Афонасий Панасенко про Набоков: Бледный огонь [Pale Fire ru] (Поэзия: прочее, Классическая проза ХX века) 01 04
Очень люблю эту вещь у Набокова: поразительное, ни на что не похожее произведение, - не книга, а блуждание в зеркальном лабиринте или прорыв в мир нового измерения. Голова кружится, когда читаешь. И, конечно, это уже не вполне литература, не вполне человеческое творчество: человек не найдёт никакого применения этой книге ни на одном из уровней своего восприятия, ни на уровне приземлённо-школьного нравоучения, ни в мире высоких идей и прозрений. Увы! "Бледное пламя" - "ни съесть, ни выпить, ни поцеловать": не сформировался ещё у человека такой орган, который позволил бы воспринять её адекватно, - и тем не менее, она восхищает до глубины души.
И кстати: поэму Шейда надо читать только в рифмованном переводе, чтобы сохранялось ощущение, что ты читаешь живое произведение, а не мёртвый подстрочник. Может быть, к Ильину и можно предъявить массу претензий, но у него Шейд именно живой, его перевод дышит, ему веришь. А унылый бубнёж Веры Набоковой травит читателей, как дохлокс тараканов. "Бледное пламя" надо любить, - иначе к нему не подступиться.

bokonon83 про Набоков: Бледный огонь [Pale Fire ru] (Поэзия: прочее, Классическая проза ХX века) 11 03
Хочу предупредить сразу - Вера Набокова переводила поэму Шейда прозой (в полном соответсвии с принципами перевода сформулированными ее мужем). Хорошо это или плохо? Определеный смысл в такм переводе есть. Например, начало поэмы в переводе Веры Набоковой звучит так:

Я был тенью свиристеля, убитого
Ложной лазурью оконного стекла;
Я был мазком пепельного пуха,◦— и я
Продолжал жить и лететь в отраженном небе.
И также я удваивал изнутри
Себя, лампу, яблоко на тарелке, —
Раздвинув занавески, скрывавшие ночь, я давал темному стеклу
Развесить над травой всю мебель,
И как было дивно, когда снег
Накрывал весь видный мне лужок и вздымался так,
Что кресло и кровать стояли в точности
На снегу, на этой хрустальной земле!

В другой, зарифмованной, версии (Ильин + ...) читаем:

Я тень, я свиристель, убитый влет
Подложной синью, взятой в переплет
Окна; комочек пепла, легкий прах,
Порхнувший в отраженных небесах.
Так и снутри удвоены во мне
Я сам, тарелка, яблоко на ней;
Раздвинув ночью шторы, за стеклом
Я открываю кресло со столом,
Висящие над темной гладью сада,
Но лучше, если после снегопада
Они, как на ковре, стоят вовне —
Там, на снегу, в хрустальнейшей стране!

Вот. А теперь, признайтесь честно, если бы вы первыми прочитали строки рифмованного перевода, сумели бы вы понять что речь идет об отражении комнаты в оконном стекле, которое накладывается на заснеженный луг, видимый через это стекло? Я не понял.
Еще одной особенностью данного перевода является большое кол-во иностранных слов (латинских и французских) оставленных без перевода (видимо примечание к книге составляла сама В. Набокова) так что при чтении придется вооружиться эл. словарем.
Ну и, наконец, в тексте присутсвует ряд явных опечаток:

1. ...где мой лейб-гвардия из черного можжевельника караулила звезды и приметы и пятно бледного света под одиноким уличным фонарем на дороге внизу.
2. Графиня истратила состояние на подкуп его kamergrum'a (спальника), телохранителя и даже порядочной доли министра двора.
3. Он еще лучше оценит их, когда я скажу, что, согласно версии, позднее распущенной полицией, Джека Грея подвез от самого Ронока, или откуда-то такое, заскучавший шофер грузовика!

Что это? Опечатки? Описки Веры Набоковой, которые не решился исправить корректор? Бог знает. В бумажной книге было именно так.