Миры Роджера Желязны. Том 21 (fb2)

- Миры Роджера Желязны. Том 21 (пер. Ирина Алексеевна Тогоева,Надежда Андреевна Сосновская) (Миры Роджера Желязны - 21) 1462K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Роджер Желязны

Миры Роджера Желязны
Том двадцать первый

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПОЛЯРИС»

Издание подготовлено АО «Титул»

Знак единорога

Глава 1

Грум пялился на меня во все глаза, но я молча спешился и передал ему поводья. Потом снял с коня свою завернутую в плащ ношу. Что завернуто в плащ, было ясно, но и это меня не смущало. Я взвалил ношу на плечо и торопливо зашагал к боковому входу во дворец.

Хаос мог в любую минуту потребовать очередной уплаты по счету — мешкать было нельзя.

Миновав поле брани, я направился к дорожке, углублявшейся в южный угол дворцового сада. Чем меньше любопытных глаз, тем лучше. Нет, меня заметят и узнают неизбежно, но так все равно лучше, чем переться через парадный вход, где всегда такая уйма народу. Черт бы их всех побрал!

Проклятье, проклятье! Мало ли у меня забот? Увы, беда одна не ходит. Наверное, так уж заведено.

В дальнем конце сада, у фонтана, слонялось несколько бездельников. Пара гвардейцев вышагивала сквозь кусты к дорожке. Заметили меня, быстренько посовещались и, как по команде, отвернулись. Умники.

А ведь меня не было дома меньше недели! Придворные в панике и сходят с ума от подозрений. А тут еще это убийство, омрачившее и опорочившее краткое и несчастливое правление Корвина Первого — мое правление.

Настала пора сделать то, что следовало сделать с самого начала. Но с самого начала следовало сделать столько всего… Я и не зевал вроде бы. Выбрал дела поважнее и занялся ими. А теперь вот на тебе…

Выйдя из-под тени деревьев под косые лучи заходящего солнца, я подошел к широкой винтовой лестнице. Гвардеец у входа встал по стойке «смирно», когда я поднялся к двери. Я прошел мимо него, поднялся по боковой лестнице на второй этаж и, не останавливаясь, — на третий.

Справа из двери своих покоев вышел мой братец Рэндом и бросился ко мне через зал.

— Корвин! — воскликнул он, вглядываясь в мое лицо. — Что случилось? Я увидел тебя с балкона и…

— Не здесь, — оборвал я его, красноречиво поглядев по сторонам. — Надо поговорить с глазу на глаз. И немедленно.

Рэндом растерянно уставился на мою ношу.

— Давай поднимемся выше, — предложил он. — Ладно? А то здесь Вайол.

— Ладно, пошли.

Рэндом пошел впереди, распахнул двери. Войдя в маленькую гостиную, я пошарил глазами, на что бы упасть, выбрал себе кресло и буквально рухнул в него.

Рэндом не сводил глаз с мешка.

— Что я должен сделать? — спросил он.

— Развяжи мешок и погляди, — сказал я.

Рэндом наклонился и откинул полу плаща, но тут же запахнул.

— Труп, — заключил он. — Мертвее не бывает. Так в чем дело?

— Ты плохо посмотрел. Оттяни ему веко, — посоветовал я. — Открой рот, посмотри на зубы. Полюбуйся руками — там у него шипы. Фаланги на пальцах сосчитай. А потом говори.

Рэндом приступил к осмотру, но стоило ему взглянуть на руки убитого, как он тут же заявил:

— Ясно. Припоминаю…

— Припоминай вслух.

— Там, у Флоры…

— Я таких именно там увидел впервые, — кивнул я. — А ведь охотились они за тобой. Я, правда, так и не понял почему.

— Конечно, — согласился Рэндом. — Никак не удавалось рассказать. Мы давно не виделись. Странно… этот-то откуда взялся?

Я немного растерялся, не зная, что лучше — заставить Рэндома выложить правду или сначала все рассказать самому. Решил все-таки рассказать, поскольку дело было срочное.

Я вздохнул и откинулся на спинку кресла.

— Мы потеряли еще одного брата. Кейн мертв Я опоздал. Эта тварь… Это он сделал. Я, конечно, хотел взять его живым. Но он вздумал сопротивляться. Выбора не было.

Рэндом понимающе присвистнул и уселся в кресло напротив меня.

— Ясно… — проговорил он еле слышно.

Я не спускал с Рэндома глаз. Не улыбнется ли он? Улыбнется — что мне тогда делать? Улыбнуться в ответ? Наверное.

— Нет, — сказал я как отрезал. — Будь все иначе, я бы сделал так, чтобы в моей невиновности было как можно меньше сомнений. Я говорю тебе чистую правду.

— Хорошо, — кивнул Рэндом. — Где тело Кейна?

— Зарыто в земле, неподалеку от рощи Единорога.

— Будут подозрения, — нахмурился Рэндом. — Наверняка будут. У других.

— Знаю. Но мне нужно спрятать тело. Не сюда же его тащить! Меня бы тогда просто засыпали вопросами И потом, нужно о многом расспросить тебя. Это очень важно.

— Ладно, — вздохнул Рэндом. — Уж не знаю, что и насколько важно, но это дело твое. Только учти, голову мне не морочь. Как все случилось?

— Дело было сразу после обеда, — начал я. — Мы обедали в гавани с Джерардом. Потом Бенедикт вызвал меня наверх, через карту. У себя в комнате я обнаружил записку — видимо, ее подсунули под дверь. В записке была изложена просьба о встрече наедине у рощи Единорога. А подписано было Кейном.

— Записка еще у тебя?

— Да, — ответил я, вытащил записку из кармана и подал Рэндому. — Вот, смотри.

Рэндом прочитал записку, помолчал и покачал головой.

— Не знаю, — недоверчиво проговорил он. — Может это и Кейн писал… спешил, может… но только все-таки, по-моему, не он.

Я пожал плечами, взял у Рэндома записку, сложил и убрал в карман.

— В общем, я пытался вызвать его через карту но он не отзывался. Я решил, что Кейн, наверное заблокировался — не хочет, чтобы кто-то знал, где он. Так что я оседлал коня и поскакал.

— Говорил кому-нибудь, куда направляешься?

— Никому. Взял с места в карьер, лошадь загнал и все равно опоздал. Я не видел, как все случилось, — увидел только, что Кейн лежит на земле. Горло у него было перерезано. А в кустах неподалеку кто-то шуршал. Я бросился туда, нагнал вот эту тварь, мы сцепились… пришлось прикончить. Сам понимаешь, разговаривать с ублюдком мне было некогда.

— Ты уверен, что не ошибся?

— Окажись ты на моем месте, ты был бы уверен в этом не меньше меня. Его следы тянулись от тела Кейна, а на его тряпье была свежая кровь.

— Может, она его собственная?

— А ты осмотри эту сволочь внимательнее. Целехонек — ни царапинки. Я ему только шею сломал. А поскольку не забыл, где имел счастье видеть таких красавчиков, приволок сюда, чтобы ты посмотрел. Но, прежде чем ты мне все расскажешь, я тебе еще кое-что покажу, чтобы ты не сомневался, — сказал я и вынул из кармана еще одну записку. — Эту записку я нашел у этого мерзавца. Наверное, он ее у Кейна стащил.

Рэндом прочитал вторую записку и отдал мне.

— Кейну от тебя с просьбой о встрече на этом самом месте. Все ясно. Тут и говорить нечего.

— Нечего, точно, — согласился я. — И главное, как на мой почерк похоже, то есть на первый взгляд.

— Интересно, что бы произошло, если бы первым туда прибыл ты?

— Может, и ничего, — сказал я, пожав плечами. — Я им нужен живым и паршиво выглядящим. Вся соль была в том, чтобы заманить нас туда друг за другом, и притом в определенном порядке. А я немного опоздал к началу спектакля.

Рэндом задумался.

— Ловко сработано. За этим явно стоит тот, кто находится здесь, во дворце. Есть какие-нибудь соображения?

Я хмыкнул и потянулся за сигаретой. Закурил и снова хмыкнул.

— Я только что вернулся. А ты тут был все время. Кто нынче сильнее всех меня ненавидит?

— Дурацкий вопрос, Корвин, — заявил Рэндом. — Все на тебя за что-нибудь в обиде. Я бы, конечно, первым назвал Джулиана. Но он тут явно ни при чем.

— Это почему же?

— Они с Кейном отлично ладили много лет. Один пропадет — другой разыскивает. Да, они дружили. Джулиан — человек холодный, черствый, жестокий — не мне тебе рассказывать. Но если он и питал когда-нибудь к кому-нибудь хоть какие-то чувства, так это к Кейну. Не думаю, чтобы он мог убить его только для того, чтобы свалить вину на тебя. В конце концов, для того чтобы тебе подгадить, он мог бы много чего другого придумать.

Я вздохнул:

— Кто следующий?

— Не знаю. Просто не знаю.

— Ладно. Каковы могут быть последствия, как думаешь?

— Плохо твое дело, Корвин. Все решат, что это твоих рук дело, что бы ты ни говорил.

Я молча кивнул в сторону лежавшего в углу трупа. Рэндом покачал головой:

— Скажут: приволок из Царства Теней какого-то бедолагу, чтобы чистеньким прикинуться, и все.

— Ясно, — кивнул я. — Что ни говори, времечко для возвращения в Амбер я выбрал удачное. Самое подходящее для восхождения на престол.

— Лучше не бывает, — согласился Рэндом. — Ведь тебе даже Эрика не пришлось убивать, чтобы добиться того, чего хотел. Повезло тебе. Здорово повезло.

— Что да, то да. Однако ни для кого не секрет, что я вернулся именно с этой целью — убить Эрика, и теперь нужно совсем немного времени, чтобы мои расквартированные в Амбере войска — иноземные, особо вооруженные, прекрасно вымуштрованные — начали вызывать законное недовольство. До сих пор выручал только страх угрозы извне. Ведь меня подозревают во многом таком, что я якобы учинил до своего возвращения в Амбер — в убийстве сторонников Бенедикта, к примеру. А теперь еще Кейн…

— Да, — сказал Рэндом понимающе. — Сразу видно, к чему ты клонишь. Тогда, много лет назад, когда вы шли на Амбер вместе с Блейзом, Джерард увел часть кораблей с вашего пути. А Кейн повел свои суда в атаку и обратил вас в бегство. Теперь, когда Кейна больше нет, ты, видимо, назначишь Джерарда командующим флотилией.

— А кого же еще? Он единственный, кто может справиться.

— Несмотря на…

— Несмотря. Назначу. Видишь, как получается: если бы я должен был кого-то отправить на тот свет, чтобы упрочить собственное положение, этим кем-то, по логике вещей, должен был бы стать Кейн. Такова истинная, жуткая правда.

— И как ты собираешься все уладить?

— Честно расскажу всем, что случилось, и попытаюсь узнать, чьи это проделки. Или у тебя есть предложение получше?

— Я все думаю, какое бы тебе алиби сочинить. Но, похоже, не выйдет.

Я усмехнулся и покачал головой:

— Нет, Рэндом, ты слишком близок ко мне. Что бы мы оба ни говорили, эффект может получиться с точностью до наоборот.

— А ты думал о том, чтобы взять вину на себя… нарочно?

— Думал. Но самозащита исключена. У Кейна перерезано горло — такое бывает только при внезапном нападении. А представить дело в ином свете у меня пороха не хватит — ну, например, я прознал, что он замышляет дурное, и прикончил его ради блага Амбера. Такие признания не по мне. С душком выйдет, как ни крути.

— Зато создашь себе репутацию непримиримого тирана.

— Такого сорта непримиримость в мои планы не входит. Нет-нет, не пойдет.

— Ну, стало быть, все решено — пока что.

— «Пока что» — это ты о чем?

Рэндом прищурился и, самым внимательным образом разглядывая ноготь на большом пальце левой руки, изрек:

— Видишь ли… я подумал, что, если ты горишь желанием кого-нибудь еще убрать с картины, сейчас самое время подумать о том, что раму всегда можно уменьшить.

Я задумчиво докурил сигарету.

— Мысль недурная, — признал я. — Но, видишь ли, сейчас не время жертвовать еще кем-то из братьев.

Даже Джулианом, хотя он-то как раз в раму хуже всех вписывается.

— Тут дело не в нашем семействе, — возразил Рэндом. — Полным-полно благородных жителей Амбера, горящих желанием разделаться с тобой. Взять хотя бы сэра Реджинальда…

— Забудь об этом, Рэндом. Менять раму я тоже не собираюсь.

— Как скажешь. Только учти, мое серое вещество вот-вот иссякнет.

— Очень надеюсь. Его хоть малость осталось, такого, что отвечает за память?

— Вроде бы да.

Рэндом вздохнул, потянулся, встал, перешагнул через неподвижное тело, подошел к окну. Отодвинув портьеру, некоторое время молча смотрел в окно.

— Ладно, — сказал он наконец. — Рассказ выйдет долгий.

И Рэндом начал вспоминать вслух.

Глава 2

— Кто спорит: секс — занятие замечательное, но есть много всяких других дел, которыми мы любим заниматься в промежутках. Для меня, Корвин, это игра на ударнике, а еще я обожаю летать и резаться в карты. Не буду уточнять, что я люблю больше. Пожалуй, летать все-таки приятнее — на планерах, воздушных шарах, да мало ли на чем — все от настроения зависит, сам понимаешь. Я в том смысле, что спроси ты меня в другой раз, и я заявлю, что мне больше по душе что-то другое. Да, все дело в настроении.

В общем, так… Несколько лет назад я был тут, в Амбере. Так, слонялся из угла в угол, ничем особо не занимаясь. Погостить приехал и путался у всех под ногами. Папаша еще жив был тогда, и как-то раз, когда он впал в особенно сварливое расположение духа, я понял, что пора бы мне прогуляться. Хорошенько прогуляться! Я давно заметил, что папашина любовь ко мне возрастает в прямой зависимости от того, на каком расстоянии от него я нахожусь. На прощание папаша преподнес мне изумительно красивый хлыст — наверное, для того, чтобы подстегнуть процесс разгорания отеческих чувств. Хлыст, ей-Богу, был превосходный — тонкий, инкрустированный серебром, просто мечта, а не хлыст — и я не преминул воспользоваться им по назначению. Решил предаться простым радостям бытия в соответствии с моими скромными запросами в одном уютном уголке Царства Теней.

Путь был долгий. Не буду утомлять тебя подробностями. Главное, что я забрался очень далеко от Амбера. Никаких важных дел у меня не было; от важных дел либо очень скоро в тоску впадаешь, либо наталкиваешься на уйму трудностей — все зависит от того, какую долю ответственности на себя взвалишь. А мне отвечать за что-то охоты не было — я хотел просто развлечься, и все.

Тексорами — большой открытый портовый город: жаркие дни, долгие ночи, дивная музыка, азартные игры круглые сутки, поединки каждое утро, а для тех, кто не в силах до утра потерпеть, — драки днем и ночью. А какие там воздушные потоки! У меня был маленький красный планер, и примерно раз в пару дней я занимался скай-серфингом. Лупил по барабанам, сколько хотел, в одном подвальчике выше по реке — стены там были такие же вспотевшие, как тамошние завсегдатаи, и дым тек в лучах светильников, словно струйки молока. А когда мне надоедало колотить по барабанам, я отправлялся на поиски приключений — наслаждался женским обществом или резался в карты. На это уходил остаток ночи… Эрик, будь он проклят! Нет, ты представляешь — он как-то меня шулером обозвал! Вот уж где я сроду не хитрил, так это в картах. К каждой игре отношусь совершенно серьезно. И играть умею, и везет мне, как правило. С Эриком все было наоборот. Просто беда. Он так много чего умел делать хорошо, что не желал даже самому себе признаться в том, что на свете могут быть вещи, которые кто-то делает лучше, чем он. И если ты его в чем-то побеждал, получалось, что ты сыграл нечестно.

Как-то ночью он затеял по этому поводу жуткий скандал — дело могло бы плохо кончиться, но Джерард с Кейном вмешались и не дали ему разойтись. Спасибо Кейну — он тогда был на моей стороне. Бедняга… Все-таки чертовски ему не повезло — глотку перерезали, сволочи… Ну вот, словом, оттягивался я в Тексорами — музыка, женщины, что ни игра, то выигрыш, а днем летал, как птица небесная, на своем планере. Пальмы там, желтофиоли по ночам благоухают — красотища! А как пахло в порту! Специи, кофе, деготь — ну, можешь себе представить. Народу всякого полно — и тебе господа благородные, и купчишки, и пеоны. Моряки, путешественники… Все носятся туда-сюда как угорелые. Ну и парни вроде меня, любители острых ощущений. Прожил я в Тексорами чуть побольше двух лет и был счастлив. Честно, счастлив. Надолго ни с кем не сходился. Так, шапочные знакомства — поздороваешься при встрече, а чтобы дружить — ни-ни. Амбер у меня просто из головы вылетел.

Но однажды ночью все разом переменилось. Я дулся в карты, и на руках у меня был «фуль», так что я был спокоен, а парень, что напротив меня сидел, изо всех сил старался угадать, не блефую ли я.

И вдруг со мной ни с того ни с сего заговорил валет бубен.

Да-да, вот так все и началось. Правда, я тебе честно скажу, с головой у меня тогда неважно было. Я только что отыграл пару горячих партий, и мне все время везло. Да и летал весь день, устал как собака, а предыдущей ночью почти глаз не сомкнул. Уже потом я подумал, что в то мгновение произошел ментальный контакт — такой, какой происходит через волшебные карты, хотя тогда в руках у меня были карты самые обычные. Но ведь когда кто-то нас вызывает, мы карт в руках не держим, а берем их только тогда, когда сами хотим вызвать кого-то. Словом, не знаю. Может, мое свободно парящее подсознание ухватилось за то, что было под рукой… Позднее я много раз голову ломал над этим. Было чему удивиться. До сих пор не знаю, как все вышло.

Валет сказал: «Рэндом!» Потом перекосился весь и говорит: «Помоги мне». Я уже немного очухался, но все равно в глазах стоял туман. Потом стали проступать черты лица, и я понял, что это Брэнд. Я не ошибся. Видок у него был хуже не придумаешь: не то в цепи закован, не то связан — не разберешь. И снова говорит: «Помоги». А я ему: «Слышу тебя. Что стряслось?» «Я в плену», — отвечает, и еще что-то сказал, только я не разобрал. «Где?» — спрашиваю, а он только головой покачал. «Мне, — говорит, — тебя сюда не вытащить. Карт у меня нет, а я слишком слаб. Добираться тебе долго придется».

Я не стал допытываться, как это ему удалось со мной связаться без моей карты. Главное было — узнать, где он находится. Я спросил, как его разыскать. Он сказал: «Смотри внимательно. Запомни все, что сможешь. Только раз могу показать, и все. Захвати оружие…»

И я увидел… Корвин, это было где-то жутко далеко от Амбера — где-то там, где Тени начинают сходить с ума. Гораздо дальше, чем я люблю забираться. Все кругом какое-то застывшее, окоченевшее, а цвета постоянно меняются. Вроде как все объято пламенем. Словно бы и день, а солнца нет. Камни здоровенные носятся по земле, что твои парусники по морю. А Брэнд… Брэнд был заточен в башне — только эта башня стояла на месте, не двигалась. И еще я успел заметить, что у подножия башни свернулась кольцом какая-то тварь — блестящая такая, переливающаяся. Похоже было, что она охраняет эту башню, но она так сверкала, что просто глаза слепило, и я толком разглядеть не успел, что это такое.

Потом вдруг все исчезло. Было — и нет. А я сижу, как идиот, пялюсь на валета бубен. Парень, что напротив сидел, видно, совсем уж взбеленился — чего это я так долго думаю? Не тронулся ли я часом?

Больше я в ту ночь не играл. Доплелся до дома, рухнул на кровать, курил и думал, думал… Когда я уезжал, Брэнд был в Амбере. Потом, когда я спрашивал, куда он делся, мне никто сказать не мог. Затосковал, дескать, собрался в одночасье и ускакал куда-то. Вот и все. И никаких вестей от него. Сам на связь не выходил, и его никто вроде бы дозваться не мог.

Я все гадал, что же могло случиться. Брэнд — он ведь не дурак и пройдоха известный. Большего пройдохи у нас в семействе не найти, пожалуй. Но он попал в беду и звал меня на помощь. Почему меня? Эрик и Джерард — куда большие герои, чем я, и с радостью пустились бы в приключения. Кейн, пожалуй, отправился бы Брэнду на помощь из чистого любопытства. Джулиан мог бы решиться на такое, чтобы всем нос утереть и с папашей поквитаться. И уж проще всего Брэнду было самого папашу вызвать. А он вызвал меня. Почему?

Тогда я подумал, что, может, кто-то из наших повинен в том, что с Брэндом случилось, — и, может, даже не кто-то один… Ну мало ли — вдруг, к примеру, отец его выделять вздумал… Словом, ты понимаешь. Если так, то вызови он папашу — тот бы в нем мигом разочаровался.

Так что я мало-помалу заглушил в себе порыв связаться с кем-нибудь из наших и позвать кого-то на подмогу. Брэнд позвал меня, а протрепаться про это кому-нибудь в Амбере было все равно что перерезать ему глотку собственными руками. Ладно. Но все-таки при чем тут я? И что я с этого могу поиметь?

Если речь шла о наследовании, если Брэнд и вправду выбился в фавориты, выдай я его — он бы мне это припомнил. А если нет… Вариантов было хоть отбавляй. Может, он домой возвращался и на что-то напоролся, на что-то такое, о чем следовало разузнать получше. А еще мне было жутко любопытно, как это он ухитрился карты обойти и со мной связаться. В общем, я бы сказал, что из одного только любопытства я решил отправиться в одиночку и попытаться спасти Брэнда.

Я достал свою колоду и попробовал с ним связаться. Как и следовало ожидать, он мне не ответил. Я хорошенько выспался, а с утра снова попробовал его вызвать. То же самое. Ладно, решил я, ждать больше нечего.

Почистил меч, плотно поел, напялил на себя какие-то шмотки погрязнее, прихватил темные поляризованные очки… Точно не знал, помогут ли они мне там, но та тварь возле башни была такая яркая, что я подумал — очки не помешают. И пистолет взял. Было, правду сказать, такое чувство, что толку от него мало будет, и я не ошибся. Но как я всегда говорю: пока сам не попробуешь — не узнаешь.

Единственным, с кем я попрощался, был один ударник, мой приятель. Я отдал ему свою установку — знал, что о ней позаботится.

Потом спустился к ангару, повозился с планером, вылетел и поймал отличный воздушный поток.

Не припомню — ты когда-нибудь летал через Тени? Нет, не летал? Понятно. Ну так вот… Я был над морем и летел до тех пор, пока северный берег не превратился в тонкую полосочку. Подо мной плескались темно-свинцовые волны — вздымались, трясли искристыми белыми бородами и снова опадали. Ветер переменился. Я сделал разворот, помчался над волнами к берегу. Небо потемнело. Когда я долетел до устья впадавшей в море реки, никакого Тексорами там и в помине не было — на многие мили тянулись сплошные болота. Я поймал восходящий поток воздуха и полетел над землей, вверх по течению реки, над всеми ее излучинами, поворотами, притоками… Ничего тут теперь не стало — ни причалов, ни дорог, ни транспорта. Все заросло высоченными деревьями.

На западе сгустились облака — розовые, жемчужные, желтые. Солнце постоянно меняло цвет — оно было оранжевым, потом стало красным, потом желтым. Что ты головой качаешь? С солнцем — это из-за городов. Когда я тороплюсь, я истребляю… нет, не совсем так — стремлюсь сократить путь. На такой высоте жутко мешают всякие искусственные постройки. Для меня главное — светотени и рельеф. Вот почему я тебя спросил, летал ли ты через Тени. Это совершенно особенное дело.

В общем, я летел на запад, и леса постепенно сменились зелеными лугами, которые мало-помалу побледнели, распались, превратившись в коричневые, рыжеватые и желтые пятна. Потом все внизу посветлело, рассыпалось на мелкие крошки, а затем слилось в сплошное грязное пятно. За свою спешку я получил в подарочек грозу. Я пытался обогнуть грозовой фронт, но кругом уже полыхали молнии, и я побоялся, что порывы ветра окажутся слишком свирепыми для моего маленького планера. Я быстро направил его вниз, под облака, но в результате снова увидел под собой зелень лугов. И все-таки я ухитрился проскочить грозу, и в спину мне светило жаркое желтое солнце. Через некоторое время я добился того, что подо мной снова оказалась пустыня — голая, мрачная, холмистая.

А потом солнце сжалось, его опоясали полосы туч — они словно по кусочку стирали солнце с небес. В бешеной спешке я так сократил путь, что забрался немыслимо далеко от Амбера — так далеко, как никогда не забирался.

Солнце исчезло, но свет остался. Яркий, но какой-то сверхъестественный, рассеянный, непонятно откуда исходящий. Глаза слепило, перспективу разглядеть было просто невозможно. Тогда я опустился пониже, чтобы ограничить поле зрения. Скоро впереди возникли большие скалы. Постепенно они стали приобретать те самые очертания, что мне запомнились.

Естественно, когда летишь над скалами, тут только успевай поворачиваться — вверх, вниз и так далее. Планером стало трудно управлять. Я опустился ниже, чем нужно, и в одном месте чуть было не врезался в скалу. В довершение всего появились клубы дыма, заплясали языки пламени — примерно так, как я запомнил — безумно, беспорядочно, то там, то тут, выбиваясь из расселин в земле, дыр, входов в пещеры. И цвета метались — в общем, все в точности так, как я успел запомнить. А потом скалы начали двигаться — зашевелились и поплыли, словно корабли без руля и ветрил в тех местах, где родятся радуги.

Воздушные потоки на ту пору тоже словно обезумели. Порывы ветра налетали один за другим, лупили по планеру, словно струи фонтанов. Я держался, как мог, но понимал, что на такой высоте мне долго не протянуть. Поднялся повыше, на время позабыв обо всем — только бы удержать высоту. Когда я снова посмотрел вниз, там происходило что-то наподобие жуткой регаты с участием черных айсбергов. Скалы носились по земле, налетали одна на другую, отскакивали, снова сталкивались, вертелись, перелетали через открытые пространства, пролетали одна другую насквозь… А меня мотало то вверх, то вниз, и очень скоро я почувствовал, что воздушный поток ослабевает. Тогда я в последний раз дал Теням пинка и снова глянул вниз. Вдалеке я увидел контуры башни — казалось, она построена из чего-то светлее льда и алюминия и покоится на прочном основании.

Последний толчок — и все было кончено. Я понял это по тому, как забесновался ветер. Порвалось несколько тяжей, и меня помчало вниз — словно в лодочке по водопаду. Я задрал нос планера, выровнял полет, но мы все равно неслись вниз на бешеной скорости. Я только успел разглядеть, куда мы падаем, и выскочил в последнее мгновение. А мой несчастный планер налетел на одну из этих чертовых скал и разбился на мелкие кусочки.

Пришлось поторопиться — скала, угробившая планер, неслась прямо на меня. Кто ими двигал, этими скалами, я понять не мог и поначалу в их передвижении не замечал никакой системы. Земля под ногами была то теплая, то горячая, из нее валил дым, рвалось пламя. Мерзко пахнущие газы сочились из бесчисленных отверстий. Я, увертываясь от мечущихся скал, поспешил к башне.

Добрался до нее нескоро. Сколько времени у меня ушло, точно не скажу — я только то и делал, что выбирал дорогу. Правда, по пути заметил, что в передвижении скал прослеживается определенный порядок. Во-первых, более крупные камни двигались быстрее. Во-вторых, они двигались по кругу, и крупные носились вокруг более мелких. Может быть, первотолчок этого круговращения исходил от крошечной пылинки, а может, и вообще от одной-единственной молекулы. Но искать центр этого камневорота у меня ни времени, ни желания не было. Я просто лавировал между скалами, исподволь размышляя, и это, видимо, помогло мне избежать нескольких столкновений.

Ну, стало быть, подошел Чайльд Рэндом к черной башне, в одной руке он меч сжимал, а в другой — пистолет… На груди у меня на ремешке болтались очки. Покуда вокруг было так дымно и свет все время менялся, не было смысла их надевать, а вот теперь смысл появился.

По какой-то непонятной причине беснующиеся камни к башне не приближались. Она стояла на возвышении, и, когда я до нее добрался, понял, что пляски камней происходят в громадной котловине у подножия холма, на котором стояла башня. Но пока оттуда, где я стоял, трудно было понять, что собой представляет это возвышение — остров или полуостров посреди котловины.

Я плелся вперед сквозь дым, по обломкам камней, увертывался от языков пламени, то и дело вырывавшихся из трещин и дыр в земле. Наконец я почувствовал, что поднимаюсь по склону и немного уклонился от прямого пути к башне. Ненадолго задержался в том месте, где с башни меня не было видно, проверил, в порядке ли оружие, собрался с духом и напялил очки. Я добрался до края подъема и припал к земле.

Ох, как мне помогли очки! Страшилище, конечно, было начеку.

Оно выглядело еще более ужасно оттого, что была в нем какая-то удивительная красота. Змеиное тело толщиной в бочку, голова наподобие молотка, заостренного в сторону пасти. Глаза — бледно-бледно-зеленые. И вся тварь была прозрачная, как стеклышко, только кое-где виднелись тоненькие, едва заметные линии, обозначавшие кольца. Что бы там ни текло у страшилища по венам, оно тоже было прозрачным. Смотришь и видишь внутренности — вот они были мутные, непрозрачные, какие-то затуманенные. Зрелище просто завораживающее — лежать и смотреть, как эта штука устроена. Да, еще у чудища была густая грива — что-то наподобие стеклянной щетины, которая воротником обнимала шею.

Когда тварь пошевелилась, заметив меня, она подняла голову и заскользила вперед. Это было похоже на движение воды — такая живая река без русла и берегов. Но когда я разглядел, что у чудища в желудке, я похолодел… Там был наполовину переваренный человек.

Я поднял руку с пистолетом, прицелился в ближайший ко мне глаз чудища и нажал на курок. Я ведь тебе уже говорил — толку чуть. Я бросил пистолет, вскочил, отпрыгнув влево, оказался по правую сторону от головы чудища и попытался попасть ему в глаз мечом.

Ты должен знать, как трудно прикончить всякого похожего на змею зверя. По правилам его нужно сначала ослепить, а уж потом оттяпать ему язык. Потом, если удастся действовать быстро, положено рубануть по башке разок-другой, а после того, как она отвалится, чудище должно забиться в агонии, поизвиваться как следует и в конце концов издохнуть. А еще я тешился надеждой, что тварь не будет вести себя слишком прытко, поскольку недавно плотно покушала.

«Хорошо, что она сыта, — думал я, — и какое счастье, что я не появился здесь раньше». Я замахнулся мечом. Тварь дернула головой и нырнула под лезвие меча. А я еще не успел обрести равновесие и вдобавок получил мощнейший удар в грудь — словно тяжелым молотом шарахнула змеюка. Короче, я упал.

Упал, покатился по земле, быстренько отполз подальше. Еще бы чуть-чуть, и я бы оказался на краю обрыва. Я мгновенно поднялся, а тварь развернулась и снова кинулась на меня. Ее голова взметнулась футах в пятнадцати надо мной.

В тот миг я отчетливо представил себе, что, будь на моем месте Джерард, он бы не упустил такого момента и нанес бы твари сокрушительный удар. Рванулся бы вперед и рассек бы чудище пополам своим громадным мечом. Тварь бы, естественно, повалилась, накрыла его своим мерзопакостным телом, а он выкарабкался бы из-под нее, отделавшись несколькими синяками. Ну а Бенедикт — уж тот бы не промахнулся, целя твари в глаз. Да что там — промахнулся… оба глаза уже бы лежали у него в кармане, а башкой твари он бы в мячик играл, сочиняя в уме депешу Клаузевицу.

Но они-то настоящие герои, а я… А я стоял, как идиот, выставив вперед меч, сжав рукоять обеими руками, упершись локтями в бедра, запрокинув голову. Больше всего на свете мне хотелось драпануть во все лопатки и забыть об этом на всю оставшуюся жизнь.

Но только… я знал, что, если брошусь наутек, тварь настигнет меня и сожрет как миленького.

Да еще из башни донеслись вопли — значит, меня заметили, но оглядываться и смотреть, что там творится, у меня желания не было. Я принялся дразнить чудище. Я хотел, чтобы оно снова атаковало меня, и тогда уж я с ним покончил бы, так или иначе.

В конце концов тварь кинулась на меня, а я, изловчившись, размахнулся и изо всех сил вогнал меч в то место, куда метил.

Сам я от этого удара еле очухался. Левый бок онемел, и было такое ощущение, словно я на целый фут врос в землю. Однако удар удался. Я все сделал верно, и было за что меня похвалить.

А вот чудище хвалить было совершенно не за что. Не ответил мне, гад, взаимностью — никаких тебе предсмертных конвульсий.

Совсем наоборот, снова задрал голову. Мало того, он еще и меч мой уволок — тот по рукоять ушел в левую глазницу твари, а кончик лезвия торчал посреди стеклянных игл гривы. Словом, я понял, что дело мое — труба.

А из отверстия в основании башни стали появляться какие-то фигуры — медленно, крадучись, они двигались в мою сторону. Видок у этих парней был премерзкий, они были вооружены, и я почувствовал, что в драке с чудищем они явно не на моей стороне.

«Ладно, — решил я. — В другой раз буду знать, что надо получше целиться».

— Брэнд! — прокричал я. — Это я, Рэндом! Не могу пройти к тебе! Прости!

А потом я повернулся, побежал, соскользнул с края обрыва и во всю прыть помчался по склону к котловине, где бесновались камни, на бегу решая, верно ли я выбрал время для бегства.

Как во многих случаях, ответ был и «да», и «нет».

Клянусь, таких лихих прыжков мне бы в жизни своей не сделать, если бы… Уцелеть-то я уцелел, но вот именно, что уцелел — весь побитый, исцарапанный, и, похоже, ногу в лодыжке сломал.

Встать и снова побежать меня заставили шум наверху и звук осыпающегося щебня. Когда я надел очки и посмотрел наверх, я понял, что чудище решило спуститься с холма, догнать меня и завершить столь успешно начатое дело. Проклятый змей-призрак сползал, извиваясь, по склону. Вокруг глаза темнело пятно в том месте, куда угодил мой меч.

Я сел. Встал на колени. Пощупал лодыжку и понял, что идти не смогу. Поискал глазами какую-нибудь палку, чтобы опереться. Ничего даже смутно похожего. Я пополз. Что еще оставалось делать? Только пытаться по возможности выиграть расстояние и думать, что еще можно предпринять для спасения собственной шкуры.

Спас меня камень — один из тех, что были поменьше остальных и носились не так бешено, — размером с небольшой фургон. Когда я заметил, что он приближается ко мне, я подумал: а почему бы не воспользоваться им в качестве транспортного средства? К тому же это могло обеспечить мне некоторую долю безопасности. Камни, что носились быстрее, не вызывали у меня доверия.

Соображая таким образом, я проследил за движением более крупных камней рядом с тем, что выбрал для себя, попытался уловить систему в их перемещении и приготовился, выжидая подходящего момента. А при этом еще во все уши слушал — близко ли чудище. С вершины холма уже доносились вопли мерзких охранников башни. Я лихорадочно гадал, кто они такие и нападут ли на меня.

Улучив момент, я пополз к избранному мной камню. Без труда увернулся от проскочившего мимо булыжника, а потом пришлось обождать, когда проскочит следующий. Затем мне пришлось рискнуть и оказаться на пути у «моего» камня, иначе бы я просто не поспел.

Я все рассчитал правильно — ухватился за выступы на камне, которые приглядел заранее, и меня проволокло по земле примерно футов двадцать, прежде чем я успел что-либо сообразить.

Погоня была близко. Тварь продолжала ползти за мной, уцелевшим глазом следя за здоровенными камнями.

А сверху слышался весьма и весьма удручающий вой. Вскоре по склону вниз повалила целая толпа охранников башни, издавая боевые кличи, как я понял, предназначенные для того, чтобы подбодрить чудище. Я принялся растирать лодыжку и попытался расслабиться. Прозрачный гад полз за мной и обогнул первый крупный камень, который как раз завершил очередной круг.

«Далеко ли я смогу сместиться по Теням, пока тварь не настигнет меня?» — думал я. Все двигалось вокруг, все менялось…

Тварь дождалась, пока мимо нее проскочил очередной камень, заметила меня, проползла еще немного…

«Тень, на помощь, поскорей…»

Отряд охранников на ту пору уже завершал спуск с холма. А тварь выжидала, когда между валунами образуется просвет, чтобы добраться до того камня, на котором сидел я. Я знал, что ей ничего не стоит задрать голову и слизнуть меня с камня.

«Оживи и тварь убей!»

Вертясь и скользя на верхушке камня, я ощутил структуру Тени, погрузился в нее, начал манипулировать ею, переводя возможное в вероятное, а вероятное в реальное, почувствовал приход реального в виде едва заметного искривления пространства и в нужный момент придал Тени необходимый толчок…

Естественно, моя спасительница появилась с той стороны, где у твари был ослепший глаз, — громаднющая скала, всем скалам скала, накренившаяся набок, словно потерявшая управление. Конечно, намного изящнее было размазать этого гада между двумя скалами, но с него и одной хватило. На изящество у меня не было времени. Я просто взял и сделал так, что скала подмяла под себя чудище, переехала его и помчалась дальше, а тварь размазалась по земле.

Правда, мгновение спустя размозженное тело чудища ни с того ни с сего поднялось в воздух, извиваясь, полетело, гонимое ветром, и вскоре скрылось из виду.

А мой камешек уносил меня все дальше — медленно, но верно. И все вокруг плыло и вращалось. Те ублюдки, что бросились за мной в погоню, сгрудились у подножия, посовещались и, судя по всему, решили-таки догонять меня. Ну, их-то мне бояться было совершенно нечего. Я на своем камешке мог в любой момент проскочить сквозь Тени и оставить их отряд на много миров позади. Только это я и мог себе позволить. С ними мне, как с чудищем, управиться было невозможно. В конце концов, они были у себя дома, обозлены и живы-здоровы.

Я снял очки и снова пощупал лодыжку. Попробовал встать. Было больно, но на ногах я худо-бедно держался. Я снова сел и попытался подвести итоги. Итак, я остался без меча и здорово покалечился. На подвиги меня не тянуло, и самое лучшее было — убраться отсюда подобру-поздорову. Я успел разузнать, что тут к чему, и в следующий раз мне могло повезти больше. И вот…

Небо посветлело, цвета перестали бешено метаться. Языки пламени присмирели, стали пониже. Отлично. Тучи стали понемногу рассеиваться. Великолепно. Вскоре за облаками возникло сияние, исходившее из определенного места. Восхитительно. Когда тучи разойдутся окончательно, в небесах засияет солнце.

Я оглянулся и, к величайшему удивлению, обнаружил, что за мной все еще гонятся. Скорее всего я просто недостаточно усердно потрудился над аналогами ублюдков в срезе новой Тени. Полагаться на то, что все предусмотрел, когда так торопишься, неосмотрительно. Ну ладно…

Я снова сместился. Камень, на котором я сидел, мало-помалу изменил курс, несколько изменил форму, остался без спутников и двигался по прямой туда, где, по моим представлениям, должен был находиться запад. Тучи разошлись, на небе светило тусклое, бледное солнце. Камень набирал скорость. Стало быть, все в порядке. Теперь уж я точно попал совсем в другое место.

Однако далеко не все было в порядке. Когда я снова оглянулся, я обнаружил, что мои преследователи все еще гонятся за мной. Правда, я здорово оторвался от них. Но почему они не исчезли?

Что делать — такое иногда бывает. А причин тому могло быть две. Либо я настолько взбудоражен всем случившимся, что мои действия по перемещению далеко не идеальны и я невольно утащил мерзавцев с собой, либо я сохранил константу там, где нужно было подавить переменную величину, то есть, перенося себя в другое место, бессознательно потребовал, чтобы элемент погони сохранился. Тогда получалось, что подонки были другие, но это ничего не меняло — они все равно гнались за мной.

А я растирал лодыжку как проклятый. Солнце стало оранжевым. Ветер с севера взметнул тучу песка и пыли и повесил ее за моей спиной, скрыв от меня отряд преследователей. Я мчался на запад, где все более явно вырисовывалась горная гряда. Время вошло в фазу разрыва. Боль в лодыжке мало-помалу утихала.

Я решил немного передохнуть. Камень мне попался довольно удобный, если такое можно сказать про камень. Не было смысла гнать его с бешеной скоростью, когда все вокруг, казалось, движется так мирно и гладко. Я растянулся на спине, забросил руки за голову и стал смотреть на приближающиеся горы, думая о Брэнде, томящемся в башне. Место было то самое. Все в точности так, как он мне показал. Правда, он мне не показал охранников. И я решил, что должен выскочить в подходящую Тень, набрать подмогу, а потом вернуться туда и задать этим гадам жару. Тогда все должно получиться, как надо.

Полежав немного, я потянулся, перевернулся на живот и поглядел назад. Будь я проклят, если погони не было! Подонки даже нагнали меня!

Ну, естественно, я просто взбесился от злости. Хватит! Сколько можно от них удирать? Сами напросились. Пора было разделаться с ними.

Я осторожно поднялся. Боль в лодыжке все еще чувствовалась, но уже притихла. Я поднял руки в поисках нужных мне Теней. И нашел их.

Камень подо мной прекратил движение по прямой и двинулся вправо, описывая дугу. Искривленное пространство уплотнилось и натянулось. Я перемахнул через параболу и помчался прямо на своих преследователей с нарастающей скоростью. Времени создавать бурю позади себя не было, хотя, если бы удалось, это был бы весьма впечатляющий нюанс.

Подонков было десятка два. Удивленные скоростью моего приближения, они благоразумно рассыпались. Но парочке не повезло — не успели отбежать. И поделом! Я проскочил через новую кривую и вернулся обратно — быстро, как только мог.

Вид поднимающихся в воздух трупов потряс меня до глубины души. Они оторвались от земли, взлетели под углом и парили у меня над головой.

Удар был удачен, однако я обнаружил, что несколько мерзавцев успели залезть ко мне на камень. Первый из них взобрался наверх и замахнулся мечом. Я перехватил его руку, вырвал меч и сбросил наглеца на землю. Наверное, тогда-то я и заметил шипы на ладонях у твари. Мерзость жуткая — меня аж передернуло.

В это время те, что были внизу, принялись обстреливать меня какими-то пакостными штуками, а на камень взобрались еще двое. Было похоже, что к ним скоро присоединятся другие.

Что было делать — даже Бенедикт порой благоразумно ретируется. По крайней мере, те, кто уцелеет, меня надолго запомнят!

Я отпустил Тени, оторвал шипастую лапу, что вцепилась в мой бок, и еще одну — что схватила меня за бедро, рубанул по той руке подонка, что держала меч, поддал ему как следует в солнечное сплетение, упал на колени, чтобы избежать удара, который мне готов был нанести второй мерзавец, и ответным ударом сбил его с ног. А потом скинул обоих с камня.

Наверх карабкались еще пятеро. Камень летел на запад. С десяток ублюдков перегруппировывались позади, а в воздухе над ними реяли трупы их товарищей.

Со следующим мне крупно повезло — только он успел появиться над краем камня, как незамедлительно отправился на тот свет. Туда ему и дорога. Теперь счет был четыре — ноль в мою пользу.

Пока я разделывался с последним, на камень забрались еще трое, причем все с разных сторон.

Я схватился с одним из них и прикончил его, но тут подоспели двое и разом навалились на меня. Я принялся отбиваться, а в это время к ним подоспел еще один.

Не сказать, чтобы ублюдки были такими уж потрясающими бойцами, но на камне стало тесновато, да и поверхность у него была для поединка не самая удобная — сплошные выступы, и притом острые. Я вертелся как волчок, раздавал удары налево и направо, скакал в разные стороны, пытаясь добиться того, чтобы ублюдки мешали друг другу. И когда мне показалось, что я ухитрился выстроить их боевой порядок в соответствии со своими пожеланиями, пошел в атаку. Получил, правда, парочку порезов — мне, хочешь не хочешь, пришлось раскрыться, но череп я одному таки проломил — отомстил за полученные раны. Удар был силен — ублюдок полетел к краю камня да еще и товарища с собой прихватил. Они зацепились друг за друга и разом отправились вниз.

К несчастью, один из них уволок с собой мой меч — видимо, тот увяз в его черепушке. Наверное, денек такой у меня выдался, особенный — мечи терять. Я еще подумал: может, это мне по гороскопу так положено — надо было поинтересоваться, прежде чем в путь трогаться.

Однако мне хватило ловкости, и я успел уклониться от удара, который мне приготовился нанести последний оставшийся враг. Увертываясь, я поскользнулся на лужице крови и пролетел до самого края камня. Мог бы свалиться на землю, и тогда камень переехал бы меня, и я бы остался в тех краях на веки вечные — плоский такой Рэндом, что-то вроде экзотического коврика, который забавлял бы тамошних путников.

Я скользил вниз и пытался ухватиться за какой-нибудь выступ, а ублюдок подбежал и высоко занес меч, собираясь сделать со мной то же самое, что я только что сделал с одним из его товарищей.

Но мне удалось ухватить его за ногу. При этом меня здорово тряхнуло, и… будь я проклят — именно в это мгновение кто-то попытался связаться со мной через карты.

Я рявкнул: «Я занят! Свяжитесь со мной попозже» — и последним усилием удержался на камне, в то время как мой противник упал на спину и покатился вниз. Я попытался дотянуться до него и схватить за ногу: хотелось взять его в плен и потолковать с ним, но моя, казалось бы, неуклюжая подножка оказалась более чем удачной. Я вскарабкался на верхушку камня и встал, чтобы поглядеть, что творится позади.

Я был неприятно удивлен.

Поредевший отряд все еще гнался за мной. Правда, мне удалось здорово оторваться. Ну, по крайней мере, очередная группа еще не скоро пойдет на абордаж.

Меня снова несло к горам. Вызванное моим заклинанием солнце начало основательно жарить. Я весь вымок от пота и крови. Раны саднили. Жутко хотелось пить. Дождь, скоро должен пойти дождь, решил я. Думай об этом, только об этом, а потом уже обо всем остальном.

И я приготовился к переносу в этом направлении. Представил себе сгущающиеся тучи… вот они собираются, темнеют…

Я перенесся куда-то в другое место, и в полубреду мне послышалось, будто кто-то снова зовет меня и не может дозваться… О, сладостная темнота!..

Проснулся я оттого, что хлынул дождь — сильный, проливной. Я не сразу понял, отчего так темно — от грозы или оттого, что наступил вечер, а может, от того и другого сразу. Похолодало. Я расстелил на камне плащ и лег на спину, раскрыв рот. Лежал, глотал струйки дождя, время от времени стряхивая скапливающуюся в складках плаща воду. Постепенно я утолил жажду. Струи дождя омыли мои раны. Камень вымок не меньше меня и стал таким скользким, что передвигаться по нему было рискованно. Горы теперь намного приблизились. Вспышки молний озаряли их вершины. Позади все было окутано мраком, и я не мог разглядеть, есть за мной погоня или нет. Дорогу, правда, здорово развезло, и вряд ли подонки могли за мной угнаться на своих двоих, но полагаться на такое, когда пробираешься сквозь незнакомые Тени, не стоит. Я немного побранил себя за то, что заснул, и довольно быстро себя же простил, поскольку ничего ужасного, пока я спал, не случилось. Я завернулся в плащ, поискал сигареты, которые взял с собой из Тексорами, и, к величайшему удивлению и радости, обнаружил, что почти половина из них уцелела. С восьмой попытки мне удалось выпросить у Теней огня. А потом я сидел себе, курил и блаженствовал под дождем. Мне было так хорошо, что даже двигаться не хотелось, и я не шевелился несколько часов подряд.

Когда гроза, наконец, прекратилась и небо прояснилось, стало ясно, что наступила ночь. В небе горели странные, незнакомые созвездия. Потрясающе, как красивы ночи в пустыне!.. Гораздо позже я заметил, что дорога пошла на подъем и скорость камня уменьшилась. Что-то происходило: на меня и на камень действовали какие-то физические силы. Понимаешь, сам подъем не был настолько крутым, чтобы значительно снизить скорость камня. Связываться с Тенями я не хотел — боялся потерять дорогу, но тем не менее хотел оказаться в таком месте, где посторонние воздействия не сбивали бы меня с толку.

А потому я дал камню окончательно замедлить ход и остановиться, слез с него и зашагал вверх по склону. На ходу я играл в ту игру с Тенями, которой всех нас научили в детстве. Минуешь какой-нибудь объект — сухое дерево, груду валунов — и сделай так, чтобы небо по обе стороны от объекта стало разным. Мало-помалу в небесах начали проступать знакомые созвездия. Я знал, что спускаться буду уже не с той горы, на которую взобрался. Раны мои все еще тупо болели, а вот боль в лодыжке почти совсем прошла. Я отдохнул и чувствовал, что идти смогу долго. Похоже, все снова было в порядке.

Прогулка вышла действительно долгой. Склон становился все круче. Правда, время от времени я попадал на торную тропу, и тогда было легче шагать. Я шел и шел вперед под знакомым небом и был полон решимости не останавливаться до утра. Вскоре я даже не успел толком заметить когда — моя одежда сменилась и стала такой, какая соответствовала данной Тени. На мне оказались грубые парусиновые штаны и такая же куртка. Место промокшего плаща заняла сухая накидка.

Неподалеку послышался крик совы, а где-то далеко позади, внизу, раздались звуки, напоминавшие завывание койота. Как они радовали мой слух, эти знакомые звуки! Я почувствовал себя в безопасности. На душе стало легче, я стал понемногу отходить от жуткого отчаяния, охватившего меня во время погони.

Примерно через час я не выдержал и уступил искушению еще разок поиграть с Тенью. Ведь нет ничего сверхъестественного в том, чтобы встретить в таких горах бродячую лошадь, верно? И я ее встретил. Минут десять ушло на то, чтобы сойтись с ней покороче, после чего я вскочил на нее, и верхом мой путь к перевалу стал куда приятнее. Подмораживало. Взошла луна, и тропа заиграла искорками инея.

В общем, я ехал всю ночь. Задолго до рассвета одолел перевал и начал спускаться в предгорья. Оглядевшись, я отметил, что гора позади стала выше. Склон зеленел свежей травой, по нему сбегали ровные линии шоссе, вдоль которых тут и там виднелись аккуратные домики. Стало быть, все шло именно так, как я задумал.

Наряд на мне снова изменился — теперь я был одет в брюки цвета хаки и легкую рубашку, поверх нее — ветровка. Высоко в небе мчался реактивный самолет, оставляя за собой ребристую полосу, верша свой путь от горизонта к горизонту В ветвях деревьев распевали птицы. Начинался теплый солнечный день.

Вот тогда-то я и услышал, что кто-то упорно произносит мое имя. Меня снова звали через карту. Я резко натянул поводья и ответил.

— Да.

Это был Джулиан.

— Рэндом, где ты? — спросил он.

— Не сказать, чтобы близко от Амбера, — ответил я. — А что?

— Кто-нибудь из наших пытался связаться с тобой?

— Вчера разве что. Да, вчера кто-то пытался, но я был занят и разговаривать не мог.

— Это был я, — сказал Джулиан. — Тут такое происходит, что лучше тебе быть в курсе.

— А ты где? — спросил я.

— В Амбере. В последнее время у нас кое-что случилось.

— Например?

— Отца давно нет дома. И никто не знает, где он.

— Он и раньше, бывало, пропадал подолгу.

— Да, но раньше он оставлял хоть какие-то распоряжения на время отлучек и как-то давал о себе знать.

— Верно, — согласился я. — А «давно» — это сколько?

— Год с лишним. Ты что, ничего не знал?

— Я знал, что он уехал. Джерард как-то обмолвился.

— Ну так вспомни, когда ты с ним говорил. После этого уйма времени прошла.

— Ясно. Ну и как вы там управляетесь?

— В том-то и дело. До сих пор мы решали все вопросы по мере их возникновения. Джерард и Кейн командовали флотом, как и при отце. Только без него они все решения принимали самостоятельно. Я снова возглавил патруль в Арденском лесу. Но у нас нет человека, который взял бы на себя централизованную власть, принимал бы стратегические решения, говорил бы, так сказать, за весь Амбер.

— То есть нам нужен регент. Можно жребий бросить, наверное.

— Все не так просто. Мы думаем, что отец погиб.

— Погиб? Почему? Как?

— Мы все время пытались вызвать его через карту Целый год. Каждый день. Тишина. Что скажешь?

— Может, он и вправду погиб, — промолвил я. — Мало ли что с ним могло приключиться. Но все равно… мало ли что… Может, он в плену Томится где-нибудь в тюрьме, к примеру.

— Тюрьма не помеха для связи через карты, ты же понимаешь. Он мог попросить о помощи в любое мгновение, когда мы его вызывали.

— Тут я спорить не могу, — сказал я. (Сказать-то сказал, а сам вспомнил о Брэнде.) — А может быть, он намеренно не желает выходить на связь?

— С какой стати?

— Понятия не имею, но такое возможно. Ты же знаешь, отец порой ужасно скрытничает.

— Нет, — не согласился Джулиан. — Не похоже. Все равно он должен был бы как-то дать знать о себе — какие-нибудь распоряжения, намеки…

— Ну ладно, так или иначе, — сказал я, — делать-то что?

— Кто-то должен занять престол Амбера.

Я чувствовал, что Джулиан к этому клонит, — а ведь, казалось бы, такое в принципе не должно было случиться никогда.

— Кто? — спросил я.

— Похоже, лучше всех для этой роли подходит Эрик, — ответил Джулиан. — Честно говоря, несколько месяцев он этим уже занимается. Остается только уладить формальности.

— То есть? Он будет не просто регентом? — Да.

— Понятно. И впрямь, пока меня дома не было, много у вас там всякого случилось. А насчет Бенедикта вы не думали?

— Ему, похоже, хорошо там, где он находится Болтается в какой-то Тени.

— А что он про это про все думает?

— Он явно не в восторге. Но вряд ли взбунтуется — ему же хуже будет.

— Ясно, — сказал я. — А что Блейз?

— Они с Эриком поскандалили, но ведь войска не станут подчиняться приказам Блейза. Месяца три назад он покинул Амбер. Задержись он подольше, может, и наделал бы бед. И теперь это не исключено. Но мы к такому готовы.

— Джерард? Кейн?

— Они пойдут за Эриком. Я вот про тебя думаю. Ты-то как?

— А девочки? Джулиан пожал плечами.

— Сестрицы, похоже, все принимают как должное. Нет проблем.

— А Корвин, видимо, нет.

— Тут никаких новостей. Он мертв. И все мы это знаем. Его могила уже мхом поросла. Если он жив, значит, сам отрекся от Амбера. Здесь все кончено. Ну так на чьей ты стороне?

Я хмыкнул:

— Вряд ли мое положение дает мне право решающего голоса.

— Нам важно знать твое мнение Я кивнул и сказал:

— Знаешь, я всегда держал нос по ветру. Плыть против ветра — не в моих правилах.

Джулиан улыбнулся и кивнул мне в ответ.

— И когда коронация? — поинтересовался я. — Надо понимать, что я приглашен?

— Конечно, конечно. Точная дата пока не назначена. Надо еще утрясти кое-какие мелочи. Как только дата будет назначена, кто-нибудь из нас свяжется с тобой.

— Спасибо, Джулиан.

— До свидания, Рэндом.

Я не сразу пришел в себя. Сидел, думал. Потом продолжил путь, размышляя о новостях. Интересно, как долго Эрик проворачивал свою затею? — гадал я. Большая часть перемен в Амбере могла произойти совсем недавно, но план наверняка был составлен заранее. Ну, естественно, у меня возникли серьезные подозрения в том, что Эрик причастен к беде, в которую угодил Брэнд. Знаешь, я ничего не мог с собой поделать — даже решил, что Эрик и к исчезновению отца мог руку приложить. Тут ему надо было здорово потрудиться и устроить какую-то из ряда вон выходящую ловушку.

Но чем больше я думал, тем меньше мне хотелось сваливать вину за происшедшее на него. Всякие мысли лезли в голову — ведь я когда-то считал, что он и к твоему исчезновению причастен, Корвин. Однако при трезвом размышлении трудно было представить, чтобы все это мог учинить один-единственный человек. «Что поделаешь, — решил я, — если теперь власть в руках Эрика? Уж лучше пусть он будет ко мне благосклонен».

Но мне все равно хотелось получше разобраться в происшедшем. Кто бы из наших мог меня просветить? — думал я Думал-думал, и вдруг что-то заставило меня обернуться. Обернувшись, я еще раз оценил высоту горы, спуск с которой не успел закончить.

Неподалеку от вершины я разглядел группу всадников. Похоже, они ехали по той же дороге, что и я. Сколько их там было точно, трудно сказать, но никак не меньше дюжины — подозрительно много для случайного совпадения. Как только я понял, что они таки едут следом за мной, у меня по спине мурашки побежали. Неужели?.. Что, если это все те же мерзавцы? И ведь я знал ответ, знал: они самые и есть.

Каждый из них по отдельности мне был не страшен. А вот парочка их уже представляла серьезную опасность. Но самое ужасное было то, что эти твари, кем бы они ни являлись, умели манипулировать Тенями не хуже нашего. А это означало, что кому-то еще знакомо искусство, которое, как я всю жизнь считал, ведомо исключительно членам нашего семейства.

Теперь прикинь: если это были те самые подонки, что взяли в плен Брэнда, то выходило, что их замыслы в отношении Амбера не такие уж безобидные. Клянусь, меня холодный пот прошиб от этой мысли: кто-то способен сравниться с нами в том, что мы всегда считали своим главным непререкаемым могуществом!

Правда, пока всадники находились слишком далеко позади, чтобы решать, кто же они на самом деле такие. Но когда хочешь выйти победителем в игре на выживание, нужно учитывать все мелочи до единой. А не мог ли Эрик отыскать и обучить или вообще сотворить какие-нибудь особые существа, которые состояли бы у него на службе, обладая такими способностями? У Брэнда, наравне с тобой и Эриком, были самые веские права на престол Амбера… не говоря уже о том, что и с тобой не все было ясно, черт подери! Ну, ты понимаешь, о чем я говорю.

Я тебе все рассказываю, чтобы ты понял, какие мысли меня тогда занимали. Ну вот. У Брэнда были все основания заявить свои права на престол, и он бы их заявил, будь у него такая возможность. Тебя нет, следовательно, Брэнд становился главным соперником Эрика, если говорить о легальной стороне наследования. Когда все это соединилось у меня в голове с тем, что мне поведал Джулиан, да добавь сюда еще способность моих преследователей прорываться через Тени… словом, Эрик предстал передо мной прямо-таки в кошмарном свете, и его образ пугал меня куда больше, чем сами всадники, хотя и они у меня особой радости не вызывали. И я решил, что надо как можно скорее сделать сразу несколько дел: переговорить с кем-нибудь из Амбера и попросить вытащить меня туда через карту.

С кем поговорить, я решил быстро. С Джерардом. Он мужик откровенный, простой и нейтральный. Чаще правду говорит, чем врет. А из разговора с Джулианом я понял, что во всем происходящем в Амбере у Джерарда роль скорее пассивная. Ну, то есть он не намеревался оказывать Эрику активного сопротивления. Не хотел крупных неприятностей. Но это вовсе не значило, что он одобряет происходящее. Скорее всего он каким был, таким и остался — прежним Джерардом-консерватором. Приняв решение, я спокойно полез в карман за колодой. И похолодел. Карты исчезли.

Я обшарил все карманы. Я же точно взял с собой колоду, когда покидал Тексорами! Правда, потерять ее вчера я мог когда и где угодно… Я прорычал длиннющее проклятие и вогнал колени в бока лошади. Теперь все надо было делать намного быстрее — и думать, и удирать. А прежде всего следовало добраться до более надежного населенного места, где бы банальное покушение на меня стало труднее совершить.

Я понесся вниз по склону в направлении одного из шоссе, на скаку манипулируя тканью Тени, — на этот раз я постарался вложить в это все свое умение и ловкость. Хотелось лишь одного — поскорее оторваться от погони и уйти.

Мир вокруг меня заколебался и дрогнул, и стал в конце концов тем миром, которого я желал всей душой, — Калифорнией. О, как я ему обрадовался! Обернувшись на скаку, я увидел, что на пути моих преследователей возникла скала, от нее отделился здоровенный кусок и медленно заскользил в их сторону. Чуть позже я спешился, отпустил лошадь и бодро зашагал к шоссе. Одежда моя стала еще легче и еще лучше качеством. Какое тут было время года, я точно не знал и гадал, какая может быть погода в Нью-Йорке.

Довольно скоро вдалеке показался вызванный моим заклинанием автобус. Я проголосовал, автобус остановился. Я сел у окошка, закурил и принялся любоваться окрестностями. Впрочем, очень быстро это мне приелось, и я задремал.

Когда открыл глаза, день уже клонился к вечеру. Автобус подъехал к конечной остановке. Я почувствовал, что голоден как волк, и решил, что надо перекусить, а потом прыгнуть в такси и мчаться в аэропорт. У меня еще завалялась пара зелененьких из Тексорами, и я заказал в закусочной три чизбургера и два стакана солодового напитка. На ожидание официанта и еду у меня ушло примерно минут двадцать. Выйдя из закусочной, я увидел вереницу такси, водители которых томились в ожидании пассажиров. Но, прежде чем усесться в такси, я решил заглянуть в туалет — это было крайне актуально.

И представь себе — в самый неподходящий момент у меня за спиной распахнулись дверцы сразу шести кабинок и те подонки, что выскочили оттуда, разом навалились на меня.

Перепутать их ни с кем я не мог — мерзкие шипы на ладонях, тяжелые, отвисшие нижние челюсти, горящие глаза… И ведь они не только настигли меня: они еще, гады, успели приодеться по-местному, вполне современно. Теперь уж у меня развеялись последние сомнения относительно их способности управляться с Тенями.

На мое счастье, один из подонков слишком поторопился. А еще, наверное, мой скромный рост ввел их всех в заблуждение — насчет моей физической силы. Так вот: этого торопыгу я ухватил за руку, приподнял, стараясь не оцарапаться о шипы, перехватил поудобнее и швырнул его прямо в остальных. А потом развернулся и бросился наутек. Вышиб плечом дверь и даже не задержался, чтобы ширинку застегнуть. Это я сделал уже в такси, от чего водитель густо покраснел.

С меня было довольно. Теперь мне требовалось не просто убежище. Мне нужно было взять в руки колоду волшебных карт и сообщить кому-то из членов семейства об этих тварях. Если это создания Эрика, о них должны узнать остальные. Если же нет, то о них следовало узнать и самому Эрику. Ну а если… если никто из домашних не причастен к их существованию? Что, если и отец, и Брэнд стали жертвами врагов, о которых никто из нас и понятия не имел? Значит прямо под ногами лежало что-то злобное и могущественное, а я прямо на это «что-то» наступил. Вот тебе и причина, почему эти твари так упорно гнались за мной. Я был нужен им до зарезу. В голове у меня все перемешалось. Может быть, меня старательно загоняют в какую-то западню? Может быть, за мной следят отовсюду, и те, кто меня преследует, не одиноки?

Я постарался взять себя в руки и унять разбушевавшиеся эмоции. Дал себе команду: делай все постепенно, одно за другим Брось бесплодные гадания или, по крайней мере, отложи на потом. В этой Тени — твоя сестра Флора. Она живет на другом краю континента, в местечке под названием Уэстчестер. Доберись до телефона и позвони ей. Скажи, что дело срочное, что тебе нужно убежище. Тут она не откажет, даже если ненавидит тебя хуже горькой редьки. А потом бегом на самолет, и прости прощай. Подумать по дороге успеешь, а сейчас — спокойно.

Из аэропорта я позвонил Флоре, а трубку снял ты, Корвин. Это стало тем неизвестным, которое спутало в клубок все уравнения, выстроенные в моем мозгу. Ни с того ни с сего, как снег на голову, ты появился в это время, в этом месте, в этой точке событий. Ты предложил мне защиту, и я ухватился за твое предложение, но не только потому, что я в действительности нуждался в защите — с шестеркой подонков я как-нибудь и сам управился бы, не в этом было дело. Дело было в том, что я подумал, будто они — твои. Я подумал, что все эти годы ты прятался и врал, чтобы в подходящий момент появиться на сцене. Теперь ты был готов к выходу — так я подумал — и этим все объяснялось. Заточил в башню беднягу Брэнда и сговорился с проклятыми зомби, умеющими перескакивать через Тени, чтобы вернуться в Амбер и застать Эрика со спущенными штанами.

Я хотел быть на твоей стороне, потому что ненавидел Эрика, а еще потому, что знал: в умении строить планы тебе нет равных и, как правило, ты добиваешься того, чего хочешь. Я сказал, что за мной погоня через Тени, чтобы услышать, что ты на это скажешь. Ты никак не отреагировал, но это ровным счетом ничего не значило. Либо ты что-то скрываешь, решил я, либо действительно не имеешь понятия о том, где меня носило. Не исключал я и возможности угодить в расставленные тобой сети, но мне уже и так было несладко, и к тому же я не считал себя такой уж важной фигурой в игре, от которой тебе до зарезу нужно было избавиться. В особенности если бы я предложил тебе помощь и поддержку, чего я желал всеми фибрами души.

Итак, я вылетел в Уэстчестер. И будь я трижды проклят, если шестеро омерзительных молодцов не летели в одном самолете со мной! Что же это такое? — гадал я. Лечу к тебе с эскортом, или как? Ну да ладно, решил я в конце концов, хватит загадки отгадывать.

Я еще раз улизнул от подонков, как только самолет приземлился, и рванул прямиком к дому Флоры. Там я повел себя так, словно все мои догадки не имеют под собой абсолютно никакой почвы, и ждал, и смотрел, как ты себя поведешь. Когда ты помог мне разделаться с моими преследователями, я окончательно растерялся. То ли их вторжение действительно было для тебя полным откровением, то ли это была хитрая уловка — избавиться от части приспешников, чтобы что-то скрыть от меня? Ладно, сказал я себе, будем пока оставаться в неведении, будем помогать Корвину и потихоньку выяснять, что у него на уме.

И я оказался самым подходящим партнером в той игре, которую ты затеял, чтобы утаить потерю памяти. А когда я узнал правду, было уже слишком поздно. Мы направлялись в Ребму, и мои приключения для тебя ровным счетом ничего не значили. Потом, после коронации Эрика, я не посчитал нужным рассказать ему о случившемся. Я стал его пленником и относился к нему сам понимаешь как. Я даже решил, что то, что мне известно, может в один прекрасный день пригодиться — по крайней мере тогда, когда я вновь обрету свободу. Что до Брэнда, то я сомневался, чтобы мне кто-нибудь поверил, — только я один знал, как попасть в ту Тень. Купить на это Эрика, чтобы он подобрел и освободил меня, — он бы только расхохотался и посоветовал бы мне выдумать историю поинтереснее. А от Брэнда с тех пор — ни гу-гу. Ни я, ни остальные ничего о нем не знают. Все думают, что его нет в живых. Сказал бы я им… Вот и вся история, которую мне никак не удавалось тебе поведать. А ты уж сам решай, что все это значит.

Глава 3

Я изучающе смотрел на Рэндома, стараясь не забывать о том, как лихо он играет в карты. Поглядишь на него со стороны — ни за что не догадаешься, врет он или правду говорит. С таким же успехом можно пытаться угадать, что за душой у… ну, скажем, у бубнового валета. Рассказывать он был мастак! История, поведанная им, была щедро пересыпана подробностями, из-за которых выглядела весьма убедительной и правдоподобной.

— Выражаясь словами Эдипа, Гамлета и прочих ребят вроде них, — сказал я, — как жаль, что раньше я не знал об этом.

— Но у меня действительно впервые появилась возможность все тебе рассказать.

— Что правда, то правда, — согласился я. — Увы, твой рассказ не только ничего не проясняет, а, наоборот, только сильнее запутывает головоломку. Дела непростые… Что мы имеем? Мы имеем Черную Дорогу, заканчивающуюся у подножия Колвира. Она проходит через Тени, и некие существа наловчились пользоваться ею, чтобы попадать в Амбер. Какие именно силы за всем этим стоят, мы не знаем, но существа эти однозначно злобны и, судя по всему, набирают силу. Знаешь, я давно чувствую, что в происходящем есть доля моей вины и что все это как-то связано с моим проклятием. Ну ладно, проклятие не проклятие — все равно все на свете рано или поздно материализуется и превращается в нечто такое, что можно одолеть. Вот этим мы и займемся. Но вот еще что… Последнюю неделю я только и делал, что пытался понять, какова роль Дары в ходе событий? Кто она такая на самом деле? Что она такое? Почему она так страстно желала пройти по Пути? Как вышло, что ей это удалось? Да еще эта ее роковая угроза… «Амбер будет уничтожен», — так она заявила. Похоже, это не пустые слова — ее пророчество прозвучало именно тогда, когда на нас напали на Черной Дороге. И мне кажется, что это нападение не отдельный случай, а всего лишь часть общего плана. А все вместе, похоже, указывает на то, что здесь, в Амбере, среди нас находится изменник — смерть Кейна, записки эти проклятые… Кто-то тут развивает деятельность — не то призывает врагов извне, не то сам все творит. А теперь еще прибавь исчезновение Брэнда, на подонка этого посмотри… — Я с отвращением пнул ногой труп мертвеца. — Тогда получается, что смерть или пропажа отца — из той же оперы. Если все так, выходит, что существует страшный, разветвленный заговор, а детали жуткого плана продумываются и осуществляются одна за другой уже не первый год.

Рэндом заглянул в буфет, что стоял в углу гостиной, достал оттуда бутылку и пару бокалов. Наполнил оба до краев, подал мне один из них и вернулся к своему креслу. Мы молча выпили за бренность бытия.

— Ладно, — сказал Рэндом после непродолжительной паузы. — Гадать и строить планы — занятие номер один в Амбере, ты же знаешь. Тут у всех свободного времени хоть отбавляй. Такое уже бывало. Мы с тобой слишком молоды, чтобы помнить наших братьев Озрика и Финндо, павших за честь Амбера. Но после беседы с Бенедиктом у меня сложилось такое впечатление, что…

— Да, — прервал я Рэндома, — они размышляли о престоле отнюдь не абстрактно, и потому стало срочно необходимо, чтобы они пали смертью храбрых за его честь. Я про это тоже слышал. Может — правда, может — нет. Наверняка нам никогда не узнать. И все таки… Точку отсчета ты выбрал верную, хотя это, честно говоря, почти ничего не дает. Я нисколько не сомневаюсь в том, что подобные фортели проделывались с незапамятных времен. Мы с тобой чисты. Кто тогда? До тех пор пока мы этого не узнаем, действовать придется крайне осторожно. Всякий наш шаг может еще больше раздразнить зверя. Ну, давай, Рэндом, думай, предлагай что-нибудь!

— Корвин, — сказал Рэндом, — если честно, за всем происходящим может стоять любой из нас. Даже я, хотя я томился в плену у Эрика и все такое прочее. Это же так соблазнительно! Ей-Богу, я бы испытывал искреннее наслаждение разыгрывать из себя беспомощного страдальца, а на самом деле держать в руках ниточки, дергая за которые я заставляю остальных приплясывать. Кто бы от такого отказался? У каждого полно и причин, и мотивов, и притязаний. За прошедшие годы все имели массу времени и возможностей проделать титанический труд. Нет, искать предполагаемых злоумышленников — пустое занятие. Тогда надо всех подозревать; Давай-ка лучше вот о чем подумаем. Что, помимо мотивов и возможностей, может отличать злоумышленника от остальных? Я бы даже так сказал: давай рассмотрим методику его действий.

— Отлично. Приступай.

— Кто-то из нас больше других знает о том, как манипулировать Тенями. Входы-выходы, как и почему… У этого человека есть сторонники, которых он приобрел чертовски далеко от Амбера. И сочетание своих способностей и возможностей он обрушил на Амбер. Так? Дальше. Просто посмотреть на кого-то и сказать, что он обладает теми или иными способностями и навыками, невозможно. Подумаем о другом: откуда они могли у нашего злоумышленника взяться? Может, он их приобрел самостоятельно в какой-нибудь из Теней? А может, научился этому здесь, когда Дворкин был еще жив и не отказывался давать уроки?

Я оторвал взгляд от Рэндома и уставился в бокал. Дворкин, может быть, жив до сих пор. Это он помог мне совершить побег из подземелий Амбера — когда это было? Я про это никому не рассказывал и рассказывать не собирался. Во-первых, Дворкин совершенно выжил из ума — наверное, именно поэтому отец и держал его взаперти. Во-вторых, несмотря на сумасшествие, он такие фокусы показывал, которые мне были не понятны и недоступны, и я решил, что Дворкин может быть крайне опасен. И все же после небольшой порции лести и погружения в воспоминания он проникся ко мне добрыми чувствами.

Если он жив, подумал я, пожалуй, можно набраться терпения и договориться с ним. Словом, я запер свои соображения по поводу Дворкина на пудовый замок — пусть это будет мое потенциальное секретное оружие. Пока что менять это решение причин не было.

— Брэнд всю дорогу ошивался около Дворкина, — сказал я вслух, поняв, к чему клонит Рэндом. — Его такие штучки всегда интересовали.

— Точно, — кивнул Рэндом, — он наверняка про такое знал больше нас, если сумел вызвать меня на связь без карты.

— Ты думаешь, Брэнд вступил в сговор с врагами, открыл им дорогу в Амбер, а потом, когда он стал им больше не нужен, они решили заточить его в башне?

— Не обязательно. Но не исключено. Мысли у меня немного другие. Правда, я могу переоценивать положительные качества Брэнда. Думаю, он в этом деле Многое постиг и мог видеть как на ладони все, чем занимались другие — с картами, Путем, а заодно и то, что происходило в областях Царства Теней, непосредственно примыкающих к Амберу. А потом он поскользнулся. Может, недооценил противника и схватился с ним в открытую сам, вместо того чтобы обратиться к отцу или Дворкину. И что же? Отряд подонков схватил его и засунул в башню. Его не стали убивать сразу, потому что решили, что он еще может пригодиться.

— Звучит убедительно, — кивнул я. Так и хотелось добавить: «И превосходно вписывается в твой рассказ, который я даже могу дополнить». Жутко хотелось мне вот так сказать, глядя в лицо старого картежника. Но я не поведал ему о том, что, когда мы с Блейзом готовились к нападению на Амбер, я как-то баловался картами, и у меня вышла мгновенная связь с Брэндом. Он успел сказать, что ему плохо, что он в плену, — и связь прервалась.

Что ж, пока все сходилось, но сказал я вот что:

— Если Брэнд способен показать пальцем на врага, мы должны спасти его, вернуть в Амбер и заставить сделать это.

— Я очень надеялся на такое предложение, — отозвался Рэндом. — Терпеть не могу оставлять дела такого рода незаконченными.

Я встал, сходил за бутылкой и снова наполнил бокалы. Выпил, закурил новую сигарету.

— Но, прежде чем мы этим займемся, — продолжил я, — нужно придумать, как сообщить о гибели Кейна. Кстати, а где Флора?

— В городе, наверное. Утром заходила. Уверен, я смогу разыскать ее, если она тебе нужна.

— Будь добр, разыщи, если сможешь. Кроме нас, она единственная, кто своими глазами видел этих ублюдков — в тот день, когда они вломились к ней в дом в Уэстчестере. Так или иначе она для нас человек небесполезный. И поскольку характерец у Флоры сам знаешь какой, ее надо держать в узде. Да и вообще мне надо ее порасспрашивать кое о чем.

Рэндом допил вино и встал.

— Ладно, пойду поищу. Куда ее привести?

— Ко мне. Если меня не будет, подождите. Я встал и вышел в зал следом за ним.

— У тебя есть ключ от этой гостиной?

— Он висит на крючке внутри, около двери, — ответил Рэндом.

— Возьми его и запри дверь. Разоблачения раньше времени нам ни к чему.

Рэндом запер дверь и отдал мне ключ. Мы вместе спустились по лестнице на пролет ниже. Дальше Рэндом пошел один. Я проводил его взглядом и отправился к себе.

Открыв сейф, я вынул оттуда Камень — тот драгоценный рубин, с помощью которого отец и Эрик управляли погодой в окрестностях Амбера. Умирая, Эрик рассказал мне, как им пользоваться. До сих пор у меня до Камня руки не доходили, да и сейчас, честно говоря, времени не было. Но, беседуя с Рэндомом, я решил, что пора наконец заняться Камнем вплотную. В тайнике у камина в комнате Эрика я нашел записи Дворкина — о том, что они там лежат, Эрик тоже успел мне поведать перед смертью. Мне очень хотелось узнать, как они к нему попали, где он их раздобыл — записи сохранились не полностью. Я вынул их из потайного ящичка сейфа и снова просмотрел. Все сходилось с объяснениями Эрика о том, как пользоваться волшебным Камнем. В записях Дворкина он назван «Судным».

В тех же записках говорилось и о том, что у Судного Камня есть и другие области применения, что управление погодой — дело пустяковое, хотя и зрелищное, и что Камнем можно пользоваться для демонстрации принципов, лежавших в основе Пути, волшебных карт и самой физической целостности Амбера, отделенного от Царства Теней. Увы, подробности отсутствовали. И все же чем больше я копался в памяти, тем явственней ощущал, что в этом что-то на самом деле есть. Отец пользовался Судным Камнем крайне редко, и хотя он всегда говорил о нем как об инструменте для управления погодой, погода, когда он пользовался Камнем, менялась далеко не всегда. Кроме того, отец частенько прихватывал Камень с собой, отправляясь на непродолжительные вылазки. Словом, я готов был поверить, что Судный Камень и вправду способен на многое. Вероятно, такого же мнения придерживался и Эрик, но то ли не успел, то ли не сумел узнать детали. Когда мы с Блейзом пошли на штурм Амбера, Эрик воспользовался самыми простыми и очевидными свойствами Судного Камня. То же самое он проделал на прошлой неделе, когда подлые мерзавцы напали на нас на Черной Дороге. Оба раза Камень верно послужил Эрику, но не спас его от смерти.

Торопиться не стоит, решил я. Воспользоваться Камнем я всегда успею. А вот поносить его у всех на виду — это другое дело. Это крайне важно — особенно сейчас, когда важна каждая мелочь.

Я спрятал записи Дворкина в сейф, а Камень положил в карман. Вышел из комнаты и спустился по лестнице. Шагая по пустым залам, я уже не в первый раз почувствовал себя так, словно никогда не отлучался из Амбера. Здесь был мой дом, то, чего я всегда хотел. Теперь я стал защитником своего дома. Я еще не носил короны, а все заботы Амбера уже стали моими заботами. Как смешно! Ведь я вернулся сюда для того, чтобы забрать корону Амбера у Эрика, водрузить ее на свою бедную головушку, прославиться и править Амбером. А теперь все так неожиданно, прямо на глазах, разваливалось на куски…

Не понадобилось много времени, чтобы понять, что Эрик действует бесчестно. Если он действительно убрал отца, то не имел никаких прав на корону. Если нет, то попросту поторопился. Так или иначе коронация послужила только для того, чтобы еще сильнее раздуть и без того раздутое до предела самолюбие Эрика. Разве мне не хотелось короноваться? Еще как хотелось! Но я прекрасно знал, чем мне это грозит — при том, что в Амбере расквартированы мои иноземные войска, при том, что на меня может пасть подозрение в убийстве Кейна, при том, что передо мной стали одна за другой раскрываться детали фантастического зловещего замысла, и при том, что, как все сильнее мне казалось, отец еще жив. Не один раз я испытывал такое чувство, будто он пытается связаться со мной; и однажды, несколько лет назад, мне показалось, что он одобрил мои притязания на престол Амбера. Но кругом было столько обманов и предательства, что я просто перестал понимать, чему верить, а чему нет. Отец не отрекался от престола. А я перенес сотрясение мозга и, ломимо всего прочего, отлично осознавал свои собственные желания. Сознание человека — удивительно смешная штука. Честно говоря, я своему сознанию не слишком доверяю. Не может ли быть такого, что всю эту заварушку я сам и устроил? С той поры столько воды утекло и столько всякого случилось… Быть жителем Амбера — дорогое удовольствие. Платишь за него тем, что перестаешь верить самому себе. Забавно, что бы сказал по этому поводу старина Фрейд? Вряд ли он сумел бы докопаться до причины моей амнезии; зато, наверное, мог бы растолковать мне что-нибудь насчет глубинной природы моих отношений с папашей и вообще просветил бы меня относительно того, что за человек мой отец. Жаль, что мне это раньше в голову не пришло. Да, недурно было бы встретиться с Фрейдом еще разок.

Я миновал мраморную столовую и попал в темный узкий коридор, начинавшийся сразу за ней. Кивнул стоявшему у дверей гвардейцу и начал спускаться по бесконечной витой лестнице, ведущей в недра Колвира. Я шел и шел, озаряемый тусклым светом редких светильников. Позади меня все погружалось в темноту.

Уж не упомню, когда я начал чувствовать, будто я потерял равновесие, будто я уже не сам иду, а меня ведут, заставляют переставлять ноги, повиноваться. Погоняют. И каждый мой шаг влек за собой новый шаг. Может быть, это тянется уже многие годы, а я только теперь начал догадываться о чем-то? Может быть, мы все — чьи-то жертвы, но такие жертвы, что никто из нас этого не подозревает? Исполнители чьей-то злобной воли? Зигмунд, где ты теперь?

Я когда-то хотел стать королем… Я и теперь хотел этого — хотел сильнее всего на свете. Но чем больше я узнавал и чем больше размышлял о том, что узнал, тем больше я себе самому казался пешкой, рвущейся к клетке четвертого правителя Амбера. Это чувство, осознанное мною когда-то, становилось все более явственным, и мне было от него не по себе. Но ведь никто из живущих не застрахован от ошибок, успокаивал я себя.

Виток, еще виток и еще один… ниже, ниже… редкие огни… Как витки длинной лестницы, вились мои мысли, накручивались, словно нитка на катушку, а потом отматывались обратно… и все время — неуверенность… Где-то внизу послышался звук — металл ударил о камень. Это алебарда стражника. Смена караула. А вот и сам стражник поднимается мне навстречу, а вместе с ним поднимается свет фонаря.

— Лорд Корвин…

Последняя ступенька.

Я снял с полки фонарь, зажег его, развернулся и направился к входу в туннель — медленно, шаг за шагом, отталкивая от себя непроницаемый мрак.

В туннеле я старательно считал в уме боковые ответвления. Мне нужно было свернуть в седьмое. Эхо моих шагов. Слизь под ногами. Грязь и вековая пыль.

Вот он, седьмой поворот. Теперь уже совсем близко.

Я поставил фонарь на пол — он мне больше не понадобится. Сам Путь испускал вполне достаточно света.

Несколько мгновений я стоял и смотрел на Путь — яркие извивы переплетающихся линий. Их сияние слепило глаза. Я пытался охватить взглядом весь Путь, весь его замысловатый, как бы погруженный в пол подземелья рисунок. Путь давал власть над Царством Теней, он помог мне восстановить в памяти почти все, что я забыл. Но стоит мне сделать неверный шаг, и Путь может уничтожить меня в один миг. Как я был благодарен судьбе за то, что пришел сюда не потому, что мне было страшно за себя! Я ничего не боялся. Я стоял и смотрел на прекрасную, таинственную семейную реликвию, место которой было там, где она находилась, — в подземелье.

Я перешел в тот угол, откуда начиналась спираль Пути. Сосредоточился, расслабился и опустил левую ступню на самое начало линии. Немедля сделал первый шаг и ощутил, как меня подхватывает огненный поток. Вокруг моих ботинок засверкали разноцветные искорки. Еще один шаг. Раздался довольно громкий треск, я почувствовал сопротивление и зашагал по первой дуге, обуреваемый желанием как можно скорее добраться до Первой Завесы. Когда я подошел к ней, у меня зашевелились волосы на голове, а искры у ног стали ярче и превратились в огненные иглы.

Сопротивление усиливалось. Каждый новый шаг давался труднее предыдущего. Треск разрядов стал громче, невидимый поток увлекал меня вперед все сильнее. Волосы встали дыбом, я рукой стряхнул с них искры. Не отрывая взгляда от огненных линий, я шел и шел вперед.

И вдруг сопротивление ослабло. Я вздрогнул, но не остановился. Преодолел Первую Завесу и обрел ощущение человека, сделавшего свое дело. Я вспомнил, как шел по Пути в прошлый раз, в Ребме — подводном городе. Тогда Первая Завеса начала возвращать мне память.

Я продвигался вперед. Все ярче горели искры, и напряжение огненного потока снова возросло. Тело покалывали невидимые иглы.

Вторая Завеса… Зигзаги… Тут всегда казалось, что силы на пределе, возникало такое ощущение, что ты весь преображаешься в чистую абстрактную Волю. Влекущее, неумолимое чувство… Преодоление Пути превратилось для меня в то единственное, что имело смысл. Я всегда был здесь, стремился только сюда, никогда и никуда отсюда не уходил, и всегда буду здесь, и буду утверждать себя, борясь своей Волей с могуществом Пути…

Искры сверкали уже у пояса. Я достиг Главную Дугу и, тяжело ступая, пошел по ней. Я умирал и возрождался с каждым новым шагом, сгорал в пламени творения, промерзал до костей от холода энтропии.

Шаг в сторону, вперед, поворот… еще три дуги, потом прямая, и еще несколько дут. Головокружение, полуобморочное состояние, прилив сил — словно я перестал существовать, а потом возник вновь. Поворот, поворот, еще поворот, и снова… короткая, резкая дуга… линия, ведущая к Последней Завесе… Наверное, я задыхался, наверное, пот лился с меня ручьями. Никогда не могу вспомнить такое наверняка. Искры сверкали и потрескивали уже на уровне плеч. Я с трудом переставлял ноги. Искры попадали в глаза, и я отчаянно моргал. Линии Пути расплывались… Войти — выйти, войти — выйти…

Я с трудом поднял и выбросил вперед правую ногу — наверное, вот так чувствовал себя Бенедикт, когда его ухватила за ноги черная трава… как раз перед тем, как я сам его сцапал, как кролика. Такое ощущение, словно меня долго и упорно колотили тяжелой дубиной. Шаг левой… Вперед — так медленно, что я уже не понимал, иду я или нет… Руки были объяты синеватым пламенем, ноги, казалось, проткнуты насквозь огненными ножами. Шаг. Еще шаг… Еще один.

Я чувствовал себя медленно оживающей статуей, учащимся ходить снеговиком, здоровенным качающимся бревном… Еще два шага… еще три… Я еле волочил ноги, но это я, я был обладателем Вечности и совершенным средоточием Воли, которая будет реализована…

Я преодолел Завесу. Прошел по короткой дуге. Всего три шага, а потом — темнота и покой. Эти последние шаги оказались самыми тяжелыми.

У сизифа перерыв на чашечку кофе! — вот какая у меня была первая мысль, когда я сошел с Пути. Вторая мысль была такая: я снова сделал это!

Я позволил себе роскошь — несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, встряхнулся. А потом достал из кармана Судный Камень и, взяв за цепочку, на которой он висел, поднес его к глазам.

Внутри он был красный — глубокого вишнево-красного цвета, с дымчатыми переливами. Но казалось, будто за время моего странствия по Пути Камень обрел дополнительную яркость и свечение. Я не отрываясь смотрел в глубь Камня, думая о том, как им пользоваться, повторяя в уме строчки руководства и сравнивая написанное с тем, что уже знал сам.

Пройдя по Пути, добравшись до того места, где я стоял, можно было повелеть Камню перебросить тебя в любое место, какое только ты мог зрительно представить — нужны лишь желание и воля.

При этой мысли я затрепетал. Если все пойдет, как шло раньше, я могу в такую ловушку угодить — век не выбраться. Но ведь Эрику это не грозило? Его же не запечатало в Камень где-то в сумасшедшей дали Царства Теней. Дворкин, написавший руководство по пользованию Камнем, был великим человеком, и я верил ему.

Собравшись с мыслями, я постарался усилить свою защиту от манящих глубин Судного Камня.

И внутри его засветилось искаженное отражение Пути, окруженное мерцающими пятнышками света, крошечными искорками и вспышками. Я принял решение, сосредоточил волю…

Красноватый свет… Медленное движение… Будто погружаешься в океан с густой, вязкой водой. Поначалу я практически не мог двинуться. Вокруг сгущался мрак, а красноватые огни горели далеко-далеко впереди. Наконец я почувствовал, что понемногу плыву, едва заметно. Впереди то вспыхивал, то гас свет. Скорость движения росла… Я, похоже, стал точкой сознания в неопределенной системе координат. Да, я осознавал движение, осознавал, что собой представляет то, к чему меня несло, — теперь уже, можно сказать, быстро…

И вдруг красноватый свет исчез вместе с каким бы то ни было ощущением среды, по которой я перемещался. Сопротивление исчезло. Скорость все нарастала. Казалось, все тянется и тянется то мгновение, которое уже прошло. Во всем происходящем было удивительное чувство полного безвременья. Скорость, с которой я передвигался, казалась мне поистине чудовищной, если учитывать расстояние до цели. А крошечный, искаженный, туманный рисунок разрастался на глазах и постепенно превратился в трехмерную уменьшенную модель Пути. Окутанный вспышками разноцветных огней, он вырастал передо мной — галактическая туманность, заблудившаяся во мраке вечной ночи и осиянная ореолом тускло светящейся звездной пыли. Спирали ее были составлены мириадами мерцающих точек. Она расширялась — или я сжимался… Она приближалась ко мне — или я к ней, и мы были совсем близко друг от друга.

Вот она заполнила все пространство сверху донизу по вертикали и горизонтали, а меня все несло и несло вперед — моя скорость, если она у меня была, все нарастала. Сияние охватило меня, овладело мной, и я увидел узкую прямую ленту — начало галактической спирали… Я был слишком близко, я перестал уже видеть всю галактику целиком. Все плыло, мерцало, качалось, а я, совершенно растерявшийся, гадал, достаточно ли трех измерений, для того чтобы описать испытываемые мной головокружительные ощущения. Теперь мне хотелось сравнить среду, внутри которой я находился, не с галактикой. Скорее теперь это была ее прямая противоположность — субатомное пространство Гильберта. Но ведь это не что иное, как метафора откровенного отчаяния!

Нет, если честно, я просто ничего не понимал. У меня только зрело чувство — откуда оно исходило, я не знал: то ли мной управлял Путь, то ли все-таки работала интуиция — я обязан пролететь и через этот сверкающий туман, чтобы обрести тот новый уровень могущества, которого я жаждал.

Я не ошибся. Меня затянуло в круговорот огней, и при этом скорость моего полета нисколько не снижалась. Я мчался, вращаясь и кувыркаясь, по световым лентам, сквозь неосязаемые бесплотные облака сияния и огня. Головокружительное турне по Млечному Пути? Чувства, подобные тем, что испытывает человек, которого утаскивает на дно водоворот в поросшем кораллами каньоне? Или так себя чувствует воробей-лунатик, которого занесло в парк с аттракционами ночью Четвертого Июля? Вот какие мысли мелькали у меня в голове, когда я подлетал к концу световой дороги, будучи непонятно и неизвестно кем.

…Назад… сквозь… через… И все. Вспышка красноватого света озарила меня, стоящего около Пути, глядящего внутрь Судного Камня. Контур светился внутри его и внутри меня, и все было внутри меня, и я был внутри всего, а красный свет угасал, угасал — и угас.

Остались только я, Путь и Судный Камень у меня в руке — все по отдельности. Восстановилась привычная схема взаимоотношений «субъект — объект», но как бы на октаву выше — вот, пожалуй, наилучший образ для моих ощущений в то мгновение. Что-то такое возникло между нами — какое-то родство, сопереживание. Казалось, я обрел новое чувство, новые выразительные средства. Я был доволен и счастлив — искренне, глубоко.

Всей душой желая испытать новые возможности, я опять сосредоточил волю и отдал Камню приказ перенести меня в другое место.

И оказался в круглой комнате на верху самой высокой башни в Амбере. Пересек комнату и вышел на крошечный балкончик. Контраст оказался потрясающим и был сравним лишь с ощущениями, только что испытанными мной во время сверхчувственного полета. Несколько мгновений я просто стоял и смотрел.

Море играло цветами. Небо потемнело, горизонт затянули облака — день клонился к вечеру. Ветер дул с моря, донося его запах. Высоко в небе парили птицы, камнем падали к волнам и стрелой взмывали ввысь. Прямо внизу раскинулись дворцовые площади. За ними плавными уступами спускался к подножию Колвира город. По его улицам оживленно сновали людские фигурки. Мне было страшно одиноко.

И тогда я прикоснулся к Судному Камню и вызвал грозу.

Глава 4

Рэндом и Флора ждали в моей комнате. Рэндом первым делом уставился на Судный Камень — он теперь висел у меня на груди, как кулон. Я кивнул брату, повернулся к Флоре и слегка поклонился.

— Сестрица, — сказал я, — сколько лет, сколько зим…

Вид у Флоры был немного испуганный — и прекрасно. Она натянуто улыбнулась и пожала мою протянутую руку.

— Брат, — промолвила она, — я вижу, ты сдержал слово.

Она, оказывается, подстригла свои чудные бледно-золотистые волосы, но они по-прежнему лежали мягкими волнами. Пока я не мог решить, нравится мне новая прическа Флоры или нет. Да, волосы у нее были просто роскошные. А еще у нее были синие-пресиние глаза и красивый голос, в котором почти все время звучали нотки тщеславия, — Флора любила добиваться своего. Временами казалось, что она дура набитая, хотя порой она меня потрясала тем, что это оказывалось не так.

— Ты уж извини, что я тебя разглядываю, — сказал я, — но в прошлый раз я тебя толком разглядеть не сумел.

— Я очень рада, что дела идут на лад, — отозвалась Флора. — Было просто невозможно… Но я ничего не могла поделать, ты же понимаешь.

— Понимаю, — согласился я, вспоминая, как радостно звучал ее смех по другую сторону тьмы в одну из годовщин того события, о котором шла речь. — Понимаю.

Я отошел к окну и распахнул его, зная, что струи дождя не попадут в комнату. Очень люблю запах грозы.

— Рэндом, — спросил я, не оборачиваясь, — тебе удалось разузнать что-нибудь новенькое насчет потенциального почтальона?

— Пока нет, — ответил Рэндом. — Я навел кое-какие справки. Но, похоже, никто не видел никого в определенное время в определенном месте.

— Ясненько, — сказал я. — И на том спасибо. Ты мне попозже, может быть, еще понадобишься.

— Ладно, — кивнул Рэндом. — Раз такое дело, то я весь вечер на месте — у себя.

Я кивнул, обернулся, прислонился к створке окна и пристально посмотрел на Флору. Рэндом тихо прикрыл за собой дверь. С полминуты я молчал и слушал шум дождя.

— Что ты собираешься со мной делать? — не выдержала Флора.

— Делать?..

— У тебя теперь появилась возможность рассчитаться со старыми должниками. Похоже, что-то затевается?

— Может, и так, — сказал я. — Но знаешь, как в жизни бывает. Одно зависит от другого.

— Ты о чем?

— Дай то, что мне нужно, а там поглядим. Время от времени я могу быть пай-мальчиком, ты же знаешь.

— Что тебе нужно?

— Правду, Флора. Правдивый рассказ. Расскажи мне о том, как вышло, что ты стала той, кто шпионил за мной в той Тени — на Земле. Все важные подробности. Что там было задумано? Зачем? Все досконально.

Флора вздохнула.

— Это началось… — проговорила она. — Да… Это произошло в Париже, на вечеринке у некоего мсье Фуко, примерно за три года до начала Террора…

— Стоп! — оборвал я Флору. — Что ты там делала?

— Я прожила в той Тени лет пять, — сказала она. — Путешествовала, искала новизны, чего-нибудь такого, что отвечало бы моим неуемным фантазиям и удовлетворяло любопытство. В то место и в то время я попала точно так же, как все мы попадаем в любые места и времена. Я отдала себя на откуп своим желаниям и следовала инстинктам.

— Потрясающее совпадение.

— Но не в свете всего прошедшего времени — и учитывая, сколько мы все путешествуем. Там для меня был, если хочешь, мой Авалон, мой суррогат Амбера, мой дом вдали от дома. Называй, как хочешь, но я попала на ту вечеринку именно в тот октябрьский вечер, когда ты туда заявился с маленькой рыжей девицей — Жаклин, так ее звали, да?

Воспоминания разом нахлынули на меня — а ведь я давным-давно не вспоминал об этом. Жаклин я помнил гораздо лучше, чем саму вечеринку, но вечеринка была, это точно.

— Продолжай.

— Ну вот, — сказала Флора. — Ты приехал позже меня. И, конечно, я тебя сразу заметила. Безусловно, когда люди подолгу путешествуют, им то и дело попадаются те, кто им кого-то напоминает. Я так и подумала сразу, когда улеглось первое волнение. «Наверняка двойник», — решила я. Ведь прошло столько лет, как от тебя — ни слуху ни духу. Однако у всех есть свои тайны и есть причины эти тайны хранить. Может быть, у тебя была своя тайна? Я попросила, чтобы нас познакомили, а потом просто из кожи вон лезла, стараясь хоть на пару минут оторвать тебя от твоей рыжей подружки. Ты утверждал, что тебя зовут Фенневаль — Кордель Фенневаль. Я засомневалась — то ли передо мной действительно твой двойник, то ли ты хитришь и что-то скрываешь. Но была у меня и третья догадка: ты прожил так долго в окрестностях этой Тени, что научился отбрасывать Тень, отражаясь от самого себя.

Я бы так и уехала, мучимая сомнениями, если бы Жаклин ни с того ни с сего не проболталась бы мне о твоей удивительной силе. Как правило, женщины про такое помалкивают, и то, каким тоном она мне об этом сообщила, заставило меня задуматься, что ты, пожалуй, действительно показал ей себя с необычной стороны. Я поболтала с ней немного, стараясь выудить побольше информации, и поняла, что восторгается она в основном твоими боевыми подвигами.

Мысль о двойнике сразу отпала. Либо это был ты сам, либо твоя Тень. В таком случае, даже если Кордель не был Корвином, он все равно оставался загадкой и самим своим существованием намекал на то, что ты либо побывал поблизости, либо поблизости находишься. Так я впервые догадалась о том, что ты жив и где-то рядом. Нужно было разузнать об этом понадежнее.

С того вечера я начала следить за тобой, пытаясь выяснить, каково твое прошлое. И чем больше я расспрашивала разных людей, тем более загадочным оно выглядело. Прошло несколько месяцев, я ничего не могла сказать наверняка. В твоей биографии оставалось слишком много темных пятен. А открылось все следующим летом, когда я на время заглянула в Амбер. Я рассказала Эрику о встрече с тобой…

— Вот как?!

— Ну, и… он, похоже… знал, что такое возможно. Флора умолкла и стала вертеть в руках перчатки, которые до сих пор лежали на подлокотнике кресла.

— А-га… — понимающе кивнул я. — И что же он тебе сказал?

— Что это на самом деле мог быть ты, — ответила Флора. — Он сказал, что был… несчастный случай…

— Да ну?

— То есть нет, — поправилась она. — Не несчастный случай. Он сказал, что вы подрались и он тебя ранил. Подумал, что ты умираешь, и не захотел, чтобы его обвинили в убийстве. Поэтому он перенес тебя в Тень и оставил там, в том месте. Прошло много лет, и он решил, что ты умер и что между вами наконец все кончено. Моя новость его явно не порадовала. Эрик взял с меня клятву молчать и отослал обратно следить за тобой. Теперь у меня появилось отличное оправдание для возвращения на Землю — я всем нашим успела наговорить с три короба о том, как мне там нравится.

— Ты не могла дать ему обет молчания за здорово живешь, Флора. Чем он с тобой расплатился?

— Дал мне слово, что, если когда-нибудь придет к власти в Амбере, он меня не забудет.

— Несколько рискованно, — заметил я. — Ведь, по большому счету, ты становилась опасной свидетельницей — ты знала, что где-то находится главный конкурент Эрика и что он приложил руку к исчезновению этого конкурента.

— Верно. Но потом все как-то успокоилось, затихло, да и я, честно говоря, чувствовала себя его сообщницей — какой смысл мне было признаваться в этом?

— Верится с натяжкой, но не выглядит таким уж невероятным, — согласился я. — А ты думала, Эрик оставит меня в живых, если у него появится возможность взойти на престол?

— Об этом разговор никогда не заходил. Никогда.

— Но думать об этом ты могла, правда?

— Думала, — сказала Флора. — Но потом, позже. И решила, что он ничего такого делать не станет. В конце концов, складывалось такое впечатление, что ты и вправду память потерял. Не было причин избавляться от тебя, пока ты безвреден.

— Итак, ты осталась, чтобы шпионить за мной и следить за тем, чтобы я оставался безвредным?

— Да.

— А что бы ты стала делать, если бы почувствовала, что память ко мне возвращается?

Флора резко посмотрела на меня и отвела взгляд.

— Сообщила бы Эрику.

— И что бы он тогда сделал?

— Не знаю.

Я негромко рассмеялся. Флора покраснела. Впервые видел, чтобы Флора краснела.

— Лежачего не бьют, — сказал я. — Я не буду. Ну хорошо, ты осталась. Ты за мной шпионила. А потом? Что случилось потом?

— Ничего особенного. Ты продолжал жить своей жизнью, а я с тебя глаз не спускала.

— И все остальные знали, где ты находишься?

— Да. Я из этого секрета не делала. На самом деле все наши ко мне время от времени наведывались.

— И Рэндом тоже?

Флора брезгливо скривилась:

— И не раз.

— Что это ты усмехаешься?

— Слишком поздно притворяться, будто он мне симпатичен, — выказала свою неприязнь Флора. — Ты же знаешь, я терпеть не могу отребье, с которым он якшается, — бывшие каторжники, лабухи джазовые… Я была вынуждена по-родственному принимать его, когда он навещал мою Тень, но Рэндом жутко действовал мне на нервы, когда заваливался в любое время дня и ночи со своими дружками, — то пьяную оргию устроят, то в карты режутся до утра. Дом потом неделями проветривать приходилось, и я всегда радовалась, когда Рэндом наконец убирался вон. Прости. Я знаю, что он тебе нравится, но ты же просил… начистоту.

— Понимаю, он задел твою тонкую, аристократическую натуру. Ну ладно. А теперь давай обратимся к тому краткому промежутку времени, в течение которого я был твоим гостем. Рэндом присоединился к нам довольно-таки неожиданно. За ним гналось с полдюжины жутковатых ребят, которых мы прикончили у тебя в гостиной.

— Да. Это я помню очень живо.

— Помнишь, как они выглядели — те твари, с которыми мы дрались?

— Да.

— Узнала бы такого, если бы он тебе снова встретился?

— Не сомневаюсь.

— Отлично. А раньше таких видела?

— Нет.

— А потом?

— Нет.

— Не слышала, кто-нибудь рассказывал про таких?

— Не припомню. А что? Я покачал головой:

— Не сейчас. Спрашиваю пока я, не забывай. Я прошу тебя вот о чем: вспомни, что было до того печального вечера. Вернемся к тем событиям, из-за которых я угодил в клинику «Гринвуд». А может, и чуток пораньше. Что случилось и как ты об этом узнала? Что произошло? Какую роль во всем этом сыграла ты?

— Да, — процедила сквозь зубы Флора. — Я знала, что рано или поздно ты меня спросишь об этом. А случилось то, что Эрик вышел со мной на связь на следующий день после аварии — из Амбера, через мою карту.

Флора пристально смотрела на меня — явно пыталась понять, как я реагирую на ее рассказ. Я хранил молчание и спокойствие.

— Он сказал мне, что прошлым вечером ты попал в аварию и что тебя отвезли в больницу. Сказал, что тебя нужно переправить в частную клинику, где бы я могла лучше проследить за твоим лечением.

— Иначе говоря, он хотел, чтобы я продолжал оставаться безвредным кочаном капусты?

— Он хотел, чтобы тебя там накачивали седативными препаратами.

— А сказал Эрик, что причастен к аварии, или не говорил?

— Ну, в том, что кого-то натравил на тебя, он не признавался. Сказал, что знает об аварии. А как еще, интересно, он мог о ней узнать? Когда я попозже поняла, что Эрик метит на трон, я решила, что он таки решил избавиться от тебя окончательно. Когда же попытка не удалась, он решил подержать тебя взаперти, чтобы успеть короноваться. Корвин, ведь кто-то стрелял по твоей машине.

— Да?!

Флора изменилась в лице. Явно пришла в себя.

— Ты же сам говорил мне, что была авария, что кто-то пытался тебя убить. Я решила, что ты знаешь подробности.

Я снова ступил на скользкую стезю — впервые за долгое время. Амнезия все еще немного мучила меня, и я решил, что мне от нее никогда не избавиться. Несколько дней, непосредственно предшествовавших аварии, до сих пор виделись мне, как в тумане. Путь вернул мне память о моей жизни вплоть до этих самых дней, но полученная травма накрепко разрушила воспоминания о событиях, напрямую ей предшествовавших. Дело в принципе понятное. Скорее всего произошло органическое поражение мозга, а не временное функциональное нарушение его деятельности. Я и так радовался безумно, что ко мне вернулась память, жаловаться на мелочи не приходилось.

Что же касается аварии, то я, конечно, догадывался, что это был никакой не несчастный случай, и, пожалуй, я действительно слышал выстрелы. Выстрелов было два. Я, похоже, даже краешком глаза успел увидеть фигуру человека с винтовкой, но мельком и слишком поздно. А может быть, это вообще из области фантазии… Нет, все-таки, мнится, я это помнил. Ведь что-то подобное у меня в мыслях бродило, когда я направлялся в Уэстчестер. Даже теперь, когда в моих руках была власть над Амбером, я боялся кому-либо признаться в этом маленьком провале в памяти.

Наша беседа с Флорой до сих пор шла как по маслу, и мне не хотелось сбавлять темп. И решил сыграть ва-банк.

— Не хотелось вылезать и смотреть, куда они там попали, — сказал я. — Стреляли-то по колесам, а не по мне. Услышал выстрелы и потерял управление. Это я потом решил, что была авария, но наверняка… И тебя я спросил об этом исключительно из любопытства, откуда ты знаешь, что была авария?

— Я тебе уже сказала откуда: от Эрика.

— Но ты сказала об этом так, словно знала все подробности случившегося еще до того, как он тебе об этом рассказал.

— Значит, ты меня неверно понял, — покачала головой Флора. — Иногда бывает такое, когда смотришь на события уже после того, как они случились. Я отрицаю то, в чем ты меня хочешь обвинить. Я тут совершенно ни при чем.

— Ну, раз Эрика теперь уже нет в живых и он не может ни подтвердить, ни опровергнуть твои заверения, то пусть так и будет, — сказал я. — Пока.

А сказал я это для того, чтобы она только тем и занималась, что искала себе оправданий; надо было увести ее внимание в сторону и ничем — ни фразой, ни словом — не дать ей поймать меня на проклятом провале в памяти.

— А позднее ты не интересовалась личностью того, кто в меня стрелял?

— Никогда, — ответила Флора. — Скорее всего какой-нибудь наемный бандит.

— Не знаешь, сколько времени я пробыл без сознания, пока кто-то не подобрал меня и не доставил в больницу?

Флора покачала головой Что-то ускользало от меня, и я никак не мог найти зацепку.

— А Эрик не сказал, когда точно меня положили в больницу? — Она снова покачала головой. — Хорошо. Когда я попал к тебе, почему ты так рвалась в Амбер? Разве Эрик не мог вытащить тебя через карту?

— Я никак не могла его дозваться.

— Ну вызвала бы кого-нибудь еще, тебя бы перенесли туда. Флора, — произнес я строго, — я думаю, ты лжешь.

На самом деле это была элементарная проверка, чтобы посмотреть, как она отреагирует. Имел я на это право? Имел.

— Лгу? — удивленно спросила Флора. — Я никого не могла вызвать. Все были чем-то заняты.

Я поднял руку с вытянутым указательным пальцем. За спиной у меня, прямо за окном, полыхнула молния.

По телу пробежали мурашки. Раскат грома тоже прозвучал весьма эффектно.

— Ты грешишь, не договаривая, — сказал я на всякий случай.

Флора закрыла лицо руками и заплакала.

— Не понимаю, о чем ты! — всхлипнула она. — Я тебе на все вопросы ответила! Чего тебе еще надо? Я не знаю, куда ты ехал, кто стрелял и когда это точно случилось. Я тебе все-все сказала, черт подери!

Либо она действительно не врала, либо ее ничем не проймешь, решил я. Так или иначе разговорами от нее больше ничего не добиться. И вообще пора было сменить тему. Хватит про аварию, а то Флора решит, что я на ней зациклился. Если я что-то упустил, дознаваться надо было самому, без Флориной помощи.

— Пойдем со мной, — велел я.

— Куда?

— Хочу тебе кое-что показать. Ты мне нужна для опознания. Увидишь — тогда я тебе кое-что скажу.

Флора встала и послушно последовала за мной. Мы прошли через зал и поднялись этажом выше. Я хотел сначала показать ей труп ублюдка, а уже потом рассказать о том, что случилось с Кейном.

Труп на Флору большого впечатления не произвел.

— Да, — кивнула она и добавила: — Даже если бы я не узнала эту тварь, я бы сказала, что узнала, — ради тебя.

Я пробурчал что-то нечленораздельное. Родственная верность порой трогает меня до глубины души. Не могу сказать, поверила мне Флора или нет, когда я ей поведал про Кейна. Правда, когда оба собеседника друг другу чего-то не договаривают, значит, оба хороши. Я ни словом не обмолвился о Брэнде, и она о нем молчала. Единственное, что сказала Флора, когда мне сказать было уже нечего, так это следующее:

— Камешек тебе к лицу. А как насчет короны?

— Об этом пока рано говорить, — ответил я.

— Если тебе потребуется моя скромная помощь…

— Знаю, — кивнул я. — Знаю.

Место для моего склепа выбрали на редкость уединенное и спокойное. Стоит он один-одинешенек на заднем склоне гребня Колвира, защищенный с трех сторон от буйства стихий. В подсыпанной вокруг его земле растет пара-тройка суковатых деревьев, там-сям торчат колючие кусты, зеленеет трава, по скалам вьются толстые канаты горного плюща. Склеп — длинное, приземистое строение, перед которым врыты в землю две каменные скамьи. Он почти весь порос плющом, милосердно скрывающим убийственную надпись, высеченную над входом пониже моего имени. Понятное дело — сюда мало кто ходит.

Вот туда-то мы и отправились ближе к ночи с Ганелоном, прихватив порядочно вина, нарезанного хлеба и холодного мяса.

— Гляди-ка, ты не шутил, оказывается! — воскликнул Ганелон, после того как спешился, подошел к склепу, раздвинул плети плюща над входом и прочел надпись.

— Конечно, нет, — ответил я, слезая с коня и привязывая к дереву поводья. — Моя могилка, можешь не сомневаться.

Привязав рядом со своим чалым лошадь Ганелона, я снял с седла наши сумки с вином и провизией и перенес их на ближайшую скамью. Ганелон присоединился ко мне, как только я откупорил первую бутылку и наполнил кружки темным густым вином.

— Все равно непонятно как-то, — покачал головой Ганелон, взяв у меня кружку.

— Что тут понимать? Я умер и похоронен здесь. Это мой кенотафий — гробница, которую ставят, когда не могут разыскать тело умершего. Я, честно говоря, и сам о том, что он обнаружен, узнал не так давно. Склеп поставили несколько столетий назад, когда тут решили, что я уже не вернусь.

— Странновато как-то, — пробурчал Ганелон. — И что же там внутри?

— Ничего. Хотя предусмотрительно устроена ниша, а в нише стоит урна для моего праха — на случай, если когда-нибудь обнаружится тело. Не придерешься.

Ганелон сделал себе сандвич.

— А чья была идея? — поинтересовался он.

— Рэндом думает, что Брэнда или Эрика. Точно никто не помнит. Но, похоже, в ту пору все эту идею одобрили.

— И что теперь с этой штукой будет? Я пожал плечами:

— Подозреваю, кое-кто жалеет о том, что такой прекрасный склеп пустует, и мечтает, чтобы в него легло мое тело. На самом деле — милейшее местечко, просто созданное для того, чтобы приходить сюда и вдрызг напиваться. Я еще ни разу не засвидетельствовал почтения своей могилке таким образом.

Я сделал себе двойной сандвич и принялся с аппетитом уплетать его. У меня была первая настоящая передышка за последние дни — как сказать, может, и последняя, учитывая все, что меня ожидало. Но за прошедшую неделю мне никак не удавалось переговорить с Ганелоном с глазу на глаз, а он был одним из тех немногих, кому я доверял. Я хотел рассказать ему все. Я должен был ему все рассказать. Мне требовалось поговорить с человеком, который не погряз в наших делах так, как мы сами, не был непосредственным участником событий в Амбере.

Так я и сделал.

За время моего рассказа луна совершила долгое путешествие по небесам, а у стены склепа выросла солидная горка битого стекла.

— Ну и что по этому поводу думают остальные? — спросил Ганелон, когда я закончил рассказ.

— То, что и следовало ожидать, — ответил я. — Я и не сомневался, что Джулиан ни одному моему слову не поверит, хотя будет говорить, что поверил. Он знает, как я к нему отношусь, и не хочет меня дразнить. Бенедикт, думаю, мне тоже не верит, но в его тактике разобраться будет потруднее. Он тянет время — и пусть тянет, мне и самому время нужно, чтобы осмотреться и поразмыслить. Что до Джерарда… для него убийство Кейна, судя по всему, стало последней каплей, переполнившей чашу терпения, и, если у Джерарда хоть какое-то доверие ко мне было, теперь оно испарилось. И все же завтра рано утром он возвращается в Амбер, и мы вместе отправимся в рощу и выкопаем тело Кейна. Я вовсе не собираюсь устраивать из этой поездки сафари, но в попутчики мне обязательно нужен кто-то из членов семейства. Теперь Дейрдре — она вроде как даже обрадовалась. Ни единому слову не поверила, не сомневаюсь. Но это ладно Она всегда была на моей стороне и никогда не жаловала Кейна. Я бы даже так сказал: она рада, что я занимаюсь укреплением своих позиций. Не могу судить наверняка, поверила ли мне Ллевелла. Ей, похоже, вообще ни до кого нет дела, не то что остальным. Что касается Фионы, то ее все это вроде бы просто позабавило Она всегда и ко всему относится отвлеченно и свысока. Никогда не поймешь, что на самом деле у нее на уме.

— А про Брэнда ты тоже всем рассказал?

— Нет. Я рассказал только про Кейна и попросил всех быть в Амбере завтра вечером. Вот тогда-то я расскажу про Брэнда. Есть одна догадочка, хочу ее проверить.

— Ты со всеми через карты переговаривался?

— Конечно.

— Знаешь, я давно собирался тебя спросить… Там, в той Тени, куда мы мотались за оружием, есть телефоны…

— Ну и?..

— Пока мы там болтались, я кое-что вызнал насчет прослушивания телефонных переговоров. А как ты думаешь, ваши переговоры через карты… не может тут быть каких-нибудь «жучков»?

Я громко расхохотался, но довольно быстро сообразил, что в таком нелепом на первый взгляд предположении Ганелона что-то есть.

— Честно говоря, не знаю, — ответил я наконец. — В записках Дворкина многое покрыто мраком. Мне такая мысль в голову не приходила, и сам я никогда такое проделывать не пробовал. Но это интересно…

— Ты знаешь, сколько всего колод волшебных карт?

— Ну… у каждого из членов семейства — по одной, да в библиотеке что-то около дюжины запасных. Может, и еще есть.

— Я вот думаю, ведь если вправду подслушивать, то можно много чего вызнать.

— Да! Дай-ка сообразить… отцова колода, колода Брэнда, да та, что у меня была с самого начала… да еще та, что Рэндом посеял… Проклятье! Ведь действительно уймы карт не хватает! А что с этим делать, ума не приложу. Пожалуй, надо начать расследование и провести серию экспериментов. Спасибо, что надоумил.

Ганелон улыбнулся. Некоторое время мы молча потягивали вино.

Потом он спросил:

— Ну, Корвин, что делать собираешься?

— Ты насчет чего?

— Да насчет всего сразу. План боевых действий, по порядку.

— Поначалу я собирался прочесать Черную Дорогу, добраться до того места, откуда она начинается, — сказал я. — Приступить к этому мне хотелось, как только в Амбере все маленько поутихнет. Теперь планы несколько изменились. Надо как можно скорее вернуть Брэнда, если он еще жив. Если нет, я хочу выяснить, что с ним стряслось.

— Но дадут ли враги тебе время на передышку? Может быть, именно сейчас они готовятся к новой атаке.

— Да, конечно. Я думал об этом. И все же — такое чувство, что немного времени у нас есть, ведь мы их только что разбили. Нужно же им посчитать раны, поразмыслить, собраться с силами и оценить перемену в расстановке сил в связи с тем, что у нас появилось новое оружие. Пожалуй, следует выставить вдоль дороги несколько наблюдательных постов, дабы дозорные докладывали о любых вражеских происках и маневрах. Бенедикт уже согласился возглавить эту операцию.

— Интересно, сколько у нас времени на самом деле? — задумчиво проговорил Ганелон. Поскольку я не мог придумать достойного ответа, я просто подлил ему вина. — А вот в Авалоне такого сроду не бывало, верно? В нашем Авалоне, я хочу сказать.

— Это точно, — согласился я. — Ты не единственный, кто тоскует по славным денькам. Теперь кажется, что раньше все было проще.

Ганелон кивнул. Я предложил ему сигарету, но он отказался и раскурил трубку. Вспыхнувшее пламя огнива осветило Судный Камень, висевший на цепочке у меня на груди.

— И что, ты на самом деле можешь управлять погодой с помощью этого булыжника? — поинтересовался Ганелон.

— Могу, — ответил я.

— Откуда ты знаешь?

— Сегодняшняя гроза — моя работа.

— Занятно…

— Что?

— Да так. Просто подумал: будь у меня такая власть, что бы я делать стал?

— Я тебе честно скажу, — проворчал я и с размаху шлепнул ладонью по стенке склепа, — разгромить эти хоромы к чертям собачьим, вот какое у меня было первое желание! Шарахнуть молнией по склепу, чтоб он рассыпался. Чтоб никто не сомневался, какие чувства я питаю к этому местечку и на что способен.

— И что тебя удержало?

— Да подумал, понимаешь… И решил… о, черт! Знаешь, могилка моя, если мне недостанет хитрости, жестокости и удачи, еще ого-го как может быть использована по своему прямому назначению! Ну а коли так, то ведь в принципе я ничего против этого места не имею. Хоронить-то меня где-то все равно придется, верно? А тут замечательно — высоко, чисто, просторно. Ничего кругом — только скалы да небо… Звезды, тучи, солнце, луна, ветер, дождь… компания более приятная, чем у остальных семейных склепов. Не вижу причин, зачем это мне покоиться в земле рядом с теми, кого бы я хотел схоронить до своей кончины.

— Ты озлобился, Корвин. Или перебрал. Или и то и другое. Зачем ты так жестоко? Ни к чему это тебе. Не нужно.

— Да кто ты, черт бы тебя подрал, такой? Откуда тебе-то знать, что мне нужно, что не нужно? — вспылил я, но, почувствовав, что Ганелон весь подобрался, пожалел о сказанном.

— Я что, — пожал плечами Ганелон. — Я что думал, то и сказал.

— Как дела в войсках? — спросил я.

— Пока все на подъеме, Корвин. Они ведь как-никак пошли на священную войну в небесах. И полагают, что вся стрельба на прошлой неделе — из этой оперы. А потому солдаты счастливы — мы же победили. А теперь… город… ожидание… они тут ничего не понимают. Кое-кто из тех, кого мы считали врагами, теперь, оказывается, друзья. Есть от чего смутиться. Солдаты знают, что их держат в боевой готовности для предстоящего сражения, но не понимают, когда и с кем им придется драться. В общем, пока они сидят по казармам, они не могут узнать, насколько их присутствие здесь не приветствуется регулярными войсками и народом вообще. Но, думаю, скоро это до них дойдет. Я давно с тобой об этом поговорить хотел, но ты так занят был…

Некоторое время я молча курил. Потом произнес:

— Ты прав, стоит с ними потолковать. Завтра вряд ли получится, да и потом дел будет по горло. Наверное, стоит перевести войска на бивуачную поляну в Арденском лесу. Завтра. Решено. А ты всем объяви, что делается это для того, чтобы войска располагались поближе к Черной Дороге. Скажи, что скоро на нас снова могут напасть, — между прочим, так оно и есть. Помуштруй солдат, поддержи их боевой дух. А я, как только сумею вырваться, приеду и сам с ними потолкую.

— Но ведь тогда у тебя в Амбере не останется личной гвардии?

— Это верно. Но игра, думаю, стоит свеч. Выйдет нечто вроде демонстрации доверия и жеста дружелюбия. Да, шаг получится предусмотрительный и разумный. Ну а если не выйдет… — Я пожал плечами и швырнул очередную бутылку в стену склепа. — Прошу прощения.

— Это за что же?

— Я только что сам заметил, что я зол как собака, надрался как свинья и говорю жестокие вещи. Ты прав. Ни к чему мне это.

Ганелон хмыкнул и чокнулся со мной.

— Я тебя понимаю, — сказал он. — Очень хорошо понимаю.

И мы славненько сидели, покуда не зашла луна, пока последняя бутылка не пала смертью храбрых у стены склепа рядом со своими подружками. Болтали о том о сем, вспоминали старые добрые времена. Иногда мы оба умолкали, и я смотрел на звезды, горевшие в небесах над Амбером. Хорошо тут было, спору нет, но город уже звал меня к себе.

Словно прочитав мои мысли, Ганелон встал, потянулся и пошел к лошадям. Я немного задержался. Помочившись прямо у входа в мой склеп, я последовал за Ганелоном.

Глава 5

Роща Единорога расположена в Арденах, к юго-западу от Колвира, там, где предгорья спускаются к долине под названием Гарнатх. Сам Гарнатх проклинали, жгли, завоевывали и отвоевывали без конца за последние годы, а предгорья никто пальцем не тронул. В этой роще, как клялся отец, он много веков назад увидел единорога и пережил нечто, из ряда вон выходящее. В итоге единорог стал волей отца покровителем Амбера, а его изображение украсило собой отцовский боевой мундир.

Оттуда, где находились мы с Джерардом, роща виделась нам темно-зеленым пятнышком на пути от Гарнатха к морю. В роще, на полянке не слишком правильной формы, из груды валунов бил родник; он превращался в узенький ручеек и образовывал крошечное озерцо, а потом вытекал из него и струился вниз, к Гарнатху.

Вот туда-то мы и направлялись с Джерардом. Выехали рано. Солнце встало из-за моря тогда, когда мы одолели уже полпути от Колвира, усыпало волны разноцветными блестками, озарило небо всем набором красок. Джерард натянул поводья и спешился, подав мне знак последовать его примеру. Я послушался, спешился и привязал своего Стара и вьючную лошадь рядом с конем Джерарда — высоченным жеребцом в яблоках. Пройдя следом за братом примерно с десяток шагов, я оказался в лощине, щедро усыпанной гравием. Джерард остановился, я встал у него за спиной.

— В чем дело? — поинтересовался я.

Джерард развернулся, вперил в меня устрашающий взгляд прищуренных глаз, снял плащ и швырнул на землю. Расстегнул ремень и кинул поверх плаща.

— Сними и ты плащ да брось меч, — посоветовал он мне. — Они тебе только мешать будут.

Я все понял. Ну что ж, будь что будет. Снял плащ, аккуратно сложил, опустил на землю, поверх него положил Судный Камень и Грейсвандир. Выпрямился, встретился взглядом с Джерардом. Только одно слово и произнес, одно-единственное:

— Почему?

— Ты, наверное, забыл почему, — процедил Джерард сквозь зубы. — Слишком много воды утекло с тех пор.

Он медленно двинулся на меня, а я выбросил руки перед собой и отскочил. Он меня не достал. Я всегда был быстрее его. Мы оба пригнулись, и Джерард начал делать кошачьи пассы левой рукой, прикрывая грудь и живот правой — она у него слегка дрожала.

Если бы место для драки с Джерардом надо было выбирать мне, я бы уж точно не это место облюбовал. И Джерард это отлично знал. А уж если бы вообще речь шла о поединке, я ни за что не выбрал бы рукопашную схватку. Я бы предпочел схлестнуться на мечах или кинжалах. Да на чем угодно, лишь бы у меня была возможность быстроты действий и время на обдумывание стратегии поединка, чтобы я мог время от времени наносить ему удары, не подпуская близко к себе. Тогда бы мне удалось измотать его, он волей-неволей начал бы раскрываться и мои удары становились бы все более точными и болезненными. Джерард и это знал превосходно. Вот почему он завел меня сюда. Я отдавал ему должное и теперь вынужден был играть по его правилам.

Джерард подбирался ко мне все ближе. Несколько раз я отбрасывал его занесенную для удара руку. Наконец я изловчился, пригнулся и нанес Джерарду быстрый резкий удар с левой чуть повыше солнечного сплетения. Ударом такой силы можно было запросто переломить пополам толстую доску и превратить в желе внутренности более хлипкого смертного. Увы, годы не состарили Джерарда. Он, правда, взревел, но при этом блокировал мою правую руку, своей правой поддел мою левую и схватил за плечо.

Я не стал вырываться. Сойдясь с Джерардом вплотную, я развернулся, аналогичным манером захватив его левое плечо, поддел левой ногой колено Джерарда и ухитрился бросить его наземь.

Но он меня не выпустил, и я упал на него сверху. Я слегка ослабил хватку и вогнал левый локоть в бок Джерарда как раз в то мгновение, когда мы коснулись земли. Угол атаки был далек от идеального. Левая рука Джерарда взметнулась и сцепилась с правой у меня за головой.

Я сумел вынырнуть, но он железной хваткой сжимал мою руку. Мне жутко хотелось заехать ему в пах свободной рукой, но я удержался. Терпеть не могу бить ниже пояса — не в моих правилах. Вдобавок я понимал: стукни я Джерарда в пах, и он чисто рефлекторно сломает мне руку в плече. Я поступил иначе: больно оцарапав о гравий предплечье, ухитрился просунуть левую руку под голову Джерарда, а правой ухватил его за ляжку. Преуспев в этом, я перекатился на спину, готовясь распрямить ноги, как только коснусь ступнями земли. Я планировал рвануть Джерарда на себя и снова швырнуть на спину, надавив плечом на его грудь для пущего эффекта.

Но Джерард скрестил ноги и подался влево, заставив меня перелететь через него. В полете я отпустил левую руку, крутанулся по часовой стрелке, вырвал-таки правую и был готов уже припечатать Джерарда ногой к земле.

Однако не таков был Джерард, чтоб вот так сдаваться. Он выбросил руки за спину и одним могучим броском освободился; затем, вскочив, выпрямился. Я тоже поднялся с земли и отпрыгнул назад. Джерард, не медля ни секунды, двинулся на меня. Я понял: если он меня сейчас схватит, то расплющит в блин. Нужно было лавировать.

Я не спускал глаз с ног Джерарда. И в то мгновение, которое счел наиболее удачным, нырнул между его разведенными в стороны руками — он как раз переносил вес с левой ноги на правую. Мне удалось ухватить брата за правую лодыжку и задрать его ногу фута на четыре со спины. Он перевернулся и рухнул на левый бок.

Джерард пытался подняться, но я въехал ему левой в челюсть, и он снова упал. Озверело потряс головой, опять встал и пошел на меня, заслоняясь руками. Я хотел стукнуть его в живот, промахнулся и угодил в бедро. Но Джерард удержал равновесие и снова двинулся на меня.

Я вертелся по кругу, нанося удары ему в лицо. Два раза подряд стукнул в живот и отпрыгнул. Джерард зловеще ухмыльнулся. Он знал, что я боюсь ближнего боя. Я еще раз дал ему в живот и попался. Мы сошлись. Джерард опустил руки вполне достаточно для того, чтобы я сумел ухватить его за шею. Увы, он сразу же поднял руки и обхватил меня за пояс. Я врезал ему в подбородок ребром ладони, но Джерард не ослабил хватку и оторвал меня от земли. Все. Больше драться я не мог. Его ручищи уже изо всех сдавливали мои почки. Я нащупал большими пальцами сонные артерии Джерарда, нажал…

А он поднимал меня все выше и выше и поднял над головой. Мои пальцы ослабли, разжались, соскользнули с шеи Джерарда… И он швырнул меня спиной на камни — примерно так, как крестьянки колотят простыни о прибрежные валуны.

Перед глазами вспыхнули искры, мир дрогнул и поплыл куда-то, теряя реальность… А Джерард рывком поднял меня на ноги. Я увидел его кулак…

Рассвет был дивно красив, вот только смотрел я на него под каким-то неправильным углом — что-то около девяноста градусов.

У меня жутко закружилась голова. По спине, как дорожки по крупномасштабной карте, побежали ленточки боли и вскоре добежали до «большого города», который располагался неподалеку от подбородка.

Я висел в воздухе. С трудом повернув чуть-чуть голову, я увидел, что я не просто в воздухе, а над краем пропасти.

Кто-то крепко держал меня за плечо и бедро. Я чуть сильнее повернул голову и увидел, что держат меня руки Джерарда. Да, это он держал меня на вытянутых руках над головой. Там, где он стоял, тропа обрывалась и открывался прекрасный вид на Гарнатх и то место, где далеко внизу заканчивалась Черная Дорога. Если он бросит меня, подумал я, некоторая часть моего тела разделит участь птичьего помета, толстым слоем покрывавшего скалу, а все остальное скоро станет похоже на обглоданную рыбку — я такую как-то видел между камней на берегу моря.

— Вот-вот. Смотри вниз, Корвин, — произнес Джерард. Он заметил, что я пошевелился, поднял голову и встретился со мной взглядом. — Стоит мне только разжать пальцы…

— Я тебя слушаю, — негромко проговорил я, силясь придумать, как бы мне и его с собой прихватить, если он выполнит свою угрозу.

— Я в умниках не числюсь, — продолжал Джерард. — Но была у меня одна мыслишка — ужасная, прямо скажу. Послушай: тебя слишком долго не было в Амбере. Правда, что ты память потерял, или нет — кто тебя знает. Ты вернулся, взял верх над всеми, но пока что ты еще Амбером не правишь. Помощники Бенедикта погибли, теперь Кейн… Эрик убит, сам Бенедикт покалечен. Может, это все и не твоя вина, но я подумал — чем черт не шутит, вдруг ты взял да и сговорился с нашими врагами с Черной Дороги?

— Я ни с кем не сговорился, — ответил я.

— Это не важно и к тому, что я хочу сказать, отношения не имеет. Молчи и слушай. А я тебе скажу все. Если ты, пока мотался неведомо где, все рассчитал и провернул — все, что случилось совсем недавно, — так, может, и пропажа отца и Брэнда на твоей совести? Выходит, ты всю семью готов уничтожить, подавить всякое сопротивление ради узурпации власти, а?

— Разве я бы позволил Эрику пленить и ослепить меня, если бы это было так?

— Слушай меня! — рявкнул Джерард. — Что, ты оступиться не мог? Мог, вот и вышло такое. Но теперь все это не имеет значения. Может быть, ты чист и невиновен, как утверждаешь, а может быть, по уши сидишь в грязи. Смотри вниз, Корвин, смотри хорошенько. Смотри на Черную Дорогу. Если все, что я сказал, правда, в конце пути ты подохнешь. Я снова показал тебе свою силу — на всякий случай, чтоб ты о ней не забывал. Я могу прикончить тебя, Корвин. И не надейся, что твой меч защитит тебя, пусть даже я выйду против тебя с голыми руками. Я сделаю это, я сдержу слово. А слово мое такое: если ты виновен, я убью тебя на месте, как только узнаю об этом. Знай, что за мою жизнь есть кому постоять, потому что теперь она неразрывна с твоей. — То есть?

— Сейчас нас через мою карту видит все семейство. Теперь тебе ни за что не избавиться от меня, не раскрыв своих истинных замыслов перед остальными. Значит, даже если я погибну, я все равно сдержу клятву.

— Я тебя понял, — ответил я. — А если тебя прикончит кто-то другой? А потом — меня? Кто останется? Джулиан, Бенедикт, Рэндом и девочки. И кто же будет сражаться на баррикадах? Девочки? Чем дальше, тем веселее — для того, кто стоит за всем происходящим. Кто только мог до такой ерунды додуматься, вот интересно!

— Я! — рявкнул Джерард. — Я один! — И я почувствовал, как он еще сильнее сжал пальцы, как напряглись его мышцы. — Просто ты, как всегда, хочешь все запутать! Как всегда! Не так уж плохо тут у нас все было, пока ты не вернулся. Будь ты проклят, Корвин! Все из-за тебя! — воскликнул Джерард и подбросил меня в воздух.

— Я не виноват, Джерард! — только и успел выкрикнуть я, а он уже поймал меня, верзила поганый, и оттащил от края обрыва. Проволок по щебню и поставил на ноги. А сам как ни в чем не бывало зашагал к лощинке, где мы с ним дрались. Мы оба подобрали с земли свои вещи.

Застегивая пряжку широкого ремня, Джерард стрельнул в меня взглядом и буркнул:

— Разговор окончен.

— Идет.

Я поплелся к лошадям. Вскоре мы уже продолжали путь.

Родник в роще заливался веселыми трелями. Солнце поднялось довольно высоко, и его лучи пробивались сквозь густую листву деревьев. Трава еще не высохла от росы. Ее капельки сверкали и на пластах дерна, которые я нарезал на месте могильного холмика.

Я принес захваченную из Амбера лопату и разрыл могилу. Не говоря ни слова, Джерард помог мне вытащить тело Кейна и перенести на расстеленный на земле кусок грубого холста. Этим холстом мы обернули труп брата и зашили широкими небрежными стежками.

— Корвин! Посмотри! — сдавленным шепотом проговорил Джерард и схватил меня за локоть.

Я посмотрел туда, куда он показывал, и окаменел. Мы оба, не в силах пошевелиться, не могли отвести глаз от дивного зрелища. Это был он, окруженный тончайшей белесой дымкой, отчего казалось, что одет он в какую-то ткань, а не в шкуру, украшенную длинной гривой. Его крошечные копытца казались золотыми, таким же казался и длинный витой рог на гордо посаженной голове. Когда он поднял голову и посмотрел в нашу сторону, мы увидели его глаза — яркие, лучистые, изумрудно-зеленые. Пару мгновений чудный зверь простоял, как и мы, не двигаясь. А потом взволнованно трижды ударил по камню правым передним копытцем, подпрыгнул и исчез, растаял, как снежинка, — может быть, ускакал в лес, что тянулся вправо от поляны.

Я опрометью побежал к камню, на котором только что стоял единорог. Рядом с камнем во мху виднелись следы острых копыт.

— Значит, мы действительно видели его… — пробормотал Джерард.

— Что-то видели, точно. Прежде тебе доводилось?..

— Нет. А тебе?

Я покачал головой.

— Джулиан божится, что один раз видел его, — сказал Джерард. — Издалека вроде бы. Говорит, что гончие не стали за ним гнаться.

— Какой же он красивый — шелковый хвост, золотые копытца…

— Да. Отец всегда говорил, что встреча с ним — добрый знак.

— Я бы тоже не отказался ее так расценить.

— Странное время он выбрал для появления… столько лет…

Я снова кивнул.

— Может, тут есть нечто особенное? Ну, он все-таки наш покровитель и все такое прочее… Может быть, мы что-то должны сделать?

— Может, и должны, но мне отец ничего про это не говорил, — ответил я и осторожно погладил камень, на котором стоял единорог. — Если тебе не безразлична наша судьба, если ты в силах подарить нам свою милость, благодарю тебя, единорог, — сказал я. — Но даже если это не так, благодарю тебя за то, что ты своим появлением озарил нашу жизнь в эти мрачные дни.

Мы ушли от камня и попили воды из родника. Взвалив нашу скорбную ношу на спину вьючной лошади, мы повели коней под уздцы и сели верхом только тогда, когда ушли далеко от поляны, где после нашего ухода стихло все, кроме поющего ручья.

Глава 6

Жизнь полна неожиданностей, но надежда никогда не покидает нас окончательно, даже тогда, когда мы на волосок от гибели, и как славно, когда жаровни, под которыми не то погасили, не то забыли развести огонь, остаются далеко позади… Вот такие мудрые житейские истины бродили у меня в голове к вечеру, нежимые духом творческого вдохновения.

Все семейство собралось в библиотеке. Я сел на краешек широкого письменного стола. Рэндом расположился на стуле справа от меня. Джерард стоял у противоположной стены, внимательно разглядывая развешанное по стенам оружие, а может, рассматривал гравюру Рейна, на которой был изображен единорог. Ни Джерард, ни мы с Рэндомом не обращали никакого внимания на Джулиана — этот развалился в мягком кресле около стеллажей, сложив руки на груди, вытянув и скрестив ноги и глубокомысленно рассматривая свои ботинки. Фиона, стройная красотка (ростом в пять футов и два дюйма), не сводила с Флоры зеленых глаз, а та пожирала ее своими необычайно синими. Сестры о чем-то сплетничали у камина, и волосы Фионы горели не менее ярко, чем пламя, мерцали и переливались. Глядя на Фиону, я испытывал ощущение, подобное тому, что испытывает скульптор, закончив работу, когда он складывает инструменты, отходит от своего творения, изучает издали, улыбается и начинает задавать себе все новые и новые вопросы. То местечко, куда «скульптор» умело надавил пальцем и сотворил ямочку над ключицами, всегда восторгало меня как изюминка творения — особенно тогда, когда Фиона насмешливо или надменно запрокидывала голову, глядя на нас остальных как бы сверху вниз.

Почувствовав, видимо, что я на нее смотрю, она едва заметно улыбнулась — гордячка, ясновидица, она прекрасно знала, что хороша собой, и мой взгляд ее нимало не смутил. Ллевелла устроилась в углу и притворялась, будто читает книгу. Она стояла к нам спиной. Зеленоватые волны ее волос чуть-чуть не доплескивались до побережья — высокого темного воротника платья. Что означала ее любовь к уединению — сознательное отчуждение или элементарную осторожность, — этого я никогда понять не мог. Может, и того, и другого было понемножку. Ллевелла редко наведывалась в Амбер.

…Вот как раз признание того факта, что мы как семья скорее представляем собой собрание индивидуальностей, а не клан родственников, и привело меня к кое-каким выводам, и выводы эти вызвали горячее одобрение Рэндома. А мне нужно было ото всех что-то такое, что даже выше родственных отношений, мне нужно было общее желание сотрудничать, соучаствовать.

Повеяло родным и близким. Любимый голос проговорил: «Привет, Корвин» — ко мне шла Дейрдре. Я протянул руку, сжал ее тонкие пальцы, поднес к губам. Дейрдре сделала еще один шаг ко мне — это было похоже на первое па какого-то старинного танца. Когда она остановилась, витраж решетчатого окна у нее за спиной обрамил ее головку и плечи, а богатый ковер на стене слева, казалось, еще ярче заиграл красками. Так и было задумано, не иначе. Но все равно эффектно, ничего не скажешь. В левой руке у Дейрдре была моя карта. Все смотрели на нас, а Дейрдре улыбалась, улыбалась, как Мона Лиза, у которой в руках автомат.

— Корвин, — промурлыкала она, поцеловав меня в щеку, — я, наверное, рано?

— Такое просто невозможно. Ты, как всегда, вовремя, — ответил я и обернулся к Рэндому — он уже был рядом с нами.

— Хочешь выпить, сестричка? — спросил он, взяв Дейрдре под руку и кивнув в сторону буфета.

— О, конечно, спасибо, — ответила она, и Рэндом увел ее угощать вином.

Тактика его была мне яснее ясного: он старался если не предотвратить, то хотя бы отложить неизбежную стычку Дейрдре с Флорой. Похоже, все семейные трения остались такими же, каким я их помнил. В общем, если мне чего-то и стоило присутствие Дейрдре, оно так или иначе несло в себе подобие стабильности, а стабильность сейчас важнее всего. Рэндом все-таки умница порой, когда сам этого хочет.

Я побарабанил пальцами по крышке стола, растер ноющее плечо, закурил сигарету.

И тут вошел он. Джерард повернулся к двери, что-то проговорил… Мгновением позже он пожимал левую, единственную руку Бенедикта, последнего члена нашего семейства.

Ну что ж. Бенедикт явился через карту Джерарда, а не через мою, и это со всей очевидностью показывало, как он ко мне относится, и рассчитано было на то, чтобы удивить меня. Уж не Бенедикт ли надоумил Джерарда провести со мной легкую утреннюю разминку? Не исключено.

Джулиан встал, подошел к Бенедикту, — пожал его руку и что-то сказал ему. Ллевелда, обернувшись, закрыла книгу и положила ее на полку. Улыбаясь, подошла и поприветствовала Бенедикта, что-то шепнула Джерарду, обняла Джулиана. Завязалась теплая, дружеская беседа. Что ж, и это хорошо. Очень хорошо!

Четыре на три. И двое запасных.

Я ждал и смотрел на компанию, болтающую у противоположной стены. Семья в сборе, можно в любую секунду потребовать внимания и приступить к тому, для чего я и собирал всех. Но…

Уж слишком все было натянуто, напряжено. И все, как один, это чувствовали, я знал наверняка. Казалось, в библиотеке внезапно образовались два противоположных магнитных полюса. И мне очень любопытно было поглядеть, как же разлягутся железные опилки.

Флора бросила на меня быстрый взгляд. Вряд ли она за ночь успела переменить свои взгляды, если только не произошло чего-то непредвиденного. Нет, с ней все в порядке. Я чувствовал, я знал, как она сейчас поступит.

И не ошибся. Я услышал, как она сказала, что у нее в горле пересохло и она не против выпить бокал вина. Потом повернулась и готова была шагнуть в мою сторону, но, видимо, ждала, что за ней последует Фиона. Когда этого не произошло, Флора на мгновение растерялась, понимая, что привлекла внимание всей компании. Однако она тут же нашлась: улыбнулась и подошла ко мне.

— Корвин, — сказала она, — ужасно хочется выпить.

Не оборачиваясь, чтобы не упустить подробностей живой картины, разыгрывающейся передо мной, я бросил через плечо:

— Рэндом, будь так добр, налей Флоре вина.

— Сию секунду, — сказал Рэндом, и вскоре я услышал соответствующие звуки.

Флора кивнула, перестала улыбаться и обогнула письменный стол справа.

Четыре на четыре, не считая душки Фионы, озарявшей своей ослепительной красой пространство посередине, между двумя группировками. Самоуверенная до мозга костей и наслаждавшаяся своей самоуверенностью, она повернулась к овальному зеркалу в темной резной раме, висевшему между двумя высокими книжными шкафами, и принялась поправлять выбившуюся золотистую прядь у левого виска.

Что-то вспыхнуло на ковре у ее ног — что-то зеленовато-серебристое.

Мне хотелось и выругаться, и рассмеяться одновременно. Вот мерзавка! Вечно выпендривается перед нами! Восхитительна, как всегда. Совершенно не изменилась. Сдержав и проклятия, и улыбку, я шагнул было к ней, но меня опередил Джулиан. Опередил всего на мгновение — он стоял ближе к Фионе.

Джулиан наклонился и поднял с ковра оброненную Фионой вещицу.

— Твой браслет, сестричка, — ласково проговорил он. — Глупенький, и как он только посмел удрать с такой прелестной ручки! Дай-ка я его верну на место…

Фиона протянула руку, одарив Джулиана загадочной улыбкой и взглядом из-под пушистых ресниц. Джулиан застегнул на ее запястье цепочку с изумрудами, сжал руку Фионы и обернулся к компании у противоположной стены, которая просто пожирала глазами его и Фиону, хотя все изо всех сил делали вид, что увлечены разговором.

— Пойдем к нам, — предложил Фионе Джулиан. — Мы тебе анекдот расскажем — очень смешной.

Фиона улыбнулась еще загадочнее и отняла у Джулиана руку.

— Спасибо, родной. Я наверняка посмеюсь от души, когда услышу ваш анекдот. Вот только, — проговорила она, обернувшись и взяв меня за руку, — мне больше хочется выпить. Гораздо больше.

Я под руку отвел Фиону к Рэндому. Пять на четыре.

Джулиан, который всегда отличался умением скрывать эмоции, принял решение чуть позже и последовал за нами. Он сам налил себе бокал до краев, отхлебнул прилично, секунд десять — пятнадцать молча смотрел на меня, затем произнес:

— Ну, все в сборе. Когда ты нам скажешь, зачем ты нас всех собрал?

— Ты прав, — вздохнул я с облегчением. — Действительно, тянуть не стоит. Ждать больше некого. Пора, — обратился я ко всем сразу. — Устраивайтесь поудобнее.

Братья и сестры подошли поближе. Сдвинули кресла, расселись. Разлили вино по бокалам. Через минуту все были готовы слушать меня.

— Благодарю вас, — сказал я, когда шум затих. — Многое мне бы хотелось сказать вам, и наверняка кое-что интересное будет сказано. Это связано с событиями, произошедшими раньше. К ним-то мы и обратимся. Рэндом, поведай, пожалуйста, всем то, о чем говорил мне.

— Хорошо, — отозвался Рэндом.

Я уселся на стул, а Рэндом встал и сел, как раньше я, на краешек стола. Я, наклонив голову, снова выслушал рассказ о том, как его вызвал Брэнд и как он попытался спасти брата. На сей раз Рэндом излагал события более сжато, не вдаваясь в описание своих чувств и сомнений, которые, однако, виделись мне вполне отчетливо. Ощущали их и остальные — воцарилось молчаливое понимание. Я это предвидел и именно поэтому хотел, чтобы первым говорил Рэндом. Если бы начал я и принялся выкладывать все свои подозрения, меня бы наверняка сочли закоренелым умельцем выгораживать свою персону, и я бы незамедлительно услышал, как один за другим с лязгом защелкиваются засовы на дверях сознания моих дорогих братцев и сестриц. А так — что бы ни говорил Рэндом, какие бы мысли он ни высказывал (пусть даже те, которые мне не хотелось услышать), они выслушают его, и услышат даже то, о чем он промолчит, и будут удивляться, задумываться. Они будут жонглировать идеями, пытаясь угадать, ради чего же в первую голову мне понадобилось созвать их всех вместе. И я выиграю время, необходимое для того, чтобы успели пустить корни те предпосылки, на которые можно будет опереться будущим доказательствам. А еще они будут гадать — сумеем мы предоставить доказательства или нет. Это мне и самому было небезынтересно.

Словом, я ждал и смотрел, как все слушают Рэндома, — бесполезное, но неизбежное упражнение. Даже не подозрительность, а элементарное любопытство требовало, чтобы я следил за лицами своих милых родственников — их реакциями, догадками. За лицами, которые мне были так знакомы. И делал выводы в пределах своего понимания.

И, конечно же, я ничего не увидел. Вероятно, правы те, кто утверждает, что при первой встрече с человеком ты просто смотришь на него и только, а во время последующих встреч между вами происходит нечто вроде ментального рукопожатия. У меня слишком ленивый ум, чтобы верить этому бесповоротно, да еще и пользоваться этой точкой зрения, возводя ее в ранг закона. Такая работа не по мне. На этот раз, тем не менее, я трудился изо всех сил, но не добился ровным счетом ничего. Джулиан напялил на свою физиономию маску усталости и легкого удивления. Джерард, казалось, злится, поражается и задумывается попеременно. Бенедикт слушал мрачно, скептически. Ллевелла сидела печальная и непроницаемая, как всегда. Дейрдре слушала как бы вполуха, Флора — с молчаливым согласием, а Фиона за всеми приглядывала, включая и меня, — видимо, составляла свой собственный каталог реакций.

Единственное, в чем я уверился через некоторое время, так это в том, что речь Рэндома безусловно произвела впечатление. Никто из слушавших никак не выдал себя, но я видел, что о скуке и равнодушии говорить не приходится, что в головах братьев и сестер гаснут прежние подозрения, уступая место новым. Всем было интересно. А потом общее удивление выразилось в полившемся на Рэндома потоке вопросов.

— Погодите, — прервал я родственников. — Дайте ему закончить. Расскажет до конца — и некоторые ответы появятся сами собой. А остальные вопросы зададите потом.

Кто-то кивнул, кто-то пробурчал что-то под нос, и Рэндом, продолжив рассказ, довел его до конца. То есть до драки с мерзавцами, ворвавшимися в дом Флоры, не забыв указать, что мерзавцы были точно такие же, как тот, что напал на Кейна. Флора подтвердила слова Рэндома.

Пришло время расспросов, и я с утроенным вниманием стал следить за братьями и сестрами. Покуда речь будет идти о рассказе Рэндома — все нормально. Мне было важно избавиться от подозрений, что за всем происходящим стоит кто-то из наших. Как только с этим будет покончено, разговор переключится на меня и резко запахнет жареным. Тогда-то и польются всяческие недобрые речи и создастся настроение, которое мне было вовсе не на пользу. Первым делом — доказательства, оттяжка по возможности разбирательства, потом надо обозначить виновника, если удастся, и укрепить свою позицию.

Так что я смотрел и ждал. Когда почувствовал, что роковое мгновение вот-вот пробьет, я резко остановил часы.

— Мы бы могли не прибегать ни к каким дискуссиям и размышлениям, располагай мы точными фактами, — сказал я. — А факты можно получить прямо сейчас. Для этого я вас всех и собрал.

Сработало. Получилось! Внимание. Готовность. Может быть, даже желание.

— Я предлагаю разыскать Брэнда и забрать его домой, — торопливо добавил я. — Прямо сейчас. Немедленно.

— Каким образом? — спросил Бенедикт. — С помощью карт.

— Я пробовал, — вставил Джулиан. — Ничего не выходит. Он не отвечает.

— Речь идет не об обычной манере пользоваться картами, — возразил я. — Я просил, чтобы все прибыли сюда с полными колодами. Карты у всех при себе? — Все дружно закивали. — Отлично. Давайте вытащим карту Брэнда. Я предлагаю, чтобы мы все попробовали одновременно вызвать его.

— Неплохая мысль, — согласился Бенедикт.

— Недурственная, — подтвердил Джулиан, вынимая колоду и перебирая карты. — По крайней мере, можно попытаться. Вдруг появится какая-то дополнительная энергия. Точно не знаю, но давайте попробуем.

Я вынул карту Брэнда. Подождал, пока это сделают все остальные.

— Соберемся с духом, — сказал я. — Все готовы? Прозвучало восемь утвердительных ответов.

— Тогда… приступим. Начали.

Я смотрел на карту Брэнда. Он был очень похож на меня, только ниже ростом и более стройный. Волосы — как у Фионы. В зеленом костюме для верховой езды Брэнд сидел верхом на белом коне. Когда его запечатлели на карте? Как давно это было? Мечтатель, мистик, поэт… Брэнд вечно менял настроения — он был то возбужден, то разочарован, то циничен до предела, то, наоборот, открыт нараспашку и верил всему на свете. Его чувства, казалось, не ведают такого понятия, как золотая середина. Маниакально-депрессивный синдром — такая оценка, пожалуй, слишком примитивна для понимания характера Брэнда, однако именно это могло определять направление его вылазок из Амбера и объяснять то громадное количество препятствий, на которые он то и дело наталкивался. Что и привело, вероятно, к нынешнему положению дел.

Должен признаться, порой Брэнд виделся мне таким очаровательным, внимательным, чутким и верным, что я ставил его для себя выше всех остальных родственников. Но в другие времена… в другие времена он становился таким язвительным, саркастичным и несправедливым мерзавцем, что я старался уйти от него подальше из страха, что разозлюсь и сделаю ему что-нибудь плохое. И когда мы с ним виделись в последний раз, он пребывал как раз во второй своей ипостаси — отвратительной — незадолго до нашей ссоры с Эриком, что привела к моему изгнанию из Амбера.

…Вот с какими чувствами и мыслями я смотрел на карту Брэнда, пытаясь дотянуться до него разумом и волей, открывая для него место у себя в душе, место, которое он мог бы занять по праву. А вокруг меня, похоже, тем же самым занимались и остальные.

Постепенно изображение на карте затуманилось, потом появилась иллюзия объемности. А потом — знакомый трепет, всегда испытываемый при контакте через карту. Карта стала холоднее на ощупь, изображение на ней снова воссоединилось, оформилось, приобрело остроту и реальность видения, полноту и драматичность…

…Да, похоже, он находился в темнице. За спиной Брэнда виднелась каменная стена. На полу — куча соломы. Брэнд был весь избит и изранен, и прикован цепью к большому кольцу, вмурованному в стену. Цепь была довольно длинная и давала возможность передвигаться. Брэнд лежал на куче грязной соломы. Вот он пошевелился… Волосы и борода у него жутко отросли и спутались, лицо кошмарно исхудало — таким страшным я его никогда не видел. Одежда превратилась в грязные лохмотья. Похоже, он спал.

Я вспомнил, как сам томился в темнице; отчетливо вспомнил все: как там пахло, как было холодно и сыро, как одиноко, безысходно и безумно. Безумие то уходило, то подступало вновь. На счастье, Брэнда не ослепили, как в свое время меня, — его глаза раскрылись и сверкнули, когда несколько родственников одновременно окликнули его, — зеленые, подслеповатые, какие-то отрешенные глаза.

Может, беднягу накачали каким-то зельем? Или он решил, что это галлюцинация?

Брэнд пришел в себя. Попытался подняться. Протянул руку.

— Братья… — прохрипел. — Сестры…

— Я иду! — раздался громовой крик, потрясший библиотеку.

Джерард вскочил как ужаленный и перепрыгнул через свое кресло. В несколько шагов он оказался у стены и сорвал с нее громадный боевой топор. Пристегнув его ремнем к запястью, он на мгновение застыл на месте, не отрывая глаз от карты Брэнда. А потом… протянул свободную руку и тут же оказался там, где находился Брэнд, схватил его протянутую руку, и… изображение задрожало, померкло и исчезло. Контакт был прерван.

Проклиная все на свете, я перетасовал карты, на сей раз разыскивая карту Джерарда. Найдя ее, я возобновил контакт. Медленно, постепенно, друг за другом последовали включение, преображение… Вот!

Джерард натянул цепь и пытался перерубить ее топором. Как ни могучи были его удары, цепь не поддавалась. Наконец Джерарду удалось расплющить несколько звеньев, однако шум, производимый им, привлек внимание стражи. Двери камеры видно не было, но слева послышались топот, треск, лязг засова, визг петель. Брэнд снова приподнялся. Джерард продолжал колотить топором по цепи.

— Джерард! Дверь! — крикнул я.

— Слышу! — проревел он, обернул цепь вокруг запястья и резко дернул. Она не поддавалась.

Джерард бросил цепь и, развернувшись, занес топор над головой одного из шипоруких стражей, который бросился на него с мечом наголо. Сраженный топором Джерарда, он тут же повалился на пол, и его место занял следующий страж. Потом еще один. И еще. В камере стало тесновато — один за другим туда вбегали новые и новые ублюдки.

И вдруг картина неожиданно помутнела, кто-то двинулся, вошел в нее… и на колени рядом с Брэндом опустился Рэндом. Правой рукой он сжал руку брата, а в левой, как щит, сжимал прихваченный с собой стул, выставив его ножками перед собой. Вот он вскочил на ноги и бросился к нападающим, то размахивая стулом, то толкая его перед собой, словно таран. Враги спотыкались, падали, отступали. Рэндом поднял и опустил стул. Один из подонков валялся на полу, разрубленный топором Джерарда. Другой прыгал неподалеку, корчась от боли и сжимая в крючковатых пальцах то, что осталось от его правой руки. Рэндом свой кинжал оставил в животе у того из стражей, что был к нему ближе всех, свалил стулом еще двоих и пошел на последнего. А в это время тот из них, которого я считал мертвым, пошевелился, оторвался от пола и поплыл в воздухе, распадаясь на куски. Раненый упал на колени и потянулся за мечом.

Джерард тем временем обеими руками ухватился за цепь, уперся ногой в стену и стал тянуть. Его плечи напряглись, на спине буграми вздулись мышцы. Цепь не поддавалась. Прошло секунд десять. Пятнадцать.

И наконец с грохотом и звоном цепь распалась. Джерард отлетел по инерции назад, но не упал — его поддержала заботливая рука. Он обернулся и увидел, как я понял, Рэндома — мне его видно не было. Похоже, Джерард обрадовался, заметив брата, присел и взял Брэнда на руки. Тот, судя по всему, снова потерял сознание.

Джерард, удерживая Брэнда, протянул к нам свободную руку. Рядом с ним в поле зрения появился Рэндом, расставшийся наконец со стулом, и тоже протянул к нам руку.

Мы все, не сговариваясь, протянули руки братьям, и через мгновение они были рядом с нами. Все бросились к ним, сгрудились вокруг.

Наверное, чувства у всех были приблизительно одинаковые — радостные, торжественные. Ведь рядом с нами снова был наш брат, которого мы не видели столько лет, который наконец был свободен от взявших его в плен таинственных врагов. Возродилась надежда найти ответ на мучившие нас вопросы. Но только… он был так слаб, изможден и бледен…

— Отойдите! — крикнул Джерард. — Я перенесу его на кушетку! Потом насмотритесь, слышите, вы?!

Немая сцена. Все отшатнулись и застыли как каменные.

Потому что Брэнд был в крови, и кровь капала на пол. В левом боку Брэнда торчал нож. Но ведь его там не было несколько мгновений назад! Кто-то из наших целил ему в печень и попал.

Честно говоря, я не испытывал особого восторга от того, что гипотеза Рэндома — Корвина — за всеми пакостями стоит кто-то из нас — только что получила солидное подтверждение. Одно-единственное мгновение у меня было на то, чтобы резко сосредоточиться и употребить все свои способности, чтобы мысленно сфотографировать положение, в котором находился каждый из нас во время немой сцены. А потом картина ожила. Джерард отнес Брэнда на кушетку, и все мы выстроились рядом. Все до единого прекрасно понимали не только то, что произошло, но и то, что это значит.

— Пусть кто-нибудь принесет чистой воды, — распорядился Джерард, положив Брэнда на живот и разорвав его грязную, ветхую рубаху. — И полотенца. Физраствор, глюкозу и все прочее — я поставлю капельницу. Все, что нужно, все инструменты — быстро!

Дейрдре и Флора поспешили к выходу.

— Моя комната ближе всех! — предложил Рэндом. — Там полный набор инструментов. Пусть одна из вас идет за ним, а вторая — со мной на третий этаж, в лабораторию. Я помогу найти комплект номер четыре.

Рэндом догнал сестер. Дверь за ними закрылась.

Все члены нашего семейства когда-то получили медицинское образование как в Амбере, так и за его пределами. Но то, чему нас учили в Тенях, не могло применяться в Амбере в чистом виде. К примеру, тут были совершенно бесполезны антибиотики из большинства миров Царства Теней. И потом — иммунные процессы у нас протекали совершенно иначе, чем у других народов, с которыми мы сталкивались. То есть подцепить какую-либо инфекцию нам было гораздо сложнее. А если мы и заражались, то боролись с болезнью быстрее и легче. Ну и еще надо учесть нашу способность к скоростной регенерации.

И это было вполне естественно — идеал всегда более совершенен, чем его копии. Рано, еще в детские годы, узнавая о своей исключительности, мы и медицинское обучение проходили в юном возрасте. Как правило, это приводило к тому, что каждый из нас жил по системе «врач, исцелися сам» и с недоверием относился к другим докторам — родственникам, в особенности к тем, от врачебной помощи которых могла зависеть наша жизнь. Отчасти этим объяснялось то, что я не стал отталкивать Джерарда и настаивать, чтобы самому оказать помощь Брэнду, хотя в Тени под названием «Земля» я закончил медицинский институт — точно не упомню когда. Но это отчасти. На самом же деле Джерард просто никого близко не подпускал к Брэнду. Джулиан и Фиона, которые, вероятно, думали примерно о том же, о чем и я, попробовали подойти поближе… и наткнулись на левую руку Джерарда, выставленную наподобие шлагбаума на железнодорожном переезде.

— Нет, — заявил он твердо. — Я знаю, что нож в него всадил не я, но это все, что я знаю. Второго шанса я никому не дам.

Если бы такое ранение получил любой из нас, будучи при этом в полном здравии, я бы мог четко сказать: Джерард управится за полчаса, и пациент будет жить. Но Брэнд был так слаб… с трудом верилось.

Когда вернулись трое ходивших за инструментами и лекарствами, Джерард выдернул из раны нож, омыл, зашил и наложил повязку на ранение Брэнда. Открыл четвертый комплект, вправил молоточком и долотом переломы, укрыл Брэнда простыней и одеялом и пощупал его пульс.

— Ну как? — спросил я.

— Слабый, — ответил Джерард, потянул к себе стул и сел рядом с кушеткой. — Принесите кто-нибудь мой меч, — попросил он. — И вина. А то я выпить не успел еще. И еды какой-нибудь, жрать зверски охота.

Ллевелла поспешила к буфету, а Рэндом принес Джерарду меч и поинтересовался:

— Ты что, тут лагерем встать собираешься?

— Вот именно, — кивнул Джерард.

— А может, стоит перенести Брэнда и уложить поудобнее?

Ему и здесь неплохо. Я решу, когда его можно будет перенести. А пока пусть кто-нибудь получше разведет огонь. Да и свечи лишние не помешают.

— Я все сделаю, — сказал Рэндом и взял в руки нож, который Джерард вынул из бока Брэнда, — тонкий стилет с лезвием примерно в семь дюймов. Рэндом положил оружие на ладонь и спросил: — Никто не узнает ножичек?

— Я — нет, — ответил Бенедикт.

— Нет, — сказал Джулиан.

— Нет, — сказал я.

Девушки молча покачали головами.

Рэндом внимательно разглядывал стилет.

— Такой легко спрятать — в рукаве, за голенищем, за корсажем… Да, тут нужны крепкие нервы…

— И отчаяние, — добавил я.

— А еще — очень точный расчет на то, что мы собьемся в кучу. Стало быть, и воображение.

— Может, это сделал кто-нибудь из стражей — там, в башне? — предположил Джулиан.

— Нет, — отрезал Джерард. — Никто из них близко к Брэнду не подходил.

— Такой стилет легко метнуть, — проговорила Дейрдре.

— Верно, — согласился Рэндом и взял стилет между пальцами, сжимая кончик лезвия. — Вот только метнуть его там ни у кого возможности не было — я точно знаю.

Вернулась Ллевелла — с подносом, на котором лежали куски нарезанного мяса и хлеба, стояли бутылка вина и кубок. Я расчистил маленький столик и поставил его рядом со стулом, на котором сидел Джерард. Ставя на столик поднос, Ллевелла проговорила:

— Но как же так? Тогда получается, что это сделал кто-то из нас? Зачем?

Я вздохнул:

— А как ты думаешь, чьим он был пленником?

— Что, кого-то из нас?

— Если он знает что-то такое, что до сих пор никому не было известно, — ну, как ты думаешь? Та же самая причина, из-за которой его держали взаперти там, должна была и здесь ему рот заткнуть.

Ллевелла нахмурилась:

— Все равно… бессмысленно. Почему же его тогда просто не убили и не покончили со всем этим раз и навсегда?

Я пожал плечами:

— Наверное, он был зачем-то нужен. Но на эти вопросы может ответить только один человек. Когда встретишь его, спроси.

— «Его», а может, и «ее», — поправил меня Джулиан. — И вообще, сестричка, ты меня просто потрясаешь своей наивностью — откуда она только взялась?

Ллевелла устремила на Джулиана взгляд своих ледяных глаз, подобных айсбергам, плывущим над Бог весть какими глубинами.

— А вот я помню, — проговорила она, — что, как только Рэндом и Джерард с Брэндом появились, ты вскочил, обогнул письменный стол слева, встал за ним справа от Джерарда и потом так, что рук твоих из-за стола видно не было. Да еще и вперед наклонился.

— А как мне помнится, — парировал Джулиан, — ты и сама была совсем близко, слева от Джерарда, и тоже довольно сильно наклонилась.

— Ну, тогда бы мне пришлось вонзить стилет левой рукой, а я, к твоему сведению, правша.

— Может, поэтому Брэнд как раз и жив до сих пор? — съязвил Джулиан.

— По-моему, тебе очень хочется, чтобы это был кто угодно, только не ты.

— Ну-ну, — прервал я их перепалку. — Не надо, Ллевелла. Вполне нормальная самозащита. Ясно, что это сделал кто-то из нас, но таким путем мы не выведем его на чистую воду.

— «Его» или «ее», — снова поправил меня Джулиан. Джерард встал, упер руки в бока и грозно посмотрел на нас.

— Хватит тут орать! — рявкнул он. — Я никому не позволю тревожить больного. Рэндом, если не ошибаюсь, ты обещал подбросить в камин дров.

— Сейчас, сейчас, — спохватился Рэндом и бросился к камину.

— Давайте переберемся в гостиную за парадным залом, — предложил я. — Этажом ниже. Джерард, я поставлю у двери пару гвардейцев.

— Нет, — резко отказался Джерард. — Вот этого не надо. Я сам сюда никого не пущу. Пусть только кто сунется — утречком получишь его голову.

Я похлопал брата по плечу.

— Не кипятись. Если что-нибудь понадобится, позвони или вызови любого из нас через карты. А утром расскажем тебе обо всем, что узнаем.

Джерард уселся на стул, смачно крякнул и приступил к еде. Рэндом развел огонь и зажег новые свечи. Одеяло, которым был укрыт Брэнд, вздымалось и опадало медленно, но ровно. Мы тихо вышли из библиотеки и пошли вниз по лестнице, оставив Джерарда и Брэнда наедине с игрой огня и потрескиванием поленьев, с капельницей и флаконами лекарств.

Глава 7

Не счесть, сколько раз я просыпался среди ночи от страха, порой бросавшего в дрожь, от ночного кошмара, жуткого сна, в котором мне виделось, будто я беспомощный, слепой, снова сижу в темнице, в подземелье Амбера. Так что не сказать, чтобы мне было не знакомо состояние, в котором пребывает узник. В своей жизни я несколько раз попадал в тюрьму на различные сроки. Но воспоминания об одиночной камере и слепоте вкупе с полным ощущением конца и безнадежности легли тяжелым грузом на полку отчаяния в глубинах моего сознания. Как правило, когда я бодрствую, я на эту полку не заглядываю, но порой по ночам они спрыгивают с полки и принимаются бешено скакать по коридорам складских помещений подсознания.

Зрелище плененного Брэнда пробудило то, о чем я старался не вспоминать, и мне стало зябко, хотя холодно не было. И теперь, сидя в кругу родственников в гостиной с плотно занавешенными шторами, я никак не мог избавиться от мысли, что кто-то из них расправился с беднягой Брэндом так, как в свое время со мной расправился Эрик. Сама по себе чья-то способность вытворить такое не была для меня большим откровением, однако сознавать, что здесь, в этой комнате, рядом с тобой сидит истинный виновник происшедшего, а ты не знаешь — кто… Единственное, что меня немного успокаивало, так это то, что каждый из присутствующих тоже по-своему волновался, включая и виновного, поскольку теорема о его существовании была доказана. А ведь я почему-то всегда предполагал, что вся вина целиком и полностью лежит на чужих, на врагах. И теперь вот на тебе…

С одной стороны, я чувствовал, что мне еще труднее, чем прежде, сказать то, что я хотел сказать. С другой — время для выуживания информации самое что ни есть подходящее, поскольку все до единого пребывали в расположении духа, далеком от обычного. Желание сотрудничать в деле, связанном с угрозой для всех нас, могло оказаться небесполезным. И даже виновник мог возжелать вести себя точно так же, как все остальные. Кто знает, может, он поскользнется именно тогда, когда проявит излишнее усердие?

— Ну что? Хочешь предложить еще какие-нибудь маленькие эксперименты? — язвительно поинтересовался Джулиан, закинув руки за голову и развалившись в моем любимом кресле.

— Не сейчас, — ответил я.

— Жаль, — скорбно вздохнул он. — А я-то надеялся, что ты станешь предлагать в таком же духе разыскать отца. И, если бы нам повезло и мы нашли бы его, уж тут кто-то постарался бы получше и избавился от папаши наверняка. А потом мы бы все сыграли в русскую рулетку с этими новыми игрушками, которые ты приволок в Амбер, и… победителю достается все.

— Ты неверно подбираешь слова, — сказал я. — Напротив. Я их подобрал очень верно, все до единого, — возразил Джулиан. — Столько времени потрачено на ложь, что я решил: как забавно раскрыть то, что думаешь на самом деле. Хотя бы для того, чтобы посмотреть: заметит такое кто-нибудь или нет.

— Как видишь, заметили. А еще мы заметили, что ты теперешний ничуть не лучше прежнего.

— Выбирай любого, но мы оба очень интересуемся, есть ли у тебя какие-нибудь соображения относительно того, что ты собираешься делать дальше.

— Есть, — ответил я. — Я собираюсь получить ответы на некоторые вопросы и выяснить, кто же бросает тень на всех нас. Начать можно, к примеру, с Брэнда и тех страданий, на которые его обрекли… Бенедикт, — окликнул я брата — он сидел ко мне вполоборота, задумчиво глядя на пламя в камине. — В Авалоне ты мне говорил, что Брэнд был одним из тех, кто искал меня после моего исчезновения.

— Верно, — кивнул Бенедикт.

— Не только он. Мы все искали, — уточнил Джулиан.

— Не сразу, — возразил я. — Сначала меня искали Брэнд, Джерард и Бенедикт. Бенедикт, твои слова?

— Все верно, — откликнулся Бенедикт. — Остальные подключились к поискам позднее.

Я кивнул:

— А Брэнд в это время ни о чем необычном не сообщал?

— В каком смысле «необычном»? — спросил Бенедикт.

— Не знаю. Просто пытаюсь найти какую-то связь между тем, что случилось с ним и со мной.

— Значит, не там ищешь, — буркнул Бенедикт. — Он вернулся из поисков и ничего не рассказывал. А потом его носило неизвестно где, и с расспросами к нему приставать было бессмысленно.

— Это мне известно, — согласился я. — Но из того, что мне рассказал Рэндом, я понял, что в последний раз Брэнд исчез примерно за месяц до того, как я обрел память и вернулся в Амбер. Вот это меня сильно удивляет. Хорошо, он ничего такого особенного не рассказывал после своего возвращения из поисков, но, может быть, он хоть о чем-то обмолвился до своего последнего исчезновения? В промежутке? Хоть кому-нибудь? Хоть как-то открылся? Ну, говорите же!

Последовал быстрый обмен взглядами. Взгляды были скорее удивленные, чем испуганные или подозрительные.

И наконец прозвучал голос:

— Ну… — проговорила Ллевелла. — Честно говоря, не знаю… То есть я хочу сказать, что не знаю, насколько это важно. — Взгляды всех присутствующих устремились к ней. А она принялась развязывать и завязывать узелки на концах витого пояска. Помолчав, произнесла: — Это произошло в промежутке, и, может быть, тут нет ничего такого… Просто мне это показалось не совсем обычным… Как-то раз давным-давно Брэнд оказался в Ребме…

— Когда? Точнее! — потребовал я. Ллевелла нахмурила брови:

— Пятьдесят лет назад… Или нет, шестьдесят… А может, семьдесят. Точно не помню.

Я попытался произвести в уме грубые подсчеты на основании того коэффициента, который вывел во время своего долгого тюремного заключения. Амберский день составлял приблизительно два с половиной земных дня.

Мне хотелось связать события в Амбере с тем, что происходило со мной, расположить их на своей собственной шкале времени — этим я занимался всегда, когда только было возможно, на тот случай, если бы вдруг появились какие-то из ряда вон выходящие новости. Итак, Брэнд прибыл в Ребму в некое время, которое, по моим подсчетам, оказалось девятнадцатым столетием.

— Неважно, когда именно это произошло, — продолжала Ллевелла. — Он явился в Ребму и навестил меня. Пробыл у меня несколько недель. — Глянув на Рэндома, она добавила: — Расспрашивал меня о Мартине.

Рэндом прищурился и наклонился вперед.

— Почему, сказал?

— Ну, не то чтобы сказал, — уклончиво ответила Ллевелла. — Говорил, будто встретился с Мартином где-то во время своих странствий и вроде бы был не прочь снова с ним повидаться. Только потом, по прошествии времени, я подумала, что, может быть, поиски Мартина и были главной целью визита Брэнда. Вы же знаете, как хитер бывает Брэнд, когда что-то или кого-то ищет, а притворяется, будто не ищет. Потом, когда я переговорила кое с кем из тех, кого он еще посетил, я начала понимать, что же на самом деле произошло. А вот почему — этого выяснить мне не удалось.

— Потрясающе, — проговорил Рэндом. — Просто потрясающе! Теперь я припоминаю… А ведь я и внимания не обратил тогда. Дело в том, что однажды Брэнд довольно долго расспрашивал меня о моем сыне — очень может быть, что примерно в то же самое время. Но не говорил мне, что встречался с ним, и даже о том, что хотел бы встретиться. Вообще-то разговор начался с того, что он затронул проблему незаконнорожденных. Я принялся оправдываться, тогда Брэнд извинился и задал несколько вежливых вопросов о мальчике — мне показалось, что он это делает только для того, чтобы я не остался в обиде. А теперь ты, Ллевелла, говоришь, что Брэнд разыскивал Мартина. Почему же ты мне раньше не рассказала?

Ллевелла очаровательно улыбнулась:

— С какой стати я должна была тебе об этом рассказывать?

Рэндом медленно, сдержанно кивнул. Лицо его оставалось спокойным.

— Хорошо. Что ты сказала Брэнду? — спросил он. — Что он о нем узнал? Что тебе известно о Мартине такого, что неизвестно мне?

Ллевелла покачала головой и перестала улыбаться.

— Ничего. Честное слово, ничего. Насколько я знаю, в Ребме ни одна душа о Мартине ничего не ведает с тек пор, как он прошел по Пути и сгинул. Не думаю, чтобы Брэнд покинул Ребму, узнав о Мартине больше, чем знал до ее посещения.

— Странно… — проговорил я. — Очень странно. А Брэнд еще к кому-нибудь приставал с подобными расспросами?

— Не припомню, — ответил Джулиан. Остальные молча покачали головами.

— Ну что ж, возьмем этот факт на заметку и отложим пока в сторонку, — сказал я. — Хотелось бы выяснить еще кое-что. Джулиан, как я понимаю, вы с Джерардом некогда пытались пройти по Черной Дороге, и где-то в пути Джерард был ранен. Похоже, какое-то время, пока Джерард оправлялся от раны, вы провели у Бенедикта. Нельзя ли узнать о подробностях этой экспедиции?

— Похоже, ты и так все знаешь, — отозвался Джулиан. — Ты только что самым подробным образом перечислил все тогдашние события.

— А откуда тебе об этом известно, Корвин? — поинтересовался Бенедикт.

— Я узнал об этом в Авалоне, — ответил я.

— От кого?

— От Дары, — ответил я.

Бенедикт встал, подошел и уставился на меня в упор:

— Долго ты намерен твердить эту идиотскую историю про взбалмошную девчонку?

Я вздохнул:

— Да, я повторял эту историю не единожды. И всякий раз пересказывал ее от начала до конца. Верить мне или нет — ваше дело. Но то, что я знаю, я знаю от нее.

— Прости, но тогда выходит, что ты мне не все рассказал. Про это, например, я впервые слышу.

— Но это правда или нет? — спросил я. — Про Джулиана и Джерарда?

— Правда, — ответил Бенедикт.

— Тогда давай пока оставим в покое источник информации и поговорим о том, что тогда произошло.

— Договорились, — кивнул Бенедикт. — Мне скрывать нечего. Теперь можно говорить откровенно, поскольку исчезла причина секретности. То бишь — Эрик. Он обо мне ничего не знал, как и большинство остальных. Новости из Амбера до меня доходили в основном через Джерарда. Эрик чем дальше, тем больше интересовался Черной Дорогой и в конце концов решил отправить разведчиков, дабы те прочесали ее, пройдя через Тени до самого начала. Разведчиками он избрал Джулиана и Джерарда. Неподалеку от Авалона их атаковал мощный отряд каких-то тварей. Джерард через карту позвал меня на подмогу. Мы разогнали врагов. Поскольку Джерарду в схватке сломали ногу да и Джулиан был не в лучшем состоянии, я забрал их обоих к себе домой, после чего прервал заговор молчания, существовавший между мной и Эриком, и сообщил ему, что случилось с Джулианом и Джерардом и где они находятся. Он распорядился, чтобы они не пытались продвигаться дальше по Черной Дороге и чтобы, как только поправятся, возвращались в Амбер. До тех пор они пробыли у меня, а потом вернулись.

— Это все?

— Все.

Нет, не все. Дара мне еще кое-что рассказывала. Она упоминала еще об одном госте Бенедикта. Это я помнил совершенно отчетливо. В тот день на берегу ручья, где над занавешенным дымкой брызг водопадом стояла маленькая радуга, где без устали вертелось мельничное колесо, творя и перемалывая мечты, в тот день мы бродили по Тени и болтали, прошли через девственный лес и добрались до того самого быстрого ручья и мельничного колеса — колеса, способного перемолоть зерно для житницы богов… Там, на берегу, мы устроили пикник, флиртовали, сплетничали, и Дара наговорила мне с три короба, в том числе и уйму вранья. Но насчет экспедиции Джулиана и Джерарда она не соврала, а значит, по всей вероятности, не соврала и тогда, когда сказала, что Брэнд бывал у Бенедикта в Авалоне и не просто бывал, а часто наведывался. Да, она так и сказала: «часто».

И вот теперь Бенедикт об этом умалчивает — стало быть, не доверяет мне. Ну что же, недоверие — вполне веская причина для того, чтобы скрывать важные сведения. Черт подери, а ведь если бы я поменялся с Бенедиктом местами, я бы вряд ли себе доверял. Только идиот стал бы откровенничать в такой момент, и упрекать Бенедикта за недомолвки было глупо. Тут возможны варианты.

Не исключено, что об обстоятельствах, при которых его навещал Брэнд, он собирался поведать мне наедине. Очень может быть, тут крылось нечто такое, чего Джерард не хотел обнародовать здесь и сейчас, при остальных, а в особенности — в присутствии возможного убийцы Брэнда.

Либо… Либо, может быть, сам Бенедикт за всем этим и стоял. Мне даже не хотелось об этом серьезно задумываться, ибо выводы были бы ужасны. Послужив у Наполеона, Ли и Макартура, я ценил тактиков ничуть не меньше, чем стратегов. Бенедикт был и тактиком, и стратегом, причем в обеих ролях не знал себе равных.

То, что он не так давно лишился правой руки, нисколько не умаляло его способностей, даже, если на то пошло, не могло сказаться на его ловкости в боевых искусствах. Нет, мне совсем не хотелось, чтобы проклятым злоумышленником оказался Бенедикт, и я счел за лучшее не выпытывать у него то, что он предпочел скрыть. Оставалось только надеяться, что он приберег эти сведения на потом.

И я удовлетворился его ответом, решив несколько изменить направление беседы.

— Флора, — обратился я к сестре, — тогда, после аварии, когда я впервые попал к тебе домой, ты сказала мне кое-что, чего я до сих пор так и не понял. Довольно скоро после той нашей встречи у меня появилась масса свободного времени, и как-то я припомнил наш разговор. Время от времени я мысленно к нему возвращаюсь до сих пор. Не будешь ли ты так добра объяснить мне, что ты имела в виду, когда сказала, будто в Тенях на самом деле кроется гораздо больше ужасов, чем кто-либо может себе представить?

— Ну… честно говоря, не припоминаю, чтобы я такое говорила, но, видимо, все-таки говорила, раз это произвело на тебя такое впечатление. А заговорить об этом, как ты понимаешь, я могла вот почему: Амбер, похоже, действует на примыкающие к нему Тени подобно магниту и что-то вытягивает из них; чем ближе к Амберу, тем легче такое происходит даже для существ, обитающих в Тенях. И хотя какой-то, так сказать, обмен веществ между самими Тенями существовал во все времена, явление это по мере приближения к Амберу становится все более выраженным и более односторонним. Проникновение сюда странного и незнакомого для нас никогда не было секретом. Что еще сказать? Ну, например, за несколько лет до твоего возвращения таких проникновений стало больше, и почти всегда сюда попадало что-то опасное. Чаще всего в Амбер попадали знакомые существа из непосредственно примыкающих к нему Теней. Но время шло, и сюда стали проникать существа из все более и более далеких миров. Чем дальше, тем больше среди них попадалось совсем уж неведомых. Причину такого неожиданного вторжения понять было невозможно, хотя мы довольно-таки старательно искали отклонения, способные его вызвать. Короче говоря, происходило непредвиденное проникновение через Тени, издалека.

— И что, это на самом деле началось, когда отец еще был здесь?

— О да. Я же сказала: за несколько лет до твоего возвращения.

— Ясно. А никому в голову не пришло усмотреть некую связь между этими событиями и отъездом отца?

— Естественно, пришло, — отозвался Бенедикт. — Я до сих пор думаю, что он уехал именно поэтому. Либо на разведку отправился, либо на поиски средств борьбы с угрозой.

— Это всего лишь предположение, — возразил Джулиан. — Ты же знаешь отца. Он о причинах распространяться не любил.

Бенедикт пожал плечами.

— Предположение логичное, — сказал я. — Как я понимаю, он говорил о том, что его беспокоит, то есть — о миграции всякой пакости.

Я вынул колоду и нашел карту Джерарда; в последнее время у меня появилась привычка не расставаться с картами. Остальные молча смотрели на меня. Через считанные мгновения произошел контакт.

Джерард все так же сидел на стуле, положив меч на колени, и жевал. Уловив мой вызов, он проглотил кусок и спросил:

— Да, Корвин, чего тебе?

— Как там Брэнд?

— Спит. Пульс получше. Дышит ровно. Но пока еще рано…

— Знаю, — оборвал я Джерарда. — Я только хотел спросить тебя, может, ты помнишь… Ближе к отъезду отец не говорил ли чего-то такого, что объясняло бы причину отъезда, — ну, к примеру, что он обеспокоен проникновением в Амбер странных существ?

— Это называется, — встрял Джулиан, — наводящим вопросом.

— Связь могла быть, это точно, — ответил Джерард. — Он вроде бы нервничал, что-то его все время тревожило. Да, время от времени он проговаривался насчет странных существ. Но, правда, никогда не говорил, будто это — его главная забота. Однако не говорил и о том, что его главная забота — нечто совсем другое.

— То есть? Джерард мотнул головой:

— Да что угодно. Я… Да, есть кое-что… Пожалуй, тебе стоит узнать, независимо от того, важно это или нет. Через некоторое время после исчезновения отца я пытался выяснить одну подробность, а именно: был ли я последним из тех, кто его видел. И я уверен — так оно и было. Я весь вечер проторчал тогда во дворце, а к ночи собирался вернуться на флагманский корабль. Отец ушел примерно на час раньше меня, а я еще посидел — мы резались в шашки с капитаном Тобеном в караульной комнате. Поскольку мы на следующее утро отплывали, я решил прихватить с собой какую-нибудь книжку, вот и пришел сюда, в библиотеку. Отец сидел вот здесь, за письменным столом, — сказал Джерард и кивнул в сторону стола. — Он даже не переоделся, сидел и просматривал какие-то странные фолианты. Кивнул мне, когда я вошел, а я ему сказал, что мешать не буду, только книжку возьму и уйду. Он что-то пробурчал насчет того, что куда же еще за книжками ходить, как не сюда, и продолжал чтение. Я замешкался, рыская по полкам, а отец еще проворчал, что, мол, не спится. Я нашел нужную книжку, пожелал ему доброй ночи, а он мне — счастливого плавания, и я ушел. — Джерард опустил взгляд и проговорил: — Теперь я помню четко: в ту ночь на нем был Судный Камень — висел на цепочке на груди, как сейчас у тебя. А еще я уверен в том, что раньше, вечером, Камня на отце не было. Я долго потом думал об этом, ведь он всегда брал с собой Камень, когда куда-нибудь отправлялся. В покоях его — ни намека на то, что он переодевался перед дорогой. Камня я с тех пор не видел до того дня, когда вас с Блейзом не разбили около Амбера. Тогда Камень был на Эрике. Когда я спросил его, откуда Камень, он сказал, что нашел его в отцовских покоях. Не имея четких доказательств, что такого в принципе быть не могло, я принял слова Эрика на веру. Ты задал вопрос, я увидел на твоей груди Судный Камень — вот и вспомнил про тот вечер и решил, что тебе стоит узнать об этом.

— Спасибо, — сказал я. На языке у меня вертелся еще один вопрос, но я решил пока его не задавать. Ради спокойствия остальных родственников я спросил: — Значит, ты считаешь, что Брэнду не надо больше одеял? Или еще чего-нибудь? — Джерард молча отсалютовал мне поднятым бокалом и выпил до дна. — Отлично, — сказал я. — Желаю успехов, — и провел рукой по карте Джерарда.

— Брат наш Брэнд, похоже, поправляется, — сообщил я всей компании. — А Джерард сказал мне, что не припоминает, будто отец говорил о чем-то таком, что напрямую связывало бы его отъезд с проникновением злобной силы в Амбер. Интересно, что вспомнит Брэнд, когда очнется?

— Если очнется, — уточнил Джулиан.

— Думаю, очнется, — сказал я. — Дело житейское, бывало и похуже с каждым из нас. Наша жизнестойкость — одна из немногих вещей, в которые еще можно верить. По моим подсчетам, Брэнд должен прийти в себя к утру.

— Что ты намерен делать с виновным, если Брэнд назовет его?

— Допросить, — ответил я.

— В таком случае я хотел бы участвовать в допросе У меня такое подозрение, что на сей раз ты прав, Корвин: тот, кто похитил и пленил Брэнда, может быть повинен и в нашей вражде, в исчезновении отца и гибели Кейна. Раз так, то лично я предвкушаю истинное наслаждение от предстоящего допроса. А потом мне бы хотелось лично перерезать глотку злодею.

— Мы это учтем, — сказал я.

— Но и ты не свободен от подозрений, Корвин.

— Понимаю.

— Я должен сказать кое-что, — вмешался Бенедикт, перехватывая инициативу у Джулиана. — Меня волнует как сила врага, так и не оставляющая никаких сомнений его цель. Я уже не раз имел несчастье сталкиваться со злобными тварями, и совершенно ясно: они жаждут крови. Если все-таки на минуточку поверить в твою байку, Корвин, о странной девице Даре, то ведь ее последние слова резюмировали отношение врагов ко всем нам: «Амбер будет уничтожен». Не побежден, не наказан — уничтожен. Скажи, Джулиан, ты ведь не отказался бы стать верховным правителем, а? Джулиан криво усмехнулся.

— Разве что через годик примерно в это же время, — промолвил он. — Сейчас — увольте, благодарю покорно.

— Вполне готов допустить, — продолжал Бенедикт, — что ты — да и любой из нас — воспользовался наемниками или привлек на свою сторону чужаков ради захвата власти. Но я не могу представить, чтобы ты или кто-то другой образовали альянс с силами столь могущественными, чтобы сами они превратились в такую жуткую, страшную беду, будучи направленными не на завоевание, а на уничтожение. Я не могу в толк взять, чтобы ты, я, Корвин — да кто угодно — могли стремиться к разрушению Амбера или стали бы связываться с теми, кто на такое способен. Вот почему мне не по душе мысль Корвина о том, что за всем этим стоит кто-то из нас.

Я был вынужден кивнуть. Не скажу, чтобы я не понимал слабости этого звена в цепи своих умозаключений. Но слишком много было неизвестного. Я мог бы предложить альтернативные гипотезы, как Рэндом, но догадками ничего не докажешь.

А Рэндом сказал следующее:

— Может быть, кто-то из наших вошел с чужаками в сговор, но недооценил их? Виновник теперь не в лучшем положении по сравнению со всеми остальными — точно так же обливается холодным потом. Может быть, он теперь уже не в состоянии изменить ход событий, даже если хочет этого.

— Мы могли бы предоставить ему такую возможность, — сказала Фиона. — Пусть немедленно признается нам, кто его приспешники. Если нам удастся сдержать Джулиана, да и всех остальных, чтобы не кинулись на него тут же с ножом, пусть раскроется, если догадка Рэндома верна. Виновный не станет посягать на престол, да он, видимо, и раньше к этому не стремился. Ему будет сохранена жизнь, а он мог бы уберечь весь Амбер от грозящей ему беды. Кто согласен со мной?

— Я, — сказал я. — Я согласен сохранить ему жизнь, если он признается. Но он должен понять, что остаток дней своих проведет в темнице.

— Я согласен, — сказал Бенедикт.

— Я тоже, — сказал Рэндом.

— Я тоже, но с одним условием, — сказал Джулиан. — Только если он лично невиновен в гибели Кейна. Если виновен — не согласен. И доказательства, безусловно.

— Сохранить жизнь и заключить в темницу… — задумалась Дейрдре. — Что ж, я — за.

— Я тоже, — сказала Флора.

— Я тоже, — сказала Ллевелла.

— Скорее всего Джерард тоже согласится, — добавил я. — За Брэнда ручаться не могу. Боюсь, он может оказаться против.

— Давайте спросим Джерарда, — предложил Бенедикт. — Если Брэнд будет против и окажется единственным несогласным, виновник будет знать, что опасаться ему надо будет одного-единственного противника. Пусть тогда сам голову ломает, как ему быть.

— Хорошо, — кивнул я после непродолжительного раздумья и снова вызвал на связь Джерарда.

Тот выразил согласие с нашим предложением.

А потом мы все встали и принесли клятву единорогу Амбера — Джулиан произнес клятву с поправкой, — а еще мы поклялись, что любой из нас, кто нарушит клятву, пойдет в темницу. Честно говоря, я считал, что от клятвы толку чуть, но семейное единство всегда так греет душу!

После этого все заявили, что намерены провести ночь во дворце, очевидно, желая этим доказать, будто не боятся того, что может сказать очнувшийся к утру Брэнд, а в особенности же чтобы продемонстрировать свою решимость не покидать города даже в том случае, если Брэнд ночью умрет. Каждый понимал, что подобная верность общему делу не забывается. Я, поскольку больше вопросов к родственникам не имел и поскольку никто из присутствующих не порывался назвать себя виновным, вытянулся в кресле и молчал. Компания разбилась на группы по двое, по трое и принялись болтать. Одной из главных тем было наведение порядка в семейной портретной галерее в библиотеке, ну и, конечно, никто не выразил жгучего желания взять на себя инициативу в этом деле. Я курил и помалкивал.

Небезынтересную мысль высказала Дейрдре. Мысль заключалась в том, что сам Джерард и покушался на жизнь Брэнда и что остался с ним не потому, что хочет его спасти, а для того, чтобы иметь полную возможность заткнуть Брэнду рот окончательно, пока мы тут все сидим. И если это так, тогда Брэнду уж точно не дотянуть до утра. Умно. Но мне не верилось в такое. Остальные на это предположение тоже не купились — никто не вызвался подняться в библиотеку и вышвырнуть оттуда Джерарда.

Скоро ко мне подошла Фиона и уселась рядышком.

— Как я погляжу, твой гардеробчик пополнился красивой вещицей, — сказала сестра, протянула руку и взяла изящными пальчиками Судный Камень. Некоторое время она разглядывала его, потом подняла глаза и посмотрела на меня. — Ты умеешь заставлять его творить для тебя чудеса?

— Немножко, — ответил я.

— Значит, ты уже знаешь, как его настраивать? Он связан с Путем, верно?

— Да. Эрик меня просветил насчет того, как им пользоваться. Перед смертью.

— Ясно.

Фиона отпустила Камень и отвела взгляд к камину.

— А рассказал он тебе, что в обращении с Камнем необходима предосторожность? — спросила Фиона, не глядя на меня.

— Нет, — ответил я.

— Забавно, почему? Из-за обстоятельств или из-за самого принципа действия?

— Ну, видишь ли… У Эрика тогда было важное дело — он умирал, и это в значительной степени сократило нашу с ним беседу.

— Не сомневаюсь. Я о другом. Я пытаюсь понять, что было сильнее: его ненависть к тебе или стремление к престолу. Может быть, он сам не знал, какие принципы лежат в основе действия Камня.

— Ты-то что об этом знаешь?

— А вспомни, как умирал Эрик. Когда это произошло, меня здесь не было, но к похоронам я поспела. Я присутствовала, когда Эрика готовили к погребению — обмывали, брили, облачали, и видела его раны. Не поверю, чтобы хоть одна из них сама по себе была смертельной. Три ранения в грудь, и только одно из них более или менее глубокое.

— Могло бы хватить и одной раны, если…

— Погоди, — оборвала меня Фиона. — Это было не просто, но я попыталась определить угол прокола тоненькой стеклянной палочкой. Хотела сделать надрез, но Кейн не позволил. И все-таки я не верю, чтобы у Эрика пострадало сердце или крупные артерии. Аутопсию и сейчас провести не поздно, если хочешь, чтобы я довела дело до конца. Конечно, раны и общий стресс сыграли свою роль, но мне кажется, что добил его Камень.

— Почему ты так думаешь?

— Кое о чем говорил Дворкин, когда я у него училась, да и сама кое-что подмечала. А Дворкин говорил, что, хотя Камень и дарит своему владельцу необычные способности, он также представляет угрозу для его жизни. И чем дольше его носишь, тем сильнее он вытягивает жизнь. Позднее я стала обращать внимание на то, что отец надевал его исключительно редко и никогда не носил подолгу.

Мои мысли вернулись к Эрику — к тому дню, когда он лежал, умирая, на склоне Колвира, а рядом с ним еще кипела битва. Я вспомнил, каким увидел его тогда: он лежал бледный, тяжело дышал, по груди его текла кровь, а Судный Камень, висящий на цепочке, пульсировал, словно сердце, в промокших складках одежды Эрика. Ни раньше, ни потом я не видел, чтобы Камень вел себя подобным образом. Я заметил, что пульсация Камня становится все слабее, а когда Эрик умер и я сложил его руки на груди, Камень успокоился и перестал пульсировать.

— А что ты знаешь о том, как работает Камень? — спросил я Фиону.

Она покачала головой:

— Дворкин считал это государственной тайной. Я знаю только самые очевидные вещи: с помощью Камня можно управлять погодой, ну еще, по некоторым замечаниям отца, я поняла, что Камень способен усиливать интуицию и обострять восприятие. Дворкин говорил о Камне прежде всего как о примере проникновения Пути во все то, что дает нам силу, — даже в картах он присутствует, если присмотреться получше. А еще он говорил, что Камень — частный случай закона сохранения энергии: все наши исключительные способности имеют свою цену. Чем выше талант, тем больше за него платят. Карты — мелочь, но даже их использование отнимает какие-то силы. Прохождение через Тени, то есть эксплуатация того прообраза Пути, который есть в каждом из нас, требует еще большей отдачи. Физическое прохождение по Пути — колоссальная потеря собственной энергии. А вот про Судный Камень Дворкин говорил, что он… ну, как бы на целую октаву выше, чем все остальное, и стоит своему владельцу, соответственно, намного больше.

Вот вам, пожалуйста, еще один штришок к портрету моего покойного и самого ненавистного братца. Если он знал об этом качестве Камня и все-таки взял его и так долго носил ради защиты Амбера, фигура Эрика вырастала поистине до героических высот. В таком случае то, что он передал мне Камень, ни о чем не предупредив, выглядело не чем иным, как последней попыткой отомстить. Он бы, конечно, оправдывался, будто умолчал о пагубных свойствах Камня ради того, чтобы я с полной отдачей воспользовался им по назначению: в борьбе против наших врагов. А это, конечно же, означало, что их он ненавидел больше, чем меня, а потому потратил свои угасающие силы в стратегическом плане так, что лучше просто не придумаешь — на благо Амбера.

Записи Дворкина, найденные в указанном мне Эриком тайнике, сохранились не полностью. Не могло ли быть так, что Эрику они достались полностью, а он взял да и изъял из них именно ту часть, где говорилось о мерах предосторожности в обращении с Судным Камнем? И тем самым проклял меня, своего преемника? Нет, это навряд ли. Он ведь не мог предугадать, когда именно я вернусь и каким образом, что битва потечет так, как потекла, и что я на самом деле стану его преемником. Преемником Эрика мог стать любой из его фаворитов, а уж фавориту он такое наследство вряд ли бы оставил. Нет, решил я. Либо Эрик сам не знал об отрицательных свойствах Камня и записи Дворкина достались ему с купюрами, либо записи попали кому-то в руки раньше, чем я их нашел, и этот кто-то выкрал соответствующие страницы, дабы я пребывал в опасной для жизни уверенности, что все в порядке. Опять-таки, это могла сделать рука все того же врага.

— А защититься от этого свойства Камня можно, не знаешь? — спросил я Фиону.

— Не знаю, — ответила она. — Могу изложить тебе только свои косвенные соображения — вдруг пригодятся. Во-первых, отец никогда не носил Камень подолгу. Во-вторых, можно опереться на некоторые из отрывочных замечаний отца, типа: «Когда видишь, что люди обращаются в статуи, ты либо попал не туда, куда собирался, либо угодил в беду». Время от времени я пробовала выпытать у отца какие-нибудь подробности, и у меня сложилось такое впечатление, что первые признаки, указывающие на то, что носишь Камень слишком долго, — это какие-то нарушения восприятия, выражающиеся в первую очередь в оценке течения времени. Может быть, у владельца Камня ускоряется общий обмен веществ и возникает такое чувство, будто жизнь в окружающем мире замедляется. Наверное, это тяжко. Вот и все, что мне известно. А ты его уже долго носишь?

— Да не очень, — ответил я, проверяя свой ментальный пульс и пытаясь понять, не замедлилась ли уже жизнь вокруг меня.

Дать определенного ответа на этот вопрос я не мог, хотя чувствовал себя не лучшим образом. Правда, мне казалось, что причина моего неважного самочувствия — драка с Джерардом, но признаваться в этом мне не хотелось никому из членов семейства, даже Фионе, проявляющей поистине чудеса дружелюбия. Гордыня? Подозрительность? Да нет, элементарная осторожность, вот и все. Ну и, конечно, самое обычное недоверие — я ведь всего несколько часов назад надел Камень. Подожду.

— Ну что ж, — сказала Фиона, — ты, видимо, не просто так нацепил его. Я лишь хотела предупредить тебя, что подолгу носить Камень опасно, пока не разузнаешь о нем побольше.

— Спасибо, Фи. Я его скоро сниму. Очень благодарен тебе за все, что ты рассказала. Кстати, а что стряслось с Дворкином?

Фиона потерла кончиками пальцев висок.

— С ума сошел, бедняга. Хочется верить, что отец нашел для его ссылки какой-нибудь уютный уголок в Царстве Теней.

— Ну да, — кивнул я. — Ладно, давай будем думать, что так оно и есть. Бедолага.

Джулиан закончил разговор с Ллевеллой, встал, выпрямился, кивнул ей и подошел ко мне.

— Ну, Корвин, сочинил еще какие-нибудь вопросы? — спросил он.

— Такие, какие хотел бы задать прямо сейчас, — нет.

Джулиан улыбнулся:

— И сказать нам больше ничего не хочешь?

— Пока нет.

— И никаких там экспериментов, представлений, ребусов?

— Нет.

— Превосходно. В таком случае я отправляюсь на боковую. Доброй ночи. — Он отвесил поклон Фионе, помахал Бенедикту и Рэндому, по пути к двери кивнул на прощание Флоре и Дейрдре. На пороге обернулся и добавил: — Теперь можете перемывать мне кости. — И вышел.

— Превосходно, — проговорила Фиона. — Этим и займемся. Я думаю, это он.

— Почему? — спросил я.

— Я, с твоего позволения, пройдусь по всему списку — пускай субъективно, пускай интуитивно и поверхностно, все равно. Бенедикт, на мой взгляд, вне подозрения. Если бы он так жаждал взойти на престол, он бы уже своего добился, причем взял бы его бесхитростными, военными методами. Запасом времени Бенедикт располагал и давно бы мог осуществить успешное нападение на Амбер, даже при отце. Он на такое способен, это всем известно. Что касается тебя, то ты совершил массу промахов, которых мог бы избежать, находись ты в полном здравии и владей своими способностями в полной мере. Вот почему я верю в твои истории насчет амнезии и всего такого прочего. Никто не даст себя ослепить добровольно, из одних только стратегических соображений. Джерард сейчас пытается доказать свою невиновность. Я думаю, он и с Брэндом возится скорее именно поэтому, чем из желания его спасти и уберечь. Как бы то ни было, очень скоро мы все узнаем или получим новую почву для подозрений. Теперь Рэндом. За ним слишком долго и упорно присматривали, чтобы у него была возможность вытворить хоть что-нибудь из того, что произошло. Словом, он исключается. Из нас, представительниц слабой половины семейства, у Флоры недостает ума, у Дейрдре — кишка тонка, а у Ллевеллы нет никаких причин такими пакостями заниматься — она счастлива где угодно, только не здесь. Ну а меня можно винить во всех смертных грехах, кроме злодейства. Остается Джулиан. Способен он на такое? Да. Мечтает воссесть на престол? Конечно. Были у него время и возможности? Хоть отбавляй. Он тот, кого ты ищешь.

— Разве он стал бы убивать Кейна? — спросил я. — Ведь они дружили.

Фиона скривилась.

— У Джулиана нет друзей, — сказала она. Он холоден, как лед, и думает только о себе. Да, в последние годы он, пожалуй, ближе всех был с Кейном, чем с кем-нибудь еще. Но даже это… даже это могло быть частью общего плана. Играть в дружбу так долго, чтобы теперь не заподозрили в убийстве. Я не верю в способность Джулиана к сильным привязанностям, а потому могу допустить такое.

— Даже не знаю, — проговорил я. — Дружба Джулиана с Кейном — из области событий, имевших место в мое отсутствие, и я о ней знаю только понаслышке. И все-таки то, что Джулиан искал дружбы с человеком, схожим с ним по характеру, — это мне вполне понятно. А схожи они были во многом. И дружба, склонен полагать, у них сложилась настоящая. Поэтому я не верю, чтобы один мог предать другого, когда двое дружат столько лет. Такое возможно только тогда, когда один из друзей туп как пробка, а про Кейна такого не скажешь. И… Хорошо, вот ты говоришь, что твоя оценка субъективна, интуитивна и поверхностна. В этом я с тобой солидарен. Мне просто противно думать, что кто-то может быть таким жутким злодеем, чтобы так поступить с единственным другом. Вот почему мне кажется, что с твоим перечнем не все гладко.

Фиона вздохнула:

— Для того, кто прожил на свете столько лет, Корвин, стыдно нести такую чушь. Может быть, это за годы пребывания там, где ты жил, ты так переменился? Много лет назад ты не хуже меня видел очевидное.

— Может, и переменился. А может быть, переменилась ты, Фиона? Ты стала циничнее, чем та маленькая девочка, которую я знал когда-то. Пожалуй, тогда, много лет назад, такое не показалось бы тебе очевидным.

Она очаровательно улыбнулась:

— Никогда не говори женщине, что она переменилась, Корвин. Разве что к лучшему. Кстати, это правило ты раньше знал и соблюдал. А… вдруг ты — это не ты, а всего-навсего одна из теней Корвина, посланная сюда за тем, чтобы страдать за него и запугивать всех нас? А вдруг настоящий Корвин сейчас не здесь, а неизвестно где, и смеется над всеми нами?

— Я здесь, — ответил я. — И я не смеюсь. Фиона громко расхохоталась.

— Ага, вот и попался! — воскликнула она. — Теперь я точно знаю, что ты — это не ты! Внимание! Прослушайте объявление, все! — вскричала Фиона, вскочив с места. — Я только что установила, что это не настоящий Корвин, а одна из его теней! Этот тип только что разглагольствовал о вере в дружбу, честь, благородство духа и всякое такое, про что пишут только в дешевых романах! Как я его раскусила, а?!

Остальные удивленно уставились на Фиону. А она вновь расхохоталась, вдруг обмякла и упала в кресло.

Я услышал, как Флора процедила сквозь зубы «напилась», и продолжила свой разговор с Дейрдре.

— Да, тени — это очень интересно, — проговорил Рэндом и вернулся к беседе с Бенедиктом и Ллевеллой.

— Вот видел? — пробормотала Фиона.

— Что?

— Ты нематериален, — сообщила она и хлопнула меня по колену. — Да и я тоже, если задуматься хорошенько. Ужасный был день, Корвин.

— Да. Я себя тоже паршиво чувствую. Я-то думал: какая отличная мысль — вытащить Брэнда. Мало того — получилось! Но вот лучше ли ему от этого — вот вопрос.

— Ты только не переживай, — посоветовала мне Фиона. — Тебя же нельзя винить за то, что все так вышло.

— Спасибо, утешила.

— Думаю, Джулиан был прав, — сонно проговорила Фиона. — Я тоже спать хочу. Нет сил.

Я встал и проводил ее до двери.

— Я в порядке, — шепнула она. — Честное слово.

— Точно?

Фиона резко кивнула.

— Утром увидимся.

— Надеюсь, — сказала она. — А теперь можете посплетничать и про меня.

Фиона подмигнула мне и вышла.

Я обернулся. К двери шли Ллевелла и Бенедикт.

— Уходите? — спросил я.

Бенедикт кивнул.

— Пора, — сказала Ллевелла и поцеловала меня в щеку.

— Это за что? — поинтересовался я.

— Много за что, — сказала Ллевелла. — Доброй ночи.

— Доброй ночи.

Рэндом, ссутулившись, присел у камина и ворошил кочергой поленья.

— Если ты ради нас, то можешь не стараться, — сказала ему Дейрдре. — Мы с Флорой идем спать.

— Ладно, — кивнул Рэндом, отложил кочергу и встал. — Приятных сновидений.

Сестры улыбнулись: Дейрдре — сонно, Флора — нервно. Я тоже пожелал им доброй ночи и проводил взглядом.

— Ну как? — спросил Рэндом. — Узнал что-нибудь новенькое и ценное?

— А ты?

— Да так… Мнения, предположения… Новых фактов — ноль. Мы все пытались угадать, кто будет следующим по списку.

— И?..

— Бенедикт думает, что это дело жребия — ты или он. Если, конечно, не ты все затеял. А еще он думает, что твоему дружку Ганелону следует быть поосторожнее.

— Ганелон… Да, верно. И подумать об этом следовало бы мне. Насчет жребия Бенедикт, похоже, тоже прав. Только положение Бенедикта, пожалуй, хуже моего будет: ведь враги знают, что я настороже после попытки покушения.

— А я бы сказал, что теперь ни для кого не секрет, что и Бенедикт не дремлет. Он ухитрился это всем втолковать. Его врасплох не застанут.

Я хмыкнул:

— Ну, стало быть, монета стоит на ребре. Жребий — ни дать ни взять.

— И это он тоже сказал — естественно, понимая, что я передам тебе его слова.

— Ясно. Мне бы, конечно, хотелось с ним еще потолковать. Но… Нет, пока я больше ничего со всем этим поделать не в силах. К чертям!.. Пойду спать.

— Не забудь только под кровать заглянуть на всякий случай.

Мы вместе вышли из гостиной и направились через зал.

— Эх, Корвин, — покачал головой Рэндом, — как жаль, что ты не догадался захватить кофе в придачу к ружьям. Не отказался бы сейчас от чашечки.

— А спать потом как? Тебя что, кофе не возбуждает?

— Нет. Люблю вечерком выпить чашечку-другую.

— А я по утрам страдаю. Надо будет закупить где-нибудь кофейку, когда вся эта кутерьма успокоится.

— Надежда слабая, но идея хорошая. Кстати, что это на Фи нашло?

— Она считает, что виновник всех бед — Джулиан.

— Может быть, она недалека от истины.

— Но Кейн… это же невозможно!

— Допускаю, что тут замешан не один человек, — начал рассуждать Рэндом, когда мы пошли вверх по лестнице. — Скажем так: их было двое, Джулиан и Кейн. А потом они взяли и повздорили. Джулиан избавился от Кейна и использовал его гибель, чтобы и тебе подгадить. Ты же знаешь, бывшие друзья — худшие враги.

— Все бесполезно, — я пожал плечами. — У меня голова кругом идет от этого копания в вероятностях. Придется либо ждать, пока что-нибудь еще случится, либо сделать так, чтобы что-то случилось. Второе предпочтительнее. Но только не сегодня…

— Эй, Корвин! Куда ты так несешься? — крикнул отставший от меня Рэндом.

— Прости, — сказал я, подождав его на лестничной клетке. — Сам не понимаю, что со мной. Спурт на финише, наверно.

— Излишек нервной энергии, — поставил диагноз Рэндом, догнав меня.

Мы снова зашагали рядом, и я с трудом приноровился к размеренной поступи Рэндома, борясь с желанием идти быстрее.

— Ну, приятных снов, — сказал он наконец.

— Доброй ночи, Рэндом.

Он поднялся выше, а я пошел по коридору к своим комнатам. Видимо, на ту пору я жутко устал, потому что у двери выронил ключ.

Поймав его на лету, я успел удивиться тому, как медленно он падал — гораздо медленнее, чем должен был. Я вставил ключ в замочную скважину, повернул…

В комнате было темно, но я решил не зажигать ни свечу, ни масляный светильник. Глаза мои уже почти привыкли к темноте после полутемного коридора. Я обернулся к окну — сквозь шторы пробивался звездный свет — и пошел через комнату, на ходу расстегивая ворот рубахи.

Он ждал меня в спальне, слева от двери. Позиция была выбрана очень правильно, и он не выдал себя ни единым шорохом. Естественно, я на него наткнулся. Все как надо — идеальная стойка, кинжал наготове, плюс моя растерянность. Видимо, по замыслу, я должен был умереть на месте — не в своей постели, — а прямо на пороге спальни, пасть к ногам злодея.

Я все понял, как только перешагнул порог.

Заслоняясь рукой от удара, я прекрасно сознавал, что уже слишком поздно. Но вот что меня поразило за те считанные мгновения, пока кинжал еще не успел коснуться меня, так это то, как медленно двигалась рука злоумышленника. А ведь он меня ждал, волновался — значит, действовать ему следовало быстро и резко. Он не должен был давать мне времени на то, чтобы развернуться и заслониться рукой!

Мое предплечье ударилось о занесенную для удара руку врага, рыжая дымка заволокла все поле зрения, и почти в тот же миг острый стальной клинок уперся мне в живот и вошел в него. Мне показалось, будто на мгновение на красном фоне проступил бледный рисунок того космического варианта Пути, что я видел днем раньше. Я согнулся и упал, уже не в силах думать. Сознание осталось со мной еще на миг, а образ Пути стал четче, приблизился… Мне хотелось бежать, скакать во весь опор, спасаться, но лошадка моего тела споткнулась и сбросила меня.

Глава 8

Каждому за жизнь положено пролить хоть немного крови. Увы, я опять столкнулся с этой печальной необходимостью, и похоже было, что крови пролилось немало. Я лежал на боку, скрючившись, обеими руками обхватив живот. Я весь промок и чувствовал, как противно пульсируют мышцы в области диафрагмы. Спереди и сбоку, чуть повыше ремня, я нащупал края раны, напоминавшие грубо вспоротый конверт. Первая мысль была такая: «Чего он еще ждет?» По всей вероятности, coup de grace^[1] откладывается. Почему, интересно?

Я открыл глаза. Они, как ни странно, не подвели меня. Уж не знаю, сколько времени я провалялся без сознания, но в темноте видел отлично. Я поднял голову. В комнате, кроме меня, никого не было. Но случилось что-то необычное, а вот что — я пока понять не мог.

Я закрыл глаза и снова уронил голову на матрас.

Что-то было неправильно и в то же время правильно…

Матрас… Да, я лежал на кровати. Сам я до нее вряд ли мог добраться. Что за идиотство? Пырнуть меня кинжалом, а потом перенести на кровать?

Моя кровать? Моя. И не моя.

Я зажмурился. Скрипнул зубами. Я ничего не понимал. Мысли у меня из-за болевого шока могли быть путаные, бессвязные, я потерял много крови. Я изо всех сил пытался заставить себя думать ясно и трезво, но это было нелегко.

Моя кровать… Такое бывает: когда ты растерян и пытаешься что-то сообразить, начинаешь с того, в своей ли ты постели. Я очнулся в своей постели, но…

Мне жутко хотелось чихнуть, но я сделал над собой усилие и сдержался, понимая, что чихни я сейчас — и просто тресну по швам. Я зажал ноздри и сделал несколько коротких резких вздохов через рот. Воздух был жутко напичкан пылью — даже ртом ощущался ее запах и вкус. Чихать расхотелось. Я открыл глаза, наконец поняв, где нахожусь. Как я тут оказался — ума не приложу, но попал я в то место, в которое, по моим расчетам, не должен был уже попасть никогда.

Я опустил правую руку и попытался приподняться.

Моя спальня в моем доме. В моем старом доме. В том доме, в котором я когда-то был Карлом Кори. Меня забросили в ту Тень, в тот насквозь пропыленный дом. Кровать никто не прибирал с тех пор, как я тут жил в последний раз, а это было лет пять тому назад. Я отлично помнил, в каком состоянии дом, — я своими глазами видел его несколько недель назад.

Я осторожненько сел, попытался спустить ноги с кровати. От боли согнулся пополам. Плохо дело.

Чихать больше не хотелось, но я понимал, что это — слабое утешение. Необходимо позвать кого-то на помощь, сам себе помочь я был не в силах. Я не был уверен даже в том, долго ли сумею пробыть в сознании. Нужно встать и выбраться из дома. Телефон наверняка отключен, а до ближайшего жилья отсюда далековато. Надо хотя бы до шоссе добраться. Я смутно помнил, что одной из причин, почему я здесь поселился, как раз было то, что шоссе довольно тихое. Я ведь время от времени обожаю затворничество…

Правой рукой я нащупал ближайшую подушку и стянул с нее наволочку. Вывернул ее, сложил, как мог, вышло плоховато… отряхнул, затолкал под рубашку и прижал к ране. Посидел. Наваливалась жуткая слабость — дышать поглубже и то было трудно.

Чуть позже я дотянулся до второй подушки, ухитрился положить ее на колени и стащить с нее наволочку, которой решил воспользоваться в качестве белого флага, коим собирался помахать, если по шоссе будет проезжать машина. Запихивая наволочку за ремень, я не мог не удивиться поведению подушки. Она упала с моих колен и все никак не приземлялась на пол — летела и летела, страшно медленно. И я вспомнил о том, что примерно так же падал ключ, оброненный мной перед дверью комнаты. Вспомнил и то, как быстро, непривычно быстро я шагал по лестнице рядом с Рэндомом. Вспомнил предостережения Фионы насчет Судного Камня… А Камень был жив-здоров, висел себе на цепочке у меня на груди и пульсировал в такт с моим окровавленным боком. Может быть, он спас мне жизнь? Да, вероятно — если верить тому, что говорила Фиона. Наверное, Камень даровал мне мгновение, которого хватило, чтобы чуть-чуть отсрочить смертельный удар, повернуться, выставить руку… Не из-за Камня ли я и сюда перенесся так неожиданно? Ладно, обо всем этом можно будет подумать потом, если мне удастся установить сносные отношения с собственным будущим. А пока что от Камня лучше избавиться, опять-таки учитывая кое-какие замечания Фионы.

Сумев наконец с горем пополам затолкать за ремень вторую наволочку, я попытался встать, но меня закачало, голова закружилась от нестерпимой боли. Я стал спускаться на пол, боясь по пути потерять сознание. Немного передохнул, потом медленно, осторожно пополз.

Парадная дверь, насколько я помнил, была заколочена. Хорошо, значит, ползти надо к черному ходу. Я дополз до порога спальни и отдышался, прислонив голову к дверному косяку. Снял с шеи цепочку с Судным Камнем и обмотал ее вокруг запястья. Камень требовалось где-то спрятать, а до сейфа, что стоял в кабинете, отсюда было далековато. К тому же за мной наверняка тянулся кровавый след. Всякий, кто зайдет в дом, запросто пойдет по нему и, если я не доползу до сейфа, найдет и подберет Камень… Нет, ползти в кабинет у меня не было ни сил, ни времени.

Я преодолел порог спальни, прополз следующую комнату. Теперь надо было подняться и открыть засов двери черного хода. Ох, как я ошибся — тут надо было бы передохнуть!..

Когда я снова пришел в себя, то лежал поперек порога. Дверь была распахнута. Стояла холодная влажная ночь, небо было почти целиком затянуто тучами.

Порывистый ветер раскачивал деревья в патио, и они громко скрипели. На ладонь моей вытянутой руки упало несколько холодных капель.

Я собрался с силами и переполз через порог. Двор замело снегом — слой его был в пару дюймов толщиной. Морозный воздух подействовал на меня благотворно. Мысли несколько прояснились, и от этого стало страшно, когда я попытался себе представить, в каком состоянии проделывал путь от спальни до черного хода. Я ведь мог умереть в любое мгновение!

Я поскорее пополз к дальнему от меня углу дома, мечтая добраться до навозной кучи, запрятать в нее Судный Камень и отметить это место пучком жухлой травы. Что я и сделал, а потом набросал сверху снега и пополз дальше.

Обогнув дом, я обрел укрытие от ветра. Ползти стало легче — земля пошла под уклон. Я добрался до фасада и снова передохнул. Только что по шоссе проехал автомобиль — вдали исчезали его габаритные огни. Больше машин пока видно не было.

От снега пощипывало щеки. Я снова пополз вперед. Колени вымокли и горели от холода. Передний дворик все шел под уклон и наконец круто обрывался к шоссе. Примерно в ста ярдах вправо начинался кювет — место частых аварий. Я подумал, что именно там меня будет лучше всего видно в свете фар — маленькая такая зацепка, какие всегда ищешь, когда попадаешь в большую беду, нечто вроде таблетки аспирина от чрезмерных эмоций. С тремя перерывами на отдых я дополз до обочины, потом добрался до высокого камня, на котором был намалеван номер моего дома, сел около него и прислонился спиной к обледеневшему бетону заграждения. Вынул наволочку и положил ее на колени.

Я сидел и ждал, чувствуя, что в голове у меня то и дело мутится. Наверное, я поминутно то терял сознание, то снова приходил в себя. И как только мне казалось, что я соображаю более или менее четко, я пытался привести мысли в порядок и оценить случившееся раньше в свете того, что произошло сейчас. Я отчаянно искал какие-нибудь другие средства спасения. Это оказалось невыносимо трудно. Невозможно было думать ни о чем другом, кроме моего теперешнего положения. С чувством притупленной радости я осознал, что хотя бы колода волшебных карт при мне. Я мог связаться с кем-нибудь из Амбера и попросить вытащить меня отсюда.

Но с кем? Все-таки я соображал достаточно ясно, чтобы понимать, что запросто могу вызвать того самого человека, который напал на меня. Что лучше — рискнуть таким образом или все-таки попытать счастья здесь?..

Ну а все-таки, может, вызвать Рэндома или Джерарда?..

Мне показалось, что я слышу шум двигателя — тихий, отдаленный. Правда, этому сильно мешали звук моего пульса и вой ветра. Я повернул голову. Сосредоточился.

Точно — машина. Я приготовился размахивать наволочкой.

А разум продолжал работать… Я понял, что так слаб, что при всем желании не смогу даже воспользоваться картами…

Шум двигателя становился все громче. Я поднял руку с наволочкой. Через несколько мгновений шоссе озарилось светом. Вскоре я заметил одолевший подъем автомобиль и тут же потерял его из виду — дальше дорога шла на спуск. А потом автомобиль снова появился на дороге и стал приближаться. В лучах света передних фар метались и искрились снежинки.

Машина была уже совсем близко от кювета, лучи слепили. Водитель не мог меня не заметить. Но он проехал мимо, этот мужчина за рулем седана новейшей марки, а рядом с шофером на переднем сиденье сидела женщина. Женщина, правда, обернулась и посмотрела на меня, но мужчина даже не сбавил скорость.

Через пару минут появился еще один автомобиль, не такой шикарный, как первый. За рулем сидела женщина, кроме нее в машине никого не было. Проезжая мимо, она притормозила, но, видимо, мой внешний вид не привел даму в восторг; она газанула, и машина вскоре скрылась из виду.

Я прислонился спиной к камню и отдышался. Принцу Амбера вряд ли стоит рассчитывать на людское братство и винить людей в черствости и равнодушии. По крайней мере, относиться к этому всерьез было нельзя, а смеяться — слишком больно.

Сейчас, когда не оставалось ни сил, ни способности сосредоточиться, ни возможности передвигаться, моя власть над Тенями гроша ломаного не стоила. А славно было бы воспользоваться ее, думал я, и найти какое-нибудь теплое местечко… Смогу ли я вползти по холму наверх, к навозной куче? Забавно, но о том, чтобы вырыть Камень и с его помощью изменить погоду, я не думал. Наверное, я и для этого был слишком слаб. Может быть, такая попытка могла прикончить меня. И может, все-таки…

Я помотал головой. Перед глазами все плыло, хотелось спать. А спать было нельзя. Еще машина? Вроде бы… Я попытался поднять над головой наволочку и уронил ее. Наклонился за ней, голова моя легла на колени… Дейрдре…

Вот кого бы надо вызвать — любимую сестру. Если уж кого-то звать, то Дейрдре. Нужно вынуть ее карту и позвать ее… Эх, если бы она не была мне сестрой… Нет, надо отдохнуть. Я, конечно, хитрец великий, но не идиот. Наверное, когда я передохну, мне станет стыдно… Если бы было хоть чуточку теплее… А вот так хорошо — свернуться и… Машина? Хотелось распрямиться, поднять голову, но сил не было. И так заметят, решил я.

Сквозь прикрытые веки я почувствовал свет фар и явственно различил шум двигателя. Он не приближался и не удалялся — мотор урчал негромко и ровно. Я услышал окрик, потом скрип и хлопок — открылась и захлопнулась дверца. Пожалуй, я мог бы открыть глаза, но делать этого не хотелось. Я боялся, что, открыв глаза, опять увижу перед собой пустое темное шоссе, а звук мотора превратится в сумасшедшее биение сердца и завывание ветра. Лучше пусть все остается как есть, пусть мне это снится, пусть…

— Эй! Что с тобой? Побили? Шаги… Все взаправду.

Я открыл глаза, заставил себя разогнуться.

— Кори! Бог мой! Это ты?!

Я вымученно усмехнулся, вяло кивнул:

— Я, Билл. Как поживаешь?

— Что случилось?

— Я ранен. Может быть, серьезно. Мне нужно к врачу.

— Сам идти сможешь, если я поддержу? Или тебя на руки взять?

— Попробую идти.

Билл помог мне подняться. Я привалился к нему, и мы пошли к его машине. Помню только первые несколько шагов.

Когда везущая меня прекрасная колесница, вместо того чтобы мерно покачиваться, подпрыгнула на ухабе, я очнулся, попытался поднять руку и понял, что она закреплена и к ней подсоединена трубочка капельницы. Я решил, что буду жить. Пахло больницей.

Я проверил свои внутренние часы. Учитывая, сколько времени прошло, в том, что я жив, есть и моя личная заслуга. Мне было тепло и хорошо — настолько, насколько возможно после пережитого. Я удовлетворенно закрыл глаза, вдавив голову в подушку, и опять заснул.

Позже, когда я снова проснулся, мое самочувствие стало еще лучше. Появилась медсестра и сообщила, что доставили меня сюда семь часов назад и что скоро придет доктор, чтобы поговорить со мной. Потом она подала мне стакан воды и сказала, что снег перестал идти. Наверное, ей до смерти хотелось узнать, что со мной стряслось.

Я решил, что пора сочинить легенду, и чем проще, тем лучше. Значит, так: я возвратился домой после долгого пребывания за границей. Проголосовал на дороге, добрался до дома, а там на меня напал не то бандит, не то грабитель, напуганный моим появлением. Я выполз из дома в поисках помощи. Все.

Поведав эту нехитрую историю врачу, я поначалу не мог понять, поверил он мне или нет. Доктор оказался грузным мужчиной в летах с отечным морщинистым лицом. Звали его Бейли, Моррис Бейли. Он спросил меня:

— Вы рассмотрели того, кто напал на вас? Я покачал головой:

— Было темно.

— Он вас ограбил к тому же?

— Не знаю.

— Бумажник у вас был при себе?

Я решил, что на этот вопрос на всякий случай лучше ответить утвердительно.

— Когда вас сюда доставили, бумажника при вас не было. Значит, вас все-таки ограбили.

— Наверное, — согласился я.

— А меня вы совсем не помните?

— Не сказал бы. А что, должен помнить?

— Когда вас только привезли, мне показалось, что мы где-то виделись.

— А потом? — поинтересовался я.

— Что за странная одежда на вас была, что-то вроде формы?

— Последний писк. Так теперь модно за границей. Так вы говорите, я показался вам знакомым?

— Да, — кивнул врач. — А «за границей» — это где, если не секрет? Откуда вы приехали?

— Я много путешествовал, — уклончиво ответил я. — Но вы ведь что-то хотели мне сказать…

— Да, — спохватился врач. — Понимаете, клиника у нас маленькая, а несколько лет назад один ушлый агент уговорил директора приобрести компьютер, в память которого вводятся данные истории болезни. Ну мало ли — вдруг в здешних краях увеличится население и нам придется расширяться… Компьютер влетел в копеечку, а мы так и не расширились. Словом, толку от него мало, разве что истории болезни перестали валяться по всей клинике — раньше ими даже реанимационная была завалена. Ну и, конечно, персонал обленился до невозможности. Но это я так, наши проблемы… Ну так вот, когда мистер Рот назвал мне ваши имя и фамилию, я быстренько пробежался по файлам и понял, почему вы показались мне знакомым. Той ночью, семь лет назад, я тоже дежурил в приемном покое — в тот самый день, когда вы угодили в аварию. Я вас и штопал тогда — и был уверен, что вам не выкарабкаться. Вы меня удивили — и тогда, и теперь. Я даже швов своих не нашел, а ведь им следовало бы сохраниться. Славненько вы поправились.

— Спасибо. Слава добрым докторам! — улыбнулся я.

— Вы мне сообщите ваш возраст — для записи в историю болезни.

— Тридцать шесть, — не задумываясь, ответил я. Доктор что-то чирканул в блокнот, что лежал у него на коленях.

— Знаете, я готов поклясться: когда я вас осматривал, мне показалось, что семь лет назад вы выглядели точно так же, как сейчас.

— Здоровый образ жизни.

— Вы свою группу крови знаете?

— Кровь у меня экзотичная, но рассматривайте ее как АВ с положительным резусом. Мне можно любую вливать, а вот мою никому вливать не советую.

Врач кивнул:

— Инцидент таков, что требует рапорта в полицию, понимаете?

— Догадываюсь.

— Я подумал, что вы сами этого пожелаете.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Так, значит, вы тогда дежурили? Забавно. А помните еще что-нибудь про тот случай?

— То есть? Вы о чем?

— Об обстоятельствах, при которых меня сюда доставили. У меня память напрочь отшибло. Я в себя пришел только тогда, когда меня перевезли в другую клинику… «Гринвуд», что ли. Вы помните, как я сюда попал?

Как раз тогда, когда я решил, что выражение лица доктора Морриса не меняется ни при каких обстоятельствах, он нахмурился.

— Мы посылали за вами карету «скорой помощи». — А кто ее вызвал? — спросил я. — Кто сообщил о несчастном случае? Как?

— Я вас понял, — кивнул доктор. — «Скорую» вызвал полицейский патруль. Если я верно помню, кто-то стал свидетелем аварии и позвонил в ближайший полицейский участок. Они послали к месту происшествия свою машину, убедились, что вызов не ложный, и вызвали «скорую». Вот и все.

— А кто полицию вызвал — это нигде не зафиксировано?

Врач пожал плечами:

— Мы за подобными мелочами не следим. А ваша страховая компания не интересовалась? Запроса не делала? Вот они, наверное, могли бы…

— Знаете, я, как поправился, почти сразу уехал за границу и больше ко всему этому интереса не проявлял. А в полиции такие вызовы фиксируют?

— Наверняка. Не знаю, правда, как долго у них хранится информация такого рода. Вот только если… — хмыкнул доктор, — к ним тоже не заглянул тот ушлый агент. Да на что вам это теперь? Дело прошлое. Ваш друг Рот вам лучше меня расскажет…

— Дело не в вызове, — сказал я. — Просто хочется узнать, что на самом деле произошло. Я много лет пытаюсь вспомнить и не могу. Ретроградная амнезия.

— У психиатра не консультировались по этому вопросу? — спросил врач.

Что-то мне в этом вопросе не понравилось — наверное, тон, каким он был задан. И тут же в сознании замелькали крошечные вспышки озарения… Не могла ли Флора представить меня психом еще до того, как меня перевезли в «Гринвуд»? Нет ли такой записи в моей здешней истории болезни? Не указано ли, что я сбежал из какой-нибудь психушки? Прошло много времени, и я не знал, чем мне это грозит с точки зрения закона. Но даже если все именно так, то могли ведь меня в какой-нибудь другой инстанции освидетельствовать как психически полноценного человека?

Благоразумие — да, наверное, благоразумие, вот что заставило меня лечь на бок и посмотреть на наручные часы врача. Где-то в сумраке сознания сохранилась память о том, что, когда он проверял мой пульс, на руке у него были часы с календарем. Точно. Часы были именно такие. Отлично. Какой там день и месяц? Двадцать восьмое ноября. Я быстренько произвел в уме перерасчет по своему коэффициенту и получил год. Все верно, семь лет назад.

— Нет, — сказал я. — Не консультировался. Я просто решил, что мозг у меня поражен скорее органически, чем функционально, и выкинул все, что забыл, образно выражаясь, в мусорное ведро.

— Ясно, — кивнул врач. — Медицинскую терминологию вы знаете неплохо. Такое бывает с людьми, которые много лечились.

— Да, — согласился я. — Я про это много читал. Доктор вздохнул и встал.

— Послушайте, — сказал он. — Я собираюсь позвонить мистеру Роту и сообщить ему, что вы пришли в себя. Так, наверное, лучше будет.

— То есть?

— Ну, он все-таки ваш друг — поговорите с ним откровенно, прежде чем встретитесь с полицией.

Врач открыл блокнот на той странице, где записал мой возраст, приготовился что-то записать, удивленно вскинул брови и растерянно проговорил:

— Кстати, а какое сегодня число?

Мне нужны были карты. Вещи мои скорее всего убрали в ящичек стоявшей у кровати тумбочки, но дотянуться до нее было невмоготу. Да и, правду сказать, торопиться было особо некуда. Восьмичасовой сон в Амбере — это двадцать здешних часов, так что там еще наверняка все на своих местах. Конечно, нужно успеть связаться с Рэндомом и придумать какую-нибудь версию — почему это поутру меня не окажется дома. Но это потом.

Времена такие, что мне ни в коем случае нельзя навлекать на себя подозрения. Кроме того, непременно нужно узнать, что скажет очнувшийся к утру Брэнд. Дальнейшие мои действия напрямую диктовались сутью его рассказа. Я принялся размышлять. Если я буду вынужден поправляться после ранения здесь, то в Амбере времени пройдет меньше. Надо очень точно рассчитать время и избежать возможных осложнений ситуации. Я надеялся, что вот-вот приедет Билл. Мне не терпелось выяснить кое-какие подробности.

Билл родился в этих краях, учился в Буффало, потом вернулся, женился и стал работать в отцовской фирме. Вот и все. Меня он знал как армейского офицера в отставке, который время от времени путешествует по неизвестно каким делам. Оба мы состояли членами местного клуба, где я, собственно, с ним и познакомился. Что-то около года мы только здоровались и никогда подолгу не беседовали. А потом случайно оказались рядом за стойкой в баре, и выяснилось, что Билл просто без ума от военной истории — особенно его интересовали наполеоновские войны. Мало-помалу мы подружились и приятельствовали до того самого дня, когда я попал в беду.

Время от времени я потом вспоминал Билла. И не заглянул к нему, когда прошлый раз навещал эту Тень, лишь потому, что боялся расспросов. Дел было у меня по горло, готовых ответов я заранее не придумал, а потому не мог себе позволить насладиться его компанией. А вообще я планировал как-нибудь заглянуть к нему, когда в Амбере все утрясется. Жаль, что мы встретились с ним не в клубном зале.

Билл приехал примерно через час — невысокий, полноватый, краснощекий, немного поседевший. Улыбнулся, кивнул мне. Я к тому времени ухитрился сесть. Попробовал пару раз вдохнуть поглубже и понял, что рановато. Билл взял меня за руку, придвинул стул к кровати. В свободной руке у него был небольшой портфельчик.

— Ну и напугал же ты меня ночью, Карл! Я поначалу подумал, что это не ты, а твой призрак, — признался он.

— Еще бы чуть-чуть, так бы оно и было, — сказал я. — Спасибо тебе, дружище. Как делишки?

— Да как? Дел выше крыши, как обычно. Только еще больше.

— А как Алиса?

— Отлично! У нас двое новых внучат — детишки Билла-младшего, двойняшки. — Билл вытащил бумажник и достал из него фотографию. — Вот, полюбуйся.

Я посмотрел на фото и отметил явное фамильное сходство.

— Даже не верится, — сказал я.

— А ты совсем не изменился.

Я криво усмехнулся и положил руку на живот.

— Да, если не считать вот этого…

— Где тебя носило?

— Господи, где меня только не носило! Трудно сосчитать — где я только не был.

Билл помолчал, потом пристально посмотрел на меня и спросил:

— Карл, в какую передрягу ты угодил? Я улыбнулся:

— Если ты имеешь в виду какие-нибудь трения с властями, то тут все в порядке. Источник моих бед находится в другой стране, и я собираюсь туда как можно скорее вернуться.

Билл успокоился. Его глаза блеснули за стеклами бифокальных очков.

— У тебя здесь какой-нибудь военный советник, видимо? — Я кивнул. — Скажешь кто?

Я покачал головой:

— Прости.

— Да нет, чего там, дело понятное, — произнес Билл. — Доктор Бейли рассказал мне о том, что, по твоим словам, произошло прошлой ночью. Не для протокола: это как-то связано с тем, чем ты занимаешься? — Я снова кивнул. — Ну, тогда все более или менее ясно, — облегченно вздохнул Билл. — Более или менее. Я не стану тебя расспрашивать, кто за этим стоит и стоит ли кто вообще. Я всегда знал: ты настоящий джентльмен и притом человек расчетливый. Вот почему, когда ты пропал так неожиданно, я, уж ты прости, немного покопался. Но твой гражданский статус оказался так загадочен… Мне очень хотелось узнать, что с тобой случилось, — я за тебя волновался. Ты не в обиде, надеюсь?

— В обиде? — переспросил я. — Билл, на свете так мало людей, которым не все равно, что со мной! Я тебе благодарен. И потом, мне самому интересно, что ж тебе удалось раскопать. Мне же никак не удавалось основательно углубиться в ту историю. Может, расскажешь мне, что ты вынюхал?

Билл открыл портфельчик и достал блокнот в матерчатой обложке. Положил его на колени, перевернул несколько страничек, испещренных какими-то записями. Вернулся к первому листку, некоторое время молча смотрел на него и наконец сказал:

— После того как ты сбежал из больницы в Олбани и угодил в аварию, Брэндон, скорее всего, исчез, и…

— Стоп! — оборвал я Билла. — Ты перечисляешь события в обратном порядке, а «Гринвуд» не в Олбани находится.

— Знаю, — кивнул Билл. — Но я говорил о санатории Портера. Там ты пробыл два дня, а потом удрал, в тот же день попал в аварию и тебя привезли сюда. Затем появилась твоя сестра Эвелин. Она упросила, чтобы тебя перевезли в «Гринвуд». Там ты пробыл неделю и снова удрал. Верно?

— Отчасти, — сказал я. — Особенно ближе к концу. Как я уже говорил доктору, у меня неладно с памятью. Два дня перед аварией не помню совсем. Что-то такое насчет Олбани вспоминаю, звенит какой-то звоночек, но все как в тумане. Просветишь меня?

— Конечно, — кивнул Билл. — И очень может быть, это как раз имеет отношение к состоянию твоей памяти. Ты попал туда на основании жалобы…

— Чьей?

Билл расправил листок, присмотрелся и сообщил:

— Твоего брата, Брэндона Кори, адресованной лечащему врачу Хиллари Б. Ранду, психиатру. Еще звоночки слышишь?

— Пожалуй, что да, — сказал я. — Давай дальше.

— Ну, вот на этом основании и был подписан ордер. Тебя соответствующим образом освидетельствовали, отвезли в участок, оформили опеку и перевезли в клинику. Теперь, что касается твоей памяти… — Да?

— Точно не знаю, могло ли лечение как-то на ней сказаться, но… Там, у Портера, тебя лечили электрошоком. А потом, как записано в истории болезни, ты сбежал оттуда. Наверное, забрал свою машину у кого-то из местных и поехал домой, а по пути угодил в аварию.

— Вроде все сходится, — проговорил я. — Да, так оно и было.

Поначалу, на какой-то миг, когда Билл начал рассказывать, мне показалось, что меня забросили в какую-то неправильную Тень — все как бы то же самое, только течет в обратном направлении. Теперь я больше так не думал. Рассказ Билла смахивал на правду. Что-то я такое помнил…

— Что касается ордера, — продолжал Билл. — Он был выдан по ложному обвинению, но тогда суд этого точно выяснить не смог. Настоящий доктор Ранд находился в то время в Англии, и, когда я позже связался с ним, он сказал, что никогда и не слышал о тебе. Правда, в его отсутствие офис доктора ограбили. Что интересно, второй инициал у него вовсе не «Б». И о Брэндоне Кори он тоже никогда не слыхал.

— А с самим Брэндоном что случилось?

— Испарился. Когда ты удрал из санатория Портера, его искали, но найти не смогли. Ну вот. Потом — авария, ты попал сюда, тебя здесь лечили. Позвонила женщина по имени Эвелин Фломель, представилась твоей сестрой, объяснила врачам, что ты не в своем уме и что семья желает, чтобы тебя переправили в клинику «Гринвуд». В отсутствие Брэндона, назначенного твоим опекуном, врачи действовали в соответствии с ее пожеланиями, поскольку более близких родственников у тебя не было. Вот как вышло, что ты попал в «Гринвуд». Через пару недель ты сбежал и оттуда, и здесь моя летопись обрывается.

— Ну, и каков же теперь мой правовой статус? — поинтересовался я.

— О, тут все в ажуре, — заверил Билл. — Я переговорил с доктором Рандом и представил суду сведения, полностью отрицающие твою психическую ненормальность. Ордер аннулировали.

— Тогда почему здешний врач ведет себя так, словно я сумасшедший?

— Правда? Я об этом не подумал. Значит, в твоей истории болезни исправлений нет. Надо было мне раньше с ним повидаться. Копия выписки у меня с собой. Покажу ему.

— Билл, а сколько времени прошло после моего побега из «Гринвуда» до того, как все было улажено в суде?

— Месяц, — ответил Билл. — Уже через пару недель я забил тревогу.

— Просто не могу передать, — произнес я, — как я счастлив, что ты до этого додумался. Ты мне очень много важного рассказал.

— Так приятно хоть чем-нибудь помочь другу, — улыбнулся Билл, закрыл блокнот и убрал в портфельчик. — Но знаешь… Когда все это закончится… чем бы ты ни занимался — если, конечно, тебе можно об этом говорить — хотелось бы послушать.

— Не могу обещать, — сказал я.

— Ясно. Это я просто так. Кстати, ты с домом как поступать собираешься?

— С моим? А что, он еще мне принадлежит?

— Принадлежит, но в этом году может быть конфискован за неуплату налогов, если ты ничего не предпримешь.

— Просто удивительно, как этого не случилось раньше.

— Но ты же наделил банк правом поверенного для оплаты твоих счетов.

— Я не думал, что они станут расплачиваться за дом.

— Ну, в итоге на счету у тебя почти что пусто, — сообщил Билл. — Я вчера заезжал в банк и говорил с Мак-Нелли. В общем, если ты ничего не предпримешь, дом пойдет с молотка.

— Он мне больше не нужен. Пусть делают с ним, что хотят.

— Но ты сам бы мог его продать и хоть что-то выручить.

— Я не успею этим заняться — не хочу тут долго задерживаться.

— Я готов помочь тебе. А потом и деньги перешлю, куда скажешь.

— Договорились. Я подпишу нужные бумаги. Из вырученных денег оплати, пожалуйста, мой больничный счет, а остальное оставь себе.

— Нет, я не смогу. Я пожал плечами:

— Делай, как знаешь, Билл, но только не стесняйся и возьми за услуги, сколько положено.

— Хорошо. Остаток я внесу на твой счет.

— Ладно. Спасибо. О, кстати, пока не забыл… будь добр, загляни в тумбочку, там должна лежать колода карт. Я сам дотянуться не могу, а мне они нужны.

— Конечно, о чем речь…

Билл наклонился и выдвинул ящик.

— Тут большой коричневый пакет, — сообщил он. — Наверное, туда сложили все, что у тебя было в карманах.

— Открой его, пожалуйста, и посмотри.

— Да, тут есть колода карт, — сказал Билл, залезая рукой в пакет. — Надо же, какая красивая коробка! Можно заглянуть?

— Я…

Что я мог сказать? «Нельзя»? Билл открыл коробку.

— Красотища… — пробормотал он восхищенно. — Что-то вроде таро. Старые, да?

— Да.

— Какие холодные… Я таких никогда не видел. Ой, послушай, да ведь это ты! А разодет-то, ну прямо рыцарь какой-то! Они для чего, карты эти?

— Так, для одной жутко сложной игры, — отговорился я.

— Но если тут изображен ты, как же они могут быть старыми?

— Я не говорил, что это я. Это ты сказал.

— Ну да… Тут изображен твой предок?

— Что-то вроде того.

— Красавец… И этот, рыжий, тоже ничего себе…

— Да, пожалуй…

Билл сложил карты и убрал в коробку. Отдал мне.

— Единорог просто чудо, как хорош!.. Мне, наверное, нельзя было трогать, да?

— Да нет, ничего страшного.

Билл вздохнул, откинулся на спинку стула, заложил руки за голову.

— Странный ты все-таки человек, — проговорил он задумчиво. — Есть в тебе что-то непонятное, Карл. Моя-то жизнь сам знаешь какая. А меня так интересуют всякие тайны, загадки. Я с настоящими фокусниками никогда так близко не сталкивался.

— Так ты меня в фокусники записал? — усмехнулся я. — Только из-за того, что подержал в руках холодную колоду?

— Да нет, — смутился Билл. — Это так, пикантность некая… Дело, конечно, не мое — ну то, чем ты занимался в последние годы, но последний случай… Ничего понять не могу.

— То есть?

— После того как я тебя доставил сюда и отвез Алису домой, я вернулся к твоему дому — думал, может, на месте разберусь, что с тобой стряслось. Снег уже перестал идти, и твой след был хорошо виден. Он тянулся по двору и вокруг дома. — Я кивнул. — Но это ты полз, это понятно. Никаких же следов — ни твоих, ни чьих-то еще к дому не вело. Да и от дома тоже. Ничто не говорило о том, что тот, кто тебя ранил, ушел оттуда.

Я усмехнулся:

— Что, думаешь, я сам себя пырнул?

— Нет, нет, конечно. В доме никакого оружия не было. Я пошел по кровавому следу и попал в спальню, к твоей кровати. У меня с собой только фонарик был, но от того, что я там увидел, у меня просто голова кругом пошла. Такое впечатление, что ты появился прямо там, на кровати, истекая кровью, а потом как-то поднялся и пополз.

— Нет, это невозможно. — Я покачал головой.

— Но следов-то больше не было никаких, вот дело-то в чем!

— Может, снегом замело?

— А твой след остался? — Билл покачал головой. — Нет, не получается. Надеюсь, ты когда-нибудь надумаешь и расскажешь мне, что случилось на самом деле.

— Постараюсь не забыть, — сказал я.

— Хорошо, — кивнул Билл. — Только у меня странное чувство… Может быть, я тебя никогда больше не увижу. Знаешь, я себя ощущаю второстепенным актером в мелодраме, который томится за кулисами, толком не зная, что происходит на сцене.

— Прекрасно понимаю, — сказал я. — Моя собственная роль понуждает меня порой бросаться на поиски автора этой идиотской пьесы. А ты попробуй посмотреть на дело иначе: таинственные истории редко оказываются такими, какими их себе представляешь. Как правило, все оказывается просто и пошло, и, когда правда раскрывается, остаются одни мотивы — примитивнее некуда. Гадать и пребывать в иллюзиях порой намного приятнее.

Билл улыбнулся:

— Ты говоришь, как всегда. И все-таки бывали случаи, когда ты начинал проговариваться. Несколько раз…

— Что это мы со следов на меня перескочили? — оборвал я Билла. — А я как раз вспомнил: просто я пришел в дом тем же путем, что и выбирался оттуда. И, наверное, когда полз, стер следы, что вели к дому.

— Неплохо, — кивнул Билл. — И тот, что на тебя напал, тем же путем в дом проник?

— Наверное.

— Замечательно, — сказал Билл. — Ты великий мастер ликвидировать любые сомнения. Но у меня все-таки такое чувство, что основная масса улик говорит о волшебстве.

— О волшебстве?! Да что ты! Странность — еще куда ни шло. Тут все зависит от интерпретации.

— Или от семантики. Ты полицейский отчет об аварии читал?

— Нет. А ты?

— Ага! А что, если его подробности более чем странны? Ты тогда оставишь за мной слово «волшебство»?

— Идет.

— И ответишь на один вопрос?

— Не знаю, смотря, что за вопрос.

— Вопрос простой. Ответить можешь «да» или «нет».

— Ладно, договорились. Ну, так что там было, в отчете?

— Там записано, что после сообщения об аварии к месту происшествия была послана дежурная машина. На месте происшествия полицейские увидели странно одетого человека — он оказывал тебе первую помощь. Незнакомец утверждал, что вытащил тебя из свалившейся в озеро машины. Было похоже на то — он тоже промок до нитки. Мужчина среднего роста, худой, рыжеволосый, в одежде зеленого цвета. Один из полицейских отметил, что он напомнил ему кого-то из героев фильма про Робина Гуда. Назвать себя отказался, не захотел проследовать в полицейский участок и сделать какое-либо заявление. Когда полицейские стали настаивать, чтобы незнакомец поехал с ними, он громко свистнул, и откуда ни возьмись появилась белая лошадь. Тогда он вскочил на нее верхом и ускакал. С тех пор его в этих краях не видели.

Я рассмеялся. Стало больно, но сдержаться было невозможно.

— Будь я проклят… — проговорил я, морщась от боли. — Все мало-помалу проясняется.

Билл несколько мгновений смотрел на меня в упор.

— Правда? — спросил он наконец.

— Да, — кивнул я. — Похоже на то. — Пожалуй, стоило попасть под нож и вернуться ради всего, что я сегодня узнал.

— Странный порядок событий… — произнес Билл и потер подбородок.

— Пожалуй, — согласился я. — Зато во всем, чего я раньше не знал, порядок восстанавливается. Одно это стоит моего признания, хотя оно и ненамеренное.

— Это все из-за того парня на белой лошади?

— Отчасти, отчасти… Билл, скоро я отсюда исчезну.

— Скоро не получится.

— Все равно… Те бумаги, про которые ты говорил… Лучше, чтобы я их подписал сегодня.

— Ладно, заеду во второй половине дня, привезу. Только… мне бы не хотелось, чтобы ты каких-нибудь глупостей натворил.

— Уверяю тебя, с каждой минутой я все более осторожен и предусмотрителен.

— Надеюсь, — вздохнул Билл, защелкнул замочек портфеля и встал. — Ну, отдыхай. С доктором я все улажу и обязательно завезу бумаги.

— Еще раз спасибо. Я пожал руку Билла.

— Да, кстати! — вспомнил он. — Ты ведь согласился ответить на один вопрос.

— Да, верно, согласился. Что за вопрос?

— Ты — человек? — спросил Билл, не выпуская мою руку. Лицо его было совершенно спокойно.

Я хотел было усмехнуться, но передумал.

— Не знаю… Я… На самом деле… Конечно, да! Что за идиотский… о, черт! Ты серьезно спрашиваешь? А я обещал ответить честно? — Я прикусил губу и на мгновение задумался. — Знаешь, я так не думаю.

— Я тоже, — кивнул Билл и улыбнулся. — Мне-то все равно. Но вдруг тебе не все равно — из-за того, что кто-то понимает, что ты не такой, как все, а ему это безразлично.

— Спасибо, Билл. Я этого не забуду.

— Ладно. Увидимся.

— Пока.

Глава 9

День клонился к вечеру. От меня только что ушел полицейский. Я лежал и чувствовал себя намного лучше, и это меня радовало. В общем, лежал себе, полеживал и размышлял о том, как опасно жить в Амбере. И Брэнда, и меня пытались отправить на тот свет с помощью излюбленного семейного оружия. Кому из нас пришлось хуже? Наверное, Брэнду. Ему, похоже, прямо в почку угодили, а ведь он и до ранения был не в лучшем состоянии.

До появления сотрудника из конторы Билла, который вручил мне на подпись бумаги, я ухитрился встать и пару раз пройтись по палате туда и обратно. Мне было важно выяснить, на что я способен, — это никогда не лишнее. Поскольку я умел поправляться намного быстрее жителей этой Тени, то, по моим подсчетам, я уже должен был вставать и немного ходить, как обычный больной сумел бы через пару дней после ранения. Это мне удалось. Было больно, в первый раз сильно кружилась голова, но во второй раз ходить стало легче. Ну, хоть что-то. Теперь я снова лежал в кровати и, как я уже сказал, чувствовал себя гораздо лучше.

Я десятки раз тасовал колоду, раскладывал солитер, играл сам с собой, гадал и читал двусмысленные предсказания судьбы, глядя на знакомые до боли лица. И всякий раз с трудом удерживал себя от искушения связаться с Рэндомом, рассказать ему про то, что со мной стряслось, спросить у него, как там у них дела, что нового. «Позже, — твердил я себе. — Каждый час там — это два с половиной здесь. А каждые два с половиной часа здесь для тебя — все равно что семь или восемь для обычных смертных. Отвлекись. Лежи. Думай. Регенерируй».

И вот тогда, когда за окном стемнело (это было после обеда, и я уже успел выложить молодому, гладко выбритому молодчику из полиции все, что собирался выложить, а он мне не то поверил, не то — нет, но был подчеркнуто вежлив, лишних вопросов не задавал и надолго не задержался)… Ну так вот, странные вещи стали происходить сразу же после того, как ушел полицейский. Я лежал и думал, не заглянет ли доктор Бейли проверить, как я соблюдаю постельный режим, размышлял обо всем, что рассказал мне Билл, пытался соединить подробности его рассказа со всем тем, что я знал, или с тем, о чем только догадывался. И вдруг…

Контакт! Меня вызывали. Кто эта ранняя птичка в Амбере?

— Корвин!

Это был Рэндом, сильно взволнованный.

— Корвин! Вставай! Отопри дверь! Брэнд очнулся и зовет тебя.

— Ты стучал в дверь и пытался разбудить меня? — Да.

— Ты один? — Да.

— Отлично. В комнате меня нет. Ты меня в Тени нашел.

— Не понимаю.

— Я тоже. Я ранен, но жить буду. Подробности потом… Расскажи мне скоренько про Брэнда.

— Он только что пришел в себя. Сказал Джерарду, что хочет немедленно поговорить с тобой. Джерард звонком вызвал слугу и послал за тобой. Тот не смог достучаться, и позвали меня. Слугу я только что отослал — передать Джерарду, что я сам тебя разбужу и приведу.

— Ясно, — промолвил я и медленно сел. — Рэндом, уйди куда-нибудь, где тебя никто бы не увидел, и вытащи меня. Мне понадобится какая-нибудь одежда. В моем гардеробе кое-чего недостает.

— Тогда мне, пожалуй, лучше всего вернуться к себе.

— Давай.

— Минуточку подожди. И тишина.

Я осторожно пошевелил ногами. Сел на край кровати, убрал в коробку карты. Я понимал, что в Амбере мне не стоит распространяться о своем ранении. Даже в самые спокойные времена негоже демонстрировать свою уязвимость.

Сделав глубокий вдох, я встал, придерживаясь рукой за спинку кровати. Тренировки не прошли даром. Я ровно, спокойно дышал. Отпустил спинку. Неплохо — если ходить медленно, не подавая виду, что больно… Ничего, можно будет потерпеть, пока поправлюсь окончательно.

— Немедленно вернитесь в кровать, мистер Кори! — завопила появившаяся в дверях медсестра. В белоснежном халате, вся такая чистенькая, симметричная, только тем не похожая на снежинку, что все снежинки похожи одна на другую. — Ложитесь! Вам еще рано вставать!

— Мадам, — вежливо обратился я. — Мне нужно встать. Просто необходимо.

— Могли бы позвонить и попросить судно, — фыркнула она и пошла мне навстречу.

Тут меня снова вызвал Рэндом. Я устало покачал головой. Интересно, как она среагирует на мое исчезновение. Ведь я исчезну не сразу — в палате на некоторое время задержится мое радужное изображение… «Еще одна пикантная деталька к той обрастающей подробностями сказке, которую тут будут рассказывать про меня…» — подумал я.

— Послушайте, милочка, — сказал я ей. — До сих пор мы с вами общались, так сказать, материально. Но у нас будут и другие встречи. Много-много раз. Увидимся еще. Adieu, — попрощался я с оторопевшей медсестрой и звонко чмокнул ее в щечку, а сам шагнул в Амбер, оставив ее в палате.

В тот миг, когда она, остолбенев, таращилась на мой радужный призрак, я уже сжимал плечо Рэндома.

— Корвин! Какого черта! — вскричал брат, когда я покачнулся.

— Если кровь — та цена, которую нужно заплатить за адмиральское звание, — пошутил я, — то считай, что я только что прошел военную комиссию. Принес одежду?

Рэндом набросил мне на плечи тяжелый длинный плащ, и я дрожащими пальцами затянул завязки на шее.

— Все, порядок. Веди меня к Брэнду.

Мы вышли из комнаты Рэндома, миновали зал, подошли к лестнице. Всю дорогу я буквально висел на Рэндоме.

— Рана серьезная? — спросил он.

— Кинжал, — ответил я и показал рукой место, куда меня пырнули. — Кто-то напал на меня ночью в моей комнате.

— Кто?

— Ну… Это не мог быть ты, потому что с тобой мы как раз перед этим расстались. Не мог быть и Джерард — он сидел в библиотеке с Брэндом. Отними троих от всех остальных и начинай гадать. Самый лучший спо…

— Джулиан, — твердо проговорил Рэндом.

— Не исключено, — сказал я. — Фиона упорно пыталась вечером его очернить, и ни для кого не секрет, что я его терпеть не могу.

— Корвин, он исчез. Куда-то смылся ночью. Тот слуга, что пришел за мной, сказал, что Джулиан уехал. Как тебе это нравится?

Мы немного постояли у лестницы. Держась за плечо Рэндома, я чуть-чуть передохнул.

— Не знаю, — покачал я головой. — Порой сомневаться во всем на свете так же плохо, как не сомневаться ни в чем. Но мне кажется, что, если бы Джулиан думал, что избавился от меня, гораздо резоннее ему было бы остаться здесь и вести себя как ни в чем не бывало. Вот то, что он удрал, как раз выглядит подозрительно. Я склонен думать, что он смылся, потому что боялся того, что скажет Брэнд, когда очнется.

— Но ты жив, Корвин. Ты ушел от того, кто напал на тебя, и он не может быть уверен, что покончил с тобой. Будь я на месте убийцы — только бы меня тут и видели.

— Это точно, — согласился я, и мы пошли вниз по лестнице. — Да, ты, пожалуй, прав. Пусть этот вопрос остается пока теоретическим. А главное — никто не должен знать, что я ранен. Молчи об этом.

— Как скажешь, — согласился Рэндом. — Молчанием в Амбере переполнены ночные горшки.

— Чего-чего?

— Молчание — золото, милорд, равно как и струи королевской мочи.

— Ой, Рэндом, ты меня лучше не смеши, особенно на эту тему… А вот попробуй-ка угадать, как злоумышленник проник в мою комнату. Через стену?

— Через потайной ход?

— Он заперт. Я его теперь все время закрытым держу. А замок новый и очень мудреный.

— Понятно. Пожалуй, я догадываюсь как. Но мой ответ доказывает, что это опять-таки кто-то из наших.

— Говори.

— Кто-то решил поднабраться энергии и пройти по Пути прежде, чем нанесет тебе удар. Он спустился в подземелье, прошел по Пути, спроецировал себя в твою комнату и напал на тебя.

— Все бы хорошо, если бы не одна мелочь, — не согласился я. — Мы все разошлись приблизительно одновременно. Если бы на меня напали позже… Но напали на меня, как только я вошел в спальню. Не верю, чтобы кто-то успел попасть туда раньше меня, предварительно пройдя по Пути. Меня ждали. Значит, если это был кто-то из наших, он попал туда как-то иначе.

— Значит, все-таки открыл замок, ухитрился.

— Может быть, — сказал я, когда мы добрались до площадки и пошли по коридору. — Рэндом, давай передохнем на углу. Я хочу отдышаться и войти в библиотеку без твоей помощи.

— Конечно.

Мы так и сделали. Я собрался с силами, запахнул поплотнее плащ, расправил плечи, подошел к двери, постучал.

— Минутку, — проговорил голос Джерарда. Послышались шаги, приближающиеся к двери.

— Кто здесь?

— Корвин, — ответил я. — Со мной Рэндом.

Я услышал, как Рэндом спросил у Брэнда: «Рэндом тебе тоже нужен?», и Брэнд тихо ответил: «Нет». Дверь открылась.

— Только ты, Корвин, — предупредил Джерард. Я обернулся к Рэндому.

— Потом увидимся, — сказал я ему.

Он кивнул и удалился туда, откуда мы пришли. Я вошел в библиотеку.

— Распахни плащ, Корвин, — потребовал Джерард.

— Не надо, — проговорил Брэнд.

Я заглянул через плечо Джерарда и увидел, что Брэнд сидит на кушетке, обложенный подушками, и улыбается, ощерив желтые зубы.

— Прости, но я не так доверчив, как Брэнд, — сказал Джерард, — и не желаю, чтобы мои труды пропали даром. Докажи, что ты безоружен.

— Я же сказал — не надо, — повторил Брэнд. — Не он меня ранил.

Джерард резко обернулся.

— Откуда ты знаешь, что не он?

— Потому что знаю кто, естественно. Не будь ослом, Джерард. Я бы не стал звать Корвина, будь у меня причины его бояться.

— Ты был без сознания, когда я тебя сюда вынес. Ты не мог знать, кто тебя ранил.

— Ты в этом уверен?

— Ну… А почему ты мне не сказал?

— А вот на это у меня есть причины, и притом веские. А теперь я хочу остаться с Корвином наедине.

Джерард наклонил голову.

— Смотри только в горячку не впадай, — сказал он. Прошагал к двери, открыл ее, обернулся и добавил: — Я буду неподалеку. Крикни, если что. — И захлопнул за собой дверь.

Я подошел к кушетке. Брэнд протянул мне руку, и я пожал ее.

— Рад, что ты вернулся, — сказал Брэнд.

— Взаимно, — ответил я и опустился на стул, всеми силами стараясь не упасть. — Как самочувствие?

— В каком-то смысле ужасное. А в другом — лучше, чем когда бы то ни было. Все на свете относительно.

— Почти все, — уточнил я.

— Все, кроме Амбера, — резюмировал Брэнд. Я вздохнул:

— Ладно, ерунда. Что с тобой случилось?

Брэнд смотрел на меня в упор, изучающе — что-то высмотреть пытался. Что? Наверное, хотел угадать, что мне известно. Вернее, что не известно. А это обнаружить труднее, и потому скорее всего мысли Брэнда прыгали и метались с того самого мгновения, как он пришел в себя. Зная Брэнда как облупленного, я понимал: то, что мне не известно, интересует его гораздо больше, чем наоборот. А сам он будет по возможности помалкивать. Ему нужен какой-то минимум сведений, от которого он мог бы плясать. Добровольно не потратит ни ватта от своего заряда. Такой уж он, Брэнд, был. Разве что только…

В последние годы сильнее, чем раньше, я пытался убедить себя в том, что люди все-таки меняются и течение времени служит не только для того, чтобы закреплять и усиливать существующие качества. С людьми происходят перемены из-за того, что им довелось повидать, пережить, совершить, передумать, перечувствовать… Наверное, я утешал себя подобными мыслями из-за того, что теперь все шло наперекосяк. Правда, я и сам понимал, что моя доморощенная философия меня то и дело подводит. И все же — Брэнд спас мою жизнь и мою память, каковы бы ни были у него на то причины. Что ж — я решил отступить и дать Брэнду возможность выжидать и гадать. Но спину ему подставлять я не собирался. Маленькая такая концессия, знак протеста против привычного юмористического начала наших бесед.

— Мир не всегда таков, каким кажется, Корвин, — вальяжно начал Брэнд. — Твой сегодняшний друг завтра — твой враг, и…

— Хватит, — оборвал я его. — Пора раскрыть карты. Я ценю то, что сделал для меня Брэндон Кори, и именно я настоял на том, чтобы мы все попытались разыскать тебя и вернуть домой.

Брэнд улыбнулся:

— Видимо, для пробуждения братских чувств после стольких лет неприязни были веские причины?

— Позволю себе предположить, что у тебя они тоже были, когда ты мне помогал.

Брэнд усмехнулся, поднял и опустил правую руку.

— Стало быть, мы либо квиты, либо в долгу друг перед другом, в зависимости от того, как каждый из нас смотрит на вещи. Пожалуй, сейчас мы с тобой друг в друге нуждаемся, так что небольшая порция взаимной лести не повредит.

— Ты юлишь, Брэнд, хочешь мне зубы заговорить. И вдобавок портишь мне замечательный день. Я просто преисполнен идеализма. Ты выдернул меня из постели, чтобы что-то сказать. Прошу.

— Все тот же неисправимый старина Корвин, — усмехаясь, проговорил Брэнд и отвернулся. — А может, нет? Может, я ошибаюсь? Не изменился ли ты, как полагаешь? Столько времени прожить в Тени, не зная, кто ты на самом деле такой? Будучи частицей совсем другого мира?

— Может, я и переменился, — сказал я. — Не знаю. Да, пожалуй, что так. Одно качество я за собой замечаю четко: я стал намного быстрее выходить из себя, как только дело касается семейных интриг.

— Хочешь разговора начистоту — прямого, откровенного? Дело превыше всего и так далее? О, тогда ведь теряется масса удовольствия!.. Но в этой новизне что-то есть, определенно. Держать всех в подвешенном состоянии, наносить неожиданные удары… Да, да. Это, пожалуй, ценно. И свежо. Ладно. Не психуй. Покончим с увертюрой. Любезностями мы обменялись. Сейчас я обнажу Истину, сорву с нее покровы Незнания и извлеку из туманных складок Тайны жемчужину сокровенной сути. Но для начала — маленькая просьба, если не возражаешь. У тебя не найдется закурить? Я столько лет об этом мечтал. Давай закурим и отпразднуем мое возвращение домой.

Я уже собирался ответить, что закурить нечего, но вспомнил, что в ящике письменного стола есть сигареты — я сам их там оставил. Не скажу, чтобы мне безумно хотелось вставать, но я сказал: «Минутку» — и встал.

Шагая к столу, я изо всех сил старался не покачиваться. Подойдя к нему, я сделал вид, будто небрежно оперся о крышку, тогда как на самом деле навалился на руку всей тяжестью тела. Хорошо еще — плащ маскировал мои движения.

Я нашел в ящике пачку сигарет и вернулся к Брэнду, по пути остановившись у камина, где прикурил сразу две сигареты. Брэнд взял у меня одну и поинтересовался:

— Что это у тебя рука так дрожит?

— Перебрали вчера и не выспался, — ответил я.

— А, вот оно что… А ведь можно себе представить, а? Ну как же, все вместе в кои-то веки! И такой успех — нашли меня, вернули домой… А потом кто-то, вконец отчаявшись и жутко психуя, сделал свое дело. Тут, правда, успех вышел не окончательный. Я был ранен и умолк, но вот надолго ли, это вопрос. А потом…

— По твоим словам, ты знаешь, кто это сделал. Ты пошутил?

— Вовсе нет.

— Кто же?

— Всему свое время, дорогой братишка, всему свое время. Последовательность, порядок и расстановка ударений — вот что главное в этом деле. Позволь мне изложить тебе всю драму, так сказать, в исторической ретроспективе. Итак, меня кольнули в бок, и вы все собрались в кружок. Ах! Чего бы я только не отдал за то, чтобы лицезреть эту дивную картину! Ты не мог бы мне описать, какие у всех в то мгновение были физиономии?

— Боюсь, что физиономии меня тогда меньше всего интересовали.

Брэнд вдохнул и пустил облачко табачного дыма.

— Как славно! — с улыбкой проговорил он. — Ничего, я и так всех вижу будто наяву. У меня богатое воображение, ты же знаешь. Шок, потрясение, удивление, постепенно переходящее в подозрительность, страх… А потом, как мне было сказано, вы все ушли, а душка Джерард остался тут нянчиться со мной. — Брэнд умолк и стал смотреть на синеватую струйку дыма. На миг лицо его стало серьезным. — Знаешь, — задумчиво произнес он, — Джерард — единственный честный человек среди нас.

— В моем списке популярности он оценивается довольно высоко, — сказал я.

— Он меня выходил на славу. Вечно он всех выхаживает. — Брэнд ни с того ни с сего хихикнул. — Честно говоря, не знаю, чего бы это ему так обо мне беспокоиться… Пока я валялся без сознания и мало-помалу поправлялся, вы, видимо, собирались потолковать о делах. Искренне сожалею, что мне не удалось поприсутствовать. О, сколько же там всего было!.. Эмоции, подозрения, вранье — и все сплетается, наталкивается одно на другое, и никто не хотел уходить и пожелать остальным спокойной ночи первым. Видимо, через некоторое время у вас там стало просто замечательно. Все из кожи вон лезли — старались вести себя как можно лучше, каждый приглядывал за остальными и старался кого-нибудь очернить. Ох уж мне эти попыточки отыскать единственного виновника всех бед… Ну, наверное, отыскались козлы отпущения, и в них было брошено некоторое количество камней… Но в итоге так ни до чего не договорились, верно?

Я поддакнул, восхищенный логичностью рассуждений и воображением Брэнда, и решил дать ему возможность повысказываться еще в этом духе.

— Сам же знаешь, что верно, — упрекнул я. Брэнд стрельнул в меня глазами и продолжал:

— Но наконец все разошлись, чтобы ворочаться с боку на бок без сна, гадать и выстраивать в уме головокружительные схемы… Да, ночью наверняка происходили потаенные перевороты. Признаюсь, жутко приятно сознавать, что все как один тревожились о моем драгоценном здоровье. Кое-кто, безусловно, искренне желал, чтобы я пришел в себя, кому-то этого вовсе не хотелось. А посреди всего этого круговращения эмоций валяюсь я, слабый, беспомощный, не желающий разочаровывать тех, кто всей душой — за мое выздоровление. Джерард сразу накинулся на меня и давай выпытывать подробности. Когда мне это надоело, я послал за тобой.

— На всякий случай, если ты до сих пор этого не заметил, обрати внимание: я пришел. Что ты хотел мне открыть?

— Спокойствие, братец! Спокойствие! Припомни, сколько лет ты проторчал в Тени, понятия ни о чем не имея… — Брэнд очертил зажатой в пальцах сигаретой круг. — Ты ведь ждал столько времени, пребывая в неведении, пока я не нашел тебя и не попытался восстановить тебя в твоих правах. Что, по сравнению с этим, какие-то жалкие мгновения?

— Мне говорили, что ты искал меня, — вернулся я к интригующей теме. — Меня, честно сказать, это удивило — ведь мы расстались не в самых лучших отношениях.

— Это точно. Но со временем я прощаю обиды. Я фыркнул.

— Я вот думаю, стоит ли тебе рассказывать все и чему из сказанного ты поверишь, — прищурившись, проговорил Брэнд. — Сомневаюсь, что ты примешь все, как есть, но смею тебя заверить, что, за исключением кое-каких мелочей, намерения у меня самые альтруистические.

Я снова фыркнул.

— Однако это правда, — продолжал Брэнд. — И дабы ты не сомневался, я добавлю: мои намерения таковы, что другого выбора у меня просто нет. С чего же начать? Начало — это всегда самое трудное… С чего бы я ни начал, всегда отыщется что-то такое, что было раньше… Тебя тут так долго не было. Но если уж отталкиваться от чего-то, то пусть это будет престол Амбера. Ну, вот я и произнес эти слова. Видишь ли, сразу после твоего исчезновения мы стали придумывать, как бы захватить престол. В некотором смысле эти размышления были подстегнуты тем, что ты исчез. Отец подозревал, что к этому приложил руку Эрик, но доказательств не имел. Ну а мы провоцировали и эксплуатировали это чувство — там словечко, сям словечко, еще и еще. Годы шли, тебя никак не удавалось разыскать, и все сильнее казалось, что ты и в самом деле умер. Неприязнь отца к Эрику росла с каждым днем. Как-то вечером, когда за столом собрались почти все наши, я завел какой-то совершенно нейтральный разговор, и отец заявил, что никто из нас, братьев, никогда не воссядет на престоле Амбера. Говоря это, он не спускал глаз с Эрика. Ты знаешь, как папаша умел порой посмотреть. Эрик зарделся, будто солнце на закате, у него, похоже, кусок в горле застрял. А потом папаша пошел дальше, гораздо дальше, чем все мы ожидали или хотели. Честно тебе скажу — не знаю, для чего он все это выложил: не то дал волю чувствам, не то действительно говорил, что думал. А сказал он, что почти наверняка решил назначить тебя своим преемником, а потому твое исчезновение принимает очень близко к сердцу. Он не заговорил бы об этом, если бы не был уверен в том, что тебя нет в живых. Через несколько месяцев мы воздвигли твой склеп, чтобы слова отца обрели материальное подтверждение, а еще постарались, чтобы никто не забывал о тех чувствах, которые папаша питал к Эрику. После тебя мы считали Эрика главным претендентом на престол.

— Мы? Кто еще, кроме тебя?

— Спокойствие, Корвин. Последовательность, порядок и расстановка ударений. Ударения, интонации… Слушай. — Брэнд взял у меня новую сигарету, прикурил ее от окурка первой и прочертил в воздухе линию горящим кончиком. — Следующий пункт плана требовал того, чтобы мы убрали отца из Амбера. Этот пункт был самым важным и опасным, и вот тут мнения разделились. Мне пришлась не по сердцу мысль о сговоре с силами, в природе которых я мало что понимал. Особенно мне не нравилось то, что сговор давал им некую власть над нами. Пользоваться Тенями — это одно, а вот давать им пользоваться собой — совсем другое. Это мерзко, каковы бы ни были обстоятельства. Я выступил против этого, но большинство выступили «за». — Брэнд усмехнулся. — Двое против одного. Да, нас было трое. И мы начали действовать. Устроили ловушку, и отец в нее попался.

— Он еще жив? — спросил я.

— Не знаю, — ответил Брэнд. — Потом дела пошли худо. У меня своих собственных неприятностей было по горло. После отъезда отца наш план предусматривал укрепление наших позиций в ожидании того момента, когда все поверят, что отец умер. В идеале нам нужно было заручиться сотрудничеством одного человека — Джулиана или Кейна — неважно, кого именно. Видишь ли, Блейз-то на ту пору отчалил куда-то в Царство Теней и сколачивал там большое войско…

— Блейз! Он был одним из вас?!

— Естественно. Мы прочили его на престол — конечно, при условии, что он будет куклой на ниточках. В итоге должен был получиться триумвират. Ну, короче, Блейз отправился собирать войско, как я уже сказал. Мы надеялись на бескровный захват власти, но должны были приготовиться к такому обороту событий, что слов для победы могло оказаться недостаточно. Если бы Джулиан уступил нам землю, или Кейн — море, мы могли бы без проблем перебросить войско в Амбер и продержались бы силой оружия, если бы потребовалось. Увы, я сделал ставку на ненадежного человека. По моим расчетам, Кейна было легче подкупить, чем Джулиана. Словом, я тонко и деликатно посвятил его в суть дела. И поначалу он вроде бы клюнул. Но… то ли потом передумал, то ли сразу меня хитро надул. В общем, как бы то ни было, через какое-то время он решил, что для него более выгодно поддерживать нашего соперника в борьбе за трон. Понимай: Эрика. Правда, надежды Эрика на престол сильно пошатнулись из-за того, как к нему относился папаша… но папаша исчез, а наши действия давали Эрику шанс засветиться в роли защитника Амбера. К несчастью для нас, такая позиция и его самого уводила на шаг в сторону от трона. А что того хуже, Джулиан и Кейн привели войска Амбера к присяге на верность Эрику, великому защитнику. Вот так образовалось второе трио. Эрик принес публичную клятву защищать престол, и тем самым между нами была проведена черта. Естественно, положение мое на ту пору было самое незавидное. Партия Эрика смотрела на меня как на врага, но не знала, кто мои приспешники. И все же бросить меня в темницу или пытать они не могли, потому что я быстренько выскользнул из их ручек через карту. Ну а вздумай они меня убить… Нет, они понимали, что за мою смерть отомстят, но кто отомстит — неизвестно. Словом, должно было установиться что-то вроде молчаливого напряженного перемирия. А еще Эрик с товарищами видели, что выступить против них открыто я тоже не в состоянии. За мной пристально следили.

И тогда был придуман более хитрый ход. Я снова спорил и снова проиграл — два против одного. Было решено призвать на помощь те же самые силы, что помогли нам убрать отца. Теперь с их помощью планировалось дискредитировать Эрика. Если бы дело защиты Амбера оказалось ему не по плечу — дело, которое он столь самоуверенно взял на себя, — тогда на сцену вышел бы Блейз и провернул маневр с переброской войск. В роли защитника оказался бы Блейз, и в скором времени он возложил бы на свои плечи тяжкий груз правления — ради блага Амбера…

— Вопрос, — прервал я Брэнда. — А что Бенедикт? Я знаю, что он торчал в Авалоне и был недоволен происходящим, но если бы Амберу на самом деле что-то грозило…

— Да, — не дослушал Брэнд. — Это точно. А потому в наши планы входило сделать так, чтобы у Бенедикта стало как можно больше личных проблем.

И я вспомнил о том, как на Авалон Бенедикта накинулись ведьмы. Подумал о его отрубленной правой руке. Но только я открыл рот, собираясь заговорить, как Брэнд протестующе поднял руку.

— Дай-ка я сам закончу, как смогу, Корвин. Я слышу твои слова и читаю твои мысли. Я чувствую твою боль в левом боку. Там у тебя рана — близняшка моей. Да, я знаю и это, и многое другое. — Брэнд закурил еще одну сигарету; вернее, она зажглась сама собой, когда в его глазах полыхнул странный огонь. Он глубоко затянулся и, выдыхая дым, заговорил снова: — Я насчет этого решения горячо спорил с остальными. Я считал, что это слишком большое зло — подставлять сам Амбер под такой подлый удар… — Несколько мгновений Брэнд молча смотрел на сигаретный дымок, затем продолжил: — Но дела зашли слишком далеко, и я не мог просто так взять и уйти. Переходить на сторону Эрика было слишком поздно. Он бы не защитил меня, даже если бы хотел, а я, кроме всего прочего, был уверен, что Эрик проигрывает. Вот тогда-то я и решил воспользоваться новообретенными умениями и навыками…

Меня всегда интересовали странные отношения между Эриком и Флорой, которая жила себе поживала в Тени под названием «Земля» и изо всех сил притворялась, будто жуть как счастлива там. У меня родилось сильное подозрение, что там, на Земле, было нечто такое, что сильно беспокоило Эрика, и что Флора скорее всего его тамошний агент. Поскольку просто подойти к Эрику и напрямую спросить его об этом я не мог, я решил предпринять собственное расследование, выяснить, чем там занимается Флора. Так я и сделал. Но тут ход событий резко набрал скорость. Мои союзники сильно заинтересовались тем, где это меня носит. Вот как раз тогда я и нашел тебя и вернул тебе кое-какие воспоминания. Эрик узнал от Флоры, что дельце их прогорело. Скоро меня уже искали обе группировки. Я решил, что твое возвращение поставило бы крест на планах как тех, так и других. Слишком долго я протомился в потайном кармане судьбы. Я готов был его покинуть, чтобы предложить новое решение, способное в корне изменить положение дел. Тогда притязания Эрика на престол могли бы дать трещину, у тебя появились бы свои сторонники, моя партия утратила бы цель деятельности, а я… я решил, что ты будешь мне благодарен за все, что я для тебя сделал. А ты взял и удрал из санатория Портера, и тогда все резко осложнилось.

Все тебя разыскивали, все до одного, как я потом узнал, — и все по разным причинам. Но у моих бывших союзников были и другие дела. Они все вынюхали, разыскали тебя и добрались туда первыми. Естественно, они выбрали самый простой способ сохранить «статус-кво» и удержаться на своих позициях. Блейз стрелял несколько раз, и в итоге ты вместе со своей машиной угодил в озеро. Я появился там как раз тогда, когда это происходило. Блейз почти мгновенно исчез, поскольку решил, что довел дело до конца. А я выволок тебя из машины и понял, что тебя еще можно спасти.

Вообще, если сейчас на это посмотреть, то дело было рискованное: я ведь не знал, будет ли прок от моего целительства, и не понимал, кем ты очнешься — Корвином или Кори… И потом было страшно — пребывать в неведении относительно того, что с тобой стало… Я улепетнул во все лопатки, как только прибыла полиция. Мои союзнички нагнали меня чуть позже и поместили туда, где ты меня нашел. Продолжение знаешь?

— Не до конца.

— В таком случае останови меня, когда почувствуешь, что дальше тебе все известно. Я и сам не сразу разобрался в том, что было дальше. Приближенные Эрика узнали об аварии, нашли тебя и сделали так, чтобы тебя перевезли в частную клинику, где бы ты находился под надежной охраной и одурманенный наркотическими препаратами. Они стремились полностью обезопасить себя от твоего возможного возвращения.

— Зачем бы это Эрику оставлять меня в живых, если самое мое существование угрожало его планам?

— К тому времени уже семеро из нас знали, что ты жив. Делать то, чего он желал всей душой, было слишком поздно. А Эрик все еще пытался позабыть про слова отца. Если бы что-то случилось с тобой, когда ты был в его руках, это навсегда преградило бы ему путь к трону. Проведай об убийстве Бенедикт… или Джерард… Нет, он не стал бы этого делать. Потом — да. Но не раньше. И вышло так, что наше общее знание о том, что ты еще жив, поторопило Эрика с коронацией. Он назначил ее дату и решил держать тебя подальше до тех пор, пока это не произойдет. Затея была явно преждевременная, хотя не сказал бы, чтобы у него был выбор… Видимо, все дальнейшее тебе известно, потому что происходило в твоем присутствии.

— Да. Я объединился с Блейзом как раз тогда, когда он пошел ва-банк. Вот только наше нападение обернулось для меня не слишком удачно.

Брэнд пожал плечами:

— Могло бы и удачней обернуться, если бы ты победил и если бы ты мог что-нибудь поделать с Блейзом. Но, на мой взгляд, таких шансов у тебя не было. Мотивы моих бывших товарищей мне в этом маневре не совсем ясны. Думаю, что то сражение на самом деле было чем-то вроде отвлекающего маневра.

— Почему?

— Говорю тебе: не знаю. Но Эрик уже был там, где они хотели его видеть. По-моему, атака была бесполезна.

Я покачал головой. Слишком много всего сразу, слишком быстро… Многое казалось правдой, если сделать скидку на самооправдание рассказчика. И все же…

— Не знаю… — начал я.

— Конечно, — кивнул Брэнд. — Но если спросишь, отвечу.

— Кто был третьим членом вашей группировки?

— Естественно, тот самый, кто ранил меня. Хочешь угадать?

— Нет, угадывать не собираюсь.

— Фиона. Весь план был ее идеей.

— Почему ты мне сразу не сказал?

— Потому что тогда ты не дослушал бы до конца. Ты бы бросился искать ее, чтобы заточить в темницу, обнаружил бы, что уже давно ее след простыл, поднял бы на ноги всех остальных, начал бы расследование и потерял бы даром уйму столь ценного времени. Ты и теперь можешь всем этим заняться, но, по крайней мере, я сумел дать тебе понять, чего хочу. И сейчас, когда я говорю тебе, как важно выиграть время и что тебе обязательно нужно выслушать то, что я тебе еще не сказал и что должен сказать как можно скорее — если Амберу еще суждено спастись, — уж лучше выслушай меня, чем гоняться за сумасшедшей бабой.

А я уже готов был встать.

— Что, не надо ее искать?

— Пошла она к черту. Пока. У тебя есть дела и поважнее. Лучше посиди.

Что я и сделал.

Глава 10

Все залито лунным светом… горят призрачные факелы — как горели бы в черно-белом фильме… Звезды… редкие полосы тумана…

Перегнувшись через перила, я смотрел на мир, простирающийся внизу. Непроницаемая тишина окутала ночь… Город, погруженный в сон, казался отсюда маленькой вселенной… Там, вдали — море, Амбер, Арденский лес, Гарнатх, маяк Кабры, роща Единорога, мой склеп на склоне Колвира… Все безмолвное, далекое и такое четкое, ясное… Божественная картина, видение души, освободившейся от тела и парящей высоко-высоко… в ночи…

Я пришел туда, где призраки играют в призраков, где знамения, пророчества и материализовавшиеся желания бродят по ночным улицам и населяют просторные залы небесного Амбера — города Тир-на Ног'тх…

Повернувшись спиной к перилам и зрелищу дальнего мира, что лежал внизу, я, не отрываясь, смотрел на широкие улицы и темные террасы, на дворцы богов и кварталы, где обитали смертные… Лунный свет в Тир-на Ног'тхе ярче, он заливает серебряным сиянием стены призрачных строений…

Сжав в пальцах рукоять трости, я шагнул вперед, пошел по улице. Кругом двигались призрачные создания — они ходили, мелькали в проемах окон, появлялись на балконах, садились на скамьи у ворот… Я шел вперед, невидимый для обитателей этого мира — для них, кем бы они ни были, я призрак…

Безмолвие и серебро… Только стук моей тросточки по мостовой — да и то приглушенный, едва слышный… Плывущие куда-то, словно влекомые невидимым магнитом, ленты тумана… Дворец — восхитительное творение, подобное белому костру… Роса, будто капли ртути, на изящных лепестках и стеблях цветов в садах у тротуаров… Луна, чей свет слепит глаза сильнее, чем лучи полуденного солнца, сияние звезд, уступающее лунному сиянию… серебро и безмолвие… свет, свет…

Я не хотел приходить сюда — здешние пророчества обманчивы и двусмысленны, сходство этого мира с миром живых кажущееся; от того, что здесь видишь, легко потерять голову… И все же я пришел. Пришел, потому что заключил сделку со временем, и посещение Тир-на Ног'тха было частью этой сделки…

Оставив Брэнда на попечение Джерарда, я удалился, понимая, что мне самому нужно подлечиться и восстановить силы. При этом я хотел, чтобы никто не узнал о моем ранении. Фиона действительно исчезла, и ни ее, ни Джулиана не удавалось дозваться через карты. Если бы я рассказал Бенедикту и Джерарду все, что мне поведал Брэнд, они наверняка стали бы настаивать на поисках Фионы и Джулиана. А я был уверен, что поиски ровным счетом ничего не дадут.

Я удалился в свои покои и послал за Рэндомом и Ганелоном. Им я объявил, что собираюсь воспользоваться столь необходимыми мне отдыхом и сном: передохну днем, а ночью отправлюсь в Тир-на Ног'тх — путешествие вполне логичное для жителя Амбера, у которого накопилась такая уйма серьезнейших проблем. Не сказать, чтобы я мог похвастаться богатой практикой подобных путешествий, но остальные там бывали, и довольно часто. Я чувствовал, что моя отлучка того стоит. Тогда будет понятно, почему я исчезаю на целый день — а день мне тоже был нужен, как воздух. Итак, у меня целый день, ночь и часть следующего дня на поправку после ранения. Словом, я верил, что время потрачу не зря.

А поскольку в мои планы нужно было кого-то посвятить, я посвятил в них Рэндома и Ганелона. Я улегся в постель и рассказал им все, что узнал от Брэнда о его, Фионы и Джулиана злобных происках, а также о заговоре Эрика, Кейна и Блейза. Рэндом и Ганелон поняли причину бегства Фионы и Джулиана — несомненно, и та, и другой бросились собирать свои войска. Хорошо бы — друг против друга, но скорее всего — нет. Вероятно, либо Фиона, либо Джулиан двинут свои силы против Амбера.

— Что ж, придется им бросать жребий и ждать своей очереди, как и всем остальным, — сказал Рэндом.

— Не совсем так, — возразил я. — Дело в том, что приспешники Фионы — это те самые твари, что приходят по Черной Дороге.

— А Круг в Лоррене? — спросил Ганелон.

— И это они же. Так они проявили себя в той Тени. Они приходят издалека.

— Проклятые ублюдки… — процедил сквозь зубы Рэндом.

Я кивнул и постарался объяснить товарищам, как, по моему мнению, обстоят дела.

Итак, я пришел в Тир-на Ног'тх… В тот час, когда взошла луна и на небе возникло блеклое, неясное отражение Амбера, сквозь ткань которого просвечивали звезды и которое с каждым мгновением становилось все четче и мало-помалу превратилось в город с высокими, окруженными бледными ореолами башнями, со стенами, вдоль которых двигались крошечные пятнышки — тамошние обитатели, я вместе с Ганелоном и Рэндомом стоял на самой вершине Колвира — в том месте, где из глубокого камня высечены три широкие неровные ступени…

Когда лунные лучи упали на ступени, в воздухе проступило их продолжение: высокая лестница, дугой перекинувшаяся через море к призрачному городу. Когда же луна осветила саму лестницу и она стала казаться материальной, я шагнул на нижнюю ступень… У Рэндома была с собой полная колода волшебных карт, а мои карты лежали в кармане куртки. Мой дивный меч, Грейсвандир, выкованный при свете луны на этом самом камне, давал мне власть над небесным городом, и потому я взял его с собой. Я отдохнул за день и набрался сил. В левой руке у меня была трость, на которую я опирался при ходьбе… Иллюзия расстояния и времени…

Ступени, ведущие к небесам, что равнодушны к Корвину, — не простая лестница, и подъем по ней — не просто подъем. Я еще ощущал рукопожатие Ганелона и тяжесть ладони Рэндома на плече, когда одолел четверть пути. Если я смотрел под ноги, напрягая зрение, то ступени становились прозрачными, и тогда я видел внизу океан, будто глядя на него через увеличительное стекло… Я потерял счет времени… Внизу, под волнами, проступили очертания Ребмы… Я вспомнил о Моэри. Как она там? Что станется с подводным двойником Амбера, если само Янтарное Королевство погибнет? Исказится ли его отражение в зеркале вод? Может быть, блоки и перекрытия зданий там качнутся в унисон, может быть, одинаковыми гранями повернутся кости на столах в казино под волнами, по которым проплывают наши корабли?.. Сердце защемило, однако волны, проклявшие Корвина, не дали мне ответа.

Но вот лестница окончилась, и я ступил в призрачный город — как вошел бы в дальний Амбер, поднявшись по величественным ступеням на обращенном к морю склоне Колвира…

Я перегнулся через перила и посмотрел на свою страну.

Черная Дорога шла к югу. Ночью ее не было видно, но это не имело значения. Теперь я знал, куда она ведет, если верить Брэнду. Солгав, он лишился бы жизни, а потому я ему верил.

Я знал всю Черную Дорогу от начала до конца.

От негасимого сияния Амбера и ясного света примыкающей к нему Тени, сквозь темные слои Царства Теней, уходящие во все стороны, сквозь пейзажи со смещенной перспективой и дальше, дальше, сквозь такие места, которые могут привидеться только тогда, когда вдребезги пьян или мечешься в горячке, или видишь ночной кошмар… И еще дальше, дальше той границы, где лежит предел моего воображения…

Как сказать проще о том, что так непросто?.. Солипсизм — вот в чем загвоздка! Понятие, заключающее в себе предположение о том, что ничего не существует, кроме тебя самого, или, по крайней мере, существует лишь то, что нам не может быть ведомо, то есть нет ничего, кроме нашего собственного существования и опыта. Однако с этим можно поспорить, да мы и спорили не раз и говорили о том, что, может быть, те Тени, что мы посещаем мысленно, мы же сами и создаем, а на самом деле только мы сами и существуем, а Тени, через которые проходим, — не что иное, как проекции наших желаний… Как бы то ни было, суть этих споров объясняет другое: как и почему члены нашего семейства относятся к людям и местам за пределами Амбера. Получается, что мы — нечто вроде кукольных мастеров, а все остальное — нами изготовленные марионетки, зачастую опасно одушевленные, но и это — часть игры. Все мы по духу своему — импресарио, и точно так же мы относимся друг к другу. И хотя причины врожденного солипсизма у всех нас вызывают сомнения, каждый старается оградить себя от неизбежных вопросов. Большинство членов нашего семейства, в чем я не раз убеждался, в действиях своих крайне прагматичны.

И все-таки есть в этой картине элемент, разбивающий в пух и прах и солипсизм, и прагматику. Есть места, где Тени сходят с ума… Когда нарочито одолеваешь слой за слоем в Царстве Теней и при этом — нарочито же — отстраняешься от своего представления о том, что происходит вокруг тебя с каждым новым шагом, то в конце концов попадаешь на границу безумия, дальше которой ступить не можешь. Почему? Зачем это вообще нужно? Из-за надежды на озарение, наверное; а может быть, это просто новая игра… Но, попадая в такое место, а в такие места попадали все мы, понимаешь, что добрался не то до границы Царства Теней, не то до своего собственного предела. И мы всегда считали эти понятия синонимичными. Но теперь…

Теперь я знаю, что это не так, — теперь, когда я стою здесь и жду, и не существует для меня голоса Владений Хаоса, что твердит, что это так, — я знаю, что это не так. Нынешней ночью в Тир-на Ног'тхе я понимал это, понимал и раньше, когда бился в Черном Круге Лоррена с монстром с козлиной головой, и еще раньше — в тот день, на маяке Кабры, куда переместился из подземелья, и тогда, когда смотрел на опустошенный Гарнатх… Я понимал, что есть что-то еще. Потому что знал: Черная Дорога уходит дальше — дальше того, что кажется пределом. Она тянется через безумие к хаосу и еще дальше. Те, что приходили по ней, приходили откуда-то, но они не были сотворены мной. Получалось, что я помогал им, сам того не желая, проделывать этот путь, хотя мерзкие твари не согласовывались с моим представлением о реальности. Они существовали не то сами по себе, не то кому-то принадлежали, но сумели проделать дыры в полотне метафизики, сотканном нами за многие века. Они рушили стены наших твердынь, не принадлежа нашему миру, угрожали ему и нам самим. Фиона и Брэнд добрались туда, где, по нашим понятиям, ничего не было и быть не могло. Выпущенное оттуда зло доказывало: мы не одни и Тени — никакие не наши игрушки, и наши отношения с Царством Теней нельзя расценивать по-прежнему…

И все это потому, что Черная Дорога уходила к югу и вела дальше, за край света, дальше того места, куда я мог дойти…

Безмолвие и серебро… Я отхожу от перил, опираюсь на трость, пересекаю туманную пелену — границу зыбкого города… Призраки… Тени теней… образы возможного… «Может быть» и «может быть, было»… Утраченные возможности, возможности обретенные…

Я иду, иду по мостовой… Фигуры… лица… Многие мне знакомы. Чем они заняты тут? Трудно сказать. Чьи-то губы шевелились, чьи-то лица озарялись оживлением. Я не понимаю, не слышу слов… Я прохожу мимо, невидимый…

Но вот одна из фигур… одинокая женщина. Она кого-то ждет. Ее нервные пальцы развязывают узелки мгновений. Я хочу видеть ее лицо. Она сидит на каменной скамье под суковатым деревом, смотрит в сторону дворца. Какая знакомая фигура!.. Ближе… Ближе… Я узнаю ее. Это Лоррен. Она смотрит сквозь меня, не слышит моего голоса, не слышит, как я говорю ей, что отомстил за ее смерть.

Но это в моей власти — сделать так, чтобы меня услышали здесь… И власть эта — мой меч Грейсвандир.

Вынув из ножен, я поднимаю его над головой, и лунный свет бежит по завиткам письмен, что испещряют лезвие меча… Я кладу меч на землю между нами…

— Корвин! — Лоррен запрокидывает голову, и ее волосы вспыхивают в отсветах луны. — Откуда ты пришел? Тебе еще рано сюда…

— Ты ждешь меня?

— Конечно… Ты же просил, чтобы…

— Как ты сюда попала?

— К этой скамье?

— Нет. В этот город.

— В Амбер? Я не понимаю. Ты сам меня привел. Я…

— Ты счастлива здесь?

— Ты знаешь, что это так, пока я с тобой.

Я не забыл, какие у нею ровные белые зубы, какие милые веснушки на щеках, что прячутся за тонким веером.

— Лоррен, что случилось? Это очень важно. Давай притворимся, будто я ничего не знаю. Расскажи мне обо всем, что с нами случилось после битвы в Черном Круге, Лоррен.

Она нахмурилась. Встала. Отвернулась.

— Мы поссорились, — сказала она. — Ты догнал меня, прогнал Мелкина. Мы поговорили. Я поняла, что не права, и последовала с тобой в Авалон.

Там был твой брат Бенедикт. Он убеждал тебя переговорить с Эриком, ты не соглашался, но решил пойти на перемирие из-за чего-то, что сказал тебе Бенедикт. Он поклялся не делать тебе зла, а ты поклялся защищать Амбер. Мы оставались в Авалоне до тех пор, покуда ты добывал взрывчатку, а потом перебрались в другое место — туда, где ты обзаводился странным оружием. Потом… Вы выиграли сражение, но Эрик лежит раненый на поле боя… — Лоррен остановилась и посмотрела на меня. — Ты думаешь о том, чтобы прервать перемирие? Так, Корвин?

Я покачал головой и почему-то решил, что должен обнять Лоррен.

Я потянулся к ней… Мне хотелось прижать ее к себе, хотя я понимал, что одного из нас не существует, не может существовать, и в тот миг, когда я заключил бы Лоррен в объятия, я сказал бы ей: что бы ни случилось и что ни случится, я…

Ничего ужасного не произошло, но я упал Я лежал на земле, накрыв собой Грейсвандир. Трость моя лежала на траве в нескольких шагах. Я встал на колени и увидел, что лицо Лоррен — щеки, губы — потеряли живые краски, стали мертвенно-бледными. Она отвернулась, губы ее неслышно шевелились, произнося призрачные слова, она искала взглядом чего-то или кого-то… Я поднял с земли Грейсвандир и вложил его в ножны. Дотянулся до трости, оперся на нее, встал на ноги… Лоррен смотрела куда-то сквозь меня. Вот она улыбнулась и шагнула вперед… Я отошел в сторону, обернулся, глядя ей вслед, а она побежала к идущему ей навстречу мужчине. Он обнял ее, она смотрела в его глаза — глаза призрака-счастливца с серебряной розой в петлице камзола. Он поцеловал ее — проклятый незнакомец… Я никогда и не узнаю, кто он такой… Серебро, и безмолвие, и серебро…

Прочь отсюда… Не оглядываться… Вдоль по аллее…

Голос Рэндома:

— Корвин, ты в порядке? — Да.

— Что там происходит?

— Потом, Рэндом.

— Прости.

И вот… сверкающая лестница, ведущая ко дворцу… Вверх по ней, затем — направо… Теперь медленно, спокойно… пройти по саду… Призрачные цветы на серебряных стебельках покачиваются у дорожки, призрачные кусты в белоснежных цветах, словно замороженные фейерверки… И все бесцветное, абсолютно все — одни очертания, наброски, свечение… Весь этот мир — набросок. Что такое Тир-на Ног'тх? Особый фрагмент Тени в реальном мире… небесная проекция Амбера в полный рост? Может быть, целительное средство? Если бы тут не было так много серебра, то ночь в этом уголке души была бы слишком темна… И слишком безмолвна…

Я иду… Миную фонтаны, скамейки, рощицы, замысловатые беседки, увитые призрачным плющом… по дорожкам… Взбираюсь по лесенкам, прохожу по узеньким мостикам… Мимо прудов под деревьями… мимо незнакомой статуи… мимо циферблата солнечных (наверное, лунных?) часов… Теперь еще направо и вперед… теперь повернуть за северный угол дворца, теперь налево, по двору, над которым нависают балконы… на них полным-полно призраков… да и во дворе их много… и внутри тоже наверняка…

Через двор и снова вокруг дворца — хотя бы для того, чтобы увидеть те сады, что так красивы в лунном сиянии и в истинном Амбере…

Еще фигуры — говорят, стоят… Никто, кроме меня, не движется… Тянет вправо… Какая-то пружинка разжимается и тянет меня туда… Я повинуюсь и иду…

К высокой изгороди… В ней — узенький проход, расчищенный в зарослях… Когда-то, давным-давно, здесь…

Две фигуры — обнимающаяся парочка. Я отвожу взгляд… Они выпускают друг друга из объятий… Не мое это дело, но… Дейрдре! Это Дейрдре! Я знаю, кого она обнимала, он может даже не оборачиваться…

О, жестокая шутка того, кто правит этим безмолвием, этой тишиной… Прочь, прочь назад, прочь от этой изгороди… Я поворачиваюсь, бегу, поскальзываюсь, встаю и шагаю прочь… Быстрее, быстрее… Голос Рэндома:

— Корвин, ты в порядке?

— Потом, потом, черт подери!

— Скоро рассвет, Корвин. Я решил, что должен напомнить тебе об этом.

— Считай, что напомнил.

Быстрее, быстрее… Время в Тир-на Ног'тхе — тоже призрак и сон. Утешение маленькое, но все же лучше, чем никакое. Быстрее, еще быстрее…

Дворец — прекрасное творение разума и духа… он выглядит, пожалуй, даже реальнее настоящего… Но мне ни к чему судить о его совершенстве — я должен увидеть, что там, внутри. Может быть, там мой конец… я так изнемог. Я даже не остановился подобрать трость, у изгороди, когда она упала на серебряную от росы траву… Теперь я ясно понимал, куда должен идти и что делать, хотя логика, двигавшая мною, была далека от той, что правит бодрствующим разумом.

Скорее вверх по лестнице, к заднему порталу… О, опять вернулась боль в боку… Через порог… внутрь…

Свет здесь рассеянный, какой-то бесцельно плывущий, блуждающий… Там, где света нет, лежат глубокие, непроницаемые тени. Не видно ни углов, ни центрального прохода, ни ниши, ни лестницы.

Туда… через тени… уже почти бегом… одноцветье моего дома… Тревога охватывает меня… Черные пятна теней кажутся дырами в ткани реальности… Я боюсь подходить к ним слишком близко… Упаду и провалюсь…

Поворот… Наконец-то… Вот он, вход в тронный зал… Тут темно, и я прочерчиваю взглядом воображаемую линию сквозь мрак к тому месту, где должен быть трон…

А там — какое-то движение…

Я приближаюсь… и что-то плывет вправо…

Плывет и приподнимается…

Я вижу ботинки на чьих-то ногах… Я все ближе и ближе к подножию трона…

В руке моей зажата рукоять Грейсвандира. Мой дивный меч сам ищет хоть лучика света, чтобы возобновить свое загадочное движение… он меняет очертания, начинает светиться сам по себе…

Я опускаю левую ногу на нижнюю ступень подножия, и передо мной постепенно вырисовывается силуэт… Рука — кисти, предплечья, плечи — что за рука? Какому странному металлическому существу она принадлежит? Словно грани драгоценного камня, поблескивают плоскости запястья и изгибы локтя, тонкие нити серебряной проволоки вспыхивают пятнышками огня… Рука, подобная руке скелета… швейцарская игрушка… жуткое металлическое насекомое — живое, смертельно опасное, убийственно красивое…

Оно скользит в сторону, и я вижу человека, которому принадлежит металлическая рука…

За троном стоит Бенедикт, и его левая, настоящая рука спокойно лежит на спинке трона. Он наклоняется вперед. Его губы шевелятся.

Но вот металлическая рука делает движение и… становится видно, кто сидит на троне.

— Дара!

Она поворачивает голову вправо, улыбается, кивает Бенедикту. Губы Дары движутся. Я протягиваю Грейсвандир вперед до тех пор, пока его острие не упирается в ямочку между ее ключицами.

Медленно, очень медленно она поворачивает голову и встречается со мной взглядом. Лицо Дары оживает, наливается краской. Ее губы шевелятся вновь, и теперь я слышу слова:

— Что ты такое?

— Нет. Это мой вопрос. Отвечай. Немедленно.

— Я Дара. Дара из Амбера. Королева Дара. Я восседаю на этом троне по праву крови и наследования. А ты кто такой?

— Я Корвин. Я тоже из Амбера. Не двигайся. Я не спрашивал, кто ты такая. Что ты такое?

— Корвин мертв уже много веков. Я видела его склеп.

— Он пуст.

— Не так уж он пуст. Там лежит тело.

— Какова твоя родословная?!

Взгляд Дары скользит вправо, туда, где по-прежнему стоит призрак Бенедикта. В его новоявленной руке возникает меч, кажущийся ее продолжением, и держит он его свободно, почти небрежно. Его левая рука легла на руку Дары. Его глаза ищут меня за сиянием, излучаемым Грейсвандиром, но не находят. Бенедикт видит только сам Грейсвандир и узнает его…

— Я — праправнучка Бенедикта и ведьмы Линтры, которую он любил, а потом зарезал. — Бенедикт вздрагивает от этих слов, однако Дара продолжает: — Я не знала ее. Моя мать и мать моей матери родились в месте, где время течет не так, как в Амбере. Я — первая по материнской линии, в ком проявились все признаки человека. А ты, лорд Корвин, — всего лишь призрак из давно умершего прошлого, всего лишь злобная тень. Как ты сюда пришел, я не знаю. Но ты ошибся. Возвращайся в свою могилу и не тревожь живых!

Моя рука вздрагивает… острие отступает назад примерно на полдюйма… Но этого Достаточно.

Бросок Бенедикта — за гранью моего восприятия. Его металлическое плечо ловко направляет кисть, в которой зажат меч, и его меч наотмашь ударяет по Грейсвандиру, а настоящее, живое плечо поднимает живую руку, ту, что лежала на руке Дары… Все это я понимаю чуть позже, когда падаю и снова встаю и наношу парирующий удар — чисто рефлекторно. Как это странно — поединок двух призраков… Но нет, условия неравные. Его меч не может коснуться меня, а вот Грейсвандир…

Нет! Бенедикт перекладывает меч в другую руку, отходит от Дары и делает выпад, зажав рукоять меча обеими руками. Поворот запястья, бросок меча вперед и вниз, мы сходимся… То есть это было бы так, принадлежи наши тела смертным. И все же на миг мечи скрещиваются, и этого мгновения достаточно.

Мерзко сверкающая металлическая рука кидается ко мне — вся из лунного света и огня, мрака и гладкой стали… вся угловатая, без округлостей, пальцы согнуты, плоская ладонь, так похожая на живую, настоящую, с серебристым отблеском… она тянется схватить меня за горло…

Но промахивается и цепляется в плечо, а большой палец, судорожно скрючившись, пытается нащупать не то ключицу, не то гортань… Сжав левую руку в кулак, я изо всех сил бью в солнечное сплетение, а там… там пустота…

Голос Рэндома:

— Корвин! Солнце вот-вот взойдет! Тебе надо спускаться!

А я даже не в силах ответить. Секунда-другая — проклятая рука вырвет из меня то, что сжимает… О, эта рука… Грейсвандир и эта так странно похожая на него рука — две вещи, странно сосуществующие в моем мире и в мире призраков…

— Я все вижу, Корвин. Вырвись и иди ко мне. Карту, достань карту, слышишь!

Я освобождаю лезвие Грейсвандира из захвата, замахиваюсь и наношу удар… Только призраку под силу одолеть Бенедикта — вернее, призрак Бенедикта — таким ударом. Мы стояли слишком близко друг к другу, и блокировать Грейсвандир он не мог при всем желании. Но если он ответит мне контрударом, точным контрударом, и попадет по руке — руки у меня не будет.

Но он промахивается, а я завершаю атаку и бью изо всех сил как раз в то место, где мерзкое устройство из серебристой стали присоединяется к призрачному телу Бенедикта. Не выпуская из скрюченных пальцев мое плечо, рука отделяется от Бенедикта и замирает… Мы оба падаем…

— Вставай! Единорогом заклинаю тебя, Корвин, вставай! Солнце восходит! Сейчас город вокруг тебя растает!

Пол подо мной качается, колеблется, становится полупрозрачным, и я вижу предрассветно-радужные волны. Я встаю, покачиваясь из-за тяжести впившейся в плечо металлической руки. Она висит на мне, словно дохлый клещ… Боль в боку нестерпимая…

И вдруг я обретаю вес. Видение океана не исчезает, а я начинаю просачиваться сквозь пол. К миру вокруг меня возвращаются цвета — волнующиеся полосы розоватых отсветов. Пол, отвергающий Корвина, тает, и подо мной разверзаются глубины, готовые меня проглотить…

Я падаю…

— Сюда, Корвин! Ну же!

На вершине горы стоит Рэндом и протягивает ко мне руки. Я тянусь к нему…

Глава 11

И вот уже жаровни, под которыми не то погасили, не то забыли развести огонь, снова далеко позади…

Мы с Рэндомом расцепились и встали с земли, но я тут же сел на нижнюю из трех каменных ступеней и оторвал от плеча металлическую руку. Крови не было, а вот синяки наверняка появятся. Даже в лучах ласкового утреннего солнца рука выглядела зловеще и отвратительно.

Ганелон и Рэндом стояли рядом.

— С тобой все в порядке, Корвин?

— Да. Дайте только отдышаться.

— Я еды захватил, — сообщил Рэндом. — Можно позавтракать прямо здесь.

— Неплохая мысль.

Рэндом принялся распаковывать провизию, а Ганелон носком ботинка пнул металлическую руку.

— Это что еще за мерзость? — спросил он. Я покачал головой и ответил:

— Я ее отрубил у призрака Бенедикта. Сам не пойму как, но она ухитрилась в меня вцепиться.

Ганелон подобрал руку с земли и стал ее разглядывать.

— А она намного легче, чем я думал, — сообщил он и взмахнул металлическим протезом. — Да, такой рукой можно дел наделать — ого-го!

— Знаю.

Ганелон повертел стальную кисть, согнул и разогнул пальцы.

— А может, она настоящему Бенедикту сгодится?

— Может быть, — согласился я. — Правда, как подумаю о том, чтобы предложить ему эту штуку… просто не знаю… Хотя, наверное, ты прав.

— А твоя-то рана как?

Я осторожно прикоснулся ко шву.

— Да не так уж паршиво. Могло быть и хуже. После завтрака смогу ехать верхом, но не очень быстро.

— Ладно. Слушай, Корвин, пока Рэндом там с едой возится, мне бы хотелось тебя спросить кое о чем. Может, и не стоит спрашивать, да только мне это покоя не дает.

— Спрашивай.

— Ага. Я тебе, Корвин, вот что скажу: я душой и телом за тебя, иначе бы только меня здесь и видели. Я буду биться за тебя, чтобы ты получил свой трон и все такое прочее. Только… всякий раз, как заходит разговор о наследовании, все злятся и начинают говорить о другом. Вот ты сейчас там был, наверху, а я с Рэндомом попробовал на эту тему потолковать — дохлый номер. Не могу сказать, что мне до смерти необходимо узнать, чего это ты так стремишься сесть на трон и какие у тебя для этого основания, просто любопытно, почему вы всю дорогу грызетесь из-за этого.

Я тяжело вздохнул и некоторое время сидел молча.

— Ладно, — проговорил я. — Ладно. Коли уж мы сами в этом разобраться не можем, чужому, пожалуй, и вовсе тяжко придется. Значит, так: Бенедикт — старший. Его матерью была Цимнея. Она родила отцу еще двоих сыновей — Озрика и Финндо. Потом… как это пишется в родословных… ага, Файелла родила Эрика. После этого отец усмотрел в своем супружестве с Цимнеей какие-то недостатки и развелся с ней — ab initio^[2], как сказали бы древние в той Тени, где я жил так долго. То бишь объявил брак недействительным. Ловко сработано. Но он как-никак был королем.

— Выходит, все дети от этого брака считаются незаконнорожденными?

— Ну, скажем так: их положение стало менее определенным. Озрик и Финндо, похоже, не на шутку рассердились, но они вскоре погибли. А Бенедикт не то меньше сердился, не то повел себя более дипломатично.

Шума, во всяком случае, не поднял. А потом отец женился на Файелле.

— И Эрик стал законнорожденным?

— Стал бы, если бы отец признал его своим сыном. Относился-то он к нему, словно так оно и было, но никаких формальных шагов по этому поводу не предпринимал. Тут еще требовалось улаживать отношения с семейством Цимнеи — не все было гладко…

— И все-таки, если он относился к Эрику как к своему…

— Угу. Но он взял да и признал Ллевеллу — дочь от внебрачной связи, бедняжку. Все, кто поддерживал Эрика, возненавидели ее за это, считая, что факт признания сказался на положении Эрика. Как бы там ни было, Файелла вскоре снова должна была родить, и родился я. Меня отец признал, так что я стал первым законным престолонаследником. Поговори об этом с кем угодно из остальных и услышишь самые разные мнения. Но факт есть факт. Сейчас, правда, это не так уж важно, поскольку Эрик мертв, а Бенедикт, похоже, не слишком интересуется… Ну, словом, таково мое положение.

— Ясно, — кивнул Ганелон. — Более или менее. Но тогда еще одно…

— Что?

— Кто следующий? Ну, если с тобой что-то случится?..

— Вот тут все намного сложнее. Следующим должен быть Кейн, но он мертв, и чаша весов склоняется в сторону потомства Клариссы — ее рыжеволосых отпрысков: Блейз, потом Брэнд.

— Что еще за Кларисса? А с твоей матерью что стало?

— Она умерла при родах. Так на свет появилась Дейрдре. Отец после смерти матери долго не женился. Но в конце концов вступил в брак с рыжеволосой красоткой из какой-то далекой южной Тени. Мне она никогда не нравилась. Отцу она скоро тоже разонравилась, и он начал погуливать. Правда, они как-то сошлись вскоре после того, как в Ребме родилась Ллевелла, и в итоге на свет появился Брэнд. Когда же отец наконец развелся с Клариссой, то признал Ллевеллу — наверное, для того, чтобы Клариссу уязвить. По крайней мере, я так думаю.

— А женщины, значит, в наследовании не учитываются?

— Нет. Но если их учитывать, то перед Блейзом должна идти Фиона, а за ним — Ллевелла. А после Клариссиных отпрысков наследование переходит к Джулиану, потом — к Джерарду, а потом — к Рэндому. Вот так. О, прости, перед Джулианом надо поставить Флору. Тут, конечно, дата женитьбы отца имеет еще большее значение, но очередность никто не оспаривает. Так что вот так все обстоит. Доволен?

— Вполне, — кивнул Ганелон. — Значит, теперь, если ты умрешь, трон достанется Брэнду?

— Ну… Брэнд — предатель, и сам в этом сознался. К тому же он ни с кем не умеет ладить. Я не верю, что остальные захотят видеть его королем — таким, каков он сейчас. Но я точно так же не верю, что он отказался от мысли о престоле.

— Тогда, значит, Джулиан? Я пожал плечами:

— Мне лично он не по сердцу, однако это вовсе не означает, что он никуда не годится. На самом деле из него мог бы выйти весьма деятельный монарх.

— Вот он-то тебя кинжальчиком и пырнул, чтобы доказать, какой он деятельный, — встрял в нашу беседу Рэндом. — Идите-ка есть.

— Нет, вряд ли, — сказал я, поднимаясь с камня и ковыляя к тому месту, где Рэндом разложил на земле еду. — Во-первых, непонятно, как он мог попасть ко мне в комнату. Во-вторых, это уж как-то больно очевидно. В-третьих, если мне суждено отправиться на тот свет в ближайшем будущем, свое слово о наследовании может сказать Бенедикт. И это всем известно. Он самый старший, умен и сил у него предостаточно. Бенедикт может запросто заявить: «Пошли вы все к чертям собачьим со своими интригами, я решил поддержать кандидатуру Джерарда». И все. И будет так.

— А что, если он решит пересмотреть свою позицию и сам заявит права на престол? — спросил Ганелон.

Мы уселись на землю и разобрали оловянные тарелки, которые Рэндом наполнил едой.

— Он бы давно уже это сделал, если бы хотел, — сказал я. — Положение сына от расторгнутого и признанного недействительным брака можно рассматривать по-разному, но чаще всего оно однозначно. Озрик и Финндо потребовали справедливости и поплатились за это. Бенедикт лучше знал, как себя вести, он просто ждал. Так что… Не исключено. Но — маловероятно.

— Значит, при условии, что с тобой что-то случится, вопрос снова повиснет в воздухе?

— Еще как повиснет.

— Но Кейна-то зачем убрали? — задумчиво проговорил Рэндом. Проглотив кусок, он сам же и ответил на свой вопрос: — А затем, чтобы после того, как разделаются с тобой, власть перешла бы к потомкам Клариссы. Знаешь, я вдруг подумал, что Блейз, может быть, еще жив, а он-то по очередности следующий. Ведь его тело так и не нашли. Я вот что думаю: во время твоей атаки на Амбер он перескочил через карту к Фионе и принялся собирать войско в Царстве Теней, будучи уверенным в том, что ты непременно падешь от руки Эрика. В конце концов он приготовился к очередному шагу. Его союзники убили Эрика и совершили покушение на тебя. И если эта компашка действительно сговорилась с тварями с Черной Дороги, то самое разумное сейчас для них — готовить оттуда новую атаку. Блейз мог бы поступить точно так же, как в свое время ты, — явиться в последний миг, отбить нападающих и войти в Амбер. Вот и все: и очередность соблюдена, и сила доказана. Все просто. Только… ты уцелел, и Брэнд вернулся. Если верить тому, в чем Брэнд винит Фиону, все сходится, все укладывается в их первоначальный план.

— Может быть. Я спрашивал Брэнда про Блейза. Он не исключает такой возможности, но сказать наверняка не может. Или не хочет. Лично я думаю, что он врет.

— Почему?

— Понимаешь, Брэнд, может быть, подумывает отомстить за свой плен и покушение на него. Ведь убери он Блейза, он двух зайцев разом убивает: отомстит за себя да еще избавится от соперника. Видимо, он рассчитывает на то, что я приму обрисованную им картину Черной Дороги. Уничтожение бывших приспешников и победа над тварями с Черной Дороги выставят Брэнда в неплохом свете, особенно если учесть его добровольное признание. Наверное, он надеется, что тогда у него появится шанс.

— Значит, тебе тоже кажется, что Блейз еще жив?

— Есть такое. Да, — кивнул я, — пожалуй.

— А в чем они преуспели, кстати говоря?

— В повышении квалификации. Что-то вроде аспирантуры. Фиона и Брэнд вертелись около Дворкина, в то время как мы, все остальные, предавались полному набору страстей в Царстве Теней. Ну, и, похоже, они поднаторели в волшебстве и всех нас переплюнули. Эта компашка больше нас знает о Тенях и о том, что лежит за их пределами, и о Пути, и о картах. Потому-то Брэнду и удалось вызвать тебя без карты.

— Интересная мысль… — задумчиво проговорил Рэндом. — А как ты думаешь, они могли потом избавиться от Дворкина, когда решили, что узнали от него достаточно? Если бы что стряслось с отцом, они бы стали хозяевами положения, так ведь?

— Я об этом не думал, — произнес я.

А подумал я вот о чем: не могли ли Брэнд с Фионой сотворить что-то с сознанием Дворкина и превратить его в того безумного старикашку, каким я видел его в последний раз? Если так, известно ли им, что он еще жив? И где он теперь? Или они, в конце концов, разделались с Дворкиным?

— Да, мысль интересная, — сказал я вслух. — Это весьма вероятно.

Солнце поднималось все выше над морем. Завтрак придал мне сил. Утренний свет рассеял все воспоминания о Тир-на Ног'тхе, осталось только что-то вроде отражения в пыльном зеркале. Ганелон отдал Рэндому единственное свидетельство моего визита в небесный город — металлическую руку, и Рэндом уложил ее в мешок вместе с посудой. В свете дня ступени на вершине горы стали больше похожи на самую обычную груду камней.

— Вернемся той же дорогой? — спросил Рэндом.

— Да, — сказал я, и мы взобрались в седла.

Сюда мы добирались по тропе, завивающейся вокруг Колвира к югу, — не самый ближний путь, зато ровный. Можно было бы поехать через перевал, но бок у меня побаливал и истязать себя тряской не хотелось.

В общем, мы поехали направо, друг за другом: впереди — Рэндом, позади — Ганелон. Тропа поначалу делала плавный подъем, потом шла на спуск. В прохладном утреннем воздухе витали ароматы свежей зелени и сырой земли — довольно странные запахи для такой высоты и таких суровых мест. Прикинув, откуда дует ветер, я решил, что ароматы доносятся снизу, из далекого леса.

Мы пустили лошадей медленным шагом вниз и на подъем. Взяв подъем, конь Рэндома громко заржал и попятился. Рэндом довольно быстро управился с конем, а я, оглядевшись по сторонам, не заметил ничего такого, что могло бы напугать животное.

Рэндом натянул поводья, обернулся и крикнул:

— Восход-то каков, а?! Нет, ты посмотри!

С чего бы это Рэндому так сентиментальничать? Красоты природы никогда на него особо не действовали.

Однако, одолев подъем, я придержал и Стара, и себя самого: в небесах стоял фантастический, золотой шар солнца, в несколько раз больше, чем обычно, и совершенно невообразимого цвета. Его лучи играли и переливались на полоске океана, открывшейся на горизонте за следующим подъемом, а небо и облака поражали тончайшими оттенками красок. Смотреть на эту картину долго я не смог — яркий свет до боли слепил глаза.

— Потрясающе! — крикнул я в спину Рэндому, направляя Стара вниз по откосу. Позади что-то восхищенно пробурчал Ганелон.

Проморгавшись, я обратил внимание на то, что, пожалуй, растительность кругом почему-то стала гуще — я в этих местах такой не помнил. В памяти у меня сохранилось всего лишь несколько суковатых деревьев да пятна сухих лишайников на камнях. Теперь же тут росло несколько десятков деревьев, они были выше, и гуще, и зеленее, чем мне помнилось. Тут и там пестрели лужайки, скалы поросли лозами дикого винограда, сглаживающими их острые выступы. Правда, после моего возвращения в Амбер я по этим местам ездил только в темноте. Наверное, подумал я, отсюда и исходили те самые ароматы.

Мы ехали по дну лощины, и она казалась мне шире и просторнее, чем та, что я вроде бы помнил. К тому времени как мы пересекли ее и пустили коней вверх по склону, я уже перестал сомневаться.

— Рэндом! — окликнул я брата. — Тебе не кажется, что здесь все изменилось?

— Трудно сказать, — отозвался Рэндом. — Эрик меня на прогулки не пускал. Но, похоже, подзаросло тут, это точно.

— И лощина шире стала.

— Верно. Только я подумал, что это мне лишь кажется.

Кони одолели новый подъем, но теперь солнце не ударило по глазам, как в прошлый раз. Его затянуло легкой дымкой. Впереди, внизу, тянулся овраг, еще гуще поросший деревьями, чем та лощина, из которой мы только что выбрались. Деревья росли сплошной стеной — высокие, ветвистые. Мы натянули поводья.

— Не помню такого места, — пробормотал Рэндом. — Правда, мы ночью ехали, но все равно… тут мы не проезжали. Я бы запомнил. Наверное, мы не там свернули.

— Как это можно было не там свернуть? — удивился я. — Мы же представляем, где мы. Я бы предпочел ехать вперед, а не возвращаться наверх и начинать все по новой. Правда, нельзя забывать о том, что творится вокруг Амбера.

— Верно.

Рэндом пришпорил коня и пустил его по склону вниз, к лесу. Мы с Ганелоном последовали за ним.

— Странно как все-таки, — промолвил Рэндом, обернувшись. — На такой высоте — такая растительность.

Как только мы въехали под деревья, тропа повернула влево. Откуда взялся этот поворот, я в толк взять не мог. Вскоре тропа снова повернула — на этот раз вправо. Возвращаться назад хотелось все меньше. Деревья, вблизи оказавшиеся еще более высокими, чем выглядели сверху, росли теперь так густо, что порой между ними нельзя было проехать.

Повернув еще раз, тропа стала шире и пошла прямо. Пожалуй, она стала слишком широкой — настоящая дорога, а не тропа.

Рэндом снова придержал коня.

— Проклятье, Корвин! — воскликнул он. — Ты, часом, не играешь в какие-нибудь игры, а?

— Не смог бы, даже если бы захотел, — ответил я. — Играть с Тенями на Колвире мне никогда не удавалось. Их тут и быть не должно, по идее.

— Я тоже всегда так думал. Амбер отбрасывает Тени, но сам из них не состоит. Слушай, не нравится мне все это. Что скажешь? Может, вернуться?

— У меня такое чувство, что обратной дороги мы не найдем, — ответил я. — Похоже, у происходящего есть какая-то причина, и я хочу узнать какая.

— А мне кажется, что это ловушка.

— Не исключено, — кивнул я.

Рэндом пришпорил коня, и мы поехали шагом по тенистой дороге под деревьями, что стали теперь еще выше и гуще. Было тихо. Тропа ровно, не изгибаясь, шла вперед. Почти бессознательно мы пустили коней в галоп.

Прошло минут пять, прежде чем мы снова заговорили.

— Корвин, это не Тень, — сказал Рэндом. — Этого не может быть.

— Почему «не может быть»?

— А я попробовал поработать с ней, но ничего не вышло. А ты не пытался?

— Нет.

— Ну, попробуй.

— Хорошо.

«Пускай за деревом возникнет острая скала… Пускай луч солнца оживит вот те колючие кусты… Над ними пусть блеснет полоска синяя небес с прозрачным облачком на ней… А дальше поперек тропы пусть ляжет мхом поросший ствол… и по нему пускай бежит сырая лесенка грибов… ну, лужица еще, а в ней лягушка на дне… Корявый сук… и листопад… шум ветра… щелканье семян… Нависший над тропою сук… но не над этою тропою, над другой, что ляжет перед нами… вот на нее, вертясь, ложится легкое перо…»

— Никакого толку, — вздохнув, проговорил я.

— Но если это не Тень, что же это тогда такое?

— Что-то другое, естественно.

Рэндом помотал головой и прикоснулся к рукояти меча. Я тоже инстинктивно проверил, легко ли вынимается из ножен Грейсвандир. Позади меня звякнуло оружие Ганелона.

Тропа впереди стала сужаться и вскоре начала петлять. Мы вынуждены были пустить коней шагом. Деревья подступали к тропе все ближе, ветви их свисали все ниже. Тропа извивалась и извивалась… вот она повернула в последний раз и… исчезла.

Рэндом пригнулся под нависшей веткой, поднял руку и остановил коня. Мы с Ганелоном тоже остановили коней. Все. Никакой тропы впереди. Я оглянулся. Позади тропы тоже не было.

— Так… — сказал Рэндом. — Давайте думать. Теперь мы не знаем, ни откуда приехали, ни куда едем, и, разумеется, понятия не имеем, где находимся. Я вот что предлагаю: к чертям всякое любопытство. Давайте мотать отсюда и побыстрее. Единственно возможным способом.

— Через карты? — уточнил Ганелон.

— Да. Что скажешь, Корвин?

— Ладно. Мне этот вариант, честно говоря, не очень нравится, но ничего другого я придумать не могу. Давай.

— Кого вызвать? — спросил Рэндом, вынимая из кармана коробку. — Может, Джерарда?

— Да.

Он вытащил колоду, нашел карту Джерарда и стал на нее смотреть. А мы с Ганелоном смотрели на Рэндома. Время шло.

— Ничего не выходит, — признался Рэндом через некоторое время.

— Попробуй вызвать Бенедикта, — посоветовал я.

— Ладно.

Все то же самое. Связи не было.

— Попытайся вызвать Дейрдре, — сказал я и вынул свою колоду. — А я к тебе присоединюсь. Может, вдвоем лучше получится.

И снова то же самое. В ответ на все наши усилия — тишина.

Рэндом недовольно пробурчал что-то.

— У тебя с картами все в порядке? — спросил он.

— Нет. Но что с ними, не пойму. Они… какие-то другие.

— Мои вроде бы не такие холодные, как обычно, — сказал Рэндом.

— И мои тоже, — согласился я. — Точно. Но давай все-таки еще разок попробуем. Ну, скажем… Флору попробуем вызвать.

— Давай.

Результат тот же. Не отвечали ни Флора, ни Ллевелла, ни Брэнд.

— Понимаешь что-нибудь? — спросил Рэндом. — Что может быть не в порядке?

— Ни малейшей идеи! Не могли же они все заблокироваться. И умереть все разом не могли… То есть нет, в принципе, конечно, могли. Но это весьма и весьма маловероятно. Похоже, что-то подействовало на сами карты. Я даже не представлял, что такое возможно.

— Ну, судя по инструкции производителя, гарантия качества не стопроцентная, — произнес Рэндом.

— Значит, ты знаешь что-то такое, чего не знаю я.

Рэндом усмехнулся.

— Всем нам памятен день совершеннолетия и первого прохода по Пути, — сказал он. — Я все помню так отчетливо, словно это было в прошлом году. Когда я сделал свое дело и весь просто горел от восторга, Дворкин вручил мне мою первую колоду карт и проинструктировал насчет пользования. Я хорошо помню, что спросил его, везде ли они работают одинаково. И помню его совет. «Нет, — вот что он мне ответил. — Но тебе они послужат в любом месте, куда бы ты ни попал», — добавил он. Ты знаешь, он меня никогда особо не жаловал.

— А ты спросил у него, что он под этим подразумевал?

— Спросил. А Дворкин ответил: «Сомневаюсь, чтобы ты когда-либо дожил до такого состояния, чтобы карты отказались служить тебе. Почему бы тебе прямо сейчас не испытать их?»

И, естественно, я последовал его совету. Мне не терпелось как можно скорее побаловаться с картами.

— «Дожить до состояния» — так и сказал? Не «добраться до места»?

— Да, так и сказал. У меня на такие вещи память отменная.

— Забавно… хотя не вижу, чем бы это могло нам помочь. Какая-то метафизика.

— А вот Брэнд, наверное, знает, что тут к чему.

— Очень может быть, но нам это тоже ничего не дает.

— Надо что-то делать, а не философией заниматься, — вступил в разговор Ганелон. — Раз вы лишились способности управлять Тенями, раз карты отказываются вам служить, значит, первым делом надо определить, где мы находимся. А потом искать помощи.

— Ну, если мы не в Амбере, — сказал я, — то логично предположить, что мы где-то еще, в какой-то Тени, например, в каком-то особенном месте, и притом совсем недалеко от Амбера — ведь изменения произошли очень резко, почти внезапно. Перенеслись мы сюда без сколь-либо активного участия с нашей стороны, значит, кто-то это сделал и имеет в отношении нас какие-то намерения. Если этот кто-то собирается напасть на нас, сейчас самое подходящее время. Если этот кто-то хочет чего-то другого, значит, он собирается нам что-то показать, — но вот что — догадаться невозможно.

— Значит, ты предлагаешь ничего не делать?

— Я предлагаю подождать. Не вижу смысла в том, чтобы бродить наугад. Мы только еще сильнее заблудимся.

— Послушай… — проговорил Ганелон. — А помнишь, ты мне как-то говорил, что соседствующие Тени вроде бы способны проникать одна в другую или что-то в этом роде?

— Говорил, наверное. И что?

— Тогда, если мы действительно недалеко от Амбера, нам надо ехать на восток, чтобы добраться до той параллели, на которой находится город.

— Не думаю, чтобы все было так просто. Ну, допустим, это у нас получится. Что тогда?

— Может быть, в точке максимального приближения карты снова заработают?

Рэндом посмотрел на Ганелона и перевел взгляд на меня.

— Попробовать невредно, — произнес он. — Что нам терять?

— У нас не так много ориентиров, — сказал я. — А вообще мысль неплохая. Если здесь с нами ничего не случится, можно попробовать. Правда, как оглянешься… Такое впечатление, что дорога позади сокращается в прямой пропорции по отношению к пройденному нами расстоянию. Мы не просто перемещаемся в пространстве — тропа словно сматывается. В таких обстоятельствах я бы предпочел ехать до тех пор, пока не пойму, что дальше ехать некуда. Если кому-то нужно, чтобы мы попали в какое-то определенное место, то это уж его дело — выразить приглашение в более понятной форме. Давайте немного подождем.

Оба мои спутника кивнули. Рэндом уже начал было спешиваться, да так и замер: одна нога на земле, другая — в стремени.

— Столько лет прошло… — проговорил он. — Ведь никогда в это по-настоящему не верил…

— Что это? — прошептал я.

— Наша цель, — ответил Рэндом и взлетел в седло.

Он пустил коня шагом. Я последовал за ним и через несколько мгновений увидел то, что видел Рэндом.

Это был он — такой же ослепительно белый, как тогда, в роще. Единорог стоял, наполовину скрытый от глаз густыми зарослями кустарника.

Услышав поступь коней, единорог обернулся и поскакал прочь, но вскоре снова остановился за стволами деревьев.

— Вижу! — взволнованно прошептал Ганелон. — Подумать только… Чтобы такой зверь на самом деле существовал! Это же эмблема вашего семейства, верно?

— Да.

— Ну, тогда это, наверное, добрый знак.

Я промолчал. Мы медленно ехали вперед, стараясь не терять единорога из виду. Я не сомневался: он хочет, чтобы мы следовали за ним.

Он бежал и останавливался, но никак не показывался целиком — откуда-то выглядывал, перебегал от укрытия к укрытию, мчался вперед легко и быстро, избегал открытых участков, предпочитая заросли и тень. А мы ехали и ехали за ним, забираясь все глубже в лес, который с каждым шагом все меньше напоминал местность на склонах Колвира. Уж если это и было на что похоже, так скорее на Арденский лес.

Мы ехали, по моим подсчетам, уже примерно час и вскоре приблизились к неширокому прозрачному ручейку. Единорог обернулся и помчался по его берегу против течения.

Рэндом отметил:

— А ведь как будто что-то знакомое…

— Да, — подтвердил я. — Но только «как будто». А почему — никак не пойму.

Дорога пошла на подъем. Коням стало трудно поспевать, но единорог словно почувствовал это и сбавил прыть. Под копытами коней попадались камни, деревья стали ниже. Ручей шумел и плескался, непрерывно петляя. Я уже устал считать его коленца, когда мы приблизились к вершине небольшого холма.

Дальше дорога пошла по ровному лесу, из которого вытекал ручей. Краешком глаза я заметил через просвет среди деревьев нечто, что меня сильно удивило: ослепительно голубую гладь океана — далеко внизу. Наверное, то же самое увидел и Ганелон, поскольку проговорил:

— Ну и высоко же мы забрались. Вроде бы все по низинам ехали, а тут…

— Роща Единорога! — прервал его Рэндом. — Вот на что это похоже! Смотрите!

И он не ошибся. Впереди лежала ровная площадка, усеянная валунами. Посреди них из земли бил ключ, дававший начало ручью, по берегу которого мы ехали. Мой внутренний компас говорил мне, что поляна на самом деле должна быть не столь широкой и расположена иначе, но сходство было поистине потрясающее. Простое совпадение? Вряд ли.

Единорог взбежал на невысокую скалу около ручья, посмотрел на нас и отвернулся. Может быть, он смотрел вниз, на океан?

И стоило нам только тронуться вперед, как и камень, и единорог, и деревья вокруг, и ручеек позади — все приобрело какую-то необычную ясность, резкость очертаний, словно стало испускать свой собственный свет, и способность заставлять все кругом светиться исходила от нас. А на границе зрения свет дрожал и колебался — так плывет мимо тебя все, когда с бешеной скоростью скачешь на коне.

Мой жеребец шагал вперед, и с каждым его шагом что-то исчезало из окружающего мира. Внезапно между нами и окружающими нас объектами началась перестройка взаимосвязей, исчезало чувство объемности, нарушались перспектива и оценка расстояния. Все стало каким-то плоским, одномерным, лишилось площади. Конь Рэндома встал на дыбы и громко заржал. Зрелище вышло поистине апокалипсическое: я вспомнил «Гернику». Увы, я заметил, что странные кубистические изменения коснулись и нас самих: и Рэндом, пытавшийся обуздать обезумевшего коня, и Ганелон, не давший своему Бомбардиру вздыбиться, выглядели, по меньшей мере, странно — все из прямых линий и углов.

Впрочем, Стар во многих передрягах побывал, да и Бомбардир был бравым жеребцом. Мы с Ганелоном покрепче прижались к коням и почувствовали, что земля движется… Что же это такое? Рэндому наконец удалось справиться со своей лошадью. А перспектива все искажалась и искажалась…

А потом вдруг резко изменилось освещение. Небо почернело, как ночью, но стало похоже на плоскую, не отражающую света поверхность. Точно такими же стали и пустые участки между объектами. Свет теперь исходил от самих объектов. Все плоскости испускали белое свечение разной интенсивности, и, горя ярче всего вокруг, ставший вдруг громадным и странным, единорог поднялся на дыбы, ударил передними копытами по воздуху… Казалось, он уничтожит нас, если мы сделаем хоть один шаг.

А потом был только свет.

А потом все замерло. А потом свет исчез и не осталось совсем ничего — даже черноты. Какой-то разрыв существования, длившийся не то краткий миг, не то целую вечность…

А потом и мрак, и свет вернулись. Но только… поменялись местами. Свет заполнил внутренние объемы предметов.

Первое, что я услыхал, — был звук бегущей воды, и понял, что мы все еще у родника. Первое, что я почувствовал, — дрожь, бьющая моего чалого. А потом до меня донесся запах моря.

А потом у меня перед глазами возник Путь… или нет: его искаженный негатив.

Я наклонился вперед — и края предметов осветились более ярко. Откинулся назад — и свет исчез. Снова склонил голову, сильнее, чем в первый раз…

Свет рассеивался. В картине мира появились оттенки серого цвета. Осторожно, почти нежно я сжал коленями бока Стара, понуждая жеребца шагнуть вперед.

Мир вокруг оживал, обретал привычные цвета, очертания, формы…

Я слышал — мои товарищи тронулись в путь позади меня. Далеко внизу виднелся Путь, совсем не таинственный, сам становящийся объяснением той удивительной трансформации, что произошла с миром вокруг нас.

Мы спускались по склону, и вот уже вернулось ощущение перспективы… Море, отчетливо видимое справа, зримо отделялось от неба — всего мгновение назад это было нечто единое — и вверху вода, и внизу… отражение от отражения… Мы ехали по каменистому гребню — вероятно, он начинался от дальнего конца рощи, в том месте, куда нас подвел единорог. Приблизительно в ста метрах внизу лежала удивительно ровная площадка — громадный монолитный каменный овал, по длинной оси что-то около двухсот метров. Гребень, по которому мы ехали, падал влево и снова вздымался, описывая высокую дугу, обнимающую площадку внизу. По левую сторону дуги ничего не было — то есть, вернее сказать, она полого спускалась к незнакомому морю.

Все вокруг стало еще более объемным. Солнце превратилось в величественный золотой шар — такой, какой мы уже видели раньше. Небо обрело такую глубокую синеву, какой никогда не бывало над Амбером, и ни единой тучки не плыло по нему. Таким же синим-пресиним было море, и на нем — ни паруса, ни островка. Не летали птицы. Стояла тишина, которую не нарушали никакие звуки, кроме тех, что производили мы сами. Удивительная, всепоглощающая тишина. И, наконец, сознание мое прояснилось окончательно, и на лежащий внизу каменный овал легли линии Пути.

Поначалу мне показалось, что он как бы нарисовался на камне, но, когда мы спустились пониже, я увидел, что линии лежат внутри — золотисто-розовые скрижали, похожие на изгибы рисунка экзотического мрамора. Несмотря на очевидную искусственность, линии Пути казались совершенно естественными.

Я натянул поводья Стара, мои спутники тоже придержали коней. Рэндом стал справа от меня, Ганелон — слева.

И мы долго молча смотрели вниз. Черный разлом с резкими грубыми краями рассекал овал от центра до края.

— Знаешь, — наконец вырвалось у Рэндома, — такое ощущение, словно кто-то срезал верхушку Колвира — всю гору до самых подземелий.

— Точно, — отозвался я.

— Значит, если так, то там и должен лежать Путь.

— Верно, — согласился я.

— А этот черный разлом уходит к югу, откуда идет Черная Дорога.

Я медленно кивнул, обретая понимание, которое постепенно переходило в уверенность.

— Но что же это значит? — потрясенно проговорил Рэндом. — Все соответствует истине, но… Ничего не понимаю. Зачем мы попали сюда, зачем нам показывают все это?

— «Соответствует истине» — не те слова, — сказал я. — Все так и есть.

Ганелон повернул к нам голову.

— В той Тени, на Земле, где ты прожил так долго, Корвин, — сказал он, — я слыхал стихотворение о дороге в лесу, о развилке дорог, точнее. Кончалось оно так: «Я по нехоженой пошел, и стало все иным». Когда я услыхал его, это стихотворение, мне припомнилось то, что ты однажды мне сказал: «Все дороги ведут в Амбер». Я думал об этом потом… да и теперь думаю… Для вас-то есть разница или нет, какую из двух дорог выбрать? Для вас, людей одной крови, которых в конце должно ждать одно и то же?

— Понимаешь? — спросил я. — Понимаешь, Ганелон?

— Думаю, да, — кивнул он и вытянул руку. — Значит, там внизу — самый настоящий Амбер?

— Да, — ответил я. — Да, настоящий.

Рука Оберона

Глава 1

Яркая вспышка в памяти моей, подобная этому странному солнцу…

Ага, вот он… Раскинулся в солнечных лучах, хотя прежде я видел его только в темноте, где он светился лишь собственным светом — Путь, Великий Путь Амбера, огненный лабиринт на полукруглой площадке, расположенной то ли ниже, то ли выше загадочного моря-неба.

…И я понял — скорее всего благодаря той нерасторжимой связи, что существовала между мной и Путем, — что он Подлинный. То есть Путь в Амбере — всего лишь его тень, хотя и самая первая. А значит…

Значит, и Амбер, и Ребма, и Тир-на Ног'тх никогда и не могли быть перенесены куда-либо вне пределов нашего мира, и место, которого мы достигли, являлось, согласно закону первородства, Подлинным Янтарным Королевством.

Я повернулся к улыбающемуся Ганелону; его борода и буйная шевелюра словно плавились в безжалостном свете солнца.

— Откуда ты узнал? — спросил я его.

— Видишь ли, у меня хорошо развито чувство предвидения, Корвин, и я помню все твои рассказы об Амбере: как тени самого Королевства способны перемещаться по Царству Теней, подобно тем твоим врагам, с которыми ты не раз сражался. Я часто задавал себе вопрос: а не могло ли что-то из мира Теней отбросить внутрь самого Амбера столь страшную Тень, как Черная Дорога? И мне это показалось возможным, однако лишь под воздействием могучей, неведомой нам силы. — Ганелон показал на лежавший перед нами Огненный Путь. — Вот вроде этого.

— Продолжай, — сказал я.

Выражение лица его переменилось, и он пожал плечами:

— Ну и в таком случае просто обязан был существовать некий, более глубокий уровень реальности, чем уровень Амбера. Там, собственно, и творилось все зло. Твой хозяин Единорог привел нас, похоже, именно туда, куда надо, а вон то черное пятно посреди Пути выглядит как результат совершенного злодеяния. Ты согласен со мной?

Я кивнул.

— Я ошеломлен скорее твоей восприимчивостью, нежели тем логическим заключением, которое ты сделал, — сказал я ему.

— Черт побери! — вмешался и Рэндом, стоявший справа от меня. — Если честно, ощущение первозданности этого мира проняло меня до самых кишок — как бы это поделикатнее выразиться… И я действительно верю, что основа, фундамент Амбера именно там, внизу, перед нами!

— Человеку со стороны порой виднее, чем тем, кто в этом мире существует непосредственно, — задумчиво проговорил Ганелон.

Рэндом глянул на меня и снова перевел взгляд на раскинувшийся перед нами Путь.

— Как ты думаешь, Путь будет еще меняться, если мы спустимся и рассмотрим получше? — спросил он.

— Это все равно единственный способ хоть что-то понять, — сказал я.

— Тогда идем гуськом, — кивнул Рэндом. — Я впереди.

— Хорошо.

Рэндом повернул коня сперва направо, потом налево, потом снова направо, двигаясь резкими зигзагами, точно по бесконечным «американским горкам». Ехали мы в том же порядке, что и в течение всего дня — я за Рэндомом, а Ганелон последним.

— Сейчас вроде бы вполне надежно, — крикнул, оборачиваясь, Рэндом.

— Да, вроде бы, — откликнулся я.

— Там, внизу среди скал, какой-то просвет.

Я наклонился вперед. На одном уровне с овальной площадкой и чуть сзади и правее нас виднелся вход в пещеру. Ее совершенно невозможно было заметить с того выступа наверху, откуда мы любовались Огненным Путем.

— Мы должны пройти весьма близко от нее, — сказал я.

— …и как можно быстрее, осторожнее и тише, — добавил Рэндом, обнажая клинок.

Я вытащил из ножен Грейсвандир; Ганелон у меня за спиной тоже приготовил оружие.

Мы не стали сразу выезжать на открытое пространство, а еще раз свернули влево. Мы проехали в десяти — пятнадцати футах от входа в пещеру, однако я уловил доносившийся оттуда неприятный запах, определить который не смог. Лошади, похоже, разобрались в ситуации лучше меня, а может, просто были пессимистами от рождения, потому что прижали уши, раздули ноздри и стали тревожно ржать, всхрапывать и упираться, не желая слушаться поводьев. Впрочем, они мгновенно успокоились, стоило нам в очередной раз свернуть в сторону, противоположную пещере, и были спокойны до тех пор, пока мы не достигли конца спуска и не начали движение в направлении разрушенного Пути. Однако к нему лошади просто наотрез отказывались приближаться.

Рэндом спешился. Затем подошел к краю светящегося волшебного узора, постоял, помолчал, глядя на него, и наконец проговорил, не оборачиваясь:

— Похоже, в данном случае Путь разрушен умышленно.

— Похоже, что так, — откликнулся я.

— Также очевидно, что и нас завели сюда с определенной целью.

— И я того же мнения.

— Не требуется слишком богатого воображения: мы здесь для того, чтобы выяснить, каким образом был разрушен Путь и как можно его исправить.

— Возможно. И ты уже успел поставить диагноз?

— Пока нет.

Рэндом двинулся по периметру площадки, на которой светился Путь — дальше, вправо, туда, откуда доносился тот самый запах. Я снова сунул меч в ножны и приготовился спрыгнуть на землю, но Ганелон подъехал ближе и сжал мое плечо.

— Я вполне могу и сам… — начал было я, однако он беспокоился не обо мне.

— Корвин, там, примерно на середине Пути, что-то явно не в порядке. И эта штука выглядит так, будто не имеет ни малейшего отношения…

— Где? Какая штука?

Он показал, и я внимательно присмотрелся.

Да, там действительно виднелся какой-то совершенно посторонний предмет. Палка? Камень? Скомканная бумага? С такого расстояния определить было невозможно.

— Теперь вижу, — сказал я.

Мы оба спешились и пошли к Рэндому, который к тому времени уже сидел на корточках у самого края и изучал потемневший сектор площадки.

— Ганелон заметил там какую-то штуковину, примерно на середине, — сказал я.

Рэндом кивнул:

— Я тоже ее заметил и как раз пытался определить, как бы мне получше к ней подобраться. Меня вовсе не привлекает прогулка по нарушенному Пути. С другой стороны, и через почерневший участок идти опасно… Ты-то что на сей предмет думаешь?

— Во-первых, даже если Путь и нарушен, чтобы пройти по нему, всегда требуется некоторое время, — сказал я. — Особенно если сопротивление там примерно такое же, как и в Амбере. Во-вторых, нас всегда учили, что сбиться с Пути — значит погибнуть, а это пятно вполне может заставить сойти с Пути даже меня. А если пойти прямиком через потемневший сектор, то — и здесь ты прав — это может привлечь внимание наших врагов. Так что…

— Так что ни один из вас никуда не пойдет, — вмешался Ганелон. — Это сделаю я.

И он, не ожидая ответа, с разбегу прыгнул на черный сектор, стремительно пролетел по нему до самого центра, довольно долго, как нам показалось, возился там, наконец подобрал интересующий нас предмет, развернулся и устремился назад.

Через несколько секунд он стоял перед нами.

— Зачем же было так рисковать? — произнес Рэндом с укором.

Ганелон кивнул, признавая его правоту, однако возразил:

— Но ведь вы оба до сих пор спорили бы, если б я не рискнул. — Он протянул нам подобранный предмет. — Итак, что вы скажете теперь?

Это был кинжал с надетой на острие игральной картой, испачканной кровью. Я взял у него и кинжал, и карту.

— Похоже на карту из нашей фамильной колоды, — проговорил Рэндом.

Я кивнул и снял карту с острия клинка; потом расправил смятые и порванные уголки. Человек, на которого я сейчас смотрел, был мне отчасти знаком — что само собой подразумевало, конечно, что отчасти он мне был и совершенно чужой. Светлые прямые волосы, чуть резковатые черты лица, легкая улыбка на губах, не слишком крепкого сложения…

Я покачал головой:

— Я его не знаю…

— Дай-ка мне посмотреть.

Рэндом взял у меня карту, глянул на нее и нахмурился.

— Нет, — сказал он, помолчав. — Я, пожалуй, тоже его не знаю. Хотя почти уверен, что должен был бы знать, но… Нет.

И тут лошади снова жалобно заржали, только гораздо более громко. Мы как-то позабыли чуть свернуть, чтобы выяснить причину их беспокойства, но тут «причина» сама решила явиться пред нами.

— О черт! — воскликнул Рэндом. Я был с ним вполне согласен.

Ганелон трубно прочистил глотку и выставил вперед свой клинок.

— Кто-нибудь знает, что это такое? — тихо спросил он.

Сперва мне показалось, что чудовище, выползшее из пещеры, больше всего похоже на змея или дракона: оно извивалось, и у него был длинный толстый хвост весьма угрожающего вида. Тварь передвигалась с помощью четырех мощных и широких лап, довольно коротких, однако снабженных длиннющими острыми когтями. Узкая голова чудовища заканчивалась клювом, и тварь покачивала ею из стороны в сторону, медленно приближаясь к нам и показывая то один свой бледно-голубой глаз, то другой. Большие, кожистые, багряного оттенка крылья были сложены вдоль спины. Ни шерсти, ни перьев мы не заметили, однако на груди, на плечах, вдоль хребта и хвоста чудовище было покрыто пластинами чешуи. От острого как штык клюва до кончика извивающегося хвоста в нем было немногим более трех метров. Двигаясь, оно издавало слабый звон, и я заметил, как на шее у него вспыхнуло что-то яркое.

— Наиболее близким к этому чудовищу животным, — заговорил наконец Рэндом, — мне представляется геральдический зверь — грифон. Только этот почему-то плешивый и какой-то красный.

— Да, птичка определенно не с нашего герба, — прибавил я, поднимая Грейсвандир и покачивая его острием на уровне грифоновой башки.

Грифон высунул красный раздвоенный язык, на несколько дюймов приподнял крылья и снова их опустил. Когда его голова наклонялась вправо, хвост двигался влево, и наоборот; в итоге эти покачивания производили на зрителей почти гипнотический эффект.

Грифон, казалось, куда больше интересовался лошадьми, чем нами, ибо направился прямехонько к коновязи, где наши кони дрожали и переступали ногами от волнения. Я мгновенно вклинился между ними.

И тут грифон встал на дыбы.

Взметнулись и широко распростерлись красноватые крылья, словно два старых паруса, вдруг надувшихся от порыва ветра. Он стоял на задних лапах, значительно возвышаясь над нами, и теперь казался по крайней мере раза в четыре больше, чем прежде. Потом он взревел, словно вызывая врага на битву, и от этого рева у меня зазвенело в ушах. Продолжая реветь, грифон захлопал крыльями и взлетел, на мгновение чем-то напомнив большую неуклюжую птицу.

Лошади сорвались с привязи и бросились в разные стороны. Теперь грифона нам было не достать. И тут я вдруг догадался, что означали тот перезвон и яркие блестки у него на шее. Он сидел на цепи! Длиннющая цепь тянулась из глубины зловонной пещеры, и ее точная длина мгновенно стала для нас вопросом далеко не только академического интереса.

Я повернулся, когда грифон пролетал мимо, злобно шипя и хлопая крыльями, и увидел, что он буквально рухнул на землю невдалеке от нас. У него явно не хватило времени, чтобы набрать настоящую высоту. Да и цепь мешала. Мой Стар и Дракон Ганелона отступали к дальнему концу овальной площадки, но конь Рэндома по кличке Яго прыгнул прямо на темный сектор и двинулся в сторону Огненного Пути.

Грифон, опустившись на землю, повернулся было в сторону Яго, словно намереваясь погнаться за ним, затем внимательно оглядел нас и застыл как изваяние. На сей раз он был гораздо ближе к нам и склонил свою башку набок, как бы демонстрируя правый глаз; потом приоткрыл клюв и что-то тихо прокаркал.

— А что, если нам первыми напасть на него? — предложил Рэндом.

— Нет, погоди-ка… Как-то он странно ведет себя… Заслышав мои слова, грифон низко опустил голову и свесил полураскрытые крылья до земли. Затем три раза поскреб землю клювом, снова поднял голову и аккуратно сложил крылья вдоль туловища. Хвост его разок шевельнулся, потом более энергично задвигался из стороны в сторону. Он снова открыл клюв и повторил свое птичье приветствие. И тут нас отвлекли.

Яго уже миновал темный сектор и прошел по светящейся линии Пути метров пять или шесть; теперь силовые линии пронизывали его насквозь, и он был пришпилен ими к поверхности Пути, точно муха к липучке. Конь громко заржал, когда искры пробежали по его телу, а грива встала дыбом.

Небо у нас над головами мгновенно стало темнеть. Но это было отнюдь не обычное облако. Это было некое довольно плотное и абсолютно круглое образование, в середине красное и желтое по краям, которое вращалось по часовой стрелке. Звук, похожий на удар колокола, донесся из него до наших ушей, и за колокольным звоном сразу последовал невероятный рев.

Яго все еще пытался вырваться из паутины силовых полей; сперва ему удалось высвободить правую переднюю ногу, потом он снова запутался, зато высвободил левую. Все это время он громко и дико ржал. Снопы искр взвивались ему до плеч, и он стряхивал их с себя, словно капли дождя, а все его тело приобрело маслянистый оттенок и начало слабо светиться.

Рев стал еще оглушительней, а в центре той красной штуковины, что повисла над нами, начали плясать маленькие молнии. И тут мое внимание привлек какой-то шуршащий звук; я глянул себе под ноги и увидел, что грифон подполз совсем близко и как бы отгородил нас своим телом от странного красного облака. Он весь скрючился, словно горгулья, отвернулся от нас и внимательно следил за развитием событий.

Яго как раз удалось высвободить обе передние ноги и даже встать на дыбы. Теперь конь казался каким-то нематериальным, волшебным существом из-за светящейся кожи, снопами рассыпавшихся искр и некоторой расплывчатости силуэта. Наверное, он яростно ржал, однако мы не слышали ни его ржания, ни каких-либо других звуков: все заглушал неумолчный рев, доносившийся сверху.

Из ревущего круглого «облака» вниз спустилось нечто вроде воронки — яркой, светящейся, тоже воющей и вращающейся с невероятной скоростью. Воронка вытянулась, коснулась своим тонким концом вставшей на дыбы лошади, на какое-то мгновение необычайно расширилась — и жеребец исчез. На несколько секунд воронка замерла, похожая на отлично сбалансированный детский волчок. Потом вой стал стихать.

Через несколько секунд ствол воронки сам собой медленно поднялся, почти втянулся внутрь — теперь он был длиной не более человеческого тела — и завис над Путем. Все «облако» резко взмыло ввысь с той же быстротой, с какой опустилось.

Вой прекратился, крохотные молнии внутри красного крута начали затухать. «Облако» на глазах бледнело и вращалось гораздо медленнее. Вскоре оно стало не больше клочка темной тучки на горизонте, а потом исчезло совсем.

От Яго не осталось и следа.

— Только ни о чем меня не спрашивай, — успел сказать я, так как Рэндом уже повернулся ко мне, — я тоже ничего не понимаю.

Он кивнул и переключил свое внимание на нашего краснокрылого знакомца, который как раз начал погромыхивать своей цепью.

— Ну а что с этим клоуном делать? — спросил Рэндом, проводя пальцем по лезвию клинка.

— Я уверен, что он определенно пытался нас защитить, — сказал я, делая шаг вперед. — Прикрой меня. Я хочу кое-что попробовать.

— Ты уверен, что способен двигаться достаточно быстро? — шепнул он. — С твоей дыркой в боку…

— Не беспокойся. — И я продолжал тихонько подходить к грифону.

Рэндом был прав насчет моего левого бока; подживающая уже рана, нанесенная тем кинжалом, все еще побаливала и при каждом удобном случае как бы старалась мне помешать. Но я крепко сжимал Грейсвандир в правой руке, и почему-то как раз сейчас мне особенно хотелось доверять собственным инстинктам. Раньше я часто и весьма успешно пользовался своей интуицией. Порой подобная игра со смертью представляется мне как нельзя более уместной.

Рэндом сдвинулся чуть вперед и вправо. Я повернулся лицом к грифону и протянул ему свою левую руку, как если бы, например, здоровался с незнакомой собакой. Впрочем, довольно медленно протянул. Наш геральдический приятель уже давно встал, выпрямился и теперь как раз разворачивался мордой ко мне.

Он довольно долго и внимательно изучал Ганелона, стоявшего поодаль, слева от меня. Потом уставился на мою протянутую руку. Потом снова низко-низко опустил голову и поскреб клювом землю, в точности как прежде, и очень тихо что-то прокаркал; потом поднял голову, медленно вытянул ее по направлению ко мне, подтащил поближе свой огромный хвост, чтобы было удобнее, и коснулся клювом моих пальцев. Затем повторил все представление сначала. Тогда я осторожно положил руку ему на голову. Виляние хвостом усилилось, но голова оставалась неподвижной. Я нежно почесал ему шею, и грифон стал медленно подставлять ее под мои пальцы: ему явно было это очень приятно. Я убрал руку и отступил на шаг назад.

— По-моему, мы с ним друзья, — тихонько проговорил я. — Теперь ты, Рэндом.

— Ты что, смеешься?

— Нет. Я совершенно уверен: это безопасно. Попробуй.

— А что, если ты ошибаешься?

— Тогда я перед тобой извинюсь.

— Ничего себе!..

Рэндом подошел к грифону и протянул к нему руку Тот по-прежнему вел себя исключительно дружелюбно.

— Ну хорошо, — сказал Рэндом примерно минуту спустя, все еще почесывая грифону шею, — и что мы этим доказали?

— То, что это всего лишь сторожевой пес.

— И что же он стережет?

— Ну разумеется, Путь!

— В таком случае я утверждаю, — заявил Рэндом, отступая назад, — что работа этого сторожа оставляет желать лучшего. — Он указал на темный сектор. — Что, собственно, объяснимо, если он так же дружелюбен ко всем тем, кто не ест ни овса, ни лошадей.

— А по-моему, в этом отношении он как раз весьма разборчив. Возможно также, что его посадили здесь уже после того, как Путь был разрушен — на случай возобновления подобных злостных попыток.

— И кто же его здесь посадил?

— Это я и сам хотел бы узнать. Кто-то из наших сторонников, видимо.

— Что ж, попробуй собрать дополнительные доказательства своей теории. Теперь вели Ганелону погладить эту собачку.

Ганелон не двинулся с места.

— А может, у членов вашего семейства какой-нибудь запах особый, — сказал он в конце концов, — и грифон по нему отличает уроженцев Амбера? Нет уж, спасибо, тут я пас.

— Ладно. Это не так уж и важно. Ну а что ты вообще можешь сказать обо всем случившемся?

— Из двух группировок, борющихся за право сидеть на троне Амбера, — сказал Ганелон, — сильнее та, которую представляют Брэнд, Фиона и Блейз; у них, как ты сам говорил, гораздо больше знаний и возможностей воздействовать на те силы, что вьются вокруг Королевства. Брэнд ничего толком не рассказал тебе — разве что ты сам умудрился видеть кое-какие происшествия, к которым он мог иметь отношение, — однако, согласно моему предположению, нанесенный Пути ущерб наглядно демонстрирует те средства, благодаря которым союзники этой группировки завоевали доступ в Амбер. Благодаря действиям одного или нескольких из этих союзников и возникла, например, Черная Дорога. Если сторожевой пес, посаженный здесь, реагирует на запах членов вашей семьи или еще на какую-то подобную информацию, заложенную во всех вас, то это значит, что он преспокойно мог сидеть здесь и не чувствовать ни малейшей потребности вмешиваться, пока творилось зло.

— Возможно, ты прав, — заметил Рэндом. — А что ты думаешь насчет способа, которым они воспользовались?

— Если хочешь, — сказал Ганелон, — я вам это продемонстрирую, но только мне кое-что для этого нужно.

— А что именно?

— Идите сюда, — пригласил он, направляясь к краю площадки, на которой горел Огненный Путь.

Я последовал за ним, Рэндом тоже. Грифон осторожно крался со мною рядом.

Ганелон повернулся и протянул руку:

— Корвин, можно тебя побеспокоить? Передай мне, пожалуйста, тот кинжал, что я подобрал там.

— Пожалуйста, — произнес я, вытаскивая кинжал из-за пояса и протягивая ему.

— Ты так и не сказал, что для этого нужно? — снова спросил требовательным тоном Рэндом.

— Кровь принца Амбера, — ответил Ганелон.

— Не уверен, что эта идея мне по вкусу, — покачал головой Рэндом.

— Тебе придется лишь уколоть палец этим кинжалом, — сказал Ганелон, протягивая ему клинок, — чтобы капля твоей крови упала на линию Пути.

— И что случится тогда?

— Давай попробуем и увидим. Рэндом посмотрел на меня:

— А ты что скажешь?

— Давай-давай! По крайней мере, что-то выясним. Это действительно интересно.

Он кивнул, взял из рук Ганелона кинжал и оцарапал им кончик своего левого мизинца. Потом выдавил капельку крови, держа палец точно над светящейся линией Пути. Красная капля чуть увеличилась, задрожала и упала вниз.

И тут же там, где она коснулась Пути, взвился столб дыма и послышался негромкий треск.

— Черт меня побери! — воскликнул явно восхищенный Рэндом.

Крошечное пятно на поверхности Пути уже достигло размеров серебряного доллара.

— Ну вот вам, пожалуйста! — сказал Ганелон. — Именно так это и было сделано.

Пятнышко действительно выглядело в точности так же, как и огромное пятно в центре Пути, справа от нас. Грифон, вытянув шею, издал короткий пронзительный вопль и быстро отпрянул, испуганно вертя головой и глядя на каждого из нас по очереди.

— Спокойно, приятель, спокойно, — пробормотал я, снова почесывая ему шею.

— Но что могло вызвать появление такого большого… — начал было Рэндом и понимающее закивал головой.

— Действительно, следов нет, — заметил Ганелон. — Однако я не вижу никаких следов и на том месте, где только что был уничтожен твой Яго.

— Значит, кровь Амбера, — задумчиво проговорил Рэндом. — Дорогой Ганелон, ты сегодня прямо-таки переполнен различными догадками и предвидениями, а?

— Спроси Корвина, пусть расскажет тебе о Лоррен, о той стране, где я так долго прожил, — сказал Ганелон, — и о том месте, где начинается Черный Круг. Я весьма чувствителен к воздействию этих сил, хотя знаю их скорее на расстоянии. Но их природа становилась мне все яснее с каждым вашим новым рассказом. Да, сейчас я научился даже кое-что интуитивно предугадывать в действиях этих сил, ибо теперь мне известно гораздо больше. Спроси Корвина, высоко ли он оценивает своего генерала, его ум и способность предугадывать события.

— Корвин, — сказал Рэндом, — дай-ка мне ту проколотую карту.

Я вытащил ее из кармана и разгладил. Сейчас кровавые пятна на карте выглядели еще более зловещими. И еще одно поразило меня: я не мог поверить, что это работа Дворкина, мудреца, мага, Мастера Линии и наставника детей Оберона, но только сейчас мне пришло в голову, что кто-то другой оказался способен сделать нечто подобное. И хотя общий стиль казался в какой-то степени знакомым, это была не его работа. Не Дворкина. Но где же я раньше видел столь уверенную линию, не такую непринужденную, правда, как у старого Мастера? На этом рисунке каждый штрих был как бы тщательнейшим образом продуман еще до того, как перо коснулось бумаги. И еще кое-что было здесь не так: некое нарочитое подчеркивание отдельных черт, как если бы художник работал под воздействием собственных старых воспоминаний или чужих описаний, а не видя перед собой живой объект.

— Карту, пожалуйста, Корвин, — напомнил мне Рэндом.

Именно то, как он это сказал, и заставило меня колебаться. Я почувствовал, что он примерно на шаг впереди меня в опознании чего-то очень важного, и это ощущение мне совсем не понравилось.

— Не забывай: я только что по твоей просьбе чесал этого старого урода, а потом пожертвовал во имя общего дела собственной кровью, так что давай-ка сюда карту.

Я отдал ему карту, и мое беспокойство усилилось, когда он, зажав ее в руке, сдвинул брови. Я почему-то вдруг почувствовал себя исключительно глупым. Неужели одна ночь в Тир-на Ног'тхе способна так замедлить деятельность мозга? Почему…

Вдруг из уст Рэндома посыпались проклятия; он богохульствовал так изощренно, что превзошел все, что мне когда-либо доводилось слышать за долгую жизнь воина.

Потом я спросил:

— В чем все-таки дело? Я что-то не понимаю…

— Кровь Амбера! — сказал он наконец. — Кто бы ее ни пролил, шел по Пути первым, понимаешь? Потом они тоже стояли там, в центре, установив с ним контакт с помощью этой карты. И когда контакт был установлен, они нанесли ему предательский удар в спину. Это его кровь пролилась на линию Пути, нанеся ей такой ущерб.

Рэндом умолк, глубоко вдыхая воздух и словно Не в силах надышаться.

— Это напоминает какой-то ритуал, — сказал я.

— К черту ритуалы! — заорал он. — К черту всех их! Один из них уж точно умрет, Корвин, и это я убью его… или ее.

— Я все еще не…

— Ах, глупец! — воскликнул он. — Как же я сразу-то не разглядел? Посмотри! Посмотри внимательней!

Рэндом сунул проткнутую кинжалом карту мне под нос, и я тупо уставился на нее. Я все еще ничего не понимал.

— А теперь посмотри на меня! — крикнул он. — Меня-то ты видишь?

Его я видел. И снова посмотрел на карту. И понял наконец, что он имел в виду.

— Я всегда был для него всего лишь неведомым шепотом жизни в темноте… Но для своих грязных целей они использовали именно его, моего сына, — сказал он. — Это, конечно, его карта, карта Мартина.

Глава 2

Стоя возле разрушенного Пути и глядя на изображение человека, который то ли был, то ли не был сыном Рэндома и погиб (а может быть, и нет?) от предательского удара в спину, нанесенного как бы извне Пути, я мысленно совершил гигантский прыжок в прошлое, чтоб хоть на мгновение представить себе череду событий, закончившихся здесь. За последнее время я узнал так много для себя нового, что события нескольких минувших лет теперь представлялись мне совсем в ином свете, чем тогда, когда я сам был их участником. И все эти события и перемены в моем восприятии вновь как бы сместили только что открывшуюся передо мной перспективу.

Я ведь не помнил даже собственного имени, когда очнулся в «Гринвуде», в той частной клинике в Нью-Йорке, где совершенно бессмысленно провалялся целых две недели после автомобильной катастрофы. И лишь недавно узнал, что авария эта была подстроена моим братцем Блейзом, как только я сбежал из санатория Портера в Олбани. Я выудил эту историю из другого своего братца, Брэнда, который в сущности и засадил меня в этот санаторий, использовав фальшивые заключения психиатров. В санатории меня подвергли лечению электрошоком; процедуры повторялись настолько часто, что их результаты хоть и казались довольно сомнительными, однако явно способствовали возвращению моей памяти. Очевидно, именно это больше всего и напугало Блейза, и он предпринял очередную попытку убрать меня, когда во время моего бегства из санатория прострелил в моем автомобиле парочку шин. В этот миг я как раз входил в крутой поворот над озером, и все без сомнения должно было закончиться весьма печально, если бы Брэнд не следовал за Блейзом по пятам и не был готов во что бы то ни стало защитить свой страховой полис, то есть меня. Он тогда побеседовал с полицейскими, вытащил меня из озера и даже успел оказать первую помощь до приезда медиков. Однако вскоре после этого Брэнд был взят в плен своими же бывшими союзниками — Блейзом и нашей сестрицей Фионой — и заключен в тщательно охраняемую башню где-то в Царстве Теней.

Две родственные группировки внутри нашего семейства постоянно занимались политическими интригами, устраивая друг против друга заговоры, следуя друг за другом по пятам, дыша друг другу в затылок и делая всякие гадости. Эрик, пользовавшийся поддержкой Джулиана и Кейна, давно готовился захватить трон, с давних пор пустовавший после необъяснимого исчезновения нашего отца Оберона. То есть необъяснимым исчезновение Оберона было для Эрика, Джулиана и Кейна. А для другой группировки — Блейза, Фионы и некоторое время действовавшего с ними заодно Брэнда — ничего необъяснимого в его исчезновении вовсе не было, ибо именно они специально подготовили целую сеть событий, чтобы обеспечить вступление на престол Блейза.

Однако в какой-то момент Брэнд совершил тактическую ошибку, попытавшись в играх по захвату трона заручиться помощью еще одного нашего брата, Кейна. Кейн решил, что для него выгоднее и надежнее держаться стороны Эрика. Брэнд тоже начал сомневаться, опасаясь могущества Эрика, и в результате оказался отвергнут своими союзниками Блейзом и Фионой. В итоге, когда все повернулись к нему спиной, он решил начать игру заново и отправился в Царство Теней, на Землю, туда, где Эрик несколько столетий тому назад оставил меня умирать от чумы. Лишь много позже Эрик узнал, что я тогда не умер, однако полностью утратил память, что было, в сущности, для него почти так же хорошо, и приставил нашу сестру Флору следить за мной, надеясь, что эта ссылка будет для меня последней. Брэнд позже рассказывал, что я тогда был препоручен сомнительным заботам Портера и жаждал непременно восстановить свою память, чтобы вновь вернуться в Амбер.

Пока Фиона и Блейз имели дело с Брэндом, Эрик поддерживал постоянную связь с Флорой. Это она подготовила тогда мой переезд в «Гринвуд» из клиники, куда меня после аварии поместили полицейские, и строго наказала держать меня на наркотиках. Эрик тем временем начал подготовку к собственной коронации. Вскоре после этого идиллическая жизнь нашего братца Рэндома в Тексорами была нарушена: Брэнду удалось послать ему весточку с просьбой об освобождении, минуя наши нормальные каналы связи, то есть фамильные карты. И пока Рэндом, который, к счастью, не принадлежал ни к одной из двух противоборствующих группировок, занимался этим делом, мне удалось выбраться из «Гринвуда», хотя память моя была восстановлена еще далеко не полностью. Я вытряс адрес Флоры из перепуганного главврача и отправился к ней в Уэстчестер, вступив в игру и отчаянно блефуя.

Я поселился у Флоры в качестве гостя, по-прежнему занятый восстановлением памяти, а Рэндом между тем потерпел серьезную неудачу в попытке освободить Брэнда. Убив змея, сторожившего башню, он был вынужден спасаться бегством от внутренней стражи, использовав при этом тамошние странные подвижные скалы. Стража — наглая банда не совсем гуманоидных хмырей — гналась за ним через все Царство Теней, что обычно недоступно тем, кто родился не в Амбере. И Рэндому в итоге пришлось спасаться там, где мы с Флорой все еще бродили по тропам взаимного недоверия. Рэндом вышел со мной на связь и пересек континент, заручившись моим обещанием оказать ему поддержку и защиту, и явился в дом Флоры, полагая, что его преследователи — это именно моя армия. Когда же я сам помог ему уничтожить их, он был страшно озадачен, однако не пожелал ничего выяснять, ибо я по-прежнему оставался для него претендентом на трон. Впрочем, Рэндома оказалось вовсе не трудно уговорить отправиться вместе со мной в Амбер через Царство Теней.

Это путешествие было удачным во многих отношениях, хотя кое в чем нам крупно не повезло. Когда я наконец вспомнил, на каком свете нахожусь и кто я такой на самом деле, Рэндом и наша сестра Дейрдре, которую мы повстречали в пути, проводили меня в зеркальное отражение Амбера — подводный город Ребму. Там я прошел по Огненному Пути и в результате вспомнил сразу все, что так безнадежно выпало из моей памяти, а заодно решил и весьма спорный для моих родственников вопрос о том, настоящий ли я Корвин или же просто одна из его Теней. Из Ребмы я, используя могущество Пути, мгновенно переправился в Амбер; там бился на дуэли с Эриком, однако не убил его и бежал, воспользовавшись фамильными картами, во владения своего брата и предполагаемого убийцы Блейза.

Я был союзником Блейза во время предпринятого им штурма Амбера — в этом неудачном предприятии мы проиграли. Во время последнего боя Блейз исчез, Причем при таких обстоятельствах, которые, казалось бы, явно свидетельствовали о его гибели; однако чем больше я думал об этом, тем меньше мне это представлялось достоверным. В результате я сам оказался пленником Эрика и незваным гостем на пиру в честь его коронации, после чего он велел ослепить меня и запер в подземелье. Несколько лет, проведенных в донжонах Амбера, способствовали восстановлению моего зрения, однако сильно расшатали мою нервную систему и рассудок. И лишь случайное появление старинного друга и советника моего отца Дворкина, рассудок которого пребывал в еще более удручающем состоянии, чем мой, привело меня в итоге к спасению.

Бежав из темницы, я усердно восстанавливал силы и в следующий раз готовился проявить большую осторожность, если решусь пойти против Эрика. Потом, путешествуя по Царству Теней, я добрался до своего старого королевства Авалона, которым правил когда-то; я намеревался раздобыть там некое вещество, о котором среди всех членов нашей семейки знал один лишь я. Это было единственное в своем роде химическое вещество, способное взорвать стены Амбера. По пути я миновал страну Лоррен, встретив там своего авалонского генерала Ганелона (или кого-то чрезвычайно на него похожего), который находился в ссылке. Там мне пришлось немного задержаться — из-за одного раненого рыцаря, девушки и местных грязных интрижек, удивительно похожих на те, что творились и в Амбере; кроме того, меня задержал все расширяющийся Черный Круг, который оказался каким-то образом связан с той Черной Дорогой, по которой передвигались наши враги и за появление которой я в глубине души чувствовал свою вину, ибо произнес некое ужасное проклятие в тот миг, когда мне выжгли глаза. Битву в Лоррен я выиграл, но девушку потерял и отправился дальше в Авалон вместе с Ганелоном.

Достигнув Авалона, мы очень быстро убедились в том, что это королевство находится под покровительством моего брата Бенедикта, который давно уже боролся со своими собственными неприятностями — явления в его королевстве были, возможно, родственны возникновению Черного Круга и Черной Дороги. В последнем поединке с этим злом Бенедикт потерял правую руку, однако ему удалось одержать блестящую победу в битве с ведьмами, настоящими исчадиями ада. Он предупредил меня, чтобы я всегда имел самые чистые намерения относительно Амбера и Эрика, а затем предложил воспользоваться гостеприимством своего замка. Самому же ему еще несколько дней требовалось провести на полях сражений. Именно у него-то я и встретился с Дарой.

Дара сообщила мне, что является правнучкой Бенедикта, хотя ее существование держится в тайне для принцев Амбера. Она вытянула из меня все сведения о нашем королевстве, какие смогла: об Огненном Пути, о фамильных картах, о способности передвигаться по Царству Теней… Она была хороша собой, умна и, кроме того, была отличным фехтовальщиком и прелестной любовницей. Особенно часто мы с ней предавались любовным утехам после моего возвращения из дьявольски опасного путешествия, где я разжился достаточным количеством алмазов, чтобы с лихвой расплатиться за то вещество, которое понадобится мне при следующем штурме Амбера. Потом мы с Ганелоном, взяв с собой необходимый запас химикатов, отправились в Царство Теней, на Землю, место моей недавней ссылки, чтобы добыть там автоматическое оружие и еще кое-какие боеприпасы.

Все это время нам довольно сильно мешала Черная Дорога, влияние которой среди миров Тени, похоже, весьма усилилось. Неприятностей нам обоим досталось примерно поровну, однако же я чуть не погиб во время нелепой дуэли с Бенедиктом, который почему-то как бешеный бросился за нами в погоню. Он был слишком разъярен, чтобы выслушать мои объяснения, и с ходу вступил со мною в бой близ небольшого леска. Бенедикт был куда лучшим фехтовальщиком, чем я, хоть и действовал теперь одной только левой рукой Мне удалось спастись и перехитрить его лишь благодаря одному фокусу с Черной Дорогой, о котором он понятия не имел. Я был убежден, что брат жаждет моей крови из-за любовной интрижки с Дарой. Но нет. Из тех нескольких слов, которыми мы с ним обменялись, мне стало ясно, что он совершенно ничего о ней не знает. Он заявил, что погнался за нами исключительно потому, что мы якобы перебили всех его преданных слуг. К этому времени Ганелон действительно обнаружил несколько свеженьких трупов в лесу близ замка Бенедикта, однако мы договорились о них даже не вспоминать, поскольку понятия не имели, откуда они взялись и кто такие, и не имели желания еще больше осложнять нашу и без того сложную жизнь.

Оставив лишившегося сознания Бенедикта на попечение нашего брата Джерарда, которого я вызвал с помощью карт из Амбера, мы с Ганелоном продолжили свой путь в земное Царство Теней, приобрели там оружие, собрали подходящее войско и двинулись обратно, намереваясь взять Амбер штурмом. Однако же, прибыв в Янтарное Королевство, обнаружили, что оно уже подверглось нападению существ, явившихся по Черной Дороге. Мое новое оружие тут же пошло в ход для защиты Амбера, а мой брат Эрик во время этого яростного сражения погиб, оставив мне и свои проблемы, и свои дурные устремления, и Судный Камень — контролирующее погоду устройство, которое он использовал против меня, когда мы с Блейзом впервые атаковали Амбер.

Тут-то как раз и появилась Дара: пронеслась верхом мимо нас прямо в Амбер, отыскала Путь и успешно прошла по нему — наиважнейшее свидетельство того, что в ее жилах тоже течет королевская кровь и мы в самом деле родственники. Однако же во время движения по Огненному Пути она постоянно меняла свой облик, причем самым немыслимым образом, а завершив это испытание, объявила, что Янтарное Королевство непременно будет уничтожено, и мгновенно исчезла.

Примерно через неделю после этого был убит Кейн, причем при обстоятельствах, бросающих подозрение на меня. Тот факт, что именно я убил его убийцу, вряд ли мог восприниматься как достаточное доказательство моей невиновности, тем более что этот тип был явно не в состоянии сказать что-либо внятное. Однако, вспомнив, что я уже видел ему подобных среди тех существ, которые преследовали Рэндома, когда тот спасался в доме Флоры, я в конце концов нашел время, чтобы посидеть вдвоем с Рэндомом и выслушать до конца историю его неудачной попытки вызволить Брэнда из плена в башне.

Я отправился в Амбер, чтобы вызвать на поединок Эрика, а Рэндом остался в Ребме — королева Ребмы, Моэри, заставила его жениться на одной из ее придворных по имени Вайол, милой слепой девушке. Отчасти Моэри таким образом наказала Рэндома за проступок, совершенный много лет назад, когда он бросил ее беременную дочь Морганту, ставшую матерью Мартина и вскоре совершившую самоубийство. Этот самый Мартин вроде бы и был изображен на карте, которую Рэндом держал сейчас в руках. Рэндом, как ни странно, влюбился в Вайол по-настоящему.

Итак, оставив Рэндома в Ребме, я получил-таки Судный Камень и спустился с ним глубоко в подземелье, в Зал Пути. Там я воспользовался частично известными мне инструкциями и настроил Камень на нужный мне лад. Во время этой настройки я пережил некие весьма необычные ощущения, однако добился контроля над наиболее важной функцией Камня: способностью управлять метеорологическими явлениями. После этого я как можно подробнее расспросил Флору о причинах той своей ссылки. Рассказанное ею казалось вполне правдоподобным и совпадало с теми фактами, которыми располагал уже я сам; но я все время чувствовал, что кое-какие события той злосчастной «аварии» она все же утаивает. Флора, правда, пообещала мне опознать убийцу Кейна, если это одно из тех существ, с которыми мы с Рэндомом бились у нее дома в Уэстчестере, и заверила меня в своей полной сестринской поддержке.

Даже услышав рассказ Рэндома, я все еще ничего не подозревал о существовании двух группировок внутри нашего семейства и об их происках. И решил, что если Брэнд жив, то главное для нас — освободить его; хотя бы уже потому, что он, по всей очевидности, обладает некоей важной информацией, распространения которой кто-то весьма не желал. Я приложил все силы для воплощения в жизнь своего замысла, отложив задуманное лишь для того, чтобы мы вместе с Джерардом могли вернуть тело Кейна в Амбер. Впрочем, Джерард за это время успел еще избить меня до потери сознания — просто на тот случай, если я забыл, на что он способен, и чтобы прибавить веса своим словам: мол, он непременно лично меня прикончит, если окажется, что именно я виновен в переживаемых теперь Амбером напастях. А вообще, это был по-настоящему изысканный поединок, и его, благодаря карте Джерарда, наблюдало все наше семейство — своеобразная гарантия на тот случай, если все-таки именно я окажусь виновным и мне придет в голову вычеркнуть имя Джерарда из списка живых. Потом мы поехали в рощу Единорога и там откопали тело Кейна. Именно тогда нам и удалось ненадолго увидеть легендарного Единорога Амбера.

В тот вечер все мы встретились в библиотеке; то есть там были Рэндом, Джерард, Бенедикт, Джулиан, Дейрдре, Фиона, Флора, Ллевелла и я. Там мы обсудили мой план возвращения Брэнда в лоно семьи. Все одновременно пришли к выводу, что его следует попытаться отыскать с помощью карт. И эта попытка оказалась удачной.

Мы вышли с ним на контакт, и нам общими усилиями удалось вернуть его в Амбер. Однако среди всеобщего оживления, суматохи и сутолоки, когда Джерард протаскивал Брэнда сквозь Тени, кому-то удалось пырнуть его в бок кинжалом. Джерард тут же объявил себя единственным действительно сведущим врачом и выгнал всех остальных из комнаты.

Делать было нечего, и мы перебрались вниз, в гостиную, чтобы перекусить и обсудить случившееся. Вот тут-то Фиона и посоветовала мне воспользоваться Судным Камнем, который мог бы показать нам похищение Брэнда из темницы как в замедленной съемке, предположив, однако, что именно Камень послужил причиной смерти Эрика, а не нанесенные ему раны. Она считала одним из первых признаков воздействия Камня нарушение чувства времени — некое очевидное несовпадение временных границ событий и их отражения в психике индивидуума. Я решил проявлять предельную осторожность, тем более что Фиона была значительно лучше остальных осведомлена в этих вопросах, ибо считалась когда-то одной из лучших учениц Дворкина.

Возможно, она была абсолютно права, и действительно подобный эффект в тот вечер имел место. По крайней мере, мне показалось, что тот, кто предпринял попытку убить меня, когда я вернулся к себе, двигался несколько медленнее, чем двигался бы я сам при подобных обстоятельствах. Однако же удар был почти удачным. Клинок попал мне в бок, и я потерял сознание.

Сильно ослабевший, я очнулся на кровати в своем старом доме на Земле, где прожил много лет под именем Карла Кори. Как я там оказался, понятия не имею. Я выполз из дома и попал в снежную бурю. С трудом удерживая ускользающее сознание, я спрятал Судный Камень в старой компостной куче, чувствуя, что мир вокруг меня действительно как бы начал замедлять свое движение. Потом я с трудом добрался до шоссе, пытаясь остановить какую-нибудь машину.

Остановившимся водителем оказался мой друг и бывший сосед Билл Рот, который и отвез меня в ближайшую больницу. Там мной занимался тот же врач, что и много лет назад, во время той моей аварии. В итоге он заподозрил, что у меня нелады с психикой, обнаружив в старой истории болезни какие-то записи насчет неадекватного восприятия мною реальности.

Потом снова объявился Билл и кое-что исправил в сложившейся ситуации. Будучи адвокатом, он после моего исчезновения весьма заинтересовался всей этой историей и даже провел кое-какие расследования. Так, например, он узнал о том, что заключение психиатров на мой счет поддельное. Узнал он и о моих удачных побегах из психушек. У него даже имелись кое-какие дополнительные детали, связанные с аварией. Билл не без оснований подозревал, что я человек, мягко выражаясь, несколько странный, но это его не особенно волновало.

Через некоторое время со мной с помощью карт связался Рэндом. С его помощью я вернулся домой и отправился на свидание с Брэндом. Именно тогда я кое-что наконец узнал о той борьбе, что велась вокруг меня, и об участниках двух группировок. История, рассказанная Брэндом, и то, что сообщил мне Билл, наконец соединили события последних нескольких лет воедино и сделали их относительно объяснимыми. Брэнд также поведал мне о той ужасной опасности, перед лицом которой мы в данный момент оказались.

Весь следующий день я бездельничал под предлогом того, что мне нужно подготовиться к визиту в Тир-на Ног'тх, а на самом деле — стараясь выиграть время и подлечить свою рану. Однако же, дав обещание, я должен был сдержать его. Я проделал путешествие в Небесный Город той же ночью, собрав целую коллекцию самых различных предзнаменований, может быть и бессмысленных, а также найдя и прихватив с собой занятную механическую штуковину — руку, принадлежавшую призраку моего брата Бенедикта.

Вернувшись из своей экскурсии на небеса, мы с Рэндомом и Ганелоном позавтракали, а потом пустились в обратный путь с вершины Колвира домой. Медленно, почти неощутимо тропа, по которой мы шли, начала изменяться, словно мы пересекали Царство Теней! Это было абсолютно невозможно в непосредственной близости от Амбера. Мы попытались сменить направление, однако ни Рэндом, ни я не сумели оказать какого-либо воздействия на постоянно менявшееся окружение. Вот тут-то перед нами возник Единорог. Похоже, он приглашал нас последовать за ним. И мы последовали.

Единорог вел нас мимо менявшихся с калейдоскопической скоростью пейзажей, пока наконец мы не оказались на том самом выступе над Подлинным Путем наедине со своими планами и замыслами. Единорог же исчез. И вот, когда вся эта последовательность событий вновь пронеслась в моем мозгу и мысли мои получили возможность обратиться к чему-то второстепенному, к отдельным событиям, я, вспомнив те слова, которые только что произнес Рэндом, почувствовал, что снова нахожусь как бы чуть впереди него. Сколько еще может продлиться такое положение вещей, я не знал, однако вспомнил наконец, где видел картины, написанные той же рукой, что и портрет на пронзенной клинком карте.

Брэнд частенько брал в руки кисть и краски, особенно пребывая в очередной затяжной меланхолии, и я, перебирая в памяти один его холст за другим, вспомнил и его излюбленную технику. Вспомнил также и его жадный интерес к рассказам каждого, кто когда-либо знал Мартина. И хотя сам Рэндом пока что стиля Брэнда не признал, мне было интересно, сколько времени потребуется ему, чтобы все-таки начать думать и в итоге догадаться, куда ведут концы собираемой Брэндом информации. Даже если и не собственная рука нашего братца направила этот предательский клинок, он безусловно принимал во всем этом самое активное участие и обеспечивал необходимые средства. Я достаточно хорошо знал Рэндома, чтобы понять: он непременно сделает то, что сказал. Непременно попытается убить Брэнда, как только догадается о его связи с этим покушением. А это уже совершенно ни к чему.

Не так уж важно теперь, что Брэнд, возможно, спас мне жизнь. Я считал, что наши счеты сравнялись, когда я вызволил его из этой чертовой башни. Нет. Вовсе не чувство долга и не сентиментальность заставляли меня искать способ, могущий как-то сбить Рэндома с толку или хотя бы задержать его. Следовало признать совершенно хладнокровно: Брэнд был мне нужен. Об этом он позаботился сам. Впрочем, причины, по которым и я спас его, тоже были далеки от альтруистических — как и его собственные, когда он вытаскивал меня из озера после автомобильной катастрофы. Он обладал сейчас самым для меня нужным: информацией. Брэнд мгновенно понял это и выдавал ее крохотными порциями — обеспечивал себе безопасность.

— Я действительно вижу некоторое сходство, — сказал я Рэндому, — и ты, возможно, совершенно прав в своих догадках относительно происшедшего…

— Разумеется, прав!

— Но проткнута кинжалом ведь только карта, — сказал я.

— Ну естественно. Я не…

— Следовательно, тот человек, который пытался вызвать его сюда, установил с ним контакт, но не смог убедить его явиться.

— Ну и что? Контакт был установлен, а значит, Мартин был достаточно уязвим, чтобы его могли предательски ударить в спину. Он, возможно, еще оказался в состоянии блокировать свой разум и спасти себя от мысленного вторжения, истекая кровью. А может быть, мальчик и совсем не имел практики в обращении с картами…

— Может быть, да, а может быть, и нет, — сказал я. — Ллевелла или Моэри, пожалуй, смогут рассказать нам, как много он знал о картах. Но я-то пытался доказать тебе совсем иную мысль: контакт мог быть прерван еще до наступления смерти. Если Мартин унаследовал твои способности к регенерации, он, вполне возможно, выжил.

— Вполне возможно? Подобные догадки мне не нужны! Мне нужны ответы!

Я в уме принялся подводить итоги. Я был уверен, что знаю кое-что, чего не знает Рэндом, однако источник моей информации далеко не самый лучший. Кроме того, промолчать пока что об этом стоило еще и потому, что у меня не было возможности обсудить все с Бенедиктом. С другой стороны, Мартин был сыном Рэндома, а я действительно хотел отвлечь внимание Рэндома от Брэнда.

— Знаешь, я кое-что вспомнил на этот счет, — сказал я Рэндому.

— Что?

— Сразу после того, как доставили раненого Брэнда и мы все вместе перешли в гостиную… Не помнишь ли ты, когда именно наш разговор перекинулся на Мартина?

— Помню. Но ничего нового сказано не было.

— Кое-что новое мог бы добавить я, но я сдержался, потому что не хотел говорить в присутствии всех. И еще потому, что хотел обсудить этот вопрос с теми, кто имеет к нему непосредственное отношение.

— С кем же?

— С Бенедиктом.

— С Бенедиктом? Какое он-то имел отношение к Мартину?

— Не знаю. Именно поэтому я и не хотел пока говорить об этом. Хотел все уточнить сам. Тем более что мой источник информации — особа весьма раздражительная.

— Продолжай.

— Это Дара. Бенедикт просто из себя выходит, стоит мне упомянуть ее имя, однако же множество вещей, которые она сообщила мне, на деле оказались правдой, например; путешествие Джулиана и Джерарда по Черной Дороге, то, как их ранили и как они жили в Авалоне… Даже Бенедикт подтвердил, что все именно так и было.

— А что она говорила о Мартине?

Ну вот! Как тут выкрутиться, не упомянув Брэнда?.. Дара тогда сказала, что Брэнд довольно часто, в течение целого ряда лет, навещал Бенедикта в Авалоне. Разница во времени между Амбером и Авалоном такова, что весьма похоже — и это только сейчас пришло мне в голову, — что их дружба совпала с тем периодом, когда Брэнд так активно собирал сведения о Мартине. А я-то все недоумевал, за чем его туда влечет, тем более что они с Бенедиктом никогда особенно не дружили.

— Только то, что у Бенедикта часто бывал в гостях человек по имени Мартин, который, как ей показалось, тоже был из Амбера, — солгал я.

— Когда это было?

— Некоторое время тому назад. Не помню точно.

— Почему же ты мне раньше этого не говорил?

— Ну, во-первых, это такая малость… а во-вторых, ты ведь никогда особенно Мартином и не интересовался, верно?

Рэндом покосился на грифона, который пристроился справа от меня, нахохлившись и свесив башку, потом кивнул.

— А теперь вот интересуюсь, — сказал он. — Все меняется. Если он еще жив, я бы хотел непременно узнать его поближе. Если же нет…

— Хорошо, — кивнул я. — Для того чтобы убедиться в том или в другом, нам нужно прежде всего как-то попасть домой. По-моему, мы уже увидели все, что нам полагалось увидеть, и я бы предпочел на этом осмотр местности закончить и попробовать отыскать дорогу в Амбер.

— Я уже думал об этом, — сказал Рэндом, — и мне пришло в голову, что мы, наверное, могли бы воспользоваться Огненным Путем. Просто дойти до середины и с помощью карт…

— Хочешь попробовать пройти по темным участкам?

— А почему бы и нет? Ганелон ведь уже попробовал, и с ним ничего не случилось.

— Минуточку, — вмешался Ганелон. — Я же не говорил, что это было так уж легко, и я совершенно уверен, что вы не сможете заставить лошадей даже спуститься туда.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Помнишь место, где мы пересекли Черную Дорогу, когда бежали из Авалона?

— Еще бы.

— Ну так вот, ощущения, которые я испытал, доставая карту и кинжал, были весьма схожи с тем «удовольствием». Отчасти именно поэтому я и бежал с такой скоростью. Нет, я бы предпочел еще раз попытаться воспользоваться картами прямо отсюда. Мне кажется, что Амбер где-то здесь, недалеко.

Я кивнул:

— Хорошо. В конце концов, особого труда новая попытка не составит. Но сперва давайте соберем лошадей.

Мы собрали их, зная теперь длину цепи, на которой сидел грифон. Он был способен пройти не более тридцати метров от входа в пещеру, а потому при виде лошадей сразу же начал жалобно блеять, что отнюдь не способствовало успокоению наших четвероногих спутников. Впрочем, у меня тут же родилась одна весьма любопытная идея, которую я пока что решил оставить при себе.

Когда все было улажено, Рэндом достал свою колоду карт, а я — свою.

— Давай попробуем вызвать Бенедикта, — предложил он.

— Хорошо. Сразу и начнем.

Я заметил, что карты снова стали холодными на ощупь. Хороший знак. Я вытащил из колоды карту Бенедикта и приготовился. Рэндом, стоя рядом со мной, проделал то же самое.

Бенедикт откликнулся почти мгновенно.

— По какому случаю? — спросил он, быстро осмотрев нашу живописную группу и только потом встретившись взглядом со мной.

— Ты нас в Амбер не перетащишь? — спросил я.

— Вместе с лошадьми?

— Это наши заслуженные боевые кони.

— Ладно, давайте.

Он протянул руку, и я коснулся ее. Все мы придвинулись друг к другу как можно теснее. И через несколько секунд уже стояли рядом с Бенедиктом на каменистой вершине холма; пронзительный холодный ветер срывал с нас одежду, над головой светило полуденное солнце Амбера, а по небу плыли густые облака. На Бенедикте был плотный кожаный дублет в обтяжку, длинные узкие штаны из телячьей кожи и рубашка бледно-желтого цвета. Оранжевый плащ скрывал обрубок правой руки. Он сурово выставил вперед свой мощный подбородок и глядел на меня сверху вниз.

— Интересное местечко вы только что покинули, — произнес он. — Я там мельком кое-что заметил в отдалении.

Я кивнул в подтверждение его слов.

— А отсюда тоже интересный вид открывается? — спросил я, заметив у него на ремне подзорную трубу, и тут же понял, что стоим мы на том самом широком выступе скалы, с которого Эрик командовал сражением в день моего возвращения и его смерти. Я чуть придвинулся к краю, чтобы лучше разглядеть темневшую внизу, в долине Гарнатха, извивающуюся полосу, уходившую далеко за горизонт.

— Да, — сказал Бенедикт. — Черная Дорога, похоже, утвердилась в своих границах по всей длине. Хотя кое-где она продолжает расширяться. Похоже на то, что она стремится повторить… рисунок… некоего пути… А теперь расскажите мне, откуда вы держите путь?

— Прошлую ночь я провел в Небесном Городе, — начал я, — а сегодня утром мы почему-то сбились с пути прямо на тропе, ведущей к вершине Колвира.

— Да, это надо уметь, — ядовито заметил Бенедикт. — Значит, вы заблудились на собственной горе? Всегда нужно идти только на восток, разве вы этого не знаете? Ведь именно с востока, как известно, начинает свой путь солнце, детки.

Я почувствовал, как от стыда горят мои щеки.

— У нас случилось несчастье, — сказал я, не глядя на него. — Мы потеряли лошадь.

— Какое же несчастье с вами случилось?

— Серьезное. Особенно для лошади.

— Бенедикт, — сказал вдруг Рэндом, поднимая глаза от зажатой в руке той самой пронзенной карты, — что ты можешь рассказать мне о моем сыне Мартине?

Бенедикт некоторое время изучающе смотрел на него и молчал.

— Откуда сей внезапный интерес? — спросил он наконец.

— Дело в том, что у меня есть основания считать его погибшим, — сказал Рэндом. — Если это действительно так, я хочу отомстить за него. Если же нет — что ж, прекрасно, но мысль о том, что такое могло бы с ним случиться, причинила мне некоторое огорчение.

Так что, если он все еще жив, я бы непременно хотел с ним встретиться и поговорить.

— Что заставляет тебя думать, что Мартин мог погибнуть?

Рэндом глянул на меня. Я кивнул.

— Начинай с завтрака, — посоветовал я.

— Пока он будет рассказывать, я попробую приготовить нам что-нибудь на обед, — сказал Ганелон, роясь в одной из сумок.

— Единорог указал нам путь… — начал Рэндом.

Глава 3

Мы сидели молча. Рэндом уже закончил свой рассказ, а Бенедикт все смотрел куда-то в небеса, простиравшиеся над Гарнатхом. Лицо его казалось совершенно бесстрастным. Я давным-давно научился уважать его молчание.

Через некоторое время он резко повернулся, чтобы посмотреть Рэндому прямо в лицо.

— Я давно подозревал что-либо подобное, — заявил он, — памятуя то, что отец и Дворкин предали забвению много лет тому назад. Мне всегда казалось, что существует некий первичный, Истинный Путь, который они то ли нашли, то ли создали сами, сделав его основой могущества Амбера, его фундаментом. Я знал, что он находится где-то недалеко от Королевства, однако так никогда и не отыскал его. — Бенедикт снова отвернулся и стал смотреть на Гарнатх; на щеках у него катались Желваки. — И что, судя по вашим словам, там то же самое?

— Похоже, что так, — ответил Рэндом.

— …И сделано это благодаря пролитой крови Мартина?

— По-моему, да.

Бенедикт поднес к глазам карту, которую Рэндом передал ему во время своего рассказа. Тогда он ничего не сказал, принимая ее от него.

— Да, — произнес он теперь, — это Мартин. Он явился ко мне сразу после того, как покинул Ребму. И довольно долго у меня тогда прожил.

— Почему он отправился именно к тебе? — спросил Рэндом.

Бенедикт слабо улыбнулся.

— Видишь ли, парню просто нужно было куда-то уйти. Его уже тошнило от того положения, которое он занимал в Ребме, и он ощущал двойственность отношения к нему Амбера. Он был молод, свободен и только что вошел в полную силу благодаря Пути. Ему стало тесно в Ребме, захотелось уйти оттуда, повидать новые места, попутешествовать в Царстве Теней — как и всем нам когда-то. Однажды, когда он был еще малышом, я взял его с собой в Авалон, чтобы дать ему возможность побегать по сухой, горячей от летнего зноя земле, чтобы научить его ездить верхом, чтобы он увидел, как убирают урожай в полях. Когда же Мартин, неожиданно для себя самого, ощутил, что способен мгновенно перенестись в любое место, стоит только пожелать, выбор у него был ограничен теми немногими местами, о которых он хоть что-то знал. Он, разумеется, мог бы выдумать себе какое-нибудь приятное место и отправиться туда — так сказать, создать королевство для себя. Однако он вполне отдавал себе отчет в том, что ему еще нужно многому научиться, дабы обеспечить собственную безопасность в мире Теней. Так что Мартин предпочел явиться ко мне и попросил меня поучить его. Я научил парня фехтованию и искусству борьбы, показал, как пользоваться фамильными картами, объяснил кое-какие законы Царства Теней, постарался внушить ему все то, что непременно должен знать каждый житель Амбера, если хочет остаться в живых.

— Почему ты все это для него сделал? — спросил Рэндом.

— Кто-то же должен был. Он пришел именно ко мне, значит, мне и надлежало стать его учителем, — спокойно ответил Бенедикт. — Хотя, надо сказать, я и сам привязался к этому мальчику.

Рэндом кивнул:

— Ты говоришь, он пробыл у тебя почти год. А что с ним стало потом?

— Тебе не хуже меня знакома эта жажда путешествий. Стоило ему обрести некоторую уверенность в собственных силах, как он захотел испытать себя. Обучая Мартина, я брал его с собой в Царство Теней, знакомил с разными людьми и племенами, показывал самые различные страны. И вот наконец наступил тот час, когда ему захотелось пойти собственным путем.

В один прекрасный день он распрощался со мной и отправился искать приключений.

— А с тех пор ты его видел? — спросил Рэндом.

— Да. Он время от времени возвращался ко мне, гостил в моем доме и рассказывал о своих приключениях и открытиях. Но каждый раз мне было совершенно ясно, что он заглянул ненадолго. Через некоторое время его и впрямь одолевало беспокойство, и он снова куда-то исчезал.

— Когда он гостил у тебя в последний раз?

— Несколько лет назад, еще во времена моего житья в Авалоне. Однажды утром Мартин, как обычно, заявился ко мне, прожил недели две, нарассказывал целую кучу всего о своих приключениях и планах, а потом снова куда-то исчез.

— И ты больше о нем не слышал?

— Напротив. Я постоянно получал вести о нем от наших общих друзей, с которыми он виделся тогда чаще. А иногда он даже связывался со мной посредством карт…

— Так у него была своя колода? — спросил я.

— Да, я подарил ему одну из своих запасных.

— А его собственная карта в этой колоде была? Бенедикт отрицательно покачал головой.

— Я и понятия не имел, что такая карта, оказывается, существует, пока не увидел собственными глазами вот эту, — сказал он, поднимая карту Мартина и внимательно на нее глядя. Потом он передал ее Рэндому со словами: — Нет, сам я безусловно не способен изготовить нечто подобное, мастерства не хватит. Рэндом, а ты пытался связаться с ним с помощью этой карты?

— Да, множество раз с тех пор, как мы нашли ее, и, между прочим, еще несколько минут тому назад. Ответа нет.

— Это, разумеется, ничего еще не доказывает. Если все случилось так, как ты предполагаешь, — и он все-таки выжил, то мог полностью заблокировать свой разум ото всех и всяких попыток контакта. Он прекрасно умеет это делать.

— А ты думаешь, что я прав в своих предположениях? Может быть, ты знаешь об этом и еще что-то?

— Есть у меня одна идея… — промолвил Бенедикт. — Видишь ли, он действительно однажды объявлялся раненый у одного нашего общего друга — там, в Царстве Теней, несколько лет назад. Рана была серьезная и нанесена кинжалом в спину. Мои друзья сообщили мне, что Мартин был очень плох, однако не пожелал толком объяснить, что же с ним произошло. Он пробыл у них несколько дней и уехал, не успев еще по-настоящему поправиться. Больше они его не видели. А я с тех пор тоже не имею о нем никаких известий.

— И тебе совсем не было интересно, куда он делся? — спросил Рэндом. — Неужели ты его не искал?

— Конечно же, искал! И до сих пор ищу. Однако взрослый мужчина имеет право жить своей собственной жизнью, и чтобы родственники в эту жизнь не вмешивались даже с самыми лучшими намерениями. Он ведь тогда сам выпутался из весьма сложной передряги, но не предпринял даже попытки связаться со мной. Так что Мартин отлично знал, что делает и каковы его цели. Кроме того, он оставил для меня записку у этих Текисов, наших общих друзей, и в ней говорилось, что если даже я узнаю, что с ним произошло, то не должен беспокоиться, ибо он сам выбрал свой путь.

— Текисы? — переспросил я.

— Совершенно верно. Мои друзья из Царства Теней.

Я с трудом удержался, чтобы не сказать лишнего. Ведь я-то считал Текисов всего лишь выдумкой Дары, которая порой так ужасно перекручивала все на свете, стараясь сократить или приукрасить свое повествование. Однако об этих Текисах она мне рассказывала так, словно они были ее хорошими знакомыми, словно она у них не раз жила — и притом с ведома Бенедикта!

Однако момент не казался мне подходящим для пересказа видений прошлой ночи, явившихся мне в Тир-на Ног'тхе и явно указывавших на родство Бенедикта с этой девушкой. Я и сам-то еще не успел как следует разобраться в этой проблеме и в том, что могло быть с нею связано.

Рэндом стоял, напряженный, задумчивый, у самого края обрыва спиной к нам; пальцы его за спиной были крепко переплетены. Через несколько минут он обернулся и подошел к нам.

— Как мы могли бы связаться с этими Текисами? — спросил он Бенедикта.

— Никак, — сказал Бенедикт. — Разве что поехать и повидать их.

Рэндом повернулся ко мне:

— Корвин, мне нужен конь. Ты говоришь, что Стар выдерживал не одну бешеную скачку…

— У него было утомительное утро.

— Ну, не такое уж утомительное. Он просто сильно испугался, а теперь выглядит вполне хорошо. Можно мне взять его у тебя на время?

Прежде чем я успел ответить, Рэндом повернулся к Бенедикту.

— Ты ведь проводишь меня, да? — спросил он. Бенедикт колебался.

— Я не знаю, что можно узнать у них…

— Все что угодно! Может, они еще что-то вспомнят — такое, что им тогда совсем не показалось важным, а нам теперь вдруг покажется очень существенным.

Бенедикт посмотрел на меня. Я кивнул:

— Ладно, пусть берет моего Стара, если ты согласен проводить его.

— Ну что ж, — сказал Бенедикт, поднимаясь с земли. — Пойду тоже седлать коня.

Он повернулся и пошел туда, где в стороне от остальных был привязан его огромный полосатый жеребец.

— Спасибо, Корвин, — произнес Рэндом.

— Пожалуйста, но я с удовольствием предоставлю тебе возможность расплатиться со мной за эту услугу.

— Чем же?

— Дай мне на время карту Мартина.

— Для чего она тебе?

— Мне только что пришла в голову одна мысль… Нет, слишком долго и сложно рассказывать, а ты ведь, кажется, хотел выехать немедленно? Впрочем, ничего дурного не опасайся, это я тебе обещаю.

Он закусил губу.

— Хорошо. Но я хочу получить ее обратно, когда она больше не будет тебе нужна.

— Ну конечно.

— А это поможет разыскать его?

— Возможно.

Рэндом передал мне карту.

— Ты теперь вернешься во дворец? — спросил он. — Да.

— Тогда, может, зайдешь к Вайол и расскажешь ей о том, что случилось и куда я отправился теперь? Она всегда так беспокоится…

— Конечно, зайду и расскажу.

— Я постараюсь получше заботиться о Старе.

— Знаю. Удачи тебе.

— Спасибо.

Я ехал верхом на Драконе, Ганелон шел пешком. Сам настоял. По этой дороге тогда, в день битвы, я преследовал Дару. Последние события, видимо, и заставили меня думать о ней снова. Я перетряхнул былые чувства по отношению к Даре и осознал, что, несмотря на все безжалостные игры, в которые она играла со мной, несмотря на все те убийства, которые тайно были содеяны ею самой или при ее участии, несмотря на ее нахальные планы по поводу Амбера, меня все еще влечет к ней нечто большее, чем простое любопытство. И я не слишком удивился, обнаружив это в себе. Все обстояло примерно так же, как когда я в последний раз проводил подобную ревизию своих эмоциональных кладовых. Мне только хотелось знать, сколь большая доля правды могла заключаться в открывшемся мне этой ночью в Небесном Городе видении, если исходить из того, что происхождение Дары от Бенедикта было дано мне как непреложный факт. Да и в реальной действительности их физическое сходство практически не оставляло сомнений. Ну а в Небесном Городе-призраке тень Бенедикта подтвердила достаточно многое, особенно когда подняла свою новую, механическую руку в защиту Дары…

— Ты над чем смеешься? — спросил Ганелон, шедший слева от меня, держась за стремя.

— Вспомнилась та рука, — сказал я, — которую я притащил из Тир-на Ног'тха: я тогда все беспокоился, нет ли в этом какого-то скрытого важного умысла, непредвиденного проявления воли Судьбы — не могла же та странная вещь просто так взять и явиться в наш мир из загадочного города тайн и мечтаний. Однако она даже и на один день при мне не задержалась. И ничего не осталось там, где Путь уничтожил Яго. Стало быть, все было напрасно, видения целого вечера обернулись ничем.

Ганелон прокашлялся.

— Похоже, на самом-то деле ты не совсем так считаешь, — промолвил он.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Эта механическая рука, или как ее там назвать, была ведь вовсе не в седельном вьюке у несчастного Яго. Рэндом положил ее в твой вьюк. Вместе с продовольственными припасами. А когда мы поели, он сложил всю кухонную утварь в свой вьюк, как и раньше, а для руки там места не было, так что…

— Ах вот как! — сказал я. — Тогда, значит… Ганелон кивнул.

— …она сейчас у него с собой, — закончил он за меня.

— И рука, и сам Бенедикт… Черт побери! Что-то все это мне не слишком нравится. Эта рука и без того пыталась убить меня. Никто прежде не подвергался такой опасности в Небесном Городе!

— Но с самим Бенедиктом-то все в порядке. Он на нашей стороне, даже если в данный момент у вас и возникли некоторые разногласия, верно?

Я не ответил.

Ганелон взял Дракона под уздцы и заставил остановиться. Потом внимательно посмотрел на меня:

— Корвин, что там все-таки случилось, наверху? Что ты там узнал?

Я колебался. А действительно, что такого особенного узнал я в том призрачном городе на небесах? Никто и никогда не мог быть уверен в том, что стоит за являющимися там видениями и предсказаниями. Вполне возможно, как мы порой и подозревали, что там просто воплощаются чьи-то невысказанные страхи и желания, смешанные порой с неосознанными догадками. Делать выводы и пытаться разумно обосновать пусть даже странные стечения реальных обстоятельств — это одно. Но подозрения, порожденные чем-то неведомым, видимо, следовало бы все же отмести в сторону, не придавая им особого значения. И все же как тут ни крути, а механическая рука была достаточно материальной…

— Я уже говорил тебе, — сказал я, — что отбил эту руку у призрака Бенедикта. По всей видимости, мы с ним боролись.

— И теперь тебе эта схватка представляется предвестницей реального поединка с Бенедиктом?

— Возможно.

— Однако там тебе было указано и на причину вашей ссоры, не так ли?

— Ну хорошо, — произнес я, слегка вздохнув. — Ты прав. Мне было дано понять, что Дара действительно является родственницей Бенедикта. Что, по-моему, вполне соответствует действительности. Также вполне возможно, что сам он об этом даже не подозревает. А потому давай умолчим об их родстве, пока не проверим этот факт. Договорились?

— Разумеется. Но как такое возможно?

— В точности так, как она и сказала.

— И она действительно его правнучка? Я кивнул.

— От кого?

— От одной ведьмы, которую мы знаем только по слухам — некоей Линтры, той самой дамы, которая стоила ему руки.

— Но ведь битва, в которой Бенедикт потерял руку, произошла совсем недавно.

— Время течет с разной скоростью в разных княжествах Царства Теней, Ганелон. А в самых дальних его пределах… Это вовсе не является невозможным.

Он потряс головой и чуть ослабил узду.

— Корвин, я уверен: Бенедикту непременно следует об этом знать, — проговорил Ганелон твердо. — Если это правда, ты должен дать ему возможность как-то подготовиться, чтобы подобные новости не обрушивались на него как снег на голову. Вы, в вашем королевстве, какие-то все бесплодные, что ли? Во всяком случае, отцовство, похоже, является для вас куда более тяжким ударом, чем для любого нормального мужчины. Вон, посмотри на Рэндома. В течение многих лет он как бы и не имел сына, зато теперь!.. У меня такое ощущение, что он готов ради него жизнь отдать.

— И у меня тоже, — кивнул я. — А теперь забудь первую часть моего рассказа, однако не забывай о второй, чтобы сделать с ее помощью еще один шажок в истории с Бенедиктом.

— Ты думаешь, он принял бы сторону Дары в битве против Амбера?

— Я бы лучше вообще не предоставлял ему подобного выбора и не давал даже предположить, что подобный выбор существует. Если он действительно существует, конечно.

— По-моему, ты оказываешь Бенедикту плохую услугу. Он вовсе не похож на чересчур впечатлительного юнца. Пусти-ка в ход ваши карты да расскажи ему честно о своих подозрениях. По крайней мере, заставишь его подумать как следует, а не оставишь совершенно неподготовленным в случае неожиданного нападения с ее стороны или чего-нибудь в этом духе.

— Он ни за что не поверит мне! Ты же видел, каким он становится, стоит мне упомянуть о Даре.

— Это и само по себе подозрительно. Возможно, у него есть некоторые сомнения на сей счет, и он так яростно отрицает подобную возможность именно потому, что иначе ему просто придется с ней смириться.

— Нет, в данный момент мой рассказ просто превратил бы ту трещину, что лежит меж нами и которую я пытаюсь все время загладить, в настоящую пропасть.

— А ты не боишься, что именно твое умалчивание может превратить эту трещину в непреодолимую пропасть, когда Бенедикт сам обнаружит правду?

— Нет. Я в этом уверен. И я знаю своего брата лучше, чем ты.

Ганелон выпустил поводья.

— Прекрасно, — сказал он. — Надеюсь, ты прав.

Я не ответил, лишь тронул коня за повод. Меж нами существовал негласный уговор: Ганелон мог спрашивать меня обо всем, что ему хотелось знать, а я обязательно прислушаюсь к любому совету, который он сочтет нужным мне предложить. Так сложилось отчасти потому, что он занимал в моей жизни особое положение: мы с ним не были родственниками. Он даже родом не был из Янтарного Королевства; проблемы Амбера касались его только потому, что он сам сделал такой выбор. Когда-то мы с ним были друзьями, потом врагами и наконец, не так давно, снова стали друзьями и союзниками в битве за избранную им страну. После той битвы Ганелон сам попросил меня взять его с собой, чтобы помочь мне разобраться как с моими собственными проблемами, так и с проблемами Амбера. Как мне представлялось, теперь никто из нас друг другу ровным счетом ничего не был должен — если только при подобных отношениях кому-то может прийти в голову делать зарубки на память, — и, таким образом, нас связывала одна лишь дружба, вещь куда более сильная, чем старые долги и вопросы чести. Вот эта-то дружба и давала ему право теребить меня, выпытывая ответы на такие вопросы, когда я даже Рэндома вполне мог бы послать ко всем чертям, если уж решил никому ничего не говорить. Я понимал, что не должен сердиться на Ганелона, ибо намерения у него самые добрые. Скорее всего во мне просто бунтовал старый вояка, командовавший армией еще в те времена, когда Ганелон был у меня в подчинении: я и до сих пор не люблю, когда мои решения и приказы подвергают сомнениям. Вот и теперь, возможно, я уже принял решение, однако был скорее даже раздосадован тем, что Ганелон только что сделал несколько дерзких, но вполне разумных догадок и несколько на редкость здравых предложений, на этих догадках основанных, — тогда как обо всем этом мне давно следовало бы догадаться самому. Никому не нравится признавать собственную глупость и справедливость высказываний ближнего…

И все же… неужели только это раздражало меня? Неужели только эта мимолетная обида и разочарование в собственных способностях? Или по-прежнему срабатывал старый рефлекс главнокомандующего, считающего собственное мнение непогрешимым? Или же это было нечто более глубокое, то, что не давало мне покоя все время и только сейчас выплывало на поверхность?

— Корвин, — сказал Ганелон, — я вот тут как раз думал…

Я вздохнул: — Да?

— …о сыне Рэндома. Ваша семейная способность к немыслимой регенерации, по-моему, дает основания предполагать, что он выжил и мы еще встретимся.

— Мне тоже хотелось бы на это надеяться.

— Тогда не спеши.

— Что ты хочешь сказать?

— На мой взгляд, у Мартина было крайне мало контактов с Амбером и членами вашей семьи, поскольку рос он в Ребме, в совершенно иных условиях…

— Именно так.

— И я думаю поэтому, что вдали от Бенедикта — и Ллевеллы, оставшейся в Ребме, — единственным человеком, который нанес ему предательский удар, мог быть только тот, кто хоть в какой-то степени был ему близок и имел с ним некую связь — то есть Блейз, Брэнд или Фиона. Видимо, у него были довольно смутные представления об отношениях внутри вашей семьи.

— Смутные, — кивнул я, — однако, как мне кажется, вполне обоснованные, если я правильно понимаю тебя.

— По-моему, да. И мне представляется вполне возможным, что Мартин не только боится вашей семейки, но и вступил с кем-то из ее представителей в сговор.

— И это тоже возможно, — согласился я.

— А как ты думаешь, мог он сговориться с кем-нибудь из наших противников?

Я покачал головой:

— Нет, если знает, что он принадлежит к той группировке, которая пыталась его уничтожить.

— А что, если он к ней не принадлежит? Интересно… Вот ты говорил, например, что Брэнду надоели их игры и он пытался расстаться со своими союзниками, которые затевали дружбу с чудовищными посланниками Черной Дороги. А что, если эти твари настолько сильны, что Фиона и Блейз стали игрушками в их руках? Если положение дел действительно таково, то я вполне могу вообразить, как Мартин закидывает удочку, чтобы поймать что-то или кого-то, способное дать ему возможность одержать над ними верх.

— Слишком сложная система предположений, — сказал я.

— Однако твой враг, похоже, знает о тебе довольно много.

— Это верно, но и у них найдется парочка предателей, чтобы преподать им нужные уроки.

— А не могли ли они рассказать этим предателям все то, что, как ты говоришь, знала Дара?

— Интересная точка зрения, — заметил я, — однако что-либо сказать наверняка тут сложно. — Разве что проверить историю с Текисами? Это только сейчас пришло мне в голову. Однако я решил пока что попридержать идею, а сперва узнать, к чему клонит Ганелон, и не уходить от основной темы столь внезапно. — Мартину вряд ли удалось много рассказать кому-то об Амбере.

Некоторое время Ганелон молчал. Затем спросил:

— А у тебя так и не было возможности что-нибудь выяснить относительно того вопроса, который я задал тебе в ту ночь у твоей гробницы?

— Какого вопроса?

— Нельзя ли подделать ваши карты? — сказал он. — Нам известно, что у Мартина есть целая колода…

Теперь пришлось помолчать мне, пережидая, пока целая толпа воспоминаний пересекает мой путь, стараясь непременно лизнуть меня своими липкими языками.

— Нет, — сказал я. — Такой возможности у меня пока не было.

Мы довольно долго продвигались дальше в молчании, а потом Ганелон вдруг произнес:

— Корвин, в ту ночь, когда ты привез Брэнда назад… помнишь?

— Да, и что?

— По твоим словам, ты подозревал тогда абсолютно всех, пытаясь выяснить, кто же ткнул тебя в бок ножом, и, по твоим же словам, любой из них вполне был способен на подобный фокус в столь удобный момент.

— Ну и ну, — только и сказал я. Он кивнул:

— Теперь у тебя появился еще один родственник, о котором тоже нужно подумать. Ему, возможно, недостает фамильной изысканности и изощренности только потому, что он слишком молод и практики у него маловато.

И тут в мыслях я вернулся далеко назад, на тот молчаливый парад мгновений, что пронеслись в моей жизни непосредственно до моего возвращения в Амбер и вскоре после этого.

Глава 4

— Кто там? — спросила она, когда я постучался, и я ответил. — Подожди минутку.

Я услышал ее шаги, потом дверь отворилась. Вайол вряд ли была выше пяти футов и казалась удивительно хрупкой. Брюнетка, тонкие черты лица, нежный и тихий голосок, красное платье… Ее невидящие глаза смотрели как бы сквозь меня, напоминая мне о былой тьме, о боли.

— Рэндом, — сказал я, — просил передать, что он задержится еще чуть дольше, но беспокоиться тебе абсолютно не о чем.

— Пожалуйста, войди, — пригласила она, отступая чуть в сторону и еще шире распахивая передо мной дверь.

Я вошел. Хотя и не собирался. Я и просьбу-то Рэндома на самом деле выполнять не собирался — но почему-то честно рассказал Вайол и о том, что случилось, и о том, куда он сейчас отправился. Сперва я хотел просто сообщить ей то, что уже сказал, и ничего больше. Ведь только когда мы с ним разъехались, до меня дошло, к чему, собственно, вела его просьба: вот так, запросто, он попросил меня сообщить его жене, с которой я до сих пор и десятком слов не обмолвился, что он уехал искать своего незаконнорожденного сына — того самого, чья мать, Морганта, вскоре после его появления на свет покончила жизнь самоубийством, из-за чего Рэндома и наказали, насильно заставив жениться на Вайол. То, что этот брак, неведомо почему, оказался счастливым — да нет, просто прекрасным, — до сих пор удивляло всех. У меня не было ни малейшего желания вываливать на Вайол целую кучу малоприятных известий, и я, входя в комнату, судорожно пытался что-нибудь придумать.

Я прошел мимо бюста Рэндома, помещенного довольно высоко на полке слева от меня. И вдруг до меня дошло, что в этом доме мой брат — действительно хозяин и повелитель. В дальнем конце комнаты я увидел рабочую скамеечку Вайол. Обернувшись, я еще раз внимательно посмотрел на бюст.

— Я даже как-то не сразу понял, что это твоя работа.

— Моя.

Вскоре я обнаружил и другие примеры ее творчества.

— Знаешь, все очень и очень неплохо, — сказал я.

— Спасибо. Может быть, присядешь?

Я опустился в большое с высокими подлокотниками кресло, которое оказалось на удивление удобным. Сама она уселась на низенький диванчик справа от меня и поджала ноги.

— Может быть, хочешь поесть или выпить чего-нибудь?

— Нет, спасибо. Я ведь буквально на минутку. Дело в том, что Рэндом, Ганелон и я несколько сбились с пути, возвращаясь домой, а потом еще повстречались с Бенедиктом, что тоже отняло какое-то время. Но самое главное, именно в результате этой встречи Рэндом и Бенедикт были вынуждены предпринять еще одно небольшое путешествие.

— Как долго он будет отсутствовать?

— Может быть, всю ночь. Или чуть дольше. Если это сильно затянется, он, вероятно, свяжется с кем-нибудь с помощью карт, и мы дадим тебе знать.

Бок у меня отчего-то разболелся, и я, прижав к нему руку, начал его тихонько массировать.

— Рэндом мне столько рассказывал о тебе, — промолвила Вайол.

Я хмыкнул.

— Ты уверен, что не хочешь перекусить? Право, меня бы это нисколько не затруднило.

— Разве он не сказал тебе, что я всегда голоден?

— Нет, — засмеялась она — Но если все было так, как ты говоришь, то легко догадаться, что у тебя просто не было времени поесть, да и сил ты потратил немало.

— Ну, отчасти ты, пожалуй, права. Ладно, если у тебя случайно завалялся кусок хлеба, можешь дать его мне; пожевать не повредит.

— Отлично. Тогда подожди минутку, пожалуйста. Она встала и вышла в соседнюю комнату. Теперь я мог наконец всласть почесать бок вокруг заживающей раны, которая вдруг начала свербеть. Отчасти из-за этого я и согласился воспользоваться гостеприимством Вайол; а кроме того, я вдруг понял, что ужасно голоден. Лишь позднее я догадался, что она бы все равно не заметила, что я чешусь. Ее уверенные движения, доверительная манера почему-то заставили меня совсем позабыть о том, что она слепая. Ну и отлично. Я был рад, что Вайол держится молодцом.

Я услышал, как она в соседней комнате напевает «Балладу о пересекающих морские просторы», любимую песню Великого Торгового Флота Амбера. Янтарное Королевство никогда не отличалось развитой промышленностью, да и сельское хозяйство отнюдь не было нашей сильной стороной. Однако наши суда способны были заплывать как угодно далеко в Царство Теней и прокладывали курс между любыми точками мира, торгуя буквально всем на свете. Практически все мужчины Королевства, как благородные, так и простолюдины, какое-то время отдавали Торговому Флоту. И именно сыновья самых благородных семей в стародавние времена прокладывали торговые пути для последующих поколений, бороздя моря десятков миров и нанося на карты их очертания; картами пользовались потом многие и многие сотни других капитанов. Когда-то и я участвовал в этом, хотя моя помощь, разумеется, никогда не была столь велика, как Джерарда или Кейна; но и меня глубоко волновало могущество морских просторов и сила духа тех, кто эти просторы покоряет.

Вскоре Вайол вернулась с тяжелым подносом, нагруженным хлебом, мясом, сыром, фруктами и графином вина. Она поставила поднос на столик возле моего кресла.

— Ты что, целый полк накормить решила? — спросил я.

— Ничего страшного, даже если ты что-то и не доешь.

— Вот спасибо! А может, и ты ко мне присоединишься?

— Ну, может, что-то из фруктов и съем, — спокойно и весело сказала Вайол.

Пальцы ее скользнули над блюдом, поймали яблоко, и она вернулась на свой диванчик, мурлыча все тот же напев.

— Рэндом говорит, что это твоя песня, — прервавшись, сказала она.

— Это было очень, очень давно, Вайол.

— А в последнее время ты ничего такого не сочинял?

Я хотел было покачать головой, потом спохватился и сказал вслух:

— Нет. Эта часть моей души… пока отдыхает.

— Очень жаль. Такая прелестная мелодия!

— Настоящий-то музыкант в нашей семье как раз Рэндом.

— Да, он очень хороший музыкант. Однако исполнительство и композиция — совершенно разные вещи.

— Это верно. Ну ладно, когда-нибудь, когда все успокоится… Скажи, а ты счастлива здесь, в Амбере? Все ли тебе здесь по вкусу? Нет ли у тебя в чем нужды?

Вайол улыбнулась:

— Мне лишь бы Рэндом был рядом. Он такой хороший!

Я был как-то странно тронут ее детской, восторженной манерой говорить о нем.

— Раз так, то я очень рад, — сказал я. И прибавил: — Рэндом значительно моложе нас… он, возможно, переживал многое более болезненно, чем остальные. Нет ничего более бессмысленного, чем рождение в семье еще одного принца, когда их и без того целая армия. Впрочем, в его детских горестях я не менее виновен, чем другие. Как-то раз мы с Блейзом высадили его на крошечный островок к югу отсюда…

— …а Джерард, едва узнав об этом, отправился туда и вызволил его, — подхватила Вайол. — Да, он мне об этом рассказывал. Неужели твоя вина до сих пор не дает тебе покоя? Ведь прошло столько лет!

— Так ведь и он тоже, наверно, об этом до сих пор не забыл.

— Нет, Рэндом давным-давно уже вас простил. Он об этом рассказывал как о веселой шутке. А еще он рассказывал, как вбил гвоздь в каблук твоего сапога, и гвоздь, выйдя наружу, буквально насквозь проткнул тебе пятку, стоило тебе этот сапог надеть.

— Так это все-таки был Рэндом! Черт меня побери! А я-то всегда винил Джулиана…

— Да, тот поступок действительно беспокоит Рэндома до сих пор.

— Господи, как же давно все это было… — произнес я.

Покачав изумленно головой, я снова принялся за еду, вдруг ощутив страшный голод. Вайол даже несколько минут молчала, давая мне как следует насытиться. Немного утолив голод, я почувствовал необходимость что-нибудь сказать.

— Да, так значительно лучше. Значительно! — благодарно сообщил я. — Знаешь, после этой странной и полной искушений ночи, которую я провел в Небесном Городе, силы мои явно истощились.

— Получил ли ты там какие-нибудь полезные предзнаменования?

— Не знаю, насколько полезными они могут оказаться… А впрочем, лучше иметь их, чем не иметь. Скажи: что нового в Амбере?

— По-моему, ничего. От служанки я узнала, что твой брат Брэнд продолжает поправляться. Он хорошо поел сегодня утром, что вселяет надежду на его скорое выздоровление.

— Приятно слышать, — сказал я. — И, по всей видимости, он уже вне опасности.

— Похоже, что так. Но что это… за череда ужасных и странных неожиданностей, жертвами которых оказались вы все? Меня это очень огорчает. Я так надеялась, что ты, может быть, получишь какие-то указания этой ночью в Тир-на Ног'тхе!

— Все это ерунда, — ответил я. — Я вовсе не уверен в ценности подобных указаний.

— Но тогда зачем же… Ох, извини.

Я рассматривал Вайол с каким-то новым интересом. По ее лицу по-прежнему ничего особенного прочесть было нельзя, но правая ее рука непроизвольно сжималась и разжималась, поглаживая и пощипывая обивку дивана. Потом, словно спохватившись, Вайол оставила диван в покое. Она, очевидно, была тем человеком, который уже ответил на свой самый главный вопрос и хочет только, чтобы об этом больше никто не узнал.

— Да нет, — промолвил я, — ты права: я соврал. Ты знаешь, что меня там ранили?

Она молча кивнула.

— Это ничего, что Рэндом сказал тебе; я на него не сержусь, — продолжал я. — Ему всегда было свойственно обо всем судить резко и сразу вставать в оборонительную позицию. Впрочем, это вовсе не так уж плохо. Мне только нужно знать, как много ты от него узнала — ради твоей безопасности и моего спокойствия. Ибо, я полагаю, что тебе известно не все.

— Понимаю. Это всегда трудно — приуменьшить опасность в рассказе… то есть что-то выпустить из него… Видишь ли, Рэндом от меня практически ничего не утаивает. Я знаю и твою историю, и большую часть историй остальных членов семьи. Он держит меня в курсе событий и обстоятельств, а также — собственных сомнений и подозрений…

— Спасибо, — сказал я, прихлебывая вино, — теперь мне уже гораздо легче говорить, и я тоже намерен поведать тебе все — во всяком случае, обо всем случившемся за то время, что прошло после завтрака до сего момента…

Так я и поступил.

Вайол порой улыбалась во время моего рассказа, но ни разу не прервала меня. Когда же я закончил, она спросила:

— Так ты боялся, что упоминание о присутствии в нашей жизни Мартина огорчит меня?

— Мне казалось, что это возможно, — признался я.

— Нет. Как раз напротив… Видишь ли, я знала Мартина в Ребме еще совсем маленьким. И позже, когда он начинал подрастать… И всегда очень его любила. Так что, даже если бы он не был сыном Рэндома, он все равно оставался бы мне дорог. А теперешняя забота и беспокойство Рэндома о нем мне даже приятны, ибо я знаю, что они своевременны и пойдут на пользу им обоим.

Я покачал головой.

— Мне за мою долгую жизнь нечасто приходилось встречать таких женщин, как ты, — искренне сказал я. — Я рад, что наконец мне повезло и мы с тобой встретились.

Она рассмеялась:

— Ты ведь тоже долгое время был незрячим?

— Да, а что?

— Слепота может наполнить человека горечью, но она же способна дать ему великую радость среди людей и вещей, которые ему близки.

Мне не нужно было вспоминать ощущения тех дней, когда я оставался слепым, чтобы догадаться: я-то определенно принадлежу к первому типу людей, даже если сбросить со счетов те обстоятельства, при которых меня постигло это страшное несчастье. Очень жаль, но таков уж я: не умею довольствоваться малым. Действительно, очень жаль!

— Ты права, — сказал я. — И тебе повезло.

— На самом деле это всего лишь состояние души — то, что способен легко оценить лишь Властитель Тьмы. — Вайол встала. — Мне всегда хотелось знать, как ты выглядишь, — сказала она. — Рэндом, конечно, описывал тебя, но это не совсем то… Можно мне?..

— Ну конечно!

Она подошла ко мне совсем близко и коснулась кончиками пальцев моего лица, нежными прикосновениями долго исследовала мои черты.

— Да, — подвела она итог, — в основном ты именно такой, каким мне и представлялся. Но я чувствую в тебе какое-то напряжение. И оно не уходит из твоей души уже очень и очень давно, верно?

— По-моему, с тех пор, как я вернулся в Амбер.

— Интересно, мог бы ты стать счастливее, если бы не восстановил свою память?

— Это один из тех вопросов, на которые нет ответа, — сказал я. — Если бы я не восстановил память, я вполне мог бы уже давно быть мертвым. Но если, чисто абстрактно, на минутку забыть об этом, то в той моей жизни все же было что-то очень для меня привлекательное, волнующее. Я каждый день искал возможность выяснить, кто же я на самом деле такой или что я такое…

— Но был ли ты тогда счастливее, чем теперь? Или нет?

— Ни то ни другое, — ответил я. — Все всегда как-то само собой уравновешивается. Все это, по твоим же собственным словам, всего лишь состояние души. И даже если бы это было не так, я все равно никогда не смог бы вернуться к прежней жизни теперь, когда знаю, кто я такой, когда я уже отыскал Амбер.

— Почему же нет?

— А почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Я хочу тебя понять, — медленно проговорила Вайол. — С тех самых пор как я впервые услышала о твоем возвращении там, в Ребме, даже еще до того, как Рэндом начал рассказывать мне всякие истории, я хотела знать, что же именно заставило тебя с таким трудом пробиваться сюда. И вот теперь у меня есть возможность — хотя, конечно, нет никакого права, всего лишь возможность — расспросить тебя самого. И я чувствую, что мне можно и даже нужно использовать эту возможность, невзирая на мое положение в этой семье и всякую субординацию.

Я криво усмехнулся:

— Умно ты это преподнесла!.. Что ж, постараюсь быть честным. Сперва меня гнала сюда ненависть — ненависть к моему брату Эрику. И еще — желание заполучить трон. Если бы ты спросила меня, когда я только что вернулся, которое из этих чувств было сильнее, я бы сказал: жажда власти. Теперь, однако… пожалуй, нужно признать, что это не совсем так: и то и другое отчасти было просто уловкой. До сих пор я, пожалуй, даже не сознавал этого. Однако Эрик мертв, и у меня не осталось в помине той ненависти, которую я испытывал тогда. Место правителя вакантно, но мне кажется, что теперь я испытываю к этому весьма смешанные чувства. Возможно, ни один из нас при теперешних обстоятельствах не имеет права на трон Амбера, и даже если бы были устранены все противоречия в нашем семействе, в данный момент я бы его не принял. Я бы непременно позаботился сперва о том, чтобы в Королевстве восстановилась некая стабильность, а также попытался бы ответить еще на некоторое количество нерешенных вопросов.

— Даже если бы ответы на них указали, что ты, возможно, и не сядешь на этот трон?

— Даже в этом случае.

— Тогда я начинаю понимать.

— Что? Что тут понимать?

— Лорд Корвин, мои знания философских основ этих явлений весьма ограниченны, но, по-моему, ты способен отыскать все что угодно в Царстве Теней. Это тревожная для меня тема, и я никогда до конца не понимала объяснений Рэндома. Но ведь вы действительно, если захотите, можете не только странствовать по Царству Теней, но и отыскать для себя другой Амбер — в точности такой же, как этот, во всех отношениях, за исключением того, что там-то вы получили бы возможность сесть на трон и наслаждаться тем, что дает истинно королевский статус?

— Да, мы можем отыскивать подобные места, — сказал я.

— Тогда почему же вы этого не делаете, чтобы положить конец раздорам?

— Потому, что то место способно лишь казаться нам точно таким же, как Амбер, и не больше. Мы все являемся частью нашего Янтарного Королевства точно так же, как и оно является частью нас самих. А потому любая тень Амбера должна непременно быть населена нашими тенями, чтобы хоть на что-нибудь быть годной. Мы можем даже воплотиться в собственную тень, если вдруг согласимся переместиться в такое вот готовенькое королевство. Однако же существа в Царстве Теней никогда не бывают в точности такими же, как здесь. И тень никогда не бывает точным повторением того предмета, который ее отбрасывает. Их очень много, этих маленьких отличий, и на самом деле они куда хуже, чем основные отличия между двумя различными существами. В итоге ты вполне можешь оказаться в стране, населенной совершенно чужими и чуждыми тебе людьми. Представь — ничего лучше мне в голову не приходит, — что порой ты встречаешься с человеком, ужасно похожим на кого-то из твоих хороших знакомых, и, разумеется, все время ждешь, что он начнет вести себя, как этот твой хороший знакомый. Но гораздо хуже, что ты сам постоянно ведешь себя так, словно рядом с тобой тот, другой. Ты смотришь на него, будто надев некую маску, и его реакция на тебя, тоже тебя не устраивающая, кажется гнусным притворством. Это очень беспокойное, просто ужасное ощущение. Я всегда не любил встречаться с такими людьми, которые напоминают мне кого-то другого. Целостность личности — вот то единственное, что нам не подвластно при наших манипуляциях с Царством Теней. Хотя именно благодаря нерушимости нашей личностной характеристики мы и можем связываться друг с другом. Именно поэтому Флора так долго колебалась на мой счет там, на Земле, когда я сбежал из лечебницы: моя новая личностная характеристика казалась ей в достаточной степени иной.

— Я начинаю понимать, — сказала Вайол. — Амбер для вас не просто место рождения и возможного правления. Это вся ваша жизнь, весь установленный для вашего рода миропорядок…

— Да, это вся наша жизнь… И основа нашего мира, — подтвердил я ее слова.

— Ты говоришь, что ненависть твоя умерла вместе со смертью Эрика, а твое желание получить трон было значительно ослаблено размышлениями над теми новыми вещами, которые ты постиг?

— Именно так.

— В таком случае я, кажется, действительно понимаю, что движет тобою…

— Мною движет желание стабильности, — сказал я, — и еще некое любопытство… и желание отомстить нашим врагам…

— Долг, — сказала она. — Ну конечно. Я хмыкнул:

— Да, это слово звучит весьма утешительно и благородно, да только мне отчего-то быть лицемером не хочется. Вряд ли я такой уж послушный долгу сын Амбера. Или Оберона.

— Ты нарочно говоришь таким тоном; ты просто не хочешь, чтобы тебя считали таковым.

Я закрыл глаза. Закрыл для того, чтобы присоединиться к ней в темноте, вспомнить ненадолго тот мир, где на первом месте совсем иные способы передачи информации, чем световые волны. И тут я понял, как права была она, в том числе и насчет моего тона. С чего это я принялся глумиться над понятием долга? Я же люблю, когда меня хвалят за доброту, честность и благородство, за мой ум, даже когда я кажусь себе не совсем таким — как и всякий другой человек. Что так задело меня при упоминании моего долга по отношению к Амберу? Ничего. Так в чем же дело?

Отец.

Я уже больше ничего ему не должен, я свободен от всех обязательств перед ним. В конечном счете, именно он виноват в теперешнем положении дел. Он породил нас в таком количестве, ничем не обеспечив ни справедливого наследования, ни доброго отношения к нашим матерям, и при этом он еще ожидал от нас любви, преданности и поддержки. Он играл своими фаворитами, а на самом деле, похоже, играл и нами, натравливая нас друг на друга. А затем он оказался замешанным в чем-то таком, с чем сам не смог справиться, и спешно покинул Королевство.

Зигмунд Фрейд, хвала ему, давным-давно дал мне обезболивающее и вернул к нормальным для нашей семейки чувствам отвращения и ненависти, которые только и могли здесь править. И при этих условиях никаких ссор и споров ни с кем у меня не возникало. Факты — дело другое. Я не могу сказать, что не любил своего отца только потому, что он не давал мне никаких причин любить его; по правде говоря, мне казалось, что он трудился как раз в противоположном направлении. Ну и хватит об этом. Я наконец понял, что именно так взбесило меня при упоминании о долге: сам его объект.

— Ты права, — сказал я, открывая глаза и глядя на нее, — и я рад, что сказала мне об этом именно ты.

Я поднялся, собираясь уходить.

— Дай мне руку.

Она протянула мне свою правую руку, и я поднес ее к губам.

— Спасибо, — сказал я. — Ленч был замечательный.

Я повернулся и направился к двери. Когда я оглянулся, то увидел, что Вайол покраснела от смущения и улыбается, а рука ее так и осталась протянутой ко мне. И тут я начал понимать, почему в Рэндоме произошли такие перемены.

— Счастья тебе и удачи, — сказала она, услышав, что я остановился.

— …И тебе, — сказал я и быстро закрыл за собою дверь.

Затем я собирался повидать Брэнда, но почему-то никак не мог заставить себя сделать это. С одной стороны, не хотелось встречаться с ним, когда голова совсем отупела от усталости. С другой — разговор с Вайол был первым моим приятным впечатлением за весьма длительное время, и ужасно не хотелось его портить, хотя именно сейчас я несколько воспрянул духом.

Я поднялся по лестнице и прошел по коридору в свою комнату, вставил свой новый ключ в новый же замок. В спальне я задернул шторы, чтобы не так ярко светило полуденное солнце, разделся и лег в постель.

Как всегда после стресса, сон пришел не сразу. Я довольно долго ворочался, сминая простыни и оживляя в памяти события нескольких последних дней, а также — кое-что из далекого прошлого. Когда же наконец я уснул, то и во сне меня преследовали те же события, ужасное заклятие, произнесенное мною некогда в темной тюремной камере, и нацарапанная на двери картина, помогшая мне бежать.

Было темно, когда я проснулся и действительно почувствовал себя отдохнувшим. Напряжение улеглось, полусонные мысли были куда более мирными. И только где-то в области затылка будто ощущалось некое приятное возбуждение, какая-то несложная обязанность, не дававшая мне покоя. На кончике языка вертелось заветное слово, глубоко похороненное давнее намерение…

Да!

Я сел. Потянулся за одеждой и стал одеваться. Надел ремень и пристегнул Грейсвандир. Потом свернул одеяло по-армейски и сунул себе под мышку. Ну конечно…

Голова была совершенно ясной, бок ни чуточки не болел. Я понятия не имел, сколько времени проспал, и вряд ли теперь это имело значение. Мне предстояло заглянуть в одно очень интересное место, где нечто должно было случиться со мной давным-давно — да нет, совершенно точно случилось! Я когда-то уже бывал там, однако надлом во времени и течении событий сместил что-то в моей памяти. Но теперь я вспомнил.

Я запер за собой дверь и двинулся к лестнице. В коридоре свечи мигали от сквозняка, и вылинявший олень на гобелене на правой стене, что умирал в течение долгих веков, оглядывался в ужасе на столь же вылинявших охотничьих псов, которые столько же веков преследовали его. Порой мои симпатии были на стороне оленя, однако обычно я все же чувствовал себя охотничьим псом. И теперь я должен был во что бы то ни стало восстановить то, что кануло в далекое прошлое.

По лестнице и вниз, откуда не доносилось ни звука. Значит, очень поздно. Это хорошо. Прошел еще один день, и мы все еще живы. И, возможно, даже стали немножко умнее. Во всяком случае настолько, чтобы понять, что существует еще огромное количество вещей, которые нам неведомы. Хотя надежда узнать их не утрачена. Вот чего мне недоставало, когда я сидел, скорчившись и воя от боли в той проклятой камере и прижав руки к выжженным глазам. Вайол… Как бы хорошо было тогда поговорить с тобой хоть несколько минут! Но я учился в отвратительной школе, где даже более щадящий курс обучения не сумел бы привить мне твоего милосердия. И все же… трудно сказать. Я всегда чувствовал себя куда больше охотничьим псом, чем загнанным оленем, куда больше охотником, чем жертвой. Ты, возможно, кое-чему и сумела бы научить меня, смягчила бы горечь, умерила ненависть. Но вот было бы это к лучшему для меня? Не уверен. Ненависть и так умерла вместе с тем, к кому я ее испытывал, а горечь прошла сама собой — но, оглядываясь назад, я все задавал себе вопрос: выполнил бы я свою задачу, если бы горечь и ненависть не поддерживали меня? Выжил бы в своей темнице без этих своих безобразных друзей, что упорно тащили меня назад, к жизни и здоровью? Это теперь я могу позволить себе роскошь порой представить себя оленем, а тогда подобные мысли могли оказаться для меня смертельно опасными. О нет, милая дама, я совсем не уверен в том, что было бы для меня тогда лучше, и вряд ли когда-нибудь узнаю это.

На втором этаже было все недвижимо и тихо. Снизу доносился слабый шум. Спите сладко, милая дама… Еще один поворот по лестнице. Интересно, догадался ли Рэндом, что великий момент уже наступил? Скорее всего нет, иначе он или Бенедикт уже вышли бы на связь со мной. А что, если с ними что-то случилось?.. Глупейшее занятие — самому будить лихо. Пусть будет что будет; мне совершенно осточертело ходить вокруг да около.

Первый этаж.

— Уилл? — окликнул я. — Ролф?

— Лорд Корвин!

Оба стражника приветливо раскланялись со мной. По их лицам я понял, что все в порядке, но ради проформы спросил, как дела.

— Все тихо, лорд Корвин, все в порядке, — ответил старший из них.

— Вот и отлично, — сказал я и двинулся дальше, входя в мраморный обеденный зал.

Это должно сработать! Обязательно! Если только время и влажность не совсем уничтожили его… И тогда…

Я миновал длинный коридор, где пыльные стены почти смыкались у меня над головой. Темнота, тени, мои шаги…

Я подошел к двери в конце коридора, открыл ее и остановился на площадке. Потом стал спускаться в подземные пещеры Колвира, вниз по винтовой лесенке, мимо горящих по обе стороны редких фонарей. Рэндом был прав: если что-то изобразить примерно на уровне той далекой площадки, где светился Подлинный Путь, который мы видели сегодня утром, то сходство непременно будет весьма близкое.

Еще вниз. Во мраке извивались и покачивались на стенах тени. Последний факел — и залитый светом фонаря сторожевой пост показался мне декорацией, забытой и абсолютно застывшей, будто вделанной в стену. Я спустился с последней ступеньки и пошел к посту.

— Добрый вечер, лорд Корвин, — с лучезарной улыбкой поздоровался со мной тощий, похожий на покойника человечек, удобно прислонившийся спиной к ящику для всякого барахла и куривший трубку.

— Добрый вечер, Роджер. Как дела у обитателей нижнего мира?

— Тут только крысы, летучие мыши да пауки. А больше ничто и не движется даже. Мир да покой.

— Тебе нравится эта служба? Он кивнул:

— Я пишу философский роман с элементами болезненной мистики и всякими ужасами. Здесь отлично работается.

— Да, весьма подходящее местечко, — согласился я. — Кстати, не найдется ли у тебя фонаря?

Роджер вытащил фонарь из своего сундука и зажег его с помощью свечи.

— А конец романа будет счастливым? — поинтересовался я.

Он пожал плечами:

— Счастливым буду я, это уж точно.

— Я хотел спросить, торжествует ли там у тебя добро и завоевывает ли герой сердце героини? А может, ты всех своих героев предаешь смерти?

— Ну это вряд ли было бы справедливо.

— Ладно, не обращай на мои вопросы внимания. Может, и мне когда-нибудь удастся еще прочитать твой роман.

— Может быть, — сказал он спокойно.

Я взял фонарь и пошел туда, куда не ходил уже очень давно. И обнаружил, сколь сильны еще отголоски былого в моей душе.

Вскоре, двигаясь вдоль стены, я определил нужный мне коридор и вошел в него. Теперь оставалось просто считать шаги. Ноги сами знали путь.

Дверь в мою старую камеру находилась чуть в стороне от других. Я поставил фонарь на пол и обеими руками налег на дверь, чтобы открыть ее как можно шире. Она подавалась со скрипом и ворчаньем, даже со стонами. Затем я поднял фонарь повыше и вошел внутрь.

Тело у меня сразу онемело, а в животе свернулся холодный тугой комок. Начался озноб, и я с трудом поборол сильнейшее желание выскочить отсюда, захлопнуть за собой дверь и сбежать куда глаза глядят. Я не ожидал от себя подобной реакции. Я боялся хотя бы на шаг отойти от этой тяжелой обитой бронзой двери; казалось, что она непременно захлопнется у меня за спиной и тут же будет заперта на все засовы. Какое-то мгновение я не испытывал ничего, кроме чистейшей воды ужаса при виде этой крошечной грязной клетушки. Потом заставил себя сосредоточиться на частностях — на той дыре в полу, что заменяла мне уборную; на черном пятне, где я развел костер в последний день… Я провел левой рукой по внутренней поверхности двери и обнаружил следы тех царапин, которые нанес некогда черенком сломанной ложки. Я вспомнил, чего стоила моим рукам эта попытка вырезать замок. Потом наклонился, чтобы рассмотреть свою работу поближе. Бороздки были совсем поверхностными, вовсе не такими глубокими, как казалось мне тогда, во всяком случае по сравнению с толщиной двери. Я только сейчас осознал, как сильно преувеличивал свои слабые силы в стремлении вырваться на свободу. Я отошел от двери и посмотрел на стену.

Рисунок был виден очень слабо, пыль и влажность сделали свое дело. Но я все еще мог разглядеть очертания маяка Кабры, изображенного все тем же черенком сломанной ложки. И волшебство все еще ощущалось в этом наброске, что в итоге дал мне возможность оказаться на свободе. Я чувствовал эту волшебную силу, даже не взывая к ней.

Я повернулся лицом к другой стене.

Тот рисунок, на который смотрел я сейчас, сохранился хуже, но ведь он и выполнен был в ужасающей спешке, при свете последних нескольких спичек. Я даже не все мог разобрать на нем, хотя память помогала восстановить кое-какие детали, что были теперь не видны. Передо мной какая-то комната или библиотека, где вдоль всех стен тянутся полки с книгами, на переднем плане — рабочий стол, за ним виднеется глобус… Интересно, подумал я, а что, если попытаться стереть с картины пыль?

Я поставил фонарь на пол и вернулся к другому рисунку, уголком одеяла попытался осторожно протереть участок возле самого фундамента маяка. Линия стала более четкой. Я еще раз протер рисунок, нажимая чуть сильнее, и, к несчастью, несколько нарушил при этом линию.

Я отступил от стены и оторвал широкий лоскут от края одеяла. Затем свернул остаток в некое подобие подушки и уселся на нее. А потом медленно, осторожно принялся за работу над маяком. Мне необходимо было как следует потренироваться, определить нужный нажим и тому подобное, прежде чем пробовать очистить другую картину.

Через полчаса я встал, потянулся, сделал несколько наклонов и как следует растер затекшие ноги. Изображение маяка было теперь чистым, однако я разрушил процентов двадцать рисунка, прежде чем догадался, с какой силой нужно нажимать на тряпку. Вряд ли, решил я, удастся добиться лучших результатов.

Фонарь мигнул и плюнул в меня, когда я передвинул его на другое место. Я развернул одеяло, оторвал от него новую полосу и снова свернул в виде подушки. Эту подушку я подложил себе под колени, опустился на пол и принялся за работу.

Через некоторое время мне удалось увидеть то, что скрывалось под слоем пыли. Я, например, совсем забыл о черепе на столе, пока осторожное прикосновение тряпки не открыло его моему взору. И еще я вспомнил тот угол у дальней стены и толстенную свечу в подсвечнике… Я отшатнулся. Было бы рискованно пытаться расчистить еще что-то. Да, может, и не стоило. Все это выглядело совершенно таким же, каким было когда-то.

Фонарь снова замигал. Ругая Роджера за то, что он не проверил, достаточно ли в нем керосина, я встал, держа фонарь примерно на уровне плеча слева от себя. И постарался забыть обо всем, кроме находившейся передо мной картины.

По мере того как я смотрел на нее, она обрела даже некое подобие перспективы. Еще через мгновение она была уже совершенно трехмерной и значительно расширилась, полностью заняв поле моего зрения. Тогда я шагнул вперед и поставил фонарь на край письменного стола.

Я обшаривал глазами комнату. На всех четырех ее стенах были книжные полки. Никаких окон. На дальнем конце — две двери, налево и направо, одна напротив другой; одна закрыта, другая чуть приоткрыта. Возле приоткрытой двери был еще длинный низенький стол, заваленный книгами и бумагами. Странный, причудливый беспорядок царил повсюду; книги на полках были навалены как попало, кое-где оставались пустые места; на стенах были какие-то непонятные ниши и выступы — там помещались кости, камни, керамика, глиняные таблички с письменами, увеличительные стекла, веера и инструменты неведомого мне предназначения… На огромном ковре, похоже, был изображен Ардебил. Я сделал шаг в этом направлении, и мой фонарь снова зашипел и плюнул. Я взял его в руку, и тут фонарь погас совсем.

Я прорычал какое-то ругательство и поставил его обратно. Потом медленно повернулся, ища хоть какой-нибудь источник света. Нечто напоминающее ветку кораллов слабо светилось на полке у противоположной стены, слабое свечение также исходило из-под закрытой двери. Я бросился туда.

Дверь я открывал как можно тише. Комната, в которой я очутился, казалась необитаемой. Это была маленькая, без окон нора, слабо освещенная тлеющими углями в небольшом очаге слева от меня. Каменные стены комнаты аркой сходились над головой. Очаг, возможно, был устроен в естественной нише. В дальней стене виднелась большая, окованная железом дверь; из замка торчал огромный ключ.

Я прихватил с собой из библиотеки свечу и двинулся по направлению к камину, чтобы разжечь в нем огонь поярче. Однако, опустившись на колени и начав раздувать полупотухшие угли, я услышал тихие шаги совсем рядом, у порога.

Обернувшись, я увидел его. Примерно пять футов высотой, горбатый, волосы и борода еще длиннее, чем помнилось мне. Дворкин был в ночной рубахе до щиколоток, в руках держал масляную лампу, а темные глаза его остро вглядывались во тьму, стараясь разглядеть меня у перепачканного сажей камина.

— Оберон, — сказал он, — неужели время наконец настало?

— Какое такое время? — тихо проворчал я, подражая отцу.

Он захихикал:

— Ну какое же еще? Время разрушить этот мир, разумеется!

Глава 5

Я убрал свет подальше от лица, стараясь по-прежнему говорить негромко.

— Еще нет, — сказал я. — Еще не время. Он вздохнул:

— Ты так и остался неубежденным.

Дворкин склонил голову набок, внимательно вглядываясь в меня.

— Ну почему тебе все нужно портить? — сказал он.

— Я ничего еще не испортил.

Он опустил лампу. Я снова отвернулся, но ему все-таки удалось как следует рассмотреть меня. Он рассмеялся.

— Забавно. Забавно, забавно, забавно, — затараторил Дворкин. — Ты явился в обличье юного лорда Корвина, надеясь растрогать меня? Почему же ты не предпочел облик Брэнда или Блейза? Именно они, дети Клариссы, лучше всех служили нам.

Я пожал плечами.

— Да как тебе сказать… — наконец пробормотал я, решившись по возможности кормить его двусмысленностями, пока он будет их воспринимать и обдумывать ответы. Что-то очень важное могло выйти из этой игры, к тому же она представлялась мне наилучшим способом сохранить у Дворкина хорошее расположение духа. — Ну а ты сам? — продолжал я. — Какой облик в данном случае примешь ты?

— Ну, для того чтобы заслужить твое благорасположение, я уж постараюсь, — ответил он и засмеялся, откинув голову назад.

Смех его гремел вокруг меня, и все в нем стало меняться. Туловище увеличивалось, лицо надувалось, как туго натянутый парус. Горб на спине постепенно исчезал, Дворкин все больше выпрямлялся, становился выше. Черты лица его совершенно изменились, а борода потемнела. Он точно каким-то образом перераспределял массу своего тела; ночная рубашка, прежде доходившая ему до щиколоток, теперь едва прикрывала бедра. Он набрал полную грудь воздуха, и плечи его расширились, руки удлинились, торчавший животик втянулся, стал плоским и мускулистым. Дворкин теперь был мне по плечо, потом еще подрос, потом посмотрел мне прямо в глаза. Одеяние его становилось все короче. Горб совершенно исчез. Лицо исказилось в последний раз, и черты как-то успокоились, перестав меняться. Смех превратился в хихиканье, затих совсем, сменившись ухмылкой.

Я смотрел на чуть более хрупкую копию себя самого.

— Доволен? — спросил он.

— Неплохо, — подтвердил я. — Подожди, я подброшу парочку поленьев в огонь.

— Я помогу тебе.

— Да пустяки.

Я принес несколько поленьев из кучи, лежавшей справа. Каждая подобная увертка давала мне возможность получше рассмотреть Дворкина. Пока я занимался очагом, он отошел в сторонку и уселся на стул. Я заметил, что на меня он и не смотрит, а уставился куда-то в темный угол. Когда огонь в очаге заревел, я выпрямился, надеясь, что теперь он все-таки что-то скажет, способное прояснить ситуацию. И он сказал:

— А что, между прочим, случилось с Великим планом?

Я понятия не имел, то ли он имеет в виду преобразования Пути или еще какой-то иной «Великий план», задуманный отцом, так что вывернулся:

— Это уж ты мне сам объясни. Он снова захихикал:

— А почему бы и нет? Ты просто передумал, вот что случилось!

— В каком смысле передумал — как это тебе представляется, а?

— Нечего надо мной подшучивать. Даже ты не имеешь никакого права подшучивать надо мной, — обозлился Дворкин. — В принципе именно ты — в последнюю очередь. Я встал.

— Я над тобой не подшучиваю, — произнес я уверенно, прошел через комнату, взял другой стул и перенес его поближе к огню, усевшись прямо напротив Дворкина. — Как ты узнал меня?

— Мое местонахождение вряд ли известно каждому.

— Это верно.

— А действительно ли многие в Амбере считают, что я умер?

— Да. И еще многие предполагают, что ты до сих пор, возможно, скитаешься где-то в Царстве Теней.

— Понятно.

— Как ты себя в последнее время… чувствовал? Он злобно усмехнулся, глядя на меня:

— Ты что, думаешь, я все еще не в своем уме?

— Ты сам это сказал — не я; я не хотел тебя обидеть.

— Порой мое безумие ослабевает, порой усиливается, — произнес Дворкин. — Оно охватывает меня целиком, а потом снова отступает, и тогда я чувствую себя почти прежним — почти, предупреждаю. Потрясение, вызванное твоим визитом, например, может… Что-то, видно, сломалось в моем мозгу. Да ты и сам знаешь. А как могло быть иначе? И это ты тоже прекрасно знаешь сам.

— Вероятно, ты прав, — согласился я. — Но почему бы тебе вновь не рассказать мне обо всем, с самого начала? Это могло бы тебя отвлечь, навести какой-то порядок в твоих мыслях, ты почувствуешь себя лучше, а заодно напомнишь мне кое о чем. Я ведь и сам многое подзабыл или упустил. Ну так как?

Дворкин снова захихикал:

— Как будет угодно моему королю. Ты хотел бы услышать что-нибудь особенное? С чего лучше начать? С моего полета из Царства Хаоса на этот маленький неожиданно появившийся островок в ночном море? С моих размышлений над пропастью? С того момента, когда вид Пути открылся мне в драгоценном Камне, что висел на шее у Единорога? Или с того, как я воссоздал Огненный Путь с помощью молнии, крови и звуков лиры, пока наши отцы неистовствовали — ведь они явились слишком поздно, чтобы позвать меня назад, ибо поэма огня уже пылала прихотливым рисунком в моем мозгу, заражая меня желанием обрести форму? Слишком поздно! Слишком поздно… Я был болен и слаб, я остался без их помощи, но я сам спланировал и создал его, пленника моей обновленной души. Именно эту сказку ты и хотел послушать еще раз? Или мне лучше рассказать о том, как было исправлено зло?

Мои мысли бешено вращались вокруг тех намеков, тех тайных значений, которые Дворкин только что горстью бросил мне в лицо. Трудно было понять, так ли все происходило на самом деле, или же Дворкин злоупотребляет метафорами или просто несет какой-то параноидальный бред, однако же все это было очень похоже на то, что я хотел, что я должен был услышать. Так что, по-прежнему стараясь не поворачиваться к нему лицом и говорить голосом того, за кого он меня принял первоначально, я сказал:

— Напомни мне, как было исправлено зло.

Он соединил кончики пальцев и, приложив руки ко рту как рупор, заговорил:

— Я — это Путь, и это действительно так. Пройдя сквозь мой разум и душу, чтобы обрести свою нынешнюю форму, и став основой Амбера, основой нашего мироздания, он оставил на мне свою мету точно так же, как и я на нем. Однажды я вдруг отчетливо понял это. Мы с ним неразделимы, и любые взаимные перемены и модификации Огненного Пути и меня, Дворкина, затрагивают непременно нас обоих. Именно в этом-то и заключена наша слабость и наша сила. Мне давно ясно, что любой вред, нанесенный Пути, наносится и мне самому, а вред, нанесенный мне, отразится на состоянии Пути. И все же по-настоящему мне навредить невозможно, ибо Путь защищает меня. Ну а кто, кроме меня, способен нанести вред Пути? Нет, мы образуем великолепную замкнутую систему, и все ее слабые места полностью защищены ее же собственной силой.

Дворкин умолк. Я слушал, как потрескивают дрова в очаге. Не знаю, к чему прислушивался он. Потом он сказал:

— Но я допустил просчет. И в таком простом вопросе!.. Оказалось, что моя кровь, с помощью которой я создал Путь, способна его и уничтожить. Точно так же, как и кровь моих потомков. Чтобы понять это, мне потребовались века. И твоя кровь годится для того, чтобы воздействовать на Путь, и твоих детей, и твоих внуков — да, до третьего колена!

Я не очень удивился, узнав, что он, собственно, и был прародителем всех нас. Мне почему-то всегда казалось, что так оно и должно было быть, что я всегда знал об этом, но никогда не говорил этого вслух. И все же… как бы то ни было, но, услышанное теперь, это известие поднимало куда больше вопросов, чем давало ответов. Особенно в нашей весьма разветвленной семейке… Я совсем запутался насчет Дворкина: кто же он все-таки такой? Особенно если учесть, что, согласно его собственным словам, это всего лишь сказка, сочиненная старым безумцем.

— Однако, чтобы восстановить Путь?.. — начал было я.

Он ухмыльнулся; и я увидел ухмылку Дворкина на своем собственном лице, маячившем передо мной.

— Неужели ты совсем утратил вкус к тому, чтобы править живой пустотой и быть королем Хаоса?

— Возможно, — ответил я.

— Клянусь Единорогом, матерью твоей, я знал, что к этому придет! Ощущение Пути столь же сильно в тебе, как и желание править самым могущественным из царств. Так каково же будет твое желание теперь?

— Сохранить первозданный миропорядок в своем королевстве.

Дворкин покачал своей, вернее моей, головой:

— Было бы куда проще все разрушить и попытаться все начать сначала — как я тебе неоднократно предлагал прежде.

— Ты же знаешь, что я упрям. Так что попробуй предложить мне это еще раз, — сказал я, пытаясь подражать ворчливому тону отца.

Он пожал плечами:

— Разрушив Путь, мы разрушим основы Амбера и всего Царства Теней, что его окружает. Отпусти меня, и я дойду до середины Пути, чтобы уничтожить его вместе с собой; отпусти меня, но дай мне прежде слово, что затем ты с помощью Судного Камня, что заключает в себе зерно миропорядка, создашь новый Путь, ясный, светлый, ничем не запятнанный, возвышающийся над бессмыслицей твоей собственной жизни, и не поддашься легионам сил Хаоса, которые будут стараться перетянуть тебя то на одну, то на другую сторону. Пообещай мне это и позволь мне со всем покончить, ибо ныне я сломлен настолько, что предпочел бы умереть во имя священного миропорядка, чем жить ради него. Ну, и каков же будет твой ответ?

— По-моему, все же лучше попытаться восстановить наш прежний Путь, чем уничтожать работу многих тысячелетий.

— Трус! — вскричал он, вскакивая на ноги. — Я так и знал, что ты это скажешь!

— Но разве я не прав?

Дворкин принялся мерить шагами комнату.

— Сколько раз мы с тобой говорили об этом! — воскликнул он. — Но ты по-прежнему стоишь на своем. Боишься попробовать!

— Возможно, — кивнул я. — А по-твоему, разве то, ради чего ты пожертвовал столь многим, не стоит попытаться спасти — если существует такая возможность и жертвы во имя его спасения будут не так уж велики?

— Ты все еще не понимаешь, — сказал он. — Я могу думать только об одном: поврежденная основа должна быть уничтожена и благополучно заменена другой. Природа моего собственного недуга такова, что никакого исцеления я не предвижу. Я должен быть уничтожен, чтобы, возможно, возродиться вновь. Так что мои чувства в этом отношении предопределены.

— Если Судный Камень способен послужить во имя создания нового миропорядка, то почему бы не использовать его для восстановления старого Пути, а также для того, чтобы покончить с нашими бедами и излечить твою душу?

Дворкин подошел и остановился прямо передо мной.

— Неужели ты все забыл? Ведь ты же знаешь, что бесконечно труднее восстановить разрушенное, чем начать все сначала. Даже Судному Камню куда легче уничтожить Путь, чем ликвидировать причиненное ему зло. Неужели ты забыл, как это выглядит? — Он ткнул куда-то в стену у себя за спиной. — Может, хочешь пойти и полюбоваться?

— Да, — сказал я. — Пожалуй. Пойдем же.

Я встал и посмотрел на Дворкина сверху вниз. Сердясь на меня, он израсходовал слишком много сил, и его контроль над собственным телом ослабел. Он уже снова стал на три-четыре дюйма короче, а «мое» лицо постепенно превращалось в его собственное, похожее на физиономию гнома; и уже вполне заметен стал старый горб между лопаток, особенно когда Дворкин начинал жестикулировать.

Его глаза вдруг изумленно расширились, и он внимательно всмотрелся в мое лицо.

— Ты действительно так думаешь? — медленно проговорил он. — Что ж, хорошо. Пойдем.

Дворкин повернулся и пошел к огромной обитой металлом двери. Я последовал за ним. Ключ ему пришлось поворачивать обеими руками, потом он еще и навалился на него всем телом. Я хотел было помочь ему, но Дворкин одним взмахом руки отмел меня в сторону, проявив при этом необычайную силу. Наконец ключ был повернут. Дверь заскрежетала и распахнулась вовне. Я сразу почувствовал странный, однако почему-то знакомый запах.

Дворкин шагнул через порог и остановился. Потом отыскал то, чего ему, видимо, не хватало: высокий посох, стоявший справа от нас у стены. Он несколько раз ударил посохом о землю, и его верхний конец начал светиться, достаточно хорошо освещая все вокруг, в том числе и вход в узкий туннель, куда Дворкин теперь и направился. Я двинулся следом, и вскоре туннель стал настолько широк, что я уже смог идти рядом с Дворкином. Запах становился все сильнее, и мне уже практически было ясно, откуда он доносится. Ведь совсем недавно…

Где-то шагов через восемьдесят мы свернули налево и стали подниматься вверх. Затем миновали небольшую пещеру, пол в которой усыпали обглоданные кости, а в каменную стену было вделано большое металлическое кольцо. От кольца, поблескивая, тянулась металлическая цепь; звенья ее казались во мраке каплями расплавленного, но уже остывающего металла.

Туннель снова стал уже, и Дворкин снова пошел впереди. Очень скоро он вдруг резко свернул куда-то за угол, я услышал его невнятное бормотание и сам чуть не налетел на него. Он ползал на четвереньках и левой рукой шарил в темной трещине в скале. Потом я услышал негромкое знакомое карканье, увидел выход из пещеры, куда выводила цепь, и наконец догадался, где мы и что там, на конце цепи.

— Добрый Виксер, — донеслось до меня бормотание Дворкина, — ты не сердись, дальше я не пойду, так что все в порядке, добрый Виксер. Вот тут есть еще кое-что для тебя в подарочек.

Что уж он там достал из трещины в скале и бросил грифону, понятия не имею. Однако пурпурный грифон, к которому я теперь подошел довольно близко, дернул головой, поймал подношение и принялся звучно его пережевывать.

Дворкин с ухмылкой посмотрел на меня:

— Удивлен? — Чем?

— Ты небось думал, что я его боюсь? Что я никогда не сумею с ним подружиться? Ведь это ты посадил его здесь, у выхода, чтобы я не смог выбраться наружу и достигнуть Пути?

— Как ты мог такое подумать?

— А чего тут думать? Я же не дурак.

— Ну ладно, думай, как знаешь, — сказал я. Он похихикал, встал и двинулся дальше.

Я шел за ним и вскоре почувствовал, как пол под ногами снова стал ровным. Потолок над головой поднялся, а сам туннель расширился. Мы подошли к выходу из пещеры. Несколько минут Дворкин постоял там, выделяясь темным силуэтом на фоне более светлого неба и держа перед собой высоко поднятый посох. Снаружи была ночь, и свежий, пахнущий солью и морем воздух выветрил наконец мускусный запах зверя, что стоял у меня в ноздрях.

Еще через мгновение Дворкин уже шагал дальше, в широкий мир, под бархатные небеса, утыканные свечками звезд. Следуя за ним, я даже задохнулся сперва, увидев столь поразительное зрелище. И не только потому, что звезды в безлунном, безоблачном небе сияли каким-то доисторическим светом, и не только потому, что граница между небом и морем вновь оказалась полностью размытой. Самое основное — это то, что Путь светился какой-то ацетиленовой голубизной среди этого моря-неба, и все звезды над ним, под ним и вокруг него с геометрической точностью образовывали некую фантастическую кружевную решетку, которая более, чем все остальное, рождала ощущение, будто мы висим в центре загадочной космической паутины, где Путь является истинным центром, а все остальные светящиеся линии — лишь точное отражение и повторение его рисунка.

Дворкин шел прямо к площадке, на которой сиял Путь, к тому ее краю, где виднелся темный сектор. Остановившись, он взмахнул своим посохом и обернулся как раз в тот момент, когда я подошел к нему.

— Так вот она где, — воскликнул он, — эта проклятая дыра в моем мозгу! Эта часть моего разума как бы отключена, и теперь я способен думать только с помощью того, что еще уцелело. И я не представляю, как можно исправить нанесенный мне ущерб. Если ты считаешь, что можешь восстановить Путь, то должен быть готов каждый раз добровольно подвергаться некоему воздействию на его разрушенных участках. Это будет подобно сильному удару электрическим током, когда ты замкнешь собой разорванную линию Огненного Пути. Черный же сектор будет для тебя практически безвреден. Станет ли помогать тебе Судный Камень, я не знаю. Может быть, и да. Но все равно это будет очень нелегко. И с каждым поворотом разрушенной цепи будет становиться все труднее и труднее, а силы твои при этом будут неизменно уменьшаться. В последний раз, когда мы обсуждали с тобой эту возможность, ты явно опасался за свою жизнь. Может, ты хочешь сказать, что с тех пор стал значительно храбрее?

— Может, и хочу, — произнес я. — Но другого выхода я не вижу. А ты?

— Я знаю только, что можно сделать, если все начать с новой строки; однажды я так уже поступил. Лучшего способа я не знаю. Однако чем дольше ты будешь ждать, тем положение будет хуже. Так почему бы тебе не принести сюда Судный Камень и не одолжить мне твой меч, сынок? На мой взгляд, это самый лучший выход из всех возможных.

— Нет, — возразил я. — По-моему, я все еще знаю недостаточно. Расскажи мне еще раз, каким образом Пути было нанесено столь значительное повреждение.

— Я так и не сумел выяснить, кто из твоих детей пролил кровь одного из членов нашей семьи прямо на линию Пути. Однако, раз это сделано, пусть так и остается. Темные стороны взяли верх в душах твоих отпрысков. Вполне возможно, что сейчас они находятся под слишком сильным влиянием породившего всех нас Хаоса и позабыли о тех постоянных упражнениях воли, которые необходимы, чтобы победить Хаос в своей душе, и которые так тяжело дались всем нам. Когда-то я полагал, что для королевских детей ритуал прохождения Пути окажется достаточным испытанием; более сильного испытания я тогда придумать не смог. Однако его оказалось недостаточно. Они придумывают новые разрушительные планы. Они даже стремятся уничтожить сам Путь!

— Но, может быть, если все начать сначала, подобное больше никогда не повторится?

— Кто знает? Впрочем, есть ли у нас выбор? Если мы потерпим неудачу, все так или иначе вернется к первозданному Хаосу.

— А что станется с нашими противниками, если мы попытаемся начать все сначала?

Дворкин довольно долго молчал. Потом пожал плечами:

— Понятия не имею.

— А каково будет следующее поколение? Кем станут наши наследники?

Он захихикал:

— Ну откуда же мне знать?

Я вытащил проткнутую ножом карту Мартина и передал ему. Дворкин долго рассматривал ее, освещая концом своего посоха.

— По-моему, это сын Рэндома, — сказал я, — и, по-моему, именно его кровь была пролита здесь. Не знаю, правда, жив ли он еще. Как ты думаешь, он что-нибудь из себя представлял?

Дворкин оглянулся на Путь.

— Так вот чем они его так разукрасили! — воскликнул он. — Как тебе удалось достать оттуда карту?

— Мне ее достали, — ответил я, не вдаваясь в подробности. — Но это ведь не твой рисунок, верно?

— Разумеется, нет! Я этого мальчика ни разу в жизни не видел. Однако эта история дает ответ на один из твоих вопросов: если уже существует поколение твоих внуков, то твои же дети его и уничтожат.

— И что ж, по-твоему, мы непременно должны уничтожить их самих?

Он посмотрел мне в глаза очень внимательно:

— С каких это пор ты стал любящим и преданным отцом?

— Кто же изготовил карту Мартина, если не ты? Дворкин опустил глаза и поковырял карту ногтем.

— Мой лучший ученик. Твой сын Брэнд. Это его стиль. Ты представляешь, что они сделают, стоит им обрести хотя бы относительное могущество? Да станет ли хоть один из них жертвовать своей жизнью, чтобы сохранить этот миропорядок и восстановить Путь?

— Может быть, и да, — сказал я. — Например, Бенедикт. Или Джерард, Рэндом, Корвин…

— Бенедикт уже отмечен роковой судьбой, Джерард обладает волей, но не умом, Рэндому не хватает мужества и решительности. Корвин… Разве он не стал изгоем в собственном королевстве?

Я мысленно вернулся к нашей последней встрече; тогда Дворкин помог мне выбраться из темницы и попасть в Кабру. Мне пришло в голову, что у него насчет моего плена были свои соображения, хотя он явно не ведал тех обстоятельств, из-за которых меня ослепили и замуровали в подземелье.

— Неужели именно поэтому ты принял его обличье? — продолжал между тем Дворкин. — Неужели это следует понимать как упрек мне? Неужели ты снова меня испытываешь?

— Корвин больше не изгой, и местонахождение его хорошо известно, — сказал я, — хотя у него множество врагов как среди членов нашей семьи, так и в других краях. Я уверен, он предпримет все что угодно для сохранения нашего мира. А как по-твоему, есть у него шансы на успех?

— Корвин, кажется, провел долгие годы вдали отсюда?

— Да, это так.

— В таком случае он, видимо, сильно изменился. Не знаю.

— Да, он действительно изменился и горит желанием попробовать свои силы.

Дворкин снова внимательно посмотрел на меня; потом, не сводя с меня глаз, произнес:

— Ты не Оберон.

— Нет.

— Ты тот, в чьем обличье ко мне явился.

— Именно так.

— Понятно… Я не учел, что это место тебе может быть известно…

— А я и не знал о его существовании до недавнего времени. Впервые меня привел сюда Единорог.

Глаза Дворкина изумленно расширились.

— Это… весьма… интересно, — пробормотал он. — Уже очень давно…

— Так как ты ответишь на мой вопрос?

— А? Вопрос? Какой вопрос?

— О моих шансах на успех. Как ты думаешь, смогу ли я восстановить Путь?

Он медленно приблизился ко мне, остановился и положил правую руку мне на плечо, левой при этом приподняв свой посох, который качнулся, и его голубой свет вспыхнул примерно в футе от моего лица, но ни малейшего жара я не ощутил. Старик смотрел мне прямо в глаза.

— Да, ты изменился, — промолвил он наконец.

— Достаточно ли, — спросил я, — чтобы выполнить эту задачу?

Дворкин отвернулся.

— Возможно, попробовать стоит. Даже если мы заранее приговорены к неудаче.

— Ты поможешь мне?

— Не знаю, — ответил он, — буду ли я в состоянии. То, что происходит с моими чувствами, с моими мыслями… безумие то накатывает, то отступает… Даже сейчас я чувствую, что не в состоянии полностью контролировать себя. Может быть, я слишком взволнован? Нет… лучше нам вернуться назад, в пещеру…

У себя за спиной я услышал звяканье цепи. Обернувшись, я увидел грифона; голова его медленно покачивалась из стороны в сторону справа налево, хвост — слева направо, раздвоенный язык мелькал в воздухе. Он начал описывать вокруг нас круги, потом остановился, оказавшись между Дворкином и Путем.

— Он знает, — сказал Дворкин. — Он способен чувствовать, когда я начинаю меняться. Он ни за что не подпустит меня даже близко к Пути… Добрый Виксер. Ладно, возвращаемся. Все в порядке, Виксер… Пойдем, Корвин.

Мы двинулись по направлению к пещере, Виксер следовал за нами, при каждом шаге позвякивая цепью.

— Камень, — вдруг вспомнил я, — Судный Камень… ты говоришь, он необходим, чтобы восстановить Путь?

— Да, — ответил Дворкин. — Камень необходимо пронести по всему Пути, с его помощью восстанавливая исходный рисунок в тех местах, где произошли разрушения. Это, однако, может сделать только тот, кто настроен на Судный Камень.

— Я на него настроен.

— Как это ты сумел? — спросил Дворкин, резко останавливаясь.

Виксер покашлял у нас за спиной, и мы двинулись дальше.

— Я последовал твоим письменным указаниям; и еще Эрик кое-что успел рассказать мне, — сказал я. — Я взял Камень, вышел с ним на середину Пути и с его помощью спроектировал самого себя. И все удалось.

— Понятно, — пробормотал Дворкин. — Непонятно только, как ты его получил?

— Мне передал его Эрик, умирая. Мы вошли в пещеру.

— Камень и сейчас у тебя?

— Нет, я был вынужден спрятать его на Земле, в Царстве Теней.

— Я очень советую тебе поскорее принести его сюда или же, по крайней мере, во дворец. Его лучше хранить ближе к центру нашего мира.

— Почему?

— Он может значительно исказить мир Теней, если слишком долго находится среди них.

— Каким образом?

— Заранее сказать невозможно. Это полностью зависит от окружения.

Мы свернули за угол, все дальше уходя во тьму.

— Но мне непонятно вот что: когда долго носишь Камень, то время начинает словно замедляться вокруг тебя. Фиона предупреждала меня, что это опасно, но не смогла ответить почему.

— Это означает, что ты достиг пределов своего собственного жизненного пространства, что твоя энергия в ближайшем будущем будет исчерпана полностью и ты погибнешь, если очень быстро кое-что не предпримешь.

— Что же именно?

— Не начнешь черпать силы из самого Пути — из того его зерна, что заключено внутри Камня.

— И как это сделать?

— Ты должен стать подвластным Судному Камню, отдаться на его милость, освободить себя, стереть собственную личность, уничтожить границы, отделяющие тебя от всего остального.

— Звучит так, будто это практически невозможно.

— Нет, это возможно, и это единственный способ.

Я покачал головой. Мы прошли еще немного и наконец оказались у той огромной двери. Дворкин выпустил из рук посох, прислонив его к стене. Мы вошли, и он тщательно запер дверь. Виксер к двери подходить не стал.

— Теперь тебе следует поскорее уходить отсюда, — сказал Дворкин.

— Но мне еще о стольком нужно спросить тебя и столько тебе поведать!

— Нет, мысли мои уже путаются, и твои слова будут потрачены впустую. Приходи завтра ночью, или послезавтра, или после послезавтра. А теперь скорее! Уходи!

— К чему такая спешка?

— Я могу стать для тебя опасным, когда со мной произойдет перемена. Сейчас я сдерживаюсь, но ценой огромных усилий. Убирайся же!

— Я не знаю… То есть я знаю, как попасть сюда, но отсюда…

— На столе в соседней комнате лежат все колоды волшебных карт. Возьми свечу и уходи! Да уходи же куда-нибудь поскорее!

Я хотел было возразить, что, дескать, ничего не боюсь и вряд ли он сможет осуществить надо мной какое-нибудь физическое насилие, когда его черты вдруг начали расплываться как тающий воск, и Дворкин вдруг показался мне значительно выше, чем был всегда, и с куда более длинными ногами и руками. Схватив свечу, я выбежал из комнаты, ощущая внезапный озноб.

…Я бросился прямо к столу и рывком выдвинул ящик; карты лежали россыпью внутри. Все они были разные. Тут я услышал шаги, и нечто вошло в комнату за мной следом, остановившись у меня за спиной. Шаги не были похожи на человеческие. Я не оглянулся и продолжал рассматривать карты. Одна из них лежала сверху. Изображенный на ней пейзаж был мне абсолютно не знаком, однако я тут же открыл свой разум и потянулся туда, где виднелся какой-то горный хребет, странно, будто пунктиром разрисованное небо, горстка звезд где-то слева… Карта при моем прикосновении становилась то горячей, то холодной на ощупь; потом мне показалось, что прямо с нее дует сильный ветер, и картинка каким-то образом начала меняться под воздействием этого ветра.

Прямо у меня из-за спины донесся сильно искаженный, однако все еще узнаваемый голос Дворкина:

— Глупец! Ты выбрал страну своей смерти!

Огромная когтистая рука — черная, в складках кожи и наростах — протянулась через мое плечо, словно желая вырвать у меня карту. Однако пейзаж передо мной уже открылся мне навстречу, и я бросился туда, в эту страну, одновременно понимая, что мне удалось спастись. Потом я замер и постоял совершенно неподвижно, чтобы дать себе привыкнуть к новому окружению.

Я понял — благодаря легендам, семейным сплетням и тому ощущению, которое охватило меня, — куда попал. Сомнений не оставалось: прямо передо мной лежали Владения Хаоса.

Глава 6

Куда теперь? Полагаться на собственные ощущения — вещь чрезвычайно ненадежная, а нервы мои к тому же были натянуты до предела. Скала, на которой я стоял… При более внимательном рассмотрении напоминала асфальт в жаркий полдень: оседала, двигалась, шла волнами, хотя ступни мои стояли на ней совершенно неподвижно. И невозможно было определить, какого же она все-таки цвета. Скала пульсировала и вспыхивала красными пятнами, точно шкура игуаны.

Таких небес, какие я узрел над головой, я тоже никогда в жизни не видел. Они были как бы расколоты надвое точно посредине — половина ночная, густо-черная, где в глубине плясали звезды. Когда я сказал «плясали», то имел в виду именно это слово; они не мигали и не вспыхивали; нет, они прыгали и скакали, то увеличиваясь, то уменьшаясь в размерах; они мчались стрелой и водили хороводы; они меркли и загорались с новой силой. Это был довольно-таки пугающий спектакль, и в животе у меня свернулся тугой комок, предвестник приступа акрофобии. Попытки перевести взгляд на что-то другое облегчения не принесли. Вторая половина неба была похожа на сосуд с цветным песком, который постоянно встряхивают; полосы оранжевого, желтого, красного, коричневого и багряного цвета извивались и сплетались; пятна зеленого, розовато-лилового, серого и мертвенно-белого то появлялись, то исчезали, порой превращаясь в иные, тоже извивающиеся переменчивые фигуры. Это постоянное движение вызывало самые немыслимые ощущения — дали и близости одновременно Порой наверху будто вдруг возникало высокое небо, но вскоре вновь светящиеся цветные туманы и полосы опускались, вызывая головокружение и тошноту, и охватывали меня своими вполне материальными, прозрачными щупальцами. И только потом я заметил, что линия, отделявшая черную часть небес от цветной, медленно смещалась куда-то влево. Было похоже, что небесная мандала кружится надо мной вокруг оси, проходящей непосредственно через мою макушку. Источник света в яркой половине установить было просто невозможно.

Я посмотрел вниз, на то, что сперва показалось мне некоей долиной, где мелькали бесчисленные яркие вспышки; однако, когда продвигающаяся вперед тьма небес вплотную подошла к границе «этой «долины», звезды, танцуя, постепенно сгорели в ней. И оказалось, что передо мною распростерлась совершенно бездонная пропасть, похожая более всего на край Вселенной, на край жизни, на конец времени. Однако вдали, далеко-далеко от того места, где я стоял, что-то высилось антрацитовой грудой — сама чернота, имеющая, впрочем, конкретные очертания и смягченная едва заметными вспышками света. Я не мог представить себе размеры этой горы или строения, ибо понятия о расстоянии, глубине, перспективе здесь отсутствовали. Было ли то здание? Или группа зданий? Может быть, город? Или просто возвышенность?

Очертания черной горы менялись каждое мгновение, стоило мне взглянуть туда. Теперь легкие полосы тумана, похожие на простыни из полупрозрачной материи, медленно проплывали меж нами, свертывались, извивались, словно вздуваемые потоками горячего воздуха. Мандала у меня над головой наконец прекратила вращаться, заняв положение, в точности обратное первоначальному. Теперь яркие цветные полосы вспыхивали у меня за спиной и были почти незаметны, если не оборачиваться (на что у меня и не было ни малейшего желания).

Приятно стоять на краю этой пропасти, из которой некогда возникли все вещи на свете… Она существовала всегда, задолго до возникновения Пути. Это я знал совершенно точно, хотя и неведомо откуда; это находилось в самом центре моего сознания. Я знал это хотя бы потому, что определенно бывал здесь прежде. На заре своей жизни, задолго до того, как я стал тем, кем являюсь сейчас, я побывал здесь — то ли отец, то ли Дворкин, теперь я уже и не помню, приносили меня сюда и держали на руках, стоя со мной на этом самом месте, здесь, на краю пропасти, и я видел примерно ту же сцену с тем же, что и сейчас, чувством узнавания и непонимания одновременно…

Удовлетворение, которое я сейчас испытывал, чуть отдавало избыточным нервным возбуждением; в нем был привкус чего-то запретного, чего-то подозрительного и чуждого мне. Интересно, но именно в этот миг во мне возникло острое желание обладать Судным Камнем, который я вынужден был спрятать в компостной куче на Земле, в Царстве Теней; ведь Камень был той самой вещью, благодаря которой Дворкин некогда создал в нашем мире столь многое. А впрочем, может быть, я, сам того не ведая, просто искал защиты у Камня или жаждал обладать неким символом сопротивления тому хаотическому злу, что крутилось передо мной, в глубине бездонной пропасти? Возможно. Не знаю.

Я, восхищенный, продолжал смотреть на тот берег бездны, и то ли глаза мои как-то приспособились, то ли перспектива в очередной раз изменилась, однако теперь я стал различать некие крошечные призрачные предметы, движущиеся внутри черной громоздящейся глыбы и похожие на медленно пролетающие метеоры. Я ждал, внимательно вглядываясь в них, порой угадывая их дальнейшие действия. Вскоре одна из туманных полупрозрачных полос подплыла ко мне совсем близко, открыв горизонт, и почти сразу же я получил ответ на некоторые свои вопросы.

Движение в темной массе стало отчетливо заметно. Одна из форм начала расти, и я понял, что она движется ко мне по некоему извилистому пути. Через несколько секунд стало ясно, что это всадник — на вид вполне материальный, хотя и казавшийся призраком, как, впрочем, и все, что было передо мной. Еще через мгновение я увидел, что всадник этот совершенно наг и сидит на безволосой лошади; и человек, и конь были смертельно бледны и стремительно мчались по направлению ко мне. Всадник размахивал белым как кость мечом; его глаза и глаза лошади вспыхивали красным. Не знаю, по правде говоря, видели ли они меня, существовали ли мы в одном и том же измерении — уж больно неестественно он себя вел. И все же я вытащил из ножен Грейсвандир и отступил на шаг, ожидая, когда всадник совсем приблизится.

По его длинным белым волосам пробегали крохотные искорки, и, когда он повернул голову, я понял: примчался он за мной. Взгляд его был тяжел и холоден, я физически ощущал его лбом и грудью. Я повернулся к нему боком и поднял свой меч.

Он продолжал движение, и только тут мне стало ясно, сколь оба они — и всадник, и конь — огромны, чудовищно огромны, куда больше, чем я полагал. Они приближались. Что-нибудь метрах в десяти от меня всадник поднял коня на дыбы, и они остановились, глядя на меня и покачиваясь, словно в морских волнах.

— Как твое имя? — прогремел голос всадника. — Назови мне свое имя, о ты, явившийся сюда незваным!

От звука его голоса у меня зазвенело в ушах. Он говорил удивительно монотонно и громко.

— Я называю свое имя только по собственной воле, а не по чужому приказу, — сказал я. — Кто ты такой?

Он три раза коротко гавкнул — видимо, засмеялся.

— Смотри, утащу тебя вниз, в пропасть, и будешь там вечно оплакивать свою дерзость.

Я прицелился Грейсвандиром ему в глаз.

— Разговоры твои — дешевка! Подождем, как до дела дойдет.

И тут я почувствовал слабое прохладное прикосновение, как если бы кто-то вызывал меня с помощью карты. Однако ощущение было неясное, туманное, а у меня не было возможности разбираться в тонкостях, ибо всадник подал своему коню какой-то сигнал, и чудовище снова взвилось на дыбы. Ничего, расстояние слишком велико, решил я. Однако безволосый конь бросился вперед прямо на меня, сойдя с призрачной дороги, которая, казалось, давала ему направление.

Его прыжок был так силен, что он почти достал меня. Однако не упал в пустоту и не исчез, как я надеялся, а продолжал скакать над пустотой, хотя его продвижение теперь несколько замедлилось, словно ему приходилось преодолевать некий барьер.

По мере того как белый всадник на белом коне приближался ко мне (теперь уже с половинной скоростью), я заметил вдали другую фигуру, явно устремлявшуюся в этом же направлении. Оставалось лишь вступить в бой с этим чудовищем и надеяться отбить его атаку прежде, чем подоспеет второе.

Голый всадник приближался, его красные глаза сверкали все ярче, замирая, правда, при виде Грейсвандира. Какова бы ни была природа безумной иллюминации у меня за спиной, она все же сослужила мне полезную службу, высветив на моем клинке ту часть Пути, что была на нем выгравирована; рисунок заиграл и заискрился по всей его длине. Всадник был уже совсем близко, однако он вдруг натянул поводья и остановил коня, а глаза его взметнулись к небесам, встретившись с моими. Отвратительная ухмылка на его физиономии исчезла.

— Я знаю тебя! — заявил он. — Ты тот, кого зовут Корвин!

И тут мне на помощь пришел счастливый случай.

Передние копыта белого коня уже стояли на самом краю, и я бросился в атаку. Конь старался найти опору и для своих задних копыт, несмотря на натянутые поводья, и слушался плохо. Всадник угрожающе замахнулся мечом, но я сманеврировал и атаковал его с левого фланга. Когда он попытался ударить мечом наискось, я уже совершил выпад. Грейсвандир вошел в его бледную плоть чуть ниже грудины.

Я вырвал свой клинок, и из раны, словно кровь, брызнули искры огня и повалил пар. Рука всадника, державшая меч, дрогнула, а конь издал пронзительное ржание или, точнее, свист, когда пар и огненные искры обожгли ему шею. Я отпрыгнул назад, поскольку всадник начал резко заваливаться коню на шею, а конь, теперь прочно стоящий на всех четырех ногах, двинулся ко мне и стал бить копытом. Я снова взмахнул мечом, причем совершенно инстинктивно, защищаясь, и мой клинок вошел в левую переднюю ногу коня, которая тоже загорелась.

Я быстро отступил в сторону, однако конь повернулся и опять попытался напасть на меня. И тут всадник вдруг выпрямился и мгновенно превратился в столб огня. Конь заржал, забил копытами и шарахнулся к краю пропасти. Не останавливаясь, он перевалил через ее край и исчез во тьме, оставив мне лишь странные воспоминания о тлеющей голове кота из моих давнишних приключений, которая могла разговаривать, да озноб, всегдашний спутник прояснения рассудка.

Я некоторое время постоял, прислонившись спиной к скале и тяжело дыша. Тонкой лентой проплыла рядом призрачная дорога — футах в десяти от края пропасти. Левый мой бок свела судорога.

Второй всадник быстро приближался, не такой мертвенно-бледный, как первый. Волосы его были черны, а в лице тоже были какие-то краски. Он ехал верхом на отлично оседланном гнедом коне, держа в руках взведенный и заряженный тяжелой стрелой арбалет. Я глянул через плечо: пути к спасению не было, не было даже никакой щели, в которую я мог бы заползти.

Я вытер ладонь о штаны и покрепче сжал Грейсвандир, повернувшись к нападающему боком, чтобы представлять для него наименее удобную мишень, поднял меч и отгородился им от противника. Рукоять Грейсвандира была на уровне моей головы, острие направлено в землю — сейчас это был мой единственный щит.

Всадник подъехал ко мне почти вплотную и остановился, словно вися в воздухе на прозрачной полосе или дороге. Он медленно поднял свой арбалет, видимо, понимая, что если не собьет меня сразу, то я, возможно, успею пронзить его своим мечом, как копьем. Глаза наши встретились.

Он был безбородый, стройный. Возможно, светлоглазый, хотя глаза его были прищурены в прицеле. Он отлично управлял свои конем — одними коленями. Руки у него были большие и уверенные. Могучие. Странное чувство охватило меня, когда я разглядел его целиком.

Мгновение для атаки несколько растянулось и было упущено. Всадник чуть качнулся назад и опустил арбалет, хотя руки его по-прежнему были напряжены.

— Эй, ты! — крикнул он. — Это ведь Грейсвандир?

— Да, — сказал я.

Всадник продолжал оценивающе смотреть на меня, и что-то внутри меня сломалось; я так и не нашел слов, способных сбить его с толку.

— Что тебе здесь нужно?

— Ничего. Я хочу уйти отсюда, — ответил я.

Раздался свист, грохот, и тяжелая арбалетная стрела врезалась в скалу, однако гораздо выше и левее меня.

— Ну так уходи, — сказал всадник. — Здесь для тебя слишком опасно.

Он развернулся, намереваясь скакать туда, откуда явился.

Я опустил Грейсвандир.

— Я тебя не забуду, — произнес я.

— Нет, — откликнулся он. — Не забывай меня.

И умчался прочь. Еще через несколько мгновений светящиеся полосы воздушных дорог тоже исчезли, уплыли куда-то.

Я вложил Грейсвандир в ножны и сделал шаг вперед. Мир снова начал вращаться: свет выплывал справа, тьма уходила влево. Я осмотрелся, ища хоть какой-нибудь проход в скале. Похоже, скалы поднимались здесь не выше чем футов на тридцать — сорок, а мне очень хотелось посмотреть, что там, по ту сторону горы. Я обследовал выступ, на котором стоял, и выяснил, что справа он вскоре становится совсем узким, не давая ни малейшей надежды подняться наверх, и повернул влево.

Там я обнаружил валун, притаившийся за поворотом, и мне показалось, что я вполне смогу взобраться наверх с помощью этого камня. Я еще раз осмотрелся, чтобы убедиться, что пока что больше никто мне не угрожает. Призрачные полосы уплыли совсем далеко; никаких новых всадников на горизонте заметно не было. И я начал подъем.

Это было нетрудно, хотя высота оказалась большей, чем представлялось мне снизу. Скорее всего это было связано с неким пространственным искажением, которым, кажется, начало страдать мое зрение в Царстве Хаоса. Через некоторое время я взобрался на вершину очередной скалы и встал во весь рост, чтобы как можно лучше рассмотреть то, что лежало по ту сторону.

Снова передо мной во всей красе проплыли краски Хаоса; справа от меня их погоняла тьма. Земля, над которой исполняли они свой танец, была покрыта острыми скалами и кратерами вулканов; ни малейших признаков жизни среди этих гор заметно не было. Однако по самой середине этой страны от дальнего края горизонта до некоей точки в ближних горах, несколько правее меня, чернильно-черная и извивающаяся, точно живая, ползла полоса, которая могла быть только Черной Дорогой.

Еще минут десять я взбирался, огибая выступы, все выше и выше и наконец достиг максимальной высоты, откуда была видна конечная точка Дороги. Она уходила в широкий провал справа от края пропасти. Там ее собственная чернота как бы сливалась с тьмой, царившей на дне, и Дорога была заметна лишь потому, что на ее фоне не светилось ни единой звезды. Пользуясь этой особенностью, я приблизительно оценил протяженность Черной Дороги и понял, что она уходит значительно дальше, туда, где скрылись туманные полосы.

Я вытянулся, лежа на животе и вжавшись в камень так, чтобы стать как можно незаметнее, чтобы чьи-нибудь невидимые мне внимательные глаза не заметили случайно моего присутствия на гребне горы. Из головы у меня не выходила мысль о том, где же начало Черной Дороги. Вред, нанесенный Пути злоумышленниками, открыл Амбер для этого зла, а мое давнишнее проклятие наверняка ускорило процесс его проникновения. Теперь-то я понимал, что Зло и без того вскоре предприняло бы свое наступление, однако ощущал и свою безусловную вину, хотя, может быть, не столь тяжкую, как считал когда-то. Я вспомнил об Эрике, о том, как он лежал, умирающий, на склоне Колвира. Он тогда сказал, что при всей его ненависти ко мне проклинает он все же врагов Амбера. Иными словами, по иронии судьбы все мои усилия теперь были направлены на исполнение воли самого моего нелюбимого брата, теперь покойного. Таким образом, его проклятие как бы аннулировало то мое проклятие, а меня самого из врага Эрика превратило в его союзника. И все это, как ни странно, оказалось совершенно оправданным.

Я поискал и, к своему удовольствию, не обнаружил сверкающих всадников или еще какой-нибудь нечисти на черной извивающейся ленте. Пока очередной отряд наших врагов не вышел в путь, Амбер находится в относительной безопасности. И сразу в душе моей проснулась тревога. Во-первых, если время здесь действительно вело себя так странно, как на то указывало возможное появление на свет Дары, то почему до сих пор атака не повторилась? У них, конечно же, времени было в избытке, чтобы подготовиться к очередному штурму. Во-вторых, что-нибудь могло произойти совсем недавно, если считать по времени Амбера, и тогда их стратегические планы совершенно переменились. Если это так, то что именно произошло? Пущено в ход мое «земное» оружие? Выздоровел Брэнд? Или случилось что-то иное?

Хотелось бы знать также, как далеко смогли продвинуться передовые части Бенедикта. Разумеется, не до этих мест, иначе я бы уже об этом узнал. Интересно, бывал ли здесь когда-нибудь Бенедикт? Или другой мой родственник? Стоял ли кто-нибудь из них на том месте, где только что стоял я, глядя на Владения Хаоса и осознавая (а может, и зная) нечто такое, чего так и не понял я?

Я решил спросить об этом Брэнда и Бенедикта, как только вернусь.

Но больше всего меня поразило поведение здесь времени. Лучше особенно не задерживаться, решил я, ощупывая те карты, которые успел прихватить тогда из стола Дворкина, И хотя все они были по-своему весьма интересны, я не узнавал ни одной из сцен, что изображены были на рубашках. Тогда я вытащил нашу фамильную колоду, перетасовал ее и вытащил карту Рэндома. Возможно, именно он пытался связаться со мной совсем недавно. Я поднял карту и уставился на нее.

Вскоре лицо Рэндома поплыло у меня перед глазами, и из калейдоскопа различных образов вынырнул в итоге настоящий Рэндом, который то удалялся, то приближался…

— Рэндом, — окликнул я его мысленно, — это я, Корвин.

Я почувствовал его ответ, однако больше ничего не последовало. И я догадался, что ему не до меня; возможно, он мчался как бешеный на коне, стремясь уйти от погони, спастись от преследовавших его злых сил Царства Теней; или же сконцентрировал все свое внимание, надеясь блокировать чью-то злую волю. Не знаю, но, так или иначе, он не мог мне ответить, иначе тут же потерял бы контроль над ситуацией. Я блокировал его карту, прикрыв ее рукой, и прервал контакт.

Потом я вытащил карту Джерарда. Контакт возник буквально через несколько секунд. Я молча ждал.

— Корвин, ты где это? — спросил он наконец.

— На краю света, — ответил я, — но очень хочу вернуться домой.

— Ну так давай руку.

Я ухватился за его протянутую руку, шагнул вперед и очутился на нижнем этаже нашего дворца в Амбере, в той самой гостиной, где все мы ожидали тогда ночью возвращения Брэнда. Похоже, было раннее утро. В камине горел огонь. Кроме Джерарда, в комнате никого не было.

— Я уже пробовал связаться с тобой, — сказал он. — И, по-моему, Брэнд тоже. Но в последнем я не уверен.

— Как долго меня здесь не было?

— Восемь дней.

— Хорошо, что я поторопился. Что происходит?

— Ничего особенного. Я только никак не пойму, чего хочет Брэнд. Он все время спрашивал о тебе, а ты, как назло, куда-то запропастился. Наконец я дал ему колоду и сказал, пусть сам попробует, может, у него лучше получится. Но, видимо, и у него не получилось.

— Меня чрезмерно отвлекали, — сказал я. — Да и временной дифференциал был не в мою пользу.

Джерард кивнул:

— Я стараюсь с ним видеться пореже, с тех пор как жизни его перестала угрожать опасность. Он снова в отвратительнейшем настроении и настаивает, что вполне способен сам о себе позаботиться. В этом отношении он прав. Ну и тем лучше.

— А где он сейчас?

— У себя. Во всяком случае, еще час назад он был там, и чрезвычайно мрачный.

— Он что же, вообще не выходит?

— Иногда, только для короткой прогулки. А в последние несколько дней его совсем не видно.

— Раз так, то мне лучше поскорее встретиться с ним. От Рэндома что-нибудь слышно?

— Да, — кивнул Джерард. — Несколько дней назад вернулся Бенедикт. Он сказал, что они с Рэндомом довольно много узнали о Мартине. Одна из таких нитей вела куда-то далеко, и Бенедикт решил пока расстаться с Рэндомом и вернуться в Амбер, где сейчас все чересчур нестабильно. Так что Рэндом продолжает поиски в одиночку. Знаешь, Бенедикт даже кое-что выиграл во время их путешествия. Во всяком случае, он вернулся, щеголяя какой-то замечательной искусственной рукой. Честное слово, он может делать ею все, что и настоящей!

— Вот как? — сказал я. — Любопытно. Джерард улыбнулся и кивнул:

— Да, он сказал мне, что это ты принес ее из Небесного Города. А вообще-то Бенедикт говорил, что ему нужно как можно скорее с тобой посоветоваться.

— Ну еще бы. Где же он сейчас?

— На одном из внешних постов охраны, которые он установил вдоль Черной Дороги. Так что вызывай его с помощью карты.

— Хорошо, — кивнул я. — А что слышно о Джулиане и Фионе?

Джерард только пожал плечами.

— Ну ладно, — сказал я, направляясь к двери. — Наверное, сперва мне стоит повидаться с Брэндом.

— Ужасно хотелось бы знать, с чего это ты ему так понадобился, — сказал Джерард.

— Потом расскажу, — бросил я, вышел из комнаты и поспешил к лестнице.

Глава 7

Я постучался в дверь Брэнда.

— Входи, Корвин, — откликнулся он.

Я вошел, решив ни за что не спрашивать у него, как он узнал, что это я.

В комнате царил мрак; горели свечи, хотя за окнами был солнечный день и окон в комнате было целых четыре. Впрочем, на трех из них ставни были закрыты, а на четвертом приоткрыты лишь отчасти. Брэнд стоял как раз возле этого окна, неотрывно глядя куда-то в морскую даль. Он был весь в черном бархате, на шее серебряная цепь. Пояс тоже был серебряный, тонкой работы, из ажурных звеньев.

Брэнд поигрывал небольшим кинжалом и даже не посмотрел в мою сторону, когда я вошел. Он все еще был очень бледен, однако борода аккуратно подстрижена, и вообще вид приобрел ухоженный; пожалуй, он даже несколько прибавил в весе с тех пор, как мы виделись в последний раз.

— Ты выглядишь гораздо лучше, — сказал я. — А как чувствуешь себя?

Брэнд повернулся и посмотрел на меня без всякого выражения. Глаза его были полузакрыты.

— Где, черт побери, тебя носило? — проговорил он.

— В самых различных местах. Ты, кажется хотел меня видеть?

— Я спросил, где тебя носило? — повторил он.

— Да-да, я прекрасно тебя расслышал, — сказал я, снова открывая дверь у себя за спиной. — А теперь знаешь что? Я выйду и войду снова. И, может быть, лучше начнем наш разговор сначала?

Брэнд вздохнул, затем произнес:

— Погоди минутку. Извини меня. Ну почему, черт побери, все мы такие тонкокожие? Вот уж непонятно… Ну ладно. Возможно, ты прав: лучше, если я действительно начну все с самого начала.

Он сунул свой ножик в ножны, прошелся по комнате и рухнул в тяжелое кресло черного дерева с кожаным сиденьем.

— Я весьма сильно беспокоился из-за того, о чем мы с тобой говорили, — начал он. — А также — из-за того, о чем мы даже не упоминали. Я ждал подходящего момента после твоего возвращения из Тир-на Ног'тха. Однако, когда я спросил о тебе, мне сказали, что ты еще не вернулся. Я подождал еще. Сперва ожидание меня просто раздражало, потом я испугался, что тебя могли застигнуть врасплох наши враги. А позже я узнал, что ты все-таки приезжал, но совсем ненадолго и лишь для того, чтобы повидаться с женой Рэндома — это, должно быть, был поистине великий разговор, — а потом немного поспал и снова уехал. Я страшно разозлился, что ты даже не счел нужным заглянуть ко мне, однако же решил еще немного подождать. Наконец я попросил Джерарда связаться с тобой с помощью карт. Ему это не удалось, и во мне вновь поднялась тревога. Я попробовал сделать это сам, и когда мне — это было несколько раз — казалось уже, что я буквально касаюсь тебя, я все-таки не смог к тебе пробиться. Я действительно боялся за тебя, а теперь вижу, что боялся зря. Вот почему я сперва был так резок.

— Понятно, — сказал я и сел с ним рядом. — Дело в том, что время там бежало куда быстрее, чем здесь, хотя на самом деле я не был так уж далеко отсюда, как кажется. Ты, похоже, успел гораздо лучше залечить свою рану, чем я — свою.

Он слабо улыбнулся и понимающе кивнул:

— Ну хоть какое-то объяснение все-таки. Зря я что ли так переживал из-за тебя?!

— Мне и самому пришлось немало попереживать, — заметил я, — так что не прибавляй мне лишних волнений. А все-таки зачем я был тебе нужен? Давай поговорим об этом.

— Тебя что-то тревожит, — сказал Брэнд. — Может, нам сперва стоит обсудить именно это?

— Хорошо, — кивнул я. — Давай обсудим.

Я повернулся и посмотрел на картину, висевшую на стене возле двери: написанное маслом довольно мрачное изображение колодца в Мирате, возле которого стоят со своими лошадьми двое мужчин и разговаривают.

— Твой стиль легко узнать, — сказал я.

— Он во всем одинаков, — откликнулся Брэнд.

— Ты украл мое следующее предложение! — засмеялся я, вытаскивая карту Мартина и передавая ему.

Лицо его осталось совершенно бесстрастным. Он внимательно посмотрел на карту, искоса глянул на меня и кивнул.

— Не стану отрицать: рука моя.

— Твоя рука сотворила ведь не только эту карту, верно?

Брэнд облизал верхнюю губу кончиком языка.

— Где ты нашел ее?

— Именно там, где ты ее оставил, в самом сердце Амбера — в центре Подлинного Пути.

— Значит… — проговорил он, поднимаясь с кресла и подходя к приоткрытому окну с картой в руке, словно для того, чтобы лучше рассмотреть ее, — значит, ты знаешь куда больше, чем я полагал. Каким образом тебе стало известно о Подлинном Пути?

— Сперва ты ответь: это твоя рука нанесла Мартину предательский удар?

Брэнд отвернулся от окна, мгновение смотрел на меня, потом резко кивнул. Глаза его будто что-то искали в моем лице.

— Но почему? — воскликнул я.

— Кто-то же должен был это сделать, чтобы открыть путь тем силам, которые были нам так нужны. Мы тянули соломинки…

— И ты вытащил длинную?

— Длинную, короткую… — Он пожал плечами. — Какое все это теперь имеет значение? Все получилось совсем не так, как мы планировали. Да и я теперь совсем другой человек.

— Ты убил его?

— Что?

— Ты убил Мартина? Сына Рэндома? Он умер или нет?

Брэнд повернул свои руки ладонями вверх.

— Вот уж не знаю. Если он и не умер, то не потому, что я не пытался убить его. Больше можешь ничего не спрашивать. Ты уже нашел виновного. Ну а теперь, когда ты его нашел, что ты намерен сделать?

— Ничего. Насколько мне известно, этот парень, по всей вероятности, все еще жив.

— Тогда давай перейдем к вопросам более важным. Как давно ты знаешь о существовании Истинного Пути?

— Достаточно давно. Во всяком случае, о его происхождении, предназначении и о воздействии на него свежей крови членов королевской семьи. Представь себе, я уделял куда больше внимания Дворкину, чем ты мог предположить. Так что я позволил Скитальцу спать долго-долго, Мне даже в голову не приходило до недавнего разговора с тобой, что существование Черной Дороги, возможно, связано с глупой выходкой. Когда же я отправился обследовать Путь, то нашел карту Мартина. И обнаружил все остальное.

— Я и не знал, что ты был знаком с Мартином.

— Ни разу в жизни его не видел.

— Тогда как же ты понял, что именно он изображен на карте?

— Я там был не один.

— Кто же был с тобою? Я улыбнулся:

— Нет, Брэнд. Теперь твоя очередь разгадывать. Помнишь, во время нашего последнего разговора ты сказал, что враги спешат в Амбер из Владений Хаоса, что они сумели пробраться в наш мир благодаря Черной Дороге, ибо когда-то давно вы — ты, Блейз и Фиона — совершили нечто гнусное ради захвата трона. Вы тогда были еще заодно. Однако Бенедикт постоянно следит за Черной Дорогой, а я только что заглянул во Владения Хаоса. И не заметил там никакого нового войска, никакого движения в нашу сторону по Черной Дороге. Я знаю, что в тех местах время течет иначе, и у них еще хватит времени, чтобы подготовиться к новому нападению. Но я хочу знать, что сдерживает их сейчас. Почему они не атакуют? Чего они ждут, Брэнд?

— Ты одарил меня куда большим количеством информации, чем та, которой я располагаю. Спасибо!

— Не думаю. Ты у нас главный эксперт по этим вопросам. Ты имел дело непосредственно с силами Хаоса. Эта карта — лишь одно из свидетельств этого. Не юли, Брэнд, рассказывай честно.

— Владения Хаоса… — начал он. — Но ты же всегда был занят! Эрик был просто глупцом, что не убил тебя тогда! Если б он только знал, что тебе обо всем известно!..

— Эрик действительно умом не отличался, — согласился я. — Зато у тебя ума палата. Ну рассказывай же.

— Да и я тоже дурак, — воскликнул Брэнд, — к тому же еще и сентиментальный! Ты помнишь наш последний с тобой спор, здесь, в Амбере, давным-давно?

— Отчасти.

— Я сидел тогда на краешке кровати. Ты стоял у моего письменного стола. Когда ты повернулся ко мне спиной и направился к двери, я решил убить тебя. И уже сунул руку под кровать, где у меня был спрятан заряженный тяжелой стрелой арбалет. Я готов был выстрелить, когда вспомнил нечто незначительное, что и остановило меня.

Он помолчал.

— И что же это было? — спросил я.

— Посмотри вон там, возле двери.

Я посмотрел, не увидел ничего особенного и уже удивленно вскинул на него глаза, когда Брэнд прибавил:

— На полу.

И тут я догадался: его любимый ковер, красновато-коричневый, с примесью чего-то оливкового и зеленого, с мелким геометрическим рисунком.

Он кивнул:

— Да, ты стоял на моем любимом коврике. Мне не хотелось, чтобы он был залит кровью. Позже мой гнев улегся. Так что я тоже всего лишь жертва эмоций и обстоятельств.

— Прелестная история… — пробормотал я.

— …А теперь ты хочешь, чтобы я перестал ходить вокруг да около. Однако же я как раз пытаюсь начать с самого начала. Мы, все мы, принцы Амбера, до сих пор живы только благодаря терпению друг друга и чисто случайным удачным обстоятельствам. Я хочу предложить на время отставить свое терпение и, таким образом, исключить возможность случайности в решении парочки весьма важных проблем. Однако же прежде попытаюсь ответить на твой вопрос, хоть и не знаю наверняка, что именно сдерживает силы Хаоса. Могу лишь высказать одну весьма, на мой взгляд, неплохую догадку. Блейз собрал огромное войско для штурма Амбера. Оно значительно превосходит те силы, с которыми ты некогда пытался это сделать. Видишь ли, он будет рассчитывать на твой тогдашний опыт, чтобы предусмотреть возможные сюрпризы. Он может также организовать попытки убить тебя и Бенедикта. Хотя этот штурм — всего лишь отвлекающий маневр. Я бы скорее предположил, что Фиона вышла на связь с силами Хаоса — а может быть, и сейчас находится в их Владениях — и уже подготовилась к настоящему штурму, который можно будет ожидать в любое время после обманной вылазки Блейза. А потому…

— По-твоему, это неплохая догадка? — прервал я его. — Однако мы даже не знаем наверняка, жив ли в данный момент Блейз.

— Блейз жив, — сказал он. — Я сумел убедиться в этом благодаря его карте и даже кое-что узнать о его теперешней деятельности, прежде чем он успел заметить мое присутствие и заблокировать контакт. Блейз ведь очень чувствителен. Я отыскал его в поле вместе с войском, которое он намерен использовать против Амбера.

— А Фиона?

— Ее я не трогал, — ответил Брэнд. — И никаких экспериментов с ее картой не проводил и тебе не советую. Она исключительно опасна! Я не хотел бы подставиться ей открыто, поскольку отлично знаю о ее способностях. Моя оценка ее настоящей деятельности поэтому основана исключительно на дедукции, а не на прямой информации. Хотя я вполне способен довериться собственным выводам.

— Понятно, — сказал я.

— У меня есть один план…

— Продолжай.

— Тебе удалось вытащить меня из заточения весьма замечательным способом. Тот же самый принцип всеобщей концентрации можно использовать снова — но как бы с другого конца. Сила объединенных менталитетов непременно пробьется сквозь любой личный барьер и сделает это довольно легко — даже если это будет барьер, поставленный Фионой. Нужно только правильно эту силу применить.

— То есть направлять ее будешь ты?

— Конечно. Я предлагаю, чтобы мы собрали всех членов семьи и общими усилиями попытались пробиться к Блейзу и Фионе, где бы они ни были. И тогда мы могли бы задержать их, причем во плоти, хотя бы на одно мгновение. Которого мне вполне хватит для нанесения удара.

— Именно так ты поступил и с Мартином?

— Я думаю, что на этот раз получится лучше. Мартин в последний момент сумел высвободиться. Теперь такого допустить нельзя, да это и не должно случиться, если участвовать будут все. Четверых или даже троих, возможно, будет достаточно.

— И ты действительно считаешь, что сможешь реализовать свой план так легко?

— Я уверен в одном: нам лучше поспешить. Время-то уходит. Ты будешь первым, кого они казнят, когда возьмут Амбер. Как, впрочем, и меня. Ну, что скажешь?

— Если я буду уверен, что это абсолютно необходимо… Если у меня не будет иного выбора, как принять твое предложение…

— Но это действительно необходимо, поверь! А еще мне очень нужен Судный Камень.

— Для чего?

— Если Фиона действительно сейчас во Владениях Хаоса, до нее с помощью карты не доберешься, даже если мы будем действовать все вместе. Судный Камень нужен, чтобы сфокусировать нашу общую энергию.

— Полагаю, это можно было бы устроить.

— Тогда чем скорее мы примемся за дело, тем лучше. Не мог бы ты организовать все к сегодняшнему вечеру? Я уже достаточно поправился и вполне в силах сыграть свою роль.

— Нет, черт побери, — сказал я, вставая.

— Но почему? — Брэнд яростно стиснул подлокотники кресла. — Почему же нет?

— Я ведь сказал, что последую твоему совету, если сочту, что это неизбежно. Однако ты сам утверждаешь, что большая часть твоей теории покоится всего лишь на догадках. Уже одного этого мне достаточно, чтобы сомневаться в необходимости использования Камня.

— Забудь, что у тебя есть время сомневаться! Или ты все-таки хочешь попробовать, на что они способны? Учти, следующий штурм будет куда страшнее предыдущего, Корвин. Им известно о твоем новом оружии, и они учли его в своих планах.

— Даже если бы я был согласен с тобой, Брэнд, уверен, что мне не убедить остальных.

— Убедить? Да просто прикажи им! Ты ведь держишь их всех за глотку, Корвин! Ты сейчас на самом верху! И ты ведь хочешь остаться наверху, верно?

Я улыбнулся и двинулся к двери.

— Я и останусь наверху, — сказал я, — но действовать буду по-своему. Впрочем, о твоем предложении я не забуду.

— Давай, давай, действуй по-своему! И придешь прямиком к собственной гибели. Причем гораздо скорее, чем тебе кажется.

— Учти, я снова стою на твоем любимом ковре, — заметил я.

Брэнд рассмеялся:

— Ну хорошо. Но пойми, я тебя не запугиваю. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. И сейчас ты в ответе за все Королевство. Ты должен сделать единственный правильный выбор.

— А ты-то понял, что имел в виду я? У меня нет ни малейшего желания убивать собственных родственников из-за твоих необоснованных подозрений. Чтобы совершить подобное, мне необходимо нечто несоизмеримо большее. Мне нужны неопровержимые доказательства.

— Когда ты все это получишь, будет скорее всего слишком поздно.

— Посмотрим, — промолвил я, пожав плечами, и направился к двери.

— Что ты намерен предпринять теперь? — спросил Брэнд мне вслед.

— Я ни тебе и никому другому этого не скажу, как не скажу и всего, что знаю, Брэнд. Так мне надежнее.

— Ну, допустим, это я понять могу. Остается надеяться, что знаешь ты достаточно.

— А может, ты боишься, что я знаю слишком много?

В глазах его мгновенно вспыхнула тревожная настороженность. Потом он улыбнулся:

— Я не боюсь тебя, брат!

— Это хорошо, когда нечего бояться, — произнес я и ступил на порог.

— Погоди, — окликнул меня Брэнд. — Да?

— Ты так и не сказал мне, кто был с тобой, когда ты нашел карту Мартина.

— Как, неужели ты не догадался? Рэндом, конечно.

— Ах вот как?! И ему известны все подробности?

— Если тебе интересно, знает ли он, кто именно нанес его сыну предательский удар, то успокойся: пока что нет.

— Понятно. А еще насчет новой руки Бенедикта… Я так понял, что ты каким-то образом добыл ее в Тир-на Ног'тхе? Может, расскажешь поподробнее?

— Не сейчас. Давай прибережем что-нибудь и для нашей следующей беседы. Ждать придется не так уж долго.

И я — наконец-то! — ступил за порог и прикрыл за собой дверь. Из головы у меня не выходил его любимый коврик.

Глава 8

Я посетил кухню, устроил там себе настоящий пир, а потом направился в конюшню, где выбрал молодого гнедого жеребца, некогда принадлежавшего Эрику. С этим конем мы подружились быстро и вскоре уже спускались по тропе, ведущей с вершины Колвира в лагерь, где расположились мои войска из Царства Теней.

Я не спешил, переваривая обед и пытаясь разобраться в той мешанине сведений и событий, которые обрушились на меня за последние несколько часов. Если Амбер действительно был некогда создан восставшим Дворкином во Владениях Хаоса, то из этого следовало, что все мы без исключения родственны тем силам, что теперь стали нашими врагами. Было, разумеется, нелегко решить, насколько можно верить словам Дворкина. И все же Черная Дорога действительно брала истоки где-то во Владениях Хаоса и, очевидно, являлась непосредственным результатом неких магических действий Брэнда, основанных на тех знаниях, которые он получил у Дворкина, будучи его лучшим учеником.

К счастью, пока что большая часть повествования Дворкина не была жизненно важной — с практической, сиюминутной точки зрения. И все же я испытывал весьма смешанные чувства, например, относительно своего возможного происхождения от Единорога…

— Корвин!

Я натянул поводья. Остановился, сосредоточился, подготавливаясь к контакту, и передо мной возник Ганелон.

— Я здесь, — откликнулся я. — А где ты раздобыл нашу фамильную колоду? Да еще научился ею пользоваться?

— Я еще в тот раз прихватил одну из ящика в библиотеке. Решил, что неплохо иметь возможность связаться с тобой в случае острой необходимости. А научился у вас же: просто делал то же самое, что ты и все остальные, — внимательно смотрел на карту, думая о том, кто на ней изображен, и пытался мысленно связаться с этим человеком.

— Мне бы надо было давно раздобыть для тебя наши карты, — сказал я. — Это просчет с моей стороны, который, к счастью, ты сам и исправил. Ты сейчас просто тренируешься, или что-нибудь все-таки произошло?

— Произошло, — ответил он. — Ты сейчас где?

— Если повезет и дальше, то пока что я спускаюсь с горы тебе навстречу.

— С тобой все в порядке? — Да.

— Прекрасно. Тогда продолжай спускаться. Я, пожалуй, лучше не буду пробовать перетаскивать тебя сюда с помощью карты. Это не настолько необходимо в данный момент. Значит, мы скоро увидимся?

— Да.

Ганелон прервал контакт, и я отпустил поводья, продолжая свой путь. В какой-то момент я почувствовал легкий укол досады из-за того, что он не попросил карты у меня. Но потом вспомнил, что отсутствовал больше недели (по времени Амбера), и он, возможно, начал волноваться. Скорее всего он был совершенно прав, что не стал обращаться за помощью к кому-либо еще.

Спуск происходил вполне успешно, вот только мой конь, чье имя, между прочим, было Драм, настолько радовался, вновь оказавшись на свободе, что все время норовил свернуть куда-нибудь в сторону. Впрочем, мне было достаточно лишь изредка подправлять его поводьями. Вскоре впереди завиднелся лагерь. К этому времени я окончательно понял, что очень скучаю по своему жеребцу Стару.

В лагере меня встретили изумленными взглядами и криками приветствия. Потом воцарилась почти полная тишина, и всякая деятельность прекратилась. Неужели они считали, что я явился поднимать их в поход?

Ганелон вышел мне навстречу, не успел я спешиться.

— Быстро ты, — заметил он, хлопая меня по плечу. — Хорошая у тебя лошадка.

— Неплохая, — согласился я, передавая поводья его адъютанту. — Ну, какие новости?

— Видишь ли… — начал Ганелон, — недавно я говорил с Бенедиктом…

— Какое-то движение на Черной Дороге?

— Нет, дело совсем не в этом. Он просто приезжал повидаться со мной после того, как вернулся от своих друзей Текисов, и рассказал, что с Рэндомом все в порядке, что он идет по следу, который непременно должен привести его к Мартину. Потом мы говорили о чем-то совсем ином, и вдруг Бенедикт попросил меня сообщить ему все, что я знаю о Даре. Рэндом уже рассказывал ему, как она прошла по Огненному Пути, и он решил, что пора и ему хоть что-то узнать о ней поподробнее, поскольку слишком многие, помимо тебя, знают о ее существовании.

— И что же ты ему поведал?

— Все.

— Включая и мои предположения, возникшие после посещения Тир-на Ног'тха?

— Именно так.

— Ну ладно. И как он это воспринял?

— Очень разволновался. Или скорее обрадовался. Да пойдем, сам с ним поговоришь.

Я кивнул, и мы направились к палатке Ганелона. Он отодвинул в сторону полог и вошел внутрь. Я следом.

Бенедикт сидел на низеньком стульчике рядом с походным сундуком, на котором была разложена карта, и вел по ней длинным металлическим пальцем блестящей скелетообразной руки, охватывавшей обрубок его собственной конечности серебряным широким браслетом. Это была та самая рука, которую я привез ему из Небесного Города, и она была так ловко прилажена к культе, прятавшейся в рукаве коричневой рубахи, что эта внезапная перемена в его облике заставила меня на минуту содрогнуться, так сильно он был похож на того призрака, которого я встретил.

Бенедикт поднял глаза мне навстречу и приветливо махнул рукой — с детства знакомый жест, — а потом улыбнулся широкой и ласковой улыбкой, какой я давненько у него на лице не видел.

— Корвин! — сказал он, вставая мне навстречу и протягивая руку.

Я заставил себя пожать ее — то самое устройство, что чуть не убило меня. Однако Бенедикт, казалось, ни о чем дурном и не помышлял и вообще смотрел на меня куда добрее, чем еще совсем недавно. Я сделал вид, будто не заметил того, что его новая рука такая холодная и угловатая, и только выразил удивление, причем совершенно искреннее, как отлично он научился управляться ею за такой короткий срок.

— Я должен принести тебе свои извинения, — сказал Бенедикт. — Я был несправедлив к тебе. Прости. Мне очень жаль.

— Да ладно, — ответил я. — Чего уж там, все понятно.

Он на минутку обнял меня, и мою веру в то, что между нами наконец-то снова все наладилось, омрачала сейчас лишь чересчур сильная хватка мертвых пальцев на моем плече.

Ганелон радостно захихикал и притащил еще один стул, поместив его по другую сторону сундука. Мое раздражение по поводу его чрезмерной болтливости уже улеглось, особенно после того приема, который оказал мне Бенедикт. Я не мог припомнить, когда еще видел своего брата в столь прекрасном расположении духа; а Ганелон был явно доволен тем, что ему удалось нас помирить.

Я улыбнулся и сел на предложенный мне стул; потом отстегнул Грейсвандир и повесил его на один из шестов, подпиравших палатку. Ганелон извлек откуда-то три стакана и бутылку вина. Расставляя стаканы и наполняя их вином, он заметил:

— Пытаюсь отплатить тебе за дружеский прием, оказанный мне в твоей палатке той ночью, в Авалоне.

Бенедикт взял свой стакан — металл еле слышно звякнул о стекло.

— Должен отметить, что сейчас в этой палатке гораздо спокойнее и приятнее, — сказал он. — Разве я не прав, Корвин?

Я кивнул и поднял свой стакан:

— За этот покой и за нашу дружбу. Хотелось бы, чтобы они существовали всегда.

— Знаешь, — произнес Бенедикт, — я впервые за долгое время получил возможность поговорить с Рэндомом. Он весьма сильно переменился.

— Это верно, — кивнул я.

— Теперь я куда больше склонен доверять ему, чем когда-либо. Мы столько успели обсудить после того, как уехали от Текисов.

— И куда же вы направлялись?

— Текис сообщил, что, судя по некоторым намекам Мартина, тот собирался в пограничный город Царства Теней — Хират. Это место мне известно; мы направились туда и обнаружили следы пребывания Мартина. Он действительно проезжал этим путем.

— Мне Хират не знаком, — заметил я.

Это город буквально целиком из кирпича и камня, крупный торговый центр на перекрестке нескольких путей. Там Рэндом добыл новые сведения о Мартине, согласно которым ему предстояло ехать на восток и еще глубже в Царство Теней. Мы с ним расстались в Хирате, ибо я не хотел надолго покидать Амбер. Кроме того, у меня была и чисто личная причина: Рэндом рассказал мне, что видел, как Дара шла по Огненному Пути в день той битвы…

— Да, — подтвердил я, — она действительно прошла по Огненному Пути. Я тоже ее видел там.

Бенедикт кивнул:

Рассказ Рэндома произвел на меня большое впечатление. Я не мог не поверить, что он говорил мне правду. Но если все так и было, то, возможно, прав и ты. И теперь мне просто необходимо выяснить, на чем основаны утверждения Дары относительно нашего с ней близкого родства. Ты некоторое время был недосягаем, так что я явился к Ганелону — это было несколько дней назад — и заставил его рассказать мне все, что он знает о Даре.

В ответ на мой взгляд Ганелон утвердительно кивнул.

— Итак, теперь ты поверил, что у нас есть новая родственница, — сказал я. — Правда, довольно лживая и, вполне возможно, настроенная по отношению к нам враждебно. Что же ты намерен предпринять?

Бенедикт отпил вина.

— Я бы хотел верить в это родство. Мне оно почему-то очень приятно. Так что пусть оно либо так родством и останется, либо пусть будет опровергнуто наверняка. Если окажется, что мы и в самом деле связаны кровными узами, тогда я хотел бы понять мотивы ее действий. И еще я хотел бы понять, почему Дара никогда не давала мне знать о своем существовании? — Он поставил стакан и пошевелил в воздухе пальцами новой руки. — В общем, я хотел бы сперва расставить все по местам. Начиная с того, что ты пережил в Небесном Городе и что узнал о Даре и обо мне. Мне также чрезвычайно любопытна эта рука, которая ведет себя так, словно сделана специально для меня. Я никогда прежде не слыхал о том, чтобы из Тир-на Ног'тха в Амбер попадали какие-либо материальные предметы.

Бенедикт сжал руку в кулак, разжал пальцы, покрутил кистью, вытянул руку от плеча, поднял ее и медленно опустил на колени.

— Рэндом отлично все закрепил, с хирургической точки зрения, не правда ли? — спросил он.

— Да, отлично сработано, — согласился я.

— Ну так что? Расскажешь мне эту историю? Я кивнул и отпил вина.

— Во дворце Тир-на Ног'тха, что наполнен чернильно-черными, движущимися тенями, — начал я свой рассказ, — я ощутил настоятельную необходимость посетить тронный зал и вошел туда. Когда же тени как бы раздвинулись, я увидел тебя: ты стоял справа от трона и уже с этой рукой. Потом все вокруг еще немного прояснилось, и я увидел Дару, которая сидела на троне. Я подошел ближе и коснулся ее Грейсвандиром, что сделало меня видимым для нее. Она объявила меня мертвым на ближайшие несколько столетий и потребовала, чтобы я немедленно вернулся в свою могилу. Когда же я спросил, кто ее родители, она призналась, что ее родословная восходит к тебе и некоей ведьме по имени Линтра.

Бенедикт глубоко вздохнул, но ничего не сказал. Я продолжил:

— Дара пояснила, что время в тех краях, где она родилась, двигалось с такой скоростью, что там успело смениться уже несколько поколений. Она была первой в своем роду, кто обладал нормальными человеческими качествами. Потом она снова потребовала, чтобы я немедленно ушел. А ты, Бенедикт, в это время почему-то изучал Грейсвандир. А потом вдруг ударил меня — видимо, чтобы уберечь от опасности Дару, — и мы начали странный поединок. Грейсвандир действительно способен был поразить тебя, а эта твоя рука чуть меня не убила. Вот и все. В остальном это был поединок призраков. С восходом солнца город начал таять, но ты лишь крепче сжал мое плечо, надеясь погубить меня. И тогда я отсек механическую руку с помощью Грейсвандира и спасся, унеся с собою и руку. Она по-прежнему сжимала мое плечо.

— Любопытно, — промолвил Бенедикт. — Я знал и раньше, что это место способно выдавать ложные пророчества, чувствуя тайные страхи и желания посетителя. С другой стороны, оно столь же часто открывало и неведомые дотоле истины. В данном случае, как и всегда, трудно отделить истинное от фальшивого. А что из этого понял ты?

— Бенедикт, — сказал я, — мне история происхождения Дары кажется правдивой. Ты ее никогда не видел, а я видел и не раз. Она кое в чем очень похожа на тебя. Что же касается остального… это совершенно бесспорно: все, что казалось мне фальшивым, я уже отделил от истинного.

Он медленно склонил голову, и я был уверен, что не сумел убедить его до конца; однако же он не хотел просто так отказываться от решения этого вопроса. Бенедикт понимал не хуже меня, что это значит. Если он был намерен и дальше бороться за трон Амбера, то, возможно, в один прекрасный день ему придется от него отступиться ради своего собственного потомка.

— Что ты собираешься предпринять? — спросил я.

— Предпринять? — переспросил он. — А что предпринимает сейчас Рэндом в отношении Мартина? Я стану ее искать, найду, выслушаю всю историю из ее собственных уст и тогда уже решу, что делать мне. Однако это придется пока отложить, пока не будет решена проблема Черной Дороги. И именно это я также хотел обсудить с тобой.

— Вот как?

— Если время в тех краях движется со столь отличной от нашего времени скоростью, то нашим врагам его должно было хватить с избытком, чтобы начать новый штурм. Я не хочу ждать встречи с ними в случайных и ничего не решающих битвах. Я предлагаю проследовать по Черной Дороге до самых ее истоков и атаковать врага на его же собственной территории. И прошу твоей помощи и участия в этом походе.

— Бенедикт, — сказал я, — ты когда-нибудь смотрел сверху на Владения Хаоса?

Он поднял голову и уставился на бесцветную стену палатки.

— Несколько столетий назад, когда я был еще молод, — начал он, — я участвовал в одной бешеной скачке, надеясь доскакать так далеко, чтобы узнать, где конец всему. Там, под разделенными небесами, я смотрел сверху на ужасную пропасть. Я не знаю, там ли исток Дороги, или же просто она проходит мимо этих мест, но я готов снова пройти этот путь, если дело именно в этом.

— Именно в этом, — кивнул я.

— Отчего ты так уверен?

— Я только что вернулся из Владений Хаоса. Темная цитадель по-прежнему высится там. И Черная Дорога ведет именно туда.

— Труден ли был путь?

— Вот, — сказал я, вытаскивая карту и передавая ему. — Это творение Дворкина. Я нашел карту среди его вещей и случайно попробовал ее. И она перенесла меня туда мгновенно. И сразу же время удивительно убыстрилось. Там меня атаковал всадник, ехавший по туманной прозрачной дороге — такую на карте не изобразишь. Наша фамильная колода карт там почти не действует. Возможно, из-за разницы во времени. Меня обратно вытащил Джерард.

Бенедикт внимательно изучал карту.

— Похоже, это именно то место, которое я видел тогда, — произнес он наконец. — Что ж, тем проще будет нам обеспечить себе тылы. Если в прямом контакте по обе стороны карты будем мы оба, то сможем перебросить войска прямо туда, как сделали это, перебросив их с Колвира в долину Гарнатха.

Я кивнул:

— Мне тоже приходила в голову такая мысль. Но могут существовать и другие пути, менее опасные, чем отправка огромного войска в неведомое. Хотелось бы, чтобы ты как следует все обдумал, пока я не исследую все возможные пути до конца.

— Да, мне придется анализировать каждый шаг и воздерживаться от любых решений, чтобы приобрести хоть какие-то знания об этом месте. Мы ведь даже не уверены, будет ли там действовать твое автоматическое оружие, правда?

— Не знаем, конечно. У меня ведь его с собой не было, так что попробовать я не мог.

Бенедикт поджал губы.

— Тебе и впрямь следовало подумать об этом заранее и прихватить с собой хотя бы что-то.

— Знаешь, обстоятельства этого как-то не позволяли.

— Обстоятельства?

— Ладно, в другой раз… Сейчас это не главное. Ты говорил о том, чтобы пройти по Черной Дороге до ее истоков?..

— Да, ну и что?

— Ее настоящие истоки не там. Они здесь, в Амбере, в том черном пятне, что разрушило Истинный Путь.

— Я, кажется, понимаю… И Рэндом, и Ганелон — оба описывали мне ваше путешествие к тому месту и повреждения, которые вы обнаружили… Я вижу тут аналогию, возможную связь…

— Ты помнишь мое бегство из Авалона и то, как ты меня преследовал?

Вместо ответа он лишь слабо улыбнулся.

— В одном месте мы пересекли Черную Дорогу, — сказал я. — Помнишь?

Бенедикт прищурился.

— Да, — кивнул он. — Ты тогда проложил сквозь нее как бы тропу. И мир вернулся к своему нормальному состоянию в этой точке. Я уже забыл…

— Это произошло благодаря воздействию на Черную Дорогу Истинного Пути, — сказал я. — Причем я надеюсь, что такое воздействие можно использовать и в более широком масштабе.

— То есть?

— Путь может уничтожить ее целиком.

Он отклонился назад и внимательно посмотрел мне в лицо.

— Тогда почему же ты медлишь?

— Мне нужна кое-какая предварительная подготовка.

— Как много времени на нее потребуется?

— Не слишком много. Может быть, всего несколько дней. В крайнем случае, несколько недель.

— Почему же ты не сказал об этом сразу?

— Я только что сам понял это.

— И что же ты понял?

— Ну, прежде всего потребуется восстановление Пути…

— Отлично! Предположим, тебе это удастся. Враг-то по-прежнему поблизости. — Бенедикт показал в сторону Гарнатха и Черной Дороги. — Кто-то уже однажды обеспечил им проход сюда.

— Враги всегда были где-то поблизости, — сказал я. — И именно от нас зависит, чтобы проход для них был закрыт. Так что придется иметь дело и с теми, кто им обеспечил проход в первый раз.

— В этом я буду на твоей стороне, что бы ни случилось, — заверил он меня, — однако я вовсе не это имел в виду. Требуется дать урок нашим врагам, Корвин. Я хочу научить их уважать Амбер, уважать должным образом, так, что, даже если путь сюда снова окажется открыт для них, они побоятся воспользоваться им. Вот что я имел в виду.

— Ты не представляешь себе, на что это похоже — перенести сражение в те места, Бенедикт. Словами этого не опишешь.

— Ну раз так, то мне, наверное, лучше посмотреть самому, — улыбнулся он. — Я пока оставлю эту карту у себя, если ты не возражаешь, ладно?

— Не возражаю.

— Вот и хорошо. В таком случае занимайся пока своим делом, Корвин, а я займусь своим. На это тоже потребуется некоторое время Мне еще нужно отдать соответствующие распоряжения своим командирам. И договоримся не принимать никаких окончательных решений в одиночку, не связавшись прежде друг с другом.

Я согласно кивнул. Мы допили вино.

— Что ж, пора и мне заняться сборами, — сказал я. — Желаю тебе удачи, Бенедикт.

— Я тебе тоже. — Он снова улыбнулся. — Теперь все пойдет на лад, уверен. — И, хлопнув меня на прощание по плечу, он пошел к выходу.

Мы последовали за ним. Ганелон велел своему ординарцу привести коня Бенедикта.

— Я тоже хочу пожелать тебе удачи. — Он протянул моему брату руку.

Бенедикт с благодарностью пожал ее.

— Спасибо, Ганелон. Спасибо за все, — сказал он и вытащил свои карты — Если хочешь, можно вызвать на переговоры Джерарда, пока не привели мою лошадь, — обратился он ко мне.

Бенедикт перетасовал карты, вытащил одну и уставился на нее.

— Как же ты намерен восстановить Путь? — спросил меня Ганелон.

— Мне необходимо вернуть Судный Камень, — ответил я. — Лишь с его помощью я мог бы снова начертать нарушенные линии.

— Это опасно? — Да.

— А где сейчас этот Камень?

— На Земле, в Царстве Теней, там, где я его и оставил.

— Почему же ты его оставил там?

— Я испугался, что он убьет меня. Лицо Ганелона исказилось.

— Не нравится мне, когда ты так об этом говоришь, Корвин. А нет ли другого способа?

— Если бы я знал его свойства, то, конечно, воспользовался бы им.

— А если бы ты воспользовался планом Бенедикта, отправившись со своей армией во Владения Хаоса? К тому же ты сам утверждал, что Бенедикт способен поднять неисчислимые легионы обитателей Тени. И еще ты сказал, что на поле боя лучшего, чем он, не сыскать.

— И все же тогда Путь остался бы разрушенным и нечто чуждое могло бы проникнуть в образовавшуюся в нем дыру, нарушив наш миропорядок. Почему-то всегда наш внешний враг оказывается не настолько важен и опасен, насколько опасна наша же собственная внутренняя слабость и разобщенность. Нет, если ущерб, нанесенный Огненному Пути, не исправить, мы, можно сказать, уже побеждены, хотя у наших стен еще не стоит ни одно иноземное войско.

Ганелон отвернулся.

— Мне трудно спорить с тобой. Ты лучше знаешь свой мир, — сказал он. — Но я по-прежнему чувствую: ты, возможно, совершаешь большую ошибку, рискуя собой в том, что на деле может оказаться отнюдь не таким важным именно сейчас, когда ты особенно необходим здесь.

Я хмыкнул, ибо в ответ ему повторил слова Вайол о долге, и мне вовсе не хотелось присваивать их себе.

— Это мой долг перед Амбером.

Он не ответил.

Бенедикт явно добрался до Джерарда, ибо, стоя поодаль от нас, все время что-то бормотал, потом умолк и стал слушать. Мы ждали, когда он закончит переговоры, чтобы с ним попрощаться.

— …Да он и сейчас здесь! — услышал я его слова. — Нет, в этом я весьма сомневаюсь. Однако…

Бенедикт несколько раз глянул в мою сторону и покачал головой.

— Нет, я так не думаю, — сказал он. Потом прибавил: — Ну хорошо, иди сюда сам.

Он протянул свою новую руку, и перед нами возник Джерард, который тут же отыскал глазами меня и с угрожающим видом двинулся навстречу, обшаривая меня глазами с ног до головы, словно что-то искал.

— В чем дело? — спросил я.

— Брэнд исчез, — ответил он. — Прямо из собственной спальни. То есть, конечно, кое-что там осталось — его кровь, например. Да и беспорядок такой, что нетрудно догадаться, что там происходило.

Я осмотрел свою рубашку и штаны.

— А, так ты ищешь на мне пятна его крови? Как видишь, это действительно кровавые пятна, однако куда более старые. Возможно, одежда моя грязна и измята, но крови моего брата на ней нет.

— Это еще ничего не доказывает! — заявил Джерард.

— А, собственно, почему ты думаешь, что именно я…

— Ты был последним, кто его видел, — сказал он.

— Последним был тот, с кем он дрался, — возразил я, — если Брэнд действительно дрался с кем-то.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты же не хуже меня знаешь его бешеный темперамент. Он был в депрессии, а тут еще мы с ним немного поспорили, к его неудовольствию. Потом он, возможно, начал вспоминать наш разговор, после того как я уже ушел, и в гневе вполне мог что-нибудь разбить и даже пораниться; ему стало неприятно, может быть, даже стыдно, и он решил с помощью карт перенестись куда-нибудь, переменить обстановку, успокоиться… Погоди-ка! Его любимый ковер! Не было ли крови на том небольшом пестром коврике в его комнате возле двери?

— Я не уверен… нет, по-моему, нет. А почему?..

— Это обстоятельство лучше прочих доказывает, что Брэнд все сделал сам. Он очень любит этот коврик. И старается никогда и ничем его не пачкать.

— Я что-то не понимаю, — сказал Джерард. — То эта странная смерть Кейна… То глупость слуг Бенедикта, которые вполне могли обнаружить, что тебе нужен порох. А теперь еще Брэнд…

— Это, вполне возможно, звенья одной и той же попытки взять меня в оборот, — указал я. — А что касается нас с Бенедиктом, то мы уже выяснили отношения.

Джерард повернулся к Бенедикту, который стоял на прежнем месте как вкопанный и с бесстрастным лицом внимательно нас слушал.

— Он что, уже объяснил тебе все эти смерти? — спросил его Джерард.

— Не совсем, — ответил Бенедикт, — однако большая часть истории представляется мне теперь совсем в ином свете. И я, пожалуй, склонен верить всем его словам.

Джерард покачал головой и снова посмотрел на меня:

— Все еще непонятно… О чем же вы спорили с Брэндом?

— Джерард, — сказал я, — это наше с Брэндом личное дело до тех пор, пока мы оба не решим иначе.

— Я буквально выволок его с того света, я все время ухаживал за ним как проклятый, Корвин! И делал я это вовсе не для того, чтобы его убили во время какой-то дурацкой ссоры.

— Ну подумай хорошенько, — уговаривал я его. — Кому принадлежала идея вернуть Брэнда назад тем способом, который мы применили?

— Значит, тебе что-то от него было нужно, — упрямо заявил Джерард. — И ты в конце концов своего добился. А он стал тебе помехой.

— Ничего подобного. Но даже если бы это было и так, неужели ты думаешь, что я стал бы избавляться от Брэнда столь очевидным способом? Если он убит, то эта смерть того же порядка, что и смерть Кейна… Еще одна попытка свалить вину на меня.

— Ты говорил об очевидности и в случае с Кейном. По-моему, ты хитришь, Корвин. Тут ты большой мастак!

— Мы уже все это обсуждали, Джерард…

— …И ты прекрасно помнишь, что я тогда тебе сказал.

— Такое трудно забыть.

Он вдруг железной хваткой стиснул мне правое плечо. Я немедленно ударил его левой рукой в живот и вывернулся. И тут мне пришло в голову, что, возможно, мне все-таки следовало рассказать ему, о чем мы с Брэндом говорили, пусть даже мне и не понравилось, как он об этом спрашивал.

Джерард снова бросился на меня. Я отступил в сторону, слегка врезал ему куда-то возле правого глаза и продолжал колотить его, главным образом просто сдерживая: я был еще совсем не в форме, чтобы драться с ним как полагается, а Грейсвандир остался там, в палатке. При мне же никакого иного оружия не было.

Я упорно кружил вокруг Джерарда. Бок саднило, даже если я наносил удары левой ногой. Один раз мне удалось попасть ему по бедру правой ногой, но я был еще медлителен и с трудом сохранял равновесие, так что перейти в наступление не смог и продолжал скакать вокруг него, нанося удары.

В конце концов он блокировал мою левую руку и обхватил меня за плечи. Мне бы нужно было быстро вывернуться и уйти, но он тут совершенно раскрылся, и я с размаху ударил его правой рукой прямо в живот, собрав последние силы. Джерард задохнулся и согнулся пополам, однако плечо мое держал крепко. Я попытался нанести ему апперкот левой, но он блокировал мой удар, сам ударил меня в грудь, одновременно заломив мне левую руку назад и вбок с такой силой, что я полетел на землю. Если бы он навалился сверху, все было бы кончено.

Но он опустился на одно колено и потянулся к моему горлу.

Глава 9

Я попытался заблокировать его руку, однако кто-то остановил ее на полпути. Повернув голову, я увидел, что чья-то рука прижала сверху руку Джерарда и отвела ее ему за спину.

Я откатился в сторону и увидел, что Джерарда схватил Ганелон. Тот тщетно пытался высвободиться.

— Тебе лучше держаться от этого подальше, Ганелон! — выкрикнул Джерард.

— Уходи, Корвин, — быстро обернулся ко мне Ганелон. — Иди, добывай свой Камень!

И тут Джерард попробовал было резко вскочить, однако Ганелон успел нанести ему перекрестный удар левой в челюсть. Джерард неуклюже рухнул к его ногам. Ганелон размахнулся, собираясь ударить его ногой по почкам, однако Джерард поймал его ногу и дернул так, что Ганелон перекувырнулся через него. Я отполз в сторону и присел на корточки, одной рукой опираясь о землю.

Джерард наконец поднялся с земли и тут же бросился на Ганелона, который только еще пытался встать. Он уже почти прижал его к земле, однако Ганелону удалось вывернуться и нанести противнику двойной удар в солнечное сплетение. На несколько секунд Джерард был вынужден застыть, согнувшись, а кулаки Ганелона заработали как бешеные.

Джерард, казалось, был настолько ошеломлен этой стремительной атакой, что даже не пытался защищаться. Когда же наконец он выставил вперед кулаки, Ганелон влепил ему удар в челюсть, и Джерард, пошатнувшись, рухнул навзничь. Ганелон тут же бросился к нему, завел его правую руку за спину и навалился сверху, ударив правым кулаком в челюсть. Когда голова Джерарда бессильно откинулась назад, Ганелон нанес ему еще один превентивный удар левой.

Бенедикт только сейчас вдруг очнулся и подбежал к ним, чтобы вмешаться в драку, но Ганелон уже успел подняться с земли. Джерард лежал без сознания, изо рта и из носа у него текла кровь.

Я с трудом встал на ноги и отряхнулся.

Ганелон улыбался, глядя на меня.

— Ты тут не стой, — сказал он. — Не уверен, что мне так же повезет в следующий раз. Иди, иди, ищи свой камешек.

Я нерешительно посмотрел на Бенедикта. Тот кивнул, и я пошел в палатку за Грейсвандиром. Когда я вернулся, Джерард все еще лежал неподвижно.

Бенедикт подошел ко мне вплотную и сказал:

— Помни, у тебя есть моя карта, а у меня — твоя. И никаких окончательных действий не предпринимать, не посоветовавшись друг с другом.

Я кивнул. Мне хотелось спросить его, почему он собирался помочь Джерарду, а не мне во время этой драки? Или так только казалось? Однако что-то мешало задать этот вопрос, и я решил не портить нашу свеженькую, только что возникшую вновь дружбу.

Я двинулся к лошадям. Ганелон хлопнул меня по плечу, когда я проходил мимо.

— Удачи тебе. Я бы поехал с тобой, но нужен здесь, особенно если Бенедикт все же отправится во Владения Хаоса.

— Ну что ж, желаю ему приятного путешествия, — сказал я. — Сам-то я вроде никаких особых сложностей встретить не должен. Не беспокойся, Ганелон.

Я вскочил в седло. Ганелон махнул мне рукой, я тоже помахал ему в ответ. Бенедикт стоял на коленях, склонившись над Джерардом, и головы не поднял.

Я двинулся кратчайшим путем через Арденский лес. Море осталось у меня за спиной. Гарнатх и Черная Дорога лежали слева от меня, Колвир — справа. Я должен был отъехать на некоторое расстояние от Амбера, прежде чем смогу воспользоваться волшебством Царства Теней. Наконец Гарнатх исчез из виду; небо по-прежнему оставалось совершенно безоблачным. Я преодолел несколько небольших подъемов и спусков, выбрался на нужную тропу и двинулся по ее плавному изгибу в лес, где влажная тень и пение птиц в ветвях деревьев напомнили мне о долгих мирных периодах жизни, какие мы знавали когда-то, и о шелковистой, светящейся шкуре нашего предка Единорога…

Боль моя утихла под мерное покачивание в седле, и я снова задумался о только что состоявшейся встрече с моими братьями. Вовсе нетрудно понять отношение ко мне Джерарда. И тем не менее все это было так некстати и так нелепо — что бы там ни произошло с Брэндом, — что я не мог рассматривать случившееся иначе как очередную попытку либо задержать меня, либо совсем остановить. Мне еще повезло, что рядом оказался Ганелон, и к тому же в хорошей форме. Интересно, а что бы стал делать Бенедикт, если бы мы там были только втроем? Мне казалось, что он бы выжидал до последнего и вмешался бы лишь для того, чтобы не дать Джерарду убить меня. Да и от соглашения с Бенедиктом я особого восторга не испытывал, хотя, разумеется, это был значительный прогресс в наших с ним отношениях.

Но больше всего меня занимало одно: что же случилось с Брэндом? Неужели Фиона или Блейз все-таки добрались до него? Неужели он что-то предпринял в одиночку и получил отпор, а потом был извлечен из Амбера с помощью карт его же потенциальной жертвой? А может, каким-то образом к нему проникли его прежние союзники из Владений Хаоса? Или же тот страж с шипастыми лапами, что сторожил Брэнда в башне? Или же это было, как я и предположил в разговоре с Джерардом, просто несчастным случаем, ранением, нанесенным самому себе в приступе ярости, за чем последовало непродуманное бегство из Амбера? Бегство во имя новых скитаний и новых заговоров с новыми союзниками из иных мест?

Когда одно-единственное происшествие порождает сразу так много вопросов, ответ обычно трудно получить с помощью чистой логики. Хотя следовало сперва воспользоваться логикой, чтобы отсортировать все нецелесообразное к тому времени, когда подвернутся новые факты и доказательства.

Я тщательно вспомнил и обдумал все, что тогда сказал мне Брэнд, рассматривая его откровения в свете того, что знал теперь. За одним лишь исключением, в большей части рассказанного им я не сомневался. Он строил свое здание слишком умно, чтобы его было так легко разрушить, но это значит, что у него должно было быть достаточно времени и сил. Времени, чтобы все как следует обдумать. Однако по тому, как Брэнд представлял мне эти события, чувствовалось, что он что-то недоговаривает, пытаясь направить меня по ложному пути. А его последнее предложение практически убедило меня в этом.

Старая дорога сперва резко сузилась, потом снова стала шире, снова сузилась и повернула к северу, вниз, в густые заросли. Лес изменился очень мало. Дорога была почти такой же, как несколько веков назад, когда я, совсем еще юный, ездил по ней просто так, ради удовольствия, изучая обширные леса, что покрывали большую часть нашего континента, уходя прямиком через границу с Царством Теней. Хорошо было бы снова ехать здесь так же беззаботно, как прежде!

Примерно через час я уже углубился в лес настолько, что деревья стали казаться огромными темными башнями, а пятнышки солнечного света на их ветвях — гнездами фениксов. У подножия этих великанов царили вечные влажные сумерки, мягкий полусвет, сглаживающий очертания пней и кочек, куч хвороста и поросших мхом валунов. Впереди через тропу метнулся олень, стремясь как можно скорее скрыться в густых зарослях. Пение птиц слышалось прямо у меня над головой, но не слишком близко. Порой я замечал следы других всадников — некоторые из них были совсем свежими, однако вскоре исчезали с дороги. Колвир давно уже исчез из виду.

Дорога вновь пошла вверх, и я знал, что вскоре достигну небольшой гряды холмов, проеду меж ними и снова двинусь вниз. Деревья теперь росли чуть реже, и наконец мне посчастливилось увидеть кусочек неба, который становился все больше и больше, а когда я оказался на вершине холма, то услышал далекий крик охотящейся птицы.

Я посмотрел вверх и увидел большого темного хищника, кружившего высоко надо мной. Я поспешно пробирался меж валунами и даже пришпорил коня, чтобы увеличить скорость, поскольку путь и опушка леса были видны совершенно ясно. Я бросился вниз, спеша снова укрыться под крупными и раскидистыми деревьями.

Птица издала громкий негодующий крик, заметив мои попытки, однако я уже успел нырнуть в полумрак леса. Я постепенно сбавил скорость и стал прислушиваться — больше с небес никаких звуков не доносилось.

Эта часть леса была в общем почти такой же, как и та, которая осталась позади; за холмами, правда, попался небольшой ручеек, и я некоторое время следовал по его течению, но потом все же перебрался на другой берег. За ручьем дорога стала шире, и чуть больше света просачивалось сквозь листву; светлый участок тянулся примерно на пол-лиги.

Я уже почти проехал то расстояние, которое было мне необходимо, чтобы начать манипуляции с Царством Теней и с их помощью перенестись в прошлое, туда, где я пребывал в ссылке в прошлый раз. И все же начинать здесь было трудновато; пожалуй, стоило проехать еще немного. Я решил не тратить понапрасну свои силы и не мучить коня, тем более что путешествие началось столь удачно. Ничего угрожающего пока что не произошло. Та птица вполне могла быть самым обычным хищником.

И только одна мысль не давала мне покоя.

Джулиан…

Арденский лес находился во власти Джулиана и его бандитов, которых он называл егерями. Он всегда очень тщательно маскировал лагеря своих наемников — страж внутренних границ Амбера, выступающий его защитником как от обычных опасностей, так и от той неожиданной угрозы, что могла возникнуть на границе Амбера с Царством Теней.

Куда же исчез Джулиан в ту ночь, когда Брэнду был нанесен предательский удар? Если он просто хотел скрыться из дворца, то необходимости бежать дальше этого леса у него не было никакой. Здесь сила и все преимущества были на его стороне, здесь он действительно был королем в своем собственном королевстве, и уж этот лес он знал куда лучше, чем мы все, вместе взятые. Вполне возможно, что и сейчас он где-то совсем рядом. Он вообще обожал всякую охоту, и для нее у него были эти чертовы псы и эти ужасные птицы…

Полмили, миля…

И тут до меня донесся тот самый звук, который я больше всего боялся услышать. Сквозь зелень леса и густую тень до меня донеслись звуки охотничьего рога.

Они слышались пока что довольно далеко, где-то сзади и, по-моему, чуть левее тропы.

Я погнал коня галопом, и деревья по обе стороны от меня слились в сплошные полосы. Тропа была ровной и прямой. Что ж, тем лучше.

Потом за спиной я услышал рев — ужасающую смесь глубокого кашля, звериного рычания и хрипов, вырывавшихся из мощных легких. Нет, это явно была не собака. Даже дьявольские гончие Джулиана не способны издавать такие звуки. Я оглянулся, но не заметил никакой погони и, пригнувшись к шее Драма, немного поговорил с конем, успокаивая его.

Через некоторое время стало слышно, как кто-то ломится сквозь лес справа от меня, однако тот рев больше пока не повторялся. Я снова и снова всматривался в чащу, однако не мог понять, что же это там такое. Вскоре я снова услыхал рог, гораздо ближе, и на этот раз ему ответил лай, в происхождении которого ошибиться было невозможно. Проклятые гончие псы Джулиана приближались — быстрые, могучие, злобные твари, которых он отыскал где-то в Царстве Теней и обучил охоте.

Я решил, что пора убираться отсюда. Влияние Амбера было все еще весьма сильным, однако я пренебрег этим и начал перемещение в Царство Теней.

Тропа тут же начала изгибаться влево. Мы мчались по ней, не останавливаясь, и лес все дальше уходил назад, а деревья как бы уменьшались в размерах. Еще один поворот, и мы вылетели на обширную поляну метров Двести в диаметре. Подняв голову, я увидел, что та проклятая птица все еще кружит надо мной, хотя теперь значительно ниже и гораздо ближе ко мне, словно намерена вместе со мной отправиться в мир Теней.

Это была неожиданная помеха. Мне необходимо было открытое пространство, чтобы развернуть коня и пустить его по кругу, а если будет нужно, то и для того, чтобы свободно орудовать мечом. Однако хищник в небесах явно собирался атаковать, и мне некуда было от него укрыться.

Тем временем мы подъехали к невысокому холму, взобрались на его вершину, спустились вниз и миновали одинокое, расколотое молнией дерево. На самой ближней к нам ветви сидел невероятных размеров коршун; его оперение отливало серым, серебристым и черным. Я посвистел ему, и он сорвался в воздух, испуская дикие пронзительные боевые кличи.

Я поспешил дальше, уже отчетливо слыша лай и рычание собак и топот копыт. К этим звукам примешивались еще какие-то, совсем не знакомые, даже не звуки, а некая вибрация, будто дрожала сама земля. Я снова оглянулся, однако пока никого из моих преследователей видно не было. Я уже полностью настроился на переход в Царство Теней: солнце скрылось за облаками; вдоль тропы выросли странные цветы — зеленые, желтые и пурпурные; вдали послышались раскаты грома. Поляна передо мной расширилась, потом удлинилась. И стала совершенно ровной.

Я снова услыхал звук охотничьего рога. И обернулся.

Теперь я разглядел, что происходит у меня за спиной, и обнаружил, что вовсе не являюсь объектом этой охоты. Всадники, собаки и птица преследовали нечто совсем иное, что мчалось буквально по моим следам. Может быть, это «нечто» как раз и охотилось именно за мной.

Я склонился вперед, крича на Драма и колотя его коленями по бокам, однако отлично понимал, что отвратительная тварь у меня за спиной движется гораздо быстрее моего бедного коня. Мне стало здорово не по себе. Ибо меня преследовала мантикора.

В последний раз я видел это существо за день до того сражения, в котором погиб Эрик. Когда я вел свой отряд в тыл, по ту сторону Колвира, мантикора буквально пополам разорвала человека по имени Ролл, прежде чем мы успели уничтожить ее с помощью своего автоматического оружия. Та гадина была двенадцати футов в длину, и у нее, как, впрочем, и у этой, были совершенно человечьи лицо и голова, а плечи — как у льва. Крылья, похожие на орлиные, были сложены вдоль туловища, а длинный, заканчивающийся жалом, скорпионий хвост извивался в воздухе, загибаясь к лопаткам. Тогда этих тварей выбралось из Царства Теней довольно-таки много, и они чертовски нам мешали. Не было никаких оснований полагать, что их сюда вызвали специально для участия в сражении, однако ни одна из них после битвы больше не появлялась и никаких свидетельств их существования вблизи Амбера зафиксировано не было. Очевидно, эта, последняя, тогда залетела в Арденский лес случайно, да так там и осталась.

Я глянул на нее еще раз и понял, что в любой момент она может стащить меня с седла, если я не окажу сопротивления. Кроме того, я заметил темную стаю собак, несущихся вниз по склону холма.

Я понятия не имел, обладают ли мантикоры разумом и какова психология их поведения в момент опасности. Большая часть летучих тварей не станет задерживаться и атаковать тот предмет, который им не мешает и ничем не угрожает. Их основная цель — самосохранение. С другой стороны, я отнюдь не был уверен, что мантикора ощущает себя объектом преследования. Она, возможно, полетела по моему следу в надежде на поживу, а уж потом ее собственный след взяли псы Джулиана. А потому мне вряд ли имело смысл задерживаться и раздумывать обо всем этом.

Я вытащил Грейсвандир и развернул коня, натянув поводья.

Драм пронзительно заржал и так резко взвился на дыбы, что я почувствовал, что сползаю с седла. Пришлось мне соскочить на землю.

Однако я совсем позабыл, с какой ураганной скоростью способны бежать Джулиановы гончие и как легко они однажды нагнали нас с Рэндомом, когда мы мчались на «мерседесе» нашей сестрицы Флоры; и еще я забыл, что, в отличие от обычных собак, которые лишь бросаются на машины, эти псы тут же начинают рвать автомобиль (или любую другую свою жертву) на части.

Внезапно дюжина или больше ужасных собак нагнала мантикору. Они окружили ее, яростно рыча и лая. Чудовище откинуло назад голову и, когда они набросились на него, издало леденящий душу вопль. Ядовитый хвост бил направо и налево, то один, то другой пес взлетал на воздух и падал мертвым. Потом мантикора встала на дыбы, отбиваясь мощными передними лапами.

Но тут один из псов умудрился вцепиться ей в лапу, два других повисли на ляжках, а еще один взобрался аж на спину, кусая в плечо и в шею. Собаки окружили мантикору плотным кольцом, и стоило ей повернуться к одной, как остальные бросались на нее всем скопом.

В конце концов мантикоре все же удалось достать своим ядовитым хвостом ту собаку, что грызла ей холку, а потом обезвредить и ту, что вцепилась ей в переднюю лапу. Однако же теперь кровь широкими ручьями текла у нее по крайней мере из десятка других глубоких ран. Вскоре стало заметно, что и передняя лапа причиняет мантикоре значительное беспокойство: она не могла ни как следует ударить ею, ни опереться на нее, когда пыталась ударить врага другой лапой.

Между тем еще одна собака вспрыгнула ей на холку, и, похоже, на этот раз избавиться от подобного наездника мантикоре будет значительно трудней. Еще один пес вцепился ей в правое ухо и повис на нем. На ляжках у нее теперь висело уже четверо, а когда мантикора вновь поднялась на дыбы, здоровенный пес бросился вперед и стал рвать ей брюхо. Мне показалось, что мантикора ошеломлена еще и теми жуткими звуками, которые издавали псы, их отвратительным рычанием и хриплым визгом; однако она продолжала бешено отбиваться от мечущихся вокруг нее серых теней.

Я поймал Драма за узду и попытался хоть как-то успокоить его, надеясь снова сесть в седло и убраться отсюда к чертовой матери, пока длится эта схватка. Однако конь все время норовил встать на дыбы и вырваться, и требовалось немало сил и слов, чтобы просто удерживать его на месте.

Вдруг мантикора с каким-то печальным воплем попыталась сбросить того пса, что терзал ее спину, и нечаянно вонзила свое ядовитое жало в собственное плечо. Собаки мгновенно воспользовались ее оплошностью и возобновили атаку с еще большей яростью, рыча и вырывая у диковинного зверя куски плоти.

Я уверен, что собаки вскоре прикончили бы мантикору, однако в этот момент на вершине холма показались всадники и начали спуск. Их было пятеро, во главе — Джулиан в своих знаменитых белых доспехах. На шее у него висел охотничий рог. Он был верхом на своем гигантском жеребце Моргенштерне, который издавна ненавидел меня.

Джулиан поднял длинное копье, явно приветствуя меня, потом опустил его и что-то громко приказал собакам. Они ворча отстали от своей жертвы. Даже тот пес, что сидел у мантикоры на спине, ослабил хватку и соскочил на землю. Все они отпрянули в сторону, когда Джулиан взял копье наперевес и пришпорил Моргенштерна.

Мантикора обернулась к нему с воинственным воплем и, обнажив клыки, прыгнула вперед. Они сошлись, и на мгновение все передо мной закрыло гигантское плечо Моргенштерна. Еще секунда, и по поведению жеребца я понял, что удар Джулиана попал точно в цель.

Моргенштерн отскочил в сторону, и я увидел распластанную на земле мантикору; огромные кровавые кляксы расплывались у нее на груди, копье Джулиана тоже цвело кровавым цветом.

Джулиан спешился. Он что-то сказал остальным всадникам, и те остались в седлах. Джулиан долго смотрел на все еще корчившуюся мантикору, потом поднял глаза на меня и улыбнулся. Подошел к чудовищу поближе, поставил на него ногу и с размаху пронзил копьем распластанное тело. Затем вытащил копье, воткнул его в землю и привязал к нему Моргенштерна, ласково потрепав коня по плечу. И только тогда повернулся и двинулся ко мне.

Когда он подошел совсем близко, то первыми его словами были:

— Зря ты все-таки Белу-то убил.

— Белу? — непонимающе переспросил я.

Он посмотрел на небо. Я проследил за его взглядом. Коршун там больше не кружил.

— Бела был моим любимцем…

— Мне, право, очень жаль, — сказал я. — Я не сразу разобрался в обстановке.

Он кивнул:

— Ну ладно, долг платежом красен. Я-то ведь перед тобой тоже кое в чем виноват. А теперь расскажи, что там было, после того как я удрал из дворца. Брэнду удалось бежать?

— Да, — сказал я, — и в этом отношении с тебя сняты все подозрения. Брэнд заявил, что тот предательский удар ему нанесла Фиона. Однако ей мы задать этот вопрос тоже не смогли: она той же ночью исчезла. Удивительно, как это вы с ней не столкнулись лбами в темноте?

Джулиан улыбнулся:

— Я примерно так и думал.

— Но зачем ты-то бежал при столь подозрительных обстоятельствах? — удивился я. — Это ведь совсем не в твою пользу.

Он пожал плечами:

— Не хотелось в очередной раз выслушивать несправедливые обвинения. К тому же если в данном случае принимать в расчет и тайные намерения, то я не менее виновен, чем наша сестренка. Я бы сделал то же самое, что и она, если б мог. Нет, правда, у меня уже и клинок был наготове в ту ночь, когда мы его похищали. Просто меня немножко опередили.

— Но почему ты хотел убить его? — спросил я, совершенно потрясенный.

Джулиан засмеялся:

— Почему? Да я просто боюсь этого ублюдка, вот почему! В течение долгого времени я считал его мертвым; я очень надеялся, что он в конце концов предстал перед судом тех темных сил, с которыми имел дело. А ты сам-то много о нем знаешь, Корвин?

— Как-то у нас с ним был весьма длинный разговор…

— Ну и?..

— Он признал, что они втроем — Блейз, Фиона и он сам — выработали совместный план по захвату трона. Они хотели короновать Блейза, однако реальную власть разделить между собой. Они действительно воспользовались помощью тех темных сил, о которых ты упоминал, чтобы убрать из Королевства нашего отца, Оберона. Брэнд говорил еще, что он пытался привлечь на свою сторону и Кейна, однако же Кейн предпочел вас с Эриком, и вы трое тоже заключили некий союз с целью захвата власти и трона, желая короновать Эрика.

Джулиан согласно кивнул.

— Да, ты все правильно излагаешь — в том, что касается очередности событий; однако же причины были несколько иными. Нам трон вовсе не был нужен; во всяком случае, не сразу и не в те времена. Мы создали свою группировку, чтобы противостоять группировке Фионы и Блейза, ибо это было необходимо во имя защиты Королевства. Сперва нам удалось убедить Эрика лишь принять звание регента. Он опасался, что коронация при таких условиях грозит ему скорой гибелью. И тут как раз подвернулся ты со своими в высшей степени законными претензиями. Мы никак не могли позволить тебе эти претензии отстаивать, потому что орды, собранные Брэндом, грозили нам войной со всех концов. Однако мы чувствовали, что той группировке гораздо меньше захочется воевать с нами, если трон Амбера уже будет занят. Мы не могли короновать тебя, потому что ты-то уж точно отказался бы стать нашей марионеткой, а именно такова была игра, которую мы затеяли. Но ты пребывал в неведении относительно слишком многих ее правил, и разъяснять их тебе нам не хотелось, да и времени не было. Так что мы все же убедили Эрика пойти на риск. Вот так он и был коронован.

— Значит, он просто пошутил, когда выжег мне глаза и бросил меня в темницу?

Джулиан отвернулся и посмотрел на мертвую мантикору.

— Болван ты, — проговорил он наконец почти ласково. — Ты же был у них пешкой с самого начала. Они просто использовали тебя против нас, и если бы ты попробовал пойти любым другим путем, то тут бы тебе и крышка. Если бы этот дурацкий штурм, подготовленный Блейзом, каким-то образом удался, ты сам не прожил бы и двух секунд, даже отдышаться не успел бы. А если бы Блейз потерпел неудачу, как это, собственно, и произошло, он бы тут же исчез без следа (а так оно и случилось) и предоставил бы тебе расплачиваться собственной жизнью за попытку узурпации власти. Ты выполнил свою роль и должен был умереть. Они практически не оставили нам выбора в этой игре. По закону нам следовало бы тогда убить тебя — и ты это прекрасно знаешь.

Я прикусил губу. Я бы многое мог сказать ему. Однако если он сейчас говорил нечто весьма близкое к правде, то, значит, у него была для этого определенная цель. К тому же мне хотелось послушать еще.

— Эрик, — продолжал Джулиан, — считал, что твое зрение, возможно, восстановится со временем; он знал нашу способность к регенерации. Вообще, ситуация была весьма деликатная. Если бы вернулся отец, Эрик освободил бы трон для него и сумел бы оправдать все свои действия ко взаимному удовлетворению — все, за исключением твоего убийства. Этого бы ему не простили и тогда, когда успокоились бы все страсти. И я честно скажу тебе: он просто хотел на время засадить тебя в тюрьму и забыть о твоих претензиях.

— В таком случае кому же принадлежала идея моего ослепления?

Джулиан снова довольно долго молчал. Потом проговорил очень тихо, почти шепотом:

— Послушай меня, пожалуйста, внимательно. Эта идея принадлежала мне, и именно она, возможно, тогда спасла тебе жизнь. Любое действие, направленное против тебя, приравнивалось ими к смерти; или же их фракция попыталась бы по-настоящему уничтожить тебя. Ты больше не был им нужен, однако же, живой и находясь поблизости, представлял потенциальную опасность. Они могли, например, воспользоваться твоей картой, вызвать тебя и убить; или же вызволить тебя тем же способом, но лишь для того, чтобы принести в жертву в следующем своем заговоре против Эрика. Однако слепой ты стал им не опасен и не нужен. Тебя спасло то, что ты больше не попадался им на глаза, а нас это спасло от более грубых действий, которые в один прекрасный день могли обернуться против нас же самих. Иного выбора не было. Невозможно было и проявить большую снисходительность: тогда нас заподозрили бы в том, что мы сами хотим как-то воспользоваться тобой. Если бы кто-то из них догадался, что ты являешься весьма ценным объектом, ты бы мгновенно стал покойником.

— Понятно, — сказал я.

— Да, — кивнул Джулиан, — тебе слишком быстро удалось во всем разобраться и восстановить зрение. Никому и в голову не приходило, что ты сумеешь сделать это за такой малый срок. Да еще отыскать способ спасения! А кстати, как тебе это удалось?

— Тише, мыши, кот на крыше… — пробормотал я.

— Что-что, прости?

— Я сказал… впрочем, не обращай внимания. Ну а что тебе известно о пленении и заключении Брэнда в башню?

Джулиан снова долго смотрел на меня.

— Мне известно только то, что он каким-то образом разошелся со своими союзниками. Подробностей я не знаю. По какой-то причине Блейз и Фиона боялись и убить его, и отпустить с миром. По-моему, когда мы его освободили, Фиона больше всего боялась именно того, что он окажется на свободе.

— Ты и сам сказал, что достаточно опасался Брэнда и хотел убить его. Но почему именно тогда? Ведь прошло уже столько времени, та давнишняя история с вашим заговором и моим пленением стала историей, а власть в нашем королевстве снова пошатнулась. Ведь тогда он был так слаб и совершенно беспомощен! Какой же вред мог он принести? Джулиан вздохнул.

— Я не знаю, какими силами владеет Брэнд, — проговорил он, — и не понимаю их природы, однако с ними нельзя не считаться. Я знаю, что он может не только мысленно путешествовать в Царстве Теней, но и, сидя в кресле, способен определить местонахождение в этом Царстве любого нужного ему предмета или человека, а потом призвать к себе этот предмет всего лишь благодаря собственной воле, даже не вставая с кресла; и он, разумеется, способен путешествовать в Царстве Теней физически, причем он предварительно создает нечто вроде мысленного коридора и попадает туда, просто сделав один лишь шаг. И еще, по-моему, он умеет читать чужие мысли. В общем, похоже, что Брэнд стал чем-то вроде собственной карты, только живой, во плоти. Не знаю, как объяснить лучше, но я сам не раз видел, как он все это проделывает. Однажды, уже в самом конце, когда мы держали его под постоянным наблюдением во дворце, он таким вот образом обманул нас: как раз тогда совершил то путешествие на Землю, отправив тебя в психушку. Когда мы его снова поймали, один из нас оставался при нем неотлучно. Мы тогда еще, правда, не знали, что он способен вызывать из Царства Теней различные вещи. Когда Брэнд узнал, что тебе удалось восстановить зрение и бежать из темницы, он вызвал откуда-то ужасное чудовище, которое напало на Кейна, в тот раз бывшего его стражем. Потом он, видимо, снова направился к тебе. Только Блейз и Фиона, наверно, опять его перехватили раньше нас, и я больше его не видел до той ночи в библиотеке, когда мы вызволили его из плена. Знаешь, Корвин, я боюсь его, ибо он обладает неким смертоносным могуществом, природы которого я не понимаю.

— Но тогда каким образом они-то смогли заключить его в эту башню?

— По-моему, Фиона, да и Блейз тоже, обладают примерно теми же способностями. Так что вдвоем они, очевидно, способны свести на нет могущество Брэнда, а потом поместить его в такое место, где он свои силы применить не сможет.

— Не совсем так, — сказал я. — Ему же удалось все-таки послать весточку Рэндому. Кроме того, он один раз вышел на связь и со мной, хотя контакт был слабый.

— Ну тогда, значит, полностью нейтрализовать его они не способны, — сделал вывод Джулиан. — Хотя в прошлый раз они весьма сильно ограничили его возможности. И нам только всем вместе удалось пробить их защиту.

— А что ты знаешь об их играх со мной — с моим пленением, с попыткой убить меня, с моим спасением?

— Этого я совершенно не понимаю, — честно признался он, — разве что это являлось какой-то частью их дьявольского плана? Или они передрались между собой? Ведь тогда их группировка чуть сама собой не распалась, и обе ее части имели на тебя какие-то виды. Так что, естественно, если одна сторона пыталась убить тебя, то другая, напротив, стремилась тебя спасти. В конце концов, именно Блейз получил от тебя наибольшую выгоду во время того штурма Амбера, который он же и начал.

— Но ведь именно Блейз и пытался убить меня там, на Земле! — воскликнул я. — Именно Блейз прострелил шины моего автомобиля.

— Вот как?

— Ну, по крайней мере, так мне рассказывал Брэнд, и это совпадает со всеми прочими свидетельствами очевидцев и результатами полицейского расследования.

— Тут я ничем тебе помочь не могу, — пожал плечами Джулиан. — Понятия не имею, что там между ними тогда происходило.

— И все же именно ты из всех членов семьи больше всего поддерживаешь Фиону, — сказал я. — По-моему, у тебя к ней просто слабость, особенно если она поблизости.

— Это верно, — согласился он, улыбаясь. — Мне Фиона всегда очень нравилась. Она, конечно же, самая привлекательная и самая воспитанная из всех нас. Жаль, что отец всегда так строго запрещал браки между братьями и сестрами! Мне всегда было очень неприятно то, что мы с ней в разных лагерях. Хотя все почти наладилось после смерти Блейза, твоего заточения в темницу и коронации Эрика. Она весьма кротко восприняла свое поражение — что было, то было. Фиона, по всей видимости, не меньше меня боялась возвращения Брэнда.

— Брэнд мне об этом рассказывал несколько в ином ключе, — заметил я, — впрочем, конечно, так оно и должно быть. Одно только не сходится: Брэнд утверждает, что Блейз до сих пор жив, что он пытался связаться с ним с помощью карт, и определил, что тот находится где-то в Царстве Теней и готовит новое войско для очередного штурма Амбера.

— Что ж, вполне возможно, — предположил Джулиан. — Но ведь и мы сейчас вполне подготовлены к любой подобной атаке, верно?

— Да, но Брэнд утверждает, что эта атака будет всего лишь отвлекающим маневром, — продолжал я, — и что настоящий штурм начнется позже, непосредственно из Владений Хаоса, по Черной Дороге. Он считает, что Фиона в настоящий момент как раз и занята подготовкой Дороги для этого штурма.

Джулиан нахмурился:

— Надеюсь, что он все это выдумал. Мне ненавистна сама мысль о том, что их группировка воскресла и снова готовится выступить против нас, да еще на сей раз с помощью темных сил. И мне было бы крайне неприятно узнать, что во всем этом замешана Фиона.

— Брэнд заявил, что сам он из их группировки вышел, поняв свою основную ошибку в борьбе за власть… ну и тому подобное. Покаянные речи!

— Ха! Я скорее поверю тому чудовищу, которое только что убил, чем Брэнду. Надеюсь, у тебя хватило ума держать его под охраной? Хотя, впрочем, разве охрана его удержит, если он вновь обрел свое прежнее могущество?

— Но какую игру он мог бы начать сейчас?

— Он или оживит их старый триумвират — эта мысль мне особенно не нравится, — или же у него совершенно иные планы, принадлежащие ему одному. Но поверь мне, планы у него есть. Брэнд никогда не удовлетворялся ролью простого зрителя. Он всегда что-нибудь планирует и задумывает. Я готов поклясться, что он и во сне готовит всякие заговоры.

— Возможно, ты и прав, — произнес я. — Видишь ли, в последнее время в Амбере кое-что произошло, но вот то ли это к добру, то ли нет, я сказать пока не берусь. Дело в том, что я только что дрался с Джерардом. Он считает, что я причинил бедняжке Брэнду какое-то зло, тогда как тот еще не оправился после ранения. Это вовсе не так, но у меня не было возможности доказать свою невиновность. Хотя я действительно, кажется, был последним, кто видел Брэнда сегодня утром. Джерард заходил к нему совсем недавно. Он говорит, что в комнатах все перевернуто вверх дном, повсюду пятна крови, а самого Брэнда нигде нет. Не знаю, что и думать об этом.

— Я тоже. Но надеюсь, что кому-то на сей раз удалось-таки довести дело до конца.

— Господи, — взмолился я, — как у нас тут все запутанно! Если бы я только знал это раньше!

— Да все никак не было подходящего случая рассказать тебе, — простодушно сказал Джулиан, — только вот сейчас и сумели поговорить. То ты у нас в темнице сидел, уязвимый для любого врага, то ты сбежал и надолго исчез… Ну а когда ты вернулся с новым войском и новым оружием, я совсем не был уверен в чистоте твоих намерений. А потом все произошло чересчур быстро, и Брэнд снова появился, и было уже слишком поздно — мне пришлось спасать собственную шкуру. Здесь, в Арденском лесу, я чувствую свою силу. Здесь я, наверное, сумею справиться со всем, что бы он ни послал против меня. Я все время занимался подготовкой новых патрульных отрядов и мог бы использовать их как мощную боевую силу. Хотя, конечно, я постоянно ждал известий о гибели Брэнда. Мне очень хотелось спросить кого-нибудь из вас, по-прежнему ли он где-то поблизости, но я никак не мог решить, кого же лучше спросить. Ведь я думал, что вы все еще подозреваете меня в покушении на его жизнь или, если он все-таки умер, в его смерти. Если бы я точно знал, что он все еще жив, я, наверное, все-таки решился бы вызвать его самого. А теперь… так сложились обстоятельства… Кстати, что ты теперь собираешься делать, Корвин?

— Я уезжаю в Царство Теней, чтобы забрать Судный Камень оттуда, где я его спрятал. Кажется, существует способ с его помощью разрушить Черную Дорогу. Я намерен этот способ испробовать.

— Как же это можно сделать?

— Ну, слишком долго рассказывать. Кроме того, мне только что в голову пришла одна ужасная мысль…

— Что именно?

— Судный Камень нужен Брэнду! Он у меня о нем спрашивал, и теперь… А тут еще эта его способность отыскивать предметы в Царстве Теней и призывать их к себе… Кстати, насколько она сильна?

Джулиан выглядел озабоченным.

— Он вряд ли всеведущ, если ты это имеешь в виду. Ты можешь и сам отыскать нужный тебе предмет в Царстве Теней самым обычным способом, как и все мы — то есть попав туда. По словам Фионы, Брэнд как бы просто устраняет процесс физического передвижения, так сказать, работу ног. А потому и получает обычно некий предмет, а не какой-то определенный. Кроме того, Судный Камень — вещь особенная, если судить по тому, что мне о нем рассказывал Эрик. Я думаю, Брэнду придется отправиться на его поиски лично; но сперва он постарается мысленно определить, где именно этот Камень находится.

— Тогда мне нужно чертовски спешить. Я должен обогнать его.

— Я вижу, ты взял Драма, — заметил Джулиан. — Хороший жеребец, хотя и упрямый. Во многих подобных скачках побывал.

— Рад это слышать, — улыбнулся я. — Ну а ты чем займешься?

— Я хочу связаться с кем-нибудь в Амбере и поточнее обо всем договориться — например с Бенедиктом.

— Не годится, — сказал я. — До него не доберешься. Он сейчас во Владениях Хаоса. Попробуй связаться с Джерардом и убеди его, если сможешь, что я честный человек и Брэнда не трогал.

— Эти рыжие — единственные волшебники в нашей семье, но я попробую… Ты точно знаешь, что Бенедикт отправился во Владения Хаоса?

— Да, но повторю еще раз: время для меня слишком дорого.

— Разумеется. Ступай. Мы и потом сможем всласть поболтать… я надеюсь.

Он протянул руку и обнял меня на прощание. Я взглянул на мантикору и сидящих кружком собак.

— Спасибо, Джулиан. Я… Тебя иногда все-таки очень трудно понять!

— Не так уж трудно. Я думаю, что просто тот Корвин, которого я ненавидел, умер, должно быть, много веков назад. А теперь гони, парень! И если Брэнд только сунет сюда свой нос, я его к дереву пришпилю!

Джулиан что-то повелительно крикнул своим псам, когда я уже садился в седло, и они набросились на мантикору, лакая ее кровь и отрывая куски мяса. Проезжая мимо, я увидел, что на ее странном, массивном, почти человеческом лице глаза все еще открыты, хотя и подернуты пленкой. Они были голубые или синие, и даже смерть не убила в них выражение некоей доисторической невинности. То ли эта невинность, то ли взгляд мертвых открытых глаз — однако последним даром смерти этому чудовищу было то, что мне почему-то совершенно не хотелось ни шутить, ни иронизировать, даже желания такого не возникло.

Я вывел Драма на тропу и возобновил свою гонку.

Глава 10

Я не спешил, продвигаясь по тропе и глядя, как на небесах сгущаются тучи; время от времени раздавалось нервное ржание Драма, который никак не мог успокоиться после пережитых волнений. Мы свернули налево и устремились вверх, по склону холма… Мимо проплывали то коричневые, то желтые, то снова коричневые участки земли. Деревья словно приседали на корточки, расступаясь все шире. Между ними раскачивались и пригибались к земле травы на холодном, внезапно поднявшемся ветру. Вдруг в небе сверкнула молния… Упали редкие капли дождя, прогремел гром…

Теперь каменистая тропа стала круче. Ветер раздувал мой плащ. Мы упорно ползли вверх — туда, где среди скал виднелись серебристые ленты ручьев, а деревья, казалось, выстроились в одну линию… Травы, зеленые огоньки светлячков — все померкло, поникло, промокло под дождем. Но мы упорно поднимались вверх, к скалистым, сверкающим, умытым дождем высотам, где тучи неслись и клубились, словно мутные воды реки на стремнине во время паводка. Дождь лупил, как крупная картечь, и ветер уже прочищал глотку, чтобы запеть еще громче. Подъем все продолжался, вот наконец уже видна вершина, похожая на голову удивленного рогатого быка, охраняющего тропу. Молнии так и плясали вокруг этих «рогов» и в проходе между ними, нас окутал запах озона. Внезапно дождь прекратился, ветер унесся куда-то вдаль…

Теперь предстоял спуск по другой стороне гряды. Здесь дождя не было, в воздухе — ни дыхания ветерка, небо чистое и темное, в нем сверкали мириады звезд…

Порой на фоне этих темных небес пролетали вспышками метеоры, и казалось, что после их полета остаются огненные рубцы, которые потом исчезают, тают… Луны были разбросаны, точно пригоршня монет — три ярких десятицентовика, туповатого вида четвертак и парочка одноцентовиков, один из которых был погнут и весь в шрамах… Я снова ехал все вниз и вниз, по длинной извилистой тропе. Стук копыт Драма отчетливо раздавался в ночном воздухе.

Откуда-то вдруг донесся вопль, похожий на кошачий. Темная тень мелькнула на фоне одной из маленьких лун: какой-то зверек, быстрый и косматый…

Вниз, вниз… Словно вниз падает, намереваясь расколоться, сама Земля… Там, внизу меня поджидала тьма. Извилистая тропа, проходящая по бесконечно длинной щеке горы, как бы светилась в лунном свете. Она изгибалась, складывалась в складки, становилась почти прозрачной… Потом как бы поплыла в воздухе, и звезды стали видны сквозь ее тонкую ткань с обеих сторон. Теперь уже казалось, что я поднялся выше звезд, что никакой земли нет… Только ночь — ночь и тонкий, прозрачный путь, по которому нужно непременно проехать верхом, чтобы научиться чувствовать себя на нем уверенно на случай неведомой мне грядущей необходимости…

Вокруг было совершенно тихо, и каждое движение ощущалось каким-то удивительно замедленным. Вскоре исчез и светящийся прозрачный путь, и мы теперь будто плыли под водой на немыслимой глубине, где звезды казались яркими рыбками… Вот она, свобода, вот оно, пьянящее могущество бешеной скачки, однако же совсем не похожее на ту беспечность, что порой возникает во время битвы, когда играешь в самоуверенность перед рискованным шагом, рассчитанным, впрочем, до мелочей. Вот оно, ощущение глубочайшего удовлетворения, сродни тому, что возникает, если найдешь единственно нужное, ключевое слово для уже созданной поэмы. Вот они, эти дивные ощущения плюс ощущение самой скачки, скачки из никуда в никуда, может быть, над россыпями драгоценных камней, может быть, над полными огня пропастями, когда ты свободен от влияния земли, воздуха и воды…

Мы настигли огромный метеор, коснулись его шершавого бока, промчались по его покрытой рытвинами поверхности вниз, кругом и снова вверх… Вдруг метеор вытянулся, превращаясь в широкую долину, посветлел, стал желтым…

Теперь под копытами коня был песок. Звезды меркли и исчезали по мере того, как рассеивалась тьма. За спиной вставало солнце, отбрасывая вперед длинные полосы тени от одиноко стоявших деревьев. Мы мчались за этими ускользающими тенями… Это был словно прорыв сквозь тьму… Яркие птички взмывали ввысь из-под конских копыт, жалобно пища, и вновь рассаживались по ветвям…

Деревья вокруг росли все гуще, темнее становилась земля под ними. Уже отчетливо стала видна дорога. Экзотические пальмовые листья съежились до размеров ладони, кора деревьев потемнела. Резкий поворот вправо, и путь стал еще шире… Вот уже под нашими подковами искры летят из камней мостовой — это не лесная дорога, а обрамленная деревьями городская улица. Мимо мелькали ряды домов: яркие ставни, мраморные ступени лестниц, крашеные заборчики, перед ними мощенные плиткой дорожки… Проехала повозка, влекомая лошадью и нагруженная свежими овощами. Люди останавливались и смотрели на нас. Негромко гудели их голоса…

Все дальше и дальше… Проехали под мостом и двинулись вдоль берега ручья, пока он не стал совсем широким, влился в большую реку, устремляется вместе с ней к морю…

Глухо прошлепали копыта по песчаному пляжу под лимонного цвета небесами, по которым неслись голубые облака. Запах просоленных и выброшенных на берег водорослей, разноцветные раковины, отполированный водой плавник… Морская пена лимонного цвета…

Скорее туда, где над морем высится выступ…

Ступени крошились и с грохотом осыпались под ногами коня, скалы меняли свои очертания, шум горного обвала сливался с шумом прибоя… Скорее вверх, к плоскому выступу над морем, к вершине горы, к заросшей деревьями долине, к золотистому городу, сверкающему вдали, как мираж…

Город рос на глазах в тени огромного зонта, его серые башни взлетали ввысь, стекло и металл светились во мгле. Потом башни начали раскачиваться…

Город совершенно беззвучно обрушился как бы внутрь себя, и мы проехали мимо. На месте башен кипела пыль, вздымалась темными облаками, окрашенными в розоватый цвет странным, исходящим откуда-то снизу свечением, и с легким шипением, точно загасили свечу, оседала…

Потом налетела пыльная буря, быстро уступив место густому туману. Сквозь туман слышались звуки автомобильных сигналов… Что-то проплывало мимо, нас будто слегка приподнимало в волнах, потом — прорыв в бело-сером плывущем, жемчужно-белом покрывале… Отпечатки подков Драма на обочине шоссе… Справа — бесконечные ряды неподвижных машин. Жемчужно-белых, сероватых, тоже куда-то плывущих… Доносились пронзительные вопли и жалобный плач… Редкие вспышки света…

Мы снова поднимались… Туман остался внизу и потихоньку рассеивался. Травы, травы, травы… Теперь небо было гораздо ближе к нам, оно оказалось нежно-голубым. Солнце спешило к закату. Пели птицы. Корова на лугу жевала жвачку, поглядывая на нас…

Перепрыгнув через деревянную ограду, мы поскакали по деревенской дороге. За холмом вдруг налетела волна холода… Травы пожухли, а на земле лежал снег. Показался фермерский домик с жестяной крышей, над ним завиток дыма…

Подъем все продолжался… Он все круче. Солнце скатилось за край земли, и на смену ему пришла тьма… Небо было звездным… Вон дом в глубине двора… А вон там и другой… К нему вела длинная подъездная дорожка, обсаженная старыми деревьями… Навстречу выплыли фары автомобиля…

Прочь с дороги, на обочину… Я натянул поводья и дал машине проехать.

Потом вытер пот со лба и отряхнул пыль с рубашки на груди и рукавах. Потрепал Драма по шее. Автомобиль замедлил ход, приблизившись ко мне, и я заметил, какое изумленное лицо было у водителя.

Я чуть тронул поводья, и Драм тихонько двинулся дальше. Машина затормозила, остановилась, и водитель что-то крикнул, обращаясь ко мне, но я продолжал свой путь как ни в чем не бывало. Через несколько секунд я услышал, как он поехал дальше.

Мы вышли на знакомую мне сельскую дорогу, и было заметно, что, с тех пор как я был здесь в последний раз, уже прошло какое-то время. Я неспешно ехал мимо легко узнаваемых пейзажей, вспоминая иную свою жизнь. Через несколько миль я оказался на перекрестке и свернул на другую дорогу, шире и лучше, стараясь по-прежнему держаться правой обочины. Воздух становился асе холоднее, но в нем чувствовался какой-то приятный чистый привкус. Над холмами слева возникла горбушка луны. По небу проплывали небольшие редкие облачка, порой закрывая луну и с трудом пропуская на землю слабый, какой-то пыльный ее свет. Ветерок был совсем слабый; порой шевельнутся ветки, и все. Через некоторое время я подъехал к такому месту, где дорога шла вниз как бы ступенями, и догадался, что уже почти достиг цели.

Поворот и еще парочка спусков… Я увидел валун у дороги и прочитал на нем свой адрес.

Я натянул поводья и посмотрел вверх, на вершину холма. На подъездной дорожке у дома стоял пикап, а в самом доме горел свет. Я направил Драма через кювет по полю прямо к группе деревьев невдалеке. Там я привязал его, почесал ему шею и сказал, что долго не задержусь. Потом вернулся на дорогу.

Ни одной машины видно не было, и я направился по подъездной дорожке к дому, пройдя мимо пикапа. Освещено было только окно гостиной, справа от входа. Я обошел дом слева и вышел на задний двор.

И внезапно замер, оглядываясь. Что-то здесь было не так.

Задний двор выглядел иначе! Пара развалившихся садовых стульев, которые когда-то были прислонены мной к полуразрушенной клетке для цыплят и которые у меня все не хватало времени убрать, куда-то исчезли. То же самое произошло и с самой клеткой. В прошлый раз, когда я проезжал здесь, все было на месте. Куча сухих веток, которые когда-то я сам спилил и сложил вместе с давнишними, полусгнившими, чтобы время от времени рубить на дрова, тоже исчезла.

Не было на месте и компостной кучи.

Я бросился туда, где она раньше лежала. Там был только неправильной формы участок голой земли примерно той же формы, что и сама куча.

Но я давно уже обнаружил, еще только настраиваясь на Камень, что могу заставить себя почувствовать его присутствие. На мгновение я закрыл глаза и попытался это сделать.

И ничего не почувствовал.

Я снова стал искать, на этот раз особенно тщательно, но нигде не заметил его волшебного, сказочного блеска. Не понимаю, на что я рассчитывал: ведь я действительно не чувствовал присутствия Судного Камня где-либо поблизости.

Окна в освещенной комнате были не занавешены. Осматривая домик снова, я заметил, что ни на одном из окон нет ни занавесок, ни жалюзи, ни ставен. А значит…

Я обошел дом с другой стороны и, подойдя к освещенному окну, быстро заглянул внутрь. Большая часть пола была накрыта разными тряпками и мешковиной. Мужчина в кепке и рабочей одежде красил дальнюю стену.

Ну разумеется!

Я ведь тогда попросил Билла продать дом! И подписал все необходимые бумаги, лежа в местной клинике после того покушения на меня, когда еще рассчитывал вернуться домой — возможно, благодаря воздействию Камня. По местному времени с тех пор прошло уже несколько недель, если считать, что временной коэффициент Амбера по отношению к Земле примерно два с половиной к одному, да еще следовало прибавить те восемь дней, которых, по времени Амбера, стоило мне пребывание во Владениях Хаоса. Билл, конечно же, уже поступил в полном соответствии с моей просьбой. Однако дом был в плохом состоянии, он и до меня несколько лет простоял заброшенный, потом там «похозяйничали» какие-то бандиты… Нужно было сменить рамы, починить крышу, сделать новые водосточные желоба, покрасить стены, кое-где подцементировать… И еще там было жуткое количество мусора — и в доме, и во дворе, — который требовалось убрать…

Я повернул прочь и пошел вниз к дороге, вспоминая, как в последний раз тащился здесь на четвереньках, в полубессознательном состоянии, а из раны в боку текла кровь. В ту ночь было куда холоднее, на земле лежал снег, и сверху тоже падали снежинки. Я прошел мимо того места, где сидел, махая наволочкой и пытаясь остановить машину. Перед глазами у меня тогда плыл туман, но я еще помнил, как пролетали мимо автомобили.

Я пересек дорогу и двинулся по полю к деревьям. Отвязывая Драма и садясь в седло, я сказал ему:

— Придется нам еще немного поскакать. На этот раз не слишком далеко, правда.

Мы вернулись на дорогу и проехали по обочине мимо моего бывшего дома. Если бы я не сказал тогда Биллу, чтобы продал дом сразу же, компостная куча все еще была бы на месте вместе с Камнем. И я бы уже возвращался в Амбер, выполнив свою задачу. А теперь нужно отправляться на поиски красного Камня на цепи, хотя уже ясно, что время опять поджимает. Здесь, по крайней мере, временное соотношение с Амбером более благоприятное. Я прильнул к шее Драма, взял в руки поводья, и мы помчались. Не было ни малейшего смысла зря тратить драгоценные минуты.

Через полчаса я уже въезжал в город по тихой улочке в старом жилом квартале, где вокруг меня толпились дома. У Билла горел свет. Я свернул на его подъездную дорожку, объехал дом крутом и оставил Драма на заднем дворе.

Дверь мне открыла Элис, мгновение изумленно смотрела на меня, потом воскликнула:

— Боже мой, Карл!

Через несколько минут я сидел в гостиной рядом с Биллом, справа на столике стояла выпивка. Элис хлопотала на кухне: она совершила непростительную ошибку, спросив меня, не хочу ли я закусить.

Билл изучающе смотрел на меня, раскуривая трубку.

— Ты по-прежнему пользуешься весьма нестандартными способами появления и исчезновения, — сказал он наконец.

— Важнее всего результат, — улыбнулся я.

— Знаешь, эта сиделка в клинике… хотя, впрочем, в ее фантазии почти никто не поверил…

— Почти?

— Во всяком случае, мало кто из тех, кого я спрашивал сам.

— Ну и что же она рассказывала?

— Она уверяла, что ты дошел до середины комнаты, стал совсем плоским и просто растаял на месте, сопровождаемый радужным сиянием.

— Радужные вспышки перед глазами могут быть вызваны глаукомой. Ей необходимо проверить зрение.

— Она и проверила, — кивнул Билл. — Зрение оказалось в норме.

— Ах вот как! Это очень плохо. Тогда ей, пожалуй, стоит посетить невропатолога.

— Ну перестань, Карл. С ней все в порядке. И ты это прекрасно знаешь.

Я улыбнулся и отхлебнул из своего стакана.

— А ты сейчас, — заметил он, — между прочим, выглядишь в точности как на той игральной карте, по поводу которой я однажды уже спрашивал тебя. Только там ты с мечом… Что, собственно, происходит, Карл?

— Все совершенно перепуталось, — честно признался я. — И дела обстоят даже хуже, чем когда мы с тобой разговаривали в прошлый раз.

— То есть ты по-прежнему ничего не можешь объяснить мне как следует?

Я покачал головой.

— Ты и без того уже заслужил путешествие ко мне на родину, когда все это кончится, — сказал я. — Если, разумеется, к тому времени у меня еще будет родина. А в данный момент время творит ужасные вещи.

— Чем я могу тебе помочь?

— Пожалуйста, снабди меня кое-какой информацией о моем старом доме. Кто тот человек, который там все ремонтирует?

— Эд Уиллен. Местный. Работает по найму. Да ты его вроде знаешь. По-моему, он тебе душ строил.

— Да, да, строил… припоминаю.

— Дела у него вообще-то идут хоть куда. Купил кой-какой инструмент получше, нанял себе парней в помощь. Да еще я позаботился, чтоб его приняли в члены нашей корпорации.

— А ты не знаешь, кто именно там работает сейчас?

— Нет, но узнать ничего не стоит. — Билл положил свою ручищу на телефонный аппарат, стоявший на боковом столике. — Хочешь, я прямо сейчас ему позвоню?

— Да, пожалуйста, — попросил я. — Мне, собственно, нужно только одно: там, на заднем дворе у меня была компостная куча. А теперь ее нет. И я хотел бы выяснить, куда она подевалась.

Билл склонил голову на правое плечо и широко улыбнулся, не выпуская трубку из зубов.

— Ты это серьезно? — наконец вымолвил он.

— Серьезнее не бывает, — сказал я. — Я кое-что спрятал в этой куче, когда полз мимо нее, поливая снег вокруг своей драгоценной кровушкой. И теперь мне необходимо отыскать эту вещь.

— А что же это такое?

— Рубиновая подвеска.

— Бесценная, наверное?

— Ты прав.

— Если бы это был кто-то другой, я бы не сомневался, что он просто не слишком умно пошутил, — сказал Билл. — Надо же, сокровище в компостной куче… Фамильная драгоценность?

— Да. Карат сорок или пятьдесят. Очень простая с виду подвеска на толстой, тяжелой цепи.

Он вынул изо рта трубку и тихонько присвистнул.

— Не возражаешь, если я спрошу, зачем ты ее туда сунул?

— Я бы уже давно был мертв, если б тогда этого не сделал.

— М-да, веская причина.

Билл снова потянулся к телефону.

— Мы уже и покупателя нашли, — заметил он. — Довольно быстро, если учесть, что я еще и объявления дать не успел. Этот парень что-то от кого-то прослышал, вот и подсуетился. Я его сам отвозил туда сегодня утром. Он действительно хочет купить дом. Все можно прокрутить в один миг.

Билл начал набирать номер.

— Погоди, — сказал я. — Расскажи-ка мне об этом покупателе.

Билл положил трубку и внимательно посмотрел на меня.

— Тощий такой, — начал он. — Рыжий. С бородой. Сказал, что художник. Хочет иметь домик в деревне.

— Сукин сын! — выругался я как раз в тот момент, когда Элис вошла в комнату с подносом в руках.

Она поцокала языком и улыбнулась, передавая поднос мне.

— Тут только парочка гамбургеров да остатки салата, — сказала она. — Ничего сногсшибательного.

— Спасибо большое! Я уж готов был слопать собственного коня. А после этого, как ты понимаешь, плохо бы мне пришлось.

— Да и коню твоему, наверное, тоже. Ну ладно, ешь. — Элис пожелала мне приятного аппетита и вернулась на кухню.

— А компостная куча все еще была там, когда ты возил этого покупателя смотреть дом? — спросил я.

Билл закрыл глаза и нахмурил брови.

— Нет, — промолвил он через минуту. — Двор был уже расчищен.

— Ну тогда ладно, — сказал я и принялся за еду. Он позвонил и разговаривал несколько минут. Я все понял из его разговора, однако выслушал еще раз в подробностях после того, как он повесил трубку, приканчивая угощение и промывая глотку тем, что еще оставалось у меня в стакане.

— Видишь ли, ему было прямо-таки больно смотреть, как пропадает отличный компост, — сказал Билл. — Так что он перегрузил всю кучу в свой пикап прямо на следующий день и отвез к себе на ферму. Вывалил компост возле того участка, который собирается возделывать этой весной, и пока еще не успел раскидать по полю. Говорит, что никаких драгоценностей в куче не заметил, хотя, конечно, вполне мог и пропустить.

— Если у тебя можно одолжить фонарь, то я бы лучше поскорее туда отправился.

— Конечно. Я тебя подвезу, — предложил Билл.

— Не хочется расставаться с конем в такой момент.

— Но тебе, наверное, будут нужны грабли и лопата, или вилы. Я могу отвезти все это и встретить тебя там, если ты знаешь дорогу.

— Я знаю, где ферма Эда. Да у него и самого, наверное, инструмент найдется.

Билл пожал плечами и улыбнулся.

— Ну хорошо, — сказал я, — поедем вместе. Позволь мне только воспользоваться твоей ванной комнатой, и давай поторапливаться.

— А ты, похоже, знаешь этого рыжего художника, верно?

Я отодвинул поднос и встал.

— В последний раз ты слышал о нем как о Брэндоне Кори.

— Тот самый тип, что притворялся твоим братом и устроил тебе аварию?

— Притворялся, черт побери!.. Он и есть мой брат. Хоть я в этом и не виноват. Ох, прости, пожалуйста, ты здесь ни при чем.

— Он сегодня был там. — Где?

— На ферме у Эда, в полдень. Этот рыжебородый.

— И что он там делал?

— Попросил разрешения порисовать на одном из полей.

— И Эд ему разрешил?

— Ну разумеется! Он вообще-то говорил, что это очень здорово, что он, может, даже прославится. Он и мне-то рассказал только потому, что похвастаться захотелось.

— Бери скорее инструмент. Я тебя там встречу.

— Ладно.

Я поспешно сделал все, что мне было нужно в ванной комнате, и вытащил свою колоду карт. Необходимо самым срочным образом связаться с кем-либо в Амбере, причем с кем-то достаточно сильным, чтобы остановить Брэнда. Но с кем? Бенедикт во Владениях Хаоса. Рэндом занят поисками сына, а с Джерардом я только что расстался в отношениях весьма далеких от дружеских. Мне вдруг очень захотелось, чтобы в колоде была карта Ганелона.

Но решил, что все-таки стоит попробовать связаться с Джерардом.

Я вытащил его карту, проделал все как полагалось и через мгновение вышел с ним на связь.

— Корвин!

— Ты только послушай, Джерард! Брэнд жив, если тебя это как-то утешит, и я, черт побери, совершенно в этом уверен. Однако случилось нечто непредвиденное. Для Амбера это вопрос жизни или смерти. И ты сейчас должен будешь кое-что сделать!

Его выражение лица стремительно менялось — от гнева к удивлению и заинтересованности…

— Продолжай, — сказал он.

— Брэнд, возможно, очень скоро вернется в Королевство. Может быть, он уже там. Ты его еще не видел?

— Пока нет.

— Его нужно остановить, прежде чем он пройдет по Пути.

— Я не Понимаю… Но могу поставить стражу у Зала Пути.

— Поставь стражу как снаружи, так и внутри Зала. Учти, Брэнд теперь пользуется весьма странными способами передвижения. И помни: ужасные вещи могут случиться, если он пройдет по Пути.

— Тогда я сам лично стану на страже. А что, собственно, происходит?

— Нет времени объяснять, извини. Да, скажи, Ллевелла вернулась в Ребму?

— Да.

— Тогда свяжись с ней немедленно. Она должна предупредить Моэри, что Путь, находящийся в Ребме, тоже необходимо охранять.

— Насколько все это серьезно, Корвин?

— Это грозит гибелью всему нашему миру, — сказал я. — А теперь мне пора.

Я прервал контакт и бросился через кухню на задний двор, задержавшись лишь на мгновение, чтобы поблагодарить Элис и пожелать ей спокойной ночи. Если Брэнд добрался до Камня и сумел на него настроиться, то я не взялся бы предсказать, каковы будут его последующие действия, однако подозрения на сей счет имел весьма мрачные.

Я вскочил на Драма и развернул его. Билл, дав задний ход, уже выезжал с подъездной дорожки на шоссе.

Глава 11

Я гнал напрямик через поля, тогда как Биллу приходилось ехать только по шоссе, а потому не так уж сильно отстал от него. Когда я подъехал, он разговаривал с Эдом, который все показывал куда-то на юго-запад.

Пока я спешивался, Эд рассматривал Драма.

— Отличная лошадка у тебя, — сказал он.

— Спасибо.

— Долго тебя в наших местах не было.

— Это точно.

Мы пожали друг другу руки.

— Хорошо, что снова к нам заехал, я рад, — улыбнулся Эд. — А я как раз рассказывал Биллу про этого художника. Я и не знаю, сколько он там пробыл. Я считал, что как только стемнеет, так он и уйдет, даже внимания на него не обратил. Ну а раз он действительно искал что-то из твоих вещей в этой компостной куче, так он, вполне может, еще и задержался. Если хочешь, я могу и ружье с собой прихватить.

— Нет, — покачал я головой, — спасибо, ружье тут не понадобится. По-моему, я знаю, кто это. Просто мы с Биллом сходим туда и сами посмотрим.

— Как хотите. А то могу и я с вами сходить и помочь, если надо, — предложил он.

— Спасибо, но это вовсе необязательно, — твердо ответил я.

— Ну а как насчет твоего жеребца? Ты не против, ежели я пока что его напою, накормлю да почищу?

— Я уверен, что он будет очень тебе благодарен за это.

— То-то же. Как его зовут?

— Драм.

Эд подошел к Драму и начал с ним знакомиться.

— Ну ладно, — сказал он. — Я на месте, разве что в амбар за сеном схожу. Если понадоблюсь, вы только свистните.

— Спасибо тебе большое, Эд.

Я вытащил из машины Билла вилы и лопату, а он, прихватив электрический фонарь, повел меня куда-то в сторону, куда Эд указывал ему прежде.

В поле я все время смотрел себе под ноги, надеясь в свете фонаря разглядеть остатки компостной кучи. Наконец я что-то разглядел, и у меня совершенно непроизвольно вырвался горестный вздох. Кто-то здесь уже порылся на славу — повсюду были разбросаны полусгнившие остатки растений. Такая плотная масса не могла так разлететься, когда ее просто сбросили с небольшого грузовичка.

И все же… даже если Брэнд и искал здесь, это вовсе не означало, что он нашел то, что искал.

— Ну, и что ты думаешь? — спросил Билл.

— Не знаю, еще не понял. — Я опустил лопату и подошел к самому большому кому компоста. — Посвети-ка сюда, пожалуйста.

Я тщательно перерыл остатки растерзанной компостной кучи, потом схватил грабли и принялся разгребать ее по земле, разбивая каждый комок. Через некоторое время Билл, пристроив фонарь поудобнее, принялся мне помогать.

— Знаешь, у меня какое-то странное чувство… — сказал он.

— У меня тоже, — буркнул я.

— …что мы, возможно, слишком сильно опоздали. Однако мы продолжали возиться в компосте, разбрасывая его по земле…

И тут я почувствовал знакомый трепет начинающегося контакта. Я выпрямился и подождал. Контакт состоялся буквально через несколько секунд.

— Корвин!

— Я здесь, Джерард.

— Что ты сказал? — спросил Билл.

Я поднял руку, призывая его хранить молчание, и сосредоточился. Джерард стоял в тени у ярко светившегося начала Пути, опираясь на свой огромный меч.

— Ты был прав, — сказал он. — Брэнд действительно промелькнул здесь буквально минуту назад. Понятия не имею, как он пробрался внутрь. Он вышел вон из той тени в левом углу. — Джерард показал рукой. — Потом взглянул на меня, повернулся и снова исчез в тени. Даже не ответил, когда я его окликнул. Я прибавил яркости и все вокруг осветил фонарем, однако Брэнда уже нигде не было видно. Он просто исчез. Как по-твоему, что мне делать теперь?

— А Судный Камень был на нем?

— Не могу сказать. Я видел его всего несколько секунд, к тому же почти в темноте.

— Путь в Ребме сейчас под охраной?

— Да. Ллевелла подняла там тревогу.

— Хорошо. Тогда оставайся на посту. Я скоро снова с тобой свяжусь.

— Ладно, буду здесь. Слушай, Корвин… ты извини… насчет того, что там было раньше…

— Забудем об этом.

— Вот и отлично. А твой Ганелон — парень крепкий.

— О да, — кивнул я. — Ты только не спи, смотри в оба.

Облик Джерарда померк, ибо я прервал контакт, однако, что было весьма странно, ощущение связи осталось. Я чувствовал себя точно включенный радиоприемник, не настроенный на определенную волну.

Билл как-то странно смотрел на меня.

— Карл, что происходит?

— Не знаю. Погоди-ка минутку.

И вдруг снова возник контакт, однако уже не с Джерардом. Она, должно быть, пыталась со мной связаться как раз во время разговора с ним.

— Корвин, это очень важно…

— Говори быстрей, Фиона.

— Ты не найдешь здесь того, что ищешь. Камень у Брэнда.

— Это я и сам начал подозревать.

— Мы должны остановить его. Не знаю, как много тебе известно…

— Теперь уже и я этого не знаю, однако на всякий случай велел тщательно охранять Путь и в Амбере, и в Ребме. Джерард только что сообщил мне, что Брэнд промелькнул возле Огненного Пути Амбера, но словно чего-то испугался.

Фиона кивнула своей маленькой изящной головкой. Ее длинные рыжие локоны были в несвойственном ей беспорядке. Выглядела она усталой.

— Знаю. Он у меня под наблюдением. Но ты забыл еще об одной возможности.

— Нет, — возразил я. — Согласно моим расчетам Тир-на Ног'тх пока еще для него недостижим…

— Я говорила совсем не об этом. Он ведь направляется к Истинному Пути…

— Чтобы настроить Камень?

— Чтобы впервые пройти по нему.

— Ему придется пройти и по поврежденному участку. Я полагаю, что это вызовет у него, по меньшей мере, затруднения.

— Значит, ты действительно знаешь многое. Это хорошо — экономит время. Темные участки не причинят ему такого вреда, как любому другому из нас. С тьмой подобного рода у него особые отношения. Мы должны остановить его до того, как он ступит на Путь.

— Ты знаешь, как наикратчайшим путем добраться туда?

— Да. Пойдем, я провожу тебя.

— Минутку. Я хочу взять Драма.

— Зачем?

— Пока это тайна. Но именно он мне и нужен.

— Хорошо. Тогда давай я перейду к тебе. Нам ничуть не труднее будет отправиться из того места, где находишься ты, чем отсюда.

Я протянул руку. Через секунду я почувствовал, как Фиона, опершись о нее, шагнула вперед и оказалась рядом со мной.

— Господи! — воскликнул Билл, отшатнувшись. — А я-то еще сомневался, Карл, в своем ли ты уме. Теперь остается сомневаться, не сошел ли я сам с ума. Она… она ведь одна из тех, что изображены на картах, да?

— Да. Билл, это моя сестра Фиона. Фиона, это Билл Рот, очень хороший мой друг.

Она протянула ему руку и улыбнулась. Они разговорились, а я тем временем сбегал за Драмом.

— Билл, — сказал я, — прости, что заставил тебя зря тратить на меня время. Это все братец мой виноват. А сейчас мы с Фионой попытаемся нагнать его. Спасибо, что помог.

Я пожал ему руку. Он прогудел прочувствованно: «Корвин!» И я улыбнулся:

— Да, именно так меня зовут.

— Мы тут поговорили немного с твоей сестрой. Совсем немного, я мало что успел понять, ясно только одно: это очень опасно. Так что желаю удачи! И я все-таки хотел бы когда-нибудь услышать всю историю до конца.

— Еще раз спасибо тебе, — сказал я. — Непременно постараюсь со временем все тебе рассказать подробно.

Я сел в седло, наклонился, подхватил Фиону и усадил перед собой.

— Доброй ночи, мистер Рот, — обернулась она к нему. Потом велела мне: — Начинай, только медленно, прямо через поле.

Так я и сделал.

— По словам Брэнда, именно ты тогда пырнула его кинжалом, — заговорил я, как только мы отъехали подальше и почувствовали себя в полном одиночестве.

— Да, я.

— Но зачем?

— Чтобы избежать всего этого.

— Мы с ним говорили довольно долго. Он подтвердил, что изначально вы были вместе — ты, Блейз и он, — когда пытались захватить трон и власть.

— И это верно.

— Потом он сблизился с Кейном, попытался привлечь его на вашу сторону, но ничего не вышло, и Кейн поведал об этом Эрику и Джулиану. Те в итоге заключили свой союз в борьбе против вас.

— В общем, правильно. Правда, Кейном двигали кое-какие собственные амбиции. Однако пока что ему все равно было бы не по силам воплотить их в жизнь. Так что, решив, что ему на роду написано быть в числе более слабых, он перешел на сторону Эрика, предав Блейза. Цель его в общем-то была мне тоже ясна.

— Он еще говорил мне, что вы трое постоянно имели дело с силами, приходящими с другого конца Черной Дороги, из Владений Хаоса.

— Да, — подтвердила Фиона, — правда. Мы это делали.

— Ты сказала «делали»?

— Раньше, но не теперь. По крайней мере, я и Блейз.

— Но Брэнд утверждает обратное.

— Еще бы!

— Он говорит, что вы с Блейзом продолжаете эту связь с темными силами, а ему пришлось изменить прежним союзникам. Чем, как он утверждает, и был вызван твой гнев и его заточение в башню.

— Тогда объясни, почему бы нам было просто не убить его?

— Все, сдаюсь. Объясни мне все сама.

— Брэнд был слишком опасен, чтобы даровать ему свободу, но лишить его жизни мы тоже не могли — в его руках находилось нечто очень ценное.

— Что же именно?

— После исчезновения Дворкина Брэнд был единственным, кто знал, как устранить повреждения, которые он нанес Подлинному Пути.

— Тебе, наверное, потребовалось немало времени, чтобы все это узнать.

— Поверь, он обладает невероятными возможностями.

— Тогда почему же ты нанесла ему удар тайком?

— Повторяю: чтобы избежать всего этого. Если уж вопрос в том, жить ему или умереть, то лучше пусть умрет! Тогда у нас будет время самим, собственными силами восстановить Путь.

— Но раз дела обстоят именно так, то почему же ты согласилась вместе с нами вернуть его назад в Амбер?

— Во-первых, я все время пыталась помешать этой вашей попытке. Однако вас было слишком много, и все вы буквально горели рвением; я была совершенно ни при чем, когда вы вышли на контакт с ним. Во-вторых же, мне следовало быть на месте, если попытка все же вам удалась бы. И в итоге я сделала все, что смогла.

— Так, значит, вы с Блейзом почти прервали свой альянс с темными силами, однако у Брэнда подобных сомнении не возникало?

— Верно.

— Но как это согласуется с вашим упорным стремлением к трону?

— Мы считали, что сможем добиться победы без помощи со стороны.

— Понятно.

— Ты веришь мне?

— Боюсь, что начинаю верить.

— Здесь сверни.

Я свернул в какую-то расселину. Путь был узок и темен, над нами виднелось всего лишь несколько звездочек. Все то время, пока мы вели беседу, Фиона умело манипулировала силами Царства Теней, направляя нас прямо с поля Эда заветным путем, и сейчас мы оказались в туманном болотистом месте, потом снова поднялись вверх по склону холма и выехали на каменистую дорогу среди гор. Сейчас, когда мы двигались по этой темной расселине, я снова почувствовал манипуляции Фионы. Здесь воздух был холодным, но не слишком. Тьма справа и слева от нас была абсолютной, создавая иллюзию немыслимых морских глубин, а не тесно стоящих скал, окутанных мраком. Это впечатление еще более усиливалось тем, что, как я неожиданно заметил, копыта Драма не производили ни малейшего шума, ступая по земле.

— Как мне завоевать твое доверие? — спросила Фиона.

— Ничего себе вопросик! Она рассмеялась:

— Хорошо, выражусь иначе. Что мне сделать, чтобы убедить тебя в правдивости моих слов?

— Ответь мне только на один вопрос.

— Какой же?

— Кто прострелил мне тогда шины? Она снова рассмеялась:

— Ты ведь уже и сам догадался, верно?

— Возможно. Но скажи мне сама.

— Брэнд, — произнесла Фиона. — Ему не удалось окончательно расстроить твою память, и он решил предпринять кое-что понадежнее.

— Согласно той версии, которой на сей счет располагаю я, стрелял Блейз и он же бросил меня, когда я тонул в озере, тогда как Брэнд прибыл как раз вовремя, чтобы вытащить меня и спасти мне жизнь. Да и в полицейском отчете говорилось примерно то же самое.

— А кто вызвал полицию? — спросила Фиона.

— У них записано, что звонок был анонимный, однако…

— Это Блейз позвонил им. Он не смог вовремя до тебя добраться, чтобы спасти, когда понял, что именно происходит. Он надеялся, что успеют они. К счастью, они и успели.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Брэнд вовсе не вытаскивал тебя из этой лужи. Ты выбрался сам. Он-то ждал неподалеку, чтобы убедиться, что ты утонул, а ты взял да и вынырнул, да еще умудрился выбраться на берег. Брэнд как раз осматривал тебя, решая, умрешь ли ты, если он просто бросит тебя лежать на берегу, или же все-таки лучше снова кинуть тебя в воду. Вот тут-то и появилась полиция, и ему пришлось играть роль спасителя. А вскоре после этого нам удалось застать его врасплох и заточить в башне. Хотя усилий для этого потребовалось немало. Позже я связалась с Эриком и сообщила ему о происшедшем. Он тогда приказал Флоре переправить тебя в другое место и позаботиться, чтобы тебя продержали там, пока он не будет коронован.

— Подходит, — сказал я. — Спасибо.

— К чему подходит?

— В ссылке я был всего лишь обычным фармацевтом, да и времена были куда более простые, чем теперь; кроме того, я никогда не имел особых дел с психиатрией. Однако же я твердо знал, что к пациенту не применяют лечение электрошоком, если хотят восстановить его память. Такая терапия обычно имеет обратный эффект. Особенно хорошо электрошок разрушает память, связанную с недавними событиями. У меня появились подозрения, когда я узнал, что именно Брэнд сделал со мной такое. Так что постепенно я выработал собственную гипотезу. Автокатастрофа не восстановила мою память, как и электрошок. Я начал восстанавливать ее естественным путем. Однако, наверное, словами или поступками как-то дал возможность понять, что память моя восстанавливается, и известие об этом каким-то образом достигло Брэнда. Тот решил, что ему это крайне нежелательно, и отправился в Царство Теней, устроив мне такое «лечение», которое, как он надеялся, разрушит и те жалкие воспоминания, которые я только что восстановил. Однако и это ему удалось только отчасти: лишь в течение нескольких дней после очередного ужасного сеанса я совершенно не мог собраться с мыслями. Разумеется, авария тоже внесла свою лепту. Однако когда мне удалось бежать из «санатория» Портера и спастись от очередной попытки убить меня, процесс выздоровления пошел более активно, так что когда я вновь пришел в себя в клинике «Гринвуд», то вскоре сбежал и оттуда. Я вспоминал все более активно, когда жил в доме у Флоры. И тем более восстановление моей памяти ускорилось, когда Рэндом взял меня в Ребму, где я прошел по Огненному Пути. Однако же, и теперь я в этом совершенно убежден, даже если бы я оставался пассивен, память все равно бы ко мне вернулась. Возможно, потребовалось бы несколько больше времени, однако я уже пробился сквозь беспамятство и вспоминал все быстрее и все больше. Итак, я в итоге сам пришел к заключению, что в главном виноват именно Брэнд, и твой рассказ вполне совпадает с моими выводами и с тем, что я уже знаю.

Цепочка звезд в вышине стала еще уже, и наконец они совсем исчезли. Мы продвигались вперед сквозь нечто, напоминавшее абсолютно черный туннель, только где-то очень-очень далеко слабо мерцал порой едва заметный огонек.

— Да, — кивнула Фиона, — ты все угадал верно. Брэнд боялся тебя. Он утверждал, что однажды ночью видел, как ты вернулся из Тир-на Ног'тха, чтобы разрушить все наши планы. Я тогда не обратила на его слова никакого внимания, ибо еще даже не знала, что ты жив. А он-то как раз и пустился разыскивать тебя. Догадался ли о твоем местонахождении благодаря каким-то колдовским средствам, или же просто прочитал об этом в мыслях Эрика, я не знаю. Возможно, последнее. Брэнд иногда на такое способен. Так или иначе он определил, где ты находишься, а все остальное тебе теперь известно.

— Впервые он заподозрил что-то из-за присутствия на Земле Флоры и ее странной связи с Эриком. Так примерно он говорил мне. Впрочем, теперь это не имеет никакого значения. А что ты предлагаешь с ним сделать, если нам удастся его схватить?

Фиона засмеялась:

— У тебя же меч при себе, не правда ли?

— Брэнд говорил еще, что Блейз жив. Это правда? — Да.

— Тогда почему ты со мной, а не с Блейзом?

— Блейз не настроен на Камень. А ты настроен. Ты можешь взаимодействовать с ним, и, более того, Камень непременно постарается спасти твою жизнь в случае опасности. Так что с тобой риск значительно меньше, — честно призналась она. Затем, помолчав, добавила: — Не думай все-таки, что это будет так просто. Ловкий и быстрый удар меча способен опередить действие Камня. Ты можешь умереть рядом с Брэндом.

Светлая полоса впереди стала шире, ярче, однако оттуда не доносилось ни звука, ни запаха. Продолжая путь вперед, я думал, сколько самых различных объяснений получил с тех пор, как вернулся, и каждое из них имело свой сложный комплекс мотиваций, оправданий и того, что случилось, пока меня не было, и того, что происходило сейчас. Я словно кружился в водовороте чужих эмоций, планов, переживаний, чувств и целей, которые я медленно восстанавливал, извлекая из могилы своего второго «я», и каждая новая интерпретация того, что уже было выстроено мною, каким-то образом меняла положение более чем одной составляющей. Но те имели крепкие якоря, и вновь возникали сомнения, и вновь вся моя жизнь начинала казаться мне лишь подвижной игрой, взаимодействием Теней, их кружением вокруг Амбера — то есть вокруг той истины, постигнуть которую не будет возможности никогда.

И все же я не мог отрицать, что теперь знал больше, чем несколько лет назад, теперь был ближе к сути дела, и все те события, в которые я оказался вовлеченным по возвращении, теперь, похоже, мчались к некоему окончательному разрешению. А что же я, собственно, хотел? Выяснить, где справедливость, и действовать в соответствии с этим? Я засмеялся. Так кого же из моих информаторов в данном случае благодарить первым? Значит, опять лишь весьма относительная правда? Нет, теперь мне вполне достаточно… И еще остался какой-то шанс махнуть Грейсвандиром сколько-то раз и не бесцельно: вот самая большая компенсация мне от этого мира за пережитые мной в течение одного часа (!) его времени события!

Я засмеялся и проверил, свободно ли могу достать из ножен свой меч.

— Брэнд говорил, что Блейз подготовил другое войско… — начал было я.

— Об этом позже, — прервала меня Фиона. — Времени больше нет.

И она была права. Свет впереди стал ярче — это был широкий выход на открытое пространство. Он приближался к нам с такой огромной скоростью, как если бы туннель сам по себе вдруг начал стремительно сокращаться. Мне показалось, что там, за выходом, сияет дневной свет.

И через несколько секунд мы вылетели из пещеры.

Я зажмурился от яркого солнца. Слева от меня расстилалось море, которое будто бы сливалось с небом того же цвета. Золотистое солнце то ли плыло, то ли висело над этим морем, а может, и внутри этого моря-неба, источая свои сверкающие лучи во все стороны сразу. За спиной у нас теперь не было видно ничего, кроме сплошной каменной стены; проход исчез без следа. Чуть ниже нас, примерно футах в ста, лежал Истинный Путь. На нем виднелась темная фигурка, преодолевавшая вторую из его внешних дуг; человек этот был настолько поглощен своим занятием, что явно не замечал нашего присутствия. Потом мелькнула красная вспышка, когда он повернулся к нам лицом, и я узнал Судный Камень, свисавший у него с шеи, как когда-то у нашего отца, у Эрика и у меня. Конечно же, это был Брэнд.

Я спешился. Посмотрел вверх на Фиону, казавшуюся маленькой и растерянной, и вложил поводья Драма в ее руки.

— Что-нибудь посоветуешь, или мне сразу гнаться за ним? — спросил я шепотом.

— Она покачала головой. Тогда, повернувшись, я обнажил Грейсвандир и бросился вперед.

— Удачи тебе, — тихо пожелала она мне вслед. Пока я шел к началу Пути, я заметил длинную цепь, что тянулась из входа в пещеру к неподвижному теперь телу грифона Виксера. Голова Виксера валялась на земле в нескольких шагах от тела. Яркая, того же цвета, что и у людей, кровь его обильно оросила камни вокруг.

Все ближе подходя к началу Пути, я быстро подсчитывал в уме: Брэнд уже совершил несколько поворотов, следуя основной спирали этого лабиринта, так что, по крайней мере, круга на два опередил меня. Если бы мы были отделены друг от друга всего лишь одним поворотом, я мог бы попытаться достать его с помощью Грейсвандира, выйдя на позицию, параллельную его движению. Однако чем дальше от начала Пути, тем идти труднее, так что скорость Брэнда постепенно уменьшалась. Ушел он все-таки еще не слишком далеко. Необязательно было догонять его. Просто нужно пройти примерно полтора круга и занять позицию, параллельную ему.

Я ступил на Путь и двинулся вперед так быстро, как только мог. Вокруг моих ног тут же вспыхнули голубые искры, особенно при стремительном прохождении первого круга, когда сопротивление постоянно нарастало. Искры становились все крупнее и взлетали все выше. Волосы у меня стояли дыбом, когда я достиг Первого Препятствия, вокруг явственно раздавалось потрескиванье. Однако я упорно пробивался сквозь невидимую стену, думая о том, заметил ли уже Брэнд мое присутствие, и будучи не в состоянии позволить себе отвлечься и хотя бы бросить взгляд в его сторону. Я еще усилил свой натиск, и через несколько шагов Препятствие осталось позади. Идти стало гораздо легче.

Я взглянул вверх. Брэнд как раз заканчивал борьбу с ужасным Вторым Препятствием; он по пояс был в облаке голубых искр, но улыбался, и в улыбке его ясно видна была решимость победителя. Наконец он высвободился и шагнул вперед. И тут наконец заметил меня.

Улыбка тут же исчезла; он заколебался, что было мне на руку, ибо нельзя останавливаться, когда идешь по Пути. Любая остановка может стоить такого количества энергетических затрат, что трудно будет снова начать движение.

— Ты опоздал! — крикнул мне Брэнд.

Я и не подумал ему отвечать. Я продолжал идти. Синие искры ручейками стекали с изображенного на Грейсвандире Пути.

— Сквозь черный участок ты пройти не сможешь! — сказал он.

Я продолжал идти. Темный участок был как раз передо мной. Я был рад, что он расположен не в самой трудной части Пути. Брэнд тоже двинулся дальше, медленно приближаясь к Большому Изгибу. Если бы я только мог нагнать его там! Никакого поединка бы не потребовалось: у него не хватило бы ни сил, ни скорости, чтобы защищаться.

По мере моего приближения к поврежденному участку Пути я вспоминал те способы, с помощью которых мы с Ганелоном перебирались через Черную Дорогу во время нашего бегства из Авалона. Мне это удалось только потому, что я все время мысленно представлял себе Огненный Путь. Теперь же сам Путь был вокруг меня, да и расстояние, которое требовалось пересечь, было совсем не таким большим, как тогда. И тут мне пришло в голову, что Брэнд просто пытается сбить меня с толку своими угрозами, что сила черного участка, вполне возможно, сильнее всего именно здесь, у ее истоков. Когда я подошел ближе, Грейсвандир неожиданно ярко вспыхнул. Повинуясь неведомому импульсу, я коснулся концом его острия края той черноты, что простиралась предо мной там, где прерывался Путь.

Грейсвандир как бы прилип к темной поверхности, и больше я его поднять не смог. Однако я продолжал движение, и мой меч разрезал черную поверхность предо мной, скользя вперед как мне казалось, примерно по стертой ныне линии Пути. Я следовал за ним. Солнце словно померкло у меня над головой. В ушах гулко отдавались удары сердца, лоб был весь мокрый от испарины. Сероватая пелена заволокла все вокруг. Мир стал каким-то сумеречным, Путь исчезал на глазах. Казалось, что ничего не стоит сейчас сделать один лишь неверный шаг и… Не хотелось выяснять, каким именно будет результат.

Я все время смотрел себе под ноги, следуя той линии, которую прорезал Грейсвандир; голубой огонь, плясавший на его лезвии, был единственным проблеском света в этом мире. Шаг правой ногой, шаг левой…

И вдруг все кончилось. Грейсвандир снова свободно взлетел в моей руке, и синий свет на его лезвии отчасти померк, то ли из-за ярко вспыхнувшего вновь передо мной Огненного Пути, то ли еще по какой-то неведомой мне причине.

Оглядевшись, я увидел, что Брэнд приближается к Большому Изгибу. Я же пока что подходил лишь ко Второму Препятствию. Нас обоих ждали тяжкие испытания, однако Большой Изгиб преодолеть значительно труднее, так что я уже должен буду освободиться и смогу двигаться значительно быстрее, пока Брэнд будет преодолевать этот трудный участок. Зато потом мне придется пересекать поврежденный участок Пути во второй раз. К этому времени Брэнд возможно, уже освободится, однако все равно будет двигаться с меньшей, чем у меня, скоростью — после Большого Изгиба идти труднее всего.

Напряжение электрического поля усиливалось с каждым шагом; все тело покалывало. Искры из-под ног взлетали уже до середины бедра. Я словно пробирался среди колосьев странной электрической пшеницы. Волосы мои по-прежнему стояли дыбом. Я чувствовал, как они шевелятся. Один раз я оглянулся и увидел Фиону: она сидела в седле совершенно неподвижно и наблюдала.

И я устремился ко Второму Препятствию.

Углы… резкие повороты… Сопротивление все росло, и все мое внимание и все мои силы были теперь отданы борьбе с ним. Снова возникло уже знакомое ощущение безвременья, как если бы вся моя прошлая жизнь — это только Путь, да и дальнейшая тоже… Я настолько сконцентрировал свое внимание, что остальное вокруг словно исчезло: Брэнд, Фиона, Амбер, мое собственное «я»… Искры взлетали все выше по мере того, как я с огромным трудом продвигался вперед, сворачивал и снова шел вперед, и каждый следующий шаг был труднее предыдущего.

Прямо к очередному черному участку.

Я снова опустил Грейсвандир, выставив его вперед. И снова меня окружила серость, одноцветный туман, прорезаемый лишь голубым свечением клинка, открывавшего передо мной тонкую линию Пути, подобно хирургическому скальпелю.

Когда вновь вспыхнул нормальный свет, я сразу увидел Брэнда. Он все еще был в западном квадранте, пройдя примерно две трети Большого Изгиба. Если я поднажму, то, возможно, сумею нагнать его, когда он выйдет из Большого Изгиба. И я устремился вперед что было сил.

Добравшись до северной части Пути, до того поворота, что вел меня как бы в обратном направлении, я внезапно догадался, что мне сейчас нужно сделать.

Нужно снова пролить кровь на линию Пути.

Да, если бы речь шла о простом выборе между незначительным разрушением еще одного участка Пути и полным его разрушением Брэндом, то понятно, что следовало сделать и как можно скорее. Однако я чувствовал, что должен существовать и другой способ…

Я совсем немного сбросил скорость. Теперь все зависело от отсчета времени. Брэнду проход по Пути дался гораздо труднее, чем мне, так что по крайней мере в этом отношении у меня было преимущество. Согласно моей абсолютно новой стратегии я должен был подготовить нашу встречу в точно определенном месте. По иронии судьбы я вдруг вспомнил трогательную заботу Брэнда о его любимом коврике. Однако забота о чистоте Пути была делом куда более сложным и хитроумным.

Он приближался к концу Большого Изгиба, а я шагал, подсчитывая в уме расстояние до черного участка. Я решил дать Брэнду возможность пролить свою кровь над тем местом, которое уже было им повреждено. Единственным его преимуществом, на мой взгляд, было то, что я окажусь от него справа. Чтобы свести до минимума и это преимущество, мне нужно было чуть-чуть отстать.

Брэнд с трудом преодолевал сопротивление и продвигался вперед чрезвычайно медленно. Я тоже двигался с трудом, но все же легче. Походка моя была ровной. Я думал только о Камне, о том сродстве, которое мы обрели с ним благодаря настройке. Я чувствовал его присутствие — там, слева от себя и чуть впереди, несмотря на то что даже не мог его видеть. Станет ли Камень помогать мне, если Брэнду удастся взять верх в предстоящем поединке? Ощущая присутствие Камня, я почти уже мог поверить, что он мне поможет. Он уже однажды буквально вырвал меня из рук убийцы и каким-то образом отыскал убежище — спрятав меня в моей собственной постели. От Камня в душу мою проникала некая уверенность; однако, вспоминая слова Фионы, я решил не слишком полагаться на это. И все-таки верил, надеялся, вспоминая его фантастические возможности и свою собственную способность управлять им, не вступая с ним в непосредственный контакт…

Брэнд почти завершил преодоление Большого Изгиба. Из самых глубин своей души я молил Камень о помощи, и мне удалось выйти с ним на связь. И тогда я призвал бурю, нечто вроде красного торнадо, некогда уничтожившего жеребца Яго. Я не знал, смогу ли управлять этим грозным явлением здесь, посреди Пути, но тем не менее призвал вихрь и направил его на Брэнда.

Сперва ничего не произошло, однако я чувствовал, что Камень начал действовать. Брэнд добрался до конца Изгиба и миновал его.

Я был там, прямо позади.

Каким уж там образом, не знаю, но он это почувствовал. И выхватил меч из ножен в тот самый миг, как сопротивление ослабело. Вопреки моим расчетам, ему удалось выиграть пару шагов. Он выставил вперед левую ногу, повернулся ко мне боком и посмотрел мне прямо в глаза поверх наших поднятых мечей.

— Черт меня побери, ты все-таки прошел! — воскликнул Брэнд, касаясь конца моего клинка своим клинком. — Тебе никогда бы не удалось так быстро добраться до этого места, если бы не та ведьма, что сидит в седле!

— Как мило ты отзываешься о нашей сестре, — сказал я, делая ложный выпад. Он парировал.

Мы были страшно стеснены в движениях; ни один из нас не смог бы сделать настоящий выпад, не сойдя с Пути. Я был связан еще и тем, что не хотел пока что проливать кровь брата.

Я снова сделал ложный выпад, и он отшатнулся. Левая нога его соскользнула с Пути. Брэнд выставил вперед правую ногу, оперся о нее и резким движением попытался рубануть меня по голове. Черт побери! Я парировал и чисто машинально сделал ответный выпад. Я совершенно не собирался наносить ему удар в грудь, однако Грейсвандир концом лезвия все-таки задел его под грудиной, изобразив там нечто вроде кровавой дуги. В воздухе раздалось гудение, однако я не мог позволить себе отвести взгляд от Брэнда. Он глянул под ноги и еще чуть отступил. Отлично. Теперь перед его рубашки украшала уже широкая кровавая полоса. Впрочем, материя хорошо впитывала кровь…

Я встал поудобнее, сманеврировал, сделал резкий выпад, парировал его удар, подождал, прыгнул вперед, потом назад — я делал все, что только мог придумать, лишь бы заставить его отступать. Я явно имел психологическое преимущество: мне было легче достать его, и мы оба понимали, на что способен мой Грейсвандир.

Брэнд уже приближался к темному участку. Еще несколько шагов… Я услышал звук, похожий на одинокий удар колокола, за которым последовал страшный рев. Неожиданно нас накрыла тень, похожая на грозовую тучу в солнечный день.

Брэнд глянул вверх. Думаю, что в это мгновение мне ничего не стоило проткнуть его насквозь, но он был все еще в полуметре от намеченной мной цели.

Брэнд мгновенно очнулся и злобно на меня глянул.

— Будь ты проклят, Корвин! Это ведь твои штучки, верно? — И он с криком перешел в наступление, совершенно забыв о какой бы то ни было осторожности.

К сожалению, моя позиция была на редкость неудачной: я все еще шел вперед, готовясь потеснить его и заставить отступить до нужного мне предела. Я был совершенно открыт и не успел принять боевую стойку.

И хотя я сумел парировать его удар, этого оказалось недостаточно. В тот же миг я пошатнулся и упал назад.

Я тщетно пытался удержаться на Пути. Мне удалось уцепиться за него, потом упереться на правый локоть и перекинуть левую руку. Я выругался: боль была такой сильной, что локоть мой снова соскользнул; видимо, я здорово его повредил, падая.

Однако Брэнд на этот раз промахнулся, а ноги мои, окутанные облаком синих искр, умудрились удержаться на светящейся линии Пути. Практически я был вне досягаемости для Брэнда; по крайней мере, смертельного удара он мне нанести не мог, хотя все еще способен был подрезать мне коленное сухожилие.

Я поднял правую руку, сжимая в ней Грейсвандир, и выставил ее вперед. Потом попробовал сесть. Когда мне это удалось, я увидел, что некое красноватое образование с желтыми краями вращается прямо над головой Брэнда, трещит и рассыпает искры и маленькие молнии. Рев теперь сменился воем.

Брэнд взял свой меч за рукоять и поднял его над плечом, словно копье, целясь в меня. Я понимал, что ни парировать, ни увернуться от меча сейчас не смогу.

Мысленно я послал приказ Камню и тому облаку в небесах…

Что-то ярко вспыхнуло, и короткая молния из облака коснулась меча Брэнда…

Оружие выпало у него из рук; он невольно прижал к губам обожженную ладонь. Однако левой своей рукой он стиснул Судный Камень, словно наконец поняв, что я творю, и пытаясь уменьшить мое влияние на Камень. Брэнд сосал обожженные пальцы и с ужасом смотрел вверх; вся ярость и гнев исчезли с его лица. С небес к нему начинала спускаться чудовищная воронка.

Тогда он вдруг ступил на черный участок Пути, повернулся лицом к югу, поднял обе руки и что-то выкрикнул; слов я не расслышал из-за нарастающего воя.

Воронка накрыла его, он стал вдруг каким-то плоским, словно размытым, потом начал уменьшаться, съеживаться, но не то чтобы стал меньше в размерах, а просто как бы удалился от меня. Он будто таял вдали и исчез за одно лишь мгновение до того, как смертоносная воронка лизнула то место, где он только что стоял.

Вместе с ним исчез и Судный Камень, так что у меня не было никаких средств воздействия на ту штуку, что висела теперь у меня над головой. Я не знал, что лучше: присесть и не двигаться или возобновить движение и добраться до конца Пути. Я решил пока что не двигаться — ураган, похоже, охотился за теми, кто нарушал нормальное положение вещей в этом месте. Я буквально приник к светящейся линии Пути. А когда осмелился приподняться на четвереньки, воронка уже начала подниматься. Вой ослабел, а потом и совсем стих. Синие огни, горевшие у моих подошв, почти погасли. Я повернулся и посмотрел на Фиону. Она знаками показала, чтобы я встал и двигался дальше.

Я медленно поднялся, видя, что вихревое образование надо мной продолжает рассасываться, и возобновил свое движение. Проходя по тому темному участку, где еще совсем недавно прошел Брэнд, я в очередной раз воспользовался Грейсвандиром. Искореженные остатки меча Брэнда валялись у дальнего края темной зоны.

Ах, как мне хотелось, чтобы существовал какой-нибудь более легкий способ выбраться отсюда! Ведь теперь было совершенно бессмысленно проходить весь Путь до конца. Однако нельзя повернуть назад, если ты уже ступил на Путь, а ведь мне еще не терпелось каким-нибудь хитроумным способом выяснить соотношение Пути и Черной Дороги, так что я продолжал двигаться вперед, к Большому Изгибу. Интересно, думал я, куда исчез Брэнд? И что за сила ему помогала? Если бы я это знал, то мог бы, достигнув центра, приказать Пути отправить меня за ним следом. Возможно, у Фионы и были какие-то соображения на сей счет… Скорее всего он, конечно, отправился туда, где у него есть союзники. И, наверное, бессмысленно преследовать его в одиночку…

Что ж, по крайней мере мне вовремя удалось прервать свою связь с Камнем, утешал я себя.

Затем я вступил на Большой Изгиб. И вокруг меня взвился целый сноп искр.

Глава 12

Мы были на вершине горы: клонившееся к западу послеполуденное светило висело над скалами слева от меня, и от них вправо тянулись длинные тени. Солнце просвечивало сквозь листву деревьев, окружавших мою гробницу; его тепло чуть смягчало пронизывающий ветер, дувший с Колвира. Я выпустил руку Рэндома и повернулся, чтобы посмотреть на того, кто сидел на скамье перед мавзолеем.

У него было то же лицо, что и у юноши, изображенного на проткнутой кинжалом карте, но от носа к подбородку уже протянулись резкие морщины, черты посуровели, а в глазах чувствовалась глубокая внутренняя усталость; впрочем, упрямый подбородок был вздернут вверх, что на карте было не так заметно.

Так что я узнал его еще до того, как Рэндом произнес:

— Это мой сын Мартин.

Мартин встал, когда я подошел к нему, пожал мне руку, сказал: «Дядя Корвин», и выражение лица его несколько переменилось, но совсем немного. Он внимательно изучал меня.

Юноша был на несколько дюймов выше Рэндома, однако такой же стройный и легкий. Его подбородок и скулы были тех же очертаний, а волосы — такие же светлые и густые.

Я улыбнулся:

— Долго же тебя не было в Амбере… Впрочем, и меня тоже.

— Но я никогда по-настоящему и не бывал в Королевстве, — ответил Мартин. — Я вырос в Ребме… и еще в других местах…

— Тогда позволь мне приветствовать тебя, племянничек. Ты явился как раз в самый интересный момент. Рэндом, должно быть, уже рассказал тебе кое-что?

— Да, именно поэтому я и попросил встретиться с тобой здесь, а не там.

Я глянул на Рэндома.

— Последний дядя, которого видел Мартин, был Брэнд, — пояснил Рэндом, — и обстоятельства этого свидания, как ты догадываешься, были не самые благоприятные. Так что вряд ли ты станешь винить его за выбор подобного места?

— Не стану. А с Брэндом я сам встречался чуть раньше. И не могу сказать, что безумно обрадовался этой встрече.

— Встречался?! — удивился Рэндом.

— Дело в том, что он сбежал из Амбера и выкрал на Земле Судный Камень. Если бы я знал заранее то, что знаю теперь, наш милый братец все еще сидел бы в своей башне. Он оказался самым опасным из нашей семейки.

Рэндом кивнул.

— Знаю, — сказал он. — Мартин подтвердил все наши подозрения: удар кинжалом ему действительно нанес Брэнд. Но что ты там такое говоришь насчет Камня?

— Просто он раньше меня успел попасть в то место, где я оставил Камень. Однако он должен был пройти с ним по Огненному Пути и как бы настроить его на себя, то есть установить с Камнем связь и получить возможность им пользоваться. Я вовремя успел помешать Брэнду сделать это. Впрочем, ему удалось бежать. А сейчас я был по ту сторону Колвира с Джерардом; мы послали целый сторожевой отряд на помощь Фионе, чтобы не дать ему вернуться и предпринять еще одну попытку на Подлинном Пути. Пути Амбера и Ребмы также находятся под охраной.

— Но зачем ему власть над этим Камнем? Чтобы поднять несколько ураганов? Черт возьми, да он может прогуляться в Царство Теней и устроить там любую бурю, какая ему по душе.

— Человек, настроенный на Судный Камень, может использовать его, чтобы разрушить Путь.

— Вот как? И что тогда будет?

— Наш мир, каким мы знаем его, погибнет.

— Вот как, — снова произнес Рэндом и добавил: — А ты откуда знаешь?

— Долгая история, некогда рассказывать, но я узнал ее от Дворкина, а в этом отношении я ему совершенно доверяю.

— Так он все еще где-то здесь?

— Позже поговорим и об этом, — сказал я.

— Ладно. Но Брэнд, должно быть, сошел с ума, если стремится сотворить такое!

Я кивнул:

— По-моему, он уверен, что сумеет создать новый Путь и новую Вселенную, потом стать ее властелином.

— А это возможно?

— Разве что чисто теоретически. Даже у Дворкина имелись определенные сомнения насчет возможности подобного деяния в данный момент. В тот, первый раз, комбинация различных факторов была уникальной… Да, я тоже полагаю, что Брэнд повредился в рассудке. Оглядываясь назад, вспоминая все перемены, происшедшие с его личностью, его затяжные циклические смены настроения… Похоже, у него всегда были некие шизофренические задатки. И я не уверен, не тесное ли общение с нашими врагами подтолкнуло Брэнда к опасному краю. Впрочем, это неважно. Сейчас мне больше всего хотелось бы вернуть его в ту башню. Жаль, что Джерард оказался таким хорошим лекарем.

— А ты знаешь, кто тогда пырнул его ножом?

— Фиона. Она и сама может рассказать тебе эту историю.

Рэндом оперся о плиту с написанной на ней эпитафией в мой адрес и покачал головой.

— Брэнд, — проговорил он. — Черт побери! Любой из нас мог бы сто раз убить его — в былые времена. Он ведь менял свою линию, только доведя кого-то до белого каления. И через некоторое время любому начинало казаться, что он, в конце концов, не так уж и плох. Жаль, что никто из нас ни разу так и не сорвался…

— Насколько я понимаю, он теперь ведет игру по всем правилам против вас? — вежливо спросил Мартин.

Я посмотрел на него. На щеках у юноши играли желваки, глаза были прищурены. Мне показалось, что за эти несколько секунд в его лице промелькнули лица всех нас, словно кто-то перебирал наши фамильные карты. Весь наш эгоизм, ненависть, зависть, гордость и бесчестье, казалось, отразились на его лице в одно мгновение, а ведь он еще и ногой не ступал на землю Амбера.

Что-то будто щелкнуло и прорвалось в моей душе, я протянул руки и крепко обнял его за плечи.

— У тебя есть все основания ненавидеть Брэнда, — сказал я, — и ответ на твой вопрос будет: «да». Охотничий сезон открыт. Я не вижу иного способа. Брэнда надо уничтожить. Я сам часто испытывал ненависть к нему до тех пор, пока его действия оставались лишь чем-то абстрактным. Но теперь все по-другому. Да, он должен быть убит. Только не позволяй собственной ненависти становиться для тебя чем-то вроде меты при вступлении в нашу компанию. Ненависти среди нас и так всегда предостаточно. Я смотрю на твое лицо… и не знаю… Прости, Мартин. Слишком многое меняется в нашем мире в эти часы. Ты еще так молод. Я же видел и пережил гораздо больше. И кое-что из того, что я видел, мучает и беспокоит меня — по-разному — до сих пор. Вот и все.

Я отпустил его плечи и отступил на шаг назад.

— Расскажи мне о себе, — попросил я.

— Долгое время я Амбера просто боялся, — начал Мартин, — и сейчас, по-моему; побаиваюсь. С тех самых пор, как Брэнд предательски напал на меня, я все задавался вопросом, не сможет ли он начать на меня охоту. Долгие годы я жил с оглядкой и, по-моему, боялся тогда всех вас. Многих членов семьи я знал только по картам да кое-что слышал — весьма нелестные отзывы, надо сказать. Я сказал Рэндому — то есть отцу, — что не хотел бы встречаться сразу со всеми, и он тогда предложил, чтобы сперва я встретился с тобой. Видимо, именно тебе будут особенно интересны некоторые вещи, которые стали известны мне. Когда я упомянул о них, отец сказал, что я должен повидаться с тобой как можно скорее. Он довольно подробно рассказывал мне о том, что здесь происходило, и… видишь ли, я кое-что знаю…

— Я уже понял это.

— Очень трудно решить, с какого места начинать… — пробормотал Мартин.

— Я знаю, что вырос ты в Ребме, что ты прошел по Огненному Пути, а потом использовал свою власть над Тенями, чтобы посетить Бенедикта в Авалоне, — сказал я. — Бенедикт более подробно рассказал тебе об Амбере и о Царстве Теней, научил тебя пользоваться нашими картами, потренировал в искусстве владения оружием. Позже ты отправился бродить по Царству Теней один. И я знаю, как поступил с тобой Брэнд. Вот, кратко, что мне о тебе известно.

Мартин кивнул и посмотрел в небо, куда-то на запад.

— Расставшись с Бенедиктом, я долгие годы путешествовал по Царству Теней, — начал он. — Это были счастливейшие времена в моей жизни, приключения, азарт, новые знания и новые дела… Где-то в глубине души я всегда был уверен, что, став умнее, сильнее и опытнее, непременно совершу путешествие в Амбер, непременно познакомлюсь со своими остальными родственниками. Но до меня успел добраться Брэнд.

Я расположился лагерем на склоне небольшого холма, просто отдыхая после долгой скачки, угощаясь обедом и намереваясь затем посетить своих друзей Текисов. И тут на связь со мной вышел Брэнд. Бенедикт уже научил меня пользоваться картами. Он даже порой переносил меня из одного места в другое, так что я знал, какие при этом возникают ощущения, знал, что здесь к чему. Ну и в данном случае было то же самое, и на мгновение я даже подумал, что это Бенедикт. Но нет. Это был Брэнд — я узнал его по рисунку на карте. Он стоял как раз посредине Огненного Пути. Все это показалось мне очень интересным, а кроме того, совершенно не понятно было, как он вышел на связь со мной: насколько мне известно, в колоде моей карты нет.

Брэнд поговорил со мной примерно с минуту — совершенно не помню, о чем, — а потом вдруг… предательски ударил меня кинжалом. Я оттолкнул его и сразу же постарался прервать контакт. Но он каким-то образом ухитрился поддерживать со мной связь еще некоторое время. И только потом мне наконец удалось блокировать его. Этому меня тоже научил Бенедикт. Однако Брэнд пробовал снова и снова и оставил свои попытки далеко не сразу. Я был недалеко от дома Текисов; мне удалось взобраться в седло и доехать до них. Я был уверен, что умру; никогда прежде я не бывал ранен так тяжело. Но спустя какое-то время начал поправляться. И тогда мне стало страшно: охватила уверенность в том, что Брэнд непременно отыщет меня и доведет начатое до конца.

— Почему же ты не связался с Бенедиктом, — спросил я, — и не рассказал ему ни о случившемся, ни о своих страхах?

— Я хотел это сделать, — ответил Мартин, — однако меня смущало то, до какой степени Брэнд уверен в том, что действительно убил меня. Я ведь не знал, сколь жестокая борьба за трон ведется в Амбере, но решил, что попытка убить меня имела к ней самое непосредственное отношение. Бенедикт достаточно много рассказал мне обо всей семье, так что это приходило в голову первым. И я решил, что лучше мне пока считаться мертвым. Я спешно покинул Текисов, еще не успев окончательно поправиться, и затерялся в Царстве Теней.

Случайно я обратил внимание на одну странную вещь… Прежде это явление мне не встречалось, однако теперь оно, кажется, присутствует повсеместно: почти во всем Царстве Теней существует загадочная Черная Дорога, предстающая то в одном обличье, то в другом. Я был озадачен, а поскольку Дорога пронизывала все Царство Теней целиком, любопытство мое еще усилилось. И я решил пойти по ее извивам и побольше узнать о ней.

Это оказалось опасно. Очень скоро я научился относиться к Черной Дороге с большой осторожностью. По ночам там проплывали какие-то странной формы существа. А звери и растения из живого мира, попав на Дорогу, неизменно гибли. Так что я не подходил к ней ближе, чем это было необходимо, стараясь лишь держать ее в пределах видимости. Я прошел по многим мирам и быстро понял, что всюду Черная Дорога приносит с собой смерть, опустошение и несчастье. Я не знал, как же можно остановить ее.

— Я был еще слишком слаб после ранения, — продолжал Мартин, — и слишком спешил, погоняя коня. И вот однажды вечером я свалился совсем больным и провалялся, укутавшись одеялом и дрожа, всю ночь и почти весь следующий день. Время от времени у меня начинался бред, и я впадал в беспамятство, так что не знаю точно, когда именно она появилась. Тогда она показалась мне сном наяву… Совсем юная девушка и очень хорошенькая. Она заботилась обо мне, пока я не стал поправляться. Ее имя было Дара. Мы с ней без конца разговаривали. Это очень приятно, когда есть с кем поговорить по душам… Я, должно быть, выложил ей о себе все. Тогда и она рассказала мне кое-что. Дара отнюдь не была уроженкой этих мест, а тоже путешествовала по Царству Теней. Она еще не умела проходить миры Царства Теней насквозь, как это делаем мы, хотя чувствовала, что способна этому научиться. Не менее уверенно она заявила, что кровным родством связана с правителями Амбера, а именно — с Бенедиктом. И ей действительно все было ужасно интересно. Средством передвижения Даре служила тогда сама Черная Дорога. На нее она почему-то не оказывала ни малейшего смертоносного воздействия — возможно, потому, что Дара приходилась родней также и тем, кто жил на дальнем конце Дороги, во Владениях Хаоса. Однако же она очень хотела жить по-нашему, так что я изо всех сил старался обучить ее всему, что знал сам. Я рассказал ей о Пути, даже нарисовал его. Я показал ей свою колоду карт — Бенедикт подарил мне одну — и объяснил, как выглядят остальные члены семейства. Особенно Дара почему-то заинтересовалась твоей картой.

— Начинаю понимать, — кивнул я. — Продолжай, пожалуйста.

— Она объяснила, что Янтарное Королевство, распадаясь и погрязнув в бесконечных грехах, нарушило некое метафизическое равновесие между этим миром и Владениями Хаоса. Ее народ теперь занят восстановлением содеянного, опустошая Амбер. Их место обитания — это не тень Амбера, но настоящее государство со своими правами и законами. Между тем все миры Царства Теней страдают из-за Черной Дороги.

Поскольку мое знание Амбера тогда еще было весьма слабым, я мог только слушать. Сначала я принимал на веру все, что Дара говорила. Брэнд в моих глазах, естественно, полностью совпадал с обликом представителя того зла, которое, по ее словам, царило в Амбере. Но когда я упомянул о нем, она возразила: нет, ничего подобного. У нее на родине он считался кем-то вроде героя. Впрочем, в деталях она сомневалась, да и вообще ее это, по-моему, вовсе не волновало. Именно тогда я впервые и обратил внимание на чрезвычайную самоуверенность Дары — о чем бы она ни говорила, вокруг нее словно повисало некое безумие, какой-то фанатизм. Я вдруг заметил, что невольно пытаюсь защищать Амбер. Я вспомнил о Ллевелле, о Бенедикте и еще о Джерарде, которого несколько раз видел. Ей ужасно хотелось узнать побольше о Бенедикте — это, пожалуй, было самым слабым местом Дары. О Бенедикте я мог говорить достаточно уверенно, и она сама всегда готова была поверить всему хорошему, что я хотел сказать. Не знаю уж, каков оказался окончательный результат этих бесед, но, по-моему, она стала не такой самоуверенной ближе к концу…

— К концу? — спросил я. — Что ты хочешь этим сказать? Как долго она пробыла с тобой?

— Почти неделю, — ответил Мартин. — Она сразу пообещала, что останется со мной, пока я не поправлюсь, и свое обещание сдержала. Вообще-то Дара задержалась немного дольше, чем то было необходимо. Отчасти, чтобы окончательно убедиться, что я чувствую себя хорошо. Но мне кажется, на самом деле ей просто хотелось еще поговорить. В конце концов, однако, она сказала, что должна ехать дальше. Я просил ее остаться со мной; она отказалась. Я готов был сопровождать ее куда угодно, но она не разрешила. Она, должно быть, догадалась, что я в любом случае попытаюсь последовать за нею, так что ускользнула украдкой, среди ночи. Черная Дорога была для меня заповедной, и я понятия не имел, куда именно теперь направилась Дара, хотя, по ее словам, стремилась она в Янтарное Королевство. Обнаружив утром, что она исчезла, я какое-то время и сам подумывал о возвращении в Амбер. Но все еще боялся. Возможно, кое-что из рассказанного Дарой усилило мои страхи.

Как бы то ни было, пока я решил остаться в Царстве Теней. Я продолжил свое путешествие, многое повидал, многое пытался понять, а потом меня разыскал Рэндом и предложил вернуться домой. Однако сперва он перенес меня сюда, чтобы я встретился здесь с тобой. Он хотел, чтобы ты выслушал мою историю, прежде чем тебе станет что-то известно от других. Он сказал, что ты был знаком с Дарой и не прочь узнать о ней побольше. Надеюсь, какую-то лепту я в это внес?

— Да, — кивнул я. — Спасибо тебе.

— Насколько я понял, Дара все-таки действительно прошла по Огненному Пути?

— Да, ей это удалось.

— И после этого она объявила себя врагом Амбера?

— Верно.

— Надеюсь, — сказал он, — что это не принесет ей зла. Она была так добра ко мне.

— Видишь ли, Дара вполне способна позаботиться о себе, — произнес я. — Однако… да, она действительно очень приятная девушка. Я ничего не могу обещать тебе относительно ее безопасности, ибо по-прежнему знаю о ней слишком мало — прежде всего об ее участии в том, что сейчас происходит. И тем не менее твой рассказ очень помог мне. Теперь Дара скорее представляется мне личностью, способной сомневаться и склоняться в сторону добра.

Мартин улыбнулся:

— Я рад услышать это. Я пожал плечами:

— Ну а что ты сам собираешься теперь делать?

— Сперва я бы хотел, чтобы он повидался с Вайол, — вставил Рэндом, — ну а потом, возможно, и с остальными, если позволят время и стечение обстоятельств. Но если на нас свалится что-нибудь новенькое и я немедленно потребуюсь тебе…

— Уже свалилось, — сказал я, — но ты мне, пожалуй, сейчас пока не нужен. Назначим свидание чуть позже. У меня еще есть немного времени.

Пока я рассказывал Рэндому о случившемся с момента его отъезда, я все время думал о Мартине. Пока что юноша был для меня полной загадкой. Его история весьма походила на правду, да я и сам, пожалуй, чувствовал, что это чистая правда. С другой стороны, мне казалось, что это не вся правда, что он намеренно утаивает что-то — возможно, что-нибудь совершенно невинное. А если нет? У него ведь нет никаких особых причин любить нас. Как раз наоборот. И Рэндом, вполне возможно, привез домой Троянского Коня. Но, может быть, заблуждаюсь как раз я — только потому, что никогда никому не доверяю, если возможны альтернативные варианты.

И все же ничто из того, что я сейчас говорил Рэндому, не могло по-настоящему быть использовано против нас, и вряд ли Мартин способен был нанести нам такой уж вред, если даже это и входило в его намерения. Нет, скорее он просто столь же уклончив в ответах, как и все мы; и в основном по тем же причинам: страх и стремление к самосохранению.

Повинуясь внезапному порыву, я спросил его:

— А после этого ты когда-нибудь еще встречался с Дарой?

Мартин покраснел.

— Нет, — ответил он как-то слишком быстро. — Только один раз, тогда.

— Понятно, — промолвил я, и Рэндом, отличный игрок в покер, не мог не заметить моей реакции. Таким образом я просто на всякий случай позаботился о нашей безопасности и весьма недорогой, надо сказать, ценой: всего лишь заставив отца остерегаться своего утраченного было и только что вновь обретенного сына.

Я быстро перевел разговор на Брэнда. И в тот момент, когда мы сопоставляли свои знания в области психопатологии, я почувствовал легкое покалывание во всем теле и ощущение чьего-то присутствия: кто-то выходил со мной на связь с помощью фамильных карт. Я поднял руку и отвернулся.

Через несколько секунд связь была установлена, и мы с Ганелоном посмотрели друг другу в глаза.

— Корвин! — обрадовался он. — Мне захотелось проверить, что мы имеем на сегодня: у кого из вас Камень, у тебя или у Брэнда, или вы оба все еще его ищете? Ну так как?

— Камень у Брэнда, — ответил я.

— Жаль, — посетовал он. — Что ж, расскажи, как это случилось.

Что я и сделал.

— Значит, Джерард сказал мне правду, — заявил Ганелон.

— Так ты уже слышал об этом?

— Не так подробно, — не смущаясь, ответил он. — А мне хотелось быть уверенным в мельчайших подробностях. Между прочим, с Джерардом я поговорил только что. — Он посмотрел куда-то вверх. — Пожалуй, тебе пора уходить отсюда, если я кое-что еще помню о восходящей луне.

Я кивнул:

— Да, я скоро пойду прямо к Лестнице. Это ведь совсем недалеко.

— Хорошо. А теперь вот что ты должен сделать…

— Я сам знаю, что я должен сделать, — отрезал я. — Я должен подняться в Тир-на Ног'тх до того, как туда доберется Брэнд, и заблокировать для него выход на Путь. Если мне это не удастся, то я буду вынужден снова охотиться на моего милого брата в извилинах Огненного Пути.

— М-да, не слишком веселая затея, — пробормотал Ганелон.

— Можешь предложить что-нибудь лучше?

— Да, кое-что. У тебя семейные карты с собой?

— Конечно.

— Хорошо. Во-первых, ты все равно не успеешь попасть туда вовремя, чтобы заблокировать ему выход на Путь…

— Почему же нет?

— Тебе нужно будет совершить восхождение, потом пройти через весь дворец и спуститься вниз, к началу Пути. На это требуется немало времени даже в Тир-на Ног'тхе — особенно в Тир-на Ног'тхе, где время вечно выкидывает всякие фокусы. Ты же сам знаешь, там тебя может поджидать, например, чье-то тайное пожелание твоей смерти, и это безусловно замедлит продвижение к цели… Ну, я не знаю, что бы там ни было, Брэнд непременно доберется до начала Пути раньше тебя. И даже, возможно, на этот раз успеет уйти так далеко, что тебе будет его не догнать.

— Надеюсь, что он достаточно утомлен, и это несколько замедлит его продвижение.

— Вот уж не думаю. Поставь на его место себя: ведь так просто отправиться в Царство Теней, где время течет иначе, и вместо нескольких часов с утра до полудня получить несколько дней, чтобы как следует отдохнуть перед тем тяжким испытанием. Надежнее было бы предположить, что Брэнд все-таки будет в хорошей форме.

— Ты прав, — кивнул я. — На его усталость рассчитывать не стоит. Ну ладно. Есть у меня и еще один вариант, но я, пожалуй, не стал бы его использовать, если бы этого можно было избежать; дело в том, что Брэнда можно убить и на расстоянии. Взять с собой арбалет или ружье и просто-напросто застрелить его на середине Пути. Но в этом варианте меня очень беспокоит воздействие крови принцев Амбера на Истинный Путь. Возможно, конечно, что при этом миропорядок в Амбере и Ребме останется прежним, однако я совсем в этом не уверен.

— Верно, этого ты не знаешь, — сказал Ганелон. — Да и я бы не хотел, чтобы ты полагался на обычное оружие. Это ведь очень странное место. Ты сам говорил мне, что больше всего оно похоже на некий загадочный город из Царства Теней, что плывет в небесах.

Даже если ты и придумал, как можно пользоваться ружейным огнем в Амбере, то на небесах эти правила, возможно, совсем непригодны.

— Да, дело связано с большим риском, — признал я.

— Что же касается арбалета, то каждый раз может неожиданно возникать сильный порыв ветра и относить стрелу в сторону…

— Боюсь, я не совсем тебя понимаю.

— Судный Камень. Брэнд к этому времени уже пройдет с ним значительную часть Подлинного Пути; да и до того у него было предостаточно времени, чтобы поэкспериментировать. Как ты думаешь, возможно ли, что Брэнд уже отчасти настроен на него?

— Не знаю. Я не так уж хорошо разбираюсь во взаимодействии Судного Камня с людьми.

— Я всего лишь хотел подчеркнуть возможность того, что Брэнд в таком случае сумеет как-то воспользоваться им для самозащиты. У Камня, наверно, есть и еще какие-то свойства, о которых ты понятия не имеешь. Это я все к тому, что вряд ли можно рассчитывать убить Брэнда с какого-то расстояния. И на твоем месте я бы даже не стал пытаться вновь проделать тот же трюк с Камнем, как в первый раз — во всяком случае, если Брэнд уже приобрел некоторую степень контроля над ним.

— Ты действительно представляешь себе все куда более мрачно, чем я.

— Зато более реалистично, — возразил Ганелон.

— Допустим. Продолжай. Ты говорил, у тебя и план есть какой-то?

— Верно, есть и план. По-моему, Брэнду вообще нельзя позволить добраться до начала Пути, ибо, если он только ступит на него, возможность катастрофы увеличится невероятно.

— И ты считаешь, что я могу не успеть туда вовремя, чтобы помешать ему?

— Не успеешь, если он действительно способен мгновенно передвигаться в пространстве, в отличие от тебя. Я считаю, что он просто ждет восхода луны, и как только город обретет форму, окажется там, внутри, совсем рядом с началом Пути.

— Мне понятна твоя основная мысль, но это не ответ.

— Ответ таков: ты не станешь пытаться проникнуть в Тир-на Ног'тх сегодня ночью.

— Погоди-ка минутку! Что ты городишь?

— Сам погоди, черт возьми! У тебя есть гениальный стратег, ты сам притащил меня сюда, так лучше слушай, что тебе говорят.

— Ладно, ладно, слушаю.

— Итак, ты, кажется, уже допускаешь, что можешь не успеть добраться в Небесный Город вовремя. Но это может кто-то другой.

— Кто и каким образом?

— Значит, так. Я только что разговаривал с Бенедиктом. Он уже вернулся и в данный момент находится в Амбере, в Зале Пути. По всей вероятности, он как раз добрался до его середины и стоит там, ожидая. Ты доберешься до подножия Лестницы, ведущей в Небесный Город. Там ты дождешься восхода луны и, как только Тир-на Ног'тх обретет форму, выйдешь на связь с Бенедиктом с помощью карты. В этот момент он, пользуясь могуществом Пути Амбера, перенесет себя на то же место Пути в Тир-на Ног'тхе. И тогда будет неважно, с какой скоростью способен передвигаться Брэнд: ему все равно не обогнать Бенедикта.

— Так, для меня все преимущества налицо, — сказал я. — Это действительно самый быстрый способ, а Бенедикт безусловно настоящий мужчина и отлично владеет мечом. У него не возникнет особых трудностей в поединке с Брэндом.

— А ты уверен, что Брэнд не постарается как-то еще себя обезопасить? — спросил Ганелон. — Судя по всему услышанному об этом человеке, можно сделать вывод, что он необычайно умен и подозрителен, даже если и считается сумасшедшим. Он запросто может предвидеть подобную ловушку.

— Не исключено. А как по-твоему, что он тогда предпримет?

Ганелон взмахнул рукой так, будто ловил что-то в воздухе, потом шлепнул себя по шее и улыбнулся.

— Жучок, — пояснил он. — Извини, пожалуйста. До чего надоедливое насекомое!

— Ты все-таки считаешь…

— Я считаю, что тебе необходимо все это время поддерживать контакт с Бенедиктом, пока он будет в Небесном Городе. Если Брэнд одержит победу, придется срочно спасать Бенедикта и перетаскивать его сюда.

— Естественно. Но тогда…

— Тогда мы проиграем первый раунд, что вполне допустимо. Это ведь не вся игра. Даже если Брэнду удастся как следует настроиться на Судный Камень, ему все равно необходимо будет попасть в центр Подлинного Пути, чтобы с помощью Камня разрушить основу нашего мира. Ну а тебе придется позаботиться о том, чтобы он даже не ступил на Подлинный Путь.

— Да, — сказал я, — по-моему, ты учел абсолютно все. И как быстро ты это придумал, однако!

— У меня недавно образовалась куча свободного времени, а это может оказаться весьма неприятным, если не занять себя решением всяких умных загадок. Вот я и занял. А теперь, по-моему, тебе нужно поскорее отправляться в путь. День клонится к вечеру.

— Хорошо, сейчас отправлюсь, — сказал я. — И спасибо тебе за отличный совет.

— Прибереги свою благодарность на потом. Еще неизвестно, что из всего этого выйдет, — возразил Ганелон и прервал контакт.

— Разговор, кажется, был очень важным? — спросил Рэндом. — Что-нибудь случилось?

— Да уж, — вздохнул я, — но у меня совсем не осталось времени, так что придется тебе подождать до утра, когда наконец представится возможность все рассказать спокойно.

— Я могу чем-то помочь тебе?

— Вообще-то да, — кивнул я. — Для этого тебе либо нужно сесть вместе с Мартином на одну лошадь, либо связаться с Джерардом с помощью карты и попросить его прислать тебе другого коня. Мне нужен мой Стар.

— О чем разговор! — воскликнул Рэндом. — И это все?

— Да. Сейчас исход зависит от нашей расторопности.

Мы бросились к своим лошадям.

Я потрепал Стара по шее и вскочил в седло.

— Увидимся в Амбере! — крикнул Рэндом. — Удачи тебе!

— Да, непременно в Амбере, — сказал я. — Спасибо за Стара.

Я развернулся и направился прочь от моей гробницы туда, где начиналась Лестница. Ставшие совсем длинными, тени протянулись теперь, казалось, до самого горизонта на востоке.

Глава 13

На самой вершине Колвира есть нагромождение скал, напоминающее три гигантские ступени. Я сел на нижнюю из них и стал ждать, пока надо мной не появится в небесах призрак города. Прежде всего для этого нужна была лунная ночь, что, можно сказать, наполовину уже имелось.

На западе и северо-востоке собирались облака. Я злобно посматривал на них. Если они сгустятся до такой степени, что полностью закроют луну, то Тир-на Ног'тх исчезнет, растает, превратится в ничто. Именно поэтому путешествующему туда всегда желательно иметь на земле помощника, способного благополучно вернуть его на землю с помощью карты, если город вдруг начнет исчезать.

Небо над головой, однако, было чистым, и в нем сверкали знакомые звезды. Когда взойдет луна и ее свет упадет на ту скалу, где я примостился, в небесах возникнет Лестница, спускающаяся с невероятной высоты, из Тир-на Ног'тха, из отраженного в небе Амбера.

Я чувствовал, как сильно устал. Слишком многое успело случиться со мной за столь короткий промежуток времени. Так что, получив возможность немного отдохнуть, снять сапоги, растереть ступни, откинуться назад и поудобнее уложить голову, хотя бы и на камень, я испытал чисто животное наслаждение, а холодный камень показался мне царским ложем. Я прикрылся плащом, ибо воздух становился все холоднее. Горячая ванна, полный обед, постель — вот что было бы лучше всего, однако все это казалось мне почти несбыточным при данных обстоятельствах. Так что теперешнего краткого отдыха было более чем достаточно; можно наконец позволить мыслям несколько замедлить свой бег и плыть по течению; можно позволить себе как бы со стороны взглянуть на события минувшего дня.

Господи, сколько же всего успело случиться!.. Но теперь, по крайней мере, у меня имелись ответы на некоторые из мучительных вопросов. Разумеется, не на все. Однако их было вполне достаточно, чтобы удовлетворить мои запросы хотя бы на какое-то время… И теперь я примерно представлял, что происходило здесь во время моего отсутствия, и гораздо лучше понимал происходившее в данный момент, и даже представлял себе кое-что из того, что именно мне необходимо будет сделать впоследствии… Почему-то у меня было такое ощущение, что знаю я гораздо больше, чем мне кажется, что я уже обладаю всеми необходимыми кусочками, что способны заполнить пустые пространства в разрастающейся вокруг меня головоломке, если их правильно повернуть и вставить. То, с какой скоростью развивались события, особенно сегодняшние, не позволяло мне ни минуты как следует подумать. А теперь некоторые из этих «кусочков» добытых мной знаний, похоже, уже начинали поворачиваться под каким-то странным углом…

Меня отвлекло оживление за плечом — это едва заметно посветлели небеса, предвещая скорое появление луны. Обернувшись, я встал на ноги и осмотрел горизонт. Призрачный лунный свет уже разлился над морем. Я напряженно ждал, и вот крошечный серпик возник в небесах. Облака, правда, тоже немного сдвинулись, хотя и не настолько, чтобы вызвать опасения. Впрочем, ожидаемого явления в зените пока еще не наблюдалось. И все же я вытащил свою колоду, перетасовал и вынул из нее карту Бенедикта.

И думать забыв об отдыхе, я внимательно смотрел на карту, видя, как над водой все шире разливается серебристое свечение, а на волнах начинает посверкивать лунная дорожка. Слабо видимые очертания города вдруг закачались высоко в небесной вышине. Чем ярче светила луна, тем чаще по линиям города-призрака то тут, то там пробегали искры. Тир-на Ног'тх становился виден все более отчетливо. Я по-прежнему внимательно смотрел на карту Бенедикта, стремясь установить с ним контакт…

Наконец его холодное лицо возникло передо мной. Он был в Зале Пути; стоял как раз на самой середине. Зажженный фонарь поблескивал у его левой ноги. Он узнал меня.

— Корвин, — спросил он, — что, уже пора?

— Не совсем, — сказал я. — Но луна уже встает Город, правда, только еще начинает обретать форму. Впрочем, ждать придется недолго. Я просто хотел убедиться, что ты готов.

— Я готов, — эхом откликнулся Бенедикт.

— Хорошо, что ты успел вернуться! Узнал что-нибудь интересное?

— Меня отозвал Ганелон, — сказал он. — Знаешь, его план показался мне очень неплохим, именно поэтому я и здесь. Что же касается моего путешествия во Владения Хаоса, то, по-моему, я действительно кое-что узнал…

— Минутку, — прервал я его.

Сотканный из лунных лучей город приобретал все более ясные очертания. Теперь он был отчетливо виден прямо у меня над головой. Появилась и Лестница, хотя она в некоторых местах казалась бледнее и прозрачнее, чем в остальных. Я так и потянулся к ней, чтобы хоть на миг погасить жажду своей души…

Холодный, спокойный, я ступил было на четвертую ступень, однако она, как мне показалось, чуть подалась под моими ногами.

— Скоро начнется, — сказал я Бенедикту. — Сейчас собираюсь испытать Лестницу. Будь готов.

Он кивнул.

Я поднялся по каменным ступеням — раз, два, три, — потом приподнял ногу и опустил ее на четвертую, почти прозрачную ступень. Она легонько качнулась. Я не решался встать на нее обеими ногами и ждал, наблюдая за луной и вдыхая холодный воздух.

Лунная дорожка на воде становилась все шире; посмотрев вверх, я увидел, что Тир-на Ног'тх несколько утратил свою прозрачность. Звезды за ним были почти не видны. За эти мгновения и ступень под моей ногой стала тверже. Упругость ее исчезла. Я чувствовал, что теперь она способна выдержать мой вес.

Я пробежал глазами по Лестнице снизу доверху и увидел ее во всей красе; кое-где она казалась совершенно непрозрачной и плотной, в других местах чуть просвечивала и посверкивала искрами, но все же представляла собой сейчас единое целое. Лестница вела прямо в молчаливый город, что плыл в небесах над морем.

Я поднял вторую ногу и опустил ее на ступень. Захоти я этого сейчас, Лестница могла бы послать меня в такое место, где сны становятся реальностью, где бродят порождения неврозов, где всем правят сомнительные пророчества — в залитый лунным светом город, где осуществляются двусмысленные желания, где время совершенно искажено и где все сияет бледной неземной красотой.

Я снова сошел на землю и посмотрел на луну, теперь находившуюся в самой высшей своей точке, потом взглянул на карту Бенедикта.

— Лестница обрела прочность, луна взошла, — сказал я.

— Хорошо, иду.

Я видел его там, в самом центре Пути. Он поднял зажатый в левой руке фонарь и какое-то мгновение стоял совершенно неподвижно. Еще один миг — и он исчез, исчез и Огненный Путь Амбера. Через несколько секунд Бенедикт появился почти в таком же зале, только у края Пути, в самом его начале. Он высоко поднял фонарь и огляделся. В зале он был один.

Бенедикт подошел к стене и прислонил к ней фонарь. Его тень протянулась от фонаря по направлению к Пути, резко метнулась по стене, когда он крутанулся на каблуках и вернулся к исходной позиции в начале Пути.

Этот Путь, заметил я, светился более бледно, чем тот, что в Амбере, — серебристо-белый, без малейшей примеси голубизны. Очертания его были теми же, однако призрачный город проделывал странные фокусы с перспективой. Мне мерещились там какие-то неровности, сужения, расширения, которые будто постоянно двигались и менялись местами без всякой видимой причины, как бы скользя по поверхности Пути — словно я рассматривал его через бракованную линзу, а не через карту Бенедикта.

Я вернулся на землю и сел на самую нижнюю каменную ступень, продолжая наблюдать.

Бенедикт приготовил меч.

— Тебе известно о воздействии крови принцев Амбера на Путь? — спросил я.

— Да. Ганелон сказал мне.

— Ты когда-нибудь подозревал… что-нибудь в этом роде?

— Я никогда не доверял Брэнду, — услышал я вместо ответа.

— Ну а что же узнал ты во время своего путешествия во Владения Хаоса?

— Поговорим потом, Корвин. Теперь он может появиться с минуты на минуту.

— Надеюсь, никаких отвлекающих видений у тебя не возникнет, — сказал я, вспоминая свое собственное путешествие в Тир-на Ног'тх и участие Бенедикта в моих приключениях там.

Он пожал плечами:

— Они обретают силу тогда, когда на них обращаешь чрезмерное внимание. А мое внимание сегодня целиком поглощено одним.

Бенедикт медленно повернулся, снова внимательно оглядев зал.

— Интересно, а он знает, что ты здесь? — спросил я.

— Возможно. Но это не имеет значения.

Я кивнул. Если Брэнд до сих пор не появился, то мы выиграли день. Остальные Пути охраняемы; в крайнем случае Фиона получит возможность продемонстрировать свое собственное мастерство и колдовские способности, чтобы отыскать Брэнда. И уж тогда он от нас не уйдет. Фиона и Блейз уже однажды сумели его остановить. Сможет ли она сделать это одна? Или же нам придется отыскать Блейза и попытаться убедить его в необходимости помочь нам? А может, Блейза отыскал Брэнд?.. Интересно все-таки, за каким чертом понадобилось Брэнду такое могущество? Для чего? Желание сесть на королевский трон было мне понятно. Но все остальное… Нет, этот человек сумасшедший, и хватит об этом. Очень и очень жаль, однако ничего не поделаешь. Интересно, это у него наследственное или вызвано стечением обстоятельств и окружением? Я сухо резюмировал, что все мы до какой-то степени поражены подобным безумием. Если честно, то лишь безумцу, который и без того имеет слишком много, так сильно и с такой горечью хочется прибавить еще больше и хоть чуточку возвыситься над остальными. У Брэнда эта мания развилась максимально, вот и все. Он был как бы нашей общей карикатурой в своем стремлении к величию. И с этой точки зрения так ли уж важно, кто из нас стал предателем?

Да, Брэнд оказался именно тем, кто совершил этот ужасный поступок. Безумный или нет, но он зашел слишком далеко. Ничего подобного никогда бы не сделали ни Эрик, ни Джулиан, ни я. Блейз и Фиона в конце концов порвали с ним, ибо его идеи стали приобретать угрожающие формы. Джерард и Бенедикт всегда были капельку старше всех нас — в моральном отношении прежде всего, а потому сами себя исключили из этой бессмысленной игры в захват власти. За последние годы весьма сильно изменился Рэндом. Неужели нам, детям Единорога, потребовались века, чтобы наконец стать взрослыми? Неужели мы все это время постепенно взрослели, хотя и очень медленно, и одного Брэнда этот процесс почему-то не коснулся? А может быть, напротив, именно Брэнд своими выходками способствовал нашему процессу созревания?

Таких вопросов всегда сразу возникает множество, да только ответить на них очень трудно. В конце концов, все мы в достаточной степени похожи на Брэнда, все обладаем неким особым чувством страха, свойственным только нашему семейству. И все-таки, какова бы ни была конкретная причина, Брэнд оказался единственным, кто пошел на такое.

Луна поднялась совсем высоко; свет ее вызывал в моей душе видение Зала Пути. Облака продолжали сгущаться и стягиваться все ближе к луне. Я хотел было сообщить об этом Бенедикту, потом решил не отвлекать его. Тир-на Ног'тх плыл надо мной, подобный некоей сверхъестественной радуге над океанами ночи.

…И тут неожиданно появился Брэнд.

Я машинально сжал рукоять Грейсвандира, хотя отлично сознавал, что в данный момент Брэнд стоит напротив Бенедикта по другую сторону Пути в темном зале высоко в небесах.

Я опустил руку. Бенедикт, конечно же, сразу почувствовал присутствие врага и повернулся к нему лицом. Он не сделал ни шагу к лежавшему у стены мечу, а просто внимательно смотрел через зал на Брэнда, нашего с ним родного брата.

Честно говоря, я опасался, что Брэнд, исхитрившись, возникнет прямо у Бенедикта за спиной и сразу попытается нанести ему предательский удар. Я-то бы на его месте и пробовать не стал: даже умирая, Бенедикт вполне способен отправить своего убийцу на тот свет.

Совершенно очевидно, что и Брэнд это понимал и не испытывал желания действовать исподтишка. Брэнд улыбнулся.

— Это ты, Бенедикт? — спросил он. — Что ж, чудесно…

Судный Камень, висевший у него на шее, яростно светился.

— Брэнд, — сказал Бенедикт, — тебе лучше даже не начинать.

По-прежнему улыбаясь, Брэнд расстегнул ремень, и тот вместе с мечом упал на пол. Когда затихло эхо, он произнес:

— Я ведь не дурак, Бенедикт. Еще не родился на свет человек, способный победить тебя в поединке на мечах.

— Мне не нужен меч, Брэнд.

Брэнд медленно двинулся по внешней границе Пути.

— И все же ты всегда вооружен мечом, как если бы служил трону Амбера. А ведь ты мог бы восседать на нем королем.

— Я никогда особенно к этому не стремился.

— Верно… — Брэнд помолчал, постоял и сделал несколько шагов по периметру зала. — Преданный, исполненный самоуничижения… Да, ты совсем не изменился. Жаль, что отец успел воспитать тебя именно таким. Ты мог бы пойти гораздо дальше!

— У меня есть все, что мне нужно, — сказал Бенедикт.

— …В тебе задушили желания, слишком рано отсекли от семейных притязаний.

— Не заговаривай мне зубы, Брэнд. И не провоцируй меня.

Все еще улыбаясь, Брэнд медленно двинулся к нему. Интересно, что все-таки он задумал?

— Ты знаешь: я умею кое-что, чего не умеет никто из остальных, — говорил Брэнд. — Если у тебя есть какое-нибудь неосуществимое желание, например, то я предоставляю тебе возможность назвать его и понять, насколько ты в отношении меня был не прав. Я научился делать такие вещи, в которые ты вряд ли поверишь.

Бенедикт улыбнулся одной из своих редких улыбок.

— Ты выбрал неверный способ, — сказал он. — Я и сам сумею получить все, что захочу.

— В Царстве Теней! — взревел Брэнд, резко останавливаясь. — Там любой из вас способен обрести фантом собственной мечты!.. Я же говорю о реальности! Об Амбере! О власти! О Владениях Хаоса! А не о мечтах наяву, представших во плоти здесь, в Небесном Городе! Я не желаю быть вторым после первого, я стану самым первым!

— Если бы я хотел иметь больше, чем имею, то знал бы, что делать. Как видишь, я пока что не сделал ничего, — ответил Бенедикт.

Брэнд засмеялся и снова двинулся вперед. Он уже обошел зал вдоль кромки Пути примерно на четверть. Судный Камень у него на груди сиял все ярче. Голос его звенел.

— Ты просто глупец, ибо носишь эти оковы по собственной воле! Но если ничто в Королевстве не взывает к тебе, если власть ни в коей мере для тебя не притягательна, то что ты скажешь о Великих Знаниях? Я сумел постичь всю мудрость Дворкина и с тех пор весьма преуспел, хотя и расплатился черными делами за лучшее познание сущности Вселенной. А ты мог бы теперь получить эти знания, не платя такой цены.

— Всему своя цена, — сказал Бенедикт. — Но эту цену я платить не стану.

Брэнд покачал головой и взлохматил волосы. Тут изображение Пути как-то заколебалось, словно клочок облака на миг закрыл свет луны. Тир-на Ног'тх слегка потемнел, потом снова засветился с прежней яркостью.

— Да, ты говоришь то, что думаешь, — промолвил Брэнд, явно не заметив этого мимолетного затмения. — Что ж, больше не буду тебя испытывать. Однако попытаться я был должен. — Он снова остановился, уставившись на Бенедикта. — Ты слишком хороший человек, брат, чтобы тратить себя на заварившуюся в нашем Королевстве кашу и защищать то, что безусловно обречено на провал. Учти, Бенедикт: я намерен одержать победу. Затем уничтожить Амбер и старый миропорядок и создать нечто новое. Да, я намерен стереть старый Путь и проложить свой собственный. Если хочешь, оставайся на моей стороне. Я буду рад, если ты станешь моим союзником. Я собираюсь создать идеальный мир, гораздо теснее связанный с Царством Теней. А впоследствии я намерен слить Амбер с Владениями Хаоса. Ибо хочу расширить этот мир, пронизать линиями Пути все Царство Теней. Ну а ты смог бы командовать нашими легионами, самой могущественной армией, когда-либо существовавшей во Вселенной. Ты…

— Но если твой новый мир будет абсолютно идеальным, что следует из твоих же слов, Брэнд, то какова нужда в огромных армиях?.. Однако если он всего лишь будет отражать представления своего создателя, то мне думается, что он станет гораздо хуже того, что существует ныне. Благодарю тебя за лестное предложение, однако я по-прежнему принадлежу и служу нашему Королевству.

— Ты дурак, Бенедикт! Я понимаю, намерения у тебя благие, однако же ты полный дурак!

Брэнд снова начал осторожно продвигаться вперед. До Бенедикта ему оставалось уже не больше сорока футов… потом тридцати… Он продолжал идти. Затем остановился шагах в десяти, сунул большие пальцы за пояс и молча уставился на него. Бенедикт тоже смотрел ему прямо в глаза. Я снова обратил внимание на облака, ибо длинная гряда их продолжала надвигаться на сияющую луну. Пока что я был уверен, что в любую минуту смогу вызволить Бенедикта из Небесного Города. И решил сейчас его не беспокоить.

— Слушай, а почему ты просто не подойдешь и не прирежешь меня? — спросил наконец Брэнд. — Я ведь совершенно безоружен, это не составит тебе труда. Разве имеет значение то, что в наших жилах течет одна и та же кровь? Чего ты ждешь?

— Я ведь уже сказал, что не желаю тебе зла, — ответил Бенедикт.

— И все же совершенно готов к поединку, если я попытаюсь перебежать тебе путь?

Бенедикт молча кивнул.

— Ну согласись, что ты боишься меня, Бенедикт, а? Да и все вы меня боитесь! Даже когда я делаю шаг по направлению к тебе — безоружный, как сейчас, — у тебя что-то сжимается под ложечкой, признайся? Ты же видишь, как я доверяю тебе, и не желаешь понимать этого. Значит, ты все-таки боишься. — Бенедикт не ответил. — …И еще ты боишься моей крови на своих руках, — продолжал Брэнд, — боишься моего предсмертного проклятия…

— А ты не боялся пролитой тобой крови Мартина? — спросил Бенедикт.

— А, этот щенок? Ублюдок! — заявил Брэнд. — Он, в сущности, и в игре-то не имеет права участвовать. Всего лишь пешка.

— Послушай, у меня нет ни малейшего желания убивать родного брата. Отдай мне камушек, который ты носишь на шее, и мы вместе вернемся в Амбер. Еще не поздно все исправить, Брэнд!

Брэнд, откинув голову, рассмеялся:

— Ах, какие благородные речи! Ты всегда был благороден, Бенедикт! Прямо настоящий король! Ты просто заставляешь меня стыдиться из-за твоего чрезмерного великодушия!.. Но вот вопрос: какова же главная цель всего этого? — Он погладил рукой Судный Камень. — Хочешь заполучить камушек? — Он снова засмеялся и сделал еще пару шагов. — Вот эту безделушку? Неужели если я добровольно отдам его тебе, то куплю для всего Королевства мир, покой и порядок? А заодно и выкуплю собственную жизнь, верно?

Брэнд снова остановился, теперь уже не больше чем в десяти футах от Бенедикта. Поднял Камень, зажав его в пальцах, и посмотрел на него.

— А ты знаешь полную силу этой штуковины? — спросил он.

— В достаточной сте… — начал было Бенедикт, и голос его прервался.

Брэнд поспешно сделал еще шаг вперед. Камень ярко освещал его лицо. Рука Бенедикта потянулась к мечу, однако меч оказался вне пределов его досягаемости, и теперь он стоял напряженно, словно вдруг превратившись в статую. Тут я наконец догадался, в чем дело, однако было слишком поздно.

Ничто из тех слов, которые наговорил перед этим Брэнд, не имело ни малейшего смысла. То была обычная болтовня, отвлекающий маневр перед основным ударом. Он действительно успел отчасти настроиться на Камень, и даже эти ограниченные возможности позволяли ему побудить Камень к действию, причем последствия этих действий, естественно, были мне совершенно неизвестны, тогда как он сам их представлял себе прекрасно с самого начала. Брэнд, соблюдая осторожность, появился в Зале Пути подальше от Бенедикта, попробовал Камень, а затем, подходя все ближе, снова и снова пробовал его, пока не нашел ту точку, откуда Камень мог оказать наиболее сильное воздействие на нервную систему Бенедикта.

— Бенедикт, — сказал я ему, — тебе лучше перебраться ко мне, становится опасно.

И я, сосредоточившись, напряг всю свою волю, однако Бенедикт даже не пошевелился и ни слова мне не ответил. Карта его все еще действовала, благодаря ей я наблюдал все происходящее, но не мог добраться до Бенедикта. Камень, очевидно, воздействовал на него гораздо сильнее, причем не только подавляя двигательные функции.

Я снова посмотрел на облака. Они быстро сгущались, стремясь закрыть луну. Видимо, вскоре так и случится, и если я не сумею до того вытащить Бенедикта, то он непременно упадет прямо в море, как только Тир-на Ног'тх исчезнет. Оставалось надеяться, что если Брэнд заметит облака, то, возможно, рассеет их с помощью Камня. Однако тогда ему пришлось бы отвлечься от Бенедикта, может быть, даже освободить его… Я сомневался, что он на это пойдет. И все же… Облака вроде бы несколько замедлили свой бег.

Я вытащил из колоды карту Брэнда и на всякий случай отложил ее в сторону.

— Эх, Бенедикт, Бенедикт, — сказал, улыбаясь, Брэнд, — велика ли польза от твоего искусства, если ты даже не в состоянии сдвинуться с места и взять клинок? Я же говорил, что ты болван. Неужели ты надеялся, что я по собственной воле дам тебе зарезать меня? Тебе следовало бы поверить тому страху, который ты испытывал. Тебе следовало бы догадаться, что без мощной поддержки я даже не войду в этот зал. Я ведь именно это имел в виду, когда честно предупредил, что намерен одержать победу. Для меня ты, правда, замечательный вариант, самый лучший из всех возможных. И я действительно хотел, чтобы ты принял мое предложение. Но теперь это уже совсем неважно. Меня нельзя остановить. И ни у кого из вас нет такой возможности. Ну а ты исчезнешь совсем легко.

И Брэнд вытащил из-под плаща кинжал.

— Перенеси меня к себе, Бенедикт! Скорее! — крикнул я, что было совершенно бессмысленно, ибо ответа не последовало. И не было силы, способной перенести меня наверх, к нему на помощь.

Я сжал в руке карту Брэнда, вспомнив тот поединок с Эриком, что я вел с помощью карт. Если бы я смог выйти сейчас на контакт с Брэндом, то, по крайней мере, заставил бы его переключить внимание на меня и тем самым хотя бы отчасти высвободить Бенедикта. Я полностью сосредоточился на его карте, готовясь к массированной телепатической атаке.

Но ничего не произошло. Путь к нему оставался мертвым и темным.

Должно быть, он был настолько сосредоточен на взаимодействии с Камнем, что мне было просто не пробиться сквозь этот ментальный барьер.

Вдруг Лестница надо мной стала стремительно бледнеть, и я быстро взглянул на луну. Проклятье! Густые кучевые облака отчасти уже скрыли ее от меня.

Я снова переключился на карту Бенедикта. Похоже, что очень медленно, но все же контакт с ним восстанавливался. Видимо, где-то глубоко Бенедикт все еще сохранил проблески сознания.

Брэнд приблизился к нему еще на шаг, по-прежнему отпуская различные шуточки. Камень на тяжелой цепи горел ярким светом. Теперь между братьями было едва шага три. Брэнд поигрывал кинжалом.

— …Да, Бенедикт, — издевался он, — ты бы, пожалуй, предпочел погибнуть в бою. С другой стороны, ты вполне способен и свою смерть расценить как некое дело чести — этакий сигнал для всех остальных. Со своей стороны могу сказать, что в некотором роде твой конец станет началом нового миропорядка, что не менее почетно…

На какое-то мгновение Путь перед ними совсем поблек, однако я не мог оторвать глаз от происходящего и не знал, что там делается с луной. Сам же Брэнд, окруженный тенями и мерцающими огнями, стоя спиной к Пути, казалось, не замечал ничего.

Он сделал еще шаг вперед.

— Однако довольно болтовни. Есть вещи, которые необходимо сделать немедленно, тем более что эта ночь не будет длиться вечно. — Он подошел еще ближе, держа кинжал в опущенной руке. — Спокойной ночи, милый принц.

И тут странная механическая рука Бенедикта, некогда унесенная мной из этого мира призраков, серебряного сияния и лунного света, стремительно взвилась, подобно атакующей змее. Сверкающие металлические пластинки, из которых она состояла, были пронизаны отблесками огня и походили на грани самоцветов; рука ужасно походила на руку металлического скелета, однако функционировала отлично и обладала мертвой хваткой. В этот миг она показалась мне даже прекрасной; я не успел заметить, как рука молниеносно выбросила себя вперед, тогда как все остальное тело Бенедикта продолжало оставаться неподвижным, будто статуя, и механические пальцы впились в цепь, на которой висел Судный Камень. И тут же рука дернулась вверх, подняв Брэнда за цепь высоко над полом. Брэнд выронил кинжал и обеими руками вцепился в горло.

За его спиной Путь стал светиться совсем тускло. Перекошенное лицо Брэнда в свете фонаря, оставленного Бенедиктом у стены, казалось лицом призрака. Сам же Бенедикт был по-прежнему недвижим, держа Брэнда высоко над полом на своей руке-виселице.

Путь стал еще бледнее. Надо мной начали исчезать ступени Лестницы. Луна уже наполовину скрылась за облаками.

Извиваясь, Брэнд вскинул руки и ухватился за цепь рядом с механической рукой Бенедикта, которая душила его. Брэнд был силен — как и все мы, впрочем. Я видел, как надулись, напрягшись, его мускулы. Лицо Брэнда уже заметно потемнело от прилившей крови, а на шее скрученными жгутами проступили жилы. От боли он прокусил губу, и кровь стекала по его бороде. И тут он попытался разорвать цепь.

С резким щелчком и звоном цепь порвалась, и Брэнд упал, задыхаясь, на пол. Потом перевернулся, сжимая горло обеими руками.

Медленно, с огромным трудом опустил Бенедикт свою странную руку, по-прежнему сжимавшую цепь вместе с Судным Камнем. Он чуть размял вторую руку и глубоко вздохнул.

Путь еле светился. Тир-на Ног'тх над моей головой стал прозрачным. Луна почти скрылась за облаками.

— Бенедикт! — крикнул я. — Ты меня слышишь?

— Да, — ответил он очень тихо и начал погружаться куда-то сквозь пол, проваливаться…

— Город исчезает! Ты должен немедленно перейти ко мне!

Я протянул руку.

— Брэнд… — начал было он, оборачиваясь.

Но Брэнд тоже проваливался, и я видел, что Бенедикт не сможет до него дотянуться. Я крепко схватил Бенедикта за левую руку и дернул. Оба мы упали на землю на самом краю выступа, на вершине Колвира.

Я помог Бенедикту подняться, и мы устало опустились на каменную ступень. В течение долгого времени мы молчали. Потом я снова посмотрел вверх: Тир-на Ног'тх исчез.

Сколько стремительных и неожиданных событий произошло за один лишь сегодняшний день!.. На меня вдруг навалилась чудовищная усталость; я чувствовал, что силы мои совершенно истощены и вскоре я просто упаду и засну, где бы ни находился. Мысли путались. Слишком много людей и мест промелькнуло перед глазами за последние часы.

Я прислонился спиной к скале, глядя на облака и звезды. На те остатки… города, которые, казалось, еще можно соединить, если только правильно вставить исчезнувшие куски… Но части Тир-на Ног'тха распадались, расползались, ускользали друг от друга, словно по собственному желанию…

— Он умер, как ты думаешь? — спросил Бенедикт, отвлекая меня от этого зрелища и вызывая из полусна, в который я уже погрузился.

— Возможно, — сказал я. — Он был далеко не в лучшем состоянии, когда город начал исчезать.

— Но до земли было так далеко… Может быть, он успел все-таки что-нибудь придумать и спасся? Или убрался оттуда тем же путем, каким появился?

— Ну, в данный момент это, в общем-то, не имеет значения. Ты уже вырвал ему клыки.

Бенедикт что-то проворчал. Он все еще сжимал в руке Судный Камень, светившийся теперь значительно менее ярко.

— Да, это так, — наконец проговорил он. — Путь в безопасности. Я бы хотел… Мне бы страшно хотелось, чтобы некогда — это было очень, очень давно — кое-что из сказанного не было сказано и кое-что из содеянного нами не осуществилось. Чтобы мы могли знать это уже тогда, и Брэнд, возможно, вырос бы совсем другим человеком — не тем злобным, криводушным маньяком, которого я видел там перед собой. Лучше всего сейчас ему было бы умереть. И все-таки мне очень жаль — в любом случае это напрасная трата отличного материала, из которого мог бы получиться настоящий принц Амбера.

Я промолчал. Возможно, слова Бенедикта и верны. Но это было неважно. Возможно, Брэнд совершенно спятил, а возможно, и нет. Для всего всегда находится какая-то причина. Оправдание найдется для любого ужасного деяния. Однако, имея перед собой некую чудовищную ситуацию, простыми объяснениями ее отнюдь не исправишь. Для самого отвратительного поступка тоже существует своя причина. Пойми это, Бенедикт, если тебе так хочется понять, почему наш брат стал подлецом. Действительность — это то, что остается с тобой, тебе в наследство. Брэнд уже совершил свой мерзкий поступок. И занятия посмертным психоанализом ничего не изменят. Поступки и их следствия — вот по чему наши ближние судят нас. Все остальное, а также то, что получаешь в виде дешевого ощущения собственного превосходства и впечатления, что уж ты бы сделал все это значительно лучше, если б действовать пришлось тебе, — сущая ерунда. Так что пусть решают небеса. Я же недостаточно опытный судья.

— Нам следовало бы вернуться в Амбер, — сказал Бенедикт. — Столько еще всего нужно сделать…

— Погоди, — сказал я.

— Почему?

— Я все это время думал…

И поскольку я так и не докончил свою мысль, он в конце концов спросил:

— Ну и?..

Я медленно перетасовал колоду, вставив на место его карту и карту Брэнда.

— А ты никогда не задавал себе вопросов относительно той новой руки, что тебе так верно служит? — спросил я его.

— Конечно, задавал. Но я и так знаю, что ты принес ее из Тир-на Ног'тха при весьма необычных обстоятельствах. Однако она отлично мне подходит. Она прекрасно работает. Она доказала сегодня свою силу…

— Вот именно. Тебе не кажется, что последнее ее качество имело слишком большое значение, чтобы считать его проявление простым стечением обстоятельств? Рука была единственным оружием, которое там, наверху, дало тебе возможность выстоять против силы Камня. И как-то так случилось, что до того именно эта штука и оказалась там, будучи одновременно как бы частью тебя, а ты — разумеется, совершенно случайно! — участвовал там в смертельном поединке и воспользовался ею… А? Ты проследи развитие событий в обратном порядке, от конца к началу, и снова — с начала до конца. Разве не усматривается во всем этом необычная, нет, абсурдная цепь странных совпадений?

— Ну если посмотреть на это с такой точки зрения… — проговорил Бенедикт.

— Я-то уже посмотрел. Но и ты должен понять не хуже меня, что здесь замешано куда больше сил, чем могло показаться.

— Ну хорошо. Пусть так. Но каким образом?.. Как все это было устроено?

— Понятия не имею, — сказал я, вытаскивая ту карту, на которую не смотрел давным-давно, и ощущая под пальцами ее холодную поверхность, — однако важен не способ. Ты неправильно построил вопрос.

— Что же я должен был спросить?

— Не «как?», а «кем?».

— Ты полагаешь, что некий человек сумел задумать и построить всю эту цепь событий, начиная с обретения нами Судного Камня?

— Насчет этого не знаю. И потом, что значит «человек»? Впрочем, я действительно подозреваю, что некто, кого мы с тобой оба отлично знаем, вернулся и за всем этим стоит именно он.

— Но кто?

Я показал ему карту, которую держал в руке.

— Отец? Это же невероятно! Он ведь, должно быть, давно умер.

— Ты отлично понимаешь, что уж он-то как раз и мог бы все это устроить. Изобретательности у него с избытком. Кроме того, мы никогда не знали, сколь разносторонним могуществом обладает Оберон.

Бенедикт встал. Потянулся. Потряс головой.

— Я думаю, что ты чересчур много времени провел на холодном ветру, Корвин. Должно быть, ты просто нездоров. Давай-ка лучше пойдем домой.

— И тебе даже не хочется попробовать опровергнуть или подтвердить мою догадку? Да ну же, Бенедикт! Где твой охотничий азарт! Сядь и дай мне еще минуту. Давай попробуем его карту.

— Он бы непременно уже вышел с кем-нибудь на связь, если б был жив.

— А я так не думаю. На самом-то деле… Ладно, можешь надо мной смеяться. И все-таки что мы теряем?

— Хорошо, давай попытаемся. Почему бы и нет? Бенедикт сел рядом со мною. Я держал карту так, чтобы оба мы видели ее ясно. Мы сосредоточились. Потом я попробовал установить связь, и контакт состоялся почти мгновенно.

Он улыбался, глядя на нас.

— Добрый вечер. Отлично поработали! — сказал Ганелон. — Я страшно рад, что вы вернули мне мою любимую безделушку. Нам она скоро понадобится.

Примечания

1

Coup de grace (фр.) — завершающий смертельный удар.

(обратно)

2

С самого начала (лат.).

(обратно)

Оглавление

Миры Роджера Желязны Том двадцать первый

  Знак единорога

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

  Рука Оберона

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13