Я видела дядю Осю всего несколько раз, когда летом гостила у бабушки. К его приходу баба всегда пекла пироги и, надо заметить, в этом деле она была великой мастерицей.
Колдовать над пирогами она принималась поздно вечером. Сначала грела молоко, разводила им дрожжи, добавляла муку. С благоговением что-то шептала, замесив все в мягкий ком, пальцем выдавливала на нем крест и отправляла ночевать в просторную кастрюлю.
Спала баба вполглаза, караулила норовящее убежать тесто и, ни свет ни заря, вновь бралась за него. Выкладывала на припорошенный мукой стол, быстро делила раздобревшую массу на кусочки, скатывала их в колобки, потом разминала, начиняла, защипывала. Над столом стелился мучной туман, с квашни пахло кисло и сытно, в чашке высилась желто-зеленая горка из яиц и лука.
Маленькие, густо усеянные веснушками бабины руки, будто порхали в удивительном танце. Колобки доставались и мне. Повторяя за бабой, я старалась во всю, но, рядом с бравыми бабулиными красавцами, мои поделки выглядели невзрачными уродцами. К счастью, на сковороде они немного выправлялись, становились аппетитнее. Дед пробовал их первыми и, конечно, превозносил до небес.
Приготовив пироги, бабуля снаряжала деда в магазин за колбасой, хлебом, конфетами "Каракум" и бутылкой водки. Пьяниц баба терпеть не могла, сердилась на деда за пристрастие к пиву, сама предпочитала домашние наливки, но, угощая брата, беспрекословно выставляла на стол и водку.
Дед, шевеля губами, пересчитывал деньги в портмоне, брал хозяйственную сумку и уходил. Я выбегала на балкон, и с азартом ждала, когда из подъезда покажется его худая долговязая фигура.
- Деда, деда!
- Эгей!
Деда я обожала. Терпеливый, немногословный, он умел мягко пресечь докучливые нотации бабули и редко наказывал сам. Лишь однажды крепко всыпал мне, когда я с приятелем удрала смотреть, расцветивших вдруг небо парашютистов. Приземлялись они, казалось, за соседними домами и мы рванули. Поймали нас, глупых шестилеток, довольно далеко. "Группу захвата" возглавлял дед. Надо было видеть его грозно - испуганное лицо! Тогда я не знала, как он, с одним здоровым легким, рисковал.
Пока дед отсутствовал, баба хлопотала на кухне, а мне поручала вымыть пол. С улицы доносились голоса резвящейся детворы, автомобильные гудки, топот ног по асфальту; где-то играла музыка, высившийся вровень с окнами тополь умиротворенно шелестел. Я ползала с тряпкой, баба гремела посудой.
Была бабуля жуткой чистюлей, думаю, не последнюю роль в этом сыграла её длительная работа хирургической медсестрой. Ни одна пылинка не укрывалась от голубых с серым оттенком глаз.
Родом из деревни, сызмала приученная к тяжелому монотонному крестьянскому труду, баба полжизни провела в городе, но так и не приобрела некой, присущей горожанам праздности, и совсем не умела отдыхать. Целыми днями она без устали мыла, варила, чистила, стирала, штопала, вязала и никогда, никогда не принимала участия в посиделках на лавочках у дома. Среднего роста, вся какая-то кругленькая, приветливо-уютная, она обладала неуемной энергией, и язык не поворачивался назвать её старушкой.
Возвращался дед. Все вместе мы быстро делали окрошку. Квас для неё баба ставила сама, непременно на слегка обжаренных в духовке горбушках черного хлеба. Квас получался темным, крепким и душистым.
По случаю гостя, накрывали в комнате. Под нарядной клеенкой старый самодельный круглый стол преображался, будто списанный боевой конь при звуках военного марша; намытые полы лоснились, в вынутом из серванта хрустале дробилось солнце.
Гость появлялся к обеду. Баба с дедом встречали его в узком, заставленном всяким скарбом коридорчике, заменявшем в однокомнатной хрущобе прихожую. Я, в новом платье, чинно сидела на диване.
- Здрасте, - робко кивала я приземистому бородатому старику.
Его сходство с бабой улавливалось сразу: такой же, как у неё короткий, картошечкой, нос на широкоскулом лице, та же веснушчатость и та же курчавость. Только баба собирала волосы в пучок и скрепляла гребенкой, а у дяди Оси они свободно кудрявились серебристым полукружием. Дед подавал шурину стул. На диван дядя Ося садиться не любил. Ему было неудобно с него вставать, да и передвигался он тяжело, опираясь на трость. При этом тело его все время дрожало. То едва заметно, вдругорядь - конвульсивно, резко.
У нас он бывал всегда в одном и том же темном, видавшем виды костюме. Дед помогал гостю снять тесный пиджак, под которым обнаруживалась великоватая, как с чужого плеча, рубашка. От одежды плыл запах нафталина и каких-то лекарств.
Разлив окрошку по тарелкам, бабуля звала к столу. Дед откупоривал бутылку. Мне полагался бокал с морсом.
- За встречу!
Стопки дзинкали. Как-то, втихаря испробовав водки, я знала её жгуче-противный вкус, и всякий раз гадала, чем она по нраву взрослым. Пили они со странным выражением отвратительного удовольствия, и эта нелепица ставила в тупик. Куда понятнее было дружное поспешное закусывание.
- Как Маруся, внуки? - спрашивала баба.
- Ни-ще-во, шпа-сибо, - отвечал брат.
Речь давалась ему с трудом: на лбу выступали росинки пота, лицо страдальчески кривилось. Он вынимал из кармана брюк не слишком свежий платок и вытирал лицо. Внимательно проследив за ним, баба хмурилась, распалялась как разгневанная квочка. Она считала жену Осипа грязнулей, и весьма болезненно воспринимала не совсем опрятный вид брата. Дед умоляюще приподнимал брови и учинял отвлекающий маневр:
- Жарко сегодня. Открой-ка, Нина, дверь!
Я тотчас брякала балконной дверью. В комнату врывался сквозняк, тюль вздувался кружевным пузырем.
- Ха-ва-шо, - признательно улыбался гость.
Кушать он стеснялся. Ложка подрагивала в тряских пальцах, окрошка пачкала бороду, капала на стол.
- Дай я тебе помогу, - взяв его ложку, ласково говорила баба. Она пережила пятерых братьев, Осип был последним, и она относилась к нему с особой нежностью и теплотой. - Ничего, ничего... Саша вон, тоже не как все ест.
Дед маялся с зубами. Вернее, зубы напрочь отсутствовали. Он носил искусственные, казенные, как выражалась бабуля. Что-то с ними не ладилось, кусать дед не мог и всю твёрдую пищу резал на мелкие кусочки.
Застолье продолжалось. Взрослые вели обстоятельный разговор, ели, звонко чокались, а я всеми силами старалась не глядеть на гостя. Я боялась. Меня пугала дрожь его немощного, издающего неприятный лекарственный дух тела, нечленораздельные, с натугой сказанные слова, но более всего я страшилась смотреть ему в глаза. В них, затуманенных линялой старческой пеленой, смешались покой и тревога, благодарность и стыд . А еще в них жила боль. Глухая. Вековечная. И обида. Словно он все время пытал судьбу - за что? Эта горечь, эти муки вызывали во мне такую жалость, такое чувство вины, будто это я была причиной его недуга.
"Жалость унижает", - обронил как-то отец. Эта мысль поразила, запала в душу. Безжалостный - значит злой. Тот, кто жалеет, не может быть злым. Тогда почему жалеть нехорошо? Все это не укладывалось в голове. Сидя напротив дяди Оси, я не знала, как правильно себя вести, и в то же время мной владело до неприличия острое, наивное любопытство, вспыхивающее у любого ребенка, столкнувшегося с чем-то необычным.
После нескольких стопок, дядя Осип точно сбрасывал невидимый гнет, заметно веселел, расслаблялся. Лицо его разглаживалось, глаза прояснялись. Дрожь слегка унималась, становилась мельче. Баба зорко приглядывала, чтоб дед подливал ему по чуть-чуть и, следуя каким-то своим приметам, четко улавливала, когда надо было перейти к чаю. Дядя Осип удрученно косился на полупустую бутылку, но сестре не перечил, только выразительно вздыхал.
- Ося, конфеты твои любимые! - придвигала к нему вазочку бабуля. - Вот мед, варенье.
Мы с бабой пили чай по-деревенски - с блюдечка, мужчины - из стаканов с тяжелыми, в металлических завитушках, подстаканниками. В них даже простые стекляшки смотрелись празднично и солидно.
- Шлав-на-я у те-бя, Катя, ро-ва!
На окне цвел куст китайской розы. В ярко-зеленой зубчатой листве рдел багрянец бутонов. Прелестные махровые цветы жили недолго. Сутки - и подоконник усеивался увядающими бутонами, а на смену им распускались другие. Баба щедро делилась черенками с родней и соседями, но не всем удавалось вырастить подобное чудо.
К концу чаепития, гость сидел красный, распаренный, как после бани. Пот катился с него градом, темнел пятнами на рубашке.
- Идем, Ося, я тебя ополосну. Как раз и сорочку новую тебе припасла. Саша, закажи такси и помоги мне. А ты, Нина, убери со стола.
Баба с дедом уводили Осипа в ванную, принимать душ. Они вообще были на редкость дружной парой.
Уже вечерело, когда мы провожали гостя домой. Бабуля протягивала брату увесистый сверток:
- Ося, тут гостинцы твоим. Немного с делами управлюсь, зайду. Обещала Владьке брюки сшить, надо мерки снять.
- Шпа-щи-бо, Ка-тя.
Прибывшее чуть раньше условленного срока такси вызывало легкую суматоху. Все поспешно обувались и выходили к машине. Бабки на скамейке у подъезда оживлялись, беззастенчиво глазели и перешептывались.
- Внуков поцелуй, Марусе поклон. Ну, ступай с богом! - целовала бабуля Осипа в лоб.
Дед помогал Осипу разместиться в автомобиле и усаживался сам. С тихим урчанием "волга" трогалась. Помахав вслед, мы с бабой поворачивали назад.
- Братика проводили, Екатерина Кузьминична? - сюсюкали приподъездные сплетницы.
- Да, - светски улыбаясь, холодно роняла бабуля ехидным старухам.
Дома, помогая бабе мыть посуду, я несмело спросила:
- Почему дядя Ося...такой.
- Война, - печально сказала она.
Было в её голосе нечто, удержавшее меня от дальнейших расспросов. Каким-то шестым чувством, незрелым детским умишком я поняла, как мучительно бабе говорить об этом.
Со временем облик дяди Осипа затерялся в гуще моих отроческих воспоминаний. Лишь потертый бабушкин альбом преданно хранил его грустный образ.Как-то раз, мы с мамой листали пожелтевшие страницы альбома, и она поведала мне щемящую душу историю Осипа.
Когда началась война, ему было восемнадцать лет. Его мобилизовали сразу, в горячие июньские дни. До фронта он не доехал. Эшелон, в котором везли новобранцев, разбомбили на подступах к передовой. Осип был контужен, изранен, долго лечился в госпиталях, а потом ему дали инвалидность и списали в тыл. Позднее его признали ветераном, назначили пенсию и разные льготы. Всего этого он стыдился до слез, тяготился незаслуженным, по его мнению, вниманием, считал себя обманщиком и подлецом.
Несмотря на увечье, он женился, вырастил пятерых детей. Выучился на бухгалтера, жизнь вел скромную, тихую и только девятого мая, изрядно приняв на грудь, буйствовал, доказывал несправедливость оказанных ему почестей, каялся, плакал и просил скорой смерти. Но, словно в насмешку, судьба отмерила ему немалый срок. Дядя Осип застал и сладкоречивую волну перестройки, и отрезвляющую смуту девяностых годов.
Давно уже нет на свете ни деда, ни бабы, ни её брата. Жизнь катит своим чередом, оплетает суетной мишурой.
- П-п-по-дай-те хри-с-с-та р-рад-ди, - услышала я однажды возле метро неуверенный басок.
Я инстинктивно повернулась к просящему и замерла. В инвалидном кресле горбился паренек лет восемнадцати - двадцати. Русые волосы топорщились вихрами, над верхней губой едва наметилась пушистая скобка усов. Под застиранной камуфляжкой угадывалась нездоровая худоба, в расстегнутом вороте кителя белела тонкая ребячья шея с острым кадыком; протянутая людям рука судорожно дергалась, тело била дрожь.
Что-то вскипело во мне. Глаза... Где я видела такие же смятенные, полные боли и отчаяния глаза...Дядя Осип! Это был он - юный искалеченный, так и не вступивший в первый бой. Обреченный на муки и жалость пацан...
Спотыкаясь от волнения, я приблизилась к пареньку, выгребла из кошелька деньги, вложила в холодную шершавую ладонь:
- Держись, парень...
Слезы душили меня. Боясь разрыдаться, я закусила губу и ринулась прочь.
- С-пас-с-си в-ва-с бог! - донес ветер.
- Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи помилуй! - давясь слезами, истово взмолилась я, малодушно заклиная бога, избавить себя и родных от подобной участи.
Ночью мне приснился дядя Осип. Таким, каким я помнила его с детства.
- Ни-ще-во, ни-ще-во, де-т-ка, - приговаривал он и ласково гладил меня по голове.
Восторженная мечта звенящей юности. Пронзительная родная синь... сколько ты отдала ей, и даст Бог, отдашь ещё. Летать, летать до крайнего предела, ибо на земле тебя ждёт... что? Старость, маразм и рак. Но умереть в Небе не имеешь права: за спиной пассажиры.
Не рановато ли о могиле задумалась?
Сорок три года.
Рановато.
Нет, ты будешь летать, птица, будешь. Летать и упрямо гнать назойливые мысли. Будет день, будет и пища. Потом. После крайнего рейса.
Не сейчас.
- Взлёт разрешён.
- Режим взлётный, держать РУД!
- Режим взлётный, параметры в норме, РУД держу!
- Сто шестьдесят! Сто восемьдесят! Двести! Двести двадцать! Двести сорок! Рубеж!
- Продолжаем взлёт!
- Двести шестьдесят! Двести семьдесят! Подъём!
Штурвал на себя, взгляд на авиагоризонт. Машина энергично задирает нос и плотно ложится на поток.
Взлетаешь в утренних сумерках. Земля уходит вниз, укрывается дымкой, уплывает в предрассветные сны. Набираешь высоту, и вот оно, светило, прямо по курсу, слепит, выбивает слезу. Никуда от него не денешься!
Привычное, родное Небо, уют тесной кабины, чёткое, уверенное осознание: ты на своём месте. Земные неурядицы остались далеко внизу.
На эшелоне** отработанная годами полётов рутина. Медленно ползёт время. И лезут, лезут в голову непрошеные мысли...
Бывало, вернёшься после сложного рейса и ничего уже не надо. Мечта одна: упасть и спать-спать-спать. Супруг касается ладонью щеки, дышит нервно и нежно. Но... всего пару часов назад целовала колесами стотонной машины бетон полосы. В ливневый заряд. В боковой ветер...
Тянет, валит в чёрный колодец, крутит памятью накрытый непогодой аэродром. А завтра - резерв. А послезавтра - ночная Москва с разворотом. А дальше в расписании опять севера: Надым, Норильск, Уренгой. И так не день, не два и не три...
- Выбрал себе... женщину-птицу... Первым делом самолёты, муж родной на потом...
Виноватое "прости" застывает на выдохе. Сон вбирает в себя без остатка. И уже не чувствуешь, как укрывают бережно одеялом, поправляют подушку:
- Ну, спи, спи, моя птица. Спи...
- Уважаемые пассажиры. Говорит капитан, пилот первого класса Нина Летяшева. На борту у нас всё в порядке. Полёт проходит нормально. Температура за бортом... скорость... Расчётное время прибытия....
Сын, Антошка, плод семнадцатилетнего безрассудства, вырос стремительно быстро. А как ему не расти? Вернулась из рейса - сынок ползает, вернулась из рейса - пошёл в школу... Закончил школу, поступил в институт... завершил обучение. Красный диплом. Последние два года учебы - практика, практика, еще раз практика. Молодой, подающий надежды, перспективный специалист.
Адвокат.
Его праздник. Его друзья, его коллеги, интересные умные энергичные люди. И Антон с ними, как они, равен им... К материнской гордости примешивается чувство вины: как же быстро ты вырос, сынок. Как быстро! И без меня...
- Мама у нас не женщина, - птица,- с мальчишеским хвастовством в голосе отвечает сын на чей-то вопрос.- Пилот первого класса, капитан!
- Именно что, не женщина,- язвительно подчёркивает супруг, вроде под нос и вроде теряются его слова на общем фоне разговоров, но ты слышишь прекрасно, и профессиональной глухотой не прикроешься. Так ведь для тебя специально и сказано. Чтобы знала.
Проглотить. Рассмеяться. Сделать вид, что всё хорошо.
Послезавтра рейс, Небо примет тебя. Утешит, встряхнёт, заставит бороться... Со стихией бороться бесполезно. Бесполезно бороться, но можно извернуться, перехитрить, обойти. Это на земле деваться некуда. В Небе же - тысячи дорог...
- ...317-й! Вам пересекающий на 10600, слева направо, наблюдаете слева под 45,
километров пятнадцать?
Слева бьёт Солнце, слепит, где там разглядеть серебристую чёрточку лайнера над горизонтом...
- Нет, не наблюдаем: против Солнца.
- ...438-й, а вы наблюдаете на 10600 справа налево под 45 пересекающий?
- ...438-й, наблюдаю, расходимся правыми.
- Сколько тебе ещё осталось до пенсии? Ну... полгода, год. Пора браться за ум! Сделаем так. Мне нужен помощник... Нет, не секретарша, по возрасту не подходишь. А вот освоить компьютер и 1С-Бухгалтерию ты обязана. Будешь вести учёт...
И так далее, в том же духе. Вечер за вечером. Открыл свой бизнес, да. Почуял лёгкость первых больших денег...
- Твоя капитанская зарплата... слёзы нищего. А вот мы... А вот у нас... И что там сложного в том компьютере, ты с автопилотом управляешься, а тут - ноутбук, освоишь легко. Зато будем вместе. Каждый день, каждый вечер.
- Давай сделаем иначе,- говоришь ты, ставя на столик поднос с вечерним чаем.
- Как?- оживляется он.
- Приходи к нам. Пилотом не станешь, по возрасту не проходишь. Медкомиссия не допустит! А вот в школу проводников я тебя устрою, связи найду. Пара лет обучения, и ты приходишь ко мне на борт. Ничего сложного: те же ведомости, материальная ответственность... Зато будем летать вместе. Каждый рейс.
Смотрит, не верит своим ушам. Потом начинает хохотать. До слёз.
- Фантазёрка ты моя ненаглядная... Птица.
- Что, не хочешь?
- С ума сошла?!
Молчишь. Ждёшь, когда дойдёт. Не доходит, увы.
Снова про свой бизнес. Планов громадьё! Как расширить оборот, как извернуться, получить побольше, заплатить поменьше...
Слушаешь и не слышишь, смотришь в окно. В угасающий закат, где чертит свой путь высотный лайнер, оставляя за собой расходящийся белый след.
Давно, совсем девчонкой, влюбилась в Полёт и пришла в аэроклуб. Сколько тех лет унеслось после первого восторга едва оперившегося птенчика: я лечу! Сама лечу! Не сосчитать. Сжилась с машиной, с упругими крыльями, стала матёрой железной птицей. Разве сравнится земная жизнь, - 1С Бухгалтерия! - с мощью и величием Неба?
Да никогда.
Август, как всегда, напряжённый, грозовой. Впереди по курсу фронт.
- Борты на 11100, я 317-й, кто прошел Тобольск, как обстановка? Как засветки?
- 317-й, я 429-й, засветки стоят по трассе, обходил южнее, верхний край до
12000... на 11600 пройдешь.
- Спасибо, борт.
- Васюган-Контроль, 317-й, разрешите занять 11600; на выход - успеваю.
- Минутку... 317-й, набирайте 11600.
Проблема в летнем отдыхе. Даже не в том дело, что нет его, кто ж линейному пилоту летом, в самый пик нагрузок, отпуск даст? Летом в отпуска мотаются командиры, проверяющие и прочее начальство. Проблема: куда поехать отдохнуть вместе. Видала ты тот отдых. Тебе бы упасть в постель и - спать-спать-спать... дней так с добрый десяток, не приходя в сознание, а потом бы на дачу, к цветам...
Но на фирме супруга презентация. Потом день рождения кого-то важного. Потом, словно в насмешку, авиабилеты и тур в Египет... Скандал: езжай сам. Долгие шажки к примирению. Ты гордая, Птица, но и у него гордость есть тоже. Мучительные танцы с хищным пламенем, имя которому "вина"...
Договорились. Болгария, недельный тур.
Звонок из эскадрильи. Вызывают в рейс. Невозможно отказаться...
Нет у линейного капитана летнего отпуска, нет его и не будет никогда, сама затея со всеми этими "за свой счёт" смешна и наивна. Кто же повезёт, если не ты, Птица? Весь этот поток отдыхающих, сначала туда, на юга, а потом обратно, по домам. Кто?
Скандал.
Скандал.
Скандал.
Наутро в доме тишина. Ходики тикают слишком уж громко, так, словно в доме, кроме тебя, никого.
Никого в доме.
Записка на столе. Крупными буквами, красным маркером
"Ухожу.
Нет сил".
Нет сил. А у тебя силы есть? Есть силы? Сегодня в рейс. Нельзя киснуть, Небо и машина не простят...
Над дымчатой верхней кромкой возвышаются облачные айсберги, верхушки гроз. Плавно лавируешь между ними, не забывая посматривать в локатор. Боковое удаление до центра засветки должно быть не менее пятнадцати километров и нарушать - не хочется. Лучше уж обойти - подальше, чтобы наверняка проскочить с гарантией. Дневная гроза хоть и не впечатляет визуально, но опасна не меньше ночной. А уж ночные грозы полыхают поистине инопланетной красотой. Кто видел хотя бы раз...
Берёшь по дальней связи погоду пункта посадки и запасного. На снижении обещают грозу... продерёшься. Не в первый раз. Припечёт, уйдёшь на запасной. И не трусость это, а трезвый расчёт. Если не будет прохода, нечего лезть, грозе пилотское мужество безразлично. Она и не заметит лёгкую иголочку твоего лайнера...
Дом опустел. Самые трудные, самые невыгодные рейсы теперь твои. Кто их ещё возьмёт, кроме тебя? Сын встречает в аэропорту, старается сам, когда не получается, присылает машину. Но у него своя жизнь, на бегу, в вечном цейтноте.
- Может... простишь?- спросил как-то Антон.
Как объяснить? Антошик давно уже не тот мальчуган, что принял чужого мужчину за папу, вернувшегося наконец из долгого рейса... Принял и полюбил его. Ни словом никогда не обмолвилась, что они чужие друг другу. Помнит ли Антон, знает? Или не помнит? Не желает знать? Как бы там ни было, переживает и хочет помирить. Иначе б не спрашивал.
- Я никого не гнала,- отвечаешь со вздохом.- Ушёл сам...
- Если вернётся, простишь?
Что тут сказать. Простишь?
Нет смысла в прощении. Никакого смысла нет. Никто не вернётся. Некого прощать.
Антон понял молчание, перевёл разговор. Предложил поменять квартиру. Дело ли ютиться в старой хрущевке? Отказываешься наотрез. Квартира привычна, как привычны гостиницы в бесконечных рейсах. Смысл менять, вживаться в чужое место, привыкать к нему? Никакого. У тебя осталось только Небо.
Небо навсегда.
- Внимание, приступить к предпосадочной подготовке. Выставляю курсовую систему по магнитному меридиану аэродрома
посадки. Текущий курс - 76, вилка - плюс 50, после выставки курс - 126. Выставляю контрольный...
- Точно. 126. Поехали.
Буянит ВИП-пассажир. Привык, что можно все купить, все продать. Но летать-то страшно до колик, и потому бутылка за бутылкой. Вот он, вдрызг пьяный, шатается по салону. Не так на него посмотрели, не таким жестом подали. Шварк поднос в стену. Кто вы тут такие, да кто такие, да вы... подстилки аэрофлотовские... имел я вас всех...
Смотришь на пьяного с брезгливым презрением... и вот это-то животное по ошибке зовется человеком?! И вдруг встречаешься с его мутным взглядом. Глаза в глаза.
Время останавливается.
Глаза те же самые, те самые, серые с зеленью, и взгляд... так-то, сколько раз представляла себе встречу, подгаданную нечаянно, но никогда не думала, что встретишь его вот таким... Раскрутил, значит, своё дело. Вежливо, спокойным голосом:
- Будьте добры занять свое место и пристегнуть ремни.
Сел. Смотрит. Трезвеет прямо на глазах.
- Как вы его...- шепчет молоденькая стюардесса.- Одним взглядом...
Было бы чем гордиться.
- Вы уж проследите, девчата. Мало ли...
Потом, зарулив на стоянку, долго сидишь, боишься. Попросту боишься покинуть кабину. Уже и бортпроводницы ушли. Сколько можно сидеть? Но вдруг там, за дверью, - он? И начнётся мучительный разговор... покаяние... простишь - вернётся, поначалу будут и счастье и радость, а потом - новый скандал и снова разрыв... нет уж! Хватило с головой и одного раза...
Решилась наконец-то. Вышла.
Салон пуст. Нет никого. Камень с души. Спустилась по трапу, прошлась. Похлопала рукой по горячему колесу: родная подруга. Ласточка. Довезла. Что ж, теперь в АДП, потом домой, потом - ночной резерв, а дальше в расписании севера - Норильск, Уренгой...
Пока летаешь, - живёшь. И нет иного выбора, кроме как длить и длить лётное долголетие, ибо на пенсии тебя ждёт... что?
Летай, Птица. Летай уж... до могилы.
- 317-й, я Подход, снижайтесь 2800 в траверз.
- 317-й, снижаюсь 2800 в траверз.
Гроза на излёте, засветки слабенькие. Но надо поглядывать. Следить. Разрушающаяся гроза опасна не меньше молодой. Было однажды, давно ещё, думала, что проскочила, ан нет, влетела в нисходящий поток. Самолёт выдернуло вниз внезапно и все, что успела испытать в тот момент - дикий иррациональный ужас на вдохе. Секунды две это длилось, потом выплюнуло. Машина провалилась метров на сто, запас по высоте был, обошлось. Приборы зафиксировали потом перегрузку...
Красное табло отказа.
- Пожар! Пожар второго двигателя!
Вот оно! Сердце обрывается, взлипает едким потом спина. Не было печали...
- Вас понял: пожар; посадку обеспечиваем. Снижайтесь тысячу пятьсот в район четвертого, работайте с кругом.
Сколько раз... на тренажере... а все равно, бьёт по нервам. Двигатели надёжны, за всю лётную жизнь пережила всего два отказа, этот пожар - третий... Душа трясётся в пятках, мозг - просчитывает, язык отдаёт команды, руки на штурвале - делают. Всё на автомате, доведённом за годы полётов до подкорковых рефлексов...
- Капитан, пожар потушен!
Хоть топливо не вырабатывать. Путь пройден, баки почти пусты. Посадочный вес минимален. А без одного двигателя сесть можно. Главное, пожар потушен...
- Решение?
- Садимся!
Сели нормально. Небольшой хаос при высадке пассажиров... ожидаемо. Ну, корреспонденты... поразительно. Как мгновенно эти люди с видеокамерами материализуются там, где пахнет жареным! Будто кто их специальным заклинанием вызывает, ей-Богу!
Ты не даёшь никаких комментариев. Принципиально. Никаких. Всё. Оловянные глаза, железная морда лица, все пошловатенькие красивости насчёт женщины-капитана - мимо ушей.
Что вы тычете в нос своей камерой, молодой человек! Ну, отказал двигатель. Ну, пожар. Потушили и сели, люди живы. Чего ещё надобно? Тоже мне, героическая сенсация. Летают и с одним двигателем, чтоб вы знали, и приземляются благополучно, а уж на тренажёре все аварийные ситуации от звонка до звонка отработаны... без ежегодного тренинга к полётам не допустят, так-то.
Звонок. Антон.
- Мама! Ты жива?! Ты в порядке? В новостях показали...
Неопределённый русский артикль на вторую букву алфавита. Мысленно. Меньше слушай новостей, сынок. Береги нервы...
- Всё в порядке, Антоша. В новостях ошиблись. Всё хорошо...
Ветер сыпанул дождём. Хороший ветерок, как раз поперёк полосы... Тем, кому сейчас садиться, не сильно позавидуешь.
- Пустите! Пропустите же! Там моя жена...
Какой-то мужчина. Из встречающих, ясное дело. Наши СМИ - лучшие СМИ в мире. Борт сел, никто не пострадал, а они всё заливаются в новостях: в рейсе таком-то из-за неисправности двигателя загорелся хвост***, самолёт упал камнем, есть жертвы. Тьфу.
Скорей отсюда, скорей домой. В промороженное одиночеством пространство собственной маленькой крепости. Войти и захлопнуть дверь. И чтоб никто...
И что толкает обернуться? Не объяснишь. Но оборачиваешься. И - глаза в глаза!- с тем самым встречающим... ты?!
Молчаливый ответ, тоже взглядом: да!
Они шагнули навстречу друг другу одновременно.
Два выдоха слились в единое "Прости!"
Обнялись. И так стояли, не говоря ни слова, да слова и не были нужны. Мир померк, отдалился, потекло стороной время...
*Рассказ написан по мотивам и под впечатлением мемуаров пилота гражданской авиации Ершова В.В.
**Эшелон - заданная высота полёта. Воздушная трасса разделена по вертикали с интервалом 500 метров; то есть, "туда" борты идут на высотах 9100, 10100, 11100, 12100, а "обратно" - 9600, 10600, 11600, 12600.
***загорелся хвост - на некоторых типах самолётов двигатели расположены в хвосте, например, у Ту-154, Боинг-727.
Последние трое суток он шел напрямик через лес, звериным чутьем угадывая дорогу. Сухари закончились еще вчера. Стоптанные кирзачи, явно не лучшая обувь для подобного марш-броска, насквозь пропитались тяжелой желтой глиной.
Совсем недавно он вполне спокойно и мирно путешествовал в товарняке, когда вдруг резкой нотой ворвалась гудящая тревога, острое предчувствие беды. Иррациональное чувство, так внезапно и странно проснувшееся когда-то в Карабахе, и не однажды спасавшее жизнь и ему, и его пацанам.
Резаный и Топор - те лишь хмыкнули презрительно. Их не было там, в прошлой жизни, где Везунчик Клим выводил живыми из кромешного ада своих восемнадцатилетних ребят.
Что ж, он лишь пожал плечами и выпрыгнул из вагона на повороте. Теперь придется добираться одному, без харчей и прочих запасов, припрятанных в потаенных схронах.
И Клим дошел, добрался до иной ветви железной дороги. На переезде удалось разузнать расписание поездов. Лишь завтра на рассвете подходящий товарняк, впереди почти сутки ожидания.
От реки тянуло зябкой осенней прохладой, промокшая фуфайка почти не грела. Мерзнуть еще одну ночь в сыром лесу ему вовсе не улыбалось.
Осторожно хоронясь в подлеске, внимательно осмотрел окраинную улочку большой деревни. Вдоль дороги протянулся ряд деревянных изб, далее, за огородами, широкий луг спускался к речушке. В трех крайних дворах хлопотали по хозяйству старушки, отыскивая себе бесконечные дела. В четвертом - посреди поляны стоял мотоцикл, на куче песка лежали позабытые игрушки.
Наконец он увидел небольшую избу, кажется, вполне подходящую. Хозяева, скорее всего, на работе. Во дворе никакой скотины, в погребе, среди банок с консервацией, ни сала, ни солонины. Да, не так уж и повезло. Дверь, запертая "от честных людей", поддалась без труда. Беглого взгляда хватило, чтобы понять - мужской одежды он тут не найдет.
У одинокой бабенки в деревне неплохо бы и погостить. Эх, жаль, светиться нельзя. В погребе набрал картошки, в избе решил пока ничего не трогать. Еще заметит, поднимет крик. В кувшинчик с компотом капнул из пузырька. Кажется, достаточно. Ничего, спать крепче будет.
Удобно устроился на чердаке. Возле большой кучи лука нашел пару драповых пальто и даже старую шубу. А рядом - почти новую теплую фуфайку. Хоть что-то.
Вот, наконец, заскрипела калитка. Сквозь оставленную щель наблюдать довольно удобно. Хозяйка заходит - тоненькая фигурка, светлый вязаный свитерок, девчонка ведь, совсем молоденькая. Что она здесь одна делает?
Ушла переодеваться в комнату, эх, жаль, люк не туда выходит.
Ночи уже промозглые, взялась растапливать печку. Справилась быстро, да дыма в избу все-таки напустила, сквозняком на чердак потянуло, аж глаза щиплет. Приезжая, что ли?
Теперь хлопочет по хозяйству, гремит посудой. Кухню из сеней почти всю видать, целый вечер тоненький силуэт перед глазами, туда-сюда мельтешит. Встала на пороге, вскинула руки, волосы в пучок собирает. Узкая спина гибко выгнулась, платье колыхнулось волной.
Тяжело сглотнул: "Да пей ты уже компот, Христа ради".
В деревнях допоздна засиживаться не принято. В округе лишь редкие огоньки светятся, и девчонка легла, затихла, явно и кувшинчик помог. Выждал еще пару минут.
Пора. Фуфайку прихватил, теперь бы в дорогу собрать хоть что-то. Эх, надо было к бабке идти, у деревенских всяко запасов побольше.
Осторожно заглянул в спальню. Безлунная осенняя ночь, еще и окна занавешены. Во тьме смутно белеет постель. Прислушался, едва уловил тихое дыхание - спит.
Не удержался, скользнул в комнату, легко ориентируясь в темноте. Мгновение лишь задержался, склонился, прощаясь, вглядываясь в почти невидимые черты.
Волосы разметались по подушке. Спит, крепко. Выпила вроде бы немного, не должно повредить. Кажется, что-то хорошее снится. Скорее уловил, чем увидел тихую улыбку на лице.
И на мгновение вдруг так захотелось послать к черту и честь и совесть, и взять эту женщину прямо сейчас. Мотнул головой, отгоняя наваждение.
И в этот миг девчонка вдруг открыла глаза. Улыбнулась сквозь сон и обвила его шею руками.
И разом вылетели из головы все мысли, все благие намерения испарились бесследно. Привлек к себе теплое, податливое тело. Лишь на краю сознания еще билось: "Тише, тише, только бы не разбудить".
Не наброситься с ходу, диким зверем, тихо, осторожно скользить руками по телу - на это его еще хватило. Выгнулась в его руках, выдохнула, хрипло, удивленно. "Тише, - шептал. - Тише, это я".
... Заснула, уткнувшись носом ему в бок, улыбаясь чему-то во сне. Он так и лежал, не размыкая объятий, вдыхая легкий, чуть горьковатый запах ее волос. Сколько у него не было женщины? Уже больше года.
Пора. К рассвету еще нужно добраться до железной дороги. Аккуратно поправил одежду, постель. Кажется, явных следов не осталось. Хотя и не девочка, конечно, но голову даст на отсечение - нет у нее никого, и давно уже не было. Скорее всего, и не поймет ничего. На сон спишет. Все та же его иррациональная, ничем необъяснимая уверенность - совершенно неопытная девчонка. Ушлая бы какая наверняка догадалась, а эта - нет.
Здесь, на подъеме, подождать товарняк. Уйдет, сумеет. Хищное волчье чутье, предчувствие победы. Уже оторвался, теперь только добраться до тайника - и раствориться в огромной стране.
Все. Нет больше Шурика, весельчака и любимца девчонок, так увлеченно исполнявшего под гитару песни Розенбаума. Нет лейтенанта Климова, награжденного медалью "За отвагу". Даже Александра Климова, начальника охраны предпринимателя Косыгина - тоже уже нет. Есть бежавший из тюрьмы Шрот - бандит и убийца. А теперь еще и насильник, опоивший наркотиком и изнасиловавший беспомощную девчонку.
Память, непрошенная память - кто тебя звал? Ну и что тут такого, у нас ведь не Армения. Это там - страшнее нет ничего. Это там - облившись бензином, у них на глазах живым факелом полыхала девчонка, попавшая в жернова разборок между вчерашними соседями. А они, миротворцы, сидели, не в состоянии высунуть нос из блиндажа, пересчитывая последние патроны. А за их спиной - горстка беженцев, в пепле одной страшной ночи лишившихся всего.
Треснул кулаком по дереву, в кровь сдирая костяшки. На фиг. У нас не Армения. Не первый он был, и не последний, наверняка.
Потертая карта на столе, красными стрелками - план операции.
Майор Прохоров в тысячный раз перебирал варианты, в тысячный раз вспоминая... Все службы тогда подняли по тревоге, сбежавших заключенных обложили, словно волков. Четверо прорвались с боем. Четверо зэков сумели уйти.
Двое патрульных в больнице. Третий, младший лейтенант Прохоров Василий, убит на месте.
Его Васенька, Василёк.
Неважно, кто из них нажимал на курок. Он найдет их, чего бы это ему не стоило.
Он найдет их всех.
Город встретил серою суматохою мегаполиса. В чистой гражданской одежде Шрот меньше всего походил на бежавшего зэка. Главное, никому из знакомых на глаза не попасться. Тайник на месте, а теперь уходить, срочно, и подальше отсюда. Гнетущее чувство опасности давило со всех сторон. Здесь его точно ждут, здесь все былые связи и укрытия. На вокзал нельзя. Есть выход на дальнобойщиков, едут как раз на юг, там тепло, там яблоки...
Невысокий худощавый мужик покачал головой:
- Да я не работаю, отпуск взял. Мне жену завтра из роддома забирать.
И с явной гордостью:
- Сын у меня родился. Три семьсот.
Так, а теперь куда? Думай, казак, атаманом будешь.
Все тот мужик перед глазами: "Сын у меня родился. Три семьсот".
И Клим вдруг резко остановился.
Придурок! Следов не оставил. А если она беременна? В деревне, одна, незамужняя, и даже не встречалась ни с кем. Ее же с костями съедят. Что объяснять будет: "Сама не знаю, чей". "Не было у меня никого". И думать ей что? С ума сходить? Дева Мария, блин.
Переспал с девкой, ладно. Но так подставить!
Все, на вокзал не соваться, попутку ловить - рискованно, но придется. Нельзя на юг, так и кричит в голове - опасность. Обложили, явно. Обратно больше тысячи километров - ну что ж, в деревне точно искать не будут. Документы высочайшего класса, хоть к президенту на прием. Пару месяцев отсидится, маршрут разработает, и спокойно доберется, куда захочет. Заодно и девчонку прикроет. Приезжий ухажер поматросил - и бросил, обычное дело. В деревнях с мужиками напряг, а непьющие вообще на вес золота. Ха, неплохие его ждут денечки.
- На заводе восьмой месяц не платят, в общаге воды давно нет, а теперь еще и отопление включать не собираются. Дружбан здесь на уборочной был, вот и направил.
- Это с шарико-подшипникового, что ли?
Григорий кивнул.
- Автослесарь, говоришь? Это хорошо. Так, в рабочее время не пить. Комната в общежитии есть, дрова есть, воды полный колодец. А там посмотрим. Неси заявление в бухгалтерию.- Размашисто черкнул резолюцию.
Девчонку даже искать не пришлось. Пока бабы из бухгалтерии вовсю пялились, выспрашивая попутно нехитрую подноготную, открылась дверь в соседний кабинет. "Главный бухгалтер", - машинально отметил табличку и уставился во все глаза. Строгий серый костюм, аккуратная прическа, спокойное : "Здравствуйте". И все. Никакого интереса, ни одного взгляда.
- Нина Николаевна, платежки подготовьте.
Крашенная в рыжий цвет молодуха тут же перестала строить ему глазки и схватилась за печатную машинку.
За пару дней узнал все, что можно. Витька, разбитной черноглазый шофер, болтал охотно обо всем на свете.
- Зовут Вероника Петровна, двадцать пять лет, сюда по распределению приехала. Путевки лучше сдавать вовремя, у нее там строго, и пить на работе ни-ни, председатель мужик серьезный, а сейчас к тому же свеклу копают, все машины нужны.
Пожалуй, знакомиться лучше всего в субботу. В клуб привозят кино, приходят и стар и млад. Пришла и она - ладная фигурка, фирменные джинсы, светлый свитерочек плотно обтягивает грудь. Веселая, стоит с девками, смеется.
Витька проследил за его взглядом, присвистнул.
- Красивая, очень красивая, - искренне сказал Григорий. - И куда только парни смотрели?
- Да ну ее. Подгуляться не выйдет, а жениться, оно надо? Будет еще и дома всех строить.
- Да? Может быть, и не будет.
Потянул за собой Витьку, подошли к девкам. Хихоньки да хахоньки, отшучивался, отбрыкивался, все старался втянуть в разговор Веронику. Уже и слепой бы заметил, одна она не смотрит.
После кино молодежь на танцы оставалась, а Вероника явно домой собралась. С ней пара молодух постарше, наверное, по пути. Тут же нахально присоединился к их компании. Молодухи похихикали и быстро отстали.
По дороге пытался ухаживать, девушка вежливо пыталась изображать интерес. Григорий запрокинул голову, глядя в нависшее хмурое небо.
- Последняя осень,- не сдержал злой иронии, на ходу проглотил еще одно, непечатное слово.
Вероника удивленно глянула на него.
- Песня. Любимая. - Выкрутился.
- А почему именно "последняя"? Обычно называют другую "Осень", - в голосе впервые послышался интерес.
И вдруг как-то сразу нашлась общая тема. Рассказывал, как пятнадцатилетним пацаном доставал билеты на концерт Высоцкого. Вероника уже не застала.
Он старше почти на десять лет, на целую вечность. Как много, оказывается, общего было в этой вечности.
Рассказывал взахлеб. Как пел на сцене Высоцкий, какой он, живой Высоцкий.
И слушала, затаив дыхание, вбирая каждое слово.
Как тайком пробирались на концерт Шевчука, за что грозили выгнать из училища и из комсомола.
Она - как "ДДТ" собирал стадионы. Как пропускали пары и покупали билеты втридорога, а парни поднимали их на руках. Как пели все разом: "Осень, в небе жгут корабли", и жизнь казалась ясной и яркой, словно огнями тысяч зажигалок мерцающее поле, словно летнее звездное небо над стадионом.
Как на всех заборах писали: "Цой жив". И уже понимали - сказка окончилась.
Дошли до калитки. Быстрое: "До завтра". Хлопнувшая дверь.
Ждал возле конторы, упрямо провожал до дома, и говорил, говорил, обо все на свете. Пытался задержать, остановить, но возле калитки вырывала руку и захлопывала дверь перед носом.
Что он - пацан пятнадцатилетний? И ей давно не шестнадцать, для деревни уже - старая дева. Долго она его на веревочке водить собирается? Больше трех недель с той ночи. И день уплывает за днем. Нет у него времени в игры играть.
Не остановился на ее: "До свидания".
Упрямо шагнул в калитку, довел до порога.
Оттер плечом, не давая закрыть дверь. А Вероника скользнула вперед и обернулась, уже с ножом в руке.
- Уходи-ка по-хорошему.
В голосе никакой паники - злая уверенность человека, давно уже привыкшего справляться и с пьяными, и с трезвыми.
Мужчина остановился, взглянул в серые ненавидящие глаза, и застыл, не на нее смотрел - сквозь нее. Вот тогда Вера испугалась.
А Клим увидел вновь: ночь на исходе, догорающее селение. Потрепанный взвод, прибывший слишком поздно.
И факел, живой пылающий факел, затмевающий отблески пожара.
Опомнился, оглянулся вокруг, приходя в себя. В печке мирно гудел огонь, девчонка напротив, своя, родная, светловолосая.
- Нет. - Резко мотнул головой, прогоняя видение. - У нас не Армения.
- Что?
- Нет, ничего.
Странная тревога в ответном сером взгляде.
- Уходи, - выдохнула. Уже не угроза - просьба.
Почти шагнул назад, но вдруг увидел со стороны - ее, себя. И понял - возврата не будет. Не будет мольбы, прощения, ничего.
И глянул в глаза.
- Не уйду. Завтра - что хочешь, делай. Хочешь - гони, хочешь - до конца жизни с тобой останусь. А сейчас не уйду, не могу. Драться не буду. Решила - бей. Убивать не хочешь, сюда, в плечо бей.
И очень медленно, осторожно, на полшага, качнулся вперед - и замер.
И очень аккуратно она положила нож на стол.
Тонкие пальцы легко, почти невесомо легли на плечи. Уловил такой знакомый горьковатый запах, подхватил на руки, сжимая в объятиях, и все заготовленные фразы разом вылетели из головы.
...Девушка чуть слышно сопела, уткнувшись носом куда-то ему в подмышку.
- Прости, - хрипло сказал Григорий. - Я слишком долго был один. Прости.
Она сонно улыбнулась.
- Я не могла тебя прогнать. Ты мне приснился.
И он вдруг понял - об этом он ей не расскажет никогда. Ни за что.
Генерал-майор Прохоров внимательно просматривал пожелтевшее дело, давно уже выученное наизусть.
Последнее из четырех.
Климов Александр Сергеевич, 1960 года рождения. Кличка "Шрот".
В лихие девяностые, во главе боевиков широко известного в определенных кругах Косого, устроил разборку с группировкой не менее известного Мурата. С обеих сторон успели положить по полдесятка бойцов, после чего были повязаны подоспевшим спецназом.
Первая ниточка за восемнадцать лет, первый и, скорее всего, последний след. Случайно попавшийся старый маклер вспомнил заказ двадцатилетней давности. Проданный новый паспорт, имя, фамилия.
Перелопачены все компьютерные базы страны. Найдется, если только вновь не сменил документы. Найдется, должен найтись.
Кандидаты отсеиваются один за другим.
Николаев Григорий Иванович, 1959 года рождения, директор и владелец основного пакета акций агрофирмы "Восход". Похож.
Он или нет?
Дочерние предприятия - колбасный цех, маслозавод. Продукция из натурального сырья поставляется по эксклюзивным контрактам. Список партнеров - ого.
Не помогут тебе партнеры.
Информации маловато. Приказать - соберут все до последней запятой. Нет. Не успеют. Сегодня уже восьмое июля, в понедельник - одиннадцатое.
Он узнает все сам.
У выхода из аэропорта ждал автомобиль. По широкой автостраде домчали от города за сорок минут.
Элегантный двухэтажный особняк утопает в зелени. Перед домом раскинулся роскошный цветник. Генерал постоял, задумчиво глядя на ажурную калитку.
- День добрый,- по улице брела старушка, не отрывая от приезжего чужака любопытного взгляда. - А вы к директору, видать? Он через полчаса будет, как в бригаде обед начнется. Или на тракторный стан езжайте, или тут подождите.
- Спасибо большое, бабушка, - дружелюбно отозвался Прохоров. - Я лучше тут подожду. А, может, вас подвезти куда?
Старушка с сожалением посмотрела на большую блестящую машину.
- Да я вот рядом, по соседству живу.
Вовсе золотая оказалась бабулька.
- Присаживайся, милок, не стесняйся. Цветы? Это жена его все сажает. А чего бы ей ни сажать? Всю жизнь за мужем, как за стеной, и за холодную воду не бралась. Это я, бывало, как выйду в огород, так до темна и не разгибаюсь. А у нее четверо мужиков, тяпки возьмут, да за полдня все и прополют. Чего директору полоть? Это сейчас то нечего. А в раньше мы, милок, только с огородов и жили. А еще у нее машинки всё стирают и на кухне крутят. Да это сейчас у всех такие есть, как воду провели, а тогда никто и слыхом не слыхивал. Только он, как третьего родила, колодец во дворе выкопал, бак с водой на чердаке поставил, и машинку из города привез. Она, значит, сидит, руки сложила, а машинка ей стирает.
- Ага, трое у них. Все дочку Григорий хотел, а у нее один за другим три пацана. Хотя парни-то хорошие, с такими и девок не надо. Они и дома все переделают, и посуду перемоют. Старшему вон семнадцать уже, с золотой медалью школу окончил, в институт поступает.
- Сколько? - удивленно переспросил Прохоров.
- Семнадцать годков, как раз в прошлую субботу отмечали.
- Работала? Главбухшей она всю жизнь. Он, значит, инженером был, а она - главбухшей. Директором-то потом стал. Как колхозы все развалились, он там чего-то выкупил, да агрофирму и организовал. У соседей вон, всё по кирпичику разобрали, а мы ничего, справились. Наш директор чего хош добьется. Да вот и он подъехал.
Хозяин шагнул навстречу, приглашая в дом.
Высокий, крепкий. Дотемна продубленные солнцем резкие черты лица, контрастом - густая седина в волосах. Генерал лишь глянул в жесткие глаза - понял.
- Генерал-майор Прохоров. Здравствуй, Шрот.
И враз окаменела прямая спина. Еще выше вскинута голова, заледеневший взгляд.
Ждал - внезапно понял Прохоров. Всю жизнь ждал.
Злая усмешка кривит губы, безмолвный вызов в глазах: "Что, долго пришлось побегать, ментяра?". Не шавка - злобный волчара, загнанный в угол.
И спокойное, победное торжество в глазах генерала.
Все кончено. Наконец-то все кончено. Долгие годы труда. Разруха и безденежье, когда сотрудники толпами уходили в коммерческие структуры, на - впятеро, вдесятеро большую зарплату. Когда рушилась система, одно за другим менялось начальство, а он - выжил. Научился играть по их правилам - и создал собственные.
Уверенная сила сквозь потаенную боль. Все кончено.
Веселые голоса во дворе, словно звон из другого мира.
- Папа, я твою косу возьму, - солнечный ветер ворвался в распахнутую дверь.
- Здравствуйте, - улыбнулся темноволосый паренек, ничуть не смутившись при виде гостя. И спрашивать незачем - сын. Словно отражение в зеркале. То же лицо, тот же четкий рисунок губ. Лишь в темных глазах ясно отражается солнце. Те же тонкие, чеканные черты. Вот только жизнь еще не прошлась по ним тяжелым катком.
Глухим стуком отозвалась закрытая дверь.
Разом постаревший мужчина бессильно опустился на стул. Мертвая безнадежность в погасшем взгляде.
Нет, не противостояние - вдруг понял Прохоров. Давно поросли быльем минувшие разборки. Они меняют - око за око, жизнь за жизнь. Мальчишку - на мальчишку.
- Василёк! Ты куда? - донесся со двора женский голос.
Прохоров, не отрываясь, смотрел в распахнутое окно.
- Я быстро. Бабе Маше крапивы подкошу, - тонкий смуглый паренек посреди залитого полуденным солнцем двора, сам словно сотканный из солнечных лучей.
Надолго тебя хватит, когда рухнет небо, раздавив твой сияющий мир...
Не глядя, тяжело шагнул Прохоров. Обернулся в дверях.
- Живи как знаешь, Шрот...
11 июля 2011 года.
Рюмка водки накрыта куском хлеба. Шесть темно-багряных роз на траве. Ясноглазый паренек упрямо смотрит с темного гранита.
- С днем рождения, сынок.
- Я нашел его, я же обещал,- тяжелый ком стоит в горле. - Я же обещал...
Все также спокойно и строго глядит ему в глаза темноволосый паренек.
Она ползла по гладкому, уходящему в небо, столбу. Руки устали держать тело, коленки - сжимать холодную поверхность. Хотелось плакать. Но нельзя, еще усилие, рывок, упав с высоты, повисла на нижней перекладине буквы "Ш". Подняла голову и осмотрелась, - серое, ровно освещенное пространство пугало. Не было ничего, даже тени, ничего живого, только свет. И слово, вернее, имя. Маша? Миша? Паша? Гигантские буквы в безвоздушном пространстве.
Не было никого помочь ей, поддержать на скользкой, молочно-неоновой перекладине. Она боялась высоты. Уткнулась в столб и от холода проснулась.
Услышала шаги по ступеням. Позвонили в дверь. Миша? Больше некому.
Встала и, босая, пошла в прихожую.
- Я думала, ты решил в машине остаться до утра. Или рискнул домой уехать. Погуляли и хватит.
- Как я мог? Нет, к тебе спешил, стоянку долго искал. Пустишь?
- А если не пущу?
- Ну, тогда я под дверью.
- Подожди, коврик принесу. Мне некогда, странный сон надо досмотреть.
Он бережно притянул ее, она прильнула к его груди, давно ждала, - и отстранил.
- Досматривай свой странный сон. Я душ приму и разбужу тебя.
Зачем душ? Не нужен, запах бензина и коньяка - возбуждающее сочетание. Но промолчала. Если не разбегутся после первой ночи, подскажет и объяснит, что ей приятно, а что нет.
Не знала, как поторопить его, все ждала, попросится остаться у нее, но нет, прошла весна, уж, осень наступила, какой-то он медлительный.
Не маленькая, понимала, просто так никто по дорогим ресторанам не водит. Не бывает, чтобы развлечь и домой отпустить. Да, и девушка не захочет, чтобы ее в покое оставляли.
Она задремала, покачиваясь на перекладине, оторвавшейся от имени.
- Маша, проснись, ну, проснись же.
Почудился легкий поцелуй на губах. Нет, не почудился, почувствовала запах зубной пастой.
Просыпаться не хотелось. Заниматься любовью можно и во сне. Разве нет?
- Я вижу, ты не спишь, открой же глазки.
Открыла, и зажмурилась. Какая мука, лицо такое чужое, широкое, невыразительное, немужское. Не надо было так гладко бриться.
- Тебе никто не говорил, что на поросенка смахиваешь? А? Лысый мишка. Мутант, безволосый, гладенький и упитанный. Хоть бы бороду отрастил.
- Пробовал, не растет.
- Как?
- Растет, конечно, но пучками. Густо, пусто. Впечатление, что кто-то таскал за бороду.
- Зато крошки не будут застревать.
Маша обняла его за шею, притянула к себе, чтобы не видеть лица, прикоснулась к затылку, - нащупала несколько мокрых волосков. Провела ладонью по голове, впечатление, будто погладила резиновый мяч, побывавший в луже. Неприятно. Невольно отдернула руку и уперлась в грудь так, что он с трудом удержался на краю дивана. Мог упасть.
Сердце ахнуло, отозвалось болью в желудке, но ответных действий не последовало. Он, не коснувшись ее, лег на спину и закрыл глаза.
Что теперь? Досматривать свой сон? Или заговорить первой? Ведь видела, еще до встречи, знала, сам написал, - лысый. Но ведь не ощущала.
Ко всему надо привыкнуть, к лысине тоже, тем более, после Пашкиной прически, жесткой и непролазной, ноготь однажды сломала.
Что если не привыкнуть? Сказать ему, пусть идет своей дорогой, случайно встретились и по обоюдному согласию разойдемся? Он себе найдет другую. Пашка вернется, и быстрорастворимые макароны тоже вернутся. Начнут привычно собачиться. Неужели трудно запомнить, что она с детства не любит макароны. Теперь уже может не запоминать, уже все равно.
- У тебя вообще-то усы могут вырасти?
- Не знаю, не пробовал.
- Попробуй.
- Лысый Миша, да еще усатый.
Действительно, сомнительное улучшение внешности: поросенок, обратившийся в облезлого кота. А ведь надеялась, может, гладко бреется.
Подумай, Маша, он тебе такой нужен? Вот так лежать и не знать, что делать дальше, нормально?
Думать в постели с мужчиной еще не приходилось. Нестандартная ситуация, перестраивайся, Мария, обидела мужика, заглаживай вину. Как?
Вариантов никаких не возникало. Она стала сожалеть о Пашке. Дожила, тепло вспомнила прошлое, от которого так старательно избавлялась. Что в Пашке хорошего кроме волос? Нетерпеливый, сразу, с порога в постель тащил. Но зато думать не надо было. Зачем думать, если он ласкал и нашептывал нежные слова. Слова, правда, быстро иссякли, все спешил - торопился, а так и не заработал больше, чем на макароны и бутылку пива местного производства.
Но сейчас плохо, что не Пашка рядом. Разве нормально, вот так лежать и не касаться друг друга? "Надо коснуться" - подумала она, но не решилась.
Миша не походил на ее прежних любовников. Ей даже пришлось просить совета у Сеньки. Специально в бар привела его, чтобы подруга оценила. И оценила, вернее, предупредила, что Миша первый не полезет. Таких, как он, деликатно в постель укладывают. Он из тех, что в первый раз сильно робеют. Да и присмотреться к нему не мешало бы. Сейчас такое время, возможны любые сюрпризы. Сенька стала загибать пальцы: "Во-первых, импотенция, во-вторых, гомосексуальная ориентация. Одно из двух. Главное, точно распознать, от этого зависят дальнейшие действия. Но если попался наркоман, все, никаких отношений.
И среди лысых есть нормальные, ведь не старый еще. Зато щедрый и веселый, а с импотенцией и гомосексуализмом Сеня обещала помочь справиться. "Легко", - сказала она, - ведь так, Мария?" "Да, справлюсь, куда деваться".
Легко сказать, лежишь и не знаешь, какой он, нервный - не нервный, вроде бы все время был спокойный, но после интима люди меняются. Пока Пашку гладишь, хороший, а разозлишь, дерьмо так и лезет наружу. Крику много было, соседей стала сторониться.
Заныло в боку, Пашка сильно ударил по печени. Без предупреждения, гад, ударил.
Разозлилась, пришел без денег, без еды, хотелось немного выпить, обозвала его козлом, пошла в ванную, успокоиться, он нагнал и ткнул кулаком. Она так и села на пол.
Ну, что он лежит и молчит, сложил руки на груди как покойник? Еще немного и она заплачет, разнесчастненькая. Почему, когда пьешь хорошее вино, потом плакать хочется? Дешевое так не действует. От него сначала весело, потом злоба на весь мир, так и прет. Пока не накричишься, не успокоишься.
Что, снова возвращаться к такой жизни? Как появился Миша, перестала о деньгах думать. Все вечера были заняты, не то, что раньше, сначала все Пашку ждала, расстались, чуть на стены не бросалась, - дни и недели проходили в полном одиночестве. Типичный случай, - сказала Сенька.
Так и будем молчать? О чем говорить? О себе? Нет, что-нибудь нейтральное. А, вот, кстати.
- У меня подруга есть, еще со школы, Сеня. Вообще-то ее родители Соней наградили. И, правда, соня. Спит много, сидя, стоя, само собой, лежа, и даже, танцуя, умудряется вздремнуть. Черный кофе для нее вместо снотворного. Мы, одноклассники, ее Сеней стали называть, чтобы не обидно, без намека.
- У нее прекрасное имя София.
- Сказанул. София это храм. Он стоит на возвышенности, отражается в озере и сверкает на солнце золотыми куполами. Ты ее не видел. Ни росту, ни весу, ручки, ножки, и круглый живот. На полудохлого паука похожа. Давно в ее паутину мух не попадался.
- Тело и есть храм. Храм для души.
Ой, парень, не надо, если храм, то душа твоя недоделанная, ни то, ни се.
- Она дура. Встречал, наверное, таких? Два года своего Саню ждала. Вернее, сначала гнала его от себя, а потом, когда он женился, стала ждать. Гнала его, обзывала, мучила, как умела. Родственники его пожалели, невесту нашли, тоже родственница, теткиного мужа племянница. И Сенька срочно его полюбила. Не любила, и вдруг полюбила.
- Любовь, даже несчастная, облагораживает.
- Разве я против, пусть любит, но по - нормальному. Саня любил ее долго, уезжал - приезжал, деньги привозил, ничего ей не надо, всем недовольна. А женился, поняла, кроме него ей никто больше не нужен.
- Тот, кто любит, зла никому не желает.
- Сенька не злая. Иногда добрая бывает, советами помогает. Но любовь для нее злом обернулась. Все ждала, что он на ее страницу зайдет, круглые сутки в монитор пялилась. Потом денег не стало на интернет, из дома не выходила, боялась, он придет, а ее дома нет. Мобильный телефон давно потеряла. Остались ценные вещи от бабки, соседям почти даром раздавала, за хлеб и чай без сахара. Могла за булку хлеба чайный сервиз отдать. Ничего не соображала, только о Саньке мечтала. Интернета нет, телевизор сломался, есть нечего и не из чего. Придешь к ней, она на диване лежит. Если все же выходила, записку Саньке оставляла и ключ под ковриком. Соседи обокрали бы, но нечего уже красть. Письма стала писать. Хлеб не на что купить, а она письма по почте посылала.
- Про любовь?
- Возвращайся, Саня, я без тебя не могу.
- И чем кончилась эта печальная история? Или еще не кончилась?
- Как ты думаешь?
- Как я представляю? Допустим, я встретил женщину, она меня полюбила, а я женился на другой. Наверное, сильно бы дергался. Нет, не жалел бы, что женат. Если бы женился, то не жалел. Но дергался бы. Когда знаешь, точно знаешь, что кто-то знакомый умирает от голода, точно знаешь, что умирает, еда в рот не полезет. В горле застрянет.
- Примерно так чувствовал Саня. Пришлось вмешаться его жене.
- Дошло до драки?
- Приехала Санькина жена, разбила остатки посуды и два окна, в кухне и комнате. Палку взяла и била все подряд. Только Сеньку не тронула.
Не смотрела на него, но почувствовала, что он перестал ее слушать, лежал тихо и неподвижно.
- Спишь? - спросила она.
Нет, не спал, глаза закрыты, будто затаился. Непонятный, ей стало жутко. Она спрыгнула с постели, махом перелетев через него, не задела, рывком натянула джинсы и, порывшись в шкаф, достала черную майку с надписью "SОS". Такая же майка есть у Пашки, вдвоем покупали, одного размера.
Миша лежал и не двигался. Она села на ковер, но от возбуждения опять встала. Полезла в шкаф, просто так полезла. Может, он наркоман? Это опасно, они бывают агрессивными. Она психовала, из шкафа полетели полотенца, постельное белье. В дальнем углу опустевшей полки нащупала что-то, о, только не это! Пашкина лохматая голова! Может, Миша наркотик в вино подсыпал? Пашка стал в шкафу чудиться. И сон странный приснился. Она готова была раскричаться, но вовремя вспомнила, - это парик на полке. Как можно было спутать с Пашкиной головой! Темно-коричневый, почти черный, с челкой и длинными волосами, купила, когда Пашки в ее жизни еще не было.
- На, прикрой лысину.
Парик упал ему на грудь, будто женская головка прильнула к нему в избытке нежных чувств.
- Ты про подругу не договорила.
- Что говорить, - Маша злилась, - может, расстанемся? А? Я спать хочу. Если интересуешься подругой, она никого уже не любит, работает в круглосуточном баре. Бесплатная кормежка. Сейчас ничего, а когда она только устроилась, персонал разбегался, кто куда. Не могли видеть, как Сенька заглатывала еду. Отвыкла нормально, как все, есть, разучилась держать вилку и ложку. Боялись, что посудой подавится. Понимаешь?
Она не замечала, что стала кричать, будто мужчина, лежавший на диване, был виноват в Сенькиных несчастьях.
Он встал, натянул парик на голову, шагнул к зеркалу. Фигура, ничего, спортивная, есть ноги, есть плечи. У Пашки вся сила в руках и плечах. Ноги тонкие, слабоватые, и походка несерьезная, с подскоком, - воробьиная. Спешит - торопится, суета сует, и вечно голодный. Зато трепаться любитель. Уже особняк на набережной присмотрел, двухэтажный, мраморная лестница. Придется мыть каждый день, но что делать, зато красиво. Внутри винтовая лестница, чугунная с кованными перилами.
Миша неожиданно повернулся, расставил руки и шагнул к ней, она успела увернуться и попятилась к выходу. Парик превратил его в разбойника, копия - предводитель восстания Пугачев из учебника по истории. Заныла печень.
Он пожал плечами, - не хочешь, не надо, сдвинул парик набок, широко улыбнулся и запрыгал на одной ножке.
- Я клоун.
И замолчал, старательно улыбаясь.
- Ты случайно не мечтал в детстве стать клоуном? - спросила она. Так спросила, перевести тему и успокоиться.
- Почему не джигитом на лошади или воздушным гимнастом? Почему клоуном?
- Ну, как, с ним веселее.
- Не всем, - ответила она туманно.
В детстве она цирка не помнила, не помнила, и все тут. Родители ее водили, но кроме занавеса, из алого бархата, и пугающей барабанной дроби, никаких впечатлений не осталось.
В цирк уже в сознательном возрасте она пошла со своим восьмым классом на зимних каникулах. В городе началась эпидемия гриппа, скосило полкласса, свободных место оказалось много, и она села в первом ряду.
Ей было скучно. Она с тоской смотрела на эквилибристов и фокусника. Когда наблюдала за воздушными гимнастами под самым куполом, неловко запрокинула голову, и заболела шея.
Клоун появился во втором отделении. Прямо перед ней возник нелепый человечек в рыжем парике с бело-красной маской печали на лице. Когда он наступил на собственный остроносый ботинок, упал, и высоко задрались, обнажившиеся тонкие кривые ноги, зал грохнул от хохота. Ей было не смешно, а неловко за всех. Поверить в то, что он специально упал, такой номер, она не могла. Что тут смешного?
Действие продолжалось, она скучала, и наступил момент, минута, неважно, сколько времени это продолжалось, главное, что происходило с душой. Тот миг, ради которого и существует искусство. Клоун поднимался вверх по легким, шатающимся ступеням, дошел до последней, высоко и опасно, сел, свесив ноги, покачиваясь, достал из широких штанин маленькую скрипку и заиграл. Играл он, без дураков, никакой фанеры, знающие люди потом подтвердили.
Клоун раскачивался, корчил смешные рожи, скрипка рыдала в печали, и она расплакалась. При звуках скрипки у нее и сейчас текут слезы.
После окончания спектакля, когда одноклассники стояли в очереди в гардероб, она, непонятно зачем, пошла по длинному коридору и попала за кулисы. Ей навстречу шел клоун без парика. Лысая, мокрая от пота голова сверкала под прожектором, освещавшим арену. Вид у него был усталый, и она не спросила, что за мелодию он исполнял. До сих пор не знает.
Перед сном, лежа в постели, она опять плакала. Рассказала подруге, та рассказала еще кому-то в классе, о ней стали говорить: "Маша, которая плачет в цирке".
Миша стоял перед ней, поправлял парик и улыбался. Оба молчали, не насторожено, не боясь сказать лишнего, это была прелюдия, переход, короткая остановка, вернее, начало диалога на другом языке. На языке мужчины и женщины всех времен и народов. Говорили руки, глаза, губы.
Губы, да, жаркие, она почувствовала силу, настойчивость. Но хотелось телом, всем телом, он понял, умело справился с ее джинсами, майкой, стал ласкать грудь. Она все прижималась к нему, такому сильному, такому желанному, главное, чтобы он не отрывался от нее. Все ушло, только осталось всепоглощающая жажда соприкоснуться, соединиться и слиться, наконец. Он на мгновение оторвался, она перестала его ощущать, и запротестовала, притянула, прижалась и не отпускала. Он шептал: "Тебе не будет больно, все будет хорошо, я с тобой". Она прижималась к нему, и он прошептал то, что она больше всего хотела услышать: "Я люблю тебя".
Да, да, он любил, и она тоже, они оба хотели одного, оба, и не было ни побежденных, ни проигравших. "Хороший", - выдохнула она и утратила ощущение тела, дивана, пространства и времени.
Они лежали, обнявшись, и не спешили разъединяться. Наконец, она встала, медленно прошлась по комнате, неохотно накинула халат, подобрала парик с пола, даже не заметила, когда он слетел с Мишиной головы, и закинула в шкаф.
Он ушел в ванную, она прилегла на диван, с нетерпением ожидая его, удивляясь себе, почему так тревожно одной, почему боится, что он исчезнет? С Пашкой так не было. С ним было хорошо, но раздражало, сильно, когда он ночью толкал и складывал ноги на нее. Молодой, во сне еще рос.
Первая ночь вдвоем. Она хотела этого и была рада, что он не ушел. Он обнимал ее и нежно гладил.
- В следующий раз усы приклею. Огромные, казацкие.
- Хватит парика.
- Ты бы смогла полюбить клоуна?
- Если он богатый, - ответила она и положила голову ему на грудь.
- Настоящие клоуны богатыми не бывают, только халтурщики, - прошептал он ей на ухо.
- Бывают, еще как бывают, - пробормотала она, засыпая.
У нее был сын Женька, она не любила город и ненавидела ухоженные сады. У него была хорошая работа, любящая мать и много плохих привычек.
Они знали друг друга, кажется, целую вечность, встречались редко и не спали вместе. Время от времени он приезжал к ней. Они пили кофе и ели смешные булочки-фигушки, которые пекла ее мама.
Он рассказывал о себе. А она слушала его молча, кивала, и иногда говорила:
- Тебя слишком все любят, Вовчик, тебе это вредно...
И они смеялись. Остывший кофе казался вкусным. В открытое окно дачи заглядывала мокрая сирень. Ночь тихая и беззвездная бродила по саду. Шорохи ее шагов раздавались то у старых яблонь, то у сарая с лопатами и граблями...
Несколько раз на веранду выходила ее мама, тетя Шура, и, закуривая, присаживалась к ним. Расправляла на краю стола смятый кроссворд из прошлогодней газеты.
- Главный герой смертной казни, восемь букв, - читала она и смолила сигаретой, жадно затягиваясь, - что-то у меня тяму не хватает на эти новомодные выверты, - ворчала она.
Тетя Шура была соседкой Вовчика и его мамы, и работала нянечкой в детском саду, куда ходили маленькими они с Катей. Вовчик Катю всегда звал почему-то Котей.
Тетя Шура с его мамой здоровались и забирали по очереди из садика детей. Были обе одиноки, независимы, но дружбы не водили - у Зинаиды был заскок по поводу отсутствия у Александры высшего образования...
- И когда ты только женишься, Владимир? - спрашивала иногда тетя Шура, подкладывая ему румяных булочек или подливая густого бордового с белыми разводами сметаны борща, - всегда появляешься голодный и злющий...
Вовчик усмехался и отмалчивался.
- Поди опять с очередной пассией разругались? - продолжала словоохотливая тетя Шура...
- Как там Зинаида поживает? - спросила она и теперь будто мимоходом. - Все ей невесты твои недостаточно хороши. То хрустальная ваза, то пиявка... А ты вроде как и согласен с ней, а, Володя?
Володе стелили на веранде на старом диване. Катя с мамой и Женькой спали в доме, в единственной комнате с печкой и в два окна.
Тетя Шура долго гремела панцирной сеткой кровати, укладываясь и ворочаясь. Женька давно спал, намотав на велосипеде километры по дачному поселку за день.
Катя погасила свет.
- Коть, а ты бы вышла за меня замуж? - в темноте уже спросил Вовчик, потянув ее за руку к себе.
Тихо. Капли прошедшего недавно дождя падали с деревьев. Шлепали по дорожкам, заросшим травой. Шапки цветущей сирени в темноте были не видны, но запах их полз удушливой сладкой волной. Ступеньки, широкие, без перил, блестели влажно в свете лампы, висевшей на углу дома. Крыльцо вот уже лет восемь стояло недостроенное. Так и не достроил. Саня.
Саня... Ровно год счастья, казавшегося сейчас безумным. Взахлеб. И восемь лет алиментов Женьке. Все, что осталось от Сани, если не считать глухую, затаенную тоску, давно поселившуюся в глазах...
На цыпочках пройдя по веранде, Катя ушла в дом. Долго не могла уснуть. Тетя Шура все вздыхала у себя за печкой. На веранде светился огонек сигареты...
Утром Вовчика уже не было. До города полтора часа езды. Выезжать приходилось рано...
Вечером машина к калитке подъехала уже в жиденьких сумерках. Женька повис на заборе, увидев знакомую Тойоту. Справная Зинаида ловко вывалилась с переднего сиденья и топталась теперь возле машины. Сын медлил, она психовала.
- Не, ну, сколько можно, Володя! - не выдержала она, поведя недовольно округлыми плечами.
- А ты, Зина, в дом проходи, - Александра, свесившись из окна, с любопытством разглядывала прибывших. - У нас сегодня окрошка - за уши не оттянешь! Да, Жень?
Женька молчал. Потом хмыкнул, хитро глянув на мать, сел на велик и покатил вдоль по улице. Зинаида прошла в дом, пытаясь прилепить простую улыбку, но она никак не шла к ней. Старые обои лезли в глаза, скромные шторы в блеклый цветочек встали поперек горла, детская фотография, где Катя с кошкой на руках сидела в углу дивана, показалась ненужно трогательной, словно кто-то здесь вознамерился ее разжалобить.
Зинаида была против затеи сына. Разведенка. Нищета. С ребенком. Пиявка, да и только. А сыну карьеру делать надо. Невестка с приданным ее бы устроила. Но Катька...
Катя вышла на улицу. Вечер в раз стал душным, пыльным. Хотелось немедленно нахамить, прервав это затянувшееся молчание. Однако необычно растерянный взгляд Вовчика ее останавливал. Тот нерешительно достал с заднего сидения букет ее любимых зеленых роз. Но медлил.
Заготовленная заранее фраза ему казалась сейчас лишней. А сказать нужно было почему-то именно ее. Или не нужно...
- Катя... Не хочу я никуда от тебя уезжать... хочу быть с тобой и Женькой, - он улыбнулся, - есть булочки-фигушки и борщи... - и добавил, - люблю я тебя, Кать, давно люблю...
- Но я же пиявка, Вовчик, - она давно знала, как называет ее респектабельная тетя Зина, - самая обычная пиявка...
- Да параллельно мне, Кать, кто и что обо мне и о тебе думает...
А по огороду тетя Шура водила недовольную Зинаиду. Та все надменно отмалчивалась, аккуратно ставила ножки в хорошеньких туфельках, а Александра, разволновавшись и раскрасневшись, вызывающе громко трещала без остановки:
- Тут у нас огурцы, Зин, помидоры... Лук, значит, редиска хорошая нонче, яблоня вот померзла этой зимой, просила соседа выпилить, - гад, все не идет. Шифер снегом стянуло по весне, поллитру ему поставила, так быстро прибежал и стучал, как дятел, весь день...
- Знаю, Шур, - буркнула Зинаида в спину Александре, - сама всю жизнь одна, все через поллитру... А яблоня еще отойти может...
- А, помнишь, Зин, ты меня яблочным мармеладом угощала как-то?
- Ну-у...
- Ты мне рецептик передай через Вовчика...
- Охомутали вы Вовчика, Шурка! - сердито рявкнула Зинаида, останавливаясь.
Пунцовые ее щеки не предвещали ничего хорошего. И Александра, вдруг тоже разозлясь, посмотрела в сторону дома, словно ее там могли услышать.
- Кто кого охомутал еще, Зина?! Вовчик-то не уму ни сердцу - болтается, не знамо где, как дружок его Сашка был, так и этот, непутевый... - Шура чуяла, что ее понесло, но остановиться уже не могла, - давно бы женила его, Зин, чего все ищете?
- Да?! А чего вы в него вцепились-то, если непутевый?! - Зинаиду захлестнула нестерпимая обида.
- Да кто вцепился-то, очнись, Зина?! - Шура, аж, задохнулась от гнева.
Кричали они громко. Но... случилась на беду дачная пятница... шашлычная, пиво-водочная. И слушать их было некому...
Уже поостыв, заключив молчаливое, напряженное перемирие с Александрой под девизом "пусть сами разбираются", угрюмая Зинаида стояла у окна, поджидая сына, чтобы ехать домой. Катя под окном что-то говорила Женьке. Было не слышно, лишь в свете фонаря видно, как она пытается выправить сиденье у велосипеда. Женька помогал ей... И Вовчик.
Вот и она всю жизнь все сама... И толкнула полуприкрытое окно рукой.
- Катерина, чего ты с седушкой толчешься? - голос ее заставил Катю вздрогнуть, - пусть Володька с Женькой делают! Шура, - проговорила она, не оборачиваясь, чуя, что Александра где-то за спиной, - я пришлю тебе мармелад-то... с Володей...
Стеклянные двери супермаркета разъехались в стороны, и Шуня вошла в просторный холл. Рядом с терминалами стоял здоровущий пузатый охранник с озадаченным лицом, рация в нагрудном кармане его форменной куртки шипела и пищала. Подле охранника стояла девчонка лет шести и, прижав к груди кулачки, выла чудовищным басом.
- Та, погоди ты! Вот человек! - бестолково топтался охранник вокруг ребенка, - не ори, я тебе говорю!
- Уууу-ыыыы! - голосило дитя, возводя курносый нос к потолку.
- Как ты здорово орешь! - с искренним восхищением произнесла Шуня, присаживаясь перед девчонкой на корточки, - а еще громче можешь? - с любопытством спросила она.
Девочка смолкла, слегка призадумалась, сосредоточенно глядя на Шуню, медленно и глубоко вздохнула и, что было силы, заорала: Аааааааааааа!
- Та, шоб я провалывся! - взревел охранник, утирая рукавом взмокший лоб.
- Классно! - похвалила Шуня, - а еще громче?
- Нет, уже громче не могу, - решительно заявила девочка, - надо микрофон, тогда сильно громко будет. А ты что, глухая?
Шуня рассмеялась.
- Гражданочка! Миленька! Побудьте тут минутку, - затрубил охранник, склоняясь над Шуней, - зараз к начальству пийду, рация сломалася, будь оно не ладно! Все мозги уже мне замутыла дивчина, така малэнька, а ореть краще Шаляпина!
- Послушайте, я на минутку зашла! И вообще меня дома ждут, - Шуня решительно выпрямилась и попятилась к двери.
- Ааааа! - взревела девчонка.
- Мама моя, ридна! - вздрогнул охранник, хватаясь за сердце, - та, шо ж это за наказание? Мамзелечка! Кралечка! Выручи! - умоляюще затрубил охранник.
- Ну, ладно, - согласилась Шуня, - мы в магазин пока пойдем, там походим.
- Тильки не уходите из магазина, я мигом, - обрадовался охранник и выскочил на улицу.
- Нашлась мама-то? - услышала Шуня за спиной.
Шуня обернулась. В дверях супермаркета стояла тетка в потрепанном пальто, на руках она держала пушистую чернявую собачонку с выпученными глазами, которая то и дело рычала, скаля мелкие зубки.
- Нашлась, - ответила девочка и взяла Шуню за руку.
- Что же за мамаши нынче пошли? - продолжала тетка, критически оглядывая Шуню, - дитё надрывается битый час, а мамаша шляется где-то и ухом не ведет!
Шуня виновато передернула плечами и потупилась.
Тетка открыла было рот, но девочка потянула Шуню за собой.
- Извините, нам пора, - кивнула Шуня тетке.
Девчонка спокойно шла рядом с Шуней и помалкивала. Пройдя несколько прилавков с продуктами, Шуня остановилась и оглядела девочку: сапожки грязные, на пальтишке пуговицы одной не хватает, вязаная шапочка сбилась набок. Шуня присела перед девочкой, сняла с нее шапку, пригладила золотистые волосы.
- Ну, и что мне с тобой делать? - спросила она.
- Есть хочу, - заявило дитя, - и спать.
- Я тоже хочу есть и спать! - возмутилась Шуня, - вот охранник придет и уведет тебя домой, там и будешь есть и спать. И я домой пойду есть и спать.
Девочка насупилась:
- Я домой не пойду.
- Как это так, не пойдешь? Еще как пойдешь! Там тебя мама ждет.
- Ну, замечательно! - обрадовалась Шуня. - Давай что-нибудь съедим. Я тоже есть хочу.
- Хочу это, - сказала Сашенька, тыча пальцем в прилавок.
Шуня посмотрела на прилавок:
- Ты хочешь это? - удивленно спросила она.
- Да!
Шуня еще раз посмотрела на "это", потом перевела взгляд на девочку:
- Саша, это - килька, - с сомнением проговорила Шуня.
- Я знаю! Я уже такое ела! - радостно выкрикнула девочка.
- Но, она в банке!
- Не в банке, а в томате, написано же, - проворчало дитя, - и стоит недорого, всего тридцать восемь рублей.
- Это она внутри банки в томате, а банку мы как открывать будем?
- Ну и что же? Мы ее дома съедим.
"Мы ее дома съедим, - подумала Шуня, - какая смешная девочка".
- Ну, хорошо. А что ты будешь пить? - спросила она.
- Пиво, - радостно заявило дитя.
Шуня вытаращила глаза на ребенка и медленно сглотнула.
Какая-то женщина поспешно отошла от них, тревожно оглядываясь и увлекая за собой маленького мальчика.
- Дети пиво не пьют, - серьезно ответила Шуня, изо всех сил стараясь не расхохотаться.
- Папа сказал, что я уже взрослая, а взрослые пьют, что захотят, - важно ответила Саша, - вот и сегодня я опять пиво хочу.
- Что значит опять? - удивилась Шуня, - ты что, вчера пиво пила? - усмехнулась она.
- Да нет же, никакой не пила, - раздосадовалась девочка, - вчера хотела, и сегодня опять хочу.
- Ну, так, - решительно сказала Шуня, - вот тебе булка, и мне тоже - булка. Пойдем-ка к выходу.
- Ладно, - покорно согласилась девочка, - а кильку мы завтра купим. Гуд?
- Гуд, гуд, - пообещала Шуня, - придете с папой и купите и кильку, и пиво.
Шуня расплатилась на кассе, и они вышли в холл.
Девочка поспешно развернула булку и впилась в нее жадными зубками.
- Ну, а пуговицу где потеряла? - спросила Шуня.
- Не потеряла. Она у меня в кармане. Я ее нарочно оборвала, - заявила Саша.
- Зачем?
- Ну, когда я сильно красиво одеваюсь, тогда только на мою одежду смотрят, - проговорила девочка, дожевывая булку, - а я хочу, чтобы на меня смотрели. И в сапогах поэтому сильно в грязь пошла, чтобы загрязнились.
- Ну, понятно, - сказала Шуня, - только все наоборот получается, не на тебя смотрят, а на твои грязные сапоги и на некрасивую нитку вместо пуговицы.
Девочка перестала жевать и задумалась:
- Правда, что ли? - спросила она удивленно.
- Конечно, - улыбнулась Шуня.
- На выход, дивчина, - прогремел охранник, - зараз в отделение пийдем, там приихалы за тобой.
Саша уставилась на Шуню. Глаза ее покраснели, и стали медленно наполняться слезами.
- Ну, что ты? Пойдем, не бойся, я с тобой буду, - успокоила девочку Шуня.
На лавке в тесном предбаннике участка, куда Шуню привели с девочкой, сидел симпатичный молодой человек. Он что-то сосредоточенно писал на казенном листе, приладив его на коленке. Время от времени он тревожно поглядывал на дверь. Увидев девочку, он вскочил, кинулся к ней и подхватил на руки:
- Где же ты была, малышка? Что же ты не позвонила мне? - ласково спросил он.
- Я забыла номер, - проговорила девочка, обнимая молодого человека за шею.
- Ну, хорошо, хорошо, пойдем домой.
Расписавшись в протоколе, молодой человек подошел к Шуне:
- Спасибо вам. Извините, что задержали, мне позвонили только полчаса назад. Давайте подвезу, время позднее, я на машине.
- Нет, нет, спасибо, мне здесь недалеко.
- Послушайте, я подвезу вас, - решительно заявил мужчина, - пойдемте.
- Спорить бесполезно, - серьезно выговорила Сашенька, и потянула Шуню за рукав, - пойдем.
Шуня покорно поплелась следом. Молодой человек открыл переднюю дверцу припаркованного у обочины джипа и жестом пригласил Шуню внутрь. Мужчина усадил девочку на заднее сиденье и сел за руль:
- Ну, куда рулить?
- Проспект Федорова, дом тридцать два, - сказала Шуня.
- Ой, это же рядом с нами! - воскликнула девочка.
- И это прекрасно, - улыбнулся молодой человек и запустил двигатель.
- А я знаю, как тебя зовут, - сказала девочка.
- Саша, не тебя, а вас, - поправил мужчина.
- Ничего, ничего, мы уже подружились, - улыбнулась Шуня, оглядываясь на девочку, - ну, и как меня зовут?
- Я сначала подумала, что ты - Маша, потом подумала, что Оля, а потом решила, что ты не Ирина. Ирины все какие-то правильные.
- А я что, неправильная что ли? - рассмеялась Шуня.
- Саша, хватит, - строго сказал мужчина, - не обращайте внимания, у нее такое бывает, нафантазирует себе невесть что.
- Нет, нет, мне очень интересно! - сказала Шуня, - ну, а потом что ты подумала?
- Ну, я подумала, что ты - Александра, как и я, - серьезно ответила девочка.
- Угадала, - рассмеялась Шуня.
- Неужели? Угадала? - удивился мужчина, - так это что же, мы все здесь Александры? Вот и познакомились! Однако, тезки, мы, кажется, приехали.
- Ну, спасибо вам, Александр, прямо к подъезду подкатили, - сказала Шуня, - до свидания, Саша, не теряйся больше.
- Сейчас, подожди, я тебя на счастье заколдую! - выпалила Сашенька.
- Ну, так! - воскликнул Александр, - это что-то новое!
- Да, нет же, не новое, я уже сколько раз колдовала! - горячо возразила Сашенька, - только на счастье еще ни разу не получалось. Ты не бойся, это не больно. Только надо дыхание затаить.
- Кому затаить? - спросила Шуня.
- Ну, тебе затаить, чтобы счастье не испугалось.
- Саша, перестань! Это уже слишком! - раздосадовался Александр, - не задерживай человека! Время уже - ночь!
- Ну, пожалуйста-пожалуйста, всего одну-одну минуточку! - зашептала Сашенька.
- Ну, хорошо, - согласился Александр, - Александра, что вы имеете против счастья всего за одну минуточку? - спросил он Шуню, с улыбкой глядя ей в глаза.
- Я не против, тем более, что спорить бесполезно, - рассмеялась Шуня.
- Ну, тогда дайте мне руки, - зловеще проговорила Сашенька.
- Что значит дайте? Это и я, что ли руку тебе должен дать? - удивился Александр, - нет уж, ты меня в свое колдовство не впутывай, я уж, как-нибудь...
- ...без счастья проживу, - закончила за Александра Сашенька - так, что ли?
- Да, действительно, как-то глупо получается, - сконфузился Александр.
Все дружно расхохотались.
- Ладно, давай нам побыстрее счастья, и чтобы за одну минуточку! - весело проговорил Александр и подал девочке руку.
Шуня подала свою.
- А теперь надо дыхание затаить и молчать, пока я не скажу, - таинственно произнесла Сашенька, - закройте глаза.
Шуня закрыла глаза и подумала: "счастье, счастье, приходи ко мне всего за одну минуточку! Боже мой, какая же я дура!"
Шуня открыла глаза. Александр держал ее руку в своей. Он просто смотрел на нее и не отнимал руки.
- Поехали, я спать хочу, - захныкала Сашенька на заднем сиденье.
- Да, да, конечно! Поехали! - спохватился Александр, - простите нас, и еще раз спасибо вам, Александра.
- До свидания! Спокойной ночи, - проговорила Шуня и вышла из машины.
Джип взревел и порулил прочь.
***
Природа наградила Шуню внешностью заурядной и неприметной, так, что пройдешь мимо и не заметишь. Зато глаза у Шуни были удивительные. Широко раскрытые, ясные, небесно-васильковые. Взгляд прямой, открытый, чистый. Ребята в школе ее сторонились, однако, беззастенчиво пользовались ее добротой и выманивали у Шуни, то остренькое перышко, то новую тетрадку, то красивый бантик.
- Убогая! - сокрушалась мать, обнаружив очередную недостачу, - как же ты жить будешь?
Мать внушала ей, что отдавать свое нехорошо, потому что придется покупать новое взамен и тратить деньги, она ругала Шуню за доверчивость и за дружбу "с кем попало". Одна только бабушка разглядела во внучке особенные черты, то и дело похваливая ее и, выкроив из пенсии рублик, отправлялась в универмаг, восполнить подаренный предмет. Она ласково называла девочку Сашуней, а потом и просто Шуней. Бабушка научила подросшую Шуню великолепно шить. Вместе они сочиняли ей то новую юбку, перекроив ее из дедовых штанов, то вывязывали необыкновенными узорами теплые варежки, которые у Шуни тут же выклянчивала очередная подружка. Она отдала бы и новую юбочку, если бы подружка не постеснялась попросить.
- Ну, это, как посмотреть! Может, и обижаться не надо? А я скажу, что ты - у Бога. Понимаешь? Так, что не плакать надо, а радоваться, - говорила бабушка.
Шуня у Бога была, в церкви, ходила с бабушкой на Рождество. Там было красиво. Поэтому она ничего не имела против того, чтобы у Бога быть.
- Значит, получается - у Бога я? - догадалась Шуня.
- Конечно! - ласково ответила бабушка.
На третьем курсе языкового вуза Шуня влюбилась в женатого Николая - отца ее ученика. Николай без особого труда разобрался в Шуне и, как и следовало ожидать, узрел в ней не женщину, а лишь некий инструмент, для достижения своих незамысловатых целей. А у Шуни было много чего интересного, с его точки зрения. Квартира в центре Москвы, двухкомнатная, где Шуня жила со своей матерью, еще была у Шуни престарелая бабка, которая жила отдельно в однокомнатной квартире вблизи метро. Была у Шуни и дача в ближайшем Подмосковье, и гараж, в котором, поблескивая матовыми крыльями, стояла дедушкина Волга.
Сначала бабушка, а потом и мать как-то незаметно ушли. Николай перебрался к Шуне, бросив семью. То одно, то другое мешало ему работать. Наконец, он наделал долгов и запил. Она продала квартиру бабушки и отдала ему все деньги, радуясь, что хоть чем-то может помочь. Николай довольно быстро промотал квартирные деньги и в один прекрасный день привел в дом очередную пассию. Пассия оказалась беременной.
- Ну, не выгонишь же ты нас с ребенком на улицу, - сказал Николай.
- Нет, Коленька, живите, сколько надо, - ответила Шуня.
Она немедленно собрала вещи и ушла на съемную квартиру.
- Кто это, Коля? - спросила беременная пассия, едва за Шуней захлопнулась дверь.
- Да, так, знакомая одна, - ответил он.
- Что еще за знакомая? - насторожилась беременная.
- Да, ты, что? - рассмеялся Николай, - ты только посмотри на нее! Она же убогая!
Шуня сняла комнату и погрузилась с головой в работу. Она преподавала в школе, бегала по ученикам, расклеивала объявления по всей округе - "даю уроки английского, недорого".
***
На следующий день после встречи с Сашенькой была суббота. Шуня уже давно была на ногах, и почти все успела сделать до того, как все проснутся, перемыть гору посуды и вымыть пол на кухне, когда в коридор вышла Ниночка - хозяйка квартиры. Ее лицо выражало брезгливое возмущение:
- Ты опять вчера меня разбудила, - капризно заявила она, - я же просила тебя не заявляться позже одиннадцати.
Ниночка окинула Шуню недобрым взглядом и двинулась на кухню. Шуня поплелась за ней:
- Простите, я задержалась, - понурилась Шуня.
- Меня не интересуют твои проблемы, дорогая, - усмехнулась Ниночка, - у нас есть договоренность. Я тебя пожалела, а ты мне в душу плюешь?
На кухню вошла заспанная Лиза - восемнадцатилетняя дочь Ниночки. Она зевнула и почесала всклокоченную голову.
- Послушай, - не здороваясь, высокомерно обратилась она к Шуне, - я просила тебя купить в супермаркете краску для волос. Купила?
- Нет, извини, пожалуйста, я сейчас сбегаю, - оправдывалась Шуня.
- Как это нет? Ты что, с ума сошла? Мне надо выглядеть сегодня! - возмутилась Лиза.
- Так, дорогая, - строго начала Ниночка, - ты снимешь у меня койку. Я сделала тебе скидку и попросила за это делать уборку и кое в чем помогать нам. Или ты выполняешь эти условия, или..., - она сделала неопределенный жест пухлой рукой в воздухе, - выметайся вон!
Шуня тихонько стояла в углу и держала в руках половую тряпку. Вдруг она вспомнила вчерашнюю девчонку и подумала: "счастье-счастье, приходи, всего за одну минуточку!" Шуня затаила дыхание и улыбнулась.
- Да ты только посмотри на нее! - возмутилась Лиза, - мы ей помочь пытаемся, а ей все нипочем, стоит и улыбается. Вот, убогая! Да, она просто издевается над нами!
- Ааааа, - вдруг донеслось со двора.
- Кто там воет, мама? - спросила Лиза, поморщившись.
Ниночка выглянула в окно:
- Да девчонка какая-то под окнами стоит, - ответила Ниночка, - и чего орать-то? Вот бестолочь!
- Да, сами вы... - в сердцах выпалила Шуня.
Она едва успела накинуть пальто, и прямо в тапочках, как и была, выбежала во двор. У подъезда пятиэтажки стояла Сашенька и орала, задрав подбородок. Пальтишко было аккуратно застегнуто на все пуговицы, на ногах блестели начищенные сапожки. Увидев Шуню, девочка кинулась к ней, протягивая руки.
- Я знала, что ты придешь! - смеялась девочка.
- Что ты здесь делаешь? - спросила Шуня, обнимая Сашеньку.
- Тебя зову. Я тебя сильно-сильно звала! Пойдем, - сказала Сашенька и потащила Шуню за руку.
- Куда ты меня тащишь? - упиралась Шуня, - подожди! Посмотри скорей, у меня тапочки домашние на ногах! - смеялась она.
- Ну, и что же! Мне сильно нравятся твои тапочки! Дашь мне потом их поносить?
Сашенька побежала вперед, Шуня кинулась за ней, подхватывая на ходу пальто.
- Быстрей! Не отставай! А то не успеем! - выкрикивала Сашенька.
Шуня бежала следом.
Неожиданно девочка остановилась:
- Смотри! - с восторгом проговорила она, - туда!
Серенькие дома окружали их. Шуня остановилась и стала всматриваться в узкий просвет между домами, куда указывала девочка, куда было повернуто ее восхищенное лицо.
- Что там? - спросила Шуня, ничего особенного не замечая.
- Сейчас! Увидишь!
Вдруг дома стали медленно расходиться в стороны, между ними неясно забрезжил свет, постепенно наливаясь розовыми и малиновыми красками. Весь просвет между домами снизу до самого верха засверкал, заблистал желтыми, синими, голубыми искрами. Свет набирал силу, раздвигал дома все дальше, прорезал тонкими, теплыми лучами пространство, насквозь пронизывая Сашу и саму Шуню, ожигая теплом и восторгом. Шуня, как завороженная глядела на свет. Сашенька приподнялась на цыпочки, легко раскинула руки и повисла в воздухе, вся в ярких, радужных брызгах. Она смеялась и кричала Шуне:
- Лети!
- Как? Я не умею! - смеялась Шуня.
- Умеешь! Лети!
Шуня вздохнула, чуть оттолкнулась от земли и взлетела. Они ухватились за руки и кружились в медленных искрах, чуть покачиваясь на густых, многоцветных, поющих волнах.
- Я знала, что ты увидишь! - радовалась Сашенька.
- Почему? Откуда? - удивлялась Шуня.
- Потому что ты - моя мама! - кричала девочка в ответ, подбрасывая вверх жменьки блестящих звездочек.
Они стояли посреди двора, вокруг медленными, крупными хлопьями подал снег.
- Ты ошибаешься, Саша, - тихо проговорила Шуня, - я не твоя мама.
- Саша! Куда ты опять убежала?
Шуня оглянулась. По занесенной снегом дорожке к ним спешил Александр. Его кепка и пальто были в снегу.
- Папа! Папочка! Я нашла ее! - закричала Сашенька, кидаясь к мужчине.
- Кого ты нашла?
- Маму! Я нашла свою маму! Вот! - девочка потянула Шуню за рукав.
Александр смешался:
- Ты меня неправильно поняла, Саша. Я пошутил. - Сказал он.
- Как пошутил? - тихо спросила девочка.
Ее глаза наполнялись слезами, она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.
- Зачем? Зачем ты пошутил? - с упреком сказала Сашенька, - посмотри на нее! Она видела! Она такая же, как я!
- Послушайте, здесь какое-то недоразумение, - начала было Шуня.
- Простите нас, - произнес Александр, - нам пора идти.
Он подхватил дочку на руки и понес ее по заснеженной дорожке.
Расстроенная Шуня вернулась на квартиру, на пороге стояли ее вещи, дверь была заперта.
***
Прошел месяц. Однажды Шуню вызвали по объявлению к новой ученице. Она пришла в назначенное время и позвонила в незнакомую квартиру в доме на проспекте Федорова. Дверь открыл Александр. Взглянув на Шуню, он быстро вышел на лестничную площадку и притворил за собой дверь в квартиру:
- Вы? Зачем вы преследуете нас? - растерянно проговорил он, - Саша только поправилась. Она почти месяц проболела. Я прошу вас, очень прошу, не приходите больше. Дочь без матери растет. Понимаете? Жена родами умерла. Я сам во всем виноват, сказал однажды в шутку, мол, ты сама себе маму найдешь. Вот она и нашла. Вас. Не приходите. Прошу.
Шуня ушла. Она бродила по улицам до самого вечера и шептала: "счастье, счастье, приходи всего за одну минуточку! Счастье, счастье, приходи..."
- Ааааа! - послышалось вдруг.
Шуня завертела головой, закружилась на месте, сердце ее взлетало, она сама хотела взлететь от этого чудесного, замечательного, великолепного, детского воя.
- Перестань, Вова! У тебя уже есть такая машинка, - услышала Шуня незнакомый женский голос за спиной. Она обернулась, сердце ее упало. Она обозналась.
На следующий день позвонил отец новой ученицы:
- Я не дождался вас вчера, Александра, - торопливо произнес он, - приходите, пожалуйста, сегодня, после семнадцати.
- Я была у вас вчера, - хрипло ответила Шуня.
- Что, что? Не слышу! Жду вас, - прокричал Александр.
- Извините, связь прервалась, - сказала трубка.
Шуня не пошла. Александр больше не звонил.
***
Первого сентября Александр повел дочку в первый класс. Нарядная Сашенька несла огромный букет гладиолусов. Шуня стояла у класса, по коридору вместе с другими учениками и родителями шли Сашенька и Александр:
- Здравствуйте, Александра, мы искали вас. Долго, - сказал он, - а что вы тут делаете?
- Здравствуйте. Я здесь... учу детей, - ответила Шуня.
- Правда, что ли? - удивилась Сашенька.
- Правда.
- Гуд! - восхищенно произнесла она.
После уроков Сашенька позвала Шуню в гости, отметить первый свой день.
Они пошли вместе, взявшись за руки:
- А папа в тебя влюбился, - доложила Сашенька.
- Как? - удивилась Шуня.
- Ну, вот так - крепко-крепко, - объяснила Сашенька и обняла себя руками, - я же заколдовала вас на счастье, вот он и влюбился! Сильно!
- А ты откуда знаешь? - спросила Шуня.
- А, вот, знаю, - загадочно произнесла Сашенька, - потому что ты - моя мама.
***
- Вот мы и пришли, спасибо, что проводили.
- А на чай пригласите? - улыбнулся Александр.
- Да, неудобно, я квартиру снимаю, - сконфузилась Александра.
- А я на минутку.
- Спорить бесполезно? - спросила Александра.
- Точно.
Александр вошел в квартиру, деловито огляделся, открыл шкаф, нашел там дорожную сумку и чемодан. Сгреб Шунины вещи вместе с плечиками, сложил их в чемодан. Шуня ошарашено глядела на него во все глаза:
- Что вы делаете? - возмутилась она.
- Так, не мешай, постой пока в сторонке, - посоветовал он Шуне.
- Да, что вы себе позволяете? - выкрикнула Шуня, выдергивая вещи из чемодана.
Александр подошел близко, медленно, глядя Шуне прямо в глаза, потянул из ее рук ворох одежды, переложил обратно в чемодан. Потом обнял Шуню за плечи, коснулся губами ее щеки. Шуня затрепетала, смутилась. Они оттолкнулись от пола, плавно качнулись друг к другу. Откуда-то сверху брызнули искры, комната засверкала, заблистала, зазвучала нежной радугой звуков:
- Заколдуй меня на счастье, - шепнул Александр, нежно целуя Шуню.
Ее глаза блистали васильковыми искрами. "У Бога я!" - пело сердце.
nbsp;
Ее зовут Белка. Понятно, почему: свои рыжие волосы она стягивает резинкой на макушке и второй резинкой перехватывает внизу, оставляя смешную кисточку. Получается пышный беличий хвост. Белка поет в клубах. Она появляется из клубной темноты в вечной мешковатой рубашке с закатанными рукавами, садится на высокий барный стул и торопливо кивает залу. Потом прижимает к себе гитару так, что примятая правая грудь ложится на фанерный корпус, ловко подстраивает струны маленькими пальцами, постукивает по микрофону и начинает петь. У нее сильный и чистый голос. В ее песнях мчатся по степи одинокие всадники и плачет в болотном тумане синяя птица. Неизвестно, откуда она берет свои странные баллады. Наверное, придумывает сама, потому что все поисковики в Интернете выдают только мутноватые записи Белкиных выступлений, снятые безымянными поклонниками на мобильный телефон. Она не смотрит в зал. Кажется, она вообще ничего не видит кроме своих сказочных миров. Яркие клубные прожектора блуждают по ее тонкой, чуть сутулой фигурке, высвечивая бледное, как у фарфоровой куклы, лицо, и выбившуюся на лоб непослушную прядку рыжих волос. Она никогда не поет на бис. Закончив, она берет у администратора конверт, сгибает его пополам, небрежно сует в задний карман джинсов и неловко кланяется. Иногда ей предлагают угощение или напитки, зовут за столики. Она пожимает плечами, торопливо и как-то виновато отказывается, мол, извините, не могу, и исчезает в темноте.
Я охочусь за Белкой. Сказать, что я влюблен в нее, было бы, наверное, неправдой. Просто однажды случайная строчка Белкиной песни вдруг пробила толстую корку повседневности и ухнулась в темную бездну моей души. Я знаю график ее выступлений на несколько недель вперед. В сущности, в Москве не так много клубов, где рады Белкиным балладам, и постепенно я стал их завсегдатаем. Я пытался добыть ее телефон у администраторов, но они не дают. Работа у них такая. Я выследил ее машину. Это старенькая, темно-зеленая "Нексия" с помятым бампером. Стесняясь неказистости своего лимузина, Белка бросает его где-нибудь за углом и торопливой, прыгающей походкой бежит к служебному входу. Я пытался перехватить ее, но она оббегает меня, словно я не человек, а неодушевленное препятствие. Что я хочу ей сказать? Не знаю. Я еще не придумал. Просто мне почему-то позарез нужно посмотреть в ее зеленые глаза, как будто в них скрыто что-то важное для меня.
И вроде-бы все в моей жизни стало налаживаться. На новой работе неплохо платят. Стал забываться мучительный разрыв с одной весьма стервозной особой. Машину вот купил новую. Наверное, я маюсь дурью, но постепенно я стал замечать, как мир вокруг меня теряет свою важность, блекнет, размывается, уходит в темноту, и только маленькая фигурка с рыжим хвостом остается в луче света, как будто выхваченная из темноты клубным прожектором.
В те вечера, когда Белка не поет, я сижу за компьютером, пытаясь найти Белкины следы в джунглях Всемирной Паутины. Смешно, но я даже не знаю ее настоящего имени. Я регистрируюсь на форумах любителей авторской песни и ролевых игр, поклонников русского рока и иностранного писателя Толкиена. И везде спрашиваю про Белку. Куда меня только ни посылали! Самые распространенные адреса почему-то обозначались значком, который на клавиатуре находится там, где цифра 8. Но я не сдаюсь. Много вечеров провел я за монитором. Наконец, мои поиски увенчались успехом. Одна добрая душа написала мне, что Белку можно найти в социальной сети под ником Alena Белк@ S/F, и зовут ее, как несложно вычислить, Алена. Это было уже кое-что. Я тут же нашел ее страничку с рыжей белкой на аватаре и написал, что давний поклонник ее таланта и т. д. О, чудо! Она ответила на следующий день. Завязалась вялая переписка. В сети Белка бывала редко, отвечала скупо, буквально парой общих фраз: привет, спасибо. Иногда ответ приходил через неделю, многие сообщения вообще оставались без ответа. Постепенно мой азарт охотника разгорался, и я стал думать, как выманить Белку на свидание в реале.
Я придумал. Я написал, что у меня есть друг, директор клуба, и он хочет пригласить ее выступать. На самом деле не друг, а жена друга, не директор, а бухгалтер, и не клуба, а кофейни, и, само собой, никто никуда ее не приглашал. Но это были уже детали. Главное, чтобы она пришла. Я бы что-нибудь по ходу придумал. В назначенный день я сидел за столиком в кафе, не сводил глаз с двери и ерзал на стуле от нетерпения. Белка не появлялась. Назначенное время прошло, следом прошло время опоздания в рамках приличия. Кофе остыл. Я начал подозревать, что меня кинули, и не знал, имеет ли смысл ждать дальше.
- Привет! Я Белка! - услышал вдруг я прямо над собой.
Я подскочил от неожиданности и поднял голову. Высокая крашеная блондинка с пухлыми, явно подкачанными губами силилась изобразить приветливую улыбку. Кажется, я влип самым идиотским образом! Это была НЕ МОЯ БЕЛКА!
- Ты Макс? Это ты хотел встретиться? - спросила чужая Белка, присаживаясь за мой столик.
- Да... Нет... То есть это я... - я лихорадочно придумывал правдоподобную версию. Лучшим выходом было бы сказать, что это не я. Но не получится. Как полный идиот, я вывесил в социальной сети свою настоящую фотографию. - Понимаешь... Этот парень, с которым я договаривался... Он уехал в Америку... Я не знаю, когда он вернется. Даже не предупредил... Я сам только узнал. Может, в следующий раз?
Мой голос обрел уверенность, какая бывает у самого бесстыдного вранья.
- Жаль, - сказала чужая Белка. - А я думала, он меня сегодня посмотрит. Я костюм взяла. Я и приватный танец могу. У них в клубе шест есть?
Боже! Этого только не хватало. Она была стриптизершей, эта ненужная, чужая Белка. Я сбежал. Подло и постыдно, прячась за углом и выглядывая, не ищут ли меня. Вернулся домой и долго удалял свои регистрационные данные из всех форумов и сетей.
Две недели я убеждал себя в том, что я идиот, что должен немедленно выбросить глупости из головы, и мне это почти удалось. А потом приключилась одна история.
- Максик! Ты золото. У меня к тебе дело. Только тебе могу поручить, как самому ответственному в нашем отделе, - сказала в среду Машуня.
- Я золото, - обреченно согласился я, - давай, выкладывай свое дело.
Так вот, Машуню решили отправить в Ёбург на ворк-шоп вместо заболевшего Витьки. А Машуня у нас комсомолка-активистка-спортсменка. У них в И-нете какое-то сообщество помощи больным детям. Они то деньги собирают, то лекарства достают, то праздники организовывают. Короче, я должен поехать в субботу на Белорусский вокзал, встретить поезд из Праги, взять коробку с лекарствами и отвезти их в детскую больницу Машуниному подопечному. Лекарство можно было бы купить в Москве, но в Праге этот препарат почему-то стоил в четыре раза дешевле, то есть двадцать тысяч рублей за упаковку, а не восемьдесят, как у нас.
- Вот, Максик! Я же говорила, что ты золото! - обрадовалась моему согласию Машуня.
- Да ладно... - смутился я.
- Помогать больным детям полезно для кармы. - Машуня глубокомысленно подняла вверх указательный палец.
Я хотел сказать, что вообще-то я не буддист, чтобы думать о карме. И что у меня могли быть другие планы на субботу. Но вспомнил о больных детях и промолчал.
В субботу с утра зарядил дождь, и этот факт немного примирил меня с потерей выходного. Как же противно пахнет в больницах! С детства ненавижу этот запах. Кажется, что тебя сейчас схватят, потащат куда-то и начнут тыкать иголками. Только бы не пришлось подниматься в палаты. Я набрал номер.
- Ирина Сергеевна! Это Максим. Я принес лекарства. Я здесь внизу.
- Ой! Максим! Спасибо. Подождите там чуть-чуть. Мы на процедуре. Я спущусь минут через пятнадцать-двадцать.
Я сел и стал дисциплинированно ждать, разглядывая цветы в горшках и оббитые белым пластиком стены. Мимо меня пробегали женщины с мокрыми зонтиками и озабоченными лицами. Прошла красивая медсестра к наглаженной бирюзовой униформе. Немолодая женщина выкатила из лифта инвалидную коляску, в которой скрючился синюшный мальчик лет пяти-шести. Она прошла до конца холла, выглянула в дверь, увидела, что на улице дождь, вернулась и села на свободный стул рядом со мной, покачивая коляску с мальчиком. В сопровождении своей мамы пропрыгала девочка на костылях.
- Таня! Мы здесь! - Сидевшая рядом женщина вдруг приподнялась и замахала рукой.
Я машинально проследил взглядом. Вдруг мое сердце оборвалось и упало в мокрые кроссовки. Торопливой, прыгающей походкой ко мне приближалась Белка, и на ее рыжих волосах блестели капли дождя.
- Привет, мам! - Белка обняла женщину. - Как вы? Как Никитка?
- Вроде, ничего. Поспал сегодня. Бульончику немного покушал.
- Что Вера Матвеевна говорит? - Белка наклонилась к мальчику и тихонько замурлыкала, как мурлычет кошка, вылизывая своего котенка.
- Говорит, можно с понедельника курс начинать.
- Вот, я принесла. - Белка протянула женщине две коробочки с лекарствами. - На третью у меня не хватило. Ничего, у меня завтра выступление, и еще в четверг и в пятницу. Я на следующей неделе куплю и привезу. Пока вам этого хватит.
Тут у меня зазвонил телефон. Ирина Сергеевна освободилась и просила подойти к лифту.
Сказать, что я был в шоке, это ничего не сказать. Я не находил себе места. Моя Белка! Мой маленький, отчаянный боец со страшной бедой! Я бы плакал, если бы умел это делать. Я весь вечер метался по квартире, как по клетке, и бился головой о железные решетки Белкиной беды. Белке плохо. Ей нужна помощь. Надо сказать Машуне. Она знает, что делают в таких случаях. У них целая организация. Нет! Зачем Машуне? Я сам помогу Белке. Завтра же я поймаю ее в клубе и предложу помощь.
Я выскочил из клуба после второй песни и встал, как часовой, у служебного входа. Я ждал долго, и уже замерз на осеннем ветру. Или Белка пела в этот раз дольше обычного, или время тянулось слишком медленно. Наконец, дверь открылась, и тоненькая фигурка с гитарой в накинутом на голову капюшоне выскользнула в переулок. Я бросился наперерез.
- Белка! Простите меня! Я хочу Вам помочь. Скажите, что я могу для Вас сделать? - зачастил я, перекрывая ей дорогу.
- Если нужны деньги, не стесняйтесь, пожалуйста! - не сдавался я.
- Спасибо, ничего не нужно, - торопливо, не поднимая глаз, пожала плечами Белка и отодвинула меня рукой, как будто я был фанерным макетом самого себя.
Я остался стоять на тротуаре дурак дураком между двумя припаркованными Мерседесами. Тоненькая фигурка удалялась прыгающей походкой. Порыв осеннего ветра сорвал серый капюшон, рыжий беличий хвост вырвался на волю и раскачивался в такт ее шагам.
- Таня! Подожди! - отчаянно крикнул я, и мой крик заметался между гулкими стенами пустого переулка.
Белка остановилась, как будто наткнулась на невидимую стену. Я бросился к ней.
- Таня! Я совсем не то хотел сказать! Я хотел сказать, что больше не могу без тебя! Совсем не могу! Правда!
Она обернулась и подняла удивленные глаза. В ее глазах было все: и этот переулок с ночными фонарями, и небо, и голые осенние деревья, и зеленая вывеска позднего магазина, и я, и вся моя дурацкая прежняя жизнь...
Белка больше не поет. Она стоит у окна делает вид, что смотрит на кружащиеся в воздухе большие снежинки. На самом деле ее глаза задернуты невидимой шторкой, как будто она рассматривает что-то внутри себя. Я знаю ее секрет. У Белки внутри живет маленькая девочка, моя дочка.
А тот мальчик умер. Еще в прошлом году. Ему сделали операцию, но неудачно. Он впал в кому, и через несколько дней его не стало. Я не представляю, что было бы с Белкой, если бы рядом не было меня.
Так вот. К чему я это рассказываю? Не знаю. Некоторые считают, что сейчас, в эти две недели от Нового Года до Старого Нового года, открываются потайные двери между мирами, и обычные люди могут случайно увидеть скрытые смыслы Божественного Провидения. Мне показалось, я что-то видел.
"Моя эльфийская принцесса" - говорил отец, когда видел Линочку с тяжелым мольбертом, который казался значительно больше ее самой. Живого весу в дочке-студентке было от силы килограмм сорок пять. Огромные голубые глаза смотрели с лица-сердечком на окружающий мир одновременно серьезно и наивно, а под белыми, вьющимися от природы волосами, прятались Линочкины ушки - аккуратные и изящные, как ювелирные дети Фаберже. Когда не стало отца, "эльфийская принцесса" как-то забылась. А там и первые морщинки появились в уголках глаз, и синяки под глазами от недосыпа.
Как-то невнятно случился у Линочки первый брак - с однокурсником, который оказался куда более творческой личностью, чем она сама. Избранник мечтал написать триптих по Мастеру и Маргарите - Понтий Пилат, Иешуа и... Марк-Крысобой. Картина висела проектом в его насквозь артистичном сознании, но никак не собиралась обретать статус полноценного полотна. Благоверный истерил, обвинял окружающих в отсутствии собственного вдохновения... А затем "окружающие" свелись к одной Линочке, и она оказалась виновата и в неписуе гения, и в его не глаженных рубашках, и в том, что пиво в холодильнике всегда заканчивалось на самом интересном месте. Через пять лет совместного пребывания в квартире его вовремя почившей бабушки Лина была вынуждена вернуться в свою - напрочь убитую съемщиками, чьи деньги, однако, сильно помогали молодой семье. Ибо завороженный Триптихом муж почти ничего не зарабатывал.
Прошла череда скучных пустых дней, одиноких ночей с обязательной классикой жанра - слезами в подушку и вопросами без начала и без конца: "За что?", "Почему?" Сакраментальное "Я одна!" обращенное к старинному, доставшемуся от тетки зеркалу с настоящим ореховым столиком, сменилось усталым "Свободна! Что ж...". Снова вышагнул из угла мольберт, встал у окна. Легкие туманные акварели полетели осенними листами по комнате, на них плакали дожди, и грозные тучи смягчали сердца и утирали им слезы. На них солнце не улыбалось, а усмехалось, и горчинка морщинкой застывала в уголках сиятельных губ. Подруга из Художки, до сих пор отиравшаяся в мире Большого Арт Хаоса, увидев Линочкины работы, неожиданно предложила поговорить со своим другом, владельцем одной из галерей. А тому вдруг понравились акварели "с настроением" - по его выражению. Он взял несколько, чтобы выставить у себя на продажу. И, что самое удивительно, работы разошлись довольно быстро.
К тридцати пяти годам Лина подвела итог своей одинокой жизни и нашла на балансе: все ту же двушку, в которой, правда, был сделан капитальный ремонт; работу учительницы рисования в школе соседнего микрорайона; несколько десятков акварелей, проданных в частные коллекции нуворишей, желающих капельку грибного дождя для своих апартаментов; и усталую рефлексию одинокой и еще привлекательной женщины. Конечно, на миниатюрную блондинку, шпилькам и вручную вязаным платьям которой завидовали в школе все, начиная от первоклассниц и заканчивая завучем (директор был мужескаго пола и не завидовал, а откровенно любовался), находились любители. Но Лина в чужие кровати не спешила, а в свою не звала никого. Казалось ей, что отдайся она не любящим и не любимым рукам - и судьба шагнет в сторону, как пешеход с обочины тротуара на красный свет.
Вот и тек наработанный маршрут жизни - в школу, из школы с заходом в гастроном: пара шоколадок, какой-нибудь сыр, мюсли, пакет молока и несколько апельсинов.
Но однажды сетка порвалась... По серому плиточному полу непослушно раскатились яркие мячики.
Поставив корзинку у стеллажа, Лина мгновенье полюбовалась на сочетание радостного оранжевого и занудного серого, запомнила его, чтобы потом нарисовать, и опустилась на корточки - собирать беглецов. Как вдруг кто-то опустился рядом с ней.
- Помочь, барышня?
Она поморщилась. Ответила машинально:
- Благодарю, обойдусь.
К самостоятельности привыкаешь куда как быстрее, чем к одиночеству, хотя и ходят эти двое рука об руку!
- Гм. Вряд ли вы можете мне запретить помочь вам собрать апельсины!
В ответ на добродушную усмешку в голосе незнакомца Лина подняла глаза. Не обращая на нее никакого внимания, он деловито собирал апельсины в корзину, а в уголке его губ притаилась та самая улыбка - горчинкой. И так вдруг ударило куда-то Лине в средостение, что стало тяжело дышать... Словно ощутив ее смятение, незваный помощник посмотрел на нее и протянул последний найденный апельсин - плодом греха на ладони...
А потом было все... Аромат кофе в два ночи на кухне. И вновь смятые простыни. И глоток свежего воздуха, с трудом обжигающий сведенные судорогой губы. И утренний "полет" на работу по еще пустым улицам, наполненным ощущением апельсиновой радости.
Лина улыбалась каждому утру дня, в который они должны были встретиться. И знала, точно знала, что и Андрей - так его звали - улыбается тоже. Их нечастые встречи разглаживали печальные тени на ее висках, и растворяли ту самую горчинку в уголке его губ. Он ничего не знал о Караваджо и Климте, больше любил собак, чем кошек, терпеть не мог виски, предпочитал молчать, а не развивать теории, но слушал так, что Лине хотелось рассказывать ему обо всем на свете... А целовал так, что мечталось тут же умереть в его объятиях. Или остаться в них навсегда.
Однако Лина запретила себе мечтать, надеяться и верить, как и всякая женщина интуитивно ощущая хрупкость туманного замка для двоих. Замка, над которым скоро должны будут пролиться осенние дожди. Так и случилось. Женская интуиция сродни кошачьему слуху - указывает на то, что далеко, но неуловимо приближается. В том самом гастрономе, стоя рядом с лотком с апельсинами, она увидела его с семьей. Черноволосая приятная дама что-то энергично говорила ему, держа за руку пацаненка лет семи. Андрей слушал, как всегда, внимательно... Но и следа улыбки не таилось в любимых, таких родных губах. Ни следа. Ни горькой, ни сладкой гримасы.
Они с Линой одновременно посмотрели друг на друга, сцепились взглядами, как борцы на ринге. И словно воздух затрещал, разделив заставленный стеллажами зал на здесь и там, на прошлое и будущее, на ты и мы...
Пальцы Лины разжались. Рыжий виновник всех бед, пахнущий спелой цедрой, упал обратно в лоток. Она развернулась и медленно вышла из гастронома. Попала в вязкий кисель, замедляющий сердцебиение и мыслеворот, и называемый крушением мира.
А ведь сердце кричало! Этот проклятый вещий орган пел свои гибельные песни, но она не слушала, предпочитая жить и любить здесь и сейчас, а не думать о том, что будет завтра и потом.
Старинное теткино зеркало расплывалось в слезах. Пустая вода отныне пустого сердца. И сакраментальное "Свободна... что ж..." сменилось отчаянным, повторяющимся снова и снова "Я одна... Господи! Я одна!" И эти "за что" и "почему" вились ядовитым роем над белокурой головкой Лины, бессильно опущенной на руки.
Она справится... Конечно, она справится с собой. И снова научится не ждать. Не надеяться. Не ловить любимый глуховатый голос. Не касаться теплых губ. Не растворяться под тяжестью сильного тела... Не... Не... Не...
Но сначала надо перестать плакать!
Эти "не" и "перестать плакать" растянулись на долгие три года. Андрей не позвонил, а Лина не ждала звонков. Не ждала с той самой минуты, как их взгляды простились друг с другом в залитом холодным светом ламп дневного света зале гастронома. Все так же интуиция подсказала ей, что она, Лина, не была приключением, оживляющим скучную семейную жизнь, для этого спокойного и сильного человека. И, вроде согласилась быть любовницей - ведь уже стелила согласие простынею, украшала смирением. Да он оказался не из тех. Не любовницей она была нужна ему - любимой. И именно этого он не мог ей дать! Осознание заняло доли секунды, заполненные шарканьем чужих ног по грязно-серому полу магазина, и ледоколом сломало хрупкий мостик между двумя людьми, всего-то искавшими в мире чуточку душевного тепла. Невольно вскрывшаяся ложь, которая и ложью-то не была, потому что никто ни от кого ничего не ждал и не требовал, кроме коротких мгновений близости, выросла между ними. Стеллажом с желто-оранжевыми кругляшами воспоминаний о прошлом.
Первый год после расставания Лина до ужаса, до пробуждений по ночам боялась, что сын Андрея пойдет в первый класс той школы, где она работала. Почему-то встреча с этим парнишкой страшила ее больше встречи с его отцом. Но прошел год, и другой... И ничего не изменилось в ее жизни. Разве что она ни разу больше не встретила в гастрономе ни Андрея, ни его близких, да разошлись по коллекционерам, в том числе зарубежным, еще несколько ее работ, наполненных тем самым "дождливым" настроением, в котором с некоторых пор не проглядывало солнце. По истечении трех пустых лет в ее жизни светила почти не осталось. Лина рисовала с учениками птичек и вазы, встречалась с друзьями, посещала модные выставки - с тем неуловимым жизненным усилием, с которым люди продвигаются в густом тумане. Тоска тела выворачивала наизнанку, она была острой, изматывающей, заставляла волчицей выть на луну... Но ее можно было пережить, как переживают очередной приступ истерии у неуравновешенного ребенка. Куда хуже была та пустота, что образовалась где-то в районе сердца после ухода Андрея. Отчего Лина не перенесла на этого человека всю вину за их скоротечный роман? Отчего не вскормила ненависть, в которую так легко обратить любовь? Ведь куда проще по старой человеческой привычке объявить кого-то врагом. С ненавистью в сердце можно жить. С пустотой - только существовать.
Однажды Лине подумалось, что уже давно не было в серой череде дней ярких пятен... свежего запаха цедры... "Надо же, - удивилась она себе. - Оказывается, с тех пор я перестала есть апельсины!".
И так захотелось ощутить холодок спело пахнущего сока на языке и зубах, что, списав все на весенний авитаминоз, Лина махнула рукой памяти и отправилась в тот самый гастроном.
Время не доктор и даже не патанатом. Время - аптекарь-самоучка, неумело отмеряющий дозы забвения. В тот день для Лины им было отмеряно еще и немного радости - просто идти по улице, наслаждаясь влажным мартовским воздухом, разглядывая встречных людей, не думая ни о прошлом, ни о будущем. Войдя в приземистое, серо-зеленое здание, Лина сразу отправилась к знакомым лоткам. Поднесла к лицу первый попавшийся плод с оранжевой неустойчивой горки и вдохнула тонкий, спугнутый перевозкой, толпой, светом и гамом запах цедры. Медленно начала раскручиваться кинолента памяти, и вдруг ударила прежде свернутой пружиной - горчинка, притаившаяся не в уголке любимых губ, но в глубинах собственного сознания, обрела силу жала.
Апельсин выпал из ослабевших пальцев и покатился к стеллажам с молочными продуктами.
Лина проследила за ним взглядом, отметила, как ткнулся оранжевым щенком заморский плод в тупорылый мужской ботинок. Подняла глаза на его владельца. И задохнулась.
Художник видит не только картину в целом. Художник отмечает мелочи, штрихи, полутона. Морщины в углу глаз, и вот эту - глубокую, вертикальную, пролегшую между бровей. И еще эту - в углу рта, словно от горькой усмешки, раз за разом сводившей мышцы. Седину на висках - уже не полутона, уже белый-белый мел... Чужое лицо. Чужое одиночество. Чужая память. Чужие... и такие родные.
Лина рывком поднесла ладони к горлу, рванула шарф, словно тот душил ее. Андрей подходил. Протягивал на ладони апельсин и, кажется, даже пытался улыбнуться.
- Держи. Ты потеряла.
- Спасибо.
- Как поживаешь?
- Нормально. А ты?
- Нормально.
Лина так и не взяла апельсин. На протяжении разговора медленно пятилась назад, пока не уперлась спиной в лоток с бананами. Бледно улыбнулась. Сделала шаг в сторону. Там, за стеклянными дверями уже поджидали слезы-мучители. Аптекарь-самоучка все это время пытался всучить ей плацебо вместо лекарства.
Она пошла к выходу. В гастрономе стоял обычный шум - фоновая музыка, шарканье ног, дребезжанье тележек, голоса. И вдруг, словно гигантским топором отрубило звуки. От ватной тишины, павшей то ли с неба, то ли с потолка, почти скрытого под вентиляционными шахтами, лампами дневного света и сплинкерами, Лина чуть не упала. Недоуменно оглянулась. Андрей так и застыл там, рядом с апельсинами, и выглядел, как тяжелобольной, которому до выздоровления далеко. Наверное, он что-то говорил ей вслед, потому что его губы шевелились. Но в абсолютном безмолвии, атаковавшем Линины уши, она не могла воспринять ни слова.
Да, ей больно! Но ему - еще больнее, и этого она уже не может вынести. Пусть судьба отмерила еще один день - всего один! - но она сгонит с любимого лица эту болезненную гримасу. Руками, губами, сердцем изведет из того дня, в котором они с Андреем будут вместе. Даже если это будут несколько часов... Час... Мгновения...
Стуча каблучками по плиточному полу, она побежала назад.
Андрей поймал ее, как птицу, упавшую с неба - руками, плечами, полами распахнутой куртки. Но вместо того, чтобы прижать к себе, ощутимо тряхнул, случайно задев локтем апельсиновую пирамиду. Та рухнула лавиной солнечных зайцев. Лина завороженно следила за их падением, и с каждым новым беглецом с лотка звуки возвращались в ее жизнь.
- Приди в себя! - зло сказал Андрей, видимо, не в первый раз. - Лина, слышишь? Я пытался жить без тебя. И не выходит. Я даже уезжал. Навсегда. И вернулся. Еще год назад я сжег мосты и развелся. Приехал, чтобы увидеть тебя хотя бы раз! Думал, вдруг у тебя уже семья, ребенок...
- Думал он... - сдавленно прошептала Лина.
И уткнулась лицом в его свитер, вдыхая почти забытый, родной запах, к которому примешивался такой яркий аромат новой, апельсиновой жизни.
Самому Киселеву никогда не пришло бы в голову встречаться с бывшими одногруппниками. Других забот хватало. И всё же, когда за неделю до Нового Года позвонил Егор Якимов, Андрея неожиданно разобрало любопытство. Почему бы и нет? Он был вполне доволен своим благосостоянием и внешним видом, а окунуться на один вечер в институтские воспоминания казалось не таким уж и плохим времяпрепровождением.
В семь вечера, в субботу третьего января, посетителей в ресторане было уже довольно много. Андрей прошелся, оглядываясь по сторонам, и почти сразу заметил махавшего ему рукой мужчину в дальнем углу зала.
- Привет, - воодушевленно поприветствовал его Егор, протягивая руку, - ты совсем не изменился!
- Ты тоже, - слукавил Андрей, садясь напротив.
Он открыл меню на первой попавшейся странице, продолжая краем глаза поглядывать на старого приятеля. Такой же худой, взъерошенный, с виноватой улыбкой, под всё ещё яркими глазами - темные круги, глубокие морщины на лбу и в уголках губ, в движениях появилась нервозность. В институте Якимов неплохо учился. Был весьма сообразительным парнишкой. Задачки щелкал как орешки. И всё же ему всегда не хватало яркости.
- Вообще-то это была не моя затея. Света Малютина позвонила и очень просила собрать всех, ну то есть не всех... Мы с ней два года назад в "Одноклассниках" переписывались, я ей тогда свой телефон оставил.
- Не понял, - Андрей оторвался от красочной картинки с жареным палтусом, - что значит "не всех"?
- Она очень просила, чтоб были пятеро. Я, Киселев, ну то есть - ты, Алексеев, Маркин и Подгорный.
- Странный какой-то состав. Ну, допустим, Алексеев и Маркин всегда вместе дружили и со Светкой общались, но Подгорный! Он с нами даже пиво никогда не пил. Учился круглосуточно.
Егор подскочил на стуле. К ним с довольными физиономиями подошли два разухабистых мужика. Они по очереди похлопали по рукам Егора и Андрея и плюхнулись на свободные стулья.
- Ну и погодка, - поёжился Алексеев, оценивающе оглядывая Якимова и Киселева, потом довольно потер руки.
- Что будем пить? - нетерпеливо спросил Маркин.
Раньше Алексеев был спортсменом - ватерполистом. Метр девяносто, не меньше, и плечи такие - точно рубашку на шкаф натянули, а теперь раздался, округлился и превратился в медведеобразное существо со щетинистыми щеками и загеленными волосами. Маркин же напротив, заметно похудел и осунулся. Тонкие надменные губы и ледяной взгляд отставного эсесовца.
- Нам графин водки, селедку, грибочки, маринованные овощи, чесночные гренки и по два стейка, - вдохновенно крикнул Алексеев официанту, не заглядывая в меню.
- Как жизнь, ребята? Честно скажу, даже не думал, что мы когда-нибудь ещё встретимся, - круглощекое лицо Алексеева довольно лоснилось.
Андрей насторожился. Сейчас выпьют и начнется. Придется весь вечер считать их машины, коттеджи, собак и жен. Слушать истории о походах в баню и тайских волшебницах, а Якимов будет внимать им с открытым ртом, и потом напьется от отчаяния, что ему не довелось родиться наглым и беспринципным.
Однако, напротив, несколько сникший Егор оживился.
- Чем занимаешься? - спросил он Киселева.
- Рекламой, - ответил Андрей, уже ругая себя за то, что притащился на заведомо бессмысленную встречу.
Алексеев с Маркиным переглянулись.
- Дай визитку, - скорее потребовал, нежели попросил Маркин, но потом более миролюбиво добавил, - что-нибудь вместе замутим.
После обмена карточками, из которых Киселев узнал, что Алексеев является Генеральным, а Маркин Коммерческим директорами какой-то конторы с загадочным названием "Бриста", им принесли водку, пиво для Якимова и закуску.
Алексеев встал:
- Я предлагаю выпить за наше поколение. За тех, кто знает Лёню Голикова и Марата Казея, кто помнит вкус настоящего молочного коктейля и Олимпиаду восемьдесят. За тех, кто ждал от жизни чудес и получил их!
Они чокнулись и выпили.
- Когда появится Светик? - в первый раз за всё это время Алексеев обратился к Егору.
- Пятнадцать лет не объявлялась, а тут на тебе... Давай, Якимов, колись, чего ей от нас нужно, - проворчал Маркин.
Но Егор снова прытко вскочил и призывно замахал руками, точно в них были сигнальные флажки. Андрей обернулся и увидел Подгорного. В классической белой рубашке и английском жилете, с черной бородой и строгим взглядом, Лёня Подгорный производил суровое впечатление. Своим появлением он невольно вынудил присутствующих подобрать животы и выпрямить спины. Лёня был строг и сосредоточен:
- Чем тут кормят? - поинтересовался он у Маркина и, не дожидаясь ответа, заказал минеральную воду.
- Я не пью спиртного, - пояснил он удивленному Алексееву и через пару секунд добавил, - и не курю.
- Болеешь что ли? - саркастически ужаснулся Маркин, пытаясь немного осадить пафос Подгорного. Но Леня горделиво отвернулся:
- Егор, в моём распоряжении около часа. Давайте сразу приступим к делу.
Алексеев наклонился к Киселеву и шепотом спросил:
- Кто он такой? Что он тут из себя строит?
- Адвокат, - тихо бросил Андрей, - известный. Крутой.
Разговаривать было не о чем. Всё складывалось ещё хуже, чем Андрей предполагал. Начали звонить Малютиной. Все по очереди набирали номер, продиктованный Якимовым, но он по-прежнему был "недоступен".
- Послушайте, - Егор поднял перед собой ладони, создавая невидимую стену, - я, правда, ничего не знаю. Мы с ней всего два раза переписывались.
- Ну, хоть фотки у неё там были? - спросил Алексеев, - как она хоть выглядит? Разжирела, постарела или по-прежнему красотка?
- Не разжирела. Нормальная. Блондинка. Вполне ухоженная.
- Сейчас начнется, - хихикнул Маркин,- заявится и скажет, что у неё десять детей и все от кого-то из нас, а от кого она и сама толком не помнит.
- У тебя что-то было со Светкой? - Алексеев выпучил глаза.
- Да нет, - отмахнулся Маркин, - это я так, гипотетически...
Он хотел ещё что-то добавить, но осекся и повернулся к Подгорному:
- Вот ты ей частенько по учебе помогал. За просто так, что ли?
Лёня равнодушно окинул мужиков взглядом:
- Вопрос отклоняется, так как не имеет никакого отношения к делу.
Киселев с Якимовым молча переглянулись. Андрей помнил, что Егор всегда сох по Светке и теперь ему, наверное, было неприятно выслушивать такие разговоры.
Внезапно воздух наполнился сладким ягодным ароматом, точно им на стол принесли целую тарелку с клубникой, послышалось лёгкое шуршание и словно из ниоткуда возле них возникла Светка. В бирюзовом платье, на шее пестрый платок, щёки румяные с мороза. Она тяжело дышала, как после быстрого бега, но лицо светилось радостью и счастьем. В руках Светка сжимала новогодние пакеты.
- Ребята, простите, ради бога. У меня телефон разрядился, не могла предупредить, что опаздываю, - она скинула пакеты на свободный стул, и оббежала всех по очереди, чмокая в щёку, - как я соскучилась!
Не переставая восхищаться собравшимися, она заказала две бутылки шампанского, и принялась рассказывать о том, как у неё сломалась машина и как потом пришлось добираться на метро. Все пятеро внимая её веселой болтовне, замерли точно под гипнозом.
С возрастом Света заметно похорошела. Мягкая, утонченная, вроде бы и та же, и совсем другая женщина. Незнакомка, с которой не нужно знакомиться. Пришла и тут же всех расцеловала.
- Светик, мы удивлены, что ты решила устроить нам такой сюрприз, - не выдержал Алексеев.
- Сейчас всё объясню, - она поправила сбившийся шарфик. - Представляю что вы подумали ожидая меня.
- Больше всех волновался Лёня, - Маркин ехидно улыбнулся, - без тебя он даже разговаривать с нами не хотел. Жаль только, что он уже уходит.
- Леня, это правда? - протянула Света как-то по-детски.
Подгорный замялся, не зная, что ответить.
- Останься, пожалуйста, - она схватила его за пальцы и притянула руку к себе, - я просто хотела вас повидать, поздравить с прошедшим Новым Годом, попрощаться.
- Как попрощаться? - Егор, полностью зачарованный магнетизмом Малютиной, даже перестал моргать.
Света сделала жалостливые глаза и, обреченно кивая головой, ответила в тон Якимову:
- Увы, это так. В понедельник я навсегда уезжаю в Канаду. И скорей всего - больше никогда не вернусь. Поэтому я и собрала вас - людей, с которыми у меня связаны все лучшие студенческие годы. С Денисом и Пашей, она посмотрела в сторону Алексеева и Маркина, мы вместе прогуливали занятия, а потом вдогонку за всеми сдавали зачеты. С Андреем у нас было много общих интересов, по дороге домой мы частенько подолгу сидели в метро, болтая о кино, о книгах, о жизни. Лёня - моя палочка-выручалочка. Если бы не он, то меня выгнали бы из института ещё на первом курсе. А Егор .... В общем, он сам знает.
- А как же Оксана? - поинтересовался Алексеев.
- Я ей не дозвонилась, - в ответ Света как-то неопределенно пожала плечами, уголки губ на какую-то секунду съехали вниз, а потом опять весело натянулись:
- Вы все такие красивые стали, успешные. Предлагаю тост, чтобы мы помнили друг о друге только хорошее. Поверьте, вы самые лучшие мужчины из тех, которые встречались мне за последние двадцать лет. Оставайтесь всегда такими же достойными и благородными людьми.
Света изящно перегнулась через столик и чокнулась с каждым в отдельности. Сидевший рядом Лёня сдерживался изо всех сил, чтобы не глазеть в открытую. Маркин же с видом наглеца без стеснения рассматривал, как Малютина тянется к Якимову.
- А теперь, - объявила она, протягивая каждому по пакету, - я хочу вручить вам маленькие подарки на память. Посмотрите дома.
Киселев больше смотрел, чем слушал. Может быть, ему всё же стоило в своё время откликнуться на Светкину симпатию? Может, тогда в его жизни не было бы выматывающего развода и внутренней опустошенности? Возможно, она смогла бы дать ему домашнее тепло и родить детей? Андрей сразу заметил, что на Светкиной руке нет обручального кольца, значит у неё в жизни тоже не всё гладко.
- Ты только посмотри, как разошлись, - яростно зашептал Якимов с плохо скрываемой ревностью. - Кажется, все трое женаты, а всё туда же...
Андрей и сам обратил внимание, как изменились его одногруппники. Они смеялись вместе со Светой, вспоминали какие-то забавные случаи, острили и выглядели на редкость милыми и приятными людьми.
- Чего ты теряешься, - попробовал подбодрить Якимова Андрей, - у тебя же к ней всегда чувства были? Может, хоть теперь скажешь?
- Она давно всё знает, - лицо Егора выглядело кисло, - да и уезжает навсегда.
- Что такое навсегда? Мы живем в космополитичном мире.
- Чего это вы там шепчитесь? - неожиданно прервала их Малютина, - Андрей, скажи тост.
Подогретый спиртным и охваченный романтическим настроем, Киселев говорил довольно долго, стараясь произвести на Свету самое благоприятное впечатление. Он желал ей надежных людей рядом, любви и взаимопонимания и что-то ещё, до тех пор, пока его не перебил уже изрядно напившийся Алексеев:
- Если какие проблемы, Светик, обращайся. Мы тебя любим. Дай поцелую...
Малютина попыталась шутливо отстраниться, но Алексеев уцепился за локоть.
- Мне нужно позвонить, - Света аккуратно освободила руку и горделиво выплыла из зала, оставляя за собой шлейф клубничного аромата.
Егор выскочил следом за ней точно заяц.
Когда их осталось за столом четверо, Алексеев выругался так грязно, что Подгорного перекосило, а Маркин пришел в восторг. Смысл его фразы заключался примерно в том, что убогому Якимову и мечтать нечего о такой женщине как Света.
Егор ворвался в зал буквально через пару минут, пронесся мимо столиков, привлекая внимание остальных посетителей. Он был страшно взволнован: глаза блестели, на лбу выступила испарина.
- Я слышал Светкин разговор! Она никуда не уезжает, - плечи Якимова вздрагивали, взгляд блуждал. - Она сказала, что в понедельник ложиться в больницу, но это формальность, потому что операцию всё равно делать не будут. Нужны какие-то лекарства, которые она купить не в состоянии... Не знаю, с кем она говорила, но я потрясен! Как человек может выглядеть таким цветущим, зная, что скоро умрет? Как теперь себя вести? Как смотреть ей в глаза?
Он так и стоял в растерянности возле столика, точно собирался вот-вот что-то предпринять.
- Печально, конечно, - лицо Подгорного смягчилось, даже локти вылезли на стол, - а что мы можем сделать? Она видимо хотела, чтоб мы её запомнили именно такой.
- Действительно, - выразил неожиданную солидарность Алексеев, - мы же не врачи.
- Да какая разница? - вскричал Егор, нервно подергиваясь. - Если ей нужны лекарства, я их из-под земли достану! В лепешку разобьюсь.
Якимов схватил рюмку Маркина и опустошил её залпом.
- Погоди, погоди, не нервничай, - Андрей попробовал его усадить.
Якимов протестующее отдернулся:
- Мы же не можем взять и сказать ей прямо в лоб: "Света, мы всё знаем, дай нам список, мы поможем тебе с лекарствами...". Это вопрос жизни и смерти!
- Прямо-таки Гамлет, мать его, - Маркин достал сигареты, пренебрегая недовольством Подгорного.
- Она идет, - коротко бросил Лёня.
Около получаса бывшие сокурсники с напускным весельем из кожи лезли вон, чтобы угодить Свете и отвлечь её внимание от трясущегося и близкого к истерике Якимова. В девять чесов в соседнем зале заиграли "живые музыканты". Андрей предложил Свете пойти посмотреть. Она сразу же согласилась. Остальные предпочли остаться.
Как только Киселев с Малютиной отошли, Егор снова застонал:
- Это несправедливо!
- Слушай, может ей просто денег дать? - Алексеев вопросительно глянул на Маркина.
- Она не возьмет, - Якимов, протестуя, затряс головой, - точно не возьмет. Я её хорошо знаю. Она такая, такая... Щепетильная.
- Глупости, - отрезал Подгорный. - Нужно просто всё с умом делать.
Алексеев вдруг развалился по-барски на стуле, закинул ногу на ногу:
- У меня кое-что с собой есть. Планировали вечером покутить, но ради такого дела веселье можно перенести на завтра. Это будет наша благотворительность. Я тут по телеку видел, как Роби Вильямс одной бабе, официантке, вместо чаевых подарил ключи от Порша. Павлик, тебе же не жалко? Может, даже жизнь спасешь подруге детства?
- Ты что шутишь? - вмешался Подгорный, брезгливо отмахиваясь от сигаретного дыма. - Я недавно маму лечил... Можно только гадать в какую сумму все это обойдется...
Якимов выкарабкался из своего угла и пересел на место Андрея:
- У меня есть накопления, я могу прямо сейчас до банкомата добежать. Тут рядом...
- Да ладно, - захмелевший Алексеев распалился, - я могу добавить - не вопрос.
Не говоря ни слова Подгорный достал какую-то книжицу и что-то в ней накарябал.
- Это что? - ткнул пальцем Маркин. - Чековая книжка?
- Да, - надменно отозвался Лёня.
- Выпендрежники, твою мать, - Маркин встал, - а я ещё подумаю.
В туалете зеркала, лампы и раковины блестели так, что в какой-то момент Андрею пришлось даже зажмуриться. Он набрал в ладони прохладную воду и окунул в них лицо. Глупая, ненужная встреча совсем выбила его из привычного делового настроя. Зачем Якимов всё это рассказал им про Свету? Молчал бы, всем сделал лучше. Андрей уже почти успел в неё влюбиться, а теперь это чувство занозой ковырялось внутри. Только этих переживаний не хватало!
Егор оказался легок на помине, он вошел и плотно прикрыл за собой дверь.
- Андрюх, мы с ребятами решили скинуться Свете на лекарства. Если будут участвовать все, то сумма получится очень приличная.
- Ты уверен, что так мы сможем спасти её? - Киселев вытерся бумажным полотенцем, - может быть всё-таки поговорить с ней?
Якимов прижался спиной к двери, запрокинул голову, рот его искривился, лицо вытянулось:
- Хочешь, поговори с ней ты.
- Конечно, не хочу, но это не правильно.
- А как правильно? - в кротком взгляде Якимова зажглись недобрые огоньки. - Нужно просчитать прибыль? Так вот, я тебе скажу, что в этом деле прибыли не жди. Нет никаких гарантий, но мы можем дать ей шанс... А вдруг всё получится? Я, я... не знаю, что и сказать. В конце концов, нельзя всё мерить деньгами!
- Мерить нельзя, - согласился Андрей, - и тем не менее, на повестке дня именно деньги! Мне не жалко, но нужно понимать, что они действительно принесут пользу. Может быть, поговорить с ней на чистоту?
Якимов полез во внутренний карман пиджака и вытащил пачку денег:
- На вот, здесь чек Подгорного и всё, что мы собрали. Только прошу, держи меня в курсе...
Киселев взглянул на деньги и устыдился собственного цинизма:
- Если она не возьмет, то я буду должен всё это как-то возвращать, а новая встреча с Алексеевым и Подгорным в мои планы не входит.
- Видишь, - голос Егора потеплел, - поэтому мы подарим ей праздничный свёрток и попросим пока не смотреть, а потом она уже не сможет нам ничего вернуть. Светка сделала вид, что уезжает из страны, а мы сделаем вид, что просто любим сорить деньгами.
- Но, я не люблю сорить деньгами, они не так-то просто мне достаются.
- Короче, Киселев, тебя никто не заставляет участвовать.
Якимов вышел, а Андрей так и остался стоять перед зеркалом, пытливо глядя на своё отражение, точно оно могло дать ответ или принять решение. Ему необходим был совет разумного, уравновешенного человека. Он набрал номер.
- Привет. Извини, что внерабочее время.
- Говори, Андрюш, только не долго. Мы с мужем в гостях.
Его секретарша Олеся, была образцом рассудительности и здравомыслия.
- Мои бывшие одногруппники в хмельном угаре скидываются на операцию одной хорошей женщине. Она сама про это ничего не знает. Как ты считаешь, мне стоит в этом поучаствовать или всё же проявить благоразумие?
- Это сложно, Андрюш, всё зависит от того, собираешься ли ты помочь этой женщине или предпочитаешь предстать в хорошем свете перед своими приятелями.
- Приятели мне не интересны, типичные продукты нашего времени. Рисуются друг перед другом. Кидаются деньгами.
- Тогда не давай.
- Но женщина-то мне нравится. Хотелось бы, чтоб она выздоровела.
- Тогда дай.
- Но гарантий же никаких...
- Ты имеешь в виду, что она не сможет вернуть эти деньги?
- Вопрос не в этом. Непонятно вот что, я хочу ей действительно помочь, а моим однокашникам всё равно, но они так легко скинулись, а меня гложут сомнения. Почему так?
- Знаешь, мне как-то рассказывали такую байку, что один Мудрец согласился преподнести урок несчастным, недовольным своей жизнью людям, в обмен на дары, которые они должны были ему принести для постройки школы. Желающих явилось много, они все приходили и складывали свои подарки к ногам Мудреца. Когда же они, наконец, все собрались, Мудрец принялся брать дары один за другим, и те, на которых было написано имя, он возвращал владельцу. В конце возле его ног не осталось ни одного подарка. Тогда Мудрец сказал людям, что счастье не придет до тех пор, пока они будут давать, ожидая чего-то взамен. И даже радость от мысли, что они сделали что-то хорошее, не сможет успокоить их пока они не перестанут привязываться словами или мыслями к какой-либо плате за содеянное. Потому что человек способен освободиться от тяжести жизненных невзгод, лишь совершая полезные поступки.
- Какая же ты умная, Олеся, - шутливо восхитился Андрей.
- Согласна, - Олеся с благодарностью приняла комплимент, - я и сама иногда удивляюсь, почему с таким багажом знаний я никак не разбогатею.
- Мудрецам не положено быть богатыми, это развращает и затуманивает разум.
- Спасибо, - смеясь, ответила она, - ты мне открыл глаза.
Когда Андрей вернулся, то обнаружил за столиком совершенно пьяных Алексеева и Маркова. Оба с раскрасневшимися физиономиями полулежали на столе и набивали пепельницу окурками.
- Небось спецом за углом ныкался, ждал, когда она уйдет, - презрительно и зло процедил сквозь зубы Маркин, - я так и думал, что ты, Киселев, зажмешься.
- Она ушла? - спросил Андрей.
Алексеев едва смог сфокусировать взгляд:
- Кажется, ей стало плохо. Егор побежал её догонять. А знаешь, что в подарочных пакетах? Носовые платки! Вот и уж чувство юмора у Светика.
Андрей едва успел поймать их. Света уже была в машине на заднем сидении, а Егор только садился рядом с водителем. Киселев ухватил Якимова за локоть и попытался сунуть в карман деньги.
- Да, ладно, - почему-то начал тихо отнекиваться Егор, прикрыв дверь машины, чтобы Света не слышала их разговора, - и так нормальная сумма вышла.
- Бери, бери, - настоял Андрей, - я тоже очень хочу помочь, правда.
- Она так заторопилась домой, что я не успел ей ничего передать. Поэтому вот, видишь, напросился проводить.
Киселев похлопал его по плечу:
- Надеюсь, тебе удастся сорвать поцелуй благодарности.
- Спасибо, - Егор смущенно улыбнулся, - я очень хочу поддержать её. Не верю, что ничего нельзя исправить! Мы все хоть и далеки от ангелов, но, всё же никто не остался равнодушным... Это значит, что всё будет хорошо. Я обязательно позвоню тебе и расскажу что да как.
- Буду ждать, - с этими словами, Андрей открыл заднюю дверцу и заглянул в салон.
Света сидела задумчивая и напряженная, и даже не сразу заметила, что Киселев смотрит на неё.
- Андрей, - она немного искусственно улыбнулась, - простите за столь спешный уход. Мне как-то нехорошо стало. Большое спасибо, что вы все пришли, я никогда не забуду этот вечер.
Киселев взял её за руку и дружески потряс:
- Светик, не нужно тебе ни в какую Канаду. Оставайся. Вот тебе моя визитка, когда будет настроение, позвони или напиши, как у тебя дела...
- Хорошо, я напишу, - Света чмокнула его в щеку, показывая, что разговор окончен.
Киселев хлопнул дверью и потом ещё стоял какое-то время, наблюдая за тем, как отъезжает машина.
На следующей неделе Егор не объявился, а Света не написала. От этой неизвестности Андрей чувствовал себя как-то нехорошо. Ему представлялось, будто случилось, что-то плохое, непоправимое. Киселев время от времени набирал номер Малютиной, но он всё время оказывался заблокированным. Якимов же просто не брал трубку.
Один раз, вечером, у него даже был порыв обзвонить больницы, но с утра подобная мысль показалась бредовой. Тогда Андрей выяснил у своих сотрудников, как попасть на "Одноклассники", и те, не без шуток, зарегистрировали его на этом социальном сайте. Весь рабочий день он со стыдливым любопытством отыскивал людей, с которыми когда-то был знаком. Нашел даже свою бывшую жену, но заходить к ней на страницу из гордости не стал. Профиль Якимова был очень скуп, там даже не было фотографии, никаких дружественных посланий, лишь школа, институт, и два места работы десятилетней давности. А вот Малютину он так и не нашел. Среди трехсот одной Светланы Малютиной и тридцати двух Свет Малютиных, его Светки так и не оказалось.
Зато неожиданно Андрей наткнулся на страницу Оксаны Афанасьевой, маленькой лупоглазой брюнетки, институтской подружки Малютиной. И та, по счастливой случайности, оказалась "в сети".
Воодушевившись, Киселев написал ей сообщение. Ему хотелось сразу перейти к разговору по существу, но это выглядело бы неприлично. Афанасьева ответила быстро и к счастью кратко.
"Привет, Андрей. Я тоже рада! Спасибо за комплимент. Жизнь - хорошо, меня вполне устраивает. Я не работаю, занимаюсь семьей. Как ты?"
Киселев посчитал глупым, вступать в дальнейшую пустую переписку о своей судьбе, зная, что на самом деле это никого не интересует.
"Скажи, пожалуйста, как мне найти Свету Малютину?".
"Я встречалась с ней перед Новым Годом, они с мужем собирались уехать из России, насколько мне помнится в Канаду. У них, правда, потом какие-то финансовые трудности возникли, Светка звонила мне, просила деньги в долг. Но я не дала, ведь понятно, что она вряд ли вернуть их сможет, а если и вернет, то через сто лет, когда они уже обесценятся совсем. В общем, она, конечно, обиделась, позвонила мне в начале января, сказала, что они и без меня обошлись, больше мы не общались. Не думаю, что ты её сможешь найти в Москве".
Последнее сообщение Оксаны, Андрей перечитал три раза, с ужасом понимая, что ситуация начала проясняться. Затем, сам не зная, почему спросил ерунду:
"Так, значит она замужем?"
"О, да! В семейной жизни у неё всё хорошо. Кстати, ты же, наверное, помнишь Егора Якимова, цепкий такой мальчик был. Они поженились лет пятнадцать назад, он ещё после института её всё обхаживал. Только вот с работой у него как-то не сложилось. На последнем месте его, по-моему, даже обвинили в каких-то махинациях и уволили. Хотя, врать не буду, может, я что-то путаю".
Около часа Андрей сидел, глядя на заснеженные улицы, на спешащих по ним укутанных людей, на толкущиеся в пробке машины, на горящие огни витрин, на всю эту будничную жизнь, вертел в руках клетчатый носовой платок и думал о том, что там, в Канаде должно быть всё то же самое. Он представил большой красивый Торонто и среди его канадской суеты, Светку, благоухающую клубникой, с раскрасневшимися от мороза щеками, счастливую, здоровую, полную надежд, и неожиданно поймал себя на том, что улыбается. Всё же здорово, что она жива.
В то лето я жила на съемной даче. Так сложились обстоятельства, что отъехать далеко от дома не получалось - у мужа были какие-то заморочки на работе. Отдыхать где-нибудь на Ривьере в одиночку не хотелось, да и вряд ли Вадим разрешил бы. Во всяком случае, это неотвратимо привело бы к конфликтам, а мне хотелось отдохнуть от его бесконечной ревности, от скандалов, от собственной истерии, наконец. Наши отношения зашли в тупик, выходом из которого был только развод. Но Вадим даже слушать не хотел об этом. Он фанатично твердил, что все еще можно исправить, что я просто устала от городской суеты и, возможно, нам стоит пожить некоторое время порознь. Я согласилась.
Разумеется, дачу выбирал он сам. После многочисленных звонков куда-то и переговоров с кем-то, наступил, слава Богу, тот день, когда он мне вручил ключи, а шоферу сообщил адрес.
- Имей в виду, - с каменным лицом, едва разжимая губы, сказал он, стоя перед открытой дверцей автомобиля, - это дом моих старинных приятелей. Сейчас они на Кубе. Я очень дорожу их мнением обо мне и надеюсь, что ты не дашь повода...
- Расслабься, - прервала я его тираду. - Ты не на конгрессе.
Вадим сделался мрачнее тучи и процедил заключительную часть мысли:
- Я рад, что ты все поняла.
- И я рада, - вырвалось у меня. Шофер повернул ключ зажигания, я захлопнула дверцу.
Дорога не заняла много времени, и спустя пару часов машина остановилась у ворот симпатичного домика в стиле шале. Домик - это, конечно, скромно сказано. Под громадной покатой крышей скрывалось множество, как мне показалось, окон и всевозможных балкончиков. А к главному входу надо было подниматься по каменным ступенькам, довольно крутым, разбитым на два пролета небольшой площадкой.
- Он что, сдурел?
- Что, простите? - встрепенулся шофер, с задумчивым видом стоявший рядом со мной.
- Я говорю, что Вадим Сергеич твой, не к ночи будь помянут, с головой не дружит. Или скажешь, что я не права?
Шофер издал странный квакающий звук. Надо полагать, что он согласился со мной. Однако когда я посмотрела на него - лицо этого наемника было непроницаемо. Все ясно: и нашим, и вашим. Он же истолковал мой взгляд по-своему и метнулся в сторону машины. Уже через минуту шофер поднимался по ступенькам к дому с моими многочисленными баулами.
- Как ты в этом тереме одна жить будешь, не знаешь? - задала я вопрос самой себе. Ответа ждать было не от кого, и, вздохнув, я отправилась вслед за своими вещами.
- Ну, вот, пожалуй, и все, - сказал водитель, спускаясь со второго этажа в просторную гостиную. - Я все проверил, не волнуйтесь.
- Это ты насчет чего?
- В доме полный порядок, с водой холодной и горячей никаких проблем, холодильник я загрузил на первое время. Завтра придет Капа, распорядитесь, если нужно что...
- Кто, кто придет? - я вытянула шею, пытаясь понять, ослышалась или нет.
- Капа, - растерянно повторил он. - Ну, мне так сказал Вадим Сергеевич. Он типа с ней договорился.
Я рассмеялась.
- А сколько этому чуду лет? Даже в пору моего детства такого имени у живых людей не было.
Шофер коротко хохотнул.
- Не знаю, - ответил он и тотчас стал серьезным.
Вечер прошел в мрачных развлечениях в виде праздного шатания по двору и дому со стаканом текилы в руке. Несколько раз звонил Вадим, после четвертого или пятого звонка я решила ответить ему.
- Чего надо? Я уже сплю! - гаркнула я и отключила трубку. От злости я швырнула мобильник в сторону дивана, но, судя по грохоту, промазала. "Ладно, завтра найду" - решила я и насыпала в рот соли из дозатора солонки. Туда же последовали из стакана остатки мексиканской самогонки. Зажмурившись, я некоторое время стояла, не двигаясь и не дыша. Соли оказалось слишком много.
" Уф-ф!" - перевела я дух и поплелась проверять замок на воротах.
Ночь была теплой, тихой и звездной. Несмотря на отвратительное настроение, я смогла оценить красоту природы, и глаза невольно начали фиксировать игру лунного света на дорожках и верхушках кустарника.
Внезапно что-то шевельнулось на скамейке, мимо которой я проходила. Чувство самосохранения было изрядно притуплено алкоголем, поэтому я смело подошла ближе. На спинке сидел котенок. Он был такой маленький и тощий, что в первое мгновение показался мне игрушечным.
- Эй, - тихонько позвала я его и протянула руку. Киска тоненько мяукнула и, соскочив на сиденье, шустро подбежала к моей руке.
- Откуда ты взялся? - поинтересовалась я и прижала животное к себе.
Он был похож на новорожденного чертенка: худющий и черный, как уголь. Я сидела на кухне за столом и, подперев рукой тяжелую голову, смотрела, как он аккуратно пьет молоко из блюдечка.
- Ну и как мы тебя звать-величать будем, а?
Котенок прервал свое занятие и повернулся ко мне, демонстрируя перепачканную молоком мордочку. Издав очередное "мяу", он продолжил трапезу.
- Нет, дружочек, это не имя, - отвергла я предложенный вариант. - Знаешь, ты такой смешной, - я присела на пол рядом с ним и приподняла хвостик, - и к тому же девочка, - сделала я вывод. - Все, вопрос решен - будешь Капой. Идет?
Ответа не последовало. Молчание, как известно, знак согласия.
Проснулись мы с Капой поздно. Солнце уже вовсю старалось пробиться сквозь плотные портьеры. Снилась мне Гурченко. Незабвенная Людмила Марковна вместе с Борей старательно выводили: "Я не буду, я не буду целовать холодных рук..."
Я открыла глаза и глубоко вздохнула. Музыка все еще звучала у меня в голове. В следующее мгновение я вскочила, как ошпаренная. Музыка звучала наяву, довольно громко и, главное, в комнате через стенку. Вчера я так и не удосужилась обойти все апартаменты, и что конкретно там, за стеной, находится - не знала.
Выскочив на балкон, я увидела перед домом незнакомый автомобиль.
- Офигеть! - не сдержалась я.
Что-то заставило меня посмотреть направо, и тут я просто онемела: на соседнем балконе мужик в трусах занимался зарядкой. Точнее, занимался до моего появления. Теперь он, разинув рот, с гантелями в руках, смотрел на меня. Из комнаты неслась музыка.
Вид у меня был, наверное, идиотский.
- Так и будешь стоять? - спросила я. - Слинял по-быстрому!
Мужика как ветром сдуло.
С мокрым полотенцем на голове и Капой под мышкой я сидела в гостиной на полу возле дивана и разорялась в трубку:
- Это что за подстава! Интересно, сколько еще квартирантов в этом доходном доме будет проживать? Короче, присылай за мной машину...
- Дай мне хоть слово сказать! - вклинился Вадим. - Я тебе вчера сколько раз звонил? Ты же трубку бросаешь, разговаривать не хочешь. Я забыл предупредить, что здесь живет охранник. Точнее, этот человек периодически появляется здесь по просьбе хозяев, чтобы дом был как-то под присмотром. Он любезно согласился перебраться в гостевую часть дома, вход туда отдельный, тебе он никак не помешает. И вообще, по-моему, так спокойнее будет...
Слушать дальше не имело никакого смысла, я нажала отбой. В эту же минуту в дверь позвонили. Мы с Капой удивленно переглянулись.
На пороге стояла тетка средних лет. Она походила на директрису какого-нибудь детского учреждения: строгий льняной костюмчик, волосики в лаке, сердито поджатый ротик и чемодан амбиций.
- Доброе утро, - отчеканила она. - Меня зовут Капитолина.
Я молчала, выдерживала паузу. Терпеть не могу подобных особ из разряда не реализовавших себя стерв.
- Э-э... Вадим Сергеевич предупреждал вас о моем приходе?
- Нет, - нагло соврала я.
Тетка начала оживать, мышцы лица расслабились, на щеках появился пятнистый румянец.
- Как же так, - залепетала она, все более теряясь.
- Бывает, - пожала я плечами. - Вадим Сергеич на редкость рассеянный человек. А может, я чего подзабыла. Так, говорите, мой муженек приставил вас ко мне в помощь?
- Ну, да...
- Мне помощь не нужна, - отрезала я. - Надеюсь, в этом богом забытом уголке имеются пункты общественного питания и магазины?
Капитолина кивнула. Глаза ее подозрительно блеснули.
- Не волнуйтесь, на вашей зарплате это никак не отразится. Если что - я найду вас. - С этими словами я закрыла дверь.
- Зачем нам две Капы в доме, правда? - обратилась я к киске.
Спустя неделю, моя жизнь здесь начала обретать какой-то смысл. Я научилась получать удовольствие от тишины, свежего воздуха, купания в реке и чтения книг. Капа моя потолстела и выглядела приличной кошечкой из приличного дома. Иногда заходил Денис - так звали моего соседа по дому. Он и вправду не доставлял мне никаких неудобств: на глаза почти не попадался, но когда понадобилось исправить розетку и привезти продукты из магазина - был тут как тут. За это я поила его кофе, и мы неспешно, как и подобает сельским жителям, беседовали. В этом доме он работал над книгой по программированию, которую собирался издавать в Штатах.
Вспоминая нашу первую встречу на балконах, мы хохотали как дети. Он почему-то решил, что приехать я должна была только на следующий день, и был просто в шоке, когда увидел рядом фурию в неглиже.
Мне интересно было слушать его. Он был умным... Нет, не так. Он был интеллектуалом. Это слово мне очень нравится. Интеллект у мужчины - это как правильный профиль. Он восхищает и покоряет. Да, я была покорена Денисом. А что? Ведь моя голова была пуста, как аквариум на полке хозяйственного магазина. И хотя я получила приличное образование, все знания, которыми доктора наук добросовестно старались заполнить мою голову, утекли как вода в песок. Возможно, они дремлют где-то на уровне подсознания, не знаю. В аквариуме же обитали лишь чувства и эмоции.
Вадим приезжал пару раз, был любезен, не скандалил и надолго не задерживался. Я была безмерно ему за это благодарна. Еще звонила Катюша, подружка, интересовалась, не повесилась ли я от тоски. "Что ты! Я наконец-то почувствовала себя человеком", - уверяла я ее. "Значит, мужика завела", - сделала она вывод. "А вот и нет. Хотя есть у меня здесь приятель для бесед, ну так - сердечный друг", - неожиданно сформулировала я свое отношение к Денису. "Это что, как валидол?" - рассмеялась она. Я не стала спорить.
Деревенская жизнь, когда один день похож на другой, мне безумно нравилась. Казалось, что я даже дышать научилась правильно - спокойно и глубоко, а тело мое пребывало в состоянии приятной неги, как после посещения дорогого спа-салона.
Один раз Денис свозил меня на культурное мероприятие в город. Там, на выставке современного искусства, мы ходили по залам, словно чужие, на всякий случай. На обратном пути мы почти все время молчали, вяло перекинувшись незначительными фразами о художниках. Денис в последнее время стал несколько замкнутым. Возможно, это было связано с его книгой. Я не спрашивала.
- Смотри! - показала я рукой на поле. - Лошади целуются!
Это было столь чувственное зрелище, что впечатление от выставки у меня вмиг улетучилось, уступив место куда более конкретным эмоциям.
- А знаешь, есть версия, что подковы сокращают жизнь лошади, - грустно улыбнувшись, выдал информацию Денис.
- Почему?
- Каким-то образом копыта при ходьбе помогают лучше качать кровь к сердцу. А подкованное копыто эту функцию утрачивает. Сердцу труднее работать. Вот так.
- Печально.
- Да.
На небе сгущались тучи и, несмотря на ранний час, стало темно, почти как ночью. Шлепнули по стеклу первые капли. До дома оставалось уже совсем немного, когда машину резко потянуло в сторону.
- Черт! Колесо прокололи. Сиди, я быстро.
Я смотрела из машины на Дениса, на его уверенные движения, на рубашку, которая от дождя быстро покрывалась темными пятнами. И неожиданно появилось ощущение дискомфорта и предчувствие чего-то нехорошего.
- Ну, все, порядок. - Денис захлопнул дверцу. Он улыбался. По салону распространился запах мокрого асфальта и свежести.
- Ты весь вымок, так и простудиться недолго, - проворчала я.
- А что у нас с настроением? - он посмотрел мне в глаза.
- Все в порядке. Ты приходи сегодня ко мне на ужин. Ничего особенного не обещаю, так, на скорую руку... Камин разожжем, согреешься, - бесцветно проговорила я на одном дыхании.
Он отвел взгляд и ничего не ответил. Так мы и молчали до самого дома.
Я знала, что он придет. Точнее, я была уверена в этом. Зачем я позвала его? Не знаю. Возможно потому, что это было неизбежно. Что-то уже надломилось в наших отношениях, в спокойном течении жизни, и следовало расставить точки над "и".
Одного я не понимала: как Вадим мог так спокойно позволить мне жить рядом с посторонним мужчиной? Он травил меня ядом своей беспочвенной ревности многие годы, а тут...
Мы сидели на ковре у камина, слушали потрескивание поленьев. Денис говорил мало, я старалась за двоих, но получалось не очень. За окном то и дело раздавались раскаты грома.
- Алиса, ты счастлива? - неожиданно спросил он.
Вот и все. Он как будто сорвал с меня покрывало. Это был уже другой мир, в котором не было самонадеянной, нагловатой особы по имени Алиса, не было того Дениса - интеллектуала и балагура. Мы смотрели друг на друга с несчастным видом, какой, наверное, бывает у нищих, когда на них сваливается несметное богатство, и что с ним делать - неизвестно.
- Я? - в замешательстве я не знала, что ответить и потянулась за поленом, чтобы подкинуть в огонь. Он перехватил мою руку и привлек меня к себе. Я ничего не понимала, впервые в жизни я была безвольна и безропотна, словно потеряла последний разум. В какой-то момент шевельнулась злость на себя, но в результате я только крепче обвила руками Дениса за шею. Сердце громко стучало в ушах, в животе, в груди. Оно стучало, казалось, везде, и не разобрать, где чье...
- Я виноват, - шептал он, целуя мои глаза. - Прости меня, девочка моя.
Я глупо улыбалась.
- За что? За что ты извиняешься? - спрашивала я, не открывая глаз.
- Прости...
Он осторожно освободился из моих объятий, поднялся и, глядя в сторону, тихо произнес:
- Мне надо уйти. Я потом тебе все объясню. Хорошо? Я тебя люблю...
Он ушел, а я осталась сидеть на ковре, как собака на перроне, от которой уехал хозяин. Это было так неожиданно, необъяснимо, что я и не знала - плакать или смеяться. Смеяться не получилось, а плакать не стала. Наверное, из вредности.
Ливень постепенно стихал, гром изредка ворчал где-то уже вдалеке. Я, укутавшись в плед, сидела на диване и бесцельно щелкала пультом по каналам. Надо было как-то определиться в этой новой для меня жизни. При любом исходе - драматичном ли, радостном - о прежнем положении дел не могло быть и речи. Я вдруг поняла, что была той самой подкованной лошадью, о которой говорил Денис. И этот тюнинг может стоить мне жизни.
Внезапно передо мной выросли две фигуры - Вадима и нашего семейного адвоката. Я даже не слышала, когда они вошли. Спустя мгновение после начала немой сцены, я спросила:
- Кто-то умер?
Адвокат уперся взглядом себе под ноги и молчал. Вадим с перекошенным лицом начал метаться по комнатам, приговаривая: "В чем дело? Гад...".
- Игорь Михайлович, может, вы проясните ситуацию? - зевнув, спросила я.
- Вадим Сергеевич был уверен, что вы изменяете ему в данный момент.
Я едва не потеряла дар речи. У Вадима с Денисом была заключена сделка? И она сорвалась!
- Вот как. И? - хладнокровно произнесла я.
- Он хотел, чтобы я удостоверил этот факт. У вас в брачном контракте прописано...
- Можете не продолжать, - остановила я его. - Скучно. Знаете, в деревне так скучно жить... но для здоровья полезно. Советую. Хотите выпить?
- Нет, спасибо. Я сейчас поеду. Время, понимаете...
- Понимаю.
Они ушли. Я распахнула окно. Было видно, как отъезжает машина адвоката. Вадим стоял на углу дома и чего-то ждал. Я тоже ждала. Ждала продолжения спектакля под названием "Мужчины в моей жизни". Меня знобило, и я пошла за пледом, а когда вернулась, действо уже началось.
Дениса держали за руки головорезы Вадима. После недолгой словесной перепалки интеллектуала начали методично избивать. Какое-то время он еще пытался защищаться, но силы были явно неравны. Я прислушалась к своим ощущениям: в этой кровавой мозаике явно был лишний пазл. Кто из нас им был: Вадим, Денис, я? А может, вся моя жизнь?
Движения у меня были четкими, мысли ясными, а сердце билось ровно, как никогда. Я выключила свет в гостиной, на подоконник положила пятизарядный револьвер, набрала номер Вадима.
- Ты у меня на мушке, урод, - сообщила я. - Если сейчас не уберешься отсюда со своими гориллами, я тебя пристрелю. Я никогда не промахиваюсь, если ты помнишь.
Единственное, что я умела в этой жизни делать отлично - это стрелять. Вадим это знал, еще он знал, что если я произнесла эту фразу впервые за семь лет нашей бурной совместной жизни - значит, выстрелю.
Я сидела на траве рядом с Денисом и горько рыдала. Настоящие, жгучие слезы заливали мое лицо, а глаза, я чувствовала, опухали и становились похожими на узкие щелочки.
- Очнись, сволочь, наемник, - причитала я. - Не вздумай умереть. Мне что, так и доживать свой век вдвоем с Капой? Должен же быть в доме какой-нибудь мужик?
Это было, наверное, веским аргументом: Денис медленно приоткрыл заплывший глаз и вдруг начал тихонько смеяться, морщась при этом от боли.
- Денис, ты чего? - вытаращилась я на него.
-Ой... знаешь, детка, твоя Капа - мальчик. Я все не решался спросить, почему такое смешное имя...
- Что-о?! Моя Капа... и ты молчал?!
Слезы высохли, я в задумчивости почесала за ухом дулом револьвера.
- Правильно, пристрели подлеца, - прошептал он.
- Живи. У каждого свои недостатки, как гласит классика. Но я тебе этого не прощу. Никогда. Моя Капа теперь что ли Коп? Нет уж, ничего менять не буду.
- И правильно, - согласился Денис. Вот был, к примеру, у Фандорина слуга Маса. А почему у тебя не может быть кот Капа?
- Я смотрю, ты ожил, - заметила я. - Уже умничать начинаешь.
- Да, любимый. Жду, конечно. Ну, и что там, на деревне Сарафановке теперича? Солнце-то поди уж рассупонилося, поскотина-то готова - Ира, дурашливо окая, наигрывала деревенский говор. - Я не знаю, что такое поскотина, - рассмеялась она. - У местных спроси, что-то из деревенского быта. Тебе там видней. Композиция плодородия удалась? А селянок с натуры рисуешь? Присмотрел, наверное, деревенских красоток. Все хорошо. Соня звонит. Часто. Я к Светке Бурковой иду. Она квартиру получила в наследство от тетки. Да нет, маленькая. Говорит, вся разбитая и раздолбанная. Не знаю. Расскажет. Да. Целую тебя. Уж ты, сокол ясный быстрее прилетай из Сарафановки-то, - Ира произнесла эти слова нарочито певучим голосом, рассмеялась и нажала кнопку отключения.
Положила телефон в сумку. "Ну, вот, осталось два дня ждать Сергея, - она продолжала счастливо улыбаться. - Надо Светке побольше еды купить. Сидит, наверное, опять на сигаретах и чае".
Зашла в ближайший от остановки супермаркет. В этом отдаленном окраинном районе города Ира была впервые. Попала в час пик, народу было много. Пристроилась с корзиной в конец очереди в кассу.
"Надо же! Вылитый Сергей со спины, даже ветровка, как у него" - Ирина бросила взгляд на мужчину в очереди.
Мужчина повернулся к кассе... Ирина окаменела. Это на самом деле был ее муж Сергей, с которым она, вот, только что, двадцать минут назад разговаривала по телефону.
"Не понимаю..."
Машинально двинулась за ним. Он вышел из магазина. Его машина стояла на стоянке неподалеку от супермаркета. В ней сидела...
"Деревня Сарафановка в соседней области... Восемь часов езды. Роспись клуба... Шабашка на месяц за сто тысяч... Работа день и ночь... Приезжать не смогу..." - земля под ногами закачалась. Ира оперлась о стену.
Слышала только один звук - бешено колотилось сердце - так громко, как будто оно заняло все внутри, и тело стало его оболочкой.
Не помнила, как добралась домой. Без сил рухнула на диван. В голове что-то безостановочно вращалось - обрывки фраз, вспыхивающие картинки. Жизнь, в которой она пребывала счастливой и любимой улетучилась. То, что осталось с ней, было бесцветным, незнакомым и нестерпимым. И оно продолжало распадаться, увлекая ее в бездну.
"Лучше бы я умерла - умирать не так больно".
Они встретились на втором курсе Академии. Шестого сентября. Ирина опоздала к началу учебного года и появилась в городе только пятого. Накануне подруга Светка Буркова сообщила, что у них в группе новенький - симпатичный паренек, демобилизовался из армии. И тут вдруг сердце ни с того, ни с сего забилось быстро и громко. Она вспомнила это потом, а тогда не придала особого значения этому "знаку". С утра ей захотелось надеть что-нибудь очень нарядное, ну, просто так. Из нарядного у Ирины было только одно серо-голубое отчаянно короткое трикотажное платье с рюшами. Его и надела. О новеньком она забыла. Зашла в аудиторию, увидела незнакомое лицо: "А, солдатик! Ну, да симпатичный. Только невысокий".
Но Сергей сразу все понял об Ирине и себе. В рисовальном классе встал за мольберт рядом с ней.
Шар попал в лузу, туз побил короля, в кубике Рубика все стороны приобрели нужный цвет. Любовь обрушилась, как летняя гроза - внезапно и насквозь.
Ирина с изумлением открыла для себя, что присутствие Сергея влияло на плотность воздуха, насыщенность цвета, протяженность времени. Через полгода они поженились.
Ира любила рисовать портреты Сергея, его вещи: рубашки, записную книжку, бокал. Рубашка, висящая на стуле, источала свет, бокал с дымящимся чаем торжественно ожидал хозяина. Она будто ласкала вещи Сергея кистью - они выглядели на полотне ожившими, одухотворенными.
Преподаватель живописи профессор Белугин очень хвалил Ирину за эти работы. Однажды на просмотре картин сказал ей:
- Ирина Владимировна, вы - моя самая большая надежда. У вас талант безусловный.
Сергея Белугин хвалил редко в основном за хорошие замыслы, которые "не вполне реализованы". Ирина видела огрехи работ Сергея: в постановке фигур, в передаче жестов, распределении цветовых пятен. Подсказывала ему, мягко, как бы не всерьез. Он слушал ее, но по выражению глаз, чуть поджатым губам чувствовала его напряжение. Старалась не затмевать Сергея. Но работать вполсилы или намеренно плохо не могла.
Ее дипломную работу напечатал журнал "Художник". Она нарисовала вечерний город, одно окно многоэтажки увеличено, видно, что в колыбели, окруженный золотистым светом, лежит улыбающийся младенец. Устремившись к нему, по холодному синему небу над городом летит хрупкая юная мать. Она после работы: в одной руке у нее сумка с продуктами, другой она тянется к младенцу. Эту картину взяли на международную выставку в Голландию. Сергей не поздравил.
Как-то он работал над большой картиной "Шахтеры". Ира видела, что лица у шахтеров скучные, вся композиция вялая.
- Сереж, ну почему твои шахтеры такие скучные, будто их на лекцию об успехах животноводства загнали? - вырвалось.
Сергей молча плеснул белила на почти законченное полотно.
На следующий день Ирина позвонила свой тетке. Та работала большим начальником в системе ЖЭКа и не раз предлагала племяннице хорошее место.
- Ириша, гостинку сразу дадут, через два года квартиру получишь, зарплата будет нормальная. На это место - свистни - любой прибежит. А мы не свистим - своих берем. И картины твои никуда не денутся, вечерами будешь рисовать, - убеждала тетка. - Дочку пожалей. Тебе садик дадут, привезешь ее к себе.
Дочка Сонечка, действительно, уже год жила в другом городе у родителей. Ирина очень тосковала по ней.
- Сначала я мать и жена, а потом художница, - объясняла Ирина свой уход в жилищную контору.
Это не выглядело убедительно.
С профессором Белугиным они встретились через пять лет на региональной молодежной выставке. Тогда впервые работы Сергея отобрали на столь представительную, так сказать, биеннале. Опираясь на толстую трость, Белугин рассматривал небольшой зимний пейзаж.
- Здравствуйте, Павел Семенович, рада вас видеть.
- А, Ирина, Здравствуй. Где твои работы, не вижу?
- Моих нет. Здесь три работы Сергея.
- Видел эту мазню. Хоть бы цвет ему подправила, - Белугин был жёсток и прямолинеен. - Ты-то почему не выставилась?
- Я с Вами не согласна Павел Семенович.
- А, перестань! Тебе ли это не видеть! - Белугин снял очки и стал протирать их. - Почему ты не пишешь? Ирина, с твоим даром непозволительно пренебрегать живописью.
- Павел Семенович, я счастлива. Мой дар - любить. Сергея, дочку.
- Не переношу этот пафос. Значит, решила мужу служить? Это он должен был служить тебе, твоему таланту. Ты изменила своему дару! Это не прощается. Я тридцать лет преподаю в Академии. С трех мазков, фигурально выражаясь, вижу, что из студента выйдет. Из Сергея выйдет оформитель районных домов культуры. А ты, ты могла бы стать гордостью Академии. Твой полет по вечернему небу до сих пор там помнят.
Ирина закусила губу.
- Павел Семенович, я вас тоже очень люблю, - она чмокнула его в щёку и быстро вышла из зала, вытирая слезы.
Из тяжелого забытья вывел телефонный звонок. По времени должен звонить Сергей. "Якобы из Сарафановки". Сделать вид, что ничего не знает? Зачем?
- Иришка, как дела? - бодрый голос Сергея. - Чай с боярышником заварила уже?
- Я все знаю. Я видела тебя с ней в городе, возле магазина, - Ира не узнала свой голос - сдавленный, как из могилы.
Недолгое молчание.
- С ней? О! Дьявол! Ирина, я сейчас приеду. Дома будь. Будь дома!
Сергей появился через полчаса. Взглянул на жену - испугался: мертвенное лицо, потухший взгляд, сбившиеся комками волосы.
- Ириша, одевайся, поедем. В мою Сарафановку поедем. Сейчас не буду тебе ничего объяснять. Сама все увидишь.
У Ирины не было сил встать. Сергей стал бережно одевать жену.
- Вот, глупышка, испортила мне такой сценарий, я его уже три года разрабатываю. Теперь придется экспромтом. Не спрашивай у меня ничего, скоро все узнаешь.
Он вывел жену из дому, посадил в машину. Когда они въехали в какой-то отдаленный поселок в сосновом бору, было уже темно. Фары высветили небольшой дом с открытой террасой и верандой. Сергей вывел жену из машины.
- Ириша, через неделю у нас серебряная свадьба, ты помнишь это. Вот тебе мой подарок, - Сергей протянул Ирине бумагу в мультифоре. - По сценарию, я ее должен был перевязать золотой ленточкой, но...
- Что это?
- Читай. Это документ, который свидетельствует о том, что ты являешься владелицей этого дома. Ты ведь хотела, жить в доме под соснами. Кстати, поселок называется "Лесистый".
Ирина уставилась в бумагу невидящим взглядом:
- Ты со мной разводишься?
- Господи, Ирина! Я сочинил тебе про Сарафановку потому, что у меня денег не хватило на отделочников, пришлось все самому доводить. Здесь целый месяц с утра до вечера обшивал, шкурил, красил, Хотел успеть к серебряной свадьбе, сюрприз тебе сделать. Я это строительство еще три года назад начал. Мы с тобой, я и ты, будем жить здесь летом и зимой, если захотим.
- А та, в машине?
- Это же Танька Краснова, ты знаешь ее, дизайнер из Союза, я ее привозил, чтобы она мне интерьер набросала. По пути в супермаркет заехал, у меня продукты закончились.
Ирина будто прорвалась через мутную толщу воды к глотку воздуха.
- Знаешь, я чуть не сдвинулась...
- Ты мне такой сценарий испортила... - Сергей обнял жену. - Ну, теперь уж пойдем смотреть новую собственность.
Муж завел Ирину в просторную комнату. Пол был усыпан стружкой, посередине стоял грубо сколоченный верстак, в углу возвышался камин. Возле него Ира увидела мольберт. На нем стоял ее портрет.
- Тоже не успел закончить, - сказал Сергей.
Муж нарисовал ее в том самом серо-голубом платье с рюшами, в котором впервые увидел на занятиях в Академии художеств.
- Помнишь это платье? - удивилась Ирина.
- Еще бы!
Ирина заметила, что линии рук вышли жестковато, а фон слишком засинен.
- Затопим камин?
- Затопим. Правда, он пока еще дымит. Давай хоть расскажу тебе мой сценарий, раз уж он никогда не состоится.
- Расскажи.
- Должно было быть так: двенадцатого октября вечером я привожу тебя сюда. Горит камин. Твой портрет стоит на мольберте под белым полотном. Накрыт стол: свечи, вино, фужеры. Ты спрашиваешь: "А что это под полотном?" - "Там хозяйка этого домика. Посмотри". Ты снимаешь ткань и видишь свой портрет. Делаешь мне замечания по композиции. И мы садимся за стол. Я дарю тебе...
Сергей осекся.
- Почему ты плачешь?
- Потому что я очень сильно люблю тебя. Знаешь, что я поняла сегодня?
Какой день чудесный! Ранним утром, на своём стареньком, недавно купленном "Жигулёнке", за нами заехал Любимый. Он опытный водитель, хотя много лет за рулём не сидел. Движения чуть более порывистые и нервные, чем обычно. Я впереди, рядом. Ремешок только коротковатым оказался, пришлось просто накинуть, не пристёгивая. Дочурка моя за мной, сзади устроилась. Ей сегодня ещё в школу надо успеть. Выпускной класс. Едем к бабушке, целительнице. Подружки про неё чудеса рассказывают. Всё предсказать может, от опасности уберечь, предупредить, судьбу увидеть.
В последнее время много всего произошло. Работу сменила. Пригласили в престижную Клинику, на должность начфина. Отдел под себя создать, с нуля, задачи интересные, масштабные. Это не главбухом работать, занимаясь "посмертным учетом фактов хозяйственной деятельности"... Зарплата сказочная. Дочка довольна, теперь с деньгами будет свободнее. Растила одна, бывало трудно. В начале девяностых инфляция всю зарплату съедала, и выплату задерживали. Так бывало, что на пустой рисовой каше по три дня сидели, даже на хлеб не было денег. Пережили, выправились, наладилось всё потихоньку.
Только с работой новой что-то не так. Вроде, и хорошо всё. Кабинет дали просторный, мебель сама выбирала. С собой подружку Машку разрешили взять. Мы с института ещё дружим. Она замуж за офицера вышла, в Туркмению уехала. Детей двое, пацаны. Потом вернулись. Время тяжёлое, работы нет, мужа из армии уволили по здоровью. Выбила я вакансию в старой моей конторе, Машку к себе взяла. Она, конечно, звёзд с неба особо никогда не хватала, но если с ней посидеть, объяснить всё, что надо делать, а потом проверять, то ничего, справляется. Продвинула её на должность зам. главврача по экономике, битву с начальством выдержала, но на своём настояла. Там и зарплата существенно больше - такая же, как у меня, и престиж. Только приходилось и на этой должности Машку страховать, подсказывать, проверять, чтобы серьёзных ошибок не наделала.
Я проучилась, получила аттестат аудиторский. А меня ещё в Москве, в Минздраве, приметили люди. Показала себя хорошо по работе. Вот и позвали в Клинику работать, на весь мир знаменитую. Машка в слёзы: "Я без тебя тут не продержусь, возьми с собой, а то детей кормить будет нечем". Подумала я... Что же, надо последовательной быть. Поговорила с шефом будущим. Он так сказал: "На тебя зарплата выделена уже. Хочешь взять помощницу - отстегни из своих". Я и отстегнула половину. Совестно как-то было меньше положить, чем себе. Тем более, Машка с понижением шла, из зам. главврача на ведущего специалиста. А по деньгам, даже при таком раскладе, получилось намного больше, чем на старой работе.
На новой работе в нашем кабинете Олег сидел, страховщик из дружественной компании. Приятный такой мужик, обходительный. До больничного городка от города 25 километров. Он на своей машинке в Клинику подвозил. И так интересно с ним было, в курс дела вместе входить лучше получалось.
Началось всё хорошо, только потом что-то не заладилось. Кожей чувствовала, как тучи сгущаются. Как будто ненависть жгучая со всех сторон в щели вползает, душит. А дома отпускало. Через пару месяцев - гипертонический криз. Клиника всё же, моментально меня в оборот, по всем врачам. УЗИ брюшка сделали, дядька такой, к нему со всего города в очередь. Спокойный. Я с шутками: "Доктор, жить-то буду"? А он отвечает: "Всё хорошо у вас, только опухоль вот с этот ящик". И на стол показал, где прибор стоит внушительных размеров. А я тогда располнела уже прилично, и не заметишь так-то, без обследования. Пришлось к друзьям-онкологам стучаться, к Жене и Игорю. Они меня на своё обследование, нашли ещё в щитовидке что-то, и в груди ерунда какая-то. Только сказали: "Сначала брюшко твоё надо покромсать, это срочно, а потом с остальным разберёмся".
Вот тогда я испугалась по-настоящему. Когда онкологи говорят "срочно", это что-то да значит. Я с ними дружу столько лет, наслушалась.
Тогда и решилась к той бабушке поехать, узнать, что меня ждёт. Бабушка серьёзная, вся книгами старинными церковными обложенная. За каждым словом Бога поминает. Воды мне дала, особым образом освящённой, пить велела и ещё к ней поездить. Деньги в руки не принимает, надо на блюдечко класть. Деньги не великие. А народу к ней ездит тьма тьмущая. Сказала, что можно на операцию ложиться. Она бы и сама ту опухоль убрала, за полгода примерно. Но видит, что решилась я уже отдать мою тушку хирургам на расправу. Потому пускай режут, всё хорошо будет. Я духом воспряла немножко.
Друзья в свою клинику положили, прооперировали быстренько. Гистология хорошая пришла и во время операции, и потом. Фу, отпустило. Правда, сердце на операции останавливалось. На наркозе друг лучший стоял, Женя, никому не доверил, потому что полостное вмешательство обширное, сложное, уж очень опухоль велика. Ничего, Женя - мастер-виртуоз, запустил моторчик заново, тикает как миленький. Ничего такого не видела, типа белых коридоров и света в конце тоннеля. Проспала, как сурок, смерть мою временную
Выписали меня из больницы. И вот махнули мы к бабушке на очередной сеанс. Уговорила я Любимого, чтобы и сам ей показался. Дочка уже ездила раньше, ей свой курс бабушкой был назначен. И Машка там побывала, и другая подружка со старой работы, Ирочка. На электричке все туда добирались, потом ещё пешком идти. А в этот раз - на машине, с Любимым, с комфортом до самого места.
Бабушка приняла. Я вопросы задавать стала, про жизнь личную. Она на фото Любимого взглянула, и говорит тут же: "Так он женатый, и детей трое". Правильно всё, женатый, и дочка от первого брака есть, и в этом браке дочка с сыном. Мы уже десять лет вместе, и пожениться договорились, когда дети его подрастут. Моя дочка его за папу считает. Хороший мужик, уже столько лет на две семьи живёт. Только деньги у нас врозь, сама зарабатываю, чего уж его деток обделять. Покачала бабушка головой и говорит: "Выйдешь ты ещё замуж, за хорошего человека. Но не за этого. И проживёшь до восьмидесяти лет. И до конца самого на своих ногах будешь ходить".
Порадовал меня прогноз такой, только вот с Любимым... Ладно, жизнь покажет, может, напутала бабушка, уж больно хорошо у нас всё. Поначалу притирались долго, и ссоры бывали бурные, яростные, но потом всегда мирились. Десять лет - не шутка. И мужик хороший, добрый, руки золотые, всё может, всё умеет. Дочку мою любит, как родную. И любовник - поискать такого, не найдёшь. Попивает, правда. А кто без греха, все пьют. Я и сама не прочь гульнуть на полную катушку, так, что потом с трудом вспоминается, как всё было...
Едем от бабушки обратно, мимо новой работы моей. Хотела ещё заскочить, так просто. Потом передумала, дочке в школу надо успеть. Солнышко, первые редкие снежинки на сухой асфальт падают. Настроение замечательное. Дочка попросила в сочинении ошибки проверить. Сочинение читаю, дочка с Любимым болтает...
Всё. Затемнение. Мрак. Тишина.
Открываю глаза. Потолок, кафель. Не могу двинуться, тело как будто не моё. Странные звуки. Кто-то ходит, гремит чем-то металлическим, переговариваются громко чужими голосами. Опять провал, мрак. Снова потолок, кафель. Мне кажется, я кричу так, что закладывает уши. А получается только шёпот:
- Дочка. Где дочка?
Кто-то в белом подошёл.
- Успокойтесь, дочка рядом, на соседней кровати. Жива. Все остались живы. Вы попали в аварию. Потеряли много крови. Вас вовремя привезли. Ещё бы немного, и всё. Сейчас уже получше. Объём крови восстановим, и будем готовить к операции. Ноги постараемся сохранить.
- Ноги? Что с ногами? Я не могу ими пошевелить...
- Они сломаны, мы их вытянули и привязали груз. Машина въехала в столб. Двигатель упёрся вам в колени и раздробил бедренные кости, почти на треть длины. В кашу. Вас из машины автогеном вырезали. Постараемся сделать всё, что возможно. Ещё у вас сломана ключица, и порезано лицо. Не сильно, только на лбу будет заметный след. Вы просили зашивать аккуратно, потому что вам ещё замуж выходить.
- Когда? Не помню.
- Вы здесь трое суток. Были в шоке, потому ничего не помните.
- Дочка. Что с ней?
- Она ударилась о подголовник. Раздроблена верхняя челюсть и нос, ушиб головного мозга, сложный перелом плеча. Её скоро отправят в другую больницу, в специализированное отделение. Она не может говорить.
Я скосила глаз на соседнюю кровать. Она там, голова и лицо полностью забинтованы. Щелка для глаз и трубка теряется в бинтах... Не могу, не верю... Провал. Мрак.
Я в большой палате, коек на восемь. Люди, женщины ходят. Ноги мои под одеялом, задраны вверх, к ним подвешены грузы. Как в туалет? Чтобы поднять меня на судно, с грузами, а потом спустить назад, и не повредить ноги, нужны два-три здоровых мужика. Каждый раз надо ждать, когда врачи свободные найдутся. Это ужасно. Подо мной мокро. Простыню поменять - та же канитель, врачей звать. Санитарочка говорит: "Ждите, все на операциях". Кожу саднит от едкой сырости. Это пролежни. Не могу подвинуться, не могу хоть чуть-чуть поменять позу. Нужна опора, а у меня только одна рука работает. Левая висит на косынке, сломанная ключица не даёт ей пошевелить.
Поначалу шутила и смеялась, сама себя бодрила. А как ещё было не давать себе тихо сходить с ума? Эйфория прошла, когда заведующий отделением Андрей Викторович сказал, что встать на ноги я смогу не раньше, чем через полгода. Звучит, как приговор. От бессилия и ужаса слёзы стоят в глазах.
И не верю, кажется, что страшный сон закончится, и я дочитаю дочкино сочинение. Мы забросим её в школу, а сами поедем домой, завтракать...
Это не сон. Это и есть теперь моя жизнь. А истерзанное, покалеченное и распятое на больничной кровати тело - это я.
Дочку увезли в другую больницу. Там за ней ухаживает моя близкая подруга Вера, кормит домашней едой, протёртой и жидкой. Теперь я волновалась за неё не так остро. Знала, что она в надежных руках, друзья-онкологи подняли все связи и контролируют ситуацию.
Операцию сделали. Десять часов три травматолога собирали мои ноги по кусочкам, как пазл. И собрали. Закрепили осколки костей шурупами на титановых пластинах. Когда очнулась после наркоза в операционной, Андрей Викторович сказал, улыбаясь, что теперь я смогу пронести с собой в самолёт хоть пулемёт - металлоискатель будет звенеть, как свадебные колокола. Я ещё плохо соображала, но отметила, что лицо у него, хоть и серое от усталости, а глаза светятся, как у победителя. И это самое лучшее свидетельство благополучного исхода операции.
После реанимации меня перевели в четырёхместную палату. Каждый день приезжали Олег с Машкой. Договорились, что они будут привозить, что потребуется, покупая на мои деньги. Было неловко их напрягать дополнительными расходами. Привезли новости. Руководство рассматривало вопрос о переводе на долечивание в стационар Клиники, чтобы я могла там работать прямо на больничной койке, как только наберусь немного сил. Зарплата останется на обещанном уровне на весь период восстановления. Это щедрое и своевременное предложение, потому что деньги быстро таяли, требовались лекарства, которых в больнице не было. Кроме того, на днях должны прислать двух опытных медсестёр, которые попеременно будут приезжать каждый день и ухаживать за мной. Это было здорово. Я увидела, что жизнь продолжается, и направление движения по ней стало понятным.
Олег с Машкой приезжали всё реже, на работе не довольны их частыми отлучками. Однажды они пришли какие-то не такие. Олег подсел к кровати, а Машка почему-то осталась стоять у дверей. Олег сказал, что руководство Клиники изменило своё решение. Долечиваться буду здесь, в травматологическом отделении, по профилю, а потом выпишут домой. Работать мне пока не стоит. Я спросила: "Почему"? Олег помялся, но всё-таки смог это выговорить: "Дело в том, что ты три дня была в шоке. Это не могло не сказаться на твоём психическом здоровье. Потому Клиника в твоих услугах, как человека не совсем адекватного, пока не нуждается. А там видно будет".
Это был удар ниже пояса. Я во все глаза смотрела на Машку. А она отвернулась и почему-то улыбалась. Чему она радуется в момент, когда меня объявляют сумасшедшей? Тогда я не знала, что предают иногда с улыбкой...
Когда Машка приехала в следующий раз, я была взвинчена. Незадолго до того разговора я просила купить баночку красной икры и маслины. Захотелось аж до трясучки. Открыла банки. Икра оказалась испорченная, воняла, а маслины прогоркли, как хина. Пришлось всё выкинуть. Я набросилась на Машку. Предлогом были испорченные продукты, а причина - в её необъяснимом предательстве. Как она могла? Я думала, что она мне близкий человек, и что не только я встану грудью на её защиту без колебаний, но и она... Почему? За что? Машка смотрела куда-то сквозь меня и молчала, потом вышла и закрыла за собой дверь палаты. Я почему-то сразу поняла, что очень долго её не увижу. Может быть, никогда.
Мне не давала покоя мысль о моём сумасшествии. Неужели я действительно тронулась умом? Это катастрофа. Это значит, что я вообще на обочине жизни, совсем никто, пустое место, требующее постороннего ухода за разбитым телом... Нет возможности работать - нет заработка. Дочка школьница, сама вся переломанная, и тоже нуждается в уходе. И что дальше?
Ко мне приехала одноклассница Рита, врач-психиатр. Я по-дружески попросила оценить моё состояние, с профессиональной точки зрения, и сказать всё честно. Она меня давно знает, я сильная, приму правду спокойно. Рита согласилась. Она долго задавала разные вопросы, попросив отвечать без раздумий. Я и не раздумывала, ведь мне правда нужна. Закончив беседу, Рита посмотрела на меня внимательно и произнесла: "Не морочь мне голову, ты здоровее меня". Это приободрило. Но ситуация с диагнозом, поставленным заочно моими коллегами, теперь выглядела ещё паршивее.
У меня теперь осталось только одно занятие - выживать. И я выживаю. Потянулись долгие дни. Жизнь начала изредка улыбаться, когда пришли медсёстры из Клиники Лариса и Света. Они опытные, умелые, сильные и просто добрые женщины. Пролежни стали заживать, наладился уход за обездвиженным телом. Мне даже покрасили волосы, чтобы скрыть ещё больше проявившуюся седину. А ведь мне ещё и сорока нет...
Я живу от перевязки до перевязки. Чем ближе перевязка, тем напряжённее я становлюсь. Очень больно. Сил так мало, что болевой порог сильно сбился. Я не могу выносить даже маленькую боль. Когда ставили подключичный катетер, я потеряла сознание. Теперь со мной осторожничают, но от всей боли всё равно не уберечь. Большие послеоперационные раны заживают медленно. Внутри тканей множество гематом, и их периодически приходится вскрывать. Сначала я перед перевязкой просила обезболивающий укол, потом перешла на таблетки. Это лишь слегка снижает остроту боли. Во время перевязки хочется орать во весь голос. Когда в коридоре слышны шаги операционной сестры, я вся внутренне сжимаюсь в комочек. Может, не заметят меня, и не будут мучить сегодня, заталкивая в раны металлические инструменты... Хуже всего, когда на перевязку приходит врач. Значит, сегодня пытка будет особо болезненной.
И я нашла выход, который удивил всех, даже видавших виды операционных сестёр. Я стала на перевязках втыкать в уши наушники, включать на полную катушку плеер и петь! Я быстро разобралась, какая музыка мне нужна. Доктор Розенбаум. Любимый альбом с подходящим случаю названием "Вялотекущая шизофрения". Это было то, что надо.
Мне ковыряют рану, а я, закрыв глаза и сжав кулаки так, что ногти впиваются в ладони, пою, то беззвучно, то в голос, вместе с Александром Яковлевичем.
Научился Бог терпеть,
Научились птицы петь,
И с тобой мы тоже сможем
Всё преодолеть.
Только об одном
Я тебя прошу,
Не оставь меня, покуда я дышу.
Мы поём вместе, и я чувствую, что он для меня поёт: "Я с тобой, потерпи, ты сможешь"... И этот голос, эти слова, этот отчаянный дуэт даёт силы выдержать, не уйти за грань сознания...
Теперь, когда операционная сестра со своим жутким подносом входит в палату, она сама говорит: "Давай, милая, врубай свой наркоз".
Не оставь меня... Кому я это пою? Я думаю о Любимом, которого вижу всё реже. Он в аварии пострадал меньше всех. Водитель всегда инстинктивно отвернёт от препятствия в последние секунды, чтобы вывести себя из-под удара. Весь удар достался нам, а ему немного ушибло колени. Он провалялся недели три, потом встал. Теперь на него завели уголовное дело. Тяжкие телесные. Его не посадят только в одном случае: если я напишу заявление в милицию, что прошу освободить его от уголовной ответственности. И я пишу, понимая, что ничего хорошего за этим не последует. Так и есть, когда дяденька из милиции забрал моё заявление, Любимый надолго исчез с горизонта.
Сколько воды утекло с тех пор... Вопреки всем прогнозам, кроме бабушкиного, я хожу. Недалеко и недолго, с палочкой. И даже научилась водить машину. Два года по больницам, куча операций. Инвалидная коляска. Потом костыли. В Клинике проработала шесть лет. Ушла.
Дочка полностью выздоровела, нашла свою любовь, вышла замуж, счастлива.
Любимый ушёл из семьи и от меня заодно, к молодой женщине. Счастья это ему не принесло. Теперь он совсем один, спивается потихоньку.
И замуж я действительно вышла за хорошего человека. Как бабушка напророчила.
Одно только меня мучает. Почему она не сказала, что будет авария? Других людей она о таких вещах предупреждала, сами рассказывали...
Наверное, избежать того столба было нельзя. После пройденных испытаний я стала на порядок сильнее. Я стала тем, что я есть. Я стала собой.
Осталось не подвести бабушку и дожить до восьмидесяти лет.
Они были вместе уже три года. Если точнее, то три года и три месяца. Ну не будем углубляться в подробности: типа, сколько дней и часов - это уже никому не интересно, да и не помнит она, сколько дней, поскольку к своему стыду даже дату их знакомства не помнит. Потому что у них как-то все пошло такими семимильными шагами, что никто из них и не подумал запомнить дату.
Поясню: как положено у нормальных пар? Отмечание годовщины знакомства, некоторые отмечают годовщину первого поцелуя (хотя эта дата обычно совпадает с предыдущей или последующей), естественно годовщина первой близости (которая в наше время никогда не совпадает со следующей датой), годовщина свадьбы (до этой даты, увы, "доживают" не все пары).
Да, так вот, у нашей пары первые три даты пришлись на один и тот же день, ну как-то так получилось, само собой, можно сказать. И странное дело, никто не посчитал ее легкодоступной, чего она так боялась на следующее утро, а его ... его как-то сначала всерьез и не восприняли. Ну познакомились случайно оказавшись в одной компании, ну случайно пошли в ближайшее кафе переждать время, ну разговорились, ну выпили немного, ну поцеловались в такси на заднем сиденье (с кем не бывает!), ну зашли на чаек (как водится), ну и ... Кто же мог знать что все это затянется больше чем на три года! В общем, романтика и конфетно-букетный период отсутствовали как таковые.
Впервые она поняла, что втрескалась в него по самые по уши, однажды о-о-очень неудачным утром. Как-то не задалось с самого просыпания. Сначала тапок залез куда-то далеко под кровать, выудить его, шаря ногой все глубже и глубже - не получилось, пришлось вставать на колени, насильно открывать еще спящие глаза и доставать беглеца с тяжким стоном мученицы. То, что в первые полчаса после пробуждения ее нельзя ни о чем спрашивать, было выяснено в процессе нескольких истерик за истекшие с момента знакомства пару-тройку месяцев. Поэтому: смеренный чмок в щеку, ее ответный благодарный кивок и утро началось! Вернее продолжилась вереница неудач!
В душе, потянувшись за шампунем, уронила пару-тройку флаконов с полки - мелочь, а приятного мало!
Наряд на сегодня продуман еще вчера, поэтому можно не напрягать мозг непосильной для утра (еще такого "удачного"!) задачей. Одевшись, она вошла в кухню уже практически в нормальном человеческом состоянии, предвкушая первый глоток кофе (запах с кухни уже щекотал ноздри!), который пошлет бодрящий импульс по всему телу, и можно будет наконец-то прижаться губами к прохладной гладко выбритой щеке, потереться носом под подбородком, сладко помурлыкать, увидев его приподнятый в счастливой улыбке уголок губ - явный признак, что день будет удачным! Только не этим растреклятым утром! Ну как можно было пролить кофе с молоком на черное маленькое платье!
Состояние ее было близко к взрыву атомной бомбы. И, тем не менее, она сдержалась (из последних сил!) и молча пошла переодеваться.
Как будто это так просто для женщины! Это мужчине - переодел рубашку, и ты герой! А нам! Под подготовленный пиджак (хорошо хоть его не успела надеть, а то и его бы заляпала - долго ли умеючи!) кроме испачканного платья подходила только одна юбка, значит надо надевать блузку, соответственно менять лифчик, а соответственно и трусики... Что там с колготками? Нет, слава богу, их можно не менять, сапожки тоже оставляем запланированные. Ну, вроде, все! Огрызнуться пару раз на его поторапливания не забыли. Сумку схватили (хорошо сапожки не поменялись, а то пришлось бы перекладывать все содержимое в другую сумку, вот наслушалась бы, что думают мужчины про неторопливость всего женского рода!), выходим в прихожую. Наслаждаемся созерцанием его неподвижного лица, как у сфинкса. Тоже пытается сдержаться!
- Вызови лифт, - сказал он, пропуская ее вперед и поворачиваясь, чтобы закрыть дверь. Палец уже был в миллиметре от безжизненной заветной кнопки, когда та неожиданно загорелась, и лифт зашумел, задышал и заохал, двигаясь совершенно не в их сторону. Ну не везет!
Напряжение продолжало расти, когда они подходили к машине, и усиливалось с каждым светофором.
Она не помнила точно, что именно он ее спросил, после чего она взорвалась. Это было что-то совершенно невинное, что-то вроде: тебе не холодно, добавить температуру? И тут ее понесло... закончив ледяным "Останови машину! Я доеду на метро!", она хлопнула дверцей так, что ей показалось странным, как стекло не вылетело к чертовой бабушке?! Наверное, спасло хваленое немецкое качество!
И только несколько часов спустя, она будто увидела себя со стороны. Быть мегерой и последней сволочью (ох уж эти мне угрызения совести!) совсем не хотелось, и она набрала его номер.
- Привет!
- Привет! - голос нормальный, как ни в чем не бывало!
- Слушай, ты не обиделся? Я немного сегодня того... переборщила...
- Да ладно, не переживай! Истерики у женщины - как месячные, они бывают регулярно и их нужно просто уметь пережить, - усмехнулся он.
Вот тогда она и обалдела, и вдруг поняла, что влюбилась и уже никуда от этого мужчины не денется. Потому что надо быть ну полной дурой, чтобы уйти от мужчины, который понимает тебя лучше, чем ты сама себя! Н-да, пытаться найти логику в любви - неблагодарное занятие.
И вот теперь, через три года и три месяца после знакомства-поцелуя-первой ночи, они сидели в ожидании своей очереди в ЗАГСе. Он задумчиво похлопывал двумя паспортами по ладони, словно этим пытаясь убыстрить события. Перевернул руку, посмотрел на часы. Ее подарок! Она тут же вспомнила, как готовилась к его дню рождения в этом году. Праздновать "день себя любимого" он не любил. Но уступил ей в самый первый год их знакомства, настояв единственное на тихом отмечании вдвоем, чтобы это был только их праздник. Да кто бы возражал - меньше головной боли!
Она тогда упаковала подарок красиво и замысловато (ну надо же поиздеваться немного!). Вспомнила то ощущение-предвкушение-ожидание, когда он его откроет в день рождения, 10-го ноября, и увидит часы, именно такие, как он и хотел. Ох, и стоили эти часы! Ну и ладно! И ничего, что есть примета, будто влюбленным часы друг другу дарить нельзя! На безымянном пальчике уже красуется колечко с бриллиантом. Так что - долой предрассудки! Правда, кольцо совсем не опходило на нормальные классические кольца, которые дарят нормальные люди, когда делают нормальные предложения.
Это - было сделано в форме четырехлистника со сверкающим камешком в центре (непонятно, но очень элегантно), преподнесено вообще как подарок на ее день рождения полгода назад. Хорошо ей хватило ума спросить: "Что это значит?" - ну все-таки кольцо, все-таки с бриллиантом, а может?... И получила исчерпывающий ответ: "То и значит, что мы всегда будем вместе". Просто и со вкусом! Вот и скажите, считать ли это предложением руки и сердца? Оказалось, что правильнее будет считать, потому как он надел ей его на безымянный палец правой руки. Уж как ни крути, а двусмысленности в этом найти было очень трудно!
- Страшно? - вернул он ее из воспоминаний к реальности, поглядывая, как она нервно покусывает губы. Они все еще сидели в ожидании своей очереди в ЗАГСе.
- А должно быть? - подначила она его, улыбаясь.
- Ну я надеялся, что будет страшно, - заявил он, демонстративно постукивая их паспортами по ладони. Она рассмеялась и не смогла остаться в долгу:
- Да вот думаю, менять ли фамилию, - протянула она задумчиво.
- А это что разве обсуждается? - хитро посмотрел он на нее.
- А ну дай! - она со смехом выхватила паспорта. - Так посмотрим, - шутливо протянула она раскрывая его паспорт: - Как там, говоришь, твоя фамилия?
- Она не там, она здесь, - ткнул он пальцем в строку с фамилией.
- Таааак... хм... ну ничего... так себе фамилия. Ладно, сойдет, - вынесла она вердикт. И уже собиралась отдать паспорт, но передумала:
- А ну-ка погоди, я вот подумала, может ты староват для меня, а? - снова раскрыла его паспорт и начала с видом школьника-недоучки водить пальцем по цифрам. - Двенадцатое-одиннадцатого-тыщща девятьсот... Стоп! Как двенадцатое?
Она удивленно посмотрела на его улыбающееся лицо.
- Нууу, потому что двенадцатое, - пожал он плечами.
- Погоди... как двенадцатое??? Должно же быть десятое!!!
Она все еще искала подтверждения в его лице, и, не найдя, снова принялась его убеждать:
- Нет, не может быть! Десятое! Ты же... Ведь десятое! Но как же...? Я ведь тебя три года поздравляла десятого???
- Милая, мне было приятно, что ты помнила о моем дне рождения, что он в ноябре, - сказал он с улыбкой, притягивая ее к себе и целуя в висок. - А разве так уж важно, какого именно числа?
Дом был большой, основательный, похожий на старинный терем. Стены его почернели от времени. Но это оказалось только внешним недостатком, так как сруб был крепок и надежен. Супругам понравился дом, непохожий ни на один из современных коттеджей, странных, угловатых воплощений чьих-то бредовых архитектурных идей. Этот дом был настоящий деревенский, построенный "на века". Попав внутрь, двое словно очутились в далеком прошлом: деревянные скамейки, массивный стол, на нем самовар. Русская печь занимала полстены, в дальнем углу поблескивал боками большой кованый сундук.
- Похоже на то, - согласилась Лена. - Но мне нравится - все так необычно!
- Да, много придется потрудиться, чтобы осовременить этот памятник архитектуры.
- Заглянем в сундук? Интересно, что там?
- Думаешь, сокровища? - усмехнулся Олег. - В таких сундуках в старину хранили всякое тряпье, наряды, приданое.
- Вот-вот! Как раз то, что надо - я ведь у тебя бесприданница.
- Думаю, я спокойно проживу и без этого богатства.
- Но интересно же!
- Кто спорит!
В сундуке, и правда, оказались старые тряпки: каракулевая лысеющая шуба, вязаные шали, прилично поеденные молью, выцветшие шелковые платья, расшитое, но пожелтевшее от времени постельное белье, старомодные шляпки, сапожки и туфли.
- Ну и старье! - усмехнулся Олег. - Зачем было хранить все это?
- Ты разве забыл? Дом принадлежал девяностолетней старушке. Не думаю, что она была любительницей бутиков.
- Смотри! - воскликнул Олег.
Лена заглянула в сундук. На дне лежали костюмы Деда Мороза и Снегурочки.
- Откуда здесь это? - удивилась Лена.
- Может бабка в молодости играла в театре, - предположил муж, доставая костюм Деда Мороза.
Удивительно, но наряд отлично сохранился. Это была добротная шуба на вате, атласная с лицевой стороны, ярко василькового цвета с серебром. Шубу украшал богатый воротник из белой овчины.
- Красота! - восхитился Олег, облачившись в костюм. - Ну, а где же моя Снегурочка?
- Может ты и похож на Деда Мороза, только вот Снегурочка из меня не выйдет - старовата я для такой роли.
- Глупости! Ты еще ого-го!
Олег был человеком добрым, он с трепетной ласковостью относился к своей избраннице, поэтому не хотел ее огорчать... Так получилось, что когда школьные подружки Лены влюблялись, выходили замуж, растили детей, она самозабвенно училась, строго оберегая свое право на свободу. В школе Лена была неважной ученицей, учение давалась с трудом, казалась скучнейшим занятием. Окончив восемь классов, она едва смогла поступить в техникум. И всё пошло совсем по-другому - увлекательно, интересно. Появился вкус к знаниям - затянуло. После техникума был институт, потом аспирантура. Вот и получилось, что когда сверстницы Лены вытирали слезы умиления на свадьбах отпрысков, она только задумалась о семье. Познакомилась с Олегом, который был старше ее на пять лет, он оказался, так сказать, другом по несчастью. Учеба и работа также лишили его возможности вовремя создать семью. Отношения сложились удачно. Вместе они прожили три года, во взаимной любви и уважении. Только одно огорчало - очень хотели ребенка, но не получалось. Со здоровьем все было в порядке, но молодость скрылась за горизонтом, а вместе с нею и активные возможности организма. Врачи советовали: "Больше находитесь на свежем воздухе, больше отдыхайте". Вот и купили старый дом в отдаленной от города лесной зоне и в новогодние праздники решили последовать указаниям медиков.
Весь день прошел в хлопотах. Семья дружно наводила порядок. Олег и Лена сметали мусор и пыль, намывали окна и полы. Окна украсили новые занавески, старые мутные плафоны заменили люстры, стол укрылся скатертью, на пол в спальне лег пушистый ковер. Комнаты сразу стали уютнее и светлее. Как приятно было затопить печь, приготовить в ней ужин, и пить чай из самовара. Только для двоих уж очень большим казался стол.
- За таким столом должна сидеть большая семья, - вздохнула Лена.
- Ты опять об этом! - нахмурился Олег. - Не торопи события, мы еще все успеем, обманем и время, и природу.
- Хорошо бы.
- Вот прямо сейчас и начнем! Нет ли у вас желания, сеньора, проследовать в спальню?
Утро порадовало отличной погодой. Накануне было тепло и сыро, лес казался неприветливым, окрестности утопали в черной жидкой каше. Ночью подморозило, выпал долгожданный снег, укрыл землю белым, чистым покрывалом, деревья закутались пушистыми шалями. Все вокруг стало нарядно и празднично.
- Ну вот, а ты не хотела брать лыжи! - упрекнул Олег. - Давай быстро завтракать и собираться на прогулку.
- А как же обед?
- Обойдемся полуфабрикатами. Все равно весь вечер будем готовить праздничный стол, так что ночью и компенсируем недостаток калорий.
Лыжи споро скользили по свежему снегу. Тенистые перелески сменялись безмолвными полями, горки - оврагами. Зимнее солнце делало декабрьский день светлым и ярким, снег блестел на солнце, слепил глаза. Это было просто восхитительно - вдыхать свежий морозный воздух, с ним будто вливались в организм новые богатырские силы. И даже легкая усталость казалась приятной. Возвращаться не хотелось, но пора было домой, готовиться к празднику.
- Давай наденем костюмы и в них выйдем на двор наряжать елку. Это будет празднично! - предложил Олег.
Лена согласилась. Невысокая елочка росла прямо под окном главной комнаты. Украшения привезли с собой и теперь весело раскидывали "дождик", растягивали бусы, крепили гирлянды и лампочки.
- Красота! - порадовалась Лена, когда елочка была наряжена.
На улице давно стемнело, поэтому огни на елке сверкали особенно ярко. До нового года оставалось два часа.
- Может, еще внученьку вылепим, как в сказке? - спросила Лена в шутку.
- Нет уж, на бабку с дедкой мы точно не тянем! Нечего нам снежных детей делать, все равно растают, - засмеялся Олег, но вдруг лицо его стало серьезным. - Кто это?
Лена оглянулась. Удивительно! У калитки стояла маленькая девочка. В голубом дутом пальтишке из блестящей ткани, белой пушистой шапочке.
Лена и Олег недоуменно переглянулись. Привиделось? Но не сразу же двоим. Да и девочка была реальной, живой.
Лена поспешила к малышке.
- Ты кто такая? Откуда появилась?
Девочка внимательно посмотрела на нее серьезными глазами.
- Здравствуй, Снегурочка! Я к вам пришла, сама. К тебе и Деду Морозу, у меня к нему очень большая просьба.
Лена махнула Олегу рукой.
- Девочка пришла к тебе, Дед Мороз.
- Что случилось, малышка? Почему ты одна? Где твои мама и папа?
- На дороге остались, - ребенок по-взрослому вздохнул. - Поссорились они.
Девочка низко наклонила голову, в снег упали капельки слез.
- Ну что ты маленькая, не бойся, мы найдем твоих родителей.
- Я и не боюсь вовсе, - всхлипнула девочка. - Чего их искать, на дороге они, на большой.
Малышка посмотрела на Деда Мороза умоляющими глазами.
- Дедушка, миленький! Ты не дари мне на Новый год игрушек! Только сделай так, чтобы папа и мама больше никогда не ссорились.
Олег присел на корточки, обнял кроху большими рукавицами.
- Не плачь, девочка, я прямо сейчас исполню желание, отправлюсь к твоим родителям. А ты пока иди в дом со Снегурочкой, отдохни, погрейся. И не переживай, все будет хорошо.
Лена взяла малышку за руку и повела в дом, Олег направился к машине.
- Смотри, какой у нас самовар! Ты когда-нибудь пила чай из самовара?
- Нет.
- Вот сейчас попробуешь. Будем чай пить и беседовать. А пока сними пальтишко, в доме у нас очень тепло.
Девочка стянула с головы шапочку, кудряшки светлых волос веселыми пружинками вырвались на свободу.
- Какие у тебя волосы красивые, словно свежие белые стружки!
Лена поставила на стол угощение: конфеты, печенье, вафли. Разлила чай по чашкам.
- Расскажи мне, пожалуйста, все подробно, а то я не очень хорошо поняла, что случилось. Но сначала скажи, как тебя зовут, сколько тебе лет?
- Я Снежка, мне семь, скоро будет... весной.
- Какое удивительное имя, тебе очень подходит и новогоднее!
- Меня мама так зовет, а по-настоящему я Снежа или Снежана. Мы сегодня катались на лыжах, когда ехали домой, я уснула в машине. Проснулась от того, что папа с мамой громко разговаривали. Машина не двигалась, папа и мама стояли рядом с ней. Они так кричали! Я испугалась, что они совсем-совсем поссорятся и не будут больше вместе. Мне всегда страшно делается, когда они ругаются. Я заплакала и тоже вышла из машины, с другой стороны. Они даже не заметили. Вдруг я увидела большую стрелку "Морозовка 2 км.".
- Указатель.
- Да, указатель. Я подумала, что раз Морозовка, значит, там должен жить Дед Мороз...
- И пошла через лес?! Одна?! В темноте?! Как же ты не испугалась?
- Я и папу, и маму люблю, не хочу, чтобы был кто-то один, боюсь, что они совсем разойдутся... два километра - это ведь немного. Мне только чуть-чуть было страшно, а потом я огонек увидела и побежала.
- Какой огонек?
- Окошко дома. Подбежала, а во дворе вы - Дед Мороз и Снегурочка, елочку наряжаете, смеетесь - получается я правильно прибежала!
- Конечно, правильно, Снежка, мы с Дедом Морозом о тебе позаботимся и поможем.
В теплой комнате, после горячего чая малышку совсем сморил сон. Маленькая кнопочка носа опустилась над блюдечком с конфетами и клюнула сладкие "подушечки". Лена осторожно подняла девочку на руки и понесла в спальню, но Снежка вдруг встрепенулась.
- Нет, Снегурочка, мне нельзя спать, я буду ждать Деда Мороза!
- Если не хочешь спать, просто полежи, отдохни, а я тебе песенку спою.
Двое перепуганных родителей носились вдоль кромки леса и кричали, надрывая голосовые связки:
- Снежа! Где ты!
- Вернись, Снежка!
Женский голос сбивался рыданиями.
Неожиданно с боковой дороги на шоссе вылетела машина и резко остановилась. Из нее стремительно вышел Дед Мороз.
- Успокойтесь, пожалуйста, ваша девочка у нас. Она сама пришла к нашему дому. Садитесь быстрее в машину!
- Но наша машина сломалась, поэтому мы здесь и застряли.
- У меня есть трос!
Незнакомые мужчина и женщина ворвались в дом и стали лихорадочно оглядывать комнату.
- Где она?! Где наша дочь?! - почти закричал мужчина. Нервы его были на пределе.
- Тихо, тихо! С ней все хорошо, Снежка спит в соседней комнате, - шагнула навстречу Снегурочка.
Родители, толкая друг друга, бросились к дальней двери.
- Пожалуйста! Не будите ребенка, она и так переволновалась, пусть отдыхает, - взмолилась Лена.
Пара сбавила скорость перед дверью в спальню, но все же родители не удержались и заглянули внутрь. Девочка спокойно спала на большой кровати и улыбалась во сне.
Мать заплакала, но это были слезы облегчения и радости.
- Спасибо вам! - сказала женщина. - Мы так перепугались за нее!
- Как же так получилось? - удивился отец.
- Она пришла сюда спасать вас. Решила, что здесь должен жить Дед Мороз, который исполнит ее заветное желание.
- Какое?
- А вы не догадываетесь? - хмуро отозвался Олег. - Чтобы вы жили дружно и никогда не ссорились. Она так за вас переживает!
- Да, мы виноваты перед ней, - повинилась мать. - Но сегодня был такой неудачный день! Все шло наперекосяк. Приехали кататься на лыжах, оказалось у меня плохо держится крепление - муж забыл проверить. Пришлось гулять просто так, ждать пока они с дочкой накатаются. Потом упал и разбился термос с чаем - мы остались без горячего, замерзли. А вот теперь машина сломалась - опять же мужнины недоработки. Вот и не выдержали нервы, сорвалась.
- Это понятно, все мы не боги, но нельзя забывать про ребенка. Вы пар выпустите и забудете, а она переживает. Девочка очень боится за вас и за себя, на столько, что ей не страшно идти ночью одной, через лес. Представляете, как ей тяжело, такой крохе, какая для нее пытка - ваши ссоры.
- Добрее надо быть, добрее и терпимей. Вы мучаете ее, неужели не понимаете? - добавила строго Лена. - Вот мы бы и рады быть заботливыми и ласковыми родителями, но...
- Не надо про это, Лена, - тихо сказал Олег и обнял жену.
- Простите, столько хлопот из-за нас... Мы сейчас уедем.
- Машина-то сломана, - напомнил Олег.
- Но как нам тогда? - смутились горе-родители.
- Что же теперь делать, раз так все получилось? - пожал плечами Олег и вдруг улыбнулся. - Дед Мороз и Снегурочка рады приветствовать вас в своем скромном жилище. Раздевайтесь, проходите к столу, будьте гостями. До Нового года, между прочим, осталось пять минут.
Инна торопилась домой, таща за собой, как на буксире, двухлетнюю Викульку. Дочка давно уже сбилась на бег, но за матерью все равно не поспевала и протестующе ныла. Та протесты игнорировала, занятая собственными переживаниями. "Пусть теперь попробует с этой лахудрой уживется, - злобно размышляла она, нетерпеливо дергая дочку за руку. - Ишь, благородный какой, все мне оставил! Судья аж расплылся от умиления. А о том, что квартира за ним осталась, судье не доложился. Как же, квартирка-то изначально была его, комар носа не подточит. Не очень-то и хотелось! Мы с Викулькой и в малосемейке проживем". Викулька гудела все громче и отчаянно семенила, невольно задерживая мать. Инна злилась, что дочь не позволяет идти быстрее, но даже злости своей не замечала, затянутая в кипящий водоворот эмоций. "Уделал меня на суде по полной программе, юрист хренов, - изводилась она. - Умный, куда же денешься! Кругом я одна виновата, а с него как с гуся вода. А мама-то после суда хоть бы словом поддержала! Вручила Вику, как обычно, и все! "Я так и знала, я тебе говорила!" Да что она знает?! Дочь три года была замужем, хоть бы раз позвонила, спросила, как дела!"
Викулька задыхалась, ножки у нее подволакивались, громкое нытье стало прерывистым. Молодая мать, подхлестнутая мыслями, прибавила шагу, волосы ее разметались по плечам. Вот уже и общежитие, пройти осталось совсем немного. Викулькины ножки оторвались от земли. Не сбавляя шага, разозленная Инна приподняла ребенка за ручку и крутанула в воздухе разок-другой, увидев мельком искаженное личико, потом поволокла дочку дальше. Викулька уже и плакать не могла, задыхалась только.
На обочине стояла женщина с девчушкой лет пяти-шести, телефон к уху прижала. Девочка тянула ее за платье. Женщина стукнула по руке ребенка сумкой... Инна, не останавливаясь, пронеслась мимо них.
Соседская бабушка на скамейке всплеснула руками:
- Что ж ты с ребенком-то делаешь, Инна?! Куда ты ее так тащишь?
- Послать бы вас к чертовой бабушке, так вы же к себе домой пойдете! - бойко схамила в ответ Инна и поволокла дочку в подъезд.
Однокомнатная клетушка выстыла за три года. Инна никому ее не сдавала, все свое недолгое замужество чуя, что надо держать на всякий случай "запасной угол". Сейчас "угол" был хаотично заставлен мебелью и коробками, завален завязанными впопыхах узлами и на каждый шаг тоскливо отзывался эхом пустоты. Викулька забилась за коробки, икала там и всхлипывала. Инна нервно походила туда-сюда, заглянула в крошечную кухоньку. Осознание того, что вокруг собственные стены и можно жить своим умом, подействовало умиротворяюще. Инна вспомнила о дочери, позвала. Та не ответила. Испуганная девочка нашлась в самом дальнем закутке. В полумраке затравленно блестели заплаканные глаза, ручонки Викулька прижала к груди, а сама сжалась в комочек, как испуганный воробушек.
- Вылезай отсюда, - приказала мать и не узнала собственный голос.
Викулька не шевельнулась, и Инна, не в силах ослабить закушенные удила, вытянула ее из убежища силой. На свету разглядела на запястье дочери багровые пятна. Совесть чувствительно ухватила подвздох, Инна загнала ее поглубже, но досада так и осталась, добавив свою долю к обиде и мучительному чувству потери: бурная семейная жизнь, перехлестанная скандалами, постепенно подменяла любовь другим чувством, жгучим и разъедающим, но ко времени официального развода любовь целиком замениться не успела. Инна корчилась теперь на ее растоптанных остатках, как на горячем пепле после тотального пожара.
Остаток дня прошел в сумбурных, противоречивых мыслях и машинальном перекладывании туда-сюда вещичек. Вечер не запомнился, словно его и не было. А ночью Инне приснилось, будто она лупит Викульку наотмашь дамской сумочкой. Викулька кричит "мама, мама!", пытается закрыться ручонками, но сумочка безжалостно бьет ее по рукам и по голове. Ребенок вырывается и бежит, но Инна гонится за ней и продолжает колотить. Бежать становится все труднее, ноги вязнут, словно в киселе, тяжелый воздух застревает в легких, и сумочка уже не достигает цели. Инна понимает, что не догонит дочь, зовет ее, но Викулька не оборачивается и убегает все дальше. Инна уже не бежит, а идет, с трудом переставляя ноги, сумочку она отшвырнула, как змею, но дочери уже нет, убежала, исчезла. "Вика!" - зовет она, но дочь не откликается. Жуть охватывает горе-мамашу. "Где мой ребенок? Куда она убежала?! Она же совсем маленькая!" Надсаживаясь, Инна зовет снова и снова, но крик тонет, как в вате, и не находит отклика.
Инна проснулась, успев услышать собственный стон. Грудь словно стянуло обручами, такое навалилось отчаяние - черное, безысходное. Инна с трудом вдохнула воздух, переживая новую потерю. "Что же это я, спит вон дочка, никуда не делась! - опомнилась она. - Спит Викулька, здесь она, какое счастье!" Инна соскочила с постели, метнулась к кроватке дочери, упала на коленки и склонилась над ребенком. Слушала, радуясь, ее неровное дыхание.
Девочка спала беспокойно, всхлипывала во сне.
- Спи, маленькая моя, мама здесь, рядом... - прошептала Инна и осторожно погладила дочку по волосам.
От прикосновения Викулька проснулась.
- Мама, - нежно пролепетала она спросонья и переползла с кроватки на руки мамы. Всё отодвинулось, расползлось по углам в темноте - крушение семейной жизни, утонченные издевательства мужа на суде, обида на мать, остались только теплые детские ручки, доверчиво обнявшие за шею.
"Руку ей чуть не сломала, - казнилась Инна, баюкая дочь. - Я же ее волоком тащила, куда ей от меня деваться-то было? А теперь вот жалко ее... Жалость - это, наверное, оттого, что сжалось вот здесь, в груди... Никогда, никогда больше!"
Спекшийся ком в груди давил и жёг и требовал влаги, но не умела Инна плакать, и нечем было растворить его и смыть без остатка. Она бережно положила спящую девочку на кровать, прикутала одеялком и еще какое-то время прислушивалась к ее мерному дыханию. "Ничего, ничего... Все у нас будет хорошо, единственный мой человечек..."
Он ушёл. Ушёл туда, откуда уже не возвращаются, успев сделать многое - посадить сад, вырастить детей и оставить о себе добрую память.
Похоронив мужа, вдова Ольга вернулась к прежнему месту работы, в тот красивый, но чужой город, окантованный голубыми зигзагами Альп, с его красивыми домами и широкими улицами, с зелёными парками и скверами. Здесь они вдвоём любили бродить в свободное время, здесь им нравилось мечтать о том будущем, когда они вернутся домой и проживут остаток лет, не в прежней нужде, но по-прежнему вместе. Но он ушёл.
Для Ольги потекли однообразные недели, заполненные работой, и невыносимыми выходными днями. То время отдыха, которое раньше они вдвоём ждали с нетерпением, и проводили с интересом, теперь для неё одной превратилось в муку. Непривычное одиночество угнетало. После многолетнего удачного супружеского союза в её жизни образовалась пустота.
- Ты разговаривай с ним, - советовали одни. - Он тебя услышит и ответит. Вот увидишь!
Она пыталась разговаривать с его изображением на экскурсионной фотографии, снятой на фоне зеркального шара фонтана в центре богатой и многолюдной столицы графства Монако. Виктор там стоял вполоборота к фонтану, солнцезащитные очки повесил на карман рубашки, кучерявые, после лечения, волосы пригладил, большие пальцы рук вставил за пояс брюк.
- Скажи cheese, - попросила тогда Ольга, рассматривая ладного мужчину на экране фотоаппарата.
Он улыбнулся. В тот момент им обоим верилось, что самое страшное позади, что их жизнь вернётся в привычное русло и всё будет так, как было. Будут интересные поездки, будут летние встречи с родными, будут тихие семейные ужины с разговорами обо всём, будут переговоры по скайпу с прыгающими внуками перед вебкамерой, будут пешие и велосипедные прогулки. Будет всё то, чем они дорожили, что приносило им радость быть вместе.
Но не случилось так. Его поглотили глубины реки Леты, а она осталась в одиночестве на её берегу.
Совет разговаривать с ним не помогал, муж не отвечал. Было хуже. Она, глядя на фото, плакала, вспоминая дни, проведённые с ним. Ничего хорошего из общения с изображением не выходило.
Впервые ей стало больно смотреть на семейные пары, те удачные семейные пары, которые ладили меж собой, которые радовались друг другу возвращаясь в дом и скучали, расставаясь.
Подруги не забывали, но они не могли заменить ей близкого человека.
В свободное время она ещё глубже окуналась в свои занятия, стараясь меньше оставаться наедине со вздохами и мыслями о горькой потере. Выручала привычка вести дневник, приобретённая в детстве. С годами привычка не пропала, а с появлением компьютера в доме, облегчающего кропотливую работу, превратилась в хобби. Ольга и после смерти мужа продолжала делать заметки, но за спиной уже не было её вдохновителя и первого слушателя с его откликами: "Ты это помнишь? А я нет. Почитай ещё!" Техника позволила им чаще связываться с родными и близкими, появились новые друзья, нашлись старые. "Посмотри, посмотри, кто был у тебя в гостях!" - звала она его, или он её, рассматривая на общеизвестном социальном сайте фото их "повзрослевшего" сокурсника. Но теперь она привыкала молча читать приходящие новости.
"Может быть с кем-то познакомиться?" - подумалось ей как-то. Мне с Виктором было очень хорошо, но его нет, и никогда больше не будет рядом. Может быть, я смогу встретить человека в чём-то похожего на него? Нужное поисковик нашёл с полуслова. Вошла, зарегистрировалась. Два дня отвечала на бесконечные вопросы сайта знакомств: возраст, семейное положение, работа, дети, отношение к религии, пристрастия в литературе, искусстве, спорте. Порой ей хотелось бросить затею, и пойти прогуляться. Но всё имеет свой финал и вопросы анкеты иссякли. Последний ответ и колёсико программы закрутилось. Ольга с удовольствием отодвинулась от столика, потянулась, ожидая заключительную часть регистрации. В этот момент в дверь квартиры позвонили. Во дворе уже стемнело. Зима, влажная, холодная и противная властвовала на улице, разгоняя всех по домам. Кто может быть в этот поздний час? Ольга вышла из тёплой спальни в прохладный зал. Включила свет и глянула на себя в зеркало. Поправила короткие рыжие крашенные волосы. Бросила взгляд на обострившееся морщины, осунувшееся лицо - смерть мужа не сделала его красивее. Её светло-серые глаза часто принимали за голубые. Брови? "Нужно бы подщипать" - наметила она себе занятие. Одёрнула тёплую длинную жилетку мужа. На невысокой нормально сложенной Ольге все его вещи были длинным. Глянула на старенькие джинсы - в порядке. Пошла к двери.
- Кто там, - спросила она по-итальянски. Свои в такую погоду дома сидят, и телевизор смотрят, а со всеми остальными жильцами пакистанцами, албанцами и итальянцами нужно только так.
- Это я, Марко, - послышался голос из коридора.
Ольга открыла. В небольшом проёме двери стоял тепло одетый высокий черноволосый сосед по дому.
- Чао! - откликнулась она на его приветствие и обязательные вопросы о самочувствии.
- Я еду купить кое-что. Поехали со мной? - без лишних предисловий предложил Марко и беспокойно поправил козырёк кепки. Кепки он, почему-то, носил и зимой и летом, а куртку зимой и не застёгивал. Ольга зрительно помнила всех живущих в доме - окна её залы-кухни смотрели во внутренний двор. Марко имел привычку ходить ссутулившись, как будто что-то рассматривал на земле. О нём, с его же слов (за пять лет она перезнакомилась со всеми, и каждый рассказывал о себе то, что хотел рассказать) Ольга знала, что двухкомнатную квартиру он снимает один. Она видела, что всеми соседями он поддерживает ровные отношения, но ни к кому не ходит в гости, как, впрочем, и к себе не зовёт. Марко казался человеком замкнутым, даже жалюзи на окнах его квартиры всегда были закрыты. Они с соседкой по этажу, такой же трудовой эмигранткой, как и она, решили, что он, наверное, мафиози с юга Италии и у себя дома ведёт тайную переписку (такое о мафиози они видели и слышали по телевизору). Правда, немного не складывалось то, что он работал где-то недалеко, и каждое утро ездил туда на своей машине. Зачем мафиози работа, они с соседкой так и не придумали. Большим плюсом к его характеру, по мнению Ольги, было то, что он всегда был трезв. О своём семейном положении Марко, как-то раз, в коридоре у почтовых ящиков, месте встречи всех соседей, ответил, что неженат, чему Ольга не поверила - в его годы уже пора бы внуков иметь. Впрочем, все мужики не женаты, когда живут вдали от дома.
Над предложением пришедшего съездить в гипермаркет за покупками Ольга задумалась: "Я лезу в Интернет, готова познакомиться и начать общаться чёрт знает с кем, а тут пришёл сосед, которого я немного знаю. А почему бы и не поехать с ним? Ясно, что он пришёл не только за этим".
- Хорошо. Сейчас соберусь. Подожди, - смущённо ответила она и засобиралась, засуетилась.
- Ты не торопись. Я пока перекурю, - он достал сигареты и в ожидании устроился у открытой двери коридора.
Ольга тепло оделась. Зимнюю куртку застёгнула до подбородка, набросила на голову капюшон. В тёплой машине, однако, пришлось ослабить объятия куртки. Правда, ослабить напряжение в разговоре получилось не сразу. Начали с грустной темы - похорон её мужа у них на Родине. Невозможно сделать вид, что это событие не существует. Её мужа соседи знали и здоровым, и больным. Ольга помнила, как прошлой зимой все были поражены появлением у них инвалидной коляски. Тогда вопросам не было конца, но ответили они всем. Те воспоминания вызывали у Ольги слёзы, и Марко перевёл разговор на её семью и детей. Он с удивлением узнал, что у неё уже есть внуки.
- Ваши дети даром время не теряют! - пошутил он. - Все в родителей!
- Да, мы с Виктором много успели сделать, и детей в том числе, - в который раз вздохнула Ольга.
Освещённая вечерняя дорога к гипермаркету не была пустынной. Свободный вечер многие хотели побродить в тепле, на людей посмотреть и себя показать. Эта огромная торговая структура объединила в свою сеть не один десяток мелких магазинов. Их ярко освещённые витрины предлагали товар на все случаи жизни. Здесь, под стеклянной крышей пассажей, приятно было пройтись, как в летний полдень, так и в зимний стылый день - кондиционеры и обогреватели включали по погоде.
Вечер за вечером он звонил в её дверь, приглашал проехаться, побродить, поговорить. Постепенно они сблизились и нашли много общего в их судьбах. Они прожили в разных политических системах много лет, но многие мировые события пережили одинаково: хиппи, Битлы, холодная война, крушение стены в Берлине. Вначале их жизни было освоение космоса.
-Ты знаешь, - рассказывал он с восторгом, - у меня есть друг, который до сих пор всех своих собак зовёт именами Лайка, Белка, Стрелка. Умирает Лайка, у него появляется щенок с именем Белка. Во времена первых запусков спутников столько разговоров было о космосе и об уровне развития техники у русских.
"Наверное, о нашем уровне жизни они тоже знали, только он деликатно молчит", - подумала Ольга на тему о русских, в смысле советских. Мы, в их понимании, были все русские. О наличии других национальностей в нашем бывшем государстве многие и не подозревали.
Во время очередной прогулки среди стеллажей с продуктами Марко, рассматривая упаковку каких-то вареников, задумчиво спросил Ольгу:
- Ты что сегодня на ужин есть будешь?
- Приготовлю, - она запнулась, не зная, как называется каша пшеничная по-итальянски, но потом решила не затрудняться с переводом и заключила - ну, в общем, голодная не останусь.
- А давай я тебя сегодня угощу варениками с тыквой? Ты их ела хоть раз? - спросил Марко.
- Вареники с тыквой? - удивилась Ольга. Ей сразу представился кусок тыквы, завёрнутый в лапоть теста. Готовить она не любила и готовила только по необходимости. А вот уюту и чистоте в доме придавала большое значение. Это была её стихия. На вопрос о варениках с тыквой согласилась, - угости, - и спросила, - а как ты их готовить будешь?
- Очень просто, - оживился он и начал объяснять, - пока греется вода, разогрею резанные лук и одну дольку чеснока на оливковом масле в сковороде на несильном огне, - он азартно прихватил одной рукой воображаемую ручку сковородки, а другой поводил воображаемой лопаточкой, как бы помешивая лук и чеснок. - Потом добавлю на сковородку томатную пасту, но только ту, которая мне нравится. Позже пойдём и её выберем. И когда вареники всплывут, солью воду, сброшу их на сковороду и перемешаю, чтобы вареники пропитались томатным соусом. И всё. Сладковатые вареники в кислом томате. Вкусно!
Ольга с интересом проследила сценку приготовления будущего ужина и воскликнула:
- Молодец! Ты умеешь готовить? Где ты этому научился?
Марко довольно посмотрел на Ольгу, уверенно бросил упаковку с варениками в продуктовую тележку и ответил:
- Моя мама отлично готовит, я с детства видел это. Юношей подрабатывал в ресторане официантом, и всё время на кухне заглядывал, как готовят повара. Мне очень нравится готовить.
"Сегодня я иду в гости, - подумала Ольга, - завтра мне нужно будет звать его к себе. Что же я такого могу приготовить? Салат "Оливье"? М-да! Нужно будет в Интернете покопаться".
А между тем сосед перестроил её планы.
- Только готовить будем у тебя. Хорошо? - спросил он.
- Ладно, - с удивлением согласилась она и задумалась: "К себе не зовёт. Что-то здесь не так! Не даром мы с соседкой думали, что он мафиози! А может быть он не мафиози, а Синяя Борода и у него там где-то в комнате женщина, прикованная к кровати, живёт?"
Вечером сосед на кухне у Ольги с удовольствием помешивал в сковороде ингредиенты соуса, а в кастрюле - всплывающие вареники. Потом сервировал стол так, как он это делал в ресторане. Ольга, хоть и крутилась рядом, но всё время думала о том, почему он не пригласил её к себе? Она мысленно искала возможность побывать в квартире у нового знакомого и разведать тайну.
Прошло время, пока Ольга смогла улучшить момент и напроситься к нему в гости. В очередной ужин она его опередила:
- А фрукты мы давай поедим у тебя, в твоей квартире. Ты у меня был, а я у тебя ещё нет.
- Ты хочешь побывать у меня, - растерялся Марко.
- Да, именно так, - решительно настроилась Ольга, наблюдая за ним.
- Ну, тогда подожди немного, - и после минутного раздумья предложил, - я поднимусь первым, а ты - минут через пятнадцать. Хорошо?
- Хорошо, - насторожилась Ольга и задумалась: "Что же там есть такого, что можно спрятать за пятнадцать минут?"
С большим любопытством Ольга входила в дом Марко. Её женский взгляд определил сразу - в этой квартире давно не ступала нога уборщицы. Пыль черная, накопившаяся не за один год, лежала на всём. По углам висела черная паутина. Занавески у плиты забыли тот день, когда были стираны. Посредине залы-кухни стоял стол с одним стулом при нём, холодильник с микроволновой печью устроились у закрытого окна. Быстро подметённый пол был чист только в средине, под красивым сервантом, за баночками и кисточками для краски, просматривались обильные запасы пыли. Старый кожаный диван у стены наполовину завален одеждой, сезонной и несезонной.
- Садись вот сюда, - пригласил хозяин гостью, указывая на свободную половину дивана, и пояснил, - я живу один и у меня всего лишь один стул. Мне, ведь, больше не надо, - он уверенно продолжал сервировать стол к десерту. Откуда-то появилась на свет пара высоких фужеров богемского хрусталя и бутылка белого вина, фрукты уместились на тарелке рядом.
- Подожди, дай осмотреться, - остановила его Ольга.
Он заметил, как она удивлённо оглядывается, и смущённо спросил:
- Грязновато?
- Немного, - подтвердила Ольга и про себя подумала: "Мягко говоря".
-Я этим не затрудняюсь.
-Я вижу, - поддакнула Ольга, с трудом сдерживая рефлекс сейчас же взять метлу и начать обметать пыль.
Она со смущением отметила обилие кухонных электроприборов и всевозможной утвари в доме: "Мне столько добра для кулинарии не надо". Все кухонные прибамбасы разместились на длинной и высокой этажерке, которая стояла поперёк комнаты и делила её на две части залу и кухню.
"М-да! Счёт - один: один. Он любит готовить, а я - убирать. Он может меня упрекнуть в том, что я неизобретательна на кухне, поэтому о чистоте в его квартире мне лучше не распаляться".
На стенах с потемневшими обоями, висели картины. Не иллюстрации, а именно картины, написанные маслом. (В каком итальянском доме их нет!) В углу около, закрытого щитом, недействующего, уже, во всем старом доме, камина, стояло красивое декоративное искусственное дерево с, уже виденным Ольгой, черным налётом. За стеклянной дверцей полированного серванта лежали книги, повёрнутые торцами к стене так, что невозможно было прочесть их название. Между ними просматривалась изящная ножка рюмочки богемского хрусталя и, недалеко от неё, неизящная пятка, когда-то нового, носка.
"Да уж, точно! Хозяин уборками в доме не затрудняется! Но и записки подпольные не пишет - здесь для этого нет места. Так! А вот и дверь в спальню, но она закрыта".
- А сюда можно глянуть? - Ольга направилась к двери.
- Нет! - воскликнул хозяин и спешно подошёл к гостье, - туда лучше не ходить!
- Это почему так? - удивилась Ольга и упрямо двинулась к намеченной цели, обойдя сбоку хозяина, подумав: "Вот уж точно, там кто-то есть. Надо же! Он Синяя Борода, а я и так неосторожно веду себя! - но в последний момент её уверенность дрогнула, она испугалась, - а вдруг и меня прикуёт? Заглядывать или не заглядывать туда?" Она на мгновение остановилась и задумалась, но любопытство было сильнее страха. Ольга взялась за ручку и осторожно открыла дверь. В полумраке спальни, поначалу, ничего не было видно. Постепенно, включённая под потолком, маломощная люминесцентная лампочка, накаляясь, осветила спальню и Ольга, со вздохом облегчения, увидела, что в незаправленной двуспальной кровати никого нет. Остаются шкафы. Нет ли там скелетов? Но эти два предмета мебели в комнате были слишком малы для плена.
А хозяин, меж тем, что-то расстроено объяснял:
- ... было так красиво! Но соседи сверху, как-то, уехали в отпуск и оставили окна открытыми. Случилась гроза с ливнем, и их квартиру затопило. Просочившаяся вода намочила плиты, и они отвалились. Я столько денег потратил на ремонт!
Ольга непонимающе глянула на Марко, он смотрел на потолок, Ольга проследила взглядом и увидела обнажённую деревянную обрешётку, прибитую к старым прогнувшимся балкам. Только по краям потолка зависли белые лёгкие облицовочные плитки. Всё это, должно быть, в общей гармонии с черно-белой мебелью спальни, когда-то, смотрелось хорошо. Ольга в душе посмеялась над своими страхами и вникла в объяснения Марко, пострадавшего от потопа, устроенного безалаберными соседями:
- Приниматься снова за ремонт мне уже не хотелось. Решил, что в такой комнате доживу до пенсии, и уеду к себе на юг. Ты как-то спрашивала, почему я не женат. Этот ремонт я, как раз, делал к попытке жениться. Привёл подругу показать жильё и красоту, моим потом наведённую. Она посмотрела и поставила мне условие, что скажет "да", если я куплю квартиру в доме получше, иначе...
- И что случилось? - спросила Ольга
- Как видишь, случилось иначе. Ей нужна была квартира, а не я. И, кстати, после того визита я стараюсь никого не приглашать к себе в гости.
- Про гостей понятно, и про сбежавшую невесту тоже. Тебе виднее, что ей было нужно. Я поняла, что и ты прожил здесь, в этом старом разваливающемся доме, с мыслью, что всё это временно, как и мы с Виктором. Мы всё время мечтали: "Ещё вот это сделаем, и домой". Уже и Виктора нет, а проблемам конца не видно, - понимающе посочувствовала Ольга хозяину и закрыла дверь спальни.
Успокоившаяся соседка уселась на диван, перевела взгляд на кучу вещей сбоку и вдруг заметила торчащие из средины этой кучи детские ножки в ботиночках.
"Боже! А это что? Ребёнок! Наверное, это то, что он скрывал! Но, как он там может находиться? Он ведь задохнётся!" - опять испугалась Ольга, повернулась к куче вещей и принялась освобождать из плена бедное создание. Она взялась за детскую ножку, которая ей показалось очень странно худой, осторожно потянула за неё, помогая свободной рукой приподнять одежду, и вытянула на свет... куклу! Когда-то эта игрушка задумывалась как маленькая оса. Её черно-желтоё туловище ещё хранило следы крылышек - из швов на спине торчали нитки обрезанного материала. Худенькие ножки-ручки в чёрных ботиночках и перчатках замышлялись как лапки. Круглая головка в черной шапочке с красивым пухленьким детским личиком, когда-то украшалась усиками осы. Приятная улыбка на личике с чуть-чуть приподнятыми уголками губ вызывала у смотрящего ответную улыбку, а пара приветливых голубых глаз была притягательна. Видно у производителя кукол остались в излишке детские личики, и, чтобы не пропадать добру, был задуман ребёнок-оса с голубыми человечьими глазёнками.
- И мне эта игрушка очень нравится, - откликнулся Марко на восторженный отзыв Ольги. - А глаза....У моей мамы они тоже голубые. Кроме того, он, я считаю, что это мальчик, мне скрашивал одиночество. Вечерами я с ним разговаривал, и, бывало, давал поесть, - добавил он смущённо и посмотрел на Ольгу, не смеётся ли?
- Ну и как, он ел? - спросила Ольга серьёзно, и вспомнила свою проблему - муж на фото не отвечает, только смотрит на неё и улыбается.
- Нет, не ел. И за два года нисколько не вырос, - с грустной иронией заметил Марко.
Ольга ошеломлённо смотрела на куклу, ответно улыбалась ей и не знала, что и сказать на такую необычную находку, только в очередной раз воскликнула:
- Странно, что ты не был женат, Марко! Из тебя получился бы неплохой отец!
- Загадка жизни, - словами из итальянской молитвы отшутился он, и не стал поддерживать тему этого, часто задаваемого Ольгой, вопроса.
- А почему ты сказал об общении с игрушкой в прошедшем времени?
- Теперь мне некогда кормить его, я всё свободное время провожу с тобой. Раньше я с моими подружками встречался только по выходным. Сейчас моя жизнь изменилась от вот так, - он вытянул кисть руки ладонью вниз, - до вот эдак, - повернул ладонь вверх (итальянский жест, означающий кардинальное изменение в чём-то).
- Да? - улыбнулась Ольга и подумала: "А моя жизнь возвращается в своё привычное состояние. У меня теперь есть два близких мужчины: один, душа которого слушает мои мысленные монологи, и другой, который наяву беседует со мной".
Эту тетрадь я нашла на скамейке около дома. Открыла, начала читать и уже не смогла остановиться.
1984 г. 8 ноября
Звонок раздался среди ночи. Холодный, равнодушный голос спросил:
- Семья Шубиных?
- Да, - ответила я растерянно.
- Придите утром за вещами. Ваш отец умер.
До сих пор ощущаю ужас этой минуты и слышу крик, в котором задохнулась.
Эта фраза навсегда осталась в моей памяти. Голос робота: железный, холодный, равнодушный.
Я не могу поверить в случившееся. Да, папа был в реанимации, но вчера мне сказали, что ему легче и попросили принести лёгкий бульон.
Папа, единственный, родной человек. Рыдания разбудили детей, и теперь мы уже плачем все вместе. Понимаю, что так нельзя. Пытаюсь взять себя в руки. Звоню Лёне.
- Папа умер. Мне только что позвонили из больницы. Пожалуйста, забери детей. Я не хочу, чтобы они видели меня в таком состоянии.
- Да, конечно. Я сейчас приеду.
Звоню родственникам. Через час начинают приезжать люди. Меня колотит. Никак не могу успокоиться. Как же так, я не была рядом с ним, не успела сказать, как люблю его, как он нужен мне.
Лёня так и не приехал.
Папу похоронили рядом с мамой. Были учителя из моей школы, соседи, знакомые, друзья, но я никого не видела. Смотрела на любимое лицо отца и понимала, что я умираю вместе с ним. Умирало моё детство, моя юность, моя связь с прошлым. Единственный кто не пришёл - это Лёня, мой бывший муж и его родители. Мы развелись, когда дочке был годик, а сыну - шесть лет. Всё это время мы живём на мою учительскую зарплату - сто двадцать рублей в месяц. Так продолжается уже шесть лет. Алименты Лёня не платит. Да нам ничего и не надо от него. Главное, чтоб детей не травмировал то своим присутствием, то исчезновением.
Когда спустя месяц я встретила сотрудницу, которая работала с Лёней, она сказала, что рада тому, что мужу удалось поддержать нас в трудный момент.
- Как это он нас поддержал? - не поняла я.
- Ну, он же взял неделю по уходу за вами, и был с тобой всё это время.
- Это кто сказал?
- Лёня.
- Так вот, мы не видели Лёню уже больше года. - Я развернулась и пошла в другую сторону. В голове никак не укладывалось услышанное. Мой бывший не переставал меня удивлять.
Позже я узнаю, что Лёня взял отпуск по уходу за детьми и женой и счастливый укатил на рыбалку. Рыбалка всегда была у него на первом месте. Собственное "я" и рыбалка.
И угораздило же меня выйти замуж за такого урода. Именно "угораздило"!
Но на этом история не закончилась.
Через два месяца неожиданно позвонил Лёнин отец. Он попросил разрешения придти проведать детей, так как назавтра они все вместе, и мой бывший, переезжали на новую квартиру в отдалённый микрорайон. Дед ужасно не хотел переезжать. Старые люди привыкают к месту, где они прожили всю жизнь и всё новое их пугает. Я уважала свёкра, но их неучастие в нашей жизни нас отдалило.
Я сказала "да, пожалуйста, только скажите, когда Вы приедёте, чтобы я успела уйти. Не думаю, что хочу встречаться с Вами".
Дед так и не приехал, услышав мои слова, но поступить иначе я не могла. Они даже не выразили мне соболезнования, не поддержали простым человеческим словом.
Назавтра позвонила свекровь и, рыдая, сообщила мне, что дед умер.
Переехал на новую квартиру, да так и не проснулся утром. Господи! Мне стало не по себе оттого, что я накануне не разрешила ему увидеться с внуками. Свекровь плакала и умоляла приехать, забрать её, мол, район незнакомый, вещи не распакованы, все чужие, а ей хочется видеть родные лица. В одночасье мы с детьми стали родными. Ирония судьбы набирала силу.
Дед, конечно, был неплохим человеком. Воевал, дошёл до Берлина, был ранен, на одной руке не хватало трёх пальцев. Куча орденов, медалей и единственный сыночек - эгоист до мозга костей. Мать всю войну просидела в концлагере. Трудно представить такое. Поздний ребёнок - мой муж, свет очей их. Испортили, как могли своей любовью. Я не знаю, что делать. Чёрт.
Еду. С трудом нахожу новый дом. Свекровь, увидев меня, начинает причитать:
- Ой, Масенька, горе-то, какое. Как я буду зить теперь без Лёви. Только ви у меня и остались теперь. Возьми меня к себе, я знаю - ти добрый, Масенька. Дед так любил деток и тебя. Он так хотел их видеть. Он не хотел эту квартиру. Ой, сто будет, ой, как я одна...
Давит на жалость. "Масенька-добрий." Масенька возьмёт, потому что Масенька - идиотка, потому что знает, какое горе потерять близкого человека.
Приходит бывший с новой пассией. Пытается уговорить мать не ехать ко мне. Кричит на неё, но свекровь цепко держит меня за руку.
- Ти мозесь не ехать. Тебе всё равно, сто папа умер, тебе всё равно будет, когда я умру. Ти зивёсь только для себя, мама тебе не нужен, тебе никто не нузен. Нет, я поеду с Масенькой к детям. И всё, не трогай меня. (Еврейский акцент так и не выветрился с годами).
Вся организация похорон ложится на меня. Ведь у меня уже есть "опыт".
Похоронный ритуал - в том же зале, где был папин. Звучит реквием. Мне безумно больно и трудно. Перед глазами совсем другая картина. У детей испуганные глаза. Не хотела брать их на похороны, Лёня настоял. Захотел показать, что у него есть дети.
Прошло несколько дней. Свекровь продолжала приходить в себя у нас дома. Как-то ночью
Лёня не пришёл ночевать. А днём мне сообщили, что он женился.
- Что?! Когда?- я никак не могла понять, что мне говорили. - Как женился? Мы же только похоронили его отца.
- Ну, да. А сегодня молодые сбегали в загс и расписались. Как, они всё ещё у тебя дома? Он что... женился из твоего дома?
Я онемела. Дед Лёва всё время говорил, что Лёня женится на этой "шмаре" только через его труп. Шмарой она была, потому что начала встречаться с ним, когда мы ещё были женаты. Но, чтобы вот так... в буквальном смысле слова... Мне стало жутко. Перед глазами стояли цветы... много цветов. Цветы - смерть, цветы - жизнь. Это в голове не укладывалось. Цветы на могиле, цветы - жене. За одну неделю свадьба и похороны. Прямо сериал какой-то.
Я пришла домой. Поздравила свекровь с новой невесткой и попросила её оставить меня в покое.
- У вас своя жизнь, у меня - своя. На этом давайте распрощаемся раз и навсегда. Всё. С меня хватит.
Наконец-то они уехали. Я открыла все окна и двери. Было до ужаса противно. Что-то нечеловеческое витало в воздухе. Что-то чему не было объяснения.
Ровно через три месяца мой бывший позвонил и попросил начать всё сначала. С новой женой он тоже не ужился. Оказывается, он любил только меня. Ну, нет - в сотый раз на эту удочку я не попадусь. Лови другую рыбку.
1986г. 26 апреля
Потеряла счёт дням. Когда болеешь - всё кажется бесконечным. Жизнь превратилась в сплошную пытку. На ноги встать не удаётся в прямом смысле этого слова. Сегодня врач сказал:
- У вас нет стимула к жизни, поэтому болезнь давит отовсюду.
Двое детей и перспектива неподвижности в будущем.
Бедные мои дети. Ни бабушки, ни дедушки, ни папы и такая непутёвая мать. У Димки, видно, переходный возраст, всё делает с третьего раза. Первый - в упор не слышит.
Леночка бросила спорт. Некому отводить и забирать её с гимнастики.
Солнышко моё любимое. Единственная осуществлённая мечта - дочка, почему-то очень хотелось девочку. Бог услышал. Подарил сына и дочь. Забыл включить в список здоровье.
23 июня
Приказано лежать, не вставая ни на минуту хотя бы две недели. Если не поможет - то и все лето, а если и это не поможет - вперёд и с песнями на операцию.
То, что жизнь - "малина" - знала, но не до такой же степени.
Встаю мало. Кормлю детей и опять ложусь. Боли сводят с ума. Сидеть не могу. Анальгетики не помогают. Лежу и тупо смотрю на стены. Пересчитала все цветочки на обоях вдоль и поперёк. Выучила все царапины на стенах. Слушаю, как тикают часы. Эмоции отключены. За окном проходит лето.
1 августа
Больницы избежать не удалось. Пока лечили спину - посадили желудок. Теперь не могу ни есть, ни спать, ни лежать. Дети пошли по рукам. Димку забрали родственники, Леночку - подруга.
Есть подозрение на грыжу диска S5-L1. Врач удивлена, что у молодой женщины такой позвоночник. Папа и бабушка детей меня ни разу не навестили.
Развод - великая сила. Оказывается, разводятся сразу со всеми и с детьми в том числе.
27 октября
Полгода моего лежания позади. Я снова на ногах! Боже, какое это счастье ходить на своих двоих!
Не знаю, что было бы со мной, не попади я в Ленинград. Двадцать один сеанс мануальной терапии. Площадь Мужества, Проспект Непокорённых. Баня. Кабинет мануального терапевта. И я - на ногах! Сама себе не верю!
Вернулась домой и первым делом пошла в магазин. Купила себе новые туфли на каблуках! В школу я приду, как и раньше: красивая, стройная, на своих двоих.
Сладкие мои дети, наконец-то мы снова вместе. И ваша мама возвращается к нормальной жизни. Ура, ура, ура! Я могу ходить!
28 ноября
Жизнь преподносит сюрпризы. Звонил мой доктор из Ленинграда. Он зачем-то приезжает в наш город и хочет встретиться. Я - за.
30 декабря
Даже не знаю с чего начать. Оказывается, счастье имеет тенденцию обрушиваться внезапно. С того дня, как приехал Саша, моя жизнь существенно изменилась. Неужели дорога к счастью должна быть такой тернистой?
- Когда ты вошла в кабинет, я подумал "Какая женщина!" Потом посмотрел на твою больную спину, заглянул в твои глаза, и мне ужасно захотелось тебе помочь.
Эти слова я услышала в первый же вечер после приезда Саши. Я не могла в это поверить.
- Я целый месяц думал о тебе, прежде чем решился приехать. Не гони меня.
1987 г. 5 февраля
Когда я слышу по телефону "Заинька", все мои проблемы летят к чёрту.
Мир разделился на две половины: Саша и всё остальное. Я так счастлива тем, что он у меня есть, что даже не понимаю, как я могла жить до него. Он превратил мою жизнь в сплошной праздник. Каждый раз, когда он прилетает, он приходит за мной в школу с огромным букетом роз. Мы расстаёмся только на время моей работы. Нам не хватает ни дня, ни ночи, мы никак не можем наговориться.
Мне всегда говорили, что я ищу нереальное и жду неземное. Теперь оно у меня есть. Моё счастье. А ещё говорят, что я очень похорошела, но это не моя заслуга. Это Сашенька открыл меня. Это он превратил Золушку в принцессу. Бесспорно - я самая счастливая женщина на Земле! От него веет теплом и заботой, и я понимаю, что моя любовь к нему идёт за всех, кого мне так не хватало...
Неужели и правда бывает на свете твоя половинка?
12 марта
Сашенька, я самая богатая женщина на свете: у меня есть такое сокровище, как ты, и я не боюсь этих слов. Все говорили "спустись на землю, ты витаешь в облаках, мало ли, что ты хочешь". А я нашла тебя, мой родной.
Мне страшно от мысли, что мы могли и не встретиться. Такое чувство, что Господь спросил меня "Каким ты хочешь видеть своего мужа?", а потом взял и воплотил всё это в тебе. Мне кажется, что я родилась только сейчас и только сейчас начинаю жить.
Сашенька - это зеркальное отражение моих мыслей и чувств, он во сто раз лучше и добрее меня. Я поражаюсь тому, что он всё время повторяет: "Какая ты красивая". Может, он плохо видит?
Сашка, я искала тебя всю жизнь и всю жизнь мне говорили, что такое не бывает. Когда я сейчас рассказываю кому-то о тебе, мне говорят то же самое "так не бывает". А у нас с тобой именно так и так будет всегда, пока мы вместе.
Никто не верит, что мы будем вместе. У меня двое детей, больная спина, двухкомнатная хрущёвка и учительская зарплата.
20 апреля
Среду и четверг мы были вместе. На рассвете Саша улетел, чтобы во вторник прилететь снова. Сашка любит меня так, что я не перестаю этому удивляться. Начинаю расти в собственных глазах.
С каким удовольствием я стираю ему рубашки. Я понимаю, что так любить нельзя, но по-другому не умею.
Я всё время думаю о том, почему между детьми и Сашей нет какой-то непосредственности, вроде всё очень хорошо, но дети начинают меня ревновать к нему.
Как связать нас всех одним узлом? Как сделать так, чтобы дети не оставались для него чужими? Чтобы они не думали, что он любит только меня?
Сашка, чудо моё, любовь моя, будь к ним чуточку повнимательней, ты же всё понимаешь и чувствуешь. Моя любовь к тебе оказалась настолько сильной, что я невольно отодвинула ребят в сторону, а они заметили это. Исправь мою ошибку, твоей любви хватит на всех нас. Только дети и ты - больше мне ничего не надо.
7 октября
Осталось четыре дня до Сашкиного приезда. Какая вечность! Как тянется время. Сашка удивляется тому, что женщины перестали для него существовать, что он думает только обо мне и считает часы и минуты до встречи. А для меня не существует мира без него.
Недавно Сашка подарил мне книгу и надписал
"Я хочу, чтобы моей последней мыслью было, что ты любишь меня".
29 ноября
Вчера мы расписались. Самый сумасшедший день за всё это время.
Свидетель из Ленинграда не приехал, перепутал дни. Пришлось срочно искать другого. На кухне прорвало трубу. Пока убирали воду и искали сантехника - шло время, надо было собираться в ЗАГС. Долго не могли найти кольца. Вместо двух заказанных машин приехала только одна. Сашка всё порывался перенести меня через мост, но мы поехали другой дорогой.
Целый день пили шампанское. К вечеру у меня кружилась голова, то ли от счастья, то ли от спиртного.
- Заинька, как же я тебя люблю! - слова, которые я слышу постоянно.
Господи, спасибо Тебе за это счастье!
> 1988 г. Ленинград. Ноябрь
С июня мы живём в Питере, пока в коммуналке. Ужас и катастрофа. После Прибалтики, такой уютной и домашней, привыкнуть к Питеру трудно. Он кажется холодным и чужим. Я устроилась в школу рядом с домом. Сашенька работает. Дети учатся. Видимся все поздно вечером. Поели, поговорили и спать.
28 была годовщина нашей свадьбы, а мой любимый забыл про цветы. Смешно. Раньше дарил каждую неделю. Неужели цветочный период так быстро кончается?
1989 г. Сентябрь
Рождённый ползать летать не может. Спина добивает снова и снова. Повторилась история трёхлетней давности. Ни сидеть, ни ходить не могу. Лежу почти месяц. Киснуть бесполезно - и не киснуть не могу. Смотрю на трубу - единственный вид из нашего окна. Или слушаю, как за стенкой ругаются соседи. Стала плохо спать. Раздражаюсь по любому поводу. Очень не хочу быть в тягость.
28 ноября
Мой любимый заработался и вновь забыл о нашем славном юбилее. Цветы я получила только назавтра. Спина добивает. Хромаю на кухню и обратно. Коридор бесконечно длинный. Тридцать шагов в одну сторону и столько же обратно. Радости мало.
Лечение моего любимого почему-то не помогает. Может быть, он плохо старается, а может быть, ему надоело со мной возиться...
Кому нужна больная баба? О каблуках приходиться снова забыть.
1993 г. Ноябрь
Прошло две с половиной недели с того злополучного дня, когда я получила это письмо. Такое же чувство я пережила только один раз, когда мне сообщили о смерти папы. Не думала, что когда-нибудь мне придётся пережить это ещё раз. Я оказалась не готова к неожиданному удару.
Когда я открыла конверт и прочитала "Дорогой мой, любимый Сашенька, здравствуй", я поняла, как уходит из-под ног земля.
Внутри бесконечная пустота и полная апатия ко всему. Человек, которого я так любила и которому так верила - уже не мой. У него роман на стороне. Я не хочу ничего выяснять. Он разлюбил меня, а остальное - не имеет значения.
Я чувствую себя полной дурой. Слепой и униженной. В последнее время мы немного отдалились друг от друга, но такого сюрприза я не ожидала. Саша отмалчивается. Между нами километры.
Мне всё безразлично: и новый дом, и работа, и всё, что нас окружает. Как могла я поверить в такую любовь? Поверить в то, что это будет длится вечно...
А мне по-прежнему говорят, что я красива и прекрасно выгляжу. Если бы он хоть раз сказал "Зайка, прости и не обижайся, всё у нас будет хорошо" - я бы ждала вечность.
Ах, Саша, Саша...
Я начинаю бояться всего, его, себя. Я не понимаю, как жить дальше. Мы становимся чужими друг другу. Иногда мне кажется, что у меня едет крыша. Уйдёт? Останется?
И опять моя пресловутая спина. Как сказал врач, нервы вызвали обострение.
1998 г. август
Не писала пять лет. Наши отношения с Сашей как-то наладились, но того, что было - нет. Мы вместе, но не рядом. Лето он проспал на балконе. Во мне постепенно умирает женщина. Я есть, и меня нет. Его комплименты оставляют меня равнодушной. Я перестала верить ему.
Три года назад мы попали в аварию. У Саши - слава Богу, всё обошлось. У меня стало скакать давление. Состояние ужасное. Живу на одних таблетках. Появился страх. Врачи напугали. Я состою на учёте у всех специалистов, но конца этому нет. То давление, то спина. В итоге сажают на антидепрессанты.
Ленуся вышла замуж. Моя сладкая, маленькая девочка выросла. Мне её жутко не хватает. Безумно одиноко. Я устала жить. Устала болеть, устала бороться. Устала от прошлого, настоящего, от себя. Какой-то жуткий тупик.
2005 г. Февраль
Дети - это всё самое дорогое, что у меня осталось. Больные не котируются. Друзья приходят и уходят.
Саша воспитал моих детей. Они выросли хорошими людьми.
Но почему мне так одиноко? Говорят, что к болезни привыкают и несут её, как крест. Мой крест тяжеловат. Саша перестал обращать на меня внимания, он считает, что моя психика вызывает давление, а не наоборот. Бедный Сашка. Как любовница я не состоялась, из жены превратилась в нытика. Пользы от меня никакой, а все считают, что у нас замечательная семья и Сашка меня очень любит. Его дежурное "заинька" звучит так искренне. По-моему, он вообще забыл, что меня зовут Маша.
Март
На 8 марта я получила букет цветов прямо на работу, а через неделю он ушёл, не сказав ни слова. Мне квартира и дети, ему - машина и любовница.
Известие о ней обрушилось на меня, как снег среди ясного неба. Почему-то не думала, что со мной может произойти такое.
" Я люблю её и люблю тебя". Ага, только меня - во сне.
Попала в больницу с гипертоническим кризом. А стерва продолжала названивать.
Я ругала, она жалела. Классическая картина. Я старая, она молодая. На девятнадцать лет моложе его. Сейчас это стало модно. Тоже "больная". Приходила спинку полечить.
Молодость - великая сила. Можно брать, что захочется.
Мой сумасшедший роман закончился. "Заиньки" больше нет. Впрочем, последние годы это уже был "заяц". Зато теперь у него появилась "лапочка".
Когда я услышала родной голос, который говорил не мне: "Лапочка, как же я люблю тебя", то поняла, что жизнь кончилась.
Мои болячки сделали своё чёрное дело.
Все знакомые стоят на ушах. "Как же так, он ведь тебя так любил!"
Если бы он хоть слово сказал, посмотрел мне в глаза. А то записка: "Я ушёл. Ужин на столе". Подавись ты своим ужином!
Спина болит не переставая, мозги растекаются от боли. Жить абсолютно не хочется. Пью таблетки и сплю. Дети работают моими психоаналитиками. Мои славные и чуткие дети. Они так любили его.
Вчера Серёжа, наш сосед, сказал, что даже старую и больную собаку жалко выбросить.
Значит, я хуже собаки. Спать, спать и не просыпаться.
2007 г. июнь
Каждый день я говорю себе "Молодец, Машка, ты и это смогла". А что, собственно, смогла? Дотащить до дома тяжеленные сумки, починить кран... Пройти с гордо поднятой головой по улице. Подумаешь, королева со стрессами. Хватит психовать! У тебя есть только две дороги: жить дальше или медленно угасать. Третьего не дано.
Мы прожили не полных двадцать лет. У нас была хорошая семья, но я подкачала. А мужчины любят здоровых и сильных. И ещё молодых. Сашка, мне так плохо без тебя!
Мне чертовски хреново. Пристрелили бы лучше.
2011 г. декабрь
Сегодня позвонила Леночка и сказала, что папаша забрасывает её письмами в Одноклассниках. Спустя двадцать пять лет Лёня вспомнил о детях. Хочет познакомиться с внуками. Даже прочитал мораль, типа, что ему уже шестьдесят, он одинок, несмотря на то, что у него есть дети. Смешно. Я не вмешиваюсь. Пусть делают, что хотят. Они уже взрослые. Дети Лёню совсем не помнят. Димка вообще написал ему, что поздно воспитывать: поезд ушёл. Ленуся просто не ответила.
Время идёт. Год назад встретилась с Сашей на улице. Поздоровались - разошлись. Надеюсь, что когда-нибудь он прочитает мою повесть, которая недавно вышла в свет. Повесть о любви, которая не выдержала испытаний.
Спина моя по-прежнему болит, но это то, что осталось на память: боль и горечь.
На этом запись обрывается.
Я так и не узнала, что стало с героями этого дневника дальше, но почему-то целый вечер продолжала думать о незнакомой мне женщине, и её непростой судьбе.
Снег ещё не падал. Срывались с неба и стремились обняться с землёй жёлтые кленовые листья. И город замер. От грусти. И я брела, объятая тоской. И вспоминала, как в тот день так же срывались в пропасть небытия красные и жёлтые кленовые листья. Прошло три года... Говорят, время лечит, но это не правда. А может, тысяча с чем-то дней - слишком мало, чтобы огромная рана в душе затянулась?
В общежитие возвращаться не хотелось. Хотелось погрустить, бредя в одиночестве, а может, и вылечиться, если суровое время наконец-то станет милосердным. Я брела по городу. Городу, в котором я родилась, выросла. Да, я наконец-то выросла и стала самостоятельной. И у меня теперь хватит опыта, чтобы стать счастливой. Но счастья этот опыт не принёс. Потому что тогда, когда он мог принести мне счастье, его у меня не было.
Ноги занесли меня в сквер, там какая-то бабулька слушала радио, передачу старых песен - песен её молодости. А какая-то рыжая как морковка девчонка учила стихи. Пронизывающий ветер, стихи и песни неожиданно ворвались в мой мир, вызвав бурю чувств, мыслей и воспоминаний.
Один раз в год сады цветут,
Весну любви один раз ждут...
Это не правда, и моему сумасбродному поколению странно слушать эти строки! Вот только, до сих пор у меня была лишь первая любовь, первая и единственная...
Всего один лишь только раз
Цветут сады в душе у нас,
Один лишь раз, один лишь раз!
Новенький, Андрей Котёлкин, невысокий худой паренёк, явно стриженный кем-то из родственниц, а не парикмахером, смущённо вышел к доске. Все скучающе смотрели на него. Ну, новенький. Ну, Блок. Парнишка обернулся к окну и все от скуки проследили за его взглядом. А за окном падали жёлтые кленовые листья, срывались с неба и стремились обняться с землёй. На несколько мгновений Андрей замер, восхищённый, и все замерли, насмешливо. Мол, там, вне школы, вне холодных тюремных стен, осень и красивые листья. А стих Блока, который уже успели рассказать семнадцать человек, уступал по красоте жёлтым осенним листьям, кленовым, срывавшимся в пропасть небытия. Андрей сглотнул, развернулся к нам, встретился почему-то со мной взглядом, именно со мной, и начал:
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
И так он начал, что все потрясённо замерли и даже позабыли про жёлтые кленовые листья, которые срывались с неба и стремились обняться с землёй.
Так пел её голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
Я догнала его после уроков, когда он уже шёл мимо клёна, с которого срывались в пропасть небытия красные узорчатые листья.
- Ты так здорово прочёл! - сказала я, пристраиваясь рядом с ним.
- Правда? - он смущённо взъерошил неровные пряди, достававшие до ушей и спускавшиеся ниже них.
И был Андрей весь какой-то неловкий, смущённый. И даже было немножко странно, что он вышел восемнадцатым с этим же стихом, но вдруг приоткрылась дверь сундука реальности и отворилась какая-то дверь в сказку. Сказку его души.
- А то! Можешь ещё что-нибудь прочесть?
И платье шилось белое,
Когда цвели сады.
Ну, что же тут поделаешь?
Другую встретил ты...
Все кленовые листья уже сорвались с неба и нежно обнялись с землёй. Теперь с неба рвался пушистый снег. Каждый его комочек состоял из холодных острых снежинок, каждая из которых отличалась от других неповторимостью своего узора, каждая из которых одинаково нежно таяла, соприкоснувшись с щекой или рукой без варежки. Каждая из них пропадала бесследно, превращаясь в каплю воды и только в памяти оставался след от их узоров...
Красивая и смелая
Дорогу перешла.
Черешней скороспелою
Любовь её была...
И падал с неба снег, и нежно обнимался с землёй. Андрей и я выскочили из столовки, где стояла большая украшенная ёлка, где толпилась основная часть школьников и учителей. Сначала я выскочила, а он - за мной следом. Мы прошли немного, встали в полутёмном коридоре, прижались лицами к окну и смотрели, как снег падал с неба в небытие зимы.
- Что ж ты ничего не прочёл на конкурсе? - с досадой спросила я, отрываясь от окна и смотря на него.
- Когда я что-то читаю, ты всегда так странно смотришь на меня, - его взгляд был прикован к падающему снегу.
- Это как?
- Как будто восхищённо.
- Нет, я, правда, восхищённо на тебя смотрю. У тебя, правда, здорово получается рассказывать стихи, с интонацией. И я хочу, чтоб ты почаще читал стихи, и я смотрела бы на тебя восхищённо.
Ой, что я несу?!
Парень резко развернулся ко мне, нежно обнял моё лицо и... поцеловал меня. Мой первый поцелуй...
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
Каждая история любви чем-то похожа на другие и одновременно отлична. Каждая любовь имеет свой узор, сказочно неповторимый узор. И почти каждая любовь уходит, оставляя в памяти и в сердце след, только капельку воды, которой никогда прежде уже не превратится в красивую снежинку любви. Ну, может, пройдя сквозь круговорот природы, она снова станет снегом, только снежинку ты увидим уже не мы, а кто-то другой...
Всего один лишь только раз
Цветут сады в душе у нас.
Один лишь раз, один лишь раз...
Сейчас я думаю, то была обычная история любви, каких в этом мире множество, но тогда она казалась мне единственной и сказочно неповторимой... Каждый раз, когда наши взгляды встречались, когда руки соприкасались, когда мы говорили друг другу серьёзные вещи, но чаще - полную ерунду... Тогда моя первая любовь была сказочно красивой.
Цветут сады в душе у нас
Один лишь раз, один лишь раз...
Снег начал таять, открывать отдохнувшую за зиму землю, всё ещё чёрную и грязную, без травы, всю в неубранном мусоре, некрасивую. Мы шли, держась за руки: уже не прятались от знакомых.
- А ты будешь со мной... вечность? - почему-то спросила я.
- Буду! - ответил Андрей серьёзно.
- Только со мной будешь?
- Только с тобой одной! - пылко сказал парень.
- А ты меня очень сильно любишь, правда? - я высвободила ладонь, встала перед ним, заглянула в любимые зелёные глаза.
- Правда!
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских врат,
Причастный тайнам, - плакал ребёнок,
О том, что никто не придёт назад.
Я ненавижу тех, кто что-то обещает. Особенно, тех, кто обещает очень серьёзно или пылко. Они уходят первыми. Они не выполняют обещания. Они никогда не приходят назад! Я ненавижу их всем сердцем, и вместе с этим, мне хочется, чтоб мне ещё раз кто-нибудь что-нибудь пообещал!
Обманите меня... но совсем, навсегда...
Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда...
Светка Шарикова догнала меня в коридоре, схватила за руку. Я остановилась, недовольная. Во дворе школы меня ждал Андрей: как и договарились на прошлой перемене. Там, за окном, цвела моя любимая черёмуха, аллеи цветущей черёмухи и кое-где - сладкий запах самых торопливых, самых быстрых кустов сирени.
- У вас, смотрю, любовь... Да, Вера? - хрипло спросила Светка.
Она только-только вернулась в школу после тяжёлой болезни и ещё не совсем оправилась. Она была злая, что родители не дали ей хотя бы лишний день свободы и вытолкнули из дома, к врачу, на выписку. Она сегодня срывалась почти на всех, даже на полного добряка Семёна Петровича, учителя химии, сорвалась. На того даже директор и старые крысы, училки по математики и геометрии, самые скандальные тётки в школе, никогда не срывались... И никто из учеников ни разу ни за что не обиделся. Потому все дружно обиделись на Светку. Все, кроме меня и Андрея: нам было не до того...
Чтоб поверить обману свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти в темноте наобум...
Пётр, Геннадьевич, препод истории из моего института, часто повторял: когда кто-то что-то говорит, подумайте, что ему нужно... Что всё имеет причину, любая война и любой жизненный поступок. Только в школе мне никто этого не говорил, а я была так счастлива и влюблена, что не додумалась сама...
И не знать, кто пришёл, кто глаза завязал,
Кто ведёт лабиринтом неведомых зал,
Я вырвала руку и сердито взглянула на Светку, которая меня задержала. Ещё несколько минут я не увижу моего любимого. Ещё несколько минут - это целая вечность для семнадцатилетней девчонки!
- Да, у нас любовь, настоящая! - твёрдо ответила я.
- До гроба, со смертью в один день? - скептически усмехнулась Светка.
- Она самая!
- И вы готовы всё друг дружке простить?
- А мы никогда ничем друг друга не обидим! Отстань, меня Андрей ждёт!
Она опять схватила меня за руку, очень болезненно сжала.
- И вы готовы через все испытания пройти вместе? - со злобой спросила Светка.
- Да! - с трудом освобождаю руку, отталкиваю от себя одноклассницу.
- Вот как? - ядовитая улыбка, - А знаешь, он мне то же самое говорил прошлым летом!
Я застыла, потрясённая. Светка заговорила тихо-тихо, так чтоб слышала только я, так, чтоб каждое слово кинжалом впивалось в сердце:
- Он тоже клялся мне в вечной любви... в вечной... когда целовал меня в первый раз... и после нашей первой ночи... он тоже клялся любить меня вечно... А теперь он клянётся тебе... Небось, уже далеко зашли, а? Знай, он тебя тоже бросит!
Я отвернулась от неё и кинулась вниз, по лестнице, едва не свалившись с неё, стирая слёзы.
- Он тебя тоже бросит! - насмешливо прокричала Светка мне вслед.
Чьё дыханье порою горит на щеке,
Кто сжимает мне руку так крепко в руке...
Так уж принято у влюблённых: клясться друг другу. Что они всегда будут вместе, что они всегда будут смотреть только друг на друга, что они всегда будут говорить друг другу только правду, что они будут верить только друг другу, что их любовь никто и ничто никогда не сможет разбить, что их любовь вечная!
А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман...
Я пробежала мимо Андрея: совсем не хотела говорить с этим изменником! Он преградил мне дорогу, схватил меня за запястья:
- Что случилось, Вера? Что ты плачешь?
- Ты!.. Ты!..
- Что я? - спросил он растерянно.
Я говорить не могла от возмущения. Он ещё и не знает?! Лгун! Притворщик! Изменник!
Парень, растерянный и потрясённый не меньше меня, попробовал помириться, поцеловав меня. Долго, нежно. С черёмухи срывались первые лепестки цветов, они падали с неба и летели обниматься с землёй... О, эта сладость последнего поцелуя!..
Я вырвалась, оттолкнула его и побежала прочь, быстро-быстро. Андрей побежал за мной, что-то кричал мне, но я совсем его не слушала.
Обманите и сами поверьте в обман...
Девчонка, учившая стихи, неожиданно замолкла. Да и радио притихло. Вздрогнув, я очнулась и огляделась. Ученица захлопнула тетрадку со стихами, небрежно сунула в сумку и убежала. Наверное, домой, обедать. А бабулька выключила радио, уже было собиралась вставать, потом передумала. Опять расстелила газету на скамейке, опять опустилась на неё, опять включила радио. Правда, на другую волну.
- А я не знаю, как это люди могут вообразить, будто они имеют крылья и летают? - запальчиво спрашивала какая-то девушка.
- А я не знаю, каково это, рожать, - весело отвечал парень-ведущий, - Сам-то я ещё ни разу не рожал...
Андрей долго и упорно пытался помириться со мной. Я орала на него, посылала его. Он прикидывался, будто не понимает, что на меня нашло, при чём тут Светка...
Бабулька нахмурилась и покрутила колёсико старого радиоприёмника, настраиваясь на другую волну.
- Ну, а что наши слушательницы думают по поводу обещаний? Правда, это очень романтично? Так, у нас есть первый звонок... Говорите, мы слушаем!
- Знаете, я ненавижу, когда кто-то что-то обещает!
- Это почему же? - удивилась ведущая.
- Эти обещанья не исполняются, - мрачно сказала дозвонившаяся.
- Ну, от того, что кто-то вам сердце разбил, ещё не значит...
Она насмешливо перебила:
- Нет, это я разбила. Два сердца. И знаете, мне нисколько не совестно перед ними!
- Что ж так? - ведущая была в замешательстве.
- В одном классе вместе со мной учились двое: Андрей и Вера. Ну, у них началась любовь-морковь и всё такое. И я, дура, им завидовала. Что у них всё так серьёзно, а я всё время одна. Я такая злюка, что я до сих пор одна... Но мне нисколько не совестно! Я думала, у них любовь настоящая. До гроба. Что они все-все препятствия преодолеют вместе! Однажды у меня было поганое настроение... И я сказала Верке, что Андрей прошлым летом был моим парнем, что у нас это... ну, до постели дошло... Что он мне клялся в любви, вечной и настоящей, а потом бросил меня и поклялся Верке...
- И вам не совестно? - встрепенулась ведущая.
- Нет, - с досадой призналась Светка, - Я-то надеялась, что в мире есть так называемая настоящая любовь, о которой пишут поэты и писатели. А её нет, - девушка сорвалась на крик: - Нет и не было! А если и есть, то только в сказках! - и сказало очень-очень обиженно: - А Верка мне поверила! Не своему любимому Андрюхе, а мне! Мы с ней не подруги, только учились в одном классе. Можно сказать, совсем чужие. Почему люди с так называемой настоящей любовью верят словам чужого человека? Почему не верят словам любимого? Нет, нету в этом мире любви. И не переубеждайте меня!
И разлучница бросила трубку. И я, и старушка вздрогнули, услышав этот громкий стук.
Я думала, что так ему и надо, изменнику! Мучила его с невообразимой жестокостью! Через две недели он, заплакав, заорал на весь класс: "Клянусь, я забуду тебя!" - и выскочил за дверь, сбежал с уроков. Он не вернулся. С месяц прогуливал, потом уломал родителей переехать - и те послушались. Когда я услышала о том, что он будут ходить в другую школу, сияла от радости. Ещё бы, я больше никогда этого гада не увижу! А Светка тогда ходила как в воду опущенная и метала исподтишка в меня злые взгляды. Она сволочь, эта Светка. Но я такая же: я тоже разбила два сердца. И Андрея, который был ни в чём не виноват, и её, когда-то верившую в любовь и в людей. Я думала, что Светка и Андрей хуже всех... А я... разве я лучше?
- Ой, что творится, что творится! - прошептала старушка.
И удивления, и радости в её голосе было поровну: будет о чём с подружками поболтать.
Я с ненавистью посмотрела на бабку, она же моего взгляда не видела, так как опять переключала станцию, видимо, ища вторую удачу. В осень ворвалась ещё одна песня:
Посидим, помолчим,
Всё само пройдёт,
И растает гнев,
И печаль уйдёт.
Посидим, помолчим.
Не нужны слова.
Виноваты мы,
А любовь права.
И верно, я сама разбила мою первую, а от того очень хрупкую любовь.
Я брела по городу, не пряча слёз. Может быть, Андрей всё ещё живёт в этом городе. Но город этот слишком большой, чтобы мы смогли встретится. Да и как могут встретится в большом городе двое, которые вот уже несколько лет совершенно не хотят друг друга видеть?..
Я брела по улицам, плача. А разноцветные листья срывались с деревьев в пропасть небытия.
Если так подумать... Мне очень жаль любовь. Она приходит к нам, неся драгоценные дары, а мы так грубо её отталкиваем... Мы утверждаем, что это от неё все страдания и боль наши, но на деле же не она, а мы творим страдания и боль для нас...
Загорелся красный свет в светофоре. И я благодаря какому-то инстинкту остановилась на грани дороги и тротуара. И машина промчалась в волоске от меня. Я подняла растерянный взгляд на другую сторону живого, торопливого, пёстрого потока машин. И вдруг увидела, что с той стороны растерянно и грустно смотрят на меня зелёные глаза. И все события моей первой любви опять промчались перед моим внутренним взором, все самые яркие, счастливые и режущие душу чувства. Сначала я думала, что этот красивый, статный парень просто похож на него, но вглядевшись, признала в нём того самого Андрея. С надеждой и ужасом ждала, когда загорится зелёный свет. И это наконец случилось, спустя целую вечность. Андрей же отвернулся и пошёл мимо.
"Клянусь, я забуду тебя!" - прозвучало из памяти, скользя лезвием ножа по старой ране в сердце. Зарыдав, я развернулась спиной к переходу и бросилась прочь.
А разноцветные листья с узорами осени срывались с неба и падали на землю, желая обняться... И было уже темно, когда я устало брела по улицам, когда кто-то вдруг положил ладонь мне на плечо.
Я сердито сбросила руку незнакомца, развернулась, чтоб швырнуть в его противное лицо что-то грубое и злое. И опять столкнулась с зелёными глазами.
- Приятно познакомиться, - волнуясь, хрипло сказал он, - Я - Андрей.
Долго-долго я потрясённо смотрела на него, а он - испуганно смотрел на меня. Значит, побежал за мной, как тогда, когда лепестки черёмухи падали в небытие. Может, это не первый раз, когда он увидел меня и незаметно шёл за мной следом... Но почему он прикидывается, будто мы незнакомы?! Если узнал?.. А, точно, он ж поклялся меня забыть...
Я протянула дрожащую руку и тихо-тихо сказала:
- Приятно познакомиться! Меня зовут Вера.
Снег ещё не падал. Срывались с неба и стремились обняться с землёй жёлтые кленовые листья...
В тот год школы перешли на смешанное обучение. Меня перевели из женской школы, и попала я в мужскую. Девочки оказались в меньшинстве. Нас было мало, мы все были незнакомы между собой, отовсюду, и сбились в одну стайку. Мальчики чувствовали себя свободно на своей территории, тут они хозяйничали, и молча разглядывали нас. Кто-то с неприязнью, а некоторые с большим интересом.
Учителя не знали, куда нас посадить. Рассаживали-рассаживали, а на следующий день начинай сначала: мальчики бегали с места на место. Наконец, учителям это всё надоело, и оставили как есть. Будь, что будет!
Мне было тринадцать лет, я сидела одна в окружении мальчиков, и думала, где бы найти подружку! Но и ребята были озабочены не меньше - тоже выбором подружки. Ну, конечно, я имею в виду не тех брюзжащих, раздражительных типов, что мелом чертили границы, как мой сосед по парте Алик; или другой, сзади, что выживал меня, стараясь больно наступить на пятку.
Но вот появился Фёдоров, и подружка могла подождать.
Он сел впереди, и взял манеру класть голову мне на парту. Запрокинет голову и смотрит снизу вверх, как я сержусь и выдёргиваю тетрадку, и тихо посмеивается.
- Фёдоров, сядь, как следует, - говорили ему учителя.
У него были тёмные волосы и синие прищуренные глаза, с чёрными ресницами.
Я близко видела его губы, как полуоткрытые страницы. Прочесть по ним можно было всё. Увидеть даже как зарождается мысль. Тонкие, причудливо изогнутые губы - я не знала, что мне делать, ночами плакала, а днём смотрела на его губы.
Староста и отличник стал постоянным нарушителем дисциплины. А комсорг класса поставила на голосование вопрос о моём исключении из комсомола - за недостойный поступок. Обвинение было серьёзное: по моей вине упало знамя.
На первомайской демонстрации наша школа была в отстое перед трибунами на боковой от проспекта улице. Стояли долго. Кто-то устал и прислонил ко мне знамя. Я не обратила на это внимание. У меня хватало забот. Я стояла рядом с Фёдоровым. Он поглядывал то на меня, то на солнце - и щурился. А я смотрела на его губы. Тут колонна двинулась, я пошла тоже, и знамя упало.
- Подними знамя, - сказала комсорг.
- Ты комсорг, ты и неси, - ответила я, занятая своими мыслями.
Что хотели сказать его губы? Когда сомкнулись, верхняя - дрогнула, а нижняя повторила изгиб. А потом разомкнулись обе волнистыми линиями, и влажно заблестели зубы, как..... камушки в ручейке.
Солнце расчертило класс косой полосой. Я сидела в тени, а Фёдоров попадал на солнце.
Чёрные волосы сильнее припекает солнце, чем светлые? - решала я жизненно важный вопрос. "Собрание постановило.... Решило... Знамя... комсорг..." - доносились до меня отдельные обрывки фраз. Чего так все расшумелись? Какие всё глупости... - хотелось мне сказать.
- Ты сама всё и подстроила, - сказал ей Фёдоров, оторвал голову от моей парты и сел прямо. - Я видел, - добавил тихо в наступившей тишине. И наша комсорг заплакала.
- Когда это он видел? - подумала я.
Комсомольское собрание выбрало нового комсорга.
Проучилась в этой школе я совсем немного. Наша семья переехала в нагорную часть города, и в сентябре пришлось пойти в другую школу. Потом, когда училась в институте, встретила девочку с того класса.
- Как ты могла исчезнуть без следа? Мы все возмущались.
Мне нечего было сказать, что она понимает! Спросила про Фёдорова.
- Фёдоров закончил с золотой медалью школу, - ответила на мой вопрос, - а летом... купался в Днепре и утонул. Разве ты не знала?
Да, не знала.... Но меня удивило другое, даже больше чем смерть: как я могла не почувствовать, когда произошло такое ужасное несчастье! Может, в то время смеялась, радовалась жизни? Эта мысль поразила меня. Я не забыла причудливую извитость губ, и была уже не та глупая девочка, что испугается при встрече. И когда сама была готова с ним встретиться - его не стало. Нет, я не могла поверить в такое! О том, что он сам тогда искал меня, узнала много лет спустя, случайно, от его друга, но это уже отдельная история. Во всяком случае, Фёдорова больше никогда не увидела.
Губы - всего лишь деталь образа. Так почему сама придавала детали решающее значение? И что же, мой избранник согласен был брать от семейной жизни все блага, какие могла эта жизнь преподнести, и убегал от семейных проблем, зато у него была жёсткая линия рта и твёрдый подбородок, что касается общественной жизни - тут себя не жалел, и проявлял геройство. Ну вот, воскресенье на исходе, подходит срок родин не сегодня-завтра, с вечера готовлюсь. Сыну девять лет, ждём дочку. Улеглась, в прихожей слышу какое-то шуршание, встаю... муж под дверью с портфелем наготове. - "Куда? Не пущу!" - Так надо! - и хлоп дверью. Ох, как обидно, разве нельзя заранее сказать... Главное, что не в первый раз. С сыном была та же история, тоже сбежал тогда. Звоню маме в два часа ночи: "муж в командировку уехал, еду рожать. Твой внук остаётся дома один. Приезжай, пожалуйста, пораньше, пока поживёшь у нас". Видеть его не могла! Он так ждал дочку. С работы звонят: не виноват он, простите его... Вот какая любовь...
В плейере на повторе играла песня, которую я услышала впервые только сегодня утром, но уже успела наизусть выучить слова. Я шла по тротуару, стараясь, как в детстве, не наступать на краешки плитки, но это у меня получалось не очень хорошо, потому что каждый свой шаг старалась делать в такт музыке, а еще, потому что девушка на шпильках, ищущая, куда лучше поставить ногу, - это смотрится смешно, а привлекать к себе внимание мне не хотелось.
Я с детства мечтала о чудесах, и абсолютно в любой момент жизни воображение с радостью помогало мне очутиться в сказке, а сама я с превеликим удовольствием ему подыгрывала. Больше всего люблю метро. Там много людей, и для каждого найдется своя история. Однажды на меня взглянул какой-то парень, сидевший напротив. Просто взглянул, ничего особенного. А моя фантазия тут же с гордостью выдала новый шедевр: "Он - твой пра-пра-пра-пра-правнук, прилетел на машине времени посмотреть на пра-пра-пра-пра-прабабушку в молодости. Веди себя прилично, нужно подавать хороший пример новому поколению". Ну, раз так, нужно сесть прямо и с умным видом уткнуться в книгу. А вдруг она в будущем станет считаться классикой, и мой дорогой внучок проникнется особым уважением к бабуле. Всегда следует играть свою роль до конца, иначе не будет никакой сказки, а значит, и смысла.
Я не сумасшедшая. Просто играю с людьми в игры, а они ничего об этом и не подозревают. Это же так весело. Ты, вроде, как взрослый, а играешь, словно маленький ребенок. Хотя, в глубине души я всю жизнь ждала кролика с часами, который покажет мне дверь в страну чудес. Точнее, не дверь, а нору. И сейчас жду.
А вот у той женщины с телефоном - секретный сотовый оператор, предоставляющий услугу "Всем клиентам, пользующимся нашими услугами более одного светового года звонки за пределы Солнечной Системы внутри сети со второй минуты разговора - бесплатно".
Я все шла и шла, представляя, что все вокруг - это съемки клипа для песни, в такт которой до сих пор шагаю. К концу она становилась тише, а я продолжала соблюдать такт, цокая каблучками по плитке. Правда, в начале песни он все равно сбивался, и приходилось подстраиваться заново.
Начал накрапывать дождь, и я решила зайти в кафе. Сев за наиболее приглянувшийся столик, заказала себе пирожное и снова стала фантазировать. Я с детства мечтала писать сказки, но всегда боялась, что ничего толкового не выйдет. У меня было несколько набросков, но я никому их никогда не показывала: всегда боялась, что все решат, будто я возомнила себя писательницей и зазнаюсь. С детства считала, что люди, пишущие книги, - это какие-то неземные существа, потому что не может обычный человек писать так, что ты словно новую жизнь проживаешь. А я здесь, сейчас. Видимая и, более того, осязаемая. А писатели живут вне времени. Для них не существует было, будет и есть. Они там, где сами того захотят.
Вон та парочка за соседним столиком совсем не разговаривает. Просто смотрят друг на друга и улыбаются. На самом деле они телепаты и постоянно и непрерывно признаются друг другу в любви. Только мысленно, чтобы не смущать окружающих.
Пирожное было восхитительным. Готовить я сама никогда не умела, и люди, любящие это дело мне казались засланцами из другого измерения, чтобы нам, землянам, было чему радоваться в жизни. Не все ж шпионов посылать, можно и что-то хорошее сделать. Может, они нам чем-то обязаны.
Я прекрасно знала, что все это выдумки, но мне они нравились, и жить с ними гораздо веселей, чем в обычном сером мире, боясь каждого прохожего.
А дождь, успевший за время, пока я сидела в кафе, стать ливнем, уже прошел, и можно было продолжать свое движение в неизвестном мне самой направлении, на ходу придумывая сказки, которые никто никогда не узнает. Сегодня выходной, и можно позволить себе делать то, что хочется.
Воздух на улице был свежим, но вот идти уже приходилось осторожнее - вокруг были одни лужи. Но ведь это не страшно, когда в плейере снова любимая песня. Ох, боюсь, надоест она мне быстро. Переключить бы ее, а то весь день слушаю одно и то же. Но нет, рука не поднимается. Очень уж она мне нравится.
Я снова замечталась и... поскользнулась. И ладно бы на коленку упасть, у меня пластырь есть, так ведь нет. Грохнулась на то самое место, которое регулярно предоставляет мне новые приключения. Несколько секунд назад мое коротенькое платьице было светло-голубого цвета, а сейчас больше напоминает произведение какого-то сумасшедшего дизайнера. Как же стыдно! Как так домой идти? Я даже не знаю, куда забрела. Идти сквозь взгляды усмехающихся прохожих - это еще терпимо. А вот если встретить знакомых, тогда все. Позор на всю жизнь. Вокруг меня похихикивали, но один молодой человек подошел и подал мне руку. Я почувствовала, как покраснела, но встала с его помощью и поблагодарила, боясь смотреть в лицо. Мне было жутко стыдно.
"Далеко до дома, красавица?" - я ответила, что живу на Войковской. Парень присвистнул. Он задумался на миг, а потом и говорит: "Ко мне поедешь". Мое мнение в счет не принималось. Его машина стояла буквально в двух шагах.
Я сидела на кухне своего нового знакомого в его же рубашке. На нем самом была белая футболка и светлые джинсы. Пока он заваривал чай, в игру снова вступило мое воображение. Мне он представился добрым ангелом, правда с невидимыми крыльями. Значит, рай в моей новой сказке был на седьмом этаже московского жилого дома. Или ангел просто пока не знает о своем неземном происхождении и еще не успел переселиться на небеса.
Мы уже успели перейти на "ты", и я вдруг, сама от себя не ожидая, выдаю: "А ты в курсе, что ты ангел?" - и попыталась сделать хитрый взгляд. Он засмеялся, но не совсем понял, о чем вообще речь. А я ничего другого не придумала, кроме как рассказать все про свое воображение, которое работает постоянно. Он поинтересовался, пишу ли, и я ответила честно, что пыталась. Он улыбнулся, черканул на бумажке свой электронный адрес, протянул мне и попросил скинуть ему сказки. Я никому раньше даже не рассказывала о том, что что-то пишу.
Вечером он отвез меня домой и взял номер телефона, чтобы договориться о встрече. Я включила компьютер и, не читая, отправила ему то, что обещала.
Долго не могла уснуть, все думала о нем. Утром на почте было новое сообщение: "Доброе утро, красавица. Прочитал твои сказки. Кто тебя запятые учил ставить? " - мне было и смешно, и стыдно. С грамотностью у меня все в порядке, а, как расставляются запятые, с детства путаюсь. Позвонил он мне через пару часов, пригласил погулять, и я, конечно же, согласилась. Встречались мы после этого почти каждый день, и я всегда рассказывала ему новую маленькую историю, сочиненную только что. Мне хотелось, чтобы он тоже был в моей маленькой сказке. Однажды он пришел ко мне в гости с букетом тюльпанов. И какая разница, что я их терпеть не могу! Это же так здорово, когда тебе дарят цветы. Мы сидели за столом вместе с моими родителями, которым он явно нравился, а у него весь день было какое-то слишком уж приподнятое настроение.
Вечером мы решили пройтись по небольшому скверику недалеко от моего дома, и он вдруг сам попросил рассказать ему сказку. И я, задумавшись на миг, начала свое повествование. Женщина с коляской на самом деле - фея, а ее ребенок вырастет, станет героем и спасет волшебное королевство, находящееся в ближайшем супермаркете, от злобного дракона, похищающего булочки с черникой. Он засмеялся, посмотрел мне в глаза и спросил: "А ты ведь всегда в облаках витаешь?" - "А что, нельзя?" - ответила я, так же смеясь. "Можно, но сейчас ты должна меня серьезно выслушать, согласна? - я весело кивнула, а он, стараясь не улыбаться и казаться серьезным, продолжил, - Вот ты все витаешь и витаешь где-то там, а у меня, между прочим, серьезные новости. Пора спускаться с небес на землю. Во-первых, мой хороший знакомый - главный редактор детского журнала, и ему очень понравились твои сказки. Они будут напечатаны в следующем выпуске, и ты получишь неплохой гонорар, а во-вторых, я хочу, чтобы ты стала моей женой, но боюсь, что кольцо будет тебе велико, я ведь на глазок выбирал. Померяй пожалуйста. Ах, да, извини, что забыл спросить твое мнение. Но что сделано, то сделано, ничего уже не вернешь, правда?"
Сначала мы смотрели сериал. "Не родись умной" назывался. Потом, когда очередная душещипательная серия закончилась, Наташа переключила на местный канал - послушать, что творится в нашей Смоленщине. Хотя, к слову сказать, мы не столько слушали новости, сколько обсуждали, с кем в итоге останется главная героиня, что предпримет неудачливый соперник, чтобы удержать её, и какие козни будет строить невеста главного героя.
- Думаю, сейчас она ей вцепится в волосы, - предположила я. - Как и любая девушка на её месте.
- Любая, - потянула Наташа с каким-то сомнением, что ли.
- Да конечно любая. Представь, твой целует другую. Конечно, ты готова будешь её...
Я не успела договорить - Наташа вдруг на меня цыкнула и внимательно уставилась в экран. Чего она там не видела?
Из любопытства я посмотрела туда же. Ничего особенного, опять политика. Голоса воруют, выборы фальсифицируют. Неужели Наташе это интересно? Вот областная депутатка Маргарита Сюрина говорит о нарушениях на избирательных участках прямо у неё перед носом. Господи! Как будто и без того неясно, что всё уже решили за нас.
- Ну Ритка! Во даёт! - произнесла Наташа с восхищением.
- Какая Ритка? - я была сбита с толку.
- Да Сюрина эта. Мы в одной школе учились.
- Да ты что? Вот дела! Твоя подруга, значит.
- Она не моя подруга, - Наташа вдруг стала серьёзной. - Более того, я тогда поступила с ней не очень хорошо.
- И что же ты сделала?
- Парня увела.
Я ошарашено захлопала глазами. Наташка? Увела? Быть такого не может! Это у таких скорее уводят и парней, и мужей. Я ей сто раз уже говорила - следи за своим, а то появится какая-то фифа - он и уйдёт. А Наташка ни в какую. Верит она, видите ли, в человеческую порядочность.
- И как это ты умудрилась? - спрашиваю.
- Расскажу.
Наташа тогда училась в восьмом классе. Рита - в десятом. Девочки не общались, ибо Наташа не представляла для старшеклассницы никакого интереса. Впрочем, для своих одноклассников тоже. Они все считали её немодной и неинтересной серой мышкой. Только на уроке, когда надо было что-то списать, к ней с удовольствием обращались. А на переменах всегда сторонились её, видимо, стыдясь её немодной одежды. Наташа понимала, что модной, как одноклассницы, ей не стать. Отец и мать - оба рабочие, и большая часть их зарплаты уходила на лекарства больному дедушке.
И тогда, в восьмом классе к Наташе пришла первая любовь. Его звали Стас. Он был таким красивым, что ни одна девчонка не могла перед ним устоять. Одноклассницы все наповал повлюблялись в него. А Стас ухаживал то за одной, то за другой. То назначал свидание, клялся в вечной любви, а то не подходил к девушке неделями, пока несчастная страдала по нему и звонила по несколько раз в день. Потом, когда ему это надоедало, холодно говорил, между нами всё кончено. И снова клялся в любви, но уже другой девчонке. И всё это он делал за спиной Риты. Она считалась его постоянной пассией. Одноклассницы шёпотом говорили, что "Стасик до сих пор не бросил эту стерву только потому, что она дочка завуча". А стервозности в Рите, по словам одноклассниц, хватало с лихвой. Она ж бедного парня совсем зажала, потому он ей и изменяет. Пользуется своим положением для борьбы с соперницами, подговаривает учителей занижать им оценки. Вот Ирке из девятого "Б" ставят двойки, потому что она очень красивая, и Рита видит в ней потенциальную соперницу. Ещё Рита терпеть не может кошек и собак и может запросто пнуть ногой даже Стасикову Мусю.
Но ради своей любви Наташа была готова на всё - даже вытерпеть издевательства этого монстра. Когда девушка видела глаза Стаса, она забывала обо всём. И каждый раз, когда она видела его рядом с Ритой, сердце её отзывалось острой болью. Ну, почему он с ней, такой злючкой? Почему не видит тихую и скромную Наташу?
Но в один прекрасный день он, наконец, заметил её. Это случилось на лестнице, когда Наташа поднималась на четвёртый этаж в библиотеку. Навстречу ей шёл Стас, такой красивый, модный, просто супермен. И вдруг... он заглянул ей прямо в глаза и просто сказал: "Привет". "П-п-привет", - рассеянно ответила Наташа. Она не могла сказать, сколько минут они молча стояли, не отрывая глаз друг от друга. Но это время показалось ей оскорбительно коротким мигом, самым счастливым в её жизни. Услышав голос Риты, окликнувшей его по имени, Стас тут же отвёл взгляд и пошёл вниз, где только что показалась его пассия.
"Он на меня посмотрел! - думала счастливая Наташа. - Интересно, он ещё подойдёт ко мне или забудет?"
Стас подошёл на следующий же день. И снова на лестнице, когда вокруг не было ни души.
- Привет, Наташ, как дела? - небрежно бросил он.
- Хорошо, - она кивнула и глупо улыбнулась.
- Можно, я вечером тебе позвоню?
Он ещё спрашивает! Да за такие слова из его уст Наташа готова была жизнь отдать! Она даже не пыталась скрыть, как она счастлива.
- Конечно!
- Только я не знаю твой телефон.
- Записывай", - торопливо бросила Наташа, боясь, что Стас может передумать.
Она диктовала так быстро, что Стас едва успел записать.
- Тогда я тебе позвоню, - и парень улыбнулся такой очаровательной улыбкой, что у Наташи закружилась голова.
Весь день она ждала звонка, как манны небесной. Весь вечер сидела, как на иголках, вздрагивая от каждого телефонного звонка. Но каждый раз звонили не ей - то мамина подруга захотела посплетничать, то папин коллега по работе выяснял у папы что-то важное. Как назло, они разговаривали так долго, что Наташа стала всерьёз опасаться, что Стас, позвонив пару раз, просто пошлёт её далеко-далеко.
Но он позвонил. Обычный телефонный звонок показался ей тогда нежнейшей мелодией. Ведь это Стас. Папа взял трубку и, напомнив, что сейчас одиннадцатый час, и все нормальные люди ложатся спать, хотел было бросить трубку. Но Наташа выхватила её у отца и убежала с ней к себе в комнату. Долго она извинялась перед Стасом за папину нелюбезность. А после... После он говорил ей такие красивые слова: она и сама не знала, что она настолько красива, умна, сексуальна. А она слушала и слушала, боясь не то что ответить, даже дышать. Наконец, прощаясь, Стас сказал то, что она всю жизнь ждала: "Я люблю тебя, Наташа!".
"Люблю, он сказал, люблю!" - думала девушка, лёжа у себя в постели. Спать она не могла. Даже валерьянка, которой мать напоила её, не помогала. Так сильно было ощущение счастья.
Утром в школу она прилетела как на крыльях, движимая желанием поскорей увидеть Стаса.
Он даже не посмотрел на неё при встрече. Да и не мог - ведь возле него хвостом вертелась Рита. Он обнимал Риту, а её, Наташу, как будто бы не замечал. "Это он чтобы нас не выдавать, - оправдывала любимого Наташа. - Вот Ритка уйдёт куда-нибудь, и он будет со мной".
Но за весь день она так и не дождалась желанной минуты. Зато вечером Стас позвонил опять. И снова они проговорили до часу ночи.
- Ты должна понять, - сказал тогда Стас. - Я не могу смотреть на тебя, когда Рита со мной.
Наташа понимала. И терпела. В конце концов по вечерам он с ней, разве это плохо. А через неделю (в пятницу вечером) он сказал:
- Завтра в шесть я приду к тебе. Жди.
Он придёт. В шесть. Минуточку, а как же традиционные выходные с бабушкой? Бабушка может обидеться, если Наташа не приедет. А впрочем, подумала она в следующую минуту, разве я обязана к ней приезжать? У меня может быть своя личная жизнь. Не беда, если в эти выходные она обойдётся без меня.
- Буду ждать, - ответила она Стасу. - Только ты приходи, хорошо.
- Конечно, - нежно прошептал любимый.
Родителям Наташа сказала, что не сможет поехать к бабушке потому, что много задали. А сама, забросив подальше выученную работу, села за кухонный стол, отдёрнула занавеску и впилась взглядом в дом напротив. Сейчас вот-вот из-за угла появится Стас.
Вот на часах уже шесть, а любимого нет. Вот уже пять минут седьмого, десять минут... Где же он? Забыл? Разлюбил? Попал под машину?... Нет, ну зачем так трагично? Просто Рита вцепилась в него и держит, не отпускает ни на шаг. А он, бедный, сидит рядом с ней как пришитый и не может придумать предлог отвязаться от неё. Или же случилось самое худшее?
Целый час Наташа пыталась найти ответ, но мысли бросались от одной к другой: то ей казалось, что Стас с Ритой, и сейчас что-нибудь придумает и прибежит к ней. То казалось, что он её разлюбил и никогда не придёт.
Наконец, что-то стукнулось об оконное стекло. Камешек, прутик - что-то лёгкое. Вот он, во дворе.
Крича и подпрыгивая от счастья, Наташа вышла из квартиры (как же долго закрывать эту дверь) и стремглав сбежала на первый этаж. Стас уже стоял там.
- Привет, - он по-дружески чмокнул Наташу в щёчку, обнял и нежно притянул к себе. - Пойдём погуляем.
Она покорно вышла с ним из подъезда.
Рыжие клёны шумели над головами влюблённых, наклоняя к ним свои ветки. Казалось, так они с любопытством смотрят на них, завистливо шепча друг другу: "Смотрите, какая счастливая пара!". "И какая красивая!" - шуршали в ответ жёлтые листья на парковой дорожке.
- Прости, я не смог прийти раньше, - оправдывался Стас.
- Ты был у Риты? - смиренно спросила Наташа.
- Да, пришлось. Эта дура вцепилась в меня, как репей. Еле отделался.
- Почему же ты её не бросишь? Мы могли бы встречаться открыто. Ни от кого не прятаться.
Неожиданно Стас вышел из себя:
- Ты что, тупая, да? Она ж, стерва, меня не отпустит. Если я её брошу, она подговорит свою матушку, а та - остальных учителей, и мне будут ставить одни двойки. Думаешь, мне золотая медаль не нужна? Зря я что ли восемь лет корпел над учебниками?
Таким его Наташа ещё не видела. Обычно спокойный, Стас сейчас размахивал руками и орал так, что Наташе казалось, что она вот-вот оглохнет.
- Ну, прости, Стасик. Я больше не буду.
Она думала, что он ещё покричит на неё, прежде чем сменить гнев на милость, но он так же неожиданно успокоился:
- Хорошо, прощаю... Но ты не думай, что мне Ритка хоть чуть-чуть нравится. Если бы я мог, послал бы эту кикимору прямо сейчас. Мало того, что она далеко не красавица, так ещё и дура набитая. И целоваться совсем не умеет. А ты умеешь?
Наташа покраснела, как рак. Стас заметил это и предложил:
- А давай попробуем. Прямо сейчас!
Не дожидаясь ответа (а нужны ли были слова?) он нежно обнял девушку и прикоснулся своими губами к её губам. Как был сладок его поцелуй! Вот бы он никогда не кончался!
Наконец, насытившись вдоволь, Стас отпустил её.
- Неплохо для первого раза, - проговорил он. - Во всяком случае лучше, чем эта...
- Браво! Браво! - раздался откуда-то рядом голос... Риты. - Продолжайте в том же духе.
Наташа со Стасом мгновенно вздрогнули и посмотрели туда. Ошибки быть не могло: Рита стояла у клёна, с укоризною смотря на любимого.
- Ну ты, Стасик, и сволочь! - сказала она.
Стас побледнел, а Наташа раскрыла рот от удивления. Может, она ослышалась? Рита назвала сволочью Стаса, хотя должна была броситься на неё, вцепиться ей в волосы и кричать: "Стерва, ты уводишь моего Стасика!" Любая нормальная девушка так бы и сделала. Но Рита на соперницу даже не взглянула.
Стас же тем временем убрал руки от Наташи и кинулся к "постоянной пассии":
- Рита, это совсем не то, что ты думаешь. Я сейчас всё объясню... Рита, не уходи. Ты же знаешь, я люблю только тебя.
- Я уже всё знаю, - ответила та, обернувшись. - Между нами всё кончено.
Она хотела было уйти с гордо поднятой головой, но Стас бросился ей наперерез. Наташа предпочла бы сквозь землю провалиться, только бы не слышать, как он говорит Рите, что всегда любил только её, клятвенно заверяет, что это Наташа во всём виновата: мол, она сама увязалась за ним, когда он в одиночку прогуливался, и ему пришлось всё это говорить и даже поцеловать её, только чтобы "эта дура Наташка" от него отстала.
- Ты посмотри, Ритуль, она же страшненькая. И мозги куриные. А ты умная, ты хорошая, ты... Ну, давай не будем разрушать любовь. Ты мне нужна.
- Знаешь что, дорогой, - Рита резко обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. - Катись ко всем чертям!
Она ушла, а он остался стоять посреди клёнов. Смачно чертыхнувшись, он с досады плюнул на землю и пнул дерево ногой. Наташа ожидала, что он сейчас успокоится, подойдёт к ней и нежно возьмёт её за руку, но он даже не повернул головы в её сторону. Девушка робко подошла к нему.
- Стасик!
Он обернулся, и Наташа попятилась. Стас смотрел на неё с нескрываемой злобой. Ни о какой любви не могло быть и речи, словно вся она растворилась без следа сразу как появилась эта Рита.
- Стас, ты чего? - спросила она, чуть не плача. - Она же тебя отпустила.
- Ты ничего не понимаешь! Из-за тебя, пигалицы, я потеряю медаль! Свалилась на мою голову!.. Пошла вон!
О том, что было дальше в этот вечер Наташе даже сейчас не хотелось вспоминать. Придя домой, она беспрерывно рыдала в подушку, задавая себе один и тот же вопрос: за что Стас с ней так? В чём она перед ним виновата?
Мельком она подумала и о странном поведении Риты. Почему она на неё не набросилась? Должно быть, задумала что-то ужасное. А раз так, то завтра в школе устроит ей по полной программе. Ну и пускай! Всё равно больнее, чем Стас, она ей никогда не сделает.
Но прошла неделя, а Рита не спешила ей мстить. Она вообще старалась не смотреть на Наташу, случайно сталкиваясь с ней в школьных коридорах. Впрочем, с парнем, теперь уже бывшим, Рита тоже не разговаривала. Он первое время ещё пытался вернуть её расположение, но она снова и снова его отшивала.
А что же сам Стас? Он вдруг стал жутко холоден с Наташей. Словно забыл о том, как признавался ей в любви. Даже здороваться перестал и смотрел на неё так, будто она ему совсем чужая. Порой на её глазах он нарочно смотрел на других девчонок, во весь голос говорил им комплименты, а они таяли, как совсем недавно таяла Наташа. Однажды она не выдержала и подошла к нему:
- Стасик, ты же меня любишь!
Она глядела на него доверчиво, словно голодая собачка на хозяина, ожидая, что он простит её и даст ей косточку. Но Стас, на радость тем девчонкам, с издёвкой ответил:
- Ты что, рехнулась! Ты на себя посмотри! Ни жопы, ни рожи!
Стоящие рядом девчонки расхохотались, а Стас, как ни в чём не бывало, повернулся к красавице и продолжил клясться ей в любви.
Через две недели он неожиданно позвонил. Наташа уже успела свыкнуться с мыслью, что между ними всё кончено, как вдруг в два часа ночи раздался звонок. Отец, понятное дело, разозлился и хотел было взять трубку, чтобы высказать звонившему всё, что о нём думает. Но Наташа его опередила.
- Стасик, это ты? - прокричала она в трубку.
- Да, я. Привет, Наташка. Что, ждала меня?
И она вдруг поняла, что ждала. Каждый час, каждую минуту.
- Слушай, давай в субботу махнём ко мне на дачу. Предки уезжают в гости, будем вдвоём. Что скажешь?
Наташа не поверила своему счастью. Он приглашает её к себе. А в голосе - любовь. Нет, она всё-таки не угасла.
- Да! Да! Да! - девушка уже не сдерживала охвативших её эмоций.
Когда же Стас положил трубку, отец сурово нахмурил лоб.
- Знаешь, - сказал он дочери. - Я человек терпеливый, но если твой Стас ещё раз позвонит в такое время, я с него шкуру спущу. Так ему и передай.
- Ты что, папа! - испуганно закричала Наташа. - Не смей! Он меня очень любит!
- Если бы любил, - отрезал отец, - то уважал бы. А он звонит в два часа ночи. Это уж, знаете ли, хамство в чистом виде.
- Ты ничего не понимаешь! Он необыкновенный!
В ответ папа проворчал, что Чикатило, Гитлер и Берия тоже были необыкновенными. Что же теперь, кланяться этим "товарищам"? Той ночью они едва не поссорились.
Вот уже и суббота. Наташа стоит в переполненной электричке и думает, что скажет родителям, когда вернётся. Они ведь уверены, что их дочь пошла в магазин за хлебом. Но они сами виноваты - не хотели пускать её на дачу к незнакомому им Стасу. А минутой позже все мысли девушки заняты исключительно любимым. Он, должно быть, уже ждёт её. Накрыл стол, растопил камин... Вдвоём с ним. Целый день. Не о том ли Наташа мечтала с тех пор, как увидела Стаса?
Вот она идёт по устланным осенними листьями дорожкам. В лицо ей дует прохладный осенний ветерок, моросит мелкий дождик. У ворот деревянного домика лает чья-то собака. Но нет, не его - у Стасика домик чуть дальше и не синий, а коричневый... А вот и он. Наташа подходит к калитке и кричит:
- Стасик! Это я!
Она ещё простояла пять минут, прежде чем он открыл.
- А, привет, Наташа. Проходи, я ждал тебя.
Дружеское чмоканье в щёчку, и Наташа уже за оградой.
В комнате было тепло и уютно. Языки пламени лизали дрова в камине. На журнальном столике у диванчика стояла бутыль красного вина.
- Проходи, раздевайся.
Наташа с удовольствием сняла промокшую насквозь куртку и, сбросив сапоги, уселась около камина. Неожиданно ей показалось, что в окне промелькнуло папино лицо. Девушка торопливо обернулась. Нет, отца здесь не было. Наверное, показалось. Да и откуда ему здесь быть. Он, наверное, вместе с мамой сидит дома, ждёт, когда же Наташа вернётся с хлебом. Даже если они потом что-то заподозрили, этой электричкой папа точно не мог уехать. А следующая ещё не должна была прийти. Нет, он никак не может быть здесь.
Тем временем Стас принёс два бокала и принялся разливать в них вино.
- Ну что, давай выпьем за любовь... Погоди, дай, я тебя поцелую. У тебя такие аппетитные губы.
Он сел рядом с ней, и снова их губы соприкоснулись. На мгновение Стас убрал руку с её талии, но вскоре обнял ею Наташину шею.
- Ты такая классная! - проговорил он. - Я тебя люблю.
"Вот оно - счастье!" - подумала Наташа, нежно улыбаясь любимому.
- А теперь давай выпьем. Французское, я его купил специально для тебя.
Впрочем, Наташу мало волновало, французское ли вино или вообще подделка. Из рук Стаса она взяла бы что угодно. И ничего, что вино кажется горьким, как микстура...
Последнее, что Наташа помнила, это Стаса, срывающего с неё одежду, звон стекла и неожиданно появившегося в комнате отца.
Очнулась девушка в своей кровати. Тревожно озиралась, не в силах понять, где Стасик, и почему она у себя дома. Неужели всё это было только сном? Родители с матерью были на кухне. С ними был и папин друг дядя Коля. Они о чём-то беседовали. Из их разговора Наташа уловила только "снотворное", "милиция" и "изнасилование". "Кого изнасиловали? - лихорадочно соображала Наташа. - И причём здесь снотворное?"
Всё выяснилось уже на кухне. Да, её бы непременно изнасиловали, кабы не отец. Послав Наташу в булочную, мать сердцем почуяла, что она поедет на дачу к любимому и попросила отца остановить её. Он ехал с ней в одном вагоне, шёл с ней по одним дорожкам, стоял под окнами, внимательно разглядывая, чем там занимаются влюблённые. Конечно, он мог бы просто забрать Наташу силой, но вовремя осознал, что толку от этого будет немного. Куда лучше проследить за ней, а заодно и присмотреться к этому парню. Не так ли в своё время сделал Наташин дедушка, который теперь лежит больной? А следил он тогда, надо признаться, не хуже Штирлица. Как-никак бывший разведчик.
Он видел, как во время поцелуя Стас бросил что-то в Наташин бокал. "Снотворное!" - сразу догадался отец и стал искать кирпич, чтобы разбить окно.
- А как же тогда я оказалась дома? - спросила Наташа.
- Позвонил дяде Коле, он подъехал на машине и забрал.
- Счастье, что изнасиловать не успел, - добавила мать. - Папа влез да врезал по морде.
Впрочем, впереди Стаса ждало ещё худшее - заявление в милицию и колония для несовершеннолетних.
Наташе же остался позор и боль разочарований. Ярцево - маленький городок. Удивительно ли, что о неудавшемся изнасиловании узнала вся школа. Злые девчонки не упускали случая лишний раз посмеяться над ней. Ладно бы, судачили за спиной, так ведь окружали её осиной стаей и приторно-сладкими голосами спрашивали: "Наташ, а что было на даче у Стасика? Ну, расскажи, как он тебя раздевал?" Наташа молчала, а девчонки начинали злорадно хихикать.
Однажды это увидела Рита. "Ну всё! - промелькнуло у Наташи. - Она точно не упустит шанса. Она же стерва!"
- Эй, девчонки! - обратилась к ним Рита не без строгости. - Вам что, больше поговорить не о чем? Или вам на этих изнасилованиях уже мозги клинит?
Те с удивлением уставились на заступницу.
- Рит, ты чего? Она ж твоего Стасика увела, - сказала одна из девчонок.
- И посадила, - добавила другая.
- Во-первых, - резко ответила Рита, - Стаса я сама послала. А что сидит, так ему и надо. Не будет насильничать. Или, может, вам завидно?
Девчонки ничего не ответили, только недоумённо переглянулись.
- Пойдём, Наташ, - сказала ей Рита, затем, повернувшись к одноклассницам, добавила. - А вы, если ещё что-то скажете, будете разговаривать с завучем. Понятно?
Ей ничего не ответили, но Наташа поняла, что такого больше не повторится. "Но почему Рита? - думала она, глядя на соперницу. - Почему именно она?".
Она без возражения пошла за Сюриной, пытаясь понять, что заставило Риту заступиться за неё.
Наконец, девочки остановились у дверей класса.
- Если ещё будут, - сказала ей Рита, - скажи мне. Или прямиком завучу.
- Спасибо, - проговорила Наташа, с недоумением глядя ей в глаза. Тщётно старалась она увидеть в них тайную злобу или торжество над несчастной соперницей. Но нет, в серо-голубых глазах не было ни того, ни другого.
- Слушай, Рита, - тихо спросила она, набравшись, наконец, смелости. - А почему ты меня защищаешь? Ты же по идее должна издеваться.
Теперь пришёл черёд удивляться Рите.
- Кому должна?
Вопрос окончательно поставил Наташу в тупик.
- Но я же вроде как отбила Стасика, - осторожно начала она, боясь, что Рита тотчас же переменит к ней отношение с точностью до наоборот.
Но та лишь рассмеялась.
- Отбила? Скажешь тоже! Что-то я не видела, чтоб ты его силой тащила, а он вырывался, звал на помощь. Наивная ты, Наташка!
А ведь Рита права, подумала она тогда. Ой как права. Никто ведь Стасика силой не заставлял признаваться ей в любви, говорить гадости про Риту, а потому приглашать её к себе на дачу, чтобы потом изнасиловать. Да, он подлец - предал свою девушку. Но она-то, Наташа, каким местом думала? Разве человек, который меняет девушек, как перчатки, и каждой клянётся в вечной любви, способен любить по-настоящему? Будет ли порядочный человек встречаться с девушкой только потому, что она дочь завуча? В конце концов, будет ли он говорить о своей девушке плохо?
- Рита, ты... - Наташа не знала, как начать, но в конце концов сказала просто, - прости меня.
В ответ Сюрина тряхнула золотистой копной волос.
- Если уж так, то мне нужно тебя не прощать, а сказать спасибо. За то, что вовремя раскрыла мне глаза на этого человека.
- А потом чего? - спросила я Наташу, ошарашенная тем, что услышала.
- Ничего. Рита черед два года закончила школу, уехала в Смоленск, и больше я её не видела. А я, сама видишь, за Мишку вышла. Стасик пять лет отсидел, вышел, потом опять сел - малолетку изнасиловал. А говоришь - сериалы. Вот она - жизнь.
Тут уж я с ней была полностью согласна. Порой реальность похлеще всякого фильмеца будет.
Мы ещё посидели, поболтали о своём, о женском, попили чайку. Когда же полупустой автобус отвозил меня домой, на Пионерное, я перебирала в памяти наш разговор и думала о том, что я-то, собственно, тоже не видела, чтобы Полька и Надька тащили моего Никиту силой в постель. Не видела и того, чтобы это делали другие, с которыми я его заставала.
Боже, как я устала от его бесконечных измен, самооправданий, лживых клятв: я больше никогда! Может, мне тоже стоит послать Никитку ко всем чертям, как Ритка Стасика? Надоело уже терпеть! Заслуживаю я, в конце концов, лучшего обращения, я - такая красивая, модная, стильная и, скажу без ложной скромности, отнюдь не полная дура?
Хватит! Я хочу настоящей любви, верности, хочу доверять человеку, который со мной рядом, хочу, глядя в его глаза, верить, что я для него любимая и единственная. Как Наташа верит своему Мише (и похоже, не зря).
И выходя из автобуса на своей остановке, я твёрдо знала, что обязательно найду такую любовь. А Никита пусть и дальше бегает за юбками. Без меня.
С Лёнчиком и Дашей мы учились в одном классе. Даша была моей лучшей подружкой класса с четвёртого, а Лёнчик появился в девятом. "Новенький!" Красавец! Спортсмен! Ах! Мы с Дашкой иронизировали, как могли, но это не помогло: после школы они всё-таки поженились. Оба тогда закончили третий курс, только Даша училась на дневном, а Лёнчик -- заочно. Мы стали реже видеться, но поддерживали хорошие отношения. Самое удивительное, что Лёнчик обращался ко мне за советами: что лучше подарить Даше? что она имела в виду, когда сказала то-то и то-то? Я мысленно закатывала глаза, но старалась отвечать максимально честно. И, главное, дипломатично. Будем считать, что у меня это получалось.
Когда у Даши с Лёней появился первый сын, Даша оказалась привязана к дому, но она без колебаний отпускала мужа на все праздники в нашу прежнюю компанию. Боевые ряды наши поредели, зато те, кто остался, были надёжными товарищами -- и состоящие в законном браке, и наоборот. В нашем кругу пьянки были скорее умеренными, а супружеская измена -- скорее поводом для шуток, чем суровой реальностью. Может, это звучит неправдоподобно, но -- так было. Неверующим ничем помочь не могу. Ну, уточню: в конце концов все разъехались по разным городам и странам, но это было значительно позже.
Сыновья Даши и Лёни родились с разницей чуть меньше двух лет. Проблемы со здоровьем у Даши были всегда, но после второго ребёнка -- особенно. Даша всегда хотела детей, и её не пугала перспектива бросить учёбу: "Я же не бросаю, я же беру отпуск", -- "Так ты всё забудешь," -- "Подумаешь, переведусь потом на заочное." Я приходила к ним помогать купать малышей, мне Даша доверяла больше, чем бабушкам. Которые довольно часто болели. Кстати, обе бабушки жили в нашем городе, в отдельных квартирах.
Когда дети уже сладко спали, а мне не надо было никуда бежать, мы пили чай и обсуждали всё подряд. Лёнчика не было дома: он подрабатывал ночным сторожем, кажется, в детском садике. По крайней мере, Даша говорила, что работа НЕ опасная и НЕ материально-ответственная, -- "То есть он не ходит с ружьём и в тулупе?" -- "Да какой тулуп, не смеши меня.". Ещё Дашка говорила, что сейчас от мужа отдыхает. Я видела, как она устаёт за день, и соглашалась: только Лёнчика ей сейчас не хватало, ей бы выспаться -- и то счастье. Но Дашка говорила и ещё кое-что! А именно -- что она очень хочет девочку. "А то эти кадры подрастут и будут драться. А когда у них будет сестричка, они почувствуют себя взрослыми и сильными." Тут я умолкала. Мечтать не вредно, думала я. Но чаще злилась: неужели с таким здоровьем и с таким -- блин -- МИЛЛИАРДЕРОМ мужем ей мало двоих мальчишек? "А Лёнчик знает?" -- "Что знает?" -- "Что ты хочешь ещё ребёнка?" -- "Нет, ну не сейчас же. Я ему потом скажу."
Лёнчик тоже выглядел довольно загнанным, белки глаз у него были розовые; может, он действительно целыми ночами смотрел телевизор в своём детском садике (а может, пил?). Когда он перестал ходить на ночные дежурства, я не помню. Видимо, где-то в конце весны. Примерно в это время Даша стала язвительной и нервной, перестала приглашать в гости бабушек, звонила мне редко и жаловалась в основном на то, что ей нельзя есть шоколад. Как кормящей маме. Слово "кофе" мы вообще не упоминали, а то она могла разрыдаться прямо в телефонную трубку.
Малыша начали докармливать молочной смесью в конце июля. Позже мне объяснили: это означало, что появилась возможность оставить ребёнка у бабушки и пойти, например, со старшим в магазин. До которого долго ехать. Или на качели. "Или в парикмахерскую?" -- уточнила я. "Нет, -- почти испугалась Даша, -- я лучше так оставлю, смотри, настоящая коса." Всю школу Даша проходила с короткой стрижкой, и только потом начала отращивать себе локоны. Длинные волосы ей шли. Вот только мыть и сушить их приходилось по ночам, когда дети спали.
В один прекрасный летний вечер мне позвонил Лёнчик. Ему надо было рассказать мне что-то очень важное -- и не по телефону -- и голос у него был несчастный. "Кто-нибудь заболел?" -- спросила я. -- "Нет, тут всё нормально. Просто очень надо встретиться." Лёнчик явно был оскорблён в лучших чувствах -- а может быть, даже в отчаянии. Мы встретились в парке (трудностей это не представляло: на тот момент никто меня ревновать не мог). Вот что мне поведал Лёнчик.
Он хотел наладить отношения с Дашей. Он дождался, когда его мама уехала из города и оставила ему ключи от квартиры. Он сказал Даше, что у мамы только что закончился ремонт, и надо пойти посмотреть, как там стало потрясающе. Даша отреагировала так: "Да ну, я квартир после ремонта не видела?". Но Лёня не отступил. Он убалтывал Дашу, пока она не согласилась: первое, оставить младшего сына у мамы. Второе, взять двухлетнего Дениса с собой -- "папа купит мороженое" -- и отправиться к свекрови, в пустую квартиру, которая действительно должна была стать неузнаваемой благодаря ремонту и кое-какой новой мебели. Он, Лёня, заранее приготовил очень вкусное экзотическое блюдо ("лечо"). Он старался! Они втроём приехали. Купили мороженое. Даша прогулялась по квартире, сказала "всё классно, кроме этого коврика на стенке", чуть-чуть попробовала еду -- и переключилась на Дениса, который возился с игрушкой: новым мягким слоном. Денис хохотал, мама его поддерживала, на Лёню никто не обращал внимания. Папа Лёня робко напомнил про мороженое, Даша от мороженого отказалась. Как только Лёня и Денис съели свои порции, Даша задала вопрос: "Ну всё? Посмотрели квартиру?". И они поехали обратно. К Дашиной маме, кормить малыша. Там Лёнчик -- когда Даша отвечала на мамины вопросы -- услышал: "Ну я же говорила, надо было оставить меня дома!". И всё. И Лёнчик психанул. Выдумал себе какое-то срочное дело и убежал. Сказал, что ему надо будет ночевать в маминой квартире, что-то там заканчивать и поправлять. Даша и бровью не повела. Сказала, что спокойно доставит домой детей одна, без него. Не в первый раз.
Лёнчика трясло. "Она меня не замечает! Она не обращает на меня внимания! Сделай что-нибудь, пожалуйста." -- "Но что я могу сделать?" -- "Ну, наверное, она обиделась на меня. Не знаю за что. Узнай, пожалуйста. Помири нас как-нибудь. Пожалуйста." Я не обещала их помирить. Но сказала, что попытаюсь разобраться, почему Даша обиделась. Мне самой стало любопытно.
На следующий день я встретилась с Дашей и услышала её версию.
-- Я так хотела отдохнуть! Я только что купила новую книжку. Представляешь, за два с лишним года я почти ничего не читала! Я ему говорю: ты действительно хочешь сделать мне приятное? Тогда иди погуляй с Дениской, а мы дома сами посидим. Зайчик уснёт, а я книжку почитаю. Так он же упёрся! Потащил нас куда-то по жаре. Прямо я бы не узнала ту квартиру, подумаешь, ремонт. Хотел накормить меня какой-то дрянью, какой-то холодной запеканкой, а там мясо, которого я не ем, и перец, которого мне нельзя. Сама понимаешь. Всё, что там было съедобного -- это плавленый сыр сверху, и то замороженный. Ну так чего он возмущается? Это я должна возмущаться. Дениска пришёл домой весь сладкий и липкий -- хорошо, хоть ангины не было. И аллергия могла быть!
Я сказала: видимо, Лёнчик хотел внимания и любви. То есть секса.
-- Ты шутишь? Он взял с собой двухлетнего ребёнка и хотел... Неужели он ТАКОЙ *** ?!!
Слово, которое употребила Даша, я помню. Но лучше сделать вид, что я его не знаю.
И тогда я самоустранилась. Лёнчику я сказала: она плохо себя чувствовала. Даша осталась моей подругой, но больше в их личную жизнь я не вмешивалась.
Потом они развелись. Лёня уехал в другой город, там у него работа и новая семья. Кое-кто говорит, что ДАЖЕ ДВЕ новые семьи. С Дашей он не видится, с сыновьями тоже. У Даши есть гражданский муж, но выходить замуж официально она не собирается.
Даша закончила университет заочно и работает, но не по специальности.
Вернее, работала. В год, когда её старшему сыну исполнилось тринадцать лет, Даша родила девочку.
- Все-таки Красное море гораздо синее Черного, - с улыбкой потянулась Тамара. Шуршание волн завораживает, на них можно смотреть бесконечно, забывая о проблемах, окружающем мире, необходимости дышать... Созерцание заполняет каждую клеточку тела и душу умиротворением, приятной истомой. Две недели отпуска творят чудеса.
- Так БЫЛО не всегда..., бррр, - Тамара вздрогнула, как будто внезапно на солнечном пляже ощутила порыв ледяного ветра.
 Два месяца назад
Два месяца назад Тамара была вполне довольной собой женщиной, обладательницей полутора мужей, планирующей третьего ребенка. Муж любимый - тихая гавань: присмотрит за детьми, даже ужин приготовит, если пообещать не отвлекать его потом от футбола и дружеских посиделок. Любимый немуж - мужчина-праздник. Каждая совместная с ним командировка - отдельное приключение, наполняющее жизнь запредельными эмоциями. Одним словом, нос Ивана Ивановича чудесно смотрелся на лице Ивана Никифоровича, позволяя Тамаре ощущать себя замужней пусть не на 200%, но на 175 % совершенно точно.
- Наташа, ты не представляешь, какая я счастливая! - Тамара появилась на пороге квартиры лучшей подруги с тортом и горящими глазами.
Полноватая Наташа, хотя была ровесницей Тамары, ощущала себя старше: эти худышки могут позволить себе любые сумасбродства - маленькая собачка до старости щенок. А женщины в теле спокойны, размерены и основательны - это обусловлено их конституцией.
- Что у тебя еще, горе мое? - снисходительно-флегматично приняла торт Наташа. Взглянув на коробку внимательнее, оживилась: - Ох, какой тортище, мой любимый! Ты никак еще одного мужчину затеяла завести? Все тебе мало, ненасытная!
Наташа была в курсе сложной Тамариной арифметики замужества. Немного завидовала, прикрываясь справедливой рационализацией: где это видано, чтобы вокруг одной женщины, пусть даже стройной красотки, кружились сразу два мужика, да еще таких видных. Вокруг Наташи уже давно никто не кружился, виной ли тому десяток лишних килограммов или слишком серьезный взгляд на жизнь - Наташа предпочитала не задумываться.
- Да, нет! А впрочем... - Тамара задумалась. - Может быть и мужчину! Натка, я беременна! Чувствую, наконец-то будет мальчик!
Не в силах сдерживать поток радости, Тамара закружилась по комнате.
- Беременна? Ты знаешь, кто отец?
- Нет! И мне все-равно!
- Тома, ну ты даешь!
- Да, это будет мой новый человечек! Какая разница, кто отец! Я мать! Это самое главное!
- Тома-а-а-а... укоризненно произнесла Наташа.
- Натка, скажи, что рада за меня! Даже, если не рада, все равно скажи, что рада! Мне еще с отцами разговаривать. Да засунь ты уже куда подальше свою правильность! Я и маленький мужчина! И никаких взрослых мужчин больше! Пусть теперь побудут без меня!
Сначала тяжело, нехотя Наташа поднялась и позволила подруге втянуть себя в ее безумный танец. "Надо же в конце концов и подвигаться, чтобы потом есть невероятно вкусный торт с чистой совестью", - мелькнул обрывок мысли в голове Наташи, уже захваченной танцем подруги. Вопреки отсутствию каких-либо мужчин в жизни, Наташе удалось заразиться Тамариной от них усталостью...
Шесть недель назад
"Какая пустота внутри: и в теле, и в душе...", - Тамара уже третий день сидела в постели, подтянув ноги к подбородку, сосредоточенно глядя куда-то в пустоту перед собой. Тяжелые портьеры были опущены, поэтому смена времени суток ее не беспокоила. Не хотелось никого видеть, слышать, не хотелось шевелиться. Из всех мыслей осталась только одна, обезумевшей птицей, бившаяся в сознании: "Малыш не захотел со мной остаться...".
Замершая беременность - тяжелое испытание для женщины. Ты все еще полна радости, полна надежд, полна, полна, полна... А на деле уже пуста... Чудовищный сплав ужасных чувств давит, пригибая к постели, не давая пошевелиться: вина, боль, обида, гнев, бессилие... Уже нет сил на никому уже ненужный вопрос: почему я? "Почему" здесь совершенно неуместный вопрос. Осколки фантазий счастливого материнства разбитым калейдоскопом кружат в голове, царапая острыми краями... все... даже то, что вроде бы поцарапать невозможно...
Коляска, долгие прогулки, малыш, с которым могло быть все иначе. Новая жизнь, которая закончилась, не успев начаться.
Любимый муж трижды в день заглядывает в спальню, спрашивает, не надо ли чего, и пропадает. Пока не отключила телефон, он звонил почти непрерывно - любимый немуж хотел знать, хотел убедить, перевоспитать, донести... Тамара не хотела, не хотела его видеть, не хотела его слышать, вообще его больше не хотела. И мужа тоже. Никого.
Четыре недели назад
Тамара уже вышла на работу, вполне справлялась с автоматическим ее выполнением. Также автоматически проверяла уроки старшей девочки, читала сказки на ночь младшей. На автомате готовила ужин и смотрела сквозь мужа. Оставшийся без ответов немуж, уже несколько дней не звонил.
- Вот что, дорогая, я тебе скажу, - неожиданно за ужином, обычно проходившем в тягостном молчании, произнес любимый муж, - так дальше продолжаться не может. Я взял билеты, через две недели мы летим в отпуск. К этому времени тебе необходимо прийти в себя. Не знаю, чем еще тебе помочь. Если ты не едешь или не приходишь в себя... Надо думать ,что с этим делать.
- Я не могу прийти в себя по собственному желанию, это сильнее меня.
- Значит, ты не в себе? И планируешь там оставаться неопределенно долго?
- Не дави на меня, я потеряла ребенка, мне тяжело.
- Я тоже потерял ребенка. И живу дальше. У меня, и у тебя, заметь, есть еще дети.
Мысль о том, чтобы сказать, что муж, возможно, и не потерял ребенка, мелькнула, но была подавлена волевым усилием.
"Значит, что-то еще в моей власти и мне подчиняется" - с тенью удовлетворения подумала Тамара.
- Мне надо время, чтобы определиться...
- У тебя, дорогая, два дня. Я жду, но так будет не всегда.
Этот короткий разговор, эта непривычная решимость любимого мужа, которому всегда было проще согласиться с любым предложением, чем проявить инициативу в чем-либо, как будто напомнил Тамаре о том, что она и в самом деле скорее жива, чем нет. А коли это так, то надо жить дальше и прилагать усилия, а не просто плыть придонным течением депрессии.
Тамара включила телефон, он чуть не разорвался от непринятых вызовов. 118 вызовов от любимого немужа, 26 от мамы, 8 от Натки, все остальные существенно отстали.
- Немужу - нет! - палец замер на кнопке вызова. - Если бы не его банная настойчивость, все, возможно, было бы иначе...
- Ма, привет, это я...
- Нат, привет, это я...
- Привет, - сухое, даже официальное раздалось на другом конце провода. Никаких обычных: "Горе ты мое, где пропадала" или "В кои-то веки вспомнила о сирой и убогой подруге"...
- Ты как? - в растерянности от необычного приветствия Тамара спросила первое, что пришло в голову.
- Так, через два дня у Старшей концерт, я не смогу сама. В пятницу?
Две недели назад
Разговор с мужем стал отправной точкой к возвращению к жизни. Как будто открыл доступ к кладу ресурсов, о котором Тамара не подозревала. Мысль о том, что любимый муж куда-то может деться никогда не приходила Тамаре в голову. Что бы ни происходило, он, как страус, прячет голову в песок и стоит на месте. Сдвинуть его нужны - неимоверные усилия, которые Тамара время от времени прилагала. Так появилась Мелкая, так появилась новая квартира... А теперь: так будет не всегда... Так и я не могу горевать всегда. А сколько я могу горевать? А сколько надо горевать, чтобы выгоревать все, что накопилось? Наверное, уже достаточно...
В гости к Натке Тамара смогла попасть только за день до отъезда. Решила ехать без звонка, чтобы не попасть на очередной аврал, головную боль или необходимость навестить больную маму.
- Застану - не застану, вероятность пятьдесят на пятьдесят, - решила Тамара, прыгая за руль. - Почти как встретить динозавра.
Даже улыбнулась к своему удивлению. В последние недели казалось, что мышцам лица такое усилие, как улыбка, незнакомо.
- Дзинь-дзинь! - Тамара переминалась с ноги на ногу у двери подруги. Натка никогда не спрашивает, не выглядывает в глазок, распахивает дверь, будто живет в обществе развитого коммунизма, где человек человеку друг, товарищ и брат.
- О-о-о... - как будто Натке не хватало воздуха, несмотря на легкий, просторный пеньюар, не стеснявший движений и не оставлявший простора для фантазий.
- Привет! Я завтра уезжаю, не могла не зайти, хотя ты и ... - тамарина рука с тортом замерла, так и не поднявшись. Из двери спальни выглянула голова немужа, когда-то любимого. Наверное, тело тоже было где-то там в недрах наткиной спальни. - О-о-о...
Повисла неловкая пауза. Тамара растерялась, в голове не было ни одной мысли - пусто. Первым сориентировался немуж. Завернувшись в покрывало, на манер римского патриция, он важно прошествовал через коридор.
- О-о-о, - как будто передразнив подруг, начал немуж, - будем пить чай и есть торты. Жаль, что два одинаковых...
Тамара перевела взгляд на барную стойку и увидела точно такую же коробку с любимым тортом Натки.
- Нет, я не буду пить с вами чай! Я зашла попрощаться, как хорошо, что вы оба здесь. Прощаюсь с вами насовсем! Вот гадость-то! Тьфу!
Хлопнув дверью, Тамара выбежала в подъезд. Сбежала пешком по лестнице, прислонившись разгоряченным лбом к холодной стене, остановилась перевести дыхание.
- Вот и все! У меня теперь есть только муж, немужа больше нет. У меня. Пусть теперь будет у Натки. Ей он нужнее. Хотя, какая она мне теперь Натка? Она Наталья Львовна...
Тихонько прокравшись в свою квартиру, Тамара заметила приглушенный свет в зале. На диване перед телевизором дремал любимый муж. Такой уютно-беззащитный. Впервые за долгое время Тамара нырнула к нему под бочок и поцеловала нежно в щеку:
- Как хорошо, что ты у меня есть. И хорошо, что мы уезжаем. Теперь я буду любить тебя на семьдесят пять процентов сильнее...
Тамара поправила шляпу и неспешным шагом побрела в сторону отеля. На лице ее была улыбка человека честно отдохнувшего в честно заработанном отпуске.
"По крайней мере, с одиннадцатого этажа это видно, - подумала Алевтина, глядя в окно: - Здесь небо становится ближе. Здесь слышишь свою душу".
Дом, в котором Аля купила квартиру, стоял на местной насыпи-горе и на самом деле это был этаж пятнадцатый-шестнадцатый, не меньше. Большее ощущение сопряжённости с вечностью испытываешь на такой высоте, и нехотя начинаешь задумываться о своей жизни, особенно по вечерам, во время чаепития на балконе, когда наблюдаешь за движением красок заката. Аля всю свою сознательную и полусознательную жизнь (когда помнит себя и даже когда не помнит, но фотографии свидетельствуют) завороженно наблюдала за солнечным закатом, а когда получалось проснуться, то и за солнечным восходом. "Умный в гору не пойдёт, а глупый на ней построит небоскрёб, хотя вид отсюда замечательный..."
Квартира всё-таки хорошая. Мечта о двух балконах осуществилась. И вид с этих балконов сильно отличается, и оформлены они будут в разных стилях. Застеклить, утеплить, провести свет, а возможно, и отопление - и можно покупать цветы. Озеленение балкона - важный этап в обустройстве жилья, ведь тогда в доме будет вечная весна, вечное лето, возможно, вечные тропики, и всё это вместе. Настоящее благоухание природы. И из весны можно будет смотреть в зиму.
Жить на облаках просто здорово. Между небом и землёй? Нет. Сразу и на земле и на небе. Одновременно отдыхаешь душой, осознаёшь мелочность своих проблем и, кроме того, обдумываешь свою "земную" жизнь спокойно, без трагедийного восприятия каждой мелочи. Душа погружается в покой и умиротворение. А если предстоит нервный разговор, то лучше общаться на балконе, ведь там практически не раздражаешься.
Всё хорошо. Но ведь чего-то всё-таки не хватает. Или кого-то. Ученики, ученики, ученики... (гордая профессия - учитель, а ещё лучше - преподаватель), подруги. И никакой личной жизни (несколько лет не хотелось даже думать об этом типе отношений). Временами она, конечно, эпизодически с кем-то встречалась. Тогда своей квартиры не было, ведь эта квартира - её первая, её любимая. И она никогда не стала бы приводить в неё неродных, неблизких ей людей. Поэтому неожиданно образовавшиеся свидания она никогда бы не переносила на свою территорию.
Зато теперь у неё есть своё жильё: неухоженное, необставленное, но своё. Первым делом надо купить диван. Сразу станет уютнее и по-домашнему, а под диван поклеятся обои, купятся шторы, мелкие безделушки, которые продолжат линию уюта. Хорошо, что развелась. Жалко, что детей нет. Некому разрисовывать линолеум, бить чашки, мешать спать по ночам... Живи, как хочешь, делай, что хочешь. Никаких тебе запретов, никаких ограничений. Выстраивай досуг, как вздумается. Да и времена теперь другие: хватает подружек незамужних и замужних, которые могут по вечерам спокойно отлучаться из дома. Не жизнь, а малина... Только почему-то от этой малины хочется в крапиву, сорняк малинной жизни. Хотя всё это правильно: и работа, и встречи с друзьями и родственниками. Не хватает только одной линии отношений, которую хочется органично вписать в сеть всех остальных связей. Но, что ни говори, эта квартира подарила ей ощущение счастья (его предощущение вместе с ощущением беспрерывно осуществляющегося волшебства).
Квартира не имела никакой внешней привлекательности, но была пропитана духом теплоты, ощущением близости, родственности, предчувствием своего будушего дома. И Аля сразу решила, что купит эту квартиру, только эту. Скрипящие полы и сквозящие окна не могли повлиять на её выбор, потому что это самые обычные бытовые мелочи. Всё равно нужно делать полный ремонт. Альчик, как называла её мама, оформила покупку и сразу поехала выбирать диван, чтобы в этот же вечер отметить новоселье. Долго она не могла найти ничего подходящего, но в одном неприметном магазине, расположенном в подвале, нашёлся замечательный диван. Парадно-спальный, умеренно яркий, достаточно весёлый. После этого она наняла перевозку, и поехала домой (на этот момент уже в дом родителей) за вещами первой необходимости. Никто не останавливал этот её порыв счастья, потому что и остановить его было невозможно. Аля купила новый комплект спального белья, подушку и одеяло (родителей решила не обкрадывать). Забрала ноутбук с запасом фильмов для просмотра (всё планировалось заранее). Купила бутылку вина и два бокала по дороге.
Диван привезли довольно быстро. За отдельную плату собрали. А кроме этого дивана - ничего: даже табуретки не было ни одной, что говорить, даже холодильника. Когда Аля зашла на кухню, то поняла, что ей катастрофически не хватает чайника. Плиту бывшая хозяйка оставила (иначе не встретила бы она новоселье сегодня в своей квартире). Это была плита ускоренного приготовления пищи: газовая, такие ей нравились больше, чем электрические, хотя у бабушки была именно электрическая, и они испекли десятки килограммов булочек, блинов и печений.
Пока девушка предавалась воспоминаниям, она не заметила, как оказалась возле машины. Проехалась по своему новому району, выехала в центр города, затем на вечерний проспект, зашла в ЦУМ, кое-как выбрала чайник со свистком (это обязательное условие, ведь иначе существует большая вероятность того, что чайник сгорит). Зашла в кулинарию, купила салаты, пиццу, батон и джем (выбирать кастрюли сегодня не было ни сил, ни желания); одноразовые тарелки, вилки, ложки и керамическую кружку, потому что она сразу бросилась в глаза.
Ей попалась кружка с изображением домика на берегу и маяка в красках заката. Домик был настолько домашним, что Алевтина просто ощущала потрескивание дров в камине, звук включённого телевизора, запах запекающегося мяса и мурлыкание молодой особы, которая недавно стала женой, и ждёт-недождётся, когда муж вернётся из рейса. Девушка подумала о том, что она тоже хотела бы так научиться ждать. Ей стало тепло на душе, радостно. Аля была оптимистом, но к жизни относилась трезво. Она чувствовала, что никогда и никому не сможет открыть свою душу. Хотя несколько месяцев назад, когда она стала подыскивать квартиру, у неё появилось ощущение, чьего-то присутствия, такого родного и близкого. И всё. А своим чувствам она доверяла.
"Странно это, конечно", - рассматривая кружку сказала Алевтина. Рядом стоящие покупатели обернулись.
Аля пыталась мыслить трезво в любой ситуации. Пускай она и ощущала присутствие волшебства в своей жизни (возможно, это с детства приобретённый рефлекс, реакция на приближение новогодних праздников), но ситуация такова, что новоселье она будет отмечать одна, и этот факт необходимо учитывать. Одинокий вечер предполагает, что помимо просмотра фильмов, можно найти ещё какое-нибудь занятие.
Аля решила пройтись по магазину, поискать что-то интересное. Зашла на второй этаж и увидела колготы с новогодним узором, решила их купить, однако продавец была удивлена, потому что такой сезонный узор не привлекал покупателей, пыталась ей предложить обычный зимний вариант: самые тёплые колготы, но потом всё-таки сдалась, сказав на прощание, что нельзя быть такой непрактичной, потому что девушке с подобными запросами мужа найти очень тяжело, практически невозможно. А Алевтина, вздохнув, подумала о врождённой наглости нашего народа, которому до всего есть дело.
Тут в поле зрения ей попались детские игрушки. "Может, купить себе какого-нибудь пушистого красавца?" - мелькнула предательская мысль. Она давно не делала себе подарков, работала на износ, чтобы не было времени жалеть себя, чтобы преобразовать боль в созидающую рабочую силу. У неё всё получилось, она всегда была сильной. И только её вина - выбор недостойного спутника жизни, и не важно, под воздействием каких обстоятельств этот выбор осуществлялся. Аля хотела приложить все усилия, чтобы попробовать поднять отношения хотя бы на средний уровень, но время шло, ничего не менялось, а когда у неё произошёл выкидыш, она поняла, что это знак, который свидетельствует о бесполезности жизни с этим человеком. И она ушла. Ушла в работу, как делает большинство, и ей понравилось зарабатывать, потому что была цель: своё жильё. Теперь эта цель достигнута, и можно будет изменить приоритеты. Значит, она имеет право на игрушку. Она её заслужила.
Пушистых, привлекательных "пылесборников" в отделе было довольно много. Блуждая между ними, Алевтина вспоминала своё детство. Она вспомнила, когда в первый раз увидела пазлы, тогда они назывались мозаикой, и ей захотелось выбрать что-то подобное для себя сейчас. Она нашла целый стеллаж пазлов и долго, любовно перебирала коробки, пытаясь найти что-то поинтереснее. Она наткнулась на фотографию маяка, напоминающую ей изображение на кружке. Это была фотография самого настоящего маяка, что ещё больше привлекало. Аля поняла, что не может его не купить.
Бывает, когда видишь какую-то вещь, пронзает уверенность в том, что эта вещь твоя, что она должна быть у тебя, что эта вещь предназначена для тебя. Кроме того, у Алевтины возникло ощущение-предчувствие того, что, когда маяк будет собран, она встретит свою любовь.
Аля встряхнулась, подумала о том, что сегодня день глупых мыслей и прошла в кассу оплачивать покупку.
Поздним вечером на диване был сооружён уголок отдыха: вино в два бокала (выпиваешь за себя и за того парня), пицца, салаты, ноутбук. И мозаика на доске. Аля рьяно начала собирать картину под записи любимых фильмов. Первым начал собираться домик на берегу и, параллельно с ним, маяк-ориентир, маяк-призыв, маяк-символ любви. Сказка-фотография. Сборно-разборная иллюзия. Фундамент будущей жизни, строящийся своими руками. Так Алевтина и заснула. Приснился ей довольно необычный сон. Приснилась ей её мечта, её любовь, её родной и близкий человек. Она его прочувствовала, а внешности никак не могла разглядеть, да и не стремилась. Проснулась под утро. Когда спросонья поняла, что ночевала в своей новой квартире, улыбнулась. Встала, переоделась, расстелилась. И опять легла спать. Больше ей ничего не снилось.
Утро было эмоционально наполненным, эмоционально полноценным, эмоционально завершённым. Все цели поставлены. Все, кроме одной, на стадии осуществления. Для осуществления последней необходимо одно - поиск. Когда находишь - девяносто процентов в кармане. Хотя и остальные десять процентов далеко не легки, но здесь хотя бы уже понятно, над чем работать.
Где найти достойного?!. Хотя это не корректный вопрос. Где найти того, кто будет по тебе и для тебя? "И почему у меня такие запросы? Почему мне не подходит то, что устраивает всех? Жизнь одна. Она может быть очень короткой или бесцельно длинной; она может пугать и отталкивать, звать за собой, манить, но не туда, куда бы ты хотел попасть, а туда, где ты можешь споткнуться и упасть. Но это всё так непоследовательно, неточно, непредсказуемо. Возможно, я где-то свернула не в ту сторону, и теперь всё никак не могу найти тех, с кем давно должна была встретиться. А голова всё кружится... И в голове всё падается с этажа, эдак, двадцатого. (Нужно перебираться выше.) А на повестке дня, точнее, вечера встреча с подругами. Кружка кофе подходит к концу, а значит, и мой монолог скоро себя изживёт".
В поток мыслей ворвался дребезжащий звонок телефона. Аля нехотя поднялась, окинула взглядом улицу, и покинула балкон. Она подошла к телефону, постояла около него, надеясь, что он замолчит, и после этого ритуала всё-таки сняла трубку. Как она и предполагала, это была Ира, которая всегда норовила обсудить встречу немного заранее, озвучить свои ожидания и осведомиться, какие из них будут осуществлены. Это щебетание может отвлечь от любых глубокомысленных раздумий и остановить процесс осмысления жизни. Это иногда бывает очень неплохо. Иногда, но не постоянно и не бесконечно.
Время от времени эти беседы становятся откровением о том, что иногда выбор юбки или блузки становится жизненно важной проблемой. И это, как ни странно, успокаивает, делает жизнь осмысленной, наполненной решением важных проблем. Когда Алевтина положила трубку, она задумалась о том, как интересно было бы ей выбирать заколки для своей малышки или галстук-бабочку своему малышу. Вот это занятие захватило бы её полностью. А теперь нужно срочно собираться.
...У подружек вполне житейские проблемы: одной нужен жених с зарплатой не ниже установленного ей самой предела; а у другой - повседневная дилемма: "закрутить роман с женатым Донжуаном или всё-таки на работе никаких отношений?" А потом и продолжение: "как поддержать отношения, чтобы не уволил будущий начальник". "Придётся спать, спать и спать? с ним, с ним и с ним? Вероятно, да."
Если бы такое не собственными ушами, подумал бы, что это уловки романов, какой-то фантастической реальности, и в жизни такого не бывает. А что оказывается? Человек, насмотревшись мыльных опер, заталкивает себя в тупик. Хорошо, что осознание таких истин не сильно бьёт по психике, хотя... Есть только один отрицательный результат: начинаешь бояться ударов, которые могут разрушить реальность твоего сознания, а значит, начинаешь сознательно себя обманывать, не заостряя своё внимание на причинах этого обмана.
Алевтина встречалась с подругами. Это было вполне прозаическое времяпрепровождение: картинная, вернее, винная галерея. Сплошная дегустация. Изысканные сухие вина терпко-неприятного вкуса, пока не опьянеешь и не начнёшь делиться философскими мыслями по самым животрепещущим темам. Тогда все вина хороши. А Аля как раз забыла свой возраст, и он не давил на неё. Не предопределял житейско-мудрых решений. Хотя все только и говорили о возрасте. И Алевтина стала задумываться: а если и правда возраст значим?
Встреча прошла в тёплой, практически в домашней атмосфере (Домашний уют вот уже полтора месяца шёл за ней повсюду. Как быстро летит время. Уже полтора месяца она живёт в своей квартире. Чудо. Из-за работы ремонт продвигается лилипутскими шагами.) Несколько раз за вечер Аля прочувствовала, что она не от мира сего: не так она хочет жить и не того добиваться. Скорее всего, это всё-таки ненормально. Чтобы найти такого же, не поддерживающего всеобщие цели, молодого человека, нужно будет сильно постараться. Права была продавец чулочно-носочных изделий: непрактичным людям тяжело живётся. Стремления, желания и вкусы двух проживающих вместе людей должны быть одни на двоих. Это она теперь точно знает. И никак не может понять народной мудрости, которая гласит: противоположности сходятся (как они вообще могут сойтись? на сколько?) Многие на эту мудрость покупаются.
Да, сейчас Алевтина никого не любит, хоть и носит имя, по своему мнению, старомодное, которым родители наградили вроде бы невпопад, но, с другой стороны, имя это бабушкино, добрейшего человека, и Алевтина всю жизнь молилась, чтобы оно притягивало к ней любящих людей, и её сердце сделало любящим. А недавно она всё-таки попыталась найти в интернете значение своего имени, и, естественно, нашла. Сутью её имени является "непохожесть", а самолюбие...возможно, она и самолюбива, но хочет любить. Очень хочет полюбить по-настоящему.
Сейчас Аля никого не любила. Разочаровалась в любви? Сказать так было нельзя, потому что давно, ещё до замужества она была уверена, что любви ей не видать как своих ушей. Её-то любят, а вот она - нет. А всё почему: везде расчёт, расклад и розыгрыш. Идеал в природе не существует, поэтому надо довольствоваться малым, только вот полюбить-то это малое будет невозможно.
Интересно, как можно придумать сказки о прекрасной любви, потом в них поверить, и в итоге ждать вымышленную любовь, которую же сам и придумал...(Загадка человеческой природы. Загадка человеческой души.) А Алевтина ждала, потому что стала чувствовать, что есть кто-то близкий на этой земле, и она должна его встретить, только вот когда, неизвестно. Это ожидание перешло в подсознание. Девушка общалась с противоположным полом, никого не любя (да как же тут влюбишься, когда живёшь с ожиданием любви). И всех это устраивало, её саму в первую очередь.
Жизнь без надрыва. Без любви. И без иллюзий.
Первым, что купила Алевтина, был электрический камин (это в однокомнатную-то квартиру): причудливая жизнь пламени в нём завораживала, притягивала и успокаивала. Стеклянный столик отражал движения танцующего огня. Кружка с чаем или кофе стояла на огне, хотя ставилась на стол. Чудно. И уютно. И мама живёт недалеко. Каждый вечер разговоры по телефону. Если хочешь - можно в гости. И на выходные - тоже. Или встреча с подругами. Или простое бездействие и отдых, в перерывах которого: поход в магазин, приготовление любимых блюд и полноценная уборка. Или поход по книжным магазинам, музеям и тому подобным заведениям. Главное, чтобы каждый выходной, когда ты не попадаешь к маме, она была уверена, что у тебя неотложные дела: статья горит или лекция. Самые замечательные выходные - это выходные среди недели. За них вообще не нужно никому отчитываться. Живи в своё удовольствие. Пускай даже не для себя, а для своей души или для каких-то своих потребностей, которые существуют в тебе независимо от твоего желания.
Живя на одиннадцатом (с уточнением на пятнадцатом-шестнадцатом) этаже. Аля испытывает постоянную эйфорию головокружения. Оно и манит, и пугает. Головокружение полёта, падения и взлёта. Это всего-навсего эйфория нервного истощения, измождения, нервного надрыва. Надлома. Сказывается хроническая усталость. А раньше она совсем не боялась высоты, и колесо обозрения всегда было любимым аттракционом. Да она и сейчас не боится, просто что-то бурлит в груди на высоте, в голову пытаются проникнуть какие-то мысли. Но она боится их слушать, потому что не понимает, как можно компенсировать упущенное время.
В понедельник, по общественному мнению, тяжёлый день, Алевтина решила сделать для себя кое-что приятное. Эта традиция (в катастрофические дни сделать хотя бы одну приятную или полезную для себя или своего здоровья вещь) была выработана несколько лет назад, когда умерла бабушка. Эту традицию она соблюдала неукоснительно. Иначе ей не сохранить ясного рассудка. По дороге в библиотеку имени Янки Купалы для поиска нужных произведений современной литературы (оснащена она была очень хорошо), Аля решила зайти в "Дом мебели", где она наткнулась на довольно низкопробное кресло, кресло-качалку, решила испробовать его на себе. Оказалось, как и следовало ожидать, не очень удобно. Она стала пробовать на ощупь структуру каждого кресла, пока, в конце концов, не натолкнулась на кресло-шедевр, кресло-мечту. Идеальное сочетание с полюбившимся ей камином. Она сразу же начала судорожно думать, где найти деньги. Перспектива ответить на один из главных вопросов своей научной работы сразу же отошёл на второй план: мой дом - моя крепость. Это первостепенно. Домашний уют придаёт силы. Кому позвонить? Кого попросить? Как решить этот вопрос? Позвонила. Решила. Нашла деньги. Всё купила. В Новый год - с новым, свеженьким долгом и с осуществлённой мечтой. Пускай не очень значительной, но всё-таки важной. Это - домашний уют. Дом может и должен стать душевной оттепелью, а значит, опорой нервного равновесия.
К Новому году Аля подготовилась основательно плохо, но для себя достаточно. Стол был готов за два с половиной часа до полуночи. В десять часов раздался звонок: друзья решили позвать её наспех, всего за два часа до Нового года, потому что она ушла в подполье и всё свободное время проводила в одиночестве, обдумывая планы на будущее. Такое у неё случалось редко. И стоило позвать заранее, она бы не пришла, а на сборы она была скорая (очень редкая девушка в этом отношении), решения принимала быстро.
Во время разговора Алевтина подумала, что хочет изменить свою жизнь, а значит, можно начать с незапланированного сценария встречи Нового года. И тут Аля, сама от себя того не ожидая, решила изменить все планы. Хорошо, что машина куплена вовремя. Девушка не любила, когда её подводил общественный транспорт. Иногда личный транспорт был просто необходим: в праздники просто невозможно заказать такси, на поздний сеанс в кино не сходишь с подругами, ведь возвращаться одной всё-таки страшновато. Зачем же наносить ущерб досугу, когда повлиять на ситуацию достаточно просто?
С мороза всегда приятно заходить в теплое помещение. Если же это квартира, собравшая твоих близких друзей, то это приятно вдвойне. Аля не знала, что в этот раз будут не только привычные лица. Один её знакомый пригласил своего нового друга, которого её сразу и представили. Аля посмотрела ему в глаза, не больше чем на секунду провалилась куда-то, выпала из реальности, улыбнулась: "Приятно познакомиться". Он улыбнулся в ответ. И на миг, пока её не отвлекли, она ощутила знакомое чувство. Потом, задним умом, в суматохе, она поняла, что это чувство окутывает при встрече близкого человека, которого давно не видел и жутко соскучился. Такие чувства её охватывали в детстве (душа ребёнка особенно подвижна и податлива движению эмоций), когда приезжала во время каникул к бабушке с дедушкой, по которым безумно скучала.
В школе они подругами не были. После школы пять лет не виделись. А эта случайная встреча в парке - где Даша с собакой, Марина с детской коляской... ни общих интересов, ни желания продолжать общение. К чему все это?
Марина подъехала на личном авто. Уже в дороге Даша, в который раз попыталась отказаться от поездки:
- Что я буду делать в выходной день у тебя на даче, с твоей семьей?! В чём моя миссия?
- Просто шашлык, не парься! - отвечала Марина.
Просто шашлык. А сначала, просто знакомство с родственниками: муж Вадим, свекор Сергей Маркович, свекровь Анна Филипповна, бабушка и тетушка...
- Моя подруга, Дарья! - представила Марина. - Мы в одном классе учились. Потом она в московский университет поступила. Вот, вернулась дипломированным специалистом с высшим образованием!
Ну, хоть миссия стала понятна - "скажи кто твой друг...".
Чаепитие по случаю знакомства, беседка, фарфоровый сервиз, бергамот... интересные, милые люди эти родственники, но стоило Даше расслабиться, как Марина выдала новый сюрприз.
- Сейчас отъедем ненадолго, - шепнула она. - Скажем, что позвонил твой папа. У него, якобы, здесь недалеко машина сломалась. Надо инструменты подвести, трос...
- Так не пойдёт! - испугалась Даша. - Я врать не умею.
- Да не парься! Сама всё сделаю.
Не успела Даша опомниться, как они катили в неизвестном направлении.
- Там нас тоже шашлык ждет, - успокаивала Марина. - Плюс два красивых и очень богатых мужика! Пообщаемся и вернёмся.
Вот теперь Марина была в своем репертуаре, а Даше оставалось пенять на себя - как можно было поверить, что она остепенилась?!
Машина въехала на охраняемую территорию. Особняк в обрамлении подсобных строений на берегу дикого озера... все это напоминало английскую усадьбу и внушало спокойствие.
- Девушки, сколько можно ждать?! - возмущались двое молодых людей у мангала. - Шашлык остывает!
Новое знакомство оказалось неожиданно приятным и волнующим для Даши. В конце концов, она свободная девушка! Пускай Марина переживает за обманутое семейство. Но Марине было не до переживаний. Она сразу обозначила, что хозяин Юра - высокий, приятный мужчина - ее любовник. А тот, что невысокий, но тоже довольно приятный - Андрей, сам обозначил, что Даша ему понравилась.
"Неужели я была так одержима учебой, что совершенно упустила из виду личную жизнь?!" - думала Даша, наслаждаясь представшей возможностью наверстать упущенное.
Давно она так не отдыхала, давно так не смеялась, давно не чувствовала столько мужского внимания. Очарованная ухаживаниями Андрея, его острым умом она не заметила, как уединились Марина с Юрой, а когда Андрей предложил осмотреть дом, охотно согласилась.
Во всем чувствовался вкус, любовь к традициям, к истории, к жизни. Пастельные тона, дерево, кожа, домашняя расслабляющая атмосфера... Андрей от галантных ухаживаний перешел к решительным, нетерпеливым действиям, но опошлить уикенд Даша ему не позволила. Когда заведенный Андрей понял, что девушка не кокетничает, разозлился и сам попросил Марину отвезти подругу "со странностями" домой. Хозяин Юра остался недоволен поведением друга. Во всяком случае, он один извинился за недоразумение.
По дороге вместо того, чтобы терпеливо выслушивать возмущения Даши, Марина сама изливала ей душу.
- Три года на него потратила! Так и не сделал предложение, - говорила она про Юру. - Когда Вадик подвернулся, думала, спохватится, приползет. Куда там! А, что Вадик?! Профессорский сынок. На папашу его понадеялась. Запатентовал свое научное открытие и живет припеваючи! Только меня в семейку интеллигентную принимать не хотят...
После выходных Даша занялась поиском работы. Это оказалось не просто даже с дипломом престижного московского вуза. Одни требовали опыт работы, другие интересовались семейным положением, заранее избегая декретных выплат. Десятки отправленных резюме, десятки заполненных анкет, "вы нам не подходите...", в лучшем случае - "мы вам позвоним...". Энтузиазм истощался с каждым отказом. Даша шла по главной улице города, всматриваясь в окна офисов, завидуя трудоустроенным, примеряя на себя их кресла...
- Дарья! - окликнул ее высокий мужчина в очках и строгом костюме. - Куда путь держишь?
Это был Юра, единственный, кого после памятного уикенда ей приятно было видеть.
- Работу ищу, - призналась она. - Здравствуй, Юра!
- И каковы результаты?
- Пока одни отказы.
Юра указал на припаркованный Мерседес, как на поданную карету:
- Прошу!
Его улыбка, жесты, правильно подобранная оправа... - он был слишком хорош, чтобы отнекиваться.
Время близилось к обеду, и Даша решила, что он везет ее в ресторан. О Марине она вспомнила только раз, представив ее реакцию на происходящее. "Зачем этому интересному, уверенному мужчине такая меркантильная девица?" - думала она, наблюдая за спутником.
В школе эффектная, длинноногая (потому всегда в мини) Марина не оставляла молодых людей равнодушными. Она и сейчас могла бы распалить любого, если бы сама не сгорала между двух мужчин в надежде обобрать обоих.
Даша, напротив, в школе неприметная, застенчивая девочка, после пяти лет студенческой жизни в столице оформилась, похорошела, стала смелей и выразительней в одежде, в мыслях, в желаниях...
Юра остановил машину у входа в крупный банк.
- Поднимайся на второй этаж в отдел кадров - ориентировал он, и уже говорил с кем-то по мобильному телефону. - Сейчас девушка подойдет...
Далее всё происходило по звонку, как по команде: оформление, ознакомление, "ваше рабочее место", "ваш непосредственный начальник"...
Даша верила и не верила. Она - сотрудник крупного банка! И это после стольких мытарств?!
- Унифицированная форма одежды является одним из основных элементов корпоративного стиля банка, - информировала Анна - менеджер по персоналу с рекламной улыбкой. - Рабочий день начинается в девять часов. Надеемся, Дарья Максимовна, вам у нас понравится. Да... Юрий Львович просил вас зайти к нему. Я провожу.
Управляющий банка Юрий Львович сидел за огромным дубовым столом, слегка взъерошенный к концу рабочего дня.
"Небрежность идет ему не меньше, чем безупречность, - подумала Даша, - и как все-таки удачно оправа подобрана!".
- Не знаю, как тебя благодарить, Юрий Львович!
- Пойдем, по кофейку выпьем, - предложил Юра. - Устал.
Уютное кафе через дорогу, где (по мнению Юры) подавали лучший в городе кофе и выпекали лучшие круассаны с сыром, стало впоследствии излюбленным местом Даши.
Жизнь заиграла новыми аккордами! Интересная работа, молодой коллектив, перспективы...
Но главное он - Юра! И в этом Даша была не одинока. Марина, как только узнала новость, позвонила и устроила разбирательства:
- Я слышала, Юра тебя на работу взял?
- Да, Марина. Тебе спасибо! Если бы не ты...
- Одного не пойму, - перебила Марина. - В городе, что мужиков нет, кроме моего?!
- Я тебя не за мужика благодарю, а за работу, которую по знакомству получила.
- В общем, если я узнаю, что у вас с ним любовь...
- Если у нас будет любовь, - без малой надежды заявила Даша. - Нам будет не до тебя.
- Думаешь, тебя одну обольщает? - усмехнулась Марина. - Каждую более-менее хорошенькую сотрудницу. Поверь, не первый год его знаю...
Вскоре слова Марины подтвердились. Сначала, Даша встретила Юру в кафе (за чашечкой лучшего в городе кофе) в компании "рекламной улыбки" Анны. Потом заметила, что между молодыми сотрудницами кипят настоящие страсти: ревность, зависть, склоки...
А несравненный Юрий Львович продолжал вести себя, как ни в чем не бывало: "пойдем, по кофейку выпьем, устал..." или "отобедай со мной, составь компанию...". Однажды пригласил Дашу после работы в гости. Она решила, что ни ей одной предложения поступали и, претендуя на оригинальность, отказалась. Юра уговаривать не стал и не предлагал больше.
Отмечать дни рождения на рабочем месте, было не принято, разве что угостить коллег тортом в обеденное время. Но имениннику разрешалось нарушить корпоративный стиль и явиться нарядным. Двадцать третий день рождения стал для Даши шансом выгулять маленькое черное платье (которое должно быть в гардеробе каждой женщины). В благородно-черном цвете глаза ее становились ярче, запястья тоньше, шея выразительней...
Сдержанное, но отчетливо подчеркивающее каждую прелесть платье, несомненно, понравится ему! Но в день торжества Юрия Львовича на рабочем месте не оказалось.
Несмотря на бесчисленные комплименты сослуживцев, Даша невероятно расстроилась. Неужели он не увидит ее во всей красе? Неужели она ему безразлична?
В конце рабочего дня он позвонил и назвал адрес.
- Бери такси. Приезжай!
Даша летела к нему счастливая, не зная куда. Не забыл! Не безразлична! Остальное не важно!
Юра встречал с большим букетом кремовых роз. Реакция на платье превзошла ожидания.
- Шикарно выглядишь! - в изумлении признался он и, придерживая за талию, повлек к распахнутым дверям, где встречал дворецкий с бокалами шампанского.
Столик на двоих под балдахином, удобные диваны, мягкие подушки, богатое убранство,... но не роскошью и не вином она упивалась.
- За тебя, красавица! - восхищался Юра. - Боже мой, как идет тебе это платье!
Поцелуй сбивал дыхание, но длился бесконечно. Она обнимала его шею, чувствуя каждую напряженную жилку. Её натянутый стан таял в его руках...
- Я украду тебя прямо сейчас, Марина... - сказал он и тут же осекся.
Даша резко отпрянула. Он взялся за голову и откинулся на мягкие подушки, наблюдая её молниеносный уход.
- Дарья! - уже в дверях окликнул, но догонять не стал.
Ему нечего было сказать ей. Юра сам не понимал, как мог назвать её Мариной. Общую знакомую он не видел с того дня, когда устроил Дашу на работу.
"Поженимся, сразу уволю! - подумал он. - Ни к чему с родственниками работать. Тем более с такими пылкими!".
Даша вернулась домой растерянная, неуверенная, обиженная. Его взгляды, восторги... выходит, все обман?! А так хотелось верить!
Следом за ней явилась Марина.
- Поздравляю! - с порога приняла она небрежный тон.
- Спасибо. Не ожидала, что помнишь мой день рождения.
- Да я не об этом, - продолжала она. - Юра ни видеть, ни слышать меня больше не хочет. С победой тебя! И с днем рождения заодно.
- Разве, что с днем рождения, - уточнила Даша. - Проходи.
Засиделись допоздна на кухне, за бутылочкой, другой. Посмеялись, поплакали, помирились, поссорились и расстались как прежде - ни врагами, ни подругами.
На другой день Юра делал вид, что ничего не произошло. Только шепнул Даше, что готов отменить униформу, чтобы еще раз увидеть ее в платье. Она не отреагировала, выказав обиду, но поцелуй вспомнила, и грудь налилась волнением, и голова слегка закружилась.
Между тем сотрудники оживились в преддверии Нового года. Началась подготовка к корпоративному вечеру. Планы были грандиозными и без конца менялись. То коллективная поездка в ближнее зарубежье и оформление (в срочном порядке) загранпаспортов, то аренда загородного гостиничного комплекса, то театрализованное представление с участием самих сотрудников... в итоге решение было принято. Торжественная речь управляющего, традиционное вручение конвертов с денежной премией по итогам года, а после закрытая ретро вечеринка в клубе.
Вечернее платье, приобретенное по случаю, Даша каждый день примеряла у зеркала, представляя реакцию Юры. Теперь это было красное платье в пол с открытой спиной.
После того вечера, когда он назвал ее Мариной, им так и не удалось пообщаться наедине. Она ждала объяснений, он был слишком занят работой, а потом и вовсе уехал в длительную командировку. Правда несколько раз звонил, говорил, что думает о ней, хочет видеть и готовит сюрприз. Она уже не обижалась и терпеливо ждала возвращения, которое и стало настоящим сюрпризом.
О том, что Юрий Львович вернулся, Даша (вместе с другими сотрудниками) узнала на рабочем месте. Она столько раз представляла себе эту встречу! И в зале ожидания в аэропорту, и в его загородном доме, но чтобы как все - на работе?! Выходит, опять обман, опять обида, а может быть опять Марина?
Юра и не думал оправдываться, а когда Даша отказалась встретиться с ним после работы, строго поинтересовался:
- До каких пор собираешься испытывать мое терпение, Дарья?
Это она должна была спросить, до каких пор! Это она должна была возмущаться! Испортил предновогоднее настроение. И сам корпоративный вечер умудрился испортить!
Лично вручая Даше премиальный конверт, Юра не удержался от комплимента:
- Ты прекрасна даже в этом пошловатом, красном платье!
Оценку платья она простила и даже усомнилась в своем вкусе, но соблюдение правил корпоративного этикета - уход руководителя в разгар вечеринки, выбил её из коллективного веселья. Настроение в тот же миг рухнуло. Даша не выпускала телефон из рук, даже когда танцевала медленный танец с начальником кредитного отдела. Юра не звонил. Вечер монотонно подошел к концу...
На следующее утро долгожданный звонок разбудил Дашу.
- Дарья, ты где?
- Дома.
- Как дома?! - удивился Юра. - Ты, что премиальный конверт не вскрывала?
- Нет еще, но я сейчас...
- Да, поздно уже!
Голос его был раздраженным и грубым. Даша незамедлительно вскрыла конверт. Путевка на двоих в Швейцарию на горнолыжный курорт и два авиабилета на имя Даши и Юры, выпали из него как в сентиментальном кино. А в жизни... самолет уже пять минут парил в воздухе. Даша представила два пустых пассажирских кресла, заснеженные ажурные горы, которые видела только на картинках и заплакала горько, обидно как в детстве.
Через час приехал Юра. Он уже не был так зол. Даша успела вволю наплакалась.
- Ну, почему ты не предупредил меня? - досадовала она. - Почему не позвонил хотя бы за пару часов?!
- А где твое женское любопытство?! - заводился он. - Разве мог я предположить, что ты в денежный конверт не заглянешь?! В наше-то время! С луны ты мне, что ли свалилась, Дашка?
Юра ласково обнял ее. Поцелуй сбивал дыхание, но длился бесконечно...
Будучи молодой, я крутилась в колесе жизни как белка. Едва укладывалась во все запланированные мною дела. Дети, которые требовали постоянного внимания, догляда, общения. Семейные заботы. И так дальше по жизненному курсу. А еще, я как все работала и пыталась выстроить профессиональную карьеру. Занята я была постоянно: то на работе, где была и руководителем и специалистом отдела, и уборщицей и куратором; то в семье, где требовалась моя помощь и детям и родителям. Мне хотелось быть мамой, хотелось быть классной начальницей. Хотелось... Хотелось... Да многого хотелось!
А времени ни на что не хватало. Я хронически недосыпала. И мечтала: вот дети вырастут и будут самостоятельны. Наконец-то я дострою свой офис, обустрою его, и вся эта текучка закончится. А я высплюсь. И возьмусь за себя. Представляла, как буду одеваться, как ходить - величественно, с достоинством, а не бежать, сломя голову, не видя под собой земли. Представляла как я встречу свою любовь. Каким он будет - самым лучшим: понимающим меня, сильным и уверенным, умеющим все в домашнем хозяйстве.
По моему представлению, время, когда я займусь собой, настанет не ранее, чем годам к сорока моего бытия.
А пока я вертелась в суете своих забот, никого и ничего не замечая вокруг. То мне надо было мчаться на стройку, где, лазая по незаконченным этажам здания, не ровен час, недолго выпачкаться в строительном мусоре; то ещё куда-то. И ещё. И всё стремительным бегом, переходящим в легкий галоп, лишь бы везде успеть. Представляю, как замечательно во всех отношениях смотрелась я на то время: волосы беспорядочно торчат в разные стороны, на лице подобие макияжа, одежда в стиле "а ля солянка". Но даже тогда я понимала, что нравлюсь мужчинам. Кидаясь по жизни от одного дела к другому, я замечала взгляды многих мужчин на себе. Но тогда у меня не было времени ни на себя, ни на легкий флирт.
Настало то время, когда я наконец-то целенаправленно занялась собой. Я вступила в границы бальзаковского возраста. И теперь я была вся из себя: хороша собой (почти красавица!), добилась соответствующего положения (стало быть, не законченная дура!), выгляжу как с обложки глянцевого журнала (и здесь не пролетела!). Как мне казалось, даже с налетом некоторого флёра. Какая же я умница! Но эта умница просчиталась: время было упущено. Нормальные мужики были пристроены предприимчивыми женщинами, которые не гнались за карьерой и не посвящали лучшую часть жизни работе. А возраст мой бальзаковский подчеркивал, что "осень жизни" ступала мне на пятки, подпирала меня в затылок. И до сего момента и теперь, я, конечно, делала какие-то попытки поискать себе вторую половинку. Но, увы... Мои поиски заходили в тупик. Любовь свою, как я не искала, встретить не могла. "Ау, ненаглядный мой, ты где?!"
И встречались мужики, которых я хотела бы завлечь в свои любовные сети, да они меня, как рыба заводи, похоже, боялись. Самостоятельная, самоуверенная, самодостаточная! И много других "Само...". Им подавай слабую, нежную, кроткую женщину. А тут я: всё знающая, с готовыми рецептами на все случаи жизни. Не женщина, а баба, с крестьянской хваткой!
Я потеряла уверенность в своих силах. Я перестала глядеть на мужчин. В моих глазах они утратили интерес. "И что с них - одни проблемы! Не стоят моего внимания",- уговаривала я себя. Так и стала я жить, сосуществуя с мужчинами, как партнер по работе, по определенному делу, и не более.
Но желание любви, оно меня не покидало. Умом понимала, что любовь случается в молодости. А молодость, она от каких пор и до каких?.. Вот то-то и оно. В семнадцать ты точно молодой! В двадцать пять ты тоже ещё молодой! В тридцать семь не достаточно молод, но, вроде бы и не стар, в тебе много сил и энергии! И еще так хочется влюбляться самой и влюблять и покорять мужчин! Быть в интересе!
И вот я встретила его. Мне было уже под пятьдесят. Скромно под пятьдесят. Периодически слушая радио, которое каждодневно звучало у меня на кухне, и, которое с регулярной настойчивостью не без помощи пресловутого голоса из динамика, складывало мне на голову, что я уже отношусь к категории людей зрелого возраста. Что я стареющая тетка, и весь мой интерес в этой жизни должен сводиться к тому: чтобы не болеть, не страдать и, как можно менее, отягощать детей заботами о своем здоровье.
Но мечтать можно в любом возрасте! Хоть здесь не ставили возрастных ограничений! Я и размечталась! Химическая реакция, как в молодости, очнулась и понесла меня! Высвободившиеся "любовные" химические соединения вызвали потребность в них для организма, став похожими на голод или жажду. Моя придуманная влюбленность активизировала отделы головного мозга, отвечающие за эмоции.
Причем контролировать этот, пусть временный, романтический позыв для меня стало невозможным. Я поддалась этому чувству.
Да, я совсем забыла рассказать о нем, моем избраннике. О том, на кого пал мой перст то ли судьбы, то ли любви. Но чего-то точно. Кто же он? Его я знала со школьной скамьи. Мы учились в одном классе. Сидели за соседними партами. Он сидел с другом, а я с подружкой. Мы смеялись по поводу и без повода. Над всем смеялись. Муха, гуляющая по потолку, вызывала безудержный смех. Пальчик, сложенный определенным образом, и мы смеялись. Веселые были, беззаботные! Мы дружили компанией. Нас было человек 7-8. Иногда, вечерами, мы гуляли по улицам нашего маленького городка. Иногда на значимые даты, по разрешению родителей, мы организовывали праздники.
Мальчики наши почти все были увлечены моей подружкой. Они посвящали меня в свои страдания по поводу безответной любви. Я им сочувствовала. И все. Выбор стоял за моей подругой. А она не торопилась. Так и дружили мы все вместе. Ни на одного из этих воздыхателей своей подруги я не заглядывалась, считая, что они не для меня. Пока не для меня. До определенной поры. Наивно забыв, что вскоре наша компанейская жизнь изменится. А потом мы окончили школу и разъехались в разные концы нашего Советского Союза. И расстались на всю жизнь...
В непрерывном потоке жизненной рутины время летело быстро. Однажды ко мне в кабинет входит мужчина лет сорока пяти. С небольшой лысиной, но зато с черной бородой. Худощавый, подтянутый. Не красавец, но и не страшненький. Его внешность ни о чем не говорила. Ранее я его не видела. "Кто он такой? Зачем пришел?", - спрашиваю себя. Думать, а тем более задаваться проблемой "кто он", мне было до жути лень. Молчу я. Молчит он. Скукотища! "Ты меня узнаешь?" - обращается ко мне незнакомец. "Нет...", я покачала головой. Опять молчим. "И чего привязался? Изъясняйся скорее, время идет". И только при последующей фразе я вдруг осознаю, что это мой одноклассник, о котором я уж и помнить-то перестала.
Мы вспоминали школу, наши гулянья компашкой, говорили о жизни, о детях. Порадовались нашей встрече. И расстались.... Спустя некоторое время, а прошло более года, моя знакомая при встрече сообщает, что мой одноклассник в разговоре обронил: "А ... стала интересной женщиной!" Мимолетно сказанная фраза, а мне приятно. Волнение охватило меня. Тем более я помнила, что мои одноклассники никогда не видели во мне девочку для юношеской любви, ибо интереса в их глазах я не представляла. И по всей вероятности красотой и стройностью также не отличалась.
Но, как всегда случается со мною, было уже поздно. Он жил в своем городе на западе страны. Я же с детьми переехала из своего городка в другую местность. И почти не наведывалась в пыльный невзрачный городок, в котором жила ранее. Случайно узнаю, что и одноклассник мой редко приезжает в родной город. Живет далеко, а родителей уже давно нет в живых. Я привыкла к тому, что не вписываюсь в понятие "средне статическая женщина", поэтому долго не расстраивалась, рук не заламывала, а набежавшую было на глаза слезу, смахнула небрежным движением и быстро успокоилась. А рутина моей столь нескладной и не сложившейся жизни закрутилась далее, все с б0льшим ускорением засасывая меня в воронку времени.
И вот я его вновь встретила. Хмельной дух молодости ударил мне в голову. Вновь мне захотелось нравиться, быть интересной, быть женщиной! Я старалась. Я превзошла саму себя. Мы часто и много писали друг другу. Какие слова писала я в своих посланиях: нежные, добрые, ласковые, ободряющие! Мы обсуждали разные темы, рассказывали обо всем. Иногда мне приходили сообщения со словами: "Доброе утро, красавица!" Я плыла от счастья, от востребованности в себе. Наконец-то я нашла того, кого представляла в своих мечтах - самого лучшего, искреннего и заботливого. Свою надежду и опору, свою половинку. Как же тогда, при встрече, я не заметила его доброжелательность, мягкую настойчивость?! Куда глядели мои глаза? Где было мое шестое чувство? Я сожалела о потерянных годах, но локти при этом не кусала. Не задумываясь ни о чем, я шагнула навстречу так давно ожидаемым чувствам. И, поддавшись искреннему порыву собственных эмоций, понеслась, увлекаясь любовной игрой.
Но, где любовь, там и коварство. Неожиданно из глубины моих школьных лет появилась наша одноклассница. Училась она с нами один последний год. В нашу компанию мы её не приняли. Но встречались после школы на танцах. Приятно было встретить её, спустя много лет. Узнать о том, как сложилась у нее судьба. Красивая, успешная женщина. Разве могла я в ней заподозрить свою соперницу? Убаюканная доброжелательностью вновь обретенной приятельницы, я сама рассказала ей о встрече с одноклассником, об общении с ним, не вдаваясь в подробности. Сообщила ей его адрес. И оказалась вне интереса. Как была курицей, так и осталась!
Меня беспардонно двинули в сторону. И даже не запнулись о мой довольно - таки складный "трупик". Не приметив даже тени от него, словно и не было меня. Будто и не я так радушно и гостеприимно встретила гостью, предложив свои услуги по возобновлению её дружбы с ним. Я оказалась на задворках так красиво начавшегося романа в переписке.
Уязвленное самолюбие и собственная гордость заставили взглянуть на сложившуюся ситуацию с другой стороны. Нет, нет, я, конечно же, не сдавалась! Я вступила в конкурентную борьбу, понимая, что это мой последний шанс устроить свою несостоявшуюся судьбу, встретить свою запоздалую любовь. Да и биологические процессы, вызвавшие любовный романтический порыв, еще барахтались в уголках моего сознания, сопротивлялись, и желали продолжения и развития так неожиданно вспыхнувших душевных чувств. Они имели на это право. И я воспряла духом и телом. Наступило, как у спортсменов, "второе" дыхание. Вздохнув полной грудью и вобрав в легкие побольше воздуха, усиливая приток кислорода, я расправила плечи, выпрямила спину и...рванула. Вперед, к покорению Монблана!
Снова я была восхитительна и обольстительна. Умна и изобретательна. Я упорно цеплялась "за хвост" своей последней надежды. "Не смей отступить! Помни, другого варианта устроить свою жизнь не будет!" - приговаривала я себе.
А сама изощрялась, как могла, изливая словеса, невесть откуда взявшиеся из копилки моей памяти, при написании очередного послания своему избраннику. Но и конкурентка-соперница тоже не дремала. Общаясь с ней, я узнала, что она живет в одиночестве. С мужем случилось что-то несколько лет назад. А может, и нет? Хотя это неважно. Ей, видимо, как и мне, тоже захотелось наладить в очередной раз свою не совсем сложившуюся судьбу, а не парить по белу свету с одним крылом.
Не знаю, насколько она блистала красноречием, изливая в очередной раз потоки своих измышлений моему избраннику, но чувствовалось, что перевес был на её стороне. Он все меньше и меньше общался со мной. А послания его стали более сдержанными и лаконичными. Или мне так показалось?
И все-таки я добилась! Мое желание всецело овладеть его интересом, было вознаграждено. Я ликовала. Внутренний голос шептал мне: "У тебя получилось!". Во мне проснулась уверенность. Поступь моя стала тверже, а голос обрел нотки мелодичности и даже некой загадочности.
И снова подолгу он общался со мной. Чувствовалось, что общение со мной было ему приятно. Притягивало, захватывало, поглощало. Как многие мужчины, мой избранник был крайне сдержанным в эмоциях человеком. Однако, даже от него я добивалась некоторых признаний и откровений. Казалось, что я обрела некое подобие счастья. А влюблённость, навеянная романом в переписке и подстегнутая перемещением химических веществ в организме, вызвала эмоциональный подъем. Я думала о том, что вот наступит время "Ч" и мы с ним встретимся. Как будем говорить, мечтая о совместной жизни. Как будем жить в его большом красивом городе. Как, в конце концов, я пройдусь с ним бок о бок по знакомым улицам города детства! Как в скором времени наши сердца будут биться в унисон. Все мои мечтания усыпляли меня, ласкали мое тщеславие, капали живительной влагой на мое честолюбие! "Он мой! И я с ним. Пусть далеко, но мы вместе!" - так думалось мне.
Пьянящее чувство самообольщения длилось достаточно долго. Оно вселяло надежду, увеличивало количество сердечных сокращений, и сжимало сердце в сладкой истоме. Оно жило в ожидании счастья, не веря тому, что видели глаза, понимал разум.
Но, что-то начавшееся однажды, имеет свойство заканчиваться. И мой навеянный мечтами и надеждой роман в письмах стал сходить "на нет". Мой воскресший из пепла пыл угасал. Я стала повторяться в словах. Виртуальная любовь исчезала, не подкрепленная личностным контактом. Но искра надежды еще теплилась во мне и тихонько тлела в глубине моего сознания, воодушевляемая верой и благими намерениями обрести крепкую и надежную руку партнера по жизни. Мы продолжали писать друг другу добрые теплые письма.
Однажды со мной что-то произошло. Я разом отрезвела от любовного дурмана. Пелена романтического чувства слетела с моих глаз одним порывом легкого дуновения сомнений. Сердце остыло и продолжало биться ровно, в своем привычном ритме. Я вновь стала рассудительной прагматичной женщиной. Возможно, мозг иссяк и перестал вырабатывать химические соединения? А может активность отделов головного мозга, отвечающих за проявляемые эмоции, снизилась? Не знаю, не знаю. Все так расплывчато и непонятно. Но влюбленность исчезла, а глаза увидели прозаичность жизни.
Как-то сразу стало понятно, что я ничего не хочу менять в этой жизни. Что и сегодня и завтра я счастливый и устроенный человек. И живется мне в моём городке совсем не так уж грустно. И чувствую я себя хорошо и уютно в своей квартире. Мне оказывается не трудно лететь по жизни с одним крылом. И как-то, незаметно для себя, я из женщины, напряженно пытающейся обрести себе друга, мужа, любимого человека, превратилась в безнадежную эгоистку, не желающую менять годами нажитый жизненный уклад? Стервочка я, одним словом, да ещё какая!
А мечты?! Крылатые мечты несбывшихся надежд!!! Но разве мне кто-нибудь возбранял мечтать?! Иметь взлелеянную мечту и мчаться за ней вдогонку - это здорово!
А как же мой избранник? Но он же мой одноклассник! А избранником его выбрала и назначила я. Мне так захотелось. А он, наивный, и не понял моего вероломного умысла. Я не преминула воспользоваться столь приятным общением. Человек он с широким кругозором, общаясь с ним, невольно и я пополняю свою шкатулочку знаний. Теперь я часто общаюсь с ним на сайте "Одноклассники", где и встретила его в очередной раз. Мы сообщаемся с ним и по электронной почте. Мне интересно с ним, а ему со мной. Наверное. Мы вместе и врозь. Мы не расстались.
И еще: моя школьная приятельница осталась такой же, какой была в юности. Лукавой и каверзной. Привлекательной и амбициозной женщиной с большими претензиями к жизни. Напористая и вкрадчивая. Я с ней не общаюсь. Неинтересна она мне. Живинки нет в ней. А это скучно.