Теперь уже не вспомнить, кому пришло на ум так назвать нашего учителя по труду. Имен таких выдумщиков история школы, к сожалению, не хранит. Возможно, им был отпетый сорвиголова или тихоня с развитым воображением. Известно одно, что этот человек давно вырос, стал взрослым и, кто знает, может быть, сам учит детей. И как все учителя, имеет свое прозвище.
Когда я впервые услышал о нем, меня, естественно, озадачило:
- Почему Крокодил? Что в нем крокодильего? Большая пасть? Злые глаза? Или, может, он зеленого цвета?
На что ребята отвечали:
- Его зовут Геннадий Петрович, Гена. Ты разве не видел мультик про Чебурашку и крокодила Гену? Эх, ты! - и весело смеялись.
Действительно, натурального крокодила он вряд ли чем мог напоминать, и цвет кожи был не зеленый, а самый обыкновенный, человеческий. Его большие умные глаза располагали к себе любого, подкупая своей добротой. Голос Крокодил имел командирский, но слегка писклявый. Это вызывало смех, когда он устраивал кому-то разнос. Ходил всегда скоро, отчего на голове взъерошивались жидкие волосы. При ходьбе же ступал мелкими шажками, потешно выставляя в стороны ступни. Походка получалась как у Чарли Чаплина. Наверное, потому любая его обувь быстро стаптывалась.
В школе Крокодил обычно носил рабочий халат. Зачастую на нем недоставало нескольких пуговиц, однако такая мелочь никогда не смущала его. Одежде он вообще придавал мало значения. И где бы Крокодил ни находился, одеяние его оставалось неизменным, неважно, была ли это мастерская, учительская или столовая. Таким он мне и запомнился: с растрепанными волосами, вечно спешащий, в халате и стоптанных туфлях.
Оглядываясь назад, понимаешь: не будь Крокодил добрым, никогда бы это прозвище не закрепилось за ним. Его мог иметь только тот, кто и впрямь походил на сказочного персонажа. Иначе он бы не смог проработать в школе около трех десятков лет. За всей его напускной строгостью, а подчас и суровостью скрывалась удивительная душа. Как учитель он знал, что давать слабинку детям нельзя - сядут на шею. Поэтому ему невольно приходилось быть требовательным. Зато с поистине отцовской заботой подходил он к обучению мальчишек трудовым навыкам. Для него никогда не существовало любимчиков, в отличие от других учителей. Ко всем он подходил с равной меркой: что заработал - получи.
А как он любил ставить двойки, побуждая этим прилагать большее усердие!
- Так, двоечка! - оценивал он небрежно выполненную работу и выводил в журнале гордого лебедя. Он делал это с упоением, почти страстно. Но каждый знал, что обязательно получит шанс исправить двойку, этого требовал и сам Крокодил. Он не допускал, чтобы за четверть кто-либо выходил с низким баллом, разве что за редким исключением. И никогда не скупился на пятерки. Только ставил их каким-то неказистыми, маленькими. Во время получения оценок мы обступали его со всех сторон, каждый в ожидании своей участи. До сих пор чувствую густой запах "Шипра", который исходил от него.
Обыкновением своим он считал построить ребят перед началом урока для проверки рабочей формы. В качестве таковой всегда требовал халат или на худой конец фартук с нарукавниками. И если по какой-то причине у кого-то не оказывалось хотя бы нарукавников, Крокодил оставался неумолим:
- Так, двоечка! Можешь быть свободен! - и ни на какие уговоры поменять решение не поддавался.
Если Крокодил пребывал в хорошем расположении духа, на вопрос: "Геннадий Петрович, а что мы сегодня будет делать?" - отвечал:
- Песни петь, - и включал радио на волне "Маяка".
Когда настроение было скверным и кто-нибудь по не- осторожности спрашивал: "А мы сегодня песни будем петь?" - Крокодил резко, но беззлобно цыкал:
- Я сейчас кому-то попою.
Вообще эта его природная незлобивость, даже когда он бывал не в духе, служила поводом для шуток. Бывало, начнет показывать, как следует работать на токарном станке. Пока объясняет что да как, с головой погруженный в это, ему на халат сзади пацаны нацепляют металлических стружек. Ничего не замечая, он выходил на перемену во двор, а за ним тянулся длинный гремучий шлейф. Потешалась вся школа.
Случалось ему приходить на уроки выпившим. Тогда он предоставлял нам право работать самостоятельно, а сам удалялся в смежную с мастерской комнату и не выходил оттуда до конца занятия. Урок превращался для нас в праздник. Мы не догадывались, что у него порой возникали домашние проблемы.
Как-то мне довелось стоять с Крокодилом в магазине в очереди. Он был с женой. Кто же не знал эту женщину с узким, неулыбчивым лицом! Крокодил, видимо, в последний раз, попросил у нее:
- Галочка, может, две бутылочки кефира?
Она злобно зашипела на него:
- Отстань, вражина. Надоел. Я сказала - одну!
Он весь съежился и больше ни о чем не просил. Я понял тогда, что отношения в семье Крокодила не были безоблачными. Школа и оставалась для него единственным обиталищем, той тихой заводью, где Крокодил чувствовал себя свободно.
Не было у Крокодила недругов и среди учителей, но ближе всех к нему были два человека: учитель физкультуры и военрук. Они частенько собирались втроем либо у Крокодила, либо у кого-то из них, чтобы поговорить, а порой и выпить. Физкультурник, как нам казалось, принимал в выпивках чисто символическое участие, но этого нельзя было сказать о военруке. У него начинало пунцово гореть лицо, блестели глаза, появлялась развязность. Было видно, человек пьян.
В такие минуты он частенько осаждал какую-нибудь молоденькую учительницу, засыпая ее своими плоскими шутками, пока та не давала ему от ворот поворот. Тогда он с остервенением принимался командовать детьми, даже младшими, не имеющими к военной подготовке никакого отношения. Его командирства никто не боялся, а некоторые разгильдяи считали себя вправе перечить ему или передразнивать. В такой момент все и произошло.
Была перемена. В мастерскую, куда собрались мальчишки нашего класса, вошел военрук. Его заметно покачивало, но он с усилием придавал походке твердость, пытаясь скрыть свое состояние. В руках он нес небольшой предмет овальной формы, похожий на баллончик аэрозоля, которые продаются в аптеке. Кого-то осенила догадка: граната!
- Граната! Граната! - зашушукались вокруг.
Известие вмиг разнеслось среди ребят.
- А она взаправдашняя? - спросил один.
- Можно глянуть? - потянулся другой.
- Покажьте!
- Ну, пожалуйста!
И мы обступили его со всех сторон.
Крокодил возился у верстака, спиной к нам, не замечая появления военрука. Он обернулся лишь тогда, когда тот оглу- шительно рявкнул:
- Ну, чего глаза вытаращили? Марш все на улицу, устроили тут детский сад!
Мы отошли, но уходить совсем и не думали. Как же можно упускать столь любопытное зрелище? Еще бы! Ведь никто из нас никогда не видел настоящей гранаты, а здесь вот она, рядышком. "Вот бы ее испытать в действии", - наверняка думал каждый из нас.
Крокодил отложил рашпиль, стряхнул древесную пыль с рукавов и подошел к военруку.
- Что это? - показал он на гранату. - "Лимонка"?
- "РГД-5", наступательная, - ответил военрук.
- Настоящая?
- Самая настоящая. Боевая. Готовлю своих молокососов на военные сборы.
Крокодил с недоверием поглядел на гранату. Потом на военрука.
- Ты бы не носил эту штуку с собой. От греха подальше, - предостерег он.
- Пустяки. Пусть привыкают к боевому оружию. Им еще в армию идти. Оружие вызывает почтение к себе и к тому, кто его держит в руках, - выражение самодовольства выступило на лице военрука.
- Да он врет! Она у него игрушечная, - поддразнил учителя Витька Зотов, наш одноклассник.
- Как ты разговариваешь с учителем? - возмутился Крокодил.
Военрук поманил ученика:
- Ну-ка, иди сюда.
- Зачем? - смутился мальчишка.
- Иди-иди, смельчак.
Витька замялся, но отступать было некуда. Не хотелось выглядеть трусом в глазах класса. Он робко приблизился.
- На, держи, - военрук вложил ему в руку гранату. - Ну, где она игрушечная? Чего уши поджал?
Удивлению ученика не было предела:
- Вот это да! Кла-асс! Как перышко легкая.
Мы с завистью смотрели на товарища. Нам тоже не терпелось подержать, потрогать эту диковинку. Нас магнитом потянуло к нему.
- Дай, дай и нам посмотреть! - загалдели наперебой ребята.
Но военрук забрал ее обратно.
- Хватит! Успеете еще насмотреться. Подрастите сперва, салаги. Боевого оружия в глаза не видели, а туда же: настоящая-ненастоящая.
Он повернулся к Крокодилу:
- Урок у тебя последний?
- Последний, - ответил он.
- А я всё. Домой своих отпустил. Знаешь почему? Директрису в районо вызвали. Совещание на после обеда... Ну, сам знаешь.
Крокодил кивнул.
- Может, тогда у меня посидим? Пошли, пока никого нет, - предложил военрук.
- А их куда? - Крокодил кивнул на нас.
- Пусть домой топают. Чего им здесь киснуть? Хотите домой? - спросил у класса военрук.
- Хотим! Хотим! - обрадовались мы.
- Я сейчас кому-то захочу! - прикрикнул на нас Крокодил.
- Да отпусти, отпусти их, Гена. Один урок пропустят, беды особой не приключится, - вступился военрук.
- Извини, не могу. Времени мало остается, а они и так не успевают. Полюбуйся, как четверть заканчивают.
Военрук прищуренно вгляделся в журнал и сказал:
- Гена, ты зря на пацанов шумишь. Хочешь, я с ними договорюсь? Будут вкалывать, как заведенные.
- И как же этого добиться? - съязвил Крокодил.
И тогда военрук обратился к нам:
- Слушай сюда, пацаны. Геннадию Петровичу надо отлучиться, но он боится оставить вас одних, говорит, что вы маленькие. Это так?
- Нет! Нет! Мы взрослые!
Вопрос военрука в одну секунду поднял мальчишек в собственных глазах.
- Я тоже так считаю. Иначе не предлагал бы вам посмотреть эту гранату. Но с тем условием, - он сделал палец указкой, - что вы будете вести себя спокойно и сделаете все, как вам велит Геннадий Петрович.
- Конечно, конечно, - заволновались все разом.
- А потом, после урока, - бил в точку военрук, - я покажу вам настоящий автомат с патронами. И тех, чью работу похвалит Геннадий Петрович, даже научу собирать и разбирать его. Ну как? Согласны?
Мы завопили от счастья.
- Зачем ты им даешь гранату? - испугался Крокодил.
Но военрук лишь весело подмигнул в ответ.
- Чур, я первый! Дайте мне! - подбежал к нему Витька Зотов.
Он принял гранату и, важничая, подошел к нам. Пацаны сбились вокруг него.
- Какая кроха! И совсем ненастоящая! Неужели от нее могут гибнуть люди? - сказал кто-то. Вблизи граната была совсем безобидной.
- На ней что-то написано, - разглядывая ее со всех сторон, сказал Витька.
- Где? Где? - тянулись мы. Но Витька не выпускал гранату из рук. - Мне дали, я и буду смотреть.
Такая несправедливость возмутила ребят:
- Почему только тебе? Всем дали! Единоличник какой нашелся! Давай сюда, нам тоже охота!
Кто-то выхватил у него гранату, другой забрал ее себе - и пошло. Забыв про опасность, мы стали рвать ее друг у друга. Никто уже не боялся, одно детской любопытство управляло всеми.
Военрук почуял неладное:
- Эй, пацаны, полегче! Поосторожнее, говорю!
Он направился к нам, но было поздно.
- Вот что они наделали! - пожаловался Витька, показывая гранату без чеки. - Они сломали ее.
Военрук побелел.
- Беги! - завопил он и первый помчался к выходу.
Мы бросились за ним. Началась паника. Мастерская наполнилась криком. В суматохе Витька выронил гранату. Она откатилась, застыла на месте.
В последний миг, у выхода, военрук вдруг встал как вкопанный и попытался повернуть обратно. Но пробиться сквозь поток обезумевших учеников было невозможно. Он видел, как Крокодил подлетел к гранате, схватил ее. Но куда кидать? Окна выходили на школьный двор, но там были дети. Внутренняя комната заперта. Что делать?
- Гена, бросай! - заорал военрук.
И тогда, зажмурив крепко глаза и прижав гранату к животу, Крокодил рухнул на пол.
- Ложись! - успел крикнуть он.
Рвануло. Зазвенели стекла. Тело подбросило. На стены брызнула кровь...
Это страшное несчастье произошло в секунды. Секунды, которые разорвали нашу жизнь на "до" и "после", сделав нас не по годам взрослыми.
...Прошло много лет. Мы закончили школу, разъехались кто куда. Что-то надломилось в отношениях между нами с того скорбного дня. Печать вины лежит на каждом из нас. Вины не только за случившееся, но и за то, что в неловком, подчас чудаковатом, смешном учителе труда, которого все по-детски называли Крокодил, мы не разглядели настоящего человека.
Сергей Васильев
Лев Толстой
Должно быть, прачечная на небе не работала, поэтому небо и выглядело таким грязным. Вроде сначала его забрызгали черной тушью, а потом долго и неравномерно растирали ее по всей поверхности. От этого местами оно сделалось сумрачным, готовым немедленно разродиться жуткой метелью, а кое-где просвечивало линялой голубизной, и тогда казалось, что уже проглядывает солнце. Еще мгновение, и оно обрушит на мир поток тепла и света.
Над самой землей, пытаясь заслонить грязное небо, бежали облака, перебирая невидимыми ножками. Бежали быстро, боясь испачкаться. Ветер гнал их куда-то далеко, где небо всегда остается светлым и чистым. Попутно он задевал верхушки деревьев. От этого их оледенелые ветви глухо стучали, выводя какую-то угнетающую душу мелодию.
Снег тоже был серым. Разжеванный автомобильными скатами, он высунутыми языками вылизывал серый тротуар. А за деревьями стояли ровные ряды невзрачных домов. После недавней оттепели их стены покрылись наледью, став одинаково блеклыми и тусклыми.
В глубине такого же безликого, как и остальные, здания прозвенел звонок. Занятия кончились, и, ломая гребешки льда на замерзших лужах, пронеслась стайка малышей, счастливо размахивавших портфелями. Ученик восьмого класса Витя Любин смотрел на них с высоты своей взрослости и думал, что когда-то был таким же беззаботно глупым. Тогда, как и этим детям, ему казалось, что счастье заключается в отсутствии двоек в дневнике.
Двоек у него давно уже не случалось, тем не менее, он не бежал, не катился по возникающим вдруг посреди тротуара гладким ледяным зеркальцам, а медленно шел, опустив голову, и тяжелый портфель неудобно оттягивал руку.
Хотя, скорее всего, тяжесть заключалась не в портфеле, а в странной мысли, закравшейся на уроке литературы. Тогда, под монотонный монолог Тамары Васильевны, он долго и пристально всматривался в портрет Льва Толстого, висевший прямо перед ним.
Взгляд графа устремлялся куда-то поверх Витиной головы. Густая борода, жесткая складка у рта... В его облике не чувствовалось того гениального, о чем рассказывала Тамара Васильевна. Да и разве это граф? Вите показалось, что сейчас Толстой повернется к нему и, улыбнувшись щербатым ртом, скажет: "А хорошо вам туточки..." Совсем как дед Федор, к которому Витьку отправили летом на каникулы, "подышать чистым деревенским воздухом".
Он глядел на эту мужицкую бороду, решительные глаза, пытаясь отыскать в них или где-то за ними "нечто", которое граф вложил в своих героев, заставив жить и чувствовать совсем как настоящих людей.
Нет, ровным счетом он ничем не отличался от других, этот граф...
"А почему я не могу, как Толстой, ведь не три же у него глаза, чтоб видеть больше моего?.." - ревниво подумал Витя. Он вспомнил свое классное сочинение "Зимний лес" и остался доволен.
Портфель все-таки был тяжелым, и пришлось взять его в другую руку.
"И надо ж было тащить форму и кеды!.. - подумал Витя и так взглянул на портфель, будто именно он один виноват в том, что физкультуру сегодня отменили, - a вот возьму и напишу про этот портфель!.."
Теперь Витя смотрел на него не столько со злостью, сколько с любопытством, словно предлагая познакомиться. Но портфель оставался тяжел и молчалив. Самый обычный желтый портфель. Вернее, когда-то он был желтым, а сейчас вытерся и потемнел. Даже замок его перестал блестеть, а ручка потрескалась. Он был очень древним. Наверное, единственным в школе, и Вите, обладателю такого раритета, даже завидовали, но что о нем скажешь?
"Это же не бластер и даже не шпага д'Артаньяна, - подумал Витя и вдруг заметил, что за размышлениями незаметно оказался у дверей своей квартиры, - вот, сейчас и начну что-нибудь писать", - решил он.
Первым делом положил на стол толстую пачку бумаги. Она лежала, как надгробная плита на темной поверхности и не хватало только имени усопшего. Витя придвинул стул, сел и уставился в окно, пытаясь обнаружить хоть что-то необычное, заслуживающее внимания.
На балконных перилах намерзли бугорки льда и, в зависимости от их величины, вниз свешивался нос сосульки. Они напоминали редкий забор с неровными кольями. Солнце, яркое и блестящее, так и не появилось. Вместо него сквозь облака виднелся некий светящийся контур, не способный противостоять состоянию серой обыденности. В доме напротив старушка совком счищала лед с балкона. Его осколки падали вниз и стучали по насту, словно среди зимы вдруг пошел дождь.
"И что писать? Все обычно, - Витя все-таки взял ручку, но рука его в нерешительности остановилась, так и не выведя ни слова, - напишу про Антона..."
Рука коснулась бумаги, ко остановилась вновь.
"А про него что писать?.."
Витя знал Антона с первого класса, но что можно написать про обычного школьника? Он не Бэтмен и не Человек-Паук. Он не сражался с монстрами, как в "Чужих", не охотился за привидениями, не спасал от бандитов красивых женщин. Правда, он хорошо бегал, умел здорово рисовать. Была и девчонка, которая ему нравилась, но это же Катька! Длинноногая "девочка с плеером", их одноклассница Катька...
Витя совершенно не мог придумать ничего подходящего. Все казалось мелким, скучным и неинтересным. Однако придвинув бумагу, он аккуратно вывел "Антон" и снова задумался.
"Какое-то глупое имя... и привычное. Герой с таким именем не может быть истинным героем", - Витя несколько минут грыз ручку и наконец произнес громко и отчетливо:
- Джон.
В этом имени присутствовало нечто неизвестное и привлекательное. Конечно, к чему скучная школа с ее однообразным существованием? Вот там жизнь, о которой и писать интересно, и читать тоже.
Первая строчка сложилась сама собой. Она получилась красивой и интригующей: "Джон притормозил и быстро вышел из машины". Местом действия Витя избрал Лондон, поэтому вторая строчка тоже появилась незамедлительно: "Шел сильный дождь". Под дождем можно здорово промокнуть, поэтому Джон сделал то, что делают люди, как в Лондоне, так и в родном Воронеже. "Он поднял воротник, плотнее запахнул плащ..."
Но дальше наступал полный провал. Напрасно Витя за- крывал глаза. Его дождь барабанил по пустоте. Вокруг было темным-темно, и лишь где-то в глубине пропасти незнания стоял бедный съежившийся Джон рядом со своей иностранной машиной, выхваченный тусклым лучиком воображения.
Витя слышал шум дождя, но почему-то перед глазами возникали знакомые улицы, тополя, блестящие свежевымытыми листьями, люди под зонтиками, забегающие в самые обычные магазины, садящиеся в самую обычную маршрутку. И среди них был Антон. Витя отчетливо видел, как он подмигнул ему из толпы и скрылся в гастрономе на улице Кольцовской.
Витя не мог переносить подобного отношения со стороны муз. Они просто издевались над ним, над его желанием писать. Он встал и прошелся по комнате.
"Почему? Ну, почему?!.. Почему я не могу ничего сказать? Ведь я дышу тем же воздухом, смотрю тоже двумя глазами. Чего я не понимаю?.."
Он взял с полки том "Войны и мира" и, открыв его на первой попавшейся странице, начал читать. Листы будто переворачивались сами собой и, казалось, что ты там, в той далекой жизни сидишь тихонько в уголке, а они все живут, живут и почему-то не замечают его. Живут по-настоящему, хотя в дождь так же поднимают воротники, совсем как его Джон...
Вдруг Витя опять отчетливо услышал шум дождя. Все погрузилось в темноту, и дождь барабанил по этой темноте.
"Это же мой Лондон!" - вспомнил Витя.
В темноте скрипнули тормоза, остановилась машина. При тусклом свете из нее вышел... Толстой. Нет, он не запахнул плащ, так и оставшись в белой рубахе, как на портрете. Толстой весело засмеялся, подмигнув Вите совсем, как Антон, а потом, покрутив пальцем у виска, сел обратно в машину и завел двигатель. Машина медленно тронулась, вспыхнули фары...
На мгновение Витя увидел все - многоэтажные дома, неизвестные деревья, незнакомых людей. Он увидел кусочек большой непознанной жизни, но это было только мгновение. Машина свернула за угол, и все снова погрузилось во тьму. Остался лишь монотонный стук падающих капель. Тук-тук-тук...
Робко, будто стесняясь кого-то, Витя взял верхний лист, с двумя написанными строчками, и разорвал его. Так же осторожно, словно уничтожая следы преступления, спрятал в стол чистую бумагу и достал учебник физики.
На уроке литературы его вызвали первым.
- Расскажи нам о творчестве Льва Толстого, - Тамара Васильевна устало посмотрела на Витю.
Все, что происходило вчера, мгновенно пронеслось в Витином сознании. Он встал, растерянно озираясь по сторонам, как будто кто-то мог подсказать ответ на неразрешимый вопрос.
- Он был великий... - наконец выдавил Витя еле слышно.
По классу пронесся легкий смешок. Витя презрительно взглянул на одноклассников. Все равно никто из них не сможет понять того, что он чувствовал.
- Тамара Васильевна, ставьте двойку. Я не могу рассказать о творчестве. Я пробовал... - опустив голову, он сел на место, не смея встретиться глазами с внимательно смотревшим на него портретом.
Пока смеется гном...
- Катя, иди ужинать!
- Иду! - крикнула девушка, не оборачиваясь. Она стояла у окна и задумчиво смотрела сквозь стекло, стараясь запомнить все, даже площадку с мусорными контейнерами.
Когда Москву показывали по телевизору, то на экране, в основном, возникала площадь с хорошо организованной толпой, или широкие улицы, или Большой театр, или памятник Пушкину. Теперь Катя знала, как все это выглядит вживую. Но она увидела и другую Москву.
Взгляд с двенадцатого этажа делал людей совсем крошечными, а автомобили, медленно ползавшие во дворе, превращал в разноцветные спичечные коробки. Две собаки неизвестной породы весело гонялись друг за другом, а серьезные хозяева внимательно наблюдали за их играми. Детской площадки почему-то не было. Наверное, столичные дети проводят время с большей пользой, а не дебильно, изо дня в день протирая штаны на ледяных горках. Из них и вырастут такие же взрослые, торопливо пересекающие двор, и кажущиеся очень умными и деловыми. Только единственный пьяный мужик бесцельно подпирал дерево. Хотя, может, он и не был москвичом...
- Кать, ты идешь?!..
Девушка вздохнула. Она не могла объяснить, чем все это столь кардинально отличается от ее Саранска, но там все не так. Мелко и провинциально, что ли?..
- Катюш, - дверь приоткрылась, - ну, сколько можно? Мы ж тебя ждем.
- Извините, тетя Наташа, - Катя покраснела. Как она могла заставить этих милых людей ждать?
Вслед за тетей прошла по длинному коридору мимо комнаты, в которой жила целую неделю. Каждое утро Катя просыпалась, с не проходящим восторгом разглядывая картины и красивую старинную мебель. Даже диван был совсем не таким, как дома, а мягким и удобным. Двигалась Катя по этому дому-музею осторожно, боясь задеть "экспонаты", и очень переживала, когда тетя Наташа стирала пыль, небрежно обмахивая тряпкой вазочки и статуэтки. Ей казалось, что здесь даже прикасаться ко всему нужно хорошо вымытыми руками.
Существовала лишь одна вещь, которую Катя брала без опаски. Это смешной гном в атласном камзоле и широкополой шляпе. Тетя Наташа говорила, что когда-то на шляпе крепился маленький колокольчик, но он потерялся, и на его месте теперь торчала нитка.
Но самое замечательное заключалось в том, что гном умел смеяться. Если чуть надавить на пряжку ремня, он вдруг начинал хохотать так заразительно, что никто из окружающих тоже не мог удержаться. Общением с гномом у Кати начиналось каждое утро, давая заряд положительной энергии на весь день. А с завтрашнего утра ничего этого не будет. И кто же станет так весело будить ее?..
Катя даже чуть не заплакала от невосполнимости потери, но сумела сдержаться. Что она ребенок, чтоб реветь из-за игрушки?
Ужинать устроились на кухне, по-домашнему. Правда, "по-домашнему" включало тарелки от сервиза, высокие бокалы, неизменную бутылку красного вина, так как считалось, что оно улучшает аппетит и способствует пищеварению.
И ни разу здесь не готовили макароны. Катя даже немного соскучилась по ним, но быстро прогнала это ностальгическое чувство, решив, что макароны может есть всю оставшуюся жизнь, а чудесная сказка скоро закончится. Надо, закрыв глаза, окунуться в нее и успеть взять как можно больше.
Папа уже сидел за столом. Довольно улыбающийся, в красивом спортивном костюме. Под небрежно расстегнутой "молнией" виднелась белоснежная майка и золотая цепочка с крестиком.
- Перед дорогой обязательно поесть надо. Я, конечно, собрала тебе в поезд кое-что, но как ты там будешь? Руки грязные, и неизвестно еще, какие соседи попадутся...
- Никаких соседей у нее не будет, - гордо произнес папа, - она едет в СВ, совершенно одна.
"Едет в СВ..." - Катя представила поезд, мелькающие за окном занесенные снегом деревья, и ей снова захотелось плакать.
- Катюш, - папа, видимо, уловил ее настроение, - мы ж расстаемся не навсегда. Теперь ты взрослая девушка и сама во всем можешь разобраться. Да, не сложились у нас отношения с твоей мамой, но тебя-то я всегда любил и очень скучал. Ты ж знаешь, это мама была против того, чтоб мы встречались, даже к телефону не позвала ни разу...
- Я знаю, - Катя опустила глаза в пустую тарелку, потому что это было правдой.
С маминых слов она представляла отца совсем другим - бабником и эгоистом, не любящим никого, кроме себя. А он вон какой...
И тетя Наташа, она вовсе не проститутка, а очень приятная женщина, которая работает в парикмахерской и ничем таким не занимается. Зачем было врать? Чего мать хотела этим добиться?
Слово "врать" к матери тоже не очень подходило. Может, раньше отец и был таким, как она рассказывала, а теперь стал другим? Значит, требовалось только - немного потерпеть, подождать...
Катя окончательно запуталась, кто прав, а кто виноват в этой истории. В ее неокрепшем сознании еще не могли уживаться такие несовместимые понятия.
Тетя Наташа стала наполнять тарелки, а папа открыл вино.
- Ну, Катюш, - сказал он, - теперь ты дорогу знаешь. Слава богу, и Татьяна наконец-то поумнела, так что следующим летом ждем тебя. Только постарайся закончить без троек и определись с институтом, а я уж здесь помогу.
- Я знаю, пап, ты говорил.
- Ну, - папа улыбнулся, поднимая бокал, - а вдруг ты забудешь? Давайте выпьем за то, что мы снова все вместе, и теперь эта связь не должна прерываться.
- Я тоже присоединяюсь, - тетя Наташа чуть наклонила бокал в Катину сторону, - я очень рада, Катюш, что мы познакомились с тобой. Как видишь, совсем я не страшная, и всегда милости просим. Места у нас достаточно, так что, если поступишь в институт...
- Как она может не поступить?! - возмутился отец. - Это моя дочь, - он погрозил пальцем неизвестно кому.
- Твоя. Кто б спорил? - тетя Наташа улыбнулась. - Так что жить будешь у нас. Анька моя теперь замужняя женщина, и хочется верить, что надолго. Ну, а если что, надеюсь, вы с ней поладите.
- Конечно, - согласилась Катя. Она видела множество фотографий, изображавших симпатичную девушку с длинными прямыми волосами и уже привыкла к мысли, что теперь у нее есть старшая сестра.
- Ладно, давайте есть, - папа посмотрел на часы, - а то скоро нам уже пора двигаться. Вечером и так сплошные пробки, а тут еще снегопад...
- Вам лучше даже пораньше выйти, - посоветовала тетя Наташа.
"Пораньше - попозже, - подумала Катя, - пять минут все равно ничего не изменят".
После ужина Катя встала первой и, поставив свою тарелку в раковину, по привычке открыла горячую воду.
- Кать, может, хватит заниматься ерундой? - тетя Наташа укоризненно посмотрела на гостью. - Иди собирайся, я сама помою.
Кате ничего не оставалось, как вернуться в комнату. Покупки, еле поместившиеся в два здоровенных пакета, были давно упакованы и заклеены скотчем. Оставалось положить в дорожную сумку футболку и старые джинсы. Даже зубную щетку она убрала еще утром. Проверила маленькую сумочку, с которой ходила по городу. Билет, паспорт, несчастная тысяча рублей, которую отец так и не позволил ей тратить. Все на месте. Катя опустилась на диван, оглядывая комнату, то ли вспоминая, не забыла ли что, то ли прощаясь с ней.
Встала и подошла к шкафу. Отодвинула стекло. Взяла в руки гнома и нажала на пряжку. Гном, как всегда, засмеялся, не предполагая, что через час... да нет, уже гораздо раньше, они расстанутся, и никто больше не будет разговаривать с ним по утрам.
Папа вошел совершенно неслышно. А, может, давно стоял здесь, просто Катя не заметила его.
- Катюш...
Девушка непроизвольно поставила гнома на место. Папа замялся, видимо, не решаясь начать разговор, но потом нашел нейтральную тему.
- Тебе он нравится?
- Ага, прикольный, - ответила Катя, понимая, что это слово абсолютно не отражает ее ощущений.
- Так возьми его.
- Правда? - Катя радостно схватила гнома и даже чмокнула его в нос.
- И вот еще... - продолжал папа. - Мы с Наташей подумали и решили никаких подарков не покупать, потому что Татьяна, как обычно, будет чем-нибудь недовольна. Она ж женщина прагматичная, - папа усмехнулся, - да и везти тебе тяжело. Поэтому, вот, возьми, - он протянул пухлый конверт, - здесь пять тысяч долларов. Вы там сами решите...
- Ой, папка! - Катя всплеснула руками. Она даже не представляла столько денег. А если перевести в рубли?.. Это ж, сколько лет матери нужно работать?!..
- Бери. В принципе, я всегда хотел помогать вам, но Татьяна сама отказалась. Гордая, видите ли. Она даже два перевода отправила обратно. Ну, я и перестал посылать. Все равно без толку. Это правда. Можешь у нее спросить.
- Я верю, что мне спрашивать? Спасибо.
В одной руке Катя держала гнома, в другой конверт с деньгами, и не знала, куда все это деть. А отец, облегченно вздохнув, что так удачно выполнил свою миссию, быстро вышел.
Катя достала плотные зеленые бумажки. Конечно, она видела доллары, но, чтоб держать в руках целую пачку?!.. Решила, что такое богатство должно быть, как можно ближе, поэтому спрятала деньги на самое дно сумочки, рядом с паспортом. Туда же зачем-то сунула и гнома.
От скуки расстегнула дорожную сумку и достала свою новую косметику. Она любовалась ею каждый вечер, оставаясь одна. Доллары померкли, когда она наугад извлекла дорогущую помаду, тушь, которую усиленно рекламировали по телевизору, тени. Тетя Наташа сказала, что они "профессиональные". А осталось там еще столько всего, что она пока не успела опробовать и оценить по достоинству.
Конечно, и в Саранске все это продавалось, но, чтоб вы- кроить на такую роскошь деньги, не могло быть и речи.
Вечерняя Москва показалась Кате пятнистой. Сотни фар и светящихся окон, поднимавшихся к самому небу, создавали иллюзию огромного калейдоскопа. Она жадно наблюдала за ежеминутно меняющимся орнаментом, пытаясь сохранить ощущение вечного праздника. "Здесь я была... А здесь я проходила еще вчера... В этом магазине покупала туфли..."
Отец молча курил, внимательно глядя на дорогу. То ли гололед не давал ему расслабиться, то ли какие-то сокровенные мысли никак не хотели облекаться в слова. Но Кате это было даже на руку. Что еще осталось такого, о чем они не переговорили за прошедшую неделю?.. Кажется, ничего.
И вот он, поезд... Кате показалось, что она приехала на нем только вчера. С другой стороны, успело произойти столько, будто прожила она какую-то отдельную, самостоятельную жизнь.
Остановились у вагона. Отец поставил на снег пакеты.
- Ну, Катюш, программу ты выполнила (видимо, ему тоже не хотелось в очередной раз говорить всякие красивые слова). В Третьяковке была, в Ленкоме была, в Большом тоже. На метро накаталась. Что еще? Приоделась...
- Пап, спасибо за все, - обняв, Катя поцеловала его в гладко выбритую щеку, - я тебя очень люблю.
- Это самое главное, - отец то ли потер глаза, то ли почесал переносицу, - и звони. Теперь, думаю, ты можешь это делать, не согласовывая с мамой. А летом ждем тебя. Будешь грызть гранит науки.
Подхватив пакеты, он легко внес их в странное купе, где имелись всего две полки, причем, обе нижние. Стены были обтянуты темно коричневой тканью, а на столике стояли искусственные цветы, бутылочка "Фанты" и лежала пачка печенья. Так Катя еще не ездила никогда.
- На, это тебе еще на карманные расходы, - отец сунул ей в руку несколько купюр по пятьсот рублей.
- Зачем, пап? - Катя автоматически спрятала деньги в карман куртки.
- Вдруг тебе в поезде чего-нибудь захочется?
Точно по расписанию поезд тронулся. Машущий рукой отец уплыл назад вместе с перроном, и Катя почувствовала себя ужасно одиноко. Хотя нет, пока еще переливающаяся огнями Москва оставалась совсем рядом. Еще можно выскочить на ходу...
"Господи, какие глупости лезут в голову", - Катя сняла куртку, переоделась и уютно устроилась в углу мягкого дивана.
Россыпи огней постепенно сменились огромными мрачными строениями, и потом Москва закончилась совсем. Пригородные платформы, пустые и безликие, рождали тоску, которую уже не имело смысла скрывать. На глазах появились две слезинки.
И тогда Катя вспомнила про гномика. Поставила его на стол и ласково погладила по животику. Гномик захохотал весело и заразительно (наверное, он не догадывался, куда его везут). Катя не смогла удержаться и тоже улыбнулась. Аккуратно, чтоб не размазать тушь, вытерла слезы. Значит, не все в жизни так уж плохо...
Неожиданно выключили свет, и оставалось только залезть на полку, укрывшись с головой одеялом, и попытаться заснуть...
Разбудила ее проводница, как раз вовремя, чтоб успеть умыться. Собрав постель, Катя уселась у окна и, откинувшись на спинку, уставилась на веселого человечка, который всю ночь простоял на столике, охраняя ее сон. Так захотелось, чтоб он засмеялся, ведь утро-то наступило!
Собственно, а что в этом противозаконного? Пассажиры уже давно должны проснуться. Она коснулась пальцем пряжки, и смех наполнил купе, перекрывая монотонный стук колес. На душе сразу стало очень хорошо, вроде, ничего не закончилось. Осталась связующая нить, и гном (а ведь все гномы немного волшебники) сделает так, чтоб все продолжалось. Иначе, почему он так весело хохочет?..
Толпа, высыпавшая из вагонов, сначала растеклась широкой черной рекой, заполняя пустой перрон. Потом люди стали тесниться, толкаясь и прижимаясь друг к другу, чтоб быстрее проскользнуть в узкие двери вокзала. На одно плечо Катя повесила дорожную сумку, на другое маленькую сумочку. В каждой руке по огромному пакету. Она не любила выглядеть "мешочницей", зато теперь у нее столько новых вещей!..
Окунувшись в атмосферу родного города, мысли сделались более обыденными. Москва, вроде, превратилась в сон, а реально то, что через три дня опять идти в школу, и надо решить, что она наденет. Теперь-то ей есть, из чего выбирать!..
Наконец людской поток вынес Катю на площадь. Естественно, с таким багажом в маршрутку она не полезет, тем более, у нее ж есть много-много "карманных" денег.
Таксисты охотились на клиентов, расположившись у входа, словно охотники "на номерах". Катя выбрала спокойного пожилого мужчину. Правда, цену он заломил несусветную, но она не стала торговаться. Уж очень хотелось поскорее добраться до дома, закрыться в комнате и в спокойной обстановке начать примерять обновки. Какое это приятное занятие, только случается очень редко.
Может, теперь у нее начнется новая жизнь. Со следующего года. Надо только хорошо закончить школу. На фиг все дискотеки! Только учиться и учиться. Еще надо выбрать, куда поступать и позвонить папе. Вот ближайшие жизненные планы.
Таксист довез ее до самого подъезда и помог достать из багажника вещи. Всё. Путешествие закончилось. Катя поставила пакеты на скамейку, припорошенную снегом. Открыла сумочку, чтоб достать ключ...
Сумочка была пуста. Через ее бок проходил длинный порез. Ни долларов, ни паспорта, ни ключей, ни даже гномика. Вообще ничего.
Целую минуту Катя тупо смотрела в пустое черное чрево, не в силах поверить случившемуся. Потом судорожно принялась ощупывать подкладку, надеясь на чудо, но все время натыкалась на проклятую дыру. В этот момент ей показалось, что жизнь закончилась, причем, закончилась навсегда и по-настоящему. Где-то внутри клокотали слезы, но никак не могли прорваться наружу. Она уже захлебывалась ими...
Первой мыслью было, вообще не возвращаться домой. Мать, если узнает, убьет ее за эти деньги. А куда? Обратно в Москву? Денег на дорогу хватит, только, кто ей продаст билет без паспорта? Да и как она предстанет перед отцом? Потерять пять тысяч долларов?!..
Катя посмотрела на облезлую дверь подъезда. Как она ненавидела все это! Ведь в совершенно чужой и незнакомой Москве ничего не случилось, а стоило вернуться сюда!..
- Здравствуй, Кать, - соседка по лестничной площадке уже шла на работу, - как тебя встретили новые родственники?
- Отлично, - пробормотала Катя, думая лишь о том, чтоб не разреветься.
- И слава Богу.
"Какой Бог?! Где он? - подумала Катя. - Что я сделала плохого, чтоб он так поступал со мной?..
Нет, стоять тут глупо, потому что сейчас выйдет дядя Володя, за ним Маринка, и всем надо будет что-то рассказывать. Чертова деревня, где все обо всем знают!.."
Она тяжело поднялась на этаж и позвонила в дверь. Матери-то не было - она уходит рано, а бабушка должна быть дома.
"Про деньги я ничего не буду говорить, и отца попрошу, чтоб не рассказывал, если мать надумает позвонить. А ключ и паспорт?.. Ну, потеряла. Такая, вот, растяпа. За них мать не будет сильно ругаться. Вот, гномика жалко. Как он смеялся!.. Это была моя частичка Москвы, а теперь ее нет. Может, это знамение, что никуда я не поеду, а буду гнить в своем долбанном Саранске?.."
За дверью послышались шаги. Щелкнул замок.
- Катя? - бабушка вроде, удивилась. - Что ты сама не открываешь? Бабку гоняешь старую...
- Ключ не нашла, - ответила Катя, стараясь казаться беззаботной, - может, потеряла в поезде.
- Вечно с тобой что-то приключается, - проворчала бабушка, - заходи уж... Пакетов-то сколько! Откуда у тебя деньги? Неужели отец дал?
- Отец у меня классный! Это вы все врали про него!
- Ну-ну, - бабушкин голос стал строгим, - нечего говорить, чего не знаешь. Пыль пустить в глаза он всегда умел.
Больше Кате не хотелось ничего слушать, и ничего рассказывать она не собиралась. Она ушла в комнату и плотно закрыла дверь.
"А вор сейчас с пятью тысячами баксов... - подумала она, пытаясь представить человека, укравшего ее радость, и не смогла. Любое человеческое лицо казалось ей слишком симпатичным для этого существа, - и когда он успел? Наверное, в давке на вокзале. Впрочем, какая теперь разница? Чтоб он подавился этими деньгами! Хоть бы гномика оставил! Зачем он ему?.."
- Кать, - бабушка приоткрыла дверь, - сходи за хлебом, а то завтракать не с чем.
- Я не хочу завтракать.
- Но за хлебом-то все равно сходи. Ты ж не одна живешь.
- Ладно, - Катя снова оделась, - ба, я твой ключ возьму!
- Возьми, только не потеряй.
- Да уж постараюсь.
"Господи, я не доживу здесь еще целых полгода!.."
Она перешла двор. Магазин находился на другой стороне улицы. Остановилась, ожидая зеленого сигнала светофора. Поток машин показался до смешного редким. Катя подумала, а что будет, когда она зайдет в магазин и сравнит с супермаркетом, где всегда отоваривалась тетя Наташа? Нет, не стоило ей никуда ездить. Теперь она тут с ума сойдет!..
Жуткий визг тормозов вырвал ее из трагических мыслей. Вскинув голову, Катя увидела иномарку, вылетевшую на встречную полосу. Ее продолжало крутить на льду, и в нее на полной скорости ударилась "Нива". А в "Ниву" еще и маленький зеленый "Форд". Весь этот разноцветный конгломерат катился прямо к Кате. Она сначала отпрыгнула в сторону, а потом вместе с остальными, обуреваемыми, кто любопытством, кто состраданием, бросилась к замершей груде металла.
Люди кричали, звонили по мобильникам, но близко подойти не решались, опасаясь, что машина, как в фильме ужасов, вспыхнет и взорвется. А за ней другие машины и все близлежащие дома. Но из "Нивы", матерясь, вылез живой и невредимый водитель, а из "Форда" бледная девушка, ненамного старше Кати. Только самая первая, покореженная иномарка не подавала признаков жизни.
И вдруг Катя услышала знакомый смех.
Забыв обо всем, она рванулась вперед, подбежала, пытаясь открыть заклинившую дверь. Сквозь разбитое окно она увидела рядом с неподвижным водителем своего гнома с ниткой на шляпе, заливающегося веселым хохотом. Значит, где-то здесь должны быть и доллары, но они уже ее мало интересовали. Катя просунула руку и схватила игрушку. Крепко сжала.
- Молчи, милый, только молчи!
И гном покорно замолчал. Только тогда Катя взглянула в лицо водителя. Несмотря на кровь, можно было определить, что он молодой и симпатичный.
"Зачем ты это сделал? - подумала Катя. - Ведь Бог все видит. (Это была любимая бабушкина фраза...) Так вот, оказывается, как выглядит Бог, - Катя посмотрела на торчащую из шляпы нитку, - он маленький, одетый в атласный камзол и вечно смеющийся над всеми. Но я так люблю его!.."
Подъехала машина ГИБДД, и люди в форме оттеснили Катю. Собственно, больше ей там и так было нечего делать. Она быстро перешла улицу и, остановившись, наконец разжала руку. Гном опять засмеялся, и Кате показалось, что он даже подмигнул ей своим нарисованным глазом.
Жизнь продолжалась, и она поедет в Москву, и окончит институт, и останется там, и выйдет замуж, и будет, в конце концов, счастлива!.. Пока смеется гном...
Людмила Милославская
Портрет
...Образ явно не давался. Художник нервно сделал два размашистых штриха и опустил руку. То ли от усталости, то ли от недостатка мастерства шло совсем не то...
"Какая сложная модель! Это лицо просто невозможно "схватить", невозможно перенести его на бумагу таким, каким создала его природа", - мучительно думал художник, стараясь не обращать внимания на назойливых наблюдателей, толпившихся возле. Несколько быстрых взглядов на лицо "модели" - и снова работа. "Модель" - хрупкая темноволосая девушка с задумчивыми глазами, терпеливо позирующая в течение сорока минут. Волнение уличного художника постепенно начало передаваться и ей. Кроме того, курортники, собравшиеся вокруг нее, со своим упорным любопытством толпы стали просто невыносимы.
- Что за техника? Ослиным хвостом по бумаге, - раздалось вдруг насмешливо над самым ухом девушки. Художник вздрогнул как от удара хлыста, поспешно поднял глаза. - Как в шестом классе! Настоящая мазня.
Молодая женщина в больших очках и красных бусах явно выражала свое неодобрение по поводу происходящего.
- Что, что это у нее на лице? Как вы положили тень? Вот уж ничего общего с оригиналом! Давайте-ка я сяду вместо вас за мольберт, и сразу станет похоже.
Художник попытался неумело отшутиться, что у каждого свой стиль, но не получилось. Остроумные реплики "собрата по искусству" сыпались на него, как горох:
- Нос несколько косит. Верхняя губа у нее тоньше. Здесь нужно подбавить тени, - она ткнула пальцем в лист. - А что вы сотворили с ее волосами? У нее же прекрасные длинные волосы, а здесь их совсем не видно! Девушка, да не расстраивайтесь вы. Художникам нужно немного критики, она идет им на пользу.
Толпившиеся люди почувствовали "родственную душу" и тоже стали посылать свои рекомендации в адрес рисовавшего. Девушка сидела как на иголках. "Скорее бы он закончил! Что за коллективное творчество?" - раздраженно думала она, мысленно проклиная себя за то, что села позировать.
Красные бусы между тем не унимались:
- Девушка, ну улыбнитесь немного! А то вон ведь какая грустная получилась... Коллега, что это все люди на ваших рисунках такие замученные?
- Позируют слишком долго! - буркнул художник.
- Ну да, конечно! Если есть искра Божья, то и десяти минут достаточно, чтобы было сходство с оригиналом. Девушка, не нужно нервничать, я правильно говорю. Я закончила художественную школу и разбираюсь в этом деле! Коллега, вы, наверное, сами платите людям, чтобы они сидели, по часу позируя, а не они вам.
Художник старался не обращать внимания на колкости, но это ему плохо удавалось.
Психологический прием срабатывал точно. Девушка вся как-то съежилась, взгляд ее стал тревожным. Линии неверно ложились на бумагу, не слушались карандаша.
Прошло еще пятнадцать минут.
- Да, моя десятка мне легче дается, коллега. Надо будет как-нибудь заглянуть к вам в мастерскую, дать вам несколько уроков, - насмешливый голос звучал уже издевательски.
- Послушайте! - не выдержала девушка. - Ведь вы весь портрет мне испортите! Вы мешаете рисовать. Если вы такой мастер в живописи, так нарисуйте меня сами. Я вас очень прошу об этом!
Из толпы отдыхающих раздались одобрительные возгласы: "Точно! Нарисуйте ее. А то девчонка совсем уже расстроилась..."
Обладательница красных бус словно этого ждала. Она кокетливо поправила соломенную шляпу:
- Нет, нет... Я бы с удовольствием, но не могу. Я - на отдыхе. А вам, коллега, рисовать живые модели явно рановато!
Это было последней каплей. Художник отбросил карандаш, стал лихорадочно сворачивать лист.
- Да ты посмотри на рисунок-то, как получилось! - прогудело в толпе.
- Ой, нет! - испуганно почти выкрикнула девушка.
- Ничего, она дома разглядит. Еще успеет налюбоваться, - и женщина в красных бусах приветливо улыбнулась девушке. Та молча взяла протянутый художником лист и так же молча пошла по набережной, неся в руках так желаемый когда-то и совершенно ненужный теперь, неудавшийся портрет...
Утром следующего дня девушка шла по геледжикскому рынку. Было пасмурно. С горы неслышно наползала на городок огромная туча. Словом, погода соответствовала настроению. "Если бы только не вчерашняя художница со своими разговорами, если бы не она, портрет бы удался. Искусство не терпит суеты, оно очень ранимо", - наивно думала девушка, неторопливо обходя лотки и киоски.
Вдруг ее внимание привлек знакомый голос. Девушка обернулась. На противоположной стороне, возле лотка со шляпами, сидели две молодые продавщицы. Они о чем-то оживленно беседовали, аккуратно раскладывая товар, состоящий из мужских рубашек и недорогой бижутерии. Девушка прошла было мимо, но что-то заставило ее обернуться еще раз. Одна из говорящих, в больших очках и крупных красных бусах, была ей определенно знакома.
Ольга Гонцова
Путь к сердцу
Мой жених - повар. Высшего класса. Работает в отличном ресторане. Умный. Красивый. И даже молодой. С ним очень хорошо. Удобно. Сам себя накормит. Сам проложит путь к своему сердцу через собственный желудок. А мне по проторенной дорожке остается только пройти в это сердце. Дверь там всегда открыта. Внутри очень уютно, пахнет паприкой и мускатным орехом. И время летит быстро, незаметно: от завтрака к обеду, от обеда к ужину...
Эдуард такой чудной, наивный... Впервые мы столкнулись с ним в туристическом агентстве, когда нам предложили путевки в один и тот же санаторий на черноморском побережье. Он тогда так смущался, не знал, куда деть свои чистые собачьи глаза, заикался и все ронял. Свалил журнальный столик прямо на менеджера и после этого совсем оробел. Потом мы вышли на улицу с путевками на руках. Он почему-то посчитал своим долгом проводить меня до дома. Я отказалась сесть в его машину - и он пошел со мной пешком. По дороге сбивчиво, прерывающимся голосом рассказывал краткую авто- биографию, словно заранее знал, что станет моим мужем. Забавно было наблюдать робкую растерянность на его лице. Дома в тот день я встала перед зеркалом и попыталась изобразить его манеру глядеть: вытаращив глаза, вложила во взгляд максимум чистоты и собачьей преданности. Из зеркала на меня посмотрела невменяемая экзальтированная истеричка. У него это выглядело как-то по-другому.
На курорте романа с Эдуардом не получилось. Скромный повар потускнел и поблек на фоне мускулистого шоколадного Валерия из Татарстана. Естественно, влюбиться я не влюбилась. Да и кому теперь ведомо это состояние? Мы веселились и жили одним днем, так что в памяти поездка зафиксировалась как самая лучшая в жизни. Я так и не узнала, каково семейное положение Валерия, старше он тридцати или моложе и окончил ли он школу (здесь у меня были большие сомнения). С Эдуардом мы встречались только в столовой, и я забавлялась тем, что окидывала его намеренно рассеянным взглядом и многозначительно молчала. Несчастный Эдик не знал, что делать, что думать. Он ерзал, ронял на пол тарелки и проливал сок себе на шорты. Тогда он казался мне нелепым и странным чудаком, слишком серьезно относящимся к жизни, человеком без чувства юмора. Более того, я стала считать его идиотом, когда однажды нашла под дверью своего номера ароматный бумажный пакет с горячими пирожками и запиской: "Дорогая Юля! Эти пирожки с капустой я приготовил собственными руками специально для тебя. Эдуард". Бедный, он даже в отпуске не мог жить без своей кулинарии. Я не съела ни одного из пяти пирожков, лежащих в пакете, - все скормила вечно голодному Валерию.
Вернувшись в родной город, зажила привычной жизнью. Работала, отдыхала и выслушивала от знакомых, коллег, соседей пожелания, советы и наставления, суть которых заключалась в магических словах: "Выйти замуж". Не сказала бы, что я ярая феминистка, однако к тому моменту уже пребывала в уверенности, что от мужчин вреда больше, чем пользы. Теоретически я, конечно, понимала, что когда-то где-то на планете Земля появлялись такие существа-человеки мужского пола, которые полностью могли бы соответствовать моему вкусу, однако практически это не подтверждалось, да и не особенно волновало.
Меня удивляло только то, что каждая кумушка, рисующая перед незамужней девушкой жуткие картины одинокой старости, считала себя оригинальной, единственной в своем роде доброжелательницей. Неужели они (эти тетки) ни в одной книжке, ни в одном художественном фильме, нигде в жизни не встречали себе подобных? Разве можно играть столь избитую роль и так повторяться?
Чудо-повар не беспокоил меня целых два месяца. Потом началось.
16 сентября я вышла из здания гимназии и, глядя себе под ноги, направилась к остановке. Ноги еле передвигались, руку оттягивал пакет с дидактическим материалом и тетрадями. Мечтала о пустом троллейбусе с мягкими сиденьями. Желтые солнечные березы скрашивали усталость, даже на несколько минут помогли забыть о необходимости срочно печатать десять календарно-тематических планирований.
Оглянулась. Прозрачные, чистые, красивые карие глаза. Я никогда не могла от себя добиться такого взгляда.
- О! - вырвалось у меня. (Как уж его зовут?!)
Он молча смотрел и улыбался теплой июльской улыбкой. Потом медленно подошел и взял мой пакет.
- Пойдем подвезу до дома. Или ты не домой?
"Как его зовут? Как его зовут? Виталий? Иннокентий? Кирилл? Кошмар..."
- Конечно, не домой! - Когда мне дают право выбора, я всегда выбираю второе. - Я собиралась поужинать где-нибудь на свежем воздухе. Так что нам не по пути.
- Как раз наоборот! У меня были те же планы! - Он ни разу не запнулся, не выронил мой пакет и пока еще не упал. - В нашем ресторане по-прежнему открыт летний зал. Заедем?
- Ты меня приглашаешь? Знаешь, я обычно заказываю самые дорогие блюда и в огромном количестве... Это ничего?
Он покачал головой, снисходительно улыбаясь.
- Ты о деньгах? - спросил он в следующую секунду.
Я почувствовала себя ничтожеством. Удивительно! Сколько раз для того, чтобы избавиться от парня, мне было достаточно только слегка притвориться охочей до денег. Их как ветром сдувало. А этот... И такие чистые глаза!
В летнем зале под желтеющим вьюном было уютно как дома. Мой спутник совсем не мешал мне слушать мелодичные песни Мустафы Сандала и жевать узбекский Сих Кабаб. "Он забавный и теплый. Глаза ангела..." - думала я, в то время как чудесный принц грел меня этими глазами в наступающей прохладе сентябрьского вечера.
Прощаясь, я не удержалась от вопроса:
- И как же вас зовут, милое приключение?
- Так ты не помнишь?.. Эдуард... И я не приключение - я судьба... - Глаза его приобрели такое выражение, что я чуть не заплакала.
Скоро холодная серо-фиолетовая жизнь стала теплой лимонно-малиновой. Она была украшена кусочками ананаса, тертым сыром и порошком ванильного пудинга. Миру людей открылась еще одна истина: "Путь к сердцу женщины тоже лежит через желудок". Хотя, наверное, я лукавлю - дело не в желудке, а в глазах. И в умении прощать (он никогда не обижался). И в настойчивости.
После ежедневных тренировок перед зеркалом я научилась смотреть так же, как Эдуард. Все мои знакомые стали отмечать, что я сделалась мягче и добрее. Говорили:
- У тебя лицо так и светится! Может, это любовь? Или что-то другое?
- Что-то другое... - Как всегда я выбирала второй ва- риант ответа.
Мой жених - повар.
Если мне нужна какая-то помощь, я без зазрения совести сообщаю об этом Эдуарду и сразу забываю о своей проблеме - теперь помнит о ней он. В кратчайшие сроки моя проблема исчезает, словно ее никогда и не было. Из самостоятельной взрослой женщины я превратилась в маленькую избалованную девочку. Можно говорить и делать все, что угодно. На меня никогда не обижаются. Единственное, что я себе не позволяю, так это принимать от него подарки. Цветы, конфеты, игрушки в список запретов не входят, поэтому весь мой дом ими завален до самого потолка.
- Какую гадость ты принес на этот раз? - обыкновенно говорю я ему, когда он появляется на пороге.
Эдуард любит читать. У него дома огромная коллекция вырезок из журналов и газет. Темы следующие: "Польза правильного питания", "Здоровый образ жизни", "НЛО". Своим любимым писателем он считает М. Булгакова, так как однажды в глубокой юности на спор прочитал "Мастера и Маргариту". Своим хобби Эдик называет специи. Он знает о них все. Когда мы оказываемся в продуктовом магазине, его чистые глаза превращаются в глаза психически нездорового человека, маньяка. Они шныряют по прилавкам в поисках специй. Дома перед зеркалом я тоже как-то попробовала изобразить такой взгляд - получилось устрашающе, и я решила на людях никогда так не делать. А вот у Эдика это выглядит как-то мило...
Короче говоря, у Эдуарда практически нет недостатков. Кроме двух. Во-первых, он никак не может принять мою веру в Бога. Даже странно, что в наше время еще существуют такие глубоко закоренелые атеисты. Он продолжает надеяться отучить меня от посещения православного храма по воскресеньям. Говорит: "Юлюшка! У тебя единственный выходной! Зачем ты так неумно его тратишь?" Во-вторых, Эдик с презрением относится к моему любимому актеру Шахрукху. Его вечная "песня": "Все они, индусы, на одно лицо! И все фильмы у них одинаково глупые!"
- Эдик, Шахрукх Кхан - не индус, запомни это, пожалуйста! Индус - это тот, кто исповедает индуизм. Шахрукх - индиец, потому что живет в Индии. А по вере он - мусульманин! - сто раз объясняла я ему. Да что толку говорить на такие темы с человеком, ждущим со дня на день контакта с инопланетянами...
Эдик отлично знает, что я ищу фильмы "Наступит завтра или нет" и "Девдас". Эти диски попадались ему в магазине, когда он искал видео-энциклопедию "Все о специях". Вместо моих любимых фильмов он купил мне пять килограммов фруктов и брошюрку про гуманоидов. Потом он с чистыми глазами обо всем рассказал и долго хохотал, видя, как я злюсь. Самое отвратительное то, что, когда я прибежала в тот магазин, продавщица сказала, что мои киношки купили минут десять назад. Придется заказывать их в Интернет-магазине и ждать еще целый месяц.
В остальном у Эдика действительно нет минусов. Главное, не говорить с ним про религию и про Шахрукха. До недавней поры раза два-три в неделю он делал мне предложение.
На днях мой старый товарищ глубокомысленно заметил:
- Юля, Юля, Юля! Классная ты девчонка! Жаль, что твои гены никому не передадутся! Ведь ты никогда с твоим характером не выйдешь замуж!..
- Чтобы передать гены, не обязательно выходить замуж, - рассердилась я. - Хотя я как раз собираюсь.
Тетки-доброжелательницы тоже зудят хором:
- Потом будет поздно! ЖИЗНЬ ПРОХОДИТ!!! Ты не боишься одинокой старости?!
Бывшие одноклассники и однокурсники при встрече первым делом спрашивают:
- Замуж вышла? - А узнав, что нет, строят разочарованную гримасу и теряют ко мне интерес: - А-а-а-а-а... - Или смотрят как на тяжело больную.
И вокруг все худые, лысые, блеклые, упрямые, злые, грубые... Только Эдуард - умный, красивый и молодой. Он чистый и наивный. Верит в инопланетян. Он никогда меня не оскорблял. И я всегда ему нужна. Короче, я согласилась выйти за него замуж с тем условием, что мы дождемся окончания Петрова поста. Петров пост в этом году длинный, больше месяца, он только что начался.
Став невестой, я научилась радоваться жизни. Потому что теперь каждый день я проживаю как последний. Когда кто-то спрашивает, замужем ли я, я с радостью и гордостью отвечаю: "Еще нет!" Я на вес золота ценю каждую минуту одиночества. Я отключаю мобильный телефон и никогда не беру трубку на домашнем. Вспоминаю былые годы...
По ночам, правда, я стала просыпаться в слезах. Мне все время снится, что я выхожу замуж и с ужасом думаю: "Как же я могла это допустить?! Теперь назад дороги нет! Теперь я не принадлежу себе! Вся жизнь моя пойдет под откос! Пропала моя жизнь! Как же это так?!" Во сне я громко вою в голос и от этого просыпаюсь. Лежу в ознобе, смотрю в темноту и чувствую себя неуютно, как будто меня в ночной сорочке забросили в самый центр северного полюса.
Сейчас я постоянно нахожу какие-нибудь отговорки, чтобы лишний раз не увидеться с Эдуардом.
С ним я потеряла себя. Он заполнил все мое время. С ним я "дома как не дома". Делаешь не то, что хочешь; думаешь не свои мысли; борешься и воюешь с тем, через что можно просто перешагнуть. Птицы летят мимо - мы с Эдуардом не знаем птиц! Облака, цветы, деревья сами по себе - нам до них нет дела! Мы смотрим вокруг чистыми, не замутненными никакими заботами глазами. Мы в абсолюте покоя! У нас здоровый образ жизни и правильное питание (за исключением специй)! И за то, что мы такие молодцы, к нам прилетят инопланетяне!!!
Мои гены, ко всему прочему, передадутся, а добрые тетки и хорошие знакомые сразу зауважают меня... Одним словом, до статуса успешной мадам остался короткий путь в несколько недель.
Очередной звонок от Эдуарда.
- Юлюшка, сегодня опять не встретимся? Ты меня пугаешь! Ты вообще помнишь, что я твой жених? У нас свадьба будет или нет?
- Хорошо, что ты так сформулировал вопрос. Я выбираю второе.
- Какое второе? Мы еще первого не ели...
- Эдуард, я не хочу замуж.
- Ладно, не хочешь - отложим на время. Когда? Назови другой срок!
- Никогда. Не жди меня. Женись на ком-нибудь другом...
- Постой, я сейчас приеду!
Представляю, как изменились сейчас его чистые глаза.
Юлюшка снова свободна. Путь к ее сердцу порос бурьяном. Она любит мандарины, фисташки и сырки в шоколаде. В нее влюблены десять человек. Один из них - самый лучший на Земле. Он приходит разными путями - и всегда к сердцу. Каким-то путем придет на этот раз?
Она мечтает об альбоме Сону Нигама. Чтобы в уши наушники - и уплыть в дальние дали. Мечтает о том, чтобы скорее перевели на русский язык фильм "Chak de!" И еще о чем-нибудь. Она не торопится, так как ей предстоит жить двести лет, как киту, - все успеет. И пусть никогда не прилетают инопланетяне! И пусть ей кто-то подарит самоучитель хинди. И тогда будет все OK.
Чик-чирик!
Утро неизменно начинается с троллейбусной остановки. Перенести точку отсчета невозможно, так как выбор небогатый: троллейбус или пешая прогулка в 40 минут. Но утро в любое время года или невероятно холодное, или невыносимо жаркое, поэтому в настроении, в котором я обычно просыпаюсь, брести 40 минут и получать насморк или тепловой удар - уже чересчур.
Троллейбусная остановка за долгие годы моей с нею дружбы стала чем-то романтическим. Здесь я смотрю на себя со стороны. И вижу мрачную особу, более-менее симпатичную (хочется верить) с гремучей смесью национальных черт во внешнем облике. За свою меня принимают турки, индийцы, армяне, грузины, татары, украинцы и иногда русские. А, да! - еще евреи. Названной особе ужасно хочется спать, что она, впрочем, и делает на ходу, поджидая свой номер. Все вокруг суетятся, толпятся, перетекают из транспорта на улицу и наоборот, а для нее время замерло. И вот в этом контрасте и заключается вся романтическая сущность ситуации. Да не придерутся ко мне глубокие знатоки романтизма как направления в искусстве.
Нет, утро начинается не с остановки. На полтора часа раньше.
Где-то в районе шести часов моей спящей сущностью овладевает подсознательная тревога, ощущение необъяснимой опасности. Источник опасности покоится совсем рядом, на пианино "Ростов-Дон" с мощным звучанием концертного рояля. Но пианино-то промолчит, а вот мобильный телефон, лежащий на нем, ровно в 6.15 зачирикает и не пощадит!
Сколько раз я видела в кино одну и ту же банальную сцену: слабая рука сонного человека тянется к оглушительно гремящему будильнику. Всегда казалось, что в таком глупом киношном штампе нет и крупинки правды! Теперь я знаю, что есть. Вот уже года два-три эта горькая правда отравляет мое пробуждение.
Чириканье - самый лучший звук, который я смогла найти на своем будильнике. Самый ласковый и нежный, самый естественный и желанный. Он прерывает мой парализующий, безграничный, безбрежный, тревожный сон.
- Чик-чирик! Чик-чирик! Чик-чирик!
"Неужели опять утро?! - Сердце колотится 100 ударов в минуту (да больше, поди!). - Я же только что легла!!! О, нет, я ненавижу эту игру, эти правила!!! Я в этих коротких сутках как белка в колесе! И все витки моего маленького колесика такие ничтожно мелкие и одинаковые!" Новые гадкие сутки военного времени! К счастью для страны, военные они только лично у меня.
- Чик-чирик! Чик-чирик!
Тонкая азиатская ручонка (моя) затыкает клювик воробышку по имени "Samsung". Туловище заторможенно и вяло приподнимается и усаживается на прекрасной, широкой, мягкой и зовущей обратно кровати. В руках и ногах ломота. Вернуться бы в прежнее положение! Нет. Я никогда себе этого не позволяю. У меня железный характер. Просто солдатский. Некоторое время я сижу ссутулившись, потом собираюсь с силами и грузно (словно вешу не 55 килограммов, а все 120), поднимаюсь. Впереди тяжелое испытание - сопя подобно паровозу, с закрытыми глазами мне предстоит заправить кровать. Медленно, но верно, не позволяя себе снова рухнуть, я одерживаю очередную победу.
"Дальше пойдет легче. Мы окунемся в новый дурацкий день как в ледяную воду пруда на нашей даче (в котором водятся ондатры). Поначалу будет дискомфортно и холодно душе, а потом привыкнем. Будем жить этот день активно и энергично - согреемся. Все как всегда. Ну же, королева, деточка, открой глазки! Пойдем порадуем мир своим присутствием в нем!" Похоже на манию величия, но это другое. Сама себя не похвалишь, не пожалеешь - так и останешься в дурах и чернавках.
Еле шевелясь, тягостно вздыхая, при любом удобном случае сваливаясь на стул или кресло, я работаю над своим внешним и внутренним обликом. Мои действия аристократично просты: помыть себя, причесать, одеть, покормить. В зеркале - вовсе не образина, которой требуется полтора килограмма грима, чтобы стать собой. Нет, там отражается смуглое существо, в чьих полузакрытых карих глазах не мелькает ни искры радости или юмора.
Нынче пошел странный народ - все сплошь поотказывались от привычных радиоточек на кухне. Зачем! Все смотрят телевизор, заряжаются по утрам клипами. К их числу я не отношусь. Тупое веселье с утра отвлекает меня от мыслей о вчерашнем и будущем сегодняшнем. И потом, - необходима определенная доля сосредоточенности, чтобы попасть щеточкой с тушью не в глаз, а на ресницы. Радио убаюкивает, успокаивает. В 6.58 читают стихи. Кажется, "Настоящая поэзия на радио "Россия". С тех пор, как перестала писать стихи, все чужие кажутся глупым озорством. Критикую со всей своей утренней желчностью. Особенно раздражают чувственность и патетика. "Идите поработайте на моей работе - сразу пафосность как рукой снимет!" В 7.10 говорят погоду. Врут как обычно.
"Что у меня там за музыка в мозгах сегодня играет? Каждый день какая-нибудь песенка из слышанных вчера. Надо проконтролировать этот процесс и поставить что-нибудь нежное, романтичное, чтобы напоминало мне моего Шахрукха".
Шахрукх Кхан... Болезнь трехгодичной давности. Если вы еще не знаете его - грех вам и жить-то! Его обожают четыре миллиарда людей с планеты Земля. А вы что ж позоритесь-то? Догоняйте ветер!
За десять минут до выхода из дома я начинаю носиться по квартире. На работу надо собрать один или два тяжеленных пакета принадлежностей, необходимых для того, чтобы не подорваться на мине. Чем работа ближе, тем на душе неспокойней. Останешься ли сегодня живой? Вернешься ли? А если вернешься, то когда: вечером или ночью? Сердце ноет. Сердце ноет так каждый день перед бездной неизвестности. Хлебнуть, что ли, валерианки? Как-то не замечала, чтобы она помогала. Но все равно.
"Сейчас начнут заедать мою личную свободу, будут разрушать мои биополя, заберут меня в рабство всю целиком, покусятся на мои мысли, подкорректируют мою внутреннюю фонотеку. Я стану петь их некрасивые скрипучие песни. Что ж, служба... В этом суть моей службы". Но пока еще есть 10 минут езды в полупустом троллейбусе на переднем сидении. И это мое время.
Интересно, а как Шахруня встает по утрам? Он, помнится, говорил, что ненавидит раннее утро, но на студию всегда приходит вовремя. Все его соратники в один голос восхищаются его энергией, а меня начальство нашей "корпорации" как-то раз назвало "инертной". Шахрукха все любят, потому что он лапочка и душка (и я тоже от него прусь), а меня кто любит? Кто же? Кто же?.. Уличные псы? Так ведь он и сам всех любит, он раздает свои деньги направо и налево, посылает вагоны игрушек в детские дома и лечит больных раком за свой счет. А я кого люблю? Свою кровать... Как она там сейчас? Пустует, бедненькая.
Дорога от остановки до школы идет в горку, сбоку высокие красивые березы, и все это на холме - а с холма виден другой холм и восходное небо, окрашенное новым солнцем. И воробышки - чик-чирик, чик-чирик, чик-чирик! Шахрукх отступает (пока, свет очей моих, до новой свободы, коли живы будем!). Великолепный дворец выплывает из-за блестящего черного кружевного забора. Высокое фантастически красивое крыльцо, чудо архитектурной мысли, выкатывает передо мной белые ступени. "Вперед, королева! Держи осанку! Все, больше никакой медлительности! Это холодный пруд, и, чтобы не свело судорогой, плывем на скорость!!!"
В 8.00 мои ноги пружиняще ступают на минное поле. Да не смутят критиков милые прямо противоположные метафоры: пруды, минные поля... Не придирайтесь к моей необъяснимой королевской логике. Ведь королева - рабыня. И все такое... Да ну вас!
Уроки начинаются в 8.25, а в то время, когда я прихожу, школа совсем пустая и даже милая. Хотя пара-тройка малышей-пятиклассников всегда блуждает по пустым этажам. Из-за них, таща пакеты с книгами и тетрадями, надрываясь (!), я вынуждена, тем не менее, делать вид, что мне ничуть не тяжело, и стремительно взлетать по лестнице на третий этаж в свою обитель. Мой кабинет - в самом дальнем углу школы, до него как до полярного круга. По утрам, перед первым уроком, здесь очень тихо. Двадцать пять минут в тишине мне нужны для того, чтобы сосредоточиться и настроиться. Я медленно запрягаю. У меня нет никаких силенок.
Сейчас пойду к детям и возьму у них сил. Дети - самое лучшее в моей профессии. А вы что думали? Что я из-за этих милых зайчиков свою работу не люблю? Значит, вы меня совсем не знаете. Дети - это чистые воды моего пруда, это нежная трава моего минного поля.
"Побыстрее вывалить тетради, диски, дискеты, книги из пакетов и разложить по стопкам. Ближе положить то, что понадобится раньше всего; в стол засунуть то, что намечено на вторую половину дня. Что еще? Глянуть на себя в зеркало напоследок? Вдруг уже на лице что-нибудь нечаянно синей или красной пастой нарисовала? В нашей профессии это естественные издержки. Да, цветы полить! Вряд ли в течение дня еще выдастся свободная минутка. Вот, опять кто-то жвачку на кактус прилепил! Ага, а в фиалку поточили карандаш. Вчера-то я не заметила в потемках, когда домой собиралась. Осмотреть сверху гипсокартонные и снизу пластиковые стены: нет ли новых дыр после детских игр? Нет, ура! Пока только четыре старые вмятины и одна дыра от ножки стула".
Что-то рановато в дверь постучались... Я еще не была готова к встрече с миром. Вот в такие минуты, когда в кабинет минут за пятнадцать до звонка начинают стучаться, ничего не могу с собой поделать - одолевает дикое раздражение. Кому там не спится?! Могу даже и не открыть. А могу открыть. Откроем ради любопытства. Что на этот раз?
Какой-то ученик из пятого или шестого класса (не из моих), не здороваясь, норовит прошмыгнуть у меня под рукой, пролезает в кабинет и внимательно его осматривает.
- А Натальи Васильевны здесь нет? - наконец спрашивает нараспев гнусавым насморочным голосом.
"Ну как же нет-то?! Вон она сидит под стулом еще со вчерашнего вечера. Что же ты ее не замечаешь-то совсем?"
Нет, нет, так нельзя с детьми, тем более с теми, кого я не учу. Они же не знают моего характера, могут обидеться.
- Не заходила, - сдержанно, но нервно отвечаю, - она вообще сюда не заходит. У нее кабинет на первом этаже. Посмотри там!
Ладно, все хорошо. Соберем тетрадочки с книжечками и с конспектиками для первого урока. Русский язык в 11Б в шестом кабинете на первом этаже. У нас в школе подразумевалось изначально, что дети будут сидеть весь день в одном помещении, а учителя - ходить по кабинетам. Но так как из-за физкультуры, информатики, из-за лабораторных работ по физике и химии ребяткам все равно приходится перемещаться из кабинета в кабинет, то и получается, что никому покоя нет. В то время как дети и учителя шатаются по чужим кабинетам, другие дети пробивают в их классных комнатах стены и ломают мебель. А виноват будет всегда и во всем классный руководитель.
"Прощай, мой кабинетик! Да не разнесут тебя до следующей нашей встречи!"
Приятная встреча с 11Б (приятная без всякой иронии) немного оттягивается из-за необходимости зайти за журналом к завучу... Как сказать о том, что я чувствую всякий раз, когда мне надо идти в кабинет завуча? Как об этом сказать, чтобы никого не обидеть? Никак. Оставим без комментариев.
- Здравствуйте, Анастасия Ефремовна... - стараюсь как можно бодрее поздороваться, сталкиваясь с взглядом-рентгеном.
- Ага! - отвечает она (зловещее начало). - Здравствуйте, Мартынова... Юлия Владимировна! (Когда она переходит на "вы" - это плохо, когда к имени прибавляет отчество - это вдвойне плохо, а если присовокупляет фамилию - не помню, что было в последний раз при таких обстоятельствах, - защитная реакция мозга.) Вы почему не проводите занятия по подготовке к ЕГЭ? В специальном журнале в этом месяце ни одной записи!
- Я все проводила, я все записывала! - отвечаю честно.
- Вы что из меня дурочку делаете?! После уроков ускакали, хвост поджав! Я одна тут сижу до полуночи, за всех все делаю!
- Я записывала! Там просто надо страницу перевернуть...
- Подождите, это еще не все! Почему до сих пор не вписали в график тему открытого урока с использованием компьютерных технологий для слушателей Института Образования?
- Я просто еще не решила, какая будет тема...
- Что?! У вас были сутки на раздумья! Этого мало? Сейчас же пошли и вписали! Мне надо приказ оформлять! Через три дня семинар!
- У меня не было суток на раздумья, Анастасия Ефремовна. Вы же мне вчера только в восемь часов вечера о семинаре по телефону сообщили...
- Сейчас, через три минуты, чтобы вписали! И еще! К вам насчет сценария для открытия научной конференции подходила Мария Геннадьевна? Вы сочинили сценарий?
- Нет, я ей отказала... Я не успеваю... У меня контрольные работы не проверены и не проанализированы, и моя исследовательская работа еще не подредактирована...
- Так, идите! - По тону Анастасии Ефремовны не совсем понятно, одобряет она или не одобряет мой отказ писать сценарий.
Забыв журнал 11Б, вместе со звонком появляюсь на пороге класса. Мои золотые детишки улыбаются и приветствуют меня стоя. Спрашивают, почему на мне лица нет, предлагают сбегать за журналом. Я люблю обучать детей русскому языку и литературе, люблю проводить уроки, обожаю вести с ними беседы на уроке риторики... К сожалению, все это не главное в профессии учителя.
- Ребята, поделайте пока работу над ошибками минут десять, - прошу их. - Мне срочно надо подобрать тему для открытого урока.
- А вы же обещали ошибки вместе с нами разобрать!
- Обещала, - вздыхаю. - Обещанного три года ждут, а у нас в системе образования могут вообще не дождаться.
Первый урок скомкан, от этого на душе как-то неприятно. Нет ощущения полноты существования. Перемена десять минут. Нужно доскакать до своего кабинета, поменять тетради и книги и нестись на второй этаж к зайчатам из 6Б. У меня имеется интересная задумка, как преподнести им первую тему по местоимению!
В коридоре ловит Мария Геннадьевна (второй завуч). Замечаю сочувствующие взгляды кучки учителей, стоящих у окна (учительской в школе нет, помещений не хватает), вымученно улыбаюсь коллегам и машу пальчиками.
- Юлия Владимировна! Вы свои методические разработки издавать собираетесь?! Чего молчите?! Чего уставились на меня?! Я, что ли, за вас думать буду?!
- Да, да, Мария Геннадьевна! Конечно, я собираюсь их издавать! Но ведь это все за мой счет, а у меня пока денег нет... лишних...
- Так, как хотите! Но знайте, раз вы учитель высшей категории, то, по новым требованиям нацпроекта, у вас обязательно должны быть печатные работы и выступления на межрегиональных конференциях!
- Я знаю, у меня уже есть кое-какие методички и вы- ступления...
- А еще вы должны бесплатно руководить исследовательской работой учащихся. Сколько детей у вас работы пишут?! И пишут ли вообще?!
- Пять человек...
"Пишут они! Они еще маленькие! Напишут они что-нибудь, если я им весь материал не предоставлю! Легче самой сесть написать! По этим нацпроектам с нас скоро всю шкуру спустят! Скоро уже в яслях научно-исследовательские конференции начнут проводить!"
За разговором время летит незаметно. Вот и перемена пролетела! Доску не подготовила, задания не написала, картинки не развесила. Придется тему "Местоимение" объяснять традиционно, без выкрутасов. Спасибо еще, что детки умные. Они успеют залечить раны сердца за сорок минут! На уроке я как рыба в воде, как дома. Если бы только не эти нацпроекты, не это пристальное внимание государства к деятельности рядового педагога.
На третий урок в 11А пойти не позволили. Завуч вызвала к себе, велела дать задание классу и отправиться на открытое мероприятие молодого учителя, аттестуемого на 12 разряд. Легко сказать: "Дайте задание!" У нас намечался суд над Андреем Гуськовым, дезертиром из повести Распутина "Живи и помни"... С прокурором, адвокатом, свидетелями, с вынесением приговора. Разве они будут там без меня судами развлекаться? Они музыку включат, петь и танцевать будут. Что я, не знаю свой 11А? Они весельчаки...
Перед четвертым уроком подошла Варвара Ивановна (третий завуч) и на повышенных тонах потребовала сегодня же после уроков вывести класс на клумбы перед школой и перекопать их, выбирая корешки. Там будет посеяна газонная травка! "YES, BOSS!" (Так называется один из фильмов моего дорогого Шахруни.)
В середине четвертого урока (мы с 6Б как раз работали с пособием "Вокруг тебя - мир" по внеклассному чтению) в класс заглянул дежурный ученик с вытаращенными глазами и сказал: "Юлия Владимировна? Вам велели срочно к Анастасии Ефремовне!"
- Спасибо, лечу! Ребята, почитайте без меня! Приду - буду вопросы задавать!
- Вы, наверное, не успеете! - улыбаясь, говорит Валентин со второй парты.
- Успею! Смотрите мне, не подходите к окну! А то в прошлый раз чуть не выпали, когда на подоконнике дрались!
- Идите, Юлия Владимировна! Мы не выпадем!
Несусь с низкого старта к Анастасии Ефремовне. Она роется в бумажках спиной ко мне. Не оглядываясь, приказывает довольно миролюбивым тоном:
- Так, Юля, детей сейчас одних оставляешь. Ничего, посидят до конца урока! Сама беги в министерство. Звонил Масяев Иван Дмитрич, им срочно нужно писать сценарий на открытие олимпиады по химии. Беги!
- Анастасия Ефремовна, я боюсь детей одних оставлять! Они могут из окна выпасть! Они любят драться на подоконнике!
- Ладно, я сейчас к ним кого-нибудь из старшеклассников пошлю. Беги!
"Беги да беги!"
- Анастасия Ефремовна, я не хочу им писать сценарий, мне некогда. Они всегда требуют в кратчайшие сроки - за три часа. В прошлый раз я написала им сценарий открытия Всероссийской олимпиады по физике, они обещали заплатить чисто символически, а сами не заплатили...
- Вот иди и там все им выскажи. Но чтобы через десять минут была в кабинете у Масяева. Я ему обещала.
- А у меня еще пятый и шестой уроки, и дополнительные, и газон копать... - пытаюсь найти отговорки.
- Юля, не смеши меня, - у завуча появляются чугунные ноты в голосе. - Я заменю тебя! Министерство - важнее!
Через пятнадцать минут бега по улице, красная и задыхающаяся, я - на пороге у Масяева. Тут же филологи из других ведущих гимназий города, спецы по сценариям. Так и есть, каждому из нас поручено написать свой вариант текста к сегодняшнему вечеру, хотя на столе у Масяева и так целый ворох этих сценариев. Я здесь явно лишняя... Они просто перестраховались. Можно подумать, химикам так важно качество стишков на открытии олимпиады. И потом, что я знаю по химии? Формулы воды и серной кислоты, и еще соляной. Что я сочиню?
Дети, химию любите!
С кислотою не шутите!
Вы ее не пейте,
На себя не лейте!
Все уж! Отпел соловей! Когда девять лет назад я пришла работать в школу, могла сочинить пьесу в стихах как у Грибоедова! Комедию? - Пожалуйста! Интермедию? - Прошу! На День Учителя? На 23 февраля? На 8 марта? - Нате, нате, нате!!! Почти десяток лет прошел... Теперь в голой пустыне ничего не растет.
Когда Шахрукха спросили, кем бы он стал, если не актером, он ответил: "Школьным учителем". Да, падишах, наши профессии очень похожи: у тебя ни сна ни отдыха - и у меня. Ты с титановым диском в шее, с больным коленом и щиколоткой готов спрыгнуть с сотого этажа, если этого потребует режиссер - и я с вечно колющим сердцем и низким давлением прыгаю, прыгаю между детьми, завучами, министерством и институтом образования. Нет, Шахрукх, нисколько мы не похожи, и профессии наши не похожи. Кстати, если бы я не была школьным учителем, то стояла бы на бирже.
Однажды у Шахрукха образовался вынужденный отпуск - он приходил в себя после операции на позвоночнике. Так он, неугомонный, перечитал кучу всяких книг, и в их числе историю России. А когда у меня наступают каникулы, я смотрю фильмы с Шахрунькой и ложусь вздремнуть по пять раз в день. В сравнении с ним я просто ничтожество!
К концу пятого урока я снова в школе. Все еще бодро двигаюсь. Впереди шестой урок - риторика в 10 классе. Мобильник на беззвучном режиме. Четыре пропущенных звонка и SMS-ка от "Друга"... Когда ж он меня бросит-то? Некогда мне его выгуливать. Не буду отвечать, пусть обидится. Только вряд ли он обидится, у него маниакальная идея - жениться. Интересно, как он себе представляет нашу совместную жизнь? Голодный, грязный, неухоженный муж, и жена - в куче тетрадок или в обнимку с компьютером.
К Шахрукху он меня ревнует. Дурачок! У Шахрукха жена есть. И двое детей. И живет он в Мумбаи, где мне никогда не бывать. Шахрукх играл Парфена Рогожина из "Идиота", а мне Настасья Филипповна не особо симпатична.
Что это в желудке? Обеда требует? Странный желудок... Когда у нас в последний раз был обед? На пятом курсе университета! Пора бы уже и отвыкнуть.
Риторика в 10-ом классе проходит как обычно шумно. С этим классом у меня не установлены дружеские отношения. Веду у них первый год и всего по одному часу в неделю. Даже по именам их не всех помню. Они мне не родные. Наказание. Терпим, терпим, не даем им разозлить себя. Не дождутся! Да, вот такая я добрая! Вы хоть со стула падайте, все равно двойку не поставлю.
В такие минуты в голове почему-то автоматически заводится одна и та же мелодия - заключительная из кинофильма "Возвращение Будулая". Защитная реакция мозга.
Варвара Ивановна (третий завуч) приходит в 14.00 прямо на дополнительные занятия по подготовке к ЕГЭ по русскому языку.
- Юлия Владимировна, когда вы заканчиваете занятия?
- До трех закончим, - обнадеживаю ее. - И сразу копать!
- Нет, прекращайте занятия, проведете в пятницу в двойном объеме.
- Что ж я, до семи вечера буду тут в пятницу? Без обеда?
- Слушайте внимательно. Приказ директора. Сейчас позвонили из Городского управления образования. На открытие нового стадиона требуется привести шестьдесят человек старшеклассников. Пойдет десятый класс и два одиннадцатых. Через час вы должны быть там. Детей ведете вы.
Пока я сползаю по стенке (Масяев! Не видать вам сегодня моего варианта открытия олимпиады по химии!), одиннадцатиклассники подняли волну протеста.
- Я не могу! Мне в больницу!
- А мне за сестренкой в садик!
- А у меня у бабушки юбилей!
- Надо было раньше предупреждать!
Варвара Ивановна мощно стукнула кулаком по столу.
- Единственным документом, позволяющим вам сегодня не ходить на стадион, может быть справка из поликлиники!!!
- Уууууу! - протестуют дети. Они хотят есть. Они устали. Им нужно еще выучить много уроков и сходить в ночной клуб.
- Варвара Ивановна, - просто так спрашиваю, - а копать? Сегодня после стадиона?
У нее на лице непонимание. Она уж и забыла про газон.
- Копать пойдут завтра на уроке биологии!
"Вах! Ну хоть это без меня обойдется!"
На стадионе столпотворение: из всех школ города прислали по 60 человек. Нас усадили на восточную трибуну, и два часа я пыталась удержать на месте детей, без конца порывающихся сбегать в ближайший магазин за соком, лимонадом, чипсами и сухарями. Несмотря на мои усилия, все детки до конца празднества были обеспечены съестными запасами. Вот уж и я хрущу чипсами...
Расходимся в шестом часу.
- Юлия Владимировна! А вы до завтра проверите контрольные, которые мы в понедельник написали?
- Как хочется сказать "да"! Буду стараться изо всех сил!
До дома волокусь пешком. Весенний город залит мягким вечерним светом. Разноцветные головы мелькают тут и там. Чирикают воробьи. Деревья все зеленее с каждой минутой. Весело, как в детстве на демонстрации, когда будущее кажется искрящимся и звенящим! В руке пакет с новыми непроверенными тетрадями (работы часа на три). А дома еще две пачки ранее упомянутых контрольных. Не провела занятия ЕГЭ-класса. А ведь по новому положению, если у учителя хотя бы один ученик получает двойку по ЕГЭ, он не имеет право аттестоваться на высшую категорию. Методисты Института Образования всегда рады позлорадствовать, если в гуманитарной гимназии бывают двойки по ЕГЭ. Ладно, проведу в пятницу в двойном объеме...
Кстати, сегодня же мне еще надо делать открытый урок к семинару! С компьютерными технологиями. Презентацию, что ли, состряпать? Картинок нет, опять в Интернете рыться придется. Такой урок - дело не одних суток... Фу, сердце закололо. Недоделанные методические рекомендации еще висят как гиря на шее! И сколько дел я стараюсь забыть: документы на грант, папка классного руководителя, портфолио на каждого ученика, четыре дискеты с детскими исследованиями, которые надо превратить в нормально оформленные научные доклады! К тому же давно уж надо отредактировать конкурсное сочинение Марины, ведь скоро срок сдачи! Надо ведь место призовое занять! По новым положениям, дети у учителя постоянно обязаны побеждать в олимпиадах и конкурсах, иначе учитель считается бездарным и никчемным.
Одно только остается загадкой: а когда же учителю просто готовиться к урокам и просто хорошо учить детей? Когда жить, об этом я уже не спрашиваю.
Опа! DVD-магазин! Зайдем! Где лежат индийские фильмы? Я отлично помню, где они лежат! Что уж касается индийских фильмов, то я знаю все магазины в городе, где их можно найти. Что здесь нового? Я люблю не индийское кино, а кино с Шахрукхом. Как он умеет влюблять в себя! У него что ни герой, начиная с 1997 года, то прелесть. Все разные - и во всех влюбляешься, всем веришь. Его герои очень умные. Они понимают женщину сразу... Они любят. У них правильное зрение. Не такие заторможенные, как реальные мужчины, до которых все поздно доходит. Даже если бы он был американцем, я и то бы, наверное, его любила и смотрела бы амбициозные американские фильмы с его участием.
Ага, был привоз... Кто здесь? Митька, Акшай, Бипаша...
Наконец-то! "Никогда не говори "прощай". Один из самых новых его фильмов! Ждала целый год! Какой удачный день! Разве могла я утром о таком мечтать?
О моих трудовых буднях читать-то неинтересно, а представляете, каково их проживать? Ох уж эти будни! Пусть теперь катятся...
Мобилка звонит. "Друг".
- Встретимся сегодня, Юлюшка?
- Что-о-о-о-о ты-ы-ы-ы-ы! В школе совсем житья не дают! Заданий навалили на всю ночь! Нет, нет, только не сегодня!
Если начать готовиться к открытому уроку завтра, то по ночам спать не придется. Тетради... Первый раз, что ли! Тетради никуда не убегут, они всегда есть! Все завтра, все завтра! Я сильная, как слон! У меня железный характер! Стальная воля! Если я захочу, я и за двое суток смогу все сделать!
Юлька! Кино длится три часа! Неужели ты сядешь за открытый урок, не посмотрев фильм? Это же хит! Весь Интернет поет ему дифирамбы!..
Если вы никогда не были учителем и не знаете Шахрукха, вы меня не понимаете...