Аннотация: Пошла Луша в лес за грибами, а попала в избушку Лесовушки. Стала у нее жить-поживать, все земное забывать.
- Бабка Авдотья вчера целую корзину белых нарвала, - сказала мама поутру. - Сходила бы и ты, Лушенька, в лес за грибками. Я б пирогов с боровиками напекла.
Луша повязала косыночку, схватила лукошко и побежала к соседнему дому за подружкой Настасьей. Девочки шли по Скородумовке и всем рассказывали, что вчера бабка Авдотья огромный мешок белых набрала, с трудом до своей избы дотащила. Желающих пойти за грибами становилось все больше. С девочками увязались Власик и Протасик, любители побаловаться, рыжая Полька, и даже тетка Марфа, которая вместо того, чтобы гнуть спину в поле, решила прогуляться по лесу.
- Вчера бабке Авдотья три мешка белых нарвала, - рассказывала Марфа встречным-поперечным, - до дому дотащить не могла, мужа моего приглашала, он на телеге мешки до избы довез.
Старая Авдотья, услышав это, с недоумением долго смотрела вслед компании, торопившейся к лесу.
- Да кто ж у нас такая, - прошамкала старуха. - Я одна Авдотья и есть, да либо память у меня слаба стала. Вчера в лесу всего сыроежку и нашла.
Лес жадных не любит: чем больше тары берешь, тем меньше в нее положишь. Тетка Марфа обвязалась двумя мешками, рыжая Полька на каждое плечо повесила по лукошку, Луша шлепала босыми ступнями по нагретой солнцем тропинке и радовалась своей огромной корзине, в которую поместится много крепеньких боровичков. И только Властк и Протасик бежали налегке, рассчитывая в случае богатого урожая снять рубахи, связать рукава узлом и собирать в них грибы.
После жаркого солнца в лесу показалось прохладней, солнце просвечивало сквозь деревья, ложилось пятнами на траву. Луша любила лес. В нем было много интересного. Девочка давно позабыла про своих спутников, сошла с тропинки, заглядывала в чашечки колокольчиков, слушала птиц, искала ягоды. Грибов не было видно.
- Видать бака Авдотья вчера все боровики порвала, ни одного не оставила, - вздохнула девочка, села на траву, вытянув ноги. На дне корзинки лежал кусок хлеба, завернутый в тряпицу, девочка пожевала его и опять отправилась на поиски белых грибов.
Солнечные пятна на деревьях потускнели, верхушки старых осин качнулись, из оврага поползла вечерняя прохлада.
- Пора домой, - вздохнула Луша, - не видать нам пирогов с грибами. Тетя-я Марфа-а, ты где?
Дятел ударил по дереву и дробь разнеслась по лесу, качнулась ветка и прямо в лицо Луши заглянула шустрая белка, махнула пушистым хвостом и вмиг исчезла в листве.
Старое дерево вздохнуло и разинуло рот-дупло, острый сучок торчал будто любопытный нос. Быстро темнело. Луша побежала, спотыкаясь о корни и ударяясь о стволы деревьев.
В лесу было тихо. Луша устала, села на пенек, и горько заплакала.
- Это кто на моем домике сидит, да хнычет? - послышался сварливый голос.
Девочка вытерла глаза и увидела перед собой сухонькую старушку, вроде бы настоящую - в платочке, платье и безрукавке, - но словно игрушечную, совсем маленькую.
- Ты кто? - спросила Луша. От удивления она даже перестала плакать и бояться.
- Я-то старушка-лесовушка, а ты кто?
- А я Луша из Скородумовки.
- Эк тебя занесло! - недовольно крякнула лесовушка. - Ты чего мать не слушаешься. Говорила она тебе вглубь не заходить?
- Говорила-а.
- Говорила от друзей не отставать?
- Говорила-а.
- Говорила по сторонам смотреть и аукаться?
- Говорила-а, - ответила Луша и такой водопад полился из ее глаз, что у босых ног появилась лужица.
- Вот ведь плакса, - вздохнула лесовушка. - Что теперь с тобой делать? На ночь в лесу не оставишь, волков здесь много, в деревню я тебя не поведу - далеко, а в домик ты мой не поместишься. Хотя...
Старушка задумалась, приложила тонкий как сухая веточка палец к острому носику и вдруг расхохоталась.
- А давай ты будешь не Лушенька, а норушенька. Превращу тебя в мышку-норушку,
- Не хочу, - надулась Луша.
- Тогда в лесу ночуй.
Луша заплакала еще горше, а потом сказала:
- Согласна я мышкой быть, только завтра опять меня девочкой сделай, ладно?
- Ну это мы посмотрим, - усмехнулась Лесовушка, наклонилась, сорвала желтый цветок, помахала им в воздухе, пробормотала что-то на непонятном языке, и, взяв девочку за руку, три раза обвела ее вокруг пенька. С каждым кругом пенек становился все выше, а девочка все ниже.
- Заходи, Лушенька-норушенька, - сказала Лесовушка и толкнула дверь.
Луша переступила порог и забыла свою Скородумовку, мать и младшего братика Андрюшеньку.
Внутри было тепло и уютно. Вечерний свет проникал в избушку через маленькое окошко. В печи в чугунке булькала вода. Лесовушка подхватила ухватом чугунок, поставила его на пол, зачерпнула чашкой травяного настоя и подала Луше.
-Пей, моя радость, - сказала старушка. - Жила я одна в грусти и печали, теперь будешь ты меня веселить.
Старушка достала из корзины сдобный калач, налила в мисочку, медок. Луша ела, попивала чаек и весело улыбалась. В избушке было уютно, тихо и спокойно.
Все лето Луша бегала по лесу, но как бы далеко ни зашла всегда возвращалась к лесовушкиному домику.
Однажды Луша увидела женщину, она шла по лесу и как слепая натыкалась на стволы деревьев.
- Дочка, доченька, где же ты? - плакала женщина и ее длинные распущенные волосы цеплялись за колючий кустарник, - куда ты пропала, милая, хоть бы увидеть тебя еще разочек, а если нет тебя больше на этом свете, хоть бы по-православному похоронить.
Луше было жалко женщину, но мать свою так и не узнала.
Житье у Лесовушки было привольное, старуха день-деньской чем-то занималась, то ягоды собирала, то орехи, солила в кадушке грибы, развешивала по стенам избушки всякие травки от хворобы.
- Смотри и запоминай, - рассказывала она Луше, - эту травку нужно на заре собирать, тогда в ней самая сила будет, а эту лучше днем. Когда в небе останется месяц, тоненький и острый как серп, бери корешки, а когда луна что ни день, то круглеет и добреет, - значит листики пора рвать и стебельки. Голова заболит - эту травку заваривай, а если живот скрутит, то лучше зверобоя тебе и не найдешь. Поняла, Норушенька?
Луша кивала головой и опять бежала в лес.
Звери приходили к Лесовушкиной избушки. То лиса жалобно скуля прихромает на трех лапах, то ежик со слезящимися глазками спрячется у порога, то птица придет с перебитым крылом. Старушка всех лечила, смазывала раны, перевязывала тряпочкой больные лапы, промывала глаза, давала зверям пить свои настои. Весь день напролет избушка была наполнена птичьим щебетом. Иной раз пернатые ссорились друг с другом и начинали драку, отчего домик заметало перьями. Зайчик, сидевший в лукошке, водил ушами, лиса сердито тяфкала и лапой старалась достать озорников. Но как только Лесовушка появлялась в избушке, воцарялась тишина, ссоры и распри прекращались. Старушка смахивала с коричневых щек перья и качала головой. В избушке жила курочка Цыпочка и чувствовала себя здесь полновластной хозяйкой. И если ей что-то было не по нраву, больно и резко била клювом. Лушенька-норушенька иной раз едва со стула от смеха не падала, глядя как курочка лихо расправляется с расшалившимися гостями.
Частенько вечерами к Лесовушке заходил Леший. Он садился за стол, хитро прищуривался и улыбался, отчего рыжая борода полукругом обрамляла его лицо. От Лешего пахло березовым дегтем.
- Вот я сегодня веселился, вот хохотал, - бил Леший себя по колену. - девчонки за орехами пришли, а я в кустах спрятался, да как заухаю филином, потом как застрекочу сорокой, девчонки корзины побросали. орехи рассыпали. А я все подобрал, тебе, Лесовушка, два лукошка полных принес.
- Никак не угомонишься, старый, - пожурила Лешего старуха, но орехи взяла.
Наступила осень. Лес стал ярким, веселым, липы роняли золотые листочки, осины были яркими, бордово-красными, огромные дубы словно были окутаны желтым туманом. Утром встречал холод, из низины выходил густой и сырой туман. Лесовушка связала Луше телогрейку и велела без нее из дома не выходить, чтобы не замерзнуть. Бабы и ребятишки потянулись в лес за опятами. Луша смотрела на них из-за дерева, а вечером рассказывала, что бабы крикливые, а девки смешливые.
- Весело им наверное, - сказала девочка Лесовушке. - Увидят гриб, кинутся к нему с двух сторон, лбами стукнутся, аж треск по всему лесу идет, а сами хохочут-заливаются. Наберут грибов, песни затянут и домой торопятся. А у девчонок на шее бусики рябиновые так и горят алым цветом. Я себе такие же хочу.
- Ах ты моя норушенька, - ласково ответила Лесовушка, - они домой придут, кашу немасленую поедят и спать на печку завалятся. У кого есть клок соломы - подстелют, а то на голых кирпичах лежать будут. А у меня в избушке и перинка теплая и одеяло легкое, лежишь себе, как барыня. Бабы, которым ты позавидовала, раз в неделю тесто поставят, хлеба напеку, ковриги в сундук сложат и под замок. Есть сядут, лишь тогда каждому по ломтю хлеба отрежут. Не вволю всего. А у меня что ни день, то пряник, что ни вечер, то чай с пирогом. Бусики тебе рябиновые понравились, да я тебе настоящих из цветных каменьев подарю, залюбуешься.
Лесовушка полезла в сундук, достала из него шкатулочку, раскрыла ее и нежные розовые, голубые и зеленые искры легли на стены избенки.
- Смотри, как камни играют, - сказала старушка, - потому и называются они самоцветные. Вот тебе и бусики, и колечко, и сережки в уши. Да разве есть у девчонок деревенских такое богатство?
Лесовушка рассердилась, ее нос показался еще острее, а щеки сморщились, как кора старой ветлы.
В избушку зашел старичок. Он был мал ростом, коренаст, с длинными белами волосами и густой бородой.
- Благодарствую, Пелогея Степановна, - чинно поклонился старичок и тщательно вытер сапоги о половичок у двери.
- Подарок я вам принес, Пелогея Степановна, - медку у хозяев разжился. Праздник у них скоро, праздник. - Старичок хлюпнул носом, и по его щеке сползла слеза.
- Что-то не похоже, что вы радуетесь, Фома Никанорович, - сказала Лесовушка, принимая из рук вошедшего горшочек.
Старичок потрепал за ухо зайца, сидевшего в корзинке, подмигнул бородатой козочке, лежавшей в уголке, выгреб из кармана горсть семечек и сыпанул их перед курицей. Потом подошел к Луше, взял за подбородок и внимательно посмотрел ей в глаза.
- Востроносенькая, - сказал старичок. - Чья ж будешь?
- Моя, - загородила девочку спиной Лесовушка, - ты за стол садись да чай пей, я вон бубликов на ярмарке купила, угощайся, Фома Никанорович.
- Беда у меня, Пелогея Степановна, любимицу мою, Катеньку, замуж выдают. Я ж ее еще в люльке качал. Бывало мать с отцом уйдут на работу, бабку с дитем оставят, а старая и задремлет. А я за девчонкой следил, не проголодалась бы, бабку за бок щипал, чтоб проснулась и дитя покормила. А то начну с Катюшей играть. Перышком носик пощекочу, а она хохочет, заливается. Меня в другой дом приглашали, Пелогея Степановна, в богатый, а я из-за Катеньки не согласился. Хорошего домового тоже поискать надо. Молодежь сейчас разве такая, как мы. У соседей такой нерасторопный поселился, лодырь, в кадушку залезет и воет по ночам, никакой пользы от него по хозяйству. У меня всегда заведено, чтоб никакой посуды на ночь на столе не оставляли. Мало ли, вдруг не угляжу, и кто пришлый в дверь проскользнет и в чашку сунется. Выгони его потом попробуй. Я и овинника проверяю, чтоб следил за всем, и банника. А Катеньку упустил!
Фома Никанорыч громко всхлипнул и с шумом вытер мокрый нос длинной бородой.
- Ну, говори, друг любезный, что с твоей Катенькой случилось?
- Замуж ее родители хотят отдать.
- Да разве это плохо? - всплеснула руками Лесовушка, - деточки пойдут, в избе веселья прибавится.
- Эх, Пелогея Степановна, разве я свою кралю чужому человеку отдам, я ж первым делом все разузнал, в соседнюю деревню к жениху бегал. Плохой он!
- Да чем же?
- Эх, совсем глупый. Мать с отцом работящие, работников держат, а этот за стол сядет, а у него изо рта куски валятся. Мою-то красавицу и такому...
- А родители твоей Катерины о чем думают?
- Бедные они, лишнего куска сроду не ели, да и детей много, попробуй прокорми всех. А та семья богатая. Они ж как рассуждают, выйдет Катя замуж, в сытости, достатке жить будет, научится у свекров работниками командовать, когда те помрут, все в свои руки возьмет. А у родителей жениха свои доводы. Ребенок у них единственный, вот они ищут, на чью бы шею его пристроить, чтобы, когда старые станут, было кому за ними и за сыном ухаживать. Завтра сваты приезжают, а я все плачу да плачу, сил нет. - Фома Никанорыч хлебнул остывшего чая, нехотя откусил бублик и начал вяло жевать.
- Вот верите, Пелогея Степановна, никакая еда в горло не идет. Смотрю на свою красавицу и слезами исхожу. Ведь я нашел для нее жениха из нашей Скородумовки, уже и с домовым по рукам ударили. А тут такая незадача, такая незадача Пелогея Степановна.
Домовой опять высморкался в бороду и потер кулаками заплаканные глаза.
- Пойду я, Пелогея Степановна.
- Да еще посидели бы, Фома Никанорыч.
- Всю ноченьку мне сегодня не спать - выть буду, хозяйку пугать. Пусть знает, что не к добру это сватовство. А пока сосну на печке. Прощевайте, Пелогея Степановна.
- И вам не болеть, Фома Никанорыч.
После ухода домового Лесовушка долго молчала, потом пожевала вялыми бледными губами, вытерла слезу с коричневой щеки и сказала:
- И нам спать пора, Лушенька ты моя, норушенька.
Утром старуха ушла по делам в лес, Луша поиграла с курочкой, погладила козочку, попила чаю и доела вчерашнюю баранку. Потом села у окна. Только что прошел дождь, капли еще не высохли на разноцветных листьях деревьев. Ветер махнул рукавом и раскидал тучи по небу, солнце заглянуло в образовавшуюся прореху, и лес засверкал, наполнился золотым и розовым сиянием.
- Хорошо то как, - сказала Луша, - пойду и я погуляю.
Девочка обула лапоточки, натянула душегрейку, покрыла голову платочком и побежала по тропинке. Воздух был свеж и прохладен. Тропинка петляла по лесу и скоро вывела Лушу к деревеньке, стоявшей на пригорке. Солнце освещало последние не сорванные головки подсолнухов, яблони, усыпанные спелыми плодами, желтые поленницы дров. Намокшие во время дождя избы были темными и хмурыми. Петух взлетел на плетень и звонко закричал, бабы шли к колодцу. Шел хлопотливый деревенский день.
- Вот она, Скородумовка! - вздохнула Луша.
Маленькая собачка выскочила из ближайшего домика и с визгом начала бросаться под ноги лошади, запряженной в телегу. Лошадка, покорно опустив голову, трусила по дороге.
- Но, но, - время от времени покрикивал возница.
В телеге, на красном ковре развалилась румяная сваха. Она была толста и кругла, ее щеки довольно лоснились, а маленькие хитрющие глазки заплыли жиром. Рядом с ней сидел парень в картузе, сдвинутом на ухо. Парень, приоткрыв рот, бессмысленными глазами смотрел по сторонам. Напротив устроились высохшие от ежедневного тяжелого труда крестьяне - родители парня.
- Сто-ой! - зычно крикнула сваха. - Приехали.
Телега остановилась у бедного дома с покосившейся крышей. Навстречу гостям вышел худой и нескладный мужик в праздничной рубахе и почти новом пиджаке. Это был отец Катюши. Высыпали несколько ребятишек, но тут же застеснялись и спрятались в дом. Сама же Катя вся в слезах метнулась к овину, чтобы спрятаться от гостей.
- У вас товар, у нас купец, - напевно заговорила сваха, вываливаясь из телеги, по-хозяйски прошла в дом и села на лавку.
- Ох, - сладким голосом сказала она, - счастье я привезла в ваш дом, не спрячешь его никуда, как ни старайся. Как солнышко в небе оно всем видно будет. Нашелся жених для вашей Катеньки. И пригож, и хорош, а добрый какой, ласковый, сроду никого не обидел.
Жених щедро улыбался во весь рот, показывая отсутствие переднего зуба. Войдя в дом, он даже не догадался снять картуз.
- А где ж невеста? - заволновался парень.
- Ой, да застеснялась она, - продолжала свою песню сваха. - За овином прячется, беги, познакомься с ней поближе.
И тут парень, повертев головой, увидел маленькую девочку у входной двери. Но присмотревшись, понял, что это не девочка, а мышка, хотя одета она была как человек, в сарафанчике, лапоточках, а на голове - платочек в красный горошек. Мышка поманила парня лапкой и выскользнула за дверь. Сваха вела медовые речи, рассказывала родителям невесты как хорошо и ладно будет жить их красавица-дочка в новой семье.
-Утром встанет, чайку с медком попьет, белым калачом закусит, - спрятав глазки в толстых щеках пела сваха, - к обеду ей одна забота - ложку взять да за стол сесть. Обижать вашу дочку никто не будет, на ярмарке чего только не купят - и бусы разноцветные, и сарафаны с красной каймой, и колечко с камушком.
- Вот еще! - вдруг взвизгнула мать жениха, - колечко ей с камушком! Не получит!
- Калачи есть собралась, - недоуменно развел руками отец жениха, - ишь, чего захотела, мы сами корку ржаную грызем, каждую копейку копим.
Сваха толкала отца с матерью, старалась наступить им на ноги, но те не унимались.
- Утром встанет, на зарю глянет, платок покроет, слезами пол помоет. Каши наварит, яичницы нажарит, работников покормит, сама только посмотрит. От них объедки останутся, значит ей еды достанется, а коли не будет - от нее не убудет. А так хорошее житье вашу дочку ждет, привольное, - торопливо говорила женихова мать.
Парень вслед за мышкой-норушкой зашел за овин.
Та перед ним так и приплясывала, ножками притоптывала, лапками прихлопывала.
- Гы-ы, - засмеялся парень, - папаня с маманей сказали, что пора.
- Ох, ты и под венец сегодня поедешь. А мылся то когда?
- Да не помню уже.
- Грех-то какой грязным жениться, и примета плохая, так всю жизнь в дрязгах и ссорах проведете.
Жених засопел носом, две слезы скатились по его дряблым конопатым щекам.
- Не реви! - крикнуло Лушенька-норушенька. - Вон видишь чугунок с водой на пеньке стоит, хозяева для чего-то приготовили. Так ты одежду снимай и купайся. Соломки под ноги подстели, чтоб босые ноги в грязи не испачкать.
Жених оторвал клок от стога соломы стоявшего во дворе, проворно скинул с себя одежду и начал зачерпывать ладошкой воду в кувшине и поливать на себя.
- Лучше мойся, - командовала Луша, - ногу потри, а то замуж за тебя Катя не пойдет.
- Стараюся, - пыхтел парень.
Но тут из-за овина показалась Катя, девушка увидела жениха и завизжала:
- Ой, ой, смотрите, что он делает! Ой, люди добрые!
Соседи, привлеченные криком, заглянули во двор. Жених присел на корточки и ошалело вертел головой по сторонам, прикрываясь пуком соломы, который держал в руках.
На крики выскочили родители парня и Кати.
- Вот какого вы женишка нам приготовили, - сурово сказала Катина мать и ухватила грабли:
- Сейчас как наверну, будете вперед телеги бежать.
- Да нам и самим ваша Катька не понравилась, сама тоща, коса толста, глаза в пол лица, прям срамота, - поджала губы женихова мать и тут же от досады отвесила хорошую оплеуху сыночку.
Сваха тщетно металась от одних родителей к другим, пыталась что-то сказать, но из ее горла доносилось лишь бессвязное бульканье.
- Вот тебе, а не обещанный рубль, - женихова мать сплела пальцы в кукиш и сунула их под нос свахе.
- Рубель, а кто три сулил? - взвыла сваха.
- Ой, да я не жадная, - скривилась мать, я тебе и червонец пообещаю.
У овина началась свалка. Сваха вцепилась матери в волосы, требуя заработанных денег. Женихов отец бросился их разнимать. Катины родители стояли в стороне, а сама девушка пунцовая от смеха, сияла счастливыми глазами оттого, что сватовство расстроилось. Лишь сам жених спокойно домылся, натянул на себя одежду и сказал:
- Вот теперь я чистый, можно и в церковь венчаться ехать. А жить мы будем долго и счастливо.
Вечером Лесовушка вязала носки, клубок так и бегал по чисто выметенному земляному полу, курочка крепка спала в своей корзинке, козочка лежала в уголке на соломенной подстилке и время от времени приоткрывала желтый глаз, заяц теребил ушами и барабанил лапами по полену.
Дверь скрипнула, в избушку протиснулся веселый и довольный Фома Никанорыч.
- Гостинчика вам принес, - сказал он, поклонился и поставил лукошко на стол. - Яичек три десяточка, сальца шматок, капустки квашенной, всего понемногу.
- С чего бы ты такой щедрый? - удивилась Лесовушка.
- Радость у меня великая, Пелогея Степановна, - не выдали Катюшу замуж, жених совсем дурачком оказался. Разделся во дворе догола и мыться начал. Вы себе такой конфуз представить можете?
- В мою молодость женихи себе такого не позволяли, - поджала тонкие губы старушка.
Домовой хихикнул, и его глаза весело заискрились.
- Парень хоть и глуповат, но до такого не додумался бы, это кто-то смекалистый и хитрый ему посоветовал помыться. Правильно, Лушенька-норушенька?
Луша засмеялась.
- А я, Пелогея Степановна, к вам опять с известиями, и не поверите - про сватовство.
- Рассказывайте, Фома Никанорыч.
- Плохо быть бедным, хозяюшка. Когда нужда за горло ухватит, не пошевелишься, не вырвешься. Через два дома от моего, живет мой товарищ, домовой Иван Сергеевич. Ох, тяжело ему приходится. Хозяйки в избе нет, мать померла уж много лет как, а мужики сами знаете, как по дому управляются. То плошку не помоют, то соломы натрусят и не подметут, то половики вытряхнуть забудут. Мой товарищ старается от зари до зари глаз не сомкнет, трудится. Мышей из дома выгнал, за коровкой следит, чтоб не заболела, не поверите, печку сам топит, следит, чтоб не остывала. Придут мужики с поля, а в печке кашка теплая, и в избе хоть грязновато, но не холодно. Так и живут. Но вот пришла пора сыну жениться. А хорошую девку за него родители отдавать не хотят, изба ветхая, скособоченная, окна до того мухами засижены, что и солнечного света не пропускают, сарайчик завалился. В общем жених наш незавидный. Парень он хороший, на лицо приятный, работящий, а так, неудельный.
Домовой замолчал. Лесовушка налила ему чабрецового чаю из самовара, подвинула блюдце с медом.
- А баранок у вас не осталось, Пелогея Степановна, уж очень в прошлый раз хороши были бараночки.
- Норушка моя погрызла.
Домовой внимательно поглядел на Лушу.
- Все больше на мышку становится похоже, востроносенькая. Не собираешься ее домой отпускать?
- Вот еще! - фыркнула Лесовушка. - Да где она еще такое житье-бытье как у меня найдет? Ты на другую дорожку не перепрыгивай, про парня рассказывай.
- Женится он скоро, из-за этого Иван Петровичи сердится, ночами не спит, про корову забыл, мыши на радостях в дом вернулись, все грызут.
- Хозяйка в дом придет, - сказала Лесовушка, - порядок наведет, окна помоет.
- Да что окна? Вот прицепилась ты, Пелогея Степановна, к окнам. Они хоть грязные, а солнечный свет пропускают. Порядочный домовой никогда на свадьбу не согласится, если ему вторая сторона не понравится.
- Еще выбираете.
- А как же, Пелогея Степановна? Да разве можно своих домочадцев не защитить. Иван Петрович обул лапоточки, взял посох и пошел себе в дальнюю деревню, где невеста живет. И что он узнал?
- Что? - выдохнула Лесовушка и вытаращила маленькие глазки.
- Слепая невеста, вот как колода. Немножко видит, это правда, а так слепая. Родители свахе денег посулили, чтоы нашего тютю облапошить. И что придумали? Иван Петрович все до последнего слова слышал. Спрячут иголку у порога, а когда гости подойдут, невеста и скажет: мам, что блескает, не иголка ли?
- А зачем ты мне свои истории рассказываешь? - прищурилась Лесовушка.
- Да так, Пелогея Степановна, к слову пришлось. Вдруг тот, кто мне помог и Ивану Сергеевичу поможет.
Утром лесовушка налила в большое корыто теплой воды, настругала коричневого мыла и принялась стирать. Она ожесточенно терла рогожки, полотенца, сняла занавески с окон и тоже постирала.
- А то придет такой Фома Никанорыч, - бурчала старушка себе под нос, - и будет окна разглядывать, не грязны ли, мухами ли не засижены. А ты, Норушенька, чашки перемой, самовар почисти, воды принеси.
Пар поднимался от корыта, Лесовушка тонула в нем, как в тумане. Только и слышалось ее сопение. Воздух в избе был влажный, окна запотели, курочка с козочкой отправились во двор и там играли, бегая друг за другом, заяц поскакал в лес. Время от времени курочка ловко и метко била клювом козочку, отчего ее глаза становились круглыми и недоуменными. Козочка недовольно блеяла. Луша смеялась, глядя на них. Она уже сделала все, как велела Лесовушка и теперь развлекалась.
- Шла бы прогулялась, - недовольно сказала старушка. С утра она была не в духе. - Глянь погода какая хорошая. Скоро солнышко на покой уйдет, и до Спиридона мы его видеть почти не будем. Иди, подыши воздухом, нечего в этой сырости сидеть.
Луша рада-радехонька, что старушка ее отпустила, побежала по знакомой тропинке и скоро вышла к Скородумовке.
- Ох, - сказала девчушка, - сколько не смотрю на Скородумовку, не могу наглядеться. Кажется, нигде нет лучшего места.
Солнышко освещало деревушку и бревенчатые дома под соломенными крышами казались золотистыми. Слышался лай собак, крик петухов. Девчушка бежала вдоль дороги, как вдруг увидела праздничную повозку. На лошадке была яркая попонка, к дуге привязаны бумажные цветы. Колокольчик радостно позвякивал. Осенняя грязь ошметками летела от колес. Повозка было проехала мимо, но внезапно лошадка остановилась и скосила коричневый глаз с длинными мохнатыми ресницами на Лушу. Та по краю, свисавшего из повозки ковра, быстро взобралась внутрь и притаилась в уголке.
- Но! - крикнул женихов отец, сидевший на облучке. - Чего задумалась?
Сваха была та же самая. Она вольготно раскинулась на пуке соломе и ее глаза тонули в улыбающихся румяных щеках.
Звонким голосом сваха напевно говорила.
- Эх, Сема, жизнь-то тебя ждет сладкая, жена у тебя будет хорошая, добрая, а у ж хозяйка какая, все тебе завидовать будут.
Жених счастливым не выглядел, на его лице застыло недоумение.
- Чего завидовать?
- У других жены ленивые, а твоя работящая, зорька еще не заалеет, а она за работу возьмется, вечером ты спать ляжешь, а она с прялкой вечерять будет. Сама смешливая, что ни слово, то поговорка, песни начнет петь, вся деревня в пляс пустится. Женихов у нее было, что море синее, да всем отказала, потому что тебя повстречала.
Семен закраснелся и от смущения заерзал на сиденье.
- Слушай, слушай, - обернулся к нему отец, - у свахи на языке медок, а в сердце ядок. Кто свахе поверит, того порвут звери, что она не скажет, надо сажей мазать. Говорит, что невеста красива, стало быть - как кобыла сива, утверждает, что работящая, значит лодырь или пропащая.
- Врешь, старый дурень, - взвизгнула сваха. - Сейчас сам увидишь, до чего девка хороша.
Луша попискивала от смеха в уголке. Наконец повозка остановилась. Сваха, нацепив на лицо радушную улыбку, вывалилась из нее и начала лобызаться с родителями невесты.
- А где ж ваша красавица ненаглядная? - запела она.
- В доме прячется, - ответила мать.
- А скажите мне люди добрые, - вдруг заговорил женихов отец, сам жених скромно стоял в сторонке. - Чего это мне поутру сон странный приснился? Кажется, что кто-то шепчет на ухо: слепая невеста, слепая невеста. К чему бы это?
- А не в руку сон, - первой опомнилась сваха, - уж такой востроглазой как наша Акулька искать - во всей округе не найти.
Невестина мать подбоченилась и зычно крикнула:
- Акуля!
На крыльцо выплыла дородная девица. Она была одета в праздничный сарафан с красной каймой, на голове был расшитый кокошник, лицо выбелено мукой, брови подведены сажей, а щеки намазаны свеклой.
- Тьфу, - сплюнул женихов отец, - изгваздали девку и не рассмотришь, ее сутки теперь надо в бане отмывать.
- Мам, - вдруг забасила мужским голосом девица, - что это у крыльца блескает не иголка ли?
Мать быстро подскочила, наклонилась, вытащила из утоптанной земли у порога тонюсенькую иголочку и торжествующе показала ее всем.
- Вот! Смотрите, какая моя дочь востроглазая. До того приметлива, до того сметлива!
Все прошли в дом, Семен с невестой задержались во дворе.
Невеста, наклонив голову, улыбалась и смотрела куда-то мимо.
- Ишь, востроглазая, - раздался звонкий голосок над ухом Семена. - Проверь-ка, дружок, ее востроглазость.
Семен скосил глаз и увидел на своем плече мышку-норушку в платочке в красный горошек.
- Как я ее проверю? - жалобно проговорил парень.
Мышка что-то зашептала ему на ухо.
- По нраву я тебе? - спросил Семен.
Невеста зажеманилась и хихикнула, не отводя взгляда от трубы соседнего дома.
- Так поцелуй меня, дорогая, - сказал парень, метнулся к куче мусора в углу двора и схватил старый мокрый валенок с оторванной подошвой.
Вытянув губы, невеста пошла прямо на валенок и щедро чмокнула его в испачканный навозом задник.
- Отец, - закричал Семен, - поехали скорей домой.
И пока они спешно грузились в повозку, из избы выкатились мать со свахой.
- Что такое? - раскричалась сваха. - Иль вы поссорились?
- Не, - довольно улыбнулась дочка, - поцеловалися, а щеки у него колючие!
Вечером Фома Никанорыч и Иван Петрович, хохоча, рассказывали Лесовушке эту историю. Та тоже смеялась, вытирала с глаз слезы, но потом строго сказала:
- Больше мою Лушеньку-норушеньку к себе на помощь не зовите. Не надо ей с людьми знаться, а то вспомнит своих родных и от меня убежит.
С утра начался дождь, он был мелким, будто на небе его кто-то просеивал через мелкое сито. Тропинки раскисли, на желтых листьях повисли капли. Луша, забравшись на сундук, смотрела в окошко. Лес потерял летнее веселье, нахмурился и насупился. Когда дождь закончился, наступила такая тишина, что было слышно как падают спелые листья. Они плавно, покачиваясь из стороны в сторону, плыли к земле и укладывались на нее пестрой мозаикой.
- Ночи длинные, вода холодная, - ворчала Лесовушка. - Ох, дождемся ли солнышка. Впереди зима.
Но Луша о грядущих холодах не думала, когда Лесовушка растапливала печку, растягивалась на теплой лежанке и начинала слушать старухины сказки. Та знала много интересного. Рассказывала как в лунную ночь на озере русалки греются на большом камне, какие чудеса творились на заброшенной мельнице, о чем спорят Вьюга с Метелью.
- Бабушка, а про людей что-нибудь расскажи, - просила Луша.
Старуха начинала сердиться, нос у нее становился острым, как сучок, и таким же коричневым, а в глазах появлялись злые желтые блестки.
- Нечего тут про людей вспоминать, - злилась Лесовушка.
Редко какой вечер старушка и девочка проводили вдвоем. Как только Лесовушка зажигала лучину и пристраивала ее у окошка, в дверь обязательно кто-нибудь стучался. Приходил старый Леший и хвастал, как весело ему пугать людей да водить их по лесу. Он кричал филином, взмахивал руками и становился похожим на большую встрепанную птицу. От Лешего пахло прелой листвой и грибами.
- Пойду, - сказал он, - навешаю опят на пни, бери Пелогея Степановна, корзину и приходи за опятами. Бочку то под засолку приготовила?
- С лета своей очереди ждет.
Леший раскланялся и ушел, протяжно скрипнув дверью.
Утром серые тучи рвали края о верхушки сосен, так и плыли по небу с неровным подолом. Дождь перестал. Лесовушка велела Луше потеплее одеться, и вместе они отправились за опятами. Далеко идти было не надо. Поваленное дерево сплошь усеянное крепенькими коричневыми опятками лежало в двух шагах от избушки. Луша и Лесовушка принялись рвать грибы и складывать их в корзину. Рябина горела алыми кистями, кружились в воздухе желтые листья. Луша ежилась от утренней прохлады. Как вдруг кусты раздвинулись и на полянку вышла девушка. Она была одета добротно и тепло, а в руках держала не просто корзину, а огромную корзинищу, в которую сама могла бы уместиться с головой.
Не обращая внимания на Лушу и Лесовушку, резво наполнявших свое лукошко опятами, девушка принялась собирать грибы.
- Ты это, - остановилась в недоумении Лесовушка, - шла бы отсель.
Девушка с недоумением посмотрела на крохотную старушку, потом сложила пальцы колечком и щелкнула по Лесовушке, отчего та слетела с бревна в куст крапивы.
- Сама бы шла! - сказала девушка и заливисто захохотала. Она приблизила лицо к Луше и начала ее рассматривать. Глаза у девушки были красивые, как цветы с зеленовато-голубыми лепестками.
- А ты кто? - спросила девушка.
- Я Лушенька-норушенька, - ответила Луша.
- А я Дарья из Скородумовки, слыхала про меня?
- Слыхала, тебя еще строптивой называют.
- Вот еще! - фыркнула девушка, - да такой доброй и ласковой еще поискать. Я ж как соломка стелюсь, поперек не говорю, только вдоль.
- А бабушку мою зачем обидела?
- Так это бабушка? - удивилась Дарья и так раскрыла свои зелено-голубые глаза, что они стали огромными, как чайные блюдца. - Я думала мышь какая, крыса лесная.
- Я тебе задам крысу, - бормотала старушка, вскарабкиваясь на дерево, - ты у меня получишь.
Дарья засмеялась, но Лесовушка сунула коричневые пальцы в рот и так свистнула, что верхушки деревьев закачались, а листья посыпались частыми желтыми каплями.
На полянку вышли волки. Они наклонили головы и сурово исподлобья посмотрели на девушку.
- Подумаешь, напугала, - пробормотала та, прячась за стволом дерева.
- Не напугала? - усмехнулась Лесовушка, махнула рукой и волки ушли,- раз ты такая храбрая, отправляйся домой, милая. Вспомнишь меня еще не раз. Как надумаешь прощения просить, приходи.
- Еще чего, - взвизгнула Дарья и, подхватив корзинку с грибами, вихрем пронеслась мимо Лесовушки и скрылась за деревьями.
- Ой, что ж в мире делается, - осуждающе сказала старушка, глядя в след девушке. - Девки совсем стыд потеряли, старших не слушают, грубят. В мое-то время - Лесовушка покачала головой, подхватила наполненную доверху корзину.
- Лушка, я пошла грибы солить, а ты по лесу погуляй, полюбуйся на осеннюю красоту.
Наступили первые утренние заморозки. По утрам пожухлая трава становилась седой.
- Зимой пахнет, - говорила Лесовушка. - То ли дальше будет, иной раз и не поймешь, был ли денек или не был. Как станет с утра хмарь, и солнышка светлого не увидишь.
Вечера становились длиннее, день скукоживался.
Однажды вечером в избушку ввалилась старуха с длинным синим носом. Она была одета в грязные лохмотья, через которые проглядывало голое тело.
- Свое пью у других не прошу, - спокойно сказала Лесовушка, наливая себе чашку чая из самовара.
- Небось не угостишь?
- Отчего же, присаживайся, Кикимора.
- Еще чего! Думаешь я позабыла, как ты меня с заветной ягодной полянки прогнала.
- А чего тебе делать на моей полянке? - взвилась от негодования Лесовушка, - ты ее не берегла, ягодки не холила и не нежила, дождичком теплым не поливала, злых жуков не гоняла, а хороших не привечала. А туда же - с корзиной прибежала. Вот посмотрю на тебя, кикимора и думаю: бессовестная ты. Мало ли в лесу полянок, любую выбирай.
- Зато тебя совестливую скоро со свету сживу! - радостно прокричала старуха и, выпучив глаза, показала длинный язык. - Знаю теперь, как силы набраться. Скоро весь лес моим будет, медведи начнут на задних лапах ходить, волки как собачки ластиться, а олени будут меня в карете катать. Вот! Ни ягодки, ни грибочка, ни даже гнилого желудя ты, хворья пучеглазая не получишь. Надоели вы мне! Теперь я за главную!
Лесовушка поперхнулась чаем.
- Ты либо на обед лебеду ела, дурында?
Кикимора запустила тонки длинные пальцы в копну нечесаных волос и сказала:
- А посмотрим, кто из нас дурында. Как силы наберусь, выгоню тебя из леса.
- Ах ты булдыжка комариная, - Лесовушка рассердившись поднялась из-за стола, но дверь захлопнулась и Кикимора исчезла.
На следующий вечер на огонек заглянул Фома Никанорыч. Он сразу присел за стол к пыхтящему самовару и принял из рук Лесовушки чашку с чаем.
- Хорош у вас чаек, Пелогея Степановна, - нигде я такого не пивал.
Старушка вяло махнула рукой:
-Без настроения делала, Фома Никанорыч. Вчера приходила булдыжка комариная, да так меня расстроила, что всю ночь сливовой наливочкой спасалась.
- Кикимора что ль? - усмехнулся Фома Никанорович. - Бегает по деревне и кричит: Скоро сила у меня будет немереная. Всех переполошила.
- Глупа.
- Да не скажите. Живет у нас в Скородумовке мужик, Дюжа по уличному. Сила у него была неимоверная. По четыре мешка ржи на спину забрасывал, лошадь с телегой из трясины вытащил, бревна, как соломинки в руках вертел. А сейчас лежит и ложку поднять не может, тяжело говорит, вся сила ушла.
- Куда? - удивилась Лесовушка.
- А вот и не знаем, мы уже совещались по этому поводу, да ничего не поняли. Но тамошний домовой рассказывал, что повадилась в последнее время на огонек кикимора. Сто раз говорил: не связывайтесь с этой проходимкой, от нее одни беды. Но молодежь нас, стари ков, не слушает, все хочет по-своему сделать. Весело с ней, видите ли, в карты играть и мышей по избе гонять. Я-то ее шутки знаю, то куделю перепутает, то нитки порвет, никогда ее не пускал. Но вчера и я сплоховал. Дождик шел, слышу, кто-то скребется у двери и жалобно плачет. Приоткрыл я дверь, а там Кикимора стоит, мокрая, нос синий, глаза запавшие.
- Никак впустил? - взмахнула руками Лесовушка.
- Впустил, - повесил голову Фома Никанорыч. - Больно жалка она была. И не уследил. Поначалу она вроде тихо себя вела, прикорнула в уголке, все всхлипывала, плакала. Я ей и кашки дал, хозяйка сегодня молошной угостила, и пирожка кусочек выделил, и молочка кружечку налил. Вроде тихо все было, спокойно. Хозяева за занавесочкой храпят, часы тикают, сверчок запел за печкой, кошка мурлычет. До т ого хорошо и уютно в нашей избе, что я закрыл глаза и тоже заснул. Проснулся ближе к полуночи. Лунный свет лежал на полу ровной дорожкой, глянул в уголок, где Кикимора сидела, а там пусто. Я тихонько отодвинул занавесочку а на груди хозяина сидит Кикимора и через деревянную трубочку будто что-то в себя втягивает. Зыркнула на меня со злобой, молча слезла с кровати пошла к двери. Я ее за руку было ухватил, а она, не поверите, Пелогея Степановна, как пушинку меня отшвырнула. Пролетел я через всю избу, на кота свалился и до утра от боли и обиды плакал. А утром хозяин не поднялся. - Силушки, говорит, совсем не осталось. Пришла беда, отворяй ворота, Пелогея Степановна. Погубит нас кикимора, изведет весь лес.
- Ах ты, булдыжка комариная, - ругалась лесовушка. - Да где ж она взяла эту трубочку?
Фома Никанорыч всхлипнул, пожал плечами и впился крепкими зубами в очередной бублик.
- Но, но, - сказала Лесовушка поспешно убрала блюдо с бубликами подальше, - ты от расстройства уже пятый мелешь.
- Это правда, Пелогея Степановна, я как начну переживать, так ем и ем. Слыхал я, что ходила Кикимора в дальнюю сторону, долго ее в лесу не было, не заглянула ли она к старому Ведуну. У него в сундуках чего только не сложено, и сапоги-самошаги, и скатерть-самобранка, и волшебная шапка, которую если наголову наденешь, сразу невидимым становишься.
- Диковинок у него много, это правда. Ведун по всему свету ходит, их собирает. И у меня бывал, отдай, говорит, дорожку пряменькую. Даже денег предлагал. А на что мне деньги. У меня курочка яичек нанесет, козочка молочка даст, грибов, ягод я в лесу наберу, кто-нибудь обязательно медку пожалует, мучицы принесет, маслица. Я не бедствую.
Лесовушка подошла к сундуку в углу комнаты, достала из фартука блестящий медный ключ, повернула его в замке и откинула крышку. - Эх, сколько добра навалено, - пыхтела старуха, доставая куски полотна, праздничные платки, почти новые башмаки, связки шерстяных носок. Где ж она? Ага, да вот.
Вещи были быстро убраны в сундук, а в руках старушки оказался сверточек. - Дороженька моя пряменькая, - сказала старушка, - ни по чем с ней не расстанусь, как надо куда быстренько сбегать, расстелила и ее - и в путь. Завтра с Лушенькой-норушенькой к Ведуну отправимся. Ты с нами пойдешь, Фома Никанорыч?
- Я бы рад, да некогда. Хозяин лежит, хозяйка ревет, я один за домом приглядываю.
Утром Лесовушка оделась потеплее, повязала Лушу новым платком, надела на нее жакетку, дала новые лапти. Погода была теплой, летела легкая паутина. Лес в желтых и красных пятнах, пронизанный солнцем, светился золотом. Лесовушка вдохнула прохладный воздух, достала из-за пазухи сверточек, бросила его на землю и перед нею появилась ровная дорожка.
- Прямой дорожки - вот чего не хватает людям в жизни, - говорила старушка. - Иной раз человек и так крутит, и эдак, год блуждает, второй, третий, порой вся жизнь у него уйдет на поиски нужной дорожки. Уже изменить ничего нельзя, а он вдруг поймет, что не туда шел и не с тем человеком. А у меня всегда дорожка ровненькая и прямая, по ней, куда угодно за четверть часа можно добежать.
Луша перебирала ножками в лапоточках и видела перед собой только покачивающуюся старухину спину. Девочка запыхалась и немного устала. Листья падали по обе стороны дорожки, становясь красочным орнаментом.
Наконец впереди показался домик. Из трубы в голубое небо поднимался ровный белый столб дыма.
- Печку Ведун топит, нас ждет, - довольно крякнула Лесовушка. - Чайку напьемся.
Дверь приветливо отворилась, Лесовушка и Луша вошли в дом. Дед Ведун сидел за столом, покрытом скатертью в синий цветочек. Начищенный самовар сиял медными боками.
- Проходите, гости дорогие, - сказал старик. Он был сед и сгорблен. Ведун наклонился к Луше, пытливо посмотрел на нее и усмехнулся.
- Ты что, старая, под закат жизни грешить начала? Девчонка скоро совсем в мышку превратится. И носик востренький, и глаза-бусинки, и усики уже просматриваются.
- Без тебя знаю, что делать, - сердито ответила Лесовушка и села за стол. Луша пристроилась рядом с ней. В тарелочке лежали конфеты, девочка вопросительно посмотрела на старика, тот ободряюще кивнул, девочка развернула одну конфетку и положила в рот.
- Вкусно? - прищурился Ведун.
Луша довольно закивала.
- Ты, старый, скажи, не заходила ли в последнее время к тебе Кикимора?
- Была, да уж порядочно времени прошло, недели три как. Зашла под вечер, скукоженная, несчастная, спина согнута сильней чем у меня, космы нечесаные, под глазами синяки. Жалкое зрелище, Пелогея Степановна.
- И ты, старый, ей поверил, оставил ночевать.
- Неужто я на ночь глядя несчастную должен был выгнать? - руки старика взлетели, как два уставших крыла.
- Ничего эта несчастная у тебя не украла? - прищурилась Лесовушка.
- Помилуй, Пелогея Степановна, у меня и брать-то нечего.
- Ха! А скатерть-самобранка, а сапоги-самошаги.
- Вспомнила! Скатерть мыши погрызли, расстелешь ее, а там одни объедки появляются, сапоги-самошаги протерлись, шапку-невидимку моль съела, диковинки стареют так же, как и обычные вещи. А новых мастеров, Пелогея Степановна, нет, наступает бесчудесное время. Иной раз выйду поутру на крылечко, окину взглядом белый свет и подивиться не на что. Все чудеса остались в сказках.
- А дудочка, через которую силу забирают, где?
- Она у меня далеко спрятана, это вещь опасная. Хотел я ее поломать и в печке сжечь, но пожалел, вдруг пригодится.
- Кикиморе пригодилась, - насупилась Лесовушка. Ты что наделал, старый, не уберег дудку.
- Не могла Кикимора ее забрать, легла себе на сундучок и спала всю ночь.
Старик заволновался, встал из-за стола, подошел к буфету и начал выдвигать многочисленные ящики, пакетики с крупами, узелки с сушеными травками полетели на пол.
- Куда ж я ее дел? - бормотал старик, - маленькая она, сразу и не найдешь.
Ведун распотрошил сундук, залез в ларь, но ничего не нашел. Потом старик взял свечку, спустился в погреб и начал шарить между бочек с капустой и огурцами.
Ведун только досадливо пыхтел. Он вернулся в избу, достал из шкатулочки стеклышко и начал медленно рассматривать сквозь него избу.
- Нигде нету, - бормотал старик, - надо же, потерялось.
- Украла у тебя Кикимора опасную вещь, а ты не встрепенулся. Если у кого корова потеряется, ты знаешь, где искать, как мужик на том конце деревни чихнет, ты уже травки готовишь, чтоб отвар сделать. А тут из под носа увели диковинку.
- Сейчас глянул, - сказал старик. Из той же шкатулочки он взял что-то, завернутое в тряпицу. Это оказалось блюдце. Ведун подышал на него, протер рукавом и, вытащив из кармана яблоко, положил на блюдце.
- Скажи, мне милая, что гостья в моем доме делала.
Луша забралась на стул позади старика и с любопытством заглядывала ему за плечо. Яблоко медленно катилось по блюдцу, и его поверхность покрывалась туманом. Ничего не было видно, но не успела Луша расстроиться, как туман рассеялся и появилась картинка. На ней была та же самая комната, слышалось чье-то похрапывание.
Лесовушка сердито взглянула на старика:
- Ты что ль соловьем распелся?
- Дык, - развел руками Ведун, - разморило что-то с чаю. Гляди-ка, а что это Кикимора делает?
На картинке появилась лохматая тощая старуха, она вставила в глаз волшебное стеклышко Ведуна и, захихикав, потерла руки с длинными коричневыми пальцами. Кикимора подскочила к буфету, нашарила что-то на верхней полке, сунула себе за пазуху и тихонько вышла из избы.
- Вот кто во всем виноват! Ты! - крикнула лесовушка. - Нашел время спать! Теперь лес погибнет.
- Пелогея Степановна, хорошая ты женщина, но сердитая, и так ты торопишься посердиться, что некогда тебе подумать. Кикимора выпивает чужую силу и сама становится сильнее. Что будет, если она получит силы больше, чем поместиться в ее тельце?
- Лопнет!
- Может быть и не лопнет, но силу потеряет.
- Что делать-то Ведун, научи.
- Я все сказал.
Старик убрал блюдце с яблоком в шкатулочку, положил туда же увеличительное стеклышко и пригласил всех пить чай с конфетами.
Вечером Лесовушка затопила печку, напекла блинов, и стала думать. Думала она тщательно, морщила лоб, хмурила выцветшие реденькие бровки, чесала сухими темными пальцами затылок.
- Думай, голова, думай, - бормотала старушка. Она стала ходить по избушке: от печки к лавке, от лавки к печке, села на сундук, скрестив ноги в лаптях, но так ничего не придумала. Курочка заснула на жердочке, коза потрясла бородой и тоже закрыла желтые глаза, в корзинке примолк заяц. В избе стало тихо-тихо. И тут из-за печки послышалось пение сверчка. В глиняном черепке оплывала свеча. Слышно было, как за окном засвистел ветер, и капли дождя ударили по стеклу. Луша натянула одеяло к подбородку, дрема охватила ее. Время от времени девочка приоткрывала глаза и видела беспокойную Лесовушку. Та бесшумно металась по избе. Луша уснула.
Утром в избушке не было слышно стука чугунка, торопливого бормотания Лесовушки.
Луша налила в кружку воды, стараясь не разбудить бабушку, но та открыла глаза и потянулась.
- До утра не спала, думала. И ведь придумала! Глянь-ко, чем я остаток ночи занималась. Лесовушка достала из-под подушки сверток и показала огромную мужскую рубаху и порты.
- Ой, пискнула Луша, - на великана шила?
- Увидишь, - хитро улыбнулась старушка, - давай завтракать и пошли в лес.
Утро было прохладным и хмурым, на траву лег первый заморозок.
Лесовушка втянула носом воздух.
- Зимой пахнет, - поежилась она, - уже песни вьюги и метели становятся слышны.
В лесу было тихо, лишь изредка слышался стук дятла. Пожухлый ковер из листьев пах сыростью.
- Все спать укладываются, - говорила Лесовушка. - Букашки под кору забираются, чтоб не замерзнуть, птицы улетели, звери попрятались в норы. Скоро и медведь в берлогу ляжет и начнет лапу сосать, до весны будет сны смотреть, веселые, с цветными картинками, как в книжке. А пока он последний жирок нагуливает, чтоб крепче спалось.
- Эй, Михаил Потапыч, ты где? - крикнула Лесовушка.
- Ну здесь и чего тебе? Нет у меня меда, дикие пчелы ленились, совсем мало меда заготовили, - из-за кустов появился огромный медведь. Луша глянула на его страшную морду, мощные лапы с острыми длинными когтями и от страха закрыла глаза. Но Лесовушка никого не боялась.
- Не нужен мне твой мед, косолапый, - сказала она, я сама тебе подарочек припасла, смотри.
И старушка развязала котомочку, которую держала в руке.
- Вот тебе штаны и рубаха. Будешь самым красивым в лесу.
- Эх, старая, ты либо смеешься, я же не ярмарке вприсядку танцую, а по лесу хожу.
- Теперь будешь как богатый мужик ходить.
- Еще чего, - сказал медведь и повернулся было широкой лоснящейся спиной, но Лесовушка его остановила.
- Потапыч, тут такое дело, Кикимора совсем ума лишилась, говорит, что в деревне подслушала, где пасечник спрятал весь мед. Никому не скажет, сама всю зиму лакомиться будет.
- Да я ж ее заставлю рассказать! - рявкнул медведь и со злостью махнул огромной лапой.
Луше показалось, что когти прорвали воздух и он затрещал, как рвущаяся ткань.
- С Кикиморой надо хитростью, - запела старушка. Ее щечки раскраснелись спелыми яблочками, в маленьких глазках появились озорные искорки. - Наряжайся, как богатый мужик и садись под деревом, Кикимора увидит тебя, подойдет, нос свой острый сунет, тут ты ее и схватишь. Да не сразу хватай, подожди немного, а еще лучше, если я за деревом спрячусь и тихонько тебе шепну: "Пора, Топтыгин".
- Ну ладно, - согласился медведь, - а много у пасечника меда?
- Кадушек семь-восемь накачено, а в сотах и не знаю, сколько сложено.
Медведь облизнулся, безропотно натянул на себя штаны и рубаху и сел под дерево. Лесовушка надела на его голову картуз и Луша удивилась, как медведь стал похож на очень большого и толстого мужика.
- Долго ждать-то? - спросил медведь.
- Идет уже, песенку напевает.
Кикимора появилась на полянке, она весело подпрыгивала и довольно мурлыкала что-то себе под нос. Словно играючи, Кикимора сломила молодой дубок, зашвырнула его в кусты и рассыпалась визгливым мелким смехом. Лес задребезжал и закачался.
- Ух, как я сильна, как сильна! - крикнула Кикимора, вытянула тощую руку и согнула ее в локте, полюбовалась на вздувшийся бугор. - Лес по щепкам разнесу, в деревне дома по бревнышку раскатаю, мосты порушу. Ох, весело мне будет!
Медведь старательно изображал спящего мужика и громко всхрапнул для правдоподобности. Кикимора подошла к нему и впилась маленькими пытливыми глазками.
- Вроде и много во мне силушки, а еще хочется, - пробормотала она. - Мужик то здоровый.
Видно было, что Кикимора колеблется, но, наконец она решилась, сунулся руку в карман, достала трубочку, приложила ее к груди медведя и сделала полный вдох. Вдруг ее отбросило от топтыгина и начало швырять по лесу. Кикимора билась об деревья, подлетала к самым их кронам, падала на землю, чужая сила со свистом выходила из нее.
- И-и-и-и-и-и! - тонким голосом вопила старуха. Ее крик становился все слабее, наконец, Кикимора легко, как осенний лист слетела на муравьиную кучу.
- Что ж такое! - жалко заплакала она и размазывала слезы по чумазому лицу. - Хотела силушки получить, а последнюю потеряла.
Ветер подхватил Кикимору и закружил по лесу.
- Ты куда? - вскочил медведь, - говори, где мед, бабочка легкокрылая.
- Опомнился, - усмехнулась Лесовушка, - улетела Кикимора и до следующего лета не вернется.
Медведь заворчал, сорвал с себя рубаху со штанами и зашвырнул в кусты.
- Зря только рядился, - рявкнул он, и сердито размахивая огромными лапами направился в чащу леса.
- Не зря, милый, - попела ему вслед Лесовушка и засмеялась.
Вечером забежал Фома Никанорыч.
- Получше стало хозяину, вернулась к нему сила, - сообщил он довольно и сел за стол.
- Эх, Пелогея Степановна, удивительная вы женщина, как ни пожалуюсь вам, то вся само собой разрешается.
Однажды, проснувшись по утру и выглянув в окошко, Луша увидела, что лес засыпало снегом, и он стоял нарядный и праздничный. Синее небо было пересыпано горошинами белых облачков.
Луша как была в ситцевом платьишке и в худых старухиных башмаках выскочила за дверь и заскакала по снежку, оставляя на нем темные влажные следы. Лес сиял, словно тоже радовался. Лучи солнца легли на стволы деревьев светлыми полосами.
- Скоро зима, - сказала Лесовушка, показавшись на крылечке избушки. - Этот снежок растает, новый выпадет, а там и Мороз придет, ледяным посохом ударит, и все замерзнет.