- Эй, юдоляне, а вот грибы с поляны! Мочёные, солёные, в печке запечённые!
- Продаю кожи! Хорошие кожи! Хоть телячьи, хоть рыбьи. По три деньги за аршин!
- А ну, кому сбитню? За полушку налью кружку.
- Сапоги! Сапоги! Мягкие да нарядные! Не жмут, нее трут, в горку сами идут.
Ярмарка гудела, кружила, мелькала весёлыми лицами, шитыми рукавами да подолами.
Повет споро шагал через торжище, придерживая на плече тяжёлый бочонок с горловиной, предусмотрительно измазанной потёками масла. Он почти миновал мясной ряд, когда увидел целую артель скоморохов. Шестеро, в кафтанах навыворот, в потешных рогатых колпаках, скакали и кривлялись под дудение сопелок, а седьмой, большеротый и большемордый ревел во всю дюжую глотку:
- ...Подходи, честной народ!
Помяни лядащий год,
Хошь, медком,
Хошь, кваском,
Хошь, пахучим ветерком...
Повет приостановился около весёлых плясунов, опустил бочку на примятую траву и пошевелил занемевшей шеей. Год и впрямь выдался худой, даже хуже прошлого. Хлеб опять не уродился, скотина не плодилась, куры не неслись, коровье молоко отдавало горечью, морква в огородах росла каким-то заковыристыми узлами, да и князей всё мир не брал, хоть кол им на голове теши. Впрочем, юдолян на ярмарку сошлась тьма. Народишко куплял, продавал, выпивал, праздновал конец жатвы.
- Ой, прошёл годок,
Отдавил нам бок,
Ну и леший с ним,
Повернём другим... - орал широкомордый.
Бом-м-м! Его слова потонули в раскатистом ударе колокола. Бом-м-м! Бим-бом, бим-бом! Быстро перекрестясь, Повет оборотился в сторону собора Святого Ионы. Храм вздымался над морем людских голов, тянулся к прозрачному осеннему небу пятью разноцветно-леденцовыми островерхими маковками. От долговязой белоснежно-сахарной колокольни расплывался тягучий звон, созывавший прихожан к поздней обедне. Почти одновременно с колоколами ожил и храмовый ключ-фонтанец. Из обширного круглого бочага, устроенного прямиком на церковной площади, ударила мощная струя пенистой воды. Фонтан с рёвом выстрелил вверх, словно пытался перерасти цветные купола, и медленно начал опадать, баламутя воду рукотворного озера. Повет дважды осенил лоб крестным знамением, затем, крякнув, взвалил на плечо увесисто булькнувший бочонок и двинулся дальше, на другой конец ярмарки.
Плешивый Зыба околачивался на обычном месте, возле лабазов, между рассупоненных подвод, болтал с хуторянами, привезшими товар. Повета с бочонком на плече он подметил ещё издали, махнул рукой и заторопился навстречу. Они сошлись на маленьком пятачке, чуть в стороне от общей сутолоки. Повет опустил ношу на утоптанную землицу и выпрямил спину.
- Храни тя Христос, - проговорил Зыба, внимательно рассматривая бочонок.
- И тебя, купче, - отозвался Повет, утираясь краем рукава.
- С чем пожаловал?
- Как уговаривались.
Зыба тронул бочку носком сапога:
- Из святого ключа?
- Из него.
- Нынче в ночь за стену плавал?
- А то как? Пока у князя Рушимира думки не достало бочаг запрудить, текут ручейки, знай - лови. - Повет широко улыбнулся. - Водица чистая, без запаху. Сам проверял. В лодке ещё восемь баклаг. Отдам по полкуны. Ежели продашь по четвертинке ковш - наторгуешь гривну.
- Экой ты скорый... - Зыба потёр лысину.
- А коли дашь мне сегодня подводу, так к вечеру тебе сам всё свезу, - продолжал Повет, чуя подвох. - Дело верное.
- Так-то оно так... - промямлил Зыба.
Повет нахмурился.
- Этот бочонок возьму, как обещал. - Зыба поднял лысую голову. - Но сверх того ничего брать не стану, уж не обессудь.
- Почто так?
Зыба скосоротился:
- Сосед наш, пресветлый князь Рушимир не велел своим купцам к нам, в Хвостиград, ехать. Ну, и Ративой осерчал. Не будет нонеча на ярмарке гостей из Главославля, и наши к ним не поедут. А как я приказному осьменнику, объясню, откель у меня водица из святого фонтанца, ежель источник за главославскими стенами? И куплять мне её не у кого... Вот так-то, паря. - Торговец полез в мошну, отсчитал монеты и едва не силой всунул в руку оторопевшему продавцу. - Бери кушенёк пока дюженёк.
- А чего с остальной водой делать? - ошалело спросил Повет.
- Хошь сам пей, хошь в море лей. - Зыба пожевал губами. - А мне под батоги али на дыбу неохота. Такие, паря, пироги.
***
Вот тебе и паря... Вот тебе и пироги... Позванивая монетками в тощем кошельке, Повет топал среди лотошников. За четверть деньги он купил связку бубликов и теперь откусывал на ходу от румяных колечек. В голове клубились тяжёлые сомнения. Ещё летом, когда стало ясно, что сиротский его надел и нынче прокорму не даст, он было решил податься в копатели, но урядные из Сального Приказа так рьяно кинулись выполнять князев свечной закон, что ночных салокопов частью разогнали, частью переловили, кого-то даже посекли саблями. Пришлось вплотную заняться рыбной ловлей. С рыбой в окрестных водах за последние три года стало едва не хуже, чем со свечами, но припрятанная за полосой прибоя лодка давала кой-какую вагу. Ночами Повет уплывал далеко за двойную линию стен, стоявших одна супротив другой, точно забор по сторонам пустой улицы, и там забрасывал невод, озорничал на вражьей половине. Рыбы у оголовья спокон веку ловилось в разы больше, чем у охвостья. Люди баили, будто влекут её туда целыми косяками то ли особые свисты, то ли плески, то ли ухищрения хитрых главославских колдунов. Ловилось не вельми густо, но на еду хватало. Главное в ночных рыбалках было держать ухо востро и не плескать вёслами, абы не прилетела слепая стрела с крайней береговой башни.
Так Повет, кусая бублики, топал вперёд, пока не вынесло его к кожевенному ряду. Здесь он сбавил шаг и остановился. Промеж прилавков собралась ватага юдолян, душ в полтораста, и посреди этого шумливого кольца кочкой торчал лохматый мужичонка в ношеном армяке и без шапки. Пегие его космы торчали во все стороны, будто иглы морского ежа.
- Верьте мне, юдоляне! - Надсадно кричал мужичонка. - Не позжей серёдки осени настанет конец миру. Запылает адское пламя так, что небо скукожится, и трубы Господни взревут над тучами, а потом поднимется с моря волна в сто саженей, и провалятся в пучину и хаты ваши, и пашни, и амбары с житом, и бабы ваши с ребятишками. Все пойдём на корм рыбам. Наказание, братья, за грехи смерные, за алчность и гордыню безмерную.
- А церквы как же? - сказали из толпы то ли серьёзно, то ли дурашливо. - Церквы-то останутся?
- Как же останутся, дурья твоя башка? - возмутился лохматый. - Коли вся юдоль под море уйдёт.
- А тебе откель ведомо? - спросила баба в цветном платке.
- Прошлой ночью было видение! - Мужичонка, сурово сдвинул брови. - Ангелы сошли с небес и рекли мне грешному: 'Не пройдет и четырёх седьмиц, как обрушится на юдоль кара лютая'.
- Так что ж, дядя, - жалобно поинтересовался детина с румянцем во всю щёку, - молиться нам, свечки ставить али как?
- Свечей не хватит, - пророкотал знакомый нутряной бас. - Надоть садить баб с детями в струги, да грести куды глаза глядят, авось передюжим лихо.
Повет оглянулся и с удивлением узнал мрачное лицо в окаймлении густой чёрной бороды. Говорившего звали Могутой, он держал кузню на краю посада. Подле Могуты, чуть за его плечом, тянула стройную шею молоденькая сероглазая девка, с алым ремешком вокруг лба.
- Правильно баишь, - одобрил ведун. - Токмо зачем, куды глаза глядят? Надоть, куды Бог велел. Ангелы рекли: 'Плывите на восток, обрящете там приют и спасение'. Ужель ангелы дурней тебя, неуча?
- А ну! - От грозного окрика зазвенел воздух над головами. - А ну, расступись! Дай дорогу.
В толпе зрителей, окружавших лохматого мужичонку, произошло замешательство. Люд закрутил головами, но расступаться никто не схотел, и дюжина конных воев во главе с полусотником Рындой увязла в сгустившемся кольце, не дойдя до ярморочного пророка. Сам Рында, которому всё ж не хотелось давить людей и прорываться силой, перегнулся в седле и погрозил нагайкой.
- Ты почто народ баламутишь, охальник? - Кулак в боевой перчатке выразительно сжался. - Я твою морду добро помню. В прошлый раз ты княжьей милостью от батогов отвертелся, теперь ни в жисть.
- А ты не пужай, полусотский. - Нисколько не смутившись, прокричал мужичонка. - Гляди, как самому не спужаться. До чего твои князья довели народишко: пашня пуста, скотина дохнет, деревья чахнут. Четыре ключа-фонтанца в охвостье, так во всех от воды желчью несёт. Думаешь, не знаем, что народ про это баит? Думаешь, не ведаем откедова такая поруха?
- И откедова? - в тон ему отозвался полусотник.
- А оттедова, - опять заорал лохматый, - что пресветлые князья-супротивники зелье в сальных ямах квасят!
- Какое ещё зелье? Што ты лаешь, дурак? - процедил Рында, наливаясь кровью.
- Сам знаешь, какое зелье! Такое, каким у Рушимира в Главославле кажный день по дюжине бочек наливают. Такое, что уже ядом пропитало главославские пашни и выкосы, воду в запрудах отравило. А теперь и до нас добралось, вместе с колдуном Лихоней. Думаешь, не знаем, зачем в охвостье частоколом пять десятин землицы огородили? Зачем везут туда на подводах буру и болотную соль? Для чего людишки из Сального Приказа рубят ямы да вливают в них смеси по колдуньей указке намешанные? Зачем плотники в оружейнях строят пороки камнемётные? Уж всё подворье заставлено...
Повет забыл про накусанный бублик. То, что говорил мужичонка, было и дивно, и страшно. Смутные слухи бродили по Хвостиграду, но никогда они ещё не обращались в столь страшные и обличительные слова. Короткая толстая шея полусотника напряглась так, что выступили жилы.
- Ах ты, иуда! - Рында тронул коня вперёд, но с десяток рук вцепились в поводья.
- Братья, юдоляне! - кричал лохматый. - Глядите, куда завели нас искус да усобица! Ещё десять годов назад не было стен между княжьими угодьями, ни ворот, ни стражи. Где кончался Хвостиград, там начинался Главославль. А теперь что? Половину лесов на городницы извели: ни зайцу пробежать, ни ужу проползти. Княжий заказ - божий указ! Руби брёвна, клади ровно. А от стены до войны два шажка всего. Как созреет в ямах сто бочек зелья огневого лютого, так и не станет больше ни Главославля, ни Хвостиграда! Выжжет зелье огнём негасимым всю юдоль от краю до краю. Слухайте, люди! Сроку вам три седьмицы, край - четыре, собирай баб и детишек, грузись в челны, а не то поздно будет!
- Хватай вора! В колодки его, пса! - взревел полусотенный.
Кони княжьих дружинников врезались в толпу, охватывая её полумесяцем. Отбросив недоеденную баранку, Повет крутнул головой: лохматый мужичонка ловко пробирался сквозь сутолоку, кузнец Могута тоже куда-то подевался, а на Повета пёрло лошадиное рыло. Рядом другой ратник теснил конём с десяток мужичков, виснущих на поводьях. Отступая, Повет видел краем глаза, как там, сквозь строй селян, протиснулся давешний румяный парень, сгрёб хрипящего коня за шею и, натужившись, опрокинул зверюгу набок. Всадник ухнул, вылетая из седла, кто-то завизжал, придавленный конской ляжкой. Пользуясь тем, что его дружинник оборотился, Повет нырнул вперёд, вцепился в сапог служивого и, навалившись всем телом, стянул молодца в островерхой мисюрке на землю. Парень закрутился, выпутываясь из стремени, рука дёрнула саблю из ножен. Но Повет тоже не зевал. Кулак, описав в воздухе дугу, врезался противнику аккурат в сопатину. Молодой дружинник полетел вверх тормашками, но вместо него немедленно возникло перекошенное яростью лицо полусотника. Изогнутая сабля, молнией, обрушилась Повету на голову. В последний миг Рында, жалея свою жертву, повернул клинок плашмя, но удар был так силён, что ноги Повета подкосились и он плюхнулся в пыль. И тут же могучая длань ухватила его за шиворот. Рубаха затрещала.
- И вот этого вяжите, - прохрипел Рында. - Опосля буду пороть... до смерти...
Но тут на полусотенного наскочили, размахивая кольями. Выпущенный Повет мешком осел наземь, сжал голову руками. Перед глазами кружилось, в ушах гудело, хотелось лечь на бок и закрыть глаза, но лечь ему не дали. Опять неведомо откуда появилось тонкое лицо сероглазой девчонки с алым ремешком. Приговаривая что-то неслышное, она ухватила Повета подмышки, вцепилась в него, что краб в кусочек сала, подняла и потащила вон из побоища. Держась за голову и заплетаясь ногами, Повет покорно бежал за нею сквозь перевёрнутые лотки, исступлённые крики, ржание лошадей. Они бежали, пока не выскочили к лабазам. Здесь девчонка потянула влево. Проскочив между несколькими возами, беглецы налетели на оглобли телеги, с передка которой топорщилась чёрная борода посадского кузнеца.
Повет и девчонка перевернулись через борт в пахучую солому, кузнец взмахнул плетью, и телега рванула вон с торжища.
Подскакивая на ухабах, они неслись прочь от драки, от криков, от лабазов, прочь от цветных маковок церкви. Повет лежал, притаившись за бортом, и молил Бога, чтобы его голова не лопнула от одного из скачков, как перезрелая тыква. Девчонка тише мыши лежала подле него, сверкала сквозь солому любопытными глазищами. 'Кажись, свезло', - подумал Повет, улыбаясь сквозь боль.
Чернобородый Могута гнал телегу почти до самого посада. Лишь когда по осеннему небу проплыл покосившийся купол церквушки Божьего Преображения, кузнец сбавил ход. Нежданная спасительница, приподнявшись, выглянула за борт.
- Эй, - сказала она Повету. - Подымайся. Далече уж от торга, небось не поймают.
Покряхтывая, Повет сел, с трудом отнял испачканные кровью руки от макушки.
- Ух ты ж, - запричитала девчонка. - Дай-кось посмотрю.
Она почти силой отодвинула Поветовы ладони и осмотрела запёкшиеся волосы, потом велела не шевелиться и выудила из сена баклажку с водой.
- Тебя как звать-то?
- Поветом.
- А меня Зоряна... Наклони башку... А ты ловкий, - добавила девушка, обмывая ссадину. - Эко сшиб гридня... И крепкий... Опосля такого тычка можно и на небеса вознестись.
- Я крепкий, - подтвердил Повет, морщась (макушку саднило), - и живучий. В детстве я три раза топ, не утоп.
Зоряна сделала большие глаза:
- Ну?
- Вот те и 'ну'. Мы мальцами ныряли, чтоб плавень посмотреть. В последний раз я почти донырнул.
- Увидал?
- Не помню. В голове помутилось.
- Живучий стало быть и упорный, - сказала Зоряна, отирая воду, - Как же тебя Рында хватил... Разве ж так можно? Налетели на люд как нехристи. Им это на суде божьем зачтётся. Вот тебе тряпицу, прижми к темени.
- Полусотского понять можно, - миролюбиво отозвался Повет, прижимая к голове влажную ткань. - У него служба, а тут сказочник такое баил! Рынде стерпеть было никак нельзя. То ж князю Ративою смертная поруха...
- Раз так, что ж ты влез в кулачки биться?
Повет и Зоряна испуганно обернулись. Из разъерошенного стожка, занимавшего две трети повозки, кряхтя, выбрался лохматый мужичонка. В волосах его застряли соломины, дымчатые прозрачные глаза смотрели сердито и даже зло:
- Чего вступался, коли я сказочник? Вон, сидишь весь юшкой умазанный, как скоморох на гулянке.
Повет растерялся.
- Больно ты дядя нахальный, - сказал он, чуть подумав. - Я нахальных люблю.
Мужичонка засмеялся.
- Эй! Могут! - крикнул он через стог. - Ты супротив мельницы Большаковой останови.
- Добро, - прогудел с передка Могута.
- Выбора у меня другого нету, - смутно объяснил Повету лохмач.
- А схватили б тебя? Не боишься? - спросила бойкая Зоряна. - Рында, он злопамятный.
- А чего бояться? - мрачно спросил мужичонка, выбирая соломинки из бороды. - Через две седьмицы конец свету, а, снявши башку, по волосам не плачут. Всё одно помирать.
- А даве ты про три седьмицы сказывал. Али запамятовал, что ангелы рекли? Али и не было ангелов-то?
- Может, и не было, - сказал мужичонка. - Сам решай, по своему разумению: чему верить, чему нет. А про конец, мне и без ангелов ведомо.
- Это откель?
- А оттель, - мужичонка прищурился, - что беглый Лихоня-колдун уже полгода нашему князю Ративою первый советник. Десять годов назад приплыл этот Лихоня в Главославль до князя Рушимира на чёрной лодочке. Откуда приплыл, никому не ведомо. Только бают люди, что поднялся он из самой преисподней и звать его вовсе не Лихонею, будто бы имя его настоящее честной язык и произнесть-то не может, враз покроется язвами. Куды ступит колдун, там горе с порухою. А теперь вот к нам прибился.
Повет с Зоряною слухали, пооткрыв рты.
- И ещё. - Мужичонка понизил голос, - Пять дён назад видел я впотьмах с колокольни, как плыли по воде огни негасимые, уплывали с охвостья в бескрайнее море. Знать, видели те огни и из Главославля, а ежели видели, то годить уж не станут. Бысть вскорости большому несчастию.
- Да что же нам делить со Главославлем-то? - Повет округлил глаза.
- А енто неважно. Хоть бы рудные болота на правобочье. Их князь Рушимир уже воевал раз. Отчего ещё не спробовать?.. А вот и мельница.
'Тпррру', - раздалось с передка телеги.
Собеседники разом качнулись вперёд.
- Да откуда ж ты всё знаешь, дядька? - изумлённо произнесла Зоряна.
- Слухать умею и мыслить. - Мужичонка искоса глянул на попутчиков. - За то и кличут меня Всевежем. Ведь самое тайное дело наружу вылезает, коли уметь зёрна от плевел отделить. Так-то... Ну, не поминайте лихом. А как зачнётся что, тикайте без оглядки. Храни вас Бог.
- Сейчас-то ты куды?
- А мне ещё упредить кой-кого нужно.
Мужичонка ловко перемахнул через борт телеги и моментально растворился в ближайшей подворотне. Телега качнулась, стронулась с места и заскрипела по разъезженной улице.
- Вот те раз, - заворожено выдохнув, Зоряна оглянулась туда, где медленно крутились мельничные крылья, потом взглянула на Повета. - Что думаешь?
- Не знаю, - пробормотал парень. - Вот минует три седьмицы, так сразу и узнаем.
Зоряна неуверенно улыбнулась.
- Дай-ка, лицо тебе оботру, - сказала она, потянув Поветов рукав, - а то впрямь на скомороха похож.
Уже не особо разгоняясь, телега доехала до окраины посада. Дальше разворачивались жухлые квадраты скошенных лугов, упиравшихся в маленькую сосновую рощу.
- Вот я и приехала, - с напускной весёлостью сообщила Зоряна. - Вишь, моя изба, где изгородь покосилась. Ежели в гости заглянешь, будем рады.
Девушка легко спрыгнула с телеги, помахала Повету рукой и поскакала к вросшей в землю избушке.
- Обязательно загляну, - крикнул Повет ей вдогонку. - Коли блинами угостишь, так и забор поправлю.
Могута опять прикрикнул на лошадей, хлопнул витой плёточкой. Заскрипели колеса. Придерживая тряпицу на ещё гудящей макушке, Повет спрыгнул на жухлую траву, трусцой обогнал повозку и примостился на передке рядом с кузнецом. Какое-то время ехали молча, потом Могута покосился на спутника бешеным глазом.
- Славная девка, - поведал он между прочим, - смышлёная и умелая. Сирота круглая. Домик ей отец Взметень выделил за счёт прихода. За детишками смотрит. Тоже сиротками. Взметень им то хлеба подкинет, то свеколки, то денег алтын ...
- Я тоже сирота, - задумчиво сказал Повет. - Тятю с маманей побили, когда замятня была на правобочье, как раз за те болота...
Могута кивнул. Они опять поехали, молча и слаженно покачиваясь плечами.
- Слушай, - спросил он осторожно. - А что думаешь насчёт войны, конца света, колдуна с зельем... про то, что Всевеж баил?
Кузнец нахмурился.
- Всевеж-то? - сказал он негромко. - Не знаю... Можно, вестимо, на веру не брать, только по всей юдоли и впрямь дела творятся чудные, нехорошие. А Всевеж мужик дельный, гиль болтать не станет.
Около кузни Повет спрыгнул с телеги, попрощался с Могутой и зашагал туда, откуда приехал. Пройдя почти весь посад, он высмотрел неубранный стожок за чьим-то амбаром, зарылся в сено и почти мгновенно погрузился в омут сна.
***
Он проснулся на исходе дня, когда солнце, разбухая и наливаясь калёным железом, уже клонилось к закату. Голова почти не болела, но тревога, посеянная в груди, давила, словно мельничный жёрнов. Вылезши из стога, Повет отряхнул порты с рубахой, выбрал солому из волос и подался в город. Кружным путём направляясь к дому, он миновал окраину Хвостиграда и, сам не ведая зачем, пошёл наискось через пустое торжище, ещё носившее следы дневного погрома. Напротив подсвеченных солнцем куполов собора Повет остановился. Внезапно ему захотелось зайти в обитель. В нерешительности парень переступил с ноги на ногу, и тут чья-то рука грубо ухватила его за локоть.
Повет развернулся и обмер. Криво ухмыляясь, на него смотрело лицо полусотника Рынды. Повет рванулся, пытаясь освободиться, но обветренный красный кулак почти без размаху шибанул его в лицо. Торговая площадь кувыркнулась перед глазами, и Повет без чувств грянулся на утоптанную траву...
***
Тыдык... тыдык... тыдык. Тупой тяжёлый звук отдавался в качающейся голове, саднило губы, давило живот и грудь. Повет не сразу понял, что висит, перекинутый через лошадиную шею, упираясь боком в переднюю луку седла. Руки были надёжно стянуты за спиной.
- Н-но, - негромко сказал сверху голос полусотника. - Очухался, нехристь? Доедем до Разбойного Приказу, сдам тебя, чтоб посидел до петухов в нятьи.
Засопев, Повет с трудом повернул голову. Сбоку в совершенно сгустившихся сумерках маячила чёрная громада стены, а впереди - факельные огоньки казённых теремов.
- А уж завтрева устрою тебе баньку, не сумлевайся, - сладко гудел басовитый голос. - Поглядим, сколько с тебя шкур... - Неожиданно Рында умолк на полуслове.
Мерно трусивший конь сделал несколько шагов и остановился.
- Ух ты же, Господи, - вдруг вымолвил полусотник осипшим голосом и закричал, разворачивая скакуна. - А ну пошёл, дохлый! Пошёл!
Гнедой разом рванул вперёд и, подгоняемый безжалостным всадником, понёсся в сторону крепостной стены. Повет подпрыгивал и мотался на лошадиной спине, как зерно в молотилке. Он непременно слетел бы под копыта, если б мощная пятерня не прижимала его к лошадиным лопаткам. Перед самой стеной Рында резко осадил коня, выпустил поводья и спрыгнул с седла. Повет, потеряв опору, соскользнул вниз и мешком рухнул к ногам полусотника. А тот стоял прямой, как кол и, разинув рот, смотрел вверх.
- Матерь божья... - шептал он в ужасе и изумлении. - Спаси Христос... Нешто началось?
Повет с трудом поднялся на карачки, потом на ноги. Вслед за полусотником он, не отрываясь, глядел в ночное небо.
Чернильная мгла расцветала длинными огненными мазками: один, второй, третий... Сначала Повету показалось, что это падучие звёзды, но потом он сообразил, что звёзды слишком велики и летят не с неба, а из-за главославских стен. Первые огненные дуги обрывались за тёмной чередой башен, где-то на ничейной земле. Но вот очередной росчерк взмыл выше других и обрушился на стену. Тотчас же полыхнуло над заборалами, вдалеке закричали, а новая россыпь мазков выстрелила в небо, падая на городницы, на конюшни и дальше: на ближние скопища изб, на боярские терема, на амбары. Поползли по крышам кошачьи языки пожара. Где-то в голос отдавали команды, где-то истошно орали от боли и страха. Очнувшийся Рында, изрыгая проклятья, рванул к лестнице.
- А я?! - взвыл Повет, цепляясь за его кафтан. - А меня?
Глядя безумными глазами мимо молодого юдолянина, полусотник сорвал с узорного пояса нож, кинул его пленнику под ноги и тяжело полез на стену. Повет упал на колени, лапая по земле, нащупал в темноте костяную рукоять. Когда он наконец справился с колючей верёвкой, Рынды уже нигде не было видно. Почти не понимая, что делает, Повет сунул нож за голенище, пробежал десяток шагов и тоже полез по приступкам на стену.
Оказавшись наверху, осмотрелся: одесную, саженях в двадцати, там где городницы соединялись с вежевой башней, заборало и навес уже полыхали вовсю, ошую горело чуть меньше. Там, в огне, суетились тёмные фигурки ратников. Повет кинулся к бойнице, выглянул наружу. На главославских стенах играли отсветы пожара. Что-то звонко тенькнуло. Повет отшатнулся. Ещё одна стрела, свистнув мимо уха, вонзилась в стену за спиной. Далеко-далеко протяжно заскрипело, щёлкнуло, и Повет увидел, как прямо на него, неспешно кувыркаясь в воздухе, летит охваченный пламенем бочонок. Во рту пересохло от ужаса. Повет метнулся в сторону, а бочонок, брызнув пламенем, с треском разбил угол навеса. Тягучая, как мёд, жаркая патока поползла внутрь затина по обмазанным глиной брёвнам, закапала горючим дождём на плахи пола. Толстые брёвна городниц затрещали, защёлкали, одеваясь в огневое платье. Только теперь в пляшущих отсветах, Повет увидел лежащее у загородки тело ратника с простреленной шеей. В мгновение ока он сорвал с покойного плащ и принялся сбивать им пламя. Плотная тяжёлая ткань, как плеть, хлестала по горящему дереву, но огонь и не думал гаснуть, напротив, разгорался всё шибче и сильнее. Уже занялись брёвна настила под ногами. Вторично отступив от горящего заборала, Повет споткнулся о корзину с землёй, наверно, сготовленную кем-то загодя. Покряхтывая от натуги, он перевернул её на горящие плахи. На миг жадные языки пламени опали, но в следующую минуту тысячами игл начали пробиваться сквозь земляную кучу, накаляя её, словно железо в горне.
Прикрыв лицо рукавом, Повет отступал всё дальше и дальше. В голове вдруг всплыли Всевежевы слова: '...Запылает мир пламенем так, что небо скукожится...' Вот стало быть что! Значит, был сон! Значит, правду рекли ангелы! Далеко за спиной, у торговой площади, вдруг ударили, заныли колокола. Гул набата поплыл по дрожащему от жара воздуху. С треском рухнула часть кровли, и сквозь проруху Повет увидел прямо над собой огненные росчерки, летящие со стороны княжьих оружеен, навстречь главославским снарядам. Небо полыхало. 'Как зачнётся что, тикайте без оглядки', - сказал на ухо знакомый голос.
Закрывая голову руками, Повет с трудом выбрался из затина, потом, оскальзываясь на приступках, сбежал к подножью стены и наконец осмотрелся. Город пылал. Меж строениями метались и кричали люди. А оттуда, где раскинулось княжье подворье с оружейнями, взлетали и взлетали объятые огнём бочки, били по Главославлю. 'Как зачнётся что, тикайте без оглядки!' - заревело в голове. Повет беспомощно оглянулся и увидел коня.
Полусотникова коняга, слишком хорошо обученная, чтобы просто ускакать, испуганно перебирала ногами в трёх десятках саженей от стены. Прицокивая языком, Повет осторожно пошёл к гнедому красавцу. Конь пятился и заворачивал голову.
- Тихо... Тихо, соколик... Иди ко мне... Иди, не бойся, - приговаривал Повет, подбираясь всё ближе. Наконец он метнулся вперёд, зацепил поводья, обхватил рукой взмыленную шею, притиснул, прижал к себе, зашептал жарко и ласково. Конь всхрапывал, зыркал глазами, но под ладонью, оглаживающей холку постепенно успокаивался. Повет наступил в стремя, схватился за луку и вскинул себя в седло. Гнедой испуганно завертелся, но Повет рванул поводья, ударил пятками в бока, пуская коня вскачь. Он уже знал, куда нужно пробираться.
Он скакал мимо охваченных колдовским огнём изб, мимо хором с горящими крышами, мимо юдолян, тщетно плещущих в адово пекло ушаты воды. Горела сама земля под ногами. Сначала Повет осаживал скакуна у больших пожарищ, кричал хозяевам, чтобы кидали бесполезные вёдра и бежали к морю, спасаться, но люди не слушали, и он оставил уговоры. Разбежавшийся конь в два счёта донёс его соборной площади, где торчали над крышами уже окутанные дымом цветные купола.
На площади царила сумятица: одни бежали, другие били поклоны, кто-то передавал по цепочке бесполезные вёдра, черпая прямо из круглого озерца, батюшка Божедар в голос читал молитву. Боясь подавить людей, Повет сбавил ход и направил коня по широкой дуге в обход храма. Он успел поравняться со ступенями паперти, когда проснулся храмовый ключ. Так же, как делал это из года в год, две дюжины раз на день, источник утробно заклокотал, но выбросил кверху не воду, а пышущий жаром столп жидкого огня... Почва судорожно качнулась под ногами. Юдоляне с криком попадали. Рындин гнедой поднялся на дыбки. Кое-как совладав со взбесившимся конём, Повет развернул его в сторону посада и, зажмурившись от бессильного отчаянья, ударил пятками по лошадиным бокам.
Через посад он проскакал словно в забытьи, уже мало чего понимая. Видел тени посадских, спешащие в сторону Хвостиграда, видел тени, пробирающиеся обратно, видел селян, стоящих у околиц, беспокойно всматривающихся в зарево пожаров, видел свечные огоньки в окошках. Его спрашивали, что происходит, он кричал на скаку, что нужно бежать к морю. Его провожали недоверчивыми взглядами, но иные отделялись от ватажек и спешили к домам, в темноту огородов. Окна в просторной избе Могуты были чёрны, как и окна нескольких соседних домов. Повет даже не стал здесь останавливаться, он прямиком скакал к ветхому домишку на окраине.
Какое счастье! В низеньком окошке горел свет. Повет спрыгнул с коня, крутнул повод вокруг прясла ограды, взбежал на крыльцо и забарабанил кулаком. Внутри заскрипели половицы, дверь распахнулась, и из полутьмы сенцев на Повета глянули огромные блестящие глаза Зоряны. Придерживая на ребячьей шее рубаху, девушка шагнула на крыльцо.
- Что? - спросила она севшим голосом. - Что там?
Повет сглотнул.
- Тикать надо. - Он поймал в темноте Зорянин локоть. - Хвостиград горит, как щепка, что с Главославлем не ведаю, но одно ясно: ангелы Всевежевы как в воду глядели. Нужно зараз скакать к морю. У меня конь, а на берегу челн в кустах. Авось спасёмся.
Зоряна мигнула.
- Не могу я, - зашептала она, заглядывая Повету в глаза, - У меня в доме ребятишки: трое душ. Я их не брошу.
- Ребятишки? - Повет нахмурился. - Вот что, - сказал он после короткого раздумья, - Конь тебя с малыми, поди вынесет, я у стремени побегу, я быстрый. А челнок у меня большой. Тащи сюда свою ребятню. Токмо, Христом Богом молю, скорее!
Зоряна радостно кивнула и кинулась в дом, а Повет вернулся к коню. Не прошло пяти минут, как на крыльцо выскочили трое ребятят годков по пяти-шести: две глазастые девчушки и мальчонка, стриженный в скобку, за ними спешила Зоряна в пёстрой понёве. С собой девушка тащила мешок.
- А-ну, держись крепче, - пробормотал Повет, подхватывая гибкое девичье тело и сажая его в седло. - А вы, малые, хватайтесь за вашу... Как вы Зоряну зовёте?
- Зорею, - пискнуло одно из дитятей.
- За Зорю, - закончил Повет. - Крепко хватайтесь, поскачем быстро.
Он усадил девчушек в седло, впереди и позади Зоряны, а мальчонку пристроил на лошадиный круп сразу за седлом и велел уцепиться за заднюю луку.
- Мешок! - крикнула сверху Зоряна. - Мешок не забудь, там крупа и яблоки сушёные.
Мешок взлетел на лошадиную холку.
- Ну, с Богом, - прошептал Повет, отвязывая повод.
***
По прикидкам Повета, он бежал уже не меньше часа. Кровь бухала в висках, что кузнечный молот, мышцы ног так задревенели, что не чувствовали усталости. Скошенные луга остались далеко позади, и теперь конь рысил по лесной тропинке, отлого спускавшейся к спасительному обочью. Вдыхая дерущий горло воздух, Повет мысленно возносил хвалу Господу за то, что бежать нужно под гору, а ещё за то, что тучи разошлись, и Луна, красная, как кровяной комар, освещала дорогу между сосен. 'Ничего, - мысленно твердил Повет, - места я узнаю, значит осталось совсем чуть. Я крепкий, я сдюжу. Надо сдюжить'. Рдяное зарево на стороне оголовья расползлось уже на полнеба, будто рай и ад сменялись местами. 'Ничего, - стискивая зубы, думал Повет, - Ничего...'
Когда конь наконец вынес беглецов к дереву с поломанной верхушкой, силы окончательно оставили Повета. Содрогаясь от грохота близкого прибоя, он сел коленями в колючую хвою, но тут же, через силу поднялся и полез в заросли орешника, где была спрятана лодка. Зоряна спустила ребятишек с коня и полезла следом. За несколько минут они раскидали ветки, какими был укрыт челн, забросили на нос мешок с яблоками. Повет вставил в паз вынутую из лодки мачту.
- Толкать? - быстро спросила Зоряна, берясь за корму.
- Погодь, - проговорил Повет и полез обратно на поляну.
Рындин гнедой, неуверенно переступал ногами и тянул морду. Повет вынул из-за голенища ножик и в два приёма перерезал подпругу. Седло с хрустом упало в орешник.
- Ступай, - хрипло сказал Повет, - скачи отсюда.
Конь повёл ушами.
- Пшёл! - заорал Повет грозно.
Конь попятился, и в тот же миг вся юдоль под ногами опять качнулась: мощно, страшно. Испугавшись, гнедой помчался прочь по тропинке, а Повет кинулся к лодке.
- Взяли! - крикнул он, наваливаясь на корму.
Зоряна с ребятами упёрлись рядом. Лодка стронулась, поползла по хвое, вниз, к поросшему ракушками берегу, на который с утробным гулом выкатывали чёрные волны.
- Лезьте внутрь, - скомандовал Повет, когда нос челнока скользнул в солёную воду.
Зоряна и ребята полезли через борта, а Повет опять налёг на корму но, не успел сделать и шага, как берег ушёл у него из-под ног. Ухнув, он провалился в воду по пояс. Зоряна уцепила его за рубаху и помогла вползти в лодку. На четвереньках пробравшись мимо перепуганных дитятей, Повет упал на скамью и крикнул своей спутнице:
- Грести смогёшь?
- Смогу.
- Тогда подь сюды.
Зоряна втиснулась рядом с Поветом, прижалась к нему горячим бедром. Они разобрали весла, развернули челн прочь от берега.
- Разом! - крикнул Повет, но тут крутобокая волна ударила под днище.
Нос лодки взлетел вверх, потом нырнул вниз, потом развернулся кругом. Дети запищали, цепляясь за борта. Там снизу что-то происходило, и Повет даже знал что. Он представил себе, как в глубине огромный, обросший ракушками плавень широким мощным толчком закручивает в тысячу круговоротов, взбаламучивает водяную толщу, направляя необъятную тушу... Куда? Одному Богу ведомо куда. А может и не Богу...
- Греби! - заорал Повет.
Два весла затрещали, врезаясь в морскую воду.
- И-и-и раз! - в голос считал Повет.
Его спина сгибалась, как тугая берёзовая вага. Краем глаза он видел мокрое лицо Зоряны, её пальцы, стиснутые на отшлифованной рукоятке.
- И-и-и раз...
С каждым гребком лодка уходила всё дальше, но ещё недостаточно, недостаточно далеко.
- И-и-и раз...
Отсюда юдоль уже виделась, как вздыбленная над водой гора: бесконечно-огромная, крутая к оголовью и стекающая пологой долиной к охвостью, усаженная щёткой лесов, выбритая проплешинами сжатых полей.
- И-и-и раз, - кричал Повет.
Весло Зоряны ударило по воде, выскочило и повисло в воздухе.
- Гляди! - Девушка, выпрямившись на скамье, указывала на охваченный заревом необъятный холм.
Семь пылающих жидким огнём фонтанов изверглись в чёрно-красное небо. Трубный стон, от которого, казалось, шевельнулись волосы на голове, расколол воздух. Одна из девчушек ухватилась за Поветово колено, а тот, привстав с узкой скамьи, заворожено смотрел, как медленно и неотвратимо вздымается из воды невероятных размеров раздвоенный хвост, точно безголовая ласточка, на крыльях которой можно разложить рядком десяток колоколен. Хвост описал широкую дугу, истекая потоками льющейся вниз воды, спина чудо-рыбы мучительно выгнулась и начала быстро погружаться в пучину. Вода вспыхнула красным, с шипением ударили вверх столбы пара.
- Табань! - заорал Повет, падая на скамью.
Челн подбросило налетевшим валом, завертело, пытаясь втянуть в адову воронку. Дети пищали, а Повет с Зоряной гребли, что было сил. Они махали вёслами, пока не вырвались из гибельного круга. Последний раз вспыхнуло небо и принялось угасать, тускнея. Лодка медленно закачалась в темноте.
Повет, сгорбившись, неподвижно сидел на скамье, бессильно глядя на тысячи плывущих по далёкой воде негасимых свечек. Пальцы его правой руки сжимала влажная ладонь Зоряны, а за колено держалась одна из Зоряниных малышек.
***
Золотой кругляш солнца, покачиваясь, висел над кромкой борта. Повет, щурясь, смотрел на светило, постепенно соображая, где он. Осознание приходило медленно, проклёвывалось точно росток в пашне. Повет приподнялся. Он лежал на дне лодки, рядом, зарывшись в край парусины, посапывала Зоряна. Малые: двое девчонок и мальчишка, укрытые другим концом паруса, спали на корме. Повет осторожно сел. Докуда хватало глаз, простиралось море - сине-серая подёрнутая рябью равнина, пустая от края до края, только редкие чёрные обломки да расплывшиеся по воде белёсые пятна. Перегнувшись через борт, Повет коснулся воды. Рука окунулась в тончайшую маслянистую пепельную плёнку. Пахло кисловатой гарью. Повет вытер пальцы о порты и перекрестился. Его глаза смотрели в тёмную водяную глубь, где давеча ночью сгинули церкви, базары, боярские хоромы, поля с перелесками, тысячи христианских душ. Повета вдруг охватил ужас. Встав у борта на колени, он принялся молиться и молился до тех пор, пока ужас не начал отступать, сменяясь тоскливой пустотой.
Закончив, он ещё раз перекрестился. Позади завозилась и села Зоряна.
- Что видно? - спросила девушка, ёжась и озираясь кругом.
- Пепел, - коротко сказал Повет.
- Ох ты ж, Господи... И никого?
Повет покачал головой. Зоряна тяжело вздохнула и тоже перекрестилась:
- А что теперь с нами будет?
- Ничего, - сказал Повет. - Поставим парус и поплывём на восход, как Всевеж учил. Ангелы-то, поди, врать не будут...
Он вновь прищурился на восходящее солнце, и неожиданно всем сердцем поверил, что там, за горизонтом, за сверкающей полосой воды, скрывается нечто, в тысячи раз большее, чем все поля и перелески ушедшей под море юдоли.
- Думаешь?
- Конечно. - Повет засмеялся. - Иная земля, иные пашни, иные города с сёлами. Небось, не пропадём.
Зоряна робко улыбнулась:
- А есть-то что станем?
- Есть-то? Вон, яблоки твои будем. Под скамьёй на носу снасти, без обеду, чай, не останемся.
- Ладно, - сказала повеселевшая Зоряна. - Тогда я малых будить...
Придерживаясь за борт, она скользнула на корму.
- Как величать-то выводок твой? - спросил Повет, провожая её глазами.
- Ту, что глазастая - Ивицей, рыженькую - Осокой, а мальчонку Умилом кличут.
Дитяти, позёвывая, просыпались, тёрли заспанные глаза. Зоряна раздала им по яблоку, одно отнесла Повету, возившемуся с перекрученным парусом и остановилась у мачты. Ребятишки оживлённо завозились. Повет поглядывал на них украдкой.
'Надо же, - думал он, расправляя парусину. - Ещё вчера был бобыль бобылём, а сегодня вроде как трое деток, все на моём попечении... и жёнка... Ну, ничего, даст Бог, выберемся. Главное, водицы вдосталь.
- Парус! - вдруг закричала стоящая у мачты Зоряна. - Там парус!
Ребятишки повскакивали с сиденьев, Повет, балансируя на шаткой палубе, тоже поднялся во весь рост, глядя в указанную сторону.
- Воистину, парус, - пробормотал он, прикидывая, с какой стороны дует ветер.
Ветер был слабеньким и Повет взялся за вёсла. Через четверть часа бешеной гребли другая лодка стала видна совершенно отчётливо - большой рыбацкий струг раза в два длиннее Поветова челнока. Со струга их тоже заметили, спустили парус и начали поворачивать. Теперь уже можно было различить взрослые и детские фигурки по бортам и широченного бородача на носу.
- Да ведь это дядька Могута! - восторженно прокричала Зоряна, размахивая рукой.
Повет прищурился и действительно узнал кузнеца. Со струга тоже махали. Детишки радостно загомонили.
Когда лодки сошлись бок о бок, со струга перекинули вёсло, Повет ухватился за него, подтянул челнок к высокому смолёному борту.
- Хвала Иисусу, - приговаривал Могута, блестя зубами сквозь лохматую бороду. - И вы живые... Вот счастье-то-удача...
- А вы как ушли? - радостно спрашивал Повет.
- Погрузились загодя. Со мною сыновья с жёнками-детишками, да сосед мой, Щербень... - Могута кивнул на высокого худого мужика. - А ведь я и за тобой посылал младшого, - виновато добавил кузнец, косясь на Зоряну, - токмо не застал он никого.
- А это мы к тётке Малуше ходили. - Зоряна улыбалась от уха до уха. - Не печалуйся, дядька. Небо мне Повета послало. Видать, и на то воля Господняя.
- Вот и ладно. - Могута утёр лоб рукавом. - Грех с души.
- Что дальше делать мыслите? - спросил Повет.
- Обмозговать нужно, - осторожно отозвался Могута. - А ты как?
Повет обвёл глазами детей и взрослых:
- Думаю на восход плыть.
- И то. - Кузнец поскрёб макушку. - Всевеж тоже на восход звал. Баил, дён пять при хорошем ветре, а ветер крепчает. Еды у нас вдоволь... с водой похуже.
- Вода у меня есть, - сказал Повет. - На две седьмицы хватит.
Могута засмеялся:
- Тогда нам сам чёрт не брат.
- Не поминай нечистого, - тихо встрял из-за плеча Могуты худой, как оглобля Щербень. - Грех это. Народу здесь потопло нонеча - страсть.
- Да нас-то Бог миловал, - откликнулся Могута.
- А там ещё парус, - вдруг сказала глазастая Ивица. - И там...
Повет выпрямился, прикрывая глаза козырьком ладони. На горизонте действительно белел прямоугольник паруса, а левее - ещё один, и ещё. 'На восход... - подумал он радостно. - На восход'.