Вера Александровна посыпала крошкой свою гордость - "фирменный" медовый торт, который, по заверениям всех ее близких, так замечательно умела печь только она одна, спрятала кулинарный шедевр в холодильник и присела передохнуть - от утренней суеты на кухне сильно разболелись ноги.
Вот и стукнуло ей восемьдесят годков. Много они вместили всякого - и горя, и радости. Сегодня здесь, в ее небольшой квартирке, соберутся все её самые близкие и любимые люди: единственный сын с женой, трое внучек с мужьями, и самая дорогая гостья - четырехлетняя правнучка Верочка, названная так в честь своей прабабушки, бывшей лениндрадской блокадницы.
Жаль вот только, что не будет младших сестер - Наденьки и Любаши. Обе давно уже на погосте. Подорванное блокадой здоровье дало о себе знать: Надя умерла в сорок с небольшим, Люба едва дотянула до пятидесяти четырех...
Вера Александровна, кряхтя, наклонилась и достала из нижнего ящика стола что-то завернутое в черный шерстяной лоскут. Непослушные пальцы дрожали и долго не могли развязать тугой узел. Наконец, узел поддался, и на стол с тихим звяканьем упали три почерневшие от времени серебряные ложки. Вера Александровна улыбнулась им, как лучшим друзьям, поднесла ложки к лицу, провела прохладным серебром по щекам. Потом поднесла их близко-близко к подслеповатым глазам.
На обратной стороне каждой ручки неровные, выцарапанные чем-то острым, скачущие буквы образовывали имена "Вера", "Надя" и "Люба". На конце каждой ручки зияло небольшое овальное отверстие: когда-то ручки ложек были украшены небольшими полудрагоценными камнями, но потом, со временем, камешки выпали, оставив после себя дырки.
Вера Александровна вспомнила, как мама, устав от постоянных ссор дочерей за обладание той или иной ложкой - у сестры ведь ложка всегда красивее - предложила дочкам подписать каждой свою ложку. И они, все трое, усердно выцарапывали заколками на податливом серебре свои имена.
...Вообще-то ложки эти подарила внучкам "на первый зубик" бабушка, Глафира Андреевна - каждой внучке по ложке.
У Веры Александровны не осталось ни единой фотографии бабушки, но воспоминания детства рисовали ее - очень полную, дородную, в ярком цветастом халате, сидящую в любимом темно-зеленом кресле с неизменной книгой в руках. Глафира Андреевна водила внучек в театр и на каток, научила читать и рисовать.
А еще бабушка разбила под окнами их трехэтажного дома огромную круглую клумбу, которая с ранней весны до поздней осени пестрела цветами - нарциссами, анютиными глазками, гладиолусами, ноготками...
... Отец ушел на фронт на третий день войны, и через два с половиной месяца семья получила похоронку. Мать тогда за день состарилась на десять лет, в темных волосах засеребрились первые седые пряди.
...Бесконечные, почти ежедневные налеты превратили половину города в руины, но их дом чудом уцелел. Когда вокруг Ленинграда замкнулось кольцо блокады, поначалу все надеялись, что это ненадолго. Но счет растянулся ни на дни и месяцы - на годы.
Эвакуироваться по "дороге жизни" не удалось. Когда голод подкрался вплотную, и было съедено почти все, бабушка кипятила в чугунном котелке воду, разводила в ней ложку или две муки, добавляла щепотку соли, и этим варевом кормила и дочку, и внучек. Потом закончились и мука, и соль...
...В канун нового тысяча девятьсот сорок второго года бабушка решила устроить для внучек новогоднюю ёлку. Только где в блокадном городе найти лесную красавицу?
Глафира Андреевна взяла карандаши и акварельные краски - и нарисовала ёлку прямо на обоях.
А потом случилось невероятное: в большом картонном ящике, стоявшем на антресолях, в котором хранились ёлочные игрушки, бабушка и внучки обнаружили завернутые в серебряную фольгу грецкие орехи, с десяток шоколадных конфет и три превратившихся в камни пряника - всё это богатство висело на новогодней ёлке в последний довоенный год.
Глафира Андреевна вбила в нарисованные ветви маленькие гвоздики и повесила на них ёлочные игрушки. В полночь конфеты, орехи и пряники были торжественно съедены...
Ещё через месяц в истопке сгорело любимое бабушкино кресло, обои и всякая ветошь, сгорели все до единой книги, включая восьмитомник Пушкина и четырехтомник Лермонтова, которые особенно любила Глафира Андреевна. Вера Александровна вспомнила, как бабушка, горько плача, вырывала из книги страницу за страницей и очень экономно, растягивая, как могла, подкладывала в истопку, только чтобы огонь не погас.
В городе съели всех собак и всех кошек, съели даже мышей и крыс.
Вера однажды видела, как ватага оборванных, голодных мальчишек, размахивая сетью, гнала по улице худющую, похожую на обтянутый шерстью скелет, рыжую кошку. Зверя загнали в угол, набросили сеть. Подростки ушли со своей добычей, счастливо улыбаясь: сегодня у них наконец-то будет обед! Как же Вера тогда им завидовала!..
Счастливица Надя нашла как-то на чердаке большую ссохшуюся головку чеснока. Вот радости-то было! Чеснок растянули на целых два дня...
Как-то девочки нашли в столе бутылку канцелярского клея, на дне которой еще оставалась ссохшаяся серая масса. Они аккуратно разрезали бутылку и съели клей - весь, до последнего кусочка. Так хотелось хотя бы на час обмануть голод! На следующий день у всех троих жутко болел живот.
Мать до последнего дня работала на оружейном заводе. Там и умерла, прямо в цеху - от голода. Дочери так никогда и не узнали, где она похоронена.
В будущее ни бабушка, ни внучки больше чем на один день не заглядывали: этот день нужно было еще прожить. Прожить и выжить в этом аду.
Однажды вечером Глафира Андреевна медленно, с трудом переставляя ноги, подошла к кровати, на которой под пятью одеялами, тесно прижавшись друг к другу, пытались согреться внучки. От дыхания девочек вверх к потолку поднимались тонкие струйки пара - жечь было уже нечего, и воздух в комнате был просто ледяным.
Издали то затихая, то вновь усиливаясь, доносились звуки канонады: прорыв блокады был делом нескольких дней или даже часов, вот только бабушка и внучки уже десять дней ничего не ели. Совсем ничего.
В крадущихся сумерках Глафира Андреевна, совсем непохожая на себя прежнюю, истаявшая, худая, шатающаяся от слабости - и в чем только душа держится, натянула над кроватью внучек связанную из нескольких кусков старую бечевку и повесила на нее три серебряные ложки.
- Вера!.. Верочка!.. - медленно, с трудом заговорила она. - Верочка, не давай им засыпать! Если они уснут, то замерзнут и уже не проснутся...
Бабушка всунула в руки Вере длинную кривую палку:
- Не давай им засыпать! Бей изо всех сил по ложкам! Слышишь? Бей по ложкам!
Вера кивнула, обеими руками сжала палку и изо всех сил ударила по ложкам.
Серебро зазвенело громко и мелодично, как будто ударили в серебряные колокольчики.
Глафира Андреевна легла в постель рядом с Любашей и крепко обняла младшую внучку, отдавая ей последние остатки жизненного тепла. Той же ночью бабушка умерла. У девочек не хватило сил стащить с кровати мертвое тело, и они так и лежали под одним одеялом - мертвая и живые.
Весь следующий день и всю ночь Вера раз за разом неистово колотила по ложкам. Ей казалось, что громкий мелодичный звон даже слегка притупляет чувство голода. А потом палку попросила Надюша, которой тоже захотелось побить по ложкам, и Надя колотила по ним исступленно, яростно, неистово, так, что Вере казалось, что серебро звенит на весь дом.
Потом пришла очередь Любы поиграть на ложках. Но Любочка смогла ударить по ним всего несколько раз и от слабости выронила палку...
Утром в незапертую квартиру вошли советские солдаты - блокада наконец-то была снята.
Вскоре после похорон бабушки сестер отправили на "большую землю", в детский дом, в эвакуацию. И каждая взяла с собой свою серебряную ложку - как оберег, как талисман, как память.
После победы дочерей нашел в детдоме выживший в пекле войны отец - та злосчастная похоронка, из-за которой в одночасье поседела мать, оказалась ошибкой: погиб полный тезка отца - совпали имя, фамилия и отчество, и скорбную весть послали не по тому адресу.
Отец и девочки не стали возвращаться после войны в Ленинград, с которым было связано столько горя и боли, а осели под Минском, в деревне, где у отца проживала родня. Потом со временем они перебрались в столицу. И все бы ничего, вот только смерть догнала отца и после победы. Зашевелился засевший у сердца осколок, спасти не смогли...
...Вера Александровна глубоко вздохнула, завернула ложки в шерстяной лоскут и спрятала их в нижний ящик стола. "Хотела вот подарить ложки внучкам - каждой внучке по ложке, но пока подожду, - подумала она. - Пускай у меня покамест побудут".
Женщина взглянула на часы. Ого, как за воспоминаниями пролетело время! Скоро начнут собираться гости.
Вера Александровна тяжело оперлась на стол, встала и пошла в ванную: к приходу гостей нужно успеть привести себя в порядок.