Оружие всегда несет в себе магию. Особенно старое, прошедшее не одну битву со своим хозяином. Когда оружие рождается, превращаясь из руды, потом бесформенного куска металла, в нечто совершенное, испытываешь трепет. Хороший мастер ударами молота передает железу свою душу, и оно обретает опасные черты. Холодный блеск клинка чист и непорочен, страшен и заставляет испытывать странные ощущения - ведь тот, к кому попадет этот меч, заставит его служить правому или неправому делу. И тогда меч, или боевой топор, или кинжал тонкой работы, обретет свою настоящую силу и свою магию. Пролив кровь, меч станет мудрее, и когда видишь такой древний клинок, продирает дрожь, оттого что тяжело представить, где он бывал и что видел.
Клинки предназначены для того, чтобы служить одному хозяину, и хозяин тот должен быть достоин своего оружия. Иначе может случиться так, что в ответственный момент рука дрогнет, а меч не поможет, не поведет за собой, не подскажет нужное движение.
Зайдя в кузницу, любой ощутит благоговение. И лишь тот, кто понимает, ощутит, что здесь не просто работают ремесленники, а творится таинство, достойное самой великой магии. Здесь творят жизнь и смерть. Старые, могучие кузнецы молча работают, им не нужны слова. Седые волосы забраны под кожаные, плетеные ремни, чтобы не мешать. Раздуваются мехи, жар наполняет кузню. Красными глазами светят будущие великолепные клинки. Кому они станут служить? Будет ли кто достоин их.
Один из кузнецов снял кожаную перчатку, смахнул рукой пот со лба и отложил щипцы в сторону. Воздух заполнил пар - это кто-то опустил в кадку с водой бесформенный кусок железа... Теперь он остынет, и его снова отправят в объятия к огню, до тех пор пока он не примет в себя его силу и не станет красным от желания превратиться в меч.
На этот день кузнец закончил свою работу. Снял фартук, промыл под водой избитые огненными искрами руки - металл любит кусаться - и вышел из кузницы, согнувшись почти вдвое от низких дверей. Расправил плечи, подставив вечернему, прохладному ветерку покрытое испариной лицо, вдохнул свежего воздуха. Скоро ночь, еще один день минул, еще один день приближает к свиданию с предками. Руки уже гудят, а ведь было время, когда они гудели только тогда, когда кузнец был подмастерьем, учеником. Как давно это было! Теперь пришла старость и с ней уходит сила из тела. А так ведь и не скажешь по виду. Все в округе знают что угрюмый, молчаливый кузнец может без труда заломать за рога быка, или свернуть неподъемный валун.
Еще один день прошел, а того чего уже столько лет ждал - так и не случилось. Пройдя вдоль ручья, кузнец добрел до своего дома, тяжело ступая поднялся на крыльцо и вошел в тишину своего жилища. Последняя война унесла жизни детей и жены, а вот кузнеца почему-то оставила, хотя он был в самой ее гуще, рубясь с врагом оружием им же самим созданным.
Значит так ведомо богам. Кузнец не спорил, потому что боги не слушают людей.
Зажег лучину, потом еще одну, и еще. Сейчас ему нужен свет.
В той войне он сражался хорошо. Но все равно чувствовал, что она неправильна. Не должно ее было быть. Когда зарубил того паренька топором, светловолосого... мальчонку еще. Тогда и понял что неправильна она. И оружие тоже. Настоящее должно было помешать совершить неправедный поступок...
Значит сделал ненастоящее, так решил тогда кузнец. Князь оказался единственным, кто заглянул в глаза могучему кузнецу, и увидел там душу. Он оказался единственным, кто не стал в сотый раз спрашивать:
- Почто уходишь? Трус! За державу не воюешь?
Князь сразу понял, просто молча махнул рукой, отгоняя надоевших бояр, дал кузнецу золотую деньгу и отпустил с миром. Кузнец же только молча кивнул, развернулся и ушел, унося в сердце наполненный печалью и пониманием мудрый взгляд молодого князя.
Прошло с тех пор уж много лет. Кузнец занимался тем, что умел делать, то есть ковал оружие. Для сильных и бесстрашных витязей, для избалованных боярских деток (специально полегче делал), а однажды, на Рождество сообразил, что готов.
Тогда он заперся изнутри в своей кузне, и, не допуская в нее никого, стал творить... седьмицу целую, с лихорадочным блеском в глазах, с ноющей спиной и болящим сердцем он ковал праведное оружие...
И казалось ему, что теми рождественскими ночами его наконец-то услышали боги, и пришли помогать. Еще помогали сгинувшие детишки и жена, и тот мальчонка светловолосый. Казалось, что и князь стоит за спиной где-то и одобрительно кивает головой.
Через седьмицу труд был закончен, и кузнец еще день и ночь одну любовался тем что сотворил.
Это было лучшее, что сделал за свою жизнь, и лучше он уже никогда не сделает. Меч был прекрасен, как солнце встающее из-за горизонта, как первый весенний дождь, как смех любимой, как плач первенца. Его клинок и витая рукоять, даже у создателя вызывали волнительную дрожь. Ножны казались невесомыми, и такими уютными, что меч сам прыгал туда, чтобы отдохнуть...
Немного подумав, кузнец решил напоить оружие. Взял нож и полоснул себя по руке, наполняя сложенные горстью ладони красной кровью.
Пусть меч попробует ее сейчас и не захочет больше, чем будет томиться в желании и становиться от того злым. Он полил блестящий металл, ожидая что густая кровь стечет на пол, но того не случилось. Вся до капли она ушла в новорожденный клинок, и засиял он этого пуще прежнего...
Лучины разгорелись, и стало чуть светлее, достаточно для того чтобы смотреть еще не потерявшими остроту глазами. Пошарив где-то позади печи, кузнец достал свое творение, завернутое бережливо в тряпицу, подошел к крепко сколоченному столу и аккуратно развернул. Вот он, меч! Привычно пробежал дублеными пальцами по рукояти, погладил ножны, потом поднял на уровень глаз и с легким шипением достал под неверный свет лучин.
Клинок не потускнел, а словно обрадовавшись встрече, весело заиграл отблесками огоньков...
Он все еще ждет, когда за ним придет ДОСТОЙНЫЙ хозяин...
Дождется ли?
Дождусь ли и я? - подумал кузнец, любуясь на творение своих рук...