Бадалян Михаил : другие произведения.

Проклятая Вилла

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Несмотря на все их недостатки,

люди больше всего достойны любви.

Иоганн Вольфганг ГЁТЕ

  
  
  
   Огромный, одетый в мрамор дом, возвышался на вершине холма, утопая в буйной зелени подступавшего с трех сторон сада. Из окон на противоположной фасаду стороне открывался чарующий вид на взморье, причудливо изрезанное в этой части побережья. Шум прибоя, долетая, случалось, сюда с попутным ветром, вспугивал ютящихся в кустах птенцов, начинавших хором оглашать округу пронзительным щебетом...
   Дом продавался. Продавался почти за бесценок. Однако, как ни странно, желающих приобрести его во владение не находилось.
   Возможно, причиной тому являлись слухи, якобы в доме обитают, чуть ли не привидения.
   Возможно. Кто знает? Ведь чего только не напридумает молва!..
   Так или иначе, владелец одной иностранной фирмы, прельстившись-таки бросовой ценой, купил особняк для своего торгового представительства...
   Через три месяца процветающая фирма разорилась.
   С тех пор дом был предан запустению. Странные, доносящиеся из подвалов звуки, эхом прокатывались по гулким помещениям, пугая случайно забредших сюда отдыхающих. Сохранившиеся кое-где со стороны внутреннего дворика зеркальные стекла - пыльные и тусклые - отражаясь друг в друге бесконечное множество раз, все уменьшаясь и уменьшаясь, вереницей разбегались в противоположные стороны, создавая иллюзию заколдованного зазеркального королевства. Постоянные сквозняки носили по дворику обрывки пожелтевших от времени страниц какой-то рукописи, заставляя невольно оглядываться на их шелест, за которым чудились чьи-то легкие шаги.
   Но не было смельчака, который бы, отважившись войти туда, поведал после историю проклятой виллы...
  
   Двенадцать
   Зеркал
   Проклятой виллы
  
  
  
  
  
  
  
  
   Издавна на Руси существовали святочные гадания.
   Брались два зеркала - большое и чуть поменьше - ровно в полночь, помещая их друг против друга таким образом, чтобы одно отражалось в другом. В двенадцатом зеркале, хорошенько приглядевшись, можно было увидеть своего суженого. Увидев его, надо обязательно сказать: "Чур сего места!", чтобы "опечатать" зеркало и не дать суженому выбраться наружу.
   Во время гадания нельзя держать рядом с зеркалами колющие и режущие предметы, поскольку суженый может выскочить и, схватив этот предмет, напасть на гадальщицу.
   Но есть еще один, самый строгий запрет: никогда не оглядываться назад...

Пролог

  
   Поначалу он подумал, что это игра его воображения, своего рода сон во сне...
  

С.КИНГ "Мёртвая зона"

  
   Болдину казалось, что он постепенно сходит с ума.
   За окном, не переставая вот уже третьи сутки, лил дождь. Черные, промозглые тучи, опустившись на крыши домов, изрыгали мутные потоки, бешеной собакой терзавшие молодые, еще не окрепшие деревца на противоположной стороне улицы.
   Болдин терпеть не мог ненастную погоду. В такие пасмурные дни можно ждать чего угодно. Естественно - плохого! Все хорошее, если такое вообще возможно в этом поганом мире, происходит ясным солнечным днем, - на худой конец, прохладным осенним вечером. Ждать добра от ночи могли лишь воры и убийцы. Ну и о чем может быть речь, когда кромешную, как на дне океанской впадины, чернильную темень раздирает огненная длань, корявыми пальцами впиваясь в жмущиеся друг к дружке дома?! Лишь о самом дрянном и жутком.
   В одну из таких ночей, позавчера, Болдин впервые увидел "божка". Небольшой, величиной с домашнюю кошку, уродец, вырезанный из тяжелого черного дерева, валялся на ковре, забавно раскинув в стороны три пары рук.
   Забавно... Хм! Болдина аж передернуло от воспоминаний того злополучного дня...
   В тот самый момент, когда машина затормозила у ворот огромного особняка, завыванием сирены оглашая безлюдную аллею, ливень припустился с таким остервенением, что Болдину показалось, будто прорвало океан, под дном которого он каким-то образом очутился.
   Ворота заперты. Ни живой души. Неуклюже подпрыгивая на трех лапах, пробежала облезлая дворняга, скуля и повизгивая на каждом шагу. Внизу, на дороге, огибающей холм, появился грузовик, громыхая обветшалым кузовом. Болдин долго с тоской смотрел в зеркало, взглядом провожая два красных огонька, кровавыми полосами растекавшиеся по мокрому асфальту.
   Словно только очнувшись ото сна, Болдин нажал на кнопку сирены; спустя минуту, точно надеясь, что кованые створки подобно сказочной пещере сами распахнутся перед ним - еще и еще...
   Он готов был уже вспылить, когда в окне машины неожиданно появилась испуганная физиономия Стаса, потешно перекошенная в струйках стекающей по стеклу воды. Взглянув на его прилипшие ко лбу волосы, Болдин втянул голову в плечи, как если бы сам торчал под дождем. Исчезнув так же внезапно, как и появилась, несчастная рожа Стаса вновь выплыла из пелены дождя перед самым носом Болдина, в секторе ветрового стекла, с грехом пополам очищаемом скрипучими щетками "дворников". Во вспышках молний лицо лейтенанта принимало столь зловещие образы, что Болдин невольно откинулся на спинку сидения, мысленно перекрестившись - после одного случая он стал чрезвычайно набожным, хотя внешне старался не выдавать своего пристрастия.
   Взмахом руки Стас пригласил Болдина следовать за ним. Обречено вздохнув, Болдин загасил сигарету, и еще глубже втянув голову, вылез из машины.
   Тучи взорвались ослепительным светом; протяжно заворчало небо, разнося отголоски грома.
   Натянув на голову пиджак, Болдин кинулся к неприметной двери, в которой исчез Стас...
   От вспыхнувшей с неожиданной яростью молнии, залившей кабинет холодным мерцанием, Болдин вздрогнул, невольно оглянувшись по сторонам. Под непрекращающийся рокот по небу заскользили огненные стрелы, тут и там вонзаясь в продрогшую землю.
   По поверхности стола, в смятении дергая шестью руками, заметалась тень от "божка", зловеще сверкнувшего единственным глазом. И снова, чувствуя, что не в силах противиться, Болдин погрузился в бездну пугающих своей реальностью видений...
   Она никогда не любила музыку. Никакую. По крайней мере, из того, что когда-либо приходилось слышать.
   Он знал это, хотя видел ЕЁ впервые в жизни. Знал, потому что сейчас он и был ЕЮ!
   Музыка раздражала ее, с некоторых пор даже пугала. Порой ей казалось, что со звуками мелодии кто-то пытается пробраться в ее маленький мирок, проникнуть в нее саму; коснуться самого сокровенного, заглянуть в потаенные уголки души, куда она сама, страшась обитающих там воспоминаний, старалась не опускаться.
   Она не могла знать, -
   он знал! -
   что в доме, в котором прошло ее детство, музыка продолжала звучать даже по ночам, когда стены и занавеси, впитавшие в себя нехитрые аккорды, неслышно наигрывали забытую мелодию колыбельной, которую, качая ее в коляске, пела мать.
   Музыка заполняла собой маленькую комнатушку, когда, почувствовав внезапную боль в сердце, ее дед так и не дотянулся до флакончика с валерьяной. Никто не услышал, как, переворачивая стулья, он упал на пол...
   Под грустные звуки "Лунной" отошла в мир иной и бабушка, навеки уснув с вязальными спицами в руках, так и не докончив свитерок для внучки.
   Той было тогда неполных три годика. Отца она не помнила вовсе. Мать избегала разговоров о нем. Единственное, что осталось от него - большой блестящий саксофон - мать продала, когда в доме не было куска хлеба...
   Музыка сочилась со стрельчатых сводов храма, стекая по расписным стенам на выложенный каменными плитами пол, крадучись подбираясь к ногам.
   Две слезинки выглянули из уголков глаз и, не удержавшись, покатились вниз по щекам. Она улыбалась. Она чувствовала - кто бы знал, как она ждала этого мгновения! - как по крупицам, маленькими кусочками, с каждым затухающим в глубине храма звуком, спадал невидимый панцирь - оболочка, душившая ее все эти годы - годы мнимого, покоящегося на двух смертях, счастья.
   В том, что произошло потом, по прошествии трех лет, она усматривала лишь возмездие, мистическое предопределение, искупление ИХ вины...
   За все расплатился он один, тем самым, очистив ее перед Богом. Ведь не было бы у нее сегодняшнего дня, будь это не так!..
   Видение продолжалось...
   "Все в будущем, - он знал и это, - хотя и с некоторым ужасом продолжая принимать участие в происходящем.
   Купающаяся в солнечных лучах незнакомая площадь перед церковью пестрела нарядной толпой, встретившей новобрачных громким улюлюканьем и взметнувшимся к самому куполу храма фейерверком цветов.
   Ни одного знакомого лица, да и на него никто не обращает особого внимания, - напротив, улыбаются и почему-то пожимают руку. Лишь в невесте, несмотря на то, что фата не позволяла видеть лицо, он опознал ЕЁ.
   Он не мог не узнать ее. Ведь только что он был ЕЮ!
   Ослепленная после прохладного полумрака ярким светом дня, она ничего не видела перед собой, и лишь в ушах продолжали звучать органные трубы.
   Она была счастлива! Счастлива, как никогда. Счастлива, что наконец-то забудутся кошмары, мучавшие ее бессонными ночами.
   Но что это?!..
   Сперва чуть слышно, затем все громче и громче, и вот уже перекрывая крик толпы и шум налетевшего откуда-то ветра, щемя душу предвестием беды, раздался ГЛАС!
   Подобно лани, щиплющей траву, она замерла, почуяв вышедшего на охоту льва. Поборов первое желание броситься бежать - куда угодно, лишь бы спастись, не слышать леденящего своей тоской зова, она заставила себя улыбнуться, спускаясь по каменным ступеням. Взгляд ее выхватил из толпы гостей странное, почему-то не улыбающееся лицо. Яркий свет, падающий в глаза, мешал разглядеть этого грустного человека, выделявшегося среди радостной оравы носящейся по площади детворы и их нарядных родителей.
   Выставив вперед плечо, человек, -
   им был он, -
   направился к невесте, вежливо раскланиваясь с оборачивающимися в его сторону гостями. Неожиданно резко стих веселый гвалт. Взгляды собравшихся устремились на вышедшего из толпы мрачного человека, о чем-то беседующего с новобрачными.
   Она не слышит его. Перед глазами лишь искаженное от гнева, о нет! - от страха лицо жениха. УЖАС застыл в его глазах! Она не понимает, что происходит...
   Сейчас! Сейчас отзвучат последние аккорды, и она во всем разберется сама...
   Ну, вот и все!
   Толпа ахнула и отшатнулась. Со зловещим звоном, отдавшимся от стен домов, на руках новобрачных сомкнулись браслеты... наручников!
   Ветер, врываясь с примыкающих улочек, гонял по площади обрывки серпантина, обертки конфет. Но странно! На паперти, где в одиночестве застыли три фигуры, стремительные порывы ветра, налетающие со всех сторон, словно бы гасили друг друга, обтекая невидимый колпак, накрывший участников жуткой церемонии. И лишь фата, скрывающая лицо невесты, слегка колыхалась от ее дыхания.
   Тем временем нечто невообразимое творилось и в небесах. Точно в водовороте, со всех сторон нанесло туч, стягивающихся в одну точку. Стало темно. И только храм, каким-то образом все еще освещенный солнцем, в своих отблесках позволял видеть происходящее.
   Вырвавшись из черного сгустка над головами, молния ударила между женихом и невестой, попав в цепь, соединяющую браслеты наручников. По кольцам заскользили светящиеся точки электрических разрядов; их все больше и больше. Слившись воедино, искорки взорвались ослепительным огненным шаром, на глазах испуганной толпы поглотившим новобрачных и грустного гостя...
   Глаза постепенно привыкали к полумраку кабинета, хотя на стене, в которую Болдин уставился не моргающим взглядом, еще продолжал пульсировать, постепенно угасая, желтый круг - отблеск недавно пережитого наваждения.
   Болдин подошел к окну, прислонился лбом к холодному стеклу. Гроза приутихла. Тяжелые капли, срываясь откуда-то сверху, барабанили по тенту, натянутому снаружи над кондиционером, гулко отдаваясь у него в голове, в области темени. Ветки растущего под самым окном дерева хлестали по стеклу, словно бы просясь в дом.
   "Бедняжка, - Болдин закурил, пустил дым в стекло. - А ведь оно такой же живой организм, как и я, и ему, наверное, холодно"...
   Сад, в котором, идя вслед за Стасом, очутился Болдин, произвел на него жуткое впечатление. Он стонал, скрипел, страдал, словно жалуясь ему на горькую участь. В какой-то момент Болдину почудилось, будто не кроны деревьев раскачиваются от порывов ветра над его головой, а сама набухшая от воды земля шатается под его ногами, как подвешенная на теряющихся в черном космическом пространстве столбах.
  -- Сюда! - голос Стаса, будто пройдя через толстый слой ваты, дошел до его ушей.
   Выбравшись на выложенную мраморной плиткой дорожку, ведущую к небольшой беседке, Стас махнул Болдину рукой и, не дожидаясь его, вбежал под навес.
   В свете молний огромный двухэтажный особняк как бы выпрыгивал из темноты, вновь пропадая, проваливаясь во мрак. Переждав в беседке налетевший шквал, Болдин побежал к дому вслед за мелькавшим, как во вспышках стробоскопа, лейтенантом. Преодолев скользкие от дождя мраморные ступени, они влетели в холл, залив порог стекавшей с одежды водой.
   Болдин, когда-то мечтавший пожить в большом, богато обставленном доме (ведь никому не возбраняется желать нечто такое, что, в принципе, ему не светит!), оторопел, после того, как, проведя рукой по мокрым волосам, огляделся по сторонам. Разинув рот, он стоял на бескрайнем паркетном полу, - позади с глухим стуком закрылась высоченная дверь, - постепенно начиная чувствовать себя муравьем, заползшим в собачью конуру.
   Одна только хрустальная люстра, подвешенная на высоте стандартного трехэтажного дома, случись ей (не дай Бог, конечно!) сорваться с потолка, накрыла бы собой белый концертный рояль, крышка которого, как макет в масштабе один к трем, повторяла комнатку Болдина - такая же кривая и пустая.
   "Хотя кто его будет подтаскивать под люстру?" - подумал он тогда, удивляясь, что подобная мысль могла прийти ему в голову...
   Болдин окинул взглядом служебный кабинет: два стола, диван, жалюзи на окнах - пятизвездочный отель в сравнении с его жалкой коморкой? Правда, он в глаза не видывал и однозвездочных гостиниц, и тем не менее...
   Все его "зарубежные турне" - служебные командировки - коротались в эмведешных общагах, в которых, если что и было со звездочками, так это коньяк, кое-как скрадывающий тяготы вынужденного сожительства со снующими в черных фраках... тараканами, обнаглевших до такой степени, что их уже не брал и "дихлофос"!
   "Сволочи! - вспомнил Болдин, невольно посмотрев на "божка" - И этот тоже... тараканище!"
   Ему вдруг захотелось выпить армянского "трехзвездочного", непреодолимо, как закоренелому алкашу с похмелья. Тут только он заметил, что сидит в темноте, и ему стало как-то не по себе в полупустой комнате наедине с одноглазым истуканом...
   Лампы дневного света долго не загорались, моргая неярким светом, достаточным, тем не менее, чтобы "зажечь" зловещий глаз "божка". Болдин едва успел добраться до кожаного, затертого в нескольких местах кресла, прежде чем его настигли, безжалостно затягивая в круговерть, странные галлюцинации...
   Запах навоза был столь сильным, что, казалось, даже небо пропиталось им до самых звезд. Что до коровника, то, входя в него, приходилось невольно задерживать дыхание, для того, чтобы ненароком не глотнуть помета, похоже, вопреки всем законам физики, перешедшего в газообразное состояние. Условия же для подобного процесса были наиидеальнейшими: доходящая к середине дня к пятидесятиградусной отметке температура; окно, - после того, как кто-то умудрился протащить через него трехмесячного теленка, - заколочено наглухо досками; и пол, - если он вообще когда-то существовал, - покрытый толстым слоем неизбежного продукта жизнедеятельности двух пятнистых красавиц, общими усилиями дающих ведро молока, по утверждению злых языков, изначально отдающих дерьмом, запах которого сохраняло даже изготовленное из него масло. Но это было не так.
   Ничего подобного ему никогда не приходилось пробовать!
   Да и кто бы стал покупать масло, причем по самой высокой в молочном ряду цене, если бы оно пахло навозом?!
   Некоторые, правда, объясняли сей факт необыкновенной красотой торговки, не признать которую не могли самые рьяные злопыхатели.
   Почему-то все это ему тоже было известно, хотя и эту девушку он видел впервые.
   Он решил подождать ее снаружи, тем более, что очередь перед прилавком не оставляла никаких надежд не то что поговорить - просто подойти поближе. Закурив, он прислонился к стене и стал ждать. Ему было необходимо поговорить с ней. О чем?.. Он не знал. Но переговорить с ней он должен!
   Он прозевал неотразимую торговку. Когда и как она вышла с рынка, он не заметил. Потом он вспомнил девушку, одетую так же, как и она, но та была вовсе и не красива. Она прошла мимо, украдкой бросив на него испуганный взгляд, не имеющий ничего общего с искрометным взором красавицы-торговки.
   Такие глаза он встречал у калек и людей, потерявших все: родных и близких, оставшись одни в целом мире; надежду на то, что когда-нибудь что-то изменится.
   Он видел их в зоопарке у животных, - не у всех - лишь у хищников. Рожденные вольными львы, пантеры, пумы... Нет, они не голодают, им незачем пробегать многие и многие километры в поисках добычи; они ухожены, шкуры их блестят, хвосты и гривы пушисты. Но глаза!! Они мертвы, в них нет жизни! Частокол прутьев, наложенный на окружающий их мир, заслонил свет свободы. Свет, который мог бы придать блеск их глазам, вдохнуть в них жизнь.
   То был взгляд самоубийцы!
   Он не узнал ее. Но это была она.
   Она, - однако, в клетке, возведенной ею же самой, разрушить которую была уже не в силах. Клеть та пахла навозом, несмотря на то, что продувалась со всех сторон. И никто не выпустит ее оттуда; все морщат носы, боясь подойти поближе. Годы пребывания в клетке сделали ее злой и мстительной.
   "Джинн! - промелькнуло у него в голове. - Джинн, тысячелетия томящийся в бутылке; джинн, потеряв надежду на освобождение, поклявшийся убить своего избавителя!"
   Она скоро умрет. В клетках, пусть и воздушных, созданных лишь одним воображением, долго не живут.
   Он должен спешить. Ему надо успеть найти ее и поговорить.
   Бросив окурок в переполненную гнилыми капустными кочанами урну, он оттолкнулся плечом от стены и пошел вдоль улочки, по которой удалилась молочница. Он шел на запах - запах навоза, усиливающийся с каждым шагом. Он был уверен, что найдет ее. Однако надо спешить, тем более что неизвестно откуда приплывшая туча накрыла его своей тенью, неотступно следуя по пятам. Он уже вышел из города и шагал по проселочной дороге, когда полил дождь - сперва накрапывая, затем все сильнее и сильнее. Вокруг ни деревца, чтобы переждать грозу. Подняв воротник, он ускорил шаг.
   А дождь все лил и лил, и, как и все вокруг, пах навозом...
   Болдин приоткрыл форточку - в кабинете дышать было уже нечем, - опрокинул в мусорную корзину полную до краев пепельницу.
   На потолке в три ряда горели люминесцентные трубки, заливая помещение ровным, но неприятным светом. Болдин включил настольную лампу, встал и погасил верхнее освещение. В мягком, желтоватом пятне, легшем на матовую поверхность стола, даже звериная морда "божка" как-то подобрела. Засохшая кровь стала менее заметна на черной полированной фактуре. Пустую глазницу скрыла тень. Болдину даже показалось, что тот улыбается ему, вернее - ухмыляется, точно напроказивший ребенок, что-то утаивающий от отца.
   "Молчишь? - в свою очередь усмехнулся Болдин. - Улыбаешься, мол, ничего не помнишь, а сам весь в крови".
   Сложив руки на столе, он опустил подбородок на ладони. В свете покачнувшейся лампы мигнул алмазный глаз. Болдин резко выпрямился.
   "Ради Бога, уж лучше помолчи!" - взмолился он.
   "Как знаешь, - не стал спорить "божок". - Я и так что-то разболтался тут с тобой. Другой бы на твоем месте давно бы уже все понял".
   "Ты ничего мне не говорил, - Болдин развернул "собеседника" так, чтобы свет не падал ему в глаз. - Ничего!"
   "Так ты, выходит, ничего не понял?! - истукан, казалось, потерял всякий интерес к нему. - Я, видишь ли, показал ему виновниц и ту, кто поможет их найти, а он... Да ну тебя!"
   "Постой. Так одна из них?.. - до Болдина стал доходить смысл видений. - Которая же?"
   "Ну не идиот? - рассердился деревянный идол. - Неужели не ясно?"
   "Та, на которую я надел наручники!"
   "Ты просто гений! - продолжал издеваться "божок". - Догадался-таки. Ну, продолжай..."
   "Ты что-то сказал о виновницах. Неужели есть еще и вторая? И кто поможет мне их найти?"
   "Точно - идиот! - вернулся к первоначальному диагнозу "божок". Буркнув еще что-то, он махнул всеми шестью руками. - Третья, кретин!"
   "Ты показал мне только двух".
   "Ты плохо смотрел..."
   Ярко вспыхнув, погас свет - опять перегорела лампочка.
   Чертыхнувшись, Болдин щелкнул зажигалкой и полез в ящик стола, где обычно хранил запасные.
   Вот и позавчера точно так же погасла большая люстра, которой, задрав голову, он любовался, чувствуя, что начинает дрожать в мокрой одежде...
  -- Труп на втором этаже, - голос Стаса, эхом отдавшись от потолка, прозвучал в наступившей темноте.
   Болдин включил фонарь. Пошарив лучом в направлении, откуда доносился голос Стаса, поймал им чем-то довольную физиономию последнего.
  -- Что со светом? - спросил Болдин. - Пробки полетели?
  -- Какие, к черту, пробки! - рассмеялся Стас. - Пробки в таких домах летят из бутылок шампанского. Здесь у них целая подстанция с рубильниками. Одна люстра, небось, жрет амперов тридцать, если не больше, - в голосе лейтенанта сквозило восхищение размахом хозяев особняка. - Сейчас включат. Уже во второй раз гаснет.
   Гроза за окнами припустилась с новой силой. Молнии, казалось, пристреливались к дому, заливая округу потусторонним светом, каждый раз заставляя вздрагивать от взрыва грома...
   Труп "притаился" за обширным, на массивных пузатых ножках, столом в небольшой, в сравнении с остальными, комнате, обставленной под кабинет.
   Болдин приблизился к телу. На голове ужасная рана, как если бы на нее опустили копер; волосы слиплись на затылке, красные от запекшейся крови.
   Фонарь стал садиться. Моргнув, включились и снова погасли два бра на стене за столом.
  -- На этот раз надолго, - почему-то решил Стас.
   Словно бы придя им на помощь, три-четыре молнии кряду озарили комнату трепещущим сиянием. Что-то под столом сверкнуло в ответ, медленно угасая в наступившей темноте. Могло показаться, что в кабинет прокралась кошка, ластясь к мертвецу.
   "Трудно найти черную кошку в темной комнате, тем более, если ее там нет", - подумал Болдин, смутно припоминая, что нечто подобное до него уже высказывал кто-то из великих.
  -- Конфуций, если не ошибаюсь, - сказал он вслух, сам испугавшись своего голоса.
  -- Что? - Стас подошел к нему и встал за спиной.
  -- Нет, ничего, - Болдин отошел к окну и выглянул на улицу. - Чем это его? - спросил он, медленно оборачиваясь...
  -- Под столом, - не совсем на вопрос ответил Стас. - Мы ничего не трогали.
  -- Вон та кошка, что ли? - недоверчиво спросил Болдин и, совсем позабыв, что к предметам на месте преступления нельзя прикасаться, полез под стол, наугад шаря ладонью по полу.
   Мгновение спустя, он в первый раз серьезно задумался над состоянием своей психики: все произошло в одну секунду, и того меньше, но для него она продлилась целую вечность.
   Молния осветила комнату особенно ярко, словно сконцентрировав в себе всю энергию грозы...
   ...все замерло вокруг - люди, колышущаяся на ветру занавесь; перестал шелестеть за окном сад; не слышно стало шума дождя. Лишь ослепительный, слегка пульсирующий голубоватый свет и он, продолжавший тянуться к небольшой фигурке, которую впотьмах принял за кошку.
   Фигурка на самом деле была черной - черной до невозможности, чернее темноты в угольном забое, чернее черта!
   "Черная, как черная дыра!" - промелькнуло у него в голове.
   Выставив перед собой шесть рук и свирепо глядя на него светящимся, как кусочек солнца, глазом, "божок", казалось, шипел, словно змея, предостерегая от попытки дотронуться до него. Заполненная кровью пустая глазница придавала ему столь жуткий облик, что он непроизвольно отдернул руку.
   Роковая ошибка! Он спасовал перед ним!
   Свет, продолжая мерцать, пришел в движение, изгибаясь диковинными дугами, сходящимися пучками в шести ладошках чудища. Статуэтка, казалось, вбирала в себя струящийся из окон свет, впитывая его, точно губка. Подхваченные потоками лучей, извиваясь, как змеи, в "божка" устремилась предметы обстановки, люди... С бешеной скоростью в форточку залетали деревья, камни, потоки дождя, моментально исчезая в запачканных кровью ладонях истукана.
   Свет, словно кончаясь, стал меркнуть на глазах, затухая по мере того, как его всасывал "божок". Стало вновь темно. Темно настолько, что ничего не было видно вокруг, хотя он знал, что вокруг ничего и нет - все сожрал ОН!
   И тут, когда пространство вокруг взорвалось запоздалым громом, глаз "божка", как бы выплескивая всю поглощенную им энергию в секундный импульс, полыхнул ослепительнейшим пламенем, затмившим весь мир, проникающим сквозь стены и землю, уносясь в бескрайние дали.
   Ему показалось, что в свете вспышки он единовременно охватил взглядом всю Вселенную, представшую перед ним, как на ладони, - во всей своей красе, раскрывая все свои таинства: свое прошлое, настоящее и будущее...
   ...Кто-то тряс его за плечо.
   Болдин, все еще ослепленный световым коллапсом, ничего не видел.
   "Надо открыть глаза", - подумал он.
  -- Капитан Болдин! - чуть ли не в ухо рявкнул знакомый голос.
   "Неужели снова Чечня! - Болдина прошиб холодный пот. - Нет, нет, не надо!!"
  -- Болдин!
   В носу запах гари; в ушах стрекот несущихся по узкому ущелью вертолетов.
  -- Я! - Болдин вскочил, встал по стойке "смирно".
  -- Вольно, - наглая рожа Стаса улыбалась в метре от взявшего под козырек капитана. - Вы никак не хотели просыпаться, - лейтенант виновато склонил голову к плечу.
  -- Я что спал?! - Болдин протер глаза, поправил выбившуюся из-под брюк рубашку.
  -- Ага, - кивнул Стас. - Я уже начал беспокоиться.
  -- Есть новости, лейтенант? - строго, как если бы не его самого, а он застал спящего на работе подчиненного, спросил Болдин - он терпеть не мог, когда за него беспокоятся.
  -- Так точно, мой капитан! - гаркнул Стас. - Хреновые, - добавил он потише.
  -- В чем дело? - Болдин, чуть вздернув бровь, искоса посмотрел на Стаса.
   Приготовив себе растворимого кофе, он уселся в кресле, помешивая ложечкой в чашке, не предлагая лейтенанту ни сесть, ни кофе.
   Стас все же присел на стуле:
  -- Дело аб-со-лютно безнадежное.
  -- Не говори глупостей, - Болдин отпил глоток и потянулся за сигаретами. - Лучше налей себе кофе.
  -- Не до кофе, - отмахнулся Стас, морщась, будто одно название оного могло вызвать у него рвоту.
  -- А как же этот чертов... - Болдин взглянул на свой стол. На письменном столе кроме лампы и телефонных аппаратов ничего не было!
  -- ... "божок"! - придя в себя, договорил он. - Такая улика! Она живо приведет нас к убийце.
  -- Приведет, как же, - скривился Стас. - Разбежались!..
  -- Кровь на этом молохе, - более серьезным тоном продолжил он, - ни по каким параметрам не сходится с той, что обращалась, хм... слово-то какое, - в теле жертвы до того, как половину ее выплеснули на ковер через отверстие в башке.
  -- Не может быть! - ни в чем не уступая Кисе Воробьянинову, вскричал Болдин, чуть не поперхнувшись кофе.
  -- Сейчас вы подпрыгнете до потолка, - пообещал Стас.
  -- Что еще? - Болдин подозрительно посмотрел на лейтенанта, на всякий случай, вцепившись в подлокотники стула, как делал обычно у стоматолога.
  -- Так вот. Мало того, что кровь не из той бочки, - словно речь шла о столовом вине, сообщил Стас, - так еще и... - театральная пауза, вполне в стиле лейтенанта, - как минимум... трехлетней давности. Марочная. Выдержанная. Спешиал фор вампирс!
   Болдина пробрала дрожь. Отерев ладонью вспотевший лоб, он с трудом поднялся с места.
  -- Послушай, Дракула. Ты бы не мог подбросить меня домой? Я, кажется, заболеваю.

Ab ovo

  
   Некий житель провинции, попав на королевскую мессу, сильно докучал своему соседу вопросами.
  -- Кто вон та дама?
  -- Королева.
  -- А эта?
  -- Мадам.
  -- А вон та?
  -- Графиня д'Артуа.
  -- А вот эта?
  -- А это покойная королева, - потеряв терпение, отрезал обитатель Версаля.
  

Н.-С. де ШАМФОР

Из "Максим и мыслей, афоризмов и анекдотов"

  
  -- Дорогая, будь я мужчиной - фи! - я бы трахнула тебя прямо сейчас, на капоте своей машины!
   Со столь оригинальным, с позволения сказать, комплементом на устах, из нежно-белого, как крыло ангела, лимузина, на капоте которого при желании разместилось бы не менее трех пар любителей "автоэротики", вышла молодая, ослепительно красивая женщина в шикарном платье, глядя на которое, первым же желанием любого, даже забывшего как это делается, мужчины, было бы "трахнуть" его содержимое, да хоть в багажнике "запорожца", подостлав для удобства шиншилловый палантин, призванный (однако явно не справлявшийся со своими "обязанностями"!), сводить к минимуму хотя бы внешние проявления низменных инстинктов, воспламеняемых чересчур откровенным, Бог знает, на чем державшемся декольте, вырез которого, подчиняясь больному воображению заморского кутюрье, проходил чуть выше пупка, украшенного осыпанной жемчугом пряжкой изящного пояска из...
   Фуф! Хватит.
   Сделав пару шагов, очаровательная блондинка, коей сексапильная владелица "белого дома" на колесах без сомнения была с самого, похоже, безоблачного детства (о чем, рискуя вызвать неудовольствие читателя и без того затянувшимся описанием, мы не посмели сообщить выше), взяла за руку не менее аппетитную хозяйку виллы, описывать которую (речь идет уже о вилле) не имеет никакого смысла, поскольку одни только чертежи двух ее этажей, справились с этой нелегкой задачей на трех десятках ватманов, разглядывая которые невольно начинаешь постигать смысл крылатых слов: "Смотришь в книгу - видишь фигу".
   Остается добавить ко всему сказанному потерявшего голос прораба и, поклявшегося не подходить к кульману ближе, чем на пушечный выстрел, архитектора - автора грандиозного проекта, - чтобы иметь хоть какое-то представление о резиденции четы Гордиевских, вознамерившихся окончательно переехать в сей милый приморский край, поскольку не могли больше переносить суеты больших городов.
   Сегодня здесь с большой помпой праздновали новоселье, приуроченное к очередному семейному триумфу. Геннадий Максимович, отдавая дань моде, закончил еще один - тридцатый по счету - "дюдюктив", в котором, как и в 29 предыдущих, герой так и не смог подойти к разгадке главного преступления, по ходу раскрывая преступления помельче, истории которых и выливались в довольно толстенькие книжки, уже успевшие переиздаться на многих языках мира. Дея Викторовна же, наконец-то увидит героев одной из своих нашумевших новелл не только в своем воображении, но и - как впрочем, и миллионы зрителей, - на "больших экранах" страны.
   Вернемся, однако, на виллу, куда съезжались приглашенные по этому случаю представители отечественной "цыганщины", близкие и не очень друзья, а также из нынешних и ci-devant "власть имущих".
   Те из них, кому посчастливилось прибыть до того, как перед клумбой с розами остановился белоснежный "Линкольн", могли лицезреть Дею Викторовну и первую российскую кинодиву, вызвавшую фурор на последнем каннском фестивале.
   Грациозно отставив попки - пережиток, оставшийся, видимо, еще со времен их прапрапрабабушек, когда носили пышные юбки, - дамы сделали вид, что целуются, трижды коснувшись друг друга щечками.
  -- Не представляешь, как я рада тебя видеть! - Дея Викторовна, заверив приятельницу, что будь та мужчиной, она бы сама с радостью отдалась ей в любой подворотне, повела Лику Цареву к гостям. - Ты одна?
  -- Как видишь, - криво усмехнувшись, Лика скользнула вокруг рассеянным взглядом, от которого, однако, не ускользнуло ничего, что могло ее заинтересовать. - Я так спешила, что - представляешь? - растеряла по дороге всех своих кавалеров...
   Двух крепышей, несмотря на тридцатиградусную жару и близость моря, в одинаковых серых костюмах, подозрительно вглядывающиеся в лица гостей, ни она, ни, похоже, хозяйка виллы, не принимали в расчет.
  -- ...тем более, - Царева истинно царским жестом велела телохранителям отойти подальше и не ловить каждое сказанное ею слово, - что я очень надеюсь уехать отсюда не одна.
  -- О! - радушная хозяйка заговорщицки подмигнула гостье. - Можешь выбирать, как на невольничьем рынке!
  -- Пойду, тогда приценюсь, - Лика, как бы извиняясь за то, что вынуждена оставить подругу одну, пожала запястье Деи. - Не беспокойся - твоего Гену я оставлю в покое, хотя, если честно, не ручаюсь за себя, если не найду ничего подходящего.
  -- Моего Гену давно уже пора хоть кому-нибудь соблазнить, - рассмеялась Дея, не сумев, однако, скрыть тени беспокойства, пробежавшей по ее лицу. - Так что не стесняйся: ни ему, ни, тем более, мне это не помешает.
  -- Ловлю на слове! - хихикнула Лика.
  -- Не надо меня ни на чем ловить. Берегитесь лучше, если поймаю вас я. - В последних словах Деи прозвучала, чуть ли не угроза, которую она тщетно попыталась смягчить неким подобием улыбки.
  -- Ну что ж - по рукам.
  -- Ни пуха тебе, милая, ни пера.
  -- К черту.
   В открытые настежь ажурные ворота въехал долго не кончавшийся "Кадиллак", и Дея поспешила навстречу пожаловавшему гостью, в то время как Лику обступило, по меньшей мере, с дюжину галантных кавалеров, вызвавших черную зависть тех, кто, к своему величайшему огорчению, были приглашены не одни.
   Громоздкий лимузин, став заметно выше, "выдавил" из себя сто пятьдесят килограммов гения, густо замешанного на обаянии, которые, чмокнув хозяйку в щечку, покатились по лужайке перед домом, вызывая не меньший восторг, чем их прелестная предтеча.
  -- Казанцев! - взвизгнула Лика. - Привет...
   Очень скоро найдя, что кроме набриолиненных волос головы ее обожателей ничем другим (при ее-то запросах!) похвастаться не могут, Царева заметила режиссера, пытающегося увильнуть от встречи с ней:
  -- ...уже не узнаешь старых друзей?
  -- А-а, это ты, лапушка, - не разделяя, похоже, восторга актрисы, Казанцев позволил, тем не менее, ей впрыгнуть себе на живот и, под всеобщее улюлюканье собравшихся, облобызать в обе щеки.
   Между тем, появляясь сперва внизу, в просвете между деревьями, после, прячась на повороте в рое солнечных бликов, в конце аллеи выныривали одна роскошнее другой иномарки, доставляющие все новых и новых гостей.
   Исполнив традиционный ритуал приветствий, - как-то: радостные восклицания давно не видавшихся друг с другом; поцелуи; комплементы дамам; искренние пожелания еще больших успехов, - вновь прибывшие разбредались по лужайке, присоединяясь к компаниям соответствующим (за редким, правда, исключением) их половой и политической ориентации.
   Под руку с Геной - оба нарядные, точно сошедшие с фамильного портрета какой-нибудь монархической семьи - Дея обходила гостей, вполуха слушая их разговоры, под конец, внеся в голову полную мешанину из последних "кулуарных" новостей и разного рода сплетен, чувствуя, что скоро сойдет с ума от такого количества людей.
  -- Уф! Умаялась, - позволив себе небольшую передышку, Дея в наигранном изнеможении повисла на руке мужа. - Мерзкие каблуки. Совсем замучили.
   Нисколько не стесняясь, она задрала согнутую в колене ногу, обнажившуюся в прорези платья, плотно облегавшего девичьей стройности фигуру.
   Не сдержавшись, Гена хохотнул в кулак, тут же, однако, напустил на себя достаточно серьезный вид, отвесив почтительный полупоклон кому-то из гостей, которого, видимо, сильно заинтересовали Деины проблемы.
  -- Пожалей хотя бы меня, раз о себе не думаешь, - Гена нарочито приосанился, став плечом к плечу с Деей, оказавшись с ней на одном уровне. - А то стою навытяжку, будто новобранец перед генералом - дыхнуть страшно.
   Чуть ослабив впившиеся в щиколотку хлястики туфлей, Дея окинула мужа надменно-шутливым взглядом:
  -- Так уж и быть - вольно! Пошла опускаться до твоего уровня. А ты не будь букой - обрати свой вельможный взор на Ликочку. Бедняжка все глаза проглядела в надежде уволочь тебя на дно своих голубых очей.
  -- Как тебе не стыдно! - Гена всем своим видом показал, что более постыдного предложения ему никто еще не делал. - Как ты можешь, Дея!
  -- Я-то могу, а вот сможешь ли ты? - ответила Дея, не вкладывая в слова, похоже, никакого смысла.
   Передернув плечами, она направилась к дому, чем-то то ли расстроенная, то ли раздосадованная, притворяясь, будто не замечает своего давнего, еще со времен журналистской деятельности, знакомого, взмахом руки пытавшегося привлечь ее внимание.
  -- Дея Викторовна. Дея! - тот подскочил к ней, довольно бесцеремонно, чуть ли не силой, вернул обратно. - Геннадий Максимович. Разрешите представить вам Мнацакана Вараздатовича! - затем добавил чуть потише. - О котором я вам тогда рассказывал.
   Заметив на лице Деи немой вопрос, он продолжил, причем тоном, каким обычно счастливому отцу сообщают о рождении первенца:
  -- Мнацакан Вараздатович - тот самый человек, который (я же говорил, вы просто не помните) готов спонсировать вашу будущую, совместно написанную книгу и (что за вопрос!) ее дальнейшую экранизацию. Причем, заметьте, независимо от того, что у вас получиться!
  -- О, я уверен - это будет настоящий шедевр! - с заметным кавказским акцентом, который не мог скрыть даже костюм "от Версаче", вступил в беседу гость.
   Лишь нарастающее, точно приступ рвоты, раздражение, не позволило Дее по достоинству оценить "шедьевэр" спонсора.
  -- Господин Серопян, - пытаясь удержать явно ускользающее главенство в предстоящих переговорах, их общий знакомый придал голосу официальную сухость, - готов хоть сейчас подписать контракт на довольно внушительную сумму...
   Не тут-то было!
   Мягким, даже вкрадчивым, и, в то же время, уверенным движением руки, представленный хозяевам гость отстранил ставшего лишним посредника.
  -- Сто тысяч, - по улыбке, появившейся на его лице, можно было догадаться, каким образом он их заработал. - Естественно - "зелененьких"... И еще столько же, если мне... в чем я нисколько не сомневаюсь! - широкий, щедрый жест пятерней. - Если мне понравится... - словно речь шла о подряде на постройку конюшен! И та же улыбка, адресованная, на сей раз, одной Дее.
   Должно быть не одно только желание поскорее сбросить мучавшие ее туфли не позволило Дее хотя бы приличия ради поблагодарить гостя за "весьма лестное предложение", прежде чем...
  -- Все дело в том, - медленно, растягивая слова, начала Дея, - Мнасакан Волосатович, - явная издевка слегка смягчилась вскинутыми на гостя наивными, кукольными глазами, - что...
  -- Вараздатович, - не снимая с лица улыбки, поправил ее новоявленный "меценат". - Моего отца звали Вараздат - царствие ему небесное! Он...
  -- Простите, - ничуть не смутившись, продолжила Дея. - Так вот, в отличие от создателей бессмертной Анжелики, мы с Геной... с Геннадием Максимовичем, пишем врозь - отдельно то бишь, - полагая, что дух соперничества, так сказать, помогает нам обоим в работе...
  -- Доходит до того, - чувствуя по знакомому "крещендо" супруги, что та может "невзначай" брякнуть лишнее, Гена решил вставить слово, - что я не показываю Дее свой очередной роман, пока не получу на него авторских прав.
  -- Подумаешь! - хмыкнула Дея, обратив против мужа весь заряд ехидства, заготовленного для не перестающего улыбаться Мнацакана Вараздатовича. - Лично мне вполне достаточно было перелистать твой первый рассказ, чтобы впоследствии не тратить времени на его тридцать с лишним вариаций.
  -- И кто бы говорил, Дея! - Гена, забыв, должно быть, что вокруг находятся люди, выразил свое возмущение выразительным жестом руки. - От твоих пошленьких, прости за выражение, "э-ро-тических", - как ты их называешь, - сцен, кочующих вместе с кроватью из одной твоей новеллы в другую, любой нормальный мужик рискует стать импотентом.
  -- Ну конечно! - Дея развела руками. - То-то, читая, бывало, их перед сном, ты мне потом не давал уснуть до утра. - Она, похоже, серьезно обиделась на мужа. - Ладно! - тон ее сулил Гене как минимум месяц воздержания.
   В гуттаперчевой улыбке на лице Мнацакана Вараздатовича появились оттенки, по которым самый паршивый физиономист прочел бы готовность "спонсора" занять место Гордиевского на все время наложенной на того опалы.
  -- Дея Викторовна, - он решил на всякий случай напомнить о своем присутствие. - Я...
  -- Ах да! - Дея словно только вспомнила, с чего начался разговор. - Я подумаю, - пообещала она. Правда, не совсем было понятно, о чем именно она собирается думать. - Приятно было познакомиться, Мнасакан Ва-раз... датович. Я правильно, надеюсь, произнесла ваше имя?
  -- Зовите меня просто Мацо, - тоном короля, позволяющего в своем присутствии оставаться в шляпе, предложил тот. - Так зовут меня близкие друзья.
  -- Ну что ж, отлично... Мацо, - Дея дотронулась до волосатой руки нежданно приобретенного друга. - Буду рада продолжить наше знакомство.
   Оставив мужчин одних, Дея взбежала по широким ступеням парадной лестницы, в дверях столкнувшись с высокой девушкой лет восемнадцати в сером платьице, поверх которого был повязан белый фартучек. Белая же лента стягивала густые, чуть кучерявые, рыжие волосы - пожалуй, единственное, что могло привлечь чье-то внимание к их владелице, - строго зачесанные назад, и, тем не менее, непокорно разметавшиеся по спине.
   Спросив девушку о чем-то - та в ответ сдержанно кивнула головой - Дея подошла к мраморной балюстраде, идущей вдоль террасы.
  -- Дорогие друзья! - она вся сияла радушием; звонкий голос сразу же привлек всеобщее внимание. - Прошу всех к столу!
  -- Мелания, - шепнула она девушке. - Проводи их в "патио". Я сейчас...
   Изрядно проголодавшиеся после променада гости не заставили повторять приглашение дважды, шумной гурьбой осадив лестницу...
  -- Дамы и господа! - дождавшись, когда наконец-то прекратится возня за тремя десятками отдельно стоящих столиков, со своего места поднялся Аркаша Фазанов - незаменимый "магистэр бибэнди" подобных, как он сам называл, "симпозиумов" - Прошу внимания!.. Это и вас, между прочим, касается, господин Казанцев! Да, да, барбатус* вы наш, - добавил он почти задушевно, строго, однако, посмотрев на маститого режиссера, никак не влезавшего между подлокотниками плетеного стула.
   Взрыв хохота сопроводил добродушного толстяка, который, выпрямившись от неожиданности, приподнял застрявший на ягодицах стул, являя собой довольно-таки уморительное зрелище.
  -- Вы со мной? - Казанцев повернулся к Фазанову, ножкой стула смахнув со стола половину сервировки.
  -- Бога ради! - взмолился Фазанов. - Снимите с него эту штуку, а не то он не оставит здесь камня на камне.
  -- Какую еще штуку? - Казанцев, проследив устремленные за его спину взгляды, резко обернулся, треснув злополучной ножкой стула по широкому затылку сидящего за соседним столиком хранителя телес Царевой.
   Раскаты гогота слышны были, наверное, далеко в море.
   От столкновения с крепким загривком, стул с грохотом упал на дорожку, больно ударив режиссера по ноге.
  -- Ой! - совсем по-детски вскрикнул он, непроизвольно приседая и снова оказываясь в плену подлокотников.
  -- Держите его! - давясь от хохота, кричал Фазанов. - Не дайте ему встать. Да спилите к чертовой матери вы эти ручки!
   Наконец инцидент, со стороны могущий показаться заранее срепетированной интермедией, призванной настроить гостей на беспечный лад, был исчерпан. Казанцева усадили на, неизвестно откуда взявшийся, добротно сколоченный табурет, который, тем не менее, тоскливо заскрипел под его полуторами центнеров.
  -- Куиквэ суум,* - как бы в назидание потомкам изрек Фазанов, возведя указательный палец, с видимым выражением удовольствия на лице, усаживаясь в мягкое, специально для него доставленное из гостиной со второго этажа, кресло.
   Убедившись, что никто больше не собирается ему мешать, Фазанов, как бы нехотя снова поднялся из-за стола.
  -- Дамы и господа! Друзья... Несказанно рад приветствовать немногих, довольно неплохо сохранившихся товарищей. - Оратор отвесил поклон бывшему секретарю обкома и его супруге. - Сегодня мы, вернее, - нас собрали всех вместе для того, чтобы мы имели возможность поздравить наших дорогих Гену и Дею с очередным триумфом секса и насилия, все еще являющимися, если не запретным, то, во всяком случае, малосъедобным плодом для нашего многострадального народа, лишенного и того, и другого на протяжении довольно длительного срока, в течение которого привилегией, можно даже сказать - и я не побоюсь попытаться произнести это слово - пре-ро-га-тивой, так сказать, насиловать и трахать все тот же и без того многострадальный народ, пользовалась небольшая кучка их же избранников, между делом ведущих всех нас в светлое, - хоррибиле дикту!** - ком-м-мунистическое будущее. Боже, прости меня грешного. Да...
   То ли дело сейчас!.. Как говорил мой дед, в третий раз женясь на моей бабке: "Тэмпора мутантур, эт нос мутамур ин иллес"...***
   Сегодня, благодаря таким людям, как наши уважаемые Геннадий Максимович и Дея Викторовна, секс и насилие уверенно входят в дом каждого, кто еще или уже в состоянии купить, конечно же, прочесть и, - что удается еще или, вернее, - уже, увы, не каждому, - по достоинству оценить их бессмертные творения?
   Фазанов отпил немного "боржома" и, убедившись, что Казанцев его внимательно слушает, продолжил.
  -- Так вот, Гена - ежели кто не в курсе, - курэнтэ калямо**** произвел на свет очередную белиберду, прочтя которую, свихнется любой, кто попытается осмыслить поступки и образ мышления его любимого сыщика-полудурка - альтэр эго,***** как мне стало известно из источника, близкого к достоверному, самого автора.
  -- Наша же Киферея, - Фазанов поперхнулся, взглянув на вытянувшуюся физиономию Гордиевского, - очень скоро порадует всех нас, - не в буквальном смысле, конечно! - своими успехами на ниве эроса. Причем, на сей раз нам не придется ломать голову, вчитываясь в вышедшие из-под ее пера строки, тщетно пытаясь не то что понять, но хотя бы представить, что именно вытворяет ее герой с героиней...
  -- Уж, не альтер ли эго автора? - сострил кто-то из гостей.
  -- ...и, что особенно интересно, - оратор не счел нужным отвечать на достаточно неэтичный вопрос, - чем та "за-все-его-благодарит"... К сожалению, во всей этой феерии любви всем нам уготовлена незавидная роль тэрциус гаудэнс,* поскольку ее мы увидим глазами нашего обожаемого Казанцева... Я имею в виду режиссуру. Единственная отрада, что при этом нам не придется слюнявить пальцы, для того... - Фазанов подмигнул хихикнувшей Лике, - для того, чтобы переворачивать страницы, хотя не исключено, что многие из вас, наслаждаясь происходящим на экране действом, захотят иметь свободные руки, - по крайней мере, одну.
   Не сдержавшись, Фазанов рассмеялся сальной реплике кого-то из сидящих за его спиной.
  -- Лично мне понадобятся обе.
   Голос тамады перестал быть слышимым в грянувшем, точно гром, взрыве хохота.
  -- А вот представьте себе - обе... которыми я... поднимаю сразу два бокала: один за Гену, другой за Дею! Ну, а поскольку женщин у нас пока еще принято пропускать вперед, я с удовольствием пропущу чарочку сперва за Дею Викторовну; с Геннадием же я хочу выпить на брудершафт, хотя мы с ним, если не ошибаюсь, лет тридцать на "ты".
   Застегнув на обе пуговицы двубортный пиджак, поправив пестрый галстук, Фазанов вышел из-за стола. Подняв над головой бокал с шампанским, он стал пробираться между тут и там расставленными столами, где чокаясь с сидящими, кому кланяясь, со всеми успевая перекинуться несколькими словами, подойдя, наконец, к встречавшему его с распростертыми объятиями Гене. Выпив до дна второй бокал, Фазанов, чуть покачнувшись, с силой бросил его на пол и только потом трижды расцеловался с хозяином виллы.
  -- А вот посуду ломать незачем. Не вами, небось, куплена. - Увернувшись от неожиданно выросшего перед ним куста, во дворик неуверенной походкой вошел, точнее сказать, ввалился жизнерадостный молодой человек, лохматый, со сползшими на самый кончик носа темными очками, поверх которых на собравшихся глядели выражавшие крайнее удивление глаза. - Всем привет!
   Не менее живописной была и его свита - парень и девушка, в растерянности, вот уж действительно, точно попав с корабля на бал, оглядывающиеся по сторонам.
  -- Павка!! - Гордиевский поспешил навстречу сыну, сходство которого с отцом сразу же бросалось в глаза, хотя "породой", что называется, тот явно не вышел. - Молодец, что приехал! - Отступив на шаг, Гена оглядел сына с ног до головы. - Ну, рассказывай, как ты там без нас?
  -- Без кого это - без вас? - Павлик обдал отца винным перегаром. - А?
  -- Ты что... - Гена осекся, невольно оглянувшись назад, в сторону гостей. - Опять пьешь?
  -- Хм! Можно подумать, вы сами тут... ик, песни распеваете... За милых дам, за милых дам, - донельзя фальшиво затянул Павлик, пританцовывая на месте. - Ик... и тут, и там... А где, кстати, моя дражайшая мамуличка? Что-то ее не видать.
  -- Павел, - предостерегающе повысил голос Гордиевский. - Сейчас же прекрати.
  -- Не понял! Имею я право или нет, лично принести ей мои соболезнования... пардон - поздрав...
  -- Замолчи, - зашипел Гена. - Слышишь? Ты пьян. Я поговорю с тобой после.
  -- Поговори со мною, папа. О чем-нибудь поговори, - снова запел Павлик.
   К счастью, никто из гостей, вовлеченных Фазановым в шутливую дискуссию о роли секса в демократическом обществе, не расслышал ни слова из беседы отца с сыном.
  -- А вы и есть, наверное, Вадим? - довольно резко спросил Гена подошедшего к ним парня. Тот молча кивнул в ответ. - Отведите его, пожалуйста, наверх. Мелания проводит вас. Уложите этого алкаша, - мягкая улыбка тронула лицо расстроенного отца, - и поскорей возвращайтесь к нам... Ну, а вы кто, милая барышня?
  -- Майя, - представилась девушка. - Подруга вашего сына.
  -- Что? - Удивился Гена. - Этого оболтуса?!
  -- Нет, что вы! Павлик не оболтус. Просто он не умеет пить.
  -- Это точно! - подтвердил Гордиевский-отец. - Ну что же мы стоим? - он вдруг засуетился. - Прошу вас... Дея! У нас гости.
  -- Я вижу.
   С момента появления Павлика, Дея не сводила с молодых людей глаз, напряженно вглядываясь в незнакомые ей лица, как бы пытаясь по ним понять, что именно происходит - довольная физиономия пасынка, как всегда, ничего не выражала.
  -- Добрый вечер, - она, улыбаясь, подошла к девушке, представившись, протянула руку.
  -- Майя, - та довольно неловко ответила на рукопожатие, оглянувшись, словно ища поддержки, на Гену.
  -- Пойдемте, я посажу вас рядом со мной, - Дея бросила на мужа вопросительный взгляд, но тот лишь пожал плечами.
   Смущенная не совсем опрятным видом девушки, Дея повела ее вкруг дворика, стараясь не обращать внимания на устремленные в их сторону взгляды гостей.
  -- Как долетели? - поинтересовалась она, думая в это время совсем о другом.
  -- Спасибо, нормально, - Майя присела на краешек стула, не переставая озираться по сторонам. - У вас так красиво!
  -- Ты так считаешь? - Дея решила сразу перейти с той на "ты", не скрывая иронии смерив гостью исполненным равнодушия взглядом. - Мило, не более того.
  -- Что вы! - воскликнула девушка. - Да это ж самый настоящий дворец!
  -- О! - Рассмеялась Дея. Ее заинтриговала эмоциональность Майи. - В таком случае я, должно быть, королева. Негоже, ведь, простым смертным жить во дворцах...
   Тут только она обратила внимание на черты лица девушки.
   Если кто и претендовал на звание королевы среди собравшихся в прохладном "патио" высокородных дам, то Майя, несомненно, оставляла им мало шансов занять сей вожделенный трон, примерить царскую корону. Даже Лика Царева меркла на фоне никому неизвестной подружки Гордиевского-младшего.
   Алые губы ее, словно распустившийся бутон розы, казалось, благоухали, маня к себе, призывая прильнуть к ним, насладиться первозданной свежестью еще никем не тронутого цветка. Чуть раскосые глаза отнюдь не портили красивый овал лица, напротив, придавая ему особую чарующую притягательность, грозили затянуть, как в омут, посмевшего насладиться ими всласть. Все в ней дышало молодостью, с трудом сдерживаемым жизнелюбием, еще не вполне осознанным восприятием своего превосходства.
   Искренность же и наивность, с какими она оглядывалась вокруг, восхищаясь нарядами женщин и остроумием мужчин, не замечая при этом восторженных взглядов последних, придавали Майе еще больше прелести и очарования. Она будто источала вокруг некие невидимые волны, вызывающие улыбки на лицах тех, кого касался ласкающий, словно ветерок, нежный взор казалось не прекращающих смеяться глаз...
  -- Вы красивее! - Майя с восхищением глянула на Дею, которая, увлекшись своими мыслями, сперва и не поняла, к чему столь откровенное признание.
  -- Ах, да, - довольно добродушно усмехнулась Дея, вспомнив, о чем шел разговор. - В таком случае... предлагаю тебе быть моей фрейлиной. Что ты на это скажешь?
  -- Я согласна! - рассмеялась Майя. - И что же мне для этого надо делать?
  -- Ровным счетом ничего! - Дея, словно ребенок, которому подарили красивую куклу, взяла девушку за руку. - Пошли.
  -- Куда? - Майя непроизвольно отдернула руку.
  -- Увидишь, - снисходительно улыбнувшись дикарке, Дея встала из-за стола, не заметив при этом странного блеска, появившегося в сощурившихся глазах девушки. - Ну же, смелее.
   Войдя в дом, Дея провела Майю через вестибюль, не спеша, как бы предлагая той полюбоваться интерьером, стала подниматься по лестнице, которая, замысловато изгибаясь, вела на второй этаж, уже освещенный бронзовыми настенными светильниками. Пройдя длинным коридором, Дея пригласила девушку в комнату, миновав которую, они очутились в большой спальне, не снившейся, наверное, ни одной королеве. Единственное включенное бра отбрасывало тусклый свет на бордово-красные с тиснением шпалеры; густые тени ложились в складках тяжелых портьер на окнах, точно порфира, спадающих на застланный ворсистым ковром пол, ступая по которому возникало ощущение легкой невесомости. Точно окунувшись в неведомый ей мир, Майя замерла в дверях, не сумев сдержать возгласа изумления.
  -- Примерь-ка вот это, - раскрыв дверь стенного шкафа, Дея протянула Майе вешалку с переливающимся, будто кожа золотистой змеи, платьем, фалдами ниспадавшим к полу. - Моей фрейлине, я думаю, не подобает выглядеть хуже простых придворных. Хотя... - Дея о чем-то задумалась. - Впрочем, выбирай сама.
   Немного придя в себя, Майя вскинула на Дею глаза, и лишь полумрак, царящий в комнате, и на этот раз не позволил последней заметить сверкнувшие в них холодные огоньки, сразу же, правда, погасшие, скрывшись за опущенными ресницами.
  -- Что вы, Дея Викторовна, - Майя, словно испугавшись, отступила на шаг. - Я не могу. Я...
  -- Смелее, Майя! - подбодрила девушку Дея. - Считай, что это игра.
  -- Но я, право, не знаю... - взгляд Майи невольно скользил вдоль развешенных в два ряда нарядов, каждый из которых мог лишить покоя самую привередливую женщину. - А можно вот это? - она неуверенно дотронулась до понравившегося ей платья.
   "А она не так проста, как пытается показать, - подумала Дея. - Пожалуй, это лучшее из того, что у меня есть".
  -- Неплохо, - произнесла она вслух. - Прекрасный выбор!
   Дея улыбалась, хотя, будь Майя в свою очередь чуть наблюдательнее, она бы заметила, что чем-то задела ее "королевское" самолюбие, не позволявшее, видимо, фрейлине иметь свой, причем, не лишенный вкуса, взгляд на туалеты.
   "Ну, ничего, - мысли помимо воли лезли в голову, - посмотрим, как ты, моя дорогая, будешь смотреться в своих тряпичных башмаках. Небось, хрустальных наша Золушка с собой не прихватила".
  -- Переодевайся и спускайся вниз, - Дея направилась к двери. - Надеюсь, ты не заблудишься в залах дворца.
  -- Если что, аукну, - с озорством отозвалась Майя, нисколько не смущаясь присутствием Деи, стягивая с себя невзрачный наряд.
   Что-то - то ли уверенные нотки, появившиеся в голосе Майи, то ли шелковые узенькие трусики, - ни то, ни другое никак не вяжущиеся с образом провинциальной простушки, еще сильнее уязвило Дею.
  -- Поспеши, - выдавив улыбку на лице, она вышла из комнаты.
  -- Слушаюсь, ваше величество! - Майя, похоже, приняв предложенную ей игру, присела в глубоком реверансе, оставаясь в этой позе до тех пор, пока за Деей не закрылась дверь.
   "Вы только посмотрите на эту прохвостку! - идя по коридору, Дея принялась мысленно поносить Майю, вся вина которой заключалась в чересчур интимных трусиках, надетых под платьем доярки. - Вырядилась!.. Да что это я? Можно подумать..."
   Задержавшись перед зеркалом, Дея поправила прическу.
   "Я еще посмотрю на нее, когда ей будет сорок. Да что сорок? В тридцать и то, наверное..."
   Подойдя к лестнице, Дея остановилась - навстречу ей, глядя себе под ноги, поднимался Гена.
  -- Где Павлик? - ни с того, ни с сего спросила она, причем таким тоном, что можно было подумать, именно он был повинен во всех ее горестях.
  -- К нему-то я и шел. - Гена бросил на Дею удрученный взгляд. - По-моему, он выпил лишнего...
  -- Лишнего? - не скрывая сарказма, Дея скривила губы в пренебрежительной усмешке. - Для него первая же рюмка - лишняя.
  -- Да, кстати, - не давая мужу вставить слово, Дея поменяла тему. - Кто тот пижон с ним?
  -- Наверное, друг, - Гена пожал плечами.
  -- Ах, дру-уг, - разочарованно протянула Дея. - И где он только таких находит... А эта фифочка?
  -- Какая фифочка? Ты о ком - о Майе?
  -- Не о себе же!
  -- Подружка. Хотя, честно говоря, я не совсем понимаю, к чему подобный тон...
  -- Друга? - не отставала Дея.
  -- Почему же? - Гену начали раздражать расспросы жены, хотя и продолжал отвечать довольно сдержанно. - Павлика.
  -- Ты смотри, а - какую кралю подцепил? - Дея почему-то не сомневалась, что Майя была подружкой друга.
  -- Ну и жаргон у тебя! - улыбнулся Гена, наконец-то, как ему казалось, догадавшись о причине плохого настроения жены. - Иди-ка лучше к гостям.
  -- Ты хоть выяснил, как зовут друга?
  -- Вадим. А что?
  -- Имею я право знать имя человека, переступившего порог моего дома? - Дея заметно нервничала. - К тому же друга твоего сына.
  -- Изволь, - Гена, поднявшись на две оставшиеся ступени, свернул в коридор. - Иди к гостям, - не оборачиваясь, бросил он напоследок.
   Передернув плечами, мол, обижайся, если хочешь, Дея уже через минуту с приветливой улыбкой на лице вышла во дворик, где, несмотря на отсутствие хозяев, гулянье шло полным ходом.
   Вскоре вернулся и Гена, заняв свое место за столом...
  -- Квоусквэ тандэм, Катилина, абутэрэ патиенция ностра?!* - Фазанов, после вступительного слова не расстающийся с двумя бокалами и, как следствие, напившийся в два раза быстрее остальных гостей, не замечал, что в усердии привлечь к своей особе внимание, кричит на весь дворик. - Так кто замочил Бурхана, а, Ген? Троль али Кассандра?
  -- Ни тот и не другая, - добродушно огрызнулся Гена. - Но в следующем романе обещаю убийцей сделать тебя.
  -- Да ну! - хохотнул Фазанов. - Ну и кого же мне придется убивать, а, Ген? Ну, пожалуйста, скажи. По старой дружбе. Друг ты мне или нет?
  -- Так и быть, скажу, - Гена перехватил взгляд Деи, улыбнулся ей. - Одного из здесь присутствующих.
  -- О!! - заорал Фазанов, наконец-то завладев всеобщим вниманием. - Наш избранный круг, я считаю, давно нуждается в хорошенькой люстрации...*
  -- Что он сказал? - Лика Царева толкнула локтем своего телохранителя. - В какой еще менструации?
  -- ...тем более, - продолжал кричать Фазанов, - что из собравшихся у вас я бы многих с удовольствием отправил ад патрес.**
  -- Чего он ругается? - возмутилась Лика, запив застрявший в горле кусок шампанским.
  -- Ну и кого же? - послышалось со всех сторон. - Кого?
  -- Вполне достаточно, что об этом знаем мы с Геной. - Усмехнувшись, Фазанов приобнял Гордиевского за плечи. Взгляд его, сделавшись колючим, скользнул по довольным физиономиям сотрапезников. - Кроме Деи Викторовны, вы все у меня под колпаком. - Сложив указательный и средний пальцы, он обвел ими неожиданно притихших гостей. - Как говаривали древние: "Кавэант консулес!"*** Особенно вы, господин Казанцев!
  -- Опять я? - в наигранном ужасе режиссер вскочил со своего табурета. - За что?
  -- За что я его убью? - небрежно, через плечо, спросил Фазанов Гордиевского.
  -- А? - спохватился Гена, казалось, потеряв всякий интерес к довольно глупому разговору, засмотревшись на Дею. - Да хотя бы за то, что он до сих пор не снял тебя ни в одном из своих фильмов.
  -- За это убить мало! - заявила Лика. - Лично я бы его за это... кастрировала. Во!
   Изобразив на лице нечто вроде "и ты, Брут!", Казанцев воображаемой шляпой смел пыль у ног Царевой.
  -- Мадам! Ежели столь ответственной операцией займетесь лично вы, я готов хоть сейчас. Не уверен, правда, место ли здесь для оскопления, однако, я к вашим услугам! - обречено вздохнув, Казанцев стал расстегивать ширинку своих широченных брюк, хитро поглядывая по сторонам...
   Майя появилась неожиданно, вызвав своим вторым явлением чуть ли не фурор. Даже Дея в первый момент не узнала свою застенчивую "фрейлину", похоже, вместе с ситцевым платьицем, сменившую личину простодушной провинциалочки.
   Подобрав золотистые волосы, девушка соорудила из них нечто, не поддающееся описанию, придавшее изумительной по красоте девичьей головке благородство знатной дамы. Чуть бочком, скользя ладонью по гладкой поверхности мраморных перил, демонстрируя в прорезе платья длинную стройную ногу, Майя спускалась по лестнице, грациозно, с изяществом балерины ставя ножку на ступени.
   Дея чуть не вскрикнула, заметив на ногах Майи свои туфли на каблуках, с трудом подавила желание подойти к девушке и содрать с нее платье.
   "С этой стервочкой надо держать ухо востро, - подумала она, делая вид, что не замечает Майю. - Потенциальная невестка, как никак! Хотя... - Дея вновь мысленно вернулась к моменту появления во дворике ребят. - Неужели я ошибаюсь?"
   Спустившись вниз, Майя сразу же направилась в сторону Деи, шутки ради решив засвидетельствовать "ее королевскому величеству" свое нижайшее почтение. Спас ее от неминуемо последующей немилости Казанцев.
  -- Вы прелесть! - он подскочил к Майе, с ловкостью искушенного царедворца приложившись к обнаженной до плеча руке девушки. - Вы знали об этом?
  -- Догадывалась, - чуть смешавшись, Майя одарила режиссера кокетливой улыбкой. - А вы великий Казанцев.
  -- Совершенно верно. Хотя мне больше нравится наоборот - Казанцев Великий... Разрешите предложить вам бокал шампанского.
  -- Спасибо, но я не пью, - отказалась Майя, смутив, похоже, именитого гостя, привыкшего, должно быть, и ни к таким "жертвам" со стороны молоденьких смазливых девчонок, грезивших о самой последней роли в его фильмах.
  -- Совсем-совсем? - спросил он, пристально рассматривая Майю.
  -- Ни чуточки... Давайте лучше потанцуем! - Неожиданно для себя вдруг предложила Майя, чем окончательно покорила толстяка.
  -- Вы прирожденная актриса! - выпалил он. - Этого вы тоже не знали?
  -- Даже не подозревала, - призналась Майя. - Так мы будем танцевать?
  -- Если я скажу, что не танцую, будет не оригинально, - подмигнул ей Казанцев. - Так ведь?
   Майя кивнула головой.
  -- В таком случае - вперед! - Казанцев галантно предложил даме руку. - Эй, вы, там! Вальс Штрауса, плиз!
   Под рукоплескание собравшихся колоритная пара вышла на площадку, обрамлявшую небольшой овальный бассейн с фонтаном. Грянула музыка: далеко не Штраус, и, тем более, не вальс, но кто обращает внимание на такие мелочи, когда вокруг кипит такое веселье!..
   Очень скоро импровизированную танцплощадку заполнили трясущиеся в ритм музыке расходившиеся гости, вдохновляемые все тем же Фазановым, в одиночку исполнявшим "танец охотника и носорога". Ну, а после того, как долговязый Апдалов умудрился залезть в бассейн вместе со своей новой пассией, танцевали уже в воде...
   Попав-таки в расставляемые Мацо сети, Дея, насилу отказавшись от приглашения к танцу (в сравнении с выделываемыми им коленцами, хореографические экзерсисы Фазанова могли сойти за танец лебедей), вынуждена была выслушивать бессмысленную тираду, наполовину, к тому же, звучащую на непонятном ей языке.
  -- Дея Викторовна джан!
  -- Ну, - Дея оглянулась вокруг, словно ища чьей-нибудь помощи. Заметив Гену, она подала ему знак, но тот, занятый разговором с одним из своих издателей, не обратил на нее внимания.
  -- ...вы подумали над моим предложением? Вы обещали...
  -- Каким еще предложением? - Дея, словно видит его впервые в жизни, уставилась на раскачивающегося Мацо.
  -- Вы меня убиваете, - простонал тот, беря Дею за руку. - Я понимаю, что обидел вас...
  -- Неужели? - усмехнулась Дея.
  -- ...предложив такую мизерную сумму, - не слушая ее, продолжил Мнацакан Вараздатович. - Готов на коленях молить о прощении... 500 тысяч. Поллимона баксов!
  -- За что? - чуть ли не со злостью спросила Дея, вперив взгляд в масленые глазки Мацо.
  -- Как... что, - растерялся тот. - Как это - за что?
  -- А вот так: за что?
  -- Но ведь, Дея Викторовна...
  -- Так вот, Мацо. - Дея взяла гостя за лацкан пиджака, завела в оранжерею, рядом с которой происходил их разговор. - Свои "поллимона" можешь засунуть себе в задницу. Постарайся, поднатужившись, выжать из него немного сока - угости им Лику. Видишь вон ту сучку, хохочущую так, что через рот видно, какого цвета на ней трусики, если они вообще на ней есть. Всего за один глоток она "напишет" тебе такой сценарий, от которого тебе дурно станет. По крайней мере, мало не покажется. Надеюсь, ты меня понял.
   Поправив съехавший с плеч дорогой пиджак опешившего Мнацакана Вараздатовича, Дея похлопала на прощание его по животу, оставив любоваться распустившимися розами...
   Веселье было в самом разгаре, когда Дея, наконец, отыскала среди оравы гостей приехавшего с Павликом парня.
   Прислонившись к балюстраде террасы, Вадим с усмешкой на лице наблюдал за танцующими парами. Высокий, широкоплечий ("Довольно симпатичный", - подумала Дея), - даже повадка выдавала в нем спортсмена. Русые волосы, подстриженные по последней моде, очень ему шли, придавая всему облику некий, присущий студентам престижных институтов, лоск. Из-за скрывающих глаза темных очков нельзя было понять, на кого он смотрит, кто вызывает довольно откровенную усмешку на его губах. В какой-то момент Дее показалось, что Вадим рассматривает ее, и что именно она удостаивается подобной оценки с его стороны. Ей стало как-то даже неуютно под этим взглядом, хотя, конечно, у нее не было абсолютно никакой уверенности, что не ошибалась.
   Словно для того, чтобы успокоить ее, Вадим снял очки, сложив, засунул в карман пиджака.
   Чуть подернутый грустью ("Наверное, он потерял недавно кого-то из родных", - мелькнуло у Деи), взгляд его выражал не то что бы изумление, но крайнюю степень заинтересованности всем происходящим. И улыбка его, оказывается, была вовсе и не пренебрежительной. В сочетании с выражением зеленоватых глаз, она приобретала совсем иной оттенок - так улыбается отнюдь не злой человек, добродушно подтрунивая над другом.
   Смотрел же Вадим на Майю.
   Та, танцуя в узком, облегающем платье, с ловкостью пантеры умудрялась уходить от толстенького брюшка партнера, заливаясь при этом звонким смехом, заражающим остальных танцующих. Брызги, которыми окатывал гостей резвящийся в воде Апдалов, нисколько не охлаждали пыл девушки, не замечавшей, что намокшее платье, став почти прозрачным, прилипло к телу, подчеркивая каждую его черточку, вплоть до темных сосков, проступивших на тончайшей материи дорогого наряда.
   Глядя на танцующую Майю и не сводящего с нее глаз Вадима, Дея почувствовала, как в ней, словно пена, начала закипать злость. Злость ко всему и всем: к веселящимся гостям, к радующейся непонятно чему Майе, даже к совершенно ей незнакомому Вадиму, в глазах которого она успела увидеть нечто большее, чем, быть может, хотелось ей самой.
   Впервые за последние несколько лет Дея вдруг почувствовала себя старухой - жалкой и сварливой, завидующей молодости других. Не утешала ее и мысль, что все в этом мире преходяще и, что не быть никому вечно юным, как и ее "фрейлине", всколыхнувшей в ней волну бессознательного страха...
   Кто-то обнял ее сзади, дыханием лаская пушок на шее под собранными к верху волосами.
   Гена!
   Чуть вздрогнув, Дея заставила себя улыбнуться. Откинувшись назад, она прильнула к Гене, влажными от неописуемого наплыва радости глазами взглянула на мужа, едва заметным движением губ ответила на поцелуй.
  -- Вульгарная девка, - как бы разговаривая сама с собой, произнесла она.
  -- Мне же показалось наоборот, - Гена еще раз, будто для того, чтобы лишний раз убедиться в своей правоте, посмотрел на танцующую Майю. - Мне она очень нравится.
  -- Что вы говорите! - игриво отозвалась Дея, оборачиваясь лицом к Гене. - Это что-то новое.
  -- Глупышка, - тот склонился к ямочке на шее жены.
  -- Пойдем, потанцуем.
   Опустив подбородок Гене на плечо, Дея, казалось, и не слушала музыку, задумавшись о чем-то своем. На лице ее сперва появилась едва заметная улыбка, и вот уже она смеется, откинув голову назад, идя по кругу в классических движениях самбы, искусно ведомая Геной. Ее азарт постепенно заразил несколько сникшую на фоне молодых пожилую часть публики, с гвалтом цыганского табора ринувшую отплясывать позабытую "летку-енку"...
   Вдали от виллы, сверкнув последним зеленным лучом, за море закатилось солнце...

Ч А С Т Ь П Е Р В А Я

   В любви лежит самая позорная из всех просьб... Поэтому она так быстро превращается в самую дикую, в самую мстительную гордость, когда предмет любви нечаянно или нарочно доводит до ее сознания, о чем она собственно просила.
  

Отто ВЕЙНИНГЕР "Пол и характер"

Глава 1

  
   Ах, какие же они глупые, какие юные!
  

О.БАЛЬЗАК "Отец Горио"

  
   Павлик проснулся рано.
   Свидетелями столь необычного для него пробуждения стали два бронзовых амурчика, со всеми удобствами устроившихся на яшмовом циферблате старинных часов. Подперев пухленькими ручками подбородки, они лукаво щурили глазки, с любопытством рассматривая распростертое поперек кровати тело, наконец-то начавшее обнаруживать признаки жизни. Позолоченные стрелки под ними показывали половину восьмого утра.
   Кряхтя, точно больной старик, Павлик перевернулся на спину, осовелым взглядом уставившись на поблескивающий золотом циферблат. С мелодичным боем большая стрелка перескочила на цифру "VI", почему-то висевшую вверх ногами; лучи взошедшего солнца испещрили крылатые фигурки роем бликов, - так что надежд, что часы испорчены или же показывают половину восьмого вечера - никаких!
   Павлик обречено вздохнул и... снова закрыл глаза.
   Странно! Никто его не будил: ни Майя, повадившаяся по утрам поливать его из чайника; ни Вадим, который ничего более умного, чем хрипеть замогильным голосом: "Покайся, грешный!", конечно же, придумать не мог. Не слышно было даже соседских "Жигулей", третировавших по утрам округу звуками прогревающегося двигателя, напоминающими грохот идущих в атаку легионов. Напротив, тишина вокруг приятно бы удивила даже глухого.
   Все еще не веря, что проснулся, Павлик с опаской приоткрыл глаз, покосился влево, затем вправо. И если слева все было в порядке: как всегда положенное место занимал фамильный, чуть с горбинкой нос, то справа творилось черт знает что!
   Посреди простойной, незнакомой ему комнаты, стояла огромная кровать, на которой нагишом возлежал какой-то тип с красной мордой, чем-то напоминающей его - Павла Гордиевского, лицо.
   "Где это я?" - еще не соображая, что видит свое же отражение в зеркале, Павлик мысленно обратился с вопросом к своему двойнику, но и тот, судя по выражению, застывшему на лице, понятия не имел где находится.
   Павлик скользнул взглядом влево, откуда струило солнечные лучи окно, озаряющее комнату радостным сиянием. Слабый ветерок прокрадывался в комнату, бережно приподнимая прозрачные занавеси, через которые мир за окном казался не таким мрачным, каким обычно представлялся Павлику в первые полчаса после пробуждения.
   Осторожно, точно не желая лишний раз беспокоить соседа по комнате, Павлик сполз с кровати и подкрался к окну. Словно приветствуя его, ветерок пахнул в лицо; тонкая ткань занавеси нежно прильнула к телу, ластясь, как одалиска к своему повелителю. Отмахнувшись от нее, Павлик выглянул в окно.
  -- Ни-фи-га себе! - вскрикнул он, крепко вцепившись в подоконник и тараща глаза.
   Изумленному взору еще не вполне очухавшегося Павлика открывалась панорама сельской местности, ухоженной, как на пасхальной открытке. Небольшую лужайку внизу, под самым окном, обступала тихая зеленная рощица, в тени которой, журча на гладких камнях прозрачной водой, пробивал себе дорогу шустрый бродяга-ручеек; вдали, сквозь кроны деревьев, виднелась голубая полоска моря, окаймленная белым кружевом прибоя.
   Свесившись с подоконника, Павлик попытался дотянуться до нахального голубя, с важным видом прошествовавшего под самым его носом, укоризненно качая головой.
  -- Ты бы хоть штаны надел! - кто-то хохотнул за его спиной.
   Вздрогнув от неожиданности, Павлик обернулся, приняв позу стоящего в "стенке" футболиста.
  -- Майя?! - он тряхнул головой, будто увидел привидение. - Что за вид? - Павлик готов был возмутиться бесстыдством подруги, разгуливающей в незнакомом доме в одном купальнике. - На кого ты похожа?
  -- Я? - на лице Майи появилась улыбка, с какой бы европеец посмотрел на обозвавшего его "черномазым" негра. - Чья бы корова мычала. Ты лучше на себя посмотри, - она показала на зеркало, в котором, точно краснокожий, растерявшийся в чужом вигваме, застыл Павлик, гордо скрестив руки ниже живота. - А что? - Майя в свою очередь подошла к зеркалу, по-видимому, оставшись довольной отражением бледнолицей скво. - Скальп, вроде как на месте.
   Воспользовавшись тем, что Майя отвернулась, Павлик стянул с постели простыню, накинул ее на плечи.
   Налюбовавшись собой, Майя повернулась к Павлику.
  -- Ну, Паша! - прыснула она. - Ты прямо, как Джавахарлал Нюру!
  -- Неру, - машинально поправил ее Павлик, запахиваясь простыней.
  -- Какая разница, - Майя подскочила к нему, чмокнула в небритую щеку. - О-о! - пропела она. - Он уже хочет кого-нибудь джа-вар... джаха... тьфу! джа-ва-хар-нуть. Вот!
  -- Кто? - не понял Павлик.
  -- Он, - Майя покосилась книзу, на простыню, заметно встопорщившуюся ниже пояса.
  -- Ну, я тебе сейчас "джавахарну"! - вышел из себя Павлик, попытавшись схватить Майю за руку. - Ты у меня дождешься.
  -- Неужели? - увернувшись, Майя прыгнула на кровать. - Может, все же дождемся ночи?
   Изловчившись, Павлик бросился на кровать, поймав Майю за ногу. Прижавшись спиной к стене, та отчаянно завизжала, отбрыкиваясь и размахивая руками. В пылу борьбы никто из них не заметил, как в комнату вошла Дея. Прислонившись к косяку, она с любопытством наблюдала за ходом развернувшейся на широкой кровати баталии.
  -- Ребята, - решив, что те, неровен час, могут зайти слишком далеко, Дея подала голос. - Так вы идете на пляж или же...
   "Надо же! - слывущую за спеца в сердечных делах, Дею, похоже, мало огорчала ошибочность предположения относительно Майи и Вадима. - Того гляди, к своим сорока годам успею стать еще и "бабушкой".
   Растерявшись на мгновение, Майя поспешила соскочить с кровати, поправила сползшую с плеча бретельку лифа.
  -- Ой, простите, Дея Викторовна! - В меру смутившись, произнесла она. - Конечно же, идем!
  -- Кажется, я тебя уже просила не называть меня по отчеству. - Трудно сказать, чем была вызвана столь великодушная поблажка (надо было знать Дею, чтобы не сомневаться в том, что это была именно поблажка). - Я ведь ненамного старше тебя.
  -- Я... я, - замялась Майя. - Я не хотела вас обидеть.
  -- А я и не думала обижаться, - фыркнула Дея. - И на "вы", пожалуй, тоже не стоит. Договорились?
  -- О'кей... Дея, - улыбнулась Майя, хитро прищурив глаза. - В таком случае, подожди нас, мы сейчас спустимся.
  -- О'кей, Майя, - в тоне Деи опять засквозило холодом. - Я подожду, - бросила она, выходя из спальни. - Поторапливайтесь!
  -- По-моему, я ее все-таки чем-то обидела, - с самым невинным видом Майя пожала плечами.
  -- Май! - Голос Павлика доносился из-под кровати, куда он ретировался, покуда Майя обменивалась любезностями с мачехой. - А где Вадим?
   Лежа под кроватью, Павлик в общих чертах стал припоминать события вчерашнего дня.
   ...Рано утром, в квартире, - на время каникул и в связи с отъездом отца и Деи, предоставленной в его, Павликино, полное распоряжение, - опередив будильник на целый час, зазвонил телефон. Телефон терпеливо ждал, покамест Павлик, наконец, сообразит, в чем дело. Ну, а поскольку накануне Гордиевский-младший гулял, черт знает, где и с кем, доплетясь до дому в четвертом часу ночи, тому, то есть, телефону, пришлось набраться терпения. Наконец, в попытке дотянуться до назойливо пиликающего аппарата, Павлик в обнимку с последним оказался на полу, умудрившись обмотаться шнуром почище Лаокоона змеями.
   Как позже, уже в самолете, уносящем его в неизвестном направлении, объяснил ему Вадим, вовремя подоспевший до этого, чтобы спасти друга от "напавшего" на него телефона, - звонил его, Павлика, отец. Получив исчерпывающие ответы на вопрос, что, черт возьми, происходит в квартире, и с кем, собственно говоря, имеет честь говорить, Геннадий Максимович пригласил Вадима, а "заодно" и сына на семейное торжество, подробно, на всякий случай, описав, как доехать до "виллы".
   Через час компания пополнилась Майей, грозившейся улечься на взлетной полосе, если ее не возьмут с собой.
   Далее следовал полный провал в памяти, вплоть до странного пробуждения на вилле, которую и видел-то он до этого всего один раз в прошлом году. Да и то, что она тогда собой представляла: огромный, забетонированный котлован с торчащими к небу пучками арматуры - так же походило на роскошный особняк, выросший за это время на морском берегу, как ночной горшок на хрустальную вазу с букетом роз.
  -- ...где Вадим? - взлохмаченная голова наследника виллы показалась над краем кровати, вызвав улыбку на лице Майи. - Что, он тоже здесь?
  -- Угу. Не я же уложила тебя спать в таком виде!
  -- Кошмар! - Павлик закатил глаза под лоб. - Куда он дел мои брюки? Вечно у меня...
  -- Хватит ворчать, - Майя бросила на кровать видавшие виды джинсы, с которыми Павлик никак не хотел расставаться, утверждая, что это "ливайсы" одна тысяча девятьсот семьдесят девятого года, чему, судя по бесчисленным заплатам в самых неожиданных местах, вполне можно было верить. - Пошли лучше поплаваем. Ты только глянь, какая погода!
   Майя была права, - погода, действительно, выдалась на редкость, даже для этих мест, ясной и солнечной. Воздух еще не успел прогреться настолько, чтобы влажность его казалась невыносимой; во всем ощущалась волнующая близость моря, со стороны которого налетал ветерок, будоража чувства, неся с собой запах воды и разноголосый крик чаек, развеяв, похоже, сгустившиеся еще вчера "тучи"...
   ...Когда Дея узнала, что Гена, даже не посоветовавшись с нею, предложил ребятам остаться до конца лета, погостить у "стариков", ей стало дурно.
  -- Зачем? - только и спросила она, добавив совсем уже некстати. - Выходит, я уже и не в счет.
   Конечно, рассчитывать на то, что, только приехав, Павлик с друзьями на следующий же день уедут, не приходилось. Побывать на море, не разу не окунувшись, Дея сама считала плохой приметой. Ну, два-три дня, неделю! но не на месяц же! Она только собиралась немного расслабиться, вкусить, что называется, плоды своих же, в первую очередь, мучений, и вот тебе, пожалуйста!
   Недовольство жены, выказанное ею довольно категорично, поначалу покоробило Гену, расценившего сей "демарш", как нежелание, если не хуже, пребывать под одной крышей с пасынком. Понемногу, чувствуя, что перегибает палку, Дея сменила интонации, под конец беседы, оставив Гену тешить себя тщеславным чувством любовника, польщенного желанием женщины остаться с ним наедине.
   И, тем не менее, даже добившись своего - чего ради? - Дею не покидало тягостное предчувствие, постепенно, однако, растворяющееся во всплесках беспричинного, на первый взгляд, веселья, возбуждающего, почти физически ощущаемого прилива радости...
   Живописная тропинка, петляя между деревьями, сбегала по косогору к небольшому песчаному пляжу, с двух сторон зажатому обрывающимися у самой воды скалами. Море встретило бесшабашную компанию ласковой волной, перекатывая гальку, набегающую на берег. Невдалеке умытые утесы плескались в пене прибоя, сверкая на солнце мокрыми боками. Безоблачное небо, казалось, любовалось с высоты своим голубым отражением в подернутой легкой рябью воде, сливаясь с ней у самого горизонта, скрытого полупрозрачной утренней дымкой.
   Лохматя за собой гряду бурунов, из-за скалы выплыл белоснежный прогулочный лайнер, протяжным гудком, эхом отдавшимся от прибрежных скал, приветствуя Павлика и его друзей. Застыв на месте, будто ошеломленные величественной картиной моря, бережно несущего на берег череду волн, ребята, как по команде, сорвались с места, наперегонки кинувшись к воде, подпрыгивая и вопя, словно жители гор, никогда в жизни не видевшие моря.
   Чуть позже из-под деревьев показались Гена с Деей. В обнимку, прижавшись друг к дружке, они не спеша направились в сторону шезлонгов, вереницей выстроившихся под хлопавшим на ветру пестрым навесом. Оставив кое-какие принесенные с собой вещи, в том числе и магнитофон, который еще по пути развлекал компанию песенками Варум, немолодая уже пара, обнявшись, точно влюбленные на первом свидании, медленно побрела к воде, не обращая внимания на резвящуюся молодежь, о чем-то негромко переговариваясь, чему-то улыбаясь. Дея шла, глядя себе под ноги, босыми ступнями разбрасывая песок, изредка вскидывая глаза на мужа - тот увлеченно рассказывал какую-то историю, жестикулируя свободной рукой. Дойдя до воды, они свернули налево, в сторону скал, облепленных гнездившимися на них чайками. Накатывающиеся волны стлались по мокрому песку. Пенистая кромка ласкала им ноги, постепенно, уходя обратно в море, смывая цепочку оставленных на песке следов...
   Откуда-то появился большой надувной мяч, полетевший в Дею, и ей пришлось выпустить из рук соломенную панаму с лентами, чтобы отразить неожиданное нападение. На помощь ей поспешил Гена, в броске, как заправский вратарь, поймав цветастый мячик; кувырнувшись на песке, он запустил мячом в "обидчицу", уже спасавшуюся бегством, визжа, словно за ней увязалась оса.
   Молнией мелькнула красная тарелка фрисби, точно сокол, в подлете снизу, подрезав легкий мяч. Резвый ветерок, похоже, тоже решивший поучаствовать в забаве, подхватил яркий кружок, забросил его далеко в море.
  -- Человек за бортом! - крикнула Майя, как бы приглашая желающих сплавать за тарелкой.
   Не дожидаясь кого-нибудь, кто примет ее вызов, она, забавно шлепая по мелкой воде, пробежала несколько метров, смешно нырнув в волну. Сориентировавшись, Майя взяла курс на красное пятнышко, маячившее на поверхности, все дальше и дальше уносимое ветром от берега.
   Дав девушке фору, вдогонку бросился Павлик, уже через минуту настигнув Майю, плывущую, похоже, одной ей известным способом. Поднырнув под нее, Павлик довольно долго не показывался на поверхности, акулой кружа вокруг Майи, которая и на плаву-то держалась лишь при условии, что должна была беспрестанно двигаться. Истошно вопя, она стала барахтаться на месте, стараясь не упустить из виду Павлика.
  -- А-а-а! - отчаянно размахивая руками, Майя вдруг исчезла под водой, вызвав неподдельный интерес прыгавшей на волне чайки.
  -- Он ее утопит, - оглянувшись на крик, Дея невозмутимо продолжила поправлять волосы, пряча их под панаму.
  -- У Павки первый разряд, - успокоил ее Гена.
  -- Такие и тонут в первую очередь, - глубокомысленно, мол, я предупредила, а дальше делайте, как знаете, изрекла Дея.
   Ее всегда раздражало в Гене восторженное отношение ко всему, что бы ни делал Павлик, за исключением разве что пристрастия сына к спиртному.
   Сам Гордиевский-старший давно заметил нетерпимость Деи к его, быть может, излишним проявлениям отцовской гордости, поэтому-то и не стал обращать внимание на ехидство жены. Тем более что и сам нередко, - как, впрочем, и сейчас, - замечал, насколько глупо можно выглядеть, хвастая успехами давно уже вышедшего из младенческого возраста Павки.
   Видимо тоже смутившись своей резкости, Дея отошла под навес. Достав из сумки рукопись сценария, она выволокла на солнце шезлонг и, надев темные очки, опустилась в матерчатое кресло...
   Нет, далеко не случайно взгляд ее остановился на Вадиме!
   То не был мимолетный взгляд. Дея даже успела поймать себя на мысли, что ее буквально потянуло еще раз посмотреть в сторону юноши, снова ощутить странное чувство, еще по пути на пляж охватывающее ее, стоило только глазам невольно задержаться на нем. Она насилу заставляла себя отводить взгляд, стараясь после из слов Гены понять, о чем он только что говорил. Сейчас ей никто не мешал...
   Тем временем Вадим, подобрав брошенный на песке мяч, от нечего делать, жонглировал им ногами, помогая при этом себе грудью и головой. Легкий мячик никак не хотел слушаться, все норовя отскочить в сторону, заставляя Вадима гоняться за ним по всему пляжу. Захваченный игрой, он не заметил, как, пятясь, оказался возле Деи, которая, прикрывшись страницами рукописи, все это время исподтишка наблюдала за ним. Выставив руку ладонью вперед, она собралась, было остановить увлекшегося парня, как вдруг порыв ветра подхватил мяч, бросил его ей на колени. Развернувшись, для того, чтобы дотянуться до мяча, Вадим, не удержавшись на ногах, повалился на Дею, - та не успела даже сообразить, что произошло. Не выдержав тяжести двух тел, изящный шезлонг, точно карточный домик, сложился на песке. Дея вскрикнула...
   Вскрикнула, скорее всего, от неожиданности, может, и от боли - правая рука ее оказалась придавленной рейкой шезлонга, и лишь рыхлый песок спас ее от перелома. Крик был негромкий, почти неслышно прозвучав среди гомона, поднятого потревоженными чайками, разом взлетевшими над скалой. Однако что-то странное было в нем...
   В это самое время Гена с завидным усердием возводил из мокрого песка "замок", сильно смахивающий на их собственную виллу. Грандиозный комплекс украшали, наподобие Тадж-Махала, четыре "минарета", высоко взметнувшиеся над "замком". Покончив с последним из них, Гена принялся за рытье канала, по которому вода, поступая в прямоугольный водоем, должна была отражать восьмое чудо света, вызвавшее зависть маленького краба, силившегося проскочить между пальцами зодчего.
   Вскрик жены отвлек Гену от своего занятия. Он резко обернулся, невзначай задев рукой "минарет". Упав на "замок", тот обрушил все его левое крыло, похоронившее под своими развалинами глупого краба.
   Точно гончая, услышавшая рожок егеря, Гена настороженно замер, повернувшись вполоборота в сторону навеса. Еще бы!..
   Как часто ведь он внимал этому крику, слетавшему с губ Деи в ночи, когда, распалив поцелуями ее тело, начинавшее извиваться в его руках словно угорь, пытающийся ускользнуть от ловца, он входил в нее медленно и нежно, затаив дыхание, замирая с екнувшим сердцем, точно представ перед святыней! И каждый раз она вознаграждала его криком сладострастия, от которого, казалось, вокруг расцветали райские сады, под кущами которых он чувствовал себя Адамом, впервые познающим Еву. Вскрик, ради которого он готов был продать душу самому дьяволу, лишь бы никогда не разлучиться со своею любовью...
   ...И только присутствие Павлика и мужа удержало Дею от безрассудства. Она попыталась даже оттолкнуть Вадима, но вместо этого безотчетно прижалась к нему, скользнув ладонью по напрягшемуся бедру. Уловив едва заметную реакцию, Дея не удержалась от инстинктивного движения навстречу, к счастью, не замеченного никем из присутствующих.
   Как в быстротечном сне, мельком, перед глазами Деи пронеслись воспоминания молодости - история, происшедшей среди бела дня в лифте дома, когда ничего, казалось, не предвещало никаких "коллизий", разве что мог вдруг оборваться трос старенькой кабины. Да и долговязый парень, живущий двумя этажами выше, с вечно бегающими от смущения глазками, так же был похож на насильника, как... цыпленок на петуха! К сожалению, Дея смогла убедиться в том, насколько обманчивой порой бывает наружность лишь после того, как кабина неожиданно остановилась между этажами, а влажные похотливые руки попутчика занялись далеко не теми кнопками...
   Инцидент в лифте повлек за собой не менее драматические события, происшедшие на этот раз с давним знакомым, обладателем, помимо всего прочего, черного пояса какого-то восточного единоборства, взявшегося в короткие сроки обучить Дею приемам самообороны. Занятия начались на следующий же день после счастливого избавления из лифта с демонстрации наиболее эффектных бросков, в результате чего Дея очутилась на татами в обнимку со своим "сенсеем". Успев обратить внимание на весьма оригинальный способ обездвижить "соперника", Дея с постепенно нарастающим удивлением обнаружила, что ее пытаются "обучить" приемам давно и хорошо ей знакомым. Ни в самом зале, ни в раздевалках, нигде в тот воскресный день никого не было...
   На том и завершилось ее приобщение к таинствам культуры Востока, - уроки "камасутры" ей были ни к чему.
   Вот уж воистину не знаешь, где найдешь, где потеряешь!..
   Дея улыбнулась.
   С момента падения Вадима прошло секунды три, не более. Немая сцена, всколыхнувшая, оказывается, у всех, без исключения, ее участников самые противоречивые чувства, явно затягивалась. Первым, как ни странно, опомнился Вадим.
  -- Простите, Дея Викторовна, - залепетал он, пытаясь подняться. - Я... я случайно. Не заметил, как...
   Однако Купидон, которому, без сомнения, принадлежала идея сыграть столь милую шутку, припас еще одну невинную шалость, на этот раз, запутав маленький крестик на груди Вадима в бретельке Деиного купальника.
   В попытке высвободить цепочку, Дея еще больше запутала ее, так что пришлось развязать бретельку лифа, на мгновение обнажив упругую грудь с отвердевшим от возбуждения соском.
   Стряхнув с себя песок, Вадим, сообразив-таки подать Дее руку, помог ей подняться. Еще не совсем оправившись от замешательства, он, еще раз принеся свои извинения, не нашел ничего лучшего, как поспешно ретироваться. Боясь оглянуться назад, он подошел к Павлику, не скрывавшего ехидной ухмылочки на губах.
  -- Понимаешь, - словно бы оправдываясь перед другом, Вадим бросил на него понурый взгляд. - Я не заметил ее... Я там с мячом...
  -- Да ладно! - Павлик со всего размаха хлопнул Вадима по плечу. - С кем не бывает, - он еле сдерживал смех.
   К ребятам подошла Майя, молча, будто видит того в первый раз, пристально разглядывая Вадима, странно щуря при этом глаза.
  -- Ты бы хоть приласкал ее, тюря! - Павлик обнял девушку за талию, прижал к себе. - А то лег, как чурбан... Глядишь, а там... - наконец он разразился громким смехом.
   По лицу Майи пробежала тень недовольства, чуть ли не брезгливости; Вадим же, казалось, вот-вот врежет другу по его довольной физиономии.
  -- Ладно, брось. Пошутить уже нельзя? - Павлик примирительно развел руки в стороны. - Давай-ка, окунемся... Махнем до утеса.
   Насупившись, Вадим, тем не менее, кивнул головой, - он не мог всерьез злиться на Павку, как, впрочем, ни на кого...
  -- До ближайшего, - уточнил он, махнув рукой в сторону взметнувшейся из воды скалы.
   С дикими криками ребята сорвались с места, вспугнув чайку, с важным видом вышагивающую по песку. Набежавшая волна накрыла нырнувших под нее пловцов, с шумом разбившись о берег.
   Первой на поверхности появилась голова Павлика. Тряхнув волосами, он поплыл в сторону утеса. Вадим отставал метра на два, и, казалось, не спешил догонять соперника. Тот мчался к скале, словно хотел спастись на ней от настигавшей его волны цунами. Тем не менее, несмотря на кажущуюся медлительность, с какой плыл Вадим, расстояние между участниками заплыва не увеличивалось.
   Собравшиеся на берегу с интересом наблюдали за развернувшимся на море состязанием.
  -- Давай, Павка, жми! - кричала Майя, бегая по песку. - Ну же!.. Еще!!
   Ее азарт передался Гене, - позабыв о недавнем эпизоде, он, не замечая, что топчет "замок" ногами, криками подбадривая сына.
   Одна лишь Дея, презрев, похоже, родственные чувства, переживала, причем всерьез, за Вадима. Вытянувшись на носках, она старалась разглядеть среди волн своего "героя", безбожно, как ей казалось, отстающего от пасынка.
   До скалы оставалось не более тридцати метров, когда Вадим, почему-то перейдя на баттерфляй, стал стремительно настигать друга.
   Еще не успев отойти от недавнего переживания, Дея, сжав кулаки, наблюдала за Вадимом, широкая спина которого раз за разом выныривала из воды, точно божественный Посейдон, плывущий впереди похищающего Европу Зевса.
  -- Тоже мне, первый разряд, - фыркнула она после того, как Вадим первым вскарабкался на скалу. Потеряв интерес ко всем, в том числе и к Вадиму, Дея подняла с песка разбросанные листки сценария, как ни в чем не бывало, поправила опрокинутый шезлонг и устроилась в нем, нацепив на нос очки.
   Чуть позже небо стало заволакивать тучами; начал накрапывать дождик. Над горным кряжем, окаймляющим залив, взметнулась радуга, аркой прочертив серое небо.
   Пора было возвращаться на виллу...
   Опередив всех, Вадим вбежал в дом, растерявшись в огромном вестибюле. Скользнув безразличным взглядом по Мелании, с улыбкой на лице выбежавшей ему навстречу он, запоздало ответив на приветствие девушки, бросился вверх по лестнице.
   Очутившись в своей комнате, Вадим спиной повалился на кровать, заложив руки за голову, тупо уставился в потолок.
   Он злился. Злился на себя. Злился, потому что там, на пляже, повел себя как последний идиот!
   Снова и снова прокручивая в голове случай на пляже, он довел себя, чуть ли не до истерики.
  -- Черт! - ругнулся Вадим. Вскочив с кровати, он лягнул ни в чем не повинное кресло. - Надо ж было так опростоволоситься...
   Вместо того чтобы придать случившемуся комичность, рассмеяться, - почему бы и нет! - непринужденно извиниться, он, как дурак, начал оправдываться, что-то бормотать себе под нос, разве что не шаркать ножкой... И эти дурацкие "наперегонки"? Что он хотел этим показать?.. Себя?.. Повыпендриваться?.. Перед кем?..
  -- Кретин, - стиснув зубы, Вадим кружил по комнате, не находя себе места.
   В дверь постучались.
   Будто ожидая увидеть кого-то другого, Вадим вперил взгляд в появившуюся на пороге Меланию, смутив бедную девочку немигающими глазами.
  -- К завтраку, - потупив взор, Мелания пригласила Вадима вниз, мельком исподлобья глянув в его сторону.
   Заметив, как тот оценивающим взглядом мерит ее ноги, девушка залилась краской, одернула белоснежный фартучек.
  -- Сейчас спущусь, - усмехнулся Вадим. - Вот только штаны надену.
   Ничего не сказав, лишь коротко кивнув, Мелания выскочила из комнаты, позабыв закрыть за собой дверь.
   Замешательство, в которое привел горничную его вид, вернуло Вадиму былое расположение духа, привычную самонадеянность. Тихо рассмеявшись, он прикрыл за Меланией дверь, прошел в ванную комнату. Сняв с себя еще влажные плавки, Вадим насухо обтерся полотенцем, встав перед зеркалом, наскоро причесался, улыбаясь своему отражению.
   "Ну, будет комплексовать! - Вадим подмигнул себе в зеркале. - С кем не бывает, в самом деле".
   Уже в холле, еще раз задержавшись перед зеркальной стеной, Вадим взъерошил волосы, показавшиеся ему слишком уж прилизанными, придав прическе залихватский вид.
   Выйдя во дворик, он обогнул бассейн с фонтаном, подошел к столу, успев перехватить устремленный на него взгляд Деи. Извинившись за свое опоздание, Вадим пододвинул кресло, усевшись между Павликом и Геной, как раз напротив Деи Та, точно завороженная, не сводила с него глаз. Не понятно, что заставило Вадима усмехнуться, что вышло у него как-то высокомерно, чуть ли не презрительно.
  -- Мелания? - громче, чем сама того хотела, позвала Дея. - Можешь подавать.
   Обычно Дея произносила эти слова в присутствии кого-нибудь из только что прибывших гостей, как бы подчеркивая, что именно его и ждали собравшиеся, выделяя того среди прочих, давая понять, ради кого устраивался тот или иной званный обед или ужин.
   Странное поведение жены не ускользнуло от Гены, выразившего свое недоумение движением бровей. С Деей явно что-то происходило, - он заметил это еще на пляже. Учитывая же тот факт, что своей сервировкой сегодня стол был обязан лично хозяйке виллы, с трудом вспомнившей, с какой стороны от тарелки кладется нож, то автору детективных историй ничего не оставалось, кроме как заподозрить неладное. К счастью для Деи, Гена никогда не позволял себе опускаться до чувств из разряда ревности, будучи уверенным, что подобная подозрительность мало того, что никак не украшает мужчину, так еще и способствует тому, чтобы "блажь" сия в скором времени имела под собой серьезные основания.
   Все это, конечно, не означало, что Гена старался не замечать резких перемен в настроении жены. Но одно дело видеть, совсем другое - делать из этого какие-либо выводы, способные увести воображение чересчур далеко, откуда уже нет возврата...
   Тем более что Гена знал все - по крайней мере, одно обстоятельство позволяло надеяться, что все - о прошлом Деи. "Обстоятельством" же было то, что тайны эти поведала ему сама Дея, не верить которой у него не было никаких причин. Правда, нельзя сказать, что минуты подобных откровений доставляли ему большое удовольствие, однако, - Гена был в этом уверен, - в таких случаях взаимная осведомленность гораздо лучше нестерпимых мук подозрений.
   Что до Деи, то ее действительно было не узнать. Легкий утренний макияж, легкое платье, легкая улыбка на губах... И никто не мог понять, что скрывается за всей этой "легкостью". Даже Гена, тщетно пытавшийся уловить некий намек, тщательно, как могло показаться со стороны, утаиваемый от тех, кому он не предназначался.
   Со свойственным одной ей шармом и остроумием, умея придать всему легкий налет цинизма, "светской" пошлости, не опускаясь при этом до откровенной похабщины, Дея, подхватив оброненное Майей упоминание о Фазанове, по секрету поведала гостям забавную историю, "в самом деле" происшедшую с последним в одном из общественных туалетов столицы.
  -- ..."Глянь, блин, ведь это Фазанов!" - раздалось под кафельными сводами, после чего человек десять, одновременно повернувшись в сторону всенародного любимца, окатили того "данью признательности", с трудом, бывало, сдерживаемой во время его сатирических монологов...
   Майя и Вадим, поначалу ошарашенные лексиконом Деи, очень скоро, поддавшись обаянию рассказчицы, смеялись громче всех.
   Прищурившись, Дея оглядывала аудиторию лукавыми глазами, чаще, однако, задерживая взгляд на Вадиме. Казалось, она старается для одного него, хотя, конечно, веселости Дее было не занимать, что и ввело, по-видимому, в заблуждение обоих Гордиевских, хорошо знавших ее с этой стороны. И только неискушенность Майи, увлеченной к тому же невероятными историями, не позволяла ей заметить нечто большее, чем просто беззаботное настроение Деи, острословие которой приобретало еще больший блеск и изощренность, стоило той взглянуть на беспечно хохочущего Вадима.
  -- ...с того дня несчастный Аркаша не вылезает из желтых костюмов, что многие связывают с образом его любимого героя - цыпленка Кеши. Дудки! Все дело в том, что наш Аркаша большой чистюля и терпеть не может даже пятнышка на одежде.
  -- Дея, - укоризненно произнес Гена. - По-моему, ты уже завираешься.
  -- И не думаю, - парировала Дея. - Как выразился бы сам Фазан: "Амикус Плято, сэд магис амика вэритас".
  -- Платон мне друг... - подсказал Гена ребятам.
  -- Кстати! - со смехом перебила мужа Дея. - Знаешь, кто рассказал мне эту историю? Ни за что не поверишь...
   Самым странным во всем происходящем было то, что Дея сама не узнавала себя. Она напоминала себе ту самую Динку-Дианку - студентку МГУ, хохотунью и балагура, которая могла заставить улыбаться самых строгих профессоров, не находивших в себе мужества выставить из аудитории красавицу-студентку, бывало, что и срывающую лекции.
   "Что это со мной? - состояние, в котором пребывала Дея, немного пугало ее, хотя и не могло не нравиться. - Неужели я... влюбилась?!.. В кого? В мальчишку вдвое младше меня. Ужас!"
   Она почему-то вспомнила Джулию из моэмовского "Театра".
   "Кошмар!"
   Происходящее за столом очень скоро стало забавлять и Гену, который, найдя, наконец, разумное, со своей точки зрения, объяснение настроению Деи, - а именно, присутствием молодежи, общение с которой и было "виной" всему, - сам поддался царящему веселью. Ему вдруг самому захотелось кричать, бегать, прыгать, вытворять всякие глупости...
   Полкурса, которому, молодой тогда еще аспирант Гена Гордиевский, читал стилистику, было повязано паутиной интрижек, возводимых студенткой первого курса Дианой Вышинской. Ходили упорные слухи, мол, из-за нее даже стрелялись! Хотя, скорее всего, история та была вымыслом - оружие в те славные времена имели лишь офицеры доблестной Советской Армии. Правда, Динка могла свести с ума и генерала!
   Уже во втором семестре Дина Вышинская, опубликовав в студенческой газете свой первый рассказ, стала Деей, к концу учебного года поменяв и фамилию, в окончательном варианте подписывая свои произведения "Дея Мейсон". Мейсон - потому что, заведя "шуры-муры" с иностранным студентом Джерри Мейсоном, не смогла не поддаться соблазну провести остаток жизни в Штатах. Однако до этого Джерри должен был окончить институт, на что ему необходим был еще год, чего оказалось достаточно, чтобы Дина возненавидела своего суженного, а вместе с ним и бездуховную жизнь за кордоном, публичным обличением которой "заслужила" восстановления в рядах ВЛКСМ...
   Самым же любопытным в этой "перекличке" воспоминаний и действительности было то, что к концу первой лекции, прочитанной Динкиному потоку, состояние Гены Гордиевского было сродни нынешним Деиным переживаниям. Многообещающий специалист, блестящий молодой человек, привыкший, должно быть, к вниманию со стороны слабого пола... влюбился! Влюбился в легкомысленную, как ему тогда казалось, попрыгунью-стрекозу, которая, вдобавок ко всем бедам, была на десять или около того, лет младше него. В девчонку!
   Спасло его тогда то, что Дина "выскочила" за Мейсона. Неожиданная же болезнь родившегося в тот год Павки, сплотила разваливающуюся изнутри семью Гордиевских. Спустя год судьба разлучила их, чтобы вновь свести аж через шестнадцать лет...
   К тому времени Гена успел овдоветь. (Лишь провидение спасло его и сына после того, как их автомобиль сорвался с перевала по дороге к морю. К тому самому, на берегу которого по прошествии многих лет был построен его с Деей особняк; за рулем была мать Павлика). Дея же, посвятив себя литературе, как ни странно, так и не вышла замуж, хотя недостатка в предложениях не испытывала никогда...
   Встреча их произошла в далекой Испании, на концерте "Виртуозов Москвы".
   Просидев целое отделение в одном и том же ряду, разделенные всего лишь двумя местами, они буквально столкнулись в фойе во время антракта, оба на ломаном испанском попросив друг у друга извинения. Завязавшуюся милую беседу соотечественников прервало второе отделение концерта, во время которого Гена, так и не узнав в ослепительной брюнетке свою бывшую студентку, не сводил глаз с точеного профиля, проклиная всех композиторов, чьи не имеющие конца произведения исполнялись в тот вечер. Он даже не сообразил поинтересоваться именем незнакомки. Та же, похоже, решив не пропустить ни единого звука, заполнявшего прекрасный концертный зал, ни разу даже не глянула в его сторону. Знай он, что дама в черном (в тот день на Дее было чудесное платье "от Лагерфелда") на самом деле мыслями витала где-то очень далеко, он бы очень удивился.
   Конечно же, Дея узнала "товарища Гордиевского" - тот почти не изменился, разве что густые волосы чуть тронула седина, очень, кстати, идущая ему. Он же, - Дея была уверена в этом, - наверняка не узнал ее. Хотя чему было удивляться - прошло ведь столько лет?
   Дея непроизвольно поправила волосы, страшась глянуть вправо. Помнила ли она себя в свои двадцать лет, когда даже ректор не мог заставить ее опустить глаза, сталкиваясь с ней в коридоре?..
   Воспоминания юности всколыхнули былую девичью увлеченность, заставляя учащенно биться сердце...
   После у них была самая чудесная ночь в их жизни!
   Им улыбались все - прохожие на улицах и водитель такси, метр и официанты, швейцар и горничная...
   Она открылась ему утром следующего дня - женская интуиция подсказывала ей: не было бы у них той ночи, знай он наперед кто она!
   Через месяц - месяц безумия, порока и страсти, омраченного, пожалуй, лишь одним событием, Дея и Геннадий Максимович, как какое-то время она по старой памяти называла Гену, поженились...
  -- Геннадий Максимович! - Майя, хохоча, как сумасшедшая, пододвинула стул к Гордиевскому. - Неужели вам с нами скучно!
   Очнувшись от увлекших его воспоминаний, Гена улыбнулся девушке - как она была похожа на Динку!
  -- Что вы! - стал убеждать он Майю. - Напротив. Просто меня почему-то потянуло ко сну.
   "...я ждал тебя все эти годы, - мысли не отпускали его, возвращая в номер отеля, там - в Испании. - Я люблю тебя. Люблю с того самого дня. Помнишь..."
  -- Интересно, - голос Деин, и в то же время не ее - какой-то чужой, - что ты делал ночью?
  -- Думал о тебе, - в словах Гены Дея уловила грустный укор в свой адрес, сожаление, что мысли ее, увы, заняты уже не им.
  -- К чему думать о том, что всегда рядом, - рассеянно отозвалась Дея. - "Ну все, хватит! Я, наверное, сошла с ума..."
  -- Порой мне кажется, - Гена не замечал, что размышляет вслух, - что тебя нет рядом, что... - спохватившись, он попытался улыбнуться. - Я, наверное, устал. Мне лучше поспать, а то никак не приду в себя после вчерашнего.
   Извинившись, Гена встал из-за стола:
   - Пойду, прилягу на часок.
   За Геной потянулись остальные.
   Одинокий стол с беспорядочно отодвинутыми стульями стал напоминать песочницу во дворе после того, как неожиданный дождь разогнал по домам детвору, оставившую лопатки и ведерки на песке. Чуть позже появилась Мелания, неспеша убрала со стола.
  -- Детка! - с лоджии раздался голос Деи. - Выпусти, пожалуйста, воду из бассейна и включи пылесос.
   Справедливо рассудив, что работа поможет ей отвлечься от глупых мыслей, Дея решила учинить генеральную уборку, прибраться после вчерашнего банкета, к концу напоминавшему оргии времен Древнего Рима, - в бассейне до сих поп плавала манишка Апдалова, навевая тревожные мысли об утопленниках.
   Тем временем Гене уже снился сон - первый сон, посетивший виллу, - и, подобно витринам вновь открывшегося магазина, тешил обилием и красочностью образов. Снился же ему банкет, от которого он тщетно пытался отдохнуть, уснув под тихое шипение кондиционера...
  -- ...гости уже собрались, а ты все еще спишь! - возмущенная неслыханной безалаберностью, в спальню вбежала... Лика. - Не притворяйся, что больной и не смей возражать. Ты выйдешь к гостям и - точка!
  -- Да, но...
  -- Разговор исчерпан? - отрезала Лика. - Только посмей ослушаться, и... ты никогда больше её не увидишь.
  -- Динка здесь? - вскричал он, вскакивая с кровати и пытаясь разыскать свои брюки в ворохе одежды, сваленной на полу.
  -- Не будь идиотом! - Лика выхватила из его рук ярко-желтые шорты, которые он собирался натянуть на себя. - Внизу ни одного одетого человека - ведь договорились же, что Казанцев будет снимать сцены для своего фильма.
   Сама Лика почему-то была одета монашкой, и только когда она повернулась, чтобы выйти из спальни, он увидел, что сзади она совершенно голая, - весь наряд был прихвачен всего лишь тремя шелковыми лентами, завязанными в виде огромных бантов.
   В следующее мгновение он очутился внизу, во дворике. Его появление вызвало восторженные возгласы гостей. Расположившись в шезлонгах, точно на нудистском пляже, они не сводили глаз с одетого во все красное Фазанова. Словно собираясь прочесть молитву перед едой, тот сложил на груди руки, медленно прохаживаясь по дворику. Собравшиеся последовали его примеру. Закатив глаза, Фазанов начал что-то бормотать себе под нос, изредка строго косясь на Казанцева, с трудом умещавшегося на двух деревянных топчанах. "Молитва", подхваченная чем-то напуганными гостями, была похожа скорее на клятву разбойников.
  -- ...клянусь насиловать и убивать, пока... - нестройный хор голосов вторил Фазанову.
  -- Аминь! - Аркаша взял в руки вилку и нож.
   "С чего бы это он вырядился в красное? - мысль ни на секунду не покидала его. - Что происходит?"
  -- Добро пожаловать, милые гости!! - вдруг заорал Фазанов, дико вертя белками глаз. Лицо его исказила жесткая гримаса. - Вам всем хотелось знать, кого бы я шлепнул из тут присутствующих? Как говаривали древние греки: "Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать". Так ведь, гос-по-дин Казанцев?
  -- Что? - удивился голый толстяк, точно желе трясясь от страха.
  -- Можно подавать! - во дворик, сделав сальто на руках, влетел Павлик. Подскочив к Дее, он грубо схватил ее за руку. - Ты обещал дать ее мне! - крикнул он Фазанову, наставившему на них нож, точно мушкет, поддерживаемый вилкой.
  -- У тебя еще молоко на губах не обсохло! - расхохотался Аркаша. - Такая женщина тебе не по зубам, сопляк. И не тебе одному. Вон, сидит еще один, - Фазанов взглядом указал на него. - Малек.
   Ему захотелось встать и вмазать по морде Фазанова, однако подлокотники шезлонга, точно живые, крепко обхватили его за живот, не позволяя даже шевельнуться.
  -- Снимите с него эту штуку, - нагло усмехнулся Аркаша, подходя к нему танцующей походкой. - А не выпить ли нам на брудершафт? По старой дружбе, а, Ген?
  -- За такие штучки, я бы не то, что сняла с него эту штуку, - откуда ни возьмись, появилась Лика. - Я бы его кастрировала. Чтобы не трахал больше моих друзей, - пояснила она. - Бедный Мацо...
   По лестнице, вытягивая носки, во дворик спустился Вадим, под руку ведя Майю.
  -- Вальс Штрауса, битте! - Вадим метнул в воздух пачку купюр, которые, разлетевшись, начали опускаться в бассейн. Гости с криками бросились в воду.
   Зазвучала музыка. Сам композитор дирижировал оркестром, расположившимся вокруг бассейна, комично подпрыгивая на месте и уворачиваясь от разлетающихся во все стороны брызг.
   Усадив Майю в свободный шезлонг, Вадим, широко взмахнув руками, прыгнул на нее, оказавшись вместе с девушкой на полу.
   Рядом, сорвав монашеское одеяние, двое телохранителей насиловали свою хозяйку, заглушая ее истеричные вопли гомерическим смехом.
   Вскоре все гости последовали поданному примеру, разделившись на несколько групп.
  -- Пойдем отсюда, - к нему подошла молодая девушка - Динка, поцеловав в ухо. Обернувшись, он поднял ее на руки и понес к лестнице. Последнее, что он увидел, как гости, резко выбрасывая вперед таз, стали отплясывать "летку". Возглавлял танцоров Фазанов, двумя руками схватившись за свой фаллос. Замыкал кавалькаду Мацо, весело подмигнувший ему, мол, и так вот всегда...
   Гена проснулся. В комнате полумрак, - Дея предусмотрительно задернула занавеси, не забыв накрыть мужа пледом. Ополоснув лицо водой, Гена спустился вниз. В вестибюле он столкнулся с Деей.
  -- Доброе утро, соня, - Дея губами коснулась щеки мужа. - Скоро будем обедать, не уходи далеко.
   Обед, не в пример утреннему застолью, поначалу протекал довольно вяло. Гена, похоже, не успев как следует проснуться, с какой-то неохотой пережевывал бифштекс, судя по выражению его лица, сильно пересоленный. Успев разругаться, Павлик и Майя вовсю игнорировали не только друг друга, но и остальных, словно те были виноваты во всех их неурядицах. Настроение друзей, видимо, передалось и Вадиму.
   Что касается Деи, то ее и вовсе было не узнать. Скорее всего, сказалась усталость, - дворик после уборки сверкал вымытыми стеклами оранжереи, со вчерашнего дня сохранявшими подтеки от брызг шампанского; в вычищенный бассейн, весело журча, лилась вода; влажный мраморный пол играл бликами в лучах солнца. Как бы то ни было, едва притронувшись к еде, она сидела, насупившись, словно обиженная девочка, делая вид, что разглядывает свои ногти, изредка обводя взглядом сидящих за столом, ни разу, кстати, не посмотрев на Вадима. Вот так!
   Первым нарушил молчание Гена, довольно искусно, уже через минуту, втянув Вадима (кого же еще!) в нескончаемую обычно дискуссию вокруг детективного жанра. Признаться, Дею сперва поразило, что Гена находит в Вадиме интересного собеседника, - его взыскательность давно уже стала в их кругу притчей во языцах.
  -- ...Вот тут, ты меня извини, - Гена рьяно защищал право автора иногда "притягивать за уши" некоторые факты, позволяющие в дальнейшем герою с блеском разгадать ту или иную тайну, раскрыть небывалое преступление. - В жизни на самом деле все настолько прозаично, что "списывать" иногда бывает не с чего. Возьми ту же Агату Кристи, ее "Десять негритят"...
  -- Ген-надий Максимович! - внешне сохраняя спокойствие, даже улыбаясь, Вадим, тем не менее, ерзал на месте, пытаясь вставить слово. - Вы бы еще вспомнили Эдгара По. Вам не кажется, что времена Кристи и сэра Артура давно канули в Лету?
  -- Нет, не кажется! - именно эта манера снискала Гене славу невыносимого спорщика. - Ничего подобного! Говорить такое, все равно, что утверждать, мол, времена Баха и Моцарта ушли безвозвратно. Ведь это, согласись, абсурд!
  -- Это не одно и то же, - довольно быстро усвоив "замашки" Гордиевского, Вадим начал высказываться достаточно безапелляционно. - Я же не утверждаю, что Бальзак или же Толстой забыты и никому уже не нужны. Но скажите, пожалуйста, кто сейчас помнит "Битлов", например? А ведь помнится, они были кумиром вашего поколения.
  -- Ты что этим хочешь сказать? - Гена решил серьезно обидеться. - Что детектив - жанр легкий и несерьезный? Так ведь выходит?.. Так вот, любезный, ты пребываешь в блаженном неведении. Сам великий Хемингуэй... Надеюсь, ты не станешь оспаривать его величие? - казалось, ответь Вадим утвердительно, Гена бы встал и ушел. - Я уже не говорю о таких титанах, как Фолкнер, Диккенс... не только восторженно приветствовавших рождение нового жанра, но и, представь себе, испробовавших себя в нем.
   Дея с трудом подавила зевоту - никаких новых аргументов она не услышала и на этот раз. Чуть ли не со злорадством она наблюдала за тем, как Вадим, находя все новые и новые доводы, постепенно, шаг за шагом не оставил камня на камне от, казалось бы, навеки возведенного Гордиевским бастиона в защиту почитаемого жанра.
   Пару раз Дея попыталась включиться в беседу, но каждый раз наталкивалась на возмутительное небрежение со стороны мужа. Всецело захватив внимание Вадима, Гена не оставлял тому возможности просто посмотреть в ее сторону, перехватить взгляд, временами становящийся то томным, то искристым, точно молодое вино, - все чаще, однако, в нем читалось неприкрытое раздражение.
   Дея была похожа на ребенка, у которого взрослые, отобрав любимую игрушку, не торопились возвращать ее обратно; готового разреветься, требуя свою куклу назад.
   Не сумев подавить вздоха нетерпения, Дея откинулась на спинку кресла, уже в открытую любуясь Вадимом. Постепенно ею стала овладевать скука...
   День клонился к вечеру.
   Вернувшись домой с прогулки, Павлик с Майей прошли через дворик, удостоив улыбнувшуюся им навстречу Дею коротким пожеланием доброго вечера. Приветливая улыбка медленно сошла с лица Деи.
  -- Мелания! - резко отодвинув кресло, она встала из-за стола, бесцельно оглянулась вокруг. Не сверкай все вокруг чистотой, Дея наверняка бы выставила всех со двора, принявшись за уборку. - Приготовь-ка нам кофе, - попросила она вышедшую на ее зов горничную.
   Спорщики невольно оглянулись на громкий голос Деи. Во внезапно наступившей тишине запиликал телефон. Направившись, было в сторону кухни, Мелания подошла к телефону.
  -- Геннадий Максимович... вас.
  -- Меня? - удивленно протянул тот, видимо не ждавший ни от кого звонка. - Да! - крикнул он в трубку, чем-то сильно раздосадованный. - Кто?.. Да, слушаю. - На лице Гены мелькнула тень нетерпения. - Ч-черт! Они что, с ума посходили там, что ли?..
  -- Да... да... понял! - Гена жестом попросил у Мелании бумагу с ручкой, что-то записал быстрым очерком. - Хорошо... Понял, говорю! - выключив трубку, он вернул ее Мелании.
  -- В чем дело? - спросила Дея, ровным счетом ничего не разобрав из разговора. - Кто звонил?
  -- Саша, - сложив листок бумаги вчетверо, Гена засунул его в карман. - Какие-то проблемы с американскими издателями. Срочно требуется мое присутствие.
  -- Вечно у вас, вернее, у Саши "какие-то проблемы", - фыркнула Дея. - Боюсь только, что если ты и отсюда начнешь ездить каждый раз, когда у него будут возникать очередные проволочки, то тебе, милый мой, и моих гонораров не хватит.
   Что-то в словах Деи сильно рассмешило Павлика.
  -- Ну, так мы будем пить кофе? - Дея решила не обращать внимания на выходку пасынка.
  -- Пейте без меня, - буркнул Гена, похоже, расстроившись из-за непредвиденных обстоятельств в связи с изданием своей новой книги. - А я пойду, соберу кое-какие вещи.
  -- Неужели нельзя подождать до утра? - Дея вопросительно изогнула бровь. - Что за спешка?
  -- На утро у меня назначена встреча с этими гавриками...
  -- Ой! - раздался звонкий смех Майи; переодетая в плотно облегающие стройные ноги джинсы, она плюхнулась на диван рядом с Павликом. - Никогда не думала, что великие писатели могут выражаться таким образом.
   Гена заставил себя улыбнуться, - несмотря на некоторую фривольность, никак не предполагаемую в первые минуты знакомства, девушка ему очень нравилась.
   "В конце концов, в ней нет той вульгарности, которая отличает современную молодежь. Да и для Павки неплохо иметь рядом бойкую подружку".
  -- Должен сказать, что вы первая, леди, кто назвал меня "великим писателем", - с легким поклоном ответил он. - В этом вы, безусловно, не ошибаетесь. Что касается манеры выражаться, то не приведи вам Господь поближе познакомиться с устной лексикой Сафо "нашей с вами, - говоря языком Новосельцева, - современности" - уши вянут!
  -- Ну и дурак, - хмыкнула Дея - не зло, как это было не странно, если учитывать расположение ее духа.
  -- Вот, пожалуйста! - Гена скорчил забавную физиономию...
  -- Павел отвезет меня в аэропорт... - взглянув на часы, Гена заспешил. - Ровно через десять минут.
  -- Я... - Павлик взглянул на отца, потом на Майю, будто догадываясь о ее "влиянии" на последнего, ища у нее поддержки. - Я, пап, не могу.
  -- В чем дело?
  -- Павлик... Мы с ним немного... - Майя замялась. - Одним словом...
  -- Одним словом - ясно, - усмехнулся Гена. - Успел уже погостить у Бахуса.
   "Ага, - про себя добавила Дея, от наметанного взгляда которой ничего не ускользало. - В компании с Эросом".
  -- Ген, - произнесла она вслух, привлекая внимание мужа, метнув быстрый взгляд на Вадима.
  -- Да ладно, - Гена в сердцах махнул рукой. - Можно подумать...
  -- Я могу вас отвезти, - предложил свои услуги Вадим, - ему было неловко от того, что стал невольным свидетелем нелицеприятного разговора. - Если конечно...
   Гена посмотрел на часы, постарался взять себя в руки.
  -- Молодой человек имеет опыт вождения "Мерседеса"? - спросил он иронично, однако безо всякой кичливости - так, в шутку.
  -- У молодого человека, между прочим, - Майя явно обрадовалась поддержке друга, - "Опель" одна тыща девятьсот не помню уже какого года. Так что с вашим "МерцИдесом 600" - или какой там у вас, - он справится.
  -- Пятисотый, - улыбнулся Гена.
   Нет, Майя, чем дальше, тем больше ему нравилась. Определенно!
  -- Тем более! - Майя деланно надула губки, "оскорбившись" за Вадима.
  -- Ну что ж, поехали - посмотрим на вашего аса.
  -- Мы тоже? - спросила Майя.
  -- А как же! - удивился Гена. - Помнится, было время, когда строителя моста спускали вместе со всей семьей под его детище во время испытаний.
  -- А как же кофе? - уже совсем по-детски растерялась Дея.
  -- Не до кофе сейчас, - не замечая своей резкости, отозвался Гена.
  -- Что ж, - Дея решила не очень расстраиваться. - В таком случае кофе мы с Меланией будем пить без вас.
   Дворик опустел.
   Оставшись одна, Дея предалась мыслям, ни на минуту не покидающим ее с самого утра, вернее даже со вчерашнего вечера...
   История, похоже, повторялась - во всяком случае, именно она, за давностью лет напрочь стеревшись из памяти, неожиданно всплыла, словно из тумана. Чуть грустная улыбка тронула красивые губы Деи...
   Она тогда подрабатывала (даже не верится, что в жизни у нее когда-то было такое) на телевидении, в художественной редакции. Заведовала у них некая Бурцева Гера Юрьевна - Мегера Фурьевна, как в первый же день, к всеобщему восторгу сотрудников, окрестила ее Дея, тем самым сразу же завоевав их любовь и доверие.
   Чопорная, жесткая женщина - Бурцева третировала отдел с изощренностью старой девы. Мужа она свела в могилу еще до того, как на свет успел появиться их сын, чуть ли не с самых пеленок ощутивший на себе крутой норов своей мамаши.
   Познакомились же они - постой, как же его звали? - Дея пальцами сжала себе виски. - Боже мой, как его звали?.. Игорь? Нет. Но как?.. точно! - она даже напела про себя любимую песню Элтона Джона. - Никита. Ника!
   ...Свел их случай, когда она невольно стала свидетельницей разноса, учиненного Фурьевной сыну, попросившего у матери денег на вечеринку с друзьями - Ника тогда оканчивал школу, готовился поступать в институт.
   Дея дождалась парнишку за дверьми кабинета, отдала ему свою последнюю десятку - долго уговаривала взять, ну хотя бы в долг.
   Ника вернул деньги: пришел к ней домой через неделю, минута в минуту, как и обещал; неумело благодарил, топчась у порога. Глаза его блуждали, не смея задержаться на бесстыже выглядывающей из-под халата груди (напрочь позабыв о долге, Дея не ждала никого, решив, что это соседка по лестничной клетке - пришла "потрындеть").
   Поддавшись первому же порыву, Дея взяла руку Ники, провела ладонью по своей груди...
   В ту ночь они наболтались вдоволь, отдыхая от стремительного потока неведомых чувств, несущего их обоих в никуда, с тем, чтобы вновь, очертя голову, броситься в безумствующую стремнину.
   Поначалу робкие и неуверенные ласки Ники, постепенно стали обретать подсказываемую инстинктом силу и дерзость, хотя в глазах его продолжала оставаться некоторая настороженность, точно страх перед тем, что все происходящее на самом деле - сон.
   Негромкий стон сорвался с ее губ, когда Ника, скользнув вниз, зарылся кучерявой головой между ее ног, заставляя содрогаться все тело в накатывающихся, точно волны, оргазмах...
   Придя на следующий день на работу, - долгих полтора часа в толчее метро коря себя за опрометчивый поступок, - Дея уже в коридоре услыхала завывания Фурьевны, на чем свет поносящей совратившую ее Нику грязную блядь. Оказывается - через полчаса об этом перешептывалась вся телестудия - "Никочка не ночевал дома?"
  -- Деечка, миленькая, - после одного инцидента, когда Дея осмелилась огрызнуться начальству, Бурцева "приблизила" ее к себе, изредка снисходя до "зайди ко мне - поболтаем". - Ты должна воздействовать на него. Меня он не слушает. Сегодня утром, когда я его спросила - только спросила! - где он был, он мне нахамил. Представляешь? Сказал: "Не твое дело!", после, заявив, что женится на ней... Ой! - Фурьевна схватилась за флакончик с корвалолом.
   После работы Фурьевна буквально затащила Дею к себе. Дея попыталась отнекиваться, мол, лучше будет, если с Никой побеседует мужчина, на что та заявила, что "все мужики - еще то дерьмо и, что..."
  -- Ты мне как дочь. Поговори с ним, я тебя очень прошу.
   Войдя в комнатку Ники, где он "усердно готовился к экзаменам", Дея остановилась на пороге, не в силах ступить и шагу. Глаза их встретились.
  -- Ты пришла, - выдохнул Ника, неуверенной походкой приблизившись к ней. - Зачем тогда говорила, что мы больше не сможем видеться?
  -- Тс-с, - Дея ладонью зажала ему рот
   Шагнув вперед, она заперла за спиной дверь на защелку...
  -- Вам с молоком? - голос Мелании вернул Дею к действительности.
   С сожалением, словно ее разбудили, не дав досмотреть приятный сон, она открыла глаза, уставилась на чашечку дымящегося кофе:
  -- Что это?
  -- Вы просили сварить кофе. Может добавить молока?
  -- Спасибо, - Дея взглянула на Меланию - давно ли она за ней наблюдает? - Знаешь, я что-то передумала. Пойду-ка я, лягу спать. Хотя... - на лице ее засветилась улыбка - то ли отголосок недавнего воспоминания, то ли в предчувствии чего-то нового. - Давай будем пить кофе!
   Присев на краешек стула, Мелания неловко попыталась снять успевший запачкаться за день передник.
  -- Кстати! - в глазах Деи появились хитрые искорки. - Тебе понравилось платье?
  -- Какое платье, тетя Дея? - Мелания никак не могла избавиться от привычки называть Дею "тетей" - та приходилась ей какой-то дальней родственницей; Дее же, похоже, уже надоело делать девушке замечания.
  -- То, что вчера было на Майе.
  -- О! - Мелания не смогла найти слов, чтобы выразить свой восторг.
  -- Тебе не кажется, что оно чересчур... молодежное, что ли?
  -- Что вы, тетя Дея! Оно вам очень идет.
  -- Что-то я не припомню, чтобы когда-то его надевала, - улыбнулась Дея. - Как же после этого ты говоришь, что оно мне идет?
  -- Вам все идет, - комплементы удавались Мелании явно хуже, чем работа по дому.
  -- Его я покупала у Шанель, - несмотря ни на что, Дее польстила экспрессивность девушки, хотя, конечно, она не подала виду. - Кажется зимой, когда мы с Геной были в Париже.
  -- Я помню. Вы мне его тогда показывали.
   Дея отлично помнила, что никому, тем более Мелании, не показывала платья, решив как-нибудь "шокирнуть" публику, появившись в нем на какой-нибудь презентации. Скорее всего, та, просто воспользовавшись случаем, как-то заглянула в шкаф, может, даже примеряла его.
  -- Возьми его себе, - неожиданно предложила Дея. - И давай пить кофе.
   Мелания в растерянности оглянулась по сторонам:
  -- Зачем оно мне? Мне некуда будет его одеть.
  -- Не будь дурой! - без видимых причин вспылила Дея. - Ты молодая, симпатичная девушка. В твоем возрасте я... Постой, я, кажется, знаю, куда мы сможем его надеть! - Дея сменила гнев на милость, как никто другой, сумев придать нужному слову нужную интонацию. - Договорились?
  -- Ага, - Мелания чуть с опаской коснулась губами щеки Деи. - Спасибо, тетя Дея.
  -- Не за что, - Дея уже жалела, что в глупом желании досадить Майе, которая и не узнает о ее щедром подарке, отдала дорогое платье этой дурнушке - ведь той, действительно, вряд ли когда-либо представится случай надеть его.
   Об истиной же причине, давшей о себе знать неожиданным всплеском радости, в порыве которой и был преподнесен сей дар, Дея, видимо, еще не догадывалась:
  -- И не называй меня тетей. Сколько можно повторять одно и то же!
  

Глава 2

  
   ...мы иногда прямо-таки набиваемся на то, от чего отказались бы, будь оно нам предложено.
  

СЕНЕКА "Нравственные письма к Луцилию"

  
   Нельзя сказать, чтобы Дея, получившая в детстве "атеистическое" воспитание, вернее, - не получившая никакого, уж очень-то верила в существование на небесах Бога, хотя и бывало (чего греха таить), что ходила в церковь - поставить свечку. И, тем не менее, в неожиданном отъезде Гены она почему-то пыталась усмотреть некую волю Провидения, вознамерившегося оставить ее наедине с Вадимом, предоставить свободу. Пыталась, хотя и понимала, что не в правилах Создателя было потворствовать подобного рода начинаниям, признаться в которых, даже самой себе, Дее мешал если не страх всевышнего гнева (в котором порою приходилось-таки убеждаться), то, во всяком случае, не притворная добродетель...
   Она долго не могла уснуть, ворочаясь на широкой кровати. Влажная простыня липла к телу, оставляя ощущение пота на коже. Не помог и теплый душ, под которым, словно уснув, Дея простояла, не двигаясь, минут двадцать. Прежде чем снова улечься в постель, она, как была обнаженная, подошла к распахнутому окну, подставив мокрое тело ночной прохладе, чувствуя, как кожа покрывается мелкими пупырышками.
   Разыгравшееся воображение рисовало перед ней то картины райских садов, то вдруг, жаркое всепожирающее пламя ада...
   Стайка розовощеких ангелочков кружила хоровод в безоблачном небе, далеко разносившем их звонкие голоса. Им и невдомек, что внизу, под покровом тумана, собирают черные полчища мерзкие черти, явно замышляя что-то гнусное. Хотя, чего им было бояться! За спинами у каждого полные колчаны стрел, да еще и лук в придачу!
   Жирный, лоснящийся бес с физиономией Казанцева, в обнимку с еще более противным сородичем, которого он все время пощипывал в живот и называл "друг мой, Мацо", пальцем показывал на нее - совершенно голую, стоящую на высоком мраморном пьедестале, с небольшой короной на подстриженных, как на одной ее детской фотографии, волосах; оба противно хихикали. Запыхавшись, они присели на пригорке, по-турецки поджав копыта; словно по волшебству, откуда-то появился чай в пиалах, кальян, на ветру захлопал роскошный шатер.
   Точно янычаров, двое воителей бросили завывающие своры на штурм пьедестала. Давя бегущих впереди, взбираясь друг другу на спины, толкаясь и вопя, черти облепили белую колонну, тускло мерцающую в померкнувшем свете. И вот уже со всех сторон к ней тянуться дрожащие склизкие ладони, лаская ей щиколотки, бедра, живот. Сотни горящих от похоти глаз устремлены в ее сторону. Она хочет крикнуть, позвать на помощь, но лишь сдавленный хрип рвется из груди; дыхание спирает от смрада, источаемого открытыми в вожделении ртами...
   С певучим звоном с тетивы сорвалась стрела, пригвоздив одного из нападавших к постаменту, и вот небо заслонил рой метких стрел, догоняя заметавшихся в панике чертей.
   Точно Принц из сказки, вдруг появился Вадим, бережно накинув ей на плечи парчовую мантию. Взявшись за руки, они спрыгнули с пьедестала, плавно, словно в воде, опустившись на землю. К ним подвели закованных в цепи пленников, поскуливая, молящих о пощаде. Отвернувшись с отвращением, они взмыли кверху, присоединившись к порхающим ангелочкам, уносящим их от смердящих внизу трупов поверженных чертей...
   Дея проснулась от ощущения невесомости, будто падала в глубокий колодец, от гладких стен которого отдавался чей-то звонкий смех.
   Невыключенное бра бросало вокруг затейливые тени. За окном занимался рассвет.
   В обнимку с подушкой, Дея огляделась вокруг, вначале не узнав своей спальни, - уже засыпая, свалившись поперек кровати, она впервые после пробуждения увидела комнату в непривычном для себя ракурсе. Рядом на стуле аккуратно висело какое-то платье. Ничего не понимая, Дея села в постели, протерла глаза, уставилась на платье, пытаясь сообразить, как оно тут очутилось.
   "Где я была вчера?"
   "Ах, да! - наконец-то вспомнила она. - Я же собиралась дарить его Мелании".
   Неожиданно, сверкнув точно солнечный зайчик, пронеслась мысль - Гена уехал! Испугавшись чего-то, Дея вскрикнула, зажала рот ладонью. Она попыталась отогнать лезшие в голову мысли, как вдруг почувствовала, как ее стал обволакивать холодный, пронизывающий страх, как однажды в детстве, когда, оставив ее одну дома, мать ненадолго вышла в магазин...
   Ночью, накануне своего дня рождения, маленькой Дианке снились все игрушки в мире, как в той сказке о цветике-самоцветике: нарядные куклы, пушистые зайки, мишки... все перемешалось в том дивном сне!
   Большая коробка, почему-то обернутая в газету, без ленточек и бантика, лежала на шкафу.
   "Мой подарок! - решила она. - Ведь завтра мой день рождения".
   Принеся в дом, мать забросила коробку на шкаф, в то время как Динка бегала по двору с мальчишками-сверстниками, которых уже успела пригласить на завтрашний "пир" - всех до одного! Знай она, что на самом деле было в коробке, возможно и не приснился бы ей тот сон, на долгие года врезавшийся в память Деи, как самое светлое воспоминание детства.
   Ох, как ей не терпелось поскорей развернуть подарок, достать из коробки что-то очень-очень-очень хорошее, может быть даже... куклу! А что? Ведь завтра день ее рождения!
   Утром, едва дождавшись, когда за матерью захлопнулась дверь, Динка сразу побежала на кухню за табуретом, как вдруг до нее дошло, что осталась одна! Совсем одна во всем доме, казалось, погрузившемся в напряженную тишину, словно в ожидании чего-то страшного, и только половица тихонько поскрипывала под остановившейся в нерешительности ножкой.
   Динку уже и не радовал приятный сюрприз, притаившийся на шкафу. Нарядная кукла обернулась в ее детском сознании страшным драконом о трех головах, готовых уволочь ее в темное царство, сожрать живьем. Она чуть не разревелась - вот как ей захотелось к маме! Пусть мама ее накажет, - она признается ей во всем, - накажет за то, что она не совершала, лишь бы была рядом: на кухне, во дворе - не важно! - лишь бы не оставляла ее больше одну...
   Нахлынувшее воспоминание усилило страх Деи, точно тисками сжав сердце.
   Одиночество...
   Возможно, что именно с того дня оно начало преследовать ее по пятам, подводя порой к той невидимой грани, за которой, наверное, и простирается тихая юдоль отшельника.
   Но вот настало время пройти детским страхам.
   И что?
   Поначалу растерявшись, она неожиданно для себя стала находить в одиночестве своеобразную прелесть, вернее, - не в самом одиночестве, как таковом, а в возможности в любое время предоставлять его самой себе, не спрашивая на то ничьего позволения.
   Все дело в том, что, довольно рано окунувшись в суету литературной богемы, она очень скоро поняла, что весь этот мишурный блеск вовсе не для нее - по крайней мере, до поры, до времени.
   Как бы отложив все на потом, она, словно бы боясь упустить время, не успеть сделать нечто очень важное, добровольно отошла от кипевшей вокруг жизни, растрачивая отпущенный ей заряд молодости довольно расчетливо, что, видимо, и позволило ей до сих пор сохранять неистребимый юношеский пыл, нередко озадачивающий, однако неизменно вызывающий неподдельное восхищение окружающих.
   Но то была одна сторона медали. Вторая же - ее личная жизнь - всегда обращенная к груди, была тщательно сокрыта от излишне любопытных взглядов, что, может, и обуславливало в значительной степени ее затворничество...
   Выходя замуж за Гену, она, конечно же, не могла не понимать, что, возможно, и не в силах будет порвать с привычным образом жизни, тем самым, пороча мужа в глазах его окружения, вызов которому был брошен уже самим фактом его женитьбы на ней.
   Как ни странно, ее опасениям не суждено было сбыться, причем все разрешилось как бы само собой.
   Разумеется, догадываясь о прошлом своей жены, Гена, как ни странно, даже не стал пытаться как-то выказать свое беспокойство, тем более исправлять ее сообразно со своими представлениями о добропорядочности. И что же из этого вышло?
   Получив неожиданную свободу, она вдруг обнаружила, что ее вовсе и не тянет к "приключениям на стороне". Гена смог стать тем единственным мужчиной в ее жизни, казалось, соединившем в себе все, о чем она могла только мечтать, созданным для одной лишь нее. Мужчиной, заслонившим собой все, что было до него, причем так, что у нее не осталось никакого сожаления относительно утерянной свободы.
   Дея была счастлива с ним!
   До вчерашнего дня...
   Нет, конечно же, она не разлюбила его - об этом не могло быть и речи! Скорее, подобно завязавшему курильщику, которого вдруг изо всех сил потянуло прикурить из неосторожно оставленной кем-то пачки, она не смогла просто так пройти мимо него - сумевшего напрочь лишить ее покоя, вселить небывалое доселе влечение, пугающее уже тем, что не было в нем ровным счетом ничего. Ничего, поддающегося сравнению. Даже животного. Скорее нечто мистическое, словно что-то толкало ее к нему, бросало навстречу неведомому, помимо воли и вопреки сознанию. Она была уверена, что будь тот даже урод, без рук и ног - то и в этом случае ничего бы не смогла с собой поделать.
   Ведь что-то ж толкает лосося вверх по течению бурной реки, с тем, чтобы, погибнув там, в верховьях, дать жизнь тысячам и тысячам икринкам!
   Да и много ли ей осталось? Уже сейчас ее все чаще и чаще охватывало чувство какой-то неполноценности рядом с Геной, который, казалось, перестал стареть, хотя тот, поди, на восемь лет старше нее. На целых восемь лет! Страшно подумать, - что будет с ней через восемь лет?..
   Дее захотелось заплакать. Сжавшись комочком, она зарылась лицом в подушку, отгородившись ею от мира. Как никогда, наверное, ей сейчас недоставало Гены. Он бы обязательно понял ее, нашел бы нужное слово, способное, словно по волшебству, вернуть ей душевное спокойствие, в котором она так нуждалась всю свою жизнь, и которого, несмотря на кажущуюся беззаботность, не имела никогда, за исключением, пожалуй, последних нескольких лет...
   В тот год - год ее первого "юбилея", пятилетняя Дианка не получила ни одного подарка. Лишь дворовые мальчишки притащили смешного щенка, которого она не нашла на следующий день. Мать сказала, что тот вернулся к своей маме, потому что был совсем еще маленьким.
   Нарушая утреннюю тишину, со стороны лужайки перед домом донесся шум подъехавшего автомобиля.
   Гена вернулся!
   Дея вскочила с кровати, босиком подбежала к окну.
   Черный "Мерседес", неслышно урча двигателем, стоял под самым окном, дожидаясь "воришку" - не сводя глаз с окон второго этажа, Павлик в спешке укладывал в багажник отцовский акваланг. Через приспущенное стекло Дея разглядела Майю. Еще не совсем проснувшись, та уставилась невидящим взглядом перед собой, клюя при этом носом.
   Судя по всему Вадима с ними не было.
   В другое время, осмелься Павлик взять без спросу машину, не говоря уже о дорогостоящей экипировке для подводного плавания, по возвращении его бы ждали большие неприятности. Но то в другое время!
   Сейчас же Дея уже не сомневалась - другого такого случая ей больше может и не представится?
   Дея решилась.
   Не сегодня-завтра Вадим уедет, и она даже не вспомнит о его существовании. Конечно, как друг Павлика, он, возможно, и будет изредка наезжать в гости, но это абсолютно не беспокоило Дею. Уж кто-кто, а она сумеет указать ему на свое место!
   Да и что, собственно говоря, она собирается сделать?
   Подумаешь!
   Гена даже не узнает. Да и она постарается как можно быстрее забыть обо всем.
   Рой мыслей, одна за другой, носился в красивой головке Деи. Постепенно место сомнений стали занимать более практические рассуждения, в частности о том, как избавиться от Мелании.
   Дея взглянула на часы: без четверти восемь - уже почти час, как девушка должна быть на ногах, скорее всего, возится в оранжерее с цветами.
   Сняв трубку внутреннего телефона, Дея позвонила вниз.
   Мелания действительно была там, о чем можно было догадаться даже по ее голосу: в окружении своих "питомцев" он у нее становился каким-то особенным - спокойным, словно бы исполненным внутреннего умиротворения.
  -- Послушай, детка, - Дея стала лихорадочно искать предлог выпроводить горничную - задача, как оказывалось, не из легких: важно было не вызвать в той никаких подозрений. Хотя...
   Доводы разума неожиданно уступили место безудержному стремлению поскорее добиться своего - чувству, столь хорошо знакомому Дее, когда она предпочитала действовать наобум, никогда, однако, не теряя при этом головы.
  -- Поднимись-ка наверх. Мне надо кое-что тебе сказать.
   Повесив трубку, Дея прошла в ванную комнату, наскоро приняла душ. Запахнув халат, она вытряхнула из пачки сигарету. Поднося зажигалку, Дея вдруг заметила, что у нее дрожит рука. Как если бы совершила самую большую глупость в жизни, она быстро загасила сигарету, выбросила ее в окно.
   Постучав в дверь, вошла Мелания. Густые рыжие волосы украшала алая роза, сразу же приковавшая к себе внимание Деи. Растерявшись под ее немигающим взглядом, Мелания, сообразив, наконец, в чем дело, чуть ли не с клоком волос стащила цветок с головы, смяла его в кулаке.
   Дея редко когда беспокоила ее в это время дня, поэтому-то и, поднявшись в спешке наверх, Мелания не успела привести себя в порядок, зная, что хозяйка не выносила ничего лишнего: косынка да фартучек, - вот и весь немудреный наряд, полагающийся горничной.
   На этот раз, похоже, все обошлось.
  -- Тебе очень подходило, - Дея вскользь глянула на девушку, - та безуспешно пыталась повязать на голову косынку. - Да оставь ты ее, наконец, в покое! Смотри, какие у тебя красивые волосы. Я и не знала, что они такие длинные.
   Дея подошла к Мелании, провела ладонью по ниспадавшим на плечи рыжим локонам.
  -- Не носи больше эту косынку. Неужели она тебе нравится?
   Ничего не понимая, Мелания покачала головой.
  -- Странная ты девочка, - ну ни за что не скажешь, что, устроив однажды горничной разнос из-за каким-то образом очутившийся в супе волоса, Дея обязала Меланию повязывать голову косынкой! - Примерь-ка лучше платье. Оно должно очень подойти к твоим волосам.
  -- Тетя Дея! - Мелания всплеснула руками. - Вы уверены, что...
  -- В чем? - нетерпеливо прервала ее Дея. - Что я хочу тебе его подарить?
  -- Нет. - Мелания на секунду замялась. - Что Майя не обидится. Я думала...
  -- Что?! - оторопела Дея, никак не ожидая от деревенской простушки подобной прозорливости. - "А что, если она будет "думать" и дальше?" - При чем тут Майя? - Дея разыграла с трудом сдерживаемое негодование. - И с какой стати она должна обижаться?
  -- Я... я не знаю. Мне показалось, что она не очень охотно вернула его вам.
  -- Ну, знаешь! - вскричала Дея. - Она еще никто в этом доме, и не известно еще... Одним словом, это меня мало интересует, как, впрочем, не должно волновать и тебя. И вообще, это тебя не касается. Забирай платье и... на сегодня ты свободна.
   Казалось, добавь Дея -- "убирайся", Мелания и то бы удивилась меньше.
  -- В каком смысле? - она уставилась на Дею широко раскрытыми глазами.
   За целый год, что успела проработать у Гордиевских, Мелания не смогла бы припомнить ни одного случая, чтобы ее вот так, ни с того, ни с сего освобождали от работы. Лишь однажды зимой, когда вдруг стало плохо бабушке - все думали, что она уже не выживет - ее отпустили домой. Ну и, конечно, воскресные дни, когда она могла делать все, что ей заблагорассудится...
   Занятая собственными мыслями Дея, казалось, не расслышала вопроса.
  -- Можешь проведать бабушку. Вечером же сходи на дискотеку или в бар, я не знаю... Куда сейчас можно пойти в вечернем платье? Вот, возьми на расходы. - Дея достала из сумочки кожаное портмоне, не считая, протянула девушке несколько купюр. - Я хочу побыть немного одна - приведу в порядок свои черновики. Вот и ребята весьма кстати куда-то уехали.
   Мелания открыла, было, рот сказать, что Вадима с ними не было, однако рассудительно промолчала.
   "Чего доброго еще передумает", - она схватила пакет, в который Дея сложила платье, и, еще раз, поблагодарив за подарок, выбежала из комнаты.
   Спустя пять минут, ушедшие на сборы, Мелания вышла через боковую калитку, от которой через овраг, лесом к станции вела тропинка.
   Оставшись одна, Дея в задумчивости прошлась по комнате.
   Легкость, с какой до сих пор у нее все получалось, вернее даже не получалось, а складывалось, не могла не настораживать. Дея давно подметила странное свойство успешно начатых дел оборачиваться полным крахом. В лучшем случае их удавалось доводить до конца ценой невероятных усилий.
   Суеверие? Может быть.
   Тем не менее, у нее до сих пор лежали три или четыре неоконченных новеллы, начала которых сулили вылиться, возможно, даже в лучшее, что у нее было до сих пор?
   И что?
   Ничего страшного, считала Дея, будучи уверенной, что за то время, которое ей понадобится для того, чтобы довести их до "кондиции", она напишет десять романов, если не больше, и все потому, что...
   Или вот еще случай, происшедший в позапрошлом, кажется, году, когда она надумала провести недельки две на Таити, где в скором времени должны были развернуться события ее очередного цикла новелл. Так вот, решив хоть ненадолго окунуться в экзотический мир острова, тем более что это было еще и несбывшейся мечтой детства - побывать на Таити! - Дея в последний момент, когда даже самолет собирался вылететь точно по расписанию, отказалась от поездки, никому, в том числе и Гене, не сказав об истиной причине ни слова. Дело же было в том, что она испугалась, если не авиакатастрофы, то, по меньшей мере, утонуть или же быть съеденной акулами. Она даже раскопала где-то книгу, в которой описывались случаи нападения "морских дьяволов" на людей в прибрежных водах острова. Жертвовать же собой или своими героями никоим образом не входило в ее намерения, поэтому действия были перенесены в более безопасное место.
   Ничего подобного на этот раз Дее вроде бы не грозило. Она тихо засмеялась, словно в предвкушении чего-то нового. И ничего, что для нее все это хорошо забытое старое!
   Случалось кому видеть старого охотника, бережно стирающего пыль со своей двустволки?
   Ничего, никакие воспоминания, навеянные взирающими со стен рогатыми трофеями, не в состоянии вернуть и малой толики забытых ощущений, - ничего, кроме возможности испытать все заново!
   И не страшно, что руки его немного подрагивают - то не от старости, скорее от волнения. Ведь стоит им только ощутить потертый приклад, почувствовать холод стали, как молодецкая сила разольется по жилам, морщинистая ладонь крепко сожмет цевье.
   Он не станет лязгать затвором или глядеть с умным видом в ствол.
   Он просто вскинет ружье и выстрелит - точно в цель! Ведь он - старый охотник!..
   О! Дея сама все еще оставалась желанной "добычей", сумевшей сохранить к тому же еще и неукротимый дух хищницы, готовой "разорвать" приглянувшегося ей охотника!
   Итак, как бы банально это не звучало, львица вышла на последнюю охоту!
   На кухне, куда она ворвалась, будто за ней гнались черти из ее сна, Дея за считанные минуты соорудила на небольшом подносе маленькое гастрономическое чудо, способное вызвать аппетит у человека, только что вставшего из-за стола.
   Задержись Мелания минут на пять, она бы очень удивилась, застав тетю Дею за своим занятием. Да что Мелания! В последний раз, если ей не изменяет память, она готовила Гене завтрак года два назад.
   Дея поправила подложенную под кофейник салфетку, удовлетворенно оглядела свое творение... Готово!
   Но позвольте! Неужто ли все так примитивно? Неужели Дея, уверовав в путь к "сердцу мужчины", решила скормить все это Вадиму, а уж после... Или же она собралась испробовать на практике однажды увиденное в ресторане, - не то в Бангкоке, не то на Таиланде, - где на стол подавали... обнаженную девушку, обложенную чем-то малосъедобным, и, тем не менее, пользующимся неизменным успехом у туристов? Благо, для этого ей надо было лишь сбросить легкий халатик, в котором поспешно выбежала из спальни.
   Дея чертыхнулась - надо было возвращаться к себе, переодеваться, а это, как известно, плохая примета.
  -- А, ладно, к черту? - решила она. - Еще успею принарядиться.
   Ого! И это что-то новое.
   Обычно Дея не увлекалась далеко идущими планами - и тут сказывалось ее суеверие. Куда же оно подевалось? Ведь с возрастом, говорят, человек обрастает новыми предрассудками, редко когда избавляясь от старых. Быть может, Дея нисколько не сомневалась в успехе? Во всяком случае, глядя на рассыпавшиеся по плечам черные кудри, горящие глаза, действительно трудно было представить мужчину, способного не поддаться искушению, сохранить, при всем желании, остатки хладнокровия.
   Захлопнув задом дверь кухни, Дея направилась к парадной лестнице, балансируя на вытянутых руках подносом.
   Комната Вадима находилась в правом крыле дома, в шутку названном Деей "селямликом". Первыми по коридору располагались личные "апартаменты" Гены - гостиная, кабинет, спальня с ванной комнатой, отдельная библиотека. Далее следовали два гостевых "полулюкса", в дальнем из которых обосновался Павлик. Левая половина "подковы" в точности повторяла правую, с той лишь разницей, что была как бы зеркальным ее отражением - те же "апартаменты", занятые, естественно, самой хозяйкой, те же комнаты, отданные в распоряжение Мелании и Майи.
   Немного запыхавшись, Дея подошла к дверям заветной спальни. Отдышавшись, она закатила глаза, вспомнив, похоже, студенческие годы, когда неизменно первой заходила на экзамен, - не важно бывала ли готова, или нет. Изловчившись, Дея коленом опустила ручку двери, боком скользнула в образовавшийся проход.
   Вадим лежал на животе, широко разбросав в стороны руки. Скомканная подушка забилась под согнутую в колене ногу, простыня свисала на пол. Вадим еще спал.
   Стараясь не разбудить его, Дея положила поднос на низкий столик. Невольно заглядевшись на спящего юношу, она почувствовала, как ее захлестнула волна неуемного желания прильнуть к его сильному телу, казалось, таящему в себе некую магнетическую силу, которой она была готова уступить, отдаться ей, покориться, почувствовать себя под ее защитой, наконец-то ощутить себя женщиной!
   Ведь даже с Геной она никогда не позволяла себе забыться до такой степени. Жизнь - она научила ее быть сильной. Сильной, если хочешь выжить, добиться хоть чего-нибудь... хотя бы уважения со стороны копошившихся вокруг мужчин.
   Дея преуспела в этом, даже слишком. Она сумела добиться всего, о чем мечтала, не пользуясь при этом ни поддержкой, ни покровительством сановных "меценатов", наперебой предлагавших ей свои услуги.
   Подруги не понимали ее, критиковали, давали советы, сами, сообразно им, пользуясь своими "связями", не гнушаясь и не брезгуя ничем. Где они все сейчас? Мужчины - те принимали все за игру, стремление набить себе цену... О, да! Дея знала себе цену, но никто еще, даже Гена, так и не смог уплатить ее сполна, навеки оставшись ее должником...
   Дея и не заметила, как, протянула руку, погладила Вадима по голове, затаив дыхание в сладостной истоме.
   Недовольно ворча, Вадим перевернулся на спину, щурясь, приоткрыл глаза.
  -- Идите без меня, - проворчал он, решив, видимо, что это Павлик с Майей зашли звать его на пляж. - Я посплю еще немного.
  -- Вставай, соня, - Дея потрепала его за щеку. - Твои друзья уже уехали без тебя, а нам пора завтракать.
   Разом сев, Вадим уставился на Дею, словно не понимая, как она здесь оказалась...
  -- Доброе утро, - произнес он, наконец. - А где Павлик и Майя?
   Жест Деи означал, что те исчезли в неизвестном направлении.
   Внимание Вадима привлек поднос на столике.
  -- Что это? - спросил он.
  -- Завтрак.
  -- Вот спасибо! - наконец-то на лице Вадима появилась улыбка. - И это все мне?
  -- Я думаю, что один ты с этим не справишься, - рассмеялась Дея, разливая кофе в чашки. - Я тебе помогу.
  -- У меня на море почему-то всегда разыгрывается волчий аппетит, - признался Вадим...
  -- Рада слышать, - Дея стала намазывать на кусок хлеба масло. - Подсаживайся.
   Сидя посередине кровати в позе "лотоса", по пояс укрытый одеялом, Вадим беспомощно развел руками:
  -- В таком виде?
  -- Было бы странно, если ты спал во фраке, - Дея отметила про себя почти естественную непринужденность Вадима. - Я сама, как видишь, не в бальном платье.
  -- Да, конечно, - согласился Вадим, тем не менее, не двинувшись с места. - Я все же что-нибудь надену.
  -- Как хочешь, - в голосе Деи послышалась досада.
   Будто обидевшись, она отошла к открытой на балкон двери, демонстративно повернулась к Вадиму спиной. Легкий сквозняк заиграл в ее волосах, беспрепятственно забирался под халат, нежно лаская ничем не прикрытую кожу. Чуть раздвинув ноги, Дея впустила ветерок между ними.
  -- Ну, как? - она покосилась назад.
   Ответом послужил грохот переворачивающегося столика и звон бьющейся посуды. Быстро обернувшись, Дея застала Вадима лежащим на полу, с прилипшим к щеке кружочком колбасы, в руках его каким-то образом оказался поднос. В довершении всего, Вадим не мог даже пошевелиться, сохраняя комичную позу с достоинством вождя африканского племени.
   Причиной того, как и падения, приведшего к столь плачевным последствиям, была штанина, в которой непостижимым образом очутились обе ноги Вадима. В спешке, а может, просто заглядевшись на просвечивающую в лучах утреннего солнца фигуру Деи, он не удержался на ногах.
   Вот уж действительно ничего не скажешь - завидное постоянство!
   Напрочь позабыв, чего ей стоил натюрморт на подносе, не говоря уже о севрском фарфоре (она становилась ужасной скаредницей, когда дело касалось посуды), Дея прыснула со смеху - беззаботного и звонкого. Тщетные же попытки Вадима высвободить ногу довели ее до слез.
   "Да, неплохая получилась прелюдия к любви, - не в силах произнести ни слова, Дея схватилась за бока. - К чему, вообще, приглашать женщину в ресторан, дарить цветы. Не проще ли сводить ее в цирк - и она твоя!"
  -- Ей Богу, Вадим! - она никак не могла обуздать безудержный хохот. - Ну, точно, как слон в посудной лавке.
   Дея без сил опустилась в широкое кресло, тыльной стороной ладони вытерла выступившие на глазах слезы.
  -- Постой, - понимая, что своим смехом она еще больше усугубляет и без того незавидное положение Вадима, она постаралась овладеть собой. - Я помогу тебе.
   Присев на корточки, Дея успела заметить, как краска бросилась к лицу Вадима.
   "На мне ж ничего нет!" - ужаснулась она, похоже, забыв, для чего она здесь, полуобнаженная, в обществе молодого красавца.
   Скользнув по бедрам, полы халата веером легли вокруг, обнажив поросший аккуратным треугольником лобок. Легкая ткань, спав с левого плеча, сборкой очертила наполовину выглядывающую грудь, волнующе вздымавшуюся с каждым вздохом. Полуоткрытый рот белел мелкими зубами, прикусившими кончик изогнутого к верху язычка, возбуждающего, пожалуй, сильнее, чем картина, словно бы высеченной из алебастра Деи.
   Бедный Вадим! Чего ж ты еще ждешь?
   Карие глаза Деи зажглись необычным светом, точно далекая звезда, манящая во мраке, холодная и недосягаемая простым смертным. И лишь тому, кто осмелится потянуться к ней, она позволит любоваться собой вблизи, согреет теплом неистового пламени.
   Будто плененный неведомой силой, Вадим поддался вперед, протянул руку...
   Вздох облегчения вырвался из груди Деи. Глаза ее, как если бы все самое страшное осталось позади, устало сомкнулись, все тело замерло; в томительном ожидании первого долгого поцелуя чуть подрагивали губы...
   Она чуть не вскрикнула от неожиданности, когда рука Вадима коснулась ее плеча. Похоже, не веря, что все происходит наяву, Дея медленно открыла глаза, в которых застыло искреннее недоумение. Подавив возглас разочарования, она едва удержалась от того, чтобы не ударить Вадима.
   С идиотской улыбкой на лице (так, по крайней мере, казалось Дее), Вадим поправил спадавший с ее плеча халат, при этом, продолжая улыбаться, словно надеясь еще и на благодарность.
  -- Ой, извини, - как можно дружелюбнее произнесла Дея, хотя готова была исполосовать ногтями смазливую физиономию Вадима. - "Неужели этот кретин ничего не понял?!"
   Эх, Дея. Конечно же, она злилась, иначе бы обратила внимание на то, что в жесте Вадима не было ничего - как бы это выразить - мужского, что ли. Если и двигало им в этот момент какое-либо чувство, то в нем менее всего было от целомудрия мужчины, отмахивающегося от назойливой девчонки, - скорее нечто сыновнее. Хотя, неизвестно еще, что для Деи в ее положении было хуже.
  -- Вот и все, - расслабив шнурок на поясе брюк, Дея, выворачивая наизнанку, стянула их с ног Вадима. Как ни в чем не бывало, она улыбалась. - Так мы будем завтракать или ты предпочитаешь умереть с голоду?
   Наскоро прибрав в комнате, Дея, отказавшись от первоначального плана (где-то даже довольная случившимся срывом), но отнюдь не от затеи в целом, спустилась вниз, накрыв на этот раз стол во дворе.
   Беседа за завтраком, чуть принужденная поначалу, очень скоро, - как это часто бывает, - перешла на тему, близкую им обоим - теннис.
  -- Отлично! - Дея стала думать, какую пользу можно извлечь из партии в теннис, кроме той, что она может ее проиграть, что, естественно, должно будет польстить мужскому самолюбию Вадима, пока что терпящему одно фиаско за другим. - Продолжим наш разговор на корте.
  -- У вас есть корт? - спросил Вадим.
  -- А ты что до сих пор его не видел? - с наигранным удивлением ответила Дея. - О! Я бы скорее согласилась остаться голой, чем отказалась от собственного корта.
  -- Но ведь это куча денег! - во что, в таком случае, обошлась сама вилла, Вадим, похоже, не задумывался...
  -- На него я ухлопала весь гонорар за последнюю свою книгу. Ну, не весь, конечно... - уклончиво ответила Дея, никогда не любившая разговоров на эту, почему-то всех интересующую тему.
  -- Вы мне не дадите ее почитать?
  -- Что? - Дея не сразу сообразила, о чем идет речь. - Ах, книгу! Не думаю, что бы тебе это было интересно.
   Быть может впервые, если не считать своих первых литературных опытов, Дее стало неловко оттого, что кто-то будет читать довольно откровенные переживания ее героев. После того, что произошло, вернее, - не произошло там, наверху, в спальне, она была уверена, что Вадим сразу же догадается о том, что она тщательно скрывала порой от самой себя, скорее подсознательно описывая страсти своих героинь, на поверку же ее собственные эмоции, пропущенные через призму того или иного образа. В предстоящем же "поединке" она не хотела давать ему в руки оружие против себя.
  -- Она скорее для дамского, что ли, чтения, - сказала Дея.
  -- Ничего, - рассмеялся Вадим. - Я с удовольствием прочту ее, будь она хоть "богатыми, которые все время плачут".
   Дея милостиво улыбнулась не совсем удачной шутке парня.
  -- Ладно, - убирая со стола посуду, она накрыла ладонь Вадима своей. - Только обещай, что не уснешь, когда будешь ее читать.
  -- Не усну, - пообещал Вадим.
   Ему, похоже, больше льстило общение с известной писательницей, чем с самой красивой женщиной, с которой он когда-либо встречался.
   Неужели Дея не замечала этого? Странно.
  -- Но до того тебе еще предстоит обыграть меня на корте, - Дея подмигнула Вадиму. - Предлагаю пари...
  -- Обыграю, не беспокойтесь, - заверил ее тот.
  -- Ну-у, а если... - Дея одарила хвастунишку игривой улыбкой баловницы. - Что у тебя на бочке?
  -- Хотите на "желание"? - предложил Вадим. - Хотя не думаю, чтобы дело дошло до этого.
  -- А вот это мы еще посмотрим, - ответила Дея. - Но должна тебя предупредить, что в случае победы, желаниям моим не будет границ. Имей в виду!
   "А не вздрючить мне этого бахвала? - подумала она. - Боюсь только, после этого он не в состоянии будет выполнить ни одного моего желания".
   Знал бы Вадим, с кем имеет дело, он, скорее всего, поубавил бы свой пыл. Сама Габриэлла была в восторге от игры Деи, померившись с ней силами на корте Роллан Гарос в Париже, где они познакомились, будучи представленными друг другу во время официального приема. Успев подружиться, Дея подарила Сабатини свою книгу с автографом, та же не пожалела для своей русской подруги ракетки, поделившись также секретами "эйсов да смэшев", приведшими по возвращении в ужас "самого" Фазанова, до того дня мнившего о себе Бог весть что...
  -- Ну как, по рукам?
  -- По рукам! - Вадим пошел переодеваться.
   Окруженный подступавшим с четырех сторон лесом, корт представлял собой довольно милое место. Расположенный так, чтобы по возможности солнце меньше мешало игрокам, он довольно оригинально вписывался в окружающий ландшафт, один из пригорков которого был "переоборудован" в небольшую трибунку.
   Кстати, корт уже успел стать свидетелем первого открытого чемпионата на "Кубок Гордиевских", конечно же, завоеванный самими Гордиевскими, как в одиночном (без деления на мужской и женский), так и в парном разряде. Гена ужасно гордился если не двумя, то, по крайней мере, одной, расписанной под хохлому, ладьей, хотя "на абордаж" брала ее естественно Дея...
   Партия началась с подачи Деи. Вадим даже не успел шевельнуться: желтый мячик, чиркнув о траву, отскочил от заградительной сетки, снова вернувшись на площадку.
  -- Эйс! - обрадовалась Дея. - 15 : 0.
  -- Я не успел сосредоточиться, - объяснил Вадим; согнув колени, он приготовился принимать вторую подачу.
   "А ты, милый мой, излишне самолюбив, - подумала Дея. - Ну что ж, постарайся взять эту подачу"
   Не успела она додумать свою мысль до конца, как трава слева от нее "взорвалась" клубом пыли. Вадим не только сумел принять подачу - не столь быструю, правда, сколь первая, - но и вколотил мячик в Деину половину мощнейшим ударом, свидетельствовавшим не столько о классе игрока, сколько о его незаурядной силе. Шагнув влево, Дея перехватила ракетку двумя руками, почти спиной повернувшись к сопернику. Успев заметить "нахальный" выход Вадима к сетке, она собралась, было, наказать его за легкомыслие (Фазанов, к слову, вообще боялся "попадать" Дее под левую руку), однако в последний момент лишь слегка закрутила мяч в высокой "свече", с любопытством наблюдая за Вадимом, как тот будет выкручиваться.
   Вадим выкрутился, довольно классным смэшем не оставив Дее никаких шансов.
   "Неплохо", - Дея с восхищением посмотрела на Вадима.
  -- Ну как? - спросил он.
  -- Впечатляет.
  -- Готовьте книгу.
  -- Ага, - согласилась Дея, мысленно грубо пошутив. - "А ты снимай штаны".
   После первого сета Дея, сумев, наконец, подстроиться под класс игры Вадима, с громкими криками носилась по корту, "с трудом" отбиваясь от пущенных, как из катапульты, желтых "ядрышек". Ее коротенькая белая юбка, будто птица, парила над изумрудной зеленью корта, с каждым взмахом "крыльев" обнажая стройную фигурку теннисистки, нисколько не стесненную отнюдь не спортивного покроя шелковыми трусиками.
   Первый гейм остался за Вадимом. Довольный и запыхавшийся, он подбежал к сетке, предложил Дее немного передохнуть.
  -- По мне, пожалуй, - согласилась Дея.
   Усевшись прямо на траве, она распустила волосы, откинула их назад, щурясь от солнца.
  -- Жарко, - вытянув перед собой ноги, Дея глянула на Вадима. - Там, в сумке есть что выпить.
  -- Ага.
   Сбегав за бутылью "спрайта", Вадим сел чуть в сторонке, по-турецки скрестив ноги. Темные очки, те самые, что вводили Дею в заблуждение во время банкета, и на этот раз скрывали его глаза. Казалось, что Вадим рассматривает выкрашенную во все цвета радуги трибунку напротив.
   Небрежно, как бы невзначай, Дея повела бедром, отметив про себя незамедлительную реакцию парня: тело его напряглось, постепенно, по мере того, как юбка сползала с согнувшейся ноги Деи, вытягиваясь, точно струна. Казалось, еще немного, и он задохнется.
   Ну, все! Дея уже проказничала.
   В желании еще больше распалить Вадима, она откинулась на спину, точно позируя для фотографа, чуть выгнув поясницу. Голова ее, расслабившись, склонилась в сторону. Наблюдая через приспущенные ресницы за парнем, Дея почувствовала, как и ее постепенно подхватывает, увлекая за собой, волна приятного ощущения, словно придающего телу необычайную легкость, почти невесомость. Медленно, будто смакуя несчастный вид Вадима, она опустила ногу на бок; дрогнув, рука скользнула вдоль живота к паху.
   "Сейчас он кончит! - мелькнуло у нее в голове. - Достаточно".
  -- Я, кажется, уснула, - Дея приняла сидячее положение.
   На Вадима было больно смотреть.
  -- Продолжим? - Дея улыбнулась, когда до нее дошла недвусмысленность вопроса.
   Будь у нее чуть больше времени - хотя бы неделя, - подобные самоистязания доставляли бы ей ни с чем не сравнимое наслаждение. Ведь такое невозможно даже представить со старым партнером, случись даже встретиться с ним через много лет. Правда, Дея со свойственной ей изобретательностью находила "выход" и из этой, казалось бы, безвыходной ситуации, нередко практикуя "мазохистское" воздержание в течение неопределенного срока, когда, возбудив друг друга неистовыми ласками до последнего предела, она вдруг уходила от близости, - с тем, чтобы после, изо дня в день возобновляя прерванные игры, взорваться, словно потухший вулкан, столетиями копивший энергию для сокрушительного извержения.
   Дея не представляла свою жизнь без игр. Игр, в которые играют лишь он и она; в которых победитель сдается на милость побежденного; игр без правил, поскольку их нет, да и не могут быть, -- иначе какая же это игра!
   ...Обесцветив волосы - для одной лишь единственной мистификации! - вырядившись путаной, в кошмарных очках (не каждая профессионалка решилась бы в этаком прикиде сунуть нос на улицу!), Дея однажды явилась на какой-то фуршет, уже через полчаса соблазнив собственного мужа, хотя тот и узнал ее - родинку на щеке, в виде маленького сердечка, не смогла скрыть никакая "потаскушная" косметика.
   Гена кричал так, что гости подумали - он отчитывает жену за непотребный вид. Никому и в голову не могло придти, что двое "уважаемых коллег" попросту... трахаются в соседней комнате, хотя поначалу намерения Гены полностью соответствовали "общественному мнению". Вот так!
   И вообще, Дея горазда была на всякого рода выдумки, доводящие мужчин до исступления, не позволявшие забыть ее даже по прошествии многих лет после разрыва...
   Подавал Вадим. Взмахнув ракеткой, он с силой, достойной лучшего, с точки зрения Деи, применения, послал мячик поверх сетки, почему-то вызвав смех своей соперницы, нашедшей время вспомнить колющего дрова Илию из фильма "Укрощение строптивого". Зазевавшись, Дея рванула, было в вдогонку мячу, как вдруг, споткнувшись, потеряла равновесие, распластавшись по траве.
   Растерявшись сперва, Вадим отбросил в сторону ракетку, с разбегу перепрыгнув через сетку.
  -- Вы не ушиблись? - Вадим слегка дотронулся до руки Деи - та не шевелилась. - Дея Викторовна! - он смелее потрепал ее за плечо. - Что с вами?
  -- Ой, не знаю, - простонала Дея, с трудом переворачиваясь на спину и, пытаясь улыбнуться. - Помоги мне встать.
   Поднявшись, Дея стряхнула с юбки пыль, попробовала шагнуть.
  -- Ай! - не поддержи Вадим ее вовремя, Дея снова бы очутилась на траве.
  -- По-моему, у ме... ня... - голос Деи замер, как отголосок эха, заглохнув на полуслове, когда, подняв глаза, встретилась со взглядом парня.
   Они стояли посреди корта - две одинокие, одетые в белое, фигуры, на зеленой траве, тесно прижавшись друг к другу. Казалось, даже ветерок перестал шелестеть в листве, затаившись, замер в ожидании чего-то.
   Дыхание их смешалось; приоткрытые рты застыли, точно боясь признаться в обуревающих обоих чувствах; черные и русые волосы, спутавшись, будто шалашом, чуть затронутым приближающейся осенью, укрыв их от постороннего любопытного взгляда.
   Левая рука Вадима поддерживала Дею за спину, другая очутилась чуть ниже, пальцами сжимая упругие ягодицы. Приподнявшись на цыпочках, Дея подалась вперед, скорее дыханием, чем ртом, коснувшись губ Вадима. Не удостоившись ответа, она собралась, было, более настойчиво дать понять ему о своих притязаниях, как вдруг рука Вадима, дрогнув в нерешительности, сползла со своего места, безвольно повиснув в воздухе.
  -- Я помогу вам, - Дея не узнала его голоса.
  -- Да, вернемся в дом.
   Усадив Дею на скамейку, Вадим обежал корт, собрал разбросанные мячи. Зачехлив ракетки, он присел рядом, уставился в свои стоптанные кроссовки.
  -- Как нога? - спросил он, не выдержав затянувшейся паузы.
   Вытянув перед собой ушибленную ногу, Дея повела носком, с любопытством рассматривая его, точно забавную вещицу в лавке.
  -- Боюсь, как бы не случилось вывиха, - Дея украдкой взглянула на Вадима. - Ты бы не смог вправить?
   Заметив неуверенность на лице парня, Дея подбодрила его:
  -- Ты только дерни. У меня такое бывало.
   Откинувшись на спинку скамейки, она повыше подняла ногу.
  -- Не вышло бы хуже. - Вадим присел перед ней на корточках, с большой осторожностью и, как показалось Дее, ласково и нежно, взял ступню в ладони.
  -- Сними, - Дея прикрыла глаза.
   Осмелев, Вадим расшнуровал кроссовку, стянул белый носок.
   Тем временем Дея уже уносилась в мир своих фантазий - блаженный дар писательницы, которым она иногда пользовалась в "корыстных" целях, забавляясь с первым встречным мужчиной, будь то в ресторане или гостях, с которым не отказалась бы заняться любовью.
   Естественно, об этом приходилось лишь фантазировать...
   ...они приехали сюда на машине... Нет, не то.
   ...они заблудились в лесу, гуляя... ускакав! от надоевшей компании, собравшейся на пикник. Чуть вдали щиплют траву разнузданные лошади. Они же, спешившись, прогуливаются под руку вдоль опушки леса, ведя нехитрый разговор - ведь они почти незнакомы. Он вызвался выучить ее верховой езде. Когда же ее лошадь вдруг понесло, он, рискуя собственной, спас ей жизнь, после чего они сбились с дороги, проплутав весь день в лесу.
   Вечереет. На землю сошла прохлада. На ней же, под амазонкой, лишь только тонкое белье! И вот уже солнце заходит за горами, и лишь плывущие по небу облака еще какое-то время отсвечивают в его лучах.
   Ее пронимает дрожь - от холода ли? - когда вдруг почувствовала прикосновение его рук.
   О, боже! Как ласковы, они, как... дерзки! Как бесконечно терпеливы, снимая с ног ее чулки, задравши кверху юбку амазонки. И губы!.. Чуть дрожа от страсти, они ласкают бедра ей и груди, скользя и обжигая кожу...
   Слабый стон сорвался с губ Деи. Вцепившись пальцами в спинку скамейки, она выгнулась дугой, сильнее сомкнув глаза, словно не желая возвращаться назад, обратно из своих грез.
  -- Тпру, - Вадим накрыл ступню рукой, решив, что причинил ей боль.
   "Да он еще совсем мальчишка! - Дея приоткрыла глаза. - Глупый несмышленыш".
  -- Вам больно? - спросил Вадим.
  -- Нет, - томный взгляд Деи пробежал от губ юноши к его глазам, быстро-быстро мечась между ними. - Напротив, хорошо...
   Она уже не соображала, что говорит, что делает!!
  -- Может, попробуете встать, - Вадим принял слова Деи за чистую монету.
   "Ну, неужели можно быть таким истуканом!!!" - Дея метнула на Вадима негодующий взгляд...
  -- Нет уж, сидите, - окончательно растерявшись, Вадим принялся оправдываться. - Я просто боюсь не так дернуть.
  -- Бояться должна, наверное, я, - довольно резко отозвалась Дея. - Смелее!
  -- Ага, - Вадим потер ладонями, весело подмигнул Дее.
   "Совсем пацан, - Дея погладила его взъерошенные волосы. - Но..."
  -- А-ай! - она сообразила крикнуть, когда Вадим дернул ступню на себя. - Ой, больно.
  -- Я вызову "скорую".
  -- Не нужно, - забывшись, Дея чуть было не вскочила на ноги.
  -- Может там трещина, - искреннее беспокойство Вадима вызвало на лице Деи умилительную улыбку.
  -- Типун тебе на язык, - она почему-то засуетилась. - Пошли лучше домой. Я наложу компресс.
   Подхватив сумку с ракетками, Вадим предложил Дее опереться на его руку.
   "Ты смотри! - мысленно усмехнулась Дея. - Борзый какой. Глядишь, месяца через два еще полезет целоваться".
   Прихрамывая, почти не касаясь "больной" ногой земли, Дея под руку с Вадимом направилась к дому, с трудом сдерживая желание броситься бегом, не видеть это исполненное почтением лицо...
   Тут, как нам кажется, самая пора ненадолго покинуть виллу и ее окрестности, хотя, видит Бог, как не хочется оставлять эти милые места, чудную природу, располагающие к беззаботному отдыху, словно предлагая наслаждаться жизнью, не так часто балующую нас возможностью праздного ее прожигания.
   И все же оставим наших знакомых на тропинке, ведущей от корта к вилле, тем более что, кое-как добравшись до любимого Геной кресла-качалки, Дея ни на шаг не продвинулась к своей цели, если не считать, что всю дорогу она прошла, обнявшись с Вадимом, точно влюбленная парочка на вечерней прогулке.
   Поищем лучше всамделишных влюбленных, нашедших уединение в каком-то баре, скудно освещенном затейливыми фонариками, - милом и уютном.
   Обнявшись, как сиамские близнецы, они лениво потягивали через соломинки коктейль, тихо ведя беседу, чему не мешала ненавязчивая саксофонная музыка, негромко льющаяся из двух динамиков под потолком. В баре было немноголюдно.
  -- Ты не боишься, что нас остановит гаишник? - Майя, издав трубочкой довольно неэстетичный звук, допила коктейль.
  -- Не боись, - захмелевшему Павлику, что называется, море было по колено. - Тут каждая собака знает машину отца. Может еще по одному?
  -- Хватит! - Майя решительно встала из-за столика. - Поехали. Я уже помираю с голоду.
  -- Можем сходить в ресторан, - Павлик на всякий случай проверил содержимое карманов. - На черную икру хватит. Поехали?
  -- Ага, - огрызнулась Майя. - Вот чего мне сейчас не хватает, так это тамошних сытых морд. Мерси! - она сняла со спинки стула коротенькую джинсовую курточку, перекинула через плечо. - Вставай, а то я могу доехать и на попутке.
   Чтобы хоть как-то расшевелить Павлика, Майя продемонстрировала, как собирается это делать. Выставив вперед ногу, она, скользнув по бедру ладонью, задрала подол и так короткой юбки, жеманно помахав рукой воображаемой машине.
   Сымитировав визг резко затормозившего автомобиля, Павлик оглядел Майю с ног до головы.
  -- Куда едэм, дарагая? - спросил он...
  -- К черту на рога! - рассмеялась Майя. - Куда хочешь, дорогой, - пропела она, звонко чмокнув Павлика в щеку. - С тобой хоть на край света.
  -- Паехалы в лэс, - предложил Павлик. - Город пакажу, да.
  -- Поехали, - повиснув у него на руке, кокетничала Майя. - Но деньги вперед.
  -- Дэржи карман шырэ, - Павлик раскрытой пятерней хлопнул девушку по заду. - Я что, у тэбя стулья пакупаю?
  -- Хам! - взвизгнула Майя, отскакивая в сторону.
   К дурачившимся ребятам подошел коренастый парень, явно из местных. Оглянувшись на замершую в ожидании компанию у стойки бара, он, играя на публику, поинтересовался:
  -- Девушка, вам помочь?
  -- Ага, - Майя смерила крепыша восхищенным взглядом. - Буду переезжать на новую квартиру - обязательно. Мебель таскать.
   Отвесив парню мушкетерский поклон, Павлик под всеобщий гогот компании вышел из бара.
  -- И где твоя тачка? - выйдя вслед за Павликом, Майя стала надевать куртку. - Я хоть в нее влезу?
  -- Засунем, - пообещал Павлик. - Сейчас ее подадут.
  -- Держи карман шире, - Майя выхватила из рук Павлика ключи. - Я поведу машину.
   Взвизгнув колесами, "Мерседес", дернувшись пару раз, сделал неописуемый разворот, стрелой вылетев со стоянки. Остановившись у знака, Майя заметила в зеркальце бегущего в их сторону "амбала" из бара, обратив на это внимание Павлика.
  -- Чего ты ждешь? - крикнул тот. - Жми на газ.
  -- Не волнуйся. Может он хочет подтолкнуть машину. - Майя, дождавшись парня, резко отпустила педаль сцепления. - Ты успел дать ему на чай?
  -- Ты не очень, - предупредил ее Павлик. - Это тебе не "Ока" твоей... А ну-ка тормозни, - он вдруг увидел Меланию, под руку с каким-то парнем, прогуливающуюся по набережной. - Стой, кому говорю.
  -- Вас Гордиевских, ну ей Богу, не поймешь. То газуй, то тормози! - Майя включила указатель поворота, резко взяв вправо. - Что, старая знакомая из аборигенок?
  -- Вас подвезти? - опустив стекло, крикнул Павлик.
  -- Ой! Павка, - обрадовалась Мелания. - Привет! - чуть присев, она помахала Майе рукой. - Вы откуда?
  -- Спасаемся бегством, - свесившись по пояс из окна, Павлик, не скрывая любопытства, принялся разглядывать незнакомого парня. - А вы?
  -- Гуляем... Кстати, - засуетилась Мелания. - Познакомься - это Сергей.
  -- Безмерно рад! - Павлик выбрался из машины, подал парню руку; тот, глядя исподлобья, ответил на рукопожатие. - Павел Гордиевский, - Павлик шаркнул ногой, по-гусарски кивнул головой. - Ас за рулем, - продолжал паясничать Павлик, - Майя. В обозримом будущем тоже Гордиевская... Надеюсь.
  -- Надейся и жди, - Майя подошла к ним, поздоровалась.
   Точно экспонат в музее она неспеша обошла вокруг Мелании, вернулась к машине, - на горничной Гордиевских было Деино платье!!
  -- Можно тебя на минуту, - Мелания отозвала Павлика в сторону. - Пав, - она перешла на шепот. - Я никак не могу дозвониться домой - никто не подходит к телефону. Передай, пожалуйста, тете Дее, что сегодня я... не приду.
  -- Куда ж ты дИнешься, кудА ж ты денешься, - пропел Павлик - хорошее настроение прямо-таки выпирало из него.
  -- Переночую у бабушки. Понимаешь... Сергей не знает... В общем, я не сказала ему, что я... ну, что я у вас...
  -- Все о'кей, МИлани! - подбодрил ее Павлик. - Я обязательно передам тете Дее, что посуду сегодня придется мыть ей самой.
   Они возвратились к Майе и Сергею, который, не теряя времени даром, изучал ножки будущей Гордиевской. Та во всю не замечала его взгляда, рассеянно оглядываясь по сторонам, - она вся кипела изнутри.
  -- А на тебе оно сидит гораздо лучше, чем на мне, - вроде как сделала комплимент, она с вызовом глянула на горничную, и, хотя Сережа, не разбирающийся достаточно тонко в хитросплетениях женской психологии, конечно же, ни черта не понял, Мелания вся вспыхнула, крепко сжав кулаки.
  -- Садись за руль! - Павлик дернул Майю за рукав. - Поехали.
   Уже сидя в машине, он помахал Мелании рукой.
  -- Зачем ты это сделала? - не глядя на Майю, процедил Павлик. - Что она тебе такого сделала? - он ведь понятия не имел об истории с платьем.
   Стиснув зубы, Майя вцепилась в руль, вперившись взглядом в дорогу.
  -- Я тебя спрашиваю, между прочим, - повысил голос Павлик.
  -- Да что вы говорите?
  -- Зачем ты ее обидела? При парне.
  -- Ты смотри, как он ее защищает! - взвилась Майя. - Может, ты ее еще и трахаешь?!
   Еле сдержав себя, чтобы не ударить Майю, Павлик схватил ее за запястье, сжал его точно тисками.
  -- Что б ты не смела, слышишь? Чтобы ты никогда не смела так говорить...
  -- Пусти, кретин! - завизжала Майя. - Больно ведь, идиот!
   Павлик отпустил руку девушки, достал из кармана пачку сигарет, долго не прикуривал.
  -- Извини, - коротко бросил он.
  -- Пошел ты, знаешь куда! - Майя изо всех сил ударила ладонями по рулевому колесу. - Скотина!
   Остановив машину посередине улицы, она, точно ошпаренная выскочила наружу, с остервенением хлопнула дверцей.
  -- Катись отсюда! - Майю было уже не остановить. - Езжай, поцелуй свою уборщицу в тощие сиськи.
  -- И поеду! - взбеленился Павлик. - А ты стань раком на обочине - авось кто-нибудь да подберет, - он перебрался на место водителя.
   Резко тронув машину с места, Павлик, не оборачиваясь и даже не глядя в зеркало, поехал в сторону виллы, уже видневшейся вдали в окружении ореола света...
  -- А где Майя? - спросила Дея.
   Даже не удосужившись поставить машину на место, Павлик, не обращая ни на кого внимания, ворвался во дворик.
  -- Утонула! - огрызнулся он, заваливаясь на диван с телевизионной программой в руках.
  -- Как - утонула?
  -- Отец звонил? - не отрывая носа от программы, Павлик пультом включил телевизор.
  -- Завтра вечером приезжает. Надо будет встретить.
  -- Встретим.
  -- Ну а все же, где Майя? - Дея испытывающе посмотрела на Павлика.
  -- Мелания попросила передать, что не сможет сегодня придти. Бабушка заболела.
  -- Совсем некстати, - голос Деи прозвучал ровно, с достаточным оттенком сожаления по поводу чьей-то болезни и досады хозяйки. - Надо кое-что еще успеть к приезду Гены, я же не знаю, смогу ли назавтра вообще передвигаться.
   Но Павлика, по-видимому, мало волновала больная нога мачехи, демонстративно покоящаяся на табуретке. Погрузившись в свои мысли, он не замечал даже сидящего чуть в сторонке Вадима.
   Во дворик вошла Майя, как ни в чем не бывало, пожелав Дее и Вадиму доброго вечера. Нисколько не стесняясь Деи, она, поджав под себя ноги, села рядом с Павликом, поцеловала его в щеку.
  -- Не злись, - шепнула она ему на ухо. - Я была не права. Извини, - подобрав волосы, Майя опустила голову Павлику на плечо.
  -- Бывает, - примирительно буркнул Павлик. - И ты меня извини за прогулку.
  -- Ну-у! Ты много потерял, - к Майе сразу вернулось хорошее настроение. - Жаль, что не прошвырнулся со мной по пляжу. Не представляешь, какой был закат!!
  -- Ты что, совсем? - возмутился Павлик. - В это время там полно всякого сброда!!
  -- Я не обращала на них внимания.
  -- Павлик прав, - вмешалась в разговор Дея. - Неделю назад неподалеку на пляже изнасиловали двух подружек, чуть не убили. Впредь будь очень осторожна.
  -- Всенепременно, - пообещала Майя. - Что с ногой?
  -- Спроси лучше Вадима, - усмехнулась Дея. - Это он виноват...
  -- Дея Викторовна! - с укором воскликнул тот. - Я-то причем?
  -- Я шучу, - успокоила его Дея. - Мы с Вадимом играли в теннис, вот я и подвернула ногу.
  -- Ах, в теннис, - протянула Майя. - В таком случае, я не сомневаюсь, что виноват он. Небось, гонял тебя по всему корту. Он на это мастак.
   Не скрывая усмешки, Дея пожала плечами.
  -- Да ну вас всех, - обиделся Вадим. - Добьетесь, что я вообще прекращу с вами играть.
  -- О, пожалуйста, не делай этого! - "взмолилась" Майя, сложив ладони на груди. - Не лишай нас, недостойных, блаженства лицезреть тебя на корте, о, ты, любимец ракетки и баловень мячёв!!
  -- Мячей, - буркнул Павлик
   Дея стала подмечать, что хорошее настроение подружки почему-то отрицательно действует на пасынка.
  -- Нет - мя-чёв! - дурачась, стала настаивать Майя. - Он - баловень мячёв.
  -- Эй ты, любимчик мочей, - "юмор" Павлика, особенно когда он пребывал в недобром расположении духа, мог навести столбняк и не на такие деликатные уши, - пошли, помочимся.
  -- Это еще, в каком смысле? - лицо Деи выразило презрительное недоумение.
  -- В смысле поплаваем в бассейне, - огрызнулся Павлик, после чего Вадим поспешил увести друга в дом.
   Дея и Майя остались наедине.
  -- Как погуляли? - первой нарушила молчание Дея. Чисто по-женски - из любопытства - ее мучил вопрос, что же произошло между Майей и Павликом, что кроется за их перманентными ссорами, - за те два дня, что они здесь, они успели рассориться как минимум три раза. - Куда ходили?
   Вздрогнув, точно ее ударило током, Майя с едва прикрытым раздражением посмотрела на Дею. С того самого момента, как она увидела на горничной так понравившееся ей платье, оно не вылезало из ее головы. Почему-то считая себя оскорбленной, она в простом, казалось бы, вопросе Деи усмотрела прямой намек на содеянную ею пакость.
  -- Гуляли по городу, - не очень дружелюбно отозвалась она; ей и невдомек, откуда Дее было знать, что... - Случайно встретили Меланию со своим кавалером.
   "Так, - осенило Дею. - С "болезнью" бабушки все ясно. Ну, а с этими? Неужто рассорились из-за платья? Вряд ли. Павлик не стал бы принимать мою сторону. Скорей бы уж подлил масла в огонь".
  -- Не принимай близко к сердцу, - не вкладывая какого-то смысла в слова, скорее даже отнеся несдержанность Майи к плохому настроению из-за размолвки с Павликом, произнесла Дея.
   Словно прозревая в своем заблуждении, Майя взглянула на Дею, поразив ту необыкновенной проницательностью в глазах.
   Шлепая сланцами, во дворик сбежали ребята.
  -- Айда с нами! - позвал Павлик, даже улыбнулся Дее. - Чего сидите?
  -- Я не могу, - Дея показала на "ушибленную" ногу.
   Майя даже не удосужилась ответить.
   "Странно все же. Что их связывает? Ведут себя, как разведенная пара в первый год развода. Интересно!"
  -- Пойдем, посидим у бассейна, - предложила Дея, кряхтя, поднимаясь с кресла. - Помоги, пожалуйста.
   Миновав оранжерею, Майя подвела Дею к удобному пластиковому стулу у кромки бассейна, помогла сесть. Словно вспомнив, что все еще состоит в фрейлинах при своей больной королеве, она пристроилась рядом, поинтересовавшись, не нужно ли той чего.
  -- Спасибо, милая, - Дея обернулась к ней, с признательностью коснувшись руки девушки. - Хотя, если тебе охота, конечно, приготовь себе и мне кофе. Потом я тебе погадаю.
  -- Нет проблем, - Майя была сама любезность - ни дать, ни взять заботливая, любящая дочь ухаживающая за захворавшей матерью.
   "Интересно, когда она искренна? - Дея глянула вслед удалившейся Майе. - Не может же до такой степени разниться один и тот же человек. Когда ее поведение наиграно? Сейчас или, хотя бы во время того же банкета? Или же когда пытается выглядеть этакой женщиной-вамп? Не пойму".
   С шумным всплеском, размахивая руками и ногами, вопя, точно его режут, в воду бросился Павлик. Вынырнув посередине бассейна, он взмахом руки пригласил Вадима последовать его примеру. Явно "недопив", Вадим предпочел более цивилизованный способ погружения, направившись в сторону трамплина, нависшего в трех метрах над водой. Взбежав по лесенке, он встал на самом краю доски, спиной к бассейну.
   Позабыв обо всем, Дея стала наблюдать за готовившимся к прыжку парнем. Напрягшиеся мышцы ног, ягодиц, поднятых к верху рук, с каждым толчком об упругую доску словно бы испускали вокруг некие волны - так по воде расходятся круги - которые, докатываясь до Деи, подхватывали ее, увлекая в круговерть тягучего, как смола пространства, сладостного и упоительного, несравнимого ни с чем, существующего как бы само по себе, и в то же время совершенно не реального. Она почти физически ощущала ритмично раскачивающееся над водой тело, чувствуя надвигающийся вал оргазма. Такого с ней не бывало никогда!
   Усилием воли, понимая, что может выдать себя, Дея взяла себя в руки, стараясь унять прерывистое дыхание; вцепившись в подлокотники стула, она попыталась сдержать трепет, расслабиться.
   С подносом в руках возвратилась Майя, разлила в чашечки кофе.
   И лишь по чуть дрогнувшей руке, когда Дея потянулась к чашке, да по легкому румянцу, выступившему на ее лице, можно было догадаться о пронесшейся над водой буре, унесшей с собой последние остатки благоразумия и трезвости, посеявшей первые семена страсти, грозившими пустить быстрые ростки.
   Всплеск воды, накрывшей Вадима, словно бы омыл Дею изнутри, обновил ей силы, укрепив в стремлении, во что бы то ни стало добиться своего.
  -- Я пойду, прилягу, - Дея допила кофе, поблагодарила Майю. - Что-то нога разболелась.
  -- Я помогу тебе, - Майя деликатно решила не напоминать об обещании погадать на гуще.
  -- Спасибо, родная, я сама. Спокойной ночи, - чуть прихрамывая, Дея направилась в сторону оранжереи, помахав на прощание ребятам.
   Миновав оранжерею, она оглянулась и, убедившись, что никто ее не видит, быстро пересекла дворик, вбежала по лестнице в вестибюль. Пройдя коридором, повсюду зажигая свет, Дея ворвалась в спальню. Подскочив к столу, она схватила трубку телефона, чуть ли не протыкая ее насквозь, набрала номер.
  -- Клавдия Андриановна? - Дея присела на стул. - Дея беспокоит. Вы не спали случаем?.. Как себя чувствуете?.. Я говорю, - она повысила голос, - как самочувствие?.. Ну, слава Богу!.. У нас? Спасибо... Да, да, конечно. - Дея от нетерпения стала барабанить пальцем по столу - старушка всегда отличалась разговорчивостью. - У Гены все в порядке... Да. Мелания... Обязательно передам. Мелания не занята?.. Да, пожалуйста.
   Свободной рукой Дея принялась наводить порядок на безукоризненно убранном столе.
  -- Мелания? Тетя Дея говорит. Как там у вас?.. Да, Павлик передал...
   Дея вскочила на ноги, стала нервно прохаживаться по комнате, пальцем теребя локон волос:
  -- ...ты мне завтра не нужна... Да, конечно. Где-то под вечер... Ну, всего хорошего, детка... Не за что. Здоровья бабушке. Пока.
   Замерев посреди комнаты, Дея закинула голову назад, закрыла глаза.
   "Боже! - голова ее, дернувшись, медленно склонилась, коснувшись подбородком телефонной трубки, которую она продолжала держать в руке. - Прости меня грешную. Небось, сам уже запутался в моих прегрешениях? Хотя, ты уж меня прости, я ни капельки не жалею ни о чем - ни тогда, ни, тем более, теперь...
   Прости. Ты ведь прощал и не таких, как я. Прощал ведь?
   Придет, быть может, время покаяться и мне. Придет непременно! Но не сейчас. Прости, но я не готова. По крайней мере, сейчас, когда...
   Я ничего не могу с собой поделать!!
   Хоть это ты понимаешь?!
   Ты же сам создал женщину такой, какая она есть?
   Скажешь, создал рожать детей, для продолжения жизни на земле? Не смеши! Ты знаешь, о чем я. Хотя, соглашусь априори. Но зачем, господи!! от всего этого надо было получать еще и наслаждение, самое сладостное из всех, тобою же дарованных, перед которым меркнут остальные твои щедроты, порой сама жизнь?
   Ты создал любовь, отдал ее людям. Нет ничего более святого. Ведь любовь, я так понимаю - ты сам! Ты же и налагаешь на нее запрет. Ты же в своем уме, господи!
   Прости, но одна лишь известная тебе заповедь заставляет усомниться в подлинности святых откровений, якобы записанных с твоих слов...
   Скажи, где ты видел мужчину и женщину, - созданных, между прочим, по твоему же образу и подобию, - любящих друг друга все так же, как когда любовь только зарождалась в их сердцах? Разве что любовь к тебе, - если она есть, конечно, - может и... должна быть вечной.
   О, я знаю о воздаянии, ждущем ослушавшихся твоих заповедей. Но не мне, господи, рассказывать тебе притчу о вороне и соколе. Ты ведь сам большой любитель иносказаний.
   Только не говори, что любовь - искушение. Мол, происки дьявола, пытающегося совратить с пути истинного, иначе придется тебе ответить на вопрос, зачем было давать ему столь грозное оружие, а?
   Или - страшно подумать! - любовь - дитя сатаны!
   О! В таком случае ты... никто!"
   Трубка запиликала в ее руках. Не сводя застекленевших глаз с маленького образка, повешенного над ее кроватью, Дея включила телефон, продолжая оставаться без движения.
  -- Динусь? Это я, - голос, казалось, доносился не из трубки - из ниоткуда!
   ...Я тебя люблю... люблю... люблю... люблю... Ты плачешь?
   Отскочив от упругого ковра, трубка ударилась об острый угол трюмо; пластмассовый корпус избороздила корявая трещина.
   Придя в себя, Дея нагнулась поднять трубку. Слезы, высыхая на щеках, жгли, словно капельки кислоты. Отдернув руку от хрипящей, будто раненый зверь, трубки, она наступила на нее ногой, медленно перенеся тяжесть тела вперед, до тех пор, пока телефон не замолк.
   Навеки!
  

Глава 3

  
   О боже! как это все отвратительно! И неужели, неужели я... нет, это вздор, это нелепость.
  

Ф.ДОСТОЕВСКИЙ "Преступление и наказание"

  
   Темное небо постепенно, полосами, словно по нему проходили огромной акварельной кистью, начало светлеть. Моргая, как бы прощаясь, исчезали звезды. Луна спряталась за кажущимися призрачными облаками, неожиданно обретшими осязаемый объем. Легкий ветерок, изменив направление, принес с собой голоса просыпающейся природы. Над морем, будто вынырнув из глубины, всплыло солнце, посылая на землю первые лучи надежды. Где-то раздался клекот крупной птицы, - точно дожидаясь его, лес, сбросив негу, приветствовал свет шумным восторгом.
   Рассвет застал Вадима сидящим в кресле на балконе...
   Вчера он ушел почти сразу же за Деей, оставив друзей доругиваться под плеск опустевшего бассейна. Поднявшись к себе, он первым делом принял холодный душ, после чего, послонявшись по комнате, включил видео, вставив в окошечко первую попавшуюся кассету. Решив смотреть фильм лежа в постели, Вадим быстро разобрал двуспальную кровать, как вдруг ему на глаза попала "проигранная" Деей книга, каким-то образом очутившаяся на тумбочке. Взяв ее в руки, Вадим открыл наугад где-то посередине, обратив внимание на большое количество диалогов. То, что надо!
   Выключив видео, он улегся прямо посередине кровати, подложив под голову две подушки. Устроившись поудобнее, Вадим протянул руку, взял красиво изданную книгу, с яркой обложки которой на него глядела белокурая красавица, чертами лица напоминающую саму Дею Гордиевскую, "автора, - как указывалось в самом верху, - бестселлера N1 прошлого года".
   Вадим раскрыл книгу с конца. Точно! Небольшая фотография Деи, сделанная, по-видимому, лет пять назад (по крайней мере, на столько ее молодили длинные, рассыпавшиеся по плечам черные волосы и челка на лбу, из-под которой на читателя глядели живые и озорные глаза, именно такие, какие и должны были быть, наверное, у очаровательной сочинительницы любовных романов), поместилась в углу страницы; чуть ниже приводился длинный список других произведений автора.
   Будто загипнотизированный, не в состоянии оторвать взгляд от фотографии, Вадим уставился в нее, кончиком пальца коснулся черной копны волос, скользнув по ним вниз, к щеке...
   Он закончил книгу, прочтя ее на одном дыхании. В голову никак не лезла блондинка с обложки, похождения которой, захватывая уже с первых страниц, заставили его позабыть обо всем на свете. Шутка ли, за время летних каникул обделать не один сомнительный проект (естественно, не за столом переговоров), в итоге сорвав солидный куш, оставить с носом с десяток зарвавшихся "новых" с потрясающими для столь короткого срока результатами: три окончательно разорившиеся фирмы, три же семейной драмы, даже одно ограбление!
   Несмотря на кажущуюся серьезность фабулы, Вадим нередко хохотал до слез, все чаще заглядывая на последнюю страницу, подолгу засматриваясь на улыбающееся с фотографии лицо Деи. Он нисколько не сомневался, что все это произошло именно с ней, а не с какой-то бестелесной Линой, как звали ее героиню.
   Со смешанным чувством, чуть с грустью Вадим отложил книгу в сторону.
   А смог бы он, окажись каким-то образом в компании с Линой, не поддаться ее очарованию, или же, уподобившись другим, увеличил бы тем самым число жертв?
   Похоже, он никогда не задумывался над тем, что, возможно, надобна немалая сила духа, чтобы в одночасье суметь потерять все: друзей, семью, положение в обществе... Убить! И не разу не пожалеть о содеянном - содеянном во имя Любви!
   Вадим перекатился на бок, взял с тумбочки книгу, открыл ее на последней странице, с которой ему улыбалась самая очаровательная женщина в мире, лукаво щуря глаза. Положив книгу себе на грудь, он уставился в потолок, широко раскинув в стороны руки. Он тоже улыбался.
   Спать не хотелось, хотя на часах была уже половина пятого. Напротив, он никогда не испытывал такого прилива сил, хорошего настроения, как если бы на самом деле провел месяц с героями книги на берегу бескрайнего океана.
   Он и сейчас все еще находился там, среди пальм, наслаждаясь беззаботной жизнью в компании с Ней, такой же молодой и красивой, как... на фотографии.
   Вскочив с кровати - ему хотелось обнять весь мир, разделить со всеми свою радость - Вадим вышел на балкон. Скоро начнет светать...
   Точно совы, пугаясь дневного света, начали разлетаться ночные грезы, лишь только их касались неосторожные лучи восходящего солнца, радостно, не подозревая ни о чем, сверкавшие сквозь листву. Новое утро в его жизни, - безоблачное и юное, как и сама жизнь, испугало Вадима. Ему вдруг захотелось спрятаться куда-нибудь, вернуться в ночь, в которой было так хорошо!
   Вадим вбежал в комнату, - в ней ничего не напоминало о промелькнувшей, как сон, беспечной ночи. Может, все это ему действительно приснилось? Но нет - посреди кровати лежала перевернутая к верху обложкой книга с блондинкой, столь же невозможно красивой, сколь химеричной была она - его ночь!
   На смену ей пришло утро, кому-то и могущее показаться радостным, но только не ему. Приговоренный к смерти, и тот бы, глядя через зарешеченное окно на сверкающее лазурью небо, радовался оставшимся в его жизни часам больше, нежели Вадим, более чем многие вправе ожидать благосклонности Мойр.
   Рой переживаний - недавних и позабытых давно, - точно пчелы, с рассветом вылетевших из улей, набросились на него, жаля безжалостными жалами горьких воспоминаний, к несчастью (как бы это ни звучало парадоксально) редких, видимо, поэтому принимаемых столь близко к сердцу.
   Пожалуй, никто, и в первую очередь сам Вадим, не могли не признать явного благоволения к нему со стороны фортуны, но... Стоило той ненароком заглядеться по сторонам, повернуться к своему любимцу даже не задом - боком, и... веселого жизнерадостного парня бывало не узнать.
   Вся его беда заключалась в том, что, теша свое достаточно ранимое самолюбие неподдельным вниманием к свой особе со стороны окружающих, он не обладал в полной мере такими чертами характера, как решительность, умение утвердить свое, мужественность, наконец, - всем тем, что и вызывало восхищение, глядя на груды мускул, прямой взгляд, уверенность в манерах.
   Должно было пройти достаточно времени, прежде чем он снова начинал обретать веру в свою звезду, но и та не дура - всегда попридержит за пазухой топор, в самый, казалось бы неподходящий момент опуская его обухом тому на голову.
   Именно в таком, "обухотворенном", так сказать, состоянии и пребывал этим летом Вадим, незадолго до этого испытавший жестокое потрясение, самое, быть может, страшное из тех, что могут выпасть на долю молодого человека, делающего пусть не первые, однако далеко еще не уверенные шаги по бескрайним просторам царства Эроса. Имя тому - насмешка.
   Насмешка, и являющаяся, по-видимому, тем самым пресловутым шагом, отделяющим великое от смешного, в единый миг рушащая узы дружбы, убивающая саму любовь. Безжалостное, пожалуй, единственное оружие в руках женщины, способное раздавить мужчину, уничтожить, посеять в его душе страх и презрение к самому себе, довести до рокового предела.
   Вадиму еще повезло. К счастью для него у многих потенциальных "насмешниц" мужская сила ассоциировалась с большими бицепсами и зелеными глазами. И все же панический страх гнал его от женщин, старших его по возрасту и, следовательно, более искушенных в любви; он избегал их, как чумных, затаив в глубине души бессознательную ненависть к племени своей обидчицы, желание когда-нибудь отомстить.
   Конечно же, Дея, имевшая в своем распоряжении всего лишь два дня, не в состоянии была, при всей своей проницательности, разобраться в переживаемой Вадимом драме. Тем более что со свойственной влюбленной братии глупостью, сама находилась не в лучшем состоянии, приписав вчерашнюю свою неудачу своим же недостаткам - возрасту в первую очередь. И это при своей-то самоуверенности! Что же, в таком случае, оставалось делать Вадиму!
   И лишь одно отличало их - Дея не умела сдаваться! Правдами и неправдами, призывая всю свою изобретательность, она шла напролом, всему наперекор добиваясь своего.
   Вот и сейчас, сидя на балконе наедине со своими мыслями, Вадим, сам того не подозревая, дожидался своего "выхода", быть может, не в самом оригинальном, но, тем не менее, достаточно просчитанном "действе", к тому времени уже в общих чертах "поставленному" Деей. Пока же...
   Пока же Вадима терзали мысли, уносящие его в день вчерашний.
   "Может, я обидел ее?"
   От одной мысли (будь на месте Деи какая-нибудь девчонка с улицы - совершенно очевидной), что хозяйка виллы к нему неравнодушна, Вадиму становилось не по себе. Видимо, он просто не смел поверить в этакое счастье. Дея казалась ему чем-то недосягаемым, какими до недавнего времени мнились ему великосветские "путаны". Была у них на курсе одна, витавшая в облаках красивой жизни, пока однажды Павлик не спустил ее на землю, самым циничным образом трахнув в женском туалете факультета, после, для наглядности преподнесенного урока, продемонстрировав Вадиму разорванные трусики...
   "Ну, конечно, я ее обидел!"
   Вадиму вспомнилась натянутость, с какой Дея поблагодарила его за участие по возвращении с корта. Книгу, и ту, она положила возле кровати, когда его не было в комнате.
   Вадим глянул на часы, показывающие начало десятого.
   Вот и Павлик с Майей, успев уже помириться, уехали куда-то, совсем забыв о нем, а Деи все нет. Вчера, насколько он помнил, она зашла к нему в восемь или около того. Опасаясь и на этот раз, каким-то образом попасть впросак, Вадим заранее приготовился к встрече - выходит, зря старался.
   Самым странным в его состоянии было то, что, страшась прихода Деи, он в то же время с нетерпением ждал ее, как ожидал бы своего спасительного конца обреченный больной, цепляясь, однако за последние минуты жизни, не приносящих ему ничего, кроме одних мучений.
   "Может ей настолько плохо, что не может даже ходить?"
   "А вдруг, спускаясь по лестнице, упала... Хорош же я буду, если..."
   Сам того не сознавая, Вадим лихорадочно искал повод увидеть Дею, которая, похоже, избегала встречи с ним.
   Собрав все свое мужество, Вадим вышел в коридор.
   Сразу же бросилось в глаза неестественное опустение и странная тишина, в которую был погружен огромный дом. Казалось, что не только в нем, но и на многие километры вокруг нет ни одного человека, ни живой души. Можно было подумать, что за время, что он просидел на балконе, по побережью пронесся смерч, каким-то чудом не затронув его одного.
   Сбросив оцепенение, Вадим двинулся по коридору в сторону лестницы, кубарем скатился вниз. Просторный вестибюль встретил его загадочным молчанием, на фоне которого дикой несообразностью выглядел большой белый рояль с откинутой крышкой.
   Никого не оказалось и во внутреннем дворике, просматриваемом через стеклянные двери. Поочередно заглянув на кухню, в зал, в бильярдную и, убедившись, что и там нет никого, Вадим через оранжерею вышел из дома.
   Лениво плескался бассейн; чуть поскрипывая, раскачивались под цветастым тентом качели с оставленным кем-то на мягком сидении журналом мод, шелестевшем на ветру страницами.
   Оглядевшись вокруг, Вадим направился к корту, не очень, правда, надеясь встретить там Дею. Так оно и оказалось. Пусто было и в аллеях парка, в беседке возле пруда.
   Уже возвращаясь в дом, Вадим решил проверить и на пляже. Сбежав по тропинке, он застыл посреди песков, пораженный полным штилем на море. Он стоял и чувствовал, как постепенно в сердце стал закрадываться липкий страх, словно мята, холодя внутри. Развернувшись, Вадим сломя голову бросился обратно, спотыкаясь о корни деревьев, цепляясь одеждой за кусты.
   Ворвавшись в вестибюль, он перевел дух, после чего снова обошел все комнаты первого этажа, даже спустился в подвал.
   Никого!
   "Может, она еще не проснулась?"
   Какой-то глупый азарт охватил Вадима, от нетерпения засосало в паху. Решив, во что бы то ни стало разыскать Дею, он бегом бросился наверх. Стремительно пройдя коридором, Вадим подошел к дверям Деиных комнат с бившимся, словно после стометровки, сердцем; на лбу мелким бисером выступили капельки пота. Не давая себе времени опомниться, он постучал в дверь, храбрясь, встав чуть в сторонке, вслушиваясь в шаги за дверью.
   Выдержав паузу, он шагнул вперед, костяшками пальцев постучал еще, на этот раз сильнее, но и это не привело ни к каким результатам - дверь не открывали. Осторожно, словно та была из хрусталя, Вадим взялся за ручку, почувствовав, как в груди екнуло сердце. Дверь была не заперта. Еще раз постучав, он приоткрыл дверь и заглянул в комнату.
   Гостиная, в которой он очутился, несла отпечаток своеобразного вкуса хозяйки, обнаруживающегося в каждой мелочи, незаметной на первый взгляд, однако в целом создающим особое, чуть приподнятое настроение, сродни чувству, охватывающему человека в храме или музее. Пораженный красотой убранства, Вадим не заметил, как оказался посередине комнаты, озираясь по сторонам, как в сказочной пещере.
   В дальнем конце комнаты, как бы предлагая продолжить экскурсию, гостеприимно раскрытая дверь вела в небольшой коридорчик, представляющий из себя правильную восьмигранную призму с застекленным куполообразным потолком. Четыре грани-простенка украшали четыре же маски с застывшими на них выражениями страха, веселья, грусти и гнева. Закрой Вадим за собой дверь, он бы ни за что не сориентировался, в какую из четырех дверей-близнецов вошел. Глянув вверх, откуда, точно ограненный бриллиант, лил свет восьмиугольный плафон, венчавший постепенно сходящиеся стены коридора, Вадим испытал довольно неприятное ощущение, как если бы кто-то следил за ним пристальным взглядом, сам, при этом, оставаясь незамеченным. Рванув за ручку первой же попавшейся двери, он, успев обратить внимание на искаженную гневом маску, зашел в следующую комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
   В комнате пахло свежими цветами, хотя самих цветов нигде не было видно. Не было в комнате и Деи.
   Еще раз пройдя сквозь коридорчик-призму, под перекрестными взорами масок, Вадим снова поймал на себе чей-то незримый взгляд, точно сквозь лупу изучающий его откуда-то сверху. Непроизвольно подняв голову, он зажмурился от солнечного луча, зажегшего плафон ярким светом, переливающимся в каждой его грани.
   Маска печали... Комната, скорее всего кабинет... Ничего интересного: диван, два кресла, стол... Пустая комната... Прикрытые жалюзи почти не пропускали свет, лишь множество узких полос прочертили стену, словно задуманное дополнение к интерьеру.
   Вновь выйдя в коридор, Вадим в нерешительности остановился перед единственной закрытой дверью. Ощущение подопытного внезапно прошло, уступив место удивлению по поводу странной архитектуры, не имевшей, казалось бы, никакого смысла, разве что вносящей еще большую неразбериху в и без того путаную планировку виллы. И эти маски, с чуть ли не мистической закономерностью попадавшие на глаза, стоило только взяться за ручку двери. Хотя - мелькнула догадка - может, именно они и служат неким ориентиром для очутившегося в восьмигранном колодце коридорчика, заодно и украшая голые стены...
   По крайней мере, Дея ночевала у себя, о чем более чем красноречиво свидетельствовала смятая кровать - первое, на что обратил внимание Вадим, вступив в последнюю комнату. В спальне царил тот легкий беспорядок, какой обычно учиняет полусонный человек, устало сбрасывая куда попало с себя одежду, спеша поскорее улечься в постель. Окажись Вадим более наблюдательным, он бы заметил, что всего того, что сейчас свешивалось со стульев, валялось в кресле, даже на полу, не было вчера вечером на Дее, если, конечно, поднявшись к себе, она не переоделась и не укатила на бал...
   К двери ванной вела отмеченная женским бельем "тропка"; у самой двери на спинку стула с вальяжной небрежностью брошен халат - тот самый, что был на Дее вчера утром.
   Будто лунатик, неожиданно проснувшийся где-то на крыше, Вадим замер на месте, не шевелясь, с затаенным дыханием. В сознание ворвалось реальное восприятие действительности, словно с нее сошла пелена, - где он? зачем он здесь?
   Он уже собирался выйти из комнаты, как вдруг слуха его коснулся шум воды, сквозь который явственно послышалось чье-то пение - негромкий голос достаточно легко выводил рулады из какой-то популярной арии, эхом скалистого острова Сирен окутывая сознание дурманящим восторгом, исподволь подчиняя своей воле.
   От желания поскорее убраться отсюда не осталось и следа. В порыве близкого к отчаянию чувства, Вадим метнулся к двери ванной. В голову почему-то лезла маска, висевшая при входе в спальню, со скривленными - в страхе ли, в смехе? - губами.
   От легкого прикосновения приотворилась дверь, чуть слышно щелкнув язычком замка. Весь вздрогнув, Вадим обомлел, устремив неподвижный взор в сверкающий просвет двери, в котором глазам его открылась живая картина сошедшей на землю богини.
   В огромном, занимавшем вею стену ванной, зеркале отражалась полоска матового, в капельках влаги стекла душевой кабины, чуть смазывающего контуры женской фигурки, казалось рожденной из облака, которое вот-вот мог развеять ветер: неуловимая, она словно появлялась из тумана, вновь исчезая в нем, удаляясь от стекла.
   Как бы маня его к себе, купальщица повернулась к нему лицом, склонив голову на бок. Успев юркнуть за створку двери, Вадим чуть позже снова выглянул из своего укрытия, с опаской, точно зверек из норки, уже не в силах больше оторвать глаз от эфемерного видения, - иначе как еще можно было назвать купающееся за целомудренно скрывающим от постороннего взгляда стеклом божественное создание, самое прекрасное на всем белом свете. Никто и ничто не могло идти в сравнение, хотя бы приблизиться в грациозности к девичьим формам сорокалетней Деи!
   Медленно, словно бы опасаясь еще раз вспугнуть его, Дея нагнулась, скользнув губкой вдоль бедра, нежно коснулась точеной, казалось изваянной единым взмахом чьей-то божественной стеки, голени. Неожиданно выпрямившись, она движением головы откинула за спину мокрые волосы, сняла со стены душ. Упругие струйки ударили ей в грудь, разлетаясь в стороны тысячами брызг, лаская шелковистую кожу, - вслед им заскользила рука, точно ладонь скульптора, оглаживающая свое творение, ощупывая каждую черточку, нигде не находя ни малейшего изъяна, чувствуя передаваемое холодному мрамору тепло.
   Свинтив насадку, Дея, чуть приоткрыла рот, направила в него струю, судорожно ловя влагу губами, кончиком языка впившись в сердцевину брызнувшего вокруг "водяного цветка". Плавно, будто обессилев, рука ее стала опускаться книзу. Беспокойная струя, словно живая, принялась сновать по разомлевшему телу, находя самые неожиданные места, заставляя Дею все больше и больше выгибаться навстречу. Точно мучимые жаждой, раздвинулись бедра, позволив упрямому потоку ворваться между ними. Вскрикнув, Дея, скользя спиной по стеклу, опустилась на корточки, прижав серебристую змейку душа к своему лону...
   Ноги перестали держать Вадима, став будто ватными. Судорожно глотая влажный воздух, он прислонился к дверному косяку, чувствуя, как по всему телу прошла дрожь. Точно под гипнозом, рука его, повторяя движения купальщицы, забралась в шорты, сжимая восставшую плоть. Сдерживая готовый вырваться из груди стон, он закрыл глаза, отдавшись во власть надвигавшейся волны неописуемого наслаждения, уносящей его обратно - в его ночь!
   Он не услышал - скорее почувствовал, - как перестала течь вода, хлопнула дверца кабины. Обалдело озираясь по сторонам, он, ничего не соображая, бросился вон из ванной, чуть не поскользнувшись на мокром полу. Растерявшись в коридорчике, он наугад повернул направо, к счастью сразу же попав в гостиную. Вослед ему взирала жуткая маска, словно досадуя на себя, что не успела схватить беглеца, стиснув зубы в немой угрозе.
   Не останавливаясь, Вадим выскочил в коридор, очнувшись лишь у порога своих комнат. Вбежав в спальню, он со всего размаха кинулся лицом на постель, головой зарывшись под подушку; тело его, точно в нервном припадке, колотила крупная дрожь - он то ли плакал, то ли смеялся.
   Вскочив на ноги, Вадим прошелся по комнате, сплетя на затылке пальцы, откинув голову назад. Глупые - иначе не скажешь - мысли, словно муравьи, копошились в мозге, исподволь громоздя лабиринт некой безысходности, чуть ли не конца. Словно в смутном сне Вадим вышел на балкон, тяжело опершись на перила. Свежий воздух немного развеял мрачные мысли, что позволило ему более трезво взглянуть на происходящее, взять себя в руки...
   Ну, а что же Дея, разыгравшая довольно пошлый спектакль, единственным оправданием которому... Впрочем, Дее никогда не были нужны оправдания своим поступкам - она их либо совершала, либо - нет.
   Так вот, выглянув из ванной, она окинула спальню взглядом, хотя наивно было, конечно, с ее стороны рассчитывать на то, что увидит там Вадима. И, тем не менее, вздох разочарования слетел с ее губ, когда взору ее предстала пустая комната с разбросанными повсюду вещами, словно кто-то устроил в ней обыск. Накинув на плечи халат, Дея запахнулась в него, как если бы за окнами стояли крещенские морозы. Ее и в самом деле трясло. Доведя себя в ванной до экстатического состояния, Дея как никогда еще жаждала мужской ласки.
   Взгляд ее невольно задержался на своем отражении в зеркале, - неужели это она?!
   Дея подошла поближе, не сводя изумленного взора с той, что была по ту сторону зеркала - сучки, самой, что ни на есть похотливой суки, в вожделении приоткрывшей рот, не умея скрыть трепета в груди.
   "Господи! Спаси и помилуй", - мелькнуло у нее в голове.
   Насилу оторвав взгляд от зеркала, Дея в еще большем возбуждении сжала себе груди, до боли, словно желая унять необузданную страсть...
   Конечно же, ее обескураживало дикарское поведение Вадима. Каким-то чувством Дея понимала, что тому необходимо время, хотя его-то у нее, увы, оставалось все меньше и меньше.
   Дея снова обернулась в сторону зеркала, встретившись на этот раз с лукавым взглядом озорницы, замыслившей очередную шалость.
   Идея, в самом деле, показалась Дее блестящей. В каком-то смысле граничащая с ясновидением, мысль была настолько проста и, в то же время сулящая неожиданный поворот в событиях, что Дея чуть не подпрыгнула от радости. Попробовать, во всяком случае, стоило.
   Спустя десять минут Дею невозможно было узнать. Она сама едва удержалась от смеха, когда, вернувшись к зеркалу, стала укладывать все еще влажные волосы, заметно укороченные на лбу в виде челки. Улыбнувшись своему отражению, Дея чуть приподняла джинсовую юбочку, удовлетворенно хмыкнула - десятилетней давности костюмчик сидел на ней, как литой, разве что чуточку жал в бедрах и груди, обтягивая фигуру точно корсетом, что, в общем-то, смотрелось даже лучше, хотя жилет пришлось все же расстегнуть. Надев в довершении всему простенькие тряпичные туфли, Дея подмигнула двадцатипятилетней девчушке в зеркале, после чего вышла из комнаты, передергивая бедрами, поправив на ходу узкую юбку.
  -- Она не одного подростка сгубила этою прической! - Дея тихонько засмеялась, вспомнив строки из "Фауста". - Точно!.. А баба хваткою берет. Ни в чем запрета нет. Вперед!
   Остановившись перед дверью в комнаты Вадима, Дея потянула к низу жилет, совсем по-детски дунула в челку. Окончательно войдя в образ, она постучалась, переминаясь с ноги на ногу.
   Щелкнув замком, дверь распахнулась почти сразу, настолько неожиданно, что Дея едва успела отскочить в сторону.
  -- Доброе утро! - не дав раскрыть ей рот, Вадим бурно приветствовал гостью.
   "Многообещающее начало!" - усмехнулась про себя Дея.
  -- Только проснулся, - брякнул Вадим, в подтверждение своих слов, широко зевнув.
  -- Надеюсь, - недвусмысленно произнесла Дея, огляделась вокруг. - Я тоже.
  -- Как спалось? - Дея не церемонясь, сразу прошла в спальню, плюхнулась на кровать. - Кошмары не мучили?
  -- Спал, как убитый, - "признался" Вадим.
  -- А мне что-то не спалось...
   (Видел бы кто мучавшуюся "бессонницей" Дею - праведники, и те, бывает, вздрагивают во сне! - он бы прослезился от умиления. Свернувшись калачиком в обнимку с подушкой, к которой доверчиво прижалась щекой, она обиженно посапывала во сне, сразу же, однако, прощая "обидчика" - нежная улыбка чуть отмечалась на ее лице, подернутом лунным светом. И только под утро ее растревожил удивительный сон...)
  -- ...промаялась до рассвета.
  -- Нога? - поинтересовался Вадим, - он никак не мог найти себе места - то вскакивал, то снова садился, дважды, почему-то выглянул в окно.
   Дея уже и забыла про ногу, чуть было не ляпнув - какая нога?
  -- С ногой все в порядке, - она приподняла ногу - не ту, что "подвернула" вчера, - подвигала ступней. - Так что можем доиграть партию.
  -- Лучше не надо! - рассмеялся Вадим. На душе вдруг стало как-то очень легко. - От этого одни только несчастья. Давай придумаем что-нибудь другое.
  -- Давай! - Дея с готовностью потерла руки. - Итак, чем мы займемся сегодня?
   Вадим пожал плечами, для пущей выразительности развел еще и руки.
  -- А давай уедем на необитаемый остров! - внесла предложение Дея, и так здорово это у нее вышло, что Вадим прыснул со смеху.
  -- Давай!
   ...Под утро же Дее снился сон - необитаемый остров! Вернее, не совсем необитаемый, но поначалу, когда ее выбросило на берег, остров ей показался пустынным и диким. По крайней мере, в первом своем предположении она ошибалась!
   Очнулась она в плену у кровожадных туземцев.
   Привязанная к столбу, вокруг которого были разбросаны обглоданные человеческие кости, она, полуобнаженная, дрожала не столько от страха, сколько от пронизывающего ветра, порывами налетающего со стороны океана - серой громады, простершейся до самого горизонта. Вокруг, судя по облизывающимся физиономиям, в предвкушении трапезы, собралась вся мужская половина людоедского племени; чуть в сторонке, в тени пальм, отчего не разглядеть было лица, на возвышенности восседал статный дикарь, по-видимому, вождь племени, покуривая длинный чубук. Затянувшись, он вместе с дымом исторгнул гортанный звук, привлекший всеобщее внимание.
   Повинуясь, похоже, приказу, один из аборигенов вскочил с места, легкой, пружинящей походкой направившись в ее сторону, с руки на руку перекидывая страшный на вид топорик.
   Она попыталась высвободиться из стягивающих пут, извиваясь всем телом - тщетно! Вдруг она обратила внимание, что ее судорожные телодвижения возбуждают приблизившегося дикаря; не дойдя нескольких шагов до столба, он вдруг воткнул топор в песок и, встав на колени, припал к ее животу. Постепенно его экзотические ласки воспламенили и ее. Не в состоянии отвечать на них, она стала метаться из стороны в сторону, задыхаясь от охватывающего ее желания...
   Зловеще просвистел брошенный кем-то топорик, вонзившийся в спину дикаря. Истекая кровью, тот упал у ее ног, сразу же испустив дух.
   Весь в татуировке, к ней подбежал свирепый убийца, и... все повторяется снова, с еще большим пылом, доводящим ее до помрачения...
   Дея проснулась в тот самый момент, когда очередь, наконец-то дошла до самого вождя, лица которого она так и не успела разглядеть...
  -- А вот на самом деле, ты бы не хотел очутиться сейчас на необитаемом острове?
   Вадим взял Дею за руку, словно собираясь перенестись с ней в свою ночь.
  -- Смотря с кем.
   Он уже был там ! С Ней! А говорят, что на свете не бывает чудес. Тогда как же еще объяснить это чудесное превращение? Ведь вот она - рядом с ним, - молодая и ослепительно красивая, как на той фотографии!
  -- Поцелуй меня, - выдохнула Дея, не сдерживая больше внутреннего трепета.
   Склонившись к ней, Вадим ртом нашел ее губы, жадно вобрав их, будто мучимый жаждой, впивающий сочную мякоть спелого плода. Рука его, коснувшись ее груди, вдруг дрогнула, в нерешительности, не находя себе места, скользнула вниз, слегка задев обнаженное бедро.
  -- Иди ко мне, - прошептала Дея и, не дожидаясь его, прильнула к широкой груди, с силой, точно коршун в свою добычу, впившись в рот парня, вертким язычком тесня нерасторопные губы. Дея закрыла глаза - весь мир закружился перед ними; казалось, что за эти блаженные мгновения не жаль было отдать все, все, что можно было отдать... все, все, все! - Ну же, малыш...
   (Вместе со звуками бьющегося стекла в мозг ворвался смех - раскатистый, словно отраженный многократным эхом, - истеричный, мерзкий, гадкий! В глазах потемнело; лишь редкие вспышки до боли яркого света, оставляя после себя мерцающие круги, медленно затухали во мраке, пока их не настигал следующий сполох... и вновь этот смех - то, удаляясь, то, приближаясь вновь, доводя до безумия...)
   Вадим грубо оттолкнул Дею от себя, отшвырнул, точно заползшую на него змею. Схватив за горло, он рывком приподнял ее, постепенно, словно стягивая петлей, сжимая пальцы. Глаза его полыхали испепеляющей яростью, налитые кровью, как у доведенного до крайности быка на корриде.
   "Малыш !"
  -- ...А-а, это ты, - она криво усмехнулась, с ленцой оттолкнувшись от дверного косяка. - Ну, проходи, раз пришел.
   Посторонившись, она впустила его в прихожую, смерив презрительным взглядом.
  -- Я не хотел тебя обижать, - он взял ее за руку, хотел притянуть к себе, поцеловать.
  -- С чего ты взял, что я обиделась? - она высвободила руку, точно вынимая ее из горшка с дерьмом. - Я очень тебя понимаю: молоденькие девочки, танцульки... все такое. Конечно, малышам интересно с малышками. Совсем как у Носова. Читал? - она рассмеялась неприятным хриплым смехом.
   Она была старше его на девять лет.
  -- Я люблю только тебя, - он снова попытался ее поцеловать.
  -- А я тебя - нет! - она с остервенением оттолкнула его от себя. - И никогда не любила. Ты понял... малыш?!
   "Малыш!!"
   Дея не в состоянии была даже крикнуть. Полными ужаса глазами она смотрела на Вадима, чувствуя, что задыхается. Она уже прощалась с жизнью, когда Вадим, ослабив хватку, с силой бродил ее на кровать. Держась за горло, Дея стала отползать, не сводя с него испуганного взгляда...
   "Малыш !!!"
  -- Ну какой же он малыш? - в дверях ее комнаты появился довольно неопрятный на вид мужчина в джинсах, без рубашки, с татуировкой на впалой чахоточной груди. Застегивая молнию на штанах и скаля зубы, он подошел к ним. - Не надо обижать парня, - чахоточный потрепал его по щеке, больно ущипнув напоследок.
   На Вадима будто нашел столбняк, - а ведь стоило ему двинуть, просто толкнуть пятерней в ухмыляющуюся физиономию хахаля - тот бы размазался об стенку.
  -- Разве не видно, что он просто молокосос, - продолжал изгаляться чахоточный, - сосунок, можно сказать. Сопляк! Она прыснула со смеху.
  -- Да у него, поди, и письки-то нет! - мужик щелкнул его по ширинке. - Ты не проверяла?
  -- Был бы ты сейчас здесь, будь там у него что-то стоящее, - отворачиваясь, фыркнула она.
  -- Ну, давай, малыш. Катись отсюда, пока дядя не рассердился, - чахоточный развернул его за плечи, подтолкнул в шею. Из-под куртки выскользнула бутылка шампанского (он собирался распить ее в знак примирения). Упав на цементный пол подъезда, бутылка разбилась с оглушительным грохотом, усиленным сводчатым потолком. - Мотай отсюда, пока цел, и больше не смей сюда соваться... Ты меня понял?
   Оглянувшись, он увидел, как чахоточный грубо прижал ее к себе, поцеловал взасос, пальцами лаская между ягодиц. Он не заметил, как она попыталась вырваться, чуть ли не броситься за ним вдогонку...
   "Малыш! Катись... Ха-ха-ха-а-а... "
  -- Не смей называть меня малышом!! - Вадим за ногу притянул Дею к себе, сбрасывая на пол покрывало. - Сука! - он наотмашь ударил ее по лицу. - Все вы суки!
   Вадим был невменяем от душивших воспоминаний. Вырвавшись кое-как из его рук, Дея отскочила в угол.
  -- Не подходи ко мне! - закричала она, схватив первый попавшийся под руку предмет. - Псих! Недоносок!
   Рванувшись, было за ней, Вадим как-то сразу сник, грузно опустился на пол.
  -- Уходи, - не глядя на Дею, сказал он. - Я прошу вас... уйдите. Оставьте меня в покое... Все! Оставьте меня!
   Не в состоянии шевельнуться, Дея замерла в углу, изо всех сил сжимая в руке деревянную статуэтку. Страх в ее глазах сменился сперва удивлением, уступившим затем место некому подобию жалости - Вадим заплакал. Ей захотелось подойти к нему, успокоить.
  -- Убирайся отсюда! - вдруг заорал он, вскакивая на ноги и угрожающе надвигаясь на Дею. - Пошла вон!
   Решив не искушать более судьбу, Дея устремилась к двери. Уронив на пол черную фигурку, она дрожащей рукой повернула ручку, выскочила в коридор; вслед ей несся поток грязной брани; с грохотом хлопнула дверь.
   Дея ворвалась к себе, заперла за собой дверь на замок, и только после дала волю чувствам. Через минуту спальня, в которую она вбежала точно львица на арену, являла собой грустное зрелище. Все, что можно было перевернуть, разбросать, сломать - было перевернуто, разбросано, сломано. Некстати же подвернувшийся под руку томик Гете, хлопая страницами, полетел в окно. В своем безрассудстве Дея дошла до того, что вынула из сейфа вороненую "беретту", оглянулась вокруг.
  -- Гад! - сжимая рукоять пистолета, Дея металась по спальне. - Мразь!
   Разом обессилев, Дея плюхнулась в кресло, свесив по бокам руки. Взгляд ее блуждал по комнате в поисках чего-нибудь, что можно было еще разбить, растерзать в клочья, на чем-то сорваться. Слепое бешенство, точно кипящая лава пучилось у нее в груди, ища лазейку, чтобы выплеснуться наружу, унять тем самым нервную дрожь, с нарастающей амплитудой сотрясающую тело.
   Черная статуэтка, как будто нарочно, чтобы привлечь ее внимание, размахивающая шестью руками, добилась таки своего, приковав хмурый взгляд Деи к своей полированной физиономии...
   Не считая той, которой Дея пыталась защититься от потерявшего рассудок Вадима, еще девять таких же черномазых уродцев, по поверьям какого-то африканского племени, приносящих благополучие и счастье домашнему очагу, "разбрелись" по вилле, довольно-таки успешно справлялись со своими обязанностями. На этот раз ее "таракашка", увы, дал маху, самым беззастенчивым образом, однако, не желая признаваться в своей вине. Нахально глядя Дее в глаза, он развел в стороны три пары рук, - бывает, мол, что ж тут поделаешь!
   Медленно, как во сне, Дея подняла пистолет, плавно нажала на спусковой крючок.
   С сухим щелчком взведенный курок вернулся на место. Окажись пистолет заряженным, грохнул бы выстрел, чего, похоже, и ожидала Дея, в порыве раздражения запустив в черного истукана "береттой". Качнувшись из стороны в сторону, "таракашка" все же удержался на тоненьких ножках, вразвалочку повернувшись к Дее задом.
   У-у! Кто бы мог знать, с каким бы удовольствием, как насекомое, она бы раздавила, стерла бы этого смазливого гаденыша! Нет, только подумать! Осмелиться, не просто поднять на нее руку - ударить по лицу! Дерьмо!! Ничего... абсолютно ничего не представляющее из себя дерьмо!
   Дея готова была разреветься от подкатившей к самому горлу обиды.
  -- Гад! Гад!! Гад!!! - она принялась колотить кулаками по деревянным подлокотникам кресла, не чувствуя ни боли, ни облегчения, словно бы казня себя за то, что позволила подобное с собой обращение.
  -- Убью! - взвыла Дея (видела бы она себя в зеркале!), впадая в состояние, ничем, пожалуй, не отличавшееся от давешнего помешательства Вадима.
   Не отдавая никакого отчета в своих действиях, она вскочила с места, порывисто нагнувшись, подняла с пола пистолет. Из сейфа появилась коробка с патронами. Старательно, как если бы вдевала нитку в иголку, Дея наполнила магазин, ударом ладони, по-мужски, загнала его в рукоятку, заученным, похоже, движением обеих рук взвела затвор. Глаза ее блестели, точно два уголька, - ни одного лишнего движения, ни единой паузы.
   Не спеша, точно шла за покупками, она вышла из комнаты, сосредоточенно глядя перед собой. Пройдя через весь дом, она не останавливаясь, рывком открыла дверь, держа в вытянутой руке оружие, ворвалась в комнату.
   Комната была пустой. Не оказалось Вадима и в спальне. Выйдя на балкон, Дея свесилась с перил, оглядела лужайку - того и след простыл. Опустив пистолет, она вернулась в комнату, невольно обратив внимание на валявшееся на полу скомканное покрывало. Рядом лежала измятая книга - ее книга!
   Через тело Деи словно прошел ток. Встав на колени, она отложила пистолет в сторону, взяла книгу в руки. Бережно, как подобрала бы черепки разбившейся вазы - не столь дорогой, сколь очень ею любимой, - она разгладила измятые страницы. На глаза навернулись слезы.
   И снова, видимо решив окончательно ее доконать, в поле ее зрения оказался "таракашка". Развалившись на полу, облокотясь на все три правые руки, точно загорая, подставив солнцу и без того черный бок, он ухмылялся гаденькой улыбочкой, словно издеваясь над ее незадачей.
   Издав отчаянный вопль, Дея вскочила на ноги. В руке у нее оказался пистолет. В зловещем молчании, с расширившимися - страшными! - глазами, она обошла "таракашку" по кругу, словно надеясь одним только взглядом испепелить его, обратить в угли. Вскинув "беретту", Дея не целясь, чуть ли не зажмурив глаза, с ужасающей методичностью выпустила в мерзкое тельце все шесть пуль. Каким-то чудом, все до единой достигая цели, они с глухим стуком впивались в твердую, как камень, древесину, застревая в ней словно дробинки, с каждым выстрелом подкидывая статуэтку. Дернувшись в последний раз, "таракашка" наконец-то замер, лежа на спине, свирепо скаля пасть с торчавшей в ней пулей.
   Ощущение было такое, словно очнулась от дремоты в случайном кинозале; уже закончился фильм; вокруг захлопали стулья - она же все еще не очухавшись, как бы находилась на стыке сна и реальности: двух миров, сколь одинаковых, столь же разнящихся между собой.
   Не оглядываясь, Дея бросилась вон из спальни, вернулась к себе...
   Совершенно неожиданно пришло полное успокоение. Дея закурила, вышла на балкончик. Странно, подумалось ей, однако она больше не злилась на Вадима, хотя десятью минутами раньше готова была убить.
   "А ведь убила бы, окажись он у себя!"
   Похоже, Дея нисколько не сомневалась в этом. Это-то и пугало ее. Она вспомнила, с каким упоением всаживала пули в деревянную статуэтку. От мысли, что была на грани убийства, ей стало дурно: на несколько долгих секунд замерло сердце, вдруг забухав, точно трогающийся с места паровоз, эхом отдаваясь в висках. Ее чуть не вырвало.
   "Да. Я могла его убить!"
   В нервном возбуждении, порожденном странными, если не сказать более, мыслями, Дея вбежала в комнату, словно пряча от самой себя, заперла пистолет в сейф, позабыв даже вынуть из него магазин, поставить на предохранитель.
  -- Я могла убить его! - не замечая, что заговорила вслух, Дея сошла в вестибюль.
   (Дея не могла смотреть, как потрошат рыбу, - всю ночь потом ей снились кошмары. Ее пугали белые, точно покрытые бельмом, рыбьи глаза...)
   "Надо его найти", - решила Дея, вместо этого, бесцельно послонявшись по этажу, снова поднялась наверх.
   Мысли ее сбивались. Хватаясь, то за одну, то за другую, Дея окончательно погрязла в бессвязной череде размышлений, будто волны уносящие ее все дальше и дальше, захлестывая воспоминаниями былого, вознося на гребни дум о будущем. Кроме того, начало давать знать о себе волнение по поводу исчезнувшего куда-то Вадима - не дай Бог, случится с ним что-нибудь или натворит глупостей. Во всем, в первую очередь, она будет винить себя.
   Постепенно тревога улеглась, что позволило Дее более трезво оценить создавшееся положение. Отказавшись от первоначального намерения разыскать Вадима, Дея вернулась к себе, в растерянности, казалось, не соображая, что произошло, замерла на пороге, с изумлением окидывая комнату взглядом.
   Обречено вздохнув, Дея принялась за уборку.
   "Интересно, куда он сбежал?", - расставив все по своим местам, Дея развесила в шкафах одежду, даже протерла пыль, после закурила, с облегчением усевшись в кресло.
   Странно, что Дея до сих пор не задалась вопросом, что же произошло на самом деле, что явилось виной неадекватной реакции Вадима. Могло создаться впечатление, что нечто в этом роде она и ждала, очень, правда, надеясь, что этого не произойдет. В чем-то она оплошала. Но в чем?
   У нее еще будет время задуматься над этим позже, причем со свойственной ей проницательностью, она довольно близко подойдет к разгадке странного поведения парня. Мало того, она заглянет еще глубже, пролезет в его душу, тем самым как бы заполучит, чуть ли не абсолютную власть над ним, что, в конечном итоге, и должно будет привести ее к намеченной цели.
   Если бы только к той, которой она задалась несколькими днями раньше!
   Загасив сигарету, Дея заметила все еще "дующегося" на нее "таракашку", демонстративно повернувшегося к ней спиной. Встав с места, она развернула фигурку, примирительно улыбнувшись забавной рожице истукана.
   "Боже мой! - ахнула Дея, вспомнив о второй статуэтке. - Надо с ней что-то сделать".
   Спальня Вадима встретила ее тишиной мертвецкой. Мягко ступая по ковру, сторонясь валяющейся посреди комнаты черной фигурки, Дея подошла к кровати, наскоро застелила ее покрывалом. Поискав вокруг взглядом, она стянула с низенького столика скатерть, накинув ее на жуткого уродца. Словно дохлую крысу, стараясь унять невольную дрожь, Дея подняла с пола "таракашку". Держа сверток на вытянутой руке, она вышла в коридор, в растерянности остановившись на полпути.
   Что с ним делать? Куда девать?
   Не оставлять же его в таком виде в доме!
   Сжечь! - решение пришло довольно неожиданно. -- Ну конечно, он же деревянный!
   В затененном тяжелыми занавесями зале огонь в камине вспыхнул особенно ярко, стоило только Дее поднести спичку к еловым веткам. Как еретик, вместе со скатертью, в камин полетело шестирукое страшилище, мгновенно схватившись жарким пламенем. Красные языки принялись ласкать черную, точно покрытую сажей, фигурку...
   Вернувшись через полчаса, когда огонь в камине уже догорал, мерцая мириадами искр, Дея с ужасом увидела ухмыляющегося "таракашку" - целого и невредимого, правда, ставшего еще чернее, хотя чернее, казалось бы, было уже некуда. Очнувшись от потрясения, Дея каминными щипцами, точно ядовитого гада, попыталась подцепить статуэтку, но та на ее глазах вдруг рассыпалась прахом, стоило только железу коснуться обугленных боков.
   "Бред какой-то! - Дея поспешила выйти из зала, оставив догорать небольшой кучке золы. - Наваждение".
   Дея вышла на свежий воздух, чувствуя, как ее снова начинает разбирать злость на Вадима.
   "Куда он мог деться? - вопрос мучил ее неспроста: к приезду Гены необходимо было успеть загладить досадный инцидент, причем, чем скорее, тем лучше, желательно еще до возвращения Павлика с Майей, - не хватало еще, чтобы они заметили что-нибудь. - Дурак!"
   Но и на этот раз предпринятые Деей поиски не увенчались успехом - ни в самом доме, ни на всей его территории, Вадима не было - словно сквозь землю провалился.
   Не оказалось его и на пляже...
   Вадим появился лишь под вечер за рулем Гениного "Мерседеса". Вкатив с откинутым верхом в ворота, кабриолет обогнул клумбу, затормозил у парадного входа. Рядом с Вадимом, вальяжно свесив руку из окна, расселся Павлик; на заднем сидении прикорнула Майя.
   Видимо, где-то разыскав друзей, не исключено, что, дождавшись их возвращения внизу, на подъезде к вилле, Вадим решил не показываться одному Дее на глаза - от греха подальше. Хотя, когда ребята, наконец, вошли во дворик, Дее показалось, что Вадим слегка навеселе: глаза его блестели, в движениях появилась раскованность. Что касается Павлика, кое-как до этого выбравшегося из машины, то к подобным явлениям ей было не привыкать.
   Что-то похожее на угрызение совести кольнуло у Деи в груди. Улучшив момент, она попыталась кое о чем выспросить у Майи, но та, похоже, была не в настроении. Очень скоро устав выслушивать односложные ответы девушки, она оставила ее в покое.
   С самим Вадимом поговорить не удавалось. Почему-то именно сегодня, прямо, как назло, Павлик решил не отпускать его от себя, без конца талдыча о чем-то, пытаясь что-то, то ли доказать, то ли объяснить. По крайней мере, Майе, судя по выражению ее лица, это надоело. Она отошла в сторону, почему-то кидая на Дею беспокойные взгляды. К сожалению, занятая своими мыслями, Дея не замечала их...
   Вечером возвратилась Мелания, своим далеко не радужным настроением добавив в и без того неладную атмосферу еще большее уныние.
   Вокруг, казалось, витало какое-то напряжение, постепенно сгущающееся, непонятно во что могущее вылиться в следующее мгновение. Все, как будто чего-то ждали...
   Неожиданный (?) приезд Гены немного разрядил обстановку, кому чем, а Дее грозившей нервным срывом.
  -- Та-ак, - никто даже не заметил, когда он появился во дворике. - Что же никто меня не встречает?.. О, я вижу, вы мне даже не рады!
   Замявшись, Дея бросилась навстречу мужу, как если бы того только что извлекли из-под обломков потерпевшего крушение самолета.
  -- Как съездил? - Дея увлекла Гену в дом, взглядом попросив не заводить сейчас никаких разговоров с сыном.
  -- До неприличия хорошо, - поднимаясь по лестницам, Гена приобнял прильнувшую к нему Дею, одарив ее той самой своей улыбкой, когда казалось что, светится не только лицо, но и вся его душа, озаряя стоящего напротив своим теплом. - Очень может статься - ту-ту, не сглазить - что за меня возьмутся....
  -- Кто? - сердце Деи замерло в трепетном нетерпении. - Ну, кто? Говори?
  -- Лесничие из падубных лесов.
  -- Кто? - не поняла Дея, тут же сделав круглые глаза. - Как?! Неужели ты подписал контракт с... Голливудом?
  -- Вот этой вот самой ручкой, - Гордиевский показал Дее свой "паркер". - Саша хотел сделать мне сюрприз, что, в принципе, ему удалось. Я чуть инфаркт не получил.
  -- О, Ген! - Дея бросилась на шею мужа. - Поздравляю, дорогой. Я так... я так за тебя рада - не представляешь. Ты - моя гордость!
   Она звонко поцеловала Гену в щеку:
  -- А Саша твой - душечка!
  -- Но-но, - Гена шутливо щелкнул Дею по носу. - Полегче.
   Взгляд Деи неожиданно посерьезнел, глаза ее сузились в маленькие щелочки, пристально вглядываясь в не перестающего улыбаться Гену.
  -- Ну ладно, будет дуться, - Гена коснулся губами ее лба. - Я пошутил.
  -- Я соскучилась по тебе...
   Взгляд Деи, оставаясь прежним, каким-то чудом преобразился, проняв Гену восторгом. Чуть подернувшись слезой, глаза ее, словно бы ничего не видели перед собой. Слегка кося, они беспокойно оглядывали каждую черточку бесконечно дорогого лица, как бы желая убедиться, что в нем ничего не изменилось с тех самых пор, когда видели его в последний раз.
   Взгляд этот сводил Гену с ума, заставлял неровно биться сердце.
  -- ... я очень по тебе скучала, - казалось, что и для Деи в эти мгновения перестало существовать все: мир вокруг, небо, море... вся Вселенная, - их место занимал один лишь Гена!
  -- Я соскучился по тебе тоже, - Гена никак не мог избавиться от "английского" мышления, -- за последние два дня он произнес по-русски едва ли не три слова.
   Руки Деи обвили его стан, резким движением скинув с плеч пиджак. С глухим стуком ударился об пол выпавший из ослабевшей руки кейс. Втолкнув Гену в двери зала, Дея, не сводя с него глаз, проворными руками вытянула из брюк белую сорочку, торопливо развязала галстук. С треском полетели пуговицы, обнажив загорелую грудь...
  -- Сюда могут войти, - чувствуя, что еще немного и... ему будет все равно, войдет ли кто в зал или наступит конец света, Гена попытался удержать Дею.
   Выскользнув книзу из его объятий, Дея, словно обвившая дерево лоза, прильнула к телу Гены. Осыпая поцелуями подтянутый живот, она распоясала тонкий кожаный ремень.
   Запрокинув голову, Гена взъерошил ей волосы, точно боясь быть затянутым в сладострастный омут, собрав их в кулак...
   За окнами догорал еще один день - один из многих в их жизни, столь разный для каждого и столь же блаженный, когда они наконец-то вместе!
   В воздухе витал едва уловимый запах дыма. В камине под золой еще теплились черные, как ночь, угольки, готовые мгновенно воспламениться, стоит только их раздуть...
   Окончательно выбившись из сил, Гена отправился спать. Укрыв его одеялом, Дея нагнулась к нему, убрала со лба прядь тронутых сединой волос, коснулась их губами, - Гена уже спал, улыбаясь во сне, придерживая в руке ее ладонь. Стараясь не разбудить его, Дея высвободила руку, словно тень, выскользнув из комнаты.
   Приведя себя в порядок, она спустилась вниз. Похоже, дожидаясь ее, Павлик поднялся со своего места, с трудом удержавшись на ногах.
  -- Спокойной ночи, - буркнул он, словно обиженный на весь мир. - Май? Ты где?
  -- Здесь я, - Майя взяла Павлика под руку, бросив на Дею виноватый взгляд.
   Неся на подносе кофе, во дворик вошла Мелания.
  -- Ой, вы уходите? - растерялась она. - А я приготовила вам кофе.
  -- Будем пить кофе! - изрек Павлик, плюхаясь в удачно подвернувшееся кресло. - И какао с чаем.
  -- Все, что мог, ты уже выпил, - процедила Майя. Было заметно, что ей не терпится поскорее увести Павлика со двора. - Давай, шевели ногами, алкаш несчастный.
   Но Павлик уже не слышал ее. Неуклюже расставив ноги, он сполз на спину; из скривленного в наплевательской улыбке рта вырвался храп.
   Поморщившись, Дея отвернулась от пасынка.
  -- Я помогу, - едва пригубив из чашечки, к Майе подошел Вадим. Похоже было, что и ему хотелось поскорее уйти к себе.
  -- Останься... пожалуйста, - слова вырвались сами собой - Дея лишь услышала свой голос. - Мелания, - обратилась она к горничной, - будь добра, помоги Майе.
   Помедлив, Вадим оглянулся на друзей, но Майе было не до него. Павлику тем более.
  -- Я вам нужен... Дея Викторовна? - надо было что-то сказать, вот он и спросил.
  -- Да, - резче, чем того желала, ответила Дея. - Я... Сядь.
   Не торопясь допив кофе, Дея встала из-за стола и, не оглядываясь, направилась к оранжерее.
  -- Ты мне можешь объяснить, что произошло? - прикрыв за собой стеклянную дверь, Дея повернулась к Вадиму.
  -- Вы о чем? - напустив на себя надменный вид, Вадим притворился, что ничего не понимает. - Разве что-нибудь произошло? - на лице его появилась глупая усмешка.
   Дея с трудом подавила в себе желание ударить его по лицу.
  -- Давай поговорим по-хорошему, - она подошла поближе к Вадиму, коснулась его руки. - Мне кажется, нам есть, о чем поговорить, не так ли?
  -- Лично мне с вами говорить не о чем. Тем более что завтра меня здесь уже не будет - я уезжаю.
  -- Что ж, твое дело.
   Если Вадиму казалось, что Дея начнет его упрашивать остаться, то он ошибся.
  -- И, тем не менее, нам необходимо кое-что обсудить, и будет лучше, если мы это сделаем сейчас, здесь!
  -- Мне не о чем говорить, - похоже, Вадим заучил эту фразу наизусть.
  -- Я не уверена, - отрезала Дея, что вызвало соответствующую реакцию Вадима.
  -- Ну что ж! - тот с воинственным видом надвинулся на Дею. - Поговорим... И о чем мы будем говорить?
  -- О том, что случилось, - как можно спокойно ответила Дея.
  -- Давайте, не будем об этом, - Вадим пыжился, как мог, скривив губы в ехидной ухмылке, при этом, став чем-то напоминать своего друга. - И вы вели себя не лучшим образом.
  -- Что ты имеешь ввиду? - Дея не совсем понимала, к чему тот клонил.
  -- А то вы не знаете?
   Дея ответила не сразу, как будто подыскивая слова.
  -- Послушай, Вадим. То, что произошло между нами, вернее могло произойти, вполне естественная вещь между мужчиной и женщиной. Разве не так?
  -- И замужней тоже? - Вадим не скрывал сарказма.
  -- Ты мне ставишь это в упрек?
  -- Пусть это волнует вашего мужа.
  -- При чем тут Гена? - Дея перешла на угрожающий шепот. - Это что - шантаж?
   Озадаченный тоном Деи, Вадим как-то съежился, не сразу найдясь, что ответить. Возможно, он ожидал чего-то другого, что Дея, например, начнет уговаривать его молчать. Скорее всего. Да и Дея, если уж быть до конца честным, не ожидала от него подобной прыти.
  -- Не знаю, - наконец произнес Вадим. - Я и не собирался никому говорить.
  -- Нет, ты мне ответь, раз так! - напирала Дея. - При чем тут мой муж?
  -- Что вы от меня хотите? - от спеси Вадима не осталось и следа. - Я...
  -- Уже ничего, - сказала, точно плюнула, Дея. Она в упор посмотрела на Вадима. - Представь себе -ни-че-го! И прекратим лучше этот разговор. Ты можешь думать все что хочешь. Мне это абсолютно безразлично. Хотя, я думаю, в твоих же интересах молчать, - ведь ты повел себя, как... сопляк. Да-да, как сопляк! Да ты и есть самый настоящий сопляк.
   Дея повернулась, чтобы уйти. Ей действительно стало все равно. В ней не осталось ни капельки горечи - Вадим стал ей безразличен! В одно мгновение!
   "От любви до ненависти один шаг! - усмехнулась она. - Шажок! И того нет".
   Дея успела пожалеть о своей несдержанности еще до того, как, придя в себя, Вадим рванулся ей вслед, грубо схватив за руку. Вся сжавшись, она зажмурила глаз.
   С силой рванув на себя, Вадим развернул Дею лицом к себе и, прежде чем та успела опомниться, припечатал спиной к стене. Дея даже не успела вскрикнуть, почувствовать боль.
   Навалившись всем телом, Вадим, чуть ли не кусая в кровь, впился ей в рот. Алчные руки, ощупывая бедра, забрались под юбку; с треском разорвалась тонкая ткань трусиков, - зацепившись за шип, с куста розы свесился черный шелковый лоскуток.
   Еще утром Дея была бы вне себя от счастья, в самых смелых ожиданиях не смея надеяться на подобную дерзость. Сейчас же...
   Она попыталась мысленно перенестись в светлую спальню, в окна которой заглядывало любопытное солнце, отбросить неприятный осадок, оставшийся от недавнего разговора, пробудить в себе прежнее чувство... Тщетно! Ласки Вадима вызывали в ней омерзение, от прикосновения влажных ладоней усиливалось ощущение гадливости, - по телу Деи прошла судорожная дрожь.
   Отвернувшись от отвращения, Дея попробовала вырваться из грубых объятий, но Вадим еще сильнее прижал ее к стене. Заплетаясь от возбуждения, его пальцы принялись расстегивать пуговицы жилетки, руки стиснули обнажившуюся грудь, неумелыми, порывистыми движениями причиняя ей боль. Дея вскрикнула, но лишь нечленораздельное мычание вырвалось из сдавленного рта.
   Вконец обезумев, Вадим поддел за колено ногу Деи, задрал ее почти до груди. Узкая юбка затрещала по швам, сползший на спину жилет, словно путами, сковал руки. В отчаянии Дея стала вырываться, соображая, однако не кричать.
   Тем временем, стянув с себя брюки, Вадим запустил руку в трусы.
   Воспользовавшись представившейся на короткое мгновение свободой, Дея немного поддалась назад, резко выбросив колено свободной ноги вперед. Взвыв, Вадим выпустил ее. Громко стеная, он присел, двумя руками держась за пах.
  -- Ах ты мразь! - с трудом переведя дух, Дея плюнула ему в лицо. Замахнувшись, чтобы еще раз ударить, она лишь смерила корчившегося на полу Вадима изничтожающим взглядом. - Тварь ты. Паскуда!
   Не оглядываясь, Дея вышла из оранжереи, хлопнула дверью, чуть не высадив стекло. Как была, с задравшейся на бедрах разорванной юбкой, с обнаженной грудью, на которой полосками выступила краснота, она пересекла дворик, с какой-то торжественностью поднялась по лестницам. С лица ее не сходила улыбка. Чем-то очень довольная - по крайней мере, так могло показаться, если не видеть ее глаз, сквозящих ледяным холодом, испугавших даже ее, когда, проходя мимо зеркала, она увидела в нем себя, - Дея словно подбадриваясь, тихонько захлопала в ладоши. Заметив, в каком виде шла через весь дом, рискуя попасться кому-нибудь на глаза, она рассмеялась сухим, неприятным смехом. В следующую секунду слезы брызнули из глаз - огонь бешенства растопил таки в них лед надменности, едва удерживающий Дею от помешательства. Она бросилась бежать по коридору, ничего не видя перед собой...
  

Глава 4

  
   - О женщины невинные, несчастные, гонимые...
  

О.БАЛЬЗАК "Отец Горио"

  
   Раздираемая двойственными чувствами, Дея сорвала с себя жалкие лохмотья так, словно те обжигали ей кожу, разбросала их по полу. Разобрав кровать, туда же на пол скинув покрывало, она на мгновение понуро замерла у изголовья, и была во всем ее облике - в съехавшей на плечо сорочке, в рассыпавшихся волосах, в потерянном взгляде -- некая трогательная беззащитность, какая-то трагическая обреченность.
   Улегшись в постель и погасив свет, Дея повернулась на бок, закрыла глаза, однако уснуть никак не получалось.
   Из-за облака выглянула полная луна, озарив спальню холодным светом. На море, похоже, разыгрывался нешуточный шторм - глухой тревожный рокот долетал до распахнутого окна, гулявший снаружи ветер крепчал. Где-то внизу на первом этаже громко хлопнула дверь.
   Откинув одеяло, Дея встала с кровати, босиком подошла к окну. Небо медленно заволакивали черные тучи. Порыв ветра бросил ей в лицо первые капли дождя...
   Как завороженная Дея встала у окна, невольно залюбовавшись разыгрывающейся стихией. Перекрывая шум внезапно хлынувшего ливня, издалека доносился утробный, леденящий душу гул, моментами срывающийся в протяжное, почти что жалостливое завывание. Огромная мохнатая туча нашла на желтый диск луны. В наступившей темноте по небу заметались молнии, раскатами грома сотрясая землю.
   Съежившись, Дея продолжала оставаться на месте, не в силах оторвать взгляд от картины грозового неба, от проносящихся мимо облаков. И тут откуда-то вдруг появился животный страх, постепенно, словно сгущающиеся тени, туманя рассудок, ледяными обручами сковывая сердце.
   Ей начало казаться, что стоит на берегу бескрайнего, терзаемого бурей океана. И нет вокруг ни души - она одна, беспомощная и слабая, точно игрушка, кем-то оставленная, забытая перед самым дождем.
   Над ней, словно пасть, разверзлись небеса...
   Оглушая громом, кругом сверкают молнии...
   А дождь все льет и льет, и нет ему ни конца, ни краю...
   И некому было укрыть ее от дождя...
   И негде ей было спрятаться...
   Потеряв всякую надежду, она сжимается в комочек, опустившись на мокрый песок. Смешиваясь с каплями дождя, по щекам побежали слезы.
   Очнулась Дея на полу, под подоконником. Прижав колени к груди, она сидела, обняв их руками. Вокруг лужа воды. Мокрая занавесь прилипла к телу. Ее тряс озноб. Глаза, все еще влажные от слез, ничего не различали в темноте, и лишь отблески молний освещали спальню с опустелой кроватью посередине.
   Отрешенным взглядом Дея со стороны смотрела на пустую смятую постель, с тоской думая о той несчастной, почему-то покинувшей свое теплое ложе, бродившей сейчас где-то далеко-далеко, с такой же пустотой на душе.
   Словно бы боясь дать увлечь себя призрачной страннице, Дея закрыла окно на задвижку, задернула занавески. Вернувшись в постель, она с головой накрылась одеялом, пытаясь вспомнить что-нибудь приятное, стараясь уснуть. Темнота, не нарушаемая светом молний, испугала ее. Дея выглянула из-под одеяла, вскрикнула от ужаса...
   В окно, цепляясь за раму шестью руками, лезло черное чудище невероятных размеров. Огромные стеклянные глаза полыхали безудержной яростью, наводя вокруг липкий, проникающий холод. Просунув в форточку лапу, оно потянуло за ручку задвижки. С грохотом растворилось окно, на пол посыпались осколки стекла. Попарно переставляя конечности, чудище вползло в комнату, оставляя за собой лужицы зловонной жижи, будто смола сочившейся из зияющих на теле ран; со рта свисали еще более мерзкие слюни.
   Она закричала, но подкатившийся к самому горлу комок не пропустил ни единого звука. В испуге вскочив с кровати, она, пятясь назад, схватила в темноте что-то очень тяжелое и в то же время мягкое, точно плюшевая игрушка. В струящемся из глаз чудища свете, она увидела, что держит в руке своего "таракашку". Словно все еще помня обиду, тот норовил вырваться из ее рук, извиваясь змеей, содрогаясь в диких конвульсиях. Впившись лапками в ее ладонь, он корчился от натуги, чуть слышно шипя. Взвизгнув, она отшвырнула фигурку от себя, точно крысу пнув ее ногой. Ударившись об стену, "таракашка" поднялся на слабеньких ножках и, подскочив поближе, плюнул ей в лицо.
   Сзади послышался шорох, заставивший ее быстро оглянуться, но уже было поздно...
   Три пары рук обхватили ее, с силой повалив на кровать. Холодные, склизкие пальцы принялись ощупывать ее тело, до боли сжимая грудь и бедра, жадно впиваясь в ягодицы, царапая их до крови. В лицо ударило смрадом, источаемым раскрывшимся в вожделении ртом, - мерзкой, гадкой клоакой, с тошнотворным похлюпыванием присосавшейся к ее губам. Теряя сознание, она почувствовала, как в нее входит извивающийся отросток, пульсирующий и горячий, казалось, прожигающий ее изнутри...
   Дея проснулась от собственного крика. Вскочив с кровати, она принялась шарить рукой по стене в поисках выключателя. Сердце, казалось, вот-вот разорвется на куски; судорожными глотками втягивая воздух, легкие не в состоянии были выдохнуть его обратно; трясущиеся губы посинели.
   Шелест листьев за окном постепенно успокоил ее. Редкие облака сонно проплывали по небу. Бледная луна, точно вымытая прошедшей грозой, казалось, светила ярче.
   И вновь, в который уже раз, словно являясь одно следствием другого, страх уступил место щемящей тоске. Пожалуй, впервые за последние несколько лет она вдруг с особой остротой ощутила свое одиночество.
   Такой же, наверное, всю свою жизнь была ее мать...
   Воспоминание о матери еще больше удручило Дею.
   "Бедная мама...", - успело подуматься ей, прежде чем снова, будто бы выплыв из небытия, перед мысленным взором пронесся ночной кошмар, заставив ее содрогнуться от почти осязаемого ощущения, как если бы на нее пахнуло холодной сыростью склепа. Шарахнувшись от померещившейся тени, Дея вскрикнула, зарывшись головой под подушку.
   За окнами забрезжил свет нового дня...
   Первые лучи солнца, с любопытством заглядывая в спальню, стелились по ворсистому ковру, незаметно подступая к кровати, посередине которой, поджав под себя ноги, примостилась Дея, с трех сторон обложив себя подушками. Перед ней поместился ноутбук с откинутым дисплеем. Подавшись вперед, она быстрыми пальцами щелкала клавишами, одну за другой выводя на мониторе строки, исчезавшие затем в памяти компьютера. Сама Дея не очень-то надеялась на свою.
   Запомнить же было что!
   Она часто ошибалась, спешила, стирала неудачные слова, целые предложения, наспех заменяла их новыми, более точно передающими те или иные оттенки, снова стирала, снова начинала. Как бы заново переживая недавние события, она то злилась, то смеялась, любила и ненавидела...
   Вот и все?
   Дея откинулась на подушки, с минуту пролежав, не двигаясь, застывшими глазами уставившись в потолок. Еще раз пробежав глазами текст, она выключила компьютер, отложила его в сторону.
   Ее стало клонить ко сну. Свернувшись калачиком, подоткнув под себя края одеяла, она сразу же заснула, чему-то улыбаясь в своем безмятежном сне...
   Стук в дверь разбудил Дею ближе к полудню. Нехотя раскрыв глаза, Дея потянулась, сладко зевнув в полудреме. Стук повторился, на этот раз более настойчиво, - похоже, ее пытались добудиться довольно долго.
   Повернувшись на спину, Дея крикнула в потолок:
  -- В чем дело?
   Глаза слипались сами собой, - как ей было неохота вылезать из постели, с каким бы удовольствием она поспала ну хотя бы еще часок! Почему-то никто ее не будит, когда снятся всякие кошмары.
  -- Дина, что с тобой? - голос Гены дрожал от волнения. - Открой, пожалуйста. Зачем ты заперлась?
   Ты смотри! Последний раз Гена называл ее этим именем, когда, поскользнувшись в подъезде, она, упав, сломала руку. Растерявшись до того, что с трудом вспомнил телефон "скорой", Гена всю дорогу до больницы звал ее "девичьим" именем, ни на минуту не выпуская здоровую руку из своей...
  -- Не охота! - зевнув, Дея закуталась в одеяло.
  -- Что значит - не охота? - наконец Гена дал волю своему негодованию, сразу же, однако, взяв себя в руки. - Открой, я прошу тебя.
   Дея сползла на пол, спотыкаясь, доплелась до двери. Не дожидаясь, пока Гена войдет, она вернулась к кровати, как подкошенная рухнув лицом на подушку.
   Вбежав в комнату, Гена подскочил к лежащей без движения Дее, опустился возле нее на колени.
  -- Тебе плохо? - коснувшись пальцами ее волос, он откинул их со щеки.
  -- Я... я у-ми-раю, - простонала Дея, медленно повернувшись к нему лицом.
   В глазах ее сияла радостная улыбка.
  -- Фу, - выдохнул Гена. - Как ты меня напугала.
   Растрепанные волосы делали его похожим на мальчишку.
  -- Обними меня, - Дея привлекла Гену к себе. - Поцелуй.
  -- У тебя все в порядке? - Гену не то чтобы удивляло поведение жены, но было в нем что-то необычное.
  -- Раздевайся, - томный взгляд Деи, казалось, только этим и был занят; подняв ногу, она обвила ею шею Гены. - Иди ко мне.
  -- Ты с ума сошла! - вырвалось у Гены. Непроизвольно оглянувшись в сторону двери, он попытался высвободиться из "объятий" жены. Отголоском вчерашнего вечера что-то екнуло в груди, перед глазами предстала полутемная гостиная. Он даже почувствовал специфический запах, витавший в воздухе. - Не сейчас.
  -- Ну конечно! - Дея надула губы, однако в глазах ее продолжал светиться игривый огонек. - Коли жена соскучилась по собственному мужу, значит, она сошла с ума. Да, конечно, ты прав - это даже неприлично.
  -- Поверь, нас ждет полная таинств ночь, - успел шепнуть ей на ухо Гена, прежде чем удостоиться полного укоризны взгляда, "смягченного" достаточно звонкой оплеухой.
  -- Да ну тебя, - вовсе не зло, скорее забавляясь реакцией мужа, Дея оттолкнула его от себя, отвернулась, скрывая улыбку, заигравшую в уголках рта, при этом, конечно же, не упустив возможности подразнить картиной задравшегося на бедре короткого неглиже. Обернувшись, она устремила на Гену призывный взор матово поблескивающих глаз, осененных ниспадавшими на плечи черными локонами. - Ты не передумал, дорогой?
  -- Не ерничай, - в голосе Гены послышалось легкое раздражение, точно прошедшая от дуновения ветерка рябь по воде. Отвернувшись - подальше от соблазна - уже более миролюбиво добавив. - Может быть после... Тем более что нас, должно быть, уже заждались.
  -- Кошмар! - Дея делано закатила глаза. - До чего ж я опустилась - веду себя, как последняя потаскушка.
  -- Ну, будет юродствовать, - решив покончить с затянувшейся сценой, Гена подал Дее руку. Рывком, закрутив точно в танце, он прижал ее к себе. - Ты самая очаровательная потаскушка, которую я знаю. И я ее очень люблю.
  -- Вот не знала, что ты якшаешься с потаскушками, - съязвила Дея.
  -- Уже нет, - парировал Гена.
  -- Шучу, шучу! - на всякий случай предупредила Дея. - Ты иди, я скоро спущусь.
  -- Надеюсь, ты не забыла - вечером.
  -- А что - вечером? - вскинула голову Дея
  -- Кошмар! - Гена схватился за лоб. - Уже нельзя рассчитывать даже на законную жену. Докатились! - хохоча, он вышел из спальни; вслед ему полетел Деин тапок.
   Наскоро прибрав в комнате, Дея прошла в ванную комнату. Злое зеркало, точно обвинение, брошенное в лицо, явило ей жуткий образ помешанной старухи, в которой она с трудом узнала себя - синие круги под глазами придавали изможденному лицу черты алкоголички; дурацкая челка не то что, не молодила, - такое скорее подошло "вышедшей в тираж" кокотке.
  -- Боже праведный! - Дея прикрыла лицо ладонями. - И такой меня видел Гена?.. Чему тогда удивляться? Бедный Робин Крузо вплавь бы добрался до материка, появись у него такая Пятница!
   Очень скоро мысли по цепочке привели к Вадиму.
   Странно, но она, казалось, только вспомнила о нем, вернее, - о вчерашней "беседе" в оранжерее. Мало того, Дея снова поймала себя на мысли, что... вовсе и не злится на него. Напротив, стоило ей только представить его растерянную физиономию, как по всему телу словно бы растекалась упоительная истома, на душе, будто зимним утром, становилось легко и радостно...
   Привычными движениями рук, несколько даже механически, Дея принялась наносить на лицо утренний макияж, не переставая обдумывать, как повести себя за завтраком.
   "А может, он действительно уехал?! - рука с кисточкой замерла возле щеки. - Хотя вряд ли. Гена бы сказал".
   Продолжив туалет, Дея вернулась к прерванной мысли.
   Не замечать? Довольно глупо, тем более что со стороны это будет выглядеть довольно странно.
   Может попытаться еще раз поговорить?
  -- О чем? - отшвырнув в порыве раздражения тюбик с кремом, Дея с остервенением стала расчесывать спутавшиеся волосы, пытаясь как-то скрасть жуткую челку. - О чем?! Что мне ему сказать? Трахни меня, пожалуйста, Вадим, а не то... Бред!
   Странные, противоречивые чувства ни на минуту не оставляли ее в покое.
   То вдруг, вскипая, давало знать о себе уязвленное самолюбие. То, казалось бы, ни с того, ни с сего, искаженное злобой лицо неожиданно начинало светиться чуть грустной улыбкой, исполненной трогательной нежности, какого-то внутреннего умиротворения.
  -- А, к чертям собачьим! - не замечая, что говорит вслух, Дея распустила волосы, разделив непокорную челку на две части. - Гладиатор принимает решение на арене!
   Накинув на плечи халат, Дея не оглядываясь, вышла в коридор.
  -- Как там?
   Облетим еще раз с края
   Место страшного сраженья, -
   Подстроив шаги в ритм стихов, она направилась в сторону парадной лестницы, -
   Поле битвы, оживая,
   Наполняют привиденья
   Веселый смех, отразившись от закоулков, подхватил неожиданный бас:
   - Я в оконной амбразуре
   К рожам севера привык,
   Так при виде здешних фурий
   Не могу я стать в тупик.
   Засеменив, Дея перешла на писк:
   - Вот одна из их орясин
   Быстро прочь от нас идет.
   - О бедняжка, так ужасен
   Ей наверно, наш прилет.
   - Опусти на эту землю
   Рыцаря, и тотчас он,
   Шумам этой почвы внемля
   Будет ею воскрешен.
   Дея замерла, в страстном порыве шагнула вперед:
   - О, где она?!
   Присев в реверансе, она сбежала по лестницам вниз, несколькими секундами позже выйдя во дворик.
   Незаметно проскользнув к свободному стулу, Дея тихо поздоровалась, избегая смотреть по сторонам. К ее изумлению (а может, ей показалось?) Вадим приветливо улыбнулся в ответ, что-то пролепетав при этом, - к сожалению, она не расслышала, что именно. Уткнувшись носом в тарелку, Дея попыталась сосредоточиться, очень скоро, однако, не вытерпев, искоса глянула на Вадима.
   Боже! Она даже и не представляла, как мало нужно для того, чтобы испытать почти что детскую радость, даже восторг - с замершим вдруг сердцем, она поймала на себе его взгляд, казалось бы, выражавший сожаление по поводу случившегося, чуть ли не молящий о прощении.
  -- Как ты? - просто, как если бы до этого он жаловался на головную боль, спросила она. - И извини за вчерашнее, - уже совеем тихо, добавила после, примирительно опустив веки.
  -- А как он может быть?
   Вздрогнув, Дея резко подняла голову на Павлика. Внутренне похолодев от дерзкого, немигающего взгляда, Дея почти что слово в слово прочла в нем последовавшую фразу.
  -- А как он может быть, если даже бабу трахнуть не может, которая сама же к нему и лезет?
   В какой-то момент Дее показалось, что она падает в обморок. Выдержав паузу - казалось, весь мир поплыл перед глазами, - она, успев обратить внимание на окаменевшее лицо Майи, кинула взгляд в сторону Гены, обречено, точно всходя на эшафот, понурив голову. Полумертвая, она не смела даже надеяться на снисхождение.
  -- Нет, вы только послушайте...
   Дея изо всех сил вцепилась в подлокотники, зажмурившись, закатила глаза.
  -- ...что пишут эти кретины, - отложив в сторону газету, Гена вдруг изменился в лице, аж привстал с места. - Дея, милая, что с тобой? Тебе плохо?
   "Господи! Он не расслышал!"
  -- Все в порядке, - поспешила заверить мужа Дея, с видимым, слишком видимым облегчением откинувшись на спинку стула. - Что-то затошнило от колбасы.
   "Ах ты мразь! - стараясь унять дрожь в руках, она принялась намазывать масло на хлеб, не слушая Гениных разглагольствований относительно качества завозимых из-за рубежа продуктов. - Постой!.. - вдруг осененная внезапной мыслью, она так и замерла с ножом в руке, лихорадочно пытаясь найти ответ на вопрос: а откуда он знает?"
   От промелькнувшей догадки у Деи перехватило дыхание. Ничем не выдавая охватившего с новой силой волнения, она перевела взгляд на Вадима - тот представлял жалкое зрелище - казалось он вот-вот расплачется.
   "Ну, ты дря-янь, - глаза Деи сузились в хищные щелочки, сжимавшая нож рука нервно подергивалась. - Так ты еще и болтун, подонок!"
   Красивое лицо Деи исказила гримаса, точно от острого приступа нестерпимой боли.
  -- Мелания! - как сквозь сон услышала она возглас Гены. - "Скорую"... Немедленно вызови "скорую"!!
  -- Не надо! - интонация собственного голоса подействовала на Дею отрезвляюще. - Не надо никакой "скорой". Что за глупости, - как бы извиняясь за свою несдержанность, она одарила Гену улыбкой, вернее, как показалось ей самой, скорчив ему рожу.
   Гена, в памяти которого еще не изгладилось ощущение пережитого утром волнения, казался растерянным.
  -- Ты уверена? - сам, будучи не уверенным, что произнес слова вслух, спросил он.
   Заставив улыбнуться себя еще раз, Дея бросила в сторону мужа полный благодарности взгляд:
  -- Да, дорогой, мне уже лучше.
   На помощь своей "королеве" поспешила Майя.
   Странно, но пока лишь ей одной, не совсем обычное, скажем так, поведение Деи открывалось в истинном своем свете, что, кстати, и позволило ей, конечно же, не посвященной в заговор друзей, уразуметь, что произошло за столом. На то, видимо, была своя причина - скорее всего, была. Сказать, что Майя отличалась особой проницательностью, было бы не совсем верно, хотя, время от времени, пожалуй, и наблюдались некоторые "проблески", в особенности, когда дело касалось ее, - как бы это выразить, - личных интересов, что ли.
   Итак, почувствовав, что Дея находится в затруднительном положении, Майя ринулась вперед.
   Заткнув на полуслове Павлика, она прямо-таки ошеломила сидящих за столом звонким щебетом, из которого ровным счетом ничего нельзя было разобрать, разве только попытаться понять, о чем идет речь, основывая предположения на перемежающем нескончаемый словесный поток переливчатом смехе.
  -- Дея Викторовна!
   Почему-то в присутствии Гены Майя продолжала по-прежнему называть Дею по имени-отчеству, придавая при этом голосу чуть ли не смиренную почтительность, хотя нет-нет, да и сквозившую некой заносчивостью.
  -- Дея Викторовна! - переведя дух, как бы возмущаясь Деиной неосмотрительностью (та, словно завороженная, ни на миг не сводила глаз с Вадима) Майя предприняла отчаянную попытку завладеть вниманием "ее величества". - Ваше платье... ну то, от Кардена. Мне кажется, оно бы очень подошло героине вашего фильма.
   Потрясающе! Вздрогнув, точно только пробудившись ото сна, Дея метнула в сторону Майи подозрительный взгляд, - почему-то на память пришел разговор с Казанцевым, во время которого последний во всю нахваливал девушку, предрекая той блестящее артистическое будущее.
  -- Уж не собираешься ли ты сама сняться в нем? - вмиг позабыв обо всем (чего, собственно, и добивалась Майя) Дея, не ожидавшая, видимо, со стороны "фрейлины" подобной "подлянки", одарила Майю восхитительной улыбкой, наполовину сотканной из чистой воды презрения. - Если хочешь, я могу тебе это устроить.
  -- Что вы, что вы! - Майя не скрыла усмешки. Раздосадованная, вернее даже обескураженная реакцией Деи, она, похоже, решила прекратить тщетное радение о чести злосчастной "королевы". - Когда, кстати, начинаются съемки?
  -- Ах, вот ты о чем! - ну, наконец! наконец-то прозрев, Дея малозаметным движением бровей воздала должное умнице-фрейлине. - Я думаю, осенью уже начнем... Если, конечно, ничего не помешает.
  -- А что может помешать? - дожевывая бутерброд, спросил Гена.
  -- Мало ли, - сощурившись, словно бы ей одной было ведомо сокрытое от остальных грядущее, Дея оглядела сидящих за столом печальным взором.
  -- Будет каркать, - поежившись, Гена постучал пальцем по столу. - И, тем не менее, ты, я заметил, уже принялась за работу.
  -- Я? - Дея недоуменно пожала плечами. - О какой работе ты говоришь?
  -- Не скрытничай, - пододвинув поближе вазочку с джемом, Гена принялся тщательно, по всем правилам намазывать себе бутерброд. - Я видел твой компьютер в спальне. Не станешь же ты утверждать, что вычисляла на нем траекторию кометы Галлея?
  -- О! - захлопав в ладоши, подхватила Майя. - Как интересно!.. Ну, признавайтесь, Дея Викторовна, признавайтесь! Тем более что вас поймали - как это называется? - с публичной. Да?
  -- Вот именно, - поддакнул Гена, - с поличным. Так что отпираться нет никакого смысла, дорогая. Особенно, если учесть, что чистосердечное признание облегчает вину.
   "О чем это они? - Дея устало прикрыла глаза. - В чем мне надо признаваться? В чем моя вина?"
  -- Про-сим! Про-сим! - скандировала Майя. - Выкладывайте начистоту.
  -- Не отпирайся, Дея, будь умницей, - подыгрывая Майе, Гена в шутку принялся увещевать жену. - Ну, хотя бы в двух словах. Нам же интересно.
  -- Так и быть - сдаюсь, - необычная легкость растеклась по всему телу. Словно бы медленно опускаясь в теплую ванну, Дея расслабилась, откинувшись на спинку стула, раскинув на подлокотниках руки. - Хотя, в некотором смысле вы меня без меня же и женили. Да, надо признаться, что я действительно скоро начну писать одну очень интересную историю.
  -- Ну и какую же, - напустив на себя скептический вид, Гена поместил подбородок в выемку между большим и указательным пальцами, поскребывая последним двухдневную щетину. - Если не секрет, конечно.
  -- Историю любви, - как нечто само собой разумеющееся ответила Дея, даже не взглянув в сторону мужа.
  -- Ах да, конечно! Я и забыл, - Гена заговорщицки подмигнул Майе: "Как мы ее раскололи, а!"
  -- Па-а, па-па-ба-бам... - закатив глаза, та затянула мелодию из известного фильма. - Ну не тяните, Дея Викторовна, ну, пожалуйста. Мы все обещаем держать язык за зубами, не разглашать, так сказать... Ну что же вы!
   Последние слова были адресованы ребятам, на лицах которых словно бы застыли маски безразличия.
  -- Да ну вас! - Майя обиженно махнула рукой.
  -- Итак, речь, как я и сказала, пойдет о любви, - дождавшись, когда внимание Майи снова переключилось на нее, продолжила Дея. - Даже не о любви... нет! о страсти, скорее всего последней в ее жизни, пожилой, однако не лишенной известной привлекательности женщины, к молодому, намного моложе ее, человеку, этакому современному жиголо...
   Дея намеренно "состарила" свою героиню, чтобы лишний раз не вызывать ни у кого, в особенности у Гены, ненужных подозрений. И, тем не менее - причем, хорошо понимая это - она играла с огнем, шла по тонкому лезвию бритвы, неожиданно находя в довольно рискованной игре какое-то странное удовольствие, даже злорадство.
  -- По-моему, - закурив одну из редчайших - не более двух-трех в неделю - своих сигарет, Гена пустился в привычные рассуждения, - довольно не оригинально, если не сказать более - затаскано. Я уже не говорю о том, что все притязания твоей экзальтированной старушки, уверен, заведомо обречены на неудачу, - двадцать первый век, как никак за окном.
  -- Ты так думаешь? - в голосе Деи проскользнула ирония, звучащая скорее, как вызов. - А вот моя, как ты выразился, экзальтированная старушка не соглашается с подобным утверждением сво...ей наперсницы.
  -- Ага, - рискуя объесться, Гена потянулся за хлебом. - Выходит, что, и твоя бабуля надвое сказала. Да и кого сейчас можно заинтересовать подобным.
  -- Вынужден согласиться с отцом, - глубокомысленно изрек Павлик, считая, видимо, что настала пора и ему вступить в дискуссию. - Времена Анны Карениной давно уже канули в Лету. Давно укатил ее поезд, настали времена...
  -- Помолчал бы лучше, - посоветовал сыну Гена. - Послушаем лучше дальше.
  -- Дальше? - задумалась Дея, скосив глаза в сторону Вадима. - Пока не знаю.
  -- Зато я знаю! - снова подал голос Павлик.
  -- Чего-то тебе сегодня неймется, - заметил Гена. - Потянуло на литературные дискуссии? Ну что ж, послушаем.
  -- Ну-у... во-первых, она, конечно, богачка... Угадал?
  -- Вовсе не обязательно, - со смирением, с каким обычно приходится говорить с человеком, которому не могут или же не хотят грубить, Дея сжала губы, вскинула на Павлика равнодушный взгляд. - Хотя можно предположить. Ну и что?
  -- Богачка, богачка! Кому она нужна иначе.
  -- Даже так, - усмехнулась Дея. - Интересно. Что же дальше?
  -- А дальше - он ее трахнет... а как же! и так до тех пор, пока она ему не станет хуже горькой редьки, успев сколотить к концу "медового месяца" небольшой капиталец.
  -- Ну и на долго он ему хватит? - Гена заерзал, бросив в сторону Деи беспокойный взгляд.
  -- Хватит, не беспокойся, еще и другу кой чего перепадет. А не хватит, так у нашей старушенции вдруг объявится муженек, которому, конечно же, будет небезынтересно узнать, чем же занималась его женушка помимо вышивания гладью. Вот тогда и наступят золотые денечки для ее хахаля, который, не будь дураком...
  -- Шантаж, что ли? - Гена выразительно пожал плечами.
  -- Называй, как хочешь. А что? Я бы, например, не отказался бы. Что скажешь, Вадь? Разве я не прав?
  -- Ты ошибаешься, Павлуша. Сильно ошибаешься, - голос Деи дрожал, нарастая, как звук приближающейся грозы. Она понимала, что начинает терять над собой контроль, но остановиться уже не могла. - Ты даже не представляешь, насколько ты ошибаешься? Уверяю тебя, что до этого дело не дойдет. Ты ведь сам сказал, что времена нынче пошли не те. Но я вижу, тебя очень заинтересовал мой сюжет. Что ж, так и быть - тебе я расскажу, чем кончится моя история!
   Подавшись всем телом вперед, Дея вперила в пасынка неподвижный взгляд.
  -- Моя "старушенция" не такая наивная дура, чтобы не предполагать, как возможный, только что столь красноречиво описанный тобою исход. Ты забыл, что она намного старше его, и уж кому-кому, а ей должны быть хорошо знакомы повесы вроде... - "тебя", чуть не вырвалось у нее, - ее любовничка. О! Она живо раскусит его. В два счета! Хотя поначалу и не подаст виду... До поры до времени. Зато потом...
  -- Что? Что потом? - с вызовом бросил Павлик, отмахиваясь от предостерегающего жеста Майи. - Что может быть потом?!
  -- Потом, говоришь? - Дею начало трясти, голос стал звучать угрожающим шепотом; наглая ухмылка растекалась по лицу пасынка, переливаясь всеми оттенками самодовольства. - Потом... Потом она его... убьет!
   Точно от выстрела Дея откинулась на спинку стула, в изнеможении закрыла глаза.
  -- Ну что ты, Дея! - потрясенный реакцией жены, Гена попытался успокоить ее. - Павлик пошутил.
  -- Зато я не шучу! - крикнула Дея, опрокидывая стул, встав из-за стола. - Не-шу-чу! Ты понял меня?
   Резко повернувшись, она стремглав побежала к дому.
   Бросив на сына полный укоризны взгляд, Гена поспешил за ней.
   Потекли долгие минуты растерянности, ошеломления, сожалений.
  -- Идиот! - взорвалась Майя, выходя из-за стола. - Тоже мне - Анна Каренина, - передразнивая Павлика, добавила она, скрывшись в оранжерее.
  -- Иди-иди! - крикнул ей вслед Павлик, вальяжно рассаживаясь на стуле. - Дура, - процедил он сквозь зубы.
  -- Зря ты так, - проводив Майю взглядом, Вадим стал вилкой ковырять в тарелке. - Да еще при отце.
  -- Заткнись! - огрызнулся Павлик, резко опуская ноги на пол. - Если бы ты не был такой размазней, она бы вякнуть не посмела... Блядь!
  -- Не пойму, за что ты ее так ненавидишь.
  -- Ненавидишь? - фыркнул Павлик. - Не много ли чести? Пусть лучше ее ненавидит отец, а то лебезит перед ней, как юродивый. Да таких трахать надо во все дыры, а не жениться...
  -- Прекрати! - в сердцах выкрикнул Вадим. - По твоей милости она все поняла.
  -- Что поняла?
  -- Что я оказался последним подонком, рассказав... Да и потом в оранжерее... Гадко все это.
   Павлик хохотал. Задрав ноги, дрыгая ими, точно упавший на спину таракан, он захлебывался от смеха:
  -- Тебе просто не хватило "травки", чтобы трахнуть ее как следует. Да ты просто слабак, Вадюш. Тюря, одним словом.
   Встав со стула, Вадим приблизился к Павлику.
  -- Послушай.
  -- Ну? - протерев глаза от выступивших слез, Павлик взглянул наверх.
  -- Ты случайно не знаешь, почему дерьмо воняет?
  -- Понятия не имею, - вопрос Вадима вызвал очередной взрыв веселья.
  -- А ты подумай.
  -- Нечего тут думать. Воняет и все.
  -- И здесь ты ошибаешься, - Вадим похлопал Павлика по плечу. - А воняет оно потому, чтобы никто не угодил в него ногой... случайно, конечно. Ты понял?
   Оставив Павлика одного, Вадим вышел со двора.
  -- А пош-шел ты! - вдруг вскочив с места, Павлик запустил вслед горстью маслин. - Тоже мне святоша.
   ...Не оглядываясь, Дея пробежала коридором, ворвалась к себе. Прикрыв за собой дверь, вошел Гена, молча облокотившись об косяк. Дея была на грани истерики.
  -- Нельзя так на все реагировать, - оттолкнувшись плечом, Гена сделал шаг в сторону Деи. - Я понимаю, что у вас с Павликом проблемы, но зачем нужно принимать в штыки каждое его слово? Подумай лучше...
  -- Замолчи! - крикнула Дея. - Бога ради, замолчи... И не прикасайся ко мне!! Во всем, во всем виноват только ты! Ты один! Если бы ты в свое время дал ему хорошенько по мозгам... но мы не можем, мы слишком добренькие!.. он бы сейчас не посмел говорить со мной таким тоном... Подумать только - его жену публично оскорбляет какой-то сопляк, а ему хоть бы хны! О-о! - точно призывая в свидетели подобной несправедливости всех Олимпийских богов, Дея возвела очи горе. - Тряпка - вот кто ты!
  -- Поэтому, видимо, ты и решила начать оскорблять меня, - заинтересованное происходящим на земле божественное сонмище, несомненно, поразило бы спокойствие Гордиевского. - Ты не справедлива... По крайней мере, ко мне. Тем более что за завтраком ничего особенного, я считаю, не произошло.
  -- Помолчи, Гена. Я тебя умоляю помолчать. Ты же ведь ничего не знаешь. Ничего...
   Мгновением раньше Дея готова была излить на мужа всю горечь, накопившуюся за годы третирования со стороны его сына, как вдруг... ей захотелось - неодолимо и страстно, - рассказать Гене о том, что произошло на вилле за время его отсутствия, о своих чувствах и страхах, обо-всем-обо-всем, ничего не утаивая, как на духу.
  -- Ни-че-го не знаешь.
  -- Ну, так расскажи, - просто ответил Гена, - и я буду знать.
  -- Понимаешь... - Дея вскинула на Гену влажные глаза. - Только прошу тебя не делать никаких скоропалительных выводов. Обещаешь?
  -- Обещаю, - Гена нежно прижал Дею к себе. - Тем более - ты же знаешь - я не большой любитель пороть...
  -- Тем лучше, - перебила его Дея, опасаясь, что еще немного - и у нее не хватит духа досказать. - Так вот, на следующий после твоего отъезда день. Кстати, ты случайно не звонил тогда домой?
  -- Нет, у меня не было времени. А что?
  -- Ничего. Правда, ничего, - не решаясь, видимо, сразу перейти к основным событиям, Дея начала издалека. - Рано утром... я еще спала, меня разбудил шум. Павлик и...
  -- Достаточно! - резко отстранив Дею, Гена зажал ей рот ладонью. По скулам его заходили желваки, лицо приобрело пепельный оттенок. - Не продолжай. Лучше скажи сразу, без обиняков - опять та же история с Павлом?.. И не притворяйся, что ничего не понимаешь. Тем более что не я тебя просил. Одним словом... я не хочу еще раз слушать эту мерзость - сыт по горло! Так да или нет?
   Дея не мигая, смотрела на мужа. Постепенно до нее начало доходить, что она чуть было не совершила самую страшную ошибку, быть может, еще более ужасную и... глупую, чем та, которая и повлекла в итоге за собой все остальные. Давеча, еще утром, она была, чуть ли не признательна Вадиму за то, что тот не дал случиться непоправимому. Все ее тогдашние мысли, доводы, чаяния - все, все, все сейчас казались ей абсурдом, диким бредом, кошмаром. Поделись подобным кто-либо с ней сегодня, она бы сочла ее сумасшедшей!
   На этот раз, похоже пришло время благодарить Гену.
   Нет, он бы не простил ее. Никогда! Ни за что! Даже... даже если и простил, она бы его потеряла. Потеряла бы навсегда!
   Ей же, как никогда, не хотелось... ей было страшно его потерять!
  -- Так да или нет?
  -- Да, - прошептала Дея.
  -- И этот с ним... как бишь его? Вадим.
  -- Нет, нет, что ты!
  -- Отлично, - рык льва, и тот вселил бы в безоружного охотника меньше ужаса, чем леденящее "отлично".
   Головой вперед, словно собираясь прошибить ею дверь, Гена рванулся с места.
  -- Не надо! - Дея преградила ему дорогу. - Я прошу тебя - не сейчас.
  -- Я перестаю тебя понимать, - глаза Гены прожигали Дею насквозь. - Ты что-то от меня скрываешь. Не пойму что.
  -- Мне нечего от тебя скрывать, - наконец-то взгляд Деи обрел привычную уверенность. - Мне просто не хочется затевать семейного скандала при посторонних. Вот и все, - посторонившись, она освободила проход. - А дальше - поступай, как знаешь
  -- Да, ты права. Черт!.. Ну, я устрою ему небо в цветочек - весомо, грубо, зримо! Я-то думал... ха! Дела давно минувших дней. Ничего, ничего. Еще одно, как говорится, последнее сказанье...
  -- Успокойся. Тебе нельзя нервничать. Я...
  -- А он? Он понимает, что мне нельзя нервничать? Он вообще, что-нибудь понимает?
  -- Не кричи, я прошу тебя. Все же слышно.
  -- Извини, - присев в кресле, Гена стал вертеть в руке взятую со стола ручку. - Дай мне сигаретку.
  -- Неудобно вышло... при ребятах. Однако, согласись, - швырнув ручку на стол, Гена вскочил с места, - что и ты вела себя не лучшим образом.
  -- Не спорю, - не стала препираться Дея. Щелкнув зажигалкой, она дала прикурить Гене, закурила сама. - Нервы уже ни к черту.
   Гена о чем-то задумался, тонкой струйкой выпуская дым из уголка рта:
  -- Глупо все это.
  -- Ты о чем?
  -- Да так, - Гена принялся изучать надпись на черной тонкой сигарете. - Как ты эту гадость куришь?
  -- Молча, - улыбнулась Дея. - Ген.
  -- А?
  -- Обещай замолчать сегодняшний инцидент. Ради меня. Тем более что Павлик, по-моему, в тот день был в подпитии.
  -- С утра? Уважительная, ничего не скажешь, причина.
   Загасив сигарету, Гена подошел к окну, выглянул наружу:
  -- Может, смотаем на пляж? Одни. Только я и ты.
   Дея всегда искренне завидовала уникальной способности Гены моментально переключаться, напрочь, казалось бы, забывая о том, что еще минутой раньше могло довести его до инфаркта. Она даже шутила по этому поводу, сравнивая отходчивость мужа с процессом протекания мужского оргазма, - сама Дея чисто по-женски, бывало, отходила неделями.
  -- Нас опередили, - встав у Гены за спиной, Дея заметила удаляющихся по направлению к пляжу Майю и Вадима.
   К тому времени, когда Гена сориентировался, забыв, похоже, что находится на другой половине дома, парочка уже успела скрыться под деревьями.
  -- Пойдем тогда выпьем! - предложил Гена. - По сто грамм "мартини" со льдом я думаю, нам обоим не помешает.
  -- Что ж, - изящным жестом Дея изъявила готовность "пропустить рюмочку-другую". - Но только, чур, мне побольше льда, а не то я сгорю изнутри.
  -- Не скрою, после твоей последней книги я ожидал чего-то более, - как бы выразиться, - интригующее? - отхлебнув изрядный глоток, Гена стал катать бокал по гладкой поверхности стола. - Да! Именно интригующее - пора и тебе выходить за рамки любимого жанра...
   Они сидели в лоджии, приятно продуваемой прохладным ветерком. Сожмурившись, Дея подставляла солнцу то одну, то другую щеку, чувствуя успокаивающее тепло на коже.
  -- Тем более, - продолжал бубнить Гена, - что современного читателя вряд ли этим заинтересуешь. Ты уж не обессудь, но...
  -- Я это слышу уже, знаешь в который раз? - кусочек льда весело позвякивал во рту, медленно тая на кончике языка. Конечно, замысел, если честно, и у нее не вызывал особого восторга. Но выслушивать критику? - это было выше ее сил. - О каком отсутствии интриги идет речь? А убийство? Ты забываешь об убийстве... Добавь мне, пожалуйста, льда.
  -- При чем тут убийство? - Гена набросал в бокал Деи ледяные шарики, добавил себе "мартини". - Что может дать тебе убийство за отсутствием интересной фабулы.
  -- То же, что и тебе, - не сдавалась Дея. - Ты так вообще обходишься одними убийствами.
  -- Типичное заблуждение дилетанта! - Гена подскочил к перилам, облокотившись о колону, встал лицом к Дее.
  -- Дилетантки, дорогой, - поправила его Дея, но Гена пропустил шутку мимо ушей.
  -- Детектив - это не расследование преступления, вернее, - не только лишь преступление, с последующим раскрытием тайны при помощи анализа, и даже не жанр, в котором герой во имя определенных идей осуществляет победу добра над злом. Детектив - нечто большее, несоизмеримо большее! Философия, психология... математика, черт побери!.. Легче перечислить то, чего в нем нет. Содержа в себе драматический конфликт, драматические коллизии, он обращается к самому драматическому материалу жизни - к смерти! Любовь, ненависть... сама жизнь - все преходяще, одна лишь смерть вечна!
   Человек, идущий на преступление! Нет, ты вслушайся: на прес-туп-ление! - Гена пошел ходить кругами, приставив указательный палец ко лбу - столь знакомый еще со студенческих лет, Дее жест. Тогда он умилял ее, сейчас же... - Он преступает нечто... нет! не закон. История не знает случаев, когда ужесточение законов приводило бы к уменьшению преступности. Скорее - наоборот. Ведь что есть закон?.. С философской точки зрения, закон есть ничто иное, как выражение все-го-то-го... общего, что-присуще-явлениям-того-или-иного-рода-существующее-помимо-нашего - моего с тобой, то есть - сознания. Так?
   Дея кивнула в знак согласия, хотя понятия не имела, что есть закон не только с философской, но и с любой другой точки зрения.
  -- Ты обратила внимание на слово "присуще"? А кто, скажи, пожалуйста, возьмется доказать, что человеку не присуще убивать. Кто?
   Жест Деи означал, не я, во всяком случае.
  -- Вот видишь! Человек от рождения проникнут ненавистью.
  -- Ну, ты загнул! - студенческие воспоминания освежили забытые идиомы.
  -- Все претензии к Сюнь Цзы. Можно в письменной форме...
   Дея помнила и эту шутку Гордиевского - где-то еще хранились ее "претензии" Маяковскому, написанные ею в трех экземплярах и врученные после лекции Геннадию Максимовичу.
  -- ...а вот что говорит Антифонт
  -- Это еще кто такой?
  -- Выходит, Сюнь Цзы ты знала, - рассмеялся Гена. - Антифонт - софист. Надеюсь, знакомое тебе слово?
  -- Более или менее.
  -- Так вот, послушай. Он утверждал, что предписания законов произвольны, в то время как веления природы необходимы - врожденные начала. Ты обращала внимание - дети, и те с утра до вечера играют в войну. Каждый второй фильм - про войну. А что есть война, как не узаконенное убийство... "Прославляемое злодейство" писал Сенека. Убийство, как категория, заложено в человеке на уровне инстинкта. Инстинкта самосохранения, если хочешь, выживания, когда приходится убивать, чтобы самому не быть убитым. Война, я считаю, и есть та необходимая отдушина, поддерживающая время от времени баланс человеческой агрессивности. Недаром, сдерживаемая тоталитарным режимом, территория Союза взорвалась "горячими точками" после его развала. Ведь никто об этом не задумывался... Ни один из грехов никогда не возводился в ранг закона, пусть даже при исключительных обстоятельствах, за исключением повсеместно нарушаемой заповеди "не убий".
  -- Как насчет легализированного во многих странах блуда? - не удержалась от вопроса Дея, мысли которой все время возвращались к утреннему разговору за столом.
  -- Это уже по твоей части, - отшутился Гена. - Сказано же ведь было, что похоти дано больше всего воли, законам же меньше всего.
  -- Любимый тобою Сенека.
  -- Ну не Священное же писание.
  -- Одним словом, - после недолгой паузы продолжил Гена, - оставь убийства в покое - займись-ка лучше "повышением рождаемости".
  -- В каком это смысле? - повела бровью Дея.
  -- В смысле заталкивания героев в постель, - не замечая перемены в настроении Деи, ответил Гена. - Убийство - не твое призвание. Предоставь лучше мертвым хоронить своих мертвецов, сама же...
  -- Не лестного же ты мнения обо мне.
  -- Ничего подобного. Я, например, ни за что не сумею описать самую банальную постельную сцену - через два слова понесу сплошную похабщину. У тебя же с убийством боюсь, как бы не вышло, как у небезызвестного кастрата, который все равно останется плохим человеком, каким бы красивым голосом он ни пел.
  -- Оставим несчастных в покое, - плохо скрываемая ирония в голосе Гены возымела свое дело - Дею понесло. - Ты же никогда не скрывал своего, если не презрительного, то, во всяком случае, высокомерного отношения к тому, что я делаю...
  -- Дея, помилуй, что ты говоришь!
  -- ...Чему тогда удивляться? Чего можно ждать от сына, раз отец Бог весть какого мнения...
  -- Дея, милая, - в сердцах произнес Гена. - Не надо извращать. Я всего лишь хотел сказать, что ты жанровая, если можно так выразиться, писательница. Тебя же, как погляжу, потянуло на заказ Мацо. Даром что ли, он тебя так обхаживал. Любезничали в оранжерее...
  -- Я - любезничала? - аж икнула Дея. - Ты меня с кем-то путаешь.
  -- Ни с кем я тебя не путаю. Да и не столь это важно. Речь не об этом. Речь о том, что единственное, что у тебя прекрасно получается, так это мысленно переспав с героем, после описывать гамму "пережитых" ощущений. Здесь - ты гений!
  -- Я обязательно учту критику, - с едкой улыбкой на губах начала Дея, - и впредь обязуюсь описывать подлинные ощущения, переспав с героем наяву. Я смотрю, ты этого добиваешься.
  -- Ага, не было печали... Ну что ж, скатертью дорожка, - парировал Гена, делая веселую мину при плохой игре. - Знаешь, порой мне начинает казаться, что ты нарочно провоцируешь собеседника, получая затем колоссальное удовольствие, разделываясь с ним, не считаясь при этом ни с чем, абсолютно ничего не стесняясь.
   Гена, Гена, где же твоя осмотрительность!
  -- Ну, наконец! - Дея сползла на самый кончик стула, сложив руки на груди. - Наконец-то мы выговорились! Долго же вы собирались, должна сказать. Ну что же вы остановились - продолжайте... а я послушаю. Давай-давай, не стесняйся. Смелее, Геннадий Максимович, не робейте. Скажите, какая я дрянь, что вы очень жалеете...
  -- Я вот что тебе скажу...
  -- Ну-ну, я жду, затаив дыхание.
  -- Я не хотел тебе говорить этого, - исподволь распаляясь, Гена не замечал, как вторгся в "запретную зону", попирая собою же наложенное табу, - но ты сама меня вынуждаешь... Так вот: я думаю, - да чего там, - просто уверен, что все ваши распри с Павликом возникли из-за твоего, порой несносного, характера. Да-да! И не надо смотреть на меня круглыми глазами... Он тебе мстил. Низко и гадко, но - мстил. Мстил за то, что ты могла унизить его, причем, как мне становилось известно, в присутствии его друзей. Мстил за то, что...
  -- Хватит! - Дея с размаху ударила ладонью по столу. Упав на пол, со звоном разбился бокал со льдом; прозрачные крошечные шарики разбежались по полу, тая буквально на глазах. - Достаточно! С меня достаточно. Ты можешь думать все, что тебе угодно. Что до меня, то, единственное, что я могу тебе сказать: поживем - увидим.
  -- Что ж, вольному воля.
  -- Спасенному же - рай.
  -- Что ты этим хочешь сказать?
  -- Ровным счетом ничего. Всего лишь досказала за тебя. Хотя, на твоем месте я бы не стала бросаться подобными пожеланиями .
   Не выдержав выражающего крайнюю степень недоумения взгляда Гены, Дея отошла к балюстраде, свесившись, выглянула вниз.
   Странные ощущения - острые и смятенные, владели Деей в эти минуты. Находясь в полном рассудке, она как бы металась между реальностью и небытием, между пустотой и всплесками безотчетного зуда. События - сегодняшние и минувших дней - смешались в сознании в жуткую "какофонию", врываясь в мозг безжалостным до боли чувством безысходности, отчаяния. С особой отчетливостью перед ней вдруг замаячило предчувствие близкой смерти. Дея, -- в который уже раз, -- была на грани самоубийства!
   Повернувшись к Гене лицом, Дея в упор посмотрела на него:
  
   Мне нравится, что вы меня такую:
   В молчанье чувств, в распаде дней -
   Воспринимаете логично и вслепую,
   Превознося, ниспровергая - всуе -
   Летя звездою над судьбой моей...
   Мне нравится еще, что вы вольны
   Меня оставить, привязаться насмерть -
   И оправдания слова мелки...
   Молебной тяжестью паду на паперть!
   Дея замолкла, но взор ее, казалось, продолжал говорить.
  -- Чьи это стихи? - голос Гены звучал хриплым шепотом.
  -- Мои. Я написала их... ты не будешь помнить. Там были еще строки:
   Грешу Вселенскою виной - я - Дея! -
   Самоубийцею взметнусь - к тебе - не смея...
  -- Когда?! - Гена стал бледнее смерти.
  -- Сегодня... Сегодня я закончила их, вернее, - закончу. - Губы Деи дрогнули. Казалось, ей стоит огромных усилий не упасть в обморок. -
   Но вот когда пойму: настал предел,
   И сердце не осилит муки, -
   медленно, вся уйдя в себя, начала она. -
   Когда наскучат поцелуев звуки,
   И будут нестерпимы судороги тел, -
   Тогда уйду - в проклятье ночи,
   В забвенье - от обид и пустоты.
   И вереница тягостных бессонниц
   Раскроет мне объятия свои...
  -- Дея! - Гена был чем-то очень напуган. - Ты о чем?
  -- Иди, - Дея опустилась в кресло, прикрыв ладонью глаза. - Иди, я хочу немного побыть одна... Не обращай внимания. Просто у меня совсем расшатались нервы. Думаю, скоро пройдет. Должно пройти...
  
   * Барбатус (лат.) - бородатый.
   * Куиквэ суум (лат.) - каждому свое.
   ** Хоррибиле дикту (лат.) - страшно сказать.
   *** Тэмпора мутантур, эт нос мутамур ин иллес (лат.) - времена меняются, и мы меняемся с ними.
   **** Курэнтэ калямо (лат.) - беглым пером, т.е. писать что-либо не очень обдуманно.
   ***** Альтэр эго (лат.) - второе я.
   * Тэрциус гаудэнс (лат.) - третий радующийся.
   * Квоусквэ тандэм, Катилина, абутэрэ патиенция ностра? (лат.) - "Доколе же, Катилина, будешь ты испытывать наше терпение?" - из речи Цицерона против Катилины - своего политического противника.
   * Люстрация - лат. Lustratio - очищение посредством жертвоприношений.
   ** Ад патрес (лат.) - "К отцам". К праотцам.
   *** Кавэант консулес (лат.) - "Пусть консулы будут бдительны". Берегитесь, будьте настороже.
  

Примечания

  
   Ab ovo - (лат.) "от яйца". С самого начала. Древнее выражение о начале Троянской войны от "яйца Леды", из которого, по преданию, вылупилась прекрасная Елена, виновница этой войны.
   "Цыганщина" - фр. BohИme. Богема.
   Ci-devant (фр.) - "предшествующий". Бывший.
   Магистэр бибэнди (лат.) - председатель, глава попойки.
   Симпозиум - от греч. SympСsion. Букв. - пиршество.
   Киферея - одно из прозвищ богини чувственной любви Афродиты (Венеры), образованное от названия одного из центров ее культового почитания - о.Кифера.
   Обыгрывается "бородатый" анекдот:
   Заходит как-то Чапаев к Петьке и застает того закутанного в простыню.
   - Ну, Петька! - смеется Чапай. - Ты, прямо, как Джавахарлал Неру!
   - Во-первых, не Неру, а - Нюру, - обиделся Петька. - А потом, не твое это дело, Василий Иванович, кого я джавахарлал.
   Лаокоон - в греческой мифологии троянский жрец Аполлона; убеждал троянцев не вносить в город деревянного коня. За это был задушен вместе с сыновьями двумя змеями, которых послала Афина, помогавшая грекам.
   "Камасутра" Ватсьяяны (ок. 3-4 вв. н.э.) - одно из наиболее значительных камашастр, представляющих собой особый жанр наставлений в каме. Понятие камы (с др.-инд. - "желание", "чувственное влечение", "любовь") служило в индуизме обозначением чувственной, эмоциональной жизни.
   В греческой мифологии Европа - дочь финикийского царя Агенора. Влюбившись в Европу, Зевс похитил ее, превратившись в быка. На спине этого быка Европа переплыла море. Бог морей Посейдон, плывя впереди на своей колеснице, трезубцем укрощал волны.
   Сафо (Сапфо) (7-8 вв. н.э.) - др.-греч. поэтесса. В центре ее лирики - темы любви и девичьей красоты.
   Бахус (Вакх) - одно из имен Диониса - бога растительности, виноградарства и виноделия.
   Эрос (Эрот) - в греческой мифологии бог любви.
   Селямлик - мужская половина дома у турецких народностей.
   Сабатини, Габриэлла - всемирно известная теннисистка.
   Мойры - в греческой мифологии богини судьбы.
   Сирены - в греческой мифологии демонические существа. Они обитают на скалах острова, усеянных костями и высохшей кожей жертв, которых заманивают своим пением.
   Лесничие из падубных лесов. - игра слов: падуб - англ. Holly; лес - англ. Wood. Hollywood - Голливуд, район Лос-Анджелеса, где сосредоточена основная часть американской кинопромышленности.
   "Гладиатор принимает решение на арене" - древняя пословица; приводится Сенекой в своих "Нравственных письмах к Луцилию"
   Диалог Мефистофеля с Гомункулом из трагедии Иоганна Гете "Фауст".
   Сюнь-Цзы (ок. 298-238 до н.э.) - выдающийся древнекитайский философ. Его взгляды выражены в книге "Сэнь-цзы".
   Антифонт из Афин (2-я пол. V в. до н.э.) - греческий философ, софист. Отстаивая идею равенства всех людей по природе, отвергал сословные и всякие иные привилегии.
   Стихи Натальи Голик
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"