В витрине одного красивого магазина стоял фаллоимитатор. Это был очень хороший фаллоимитатор, его сделали с умением и любовью, и как каждой вещи, сделанной с умением и любовью, фаллоимитатору очень хотелось выполнить свое предназначение. Целый день, вытянувшись в струнку и подняв голову, он с надеждой высматривал среди толкавшихся посетителей свою будущую хозяйку. Входила ли, обознавшись дверью, бабка с кошелками, прибегали ли веселые студентки купить презервативов на зачет по физвоспитанию, нависали ли над прилавком необъятные груди местной налоговой инспекторши, фаллоимитатор, розовея от смущения и возбуждения, кричал: "Поглядите,поглядите, вот же я,купите меня!" Его не слышали и проходили мимо, но фаллоимитатор не опускал головы. Он верил, что его время придет. Хорошенькая надувная женщина напротив протягивала к нему руки, восхищенно округлив ротик, но он был непреклонен. "Мы созданы, чтобы доставлять удовольствие живым, - втолковывал он ей, когда усталые продавщицы,сдав магазин под сигнализацию, уходили по домам, - и, любя друг друга, мы изменим своему предназначению". Надувная женщина плакала. Женщины, они такие. Фаллоимитатору было очень жаль ее, но он крепился.
И вот однажды дверь магазина с грохотом отворилась и вошел покупатель. Это был несовершеннолетний Сидоров. Вообще-то несовершеннолетнему Сидорову не полагалось посещать такого рода магазины, но ему позволили, потому что он был пьян, с деньгами и с целью. Целью Сидорова было приобрести что-нибудь поприкольнее для дружеской школьной вечеринки, на которую он в данный момент главным образом направлялся. Фаллоимитатор увидел ищущий взгляд Сидорова и похолодел, не о таком владельце он мечтал и ему очень хотелось согнуться или сжаться, чтобы стать незаметнее, но большего позора для фаллоимитатора и вообразить нельзя, он по-прежнему стоял по стойке "смирно", лишь слегка подрагивая от страха. Сидоров увидел его и решил, что это то, что нужно.
Нет, определенно не такой представлялась фаллоимитатору его судьба. Сначала его воткнули в торт и подали на стол, потом передавали его из рук в руки, подсовывали под юбки и подкладывали под зады, орали в него, как в микрофон, матерным образом перевирая нематерные слова и наконец поставили торчком в расстегнутую ширинку вусмерть упившегося хорошиста Карасева и несколько раз сфотографировали с закрытым объективом. Это был для фаллоимитатора волнительный момент. Фаллоимитатор знал, что именно здесь, в штанах, живет фаллос, и познакомиться с ним было бы для фаллоимитатора большой честью. Он не разделял радикальных взглядов своих собратьев, утверждавших, что время фаллосов миновало. "Да, мы тверже и постоянней, - думал фаллоимитатор, - зато они чувствительнее и эмоциональней. Мы могли бы многому научиться друг у друга". И фаллоимитатор всею своей маленькой душой стремился учиться, потому что верил, что унизительное положение, в которое он попал, временное, что нужно терпеть, дожидаясь своей заветной мечты и непрестанно совершенствоваться, чтобы оказаться этой мечты достойным. Жаль, знакомство с фаллосом не заладилось, фаллос был занят - сосредоточенно сморщившись, он поливал свое жилище и даже не заметил гостя. Фаллоимитатору стало очень одиноко и грустно, и в то же время он был рад, что на него уже никто не обращает внимания, а внимания на него не обращали потому, что все побежали смотреть, как Петроченкова по кличке Покемон вырвало Ласточкиной в трусы.
Потом, глубоким вечером, фаллоимитатор путешествовал по городу, по-прежнему торча из штанов самую малость протрезвевшего Карасева и смотрел на людей, а люди смотрели на него и некоторые даже показывали пальцем. Фаллоимитатор видел лица, улицы, окна и машины и думал о том, что, оказывается, мир - это гораздо больше, чем то место, где он жил прежде, и то, для которого был предназначен и в которое так стремился, мир огромен и непонятен, и он, фаллоимитатор, лишь маленькая его частичка, знания его ограничены и возможности невелики, и от этого фаллоимитатору хотелось плакать, но он не плакал. А потом грубая милицейская рука ухватила его, поднесла к выпученным милицейским глазам и затем несколько раз с силой опустила на голову Карасеву.
Так у фаллоимитатора началась новая страшная жизнь. Почти каждый день его вынимали из письменного стола в двадцать третьем отделении милиции и били им задержанных, били грязных патлатых бомжей и редких попавшихся воров, били подвыпивших с зарплаты работяг, били всех, за кого некому было заступиться, задержанные ойкали и заслонялись руками, и за это их били уже ногами и резиновыми палками, а фаллоимитатор глядел на все это со стола. Больше всего на свете в такие минуты он жалел, что он такой большой и твердый, и ему очень хотелось стать одним из тех прозрачных невесомых презервативов, над которыми он когда-то так смеялся и которых за глаза называл мелюзгой. Но когда задержанных уводили, а фаллоимитатор бросали в стол, он брал себя в руки и говорил так: "Нужно держаться и быть твердым. Жизнь еще не кончена. Если согнуться хотя бы один раз, то мне уже никогда не выполнить своего предназначения, а это самое страшное, что может случиться и с фаллоимитатором, и со всяким другим. Мир жесток и страшен, каждый в нем знает, как причинить боль и страдания, а дарить любовь в состоянии лишь очень немногие, и если я, фаллоимитатор, специально созданный для удовольствия и радости, сдамся и согнусь, что же тогда требовать от людей, смысл жизни которых и предназначение неизвестно?" И фаллоимитатор терпел и искал выход. Когда в отделение по служебной надобности зашла замначальника отдела по делам несовершеннолетних Нина Васильевна Якимович, фаллоимитатор как бы случайно упал к ней на колени, но Нину Васильевну имели почти все ее несовершеннолетние, и фаллоимитатор был ей ни к чему. Когда полковник из управления нагрянул в отделение с какой-то проверкой, фаллоимитатор уже чуть было не попался ему на глаза, но тут полковник пообещал присутствующим за что-то вырвать яйца, и фаллоимитатор страшно перепугался такого отношения к гениталиям и спрятался. Когда капитан Остапко уходил на пенсию и в последний раз осматривал отделение, чтобы по выработанной годами привычке унести все, что можно, фаллоимитатору удалось проскользнуть в его сумку в щель между цветочным горшком и дыроколом, но Остапко был жмот и, уходя, не наливал, поэтому его как следует обыскали и украсть ему удалось только на самом выходе корзину для мусора, а так больше ничего. Все усилия фаллоимитатора пропадали втуне, но ты, главное, помни о конечной цели, а дорогу к ней выберет судьба. Однажды ночью в отделение привезли молодую карманницу, она сидела в углу на скамейке, старшина Голавлев держал ее за волосы, смеялся и пытался засунуть фаллоимитатор ей в рот, а новый сержант, работавший только третью неделю, сидел поодаль и курил. Докурив, он затушил сигарету, встал, подошел к Голавлеву, страшно ударил его кулаком в лицо, выломав руку, вырвал фаллоимитатор и, подойдя к окну, выбросил его на улицу. Фаллоимитатор даже от неожиданности не успел сказать "спасибо". Впрочем, сержант все равно его бы не услышал. Тот, кто нужно, никогда не слышит.
Утром по аллее у отделения милиции прогуливалась живущая поблизости старушка Татьяна Алексеевна с живущей вместе с нею старушкой Альмой, и одна старушка, заметив фаллоимитатор, принесла его другой в зубах. Татьяна Алексеевна была очень бедной, очень экономной и очень слабо видящей женщиной, и вследствие этого она уже тем же вечером тщательно вымытым в содовом растворе фаллоимитатором толкла картошку в старой алюминевой кастрюле, а старушка Альма наблюдала за этим снизу, вытянув седую шею и нервно лупя хвостом. Так продолжалось каждый день в течение нескольких месяцев. Приготовив пюре и облизав фаллоимитатор, Татьяна Алексеевна совместно с Альмой ужинали и отходили ко сну, а фаллоимитатор, заняв место в буфете, думал о своей судьбе и не спал. Фаллоимитаторы вообще не спят, они помнят, что могут понадобиться в любую минуту. Надо только верить, что минута эта обязательно придет. Так в раздумьях проходила ночь, утром Альма просыпалась и будила хозяйку, начинался новый неторопливый день, но однажды Альма умерла, а назавтра от горя умерла и Татьяна Алексеевна.
Соседки по подъезду пришли подготовить покойницу, и вот среди них-то фаллоимитатор и нашел свою судьбу. Это была сорокалетняя очень одинокая и очень несчастная женщина с ожогом лица. Безобразное фиолетовое пятно покрыло ее щеку и ухо, и с тех пору женщины только дважды был мужчина. Один раз за деньги, другой из жалости. У того, что из жалости, ничего не получилось. У того, что за деньги - да. Эта женщина увидела фаллоимитатор и отнесла его к себе в квартиру, совсем даже не для того, просто она заметила его первой, очень удивилась и спрятала. Чтобы не было лишних разговоров, больше ни для чего. Так она говорила себе, пряча фаллоимитатор в шкафу, и почти не врала. Да и фаллоимитатор тоже не мог поверить, что его долгий путь закончился, он так привык ждать, терпеть и надеяться, что эти терпение и надежда сами превратились уже в цель и смысл его жизни, ему казалось странным, что он, прошедший через такие волнения и испытания, столько видевший и переживший, сравнится теперь в своем предназначении с любым новеньким блестящим своим собратом только из упаковки. "Для чего же тогда было все, что было? - спрашивал себя фаллоимитатор. - Да, там, на прилавке, я был слеп и многого, слишком многого не знал и не понимал, но разве слепота моя была помехой моему предназначению, и разве поможет ему теперь мое прозрение?" Так думал фаллоимитатор, а его новая хозяйка стояла у окна и плакала о Татьяне Алексеевне, об Альме и о себе, и ненароком все поглядывала в сторону шкафа, а что до всего остального, то счастья в мире нет, а судьба, которая гонит по жизни людей и фаллоимитаторы, знает лишь свои резоны и не дает ответов.