Вообще это довольно типичный случай, когда съемка задерживается или мужики заранее водкой не запаслись на вечер. Вечерами в киноэкспедиции та-кая скукотища порой, что без шила ее не разогнать никак.
Во владимирской гостинице, в восемьдесят де-вятом году, когда во время Перестройки коопера-тивное кино в фаворе было, группа "Семья вурдала-ка" заразвлекалась по пьяне так, что красавца Шавлака - из тех, что лицом работают - пихнули прямо на окно в номере, и он своим бесподобным фейсом пробил оба стекла на улицу. Зимой!
Тут все замерли и протрезвели. Ведь сейчас кА-а-а-ак вылезет, да кА-а-а-ак всем наваляет. На полном серьезе. Ему завтра в кадр крупным планом. А денежки-то кредитные, с ""Элекс-банка"".
Но вынимает Игорек из окошен свою голливуд-скую морду, а на ней... ни царапинки. И так бывает, но не всегда.
* * *
Группа каскадеров Миши Кантемирова поехала как-то в Среднюю Азию. С лошадок попадать. В бас-мачей проиграться. Денежная для них картинка бы-ла. Падений много. А оплата по дублям.
Так вот я к чему весь спич веду: съемка за-кончилась, до города далече, а магазин скоро за-кроется. А если магазин закроется, то всем скуч-ный вечер гарантирован. И тут вся "банда", пере-глянувшись, как была, в игровых костюмах, не сда-вая пиротехнику оружие, на собственных конях, с гиканьем понеслась в ближайший кишлак.
Не успели и пару дувалов проскочить, как вы-скочил какой-то дед и, протягивая узловатый палец вглубь населенного пункта, крикнул на фарси:
- Сельсовет там!
Секешь? Дело-то было при Брежневе еще. Самый разгул застоя исторического материализма.
Мужики, не останавливаясь, понеслись в ука-занном направлении, хоть и по-фарси не разумела. Но магазин, по обычаю, всегда напротив сельсовета располагается.
Влезли, спешившись, в сельпо. А два магазин-ных сидельца при виде добрых молодцев сразу руки за голову и лицом к стенке.
Миша на них удивленно вытаращился:
- Эй... люди, я только две бутылки водки купить хочу.
А сам того не заметил, что для того, чтобы достать заветный червонец, который он, боясь по-терять на съемках, засунул в деревянную кобуру маузера, вытащил из нее этот самый маузер...
Продавцы и повели себя, как образцовые выпу-скники школы Сундакова.
Это еще что? Вот снимали "Ворота в небо" в Литве, под Вильнюсом. Где-то в конце семидесятых. Так там, в аналогичной ситуации, каскадеры в эсэ-совской форме, на игровом броневике, со всеми знаками различия и шифрами, автоматами и губной гармошкой ввалились в Вильнюс и понеслись по про-спекту Ленина до ближайшего магазина. С музыкой и опять-таки за водкой.
Так часть литовцев, что постарше, решили, что ""наши в городе"" стояли на тротуарах навытяжку, выбросив руки в нацистском приветствии.
Ровно через сутки вышло постановление Верхов-ного Совета Литовской ССР о том, что московская киногруппа должна покинуть территорию республики в 24 часа.
И покинула.
Как-то известного каскадера Богородского при-гласили с его гайдуками в зимней речке покупать-ся. Там по сценарию на льду снаряд взрывался, и конная упряжка с пушкой под воду шла. Ну, и кас-кадеры должны были вы ледяной крошке с полминутки перед камерой поплавать.
После поставленной задачи Богородский упал в себя глазами, чуток подумал и затребовал:
- Ящик водки.
- Уже, - заверил его директор картины.
- Баня.
- Само собой.
- Двойной тариф по высшей ставке каждому.
Здесь пошел торг. Тогда, в начале восьмидеся-тых, максимальная ставка за дубль была 135 руб-лей. А директор уперся и никак не хотел платить такие бешеные деньги.
- Тогда сам в речку лезь.
Сторговались на полной ставке плюс пятьдесят процентов репетиционных.
Взорвались.
В крошке ледяной поплавали и сразу в баню, чтобы простатит ненароком не привязался.
Через два часа прибегает второй режиссер и говорит:
- Ребята. Камеру заело. Придется повторить.
Богородский смотрит соловыми глазами на полу-пустой ящик водки и соглашается, кивая на него:
- Повторить... Все.
По поводу директорской жадности могу случай из собственной практики рассказать. Снимали ""Юность Петра"" на студии Горького.
И в сцене взятия какой-то крепости необходимо было по сценарию оттолкнуть от стены штурмовую лестницу вместе с осаждавшими ее воинами.
Сам понимаешь: падать навзничь с нескольких метров на асфальт, хоть с родного Новодевичьего монастыря, нам не климатило. Пришлось выворачи-ваться. Но на то и существует постановщик трюков, чтобы человеческих жертв не было.
Привязали мы к столетней липе верхушку лест-ницы авиационной резиной. Той, которой планеры запускают. И все окей! Нас сбрасывают, а мы как пауки в лестницу уцепились и висим в метре от земли, качаясь. Уже вне кадра.
И все хорошо бы было, если бы на площадку ди-ректора картины не принесло. Посмотрел он на наши страдания и визжит возмущенно:
- За что же вам по высшей ставке плачу, если трюк этот безо всякой опасности для жизни?
Тут я не выдержал и его выдающемуся носу со все дури смазал. От души.
Потом поднял его, контракт в окровавленный нос сунул: читай. ""За технику безопасности отве-чает сам каскадер"".
Заплатил.
И даже не пожаловался на то, что нос ему раз-били.
Но больше всех отличился Валера Лисевич. Тот вообще крендель был очень занятный.
В свои тридцать с небольшим он каким-то обра-зом оказался на пенсии. Был он капитаном десанта и, если не врет, начальником охраны главкома - генерала армии Маргелова. И когда командующий ВДВ преставился, то всю охрану в отставку и выперли.
Дали ему пенсию в 150 рублей - по тем време-нам средняя зарплата. А у мужика здоровья, что грязи. Мастер спорта по четырем видам.
Год поошивался он на гражданке, сделал еще нормативы двух мастеров: по санкам и еще там по чему-то, не помню уже. Делать нечего, а энергию куда-то девать надо.
На ""Мосфильм"" он попал случайно, как под трамвай, впрочем, как и большинство студийцев. Затесало его каким-то ветром в массовку. И при-жился он там постоянно. Во-первых: это дело ему самому интересно стало, а во-вторых: его рожа имела одну очень редкую особенность: что на него ни на день - всему соответствует. Стетсон на баш-ке - парень из Техаса, стальной шлем - зверюга из СС, а уж в гражданском строгом костюме каждая нитка кричала, что это секретный агент.
Вершиной его творческой карьеры, на моей па-мяти (за дальнейшее врать не буду) стала роль слуги Собакеевича в многосерийных "Мертвых ду-шах". Приклеили ему седые бакенбарды, напялили ливрею - и пожалуйста... Типичный прибарственный дворовой, из тех, что барином крутят как хотят.
Так вот я о его здоровье сказать хотел. Как-то раз, на съемках ""Блистающего мира"" в восемь-десят втором году, летом, часть киногруппы тихо пила поздним вечером на втором этаже гостиницы ""Звездочка"", в Ялте. Циркачи-каскадеры тогда всех развлекали. Фокусы-покусы...
В это время местные парни стали грязно домо-гаться к нашим гримершам, которые мирно спали на первом этаже с открытой балконной дверью. Типично виктимное поведение.
Народ, натурально, ссыпался вниз на истошные девичьи визги.
Разборки пошли, базар-вокзал...
Стенка на стенку стоит и никто первым ударить не решается. Первым - это же ответственность взять на себя за все махалово.
Тут пьяный Лисевич раздвигает нас и высовыва-ет свой фейс. И немедленно кто-то из местных ему по этому фейсу, по самой носопырке, въезжает ку-лаком.
Тут и понеслось все лобком по кочкам. Все лу-пят кто кого ни попадя. И махалово такое образо-валось, что ни за что не понять: где московская киношная интелегенция, а где ялтинская урла.
А Лисевич сидит на копчике посреди самой дра-ки и скучает.
Мозги всегда побеждают силу - отогнали мы ял-тинских хулиганов. И, с любопытством достойным лучшего применения, вопрошаем Валеру: чего же это он, твою мать... шестикратный мастер спорта, де-сантник... в кустах отсиживается, когда такой мордобой на площадке.
А он в ответ только оторопело вопрошает удив-ленно:
- Мужики, меня это что?.. По еблу стукнули? А?
- Еще как, - говорим.
Он мотает головой, как бык на бойне и сокру-шается:
- Ну, надо же... Первый раз в жизни.
Умылись мы и стали опять развлекать друг дружку, кто во что горазд. Спать уже абсолютно не хотелось после такой гимнастики ума и тела.
А Валера все свою носопырку нянчит и о том, что она впервые в жизни с кулаком повстречалась, расстраивается. Сидит себе на балконной ограде лицом в номер и раскачивается, что-то под нос мы-ча.
Мы его долго не стебали, видя, что человек и так сильно переживает.
А он качался-качался, напевал-напевал, да как... Со второго этажа да на бетонную площадку.
За скорой все же несколько человек рванули, как будто одного не хватит.
Тут Валера приподнимается с бетона, бок поти-рает и сокрушается:
- А больно, бля!
Это вот о его здоровье.
Через год: какая фильма была - уже не помню. Кино и немцы очередные. Про то, как наш разведчик в одиночку в очередной раз всю вторую мировую войну выиграл. Снимали в году этак восемьдесят... не то третьем, не то четвертом. Во! Как только Брежнев откинулся - в ту осень было.
Там, по ходу пьесы, этот агент Коминтерна эсесовцев на грузовике в Шпрее сплавляет. Герман-скую речку Шпрее изображала москворецкая набереж-ная Тараса Шевченко в Москве.
Там одно звенышко чугунного ограждения сняли и через этот пролом машину в воду скидывали, а каскадеры в немецкой форме в этой воде плавали. Якобы спасаясь.
Всего один кадр.
Кадр-то один. А дублей...
Ну, раз поплавали, переоделись в сухое, со-грелись.
Два поплавали... и водка кончилась.
А действие разворачивается в самую что ни на есть золотую осень московскую. Очень красиво. Только вода уже не август месяц.
Каскадеры Валере и говорят:
- Командир, сугрев требуется.
Валера, ничтоже сумняшися, в заботах о личном составе поперся в гостиницу ""Украина"". Магазины по позднему времени уже закрыты были. Да не в совковый ресторан его занесло, что со стороны Ку-тузовского проспекта, а в ""Интурист"" - у того вход с набережной как раз.
Появление штурмбанфюрера в полном обмундиро-вании вызвало среди интуристов нездоровый ажио-таж.
Повторяю для непонятливых, события проистека-ли в самом начале восьмидесятых годов ХХ века. В СССР.
Валера, ни на кого не обращая внимания, спо-койненько подошел к буфету, купил по ресторанной цене пузырь ""кубанской"", и, не торопясь, напра-вился к выходу.
А там его уже поджидает милицейский капитан:
- Пройдемте, гражданин хороший.
Ну, пройдемте, так пройдемте. Валера за собой вины никакой не чувствовал, хотя чувство вины пе-ред власть несущими у советского человека тогда шло сразу за шестым чувством глубокого удовлетво-рения.
Ввели его в местное отделение, каковое тогда при каждой уважающей себя гостинице имелось. Про-шли к дежурке: что да что?
- Да каскадеры мы. С ""Мосфильма"". Вот удо-стоверение, - Валера менту в нос сует карточку с фотографией.
- Это не страшно, - примирительно сказал мен-товской капитан, - только вот протокол я обязан составить. Огласка вышла. Сами понимаете вокруг сплошные иностранные граждане. Подпишите бумагу и гуляйте дальше.
- Да не гуляем мы - работаем. Выйди на набе-режную - там камера стоит. И прежектора.
Капитан дверь открывает и Валеру вперед себя пропускает.
Тот входит и оказывается в... КПЗ.
Реакция сработала моментально. Схватив капи-тана за голову, швырнул его Лисевич через себя в капезешку и дверь закрыл.
На засов.
Капитан ментовкий там, естественно, орать принялся, материться, стучать.
Но Валера уже мимо дежурного летехи стальными подковками по метлахской плитке цокает, к выходу направляясь.
- Подписал? - летеха спрашивает не отрываясь от детектива.
- Подписал, - отвечает Валера, огибая дежур-ку.
- А орет там кто?
- Кто у вас в КПЗ сидит, тот и орет,- улыб-нулся Ливесич и на выход со спокойной мордой.
Потом, правда, разборки начались серьезные, до парткома киностудии и выше. Вопрос стоял об исключении Лисевича из партии за дискредитацию. Только вот чего? Славного имени эсесовца? До сих пор никто вразумительно сказать не может.
Но замяли.
Обошлось.
А все она - водка. Если бы ее тогда, как сей-час, на каждом углу круглые сутки продавали, то никаких таких баек и в природе бы не было.