Аннотация: Сколько зон было в Ванино, сколько людей прошло через пересылку, какие порядки были в зонах и др.
Ванинская пересылка
От автора
После Великой Отечественной войны и гибели мужа (моего отца) мама, Мария Стефановна Юрьева, с четырьмя детьми перебралась на Дальний Восток к своим сёстрам. Поселилась в пос. ДЭСНа, где я и окончила в 1957 г. среднюю школу N 15. В 1963 г. окончила Хабаровский педагогический институт и стала преподавать историю в родной школе. В 1973 г. перешла в школу N 40 пос. Ванино. Увлекалась краеведением, привлекли в 1984 г. к созданию краеведческого музея, а позже назначили директором этого музея на общественных началах. Я преподавала историю в школе, а потом отправлялась на работу в музей. Вела в школе кружок следопытов с туристским уклоном. Музей пополнялся экспонатами и документами. И вот однажды очередной посетитель неодобрительно отозвался о музее:
- Что это вы серость в музее увековечиваете?
- Здесь есть неправда?
- Да!
- А в чём она?
- Сами смотрите.
И тогда я решилась идти к старикам, и начались многолетние поиски материалов о Ванинской пересылке.
Сначала я сомневалась, к кому обратиться, никто ведь не скажет: "Я сидел". Но, как оказалось, зря. Отовсюду стали поступать письма, приглашения. В спорах родились эти записки, и в Ванино появился народный музей краевого значения. Я благодарна всем людям за их откровения, а также особенно благодарна своему брату Евгению Вениаминовичу Каминову за его советы, помощь, без которой я бы не решилась издать данную книгу.
.
А.В. Шашкина.
"Я ПОМНЮ ТОТ ВАНИНСКИЙ ПОРТ..."
Залив Хаджи был открыт 23 мая (4 июня) 1853 г. Н.К. Бошняком. Залив состоял из множества бухт, и всем этим бухточкам, мысам Бошняк сам дал названия. На карте появилась Императорская Гавань, бухта цесаривеча Александра, мыс Анастасии, Константиновский залив. Бухту Ванино впервые описал Н.К. Бошняк, но вот название этой бухте не дал, теперь трудно сказать, почему. В 1873 г. - начале 1874 г. в этих местах работала экспедиция полковника Л.А. Большева. В состав экспедиции входил и военный топограф В.К. Ванин, он выполнил съемку Императорской Гавани и, в том числе залива Уй, названного в его честь бухтой Ванино.
В конце XIX - начале XX века на берегу этой бухты находилась небольшая лесопилка да две-три рыбалки. Жизнь шла неторопливо.
Первые сведения о пересылке
Сегодня поселок Ванино известен благодаря Ванинскому морскому торговому порту. Порт перерабатывает разнообразные грузы на Магаданском и Чукотском направлениях. Используя паромную переправу, отправляет грузы на Сахалин, а экспортный груз в Японию и в другие страны. В декабре 1998 г. Ванинский район отметил свое 25-летие.
Но много ли нам известно о возникновении самого поселка Ванино. Ведь его развитие и становление было связано, прежде всего, со строительством железной дороги Комсомольск-на-Амуре - Советская Гавань, а в самом Ванино 18 октября 1943 г. были открыты порты-пункты Датта и Ванино. В 1945 г. порт был передан в ведение Дальстроя, а в 1950 г. - Министерства Морского флота.
Не так уж давно происходили эти события, и еще живы те, кто может нам рассказать, как же возник сам поселок, кто строил его, в каких условиях жили те, кто по-разному осел на этой дальневосточной земле.
Первым моим собеседником был Михаил Григорьевич Силеев, он рассказывал: "В Ванино от зоны до акватории порта стояли бараки. В районе, где сейчас Приморский бульвар, стоял штаб пересыльного пункта, по 100-120 тысяч находилось в пересыльном лагере. Про репрессии знал, с 1937 г. жил в поселке ДЭСНа (переводится: Дальневосточная электростанция специального назначения). Аресты случались часто. Забирали ночью, утром приходишь на работу - нет одного, второго, третьего. Всех арестованных увозили на катере, затем грузили на пароход и отправляли во Владивосток. Были арестованы начальник строительства Воронов, начальник техотдела Данцерг, начальник ЭМО Корчемный, начальник промстроительства Розен, инженер по ТБ Осиповский, секретарь парторганизации Сычев, инженер-инструментальщик Травкин вместе с сыном. Горка, где были расположены деревянные домики, в которых жило начальство, долго в народе называлась "вредительской". Из всех арестованных после войны живыми вернулись только трое. Все вскоре покинули поселок.
А дальше помог Иванов Анатолий Алексеевич, дал адрес Валерия Янковского. Янковский - автор документальной повести "Побег". В первом письме он писал: "Ванинский лагерь, как и все лагеря, нашей семье очень "близкий". Дело в том, что и я, и моя жена Ирина Казимировна, прошли через это пекло в 1947-1949 годах, когда нас везли через острог: ее на Колыму, меня через Находку на Чукотку".
Прислал Янковский и свою повесть "Побег", в ней он пишет о Ванино: "Через эту знаменитую бухту прошли тысячи тысяч! Странный городок на холме на берегу Татарского пролива, обнесенный высоким деревянным частоколом, наподобие старинного острога. Только, разумеется, с колючей проволокой поверх частокола. Целых пять зон, разделенных воротами. В Ванино я пробыл с октября по декабрь. Этап шел за этапом: с колес на пароходы и обратно". Недели три Янковский проработал гробовщиком и запомнил, что самым "легким" был день, когда они сделали 13 длинных ящиков из горбыля, а рекордным - 19".
Это и были мои первые сведения о пересылке в Ванине. Еще не было книги Жигулина "Черные камни", не было и рассказов Шаламова в библиотеках района.
Янковский на вопрос, где же искать людей, знающих о Ванинской пересылке, писал: "Идите без оглядки к старикам, им теперь нечего скрывать и прятаться. Конечно, люди бывают разные, но не сомневаюсь, многие поделятся с вами своими воспоминаниями".
После небольшой публикации в районной газете "Восход" пришло письмо из совхоза "Акур". Звали старики, а потом звонили, приглашали многие из разных поселков района, называли фамилии и адреса. Стала ходить, ездить, записывать. Что же я узнала за эти годы?
Начну с воспоминаний старожила поселка Ванино Ивана Павловича Серова, живущего здесь с 1937 года: "Тогда в районе Ванино стояло всего-то два домика и пустой барак. Вокруг тайга. И только там, где сейчас Малое Ванино, находилось несколько домиков, здесь жили рыбаки из рыболовецкого колхоза "Заветы Ильича". Жили, в основном, летом, ловили ставным неводом рыбу. Там, где сегодня дамба, были проложены боны, перегораживающие бухту. И выше, где станция Ванино, тоже стоял бон. На берегу в бараках жили рабочие бона. В районе реки Чистоводная находился лесозаготовительный участок, здесь заготавливали круглый лес, сплавляли его по Чистоводной и у бонов вылавливали. Затем подходили корабли за лесом, часть леса отправляли на строительство Северного судоремонтного завода в Совгавань, часть шла на экспорт".
Все! Никаких лагерей тогда здесь не было! А теперь остановлюсь на воспоминаниях Кондаковой Матрены Павловны. Приехала она к мужу 17 июня 1944 года. Муж после действительной службы остался в Ванино, работал в охране. Пароход "Совет" причалил в Совгавани, молодая женщина через колхоз "Заветы Ильича" пешком пошла в Ванино. Путь не близкий и по сегодняшним меркам, а тогда дорог не было. Шла по тропинке, где по бревну, где прыгая с пенька на пенек. Возле Тишкино на большом дереве увидела надпись: "Строительство-500". Штаб охраны находился на единственной тогда улице в Ванино, сейчас дорога к базе 040. Выделили мужу землянку где-то возле речушки Мучка. Лето было теплое, с детьми спала во дворе среди цветов иван-чая. "Пересылка? - уточнила Матрена Павловна. - Пересылка уже была, но бараков не было". Запомнилось: люди спали на открытом воздухе, ночью темно, сидели кучками у костра, тесно прижавшись друг к другу.
Расположение зон в Ванино
В 1949 году в Ванино уже существовало три зоны: первая, вторая, третья. Позднее построили четвертую, шестую, седьмую, санпропускник. Всего же в пересылке было 18 простреливаемых зон. Руководил пересылкой капитан Белоусов из репатриантов, его заместителем был старший лейтенант Абросимов. Оба стояли во главе пересылки до февраля 1949 г., на смену Белоусову пришел лейтенант Родион Ефимович Бойко, настоящий работник, командир.
Пересылка пополнялась людьми с открытием навигации. В течение мая-сентября шли этапы по два-три в день. Принимались этапы на станции Малое Ванино, заключенных вели на "Куликово поле" под охраной. "Куликовым полем" народ называл место, куда приводили вновь прибывших, они сидели здесь на узлах и без узлов, пока шла проверка документов. "Куликово поле" находилось там, где сейчас улицы Суворова, Украинская, захватывая проулки за административным зданием поселка Ванино и часть площади Мира. "Куликово поле" было обнесено проволокой, отсюда людей вели в санпропускник четвертой зоны в баню, а затем распределяли по зонам: отдельно воры, "суки", бандеровцы, власовцы, махновцы, подмешивая к ним и "58-ю". Санпропускник находился рядом с 5-й зоной, а 5-я стояла на месте снесенных недавно бараков по улице Украинской, захватывая территорию вплоть до современного ресторана "Дельфин". Рядом с санпропускником шла дорога и стояла водонапорная башня. Ниже санпропускника располагалась 3-я зона (район ул. Молодежной, 2-4), и если спускаться вниз к порту по Приморскому бульвару, то мы практически идем по территории второй, а затем первой зоны. В первой зоне построили баню, следственный изолятор, штаб транзита, продовольственный склад. Это главная зона пересылки. Правее этой зоны через дорогу, ведущую к базе 040, находилось САНО (район домика погранзаставы) - санитарный отдел, санитарная служба. Здесь принимали больных из числа заключенных, было отделение и для вольнонаемных. Домик, где находилась столовая САНО, стоит и сейчас.
С 1945 года живет в Ванино Анна Ивановна Денисова, в 1949 году работала в САНО транзита. В САНО оказалась неожиданно для себя. Работала Аня медсестрой в женской колонне, расположенной в поселке Сортировочная (сейчас п. Октябрьский). В 1947 году в женский лагерь приехали врачи для осмотра заключенных женщин. Обратилась и Аня к врачу-дерматологу, врач обнаружил у нее трофическую язву на ноге. Дальше Аню осмотрел Шмидт и сказал: "Надо ложиться в больницу". Больше года Аня лечилась в САНО, а заодно и работала медсестрой. Шмидт её вылечил.
Группа врачей, среди которых были Шмидт, Медведев, Скомарович, сидела, как тогда говорили, по делу М. Горького. Наверное, многие слышали или читали о процессе 1938 года, когда ряд советских врачей, в том числе доктор Л.Г. Левин, И.Н. Казаков были расстреляны, Д.Д. Плетнев осужден на длительное заключение. Врачей обвинили в смерти сына Горького и самого А.М. Горького. Следом за арестом ведущих специалистов кремлевской больницы начались массовые процессы 1938 г., там было не только "дело врачей".
Лично Анне Шмидт рассказывал, как в Магадане пришлось ему чистить уборные, как было ему трудно, чего только не пришлось пережить. В 1947 году Шмидт был уже бесконвойником, жил в домике рядом с САНО.
После освобождения с женой Тасей уехал в Комсомольск-на-Амуре. Интересно, что даже мы, дети, в те годы знали Шмидта как самого умного и доброго врача. Таким он и остался в памяти людей, знавших его.
В САНО пересылки были терапевтическое, туберкулезное, дерматовенерологическое, хирургическое отделения. Имелись и различные подсобные помещения, морг. Больница была рассчитана на 250 человек, по 50 больных лежало в каждом корпусе. Болезни разные - от кожно-венерологических до психических. В больницу УСВИТЛа поступали все больные, помощь оказывали всем. С огнестрельным и ножевым ранением направляли в хирургическое отделение. Позднее появилось отделение роддома, здесь находились "мамки".
Врачи были и вольнонаемные: Порошина Нина Ивановна, хирург Ушакова Александра Петровна, Степанова Анна Андреевна и заключенные: хирурги Медведев Петр Иванович, Устьян Аветик Хачатурович, Бумбаускас, Чемшит Василий Васильевич, рентгенолог Березовский, врач-терапевт Бельбао, рентгенотехник Павел Шиндзяпин. У всех 58-я статья. Устьян во время войны попал в плен, дали 25 лет, после Ванино отправили в Магадан. Туда же в 1951 году угнали и Бумбаускаса. Как-то незаметно исчез Медведев Петр Иванович, и хотя срок заключения у него закончился, он не был освобожден, а отправлен в Магадан. Он говорил: "Если меня не освободят, то у меня есть средство...". Позднее в Ванино прошел слух, что Медведев погиб в Магадане.
Многие в Ванино помнят хирурга Августа Александровича Асрианциса, латыша по национальности. Асрианцис прибыл в Ванино после Комсомольска-на-Амуре, осужден по 58-й за то, что работал в немецком госпитале врачом. Когда немцы захватили Ригу, то всех шестикурсников Рижского мединститута мобилизовали, дали форму и направили работать. Асрианцис вспоминал: "Я ни одного выстрела не сделал". Судили его за измену Родине, статья 58-я п.1 "а", дали 10 лет. Заключенные называли хирурга просто Август, за помощью к нему обращались и вольнонаемные. Асрианцис и после освобождения работал в Ванино по вольному найму. Запомнился многим: "Зима, идет раздетым, без шапки, румянец на щеках". Сколько людей, вспоминая его, говорили: "Талантливый хирург!" Позднее он уехал в Биру, там и похоронен.
В САНО в эти годы работали врачи Пивоваров, Заседателев, Милославов, Вартанова. Доцент Вартанова сидела в женском лагере (там, где сегодня нефтебаза порта), оттуда её взяли в САНО. Ходила без конвоя, после освобождения, как и Шмидт, уехала отсюда. Грузин Биклава был осужден за измену Родине, за одну фразу дали 10 лет. Шиндзяпин увлекался фотографией, многие для спецчасти сделаны им. После освобождения уехал, но устроиться на работу долго не мог, писал из Бийска: "Как я жалею, что уехал. Меня с моей справкой никуда не берут".
Денисова Анна Ивановна помнит, что в САНО работали медсестра Полина, медсестра Аня, обе сидели по 58-й. Аня была осуждена за то, что во время войны не эвакуировалась со всеми, т.е. была под немцем. Лежала в лазарете девушка, осужденная на 5 лет за 15-минутное опоздание на работу, здесь и умерла. Анна Ивановна рассказывала: "В лазарете были двойные нары, везде лежали больные, истощенные дистрофией люди. Поплакала я. Молодая, кругом заключенные, умирали прямо на глазах. В лазарете лежали и сумасшедшие, шесть человек. Один всё время кричал: "Ой, Яша спать хочет, Яша спать хочет". Другой вставал, закутывался в простыню и начинал говорить. Но больше всего здесь лежало с простудными заболеваниями".
Старое САНО ликвидировали в 1952 году и перевели в 4-ю зону. Здесь были построены более капитальные корпуса, роддом. Асрианцис работал здесь в 4-й зоне.
Когда приходил этап, всех проверяли, обрабатывали форму 20, затем разводили по зонам, пересчитывали. В САНО направляли дистрофиков, цинготников. Часть больных привезли в САНО в 1950 г. из Комсомольска-на-Амуре. После посещения больницы на Дземгах в Комсомольске-на-Амуре генерал-майором Деревянко больницу расформировали: "Что держите? Ему одинаково умирать, что на трассе, что на матрасе".
Между САНО и нынешним магазином "Строитель" стояла еще одна мужская колонна, здесь, в основном, находились политические. Во главе колонны стояла Ставанова Мария Яковлевна. Сама неграмотная, адъютантом у неё был заключенный Иван. У неё в колонне царила чистота, все блестело. Когда приходила для очередной проверки комиссия, составляла акт, Ставанова вызывала Ивана: "Иван, читай, что тут написано?". И только после этого подписывала акт.
Выше магазина "Строитель" находилась еще одна колонна во главе с Митюковой Еленой Кирилловной. Там, где сейчас площадь Мира и на уровне 2-й и 1-й зон, шла 17-я. Их разделяла дорога та, что сегодня мы зовем Приморским бульваром. В 17-й находились воры, "красная шапочка", беспредел. Воры разделялись на воров "идейных" и "безыдейных", были еще и "суки". "Суки" - бывшие воры, изменившие воровскому закону, т.е. "ссучились". "Беспредел" - это те, кто отошли от воров и "сук", создав собственные группировки. "Красная шапочка" - бывшие работники суда, прокуратуры, МВД, попавшие в заключение. Как рождались эти группировки, я расскажу позднее.
Ниже 17-й зоны шла 18-я, хозяйственная, здесь построили гаражи, котельную, овощехранилище, мастерские. Здесь занимались ремонтом машин, чинили валенки, шили одежду.
Производственный лагерь располагался в границах сегодняшнего магазина "Мебель", "Культтовары", детский сад порта. Между 18-й и производственной зоной шел Торговый переулок, справа от него стоял домик, в котором размещалась почта, сберкасса, а позднее транспортная прокуратура. В 1946 году, когда здесь еще была почта, цензором в ней работал Александр Иванович Горбенко.
В УСВИТЛе (управление северо-восточных исправительно-трудовых лагерей) ему человек пять из бесконвойников помогали. По 12 мешков писем приносили, и все под руководством Горбенко проверяли эти письма, читали их. Начальником почты в Ванино был Кормачев. Почтальоном тогда работала молодая девушка Маша Славинская: "Первое время боялась, а потом - ничего". В 1946 году она приносила почту прямо в зону "власовцев". Эта зона располагалась в границах, где сейчас рынок, остановка "второй район" и до самой Первой линии (район парка). Позднее девушке запретили проходить в лагерь, почту приносила к вахте, останавливалась у ворот и ждала, пока не выходили из штаба транзита за почтой.
Там, где сейчас управление порта, 5-я столовая, находился портовской, или рабочий лагерь, начальником которого в 1948 году был Нурдыгин. Рядом с лагерем стоял домик, в котором жил Нурдыгин. Из лагеря брали на работу по 400-500 человек, занимались разгрузкой, погрузкой судов, строили деревянные пирсы в порту.
Все перечисленные зоны - это зоны транзита. Но зоны были еще в районе реки Чистоводной, в поселке Сортировочная стояла женская колонна (в районе сегодняшней бензозаправки). Во главе стоял майор Забокин, еще одна зона находилась недалеко от дамбы, возле бухты. Еще одна женская зона стояла в районе сегодняшней нефтебазы порта, как раз между бухтой и воинской частью. Женщины "уходили" под проволоку и исчезали на 2-3 дня в воинской части, потом возвращались. Женский лагерь был и в транзите (14-я зона), просуществовал недолго, сгорел в один из многочисленных тогда пожаров. Были лагеря и на Дюанке, в Датте, Усть-Орочах, Акуре. 102-я, 203-я, 303-я штрафные женские зоны, сидели в них получившие большой срок женщины, работали на строительстве железной дороги. В районе сельхоза в Датте стоял женский лагерь, были здесь женщины, арестованные по указу "за колосок". Занимались сельским хозяйством, выращивали картофель, капусту. После смерти Сталина их сразу отпустили домой, уехали все, в лагере за Алексеевкой из 480 человек осталось 108.
Старожил села Датта Федор Прокопьевич Надежкин рассказывал, что практически в каждом распадке между сопками находились мужские лагеря по 400-500 человек в каждом. Орудия труда - кирка, лопата, взрывчатка. Лагерники строили железную дорогу, а затем вдоль полотна проложили шоссейную, пленные японцы строили станции по ж/д ветке. Но в поселке была еще одна особая зона, она не входила в число зон транзита, это 505-я колонна, подчинялась она штабу 508-й стройки. 508-я прибыла из Салехарда в апреле 1951 года, начальником её был полковник Свиридов. Рабочая сила - заключенные. Задача - строительство железной дороги от Сортировочной до Совгавани, развитие Совгавани, Ванино. Восемь колонн было занято на строительстве. Одна из женских колонн, лагерь которой был в Токах, строила железную дорогу от станции Токи на четвертый пирс. Выводили по 250-300 человек, женщины вели отсыпку полотна. 505 колонна возводила кирпичные склады генгруза, по 500-600 заключенных выводили на работу. Эта же колонна строила 2-хэтажные дома по улице Матросова, Победной, Стадионной. Первый дом, построенный ими, стоит сейчас на углу улиц Победной и Октябрьской. На складах генгруза работали старший прораб Ларьков, мастер Г.В. Ходаренков. На строительстве клуба портовиков - мастер В.И. Фомин, в ПТО В.Н. Сколкин. Мастера, прорабы - все из вольнонаемных. Заключенные работали внутри, весь район строительства был огражден, стояла охрана. Внутри оцепления была построена временная столовая, обед привозили на стройку в термосах на лошадях. Лучшие строители поощрялись, назывались их фамилии. Штаб 508-й стройки стоял на том месте, где сейчас находится средняя школа N3. Ниже располагался банно-прачечный комбинат 508-й стройки, а за ним в глубине и вверх до самой "Нахаловки" (это название возникло тоже во времена пересылки) и была 505-я колонна. Сидели в ней, в основном, политики. "Контрики" и "политики" шли на работу, и с работы под духовой оркестр, офицеры, среди них командиры полков, командиры отделений. В Ванино живет фронтовик, который в 1952 году встретил в пересылке своего командира полка, вместе сражались под Сталинградом, а теперь оказались по разные стороны баррикад. Лично писал письма Калинину, но ответа так и не получил.
Мужская колонна стояла в Сортировочной, в районе поворота на Мицуевский, на правой стороне. Она строила базу 508-й стройки, лесозавод, продовольственные склады, склады технических материалов, нефтебазу. Всё это в одном месте. Со стороны Сортировочной сюда была подведена железная дорога, по ней подвозили грузы.
Другая женская колонна стояла в глубине, там, где сейчас локаторы. Она заготавливала лес. В этой колонне бригадиром работала Громадская Антонина Михайловна. На её судьбе я остановлюсь отдельно. Еще одна мужская колонна стояла недалеко от поселка ДЭСНа, там, где когда-то существовал мост в верховье реки Ма. Колонна и строила этот деревянный мост, в детстве мы часто приходили сюда, смотрели, могли и пройти по мосту, заключенные не обращали на нас внимания, а охрана пропускала. Еще одна колонна находилась в Мули (сейчас станция Высокогорная). Когда построили железную дорогу до Совгавани, трест 508-й стройки переехал в Совгавань. Начальником стал генерал Егоров, руководство стройкой осуществляло МВД.
Ванино сохранило на долгие годы славу всесоюзной пересылки - комплекса лагерей. Отсюда в душных пароходных трюмах отправлялись этапами на Колыму бывшие врачи, учителя, военачальники, государственные деятели, десятки тысяч простых смертных. В статье А.С. Сандлера "Мы были выше и упрямей своей трагической судьбы" написано: "В бухте Ванино было смешано все: уголовный мир и дезертиры, власовцы, бандеровцы и осужденные за военные преступления, так называемые политические, хотя так их никто не называл: просто 58-я".
Интересовал меня больше всего вопрос, сколько их здесь было - виноватых и невиновных, ведь после указов 1947 года, а их вышло сразу два: "Об охране социалистической собственности" и "Об охране личного имущества граждан", - незначительная кража, за которую вор расплачивался несколькими месяцами заключения, теперь каралась 20 годами. Воров и убийц, крестьян и интеллигентов, мужчин и женщин гнали со всех мест на Ванинскую пересылку. Брали за горсть зерна, граммы хлеба. Этап шел за этапом. О числе людей в пересылке очевидцы говорят по-разному, это естественно. Цифра не может быть единой, на то она и пересылка. В одно время здесь сосредотачивалась огромная масса людей, особенно летом. Зимой оставались лишь те, кого не успели отправить на Колыму, в Магадан, Кресты.
Но цифры любопытные. Вчитаемся в эти строки: 1. Калинченко Николай Николаевич, старшина конвойной службы с мая 1948 года по 1951 год: "В Ванино было три зоны: 1-я, 2-я, 3-я. Семь-восемь эшелонов принимали в день, сортировали заключенных в первой зоне, затем разводили по остальным. Народу в пересылке было много, в основном "воры", "суки", "махновцы". Пересылку перевели из Находки после того, как на рейде в 1947 году взорвался пароход, начиненный взрывчаткой. Пересылка оставалась и в Находке, но поток людей был направлен в Ванино". 2. Уваров Иван Петрович, в Ванино с мая 1948 года, ружейно-пулеметный мастер, назвал цифру 60 тысяч, это весна 1948 года. 3. Безносиков Михаил Елисеевич, командир дивизиона, прибыл в Ванино 30 апреля 1947 года на пароходе "Советская Латвия": "В 1947 году зоны только начинали строить, первую группу заключенных принимали в бараки, приспособив под жилье какие-то бывшие мастерские. В 1948 году сдали полностью в эксплуатацию 1, 2, 3-ю зоны, строили быстро. За сезон надо было принять и отправить 120 тысяч, да из Магадана по плану должны были принять 80 тысяч. Будут или не будут эти 80 тысяч, а подготовиться к их приему должны". 4. Кручак Петр Назарович, в Ванино с 1948 года, в те годы оперуполномоченный, назвал цифру 10 тысяч, это февраль 1949 года. 5. Распопов Иван Михайлович, в Ванино с 1949 года, назвал цифру 39 тысяч, это тоже 1949 год. 6. Севрюков Петр Алексеевич, сержант, работал в водном отделении милиции. В Ванино с 1952 года: "Выводили из зоны, колонна по восемь человек в ряду, голова в порту, а хвост еще из зоны не вышел. Ведут рано, в 5-6 утра и до тех пор, пока не смеркается. На пароход грузили по пять-шесть тысяч, битком. В одном - женщины, в другом - мужчины. Вот и судите, много их было или мало". 7. Чернис Винцес Ионасович, прошел Ванинскую пересылку, работал пекарем в производственной зоне: "Выпекали хлеба на 170 тысяч заключенных". 8. Побежимов Василий Михайлович: "До 300 тысяч порой было, этап шел за этапом через каждые 10-20 минут. Я шел с Читинским этапом, в Ванино прибыло 736 человек мужчин и женщин".
Анатолий Жигулин в книге "Черные камни" в главе "Побег" пишет: "Порт Ванино - главная дальневосточная пересылка. Говорили, что временами на ней собиралось до 200 тысяч заключенных".
Никак не хотел назвать количество заключенных в пересылке начальник снабжения Ванинских лагерей, но вывод напрашивался один: в навигацию на пересылке могло быть 200 тысяч. Зимовать оставались немногие. Но однажды, когда на пересылке пришлось оставить 42 тысячи: не пришел пароход, чтобы пережить зиму, лагерников стали выводить на разные работы. О порядках в зоне очевидцы тоже рассказывают по-разному. Денисова А.И. говорила так: "Заключенных содержали в ужасных условиях. В бараках - трехэтажные нары, работали много, а ели мало". Анна Ивановна работала в лагере для японских военнопленных. И японцы, и русские умирали в большом количестве, "в этом между ними разницы не было".
Люди и судьбы
Прошел Ванинскую пересылку ЧЕРНИС Винцес Ионасович. После войны вместо двух часов пробыл дома 15.00 - 18.00. Приехали из комендатуры, забрали, судил Вильнюсский военный трибунал 7 апреля 1947 г. Запись: самовольная отлучка. Ни о чем не спрашивали, только: "Согласен с приговором?" - "Согласен". Писал несколько писем Калинину, но ответа не получил. После Братскстроя попал в Ванино. В пути обслуживал всех, кто следовал в эшелоне, был баландером, разносил еду. Срок был небольшой (5 лет), "доверили такую работу". Сидел в 18-й зоне. Начальником производственной зоны в то время был Конденко Петр Иванович, заместителем - Сильченко Иван Михайлович. Работали заключенные в порту, а Чернис - в пекарне: "Выпекали хлеба на 170 тысяч заключенных. Пришлось строить дорогу, ту, что сегодня ведет к базе 040, укладывали камни на этой дороге. Порядки были строгие: шаг влево, шаг вправо - это повод для расстрела, считался побег. Мертвых вывозили ночью".
Начальником всех лагерей в 1949 году был подполковник Котов, но Котов подчинялся майору Савицкому, начальнику всей перевалбазы. В каждой зоне был свой начальник, в основном из офицеров, но были и старшины. В каждой зоне свой инспектор КВЧ - культурно-воспитательной части, при штабе - начальник отделения КВЧ.
Сильченко Иван Михайлович, с 1941 г. по 1945 г. на фронте, сражался против фашистской Германии и империалистической Японии. Капитан. Награжден медалью "За боевые заслуги", "За оборону Сталинграда", "За взятие Кенигсберга", "За победу над Германией", орденом Красной звезды и Отечественной войны 2-й степени. В Ванино прибыл весной 1948 г., сначала работал начальником связи, а с 1-го мая 1948 года - начальником КВЧ в производственной зоне, а затем и начальником этой зоны. Производственный и портовской лагерь выполняли разные работы. Людей в эти лагеря часто подбирали в САНО, транзите.
Сильченко лично беседовал с каждым, смотрел и срок, и профессию, а главное, как человек дальше смотрит на свою судьбу. "Хорошо будешь работать - идет зачет день за три, плохо будешь работать - значит дальше на пароход и на Колыму". Рабочие этой зоны работали в ЖКО, на строительстве жилья, дорог, были свои хлебопеки, парикмахеры. Рабочими этой зоны построены дома по улице Пионерской, дорога к базе 040, баня, парикмахерская, шоссейная дорога Ванино - Сортировочная, работали на стройдворе и на подсобном хозяйстве. В бригадах было по 50 человек, прорабом в этой зоне стал Федоров Тимофей, дорожный мастер. Бригадиров старались подбирать не из блатных. Когда Сильченко приходил в санпропускник брать людей, заключенные расступались: "Начальник коммунистического лагеря пришел". Как высказался начальник снабжения Ванинских лагерей Паксилев: "Рабочий везде рабочий, старались".
В производственной зоне был свой клуб, своя концертная бригада. Ведь одной из задач таких лагерей считалось, что осужденные должны пройти перековку. Заключенные, "политики" и рабочие, старались навести порядок в зоне. Сильченко вспоминает такой случай: приболев, он остался дома, своим заместителем оставил майора Хайло. Когда бригада возвращалась с работы, воры заставили одного заключенного обменяться, втолкнув в колонну своего человека. За начальником зоны прибежали домой, а домик, в котором он жил, был рядом. Когда Сильченко пришел, вор сказал ему: "Если бы не вы, гражданин начальник, я бы наделал тут дел. Убирайте меня отсюда, а то меня пришьют".
Было в зоне и свое подсобное хозяйство, заключенные часто оставались здесь ночевать, изредка приходили в Ванино отмечаться. Одна из бывших заключенных рассказывала: "Я была бесконвойница. С Мучки носила молоко в зону. Зимой - несешь, пурга, ничего не видно. В зоне на вышках охранники били в рельсы, перезванивались между собой. На этот звон и идешь". Состав производственной зоны постоянно обновлялся, но в этой зоне работало по 800 - 900 человек.
В Акуре было три лагеря в 1949 г.: Людинский, Центральный и Акурский. Начальником объединенного лагеря был Акулов, его заместителем - капитан Сонкин. Акурский лагерь возглавлял Якушев, а Людинский - старшина Вяльдин. В Людинском лагере было чуть больше 500 человек, вдобавок - женский, по тем временам считался небольшой лагерь. Брали заключенных из Ванинской пересылки. Работали на полях, выращивали огурцы, капусту, картофель, помидоры. Применялись зачеты, за хорошую работу вместо одного дня засчитывалось три. Жили в вагончиках, питались в столовой, стоимость питания, одежды, обслуги вычитали из заработной платы. Заработная плата была высокой, зарабатывали по 600, а иные и по 1200 рублей. Но на руки получали лишь определенную часть. Питание в 50-е годы было неплохое, в день на каждого полагалось 200 граммов мяса, 800 граммов хлеба, 300 граммов крупы. Вяльдин Н.В. сам проверял закладку продуктов. Вспоминает такой случай, приехал, а закладку провели без него. Смотрит, лежит шесть пустых банок, взял поварешку и проверил котел, а там шесть банок нераспечатанной тушенки. Повара сразу снял с закладки, надзирателя наказал. Случаи воровства бывали часто. В Акурском лагере работали в поле по десять часов, а когда убирали урожай, время не считали. Картофель отправляли в Магадан, на Колыму. Урожаи в те годы были высокие.
Все женщины в Людинском лагере ходили в одежде темных тонов, в магазинчике ничего не было. Однажды Вяльдин попал в п. Тумнин и в магазине увидел скучающую продавщицу, а на полке ткани - ситчик, сатин. Уговорил ее съездить в Акур. Они вместе, отобрав материал, сели в поезд, попросив машиниста притормозить возле станции Акур. Материал быстро продали, даже из центрального лагеря пришли женщины. Следовательно, деньги на руках у бесконвойников были, но разными путями деньги попадали и в зону.
В Усть-Орочах существовал производственный лагерь, в 1950 г. начальником его стал Безносиков М.Е. в Центральном лагере, на Серпантине, Горячем Ключе занимались заготовкой леса. К этому времени заключенные уже хорошо зарабатывали. 30% высчитывалось за одежду, за питание, содержание, т.е. заключенные сами обеспечивали свое существование, остальные деньги лежали на лицевом счете. Заключенные могли переводить деньги семье, родным, матери. В этом случае они подавали заявление с просьбой перевести деньги с лицевого счета по определенному адресу. До ста рублей выдавалось на руки, но только в производственной зоне. На каждого заключенного в день было положено по 200 г рыбы, 120-130 г мяса, в месяц на каждого отпускалось продуктов питания на общую сумму 180 руб.
Серов И.П. рассказывал, что в леспромхозах "Орочи", "Мули", на Мицуевском в качестве рабочей силы тоже использовали труд заключенных. Специально для них деляну отводили, вырубали с четырех сторон по периметру просеки, ставили охрану, заключенные работали в глубине деляны. Отсюда лес возили на Колыму и на экспорт.
И еще один любопытный лагерь в Акуре. Из Ванинской пересылки сюда отправляли "мамок", т.е. будущих матерей. Когда до родов оставалось несколько месяцев, женщин отправляли в Акур, в специальный лагерь. "Мамки" не работали, занимались воспитанием детей. Дети до трех лет были с матерью, детей обували, одевали, кормили, а потом отбирали и отправляли в Комсомольск-на-Амуре. После освобождения "мамки" могли забрать своих детей. Пахаренко Н.И. рассказывала, что когда ее дочери Танюшке исполнилось одиннадцать месяцев, мать, т.е. Нину Ивановну отправили работать на лесоповал. Один раз в неделю она могла навещать дочь. Лагерь находился за рекой, женщины раздевались и вброд переходили реку, надзиратель ехал на лошади. С детьми матери находились целый день, а потом снова возвращались в лагерь. В 1953 г. женщин освободили, лагерь, где находились "мамки", ликвидировали.
Регулярно пополнялись заключенными колонны и лагеря, относящиеся к строительству железной дороги Пивань - Сортировочная. Поток людей шел и из Ванинской пересылки, Советской Гавани и Комсомольска-на-Амуре. Трасса Комсомольск-на-Амуре - Советская Гавань имела код "500" (строительство N 500 НКВД СССР). Владивосток, Находка, Посьет не могли двинуть все войска на Японию. Чтобы увеличить пропускную способность, нужно было Ванино, путь к океану на случай войны с Японией. Это и было целью развернутого на Дальнем Востоке грандиозного строительства в 40-х годах. Был создан Востоклаг. Востоклаг БАМа имел пять отделений:
1. Востоклаг с центром в Совгавани, где начальником первоначально был Филимонов.
2. Перевальное управление с центром в Мули ("Долина смерти"), начальником переваллага был Дмитрий Успенский, бывший начальник Северного участка Беломорканала в начале 30-х годов.
3. Нижнеамурское управление (Амурлаг) с центром в Комсомольске-на-Амуре. Начальник - Иван Петренко.
4. Амгуньское управление с центром в Хурмулях.
5. Ургальское управление с центром в Известковой.
Каждое из пяти управлений членилось на сеть отделений, а они на 8 -12 лагпунктов. А так как Ванино было пересылкой, и многие были в пересылке, и дорогу пришлось строить, то разделять одно и другое нет смысла. Это одна прожитая жизнь, одна судьба, одни воспоминания.
"Этап шел за этапом из Свердловска и Омска, Новосибирска и Мичуринска. Основной поток направлен на Сихотэ-Алиньский тоннель. Шпалы, рельсы, километры. Контроль за работой был жесткий. Четыре экономиста всю ночь по селектору собирали сведения: сколько отсыпано грунта, сколько уложили рельсов, сколько человек вышло на работу, сколько в изоляторе. Утром экономисты уходили спать, а начальник отделения передавал цифры в управление лагеря, оттуда - в управление строительством, и так каждые сутки.
Для повышения производительности труда использовались самые различные стимулы, в том числе и моральные. Но часто контингент прибывал такой ослабленный, что ни о каком участии в строительстве и речи быть не могло. Только за один месяц июнь 1945 года на строительство прибыло пять эшелонов с репатриированными (т.е. с бывшими военнослужащими Советской Армии, прошедшими плен), почти двенадцать с половиной тысяч человек. В одном из вагонов эшелона, прибывшего из Улан-Удэ, 55 человек вообще были без одежды, ее сожгли при санобработке. Шесть вагонов изолятора были забиты больными, лежащими прямо на полу. В Комсомольске из этого эшелона сняли шесть трупов, 84 человека отправили в больницу.
2 октября 1943 года началось наступление на горную область Сихотэ-Алиня. Доставка автомашин, экскаваторов, паровозов производилась пароходами из Владивостока в бухту Ванина. Широко применялись взрывные работы, из них многие выполнялись вручную. Из 129 тысяч работающих на трассе 67682 человека - заключенные, 3980 - директивники,
1671 - спецпереселенцы, 12821 - спецконтингент и только чуть более 9 тысяч - вольнонаемные. В день укладывали до 2,5 км. Из-за нехватки продовольствия происходило истощение, более высокая смертность людей от холода и болезней". (Из книги О.П. Еланцевой "Строительство N 500 НКВД СССР: железная дорога Комсомольск - Советская Гавань 1930 - 40-е годы").
Сначала приведу ряд цитат из рассказов старожилов, людей, которые осваивали этот суровый край, жили и работали рядом с заключенными Ванинской пересылки.
Н.Н. Калинченко: "В Хурмулях были лагеря, в которых сидели "декабристы". Так называли заключенных из числа командного состава, офицеров, которые в годы войны попали в плен, а после войны не прошли во время фильтрации проверку". И название какое меткое! Это ж лучшее, что имела страна и загнала в лагеря!
М.Е. Мельник, живет в Ванино с мая 1945 г. Снимал у них комнату начальник строительства-508 Александр Лигейда. Когда Марии было двенадцать лет, возил их, детей, дядя Саша в район Монгохто показать, как строят железную дорогу. Увидела усталых, полураздетых, полуголодных людей. Работали вручную, кирка да лопата. Взрывали скалы. "А разве нам лучше было?" - задает вопрос Мария Егоровна.
Н.Н. Калинченко: "Где-то в районе Мули была сопка "любви". Заключенным, которые строили железную дорогу, давалась норма, и норма выполнялась. Но были и специально штурмовые отряды, они могли не работать, их держали как резерв. Когда нормы не выполнялись, ставили штурмовую бригаду. Так вот в этом районе начальник впереди поставил спирт: "Дойдете - ваше!" Бригада штурмом прошла весь участок возле сопки "любви".
И.П. Серов: "В 1940 г. здесь построили шоссейную дорогу от Сортировочной до Монгохто. Строительство железной дороги начали до войны, а потом прервали. В 1943 г. опять усиленными темпами строили дорогу уже заключенные, использовали труд и военнопленных. Например, японцы достраивали мост через Чистоводную, строили железнодорожные станции. Строили железную дорогу и "категорийные" рабочие, это те, что после освобождения так и не получили паспорт и вынуждены были следовать за колонной".
А.И. Денисова: "В 1948 г. работала фельдшером в японской колонне на Мучке. Вместе со мной работал японский фельдшер и врач из числа военнопленных. Японцев было много, вели себя спокойно. В лазарете лежали дистрофики, освобожденные от работы. Немного поправятся, их заменяли другими. Японцы работали на железной дороге".
И.М. Распопов, в Ванино приехал в 1949 г.: "Пленные японцы работали на отсыпке грунта третьего района".
А.И. Денисова: "Во время работы на железной дороге охрана стояла с двух сторон с собаками. Заключенные вели дорогу от Ванино до Сортировочной, кругом трясина, ее мостили камнем".
М.П. Кондакова: "Ближе к базе 040 жили военнопленные, жили в бараках. Умирали японцы от недоедания, хоронили их на старом кладбище чуть выше наших, очень долго держались бирки на могилах".
М.Е. Безносиков: "Первый начальник Дальстроя - подполковник Филимонов, потом майор Петров, после него в 1948 г. назначен подполковник Савицкий. Савицкий был разжалован до лейтенанта, отправлен отсюда на Певек, после возвращения стал начальником отделения Дальстроя, человек слова и дела. Начальником политотдела Дальстроя все время был Бахирев. После Савицкого начальником Дальстроя стал Еремин. Еремин командовал Дальстроем около двух лет, после него назначен Баранников. И Савицкий, и Еремин были повышены в звании до подполковников. Начальником Дальстроя в Хабаровске был Косухин, Косухин после Хабаровска стал во главе пересылки в Ванино. Начальником штаба в 1948 г. был старший лейтенант Курганский".
В.Г. Мартынова: "Этапы вели мимо сегодняшнего рынка. Сначала проходили женщины, потом мужчины. Охрана с собаками с двух сторон".
Ф.П. Надежкин: "Железную дорогу вели навстречу друг другу. Мертвых зимой складывали как дрова на обозы и везли в сторону Ванино. Военнопленные строили вокзалы в Хуту, Монгохто, Усть-Орочах. Японским офицерам не разрешалось бить своих солдат. У офицеров отобрали сабли. В бараках японцев была идеальная чистота, порядок".
М.П. Кондакова: "В Ванино был магазин N 1, располагался в большой палатке. В магазине все было: и икра красная, колбаса, американская тушенка. Икра красная - 44 руб. кг, черная - 100 руб. кг., плитка шоколада - 100 руб. кг., масло сливочное "Экстра" - 44 руб. кг".
А.М. Мельник: "Приехала я в Ванино в 1950 г. Пароход последний на Магадан, куда собиралась ехать, ушел. Осталась зимовать, а вышло навсегда. Поселилась в бараке, семьи свои уголки закрывали друг от друга простынями. В магазине посуды не было, кровать не могли найти. С Украины привезла алюминиевый чайник, в нем суп варила, а потом чай готовила. Соорудили топчан, а когда сестра замуж вышла за охранника, он и принес в дом железную кровать. Ничего здесь не росло. В 1951 г. стали разрабатывать огород, посадили редиску, морковку, петрушку, картофель. Кроликов стали держать. Вначале все слышала: "Вот дурные люди, думают, что что-то вырастет!" Зелень на базаре была редко, пучок редиски стоил 3 руб., за десяток яиц платили 10 руб. посмотришь да и пойдешь домой, дорого".
Прочитаешь и думаешь, трудно мы начинали свою жизнь на Дальнем Востоке. Трудно, но мы были на свободе. Нас мама привезла сюда сразу после войны в 1946 г., отец погиб на фронте, а рядом с родными ей было легче поднимать на ноги четверых детей. Детство всегда вспоминаю как что-то радостное, светлое. Камень, так теплый; речку весной с плывущими белыми пузырями, где часами мог сидеть, греясь на солнышке; бревна, на которых любили собирать жуков-стригунов, как надежное укрытие, уголок, в котором царили тишина и покой. Маленькие, мы все любили копать огород, поливать капусту, пилить дрова, растить поросят, зимой кататься на огромных самодельных санях. Все овеяно теплом детства.
А рядом был другой мир. Им-то каково? Вору понятно, сидит за дело, попался. А невинным, жившим по существу рядом с нами. Им-то каково?
Расскажу об одной судьбе, а подобное рассказывали многие.
Шугуров Федор Михайлович в 17 лет вступил в комсомол и отправился на первую стройку пятилетки город Новокузнецк. Пришло время служить в армии, попал на Дальний Восток и так как был более или менее грамотным да еще стишки любил, назначили пропагандистом. "Бывало, сидишь после работы, а служил в строительных частях, в казарме с ребятами свежие новости рассказываешь, комментируешь, что к чему. Иной вдруг и спросит то про голод в деревне, то еще про какие моменты из жизни, о чем в газетах не было ни слова, ну и начинаешь объяснять. Дескать, враки все это, проделки врагов народа. И ведь сам верил своим словам! Не знаю уж, как это случилось, только однажды парировал на один такой вопрос собственной прибауткой: "Серп и молот - разруха и голод". Похохотали и разошлись, а ночью пришли брать. И ведь что интересно, лучший, казалось бы, товарищ донес!
И как ни пытался я потом возразить следователю, что не враг я вовсе, а просто характер имею веселый. "То, что не враг, знаю, - отвечал майор, - а вот враженок - это точно. Ну, ничего, несколько лет на нарах очень будут даже полезны для просветления мысли и неуместного юмора".
...Нет, во время следствия меня не били и не пытали. Спросили однажды о сообщниках, но, зная о моем упрямом характере, тут же записали: "От ответов на вопросы отказался". Так пришили к положенным из статьи за антисоветскую пропаганду годам еще пару лет за строптивость.
Попал в самую гущу БАМа, строил ветку на Ургал, а когда началась война, перебросили нас в самый центр Сихотэ-Алиня. Здесь предстояло в рекордно короткий срок методом "сталинского рывка" пробить от Комсомольска дорогу к Советской Гавани. Зека он и есть зека, его дело исполнять, а все же радовались многие, что хоть чем-то можем послужить будущей победе, в которой были уверены. Да и как же не верить, когда народ подобрался в основном из политических: от таких рядовых, как я, до отставных генералов и крупных начальников. Трудно было и голодно, но все же лучше, чем сидеть среди уголовников и слать трудовые приветы с надписью: "Подарок Комсомольску-на-Амуре от комсомольско-молодежной бригады". Пытались и у нас уголовники командовать, но не на тех напали. Дали всем этим блатным и ворам такой отпор, что больше они головы не поднимали, и пайку свою они вынуждены были отрабатывать, как и остальные.
Ванинский порт, куда попал в 1944г. под ноябрьские праздники, поразил обилием народа. Казалось, весь берег заполнен бараками, и единственный деревянный пирс как будто качался под ногами: то ли от голода, то ли от напора обездоленных тел. Это потом я узнал, что здесь находится один из крупнейших пересыльных лагерей. А тогда? Тогда просто хотелось есть, а потом спать".
Формально Шугуров был освобожден еще в 1942г., но вот справку об освобождении получил только в 1945 г. "Да и много нас таких было, кто одновременно сидел как бы на двух стульях. С одной стороны - вольный, с другой - раб. Попробуй тронься с места - опять и надолго сядешь на прежнее". Так и мотались тысячи и тысячи бывших осужденных за своими колоннами и лагерями. Невидимая цепочка связывала их с неволей покрепче всяких пут.
Дорога между Комсомольском и Советской Гаванью, все ее 450 км были возведены в рекордные сроки - за неполные три года.
"И еще учтите, все делалось практически голыми руками. Да и где было брать технику, когда на западе шла война. По ходу строительства переделывали первоначальный проект, крушили скалы, только чтобы не строить лишних мостов через бурные здешние реки. И все же один из них пришлось возводить через реку Хуту. До сих пор вспоминаю с содроганием, как делались фундаменты под опоры. Устанавливался короб, туда нагнетался воздух, чтобы не заходила вода, и люди под давлением в несколько атмосфер вгрызались в грунт: день за днем, смена за сменой. Кессонная болезнь валила с ног, а шли и шли до победного конца. Это потом уже напишет Петр Комаров о нашей дороге ликующие слова, а тогда было вовсе не до восторгов и цветов".
"Так как теперь мыслите про серп и молот?" "А как и есть. И голод, и разруха, вершились под ним, и подвиги. Россия - она такая и есть: и любит крепко и бьет насмерть. Но Сталина, если говорить о его личности, нисколько не осуждаю. Не поверите, а вот сшил один бывший зека недавно мне мундир наподобие сталинского. Надеваю по праздникам. Почему? Да чтобы не забывали: это было, это может повториться".
Шугуров умер в 1992 году, а справку о полной реабилитации получил лишь в августе 1991 г.
Остановлюсь на отдельных судьбах людей, а когда десятки живых свидетелей, в общем-то, рассказывают о своей изломанной, искалеченной молодости, о том, что пережили, когда при одном вопросе о Ванинской пересылке человек до сих пор вздрагивает, и в глазах читаешь страх, поневоле начинаешь задумываться, что же там было? Многие из тех, кто рассказывал о пережитом, просили не называть фамилий. Выросли дети, внуки, и многие не знают через что прошли их родители, дедушки-бабушки. Ни к чему и ворошить. Другие наоборот напутствовали: "Пишите, пусть люди правду знают".
Зубанова рассказывала о себе: "Жила недалеко от г. Улан-Удэ, рядом леспромхоз, колхозы. В 30-е годы пережили голод, ели полевой лук, щавель. Если удавалось выменять на вещи муку, то ею забеливали воду и хлебали ее. Летом спасали ягоды, грибы. Выжили. Потом война. В колхозе объездчик ездил на лошади, в руках кнут. Кого захватит, хоть горсть зерна спрятал за пазуху, сразу гнал к сельсовету. Не считались, молодая, старая ли, есть дети, или нет. Акт составляют и в суд. Дали мне пять лет. После суда работала недалеко от дома, услышала, что отправляют этап на Магадан. Сама стала проситься: "Возьмите и меня. Куда бригада туда и я. Испытаю все". Меня не отпускали, работала хорошо. В 1949 г. на пароходе "Феликс Дзержинский" доставили нас в Ванино. Около десяти дней была в пересылке. Запомнила плохо, не до того было. Огромная масса людей, спали в бараках, двухъярусные нары, на боку. Людей много, ночью проснешься, рукой похлопаешь слева - справа, одновременно все поворачивались на другой бок. Не работали, ждали отправки в Магадан. Занимались кто чем: обменивались кофточками, распускали вещи, из ниток что-то вязали себе.
Когда отправляли, запомнила, что шли уже по снегу, снег хрустел под ногами. Отправляли на этом же пароходе "Феликс Дзержинский". Разместили нас в трюмах, спали на двухъярусных нарах, одежда была своя. В Магадане получили платья, рубашки. На работу определили сразу же. Кто работал на скотном дворе, кто на птицеферме, кто возил дрова на быках. Я работала на птицеферме, работала хорошо, вместо пяти лет сидела всего полтора года. Вскоре была расконвоирована, домой стала высылать деньги по 200-300 рублей. Заявление напишу, дам адрес матери: "Перешлите". Мать писала: "Доченька, ты вот сидишь, а еще мне помогаешь". Когда освободилась, было мне около 26 лет. Выдали денег 5000 рублей, никогда таких денег не видела. В центре Магадана купила себе пальто из шевиота с гладким котиковым воротником. Одета была хорошо. Одеяло, подушки сделали мне еще раньше товарки. Одежду справила, кофту шерстяную купила. После освобождения вышла замуж, а когда кончился договор, переехала с семьей в Ванино. О том, что сидела, никто не знает".
Н.А Чернис.: "Воспитывалась у сестры, а у той самой пятеро детей. Пришлось прибавить года да устраиваться на работу в пятнадцать лет. Профессий сменила много, вышла замуж стала работать в чайной. Но однажды кто-то сорвал замок и украл из кассы 105 рублей. Арестовали, не посмотрели, что у меня маленький ребенок. Дали пять лет, просидела три с половиной года, за ударный труд срок срезали на полтора года. В Ванинской пересылке была недолго, в это время приехали вербовщики из Акура, и я уговорила директора совхоза взять меня. Больных, худых и с маленьким сроком на Колыму не брали. Здесь в совхозе отбыла срок, в 1952 г. получила освобождение".
В этом случае, даже если допустить мысль, что женщина сама взяла из кассы 105 рублей, то степень вины и полученного наказания несоизмеримы. Но время было такое, когда и за меньший проступок давали больше.
В.Ю. Янковского арестовали в 1946 г. и судили по статье 58-4 за "оказание помощи международной буржуазии". Во время войны с Японией служил Янковский переводчиком японского и корейского языков в Красной Армии. В январе 1947 г., закованного в кандалы в одну цепочку с пятью корейцами, привезли его в Пхеньян. Здесь приговор пересмотрели и решили добавить до 10 лет. "Косили почти поголовно, да еще с клеймом врага народа". Вот почему все эти страшные годы в тюрьме, на этапах, в лагере перед глазами постоянно горели два слова "За что?" - писал он в повести "Побег". 18 августа 1947 г. состоялся третий суд, за побег дали 25 лет ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей), статьи 58-15 и 58-11 - групповой контрреволюционный саботаж.
В Ванино Янковский пробыл с октября по декабрь 1947 г. "Этап шел за этапом: с колес на пароходы и обратно. И здесь я впервые увидел сознательный акт членовредительства. Молодой урка по кличке Колыма панически боялся отправки на Крайний Север. Я задержался возле чурбана, на котором он, дневальный барака, колол растопку. В этот момент по устной лагерной почте пришло сообщение: "Завтра этап!" Услышав жуткую весть, уголовник покрыл всех и вся страшным матом, опустил левую кисть на чурбан и одним махом отрубил себе четыре пальца".
Янковский на пересылке пристроился "на работу" баландером. Баланду несли в дальние бараки, где сидели прибалты - литовцы, латыши и эстонцы. "Русоголовые, молчаливые, какие-то тихие и покорные. У них не было ни мисок, ни ложек, ни котелков, хотя все были одеты в полувоенную форму с пилотками на бритых головах. Они жались в углу длинной палатки, молча подставляя под черпак мутной баланды свои пилотки. Паечка сырого хлеба и два черпака этой теплой серой бурды в день - долго ли протянешь?"
В декабре, в лютый мороз, снова заговорили об этапе на Север. Отбирали по упитанности. Комиссия заставляла раздеваться догола, поворачиваться, приседать, нагибаться. Потом завели в отдельный барак, велели раздеться и бежать в другое отделение, где выдавали "северное обмундирование": новые, но очень тонкие стеганые на подкладке с цветочками куртку и брюки, ушанку, пару портянок и ботинки. В таком виде и загнали всех в трюмы большого теплохода типа "Либерти" - "Степан Разин". Вскоре раздали пайки хлеба. Но он был так проморожен, что даже здоровые зубы были бессильны отгрызть хоть кусочек. Пайки оттаивали, кто как мог: под мышкой, на животе, между ног.
В море, видимо, от качки, рухнули наскоро сколоченные нары. Раздался звериный вой. А когда разобрали обломки, увидели на железном полу странные "лепешки". Их вынесли на палубу и бросили в море. В Находке, куда прибыли, несколько сот трупов поехало под сопку, а колонна полукалек тащилась от пирса уже не строем. 16 июля нас загнали в темные трюмы теплохода "Красногвардеец" и пошли снова в Ванино, а оттуда по Татарскому проливу в Певек.
Янковский полностью реабилитирован "за отсутствием состава преступления" в 1957 г. Я уже писала, что именно Янковский советовал мне: "Идите к старикам, нечего им молчать". Но где искать этих стариков? Я была уверена, никто не скажет: "Я сидел". В районной газете "Восход" в марте 1990 г. была опубликована небольшая заметка о Ванинской пересылке. В ней я рассказывала о своем дедушке Стефане Михайловиче Юрьеве. В 30-е годы мой дед, забрав семью, с Дона перебрался на Дальний Восток, осел в ДЭСНе, стал работать на электростанции. Он, как и все рабочие в те времена, брал с собой обед на работу. Однажды приехали "гости" из Совгавани и закусили обедом рабочих, благо сумки лежали без присмотра. Дед, бывший красный партизан, сказал вслух: "раньше партийные с себя снимали последнее, теперь сами забирают". Утром, когда он пришел на работу, его арестовали, привели домой, и стали искать какие-нибудь компрометирующие документы. Нашли только письмо от односельчанина, но все равно деда арестовали. Судили особым совещанием. Никого из родных не пустили в зал, ни зятя Григория, ни старшую дочь Пашу. Дали семь лет, статья 58, 11-а - контрреволюционная пропаганда. Шел 1943 г. Сначала дед находился в Совгавани в Окочах, однажды даже приходил с охранником домой помыться, переодеться. Потом деда отправили в Ванино, здесь его навестили младшие дочки. А дальше деда отправили в Комсомольск. Из тюрьмы дед писал: "спасибо скажите Ваське кладовщику, он мне дом нажил", т.е. благодаря показаниям Васьки деда посадили в тюрьму. В семье сохранилось одно письмо, написанное дедом в 1946 г. после встречи со своей дочерью Марией и зятем Григорием. Так как пересылка подобных писем не сохранила, давайте прочтем одно из них, дошедшее до нас из тех времен письмо обычного смертного, так никогда и не увидевшего любимых родных, детей, внуков.
"Пущено это письмо 1946 года 2 сентября от родителя вашего Степана Михайловича. Посылаю своей дорогой супруге Авдотье Ильиничне и дочке Паше, Грише, Марусе, Нине, Кате, Мише, Пете, Марусе, Вале, Володе и всем остальным внучатам, не знаю, как звать, и брату Мите, и Шуре, Коле, вашим остальным детям, примите сердечное почтение и дорогой привет, и желаю всего хорошего на белом свете. Дорогая дочка Катя, я твое письмо получил, уже проводил Гришу и Марусю домой. Дорогие мои внучата, как всегда, я послал вам подарок и как хотите, обижайтесь, какой части достанется этот один подарок. Думал, Кате и Вале на дошку, как хотите, так и делайте. Вале и Вове, ежели выйдет, а то остальным девкам, а маме - валенки, а то Грише. А что можа они вам не нужны, а мне делать было нечего. Я так насбирал и думал, может, когда занадобиться, а у меня есть. Но даже не думал, что такое счастье будет, что ко мне такие гости приедут. Я бы всем внучатам, внучкам насбирал бы такой дряни как ушти (пуговицы) на дошку внучатам своим, а то только Вале, а то Вове, глядите сами, вам там виднее, а у меня они валяются. Что мне нужно будет, я достану себе. Еще поглядите и посмеетесь, какой подарок, но не обижайтесь на эту шутку, что тама есть, а здесь этого добра у нас как грязи. И сапоги я себе достал, что украли.
С тем пока до свидания, мои родные, я пока жив, здоров, того и вам желаю всего хорошего на белом свете. Дорогая моя семья, я уже за это время более 10 писем послал, а от вас только 3 получил. Я уже несколько писем Марусе написал. Пусть еще она напишет письмо. Мне напишет письмо и Рина, пусть они в другом письме пишут, кто из них скорее напишет мне письмо. Мой адрес: город Комсомольск-на-Амуре, поселок Штарт, п/я 322/23, Юрьеву Степану".
Вскоре после этого письма пришло сообщение, что дед погиб.
Расскажу еще об одной судьбе человека, прошедшего Ванинскую пересылку.
Когда началась война, в Омск был эвакуирован Тушинский авиационный завод. Семья Булыжниковых, как и многие другие, эвакуировалась вместе со своим предприятием. Чтобы поступить на работу, Настя прибавила себе два года и стала работать ученицей на военном заводе. Условия труда были тяжелые, не жаловались, шла война. Вскоре умер отец, брат погиб во время одной из аварий на заводе, тяжелобольная мать писала из Москвы, просила приехать. Шел уже август 1944 г. получив такое письмо, Настя бросилась на вокзал, без паспорта, в одном платьице. Розыск объявили сразу, она успела зайти в вагон, а ее уже искали. В этот день проводили совещание, а Насти, которая была секретарем комсомольской организации, на совещании не оказалось.
После допроса посадили в КПЗ. Судил военный трибунал, за самовольный уход с работы дали пять лет. А потом тюрьма... В тюрьме сидела два месяца, спала на голом цементном полу. Заключенные жалели ее, молоденькая, шел семнадцатый год. Готовили к отправке, колонну строили по четыре человека, вели через весь Омск, охрана с собаками с обеих сторон. Команда: "встать - сесть!" В ноябрьские праздники посадили в вагоны, перед отправкой проверяли, щупали мышцы, определяли категорию. Числа одиннадцатого ноября прибыли в Комсомольск, через Амур шли пешком, а потом обратно от Пивани к Комсомольску. Здесь получили мужскую одежду: шапки темно-синие, такие же бушлаты, чуни прошитые с завязками, ватные штаны и кальсоны. Прогнали через баню и отправили в зону где-то недалеко от Высокогорной. Поселили в барак, протопишь печку - тепло, а к утру волосы примерзали. "Считала, что наказали справедливо, а если бы все ушли, кто бы работал. Была комсоргом, человек 90 комсомольцев, и вдруг бросила все. Было обидно, голодно. В зоне на помойке собирали шелуху от картошки. Воды не хватало, делили по кружечке. Грязные, вшивые, в бане выдавали по одной шайке воды, разве вымоешься? Сейчас думаешь, может правительство в чем-то виновато. Пусть военачальников арестовывали, а мы-то причем? Откуда Сталин знал, что творится на местах. Нас-то, детей, за что?
Строили железную дорогу, женщины кайлили киркой, били гнезда для взрыва. Кого-то и заваливало, кто-то не успевал отбегать. Пища раз в день, что-то болтается, а ничего в супе не видать. Хлеб был несытный. Освободили в мае 1945 г. по амнистии в честь дня Победы, справку об освобождении получила в сентябре. Домой в Москву не поехала, кто меня там ждал? Мать умерла, да и проживание ближе 101 км от Москвы не разрешали. Вышла замуж за командира отделения охраны, вместе с мужем переехала в Акур, здесь и прожила свою жизнь, вырастила детей. Работаю".
В Акурском совхозе живут одни старики, почти все прошли через Ванинскую пересылку. Давно и на покой пора, возраст у каждого к восьмидесяти приближается, а продолжают работать по совести, по необходимости. Некому здесь работать, нет молодых. Доживает свой век заброшенная деревушка. Многие из тех, кто работал в пересылке, помнят инженера Погула Владимира, жизнерадостного, вежливого, культурного человека. Погул имел высшее образование, организовал в Ванино вечернюю школу, сам работал в ней математиком. Сидел за хищение государственного имущества, дали 25 лет. Погул сам шутил: "За двадцать пять тысяч дали двадцать пять лет". Погул работал где-то на стройке, осуществил то, что сегодня называют бартерной сделкой. Подвел его тесть, главный бухгалтер стройки. Погула освободили по амнистии в 1953 г., учли и положительное поведение и характеристику и то время, что уже отсидел. Подали ходатайство. После освобождения Погул устроился инженером на 508 стройку, а позднее по приглашению главного инженера этой стройки Березнера уехал вместе с ним в Подмосковье, в Покров.
Сильченко И.М. рассказывал: "В пересылке была женщина, врач, раньше работала в кремлевской больнице. Сидела 5 лет, был в этой статье раздел "политическая болтовня". В компании среди друзей пересказала простенький анекдот. Вспоминала: "Сколько потом ни пыталась оправдаться, никто уже не слушал". В пересылке была недолго, отправили на Колыму. К начальству сам ходил, просил оставить в Ванино, пытался хоть в домработницы ее пристроить: в рабочую зону нельзя было, там одни мужчины. Но на все его попытки был один ответ: "У нее 58-я".
Из воспоминаний В.С. Черных: "Цымпаков, еврей по национальности, сидел в рабочей зоне, где командиром был лейтенант Конденко. Получил 15 лет за то, что в войну рисовал портреты Гитлера, Геббельса да и плакаты тоже. Когда наши освободили Одессу, его и арестовали. Когда приезжало большое начальство, приходило на концерт в клуб, то Цымпакова Всеволода Александровича переодевали и садили в первый ряд, а потом уж в кабинете у главного инженера он написал картину. В музее истории порта есть одна из его картин".
Следующим моим собеседником оказался Харченко А.В. "Жил в Москве, работал шофером на полуторке ГАЗ-2м. Во время гололеда при торможении, не справился с управлением, машину развернуло и ударило о трамвайный столб. Борта раскрылись, и из кузова упала бочка, а рядом на остановке стояли люди, и одному из них бочкой отдавило ноги. Меня судили, дали пять лет. В Новосибирске, куда попал через 15 дней, прошел через санпропускник, выдали чистое белье и повезли дальше. Ехали в вагонах с решетками, в Комсомольске состав принял вологодский конвой: "Вологодский конвой шутить не любит. Шаг влево, шаг вправо - стреляю!" Но когда в Пивани старухи принесли кипы табака, конвой разрешил через решетку передать табак. Радости было! Дальше Ванинская пересылка. Шел через санпропускник первой зоны, в 1948 г. в четвертой бараки только начинали строить. Третья зона была этапная, поместили сюда, готовили этап в Кресты. Вывели и команда: "Садись!" Сели на колени в ряд, один к одному. После проверки попал в отсев, вернули назад в зону. Сидел в четвертой: ни воды, ни бумаги, ни курева. Стали кричать, требовать начальство. Пришел Деревянко, спрашивает: "Какие у вас претензии?" - "Нас в баню не водят!" - "Прикажу водить". - "Нас плохо кормят, воды нет". - "Прикажу, будет". - "В нас стреляют из автоматов!" - "Если будете нарушать порядок - прикажу стрелять из пулеметов!" На следующий день выдали по пачке махорки. Принесли соленую рыбу. Наелись. В обед трехтонная водовозка пришла, налили воду в огромный чан, мисками набирали. Пить хочется, один другого толкает. Пролез и я, какой-то зэк ударил по руке, миска и упала в чан.
Жили в бараках, спали на двухъярусных нарах. Подъем в 6 утра, завтрак. К 8-ми часам на работу и до 6 вечера. В термосах привозили обед, кормили неплохо, хватало. Да и одеты были, весной выдали костюмы, сейчас такого не найдешь. Работал на водовозке. Помню, приехал, а мне: "Фунт зовет!" Про Фунта слышал, что "вор в законе". Захожу, а у него в бараке кабинет был, рядом дневальный стоит: "Водовоза ко мне!" Запомнил, как дневальный Фунту принес макароны с тушенкой. "Привезешь три бутылки спирта". Поехал, купил в первом магазине спирт. Куда спрятать? Спрятал в фары. Подъехал к вахте, выходит надзиратель и Фунт: "Привез?" Я глазами на надзирателя показываю: "Давай!" Открываю фары, вынимаю спирт, зашли на вахту, пили вместе прямо на вахте.
Вскоре всех шоферов собрали в одну колонну, и стали мы работать в порту. Жили в брезентовой палатке, а потом в бараках. Работали хорошо, освободили раньше на полтора года. Когда узнал, что освобождают, всю ночь не спал, ворочался: "Неужели освободят?" Утром пришел Сильченко, построились, человек сто шоферов освобождали. Пришли в управление Дальстроя, начальником отдела кадров была Березина, она и выдала справки на месяц: "Вы расконвоированы". Каждый месяц должны были ходить отмечаться, что не сбежали. Вышли на крыльцо, снова построились по пять человек, а Сильченко говорит: "Хлопцы, да вы что, вы же свободны!" Поселили нас в общежитии. Приказом N1 от 2 февраля 1951 г был зачислен шофером в автомехбазу. Пятнадцать лет возил Бушуева, директора Ванинского леспромкомбината".
Многие в поселке Ванино знают Якова Максимовича Крылова, фронтовика, ветерана труда. Военную его биографию знают и в школах поселка дети, в школах он желанный гость. В армии с 1940 года, на фронте с первых дней войны. Воевал в частях Воронежского, Центрального, 1-го Прибалтийского и Забайкальского фронтов. Пришлось повоевать и против фашистской Германии и империалистической Японии. Дважды тяжело ранен, да и день Победы встретил в госпитале. Награжден орденом Красной Звезды, Отечественной войны 1 и 2 степени, орденом Боевого Красного Знамени, имеет две медали "За отвагу". И вдруг пересылка! Крутые повороты у судьбы были в те времена!
После окончания войны предложили Крылову поработать помощником командира полка по хозяйственной части. Проработал около года, а тут как раз приказ Сталина: оприходовать трофеи (фураж, продовольствие, вещевое имущество). Во время ревизии обнаружилась недостача, но были и излишки. Излишки оприходовали, а на недостачу сделали начет, в то время на каждый рубль недостачи шел начет 12,5 рубля. Насчитали около ста тысяч, на самом деле недостача была около восьми тысяч. Дали шесть лет, лишили всех наград. Отправили в Ванино, с 1947 по 1950 г. работал в рабочей зоне порта, где начальником был Нурдыгин. Сначала в бригаде Мартыненко, а потом и сам Крылов стал бригадиром. В рабочей зоне был порядок, старались быстрее отработать, шли зачеты, бригада всегда выполняла план на 151%. Здесь же в зоне стояли бараки, в них и жили. После ужина отдыхали. Нурдыгин проверял, кто чем занимается. Иногда политработники проводили беседу. Писали письма родным. Денег на руки давали немного: на курево, конфеты. В зоне был буфет, работала вольнонаемная, приходила на несколько часов вечерами.
"После трех лет освободили, получил деньги, рублей триста, справку об освобождении. Предупредили: "Паспорт получайте быстрее или уезжайте отсюда, или на работу". Пришел к начальнику порта Статину, он побеседовал со мной: "Пиши заявление". С 15 июля 1950 г. стал работать в порту. В списанном бараке на Мучке выделили комнату, здесь тебе и склад снабжения, здесь и жилье. В 1951 г. перешел на должность заведующего такелажным хозяйством. Награды вернули в 1974 г. Послали документы в Министерство обороны, в отдел наград. Я и номера орденов, медалей перечислил. Вместе с ними получил и новую медаль "За отвагу". Это 18 августа 1942 г. проводили мы разведку боем, я был ранен, о награде знал, из части написали в госпиталь".
Фронтовиков в пересылке было много, кто-то ушел из жизни, а кто и не хотел бы вспоминать. Они отдали Родине все: свою кровь, свой труд. Все, что мы видим в Ванино, построено их руками. Но всегда ли Родина была благосклонна к ним?
А.И.Лунева рассказала о своем муже Александре Александровиче, умершем в феврале 1990 г.
После окончания Батайского летного училища Лунев воевал на фронте, был награжден, после войны вернулся в Батайск, женился. В начале 1947 г. был переведен на службу в Корею.
Уехал без семьи, необходимо было осмотреться, устроиться. Назначили его завскладом. Однажды приехал майор, потребовал бочку с горючим, накладную обещал привезти на следующий день. Майора арестовали за попытку продать горючее, а следом взяли и Лунева. Судил военный трибунал 10-й воздушной армии, дали три года, наград и звания лишили.
С Владивостока до Ванино везли по железной дороге, кормили селедкой, воду не давали. Добирались долго, не выдержав тягот, умирали люди. Останавливались, хоронили, и состав двигался дальше. В Ванино через полгода Лунева расконвоировали. Поселился в бараке, устроился швартовщиком в порту. В марте 1949 г. послал вызов, деньги семье. Сняли небольшую комнатку, а потом купили недалеко от САНО за триста рублей квартирку. К этому времени Александр Александрович работал капитаном катера малого плавания.
Лунев знал Александра Маринеско, вместе с ним работал в портовской зоне. Анна Ивановна вспоминает, как однажды она и муж стояли вместе, и Лунев сказал ей: "Вот наш бригадир, очень хороший человек".
Маринеско подошёл, и Лунев познакомил свою жену с ним. После Маринеско забрали на рыбный завод в Датту", - рассказывала Анна Ивановна.
Про награды Лунев никогда не вспоминал, переживал, что несправедливо с ним обошлись. Жена сама написала в Подольск, оттуда письмо переслали во Владивосток. Награды вернули в 1974 г., но Лунев их никогда не носил. На встречу с ветеранами войны в клуб ВЛПК ходил лишь один раз, но без наград. "Все знали, что он сидел, откуда награды?" - говорит Анна Ивановна. Так и ушел из жизни Лунев с обидой в душе, эта же боль осталась у близких ему людей.
Назову и ряд громких имен. Академик Стекольников прошел Ванинскую пересылку, конвоир его водил одного к начальнику Дальстроя майору Петрову. Стекольников помогал ему в какой-то работе. Где-то в 1949 или в начале 1950 г. привезли в спецвагоне дочь маршала Кулика, около месяца была здесь. Козин Вадим Алексеевич шел через пересылку в Магадан, Русланова, актриса Зоя Федорова, Ольга Берггольц, знаменитый композитор, трубач Эдди Рознер.
Настоящее имя Рознера Адольф, Адди. Родился в 1910 г. в Берлине в малообеспеченной семье. Закончил Берлинскую консерваторию. Рознера называли второй трубой мира. Женился на польской певице Рут Каминской, вместе давали концерты, успех которых постоянно возрастал. А тут война! Адди и Рут гадали: что с ними будет? Придет Гитлер, их ждет гетто. Тайно они покинули Варшаву и оказались на территории, которая называлась освобожденной территорией Украины и Белоруссии. Поселились во Львове. Сюда потянулись и другие музыканты. Играть разрешалось что угодно, а петь только русские песни. Было еще одно требование: "Зачем вам это имя?" Так Адди Рознер превратился в Эдди Рознера. Рознер создал джазовый оркестр на Украине, был приглашен в Москву, дал несколько потрясающих концертов. Но началась война, концерты пришлось прервать. После окончания войны многие артисты уехали в Польшу. Рознер добивался разрешения на выезд: "Хочешь выехать, попадешь в Магадан".
Рознер не прислушался к совету и с семьей поехал во Львов. 22 ноября 1946 г. вечером раздался стук, на пороге стояло четверо мужчин в кожаных пальто: "Пойдете с нами". Без суда и следствия дали 10 лет строгого режима. Прибыл в места лишения свободы Ванинского ИТЛ 11 марта 1952 г., где находился по 6 июля 1952 г. Следом арестовали Рут. Когда Рознер оказался в Ванине, он и здесь организовал джаз из заключенных, давали концерты. А дальше Магадан... вплоть до освобождения 22 мая 1954 г.
Вадим КОЗИН. В 1936 году он приехал из Ленинграда в Москву покорять столицу. Свои первые пластинки записал вскоре после приезда в Москву, стал кумиром миллионов. Работал много, в 1943 году по приглашению Черчилля приехал в Тегеран, участвовал в концерте. После приезда в Москву Берия предложил ему петь про Сталина, он отказался и был арестован на 8 лет. Шел через Ванино в Магадан. На концерте Козина присутствовал начальник Дальстроя генерал И.Ф. Никишов, какой-то майор сдуру или от простодушия крикнул: "Ура, Козину!" - "Я тебе, сволочь, покажу ура. Концерта не будет!" И концерт был отменен, это и был дебют Козина в Магадане. (Из рассказа артиста Жженова). В 1953 году ему предложили проехать по всем лагерям с концертами, он сделал это. Остался навсегда в Магадане, город он любил, любили и его. В 1970 году был записан о нем фильм, но даже в семидесятые он был запрещён. Ему исполнилось 90 лет, на праздник к нему приехал Иосиф Кобзон, особенно готовились к юбилею магаданцы, но он не пошел на концерт в театр. Козин был гордым человеком: "Вспомнили в 90".
19 декабря 1994 г. он умер.
Зоя Федорова. Зое было 25 лет, когда режиссер Савченко пригласил её на роль. "Пробовала. Не буду", - сказала она. "Почему?" - "Нос у меня больно курнос". - "Глупенькая, я из-за этого носа и беру тебя". Она снялась в фильме "Гармонь".
Зоя была легким, весёлым, контактным человеком. Снималась она много, на личную жизнь почти не оставалось времени. В 1934 г. вышла замуж за Рапопорта, моталась по съёмкам, встречались только по субботам и воскресеньям. Так продолжалось пять лет, семья распалась.
Жизненные удары сыпались один за другим. В 1936 г. заболела мать: рак. Отец пригласил врача, немца по национальности. Мать умерла, отца арестовали, обвинили в связи с немцами, дали десять лет без права переписки.
Зоя снималась в фильме, а вечерами ждала стука в дверь. Мечтала сняться в музыкальном фильме, а такой роли не давали. Наконец, умолила Анненкова сняться в фильме "Свадьба". "Я хоть помурлыкаю немного".
В январе 1945 г. она впервые увидела Джека Тейта. Любовь с первого взгляда. Она рассказала о встрече с Тейтом сёстрам, они всполошились: "Ты с ума сошла? Иностранец, ты забыла, что было с отцом?" Но она не боялась, встречались каждый вечер, гуляли по Москве, ходили в театр.
Через две недели её вызвали и предупредили, что завтра она уезжает на гастроли почти на месяц. Когда она вернулась с гастролей, её ждала записка: "Меня отзывают и посылают в Японию. Верь, моя девочка, мы будем вместе".
"В тот вечер я вернулась поздно. Домработница уже спала, я поправила Вике одеяло. А тут стук, вломились шестеро, одна из них женщина", - вспоминала она.
27 декабря 1946 г. ей объявили приговор: 25 лет строгого режима. В Потьме её догнал другой вариант: 25 лет с конфискацией имущества и высылкой сестёр.
В Потьме она работала в мастерской, пришивала пуговицы. Работа лёгкая, это не лесоповал. Но на своё горе Зоя была истеричкой, у нее была звёздная болезнь. Она потрясена, она не мылась, её носили, лили в лицо воду. Зоя билась головой об стену, рыдала. Дома осталась маленькая Вика. (Из передачи Глеба Скороходова).
Когда она попала в Ванино, здесь работала прачкой в САНО. Освобождена по амнистии.
Прологом ко второму этапу "Дела врачей" 1953 г. является арест сына профессора-терапевта Этингера в октябре 1950 г., а затем и самого Этингера в ноябре 1950 г. Группа врачей обвинялась "во вредительстве и шпионаже". Сыну и отцу предъявили одно и то же обвинение. Сын Этингера шел по этапу на Колыму через Ванинскую пересылку. Он писал: "Здесь я пробыл несколько недель, ожидая парохода для отправки в Магадан. Но в первых числах августа 1951 г. совершенно неожиданно меня вызвали в комендатуру лагерного отделения". - "Получено указание этапировать тебя в Москву на доследование. Через несколько дней будешь отправлен". - "Я был немедленно отделен от основной массы заключенных и помещен в лагерный изолятор, откуда вскоре мне пришлось совершить обратный путь в Москву. Все время меня держали в условиях строжайшей изоляции. Если, например, в Ванино меня везли в "Столыпинском" вагоне, в купе которого находилось примерно 20 заключенных, и люди буквально сидели друг на друге, изнемогая от тесноты и духоты, то во время поездки в Москву я был в таком купе уже совершенно один".
"Дело врачей" 1953 г. должно было прослужить началом массовых репрессий по образцу 1937-1938 гг., но неожиданно умер Сталин, не за горами был 20-й съезд партии".
Учёт и охрана
Теперь бы я хотела остановиться на одной любопытной странице из жизни Ванинской пересылки. Это учет и охрана. Когда в пересылку поступали этапы, то в спецчасть приносили в особых мешках документы прибывших. Мешки были опечатаны сургучом, карточки заключенных шли под номерами и тоже в пакетах, опечатанных сургучом, часто в желтой бумаге. Личное дело с желтой обложкой говорило о том, что срок наказания был начат снова и недавно. В спецчасти двери железные, окна закрыты специальными решетками. Спецчасть находилась в длинном бараке. Наверное, многие ванинцы помнят этот последний барак в центре поселка, сломали его только тогда, когда приступили к строительству площади Мира и здания административного центра поселка во второй половине 80-х годов.
Несколько лет работала в спецчасти Мария Егоровна Мельник, сначала помощником инспектора, потом инспектором. Начальником спецотдела был Иван Петрович Ковалевский, начальником спецчасти - Михаил Сергеевич Гладилов. Мельник находилась в подчинении и того, и другого. Она вспоминает: "По нескольку тысяч дел в одной комнате, сверху донизу папки с делами. Документы вновь прибывших заключенных надо было прочитать, сделать формуляр, потом все это клали в личное дело, связывали по спискам в папки и размещали строго в алфавитном порядке, в специальные ящики. Картотека шла под такими названиями: "суки", "воры", "махновцы", "б...и", "беспредел", "красная шапочка" и т. д. Дальше начальство решало, кого в Певек, кого в Магадан, кого в Кресты. Начальник спецчасти часто работал по ночам, читая карточки заключенных. Поток дел увеличился, когда прошла амнистия 1953 г. Человек сорок сидело в комнате, оформляя документы. В помощь были присланы заключенные женщины, профессионалы-машинистки. Работали быстро, сама разговаривает, а пальцы так и летают. Документы об освобождении, личные дела оформлялись и отсылались в Подольск, в архив. Если заключенный освобождался, то на документах, отправляемых в Подольск, писали "архив N 2". Если же умер, на него оформлялась карточка в "архив N 3". Ошибки исключались, а ведь надо было прочесть, сделать запрос, ответить". М.Е. Мельник могла обработать за день 150-200 пакетов: "Учет строгий, отработанный, за каждого человека отвечали".
И тогда невольно возникал вопрос: "А что, разве здесь не убивали?" Многие на этот вопрос отвечали так: "При попытке к бегству" или "В зонах сами воры и "суки" убивали друг друга. Но массовых расстрелов здесь никогда не было". Вот поэтому велик был у меня интерес к службе охраны.
В 1947 г. в Ванино прибыл отряд, состоящий из трех дивизионов, но в каждом человек по 120. Для начала это немного, потом эта цифра возрастет до пяти тысяч. Первый дивизион охранял заключенных на пересылке, второй - во время работы и вывода заключенных на работу. В третьем дивизионе, командиром которого был М.Е. Безносиков, служили вольнонаемные и заключенные с малым сроком наказания. Их обучали, и они также охраняли зоны и пересылку. Охраняли все зоны, кроме восемнадцатой. Там размещались гаражи, машины, мастерские. Начальником охраны был Ручкин, начальником штаба охраны - майор Хашковский. Кроме этих дивизионов, еще один стоял в Советской Гавани, другой в Акуре. Например, Михаил Никитович Матвеенков приехал в Ванино по вербовке в 1948 г. Отсюда попал в Совгавань на строительство железной дороги Совгавань - Сортировочная. Стал командиром охраны 501 колонны. "Заключенные поступали из Ванинской пересылки, через колхоз "Заветы Ильича" на катерах доставлялись в колонну люди.
В колонне 145 человек, все с малым сроком, присылали заключенных с пересылки вплоть до 1953 г. Во главе колонны стоял Никита Иванович Перелыгин, в охране служила молодёжь, в основном казахи. В 501 колонну приезжал генерал Гоглидзе. Удивлялся: "Как у тебя побегов нет?!" "А куда бежать? Кругом тайга. Дали мне коня, передал я его Серову, тот ездил на нем в Советскую Гавань за чаем. Серов после освобождения стал первым бесконвойником 501 колонны, работал потом в Ванино начальником ЖКО порта".
Милиции в 1947 - 1949 гг. в Ванино не было, но и воровства, ЧП среди гражданского населения не наблюдалось. А откуда им взяться, если вольнонаемных в 1947 г. в Ванино можно было пересчитать по пальцам.
Во главе оперативного отдела стоял капитан Стопчак, оперативно-следственным отделом руководил майор Луговской. В 1948 г. сюда прибыла первая группа следователей, среди них Краев, Пилипенко, Кручак.
Война в зонах
Но вернемся к охране. Вся пересылка была обнесена частоколом, а внутри зоны отделены друг от друга проволочным заграждением. По периметру - четыре вышки, стрелок охранял участок в 100-150 метров, смотрит направо - налево. Увидев, что заключенный проходит слишком близко к ограде, мог дать предупредительный выстрел, вызвать начальника смены. На выстрел бежала сразу вся охрана, била из автоматов поверх голов. Обнаружив подкоп, его тут же заваливали. Вели подкопы прямо из бараков: поднимут доски и копают. Землю, чтобы не заметили, выносили маленькими горсточками в карманах. Изобретательности не было предела, даже в БУРе делали подкопы, выходя точно в нужное место. А ведь там полы зацементированы: один зэк льет кипяток из горячего чайника, другой в это время долбит цемент. В 17-й зоне подкоп был настолько длинным, что вышли к ближнему домику. Но подкопы обычно обнаруживали.
И.П. Уваров, тогда оружейный мастер пересылки, предложил: "Давайте делать хлопушки". Хлопушка состояла из двух планок, ставился боек. Если заключенный во время побега зацепил за проволоку, боек ударял по капсулю, хлопушка стреляла, освещая все вокруг. Проволоку от хлопушки старались незаметно спрятать. Где-то в 1950 г. бежали из производственной зоны. Так они достали офицерскую общевойсковую форму, у каждого удостоверение личности было и фотография наклеена, в вещмешках даже бритвенные приборы были, в зоне всякие специалисты, все могли сделать. Бежавшие залезли в ассенизаторскую машину, были здесь такие. Вахту они миновали, но побег обнаружили, бросились следом, вернули всех".
Все это напоминает игру. Так убивали в зонах или нет? Не будем брать рабочие зоны, там был порядок. "Никто вам о Сильченко не скажет плохого". Это, конечно, надо заслужить, чтобы и через столько лет люди, прошедшие пересылку, отзывались так о начальстве.
В зонах же транзита шла своя собственная страшная жизнь. Бунтовали постоянно. М.Е. Безносиков рассказывал о бунте в первой зоне в 1949 г. Воры потребовали выдать им продукты. Дежурный надзиратель Степаненко отказал. Заключенные прорубили надзирателю голову топором. (Делал операцию Асрианцис и спас его). Обычно такие сцены приводили к дальнейшему столкновению воров или с охраной, как в данном случае, или с "суками".
Н.Н. Калинченко помнит, как в 5-ю зону разместили прибывших из Архангельска заключенных, их надо было разоружить. Создали из офицерского состава надзирательскую группу, возглавил ее начальник УСВИТЛа полковник Небесный. Особист, имел прямой телефон с Берия. Охрану подняли в пять утра, когда заключенные еще спали, поставили вдоль колючей проволоки. Офицеры отдали приказ: "Из барака ползком!" Из двух бараков заключенные ползли прямо по снегу, бараки быстро проверили, изъяли "пики", ножи. Но в одном бараке заключенные не подчинились. Небесный пошел в барак, захватив с собой старшину, и превратились оба в заложников сами. Заключенные срывали доски с нар, хотели наброситься на охрану, но охрана открыла стрельбу поверх голов. Всю зону вывели в район малого Ванино. Дальнейшую судьбу этих людей узнать не удалось, но предположить можно, исходя из подобных бунтов в другие годы. В 1947 или в 1948 году готовили к отправке в Магадан бандеровцев, они подняли шум, требовали отправить их на Запад (т.е. на Колыму, но на прииски Западного управления). Охрана стала стрелять, а ночью бандеровцев вывезли в бухту и положили на лед, держали так несколько часов. Трупы возили всю ночь на грузовиках. Мертвых "списали".
Максим Савельевич Звонков с 1947 г. в Ванино, работал в порту на базе мелкой техники, рассказывал: "Когда приходили пароходы за очередным этапом, то сначала загружали в трюм продовольствие, присланное с пересылки. Дальше с базы мелкой техники привозили стальные листы. На пароходе четыре трюма, значит, необходимо привезти четыре листа. Листы заваривались, дальше образуется пространство, которое называется твиндек, то есть создавалось четыре твиндека. Вот сюда-то и грузились заключенные. Правда, бывало, что и в трюмы загонялись люди. Однажды зимой торопились быстрее отправить пароход "Степан Разин". Заканчивалась навигация, утеплить пароход не успели. Многих поморозили, вот за это Котова и сняли". (Это декабрь 1947 г. Янковский как раз шел с этим этапом).
Вспоминает Максим Савельевич и другой случай: "Отправляли пароход "Ватутин", загрузили продовольствие, а во второй твиндек - взрывчатку, рядом детонаторы. Кроме команды, на пароходе было двадцать человек спецпереселенцев (то есть, отбыв срок, они шли на спецпоселение). Вместе с "Ватутиным" отправляли и пароход "Выборг", на нем еще сопровождающими груз были Кузьмин и бухгалтер связи Берникович. "Выборг" пришел первым и стал во льдах. Зеленую улицу дали "Ватутину", чтобы разгрузить быстрее взрывчатку. "Ватутин" еще не успел пришвартоваться, как раздался взрыв. Корабль раскололся на две части и пошел ко дну - сработали детонаторы. Там еще водолаз Рябченко работал все лето. Кузьмин и Берникович по льду сошли на берег и услышали взрыв. Так их сразу и арестовали, неделю они сидели, их допрашивали. Команда и все двадцать человек с "Ватутина" погибли, ни одного в живых не осталось".
Из рассказа Георгия Кузьмича Бутакова: "В 1948 г. из БУРа вывезли заключенных, конвой дали из чернопогонников: "Мы вас высылаем на Запад". Увезли всех к 3-му пирсу, БУР весь проверили и заключенных привезли обратно, потом снова увезли. Судьба их тоже осталась неизвестной".
М.Н. Матвеенков помнит начальника первого отдела всей пересылки подполковника Королева, человека крутого, мог любого расстрелять без суда и следствия. Имел прямой телефон с Берия. Это тот Королев, которого описывал кинодраматург Сандлер в статье "Мы были выше и упрямей своей трагической судьбы". Меценат силой своей власти мог любого задержать на пересылке, не глядя ни на статью, ни на срок. Из артистов Киевского оперного, Киевского драматического и других театров создал на пересылке концертную бригаду.
Первое дело П.Н. Кручака связано с бандой Упорова. Банда Упорова, 22 человека, потребовали, чтобы их отправили в лагеря Западного управления. Им обещали, оформили документы, вывели, надели наручники, привели и посадили в палатку на том месте, где позднее возникла 17 зона. Зоны еще не было, отсюда группу Упорова перевели в следственный изолятор первой зоны. Заключенные сумели передать в первую зону команду, вспыхнул бунт. Заключенные взяли заложником врача Ривкуса, младшего лейтенанта Пономарева, инспектора спецчасти Горелову и еще несколько человек. Заложников завели в санчасть и передали: "Если не выпустите Упорова, мы уничтожим заложников". В это время из Магадана приехал начальник охраны полковник Новиков, он и возглавил операцию по освобождению заложников. Пытались уговорить заключенных, а затем заявили: "Не освободите - применим оружие!". Когда ворвались в первую зону, один из заключенных кинулся на подполковника Котова с "пикой". Котов убил зека наповал, но в тот момент он и сам этого не заметил. В ходе операции зеки ранили врача Ривкуса, многие из заключенных спрятались в санчасти, забились под одеяла. Ходили потом, проверяли всех. Группу Упорова судили и отправили в Магадан, сам Упоров погиб уже где-то в Магадане.
И.П. Уваров рассказывал, что где-то в году 1950 приехал сюда с проверкой генерал-майор Деревянко. Офицерам приказано было быть без оружия, но они спрятали револьверы в карманы. Деревянко шел впереди, они рядом. Сначала один зек кинулся с "пикой", потом другой, огромная масса людей встретила враждебно. Раздалась команда, охрана стала стрелять. "Человек пятьдесят постреляли, в зоне все притихло".
О бунте 1952 г. рассказывали почти все, с кем встречалась. Вероятно, столкновение воров и "сук" было спровоцировано начальством. Ситуация выглядела так: в первой зоне в бане подрались воры и "суки". Одни не успели одеться, как вошли другие. На помощь дерущимся кинулись воры, висли на колючей проволоке, лезли, чтобы добраться до "сук". Сломали заграждение между зонами. Чтобы остановить бунт, часовые стреляли перекрестным огнем. Раненных на грузовике привезли в САНО, так кровь через настил машины лилась на брусчатку. Их сразу стали перебирать: кого в морг, кто умирал - не брали, кого еще можно было спасти, отправляли на операционный стол. У трех столов работали хирурги, всю ночь и утро оперировали. Привезли человек сто, оставили сорок в больнице, их пытались спасти. Погибших хоронили ночью, вырыли общую яму на старом кладбище, да и побросали всех туда. Когда строили детский садик по улице Московской, то наткнулись на массовое захоронение, значит, было такое.
В первой зоне был так называемый "вокзал", спали на чердаках, в бараках, на открытом воздухе. Только в этой зоне было до двадцати тысяч человек. Внутри зоны заключенными командовал полковник, такой же осужденный, как и все: "Суки, становись сюда, воры - сюда! Если кто не подчинялся, он сам подходил и брал за шиворот: "Выходи!". В зоне шла картежная игра, вечерами играли Читинский и Челябинский этапы между собой. Садились группами человек по восемь, играли в очко. Проигрывали все с себя до трусов и дальше... Сами победители давали проигравшему шинель, полы которой специально высоко подрезали. В этой шинели голый человек шел с этапом на пароход.
Из рассказа Георгия Кузьмича Бутакова: "В мае 1949 г. в третьей зоне были чеченцы. Ворвались в первую зону, убивали. Кто прятался, кто прыгал в "запретку". На каждой вышке охрана из двух человек, пулемет, автоматы. Стали стрелять по тем, кто прыгал в "запретку". Мертвых вывозили на самосвалах, в большие ямы вывалили людей и закопали". В зоне убивали. Охрана не заходила в зону, более сильные сами решали судьбу того или другого бедолаги. Были случаи, когда раскачивали человека и на глазах у всех сверху сбрасывали с трехэтажных нар. Разбивался насмерть. На "вокзале" был столб, подвешивали, у кого были золотые коронки".
"А в бане что было, - рассказывал Побежимов - Заходит этап в баню, всю одежду оставляет в предбаннике, обслуга - из моряков. Вымылись, выходим, а одежды нет! Стоим все голые. Моряки потребовали вернуть вещи - не возвращают! Тогда матросы взялись за ремни, хлестали всех подряд, у одного даже глаз вытек. Били здорово, человек двадцать увезли в санчасть".
Из рассказа Побежимова: "Когда Читинский этап пришел в первую зону, нас начали "шмонать" челябинцы. Я сидел в сапогах, подошли трое, сапоги сняли, взамен дали американские ботинки, а они малы! Пришлось подвязывать к ногам".
"Из портовской зоны тащили многое с пароходов, а в первой зоне даже свой рынок был. Продавалось все: любые часы, консервы, продукты. Внутри зоны грабежами занимался этап с Воркуты. Бунтовали, не хотели на Колыму. Просили: "Оставьте нас здесь". Начальник Воркутинского эшелона майор предупредил: "За этими смотрите, все могут сделать. УБЭ - уголовно-бандитский элемент". Шумели: "Хотим здесь работать". А у них сроки, по десять - пятнадцать лет у каждого, куда оставлять?" - из рассказа Силина.
В 1948 г. в Ванино было четыре зоны транзита. Если смотреть на поселок со стороны бухты вверх, то зоны так и шли одна за другой снизу вверх 1-я, 2-я, 3-я, 4-я. Четвертая находилась как раз там, где сейчас пустырь, и вплоть до старой водонапорной башни. За этими зонами шел сплошной лес, его рубили и корчевали сами заключенные, строили бараки, ставили столбы, частоколом обносили зоны. Заключенных не торопили: сколько сделают, столько сделают. Но работали в любую погоду, даже в дождь. На работу выводили по 1200-1400 человек.
Воровства в воровской зоне почти не было: вор у вора не крадет. Там, где сидели по 58-й, тоже не воровали. Положил кусочек хлеба, пришел - лежит на месте.
Указ 1947 г. уничтожил фактически разницу между ворами и бытовиками. Если воров и "сук" селили рядом, допустим, между ними был только забор или перегородка, тогда их не удержать. Требовали: "Уберите их или нас". Сносили перегородку, лезли бить друг друга, раздавалась команда, охрана стреляла из пулеметов поверх голов: "Ложись!" Если кто поднимался, попадал под выстрелы.
Война между "суками" и ворами шла постоянно. Трупы выбрасывались за зону. Проигравшиеся в карты прыгали в "запретку", так их убивала охрана. Около вахты очень часто лежало по 3-4 трупа, а над ними надпись: "Они совершили побег". Подводили утром колонну и показывали всем. Убийства совершали обычно те уголовники, у которых срок 25 лет и выше. На совести у них по нескольку убийств, какая ему разница: одним больше, одним меньше, они и исполняли очередной приказ. Бывало, их забирали в изолятор, но все равно отпускали, а они снова убивали. Однажды "суки" забросили в прожарку санпропускника в 4-й зоне человека. Его вытащили еще живым, кожа на руках висела черными клочьями. Спасти не удалось.
Воры отыгрались на "суках", когда началась амнистия 1953 г. Сразу освобождали большую группу заключенных, часть освобожденных вышла в поселок, и в районе клуба ВЛПК произошло столкновение. Конвойные быстро сообразили, что надо стрелять. Били из автоматов по заключенным или точнее - по освобожденным. На глазах у ребят, которые оказались в районе клуба, охрана случайно убила моряка из патруля. Патруль, услышав стрельбу, выскочил из проулка, а охрана стреляла. Эту сцену помнят многие.
А теперь хочу остановиться на причинах постоянной борьбы воров с "суками", борьбы не на жизнь, а на смерть. Источник этой вражды как раз и раскрывает писатель Шаламов, прошедший Ванинскую пересылку, в "Очерках преступного мира" в главе "Сучья война". Вот что он пишет: "Вор не должен был работать в тюрьме. Указ 1947 г. с его 20-летним сроком за незначительные преступления по-новому поставил перед ворами проблему "занятости". По воровскому закону вор не должен в заключении занимать какие-либо административные лагерные должности. Вор, занявший такую должность, перестает быть вором и объявляется "сукой", любой может его убить".
После войны многие из повоевавших воров вернулись к своему ремеслу, а затем и в тюрьмы. Старые, но не воевавшие воры их не приняли. И тогда в 1948 г. на Ванинской пересылке родился новый закон, разработанный "вождями военщины". Новый закон разрешал блатным занимать должности старост, десятников, нарядчиков, бригадиров. Блатарь по кличке "Король" обещал начальству навести порядок на пересылке и получил согласие на свой "опыт". Все население пересылки Ванино было выстроено на линейке, Король был объявлен старостой, его подручные - командирами рот. Король приказал раздеться старым ворам, по татуировке на теле опознавали принадлежность к клану. Старых воров убили, а оставшихся в живых заставили пройти новый обряд. К губам избиваемого подносили нож: "Целуй нож!" В этом случае вор становился "сукой" навеки. Тех, кто отказывался, убивали. Каждую ночь к дверям бараков подтаскивали новые трупы. Изобретенный закон зашагал по пересылкам страны, началась война: воры убивали "сук", "суки" - воров. Чтобы остановить войну, в каждой пересылке вновь прибывший должен был сказать, кто он - вор или "сука". Их разводили по разным зонам, даже в САНО раненому не оказывали помощь, пока он не назовет, кто он. И тогда воры создали третий клан, вот эта новая группировка приступила к убийствам и тех и других. Это и есть "беспредел", их называли еще "махновцами". Так пишет Шаламов о Ванино 1948 г. Давайте попробуем убедиться, было это или не было?
М.П. Кондакова,напомню, что она живет в Ванине с 1944 г., рассказывала: "В поселке уже в те годы были бесконвойники. Могли и поздороваться с тобой, пошутить, спокойно проходил мимо и не боялся. Когда колонны шли на работу, охрана была небольшой, без собак".
Женщины-заключенные могли работать в санчасти. Бесконвойники работали монтерами, электриками в спецчасти. Были случаи, когда женщины-машинистки отпрашивались на свидание, уходили на несколько часов. На эти вещи смотрели снисходительно.
Бесконвойников и охрану кормили в столовой. В 1947 г. столовая размещалась в большой палатке, стояли самодельные длинные столы, за каждый человек сорок садилось, питалось же здесь 500 человек. Подавали хлеб белый, борщ, каши, щи из черемши, в женской колонне бывали и оладьи, гречневая и овсяная каши. Если в котле что-то оставалось, повариха подзывала более слабых и подливала в миску.
Черкашин рассказывал: "Приехал я сюда по вербовке в апреле 1947 г. Начальник штаба Чесноков направил работать в столовую. Как готовить, не знал. Засыпал весь нелущенный горох прямо в котел, вода черная, как земля. Что делать? А рядом мука, килограмм 10-15. Развел болтушку из муки да в котел. Вода, хоть и побелела, все равно мутная. Я в котел добавил еще ведро воды и все банки тушенки, что выдали. Вроде и суп получился. Пришел дежурный, начальник штаба, попробовали: "Отлично приготовил!" И врач то же самое сказал. В столовой мне помогали две расконвоированные девчонки, сидели за "колоски". Помню, одна килограммов пять колосков унесла, пять лет и дали". В столовой Черкашин проработал мало, любил машины, поэтому перешел в пожарную часть. Во время бунта пожарную машину использовали для того, чтобы разогнать заключенных. Сбивали с ног водой, стрелять не разрешалось.
В.Г. Мартынова в Ванино с 1947 г., работала телефонисткой, рассказывала, что для выполнения плана ее иногда пропускали в зону, чтобы принять телеграммы от заключенных. Телеграммы, в основном, такого содержания: "Жив, здоров". В зону проходила под охраной, располагалась в столовой у окна раздачи, конвой садился рядом. Платили заключенные деньгами.
Во время пожаров сгорало все, даже зоны. Горели бараки, утепленные опилками, покрытые досками. 11-я и 14-я зоны сгорели полностью, просуществовав недолго, года два. В 1949 г. за дамбой сгорела мужская зона, даже оружие охраны, но ни один заключенный не ушел в бега. И.М. Сильченко вспоминал, что он предложил для тушения пожара привлечь заключенных из рабочей зоны. На совещании начальство было против: "В дыму не разберешь, вдруг уйдут". Сильченко взял под свою ответственность, собрал производственную зону: "На вашу честность надеюсь, у вас не такие сроки, чтобы бежать". После тушения пожара вернулись, а двоих нет. Начальство упрекало. Но заключенные вернулись дня через два-три, черные, обгоревшие. Оказывается, заплутали в дыму. Пожары были часто, горели и пароходы. Например, когда на одном из пароходов сгорел груз на несколько миллионов рублей, начальника Дальстроя полковника Савицкого понизили в звании до лейтенанта и отправили в Певек. Этап погрузить на пароход не успели, увели назад в зону. Три часа стояли заключенные на холоде возле первой зоны. После того, как потушили пожар на пароходе, заключенных снова развели по зонам.
В порту во время погрузки заключенные могли что-то взять. Разбился ящик, его же не отправишь - продукты делили между собой. В зону проносили водку: делали в полене отверстие, прятали бутылку, закрывая с двух сторон дырки.
Условия в зонах резко отличались друг от друга. Жили и в палатках, и в бараках, спали на двухъярусных сооружениях, кто у печки, а кто и нет. Сколько их умерло здесь от болезней, недоедания, физического истощения, от всесилья всякого рода "законников", "воров" и "беспредельщины"... Ведь настоящими хозяевами зоны были эти три процента от общей численности заключенных. История сохранила многие имена воров "в законе": Аскаков, Федоров, Матвеев, Архангельский, Фунт, Пятак, Жорка Маевский. Уходил этап, приходили новые. Легенд осталось много, теперь трудно отделить правду от вымысла, тем более что воры "в законе" и сами были не против этих легенд.
Звонков как-то спросил Фунта: "Правда, что твоя тетка замужем за Булганиным?" "Надо же что-то ребятам "свистнуть". Без этого воры не жили. Фунт делал все, что хотел. Хозяин зоны. Требовал: "Приведите мне женщину". Приводили, и в зоне наступала тишина, хоть охрану с вышек снимай. Фунта хотели зарезать, в зоне у него был свой угол, охраняли его сами воры. Фунт отбивался, убил двоих или троих. "Начальству пересылки было выгодно существование таких воров "в законе". Они не работали, зато обеспечивали работу других", - из рассказа старшего надзирателя Силина. Фунта освободили в 1953 г. За то, что хорошо руководил ворами. Говорят, Фунта перехватили в Комсомольске и убили. Кличку старожилы объясняют так: отец Фунта сидел в Магадане и обещал фунт золота тому, кто убьет младшего сына за то, что, тот служил начальству.
У воров все было. Когда приходил этап, вор "в законе" забирал понравившиеся ему вещи. Люди шли на зимовку, на годы каторги, брали с собой теплые вещи, обувь. У воров всегда создавался запас свитеров, костюмов. Вот и делились с надзирателями, откупаясь от них. Вору "в законе" прямо в зону приносили все, что ему хочется, любые продукты. Те заключенные, которые получали посылки, обязаны были делиться. Они сами понимали, если этого не сделать, их могут заколоть "пикой" на выходе из почты, а вещи, если их и надеть сразу, ночью все равно "уведут" более мелкие воры "шпана". Делалось это по указке старших. Воры работали, только они требовали для себя определённых заданий. Получил, точно выполнил, но не больше. Были такие воры "в законе" Матвеев, Архангельский, убивали людей, таких старались побыстрее убрать отсюда на Колыму. Жорка Маевский, вор "в законе", настоящая фамилия Масевич. Когда сидел в зоне, не работал, видный из себя, вежливый. После освобождения работал шофером у Косухина, начальника отделения Дальстроя.
Н.Н.Калинченко рассказывал: "У заключенных были свои суды, сами судили, сами и убивали друг друга. Погибал часто и виноватый, и невиновный. Администрация потакала вору "в законе", потому что он держал зону. Вору "в законе" выдавали чистую постель, гладили брюки, для него и пищу лучше и отдельно готовили. Например, у Упорова уголок в общем бараке был отгорожен простыней. У него и адъютанты свои были. В зоне были и "стукачи", но если заключенные узнавали о них, их убивали. Были случаи, когда зеки обменивались делами, то есть заключенный брал на себя чужое имя, срок, статью и уходил с этапом вместо другого. Таких называли "сухарями".
Но страшнее всех в лагерях были "суки". Они помогали поддерживать дисциплину, заставляя всех "фраеров" и "мужиков" работать, не покладая рук. При лагерных пунктах создавалась "самоохрана", когда заключенных сопровождали на работу их же солагерники, облеченные доверием администрации. Я уже говорила, что в 1948 г. в бухте Ванино был создан новый закон и создателем его Шаламов называет вора "в законе" по кличке Король. Я многих спрашивала, но те, кто охранял зону или руководил охраной, или стоял во главе какого-нибудь лагеря события, описанные Шаламовым, подтверждают, но о таком воре "в законе" не слышали. И те, кто прошел пересылку, и с кем мне удалось поговорить, тоже не знают, не слышали. Старожилы подчеркивали, что они рассказывают о том, что хорошо помнят, в чем убеждены: "Вы же собираетесь писать, а раз я не уверен, не помню, разве можно об этом говорить!" И тогда я обратила внимание на Олейника, предлагаю и вам сделать то же самое. Материал о нем разбросан в рукописи, но по мере чтения возникает странное впечатление...
Олейник, бывший летчик, работал в портовской зоне, ходил всегда с тросточкой, а в ней "пика" была. Вспоминают и такое: "Когда Олейника сопровождали в САНО двое охранников, один из них нес для Олейника две подушки". Один из старожилов рассказывал о своей первой встрече с Олейником: "Как-то пришла бригада с новым бригадиром. Кто это? - "Олейник". - "Имя это я уже слышал. И когда они паковали свинец в ящики для отправки в Магадан, я с ним разговорился: "Коля, за что попал? Говорят, ни за что ведь сидите". Воры "в законе" не работают, а Олейник, как и все, паковал свинец. Олейник ответил: "Знаешь Алешку Степина?" - "Знаю" - "Хочешь узнать, поговори с ним. Мы вместе в школе учились". - "Да мне от тебя хочется узнать". Вот что Олейник рассказывал: "Закончил школу, поступил в авиационное училище. А тут война, стал летать, сбили под Москвой. Долго лежал в госпитале, подлечили, комиссовали, пришел домой. Мать у меня одна. На работу не устроился. Подвернулись ребята, одно дело проделали, второе, а на третьем попался. Дали срок". Олейник был небольшого роста, плотный, крепенький. Всю зону держал, руководил "суками". Инстинкт был развит так, что чувствовал, когда на него нападение готовят. Ночью, когда к нему пробовали подойти, вскакивал, тогда уже никто не трогал. Готовили Олейника к отправке в Магадан, а ему здесь в зоне Шура нравилась. Требовал, если ее с ним не отправят, то в дороге таких дел натворит... Отправили их вместе. Олейника убили где-то на марше в Магадане".
Как видим, жизнь таких людей коротка. Ведь война между "суками" и ворами была постоянной. Они не могли быть вместе, поэтому, когда приходил этап, их сразу отделяли друг от друга. Но и внутри зоны было неспокойно. Во второй зоне зеки сделали столб вроде телеграфного, обстрогали рубанком и вымазали медом. Столб укрепили наверху между бараками. У зеков был свой суд: судья, защитник, прокурор. Загоняли ссучившегося вора на столб. Сумел пройти - твое счастье, не сумел - разбился. Труп подбрасывали к вахте: "Гражданин начальник, уберите его!". Воры выносили приговор проигравшемуся, накидывали полотенце на шею и с двух сторон тянули, пока не задушат. Убивала охрана. Мельник М.Е. рассказывала, как однажды выводили хозяйственную зону на работу, а под забором лежало двенадцать трупов. Это те, которые пытались совершить побег, их убили и в назидание другим положили вдоль забора.
Убивали и друг друга. Был случай, когда прямо в спецчасть зашел бесконвойник и сказал: "Звони оперу, я убил". Оказывается, бесконвойники подрались между собой, и один другому отрубил голову. Все это делалось не ночью, а днем на глазах у начальства. Хоронили умерших, погибших в драках в том месте в Ванино, где сейчас построена церковь и шумит небольшая сосновая роща. Личное дело и карта умершего отсылались в архив N 3. Эти документы не уничтожались.
Одна из работающих в те годы в САНО рассказывала, как однажды привезли молоденькую девушку, оперировали сразу, но спасти не удалось. Оказывается, в этот день из зоны был совершен побег, патрули проверяли на дорогах все машины. Девушка ехала в кузове машины вместе с другими. Шофер проскочил охрану и не остановился. Охрана стреляла не по колесам, а по сидевшим в машине.
Стреляли часто. И доказательств так много со стороны сидевших, что не стало слышно голосов тех, охранявших пересылку: "Они сами убивали друг друга".
"В 1952 г. уголовники сделали подкоп из 17 зоны в сторону "Нахаловки". Подкоп очень длинный. Выбрались, сумели захватить водовозку. Шофера выкинули, но дорога была не закончена: лес вырублен, кругом торчали пеньки. Машина застряла на пеньках. Охрана и постреляла всех бежавших", - из рассказа Уварова И.П.
А.Д.Пахаренко рассказывал: "Стреляли часто. Бывало, идешь на работу, видишь, бежит заключенный и свист пуль: фьють, фьють - убит!"
В зонах убивали. Приведу примеры из воспоминаний людей, прошедших и переживших заключение.
"Начальник спецчасти Меньшиков любил стрелять. На глазах у всех ранил в руку молодого парня, любившего читать стихи".
"В Усть-Орочах был случай: охранник напился, выстроил колонну, а один заключенный сделал шаг вперед. Охранник стрелял в упор. Помню и другой случай, когда охранник убил летчика, молодого парня".
"В 1950 г. был бунт в зоне в районе Девахты. Разгоняли водой, стреляли. Грузовика два увезли мертвых. Месяца через 2-3 всех оставшихся в живых отправили в Магадан".
"Весной 1951 г. во время бунта погибло 10-15 человек сразу".
В "Архипелаге ГУЛАГ" Солженицын приводит один, но очень любопытный эпизод из истории Ванинской пересылки: "А сорок девятого в бухте Ванино в 5-й зоне, - не хотели? Тридцать пять тысяч! И - несколько месяцев! - опять же на Колыму не справлялись. Да каждой ночью из барака в барак, из зоны в зону зачем-то перегоняли. Как у фашистов: свистки! крики! - "выходи без последнего!" И все бегом! Только бегом! За хлебом сотню гонят - бегом! За баландой - бегом! Посуды не было никакой! Баланду во что хочешь бери - в полу, в ладони! Воду цистернами привозили, а разливать не во что, так струей поливают, кто рот подставит - твоя. Стали драться у цистерны - с вышки огонь! Ну, точно, как у фашистов. Приехал генерал-майор Деревянко, начальник УСВИТЛа, вышел к нему перед толпой военный летчик, разорвал на себе гимнастерку: "У меня семь боевых орденов: кто дал право стрелять по зоне?" Деревянко говорит: "Стреляли и будем стрелять, пока вы себя вести не научитесь".
Я у многих спрашивала, было такое или нет? "Не было, - отвечали. - Не слушайте вы их, сейчас наговорят". Но ведь из многомиллионного потока, прошагавшего через пересылку, здесь остались только сотни, и многие ушли из жизни, так и не рассказав ничего. Но этот эпизод перессказали точь-в-точь Н.Н. Калинченко, А.В. Харченко, В.П. Силин. Первый - старшина конвойной службы в пересылке, второй сидел в 4-й зоне в 1948 г., третий - старший надзиратель в Ванинской пересылке. Расхождение только в дате и номере зоны, но я думаю, что точнее названа дата и зона у моих собеседников. Ведь в 1948 г. 4-я зона только началась строиться, бараков еще не было, зона была обнесена колючей проволокой.
В этом очерке я повторю рассказ Силина, станет понятно, почему гоняли из барака в барак и почему ночью. Значит, было и было часто.
"В зонах постоянно проверяли. Выведут всех на Куликово поле, и начинается "шмон": ножи, "пики", искали", - из рассказа бывшей заключенной.
И подробнее остановлюсь на случае с Красниковым. Этот эпизод помог полностью восстановить помощник командира взвода охраны пересылки Р.А. Марванов. Рассказал, как он выразился, "ради правды истории". Ситуация выглядела так: самоохранник Мирошников, бывший спортсмен, старшина охраны обратился во время развода к Тапунову: "Гражданин помкомвзвода, я один ходил за дровами, а те (и назвал кто) восьмером. Мне кажется, они что-то прячут, может, еду, значит, побег готовят". У Мирошникова кончался срок, дома ждали жена, двое детей, ему не хотелось быть замешанным в побеге. Договорились так: пойдут эти заключенные заготавливать дрова в очередной раз, с ними пойдет и Мирошников. Кроме Мирошникова, шел и командир отделения надзирателей Красников. Красников не имел права носить оружие, но вахтер дал ему наган. Красников наган спрятал, чтобы заключенные ничего не заметили. Зеки сделали самодельную коляску, и все пошли на заготовку дров для пищеблока. Красников держался несколько в стороне, Мирошников шел рядом с зеками. Пришли, Мирошников решил прикурить, винтовку повесил за ремень на руку, самокрутка во рту, а сам достает спички. А в это время: "Гражданин конвоир, где будем дрова собирать, здесь ничего нет". - "Да ты что, мало здесь что ли?" И вдруг пятеро самых сильных бросаются на Мирошникова, а остальные трое, быстро связав Красникова, подоспели на помощь. Только ввосьмером они сумели одолеть Мирошникова, надели ему вещмешок на голову, прорезали дырки для глаз и губ, посадили на пенек и крепко привязали. Красников был невысокий, в их понимании хилый, и так не отвяжется. Винтовку N 46762 и тридцать патронов взяли, патроны разделили между собой. Если одного ранят, то он должен кидать винтовку другому, чтобы тот мог стрелять. Через какое-то время Красников сумел развязаться и освободил Мирошникова. Пока они прибежали, пока организовали погоню, прошло несколько часов. Но заключенных догнали, они отстреливались. В перестрелке пять беглецов были убиты. Причем пятого обнаружил охранник случайно, стал переходить ручей и в воде заметил лицо (зек лежал в воде): "Выходи!" И прямо влепил ему заряд в лоб, убил наповал. Остальных троих захватили живыми. Обратно ушли по лесу, устали, нужно было готовить ночлег в лесу. Охрана понимала, что спать придется по очереди, а устали все. Жалости к бежавшим не было, все из долгосрочников с 25-летним стажем, уголовники.
Сделали привал, развели костер, после этого велели заключенным приготовить для себя костер отдельно и послали их за дровами. Те только отошли, раздались выстрелы, убили всех троих. А начальству доложили, что убили при попытке к бегству. Судья Спектор, приехавший из Комсомольска-на-Амуре, все интересовался: "Неужели из восьмерых ни одного не могли живым привести?" И охрана, и начальство отлично поняли ситуацию, но бумаги были оформлены: "Убиты при попытке к бегству". А что, их разве нужно жалеть? Поймите, это уголовники, сколько б они бед наделали, все убийцы", - убеждал меня собеседник.
Винтовку N 46762, я номер до сих пор помню, возвратили. Мирошников дожил до освобождения, уехал к родным".
Подобное рассказывал и В.Ф. Шубин: "В 50-м году был здесь массовый побег, бежали заключенные в сторону станции Токи. Взяв опергруппу сержант Лоба, был здесь такой, возглавил погоню. С собой взяли собаковода сержанта Пеунова. Пеунов был маленького роста, собака тащила его за собой, натянув поводок. Впереди лежало бревно, все залегли: "Они здесь!" Лоба кивнул на дерево и один солдат быстро полез на него, чтобы посмотреть вокруг. Зэк пальнул из ППШ так, что всю обойму выпустил "У него нет больше патронов, окружить!" Солдаты быстро выполнили команду и стали стрелять. Убили семерых, а восьмой по траве ползком пытался уйти, его взяли живым и привели в лагерь, так его свои же и убили. А семь трупов положили вдоль колючей проволоки, чтоб все видели: "Они совершили побег". Так скрюченные в разных позах лежали неделю".
Убивали и в женских зонах не менее жестоко и изощреннее. В начале вроде все рассказывают спокойно, порой сквозь слезы, но страх звучит в голосе, когда говорят о жестокости, с которой столкнулись все в лагерях.
Одна из женщин рассказывала: "В Ванино попала в 1950 г. Поселили всех нас в палатку, длинную, метров в 80, по обеим сторонам сплошные нары. Спали все вместе. В столовую водили по очереди, хлеб выдавали по баракам. Одежда была своя, зимой получили телогрейки, валенки, брюки, летом - платье, платок на голову, белье, ботинки. В баню водили один раз в десять дней, там и белье постираешь. Не работали, вечерами играли на гитаре, вязали, шили, ждали отправки на Магадан".
"В 14-й зоне находилось 1200 женщин, среди них также существовало разделение на "сук" и "воров". "Суки" работали нарядчиками, бригадирами. У каждой был свой уголок в зоне, старались украсить его. Вышивали, застилали тумбочки салфетками. Воровки занавешивали свои уголки, все у них там было. Верховодили в зоне Рая и Надя, они жили с женщинами, но сами постоянно у новеньких отбирали более хорошие вещи для своих "фраеров". Вооружены были финками, ходили не одни, человек пятнадцать с ними. Подходят и требуют: "Открывай чемодан! Давай, что есть". Однажды раздели не только новеньких, но и обслугу. Утром на работу выходить, а не в чем. Отобранные вещи продавали, обменивали, а деньги относили своим "фраерам".
"В зоне и убийства были. Однажды отрезали у женщины часть груди и собаке бросили. Женщину после этого убили, набросили полотенце и задушили. Каждый день по 1-2 трупа, кто-нибудь из заключенных подходил к вахте: "Гражданин начальник, я убила, заберите", - и показывала на труп. Брали на себя убийство, отсюда таких отправляли в Магадан. Охрана пыталась вывести из зоны Раю и Надю с их командой. Произошло столкновение. Тогда охрана вывела всех женщин из зоны, а эти пятнадцать остались в бараке. Отбивались, бросали кирпичи, камни. Охрана ворвалась в зону, смяла женщин, вытащили их из барака и после этого сразу всех отправили отсюда в Магадан".
"Как-то заболела я, попала в САНО. Так там лежала женщина с ребенком, ей предложили отдать сына на воспитание, она всю ночь над ребенком проплакала: "Коленька, Коленька..." Сидела по 58-й, 25 лет дали, ее на Магадан отправляли, куда ж с ребенком... Были женщины, которые работали домработницами, а по приказу Котова их всех вернули в 6-ю зону. Они страдали, просили меня записки отнести на волю своим кавалерам: "Таня, отнеси!" Соберешь все, несешь".
Другая женщина, осужденная по 57-й статье на 7 лет за спекуляцию, рассказывала: "Была в Воркуте, вместе со всеми пришлось строить железную дорогу. В лагерях, в основном, сидели рабочие, крестьяне. Тяжело. Зоны часто менялись, не успеешь привыкнуть, а уже надо идти дальше. Когда отправили в Ванино, запомнила, поезд шел медленно, часто останавливался. Добирались целый месяц. В дороге всякое было, и убивали тоже. В Ванино попала в шестую зону, но с большим сроком отправляли дальше в Магадан. Вызывали по фамилии, выходили строиться уже с вещами".
Из рассказа А.А. Сударевой: "Когда этап прибывал к месту назначения, все уже знали, кого привезли: воров или "сук". Если воров, то "суки" стоят, ждут. Если "сук", то воры стояли вдоль проволоки в зонах, а утром вывозили мертвых на кладбище, трупы всегда сопровождал конвой. Я была расконвоирована, сама видела в 1950-1952 годах, как вывозили трупы на кладбище".
Сидел в Ванинской пересылке и людоед. Когда его из Магадана прислали сюда, Безносиков как-то поинтересовался, почему у него такое прозвище. Рассказ людоеда звучал так же, как у писателя Шаламова. А ведь это было в те еще годы и еще не написана была книга Шаламовым. Значит, речь идет об одном и том же человеке. "Бежали мы с Чукотки в Америку втроем. Шли, шли, продукты закончились. Одного убили, съели. Началась пурга, в метель потеряли направление. Съел и второго. Но пришлось вернуться назад в лагерь. Срок у меня большой, все равно было". В пересылке людоеда видели многие, в зоне он работал ассенизатором. Встречаясь с разными людьми, первое, что я слышала: "А вам рассказывали про людоеда?"
Во 2-й зоне построили БУР (барак усиленного режима), называли "закрытка". Это мрачное здание многие ванинцы знают, оно стояло недалеко от сегодняшней государственной сберкассы (снимок внизу). Чтобы расчистить площадку для строительства детского садика порта, пришлось взорвать фундамент БУРа. До пяти тысяч человек набивали в БУР. Старшим надзирателем здесь работал Декамов, прозванный в народе Гитлером. Предан был делу партии, награжден за выслугу лет орденом Ленина.
В БУРе стены толстые, маленькие окна с решетками. Сидели в БУРе "сухари", Кручак с Ковалевским занимались размачиванием "сухарей". Кручак не боялся заходить в зону, когда там совершались убийства, старался разобраться в конфликте. Был в Ванино и женский БУР, женщины могли вылезти на крышу БУРа и танцевать для публики. Стоя на крыше, кричали матом, сами в мужской одежде с папиросами во рту. БУР для женщин был небольшой, деревянный. Здесь сидели, как сейчас говорят, злостные хулиганки.
В 14-й зоне женщины создавали для себя уголки, закрывались друг от друга простынями. Охрана срывала простыни, наводила порядок, но после их ухода все возникало вновь. Были случаи, когда женщины спали с женщинами. В этом случае "жена" не работала, за нее работала "шестерка". Один из бесконвойников рассказывал: "Однажды договорился, чтобы ко мне привели самую красивую девку. Привели, завели в отдельную палату в санчасти. Потом она меня сама вывела, чтобы женщины не увидели. Приезжаю через несколько дней, а охранник говорит: "Ты туда не ходи". - "Почему?" А он глазами в сторону показывает. Смотрю, а там лежит голова той девки. Оказывается, "устрица" (женщина-"муж") приревновала ко мне, когда все уснули, она убила девку, а голову к вахте выбросила". Были случаи, когда мужчины жили с мужчинами. "Манька", "Верка" мужского пола, не стесняясь, лежали в постели, выглядывая из-под угла простыни.
Отряд, которым командовал Р.А. Марванов, охранял женскую зону, САНО. Бараки, в которых жили женщины, внутри были без перегородок или просто перегородка разделяла барак на две половины. В бараке обычно несколько печей и трехъярусные нары. Охрана стояла снаружи, в бараки заходить не обязана, для этого существовала специальная надзор-служба. Но из любопытства заходили. Женщины все молодые, здоровые. "Как-то зашли вдвоем, все женщины лежат на нарах голые. Никто не реагирует, что мужчины зашли, так голые и лежат или спускаются с нар, идут по бараку. Дневальный дает команду: "Смирно!" Докладывает, командует: "Вольно!" Движение началось вновь.
Был случай, один командир ходил на свидание к девчонке, а потом стал встречаться с другой. Женщины заметили и решили проучить. Когда офицер в очередной раз пришел, они заставили его спать с ними. Он обработал троих, больше не может. Тогда с ним легли женщины рядом, стали возбуждать его, он сумел справиться еще с несколькими и потерял сознание. Женщины перевязали ему член ниткой и стали играться. В это время кто-то заглянул из надзорслужбы и дал сигнал тревоги. Офицера отправили в САНО, откачали и, чтобы не судить, отсюда сразу в Магадан перевели".
В Ванино живут женщины, которые в свое время приехали сюда молодыми после окончания медучилища, работали в САНО или лазаретах при различных колоннах. Их несколько человек.
Вот что рассказывали Екатерина Васильевна Белоус и Ольга Сергеевна Абрамова. Обе они работали в лазарете 505 колонны, а колонна находилась в подчинении 508-й стройки. Колонна находилась на том месте, где сегодня стоит средняя школа N3.
Сидели здесь, в основном, политики. Лазарет 505 колонны представлял собой несколько бараков, в которых размещались хирургическое, терапевтическое, туберкулезное отделения. Женское отделение от мужского отделялось забором. Женское состояло из двух бараков, в одном располагался роддом, и здесь же жили "мамки" с детьми. "Мамки" жили в лазарете больше года, а затем их отправляли в Акур. Рядом с лазаретом находилась и сама 505 колонна, так оттуда мужчины через забор перебрасывали для детей обувь: сандалики, ботинки. Женщины не работали, что-то шили, вязали. В 1951 г. в лазарете работали санитарками, поварами заключенные литовки, молоденькие девчонки, сидели все без вины. Врачи были и вольнонаемные, и из числа заключенных. К медикам заключенные относились с большим уважением, старались помочь в работе. Лазарет охраняла специальная надзирательская служба. Надзиратели приходили постоянно, проверяли количество больных. За побеги заключенных из больницы врачи не отвечали. Важно, чтобы на каждом месте лежал больной, а кто там лежит, не смотрели. Были случаи, когда в лазарет пробирались женщины. Иван Алексеевич Шепелев, старший санитар, в этом случае говорил: "Васильевна, ты туда не ходи, это их дело. Не вмешивайся", - рассказывала Е.В. Белоус. - Нары в лазарете были общие, двухъярусные, коек не было. В 1951 г. среди заключенных свирепствовала цинга, больных было много. Ноги покрывались язвами, кровоточили, выпадали зубы. В отделении стояли бочки с хвоей, хвою запаривали и пили настой, но это мало помогало. Умирали многие. Хоронили и на старом кладбище, и недалеко от современной районной больницы. Место еще можно найти, проволока осталась".
Рядом с лазаретом стоял морг, сюда почти каждый день доставляли мёртвых с колотыми или резаными ранами. Привозили мёртвых из зон, хоронили недалеко от районной больницы только заключенных. Хирургическое отделение в лазарете было рассчитано на 120 человек, руководил отделением Павел Алексеевич Панников, врач кремлёвской больницы, сидел по 58-й, раздел "политическая болтовня", дали 10 лет с конфискацией имущества. В Москве остались жена и сын. В хирургии работала Валентина Григорьевна Южакова, закончила Хабаровский медицинский институт. В 1951 г. в лазарет пришла устраиваться на работу Екатерина Васильевна Белоус. Вспоминает: "Как-то оставили на ночное дежурство на сутки, в отделении 120 человек больных, страшно было. В туберкулёзном отделении лежал вор "в законе" Мишка. Сижу я в своей комнатке ночью, книжку читаю, вдруг стук в дверь. Спускается по ступенькам коренастый парень лет 35, в хромовых сапогах в гармошку: "Здрасьте" - "Здравствуйте" - "Разрешите с вами познакомиться? Что читаете?" - "Книгу" - "А не одолжите мне почитать?" - "А вернете?" - "Или я, или мои ребята принесут".
У него двое ребят адъютантами были, по вечерам ноги ему моют, а у каждого на шее полотенце весит. Я Шепелева потом спрашиваю: "Кто это?" - "Вор главный среди них". Книгу, правда, вернул. Помню и Асрианциса, я к нему в САНО привозила больного с приступом аппендицита. Асрианцис, высокий, грузный, любил пошутить: "Если ты неправильно диагноз поставила, я тебя на ночь с хлопцами здесь оставлю". После освобождения Асрианцис уехал в Биру, работал заведующим больницей.
Медиков не обижали, понимали, что врач всегда поможет, спасёт. Да и мы помогали, чем могли. Панников носил больным продукты, я через него передавала что-нибудь домашнее. Сама носила махорку, муж получит в части, а я больным тихонько отдам.
Помню, получила первую зарплату, деньги положила в верхний карманчик халата. Вышла с ящиком, лекарства раздаю, краем глаза вижу, как чья-то рука в карманчик лезет, а потом крик в коридоре, бьют кого-то. Что такое? А мне говорят: "Это чтоб знал, что у красного креста ничего брать нельзя. Вы нас лечите, спасаете, а он в карман лезет".
В марте 1951 г. оперировали больного, а у Панникова как раз день рождения был. Кто-то его и спросил: "Павел Алексеевич, что вам хочется в день рождения?" - "Девчонки, хотел бы я выпить сейчас бокал шампанского". Меня и послали за шампанским. Принесла. Зашли в комнату Панникова: кровать, две табуретки и фотография жены с сыном. После освобождения Панников уехал к семье.
В лазарете лежал Анатолий Ивлев, Панников сам придумал ему диагноз, чтобы подольше подержать в Ванино. Ивлев хорошо играл на баяне, выступал в концертной бригаде. После освобождения тоже уехал домой. Работал в лазарете Пётр Сергеевич, врач-лаборант, из осужденных, ни с кем не общался, ничего не рассказывал, держался особняком.
В хирургии лежал молодой мужчина из Краснодара. Когда освободился, ночевал у нас. я ему одежду мужа дала, деньги на дорогу. Он нам из Краснодара потом посылку с сухофруктами прислал. Тоже, когда лежал в лазарете, работал санитаром в хирургическом отделении.
Больные разные были, раны себе делали, да так, что и не подумаешь, что специально. Гвозди глотали, чтобы подольше в лазарете побыть, что-то вводили под кожу.
В 1952 г. перешла я работать в САНО в Сортировочную. Рядом находилась мужская зона, сидели "политики", народ культурный, образованный. В зоне всегда порядок, чистота. 23 декабря 1952 г. в САНО п. Сортировочная привезли порезанных "сук". Их было так много, что всех положили на полу в столовой. Мы с Панниковым прямо перешагивали через них. Раны были страшные, везде лилась кровь, у кого глаз выколот, у кого нос отрезан. Санитары из заключенных отказались помогать. Я к Шепелеву: "Дядя Ваня, помогите, хоть воду принесите". - "Не могу, Васильевна, меня убьют, если помогу". "Сук" привезли из Ванино, из 23 человек в живых осталось трое или четверо. Погибли от кровотечения, мы с Панниковым просто не успели оказать им помощь: пока их привезли из Ванино, пока затаскивали в столовую, пока нас позвали, да и раны были страшные".
Больше всего заключенные боялись этапа. Когда проносился слух, что готовится этап, в САНО сразу начинали поступать больные. Делали "мастырки" - трофические язвы - иголкой, сильно смазанной керосином, вызывалось подкожное воспаление. Под кожу или в глаза вводили слюну, чернила, мелкое стекло. Были случаи, когда мужики прибивали себе мошонку к чурбану, на котором сидели. Чтобы не попасть в Магадан, увечили себя. Увозили заключенных на пароходах: "Ногин", "Феликс Дзержинский", "Джурма", "Степан Разин", "Красногвардеец", "Сучан", "Кавказ", "Миклухо-Маклай".
Приведу отдельные цитаты из рассказов наших старожилов и ряд эпизодов из жизни заключенных в пересылке, талант, предприимчивость, юмор и наглость, порой и неоправданная жестокость - все сочеталось в это время.
Из воспоминаний Е.В. Белоус: "Запомнился март 1953 г., передавали сообщение о болезни Сталина. В лазарете стояла мёртвая тишина, больные слушали радио. В день смерти Сталина все плакали: "Как жить будем без Сталина?!"
"В санпропускнике во время "прожаривания" одежды, заключённые спрятали в узел одежды маленького ростом зека. Он вылез, когда все ушли. Его долго искали, нашли". "В шестой зоне воровки задушили полотенцем "суку", отрубили голову, а труп вынесли к вахте, одежду женщины сожгли в самой зоне". "Был случай, когда в госбанк, где работала Рая Старцева, зашел гипнотизёр. Рая встала и ушла, оставив все. Когда пришла в себя, плакала, но заключённый ничего не взял".
Из рассказа М.Е. Безносикова: гипнотизёр входил в состав концертной бригады. Стоит на сцене, а весь зал, человек триста, спит. Я сам давал команду, чтобы гипнотизёр ходил без конвоя. Срок оставался небольшой, что-то около восьми месяцев, зачем ему бежать. После освобождения работал завклубом на Северном судоремонтном заводе: "Заработать надо, приодеться, потом уеду домой", - говорил он.
Артистов было много в первой зоне транзита. Выступали во многих местах: пели, играли, танцевали. В зале сидели вольнонаёмные, бросали на сцену записки с просьбой что-то спеть или познакомиться.
В 50-е годы в клубе ВЛПК давала концерт Русланова. Встречали очень хорошо, на сцену бросали записки с просьбой спеть определённую песню. Она отвечала: "Дорогие мои, я всё-всё вам спою". "В зоне сидела женщина, все на помойке собирала селёдочные головы, варила их в железной литровой банке. Съест и водичку всю выпьет, вероятно, не хватало, что дают", - из рассказа Чистяковой.
"Был женский лагерь в Уське-Русской, оттуда убежала москвичка, очень красивая женщина. Ей сумели сделать все документы. Взяли её уже снова в Москве прямо со свадьбы: замуж выходила за майора".
"В зоне был старший парикмахер Ляхов. Моется кто-либо из начальства или охраны в бане, Ляхов простынку на плечи накинет, кружку бражки подаст. Хитрый, умел угодить".
"Когда здесь был Деревянко, воры вытащили у него из кармана портсигар. Старший вор дал команду: "Вернуть портсигар". Вернули".
"Когда Деревянко был в рабочей зоне порта, кто-то из заключённых попросил у него курева. "Я не курю". - "И в карты не играете?" - "Нет". - "А почему у вас в кармане колода карт?" Глянул, а в кармане новенькая колода". Но подобное демонстрировали заключённые почти во всех лагерях.
"В порту ходили с палками Деревянко и Савицкий".
"У начальника лагеря в Акуре была коза. Заключенные перекрасили козу в другой цвет и продали Акулову за 300 рублей, справедливо считая, что коза сама пойдёт к своему хозяину".
"Корабли Дальстроя имели опознавательный знак: на трубе - голубая волна, а не полоса".
"Суки" просились на прииски Западного управления, воры на Колыму на прииски Северного управления. Когда "суки" просились на Запад, это значит на Колыму, но на прииски Западного управления.
Из рассказа Паксилева: "Каждые сутки приходили в Ванино два эшелона с продовольствием, все надо было разгрузить и выдать по зонам".
"Когда впервые привезли этап женщин в Ванино, зоны еще не было, поместили их в БУР, тогда небольшой деревянный домик. Воры, сломав ограду, ворвались в БУР, насиловали женщин".
П.А. Севрюков: "Бесконвойники могли на ходу остановить мужика или бабу, на глазах у мужа изнасиловать. Такие случаи были".
"Попала в Ванино молоденькой, в первый же день охранники отвели меня в сторону, насиловали в кустах по очереди".
Из рассказа Т.М. Новик: "После амнистии в 1953 г. в поселке начались кражи, убийства. Сама ехала в вагоне, на ногах - красивые туфельки, подошёл молодой парень и снял их".
На открытие железной дороги летом приезжал Берия.
Из рассказа Черкашина: "Заключённый с камнем ко мне сзади подбирался, а другой крикнул: "Дядя, тебя сзади убить собираются". Это в 1948 г. было".
Недалеко от станции Токи стояли на площадке бочки со спиртом и маслом для отправки в Магадан. Осуществлялась разгрузка - погрузка этих бочек заключёнными. Был порядок, и пьяных не было.
Из рассказа М.Е. Мельник: "Однажды к нам зашел бывший заключённый, их много возвращалось после амнистии 1953 г. Дома была мать, а я отдыхала в комнатке, зек меня не заметил. Потребовал, чтобы мать накормила его получше: желудок у него больной. Мать подала на стол, зек поковырялся в тарелке: "Дай-ка что-нибудь другое". Я к этому времени уже научилась говорить на "блатном" языке и из комнаты крикнула: "Тебе дали хавать, так и хавай! А нет, то и канай отсюда". В ответ раздалось радостное: "Сестрица, ты где сидела?!".
"Однажды мы сидели в САНО в небольшой комнатке, вдруг раздался крик: "Спасите!". Коридор был узенький, на крик бежали больные, мы же открыть дверь, чтобы выскочить в коридор, не могли. Оказывается, пришёл Колпаков, вор "в законе", чтобы убить Власова, который лежал в туберкулёзном отделении. Колпаков успел нанести Власову несколько ножевых ран. Власова быстро доставили в хирургию и спасли его".
Из рассказа П.А. Гилевой:"В 1950 г. шла колонна для отправки в Магадан, голова колонны в порт зашла, а хвост где-то в районе верхнего маяка. Охрана с обеих сторон с собаками, а впереди колонны шёл по пояс раздетый мужик. На животе у него замок висит, дужка замка через кожу продета, и замок на ключ закрыт. Кровь льётся по животу. Сам себя человек изувечил, только бы в Магадан не попасть".
"После пожара в 12-й зоне (женщины ее подожгли) говорили, что сам Сталин заинтересовался: "Что за женщины там такие?". Двенадцать женщин отсюда отправили в Москву".
Из рассказа В.М. Побежимова: "После портовской зоны Олейник попал в Усть-Орочи. Следом за ним приехали несколько воров, они нанесли Олейнику 15 ножевых ран. Олейник был сильным, весь в крови сумел выскочить и добежать до вахты. В Ванино его вылечили, а уж потом отправили в Магадан. Олейник свободно разъезжал по железной дороге с концертной бригадой, в ней были знаменитые артисты, сидели все по 58-й: не то сказал, не то спел".
"Сидел в зоне в Усть-Орочах командир подводной лодки, 74 статья, хулиганство, дали три года. Про него говорили, что он американский шпион. Костюмы шил в зоне".
Из рассказа Р.А. Марванова: "Когда я приехал в Ванино, ещё не освоился что да как, командир взвода Лялин говорит: "Пойдем, побреемся". Привёл к 25-срочникам. Лялин предупредил: "Не вздумай что-то дать им или деньги предложить. Они не нуждаются в наших копейках. Это для них унижение, здесь всё есть. Смотри, сколько сортов одеколона!" Бритва у парикмахера так и ходит. Закончил работу, говорит: "Приходи еще сюда". Но я больше не ходил, для таких в зоне условия создают, а ведь это бандит, опасный человек, а ты заходишь к ним без оружия".
Из воспоминаний Степановой: "Однажды муж пришёл с работы, чувствую, сам не свой. Я к нему: "Миша, что случилось". Не сразу, но сказал: "Знаешь, Лида, сегодня всю ночь возили мёртвых".
Не все всё рассказывали, работа эта трудоёмкая, нелёгкая. У меня были и адреса тех, кто в годы войны были полицаями. Я попробовала сходить к одному из них, встретил на крыльце приветливо, пригласил зайти. "Я собираю материал про Ванинскую пересылку". Впереди меня шёл высокий крепкий человек, резко повернувшись и подняв сжатые кулаки вверх, он пошёл на меня: "Кто сказал?".
Из воспоминаний Евгения Каминова: "Мальчишкой я отправился на охоту, шёл по железнодорожной насыпи. Дорога ещё была не достроена, слева и справа лес, камни, а навстречу колонна, впереди охрана. Я растерялся, сворачивать некуда. Колонна разделилась, заключённые шли мимо меня, я оказался внутри колонны. Они бросали письма и шептали: "Подбери, подбери", когда они прошли, я собрал все письма и отнес маме. Шел 1953 год.
Однажды один из ветеранов войны спросил: "И много у вас есть "полицаев?" - "Десять человек". Он засмеялся: "Из этих стариков ещё батальон можно собрать". Но фамилии называть не стал.
Из рассказа В.Ф. Шубина: "Когда приводили заключённых на Куликово поле, проверяли, искали. Что искали, солдаты и сами не знали. На землю падали фотографии, листки, одежда. Всех быстро разводили по зонам после того, как выясняли, кто прибыл: воры, "суки" или "беспредел".
Из рассказа Чистяковой: "Попала молоденькой, как мышка сидела в уголочке. Ни о ком не спрашивала, ничего не рассказывала. Работы разные выполняла. Вывозила из зоны на лошади навоз, отходы, да и воду возила".
Из рассказа П.А. Севрюкова: "В 1953 г. пришлось постоять под "пиками" при следующих обстоятельствах: на базаре стояла будка, здесь брали воду шофёры для машин. Один заключённый прорвался в разливку и потребовал открыть воду, стал угрожать ножом. Я задержал зека и повёл через базар. Человек пятнадцать окружили меня, взяли под "пики". Успели сделать два чувствительных прокола, требовали: "Отпусти или заколем". А в это время шёл патруль МВД, капитан и два автоматчика. Они открыли огонь поверх голов. Зеки бросились врассыпную. Подбежавший капитан спросил: "Как чувствуешь себя? Не сильно покололи?"
"А.И. Кеванашвили получил срок ещё в армии, служил где-то в Германии. Отсидел, освободился, сразу пошёл в школу, затем в автодорожный институт в Хабаровске. Начал работать сначала шофёром, потом начальником автобазы. С 1962 по 1983 г. прошёл путь от начальника автобазы порта до секретаря парткома. Удостоен правительственных наград".
"Бавыкин сидел, носил в БУР завтраки, обеды тем, кто там сидел. Целинский сидел за воровство. Александр Битнер сидел, когда освободился, работал на телефонной станции. Всё оборудование пустил в Совгавани и в Ванино, хороший механик связи. Г.М. Бабенко сидел за бандитизм, отсидел 18 лет, фамилии разные носил. Когда был освобождён, собрал бригаду грузчиков из бывших воров, хулиганов. Бригада была отсталой, план не выполняла. Когда началось гагановское движение, пришёл и сказал: "Дайте мне отстающую бригаду, я её сделаю передовой". А ему говорят: "У тебя ж и так самая отстающая!" Награждён орденом "Знак почёта". О.И. Гринь сидел за воровство. После работал в порту в 1-ом районе. Пил. Сидел Василий Тютин за мародерство. Освободился, работал шофёром, возил всех начальников. Маевский сидел, возил Косухина, когда провинится, его отправляют в пожарку. Оттуда просил: "Заберите меня", его забирали.
А теперь я повторю полностью рассказ В.П. Силина, прочитав его, вы сами поймёте, почему я не захотела менять ни стиль, ни порядок изложения. "Работал я в Магадане в лагере в штабе надзорслужбы. Во главе УСВИТЛа в те времена стоял генерал Драбкин, а начальником Дальстроя был генерал Никишов. В 1947 г. приехал я в Ванино. Кругом лес, заключённые прибывали постоянно, они строили бараки, обносили забором пересылку. Заключённые поступали эшелонами по 500-700-1000 человек. Этапы шли с мая до самого ноября. А однажды отправили людей в декабре и поморозили их, Котова таскали за это. До 150 тысяч было в Ванинской пересылке, шли со всех концов страны, а дальше отправляли их в Магадан. Воркутинский, Иркутский - откуда идут, так и назывались эти этапы. Перед отправкой заключённых выводили на улицу, собаки здесь, обыск надо сделать, отобрать лишнее, а потом этап отправляли на пароход. Расписываешься: сдал начальник конвоя такой-то, принял начальник эшелона такой-то.
В Ванино я устроился работать в надзорслужбу сначала надзирателем, а затем старшим надзирателем, хотя сам всего лишь старшина надзирательской службы. Офицеры надзорслужбы проводили занятия, учили бдительности. Когда прибывали этапы, смотрели статью, срок, обязан был разбираться во всем. Смотришь дело, написано: УБ - уголовно-бандитский элемент. Или на корочке дела написано: "требует особого наблюдения" или "склонен к побегу". Были так называемые литерные статьи, например, СОЭ - социально-опасный элемент, НПР - нарушение паспортного режима, СВЭ - социально-вредный элемент. В деле - фотография, характеристика, статья, срок.
Надзорслужба отвечала за порядок в лагере, чтобы не было ЧП, беседы с заключенными проводили. Не хочет работать - отказчик - беседуешь с ним. Хорошо работает - ходатайство писали, шли зачеты, освобождали досрочно. Когда поступало предложение расконвоировать кого-то, берёшь личное дело, смотришь: БОМЖ - это же гастролер! Ни места жительства, ни работы. Сам писал: "Расконвоированию не подлежит". Первая судимость или половину срока отбыл, этих можно было расконвоировать. Если что случится, проверяли, кто просил расконвоировать, кто подписал документ. Разрешение писалось на бланках строгой отчетности.
За картёжную игру сажали в изолятор, лишали зачётов. Любой этап играл, что им было делать, они же в пересылке не работали. Карты делали из газет, у них специальные досточки были. Отберёшь, смотришь - через двадцать минут уже новые сделаны, и опять начинается игра. В каждом бараке на видном месте висели правила, подзываешь: "Иди сюда. Почему в карты играешь? Видишь, запрещается играть в карты!".
Сидели мы однажды на занятиях, вдруг стрельба: "Прекратить занятия! Все в зону!". Побежали. Пеунов, сержант, собак вывел. У каждой зоны на углах вышки, забор в три метра вышиной и с козырьком, проволока колючая наверху. Так один заключенный выпрыгнул через этот забор. Палку схватил и выпрыгнул за зону. Охранники стреляли, не попали. Зек отбежал и сел на пенёк. Все к нему: "Что произошло?" - "Проигрался. Мне приказали убить одного, а я этот срок ещё не отбыл, мотать второй не хочу" - "Как же ты выпрыгнул?" - "А я в цирке работал, мне эта высота - ерунда. Я хочу жить, у меня семья дома". В карты проигрывали и одежду, снимал все, а взамен давали что-нибудь плохонькое.
Надзиратели обязаны были дежурить в лагере. Рано утром открываются ворота, надзиратели идут по баракам: "Подъём!". Поднимаются, убираются, завтракают - и на работу. После работы показывали кино, разрешали свидания с родственниками. Надзиратели присутствовали во время свиданий, а могли и не присутствовать. На дежурство надзиратель заступал в восемь часов, бил в колокол: "Бригадир, на поверку!" Все выходят из бараков, строятся. Надзиратели отсчитывали 50 человек, строили пять по десять, и выводили из лагеря. Вечером всех пересчитывают, не совпал счет - снова проверка, пока не найдут. Ночью - обход по баракам. Если не спят: "Ложись! Отбой был!" - "Сейчас, гражданин начальник".
Получали посылки, но если у заключённого были нарушения, посылку не давали. А вообще посылки открывали в присутствии надзирателя: ножи, водку отбирали. Расписался, бери, иди. Цензор был в лагере, проверял письма, вычеркивал, если что плохое писалось о лагере.
Самое опасное в лагере - беглецы. Где-то бежал, а его сюда, в Ванино. Однажды весь лагерь на улицу вывели, проверяли. Узнали, что идёт подкоп. Подкоп обнаружили, я за это премию в 200 рублей получил. Надзорслужба обязана была делать все, чтобы не допускать побегов, подкопов. Для этого надо было работать с самими заключёнными, иметь среди них осведомителей. Понятно, нельзя было вызывать их для беседы, осведомителя сразу убили бы свои. Встречался так, идёшь: "Начальник, дай прикурить". - "Как дела в лагере?" - "Спокойно, подкопов нет". Или видишь, оправляется не в туалете: "Ты что же это делаешь, такой - сякой!" - "Гражданин начальник, в пятой зоне подкоп". - "Ах ты такой-сякой, марш отсюда!". С осведомителями надо было уметь работать, их и освобождали досрочно. После ликвидации пересылки донесения осведомителей лично сжёг, остальные документы были отправлены отсюда.
Убийства были среди заключённых. Играют в карты, проигрался - убили. Были случаи, когда из переполненных уборных начинали вывозить нечистоты, смотришь, труп. Давно пропал человек, а оказывается, свои убили. О побегах в Москву надо было сообщать в течение трех дней. Не нашли сбежавших - наказать. Ругало начальство постоянно. Сбежал заключённый - плохо охраняете, отказчик - плохо воспитываете.
Очень хорошо знал уголовный кодекс, как "Отче наш", в этом должны были надзиратели разбираться. Например, читаешь в деле: статья 58,1 а - "бандеровцы"; в лагере уголовники между собой соперничали, 59-3 - "лагбандитизм"; 167 статья - грабёж. Был и такой контингент: каторжник, на спине буквы - КТР (каторжные работы). Сюда входили бывшие полицейские, бургомистры. Несколько этапов в Ванино приходило, больше украинцы, здоровые все. "За что боролись?" - "За Украину без Советской власти". УПА - Украинская повстанческая армия, ОУН - организация украинских националистов. Беседовал с одним парнем: "Статья?" - "58-1а, начальник" - "За что ж такая статья?" - "Молодой был, в бандеровской банде служил". Беседовал с одной бабулькой, прибыла с Украины: "Бабуля, за что же вас, старую, посадили?" - "А вы почитайте моё дело". Оказывается, на день рождения вместе с дочкой спела не ту песню. Поступил донос, и мать с дочкой "поехали" на Дальний Восток, а отсюда отправили их в Магадан, бухту Нагаево.
Существовала инструкция, разъясняющая, как содержать заключённых в лагерях. Запрещалось офицерам, надзирателям заходить в зону с оружием. Все отбиралось. Офицер обязан на проходной сдать оружие, ценные вещи, документы, паспорт. Вышел из зоны - забирай. Надзиратель Степаненко сам виноват был, ходил на дежурство, а нож за голенищем. Чифир пил, в барак зайдёт - начинает ворошить постели. Его топором заключённые ударили по голове, Асрианцис делал операцию и спас его.
Когда заключенных выводили на работу, утром выдавали необходимые инструменты. Выдавали столько то лопат - распишись в получении, вечером возвращались с работы - верни все. Инструменты в зону нельзя было заносить, за зоной находился ящик с инструментами. Учет был строгий.
В инструкции подписанной генерал-полковником Кругловым "О режиме содержания заключённых", категорически запрещалось использовать заключённых в качестве домработниц. А были... Чтобы выпустить кого-то за пределы зоны, нужен был пропуск или конвой, а начальство приходило и само выбирало женщин. Расписались, что взяли, и всё. Даже прокурор Луговской взял для себя домработницу. У Небесного была домработница Стромилова. Всё она делала: в магазин ходила, убирала, стирала. От Луговского ушла домработница, просила отправить ее в лагерь на общие работы. Написала заявление, что хочет заработать зачёты, чтобы быстрее освободиться, хотя причина была в другом. Я ей сам продиктовал, как писать. Заявление я взял, а домработницу быстро отправил в лагерь. Луговской приходил, требовал объяснений, ему и показали заявление. Нурдыгин, начальник портовского лагеря, сам брал женщин лично для себя, никого не спрашиваясь. Хапуга. Когда я по приказу Королёва забирал домработницу у Нурдыгина, он цеплялся: "Выслуживаешься!". Вели учёт, где работают домработницы, в Ванино их было 32 человека. Когда приехала сюда комиссия из Москвы, вызвал меня подполковник Котов: "Берите опергруппу и идите, собирайте домработниц". - "Это не моя обязанность. Кто взял, пусть и возвращает". Мне выговор дали за нетактичное поведение и трое суток домашнего ареста.
Ночью по посёлку ходили оперативники, подзывали: "Иди сюда, покажи пропуск". Оперативники могли пойти на объект. Проверить, сколько там работает людей. Если кого-то нет, объявляли побег. Опергруппа искала бежавшего. Майор юстиции Луговской разбирал дела, если кто-то из офицеров или охраны превысил свои права. Наказывали.
В Ванино построили БУР из камня, стены толстые. В камерах БУРа сидели те, кто был склонен к побегам. До отправки на этап они сидели в БУРе. В него попадали "отказчики", сидели за лагбандитизм, за неподчинение офицерскому составу. Был здесь бандит Подкуй Муха, однажды не вышел на работу, остался в лагере. Пошёл на кухню, нож приставил к телу повара: "Давай пять банок тушенки. Скажешь кому - прирежу!". Доложили Белоусову, вызвал тот надзирателя: "Давай сюда Подкуй Муху". Привели. Белоусов ему говорит: "Ты срок в зоне отбываешь, или воровать продолжаешь?" - "У меня нет, мы уже съели". Белоусов и не выдержал, как дал ему оплеуху: "Посадить на пять суток в изолятор!" - "Спасибо, начальник это по-нашему". Отсюда Подкуй Муху в Магадан отправили.
Этапы разные были: такие, как Упоров, Олейник командовали. У каждого своя кличка была, в деле так и писали: кличка такая-то. Им многое разрешалось. Фунт ходил все время с ножом: "Я никого не трону, это - он своих". Олейник, Упоров ходили тоже с ножами. К Упорову из Сортировочной привозили женщину, которая ему нравилась.
Олейник - здоровый, сильный. Идёт, бывало, по лагерю: "Здорово, начальник! Тихэнько?". - "Тихэнько". У него была Шура - машинистка, он все время заботился о ней. Запомнилось, как Олейник весь этап в лагере положил. Ходит по головам заключенных: "Ты будешь "сукой"?". Офицеры стояли в сторонке, смотрели.
(Вспомните Шаламова, когда подобную сцену описывает он).
В 1952 г. завели "сук" в баню, а воры увидели, через забор с ножами лезли, целый грузовик раненых привезли в САНО. 12-ю зону сожгли сами женщины - воровки, бензином облили бараки, не хотели отправки в Магадан. Заборы, бараки и одна пожарная машина сгорели. Заключённых женщин вывели за зону. У них всякое бывало, помню, сами воровки двух женщин задушили. Это и есть лагбандитизм...
Когда работал в охране штаба, сам оформлял пропуска бесконвойникам. Пропуск - бланк строгой отчётности. Фамилия, имя, отчество, год рождения, срок, маршрут движения, время. Допустим, в восемь утра выходишь, в 18 часов приходишь. Нельзя заходить туда-то. Расписывался в получении. Были случаи, когда бесконвойные проносили спиртное в лагерь. Искали, кто проносит. Установили за ними наблюдение. Битнер попалась - несла две чекушки спирта. Помню, одной бабке оформлял пропуск, просилась на любую работу, лишь бы не на Колыму. Сидела за "колоски", дали три года. Устроили ее работать в прачечную.
Вадима Алексеевича Козина водил еще в Магадане в театр, был за конвойного, хотя я сам надзиратель, но конвойных не хватало. Генерал Никишов, начальник Дальстроя МВД, сидел в ложе. Концерт закончился, ведешь Козина назад. Концерты начальство любило. Артистов в Ванино сам водил в клуб. В Ванино культбригада выступала с концертом в маленьком деревянном клубе. Генерал Драбкин, начальник УСВИТЛа, приезжал сюда: "Я хочу увидеть ваших артистов". Их сразу собрали в клубе, пришли все офицеры. Вышла Нина Яковлевна Анижберг: "Популярная русская песня "Улыбнись, мой милый". Позу приняла такую... Драбкину не понравилось: "Отправить на Колыму!" Их всех и отправили. Шмидта видел, лечился у него, у меня язва желудка была. 58-1а - измена Родине. Беседовал с дочерью маршала Кулика, прибыла с московским эшелоном. Просила: "Оставьте меня здесь" - "За что сидите?" - "Я дочь маршала Кулика, его расстреляли по приказу Берия. Я пошла на прием к Берия: "А ты что, сука, тоже туда хочешь?". Вот так с ней разговаривали. В деле было написано: "Кулик-Осипенко - за антисоветскую деятельность водворить в ИТЛ на пять лет особым совещанием при МВД". Я ее сам водил к начальству, чтобы она могла попросить оставить её здесь. Когда ее освободили, она заходила ко мне, приглашала в гости, если мне придется бывать в Москве.
Русланова? Нет, Руслановой здесь не было. Это все слухи. Я бы знал. Она давала концерт в Ванино, но тогда когда уже возвращалась из Магадана.
Помню, когда война закончилась, рокоссовцы остановились здесь, они с Курил возвращались. С медалями, орденами, офицерам не подчиняются. Это же бывшие уголовники! Один рокоссовец в карман залез к нашему сержанту, а тот ударил его. Так рокоссовцы оцепили весь лагерь: "Выдать, кто ударил нашего!" Пришёл Королёв: "Кто у вас старший?" - "А ты кто такой?" - "Я начальник оперативно-чекистского отдела лагерей". Вышел майор, Королёв ему: "Что у вас происходит, почему не отправляете эшелон? С арестантами не воюют. Даю вам час, и чтобы вашего духа здесь не было, иначе я дивизию чекистов вызову!". Дивизии, конечно, здесь не было. Это он припугнул. Рокоссовцы быстро подогнали паровоз. С пушками так и отъехали отсюда.
А ты зачем собираешь, книгу хочешь написать? В газету сначала... Ну тогда так и пиши: "Василий Порфирьевич Силин все рассказал". Передо мной сидел старый слепой человек, который все пять часов, что рассказывал, держал меня за руку.
Воспоминания старожилов
Я писала уже, что Иван Павлович Серов живет здесь с 1937 г. "Кругом тайга, только в районе Чистоводной находился лесозаготовительный участок Ванино, здесь заготовляли круглый лес. Заготовка леса велась вручную, были только канадские пилы "Кроскот". Позднее появились лучковые пилы, лес валим на делянах и трелевали к верхним складам. Специально существовали волокуши, конная трелевка. На тракторных санях вывозили к Чистоводной и сплавляли к бонам. В 1937-1938 гг. в леспромхозе работал Александр Яковлевич Ермошкин, стахановец, работал на повале леса. В руках лучковая пила, а норма 4 кубометра за смену, а он давал до 17 кубов".
М.С. Звонков: "В 1947 г. в Дальстрое всего было 8 человек вольнонаёмных, остальные заключённые. Работал на базе мелкой техники с 1947 г. до 1954 г. Заключённые разгружали и нагружали вагоны, суда. Кругом конвой с винтовками. Когда приходили пароходы, чтобы забрать этап, присылались продукты с пересылки. Работали здесь заключённые с малым сроком, подобрали "колхозников", бригада работала хорошо. Бывало, вагон начали разгружать, а конвой снимает зэков с работы. Звонишь на вахту: "Задерживаю на полчаса". - "Добро". Конвой остается. Сами зэки решали: "Пока не разгрузим, никуда не пойдём". Когда был освобожден харьковчанин Савченко, уехал, привел бригаду Крылов. "Ну что, Яша, поработаешь у меня".
Заканчивая разговор, М.С. Звонков подчеркнул, что школу N40 (сегодняшнее здание СШ-3) строил Костя Ярошевич, был прорабом, когда освободился, уехал в Белоруссию. А в целом школу N40 строили политические заключенные, "политики" были очень дисциплинированы.
М.Н. Матвеенков: "Строили заключённые железную дорогу от ст. Эгге до моста через Хади, строили завод ВМФ. Начальником 501 колонны был Никита Иванович Перелыгин. Придет в казарму". "Сынок, опять хвалил Сталина?" Света в колонне не было, привезли дизель. Зэки набросят два железных прутика, вот тебе и замыкание. Приезжали с концертом в 501 колонну заключённые женщины, среди них артисты Киевского оперного и драматического театров.
Строительством завода ВМФ руководил лично Булганин в 1948-1953гг. Весной 1953 г. Булганин приезжал сюда с Хрущёвым. Хрущёв только что стал генсеком, Булганин - председателем Совета министров СССР, дали указание остов, каркас завода разобрать и перевезти в АнгарГЭС. Посчитали, что в Комсомольске есть судоремонтный завод, и он в состоянии всех здесь обеспечить. На фундамент и остов сборочного цеха потратили 9 млрд. рублей. Директором строящегося завода был Маркевич. 60 тыс. человек, по 20 тыс. в смену должны были работать на этом заводе, если б его построили. После демонтажа передали площадку заводу N1, он построил там деревообделочный цех, лучший на Дальнем Востоке. Потом и его демонтировали, и в 80-е годы опять приступили к строительству завода ВМФ".
Из воспоминаний В.И. Чернис: "В 1952 г. расстреляли за участие в бунте сто человек. Вывезли ночью и похоронили в районе современного кладбища. Мертвых вывозили всегда ночью. Освободился в 1951 г., стал работать на телефонной станции. Так вот, когда хоронил своего друга Кораблёва, сам рыл могилу и напоролся на одни кости, много костей. Уехал в совхоз "Акур", здесь встретился с Ниной, в 1955 г. поженились".
А.И. Денисова: "Однажды подошла к больному заключённому, он попросил попить. Когда вернулась к нему через несколько минут, он был уже мёртв".
К.А. Паксилев: "Приехал я в Ванино в 1952 г., начальником управления в то время был Петр Иванович Сафронов, начальником Ванинской пересылки был майор Шевцов. До 1952 г. начальником Дальстроя был майор Савицкий, после Баранников. В 1952 г. сюда приехали фронтовики: капитан Акулов был начальником лагеря в Акуре, старший лейтенант Гамов отвечал за снабжение всей пересылки, Рожин стал начальником части интендантского снабжения, в Высокогорной начальником части интендантского снабжения стал Чичин, начальником спецотдела в Ванино был Иван Ковалевский. В 1953 г. все лагеря были отобраны у Дальстроя и переданы в МВД. В зонах навели порядок, прекратили разбой, стали лучше кормить и одевать людей. Каждому на день положено было 200 г. мяса, 800 г. хлеба, 300 г. крупы. В каждой зоне была своя столовая, но общий пищеблок. Отсюда в бочках по всем зонам развозили пищу. Вдоль дороги на базу 040 были расположены три небольшие пекарни, они обслуживали всех - и гражданских, и зону. Потом была вместо них построена одна, но она сгорела во время пожара 1979 г.
Разбой прекратили после того, как в Ванино построили БУР, сюда и посадили ворьё. Бесконвойников в Ванино было 700 человек, свободно ходили. В Ванино создали торговый отдел, развозили по зонам продовольственные и промышленные товары.
Как только прибывали в пересылку, всех отправляли в санпропускник. Полностью одевали и отправляли в Магадан, грузили для них продовольствие. Людей сортировали, ворьё отсюда убирали. Хоронили умерших, погибших в драках в том месте, где сейчас построена церковь. Личное дело и карта умершего отсылалась в Хабаровское управление МВД. Эти документы не уничтожались".
В.Н. Вяльдин: "После демобилизации вернулся домой, в деревне жить не захотел, устроился на работу в г. Горьком. Квартиры не было, друг и сманил на Дальний Восток. Через Находку попал в Ванино, здесь предложили работать в лагере. Поезда шли бесконечно, для заключённых строили временные бараки, для солдат - казармы. В 1949 г. был назначен начальником Людинского лагеря. В Людинском лагере были женщины, чуть более 500 человек, работали на полях, выращивали огурцы, картошку, капусту. Применялись зачёты. Одной женщине, у которой был срок большой в 20 лет, я разрешил работать на лошадях - возить картошку в хранилище, зачёты здесь были выше. Но начальство запротестовало, пришлось женщину отправить в поле. Жили в вагончиках, кухня и столовая находились отдельно. Из зарплаты высчитывали за питание, за обмундирование".
И.П. Уваров: "Дорогу, мощёную булыжником, строили при капитане Ручкине, он руководил всеми лагерями. Зеки строили деревянные пирсы в порту. Название Нахаловка возникло так: офицеры стали строить для себя дома, слева от зоны. Зеки говорили: "Вот нахалы!" Так и повторялось, пока не превратилось в Нахаловку". "Увозили заключенных на пароходах "Ногин", "Феликс Дзержинский" в Магадан. Заключённые разоружили команду и хотели заставить пароход "Ногин" идти куда-то на Аляску. С самолётов передали: "Верните пароход обратно или уничтожим". Пароход пришёл в Магадан".
И.М. Сильченко: "Рабочий день у начальства был большим. На работе с 6 утра: развод в 7 час. 30 мин., до этого надо было накормить, определить на работу. Часов в 11 утра прибежишь домой, тут тебе и завтрак, и обед, а потом до 11 часов ночи обязан быть на работе. Домой придешь - уже и не до ужина. Сам обязан был проверять нормы раскладки, строго спрашивать, если вдруг кто-то пытался урезать норму.
Начальником транзита был Петр Иванович Сафронов, начальником портовского лагеря - Ганюшкин.
Кого помнит? Например, Николая Ивановича Кулакова, сначала работал на стройдворе, был чертёжником, мог проект помочь составить. Освободился, остался в Ванино, работал в ВЛПК заместителем директора по строительству. Степан Гречушкин работал в обслуге, затем хлебопеком в производственной зоне. Освободился, тоже остался в Ванино".
М.Н. Славинская: "Начальником портовского лагеря был Нурдыгин, он сам сидел в зоне, а потом стал начальником портовского лагеря".
Ю.М. Степанова: "Работяг в лагере называли "ломом перевязаные". После амнистии 1953 г. многие остались здесь: Тютины, Григорьев, Кузнецов, А.С. Пунтус, Иван Коровин, Аграфена Доспехова. Аграфена Доспехова была бесконвойница, убирала в домике у Сафронова и кабинет Сафронова. Она просидела 20 лет. Однажды я спросила: "Бабуля, а за что ты сидела? Так она меня чуть ведром не ударила, про неё говорили, что она очень жестокая". Работал в конюшне Селивёрстыч, рассказывал, что он работал в колхозе бухгалтером, начислил на трудодни колхозникам по 200-300 грамм хлеба. Дали Селивёрстычу 25 лет, дома остались жена и трое детей. После освобождения уехал отсюда. В 1953 г. Пахаренко ещё водили под конвоем в больницу, где он работал зубным техником. Охрана сидит в коридоре, а он в кабинете работает".
П. Куманёв по указу от 4 июня 1947 г. получил 6 лет за то, что, будучи студентом сельхозтехникума и находясь на практике, сбил грузовиком колхозного поросёнка. Он вспоминал: "Летом 1950 г. меня и ещё четырёх человек вызвал начальник оперотряда Орского лагпункта, где мы отбывали срок, и приказал: "Собирайте вещи!" Ну какие вещи у заключённого? Рубашка да штаны... В общем, через три дня оказались в Оренбурге, а ещё через неделю - в эшелоне с этапом, который направлялся на Дальний Восток. Наша группа, а это примерно 50 человек, ехала в пассажирском вагоне, без конвоя. На остановках мы приносили в "столыпинские" еду, забирали посуду, словом, выполняли роль обслуги... Когда эшелон прибыл в Совгавань, всех заключённых пересадили на пароход "Уэлен"".
И.М. Сильченко: "Здесь было 18 зон, но к пересылке относились только 12, а остальные производственного и хозяйственного назначения. К 18-й зоне относились котельные, гаражи, мастерские. В портовской зоне формировались бригады для работы в порту. САНО тоже считалось зоной.
Были случаи, когда освобождённые с Колымы возвращались через Ванино. Пока готовишь состав, они расходились и безобразничали. Чтобы прекратить разбой, их сразу стали отводить с пароходов в особую 17 зону под конвоем и грузили в эшелоны тоже под конвоем".
Что запомнилось в Ванино в те годы?
Л.П. Шрамков рассказывал: "По направлению к базе 040 была деревянная гостиница на сваях, как барак. Чуть выше на повороте у дороги находилась пельменная, в деревянном бараке была милиция возле хозяйственного магазина. Ближе к порту по дороге располагались киоски, базарчик. Выше находились спецбараки, сюда загоняли прибывших с поездов, а дальше в трюмы судов. Ближе к Тишкино стояли катера и "сигары"".
И.П. Уваров приехал сюда в мае 1948 г., получил назначение в Магадан помощником командира взвода. В Находке застряли, выдали нам по 1500 руб., Чесноков говорит: "Поедете в Ванино. Вот тебе 6 человек, ты будешь старшим". В дороге пили, солдаты отстали. Я слез в Угольной, подождал следующий состав, в котором приехали все солдаты, пропив все, голодные. Добрались до Комсомольска, покупал им только хлеб и рыбу. Из тех, кто приехал с ним, помнит Дубова и Деревянко.
Сначала я попал в карантин, потом начали сортировать, задали вопрос: "Кем вы были в армии?" У меня в военном билете записано - ружейно-пулеметный мастер: "Такие нужны". Работал в мастерских, занимался и выбраковкой оружия. Проверял, запаковывал и отправлял во Владивосток. В Совгавани на военном заводе наше, японское, корейское оружие, ездил проверять. Потом старое оружие уничтожали, упаковывали в ящики, и я сам отвозил в Комсомольск".
Вспоминает Уваров, что поводом для ареста в те времена могла быть и мелочь. Например, когда он получил четыре тонны пакли для чистки оружия, ее надо было отправить в Магадан. До подхода парохода пакля хранилась на складах, а дранка на крышах протекала. Как ни старался ремонтировать, но шли дожди, и пакля пропала. Уваров составил два экземпляра акта на списание, сходил в бухгалтерию, затем к начальству, все подписал. Один экземпляр оставил у себя. Для проверки приехал подполковник, два майора. Подполковник кричал: "Ты виноват, будешь отвечать, сгноил паклю!" А Уваров им акт. Кто уж там платил, осталось неизвестным.
П.А. Севрюков: "Работал в Водном отделении милиции на Тихоокеанском морском бассейне при Министерстве госбезопасности, подчинялись Владивостоку. Начальником был Мельников Илья Титович. Первыми, кто приехал сюда и создавал милицию, был Дмитриев Дмитрий Осипович, командир водного отделения порта".
В 1950 г. приехал Алексей Аксенов, Андрей Иванович Усцелемов, Александр Матвеевич Партин, в 1952 г. Петр Алексеевич Севрюков. Милиция водного транспорта отвечала за груз порта, проводила воспитательную работу в общежитиях порта, где жили по вербовке рабочие: крановщики, механики, стивидоры. Приезжали из разных портов страны.
В 1954 г. награжден медалью "За боевые заслуги" за работу в милиции, в милиции работал с 20 сентября 1944 по 1 апреля 1979 г., комиссовали по болезни.
Первая награда связана с таким делом: шел я с работы, идут впереди две женщины, разговаривают, одна говорит: "Мне муж принес костюм", а другая: "А мне две комбинации". Женщин арестовали и сделали обыск в общежитии, нашли 150 костюмов. Воры оказались из числа освобожденных. Мне объявили благодарность и дали денежную премию. Помню, за поимку "Соловья" получил денежную премию. Как-то я задержал зека, находящегося во всесоюзном розыске, зек имел 25 лет отсидки. За это тоже получил благодарность от администрации Дальстроя и денежную премию".
"Чья судьба запомнилась?" - "Фамилии человека не помню, но случай такой. Служил человек в армии Власова. Стояли в лесу, приехали офицеры на конях, в бурках: "Коммунистам собраться на партсобрание на такой-то лужайке". На следующий день узнали, что их всех расстреляли. Оказалось, что приезжали немецкие агенты, переодетые в нашу форму. Этот человек ушел, пробрался домой, а когда через эти места проходил отряд Ковпака, ушел с этим отрядом. Стал командиром разведки, получил два ордена Красной Звезды, орден Боевого Красного Знамени. Лично мне показывал 15 благодарностей Верховного Главнокомандующего. Сидел в зоне за растрату, дали 10 лет. После предъявленных документов, наград назначили повторный суд. Суд проводил Кобзарев, дали 10 лет условно. Кобзарев судил и Голошубина за бандитизм, я сам доставлял Голошубина на суд.
В 1954 г. приехал сюда Коломейцев по вербовке, с друзьями выпили, поссорились, стали драться: двое били одного так, пока не добили. Я сам снимал Коломейцева прямо с трупа.
Еще помню артиста Козина, был в пересылке, потом приезжал с концертом. Выступал в ШРМ, тогда там был портовской клуб. Я стоял у входа, наблюдал за порядком. Желающих попасть на концерт было много".
П.Н. Кручак: "Сидел в Известковой младший лейтенант Голубев, в годы войны был в РОА. С ним беседовал несколько раз, сделал запрос в Москву. Пришел ответ, а так в деле было его заявление: "Прошу принять в РОА, не щадя жизни буду бороться против коммунистов и жидов. Я его снова вызвал и показал бумажку, побелел весь, на лбу выступил пот: "Охота было жить". Но пришла директива: если не участвовал в боях, не возбуждать уголовного дела. Лишили звания и отправили на поселение на 5 лет".
Л.А. Севрюкова: "По улице Матросова и деревянные и каменные дома строили зеки. Дома стояли под номерами, названия улицы еще не было. Муж работал в милиции, вместе с ним работали Спиридон Касаткин, Дима Дмитриев, Витя Окишев, Толя Лобанов, Коля Сковородников приехал позднее. Все они ходили на задания".
Аграфена Доспехова: "Штаб пересылки стоял возле "клюшки", где был первый магазин и выше параллельно ему шли бараки, здесь жили бесконвойники, ходили без охраны. Где 8-Линия, стояла баня для заключенных. Бесконвойники работали на 101 базе и в порту. Когда их забирали на работу, пересчитывали; вечером приходили, их вновь пересчитывали".
Т.М. Новик: "В Ванино с 1949 г. Где площадь Маяковского, стояла роща. В поселке были частные домики, бараки и зоны. За ручьем, чуть выше скобяного магазина, стояла чайная, танцплощадка, 1-й магазин. В порту работали заключенные, колонны приходили под охраной, стояли вышки, зеки разгружали пароходы. Кранов, какие мы видим сегодня, не было".
И.М. Распопов: "От "Орбиты" до ручья тянулся частокол, впереди него шла колючая проволока. Зеки работали в порту, делалась заявка: в порт надо 1000 человек - привозили, задание давал бригадир. После амнистии 1953 г. зоны все разгородили".
А.М. Мельник: "В Нахаловке стояли домики, были и пустые, просто подперты палками. Мы искали с мужем, можно ли отремонтировать, чтобы здесь жить. Вместо Приморского бульвара вверх вел тротуар".
М.Е. Мельник: "Мать Анна Кузьминична Калистратова родом из Воронежской области в 1933 г. завербовалась на Дальний Восток, попала сначала во Владивосток, потом в Лососину. Направили в Ванино работать вместе с мужиками, жила в палатке, валила лес наравне с другими. Мужики пожалели и отправили назад в Лососину. Перед войной жила в ДЭСНе, после работы нанималась стирать, белить, убирать. Детей трое, надо было кормить. Из ДЭСНы перебралась в Алексеевку, в мае 1945 г. переехали все в Ванино, соседи купили нам хибарку, у самих денег не было. Домик стоял как раз где-то в районе бывшей "Лакомки", рядом сейчас пограничное отделение. Стали разрабатывать огороды, садили много картошки, капусты, растили табак, а потом меняли на тушенку, крупу. В 1947 я вышла замуж, мужа направили сопровождать пленных японцев во Владивосток. Я поехала с ним. Через год, родив сына, вернулась в Ванино, муж остался дослуживать в Известковой, больше ко мне не вернулся.
Пасла коров, образования никакого, специальности нет, работы нет. Отдел кадров был один на все Ванино, узнавала, где кто требуется, пойду, а не берут. Ходила в сапогах, в брезентовой куртке, подпоясанной веревкой. Худая, вид страшный, глянет на нее Березина, работавшая в кадрах: "Нет для вас работы".
С января 1950 г. устроилась работать в зону, в 1949 г. здесь было 14 зон. Заключенные работали в порту, свободно ходили, могли брать продукты во время погрузки-разгрузки. Но число заключенных увеличивалось, и в порту стали строить заграждения. Начинала работать при Родионе Ефимовиче Бойко".
"Кого помнит?" - "Погул, инженер, сидел 25 лет, организовал школу, работал в ней. А. Д. Пахаренко все 10 лет отсидел, попался по молодости, по глупости, подделал чек в магазине. Звиедрис, Асрианцис сидел по 58, Ася Семеновна Гуляева, Бавыкин, Янковский, Целинский.
Целинский был в концертной бригаде, пел, плясал, играл, красивый, многим нравился. Николай Соломатин сидел, Жора Маевский, его жена Сонька тоже сидела. Маевский, когда сидел в зоне, не работал, видный из себя, культурный. После освобождения работал шофером у начальника Дальстроя.
Николай Иванович Кулаков сидел.
Таська-воровка сидела 15 лет, во время войны обворовала склад. После освобождения на базаре в Ванино продавала бутерброды, в порту воровала масло, муку. Однажды, украв несколько мешков муки, остановила товарняк, погрузила мешки с мукой и уехала. Таську отыскать не сумели. Иван Кравченко сидел, бесконвойник, работал нормировщиком в ВЛПК после освобождения, потом уехал".
"В 1953 г., когда началась амнистия, заключенные документы, т. е. справку об освобождении, получали в управлении, здесь и столкнулись "суки" и воры. У меня как раз сын пошел к клубу ВЛПК, ему было 5 лет. Услышав выстрелы, я побежала туда, но уже вызвали автоматчиков, заключенных постреляли. Подбежав, я увидела на земле финку и наступила на нее ногой, финку принесла домой".
М.Е. Безносиков: "Где сейчас финские домики, стояла тайга, собирали грибы, ягоды. Финские домики строил очень быстро стройбат. Нужно было жильё. Там, где сейчас ул. Молодежная, внизу было болото, а раньше была река, в ней купались. Лес вырубили, исчезла и речка".
Н.И. Калинченко: "Группу Упорова судили в маленьком клубе, где сейчас ресторан "Волна", в это время отключили свет на какое-то мгновение, но в зале все остались на месте. После Упорова "вором в законе" был Пятак.
Где-то в 1949 г. или в начале 1950 г. привезли в спецвагоне дочь маршала Кулика. Сам лично видел ее в первой зоне, очень хорошо одета была. Она требовала вернуть отобранные у нее в дороге часы. Около месяца была здесь".
Из рассказаВ.С.Черных: "На стройке -500 работал Вильский, в 1943 г. дали ему 10 лет. У него отец был заместителем прокурора Российской Федерации. Вильский присвоил себе выручку, отец спас его от суда в первый раз, а во второй не смог.
Юрьев, засольщик, у него сын был в армии, танкист. В письме написал, что техника у немцев лучше. Отец вслух прочел письмо на работе, на него донесли. Дали Юрьеву 15 лет: "Читал письмо вслух?" - "Читал".
Петкевич в 1947 или в 1948 г. шел с этапом, репатриант, как раз Дальстрой организовывали, его оставили здесь. Когда освободился, работал в ателье. Олейник, если кого обидят, сразу подходил, мог и по физиономии съездить. Сильный был, его даже офицеры боялись. Бабенко сидел за бандитизм, освободился, стал работать бригадиром грузчиков. Старался. Начальник порта Васильев находил подход к таким людям, хорошо работает, отмечал, награждал часами или еще чем и так постепенно их вытаскивал.
Бригадирами в порту работали Шнайдмиллер, немец, пришел этапом из Сибири. Ганиев, Пиллер, Пачков - все бригадиры, работали в Дальстрое в 1951 г.
Где сейчас ресторан, чуть выше стоял дом начальника Дальстроя майора Петрова. Бывший зек, освободился в Магадане, женился на дочери Никишова. Сам ездил на машине, в черных перчатках. Сменил его Савицкий, у Петрова был большой авторитет. Если бы была здесь Русланова, Петров задержал бы ее в Ванино. Не было Руслановой здесь.
В Ванино было I отделение Востоклага, начальником его был Джугашвили, домик его стоял, где первый магазин. Ходил в мундире наподобие сталинского, старался копировать его. Начальником всех работ был Эвенко, взрывных работ - Бис, прорабом - Колесников. Работу порта контролировал Зозуля, во главе порт-пункта стояли: капитан III ранга Науменко; потом в 1943 г. Батлук, затем Попов, затем Филипп Филиппович Романов, у Дальстроя принял порт Статин".
А.В. Харченко: "Жил в общежитии дядя Коля, учитель, арестован и сам не знал за что. Уже в общежитии стриг всех, но приехали за ним и опять увезли в "столыпинском вагоне".
М.П. Кондакова: "Во главе пересылки были Белоусов и подполковник Котов. Их даже судить хотели за то, что людей поморозили, когда наступили холода. Выручило то, что они сохранили документы, акты о том, что они просили теплые вещи для пересыльных, а им не прислали.
Врачей могли в любое время вызвать к больному, они жили рядом с САНО. Пахаренко уже в эти годы работал зубным врачом, симпатичный, молодой. Зубной кабинет находился ближе к вахте, Пахаренко лечил и заключенных и вольнонаемных. Никто тогда не обижал, очень спокойно было".
В.А. Кашкаха: "В 1945-46 гг., когда заключенных приводили, чтобы отправить в Магадан, погрузка шла медленно, могли заключенных посадить на колени. Охрана была вместе с собаками.
Я живу в Ванино с 1945 г., зона уже была одна, бараки строили временные, дорога грунтовая. С 1948 г. работала на автобазе, она располагалась ниже пограничного отделения, а еще ниже САНО. На автобазе работали заключенные, бывало и ночью работали.
Помню Шмидта, А.И. Кеванашвили, видела Олейника. Сидела здесь Ася Петровна Гуляева 10 лет, Варя Луцко и ее муж сидели, Аня Потапова".
Спор в Ванино идет до сих пор, спорят уже не о том, сколько было зон в Ванино, но где они находились. И я решила повторить рассказ П.Н. Кручака, записанный еще в 1991 г.
Что же он рассказывал тогда?
"12 зона стояла на месте современной, слева рядом 10, она сгорела. Справа от 12 была 7 и построена палаточная 6, а потом здесь построили в зоне бараки. Границы 6-ой шли до ручья, захватив гаражи, сараи индивидуальные. Вдоль этих зон тянулась дорога, она и сейчас есть.
"Куликово поле" обнесено было проволокой, здесь на узлах сидели прибывшие, пока проверяли их документы. Границы такие: от ул. Суворова, Украинской, захватив переулки до гаражей домоуправления. Здесь тоже шла вокруг "Куликова поля" от 10-ой зоны мимо 5-ой дорога. 5-ая стояла, где гаражи домоуправления и два барака по Украинской до телемастерской (где здание университета сейчас). Около этой зоны шла дорога и стояла деревянная водонапорная башня (она сгорела недавно). Рядом с 5-ой был построен санпропускник, после проверки зеков с "Куликова поля" вели сюда в баню, санпропускник шел до ручья.
Через дорогу от башни шла 3-я зона, сейчас там идет Приморский бульвар (до сберкассы, книжного магазина). Дальше 2-ая, во 2-ой зоне был БУР (его взорвали, когда строили детсад порта). Рядом и ниже находилась 1-ая зона, штаб транзита, следственный изолятор (каменный), баня, продовольственный склад, и немного ниже, справа находилось САНО. Здесь руководил Порошин. Там, где сейчас площадь и на уровне 2-й и 1-й зоны шла 17-ая. Между ними шла дорога, та, что сейчас зовется Приморским бульваром. Ниже 17-ой была 18-ая (хозяйственная), здесь стояли гаражи, овощехранилище. Через дорогу, там, где сейчас "мебельный" (старый), "Культтовары", находился производственный лагерь, начальником которого был И.М. Сильченко. Рядом, ниже был домик, в котором жил Сильченко, а ниже домик Кириллова. Между 18-ой и производственной шел Портовской переулок, справа от него находилась транспортная милиция, а еще раньше здесь была почта и сберкасса.
Дорога, по которой сейчас идут автобусы, она уже была, ниже параллельно ей шла ул. Железнодорожная. Вдоль нее, еще ниже, там, где сейчас управление порта, 5-ая столовая, до ручья, шел портовской лагерь, начальником его был Нурдыгин. Справа от портовского лагеря стоял домик, в котором жил Нурдыгин. Из лагеря брали по 400-500 чел. Для работы в порту. Впоследствии производственный лагерь перенесли в 1-ю зону. Зеки эти строили клуб порта. Подрядчиком была 508-ая стройка, руководил строительством клуба порта главный инженер Сколкин".
Севрюков дополнил Кручака тем, что сказал: "8-ая и 10-ая зона расположены внизу, ближе к болоту". А А.В.Харченко назвал 4-ую зону, "в ней бараки только начинали строить".
Так родилась схема пересылки.
На этом я и остановлюсь.
И снова люди и судьбы
а) "Никто не знает, что я сидела"
А. Солженицын в "Архипелаге ГУЛАГ" пишет: "В 1929-30 годах пошел многомиллионный поток раскулаченных. Все те, кто составлял суть деревни, ее энергию, ее смекалку и трудолюбие, ее сопротивление и совесть, были вывезены в разные места Сибири.
Но из деревни пошли новые потоки: поток вредителей сельского хозяйства; поток "за потерю урожая"; за "невыполнение государственных обязательств по хлебосдаче"; поток стригущих колоски. Это был немалый поток, это были многие десятки тысяч крестьян, часто парни и девки, мальчишки и девчонки, которых старшие посылали ночами стричь. Суды за эту работу давали десять лет как за опаснейшее хищение социалистической собственности по знаменитому закону от 7 августа 1932 г. Этот закон дал еще отдельный большой поток со строек первой и второй пятилетки, с транспорта, из торговли, с заводов. После войны этот поток еще более увеличился. Поток "контрреволюционная агитация", он же "антисоветская агитация" не прекращался никогда".
Какие же примеры дала Ванинская пересылка. Вслушаемся в неторопливый рассказ пожилой женщины: "До революции мой отец Александр Константинович работал управляющим у лесопромышленника, после революции устроился в лесничество на должность начальника участка. Отца арестовали в 1928 г. по доносу, обвинили в том, что неправильно сделал разметку леса, сжечь хотел. Как врага народа отправили его в лагерь на Соловки. Семью выбросили из квартиры, не дав собрать необходимые вещи, а нас у матери было четверо, я и трое братьев. Детские вещи, собрав в узел, кинули из окна, посадили нас всех в машину и увезли. Отец на Соловках заболел туберкулезом, его перевели в лагерь на Печору, сюда и нас привезли. Братья старшие, одному было 14 лет, другому 16, работали на лесоповале. Потом Миша уехал в Свердловск, Ваня в Кунгур. На работу не брали: дети врага народа. Разъехались по разным местам, так легче было затеряться. Вместе собрались только в 1933 г.
Арестовали меня в девятнадцать лет за хищение государственного имущества, дали шесть лет. Считала, что виновата, сейчас бы не сделала такого, а тогда молодая была. Прошла с этапом от Урала до Владивостока. В дороге кормили селедкой, а воды не было. Если пытался миску в окно протянуть, чтобы на остановке воды подали, конвой стрелял по миске. В сентябре 1942 г. попала в большой пересыльный лагерь во Владивостоке, 2,5 месяца здесь была. Отдельно стояли мужские и женские зоны. Оттуда часть людей отправили в Находку, желающих - в Ванино. 7 ноября 1942 г. на пароходе "Хабаровск" прибыли мы в Советскую Гавань. Лагерь находился в районе Окочи, тогда называли Гнилой Угол. Уголовники, политические, деревенщина - все были вместе. Строили 263 завод, возили лес с Лысой сопки. Питание было неплохое, лучше, чем на воле. Затем более здоровых мужчин и женщин отобрали и направили этапом на строительство железной дороги. Когда выходили из Окочи, одежда была своя, выдали на ноги стеганые чуни, а на них сверху надевали что-то похожее на галоши, только из кирзы. Шли добровольцы, всем хотелось строить железную дорогу. Думали, что уменьшат срок. Спрашивали: "Кто желает?" Собрался этап в феврале 1943 г., человек 250-300, шли пешком через поселок ДЭСНа. Ночевку сделали недалеко от поселка, немного ниже места, где сейчас стоит КП. Всем выдали сухари, банки с лярдом (с салом). Сухари размачивали в воде, смазывали лярдом и ели. Ночь сидели у костра, грелись.
В районе станции Сортировочная нас разделили и до Дюанки женщины шли без мужчин. Шли 2-3 дня, в Дюанке для нас были отведены бараки, ждала натопленная баня, в бане - веники. В бараках стояли двухъярусные нары слева и справа, две печки, посередине - большой стол.
Строили железную дорогу в сторону Монгохто. Попала я в 303 колонну, она стояла в распадке между сопками. Охрана из фронтовиков, один охранник на всю колонну, в колонне 300 - 400 человек, бежать некуда. Когда подходили к Монгохто и дальше к Чепсарам, вгрызались в горы. Адский труд: лопата, тачка, кирка - больше ничего. Делали углубления, взрывники закладывали аммонал. Всех увозили, а после взрыва начинали расчистку. Рыли шурфы наподобие глубоких колодцев, после взрыва четверо женщин спускали кого-нибудь в шурф. Одна нагружала ведро, другие тянули. Бывало, камень из ведра падал или ведро обрывалось вниз - раненую увозили в САНО.
Возле Монгохто был случай: подготовили все к взрыву, нас отвели в безопасное место, а пять женщин спрятались в стороне от полотна. Когда раздался взрыв, их оползнем накрыло, никто и отрывать не стал, там и остались.
Работали в две смены, вели отсыпку грунта. В районе Монгохто - Чепсары и там, где Имбо, было болото. Бросали бревна и по этой лежневке вели отсыпку. В районе Имбо столько грунта насыпано, как в пропасть все уходило. Утром придешь и начинаешь снова отсыпать грунт. Шла война. Все думали, как там, хотелось чем-то помочь. Надеялись, окончится война, освободят. У нас никаких зачетов не было, так весь срок и отбыла до 1948 г. Панова, десятник наш, все время говорила: "Что ты так надрываешься? Рожать не будешь". В лагере были разные женщины, все молодые, здоровые, многим по 18-20 лет. Старше тридцати никого не было.
Воровки настоящие не работали, а есть ведь надо, на них работали "шестерки". У нас была женщина, ходила получать хлеб для бригады. Однажды приходит без хлеба, на другой - без хлеба. Пошла я. Хлеб получила белый, мягкий, 25 паек на подносе. Выхожу, а ко мне - "шестерка". Схватила я ее за грудки: "Тебя кто послал? А ну-ка, веди!" Была там воровка Галя, я ей говорю: "Не смей больше хлеб брать!" Она сразу: "Это наша, не трогать больше". Кто посильней, тот и стоял за себя. Чтобы выжить, надо было бороться. Я познакомилась с Аней и Надей. Аня, переводчица, сидела по 58-й статье, сделала ошибку в тексте, дали 10 лет. Надя, преподавательница немецкого языка, тоже по 58-й и тоже дали 10 лет. На нее поступил донос, что с кем-то она вела переговоры по-немецки. Мы держались вместе, нас и не трогали.
Охрана вела себя по-разному. Когда шли этапом от точки к точке, останавливались. Подходишь к месту ночевки, снег разгребешь, лапник нарубишь, разведешь костер - это все для конвоира, а потом уж для себя. Охранник сидит возле костра, ноги протянет на бревна, а ты суши его портянки. А не захочешь, то ставили девчонку раздетую на край льда. Издевались. В Чепсарах в 303 колонне весной началась цинга, даже напиток из хвои не помогал. Ноги покрывались язвами, у многих началась "куриная" слепота. Собрали всех больных и отправили на сенокос в район сельхоза возле Датты. Начальником этой колонны назначили Дроздова. С этой колонной ушла и я, бригадиром. В бригаде была тетя Кристя, самая старшая среди нас, 36 лет. Так вот она собирала какую-то траву, парила в котлах, а потом заставляла нас ноги держать в этой воде.
С питанием было плохо: то привезут, то нет. Рядом паслись у Захарова лошади. Тетя Кристя и предложила поймать одну лошадь и съесть. На костре жарили мясо. Раны сразу стали заживать. Захаров даже не подумал, что женщины могли зарезать лошадь, думал, что она в Тумнине утонула. А Дроздов все интересовался: "Ты чем их кормила?". Отсюда опять ушла на строительство железной дороги. Когда строили мост через Хуту, то с одной стороны была женская колонна, с другой - мужская. Женщин бросали в мужскую зону специально. Бывало сами охранники выбирали молодую девчонку, уводили из зоны, тешились, потом возвращали. В следующий раз брали другую. Бывало, отбирали сразу несколько женщин и отправляли в мужскую зону. Вор "в законе" требовал понравившуюся ему женщину, а не какую попало. Охрана отпускала из зоны воровок воровать, наверное, им выгодно это было. Надзиратели в лагерях ни с кем не считались, если женщина не уступала, всегда найдет случай отыграться: или в карцер посадит или норму хлеба уменьшит. Правда, когда приезжала комиссия и заключенные жаловались на охрану, виновных убирали из лагеря. Слабых в зоне обижали более сильные, но могли и более здоровые женщины заступиться за слабого. Нам ведь было по 18-19 лет.
В 1944 г. попала в самый страшный лагерь в районе станции Датта. Начальника лагеря заключенные прозвали Гитлером. В бараке одна печь, здесь сушили белье, здесь же спали. Придешь по колено мокрый, а стены инеем покрыты. Протопишь - со стен течет. Все кашляли, питание отвратительное. Месяца два - три здесь была, февраль - март. Когда приехала комиссия, стали жаловаться, и нас перевели в Тулучи, здесь в бараках печки были, сушняки стояли отдельно, баня светлая, чистая, мылись каждую неделю.
От точки к точке колонна шла к станции Высокогорная, в пути я сломала ногу, на лошадях доставили меня в Усть-Орочи. Здесь в больнице работал доктор Стромилов, тоже шел по делу Горького. Вылечил меня, отсюда меня отправили в Акур. Рядом стояла колонна японских военнопленных, женщины бегали на свидания к ним, выпрашивали у них шерстяные кальсоны, вязали из них шали, кофты.
Запомнилась снежная зима 1947 г. Заготавливали дрова для поезда: валили лес, пилили и вывозили к станции Акур. Ходили в ботинках, сушились у костров. В основном, здесь сидели "за колоски". "Указники" и политические жили дружно, старались поддержать друг друга, делились теплыми вещами. В Акуре появилась уже подстанция, вечерами был свет, радио, получали деньги, могли что-то купить для себя. Многие дружили с охранниками, выходили и замуж за них. Женщин выпускали из зоны, куда бежать? Переправлялись через реку Хуту на люльке, ходили за брусникой. Три - четыре ведра надо было собрать, чтобы заработать на чулки - носки. В свободное время все садились вязать. Спали на матрасах, а одеяла были шерстяные американские. Распускали одеяла, потом или вдвоем спали под одним или в магазине покупали другие попроще. В магазине приобретали костюмы, тапочки, шили себе сами платья. Вечерами жарили картошку прямо на печке без сковородки, нарежешь кружочками, кружочки прилипали к печке. Кормили хорошо. Утром каша-гальян, перловка, 300 граммов хлеба; в обед - похлебка, каша, сладкий чай, 300 граммов хлеба; вечером - каша или кусок рыбы, 300 граммов хлеба. Рыбу осенью ели постоянно и вареную, и соленую.
Наверное, видели ее чаще, чем сейчас. В бараке всегда стояла настойка из хвои, моченая брусника. Обязаны были пить настой, и есть бруснику, чтобы не было цинги. Если заболеешь, при каждой зоне был врач. Эпидемий не было.
В Акуре познакомилась со своим будущим мужем, в это время он уже работал шофером по вольному найму. Больную он меня привез в САНО в Ванино. После выздоровления муж устроил меня работать в прачечную, до освобождения оставалось месяца два. В Ванино пришлось короткое время поработать на строительстве первого деревянного пирса. Там, где стоял старый вокзал, была сопка, отсюда возили грунт для отсыпки. Когда пошел первый поезд, для него готовили пиленые дрова, таскали их к дороге. Кто перевыполнял норму, того поощряли хлебом или чем-то новым из одежды.
Когда освободили, на руки получила 510 рублей, поехала к матери в Саратов, но отказали в прописке. Брат дал адрес, уехала работать на Урал. Родила ребенка, а в это время меня разыскивал муж, выслал две тысячи рублей на дорогу. Подруга Тася говорит: "Поезжай-ка ты к мужу, чего это ребенок будет без отца расти". В 1949 г. вернулась в Ванино, все и воспринимали меня как вербованную, никто не знает, что я сидела. Сейчас вспоминаю всю свою жизнь, что хорошего видела? Три года перед войной самые радостные были, жить стали лучше, в семье появились велосипед, патефон, оделась. Закончила семь классов, 10-месячные курсы финансистов, стала работать. А дальше... Сам суд не помню. Ничего. Все, как в тумане, очнулась только в тюрьме, в камере. Камера была битком набита людьми, некуда и встать было. Мать все хлеб мне носила, а я его и видела только тогда, когда шла по коридору, воровки сразу отбирали. Матери сказать не могу, что хлеб отбирают. Кричу: "Не приноси больше!" Какая же мать не принесет?
В душе до сих пор внутренний страх за внуков, не хочу, чтоб они знали. Как это скажется на их судьбе, будут упрекать: у вас бабушка сидела".
Передо мной сидела седая, полуслепая женщина, которая с трудом сдерживала слезы. И все-таки я спросила: "Павла Александровна, за что же все-таки вас судили?" - "Расписалась на документе вместо главного бухгалтера, когда кассир пошел в банк получать деньги, его и задержали. Здание суда находилось рядом с вокзалом, когда привели в суд, охранник и говорит: "Сейчас поезд отправляется на фронт. Попробуй, может, возьмут". Я и ушла. Мать после говорила, что если б я не ушла, меня, может быть, и не судили вовсе".
б) "Отчего не рассказать, я вам многое расскажу"
Следующий мой рассказчик просил не называть фамилии, о том, что он прошел Ванинскую пересылку, в поселке, как он думает, никто не знает. Судьба похожа на другие, но в каждом рассказе есть то новое, что пополняет и расширяет наши знания о Ванинской пересылке.
Выпускник летного училища, повоевать ему не пришлось, к тому времени война закончилась. "Вернулся домой, работал, был избран народным заседателем. На многое насмотрелся во время суда. Бывало, судья настаивал большой срок дать, а заседатели меньший, если он был в этой статье. Судья сердилась. "Сам я работал в магазине, перед праздником 1 Мая торопился, хотелось скорее домой, деньги не сдал, запер в ящик стола и ушел. После праздника денег в столе не обнаружил, более пяти тысяч пропало. Судили, даже прокурор от обвинения отказался, но судья настояла на своем. Сначала попал в Ванино, потом в Усть-Орочи. Помогал людям и в пересылке, все-таки опыт был. Писал, если кто просил, письма на имя Калинина. Все эти бумаги относили в спецчасть и пересылали дальше. Да и когда был в тюрьме, в камере вместе со мной оказались два старика, взяли в колхозе три литра обрата. Я написал прошение от их имени, пока я месяц сидел, пришло помилование для стариков.
В районе Усть-Орочей было несколько лагерей: Теплый ключ, Серпантин и на восьмом километре. На Теплом ключе находился отдельный лагерный пункт (ОЛП), бригадиром там был заключенный полковник Василий Амирашвили, грузин, интендант военной службы. Не издевался, не обижал никого, всегда его бригада была лучшей, выполняла план на 151%, зачет шел 1 к 3. Начальником лесной конторы в Усть-Орочах был Василий Григорьевич Чемлаев, лагерь подчинялся ему. В каждой колонне по 700-800 человек. На Серпантине командовал капитан Шелапутин, а бригадиром у него был Уракчеев, из "сук". Сорок человек убитых на его совести, последним убил Казбека. Казбека привезли вместе с другими и направили на Серпантин, но он отказался заходить в зону. Шелапутин сам с ним говорил, а после этого Казбек зашел в зону, а утром его нашли мертвым. Уракчеев нанес ему несколько ножевых ран, а потом заставил другого заключенного сделать несколько ножевых ран уже в мертвое тело". Так обычно требовали воры "в законе" от новообращенных "сук", чтобы связать их кровью. Назад пути уже не было. "В 1948 - 1950 годах кормили в зоне плохо, позавтракаешь, а обеда не достанется. Продукты и еда были, но не всем доставалось. Я слабый был, не успевал добраться до котла. Ноги опухли, раны гноились на руках и на ногах. Конвой приведет на деляну, а ты и работать не можешь. Позднее стали кормить мясом акулы, поправился, а ведь говорят, что мясо акулы есть нельзя. В 1951 г. стали выдавать деньги на руки: 100 рублей в аванс, 100 рублей в получку, деньги снимались с лицевого счета. В Усть-Орочах был ларек, мог купить рыбные консервы, сахар, тушенку.
Я уже работал нормировщиком, бывало, блатным натягиваешь цифру плана 151%, каждый нормировщику несет 100 рублей. Попробуй не возьми - убьют! Запомнился праздник 7-8 ноября 1951 г. Амирашвили говорит: "Ты должен сделать нам подарок, чтоб на праздник мы могли выпить". Придумали так: выпекли хлеб и еще в горячий сунули бутылки. Занесли в зону, бутылки вытащили. Выпили, "погуляли", драк не было. А наутро на завтрак выдали хлеб с дырками, как у калачей. Начальник лагеря на Теплом Ключе Дмитров вызвал меня: "Почему булки с дырками?" Молчу. Амирашвили мне после говорит: "Не бойся, ничего не будет".
Освободили меня, женился, остался здесь. Выросли дети, внуки. Сам хотел написать, да все времени нет. Почему не рассказать? Я вам фактов много сейчас приведу, пусть люди знают".
Многое из его рассказа пригодилось, когда я писала о порядках на пересылке, в зоне.
А теперь об Евдокии Никитичне Иванцовой, ее в селе Усть-Орочи знали многие: "Вы зайдите к Дусе Иванцовой, вот уж кто ни за что сидел!". Что же рассказала о себе Евдокия Никитична. Жила в городе Подольске молоденькая девчонка, работала ученицей в пошивочной мастерской. "Лет шестнадцать было мне в 1947 г., я и подружка Вера Серегина пошли в лес за грибами. Грибов не нашли, возвращались через колхозное поле. Решили набрать немного колосков, шли и в ведро вдвоем успели нарвать граммов 400. А тут объездчик, забрал ведро и отвел нас в контору. Судили, секретарь суда сказала: "Сто рублей внесли бы, вас бы и освободили". А где их взять - сто рублей? Дали нам по восемь лет, потом добавили еще по два, квалифицировали как групповое воровство. Сидела в тюрьме города Ярославля, работала там в пошивочной. Через три года посадили нас в телячьи вагоны, на дорогу выдали паек, стеганые ватники и повезли. Охрана на вопрос: "Куда нас везут?" - отвечала: "Не знаем". Питались всю дорогу всухомятку, спали на двухъярусных нарах, они тянулись вдоль всего вагона. Везли в закрытых вагонах, двери открывали только на остановках. Привезли нас в Ванино, попала в 404 колонну. Подошла ко мне одна пожилая женщина, спрашивает: "За что у тебя такой большой срок?". Я ей все рассказала, написала она от моего имени прошение, документы отправили в Москву. Поработать я не успела, заболела, месяц лежала в САНО, а тут как раз и приходит телеграмма из Москвы: "Освободить". Получила в УСВИТЛе документы, вышла замуж за дорожного мастера и переехала жить в Усть-Орочи. Осталась здесь навсегда".
Читаешь и думаешь, хорошо у нее на пути встретился не только искушенный в знании законов человек, но и не равнодушный. Сидеть бы ей десять лет, да и неизвестно, дожила бы она до освобождения, сколько их погибло, невинных девчонок, в те годы в тюрьмах и пересылках.
в) концертные бригады
Очень мне хотелось узнать что-нибудь о концертных бригадах, которые были в пересылке, и на стройке 500. Выступали артисты и перед начальством, перед простыми смертными многочисленных колонн, разбросанных вдоль железнодорожной ветки. Асир Сандлер, прошедший Ванинскую пересылку, писал о составе культбригады в период её расцвета: "Какой это был состав! Профессор Таллиннской консерватории Эвальд Турган, его постоянный аккомпаниатор - аккордеонист Торми, ведущие вокалисты Куйбышевского, Свердловского и многих других театров оперы, оперетты, великолепный драматический тенор Малюк, скрипач Жора Фельдгун, прекраснейшие инструменталисты-виртуозы, драматические актеры, режиссеры...
Мы были хорошо одеты, ибо все грузы, идущие в огромную Магаданскую область, которая тогда кратко именовалась Дальстроем, разгружали заключенные. И то, что нужно было местному начальству, естественно, оседало уже на местных складах.
А концертная программа у нас была отработана до совершенства, и не одна. Весь состав культбригады в период её расцвета - 46 человек".
"Однажды нас повезли в порт Совгавань. Но мы не знали перед кем будем выступать. Был Дом офицеров, весьма приличное здание. Через дырочку в занавесе я увидел черные кители и серебро погон. Дамы в вечерних туалетах. Сердце моё, уже привыкшее ни на что не реагировать, сжалось. А когда я вышел на авансцену, то до меня донесся совершенно забытый аромат духов - это было в сорок седьмом году, - первый раз в жизни я ощутил то, что называют вдохновением.
Концерт закончился. Весь зал, все офицеры, стоя, долго нам аплодировали. А потом нас пригласили в зал, где были накрыты столики, и, когда мы расселись, официанты в черных костюмах обслуживали нас, как в московском "Метрополе". Потом принесли шампанское. Когда оно было разлито, вошёл капитан первого ранга Герой Советского Союза. Никого из лагерного начальства и охраны в этом зале не было.
Мы встали, каперанг развел руками, как бы говорил:
- Ну, что вы.
И произнёс тост, который я запомнил на всю оставшуюся жизнь: "За тех, кто не имеет возможности!"
Мне удалось найти в Ванино человека, который согласился рассказать о культбригаде, обслуживающей строительство-508, но попросил не называть фамилии: ни дети, ни внуки не знают, что он прошел пересылку. Когда женился, договорился с женой никогда ничего не рассказывать детям. "Попал по молодости, по глупости. Судили строго, дали десять лет. Был в разных местах, пока не попал в Совгавань, а оттуда в отделение 508-й стройки, где-то недалеко от Меньшиково. Шил обувь для заключенных. Хорошо пел, хотели меня забрать в концертную бригаду, но начальство не отпускало. Тогда для меня придумали болезнь, что-то там с легкими. Отправили в САНО в Совгавань, а оттуда в штабную колонну. Создали из таких же, как я, концертную бригаду, человек 50-60, и выступали мы по всей стройке-508, по всем её колоннам. Я пел, а мне аккомпанировали два друга, Володя Кузнецов и Анатолий Ивлев. Артисты в свое время играли в театре. Оба во время войны оказались на оккупированной врагом территории под Ленинградом. Выступали в ресторане при немцах, оба за это получили по десять лет. Руководил концертной бригадой Кузнецов, а Ивлев выступал как аккомпаниатор. Хотя мы были заключёнными, железную дорогу не пришлось строить. Ансамбль существовал с 1950-1953 год".
Из рассказа В.С. Черных: "Я работал в комендатуре порта с 1947 г., все развлечения в Ванино связаны с клубом, который находился рядом с рабочей зоной. Были здесь лауреаты Сталинской премии солисты Мухин и Яценко. Смотрел оперетту "Наталка - полтавка", так Наталку играл Яценко. У него был красивый голос, исполнял все профессионально. Николай Клейменов закончил музыкальную консерваторию, в Отечественную войну воевал. Когда они были в Болгарии, он возил начальство в сады, его арестовали. Николая Клейменова и Василия Ерёмина освободили в 1953 г. по амнистии. Василий Ерёмин после освобождения какое-то время жил в комнате комендатуры порта, с концертами выступал по всей железной дороге от Сортировочной до Комсомольска, был гипнотизёром-иллюзионистом. Был на концерте в клубе, когда Ерёмин усыпил на сцене человек пятнадцать. Сказал им, что кругом вода, они гребут, стараются, а потом устроил наводнение. Все, кто был на сцене, полезли в разные стороны, друг на друга, топить стали.
Я встретил Ерёмина лет через двадцать, он как раз гастролировал на Севере. Защитил докторскую.
Ещё в Ванино выступал ансамбль, целая бригада, музыканты-латыши. Так они шли на Колыму со своим инструментом. Был здесь ансамбль песни и пляски Грузии, человек тридцать, у всех сроки большие. Ансамбль перед войной был на гастролях в Германии, Венгрии, там и застала их война. Освободили их американцы, так вот за то, что они выступали в годы войны, их судили и отправили на Колыму".
г) о А.И. Маринеско
Через Ванинскую пересылку прошел Александр Маринеско, я не встретила людей, которые могли что-нибудь конкретно рассказать о нём, даже те, кто слышал о нём в свое время, не знают, за что он сидел. Это тоже естественно, кто ж тогда мог о себе сказать правду, да и кто ей поверил бы! Звание Героя Маринеско получил посмертно через долгие-долгие годы, звезду Героя вручал Собчак дочерям Александра Ивановича Маринеско.
Давайте вспомним ещё раз дело командира подводной лодки "С-13" Александра Маринеско.
30 января 1945 г. из Данцигской бухты вышел лайнер "Вильгельм Густлов", на борту которого было около 8 тысяч пассажиров, в том числе 22 гауляйтера польских земель и Восточной Пруссии, высокопоставленные чиновники, эсэсовцы, генералы. Особенно Гитлер ожидал прибытия 3700 унтер-офицеров-подводников, из которых рассчитывал сформировать более 80 экипажей. В Киле и Гамбурге их ожидали подводные лодки новейшего типа. Гитлеровцы надеялись, что их отход на "Густлове" прикроют темная штормовая ночь и корабли конвоя. Но на подступах к Данцигской бухте более двух недель несла боевое дежурство притаившаяся подводная лодка "С-13". Враг не ожидал, что её командир отдаст приказ всплыть и устроить атаку на лайнер со стороны берега, где почти не было прикрытия. Потопление "Вильгельма Густлова" мировая печать назвала "атакой века". По приказу Гитлера командир конвоя был расстрелян, а по всему рейху был объявлен трехдневный траур. Александр Маринеско стал врагом номер один гитлеровского рейха.
А через несколько дней, 9 февраля, экипаж подводной лодки "С-13" торпедировал немецкий транспорт "Генерал Штойбен". На его борту находились танки и более 3600 фашистов, перебрасываемых из Курляндии под Берлин.
Александр Крон писал о Маринеско: "Все его атаки на море были дерзкими, неслыханными, на берегу же - дерзость командира "С-13" часто каралась. Не всем нравилось, что он оценивал людей не по занимаемой должности, а по их человеческим достоинствам. Поэтому и судьба его сложная, несправедливая".
После войны Маринеско работал заместителем директора по хозяйственной части в институте переливания крови. Директору не нужен был честный заместитель, между ними сразу возникла вражда. Маринеско уважали за деловитость и внимание к нуждам сотрудников. На этом его и подловил директор.
На дворе института лежали списанные торфяные брикеты. Маринеско с устного согласия директора развёз эти брикеты по домам низкооплачиваемых сотрудников. Директор отрёкся от данного им разрешения, позвонил в ОБХСС. Маринеско обвинили в расхищении социалистической собственности.
Прокурор, бывший фронтовик, от обвинения отказался, народные заседатели заявляют особое мнение. Судья не сдаётся и добивается, чтобы подсудимого взяли под стражу. Дело разбирается в другом составе суда. Приговор - три года. С таким сроком на Колыму не отправляли, но Маринеско отправили. "Посадили меня вместе с ворьём и полицаями. Остригли, обрили. Сразу же обокрали... Повезли нас на Дальний Восток. Ехали долго. Староста вагона - бывший полицай, каратель родом из Петергофа, здоровый мужик, зверь, похвалявшийся своими "подвигами", настоящий эсэсовец. Вокруг него собрались матерые бандюги. Раздача пищи в их руках. Кормили раз в день, бандюгам две миски - погуще, остальным полмиски - пожиже. Чую - не доедем. Стал присматриваться к людям - не все же гады. Потихоньку подобрал группу хороших ребят, все бывшие матросы. Сговорились бунтовать. В порту Ванино уголовных с большим сроком стали грузить на Колыму, нас оставили. В тюрьме многоэтажные нары, верхние полки на пятиметровой высоте. Теснота, грязь, картёжная игра, воровство. "Законники" жестоко правят, но с ними ещё легче. "Суки" хуже - никаких принципов. Хозяин камеры "пахан" - старый вор, тюрьма для него дом и вотчина. Брал дань, но к нам, морякам, благоволил. Однажды я пожаловался ему: украли книгу, подарок жены. "Пахан" говорит: "Даю мое железное слово, через десять минут твоя книга будет у тебя". Но молодой карманник не мог вернуть книгу, он её разрезал, чтобы сделать из нее игральные карты. "Пахан" не смог сдержать слова и взбесился. По его приказу четверо урок взяли мальчишки за руки и за ноги, раскачали и несколько раз ударили оземь. Страже потом сказали: "Упал с нар".
А. Маринеско попал в производственную зону, которой в то время руководил Конденко. Маринеско понял, что в таких условиях остаться человеком будет трудно. "Когда нас стали переводить на лагерное положение, мы, моряки, попросили, чтоб нас всех вместе послали на погрузочные работы в порту. Работа эта тяжелая. Вскоре я стал бригадиром над двадцатью пятью человеками, и наша бригада сразу стала выполнять более 150% плана. Меня ценило начальство за то, что я, как бывший торговый моряк, умел распределять грузы по трюмам. В бригаде тоже меня уважали, звали "капитаном". Так я проработал несколько месяцев, а затем меня "выпросил" у начальства директор местного рыбозавода. Малограмотный мужик родом из Николаева, отбывший срок и осевший в Ванино. Ему нужен был дельный заместитель. С ним было работать легко и скажу не хвастаясь: "Я ему так поставил дело, что, когда подошёл срок, он очень переживал мой отъезд, соблазнял райской жизнью и большими деньгами, предлагал вызвать в Ванино мою семью, но я не согласился".
Маринеско прибыл в места лишения свободы Ванинского ИТЛ 8 февраля, откуда и был освобожден 10 октября 1951 г.
После возвращения в Ленинград Маринеско устроился работать на завод "Мезон". Никогда ничего о себе не рассказывал, о наградах, военных подвигах тем более. "Как-то на праздник Маринеско прикрепил на грудь ордена, в том числе и орден Ленина, но на вопрос: "За что?", - отшутился: "Ну, война была, многим давали", - писал А.Крон.
Умер Александр Маринеско в 1963 г., а звание Героя ему присвоили Указом президента СССР от 5 мая 1990 г. О Маринеско в Ванино знают слишком мало, книгу А. Крона "Капитан дальнего плавания" в наших библиотеках не найдешь, нет ее, лишь в музее истории порта есть ксерокопия книги. Не знает молодёжь, молчим и мы о Маринеско.
д) судьба Танюшки Красновой
И еще расскажу об одной судьбе. Всегда, когда читаю, возникает смутное беспокойство, неужели так могло быть, что это за власть у нас была? Речь идёт о Татьяне Николаевне Красновой. Отец Танюшки - Николай Тимофеевич - был раскулачен, хотя семья состояла из восьми человек: отец с матерью, бабушка с дедушкой да четверо детей. В хозяйстве одна корова и несколько овечек. Танюшке не было и восьми лет, когда забрали все: и корову, и овечек, дом, вещи. Отца направили в город Лесосибирск, строили там железную дорогу. Семья жила в палатке, взрослые и дети вместе. Стариков освободили через два года, а отец так и умер в Сибири.
В 1943 г., когда Татьяне шел уже двадцать первый год, призвали её как военнообязанную на трудовой фронт. Попала во Владивосток, а оттуда в Совгавань. Работала на "двадцатке", на лесопильном заводе. Жили в палатках зимой и летом. Паспорт как дочери кулака выдали временный на пять лет. "Когда стали строить железную дорогу, стала работать на шпалорезке, так и дошла до Ванино. Кроме лагерей да заключенных никого здесь не было. Работала на Мучке. На работу идёшь - поёшь, с работы идешь - поёшь. Молодые. Ночью костёр разведёшь, у костра сидишь, а утром на работу на двенадцать часов. Грузили тачки, возили камни. Одеты мы были так же, как и заключённые: бушлаты, брюки, на ногах тяжёлые красные американские ботинки. Зимой выдавались валенки. Придёшь с работы, снимешь сырые валенки, здесь же в бараках и сушили. Из ватных штанов весной мастерили себе юбки, отпарывали подклад и шили. В бригаде было человек сорок девчат, все молодые. Рядом работали заключенные, но охрана не подпускала к ним. Между нами разница только в том и была: они под охраной, мы без охраны, да на голове у девчат из трудового фронта были красные косынки. Жили в бараках человек по сто. Топчан, одеяло, никаких перегородок. Сегодня здесь, а завтра там. Работу выполнили, отряд отправляют дальше. После работы возвращались в свои бараки, что-то шили, перекраивали, вечерами пели. Зарплаты на руки не выдавали, в молодости никогда денег не видела. Весь заработок забирали в фонд обороны. Питание все годы было плохое. Придешь с работы, все приготовлено, но чаще всего рыба и на первое, и на второе, рыба любая и много.
После войны трудовые лагеря расформировали, девчата замуж повыходили. Кто домой уехал, кто здесь остался. Получила я на руки 60 рублей, билет до Красноярска, где жила мать, стоил 30 рублей. Что было делать? А здесь Краснов посватался, прошёл он Ванинскую пересылку, отсидел три года вместо пяти. После освобождения устроился прорабом на строительство-500. Сосватал меня муж подружки, сказал Краснову: "Возьми Татьянку. Хорошая баба". Приехала я знакомиться, истопили баню, выкупались, тут тебе и свадьба, и осталась я здесь навсегда", - неторопливо рассказывала Татьяна Николаевна.
Что это? Чем её изломанная жизнь отличается от тех, кто прошёл пересылку? А ведь была она не одна, здесь в Ванино есть те, кто вместе с ней прошёл этот путь. Даже в трудовой стаж эти годы не вошли. Так какая же разница между теми, кто был на воле и теми, кто находился за колючей проволокой?
е) дорога длиною в жизнь
Рассказывая о Ванинской пересылке, я часто называла, что человек сидел по 58-й статье. "58-я статья не составила в кодексе главы о политических преступлениях, и нигде не написано, что она "политическая", - писал Солженицын. Она состояла из 14 пунктов, с 1934 г. появились подпункты. Измена Родине, по этим пунктам действия, совершенные в ущерб военной мощи СССР, караются расстрелом (1 "б") и лишь в смягчающих обстоятельствах и только для гражданских лиц (1 "а") - десятью годами". Примеров, подтверждающих эти подпункты, я привела достаточно. Но заинтересовал меня десятый, "пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти".
Агитацией могла быть и беседа с глазу на глаз или письмо, личный дневник. Пункт одиннадцатый не имел самостоятельного содержания, это был довесок к любому другому, если деяние готовилось организацией или преступники вступали в организацию. Например, двое - это уже организация.
В Ванинском районе прожили свою жизнь многие осуждённые, но жертвами политических репрессий считались только двое. Один из них Фёдор Михайлович Шугуров, о нём я уже рассказывала, другая - это Антонина Михайловна Громадская, статья 58-10а, 11-а - контрреволюционная пропаганда.
Вся вина Громадской заключалась в том, что она вышла замуж за племянника Авеля Енукидзе, того самого Енукидзе, верного соратника В.И. Ленина. После ареста Авеля Енукидзе арестовали и сослали на поселение в Уфу его племянника Владимира Енукидзе, студента философского отделения МГУ. В Уфе и свела судьба студентку-третьекурсницу медицинского института Оксану Громадскую с Владимиром Енукидзе. Они полюбили друг друга.
20 марта 1936 г. пришла беда в молодую семью. Резкий требовательный звук разом оборвал ранний утренний сон.
- Обыск, - коротко бросил один из вошедших, и все трое бросились рыться в шкафах, книгах, постели. Улик никаких не было. Но чтобы иметь хоть какую-то зацепку, взяли брошюрку об истории конспиративной Бакинской типографии "Нина", написанной Авелем Енукидзе.
- Собирайся, - холодно произнёс старший из энкэвэдэшников, обратившись к Володе.
Спустя несколько часов забрали и Оксану. На том же "вороне" её привезли в уфимскую тюрьму. Страха не испытывала: вины за собой не чувствовала - чего бояться? Тревожилась за Володю: как он? Где? Вскоре узнала: он рядом в пятиэтажке. Через баландёров в записке сообщила о себе. Начались допросы. В камере, куда Оксану привели, за столом сидел молодой следователь. "У вас есть шанс, - начал он с ходу. - Вы не регистрированы. Советую написать отречение. Подумайте о будущем ребёнке".
То, что молодая женщина готовилась стать матерью, было уже заметно. Она коротко и решительно произнесла, словно отрезала: "Нет!".
- Что ж, - помолчав, продолжал следователь, - подавайте заявление на регистрацию. Впрочем, время на обдумывание еще есть.
Через некоторое время состоялась церемония бракосочетания... Его и её привезли конвоиры. Словно издалека доносились до них церемониальные фразы. Прошло уже много недель, как их разлучили, и вот они почти рядом. Подойти друг к другу нельзя: не позволяет стол. Все, о чем думалось в этот миг, сказали друг другу глазами... С этого дня Оксана Громадская и Владимир Енукидзе стали официально мужем и женой. Выполняя завет отца - сохранить фамилию, чтобы не прекратился род, она осталась на своей фамилии. (В семье её с детства звали Оксаной, а в паспорте записано - Антонина, отсюда два имени у неё).
После обряда молодых развели по камерам. И снова потянулись мучительные дни ожидания и надежды: что будет завтра? И вот дождались. Суд определил Оксане три года лишения свободы.
Их повезли в Архангельск. По дороге собрался огромный по численности женский этап: арестантки всех возрастов, из самых разных уголков страны. В Архангельске этапированные встретились с мужьями. Впервые за все время Володя и Оксана были вместе.
Через несколько дней старенький пароход вез заключённых по северным морям. В одном из портов перегрузились в речное суденышко, и пошли вверх по Печоре, но в селении Абезь Оксану сняли - пришло время рожать. Здесь в ветхой, продуваемой всеми ветрами ненецкой лачужке в ноябре родилась дочь Дина. Не выжить бы ей в том страшном холоде, если бы лагерное начальство не позволило Володе быть рядом.
Через несколько месяцев начались спешные сборы - предстоял новый этап. Несколько дней пути по реке, затхлый воздух трюма, неясность предстоящего действовали угнетающе. Оксана ждала второго ребёнка, и дорожные тяготы были для неё особенно мучительны. С восторгом узнали женщины, что на очередной стоянке можно будет прогуляться с детьми по берегу. И как только пароход причалил, все без промедления высыпали на берег. Матери и дети радовались солнцу, свежему воздуху. Но не успели они толком походить по земле, как поняли, какую злую шутку сыграли с ними конвоиры: пароход ушёл, оставив их всех без мужской поддержки.
- Больше мы никогда не встретились со своими мужьями.
Через некоторое время от Володи по почте пришла открытка: "Говорят, везут в Москву. Когда освободишься, поезжай в Грузию к моим родным. Они тебя хорошо примут. Всегда твой Володя".
О смерти мужа узнала через многие годы. "Мама, когда ездила после смерти Сталина на приём к Хрущёву, только тогда узнала, что Володю расстреляли". - "Страшно представить, что моего Володю расстреляли", - вспоминала Антонина Михайловна.
В селении Кочмас родился сын Александр Енукидзе. Нужно было жить, растить детей. В Воркуте, куда попала дальше, политические заключённые организовали протест, требовали увезти женщин и детей из этих мест. Объявили голодовку, которая длилась 110 дней. В голодовке приняли участие Фрида и Исаак Геллеры, Миша Лапидус, Лаврентий Дзимистарошвили, Мария Михайловна Иоффе, Шура Семенько, Ваграм Безазян, Ирина Гагуа (личный секретарь Авеля Енукидзе). Многих из политических увезли в Москву и расстреляли, среди них Марию Михайловну Иоффе. В живых остались Геллеры, Семенько, Ирина Гагуа.
Через три года Громадская была освобождена, побывала в Тбилиси, а затем уехала в Луганск. Закончила краткосрочные учительские курсы, стала работать в школе, радовалась своим детям.
Но началась война, и её снова арестовали, теперь уже за то, что была судима. Сына забрали родители Володи, дочь - мать Оксаны. Теперь Громадская попала в Иркутский централ, получив в этот раз шесть лет. "В Иркутске работала в санчасти, на общих работах я была редко. В Иркутске на 31 декабря умерли дети - 31 ребёнок. Помню, подъехали на санях, положили всех детей в гробики и увезли. Матерей не пускали к детям. У Ольги Сологуб сын за месяц превратился в старичка, так и умер". Это действительно были страшные голодные годы. Но подходил к концу срок заключения, Оксана находилась уже в Бодайбо, до освобождения оставалось 13 дней: "Меня вызвали, добавили срок и отправили в Магадан", - рассказывала она.
В Ванино попала после войны, везла из Магадана "мамок", полячек и эстонок, все бытовички. "Разместили нас в 13-й зоне, в зоне одни воровки, бытовички. Руководил зоной Алексей Анистратенко. Внутри длинного барака двухэтажные нары, в центре печка - "голландка", в стороне от неё сидели цыганки со своим скарбом. Зону держала в руках Тамара Махно. Рядом с ней "шестёрка" - "шарик". Подкатывается как-то этот "шарик", подтягивается к нам на руках на нары и чуть ли не матом: "Что вы тут делаете?" Я сидела наверху по-турецки: "Ну-ка, вон отсюда!" Подходит к нарам девка: "А ты знаешь, кто я?" Я ногой её резко сбила: "А ты знай, кто я!" Девка исчезла. Мои полячки испугались, стали молиться. На следующий день, когда вернулись в зону, всех женщин днём обобрали воровки, всех, кроме моей бригады. Получила я лоток с хлебом, несу, навстречу Тамара: "Здорово!" - и протягивает мне руку. "Ты видишь, у меня руки заняты", - отвечаю. Вскоре моих полячек всех освободили, а меня отправили во вторую колонну, находилась она недалеко от Сортировочной, где-то по направлению к Мицуевскому. Здесь стояла первая мужская и вторая женская колонны, существовали они до 1954 г.
Распорядок был такой: в 6 утра - подъём, туалет, завтрак и на развод. Работала я десятником, валили лес, бригада выполняла план на 300%. Работа тяжёлая, но никто не мешал во время работы. Дадут деляну, работаешь, никто на деляну не заходит. Лес трелевали на лошадях, их у нас было 36. Вывезешь лес - деляну сдай в полном порядке, пеньки должны быть маленькими. Выполнишь норму на 100% - получаешь 600 г хлеба на человека, не выполнишь - 200 г, перевыполнишь - 800 г. Старались, бригада всегда получала по 800 г., да и обмундирование, деньги, посылки получали в первую очередь. С лицевого счёта снимали по 100 рублей, отоваривались в ларьке. Сейчас думаешь, почему выжили? Ведь в бригаде и не болел никто. Хотелось только работать, потому и выжили. Я оставляла тётю Машу Ногинскую, пожилую женщину, в бараке. В бараке всегда чистота идеальная, тетя Маша проверяла каждую, когда возвращались с работы.
Я была бесконвойница, могла сама сходить в магазин, купить что-то. Был случай, достала водку на праздник, меня не проверяли, принесла, сели с женщинами за стол, а в это время обход с проверкой. Открываю дверь, входит "батя" ("батя" - здесь надзиратель): "Что делаете?" - "Новый год отмечаем. Садись, "батя", нальём рюмочку". - "Смотри, чтоб порядок был".
Женщины и детей рожали, обычно от охранников. "Мамок" отправляли в Акур, кто долго скрывал беременность, рожал здесь.
Однажды вызвали меня неожиданно, подбегаю к бирже, стоят майоры, полковники, стали пожимать мне руки: "Мы слышали о вас, а сейчас имеем честь видеть Вас!".
Когда стройка 508 закрывалась, женщин всех увезли отсюда. Я уже к этому времени была освобождена, осталась работать здесь. Дети выросли без меня, к ним ехать не решилась: боялась навредить своей биографией".
В 1956 г. Антонина Михайловна получила полную реабилитацию. Но устроиться до 1964 г. практически не могла: когда узнавали, что она была судима, отказывали, приходилось искать другое место работы. С детьми встретилась позднее, но они не поняли её и не приняли. Вернулась назад в Ванино и решила начать всё сначала. Устроилась в Сортировочной, вышла замуж и родила, как она говорила, для себя сына Костю, теперь уж и внук вырос. Жили вместе в стареньком, осевшем домике. Она много читала, спорила, пыталась осмыслить прожитое время. Осталась человеком жизнерадостным, любознательным, не сломленным судьбой, не каждому дано выдержать то, что выпало на её долю.
Умерла Громадская в 1992 г. - не выдержало сердце.
Приведу ещё ряд цитат из воспоминаний старожилов, они помогают представить Ванино тех лет, повседневную жизнь пересылки, её администрации и первых вольнонаёмных жителей Ванино.
В 1950 г. в районе Девахты короткое время, месяца два-три, находились политические заключённые с семьями, детьми.
Женщины, чтобы прожить, приносили для обмена у вольнонаёмных свои вещи. Зону эту ликвидировали, а на этом месте стали селиться освобождённые.
"Дочь маршала Кулика Валентина Григорьевна тоже прошла пересылку, её удалось устроить кастеляншей в САНО 4-й зоны. В компании друзей заявила: "Моего папу ни за что расстреляли". Арестовали её беременной, уже в пересылке родила она сына Стёпку. Находилась без права переписки, но письма получала. Вскоре приехала ее мать и забрала ребёнка в Москву.
Лидия Русланова шла в Магадан через Ванино, её изолировали ото всех, держали в БУРе. Если бы заключённые узнали, что она здесь, это вызвало бы смуту. Надзирателем в БУРе был Декамов, он и выводил Русланову на отправку в Магадан. Вадим Козин тоже шёл через Ванинскую пересылку, после освобождения приезжал сюда с концертом. Стекольников тоже был здесь, он как раз планировал строительство дамбы, школы, бани, магазина. Чтобы задержать Стекольникова в Ванино, ему придумали диагноз", - из рассказа А.Д.Пахаренко.
Обслуга зоны жила в том месте, где сейчас находится гостиница, магазин "Культтовары". В районе бывшего САНО и до магазина "Строитель" стояли домики, здесь жили вербованные. Многие женщины выходили замуж за освобожденных, молодые семьи снимали углы в этих домах или покупали их. Старые, полуразвалившиеся дома и сейчас стоят на прежнем месте.
"Домик, где жил майор Савицкий, находился недалеко от пивбара "Волна". Как раз к этому месту выходит асфальтированная дорожка, там сейчас высокие сосны стоят", - из рассказа П.А. Гилевой.
"В 1948 г. завербовался я в Магадан, во Владивостоке встретил земляка, он и уговорил меня поехать в Ванино. Приехал, обратился к капитану Хашковскому, начальнику штаба охраны. Направил он меня в дивизион к капитану Безносикову, назначили меня помкомвзвода. Командирами взводов в это время были Лялин, Подоляков, Савин. Зиму и лето 1949 г. я работал у начальника транзита лейтенанта Бойко", - из рассказа Р.А. Марванова.
"Софронов руководил ОЛПа после Ванинской пересылки. Пил здорово!" - из воспоминаний В.М. Побежимова.
"Где-то в 1950 г. горел пароход "Говоров", подожгли сами заключённые. Пароход только что отошёл от пирса, его вернули, тысяч 6-7 заключённых отвели назад к первой зоне. Держали на морозе, пока не потушили пожар. Савицкого за этот пожар и разжаловали до лейтенанта", - из рассказа Р.А. Марванова.
"Запомнил украинца Зубченко, за два мешка зерна получил восемь лет. Был здесь в 1949 г., отсидел четыре года, затем освободили", - из рассказа Побежимова.
"Помню, в зоне была лётчица, полячка. Прибыла из Польши, когда министром обороны там был Рокоссовский. На груди у женщины нашивка: "Я изменила Родине". Из Ванино её отправили в Магадан".
"Белоусов ходил в кожаных перчатках. Идёт, человека в тебе не видит. Да и Абросимов страшный человек, сволочь.
"Сам после войны был избран народным заседателем. Судили за мелочь, например, за катушку ниток, пишут: ткани 200 метров".
Из рассказа Р.А. Марванова: "После того, как сгорел "Говоров", в магазинах Ванино появились шпроты, масса японского белья, подгоревшего, подмоченного. Продавали дёшево, так я сразу купил 80 метров ткани, в семье ждали ребёнка, а в магазине в продаже ткани не было".
"В пересылке были венгры, казахи, литовки - девчонки лет по шестнадцать. Отнесли в лес отцу еду - за соучастие и давали по нескольку лет".
"Королёв - первая величина в Ванино. Рация прямо в доме, где жил. Прямой телефон с Берия, подчинялся только генералу Гоглидзе, а Гоглидзе - самому Берия. Королёва все боялись: хозяин, отличался жестокостью. Алкоголик. Но пили здесь все. Да и как не пить - спирт могли купить даже ночью. Идёшь с вахты, постучишься в окошко магазина, встаёт Иван: "Что тебе?" И наливает спирт, деньги можно было занести потом", - из рассказа Н.Н. Калинченко.
После смерти Сталина у входа в зону появился плакат: "Нет возврата к прошлому".
После 1952 г. умерших заключённых хоронили на отдельном участке в районе современного кладбища. 10-12 трупов одновременно, прикрепляли бирки с номером на ноге. Все умершие шли через морг САНО. Чаще хоронили ночью".
"Котовский прорыв" положил конец беспределу. Котов сам шёл впереди с автоматчиками на банду Упорова.
ИТОГИ
Поэт Н.А. Заболоцкий в книге "История моего заключения" писал "В моей голове созревала странная уверенность в том, что мы находимся в руках фашистов, которые под носом у нашей власти, нашли способ уничтожать советских людей. В начале октября 1938 г. мне было объявлено под расписку, что я приговорён Особым совещанием (то есть без суда) к пяти годам лагерей "за троцкистскую контрреволюционную деятельность". Этап тронулся в дорогу 8 ноября. Везли нас в теплушках, под сильной охраной. На крышах вагонов были установлены прожектора, торчали пулемёты, на остановках выпускались собаки-овчарки. В те редкие дни, когда выводили в баню или вели в какую-нибудь пересылку, нас выстраивали рядами, ставили на колени в снег, завёртывали руки за спину. Считали. Мы тащились шестьдесят с лишним дней по Сибирской магистрали. Стояла лютая зима. Посредине вагона топилась маленькая чугунная печурка. По обе стороны вагона шли двухэтажные нары. Мороз загнал всех наверх. Еды не хватало, на новый 1939 г. где-то около Байкала трое суток не получали воды и лизали чёрные закоптелые сосульки, наросшие на стенах вагона от наших же собственных испарений.
По утрам лишь краем глаза видели мы в окно беспредельные просторы сибирских полей, бесконечную, занесённую снегом тайгу, тени сёл и городов... Нас везли всё дальше и дальше, на Дальний Восток, на край света..."
В лагерях Н.А. Заболоцкий провёл лучшие свои годы с 1938 по 1946 г. В мае 1944 г. он писал жене: "Ты пишешь: "Жизнь прошла мимо". Нет, это неверно... Для всего народа эти годы были очень тяжёлыми, и я понял в жизни многое такое, о чём не думал прежде. Я люблю эту жизнь со всеми её ащились шестьдесят с лишним дней по Сибирской магистрали. ь пересылку, нас выстраивали рядами, ставили на колени в снег, завёртрадостями и великими страданиями, которые выпали на нашу долю".
В 1953 г. началась амнистия, один за другим шли пароходы из Магадана. Потоки увеличивались, драки, воровство, убийства следовали одно за другим. Какое-то время в Ванино страшно было жить. А освобожденные с Колымы, Магадана, Крестов шли через Ванино, эшелоны просто не успевали подавать. Бывшие заключённые сидели вдоль железной дороги, грелись на солнышке, ждали отправки. Могли и разойтись внизу, где был старый базарчик, стоял магазин "Голубой Дунай". Продавались свободно водка, спирт, коньяк. Часто возле этого магазинчика начинались кровавые столкновения. Как-то главари отцепили состав и заставили машиниста вернуться в Сортировочную. В Ванино магазин был закрыт, а им нужна была водка. Пора отправлять состав, а уехавших нет. График движения был сорван, когда главари вернулись на станцию Токи, их арестовали.
Чтобы прекратить разбой, начальство предложило сразу с пароходов отводить бывших заключённых в особую зону под конвоем и грузить их в эшелоны тоже под конвоем. Документы оформлялись, но на руки освобождённым не выдавались. С эшелонами в отдельном вагоне ехали сопровождающие, документы выдавались только в пункте прибытия.
В феврале 1954 г. Ванинский ИТЛ, организованный в 1947 г., был передан в состав Ульминского ИТЛ УИТЛК Хабаровского края. (Из запроса в архив УВД Магадана). Зоны все разгородили, пересылка перестала существовать, но окончательно её судьба была решена в 1957 г., когда часть заключённых увезли в г. Советская Гавань, начальником зоны стал Иван Петрович Ковалевский.
Но о том, что пересылка ещё существовала после амнистии 1953 г., говорят многие факты. Например, из рабочей зоны в Сортировочной ушло шесть человек, поймали всех сразу, кроме "Соловья". Щупленький "Соловей" держал в своих руках зону, у которой насчитывалось тысяч пять-шесть. "Соловей" считался в бегах, руководил кражами в порту. Имел три срока, один за побег, другой за убийство охранника. Во время прочёсывания ОВД порта Пётр Севрюков обнаружил "Соловья" в одной из труб большого диаметра. Уже находясь под следствием, "Соловей" в камере ("камерный" бандитизм) убил ещё одного заключённого, приняв его за "наседку". "Соловей" был приговорён к высшей мере наказания.
А.И. Усцелемов задержал бандита Голошубина, который после амнистии совершил на Девахте за какие-нибудь полтора часа шесть грабежей. Прибежала женщина, которую ограбил Голошубин. Навстречу бандиту вышел Усцелемов и перехватил его в том месте, где сейчас шоссе, на участке между рынком и вторым районом... Усцелемов применил самбо и задержал Голошубина.
А воровство? Воры вынесли из порта вещи, надевая на себя по пять-шесть костюмов. Костюмы закопали в районе Тихого переулка. Три дня искали работники водного транспорта, пока не нашли. Сделали обыск в общежитии, только у сожительниц нашли 150 костюмов. По делу привлекли 15 человек, 45 - шли свидетелями. Судили в Комсомольске, работала выездная Читинская транспортная прокуратура. Это был последний всплеск воровского разбоя, потом в Ванино был наведён порядок.
Интересна, но и трагична история нашего посёлка, история освоения людьми сурового дальневосточного края. Сколько погибло здесь, кто их считал, песчинки? Где полегли они, кто знает их имена? Ведь до сих пор спорим, где похоронены жертвы репрессий. Да и сам материал о Ванинской пересылке появляется впервые, поэтому я благодарна людям за то, что они поделились пережитым, переступили через страх, через то горькое и трудное, что довелось испытать в жизни. За многолетнее молчание мы расплачиваемся сегодня кровавыми событиями в различных уголках страны. Только, правда, умение понять, услышать голос своего народа смогут вывести нашу страну из того тупика, в котором мы оказались. Вчитаемся в строки Анатолия Жигулина:
"Кто додумался правду
На части делить.
И от имени правды
Неправду творить?
Это тело живое -
Не сладкий пирог, -
Чтобы резать и брать
Подходящий кусок.
Только полная правда
Жива и права,
А неполная правда -
Пустые слова".
А.В. ШАШКИНА.
ОГЛАВЛЕНИЕ
1. Первые сведения о пересылке. стр.
2. Расположение зон в Ванино. стр.
3. Люди и судьбы. стр.
4. Учёт и охрана. стр.
5. Война в зонах. стр.
6. Воспоминания старожилов стр.
7. И снова люди и судьбы:
а) "Никто не знает, что я сидела". стр.
б) "Отчего не рассказать, я вам многое расскажу". стр.