Государь Алексей Михайлович обедал в Теремном дворце один - ни бояр, ни дьяков не позвал. Надоели. Хоть и не был день постным, но кушал по-простому: овсяную брагу, ржаные сухарики запивал яблочным соком. Ничего другого в горло не лезло. Огорошили его с утра пораньше...
Не успел проснуться чуть свет, в опочивальню вломился без спросу дворецкий Федька Ртищев. От неожиданности царь аж подскочил на постели, так было это не похоже на смиренного, всегда вежливого и осторожного Федора Михайловича. Он вообще прослыл во дворце миротворцем: гасил боярские ссоры, разбивал интриги. Однако при всей своей кротости и смирении, он обладал удивительной внутренней силой, не боялся осадить даже дядьку царя Морозова и, страшно сказать, самого патриарха Никона. Разумеется, до того как Большой Московский собор не лишил Никона за "нанесенные обиды царю" патриаршества и священства. Царь де "латиномудренник, мучитель и обидник" Уважал Федор Михайлович Ртищев и боялся только Алексея Михайловича.
-Ты что, Федька, очумел?! - воскликнул царь. - Я еще зенки не продрал, а ты уже тут. Что, новый Казы-Гирей объявился?
-Бог миловал, великий государь....Хотя как посмотреть. Звезда страшная на небе появилась, с хвостом как у собаки. Не к добру. Надо бы Собор созывать.
-Какая еще звезда?
-На западе, ночью вспыхнула. Но это еще не всё.
-Что же ещё? Дай- ка оденусь что ль.
Ртищев подал царю халат из тонкого бежевого шелка, поднес тазик с мыльной водой для умывания, приготовленный людишками с вечера. Алексей Михайлович окунул в воду, пахнущую мятой, два пальчика правой руки, встряхнул ими. Капли попали на лицо дворецкого. Тот даже не поморщился.
-Чего замолчал, Федька? Говори.
-Стряпчий Агатка Волков снялся с Соловецкого монастыря, архангельских стрельцов по домам распустил, а сам сюда скачет.
Царь от удивления опустился на кровать, захлопал глазами:
-Откуда это известно? И почему с монастыря снялся?
-Знамения испугался, а известно это от воеводы Никиты Одоевского. Ему Волков депешу с голубиной почтой прислал.
-Та-ак. - Алексей Михайлович вытер так и не умытое лицо рушником в петухах. - А что патриарх Иосаф говорит?
Ртищев пожал плечами:
-Не знаю, не видел его ещё. Скоро к тебе заявится.
Дворецкий не любил Иосафа. Он считал патриарха слишком надменным, а низложение Никона неверным. Да, Никон имел резкий, несговорчивый характер, чем и был неугоден многим. Однако при этом отличался честностью, смелостью, твердо отстаивал свои идеи. И ведь что получается: Никона сослали в Белозерский монастырь, а от его реформ не отказались. Более того, противников церковных нововведений считают еретиками, повсюду преследуют. Как чернецов Соловецкого монастыря.
Иосаф уже поджидал царя в Крестовой палате, куда Алексей Михайлович пришел на утреннюю молитву. Патриарх сам, а не здешний священник, окропил его святой водой из "чистого источника", благословил. Все это время царь ждал, что скажет патриарх по поводу новоявленной звезды, недаром же тот явился в Крестовую палату ни свет ни заря. Но Иосаф лишь делал всё, что полагается по обряду. Обычно из Крестовой палаты Алексей Михайлович шел с царицей в дворцовую церковь слушать заутреню. Но после кончины Марии Ильиничны от "родильной горячки" и позже смерти её дочери Евдокии, прожившей всего два дня, царь стал нарушать заведенные дворцовые правила. Иногда довольствовался лишь благословением священника.
-Что скажешь, патриарх? - не выдержал государь. - Еще одна напасть на нас надвигается? Мало нам разбойника Стеньки Разина, да всяких бунтов...Проклятия на мою голову сыплются одно за другим.
-Бунты позади, с Разиным князь Долгорукий скоро покончит, - ответил патриарх. - А вот со звездой хвостатой Московский Большой Собор должен разобраться. Вели созывать его немедля, с тем к тебе и пришел.
-Ртищев уже советовал...Как же Собор разберётся, волхвовать что ль будет? Ладно.
Царь сел за обеденный стол не в полдень, как обычно, а раньше на два часа. Велел никого не впускать в трапезную, молча, угрюмо жевал ржаные сухари, думая о хвостатой звезде. Как ушла Мария Ильинична, так на душе стало темно. Матвеев, да и Одоевский тоже шепчут ему про Наталью Нарышкину, хватит, мол, вдовствовать, себя изводить. Артамона Матвеева понять можно - Наталья его родственница, росла у него в доме. У Одоевского свои причины - он друг Артамона. Алексей Михайлович видел Наталью в доме Матвеева, она ему понравилась. Но царь пока ничего не решил, хотя о смотре невест уже подумывал.
Откровение
Стряпчий Волков явился во дворец, не стряхнув с камзола, дорожной пыли. С ним был воевода и ближний царский боярин Никита Одоевский. Государь принял их в Думской палате Теремного дворца.
Алексей Михайлович только что закончил переговоры со шведским послом Бернтом Горном. Швеция желала сделать дополнение к Кардисскому мирному договору, по которому ей бы разрешалось не только держать торговые дворы в русских городах, но и строить в них свои лютеранские церкви.
Однако Россия и так пребывала фактически в церковном расколе, а шведские приходы подлили бы масла в кипящий русский котел. Царь ответил уклончиво: просил передать Его Величеству Карлу XI, что этот вопрос будет непременно обсужден на ближайшем Большом Московском Соборе.
Язвительный и хитрый Горн не преминул спросить о свободе вероисповедания в самой России, явно намекая на события вокруг Соловецкого монастыря. Царь резко поднялся с трона, но тут же осадил свой пыл, даже улыбнулся. Сказал, что религиозного раскола в стране нет, но появилось некоторое количество смутьянов, желающих устроить в России очередную смуту. Горн приложил руку к сердцу в знак удовлетворения этим ответом, но уколол государя еще раз: Швеция де готова помочь России в войне с бунтовщиком Степаном Разиным.
Тишайший заиграл желваками, однако и на этот раз сдержал себя. Поблагодарил Швецию за отзывчивость, попросил передать Карлу заверения в глубочайшем уважении, искренней дружбе, а его супруге подарки. Их выдаст Горну глава Посольского приказа Афанасий Ордин-Нащекин. Посол сдержанно поклонился, пятясь, вышел из палаты.
Не успела за ним закрыться дверь, как в палату вошел дворецкий Богдан Хитрово. Хотел что-то сказать, но его чуть не сбил с ног, влетевший в Думскую Никита Одоевский. Высокая шапка дворецкого накренилась на бок, посох выпал из его рук, с грохотом ударился о гранитный пол. За Никитой в палату вошел стряпчий Волков.
Недоумение Хитрово развеселило царя. Он громко рассмеялся, потом велел выйти Богдану и Никите. Поманил пальцем стряпчего:
-Ну, рассказывай, баламошка, зачем осаду с Соловецкого снял и войско распустил. Ума лишился, голова на плечах надоела?
Агатий отвесил земной поклон, потом упал на колени:
-Не гневайся, великий государь, а прежде выслушай.
-Про звезду, что ль прибежал рассказать, так я сам её вижу, не слепой как Василий Темный.
-Звезда-то ладно, монах Никодим, он же Савелька Петров, что летописи в монастыре строчит, заранее мне поведал, что хвостатая звезда появится в небе. Это когда ее там и следа не было. И предупредил: коль она завтрева появится, то станет знамением божьим в их, раскольников, поддержку, а нам, значится, надобно с обители снять осаду и уходить.
- И ты, лободырник, поверил неблазному монаху и убежал, распустив войско! Да я тебя четвертовать велю!
Царь поднялся, ударил посохом так, что в окнах зазвенели разноцветные стекла. Волков пополз к Алексею Михайловичу, чтобы поцеловать кончики его синих сафьяновых сапог с загнутыми мысами. Но царь его отпихнул каблуком. Стряпчий повалился на спину, плаксивым голосом запричитал:
-Да как же было не поверить, коль Никодим как волхв, такое предсказание сделал. А может тут и колдовство.
-Колдовство? - царь слегка умерил гнев.- Хм. А что, недаром ведь соловецкие монахи и иноки в ересь впали, не ровен час со Злым гостем снюхались. Пусть Собор в этом разберется. Летописца бы этого сюда, да на дыбе попытать. Но как его возьмешь, пока стены монастыря его спасают. Не хочу лишний раз кровь русскую проливать. И тебя, мордофилю, к обители с ультиматумом посылал только для острастки чернецов. Приказа в очередной раз штурмовать я бы тебе не отдал. Вон, шведы уже нас подначивают, смеются в рукав. А ты мою хитрость похерил. Но ежели монахи все же с дьяволом спутались...
Государь задумался, подошел к окну, растворил его. За западе, над куполами дворцовых церквей, в безоблачном небе был отчетливо виден пушистый белый хвост, шедший от яркой звезды.
-Эй, Никитка! - Царь позвал воеводу Одоевского, который тут же вырос в палате. - Подслушивал, что ль? Как черт мигом явился. Ты вот что....Езжай в Немецкую слободу и привези сюда этого, голландца...ну как его... что в трубу на Луну и прочее небо смотрит. Он еще и лекарь.
-Ян Койпер, - услужливо подсказал Волков.
-Что, знаешь его?
-Кровь супружнице и детям пускал, думал, уж помрут, когда...
-Койпера в колдовстве подозревают, - перебил стряпчего Одоевский.
-Кто, за что? - округлил глаза государь. - Впрочем, один черт...О, прости господи. - Алексей Михайлович мелко перекрестился. - Тащите сюда это звездочета!
Наука о звездах
Ян Койпер обедал на веранде своего белого, аккуратного домика, увитого плющом и диким виноградом. За столом вместе с его супругой Мартой и её братом Маркусом Хофером, сидели двое аккуратно причесанных мальчиков-близнецов лет пяти. Оба были в кожаных баварских штанишках и синих рубашках с отложными воротничками. Койпер кушал пироги с визигой, запивал их белым Рейнским вином. Он собирался приняться за пирожок с гусиной печенкой, как на веранду ворвались стрельцы. Один из них схватил за воротник Маркуса:
- Вставай, пошли!
Маркус, как и его сестра были австрийцами.
- Wo, warum? Куда, почему?
-Это не тот, - поморщился воевода Волков, которого царь, как знающего где искать "звездочета", послал на Кукуй. Стряпчий указал на Яна.
Теперь за воротник ухватили Койпера, чуть не подавившегося от неожиданности и страха пирогом.
Стряпчий стянул Яна с веранды, указал на хвостатую звезду в безоблачном небе.
-Знаешь что про неё?
-Конечно, - кивнул Койпер. - Это...
-Не мне, великому государю Алексею Михайловичу расскажешь. Но ежели чего соврешь...
Волков сунул под нос "звездочету" большой, желтый кулак.
- Я не есть хороший астровизер, Маркус больше знает про звезды.
Пока ехали на немецкой кибитке в сопровождении конных стрельцов, Хофер беспрестанно повторял:
-Ich habe nichts getan, nichts...Ничего не делал....Люблю царь Русь, wie main Vater...
Алексей Михайлович встретил иноземцев любезно: предложил меду, греческого вина с малиновыми пряниками, усадил на мягкие стулья. Маркус сильно нервничал и со страху позабыл все русские слова, коих в его памяти было немного. За него говорил Ян Койпер, когда к Маркусу обращался государь.
-Ты что ли самый ушлый знаток небесной сферы? - обратился царь к Хоферу.
- Он, великий государь, - ответил, поднявшись Койпер. Потянул за рукав австрийца, чтобы тот тоже встал. - Я его ученик, Schüler.
Маркус закивал головой:
-Ja, ja Schüler.
-Ну, шулеры нам не нужны, - пошутил царь и громко рассмеялся своей остроте. - Своих хватает. А скажи мне, немец, что сие за звезда на небе объявилась? Знамение божье, али знак дьявола?
Ян снисходительно улыбнулся, но быстро согнал с лица усмешку - как бы ни разгневать царя своей вольностью.
-То комета, - сказал Койпер и на всякий случай поклонился.
-Комета? - поднял брови царь.- Что она такое?
-Небесная странница, камень.
-Давай, рассказывайте подробнее.
Койпер перевел Маркусу. Тот захлопал глазами и вдруг его прорвало. Он начал излагать царю все астрономические знания, накопленные европейцами со времен Клавдия Птолемея. Ян только успевал переводить.
-Птолемей первым создал модель Вселенной, - говорил, выпучив глаза Хофер, - по его учению Земля находилась в центре мироздания. Но эту теорию опроверг поляк Коперник...
Царь поморщился:
-Разве можно верить ляхам?
Снова поклонившись, Ян ткнул локтем в бок учителя - мол, не стой столбом, продолжай.
-Все планеты вращаются вокруг Солнца... - заговорил опять Хофер, но государь его перебил:
-К дьяволу вашего ляха и планеты. Отчего у кометы хвост?
-Так...кометы и есть осколки звезд и планет, - ответил Койпер сам. - А хвост...это пыль с нее летит...
-Ага. - Царь почесал нос, помял бороду. - Вот ведь иноземцы,- это он обратился к стряпчему Волкову, - всё знают, науки изучают, а вы дурни дурнями....Скажи, немец, а можно ли предсказать заранее появление кометы. Ну, хотя бы той, что сейчас на небе?
Этот вопрос был коньком Маркуса, он с удовольствием стал рассказывать:
-Хвостатую комету наблюдали и описывали китайские астрономы еще династии Хань, например, Сым Цань. Ее видели греки, римляне, вавилоняне, византийцы. Она описана в разных древних книгах, в частности в "Нюрнбергской хронике" Хартмана Шеделя, Иосифа Клавдия "Иудейская война"...
Снова не утерпев, царь постучал посохом:
- Ну а что в книгах пишут-то о хвостатой страннице, принесла ли она кому беду?
-Сым Цань писал, что после появлении кометы, умерли военачальники и жена императора Ся-тайхоу. В византийском "Хронографе" сказано: "В царствие Юстиниана I появилась на западе большая, внушающая ужас звезда, от которой шел вверх белый луч и рождались молнии. Она светила 20 дней и была засуха в городах - убийства граждан и прочие напасти..."
-Значит, выходит, комета посланница дьявола. А как же Вифлеемская звезда, возвестившая о рождении Спасителя?
На это Маркус пожал плечами, он уже почти пришел в себя:
-То могла быть другая звезда. Мы, смертные, погрязшие в грехах, не можем знать, где нам послание доброе, божье, а где злое, люциферово. Впрочем, и Создатель по грехам нашим порой дает наказание. Главное, правильно делать выводы.
Ухмыльнувшись, царь подошел к окну, взглянул на звезду, переместившуюся под вечер к горизонту.
-Начал, ты немец, как ученый муж, а закончил аки поп. Ха-ха. Ладно. А скажи, предсказать появление этого...лисьего хвоста можно? Что говорит твоя наука?
-В европейских летописях, великий государь, эта хвостатая звезда зовется более ласково: fuchsschwanz. Лисичкин хвост. Она появляется на небе с определенной периодичностью, которую в принципе можно просчитать. Что и сделал достопочтенный Георг Пурбах. Австриец. Его расчеты подтвердили астрономы Петер Алиан и Иоган Кеплер. Лисичкин хвост появляется на небе в среднем раз в 75-76 лет.
-А точнее можно сказать? Назвать день и час?
-О-о, это очень сложно, пока нет таких ученых мужей, чтобы дать ответ на этот вопрос.
-Да нет, кажется, есть один такой муж. - Царь гневно посмотрел на Волкова. Стряпчий сжался в комок. - И вы с ним скоро познакомитесь.
Государь встал с трона, подошел к Волкову, ухватил его за бороду, притянул к своему лицу:
-Тебе, Агатка, псу поганому, даю единственный шанс не попасть на плаху: как хочешь действуй: на саблю возьми, выкради, подкупи кого из чернецов, но доставь сюда живым соловецкого предсказателя, что тебя вокруг пальца обвел. Как его...
-Монах Никодим, великий государь, он же Савелька Петров, - роняя от страха и напряжения слюну, вновь подсказал стряпчий. - Всё сделаю, великий государь, будет ползать Савелька у твоих ног, змий ядовитый.
-Змия под меня подбросить хочешь? Смерти нашей желаешь?
-Что ты, великий государь...
-Ну ладно, - царь миролюбиво похлопал стряпчего по щеке. - Ступай, Агатий Тихонович, делай своё дело.
От того что царь назвал его по имени отчеству, у Волкова от радости чуть не лопнула душа. Он поклонился государю в низкий пояс, выбежал из Думской палаты, чуть не опрокинув на пол австрийского астронома Маркуса.
Шантаж
Как только царские войска отошли от Соловков, настоятель Никанорий распорядился "зело пополнить обитель съестными припасами и огненным зельем".
-Не знаю, чего там Никодим наговорил стряпчему Волкову, сам он не открывается, Бог ему за то судья, - говорил архимандрит казначею Гаронтию, - но уверен, что войско скоро вернется. Вон какая звезда появилась, не к добру.
-Не к добру, - согласился Гаронтий, только...
-Возьми снабжение, Гришенька, на себя, - перебил казначея Никанорий, который неожиданно для всех быстро выздоровел. "Бог сохранил нам преподобного в нелегкий час. Слава, Создателю", говорили чернецы. - И не ссорься с Савелием, вы оба честнЫе братья.
Когда настоятель называл насельников мирскими именами, это говорило о крайнем его недовольстве ими. В данном случае, архимандрит дал понять, что не желает раздора в обители, более того не потерпит его.
Как всегда, казначей Гаронтий с тремя монахами и послушником Онофрием был отправлен в Кемь за зерном, курятиной, мукой, сухими фруктами и прочими припасами. В последний момент в их компанию напросился чернец Феоктист. Настоятель не возражал, благословил Феоктиста на поездку.
До Сумского Посада, где монастырскими землями и хозяйствами распоряжался отец Иосиф, было не многим более, нежели до Кеми, но после выдворения с острова "царского ставленника", с ним связываться не желали. К тому же в Кеми мужички не дорого просили за свой товар, так как цены им перебивали частые шведские купцы.
Останавливались в Кеми обычно в доме зажиточного крестьянина Степана Гальперина, откупившегося когда-то от помещика Якова Трубнова. Поговаривали, что родич Степана ограбил царскую казну и оставил после смерти деньги сыну. Но это были лишь слухи. На самом деле, Гальперины всегда были работящими людьми, а поднялись на медовухе их собственного рецепта и копченой рыбе особого приготовления, которые с удовольствием покупали за гульдены шведские гости. Они же привозили в Кемь свои товары.
Дом Гальперина напоминал сказочный дворец: с петухами на островерхих крышах, а их было три, резными белеными крылечками по обеим сторонам света, узорчатыми подоконниками и ставнями. Степан Фомич очень гордился домом и вообще всем своим хозяйством, в котором день и ночь трудилось множество наемных мужиков и баб. На северные земли Соборное Уложение 1649, по которому свободные крестьяне становились, по сути, помещичьими холопами, пока не распространялось. И понятно, немного было охотников возделывать "холодную, каменную твердь". Это вам не новгородские и не псковские земли.
Гостили у Гальперина обычно несколько дней. По вечерам братия не чуралась разговеться вином и медовухой. А нелюдимый Онофрий, когда насельники ложилась спать, облачался в мирскую одежду. Накинув капюшон кожаного рыбацкого плаща, уходил в царский кабак. Монахам было запрещено посещать питейные заведения, они могли "вкушать вино" только дома.
Кабак на берегу залива раньше принадлежал голове города Федору Неволину, но он благодаря связям в Приказе Большой казны, уступил его за немалые деньги немцу Густаву Штальтену. Тот отдавал часть выручки царским приказчикам и все были довольны.
В корчме подавали не только квас, пиво и медовуху, но и крепкое хлебное вино, которое с недавних пор стали называть на польский манер водкой. Но самое удивительное для подобного русского заведения было то, что сюда пускали не только крестьян и посадских, но и женщин. Молодого, щуплого на вид, но горячего внутри Онофрия "легкие девицы" приводили в восторг, хотя сидя в дальнем углу корчмы, он не подавал виду. Внутри послушника все кипело, а он не поднимал глаз от тарелки с моченой редькой. Женщины...как ему хотелось их объятий, поцелуев. Он старался гнать от себя "фривольные" мысли, недостойные послушника, но не мог.
Как всегда Онофрий заказал штоф хлебного вина, редьки и маринованных грибов. Он уже собирался отправить в рот крепенький рыжик, как к нему подсел...чернец Феоктист. На нем тоже была одежда рыбака, с приставшими к кожаному кафтану чешуйками. Онофрий чуть не подавился грибом.
-Тебя как в миру звали? - задал чернец неожиданный вопрос.
-Глебом, - ответил послушник после паузы. - Сыном Данияра Сабурова я был. А тебе что?
-Как что? Как-то не к месту в разгульном кабаке друг друга монашескими именами называть. Я Ждан Ташило. Ты из дворян что ли? Сабуров, знатная фамилия.
-Из бояр, - неохотно ответил послушник. - Батюшка в немилость царскую попал, в Архангельск сослали, а я вот в послушники подался. Да чего тебе тут надо-то?
-То же, что и тебе. Давай выпьем за здравие нашего настоятеля отца Никанория. Святой человек.
В дыму конопляных фитилей, пьяного кабацкого угара, крепкого вина, старательно подливаемого Феоктистом Онофрию, послушник здорово захмелел. Он несколько раз порывался встать и уйти, но Феоктист его удерживал, предлагая выпить за "истинную веру", за "погибель её врагов никонианцев", архимандрита, монастырскую братию и прочее.
Проснулся Онофрий от яркого солнечного луча, бившего через разбитое окошко в глаз. Он находился в тесной коморке с кривым потолком, а на его груди лежала... белая женская рука.
Он скинул с себя руку, словно это была ядовитая змея, подскочил на дерюжном, жестком топчане. Низенькая дверь тут же отворилась, в коморку вошел лукаво улыбающийся Феоктист.
-Ну, ты, брат, вчера и дал..., - сказал он.
Решительно ничего не помнящий из прошедшего вечера, послушник заморгал глазами, спихнул с топчана почти голую, простоволосую девицу. Она закряхтела, заругалась, поползла к двери. Феоктист дал ей со смехом пинка. Рассказал, что Онофрий накануне сильно напился, стал плясать, потом "непотребно ругал царя Алексея Михайловича". Немецкий кабатчик собирался уж кричать "слово и дело", но только уговорами Феоктиста тот передумал. Слово "уговорами", монах выделил особо, давая понять, что немцу пришлось заплатить.
-А потом? - со страхом спросил Онофрий.
-Ты, брат, схватил самую размалеванную белилами девку, принялся ее целовать в шею и грудь, а затем поволок сюда, в коморку. Если узнает братия....А уж если настоятель. Пиши, пропало. Быть тебе снова Глебом Сабуровым. А могут и в острог засадить за то, что опорочил имя послушника. А уж про монашество забудь навсегда.
Щуплый Онофрий раскачивался на топчане, как сухая травинка на ветру. Он обхватил костлявыми руками лицо, зарыдал.
-Ну будет, будет. - Феоктист взял его за плечо, потряс. - Есть выход.
-Какой? - сквозь всхлипывания спросил Онофрий.
-Сделаешь как я скажу, никто не узнает о твоей...о твоем бесчинстве.
Монах резко повернулся к скрипнувшей двери (это оказалась кошка), в его кожаном рыбацком кафтане звякнули оставшиеся медяки. Остальные пришлось отдать немецкому трактирщику, чтобы тот, если его спросит Онофрий о своих "вечерних приключениях", всё подтвердил. Другую часть монет - пьяной девке Марфе, дабы та улеглась на топчан рядом с послушником. Ни кабатчик, ни девка не спросили Феоктиста, зачем ему это нужно.
-Что же я должен сделать?
Прикрыв поплотнее дверь, Феоктист сел рядом с послушником. От Онофрия, сказал он, требуется немного: всего лишь подсыпать летописцу Никодиму в квас снотворное снадобье, когда тот пойдет в четверг в братскую баню. Парился летописец всегда один, как он говорил: "дабы не совращать себя и других нечестными мыслями". Почему Феоктист выбрал Онофрия? Потому что тот исполняет послушание по четвергам в "стиральной палате" и приносит чистое белье в баню Никодиму.
-Зачем снотворное? - глаза послушника чуть не выскочили из орбит.
-Затем, что ты дотащишь спящего Никодима до сушила, что у Белой башни. Там, под сушилом, есть окошко в стене, заложенное кирпичами. Перед полуночью, когда и ходит в баню Никодим, на башне меняется караул, так что никто ничего не заметит.
-А я...
-По рву донесешь летописца до Прядильной башни, - продолжал монах. - У часовни Петра и Павла в лодке тебя будут ждать люди. Им и передашь Никодима.
Онофрий подскочил как ужаленный, закричал:
-Нет! Нет!
-Ну и пропадай тогда, дурень. А еще я расскажу настоятелю, что ты говорил про него, что он мерзкая больная крыса и скорее бы подох. Тогда тебе точно острога не миновать. Перед этим тебя побьют палками и высекут кожаными канчуками.
Феоктист сделал вид, что направляется к двери. Онофрий снова закричал:
-Ладно! Согласен! Не надо острога!
-Не кричи, людей разбудишь. Ну, так-то лучше. На, - монах протянул послушнику небольшой мешочек. - Спрячь получше. Подсыплешь зелье - оно без вкуса и запаха - в следующий четверг. Понял?
-Понял. Но смотри у меня, Глебушка, ежели что...по косточкам разберу и собакам скормлю.
-Не подведу, Ждан, не сомневайся.
Феоктиста удивило, что послушник так же назвал его светским именем. Что это могло означать? Наравне с ним себя ставит? То у него истерика, то....Кажется, не прост этот Онофрий.
- А кто в лодке будет поджить? - спросил послушник. - Сам стряпчий Волков?
-Не твое дело...
-И все же, мало ли не к той лодке Никодима принесу.
-Ты точно дурень пустолобый. Откуда там другая лодка окажется ночью? А Волкову не по чину веслами в темени махать. Людишек своих подошлет.
-Это да, стряпчему не по чину.
-Ладно, ступай, боярский сын, пока братия не проснулась, я следом за тобой. Сделаешь все как надо, еще и денег получишь.
Монаху показалось, что в глазах послушника сверкнул алчный блеск. Этот за полушку и змею оближет, решил Феоктист.
Похищение
Истопник Завид поначалу был недоволен тем, что для Никодима приходится держать "на пару" баню до позднего вечера. Даже жаловался архимандриту. Но тот сказал: "Послушание, Завидушка, легким не бывает. И не должно оно быть легким. На то ты и послушник, чтобы исполнять назначенное тебе послушание". Никодиму же Никанорий посоветовал: "...Раз ты любишь по ночам "веником себя хлестать", давай Завиду немного денег". Истопник с радостью согласился принимать медный алтын в месяц и более недовольства не выказывал.
Теперь же Никодим выпроводил Завида из бани раньше времени, дал ему серебряную полушку, сказал, что сам управится с печью. Тот попробовал денежку на зуб, мол, надобно проверить, а то "новоделам штемпельным" веры нет. После Медного бунта в ходу осталось лишь серебро. Ловкачи принялись чеканить оловянные да свинцовые подделки. И не пугала их ни каторга с вырванными ноздрями, ни даже повешение за ноги.
Ближе к полуночи в баню пришел послушник Онофрий. Положил на лавку свежее белье, выстиранную рясу, подрясник. На столик в предбаннике поставил кувшин мятного кваса, моченых яблок. Напитком наполнил высокую кружку из белой глины, с выбитым на ней монастырским знаком в виде купола Надвратной церкви.
-Спасибо, брат Онофрий, - поблагодарил послушника Никодим и залпом осушил кружку с квасом. - Эх, хорош квасок. Архимандрит знает свое дело.
И пиво, и квас варил в обители сам настоятель, не раскрывая никому секретов их приготовления. Он говорил, что если бы не страстное желание служить Богу, пошел бы в пивовары.
-Выпей ещё, - посоветовал, прищурившись, послушник. - После пару, тело и душа требуют восполнения жидкости.
-Верно, - согласился летописец. Сам наполнил кружку и опять же махом ее опорожнил. - Иди, Онофрий, а я еще тут побуду.
Сказал и зевнул. Послушник вышел за дверь, но дальше не пошел, стал прислушиваться. Через некоторое время заглянул в предбанник. Монах Никодим спал, растянувшись на лавке.
Онофрий накрыл летописца, успевшего надеть исподнее, рясой, приподнял. Проворчал: "Тяжелый больно, аки боров, откормился на монастырских харчах". Взвалил кое-как на плечо, вынес из бани.
На смотровой вышке Белой башни никого из стражей не было, в это время, как и говорил шантажист Феоктист, проходила смена караула.
Под сушилом действительно оказалось некое пространство, а за ним в свете луны была видна неровная кладка в стене. Как только послушник до нее дотронулся, несколько кирпичей съехали в сторону. Затем посыпались остальные. Онофрий замер: как бы кто не услышал. Но было тихо, только хор цикад продолжал свою ночную песню.
Когда послушник потащил спящего Никодима по рву к Прядильной башни, от стены отделилась тень. Это был чернец Феоктист, все это время тайно наблюдавший за действиями послушника. Перекрестившись, он растворился во мраке ночи.
-Я уж и так шибко стараюсь, - ответил Онофрий, обливаясь потом. - Пару пудов бы тебе, брат, сбросить, совсем хорошо было.
-Пошути еще. Феоктиста видел?
-А то. И в бане в дыру на нас пялился, и до сушила проводил. Он думал, что бестелесный. У меня глаз как игла.
-Нежней неси, говорю, вся голова уж в шишках.
-Маленько осталось. Рта-то более не открывай.
-Поучи еще...
Саженях в двадцати от башни во рву оказался человек. Он лежал на животе, покрытый земляного цвета балахоном. Увидев Онофрий, тянувшего летописца, зашевелился.
-Заждался уж, - сказал он.
-Чего заждался,- парировал послушник,- как было уговорено в полночь, так мы...
Помощник Никодима инок Макарий кивнул. В темноте его было почти не видно.
-Хорошо,- сказал летописец. - Меняемся местами.
-Ох, разоблачат подмену, - запричитал Онофрий.- А вдруг в лодке сам Волков, он вмиг поймет обман и тогда...
-Тебе-то что беспокоиться? - ухмыльнулся Макарий.- Передал тело и только видели тебя.
Послушник обиженно засопел:
-Не за себя, за вас, братьев своих, тревожусь. А еще беспокоюсь, как тебя хряка такого на себе переть. То один был неподъемный, теперь другой...
-Хватит ворчать, - перебил Онофрия Никодим. - На все воля божья. Не отступишь, Макарка, ведь на рискованное дело идешь?
-Ради православия и веры в тебя, Никодим, на все готов. Не отступлю.
У часовни Петра и Павла покачивалась широкая лодка. В ней сидели два человека в черных плащах с капюшонами. Как только Онофрий вытянул Макария изо рва, обливаясь потом, один из них выскочил на берег. Подхватил инока за плечи, но не удержал. Тот шмякнулся о землю и едва не закричал от боли: и так поясницу вечно ломило от сырости, а тут еще...
Второй гребец помог приятелю, вместе они перевалили Макария через борт.
-Ну все, монах, ступай, - сказал Онофрию тот, что уронил помощника летописца.
-А деньги?
-От Феоктиста получишь.
-Ага, от него дохлой крысы не допросишься. Давайте деньгу, а то шум подниму.
Было ясно, что шума Онофрий по любому поднимать не станет, не в его интересах. Но мужики в капюшонах спорить не стали. Бросили ему кожаный, довольно увесистый мешочек.
-Не свинец?
-Иди уж, свинец...
Тихо перебирая веслами, гребцы отчалили от берега и так же бесшумно растворились в черноте залива.
Через некоторое время от Александровской часовни, что стояла чуть выше по берегу, отделилась фигура. К Онофрию подошел полностью закутанный в черное человек.
-Ну как всё прошло? - спросил он.
-Вроде бы все гладко, ничего не заподозрили. Никодим покуда в сушиле отсидится, чтоб его Феоктист не увидал. Надо бы этого Феоктиста...
-Ладно, иди. Стой. А денежки-то?
Послушник нехотя протянул настоятелю Никанорию, а это был он, мешочек с монетами.
-На благое дело пойдут, - сказал архимандрит, пряча деньги под черное одеяние.
* * *
Накануне встречи со стряпчим Волковым, Никодим рассказал о своем плане архимандриту. Тот покачал головой:
-Ну, предположим, уведёт Волков стрельцов от монастыря, прискачет в Москву. Там полно иноземцев, которые расскажут государю, что это за комета и как можно просчитать её появление.
-Непременно расскажут, - согласился Никодим. - На Кукуе голландцы, да австрийцы ученые живут. И тогда...
-Тогда Алексей Михайлович пожелает самолично выдрать хитрому монаху, то есть тебе, Никодимушка, жилы, - продолжил за летописца настоятель. - Повелит воеводе Волкову правдами и неправдами доставить тебя во дворец. И для этого...
-Для этого, - продолжил уже Никодим, - ему понадобится выкрасть меня, ведь более на встречу с ним я не пойду. А как выкрасть? Подговорить кого-то из братии. И лучшее для этого место...
- Кемь.
-Верно.
-Но кого Волков захочет использовать из братьев? Неужели кто-то пожелает очернить свою душу? Не верю.
-А это мы и узнаем.
Никодим громко кашлянул и в настоятельскую келью вошли послушник Онофрий и инок Макарий. Выслушав дальнейший план послушника, архимандрит сказал:
-Как же всё это зыбко, ненадежно....Впрочем, благословляю, другого выхода, кажется, нет, чтобы избежать кровопролития. Хоть на время. А там, надеюсь, государь одумается, заклеймит еретиков. Молимся за него денно и нощно и уповаем.
Архимандрит повернулся к иконам, отбил несколько поклонов, начал молитву за здравие великого государя. Остальные насельники его поддержали.