ПРОБЛЕМЫ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ

47 - 48

PROBLEMS OF EASTERN EUROPE

NUMBER 47 - 48

Edited by Frantishek Silnitsky and Larisa Silnitsky Copyright by Problems of Eastern Europe

Manufactured in the U.S.A.

Publication of this issue was made possible by a grant from the National Endowment for Democracy

ПРОБЛЕМЫ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ

47-48

Вашингтон

1996

Журнал редактируют: Сотрудники редакции: ХУДОЖНИК:

Технический редактор:

Франтишек Силницкий Лариса Силницкая

Людмила Алексеева Алексей Левин

Лев Межберг

Джули Моффетт

Этот номер был издан благодаря финансовой помощи американского Национального фонда в поддержку демократии

СОДЕРЖАНИЕ

ФАШИЗМ: ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ, БУДУЩЕЕ

Уолтер Лакер. Сущность фашизма........................ 5

НАЦИОНАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА

Сеймур Мартин Липсет,

Эрл Рааб. Евреи в Америке............................... 103

НОВЫЕ КНИГИ

Аркадий Львов. Посмертное вскрытие империи 190

40 ЛЕТ ВЕНГЕРСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Тибор Мераи. Тринадцать дней, которые потрясли

Кремль................................................................ 237

TABLE OF CONTENTS

FASCISM: PAST, PRESENT AND FUTURE

Walter Laqueur. The Essence of Fascism................. 5

NATIONALITIES QUESTIONS

Seymour Martin Lipset

and Earl Raab. Jews in the USA.                           103

NEW BOOKS

Arkady Lvov. Autopsy of an Empire.                       190

40 YEARS OF HUNGARIAN REVOLUTION

TiborMeray. Thirteen Days That Shook the

Kremlin............................................ , ....              237

4

ФАШИЗМ: ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ, БУДУЩЕЕ

Уолтер Лакер

СУЩНОСТЬ ФАШИЗМА

Что такое фашизм? Этот вопрос горячо обсуждается уже несколько десятилетий, но до сих пор не стал яснее. Политологи пытались создать "обобщающую" модель, описывающую все разновидности фашизма, но неспеци^-1 алистам эти упражнения не покажутся интересными. Можно бесконечно рассуждать о том, был ли нацизм высшей, наиболее завершенной формой фашизма, а режим Муссолини - лишь остановкой на полпути; или же итальян^-1 ский фашизм (потому, что он появился на сцене пер^-1 вым) должно использовать в качестве эталона для оценки всех прочих разновидностей фашизма. В этом случае на^-1 цизм в ретроспективе представляется гипертрофированной модификацией некоей новой ультрарадикальной идеи, последовательно доведенной до логического завершения. Можно без конца дискутировать о том, чем были нацизм и итальянский фашизм - движениями к обновлению (по за^-1 мыслу или вопреки замыслу их основоположников), или же это были движения реакционные. Безусловно, фашизм не является ни крайней левой, ни крайней правой. Во многих отношениях фашизм не был консервативным - его целью являлось создание нового человека и нового общества.

Вполне вероятно, что новое определение фашизма вовсе не нужно. Однако нам кажется, что оно необходимо, ибо в повседневной речи термин "фашизм" употребляют по по^-1 воду и без повода. Публицисты и ораторы склонны назы^-1 вать своих противников фашистами (или, по крайней мере,

5

полуфашистами и профашистами), так что это слово стало обозначать более десятка явлений, отрицательных по своґему характеру. Поэтому легче определить, чем фашизм не является. Отнюдь не все диктатуры XX века были фаґшистскими. Ни Япония 1930-х гг., ни Турция при Ататюр- ке, ни Польша при Пилсудском, ни франкистская Испания не были фашистскими странами. Точно так же не были фаґшистскими военная диктатура Пиночета в Чили и власть полковников в Греции.

Уже при первом появлении фашизма на исторической арене важно было понять, что эта нетрадиционная полиґтическая идея содержит некоторые существенно новые элементы. Но тогда этого не сделали. Все соглашались, что фашизм крайне националистичен и антидемократичен, но относительно других его особенностей единогласия не было и, поскольку вполне естественно толковать новые явления с помощью старых аналогий, некоторые аналиґтики использовали для сравнения бонапартистскую модель (Наполеона Бонапарта или же Наполеона III). Другие же сопоставляли фашизм с крайне правыми антилиберальными группировками конца XIX в. Дать строгое определение, что такое фашизм, было непросто, поскольку всего лишь два государства стали фашистскими. (Существовавшие во время Второй мировой войны режимы типа вишистского не были подлинно фашистскими, хотя некоторые из них, например, режим в Хорватии, приложили немалые усилия, чтобы продвинуться в этом направлении.)

Не был фашизм и явлением статичным. В ранний пеґриод своей истории итальянский фашизм был весьма радиґкален, после захвата власти стал гораздо умеренней в отґношении многих существенно важных вопросов, а на поґследней стадии существования - снова радикалистским. Итальянский фашизм в городе отличался от фашизма в сельской местности.

Всего шесть лет прошло от захвата власти нацистским

6

режимом до начала развязанной им войны, но за эти годы все внутренние потребности Германии оказались подчинены военным нуждам. Поэтому можно лишь гадать, какой стала бы политика нацистов в случае победы Германии: изменилась ли бы экономическая система? Каґкими оказались бы отношения с церквовью? Что ожиґдало бы представителей "низшей расы"- уничтожение, изгнание? Стал бы режим умереннее политически, то есть, говоря социологическим языком, более рутинным и нормализованн ым ?

В одном, однако, многие были согласны уже тогда - фашизм - явление европейское. И сегодня это представґляется справедливым в отношении "исторического" фаґшизма. В те времена фашизм в отсталых странах был технически неосуществим, поскольку мобилизация масс была невозможна, а пропаганда и террор - малоэффекґтивны. С меньшей уверенностью можно полагать, что это справедливо и сегодня, поскольку с распространением современной техники условия для возникновения неґевропейских разновидностей фашизма реально сущестґвуют во многих районах мира.

От прежних диктатур фашизм отличается наличием массовой партии, монополизировавшей власть с помощью армии и секретных служб и насильственно устранившей все другие партии. Во главе этой партии нового типа стоит вождь, обладающий, по существу, неограниченной властью, обожаемый своими последователями и являюґщийся средоточием квазирелигиозного культа. Партийная доктрина становится обязательным символом веры не только для членов партии, но и для всех прочих граждан, и эта доктрина постоянно тиражируется средствами могучей пропагандистской машины. Подобная партия (пеґрерастающая в дальнейшем в государственный аппарат) не могла существовать ранее, ибо не существовало средств столь интенсивного влияния на массы и столь жесткого

7

контроля над социальной, политической и культурной сферами

Сказанное выше относится и к коммунистическим реґжимам. Действительно, вмешательство фашистского госуґдарства в экономику было гораздо меньшим, чем при комґмунистическом режиме. Советская идеология настаивала на том, что режим имеет классовый характер и что антагонистические классы необходимо постепенно устраґнить. Согласно фашистской доктрине, высшей целью, наоборот, является солидарность классов. Коммунизм был строго атеистичен, в то время как фашизм был неявно де- истичен и стремился к интеграции организованных реґлигий при условии, что церковь признает и поддержит верґховенство государства. Если фашизм был открыто нациоґналистическим, милитаристским и экспансионистским явлением, коммунизм в теории был интернационалистским и антимилитаристским и не стремился к территориальной экспансии. Тем не менее, в особенности начиная с 1930-х гг., не всегда можно было усмотреть невооруженным глазом разницу между фашизмом и коммунизмом.

Во многом обе системы были весьма сходны, почти тождественны, кое в чем - различались; и нет ничего удиґвительного в том, что после победы фашизма в Германии им суждено было столкнуться. Гитлер убедил себя, что если Германия незамедлительно не приобретет нового "жизненґного пространства", страна рухнет, ибо не будет обладать сырьевыми ресурсами, необходимыми для поддержания статуса великой державы и обеспечения достойного уровня жизни граждан.

У Советского Союза не было похожих стимулов, хотя в длительной перспективе страна могла бы чувствовать себя в безопасности, по меньшей мере, при условии, что коммунизм советского типа победит в Европе и сопреґдельных частях Азии. Сталин не нуждался в немедленной экспансии.

8

Что способствовало доминированию массовых партий нового типа и какие факторы ограничили бы дальнейшее развитие фашизма? Хотя в этом уравнении "факторы" - лишь одна из составляющих, их наличие весьма важно. Однако сами по себе благоприятные условия не смогли бы привести к власти Гитлера и Муссолини. С другой стороны, в отсутствие благоприятной политической ситуации даже величайший политический гений не смог бы проложить себе дорогу.

И в Германии, и в Италии приходу к власти нацистов и фашистов во многом способствовали ведущие силы старого порядка: в Германии - консерваторы и окружение Гинденбурга, в Италии - консерваторы и монархия. Гитґлер был лидером сильнейшей парламентской фракции и, согласно конституции, ему мог быть предложен пост канцлера. Отдавая себе отчет в собственной слабости, консерваторы все же полагали, что смогут руководить нацистами и заставят их действовать "разумно". Причины, приведшие одиннадцать лет назад к фашистскому переґвороту в Италии, были сходными.

Даже зная то, что мы знаем сегодня, нельзя сколь - нибудь определенно утверждать, что Гитлер и Муссолини осмелились бы захватить власть незаконными средствами. И даже если бы осмелились, невозможно быть уверенныґми, что они преуспели бы в этом. Действительно, в других странах насильственные фашистские перевороты не удаґлись; но это не решающее доказательство, поскольку наґцизм и итальянский фашизм были сильнее и встречали меньшее сопротивление, чем те, кто потерпел поражение.

Почему в одних странах возникли мощные фашистґские партии, а в других нет, что влекло к фашизму мужчин и женщин и вызывало гораздо больше энтузиазма, чем демократические движения? Британские и французские наблюдатели, посещавшие Италию и Германию в 1930-е гг., с восхищением и даже завистью писали о царившем в

9

фашистском движении духе нового оптимизма. Фашизм победил в странах, где чувствовалось, что старый порядок уже "не работает", где демократия не имела глубоких корґней, где национализм поднялся высокой волной и где был велик страх перед экономической катастрофой и общестґвенными беспорядками. Не будь Первой мировой войны и послевоенного кризиса, фашизм или вообще бы не возник, или же остался бы идеологией немногочисленной секты. Так вот, в результате послевоенного кризиса большие группы населения этих стран были готовы поддержать движение, которое, в отличие от других партий, выступало не за узкие групповые или классовые интересы, а провозглашало верґность ценностям общества в целом, заявляло, что стремитґся к солидарности и порядку и что это единственный путь спасения страны от хаоса.

Подобное объяснение может вызвать множество возражений. Можно, например, доказывать, что послеґвоенный кризис в Италии в 1920 г. проявился острее, чем в 1921 г., а в 1921 г. - острее, чем в 1922, когда состоялся "поход на Рим". К 1922 г. интенсивность кризиса сгладиґлась, и угроза революции минула. Во всяком случае, мнение Муссолини было однозначным: "Заявлять, что в Италии все еще существует большевистская опасность, - подмеґнять действительность страхом" ("Popolo d'ltalia", 2 июля 1921 г.).

Можно утверждать, что экономический кризис в Германии в 1923 г. был намного тяжелее, чем в 1933, но в 1923 г. нацизм был еще местным явлением и сразу же поґтерпел поражение. Кризис в Германии достиг пика в 1932 г., и если бы правоцентристскому правительству удаґлось продержаться у власти еще год, положение могло бы улучшиться. И действительно, некоторые звенья "версальґских цепей" (ненавистного мира, завершившего Первую мировую войну) распались бы раньше, чем Гитлер занял пост канцлера. Однако и экономическое восстановление,

10

и уступки союзников пришли слишком поздно: кризис обладал кумулятивным эффектом, слишком многие в Герґмании утратили надежду. Интересно, что правительство не было коррумпированным, хотя нацисты и коммунисты всегда доказывали обратное. Если что и отличало режим, то это были чрезмерная порядочность и чрезмерное отсутстґвие воображения. Однако немцы четко видели лишь то, что правительство пришло в смятение из-за серьезности кризиса и все предпринятые им меры не дали результатов. Со своей стороны правительство не скрывало, что возґможности его исчерпаны и что оно не знает, как справиться с кризисом. В подобной ситуации правительство просто обречено на поражение перед лицом решительного противника.

Если Германия потерпела величайшее поражение в Первой мировой войне, то Италия находилась среди поґбедителей, хотя не получила возможности воспользоваться плодами победы, на что так надеялась. Более того, нациоґналистические настроения проявлялись здесь не менее остро, чем в Германии: лишь два поколения отделяли страну от эпохи объединения, и народ еще не привык к тоґму, что единому государству ничто не угрожает.

Глубина экономического кризиса не может быть единґственным объяснением колоссального успеха нацизма и фашизма. На США и Великобританию Великая депрессия оказала не меньшее влияние, чем на Германию. Действиґтельно, воздействие кризиса на Америку было, вероятно, даже сильнее, хотя бы потому, что американцы совершенно не были подготовлены к катастрофе и считали постоянное улучшение экономической ситуации само собой разумеґющимся. Немцы же уже имели опыт национальных травм. Несмотря на высокий уровень безработицы и экономиґческий спад, в Англии фашизм не получил широкого распространения, хотя его лидер Освальд Мосли вызывал не меньший резонанс в массах, нежели фашистские лиґ

11

деры континентальной Европы. В США также имелись различные фашистские и профашистские организации, но ни одна из них не пробила себе дороги в большую поґлитику. Вожди испанского фашизма обладали немалой популярнностью, а во Франции коммунист Жак Дорио был одной из самых известных личностей еще даже до того, как стал фашистом. Но ни в Испании, ни во Франции личґная популярность этих людей не сыграла решающей роли.

Скорее можно сказать, что послевоенный кризис был кризисом культуры и морали. До 1914 г. европейские общеґства оставались во многих отношениях далеки от демоґкратии, но были гораздо цивилизованней, чем когда- либо ранее. Права человека пользовались все большим уважением, и лишь немногие отваживались без печальных для себя последствий отвергать их. Так, ложные обвинения против малоизвестного французского офицера еврейского происхождения вызвали скандал общеевропейского масштаба.

Первая мировая война с ее гекатомбами жертв и огромными разрушениями все изменила, и изменения эти имели далеко идущие последствия. Оргии шовинистов привели к брутализации жизни общества. После гибели миллионов ценность человеческой жизни уже не принимали в расчет. Политические убийства происходили и до 1914 г., но ни в одной цивилизованной стране никто бы и не помысґлил хоть как-то оправдать подобные акции, а специальные лагеря уничтожения людей просто невозможно было представить. Режим царской России был самым отсталым и жестоким в Европе, но число его жертв было ничтожно по сравнению с теми миллионами, которых обрек на смерть режим, пришедший на смену царизму. Моральный кризис, последовавший за Первой мировой войной, был еще глубже, чем кризис экономический.

Кризис морали совпал с кризисом государственной власти, с растущей неуверенностью в правящих слоях

12

общества, с нежеланием применять силу против уличных беспорядков, организованных фашистами. Силы порядка были в состоянии подавить вооруженные выступления фашистов (как это произошло в Мюнхене в 1923 году), но их действия были половинчаты, незначительны по масґштабам и предприняты слишком поздно. Результатом этого стало то, что полувоенные фашистские группы получили дополнительный стимул. Они множились, наращивали мощь и агрессивность, а борьба с ними становилась все более рискованной.

История показывает, что фашизм (как и терроризм) может победить лишь в рамках либеральной демократиґческой системы. У него есть шансы только в условиях своґбоды агитации. В противостоянии с военными диктатурами (Румыния, Испания), не говоря уже о коммунистических режимах, он неизменно терпит поражение. Даже при умеґренно авторитарном режиме (Австрия, 1934 г.) фашизм оказывается разбит. Фашисты скорее презирают, нежели ненавидят демократические институты: парламент для них - говорильня, где происходят бесконечные дискуссии, коґторые ведут презираемые за бессилие политики. Подобное отношение встречается не только среди крайней левой и крайней правой, но часто и среди тех, кто не считает себя радикалами. В конечном счете, демократия рушится просто потому, что не хватает демократов, готовых ее защитить.

Кого привлекал фашизм? Это зависело от политических традиций и социальных условий в каждой стране. В целом наибольшую приверженность фашизму обнаруживали низшие слои среднего класса, в особенности те, кто сильґнее всего пострадал от экономического кризиса 1930-х годов. Нацисты приобрели влияние среди крестьянства, испытавшего тяжелые потери, среди городского среднего класса, во время инфляции потерявшего все свои сбереґжения и опять стоящего на пороге дальнейших потерь. Итальянский фашизм нашел поддержку среди ветеранов

13

воины, которые не смогли вновь наити свое место в гражданской жизни, и среди студентов, после окончания учебы оставшихся безработными

Более тщательная проверка показывает, что строго определенной пронацистской популяции с четким расґпределением по классам, полу и возрасту просто не существовало. До 1933 г. не наблюдалось существенных различий в характере поведения избирателей - представиґтелей различных возрастных групп, мужчин и женщин. Хотя вожди нацистов были молоды, их избиратели такоґвыми не были. До 1931 г. нацистов поддерживали в основґном низы среднего класса, а после 1931 г. - и верхние слои общества

С определенностью можно сказать, что нацисты облаґдали большим влиянием в протестантских, нежели в католических регионах и не смогли завоевать серьезных позиций в Партии католического центра. Во многих странах фашизм столкнулся со сходными препятствиями, однако в Хорватии и в Словакии церковь поддержала местґных фашистов.

Различия в характере голосования в больших и малых городах были весьма любопытны. Если в среднем по стране в июле 1932 г. за нацистов проголосовало 37% избираґтелей, то в малых городах за них было подано 42% голоґсов, тогда как в таких крупных городах, как Берлин и Гамбург - около 33%. Рабочий класс не обнаружил иммуґнитета к нацизму: в 1932 г. за нацистов проголосовало больше рабочих и безработных, чем за социал-демократов и коммунистов вместе взятых. И нацизм и итальянский фашизм сумели мобилизовать как раз те слои населения, которые ранее были политически пассивны.

Ситуация в Италии была иной: "фаши" сначала появиґлись в Северной Италии и постепенно распространились к югу. В дальнейшем, однако, Юг предстал более сильным оплотом фашизма, нежели Север; это же произошло и с

14

неофашизмом в послевоенную эпоху. Немаловажное для Италии движение фашистов-аграриев возникло как реакґция крупных землевладельцев долины реки По и мелких землевладельцев Эмилии-Романьи на рост политического влияния безземельных батраков. Что касается Западной Европы, то фашизм не нашел себе опоры в деревне ни во Франции ни в Нидерландах, а в Англии практически не покинул пределов Лондона.

С другой стороны, в Румынии и Венгрии фашисты пользовались под держкой в сельской местности, а финские лапуасцы были в основном деревенскими жителями. В большинстве фашистских движений участвовало немало представителей интеллигенции, в то время как рабочие были заметно представлены в фашистских организациях Франции: в несколько меньшей мере - в Испании, но в Восточной Европе, за исключением Венгрии, дело обстоґяло по-иному. Вряд ли здесь имеет место случайность: популярный местный лидер, переходя к фашистам, обычно приводил с собой и своих сторонников.

Студенты в значительной степени поддерживали фашистские движения в Испании и Румынии. В этих страґнах фашизм в свои ранние годы был явлением, ограниґченным стенами некоторых университетов. Точно так же нацисты победили на выборах в университетах Германии задолго до того, как стали серьезной политической силой общенационального масштаба. И все же в высших эшеґлонах нацистской партии было мало выпускников университетов; Геббельс, Ганс Франк и Лей - редкие исключения. Если последние правительства Веймарской республики в основном состояли из лиц свободных проґфессий, то в нацистских и фашистских правительствах их было гораздо меньше. Лишь пятеро нацистских гаулейґтеров окотили университет или же технический инсґтитут; 17 рейхслейтеров в прошлом относились к верґхушке. В состав нацистской верхушки вошло немало учиґ

15

телей начальных школ, хотя Гитлер временами выражал пренебрежение к этой профессии, которая, по его мнеґнию, привлекала лишь людей с ограниченными умственґными способностями.

В нацистском и фашистском руководстве в целом господствовали антиинтеллигентские настроения. К люґдям с высшим образованием относились с недоверием, подозревая их в сословном высокомерии, которому "не было места в среде нацистов". В Третьем рейхе численґность выпускников университетов заметно снизилась. Сам Гитлер отказывался от степени почетного доктора из принципиальных соображений.

Фашисты признавали иерархию, но стремились ослаґбить классовые перегородки. Нацизм и фашизм пропоґведовали, что на смену классовой борьбе придет нациоґнальное единство, что идеалы и ценности важнее материґальных благ, что фюрер, партия и государство - высшие судьи. Эта пропаганда была высокоэффективной и вызыґвала взрывы искреннего энтузиазма. Даже противники вынуждены были признать популярность Гитлера. Нацисты, находившиеся уже у власти, получили высоґкий процент голосов на вполне честных выборах. Гитлер действительно дал приказ не вмешиваться в процесс голосования, и нет никаких свидетельств о фальсифиґкации результатов выборов. Нацистские лидеры не без основания были уверены, что общество их поддержит.

Нацисты разумеется, обладали монополией на средства информации, но только после прихода к власти. До 1933 г. дела обстояли по-иному. У них не было доступа на радио, и до успеха на выборах 1930 г. они издавали меньше газет, чем другие партии. Печатное слово не имело решающего значения для поразительного успеха нацизма в период с 1930 по 1933 г., и вряд ли кто-либо стал убежденным фаґшистом, прочтя "Майн кампф". Иной была ситуация в Италии, поскольку Муссолини был опытным журналистом и имел в своем распоряжении влиятельную газету.

16

Печатному слову нацисты предпочитали непосредстґвенное воздействие речей высших партийных вождей и ораторов несколько более низкого ранга, но только этим нельзя объяснить их успешное восхождение к власти, поскольку лишь Гитлер и Геббельс (а также Муссолини) были одаренными ораторами. Гитлер и Геббельс не могли присутствовать одновременно повсюду, и поэтому можно сделать вывод, что главную роль исполняла именно живая идея, а не средства, при помощи которых она распространялась. Нацистская пропаганда была чрезвыґчайно интенсивной, но столь же интенсивной была и коммунистическая пропаганда, однако ее успех не шел ни в какое сравнение с успехом фашистов. Нацистская пропаганда была чересчур примитивной, чтобы завоевать уважение интеллигенции, но после прихода нацистов к власти все же большая ее часть начинает склоняться на сторону фашизма. Еще до 1933 г. в нацистской партии соґстояли врачи и юристы, хотя их и не было много. Должное нацистам воздали такие ведущие мыслители, как Мартин Хайдегтер и юрист Карл Шмитг, а Джованни Джентиле был столпом режима Муссолини. Ход мышления этих профашистских интеллигентов был следующим: к гению и его политическому успеху не могут быть применимы обычные эстетические и этические эталоны. Они считали Гитлера чрезвычайно прогрессивным по сравнению с прежними беспомощными руководителями. Нацисты преуспели там, где другие потерпели поражение, и неґсмотря на некоторые недостатки (которые нужно расґсматривать как временные), именно они - великая и единственная надежда Германии. Такую положительную оценку порой разделяли ведущие писатели и мыслители и за пределами Германии. Даже у многих иностранных государственных деятелей вначале находились добрые слова для Муссолини, хотя Гитлер подобного успеха вне границ Германии не добился.

17

Немногие представители западной интеллигенции сами стали фашистами. И все же многие полагали, что для их собственной страны фашизм не нужен, но он может быть вполне пригоден для Германии и Италии, точно так же как коммунизм - для Советского Союза. Они даже докаґзывали, что такой динамичный лидер, как, например, Муссолини смог бы оказаться полезным Франции и Великобритании, сведя на нет эксцессы парламентаризма и заставив государственную машину работать эффективно.

Фашизм по-разному воспринимался различными людьґми и, соответственно, был для них привлекателен по разґличным причинам. Если бы мы, чтобы дать определение фашизму, учли все субъективные факторы, формулиґровка все равно не была бы строгой и четкой. И сейчас, через 50 лет после разгрома фашизма, суть его лучше всего объясняет то, что было отмечено при его зарождении: фашизм был проявлением кризиса морали и культуры, результатом крушения традиционных религиозных и гуманистических ценностей. Фашизм развился из безумия, порожденного Первой мировой войной, из неуверенности и политической незрелости, из бунта против разума и реакґции на распад общественных связей.

В какой-то степени подобные тенденции начали возниґкать еще задолго до войны: национализм трансформироґвался в империализм, развивались корпоративистские и расистские теории, социальный дарвинизм, бунт против разума, культ молодости. Однако разрушить общественґные заслоны могли лишь крупные политические, социальґные и экономические потрясения. Для завоевания массовой поддержки апостолы крайнего национализма, "витальносґти" и "мощи" (в противопоставление разуму и миру) счиґтали недостаточным, чтобы люди лишились духовных корней - они должны были стать обездоленными и в социально-экономическом отношении. Болезнетворный микроб фашизма можно обнаружить в любом организме.

18

Но болезнь развивается лишь тогда, когда организм ослаблен или же предрасположен к инфекции.

ФАШИСТСКАЯ ДОКТРИНА

Возникновение и быстрое распространение фашизма в Европе стало результатом Первой мировой войны: физиґческих опустошений, политического и духовного вакуума, оставшегося после нее. Континент содрогнулся в конвульґсиях политического и экономического насилия; на терриґтории половины Европы старые консервативные режимы рухнули, но новые не завоевали признания. Вчерашние моральные эталоны исчезли, средний класс обнищал. Многие сочли, что последним бастионам цивилизации угрожает новая, загадочная и весьма заразная болезнь - большевизм. И тем, кто считал необходимым сильное руководство и новый порядок, но не признавал за коммуґнизмом способность эти задачи решить (хотя бы потому, что основной идеей коммунизма в то время был интернаґционализм и эгалитаризм), нужна была политическая альтернатива.

Многие принципы фашизма не отличались новизной, они были сформулированы задолго до Первой мировой войны. Ни одно серьезное исследование фашизма не может пренебречь этим; хотя верно и то, что поиски предтеч таят в себе немалую опасность, поскольку проводя подобґное исследование, нельзя преуменьшать или же игноґрировать отличие между идеями антилиберализма и антиґдемократизма довоенных апостолов и тем элементом, который привнес послевоенный фашизм. Ссылки на Ницше и Сореля лишь отчасти могут помочь понять полиґтику фашизма, подобно тому, как изучения дискуссий реґформистов и революционеров Второго Интернационала в девяностые годы прошлого века явно недостаточно, чтобы понять, что произошло в России после революции. Предґ

19

военные публикации отражали нездоровую моральную и политическую атмосферу, недовольство наследием эпохи Просвещения и являлись одним из проявлений нового иррационализма.

Однако нельзя расположить на одной прямой мыслиґтелей XIX века и фашизм. Во все времена все идеи - и хорошие, и плохие, и нейтральные, идеи, взывающие к чувствам, и идеи безумные - рождаются в литературных кафе и в трудах профессуры; на политику они влияют лишь при определенных обстоятельствах. Так, немало написано о реакционных традициях интеллектуальной жизни Германии от времен Лютера до шовинистов и раґсистов конца XIX века. Невозможно отрицать, что такие традиции действительно существовали и что они споґсобствовали созданию психологической атмосферы, обесґпечившей возникновение и расцвет нацизма. Но хотя поґдобное интеллектуальное наследие досталось также и Франции, и Англии, там его воздействие на политику быґло маргинальным. С другой стороны, в Италии начала века антилиберальные, антидемократические настроения были чрезвычайно сильными, и именно здесь фашизм победил.

Фашизм был прежде всего явлением националистиґческим, элитарным, антилиберальным и милитаристским. В тех фашистских государствах, которые обладали военґной мощью, милитаризм проповедовал империализм и терґриториальную экспансию. Однако во многих странах и до 1914 г. национализм был господствовавшей идеей, и его влияние нисколько не ограничивалось правой и центром. Не была новинкой и элитарность. Немногие политические партии готовы были в этом признаться, но тем не менее практиковали ее. Католическая церковь и правые круги громко проповедовали антилиберализм. Сторонников империализма можно было найти и среди либералов, и среди консерваторов, а подчас даже среди социалистов.

Различие между фашизмом и его предшественниками

20

отчасти можно объяснить последствиями общей радиґкализации и высокой степенью ожесточенности, вызванґными Первой мировой войной. До 1914 г. политическими партиями руководили небольшие группы лидеров, но в отличие от фашистского движения, ни в одной из них, ни теоретически, ни практически не существовало "принципа вождя". Расизм проповедовали до 1914 г. и германские консерваторы, и "Аксьон франсез".* Однако этот расизм не был крайним, разве что некоторые экзальтированные писаґтели и малозначительные аутсайдеры позволяли себе поґдобное. Многие консерваторы не испытывали восторга от все возрастающего влияния левой, и немало было го- ворено, что для предотвращения этой опасности необґходимы жесткие действия. Некоторые молодые представиґтели итальянской интеллигенции писали, что бедные страны имеют право приобрести новые территории для получения сырья и облегчения бремени перенаселенґности. Практически же между 1890 и 1914 гг. государґственных переворотов было немного, а экспансия была незначительной.

И все же существует принципиальное отличие между фашизмом и довоенными правыми партиями: фашизм стремился к далеко идущим переменам революционного характера; консерваторы, даже критикуя парламентскую демократию, принимали принцип разделения властей. Фашисты хотели абсолютной власти, и они знали, что для достижения этой цели необходимы совершенно иные, внепарламентские действия. Консерваторы были партией сохранения порядка и статус кво. Фашисты хотели нового порядка и поэтому стремились разрушить старый. Мус-

* Реакционно-националистический еженедельник, основанный в 1900 г. Шарлем Морра и Леоном Доде на волне дела Дрейфуса. Впоследствии группа "Аксьон франсез" симпатизировала итальянскому фашизму и сотрудничала с режимом Виши. Морра был исключен из Французской академии и приговорен к пожизненному заключению. - Ред.

21

солини, несомненно, был знаком с идеями "Аксьон франсез", и они не оставили его равнодушным. Но еще большее влиґяние оказал на Муссолини Сорель, который консерватоґром не был. Пропасть между Гитлером и старой немецкой консервативной и антидемократической традицией была еще глубже, и это не являлось лишь следствием новой тактики. Существует связь между нацистской доктриной и "идеями 1914 г.", которые в свою очередь были несколько более откровенным выражением некоторых идей девяностых годов прошлого века. Но можно лишь еще раз повторить, что только в результате мировой войны, политических беспорядков и экономического кризиса эти идеи, упрощенные и популяризированные, приобрели могущество, которым не обладали ранее.

Настроения и идеи не были одинаковыми в разных странах, но порождало их чувство недовольства общим состоянием дел и сомнения относительно роли культуры (Kulturpessimismus), распространившиеся в последней четґверти XIX в. Врагом Франции и Италии был объявлен "лиґберализм", в кайзеровской Германии - "разрушительный рационализм" и "чрезмерный индивидуализм". Критически настроенные немецкие публицисты сетовали по поводу распространения материализма - и как философии, и как образа жизни; по поводу упадка духовных ценностей; по поводу последствий индустриализации, с одной стороны, и либерального капитализма - с другой; по поводу разґдробленности общества, разрыва прежних социальных связей, крушения этических ценностей. Они с сожалением отмечали, насколько возросла моральная опустошенность, и предрекали, что без возрождения национальной общности (Volk) декаданс, уже царивший повсюду, будет углубґляться и сможет привести к всеобщему краху.

Все эти печальные пророчества можно считать преґувеличением, но основывались они на существовавших отрицательных явлениях. Это отмечали и левые авторы,

22

объяснявшие происходящее неизбежными последствиями банкротства капитализма, с которыми будет покончено сразу после свержения старого общественного порядка. Они также указывали на упадок культуры, распад общественґных связей, отчуждение. Однако их метод лечения - ревоґлюция - не был приемлемым для критиков капитализма справа. Социализм, с точки зрения правых, представлял собой сугубо материалистическую доктрину без высоких идеалов, нацеленную исключительно на перестройку экоґномики. Правые не могли поверить, что социализм приґблизит лучшее будущее. В их понимании социализм ознаґчал "больше, но того же", замену существующей элиты новой иерархической структурой еще более низкого ранга. С их точки зрения, социализм был "сползанием до уровня масс" (Vermassung), а не восхождением общества на более высокую ступень; прогрессирующей деградацией морали и культуры; забвением всех ценностей, выработанных человечеством за многие века.

Консервативные предшественники национал-социа- лизма подумывали о культурной революции, основой коґторой должно было стать возрождение народа-общины (Volk), возвращение к традиционным ценностям, восґстановление общины с естественной иерархией, ариґстократией пророков и воинов. Германская концепция общины (Gemeinschaft) противопоставлялась гражданґскому обществу Запада, а германская культура объявлялась высшей по сравнению с западной цивилизацией. Во Франции и Италии особо акцентировали понятие нации, а не народа (Volk), но несмотря на то, что мыслители французской правой не чурались расизма, наиболее плодородную почву расизм нашел для себя именно в Германии.

Согласно этой доктрине, немецкому народу, который неизмеримо выше всех других народов, грозит смертельґная опасность. Поэтому следует строго блюсти чистоту крови, и это прежде всего означает устранить влияние евґ

23

реев, марксистов, предшественников либерализма и всех прочих наднациональных сил. Это означало, что для выполнения своей исторической миссии германской расе необходимо "жизненное пространство" (Lebensraum). Подобные идеи развивали и популяризировали многие мыслители, причем некоторые были выходцами из левого лагеря (Вильгельм Марр и Евгений Дюринг), а некотоґрые - иностранцами (Хьюстон Стюарт Чемберлен). Не все они верили, что превосходство германской расы можно доказать научными методами. Но в конце концов, не столь уж важно, как они пришли к своим выводам - на основе псевдонаучных рассуждений или исходя из символа веры крайнего национализма.

Миф "народа" (Volk) и упор на расизм были особенно сильны в Германии. В других странах, как, например, в Италии, серьезную роль отдавали нации и государству. Д'Аннунцио писал, что гордится тем, что является латиґнянином и любого нелатинянина считал варваром. Но д'Аннунцио не был представителем основного направления фашизма. Муссолини утверждал, что не нация порождает государство. Эту идею он считал устаревшей "натураґлистической концепцией", которая легла в основу нациоґнализма XIX в. В действительности государство создает нацию, дарует ей волю к существованию, и только народ, сознающий свое моральное единство, живет настоящей жизнью. В этой связи некий британский фашист, поклонґник Муссолини, писал: "Расизм - материалистическая иллюзия, противоречащая законам природы и разрушиґтельная для цивилизации; логическое приложение расизма было бы смешным и непрактичным".

Таким образом, на философском уровне присутствовал острый конфликт между нацистской идеологией и фашистґской доктриной; однако он был скорее иллюзорным, нежели реальным. Миф "народа" ни в коей мере не исґключал мифа рейха. Во всяком случае, и нацисты,

24

и итальянцы стремились возродить сильную государстґвенную власть, противопоставляемую бессильному либеґральному государству. Согласно взглядам нацистов, цель государства - не обеспечение большего счастья большему числу граждан. Наоборот, интересы государства всегда выше прав индивидуума. Государственная власть осноґвана на руководителе, и легитимность лидера гарантируґется тем простым фактом, что люди идут за вождем. В этом смысле лидер выражает волю народа, а фашизм - подлинная демократия.

Согласно нацистской и фашистской доктринам, высшей ценностью и целью является величие, а равенство и гуманизм - ложные идолы эпохи Просвещения. Правильно то, что помогает государству и нации. Согласно "Майн кампф", каждая нация - естественный враг другой, и та, которая обладает большей волей, более фанатична и жесґтока, победит. Внутри нации и между нациями сущестґвует расовая иерархия. Высшие расы - господа - призваны править, низшие - подчиняться, а прогресс человечества может быть достигнут лишь при сохранения чистоты крови (расы). Естественный порядок вещей таков, что лидерстґво Германской империи отвечает потребностям всего чеґловечества. Соответственно, любая война, которую ведет Германия, - война справедливая по определению. Гермаґния и Франция - извечные враги, славяне - низшая раса. Внутри Германии власть должна принадлежать вождю и новой аристократии, рожденной кровью и почвой. Но если фюрер и новая аристократия не соответствуют своим должностям, возможно ли устранить их? Этот вопрос наґцистская доктрина оставила без ответа.

Итальянский фашизм основывал свою идеологию на принципе центральной роли нации в естественном порядке вещей. На самом деле, фашисты сознавали, что нация - миф, а не реальность. Перед "походом на Рим" Муссоґлини четко и кратко высказался по этому поводу: "Мы

25

создали наш миф. Миф - это вера, это страсть; наш миф - нация, и этому мифу, этому величию мы подчиняем все остальное". В этой доктрине нет места тонкостям демоґкратии. Гуманизм не имеет к ней никакого отношения. Главная цель - работать ради величия нации. Средство достижения этой цели - государство, которое должно осуществлять контроль над всеми политическими, моґральными и экономическими факторами.

Государство - не просто арбитр, разрешающий конфґликты интересов. У него есть своя воля; вне государства не существует никаких гуманистических и духовных ценґностей. Таков был идеал, и с философской точки зрения не столь уж важно, что реальность фашизма так никогда и не приблизилась по-настоящему к его доктрине.

В значительной мере корни фашизма начали проґрастать в довоенной философской среде, оставившей далеко позади официальную националистическую идеоґлогию и не приемлющей либерализм, демократию и наследие эпохи Просвещения. В свою очередь эта идейная среда создала почву для дальнейшего развития и распространения фашизма. Среда эта была одновременно и буржуазной, и антибуржуазной, отвергала рационализм и индивидуализм либерального общества и самодовольство консерваторов. Высшими ценностями считались не стремление к счастью, а борьба и героика. "Жить, презиґрая страх"- вот лозунг фашизма того времени. Фашизм поклонялся природе (в собственном понимании), физичесґкой силе, жестокости, варварству. Это восстание молодосґти против филистерства, бунт против посредственности, осторожности, терпимости, размеренной городской жизни. Фашизм хочет сотворить нового человека и новую цивиґлизацию (по немецкой терминологии, "новую культуру"). В какой-то мере фашизм был всего лишь позой и способом самовыражения мелких философов, надеявшихся завоевать широкую аудиторию, шокируя публику крайне резкими

26

заявлениями, а также писателей-декадентов, таких как Барре и д'Аннунцио, превратившихся из мечтателей в людей действия. В течение многих лет старый порядок как- то существовал, несмотря на всеобщее недовольство и уныґние, но духовная атмосфера для многих была невыносиґмой. Многие молодые европейские писатели в канун Перґвой мировой войны вспоминали ощущение удушья и то облегчение, которое они почувствовали с началом войны: наконец-то все должно измениться!

Если бы не разразившаяся катастрофа, эти настроения остались бы не более чем интересной главой истории культуры, такой как символизм и натурализм. Но спраґвиться с неопределенностью послевоенной эпохи можно было лишь с помощью ясных идей и сильного руководства, способного противостоять множеству опасностей, угроґжавших Италии и Германии. Либеральная демократия нередко выглядела слабой и нерешительной (и была таґковой на самом деле). В подобных условиях обычно резко возрастает готовность поддерживать политические двиґжения, пусть антидемократические, лишь бы они были способны покончить с кризисом. Кроме того возникла не существовавшая до войны психологическая готовность примириться с насилием.

Остается ответить еще на два вопроса. Разрыв между тоской по новой тесной общности, мечтой о величии и героизме, и преступлениями, совершенными фашизмом, чудовищно велик. Различия между идеями "критиков кульґтуры" (Kulturkritiker) конца ХЕХ в. и реалиями фашизма столь же огромны, как несоответствие гитлеров, Геббельґсов и штрейхеров эстетическим идеалам нордической расы. Экспансионистская и милитаристская доктрина неизбежно привели бы к конфликту. Но нельзя с опредеґленностью заявить, что особый радикализм фашизма и полный провал этой идеологии были предопределены.

Идеи философских предтеч фашизма не были ошиґбочны во всем. Они апеллировали к сильному идеалисґ

27

тическому началу и к фундаментальным инстинктам челоґвека, ибо отчасти основывались на благородной мечте и вере в предначертанное. Именно поэтому фашизм приґвлек множество юных идеалистов, а не одних лишь карьеристов, авантюристов и отбросы общества. Но до какой степени вожди фашизма верили в собственную доктрину? Возможно, они лишь цинично пользовались ей, чтобы манипулировать людьми для захвата и сохранения власти? Даже Гитлер не верил в обскурантистские нелеґпости ранних расистских мыслителей относительно крови и почвы и нередко пренебрежительно отзывался об их фантазиях. Он никогда не читал розенберговский "Миф XX века" и однажды в разговоре заявил, что "только наши враги читают эту книгу". Придя к власти, фашисты вынуждены были идти на компромиссы: они так и не соґвершили ни обещанной социальной революции, ни даже "возврата к почве", столь красноречиво провозглашавшеґгося нацистскими мыслителями. Так же наглядно выяґвился нацистский "прагматизм" в союзе с ненордическими нациями - Италией и Японией, который с точки зрения нацистской расовой доктрины нелегко было оправдать.

В остальных отношениях фашистские лидеры остались верны своим принципам: они действовали в соответствии с идеей "священного эгоизма" нации; практиковали принґцип вождизма; и уж, конечно, не обращались к принципам гуманизма и терпимости. Фашисты не были, как иногда полагают, нигилистами. Чтобы понять политику нацистов и фашистов, необходимо учесть, что фашистские вожди следовали идее, в которую они твердо верили, безотноґсительно к тому, насколько извращенной эта идея была. Их миф был и пропагандистским орудием, и (по их мнеґнию) элементом высшего порядка вещей, который неизґбежно утвердит свою истинность. Один из расистских мыслителей определил это с обезоруживающей откроґвенностью: "Возможно, что высшей расы, к которой мы

28

неустанно взываем, в действительности не существует. Но мы все равно создадим ее". Среди германских национал- социалистов фанатиков было куда больше, нежели среди итальянских фашистов. Но в определенных масштабах фанатизм типичен для всех фашистских движений именно потому, что фашизм основывается на подлинной вере.

ДОСТИЖЕНИЯ ФАШИЗМА

Ни один режим не мог обойтись без достижений и успехов - и фашизм не исключение. Если бы в послужґном списке фашизма числились одни преступления и неудачи, он смог бы удержаться у власти, лишь опираясь на массовый террор, но в действительности все было много сложнее. Фашизм действительно удовлетворял некоторые нужды и чаяния широких слоев общества и тем завоевал их восторженную поддержку и уважение. Большинство фаґшистских движений так и не добилось власти, но их главной задачей был вызов тем, кто находился у власти. Даже обещанный Тысячелетний Рейх просуществовал всего лишь 12 лет, и половина из них пришлась на годы войны, а Италия пребывала под властью фашизма немногим более двадцати лет.

Кризис 30-х годов не обошел и Италию. Хотя в 1929- 1939 гг. национальный доход этой страны возрос, доход на душу населения не изменился. Муссолини организовал несколько эффектных кампаний, таких, например, как "битва за пшеницу" и осушение болот в долине реки По. В послевоенный период протекционистская политика Муссолини обеспечила возможность развития итальянской автомобильной промышленности и киноиндустрии. Но несмотря на это, итальянцы в 1940 году жили немногим лучше, чем за 10-20 лет до этого. Хотя Муссолини выґступал за автаркию и корпоративность, но он, по-видиґмому, не питал глубокого интереса к экономике и не

29

имел в этой области особо конструктивных идей. Он хотел превратить Италию в великую державу, пример для всего человечества, и экономическая политика интересовала его лишь в этой связи.

Фашисты проявляли активный интерес к организации досуга рабочих. Итальянская организация "Dopo lavoro" ("После рабочего дня") не была столь же влиятельна, как немецкая KdF ("Kraft durch Freude" - "Сила через радость"), но тем не менее она способствовала росту поґпулярности фашистов, используя такие средства, как обґщественные клубы, продажа дешевых билетов в театры, на концерты, экскурсии. Поскольку Италия того времени быґла менее развитой в промышленном отношении, чем другие крупные европейские государства, то она и меньше постраґдала от последствий безработицы в городах, а положеґнием на селе общество не особенно интересовалось. "Христос остановился в Эболи" Карло Леви, "Фонтамара" и "Хлеб и вино" Игнацио Силоне - книги, реалистически показывающие жизнь в деревне, были опубликованы лишь после войны.

Иностранцы же видели прежде всего, что при Мусґсолини была полностью ликвидирована мафия, а поезда хоґдили по расписанию. Но самым важным было то, что Италия, которую союзники предали при заключении послеґвоенных мирных договоров, вновь обрела влияние на международной арене. Именно поэтому в 1932 г. Муссолини смог провозгласить, что через десять лет вся Европа стаґнет или фашистской, или "фашизированной". Еще до вторжения в Эфиопию в 1935 г. и участия в граждансґкой войне в Испании на стороне Франко в 1937 г. Италия как бы уже находилась в состоянии войны: ирреденґтистская пропаганда постоянно провозглашала, что Средиземное море - "наше море" ("mare nostro"), причем Италия претендовала не только на Северную Африку, но и на Корсику и Ниццу. Это казалось привлекательным

30

многим итальянцам, в том числе и представителям инґтеллигенции, которые издавна объявили Италию "нацией пролетариата", обделенной при дележе военной добычи.

Итак, фашизм в стране был достаточно популярен. В плебисците конца 20-х гг. 99% голосовавших поддержали фашизм и Муссолини, и эти результаты, скорее всего, не были фальсифицированы. Можно, однако, полагать, что к концу 30-х гг., в особенности со вступлением Италии в войну, популярность режима существенно снизилась.

Экономические и социальные проблемы, стоявшие перед нацистами после их прихода к власти, были значиґтельно острее, чем в Италии: шесть миллионов безработных и спад промышленного производства на 50% по сравнению с 1929 г. Гитлер обещал восстановить германскую эконоґмии и выполнил обещание, и это в значительной степени объясняет его личную популярность и популярность его партии. Неверно полагать, что все успехи были достигнуты только благодаря перевооружению: в массовых масштабах перевооружение страны началось лишь в 1936 г., когда безработица сократилась до 2,7 миллионов, то есть снизиґлась на 60% (по сравнению с двадцатипроцентным сниґжением в США и Великобритании). К этому времени промышленное производство Германии возросло на треть.

Среди нацистов не было экономических гениев; большинство ключевых позиций на местах было отдано специалистам, не состоявшим в партии. Нацисты инстинкґтивно нашли правильное решение в примитивной кейн- сианской стратегии: перекачивание средств в экономику, дефицитное финансирование, широкомасштабные общестґвенные работы. Некоторые решения, принятые нацистами, (и результаты этих решений) должно поставить в заслугу предшествующим правительствам: так, строительство автомагистралей началось и частично завершилось еще до 1933 г. Нацисты всегда выступали в защиту мелкой розничной торговли и против крупных универсальных

31

магазинов, однако развитие сетей таких универмагов приостановило еще правительство Брюнинга. Следует при этом знать, что нацисты весьма энергично взялись за решение экономических проблем: в 30-е гг. государственґные капиталовложения возросли более, чем втрое. Общественные расходы составили в 1938 г. 35% нациґонального дохода по сравнению с 23% в Англии и 10% в США. Вмешательство государства в экономику в Гермаґнии было большим, чем в других странах, а вопрос цен и заработной платы в основном решали государственные чиновники, что также ускорило развитие хозяйства по сравнению с другими государствами. Новые хозяева стреґмились ограничить зависимость германской экономики от международной торговли: они сократили импорт на треть и пытались сделать основой внешней торговли бартерный обмен. Такие меры некоторое время были эффективны, но после 1936 г. привели к росту товарного дефицита и к дестабилизации рынка. Если бы не победы Германии на первых этапах войны, подобная система могла бы рухнуть очень быстро.

Попытки нацистов любой ценой создать рабочие места включали также обязательную трудовую повинность, хотя это была идея молодежного движения 20-х гг. Массированное перевооружение Германии полностью ликвидировало безработицу, более того, возникла нехватка рабочей силы. Дефицит частично покрывался за счет возґвращения на производство женщин, лишившихся работы в первые годы пребывания нацистов у власти. Все чаще использовали иностранных рабочих, сначала на доброґвольной, а затем - на принудительной основе.

В первые годы правления нацистов заработная плата рабочих и служащих была низкой. Почасовая оплата промышленных рабочих в 1932-1938 гг. снизилась, тогда как цены на основные продукты - мясо и масло - возросли. Существовала острая нехватка продуктов, но с улиц

32

немецких городов исчезли угрюмые очереди безработных; появилось оптимистическое ощущение, что кризис можно преодолеть. Профсоюзы были распущены, но забастовок по существу не было, хотя в нацистской Германии, в отличие от фашистской Италии, забастовки не были запрещены законом. Германское сельское хозяйство также выиграло от сокращения импорта продуктов питания. Богатые жили неплохо, хотя чрезмерные прибыли и расточительность не поощрялись. Крупные землевладельцы (юнкеры) не подвергались экспроприации, но и их доходы контролироґвались.

Нацистский режим приобрел репутацию режима, заботящегося о судьбе простого человека. Зимой для бедґных собирали деньги и одежду ("зимняя помощь"), сфера деятельности организации "Сила через радость", осноґванной в 1933 году, вскоре весьма расширилась. Билеты в театры и на концерты за 50 пфеннигов были доступны любому, а восьмидневная поездка в долину реки Мозель стоила всего 7 марок. Не менее девяти миллионов немцев не упустили возможности побывать на подобных экскурсиях; гораздо больше народу, чем когда-либо раньше, могло поґехать за рубеж. Это было время праздников. Всенародными празднествами стали Олимпийские игры 1936 г. и ежегодґные партийные съезды в Нюрнберге, а на местах устраиваґли праздники сбора урожая и многочисленные шествия в честь исторических событий и событий текущей политики.

Немецкий боксер Макс Шмелинг стал, хотя и на недолґгое время, абсолютным чемпионом мира; Рудольф Харбиг установил мировой рекорд в беге на 800 метров. "Народное радио" - дешевый, но качественный радиоприемник - начаґли производить в массовом масштабе, а позже был создан "фольксваген" - "народный автомобиль", доступный кажґдому. Кинофильмы и радиопередачи излучали всеобщий оптимизм и глубокое удовлетворение.

Верно и то, что не слишком афишировались теневые

33

стороны жизни страны: значительные группы населения мало что выиграли от экономического подъема (к примеру, заработная плата государственных служащих была замоґрожена), некоторые области (Силезия, Саксония, Гессен) экономически отставали от других, также как и Юг Итаґлии не смог догнать Север. Однако Веймарское социальґное законодательство не было пересмотрено, и кое в чем социальное обеспечение в Третьем рейхе было лучше, чем в прежние годы. Роберт Лей, руководитель Германского трудового фронта, при каждом удобном случае провозглаґшал, что новый режим выступает за социальную справедливость и что в Третьем рейхе все имеют равные возможности. Рабочие и крестьяне не часто достигали ключевых политических и экономических позиций. Но руководство поощряло продвижение вверх по социальной лестнице и заявляло, что ликвидация наследственных привилегий и состояний - лишь вопрос времени.

Действительно ли фашизм опирался на новейшие техґнологические и социологические достижения? Некоторые авторы последних лет склоняются именно к этой точке зрения, но с достаточным ли основанием? Сейчас это уже не так важно. Главное, был ли фашизм привлекателен для его современников. В каком-то смысле итальянский фаґшизм и нацизм были силой, которая вела к модернизации страны, часто опосредованно и вопреки первоначальному замыслу режима. И Гитлер и Муссолини восхищались современной техникой и старались использовать ее как можно эффективнее. Так, Гитлер был первым среди полиґтиков, кто ежедневно летал самолетом, чтобы посетить как можно больше мест в ходе предвыборной кампании.

Но идеология нацизма была устремлена в прошлое, равно как и фашистская доктрина: идеалами были Римская империя и германское средневековье. Нацисты рисовали унылые картины жутких последствий урбанизации и индустриализации и противопоставляли все эти ужасы

34

спокойной идиллической жизни в средневековой деревґне, маленьком городишке или же в Нюрнберге эпохи мейґстерзингеров. Даже у Гиммлера, одного из самых влиґятельных вождей Третьего рейха, командующего элитґными частями СС, взгляды на многие вопросы сформиґровались под влиянием темных и нелепых предрассудков. Да и вся нацистская доктрина была по сути своей ирраґциональной, взывающей не к разуму, а к крови, инстинкґтам и эмоциям.

Через много лет исследователи выделили четкие комґпоненты современного планирования и рационализации сельского хозяйства и промышленности Германии, но в тридцатые годы лишь немногие осознавали эти новшества. Если фашизм и отступал от собственных реакционных концепций, то лишь из чистого прагматизма. Нацисты осуждали пороки больших городов, но большинство немцев жило именно там; и как ни критиковали нацисты индустґриальное общество, страна с 70-миллионным населением нуждалась в экономической основе, гораздо более мощной, нежели базирующаяся на сельском хозяйстве. И коль скоро Гитлер и Муссолини предпочли вооружить свои армии бомбардировщиками и танками, а не мечами и алебардаґми, они не могли обойтись без развитой тяжелой промышґленности.

Со временем нацистам пришлось постепенно расстатьґся с прежними фетишами. Некоторых вождей даже не приґшлось долго в этом убеждать - например, Геббельс и Геринг никогда особо не верили в действенность средневеґкового идолопоклонства. Но модернизация, проводившаяся фашистами, имела реакционную окраску, поскольку наґцисты не переставали отвергать современную цивилизаґцию Запада. Подобное сочетание вполне возможно: варґварство - не монополия слаборазвитых стран и донаучной эпохи. Сталина называли "Чингис-ханом с атомной бомґбой", а мусульманские фундаменталисты не отказываются

35

от мощной современной взрывчатки лишь потому, что изобрели ее на прогнившем Западе.

Некоторые шаги к обновлению, такие как отмена в Герґмании религиозных школ, пережили фашизм. Но социальґные перемены в стране наступили лишь как следствие велиґких потрясений, вызванных Второй мировой войной: беды одних обернулись удачей для других, а гибель огромного числа людей создавала возможность продвижения для выживших. Но, как мы уже говорили, полагать, что фашизм привлек миллионы людей, обещая революционґные перемены в обществе, было бы ошибкой. Подавляюґщее большинство в 30-е гг. требовало порядка и стабильґности, и Гитлер отлично это сознавал. Вскоре после захвата власти он заявил, что национальная революция завершиґлась и в ближайшее тысячелетие никаких революций больше не будет.

В международной политике фашизм действовал весьма успешно: Германия и Италия стали сильными европейскиґми государствами. Большинство населения преодолевало заботы и тяготы повседневной жизни, и важным полиґтическим фактором оставалась национальная обида - прежде всего на победителей в Первой мировой войне, которые не позволили Германии и Италии занять подобаґющие им места. Становится понятно, почему призывы Муссолини к аннексиям и пересмотру границ получили столь активную поддержку. По этой же причине для немцев воссоединение Саара с Германией в 1935 г., ввод немецких войск в Рейнскую область в 1936 г. (в нарушение Верґсальского договора) и вступление германской армии в Австрию в 1938 г. стали национальным триумфом.

После каждого очередного вторжения в чужую страну Гитлер обычно провозглашал, что это его "последнее терґриториальное требование". Большинство австрийцев и немцев, живших в Чехословакии, действительно не возражали против воссоединения с рейхом. Но в марте

36

1939 г. после захвата остатка Чехословакии стало, накоґнец, понятно, что устремления Гитлера вовсе не ограничиґваются национальным объединением. Но в какой степеґни они выходят за рамки этой цели? Хотел ли он завоеґвать лишь Европу или мечтал о мировом господстве? Веґроятно, Гитлер сам этого не знал, а его соратники не дают ответа на этот вопрос. Они лишь следовали за фюрером, чье видение было несравненно шире, как и подобает судьбоносной личности.

Что бы произошло, если бы в 1938 г. Гитлер, создав мощную великую Германию, остановился? В этом случае не было бы мировой войны, и нацистское государство смогло бы выжить. Некоторые даже полагают, что Гитлер вошел бы в историю как великий и мудрый правитель. Дэвид Ллойд Джордж, бывший премьер-министр Великобритании, заявил в 1934 году, что "Гитлер был самым полезным для Германии лидером со времен Бисмарка, а то и Фридриха П". Это типичное для иностґранцев того времени впечатление основывалось на ошиґбочном суждении. Бисмарк был государственным деяґтелем, разумом и инстинктом понимавшим, когда следует остановиться; Гитлер, в противоположность ему, был одержимым, не способным остановиться даже тогда, когда понимал необходимость этого. Гитлер был азартным игроком, не обладавшим чувством реальности, и чем больше он преуспевал, как это было в первые годы его правления, тем глубже становилось его убеждение, что он может справиться с любым врагом. Как мог он надеяться противостоять всему миру при ограниченных ресурґсах Германии? Его дерзания все более и более оборачиґваются безответсвенностью. Когда в декабре 1941 г. было приостановлено наступление в России, Гитлер объявил войну США; это решение противоречило интересам Герґмании и оказалось залогом ее будущего поражения. Оно не было простой ошибкой в расчетах, подобной вторжеґ

37

нию войск Муссолини в Грецию, а актом самоубийства. И это отнюдь не единственный пример.

Успех нацистов во внешней политике обеспечил Гитґлеру огромную популярность в 30-е годы и создал обстаґновку, которая привела Германию к мировой войне и поґследующему поражению. Но в какой степени эта обстаґновка была результатом действий именно нацистов и гитлеровцев? Никакая иная разновидность фашизма не желала и не была состоянии спровоцировать мировую войну. Муссолини собственными силами мог осуществить лишь колониальную экспедицию в Африке, но не решился бы ввязаться во что-либо более серьезное, чем гражданская

война.

Но и в малых странах фашизм характеризовался милитаризмом, ультранационализмом и чрезмерной агрессивностью. Соблазнительны были бы размышления на тему, как сложились бы, например, отношения между фашистскими Великобританией и Францией или между нацистской Германией и фашистской Францией? Столкґнулись бы интересы этих стран, или же они смогли бы мирно сосуществовать?

В 30-е гг. среди антифашистов был популярен лоґзунг "Гитлер - это война", примитивный, но по существу верный. Идеология и практические цели нацизма исклюґчали мирное сосуществование с другими странами, не говоря уже об отношениях равенства. И поскольку, соґгласно фашистской философии, война - не несчастье, а напротив, необходимая страница в истории народов, целительная по своей природе, то следует не избегать войны, а приветствовать ее. Некоторые апологеты Гитґлера утверждали, что он желал не войны, а трофеев. Однако можно привести бесчисленные примеры, когда Гитлер заявлял прямо противоположное. Однажды он даже выразил сожаление, что Мюнхенские соглашения (октябрь 1938 г.) лишили его столь желанной войны.

38

Войны сопровождали человечество всегда; порой они вспыхивали случайно, а порой с заранее намеченной целью. Но никогда ранее цивилизованное государство не строило планов будущей войны столь хладнокровно. Нацистские вожди совершенно не учитывали того, что в XX веке война в Европе неизбежно обернется тяжким несчастьем и для победителей, и для побежденных. Они никогда не задумывались всерьез об издержках войны - это было бы проявлением "психологии рабов". И они слишґком поздно поняли, что поднявший меч от меча и погибнет.

Ну и что, что Муссолини добился, чтобы поезда ходиґли по расписанию, а Гитлер построил превосходную сеть автострад, если города, связанные этими дорогами, оказаґлись разрушены? Можно понять, почему успехи фашизма в его первые годы производили на многих огромное впечатґление. Но эти многие слишком долго не задумывались над тем, что за все придется дорого и скоро расґплачиваться.

ИДЕОЛОГИЯ НЕОФАШИЗМА

В чем отличие неофашизма от исторического фашизма? Может быть, это лишь новая ослабленная версия итальґянского и германского фашизма 1930-х гг.? Однозначно ответить на этот вопрос невозможно, ибо и прежде суґществовало множество разновидностей фашизма, да и сейчас их не меньше. Некоторые следуют традициям ультраґправых, другие - национально-революционным или даже национал-большевистским традициям, третьи - хранят верность историческому фашизму. Далеко не всегда легко уяснить разницу между ними. Но у всех этих течений есть общие черты - неистовый национализм, вера в могущестґво государства и чистоту нации, ненависть к либерально- парламентскому устройству общества, оппозиция комґмунизму, с одной стороны, и капитализму - с другой.

39

Существовали и вовсе странные течения, такие как "Народґная борьба" итальянца Серафино Луйя и "фашистский маоизм" бельгийца Жана-Франсуа Тириара, чья организация "Молодая Европа" имела последователей в нескольких странах.

Новый фашизм набирает силу, только если приспоґсабливается к изменившейся обстановке. Культ фюрера и дуче вышел из моды, и лидеры этого типа покинули политическую сцену. Воздействие средств массовой инфорґмации и пропаганды сильно, как никогда, что и продеґмонстрировало правление Сильвио Берлускони в Итаґлии 1993-1994 годов. Возникла телекратия, способная совершать чудеса - пусть и на короткое время. Национаґлизм не потерял своей привлекательности, но в Европе его проявления - это скорее оборонительная, нежели агресґсивная реакция; складывается впечатление, что война правилами игры не предусматривается. К тому же у ультраправых нет монополии на национализм: в Греции, наґпример, и левые, и правые одинаково националистические.

Понимая, что военная агрессия более неприемлема, неофашизм избрал позу спасителя Европы. В этом нет ничего нового и революционного: уже проигрывая войну, Гитлер по-прежнему изображал из себя спасителя Евроґпы, так же поступал и Мосли. Но подобное поведение - скоґрее проявление отчаяния, нежели подлинной убежденности.

Для движений, ищущих свою цель, призыв спасти Евґропу содержит определенный элемент логики: экономиґческое, демографическое и даже политическое давление на Европу постоянно возрастает, несмотря на то, что непосредственная угроза с Востока уже дело прошлого. Однако действительно спасти Европу сможет лишь интеграция, гораздо более тесная, нежели та, что допусґкается большинством неофашистов, поскольку проґтиворечит их национализму и ксенофобии.

Неофашисты славят великое прошлое и великое буґ

40

дущее Европы. Проблемы современной реальной Европы оставляют их равнодушными. Большинство из них выстуґпает против Европейского союза, Маастрихтских соглаґшений и европейской валюты. Неофашисты заняты разработкой "европейской идеи", которой пока еще нет, но которая, по их утверждению, обязательно будет создана. Понятно, почему восточноевропейские неофашисты не особо жаждут чересчур тесного сближения с неофашисґтами Западной Европы.

Неофашизм выступает против коммунизма, но коммуґнизм перестал быть угрозой. С ограничением американґского присутствия в Европе ослабевает и американская угроза, за исключением, быть может, в сфере культуры и духовной жизни. Ультраправые в Европе, на Ближнем Востоке и в Азии всегда были настроены против Амеґрики и даже в разгар холодной войны исповедовали некую форму нейтралитета (нередко называемую "третий путь"). Некоторые настороженно относились к НАТО, некоторые участвовали в демонстрациях против ядерных вооружений. В пропаганде правых непременно присутстґвовала завуалированная идея: "Европа - оккупированный континент".

Социализм советского типа мертв, и после его смерти пропаганда ультраправых выдвинула на передний план антикапитализм, несмотря на отсутствие альтернаґтивной социально-экономической программы. Постоянно выступая против либерального капитализма, свободной торговли, транснациональных корпораций и "Уолл-стрита", они никогда не объясняли, что предлагают взамен. В 30-е годы фашисты обычно высказывались за автаркию, но в настоящее время она уже невозможна; теперь неофашисты больше не призывают упразднить биржу и расширить государственную собственность. Не разъясняют они и своих позиций относительно социальной помощи и налогообґложения. Они обещают защитить "национальный средний

41

класс" от иностранных капиталистов (компрадоров). Однако эта старая ленинская концепция не применима в конце XX века. Некоторые (но не все) неофашисты выстуґпают за государственное контролирование экономики, более значительное, чем в США. Однако эту идею они разделяют с многими партиями, в частности - с левыми.

Неофашисты обещают восстановить семейные ценносґти и принять крутые меры против наркомании и порноґграфии. Их "ценностный консерватизм" (Wertkonservative) призывает уделять большее внимание охране окружающей среды, и действительно, в 90-е годы вопросы экологии стали основной темой их пропаганды. Но и в этой обґласти первенство принадлежит не им, поэтому любая поґпытка изобразить нацистов и их кредо "крови и почвы" как первых "зеленых", просто неверно понятых, вовсе не убедительна. В своих публикациях неофашисты часто пиґшут о гибели лесов, озоновых дырах, опасности загрязґнения среды. Они не одобряют современный феминизм, но не это главная их забота. Несмотря на издевательское отношение неофашистов к субкультуре современного гомосексуализма, некоторые из неофашистских лидеров, например, немец Михаэль Кюн (умерший от СПИДа) - гомосексуалисты.

У неофашистов нет единства мнений в отношении реґлигии. Русские неофашисты - православные христиане, выступающие за тесное сотрудничество с церковью (но проґтив чрезмерной зависимости от нее). Различные сектантґские элементы поддерживают неоязычество, причем их языческие божества вовсе не тождественны. Если некоґторые ультраправые провозглашают приверженность традиционному христианству - вследствие подлинных убежґдений или оппортунизма, то другие избирают теософские секты в традициях Елены Блаватской и Элис Бейли. Так в 60-е годы среди хиппи, культ которых требовал "проґбуждения совести", вновь возникают различные эзотериґ

42

ческие группы. Эзотерические учения, не будучи нациоґналистическими и даже политическими в строгом смысле слова, глубоко антирациональны; в них просматривается тенденция к размыванию границ между добром и злом. На смену морали приходит "биоэтика", а понятие добра замеґняется планетарной пользой. Однако и это не ново: окґкультные идеи проповедовало множество шарлатанов, приложивших руку к возникновению нацизма (и в меньґшей степени - итальянского фашизма). Эти идеи нередко резонируют с призывами крайних неоутопистов из движеґния зеленых (так называемых экофашистов), выступающих за депопуляцию континентов. Некоторые группы неоґфашистов и движение "Новый век" связывает идейное родґство. Если "добро" - это то, что хорошо только для меня лично, то применение даже самых крайних мер против осґтальных может считаться оправданным. В этом смысле неофашизм можно рассматривать как часть движения, пытающегося заполнить духовную пустоту, возникшую в результате упадка религиозного сознания.

В настоящее время ощущается недостаток новых политических идей. Сегодня идея фашистской диктатуры лишена былой привлекательности, и поэтому неофашисґты стараются не затрагивать этого вопроса. В некоторой идеологической неясности есть и свои преимущества. Основная цель неофашизма - оказаться безупречной альтернативой либерально-демократической системе, малоэффективной, или же хаосу, возникшему в результате крушения коммунизма в Советском Союзе и Восточной Европе. Именно поэтому неофашисты считают разумным не формировать четко свою позицию, чтобы не потерять тех, кого они хотели бы привлечь в свои ряды.

Возможно, для неофашистов достаточно было бы выгґлядеть, как партия порядка, национального возрождения и спасения своей страны (или Европы) от алчных чужаков- паразитов. Куда важнее добиться респектабельности,

43

нежели иметь детально разработанную и последовательґную программу. Семьдесят лет назад программы нацистов и итальянских фашистов были весьма кратки, но вряд ли кто- либо обращал на это внимание, и отсутствие программ не слишком помешало политическому успеху этих партий. Неофашизму, отметим еще раз, не нужна ни идеология, ни гуру - их роль не самая важная. У неофашизма совсем немного приманок, они несложны, но вполне достаточны для нынешних политических действий. Идейные построения можно оставить интеллигентам. Достойные своего имени воинствующие неофашисты понимают инстинктивно, за что они выступают, даже если и не имеют ученой степени по политологии.

Фашизм традиционно базировался на мифах, интуиции, инстинктах (воля к власти и голос крови) и иррациональґной системе идей, не имеющих ни малейшего отношения к научному знанию, к пониманию историко-политических и экономических тенденций. Положение не изменилось и сейчас. Идеологи фашизма были малозначительными личностями, такими как, например, Альфред Розенберг, автор известного "Мифа XX века". Весьма сомнительно, чтобы хоть кто-нибудь обратился к нацизму после прочтеґния этой книги. То же относится к Италии, но идеологам положено было пребывать в тени, они были всего лишь толкователями. Пророками и кладезями мудрости были фюрер и дуче. Однако, в противоположность Ленину и Сталину, у них не было идеологических амбиций. Они стремились творить историю, а не толковать ее; они предпочли роль не мыслителей, а людей действия. Основные черты фашизма были (и есть) самоочевидны - национаґлизм, социальный дарвинизм, расизм, насущная необхоґдимость в вожде и новой аристократии, послушание, неґприятие идеалов Просвещения и Французской революции.

Никто из "бритоголовых", "фашо", "хулиганов" не прочел ни страницы Джулио Эвола или Алена Бенуа; это

44

справедливо и для большинства тех, кто голосовал за парґтию Жана-Мари Jle Пена, для британских и германских правых, для австрийских и других ультраправых евроґпейских группировок. Скорее всего, они приобрели идеоґлогию со второй попытки, ощутив отсутствие теории как некую незавершенность.

Теоретики, оказавшие определенное влияние на политиґческое руководство ультраправых и на наиболее граґмотных членов воинствующих неофашистских групп, практически не были известны за пределами своего лагеря. Один из них - Джулио Эвола (1898-1974 гг.), принадлежал к крайнему флангу исторического фашизма; он впервые появился на итальянской сцене как яркий антиклерикальґный (антикатолический) писатель. Можно увидеть некоґторое сходство между Эволой и Розенбергом, однако Ро- зенберг (его повесили по приговору Нюрнбергского трибуґнала) при жизни был весьма известен, а после смерти соґвершенно забыт. Эвола, напротив, приобрел влияние после поражения фашизма. При Муссолини он не входил в высшее руководство. Дуче считал его несколько экзальґтированным интеллигентом (что на языке фашистов отґнюдь не было похвалой), но достаточно полезным, поґскольку немногие истинные последователи фашизма были способны написать статью, не говоря уже о книге. Эвола был ярым антисемитом и еще более фанатичным врагом масонства. В конце войны во время воздушного налета он был тяжело ранен и стал инвалидом. Поскольку в строго юридическом смысле он не был военным преступґником, то после недолгого пребывания в тюрьме продолжал писать и печататься. Среди тех, кто попал под его влияние, был Пино Раути, предшественник Джианфранко Финн на посту лидера итальянских неофашистов. Джорджи Аль- миранте называл Эволу "наш Маркузе, только еще лучґше". Некоторые работы Эволы опубликовали на французґском и немецком, ему посвятили конференцию в Сорбонне;

45

после 1988 года теоретики из рядов российской ультраґправой избрали его своим духовным наставником.

В чем заключались идеи Эволы? Уже упоминалось, что он тяготел к язычеству. Эвола, как и Бенуа, считал хрисґтианство причиной падения Римской империи - этот тезис был опровергнут еще Гиббоном и дальнейшему обсуждеґнию не подлежал. Антикатолические выступления Эволы Джованни Монтини, будущий папа Павел VI, охарактериґзовал следующим образом: "отступление от истины в пользу интеллектуальной лихорадки - странной формы смешения рассудочности и неврастении, интенсивного культа неґвнятицы, псевдомистической манерности и каббалисґтической восторженности, магическим образом экстраґгированных с утонченной отравой восточной эрудиции"¹. Отзыв, полученный 26-летним Эволой, не устарел и в отношении его последующих творений. Будущий папа мог бы упомянуть еще и дадаизм, ибо Эвола начинал карьеру как дадаисгский поэт и художник (некоторые его картины того периода и сегодня можно увидеть в римском музее). Он считал себя и традиционалистом и величайшим революционером, антиисторическим метаґфизиком, антиэгалитаристом, антигуманистом, стоґронником примата интуиции перед разумом, верующим в иерархию и "духовную потенцию". Он выступал против современной цивилизации и свободы: современный свободный человек - эмансипированный раб и перехваґленный пария.

Все подобные идеи не новы: их легко обнаружить в трудах европейских философов конца XIX - начала XX вв., есть у Эволы немножко от Ницше, немножко от Сореля, концепцию "политического солдата" он призанял у Юнгера, можно наткнуться на заимствования из Бергсона, Вейнингера, германских "Kulturpessimisten", Моска и Парето. Близким по духу, хотя и не оригинальным философом могли бы признать Эволу молодые итальґянские революционеры 1905 г.

46

Чем можно объяснить устойчивый интерес опредеґленных кругов к работам Эволы после 1945 года? Стиль его отличался экстравагантностью, и читатель, не знакомый с источниками, на которые опирался Эвола, мог ошибочно заключить, что его блеск и нарочитая неясность стиля - проявления оригинальности, мудрости и глубины. Эвола пользовался модифицированной шпенглеровской теорией исторических циклов и часто, чтобы создать видимость широкой эрудиции, ссылался на восточную, в основном индийскую философию.

Даже обещая не выходить за пределы чисто филоґсофских рассуждений ("метаполитики"), Эвола не смог удержаться от толкований недавней истории и текущих событий. Суждения его обычно были чудовищны. В 60-е гг. вместо того, чтобы постараться придать неофаґшизму респектабельность, он выступает в защиту терґроризма. Его герой - не Гитлер и Муссолини, а Кодряну, румынский террорист-мистик, наиболее радикальный фаґшист межвоенного периода. Выступая против коммунизма и Советского Союза, Эвола в той же степени не принимал и демократию. Между коммунизмом и демократией нет существенной разницы, демократия - это " сифилис духа". Воззрения Эволы значительно повлияли на "Новый поряґдок" ("Ordine nuovo") - итальянских внепарламентских правых. Когда Эволу отдали под суд, его последователи заявили, что их революционность не агрессивна, а является всего лишь самозащитой. И действительно, в те времена итальянские ультраправые не были достаточно сильными, чтобы пойти по пути последовательного террора. Госуґдарство легко раздавило бы правых, и они поступали весьма разумно, воздерживаясь от конфронтации. Эвола умер в 1974 г., когда итальянский фашизм был слаб, а наґдежды на его возрождение невелики. Новый всплеск фаґшизма в 90-е гг. уже не был следствием учения Эволы.

То, что Гете сказал о Клопштоке, абсолютно справедґ

47

ливо и в отношении Эволы. Все ультраправые восхищались им, но лишь немногие - читали. Своими корнями Эвола уходил в эпоху дуче. В его писаниях ничто, кроме громких стенаний по поводу упадка и декаданса, материализма и демократии, наркотиков и извращений, не отвечало реалиям современного мира. Подобные жалобы отнюдь не являлись монополией ультраправых. Эвола был образованным шарлатаном, эклектиком, но не новатором.

Французские новые правые - группа молодых интелґлектуалов, наиболее известным из которых был Ален Бенуа, чьи сочинения знали не только во Франции, но и за рубежом, предприняла попытку разработать более соґвременную доктрину. Пик интереса к ней пришелся на 70-е - начало 80-х гг.; позднее эта доктрина уже не привлеґкала серьезного внимания, отчасти из-за раздоров среди ее адептов, но скорее просто потому, что она себя исчерпала.

Новые правые сознательно отгораживались от традиґционных правых. Признавая, что в историческом фашизме содержались разумные идеи и здоровые начала, новые правые тем не менее отдавали себе отчет в том, что истоґрический фашизм изжил себя. Они с презрением взирали на традиционных правых. Тоталитаризм (типа Муссолини и Гитлера) воспринимался этой группой как страшная опасность, сопоставимая лишь с американским образом жизни, который угрожает захлестнуть всю Европу. В их программе не было проповедей территориальной экспанґсии и агрессивных войн. Оставаясь патриотами Франции, в своей доктрине члены этой группы представляли как бы всю Европу. Бенуа и его единомышленники не были склонґны к вульгарному биологическому расизму. Признавая за каждой расой и национальной группой право на самовыраґжение и самоопределение ("этноплюрализм"), они тем не менее исповедовали концепцию иерархии рас, которую считали "подлинно научной", основанной на открытиях этоґлогии (Конрад Лоренц), бихевиористской психологии и

48

современной генетики. В интеллектуальном отношении новые правые склонялись к заимствованиям у левых философов, таких как Антонио Грамши. Чтобы пугнуть французских благонамеренных, Бенуа в канун выборов в Европейский парламент заявил, что будет голосовать за коммунистов. Но поскольку серьезной опасности, что коммунисты победят именно благодаря голосу Бенуа, не было, эту угрозу восприняли спокойно.

После недолгих сомнений доктрину новых правых стали воспринимать как программу, в которой не хватает новизны и серьезности. Но поскольку лидеры группы были выпускниками престижных университетов, сначала к ним отнеслись довольно внимательно. Эти теоретики мноґго читали и пользовались немалым числом источников: "Аксьон франсез" и германские консервативные революґционеры (1920 - 1932 гг.), Ницше, Карл Шмитг, Эвола, антиамериканские авторы. У Эволы новые правые взяли неоязычество и убеждение, что на совести иудео-хрисгиан- ской традиции лежат все несчастья в истории Запада за последние две тысячи лет. Такие взгляды не только были оскорбительны для германских ультраправых, но встреґтили отпор во Франции, где Jle Пен и ряд ультраправых лидеров либо практиковали католицизм, либо, по меньшей мере, не имели желания вступать в конфликт с церковью.

Новые правые - реакция на социалистический эгалиґтаризм, господствовавший во французских академических кругах после Второй мировой войны. Но в то самое время, когда новые правые вошли в моду, среди французских левых просовегизм уже исчез. Понимая, что нет смысла продолжать избивать дохлую лошадь марксизма, Беґнуа направил свои атаки на "американизм", известный также как "культура кока-колы" и "макдональдизм", либерализм и западный капитализм. Он не предлагал никакой четкой альтернативы, кроме общих ссылок на необходимость обновления элиты и на пагубные последґ

49

ствия "арифметической" демократии. Новые правые всегда гордились тем, что для них наибольший интерес предґставляли проблемы и перспективы культурной революґции. Среди их публикаций гораздо больше рецензий на кинофильмы, нежели статей по экономике. На самом деле, изучение идей новых правых напоминает визит на склад (или кладбище) идей и идеологий, собранных, чтобы предпринять новую попытку их синтеза.

Новые правые и подобные им группы пробовали найґти "антилевую" идеологическую альтернативу. Но в отлиґчие от исторического фашизма они стартовали со слабой позиции. В ядерный век ни одна европейская страна не может претендовать на роль великой державы. Объединенґная Европа, в лучшем случае - отдаленная мечта, а война, как средство достижения политических целей, исключаґется. В историческом же фашизме культ силы и военной доблести, жертвенности и героизма играли решающую роль. Наследникам фашизма нужны новые идеи и новые идолы.

Неофашисты обвиняют новых правых в пустой трате времени на бесплодные теоретические дискуссии, ничем не отличающиеся от дискуссий новых левых. В какой-то степени это верно, но и неофашисты сталкиваются с анаґлогичной проблемой - резким ограничением политической сцены, где не остается места мечте о славе; фашизм выґнужден приспосабливаться к условиям страны лилипутов. Идейное вооружение новых правых весьма похоже на багаж итальянского фашизма - небиологический расизм, опасность американизации европейского общества и культуры (у фашистов - декаданс), верховенство элит, иерархическая структура политических институтов, отґказ от парламентской системы. Призыв к "ориентации на Восток" - реминисценция национал-большевизма 20-х гг.

И все же новые правые и фашизм отличаются друг от друга: фашизм сознает, что лишь мобилизация масс споґ

50

собна привести к политическим переменам. Новые праґвые, напротив, жаждут возвращения к идеям элитаризма начала XIX в., которые не оставляют в политике места простому человеку. Фашизм утратил агрессивный шовиґнизм, идеологию военной силы и войны. Самое большее, на что он способен, - это на оборону и обещания спасти Европу от нашествия иностранцев. В "государстве соґциальной помощи" (welfare state) фашизм может соґхраниться как источник радикальных идей в духовной сфере, но политическая реальность резко ограничила свободу его действий. Корни фашизма - протест и чувґство отчаяния, а не вера в политическое мессианство и грядущее национальное возрождение. Оживление ультраґправых в 1980-е и 1990-е гг. связано с всеобщим недоґвольством, преступностью, эмиграцией, неполадками в политической системе. Все это лишь в малой степени напоминает "героический пессимизм" Эволы, Бенуа и их популяризаторов.

КЛЕРИКАЛЬНЫЙ ФАШИЗМ И ТРЕТИЙ МИР

В последние годы одна из давних разновидностей фашизма, клерикальный фашизм, переживает стадию возґрождения и в некоторых странах имеет немалые шансы на успех. Клерикальный фашизм может существовать в самых разных ипостасях, таких, например, как симбиоз с радикальной фундаменталистской религией.

Термин "фундаментализм" несовершенен, как и больґшинство терминов, используемых в современных политиґческих и общего характера дискуссиях. Но пока еще никто не дал определения, которое бы лучше характеризовало данное явление и столь же широко использовалось. Если фундаментализм есть нечто ортодоксальное, возвращение к источникам, к священным текстам, то легитимность современного фундаментализма явно вызывает сомнение.

51

Нередко фундаменталисты предлагают свою собственную, новую интерпретацию этих текстов, ни коим образом не тождественную традиционной. Точнее было бы опредеґление фундаментализма как антимодернизма, но поскольку формулировок модернизма тоже немало, это не принесет существенной пользы. Остановимся на том, что фунґдаментализм представляет собой радикальное, воинствуюґщее, фанатичное движение, пытающееся силой навязать другим свои верования. Следовательно, это движение поґлитическое.

Сходство между фашизмом и фундаментализмом замеґтили еще в 1920-е гг., задолго до того, как имя Гитлера стало широко известным. Один из самых первых отчетов о фундаментализме в США (на немецком языке) был озаглавлен "Фашизм и фундаментализм в США".² Автор наглядно показал, как политический фанатизм подпитывает религиозную нетерпимость, как крайний наґционализм и популизм идут рука об руку с радикальной религиозностью, и как Ку-Клукс-Клан сотрудничает с фунґдаменталистами. И фашисты, и фундаменталисты - выґходцы из одинаковых слоев общества; и те и другие, плохо образованные и недовольные, отдают предпочтение приґмитивным и насильственным методам.

Термин "клерикальные фашисты" появился еще раньше - в 1922 г. Так называли группу католиков, члены которой жили в Риме и Северной Италии и выступали за синтез католицизма и фашизма. Еще в 30-е годы было отмечено сходство между "мусульманскими братьями" и фашисґтами; известно и то, что крайние мусульманские органиґзации поддерживали страны оси во время Второй миґровой войны.

В выдающейся работе, опубликованной в 1937 году, немецкий католический автор назвал нацизм новым политическим исламом, а Гитлера - его пророком Му- хаммадом. Откуда этот "новогерманский" (neudeutsch)

52

ислам? Гитлер, от "Майн кампф" и до позднейших публиґкаций, утверждал, что носителем, провозвестником и паладином новой религии всегда был меч. "Основная движущая сила всех революционных перемен - ненаґвисть; всепроникающий фанатизм и даже истерия подґнимают массы быстрее любой научной теории".

Нацизм содержал элементы язычества, итальянский фашизм проявлял антиклерикальные тенденции, но это были лишь маргинальные явления. Однако после захвата власти фашистское руководство старалось не осложнять отношения с церковью. С другой стороны, духовенство играло важную роль в фашистских государствах и профашистских движениях. Фашистские и профашистские партии в Латинской Америке и различные "интегра- листские" движения отвергали языческие элементы наґцизма и призывали к необходимости христианской духовной революции (о.Чарльз Кофлин в США). Освальд Мосли писал впоследствии, что слабость британґского фашизма состояла в том, что в своем духовном облике он не был в достаточной степени инспирирован христианскими идеями. И Энгельберт Дольфус и Курт Шушниг в Австрии, и словацкое правительство католиґческого священника Иозефа Тисо (в свое время нередко называемого клерикальным фашистом) не были религиґозными фанатиками, они были скорее авторитарны, нежели тоталитарны. С другой стороны, хорватское госуґдарство усташей - истинный пример взаимопроникноґвения религии и фашизма, приведшего к государственному терроризму, беспрецедентному даже по балканским меркам.

Некоторые утверждают, что долговременного взаиґмопонимания между фашизмом и религией не может быть просто потому, что это мировоззрения холистские, предъявляющие претензии на человеческую личность во всех ее проявлениях. "Да не будет у тебя иных богов, кроме

53

Меня", - провозглашает Библия, но Библия же требует, "отдать Кесарю - кесарево, а Богу - Богово". Талмуд недвусмысленно объявляет "Дина de малъхута - дина", то есть "Закон светского государства - это закон". Однако ислам, согласно фундаменталистам, - "дин да day ля" - и религия, и социально-политическая система. Ислам не призывает мусульман к неподчинению немусульманским правителям, но утверждает, что подчиняться следует лишь до тех пор, пока не придет конец господству "неверных".

Доказывалось также, что синтез фашизма и религии невозможен, поскольку все фашистские течения глубоко националистичны, тогда как сегодняшний светский национализм для современных мировых религий безразґличен или же абсолютно неприемлем. Однако воинствуґющая религиозность и национализм сосуществуют в шиитском Иране, среди еврейских фанатиков в Израиле, среди сикхов - в Индии и в других районах Азии. Русская православная церковь всегда была оплотом русского нациґонализма, также как и армянская, грузинская, украинская и болгарская церкви - оплоты национализма в своих странах.

Еще одним серьезным аргументом может быть и то, что исторически некоторые религии не столь фанатичны, как другие. Поэтому они не могут превратиться в борцов за клерикальный фашизм. Отнюдь не все религии стремились к установлению теократии. Так, в далеком прошлом Индия была образцом веротерпимого государства, где царь Ашока почитал все религии, а Акбар проповедовал релиґгиозную терпимость.

Подобная терпимость наблюдалась в Европе при Фридрихе Гогенштауфене в ХШ веке; но это было искґлючением. История христианства с раннего средневековья - это преследование еретиков, сожжение ведьм, крестовые походы и погромы, инквизиция и иные формы нетерпиґмости. Борьба за власть между церковью и светскими

54

правителями продолжалась в течение долгих веков и закончилась с секуляризацией государств на пороге нового времени (в России это произошло несколько позже, при Иване Грозном, наложившим на церковь свою тяжкую десницу).

Иран - наиболее известный пример религиозной нетерпимости ислама. Строго говоря, эта традиция уходит вглубь доисламских времен; она проявляется в преґследовании турок, узбеков, а в недавнее время - и разґличных исламских сект, а также бахайцев, христиан, евреев и всех прочих религий. Объявление священной войны- ("джихада") неисламскому миру - "дар алъ-харб"- жизненно важный коллективный долг-"фард алъ-кифайя". Джихад - перманентная революция, допускающая вреґменные перемирия, но не подлинный мир. Таков общий закон, но на практике постоянно приходится делать уступки.

Разумеется, фундаментализм - не монополия ислама, его можно обнаружить и в христианстве, и в иудаизме, и в других религиях. Крайняя форма проявления фундаґментализма - политический терроризм. В США это убийства сторонников абортов, в Израиле - каханизм, в Индии - нападения индуистов на мусульман. Фундаменґталисты осуществляют политическое давление на праґвительства в Америке, Европе и Азии. Радикалы приобреґли власть в мусульманском мире, но не исключено, что их влияние еще возрастет на огромном пространстве от Алґжира до Бангладеша. С другой стороны, во многих странах Востока и Запада настолько усилился секуляризм, что захват власти фундаменталистами не представляется возможным.

Полезно выделить основные политические особенносґти исламского радикализма и черты, роднящие его с фаґшизмом. К ним можно отнести обскурантистский и антиґзападный характер исламского радикализма; отказ от ценґ

55

ностей либерального общества и прав человека, примат коллективного над индивидуальным, особую власть элиты и диктаторские методы управления, широкое использование пропаганды и террора, исключительные агрессивность, прозелитство и фанатизм.

Интеллектуальные предтечи итальянского фашизма и национал-социализма проповедовали, что общественное выше личного. Они прославляли страдания во имя святой цели, считали демократию искусительной ересью, верили, что мир четко поделен на друзей и врагов ("наґших" и "не наших", по терминологии русских ультраґправых 1990-х гг.). На их знамени были начертаны такие принципы, как окруженное тайной руководство, слепое подґчинение, почти абсолютная вера в превосходство мужчины, непримиримый конфликт с прогнившей западной цивилиґзацией. Таковы были символы веры Людвига Клягеса и Карла Шмитта, Ханса Фрейера и Фридриха Вольтерса, правых протестантских теологов Веймарской республики и прочих, ныне забытых.

Но если рассуждать с иной точки зрения, то некоторые перечисленные выше принципы являются символами веры радикального Ислама. Фундаментализм сам по себе нельзя уравнять с фашизмом. Во многих странах фундаментализм консервативен и обращен в прошлое. Иногда фундаментаґлизм затрагивает главным образом сферу духовную, а иногда это метод защиты - реакция религиозного меньґшинства на светское большинство или же на религию большинства. Таковы, например, крайне ортодоксальные евреи в Израиле, шииты в Ираке, мусульмане - в Индии. Подобные группы фундаменталистских меньшинств могут быть весьма радикальны и способны на насилие и даже террор. Но они не могут и мечтать о теократии: максимум их возможностей - добиться большей автономии.

В таких странах как Индонезия и Малайзия кульґтурные традиции не допускают возможности развития

56

фашизма, а общество настолько секуляризовано, что нейтрализует влияние фундаменталистов. Победа Хомейни в Иране безусловно придала новый стимул фундаментализму во многих мусульманских странах, в частности, в Пакистане и Египте, но фундаменталисты-шииты и фундаменталисты- сунниты и в теории, и на практике резко отличаются друг от друга. Большинство фундаменталистов-суннитов считает шиитов сектантами и не приемлет пример Ирана.

И все же между мусульманским радикализмом и фашизмом есть несомненное родство. Не будучи тожґдественными движениями, они весьма сходны в сущестґвенных деталях, иногда даже поразительно сходны. Гитлер, придя к власти, распустил профсоюзы и отменил праздноґвание Первого мая. День международной солидарности труґдящихся стал Национальным днем труда и оплаченного отпуска, каковым не был прежде. Хомейни сделал то же самое. Отныне иранцы маршируют под лозунгами "Рабочие и труженики, Ислам - для вас!". "Наша партия - партия Аллаха, наш вождь - Рухолла Хомейни!". И в Германии, и в Иране празднование Первого мая продолґжалось еще некоторое время, но постепенно потеряло свое значение⁴. Вряд ли аятолле была известна политика нацистов по отношению к профсоюзам и левым - скорее всего это было инстинктивное действие.

Один из исследователей современного Ирана сравнил фундаменталистский Иран не с европейским фашизмом, как таковым, а с его наиболее крайней группировкой - румынской "Железной гвардией", которая, как и иранские исламисты, пополняла ряды своих боевиков за счет студенческой молодежи крестьянского происхождения. Оба движения исповедовали страдание, жертвенность, мученичество. Среди румынских фашистов немаловажную роль играли священнослужители, собрания начинались богослужениями, во время фашистских шествий развеґвались хоругви (как и на демонстрациях русской "черной

57

сотни"). По словам лидера "Железной гвардии" Корнелиу Кодряну, ее целью было "воскрешение во Христе".⁵ Шииты предпочитают воскрешение имама, но параллели тем не менее поразительны.

Если радикализация в исламском мире будет продолґжаться, то усилятся и фашистские тенденции. На Западе многие опасаются даже термина фашизм, но вне Европы и Северной Америки фашизм не всегда рассматривается в негативном контексте: для боевиков Третьего мира Гитлер и Муссолини - борцы за национальное освобождение, которые, даже потерпев поражение, не покрыли себя позором.

Основная черта, общая для фундаментализма и фаґшизма, - тоталитаризм. Фундаменталисты - в некоторых отношениях традиционалисты, но в то же время они хоґтят улучшить общество и человека, а не сохранять их в прежнем виде. Им нужно не просто пассивное послушание, а энтузиазм и полное подчинение. Такой фундаментализм глубоко антидемократичен и антилиберален. Нет своґбодомыслия, есть только ересь. Прав отдельного человека и свободы мнений не существует. Радикальные мусульманґские философы воспринимают демократию как богоґхульство.

Это же относится к коммунизму, в особенности к его сталинистской форме. Однако теоретически сталинизм никогда полностью не отходил от своей интеллектуальной основы - Просвещения, секуляризма, идеалов Французской революции. Заявляя, что его вдохновляют идеи рационаґлизма, коммунизм был, разумеется, антирелигиозным, в противоположность фашизму, который хотя бы на словах отдавал должное религии. Подобно фашизму, радикальный фундаментализм - популистское движение, основанное на социальной напряженности, вызванной недовольством деклассированных элементов, обделенных благами соґвременного общества и чувствующих себя отверженґ

58

ными. Он носит явно эгалитарный характер и направлен против более благополучных.

Мятежники в Алжире и Египте, забрасывающие камґнями новые автомобили и врывающиеся в новые дома, столь же одержимы завистью и отчаянием, как и глубоким религиозным чувством. Под "священным гневом" скрываґются разочарование и старомодные идеи "классовой борьбы". У рекрутов плебейских штурмовых отрядов в Германии 1932-1933 гг. много общих черт с тегеранскими хулиганами, которые стали хребтом движения мулл.

Исламскую революцию в Иране поддержали многоґчисленные недовольные: средний класс и "базарис" - мелкие торговцы и ремесленники, считающие себя обойґденными и отвергнутыми сегодняшним днем. Они не могли получить кредитов и чувствовали угрозу, которую несут им современные магазины и импорт высоких техноґлогий. Существовал и новый, современный средний класс, но шахский режим, опасавшийся любых проявлений обґщественной независимости, не позволил ему организоґваться. Движения, приведшие к победе европейский фаґшизм и исламскую революцию, состояли из разрозненґных групп с противоречивыми классовыми интересами. Но не эти интересы играли решающую роль, особенно на позднейших этапах. Новый режим пообещал во имя высґшей цели сгладить классовые противоречия. "Базарис" было велено вернуться к традиционным занятиям, а Хомейни объявил, что отнюдь не высокие цены на дыни явились причиной его "славной революции".

При фашизме главный инструмент власти - государстґвенная партия, при фундаментализме - религиозные орґганизации. Такие организации могут подчиняться харизґматическому лидеру, подобному Хомейни, но как правило, имеют коллективное руководство. Духовное сословие в шиитской системе играет центральную роль, в суннитском фундаментализме - гораздо меньшую. Однако для всех

59

фундаменталистских движений характерно, что священноґслужители никогда не стоят слишком далеко от руководяґщих постов. Это касается и радикальных раввинов в Израґиле, и сингалезских монахов в Шри-Ланке, и священниґков в других районах мира. Радикальная политизированная религия, как и фашизм, притягивает молодежь и студенґтов. Это вызвано крушением альтернативных идеологий, неприятием западного образа жизни, безработицей и неґвозможностью добиться положения, достойного полученґного образования.

Как исторический, так и клерикальный фашизм имеют похожие экономические программы. Вернее было бы указать на отсутствие таковых. Оба движения выступают против материалистического социализма, но за "справедливый общественный строй", оба движения отвергают капитализм западного типа, но не возражают против частной собственности. Не доверяя рынку, они тяготеют к государственному капитализму. В нацистской Германии СС и некоторые нацистские лидеры создали крупные корпорации, такие как предприятия Германа Геринга. В Иране правящее духовное сословие, имея в своем распоряжении миллиарды долларов, владеет акционерными компаниями и фондами, контролирующими значительную долю экономики Ирана. Муллы осуждают демонстративное расточительство, но вполне мирятся с роскошью в частной жизни, если она сокрыта от глаз.

И наконец, важнейший вопрос - о насилии. Радикальґный ислам взирает на природу человека весьма песґсимистически: страх необходим; если человек никого не боится, он будет грешить. Одного лишь внушения недоґстаточно: требуется принуждение, и не только по отношеґнию к врагам, но и к сторонникам. Применение террора распространяется и на собственную страну, и на зарубежґные страны. Нацисты, фашисты и, конечно же, сталинисты в мирное время не брезговали политическими убийствами

60

за пределами своих стран, но они всегда пытались замести следы. Исламские радикалы практикуют это в открытую, как показали покушения на жизнь Салмана Рушди и бенгальской писательницы Ташимы Нашрин. Отступники и ренегаты должны быть наказаны, иначе их примеру последуют другие. Можно было предположить, что сотни фанатиков-верующих добровольно пожелают исполнить священный долг, ибо каждому мученику гарантировано место в раю. Однако не слишком полагаясь на человечесґкую природу, муллы сделали задачу еще более приґвлекательной, посулив более миллиона долларов в вознаграждение за убийство отступника Рушди.

Исламизм - не религия, а религиозная идеология, главґная цель которой - бунт против Запада и модернизма. Корни исламизма - в неприязни, которую чувствуют муґсульмане против главенствующего положения Запада в политике, культуре и экономике. Западные ценности не приемлются, поскольку подрывают традиционный муґсульманский порядок и образ жизни, оттесняя религию и духовенство на второй план. Эта идеология столь же яростно отвергает Китай, Японию и Россию. Но поґскольку на протяжении обозримого времени мусульґманские страны в основном имели контакты и конфликґты с Западом, то ожесточенный гнев направлен в первую очередь против исчадий Сатаны в этой части мира.

Идейное антизападничество по духу весьма близко традиционной позиции ультраправых европейских мысґлителей, чьи взгляды проложили дорогу фашизму.⁶

Согласно мнению некоторых специалистов, возрожґдение фундаментализма - это результат крушения нациґонализма и национальных государств в арабском и мусульґманском мире из-за искусственно проведенных границ. Но это верно лишь отчасти. Так или иначе, арабские секуляр- ные националисты также возражали против прежних границ, а конфликт между секулярным национализмом

61

и исламом нельзя считать непримиримым. Насер и Саддам Хусейн, будучи националистами, в своих антизаґпадных выступлениях как истинно правоверные мусульмане призывали к джихаду. И их широко поддерживали исламистские радикалы, несмотря на гонения на "муґсульманских братьев", шиитские секты и другие радиґкальные группировки.

Неприятие либеральных и светских ценностей, в том числе и прав человека в западном понимании, и их подмена исламским порядком не требуют подробного анализа. Некоторые западные защитники культурного релятивизма заявляют, что это не конфликт, а лишь недоразумение, основанное на традиционном предубеждении христианства против "воинствующего ислама". Кое-кто из них доказыґвает, что по восточному обычаю слова не всегда упоґтребляются в их прямом значении (например, "священная война") и что между мусульманской догмой и мусульґманской практикой пролегает огромная дистанция. Эти аргументы не полностью ошибочны, поскольку любая идеология вынуждена делать некоторую скидку на реґальность, несовершенство человека и его слабости. Любая идеология, будь то исторический фашизм или коммунизм, вынуждена приспосабливаться к переменам в экономике и технике, не может избежать этого и ислам. Верно также, что арабский язык обнаруживает тенденцию к гиперболам. Но все же эта апологетика ложна, ибо пытаґется представить радикальный ислам более умеренным, чем он есть. Китайские коммунисты не были лишь "аграрґными реформаторами", как полагали доверчивые иноґстранцы в 1930-1940-е гг. И мусульманские радикалы - отнюдь не только правоверные, творящие добрые дела и молитвы: их главная цель - наказать неверных. Если исламское судилище ("фатва") призывает покарать писателя, осмелившегося критиковать самого пророка или его учение, если женщине, выразившей недовольство обґ

62

ращением с представительницами ее пола в исламском обществе, выносят смертный приговор, то это подтвержґдает сказанное выше. Если христианских священников убивают в Иране и Центральной Африке, иностранцев - в Алжире, а коптов - в Египте, это отнюдь не результат недоразумения.

Шиитский и суннитский ислам по-разному относятся к элитарному характеру власти и диктатуре. Учение шиитов основано на том, что двенадцатый имам (потомок пророґка Али), давно и таинственно исчезнувший, явится вновь, и только тогда государственная власть станет законной. Пока этого не произошло, верующие мусульмане нуждаґются в руководстве, и поскольку у большинства из них нет достаточных знаний, Коран истолковывают религиґозные сановники-муджахиды, высшими из которых являются аятоллы. Руководить могут как отдельные личности, подобные покойному Хомейни и его преемнику Хаменаи, так и группа аятолл (сура-йе раббари).

"Мусульманские братья" в Египте и в других странах в этом отношении более либеральны. Их главный наставник Сайед Кутб, казненный при Насере в 1966 году, заявлял, что бразды правления мусульманской страной не обязательно должны находиться в руках тех, кто носит чалму. Достаґточно, если государство принимает шариат, заменяющий конституцию и своды законов.

Однако у ислама нет всеобъемлющей системы законов. Лишь в небольшой части Корана обсуждаются право и общество (как и Мухаммад не оставил никаких указаний относительно преемника). Многие аспекты в жизни общества вообще не обсуждаются в Коране. Короче говоря, только глубокие знатоки Корана способны исґтолковывать все подобные неясности, и эту роль вряд ли могут играть короли и президенты, сколь релиґгиозны они бы ни были. Однако некоторые арабґские лидеры, как, например, Муаммар Каддафи (Ливия),

63

однозначно отвергают подобные требования священноґслужителей и требуют признать их право на толкование Корана. Они называют экстремистов "шарлатанами и еретиками", которых следует уничтожать, как диких зверей, ибо их цель - разрушить ислам и расколоть нацию.

В клерикальном фашизме роль массовой партии играет община верующих. Они выходят на гигантские демонстрации, вступают в народную милицию и в элитные формирования. Население тщательно контролируется системой участковых надзирателей, аналогичной системе "квартальных уполномоченных" (blockwart) при нацизме.

Когда клерикальные фашисты находятся в оппозиции (Алжир, Египет), их террористические организации работают на подрыв государственной власти, убивая крупных правительственных чиновников, иностранцев, туристов и представителей национальных меньшинств страны. Клерикальные фашисты в Северной Африке и на Ближнем Востоке к настоящему времени осущестґвили больше террористических актов, чем нацисты и фашисты до прихода к власти. В Германии за три года до установления нацистского режима было совершено примерно 300 политических убийств, и не все из них осуществили нацисты, тогда как в Алжире в 1992-1994 гг. было убито несколько тысяч человек.

Насилие - общая черта исторического и клерикальґного фашизма; оно требует сурового наказания всех противников режима. Аллах, быть может, и милостив, но не его фундаменталистские представители на земле. В проґтивоположность старомодным диктатурам (и азиатским тираниям) радикальный ислам требует полного подчиґнения. Он контролирует не только политическую активґность граждан, но любую их деятельность, даже досуг. Сфера частной жизни сведена к минимуму, и во многих отношениях она находится под таким тотальным контроґлем, о котором европейский фашизм даже мечтать не мог.

64

Оппонентов режима уничтожают, сажают в тюрьмы, вынуждают покидать страну. При Хомейни и его преемґниках были убиты десятки тысяч человек. Эмиграция из Ирана и Алжира (законная и не законная) намного преґвышает эмиграцию из нацистской Германии (350 тысяч покинувших страну, включая евреев) и бесконечно преґвышает этот же показатель для фашистской Италии. Клерикальный фашизм - это не просто одна из сторон в конфликте между политическими режимами, это одна из сторон в конфликте между современным и антиґсовременным обществами; и неудивительно, что такого рода конфликт заставляет столь многих стать беженцами.

И, наконец: политический ислам агрессивен. Порожґденный защитной реакцией на современность и цивилизаґцию Запада, он уже на ранних этапах своего развития предъявляет претензии на руководство миром: Запад не только обанкротился морально и политически, но уже близок к гибели, и единственная сила, которая способна установить новый мировой порядок - это политический ислам. Запад погружен в глубокий кризис морали и кульґтуры, поскольку отверг религию как руководящий принґцип. Ислам же не прошел периодов Реформации и Проґсвещения, он готов и способен выполнить ту миссию, коґторую христианство провалило.

Подобные претензии не оригинальны - их провозглаґшали уже в 1950-е гг. такие левые радикалы, как Франц Фанон, не менее страстно призывавший к применению силы против прошившего Запада. Но Фанон и его друзья могли предложить лишь некую мифическую надуманную идею Третьего мира, тогда как фундаменталисты выражают чувґства многих миллионов верующих, порожденные страхом и злобой. Движение фундаменталистов объединяет траґдиционное ощущение общей для всех миссии.

Их агрессивность имеет, вероятно, и иные причины: если западную цивилизацию не разрушить, то западный

65

рационализм, западная наука, западный секуляризм и заґпадные развлечения одолеют ислам и приведут к его гиґбели. Поскольку невозможно, да и незачем, строить стену, чтобы отгородиться от влияния западной культуры, то единґственный способ остановить сегрегацию - это разрушить источник зла; отсюда следует необходимость исламизи- ровать Испанию и Францию, а затем всю Европу и осґтальной мир.

Что питает исламистов, и в чем слабость этого движения? Популярность ислама - это реакция на все возрастающую роль Запада в области культуры и политики. В прошлом чрезвычайно развитая культура и огромная сила, ислам ныне беден и слаб. Его попытки копировать западные институты и обычаи, предґпринятые в XIX - начале XX вв., потерпели крушение. Это привело к бунту против Запада под флагом арабского (а также североафриканского и персидского) национаґлизма. И нынешний ислам - это традиционно политичесґкая религия на второй стадии бунта против Запада. Раньше, в конце 30-х гг., у фашизма в его простом и чистом виде были последователи в мусульманском мире. Партия "Мыср аль-Фатат" ("Молодой Египет") Ахмада Хусейна черпала вдохновение в европейском фашизме, то же можно сказать и о социал-националистической партии Сирии Антуана Са'аде и панарабской партии Баас, котоґрая впоследствии раскололась на сирийское и иракское крылья, ожесточенно воюющие друг с другом, несмотря на минимальные идеологические различия.

Два поколения арабских военных, в том числе Насер и Садат, а позднее - Саддам и Асад, в молодые годы подпали под влияние европейского фашизма или его разновидносґтей в других регионах Но их партии не были исключиґтельно исламскими; в руководящих кругах партии Баас были и арабы-христиане. После поражения стран оси, когда фашизм лишился ореола всепобеждающей силы, его

66

восточным последователям пришлось припасть к другим источникам вдохновения - коммунизму, правому и левому популизму, и наконец, к исламу. Первый натиск фашизма на Ближнем Востоке был безуспешен, но за ним последоґвал второй - всплеск мусульманского радикализма.

Выше упоминалось о связи между социально-эконоґмическими бедами и активизацией мусульманского радиґкализма. Государства с самыми острыми политическими проблемами одновременно переживают самые тяжелые экономические трудности. Судан и Бангладеш относятся к беднейшим странам мира. В течение многих лет в Судане происходит сокращение валового национального продукта, а Бангладеш постигли стихийные бедствия. Алжирская экономика не развивается уже долгие годы, доход на душу населения там упал, уровень безработицы составляет 50%, а для молодежи этот показатель еще выше. Миллионы людей не имеют приличного жилья. В экономике бывших советских мусульманских республик наблюдается резкий спад (за исключением Казахстана, где, впрочем, в 1993 г. инфляция составила 150%); экономика Таджикистана находится по существу в катастрофическом состоянии. В то же время ежегодный прирост населения в таких страґнах, как Алжир и Судан, превышает 3%. В 1974 году в Алжире было 16 миллионов жителей, ныне - 31 миллион. За этот же период население Судана удвоилось - с 18 до 35 миллионов, то же произошло с населением Ирана - оно увеличилось с 30 до 60 миллионов. В какой-то степени контроль за рождаемостью практикуется в этих странах, пусть и не с благословения властей, но произошло это слишком поздно, и результаты вряд ли проявятся в обоґзримом будущем. В конце Второй мировой войны население города Алжира составляло 300 тыс. человек, ныне - 2 миллиона. Население Тегерана (вместе с пригородной зоґной) выросло с 1 до 10 миллионов.

Алжир и Иран - страны, производящие нефть и имею-

67

шие значительные доходы от продажи нефти и природного газа. Алжирские нефтяные доходы были растрачены при "социалистическом" режиме Хуари Бумедьена; Иран пеґрежил значительный экономический подъем в 1960- 1970-е гг., однако революция 1979 г. и последовавшие за ней события положили ему конец. Ныне безработица в Иране достигла почти 50%, доход на душу населения резко снизился.

Если при шахе Иран развивался достаточно быстро, то как могло случится, что на смену шаху пришла теокраґтическая диктатура? Ответ на этот вопрос в следующем: как бы быстро ни развивалась страна, население, в особенґности средний класс, хотело, чтобы это происходило еще быстрее. Следует добавить, что оппозиция диктатуре шаха выступала под знаменами свободы, а не режима аятолл. И в результате демократы и левые революционеры проґложили дорогу режиму, которого они вовсе не хотели и который расправился с ними быстрее, эффективней и еще более жестоко, чем могло сделать правительство шаха.

Сказанное об экономических и социальных проблемах относится практически ко всем мусульманским странам, кроме крупнейших экспортеров нефти, таких как Саудовская Аравия и малонаселенные эмираты Перґсидского залива. Это справедливо даже для Пакистана и Турции, где рост производства и дохода на душу населеґния был невелик, но сопровождался либо высоким уровнем инфляции (Турция), либо такими непроизводительными расходами, как большие ассигнования на военные нужды (в Турции, и в Пакистане).

Когда большие группы населения оказываются за чертой бедности без особых надежд на то, что положение их изменится, популистские движения, утверждающие, что спасение придет через веру, способны мобилизовать огґромную армию безработных. Можно, однако, надеяться, что массы, которым обещают столь много, а делают для

68

них так мало, не будут слепо поддерживать режим, и вскоґре начнется пассивное сопротивление, а затем сформируґется активная оппозиция.

Во времена тяжелых кризисов политический ислам может оказаться серьезным претендентом на власть в муґсульманском мире. Но радикалы идут еще дальше: они уверены, что на них возложена всеобъемлющая миссия. Фантазии о глобальной миссии вряд ли реализуются, но даже бедная и относительно слаборазвитая страна может оказаться весьма опасным соседом, если у нее будет современное оружие.

Иран ведет по числу терактов, осуществленных во многих странах мира - содержит лагеря для подготовки террористов, снабжает их оружием, поддерживает инфґраструктуру террористических групп в Ливане, Египте и в других районах Ближнего Востока и Африки. Иран имел непосредственное отношение к взрывам и убийстґвам в Европе, Северной и Южной Америке и Азии. В долговременной перспективе это вряд ли принесет выгоду Ирану, но в настоящий момент такие действия несомненґно заставляют помнить о такой опасности. Северную Корею никто не принимал бы всерьез, если бы не ее ядерная программа. То же относится и к Ирану в связи с его стремлением обзавестись ракетами дальнего радиуса действия, ядерными вооружениями, биологическим и химическим оружием. Терроризм и даже обладание средґствами массового уничтожения не могут превратить Иран в мировую державу: наоборот, применение такого оружия приведет страну к гибели.

Пока правители Ирана не проявляют склонности к самоубийству, они скорее предпочитают владеть средстґвами массового уничтожения в первую очередь для того, чтобы обеспечить своей стране доминирующее положеґние на Ближнем Востоке. Их политика исходит из предпоґсылки, что малые страны Ближнего Востока не могут в

69

военном отношении сравняться с Ираном, но такая предпосылка может оказаться ошибочной. Иран также не принимает во внимание вероятность того, что вызванный им кризис может выйти из-под контроля и привести к катастрофе.

Западные критики признают недостатки своего обґщества и без напоминаний со стороны ислама. Аскетизм шиитского ислама и других радикальных сект, требующих строгого соблюдения религиозных ритуалов, (некоторые из них носят мазохистский характер), вряд ли сможет найти энтузиастов на Западе. Ислам - древняя религия, и некоторые прославляют ее как бунт против Просвещения и разума, но если Запад или Восток почувствуют потребность в определенной дозе фундаментализма, то у них есть свои религии, не говоря уже о различных эзотерических культах нового времени.

Сила радикального ислама - это сила популистской сисґтемы, которая привлекает простых людей, обещая хоть какую-то уверенность в опасном и нестабильном мире Слабость политической религии состоит именно в том, что она обещает счастье на земле. Она вынуждена демонґстрировать реальные успехи, поскольку не может ссыґлаться на смягчающие обстоятельства, когда дела обстоят не так, как хотелось бы. Отгораживаясь от современной цивилизации, радикальный ислам изолируется и от современной науки - источника силы и благосостояния. Исламские сановники искренне верят, что если совреґменную науку надлежащим образом исламизировать, то она сможет исправно служить исламу, но подобная идеологиґческая обработка означает отставание. Да и вообще сомнительно, насколько эффективно можно использовать науку в теократической системе.

Результаты правления фундаменталистов в Иране не свидетельствуют в их пользу. Несмотря на значительґные доходы от экспорта нефти, экономика страны переґ

70

живает застой и упадок. И нет оснований полагать, что если радикалы придут к власти в Алжире, Египте или другой мусульманской стране, положение там будет иным.

Что же случится, когда обещания и пророчества не исполнятся? Теоретическая возможность - либералиґзация: и действительно, рамки свободы постоянно расширяются, и в большей степени, особенно в Тегеране, чем можно было бы ожидать. Небольшие нарушения исламского кодекса игнорируются, а коррупция среди чиновников смягчает строгости исламской ортодоксальґности, что напоминает советскую систему, которая ниґкогда не была полностью идентична оруэлловскому "1984"; это же происходит и с радикальным исламом.

Но когда трудности обостряются, а режим в то же время не в состоянии либерализоваться, не подвергая опасности собственное существование, он обычно становится еще боґлее радикальным. Даже если исламисты придут к власти и в других странах, они не смогут оказать существенной поґмощи муллам в Тегеране. Они не смогут заручиться серьезґной финансовой поддержкой, и их собственное руководство окажется под угрозой. Самое большее, на что они смогут надеяться - "фундаменталистский интернационал" неґбольшого числа стран, временно координирующий полиґтические и террористические акции.

Много говорилось о террористах-самоубийцах, от которых, как некоторые полагают, невозможно защиґтиться; но то же говорили и о японских летчиках-камикадзе. На самом деле, лишь немногие захотели стать кандидаґтами в самоубийцы, и нет оснований полагать, что в будуґщем их окажется больше. В прошлом иранские руковоґдители вели себя осторожно и отвергали какие-либо обвинения в государственном терроризме. Но если тео- краты почувствуют себя загнанными в угол, без борьбы они власть не отдадут. Осторожная политика и непризнаґние вины уйдут в прошлое.

71

Очевидно, что радикальный ислам слаб: не создав жизнеспособной альтернативной социально-экономической системы, он не способен конкурировать с остальным миґром. Цели и стиль правления исламских правителей и удручающая жизнь фундаменталистского общества (вспомґним траурные процессии и самобичевание черных шиитов) противоречат темпераменту, надеждам и чаяниям больґшинства людей. В чрезвычайной ситуации человек может разделять фанатизм, но фанатизм не способен накормить голодных или сделать жизнь более радостной. В наше вреґмя нельзя отгородить общество от запретных импортных развлечений. Если режим шаха подорвали магнитофонґные записи речей Хомейни, то режим аятолл расшатывают телевизионные передачи из других стран, которые через спутниковые антенны смотрят миллионы иранцев.

Фашизм лучше, чем исламисты, понимал, что массы необходимо развлекать. Аятоллы не предлагают ни хлеба, ни зрелищ - одни лишь религиозные ритуалы; подобно фаґшизму они в состоянии мобилизовать массы, но как долго смогут удержать их мобилизованными? Следует отмеґтить еще две не менее серьезные ошибки: радикальному исґламу следует понять, что для успешного распространения идей необходим средний класс - предприниматели и инґтеллигенция, которыми, несомненно, сложнее манипулиґровать, но без сотрудничества которых радикальный ислам обречен.

Кроме того, долгие годы радикалов заботил западґный Сатана, но они не заметили, что за это время возґникли и другие центры глобального значения. Так, вместо того, чтобы поддержать добрые отношения с Индией, они угрожали ей. Китай и Россия также обеспокоены радиґкальным исламом. Короче говоря, клерикальные фашисты бросили вызов не только Америке и Европе - и другие политические силы в мире рассматривают их как поґтенциальных врагов. Даже если бы все исламские страны

72

были едины, такое отношение к внешнему миру нераґзумно: рассчитывать лишь на поддержку меньшинства - самоубийство.

Хвастливые заявления иранских правителей, что больше миллиарда мусульман жаждут присоединиться к их битве, - фантазия чистой воды. Самые многонаселенные мусульманские страны - Индонезия, Пакистан, Турция - не желают быть вовлеченными в дело, в которое сами не верят. Пример Ирана не привлекает даже фундаментаґлистские группы этих стран, и хотя они и не отказываются от иранских денег и оружия, следовать за аятоллами не желают.

Радикальный ислам усилился в основном в Центральґной, Западной и Восточной Африке, где число приверґженцев ислама в течение одного поколения возросло вдвое. Стратегия, применяемая в этих отсталых странах, была сходной, а то и просто одинаковой. Первый этап - строительство мечетей, исламских центров и школ. Для привлечения новообращенных издавались газеты, вещали радио- и телестанции. Предпринимались также попытки заменить английский и французский языки арабским. Следующий этап (значительное число жителей уже обґращено в истинную веру) - образование политических партий и начало подготовки боевых отрядов. Продолжаґется кампания по превращению страны в исламскую республику, основанную на шариате. Вооруженные отряды - основной инструмент захвата власти. Сначала их главная цель - уничтожение противников, таких как христианские миссионеры, и дестабилизация государства (в случае, если власти не желают пойти на уступки радикальному исламу).

Такова была стратегия от Мали и Нигера на Западе Африки до Сомали и даже Танзании. Этому религиозному империализму во многом способствовала экономическая отсталость страны и низкий культурный уровень ее наґселения. В Африке южнее Сахары - в странах Сахеля -

73

ислам стал религией беднейших из бедных и наиболее отсталых элементов.

Однако распространение радикального ислама торґмозилось отсутствием единства среди его последователей: Саудовская Аравия - наиболее активный и щедрый фиґнансовый спонсор - не координировала своих действий с иранцами и их суданскими союзниками (сосредоточившиґми усилия на Восточной Африке) и с Каддафи, который к тому же является сторонником той разновидности ислаґма, которая не по нутру ортодоксальным священникам. Радикальному исламу пришлось также столкнуться со старой проблемой особого характера африканского исґлама с его культом святых и элементами анимизма, котоґрые особенно заметны в таких значительных африкансґких мусульманских странах как Сенегал и Нигерия (северґная). Фундаменталисты Севера могут смириться с "африґканским путем к исламу", но с ним никогда не согласятся ни иранцы, ни саудовцы, ибо в африканском исламе роль женщины куда значительнее, чем в арабском мире и в Иране. Несмотря на глубокие внутренние противоречия, вторжение радикального ислама в Африку - явление огґромной важности.

Исламизм (но не сам ислам) - единственная сила в сегодняшнем мире, которая открыто выступает за экспанґсию, гегемонию, экспорт революции и призывает к джихаду - священной войне против внутренних и внешних врагов, к войне против других культур, компромисс с котоґрыми невозможен. Джихад - отправная точка и основная тема радикального ислама.

Иногда пытаются объяснить понятие джихада как чисто духовную концепцию, но духовной она остается лишь до тех пор, пока радикальный ислам не почувствует себя готовым для всеобъемлющего джихада. Ясно, что невозможно одновременно бороться и со всем миром, и с внутренними врагами ислама. Поэтому "исламская угроза" преувеличена

74

Западом, и не только потому, что он представляет ислам более фанатичным и агрессивным, чем тот есть на самом деле, а просто потому, что ислам внутренне слаб. Исламґский радикализм скорее похож на итальянский фашизм - колосс на глиняных ногах, нежели на германский нацизм. Его постигнет судьба Италии Муссолини, но ждать этого придется, наверное, долгие годы, претерпевая немалые страдания. Ни государство хорватских усташей, ни клеро- фашисты в Словакии не имели доступа к ракетам и ядерґному оружию. Сочетание фанатизма и современного оруґжия массового уничтожения представляет собой опасґность, не существовавшую в прошлом.

Клерикальный фашизм - наиболее заметная среди новых разновидностей фашизма в Третьем мире, но ни в коей мере не единственная. Президент США Джордж Буш во время войны в Персидском заливе назвал Саддама Хусейна фашистом. На подобные эпитеты, к тому же высказанные в пылу битвы, не стоит обращать особого внимания. И все же такое определение иракского режима выходит за рамки обычной риторики. Особенности политической системы Ирака не исчерпываются военной диктатурой и однопартийносгью. Такие характерные черґты, как движение в направлении тоталитаризма, широкое использование террора и пропаганды, культ личности вождя, необузданный национализм, военная агрессия, сближают этот режим с большинством фашистских режимов и движений 1930-х гг. Репрессии в Ираке более жестоки, чем были в Египте при Насере, и если Хусейн все же пользуется немалой поддержкой, особенно в круґгах ближневосточной арабской интеллигенции, то это потому, что он выступает с антизападными и панарабс- кими лозунгами.

Перед Второй мировой войной к неевропейскому фашизму (и не без причины) относились с известной доґлей пренебрежения как к "фальшивке". Фашизм предполаґ

75

гает наличие определенной стадии общественного развиґтия, инфраструктуры и способности к эффективному управлению. В противном случае фашистская диктатура невозможна. С тех пор ситуация изменилась, - фашизм вне Европы оказался не только возможен, но кое-где превратился в реальную действительность. Иракский и сирийский режимы обладают явственными фашистскими чертами, хотя по своей направленности они скорее секу- лярные, нежели религиозные, а власть принадлежит военґным с политическими амбициями, а не религиозным сановникам. И иракское и сирийское руководство приґнадлежат к партии Баас - элитаристской панарабской группировке, возникшей в 1930-е годы отчасти под влияґнием европейского фашизма.

После войны партия Баас, однако, не намеревалась копировать предвоенные фашистские режимы. Она поняла, что единственный шанс захватить власть - военный пеґреворот, а не массовое движение, и вербовала рекрутов и своих сторонников в кругу молодых армейских офицеґров. До прихода к власти Саддама Хусейна и Хафеза эль-Асада и в Багдаде, и в Дамаске происходили частые смены одного военного диктатора другим. Чтобы удерґжаться у кормила власти дольше, чем предшественґники, новым диктаторам было необходимо создать еще более беспощадный механизм управления - не старомодґный военно-полицейский режим, а современный, предоґставляющий возможность использовать для подавления оппозиции террор и пропаганду.

С середины 1970-х гг. и Ирак, и Сирия прошли долгий путь; в обоих государствах установились пусть не совсем идентичные, но националистско-социалистические режиґмы. Оба режима жестоко подавили движения нациоґнальных меньшинств в своих странах, но культ вождя в Багдаде проявляется сильнее, чем в Дамаске. Культ Садґдама Хусейна можно сравнить с культом Сталина или

76

Мао. Оба государства стремятся расширить свои территоґрии, но политика Ирака более агрессивна, чем сирийская. Иракская агрессия против Ирана и Кувейта закончилась поражением, но диктатура была настолько сильной, что Саддаму удалось не только удержаться у власти, но даже стать объектом поклонения для немецких неонацистов, сторонников Jle Пена и русских неофашистов. И это не случайно: Саддам символизирует все, что их восхищает - вождизм, жестокость, агрессивность и антизападничество.

И в Сирии, и в Ираке правят националисты. Они не доверяют стремлению фундаменталистов разрушить арабские национальные государства и создать исламское сверхправительство, для которого границ между муґсульманскими странами просто нет. Подавляя внутренґнюю исламистскую оппозицию, Саддам и Асад одноґвременно поддерживают всеобщее возрождение ислама. В настоящее время такая политика способствует снижению напряженности в конфликте с радикально настроенными священнослужителями, но в будущем этого может окаґзаться недостаточно. Иранцы и бойцы фронтов мусульґманского освобождения в других странах знают, что бывшие баасисты - на самом деле не ортодоксальные мусульмане, что их цель - создание светского государства. Обе стороны практикуют катман (в шиитской теологии так называют хитрую уловку) и прекрасно осознают неискренность обоюдных заявлений, но сейчас, когда и те, и другие оказались в изоляции, обещание поддержки, пусть только на словах, предпочтительней открытой вражды.

Духовные метания арабской и мусульманской интелґлигенции от секуляризма к фундаментализму и от комґмунизма к фашизму были мучительны, хотя весьма интеґресны для наблюдения. В Турции, Египте, Пакистане, Бангґладеш интеллигенция оказала серьезное сопротивление политическим амбициям ислама, а в Алжире и Иране

77

голосовала ногами против этих амбиций, но кое-где в интеллигентских кругах ислам стал популярным. Многие бывшие марксисты открыли в себе подобный фундаґменталистский дух, а значительная часть интеллигенции Африки и ближнего Востока, не питая особых иллюзий по отношению к саддамовской "республике страха", подґдержала его вторжение в Кувейт.

Насколько искренни эти фундаменталистские или пан- исламские настроения? Обусловлено ли единство Саддама и его режима с народом всеобщей солидарностью братьев-арабов (или мусульман) или антизападничество Саддама-элемент его глубокой симпатии к мировоззрению фашистского типа. А может быть, это всего лишь интеллектуальная мода, не серьезней былой страсти к марксизму-ленинизму? Возможно, эта часть интеллигенции, как и многие русские правые, на самом деле понимает, что их будущее с Западом и секуляризмом, а не с азиатским миром, понятие которого, собственно, никогда не было четко определено. Но все же они испытывают неприязнь к Западу, поскольку не чувствуют себя в отношениях с ним комфортно. Возможно, здесь присутствует и немалая доля оппортунизма, желание оказаться поближе к власти в русле господствующего течения. Мотивы поведения весьма разґличны для разных стран и разных людей.

Большая часть приведенных наблюдений относится к шиитскому исламу, практикуемому в Иране. Однако суґществуют и другие движения. В некоторых отношениях они весьма похожи на шиитский ислам, в некоторых - резко отличны от него. Воинствующие группы суннитского исґлама также проводят активную пропаганду, организуют массовые выступления и акты террора. Они также характеризуются элементами фашизма и стремятся к установлению диктаторских и агрессивных режимов. Но в то же время век телевидения, факсов и компьютеров придал и суннитскому исламу новые черты.

78

ИСТОЧНИКИ СУННИТСКОГО ФУНДАМЕНТАЛИЗМА

Первоначально исламский фундаментализм возник перед Второй мировой войной в Египте и Индии как движение религиозного возрождения и культурной ревоґлюции. Ближний Восток и Северная Африка выходят на политическую арену лишь в 1960-е гг.. В то же время активизируют свою политическую деятельность Хомейни и его последователи. В Пакистане это произошло еще раньше - после получения независимости и раскола Инґдийского субконтинента. Большинство мусульман стремиґлось иметь собственное государство, но не теократию. Поэґтому борцами за независимость Пакистана и его первыми лидерами стали твердые сторонники светского государства Мухаммад Али Джинна и Лиакат Али-хан.

Объяснить политизацию ислама можно поражением се- кулярного национализма. Но это нельзя отнести к проґисходившему в Египте. Хишам Шараби, видный америґканский специалист, писал в 1966 году, что "ислам в современном арабском мире - уже пройденный этап". Сейчас это заявление можно рассматривать как своего рода близорукость, но тогда оно представлялось вполне корректным, и его мнение разделяли многие специалисты. В 1960-е гг., на которые приходится пик популярности Насера, каирская радиостанция "Голос арабов" вела пропаганду на огромной территории от Атлантики до Индийского океана. При Насере "мусульманские братья" были жестоко подавлены и не имели ни малейшего влияния. Они привлекли с себе внимание позднее, лишь при преемниках Насера, когда в 1971 г. ислам стал государственной религией Египта, а исламские радикалы получили гораздо больше прав, в частности, эфирное время на радио и телевидении.

В Алжире исламисты стали важным фактором лишь в

79

результате арабизации страны. Как и в Египте, алжирские исламисты выступают против властей, которые приложили немалые усилия в их поддержку. Президент Египта Анвар Садат был убит в 1981 г., президент Алжира Мухаммад Будиаф - в 1992 г. Израильский вопрос не играл важной роли в радикализации арабских государств. Для Ирана и Алжира, стран с наиболее развитым политическим исламом, проблема Израиля безусловно не была первостепенной.

Радикализация ислама совпала с либерализацией экономики и резким усилением неравенства в распреґделении доходов и уровне жизни. Она совпала также по времени с ростом неприязни к Западу, к тому же правящая элита начала выказывать признаки ослабления.

Эти тенденции сильнее всего проявились в Алжире, где прежнее руководство Фронта Национального освобожґдения, победившее в борьбе с французами, после тридцати лет правления не могло похвастаться какими-либо серьґезными достижениями. В результате демографического взрыва (Иране и Египте) в составе населения увеличиґлась доля молодежи - грамотной, но недостаточно образоґванной, без работы и без надежд. Миллионы деревенсґких жителей хлынули в города, но и там они не смогли найти работы и жилья. В 1980-е гг. в Алжире был основан радикальный исламский Фронт национального спасения (ФНС). В его состав вошло относительно либеральное крыло, считавшее себя преемником лидеров алжирской революции 1950-х гг. Лозунгом этой революции был "Алжир прежде всего", а не панисламизм. Но есть в ФНС и более радикальное крыло (Салафия), которое возглавляет шейх Али бен Джах, выступающий за истинный ислам.

Алжирское правительство пошло на далеко идущие уступки исламистам, но никаких реальных шагов для доґстижения соглашения с умеренным крылом ФНС не было предпринято. Кроме того, правительство санкционировало свободные выборы, но сделало это в момент, когда менее

80

всего могло это себе позволить. Выборы не оправдали ожиданий, и правительство их аннулировало. Дилемма, перед которой стоит алжирское правительство, неразґрешима. Если бы исламисты получили власть в результате победы на свободных выборах, то эти свободные выборы оказались бы последними. Согласно учению радикальных исламистов, и шиитов и суннитов, демократия - смертный грех перед Богом и религией. Следовательно, после победы радикалов политические законы были бы изменены.

ФНС создал сеть филиалов по всей стране и даже получил значительную финансовую помощь от Саудовґской Аравии и других стран Персидского залива, богатые арабские владыки которых ошибочно полагали, что смогут купить поддержку Фронта или хотя бы гарантию от наґпадений с его стороны. Алжирские власти, в особенности Бумедьен, также поддерживали радикалов. Опасаясь усиления влияния ультралевых в университетах, они содействовали исламистам, видя в них противовес левым. Марксисты перешли к обороне и были окончательно раздавлены исламистскими радикалами, которые вскоре выступили против тех, кто обеспечил им возможность победить. Разгром левых в Алжире, в Египте и в других северо-африканских и ближневосточных странах, безґусловно, явился следствием крушения Советского Союза и мирового коммунизма, но на практике он оказался возґможным благодаря организационной и финансовой подґдержке антилевых сил со стороны правительств этих стран.

Основной неудачей алжирских властей оказалась неспособность справиться с экономическими и социальґными проблемами страны. В 1988 году в Алжире было произведено столько же продовольствия, как и тридцатью годами ранее, но население страны за это время удвоилось. Положение ухудшилось еще больше вследствие ошибочной стратегии борьбы с врагом, который уже не был опасным.

81

После ареста политических лидеров ФНС движение выдохлось и потеряло многих своих сторонников. В реґзультате инициатива перешла к исламистским терроґристам - отрядам исламистской армии под руководством Абдель Хак Лайяда, который позднее сбежал в Марокко. Эта радикальная группа проявляла некоторую активность еще с 1970-х гг., действуя независимо от военного крыла ФНС.

Началась кампания убийств. Она была направлена против иностранцев, представителей интеллигенции, не подґдерживавших исламских экстремистов, и сторонников оппозиционных режимов. Еще одной важной мишенью оказались школы - террористы взрывали школьные здаґния и убивали учителей. Теракты унесли тысячи жизней, а неспособность властей справиться с террором привела к дискредитации режима.

Алжирское движение было несомненно религиозным по форме, фанатичным в борьбе с властями и насильственным в борьбе с модернизацией.

Глубинная мотивация алжирского движения не столь очевидна, однако, как в Иране, где роль духовенства намного значительнее, чем в Алжире. Большинство веґдущих должностей в Алжире занимают не священноґслужители, а миряне. Обращение масс к исламу произошло скорее от ощущения, что прежнее руководство их предало, от нищеты и озлобления. Определенную роль в этом сыграл и недостаток элементарной самокритичности, то есть неспособности понять, что в бедах Алжира после освобождения от колониализма ни в коей мере не повинны ни империализм, ни модернизм - вину за них несут руководители и народ Алжира.

В Египте корни исламского радикализма уходят в 1930-е гг., но в те времена его политическое влияние было ограниченным. В Египте существовала та же социальная напряженность, что и в Алжире, но там давно создалась

82

традиция терпимости, которая противодействовала всякому фанатизму. Египетский национализм коренится глубже и имеет более долгую историю. В 1970-1980-е гг. на территоґрии Египта активно действовали различные террористиґческие группировки, пользовавшиеся сочувствием студенґтов, младших офицеров и небольшого числа интеллигенґтов. Но исламский радикализм возник в конкретных геоґграфических рамках, главным образом, в округах Асьют и Нинья в Верхнем Египте, а также в среде каирских бедняґков. Радикалы не добились успеха на выборах, нападения на иностранцев не были многочисленными, а реакция на поґдобные выступления была негативной. Радикалы убили нескольких ведущих представителей ненавистного им реґжима, но подорвать его всерьез не смогли.

По существу все ключевые посты в радикальных движениях в Иране захвачены священнослужителями; то же относится к Хезболла - шиитской группировке в Ливане. Это одновременно политическая партия, ополчеґние и террористическая организация. Для суннитских радикалов Египта и Алжира столь прямое вмешательство священнослужителей не стало правилом. В Египте шейх Киш не без успеха проповедовал фундаментализм по каналам государственного радио и телевидения, в Алжире религиозные сановники исполняли немаловажную роль, но все это даже в отдаленной степени нельзя сравнить с тем, что творилось при Хомейни. Радикальные суннитские движения не собирались немедленно устанавливать теоґкратию. В своем государстве они намеревались предостаґвить священнослужителям ("докторам исламского права") должности советников при лидерах - посты верховных арбитров, но не носителей власти. При таком порядке священнослужители не несли бы прямой ответственґности за возможные провалы. Но несмотря на все это, некоторые фашистские черты суннитского радикализма идентичны с шиитским - в первую очередь это демагоґ

83

гический популизм и бескомпромиссное, на основании религиозных догм отрицание демократии и свободных институтов вообще. Сунниты менее тоталитарны, нежели шииты, однако их фанатичная вера в насилие не намного слабее.

Некоторые западные эксперты, защищая радикальный ислам, доказывают, что исламское антизападничество относится исключительно к порнографии и тому подобным издержкам свободы слова, а вовсе не к политическим своґбодам как таковым. Однако исламский радикализм выґступает против демократии потому, что демократия лишит улемов - тех, кому самим Аллахом доверено истолковывать Коран, этого неотъемлемого права, и предоставит свободу тем, кто не может понимать слов Пророка и отправлять религиозное руководство. Подобная нетерпимость не допускает никаких форм политической свободы: радикальґный ислам осуществляет строгий надзор над общественной жизнью и определяет каждый ее аспект. Эта нетерпимость распространяется на меньшинства (например, копґты в Египте) и на иностранцев. Результат ее - искренняя вера в гигантский заговор против ислама, который возґглавляет христианство, другие религии и политические организации "неверных", и ненависть к евреям - не как к сионистам, а как к расе. Радикальный ислам - новая релиґгия, в которой призыв к любви и уважению заменен приґзывом к строжайшему соблюдению религиозных обрядов.

Фанатизм радикального ислама не делает его приверґженцев истинно правоверными мусульманами, как не были наиболее христианнейшими средневековые фанаґтики-сектанты или же подлинными последователями иудаизма - фанатики -евреи. Однако радикальные исламисты добились в наше время большей власти и политического влияния, чем фанатики, упомянутые выше. Ислам - самая ортодоксальная и жесткая из всех великих мировых реґлигий, но несмотря на это он легче, чем другие, приспоґ

84

сабливался к меняющейся исторической обстановке и был наиболее терпимым. Попытка его ревизии радикалами имеет мало общего с подлинной религиозностью, а скорее связана с социальной, этической и политической напряґженностью, возникшей во многих мусульманских странах, и с политическими амбициями теократов. Это в одинаґковой степени религиозное возрождение, как и политиґческое движение, которое использует религиозные моґтивы, лексику и глубоко укоренившиеся традиции.

Исламисты должны понять, что жизнь Аравийской пустыни VII века не может больше служить примером. На короткое время она может вдохновить фанатиков, но руководством к жизни в городской среде VII век быть не может, как не помогут воспоминания о нем созданию рабочих мест и улучшению среды обитания. Аятоллам нужна элита для управления государством - офицеры армии и полиции, ученые, врачи и многие другие, котоґрым следует предоставить определенный статус и хоть какую-нибудь свободу действий. Поступая так, исламский радикализм сеет семена собственной гибели, и чем более экстремистским будет его характер, тем более полным будет его крах. Ростки клерикального фашизма появляґются во многих странах мира, но пока трудно сказать, есть ли у них шансы расцвести, кроме как на Ближнем Восґтоке и в Северной Африке. В Южной Азии перспективы менее благоприятны: May дуди, ведущий исламский мысґлитель Пакистана, всегда подчеркивал, что исламское государство не должно быть тоталитарным и управляться улемами. Кровавая гражданская война в Афганистане идет скорее из-за власти, этнических и племенных устремлений, нежели из-за религии⁷. Это же справедливо и в отношеґнии реисламизации бывших советских республик Средней Азии.

Многие ожидали, что в результате распада Советского Союза главным политическим фактором на территории

85

Средней Азии станет радикальный ислам; но пока этого не произошло. Во всех среднеазиатских республиках прежґняя коммунистическая элита осталась у власти. Описать эту элиту нелегко. Она и при Брежневе не была маркґсистско-ленинской, а теперь-то и подавно. Это светская, наґционалистическая по взглядам группа, предпочитающая авторитарное правление и смешанную экономику и заботящаяся прежде всего о сохранении собственных приґвилегий. Этой элите бросает вызов оппозиция, состоящая из различных контрэлит. Некоторые группы оппозиции отличаются либеральными взглядами (главным образом, местная интеллигенция), другие - взглядами более наґционалистическими и авторитарными (и антирусскими), чем правящая элита; некоторые являются исламистами. Но эти исламисты не столь радикальны, как их иранґская (и алжирская) разновидность. Иран предпринял неґмалые усилия, чтобы внедриться в Таджикистан - единґственную из среднеазиатских республик, где говорят на фарси; но больших успехов иранцы не добились. Среди населения Таджикистана преобладают не шииты, а сунниты, кроме того, среднеазиатские исламисты всегда заявляли, что не хотят навязывать своим странам исламское общественное устройство. Трудно сказать, насколько эти заявления - результат подлинной умеренности или же осознания своей слабости и отсутствия общественной под держки. Религиозное возрождение в Средней Азии и на Кавказе лишь немногим интенсивней, чем в России. Так что предостережения среднеазиатских лидеров о серьезной "фундаменталистской угрозе" оказались сильно преувелиґченными, но преследовали они весьма конкретные цели - получить под держку Москвы, и, самое главное - Запада.

Среднеазиатским республикам в будущем предстоят огромные трудности. Они могут привести либо к новому сближению с Россией, либо к развалу и хаосу. Возможґность установления здесь клерикальных фашистских реґ

86

жимов полностью исключить нельзя, но наиболее вероятґным представляется сохранение националистических, авторитарных режимов.

Русские ультраправые по-разному относятся к исламґскому радикализму. Одни рассматривают его как серьезную угрозу территориальной целостности России и ее национальным интересам в Средней Азии (откуда русґских систематически изгоняют), на Кавказе и на Балкаґнах. Другие мечтают о союзе между русским фашизмом и исламским фундаментализмом. Александр Дугин, известґный глашатай русских профашистов, отмечает, что евраґзийцы верят, что фундаменталистский ислам с его антиґматериализмом, отрицанием банковской системы и межґдународного ростовщичества, отрицанием международной экономической системы - их естественный союзник. Единґственный, по Дугину, геополитический враг русских и мусульман - США с их либеральной, космополитической, антирелигиозной и антитрадиционалистской системой".⁸

Однако подобные эксцентричные взгляды не следует принимать всерьез: интересы этих двух экстремистских двиґжений сталкиваются в очень важных вопросах - исламґские радикалы предпочитают полную свободу (вплоть до отделения) для татар и других мусульманских меньшинств внутри России уничтожению "ростовщичества" и банґковской системы. Замысел идеологической оси Москва - Тегеран, выражаясь мягко, притянут за уши. Русские праґвые экстремисты, провозглашающие необходимость ориенґтации "на ислам", одновременно поддерживают своих сербских братьев в стремлении истребить боснийских муґсульман; и в этом состоит одно из множества противореґчий в их политике.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕЛИГИЯ

Политические религии часто выполняли роль запала в различных геополитических конфликтах и явно не

87

способствовали миру в Югославии. Сербская православная церковь поддерживала борьбу боснийских сербов, считая католиков и мусульман своими заклятыми врагами. Католическая церковь никогда не раскаивалась за убийґство сотен тысяч православных сербов хорватами в годы Второй мировой войны и полностью поддерживала бесґкомпромиссные требования хорватского руководства. Как заметил один независимый исследователь, "идол нацизма и фундаментализма вырвался из-под контроля, как злой джинн, и отныне существует угроза, что сейчас церковь встаґнет на путь поклонения идолам"⁹. Алия Изетбегович, нынешний президент Боснии, в 1970 г., находясь в тюрьме, написал "Исламскую декларацию". В ней он заявлял, что между исламской религией и неисламскими общестґвенными и политическими институтами никогда не наступит ни мир, ни сосуществование и что как только мусульмане составят больше половины населения какой-либо страны, она станет исламской республикой. Когда Босния получила независимость, эти воззрения не были частью ее официальной доктрины. Но постепенно возобладала идея исламской исключительности.

Безоговорочная поддержка националистических страсґтей со стороны религиозных лидеров стимулировала и сепаратизм, и начало войны. Никто из них не отождествлял себя с фашистской теорией и практикой, но все же они проложили путь диктатуре и актам геноцида и, следоваґтельно, способствовали созданию политического климата, в котором фашистская политика воспринимается как нечто само собой разумеющееся.

Светские реформы Кемаля Ататюрка в Турции двадґцатых годов с самого начала вызвали исламскую оппозиґцию, а в последнее десятилетие там резко активизиґровалась Партия национального спасения, начертавшая исламизм на своем знамени. Политический ислам более популярен в турецкой деревне, нежели в городах, но в

88

1994 г. партия контролировала и Стамбул, и Анкару, а после выборов 1996 г. получила самое многочисленное представительство в парламенте Турции.

Профашистские группы, действовавшие под маской пантуранизма, существовали в Турции еще во времена Второй мировой войны Позднее правый радикализм начал проявляться и в религиозных организациях, и в национаґлистических партиях. В 1970-е гг. Турция превратилась в арену непрекращающихся вооруженных столкновений между ультраправыми и ультралевыми. Еще позднее к террору, особенно против интеллигенции, подключились фашистские группировки и группировки религиозных фанатиков, поддерживаемые Ираном и арабскими радиґкалами. Тот факт, что идеи, деньги, оружие, как правило прибывали из-за границы, не прибавил экстремистам популярности. Другим важным источником поддержки ультраправых стала турецкая диаспора, в основном в Герґмании, где столкновение традиционной культуры мигранґтов с западной цивилизацией привело к радикализации диаспоры.

Преемники Ататюрка отступили с некоторых позиґций и пошли на немалые уступки исламистам, но модерниґзация в Турции пустила более глубокие корни, чем в других мусульманских странах. Даже турецкие фундаменталисты, небольшая маргинальная группа, если исходить из сравнеґния с исламистами Ирана и арабских стран, не являются крайними. В Турции имели место преследования меньґшинств, но на национальной, а не на религиозной почве. Национализм - решающий элемент официальной идеоґлогии Турции, и это делает усиление фашизма в стране маловероятным, не говоря уже о том, что и традиционные ультраправые в Турции не были фундаменталистами.

В прошлом фундаменталисты и ультраправые соґтрудничали, но в настоящее время неспособность их лидеров придти к соглашению, как и существенные раз-

89

линия в программах препятствуют прочной и долгоґвременной кооперации этих групп. К тому же и анти- западничесгво перестало быть монополией сил фашистґского толка, и потому им трудно сейчас победить центр, наступая справа.

Во многих странах идет жестокая борьба с секуля- ризмом, но мотивировка, направленность этой борьбы различны. "Фундаменталистского интернационала", равно как и "Фашинтерна" не существует. Религиозные фундаґменталисты в США выступают против светского гумаґнизма; немногочисленные безумцы-маргиналы совершают акты террора против врачей, производящих аборты. Но даже самые фанатичные из евангелистов не мечтают о создании фашистских организаций. Их действия скорее всего вызваны отчаянием, убеждением что грядет Страшный суд, что произойдет катастрофа, что Иисус возьмет избранных их царства земного, а затем вернется строить царствие небесное. Для тех кто глубоко верит в это, в мире нет места штурмовикам и чернорубашечникам.

Русской православной церкви всегда был присущ фундаментализм. Поскольку эта церковь никогда не подвергалась реформированию, она и по сей день остается фундаменталистской. Но даже самые горячие проповедники шовинизма, фанатизма и гонений на другие религии и национальные меньшинства, такие как покойный митґрополит Иоанн Петербургский и Ладожский, не защищают фашизм открыто. Иоанн и его последователи могут одарить благословением тех, кто выступает за установление агґрессивного диктаторского режима, но их идеал - черная сотня 1906 г., а не современное фашистское государство.

Наиболее воинствующая фундаменталистская группа в русской церкви - Союз православных братств. Один из его ведущих лидеров - Валерий Скурлатов, личность с богатым политическим прошлым. Он занимал высокий пост в комсомоле, затем стал глашатаем национал-большевизма

90

и язычества и распространителем мифической дохристианґской "Велесовой книги". В 1960-е гг. он составляет кодекс морального поведения, повсеместно признанный профаґшистским. Возможно, что Скурлатов искренне обратился к религии, но столь же возможно, что подобно многим на- ционал-коммунисгам, он воспринимает церковь и как поґлитическое убежище, и как место вербовки сторонников.

В целом церковное руководство, сохраняя видимость политической благопристойности, поддерживает ультраґправые и даже фашистские группировки. Лишив сана свя- щенников-демократов, оно не сделало выговора ни митроґполиту Иоанну, ни ему подобным, даже когда имело место откровенное разжигание расовой ненависти. Русская праґвославная церковь всегда уважала власть, и, по-видимому, если оставить в стороне идейные соображения, давно приґшла к заключению, что "патриоты" сильнее демократов.

Один русский исследователь, описывая демонстрацию православных фундаменталистов, отметил, что одни назыґвают себя патриотами, другие открыто признают себя фашистами, третьи по-прежнему верны коммунистическим лозунгам. Великой загадкой, он считает вопрос, какой буґдет новая Россия, если в одном углу портреты Сталина, в другом - последнего царя, и если знамена пролетарской революции развеваются бок о бок с хоругвями религиґозных шествий.¹⁰

Некоторые видные представители русских ультраґправых яростно выступают за единый фронт русского православия и исламского фундаментализма. Даже при Брежневе приветствовался "прогрессивный характер" (то есть антизападные позиции) режима Хомейни. Подобные спекуляции, разделяемые некоторыми сановниками правоґславной церкви, не учитывают, враждебного отношения к русским в среднеазиатских республиках и того, что сотни тысяч жителей покинули эти места. И все же православная церковь по-прежнему воспринимает католицизм как неприґмиримого врага, а ислам - как потенциального союзника.

91

С 1960-х гг. в Израиле и кое-где в диаспоре приобретают популярность разные формы и проявления еврейского фундаментализма - мессианство, возрождение ортодокґсальных форм религии, крайний антисионизм, вера в раввинов-чудотворцев, а среди израильского религиозного истеблишмента распространяется и агрессивный расистґский шовинизм. После войны 1967 года религия политиґзируется более, чем когда-либо раньше. Однако это движение не едино. Сефардские раввины обычно занимают более умеренные позиции, чем их ашкеназские (европейского происхождения) коллеги. Политизация религии отравляет политическую жизнь Израиля. Несмотря на немноґгочисленность каждой из религиозных партий их общее число усиливает их влияние. При формировании коалиции более крупные политические партнеры должны дорого платить за поддержку религиозных партий. В результате религиозные партии навязывают в административном порядке всему обществу религиозные предписания, что, в свою очередь, подрывает уважение к политической религии среди граждан.

Религиозный фанатизм - одна из основных причин актов насилия среди государств от Северной Ирландии до Индийского субконтинента; у религиозного фанатизма и фашизма множество общих черт - нетерпимость, агресґсивность, пренебрежение правами человека и демокраґтическими институтами. Но есть и различия - в протиґвоположность фашизму, религиозный фанатизм обращен в прошлое.

Буддизм традиционно был самой терпимой, космоґполитической и антинационалистической из всех мировых религий. На Западе представление о буддизме долгое вреґмя формировали взгляды Ганди, Ауробиндо, Вивекананды и других религиозных философов. Все они проповедовали ненасильственные методы политической борьбы. Но Ганди убили, а вслед за ним были убиты Индира Ганди, ее сын

92

Раджив Ганди и премьер-министр Шри-Ланки. Со времен освобождения от колониализма Южная Азия превратиґлась в арену этнических конфликтов и общинных бунтов - они возникали там не реже, а, может, и чаще, чем в других регионах. С начала 1980-х гг. агрессивность некоторых этнических и религиозных групп на Индийском субконтиненте еще более возросла, но вызвано это было скорее национальными, а не религиозными причинами. Экстремистское индуистское движение и Бхаратия Джаната Парти (БДП) добились большого успеха на выборах 1980-х гг. и стали ведущей оппозиционной партией в стране и партнером в правящих коалициях некоторых штатов Северной и Западной Индии.

БДП больше стремится к осуществлению идеи Велиґкой Индии, нежели к экспорту буддизма. Члены этой партии смотрят свысока на мусульман, но не из-за их религии, а потому что считают мусульман нетерпимыми и отсталыми в культурном отношении. К ультраправым индуистам приходят низы среднего класса из деревень и небольших городов. Молодежные организации ультраґправых сравнивали с гитлерюгендом (это сравнение для тех, кто знаком с нацистской Германией, действительно притянуто за уши), но некоторых партийных лидеров такое сравнение не покоробило. В ультраправых кругах весьма заметны антизападничество, пренебрежение демократией, это же относится к необходимости пользоґваться английским языком, но истинными жертвами их нетерпимости оказываются меньшинства, подобные муґсульманам.

Правые не утверждают, что мусульман необходимо изгнать, но и не считают, что мусульмане должны иметь равноправие. Согласно доктрине БДП, индийская нация - органичное целое, ее национальная душа открыта божественному предназначению; необходимо смягчить классовые различия и восстановить национальную солиґ

93

дарность. Все это хорошо знакомо тем, кто изучал идеоґлогию европейского фашизма. Есть, конечно, и различия: в Индии, в отличие от Европы, культ вождя не пользуется особой популярностью, да и политиков вообще не слишком уважают. Подлинное национально-религиозное возрожґдение определяется духовными принципами, и революция, если она произойдет, будет культурной, а не политической. Однако с приходом БДП в политику эти благородные принципы нередко игнорируются.

В конфликте между тамилами и сингалезами почти невозможно понять, где кончается религия и начинается национализм. Решающую роль в раздувании этого межнаґционального конфликта играют социально-культурные причины. Большинство сингалезов считают, что тамилы - зло, а тамилы считают, что зло - сингалезы. В этом конґфликте религия оказалась не сдерживающим, а подстреґкающим фактором ненависти и насилия. У убийц из организации "Тамильские тигры" гораздо больше общего с легионами Пол Пота в Камбодже, нежели с какой-либо из известных нам религий.

В случае сикхов (они немногочисленны - их всего 13 миллионов по всей Индии - но весьма активны) сиґтуация еще сложнее. Этнически сикхи относятся к хинди, и, как и хинди, оказываются жертвами сикхского терґроризма. Утверждают, что террористические акции сикхов носят оборонительный характер и вызваны желанием сохранить традиционный образ жизни, оружие, длинные волосы, одежду из шкур, и не быть "рабами" хинди. Сикхский экстремизм, как и фашизм, и радикальный ислам не только допускает "праведное убийство", но и считает его священным долгом.

Эти и подобные им движения смогли возбудить религиозную и националистическую горячку, вызвать столкновения на улицах и даже гражданские войны. Но в 1990-е гг. в Индии возвышение БДП приостановилось.

94

Выступая от имени мусульманского меньшинства, исламские фундаменталисты (чуть более 10% населения страны), не могут надеяться создать здесь теократическое государство. Пакистан в 1970-е гг. прошел процесс исламизации, но политическая власть все еще не перекочевала в руки Джамаат-и-Ислами - главной религиґозной организации. Кроме того, из-за большого числа сект не могло возникнуть подлинно массовое исламское движение. В Бангладеш политики пытались умиротворить исламских радикалов различными путями, но сами массы не проявили по отношению к исламистам особого энґтузиазма, поскольку радикальный ислам не очень резоґнирует с бенгальской культурой.

Расцвет фашизма в Иране и Индии объясняют соґциально-экономическими причинами, главным образом, бунтом средних классов - "базарис" в Иране и лавочников в Индии (БДП нередко называют партией лавочников)¹¹.

Многие полагают, что эти группы осознают, какую угрозу их привычному образу жизни представляет быстрая индустриализация и широкие социальные перемены (отсюда и параллель с Германией перед захватом власти нацистами). Иранские торговцы в 1970-е гг. боялись контґроля над ценами и арестов в случае его нарушения, тогда как индийские лавочники, наоборот, опасались отмены контґроля со стороны правительства. У "базариса", действиґтельно, были общие интересы со священнослужителями Тегерана, а попытки Индийского национального конгресса улучшить положение низших каст (в частности "неприґкасаемых"), составляющих больше половины населения, смутили многих индуистов. Принятые Конгрессом меры повысили шансы образованных представителей низших каст получить работу в государственном аппарате. Этим некоторые объясняют рост оппозиции Конгрессу и возникновение радикального движения за сохранение власти нынешней элиты. Но поскольку главным противґ

95

ником индуистской ультраправой являются мусульмане, такое объяснение не представляется убедительным. Инґдийские лавочники должны понять, что уличные столкґновения полезны лишь плотникам и стекольщикам; что любой вид экстремизма препятствует бизнесу. Деловые круги Индии предпочитают режим одновременно нациоґналистический и протекционистский; этому более или менее соответствовала политика всех индийских праґвительств с 1948 г. Ни фашизм, ни экстремистский режим иного типа им просто не нужен.

Подобно этому, мечеть в Иране была естественным союзником "базарис", но так было лишь в переходный период - до и после изгнания шаха. Режим, который установил Хомейни, хотя и защищал "базарис" от иностранной конкуренции, но в то же время наносил им ущерб в других отношениях. Короче говоря, рост фаґшистского движения обычно обусловлен социально- экономическими факторами, но, как правило они не бывают решающими - интересы иранских и индийских лавочников вполне могли выразить и политические движения нефаґшистского толка. У националисгическо-религиозных вероґваний есть своя динамика; деклассированные элементы больших городов Востока и их проблемы - отнюдь не та сила, которой легко манипулировать. В Индии движения, напоминающие фашизм, стимулировались причинами политического и культурного характера, а не экономичесґкими и религиозными. И даже цветок шафрана - бывший симґвол религиозного аскетизма, оказавшись на мундирах индийских ультраправых, стал знаком отличия воинґствующих националистов.

Изучение всех проявлений религиозного фундаментаґлизма позволяет выделить характерные черты, общие с фашизмом, в частности, неприятие модернизации и секу- ляризма. Все фундаменталистские движения являются популистскими; они заявляют, что стремятся не только

96

к нравственной чистоте и достижению святой цели, но и к социальной справедливости. Одни движения убеждены, что именно на них возложена священная миссия распроґстранить свое мировоззрение не только на родине, но и в других странах. Некоторых фундаменталистов, даже если они и не всегда это признают, вдохновляет национализм сам по себе или в сочетании с радикальной религией, друґгие выступают за объединение со своими единомышленґниками, невзирая на государственные границы. Одни настаивают на теократии, другие готовы допустить се- кулярное правление, но при условии, что его курс будет соответствовать законам религии. Некоторые священноґслужители не скрывают своего отвращения к народу ("они хуже скотов"). Хомейни и его ученик Моггохари, принадґлежат именно к этой школе: народ нуждается в милостиґвом правителе, ибо народ не ведает, что для него хорошо, а что плохо. Иные исламисты с подозрением относятся к священнослужителям, играющим в политические игры. Так что идеологически фундаментализм весьма неоднороден, но на практике эти различия еще весомее.

Между ультрарадикальными разновидностями фундаґментализма и национал-социализмом существует знаґчительное сходство, поскольку фундаменталисты, как и нацисты, требуют активного соучастия, а не просто пасґсивного принятия нового порядка. Под соучастием пониґмается враждебное отношение к западной демократии и Просвещению, подчинение личных интересов общестґвенным, вера в божественное предназначение, а также широкое использование пропаганды и террора. Сюда же относится обязательная цензура и возвращение женщин на самые низкие ступени общественной жизни. Радикальґный фундаментализм не предоставляет никаких свобод религиозным и национальным меньшинствам. Как и фашизм, радикальный фундаментализм, где бы он ни возникал на Ближнем ли Востоке, в Шри-Ланке или в другом регионе,- это движение молодых мужчин.

97

Этот список можно продолжить. То, что между предвоґенным фашизмом и современным радикальным фундаґментализмом существуют исторические и культурные расхождения, очевидно. Однако отнюдь не все формы европейского фашизма 1930-х гг. были одинаковыми.

Возможности убеждать, проверять и наказывать в наше время по сравнению со средневековьем значительно расґширились, но возросли и мирские искушения. Радикальный ислам обрел значительное политическое влияние в разґличных районах мира, но весьма сомнительно, что многие последуют иранскому примеру. Да и Ирану самому приґдется вернуться в русло повседневной жизни, понять не- обходмосгь компромиссов, почувствовать эрозию веры и растущий разрыв между его религиозным учением и реґальностью. Неспособность этой модели справиться с экономическими и социальными проблемами современґного мира наверняка вызовет кризис, подобный тому, который привел к подъему фундаментализма. Что проґизойдет, когда политическая религия потерпит крах? Число возможностей почти бесконечно - от антиклеґрикальной реакции до еще более радикальной политичесґкой религии.

Современные средства подавления таковы, что диктаґтор может оставаться у власти сколь угодно долго, даже если его моральное и политическое банкротство очевидно всем (при условии, что он не ввязался в войну и не потеґрял уверенность в себе). Это означает, что питательная среда для новых разновидностей фашизма просуществует еще долго.

Но почему именно фашизм, а не религиозный фанаґтизм, популизм, радикальная политическая религия или же воинствующий фундаментализм? Все эти явления родственны, одни ближе друг к другу, другие дальше; однако в современном мире все крайние проявления полиґтического радикализма обречены на то, чтобы оказаться

98

на орбите фашизма. Коммунизм, несмотря на его сходство с другими радикальными движениями, не может представлять для них альтернативу, тогда как национал- социализм может стать таковой. Секулярные политические религии, подобные фашизму, и вероисповедания, подобные радикальному исламу, разумеется, отличаются друг от друга. Они могут даже бороться друг с другом. Но исследователи уже знают, что политики-популисты легко поворачивается и влево и вправо в зависимости от социально-экономических условий, культурных традиций и общего политического климата. Два-три поколения назад марксистами нередко становились выходцы из ортодоксальной религиозной среды, а в последнее время мы наблюдаем противоположную тенденцию - марксисты становятся новообращенными верующими.

Коммунизм меняется, и в новом обличье, лишенный атеистических элементов, националистический более, чем интернационалистический, он может вновь стать серьезным претендентом в борьбе за власть. Но такой пеґреродившийся коммунизм уже приближается к воскресґшему фашизму и радикальной религии.

В чем же основные причины перелома в судьбе радиґкальных религий? В поисках ответа на этот вопрос нам мало поможет изучение вечных заповедей Будды, Христа и пророка Мухаммада. Учение любой религии может быть истолковано сотней различных способов, и то, что фундаменталисты извлекают из Библии и Корана для себя, больше связано с современностью, нежели со священным писанием. Религиозные чаяния, трансцендентные вероваґния, утопизм (и светский и религиозный), потребность в порядке - в такой же степени присущи человеку, как и наґсилие, зависть и агрессивность. Некоторые полагают, что в любой религии содержится насилие. Но верно и то, что на некоторых этапах человеческого развития насилию необходима религия - политическая или в форме секулярной

99

идеологии - для своего оправдания. Насилие пытались объяснять лишениями, отчаянием, священным гневом, но это мало помогает понять, почему в одних обществах меньше проявлений насилия, чем в других, и почему фашизм (терроризм, радикальный фундаментализм) одерживает победу в одной стране, а не другой. Откуда берутся отчаяние и гнев? Может быть, причина в том, что данное общество - жертва угнетения, или в том, что люди там менее талантливы, не обременяют себя тяжелым трудом, не сознательны и не способны привести свой дом в порядок? Социальные условия, безусловно, играют определенную роль, но Германия в 1933 г. была не самой бедной и отсталой страной. С другой стороны, амбиции, чувство обиды и собственного превосходства - тоже необходимы. То, что Гитлер написал в "Майн кампф" о роли ненависти во всех великих потрясениях, было лишь инстинктивным признанием этой горькой истины.

Кризис сознания, общий кризис культуры, затронувший многие общественные формации в последние два столеґтия, - весьма важный фактор, который заставляет задуґматься о различных панацеях - от идеи "Нового века" до религиозного фундаментализма. Эти варианты служат как суррогаты религий, поскольку время подлинной, спонґтанной, одухотворенной веры ушло, по всей видимости, вместе с древним миром и средневековьем: дьявольские искушения современности чересчур сильны, слишком много технических чудес создал человек. Фундаменґталистская религия подразумевает отход от современной жизни, но этот выбор не представляется привлекательґным. Поэтому мы являемся свидетелями лишь нациоґналистически-религиозных волнений в отсталых и бедных странах и терроризма. Но к этому же пришли и коммуґнисты Азии, во всяком случае - на какое-то время.

Политическая религия безусловно созвучна опредеґленным потребностям и чаяниям, отчасти позитивным,

100

отчасти разрушительным. Без этого она не привлекла бы столь многих людей. Политическая религия обязывает соблюдать дисциплину и порядок, обеспечивает идейную общность среди своих последователей. Однако перед фундаментализмом (исламским или иным) по-прежнему стоит невыполнимая задача: нельзя уйти от экономичесґкого и социального развития, недопустимо, чтобы воспитание и образование ограничивались одной лишь религиозной сферой. Поэтому фундаментализм вынужден осваивать технологию власти, ранее применявшуюся фашизмом. Такое сочетание политической религии, национализма и фашизма может превратить народ в массу фанатиков. И только время покажет, как долго продерґжится такой режим.

101

ПРИМЕЧАНИЯ

1   Stadium, June 1928, стр. 324-328, цитируется по книге Richard Drake, "Julius Evola, Radical Fascism and the Lateran Accords", Catholic Historical Review, July 1988, p. 411. См. также Thomas Sheenhaus, "Myth and Violence", Social Reґsearch, Spring 1981.

2   Christliche Welt,Faszismus und Fundamentalismus in den USA, 1924, стр. 235-243.

3   Edgar Alexander, Der Mythus Hitler (Zurich, 1937), стр. 21, 223-225. Александер цитирует Mein Kampf (Munich, 1933), стр. 189, 379.

4  См. E. Abrahamian, "May Day in the Islamic Republic", в Khomeinism (Berkeley, 1993), стр. 66-87. Первоначально исламского духовенства в том виде, в каком христианское духовенство существует на Западе, не было. Происшедґшее в Иране, считает Бернард Льюис, можно назвать христианизацией ислама.

5   См. Said Atjomand, The Turban and the Cross (New York, 1988), стр. 209.

6   См., например, Aurel Kolnai, The Revolt Against the West (London, 1938).

7   Но верно и то, что хаос, последовавший за окончаґнием войны в Афганистане, и непрекращающаяся разрушительная война между племенами привели к возникновению фундаменталистского движения Талибан. Радикализм его молодых членов в некоторых отношениях превосходил радикализм иранских мулл.

8  День, 1992, стр. 26.

9  Paul Mojzes, Yugoslav Inferno (New York, 1994), стр. 134.

10   Алексей Малашенко. Из прошлого в прошлое. Фундаментализм ислама и православие. Свободная мысль. 14 (1993), стр. 69-83.

11 Pram Shankar Jha, "The Fascist Impulse in Developing Counґtries", Studies in Conflict and Terrorism 17 (1994), стр. 229.

102

НАЦИОНАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА

Мартин Сеймур Липсет, Эрл Рааб

ЕВРЕИ В АМЕРИКЕ* ДИЛЕММА АМЕРИКАНСКИХ МЕНЬШИНСТВ

В романе "Возвышение Давида Левинского", принадґлежащем перу Абрахама Кахана, летописца еврейской жизни в США конца ХЖ - начала XX века, описана сцена в одной из гостиниц Кэтскилла (штат Нью-Йорк). Муґзыкантам никак не удавалось расшевелить публику в саґлоне гостиницы, состоящую в основном из преуспеваюґщих иммигрантов-евреев. "Наконец дирижер решился на последнее средство. Оркестр заиграл "Звездное знамя". Эффект был ошеломляющим. Несколько сот обедавших поднялись с мест, как один человек, и разразились аплоґдисментами. Дети и многие взрослые весело и страстно подхватили мелодию... В нашей овации слышался отзвук вновь обретенных долларов. Но было здесь еще кое-что. Многие из тех, кто отдавал честь звездно-полосатому флагу, слушали песню с торжественными, серьезными лицами. Они как бы провозглашали: "Под этим флагом никто не смеет нас преследовать. Наконец мы обрели дом". Любовь к Америке вспыхнула в моей душе. Я крикнул музыкантам: "Это моя страна", и рыдания пронеслись по всему залу".¹

Эти иммигранты так эмоционально приветствовали Америку за то, что она дала евреям свободу, положение в обществе и виды на будущее. Однако сегодня, на пороге

Главы из книги Seymour Martin Lipset and Earl Raab. Jews and the New American Scene. Harvard University Press, Cambridge, Massachusetts and London, England, 1995

103

нового века такого взрыва безудержной радости уже не встретишь. У американских евреев ныне значительно больше возможностей и свободы, чем когда-либо раньше; и все же американское еврейство сталкивается в канун нового тысячелетия с некоторой неясностью относительно своего будущего.

Сейчас в 90-е годы XX века евреи избираются в Конґгресс США своими соотечественниками-американцами в пропорции, втрое превышающей их долю в населении страны. Но в то же время еврейские организации сообщаґют о росте антисемитского вандализма, а социологические обследования выявляют распространение в еврейской среде беспокойства в связи с антиеврейскими настроениґями в обществе. Хотя американская еврейская община сейґчас сильна, как никогда прежде, если судить по численносґти еврейских организаций и объему денежных пожертвоґваний, очевидно и то, что все больше молодых евреев отґходят от семейных традиций, столь дорогих их отцам и дедам. Хотя возрождение государства Израиль стало повоґротным пунктом в активизации еврейской жизни в США, американские евреи не сразу преодолели эмоциональные и философские разногласия в своем отношении к Израилю, и то только поскольку речь шла о политической поддержґке страны, находящейся в осаде.

Эта неясность стала предметом острой дискуссии в американской еврейской общине, особенно в ее руководяґщих кругах. Опасение утратить "еврейскую преемственґность" стало главным вопросом повестки дня. В связи с этой проблемой стали создаваться многочисленные коґмиссии, созываться конференции, проводиться обследоґвания. Вся эта деятельность усилилась после весьма достоґверного выборочного статистического обследования еврейґского населения США, проведенного в 1990 г. Это обслеґдование подтвердило существовавшие раньше, но не высказывавшиеся вслух опасения. Наибольшую озабоґ

104

ченность вызвал тот обнаружившийся факт, что более половины всех браков, заключенных евреями за предґшествовавшее десятилетие, были смешанными и что большинство детей от этих браков вряд ли получат еврейґское воспитание. На второе место после вопроса о "еврейґской преемственности" вышла проблема неустойчивости отношений между Израилем и диаспорой; по ней тоже в изобилии созывались конференции и комиссии. На ежегодґных собраниях еврейских общественных организаций по всей стране все еще идут ожесточенные споры о том, являґется ли антисемитизм постоянной опасностью или нет. Возникают также споры о том, служит ли по-прежнему интересам американских евреев их традиционная либеґральная политическая ориентация, если принять во внимаґние их нынешнее социально-экономическое положение.

Похоже, что еврейская жизнь в США вся пронизана подобными спорными вопросами; если вспомнить о приґстрастии евреев к словопрениям, неудивительно, что мноґжится количество работ о положении американского евґрейства, как ценных, так и не очень. Авторы этих работ, так же как и участники комиссий и конференций, задаются все тем же вопросом - "в чем же проблема американского еврейства?". Ответы на этот вопрос нередко искажаются под влиянием эмоций и идеологических пристрастий.

Обычно проблема ассимиляции и упадка ставится так, что вина за эти явления возлагается исключительно на само американское еврейство, тогда как на самом деле ответ на вопрос следует искать в динамике отношений между американским обществом и еврейской общиной. Во многом отношения между ними носят особый характер вследствие созвучия ценностей и характерных черт еврейґского народа и американского общества.

Алексис де Токвиль, автор книги "Демократия в Амеґрике", остающейся самым глубоким исследованием амеґриканской культуры, отмечал, что Соединенные Штаты -

105

страна "исключительная", то есть в ряде отношений каґчественно отличная от других наций. Почти все страны, за исключением США и приснопамятного Советского Союза, представляют собой исторически определенные нации, объединенные общей историей, а не политической доктґриной. Хотя иммигранты почти всюду могут получить гражданство, быть англичанином, французом, немцем или русским означает преимущественно некое врожденное качество. Будучи новой нацией, само возникновение котоґрой было связано с новой для своего времени идеологией, Америка отличается от других государств, и потому быть американцем - нечто иное.

Американизм - это "-изм" или идеология, подобно тому как " - измами" являются коммунизм, фашизм и либераґлизм. Сложившийся американский символ веры может быть определен четырьмя понятиями: антиэтатизм, инґдивидуализм, эгалитаризм и популизм.² Сознавая себя с 1776 г. и до XX в. центром либеральной революции, США были открыты для новых граждан, готовых принять этот символ веры. И наоборот, тот, кто отвергал это кредо и принимал другое, мог быть заклеймен как чужак, незавиґсимо от того, где он родился.

Исключительный характер Америки привел к форґмированию норм универсализма и равенства, благоґприятствовавших индивидуализму и развитию капиґталистического рынка. США возникли как новое общеґство и стали крупной индустриальной страной, не будучи отягощены наследием феодализма. Если исключить особое положение с неграми и, в какой-то степени - с коренныґми американцами (индейцами), в американском обществе не было четко ограниченных статусных групп, подобных кастам или сословиям (англ. - estates, нем. - standen). Феодальные и аристократические системы требовали виґдимых знаков почтения к вышестоящим. Они негативно относились к социальной мобильности, подчеркивая сеґ

106

мейное происхождение и этнорелигиозную принадлежґность как врожденные определители гражданства и соґциального статуса.

Как отмечается в большинстве туристских путевоґдителей XIX века, в том числе в бедекеровских, главное отличие Америки от Европы состояло в убеждении, что социальный статус и материальное благосостояние могут быть обретены через достижения. Чтобы заслужить уваґжение других, не обязательно родиться с высоким положеґнием. В Европе же новый (средний) класс не сразу добилґся более высокого положения - это произошло лишь по мере роста его экономических ресурсов.³

Как отмечали Фридрих Энгельс, Антонио Грамши, Макс Вебер и другие социальные теоретики, Америка - чистейший пример буржуазного общества, следующего капиталистическим нормам. Главной из этих норм являґется универсализм, то есть всеобщность логики рынка и отсутствие наследственных преимуществ. Людей нанимаґют на работу потому, что они наиболее компетентные раґботники, имеющиеся на рынке, независимо от того, белые они или черные, евреи или христиане. Расовая либо релиґгиозная дискриминация при найме в конечном счете подрыґвает конкурентоспособность прибегающего к ней предприґнимателя. Восприятие Америки как меритократии [общеґство, в котором социальный статус определяется заслуґгами. - Ред.], как открытого общества предполагает, что она более открыта для людей талантливых, эффективных, компетентных.

Универсализм - наиболее широкий, и, вероятно, наиґболее радикальный основополагающий принцип либераґлизма, непосредственно ведущий к признанию равенства людей. Однако само равенство - более сложный элемент либеральной идеологии. О том, какова сущность равенства и кого можно включать в число равных, идут вечные споґры. Впрочем, в американском понимании равенство никогґ

107

да не означало равного распределения экономических благ. Как отмечал де Токвиль, американская концепция равенґства подразумевает, во-первых, равенство возможностей, а во-вторых, право каждого на равное уважение.

Этот второй аспект равенства связан с признанием всеобщей и равной ценности человеческой личности (хотя во времена де Токвиля такой эгалитаризм определял отношения только среди белых мужчин). В отличие от постґфеодальной Европы или Японии, в Америке следует проґявлять уважение ко всем людям, независимо от их эконоґмического либо политического статуса или от того, евреи они или христиане. Этос эгалитаризма был частью америґканского сознания еще до Войны за независимость. В 1756 г. газета "Пенсильвания джорнэл" писала: "Народ этой проґвинции в целом относится к среднему слою и в настоящее время живет вполне сносно... Самый скромный здесь счиґтает, что у него есть право на достойное обращение со сто-

II 4

роны самого великого .

Благодаря всем этим исключительным условиям Америки, евреи в США впервые в истории своей жизни в диаспоре получили возможность стать равноправными члеґнами общества. Из множества этнических и религиозных меньшинств, приставших к этим берегам в поисках свобоґды и перспектив, евреи особенно много выиграли от амеґриканской открытости, эгалитаризма и социального разґнообразия. В Новом Свете они не находились на полоґжении изгоев, как это было в Европе и в мусульманском мире. Эдвард Тиракян пишет об этом так:

"Исключительность американского отношения к евреям состоит прежде всего в том, что хотя США не явґляются и не могут стать онтологически и экзистенциґально той "Землей", которой является для евреев Израиль, Америка была для них более подходящим и гостеприимґным домом, чем любое другое место поселения вне самоґго Израиля...

108

...Чем Америка отличается для евреев от других стран?

Главное в том, что евреи в Америке не были отодвиґнуты на обочину общества как "полностью чуждые" из-за их религии: здесь не было исторического опыта гетто, не было погромов. Напротив, вследствие глубинного струкґтурного сходства между кальвинистским пуританизмом и иудаизмом именно в Америке евреи все больше сливаютґся в социально-культурном отношении с основной частью общества, что символизируется в последние годы широґким распространением термина "иудеохристианин"".⁵

В XIX в. в некоторых странах Западной Европы станоґвится нормой предоставление евреям политического равґноправия, включая право голосовать и занимать госуґдарственные должности. Но эмансипация евреев в Европе происходила иначе, чем в Америке. Как подчеркивал Тодд Эндельман, права английских евреев были скорее "купґленными, нежели свободно предоставленными, и когда в 1829 г. [Британский] Совет еврейских депутатов решил добиваться политической эмансипации, то именно богатґство и связи в правительстве [Ротшильда и Голдсмита] сыграли главную роль в предоставлении евреям доступа к государственной службе".⁶ В Америке же евреи-мужчины получили избирательное право вместе со всеми белыми мужчинами и намного раньше, чем в других странах, добиґлись заметного положения в политике. Америка обеспеґчила евреям наиболее благоприятную среду по сравнению со всеми странами, где им приходилось жить со времен изгґнания из Палестины в I-II в.в. Получив свободу и новые возможности, евреи стали ориентироваться на интеграцию в американское общество и добились выдающихся успехов в духовной, экономической и политической жизни.

Однако американские исключительные обстоятельства имели и оборотную сторону. Те же причины, которые поґощряли евреев принимать участие в изобильной американґской жизни, подрывали традиционный иудаизм и побужґ

109

дали евреев усваивать нормы и обычаи большинства. Опыт всех иммигрантов в США показывает, что успех и ассимиґляция идут рука об руку. Большинство из тех немногих евреев, что прибыли в Америку в колониальную эпоху и в первые годы независимости, отошли от иудаизма, главным образом в результате смешанных браков. То же произошло с многочисленными еврейскими иммигрантами, в основґном из Германии, поселившимися в США незадолго до и сразу после Гражданской войны. Эта группа, насчитывавґшая четверть миллиона человек, стремилась американизиґровать свою религию, сделать ее похожей на протестанґтизм или унитаризм американского среднего класса. Как и прежние иммигранты, и они часто вступали в смешанные браки.

Современное еврейское население США сформироґвалось главным образом в результате иммиграции неґскольких миллионов евреев из Восточной Европы, котоґрая продолжалась с 1880-х г.г. до начала Первой мировой войны. Выходцы из Восточной Европы повторили истоґрию выходцев из Германии - экономическое и социальное возвышение, вхождение в средние и высшие круги делоґвой, научной и политической жизни современной Америґки. Но и сегодня будущее еврейства подрывает ассимиляґция. Большинство американских евреев отказываются от своей самобытности добровольно, а не чтобы избежать угнетения и невзгод, как это бывало с евреями в другие времена и в других местах, в особенности в Европе. Эроґзия самобытности - главным образом, результат жизни в Америке. Проблема состоит в том, что американское обґщество совершает то, что большинство людей считают правильным: оно гарантирует гражданам личные свободы для достижения успеха и социального статуса по их споґсобностям, независимо от их происхождения.

Разумеется, этот американский идеал, осуществляюґщийся для многих этнических групп довольно медленно -

110

все еще далек от реализации (в особенности для тех, кто прибыл в страну как рабы, а не как иммигранты). Однако это такой идеал, осуществление которого неизбежно вследствие самой сути общества. Во всяком случае, в такой мере синтезированное американо-еврейское самосознание объясняется теми же уникальными особенностями амеґриканской культуры, которые воздействуют и на людей другого национального происхождения, будь то ирландцы, итальянцы, китайцы, выходцы из Латинской Америки или африканцы. Кроме чернокожих, все смешиваются в мощґном плавильном котле.

Все подобные группы, включая евреев, могут быть определены, как племенные - термин, который в своем исходном смысле относится к группе, связанной кровным родством и обладающей особыми обычаями, традициями и ценностями - религиозными, языковыми и иными. Жизнь в Америке ставит каждую такую группу перед дилеммой в форме антагонизма между индивидуализмом, представляющим собой ценность для большинства членов родовой группы, и групповым самосознанием, также имеюґщим большое значение для ее членов. Отсюда возникает конфликт, который ослабляет родовые узы, несмотря на все эмоциональное сопротивление этому процессу и оргаґнизованные попытки его затормозить. Отождествление себя с группой уже не дает человеку того чувства осмысленґного существования, которое могло бы перевесить резульґтаты личных достижений.

Мы полагаем, что загадка индивидуального успеха евреев как совокупности отдельных людей на фоне эрозии еврейской общины может быть раскрыта на основе сопоґставления между американской исключительностью и евґрейской исключительностью. Американская исключиґтельность определяется неповторимыми историческими условиями, в которых зародилась нация, и уникальной национальной идеологией, которую породили эти условия.

111

Выражение "еврейская исключительность" относится к необычайной истории еврейского народа и к необычайґному рвению, с которым американские евреи восприняли американский символ веры, в результате чего им удалось достигнуть экономического, политического и социального преуспеяния. Лишь изучив динамическую связь между этими двумя формами исключительности, можно проґникнуть в суть исторического развития, приведшего к ныґнешнему кризису еврейской общины в США.

В 1783 г. после официального прекращения состоґяния войны между Великобританией и США, Мордехай Шефтель, сын еврейского переселенца из Европы, жиґтель штата Джорджия и активный участник Войны за независимость, подытожил чувства евреев к Америке в письме к сыну: "Перед нами открылась совершенно новая действительность, и мир сотворен вновь". Прошло чуть более двухсот лет, и американская исключительность по- прежнему подтверждается; однако есть признаки того, что "новая действительность", которая предстает перед америґканскими евреями - и другими родовыми группами - буґдет иной, и последствия ее будут такими, каких никто не предвидел во времена возникновения США.

ДРЕВНИЙ НАРОД НА НОВОЙ ЗЕМЛЕ

Статуи Свободы еще не было, но Бенджамен Шефґтель и 42 его спутника-еврея встретили нечто еще более важное для их будущего, когда их судно приблизилось к беґрегу американского континента в июле 1733 г. Они поґчувствовали веяние густых девственных лесов; некоторые из матросов говорили, что они услышали этот густой аромат леса за сто миль от берега.

Шефтель, беженец из Германии, проживавший в Англии, стал главой одной из первых известных еврейсґких семей штата Джорджия. Он не был учеником Джона

112

Локка. Он мало знал (если вообще знал) о "правах челоґвека" или о философских концепциях политической своґбоды. Он не думал о новой нации, которая будет рукоґводствоваться конституцией или биллем о правах. Его не привлекали теоретические построения, и он не размыґшлял об американской исключительности. Но будучи практиком, он знал (и об этом свидетельствовал аромат огромных нетронутых лесов), что Джорджия - новая территория, которая в дальнейшем сулит новые возможґности, новые начинания. В 1765 г. Шефтель завершает свое последнее завещание благодарственной молитвой: "Ты, спасший меня, Бог истинный".⁷

Без всяких теорий Шефтель и другие ранние еврейґские иммигранты поняли, что Америка - первая страна из всех, что они видели, где экономического и социального преуспеяния можно достичь собственным трудом, а не благодаря знатным предкам. Более того, они могли предвиґдеть практические выгоды, которые им сулило этническое разнообразие ранней Америки. К 1790 г. в стране было пять крупных национальных групп и десятки малых. Свыше половины белого населения к югу от Новой Ангґлии было неанглийского происхождения. Единственная из стран мира, молодая Американская республика давала право всем переселенцам на свое гражданство. Для того, чтобы стать американцем, не нужно было обладать правом по признаку родства или крови. Нельзя, конечно, забывать, что на протяжении значительного периода истории США в страну допускались лишь иммигранты из европейских стран, а в течение нескольких десятилетий XX в. даже иммиграция из Европы была резко ограничена. Но в сереґдине века ворота вновь открылись шире, а в последнее время страна начала привлекать весьма многих пересеґленцев из стран "третьего мира".

Экономические возможности Америки были главным притягательным моментом для большинства иммигранґ

113

тов, в особенности если учесть многочисленные трудґности, которые испытывали на европейском рынке труда люди с низким социальным статусом. Однако возможґности новых иммигрантов добиться успеха на рынке труда Америки всегда зависели от состояния экономики страны. Не случайно объем иммиграции обычно соответствовал диґнамике экономических подъемов и спадов в Америке. Но при всех обстоятельствах иммигранты рассматривали равный доступ на рынок труда как признак свободного общества, ориентированного на личные достижения.

Экономические возможности не были единственным стимулом для иммигрантов. Как подчеркивал де Токвиль, Америка предлагала также необычайный уровень свобоґды и уважения и для отдельных лиц, и для групп, незавиґсимо от их экономических достижений. Мэри Энтин пиґсала о своем отце-иммигранте, прибывшем в США в конґце XIX в. следующим образом:

"Верно, что он оставил дом в поисках хлеба насущґного для семьи; но он покинул его, благословляя необходимость, погнавшую его в Америку. Свобода нового мира означала для него много больше, чем право жить и работать, где ему нравится; это была также свобода высказывать свои мысли, отвергать темные предрассудки, исповедовать свою веру без политической и религиозной тирании. Он был всего лишь 32-летним молодым человеґком, когда он прибыл на американский берег; большую часть жизни его держали в шорах, и он испытывал жажду испробовать неведомое ему ощущение свободного выбора".⁸

Факторы притяжения и отталкивания, определявшие динамику иммиграции в Америку, менялись в зависимости от обстановки во всем мире и в странах исхода иммигранґтов. Иногда иммигранты благословляли экономическую неґобходимость, которая неизбежно приводила их и к свободе. Иногда главной мотивацией беженцев была религиозная

114

или политическая свобода. Однако еще чаще оба побудиґтельных мотива неразличимо переплетались друг с другом.

Для евреев, вековых изгоев Европы, и экономические возможности, и гражданские свободы Америки были неразрывно связаны со свободой религии. Религиозная обоґсобленность евреев, воспринимавшаяся как этническое своеобразие, была в конечном счете постоянной причиґной преследований. Однако способность евреев конкурироґвать на равных и преуспевать на рынке обеспечивала им возможность вливаться в основное русло американской жизни.

ЕВРЕИ В ЭКОНОМИКЕ БРИТАНСКИХ КОЛОНИЙ В АМЕРИКЕ

История членов семьи Шефтель показывает, что происходило с еврейскими переселенцами в американґском обществе колониального периода. Бенджамен неплоґхо преуспел в Джорджии, оставив после себя наследникам дом, землю и другую собственность. Его младший сын Леви в двенадцатилетнем возрасте занял у отца денег для коммерческих операций с оленьей кожей для одежды. В 18 лет Леви на скопленные деньги вступил в долю с мясни- ком-христианином. Он и его брат Мордехай постоянно заґнимались различными торговыми делами. В одной сделке они обменяли табак, индиго и оленью кожу на тонну разґличных английских товаров. В разные годы Мордехай держал то склад, то верфь, то лесопилку, то дубильную масґтерскую. Одно время Леви владел шхуной для каботажґных перевозок грузов. Братья также занимались куплей- продажей земли. Однажды они взяли вторую закладную под один из островов у побережья Джорджии, которым владел Беттон Гвиннет - один из тех, кто впоследствии подґписал Декларацию независимости США.

Были также и еврейские ремесленники. Исаак Мозес,

115

искусный мастер по золоту и серебру, был привезен в 1758 г. из Ганновера и продан как законтрактованный слуга на три года в уплату за провоз. Через год Мордехай Шефтель выкупил его, и он смог заняться своим ремесґлом.

Однако гораздо больше еврейских семей в колониях первых десятилетий XVIII в., подобно Шефтелям, занимаґлись торговлей, столь важной для колониальной эконоґмики. В 1730-1770 гг. ввоз и вывоз товаров из Пенсильґвании и Нью-Йорка вырос вчетверо. Евреи селились в осґновном вокруг главных портовых городов - Нью-Йорка, Ньюпорта, Филадельфии, Чарльстона и Саванны.

К моменту прибытия в Америку евреи имели не больґше экономических ресурсов, чем прочие иммигранты, однако уникальный исторический опыт сформировал у них специфические черты. В частности, они явно превосґходили другие этнорелигиозные группы населения страґны по тому качеству, которое называется "тягой к преґуспеянию".

К источникам этой еврейской "тяги к преуспеянию" относят: (1) стремление к образованию, вдохновленное религией; в процессе секуляризации, со времен раннего средневековья, это стремление преобразуется в исклюґчительную тягу к интеллектуальной деятельности; (2) исторически евреи были городскими жителями, что даґвало им преимущество при занятии торговлей, умственґной деятельностью и вообще квалифицированным трудом;

(3)   более глубокое усвоение традиций и норм поведения среднего класса и большая способность отказаться от сеґгодняшней выгоды ради существенного успеха в будущем;

(4)  длительный опыт жизни на обочине общества, научивґший евреев формировать новые связи в любой социальной среде.

Новое американское общество, в котором не было аристократии, проявляло больше уважения, чем жители

116

Старого Света, к коммерческой деятельности, которой занимались в Европе стремившиеся к успеху евреи. Ранние жители Америки сознавали, что стране не хватает людей с торговыми навыками и энергией, необходимыми для разґвития экономики. Бенджамен Франклин одобрял стремґление к успеху через коммерцию; он говорил, что не хотел бы, чтобы его сын Уильям "стал тем, кого называют "Ваше благородие". Я хотел бы приставить его к какому-либо делу, посредством которого он мог бы, проявив аккуратность и трудолюбие, достигнуть воздержанной и достойной

II 9 ЖИЗНИ .

Американский драматург Джозеф Аддисон писал в 1712 г., что евреи "клинья и гвозди большого здания, коґторые сами по себе невелики, но совершенно необходимы, чтобы весь его корпус не развалился."¹⁰ Джордж Мейсон* говорил, что евреи "не только заметны своим знанием рынка и коммерции, но и своим трудолюбием, предприґимчивостью и честностью".¹¹ Стремления и способности европейских евреев и потребности становящейся на ноги буржуазной Америки отлично соответствовали друг другу. Однако взаимоотношения между еврейскими пересеґленцами и американским обществом менялись с каждым поворотом истории страны.

Евреи в Америке проявили себя исключительно успешно, так как еврейские черты характера и ценности, включая и тягу к преуспеянию, были вполне созвучны общей культуре страны. Еврейские обычаи весьма подґходили к той модели общества, которую определили еще первые протестантские колонисты Новой Англии. В 20-е гг. нашего века социолог Роберт Парк предлагал ввести пре-

1725-1792; идеолог республиканизма джефферсоновского толка, автор конституции штата Вирджиния и его знаменитого раздела о гражданских правах, ставшего прообразом т.н. Билля о правах, т.е. первых десяти поправок к конституции США, борец с работорговлей. - Ред.

117

подавание еврейской истории и культуры во всех школах США, чтобы и другие американцы могли понять, что такое

Америка. Парк доказывал, что евреи - это сущность Аме-

12

рики .

К тому же выводу приводит анализ связей между протестантской этикой и духом капитализма в Америке, который провел Макс Вебер. В своей классической работе по этому вопросу Вебер, объясняя экономические успехи США, подчеркивает, что пуритане - христиане Ветхого завета - принесли с собой в страну ценности своей релиґгии - рационализм, трудолюбие, бережливость и стремлеґние к преуспеянию. "Дух капитализма, - писал он, - сущестґвовал [в Америке] еще до установления капитализма".¹³ Вебер отмечал, что "пуританизм всегда ощущал свое внутґреннее сходство с иудаизмом... Евреи, которых сначала тепло приняли пуританские нации, в особенности американцы..., были встречены ими с самого начала без каких-либо предуґбеждений, и даже сегодня их принимают с готовностью".¹⁴

Основные приводимые Вебером образчики светского капиталистического духа были взяты им из работ Бенджаґмена Франклина¹⁵. Вебер приводит обширные цитаты из этих работ, рассматривая их как ранние примеры тех ценґностей, которые сыграли главную роль в процессе возґникновения индустриальной рыночной системы. Америґканские ценности в понимании Франклина нашли восґторженных почитателей среди восточноевропейских евґреев, для которых эти ценности представлялись созвучґными их религиозным верованиям и их светской культуре. Труды Франклина были переведены на идиш около 1800 г., и уже вскоре молодые евреи в русской части Польши внимательно читали их и даже обсуждали на талмудичесґкий манер после окончания ежедневных занятий в религиґозных школах (ешиботах ).¹⁶

118

ЕВРЕИ В АМЕРИКЕ ВРЕМЕН ЭКСПАНСИИ НА ЗАПАД

Первая волна массовой еврейской иммиграции в Амеґрику началась в 30-е гг. XIX века с ухудшением положения евреев в Германии. Правительства германских государств продолжали подавлять права евреев, антиеврейские бесґпорядки прокатились по улицам многих городов, перспекґтивы для евреев ухудшились. В ряде мест был введен "евґрейский сбор", которым облагались евреи, желавшие приґехать в какой-либо город или выехать из него, что подрыґвало благосостояние евреев. В ответ на это группа германґских евреев писала Мордехаю Ноаху - крупному еврейсґкому политическому руководителю, что "лучшая часть европейского еврейства смотрит с жаждой и надеждой на Соединенные Штаты Северной Америки и будет счастлива вновь сменить бедственное положение на родной земле на общественные свободы".¹⁷

Между 1820 и 1860 гг. еврейское население США выґросло в девять раз - примерно до 150 тысяч человек. Большинство евреев прибывало с весьма малыми средстґвами; методами накопления капитала была торговля вразнос и пограничный товарообмен. Их предшественґники - еврейские иммигранты колониальной эпохи селиґлись главным образом в немногих крупных городах новой страны; ранние иммигранты из Германии предпочитали расселяться вдоль границы.

Большая часть Америки и была в буквальном смысле пограничьем - страна быстро расширялась в западном наґправлении, шло бурное и почти не контролируемое гоґсударством экономическое развитие новых территорий, ощущалась острая потребность в развитии новых торгоґвых связей. Расширение американских границ всегда преґдоставляло новые экономические возможности. В архивах фирмы Коэн и Исаак (Ричмонд, штат Вирджиния) храґ

119

нится расписка от Дэииэля Буиа на смеси искаженного английского и идиша за шесть фунтов, уплаченных за продажу 10 тысяч акров только что размеченной топоґграфами земли в штате Кентукки¹⁸. К тому же отдаленные поселения вдоль уходившей на запад границы и могли снабжаться всем необходимым лишь благодаря торговцам- разносчикам.

Не евреи создали пограничную передвижную торгов^-' лю - это было старым занятием янки. Иммигрант нееврей Джон Джейкоб Астор еще в 80-е гг. XVIII века продавал индейцам пряники, чай и галантерею, сколотив на этом цеґлое состояние. Но с увеличением числа инициативных неґмецких евреев торговля вразнос становится преимущестґвенно еврейским занятием. Например в Истоне, штат Пенґсильвания, в 1855 г. более 60% евреев, имеющих занятия, были торговцами вразнос.¹⁹

Бенджамен Блумингдейл и Адам Гимбель иммигриґровали из Германии в начале XIX в. Блумингдейл начал свой путь, торгуя вразнос самыми разными товарами по всему Канзасу и Великой равнине. Гимбель начал торгоґвать вдоль по реке Миссисипи, бродя с брезентовым мешґком и ружьем; затем он открыл бакалейную лавку на беґрегу реки Уобаш в штате Индиана. К концу жизни они были владельцами империи универсальных магазинов, и их имена стали символом коммерческого успеха.

Большинство еврейских торговцев не были столь удачґливы как Гимбель и Блумингдейл. Пограничная торговля была делом трудным и опасным. О Луисе Натане, Генри Леви и Исааке Гольдштейне известно, что они были оскальґпированы индейцами. В дневнике Зигманса Шлезингера рассказывается о столкновении его отряда с 700 сиуксами и уейеннами, которое увенчалось тем, что он "оскальпиґровал трех индейцев" ²⁰ Адольфа Кона захватили в плен апачи, затем они продали его команчам, с которыми он скиґтался по дорогам войны почти два года.

120

Но и без таких крайностей жизнь странствующего торґговца была тяжелой: зачастую он оставался без всякой приґбыли. Рабби Исаак Мейер Уайз цитирует рассказ некоего Штейна (конец XIX в.) о жизни такого торговца:

"Наш народ в этой стране можно разделить на следуґющие классы: 1) коробейник, всегда без языка и без наґдежды; 2) лоточник со слабым знанием английского и наґдеждами на лучшее будущее; 3) мешочник, который таскает на спине 45-70 килограммов товара и утешается мыслью, что когда-нибудь станет бизнесменом. Кроме них есть аристократия, которая может быть разделена на три класса: 1) барон с кибиткой, передвигающийся по всей стране имея в упряжке одну-две лошади; 2) граф-ювелир, который таскает в небольшом коробе запас часов и драгоценносґтей и даже теперь считается богачом; 3) князь-лавочник, который владеет лавкой и продает в ней товары".²¹

Из 20 тысяч странствующих торговцев в Америке наґкануне Гражданской войны большинство были немецкими евреями. Немногие из них скопили большие богатства, но большинство было "князьями-лавочниками", нажившими кое-какое состояние. В американский фольклор вошел ответ странствующего торговца на вопрос, почему он отґкрыл лавку именно здесь: "Потому что здесь у меня пала лошадь".

Экономика изменялась, промышленность расцветала, границы стабилизировались; то же происходило с эконоґмическим положением евреев. Например, в Олбэни, штат Нью-Йорк, в 1842-1850 гг. более половины всех имевших лицензию торговцев вразнос были евреями. Но к 1870 г. их доля снижается до 10%: странствующие еврейские торговґцы и их потомки становятся оседлыми коммерсантами, а иногда и квалифицированными работниками²².

Однако в крупные новые промышленные фирмы евґреи проникали не столь легко. В 70-е гг. XIX в. все сто ведуґщих фирм в области текстиля, железных дорог принадґ

121

лежали протестантам.²³ И все же евреи пробились в сфеґру финансов и в горнодобывающую промышленность. Джозеф Зелигман (впоследствии - первый состоятельный еврей, которому откровенно отказали в пребывании на модном курорте) в 1830-е гг. начал с бакалейных лавок и магазинов готового платья в Пенсильвании и Алабаме, а затем создал один из ведущих банкирских домов в Америґке с отделениями в Европе.

Братья Джозеф и Иммануэль Розенвальд также стали богатыми банкирами и торговцами. На пути к успеху они совершили немало караванных рейсов с Востока в Калиґфорнию, которые иногда не обходились без приключений:

"Мы купили в Техасе две полностью снаряженных воловьих упряжки с кибитками и одну упряжку с мулом, а также достаточное количество бакалеи и пошли вниз по реке Арканзас, где в [штате Колорадо] строился в то время Форт Уайз. Джо правил одной повозкой, а я - другой... Оттуда мы привезли остаток товара в Пайке Пик. По пути за нами следовал отряд индейцев... Но мы от них ушли. Все оставшиеся товары мы обменяли на картофель, привезли его в Денвер, продали, а закончив распродажу, продали также воловьи упряжки и с упряжкой с мулом направиґлись в Вайандот, штат Канзас".

Генри Леман, странствующий торговец из Алабамы, создал одну из крупнейших инвестиционных фирм страны. Братья Гуггенхейм создали горнодобывающую компанию в штате Колорадо. В Калифорнии Энтони Целлербах и его братья создали империю по производству целлюлозы и бумаги, а Исаак Фриддендер через двадцать лет после приґезда в штат сосредоточил в своих руках три четверти всеґго вывоза калифорнийской пшеницы.

В своей хронике деловой жизни за 1864 г. газета "Телеґграф" города Солт-Лейк Сити отмечала только еврейские имена: "Семья Рансаховых ожидает богатый и разнообґразный завоз товаров. Новая фирма Зигель и Ко. уже доґ

122

стала аванс и открывает оптовую торговлю. Поскольку Боденберг n Кан... прибыли с огромными партиями товара, мы почти наверняка сможем продержаться какое-то вреґмя"²⁵ По всей стране, от банкира до "князя-лавочника", в малых и больших городах, еврейские иммигранты, в больґшинстве (но не все) немецкого происхождения, достигли за полвека беспрецедентных коммерческих успехов и поґстроили широко разветвленную сеть влияния.

Политики заметили это. Участвуя в закладке новой синагоги в Олбэни, мэр города сказал: "Налоговые ведоґмости показывают, что ваш народ несет весьма значиґтельную долю бремени общественных затрат. Я оцениваю подлежащую обложению собственность города Олбэни в 670 долларов на каждого жителя, тогда как подлежащая обложению собственность, принадлежащая вашему наґроду, составляет 1323 доллара на каждого мужчину, женґщину и ребенка еврейской общины".²⁶

Американские официальные лица и пресса постоянно отмечали влияние евреев на экономическое развитие страґны. Так, в 1872 г. самая тиражная газета Филадельфии "Ивнинг сгандард" писала:

"Где бы ни возникал шанс для предприимчивости и энергии, там можно найти еврея. Идите в любую страну и в любой город, и вы встретите его. В нашей стране он крепко укоренился. Важные его достоинства и способносґти сделали Америку его главным домом. И американцы должны радоваться, что дело обстоит именно так, ибо ев- рей-гражданин достоин высокого уважения. В любую общину он несет благосостояние и те качества, которые маґтериально помогают укрепить общину и сделать ее устойчивой... Он сам заботится о себе и о своем доме... Он трезв и трудолюбив" ²⁷

Антисемитизм существовал и подчас он препятствоґвал еврейскому преуспеянию. В 1850-е гг. некоторые страґховые компании предостерегали против страхования

123

странствующих торговцев и евреев, что было в то время почти синонимом. Сразу после Гражданской войны решеґние некоторых страховых компаний отказывать в продаже полисов евреям вызвало митинги протеста и бойкот со стоґроны еврейской общины. Компания "Дан и Ко." была склонна приписывать евреям низкий кредитный рейтинг, если контролер компании не определит, что данный бизґнесмен - "белый еврей" или "иудей высшего класса". Общеґство открыто противилось этим предрассудкам. В 1867 г. одна филадельфийская газета писала в редакционной статье, что подобная дискриминационная практика безґосновательна, разделяет общество и "противоречит интеґресам страны" и осуждала "самым решительным образом оскорбительные действия некоторых нью-йоркских страґховых компаний".²⁸

Впрочем, в то время экономический антисемитизм не имел особого распространения, так как человека оцениваґли не по этническому происхождению, а по личным доґстижениям. Исидор Штраусе, отец которого был странґствующим торговцем в Джорджии, а затем основал торґговый дом "Мэйсис", писал, что один из кредиторов видел в его отце "образец истинной порядочности, что было соґвершенно несовместимо с его (кредитора) предрассуд-

II 29

ками .

ЕВРЕИ И ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ АМЕРИКИ

С прибытием массы евреев из Восточной Европы, с прекращением экспансии на Запад и наступлением эпохи индустриализации положение американских евреев заґметно изменилось. Когда Якоб (Джейкоб) Г. Шифф, сын одного из брокеров Ротшильда, прибыл в 1865 году в Амеґрику из Германии, он вступил в процветающую немецко- еврейскую брокерскую фирму в Нью-Йорке. Когда через два десятилетия, в 1887 г., Мориц Хилкович прибыл из

124

Восточной Европы, он работал на пришивании манжет в нью-йоркской потогонной пошивочной мастерской. Хил- кович был одним из полутора миллионов евреев из Восточґной Европы (примерно треть еврейского населения этого региона), которые переселились в Америку в 1881 - 1910 гг.

Несмотря на столь большие биографические различия между Хилковичем и Шиффом, их пути могли скреститьґся в дни "Великого бунта" 1910 года - исторического столкновения между еврейскими рабочими и владельцами швейных фабрик, в основном также евреев. Но ни отноґшение этих двух людей к профсоюзному движению, ни их судьбы в Америке не были столь различными, как их имущественное положение. К 1910 г. Мориц Хилкович становится Моррисом Хилквитом - адвокатом, одним из основателей Американской социалистической партии и ярым противником капиталистической системы. Джейкоб Шифф становится одним из самых видных капиталистов страны, банкиром-миллионером, вложившим миллиард долларов в финансирование Пенсильванской железной дороги.

Переселявшиеся из Восточной Европы евреи имели в карманах не больше денег, чем другие иммигранты, но их прошлое было совершенно иным. Поскольку в Европе евґреи не имели права заниматься земледелием, из каждых десяти еврейских иммигрантов семеро имели опыт рабоґты в торговле, промышленности или ремесле, в то время как среди других иммигрантов такой опыт имел лишь каждый десятый³⁰. В прежних странах евреи были лаґвочниками, странствующими торговцами, посредниками в торговле зерном и другими продуктами, иногда владельґцами небольших производств, но обычно они находились на обочине социально-экономического развития. С быстґрым упадком сельского хозяйства Восточной Европы в конце XIX в. и положение евреев заметно ухудшилось.

125

В Вильне, культурной столице евреев Восточной Евґропы, местная газета сообщала, что евреи "живут в бедґных лачугах, грязных и плохо проветриваемых... В том же жилище могут обитать четыре, пять, а то и шесть сеґмейств, каждое со множеством малолетних детей... Мясо - невиданная роскошь, даже по субботам. Сегодня вода и хлеб, завтра - хлеб и вода, и так день за днем"³¹ Приґчину огромной еврейской эмиграции можно усматривать и в растущей нищете, и в давлении антисемитизма.

Но несмотря на крайнюю нищету, большинство восточноевропейских евреев прибывали в Америку с профессиональными навыками. На пороге XX в. двое из трех евреев-мужчин обладали какой-либо из нескольґких десятков профессий, хотя больше всего среди них было портных . Многие из этих искусных ремесленниґков в Европе были одновременно и мелкими предприґнимателями - владельцами мастерских, мясниками, пекаґрями, портными. Однако ко времени их прибытия в Амеґрику в индустриальной экономике уже не было места для такого сочетания ремесленных навыков и предприниґмательства. Некоторые ремесленники обратились к торґговле вразнос, но большинству пришлось искать работу на фабриках.

В 1880-е гг. более половины евреев-бизнесменов были так или иначе вовлечены в швейное дело. Около 95% производителей одежды в Нью-Йорке были евреями³³. Швейная машина, изобретенная незадолго до Гражданской войны, вызвала невиданный рост производства готовой одежды. Это была новая отрасль, в которую устремились еврейские бизнесмены. Объем капиталовложений в швейную промышленность, в которой первоначально господствовали немецкие евреи, вырос в 1880-1900 гг. более, чем втрое³⁴.

Вследствие спроса на те профессии, которыми в осґновном владели восточноевропейские евреи они начинали

126

искать работу в швейной промышленности. Был момент, когда более половины жителей еврейского гетто Нью- Йорка, работавших по найму, были заняты в швейном производстве. В 1897 г. около 60% рабочих Нью-Йорка были заняты в производстве готовой одежды и 75% из них были евреями³⁵. Жизнь их была по большей части тяжелой. В 1900 г. средняя заработная плата мужчины - рабочего-швейника составляла 12 долларов в неделю, женщины получали половину этой суммы, а ребенок - половину от оплаты женщины. За эти деньги, которых едва хватало на оплату самого необходимого, швейники обычно работали десять часов в день и шесть дней в неделю в тяґжелых условиях. Жилищные условия были не лучше. В Лоуэр-Истсайде (район Нью-Йорка) плотность населеґния составляла в 1910 году 730 человек на акр (0,4 га); этот показатель был выше только в Бомбее³⁶.

Соответственным было и недовольство жизнью среди иммигрантов. В романе радикала Майкла Голда, описыґвавшего жизнь гетто, мать героя говорит: "Это хорошая страна, но не для бедняка. Когда Мессия прибудет в Амеґрику, лучше бы ему приехать на красивом автомобиле с дюжиной слуг. Если он прибудет на белой лошади, поґдумают, что это всего лишь еще один бедный иммигрант, и пошлют его мыть посуду в ресторане".³⁷

Однако для молодежи гетто Лоуэр-Истсайда было качественно отличным от гетто Вильны. Здесь были возґможности выбраться наружу. Один из наблюдателей в начале века отмечает: "Я встретил лишь немногих русґских евреев, которые считают работу по найму на фабрике своим вечным уделом. Почти все обращают свою энергию на вступление в бизнес или на приобретение образования, которое даст им возможность подготовиться к чему-либо получше, чем доля обычного рабочего. Все больше юноґшей и девушек, окотивших школы, идут в магазины и конторы, а не в мастерские и на фабрики".³⁸

127

Между тем, немецкие евреи прошлой иммиграции, как правило, процветали в это время весьма неплохо, даже те из них, кто не имел на родине такого блестящего экоґномического прошлого, как Джейкоб Шифф. К моменту массового переселения евреев Восточной Европы немец- ко-еврейские странствующие торговцы по существу исґчезли. В 1860-1900 гг. число еврейских фирм, имеющих коммерческий рейтинг, возросло с 374 до 2000.³⁹ К конґцу этого периода сообщалось, что доля евреев среди милґлионеров в два с половиной раза превышает долю евреев в населении; а область их деятельности простирается "от банков до упаковки мяса, от недвижимости до бакалеи, от

II 40

крепких напитков до хлопка .

Социальная мобильность немецких евреев была весьма высока, причем достичь благополучия им было проще, чем восточноевропейским евреям. Во-первых, иммигранты из Восточной Европы прибывали массами и скапливались в городах. Когда эта масса начала расселяться, западная граница страны уже была установлена. По-прежнему для деловой инициативы было немало простора, но новые наґчинания требовали все больших капиталов. Век независиґмых ремесленников-предпринимателей заканчивался, уступая место эпохе корпораций. Странствующему торґговцу легче было стать владельцем лавки, а затем банґкиром, чем рабочему стать владельцем фабрики, хотя неґкоторые восточноевропейские евреи проделали этот путь, в особенности в швейной промышленности.

Самым кратким путем в средний класс для евреев наґчала века был путь превращения в "человека с професґсий" - специалиста. Это было также способом избежать дискриминации в приеме на работу. Образование открыґвало путь к положению специалиста, к работе "белого воротничка", а евреям было не привыкать к упорной учебе. Другие американцы замечали эту особую тягу к обґразованию среди молодых еврейских иммигрантов. Нью-

128

Йоркская "Ивнинг пост" писала (3 октября 1903 г.), что в публичной библиотеке "в отделении на Четэм-сквер неґредко можно наблюдать очередь детей, растянувшуюся на два лестничных пролета... Еврейские дети жаждут дуґховной пищи, у них настоящая интеллектуальная мания... Ни у одного народа нет такого пристрастия к серьезному чтению".

Интеллектуальную одержимость молодых еврейских иммигрантов нередко приписывают тому, что евреи изґдавна были "народом Книги". Речь идет, разумеется, об изучении Библии и раввинских комментариев, чем традиґционно занимались многие евреи. Принятый метод учебы - индивидуальное чтение с последующим обсуждением - поддерживал высокий уровень грамотности, хотя интелґлектуальный поиск был ограничен рамками религиозных текстов. В период Просвещения* привычка к чтению и склонность к дискуссиям быстро распространились на светґские темы. Хотя стремление к образованию часто имело религиозную мотивацию, многие евреи осознавали, что лишь образование позволит им добиться более высокого социального статуса. В 1908 г. обследование 77 высших учебных заведений показало, что 8% студентов были евґреями, тогда как доля евреев в населении составляла меґнее 2%. Большинство евреев-студентов готовились стать фармацевтами, юристами, дантистами и учителями.⁴¹ В 1890-е гг. русский журналист, изучавший судьбы русских евреев в Америке, обнаружил лишь несколько десятков русских евреев, работавших в области медицины и права, и почти никого - среди учителей. Но к первому десятилеґтию XX века в Нью-Йорке было 400-600 русско-еврейґских врачей, несколько тысяч работников просвещения и представителей других "интеллигентных" профессий⁴². К

[Гаскала - Просвещение) движение за светское образование, начавшееся среди еврейской интеллигенции Германии и Восточной Европы в 30-е гг. прошлого века- Ред.

129

1930 г. в Нью-Йорке, где евреи составляли четверть насеґления, на их долю приходилось 55% врачей, 64% дантисґтов и 65% юристов - и все это благодаря высокому уровґню образования⁴³.

Один американец итальянского происхождения с некоторой грустью писал о типичном итальянском иммигґранте, отличающемся от иммигранта-еврея по опыту и традициям: "Он еще не изучил урока, который мог бы хоґрошо преподать ему американский еврей: в Америке сын необразованных родителей не только имеет право, но и обяґзан подняться на высшую ступень образования, и тем доґбиться успеха, которого не смог добиться его необразован-

II 44

ныи отец .

Именно в рабочем движении тяга к преуспеянию проявилась наиболее драматично. В конце 1909 г. 20 тысяч рабочих швейной промышленности, главным образом еврейских женщин, начали то, что впоследствии получило название Великого бунта. По многим предприятиям отґрасли прошла волна столкновений и вспышек насилия. В сентябре 1910 г. между рабочими и предпринимателями был подписан "протокол о мире", который хоть и не ликвидировал конфликт окончательно, но способствовал переходу организованного рабочего движения на новый уровень. Протокол предусматривал создание рабочей ячейки на каждом предприятии, давал представителю рабочих право голоса при решении проблем предприяґтия, учреждал комитеты по обсуждению жалоб, советы санитарного контроля и арбитражные советы с участием рабочих и общественности. Рабочее движение перешло на качественно новую ступень, став признанной общественґной силой.

Это историческое соглашение было подготовлено Луисом Брандейсом, в те времена - юристом из Бостона, и поддержано Джейкобом Шиффом. Оба объединились отґчасти потому, что евреи "верхнего города" были обеспоґ

130

коены впечатлением от публичного конфликта между евґрейскими рабочими и еврейскими фабрикантами. Кроме того, Шифф и Брандейс были людьми умеренных взглядов и темперамента и испытывали неприязнь к классовой борьбе, свойственную среднему классу. Шифф и прежде поддерживал идею мирных коллективных договоров.

Многие евреи в рабочем движении исповедовали тягу к умеренности, хотя из восточноевропейской среды выґшел целый ряд легендарных еврейских радикалов - социґалистов и анархистов всякого толка. Именно такие иммигґранты играли ведущую роль в интеллектуальной жизни Лоуэр-Исгсайда, активно участвуя в рабочих организациях и радикальных движениях. Однако многие из них вступили на путь реформизма. Сам Моррис Хилквит, представитель профсоюзов в "протоколе о мире", окотив вечернюю школу, возвысился от рабочего-швейника без гроша за душой до преуспевающего адвоката и переехал из Лоуэр- Истсайда на аристократическую улицу Риверсайд-Драйв. Уильям Хейвуд, лидер радикальной организации "Инґдустриальные рабочие мира", осуждал "буржуазные" черґты характера у многих нью-йоркских социалистов, гоґворя, что "они чувствуют себя страшно польщенными, когда их приглашают, как это недавно случилось с Морриґсом Хилквитом, распивать розовые чаи в особняках на Пятой авеню"⁴⁵

Хилквит оставил идею ожесточенной классовой борьбы и стал эволюционным социалистом, постепеновцем. Неясно, было ли это личное перерождение следствием его собственного успеха, как об этом говорили его более раґдикальные противники, но во всяком случае это в какой- то мере было связано с "тягой к преуспеянию" у еврейґских рабочих, с которыми он соприкасался. Однажды Хилквит пожаловался, что хотя еврейские рабочие объеґдиняются в час кризиса, в нормальной обстановке органиґзовать их трудно. Они больше заинтересованы в том, чтобы

131

побольше заработать на сдельщине, чем в сокращении раґбочего дня или в повышении расценок. В выпущенной для иммигрантов книге об Америке говорилось, что "бедґный еврей зарабатывает 50 центов в день, 10 центов траґтит на кофе и баранки и 40 центов откладывает".⁴⁶ В 1893 г. Джейкоб Рис отмечал: "Вновь и вновь встречаю я польских и русских евреев, которые сознательно эконоґмят на еде до полного физического истощения и работают день и ночь с большим напряжением, чтобы отложить не-

II 47

много денег .

Они хотели откладывать деньги, чтобы вытащить свои семьи из потогонных мастерских и подняться до уровня среднего класса. Временами еврейские рабочие органиґзовывались и ожесточенно боролись против угнетения на предприятиях, но они не были отрядом революционного пролетариата. Несмотря на драматизм своей борьбы, они даже не стали основой для сколько-нибудь устойчивого профсоюзного движения. Вследствие сильного стремления еврейских трудящихся к преуспеянию еврейское рабочее движение оказалось феноменом по существу лишь одноґго поколения. Как отметил историк Генри Л. Фэйн- гольд, "еврейский рабочий не был сыном рабочего и не хотел, чтобы его сын стал рабочим. Желание повысить свой социальный статус побуждало его лишь больше зарабатывать".⁴⁸

Но, как и в прежние дни, более высокие заработки были лишь одной из целей еврейского среднего класса. В Америке термин "средний класс" обозначал как опреґделенный уровень благосостояния, так и социальный стаґтус, причем и того, и другого (теоретически) можно было достигнуть упорным трудом. Как отмечала в 1756 г. газета "Пенсильвания джорнэл", "право на достойное отношеґние со стороны самого великого" было правом среднего

49

класса .

Все занятия в сфере умственного труда обычно счиґ

132

таются занятиями среднего класса, хотя какая-то часть их оплачивается не выше, чем многие физические работы.⁵⁰ Вследствие такой концепции социального статуса опеґрежающий рост численности служащих и квалифицироґванных специалистов в американской экономике вызвал общее движение вверх по социальной лестнице. В 1870- 1940 гг. при трехкратном росте населения численность технических и управленческих служащих и квалиґфицированных специалистов увеличилась в 13 раз.⁵¹ В 1900-1940 гг. доля конторских служащих в общей численґности рабочей силы возросла более чем на 300%, тогда как население увеличилось на 75%, а численность работґников физического труда по существу не изменилась.⁵²

У многих рабочих - еврейских и других - глубокий кризис 1930-х гг. вызвал радикализацию настроений; острота конфронтации между трудом и капиталом усилиґлась. И все же молодые евреи смогли существенно расшиґрить свою нишу в секторе экономики, предназначенном для среднего класса. В 1935 году в Нью-Йорке из каждых десяти молодых людей только трое были евреями; но евґреями были шесть из каждых десяти молодых домовлаґдельцев, руководителей и чиновников, и около четырех из десяти квалифицированных специалистов, конторских служащих и продавцов.⁵³

ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Расширение системы высшего образования и развиґтие специализированных отраслей экономики после Втоґрой мировой войны открыло перед американскими евґреями широчайшие перспективы в области права, медиґцины, научных исследований, университетского преподаґвания, операций с недвижимостью, государственной служґбы, а также работы в корпорацях. Некоторые области траґдиционного еврейского предпринимательства, вроде розґ

133

ничной торговли утратили свое значение по мере того, как снимались дискриминационные барьеры и евреи устремляґлись в перечисленные выше профессиональные области. Перед Второй мировой войной еврейский комический актер мог вызвать громкий хохот, сказав, что некий "Ирґвинг Шапиро" может стать президентом "Дюпон де Не- мур" - компании, чье аристократическое название и экоґномическая мощь представлялись недостижимыми для детей евреев-иммигрантов. Но именно так и случилось в 1973 г., когда сын иммигранта - гладильщика брюк, активно демонстрировавший свою принадлежность к еврейству, стал главой этой компании. Позднее Шапиро был избран председателем "Делового круглого стола" - наиболее престижного в стране клуба глав корпораций.

Возвышение Ирвинга Шапиро не было отдельным эпизодом. Данные переписей населения и выборочных обследований показывают, что евреи достигли более высоґкого уровня образования, социального положения и доґходов, чем все прочие группы населения. Общенациоґнальное обследование евреев и неевреев, завершенное в апреле 1988 г. Стивеном М. Коэном для Американского еврейского комитета показало, что душевой доход евреев почти вдвое выше, чем у неевреев. О доходе на семью свыше 50 тысяч долларов в год сообщили вдвое больше евреев, чем белых неевреев, тогда как о доходе менее 20 тысяч долларов сообщили вдвое больше неевреев, чем евреев.⁵⁴

Список 400 богатейших американцев, опубликованґный в 1982 г. журналом "Форбс мэгэзин", показал, что из 40 богатейших 16 (40%) были евреями, а из всего списґка - 23%.⁵⁵ Они достигли высокого положения в мире банков и корпораций. В 1986 г. на долю евреев, составлявґших менее 3% населения США, приходилось 7,4% высґших руководителей крупнейших фирм страны и 13% руководителей в возрасте до 40 лег . Данные, собранные по десяти главным секторам деятельности для "Исследоґ

134

вания американских лидеров , показали, что евреи состаґвили 11% всей выборки (при доле в населении, как уже было сказано, лишь 3%). Ни одна другая группа населения не достигла столь высоких показателей.⁵⁷

Анализ списков тех, кто был включен в справочник "Кто есть кто в Америке", показывает, что в середине 1970-х гг. более 8% из них были евреями по сравнению с 2% в 1944-1945 гг. С начала 1920-х гг. доля евреев в "Кто есть кто..." превышала их долю в населении в больґшей степени, чем у всех других американских этнических групп, кроме американцев английского происхождения. Но к середине 1970-х гг. это превышение у евреев стало больше, чем у англосаксов. В течение трех последних деґсятилетий евреи составили 50% из 200 наиболее видных представителей американской интеллигенции, 40% амеґриканцев - лауреатов Нобелевской премии в естественґных науках и экономике, 20% профессоров ведущих университетов, 21% государственных служащих высшего уровня, 40% владельцев виднейших юридических фирм Нью-Йорка и Вашингтона, 26% репортеров, редакторов и руководителей средств массовой информации, 59% реґжиссеров, сценаристов и продюсеров пятидесяти самых кассовых кинофильмов 1965-1982 гг., 58% режиссеров, сценаристов и продюсеров самых популярных телевизиґонных программ .

Эти цифры ярко показывают положение евреев в американском плавильном котле, причем не только их материальное преуспеяние, но и высокую степень их интеграции в американское общество. Диспропорция стаґновится менее заметной при сопоставлении преуспеваґющих евреев с неевреями, имеющими тот же уровень обґразования (среди евреев доля учащихся в университетах вдвое выше, чем среди неевреев). Однако эти цифры точно характеризуют главное - отсутствие дискриминации евреґев в образовании и экономике, обеспечивающее успешную интеграцию евреев.

135

Элитные университеты открывают золотой мост к экономическому преуспеянию. Менее полувека назад приґток евреев (как студентов, так и преподавателей) в эти престижные учебные заведения был резко ограничен квоґтами. В начале 90-х гг. 87% американских евреев студенґческого возраста учились в высших учебных заведениях, по сравнению с 40% всех американцев этого возраста. И подобно преподавателям-евреям студенты-евреи в осґновном сосредоточены в лучших учебных заведениях. Обследование студентов младших курсов, проведенное Американским советом по образованию, показало, что студенты из еврейских семей имеют значительно более высокие отметки в колледже, чем их нееврейские сверстґники, и это в добавление к тому, что среди евреев значиґтельно большая доля учится в колледжах, чем среди неґевреев. Кроме того евреи, по-видимому, значительно лучше учатся и в университетах, они значительно чаще остальных избираются в престижную студенческую корпорацию "Фи- Бета-Каппа".⁵⁹

Подводя итоги, можно сказать, что потомки немецких евреев, иммигрировавших в середине прошлого века, и потомки восточноевропейских евреев, иммигрировавших позднее, смогли стать наиболее образованной, наиболее влившейся в средний класс и наиболее состоятельной этнорелигиозной группой в стране. Ни одна другая группа

иммигрантов не продемонстрировала столь быстрых и

60

ярких успехов .

Приведенные данные показывают такой уровень экоґномического преуспеяния, о котором не могли и мечтать даже самые восторженные отдыхающие в Кэтскилле наґчала XX века, описанные Абрахамом Каханом. Нередко евреи остерегаются привлекать внимание к своему фиґнансовому положению, чтобы не провоцировать антисеґмитов. Однако в Америке экономические достижения евреев идут рука об руку с их глубокой интеграцией в

136

общество⁶¹. Чем объясняется столь благоприятное сочеґтание? Чтобы ответить на этот вопрос, следует обратитьґся к идеям общеамериканского религиозного опыта, и в особенности к разнообразию и открытости, характериґзующим американское общество на протяжении всей его истории.

РАЗМЫВАНИЕ ПЛЕМЕННОГО САМОСОЗНАНИЯ

Агнес Келли, иммигрантка из Ирландии, в письме своей семье, отправленном в 70-е годы прошлого века, так радужно описывала свой американский опыт: "Когда мы покинули [Ирландию], мы оставили Старый Свет позади; теперь мы во всем американские граждане, и мы гордимґся этим". Другая иммигрантка, Джейн Кроу, писала: "Теперь это наш дом". В то же время другие иммигранты высказыґвались и об оборотной стороне жизни в Америке. Еще один американец из Ирландии пишет в 1872 г: "Как мы соґхраним нашу самобытность? Как мы можем сохранить наґшу веру и национальность на протяжении поколений?".⁶²

В начале века У. Дюбуа писал о "двух противоречивых стремлениях" и о "двойственном сознании" американских негров. Афроамериканцы - особая страница нашей нациґональной истории, но те же понятия применимы к больґшинству иммигрантских групп и к "коренным американґцам" (индейцам - Ред.). Два противоречивых стремления были характерны для всех этнических групп: желание сохранить ощущение групповой общности и одновреґменно - желание интегрироваться в главное русло америґканской жизни.

Несмотря на попытки отдельных племенных групп сохранить себя путем самоизоляции (такие попытки веґдут к негативным последствиям и в принципе обречены на неудачу), а также на проявление нетерпимости к чужакам в американском обществе, эти группы неизбежно утрачиґ

137

вают свою обособленность. Новая волна нетерпимости выґглядит маловероятной, да и сами меньшинства осознают бесперспективность "культурного сепаратизма". Лишь выґходцы из черной Африки, отличающиеся от остальных американцев цветом кожи, не могут или не хотят принять идею "плавильного котла"; но и для них ситуация сущестґвенно изменилась. Многие негры, вспоминая историю своего угнетения белыми, настроены в пользу самоизоґляции. И многие белые, хоть они и одобряют равноправие в области образования и принцип равенства экономических возможностей, обеспокоены воинственной идеологией некоторых негритянских общественных деятелей, а также социальными недугами черных гетто, о которых постоґянно сообщают средства массовой информации. Они убежґдены, что большинство негров ведет жалкое существоґвание, что приводит к высокому уровню преступности и наркомании, снижает стремление к образованию и к друґгим ценностям среднего класса и усиливает ненависть к белым⁶³. Отсюда порочный круг взаимной подозриґтельности и страха, который удерживает негров на больґшем, по сравнению с другими племенными группами, расґстоянии от основного русла американской общественной жизни.

Евреи, напротив, дают нам самый яркий пример плеґменной дилеммы, поскольку их иммиграция в Америку была мотивирована долгой историей гнета, которому они подвергались за пределами США, а также потому, что в Новом Свете они добились индивидуального признания и успеха. Но хотя евреи и далее будут играть заметную роль во всех сферах американской жизни, численность евґрейской общины в стране будет сокращаться, несмотря на присущую евреям тенденцию к сплоченности на основе общей исторической памяти. Если американское общеґство будет и далее ориентироваться на интеграцию, то потомки евреев из Восточной Европы повторят судьбу

138

своих единоверцев германского происхождения, численность которых резко сократилась в результате ассимиляции и смешанных браков.

Маршалл Скляр, старейшина американской еврейской социологии, озаглавил свою вышедшую в 1976 г. книгу "Американское еврейство: постоянно умирающий народ", сознательно перефразировав название очерка Саймона Равидовича "Израиль - вечно умирающий народ".⁶⁴ И Равидович и Скляр отмечают, что "евреи отличаются от прочих этнических групп тем, что всегда считают себя умрающим народом". При этом гибель от рук врагов- антисемитов не так страшна для них, как исчезновение в результате ассимиляции. Эта забота о культурной преґемственности уже четверть века назад побудила Совет еврейских федераций и другие еврейские организации выґделить средства на проведение научных исследований и соґциологических опросов относительно еврейской жизни в Америке; эти исследования продолжаются по сей день.

Для других иммигрантских групп европейского происґхождения племенная сплоченность осталась в прошлом. Психологическое противоречие, о котором писал Дюбуа, нашло свое разрешение таким образом, что интеграция по существу вытеснила групповое самосознание. Но если этниґческое самоотождествление для большей части населения размыто, как объяснить тот факт, что при переписи населеґния 1990 г. 90% американцев указали хотя бы часть своих этнических корней? Перепись выявила 21 этническую группу европейского происхождения численностью свыше миллиона человек каждая. Около 58 миллионов американцев обозначили свое германское происхождение, 39 миллионов - ирландское, 33 миллиона - английское, 15 миллионов - итальянское, 10 миллионов - французское, 9 миллионов - польское и т.д.⁶⁶

Тот факт, что столь многие американцы европейского происхождения по-прежнему вполне осознают свои нациоґ

139

нальные корни, требует пересмотра наших представлений о размывании этнического самосознания. Однако сущестґвует принципиальное различие между иммигрантской группой и племенной общностью. Среди эмигрантских групп распространена ностальгия, а также остаточные слеґды того, что Герберт Гене назвал "символической этнич- ностью" - от знания родного языка до пристрастия к нациґональной кухне. На основе глубокого изучения одной крупґной урбанизированной территории со смешанным насеґлением итало-американский социолог Ричард Альба приґшел к выводу, что несмотря на эти символы "для подавляюґщего большинства американского белого населения этни-

II 67

ческии пласт в сознании весьма поверхностен .

Именно поверхностность качественно отделяет разґмывающуюся иммигрантскую группу от устойчивой этниґческой общности. В иммигрантской группе все больше исчезают групповая солидарность, общая цель, приверженґность общим ценностям и даже культурное сходство. С группой как с особой единицей все меньше считаются в обществе, и ее члены утрачивают ощущение групповой приґнадлежности. Остаточное групповое самосознание может сохраняться на протяжении поколений. Так, некоторых изґбирателей может привлечь кандидат на политическую долґжность только в силу этнического звучания своей фамиґлии. Но в целом группа не имеет общих интересов и не выступает самостоятельно на политической арене.

Исследуя европейские по происхождению группы, Ричард Альба обнаружил, что "этническое самосознание связано в умах многих с историей семьи. Для многих белых этническая принадлежность неотделима от представления о семье, тогда как более широкая социальная общность в лучшем случае лишь туманно просматривается".⁶⁸ Сами семейные связи становятся постепенно частью традиции, но и эта тенденция угасает с развитием смешанных браков. Используя данные переписи 1980 г., Альба обнаружил, что

140

66% женщин итальянского происхождения старше 65 лет состоят в браке с мужчинами, так же имеющими итальянсґкое происхождение, тогда как среди итало-американок в возрасте до 25 лет этот показатель составил лишь 23%. Таґкой же возрастной разрыв отмечается среди большинства иммигрантских групп европейского происхождения, в осоґбенности небольших по численности. Несколько меньше он (но постоянно растет) среди многочисленных потомков иммигрантов из Англии, Германии и Ирландии. Так или иначе, ни в одной иммигрантской группе доля этнически однородных браков не превышает 50%.⁶⁹

В 1950-е годы Уилл Херцберг и другие исследователи выдвинули концепцию "тройственного плавильного котла", согласно которой американизация иммигрантских групп происходит в рамках основных религиозных направлений - протестантизма, католицизма и иудаизма. Однако, теперь все больше размываются и религиозные барьеры. Согласно последним данным, среди молодого поколения американґских католиков и евреев доля смешанных браков достиґгает 50%.⁷⁰

Несмотря на все опровержения и негодования, горькая истина состоит в том, что иммигрантские группы из стран Европы утрачивают этническое своеобразие и перестают выступать как единое целое. Некоторые исследователи поґлагают, что началось формирование новой общности, котоґрую можно назвать "объединенные белые" или попросту "европейцы". В настоящее время большинство американґских белых имеет самых разных в национальном отношеґнии предков.⁷¹ Их единство возможно лишь в одном асґпекте - как оборонительная реакция на давление со стороны групп неевропейского происхождения.

НЕЕВРОПЕЙСКИЕ ОБЩИНЫ

О возможности такой реакции говорит уже тот факт, что к 2050 г. почти половина американского населения

141

будет неевропейским по происхождению вследствие огґромной иммиграции из Латинской Америки и Азии. В 1993 г. более половины (55%) американцев согласились с утверждением, что "растущее разнообразие, которое эти неевропейские иммигранты приносят в страну, серьезно угрожает американской культуре"⁷³

Среди разделяющих это опасение есть и те, кто с преґдубеждением относится ко всем кроме англосаксов, и те, кому не нравятся связанные с эмиграцией социальные пеґремены, и те, кто считает, что все или почти все племенные особенности должны растворяться в американской кульґтурной среде. Для многих, однако, и в особенности для евґреев, опасения вызывает сам по себе культурный плюраґлизм - ведь евреи в особенности приветствовали бы наґличие групп, которые успешно интегрировались в американґское общество, сохранив при этом свою специфику. Тревогу порождают только такие политические и культурные тенґденции сепаратистского типа, которые могут существенно подорвать интегративную природу американского общества.

Во многих обществах преобладал не интегративный, а "сосуществовательный" плюрализм. Так, в Оттоманской империи существовала так называемая система "миллетов", в рамках которой многочисленные этнические и религиозґные группы имели ту или иную степень самоуправления со своими собственными законами и пользовались своими языками - в общем были социально самодостаточными образованиями. В Канадском Квебеке усиление франко-ка- надского национализма и квебекского сепаратизма породило тревожные настроения у евреев и других нефранкоязычных групп. Многие представители этих меньшинств переселились в Онтарио и в другие провинґции из-за нежелания оставаться в таком сплоченном этническом массиве. Как показывают опросы, квебекцы с их обостренным национальным самосознанием восґпринимаются евреями как более склонные к ксенофобии

142

и антисемитизму, чем англоязычные канадцы. Евреям не раз приходилось жить в условиях "сосугцествова- тельного" плюрализма - например, на Ближнем Восґтоке под властью турок и (временами) арабов, а также в предвоенных Польше и Литве. При такой системе госґподствующая нация предоставляет меньшинствам опреґделенную автономию, причем отдельные лица рассматґриваются только как члены группы.

Нельзя всерьез полагать, что такого рода плюрализм моґжет существовать в современной Америке. Однако некоґторые этнические группы, в особенности латиноамериканґцы, азиаты и афроамериканцы быстро увеличивают свою численность, сохраняя при этом высокий уровень группоґвого самосознания и склонность к самоизоляции. Это заґставляет опасаться не только роста межэтнической напряґженности, но и эрозии столь характерного для Америки примата личности над группой.

Отчасти такое опасение выражается в спорах последґних десятилетий относительно квотирования. Большинстґво американских евреев и еврейских организаций положиґтельно воспринимают принцип предпочтения при приеме на работу и учебу по отношению к представителям групп, подвергавшихся в прошлом дискриминации. Но в то же время они последовательно выступают против системы квот для меньшинств в соответствии с их долей в населеґнии и без учета личных качеств кандидатов на те или иные должности. Даже там, где программы с использованием квот не задевали непосредственно интересов евреев, они противились таким программам на том основании, что в них проявляется тенденция заменить принцип личных достижений принципом групповой принадлежности.

ЛАТИНОАМЕРИКАНЦЫ "ЛАТИНОС"

По данным социологической службы Янкеловича, опубґликованным в журнале "Тайм" в 1993 г., почти треть

143

американцев неблагожелательно относится к иммиграции из Латинской Америки и Карибского региона. Уровень неґприязни к латиноамериканцам выше, чем к прочим имґмигрантским группам, - например, по отношению к киґтайцам враждебно настроены лишь 2% опрошенных. Такое отношение к иммигрантам из Латинской Америки связано прежде всего с тем, что они представляют собой опасность сепаратизма в связи с их упорством сохранить свой язык и тем, что иммиграция из этого региона имеет самый массовый характер. В 1990 г. в США насчитывалось 20 миллионов "латинос" и предполагается, что к 2025 г. их станет вдвое больше.

Для лучшей оценки положения "латинос" сравним их с другой группой европейского происхождения - американґскими итальянцами. Между 1891 г. и началом 1920-х гг., когда иммиграция из Италии была резко ограничена закоґном, в страну прибыли около четырех миллионов итальянґцев. Эти иммигранты воспринимались как бедные и малоґобразованные. Говоря на иностранном языке и только что прибыв из иной культурной среды, они были загнаны в тесные гетто и подвергались жестокой дискриминации. Однако они испытали воздействие тех же факторов, коґторые ослабили внутренние связи в других этнических группах Америки: постепенный выход из гетто и интеграґция в открытое общество. Итальянские иммигранты перґвого поколения, будучи типичными бедняками, смогли найти свое место в индустриальной экономике, которая не требовала высокого образовательного уровня. Их дети и внуки, выйдя из гетто, где они выросли, вступили в смеґшанные браки и влились в главное русло общественной жизни; они утратили свою защитную склонность к обоґсоблению и в целом испытали значительное ослабление осознания своей этнической самобытности.

Психология нынешних иммигрантов совсем иная, чем у их предшественников. Итальянские бедняки подверґ

144

гались дискриминации и не имели доступа к профессиям, требующим квалификации, еще у себя на родине (особенно на юге Италии). Поэтому они не могли жаловаться на те требования, которые к ним предъявлял американский рыґнок труда. Теперешние мексиканские иммигранты также не имеют оснований жаловаться на Америку, однако они не желают быть пассивными, подобно прежним итальянсґким иммигрантам. Они находятся под влиянием политичесґкого активизма таких меньшинств, как афроамериканцы и "коренные американцы", которые в прошлом подвергались дискриминации в Америке.

В духе движения за права черного населения лидеры "латинос" стремятся создать организации и институты для улучшения положения своей группы. Как и "чернокожие" американцы, "латинос" выступают за признание гордости "коричневых".

Подобные организованные усилия, направленные на развитие этнокультурного самосознания, были по существу недоступны иммигрантам прежних эпох. Нынешние же движения отражают подлинную заботу о сохранении наґциональной самобытности, хотя требования этих движеґний отчасти являются попросту механизмами самоорганиґзации. Усилия лидеров "латинос" нередко направлены на узаконение использования испанского языка, подобно тому, как узаконено использование французского в Квебеке. В районах высокой концентрации испаноязычного населения, таких как юго-запад страны и штат Флорида, некоторые организации "латинос" даже открыли кампанию за приґзнание испанского наряду с английским в качестве официґального языка. В Майами, где ныне доминируют кубинские беженцы, официальные вывески и документы даются и по- английски, и по-испански. В 1982 г. мэр Майами заявил в своем городе, что "пройдет десять лет, и здесь не будет звучать ни слова по-английски".⁷⁵ Его предсказание пока весьма далеко от осуществления.

145

Для "латинос" американского юго-запада поучителен опыт иммигрантов из Квебека, поселившихся в Новой Англии. Как писал Лэнсинг Ламонт о более чем миллионе выходцев из Квебека, поселившихся к югу от канадско- американской границы, "их лидеры мечтали о еще одной "Новой Франции" - Квебеке, объединившемся с Новой Ангґлией под знаменем католицизма. Это была иллюзия... Американский плавильный котел растопил "французский дух" выходцев из Квебека... Французский стал умирающим языком старшего поколения". Географическая близость к родной провинции и франкоязычные приходские школы не сохранили солидарность франко-американцев. Ныне более шести миллионов американцев, говорящих по-ангґлийски, ведут свое происхождение из французской Канады. В штате Нью-Хемпшир доля такого населения составляет около трети.

Разумеется, этническая самобытность "латинос" не сотрется столь быстро и подобным же образом; однако опыт прошлого явно показывает, что близость к родным странам не помешает испано-американцам пойти тем же путем, что и большинство американских этнических групп: к добру или к худу, раньше или позже они превратятся в говорящих по-английски и интегрируются в главное русло американской жизни. Если они хотят добиться успеха в обществе высоких технологий, они должны хорошо знать английский язык, и опросы показывают, что большинство из них сознают это.⁷⁷ Калифорния, Флорида и Техас не станут американскими Квебеками.

Термин "латинос" для удобства применяется ко всем испаноязычным группам, социально-экономическое положение которых весьма различно. В 1990 году 19% кубинцев 25 лет и старше имели четыре и более лет обуґчения в колледже, по сравнению с 10% пуэрториканцев и 6% мексиканцев. Медианный показатель годового дохода для кубинцев составлял 31 тыс. долларов по сравнению с

146

23 и 18 тыс. для мексиканцев и пуэрториканцев соответстґвенно⁷⁸. Разумеется, многие из кубинцев эмигрировали как беженцы, принадлежащие к среднему классу и не поґхожие на обнищавших и сравнительно мало образованных мексиканцев и пуэрториканцев. Поэтому Эрл Шоррис отґмечает: "Некоторые политические лидеры доказывают, что "латинос" могут объединиться вокруг нескольких проблем: двуязычное образование, право на пособия, помощь новоприбывшим и т.д. Но это иллюзии. Среди тех, кто спорит вокруг проблем образования, есть такие, кто подґдерживает сохранение языка, такие, кто склоняется к переґходной программе обучения, и такие, кто возражает против всего, что мешает изучению английского языка... Экоґномические различия вызовут глубокий, подтачивающий силы раскол в общине "латинос"..., [которая затем] будет разделяться все дальше и дальше по своим верованиям, чаяниям и историческому прошлому"⁷⁹

Однако более всего сохранению испаноамериканцев как особой группы угрожает желание самих "латинос" выйти из гетто и подчиниться силам "плавильного котла". Как отмечается в одном отчете, "чем больше "латинос" отдаґляются от гетто и приближаются к богатым пригородам..., тем чаще они вступают в браки с "англос", открывают самостоятельные дела, приобщаются к занятиям среднего класса, а в пригородах и в смешанных семьях [испанский] язык умирает".⁸⁰ В 1987 г. около двух третей испаноґамериканцев Нью-Йорка и Лос-Анджелеса заявили, что главной целью двуязычного образования должно быть обеспечение того, чтобы их дети изучили английский язык и не отставали в школах.⁸¹ Согласно исследоваґнию "Рэнд Корпорейшен", менее половины "латинос" втоґрого поколения вообще пользуются испанским языком. В 1988 г. более половины испаноамериканцев Калифорґнии, в основном американских мексиканцев, заявили, что они предпочитают английский в качестве официального

147

языка штата.⁸² Общенациональный опрос испаноамеґриканцев 1989-1990 гг. обнаружил, что подавляющее их большинство (92%) соглашаются с тем, что "все граждане и жители США должны изучать английский язык". По опросу 1990 г. 87% "латинос" Хьюстона считало своим долгом изучать английский язык и большинство, как и в Калифорнии, полагали, что английский должен быть официальным языком.⁸³

Некоторые лидеры и организации новых этнических групп по своим политико-идеологическим соображениям проводят сепаратистскую линию, чуждую интегративным устремлениям большинства членов группы. Артур Шлезинґгер осуждающе заметил о таких лидерах, что "они намноґго больше преуспели в наговорах на белое большинство, чем в обращении своих избирателей в свою веру".⁸⁴ Не в силах изменить интегративные настроения больґшинства "латинос", они тем не менее используют в своих интересах трудности и разочарования, встречаемые в проґцессе интеграции и особенно заметные в бедных латиґноамериканских районах. Как заметил Питер Скерри, "мексикано-американская политика зациклилась на расоґвом сознании и отталкивании". Не культурные ценности и культурные различия поддерживают сепаратистские тенґденции среди "латинос", а защитная реакция, связанная с тревогой за успех интеграции.

Смешанные браки, "столбовая дорога ассимиляции", - величайшая угроза не только культурной обособленности, но и вообще сохранению группы. Однако их нельзя считать первичным фактором интеграции. Процент смешанных браков растет только с ослаблением основных причин обоґсобленности, - главным образом, со снижением плотности этнического населения в местах его концентрации и с усиґлением интеграции его на рынке труда и в системе образоґвания. Иногда тот же результат дают и другие факторы, например, неравное соотношение мужчин и женщин в

148

иммигрантской популяции. Один исследователь обнаружил, что во всех группах ранней иммиграции из Европы, кроме евреев, доля смешанных браков в первом поколении соґставляла 20%, а к третьему поколению достигла 50%.⁸⁵

У "латинос" и темпы ассимиляции иные, хотя это трудно проследить статистически. Однако обычный интег- ративный эффект пребывания в американском обществе очевиден и здесь, хотя степень его зависит от характера расселения "латинос" и уровня открытости их общин. Доля смешанных браков в первом поколении пуэрториканцев Большого Нью-Йорка составила в 1970 г. 11%, а среди их детей - 32%.⁸⁶ Среди мексиканских американцев Альґбукерке (штат Нью-Мексико) доля смешанных браков в 1940-1955 гг. составляла 13%, а в 1967 г. - 31 %.⁸⁷ В 1974 г. тот же показатель в Лос-Анджелесе составлял 34%, а в Сан-Антонио, где окружающее население тогда было менее гостеприимным и где было меньше экономиґческих возможностей для испаноамериканцев, он был вдвое выше.⁸⁸ Одно из обследований обнаружило, что тот же показатель для графства Лос-Анджелес между 1920- ми и 1960-ми гг. удвоился (с 20 до 40%) и что в 1980-е гг. в Калифорнии более половины мексиканских американцев вступали в брак вне испаноязычной общины.⁸⁹ Если оставить в покое цифры, то ясно и так, что с ростом подґвижности этносов будущее "латинос" и евреев окажется не таким уж различным.

АМЕРИКАНЦЫ АЗИАТСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ

Не столь многочисленная, но быстро растущая этниґческая группа "азиатов" также воспринимается многими как фактор, нарушающий интеграцию американского общеґства. Тревогу вызывают как темпы их интеграции, так и "экзотичность" их языков и культур. Однако "азиаты" - китайцы, японцы, корейцы, вьетнамцы, филиппинцы,

149

камбоджийцы, таиландцы и т.д. - еще более резко различаґются между собой, чем "латинос", и по культурному прошґлому и по языкам. Есть и еще один интегративный факґтор: история и культура прибывших в Америку "азиатов" обусловили их весьма сильную тягу к преуспеянию и жеґлание войти в главное русло американской жизни, что деґлает их похожими на евреев. В итоге большинство групп азиатского происхождения выбрались из нищеты быстрее, чем "латинос". В 1990 г. около 40% американских киґтайцев 25 лет и старше имели не менее 4 курсов колледжа по сравнению с 12% негров, 10% испаноамериканцев и 22% белых.⁹⁰ В 1989 г. средний балл проверочных раґбот по математике в школах составил для "азиатов" 525, для белых - 491 и для негров - 386.⁹¹ В 1990-е годы в Калифорнийском университете (Беркли) серьезно расґсматривался вопрос об установлении квоты для американґских китайцев, чтобы они не доминировали среди приґнимаемых по школьным отметкам ("конкурс аттестатов") и по отметкам на вступительных экзаменах. В 1993 г. опрос газеты "Лос-Анджелес Тайме" показал, что 83% "азиатов" оценили свои способности добиться желаемого жилья, образования и рабочего места как "хорошие" по сравнеґнию с 77% белых, 55% "латинос" и 33% негров.⁹²

Хотя "азиаты" не белые, по показателям межобщинґных браков они сходны с европейскими этническими групґпами. Доля смешанных браков среди японских иммигґрантов оценивалась в 2-5%, для второго поколения - в 5-15%, для третьего поколения - в 30-45%.⁹³ В 1993 г., по сообщению журнала "Тайм", этот показатель для амеґриканских японцев составил 65%. Подобно евреям, они удачно интегрировались в американское общество; к тому же приток иммигрантов из Японии в последние десятилеґтия незначителен.⁹⁴ Среди китайцев, возможно, в резульґтате массовой иммиграции большего числа брачных партґнеров китайского происхождения, доля смешанных браков

150

росла медленнее - с 10% в 1950-е годы до 18% в 1970-е годы.⁹⁵ Однако в целом в 1992 г. этот показатель по всем "азиатам" составил, по данным Шлезингера, около 50%.⁹⁶

Азиатские этнические черты и самосознание будут размываться менее быстро, нежели у европейцев, не стольґко вследствие стремления группы к самосохранению, сколько вследствие мощи вековых культурных и общинґных институтов. Однако несмотря на культурные различия существует фундаментальное сходство между основными семейными и трудовыми ценностями большинства "азиґатов" и основной массы американцев.

"КОРЕННЫЕ АМЕРИКАНЦЫ" (ИНДЕЙЦЫ)

Две племенные группы в США - индейцы и афроаме- риканцы - отличаются от остальных тем, что они не приґбыли сюда как иммигранты, бегущие от тяжелых условий жизни на родине и ищущие перспектив в Новом Свете. Белая Америка сама создала для них трудности, на котоґрые последовала оборонительная реакция с их стороны.

Индейцев насчитывается около двух миллионов челоґвек, из которых более половины живут вне резерваций. По большей части их миграция в города произошла в ходе Втоґрой мировой войны и сразу же после нее, и во многом она была результатом деятельности Бюро по индейским делам по перемещению и интеграции индейцев (1953-1972 гг.).

Хотя условия жизни переселившихся в города индейцев остаются трудными, Бюро продолжает поддерживать интегґрацию, и к концу 1980-х годов появились данные, показыґвающие возможность приобщения индейцев к главному руслу американской жизни. Так к 1990 г. процент постуґпивших в колледжи почти достиг доли индейцев в населеґнии.⁹⁷ Доля межрасовых браков в городах также была высокой, как всегда находясь в зависимости от концентґрации индейского населения. В 1970 г. доля индейцев,

151

вступавших в смешанные браки, была ниже 10% для жиґвущих в резервациях, около 20% для живущих в городах, расположенных вблизи резерваций, и 45-60% - в отдаґленных от них городских центрах, таких как Нью-Йорк, Чикаго и Лос-Анджелес.⁹⁸

И все же племенное самосознание некоторых групп индейцев в обозримом будущем сохранится, причем не столько из-за предрассудков по отношению к ним и заґщитной реакции самих индейцев, сколько из-за силы традиций и изолированности резерваций.

АФРОАМЕРИКАНЦЫ

Наиболее обособленной группой остаются афроаме- риканцы. Расизм, культурные и институциональные переґжитки рабства и сегрегации способствовали формироґванию у многих негров более выраженного племенного сеґпаратизма, чем у "латинос", "азиатов" и индейцев. Но неґсмотря на жестокое обращение, которому они подвергаґлись в прошлом, черные американцы были весьма типичґной американской группой по ориентации на достижения. Основной целью борьбы было вступление в главное русло американской жизни в качестве равных партнеров. "Интеграция" была главным лозунгом движения за гражґданские права негров, развернувшегося в 1960-е годы.

Начиная с 1990-х гг., значительное число афроамери- канцев вступает в главное русло жизни страны. Професґсиональная мобильность социально ущемленных групп общества обычно зависит от развития экономики. Отчасґти по этой причине улучшение положения негров на рынґке труда не было равномерным, однако в годы движения за гражданские права прогресс был весьма значительным. В 1950-е годы чуть более одной десятой работающих негров имели профессиональный статус "белых воротґничков". К 1990-м годам доля "белых воротничков" среди

152

негров достигла 40% (среди белых - 50%). В 1990 годы медианный показатель годового дохода для негритянской супружеской пары составлял чуть менее 40 тыс. доллаґров, то есть примерно 84% от дохода белой супружеской пары. В 1967 году эта пропорция составляла 60%. Такой прирост весьма значителен, если учесть, что негры лишь недавно были допущены к конкуренции на рынке труда. В 1990 году медианный годовой доход негра-выпускника колледжа составлял 90% дохода белого выпускника."

Отношение к выходцам из негритянского гетто со стороны белых коренным образом изменилось к лучшему. Еще один признак перемен - растущее число негров, получающих выборные должности в районах с явным преобладанием белого населения; один негр-конгрессмен заметил по этому поводу: "Нет нового поколения негров- политиков, есть новое поколение белых избирателей".¹⁰⁰ В 1985 г., представляя данные о "важных и устойчивых переменах" в отношениях между черными и белыми, известґный специалист по опросам общественного мнения Хау- ард Шуман сказал, что "по одному тому факту, что весьма многие американцы слишком молоды, чтобы помнить состояние межрасовых отношений в 1940-е годы, можно с уверенностью судить о значимости происшедших переґмен".¹⁰¹ Такие реформы, прошедшие в основном мирґным путем, не имеют прецедента в истории обществ с дисґкриминируемыми меньшинствами. Эти реформы пришли поздно и еще далеки от завершения, но они демонстриґруют интегративный потенциал американского общества.

Уже на ранних этапах реформ стало очевидным, что одновременно складывается ситуация трагического раздвоґения. Если немалая часть афроамериканского населения улучшила свое положение и вступила в ряды среднего класґса, то другая значительная его группа еще глубже погрузиґлась в хаос и безнадежность. Комиссия Кернера по гражґданским правам еще в 1960-е годы предупреждала о

153

возникновении "двух наций" - белой и черной. С 1990-х годов становится еще яснее, что формируются две резко различающиеся категории негритянского населения - доґбившиеся успеха и остающиеся на дне. В 1988 г. Карл Цинмейстер высказал предположение, что треть афро- американского населения относится к зажиточной части среднего класса с уровнем доходов выше среднего по стране, а другая треть входит в состав низшей прослойки среднего класса, то есть по крайней мере имеет работу и собственное жилье. Однако есть еще одна треть - те, кто глубоко увяз в жизни гетто и не может выбраться из бедносґти. Из восьми миллионов человек, относящихся к этой нижней трети, большинство получало государственные льготы, но и из них половина, даже в период процветания, находилась ниже уровня бедности. Четверть этого населеґния вовлечены в преступную деятельность или страдают

от нее, остальные три четверти - в основном неработаю-

102

щие матери-одиночки и их дети .

Разрыв между неграми, имеющими высокие и низкие доходы, становится более резким, чем среди белых.¹⁰³ Уже в 1969 г., отмечая достигнутый прогресс, один из соґтрудников Бюро переписи отметил, что "ухудшение обстаґновки в гетто может отразиться на миграции более преґуспевших семей из трущоб; там останутся вдовы, покинуґтые жены и дети, старики и лица с низким уровнем образоґвания, - то есть те, кто менее всех способен справиться со своими социально-экономическими проблемами".¹⁰⁴

С тех пор положение ухудшилось еще больше. В 1960-е годы, именно в то время, когда начался значительґный рост негритянского среднего класса, начинает руґшиться семейная структура афроамериканского населеґния. В 1950 г. 78% негритянских домохозяйсгв имели в своем составе супружескую пару, что было близко к соґответствующему показателю для белого населения (88%). В 1990 г. лишь 48% негритянских домохозяйсгв включали

154

такую пару (у белых - 83%).¹⁰⁵ Доля негритянских детей, родившихся в неполных семьях, возглавляемых ма- терью-одиночкой, повысилась с 23% в 1960 г. до 62% к концу 1980-х годов.¹⁰⁶ Несомненно, что существует взаимозависимость между семейной структурой и уровґнем образования и доходов родителей. В 1988 г. большинґство (56%) неполных семей жили в бедности, в то время как среди супружеских пар с детьми этот показатель составлял всего 12,5%.¹⁰⁷

На самом деле, однако, внебрачная рождаемость у негґритянского населения растет не так быстро, как может показаться по приведенным выше данным. Кристофер Дженкс подсчитал, что если бы замужние негритянские женщины родили в 1987 г. столько же детей, что и в 1960 г., то доля негритянских младенцев, родившихся у незамужґних матерей, выросла бы за эти годы лишь с 23 до 29%. Дело в том, что за этот период уровень рождаемости среди супружеских негритянских пар резко снизился, что также отражается на соотношении между "законными" и "неґзаконными" детьми ,¹⁰⁸

Чувство безысходности, присущее бедным афроаме- риканцам, несомненно подрывает у них тягу к преуспеяґнию и стремление к интеграции. По данным доклада, опубликованного в 1986 г. Национальным бюро экономиґческих исследований, почти треть негров-мужчин, живуґщих в бедных городских районах, считала, что преступная деятельность для них выгоднее работы.¹⁰⁹ На одном симґпозиуме Национальной Академии наук отмечалось, что "в 1970-е годы начали резко расходиться условия на полюсах негритянской общины. К началу 1980-х годов негры- мужчины в возрасте от 25 до 34 лет, имеющие образование выше средней школы, зарабатывали 80-85% от уровня заґработков соответствующей категории белого населения. Эти мужчины-негры представляли верхнюю треть своей возрастной группы. Нижнюю четверть этой же группы соґ

155

ставляли те, кто не окончил среднюю школу и не мог конкурировать на рынке труда в условиях экономического упадка 1970-х годов. Все больше таких молодых негров воґобще выбывают из состава экономически активного наґселения.¹¹⁰

Итак, не подлежит сомнению, что в последние два-три десятилетия многие афроамериканцы продвинулись вверх по общественной лестнице, и этот процесс проґисходил непрерывно за исключением периодов экономиґческого спада. Можно считать, что при благоприятных экоґномических условиях негритянское население будет эвоґлюционировать подобно другим меньшинствам: социальная интеграция, смешанные браки, размывание внутренних этнических связей. При таком развитии событий жители гетто также, по-видимому, будут включаться в главное русло американской жизни, только значительно медленнее. Но было бы серьезной ошибкой упрощать ситуацию. Даже те афроамериканцы, которые ушли из гетто, в значительґной степени подвержены воздействию тех необычайно уродливых исторических обстоятельств, которые в прошґлом характеризовали отношения белых и черных америґканцев; эти обстоятельства продолжают поддерживать стеґреотипы относительно друг друга, существующие у обеих групп.

Обследования в ряде крупных городов показали, что даже самые бедные "латинос" живут в меньшей сегрегации, нежели самые богатые черные. И "латинос" и "азиаты" чаґще расселяются смешанно с белыми, а не в "своих" кварґталах; для негров дело обстоит не так.¹¹¹ Даже для ноґвых пригородных районов, в которых живут более зажиґточные чернокожие, характерна тенденция к сегрегации.

Данные о смешанных браках также отражают эту спеґцифику афроамериканцев. Доля этих браков растет крайґне медленно, что резко контрастирует с положением "азиґатов" и "латинос"; и это несмотря на значительные успехи

156

многих афроамериканцев в области образования и в экоґномической интеграции. Анализ данных 1980 г. показал, что из негров нелатиноамериканского происхождения только 2% состояло в браке с нечернокожими.¹¹²

Неблагоприятные жизненные условия поддерживают негритянский сепаратизм. Некоторые представители черґной интеллигенции, в особенности преподаватели униґверситетов, исповедуют сепаратистскую идеологию и отґстаивают необходимость сегрегации. В газетах время от времени сообщается об африканских ритуалах на свадьбах или о церемониях инициации среди молодых американских негров. Само за себя говорит и все большее распространеґние термина "афроамериканец". Широко сообщается о самоизоляции черных студентов в университетских гоґродках, часто раздаются призывы к проведению отдельных церемоний завершения учебы для негров. В 1993 г. напечаґтанная в одной из газет карикатура изображала воинстґвующих негритянских студентов, требующих "отдельных фонтанчиков для питьевой воды", которые тридцать лет назад были ненавистным символом сегрегации на америґканском Юге.

Племенная сплоченность черного населения США в целом не ассоциируются с африканской прародиной. Дюбуа говорил, что "нет ничего столь коренного, столь "сделанного в Америке", как мы", а Мартин Лютер Кинг сказал однажды: "Негр - американец; об Африке мы не знаем ничего".¹¹³ Два опроса негритянского населения, 1990 и 1991 гг., показали, что большинство негров предпоґчитает называть себя "чернокожими", а не "афроамери-

II 114

канцами .

Афроамериканское племенное самоутверждение под лоґзунгом "черная гордость" предшествовало другим этниґческим движениям 1960-1970-х годов и вдохновляло их; нередко на его основе достигалось политическое и эконоґмическое равноправие. Сегодня это самоутверждение - отґ

157

личительный (и положительный) атрибут афроамери- канской культуры, к которому американские негры приґвязаны и которым они гордятся; однако племенные связи внутри негритянского населения ныне скорее определяґются тем, что некоторые наблюдатели называют "социальґным противопоставлением", то есть защитной реакцией. В какой-то мере к этой защитной реакции особенно апеллиґруют негритянские лидеры. В середине 1980-х годов 60% негритянских лидеров считали, что положение негров ухудшается, тогда как две трети опрошенных среди всего негритянского населения заявили, что их жизнь меняется к лучшему. Вследствие экономического спада оптимизм в негритянской среде, вероятно, слегка понизился по сравнеґнию с серединой 1980-х годов, но он по-прежнему выше, чем в восприятии негритянских лидеров.¹¹⁵ Не стоит, однако, удивляться, что защитная реакция у афроамериканґцев выражена сильнее, нежели у других этнических групп, если учесть историю расовой розни и бедности, которая сформировала такую реакцию. Отношения взаимной вражґдебности и настороженности между белыми и черными (включая даже самых зажиточных из черных) вновь обостґрились как следствие социальных патологий, вызванных жизнью в гетто.

Поскольку эти негритянские гетто - уникальный проґдукт Америки, то белое большинство, несомненно, несет больше моральных и гражданско-правовых обязательств по отношению к афроамериканцам, нежели к "латинос". К середине будущего столетия все еще сохранятся значиґтельные группы американцев азиатского и испанского происхождения, и постольку поскольку Америка сохранит свою традицию открытости и примата личных заслуг - эти общины будут еще более интегрированы в америґканское общество и их внутренние связи во многом ослаґбеют. Но до тех пор, пока американское общество не найдет какого-либо способа ускорить выход негров из гетто,

158

всегда сохранится возможность обострения сепаратистских тенденций в афроамериканской общине.

Луис Фарракан и его "Нация ислама", сосредоточив свою кампанию на университетских городках, пытаются дискредитировать идею интеграции. В 1990 г. Фарракан заявил в "Вашингтон Тайме", что "у нас нет надежды придти к подлинному примирению между черными и беґлыми в этой стране... В конечном счете дело идет к тому, что ответом здесь будет отделение".¹¹⁶ Важно, что призыв Фарракана к сепаратизму основан не столько на "черной гордости", сколько на враждебности к белым. В публиґкации "Нация ислама" он пишет, что "белая раса природой рождена быть врагом подлинного человека... Вот почему достойный Элайджа Мухаммад [идеолог негритянского исламизма в США. - Ред.] назвал их расой дьяволов... Они никогда не установят справедливости, равенства и свободы".¹¹⁷

ЭРОЗИЯ ЭТНИЧЕСКИХ СВЯЗЕЙ

Можно ожидать, что общинные связи среди американґцев азиатского, европейского и латиноамериканского проґисхождения будут и далее ослабляться под воздействием "плавильного котла". При достаточно успешном развитии экономики то же произойдет с индейцами и афроамерикан- цами, хотя чернокожие будут продвигаться по этому пути медленнее всех. Тогда Америка окажется в качественно ноґвой ситуации.

Некогда обособленные группы того же национального происхождения составляли большинство населения Амеґрики; у каждой из них было особое чувство корней, свое обґщинное сознание. Ныне большинство американцев уже не связаны с определенной племенной группой, и все же они еще не готовы полностью принять тенденцию интеграґции. Нередко они не желают признать реальность "плаґ

159

вильного котла" вследствие присущего американскому обществу романтического представления о своей стране как государстве, в котором сохраняются этнокультурные черты и особенности меньшинств, в том числе и неевроґпейских (в особенности этнических кулинарных традиций). Кино и телевидение представляют этнические группы как неотъемлемую часть американской действительности, и некоторые национальные обычаи и черты, некогда восприґнимавшиеся отрицательно, ныне вспоминаются с умилениґем. Третье поколение иммигрантов помнит о своих деґдушках и бабушках и не хочет смириться с перспективой ассимиляции. К тому же у каждой иммигрантской группы есть своя интеллигенция и активисты национальных оргаґнизаций, прямо заинтересованные в сохранении группоґвой культуры и самосознания.

Можно, однако, представить американскую действиґтельность по-иному. В новом веке, в новом тысячелетии Америка может приблизиться к той цели, которую некогґда поставил перед ней Ральф Уолдо Эмерсон - к создаґнию "новой расы..., столь же полной жизни, как новая Европа, вышедшая из плавильного котла "темных веков" [средневековья]". Его высказывание напоминает, что америґканские этнические группы восходят не к Адаму и даже не к Вавилонской башне - их создал плавильный котел истоґрии. Дилемма национальных меньшинств Америки может быть просто изжита в ходе исторического развития, а ее историческая роль может свестись к тому, чтобы проґдемонстрировать силу новой политической идеи, допусґкающей сохранение многообразных родовых связей внутри интегрированного и ориентированного на достижения инґдивидуума общество. Америка может так же переварить роґдовые исторические корни, как это сделали Англия и Франґция. В конце концов, кто в Англии помнит происхожґдение от германских, романских и нордических племен, неґкогда покоривших страну?

160

Такое предположение может показаться фантастиґческим в свете этнических раздоров, вспыхнувших в поґследнее время в разных регионах мира. Например, в Югоґславии в течение полувека тоталитаризм подавлял этниґческие и религиозные различия, и доля смешанных браков была весьма высокой, но когда лед начал таять, этническое сознание вновь возобладало, вызвав трагедии в смешанных семьях и разрушив само понятие "югослав". Однако в американском обществе сила сопротивления таким явлеґниям гораздо мощнее, чем где-либо в Европе, да и вообще в других этнически пестрых регионах.

Это не означает, что в Америке будет покончено с культурным разнообразием и что в стране уже не будут возникать новые общины, подобно тому, как после Второй мировой войны появились различные группы "латинос" и "азиатов". Но в целом, как бы к этому ни относиться, слеґдует ожидать, что специфика американских этнических групп будет со временем стираться. Будущее американскоґго еврейства должно быть рассмотрено именно в этом контексте.

ЕВРЕИ В АМЕРИКЕ БУДУЩЕГО

Те же факторы этнокультурной эрозии, которые возґдействуют на большинство этнических групп в Америке, приводят к драматическим переменам среди евреев. Основґной механизм эрозии просматривается с полной ясностью. Американские евреи неуклонно все более интегрируются в духовную, экономическую и общественную жизнь страны. Растет их социальная и географическая мобильность, усиґливается взаимодействие с другими американцами и их культурами. Интенсивность связей внутри еврейской обґщины снижается. Евреи проявляют большее приятие друґгих американцев и их культур, подобно тому, как другие американцы проявляют большее приятие евреев и их кульґ

161

туры. Доля смешанных браков, перевалив отметку 50%, проґдолжает расти. Более 8 из 10 смешанных браков ведут к обраґзованию смешанных семей - без перехода супруга-нееврея в иудаизм. Все меньше детей в таких семьях сохраняют еврейское национально-религиозное самосознание.

Некоторых исследователей огорчает эта печальная карґтина, но действительность именно такова. Этнокультурная эрозия, во всяком случае, прослеживается безошибочно - если не для всех евреев, то для еврейского населения как целого. Еврейские лидеры либо отказываются признать эту тенденцию, либо выступают с прекраснодушными и нереальными предложениями о том, как повернуть все вспять. Оптимистические прогнозы нередко основываются на мрачных предпосылках: предполагается, что те или иные факторы усилят враждебность к евреям, что пробудит у них защитную реакцию и вернет в лоно общины. Французский представитель семейства Ротшильдов высказал автору этих строк свою убежденность в том, что Бог послал непропорґционально большое число евреев в ряды "новой левой", чтобы это стимулировало антисемитизм, что в свою очеґредь побудит евреев сохранить свою самобытность.

Факты показывают, что если существующая тенденция сохранится, социально-экономический статус американсґких евреев к 2050 году будет еще более устойчивым. Большинство барьеров исчезнет, евреи еще больше интегрируются в американское общество.¹¹⁸ Отчасти вследствие дальнейшей интеграции уровень открытого антисемитизма снизится еще более.

Такое предсказание могло бы вызвать недоумение в то утро 1993 г., когда газеты сообщили об аресте нескольких молодых людей в Лос-Анджелесе, намеревавшихся взорґвать (а в некоторых случаях успевших это сделать) еврейґские и негритянские объекты. Группа была небольшая, но опасная, в особенности для тех, против кого она собираґлась действовать. Но она навряд ли могла бы спровоцироґ

162

вать более широкое и мощное расистское или антисемитґское движение. Действия группы вызвали всеобщую треґвогу и решительные меры со стороны властей. В блиґжайшем будущем несомненно сохранится группа активных, хотя и осуждаемых обществом антисемитов, которые соґставляют примерно 5% населения. Несколько более знаґчительная часть американцев будет по-прежнему пассивґно придерживаться антисемитских взглядов и стереотипов, которые укоренились в нашей культуре в течение многих столетий, но их доля составит значительно менее тех 20%, которые, как полагают, разделяют такие взгляды сегодня.

Смягчению антисемитизма будет способствовать изґменение профессиональной структуры еврейского населеґния. В прошлом евреи были широко представлены в торговґле, что нередко делало их объектом недовольства потґребителей. В будущем все больше евреев будет занято в числе специалистов и администраторов и меньше - в роли "видимых" торговцев и посредников, так что "чрезмерное" участие евреев в деловой и финансовой жизни Америки будет скрыто анонимными структурами корпораций.

Тем временем показатели приятия евреев в америґканской политической культуре продолжают расти. В ходе избирательной кампании 1992 г. и после нее, когда ка- лифорнийцы избрали евреев на оба места в Сенате от своего штата, ни один голос не раздался, чтобы отметить этот факт. Республиканский кандидат на одно из этих мест также был евреем. Штат Висконсин с его высокой долей жителей немецкого происхождения имеет двух сенаторов- евреев, а скандинавско-лютеранская Миннесота выбрала еврея-демократа на смену его единоверцу-республиканцу. Назначение Рут Бадер-Гинзберг и Стивена Брейера в Верґховный суд не вызвало никаких комментариев по поводу их еврейства, хотя Бадер подчеркнула это обстоятельство в ходе своего утверждения в Сенате. Дело обстояло соверґшенно иначе при назначении в Верховный суд Луиса Бран-

163

дейса в 1916 г., Бенджамена Кардозо в 1932 г. и Феликса Франкфуртера в 1939 г.

Проблемы, связанные с Израилем, рассматриваются евреями как наиболее вероятный источник возможного оживления антисемитизма. Этот взрывчатый фактор моґжет проявиться в случае ухудшения отношений между США и Израилем, а также если американские политики и американская общественность будут воспринимать подґдержку Израиля как противоречащую интересам Америґки, в то время как американские евреи будут продолжать энергично лоббировать в пользу Израиля. Поскольку ход истории непредсказуем, такой возможности отрицать нельзя. Однако это представляется весьма маловероятным. Несмотря на то, что угроза советских авантюр на Ближнем Востоке исчезла, американские национальные интересы в этом регионе по-прежнему существуют, и уникальная поґлитическая стабильность дружественного Израиля остаетґся весьма привлекательной. Образ Израиля как общества западного типа не изменяется. Если мирный процесс на Ближнем Востоке, начавшийся в 1993 г., будет успешно продолжаться, это может снизить уровень подозрительґности американцев к арабам. Однако враждебность к Заґпаду, исповедуемая многими экстремистскими политиґческими силами в мусульманском и арабском мире и демонстрируемая актами террора в США, такими как взрыв во Всемирном торговом центре в Нью-Йорке в 1993 г., не скоро забудется американским обществом.

Поскольку решающим фактором в американо-изра- ильских отношениях является понимание американским обществом национальных интересов страны, несомненно, что социальная и политическая интеграция американских евреев является важным моментом, удерживающим от какого-либо разрыва Америки с Израилем. Интересно, что согласно обследованию 1993 г. 6 из 10 американских евреґев согласились с высказыванием, что "критика в адрес

164

Израиля, которую мы слышим, в основном - следствие антисемитизма"; однако на самом деле психологическая связь тут несколько иная.¹¹⁹ Многие неевреи в Амеґрике благожелательно относятся к Израилю, ибо ассоциґируют его с американскими евреями, к которым они исґпытывают добрые чувства и с которыми они так или иначе связаны. Известный журналист (протестант по вероисґповеданию) Ричард Ривс полагает, что американцы подґдерживают Израиль не из-за его значения для безопасґности США и не вследствие политических акций еврейсґкой общины, а потому, что им нравятся евреи, с которыми они знакомы. Он считает, что американцы-неевреи попросту переняли привязанность к Израилю у своих еврейских соотечественников.

Сознание того, что благоприятные тенденции могут повернуться вспять и что в общественной жизни есть мноґго непредсказуемого, поддерживает дурные предчувствия даже у тех евреев, которые лично не ощущают антисемиґтизма. Имея в виду высокий рейтинг Патрика Бьюкенена при выдвижении кандидата в президенты от Республиканґской партии в 1992 г., политолог Бенджамен Гинзберг предостерегал, что "как и при голосовании за или против Дэвида Дьюка в Луизиане, избиратели Нью-Хемшпира и других штатов, где проводились первичные выборы, не отдали голоса Бьюкенену, потому что он - антисемит. С другой стороны, его антисемитизм не помешал... примерно 30% республиканских избирателей в ряде других штатов под держать Бьюкенена".¹²⁰

Наличие столь многих "неизвестных величин" оправдыґвает в какой-то степени и эти дурные предчувствия. Однаґко если Бьюкенен и в самом деле - антисемит, он тщаґтельно избегает открыто это демонстрировать, а этот сигґнал свидетельствует о том, что важный сдерживающий фактор работает. В июне 1993 г. одна незначительная газеґта в районе Сент-Луиса с огорчением заметила, что многие

165

советники президента Клинтона - евреи. Однако антиґсемитская позиция газеты меркнет на фоне того, что знаґчительное число советников Клинтона - действительно евреи, а также того, что крупные местные общественные деятели, включая католического епископа Сент-Луиса и обозревателей главных газет, резко и недвусмысленно осуґдили оскорбительную передовицу.

Общепринятое отрицательное отношение к предрассудґкам и нетерпимости не обнаруживает никаких признаков ослабления. Это, по-видимому, отчасти объясняется тем, что группы, обычно становящиеся объектом расистских нападок - афроамериканцы, "азиаты", "латинос" и евреи - вскоре составят более половины американского населения. Этнокультурное разнообразие всегда было и впредь будет присуще американскому обществу, и это не позволит движениям, исповедующим этнорасовую нетерпимость, стать серьезной политической силой в масштабе страны.

В конечном счете, антисемитизм проявляется как феґномен культуры. Он распространяется и реализуется через культуру общества, и через нее же он может ограничиґваться. "Закон давности" предполагает, что если культура антисемитизма достаточно долго подавляется ограничеґниями, она может атрофироваться. Чем меньше резервуар антисемитских настроений, тем меньше антисемитизм может эксплуатироваться демагогами, тем легче оттеснить нетерпимость на обочину общественной жизни.

Несмотря на множество оснований для оптимизма, неґкоторые евреи озабочены распространением в америґканском обществе настроений христианского фундаменґтализма. Тревога связана прежде всего с протестантами- евангелистами, которые провозглашают себя "родившиґмися заново христианами" и склонны обращать других в свою веру. К ним причисляет себя примерно треть америґканцев. Но их политический потенциал как крайне правой силы на самом деле не столь велик, ибо под эту категорию

166

подпадает больше негров, чем белых, и больше людей с низкими, чем с высокими доходами. Поэтому среди еванґгелистов примерно поровну демократов и республиканґцев, ибо к республиканцам среди них относят себя только белые представители среднего класса.¹²¹ Хотя некоторые белые евангелистские лидеры время от времени вступают на политическую арену, главным образом на стороне республиканцев и экономических консерваторов, они не могут увлечь за собой значительное число избирателей. Джерри Фолуэлл пытался это сделать, но в результате утратил свою популярность как проповедник. Несомненно также, что фундаменталисты не могут получить серьезной поддержки в Республиканской партии, хотя в ряде штатов они добиваются некоторых успехов, отчасти потому, что больше принимают участие в первичных выборах и чаще появляются на открытых предвыборных собраниях, чем избиратели, придерживающиеся умеренных взглядов.

Кроме того, следует помнить, что попытки нарушить принцип отделения религии от государства, терпели пораґжение на всем протяжении американской истории. Суґществующие законодательные гарантии позволяют наґдеяться, что такие попытки не будут удаваться и впредь, отчасти в силу гетерогенного характера американского обґщества. Как и в области прав человека, суды и законодаґтельные органы Соединенных Штатов будут еще долго заґниматься такими сложнейшими вопросами, как, например, допустимая степень интеграции некоторых религиозных символов и ритуалов в общественную жизнь - и нет сомґнения, что даже некоторые еврейские организации будут требовать расширения таких возможностей, но американґские законы, препятствующие любой политике такого рода, необратимы.

Некоторые американские евреи проявляют беспокойґство из-за несомненного усиления антисемитизма в Восґточной и даже в Западной Европе. Их тревожит не только

167

судьба соплеменников, но и память об импорте антисемиґтизма в Америку из нацистской Германии 1930-х годов. Верґно, конечно, что по всем приведенным выше причинам уроґвень ксенофобии и антисемитизма в большинстве стран Европы выше, чем в США; однако и там антисемитизм сталкивается с препятствиями. И одно из таких препятстґвий - сами США и их огромная роль во все более взаимоґсвязанном международном сообществе.

Для американского еврейства еще не пришло время полностью оставить всякие опасения. Приведенные выше соґображения не означают, что антисемитизма уже нет и не будет; однако они говорят о том, что антиеврейские настроґения в американском обществе вряд ли будут серьезной проблемой. Даже упорное предчувствие недоброго - истоґрически понятная защитная реакция - должно смягчиться по мере того, как новые поколения американских евреев почувствуют, что их положение в обществе в основном обеспечено и защищено. Так или иначе, в открытой и богаґтой возможностями Америке тревожная защитная реакґция - это не то, на чем можно строить устойчивое объедиґняющее сознание евреев и любой иной группы.

СОХРАНЕНИЕ ПРЕЕМСТВЕННОСТИ В АМЕРИКАНСКОЙ ЕВРЕЙСКОЙ ОБЩИНЕ

Если некоторые описанные выше факторы обеспечили необычайную совместимость между евреями и Америкой, приведя их к взаимному приятию и к интеграции евреев, то некоторые другие позитивные факторы могут замедлить эрозию еврейской общинной жизни. Начнем с не имеющей себе равных сети крепких общинных институтов, созданґных для того, чтобы развивать и поощрять единство евреев. Свыше двухсот еврейских общин имеют центраализован- ные федеративные организации для сбора средств на разґнообразную благотворительную деятельность, а также

168

для Израиля. Эти общины различаются по размерам и профилю: погребальные общества, кредитные ассоциации, общинные центры, семейные институты, общественные коґмитеты и проч. Общины содержат тысячи синагог. Приґмерно 250 национальных организаций имеют значительное число членов, а также включают институты и координаґционные учреждения. Многие из таких организаций имеґют отделения на местах.

Сеть еврейских организаций в США так густа, что, как кто-то заметил с юмористическим преувеличением, каждый американский еврей рано или поздно может стать предсеґдателем какой-нибудь организации. Эта разветвленная сеть усиливает привлекательность организованной еврейской жизни и поддерживает связи внутри еврейской общины; она также сдерживает этнокультурную эрозию американґского еврейства.

Поскольку у евреев есть выраженная общая специфиґка и в области образования и профессиональных занятий, они и в будущем сохранят связи в общественной, проґфессиональной и политической жизни, даже если еврейґские кварталы перестанут существовать. Общая законоґмерность такова, что чем больше сфер деятельности, в которых взаимодействуют члены одной и той же группы, тем сильнее групповое единство.

Названные выше сдерживающие факторы - общая защитная реакция, развитая сеть общинных институтов, общая социальная структура - несомненно способствуют сохранению специфики американского еврейства. Однако можно полагать, что защитная реакция среди евреев будет ослабевать. Кроме того, многие группы нееврейского наґселения по уровню образования и характеру занятости приближаются к евреям. К тому же около половины америґканских евреев никак не вовлечены в описанную выше густую сеть организаций.

С распространением евреев по территории США оргаґ

169

низационные связи между ними стали более важными для поддержания единства. В 1927 г., когда более 40% америґканских евреев проживали в Нью-Йорке в своих особых кварталах, не имел существенного значения тот факт, что степень их связи с организациями и синагогами была знаґчительно ниже, чем в небольших городах. Общинная атмосфера в еврейских кварталах и в Нью-Йорке была сама столь объединяющей, что для групповой солидарґности формальная принадлежность к организациям не была необходимой. Ныне, однако, когда внутрикварталь- ные связи, даже в Нью-Йорке, значительно менее тесны, евреи, не связанные с еврейскими организациями, имеют мало возможностей поддерживать свою этническую самоґбытность.

Учитывая огромный интегративный потенциал амеґриканского общества и внутреннюю тенденцию к интеграґции среди евреев, можно полагать, что численность еврейґской общины к середине следующего века существенно сократится. Степень сохранения ядра общины и перспекґтивы ее выживания зависят от ряда факторов, более глубоґких по характеру, чем названные выше (общность защитґной реакции, единство социально-профессиональной струкґтуры и наличие разнообразных общинных институтов).

Перспектива значительного сокращения еврейской обґщины вызывает серьезную озабоченность у ее лидеров. Эта проблема широко обсуждается в еврейской среде. Нередко доводы сводятся к тавтологии: евреи будут лучшими и боґлее сильными, если они будут лучшими и более сильными евреями. Появляются все новые исследовательские проґекты по поиску социальных механизмов, которые могли бы способствовать решению проблемы. Но проблема эта для евреев, как и для других этнических групп, находится вне сферы социальной инженерии; корень ее - в динамике развития американского общества.

Чарльз Либман ставит вопрос о выживании америґ

170

канского иудаизма в более резкой форме: стоит ли вообще американскому иудаизму выживать? Он замечает, что "любой, кто серьезно задаст себе такой вопрос, вряд ли ответит, что выживание - дело стоящее".¹²² Однако осознание, что выживание иудаизма "дело стоящее", является неотъемлемой частью еврейской жизни, это тот имманентный фактор, на который не влияют ни защитная реакция, ни другие мотивы.

Поиски этого качества слишком часто проявляются в поисках особой идеологии (социальной или политической). Как мы уже говорили, существуют идеологии, тесно свяґзанные с еврейской жизнью, однако, как правило, они предґставляют собой интерес лишь для тех, кто чувствует свою принадлежность к еврейству. Существуют, разумеется, возґможности заняться общественной деятельностью вне еврейской общины - в политических партиях, Американґском союзе борьбы за гражданские свободы, клубе "Сьер- ра" и других либеральных и консервативных организациґях. Главная причина осознанного участия евреев в обґщественной жизни именно как евреев заключается в ощуґщении принадлежности к племени, в котором возникла подобная идеология - но именно этот источник идеологии постоянно подвергается атаке со стороны интегративного американского общества.

Существование Израиля, безусловно, вызывает эмоциоґнальный отклик, и не только у евреев диаспоры, но и у тех, чье еврейское самосознание уже размыто. Однако по укаґзанным выше причинам можно считать, что эмоциональная связь между американскими евреями и Израилем со вреґменем не усиливается, а слабеет и может ослабеть еще больше по мере успехов мирного процесса на Ближнем Востоке. Некоторые даже полагают, что существование Израиля, где "еврейская жизнь" и "общественная жизнь" тождественны, косвенно ставит большинство американсґких евреев и их многочисленные и разнообразные общиґ

171

ны в положение аутсайдеров, отличающихся от подлинных евреев Израиля.

И, наконец, многие исследователи указывают на релиґгию как на существенное условие выживания американґского еврейства. Но как мы уже отмечали выше, религиозґные верования или отправления религии для большинства людей - не просто результат волеизъявления, как не являґется добровольным уходом из общины отказ некоторых от веры и религиозных обрядов.

Существует определенное число евреев, примыкаюґщих к тому или иному (консервативному, реформистскому или ортодоксальному) течению в иудаизме и ревностно отґносящихся к религиозным обязанностям, таким как регуґлярное посещение синагоги. Однако в будущем такие евреи составят относительно небольшую часть еврейского наґселения, и эти евреи не являются критерием для всех друґгих. Значительно больше таких евреев, которые хоть и не придерживаются всех предписаний иудаизма, видят в еврействе некий духовный смысл. Главной темой прошедґшего в 1993 г. съезда Союза американских еврейских конґгрегации, объединяющего приверженцев реформистского иудаизма, была необходимость удовлетворения духовных запросов молодых евреев.

Существуют признаки того, что всепроникающее ощуґщение обезличенности порождает у многих американцев "духовную тоску", которая может быть компенсирована религиозными институтами, предлагающими традиционґные формы духовной общности, возможно, отчасти как замещающие утраченное этническое самосознание. В ходе общенационального обследования поколения "бэби бума" [родившиеся в период высокой рождаемости после Второй мировой войны - Ред.] социолог религии Уэйд Кларк Руф обнаружил, что хотя половина принадлежащих к этому поґколению навсегда оставила церковь или синагогу, миллиоґны остались активными "богоискателями", не причисляюґ

172

щими себя к определенному вероисповеданию, но опираґющимися в своих поисках на широкий спектр религиозґных традиций.¹²³ В Калифорнии, где особенно много "исґкателей нового времени", расхожим стал рассказ о рожґдественской елке, украшенной "звездами Давида", и о церемониях, проводимых совместно буддийским священґником и раввином.

Такая картина не радует тех, кто озабочен выживаґнием еврейства, вынуждая их снова ставить извечный воґпрос о том, что важнее для евреев - религиозная или этниґческая принадлежность. Большинство людей испытывает потребность в духовном самовыражении, но для евреев именно ощущение принадлежности к своему племени опреґделяет это самовыражение. Примерно три четверти америґканских евреев хотя бы иногда следуют иудаистским траґдициям, например, участвуют в пасхальной трапезе. При этом ими движет стремление к поддержанию этнических связей. Однако по мере размывания этнической обособґленности в открытом американском обществе число евреев, сохраняющих такие связи, будет сокращаться. Тут можно вспомнить образ, созданный Стивеном Коэном - "синдром артишока... когда встреча с Америкой постепенно, слой за слоем снимает особые еврейские черты".¹²⁴

С другой стороны, еврейская культура может предлоґжить каждому еврею комплекс исторически создавшихся традиций в религиозном контексте, непосредственно затраґгивающих сферу личных ценностей. Для большинства евґреев, отмечает Чарльз Либман, эти традиции в какой-то мере являются как бы "фольклорной религией..., которая копирует организационную структуру ортодоксальной реґлигии, игнорируя структуру верований этой элитной религии", но никак не игнорируя структуру человеческих ценностей той же ортодоксальной религии.¹²⁵ Такая фольклорная религия может привлечь множество людей, которые отправляют минимум религиозных обрядов (и то

173

лишь ради племенной идентификации), но ощущают при этом духовную благодать. Евреи, для которых религия стоит на первом плане, не будут, конечно, считать таких люґдей полноценными иудеями, но все же в их еврейском самосознании есть существенный религиозный компонент.

Религиозный аспект еврейской жизни является мощґным препятствием на пути ассимиляции американского еврейства. Он дает основания полагать, что хотя еврейская община к середине будущего века значительно уменьшитґся по численности, она не исчезнет окончательно и даже, пожалуй, обретет некоторую устойчивость.

Более того, нельзя полностью исключить и возможґность того, что условия изменятся и евреи, находящиеся сейчас за пределами еврейской общины, вернутся в нее. Даже если размывание этничности продолжится, со вреґменем может наступить реакция на этот процесс. Человеґческая природа в целом противится утрате корней. Больґшинство людей ищут полноты жизни в некоей общности, особенно в такой, которая придает их существованию форґму, преемственность и духовный смысл, выходящий за пределы семейных связей.

Возрождение общинного духа, возможно, наблюдается уже сейчас. Если воспользоваться терминологией немецґкого социолога Георга Зиммеля, можно сказать, что приґвлекательность общины (Gemeinschaft) вновь начинает опережать привлекательность современного массового обґщества (Gesellschaft); это объясняется не только извечныґми свойствами человеческого характера, но и сложивґшимся в последнее время представлением о здоровой социґальной жизни. Однако новое стремление к общинности не означает возрождения этничности. Новые искатели смысґла жизни не собираются возвращаться в общины, сфорґмировавшиеся по признаку общности происхождения, уже почти исчезнувшие в открытом американском обществе.

На основе социологических исследований в богатых

174

пригородных районах Ричард Альба предположил, что "под нивелирующим воздействием жизни в пригородах этническая специфика имеет тенденцию к уменьшению и главным фактором культурной дифференциации остаетґся религия.¹²⁶ Но, как отмечено выше, позиции главґных либеральных христианских конфессий ослабевают, тогда как более фундаменталистские направления, нередко имеющие базу в определенных регионах, в какой-то мере набрали силу. Эндрю Грили отмечает, что церковные приґходы в пригородах способствовали сохранению тесных связей между католиками. Хотя связи в рамках приходов и жилых районов теперь значительно ослабели, все же реґлигиозные общности, более, чем группы людей того же происхождения, способны поддерживать единство, неґсмотря на географическое рассеяние своих членов.

Когда евреи были изгнаны из древнего Иерусалима, раввины осознали, что для сохранения народа в рассеянии нужна защитная оболочка из законов, обычаев и ритуалов, особенно там, где евреи могли легко перейти в другую веру. Но, как мы уже отмечали, в интегративном америґканском обществе такая оболочка быстро разрушается.

Нынешнее американское общество относится на удивґление терпимо не только к межэтническим, но и к религиґозно смешанным бракам. В 1983 г. 9 из 10 католиков, опроґшенных службой Гэллапа, выразили одобрение бракам между католиками и протестантами, а также (!) между католиками и евреями; 7 из 10 протестантов выразили то же мнение.¹²⁷ Такие показатели заслуживают внимаґния, даже если рассматривать их как выражение смирения с неизбежным. И все же, по отмеченным выше причинам, религиозное сознание меньшинств оказывается более усґтойчивым, нежели память об общих корнях; к тому же обґщина, основанная на прочных религиозных связях, имеет больше шансов на обновление, если, разумеется, члены общины, находящиеся на периферии, не оторвались от нее навсегда.

175

Наиболее часто предлагается воспрепятствовать сокраґщению еврейской общины путем "еврейского воспитаґния". Правильность этой идеи подтверждается исследоваґниями, показывающими, что чем дольше и интенсивнее дается еврейское воспитание, тем больше вероятность того, что получившие его будут исповедовать иудаизм.¹²⁸ С другой стороны, это средство довольно избитое. Американґское общество убедилось на печальном опыте, что преґдоставить людям доступ к образованию недостаточно. Восґпитать можно только тех, у кого уже есть установка на поґлучение воспитания и использование его плодов. Для евреґев такая установка связана с ощущением этнической преґемственности.

Таким образом, мы имеем дело с порочным кругом. Возможно, что стратеги еврейского выживания слишком сосредоточились на количественных аспектах проблемы. Действительность показывает, что число вступающих в цикл еврейского воспитания важнее, чем "выход" этого процесса, и это важно не столько для сохранения ядра еврейства, сколько для расширения этого ядра в будущем. Если еврейская община даже станет меньше по численносґти, но сохранит сплоченность, многие "маргинальные евґреи", уже не вовлеченные в этнические связи, на поколеґния вперед сохранят ощущение еврейства или, по меньшей мере, память о своих корнях. Живое ядро общины, преданґное этнической и религиозной еврейской традиции, может стать магнитом, притягивающим обратно тех, кто тоскует по духовности и общинному бытию, включая и тех, кто лишь отчасти является евреем по рождению.

В предвидении дня возможного возвращения было бы полезным сохранить как можно больше черт еврейской саґмобытности.

Нынешние сдвиги в положении женщины в еврейской среде также могут улучшить этнические перспективы евґрейства. Некогда по существу отлученные от религиозной

176

иерархии, женщины ныне все больше привлекаются к лидерґству. За последние годы женщины впервые стали получать соответствующее образование и занимать должности раввинов в реформистских и консервативных конгрега- циях. Доля женщин в раввинате и руководстве религиозных организаций еще невелика, но она явно растет из года в год.

Такой пример инновации важен не только потому, что женщины всегда играли важную роль при соблюдении религиозных обрядов, но и потому, что это показывает отґкрытость еврейства для новых форм религиозной жизни. Можно также отметить формирование хавурот - небольґших независимых групп молящихся, нередко объединяґющихся с существующими конгрегациями.

Американское еврейство стремится также разумно реагировать на перемены, связанные с интеграцией. Так, вследствие высокого процента смешанных браков некоґторые еврейские религиозные организации разработали программы благожелательного приема нееврейских суґпругов. Осуществляется все больше программ с целью улучшить психологический климат в еврейской общине для смешанных пар; однако такие программы могут подоґрвать стимулы к принятию иудаизма. В целом, однако, новая "открытость" рассчитана на то, чтобы удержать как можно больше евреев в той или иной связи с общиной.

В конечном счете, большинство евреев хочет быть евреями. Даже живя в Америке на протяжении четырех поколений, они сохраняют хотя бы некоторые еврейґские традиции. Второй президент США Джон Адаме пиґсал, в духе своего времени, что "не будучи больше преслеґдуемыми, [евреи] вскоре отбросят некую косность и обоґсобленность своего характера, а со временем, возможно, станут либеральными христианами-унитариями".¹²⁹ Американские евреи больше не подвергаются преследоґваниям, и Адаме, вероятно, счел бы весьма удивительным,

177

что оставляют свою религию куда меньше евреев, по сравнению с теми упрямыми, кто продолжает ее исповедовать. Подобно многим своим (и нашим) современникам, Адаме недооценил силу этнических и религиозных чувств.

И все же сила уникального общества, созданию котоґрого способствовал Адаме, преодолевала эти чувства, разґмывая обособленность этнических групп. Даже если мы теоретически согласимся с возможностью одного из "сюрґпризов", описанных Натаном Глазером, все равно следует признать, что усилия, препятствующие сокращению евґрейского населения Америки, оправданы, но они должны быть обращены к реальности, а не к ностальгии, защитґным реакциям и чувству вины. Несмотря на все разрабоґтанные в еврейской среде программы, евреи, желающие оставаться евреями в проникнутом духом интеграции амеґриканском обществе, будут и впредь стоять перед сложґнейшей дилеммой ,¹³⁰

Суть этой дилеммы состоит в том, что и большинство евреев, желающих сохранить свое еврейское самосознаґние, не намерены отказываться от преимуществ интеграґции. На пороге XXI века они настроены так же, как Реґбекка Самуэльс, которая в конце ХУШ века писала своим родителям о том, "как прекрасна эта страна", и так же как жившие на пороге XX века герои Абрахама Кахана, котоґрые "поднялись с мест как один человек" и аплодировали национальному гимну, как бы желая провозгласить: "под этим флагом никто не смеет нас преследовать".

Вряд ли кто-либо так ясно понял природу этой диґлеммы, как небольшая группа евреев-хасидов (примерно 12 тысяч человек), которая в 1994 г. решила основать на сеґвере штата Нью-Йорк свой изолированный анклав с собстґвенным школьным округом. Их подход был строго сепараґтистским. Один из их представителей заявил: "Мы не жеґлаем открыть перед нашими детьми все общество, весь свет... Мы хотим сохранить наши традиции". "Мы не секґ

178

та амишей [протестантская секта, живущая обособленно и не пользующаяся достижениями цивилизации,- Ред.]. У нас есть электричество. У нас есть автомобили и другие вещи, которые дает современный мир. Но мы хотим жить, как наши предки - одеваться, как они, говорить на том же языке". Поэтому их дети изолированы от других групп, от воздействия телевидения, а после 18 лет родители устраиґвают их браки.¹³¹

Такая добровольная изоляция может оказаться усґпешной для небольшой группы, в особенности если ей как-то удастся избежать интегрирующего воздействия униґверситетов и свободного рынка. Но последовательно сепаґратистский подход вряд ли может быть эффективен для американского еврейства в целом.

"Хрупкий остаток" - так в ХЖ веке назвал евреев Бенджамен Дизраэли. "Остаток" - понятие относительґное, и к американскому еврейству оно вполне приложимо. Если не произойдет ничего неожиданного, численность евґреев в Америке к середине будущего века сократится не только относительно, но и абсолютно. Но те, кто останетґся - и более преданные еврейской традиции, и "попутґчики" - скорее всего будут чувствовать себя так или иначе связанными общим религиозно-этническим самосознаґнием. В итоге, в отличие от большинства этнических групп, чье самосознание оказалось размытым, остаток американсґкого еврейства может стать значительно менее "хрупким", чем ныне. Но даже религиозное своеобразие евреев не заґставит их предпочесть изоляцию. Дилемма американсґких евреев, как и большинства других американских меньґшинств, не может быть решена без учета тех уникальных черт американского общества, которые, собственно, и стаґли причиной этой дилеммы.

179

ПРИМЕЧАНИЯ

1  Abraham Cahan, The Rise of David Levinsky (New York: Harper and Brothers, 1917; Harper Torchbook edition), p. 424.

2  Этот подход подробнее разъясняется в работе Seymour Martin Lipset, Exceptionalism: The Persistence of an American Doctrine (New York: W.W. Norton, готовится к печати).

3   S.M. Lipset, The First New Nation: The United States in Historical and Comparative Perspective (New York: W.W. Norton, rev. ed. 1979), pp. 110-113.

4  Ibid.

5  Edward A. Tiryakian, "American Religious Exceptionalism: A Reconsideration", The Annals of the American Academy of Political and Social Science, 527 (May 1993), pp. 51-52.

6  Todd M. Endelman, The Jews of Georgian England, 1714-1830: Tradition and Change in a Liberal Society (Philadelphia: Jewish Publication Society of America, 1979), p. 31.

7  Jacob R. Marcus, The American Colonial Jew, 1492-1776 (Deґtroit: Wayne State University Press, 1970), p. 267 (подчеркнуто автором); см. также "Jews and the American Revolution: A Bicentennial Documentary", American Jewish Archives, 27:2 (November 1975), p. 210.

8  Mary Antin, The Promised Land (Boston: Houghton Mifflin, 1912), p. 202.

9  Richard Hofstadter, America at 1750 (New York: Alfred A. Knopf, 1971), p. 139.

10  Stanley Feldstein, The Land That I Show You (Garden City, NY: Doubleday-Anchor, 1978), p. 14.

11  George Mason, in Reminiscences of Newport, цит. там же, p. 4.

12  Henry L. Feingold, A Midrash on American Jewish History (Albany: State University of New York Press, 1982), p. 189. Для сравнения см. Arnold M. Eisen, The Chosen People in America: A Study in Jewish Religious Ideology (Bloomington: Indiana University Press, 1983), pp. 25-52, см. также Joseph L. Blau,

180

Judaism in America: From Curiosity to Third Faith (Chicago: University of Chicago Press, 1976), pp. 7-20.

13 Max Weber, The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism (New York: Scribner, 1958), pp. 54-55.

14 Max Weber, Economy and Society (Berkeley: University of California Press, 1978), vol. 1, pp. 622-623. Дополнительно о связи между иудаизмом и пуританством, особенно в Америке, см. также Edward A. Tiryakian, "American Religious Exceptionalism: A Reconsideration," The Annals of American Academy of Political and Social Science, 527 (May 1993), pp. 51-52. '

15 См. вышеприведенное произведение А. Тайрикяна, стр. 48-50. Для уяснения соотношения между протестантской этикой и стремлением евреев к успеху см. также Fred Strodtbeck, "Family Interaction, Values and Achievement," in David С McClelland et al., Talent and Society (Princeton: D. VanNostrand Co., 1958).

16  Hillel Levine - сообщено лично автору. Anita Libman Lebeson, Pilgrim People (New York: Minerva Press, 1975), p. 178; Blau, Judaism in America, p. 113; Nissan Waxman, "A Neglected Book" (иврит), in Shana Beshana: Yearbook of Heichal Shlomo (Jerusalem: 1969), pp. 303-315.

17  Naomi W.Cohen, Encounter with Emancipation (Phila^-1 delphia: Jewish Publication Society of America, 1984), p. 8.

18  Leon Harris, Merchant Princes (New York: Harper & Row, 1979), pp. 92-114.

19 Cohen, Encounter, p.20.

20 Harris, Merchant Princes, p. 263.

21 Feldstein, The Land, p. 53.

22  Naphtali J. Rubinger, Albany Jewry of the Nineteenth Century (Ph.D. Dissertation, Yeshiva University, 1970), p. 190.

23 Francis Gregory and Irene D. Neu, "The American Industrial Elite in the 1870s", in William Miller , ed., Men in Business: Essays in the History of Enterpreneurship (Cambridge: Harvard University Press, 1952), p. 200.

181

24  Floyd S. Fierman, "Reminiscences of Emanuel Rosenwald", New Mexico Historical Review, 37:2 (1962), p. 110.

25  Feldstein, The Land, p. 37.

26  Rubinger, Albany Jewry, p. 198.

27  "In Praise of the Jews," in Morris U. Schappes, ed., A Documentary History of Jews in the United States, 1654-1875 (New York: Schocken Books, 1971), pp. 557-558.

28  Передовая статья в Philadelphia Sunday Dispatch (April 21, 1867), "Excluding Jews From Insurance," in Schappes, ed., Documentary History, p. 514.

29 Cohen, Encounter, p. 24.

30   Henry L. Feingold, Zion in America (New York: Twayne, 1974 ed.), p. 114.

31  Цит. в работе Moses Rischin, The Promised City (New York: Corinth Books, 1964), p. 30.

32  Feingold, Zion, p. 114

33  Cohen, Encounter, p. 29.

34  U.S. Bureau of the Census, Historical Statistics of the United States (Washington, D.C.: U.S. Bureau of the Census, 1960).

35  Gerald Sorin, A Time for Building: The Third Migration, 1880- 1920 (Baltimore: The John Hopkins University Press, 1992), p. 74.

36  Howard M. Sachar, A History of the Jews in America (New York: Alfred A. Knopf, 1992), p. 141.

37  Michael Gold, Jews Without Money (New York: Carroll & Graf Publishers, 1985),pp. 159-160.1930.

38  Abraham Bosnio, "Chicago" in Charles S. Bernheimer, ed., The Russian Jew in the United States (Philadelphia: John C. Winston Co., 1905), p. 135.

39  Rischin, The Promised City, pp. 52-54.

40  Isaac M. Rubinow, "New York" in Bernheimer, ed., The Russian Jew, p. 103.

41  Nathan Glazer, "Social Characteristics of American Jews, 1654-1954", American Jewish Yearbook 1955, 56 (Philaґdelphia: American Jewish Committee and Jewish Publication Society, 1955), p. 15.

182

42 Rubinow, "New York", pp. 106-107.

43  Sachar, A History of the Jews, p. 341.

44  Rudolf Glanz, Jew and Italian, 1881-1924 (New York: Shulsinger Bros., 1971), p. 67. Bruno Roselli, Our Italian Immigrants: Their Racial Background (New York, 1927), p.113.

45   Richard W. Fox, "The Paradox of Progressive Socialism: The Case of Morris Hillquit", American Quarterly, 26, (March 1974), p. 136.

46  Ibid.

47 Charles E. Silberman, A Certain People: American Jews and Their Lives Today (New York: Summit Books, 1985), p. 137.

48  Feingold, Zion, p. 160.

49  Arthur N. Holcombe, The Middle Classes in American Politics (Cambridge: Harvard University Press, 1940.

50 Seymour Martin Lipset and Reinhard Bendix, Social Mobility in Industrial Society, (New Brunswick, NJ: Transaction Books, 2nd ed., 1992).

51  Lewis Corey, "The Middle Class", Antioch Review, 5 (Spring 1945), pp. 1-20.

52 U.S. Bureau of the Census, Historical Statistics, p. 74.

53 Glazer, "Social Characteristics", p. 20.

54  Steven M. Cohen, The Dimension of American Jewish Liberґalism (New York: American Jewish Committee, 1989), pp. 28- 29. Десятью годами ранее Эндрю Грили на основе данных Национального центра по изучению общественного мнения пришел к выводу, что евреи наиболее преуспевшая группа американского общества" - см. Andrew М. Greely, Ethnicity, Denomination and Inequality (Beverly Hills: Sage, 1976), p. 39. См. также David C. McClelland, "Issues in the Identification ofTalent", in McClelland et al., Talent and Society, pp. 19-21.

55  Данные Джеральда Бубиса, приведенные в работе Barry A. Kosmin, "The Dimensions of Contemporary American Jewish Philanthropy", in Barry Kosmin and Paul Ritterband, eds., Conґtemporary Jewish Philanthropy in America (Lanham, MD: Rowman and Littlefield, 1991), p. 24.

183

56     Barry A. Kosmin and Seymour P. Lachman, One Nation under God: Religion in Contemporary American Society (New York: Harmony Books, 1993), p. 260. Calvin Goldscheider and Alan S. Zuckerman, The Transformation of the Jews (Chicago: University of Chicago Press, 1984), p. 183.

57   Richard D. Alba and Gwen Moore, "Ethnicity in the American Elite", American Sociological Review, 47 (June 1982), p. 377. Stanley Lieberson and Donna K. Carter, "Making It in America: Differences between Eminent Black and White Ethnic Groups", American Sociological Review, 44 (June 1979), pp. 349-352.

58    Обзор и список источников о роли евреев в науке и искусстве см. в работе Charles Е. Silberman, A Certain People: American Jews and Their Lives Today (New York: Summit Books, 1985), pp. 143-156; о евреях среди интеллигенции высшего уровня см. Charles Kadushin, The American Intellectual Elite (Boston: Little, Brown, 1974), pp. 19-32; о евреях среди американских нобелевских лауреатов см. Harriet Zuckerman, Scientific Elite: Nobel Laureates in the United States (New York: Free Press, 1977), p. 68. Данные о евреях - университетских профессорах см. в Seymour Martin Lipset and Everett Carl Ladd, "Jewish Academics in the United States: Their Achievements, Culture and Politics", American Jewish Yearbook, 71, (1971), pp. 92-93.

59   Источники данных см. в Lipset and Ladd, "Jewish Academics", p. 99.

60   Nathan Reich, "The Role of the Jews in the American Economy", YIVO, Annual 5 (1950), pp. 197-205; Nathan Glazer, "The American Jew and the Attainment of Middle- Class Rank: Some Trends and Explanations", in Marshall Sklare, ed., The Jews: Social Patterns of an American Group" (Glencoe, IL: Free Press, 1958), pp. 138-146; Sidney Goldstein, "Socioґeconomic Differentials among Religious Groups in the United States", American Journal of Sociology, 74 (May 1969), pp. 612- 631; Simon Kuznets, Economic Structure of the Jews (Jerusalem: Institute of Contemporary Jewry, 1972); Marshall H. Medow,

184

"Note: Some Differences between the Jewish and General White Male Population in the United States", Jewish Sociological Studies, 43 (Winter 1981), pp. 75-80.

61 Lucy S. Dawidowicz, On Equal Terms: Jews in America 1881- 1981 (New York: Holt, Rinehart and Winston, 1982), p. 51. См. также Arthur A. Goren, The American Jews (Cambridge: The Belknap Press of Harvard University Press, 1982), pp. 73-76.

62 Сообщается по нескольким источникам в работе Ronald Takaki, A Different Mirror: A History of Multicultural America (Boston: Little, Brown and Company, 1993), pp. 163-164.

63 Seymour Martin Lipset, "Two Americas, Two Value Systems, Blacks and Whites", Tocqueville Review, 13:1 (1992), pp. 159- 164.

64 Marshall Sklare, Observing America's Jews (Hanover, NH: University Press of New England/Brandeis University Press, 1993), pp.262-274.

65 Ibid., p. 265.

66  Sam Roberts, Who We Are: A Portrait of America Based on the Latest U.S. Census (New York: Times Books, 1994), p. 283.

67 Richard D. Alba, Ethnic Identity: The Transformation of White America (New Haven: Yale University Press, 1990), p. 297.

68 Ibid., p. 299.

69 Ibid., p. 47.

70 Ibid., p. 15.

71 Ibid., p. 5.

⁷²   "The Numbers Game", Time Magazine, Fall 1993 Special Issue, p. 15.

73 Gallup Poll, July 9, 11, 1993, сообщается в San Francisco Chronicle, July 23,1993, p. A26.

74 "The Numbers Game", p. 15.

75 Tampa Tribune, Nov. 2,1982.

76 Lansing Lamont, Breakup: The Coming End of Canada and the Stakes for America (New York: W.W. Norton, 1994), p. 210.

77  Richard Rodriguez, Hunger of Memory (Boston: David Godine, 1982), pp. 19-27; Earl Shorris, Latinos: A Biography of the People (New York: W.W. Norton, 1992), pp. 73-74,181-183.

185

78   Census Bureau, Statistical Abstract of the USA 1992 (Washington, D.C.; Bureau of the Census, Department of Comґmerce), p. 41.

79 Shorris, Latinos, pp. 428-429.

80 Ibid., p. 426.

81 Peter Skerry, Mexican Americans: The Ambivalent Minority (New York: Free Press, 1993), p. 285.

82  Kevin F. McCarthy and R. Burciaga Valdes, Report R-3365- CR (Santa Monica: Rand Corporation, 1986), pp. 61-62; см. также Skerry, Mexican Americans, p. 285.

83 Rudolfo O. de la Garza, Louis De Sipio, F. Chris Garcia, John Garcia, and Angelo Falcon, Latino Voices: Mexican, Puerto Rican, and Cuban Perspective in American Politics (Boulder: Westview, 1992), p. 98; JoAnn Zuniga, "87% in Poll See Duty to Learn English", Houston Chronicle, July 12,1990, p. A19.

84 Arthur M. Schlesinger Jr., The Disuniting of America: Reflecґtions on a Multicultural Society (Knoxville: Whittle Books, 1991), P-79.

85  Paul R. Spickard, Mixed Blood: Intermarriage and Ethnic Identity in Twentieth-Century America (Madison: University of Wisconsin Press, 1989), p. 344.

86  Ibid.

87  Ibid.

88  Skerry, Mexican Americans, p. 68.

89  Linda Chavez, Out of the Barrio (New York: Basic Books, 1991),p. 81.

90  Census Bureau, Statistical Abstract of the United States 1992, p. 41.

91  Louis Winnick, "America's 'Model Minority'", Comґmentary, 92 (August 1990), p. 25.

92  Carla Rivera, "Asians Say They Fare Better than Other Minorities", Los Angeles Times, August 20, 1993, p. A20.

93    Spickard, Mixed Blood, p. 344.

94    "The Numbers Game", p. 14.

95    Spickard, Mixed Blood, p. 345.

186

96  Schlesinger, Disuniting, p. 80.

97 Statistical Abstract of the United States 1992, p. 164.

98  Spickard, Mixed Blood, p. 348.

99    Соответствующие данные имеются в публикациях: The Black Population of the United States, Current Population Reports, Population Characteristics, pp. 20-464 (Washington, DC: U.S. Bureau of the Census, March 1991), pp. 16, 33; Robert Staples, "The Illusion of Racial Equality: The Black American Dilemma"; Gerald Early, ed., Lure and Loathing (New York: Penguin Press, 1993), p. 229; Statistical Abstract of the United States 1992, p. 94. См. также Bart Landry, The New Black Middle Class (Berkeley: University of California Press, 1987).

100 Paul Ruffins, "Interracial Coalitions", Atlantic, June 20, 1990, p.4. Социологические данные о в целом все более благоприятном отношении к афроамериканцам см. в работе Howard Schuman, Charlotte Steeh, and Lawrence Bobo, Racial Attitudes in America (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1985).

101 Schuman et al., Racial Attitudes, p. 202; Lipset, "Two Ameriґcas",pp. 160-163.

102 Carl Zinmeister, "Black Demographics", Public Opinion, 10 (January/February 1988), pp. 41-44.

103     Census Bureau, Statistical Abstract, p. 444.

104     Заявление Германа Миллера, директора отдела статистики населения Бюро переписи, цит. в Chronicle, monthly report of Urban America, Inc., March 1969, p. 5.

Ю5 The Black Population of the United States, p. 7.

106 Gerald D. Janes and Robin M. Williams, eds., A Common Destiny: Blacks in American Society (Washington, DC: National Academy Press, 1989), pp. 279-286.

107 David Ellwood and Jonathan Crane, "Family Change among Black Americans: What Do We Know?", Journal of Economic Perspectives, 4 (Fall 1990), p. 70.

Ю8 Christopher Jencks, "Is the American Underclass Growing?", in: Christopher Jencks and Paul E. Peterson, eds., The Urban

187

Underclass (Washington, DC: The Brookings Institution, 1991), pp. 86-89.

109Zinmeister, "Black Demographics", p. 41.

110 Janes and Williams, Common Destiny, p. 275.

111 Douglas S. Massey and Nancy A. Denton, American Apartґheid: Segregation and the Making of the Underclass (Cambridge: Harvard University Press, 1993), pp. 67, 85-87.

112     Alba, Ethnic Identity, p. 13.

113 Schlesinger, The Disuniting, p. 46. П4 Ibid., p. 88.

115  Lipset, "Two Americas", p. 159.

116 Jerry Seper, "Leader Urges Black Exodus", Washington Times, February 28, 1990, p. Al.

117 Louis Farrakhan, "The Black Man: An Endangered Species", Final Call, May 9, 1988.

118 Общую оценку соответствующего эффекта см. в работе S.N. Eisenstadt, "The Incorporation of the Jews in the United States", в его книге Jewish Civilization. The Jewish Historical Experience in Comparative Perspective (Albany: State University of New York Press, 1992), pp. 119-139.

119 Survey conducted for the American Jewish Committee by Market Facts, September 20-26, 1993 (New York: American Jewґish Committee, 1993).

120 Benjamin Ginsberg, The Fatal Embrace: Jews and the State (Chicago: University of Chicago Press, 1993), p. 235.

121     Religion in America, Gallup Report, April 1987, Report #259.

122  Charles S. Liebman, The Ambivalent American Jew (Philadelphia: The Jewish Publication Society of America, 1973), p. 177.

123 Wade Clark Roof, A Generation of Seekers: The Spiritual Journeys of the Baby Boom Generation (San Francisco: Harper, 1993), pp. 182-212,241-262.

124 Steven M. Cohen, American Assimilation or Jewish Revival (Bloomington: Indiana University Press, 1988), p. 46.

125     Charles S. Liebman, "The Religious Life of American Jewry",

188

in: Marshall Sklare, ed., Understanding American Jewry (New Brunswick, N J: Transaction Books, 1982), p. 47.

126 Richard D. Alba, Italian Americans: Into the Twilight of Ethnicity (Englewood Cliffs, NJ: Prentice Hall, 1985), p. 89.

127 George Gallup Jr. and Jim Castelli, The American Catholic People (Garden City: Doubleday, 1987), pp. 59-60.

128 Seymour Martin Lipset, The Power of Jewish Education (Boston and Los Angeles: The Wilstein Institute, 1994).

129 Peter Grose, Israel in the Mind of America (New York: Alfred A. Knopf, 1984), p. 6.

130 Sklare, Observing America's Jews, pp. 234-247, 262-263. Chaim I. Waxman, "Heightening Ideology, Diminishing Commuґnity: A Review Essay", Shofar, 12 (Winter 1992), pp. 102-103.

131 Don Lattin, "Church-State Conflict in a Jewish Town", San Francisco Chronicle, March 25, 1994.

189

НОВЫЕ КНИГИ

Аркадий Львов

ПОСМЕРТНОЕ ВСКРЫТИЕ ИМПЕРИИ *

В морозный, по-московски хмурый декабрьский день я встретился с Джеком Мэтлоком в Гарримановском инстиґтуте, чтобы сообщить ему о серии передач, которую мы готовим в связи с выходом его мемуаров "Посмертное вскрытие империи"**

Пересекши подворье Колумбийского университета, заваленного снегом, я вышел к корпусу политических наук, где на двенадцатом этаже располагается Гарримановский институт.

Профессор Мэтлок, как всегда ровный, спокойный, с приветливой (несомненно искренней, но в то же время и отработанной) улыбкой наторелого дипломата, сказал, что по погоде, у него сейчас такое чувство, как будто он не в Нью-Йорке, который на широте Ташкента, а где-то в Москве на Садовом кольце.

___ И, знаете, - сказал он, - приятно. Первый раз я

приехал в Москву в самом начале 60-х годов, мне только недавно исполнилось тридцать лет, и с тех пор Москва стала для меня почти родным городом. Это, конечно, не северная Каролина, где я родился. Но если проведешь в городе одиннадцать лет, тем более, в таком городе, как Москва, то, уезжая, не только увозишь с собой что-то, но и оставляешь там что-то.

* * *

В американской печати мне приходилось встречаться с разными оценками и суждениями о Мэтлоке. В одних слуґ

*Передача радио "Свобода" из серии "Американские ученые о России".

**Jack F.Mattlock, Jr. Autopsy on an Empire. Random House. N.Y. 1995.

190

чаях он представлялся гибким, с обостренным чувством времени и ситуации дипломатом; в других - упрямым, жестким поборником твердой линии, с воинственными замашками, сказавшимися в политике президента Рейгана, у которого он был консультантом и главным советником по русским делам.

Впервые мне довелось встретиться с Джеком Мэтлоком в Кеннановском институте в Вашингтоне, когда уже определенно говорили, что он сменит на Садово-Спасской в Москве, где находится Американское посольство, Артура Хартмана. Сложилось так, что оба они побывали в инстиґтуте с небольшим промежутком во времени, и сопоставлеґние напрашивалось само собою. Антиподы во внешнем облиґке (Хартман-высокий, как говорят на Руси, видный собой; Мэтлок - крепыш, кряжистый, чуть не добирающий до среднего роста), они оставляли и ощущение полярности в манере общения, в общем взгляде на тогдашние отношения между Вашингтоном и Москвой. Артур Хартман, с которым был у меня разговор после его лекции, держался того мнеґния, что Горбачев только пускает пробные шары, а на саґмом деле будет продолжать генеральную линию партии.

Мэтлок же в лекции своей (а еще прямее в ответах на вопросы аудитории, почти сплошь состоящей из професґсоров и докторов политических наук) утверждал, что в Союзе происходят серьезные перемены. Правда, пока речь идет скорее о тенденциях, но тенденции эти надо серьезно принимать в расчет, чтобы перспектива не оказалась искаґженной.

Читая книгу мемуаров Джека Мэтлока, я вспомнил разговоры и картины почти десятилетней давности. Тогда, в Кеннановском институте, где я был гостевым научным сотрудником, говорить с Мэтлоком мне не привелось. Теперь же в Колумбийском университете, в беседах с профессором Мэтлоком восстановилось то чувство ясности и определенности суждений, какое

191

впервые возникло тогда, в середине минувшего десятилетия. Книга "Посмертное вскрытие империи" дала новый заряд этому впечатлению.

Автор говорит, что дипломат сращивается со страной, со средой, с людьми независимо от собственной воли. Но инґтеллектуальная и эмоциональная его установка играют, конечно, первостепенную роль.

Джек Мэтлок помнит, при каких обстоятельствах он, студент Дюковского университета, впервые обратился к русскому языку и литературе. Это было вскоре по окончаґнии Второй мировой войны. Формально и этого обстояґтельства было бы достаточно, чтобы объяснить интерес молодого американца к России, с которой четыре года Соґединенные Штаты были по одну сторону фронта против Германии.

Но психологически, говорит автор мемуаров, объяснеґние уходит в глубь времен, в давнее прошлое, когда далекие предки Мэтлоков, шотландско-ирландских кровей квакеры, бежали из Европы в поисках свободы в Северную Америку.

Континенты и страны манили Джека, чужие наречия звучали в его ушах, неведомые обычаи и нравы тревожили воображение. Чуть забегая вперед, заметим, что дипломат Мэтлок в своих приветствиях обращался на языке тех наґродов и стран, скажем, Закавказья или Средней Азии, котоґрые его приглашали. Что же касается русского, то ему приґходилось выступать и в роли толмача.

Карьерный дипломат, проведший тридцать пять лет своей жизни по ведомству госдепартамента, Мэтлок саґмыми главными годами считает те, которые были связаны с Москвой, с Россией, с Союзом. Он вернулся в Штаты за несколько дней до августовского путча 1991 года, за четыре месяца до ликвидации СССР.

Вспоминая 25 декабря 1991 года (в Америке в этот день отмечают рождество), Мэтлок по сей день слышит голос

192

Михаила Горбачева, первого и последнего президента СССР. В какой-то момент возникло ощущение некой фанґтасмагории; события, предельно жестоко реальные, казаґлись нереальными. Неясно было, когда следует ожидать официальной процедуры упразднения Советского Союза. И вдруг на экране появился изобразительный ряд, тоже казавшийся действом из какой-то фантасмагории: опустился флаг СССР, и на флагштоке взвился трехцветный флаг России.

Это была неожиданность - неожиданность не только для сложившего свои полномочия (по классической терґминологии, отрекшегося) Горбачева, но и для тех, наверное, почти всех, кто смотрел в эту минуту телевизионную проґграмму из Москвы.

Ожидал ли этого он, недавний посол Вашингтона в Москве, Джек Мэтлок? Автор мемуаров "Посмертное вскрытие империи" говорит, что ожидал, ожидал давно, и в таком именно духе отвечал на вопросы о грядущей судьбе

Союза, но при этом всегда уточнял: "Мой внук это увидит".

* * *

Но сложилось так, что довелось увидеть ему самому. В разговоре, какой недавно был у нас в Гарримановском институте, Мэтлок сказал, что такой вариант рассматриґвался летом того, 1990 года, в беседе с Хасбулатовым, тогґдашним председателем Верховного совета. Естественно, дата не устанавливалась. Но общий прогноз был именно таков - Союз доживает свой срок, дни его исчислены и взвешены.

Но при всем том событие, когда оно свершилось, окаґзалось в том ряду, который помечается понятием "неґожиданное".

* * *

Произведя автопсию, посмертное вскрытие империи, автор мемуаров с предельной точностью формулирует тогґдашнее свое состояние. Прежде всего нужно было отвеґ

193

тить на вопрос: что, собственно, рушилось, что отошло в небытие? Советский ли Союз, как привыкли видеть его и понимать с тех давних, почти семидесятилетней удаленґности дней, когда он возник на политических картах мира? Советский Союз, с которым более сорока лет Соединенные Штаты пребывали в состоянии "холодной войны", когда временами казалось, все держится на ниточке, на волоске? Или (в поисках ответа мемуарист обращается к биологиґческой терминологии) погиб зародыш нового, политичесґкий эмбрион, гибели которого едва ли следует радоваться?

История не лаборатория, всякий опыт ставится здесь один раз: в первый и последний. Но перебор вариантов - это занятие не только для ученого, не только, в данном слуґчае, для историографа, но и для политика, дипломата, госуґдарственного деятеля.

"Посмертное вскрытие империи" - это книга мемуаров, книга раздумий дипломата, книга историка. Каждая из двадґцати четырех ее глав дает ощущение незавершенного поґиска. Поиска, который предполагает не только новый взгляд, новое толкование, но и новые факты. Причем наґдобно здесь сразу уточнить, не только факты прошлого, с какими придется иметь дело историку, но и факты будуґщего, о каких сегодня можно строить лишь догадки.

* * *

Еще в хрущевское десятилетие, в первый свой срок в посольстве Соединенных Штатов в Москве, Джек Мэтлок задался вопросом: что такое Советский Союз? Общие отґветы, расхожее мнение - большевистская империя, коґлониальная держава, тоталитарное общество - хотя в каждом содержались видимые, реальные признаки, не удовлетворяли его.

Во всех империях, какие существовали в человеческой истории, важнейшим компонентом была доминантная нация. В Российской империи такой доминантной нацией были, несомненно, великороссы. Но можно ли было то же

194

утверждать относительно большевистской России? Да, русґский язык был господствующим. Да, во всех республиках к первому секретарю ЦК, из "нацменов", приставлялся второй, как правило, из великороссов. Да, Москва, столица Российской Федерации, была и столицей СССР.

Но, спрашивает Мэтлок, разве русские жили лучше своих соседей, "младших братьев" из братских республик? Разве у них было больше политических и гражданских прав? Когда еще в годы горбачевской перестройки начались исґторические разборки, солженицынский тезис об ущемлении, какому подвергались русские в Советском союзе, приобрел особое звучание. Самоуничижение, в котором, кажется, черпали некоторое удовлетворение трубадуры и апологеты этого тезиса, явно было гипертрофировано. Но несомненно, замечает автор в своих мемуарах, расхожая версия велиґкорусской доминанты требовала не просто корректировки, но переосмысления.

Большевики создавали новую империю, экспериментиґруя. Советскую конституцию 1936 г. Сталин, официальґный ее творец, объявил высшим достижением демократии. В качестве эпиграфа к главе "Империя" Мэтлок избрал слова Ларошфуко: "Лицемерие - это дань, которую порок платит добродетели".

Несомненно, упомянутая конституция, "самая, - по слоґвам Сталина, - демократическая в мире", была данью большевистского порока демократической добродетели. Но разве союзные республики (тогда их было одиннадцать) представлялись только фикцией? Конечно, право на выход из Союза было фиктивным. Но границы национальных ресґпублик, при всей их условности, отмечены были и качествами реалий. И хотя верховные их советы, как и всякие министерґства и суды, наделены были ограниченными, порою, прямо призрачными, функциями, но национальное самосознание в республиках кристаллизовалось. Как показали послеґдующие события, не только кристаллизовалось, но и

195

формировалось как политическое и государственное самосознание.

Административное деление, принятое с петровских вреґмен в России, после октября 1917 г. трансформировалось в некий гибрид, в котором сочетались губернские, национальґные и партийно-государственные начала.

Самое примечательное, что национальные границы (особенно в Средней Азии) при этом неоднократно кроились и перекраивались, поскольку невозможно было определенно указать не только границы, но и принципы, на основе котоґрых эти границы устанавливаются. Диалекты при этом объявлялись языками, а языки, по причине очевидной своей привязанности к магометанской культуре, в особенности к арабской письменности, переведены были поначалу на латинский алфавит, а несколько времени спустя - на кириллицу.

Сказалась ли в этом великорусская доминанта? Российґские самодержцы не считали уместным переводить инородґцев с арабского алфавита на кириллицу. Большевикам это понадобилось.

Постоянно твердя о культуре, национальной по форме и социалистической по содержанию, в столице столиц - в Москве, начиная со сталинских времен, большевики устраґивали смотры и декады. Логика процесса была, однако, таґкова, что влекла к более значительным акциям, последствий которых никто не мог предвидеть. В этом ряду в Закавказье "обустроены" были в районе Нагорного Карабаха армяно- азербайджанские дела, а в европейской части - в качестве подарка Украине от России поднесен был Крым. Нет, однако, сомнения, что к самому подарку инициаторы его отґносились как к формальному акту, лишенному практичесґкого смысла. Между тем, в истории нет акций, которые лиґшены были бы предметного смысла, как бы ни относились к ним сами исполнители. Объявленное во времена брежневґской стагнации создание новой социальной общности - советского народа десятилетие спустя оборотилось

196

кровавыми национальными распрями, которых не знала послеоктябрьская Россия. Верили ли сами советские лидеґры, что выкристаллизовалась новая социально-этническая общность, имя которой "советский народ"?

Главный менеджер программы перестройки, Михаил Горбачев, безусловно, верил. Он был весьма удивлен, когда люди, которых он намеревался облагодетельствовать уваґжительным отношением к провозглашенным в советской конституции гражданским свободам, едва освободясь от узды, к коей приучены, казалось, были с малых-юных лет, вдруг вспомнили о своих национальных обидах.

История преподнесла еще один урок: границы, наґчертанные в свое время произвольною рукою, две трети века спустя пытались исправить человеческой кровью. Причем тем настырнее пытались, чем меньше они поддавались исправлению насильственным путем.

Государственные, административные, национальные и партийные структуры, которые складывались по внутренґней, свойственной им природе, большевики пытались приґвести к единообразию, предписанному им философией и моделями Маркса-Ленина. Советский Союз, выдержавший, казалось бы, испытание временем, испытание самой кровопролитной в истории России войной, представший миру в образе - устрашающем образе - сверхдержавы, в несколько лет оборотился колоссом на глиняных ногах.

Хотел ли Запад, хотел ли свободный мир этого крушеґния, этой погибели? Джек Мэтлок решительно и опредеґленно отвечает: нет, не хотел.

Конечно, на Западе были - были и есть - политики, дипломаты, историки, которым сильная Россия внушает опасения. Имперский дух, имперский настрой - это, убежґдены они, не только прошлое России, не только ее история. В геополитическом пространстве бывшего Советского Союза они предпочитают видеть несколько государств; система разновесов и противовесов представляется им средой, в которой имперские импульсы России будут гаґ

197

ситься. Или, если не гаситься, будут умеряться до уровня, на котором возможен контроль.

Между тем, замечает Мэтлок, на просторах бывшего СССР идут процессы, которые могут привести к созданию новой устойчивой структуры, основанной на началах интегґрации, свойственных свободным обществам.

Чтобы представить себе, на каких путях может происхоґдить становление новых сил и тенденций, надо, как говорит Джек Мэтлок, оборотиться назад и ответить на главный вопрос: что привело систему к развалу, какие силы привели империю к гибели?

* * *

За несколько дней до выборов в Думу в Колумбийґском университете была проведена по программе Гарри- мановского университета конференция, которую ее участниґки назвали "круглым столом на две персоны". Это определеґние "с крупицей соли", как говаривали античные римляне, весьма точно отражало картину, какая сложилась на конференции. Главные докладчики - профессор Принстона Стивен Коэн и профессор Колумбийского университета Джек Мэтлок - излагали свои взгляды на российские дела. Коэн недавно показал свою программу с Горбачевым по американскому телевидению, а Мэтлок только что вернулґся из поездки по Соединенным Штатам в связи с выходом в свет "Посмертного вскрытия империи".

Публика ожидала острой дискуссии, но последовал обґмен тезисами в спокойном академическом ключе, который несколько разнообразился комплиментами в адрес Джека Мэтлока. Мэтлок сидел при этом с невозмутимым лицом, ожидая своей очереди для изложения тезисов о возможґном развитии событий в России после выборов в Думу.

Что коммунисты могут рассчитывать на успех, в этом Коэн и Мэтлок были согласны. Но первый держался того мнения, что думские выборы дадут лишь картину настроеґний в стране, а действительная ситуация будет, как прежде,

198

определяться Ельциным, если, конечно, его не подведет здоґровье. Джек Мэтлок уверенно прогнозировал, что здоровье Ельцина не подведет. А вот что касается выборов в Думу, здесь ему придется покруче, чем в минувшие два года. Как практический орган Дума, конечно, весьма ограничена. Характер же президента таков, что ограничения эти в действительности не умаляются, а напротив, ужесточаются. Но, подобно тому, как это было еще в горбачевские годы с Верховным советом, парламент не только отражает наґстроения, но и формирует их. С этим фактором правительґство столкнулось уже в первые десятилетия века во вреґмена предоктябрьской Думы, когда независимо от того, как относились к ней россияне политически, нравственно она оставалась реальным компонентом отечественной истории.

Октябрьские события 1990 г. в Москве и расстрел Парґламента в 1993 г. показали, что вопреки расхожему мнению, выборный парламент в России -это общенациональное достояние, и россияне так его воспринимают. Два года миґнувшей Думы исполнены были всяких тревог и слухов по поводу возможного ее разгона, хотя и предусмотренного как прерогатива президента, но в сознании рядового избирателя противоправного с точки зрения нравственной.

Один из парадоксов нынешнего момента в том, что Борис Ельцин, первый свободно избранный президент России, пользовался, и по всем приметам, пользуется и теперь разными эталонами для определения ценности выборных компонентов исполнительной и законодательной власти. Естественно, это затрудняет политический прогноз, и западным партнерам России приходится моделировать в своих перспективных оценках разные варианты.

Делать ставку в сегодняшней России на личность, скаґзал Мэтлок, было бы неосмотрительно. В свое время Беґлый дом сделал этого рода ошибку и вынужден был поґспешно вносить исправления.

Когда оглашены были результаты выборов в Думу,

199

Мэтлок заметил, что есть в этих выборных сводках, неґсомненно, отрадный момент - произошло именно то, чего

ожидали. Значит, добавил он, мы чему-то научились.

* * *

Перед этим у нас был разговор о главе "Президент, коґторого не избирали", где автор с откровенностью, какую может позволить себе человек, уже отошедший от полиґтических дел и предавшийся академическим занятиям, рассказывает, как делалась в Госдепартаменте и Белом доме российская политика.

Всякий раз оговариваясь, что собственно вмешательґства во внутренние дела Союза (напомню, Мэтлок вернулся в Соединенные Штаты в августе 1991г.) не было, он сообґщает, что длительное время в американском посольстве на Садовом кольце никак не могли взять в толк, чего именно ждут от их обзоров в Вашингтоне. Не были определены отправные точки анализа, непонятно было, как, в каком плане составлять отчеты, необходимые Госдепартаменту и Белому дому для выработки российской политики.

Складывалась ситуация, при которой всякий шаг Госдепартамента представлял собой реакцию на конкретґное событие или проблему, что называется, "на злобу дня". Надо было составлять экономические и политические обґзоры, но каково было их соотношение, как отделить перґспективное и желательное от неприемлемого, в особенности в экономике, было непонятно. При всем этом, однако, Горбаґчеву давались рекомендации, как правило с добрыми, дейстґвительно дружескими намерениями, подсказанными желаґнием поддержать реформатора, поддержать его реформы.

Нет сомнения, говорит Мэтлок, что это была ставка на личность. Доверие, точнее говоря, вера в Горбачева, котоґрый по тем временам представлялся Западу единственным человеком, способным вести страну по пути либеральных преобразований, вера эта была столь тесно связана с Михаилом Горбачевым, именно с ним, что уже одно это,

200

строго говоря, должно было склонять Запад не только к осмотрительности, но и к критической оценке своих узлоґвых установок.

Желание нравиться Западу носило у Горбачева прямо навязчивый характер. Разумеется, замечает Мэтлок, это могло быть истолковано как действительное его уважение к институтам демократического общества, которые он наґмеревался создать и в своей стране. Но при всем том Горґбачев был человеком, пространственные и временные координаты которого привязывали его к Советскому Союзу, тому самому СССР, который создан был коммунистичесґкой партией. Партией, вознесшей его на вершину власти.

Маневры в Политбюро, в ЦК Горбачев проводил не только искусно, но столь успешно, что это работало на его образ политика, которому все удается. Парадокс, однако, заключался в том, что чем успешнее было его единоборство с партией, тем уже делалось оперативное пространство, на котором был обеспечен ему успех.

Мечта о президентстве (а Горбачев, пишет Мэтлок, несомненно, одержим был желанием стать президентом) не могла осуществиться при партии, которая была представґлена в конституции высшим субъектом власти. Первые робкие голоса, призывавшие к отмене шестой статьи конґституции, с голосом Андрея Сахарова приобрели в короткое время столь мощное звучание, что заглушить их не было уже никакой возможности. Горбачев, который присоедиґнил к этому хору и свой голос, в действительности в недрах души не свободен был от сомнений. Вообще всякий раз, когда обстоятельства вынуждали его сделать решительный шаг, Горбачев начинал некое странное топтание на месте, котоґрое имело одну цель - крепче прижаться к земле, чтобы не потерять опоры.

В России наиболее радикально настроенные демократы давали этому вполне определенное объяснение, которое находило свое исчерпывающее обоснование в биографии

201

партийного функционера. Обращаясь к классическим революциям прошлого, они находили множество примеров того, как первые бунтари оказывались на ролях ретрограґдов и предателей, когда переставали поспевать за революґцией и цеплялись за ее одежды, чтобы остановить ее неґумолимый бег.

На Западе, однако, Горбачев виделся по-другому. Переґмены, которые произошли в Европе, свершились в столь короткие сроки, что не только западные лидеры, но десятки, сотни миллионов людей, которые либо на своем опыте ощуґтили эти перемены, либо смотрели каждодневно телеґвизионные репортажи, никак не могли числить Михаила Горбачева в ретроградах. Осенью 1995 г. и совсем недавно в январе 1996 г. в печати появились сообщения, что Горбачев намерен выдвинуть свою кандидатуру в президенты.

"Ну, что ж, - сказал в этой связи Мэтлок, - кандидатом он, конечно, может быть, но в президенты ему не выйти. На Западе Горбачев -созидатель, автор нового мышления, герой, освободивший мир от страха перед русской водоґродной бомбой. Но быть ли ему президентом России? Голоґсовать будут не на Рейне, а на Волге. В России ( я не думаю, что все, но многие) видят в нем человека, который разваґлил Советский Союз. В Москве есть люди, которые искренґне верят, что Горбачев в этом деле был в сговоре с Америґкой. Несомненно, это заблуждение и в отношении Горбачеґва, и в отношении Америки".

В главе "Президент, которого не выбирали" Джек Мэтлок представляет взгляды американских лидеров (и хозяев Белого дома, и руководителей Госдепартамента) в эволюции. Совершенно очевидно, что на каком-то этапе и президент, и госсекретарь не только не желали развала СССР, но весьма опасались этого, чтобы не сказать страшились. Причиной этому были, во-первых, непредґсказуемость последствий распада гигантской империи для мирового сообщества; во-вторых, непредсказуемость, в слуґчае такого развала, судьбы горбачевских преобразований.

202

Несомненно, Запад был заинтересован в стабильном положении Горбачева. Хотя в Вашингтоне с большой симпатией относились к демократам, к их "демократической платформе", к призывам ускорить, углубить преобразования, эти симпатии носили скорее общегуманный, умозрительґный характер. Практически наскоки на Горбачева, выпады против него, которые сопровождались требованием его немедленной отставки, внушали серьезную тревогу. Ельґцин и после того, как был избран председателем Верховного совета Российской Федерации, представлялся одиозной фиґгурой. Ощущение надежности (по крайней мере, в той стеґпени, в которой вообще могла идти речь о надежности) свяґзывалось с фигурой Горбачева. И по одной уже той причине, что Горбачев безусловно не ставил своей целью развал СССР, Запад не мог желать такого развала.

Но, конечно, подчеркивает Джек Мэтлок, это не ознаґчало, что представления Горбачева и западных лидеров были идентичны. Даже среди западных лидеров не было единства.

Сепаратистские настроения в Прибалтике, которые поґначалу сводились к обеспечению суверенитета, какой приґзнавался за союзными республиками по конституции, подґдерживались Вашингтоном. Но эта поддержка была, строго говоря, ниже той отметки, того уровня, который предполаґгался известным политическим и дипломатическим факґтом: ни Литва, ни Латвия, ни Эстония никогда не признаваґлись Вашингтоном частью Советского Союза.

* * *

Чуть отступлю в этом месте от книги Мэтлока, чтобы воспроизвести мысли, которые он высказал в нашем разґговоре.

- Знаете, я много думал об этом. Хотя Горбачев обвиґнял меня в том, что я подогреваю настроения в Прибалтике, это было не совсем так. Я, конечно, был в контакте с Ландсбергисом и другими лидерами в Прибалтике, но я ниґ

203

когда не подстрекал их к конфликту с Москвой. Я был сторонником решения этой проблемы на правовой основе. Прибалты говорили, что никакой правовой основы нет - есть преступный сговор Сталина с Гитлером, есть пакт Молотова-Риббентропа. Но с другой стороны, были и формальные акты обращения этих республик к Верховному совету СССР с просьбой о включении. Конечно, этому предшествовала оккупация. Дивизии Красной Армии стоґяли в столицах. Я всегда считал оккупацию балтийских республик не просто ошибкой, а фатальным, роковым просчетом. Я думаю, что не было бы декабря 1991., не было бы Беловежской Пущи, если бы в 1940 г. не было оккупаґции Литвы, Латвии, Эстонии. К этому я добавлю еще, - сказал Мэтлок, - что Горбачев вел бы себя иначе весной 1990 г., когда встал вопрос о президентской власти в СССР. Я думаю, ему не надо было бы опасаться провала в слуґчае всеобщего голосования. Он не боялся бы, что его не выберут, и не делал бы ставку на Верховный совет. Приґбалты подорвали не только его позиции, но и его силы. Есґтественно, другие республики не оставили без внимания

их пример.

* * *

В книге своей Мэтлок говорит, что Белый дом нахоґдился под давлением общественного мнения, что Капитолий занял жесткую позицию. И в ответ на объявление эконоґмических санкций, принятых Горбачевым в отношении Литвы, последовали призывы в Конгрессе к экономическим санкциям против Москвы. Это была уже позиция не Белого дома. Это была позиция Америки, и не во власти президента, тем более, госсекретаря, было изменить ее, даже если бы они этого хотели.

Внутренне еще и до всяких формальных акций Горбаґчев, полагает Мэтлок, был к этому готов. Но и силы, и вреґмя, которые потрачены были на то, чтобы признать реальностью ситуацию с уходившими в полувековую давґ

204

ность корнями, подтачивали не только позицию Горбачева, ставшего уже президентом Советского Союза, но и создаґвали новую психологическую реальность.

Несмотря на то, что политические изменения происґходили в стране несравненно быстрее экономических, именно экономика, замечает Мэтлок, сказалась решающим образом на настроениях людей. Пустые прилавки в магазиґнах были не причиной, а последствием беспорядка в хозяйґстве, который обернулся вскоре грозным хаосом.

Чем хуже шли дела у Горбачева в его стране, тем более уповал он на Запад. Полагал ли он, что Запад в самом деле поможет ему навести порядок там, где сам он обнаружил свое бессилие? Или это было естественное для оказавшеґгося в критическом положении человека движение в стоґрону, где хоть на день, хоть на неделю во время разного рода государственных визитов устранялись неодолимые трудности?

Видимо, и то, и другое. Но что же, спрашивает Джек Мэтлок, делали те, от кого Горбачев ожидал помощи? Помощи, о которой он и сам толком не знал, какой она должна быть. И что, собственно, следует называть помощью: контейнеры с пищевыми пакетами; кредиты; послабления в торговле; советы и консультации специалистов?

На этот вопрос в те дни, пожалуй, едва ли кто вразуґмительно мог ответить. В самой России предлагались один за другим всякие экономические проекты, осуществлеґние которых укладывалось в пять сотен дней, исчисленґных по календарю. Причина же трудностей усматривалась в политической незрелости или недозрелости, в двойственґной природе президента, который и тогда, когда хочет, не знает толком, чего хочет; и тогда, когда не хочет, так же толком не знает чего.

Ну, а мы, спрашивает Мэтлок об американцах, мы знаґли, что надобно делать, какая должна быть она, наша поґмощь Москве, где производился эксперимент, которого еще не знала Россия?

205

Из Вашингтона мы не получали по части идей ничего, что можно было бы предложить президенту СССР, предлоґжить его стране и людям. Мы собирались в те дни на свои посольские конференции в "Спасо-хаусе" и пытались ответить на вопрос "Что делать?".

И тогда (казалось, это было предельно просто и должґно было само собою бросаться в глаза) обнаружилось, что образовался огромный перекос между политическими и экономическими переменами в России. Глубинные измеґнения-это прежде всего изменения в экономических струкґтурах. Между тем, именно в этой области было сделано менее всего, говорит Джек Мэтлок.

Запад интересовали прежде всего политические перґтурбации в России.

- Нет, нет, - решительно повторил Мэтлок, - я не верю, что у Горбачева есть шанс вторично стать президенґтом. У каждого политического деятеля имеется потенциал, который исчерпывается, как исчерпывается всякий заряд. Я знаком с Горбачевым более десяти лет. Мне кажется, среди российских лидеров нет никого другого, кого бы я

знал так, как Горбачева.

* * *

Первая встреча, рассказывает Джек Мэтлок в своей книге, должна была произойти в 1975 г. в Ставрополе. Поґчему именно в Ставрополь приехал он тогда, автор не объясняет. Он сообщает лишь, что временно замещал в Москве посла Соединенных Штатов, и поездка его на Сеґверный Кавказ состоялась тогда в этом высоком, хотя и временном, ранге.

Они - и американский поверенный в делах, и парґтийный босс Ставрополья, член ЦК, молодой, по советским меркам, функционер сорока с небольшим лет, - были почти ровесниками. Это, несомненно, вело бы к взаимному расґположению, но визит американского дипломата, проґшел по обычной схеме: знакомство с краем, с колхозами,

206

с предприятиями. Естественно, такой визит мог произойти лишь с ведома Комитета госбезопасности, но секретарь крайкома партии личного участия тогда в нем не принял.

Десять лет спустя Джек Мэтлок и Михаил Горбачев, наґконец, встретились. Вновь по приглашению хозяина, но уже не секретаря краевого комитета партии, а генерального секґретаря партии. В мае он, советник президента Рейгана по русским делам, и тогдашний министр торговли Малколм Болдридж приняты были генсеком партии, который только два месяца назад сел в первое кресло страны.

Министр торговли, в прошлом ковбой, приготовил для Михаила Горбачева подарок, который, по его ожидаґнию, должен был расположить хозяина Кремля к гостю по закону родства, какое чувствуют друг к другу те, кто детство провел верхом на лошади. Седло ковбоя со Среднего Запаґда Горбачев, вспоминает Мэтлок, принял с благодарностью, сохраняя при этом достоинство, какое приличествует исґтинному ковбою, но предусмотрительно умолчал, что сам, в отличие от министра Болдриджа, хотя и вырос в лошадных краях, верхом не ездил, а был колхозным механизатором.

Встреча эта продолжалась два часа, и вот тогда советґник президента Рейгана по русским делам увидел перед собой человека, который весьма отличался от своих предґшественников-генсеков.

Как заметил Душко Додер, тогдашний начальник бюро "Вашингтон Пост" в Москве, новый генсек "ходил, говоґрил, и костюм сидел на нем хорошо". Они - и хозяин, и госґти - расположились за тем самым столом, где сиживал Брежнев, и папка с материалами лежала перед Горбачеґвым. Но за все время двухчасового разговора, замечает Мэтлок, хозяин ни разу не взял в руки эту папку.

Горбачев, бесспорно, вел разговор; ответы его, хотя порою превращались в своего рода лекцию, ни разу, однако, не заключали в себе ссылок на преимущества соґветской системы - тезис, который считался обязательным Для прежних генсеков.

207

Тон сохранялся ровный, благожелательный. Однажды только Горбачев заговорил горячо, когда коснулся недавґнего заявления тогдашнего министра обороны Соединенґных Штатов Каспара Вайнбергера о том, что Советский Союз более не в силах прокормить своих граждан.

"Почему,-повысил голос Горбачев, - вы не обвиняете Великобританию и Германию, которые импортируют проґдовольствие, в том, что они не способны прокормить своих граждан? Мы, между прочим, производим пшеницы больше, чем вы, на душу населения, но потери у нас велики. В этом беда. Но мы решим проблему. И тогда понесут убытки ваши фермеры. Но это будет уже вашей проблемой".

Словом, заключает эпизод Джек Мэтлок, это был типичный Горбачев: порывистый, гордый, способный отґстоять себя, рассудительный и осмотрительный спорщик, не склонный к тотальному забвению или отрицанию фактов, которые могут быть для него неприятны.

Вот тогда-то, пишет Мэтлок, я поделился своими впечатлениями с коллегами в Вашингтоне: эра болтовни, когда деловые разговоры подменялись какими-то ненужґными дискуссиями, у которых была только одна цель - запутать, увести от главного, беспрерывно талдычить одно и то же, повторяя набившие оскомину аргументы, эта эра, кажется, кончилась. Ныне открывается возможность для дельных разговоров, продуктивных контактов. И, возможґно, достижения доверия, которое, вопреки расхожему мнеґнию, дипломаты, если они хотят искренне установить добґрые отношения, должны питать друг к другу и к своим

политическим партнерам.

* * *

На рождественском приеме в Гарримановском инстиґтуте (несколько столов, уставленных закусками и бутылґками, гости с бумажной тарелочкой в одной руке, с бокаґлом в другой, как правило, в беседах, которые продолжают

208

разговор, только что прерванный в аудитории), я сказал Мэтлоку, что судя по мемуарам, Горбачев по-прежнему занимает его воображение.

- Да, - кивнул он, - занимает. Конечно. Не так, как прежде, я думаю, все-таки меньше, но занимает. Горбачев - харизматическая личность. Я думаю, Ельцин тоже. Но они очень разные. Горбачев был первый, и это, конечно, наґвсегда войдет в историю. Можно сказать, уже вошло. Но далеко не все ясно. Нужны еще материалы, факты. Но дело не только в этом. Люди так устроены, что всегда склонны кого-то оправдать, обвинить или, по крайней мере, найти какое-то объяснение. Я пытаюсь понять. Многие пытаются понять. Я думаю, многое будет зависеть от того, как пойдут события дальше. Но чтобы предугадать, предвидеть, надо, насколько возможно, понять, что произошло раньше. Я имею в виду не только факты. Надо понять механизм фактов. Вот как раз в эти дни исполняется четыре года с того выступления Горбачева по телевидению, когда он объявил о ликвидации СССР. У меня, я писал об этом в своей книге, возник тогда вопрос: что же, собственно, ликвидировано: СССР, империя, которую знал мир, или зародыш чего-то нового? Я не могу сказать, что у меня есть готовый ответ сегодня. Я продолжаю искать ответ. И неизбежно, возвращаясь к тем дням, обращаюсь к фигуре Горбачева. Конечно, он был воспитанник партии, он был до мозга костей партаппаратчик. Но при этом он был русский человек. Многие его действия, поґступки надо объяснять, я думаю, в более широком плане. Его решительность, как и его нерешительность, не стоят отдельно друг от друга, особняком. Они тесно связаґны. Это не просто вопрос об интеллектуальном уровне политического деятеля, лидера. Это более общий вопрос о его человеческих качествах, которые формировались в условиях определенной культуры. Если мы лучше поймем тогдашние действия лидера, мы лучше поймем

209

культуру - политическую, социальную, нравственную, в которой создавалась культура политического лидера.

Только в самый начальный период преобразований Горбачев выступал как инициатор, как лидер, обращенный вперед лицом по ходу движения. Но уже в 1987 г., когда Джек Мэтлок занял посольское кресло в "Спасо-хаусе", Горбачев, видимо, еще не вполне отдавая отчет самому себе, все более оказывался во власти сомнений. Сомнения эти все чаще, все отчетливее стали приобретать признаки смятеґния, которые, по воле обстоятельств, в тот период отмеґчены были хитросплетениями и каверзами внутрипарґтийных схваток с выигрышным, как правило, результатом для первого функционера партии.

Нет сомнения, говорит Мэтлок, что в те дни ему еще верили. Но недоверие медленно, неотвратимо подступало к нему с двух сторон. Со стороны тех, кто полагал, что он заґходит слишком далеко, и одновременно со стороны тех, кто полагал, что он движется слишком медленно.

У первых исподволь формировалось представление о нем, как об отступнике. У вторых же, как о ретрограде, коґторый сам уже не рад тому, что затеял, и готов идти на попятный.

Парадокс был в том, что на этом новом этапе он утраґчивал качества лидера, поставленного обстоятельствами, самой историей, сохраняя признаки лидера номенклатурґного.

* * *

Если бы приступая к программе перестройки, Горбаґчев четко определил для себя основные принципы затеянґных им преобразований, он едва ли столкнулся бы с проблеґмой национальных суверенитетов. Нет сомнения, что в его сознании политические и экономические проблемы преґвалировали. Две трети века твердя о дружбе народов, о соґздании новой социальной общности, "советского народа", лидеры партии и их сподвижники сами оказались во власти

210

магических формул. Национальные страсти, десятилетиями стесненные, выплеснулись в конце концов на поверхность с силой, которая не только потрясла основы СССР, но и сокрушила его.

Между тем, говорит Джек Мэтлок, в начальный период перестройки ситуация была иной. Пока еще пружина была под контролем, пока возможно было регулировать ее движение, следовало четко определить основы новых взаимоотношений между Москвой и союзными республиґками. Что было сделано в 1991 г. под давлением обстояґтельств, вынужденно, с признаками уже необратимой национальной лихорадки, будь оно сделано тремя годами раньше, наверняка привело бы к иному результату. Воґпреки прогнозам и ожиданиям, и в самом СССР, и на Заґпаде собственно политические и социальные проблемы не вызывали такого ожесточения, такой исступленной ярости, как национальные проблемы.

Сколь велико было заблуждение лидеров, едва ли показал кто-нибудь отчетливей, нежели сам Горбачев. После разрушительного землетрясения в Армении, Горбаґчев, прибывший в район бедствия, уверенно ожидал, что вот теперь-то перед лицом погибели и разрушений, учиненных стихией, карабахские страсти непременно утихнут.

В действительности же страсти не только не утихли, но напротив, казалось, в бедствии черпали новые силы, новый заряд.

Но и это, как ни странно, истолковано было как сугубо кавказский феномен, отмеченный крайностями, которые спокон веков свойственны были горцам.

Между тем волна противостояния приобретала уже виґдимые черты девятого вала, в каждой из республик со своґими национальными приметами, но с общим для всех антиґмосковским импульсом. Москва, о которой прежде пели в песнях "от края и до края", стала жупелом империализма.

211

Встретившись с Крючковым, когда тот был назначен главой КГБ, в ответ на вопрос его, в чем главная проблема Союза, Мэтлок сказал: "В движении национальных ресґпублик".

Движение раскручивалось более трех лет. При этом не только ожесточались чувства, но кристаллизовался в соґзнании "меньших братьев" образ имперской Москвы, котоґрая добром не откажется от своей роли.

В самой же России вызревал сложный запутанный комґплекс национальной обиды великороссов, которые считали себя обобранными в пользу "меньших братьев", не только неблагодарных, но одержимых злобой и мстительным чувґством по отношению к своей благодетельнице.

Ничто не говорит о том, что комплекс национальной обиды захватывал и Горбачева. Напротив, он всячески стремился удержать в союзной орбите национальные республики, когда центробежные силы отчасти под влиянием прибалтов - но только отчасти! - становились доминирующим фактором.

Но хотя и далекий по своему душевному настрою от национал-патриотов и всех тех, кто вообще усматривал свалившиеся на страну беды в демократических новшестґвах, Горбачев стал определенно делать крен вправо. Крен весьма быстро приобретал признаки, поначалу, как казаґлось, дрейфа, а вскоре, это уже не вызывало сомнений, программного курса.

Совершенно очевидно, говорит Мэтлок, что Горбачев сознавал необходимость поддерживать новые отношения с Соединенными Штатами, отмеченные прекращением сороґкалетней холодной войны. В этих новых отношениях он был тем более заинтересован, что личная его репутация в США была в это время весьма высока. К тому же президент Буш, сменивший в 1989 г. Рейгана, от первоначальной своей сдержанности весьма быстро перешел к изъявлению чувств, отмеченных искренней

212

и большой симпатией. Они стали друг для друга "Джорджем" и "Михаилом".

При всем при этом в окружении Горбачева появлялось все больше людей, которые нисколько не склонны были подвергать корректировке, а тем более пересмотру, прежґние свои представления об Америке, о советско-американґских отношениях. А если под влиянием обстоятельств и вносили поправки, то только в одном направлении: Соеґдиненные Штаты, утверждали они, всегда считали своей целью развал Советского Союза, и ныне получили подґдержку в этих своих целях внутри самого СССР.

Новый председатель КГБ Крючков вернулся к стаґрому тезису о Вашингтоне как главном - главном и коварном - враге Москвы. Причем в его сознании Москва была столицей того Союза, который на Запале именовали то СССР, то, отказываясь от этого эвфемизма, по старинке именовали Россией.

В арсенале гебисгов оставались отработанные советґской идеологией и пропагандой клише: вокруг Советского Союза создаются и наращиваются атомные военные силы, американский капитал или его западные агенты, особенно в нынешних благоприятных для них условиях, норовят внедриться в экономику Союза; шпионы, в еще больших, нежели прежде, количествах засылаются в СССР.

Во время встречи, которая состоялась у него с предґседателем Крючковым в новой главной квартире КГБ неподалеку от Лубянки, рассказывает Мэтлок в своей книге, он без обиняков сказал хозяину, что все эти инсинуации ложны: США не наращивают своих военных сил, а наґпротив, сокращают; американский бизнес не только не внедряется в советскую экономику, но, напротив, всячески остерегается располагать там свои капиталы.

Что же касается шпионажа и того, что председатель Крючков квалифицировал как причастность к этому американских дипломатов, то, пишет Мэтлок, здесь он

213

решительно отвел все доводы и ссылки хозяина Лубянки, который заметил, что дипломаты могут работать на ЦРУ, даже и не отдавая себе в этом отчета.

"Мы тоже, - сказал Крючков, - не обременяем своих послов познанием того, что может представляться им бреґменем. Я уверен, что точно так же поступает ЦРУ".

Это была заявка на откровенность, доверительность в разговоре главного гебисга с главным американским диґпломатом в Москве. Естественно, надо было отвечать в том же ключе. И посол Мэтлок ответил: "Господин председаґтель, я не знаю, какие процедуры приняты в вашей практиґке. Но я решительно утверждаю, что осведомлен обо всех операциях правительства Соединенных Штатов в вашей стране. И ни одна из них не направлена на дестабилизацию Советского Союза".

Как относился к таким суждениям и настроениям своих первых помощников и советников сам президент Горбачев?

В конце 1990 г. министр иностранных дел Эдуард Шеґварднадзе, в те времена несомненный приверженец реґформ, подал в отставку.

Горбачев говорил, что это было полной для него неожиґданностью. Удар из-за угла. От давнего своего друга еще по ставропольским, по кавказским временам, он этого не ожидал.

В кругу, однако, самого Горбачева распространялась и другая версия: президент, продолжая свой крен вправо, гоґтовил в угоду тем, кого недавно считал главными своими оппонентами, отставку ближайшего своего сподвижника, верного более, чем кто-либо иной, курсу на сближение и шиґрокое практическое сотрудничество между Соединенными

Штатами и Советским Союзом.

* * *

Дипломатические акции часто осуществляются на той трудно уловимой грани, где кончается собственно забота о своих интересах и начинается то, что может квалиґфицироваться как вмешательство в дела другой стороны.

214

Весной и летом 1991 г., говорит Джек Мэтлок, конґтакты были настолько интенсивны, что практически он каждый день встречался либо с самим Горбачевым, либо с его министрами, либо с главными его советниками. По телефону Буш и Горбачев разговаривали не реже одного раза в неделю, и хозяин Кремля, очень чувствительный ко всяким нюансам, в мае прямо задал вопрос американскому послу: "Видимо, вы думаете, корабль идет ко дну?".

В этом вопросе советского президента заключен был сложный комплекс: и невозможность, вопреки договоґренности, получить обещанный заем в полтора миллиарда долларов для закупки зерна; и отказ Вашингтона предоґставить Москве компьютеры, которые обеспечили бы боґлее эффективный контроль на атомных электростанциях; и неожиданное сообщение самого Мэтлока, что он собираґется закончить свой посольский стаж в Советском Союзе. Последнее едва ли было самым важным в этом ряду, в котоґрый можно было включить еще полдюжины первостеґпенных проблем, настоятельно требовавших внимания. Но такова психология политического лидера: оказавшись за одним столом с послом дружественного государства, вдруг объявляющим, что в его ближайшей программе прощальґный визит главе государства, последний прежде всего

усматривает в этом неблагоприятный для себя знак.

* * *

Во время разговора в университетской аудитории, обращаясь к этому пассажу в XIX главе его книги "Посмерґтное вскрытие империи", я спросил Мэтлока: "Почему, собственно, вы спешили с возвращением в Штаты? Ваш предшественник, Артур Хартман, помнится, провел в Москґве больше пяти лет. У вас были, как бы это сказать точнее, расхождения с президентом?".

Мы стояли у окна. Профессор Мэтлок, глядя прямо перед собою, в обычной своей манере, спокойно, но с заґметной паузой, сказал. "Буш просил меня, чтобы я посидел

215

еще в Москве. Но я считал, что пора возвращаться домой.

Пора заняться и другими делами".

* * *

В книге мемуаров, в главе XIX, большой фрагмент авґтор озаглавил в ключе сентиментального романа: "Джордж больше не любит меня!". Слова эти произносит не автор, а один из его героев - президент Михаил Горбачев. И хотя на страницах этих речь идет о соглашении по сокращеґнию обычных вооружений в Европе, о крутом несогласии между главой государства и его генеральным штабом, об очередной неудаче в давних попытках получить от амеґриканского Конгресса статус особого благоприятствования в торговле с Америкой для Советского Союза и о других проґблемах того же ряда, возникает ощущение большой личной драмы. Драмы, чтобы не сказать трагедии, человека, не просто терявшего опору под ногами, но явственно ощущавґшего, что опора эта ускользает и надобно любой ценой удержать ее.

Горбачев, безусловно, старался идти навстречу амеґриканским пожеланиям. В Москве не только в самых радиґкальных кругах говорили о прямом давлении Вашингтона. В некоторых случаях, пишет Мэтлок, речь по сути шла о чисто формальных моментах. К примеру, в Конгрессе стаґтус особого благоприятствования в торговле давно увязыґвали с законом о беспрепятственном выезде из СССР. Но, замечает Мэтлок, такое право, хотя Верховный совет не оформил его соотвесгвующим актом, фактически было предоставлено советским гражданам. Здесь была, однако, и другая сторона, а именно формальная: президент Горбаґчев в парламенте не смог обеспечить принятия решения, закреплявшего процедуру, уже ставшую практикой дня.

Референдум, который прошел в марте, в общем, мог толковаться как "да" горбачевской идее союза. Теперь, наґдо уточнить, это был уже не "Союз" с большой буквы. Теперь это был "союз" со строчной буквы, но с потенцией

216

прежних экономических связей, разрушение которых сказывалось на хозяйстве всех республик.

Надо, говорит Мэтлок, поставить точки над "i": Запад не видел своей цели в том, чтобы развалить Советский Союз. Ни у Европы, ни у Америки такой цели не было. Сохранение стабильности в гигантском геофизическом регионе, охватывающем пол-Европы и огромную часть Азии, было в интересах мира, в интересах человечества. Конечно, при одном обязательном условии: на территории этого региона создается открытое общество с рыночной экономикой, без которой такое общество невозможно.

Понимал ли это Горбачев? Политик, тем более политиґческий лидер, не может ставить вопрос умозрительно. Реґальная жизнь требует практического ответа. При этом, гоґворит автор книги, неотвратимо заявляет себя важнейший фактор - фактор времени.

Президент Горбачев явно отставал. Отставание стало хроническим его состоянием. Дрейф его вправо в конце 1990 и в начале 1991 года повлек за собою не только потерю темпа, но поставил вопрос о месте его, Горбачева, в общем процессе.

Когда Борис Ельцин потребовал отставки президенґта СССР, у многих это вызвало неприятие и даже возмущеґние, поскольку само требование представлялось многим, даже и тем, кто потерял уже веру в Горбачева, бестактным. Но то, что казалось немыслимым еще год, еще полгода наг¹ зад, прозвучало если не вполне буднично, то, по крайней мере, в общем аккорде будней.

Крен влево, какой, хотя и не очень решительно, но вполне очевидно, стал делать Горбачев (который - в осо^-1 бенносги после отставки Шеварднадзе - утрачивал в глаґзах Америки и Европы привычные черты "Горби"), возвраґщал ему знакомый облик.

Ельцин, поставивший Россию в общий ряд союзных республик, явно предполагал развал Союза. Политичесґ

217

кие лидеры Запада, которые свыклись с Горбачевым как политическим партнером, привыкли к нему (это очень существенно для Запада) психологически и просто как к человеку, подтвердившему свою репутацию в многолетнем сотрудничестве, и поглядывали если не косо, то как-то исґкоса на Ельцина.

Несомненно, пишет Мэтлок, президент Ельцин в это время рассматривался уже не только как оппонент Горбаґчева, а как претендент на лидерство с законными полномоґчиями в Российской Федерации.

Как именно, на каких условиях может он выйти на перґвую роль в Союзе, этого в те дни сказать не мог никто. Но цель такая у него была, и Запад принимал это во внимание, но симпатии свои отдавал президенту Горбачеву. И судьбы страны, судьбы реформ связывал с ним.

К концу весны 1991 года Горбачев, пишет Мэтлок, неґсомненно, стал держаться более реалистического взгляда на ситуацию. Отвергнув экономический план академика Шаталина, президент Союза заявил на заседании кабинета министров, что расчет должен делаться на собственные сиґлы. При нынешней экономике, заметил тогда Горбачев, даже сто миллиардов долларов не спасут положения. Надо, уверенно заключал он, менять структуру.

Но как менять⁹ В этом был главный вопрос. И здесь, как прежде, Горбачев натыкался на главное препятствие - препятствие, которое таилось в нем самом, в глубинах его души. Социализм, социалистические идеалы справедлиґвости не были для него фразой. Он действительно верил, что можно найти формы, найти модель (прямее говоря, найти волшебное средство, панацею), которые претворят мечту в действительность. Мысль его в общем виде сводилась к тому, что, дескать, при социализме страна еще не жила, социализма никто не видел. То же, что было, представляло собой в теоретическом плане марксистское доктринерґство, а в практическом - командно-распорядительную экономику с признаками казарменной системы.

218

Считал ли Запад на переломе весны-лета 1991 г., что Горбачев еще способен, еще в силах совладать с положеґнием и справиться с задачами, которые действительность со свойственной ей неумолимостью ставила перед ним?

В конце мая, рассказывает Джек Мэтлок, госпожа Тэтґчер, премьер-министр Великобритании, прибыла в Москву. Хотя они были знакомы, приглашение встретиться в английском посольстве показалось Мэтлоку несколько неожиданным. Встреча была назначена на 10 часов вечеґра, после возвращения госпожи Тэтчер с дачи президента, где у нее был обед с четой Горбачевых.

Из окна посольства открывался прекрасный вид на кремлевскую стену и окрестные здания, все ярко освещенґные. Держа в руке бокал - послеобеденный ритуал - госґпожа Тэтчер приступила без предисловий к главному: "Поґжалуйста, передайте моему другу Джорджу. Мы обязаны помочь Михаилу. Конечно, вы, американцы, не должны и не можете сделать этого сами. Но Джордж (само собой поґнятно, речь шла о президенте Соединенных Штатов Буше), в этих усилиях должен будет взять на себя руководство, как это было в деле с Кувейтом".

Произнеся эти слова, леди Тэтчер задумалась и после паузы решительно продолжала: "Нынче, когда Горбачев помог покончить с холодной войной и взял курс на подґлинные реформы, история не простит нас, если мы окаґжемся не в состоянии по-настоящему поддержать его".

По словам премьера, Горбачев во время разговора, коґторый был у них на президентской даче, убедил ее, что гоґтов восстановить право на частную собственность, хотя на его взгляд сейчас не самое подходящее время, чтобы деґлать об этом публичные заявления.

Госпожа Тэтчер также сказала в тот вечер, что по впеґчатлению, какое у нее сложилось, политическое положение Горбачева отчаянное, и надо пригласить его на встречу большой семерки в Лондоне. Причем необходимо исходить

219

из того, что из Лондона, с этой встречи, он не может верґнуться в Москву с пустыми руками.

Она чувствует, добавила леди Тэтчер, что дело это очень непростое и Соединенным Штатам следовало бы оказать на друзей давление с тем, чтобы они, как сказала она, "исполнили свой долг".

Относительно Германии она сообщила, что обещана суґщественная помощь, но немцы должны сделать для Горбаґчева больше, потому что, в конце концов, это их плата за восстановление единой Германии.

Что касается японцев с их претензиями на острова, коґторые были отняты у них после Второй мировой войны, то надо поощрить их к большей сдержанности по части территориальных притязаний в ожидании более благоприґятных времен, когда положение Советского Союза будет стабилизировано. В противном случае, если бы Горбачев и пошел им навстречу, это неизбежно привело бы его к краґху. Нет, добавила Тэтчер, это риск, которого не могут позвоґлить себе ни они, ни мы.

Посол Мэтлок уверил госпожу Тэтчер, что передаст ее пожелания президенту Бушу. И добавил, что сам вполне разделяет ее взгляд относительно реформ в Советском Союзе. И президент Буш, насколько он знает, исполнен желания и решимости сделать в этом отношении все, что в его силах.

Во всей этой проблеме, заметил посол Мэтлок, есть досадный момент, а именно: Горбачев еще не избрал полиґтическую линию, которая сделала бы оправданной и эффективной помощь со стороны Запада. Бюджетный деґфицит в Союзе по-прежнему остается вне контроля, струкґтуры социальной помощи остаются, в основном, в сфере функций государственных заводов и фабрик, частные предприятия не находятся под действенной защитой закона, львиная доля экономики сохраняется как гигантская сфера государственных монополий. И, наконец, не принята,

220

точнее, даже и не намечена стратегия по созданию институтов, без которых невозможна рыночная экономика.

В этих условиях, резюмировал свои соображения амеґриканский посол, вкладывать деньги в страну нецелесообґразно: это не только не привело бы к добру, но, напротив, причинило бы Советскому Союзу несомненный ущерб.

"Ах, - воскликнула госпожа Тэтчер, пристально глядя на собеседника,-вы рассуждаете, как дипломат! Это не что иное, как поиски благовидного предлога, чтобы ничего не делать. Почему вы не можете мыслить, как государственґный муж? Мы должны помочь этому процессу, который в наших общих интересах, в интересах каждого".

Заметно взвинченная, госпожа Тэтчер, рассказывает Джек Мэтлок, взяла себя в руки, несколько понизила тон и заметила, что Горбачев абсолютно прав, когда говорит, что та же энергия, которая понадобилась президенту Бушу, чтобы защитить Кувейт, нужна была бы и в деле помощи Советскому Союзу в процессе его перехода на новые рельсы.

"Да, - закончила она свою апологию, - только Амеґрика способна возглавить это дело. И я уверена, мои слова будут переданы моему другу Джорджу".

Воротясь в "Спасо-хаус", вспоминает Мэтлок, он неґмедленно телеграфировал президенту Бушу о разговоре, который был у него с госпожой Тэтчер в британском посольстве.

В своем дневнике в тот же вечер он сделал запись: "Я думаю, госпожа Тэтчер права. Конечно, можно найти много всякого рода извинений, чтобы оправдать бездействие, но нет ни малейшего сомнения, что дальнейшая эволюция Советского Союза в направлении открытости и демократии в жизненных интересах Запада. Наши лидеры просто показали бы, что лишены мудрости или смелости (или и того, и другого), если бы оказались неспособными ответить на вызов момента. Помощь,

221

конечно, должна быть осмысленной и соответствующей, привязанной к определенным проектам и акциям. Но мы должны выработать очень серьезную программу помощи и поддержать реформы".

Несомненно, повторяет Мэтлок, именно в этом плане надо было действовать. И дело было здесь не только в заґпадных деньгах. Надо было создавать новую международґную атмосферу, в которой нашлось бы соответствующее место Советскому Союзу.

Но, признает автор, сам он, увы, не был преисполнен оптимизма. Хотя президент Буш относился к Горбачеву с симпатиями, личными и политическими, и готов был окаґзать ему поддержку, помощь, задачу надо было ставить более широко. Надо было создать международные струкґтуры, которые бы дали возможность включить Советский Союз в мировую экономику как деятельного, конструктивґного партнера. Но президент Буш не хотел, или не мог стать во главе столь масштабного дела. И предпочел реагировать на каждое действие Горбачева так, как будто речь шла не о стратегическом выборе, а об отдельных тактических опеґрациях. В мае и июне 1991 г. Мэтлок ожидал от американсґкого правительства решительных и продуманных действий, которые могли бы существенно поддержать Горбачева в осуществлении намеченного им курса.

Всякому политику очень непросто держаться нравґственных принципов, но дипломату вдвойне трудно, ибо заґдолго до великих мастеров интриги и хитрости - Талей- рана и Меттерниха, среди качеств, которыми должен обладать посол, более всего ценилась хитрость. В хитрости же усматривали не только способность утаивать подлинные свои мысли и планы, но и умение обвести другую сторону. Проще говоря, оставить в дураках.

Если не считать начальных страниц книги, Джек Мэтґлок в своих мемуарах нигде прямо не говорит об этических

222

началах дипломатии в современной обстановке. Но все эпиґзоды и сцены, написанные рукой талантливого литератора, пронизаны, как рентгеном, этическими лучами. Даже в тех случаях, когда Мэтлок-дипломат всячески стремится уйти от этической, и в особенности отрицательной, оценки, фиґгуры, расставленные им, речи, воспроизведенные им, неизґменно вызывают отклик в душе читателя. Отклик именно нравственный, то есть с одобрением или осуждением, с симґпатией или, напротив, прямой неприязнью к политическим лидерам, от поступков которых во многом зависит состояґние общечеловеческих дел.

Дела, которые обозревает автор книги, весьма опредеґленно очерчены в пространстве и времени. Главные геоґграфические границы - геополитическое пространство Соґветского Союза, по сегодняшней терминологии "бывшего Советского Союза". Время - вторая половина минувшего десятилетия и начало нынешнего.

Посол Вашингтона в Москве, Мэтлок вполне отдавал себе отчет, что сколь ни важны все мировые столицы, отґветственность за судьбы мира в первую очередь за этими двумя - Москвой и Вашингтоном. Отношения между ними не могут строиться на зыбких основах, которые предполаґгала вековая мудрость дипломатии и ее опыт, исполненґный ловких уверток, чтобы не сказать коварства.

Между Вашингтоном и Москвой должны быть устаґновлены отношения подлинного доброжелательства и партнерства. Это, естественно, не исключало ни противоґречий, ни даже, в иных вопросах, противостояния. Но всегда в любом случае преобладать должно было искреннее жеґлание найти взаимоприемлемое решение, компромисс, гоґтовность пойти на разумную уступку и одной, и другой стоґроны.

В Москве, поначалу вполголоса, а затем и во весь голос оппоненты Горбачева справа стали упрекать его в непоґмерных уступках Западу. Со временем прямо уже говориґ

223

ли не об уступках, а о сговоре, с каким Горбачев вошел с Западом.

Нет, решительно утверждает автор "Посмертного вскрытия империи", никакого сговора не было и быть не могло. Запад такого сговора не предлагал, хотя бы потому, что вполне была очевидна его иллюзорность: надобно пом^-1 нить, подчеркивает Мэтлок, что СССР был великой ядер^-1 ной державой и по внутреннему своему велению начал грандиозную перестройку, действительных масштабов ко^-1 торой не представляли себе ни в самой Москве, ни в Bar^-1 шинггоне, Лондоне, Токио, Бонне.

Семидесятилетний эксперимент, поставленный в Рос^-1 сии, провалился. Перестройка была, безусловно, новым экспериментом. Но, отвлекаясь от ее сути, прежде всего следует отметить ее великую особенность: преобразования предприняты были не в условиях войны, не вследствие понесенного поражения, а, повторяет автор, по внутренне^-1 му велению.

В двадцать второй главе "Смертельный удар" мемуа^-1 рист прямо ставит вопрос о нравственной стороне декабря 1991 г. Это, пожалуй, единственное место в книге, где историография явно уступает место историософии и зги^-1 ке истории.

Портретные штрихи, которыми отмечены его герои, в частности, Горбачев, лидеры России, Украины, Белорус^-1 сии, Казахстана, Ельцин и Назарбаев, по-прежнему сохра^-1 няюгцие свои роли, Кравчук и Шушкевич, отодвинутые с авансцены, представляют живые фигуры.

Тщеславие и амбиции Горбачева не оставались тайной для Джека Мэтлока. Но при этом, замечает мемуарист, можно с уверенностью утверждать, что сугубо личные моґтивы, в особенности негативные, у Горбачева сказывались с меньшей силой, чем у иных его партнеров. Трудно укаґзать примеры мстительности по отношению к соперникам, которых в минуты неудачи последних он подвергал бы

224

унижениям, руководствуясь исключительно желанием взять реванш. Между тем сам он, начиная с двадцатых чисел августа 1991 г., после Форосского пленения, оказался в поґложении, терновым венцом которого стало 25 декабря - его публичное по телевидению самоотрешение от пре- зиденсгва.

В этот драматический промежуток времени с августа по декабрь 1991 г. президент Союза, говорит Мэтлок, вел отчаянную борьбу за сохранение того максимального единґства, которое исключало прежнюю доминантную роль Москвы, но было в общих интересах. Конечно, нельзя рассматривать все в плане злонамеренности, которая, будто бы внезапно, проявилась у большинства лидеров национальных республик. Суверенитет был не только вожделенной мечтой республик; он был, несомненно, их законным правом. Но проект нового союзного договора, статьи ново-огаревского соглашения предоставляли республикам права, какие исключали прежние претензии Москвы на верховенство.

Августовский путч нанес горбачевским планам и усиґлиям сильнейший удар. Но не смертельный. Оправившись от форосского шока, Горбачев нашел в себе силы вновь взяться за прерванное в последней декаде августа дело.

И тут, говорит Мэтлок, надо обратиться к линии, какую избрал в этот период Запад, в частности, президент и Госдепартамент Соединенных Штатов.

Как ни парадоксально, в роковые дни августа обнару жилась в Соединенных Штатах странная неосведомлен^-1 ность. В те часы, когда путчисты дохаживали последние свои шаги на свободе, газета "Нью-Йорк Тайме" писала, что КГБ и военная хунта в Москве укрепляют свои позиции. Президент Буш выступил поначалу с заявлением (напомню, Джек Мэтлок за несколько дней до этого закончил свой посольский срок в Москве), которое звучало, и не только в ушах гекачепистов и их единомышленников, весьма двусмысленно.

225

В следующем заявлении эта двусмысленность была снята, путч осужден и гекачеписты квалифицированы загоґворщиками. Тем не менее, поддержка, в которой нуждался президент Горбачев, - решительное в его пользу заявление, с четкими строгими акцентами, - не была ему оказана.

Отметив роль, вполне заслуженно, какую сыграл в три дня августа президент России Ельцин, Вашингтон, по формальным признакам, продолжал считать центральной фигурой президента Союза Горбачева. Однако госсекрек- тарь Джеймс Бейкер почти тут же совершил свой знамеґнитый вояж в столицы республик, еще не вышедших из Союза, но уже провозгласивших свою независимость.

За неделю до путча посол Мэтлок с женой Ребеккой Мэтлок отбыли из Москвы.

Контакты с Россией, однако, не прекратились. То с официальными поручениями, то в частном порядке Джек Мэтлок продолжал наезжать в Москву, в другие столиґцы и города. Отчет о драматических событиях между авґгустом и декабрем 1991 г. - органическое продолжение его рассказа о тех днях, когда он выполнял в Москве обязанности посла.

Четвертого сентября Ельцин объявил, что верит нынче в Михаила Сергеевича даже больше, чем три недеґли назад, до путча.

Горбачев сдавал одну позицию за другой: функции, коґторые по ново-огаревскому соглашению передавались ресґпубликам, превращали Москву не в центр, где бы главы всех республик решали свои проблемы, а в некое мес- тоблюстительство, не имеющее практического смысла.

В самой России, говорит Мэтлок, сподвижники Ельцина - "младотурки", как нарекли их за радикализм, звали к ликвидации того, что было Союзом или наследием его. Сам президент Борис Николаевич, однако, держал роль твердо. 6 ноября, в памятный для него день, когда четыре года назад подвергли его изгнанию из Политбюро,

226

он запретил компартию. За два дня до этого он заявил, что Россия не намерена создавать свою армию, независимо от того, что предпримут в этом направлении другие республики.

В том ноябре, 14 дня, Борис Николаевич со свойственґной ему прямотой произнес: он не знает, сколько госуґдарств присоединятся к новому союзу, но он твердо убежґден, что будет союз.

На 25 ноября назначена была торжественная церемоґния подписания ново-огаревского соглашения. Приглашены были журналисты, телевидение. Горбачев открыл совеґщание. Первому предоставлено было слово президенту России Ельцину. И он, президент Российской Федерации, первый заявил, что не может подписать этого документа, поскольку в консультациях со своим Верховным советом выяснил, что парламент России не ратифицирует доґкумента в теперешнем его виде.

Вслед за Ельциным поднялся белорус Шушкевич, затем узбек Каримов. Ельцин добавил, что хотя Украина не участґвует в сегодняшнем совещании, но до выборов президента на Украине вообще неудобно, прямо говоря, принимать таґкого рода решения.

Деловое обсуждение превратилось в перепалку. Горбаґчев, то ли потеряв контроль над собой, то ли напротив, рассчитывая на максимальный эффект, воскликнул в сердґцах: "Задыхаемся в дерьме!".

Ельцин, Кравчук и Шушкевич были законными глаґвами своих государств. Но, замечает Мэтлок, вся встреча в Белоруссии была окутана тайной, включая даже и место встречи.

"Абстрагируясь от того, насколько законным было реґшение о роспуске СССР, - пишет Мэтлок, - можно сказать, что вряд ли будет когда-нибудь достигнуто согласие по поводу приемлемости тех методов, которые были испольґзованы Ельциным, Кравчуком, Шушкевичем и лидерами других республик. Сторонники концепции содружества

227

обращают, однако, внимание на фактические реалии, котоґрые не оставляли республиканским лидерам возможности поступить иначе".

* * *

Нет сомнения, что литературные увлечения студенґческих лет не были случайностью в интеллектуальной биографии Джека Мэтлока. Посвятив свою жизнь диплоґматии, он оставался в душе литератором, который ждал своего момента, своего звездного часа.

Мемуары "Посмертное вскрытие империи" десятки страниц напролет, целыми главами читаются, как захваґтывающий детективный роман. С тем, однако, очевидным преимуществом, которое имеют сочинения документальґного жанра.

Легкость и ясность изложения, признанные в равной мере профессорами истории, политологами и газетными рецензентами, являются свидетельствами не только литеґратурного таланта автора, но и строгой нравственной его позиции. Независимо от того, поставил ли он перед собой задачу сказать всю правду, всю правду до конца о событиях, непосредственным участником которых он был, многие страницы, посвященные его современникам и коллегам, наверняка перелиставшим эти страницы, изумляют своей нелицеприятностью и недвусмысленностью оценок.

Профессиональный дипломат, ныне профессор униґверситета, Джек Мэтлок не принадлежит к числу тех, кто не судит в ожидании того, что и он не будет судим.

Автор не поддается соблазну приукрасить тех, кто миґлы его сердцу, и понести тех, кто не вызвал его симпатий.

В российской мемуарной литературе особым и замеґтим, выдающимся памятником остаются "Воспоминания" графа Витте, крупнейшего государственного деятеля и дипломата. Нет сомнения, что эти "Воспоминания" могут служить эталоном прямоты и откровенности в мировой мемуаристике. Но, отдавая должное графу Сергею Юлье-

228

вичу, читатель не забывает, что мемуары предназначались не для прижизненной, а для посмертной публикации.

Слов нет, они оставались при этом нравственным поґдвигом, ибо из всех трудных занятий, какие достаются на доґлю человека, которому есть, что рассказать, наитруднейґшим является говорить правду.

Автору "Посмертного вскрытия империи" также доґсталось наитруднейшее это занятие - говорить правду, но не в посмертной публикации, а в прижизненном издании. Читая английский текст, русскоязычный читатель, естеґственно, расставляет свои акценты. И в тех случаях, когда английское слово folly может быть передано по-русски как "безрассудство" и как "глупость", память прежде всего подставляет последнее - "глупость". Поскольку суждение это приходится на пассажи, где речь идет о бывшем презиґденте Соединенных Штатов Джордже Буше и его госуґдарственном секретаре Джеймсе Бейкере (далее об этом будет подробный разговор), то, по вполне понятному инґтересу, читатель возвращается к поучительным картинам и эпизодам, чтобы глубже вникнуть в механизм поведения, в психологию тех, кто приготовляет в наши дни блюда на мировой политической кухне.

Русское понятие "бывалый человек" не принято прилаґгать к государственным деятелям, к дипломатам. Но диплоґмат по профессии Джек Мэтлок, проведший годы не тольґко бок о бок со своим президентом, но и нареченный "товаґрищем послом" в Кремле, наиболее полно определяется этим понятием "бывалый человек". Исколесив Россию, он за одиннадцать лет узнал ее лучше, нежели кто-либо иной из дипломатического корпуса в Москве. И досада (он не скрывает этого), которую приходилось ему порою испытыґвать, когда перевирались его слова, а действия истолґковывались превратно, вполне понятна читателю и, более того, нередко разделяется им.

Читатель, хотя и в воображении, становится соучастґ

229

ником действа, и события, отчасти, может быть, даже известные, озаряются как бы новым светом и проходят перед глазами, словно увиденные впервые.

В печати в свое время было много разговоров о подгоґтовке антигорбачевского заговора в июне 1991 г. Америґканский посол в Москве Джек Мэтлок, по стечению обґстоятельств и по роли, которую хозяин "Спасо-хауса" принял на себя, оказался одним из главных действующих лиц в событиях тех дней.

Гавриил Попов, тогдашний мэр столицы, в числе друґгих приглашен был на лет к американскому послу. Прием был назначен на час дня, но утром из канцелярии мэра внеґзапно передали в посольство сообщение, что он не может прибыть, и предлагали договориться о встрече в другое время. Сообщение, однако, было сформулировано так, что посол Мэтлок тут же отправил свой ответ в мэрию и просил профессора Попова прибыть в посольство столь быстро, сколь это будет возможно.

К полудню мэр столицы уже был в гостях у посла, и оба уединились для разговора. Хотя и оставшись с глазу на глаз с хозяином "Спасо-хауса", мэр Попов, хорошо знаюґщий политические нравы своего отечества, особливо его тайной полиции, взял клочок бумаги и начертал на нем изґвестие, которое привез вашингтонскому представителю в Москве.

Конечно, при других обстоятельствах такая акция могла бы быть истолкована как угодно - мэр столицы входит не то, чтобы в сговор, но в суперконфиденциальные разговоры с иноземным послом! - однако на Москве тех дней взгляды сильно переменились, и что раньше толковалось как отступничество от отечества, теперь толковалось как радение за него и заступничество.

Несомненно, так именно понимал свою миссию мэр Попов, так понимал его миссию и посол Мэтлок. Словом, это был полный альянс, какой редко случается между высоґ

230

кими представителями двух держав, еще недавно ратоґборствовавших в сорокалетней холодной войне.

Что же начертал на клочке бумаги, который тут же пеґредал своему собеседнику-американцу, московский мэр? В книге мемуаров текст этот набран так:

"ОРГАНИЗОВАН ЗАГОВОР, ЧТОБЫ УСТРАНИТЬ ГОРБАЧЕВА. НАДО ДАТЬ ЗНАТЬ БОРИСУ НИКОЛАЕВИЧУ".

Напомним, Борис Николаевич Ельцин, несколько дней назад, 12 июня, избранный президентом Российской Федеґрации, отправился в первый свой официальный вояж на ролях главы России в Вашингтон. Здесь предстояли ему гоґсударственные встречи, в их числе и с президентом Соґединенных Штатов.

Возникал естественный вопрос, возник он, естественґно и у посла Мэтлока, а дали ли знать самому президенту Горбачеву о заговоре, какой подготовили против него? Оказалось, нет, не дали, а решили действовать вот таким окольным путем: сначала дать знать за океан, в Вашингтон, где через несколько часов ожидалась встреча президента США с президентом России, а уж оттуда, из Вашингтона, дать знать об этом подготовленном против него заговоре президенту Михаилу Горбачеву.

Как именно должно это быть осуществлено технически, поначалу было не вполне ясно. Об известии, полученном от Гаврилы Попова, посол Мэтлок дал знать только троим: президенту Бушу, его советнику по безопасности Бренту Скаукрофту и госсекретарю Бейкеру, который находился в этот момент в Берлине.

Вскоре в посольстве раздался звонок. По телефону (теґлефон этот был особо секретный) заместитель госуґдарственного секретаря Роберт Киммит сообщил, что президент передаст новость Борису Ельцину, но при этом

231

глава Белого дома распорядился, чтобы Мэтлок отпраґвился к Горбачеву и сам проинформировал его о заговоре. Посол ответил, что он согласен, но просил при этом ни в коем случае не вспоминать в Вашингтоне имени источника, то есть мэра Попова, и имен тех людей, которые, по сообґщению последнего, причастны к затее: премьер-министра Павлова, председателя КГБ Крючкова, министра обороны Язова, председателя Верховного совета Лукьянова. Имена эти, сообщает в своих мемуарах Мэтлок, также начертаны были на клочке бумаги Поповым, но, едва посол успел пробежать запись, мэр тут же отобрал у него листок, изоґрвал его на глазах у хозяина в клочки и сунул их в свой

карман.

Тут необходимо пояснить, что передавая сообщение, от которого не осталось никаких письменных следов, в Вашингтон, посол Мэтлок уведомил свое правительство, что никакими другими данными из независимых источниґков о заговоре Крючкова с сотоварищи не располагает.

И вот, рассказывает посол Мэтлок, начались некие странности, которые трудно объяснить, руководствуясь здравым смыслом.

Забегая несколько вперед, заметим, что по убеждению автора мемуаров, сговор между высшими членами горґбачевского кабинета министров в июне действительно был. Свидетельством этому, если не прямым, то по крайней мере, косвенным, могло быть вызывающее выступление в Верховном совете премьера Павлова, который требовал для себя такого расширения полномочий, какое поставиґло бы его в один ряд с президентом. Поддержали премьера некоторые из министров.

Но в доводе этом есть только один изъян: выступление Павлова было публичным, в парламенте страны, и лишено было по этой причине важнейшей приметы сговора или заговора - секретности. Но, с другой стороны, это могло быть и своего рода пробой сил.

232

Тем не менее, до рандеву с мэром Поповым посол Мэтлок не информировал свое правительство о заговоре, притом уже организованном, против президента Горбачева, хотя слухи о возможности заговора ходили по Москве уже не первый месяц. Не только слухи, но и прямые предупреждения о возможности такого оборота событий, если демократия не сплотит свои силы.

Сообщение мэра Москвы, одного из первых лиц в тогдашней России, было сигналом "SOS", адресованным из Москвы в Вашингтон.

Автор мемуаров говорит, что требовалась исключиґтельная осмотрительность и осторожность в этой критиґческой ситуации, тем более, что первым сигналом выступал здесь мэр Москвы. Верно, что он обращался к президенту Ельцину, находившемуся с визитом в Вашингтоне, но в действительности использовал при этом все каналы американские, естественно ведшие в Белый дом и Госдеґпартамент.

Понятно, что в подобных обстоятельствах неразумно было предавать огласке, пусть даже ограниченной, имя мэра Москвы, который избрал своим конфидентом посла иностранной державы. В действительности, однако, все сложилось по-другому.

Мэтлок позвонил в канцелярию Горбачева с просьбой о безотлагательной встрече. Ответ получен был без проґмедления: "Приходите". Теперь, рассказывает мемуарист, он по-настоящему понял всю сложность своей задачи. В самом деле, как было ему, послу державы, которая неґзадолго до этого в СССР числилась во врагах номер один, сообщить главе государства, что против него организован заговор с участием в качестве главных заводил премьер-миґнистра, шефа безопасности, министра обороны и спикера парламента? Не могло ли это быть истолковано как вмеґшательство в дела страны, где он был аккредитован, как попытка посеять рознь и подозрения в верхних эшелонах власти, в ближайшем окружении главы государства?

233

Разве не естественно было бы, если бы сам Горбачев разобрался во всем этом, тем более после вызывающего выґступления премьера в парламенте Союза?

Твердо и вместе с тем без избыточного нажима, без драматических или сентиментальных нот живописует Мэтлок свою встречу в этот вечер с Горбачевым.

Как обычно, президент приветствовал "товарища посла", которого возвел в ранг члена "единой команды", чьей главной заботой были гармонические отношения между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Более того, заметил Горбачев, "товарищ посол" стал влиятельным членом "нашего общества" и строгим поборником не только в едином деле общего взаимоґпонимания, но и в проведении реформ внутри Советского Союза. Учитывая все это, как может он, "товарищ посол", решиться на то, чтобы покинуть Москву, когда он, Горбачев, так нуждается в поддержке обеих стран (его собственной и Соединенных Штатов), чтобы удержаться в колее предпринятых им преобразований?

Это был момент, вспоминает Мэтлок, острого, тяжкого чувства неловкости, которое охватило его при этом поґтоке дружеских изъявлений и прямых комплиментов, исґходивших от президента.

В этот июльский вечер (близился к концу день летнего солнцестояния) у Горбачева было мягкое, благодушное наґстроение. Ничто не говорило о том, что он ждет неприятных известий. Между тем, именно с этой целью - сообщить чрезвычайную новость - пришел в Кремль американский посол Мэтлок.

Все в этом кабинете - длинный стол, огромные окна, было знакомо послу. И вот предстояло ему свести на нет мирную обстановку прелестного московского вечера наґчальной поры лета и поставить президента СССР в известґность о подготовленном против него заговоре.

"Господин президент, - сказал посол Мэтлок, - презиґ

234

дент Буш просил меня передать вам, что мы получили сведения, весьма, на наш взгляд, тревожные, хотя мы не можем надлежащим образом их подтвердить. Они имеют основания более серьезные, нежели просто слухи, но менее достоверные, нежели проверенная информация. По этим сведениям, намечена попытка устранить вас, случиться это может в любой момент, даже на этой неделе".

Горбачев покачал головой, усмехнулся, и тут же сдеґлался серьезным: "передайте президенту Бушу, что я тронут. У меня было чувство, что мы партнеры, и теперь он подтвердил это. Он сделал именно то, что должен сделать друг. Но передайте ему, пусть не беспокоится. Я все держу крепко в руках".

Затем он добавил, что в общем все наладится, хотя слухи всякие идут. Даже с Ельциным намечается сотрудґничество. Посол ответил, что сообщение о крепнущем соґтрудничестве между Горбачевым и Ельциным весьма обнаґдеживает.

"Завтра, - сказал Горбачев,- завтра вы кое-что увидите".

В самом деле, на следующий день, выступая в Верховґном совете в связи с акцией премьера Павлова, Горбачев поґлучил поддержку большинства парламентариев.

Между тем, рассказывает Мэтлок, сообщение Гаврилы Попова оставалось в фокусе внимания и президента Буша, и госсекретаря Бейкера, у каждого на свой лад, со своими практическими акцентами.

В Берлине, встретившись с министром иностранных дел Бессмертных, Бейкер просил передать его новость Горґбачеву. Это могло быть следствием только полного незнаґния советских реалий: как будто у министра иностранных дел СССР могли быть особые линии связи, не контролируеґмые КГБ! Несомненно, это было верхом глупости. Но у министра Бессмертных, добавляет мемуарист, хватило блаґгоразумия не обращаться к каналам технической связи, коґторые, естественно, все прослушивались.

235

Впрочем, продолжает свой рассказ Мэтлок, если дейґствия госсекретаря Бейкера были необдуманны, то разговор президента Буша с Горбачевым по телефону был образцом прямой беспечности. Уверяя Горбачева, что Ельцин за время своего пребывания в Вашингтоне не проявил нелоґяльности по отношению к президенту СССР, Буш уведомил его, что информация о заговоре исходит от Попова. И это при том, что разговор президентов наверняка прослушивался людьми Крючкова. Трудно было поверить, восклицает Мэтлок, что бывший глава Центрального разведывательного управления, который неизменно гордился своим профессионализмом и делал выговор за всякую утечку информации, даже незначительной, мог допустить такую неосторожность,

такую беспечность!

А что Горбачев, как сам Горбачев действовал в этой обстановке, которая была несомненным предвестником августа девяносто первого?

Завороженный собственными планами и ожиданиями, Горбачев в оставшиеся до рокового путча недели жил и действовал, говорит Мэтлок, как сомнамбула, у которого свои мерки, не согласующиеся с измерениями в реальном предметном мире.

236

40 ЛЕТ ВЕНГЕРСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Тибор Мераи

ТРИНАДЦАТЬ ДНЕЙ, КОТОРЫЕ ПОТРЯСЛИ КРЕМЛЬ

(Отрывки из одноименной книги *)

В мае 1956 года в Национальной академии музыки состояґлась премьера оратории друга и сподвижника Бела Бартока, крупнейшего венгерского композитора Золтана Кода на слоґва поэмы XVII века. Автор этой поэмы, выдающийся полковоґдец и писатель Миклош, сражался против немцев на западе и против турок на востоке и юге. Исполнение сопровождалось возґгласами: "Руки прочь от Венгрии!" Аудитория была возбуждена, многие плакали. После финального аккорда зрители встали и стоя аплодировали находившемуся в зале старому композитоґру. С ним рядом сидел Нмре Надь. Нескончаемая овация отноґсилась к ним обоим, ибо оба они стремились к одному и тому же- к освобождению Венгрии.

Примерно тогда же вернулся из Москвы после своей выставґки скульптор Зигмунд Штробл Кишфалуди, который пользовалґся расположением партийной верхушки. Там он сделал бюст председателя Президиума Верховного Совета СССР маршала Ворошилова. Оба они были любители выпить. Однажды, за совґместной выпивкой, Ворошилов разоткровенничался:

"Ракоши - большой мерзавец, Гере - ничтожество, а о других и говорить не стоит. В вашем партийном рукоґводстве есть только один честный человек - Нмре Надь"...

К началу июня 1956 года этому честному человеку исполґнилось 60 лет.

* Tibor Meray, Thirteen Days that Shook the Kremlin, Praeger, N.Y., 1959.

237

* * *

Решения XX съезда КПСС и ослабление международной наґпряженности, которое имело последствием улучшение отношеґний Советского Союза с Югославией, а также посещение Лонґдона Хрущевым и Булганиным, вынудили Ракоши пойти на усґтупки - и не только на словах, но и на деле. Во время визита советских вождей в Лондон представители лейбористов переґдали Хрущеву список социал-демократов, которые томились в тюрьмах стран народной демократии. И пришлось Ракоши освоґбождать тех, кто числился в этом списке.

27 июня 1956 года, как раз в трехлетие провозглашения "поґлитики июня"¹, которая была неразрывно связана с именем Наґдя, дискуссия в кружке Петефи достигла своего апогея, хотя, казалось, обсуждался спокойный вопрос: "Проблемы инфорґмации и печать". В дискуссии участвовали лучшие писатели, журналисты и ученые Венгрии. Именно тогда аудитория в шесть тысяч человек, в которой были представлены все слои наґселения, услышала правду о преступлениях сталинского рукоґводства во главе с Ракоши. Три присутствовавшие члена Центґрального Комитета пробовали защищаться, но выглядели при этом беспомощно. С заключительным словом выступил член партии Гейза Лошончи, блестящий публицист и политический деґятель, который годы отсидел в тюрьмах, не совершив никакоґго преступления:

"Бессмысленно говорить о внутрипартийной демокраґтии, о свободе слова, о критике и самокритике, пока Имре Надь лишен возможности защищать себя против своих обґвинителей", - сказал Лошончи.

При упоминании имени Надя все присутствовавшие подняґлись со своих мест и стали требовать возвращения его в партию.

Через два дня Ракоши созвал Центральный Комитет. Тоталиґтарный режим не мог допустить расхождений ни в партийном руґководстве, ни среди рядовых членов партии; не мог он примиґриться и с существованием, наряду с парламентом, кружка Пеґтефи. Не могло быть также двух вождей - Матиаша Ракоши и Имре Надя. Члены Центрального Комитета, напуганные известиґями о восстании польских рабочих в Познани, приняли резолюґцию, в которой осуждали "антипартийную и антинародную" деґ

238

ятельность кружка Петефи и группировавшиеся вокруг Надя "правые элементы".

Но Ракоши не удовольствовался этим постановлением. Он составил список 400 лиц, которых, по его мнению, следовало немедленно арестовать для восстановления порядка и спокойстґвия в стране. Первым значился Имре Надь.

Эта идея Ракоши оказалась роковой для него самого. Москва потеряла терпение. Переговоры с Тито были в разгаре и шли к "восстановлению дружественных отношений между двумя госуґдарствами". Советы готовы были убрать Ракоши, так как Тито его ненавидел. В Будапешт был послан Микоян.

Через три недели после бурных дискуссий в кружке Петефи и примерно через две недели после единогласного осуждения Центральным Комитетом кружка Петефи и Надя, тот же Центґральный Комитет и так же единогласно снял Ракоши с поста перґвого секретаря, назначив на его место Эрно Гере. Ракоши приґшлось покинуть страну и укрыться в Советском Союзе.

... Утром 23 октября 1956 года радио сообщило о многолюдґных студенческих демонстрациях в Будапеште. Их участники требовали "восстановления товарища Надя на посту руководиґтеля государства и партии".

Накануне вечером на собраниях различных организаций быґли приняты резолюции с аналогичными требованиями. Люди ощутили себя как первые христиане в римских катакомбах, когда те, наконец, смогли произнести вслух запретное прежде имя Христа. Однако в катакомбах христиане были защищены отъединенностью и мраком их убежища, а на залитых солнцем улицах Будапешта, когда люди читали вслух резолюции студенґтов, они были в безопасности благодаря сочувствию толпы.

Студенты требовали:

1.  Немедленного, соответствующего мирному договору, выґвода всех советских войск.

2.  Выборов тайным голосованием всех без исключения должґностных лиц Венгерской партии трудящихся; немедленного соґзыва партийного съезда для перевыборов Центрального Комитеґта.

3.  Нового правительства во главе с Имре Надем; удаления всех руководителей, замешанных в преступлениях времен Стаґлина - Ракоши.

239

4.  Публичного расследования преступлений Михая Фаркаша и его сообщников; возврата в страну и предания суду Матиаша Ракоши как наиболее ответственного за совершенные в проґшлом преступления, за разорение страны.

5.  Перевыборов Государственного собрания на основе всеобґщего и тайного голосования с участием всех партий; признания за рабочими права на забастовку.

6.  Пересмотра отношений с Советским Союзом и Югославией в политической, экономической и культурной областях на осноґве полного равенства и невмешательства во внутренние дела.

7.  Перестройки венгерской экономики под руководством специалистов и в интересах венгерского народа.

8.  Публикации торговых договоров с иностранными государґствами и сумм невыплаченных репараций; точных сведений о залежах урана в Венгрии, об их эксплуатации и о советских ураґновых концессиях; свободной продажи урана за твердую валюґту и по ценам мирового рынка.

9.  Пересмотра норм заработной платы с целью их немедленґного радикального изменения в интересах рабочих и интеллигенґции; согласования с рабочими минимальных ставок оплаты труґда.

10. Пересмотра независимыми судами всех приговоров по политическим и экономическим обвинениям, реабилитации неґвиновных; немедленной репатриации военнопленных и депорґтированных в СССР венгерских граждан.

11. Свободы мнений и слова, печати и радио; разрешение на издание ежедневной газеты Союза венгерских студентов.

12. Удаления в кратчайший срок статуи Сталина - символа тирании и политического гнета - из Будапешта и замены ее паґмятником борцам, погибшим за свободу в 1848-1849 гг.

13. Замены чуждых венгерскому народу эмблем старой венгерской эмблемой Кошута; новой формы для венгерской армии, отвечающей национальным традициям; объявления 15 марта национальным праздником и 6 октября днем нациоґнального траура с отменой занятий в школах.²

Студенты будапештского технического института единодушґно заявили о своей солидарности с рабочими и студентами Варґшавы и всей Польши с их стремлением к национальной незавиґсимости. Они обязались в кратчайший срок организовать отделеґния Союза венгерских студентов и созвать 27 октября Парлаґ

240

мент молодежи, в котором будут представлены все венгерские молодежные организации.

* * *

24 октября 1956 года, ночью, в 4.30, будапештское радио, вместо обычной музыкальной программы, передало сообщение Совета Министров:

"Фашистские реакционные элементы совершили вооруґженные нападения на общественные здания и силы правоґпорядка. Впредь до восстановления спокойствия всякие сборища, собрания и демонстрации запрещаются. Полицейґским частям отдан приказ обходиться с нарушителями поґрядка по всей строгости закона".

В городе слышалась ружейная стрельба, по улицам двигались танки.

После того как коммюнике Совета Министров было повтоґрено четырежды, в 8.13 утра радио сообщило о назначении Имґре Надя главой правительства. В сообщении, однако, подчеркиґвалось, что смещенный премьер Андраш Хегедуш остается перґвым заместителем и главным советником Надя. В том же сообґщении говорилось, что Центральный Комитет утвердил Эрно Гере на посту первого секретаря...

Народу, тем самым, удалось восстановить Надя как руковоґдителя государства, но в правительстве остались политики вреґмен Ракоши - Гере, Хегедуш, Киш и Апрош. Впрочем, это не поґколебало бы прочности позиции Надя, если бы не маневр клики Гере.

Первым шагом нового правительства, о котором немедленґно, в 8.45, сообщило радио, было введение военного положения. Согласно опубликованному декрету, всем зачинщикам беспоґрядков грозила смертная казнь. Надь, которого народ вознес на вершину власти и которому верил, прибег к методам своих предшественников. Так, по крайней мере, это было воспринято населением Будапешта.

Но и это еще не все. После двукратного повторения декрета, подписанного Надем, радио передало следующее:

"Правительственные организации обратились за помоґщью к советским войскам, которые, согласно Варшавскоґму договору, расположены на территории Венгрии. По хоґ

241

датайству правительственных организаций, советские войґска окажут поддержку при восстановлении порядка".

Переданные одно за другим, эти два сообщения, из которых только одно на самом деле было подписано Надем, вызвали полґную неразбериху. Большинство поверило, что оба они исходят от Надя. Нужно было очень хорошо ориентироваться, чтобы заметить, что в сообщении о приглашении советских войск, в отличие от первого, говорилось не о правительстве, а о "правиґтельственных организациях".

Просить помощи у солдат угнетавшего Венгрию государства было равносильно измене. Уязвленный в своей национальной гордости народ вышел на улицы, чтобы отстоять свою свободу и независимость.

Попытка скомпрометировать Надя в конечном счете потерґпела неудачу благодаря огромной популярности нового премьґера, доверию, которым он пользовался, надеждам, которые он воскресил.

Большинство, оправившись от неожиданности, отказалось поґверить, будто советские войска были вызваны по его инициатиґве, хотя народу были неизвестны закулисные интриги и непоґнятны оттенки формулировок в официальных коммюнике. Воґпреки объявленному военному положению, на заполненных наґродом улицах столицы продолжались демонстрации против Гере и его клики. Группы студентов скандировали: "Долой Гере!" и "Русские, убирайтесь домой!". Но никто не выступал против Надя. Напротив, распространился слух, что агенты тайной поґлиции пытаются навязать Надю свою волю.

Что же произошло на самом деле?

Имре Надь находился тогда не в здании парламента, где полаґгалось заседать правительству, а в Центральном Комитете на улиґце Академии. Он не имел контактов с внешним миром, фактиґчески он был пленником. Приняв пост главы государства, он взял на себя огромную ответственность, но обладал лишь малой толикой той власти, которой обычно обладает премьер-министр. Впрочем, Надь был пленен не только танками и пулеметами, его связывал не только сталинский партаппарат - прежде всего он оказался в плену у своих собственных убеждений. Свидетельстґво тому - его "Обращение к венгерскому народу", с которым он выступил по радио в 12 час. дня. В речи Надя звучал отчаянґный призыв:

242

"Порядок, спокойствие, дисциплина. Это требование ко всем".

Он просто умолял прекратить борьбу. Он не мог допустить, чтобы "святое дело национального возрождения было запятнаґно кровью".

Надь силился смягчить впечатление, оставленное первым деґкретом его правительства о введении военного положения. Он предотвратил суды над повстанцами, которых захватили с оруґжием в руках. За все время пребывания Надя на посту главы правительства не было ни одного смертного приговора...

Обстановка в городе резко переменилась. Советские войска, при их численном превосходстве, сломили сопротивление повґстанцев, но во многих районах Будапешта бои продолжались и даже усиливались. Советское вмешательство изменило положеґние и политически, и морально. Ситуация упростилась, а борьґба приняла иной характер. Речь теперь шла не об усмирении повстанцев и не о борьбе между ними и тайной полицией. Начаґлась советско-венгерская схватка. Внутренний конфликт переґрос в битву за освобождение нации от иноземного поработитеґля. Особенно очевидна была перемена настроения армии. С саґмого начала многие венгерские офицеры и солдаты симпатизиґровали повстанцам, но их симпатия обычно не заходила дальше снабжения повстанцев оружием. Советская интервенция облегґчила выбор. Большинство офицеров - члены партии или Союза коммунистической молодежи - в те драматические часы приґмкнуло к восставшим. На их сторону переходили целыми полками, среди них Военная академия Эрини под командованиґем полковника Андраша Мартона.

Венгерским бойцам удалось вывести из строя значительное число советских танков. Плохо вооруженные повстанцы дейґствовали партизанскими методами, которые усвоили из советґской военной беллетристики. Основную массу повстанцев соґставляла молодежь.

Сообщения будапештского радио о текущих событиях переґмежались музыкой из оперетт. На улицах плясала смерть, а по радио звучали вальсы и канканы. Между тем в стране, где гаґзеты не выходили и коммуникации были прерваны, радио остаґлось единственным источником информации.

243

Надь встретился с делегатами повстанцев, но их беседа была слишком краткой. Если бы он отказался тогда от абстрактных схем и установил действительный контакт с повстанцами, то поґнял бы, что они - не бандиты, а воодушевленная благородной целью молодежь. Конечно, в среде повстанцев были "хулигаґны" - и фашисты, и уголовники. Но они были в незначительном меньшинстве. Ядро повстанцев составляли сторонники Надя, воспреемники его идей. Это они сражались на баррикадах и изґготовляли "коктейли Молотова". Сопротивлением руководили офицеры-коммунисты, тоже последователи Надя, которые переґшли на сторону восставших вместе со своими солдатами. Парґтия потерпела полный крах. Это было необратимо.

Повстанцы призвали к всеобщей забастовке. Все население столицы прекратило работу.

Во второй половине дня радио передало воззвание:

"Коммунисты! Бойцы! В этот тяжелый час, когда наґметились известные успехи в борьбе с контрреволюционґными бандами, обязанность всех членов партии, независиґмо от должностей, защищать мир и порядок. Убеждайте колеблющихся восстановить порядок! Рабочий класс одерґжит полную и быструю победу над котрреволюционерами нубийцами!".

Это было едва прикрытое признание поражения. Партия, увеґренная в своих силах и авторитете, поступила бы иначе. Она воґоружила бы своих приверженцев, вывела бы их на улицы штурґмовать баррикады. Численность венгерских коммунистов преґвышала 800 тысяч. Среди них было много мужчин, способных носить оружие. Но партийное руководство не решилось вооруґжить их, опасаясь, что они повернут оружие против собственных вождей...

В два часа дня перед зданием Центрального Комитета партии на улице Академии появились советские танки. Из них вылезґли двое в штатском - маленький длинноносый армянин и выґсокий худой русский. Это были Анастас Микоян и Михаил Суґслов, ближайшие советники главы советского правительства.

Надь был знаком с обоими. Он встречался с Микояном за три месяца перед тем в советском посольстве. Тогда Микоян завеґрил Надя, что исключение его из партии произошло без ведома

244

советского руководства, и просил не отказывать в поддержке Гере.

Что касается Суслова, Надь видел его полтора года назад. Суслов появился у постели больного Надя и уговаривал его "раскаяться".

Надю было известно, что Микоян придерживался так назыґваемого нового курса, а Суслов остался закоренелым сталиниґстом. Вместе с Молотовым Суслов категорически возражал против сближения с Тито, защищал Ракоши.

Факт, что они прибыли вместе, представлялся Надю весьма существенным. Они как бы воплощали единство советского руководства.

Надь долгие годы провел в Москве и имел основание полаґгать, что он разбирается в механизме власти Кремля. Присутґствие посланников Политбюро заставляло его считаться с их мнениями. Помещение, предоставленное Микояну и Суслову в Центральном Комитете, стало местом, откуда исходили все реґшения. Надь и прежде не был свободен в своих действиях, а после этого тем более.

Гнев посланников Кремля обрушился на Гере. Они обвиняли преемника Ракоши во всех смертных грехах. Они говорили, что Гере показал себя плохим политиком. Он не начал исправлять положение в духе XX съезда. Наперекор советам Москвы, он не просил помощи у товарища Надя. Суслов и Микоян привезли в своих портфелях распоряжение об отставке Гере.

Советские сановники утверждали, что остался только один выход: как можно быстрее подавить контрреволюцию силой оружия. Они говорили, что империалисты уже успели извлечь выгоду из сложившейся ситуации. Как только с восстанием буґдет покончено, Венгрии надлежало вступить на новый путь, укаґзанный XX съездом КПСС.

Советские сановники полагали, что Гере не следовало выстуґпать публично. Вместо него от имени партии к народу обратится Янош Кадар и выскажется за поддержку правительства Надя.

Уже тогда Кадара готовили для замены Гере. Однако в своґем выступлении Кадар лишь повторял приевшиеся за сутки штампы: "вылазка реакционных и контрреволюционных элеґментов против власти рабочего класса", "провокаторы должґны капитулировать или будут раздавлены" и т.д. Кадар призыґвал коммунистов и рабочих поддержать правительство и преґ

245

кратить забастовку, но не сказал ни слова о самом главном - о выводе советских войск. Зато он отозвался с симпатией о соґветских солдатах, назвав их "союзниками и братьями".

Об отставке Гере не сообщалось. Поэтому возобновление работы означало для жителей Будапешта подчинение человеку, которого они люто ненавидели. После призыва вернуться на раґботу правительство отменило военное положение. Десятки тыґсяч высыпали на улицы, чтобы узнать новости и обменяться мнеґниями по политическим вопросам. Скопления студентов, рабоґчих и служащих вскоре снова перешли в демонстрации. И снова раздался клич: "Долой Гере!"

Знай тогда население, что Гере уже в отставке, возможно, соґбытия не приняли бы трагического оборота.

К демонстрантам присоединялись стоявшие в очередях перед булочными. Все были безоружны. Они несли национальные венґгерские флаги и шли к зданию парламента с намерением увидеть Надя.

Колонну нагнали советские танки. Среди демонстрантов наґшлись говорившие по-русски. Они старались объяснить советґским солдатам, что это не фашисты, не контрреволюционеры, что венгры не хотят возвращения старого режима, что их главґная цель - свобода и независимость страны.

Юноши взбирались на советские танки и водружали на них венгерские флаги. Демонстрация дошла до здания парламента. Появился офицер тайной полиции, который приказал немедленґно разойтись на том основании, что сборища и демонстрации заґпрещены. В его словах проскользнуло опасение, что демонґстранты намереваются атаковать парламент. Это вызвало возмуґщение. По пути не было никаких инцидентов, покушаться на Государственное собрание никто не думал. "Свинья, - кричали демонстранты, -убийца! Долой тайную полицию!".

На крыше Министерства сельского хозяйства, против здания парламента, расположился отряд тайной полиции для наблюдеґния за происходящим на площади и прилегающих к ней улиґцах. Во время перепалки между офицером и толпой солдаты этоґго отряда без всякого предупреждения открыли огонь.

Началась паника. Часть демонстрантов пустилась в бегство, другие бросились на землю. Кровавый хаос достиг апогея, когда советские танки открыли огонь по находившимся на крыше поґлицейским, так как советские солдаты решили, что стреляют в

246

них. Однако они стреляли не только по крыше, но и по толпе. Площадь усеялась убитыми и ранеными. Согласно показаниям многих свидетелей, убитых было примерно 170-180 человек. Эти данные расходятся с докладом охранявшего парламент отґряда тайной полиции. В нем говорилось, что убитых было всего 22, в том числе четыре полицейских. Кроме того, были убитые и раненые среди советских солдат.

Весть о бойне, которая произошла между 11 и 12 часами утґра 25 октября, быстро распространилась по городу и накалиґла атмосферу до чрезвычайности. Гнев был направлен прежде всего против тайной полиции. За оружие взялись люди, до тех пор не помышлявшие о вооруженном сопротивлении.

Примерно через час после происшествия у здания парламенґта радио сообщило о смещении Гере и замене его Кадаром. Эта весть могла бы изменить ход событий, будь она объявлена на два-три часа раньше.

Днем Кадар и Надь выступили по радио. Кадар не сказал ниґчего нового. Он обрисовал создавшееся положение и дал неґсколько неопределенных обещаний. Однако Надь не ограничилґся фразами о контрреволюционерах. Он говорил о возмущении рабочих и объяснял его ошибками прошлого. Он обещал предґложить программу реформ ближайшей сессии парламента и реґорганизовать правительство в соответствии с пожеланиями Патґриотического Народного фронта. Но самое главное, Надь завеґрил, что правительство начнет переговоры с Москвой об отноґшениях между обоими государствами и в первую очередь о выґводе из Венгрии советских войск. Он подчеркивал, что эти переґговоры будут вестись в духе "советско-венгерской дружбы, проґлетарского интернационализма, равенства между коммунистичеґскими партиями социалистических стран и на основе национальґной независимости". Казалось, Надю удалось добиться от Микоґяна и Суслова некоторых уступок.

26 октября в 4.30 утра военное положение было восстановґлено. Будапештское радио непрерывно повторяло предостереґжения: не выходить на улицу под страхом смерти. Заводы и фабрики было приказано закрыть. Через несколько часов военґное положение несколько смягчилось. Населению разрешили выґходить из дому для покупки продовольствия и других неотложґных дел.

247

Радио передавало сумбурные и мало информативные сообґщения. Угрозы, предостережения, призывы к разуму и бодрые реляции о победах над повстанцами следовали одно за другим.

А в это время в провинции солдаты венгерской армии передаґвали винтовки и танки восставшим, присоединялись к ним. Наґчалась всеобщая забастовка.

Микоян и Суслов старались найти путь к стабилизации полоґжения. Они хотели прекратить восстание, а Надь был единственґным человеком, способным восстановить порядок. С другой стороны, Надю тоже было проще иметь дело с ними, чем со своґими партийными бюрократами. У Микояна и Суслова не было причин цепляться за Гере и других сообщников Ракоши, они не дрожали за свое положение и привилегии.

Утром в пятницу 26 октября было созвано совещание Центґрального Комитета для обсуждения создавшегося положения. Враги Надя все еще преобладали численно, однако Гере и Хегеґдуш уже отсутствовали. По предложению Микояна они выехаґли из Будапешта на советских танках и покинули страну. У них не было другого выхода: рано или поздно выяснилось бы, кто призвал на помощь советские войска, и им пришлось бы отвеґтить за это.

Сталинисты предложили резолюцию, которая осуждала "проґникшую в страну измену". Центр ее находился будто бы "на улице Академии". ЦК эту резолюцию принял.

На том же совещании обсуждался вопрос о создании рабочих Советов по югославскому образцу. В рабочих Советах Надь виґдел средство восстановить популярность власти и, таким обраґзом, укрепить порядок. Постановление об учреждении этих Соґветов было, в конце концов, принято.

Опубликованное Центральным Комитетом коммюнике заметґно отличалось от предыдущих. В нем не было упоминаний ни о контрреволюции, ни об империалистах. Напротив, говорилось о трагедии последних дней, высказывалось сожаление о пролиґтой крови. Центральный Комитет признал необходимость "шиґрокой национальной программы преобразования Венгрии в деґмократическую, социалистическую, независимую и свободную страну".

Коммюнике показывало, что партия, чтобы сохранить свою власть, готова взять на себя инициативу осуществления некотоґ

248

рых требований народа. На этой несколько неопределенной платформе Надю предстояло составить правительство.

Между тем, в столицу приходили известия, что восстание не только не утихло, но расширяется. Свободные радиостанции заґпадных областей Венгрии сообщали, что советские солдаты расґтянулись вдоль 150-километровой австро-венгерской границы. В Западной Венгрии победили восставшие. Советские войска не вмешивались, а венгерские присоединялись к повстанцам. Проґвинциальные города один за другим провозглашали себя "своґбодными". По радио пришло также сообщение из-за рубежа, что Соединенные Штаты, Великобритания и Франция потребоґвали созыва Совета Безопасности Организации Объединенных Наций для принятия мер против "иностранной военной интерґвенции в Венгрии". Московское радио тотчас же откликнулось заявлением, будто восстание инспирировано и финансируется Соединенными Штатами и другими западными державами.

Однако в столице, где борьба продолжалась, советские войґска постепенно одерживали верх. Но у повстанцев еще оставалґся оплот, защитники которого не хотели прекратить сопротивґления и сдаться на милость победителя. Это были казармы Ки- лиана. В субботу австрийскому журналисту венгерского проґисхождения удалось туда проникнуть. Его провели к командиґру защитников казарм, осажденных советскими танками.

"У нас выбора нет, мы либо победим, либо погибнем, - сказал он. - Мы доверяем Имре Надю, но сдадимся лишь венгерским войскам нового правительства, если признаем его достойным". Командующий казармами представился журналисту как полковґник Аш. На самом деле его звали Пал Малетер. Он начал свою военную карьеру еще при Хорти. Попав в плен к советским войґскам во время второй мировой войны, Малетер пошел доброґвольцем в партизаны и сражался против наци. После войны он окончил советскую военную академию и вплоть до восстания служил в бронетанковых частях.

Малетер рассказал журналисту, как он из кадрового офицера превратился в военного руководителя восстания:

249

"Рано утром в среду 24 октября я получил приказ от министра обороны повести отряд из пяти танков против повстанцев восьмого и девятого округов. Когда я туда прибыл, я понял, что это вовсе не бандиты, а преданные сыґны Венгрии, которые отстаивают ее свободу. И я уведомил министра обороны, что перехожу на сторону повстанцев".

К субботе об обороне казарм Килиана знала вся страна. Были и другие продолжавшие сопротивление изолированные группы, но именно защитники казарм Килиана стали символом борьбы. Их было тысяча двести человек, в большинстве - совґсем молодые. Толстые стены казарм защищали их даже от тяґжелых снарядов советской артиллерии. Обстреливавшие казарґмы советские танки один за другим выходили из строя. Вокруг казарм можно было увидеть десятки подбитых танков.

Отдельные группы повстанцев держались на некоторых плоґщадях Буды. Они поклялись стоять на месте, пока советские войска не уйдут из Венгрии, или умереть. Эти группы были отґрезаны одна от другой и могли поддерживать только случайные контакты. Каждая действовала совершенно самостоятельно, соґответственно обстоятельствам.

К рассвету в воскресенье со многими очагами сопротивлеґния было покончено. Хотя защищаемые полковником Мале- гером казармы Килиана продолжали держаться, советские вой- ;ка стали хозяевами положения. Они разместились вдоль главґных городских артерий; общественные здания охраняли их броґневики. Советские солдаты обыскивали прохожих. Теперь уравґновесить советское военное превосходство можно было только политическими мерами.

Штурм казарм Килиана был назначен на 6 часов утра. Предґполагалось снести до основания и сами казармы, и окружающие их дома. На рассвете об этом плане доложили Надю.

Если бы советские танки при поддержке самолетов сосредоґточили огонь на казармах, "порядок" был бы, конечно, восстаґновлен, но человеческие жертвы были бы очень многочисленны. К потокам крови, уже пролитым перед парламентом, добавиґлось бы истребление повстанцев в казармах Килиана и в других очагах сопротивления, и страшная память об этом навсегда лиґшила бы Надя народного доверия.

250

За полчаса до штурма Надь телеграфировал военному рукоґводству, что уйдет в отставку, если штурм состоится. Этим он спас жизни нескольких сотен молодых венгров и открыл возґможность мирного разрешения конфликта.

В ходе переговоров с военными Надь понял, что действовать надо решительно. Микоян и Суслов покинули венгерскую стоґлицу, заверив Надя, что полностью ему доверяют. Тогда казаґлось, что и Кадар был с ним заодно.

В воскресенье утром последний раз собрался Центральный Комитет Венгерской партии трудящихся. Он принял ряд постаґновлений, которые имели целью стабилизировать положение. В одном из них говорилось, что несмотря на участие в восстании контрреволюционных элементов, его нельзя считать контрревоґлюцией, поскольку оно было действительно народным, демоґкратическим движением. В этом постановлении признавалось, что главная причина восстания - преступления прежних руковоґдителей партии и государства, а цели восставших - свобода, деґмократия и государственный суверенитет - единственно возґможная основа социализма в Европе. Правительство, говориґлось в постановлении ЦК, обязано удовлетворить законные треґбования народа.

Постановление ЦК призывало к немедленному прекращению военных действий. Обещалось, что за участие в восстании преґследований не будет. Воинским частям предписывалось не стреґлять, если они не подвергаются вооруженному нападению.

В этом же постановлении говорилось о необходимости соґздать новые вооруженные силы, которые опирались бы на рабоґчих и молодежь. Как только восстановится порядок, начнется организация национальной милиции, а прежняя политическая полиция должна быть распущена.

ЦК постановил также заменить советскую звезду на государґственном флаге Венгрии эмблемой Кошута, а 15 марта - дату начала революции 1848 года - восстановить как национальный праздник. Как только будет создана новая милиция, правительґство обещало добиться вывода советских войск из Будапешта. Оно обещало также начать переговоры с Советским Союзом о выводе с территории Венгрии всех советских войск.

Руководство партией Центральный Комитет постановил передать группе из шести человек - Анталу Апро, Каролу Кишу, Ференцу Миниху, Имре Надю и Золтану Санто. Главой этой групґ

251

пы был назначен Янош Кадар. Группе предоставлялись все полґномочия до начала четвертого съезда партии, который предполаґгалось созвать в кратчайший срок.

* * *

В Будапештском университете собрались студенты, преподаґватели и виднейшие представители интеллигенции. Они избраґли Революционный совет венгерской интеллигенции. Среди его членов было много коммунистов и сторонников Надя. В свое время они открыто выступали против Ракоши, и их престиж был очень высок. Еще до восстания, работая в кружке Петефи, они много сделали для разоблачения позорного прошлого. Имена их были известны, и были основания рассчитывать, что народ к ним прислушается. Собрание в университете попыталось сфорґмулировать программу, приемлемую и для Надя, и для народа.

В ней утверждалось:

-  промышленностью в целом и каждым заводом в отдельґности должны управлять свободно избранные Советы рабочих;

-  должна быть обеспечена свободная инициатива в хозяйстґве, отменены обязательные поставки сельскохозяйственных проґдуктов государству;

-  должна быть гарантирована полная свобода печати и собраґний.

В программе также указывалось на желательность всеобщих выборов при тайном голосовании, но не на основе многопартийґной системы, а путем выставления индивидуальных кандидаґтур.

Что же касается отношений между Венгрией и Советским Соґюзом, то программа настаивала на их немедленном пересмотре на основе полного равенства. Было выдвинуто требование пубґликации и пересмотра всех секретных торговых договоров, а также вывода с венгерской территории советских войск. Надь обещал гораздо меньше - вывести советские войска только из Будапешта. Но зато программа не предполагала отказа от Варґшавского договора, чего настойчиво требовал народ.

В истории бывают времена, когда целые народы впадают в заґблуждение. Это случилось тогда в Венгрии. Сообщение Надя о заключении перемирия и его обещание, что советские войска оставят столицу, возбудили всеобщий восторг. Отважные борґ

252

цы решили, что одержали не только моральную, но и военную победу. Хотя действительность совсем не располагала к этому, венгры повели себя как победители и принялись ультимативно диктовать свою волю. Как минимум, они соглашались на выплаґту советскими угнетателями репараций.

Пробудились провинции. Крупные провинциальные города превратились в самостоятельные политические центры. Разные провинции требовали не только немедленного вывода советґских войск, но и денонсации Варшавского договора. Горняки хотели, чтобы Надь настоял на выводе советских войск непреґменно под белым флагом перемирия. Рабочие автомобильных мастерских Сомбахтея постановили не выходить на работу, поґка с венгерской земли не уйдет последний советский солдат.

Положение обострилось еще более, когда народ принялся критиковать если не самого Надя, то состав его правительства. Говоря об "авторитете" своего правительства, Надь, скорее всего, обольщался. Но требования удалить из правительства люґдей, олицетворяющих сталинскую эпоху, были еще сравнительґно скромны. Настаивая на таких переменах, Национальный коґмитет провинции Ваш говорил уже не о венгерском правительґстве, а всего лишь о "правительстве Будапешта". А Совет рабоґчих и студентов провинции Боршод заявил о своем нежелании подчиняться правительству, которое "держится на иностранных штыках".

Особенно сложное положение создалось в Дьере. Радиостанґция Дьера перешла в распоряжение революционеров еще раньґше, чем будапештское радио. С самого начала восстания она принялась диктовать ультиматум за ультиматумом. В городе был создан временный Национальный совет, который возглавил Аттила Сигети, член Аграрной партии и депутат Государственноґго собрания. Его избрание не было случайным - Сигети был верным сторонником Надя. Кстати, именно он предложил Наґдю летом 1956 года выступить в парламенте с критикой Ракоши. Сигети старался держать события под контролем и обеспечить Надю массовую поддержку. Но его собственное положение с каждым днем становилось все более затруднительным. Коллеґги Сигети по Национальному совету в присутствии западных журналистов требовали, чтобы он позвонил в Будапешт и спраґвился о точной дате свободных выборов, которые, по их мнеґнию, должны были состояться не позже чем через три месяца.

253

Они настаивали также на немедленном перемирии и эвакуации советских войск. Если же правительство откажется выполнить эти требования, десятки тысяч жителей Дьера намеревались двинуться в столицу, чтобы присоединиться к повстанцам...

Обстановка в Будапеште тоже накалялась. 26 октября по буґдапештскому радио транслировалось обращение его работниґков к народу. В обращении говорилось:

"Наши передачи 24 и 25 октября не отражали народных интересов. Они были оскорбительны для нашей нациоґнальной чести и памяти о павших. Редакторы, журналисты и техники радио отказываются сотрудничать с авторами, которые организуют или инспирируют такого рода переґдачи. .. Честные работники радио сделают все необходимое, чтобы впредь передачи были правдивыми. Следует назвать изменниками тех, кто, уподобляясь снайперам, расстреґлявшим мирную демонстрацию в защиту демократии перед зданием парламента, ставит под угрозу само существоваґние нашей родины".

После трансляции этого обращения правительство уволило с руководящих постов всех сталинистов, а по будапештскому раґдио был передан призыв:

"Не возобновлять работу, пока советские войска не уйґдут из Венгрии!"

* * *

После краткого отсутствия вернулись из Москвы Микоян и Суслов. Они привезли подарок, который превзошел самые раґдужные надежды венгров - "Декларацию советского правиґтельства об отношениях между социалистическими государґствами".*

Начиналась она таким утверждением:

"... страны великого содружества социалистических наґций могут строить свои взаимоотношения только на принґципах полного равноправия, уважения территориальной

* Текст "Декларации" был напечатан в "Правде" 31 октября 1956 гоґда. С некоторыми сокращениями она перепечатана в журнале "Проблемы Восточной Европы" № 1:- Ред.

254

целостности, государственной независимости и суверениґтета, невмешательства во внутренние дела друг друга".

Мог ли Надь воспринять это заявление Москвы как-либо инаґче, чем признание своей правоты? Оно соответствовало принґципам, которые он сформулировал на десять месяцев ранее в полной изоляции, под постоянной угрозой ареста и гибели. Тогґда считалась ересью идея, что одобренные в Бандунге пять принґципов должны определять отношения не только между социалиґстическими и капиталистическими странами, но и социалистиґческих стран между собой.

Казалось, советское правительство пересмотрело свою позиґцию. Декларация признавала, что в отношениях между социалиґстическими государствами были ошибки. Советские руководиґтели заявили об этом недвусмысленно:

"в отношениях между социалистическими странами были нарушения и ошибки, которые умаляли принцип равнопраґвия" .

И разве буква этого документа, если не его дух, не совпадала с тем, что писал Надь:

'Тяжелое наследие сталинской эры, ее влияние и ее поґследствия должны быть в социалистическом лагере изжиґты".

Казалось, Москва признала свою вину за события в Венгрии. Она больше не перекладывала ответственность за них на "фаґшистов" или "империалистов". Декларацию можно было понять так, что венгерские события явились следствием внешней полиґтики самого Советского Союза.

Кроме того, Декларация содержала весьма важные сообщеґния. Советские войска будут выведены из Будапешта; Москва соглашалась даже на их эвакуацию со всей венгерской территоґрии. В Кремле, очевидно, поняли, что тонущие в грязи венгерґских дорог советские танки могут двигаться лишь в одном наґправлении - назад в СССР. Советское правительство, видимо, было готово посчитаться с реальностью, сохраняя при этом свой престиж и достоинство.

Казалось, советская декларация отдает должное Надю-тео- ретику и предоставляет свободу действий Надю-политику. Единґ

255

ственным ее условием, единственным ограничением было требоґвание сохранить в демократической Венгрии результаты социаґлизации. Поэтому Надю надлежало сосредоточить свои усилия на упрочении аграрной реформы, национализированной промышґленности и других социалистических начинаний. Задача нелегкая. Но дружеский жест Москвы значительно ее облегчал. Микоян и Суслов вели себя очень корректно и всячески обнадеживали Наґдя, советуя ему действовать спокойно и уверенно. В понедельґник, 29 октября, маршал Жуков, отвечая журналистам на приґеме в турецком посольстве в Москве, сказал:

"Положение в Венгрии улучшилось. Там сформироваґлось правительство, которому мы доверяем"... * * *

...Первая неделя революции заслуживает быть названной "неделей нравственного величия". В разбитых витринах стояли нетронутыми редкие и дорогие товары. Вопреки утверждениям сталинистских радиостанций о "бандитах" и "грабителях", ниґкто не прикасался к драгоценностям... На одном плакате было написано: "Так воруют венгры!", и эта надпись охраняла лучґше, чем полиция. Были и другие витрины - пустые, но в них быґли вывешены уведомления, что "нижеперечисленные товары наґходятся у швейцара".

Однако позднее наряду с политическими заключенными из тюрем освободились уголовники. Кое-кому из них удалось обґзавестись оружием. И только тогда начались вооруженные граґбежи, нападения и другие акты насилия.

Большинство повстанцев все еще было вооружено. Военные действия почти прекратились, но некоторые использовали оруґжие в других целях - они мстили. Началась охота за агентами расформированной к тому времени тайной полиции. Ее сотрудґники уже были в штатском или в простой полицейской форме без знаков отличия. Большинство из них не решалось появлятьґся на улицах, они прятались в подвалах. Когда кого-нибудь из бывших агентов узнавали, это было равносильно концу. На одном из перекрестков висел труп - последствие линчевания.

Случалось и так, что гнев обрушивался на невиновных. Фанаґтики едва не убили солдат военно-воздушных сил и военных орґкестров, на мундирах которых были синие нашивки, напоминаґ

256

ющие знаки отличия работников тайной полиции. Имели место и "народные суды", которые завершались линчеванием. Устаноґвить личность жертв этих "судов" и их действительную виновґность было, конечно, невозможно.

Наиболее серьезный инцидент случился утром 30 октября на площади Республики. Там, напротив театра Эркеля, находился Будапештский городской комитет Венгерской партии трудяґщихся. 23 октября, во время первой демонстрации, туда был направлен отряд тайной полиции из 45 солдат, которые заняли позиции с целью охраны горкома. Большинству солдат было по 21-22 года, они попали в полицию по мобилизации. Это были ноґвобранцы, которые не имели никакого отношения к зверствам этой ненавистной народу организации. Так вот, утром 30 октябґря к зданию горкома подъехал грузовик с продовольствием для солдат. Неподалеку у мясной лавки стояла длинная очередь, и было ясно, что всем мяса не хватит. В толпе распространился слух, что грузовик привез мясо для сотрудников тайной полиґции. Эту новость тотчас же сообщили действовавшим в районе вооруженным повстанцам. Они незамедлительно бросились в атаку на здание горкома, охраняемое отрядом тайной полиции. Командовавшему отрядом лейтенанту удалось взять в плен воґжака повстанцев. Он передал его секретарю будапештской парґтийной организации Имре Межо.

Ветеран гражданской войны в Испании, а затем участник французского Сопротивления, Межо был честнейшим из партийґных руководителей. Он был противником политики Ракоши, и поэтому не сделал карьеры. Вместе с Ежефом Коболом он выґступил с письменным протестом, когда Надя удалили из партийґного руководства. Еще до начала революции именно он предлоґжил включить в венгерский календарь День национального траґура в память казненного сталинистами Райка.

В то утро Межо вел переговоры с делегацией министерства обороны об организации вооруженной рабочей милиции для заґщиты, в случае необходимости, промышленных предприятий. Делегацию возглавляли полковники Ачталос и Папп.

Межо допросил переданного в его руки повстанца и понял из допроса, что нападение должно повториться. Он велел оставить пленного под стражей. Все это вместе взятое - и агенты тайґной полиции внутри здания, и грузовик с продовольствием, и приезд двух офицеров, которых тоже приняли за принадлежаґ

257

щих к тайной полиции, и арест одного из повстанцев - взбудоґражило толпу. Горком был окружен, его пытались взять штурґмом. Из здания отстреливались. Межо и его помощники телеґфонировали повсюду, ища поддержки. Телефон работал, но просьбы о помощи оказались тщетными. Ни премьер, ни другие руководители не располагали силами, которые защитили бы осажденных в здании партийного комитета.

Наконец, Министерство обороны послало три танка, чтобы разогнать толпу и прикрыть отступление защитников здания. Но когда они прибыли, повстанцы их окружили и убедили танкиґстов перейти на их сторону. Танковые орудия были направлены на обреченное здание.

Произошло нечто ужасное. Победители-повстанцы разгуляґлись вовсю. Случайно присутствовавшим иностранным корресґпондентам удалось заснять на пленку жестокую расправу. Молоґдых новобранцев забили до смерти. Тяжело раненый Имре Меґжо скончался в больнице. Полковник Ачталос был убит. Зверґски избитый Папп был подвешен за ноги на дерево. Его облили бензином и подожгли.

* * *

После ухода советских войск из Будапешта и роспуска тайґной полиции в городе осталось лишь незначительное количеґство венгерских солдат. В составе венгерских отрядов находиґлись также студенты, на которых Надь мог полностью положитьґся. Но в этих же отрядах были и выпущенные из тюрем уголовґники, и фашистские элементы. Поведение этой единственной воґоруженной силы было непредсказуемо. Назрела насущная необґходимость создать институты, способные поддержать и укрепить правопорядок, в первую очередь в самом Будапеште.

В решении этой задачи большую роль сыграл начальник будаґпештской полиции Шандор Копачи. В 1944 году, еще совсем молодым, он активно участвовал в борьбе против нацистских оккупационных войск. Воззрения Надя были ему близки. Коґпачи понимал, что восстание носит революционный характер, и самого начала волнений отказывался видеть в их участниках контрреволюционеров. Подчиненные Копачи полицейские во время вооруженных столкновений отказывались стрелять. Боґлее того, многие из них отдали свое оружие повстанцам и этим заслужили даже некоторую популярность.

258

С 28 октября Копачи и его помощники занялись организациґей новой милиции. Они старались привлечь в нее дисциплинироґванных повстанцев и солдат, которые не запятнали себя венгерґской кровью. ЗО-го октября в главном штабе Народной Армии был создан Революционный совет, который декларировал, что "армия - на стороне народа, защищающего завоевания нашей славной революции".

Создание новой милиции, переход армии на сторону революґции и поддержка правительства большинством революционных организаций обеспечили возможность создания дисциплинироґванной военной силы.

* * *

Декларация советского правительства от 30 октября призыґвала Надя защитить результаты социализации. Но разве многоґпартийная система им угрожала? Всего за полгода перед тем XX съезд КПСС признал право каждой страны избрать свой путь к социализму. Надь полагал, что именно многопартийная систеґма может стать таким особым венгерским путем. Он надеялся достичь соглашения со всеми партиями на основе общего приґзнания демократического венгерского варианта социализма.

Надь объявил по радио, что его правительство, при полном соґгласии Президиума Венгерской партии трудящихся, в целях дальнейшей демократизации отменяет однопартийную систему и постановляет, что страна должна вернуться к системе управлеґния, которая основана на коалиционном сотрудничестве партий и которая начала складываться еще в 1945 году.

Микоян и Суслов полностью поддержали Надя. Они все еще находились в здании Центрального Комитета на улице Академии, и, разумеется, невозможно было бы принять это решение без их согласия. Микоян и Суслов соглашались с Надем и Кадаром и в том, что необходимо вывести советские войска из Будапешґта, как было обещано в их заявлении от 30 октября. Они пристуґпили к переговорам о полной эвакуации советских войск с терґритории Венгрии. На эти переговоры дал согласие и Хрущев.

Во вторник, 30 октября, около 5 часов дня Надь объявил венґгерскому народу:

"Братья-венгры! По инициативе правительства эвакуґация советских войск началась!"

259

Микоян и Суслов дружески совещались с венгерскими руґководителями. С венгерской стороны переговоры вели Надь, Кадар и Тилди. Последний разъяснил с полной откровенностью, что необходимо сделать: установить многопартийную систему, вывести советские войска из Венгрии и согласиться на выход Венгрии из организации Варшавского договора. Тилди утверґждал, что осуществление этих условий - лучшее средство усґпокоить народ. Венгры, заверял Тилди, не намерены вести анґтисоветскую политику. Напротив, они хотят укрепить советско- венгерскую дружбу. Однако дружба должна держаться не на силе, а на взаимопонимании, не на подозрительности, а на доґверии.

Микоян, со своей стороны, с этими доводами согласился. Он заявил, что советское правительство и он сам лично полноґстью доверяют венгерскому руководству. Совершенно очеґвидно, признал Микоян, что советское вмешательство лишь ухудшило положение. Что бы ни случилось, заверял он, советґские войска в Венгрию не возвратятся. Москва обещала строґго придерживаться своей декларации от 30 октября. Обсуждать детали советская делегация не хотела: теперь венгерские товаґрищи должны действовать как сочтут нужным. Единственная просьба Микояна - предотвратить реставрацию старого режиґма. А также - и это Микоян считал самым важным - Венгрия не должна превратиться в антисоветскую базу. Единодушие быґло полным. Сомневаться в искренности Микояна не было осґнований.

* * *

В Венгрии имелись демократические традиции, но подлинно демократической системы управления никогда не было. Во время революции 1848-49 гг. венгерский народ был так изнуґрен борьбой, что у него недостало энергии укоренить демократиґческие институты. В последующий период (1848-1918) страна была европеизирована. Однако полуколониальное положение Венгрии и господство феодальных устоев сказывалось на всем, начиная с парламента и кончая общественными организациями. Революция 1918 года длилась всего несколько месяцев, а приґшедший ей на смену режим Хорти постарался, чтобы революция прочно ассоциировалась в общественном сознании с диктатурой Бела Куна 1919 года.

260

При Хорти (1919-1944) в стране существовал парламент, в котором была даже оппозиционная партия, и относительная своґбода печати и слова. Но сохранялись крупные поместья, крестьяґне не имели земли, положение рабочих было совершенно бесґправным, в стране насчитывалось 3 миллиона бедняков. Шовиґнизм и расовые предрассудки тормозили развитие Венгрии, поґродив в конечном счете фашизм 40-х годов.

После 1945 года возможности демократического развития были сильно ограничены советской оккупацией. Затем утверґдился диктаторский режим Ракоши и Гере. Но несмотря на то, что коммунистическая партия и даже само слово "социализм" были дискредитированы, в 1956 году не нашлось бы ни одґного здравомыслящего политика, которому пришло бы в гоґлову агитировать рабочих и крестьян, чтобы они вернули "свои" фабрики и землю прежним собственникам. Крестьяне, котоґрых долгие годы донимали реквизициями в пользу государстґва, часто полностью лишая продовольственных запасов, и котоґрые пережили насильственную коллективизацию, хотели тольґко одного - стать действительными собственниками обрабатыґваемой ими земли, мирно и спокойно трудиться. А рабочие доґбивались передачи предприятий в подлинно групповую собственґность.

Следовало приблизить социально-политическую структуру Венгрии к таким государствам как Австрия, Швеция или Финґляндия (это относилось и к области прав человека, и к междуґнародному статусу страны, к обеспечению ее национальной и государственной независимости).

Однако было неясно, возможно ли без конфликтов и катаґстроф соединить в одном обществе политические и экономичеґские характеристики разных систем, действуя то путем предоґставления займов, то путем политического давления, то, накоґнец, обоими этими способами одновременно. Также было неґясно, насколько устойчивой окажется новая государственная структура перед иностранными влияниями. Как говорят венгґры, все это было "музыкой будущего". Но не вызывало сомнеґния, что обновленная Венгрия может стать одним из самых инґтересных государств современного переменчивого мира.

Мог ли в Венгрии 1956 года возродиться фашизм?

Нет нужды отрицать, что фашизм пустил в Венгрии глубокие корни, и его ростки начали проступать в дни революции. Хор-

261

тисты часто хвастали, что первой в мире фашистской страной была вовсе не Германия, и даже не Италия, а Венгрия - еще с 1919 года. В стране оставались бывшие члены фашистских орґганизаций и поклонники фашистских идей. Конечно, какая-то часть эмигрировала, но некоторые продолжали жить на родине, а кое-кто возвратился в дни революции. Фашисты восприняли провал коммунистов как подтверждение правильности своего антибольшевизма. Десятилетний советский гнет необычайно обострил венгерский национализм. Двадцать пять лет антисемиґтизм был официальной политикой хортистов, достигнув кульґминации при истреблении венгерских евреев в газовых камерах концентрационных лагерей. А тот факт, что при диктатуре Раґкоши - Гере большинство руководителей оказалось еврейского происхождения, содействовал не только сохранению, но и росту антисемитских настроений. Сам Ракоши и другие близкие ему партийные вожди-евреи были так озабочены сокрытием своего еврейства, что не отваживались бороться с антисемитизмом.

И все же можно определенно утверждать, что серьезной опасґности возрождения фашизма в Венгрии не было - хотя бы потоґму, что он потерпел поражение во всем мире. Прежде он захваґтил венгров только потому, что процветал в Западной Европе. Большинство венгров фашизму не сочувствовало. Они стремиґлись догнать демократический Запад. Народ мечтал о большей свободе и лучшей жизни. Меньше всего хотела Венгрия менять одну диктатуру на другую. Она была по горло сыта ими после тридцатилетнего опыта. Способные видеть и анализировать понимали, что огромная симпатия, с которой была встречена венгерская революция во всем мире, исчезнет немедленно, есґли в ней возобладают фашистские тенденции. Это было ясно даґже тем, кто стоял на крайнем правом фланге. Если страна расґсчитывала на моральную и материальную помощь Запада, ей надґлежало избрать путь демократии.

Сам Надь был особенно озабочен будущим коммунистичеґской партии, то есть Венгерской партии трудящихся.

Фактически эта партия прекратила свое существование. Пеґрестал выходить ее главный печатный орган. Большинство ее помещений было разорено толпой. Коммунисты сжигали свои партийные билеты. На одной из улиц Будапешта можно было виґдеть прикрепленный к стене партбилет. Рядом его бывший облаґдатель написал:

262

"Удостоверение о моей узколобости. В назидание люґдям" .

Объяснить, что не все коммунисты виноваты перед народом, быґло невозможно. Единственным выходом представлялось создаґние новой партии. С этим согласился и Кадар. Он был готов, виґдимо, идти даже дальше, как это вытекает из его интервью с итальянским журналистом.

"Какой коммунизм вы отстаиваете, господин Кадар?" - спросил итальянец.

"Новый коммунизм, - последовал ответ Кадара. - Комґмунизм, который родился из революции и не имеет ниґчего общего с кликой Ракоши - Гере".

"Будет ли этот новый коммунизм подобен югославґскому или польскому?"

"Он будет венгерским, - сказал Кадар. - Это будет еще один - третий - тип коммунизма, не похожий ни на тито- изм, ни на коммунизм Гомулки".

"Каков же он будет?"

"Это будет марксизм-ленинизм, приспособленный к осоґбенностям нашей страны. Он не будет инспирирован ни Соґветским Союзом, ни кем-либо еще. Повторяю, это - венґгерский национальный коммунизм. Он явится детищем наґшей революции, при которой, как вы знаете, многие честґные коммунисты сражались бок о бок со студентами и раґбочими".

"Верно ли предполагать, что ваш новый коммунизм буґдет сочетаться с демократией?"

"При нашем коммунизме будет оппозиция, а диктатуры не будет. Голос оппозиции будет важен потому, что наш коммунизм должен представлять венгров, а не интересы международного коммунистического движения".

Надь никогда бы не решился высказать то, что сказал Кадар...

Можно было предвидеть, что при свободных выборах партия получит в лучшем случае 6-8% голосов. Но все-таки с ней приґшлось бы считаться. Венгерское коммунистическое движение не было исключительно сталинистским. Оно не исчерпывалось террором, угнетением и вероломством. Честность и смелость, свободолюбие и патриотизм - его неотъемлемые особенности. Не будь этих черт, не было бы и революции 1956 года.

263

Почему революция разразилась именно в Венгрии? Может быть, из-за низкого уровня жизни? Но жизненный уровень в Румынии и Болгарии был еще ниже. Может быть, потому, что были оскорблены национальные чувства венгров? Но то же саґмое было и в других странах Восточной Европы. Советские войґска стояли и в Румынии, и в Польше. Может быть, из-за кроваґвых чисток? Но процессы Сланского в Чехословакии и Костова в Болгарии были не лучше расправы с Райком. Из-за раболепґства, тупости и преступности венгерских вождей? Но Червенков в Болгарии вел себя не менее лакейски, Георгиу Деж был не умнее, а Энвер Ходжа в Албании - не меньший преступник, чем Ракоши и Гере. Может быть, в силу традиционных связей Венгґрии с Западом? Но эти связи значительно сильнее в Чехословаґкии. Может быть, потому, что Венгрия - не славянская страна? Но Албания и Румыния - тоже не славянские страны, а славянґская Югославия порвала с Советским Союзом на несколько лет раньше. Может быть, венгерские события стимулировались примером югославского соседа? Но Югославия имела общую границу с тремя другими странами, в которых правили коммуґнисты. Может быть, потому, что у Венгрии было фашистское прошлое? Но прошлое Восточной Германии было таким же.

Каждый из перечисленных фактов сыграл какую-то роль. Но был один - только венгерский, и он оказался решающим. Тольґко в Венгрии в рядах самой компартии развивалось два взаим- ноисключающих течения. Этому способствовала упорная борьба Надя против Ракоши и еще то, что при однопартийной системе инициатива принадлежала только членам компартии. Борьба чаґсти коммунистов с режимом Ракоши укрепила их нравственный авторитет в народе. В будущей политической борьбе при многоґпартийной системе этим не следовало пренебрегать.

* * *

Первые сообщения о переходе границы советской армией и о продвижении ее вглубь страны достигли столицы в среду веґчером. Надь было подумал, что речь идет о маневре, связанном с отходом советских частей из Венгрии. Но уже в четверг утром сообщения стали вполне определенными. Транспортные служаґщие и железнодорожные рабочие телефонировали о широком поґтоке советских танков и транспортеров, который хлынул назад.

264

Но во времена сумятицы одни сообщения опровергают другие, и не сразу можно разобраться в том, что же происходит на самом деле. Можно было предполагать, что меры были приняты еще до прилета Микояна в Москву и не отражали новой политической ситуации: ведь нужно время, чтобы повернуть огромную военґную машину. Микоян по каким-то непонятным причинам не даґвал о себе знать. Москва хранила молчание. Кремль затаился.

Вся страна настаивала, чтобы Венгрия объявила себя нейґтральной страной. Делегации рабочих, одна за другой, шли к Наґдю с этим требованием. Надь вызвал советского посла Юрия Андропова и потребовал объяснений. Почему советское правиґтельство отступило от своей же декларации?

Посол ответил, что не располагает точными сведениями, и выґразил готовность запросить свое правительство. Он добавил, что обратные передвижения совершенно естественны. Они нужны во избежание инцидентов при отходе. Если бронированные автомоґбили окружили аэродром, то только для обеспечения безопасґности при эвакуации раненых офицеров и солдат, а также членов семей военнослужащих. Ничего другого эти меры не означают.

Надь засомневался, не разыгрывает ли Андропов дурака. Но положение было слишком серьезным. А посол просто врал. В бытность свою в Москве Надь мог не раз наблюдать такого сорґта поведение. Если Кремль не счел нужным дать ему хоть скольґко-нибудь убедительное объяснение происходящего, это значиґло, что с Надем больше не считались. Однако еще вчера Надь виґдел, что советское руководство его поддерживает, еще вчера

ему казалось, что в Москве его считают другом.

* * *

За полтора года перед этими событиями, когда его сняли с поґста премьера, Надь дал себе клятву никогда впредь не доверять кремлевским вождям. И вот они провели его снова.

Это было наглым нарушением принципов, торжественно сформулированных в советской декларации всего несколько дней назад: "полное равенство прав"; "уважение независимости и суверенитета государств"; уважение территориальной неприґкосновенности"; "невмешательство во внутренние дела других государств". Слова, слова, слова. Третьего дня все это было наґпечатано в "Правде", а теперь растоптано...

265

"Решения XX съезда, их историческое значение..." - с XX съездом тоже было покончено.

Надь попросил, чтобы Андропов запросил из Москвы разъясґнения и передал туда его протест. Даже если хоть один шанс из ста был за то, что случилось недоразумение, Надь не хотел им пренебрегать. С военной точки зрения, положение было безысґходным. Надеяться на военную помощь из-за рубежа не прихоґдилось. Надь был достаточно реалистом, чтобы понимать бесґцельность просьб о такой помощи. На его вопрос Андропову, поґчему Советский Союз не выполнил своего торжественного обеґщания не посылать в Венгрию войска, тот просто промолчал.

Что оставалось делать? Надь созвал Исполнительный Комитет компартии. В заседании участвовали Кадар, Миних, Лукач, Сан- то, Лошончи, Апро и Киш. Все сошлись на том, что Советский Союз фактически нарушил свои обязательства по отношению к Венгрии, вытекающие из Варшавского договора, а потому премьеру надлежит провозгласить Венгрию нейтральной страной.

Президент Венгрии Иштван Доби одобрил это решение Исполґнительного Комитета. Ведь и Варшавский договор, и соглашение Надя с Микояном Советским Союзом попраны, поскольку соґветские войска - снова на венгерской земле.

Первую советскую интервенцию можно было оправдать просьбой о помощи со стороны венгерского правительства. Но вторая? - Теперь законное венгерское правительство протестоґвало против интервенции. Согласно советской Декларации от 30 октября,

"размещение войск того или иного государства - участґника Варшавского договора производится по договоренґности между всеми его участниками и только с согласия того государства, на территории которого по его просьбе размещены или имеется в виду разместить эти войска".

Но было ли получено согласие всех государств - участников Варшавского договора, чтобы волны танков затопили венгерґские дороги? Или, может быть, сама Венгрия согласилась на прибытие советских войск? Или она вызывала их? Советский Союз превратил свою же Декларацию в грязный клочок бумаґги! И все же Совет министров Венгрии предпринял еще одну поґпытку. Члены венгерского правительства собрались специально,

266

чтобы выслушать объяснения советского посла. Встреча была напряженной и мучительной. Андропов выглядел как бы неґвыспавшимся. Он силился умалить военную угрозу. "Говорить о массовом вторжении советских войск - преувеличение", - уверял он. Просто одни части заменяются другими. Ничего суґщественного не случилось.

Более десяти лет назад Надь, будучи тогда министром сельґского хозяйства, заявил официальный протест по поводу истребґления советскими солдатами фруктовых деревьев. Теперь быґла под угрозой судьба Венгрии. Надь, единственный коммунист, который решался говорить правду Ворошилову, говорил теперь Андропову, что у правительства Венгрии имеются достоверные сведения о свежих советских воинских частях, перешедших венґгерскую границу. Надь потребовал их увода. Надь сообщил также Андропову, что Венгрия решила выйти из Организации Варшавского договора и стать нейтральной. Правительство обґратится в Организацию Объединенных Наций с ходатайством заґщитить нейтралитет Венгрии.

Андропов обещал немедленно запросить ответ Москвы.

О решении правительства Надя были уведомлены главы всех дипломатических миссий в Будапеште. Надь направил телеґграмму Генеральному секретарю Организации Объединенных Наций Хаммершельду. Он информировал его о создавшемся поґложении и просил включить венгерский вопрос в повестку дня начинавшейся XI сессии Генеральной Ассамблеи. Гейзе Лошонґчи было поручено встретиться с аккредитованными в Будапешґте представителями иностранной печати.

Будапештское радио передало обращение Надя к народу:

"С чувством глубокой ответственности перед венгерґским народом и историей, в соответствии с желанием милґлионов венгров, правительство провозглашает нейтралиґтет Венгерской Народной Республики! Венгерский народ готов поддерживать самые лучшие отношения со своими соседями, с Советским Союзом и с другими государствами мира на основе независимости и равенства, в духе Устава Организации Объединенных Наций.

Венгерский народ будет и в дальнейшем укреплять и развивать достижения своей национальной революции, не присоединяясь ни к какому блоку. Вековые мечты венґ

267

герского народа осуществились. Революционная борьба венгров в прошлом и ныне за свободу и независимость заґвершилась победой. Опыт этой героической борьбы побуґдил Венгрию пересмотреть свои отношения с другими страґнами, понять, что ее жизненные государственные интересы - в нейтралитете. Мы призываем наших соседей, ближние к нам и дальние государства, уважать решение нашего наґрода".

* * *

Нет оснований полагать, что Микоян был неискренен, когда договаривался с Надем, Кадаром и Тилди о выводе из Венгрии советских войск и соглашался на ее выход из Организации Варґшавского договора. Но приехавший с соответствующими полноґмочиями Микоян, вероятно, не знал, что в его отсутствие Моґсква изменила свою точку зрения. Достигнутые в Будапеште соґглашения были отменены Постановлением Президиума Верховґного Совета СССР за несколько часов до возвращения Микояна в Москву.

Верховный Совет СССР является, по конституции, высшим органом власти, и он вынес решение не допускать откола Венгґрии от социалистического лагеря. Советское руководство приґнялось действовать в направлении, диаметрально противоположґном одобренному за двое суток перед тем. Этот поворот невозґможно объяснить ни опрометчивостью, ни идеологической догґмой, хотя в какой-то мере имело место и то, и другое. У кремґлевских руководителей не было заранее выработанной твердой политической концепции на такой непредвиденный случай. Но у них был здравый смысл, и вряд ли им доставляло удовольґствие сознавать, что весь мир станет свидетелем той легкости, с которой они нарушают свои же дипломатические и партийные обязательства.

Крутой поворот советской политики ошибочно было бы объґяснять какой-либо одной причиной. На первом месте тут следуґет поставить интересы советской империи. За исключением Беґрии, с которым уже покончили, и Маленкова, который некотоґрое время поддерживал Берию, все советские руководители стояли за сохранение целостности этого сталинского наследия. К тому же международная обстановка в тот момент не только не

268

препятствовала новому повороту советского курса, но, скорее, ему благоприятствовала. Нападение на Суэц глубоко потрясло и Запад и Азию. Хотя англо-франко-израильские действия могґли быть оправданы, создавалось впечатление, что Великобритаґния и ее союзники намеренно воспользовались событиями в Венгрии, чтобы достичь своих целей на Ближнем Востоке.

Советские руководители получили, в свою очередь, возможґность извлечь выгоду из этих обстоятельств. Как было не восґпользоваться замешательством, которое вызвал суэцкий конґфликт, когда он целиком поглотил внимание генеральной Асґсамблеи, вынудив ее срочно обсуждать ситуацию на Ближнем Востоке! К тому же Суэцкая кампания породила разлад между странами Запада: французы и англичане настаивали на интервенґции, а Соединенные Штаты - на мирном решении конфликта. Можно ли было мечтать о лучших условиях для советской оккуґпации Венгрии?

И, наконец, большим подарком для Москвы была как раз в это время протекавшая в Соединенных Штатах предвыборная кампания.

Вызванные венгерскими событиями осложнения были явно на руку части кремлевского руководства. Группа Молотова - Кагановича указывала на них, а также на польские события как на подтверждение правильности своей позиции, противопоґложной позиции Хрущева. Они получили возможность утверґждать, что венгерская революция - прямое следствие XX съезґда КПСС, "еретической", "либеральной" тактики Хрущева. "Венгерская контрреволюция" не случилась бы, если бы Ракоґши не выпустил страну из ежовых рукавиц. Сталинисты нашли ценное для них доказательство, что политика Хрущева ослабляґла советскую империю и "лила воду на мельницу" империалиґстов.

Защищаясь, Хрущев говорил, что венгерские события - прямой результат политики Сталина и его сподвижников, что они виновны в подрыве авторитета прежнего режима, они довеґли народ до восстания против власти и тех, кто ее осуществлял.

Впрочем, в тот момент Хрущеву было не до идеологических и моральных дискуссий. Ему приходилось думать прежде всего о собственном положении в политбюро. Он понимал, что оно поґшатнулось, и нужно заново захватывать инициативу. Ему необґходимо было опровергнуть молотовское обвинение в "либераґ

269

лизме", продемонстрировать, что он не меньше других дорожит целостностью империи, что он способен расправиться с инакомыґслием и отразить "происки империализма". Короче говоря, перґвой заботой Хрущева было предотвращение консолидации враґждебной ему коалиции - сторонников Молотова и военных. Он торопился выступить как надежный представитель генералитеґта, а потому даже решительнее, чем другие, настаивал на интерґвенции. Колебаться было некогда, ибо на карту было поставлеґно его будущее, а, может быть, и его жизнь.

Не было времени раздумывать о том, что новое решение проґтиворечило недавней декларации советского правительства и основным принципам марксизма-ленинизма. Не имело значения, что у всех были свежи в памяти слова Маркса, что не может быть свободным народ, угнетающий другие народы, как и рассуждеґния Ленина, что ничего плохого не случится, если от России отґделятся Финляндия, Польша или Украина, что думающие инаґче - шовинисты.

* * *

Численность советских войск на венгерской земле продолжаґла расти. Однако Надь запретил оказывать им вооруженное соґпротивление. Когда советские танки стали окружать аэродромы, венгерские солдаты хотели вступить в бой, но последовал приґказ не стрелять.

Была получена нота Юрия Андропова. Советский посол увеґдомлял венгерское правительство, что демонстранты грозят наґпадением на советское посольство и что если венгерские власти не могут обеспечить порядок, необходимо просить помощи соґветских войск.

Надь вызвал к телефону Бела Кираи, которому была поруґчена оборона Будапешта, и предложил ему немедленно отпраґвиться к советскому посольству, чтобы урегулировать положеґние. Надь не хотел давать Москве даже ничтожного повода для оправдания интервенции.

Примерно через час из советского посольства была получена вторая нота. Москва соглашалась на создание смешанной комисґсии для обсуждения вопроса об отводе советских войск. В ноґте сообщалось, что на следующее утро в венгерский парламент

270

прибудет с этой целью советская делегация во главе с генераґлом Малининым.

Генерал Кираи телефонировал из советского посольства, что, когда он прибыл туда с моторизованной пехотой и броневиками, у здания не было ни одного демонстранта. Кираи беседовал с послом СССР, и они вместе признали инцидент исчерпанным.

В ночь на 1 ноября два венгерских журналиста под проливґным дождем прибыли на аэродром в Матиашфолде. Вместе с наґциональным гвардейцем они подошли к советскому лагерю. Неґсколько солдат несли воду к дому, перед которым стоял бронеґвик. Они выглядели усталыми и апатичными. Впоследствии журґналисты опубликовали свою беседу с солдатами советской арґмии на окраине венгерской столицы.

-      Откуда вы приехали? - спросили мы.

-     Из Темешвара (румынский город около венгерской границы - Ред.), - ответил один из них.

-      А что вы тут делаете?

-     Нам сказали, что на Венгрию напали немецкие фашисґты, и мы должны защищать ее.

В субботу было сформировано новое правительство. Коммуґнисты и социал-демократы имели в нем по три министерских меґста, крестьянская партия Петефи получила два министерских портфеля. Революционные вооруженные силы тоже имели своґего представителя.

За последние десять лет ни одно венгерское правительство не пользовалось таким доверием, как это. Оно составилось из комґбинации разных направлений - как левых, так и правых. Но ни правительство в целом, ни кто-либо из его министров никоим образом не посягал на "завоевания социализма".

Организация национальной гвардии заметно укрепила поряґдок и общественную безопасность. Революционный комитет по поддержанию порядка назначил генерала Бела Кираи начальниґком национальной гвардии, а его помощником - Шандора Коґпачи, который служил прежде в полиции в чине полковника. Город патрулировали смешанные подразделения гвардейцев и полицейских. Они проверяли документы у автомобилистов и пеґшеходов, отбирали оружие у тех, кто не принадлежал к гвардии или полиции. Таким образом порядок и безопасность были поґ

271

чти полностью восстановлены. Имелось и еще одно убедительное свидетельство укрепления авторитета правительства. Бывшим агентам тайной полиции было предложено сдаться властям. Их заверили, что после проверки все невиновные в зверствах полуґчат свободу. Началась регистрация. Никто больше не трогал люґдей, за которыми еще два дня назад на улицах Будапешта шла жестокая охота. В субботу на регистрацию явилось столько наґроду, что большинству было предложено возвратиться домой и прийти в понедельник. Успешно проходила и реорганизация комґпартии. Новый партийный орган "Непсабадшаг" беспрепятственґно продавался в тех же кварталах, где прежде жгли "Сабад Неп". В передовице новой газеты было напечатано объявление:

"Желающие вступить в партию должны знать, что членґский билет не обеспечит им важный пост или высокое поґложение. Никаких привилегий у них не будет. Перед нами стоят сложные задачи, предстоит трудная и неблагодарная работа. Впереди суровое будущее - без почестей и верхоґвенства, искусственно поддерживаемого штыками. Мы много потеряли, но зато восстановили честь социализма".

Венгерские руководители старались убедить Советский Соґюз, что новая Венгрия ему не враг, что, наоборот, ее дружба наґдежнее, чем при Ракоши.

Министр без портфеля Ференц Фаркаш заявил по радио:

"Добившись признания нашего нейтралитета, мы будем поддерживать искренние и дружеские отношения со всеми социалистическими странами, как в экономике, так и в культуре".

По радио выступил кардинал Миндсенти.

"Даже в нашем трудном положении, - сказал глава венгерской католической церкви, - мы надеемся не иметь врагов, так как ни к кому не испытываем вражды. Мы хоґтим жить в мире с народами всех стран...

Наше будущее зависит от решения советской империи, войска которой находятся на нашей территории. Радио соґобщает, что численность советских солдат в Венгрии возґросла. Но мы заявили о своем нейтралитете. Мы не даем никакого повода для кровопролития. Неужели вожди соґ

272

ветской империи не понимают, что наше отношение к соґветскому народу улучшится, если нас перестанут притесґнять? Нападают только на врагов. Мы же не воюем с Советґским Союзом, а потому надеемся, что советские воинские подразделения уйдут из нашей страны".

В эти трагические часы правительство и народ Венгрии были едины. Жители города и деревни пытались внушить советским солдатам, что венгры им не враги. Радио города Печ обращалось к советским солдатам:

"Враги венгерского народа распространяют слухи о контрреволюции в Венгрии , о том, будто власть захватиґли фашисты и реакционеры, которые стремятся восстаноґвить ненавистный народу старый режим. Этим объясняґют ваше прибытие сюда...

Но это - ложь. Власть находится в руках венгерского народа. Мы хотим, чтобы Венгрия стала свободной, незаґвисимой и демократической страной. Мы не намерены сноґва сажать себе на шею банкиров и аристократию, но мы не желаем больше подчиняться и сталинистской клике Ракоґши, которая ограбила нашу страну, причинила нам страдаґния, ввергла в нужду... Вы - советские граждане. Живите, как сочтете нужным. А нам, венграм, не мешайте устроить нашу жизнь в нашей стране, как мы хотим. Двенадцать лет назад вы принесли нам свободу, и мы вам благодарны за это. Но зачем вы лишаете нас этой свободы сегодня? Мы хотим жить в мире с вами и с другими народами. Наш наґрод долго страдал. Возвращайтесь домой, не мешайте нам жить спокойно и мирно".

Такие призывы слышались отовсюду.

Финалом совместных усилий народа и правительства явилась поездка военной делегации, в состав которой вошли Ференц Эр- деи, генералы Пол Малетер и Иштван Ковач и полковник Мик- лош Суч, в маленький поселок Токол на острове Чепель, где расположилась главная ставка советских войск. Делегацию приґняли генералы Малинин, Степанов и Чербанин. Переговоры наґчались в субботу, 3 ноября, около 10 часов вечера.

Получив сообщение о возобновлении венгро-советских переґговоров, Совет Безопасности Организации Объединенных Наций,

273

который в ту же субботу вечером приступил к дискуссии о полоґжении Венгрии, единогласно постановил отложить обсуждение до понедельника. Многие делегаты, правда, высказывали сомнеґние в доброжелательности Москвы и искренности ее намерений. Однако представитель СССР в ООН Соболев заверил Совет Безґопасности, что переговоры возобновились. Это подтвердили представители Венгрии и Югославии.

Генерал Малетер сообщил в Будапешт генералу Кираи, что переговоры в Токоле ведутся в мирной и даже дружеской обґстановке. До полуночи делегация поддерживала связь с членаґми венгерского правительства, которые собрались в здании парґламента. Надь тоже был там, чтобы следить за ходом переговоґров.

В полночь связь прервалась. В комнату, где велись переговоґры, в сопровождении вооруженной охраны вошел незнакомый человек в штатском. Это был генерал Иван Серов, руководитель советских органов безопасности. Он объявил, что члены венгерґской делегации арестованы. Советский генерал Малинин решиґтельно протестовал и даже выругался, но Серов отвел его в стоґрону и пошептал что-то на ухо. После этого Малинин приказал советской делегации покинуть помещение и, явно потрясенный, вышел сам.

В истории Венгрии уже был подобный случай. В 1544 году туґрецкий султан Сулейман пригласил к ужину венгерского дворяґнина Балинта Торока. Во время пира Торок заподозрил неладґное и захотел вернуться домой. Султан, однако, настаивал, чтоґбы гость остался. "Вы ведь еще не отведали черного супа", - гоґворил султан. Под "черным супом" он подразумевал кофе. Когґда же кофе был подан, янычары султана напали на Торока и надели на него кандалы. С тех пор "черный суп" стал у венгров синонимом коварства.

* * *

В эту субботу Надь заночевал в здании парламента. Около чеґтырех утра его разбудили сообщением, что советские войска атаґковали Будапешт. О Малетере и других членах военной делегаґции известий не было. Телефон советской ставки не отвечал.

Около половины шестого Надь выступил по радио:

274

"Сегодня на рассвете советская армия начала наступлеґние на венгерскую столицу с явным намерением низлоґжить законное демократическое правительство Венгрии.

Наши войска действуют.

Правительство остается на своем посту.

Я оповещаю об этом народ нашей страны и весь мир".

Во время выступления Надя уже слышался отдаленный гроґхот артиллерии и треск пулеметов.

Несколько минут спустя радио передало приказ министру обороны Палу Малетеру и начальнику генерального штаба Ишт- вану Ковачу немедленно вернуться, чтобы приступить к исполґнению своих обязанностей. А еще через несколько минут быґло передано следующее сообщение:

"Венгерское правительство предлагает советским солдаґтам и офицерам прекратить огонь, избежать кровопролиґтия. Русские - наши друзья и останутся нашими друзьями в будущем".

Но никто уже не обольщался иллюзиями, что эти призывы найдут отклик.

Около 6 часов утра Надю стало известно, что сформировано оппозиционное правительство во главе с Яношем Кадаром. Эта новость была для него большим ударом, чем известие о советґском вторжении. Накануне сам Надь настоял, чтобы Кадара включили в правительство. Он мог еще допустить, что Кадар беґжал, потому что струсил, но не мог поверить, что тот сознательґно изменил своей стране и ему, Надю. "Кто предан коммунистиґческому идеалу, тот верит в будущее", - писал Кадар. Но все- таки в будущее, а не в советские танки? Как удалось уговорить его так поступить?

Телефон сообщил, что советские танки приближаются к здаґнию парламента. Все было кончено...

Не удивительно, что Надь потерпел неудачу. Он хотел невозґможного. Он хотел остаться человеком среди чудовищ, остатьґся венгром. Он хотел быть подлинным коммунистом и настоґящим патриотом одновременно, а это невыполнимо.

Честный венгр и истинный друг Москвы! Его предали те, ради кого Надь рисковал жизнью, его обманули кремлевские вожди, которым он верил, которым он - надо это признать - служил.

275

Не он им изменил - они его бросили. Его раздавили люди, интеґресы которых были ему дороже своих собственных, которым он доверился даже после того, как они обманули его. Теперь он оказался в западне.

Такова была награда за сорокалетний партийный стаж, за поґдорванное тюрьмами здоровье, за преданность идее, вплоть до жертвования своей честью. Катившие по улицам Пешта советґские танки приближались, чтобы его раздавить. Но несмотря на то, что случилось, имя Надя навсегда останется символом борьґбы за свободу Венгрии.

... Танки приближались. Вместе с ближайшими помощниками- коммунистами, которым теперь более других грозила месть соґветских руководителей, Надь сел в машину и направился в югоґславское посольство, чтобы просить политическое убежище.

Надь и его соратники хотели остаться в Венгрии и участвовать в восстановлении нормальной жизни в стране. Но они намереваґлись заручиться гарантиями личной безопасности. Если бы это не удалось, они предпочитали уехать в Югославию - страну с коммунистическим правительством, не подвластную Советскоґму Союзу.

21 ноября Кадар в письме югославскому правительству под- вердил свои неоднократные устные заявления, что он "не наґмерен расправляться с Надем и его окружением за их прошлую деятельность". Он добавлял:

"Я подтверждаю, что эти люди не нуждаются в политиґческом убежище. Они могут покинуть югославское посольґство и вернуться к себе домой".

Получив эти письменные заверения, Надь и его друзья решиґли разойтись по домам.

Неизвестно, верил ли Надь Кадару. Покинуть югославское посольство его вынуждало и то обстоятельство, что ему стало не очень удобно там оставаться. 11 ноября, через семь дней поґсле предоставления Надю убежища в посольстве, маршал Тито посетил далматский порт Пула и выступил там в Доме Народґной армии с речью, в которой содержались выпады против Наґдя и оправдания Кадара. После этого чувство собственного доґстоинства не позволило бы Надю продолжать пользоваться югославским гостеприимством, если был хотя бы один шанс из ста остаться в родной Венгрии.

276

Эту надежду укрепили и полученные от Кадара гарантии безґопасности.

23 ноября в 6.30 вечера Надь и его друзья вышли из посольґства, поблагодарив югославское правительство за помощь и преґдоставление убежища. Все они известили родственников и близґких по телефону, что скоро будут дома. Заместитель Кадара Ференц Миних выслал за ними автобус.

Около посольства стояли советские броневики. В этом не виґделось ничего тревожного, так как посольство находилось под постоянным наблюдением с 4 ноября. Едва ли Надю было изґвестно, что людей, пытавшихся навестить его в посольстве, поґпросту арестовывали. В автобусе, который пришел за Надем и его друзьями, находились офицеры советского МВД.

Когда Имре Надь вошел, кто-то - кажется, шофер, - прошепґтал: 'Товарищ Надь, вас привезут не туда, куда обещали". Надь тотчас же вышел из автобуса. За ним последовали его спутники. По настоянию Надя вышли и советские офицеры.

Югославский посол распорядился, чтобы двое сотрудников посольства поехали с Надем и его спутниками. Но как только автобус отъехал, в него вскочил офицер МВД. Миновав, не остаґнавливаясь, дом Надя, шофер затормозил перед зданием, где поґмещалось советское военное командование. Вышедший оттуда советский подполковник предложил пассажирам следовать за ним. Югославские дипломаты отказались подчиниться, но их вытащили силой вместе с Надем и остальными.

Югославские дипломаты протестовали и подчеркивали, что нарушается соглашение, достигнутое между их и венгерским правительствами, но советский подполковник ответил, что он ничего об этом соглашении не знает и подчиняется приказам своґего начальства.

В 8 часов вечера в тот же день по будапештскому радио быґло передано следующее сообщение:

"Как известно, бывший глава правительства Имре Надь и несколько его сторонников 4 ноября обратились в югоґславское посольство с просьбой о предоставлении им убеґжища. Имре Надь и сопровождавшие его лица обратились к венгерскому правительству за разрешением на их выезд из Венгрии в какую-либо другую социалистическую страну. Право на убежище в югославском посольстве истекало

277

22 ноября. С разрешения венгерского правительства Имґре Надь и другие выехали 23 ноября из Венгрии в Румыґнию".

Этому сообщению не мог поверить никто, и меньше всего - !ш авторы. Югославия немедленно заявила протест, в котором говорилось, что Надь не имел намерения покидать Венгрию, что он и члены его кабинета "во время своего пребывания в югоґславском посольстве... отклонили предложение выехать в Румыґнию". Ответ правительства Кадара на эту ноту последовал тольґко 1 декабря. В нем утверждалось, что дело Надя касается тольґко Венгрии, а югославскому правительству предлагалось считать инцидент исчерпанным.

Чтобы рассеять беспокойство за судьбу Надя, Кадар сам выґступил по радио.

"Мы не собираемся судить Надя и его сторонников за их прошлую деятельность, - сказал Кадар. - Наши обязаґтельства мы выполним. Мы не считаем их отъезд окончаґтельным, но Нддю и другим лучше на время покинуть венгерскую землю".

Однако не прошло и четырех недель, как Надя и его сторон- никовназвали "изменниками".

Центральный комитет Венгерской партии трудящихся, котоґрый еще в декабре 1956 года, осуждая поведение Надя во вреґмя революции, все же признавал его заслуги в непосредственно предшествовавший ей период, сделал 27 февраля 1957 года заґявление, согласно которому Надь и его сторонники "до 23 окґтября были авангардом революции, а после 4 ноября оказались в ее арьергарде". Аналогичное заявление было опубликовано советским правительством.

Ходили слухи, что Надя видели в коридоре тюрьмы на улиґце Фо, когда его вели на допрос. Было ясно, что его судьба цеґликом зависит от его советских тюремщиков.

В ноябре 1957 года многие участники движения интеллигенґции, вызвавшего венгерскую революцию, были преданы суду и

приговорены к длительным срокам заключения.

* * *

Осенью 1957 года в Москву на празднование годовщины Окґтябрьской революции съехались представители коммунистичеґ

278

ских партий всего мира. Хрущев был тогда на вершине своей славы. Подавление революции в Венгрии способствовало укрепґлению его положения. Все соперники Хрущева - Маленков, Моґлотов, Каганович и Жуков - были устранены. Присутствие на юбилейных торжествах представителей Югославии тоже подтверґждало политические успехи Хрущева. Однако югославская делеґгация отказалась присоединиться к совместному коммюнике коммунистических партий. Отношения между Югославией и СССР снова несколько ухудшились, что не могло не сказаться на судьбе Надя и его сторонников.

28 января 1958 года Надю и его "сообщникам" было предъґявлено формальное обвинение. Первое заседание суда состояґлось 6 февраля 1958 года. Однако в это время в Москве произоґшло, вероятно, нечто непредвиденное, поскольку суд внезапно прервал заседания, приняв решение о доследовании дела.

На празднование годовщины "освобождения" Венгрии в Буґдапешт прибыл сам Хрущев Победитель удостоил своим визиґтом побежденных. Радиотрансляцию массовых митингов, на коґторых выступал Хрущев, приходилось оживлять заранее запиґсанными на пленку "бурными аплодисментами". Эти пленки быґли изготовлены еще в сталинское время и теперь пригодились снова.

В начале июня 1958 года Хрущев посетил Софию. Во всех произнесенных там речах он делал выпады против Югославии. Перечисляя прегрешения Тито, Хрущев сказал, что во время "контрреволюционного путча в Будапеште" югославское поґсольство стало опорой врагов венгерской народной демокраґтии, а после подавления путча там укрылась "группа Имре Наґдя - Гейзы Лошончи - предатели и трусы". Это звучало предґвестием смертного приговора Имре Надю.

* * *

В ночь с 16 на 17 июня будапештское и московское радио одґновременно сообщили о казни Надя. В этом коммюнике не соґдержалось ответов на многие естественно возникавшие вопроґсы: не сообщались имена ни прокурора, ни защитника, не назыґвались свидетели, ничего не говорилось о показаниях самого обґвиняемого и даже о месте и времени суда.

Вскоре прокурор Венгерской Народной Республики Гейза Се-

279

наши, отвечая на вопросы иностранных журналистов, сказал ("с улыбкой", как было отмечено), что приговор был вынесен суґдом, который длился 12 дней. Месяц спустя правительство Каґдара в ответ на запрос Югославии заявило, что суд проходил с 9 по 15 июня и приговор был вынесен 15 июня. Эти явные проґтиворечия вызвали сомнения в осведомленности венгерского праґвительства относительно обстоятельств дела. Анализ официальґных документов наводит на мысль, что в состав суда, по крайґней мере, входили советские представители. Во-первых, ни в одґном из публичных заявлений Центрального комитета Венгерґской партии трудящихся не было упоминаний ни о Наде, ни о предстоящем процессе, хотя обычно принято подготовлять обґщественное мнение к такого рода судам заранее. Во-вторых, и официальное коммюнике по этому поводу, и выдержки из проґтоколов суда, опубликованные в специальной "Белой книге", написаны таким языком, что похожи на плохой перевод, сохраґнивший особенности языка оригинала. Чтение этих докуменґтов вызывает множество недоумений: например, зачем могло понадобиться венгерскому юристу или судье особо подчеркиґвать, что контрреволюция, о которой там говорится, имела меґсто именно в Венгрии? О собственных внутренних событиях так не говорят. Подозрительна и дата вынесения приговора- 15 июґня 1958 года, воскресный день. Венгерский суд никогда, даже во время знаменитых показательных процессов, не заседал и уж ни в коем случае не выносил приговоров по воскресеньям. Слушание дел Миндсенти и Райка, например, постоянно прерыґвалось по субботам и возобновлялось в понедельник. Если дейґствительно Надя приговорили к смерти в воскресенье, это свиґдетельствует, с одной стороны, о поспешности, которую можґно объяснить заранее заданным сроком, а, с другой стороны, поґбуждает предполагать, что дело это, по крайней мере частично, слушалось не в венгерском суде.

Согласно официальному коммюнике, на скамье подсудимых, кроме Надя, были еще восемь человек: Ференц Донат, Миклош Гимеш, Золтан Тилди, Пал Малетер, Шандор Копачи, Ференц Яноши, Ежеф Силаги и Миклош Вашархеи. Донат, Силаги, Ва- шархеи и Яноши, как и Надь, просили убежища в югославском посольстве. Затем чины советской армии доставили их в Румыґнию, где, как утверждалось, им тоже должны были предоставить убежище. Однако нигде не сообщалось, что Румыния дала им

280

его. Нигде не сообщалось, почему они были переданы Румыниґей венгерским властям. Их выдача была явным нарушением международного права.

Пал Малетер был арестован генералом Серовым во время пеґреговоров с командованием советских войск в Венгрии, на коґторых он в качестве министра обороны и уполномоченного праґвительства возглавлял венгерскую делегацию. Его арест тоже был вопиющим нарушением элементарных международных норм, не говоря уже о правах Венгрии. Копачи тоже был арестоґван советскими военными в ноябре 1956 года. Гимеша арестоґвал в декабре смешанный отряд советских солдат и солдат Каґдара. Об аресте Золтана Тилди стало известно впервые из сообґщения о вынесении ему приговора.

В том же коммюнике говорилось, что Гейза Лошончи "сконґчался от болезни". Лошончи занимал в правительстве Надя пост министра без портфеля и был вместе с Надем в югославском посольстве. При Ракоши он провел много лет в тюрьмах, вышел оттуда с тяжелой болезнью легких и нервным расстройством. Не исключено, что новое тюремное заключение оказалось для него роковым.

В коммюнике не было ни слова о членах семей обвиняемых - о 15 женщинах и 17 детях, которых тоже депортировали в Руґмынию. Только в декабре 1958 года было сообщено, что они, вместе с Золтаном Вашем и Золтаном Санто, получили разреґшение вернуться на родину.

Вместе с Надем получили смертный приговор Никлош Ги- меш, Ежеф Силаги и Пал Малетер. Ференца Доната приговорили к пожизненному заключению, Золтана Тилди - к 6 годам тюрьґмы, Ференца Яноши - к 8 годам, Миклоша Вашархеи - к 5. Коммюнике заканчивалось так:

"Приговоры являются окончательными и апелляции не

подлежат. Смертные приговоры приведены в исполнение". * * *

Говорят, история не повторяется. Но временами случаются удивительные вещи. Венгерская революция 1956 года, как и в 1848 году, началась со студенческой демонстрации. Затем, как и 108 лет назад, разразилось вооруженное восстание, которое было направлено против чужеземной державы, обладавшей огґ

281

ромным военным превосходством. Обе революции завершились казнью их вождей.

Но в 1849 году, после того как австрийской монархией быґли вынесены смертные приговоры главе правительства и венгерґским генералам, им было позволено, по крайней мере, написать прощальные письма. Была известна дата казни и ее способ. Моґсковские правители отказали Имре Надю и его товарищам даже в этом. До сих пор неизвестно, как это произошло. Мы не знаґем последних слов казненных, не знаем не только часа, но даже дня казни.

По слухам, последнюю свою ночь Надь провел за работой. Есґли приговор, действительно, вынесли 15-го, то это была ночь с 15 на 16 июня. 16 июня в полночь радио сообщило о казни. Скоґрее всего, это и есть дата гибели Надя.

Примечания

Имеется в виду решение Пленума ЦК Венгерской партии трудящихся от 27-28 июня 1953 года об устранении ошибок в экономике и внутґренней политике. На этом пленуме подвергалось критике руководство венгерской партии трудящихся во главе с генеральным секретарем Ма- тиашем Ракоши, ответственным за экономику Э. Гере, ответственным за оборону и госбезопасность М. Фаркашем и др. Их ошибки привели к одностороннему развитию Венгрии - вместо предполагаемого создания идустриально-аграрной страны, в Венгрии форсировалось строительство тяжелой промышленности. Соотношение капиталовложений в тяжелую и легкую промышленность равнялось 96 : 4, хотя сырьевой базы для разґвития тяжелой промышленности в Венгрии не было. Насильственная коллективизация привела к резкому сокращению сельскохозяйственноґго производства.

Реальные заработки рабочих снизились вследствие введения системы принудительных государственных займов. Преследовались ни в чем неґповинные люди. "Политика июня" была попыткой ликвидировать эти неґдостатки. Основные пункты этой политики заключались в следующем:

1.  изменение плановых показателей первого пятилетнего плана в польґзу легкой промышленности;

2.  прекращение насильственной коллективизации сельского хозяйстґва^. восстановление социалистической законности, ликвидация конценґтрационных лагерей, прекращение принудительного выселения из Будаґпешта;

4. улучшение положения рабочих путем сокращения сверхурочных раґбот, а также ликвидации обязательных государственных займов и систеґмы штрафов.

282

Это был "новый курс", выработанный Имре Надем, который тогда был председателем венгерского правительства. Группа Ракоши саботироґвала политику Надя, обвиняя его в "правом уклоне". В апреле 1955 г. Имре Надь был освобожден от своих обязанностей председателя правиґтельства и лишен возможности участвовать в политической жизни страґны.

² С 1526 года Венгрия была частью Габбсбургской империи. До 1848 гоґда правящей нацией империи были немцы. Революция 1848 года, котоґрая ликвидировала крепостное право, для венгров была и национально- освободительной революцией. Под руководством Лайоша Кошута венгґры добились принятия конституции (15 марта 1848 года,), в соответствии с которой Венгрия получила автономию, признавая при этом Габбсбурга венгерским императором.

В 1849 году Габбсбурги аннулировали венгерскую конституцию, и тогґда Кошут призвал венгров свергнуть императора. На помощь Габбсбур- гам пришел Николай I , и совместными усилиями Австрии и России венгры были разгромлены. 6 октября 1849 года австрийцы казнили триґнадцать венгерских командующих, а Венгрия снова стала частью Габбґсбургской империи. С тех пор 15 марта и 6 октября считаются памятныґми датами истории венгерского народа.

283

Заказы на журнал "Проблемы Восточной Европы"

посылать по адресу:

PROBLEMS OF EASTERN EUROPE P.O. Box 6005 Washington, D.C. 20005-0078