|
|
||
| ||
Сашка Марченко сидел за столом на постоялом дворе во Владимире и тосковал. Реально, сильно тосковал от разлуки с любимой. Как сильно он тосковал, описать Сашка не мог. Не учили его красивому слогу. Больше всё команды отдавать, да рапорты писать. Кратко, быстро и максимально информативно. Использование русского матерного допускалось, но только с большим искусством выбора формы и места использования. Поэтому скажем кратко - тосковал Сашка как морпех в XVII веке. Скажете: какой такой может быть сержант морской пехоты в XVII веке, до указа Петра Великого от 16/11/1705, ась? Не бывает так! Но, оказывается, вот бывает! Бывает. Бывает и морская пехота "попадает".
Кончено сержант Марченко уже семь лет как уволился со сверхсрочной. Но это вы попробуйте ему сами сказать, что он давно не морпех, а охранник в большом банке. Попробуйте, если встретите и если рискнёте задать такой вопрос. Я так не хочу... Зачем хорошего человека обижать глупыми вопросами... Вредно это для здоровья...
Хотя конечно гоню... гоню.. так как встретить вы его вряд ли сможете. Ну, или не в этой жизни. Ведь лежит бренное Сашкино тело под хребтом Восточного Саяна в стеклянном саркофаге, называемом почему-то темпоскопом. А деятельная личность сержанта вселилась в московского боярина, дядьку самого Петра Алексеевича. Во как!
А ведь Сашок и не ожидал, что это "баловство" научников кончится столь феерично. Нет, безусловно, первоначальный инструктаж был. И литературу он в сети читал про попаданцев. Но себя-то он таким не считал. Генерал сказал - просто мы смотрим кино, запоминаем и по возращении рассказываем. Просто разведка: туда и обратно. Генералу Марченко верил. Научники, те могли рассказывать что угодно, эти все их гипотезы и предположения - то ли будет, то ли нет, а Антонов никогда слов на ветер не бросал. Он сам первым испытал аппаратуру и четко сказал, как отрезал: "Не парься сержант! Они все малохольные. Просто смотри и все запоминай. И ни один из них не видел того, что видел ты и не сможет заметить того, что ты никогда не пропустишь!"
И Марченко запоминал. Старательно запоминал все, что впихивали в него по программе тренировок и до чего дотягивался сам, сидя в сети до полуночи. Надо учить латынь, древнегреческий и старославянский - значит надо. Надо ходить заниматься фехтованием и конным спортом - да не вопрос. Сам всегда хотел "поиграть в дАртаньяна". Физика, химия, медицина ЧС - для геолога это так разминка, вспоминание давно ученых уроков. Лишь бы банк баблосы платил, да позволял ходить в корпоративный жим и поддерживать форму, а уж Сашка всё запомнит и всему научится.
Предложение об участии в экспериментах он принял без особой радости. Да и какая могла быть радость на душе у тридцатилетнего мужика, коли единственный его родной человечек, лучик света его - дочурка Светланка, лежала под капельницей в далеком Цюрихе. Но деньги-то были нужны, а вознаграждение за каждое погружение будущим темпонавтам полагалось весьма не хилое - можно было легко рассчитаться по всем кредитам. А с женой Сашка к тому времени почти и не общался. Как-то оно само-собой так получилось, что, занятая заботами о больной дочке, Лида не могла уделять своему мужу достаточно внимания. В общем как в сказке: они жили долго и счастливо, потому что не видели друг друга каждый день. Да и ночевала супруга последние два года больше в больничных палатах, чем на супружеском ложе.
А через месяц после его прихода на проект буржуины цены подняли, и пришлось вызвать из Цюриха жену, оставив с дочкой тещу. Устраивать Лиду надо было тоже в команду темпонавтов, ведь иных денежных должностей для недоучившегося провизора не было. А девушек тогда ещё и в темпонавты не брали, только разговоры об этом разговаривали. Помогло, как всегда, личное, ещё с Кавказа, знакомство с Антоновым.
Короткий месяц совместного проживания на базе проекта под Тамбовом и в бункере рядом с Крансокаменском возродил забытую любовь. К моменту аварийного заброса в XVII век, Саша и Лида больше были похожи на молодоженов, чем на супругов с семилетнем стажем. Марченко даже почувствовал легкий укол ревности, когда заметил, как жена смотрит на командированного из Москвы. Пристукнуть где-нибудь в углу эту офисную крысу сержанту не стоило большого труда. Даже можно было просто припугнуть, но Генерал просил пока "не обострять" и просто наблюдать за Дмитрием. Да не препятствовать, если у Лиды будет с ним легкий флирт. Сашка недовольно тогда побурчал, побурчал, но смирился. Он хорошо умел справляться со своими эмоциями, поэтому проверяющий, живя в бункере, зачастил к ним в комнату.
И вот теперь морпех сидел на постоялом дворе во Владимире в теле Ивана Нарышкина и тосковал. Странное и непонятное чувство утраты чего-то бесконечно родного захватило его после расставания с Марфой. Молодая вдовая царица с такой детской доверчивостью отдалась ему в ответ на незамысловатые ухаживания, что первоначальный "спортивный" интерес растаял последним майским снегом, и в груди бравого сержанта - близкого царёва стольника расцвел нежный цветок привязанности. На своем жизненном пути Александр не ведал отказов со стороны девушек и никогда не представлял, как так может статься, что он будет страдать не от одиночества. И, притом, не от неисполненного желания секса, а от простой тоски по девушке. Сидел, грустил и вспоминал, как все начиналось.
***
Начиналось все ожидаемо - с аврала. Разве может быть что-то в нашей армии без аврала? И что бы ни пели научники, руководили-то всем люди служивые, и поэтому Сашка в любой момент был готов к изменению планов. Смена эпохи для первого прыжка у него отторжения не вызвала. Ускорение проекта было ожидаемо с той поры, как сменился собственник у Банка. То, что Дмитрий оказался неподкупным и въедливым - так у него работа такая. А Васька Голицын не такой плохой объект для вселения и возможного влияния. Много можно нового узнать о той эпохе и ещё больше попытаться сделать. Конечно, интереснее было бы в Николая Второго попасть. Тем более, что планы по преобразованию Российской Империи описывались в десятках произведений различных авторов и обсасывались в сети с большой страстью и жаром. Сильнее только Великую Отечественную войну да товарища Сталина обсуждали. И вот добежав с Лидой до центрального зала, быстро раздевшись и запрыгнув в "саркофаг", Сашко успел только улыбнуться жене и моментально погрузился в темноту.
1
Очнулся морпех лёжа в луже, лицом вниз. Причем, совсем недалеко от его носа, благоухало свежайшее конское яблоко. Амбре было таким сильным, что Сашка не выдержал и вскочил. И тут же сержант Марченко попал под ментальную атаку. Одна часть его мозга пошла войной на другую, из-за чего тело опять шлепнулось на землю. Но Антонов к этому будущих темпонавтов тоже готовил. Он и подсказал способ противодействия: слегка отступить, вернуть старой личности немного контроля над телом и, возгнав адреналин в крови, перейти в атаку. Сержант так и поступил. Позволил старому хозяину снова поднять общее тело и начал транслировать тому образы из "Чужого-4". Страшный вид выродка королевы чужих и внука Сигурни вогнал носителя в ужас. Сашка ждал недолго и почти сразу, заметив страх чужого сознания, начал слияние. Он потянулся к сжавшемуся в комок на глубине их совместной души прежнему хозяину тела обещанием помочь и защитить от страха. Носитель раскрылся, отвечая, и морпех моментально притянул его к себе, подчиняя и добавляя к своему сознанию личность Ивана Кирилловича Нарышкина, боярина и царского стольника.
Правда боярином и царским стольником, на момент вселения, носитель был бывшим. Большая семья Нарышкиных проживала в опале царской уже не первый год. После известия о новой свадьбе царя, глава семейства Кирилл Полуэктович каждодневно ожидал гонца из Москвы. Большая была в том надежда, что переменится настроение Фёдора и позволит он родне своей мачехи быть на Москве.
Александр, как только сумел обрести полную власть над телом, вскочил и огляделся. Кругом лужи лежал подтаивающий снег, темнея на солнце проталинами. Слева возвышался большой терем, сделанный из толстых, в пол-обхвата взрослого мужика, брёвен. Просторный двор был окружен такими же капитальными постройками и высоким забором. Он уже наполовину заполнился слугами, сбежавшимися посмотреть, как убился любимый сын окольничего Кирилла. Из терема на высокое крыльцо в богатой шубе и высокой шапке вышел патриарх семейства. Рядом с ним стоял чуть полноватый и розовощекий молодой человек. "Батюшка и братец Лёвушка" - само всплыло в сознании.
- Вольно же тебе, дурню, сигати ако кОзел! - прокряхтел Кирилл Полуэктович - Зашибся, я чай, ты, Ивашка, знатно. И стояти ровно невмочь, колыхашси ако хмельной. Да вспоможите ж ему! Бурко!
"Ну, за козла ты ответишь!" - машинально подумал сержант, и тут же в голове вспыхнуло: - "Грех так о батюшке мыслить!". Он помотал головой, отгоняя как назойливую муху, чужие мысли. Кто-то тронул его за рукав. Александр обернулся. Над ним возвышался здоровенный громила. Чёрная борода была у него опалена, нос свернут на бок, а через лоб и правое веко шел старый шрам.
- Айда, барин. Отнесу тебя штоль. - буркнул амбал.
- Сам дойду! Отвали! - ощущение победы над собой всё пьянило.
- Ась?
- Двась! - сказал сержант и попробовал сделать первый шаг в новом мире, но земля опять поднялась на дыбы и двинула бравого морпеха в лоб.
Теперь Александр очнулся уже в помещении. Лежал он раздетый на широкой лавке в деревянном срубе, а рядом с ним сидела какая-то бабка и быстро-быстро шептала. Сашка поежился и попытался натянуть на себя одеяло. В комнате, несмотря на духоту, было прохладно. Голова слегка кружилась и его ощутимо подташнивало. "Брр, будто Серый, в чайник засветил!" - вспомнил он своего напарника по тренировкам.
- Очнулси, касатик. - старушенция заметила его движения. - Нуткось, дай-ка, касатик, глянуть тоби.
Крепкой, далеко не старческой рукой, она схватила Сашкино веко и потянула его вверх. Сашка такого не ожидал, поэтому безропотно позволил бабке прикоснуться к себе.
- Зырь-ко, боярин, на свешку-то - старуха свободной рукой подняла небольшую свечу на деревянной блошке. Потом оттянула веко у другого глаза и поводила свечой из стороны в сторону. Больной рефлекторно проследил за движением огонька.
- Нешто, нешто, батюшка-государь, Кийрилл Полэктовиш, жив будя твой сынок. Токмо пущай полежит недвижно пару дён, да сам потом и взстанет. Мне-то с ним и делать нишево не надоть.
- Да, как-жешь, матушка, неужто и взвар ни какой не присоветуешь? - из сумрака у дверей вышел хозяин дома.
- Ненадобно сиё, батюшка. - Отрезала старуха - А далеко ль молодец сигал-то, шо тако убилси?
Кирилл Полуэктович слегка напрягся и, не глядя на старуху, проговорил:
- Да с раската, матушка! Дурной он дюже, все не угомонится. Взялси со Стешкой, хлопом своим, через оградку сегать, да мыском то возьми и зацапись за шишку на перильцах дубовых, вот в лужу-то и свергси.
"Чего? Что он гонит, папашка? Не помню этого! Хм, а что я помню?" - Сашка порылся в памяти пациента, но та никаких картинок не показала. "Может действительно сиганул куда? Вот грёбаная амнезия!"
- А высоко ль там было, боярин? - спросила бабка вставая.
- Так с маковку, матушка. Так он ведь челом прямиком то обо чурку и приложилси.
- Зело крепок твой сынок в кости, боярин. Да не меня, Господа благодари. - Отдернула она руки он протягиваемого ей серебра - Всё в руцах ево. - Сказала и кивнула на иконы в красном углу.
Все бывшие в комнате разом перекрестились. Сашкина рука тоже автоматически поднялась сотворить крестное знамение, но он, испугавшись такого своевольства, одернул её обратно. Попаданец даже не подумал, как это может быть воспринято окружающими его людьми. И уж конечно не видел, как в страхе и удивлении расширились глаза у его брата Федора.
- Токмо ащо боярин, поставь тута - слабый взмах бабкиной руки в сторону больного - ушат малый пустой. Коли рыгать приспичити, так и пущай. Того не бойси. Человече коли так зашибётси завсегда рыгат.
Сказала и ушла. А сержант унял поднявшуюся к горлу тошноту и, закрыв глаза, стал размышлять над обстоятельствами попадания. Шок от понимания того, что был какой-то сбой и "пациент" совсем не Василий Васильевич Голицын, постепенно прошёл. Он вполне осознавал свое здешнее имя и положение. И довольно точно определил год, благо допетровскому счёту его учили ещё в Тамбове. Основы церковнославянского позволили ему понимать окружающих весьма свободно. Хотя и сам язык уже не был столь архаичен как во времена Ивана Грозного. Хуже для Саши было то, что ему было неудобно в новом теле. Ещё вставая во дворе, он "не узнал" себя, и ему показалось, что стал он ниже и легче. А уж взгляд на батюшкина закупа - бывшего беглого с Волги - Бурка, вообще опустил самооценку ниже плинтуса. В том мире-то Сашка с его без двух двумя метрами был значительно выше всего остального люда. Вон Лидка вообще малолеткой при первом знакомстве показалась. Руки и остальное тело тоже не одаривали его ощущением силы. Нет, совсем задохликом носитель не был, вполне мускулы на уровне, но вот если сравнить с тем, что было у Сашка после ухода на гражданку. Или хотя бы с тем, что удалось добить до начала проекта, то... Эх в общем, будем жить с тем что есть. "Ужо Васьки Голицына телеса всяко не круче этих будут" - обнадежил он сам себя - "Так что, Лидка никуда не денется! Окручу царскую сестру и стану на место Охранителя!"
Лежа под стеганным одеялом Александр ощущал необычную свободу ниже пояса. Трусов на нём не было. Лишь длинная, "бабья", сорочка из грубого сероватого хэбэ. "Йоп, как бы их всех отсюда выпереть, да одеться" - подумал сержант.
Но народ и не думал уходить. Кирилл Полуэктович наоборот подошел к Сашке и перекрестил его.
- Ты, Иван, слыхал ли што матушка-травница сказывала. Так полежи покамест, а на неделе, на масленицу, ужо и встанешь.
Сашке такой расклад не понравился. Валяться семь дней ему показалось верхом расточительства. Подумаешь сотрясение. Будто в первый раз он в ауте. Хотя в этом теле, наверное, и в первый. Но всё-равно, столько интересного кругом - чего валяться? Он хотел уже громко возмутиться, но из глубины подсознанья всплыло понимание, что крик не поможет, а батюшку почитать и слушаться надобно. Досчитав внутренне до 56 , "а чё? семь ю восемь = пятьдесят шесть", сержант обратился к "отцу".
- Батюшка - Сашка постарался добавить в голос жалобности - прости меня, батюшка. Не вели семь дней валятьси. Здоров я ужо.
- Здоров он. - Отец хмыкнул - Неслух! Буде тебе впредь беситься. Разе не слыхал? На недели и встанешь. Сегодни-то середа, чай. Али уж последни разум отбил?
Упс! А про то, что воскресенье называется здесь неделей Сашка и забыл. А ведь учили. Так, теперь надо быть внимательней.
- Лежи уж! - Кирилл Полуэктович махнул рукой кого-то подзывая - вот Прасковья-то твоя за тобой и походит.
Над больным склонилась молодая дородная женщина. Глаза у неё были заплаканы, а румяны размазаны под слезами.
-- Ой, лихонько, Иван мой свет Кириллович, любушка мой, какжешь угораздило тебя сверзнутьси, сврезнутьси да убитьси, ой-ой-ё... - завыла она
- А ну цыц! Дура баба! - шикнул на неё тесть. - Чаго взвыла-то! Жив он, выть то чего! Чай не покойный. - Сказал и перекрестился три раза на образа.
Все, кто был в комнате, повторили жест главы семейства. Александр (Иван) тоже не стал останавливать свою руку и привычно (!) перекрестился. Взглянув ещё раз на лежащего сына и одобрительно кивнув, отец вышел из комнаты. У постели больного осталась только жена, да старый челядин - Архип. Он принес пустой ушат. Не услышав никаких приказаний, куда поставить, слуга пристроил емкость у кровати Александра, помялся у порога, покряхтел и вышел.
А Сашка смотрел на доставшуюся ему жену и охреневал. Ростом она не ниже его, это точно! С пятым или шестым размером груди и широчайшим тазом, упакованным под синий сарафан. Тем не менее, Прасковья не производила впечатление толстой. Живот если и просматривался, то только слабым намеком, и талию совсем не портил. "Но, йоп-ты, и талия!" - думал Сашка - "Пошире Лидкиного зада будет! А на лицо совеем молода - и двадцати, думаю, нет." Он даже зажмурился на мнгновенье, не веря, что ВСЁ ЭТО ЕГО! "Это как же с ней? Как её ...?" - подумал морпех, тут же вспомнил КАК, и снова зажмурился, шумно выдохнув.
А Прасковья, как только Архип оказался за дверью, прекратила всхлипывать и сдернула с него одеяло.
- Нут-кась, болезный, ничего более не свернул то сябе? - она начала ощупывать мужа. - Руци целы, ножи целы, да и уд не отшиб смотрю - жена резко задрала сорочку и цапнула его за орган.
Сашка, не ждавший такой бесцеремонности от только что плакавшей женщины, рефлекторно дернулся.
- Но, тихо, тихо, не колыхась, не то оторвём, не ровён час. - Сказала и навалилась на него, прижав морпеха необъятной грудью к ставшей жесткой даже через перину лавке. - Вольно же тебе, взбаломошный от меня сигати. Да не пужайси, не кажу я ни кому, шо ты то от меня сверзился с раскату. Пущай уж лучше дурным мужем скажешьси, а не хилым, коий от жёнки бегат. А ужо в вечор мы... - шептала она ему в ухо,
Шептала много чего ещё, обдавая несвежим, луковым дыханьем, и наминая, то, что в этом мире досталось Александру как мужская гордость. Наминала, надо сказать, весьма умело, и тело сержанта-стольника среагировало адекватно. Он рефлекторно положил руку на её плечо, не понимая себя, то ли ему хочется обнять её, то ли оттолкнуть. Но тут уже Прасковья сама отпрянула от него.
- Ишь, охальник, чего... Ишь.. болезный-то, болезный, а уд взрастил, коням завидно! - Легонько хлопнув по стержню, она одёрнула обратно его сорочку и встала. - Ладно уж, пойду, замолю твой грех, да пришлю поснедать чего.
Оставшись один, Сашка, снова завернулся в одеяло. Поправляя, разгоряченный женой орган он отметил, что хоть в одном его теперешнее тело было больше прежнего. "Вот это уже есть гут! Жить можно! И неплохо жить!". Поёрзал устраиваясь поудобней. Вставать не решился, голова еще не отошла. Охренивание его продолжалось с ещё большей силой. Сашко понял, что он не только в социальном статусе потерял, но и ещё и в семейном.
Подкаблучником сержант никогда не был. Даже матушка, выйдя из зоны и найдя взрослого сына, не решалась ему перечить. А как только кто из его пассий начинал показывать характер, то Александр сразу рвал все отношения, как бы ему хорошо с этой девушкой не было. Просто раз пережив предательство, ещё в той первой, детдомовской жизни, он положил себе за правило никогда не привязываться к женщинам и не подчиняться им. Презрительно смотрел Сашка вслед мужикам, что теряли себя перед жёнами. И исключение не делал даже для комбата, когда видел того на станции, тащившим наплоенные провизией баулы к своему старому жигулёнку. Тащившим, под обвинительный стрёкот вечно недовольной жены. Как же жалок казался тогда здоровяк-майор, выходить на поединок с которым не решался ни один из его отряда, даже если и трое, с ножами, на одного Батю.
Вот и сейчас взыграло в душе ретивое. Да еще память услужливо подкинула несколько картин из семейной жизни Ивана и Прасковьи. "Да кто она такая! Да как смеет эта баба командовать им! А издеваться так! Нет! Пороть, пороть и еще раз пороть, как завещал царь-батюшка, как учит нас святая церковь и домострой правильный!" Опять захотелось вскочить, немедленно найти жену и прилюдно унизить её, как она поступала с ним. И ничего, что её родня знатнее и богаче. Мы тоже теперь царскими дядьями будем! Не посмеют ни Лыковы, ни Стрешневы и посмотреть косо, не то, что слово сказать поперёд! "Ух, как взыграло, видно сильно накипело у "пациента" на жену." Сашка вспомнил наставление старшего прапорщика Митяя: хочешь отомстить - досчитай до ста, потом подумай как, подумай зачем, пойми, почему хочешь, и только после этого строй планы. Сержант десять раз шумно вздохнул, выдыхая долго - "на время". Потом посчитал до ста на русском. Потом до ста на латыни. На немецком, на английском и, когда дошел до "найнти", наконец-то почувствовал, что успокоился. Стал обдумывать, как ему показать жене, что власть в семье переменилась. Всяко надо это успеть до поста. В пост жену учить кнутом - грех, а учить-таки придётся.
Совершенно отвлекшись от волнений, Александр попытался было заснуть, но на голодный желудок это не получилось. Наконец появился Архип и принёс миску с каким-то варевом, кусок хлеба и деревянную ложку.
- Накось, батюшка-боярин, поснедай ушицы куриной. Более тебе давать ничего не велено.
Сашка сел на лавке, спустив ноги на пол. "Б..а! Как холодно!" Архип заметил его реакцию и, поставив на скамью чашку, положив рядом хлеб и ложку, подал барину сапоги. Обув их прямо на босу ногу, Сашка накинул поверх колен одеяло. Немного подумал, как обратиться к слуге, и сказал:
- Архипка, а печь истопить можно ль? Чегой-то озяб я, лёжачи.
- Щас, батюшка, стопим. - Слуга подал ему чашку с исходящим паром бульоном и метнулся к двери. - Эй, Фимка, дров в светёлку к Ван-Крилычу снеси, да истопи каменку.
"Вроде прокатил закос под местных". Сержант прислушался к своему подсознанию, но оно молчало. Он посмотрел на деревянную ложку. "Да, помыли, видать, плохо. И не обтёрли совсем. Вот какие-то мелкие капельки видны. Никак облизали!" - от внезапной догадки его передернуло. Сашка по быстрому одной рукой вытер ложку о рубашку на груди. "Эх. Ладно, пойдет! Надо избавляться от брезгливости" - решил и запустил черпачок в ароматное варево.
Бульон был горяч, солён, весьма крепок, но совершенно пуст. Нет, какая-то косточка за какой-то кожицей гонялась в глубине чашки, но как он не шурудил, а найти среди плавающих травок кусочек мясца не смог. Несмотря на это, дохлебав до дна, Александр почувствовал себя совершенно сытым и разморенным. "Эх! Чайку бы щас с пол-литра!" - закрыл глаза и представил себе свою любимую чёрную кружку "Big Boss", полную ароматного, заваренного с душицей и зверобоем, чая. "Да ещё бы и кусочек сахару похрустеть!" Видение было настолько полным, что он почувствовал реальный аромат такого чая. Аромат этот был слишком осязаем для мечты. Сашка открыл глаза и увидел, что рядом, на скамье, стоит небольшая глиняная кружка, из неё поднимается пар и разносится по светёлке знакомый дух любимого напитка.
- Батюшка Ваш, Кирилл Полуэктович, прислать сиё лекарство изволил. - Старательно выводя имя хозяина, произнес Архип - Да вот и цугару заморского с ноготок изволил дать. Щедр к вам, Ван Крилыч, батюшка ваш весьма!
С поклоном, как величайшую ценность Слуга протянул Ивану (Александру) небольшой кусок желтого сахара. "Оп-па! Вот так штука! Если я щас себе наган представлю, то он тоже материализуется?" - сержант взял кружку, опять закрыл глаза и, наслаждаясь горячим напитком, отхлебнул.
Он представил себе наган, который как-то показал ему один из зампредов банка. Чёрный наган, чуть потертый, но такой устрашающе живой. Заснувший убийца, джин, готовый возродиться в умелых руках и снова убивать. Зампред чего-то шепелявил о судьбе нагана, что-то о революции и застенках ЧК, но Сашка не слушал эту либерастическую чухню. Он держал в руках наган. Ощущал его тяжесть и холод. Но так же, где-то на границе восприятия, он чувствовал затаившийся в оружии огонь, потаённую страсть к убийству и радость от убийства. С сожалением и опаской охранник отдал тогда стального ветерана владельцу. И вот сейчас, через толщу веков, Александр пытался восстановить в памяти запомнившийся образ. Это даже почти удалось. Почти...
Нагана, конечно, рядом не было. Но стоял Архип и протягивал кусок сахара. С огорчением, Сашка потянулся и взял его из рук слуги. Тот видно заметил настроения барина и подал голос:
- Ты ж, батюшка, возьми цугару, и кусай ево. Так-то слаще, я чай, буде.
Расстроенный, он жестом отослал Архипа. Чернявый Ефим уже растопил стоящую у стены голландскую печь и тоже исчез. Забравшись с ногами на лавку и укрывшись одеялом, Сашка хлебал чай вприкуску с сахаром. В тот момент он желал только одного, чтобы не пришла опять его местная жена и не испортила то ощущение уюта, что охватило сержанта, когда он наслаждался чаем.
А потом морпех уснул. Уснул практически сразу, как только голова коснулась пуховой подушки.
2
Проснулся Сашка уже близко к вечеру. За окном было темно. Он лежал на той же лавке, а рядом тихо сидела Прасковья и что-то вышивала на пяльцах. Рядом с ней в специальной подставке горела нехилая лучина, довольно сносно освещая пространство около кровати. Увидев просунувшегося мужа, Прасковья улыбнулась. Улыбка была такой искренней и как-то по-детски открытой, что Иван засомневался в том, что было между ними днём. Жена показалась Ивану-Александру такой же чистой и светлой как в первую их ночь, когда после шумной свадьбы он привел её в свою опочивальню. Улыбнувшись в ответ, он опять закрыл глаза.
В голове у сержанта остатки сознания Ивана Нарышкина пытались слиться с новой личностью. Из-за этого неизведанное доселе волнение пошло в душу Александра. Хоровод разных, часто противоположных чувств, кружил голову. Думы никак не могли выстроиться в привычную стройную систему. Решив, что это прекратится, как только появится какая-то цель, Сашка заставил себя подняться и сесть.
- Чой-то не лежится тебе, Иван? Али откушать желаешь? - сказала жена, не отвлекаясь от своего рукоделья.
- Не могу я, Прасковья, более лежать. Ужин-то будет когда?
- Так отужинали уже все. Тебя батюшка будить не велел. Кликнуть что ль Глашку? Хай принесёт сюды, шо от трапезы осталось.
- Не надо сам пойду. Где одёжа-то?
- Лежи уж! Али не слыхал чё сказано? - она отложила в сторону пяльцы и сделала попытку толкнуть его обратно на лавку.
Сашка эту попытку легко блокировал, схватив обе руки супруги. Прасковья с удивлением посмотрела на него и попыталась освободиться. Он не отпустил. Жена сильнее дернула руки к себе, но Иван не поддался.
- Пусти! Ну-ка пусти, окаянный.
Последствия дневного сотрясения мозга уже не беспокоили мужа и он, глядя прямо в глаза Прасковьи, силой потянул её к себе и вниз.
- Ай! - жене видно стало больно. И тут Александр понял, насколько сильна доставшаяся ему от прежнего хозяина тела, супруга. Прасковья резко вскинулась, выворачивая руки и плечом толкая мужа к стене.
- Дурень! Неж-то не понял что тебе сказано! Не замай! А то ужо как приголублю-то! - Вскрикнула женщина и замахнулась на Сашку. Тот с большим трудом сдержался, чтобы не пригнуться. Впечатление от супруги, с которым он проснулся, куда-то исчезло, и опять нарастала непонятная злость.
- Геть! Баба! На мужа руку подымать вздумала! - Он вскочил на холодный пол, отталкивая Прасковью в сторону.
Жена нехотя уступила, отойдя на шаг.
- Ишь вскинулси! С чего ты взъярился-то. Сказано батюшкой лежать тоби, так лежи! - Прасковья выпрямилась во весь свой рост.
"Блин! Так она не то что с мой рост, а ещё и на полголовы выше! Просто великанша какая-то!" - пронеслось в голове. Жена с яростью и каким-то холодным презрением смотрела на Сашку, но подходить обратно не решалась. Ему же стоять босым на полу было холодно. Сапоги и одежда может где и были, только Сашка их не видел. Гоняться же за женой в одной исподней сорочке показалось очень глупым. Та же, напротив, отошла к самым дверям.
Сашка, чувствуя, что ещё не до конца восстановился, решил не обострять, махнул рукой и сел обратно. "Завтра разберемся. Пожрать бы сейчас".
- Зови, Архипа! Чего встала-то столбом? Видишь, одеться мне надобно.
Слугу долго звать не пришлось. Скоро он появился, неся в руках одежду и сапоги. Сашка немного напрягся. Раздеваться перед незнакомой женщиной ему было неудобно. Он взглянул на Прасковью. Та с полу-презрительной и полу-ироничной улыбкой смотрела, как муж крутит в руках одежду, не решаясь приступить к переодеванию. "А! Хрен с тобой. Смотришь и смотри!" - сержант решил не париться и стянул с себя сорочку. Тут же Архип дал ему свежую рубаху и бледные подштанники. Когда Сашка это одел, слуга подал штаны и портянки. Натянул штаны и привычными движениями замотал мягкие, батистовые, портянки. Обувшись и притопнув, Сашка попытался пройтись. Тело слушалось вполне сносно. Головокружения практически не было. Тошнота тоже пропала.
Прасковья хмыкнула, резко развернулась и ушла из горницы. Сержант осмотрелся в комнате. Лежа это не очень-то получалось. Комната, где он провел первый свой день в XVII веке, была не очень большой. "Метра три на четыре" - автоматически прикинул он площадь помещения. Стены были деревянные без особых излишеств. Вход только один - низкий проем незакрытой двери чернел у дальней стены. Два маленьких оконца уже были темны, и понять, стекло там или слюда, было невозможно. Кровать - очень широкая лавка под пуховой периной, находилась напротив входа, между иконостасом и голландской печью, покрытой темно-зеленой плиткой. Огонь в печи уже потух, но жар от теплого печного бока ещё хорошо ощущался. В комнате стояли, помимо Сашкиной, две больших лавки и несколько маленьких разновеликих скамеек. У стен прислонилось три сундука, окованных темным железом и закрытых на здоровенные "амбарные" замки. Поверх обеих лавок были накинуты куски цветной материи. Все это еле угадывалось в вечернем полумраке.
- Архип, а где... э куда... по малой нужде.
Слуга удивленно посмотрел на барина, но, догадавшись, показал рукой на выход:
- Тамось, барин, в сенцах горшок-то. Али запамятовал?
Сашка смутился и ничего не ответил Архипу. В дверях пришлось ощутимо нагнуться и переступить довольно высокий порожек. Под светом свечи, стоявшей на приступке, Сашка оправился в специальное приспособление типа кресла с отверстием в седушке. Закрыл крышку и попытался вспомнить, куда далее идти. Из сеней в остальной дом вело три одинаковых по размеру и форме двери. В остатках памяти носителя дальнейший путь в трапезную отыскиваться не хотел. Пришлось ждать слугу. Тот великодушно дал своему барину сделать свои дела наедине, затушил в светёлке лучину и вышел вслед за Сашкой. Здесь, взяв с приступки невысокую толстую свечку, Архип повёл барина в центральный выход. По прохладному переходу и небольшой лестнице, следуя за слугой, Сашка прошёл в обширный зал. Трапезная отапливалась видно из подклета, так как никакой печи сержант не увидел. Зато проснувшаяся память подсказала, где и кто за столом сидит. В трапезной кроме пары юных холопов никого не было. Время было позднее и домочадцы уже разошлись по своим приделам. Во всем тереме было безлюдно и тихо.
Отдельный ужин для Ивана был организован по большому исключению и только как для любимого сына хозяина. Но из-за этого пришлось довольствоваться подстывшей кашей, да куском белой рыбы с краюхой черного хлеба. Пить поставили только квас. Ржаной хлеб же был тяжёл и сыроват. Сержант ел его, не чувствуя вкуса. Насытиться таким ужином было мудрено. Остро хотелось мяса, но подсознание напоминало, что сегодня среда и день постный. "Пост! И ведь соблюдают его все. Бульон-то исключительно больному дали!" Автоматически пережёвывая еду, он смотрел в одну точку на тёмный угол, где заметил какое-то движение. Потом там что-то зашуршало, и на свет выбежала серая кошка, волоча в зубах свою добычу.
"Вот так! И мыши тут есть, и воду, поди, не кипятят! Никакой гигиены!" Он вспомнил "чистоту" ложки, которую ему принесли в обед. "Хорошо хоть в толчок на мороз бегать не надо". С тоской посмотрел на Архипа, замершего справа от стола и готового в любую минуту прийти на помощь своему господину. "Жуть. Никогда бы не подумал про себя, что буду скучать по удобствам XXI века". Поев, сержант раздумывал, идти ли на свою половину, до конца выяснить отношения с женой или лучше остаться там, куда отец определил? Подсознание давило на то, что надобно слушаться батюшку, но основа жаждала мести и всячески этому противилась.
Дверь неслышно отворилась, и в трапезную вошел Кирилл Полуэктович. Ноги сами толкнули Сашку подняться, однако голову он склонил уже сознательно. Что делать? Генерал говорил: надо сначала вжиться и не борзеть.
- Ну, сынок, как здоровье-то? Я гляжу, ты не стал слушаться матушку-травницу. - Очень добро и мягко сказал отец Ивана. - Стоило ль ноги трудить? Неужто не принесли бы тебе чего поснедать?
Сашка замялся, не решаясь заговорить. Он надеялся, что знание языка перейдёт к нему от предыдущей личности, но видно тут всё случилось не так просто, как рассказывал Генерал.
- Так поздорову, я батюшка. Токмо позабыл от удара многое, что было ране. Ты уж не серчай, коли ошибусь в чём.
Старый царёв окольничий внимательно всмотрелся в сына. Сашка замер, ожидая неловких вопросов. Но, ничего не спросив, отец сел во главе стола и указал и сыну сеть рядом.
- Я чай, не усытился постной-то снедью, Иван? Эй, Архип, кликни Настасью, принесть пирогов заячьих, да вина рейского. Ништо, ништо, сынок, знаю - пост, но сей грех я замолю. Весть радостную сказать тебе желаю: был сим днем сеунч от Государя нашего, Федора Алексеевича. Велел Великий царь быть нам на страстной неделе во Кремле у дщери и сестрицы нашей, матушки царицы Натальи Кирилловны, да изволил государь теперь нам на Москве в имении нашем селиться. Возвернулись нам и чины дворовые - снова мы ближние царевы окольничьи люди. Вот така радость, Ванюша. Решил я на Москву ехать на первый день сорокадесятницы. Уж и батюшка Иона благословил нас.
Старый прервал речь на "выпить и закусить". Махнули винца из серебреных кубков, "брр, ну и кислятина", и зажевали пирогами. Сашке пришлось делать довольную рожу - батюшка винцом почивает, да в тайны какие-то его посвятить возжелал. Прожевав пирог, отец продолжил:
- Надобно нам, Иван, рассудить как на Москве себя ставить. Ты старшой сын и первая моя опора. Тебя Наталья завсегда выделяла. Проси царицу за нас, бей челом перед сестрицей, дабы не забыла она кровь свою и одарила отца да братьев милостями многими. Коли мы ныне опять в рост пойдем, надобно разуметь, как далее в думе сидеть нам. - Он чуть наклонился к Ивану и в полголоса продолжил. - На Москве бают, то верный мне человек передал, что дружна зело Наталья к молодой царице Марфе Матвеевне, и почитает та её за сестру старшую. Да ближние царские люди бояре Апраксины, да Языковы к её стороне склоняются.
Произнёс и многозначительно посмотрел на Ивана. Потом оглянулся на стоящих у входа слуг и ещё тише сказал:
- А ащо бают на Москве, что зело плох государь. Ест его водянка злая и, может статься, и пресветлой пасхи государь не увидит! - они оба, почти синхронно перекрестились - И брат его единоутробный царевич Иван Алексеевич слаб здоровьем, да разумом скорбен. Так что, сынок быть нам надо настороже как ко двору придем. Смотреть крепко, кто из бояр и больших людей служилых сторону нашу держать склонен, да внука нашего Петра Алексеевича новым царём кричать.
Старик отмахнулся от слуги, взявшегося налить ещё вина. Сам разлил по кубкам драгоценный напиток. Ещё раз выпили. Потом Кирилл Полуэктович начал пересказывать столичные новости. Кого назначили окольничим, кого в ближние бояре. Как свадьбу играли государю, и кто где сидел за столом пиршенствым. Что Фёдор Алексеевич с молодой женой и часу на пиру не усидели, а пошли почивать сразу. И как Наталью Кирилловну не пустили смотреть царицину срачицу опосля свадебной ночи. И тётка государя, царевна Татьяна Михайловна одна к царице ходила и весть добрую только с её слов и кричали. А теремные, низкие люди, бают, что не смогла Марфа Матвеевна государя умилостивить, и через то царь опять занемог, а царица так девицей и осталась. И царь к царице не ходит сейчас и наследника, надёжу престолу, делати так и не зачал. Вдруг отец подвинулся ближе к сыну и сказал:
- Ты, сынок, с Прасковьей-то не злобись. Не ко времени нам то. Зело много у жены твоей на Москве сродственников. Нам от того помощь великая может быть. Будь с ней ласков, да не перечь!
Сашка вскинулся. Вот чего он не ожидал, что родной отец будет сына загонять под каблук невестки.
- Не перечь! - Старый Нарышкин чуть возвысил голос. - Ты потерпи, сынок. Знаю нелегко тебе, и чести в том мало, что жонка не по обычаю мужем помыкает. Потерпи и смирись. Но уж как в силу войдем, сам владыку просить буду, чтобы постриг у Прасковьи принял. Покуда же, как ко двору придём, надобно, уговором, да с добром с ней, и её родне поклониться. Чай спина не переломится, а тем содружников мы многих к себе привлечём. Лыковы род сильный, да и Стрешневы близки были и отцу и деду государя нашего.
Взглянув в глаза старика, сержант заметил, что хоть тих и ласков голос Кирилла Полуэктовича, но взор его твёрд и жесток. Из под редких бровей старика разве что молнии не сверкали.
"Ах ты, жук, какой! Все распланировал. Дочь под старика подложил, сыновей старших, пока в фаворе был, на дочерях из больших родов оженил. И теперь крутишь, планы строишь. Царь Фёдор конечно не жилец, но вот брат его, мой тёзка, вполне еще до наследников дожить может. Ты же племяша моего, Петрушу, психопата грёбаного, царём вперёд старшего брата пристроить думаешь. А вот и овощ тебе, что редьки не слаще, во все дыры! Лидку от правления я отстранять не дам! Ты-то с внучком быстро её в монастырь наладишь, если не на плаху". Думал так Сашка и прятал от старика глаза, чтобы не выплеснулась наружу вся ненависть к старому интригану. Опять пришлось считать до ста. Но теперь это было не так долго. Даже русский счёт не прошёл весь, а морпех уже успокоился. Осталась только холодная ненависть и расчёт. "Вот устрою я тебе завтра представление с женой. Обломается тебе с ней меня отстроить!"
- Батюшка, хочу я завтра с Прасковьей мир уладить. Прошу тебя помочь мне в задумке моей. - Дождался, когда старик готов будет его внимательно слушать. - Вели, батюшка, завтра баню нашу по белому истопить для меня. Слыхал я, что холопки дворовые между собой сказывали: дескать любит Парашка когда бабы ей телеса в бане трут. Так вот, мню я, мне-то, как мужу, сподручнее будет её ублажить там. Только, чтоб урону чести моей мужеской большого не было, скажи ты, батюшка, домашним в сторону баньки не хаживать и в окна к нам не глядывать.
Ухмыльнулся своим мыслям старый боярин. Посмотрел ещё раз внимательно на сына, как бы заново узнавая его. Наконец проскрипел:
- Добро, Иван, велю всё так, как ты хочешь. Только ты как прежде более не дуркуй. И от жонки не сигай через перильца. - Он пожевал губами и продолжил. - А сейчас иди спати. Да к Прасковье не ходи. Изголяться она опять над тобой буде, я чай. А ведь постный день - середа. Почивать ложись, где тебя Бурко принёс, в светлице малой. А чтоб жонка к тебе тайно не ходила, Степана возьми с собой.
- Хорошо, батюшка. - Сашка с облегчением понял, что разговору конец.
Отец поднялся. За ним поднялся и сержант. Увидев, что закончился разговор старого барина с любимым сыном, набежали дворовые и кинулись убирать остатки поздней трапезы. Кирилл Полуэктович перекрестил сына и удалился на свою сторону терема. А Сашка остался ждать своего холопа - Степана.
Степан был старым слугой Кирилла Нарышкина, ещё с давних до-рейтарских времён. Из дворовых холопов, он за ловкость свою, мальчишкой был приставлен в помощь к Кириллу. Прошёл с хозяином все схватки с татарами и турками. Стал искусен в воинском умении, за что и был переведён в привилегированную касту "боевых холопов". Когда подрос Иван Кириллович, Степана приставили к нему для научения воинскому делу. Однако Иван усердия в обучении не проявлял. Был лёгок на язык, весел в общении, да трусоват. При этом к наставнику относился более как к товарищу по шалостям, чем как учителю. Боярин Кирилл баловал своего долгожданного наследника и на все жалобы Степана отвечал усмешкой "Иван не воем будет, но царевым ближним и храбрости великой не надобно. А ловкость в общении зело ему при дворе поможет". Поэтому относился к своему наставничеству Степан без приязни, как к неизбежному злу.
Легкой походкой Степан подошёл к своему ученику и блеснул белозубой улыбкой.
- Как ты барин? Поздорову ли?
- Поздорову Степан, поздорову. - Сашка с трудом вспоминал, встречались ли они утром и о чём могли говорить.
- Дай-ка чело, гляну раны твои великие. - Степан осторожно попытался повернуть голову барина к бледному свету огарка. - Поворотись-ка, Иван Кириллыч.
Сашка послушно повернул голову. Жесткими пальцами воина Степан проверил шишку на лбу и шишку на затылке.
- Пустое. То не рана - тьфу. Для воя сие и раной быть не может. Балует тебя, Иван, батюшка, балует.
- Айда спать, Степан, утро вечера мудренее. - Сашка боялся, что наставник носителя быстро раскроет секрет попаданца, и поэтому потянул холопа за собой по переходу.
Поднявшись в спаленку, они обнаружили, что слуги уже подготовили ещё одну кровать - Степана. Степан пытался было разговорить барина, но тот не поддавался - отвечал односложно, а когда надо было отвечать на вопрос, то просто молчал. Так и завалились по своим лавкам, не снимая исподнего и не облачаясь в ночные сорочки - слуга и господин.
3
Первое утро в новом веке встретило Александра легким мартовским снежком и тёмным небом. Степан ни мало не потакая "зашибленному" барину, поднял того до рассвета и погнал в церковь на заутреню. Умываться с утра, было не принято, поэтому Сашка, проходя мимо сугроба, зачерпнул пригоршню снега и, как мог, растёр лицо. Он не заметил, что Степан удивлённо посмотрел на него, как-будто что-то отмечая для себя. Боевой холоп Нарышкиных вообще с утра был напряжён и не отводил от своего барина глаз. При этом постоянно хмурился каким-то своим мыслям, что-то шептал и, тайком ото всех, вслед Ивану творил крестное знамение.
В церкви Степан стал поодаль от барина и продолжил наблюдение. Сашка не обратил на это внимание. Подумал, что так и должно быть. Встал рядом от Фёдора и стал старательно повторять то, что делал отец и братья. В прошлой жизни Александр в церковь не ходил и попов не уважал, хотя в бога верил. Ну, или, по крайней мере, он думал, что верил. Сейчас сержанту помогали те знания обрядов, что он подчерпнул во время тренировок под Тамбовом. Разве что, те обряды относились больше к XIX или XX веку. Но поп службу не прерывал, и вроде как на ошибки Сашки не косился. "Значит все нормально - а остальное пыль!"
За утренней службой последовал общий завтрак большой семьёй. Сашка думал, что Степану накроют где-то в подклети, но Кирилл Полуэктович равнодушно отнёсся к тому, что холоп сел за господский стол вместе с ещё четырьмя плотными мужиками. Уже приступив, по знаку отца, к трапезе, Сашка вспомнил обеими частями своей памяти, что боевые холопы простолюдинами никогда не считались и сидеть с ними за одним столом совсем не зазорно.
После завтрака Иван попал под расспрос братьев. И если старшие степенно поинтересовались о здоровье, то младший Фёдор откровенно доставал глупыми расспросами. Сашка насилу сдержался, чтобы не наговорить ему резкостей, но выручил Кирилл Полуэктович, шикнув на брательников. Забрав с собой Мартемьяна и Льва, глава семейства удалился на двор заниматься подготовкой к переезду в столицу. Афанасий с Федором поехали к воеводе, забрать подводы, переданные ранее властям на государевы нужды. Иван же был отправлен, в сопровождении Степана, к себе в светёлку изображать больного.
Делать было нечего, и Сашка стал, стоя у окна, незаметно разминать свои мышцы, попеременно напрягая и расслабляя их. Так он постоял, наверное, минут десять, когда услышал неуверенное покашливание за спиной.
- А, это ты, Степан, - он обернулся.
- Боярин-государь, Иван свет Кириллович - начал тот, и Сашка напрягся, с чего бы это такой официоз. - Не гневайся, позволь спросить тебя...
- Ну... спрашивай.
- Что есть "вертушки", коих ты звал в беспамятстве и которые такие ночхи, коих мочить надобно?
"Опа! Я, конечно, помню, что мне опять Чечня снилась, но вот, то, что я ещё и разговаривал, это новость. Раньше никто не жаловался". Сержант пристально посмотрел в глаза боевому холопу. Степан взгляд не отводил и твердо смотрел на Сашку. Ничего устрашающего на лице воина морпех не нашёл. "Может, стоит открыться ему? Иван его помнит как очень верного холопа. Единственного своего друга. Так стоит ли ему врать? Все равно играть у меня чисто не получится, и нужно прикрытие"
- Скажи, Иван, то тебя демоны умучили?
- Нет Стёпа, то другое. - Решился - Я не Иван, вернее не совсем Иван.
- Ты демон?
Сашка заметил, как воин подобрался.
- Нет! Я человек. Другой человек. Я живу в душе Ивана. Он теперь часть меня, а я его.
- Ты демон! Ты Ивана убил!
И Степан кинулся на того, кого он недавно считал господином. Сержант был готов к такому развитию событий и аккуратно взял холопа на приём. Тот тоже был воякой опытным и, заметив встречное движение, попытался скорректировать удар. Однако навыки морпеха в рукопашном бое оказались круче. Тело Ивана было, конечно, не таким послушным Сашке как свое, но рефлексы более-менее перенеслись. Степан даже сам не очень понял, как он оказался на полу. Нож, которым он пытался достать Ивана валялся в углу. Его ученик, до этого не проявлявший особого усердия в подлой схватке, сидел на учителе и коленом давил на шею. Рука была изогнута в захвате Ивана так, что любое её движение вызывало резкую боль. Сашка наклонился к боевому холопу и прошептал в самое ухо:
- Спокойно Степан, спокойно. Ни кто и ни кого не убивал. Теперь мы одна душа. Поверь сему. Как бы демон сегодня на службе отстоял - сам размысли.
Степан дёрнулся и захрипел от пронзившей руку боли.
- Я сказал, не дёргайся! Зла я тебе не желаю. Та часть меня, что пришла от Ивана, тебя зело привечает и почитает. Не вынуждай меня убивать тебя, Степан. Сейчас Бурко крикну и сдохнешь на правеже. Степан!
Сашка почувствовал, как холоп расслабился, и осторожно отпустил ему руку. Поднялся и, не спуская глаз со Степана, отступил на пару шагов к окну. Тот медленно поднялся, потирая руку, огляделся, как бы раздумывая крикнуть ли помощь. Сашка, молча, покачал головой. Холоп понимающе кивнул.
- Степан, место тихое есть? Пойдем, выпьем чего и перемолвимся.
Холоп, не говоря ни слова, подобрал засапожник и двинулся в сенцы. Сашка последовал за ним. Одевшись, они вышли на крыльцо.
На улице уже вполне рассвело. Утренние тучки улетели куда-то на восток, и солнце вовсю пыталось разогреть весеннюю землю. Тёплый ветерок пахнул в лицо Ивана-Александра запахом конского навоза, печного дыма и ещё какого-то еле уловимого мартовского аромата. Невольно Сашка остановился и полной грудью втянул в себя весенний воздух. Странно, когда затемно они шли в церковь, весной совсем не пахло. Наоборот показалось, что русская зима никогда не отпустит сонный городок.
Двор давно уже проснулся и шумел такой незнакомой, но усиленно вспоминаемой Александром суетой. Конюхи выводили лошадей, запрягали их в сани. Невдалеке по двору бегали куры. Лениво побрехивал на цепи старый пёс. На крытой тёсом крыше амбара "большим хозяином" важно выхаживал белый петух. Ниже его на скате, в лучах солнца нежился рыжий кот. Сенные девки носили на крыльцо перины да подушки и развешивали их по перилам. Кирилл Полуэктович стоял на одну треть от высоты крыльца и зычно раздавал команды. Рядом с ним, поигрывая плёткой, крутился на коне младший из братьев - Фёдор Кириллович, ожидая, когда отец закончит разнос дворовых и даст свой наказ.
Появление Ивана и Степана не прошло незамеченным. На какой-то момент суета на дворе остановилась, и десятки глаз уставились на Сашку и его спутника. Немало не смущаясь, те двинулись вниз. Батюшка посмотрел на спускающегося сына, потом на Степана, но ничего не сказал. Фёдор, пацан ещё, попытался шуткануть, и притворно припустил своего жеребца на брата, но Сашка рефлекторно схватил коня под уздцы и направил его мимо себя. Младший брат улыбнулся, крутанул скакуна и подъехал обратно к крыльцу.
Они пробирались на задний двор, где рядом с небольшой кузницей росла высокая, в три обхвата ветла. За ней начинался небольшой косогор, и утоптанная тропинка спускалась по нему к новой хозяйской бане. Поодаль от неё, на старых брёвнах и уселись Степан и его непонятный господин. Степан достал захваченный из подклета зелёный бутыль с хлебным вином и пару расстегаев. Выпили по первой. "Слабенько - градусов 20-25" - оценил напиток Сашка. Закусив, повторили. И только теперь Степан решился начать разговор.
- Так кто ты теперь, Иван? Русский ты иль немец?
- Русский я, Степан, русский и даже православный.
- Какой же силой тебя в душу Ивана вселило? Как господь мог допустить такое? Да и не верится мне, барин, что возможно сиё.
- Мне тоже поначалу не верилось, Степан, но раз так есть, значит, господь допускает это, и греха в том нет. В церковь я свободно могу зайти. И сам ты зрел, как отец Иона окропил меня водой святой. И ничего не зашипело, и серный дух от меня не пошёл. А сила, что сиё сотворила, наукой прозывается. Моя вторая часть пришла из далёкого времени, когда дети твои и всех других, кто живёт на Руси, измыслили приладу особую, дабы зрить прошедшее. Да вот только зрить-то надо было взором мысленным. Только душа человеческая может с другой душой сочетаться. И собрал тогда, с благословения святой церкви, боярин славный людей способных, да душой легких, кто сможет в прошедшее зрить. И научили учёные мужи тех людей, как зрить, и положили в приладу особую. Но не дремал враг рода человеческого и пришли вороги к боярину, да порушили дом его и приладу, чтоб в прошедшее зрить. Вот теперь и не могут души людей, что посмели в прошлое глянуть, воротиться домой в тела свои. А господь в милости своей позволил тем людям новое обиталище для души найти и союзно с другими душами в одном теле жить. Так вот и попал в душу Ивана Кирилова сына Нарышкина Александр Юрьев сын Марченко. И теперь мы одна душа из двух составленная. И помню я всё, что помнил Иван, и помнил Александр.
Степан задумался, переваривая Сашкин рассказ. Опять разлил.
- Ну, за тех что в море! - на автомате произнёс сержант.
У его собутыльника дрогнула рука, но выпить - выпил.
- Мудрёно баишь ты, барин. Трудно мне понять тебя и трудно простить. - Он покачал головой. - Так сказываешь, не сгинула душа Ивана Кирилыча? Как я тому верить должон.
- Да как хочешь! Я много помню от Ивана, но ещё больше от Александра. - Однако алкоголь начал свое действие, и Сашка не стал сдерживаться. - И если ещё раз, ты, холоп, на меня поднимешь руку - урою.
- ???
- Замочу!
- ???
- Убью!
- Хм! А сумеешь барин? - ухмыльнулся Степан.
- Сумею! Раз сумел и второй тоже!
- А ежели не подлой схваткой, а честным боем?
- Проверь! - отступать было некуда. Оставалось положиться на утверждение Палыча: простоите против меня три минуты и любого дАртаньяна уделаете. Сашка тогда продержался четыре.
- Айда, барин.
Они, выпив еще по чарке и доев закусь, потопали обратно в терем. Двор был неожиданно безлюден. Оставив Сашку стоять у крыльца, Степан нырнул в подлет. Вернулся он быстро, неся в руках две сабли. Сашка ожидавший, что сейчас надо будет одеть и доспехи, вопросительно посмотрел на холопа.
- Потешными, барин, биться будем. Негоже боевое оружие для забавы брать.
"Забавы. Нда, а не прост ты, Степан".
Пошли за амбар и скинули на сугроб верхнюю одежду. Сашка покрутил в руках выданную ему потешную саблю, приноравливаясь к балансу. Лезвие тренировочного варианта было в заметных зарубинах. "А что ты ожидал сержант? Что на потешные сабли хорошую сталь найдут?"
***
Немного отойдя, Степан резко развернулся и тут же начал атаку. Но Сашку так просто было не поймать. Легко направив лезвие соперника в сторону и разорвав дистанцию, он вышел из-под удара. Степан замешкался не более секунды, восстанавливая свое равновесие, но этого оказалось достаточно - конец Сашкиной сабли задел холопа за щёку, обозначая удар. Как сержант ни старался остановить клинок, но всё-таки небольшой порез у Степана появился. Не обращая внимания на это, воин начал новую атаку. Теперь он попытался обманным приёмом отвлечь внимание и нанести удар по ногам. Результат был тот же. Но теперь шрам был уже на другой щеке холопа. Третью атаку Степан готовил чуть подольше, и сам был вынужден защищаться. Когда Сашка выбил у противника саблю, Степан попытался метнуть нож, который, оказывается, до этого прятал в рукаве. Метнул сильно, без замаха, но бывший ученик отмахнулся от него легко, как от надоедливой мухи. Степан жестом показал, что сдаётся.
И наставник, и учитель, подобрав оружие и одевшись, пристроились на большом бревне у стены сарая. Разгоряченные боем они только сейчас заметили, что солнце ушло за небольшую тучку и пошёл легкий снежок. Выпили для согреву то, что осталось в бутылке. Они, молча, сидели и жевали пирог с рыбой, один на двоих.
- И как же мне величать теперь тебя, барин. Иваном, али Александром?
- Да хошь горшком зови, токмо в печку не ставь. Мне, Степан, все одно как. Но, мню я, что Александра скрывать надобно от прочих людей. Даже и батюшка вряд ли примет мою перемену. Жду я подмоги от тебя в сохранении тайны моей новой души. А взамен я покажу тебе умение воинское, что пришло от Александра, да знанием поделюсь тайным.
Степан кивком отметил свое согласие.
- Ты, барин, сейчас мне можешь показать, каким подлым способом ты меня скрутил в горнице?
- Смогу, Степан, и еще многому научу тебя, коли станешь моим помощником.
- Сейчас покажешь, али опосля?
- Так давай сейчас.
Они опять поднялись. Скинули с себя шубы, и Сашка стал показывать, как он утром выбивал нож у Степана, как заламывал руку. Позанимались они одни недолго. Очень быстро кто-то из дворовых заметил их и скоро к месту занятий потянулся народ. Пришли даже несколько баб и девок, которые, закрыв платочком рот, смотрели на "убивство".
Занятие прекратил громкий крик появившейся Прасковьи.
- Ирод! Ты почто пьянствуешь в будний день! С холопом как последний челядин на кулаках катаетесь! Постыдился бы дворовых! Тоже мне, боярин, царицын брат! Небось, как увидит такого брата государыня - устыдится.
- Цыц! - Сашка мгновенно протрезвел.
- Ты мне цыц не кричи! И без тебя цыкающие, найдутся. Я тебя... ишь! Поспешай скорее к батюшке, он тебя уж заждался, а не цыц на меня! Я тебе ужо вечор покажу как...
Договорить она не успела. Сашка прямо саблей плашмя оттянул жену по заду.
- И...
Вжик, он добавил сильнее. Но жена, не поняв произошедшей с Иваном (Сашкой) перемены двинулась на него как танк. Замахнулась и попыталась ударить. Резким движением, действуя очень грубо, Сашка заломил жене руку. "Вот! .. ка! Стерва! При челяди на мужа!" - Сашка уже не понимал это его мысли или остатки души Ивана. "Я тебя сейчас!..". Сашка кинул клинок Степану, одной левой держа за руку, согнувшуюся и верещащую от боли супругу.
- Степан, разгони дворовых. - Боевой холоп разом поднялся и, крутя перед собой обе потешные сабли, погнал зрителей со двора. Сашка оглянулся, ища, куда бы бросить Прасковью. И как вообще поступить дальше. Решение само всплыло из подсознания.
<CENSORED>
***
Твердая рука старого рейтара перехватила следующий удар.
- Довольно, сынок!
Иван (Александр) дёрнулся, вырываясь, и могучая лапища Бурка легла рядом с отцовской рукой. Другая рука великана обхватила сзади через грудь и бережно сжала. Сил против такой махины у Сашки не было.
- Пусти, пусти! Холоп! Смерд! - и он попытался затылком достать до лица закупа.
- Цыц! - Кирилл Полуэктович ткнул сына ладонью прямо влоб. - Умучаешь бабу, оглашенный!
- Пусти! Всё, пусти Бурко. - сказал Сашка, успокаиваясь.
- Ну, буде тебе, буде. - Отец легко снял с Ивана живые оковы, отстраняя закупа, и бросил тому. - Жди у ворот.
Бурко тяжело пошагал к выходу. Кирилл Полуэктович одернул подол невестки и стал отвязывать её.
- Ишь как затянул, окаянный! Прасковья, жива ли? Ответь.
Освобождённая от пут женщина тихо сползла на пол.
- Ну, что ты дочка, поплачь, поплачь. Муж тебя поучил, так то с любви. Ты не держись, поплачь. - Старый боярин провел по волосам Прасковьи, убирая и приглаживая растрепанные чёрные пряди. Тут она не выдержала и разревелась. Обняла свёкра, уткнулась ему в живот и горько зарыдала.
Сашка стоял там же, где отпустил его Бурко, держа в руках ненужный кнут. На душе было совершенно пусто. Хотя нет, было отвращение к себе. Сержант не понимал, что случилось. Как он такой всегда холоднокровный к любым женским выходкам, всегда предельно вежливый и старающийся успокоить женские истерики, не позволяя себе ничего кроме глухой защиты, как он смог сорваться и ударить жену. Как он посмел связать её и получать какое-то немыслимое, гнусное наслаждение от ударов. Всю сознательную жизнь он тренировал свою волю, подавляя все проявления страстей, и был совершенно уверен, что попав в любую личность, сможет сохранить отстранённый взгляд на мир. Поражение. Просто поражение Александра Марченко в борьбе с Иваном Нарышкиным.
Он поднял глаза на жену. Та немного успокоилась и уже только тихонько всхлипывала. Её ответный взгляд был полон боли и какой-то детской обиды. Той, которая пополам с непониманием - почему, за что так жестоко и несправедливо поступили с дитем. Внезапно Сашка почувствовал острое влечение к супруге. К этому большому ребенку, которого он так несправедливо наказал. Сержант решительно шагнул к ней. Отстранив отца, он подхватил на руки все её шесть пудов и сделал шаг к выходу.
- Батюшка, сделано ли так как уговаривались?
Тот понимающе кивнул и пошёл на выход впереди сына. В воротах он вытолкал на двор Бурка и прикрикнул на толпящуюся у амбара челядь.
- Геть! Тунеядцы! Чего не видали, как муж жену учить должон! - народ прыснул в стороны.
***
Когда Сашка вышел из амбара двор был уже пуст. Только из-за углов терема и других строений на неведомое зрелище пялились десятки глаз. Но морпеху и дела не было до чужого любопытства. Он нёс жену. Прасковья, как только он поднял её на руки, судорожно вцепилась в шею мужа, как бы опасаясь, что тот упадет вместе с ней. И Сашка старался не упасть. Первоначально вес супруги не показался большим, и два первых десятка шагов он протопал достаточно бодро. Но, уже дойдя до средины пути, он засомневался, что верно оценил силу тела Нарышкина. Однако отпустить жену, это значило провалить всё дело. Сашка собрал волю в кулак и пошёл в сторону бани. Спускаться с небольшого склона было трудно. Очень трудно. Кожаные подошвы сапог скользили по тропе. Один раз он чуть было не грохнулся, неудачно поставив ногу на накатанный участок. Жена с такой силой сдавила шею, что он невольно охнул. Но обошлось. Дальше он шел больше по краю тропы, ступая по подтаявшему мартовскому снегу.
В баню сержант зашёл, смотря на мир сквозь плавающие перед глазами красные круги. Хорошо, что батюшка догадался послать вперёд него холопку, которая и открыла двери, и показала, куда посадить его жену. Хотя посадить и не удалось. Прасковья, как только дотронулась задом до высокой, почти до пояса лавки, тихонько взвыла и завалилась на бок. Сашка осторожно поддержал её. Выставил за дверь, замершую от такого вида холопку. Скинул с себя шубу и шапку, оставшись в одной рубахе.
<CENSORED>
Помывшись ещё раз, Сашка с женой одетые сидели на лавке в предбаннике и, болтая ногами, пили вкусный смородиновый квас.
4
Домой они пришли на закате, изнеможенные и голодные. Сторожась любопытных взглядов, они проскользнули на свою половину терема. В передней им навстречу поднялась Акулина, мамка годовалой Анютки. Сашка с болью вспомнил, что двух первых детей потеряли. Дочка с улыбкой потянула руки к матери. Прасковья взяла ребенка, поцеловала.
- Покормила ли? - спросила жена у Акулины.
- Покормила, матушка-боярыня.
Сашка захотел взять ребенка на руки, вспомнив оставленную в XXI веке Светланку, но дочка не далась, испуганно спрятав лицо на груди у матери. Ошарашенный взгляд жены подсказал ему, что раньше Иван никогда с детьми не общался. Даже на руки не брал. Прасковья вернула девочку мамке, и та ушла с ней в соседнюю комнату.
Появился Архип. Сашка попросил ему сказать, что к ужину они не спустятся и надо принести что-нибудь сюда. Как бы Кирилл Полуэктович не ругался, но сержант хотел довести дело приручение свой жены до конца. Он подошёл к Прасковье, которая ждала появление Нюрки, чтобы снять шубу. Помог это сделать сам. Жена опять удивлённо посмотрела на него. Сашка не удержался и обнял её. Поцеловал. Погладил волосы одновременно снимая платок.
Пришла Нюрка и следом за ней Архип, несущий ужин. Прасковья вроде дёрнулась из его объятий, но как-то неуверенно. Видно ей самой не хотелось отходить от мужа. Сашка отправил Нюрку делать постель, а Архипу сказал принести побольше пить и более до завтра их не тревожить.
В дверях появился отец. Посмотрел на сына, обнимающего невестку. Крякнул в кулак и, ничего не говоря, ушёл вниз. Когда ушла и Нюрка, Сашка повел жену к небольшому столу у красного угла. Посадил её и сам стал разбирать, что им принесли как трапезу. В большой глиняной миске были налиты горячие щи. Над миской на плоской тарелке лежал большой кусок гуся и краюха хлеба. Рядом стоял кувшин с горячим напитком. От него исходил пряный медовый аромат. "А батюшка помнит, что сын медовый сбитень обожает. Всё-таки умный мужик". Тут же Сашку передёрнуло от неуместного сравнение отца с мужиком. Память носителя всё-таки оказывала подсознательное действие и на характер морпеха.
Прасковья смиренно ждала мужа. Сашка с удовольствием это отметил. Раньше, до вселения, её рот не закрывался ни на минуту, постоянно находя какой-либо повод попрекнуть Ивана. Хотел было взяться за ложку, но, посмотрев на жену и уловив ещё большее недоумение, вспомнил, что не помолились. Отчитав короткую молитву, почал хлебать щи. Жена осторожно присоединилась. Сашке местный супчик не показался вкусным. Слишком много соли и совсем нет перца. А вот хлеб понравился. Каждый раз, когда над ломтем подносил ко рту ложку, он вдыхал чудный аромат свежей выпечки. Подсознательно он отметил, что батюшка опять же не поскупился, хлеб был наполовину пшеничным. Жена тщательно повторяла то, как ел Сашка. Он по своей привычке сначала отхлебал жижу и только потом стал таскать остальное. Мясо же оставил на конец. Поймав голодный взгляд жены на куски мяса, он понял, что она ждёт мужа.
- С мясцом таскай. Мне не надобно - Сашка взял маленький кусочек, оставив остальное жене.
Прасковья осторожно начала захватывать мясо. Сашка же отложил ложку. Заметив это жена вопросительно посмотрела на него и отложила свою. Он жестом показал ей, что она может доедать суп и приступил к разделке гуся. Вилок ожидаемо не было, и сержант воспользовался ножом, чтобы разрезать тушку. Выбрав лучшие кусочки, он придвинул их на край, ближний Прасковье. Разлил по кружкам сбитень. Отхлебнул - "Чёрт! Как вкусно" - и тут же автоматически перекрестился на образа.
- Что й ты крест положил-то, Иван?
- Да привиделось недоброе, Параша. Кушай, любушка, кушай. Не смотри на меня, мне что-то не хочется.
Он съел без аппетита кусок гусиного бедра и стал ждать, когда покушает жена. Попивая напиток, он подумал: "Странно могли бы и пирога положить. Или кончились?"
Когда жена наелась, он выглянул в сени. На небольшой лавке там сидели и тихонько шептались Архип и Нюрка. По тому, как резко прекратился их шёпот, Сашка понял, что слуги обсуждают сегодняшние изменения в его семье. "Интересно, сильно ли я накосячил для этого времени? Хотя, раз батяня не вмешивается, значит всё в струю идёт".
- Я же сказал, что вы без надобности. Почто наушничаете?
- Батюшка-боярин, прости, но как-жешь? А стол убрать?
- Сказал, завтра! С утре и уберётесь. Брысь отсюдова!
Холопы быстро исчезли. А Сашка вернулся в горницу.
- Ну что, Прасковьюшка. Пора и нам почивать. Устала чай за день.
Жена лукаво улыбнулась:
- Я чай, ты устал более. Не жёнкина работа от сего уставать. - Сказала и смущённо потупилась.
Он не стал ничего отвечать. Зачем, всё и так понятно. Однако сейчас просто спать. Как бы ни хотелось отозваться на невысказанный призыв супруги.
Засыпая на широкой кровати под пуховым одеялом и обнимая супругу, сержант размышлял над доставшейся ему жизнью.
Иван Нарышкин конечно не столь важный персонаж. В традиционной истории он был выдан сестрой толпе стрельцов. Выдан, чтобы откупиться, снять страх старого Милославского перед царицей. Значит сержанту первым делом надо поменять судьбу носителя. К сожалению, об обстоятельствах такой ненависти к Ивану Сашке не рассказывали. Данных для детальной проработки стратегии и тактики дальнейшей жизни при дворе не хватало. Первоначальную задачу себе он поставил пока простую - надо вникнуть в отношения при дворе. Определиться, есть ли кто ещё из темпонавтов в этом году, и ждать появления Лиды. Без вселения Лиды в царевну шанс попасть на копья был выше пятидесяти процентов. Вселение в Софью он рассматривал как малореальный вариант из-за своего промаха в Голицына, но возможный. Если сбой не в общей настройке установки, а только в его темпоскопе. Сашка надеялся что, нажал не ту клавишу, когда код вводил. С его прежними лапами нажать две клавиши вместо одной было немудрено. Лидкины пальчики были лучше приспособлены к пульту этой странной машинерии. "Интересно как много времени пройдет дома, когда они вернутся? Светланку уже, наверное, тёща привезёт в Москву. Эх, доча скучать будет без папы. Да и сейчас, верно, скучает". Он вздохнул и перевернулся на другой бок. "Эх, главное нам тут год простоять и день продержаться!" Михалыч объяснял, что день здесь - час там. Если здесь десять лет пройдет, то там это меньше полугода. А если погибнуть, то можно и не вернуться. Генералу тогда повезло, что саркофаг отработал на возврат при первом запуске. Бл.. всё это заумь научников. Вероятностные линии, пространства реальности, временной парадокс. Вся посленьютоновская физика сержанта не увлекала. Он любил конкретные законы природы, а всякий релятивизм - действительно от лукавого. Сдать и забыть. "Ладно, будем надеяться, Прасковья все учуяла правильно. Спорит с мужем - получает по ..опе, подчиняется - получает удовольствие. Рефлекс должен быть железным. Вон Лидке и в голову не приходило спорить с мужем. А уж голос повышать... Главное, чтобы сегодня во сне не болтать. Хорошо, что Степан это услышал, а не жена..."
И Сашка уснул.
***
С Нарышкиных сняли царскую опалу ближе к пасхе. Глава рода Кирилл Полуэктович стал не мешкая собираться в Москву, ко двору дочери и внука. Вместе с ним ехали пять его сыновей Федор, Мартемьян, Афанасий, Иван и Лев, брат и племянники. И не сказать что обоз был велик, но все же, все же .... Пока собрались, пока определились, кого из служивших им холопов взять в столицу, а кого отправить в родовое поместье.
Проблем в выбором не было только у Ивана. В аккурат на масленичной неделе он неловко поскользнулся на высоком крыльце и зашибся, падая во двор. Переломов не случилось, но молодо барин в беспамятстве провалялся на полатях две седмицы. Да и когда очнулся Иван, он был не в себе: постоянно заговаривался, смешно коверкая русские слова, не узнавал ни братьев, ни отца
Смута сильно помешал многие языки славянские. И польский и черкасский говор оказали сильное влияние на слог московских людей
|