Т.П.Прест : другие произведения.

Вампир Варни или Пиршество крови. Гл.21-34

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Глава 21

Разговор дяди с племянником - Тревога

   Тем временем, Чарльз взял дядюшку под руку и отвел его в спальню.
   - Милый дядя, - сказал он. - Присядьте, и я объясню вам все без утайки.
   - Присесть! Чушь! Я лучше похожу, - сказал адмирал. - Будь я проклят! Я не больной, чтобы сидеть. Говори же, бездельник.
   - Хорошо, хорошо. Вы браните меня, но я уверен: будь вы на моем месте, вы бы поступили точно так же.
   - Ничего подобного.
   - Но, дядюшка...
   - И не пытайся задобрить меня, называя дядюшкой. Послушай, Чарльз, - с этой секунды я тебе больше не дядя.
   - Хорошо, сэр.
   - Ничего хорошего! И как ты посмел, пират, назвать меня "сэр"? Я тебя спрашиваю!
   - Я буду называть вас как хочу.
   - Но я не хочу, чтобы ты звал меня как тебе угодно! Этак ты назовешь меня пиратом Морганом. Эй, вы, сэр! Как вы смеете смеяться? Я научу тебя, как надо мной смеяться. Если б ты был на моем судне, я бы показал тебе, что к чему, негодник! Я враз научил бы тебя, как смеяться над старшим по званию!
   - Но я вовсе не смеялся над вами, дядя.
   - Над чем же ты тогда смеялся?
   - Над шуткой.
   - Над шуткой. Будь я проклят, если я шутил!
   - Что ж, хорошо.
   - Ничего хорошего!
   Чарльз очень хорошо знал дядюшкино чувство юмора - старый адмирал должен был отвести душу, прежде чем перейти к делу; поэтому он не позволил себе выразить ни малейшего раздражения или нетерпения. Юноша ждал, пока буря уляжется сама собой.
   - Ну что ж, - наконец, проговорил старик. - Ты притащил меня сюда, в эту крохотную и скучную комнатку, под тем предлогом, что у тебя есть что сказать. Но я пока ничего не услышал.
   - Тогда я скажу сейчас, - отозвался Чарльз. - Я влюбился...
   - Ба!
   - ...влюбился в Флору Беннерворт, когда был заграницей. Она не только прекраснейшая из всех девушек...
   - Ба!
   - ...но и умнейшая, благороднейшая, к том уже искренняя и добрая...
   - Ба!
   - Дядюшка, если вы на все будете отвечать "ба!", я не смогу продолжать.
   - А какая вам разница, сэр, говорю я "ба!" или что-нибудь еще?
   - Что ж... Я люблю ее. Она вернулась в Англию, а я не мог жить без нее, и заболел, и умер бы, без сомнения, если бы не последовал за ней.
   - Проклятие! Я желаю услышать о русалке.
   - О вампире, вы имеете в виду, сэр.
   - Ну да, о вампире.
   - Все, что я могу сказать вам, дядя, это что предполагаемый вампир однажды забрался в спальню Флоры и оставил раны от зубов на ее шее, и что он все еще пытается обновить свое существование с помощью молодой и чистой крови, текущей в ее венах.
   - Вот дьявол!
   - О да. Должен признаться, я в замешательстве, ибо любое новое обстоятельство придает делу еще большее правдоподобие. Бедная Флора занемогла и пала духом; и когда я приехал, она умоляла меня оставить ее и не думать о ней больше, ибо она и думать не могла о том, чтобы при теперешнем стечение обстоятельств связать свою судьбу с моей.
   - В самом деле?
   - Это ее собственные слова, дядя. Она умоляла меня - она употребляла именно это слово, - бежать от нее, предоставить ее собственной судьбе, и попытаться найти счастье с другой девушкой.
   - Ну и?
   - Но я увидел, что ее сердце разбито.
   - Из-за чего же?
   - Тому много причин, дядя. Я сказал, что если брошу ее в час несчастья, то пусть Небеса отвернутся от меня. Я сказал, что если ее счастье разрушено, то она может опереться на меня, и я встану между нею и любым злом, собрав все силы, которые даровал мне Господь.
   - И что же дальше?
   - Она... она упала мне на грудь, зарыдала и благословила меня. Мог ли я оставить ее, мог ли сказать ей: "Моя милая девочка, когда вы были полны красоты и здоровья, я любил вас, но теперь, когда печаль поселилась в вашем сердце, я вас оставлю?" Мог ли я сказать ей, это, дядя, и после этого называться мужчиной?
   - Нет! - взревел старый адмирал, и от его голоса по комнате пошло гулять эхо. - Если бы ты поступил так, черт бы тебя взял, щенок, я бы выгнал тебя и... и сам бы женился на девушке! Женился бы, чтоб меня черти взяли!
   - Милый дядя!
   - Не подлизывайтесь ко мне, сэр. Говорить о том, чтобы оставить девушку, когда глаза ее слезами сигналят о горе?
   - Но я...
   - Ты негодяй! Мальчишка, дурень, коварная касатка!
   - Вы ошибаетесь, дядя.
   - Нет, не ошибаюсь. Господь благослови тебя, Чарльз, ты женишься на ней - если целый трюм вампиров скажет тебе "нет", ты все равно на ней женишься. Покажи мне ее, покажи!
   Адмирал энергично вытер губы рукавом, и Чарльз поспешно сказал:
   - Помните, милый дядя, что мисс Беннерворт - юная леди.
   - Не сомневаюсь, что это так.
   - Тогда, ради Бога, не пытайтесь ее поцеловать.
   - Не целовать ее? проклятье! Не целовать ее, потому что она юная леди! Проклятье! Ты думаешь, я целуюсь с капралами, что ли?
   - Нет, дядя. Но, знаете ли, юные леди очень деликатны.
   - А я, значит, не деликатен, якорь мне в печенку! Где она? где она, хотел бы я знать?
   - Так, значит, вы меня одобряете?
   - Ты - бездельник, но в твоих жилах течет благородная кровь. Так что не жди награды за то, что поступил как благородный человек.
   - А поступи я иначе, - с улыбкой проговорил Чарльз, - что стало бы с нашей благородной кровью?
   - А тебе-то что? Я бы отказался от тебя, убедившись, что ты самозванец и не принадлежишь к нашей семье.
   - Да, но тогда я избавился бы от многих затруднений.
   - Каких еще затруднений? Человека, который бросает отличное судно, которое поносило его по волнам, или же девушку, которая доверила ему свое сердце, следовало бы порубить на куски и скормить обезьянам.
   - Что ж, я тоже так думаю.
   - Разумеется.
   - Почему же "разумеется"?
   - Проклятье! Ты мой племянник, и не можешь думать иначе!
   - Браво, дядя! Я и не знал, что вы можете быть столь убедительны.
   - До чего ты бестолков! Но где эта "юная леди", которая так чертовски деликатна - где она, я спрашиваю?
   - Я схожу за ней, дядя.
   - Сходи, сходи. Я уже готов к отплытию. Как, она недурна собой - красивый корпус, не слишком большая корма?
   - Ну, ну, оставьте комплименты при себе. Они настолько двусмысленны, что мне даже страшно их слушать.
   - Что ты понимаешь! Я плавал по морю сорок лет, и уж наверное кое-что смыслю в комплиментах, которые нужно говорить юным леди.
   - Вы в самом деле считаете, что палуба боевого судна - подходящее место для оттачивания изысканных манер?
   - Разумеется. Где еще ты услышишь такую чудную речь, будь я проклят! Вы, сухопутные крысы, не знаете, о чем говорите. А мы, моряки, смыслим в жизни побольше вашего.
   - Что ж... Вы слышите?!
   - Что такое?
   - Крик! Разве вы не слышали крик?
   - Сигнал бедствия, клянусь Богом!
   Устремившись прочь из комнаты, дядя и племянник около минуты толкались в дверном проеме. Но внушительный телесный объем адмирала давал ему преимущество: притиснув бедного Чарльза к косяку, он выскочил в коридор первым.
   Но увы, он не знал, куда направиться. Следующий крик Флоры, который она издала, когда вампир схватил ее за талию, донесся до их слуха и указал направление, в котором следовало бежать.
   Чарльз немедленно сообразил, что крики исходят из комнаты, которую называли Флориной спальней, и рванулся по коридору со всей возможной скоростью.
   Генри, однако, находился ближе и, кроме того, он действовал быстрее, поскольку знал, что Флора находится в спальне. Так что он достиг места первым, и Чарльз увидел, как он вбегает в комнату.
   Разница во времени, однако, была незначительной, и Генри успел только поднять Флору с пола, когда появился Чарльз.
   - Боже мой! - вскричал юноша. - Что здесь случилось?
   - Я не знаю, - ответил Генри. - Бог мне свидетель, я не знаю. Флора, Флора, скажи что-нибудь! Флора!
   - Она без сознания! - воскликнул Чарльз. - Нужно дать ей воды. О, Генри, Генри, разве это не ужасно?
   - Мужайтесь! - ответил Генри, хотя его голос ясно показывал, насколько он сам встревожен. - Вон там, в графине, вода, Чарльз. А вот и матушка. Это опять был вампир. Боже, помоги нам!
   Миссис Беннерворт присела на край софы. Она могла только плакать и заламывать руки.
   - Стоять! - вскричал адмирал, вбегая в комнату. - Где враг, ребята?
   - Дядя, дядя, вампир снова был здесь, - ответил Чарльз. - Ужасный вампир!
   - Чтоб меня черти взяли, он сбежал, и утащил с собой половину окна! Поглядите!
   Это была чистая правда. Окно было разбито, решетка на нем - сломана.
   - Помогите! О, помогите же! - проговорила Флора, очнувшись от того, что в лицо ей побрызгали водой.
   - Ты в безопасности! - воскликнул Генри.
   - Флора, вы узнаете мой голос? - спросил Чарльз. - Посмотрите вокруг, и вы убедитесь, что вас окружают только те, кто любит вас.
   Флора неуверенно открыла глаза и спросила:
   - Он ушел?
   - Да, да, милая, - ответил Чарльз. - Оглянитесь вокруг, здесь только верные друзья.
   - И испытанные друзья, - добавил адмирал Белл. - За исключением меня. Но если вы хотите испытать меня, на берегу или на море, будь я проклят! - поставьте меня хоть лицом к лицу со Старым Ником, я не дрогну! Готовьте ядра и гранаты!
   - Это мой дядюшка, Флора, - сказал Чарльз.
   - Благодарю вас, сэр, - слабым голосом ответила девушка.
   - Отлично! - шепнул адмирал Чарльзу. - Корма что надо! У Пол из Суонси корма была раза в четыре побольше, но она не была такой... деликатной.
   - Вряд ли.
   - В данном случае ты прав, Чарли.
   - Что вас встревожило? - нежно спросил Чарльз, сжав пальцы Флоры в своей руке.
   - Варни! Варни, вампир.
   - Варни! - воскликнул Генри. - Варни здесь!
   - Да, он вошел через дверь. А когда я закричала, то он, полагаю, выпрыгнул в окно.
   - Он испытывает мое терпение, - сказал Генри. - Я не оставлю это так.
   - Это мой поединок, - сказал Чарльз. - Я пойду и убью его. Ему придется иметь дело со мной.
   - Ох, нет, нет, нет! - воскликнула Флора, судорожно вцепившись в руку Чарльза. - Нет, нет! есть другой выход.
   - Какой?
   - Это место стало прибежищем ужаса. Давайте уедем. Оставим дом ему.
   - Оставим дом ему?
   - Да, да. Бог свидетель, если эти визиты прекратятся, радость вернется к нам. Вспомните, у нас есть все причины считать, что он не человек. Зачем вам рисковать жизнью, вызывая на поединок существо, которое с радостью убьет вас и воспользуется возможностью продлить свою жизнь, высосав кровь из вашего сердца?
   Молодые люди ошеломленно переглянулись.
   - Кроме того, - добавила Флора. - Вы же не знаете, какими зловещими силами он наделен. Возможно, при всей своей храбрости вам нечего будет ему противопоставить.
   - Флора говорит разумно, - сказал мистер Маршдейл, входя в комнату.
   - Позвольте мне встретиться с ним, - сказал адмирал Белл. - Я быстро выведу его на чистую воду. Полагаю, его высокий рост еще не означает, что он обладает какой-то там силой.
   - Он невероятно силен, - сказал Маршдейл. - Я пытался схватить его, и упал на землю от его толчка, будто меня ударил молот Циклопа.
   - Чей молот? - переспросил адмирал.
   - Циклопа.
   - Будь я проклят! Я служил на "Циклопе" одиннадцать лет, и никогда не видел на нем никакого молота.
   - Что же мы может сделать? - спросил Генри.
   - О, на суше всегда беспокоятся о том, что нужно сделать, - прогудел адмирал. - Будь мы в море, я бы тут же сказал вам, что делать.
   - Нам нужно серьезно обсудить ситуацию, - сказал Генри. - Ты теперь в безопасности, Флора.
   - О, послушай меня. Отдай ему поместье.
   - Ты дрожишь!
   - Я дрожу, брат, оттого что знаю, какие беды могут на нас обрушиться. Умоляю, отдай ему поместье. Здесь все пропитано страхом. Отдай ему дом, и он оставит нас в покое. Давайте договоримся с сэром Варни. Помните, мы не посмеем его убить.
   - Следовало бы его придушить, - заметил адмирал.
   - Верно, - согласился Генри. - Мы не посмеем, даже учитывая все обстоятельства, лишить его жизни.
   - Конечно, нет, - сказал Чарльз, - будь он хоть четырежды вампир. Однако я не могу поверить, что он так уж неуязвим, как это представляется.
   - Никто из нас не представляет себе его силы, - сказал Маршдейл. - Говорю так, сэр, потому что я видел, как он смотрел на меня. Я только знаю, что мы дважды пытались поймать его, но он улизнул, оставив у меня в руке обрывок своего платья, а в другой раз он поверг меня на землю ужасным ударом.
   - Вы слышите? - спросила Флора.
   - Слышу, - отозвался Чарльз.
   - По некоторым причинам, - взволнованно проговорил Маршдейл, - мои слова, кажется, неприятны мистеру Холланду. Не знаю уж, почему так. Но я готов покинуть сегодня же Беннерворт-Холл, если он получит от этого удовлетворение.
   - Нет, нет, - воскликнул Генри. - Богом заклинаю, давайте не будем ссориться.
   - Послушайте же! - вскричал адмирал. - Мы никогда не побьем противника, если экипаж будет в раздоре. Ну же, Чарльз! Этот парень, кажется, благороден, и джентльмен. Подай ему руку.
   - Если у мистера Чарльза Холланда есть какие-то предубеждения против меня, - сказал Маршдейл, - пусть он выскажет их сейчас, при всех.
   - У меня нет предубеждений, - ответил Чарльз.
   - Тогда какого черта ты так невежлив? - вскричал адмирал.
   - С впечатлениями и ощущениями ничего нельзя поделать, - сказал Чарльз. - Но я пожму руку мистеру Маршдейлу.
   - А я - вам, сэр, - сказал Маршдейл. - От всей души, и с самыми добрыми пожеланиями.
   Они пожали друг другу руки; но не требовалось быть провидцем, чтобы заметить, что проделали они это безо всякой охоты. Их рукопожатие как бы намекало: "Вы мне не нравитесь, хотя я еще не видел от вас никакого зла".
   - Так-то лучше, - проговорил адмирал.
   - Теперь, давайте поговорим о Варни, - сказал Генри. - Пройдемте все в гостиную, и попытаемся принять какое-нибудь решение.
   - Не плачьте, матушка, - сказала Флора. - Все будет хорошо. Мы уедем отсюда.
   - Мы обсудим этот вопрос, - обещал Генри. - Поверь, твое мнение важно для нас всех, как и всегда.
   Они оставили мисси Беннерворт с Флорой и направились в маленькую дубовую гостиную, украшенную искусной резьбой, как мы упоминали ранее.
   Лицо Генри имело самое решительное выражение. Он выглядел так, будто уже придумал, как остановить череду ужасных событий, которые день за днем происходили под этой крышей.
   Чарльз Холланд смотрел серьезно и задумчиво, словно прокручивал в голове какой-то не до конца еще оформившийся план действий.
   Что до адмирала, то он пребывал в замешательстве, не зная, что и думать. Ему хотелось делать уже что-нибудь, но он не знал - что. Более того, то немногое, что ему было известно об этом деле, шло вразрез со всем его прежним жизненным опытом.
   Джордж отправился за мистером Чиллингвортом, и потому не принимал участия в военном совете.
  

Глава 22

Военный совет - Решение покинуть дом

   Это была самая серьезная беседа из всех, что состоялись в Беннерворт-Холле касательно кошмарного вампира. Необходимость предпринять решительные действия была очевидна, и когда Генри пообещал Флоре, что ее желание покинуть дом обязательно учтут, когда будут обсуждать дальнейшие действия, он сам уже поддавался мысли, что особняк не может более быть их домом, несмотря на то, что с ним было связано так много приятных воспоминаний детства и юности.
   Следовательно, он сам склонялся к тому, чтобы уехать из Беннерворт-Холла, если этот отъезд не повлечет за собой денежных затруднений. Этот вопрос приходилось рассматривать так же и с финансовой точки зрения, а финансовое положение семейства весьма беспокоило Генри.
   Мы уже сообщали о прискорбном финансовом положении Беннервортов. Доходы, получаемые из различных источников, обеспечивали достойное существование Генри и его близких, но все же денег едва хватало, чтобы оплатить проценты по долгам, наделанным его отцом. Ростовщикам было выгоднее брать высокие проценты, чем разом описать все имущество и оставить людей умирать от голода.
   Итак, вопрос - или, вернее, один из вопросов заключался в следующем: как отъезд семейства из Беннерворт-Холла повлияет на их финансовое положение?
   Поразмыслив несколько минут, Генри решил, что обрисует полную картину Чарльзу Холланду и его дяде с полной откровенностью и прямотой, которые были так присущи его характеру.
   Приняв это решение, он не стал медлить. И когда все расселись в маленькой дубовой гостиной, он ясно изложил собранию все обстоятельства.
   - Но я не вижу, почему кредиторы должны возражать против твоего отъезда, коль скоро ты будешь продолжать платить, - заметил мистер Маршдейл, когда Генри замолк.
   - Верно. Однако они ожидали, что я останусь в поместье. Тогда они в любое время могут продать его за ту цену, которую сочтут достаточной для покрытия долга. Но как бы то ни было, мне ничего не досталось бы от этих денег.
   - Трудно представить, что эти люди могут действовать настолько неблагоразумно, - сказал мистер Маршдейл.
   - В голове не укладывается, что целое семейство вынуждено покинуть родовое гнездо только из-за того, что рядом с ними поселился такой надоедливый сосед, как сэр Френсис Варни, - нетерпеливо заметил Чарльз Холланд. - Это кого выведет из терпения.
   - И все же это печальная истина, - сказал Генри. - Что мы может поделать?
   - Должен же быть какой-то выход.
   - Имеется у меня одно соображение, но оно никому из нас не понравится. Мы могли бы убить его.
   - Это даже не обсуждается.
   - Я лично думаю, что он носит то же имя, что и я, и что он - мой предок, чей портрет написан на панели.
   - Неужели последние событие так на вас подействовали, что вы убедились, будто этот человек - действительно вампир, как мы и предполагали? - спросил Чарльз Холланд.
   - Можно ли продолжать сомневаться? - взволнованно воскликнул Генри. - Он - вампир.
   - Болтаться мне на рее, если я верю в это! - заявил адмирал Белл. - Все это чушь! Вампир, подумать только! Какая досада!
   - Сэр, - сказал Генри. - К сожалению, вы не стали свидетелем событий, вследствие которых мы вынуждены поверить в этот ужасный факт. Ваша недоверчивость вполне естественна. Мы понятия не имели, через что нам придется пройти, прежде чем поверить в это.
   - Да, именно так, - добавил Маршдейл. - Шаг за шагом, мы перешли от отрицания этого явления к глубокой убежденности в его реальности.
   - Если только всех нас не обманывают наши чувства.
   - Едва ли это возможно.
   - Так значит, вы говорите, эта рыба и впрямь существует? - спросил адмирал.
   - Мы так думаем.
   - Будь я проклят! Я слышал разные байки о чудесах, которые встречаются в океане, но эта превосходит их все.
   - Эта история чудовищна, - воскликнул Чарльз.
   На несколько секунд воцарилась тишина, затем мистер Маршдейл тихо проговорил:
   - Я не буду ничего советовать тебе, Генри, пока ты сам не решишь, как поступить. Но, рискуя показаться самонадеянным, я все же скажу, что остаюсь при прежнем своем убеждении: вы должны уехать из дома.
   - Я и сам склоняюсь к этому, - сказал Генри.
   - Но кредиторы? - спросил Чарльз.
   - Думаю, с ними можно посоветоваться заблаговременно, - добавил Маршдейл. - Несомненно, они согласятся, что новые условия соглашения не принесут им убытков.
   - Конечно, они не будут в убытке, - сказал Генри. - Ведь не могу же я забрать поместье с собой, и они это знают.
   - Точно. Если ты не желаешь продавать его, ты можешь сдать его в аренду.
   - Кому?
   - При нынешних обстоятельствах, похоже, что тебе придется договариваться с тем, кто сам высказал желание стать арендатором.
   - Сэр Френсис Варни?
   - Да. Кажется, он серьезно намерен поселиться здесь. И, несмотря на все случившееся, наилучшим вариантом будет сдать дом ему.
   Никто не мог оспорить разумность этого совета, хотя он звучал странно и был неприятен для собравшихся. Все выслушали его молча. На несколько секунд повисла тишина, затем Генри проговорил:
   - Как это странно - отдать дом подобному существу.
   - Особенно после того, что случилось, - добавил Чарльз.
   - Верно.
   - Что ж, - сказал мистер Маршдейл, - если кто-нибудь, поразмыслив, может предложить другой план, я буду счастлив.
   - Согласны вы дать на размышления три дня? - неожиданно спросил Чарльз Холланд.
   - У вас есть план, сэр? - спросил мистер Маршдейл.
   - Есть, но лучше я не буду говорить о нем сейчас.
   - Не возражаю, - сказал Генри. - Не знаю, что может измениться в эти три дня. Подождем, как вы желаете, Чарльз.
   - Это меня устраивает, - сказал Чарльз. - Не могу отделаться от чувства, что это дело больше касается меня, нежели вас, Генри.
   - Мне так не кажется, - сказал Генри. - Почему вы должны брать на себя бОльшую ответственность, чем я, Чарльз? Вы заставляете меня подозревать, что у вас имеется какой-то отчаянный план, который вы хотите исполнить без нашего участия.
   Чарльз промолчал, и Генри добавил:
   - Теперь я почти убежден, что мое предположение попало в цель. Вы задумали предпринять нечто, чего мы, возможно, не одобрим?
   - Не отрицаю, - сказал Чарльз. - Однако, вы должны позволить мне пока умолчать о моих намерениях.
   - Почему вы не доверяете нам?
   - Тому есть две причины.
   - Вот как?
   - Одна из них та, что я еще не определился совершенно с последовательностью действий. Вторая причина та, что я не имею права впутывать в это дело кого-то еще.
   - Чарльз! - печально сказал Генри. - Только представьте на секунду, в какое отчаяние вы можете повергнуть несчастную Флору, и без того, видит Бог, достаточно страдавшую, начав предприятие, осуществлению которого даже мы, ваши друзья, быть может, пожелаем помешать!
   - Этого не случится. Не давите на меня.
   - Можешь ты наконец рассказать, что задумал? - спросил старый адмирал. - Чего ты пытаешься добиться, повернув паруса в таком странном направлении? Почему бы тебе не объяснить все ясно и четко, хитрец?
   - Я не могу, дядя.
   - Что? у тебя язык узлом завязался?
   - Все здесь прекрасно знаю, - сказал Чарльз, - что я не открываю свой замысел не потому, что не доверяю кому-то из присутствующих. У меня есть на то особая причина.
   - Чарльз, я не буду больше настаивать, - сказал Генри. - Прошу вас только быть осторожным.
   В этот момент дверь распахнулась, и в комнату пошли Джордж Беннерворт и мистер Чиллингворт.
   - Простите за вторжение, - сказал хирург. - Я боюсь, что мое присутствие будет излишним на этом семейном совете.
   - Вовсе нет, мистер Чиллинворт, - возразил Генри. - Прошу, садитесь. Мы все рады вас видеть. Адмирал Белл, это друг, которому мы можем доверять - мистер Чиллингворт.
   - Первосортный джентльмен, насколько я вижу, - сказал адмирал, пожимая мистеру Чиллингворту руку.
   - Сэр, для меня это честь, - проговорил доктор.
   - Вовсе нет, вовсе нет. Полагаю, вам все известно об этом чертовом вампире?
   - Думаю, да, сэр.
   - И что вы об этом думаете?
   - Думаю, со временем мы получим достаточно доказательств тому, что подобных существ нет.
   - Проклятье! Вы самый благоразумный человек, которого я встретил с тех пор, как попал в эти места. Все остальные так верят в вампира, что готовы уже клясться им.
   - Мне этого недостаточно, чтобы поверить. Я как раз шел сюда, когда встретил мистера Джорджа Беннерворта, который направлялся ко мне.
   - Да, - сказал Джордж. - Мистер Чиллингворт хотел сообщить нам нечто, что подкрепляет наше предположение.
   - Странно, что каждая новость, которую мы получаем, подтверждает в той или иной мере факт существования вампира, - сказал Генри.
   - Когда мистер Джордж сказал, что мои новости того же свойства, он хватил через край, - сказал доктор. - Не знаю, какое отношение может иметь к вампиру то, что я хотел сказать вам.
   - Мы вас слушаем, - сказал Генри.
   - Сэр Френсис Варни прислал за мной.
   - Прислал за вами?
   - Да. Ко мне явился посланник с приглашением навестить его. Как вы можете предположить, я отправился со всей возможной поспешностью. Оказалось, он желал посоветоваться со мной насчет раны на руке, которая начала воспаляться.
   - Вот как?
   - Да, именно так. Когда я вошел к нему, то увидел, что он лежит на кушетке и выглядит бледным и нездоровым. Со всей возможной вежливостью он пригласил меня присесть, и когда я опустился в кресло, он сказал: "Мистер Чиллингворт, я послал за вами в связи с небольшим инцидентом. Я неосторожно перезаряжал оружие, пистолет выстрелил, и пуля ранила мне руку". - "Если позволите осмотреть вашу руку, - ответил я, - я выскажу свое мнение о ране". Он показал мне царапину, которая, очевидно, была пулевым ранением. Будь она несколько глубже, последствия могли быть весьма серьезными. Но эта рана выглядела пустяковой. Очевидно, он пытался перевязать ее самостоятельно, и, обнаружив небольшое воспаление, забеспокоился.
   - Вы перевязали рану?
   - Да.
   - И что вы думаете о сэре Френсисе Варни теперь, получив возможность познакомиться с ним поближе? - спросил Генри.
   - Есть в нем что-то странное, что я не могу определить. Но, в целом, он настоящий джентльмен.
   - Да, он может таковым казаться.
   - У него изящные и отточенные манеры, он явно вращался в блестящем обществе. И никогда в жизни я не слышал более красивого, мягкого, чарующего голоса.
   - Да, этого у него не отнять. А вы заметили невероятное сходство с портретом?
   - Да, заметил. В некоторые моменты, при особом освещении, сходство становилось еще сильнее. Мне показалось, что он мог бы казаться более похожим на портрет, если бы специально не изменял выражение лица.
   - Но даже он не может полностью контролировать выражение лица, поэтому вы и заметили сильное сходство, - сказал Чарльз.
   - Может быть.
   - Вы, разумеется, не намекали на то, что произошло здесь? - спросил Генри.
   - Нет. Меня пригласили как специалиста, и, пользуясь этим, я не имел права заводить разговор о его личных делах.
   - Конечно, нет.
   - С профессиональной точки зрения, мне все равно, вампир он или нет. И как бы глубоко я ни был заинтересован в этом деле, я ничего не сказал ему. Потому что, видите ли, если бы я сказал, он бы с полным правом мог спросить меня: "Сэр, какое вам до этого дело?" - и я не знал бы, что ответить.
   - Можно ли сомневаться, что рана сэра Френсиса Варни получена, когда Флора стреляла в него из пистолета? - спросил Генри.
   - Все указывает на это, - сказал Чарльз Холланд.
   - И все-таки мы не можем заключить из этого, что сэр Френсис Варни - вампир.
   - Боюсь, мистер Чиллингворт, только его личный визит с намерением прокусить вам горло может убедить вас, - сказал Маршдейл.
   - Это не убедило бы меня, - возразил Чиллингворт.
   - Даже так?
   - Именно так. Я готов повторять снова и снова, что никогда не стану поощрять это возмутительно суеверие.
   - Хотел бы я думать, как вы, - вздрогнув, сказал Маршдейл. - Но в этом доме, кажется, сама атмосфера пропитана ужасом, я и просто не могу не верить в то, от чего можно отмахнуться в другой, более счастливой ситуации.
   - Весьма возможно, - сказал Генри. - Однако же я, повинуясь настойчивому желанию Флоры, намереваюсь покинуть этот дом.
   - Вы продадите его или сдадите в наем?
   - Предпочитаю последнее, - был ответ.
   - Но кто согласится поселиться в нем, кроме сэра Френсиса Варни? Почему бы, в конце концов, не отдать ему поместье. Понимаю, что этот совет звучит странно, но помните, все мы подчиняемся обстоятельствам, и в ситуациях, подобных нынешней, нам остается только плыть по течению.
   - Но ведь вы не намерены исполнить свое намерение немедленно? - поднявшись, спросил Чарльз Холланд.
   - Разумеется, нет. Несколько дней ничего не решат.
   - Во всяком случае, к худшему ситуация не изменится.
   - Решено, мы будем ждать.
   - Дядя, можете вы уделить мне полчаса времени? - спросил Чарльз.
   - Даже час, если тебе угодно, мой мальчик, - ответил адмирал, поднимаясь из кресла.
   - В таком случае, совет окончен, - сказал Генри. - Мы все понимаем, что отъезд из Беннерворт-Холла - почти решение дело. А через несколько дней станет ясно, согласится Варни Вампир стать арендатором, или нет.
  

Глава 23

Совет адмирала Чарльзу Холланду - Брошенный вызов

   Проводив дядюшку в комнату, Чарльз Холланд обратился к нему:
   - Дядя, вы - моряк, и привыкли решать вопросы чести. Я считаю, что сэр Френсис Варни жестоко оскорбил меня. По всему видно, что он джентльмен. Он открыто носит титул, который, впрочем, быть может, ему и не принадлежит. Что бы вы сделали, если бы такой человек оскорбил вас?
   Глаза старого адмирала сверкнули, он насмешливо взглянул на Чарльза и сказал:
   - Теперь я понимаю, к чему ты клонишь.
   - Что бы вы сделали, дядя?
   - Сражался бы с ним!
   - Я знал, что вы так скажете! Именно это я и намерен предпринять в отношении сэра Френсиса Варни.
   - Что ж, мой мальчик, это самое лучшее, что ты можешь сделать. Вампир он или нет, но он явно прожженный мошенник, так что если чувствуешь себя оскорбленным, сражайся с ним, Чарльз.
   - Я очень рад, что вы так смотрите на это дело, - сказал Чарльз. - Если бы я упомянул о поединке при Беннервортах, они постарались бы переубедить меня.
   - Несомненно. Похоже, все они почему-то боятся этого вампира. В любом случае, если человек решил драться, то чем меньше людей знают об этом, тем лучше.
   - Уверен, так оно и есть, дядя. Если я возьму верх над Варни, это положен конец всем многочисленным неудобствам и неприятностям, связанным с ним. Если же он победит меня, что ж, это будет означать, во всяком случае, что я сделал все, чтобы избавить Флору от страха перед этим человеком.
   - И тогда ему придется драться со мной, - добавил адмирал. - У него будет целых две попытки, Чарльз.
   - Нет, дядя, едва ли это будет честно. Кроме того, если мне суждено погибнуть, то я хотел бы, чтобы вы позаботились о Флоре Беннерворт. Я очень боюсь, что финансовые дела несчастного Генри - в этом нет его вины, Бог видит, - в очень плохом состоянии, и Флоре нужен друг, на которого она могла бы опереться.
   - Ничего не бойся, Чарльз. Пока старый адмирал не сыграл в ящик, эта юная фея ни в чем не будет нуждаться.
   - Благодарю вас, дядя! Я всегда знал, что у вас добрая и щедрая душа, и на вас можно положиться. Ну а что насчет дуэли?
   - Ты напишешь письмо, мой мальчик, а я его отнесу.
   - Вы будете моим секундантом, дядя?
   - Разумеется, да. Никому другому я не доверю это ответственно дело. Оставь мне уладить это дело. Я буду твоим секундантом, с кем бы ты ни надумал драться.
   - Я сейчас же напишу письмо, ибо этот человек - или дьявол, - нанес мне оскорбление, которое я не могу стерпеть. Уже одно его появление в спальне девушки, которую я люблю - повод для решительных действий.
   - Еще бы.
   - А после этой истории с раной я ни секунды не сомневаюсь, что сэр Френсис Варни - вампир или же притворяется вампиром.
   - Это совершенно ясно, Чарльз. Давай же, напиши письмо с вызовом, мой мальчик, и отдай его мне.
   - Сейчас, дядя.
   Чарльз был несколько удивлен, хотя удивление это было приятное, готовностью дяди передать вызов, но он объяснил это образом жизни старика, так привыкшего к раздорам и ссорам, что он уже не придавал им такого важного значения, как обычные мирные люди. Если бы, оторвавшись от письма, он взглянул на лицо адмирала, имевшее самое что ни на есть хитрое выражение, он заподозрил бы, что согласие на посредничество в этом поединке - только видимость. Но он ничего не заметил. Через несколько минут он зачитал дядюшке следующие строки:
   "Сэру Френсису Варни.
   Сэр! Ваше обращение со мной, так же как и некоторые обстоятельства, напоминать о которых нет необходимости, вынуждают меня потребовать от вас, как от джентльмена, надлежащего удовлетворения. Мой дядя, адмирал Белл, передавший Вам это послание, договорится об условиях поединка с Вашим другом, которого Вы выберете по собственному усмотрению, дабы он действовал от Вашего имени.
   Чарльз Холланд."
  
   - Ну как? - спросил Чарльз.
   - Недурно! - ответил адмирал.
   - Я рад, что вам понравилось.
   - Это не могло мне не понравиться. Меньше слов и больше дела - вот что я люблю. Ты ничего не объясняешь, и только требуешь поединка. Так что все в порядке, лучше и написать нельзя.
   Тон этих слов был таков, что Чарльз внимательно заглянул в лицо адмиралу, ибо ему показалось, что дядя смеется над ним. Невероятно серьезный вид старика озадачил его.
   - Повторяю, это отличное письмо, - сказал тот.
   - Да, вы это уже говорили.
   - Что это ты так на меня уставился?
   - Нет, ничего.
   - Ты сомневаешься в моих словах?
   - Вовсе нет, дядя. Мне только послышалась, что в них прозвучала ирония.
   - Тебе показалось, мой мальчик. Никогда в жизни я не был настолько серьезен.
   - Что ж, хорошо. Только помните, что вас я поручаю свою честь.
   - Положись на меня, мой мальчик.
   - Мне больше ничего не остается.
   - Я сейчас же отправлюсь к этому парню.
   Адмирал поспешно покинул комнату, и спустя секунду Чарльз услышал, как тот громко кричит:
   - Джек! Джек Прингл, лентяй этакий, где ты? Джек Прингл!
   - Слушаю, сэр! - воскликнул Джек, выскакивая из кухни, где он помогал миссис Беннерворт готовить обед, поскольку слуг в доме не осталось.
   - Иди сюда, негодник, мы отправляемся на прогулку.
   - Скоро будут раздавать паек, - проворчал Джек.
   - Не бойся, мы скоро вернемся. Ты только и думаешь, что о еде и выпивке, и ни о чем больше. Ну, пойдем. Я собираюсь предпринять небольшое путешествие, и ты будешь меня сопровождать.
   - Слушаюсь, сэр! - ответил боцман, и два чудака, которые так чудесно понимали друг друга, отправились восвояси, переговариваясь на ходу. Их голоса долетали до слуха Чарльза, пока они не вышли из дома.
   Чарльз расхаживал по комнате, в которой состоялся его короткий и решительный разговор с дядей. Он был задумчив, насколько может быть задумчив человек, знающий, что следующие двадцать четыре часа могут быть последними часами его пребывания на этой земле.
   - О, Флора, Флора! - наконец, воскликнул он. - Как счастливы мы могли бы быть! Но все прошло, и ничего не осталось, и мне придется убить этого ужасного человека. И если я убью его в открытом и честном поединке, я уж позабочусь о том, чтобы его смертной оболочки никогда не касался лунный свет.
   Удивительным и странным казалось стечение обстоятельств, вынудившее молодого человека, подобного Чарльзу Холланду, образованного и полного достоинств, зайти так далеко в своих убеждениях, которые совершенно противоречили всем его чувствам и образу мыслей, что он принялся обдумывать меры по предотвращению воскрешения вампира. Но так оно и было. Его разум не мог противостоять столь очевидным свидетельствам. Да и чей бы рассудок устоял?
   - Я читал и слышал, - добавил он, продолжая беспокойно расхаживать по комнате, - о том, как удержать подобное существо в могиле. Я слышал, что тело пронзают кольями, тем самым пригвождая к земле, до тех пор пока не завершится процесс разложения, сделав невозможным воскрешения. И еще, - добавил он после паузы, - я слышал, что этих тварей сжигают, а пепел развеивают по ветру, чтобы вампир уже не мог никогда восстать в образе человека.
   Это были неприятные и странные размышления, и он содрогался, предаваясь им. Он ощущал, как невыносимый ужас охватывает его при мысли о схватке с существом, прожившем, возможно, более сотни лет.
   "Этот портрет на панели, - подумал он, - изображает человека в расцвете лет. Если это портрет действительно сэра Френсиса Варни, то, учитывая дату его смерти, названную его родными, ему сейчас около ста пятидесяти лет.
   Это предположение повлекло за собой множество странных догадок.
   "Сколько перемен он, должно быть, видел в жизни! - думал Чарльз. - Он видел, как возвышаются и разрушаются государства, и наблюдал, как меняются нравы и привычки людей. И сколько раз он обновлял свое существование тем же страшным способом?"
   Это была благодарная почва для богатого воображения, и теперь, накануне смертельного поединка во имя любимой, мысли юноши стали отчетливее и ярче, чем когда-либо ранее.
   - Но я одолею его, ради Флоры, - вдруг проговорил он. - Будь он хоть в сотню раз опаснее, нежели то рисуют легенды. Я одолею его! Может быть, мне суждено освободить мир от этого чудовища в человеческом обличье.
   Чарльз подбадривал себя таким образом до тех пор, пока не почувствовал уверенности в том, что сама природа предназначила его стать орудием уничтожения сэра Френсиса Варни.
   Мы не будет углубляться в метафизические размышления, заполнявшие голову Чарльза, на страницах этого романа, призванного описывать события в том порядке, как они происходили. Достаточно сказать, что его решимость сойтись с Варни-Вампиром ради поединка, сулившего жизнь или смерть, осталась непоколебимой.
   - Так должно быть, - проговорил он. - Так должно быть. Несомненно, один из нас должен погибнуть: я или он.
   Он отправился искать Флору, так как знал, что вскоре безжалостная рука смерти может разлучить их. Он почувствовал, что в эти несколько часов, оставшихся до встречи с сэром Френсисом Варни, он должен успеть насладиться обществом той, которая владела его сердцем, и которой он готов был отдать всю свою нежность.
   Но оставим Чарльза и последуем за его дядюшкой и Джеком Принглом в особняк Варни, который, как помнит читатель, находился настолько близко, что быстрым шагом можно было добраться до него всего за несколько минут.
   Адмирал прекрасно знал, что может доверить Джеку любой секрет, поскольку привычка к дисциплине и подчинению приказам старшего по званию брала верх над склонностью к болтовне, которая присуща многим штатским, непривычным к дисциплине. Поэтому адмирал посвятил Джека в свои планы и получил от него полное одобрение им; но что касается деталей этого плана, мы не станем входить в них преждевременно.
   Добравшись до особняка, они встретили самый любезный прием; и адмирал велел Джеку дожидаться в красиво убранном холле, пока он поднимется по лестнице в личные покои вампира.
   - Странный малый! - бормотал адмирал себе под нос. - Во всяком случае, он неплохо устроился тут. Кажется, он не из тех вампиров, у которых за душой нет ничего, кроме гроба, из которых они вылазят по вечерам.
   В комнате, куда вошел адмирал, на окнах висели зеленые шторы, и все они были спущены. Снаружи ярко сияло солнце, хотя временами его закрывали облака; но на всех предметах в комнате лежал странный зеленоватый отблеск. Лицу Варни, обычно желтоватому, он придавал странный и даже пугающий цвет. Сэр Френсис сидел на кушетке, при появлении адмирала он поднялся и сказал глубоким голосом, непохожим на тот, которым он говорил обычно:
   - Своим визитом, сэр, вы почтили мое скромное жилище.
   - Доброе утро, - ответил адмирал. - Я пришел серьезно поговорить с вами, сэр.
   - Хотя для меня это неожиданность, - проговорил Варни, - я всегда готов с почтением выслушать адмирала Белла, что бы он ни сказал.
   - Обойдемся без почтения, - сказал адмирал. - Выслушайте только со вниманием.
   Сэр Френсис величественно поклонился и проговорил:
   - Сделайте мне удовольствие, присядьте, адмирал Белл.
   - Не беспокойтесь, сэр Френсис Варни - если только вы действительно сэр Френсис Варни, ибо вы можете быть самим дьяволом. Мой племянник, Чарльз Холланд, считает, что вы оскорбили его.
   - Мне очень жаль это слышать.
   - Неужели?
   - Поверьте, это так. Я очень внимательно отношусь к своим словам, и если я утверждаю, что огорчен, вы можете быть совершенно в этом уверены.
   - Ладно, ладно, это неважно. Чарльз Холланд - юноша, вступающий в жизнь. Он любит девушку, которая, полагаю, достойна его любви.
   - О, какой чудесный союз!
   - Прошу вас, выслушайте меня.
   - С удовольствием, сэр, с удовольствием.
   - Когда молодой, горячий парень считает, что получил от кого-то оскорбление, не приходится удивляться, что он желает поединка.
   - Так и есть.
   - Так вот, мой племянник, Чарльз Холланд, выдумал сражаться с вами.
   - А!
   - Черт побери! Вы так спокойны?
   - Сэр, с чего бы мне не быть спокойным? Он ведь не мой племянник. Я могу испытывать только сожаление, которое, надеюсь, живет в моем сердце так же как и в сердцах других людей.
   - Что вы имеете в виду?
   - Он, как вы сказали, всего лишь юноша, только вступающий в жизнь. Я не могу думать без сожаления о том, что вскоре придется срезать этот полураспустившийся бутон.
   - О, вы уверены, что прикончите его, не так ли?
   - Сэр, только подумайте, какие неприятности он может причинить; вы знаете, молодые люди так горячи и беспокойны! Если я только покалечил его, он продолжал бы непрестанно третировать меня. Полагаю, мне придется, выражаясь фигурально, срезать его.
   - Да вы просто дьявол!
   - Как скажете, сэр.
   - Будь вы прокляты со своей самоуверенностью, мистер Вампир, или как вас там звать!
   - Адмирал Белл, я не звал вас, однако встретил вас вежливо и не оскорблял.
   - Что ж вы тогда говорите о том, чтобы убить человека, который в сотни раз лучше вас? Черт бы вас побрал! Что бы сказали, если бы он вас срезал?
   - Это совсем другое дело, сэр. Сомнительно, чтобы он меня срезал.
   Проговорив это, сэр Френсис Варни странно улыбнулся и покачал головой, словно отвергая странное и экстравагантное предположение, которое здравомыслящему человеку и в голове не пришло бы.
   Адмирал Белл почувствовал, что его охватывает ярость, но он сдерживался как мог. Однако же света, проходившего сквозь зеленые шторы, было достаточно, чтобы прочесть выражение его лица и понять его чувства.
   - Мистер Варни, - проговорил он. - Все это не касается нашего дела. Но если это вообще имеет какое-то значение, возможно, вы примете мои условия.
   - Какие условия, сэр?
   - Вы позволите мне сразиться с вами вместо моего племянника.
   - Вы будете сражаться со мной?
   - Да. Мне приходилось сражаться с парнями и поопаснее вас. Ну а вам все равно, с кем иметь дело.
   - Даже не знаю, адмирал Белл. Обычно на дуэли принято сходиться с человеком, с которым возникла размолвка.
   - В том, что вы говорите, есть смысл. Но если я этого желаю, вам не нужно возражать.
   - А желает ли ваш племянник, чтобы вы подвергались опасности вместо него и заботились о разрешении его споров?
   - Он ничего не знает об этом. Он написал письмо с вызовом, которое я принес вам. Но я добровольно вызываюсь сражаться с вами.
   - Довольно странное желание.
   - Если вы не согласитесь, и причините ему вред, вам все равно придется встретиться со мной.
   - Вот как?
   - Да, придется, и не смотрите с таким удивлением.
   - Поскольку это, кажется, стало семейным делом, - сказал сэр Френсис Варни, - несущественно, с которым из вас я буду сражаться сначала.
   - Именно так. Теперь вы здраво подходите к этому вопросу. Согласны вы встретиться со мной?
   - У меня нет возражения. Вы уже уладили свои дела? Написали завещание?
   - К чему это вы?
   - О, я спрашиваю потому, что обычно после внезапной смерти человека, обладающего хоть каким-то состоянием, начинаются споры и тяжбы.
   - Вы дьявольски уверены в своей победе, - сказал адмирал. - А вы сами написали завещание?
   - О, это совершенно неважно, - улыбнулся сэр Френсис.
   - Что ж, это ваше дело. Я старик, но нажать на курок могу не хуже каждого.
   - Сделать что?
   - Нажать на курок.
   - Вы же не полагаете, что я выберу этот варварский вид дуэли?
   - Варварский! Как же вы намерены сражаться?
   - Как джентльмен, на шпагах.
   - На шпагах! Какая чушь! Никто в наше время не сражается на шпагах.
   - Я предпочитаю обычаи моей молодости, - ответил Варни. - Я привык носить шпагу и без нее чувствую себя неловко.
   - И как давно это было?
   - Я старше, чем выгляжу, но дело не в этом. Я настаиваю, чтобы сражаться на шпагах. Без сомнения, вам известно, что я, как сторона, принимающая вызов, имею право выбрать оружие.
   - Это так.
   - Тогда вы не можете возражать против выбора того вида оружия, которым я лучше всего владею.
   - Верно.
   - Полагаю, я лучший фехтовальщик в Европе. У меня была большая практика.
   - Что ж, сэр, ваш выбор оружия для меня - неожиданность. Я владею шпагой, хотя и не мастер фехтовать. Однако, это не значит, что я отказываюсь от своих слов. Какой бы безнадежной ни была эта затея, я встречусь с вами.
   - Очень хорошо.
   - Значит, на шпагах?
   - Да. Но все должно быть устроено как положено, чтобы меня ни в чем не обвинили. Поскольку вы будете убиты, вы можете не бояться последствий, но я окажусь в другом положении. Поэтому, если вы не возражаете, мы проведем поединок таким образом, чтобы, в случае если начнутся расспросы, ни у кого не возникло сомнений, что все было честно.
   - Не беспокойтесь об этом, сэр.
   - Но я беспокоюсь. Общественное мнение строго, сэр, и вы не можете помешать людям говорить о вас всякие гадости.
   - Чего же вы хотите?
   - Я требую, чтобы вы прислали мне человек с формальным вызовом.
   - И?
   - Тогда я направлю его к своему другу, и они обговорят все условия.
   - Это все?
   - Не совсем. С нами будет хирург, чтобы в случае, если я проколю вас, он мог попытаться спасти вам жизнь. Это будет выглядеть гуманно.
   - Когда вы проколете меня?
   - Точно.
   - Как легко вы говорите об этом. Вам уже, вероятно, приходилось сражаться на дуэлях?
   - О, и не раз. Люди наподобие вас не перестают надоедать мне. Я не люблю беспокойства, уверяю вас, и не нахожу в этом никакого удовольствия. Я бы предпочел улаживать дела миром, а не сражаться; я сражаюсь на шпагах, и исход поединка совершенно предсказуем. Для меня в этом нет никакой опасности.
   - Послушайте, сэр Варни. Вы или хороший актер, или же действительно, как вы уверяете, так хорошо владеете шпагой, что можете заранее предсказать исход поединка. Поэтому с вашей стороны нечестно настаивать на выборе этого оружия.
   - О, прошу простить меня. Я никого не вызываю на дуэль, и когда глупцы бросают мне вызов, несмотря на то, что я стараюсь отговорить их, полагаю, я в праве позаботиться о себе, как могу.
   - Проклятье! В этом есть смысл, - сказал адмирал. - Но зачем вы оскорбляете людей?
   - Люди первыми оскорбляют меня.
   - Ерунда!
   - Вам понравилось бы, если бы вас назвали вампиром, и глазели бы на вас как на жуткое природное явление?
   - Ну, однако...
   - Спрашиваю вас, адмирал Белл, понравилось бы вам это? Я безобидный деревенский помещик; но когда болезненному воображению некоторых представителей сумасшедшей семейки какой-то взломщик представляется вампиром, на меня набрасываются, начинают оскорблять и преследовать!
   - А как же доказательства?
   - Какие доказательства?
   - Например, портрет.
   - Что? Из-за моего случайного сходства с какой-то древней картиной меня объявляют вампиром? Знаете, когда я был в Австрии, я видел старинный портрет знаменитого придворного шута, и вы так сильно похожи на него, что я был поражен, впервые вас увидев. Но я достаточно воспитан, чтобы утверждать, будто вы когда-то были придворным шутом, а ныне - вампир.
   - Черт бы побрал вашу самоуверенность!
   - И вашу тоже, если уж на то пошло.
   Было ясно, что адмирал потерпел поражение. Сэр Френсис Варни был слишком предусмотрителен и остроумен. Не придумав, что ответить, старик сердито застегнул сюртук и, яростно глядя на Варни, проговорил:
   - Язык у меня не так уж хорошо подвешен. Черт возьми! Я в этом не силен. Но хотя вы меня и переговорили, побить вам меня не удастся.
   - Что ж, хорошо.
   - Вовсе не хорошо. Вы еще обо мне услышите.
   - Жду с нетерпением.
   - Мне плевать, ждете вы или нет. Вы еще увидите, что того, кого я причисляю к своим врагам, я просто так в покое не оставлю. Один из нас пойдет ко дну, сэр.
   - Согласен.
   - И вот что я скажу. Никакая буря меня не остановит, и даже если в вас сидит полторы сотни вампиров, я разделаюсь с вами.
   Разобиженный адмирал направился к двери. Варни остановил его, обратившись к нему самым очаровательным и мягким голосом:
   - Не желаете выпить чего-нибудь освежающего, сэр, прежде чем уйти?
   - Нет! - рявкнул адмирал.
   - Может быть, вина?
   - Нет!
   - Что ж, хорошо, сэр. Что еще может сделать радушный хозяин, кроме как предложить гостю угощение.
   В дверях адмирал Белл обернулся и проговорил с горечью:
   - Вы выглядите жалко. Полагаю, сегодня ночью вы отправитесь сосать у кого-нибудь кровь, жалкий кровосос! А лучше сгрызите кирпич, и пляшите, пока он не переварится.
   Варни, улыбнувшись, позвонил в колокольчик и обратился к подошедшему слуге:
   - Проводите моего лучшего друга адмирала Белла до двери. Он не пожелал выпить ничего прохладительного.
   Слуга поклонился и провел адмирала по лестнице, но, к своему удивлению, вместо ожидаемого вознаграждения за услуги в виде шиллинга или полукроны, он получил изрядный пинок под зад и приказание передать это хозяину вместе с наилучшими пожеланиями.
   Ярость адмирала не поддается описанию, он просто дымился. Он двинулся в сторону Беннерворт-Холла таким скорым шагом, что Джеку Принглу пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы не отстать от него.
   - Эй, Джек! - крикнул адмирал, когда они приблизились к дому. - Ты видел, как я пнул этого парня?
   - Так точно, сэр!
   - Что ж, хоть кто-то видел. Этот пинок предназначался его хозяину - вот кого мне хотелось бы пнуть.
   - Вы обо всем договорились, сэр?
   - Договорился о чем?
   - О дуэли, сэр.
   - Черт бы меня побрал, Джек, я ни о чем не договорился.
   - Это плохо, сэр.
   - Знаю. Но как можно было договориться, когда он только бахвалился, что проткнет меня, и все в том же духе.
   - Проткнет вас, сэр?
   - Да. Он желает драться на шампурах, или на зубочистках - будь я проклят, если знаю, на чем именно, и еще заявил, что пригласит хирурга, потому что боится, что проткнет меня, и я откину копыта, а его обвинят в убийстве.
   Джек присвистнул и проговорил:
   - И вы собираетесь драться с ним, сэр?
   - Я не знаю, что собираюсь делать. И ты помалкивай об этом, Джек.
   - Слушаюсь, сэр.
   - Я еще обдумаю все хорошенько, и тогда решу, как лучше поступить. Если он продырявит меня, я должен позаботиться, чтобы он не проткнул и Чарльза.
   - Нет, сэр, не позволяйте ему сделать это. Вампфингер, сэр, опасный противник. Я никогда не видел ни одного из них, но сдается мне, что лучше всего запереть его где-нибудь в тесном ящике и прокоптить как следует.
   - Я обдумаю это, Джек. Надо что-то предпринять, и поскорее. Черт, там Чарльз - что мне сказать ему о встрече с Варни? Висеть мне на рее, если я знаю, что ему ответить.
  

Глава 24

Разговор с адмиралом - Письмо к Чарльзу - Встреча влюбленных

   Чарльз Холланд поспешно шел навстречу адмиралу. Вид у него был взволнованный. Очевидно, ему не терпелось услышать ответ сэра Френсиса Варни.
   - Дядя! - воскликнул он. - Скажите же, согласился он встретиться со мной? Подробности расскажете потом, а пока скажите только, согласился или нет?
   - Ну, как тебе сказать, - поколебавшись, с беспокойством отозвался адмирал. - Видишь ли, не могу сказать с уверенностью.
   - Не можете сказать?!
   - Нет. Он очень странный парень. Тебе так не показалось, Джек Прингл?
   - Так точно, сэр.
   - Вот видишь, Чарльз, Джек тоже думает, что твой противник очень странный парень.
   - Дядя, зачем вы испытываете мое терпение? Вы видели сэра Френсиса Варни?
   - Видел ли его? О, да.
   - И что он сказал?
   - Ну, говоря по правде, мой мальчик, я бы посоветовал тебе не связываться с ним.
   - Дядя, что вы такое говорите? Вы советуете мне поступиться честью после того, как я послал человеку вызов?
   - Проклятье, Джек! Не знаю, как выпутаться из этого, - проворчал адмирал. - Вот что, Чарльз, он желает драться на шпагах; и что толку в поединке с парнем, который упражнялся в фехтовании более сотни лет?
   - Дядя! Если кто-нибудь сказал мне, что вы испугались сэра Френсиса Варни и станете отговаривать меня от дуэли с ним, я бы ни минуты не сомневался, что это ложь.
   - Я испугался?
   - Вы же советуете мне не встречаться с этим человеком, даже после того как я вызвал его.
   - Джек, - сказал адмирал. - Этого я стерпеть не могу. Если проблема сложнее якоря, мне ее не осилить. Нужно рассказать о том, что случилось.
   - Так точно, сэр. Это лучше всего.
   - Ты так думаешь, Джек?
   - Конечно, сэр. Только мое мнение не имеет для вас никакого значения, если только не совпадает с вашим, сэр.
   - Придержи язык, деревенщина! А ты, Чарльз, послушай меня. У меня есть свой план.
   Чарльз издал стон, поскольку он прекрасно знал, как его дядя умеет придумывать планы.
   - Я старик, и ни на что больше не годен, - продолжал адмирал. - Какая от меня может быть польза? А ты молод и здоров, и только начинаешь жить. Зачем ты будешь швырять свою жизнь под ноги какому-то дурацкому вампиру?
   - Теперь я начинаю понимать, почему вы с такой готовностью согласились на этот поединок, - с упреком проговорил Чарльз.
   - Короче говоря, я предложил парню сразиться со мной, вот и все, мой мальчик.
   - Как вы могли так поступить со мной?
   - Не глупи, Чарльз. Говорю тебе, это семейное дело. Я намерен сразиться с ним. Какая разница, склею я ласты с его помощью или сам по себе? Давай не будем спорить. Говорю тебе, я предложил ему сразиться со мной.
   - И каков результат? - с отчаянием спросил Чарльз.
   - О! результат! Негодяй не пожелал сражаться как христианин. Он заявил, что охотно встречается с каждым, кто вызывает его, а случается это то и дело.
   - Ну, ну?
   - И он, получив вызов - он утверждает, что никого никогда не вызывает на дуэль первым, поскольку устал от этого, - имеет право сам выбрать оружие.
   - Это так, но ведь в наши дни между джентльменами приняты поединки на пистолетах.
   - Он не желает этого понимать. Говорю тебе, он хочет драться на шпагах.
   - Надо думать, он отлично владеет этим оружием?
   - Он так говорит.
   - Несомненно, это так. Я не могу винить человека за то, что он выбрал тот вид оружия, в котором особенно силен, тем более что он имел право выбирать.
   - Да. Но если он хотя бы вполовину такой хороший фехтовальщик, как уверяет, то какой у тебя шанс выстоять против него?
   - Неужели в вас заговорило благоразумие?
   - Именно так. Я решил стать очень благоразумным, видишь ли. Так что я намерен сам сразиться с ним, и ты ничего не можешь с этим поделать.
   - Весьма благоразумное решение, что тут сказать.
   - Ну а я о чем?
   - Дядя, дядя, довольно. Я вызвал сэра Френсиса Варни, и я должен встретиться с ним, какое бы оружие он, как принимающая вызов сторона, ни выбрал. Полагаю, вы не будете отрицать, что я неплохо фехтую, и у меня есть шансы победить Варни в поединке.
   - Да ну?
   - Да, дядя. Я бы не пробыл так долго на континенте, если бы не научился этому искусству, которое так популярно в Германии.
   - Ха! Но ты только подумай, что этому дьяволу не меньше ста пятидесяти лет!
   - Мне все равно.
   - Но мне-то не все равно.
   - Дядя, дядя! Говорю вам, я желаю с ним драться. И раз вы не сумели устроить так, чтобы я мог встретиться с этим человеком, от дуэли с которым я теперь не могу отказаться, не уронив чести, мне придется найти другого секунданта.
   - Дай мне часок-другой подумать, Чарльз, - проговорил адмирал. - Не говори об этом никому. Обещаю, ты не пожалеешь. И твоя честь не пострадает по моей вине.
   - Я подожду, дядя. Но помните, что начиная подобные дела, лучше закончить их как можно скорее.
   - Я знаю это, мой мальчик, я знаю.
   Адмирал ушел, а Чарльз, который и впрямь был раздражен задержкой, вернулся в дом.
   Через некоторое время пришел юноша, которого Генри временно нанял караулить у ворот. Он передал Чарльзу записку со словами:
   - Слуга только что оставил это для вас.
   - Для меня? - удивился Чарльз. - Это странно, ведь у меня здесь нет знакомых. Ответ нужен?
   - Нет, сэр.
   Записка действительно была адресована ему, и Чарльз развернул ее. Взглянув на нижние строки, он понял, что письмо прислано его врагом, сэром Френсисом Варни, и принялся жадно читать его. Письмо гласило следующее:
   "Сэр!
   Ваш дядя, адмирал Белл - так он представился, - доставил мне от вас послание с вызовом на дуэль. Вследствие странной игры разума, он, вероятно, вообразил, что я представляю собой род подвижной мишени для любого, кто вздумает стрелять в меня.
   Придерживаясь этой эксцентричной точки зрения, адмирал был так любезен, что предложил первым сразиться со мной, - несомненно, для того, чтобы затем, если удача не улыбнется ему, вы могли бы испробовать свою меткость.
   Вряд ли стоит говорить, что такое семейное соглашение мне не нравится. Вы бросили мне вызов, сочтя себя оскорбленным, и намерены убить меня. Если я и буду с кем-то сражаться, то лишь с вами.
   Поймите, сэр, я не считаю вас ответственным за причудливые идеи вашего дядюшки. Нет сомнений, он сам все выдумал, и с похвальной целью услужить вам. Однако же, если у вас есть намерение встретиться со мной, то пусть встреча состоится сегодня ночью, в центре парка, который окружает дом ваших друзей.
   Там, рядом с небольшим прудом, растет дуб. Вы знаете это место. Ждите меня там в двенадцать часов ночи, и я дам вам любое удовлетворение, на ваш выбор.
   Приходите один, иначе вы меня не увидите. Вы и только вы будете решать, встретимся мы как друзья или как враги. Отвечать на письмо не нужно. Если вы придете в указанное время на встречу, хорошо. Если же нет, то позвольте мне думать, что вы испугались встретиться с Френсисом Варни."
   Чарльз Холланд внимательно прочел письмо дважды, затем сложил его, сунул в карман и проговорил:
   - Разумеется, я встречусь с ним. Он убедится, что я не дрогну перед Френсисом Варни. Во имя чести, любви, добродетели и Небес, я встречусь с этим человеком. Пусть будет нелегко, но этой ночью я вырву у него ответ, разгадаю, кто он такой на самом деле. Ради той, которая дорога мне, ради нее, я встречусь с этим человеком, или чудовищем, кем бы он ни был!
   Было бы разумно предупредить Генри Беннерворта или Джорджа о ночной встрече с вампиром, но Чарльз не сделал этого. Он полагал, что если не пойдет на встречу, это даст повод усомниться в его храбрости. К тому же он подозревал, что благодаря поступку дяди, у сэра Френсиса Варни сложилось о нем не самое лестное мнение.
   Он был молод и вспыльчив, и ничто так не огорчало его, как обвинение в трусости.
   - Я покажу этому вампиру, что не боюсь его! - проговорил он. - Я приду один, в назначенный им час - в полночь, и если сила его в это время возрастает, пусть попробует, если осмелится, воспользоваться ею.
   Чарльз решил взять с собой оружие, и с величайшей тщательностью зарядил своим пистолеты и положил их рядом, чтобы при необходимости они были под рукой, когда он встретится с вампиром в парке.
   Место, указанное в письме, было хорошо известно Чарльзу. В самом деле, тот, кто пробыл в Беннерворт-Холле хотя бы день, обязательно его запомнил бы - таким заметным был старый дуб, стоявший в одиночестве на чудесной зеленой лужайке. Рядом находился пруд, в которой водилась рыба, а далее начиналась роща, в которой скрылся сэр Варни (или вампир) в ту ночь, когда исцелял свое тело под светом полной луны.
   Это место было хорошо видно из нескольких окон дома, так что если бы ночь выдалась светлая, и кто-нибудь из домочадцев случайно выглянул бы наружу, он, без сомнения, смог бы наблюдать встречу Чарльза Холланда и вампира.
   Но такая случайность ничего не значила для Чарльза, как, вероятно, и для сэра Френсиса Варни; юноша считал ее не заслуживающей внимания. Он чувствовал себя спокойнее и счастливее теперь, когда все устраивалось таким образом, что он мог, наконец, объясниться с загадочным существом, которое успешно нарушило его душевный покой и уничтожило мечты о счастье.
   "Ночью я заставлю его открыться, - думал Чарльз. - Он расскажет, кем является на самом деле, и я попытаюсь положить конец домогательствам, от которых страдает Флора."
   При этой мысли Чарльз воспрянул духом, и когда он спустя некоторое время встретил Флору, она удивилась, увидев его гораздо более спокойным, чем всего лишь несколько часов назад.
   - Чарльз, что случилось? Что придало вам такую силу духа? - спросила она.
   - Ничего, милая Флора, ничего. Я всего лишь попытался отбросить мрачные мысли и убедил себя, что в будущем мы с вами будем очень счастливы.
   - О, Чарльз, хотела бы я так думать!
   - Попытайтесь, Флора. Помните, что наше счастье в наших руках, и как бы зла ни была к нам судьба, наша верность друг другу - лучшая награда за все невзгоды.
   - О да, Чарльз, это лучшая награда.
   - И ничто нас не разлучит, даже сама смерть.
   - Верно, Чарльз, верно. Я всем сердцем привязана к вам, ибо вы не покинули меня, хотя обстоятельства были таковы, что любой оправдал бы вас, если бы вы решили разорвать все, что нас связывает.
   - Любовь испытывается в несчастье, - проговорил Чарльз. - Это пробный камень, который показывает, в самом ли деле перед нами чистое золото, или же простой металл, внешний блеск которого обманывает нас.
   - И ваша любовь - это чистое золото.
   - Когда бы не так, я был бы не достоин даже одного взгляда этих милых глаз.
   - О, если бы мы могли уехать отсюда, мы были бы счастливы. Меня не оставляет мысль, что преследования, которым я подвергаюсь, как-то связаны с этим домом.
   - Вы так думаете?
   - Именно так.
   - Может быть, так оно и есть, Флора. Вы знаете, что ваш брат надумал оставить Беннерворт-Холл?
   - Да, да.
   - И только по моей просьбе он отложил принятие окончательного решения на несколько дней.
   - Так долго!
   - Не думайте, однако же, милейшая Флора, что эти дни будет потрачены впустую.
   - Я вовсе этого не думаю, Чарльз.
   - Поверьте, я надеюсь в ближайшее время предпринять нечто, что существенно повлияет на текущее положение дел.
   - Не подвергайте себя опасности, Чарльз!
   - Не буду. Поверьте, Флора, я слишком хорошо знаю цену жизни, освещенной вашей любовью, и не стану неоправданно рисковать.
   - Вы говорите "неоправданно". Почему вы не доверитесь мне? Разве то, что вы намерены совершить, не опасно?
   - Вы простите меня, Флора, если я сохраню это в тайне?
   - Я вас прощаю, но ваши слова пробудили во мне мрачные предчувствия.
   - Почему же, Флора?
   - Вы бы доверились мне, если бы не опасались испугать меня.
   - Вы несправедливы ко мне. Неужели вы думаете, что я ищу опасности ради опасности?
   - Нет, это не так...
   - Вы замолчали.
   - Боюсь, ради сохранения того, что вы зовете честью, вы будете рисковать.
   - Я знаю, что такое честь. Но я не глупец, для которого мнение окружающих дороже собственного. Если моя честь велит совершить мне поступок, который все вокруг считают ошибочным, я все равно поступлю так, как считаю нужным.
   - Вы правы, Чарльз, вы правы! Но умоляю вас быть осторожным, и, во всяком случае, не задерживать наш отъезд из этого дома долее, нежели вы полагаете необходимым для завершения своих важных дел.
   Чарльз пообещал Флоре Беннерворт, что ради нее, да и ради себя тоже, он будет особенно осторожным, и за нежной беседой, наполнившей счастьем любящие сердца, минул час.
   Они вспоминали обстоятельства, при которых встретились впервые. С радостью, сквозившей в каждом слове, они рассказывали друг другу об первых проявлениях чувства, которое возникало между ними, и которое, как они верили, не подвластно ни времени, ни обстоятельствам.
   Тем временем адмирал удивлялся терпеливости Чарльза, который до сих пор не появился, чтобы поинтересоваться результатами его размышлений.
   Но он не знал, как быстро летит время в обществе человека, которого любишь. Прошел час, но Чарльзу он показался всего лишь минутой. Он сидел рядом с Флорой, сжимая ее руку и глядя в ее милое лицо.
   Наконец бой часов напомнил ему о разговоре с дядей, и Чарльз неохотно поднялся.
   - Милая Флора, - сказал он. - Я собираюсь караулить всю ночь, так что ничего не опасайтесь.
   - Если так, я буду чувствовать себя в безопасности, - ответила она.
   - Мне нужно теперь поговорить с дядей, и я должен оставить вас.
   Флора улыбнулась и протянула ему руку. Он прижал ее к сердцу. На него что-то нахлынуло, и он поцеловал прелестную девушку в щеку впервые за все время их знакомства.
   Залившись румянцем, она мягко оттолкнула его. Он бросил на нее долгий взгляд и вышел из комнаты. Когда дверь закрылась за ним, он испытал такое чувство, словно облако неожиданно набежало на солнечный лик, и сияние его померкло.
   На сердце у него вдруг стало тяжело. Ему показалось, что тень грядущего зла затмила его душу - и его ожидают бедствия, которые сведут его с ума и погрузят в пучину отчаяния.
   - Что же это такое? - вскричал он. - Что меня так гнетет? Почему мне кажется, что я никогда больше не увижу Флору Беннерворт?
   Он бессознательно проговорил эти слова, выдавшие его самые темные предчувствия.
   - О, это просто слабость, - добавил он затем. - Я должен бороться с ней, это всего лишь нервы, игра воображения. Я не должен поддаваться. Мужайся, мужайся, Чарльз Холланд! Вокруг достаточно и настоящего зла, ни к чему терзаться еще и нелепыми фантазиями. Мужайся, Чарльз, мужайся.
  

Глава 25

Просьба Чарльза - Рассказ адмирала

   Чарльз увидел адмирала расхаживающим туда и сюда по садовой аллее, заложив руки за спину. Очевидно, он пребывал в сомнениях. При появлении Чарльза он ускорил шаг, а на лице его появилось выражение сильнейшего недоумения, так что было почти смешно глядеть на него.
   - Полагаю, дядя, вам хватило времени досконально все обдумать?
   - Даже не знаю.
   - Что ж, у вас было достаточно времени. Я долго вас не тревожил.
   - Ну да, не могу сказать, что ты меня беспокоил, но, так или иначе, я не умею думать быстро, и имею прискорбную склонность все время ходить кругами.
   - Так скажите же честно, что вы ничего не решили.
   - Я решил только одно.
   - И что же?
   - Ты был прав в одном, Чарльз: если уж ты послал вызов этому вампиру, ты должен с ним сразиться.
   - Полагаю, это должно было придти вам в голову с самого начала, дядя.
   - Почему же?
   - Потому что эта мысль вполне естественна. Все ваши сомнения, тревоги и терзания происходили от того, что вы пытались сопротивляться очевидности этого вывода, и теперь, когда вы поняли, что сопротивляться бесполезно, я надеюсь, что вы, как и обещали сначала, не станете чинить мне препятствий.
   - Я не стану мешать тебе, мой мальчик, хотя мое мнение такого, что тебе не следовало связываться с вампиром.
   - Ерунда. То, что он вампир, не может послужить оправданием нашему бездействию, тем более что он сам отрицает этот факт. В конце концов, если подозрение ошибочно, вы должны признать, что он был незаслуженно оскорблен.
   - Оскорблен! Чушь! Если он и не вампир, то уж точно какая-нибудь другая рыба. Он самый странный парень на земле и на море, которого я видел с тех пор как родился.
   - Вот как?
   - Именно так.
   - Когда я еще разок обмозговал наше дело, то мне кое-что вспомнилось. В море много чудес и загадок. Случалось, за один день и одну ночь мы видели столько чудес, что сухопутному парню вроде тебя хватило бы на год.
   - Но вы ведь никогда не видели вампира?
   - Ну, не могу утверждать это. Я ничего не знал о вампирах, пока не приехал сюда, но все это из-за моего невежества, знаешь ли. Может быть, там, где я бывал, водилось множество вампиров, а я их не опознал.
   - О, разумеется. Но, что касается дуэли, дождетесь ли вы завтрашнего утра, прежде чем предпринимать что-то?
   - До завтрашнего утра?
   - Да, дядя.
   - Однако еще недавно ты так и рвался в бой очертя голову.
   - Ну а теперь у меня есть причины дождаться завтрашнего утра.
   - Правда? Ну, если ты так хочешь, мой мальчик. Поступай, как считаешь нужным.
   - Вы очень добры, дядя. Но я хочу попросить вас еще об одном одолжении.
   - Что еще?
   - Вам известно, что Генри Беннерворт получает лишь малую часть от того дохода, который приносим ему поместье, остальное уходит на уплату долгов его отца.
   - Да, я слышал об этом.
   - Несомненно, сейчас он испытывает нужду в деньгах, а у меня их немного. Не одолжите ли вы мне пятьдесят футов, дядя, до тех пор, пока не устроятся мои дела. Тогда я верну вам деньги.
   - Конечно, одолжу, в чем вопрос!
   - Я хочу предложить эти деньги Генри как плату за проживание. Полагаю, от меня он их примет, поскольку знает, что я не окажусь в затруднении, расставшись с такой суммой. Кроме того, он смотрит на меня почти как на члена семьи после обручения с Флорой.
   - Хорошо придумано. Вот чек на пятьдесят фунтов, мой мальчик. Распоряжайся им по своему усмотрению, а если понадобится больше, не стесняйся попросить.
   - Я знаю, что злоупотребляю вашим великодушием, дядя.
   - Злоупотребляешь? Вовсе нет.
   - Мы же не станем ссориться из-за слов, тем более что я все равно не могу выразить ими, насколько благодарен вам, дядя. Завтра утром вы договоритесь о моем поединке.
   - Как пожелаешь. Хотя мне не очень хочется снова соваться в дом этого парня.
   - Мы можем решить все в письменной форме.
   - Хорошо. Так и поступим. Он напомнил мне об одной истории, которая случилась давным-давно, когда я был намного моложе.
   - Напомнил вам об одной истории, дядя?
   - Да, он похож на парня, который участвовал в том деле. Хотя, пожалуй, мой парень был более загадочной личностью, чем этот чертов вампир.
   - Неужели?
   - О, да! Когда что-то странное случается на море, это затмевает все, что случается на суше, уж поверь мне, мой мальчик.
   - Вы все выдумываете, дядя, потому что провели слишком много времени в море.
   - Ничего я не выдумываю, негодник! Как ты можешь сравнивать море и сушу? Если бы ты видел то, что видели мы, у тебя волосы встали бы дыбом, да так и остались бы на всю жизнь!
   - Вы хотите сказать, что вы видели в океане такие ужасы?
   - Разумеется. Однажды - это было в южных морях, - мы шли на небольшом фрегате, и дозорный на мачте закричал, что видит корабль. Но не прошло и четверти часа, как мы увидели, что это вовсе не корабль. Знаешь, что это такое оказалось? ние ужасыыазъема 25
   - Не могу предположить.
   - Голова рыбы!
   - Рыбы?
   - Да! Эта чертова штука была больше, чем наше судно. Она высунула голову из воды и шла нам наперерез.
   - А как же паруса, дядя?
   - Паруса?
   - Да. Этот ваш дозорный, вероятно, был плохим моряком, если не заметил, что у корабля нет парусов.
   - Такое может ляпнуть только сухопутный невежда вроде тебя. Ты ничегошеньки в этом не смыслишь. Я скажу тебе, где были паруса, мастер Чарли.
   - Да, мне очень хотелось бы это знать.
   - Рядом с головой у него были плавники, и он поднимал ими такие обильные и белые брызги, что их можно было принять за паруса.
   - О!
   - А! ты можешь говорить "о!", но мы все его видели - весь экипаж корабля. Мы плыли с рыбиной бок о бок, пока ей это не надоело. Она неожиданно нырнула, устроив такой водоворот, что корабль встряхнуло, и целую минуту казалось, что она утянет нас за собой на дно моря.
   - И что это было, как вы думаете?
   - Откуда мне знать?
   - Вам приходилось видеть это после?
   - Нет, никогда. Хотя кое-кто видел ее мельком недавно и в тех же местах, но никто не подходил так близко, как мы.
   - Какая странная история!
   - Странная или нет, но это все ерунда по сравнению с тем, что я мог бы рассказать. Я видел такие штуки, что, вздумай я рассказывать о них, ты бы сказал, что я сочиняю роман.
   - О нет, дядя, никто о вас так не подумал бы.
   - Ты бы поверил мне?
   - Конечно, поверил бы.
   - Ну что ж. Тогда я расскажу тебе историю, которую никому не рассказываю.
   - В самом деле? Почему же?
   - Потому что не хочу затевать ссоры с людьми, которые мне не верят. Но слушай.
   Мы были в долгом плавании. Хорошее судно, хороший капитан, хорошие офицеры все это, знаешь ли, делает путешествие приятным и легким, и перспективы у нас были самые радужные.
   Матросы все были тертые парни - все они ходили по морям с детства. Не то, что эти французишки, которые проплавают два-три года и возвращаются на землю. О нет, это были настоящие моряки, они любили море, как лежебока - свою постель, как влюбленный - свою госпожу.
   Это была чистая, верная любовь, которая крепла с годами и заставляла людей любить и уважать друг друга. Они готовы были защищать друг друга до последней капли крови.
   Мы направлялись к Цейлону, с грузом на борту, а оттуда собирались везти специи и другие товары с индийского рынка. У нас был новый и красивый корабль - отличная работа; он держался на воде, как утра, и тугой бриз нес ее по волнам ровно и гладко, без всяких там рывков и толчков, в отличие от тех старых лоханок, на которых я имел несчастье плавать раньше.
   У нас был хороший груз и прекрасный цепкий якорь, мы были довольны жизнью и пребывали в прекрасном настроении.
   Мы спустились по реке, и вскоре обогнули Северный мыс и вошли в Канал. Ветер дул мощно и ровно, как будто специально для нас.
   - Джек, - обратился я к своему приятелю. Он взглянул на небо, затем на паруса и, наконец на воду с исключительно серьезным видом, который вряд ли пристал случаю.
   - Ну? - отозвался он.
   - Что тебя беспокоит? Ты выглядишь таким мрачным, словно вытянул несчастливый жребий и тебя должны сожрать первым. Здоров ли ты?
   - Слава Богу, я вполне здоров, - ответил он. - Но мне не нравится этот ветер.
   - Не нравится ветер! - повторил я. - Это самый добрый ветер из тех, которые когда-либо надували паруса. А ты предпочел бы ураган?
   - Нет, нет. Ураган меня пугает.
   - С таким кораблем, и с такими бывалыми моряками, нам нипочем самый страшный шторм!
   - Может быть, и так. Я надеюсь, что это так. Даже совершенно в этом уверен.
   - Тогда что же заставляет тебя хандрить?
   - Не знаю. Ничего не могу поделать с этим. Мне кажется, над нами что-то нависло, но я не могу сказать - что именно.
   - Ну да, вон там, на мачте висит флаг, он развевается на ветру.
   - А! - сказал Джек, взглянув на флаг, и ушел прочь, так ничего больше не добавив - его ждали служебные обязанности.
   Я решил, что моего приятеля печалят и тревожат собственные выдумки, и положил не обращать на это внимания. И в самом деле, через день или два он глядел так же весело, как и остальные парни, я больше не замечал в нем никаких следов печали.
   В Бискайском заливе мы попали в шторм, и вышли из него без всяких потерь, нисколько не повредив корпус.
   - Ну что, Джек, что ты теперь думаешь о нашем судне? - спросил я.
   - Оно словно утка скользит по волнам вниз и вверх, а не подскакивает, как обруч по камням.
   - О да, оно идет ровно и гладко, это благородное судно. И я предвижу, что первое его плаванье пройдет благополучно.
   - Надеюсь на это, - ответил он.
   Три недели минули благополучно. Океан был тих, покоен и гладок, как луг. Ветер дул несильный, но устойчивый, и мы величественно скользили по темно-голубым волнам, от берега к берегу, и вокруг нас были спокойные морские просторы.
   - Лучшего плавания я даже не припомню, - сказал однажды капитан. - На таком корабле приятно и умереть.
   Прошло, как я уже сказал, три недели или около того, когда однажды утром, когда взошедшее солнце залило светом палубу, мы увидели странного человека, сидящего на бочке с водой, - одной из тех, которые мы вытащили наверх из трюма.
   Ты можешь догадаться, что все, кто был на палубе, сбежались посмотреть на странного и неожиданного пассажира. Никогда в жизни не видел, чтобы люди так таращили на что-то глаза. Я тоже глазел вовсю. Целую минуту никто не говорил ни слова, а незнакомец спокойно смотрел на нас, а затем с видом бывалого моряка устремил взгляд в небо, словно ожидал получить двухпенсовую открытку от святого Михаила, или billet doux от Девы Марии.
   - Откуда он взялся? - тихо обратился к приятелю один из парней.
   - Откуда мне знать? - ответил тот. - Может быть, он упал с неба. По-моему, он прикидывает, как ему попасть обратно.
   Незнакомец по-прежнему сохранял вид чрезвычайного и вызывающего спокойствия. Нас он удостоил всего лишь мимолетного взгляда.
   Это был высокий, худощавый мужчина - их тех, кого зовут долговязыми и тощими, - но в нем чувствовалась сила. У него была широкая грудь, длинные и мускулистые руки, крючковатый нос и черные, орлиные глаза. Его поседевшие волосы вились кудрями; казалось, кончики их были окрашены в белый цвет, хотя мужчина выглядел крепким и активным.
   И было в нем что-то отталкивающее, что я не могу объяснить. Его дикие и страшные глаза смотрели решительно и твердо, и было в этом взгляде нечто весьма зловещее.
   - Итак, - проговорил я по истечении нескольких минут. - Откуда ты тут взялся, приятель?
   Он взглянул на меня и снова уставился в небо.
   - Ну, нет, так не пойдет. У вас нет крыльев, как и Питера Уилкина, и ветром вас не могло принести. Как вы сюда попали?
   Он злобно зыркнул на меня и непроизвольно дернулся, так что подпрыгнул на несколько дюймов вверх, а потом приземлился обратно на бочку.
   "Очень красноречиво", - подумал я.
   - Я доложу об этом капитану, - сказал я. - Хотя он вряд ли мне поверит.
   И я отправился в каюту, где капитан как раз завтракал. Я доложил ему о незнакомце. Капитан с сомнением посмотрел на меня и сказал:
   - Что? вы хотите сказать, что у нас на борту откуда-то взялся пассажир, которого никто в глаза не видел?
   - Именно так, капитан. Я никогда его не видел, и он сидит верхом на бочке с водой.
   - Вот черт!
   - Вот именно, черт. И он не отвечает на вопросы.
   - Что ж, посмотрим. Вот увидите, я заставлю негодяя заговорить, если только ему не вырвали язык. Но как он попал на борт? Не дьявол же он, в самом деле, и не свалился с луны.
   - Не знаю, капитан, - ответил я. - Выглядит он, на мой взгляд, достаточно зловеще, чтобы оказаться отцом зла, но едва ли мы заслужили пристального внимания с этой стороны.
   - Возвращайтесь на палубу. Я скоро приду.
   Я вышел из каюты, и услышал, что капитан идет за мной. Когда я поднялся на палубу, то увидел, что незнакомец не двинулся с места. Среди команды пошли разговоры о его появлении, и все столпились вокруг него, за исключением рулевого, который вынужден был оставаться на посту.
   Капитан вышел вперед, и матросы расступились.
   Несколько секунд капитан стоял молча, внимательно изучая незнакомца, который оставался совершенно спокойным и безразличным, словно капитан смотрел не на него, а на свои часы.
   - Что ж, друг мой, - сказал капитан, - как вы сюда попали?
   - Я - часть вашего груза, - ответил незнакомец, искоса взглянув на него.
   - Черт побери! Часть груза? - вскричал капитан в ярости, решив, что шутка зашла слишком далеко. - Но вас не было в коносаменте!
   - Я - контрабандный груз, - ответил незнакомец. - А мой дядя - великий тартарский хан!
   Капитан вытаращил на него глаза и на минуту потерял дар речи. Незнакомец же продолжал барабанить каблуками по бочке и глядеть в небо. Нам всем стало не по себе.
   - Должен признаться, - сказал, наконец, капитан, - вы не вписываетесь в общепринятые правила торговли.
   - Да нет, - возразил незнакомец. - Я - контрабанда, обычная контрабанда.
   - Но как вы попали на борт?
   Услышав этот вопрос, незнакомец вновь с любопытством взглянул в небо и продолжал разглядывать там что-то около минуты, затем вновь устремил взгляд на капитана.
   - Нет-нет, - сказал тот. - Довольно прикидываться дурачком! Вы же не мамаша Шиптон и не прилетели сюда на метле! Как вы попали на борт моего судна?!
   - Я поднялся на борт, - ответил незнакомец.
   - Вы поднялись на борт, отлично. И где вы прятались?
   - Внизу.
   - Прекрасно. А почему же вы выбрались оттуда?
   - Мне захотелось подышать свежим воздухом. У меня слабое здоровье, мне нельзя долго оставаться взаперти.
   - Нактоуз мне в глотку! - воскликнул капитан - это было его обычное ругательство в ситуации, когда что-то его раздражало, а он ничего не мог поделать с этим. - Нактоуз мне в глотку! Какая вы, оказывается, нежная тварь. Лучше бы оставались, где были. Мне плевать на ваше здоровье. Слабое здоровье, подумать только!
   - Да, очень слабое, - холодно ответил незнакомец.
   Было нечто комическое в том, как он говорил о своем здоровье, что мы, пожалуй, рассмеялись бы; но нам почему-то стало страшно, и смеяться не хотелось.
   - Как вы жили после того, как попали на борт? - поинтересовался капитан.
   - Очень однообразно.
   - Но я другое имею в виду. Что вы ели? Что вы пили?
   - Ничего, уверяю вас. Пока я был там, внизу, я только...
   - Что?
   - Только сосал лапу, как медведь в своей берлоге зимой.
   С этими словами незнакомец засунул в рот большие пальцы обеих рук. Каждый из них был так велик, что с трудом поместился бы во рту у обычного человека.
   - Вот, - проговорил он со вздохом, вынув пальцы изо рта. - Когда-то это были пальцы, а теперь от них почти ничего не осталось.
   - Нактоуз мне в глотку! - пробормотал капитан себе под нос, а затем добавил уже громче: - Невеселая жизнь, однако. Но куда вы направляетесь, и почему выбрали именно это судно?
   - Мне хотелось совершить недорогое путешествие - прогуляться туда и обратно.
   - Что ж, мы собираемся плыть обратно, - сказал капитан.
   - Тогда мы все равно что братья, - объявил незнакомец, спрыгнув с бочки, словно кенгуру. Он бросился к капитану и схватил его за руку, словно собираясь пожать ее.
   - Нет, нет, - сказал капитан. - Я не могу сделать это.
   - Не можете сделать это! - воскликнул незнакомец. - Что вы имеете в виду?
   - Я не желаю иметь дело с контрабандой. Я честный торговец, и ничего не скрываю. У меня на борту нет священника, иначе он помолился бы за ваше благополучие и за поправку вашего слабого здоровья.
   - И...
   Незнакомец не закончил фразу. Он скривил рот невообразимым образом и резко выдохнул воздух, с такой силой, что мы услышали звук, похожий на свист. При этом изо рта его вырвался воздух - ничего подобно не приходилось видеть ни мне, ни моим товарищам.
   - Капитан!
   - Ну?
   - Велите дать мне немного говядины и галет, а еще кофе ройяль - обязательно ройяль, слышите! - потому как я имею пристрастие к бренди, это самая лучшая штука на земле.
   Никогда не забуду взгляд капитана, направленный на незнакомца. Однако же он пожал плечами и сказал:
   - Что ж, ничего не поделаешь. Он здесь, и не выбрасывать же его за борт.
   Принесли кофе, говядину и галеты, и незнакомец набросился на них с жадностью; с наслаждением выпил кофе и сказал:
   - Ваш капитан прекрасно готовит, передайте ему от меня благодарность.
   Думается, капитан принял это за оскорбление. Он казался скорее разозлившимся, нежели польщенным, но промолчал и не ответил ничего.
   Странно, но этот незнакомец произвел на весь экипаж жуткое впечатление - он выглядел не как обычный смертный, и никто не пытался спорить с ним. Капитан был смелым и отчаянным человеком, и все же он помалкивал и делал вид, будто не замечает непрошенного пассажира. Тот платил ему той же монетой.
   Они едва разговаривали и не сказали друг другу ни слова, кроме нескольких общих вежливых фраз; это едва ли можно было назвать беседой.
   Незнакомец спал на палубе, и вообще все время находился там. Вниз он больше не спускался, так как считал, что и без того слишком долго сидел в трюме.
   Все бы хорошо, но ночным вахтенным не нравилось его общество. Они охотно избавились бы от него, особенно в те часы, когда при виде океанских просторов накатывает одиночество и печаль, и приходят мысль о том, что от ближайшего берега тебя отделяют тысячи миль.
   В этот страшный ночной час, когда ни один звук не нарушает мертвую тишину ночи, только ветер свистит в снастях и вода плещется у борта, все думы моряка устремлены вдаль - к его родной земле, друзьям и любимым, к тем, кого он оставил на суше.
   Он думает о безбрежных морских просторах, которые окружают его, о невероятных морских глубинах. Он смотрит по сторонам, его мысли так же удивительны и неопределенны, как расстилающееся перед ним безграничное пространство, и нет ничего странного в том, что многие моряки подвержены суевериям. Все располагает к тому, чтобы мысли и чувства обострились до крайности и приняли сумрачное направление.
   В этот час незнакомец занимал свое любое место верхом на бочке для воды и глядел то в небо, то на океан, а иногда принимался насвистывать странную и дикую мелодию.
   У парней мурашки по коже бегали и волосы дыбом вставали, когда они слышали это. Да еще ветер свистел словно в унисон и доносил до их ушей жуткие звуки.
   С самого начала плавания дул благоприятный ветер, а с тех пор, как на борту появился странный пассажир, ветер начал свежеть, и мы неслись вперед с бешеной скоростью, рассекая волны, словно акула, и поднимая фонтаны брызг.
   Нам это казалось странным. Ни мы, ни капитан ничего не понимали, и смотрели на незнакомца с подозрением. У нас чесались руки отправить его на дно, поскольку свежий ветер грозил превратиться в шторм, и хотя судно устойчиво держалось на воде, ветер гнал и гнал нас вперед, словно сам дьявол нес нас. Может, так оно и было на самом деле.
   Шторм перерос в ураган, и хотя мы свернули паруса, ветер нес нас с такой бешеной скоростью, словно мы были пулей, вылетевшей из дула пистолета.
   Незнакомец все так же сидел на бочках и свистел ночи напролет. Теперь, когда над нашими головами бушевал ураган, матросы не могли больше терпеть этот свист, которым незнакомец явно напрашивался на нечто большее. Но он не унимался, и чем громче завывал ветел, тем громче становился свист.
   Наконец, полил дождь, загрохотал гром, засверкали молнии. Волны поднимались выше гор, пена взлетала над палубой и падала на нас. Люди привязались к мачтам, чтобы не быть унесенными за борт.
   А незнакомец разлегся на бочках, продолжая колотить по ним каблуками и свистеть свои чертовы мелодии. Его не смыло водой и не унесло в море. Честно говоря, мы на это горячо надеялись и ждали каждую минуту, что он вместе с бочками окажется за бортом.
   - Нактоуз мне в глотку! - воскликнул капитан. - Эти старые лоханки словно приколотили гвоздями к палубе! Они даже не шевельнутся! И этот негодяй тоже!
   Мы испытывали сильное желание швырнуть его за борт. Парни, пошептавшись, пришли прямо к капитану и сказали:
   - Мы пришли, сэр, чтобы узнать, что вы думаете об этом странном типе, который таинственным образом появился у нас на борту?
   - Я не могу вам ничего сказать, парни. Этот тип свыше всякого понимания. Я не могу его раскусить.
   - И считаем так же, капитан.
   - Что вы имеете в виду?
   - Он не из нашей породы.
   - Да, он не моряк, это ясно. Но для сухопутного он слишком уж рьяно хлебает ром.
   - Это точно, сэр.
   - Морская вода ему привычна. И признаюсь, я бы не смог столько времени удерживаться на этих бочках.
   - И никто не смог бы, сэр.
   - Что ж, он ведь никому не мешает там? никто не хочет занять его место?
   Матросы обменялись недоуменными взглядами. Они не понимали, что хочет сказать капитан. Мысль о том, что кто-то может пожелать занять место незнакомца на бочках, была настолько нелепа, что в другое время слова капитана сочли бы чертовски удачной шуткой, и все хохотали бы до колик.
   С минуту длилось молчание, а затем одни из парней сказал:
   - Мы ему вовсе не завидуем, капитан. Никто, кроме него, не продержится там и секунды. Любого из нас смыло бы за борт уже тысячу раз.
   - Именно так, - согласился капитан.
   - Что ж, сэр, он покрепче нас будет.
   - Похоже на то. Но я-то что могу поделать?
   - Мы думаем, что он - главная причина всего этого безобразия в небе. Ураган и шторм - все из-за него. Если он останется на судне, мы потонем.
   - Мне очень жаль. Не думаю, что мы в опасности. И даже будь у этого человека власть предотвратить угрозу гибели, он бы уже сделал что-нибудь, потому что он опасность утонуть угрожала бы и ему тоже.
   - Мы думаем, что если вышвырнуть его за борт, шторм прекратится.
   - Вот как?
   - Да, капитан. Вы можете сами убедиться, что он и есть причина всех несчастий. Бросьте его в море - вот и все, чего мы просим.
   - Не буду я никуда его выбрасывать! Я думаю, все это чушь, что вы тут говорите.
   - Мы не просим об этом вас, сэр.
   - А чего же вы хотите?
   - Разрешите нам самим бросить его за борт - ради спасения наших жизней.
   - Ничего подобного я вам не позволю, он никому не мешает.
   - Но он все время свистит! Вы только послушайте! Свистеть в такой ураган - об этом и подумать страшно. Что же нам еще делать, сэр? Он не человек.
   В этот момент до их слуха ясно донесся свист. Это была все та же дикая, неземная мелодия, но теперь переливы стали яснее, и звук обрел невероятную чистоту тона.
   - Вот, опять, - сказал один из матросов. - Он колотит каблуками по бочке.
   - Нактоуз мне в глотку! - воскликнул капитан. - Это звучит как раскаты грома. Пойдем, поговорим с ним, парни.
   - А если он не захочет, сэр, можно нам...
   - Не спрашивайте меня ни о чем. Не думаю, что даже два десятка силачей смогут сдвинуть его с места.
   - Да я и не думал пробовать, - сказал один из матросов.
   Все двинулись к бочкам с водой, на которых лежал незнакомец.
   Он неистово свистел и колотил каблуками по пустой бочке в такт мелодии. Мы подошли к нему, но он не обратил на нас никакого внимания.
   - Эгей! - крикнул один из матросов.
   - Эгей! - крикнул второй.
   Он даже не посмотрел в наше сторону. Один из нас, высокий и крепкий парень, ирландец, схватил его за ногу, желая заставить его подняться или же, как нам подумалось, зашвырнуть его в море. Однако, едва он сомкнул пальцы вокруг лодыжки незнакомца, как тот прижал ногу к бочке так крепко, что его нельзя было сдвинуть с места, словно его приколотили гвоздями. Незнакомец, завершив музыкальную фразу, без помощи рук сел и, глядя несчастному парню в лицо, проговорил:
   - Ну, чего тебе надо?
   - Отпусти мою руку, - ответит тот.
   - Так забери ее.
   Матрос отнял руку, и мы увидели на ней кровь.
   Незнакомец протянул свою левую руку, схватил его за штаны и швырнул на бочки без всякого видимого усилия.
   Мы глазели на это, не в силах ничего предпринять. Мы совершенно убедились в том, что при всем желании не смогли бы выкинуть его за борт. Он же без труда проделал бы это с нами.
   - Ну, чего вам надо? - обратился он к нам.
   Мы переглянулись, не отваживаясь говорить. Наконец, я сказал:
   - Мы хотим, чтобы вы перестали свистеть.
   - Перестал свистеть! - повторил он. - А почему я должен перестать свистеть?
   - Ваш свист вызывает ветер.
   - Ха-ха-ха! Но ведь я затем и свищу, чтобы вызвать ветер!
   - Но это слишком сильный ветер.
   - Пфу! Вы сами не знаете, что для вас хорошо - это отличный бриз, и вовсе он не слишком сильный.
   - Это ураган!
   - Ерунда.
   - Но это действительно так!
   - Сейчас я докажу, что вы ошибаетесь. Видите мои волосы? - спросил он, сняв шляпу. - Ну хорошо же, глядите.
   Он вскочил на бочку и выпрямился, а затем пробежал пальцами по волосам, ставя их дыбом.
   - Нактоуз мне в глотку, если я когда-нибудь видел что-то подобное! - сказал капитан.
   - Вот! - торжествующе проговорил незнакомец. - И не рассказывайте мне ни про какой ветер. Вы же видите, что ни один мой седой волос даже не шевелится. Если бы ветер дул так сильно, как вы уверяете, полагаю, он растрепал бы волосы.
   - Нактоуз мне в глотку, - пробормотал капитан, отходя в сторону. - Черт возьми! Едва ли он старше меня, но мне он не по зубам. Да и никому не по зубам.
   - Вы довольны?
   Что мы могли сказать? Мы повернулись и ушли. Делать было нечего, пришлось нам стерпеть его насмешку.
   Как только мы ушли, он снова надел свою шляпу и уселся на бочки. Отпустив на свободу своего пленника-ирландца, он снова вытянулся на бочках во весь рост, свесил ноги и принялся свистеть еще яростнее, и отбивать каблуками ритм.
   Это продолжалось три недели, днем и ночью, без перерыва, если не считать того времени, которое требовалось ему, чтобы проглотить кофе, солонину и галеты - все это приносили ему трое храбрецов.
   Но однажды ночью свист прекратился, и незнакомец принялся петь. О! что это было за пение! Что за голос! Гог и Магог, которых я видел в лондонской ратуше, - ничто по сравнению с ним. Это было ужасно. Однако ветер переменился, подул ровный и свежий бриз. Пение продолжалось ночью и днем, а на четвертый день прекратилось, и когда мы очередной раз принесли незнакомцу его кофе, оказалось, что он исчез.
   Мы искали его везде, но он просто исчез, и через три недели мы благополучно бросили якорь, завершив плавание на месяц раньше обычного времени. Наше судно стало похоже на дырявую лоханку, однако, мы были счастливы вернуться домой. А еще нам было жутко интересно, что же мы привезли в трюме, поскольку капитан заявил:
   - Нактоуз мне в глотку! Никогда больше не буду связываться с контрабандой!
  

Глава 26

Парк при лунном свете - Вид из окна - Письма

   Адмирал весьма ясно дал понять, что воспримет как оскорбление, если Чарльз хотя бы на секунду усомнится в правдивости рассказанной ему истории. Чтобы не рассердить дядюшку, юноша высказался в том духе, что история эта весьма удивительна и необычна, и так далее; старик остался вполне доволен.
   День, однако, перевалил за середину, и Чарльз Холланд принялся размышлять о предстоящей встрече с вампиром. Он снова и снова перечитывал письмо, но так и не смог понять, намекает ли его содержимое на то, что сэр Френсис Варни желает сражаться с ним в назначенный час в парке, или же просто назначил предварительную встречу.
   Он рассчитывал, что Варни предоставит ему какие-то объяснения; но в любом случае, решил отправиться на встречу, вооружившись, так как не исключал вероломства со стороны противника.
   Поскольку до полуночи не случилось ничего важного, мы сразу перейдем к назначенному часу, и наши читатели могут предположить, что без четверти полночь юный Чарльз Холланд покинет дом и направится к старому дубу, чтобы встретиться с загадочным сэром Френсисом Варни.
   Он положил заряженные пистолеты в карман, так, чтобы в любой момент можно было выхватить их, и, надев дорожное пальто, которое он привез с собой в Беннерворт-Холл, он приготовился выйти из комнаты.
   Луна сияла, хотя и пошла уже на убыль. На небе было много облаков, но они напоминали скорее дымку, и почти полный диск луны ярко сиял сквозь них.
   Из своего окна юноша не мог видеть место, где он должен был встретиться с Варни, ибо комната, которую он занимал, была расположена недостаточно высоко, чтобы он мог взглянуть поверх деревьев, которые загораживали вид. Тогда как из любого окна этажом выше дуб был отлично виден.
   Так случилось, что адмирал расположился в комнате непосредственно над спальней, занятой его племянником. Поскольку мысли его были заняты предстоящей подготовкой к дуэли Чарльза и Варни, он никак не мог заснуть. Промаявшись в постели минут двадцать и обнаружив, что с каждой секундой беспокойство его только усиливается, он избрал способ действия, к которому прибегал всегда в подобных обстоятельствах.
   Он поднялся и оделся, положив бодрствовать час, а затем снова вернуться в постель и еще раз попытаться заснуть. Но ему было нечем зажечь свечи, так что он отодвинул тяжелую портьеру, чтобы впустить в комнату немного лунного света.
   Из окна открывался прекрасный вид; взгляд скользил по верхушкам деревьев, и ничто не мешало насладиться панорамой.
   Даже адмирал, который никогда не признался бы, что находит какую-то красоту в пейзаже, где вода не занимает бОльшую часть, не мог устоять перед соблазном открыть окно и полюбоваться, замирая от восхищения, деревьями и холмами, освещенными лунным светом и окутанными туманом, который смягчал и размывал очертания предметов.
   Чарльз Холланд, стремясь избежать нежелательной встречи и последующих вопросов о цели его прогулки, решил выбраться из комнаты через балкон, расположенный, как мы уже упоминали, весьма невысоко.
   Перед тем, как покинуть комнату, он взглянул на портрет на панели и проговорил:
   - Ради вас, милая Флора, ради вас я решился встретиться с оригиналом этого портрета, - тут же он распахнул окно и ступил на балкон.
   Для такого молодого и энергичного человека, как Чарльз Холланд, спуститься с балкона не составляло никакого труда, и уже через несколько секунд он стоял внизу, на садовой дорожке.
   Он и не подумал взглянуть вверх, иначе он мог увидеть промелькнувшую в окне седую голову своего дяди, перегнувшегося через подоконник.
   Его прыжок с балкона произвел достаточно шума, чтобы привлечь внимание старика. Прежде чем он успел подумать о том, чтобы поднять тревогу, он увидел Чарльза, поспешно пересекающего лужайку. Лунного света было достаточно, чтобы адмирал узнал его.
   Поскольку старик убедился, что это Чарльз, необходимость поднимать тревогу отпала. Не зная, что побудило юношу покинуть комнату, адмирал, после недолгого размышления, решил, что не стоит даже окликать его, а лучше посмотреть, что он намерен предпринять.
   "Он услышал или увидел что-то, - подумал адмирал, - и пошел посмотреть, что это было. Мне бы хотелось пойти с ним, но, оставаясь наверху, я ничего не могу сделать, это ясно."
   Чарльз шел очень быстро, как человек, который стремится как можно скорее достичь намеченной цели.
   Когда он скрылся за деревьями, обрамлявшими цветник, адмирал почувствовал себя озадаченным и проговорил:
   - И куда же он направляется? Он полностью одет, у него с собой даже пальто.
   Поразмыслив, он решил, что Чарльз увидел что-то подозрительное, собрался, оделся и отправился на разведку.
   Утвердившись в этой мысли, он вышел из спальни и спустился вниз, где, насколько он знал, дежурил один из братьев Беннерворт. На страже был Генри. Когда адмирал вошел в комнату, он вскрикнул от удивления, поскольку время было уже за полночь.
   - Я пришел сказать, что Чарльз вышел из дома, - заявил адмирал.
   - Вышел из дома?
   - Да, я видел, как он идет через парк.
   - Вы уверены, что это был он?
   - Совершенно уверен. Я видел его при свете луны.
   - Наверное, он увидел или услышал что-то, и предпочел выяснить все сам, вместо того, чтобы поднимать тревогу.
   - Именно так я и думаю.
   - Наверное, так и было. Я пойду за ним, если вы можете точно показать, куда он направился.
   - С легкостью. А чтобы убедиться, что я не ошибся, приняв за Чарльза кого-то другого, мы можем подняться в его комнату и посмотреть, есть ли в ней кто-нибудь.
   - Хорошая мысль. По крайней мере, один из вопросов разрешится.
   Оба немедленно прошли в комнату Чарльза, и тут же убедились, что адмирал не ошибся: юноши в спальне не было, а окно оказалось распахнутым настежь.
   - Вот видите, я прав, - сказал адмирал.
   - Да. Но что это такое?! - вскричал Генри.
   - Где?
   - Вот здесь, на туалетном столике. Здесь по крайней мере три письма, и все они лежат так, чтобы вошедший в комнату человек сразу же их увидел.
   - В самом деле!
   - Давайте взглянем на них.
   Генри поднес письма к свету и несколько секунд изучал их, а затем проговорил с изумлением:
   - Боже мой! Что это значит?
   - Что случилось?
   - Письма адресованы людям, которые находятся сейчас в доме. Видите?
   - Кому же?
   - Одно письмо адмиралу Беллу...
   - Черт возьми!
   - Другое мне, а третье - моей сестре Флоре. Еще одна загадка!
   Адмирал взглянул на подпись на одном из писем, и на несколько секунд онемел от изумления. Затем вскричал:
   - Давайте сядем к свету и прочтем их!
   Генри так и поступил, и они одновременно развернули адресованные им послания. На несколько секунд воцарилось молчание, сродни могильному, затем старый адмирал, пошатнувшись, воскликнул:
   - Я сплю или грежу?
   - Возможно ли это? - взволнованно проговорил Генри, позволяя письму соскользнуть на пол.
   - Проклятье! Что написано в вашем письме? - спросил адмирал уже тише.
   - Прочтите. А что написано в вашем?
   - Прочтите. Я в крайнем удивлении.
   Они обменялись письмами и, затаив дыхание, принялись читать послания с тем же вниманием, с каким читали свои собственные. Затем они молча уставились друг на друга, воплощая собой крайнее изумление и замешательство.
   Не станем томить читателя и приведем здесь все три письма.
   То, что было адресовано адмиралу, гласило:
   "Мой дорогой дядюшка!
   Конечно, вы понимаете, что благоразумнее не показывать никому это письмо. Дело в том, что я решил уехать из Беннерворт-Холла.
   Флора Беннерворт теперь уже не та девушка, которую я знал и любил. Она изменилась, и не может обвинять меня в непостоянстве.
   Я по-прежнему люблю ту Флору Беннерворт, которую знал когда-то, но я не могу жениться на девушке, к которой наведывался вампир.
   Я пробыл здесь достаточно времени, чтобы убедиться, что появление вампира - не выдумки. И я уверен, что после своей смерти Флора и сама превратится в одно из этих кошмарных существ.
   Я направляюсь на континент, где намереваюсь остаться на некоторое время, и напишу вам из первого же города. Вам же, дорогой дядя, советую как можно скорее покинуть Беннерворт Холл.
   Искренне ваш, Чарльз Холланд."
   Письмо, адресованное Генри, содержало следующее:
   "Дорогой сэр!
   Если вы хладнокровно и беспристрастно обдумаете неприятное и болезненное положение, в котором оказалось ваше семейство, я более чем уверен, вы не упрекнете меня за тот шаг, о котором я извещаю вам этим посланием. Вы первый одобрите меня за благоразумие и дальновидность, так необходимые в нынешних обстоятельствах.
   Если бы появления вампира в спальне вашей сестры Флоры оказалось, как я вначале надеялся, выдумкой, и им нашлось бы удовлетворительное объяснение, я был бы горд и счастлив обручиться с этой юной леди.
   Однако же, вы и сами должны понимать, что неопровержимые доказательства убеждают нас в обратном. И обстоятельства таковы, что я никак не могу жениться на Флоре.
   Возможно, вы упрекнете меня в том, что имея возможность разорвать помолвку сразу же по появлении в вашем доме, я не воспользовался ею. Дело в том, что я еще не верил в существование вампира, теперь же, будучи вынужденным признать этот прискорбный факт, я прошу вас отказаться от мысли о союзе, на который я возлагал когда-то самые радужные и сладостные надежды.
   Я намерен как можно скорее отправиться на континент, поэтому, в случае если вы, согласно своим романтическим представлениям о жизни, пожелаете призвать меня к ответу за поступок, который я полагаю в высшей степени благоразумным, вы меня не найдете.
   Примите мои заверения в уважении к вам, и соболезнования вашей сестре,
   Ваш искренний друг, Чарльз Холланд."
   Таковы были письма, после прочтения которых Генри Беннерворт и адмирал потеряли дар речи и только молча смотрели друг на друга.
   Ничего подобного они и ждать не могли. Потрясение было таково, что они заподозрили, будто собственные чувства обманывают их. Но письма лежали перед ними, как безжалостное подтверждение возмутительного поступка Чарльза.
   Адмирал первым справился с оцепенением, и, яростно взмахнув рукой, воскликнул:
   - Негодяй! Хладнокровный злодей! Я отрекаюсь от него навеки! Этот проклятый обманщик больше не мой племянник! Никто из нашего рода не поступил бы так, даже ради того, чтобы избежать смерти!
   - Кому же теперь доверять, если человек, которого мы приняли в свои сердца, обманул нас? - спросил Генри. - Я никогда не испытывал более глубокого потрясения. Воистину, самую страшную боль причиняет нам вероломство и бессердечие тех, кого мы любили и кому верили.
   - Он подлец! - взревел адмирал. - Пусть он, проклятый, сдохнет в навозной куче! Самое подходящее место для него. Я отыщу его, и пусть я старик, я сражусь с ним! Я сверну ему шею, этому негодяю! Что до бедняжки мисс Флора - Господь благословит ее! - я... я сам женюсь на ней и сделаю ее адмиральшей. Да, я женюсь на ней сам. О, почему я оказался родственником такого подлеца?!
   - Успокойтесь, - сказал Генри. - Некто не винит вас.
   - Однако я виноват. Я не должен быть его дядей, и я, старый дурак, не должен был любить его.
   Старик опустился в кресло и проговорил пресекающимся от волнения голосом:
   - Сэр, говорю вам, я бы скорее согласился умереть, нежели допустил такое. Это убьет меня - я умру от стыда и горя.
   Слезы хлынули из глаз адмирала, и вид душевных страданий этого благородного человека охладил гнев Генри, который хоть и говорил мало, в глубине души весь кипел от негодования, как вулкан.
   - Адмирал Белл, - сказал он. - Вы ничего не можете с этим поделать. А мы не можем винить вас в бессердечии другого человека. У меня к вам будет просьба.
   - Что... что я могу сделать?
   - Не упоминайте о нем больше.
   - Но я не могу не говорить о нем! Вам придется выгнать меня из дома.
   - Боже мой! За что!
   - За то, что я его дядя... я, старый дурень, дядя этого негодяя! И он всегда в моих мыслях.
   - Успокойтесь, сэр. Это свидетельствует только о благородстве вашей души и не в коем случае не покрывает вас позором. Я считал его благороднейшим человеком в мире.
   - О, если я только мог предположить!
   - Это было невозможно. Такого лицемерия еще не видел мир. Невозможно было предвидеть это.
   - Подождите! Подождите! Он передал вам пятьдесят фунтов?
   - Что?
   - Передал он вам пятьдесят фунтов?
   - Пятьдесят фунтов? Нет. Что это вам вздумалось?
   - Сегодня он одолжил у меня пятьдесят фунтов! Он сказал, что хочет предложить их вам.
   - Впервые слышу об этом.
   - Злодей!
   - Несомненно, деньги понадобились ему для путешествия.
   - Черт возьми! Если бы ко мне явился ангел и сказал бы: "Эй! Адмирал Белл, твой племянник - ловкий жулик", я бы ответил ему: "Лжешь!"
   - С фактами трудно спорить, сэр. Он ушел - не будем больше о нем говорить. Забудьте его. Я сам попытаюсь забыть его и буду просить об этом мою сестру.
   - Бедная девушка! Что мы ей скажем?
   - Ничего. Мы отдадим ей письмо, и пусть она убедится сама в том, каким ничтожеством оказался ее возлюбленный.
   - Да, это лучше всего. Женская гордость поможет ей перенести этот удар.
   - Я надеюсь на это. Она происходит из гордого рода, и я уверен, что она не прольет и слезинки по такому человеку, каким проявил себя Чарльз Холланд.
   - Черт бы его побрал! Я найду его и заставлю сражаться с вами. Ему придется ответить за свой поступок.
   - Нет, нет.
   - Нет? но ему придется.
   - Я не могу с ним сражаться.
   - Не можете?
   - Конечно, нет. Он слишком низко пал в моих глазах. Я не могу сражаться по всем правилам чести с человеком, который чести лишен. Мне остается только молчать и презирать его.
   - Ну тогда, когда я увижу его, я сам сверну ему шею - или он свернет шею мне. Злодей! Мне стыдно оставаться здесь, мой юный друг.
   - Вы заблуждаетесь, сэр. Как адмирал Белл, джентльмен, храбрый офицер и человек с чистой и незапятнанной честью, вы почтите нас своим обществом.
   Схватив Генри за руку, адмирал проговорил:
   - Завтра... подождите до завтра. Мы поговорим об этом завтра... сейчас я не могу, мне не хватит духа... но завтра, мой дорогой мальчик, мы со всем разберемся. Господь благослови вас! Доброй ночи.
  

Глава 27

Благородная уверенность Флоры Беннерворт в своем возлюбленном - Ее мнение о трех письмах - Восторг адмирала

   Невозможно описать чувства, испытанные Генри Беннервортом из-за бесчестного поступка Чарльз Холланда, которого он искренне полагал своим другом.
   Пользуясь возможностью, мы хотим сказать следующее: нет никаких сомнений, что благородные и великодушные натуры острее переживают проявления бессердечия, подобные описанному нами, выказанные теми, кому они доверяют, нежели самые расчетливые и оскорбительные поступки незнакомцев. Легко представить себе, как сильно предательство Чарльза поразило Генри Беннерворта, который всего лишь несколько часов назад жизнью готов был поручиться за честь, благородство и верность юноши.
   Его охватило такое смятение чувств, что он не знал, куда пойти и чем занять себя. Он направился в свою комнату и там приложил все усилия, чтобы найти хоть какое-нибудь оправдание поступка Чарльза. Увы, все было тщетно. Поступок представлялся ему проявлением самого бессердечного эгоизма, с которым он когда-либо сталкивался.
   Тон писем Чарльза только усугублял его вину. Лучше бы он даже не пытался оправдываться.
   Нельзя было и вообразить себе более хладнокровного и бесчестного поступка.
   Получалось, что пока он пребывал в сомнениях относительно того, насколько реально посещение Флоры вампиром, он старался предстать в глазах окружающих благородным человеком и заставить всех поверить, будто он полон благородных возвышенных чувств, и что истинное чувство удерживает его у ног любимой девушки.
   Он оказался одним из тех хвастунов, которые предстают героями, когда опасность не грозит им. Но поняв, что настал момент, когда ему придется проявить свою доблесть, Чарльз Холланд убежал от прелестной девушки, которая, попав в беду, полагалась на его добрые чувства более, чем когда-либо прежде.
   Генри не мог уснуть, хотя и пытался, уступив настойчивым просьбам Джорджа, который пришел сменить его на посту.
   Тщетно он повторял себе: "Я не должен думать об этом недостойном человеке. Я сказал адмиралу Беллу, что испытываю по отношению к его племяннику одно лишь презрение, но теперь я продолжаю мучить себя, размышляя о нем, и о его поступке, и это лишает меня покоя".
   Наконец наступило долгожданное чудесное утро, и Генри встал с постели, чувствуя себя разбитым и уставшим.
   Первой его мыслью было обратиться за советом к брату Джорджу. Так он и поступил, а Джордж сказал, что нужно рассказать обо всем мистеру Маршдейлу, который ничего еще не знает о последних событиях. Будучи же более опытным человеком, он может судить о прискорбном поступке более хладнокровно и беспристрастно, чем кто-либо из них, поскольку им трудно сохранять спокойствие.
   - Так и сделаем, - сказал Генри. - Пусть мистер Маршдейл рассудит.
   Они немедленно отправились к своему другу, который находился в своей спальне. Когда Генри постучал в дверь, Маршдейл поспешно распахнул ее и спросил, что случилось.
   - Беспокоиться не о чем, - ответил Генри. - Мы пришли, чтобы только рассказать вам о событии, случившемся ночью. Это удивит вас.
   - Надеюсь, никакой беды не произошло?
   - Нет, но все это очень досадно. И все-таки, нам скорее следует порадоваться, что все так вышло. Прочите эти два письма и скажите прямо, что вы о них думаете.
   Генри вложил в руку Маршдейла два письма - одно было адресовано ему, другое адмиралу.
   Маршдейл прочел оба весьма внимательно, но не выказал ни удивления, ни сожаления.
   Когда он закончил читать, Генри обратился к нему:
   - Итак, мистер Маршдейл, что вы думаете об этом новом и удивительном повороте дела?
   - Мои юные друзья, - в большом волнении проговорил Маршдейл. - Я не знаю, что сказать вам. Не сомневаюсь, что содержание этих писем вас сильно удивило, так же как и неожиданное бегство Чарльза Холланда.
   - А вас не удивило?
   - Не так сильно, как вас. На самом деле, я никогда не был хорошего мнения об этом юноше, и он знал это. Я привык судить о человеческом характере по многим признакам. Путем длительных и, надо сказать, грустных размышлений я научился замечать те неприглядные черты характера, которые обычно ускользают от внимания окружающих. И, повторяю, я всегда был плохого мнения о Чарльзе Холланде, который догадывался об этом и, следовательно, ненавидел меня. Если вы помните, его ненависть не раз проявлялась в его поступках и высказываниях.
   - Мы меня очень удивляете.
   - Я знал, что вы удивитесь. Но вы не можете не помнить, что однажды я даже собирался уехать отсюда - из-за него.
   - Да, я помню.
   - Несомненно, я так и поступил бы, но, поразмыслив, я сумел справиться с гневом, который раньше, когда я еще плохо знал мир, часто управлял моими поступками.
   - Но почему вы не рассказали нам о своих подозрениях? Мы, по крайней мере, были бы подготовлены к такому повороту событий.
   - Поставьте себя на мое место и спросите себя, как бы вы поступили. Подозрение - это страшная вещь, и человек должен проявить особую осторожность, если решится высказать его вслух. К тому же, каково бы ни было наше личное мнение о чьем-либо характере, оно всегда может оказаться ошибочным.
   - Да, это верно.
   - Учитывая такую возможность, остается молчать, если нет ничего кроме подозрений. Однако мы начинаем присматриваться к людям и их поступкам. Я всего лишь заподозрил по некоторым чертам, которые невольно проскальзывали в поведении Чарльза Холланда, что он вовсе не такой благородный человек, как считают окружающие.
   - Вы с самого начала подозревали его?
   - Да.
   - Очень странно.
   - Да, и еще более странно, что он с самого начала это знал. И несмотря на то, что он все время помнил о необходимости соблюдать осторожность, все же временами начинал говорить мне колкости.
   - Я это заметил, - сказал Джордж.
   - Известно, что ничто не может так возбудить смертельную и яростную ненависть в лицемере, как подозрение, обоснованное или нет, что кто-то видит и понимает скрытые помыслы и побуждения его нечестивого сердца.
   - Я не виню ни вас, ни кого еще, мистер Маршдейл, - сказал Генри, - в том, что вы не открыли нам свои тайные мысли. Хотя мне хотелось бы, чтобы вы поступили бы так.
   - Успокойся, дорогой Генри, - ответил мистер Маршдейл, - поверь мне, я долго размышлял над этим, и пришел к выводу, что лучше никому об этом не говорить.
   - Вот как?
   - И главная причина заключалась вот в чем: если бы я поделился с вами своими подозрениями, я поставил бы вас в трудное положение, вынудив вас вести себя лицемерно по отношению к Чарльзу Холланду, ибо вам пришлось сохранить подозрения в секрете, или своим поведением показать ему истинное к нему отношение.
   - Что ж, мистер Маршдейл, вы действовали исходя из лучших побуждений. Но что нам делать теперь?
   - Какие могут быть сомнения?
   - Я думаю сообщить Флоре о том, что ее возлюбленный оказался полным ничтожеством, так чтобы она смогла без усилий вырвать из сердца этого человека -на помощь ей, несомненно, придет врожденная гордость, когда она узнает, как жестоко ее обманули.
   - Попытаться стоит.
   - Вы так считаете?
   - Несомненно.
   - Вот письмо от Чарльза Холланда - разумеется, мы его не вскрывали, - адресованное Флоре. Адмирал считает, что это послание нанесет жестокий удар ее чувствам, но у меня на этот счет противоположное мнение. Я думаю, чем больше она получит свидетельств ничтожности человека, который так пылко клялся в своей любви к ней, тем лучше для нее же.
   - Это самый благоразумный взгляд на ситуацию, Генри.
   - Я рад, что вы согласны со мной.
   - Ни один разумный человек не может думать иначе. И учитывая то, что мне известно об адмирале Белле, он, поразмыслив, тоже с вами согласится.
   - Значит, так и поступим. Конечно, сначала Флора будет потрясена, но мы можем утешиться тем, что, узнав самое худшее, она не станет больше ждать опасности с этой стороны. Увы, увы! Длань злой судьбы тяжко придавила всех нас. Какого еще несчастья нам ждать?
   - Как знать? - проговорил Маршдейл. - По крайней мере, мы избавлены теперь от величайшего зла - от ложного друга.
   - В самом деле, это так.
   - Пойдемте к Флоре. Уверим ее, что в привязанности тех, кому незнакомо притворство, она найдет спасение от всех напастей. И что есть люди, которые защитить ее от любых несчастий, пусть даже ценой своих жизней.
   Мистер Маршдейл проговорил эти слова в большом волнении. Возможно, несчастья семейства, по отношению к которому он испытывал столь глубокие дружеские чувства, тревожили его сильнее, чем он мог выразить словами. Он отвернулся, чтобы скрыть волнение, которое, несмотря на все его самообладание, ясно отразилось на его красивом и умном лице. Но, кажется, благородное негодование на короткое время взяло верх над сдержанностью, и он воскликнул:
   - Негодяй! Хуже, чем негодяй! Действуя хитростью, добиться любви юной, наивной, прекрасной девушки, а затем бросить ее горько сожалеть о доверии, оказанном такому ничтожному человеку! О, бессердечный!
   - Успокойтесь, мистер Маршдейл, умоляю вас, - сказал Джордж. - Никогда не видел вас таким взволнованным.
   - Простите меня, - отозвался тот. - Простите. Я очень взволнован. Я обычный человек. И я не могу, хотя и очень стараюсь, всегда держать в узде свои чувства.
   - Эти чувства делают вам честь.
   - Нет, нет, было глупо позволить себе такую несдержанность. Обычно я испытываю глубокие и сильные чувства, но редко настолько выхожу из себя.
   - Пойдете вы с нами в комнату для завтрака, мистер Маршдейл, чтобы поговорить с Флорой? По тому, как она воспримет новость, вы лучше сможете судить, что сказать, чтобы утешить ее.
   - Пойдемте. И будем сохранять спокойствие. Чем меньше мы будем касаться этой болезненной и тревожной темы, тем лучше.
   - Вы правы.
   Мистер Маршдейл поспешно надел сюртук. За исключением этого предмета туалета, он был почти одет, когда братья пришли в его комнату. Затем он отправился в комнату для завтрака, где предстояло сообщить Флоре печальную новость о предательстве ее возлюбленного.
   Флора уже находилась там. Она привыкла встречать здесь Чарльза Холланда, прежде чем сюда приходили остальные члены семейства, но, увы! этим утром она не застала своего доброго и нежного возлюбленного.
   По выражениям лиц братьев и мистера Маршдейла она поняла, что случилось что-то серьезное, и в один миг побледнела. Заметив, как она переменилась в лице, Маршдейл выступил вперед и проговорил:
   - Успокойтесь, Флора. Мы хотим кое-что сообщить вам, и эта новость должна вызвать у вас исключительно негодование.
   - Брат, что это значит? - спросила Флора, отвернувшись от Маршдейла и вырвав у него свою руку, которую он сжимал.
   - Я бы хотел дождаться адмирала Белла прежде чем сказать что-либо, - ответил Генри. - Поскольку он лично заинтересован в этом деле.
   - А вот и он, - объявил адмирал, распахнув дверь комнаты. - Вот и он, так что открывайте огонь и не щадите неприятеля.
   - А Чарльз? - спросила Флора. - Где Чарльз?
   - Черт бы побрал Чарльза! - воскликнул адмирал, который не слишком заботился о том, чтобы сдерживать свои чувства.
   - Тише! Тише! - проговорил Генри. - Тише, сэр. Не нужно бранных слов. Флора, вот три письма. Как видишь, то из них, которое адресовано тебе, запечатано. Однако, мы просим тебя прочесть все три, чтобы составить свое собственное беспристрастное мнение.
   Флора побледнела, как мраморная статуя, принимая от брата письма. Два вскрытых письма она положила на стол перед собой, и поспешно сломала печать на третьем.
   Генри, с присущей ему деликатностью, жестом предложил всем отойти к окну, так что Флора была избавлена от болезненного ощущения направленных на нее взглядов. Но в тот момент, когда она внимательно изучала документы, повествующие о самом бессердечном обмане, в комнату вошла ее матушка.
   - Дитя мое, ты нездорова! - воскликнула миссис Беннерворт.
   - Тише, матушка, тише! - ответила Флора. - Позвольте мне дочитать.
   Она прочла все три письма и, уронив последнее, воскликнула:
   - О, Боже! Боже! Что может сравниться с этим несчастьем? Чарльз! Чарльз!
   - Флора! - вскричал Генри, отворачиваясь от окна. - Флора, как ты можешь говорить так! это недостойно!
   - Боже, помоги мне!
   - Это недостойно имени, которое ты носишь! Я полагал, я надеялся, что женская гордость поможет тебе вынести удар.
   - Умоляю вас призвать на помощь негодование, мисс Беннерворт, - добавил Маршдейл.
   - Чарльз! Чарльз! - снова воскликнула она, в отчаянии сжимая руки.
   - Флора, твое поведение причиняет мне боль, - сказал Генри.
   - Генри, брат, что ты хочешь сказать? Ты безумен?
   - А ты, Флора?
   - Боже! Хотела бы я сойти с ума!
   - Ты прочла письма, и все же с неистовой нежностью повторяешь имя человека, написавшего их!
   - Да, да! - вскричала она. - Именно с неистовой нежностью. С неистовой нежностью я произношу его имя, и так будет всегда. Чарльз, милый Чарльз!
   - Невероятно, - проговорил Маршдейл.
   - Это неистовство горя, - добавил Джордж. - Но я не ожидал подобного от сестры. Флора, подумай хорошенько!
   - Подумать? Подумать? Мои мысли разбегаются. Откуда взялись эти письма? Где вы взяли эти возмутительные подделки?
   - Подделки?! - воскликнул Генри, отшатнувшись, как будто что-то ударило его.
   - За, подделки! - закричала Флора. - Что случилось с Чарльзом Холландом? Может быть, его убил тайный враг, который и подкинул эти мерзкие фальшивки? О, Чарльз, Чарльз, неужели ты потерян для меня навсегда?
   - Боже мой! - сказал Генри. - Я не подумал об этом.
   - Безумие! - вскричал Маршдейл.
   - Замолчите все! - рявкнул адмирал. - Дайте мне поговорить с ней.
   Он растолкал всех и подошел к Флоре. Он взял ее руки в свои, и дрожащим от волнения голосом воскликнул:
   - Взгляните на меня, моя дорогая! Я старик и гожусь вам в дедушки, так что не бойтесь смотреть мне в глаза. Взгляните на меня, я хочу спросить вас кое о чем.
   О! какой разительный контраст являли собой эти двое. Юная и прекрасная девушка, чьи нежные и маленькие, как у ребенка, ручки почти исчезли в огромных ладонях старого моряка; ее белое, гладкое лицо резко отличалось от его загрубевшего, покрытого морщинами.
   - Моя дорогая, - воскликнул он, - вы прочли эти... эти письма, чтоб их черти взяли?
   - Да, сэр.
   - И что вы о них думаете?
   - Их писал не Чарльз Холланд, не ваш племянник.
   От волнения старик, казалось, задохнулся. Он попытался заговорить, но тщетно. Он яростно тряс руки девушки, пока не понял, что причиняет ей боль; а затем, пока она не успела понять его намерения, он поцеловал ее в щеку и воскликнул:
   - Господь да благословит вас! Вы самое милое, самое драгоценное создание в мире, а я - я старый дурак, вот что я такое! конечно же, эти письма написал не Чарльз. Он не мог написать такое, и я, черт возьми, до конца жизни буду чувствовать вину за то, что так плохо мог о нем думать.
   - Сэр! - проговорила Флора, которая вовсе не обиделась на старика за поцелуй, - Сэр, как вы могли хотя бы на секунду поверить, что письма написаны им? Ведь это отъявленная подлость. Где он? о, найдите его, если он еще жив. Если те, кто пытается запятнать его честь, убили его, отыщите их, сэр, во имя справедливости, я умоляю вас.
   - Отыщу! Отыщу! Я не отрекаюсь от него, он по-прежнему мой племянник, Чарльз Холланд, сын моей дорогой сестры. А вы, Флора, лучшая девушка в мире, Господь да благословит вас. Он любил вас - и любит по-прежнему. И если бедняга не лежит еще в земле, он сам скажет вам, что в глаза не видел этих подлых писем.
   - Вы будете искать его? - слезы хлынули из глаз Флоры. - Я полагаюсь только на вас, сэр - на того, кто, как и я, уверен в его невиновности. Если весь мир будет обвинять его, мы не поверим в это.
   - Будь я проклят, если мы поверим!
   Генри сидел рядом со столом и, стиснув руки, напряженно размышлял о чем-то. Адмирал ткнул его в спину, воскликнув:
   - Что вы теперь думаете об этом, приятель? Черт возьми! Кажется, теперь все предстает в другом свете.
   - Господь мне судья, - ответил Генри, вздымая руки. - Я не знаю, что и думать, но сердцем я с вами и с Флорой. Мои чувства подсказывают мне, что Чарльз Холланд не виновен.
   - Я знал, что вы это скажете, поскольку иначе и быть не могло, мой милый мальчик. Теперь все в порядке, и нам нужно только сообразить, куда ускользнул враг, и затем схватить его.
   - Мистер Маршдейл, что вы думаете об этом предположении? - обратился Джордж к другу семьи.
   - Прошу простить меня, - ответил тот. - Я бы предпочел оставить свое мнение при себе.
   - Что вы хотите этим сказать? - спросил адмирал.
   - Только то, что я сказал, сэр.
   - Будь я проклят! У нас во флоте был один парень, который помалкивал до того момента, пока что-нибудь не случалось, а после заявлял, что все произошло именно так, как он и предполагал.
   - Я никогда не служил во флоте, сэр, - холодно ответил Маршдейл.
   - А кто сказал, что вы служили? - взревел адмирал.
   Маршдейл только плечами пожал.
   - Однако, - добавил адмирал, - мне плевать на чье-либо мнение, если я знаю, что прав. Ради этой девушки, которая имеет смелость высказать открыто свое мнение, я готов пойти против всего мира. И не будь я стариком, я бы отправился в далекое путешествие, если бы имелся хоть один шанс встретить другую такую девушку.
   - О! не теряйте времени! - воскликнула Флора. - Если Чарльза не оказалось в доме, не теряйте времени и приступайте к его поискам, умоляю вас! Ищите его повсюду. Нельзя, чтобы он решил, будто его все оставили.
   - Вовсе его не оставили! - вскричал адмирал. - Будьте покойны на этот счет, дорогая. Если он ходит по земле, мы найдем его, не сомневайтесь. Вместе с мастером Генри мы решим, как лучше действовать в такой необычной ситуации.
   Следом за адмиралом Генри и Джордж покинули комнату для завтраков, оставив там Маршдейла, который, казалось, впал в печальную задумчивость.
   Было ясно, что слова Флоры были продиктованы ее нежным чувством к Чарльзу Холланду, а не доводами рассудка.
   Оставшись в комнате с девушкой и миссис Беннерворт, Маршдейл мягким и исполненным волнения голосом заговорил о недавно произошедших печальных и необъяснимых событиях.
  

Глава 28

Оправдания мистера Маршдейла - Поиски в парке - Место смертельной схватки - Загадочная бумага

   Вполне естественно, что Флора, влюбленная в Чарльза Холланда, отнеслась бы враждебно к любому, чье мнение противоречило ее собственному. И когда мистер Маршдейл заговорил, она не выказала особого желания слушать его.
   Однако искренность его слов не могла не тронуть ее, и она принудила себя слушать и даже в некоторой мере согласилась с некоторыми мыслями, высказанными Маршдейлом.
   - Флора, - сказал он, - я прошу, в присутствии вашей матушки, чтобы вы набрались терпения и выслушали меня. Вы считаете, что я враг вам, поскольку я не могу, подобно адмиралу, так скоро поверить в подделку писем.
   - Эти письма, - ответила Флора, - написал не Чарльз Холланд.
   - Это только ваше мнение.
   - Это не просто мнение. Он не мог написать такое.
   - Что ж, если бы мне и хотелось - а Небеса знают, что мне вовсе не хочется, - я бы не мог, конечно, ничего возразить против такого довода. Но я не стану спорить. Я только хочу, чтобы вы поняли: я вовсе не чувствую себя виноватым в том, что сомневаюсь в благородстве Чарльза. Но, в то же время, поверьте: никто в этом доме не будет радоваться сильнее меня, если невиновность его будет доказана.
   - Благодарю вас, - сказала Флора. - Но, по-моему, поскольку его невиновность не подлежит сомнению, ее ни к чему доказывать.
   - Что ж, хорошо. Вы верите, что эти письма - подделки.
   - Да, верю.
   - И верите, что Чарльз Холланд покинул дом по принуждению, и это не было его собственным решением?
   - Да.
   - Тогда вы можете быть уверены, что я день и ночь буду непрестанно искать его, и любой ваш совет, который может помочь в поисках, будет исполнен.
   - Благодарю вас, мистер Маршдейл.
   - Доверься мистеру Маршдейлу, милая, - проговорила матушка.
   - Я доверюсь любому, кто верит, что Чарльз Холланд невиновен и что он не писал этих отвратительных писем, матушка - я доверюсь адмиралу. Он поможет мне и поддержит меня.
   - И мистер Маршдейл тоже.
   - Я рада слышать это.
   - И все же вы сомневаетесь во мне, - грустно сказал мистер Маршдейл. - Мне жаль, что все так получилось. В любом случае, не буду вас больше беспокоить. Уходя, позвольте уверить вас, что я не оставлю попыток прояснить эту тайну.
   Проговорив это, мистер Маршдейл поклонился и вышел из комнаты, очевидно раздосадованный тем, что его поступки и мотивы были неверно истолкованы. Он тут же увидел Генри и адмирала, к которым обратился с выражением самых серьезных намерений помочь им разобраться в таинственном происшествии.
   - Флора упорствует в своем мнении, - заметил он, - и этого достаточно, чтобы мы сделали паузу, прежде чем скажем хоть слово в осуждение Чарльза. Господь этого не допустит.
   - Не допустит, - подтвердил адмирал.
   - Я не собирался.
   - Я бы никому этого не советовал.
   - Сэр, вы угрожаете...
   - Угрожаю?
   - Да. Должен заметить, это прозвучало как угроза.
   - О, нет, вы ошибаетесь. Полагаю, у каждого человека есть право выражать собственное мнение. Я только хотел заметить, что после всего произошедшего чувствую себя обязанным вызвать на дуэль всякого, кто скажет, будто эта письма написал мой племянник.
   - Вот как, сэр!
   - Именно так.
   - Позвольте сказать, что вы весьма необычно позволяете людям свободно высказывать собственное мнение.
   - Вовсе нет.
   - Неважно, насколько мы с вами разойдемся во мнении, адмирал Белл, и насколько печальными будут последствия этого, я все-таки намерен действовать с соответствии с собственным суждением.
   - Вот как?
   - Именно так.
   - Очень хорошо. Вам известны последствия.
   - Что касается дуэли с вами, я отказываюсь.
   - Отказываетесь?
   - Несомненно.
   - На каких основаниях?
   - На тех основаниях, что вы безумец.
   - Достаточно, - вмешался Генри. - Надеюсь, ради меня и ради Флоры вы не станете продолжать этот спор.
   - Не я его начал, - возразил Маршдейл. - Я терпелив, но я все-таки не деревянный и не каменный.
   - Будь я проклят, если вы в самом деле не камень и не деревяшка! - заявил адмирал.
   - Мистер Генри Беннернворт, - проговорил Маршдейл. - Я ваш гость, и если бы не долг, который обязывает меня помочь в поисках мистера Чарльза Холланда, я немедленно покинул бы этот дом.
   - На мой счет можете не беспокоиться, - сказал адмирал. - Если в ближайшие два-три дня я не найду никаких следов моего племянника, я сам уеду отсюда.
   - Я намерен обыскать парк и прилегающие к нему луга, - объявил Генри, вставая. - Если вы, джентльмены, присоединитесь ко мне, я буду рад вашему обществу. Если же вы желаете остаться тут и продолжить пререкания, воля ваша.
   Это заявление произвело нужный эффект, и споры на время прекратились. Оба, адмирал и мистер Маршдейл, присоединились к Генри в его поисках. Начали осмотр под балконом Холланда, где адмирал заметил его.
   Ни здесь, ни в парке не нашли ничего особенного. Адмирал Белл точно указал, где Чарльз пересек лужайку, когда он видел юношу в последний раз перед тем, как направиться в комнату Генри.
   Таким образом, они смогли проследить путь до парковой ограды, которая в этом месте была достаточно низкой, чтобы ее мог легко преодолеть человек средней физической силы.
   - Я думаю, он перебрался через изгородь тут, - сказал адмирал.
   - Плющ, кажется, сдвинут, - заметил Генри.
   - Давайте запомним это место и обойдем ограду кругом, - заключил Джордж.
   Все согласились с этим: хотя молодые люди предпочли бы, скорее, перелезть через ограду, чем обходить ее вокруг, вряд ли такой подвиг был бы по плечу старому адмиралу.
   Идти было, однако, недалеко. И, поскольку предварительно через изгородь была переброшена охапка цветов из сада, чтобы отметить место, мужчины быстро добрались до цели.
   Увиденное они на какое-то время ошеломило их. Трава на несколько ярдов вокруг была почти полностью вытоптана и превратилась в месиво. Повсюду виднелись глубокие отпечатки ног, и все признаки настолько явно свидетельствовали о том, что недавно здесь происходила яростная схватка, что даже самый скептически настроенный человек не усомнился бы в этом.
   В молчании все рассматривали истерзанную землю. Генри заговорил первым.
   - Мне ясно, что на бедного Чарльза здесь напали, - со вздохом произнес он.
   - Господь да сохранит его! - воскликнул Маршдейл. - простите мои сомнения - теперь я убежден в его невиновности.
   Старый адмирал рассеянно взглянул на него и вдруг закричал:
   - Они убили его! Какие-то твари в человеческом обличье убили его, и только небо знает - за что!
   - Это кажется вполне возможным, - сказал Генри. - Давайте попытаемся проследить, куда ведут следы. О! Флора, Флора, какое ужасное известие ожидает тебя!
   - Мне в голову пришла ужасная мысль, - проговорил Джордж. - Что, если он встретил вампира?
   - Вполне может быть, - содрогнувшись, отозвался Маршдейл. - Мы должны удостовериться, так ли это, и я знаю, как это сделать.
   - Как же?
   - Нужно разузнать, был ли сэр Френсис Варни дома прошлой ночью.
   - Да, это возможно сделать.
   - Если неожиданно задать вопрос одному из его слуг, может быть, мы получим честный ответ.
   - Возможно.
   - Значит, решено. А теперь, друзья мои, поскольку некоторые из вас подозревают, будто мне безразлично происходящее, я обещаю: если будет установлено, что Варни отсутствовал дома прошлой ночью, я лично вызову его на дуэль, и встречусь с ним лицом к лицу.
   - Нет, нет, - возразил Генри, - оставьте это молодым.
   - Почему же?
   - Мне больше подобает быть его противником на дуэли.
   - Нет, Генри. Лучше мне взять это на себя.
   - Почему?
   - Вспомните, что я одинокий человек, ничем и никем не связанный. Если я лишусь жизни, моя смерть никого не поставит в затруднительное положение; у вас же есть мать и сестра, которые нуждаются в вашей заботе.
   - Эгей! - вскричал адмирал. - Что это такое?
   - Что? - закричали все и ринулись к адмиралу, который наклонился, чтобы поднять с травы нечто, втоптанное в землю.
   С некоторым трудом старик поднял этот предмет. Это был клочок бумаги, на которой было что-то написано. Но на бумагу налипло так много грязи, что прочитать текст представлялось невозможным.
   - Если счистить грязь, - сказал Генри, - думаю, мы сможем это прочесть.
   - Можно попытаться, - отозвался Джордж. - Что до отпечатков ног, то каким-то таинственным образом они исчезают почти сразу, и проследить их представляется невозможным.
   - Тогда давайте вернемся в дом, - предложил Генри, - и отчистим грязь с бумаги.
   - Есть один важный момент, который мы все, кажется, просмотрели, - заметил Маршдейл.
   - Вот как?
   - Да.
   - И что же это?
   - Вот что: есть ли среди вас человек, которому достаточно хорошо знаком почерк Чарльза Холланда, чтобы сделать заключение о письмах?
   - У меня есть несколько писем от него, - сказал Генри, - которые мы получили, будучи на континенте. И осмелюсь предположить, что у Флоры тоже есть его письма.
   - Тогда их следует сравнить с предполагаемыми подделками.
   - Мне хорошо знаком его почерк, - сказал адмирал. - Почерк, которым написаны письма, настолько похож на его, что может любого ввести в заблуждение.
   - То есть вы хотите сказать, что мы имеем дело с коварным и хорошо продуманным заговором? - спросил Генри.
   - Боюсь, так оно и есть, - ответил Маршдейл. - Как вы посмотрите на то, чтобы обратиться за помощью к властям? Например, можно было бы обещать вознаграждение за любые сведения о мистере Чарльзе Холланда.
   - Мы должны все попробовать.
   Мужчины вошли в дом. Генри принес чистой воды и аккуратно промыл лист бумаги, найденный в истоптанной траве. Когда с него сошли налипшие глина и грязь, стало возможно прочитать следующее:
   "...так тому и быть. В следующее полнолуние найдите удобное место, и дело будет сделано. Подпись, как я думаю, выглядит прекрасно. Сумма, которой я располагаю, по-моему, гораздо больше предполагаемой, и эти деньги должны стать нашими, поскольку..."
   Часть листа была оторвана, и фраза осталась неоконченной.
   Загадка следовала за загадкой. Каждая последующая тайна, покрытая мраком, казалось, была слабо связана с предшествующей, и вносила в умы все бОльшее смятение.
   Весьма возможно, этот обрывок письма выпал из кармана какого-то человека во время ужасной схватки, свидетельства которой были очевидны; но к чему относилось это письмо, кем оно было написано, кто его обронил - все это оставалось нераскрытой тайной.
   В самом деле, никто не мог сделать никаких выводов; высказав несколько догадок, мужчины решили, что на данный момент обрывок письма не представляет важности, и все же его следует сохранить, поскольку в дальнейшем может оказаться, что письмо является связующим звеном в цепи событий.
   - Теперь мы окончательно потеряли след, - сказал Генри, - и не знаем, что делать дальше.
   - Да, положение сложное, - ответил адмирал. - Сгорая от желания действовать, мы, подобно кораблям во время штиля, остаемся неподвижными и праздными.
   - Как вы понимаете, у нас нет ни малейших оснований связать сэра Френсиса Варни с этим делом, - сказал Маршдейл.
   - Никаких оснований, - подтвердил Генри.
   - И все-таки я надеюсь, вы не упустите из внимания то, что я говорил, и узнаете, отсутствовал ли он дома прошлой ночью.
   - Но как это исполнить?
   - Действуйте нагло.
   - Как это?
   - Немедленно отправляйтесь к нему домой и расспросите первого же, кто встретится вам по пути.
   - Тогда я пойду, - воскликнул Джордж. - Теперь уж не до церемоний.
   Он схватил шляпу и, не дожидаясь ни возражений, ни одобрений, быстро вышел.
   - Если окажется, что Варни не имеет к этому никакого отношения, мы снова потеряем след, - сказал Генри.
   - Да, потеряем след, - эхом откликнулся Маршдейл.
   - В таком случае, адмирал, думается, нам придется положиться на вашу интуицию и действовать так, как вы считаете необходимым.
   - Я предложу награду в сотню фунтов любому, кто предоставит какие-либо сведения о Чарльзе.
   - Сотня фунтов - это слишком много, - возразил Маршдейл.
   - Вовсе немного. Я настаиваю на этом, а поскольку сумма вознаграждения стала предметом спора, я увеличу ее до двух сотен. Возможно, негодяи увидят в этом выгоду, если за сохранение тайны им платят меньше, чем я намерен заплатить за раскрытие ее.
   - Возможно, вы правы, - сказал Маршдейл.
   - Разумеется, я всегда прав.
   Маршдейл не мог сдержать улыбку, услышав это самоуверенное заявление старика, который считал, будто только он, и более никто, может судить верно ни о каком предмете. Однако он ничего не сказал. Как и Генри, он с очевидным беспокойством ожидал возвращения Джорджа.
   Поместья находились недалеко друг от друга, и Джордж, очевидно, быстро справился с задачей, поскольку он вернулся раньше, чем они ожидали. Едва войдя в комнату, он проговорил, не дожидаясь расспросов:
   - Мы снова в тупике. Я убедился, что вчера сэр Френсис Варни не выходил из дома после восьми часов вечера.
   - Черт побери! - воскликнул адмирал. - Надо отдать должное этому дьяволу. Он в этом не замешан.
   - Очевидно, нет.
   - Откуда ты узнал это, Джордж? - подавленно спросил Генри.
   - Сначала я поговорил с одним из слуг на улице, а потом встретил другого слугу рядом с домом.
   - Здесь не может быть никакой ошибки?
   - Очевидно, нет. Слуги отвечали без запинки, и так искренне, что я не мог усомниться в их словах.
   Дверь комнаты медленно отворилась, и вошла Флора. Она казалось собственной тенью. Она была прекрасна, но почти в точности воплощала собой поэтический образ той, чье сердце было разбито, и которая много страдала и рано вошла в могилу: "Она была прекраснее, чем смерть, и так же печальной". Ее лицо покрывала мраморная бледность, она судорожно сжимала руки; взгляд ее перебегал с одного лица на другое, как будто она пыталась почерпнуть надежду и утешение во взглядах мужчин. Она могла бы послужить натурой для статуи отчаяния.
   - Вы нашли его? - спросила она. - Вы нашли Чарльза?
   - Флора, Флора! - воскликнул Генри, приближаясь к ней.
   - Нет, ответьте: нашли вы его? Вы уходили на его поиски. Живого или мертвого, нашли вы его?
   - Нет, Флора, мы его не нашли.
   - Тогда я должна сама отправиться на его поиски. Никто не будет искать его так упорно, как я. Верно, только чувство может помочь в этом.
   - Поверь, милая Флора, мы сделали все, что только возможно было сделать в такое короткое время. Теперь мы примем дальнейшие меры. Будь уверена, сестричка, мы сделаем все, что только будет в наших силах.
   - Они убили его! убили его! - печально проговорила она. - О, Боже, они убили его! Я еще не потеряла разум, но вскоре это, несомненно, произойдет. Чарльза Холланда убил вампир - ужасный вампир!
   - Ну же, Флора, это безумие.
   - Его уничтожили за то, что он любил меня. Я знаю, знаю это. Вампир обрек меня на уничтожение. Я погибла, и всех, кто любил меня, постигло несчастье из-за меня. Оставьте меня погибать. Если в нашей семье некогда было совершено преступление, и кто-то должен пострадать, чтобы понести божественную кару, пусть это буду я, одна я.
   - Успокойся, сестра! - вскричал Генри. - Я не ожидал от тебя такого. Это не твои слова. Я лучше знаю тебя. Есть божественная милость, не нет божественной кары. Успокойся, прошу тебя.
   - Успокоиться? Мне?
   - Да. Ты наделена разумом - прислушайся к нему. Это естественное проявление человеческой природы - в случае, когда нас настигает несчастье, воображать, будто оно специально наслано. Мы обвиняем Провидение в том, что оно не вмешивается и не демонстрирует чудеса исключительно для нашего удовольствия; и при том забываем, что, будучи обитателями Земли и частицами огромной социальной системы, мы можем быть вовлечены в инциденты, которые нарушают функционирование сообщества.
   - О, брат, брат! - воскликнула она, бросаясь в кресло. - Ты никогда не любил.
   - Вот как?
   - Нет, не любил. Ты никогда не чувствовал, что твоя жизнь зависит от дыхания другого человека. Ты рассуждаешь трезво, потому что не знаешь того напряжения чувств, с которым ты не в силах бороться.
   - Флора, ты несправедлива ко мне. Я только хочу, чтобы ты поняла: Проведение вовсе не старается сделать тебя несчастной, не происходит никаких искажений естественной природы вещей.
   - Ты хочешь сказать, что этот ужасный вампир - вовсе не искажение естественной природы вещей?
   - Вовсе нет, - сказал Маршдейл.
   - Пустые рассуждения для того, кто страдал, как страдаю я. Я не могу с тобой спорить, я только знаю, что я самая несчастная в мире девушка.
   - Все пройдет, сестра, и счастье вновь улыбнется тебе.
   - О, если я могла надеяться на это!
   - Почему ты лишаешь себя даже этой малой привилегии несчастных?
   - Потому что мое сердце говорит мне: "отбрось надежду".
   - Так скажите ему, что вы не станете этого делать! - вскричал адмирал Белл. - Если бы столько же, сколько я, ходили по морям, мисс Беннерворт, вы бы никогда не впадали бы в отчаяние.
   - Вас хранило Провидение, - сказал Маршдейл.
   - Да, это верно, позволю сказать. Однажды у мыса Ашант мы попали в шторм, и только благодаря Провидению, а также тому, что я лично срубил грот-мачту, мы успешно добрались до порта.
   - И все же надежда у вас есть, - сказал Маршдейл, взглянув на бледное лицо Флоры.
   - Надежда?
   - Да.
   - На что же?
   - Подумайте о том, что покинув это место, вы обретете покой, в котором вам отказано здесь.
   - Нет, нет, нет.
   - Да. Я думал, вы сами хотели уехать отсюда.
   - Так и было. Но обстоятельства изменились.
   - Вот как?
   - Чарльз Холланд пропал, и я должна остаться, чтобы найти его.
   - Верно, что он пропал, но не факт, что он по-прежнему остается где-то поблизости, - заметил Маршдейл.
   - Тогда где же он?
   - Господь знает, с какой радостью я ответил бы на этот вопрос, если бы мог.
   - Я должна найти его, живого или мертвого! Я должна увидеть его, прежде чем покинуть этот мир, в котором для меня не осталось никаких радостей.
   - Отчаивайся, - сказал Генри. - Я теперь же отправлюсь в город, чтобы проверить наше предположение о том, что он стал жертвой какой-то грязной игры. Я сделаю все, чтобы найти его. Мистер Чиллингтон поможет мне, и я надеюсь, пройдет немного времени, Флора, прежде чем мы поймем, что случилось с Чарльзом Холландом.
   - Поезжай, брат, поезжай скорее.
   - Я еду теперь же.
   - Поехать мне с вами? - спросил Маршдейл.
   - Нет. Оставайтесь и позаботьтесь о безопасности Флоры, пока меня не будет здесь. В одиночку мне не сделать все дела.
   - И не забудьте назначить вознаграждение в две сотни фунтов, - сказал адмирал, - и пообещать его каждому, кто сможет сообщить нам достоверные сведения о Чарльзе.
   - Не забуду.
   - Конечно, из этого должно что-нибудь получиться, - сказала Флора. Она глядела на адмирала, словно черпая в нем мужество и поддержку.
   - Конечно, у нас все получится, милая, - ответит тот. - Не падайте духом. Мы с вами заодно в этом деле, и так оно и будет. Мы ни за что не переменим своего мнения.
   - Да, нашего мнения о честности и чести Чарльза Холланда, - подхватила Флора. - Мы не отступимся от него.
   - Разумеется, нет.
   - Ах, сэр, мне так радостно, даже в нынешних печальных обстоятельствах, встретить человека, который судит его по справедливости. Мы понимаем, что человек, подобный Чарльзу, полный благородных порывов, не мог действовать так эгоистично, не мог написать таких писем. Это просто невозможно, невозможно!
   - Вы правы, моя дорогая. А теперь, мастер Генри, поезжайте.
   - Да, уже иду. Прощай, Флора. Скоро мы снова увидимся.
   - Прощай, брат, и пусть Господь поможет тебе.
   - Аминь! - воскликнул адмирал. - А теперь, моя дорогая, если у вас есть свободные полчаса, возьмите меня под руку, и погуляйте со мной по парку. Я хочу кое-что сказать вам.
   - Охотно погуляю, - ответила Флора.
   - Не советую вам отходить далеко от дома, мисс Беннерворт, - сказал Маршдейл.
   - Вас никто не спрашивал, - проговорил адмирал. - Проклятье! Вы хотите сказать, что я не способен о ней позаботиться?
   - Нет, но...
   - Чушь! Пойдемте, милая. И если все вампиры и прочие морские чудовища на свете попытаются преградить нам путь, мы как-нибудь с ними разберемся. Пойдемте, и не слушайте чужого карканья.
  

Глава 29

Взгляд через железную решетку - Одинокий узник - Тайна

   Не забегая вперед и излагая факты по порядку, мы теперь призываем читателей отнестись с вниманием к обстоятельству, которое может дать пищу для размышлений и предположений.
   В некотором удалении от поместья, которое с незапамятных времен принадлежало семейству Беннервортов, находились древние развалины, известные как Монашеская Обитель.
   Предположительно, это были остатки наполовину монашеских, наполовину военных строений того типа, который был так распространен в средние века во всех графствах Англии.
   Такие здания, одно из которых превратилось теперь в серые развалины неподалеку от Беннерворт-Холла, возводили в тот период истории, когда церковь претендовала на всю полноту политической власти - в чем ей было отказано теперь, в соответствии с духом времени, - когда церковники готовы были доказывать истинность своих доктрин с помощью силы.
   Построенный как будто для религиозных целей, но на самом деле являясь крепостью, пригодной как для обороны, так и для нападения, этот монастырь был скорее военным сооружением, нежели духовной обителью.
   Развалины были скрыты под землей, и только одно крыло, казалось, успешно противостояло влиянию времени. Это было длинное строение, в котором веселые монахи, без сомнения, устраивали попойки и пирушки.
   С этим зданием соединялись стены других строений, а кое-где имелись небольшие, низкие, таинственные двери, которые вели бог знает куда, в сложные и запутанные подземные лабиринты, куда не спустился бы ни один человек в здравом рассудке, ибо такой смельчак рисковал бы потеряться в них навсегда.
   Поговаривали, что в хитрых подземных коридорах имелись ловушки-ямы и колодцы, и неважно, были эти россказни правдивы или нет, они значительно охлаждали пыл храбрецов.
   В окрестностях развалины хорошо знали. Обитатели Беннерворт-Холла были наслышаны о них с раннего детства и могли рассказать о Монашеской Обители так же подробно, как старожилы Ладгейт-хилл повествуют о Святом Павле.
   Теперь они и не думали о том, чтобы отправиться туда. В детстве они часто играли среди руин, и, как это часто происходит с хорошо знакомыми предметами, перестали замечать их.
   Однако, именно в эти развалины мы пригласим теперь наших читателей, предупредив о том, что сведения, которые мы собираемся сообщить касательно этого места, не имеют прямого отношения к нашему повествованию.
  
   ***
  
   Вечер - вечер того дня, когда несчастная Флора Бенневорт испытала сердечную тоску. Последние лучи заходящего солнца освещают старые развалины, придав им живописный вид. Края потрескавшихся камней мерцают золотом, и сияющее роскошное золото льется сквозь цветные стекла, уцелевшие в большом окне залы; поток разноцветных лучей проникает внутрь, превращая старые каменные плиты пола в великолепный гобелен, достойный украшать покои короля.
   Развалины приняли такой живописный вид, что человек, чувствующий красоту и обладающий романтической душой, охотно пустился бы в утомительное путешествие, чтобы полюбоваться ими.
   По мере того, как солнце опускалось к горизонту, восхитительные оттенки на растрескавшихся стенах сменялись от жаркого золота до багряного, затем пришла очередь изменчивого фиолетового, который почти сливался с вечерними тенями, и, наконец, все цвета угасли и наступила тьма.
   Было тихо, как в склепе - такой торжественной тишины еще не бывало, и ничто не говорило о присутствии человека. Даже древние стены погрузились в воспоминания о былом, окутавшее их безмолвие навевало меланхолические мысли.
   Даже жужжание насекомых не нарушало этой тишины.
   И вот гаснут последние лучи солнца. Вскоре совсем стемнеет. Поднимается легкий ветерок, он слегка колышет высокие стебли трав, которые поднимаются среди старых камней. И вдруг тишину нарушил страшный крик отчаяния - крик томящейся в неволе души, обреченной провести ужасные годы в склепе.
   Это даже едва ли можно назвать криком, это даже не стон. Такой звук мог исторгнуть обреченный на муки несчастный, которому изменило мужество. Невозможно было бы повторить этот звук.
   Несколько испуганных птичек вспорхнули из своих гнезд в укромных уголках развалин, и умчались на поиски более надежного укрытия на ночь. Сова заухала со старой колокольни, и заспанная летучая мышь вылетела из трещины в стене и сломя голову понеслась прочь.
   И снова все стихло. Снова воцарилось безмолвие. Если бы поблизости оказался человек, который мог услышать крик, он засомневался бы, был ли то реальный звук или же ему почудилось.
   Из темноты, которая плотно окутала часть развалин, выскользнула какая-то фигура. Она была очень высока и двигалась медленно и размеренно. Свободная мантия скрывала ее очертания, и, как знать, не скрывался ли под ней призрак монаха, который, века спустя, выбрал это место своим пристанищем.
   Фигура пересекла просторную залу, которую мы упоминали, и остановилась у окна, через которые недавно проникали внутрь лучи солнца, окрашиваясь в яркие цвета.
   Загадочная фигура простояла там неподвижно более десяти минут.
   Наконец, за окном мелькнула тень, имеющая человеческие очертания.
   Высокий загадочный незнакомец, похожий на призрака, повернулся и взглянул на боковой вход в залу.
   Он снова замер, а через минуту к нему присоединился второй незнакомец - должно быть, тот самый, который недавно проходил мимо окна.
   Двое дружески приветствовали друг друга, и затем прошли на середину залы, и между ними завязался оживленный разговор.
   Судя по их жестам, предмет их беседы представлял самый живой интерес для обоих. И похоже было, что они разошлись во мнениях относительно этого предмета, поскольку из уст то одного, то другого собеседника звучали раздраженные восклицания.
   Спор продолжался, пока солнце не спустилось за горизонт. Начали сгущаться сумерки. Постепенно двое мужчин достигли некоторого взаимопонимания, и, чего бы ни касалась их беседа, они, очевидно, пришли к какому-то соглашению.
   Они заговорили тише. Жесты их стали сдержаннее, а спустя некоторое время собеседники двинулись через залу к тому окутанному тьмой месту, откуда появился высокий незнакомец.
  
   ***
  
   Подземная тюрьма - сырая и полная нездоровых испарений. При строительстве ее, кажется, затронули какие-то подземные источники, поскольку из земляного пола продолжает сочиться вода.
   С потолка капает, и капли с сердитым громким плеском разбиваются о лужи на полу.
   На одной из стен, под самым сводом, настолько высоко, что изнутри до него невозможно дотянуться, располагается зарешеченное окошко. Оно совсем маленькое, и лицо человека, приблизившись к нему снаружи, полностью бы его закрыло.
   Эта мрачная темница обитаема. В углу на охапке соломы, которую, видимо, принесли сюда недавно, лежит несчастный узник.
   Нетрудно догадаться, что именно с его губ слетел тот полустон-полукрик ужаса и горя, который потревожил покой этого уединенного места.
   Узник лежит на спине. Грубая повязка охватывает его голову, которая покрыта засохшей кровью - это свидетельствует о том, что несчастный был ранен в какой-то жестокой схватке. Его глаза были открыты. Бессмысленный, исполненный отчаяния взгляд их был прикован к железной решетке, за которой остался весь мир.
   Решетка повернута на запад, и человек, томящийся в этой мрачной темнице, должно быть, испытывает мучения, прелестным солнечным днем глядя на ясное голубое небо, на легкие белые облака, которые летят, куда хотят, тогда как узник не может и надеяться снова обрести свободу.
   Он может слышать пение птиц. Увы! печальные напоминания о жизни, и радости, и свободе.
   Но теперь здесь царит мрак. Узник ничего не видит, ничего не слышит. Небо еще не потемнело, и маленькое окошко кажется светлой заплаткой на темной тюремной стене.
   Чу! Ему слышатся чьи-то шаги. Затем скрипит дверь, отблеск света проникает в темницу, и высокая загадочная фигура, закутанная в плащ, замирает над обитателем этого мрачного места.
   Затем входит второй человек, у него в руках письменные принадлежности. Он подходит к каменной постели, на котором покоится узник, предлагает ему перо и приподнимает его со скорбного ложа.
   Но взгляд несчастного остается бессмысленным. Напрасно ему в пальцы вкладывают перо и велят поставить подпись под неким документом, начертанным на пергаменте. Напрасно его поднимают двое загадочных посетителей, у него нет сил исполнить требуемое. Перо выпадает из его безжизненных пальцев, и, когда его наконец отпускают, он с глубоким вздохом вновь тяжело падает на каменную постель.
   С минуту мужчины молча смотрели друг на друга, затем тот, что был ниже ростом, поднял руку, и голосом, исполненным леденящей ненависти, проговорил:
   - Проклятье!
   Второй в ответ только рассмеялся. Затем он поднял с пола лампу и, приглашая покинуть темницу, кивнул своему спутнику, который, казалось, с трудом мог скрыть горькое разочарование.
   Нервным и резким движением, выдававшим силу его гнева, тот мужчина, что был ниже ростом, скатал пергамент и сунул его в нагрудный карман плаща.
   Он бросил испепеляющий взгляд на почти бесчувственного узника и знаком показал, что готов следовать за спутником.
   Но когда они подошли к двери, высокий мужчина остановился и, кажется, глубоко о чем-то задумался, а затем отдал лампу своему спутнику и вернулся к постели узника.
   Он достал из кармана маленькую бутылочку, поднял голову раненого и влил немного жидкости ему в рот, удостоверившись, что тот проглотил ее.
   Второй мужчина наблюдал за ними в молчании. Затем оба покинули темницу.
  
   ***
  
   Поднялся ветер, наступила непроглядная ночь. Луны не было, и ночная тьма окутала древние руины. Все было тихо и спокойно, и никто не мог бы и подумать, что за этими мрачными стенами томится человек.
   Время покажет, кто был этот узник в сырой темнице, и кто были те двое загадочных незнакомцев, которые приходили к нему и, разочарованные, вынуждены были удалиться, унося с собой документ, который они предлагали подписать несчастному раненому.
  

Глава 30

Беседа с адмиралом

   Адмирал Белл, конечно, не собирался сообщать Флоре ничего особенно важного, когда приглашал ее погулять в парке. Тема, которую он хотел обсудить, несомненна была бы встречена девушкой с радостью, ибо он хотел говорить о Чарльзе Холланде.
   Он хотел не просто говорить с ней о Чарльзе, но в самых восторженных выражениях, которые как нельзя лучше отвечали настроению и чувству самой девушки. Никто, кроме старого генерала, который был исключительно категоричен в своих симпатиях и антипатиях, не мог доставить ей такого удовольствия, поддержав беседу о Чарльзе Холланде.
   Он нисколько не сомневался в верности Чарльза. И всякий, кто взялся бы спорить с ним, немедленно был бы назван подлецом или дураком.
   - Ничего, мисс Флора, - проговорил он. - Смею вас уверить, со временем все перемелется, вот увидите. Проклятье! Только одно в этом деле меня злит: что я, старый дурень, мог хотя бы на минуту усомниться в Чарльзе.
   - Вам следовало бы лучше знать его характер, сэр.
   - Да, следовало бы, моя милая. Но я был так ошарашен, видите ли, и это тоже нехорошо для человека, который несет ответственность за свои приказания.
   - При этих обстоятельствах, сэр, любой растерялся бы.
   - Ну да, ну да. Но, скажите откровенно (как откровенен я с вами) - вы действительно считаете этого Варни вампиром?
   - Да, читаю.
   - Нет, в самом деле? Что ж, тогда нам следует им заняться, это ясно. Мы не может вечно терпеть его выходки.
   - Но что мы можем сделать?
   - А, этого я не знаю. Но действовать необходимо. Ему нужно это поместье. Бог знает, с чего ему взбрела в голову эта прихоть, но так оно и есть, это ясно. Если бы отсюда открывался хороший морской вид, я бы не удивлялся, но здесь ничего такого нет. Этот дом ничем не лучше остальных дурацких сухопутных домишек. Здесь и смотреть-то не на что.
   - О, если бы мой брат смог договорить с ним, убедить его забрать дом и отпустить Чарльза, я была бы счастлива.
   - Проклятье! Значит, вы все еще считаете, что он приложил руку к исчезновению Чарльза?
   - А кто же еще?
   - Болтаться мне на рее, если я знаю. Хотел бы я быть уверен. Пока мне остается только полагаться на ваше мнение, моя милая. Эх, хотел бы я быть уверен. Но если б я знал наверняка, я бы выбил из него признание!
   - Я хочу, адмирал Белл, чтобы вы кое-что мне пообещали.
   - Продолжайте, моя милая, я пообещаю все, что угодно.
   - Вы не станете подвергать себя опасности, затевая ссору с этим ужасным человеком. Мы не знаем, какой силой обладает этот злодей, и не можем предугадать, с чем мы столкнемся.
   - Фью! Это я вам и должен пообещать?
   - Да. Я уверена, вы мне не откажете.
   - Ну, моя дорогая, видите ли, какое дело. Если дело доходит до драки, леди лучше не вмешиваться.
   - Почему же?
   - Потому... потому что, видите ли, леди не обладают мужеством. Говоря иначе, храбрая женщина вызывает такую же неприязнь, как трусливый мужчина.
   - Но если вы считаете, что мы, женщины, слишком нежные, чтобы быть храбрыми, вы должны понимать так же, как сильно мы боимся за жизни тех, кого уважаем.
   - Уж вы-то никогда в жизни не станете уважать труса.
   - Именно. Но иногда для того, чтобы отказаться от драки, требуется больше храбрости, чем для того, чтобы вступить в поединок.
   - Вы правы, моя милая.
   - При других обстоятельствах, я бы не стала отговаривать вас совершать поступки, продиктованные вам честью, но теперь умоляю вас не искать встречи с этим кошмарным человеком - если только его можно назвать человеком. Ведь вы не знаете, будет ли это справедливый поединок.
   - Вы так читаете?
   - Да. Имеются ли в его распоряжении недоступные иным смертным средства помешать вам нанести ему оскорбление и одержать над вами победу?
   - Может быть.
   - В таком случае, это предположение должно заставить вас отказаться от мысли встретиться с ним.
   - Моя милая, я обдумаю это.
   - Обдумайте.
   - Я хочу попросить вас об одном одолжении.
   - Я выполню любую вашу просьбу.
   - Прекрасно. Только не обижайтесь на мои слова. Хотя они могут затронуть вашу гордость - а мы все уверены, что вы горды, - у вас достаточно здравомыслия, чтобы разобраться, какие слова несут в себе настоящую обиду, а какие - нет.
   - Вы пугаете меня таким вступлением.
   - Правда? Тогда перейду к делу. Ваш брат Генри, бедняга, с трудом сводит концы с концами.
   Когда старый адмирал вдруг прямо заговорил о том, что причиняло Флоре такую же боль, как ее брату, ее щеки порозовели от волнения.
   - Вы молчите, - продолжал старик. - Из этого следует, что я не ошибся в своих предположениях. Впрочем, это не просто предположение - мастер Чарльз говорил мне об этом, и несомненно, сведения к нему поступили из надежных источников.
   - Не могу этого отрицать, сэр.
   - И не надо, моя милая. Бедность не порок, а, как говорят урожденные французы, это чертовски большое невезение.
   Флора с трудом могла удержать улыбку, когда национальная гордость старого адмирала проступила наружу даже среди самых лучших чувств.
   - Итак, - продолжал он, - Я не хочу, чтобы он испытывал такие затруднения. Враги его короля и его страны должны освободить его от долгов.
   - Враги?
   - Ну да, кто же еще?
   - Вы говорите загадками, сэр.
   - Правда? Тогда я скоро все объясню. Когда я плавал по морям, у меня ничего не было. Я был так же беден, как корабельный кот, такое крошечное у нас было жалование. Тогда я отправился на войну и сражался, не щадя себя. И чем яростнее я бил врагов, и чем больше ударов получал сам, тем больше золота ко мне приходило.
   - Правда?
   - Да. Мы раз за разом привозили в порт трофеи, и наконец все французские суда попрятались в гаванях.
   - И что вы тогда сделали?
   - Что мы тогда сделали? Мы сделали то, что само собой подразумевалось.
   - Я не совсем понимаю.
   - Вы меня удивляете. Попытайтесь еще раз.
   - Ах, да, теперь я догадалась. Как я могла быть такой глупой? Вы отправились к ним и захватили их.
   - Разумеется, мы так и поступили, уж будьте уверены, моя милая. Вот так мы с ними и справились. И, видите ли, к концу войны я обнаружил, что у меня полно денег, и все они отняты у врагов старой доброй Британии. Я считаю, что часть из них должна перекочевать в карман вашего брата. Это и есть подтверждение моим словам о том, что враги его короля и его страны избавят его от денежных затруднений. Понимаете?
   - Вы благородны и великодушны, адмирал.
   - Ерунда. Теперь я вам все объяснил, моя дорогая, и я не хочу больше разговаривать с вами об этом деле. Только окажите мне любезность: я прошу вас уладить все с вашим братом.
   - Но как, сэр?
   - Вот как. Вы должны разузнать, сколько денег необходимо вашему брату, чтобы освободиться от кредиторской братии, которая осаждает его. Я дам вам нужную сумму, а вы передадите деньги ему, разумеется - не о чем и говорить. А если он спросит меня об этом, я отправлю его в нокаут таким заявлением: "Остановитесь сэр! Это не мое дело".
   - И вы воображаете, будто я могу утаить, откуда взялись эти деньги?
   - Ну разумеется. Эти деньги будут исходить от вас. Мне вздумалось подарить вам некоторую сумму денег, и вы вольны распоряжаться ими как вам угодно - деньги ваши. У меня нет никакого желания выяснять, на что вы их пустите.
   Слезы хлынули из глаз Флоры, она пыталась что-то сказать, но не могла. Адмирал выругался и притворился, будто не понимает, из-за чего она плачет. Наконец, когда первый поток чувств схлынул, она проговорила:
   - Я не могу принять такой щедрый подарок, сэр. Я не смею.
   - Не смеете?!
   - Нет. Я буду дурно о себе думать, если позволю себе воспользоваться безграничной щедростью вашей натуры.
   - Воспользоваться! Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь ею воспользовался.
   - Мне не следует принимать от вас эти деньги. Я поговорю с братом; я знаю, что он высоко оценит ваше благородное и щедрое предложение, сэр.
   - Ну, поступайте как хотите. Только помните, что я вправе распоряжаться своими деньгами.
   - Несомненно.
   - Отлично. Тогда, раз вы в этом не сомневаетесь, то одолжить деньги Генри все равно что отдать их вам. Как сказал один датчанин, осматривая построенный для него корабль - что вдоль, что поперек, без разницы. Так что берите деньги и не беспокойтесь больше об этом.
   - Я подумаю, - взволнованно ответила Флора. - Дайте мне сутки на размышление, сэр, и если вам известны слова, лучше остальных выражающее сердечную благодарность, представьте, что я произнесла их, чтобы вы узнали о том, как я признательна вам за ваше беспримерное дружеское участие.
   - Ну, будет вам. Это ерунда.
   Адмирал тут же сменил тему и заговорил о Чарльзе - чем, надо думать, доставил большое удовольствие Флоре. Он сообщил ей множество подробностей, которые обрисовали характер Чарльза в самом выгодном свете; слух ее ласкали слова похвалы в адрес человека, кого она любила, и не было для нее слаще музыки, чем голос этого старого морского волка.
   - Моя дорогая, мысль о том, что он мог написать эти письма, просто абсурдна, - добавил он с той теплотой, которая проступала в его голосе, когда он говорил о Чарльзе.
   - Я тоже так думаю. О, если бы знать, что с ним сталось!
   - Мы узнаем. Я по-прежнему считаю, что он жив. Что-то подсказывает мне, что через несколько дней мы снова его увидим.
   - Мне радостно слышать от вас это.
   - Мы перевернем небо и землю, чтобы отыскать его. Видите ли, если бы его убили, остались бы какие-нибудь следы. Помимо прочего, он остался бы лежать там, где эти мерзавцы накинулись на него.
   Флора вздрогнула.
   - Но не нужно волноваться. Представьте лучше, что где-то наверху сидит милый херувим и присматривает за ним.
   - Я буду надеяться на это.
   - Итак, моя дорогая, думаю, мастер Генри скоро будет дома. И поскольку у него уже достаточно неприятностей, неплохо будет избавить его хотя бы от одной. Вы воспользуетесь первой же возможностью сообщить ему о деле, о котором мы с вами сейчас говорили, а потом расскажете мне, что он ответил.
   - Хорошо, я все сделаю.
   - Вот и ладно. Идите теперь домой: здесь сквозняк, а вы теперь и без того слабы. Идите, успокойтесь и отдохните. Все страшные бури когда-нибудь заканчиваются.
  

Глава 31

Тревожное ожидание сэра Френсис Варни - Чтение

   Сэр Френсис теперь в комнате, которую он называет своими апартаментами. Ночь; тусклый, колеблющийся свет свечи, с которой давно не снимали нагар, только едва рассеивает мрак. Комната богато обставлена. Ее наполняют предметы роскоши, какие только могли быть созданы в соответствии с духом и гением эпохи, но чело хозяина отмечено печатью заботы, и вряд ли этот загадочный человек замечает, какие предметы его окружают.
   Его исхудалое лицо кажется более бледным, чем обычно; он похож на покойника. И если бы можно было предположить, что его интересуют дела мирские, глядя на него, мы решили бы, что беспокоит его нечто, намного превосходящее по важности заботы обычных людей.
   Время от времени он бормотал несвязанные между собой слова, вероятно, мысленно дополняя фразы, и не сознавая того, что проговаривает вслух свои темные и тайные мысли.
   Наконец, он поднялся, с озабоченным выражением лица приблизился к окну и вгляделся в ночной мрак. Не было видно ни зги. Это была та самая беспросветная тьма, которая опускается на землю в те часы, когда луна еще не взошла, чтобы сиять своим отраженным светом.
   - Уже скоро, - пробормотал он. - Уже совсем скоро. Разумеется, он придет, и хотя я знаю, что мне не следует его бояться, я дрожу при мысли о его появлении. Он, конечно же, придет. Раз в год - всего лишь раз, - он навещает меня, и лишь за тем, чтобы взять с меня плату, которую он назначил мне за существование, которое без него прервалось бы. Иногда я страстно этого желаю.
   Вздрогнув, он повернулся в кресло и на некоторое время предался молчаливым размышлениям.
   Неожиданно раздался громкий бой часов.
   - Пора, - проговорил сэр Френсис. - Время пришло, скоро он появился. Чу! Слушайте!
   Медленно и отчетливо он отсчитал удары часов, и, когда они умолкли, он воскликнул в удивлении:
   - Одиннадцать! Всего лишь одиннадцать! Должно быть, я ошибся. Я думал, уже полночь.
   Он быстро взглянул на свои часы и окончательно убедился, что до минуты, которую он ожидал с таким беспокойством, остался еще час, и терзания его не окончены.
   - Как я мог так прискорбно ошибиться? - воскликнул он. - Еще час неизвестности и размышлений, жив ли этот человек или мертв. Я думал о том, чтобы поднять на него руку и лишить его жизни, но какое-то странное чувство каждый раз останавливало меня. Я позволяю ему приходить и уходить, выжидая, пока представится удобная возможность исполнить замысел. Он стар, очень стар, и все же он не подпускает к себе смерть. Когда я видел его в последний раз, он был бледен, но не казался ни больным, ни слабым. Увы! еще целый час придется ждать. Мне бы хотелось, чтобы эта встреча осталась в прошлом.
   Весьма известный и распространенный недуг, именуемый беспокойным состоянием, принялся терзать сэра Френсиса Варни. Он не мог сидеть, не мог и ходить. Он даже не думал о том, что бокал вина может принести ему облегчение, хотя стол был уставлен различными напитками подобного рода. По прошествии некоторого времени он попытался обмануть усталость, размышляя о различных предметах, но, как нарочно, никаких приятных воспоминаний не проходило на ум этому загадочному человеку. И чем глубже он погружался в заводи памяти, тем более беспокойным, если не сказать - напуганным - он выглядел. Нервная дрожь волнами пробегала по его телу, и несколько секунд, казалось, он находился на грани обморока, так что ему пришлось сесть. Неимоверным усилием ему удалось справиться со слабостью. Положив перед собой часы, которые показывали теперь четверть двенадцатого, он попытался успокоиться и хладнокровно дождаться прихода человека, чье появление сулило неимоверный ужас; человека, одна мысль о котором вселяла уныние и страх.
   Чтобы по возможности прогнать мрачные мысли, о причинах которых читатель узнает в свое время, он взял книгу и погрузился в чтение следующей новеллы.
  
   ***
  
   Ветер завывал вокруг Брайдпорт-Хауса, налетая внезапными и яростными порывами. В это время домочадцы сидели перед очагом, в молчании глядя на тлеющие угли и языки пламени, яркий свет которого окрашивал большую комнату в алые тона.
   Этот дом выглядел очень старым, очень просторным и способным принять большое число гостей. Теперь здесь жили несколько человек.
   Пожилая пара сидела в креслах с высокими прямыми спинками. Старики были владельцами этого дворянского особняка. Рядом с ними сидели две юных девушки необычайной красоты. Они были чем-то похожи между собой, и все-таки являли разительный контраст.
   Одна из них носила черные, как вороново крыло, косы; темными были ее глаза, брови и ресницы. Это была красивая и горделивая девушка, с ясным лицом, здоровым румянцем и с улыбающимися губами. Взгляд ее блестящих глаз любого привел бы в трепет.
   Вторая девушка была совсем на нее не похожа. Красота ее казалась еще ярче - каштановые волосы отливали золотом, а карие глаза прятались в тени длинных каштаново-золотистых ресниц. Она тоже улыбалась и выглядела моложе первой девушки.
   Обе девушки с вниманием прислушивались к тому, что говорил пожилой владелец дома. В комнате присутствовали еще несколько человек, а в некотором отдалении сидели многочисленные слуги, которые не лишены были удовольствия наслаждаться теплом в обществе своего господина.
   В те времена не считалось, что, если слуга присел отдохнуть, то он непременно лентяй. Все домашние дела были переделаны, и вечерние часы коротали у очага.
   - Как злобно завывает ветер, - проговорил пожилой слуга. - Я никогда не слышал ничего подобного.
   - Как будто плененный дух взывает о покое, в котором ему было оказано на земле, - отозвалась старая леди, подвинув свое кресло ближе к очагу и глядя прямо в огонь.
   - Да, - согласился ее пожилой супруг. - Сегодня ветреная ночь, и грядет сильная буря.
   - Эта ночь похожа на ту, когда мой сын Генри уехал из дома, - проговорила миссис Бредли. - Точь-в-точь такая же, только тогда еще шел дождь со снегом.
   Старик вздохнул при упоминании имени сына; девушки переглянулись, и в глазах у них стояли слезы.
   - Хотелось бы мне еще раз увидеть его, прежде чем мое тело найдет последнее упокоение в холодной могиле.
   - Матушка, - сказала та девушка, которая была красивее. - Не говорите так. будем надеяться, что мы еще много счастливых лет проведем вместе.
   - Много лет, Эмма?
   - Да, мамочка, много лет.
   - Ты ведь знаешь, что я очень, очень стара, Эмма. Здоровье у меня слабое, а печали и страдания состарили меня еще на тридцать лет.
   - Ты, должно быть, ошибаешься, - сказала вторая девушка. - В любом случае, нельзя с уверенностью предсказать срок нашей жизни: часто сильные уходят первыми, в то время как те, кто, казалось бы, обречен, при должной заботе живет еще много лет в мире и покое.
   - Но мне не суждено жить в мире и покое, пока Генри Бредли нет с нами. Боюсь, жизнь моя пройдет, а я так и не увижу его снова.
   - Минуло два года с тех пор, как он уехал, - сказал старик.
   - Этой ночью исполняется ровно два года.
   - Два года?
   - Да.
   - Да, именно той самой ночью два года назад, - сказал один из слуг. - Как раз в ту ночь у госпожи Поутлет родились близнецы.
   - Памятное событие.
   - Один из них умер на двенадцатом месяце, - сказал слуга. - И она видела об этом вещий сон.
   - Да, да.
   - Да, и больше того, она снова видела тот же сон в прошлую среду, - добавил слуга.
   - И второй ребенок умер?
   - Да, сэр, сегодня утром.
   - Знамения следуют одно за другим, - сказал старик. - Мне кажется, они предсказывают возвращения Генри домой.
   - Интересно, где он был и что делал все это время. Может быть, его уже нет среди живых.
   - Бедный Генри, - сказала Эмма.
   - Увы, бедный мальчик! Мы, быть может, никогда не увидим его снова. Он совершил ошибку, и все-таки другого пути избежать отцовского гнева он не знал.
   - Ни слова! Ни слова больше. Я не желаю об этом слушать. Господь знает, с меня достаточно, - сказал мистер Бредли. - Я не знал, что он примет мои слова так близко к сердцу.
   - Что ж, - сказала старая леди, - он воспринял их буквально.
   Повисло долгое молчание. Все смотрели в огонь, погрузившись каждый в свои мысли.
   Генри Бредли, сын пожилой пары, ушел из дома два года назад. Но что побудило его покинуть дом, где он провел детство? Почему он, наследник огромного состояния, поступил так?
   Он посмел полюбить без позволения отца, и отказался жениться на юной леди, которую отец выбрал ему в жены и которую он не любил. Отца так же сильно удивил отказ сына, как сына - предложение отца.
   - Генри, - сказал отец, - я подумал о твоем будущем. Я хочу, чтобы ты женился на дочери нашего соседа, сэра Артура Онслоу.
   - Вот как, отец?
   - Да. Я хочу, чтобы ты пошел вместе со мной и познакомился с юной леди.
   - В качестве жениха?
   - Да, разумеется, - ответил отец. - Самое время тебе обзавестись семьей.
   - Я бы предпочел повременить. У меня не было намерений жениться. Я не желаю этого.
   Властный мистер Бредли не ожидал возражений, и ему пришлось это не по нраву. Нахмурив брови, он сказал:
   - Я требую от тебя немного, Генри - всего лишь послушания. И я ожидаю, что ты будешь мне повиноваться.
   - Но, отец, это ведь на всю жизнь.
   - Именно поэтому я так долго и тщательно все обдумывал.
   - Но ведь я тоже имею право высказать собственное мнение, отец, тем более если этот брак сделает меня несчастным.
   - Конечно, ты можешь высказать свое мнение.
   - В таком случае я скажу вам "нет", - решительно заявил Генри.
   - Если ты откажешься, то лишишься моего покровительства и моей благосклонности. Лучше тебе подумать над своими словами. Забудь их, и пойдем со мной.
   - Я не могу.
   - Не можешь?
   - Нет, отец, я не могу поступить так, как того желаете вы. Все во мне восстает против вашего решения.
   - И во мне. Или ты делаешь то, что я говорю, или покинешь этот дом. Живи как хочешь, но уже как нищий.
   - Лучше уж стать нищим, - сказал Генри, - чем жениться на девушке, которую я не смогу полюбить.
   - Этого и не требуется.
   - Как! Ты меня удивляешь. Не требуется любить женщину, чтобы женится на ней!
   - Вовсе нет. Если ты будешь поступать с ней справедливо, она будет благодарна тебе. Вот и все, что нужно для благополучного брака. Из благодарности произрастет любовь, а любовь одного из супругов вызовет ответное чувство.
   - Я не буду спорить с тобой об этом, отец. Ты более искушен в жизни, ты можешь судить о ней лучше.
   - Верно.
   - Бесполезно говорить на эту тему. Могу сказать лишь одно: я не женюсь на этой леди.
   Сын отказался подчиниться решению отца, и у него имелись причины повести себя так. Он был влюблен, и ему отвечали взаимностью. Конечно, он не изменил бы той, кого любил.
   Объяснить это отцу означало только сильнее разгневать его. Отец предпринял бы новую попытку добиться повиновения, приказав сыну выбросить из сердца образ, который был навек запечатлен там.
   - Значит, ты не женишься на девушке, которую я выбрал?
   - Я не могу.
   - Не говори мне о том, что ты можешь и чего не можешь, когда я говорю о том, что ты должен и не должен делать. У тебя есть свободная воля. Я не приму иного ответа, кроме "да" или "нет".
   - В таком случае, отец, я отвечу "нет".
   - Что ж, сэр, прекрасно. Теперь мы чужие друг другу.
   С этими словами мистер Бредли резко отвернулся от сына и вышел из комнаты.
   Впервые жизни между ними произошло разногласие, и разрыв случился быстро и неожиданно.
   Генри был в негодовании. Он не думал, что отец способен действовать настолько деспотично. Но поскольку он него зависела судьба другого человек, он не колебался ни минуты.
   Затем он задумался о том, что делать дальше, раз уж он оказался в такой ситуации.
   Первая его мысль была о матери и сестре. Он не мог уйти, не попрощавшись с ними. Он решил повидаться с матушкой, поскольку отец покинул дом, чтобы навестить соседа.
   Миссис Бредли и Эмма сидели вдвоем, когда он вошел в их апартаменты. Им он поведал, что произошло между ним и отцом.
   Они умоляли его остаться дома или, по крайней мере, поселиться по соседству, но он твердо решил уехать хотя бы на какое-то время. Здесь ему было нечего делать, но он надеялся отыскать для себя занятие в дальних краях.
   Они собрали все деньги и драгоценности, какие только могли найти, и вышла значительная сумма. Затем, после нежного напутствия матери и сестры, Генри покинул поместье - но не прежде, чем попрощался с некой особой, жившей в тех же стенах.
   Это была та самая черноглазая девушка, которая сидела теперь у очага и внимательно прислушивалась к разговору. Она и была его возлюбленной - его бедная кузина. Ради нее он храбро принял на себя отцовский гнев и отправился искать свою судьбу заграницей.
   Так и получилось, что он покинул дом, и никто не имел ни малейшего понятия, где он находится.
   Старый мистер Бредли, наговорив столько всего сыну, пришел в ярость от его упрямства; он полагал, что угроза возымеет свое действие, и очень удивился, обнаружив, что Генри уехал неизвестно куда.
   Некоторое время он успокаивал себя тем, что сын вскоре обязательно вернется; но, увы! он не возвращался, и вот уже подошла вторая годовщина печального дня, о котором никто не сожалел горше, нежели несчастный мистер Бредли.
   - Конечно, он вернется, или же даст о себе знать, - сказал он. - Вероятно, он не нуждается, иначе написал бы нам и попросил о помощи.
   - Нет, нет, - ответила миссис Бредли. - Боюсь, он не пишет именно потому, что живет в нужде. Он ни на за что не написал бы, если бы был беден, чтобы не огорчать нас. Но если бы дела у него шли хорошо, мы обязательно узнали бы об этом, поскольку он гордился бы достигнутым своими силами успехом.
   - Что ж, - сказал мистер Бредли. - Мне нечего добавить. Если я был несдержан, то и он тоже. Я бы простил ему все былое, если бы только увидел его снова - один только раз!
   - Как завывает ветер, - добавил пожилой слуга. - Он становится все сильнее.
   - Да, еще и снег теперь повалил, - сказал слуга, который внес со двора поленья, которые подложил в огонь. Он стряхивал с одежды белые хлопья.
   - К утру все заметет, - сказал один из слуг.
   - Да, метель собирается уже несколько дней. Когда она пройдет, сразу станет теплее.
   - Верно.
   В эту секунду кто-то постучал в ворота, и собаки, залаяв, выскочили из своих конур.
   - Иди, Роберт, - сказал мистер Бредли, - посмотри, кто пожаловал к нам в такую непогоду. Нехорошо будет, если собаки набросятся на него.
   Слуга вышел и вскоре вернулся со словами:
   - Видите ли, сэр, это путник, который сбился с дороги. Он спрашивает, может ли получить здесь приют на ночь. А если нет, то не проводит ли его кто-нибудь до ближайшего постоялого двора.
   - Пригласи его войти. От нас не убудет, если он посидит с нами у огня.
   Вошел незнакомец.
   - Я сбился с дороги, - сказал он. - Снег валит так густо, и ветер так крутит его, что я испугался провалиться в сугроб и замерзнуть насмерть к утру.
   - Не будем говорить об этом, сэр, - сказал мистер Бредли. - Такая непогода - достаточная причина попросить приюта, и я охотно удовлетворю вашу просьбу.
   - Благодарю, - ответил незнакомец. - Гостеприимство сейчас весьма кстати.
   - Присаживайтесь, сэр. Садитесь ближе к очагу, там теплее.
   Незнакомец сел и, казалось, погрузился в размышления, пристально глядя в огонь. Это был крепкий мужчина, с густыми бакенбардами и бородой. Судя по его виду, он был храбрый человек.
   - Вы путешествуете?
   - Да, сэр.
   - Кажется, вы военный? Или я ошибаюсь?
   - Я военный, сэр.
   Повисла пауза. Незнакомец, кажется, не расположен был много говорить, но мистер Бредли продолжал:
   - Вы ведь возвращаетесь с заграничной службы? Полагаю, это так.
   - Да, я уезжал из страны дольше, чем на шесть дней.
   - Вот как. И будет у нас мир, как вы полагаете?
   - Я думаю и надеюсь, что мир будет, ради тех, кто желает вернуться в родные края, к своим любимым.
   Мистер Бредли испустил глубокий вздох, и все тихо вторили ему. Незнакомец обвел всех пристальным взглядом и снова повернулся к огню.
   - Могу я спросить, сэр, есть ли у вас в армии кто-нибудь - может быть, родственник?
   - Увы! У меня есть - вернее, следует сказать, у меня был сын. Но я не знаю, куда он ушел.
   - О! сбежал из дома, понимаю.
   - Нет, вовсе нет. Он ушел, потому что в семействе возникли некоторые разногласия. Но мне очень хотелось бы, чтобы он вернулся.
   - О! - мягко сказал незнакомец. - Разногласия и ошибки приводят к непредсказуемым последствиям.
   В эту секунду старая гончая, лежавшая рядом с Элен Моубри, - той девушки, у которой были черные косы, - подняла голову, заметив перемену в голосе незнакомца. Она вскочила и подбежала к нему, начала его обнюхивать, и, в следующую секунду, бросилась на него с радостным лаем и начала лизать и ласкаться к нему самым невообразимым образом. Все присутствующие закричали от радости.
   - Это же Генри! - воскликнула Элен Моубри, вскакивая и бросаясь к нему в объятия. Это действительно был Генри. Он скинул пальто, которое было на нем, и снял фальшивую бороду, которую носил, чтобы скрыть лицо.
   Это была счастливая встреча. На многие мили вокруг вы не нашли бы другой такой исполненный радости дом. Генри вернулся к тем, кто любил его, и через месяц отпраздновали его свадьбу с кузиной Элен.
  
   ***
  
   Сэр Френсис Варни взглянул на часы. Они показывали без пяти минут полночь, и он вскочил на ноги. Тут же раздался громкий стук в дверь, разбудивший всех в доме.
  

Глава 32

Тысяча фунтов стерлингов - Предосторожность

   Варни застыл на месте и не говорил ни слова. Словно статуя, он стоял, устремив взгляд своих странных глаз на дверь. Через несколько секунд вошел слуга и сообщил:
   - Сэр, пришел человек, он говорил, что желает вас видеть. Он велел передать, что приехал издалека и что драгоценна каждая секунда, когда воды жизни быстро отступают.
   - Да! да! - выдохнул Варни. - Я знаю его. Приведи его сюда. Он... он мой старый друг.
   Он упал в кресло, по-прежнему не сводя взгляда с двери, через которую должен был появиться гость. Несомненно, какая-то ужасная тайна связывала сэра Френсиса Варни с человеком, которого он ждал - ждал, страшась и все же не смея отказаться от встречи. Послышались шаги - неторопливые и важные. Они на секунду замерли перед дверью в комнату, затем слуга распахнул ее, и вошел высокий мужчина. Он был запахнут в дорожный плащ, и каждый его шаг сопровождался звоном шпор.
   Варни встал, но не сказал ни слова. В течение некоторого времени мужчины молча стояли друг напротив друга. Слуга вышел из комнаты, закрыв дверь, так что никто не помешал бы их разговору. Однако, молчание затягивалось. Казалось, каждый хотел бы, чтобы первым заговорил оппонент.
   В облике незнакомца не было ничего примечательного, что могло бы объяснить беспокойство сэра Френсиса Варни. Это был мужчина, чей расцвет жизни остался позади. Он выглядел как человек, который долго боролся с судьбой, и время оставило на его лице следы, избороздив лоб глубокими морщинами.
   Если и имелась у него какая-то недобрая черта, то разве только глаза. Выражение их было самое безжалостное и жестокое, а взгляд - изучающий и подозревающий, словно этот человек постоянно прокручивал в голове какой-то проект, который затрагивал все человечество.
   Поняв, что, вероятно, Варни не заговорит первым, он позволил пальто свободно соскользнуть с его плеч и низким густым голосом проговорил:
   - Полагаю, вы меня ждали?
   - Ждал, - ответил Варни. - В этот самый день, в этот самый час.
   - Мне нравится, что вы так внимательны. С виду вы совсем не изменились с тех пор, как...
   - Молчите! Ни слова об этом больше. Разве не можем мы обойтись без ужасных воспоминаний о прошлом? Нет нужды напоминать мне о нем, и ваше появления здесь означает, что и вы тоже не забывчивы. Не говорите об этом ужасном происшествии. Не позволяйте словам принять форму, доступную человеческому пониманию. Я не могу, не смею слушать вас.
   - Что ж, как пожелаете, - ответил незнакомец. - Пусть наша встреча будет краткой. Вы знаете, с чем я прибыл?
   - Да. Это такое ужасное бремя, что о нем едва ли забудешь.
   - О, вы слишком изобретательны, и имеете наготове слишком много прекрасно продуманных планов, чтобы ощущать как тяжкое бремя условия нашего с нами соглашения. Почему вы так серьезно глядите на меня?
   - Потому, - отвечал Варни, весь дрожа, - потому, что каждая черта вашего лица возвращает меня к тому моменту, при воспоминании о котором я содрогаюсь; я не могу даже думать о нем с равнодушием или презрением. Перед моим внутренним взором проносится ужасная череда эпизодов, которые свели бы с ума любого человека, если бы привиделись ему во сне. Ужас этих ежегодных встреч висит надо мной подобно черной туче и терзает мне сердце; он подобен отвратительному инкубу, день за днем пьющему мою жизнь и тянущему меня в склеп, откуда я вышел.
   - Вы были среди мертвых? - спросил незнакомец.
   - Да.
   - И вы все еще смертны?
   - Да, - повторил Варни. - Да, я все еще смертен.
   - Ведь именно я вернул вас в мир, в котором, судя по вашему виду, спустя столь насыщенный событиями период времени для вас осталось не так уж много удовольствий. По-моему, вы похожи на...
   - Похож на то, что я есть, - перебил Варни. - Эта тема с пугающим постоянством затрагивается нами каждый год. За несколько недель до вашего появления меня начали преследовать ужасные воспоминания, и они останутся со мной после вашего ухода, до тех пор, пока вновь не обрету безмятежность. Посмотрите на меня. Разве я не изменился?
   - Изменились, - ответил незнакомец. - Я не хотел мучить вас болезненными воспоминаниями. Но мне кажется странным, что события, на которые вы намекали, произвели на вас такое тяжелое впечатление.
   - Я прошел через агонию смерти, - сказал Варни. - И вынужден вновь и вновь терпеть муки обновления тела и души. Не испытав подобного, вы не сможете даже отдаленно представить себе мои чувства.
   - Какая-то доля правды, может быть, в этом и есть. И все же вы, как мне кажется, в чем-то подобны мотыльку, летящему на пламя - вы находите некоторое удовольствие в разговорах о прошлом.
   - Правда в том, - сказал Варни, - что образы, наполняющие мой разум, ужасны. Они множатся и не оставляют меня двенадцать долгих месяцев. С вами, только с вами я могу говорить откровенно, сбросив маску, и тогда мне кажется, что я сбрасываю с себя нелегкое бремя жутких видений. Когда вы уходите, и отсутствуете достаточно долго, мои сны перестают наполняться ужасными образами - я обретаю какое-то подобие покоя, до тех пор, пока год не сделает полный оборот и не настанет день нашей встречи.
   - Я вас понимаю. Но, кажется, вы неплохо устроились здесь?
   - Я сдержал свое слово и известил вас о своем местоположении.
   - Верно, известили. Я и не думал упрекать вас. Никто так не мог бы так честно исполнять свои долговые обязательства, как вы. Я открыл для вас безграничный кредит, и вы можете продолжать жить, пока соблюдаете его условия.
   - Я не смею обманывать вас. Однако же сохранять верность вам значит обманывать сотню других людей.
   - Об этом я не могу судить. Удача, кажется, улыбается вам. Пока что вы меня не разочаровали.
   - Не разочарую и теперь, - сказал Варни. - Ужасные последствия этого мне слишком ясны. Я бы никогда не посмел.
   С этими словами он вынул из кармана бумажник и достал из него несколько банкнот, которые положил перед незнакомцем.
   - Тысяча фунтов стерлингов, - сказал он. - Как мы и договаривались.
   - Вы весьма точным. Не стану в ответ посылать вам тысячу благодарностей - мы слишком хорошо понимаем друг друга, чтобы тратить время на пустые любезности. Однако осмелюсь напомнить, что если бы я не нуждался так в ваших деньгах, вы не получили бы поблажку, благодаря которой платите меньше, чем могли бы в ином случае...
   - Довольно! Довольно! - воскликнул Варни. - Как странно, что именно ваше лицо я видел последним, когда мир померк для меня; и оно же было первым, что встретил мой взгляд, когда я вернулся к жизни! Вы все еще занимаетесь своим страшным ремеслом?
   - Да, - ответил незнакомец. - Еще годик, а затем отойду от дел, уступлю дорогу молодым и цепким.
   - И вы по-прежнему будете требовать от меня такую же сумму? - спросил Варни.
   - Нет. Я прихожу к вам в предпоследний раз. Я намерен быть по отношению к вам справедливым и щедрым. Вы не стары, и я не желаю совать вам палки в колеса. Как я уже говорил, исключительно нужда заставляет меня брать с вас плату за оказанную вам услугу.
   - Я вас понимаю и благодарю. В ответ на вашу любезность хочу сказать вот что: когда я содрогаюсь при виде вас, дело вовсе не в ужасе, который вы внушаете мне как человек. Дело в том, что ваш вид будет печальные воспоминания о былом.
   - Это мне ясно, - ответил незнакомец. - Смею надеяться, в этот раз мы расстанемся более дружески, нежели прежде. А когда мы увидимся снова, сознание того, что встреча эта последняя, прогонит одолевающие вас мрачные мысли.
   - Быть может! Но как серьезно вы смотрите на меня!
   - В самом деле. Меня весьма удивляет, что время не сгладило последствий, который, я полагал, должны были исчезнуть вслед за их причиной. Вы теперь похожи на человека, которого я помню, не больше, чем я похож на резвящееся дитя.
   - Я никогда не стану таким, каким был, - сказал Варни. - Никогда! Никогда! Я навсегда сохраню тот своеобразный и странный облик, которым наградила меня рука смерти. Я сам себя боюсь; а, чувствуя на себе исполненный любопытства пристальный взгляд, в глубине души я спрашиваю себя, догадывается ли хоть кто-нибудь, почему я столь не похож на других людей?
   - Нет. Можете быть уверены, что никто ничего не подозревает. Но теперь я вас оставлю. Мы расстаемся настолько дружески, насколько это возможно для людей в нашем положении. Однажды мы снова встретимся, а затем - попрощаемся навсегда.
   - Вы уедете из Англии?
   - Да. Вы знаете мое положение. Оно таково, что оставаться мне невозможно. В дальних краях я завоюю уважение и интерес к себе, на что не могу рассчитывать здесь. Мое состояние привлекает слишком много внимания, и лучшее, что я могу сделать, это набросить покров забвения на мою прошлую жизнь. Но я еще могу обрести счастье на склоне дней. Деньги, которые я время от времени получаю от вас, все же приятнее прочих, поскольку, хоть я и вымогаю их, пользуясь вашими страхами, вы меньше остальных упрекаете меня. Однако, прощайте.
   Варни позвонил в колокольчик, чтобы слуга проводил незнакомца до дверей. Не сказав друг другу более ни слова, собеседники расстались. Затем, оставшись один, загадочный владелец этого роскошного дома с облегчением перевел дух.
   - Кончено! Кончено! - воскликнул он. - Он получит еще одну тысячу фунтов раньше, чем думает. Я вышлю ему деньги как можно скорее. Наконец-то я буду спокоен на этот счет. Я выплатил немалую сумму, но то, что я приобрел, стоит этих денег. Ведь это моя жизнь! сама жизнь! То, что нельзя получить ни за какие богатства мира! И стоит ли жалеть о тысячах фунтов, попавших в руки этого человека? Нет! это правда, что некоторые радости жизни для меня невосполнимо утрачены. Правда и то, что для меня не существует земных привязанностей, что я избегаю общества, так же как и общество избегает меня. И все же, пока кровь течет в моих иссохших венах, я буду цепляться за жизнь.
   Он прошел во внутренний покой и, взяв с вешалки длинный темный плащ, запахнув него свое худое тело. Затем, со шляпой в руках, он покинул дом и, видимо, направился в сторону Беннерворт-Холла.
   Вероятно, то была весьма необычная смерть, если мысли о ней так угнетали такого лишенного человеческих симпатий человека, как сэр Френсис Варни. Каждое его действие подтверждало правдивость тех ужасных подозрений, которые сгущались вокруг него.
   Мы не можем теперь сообщить, был ли посвящен в его тайну тот человек, которому он вынужден был выплачивать столь крупные суммы. Но, судя по тону их беседы, именно так оно было.
   Возможно, незнакомец спас его от могильного тления, вытащив из склепа, и перенес его безжизненное тело в лесистую местность, куда беспрепятственно проникал холодный лунный свет. Теперь он требовал платы за свою услугу и за сохранение ее в тайне.
   Мы говорим, что так оно и могло быть, однако же остается возможность неожиданно отыскать более рациональное и естественное объяснение. Возможно, в книге жизни сэра Френсиса Варни нашим читателям откроется темная страница, которая представит его в свете сверхъестественного ужаса.
   Время и стремительная череда событий вскоре сорвет покров тайны, который ныне окутывает некоторых наших драматических персонажей.
   Будем надеяться, что дальнейшее развитие событий избавит прекрасную Флору Беннерворт от мрака отчаяния, окутавшего ее. Будем надеяться, что вскоре мы снова увидим ее улыбку; что щеки ее расцветут здоровым румянцем, что вернется плавность и легкость ее поступи, что она вновь будет радоваться жизни, даря окружающим счастье и впитывая его.
   И будем надеяться, что почтительный и бесстрашный влюбленный, которого ни время, ни трудности не способны разлучить с той, к кому он питает нежную привязанность; который прислушивается только к голосу своего благородного сердца, - будем же надеяться, что он будет вознагражден по заслугам, и что сияние бесконечного счастья будет только ярче после того, как развеется затмевавшая его мрачная туча.
  

Глава 33

Одинокая прогулка сэра Френсиса Варни - Удивительная встреча - Коварные замыслы

   Сэр Френсис Варни совершал свою одинокую прогулку, приняв самый печальный вид, какой только возможен для человеческого существа. Это могло бы сказать о многом, сочти мы для себя приемлемым строить предположения; однако кто посмел бы назвать человеком существо, вокруг которого час от часу сгущалась столь таинственная атмосфера?
   Мы неохотно принимаем веру в сверхъестественное, и не склонны наделять человечество необычными способностями; но отнюдь не единичные факты и события, связанные с образом жизни и поступками этого человека, наводят на вызывающие дрожь мысли. Если он действительно смертный, то все-таки он наделен некоторой силой, превосходящей возможности прочих людей, и бродит по земле с какими-то нечистыми намерениями, разгадать которые неспособен обычный человек с обычными, дарованными природой способностями.
   В молчании и одиночестве он шел по живописной сельской местности, полной очарования холмов и лугов. Он, очевидно, стремился добраться до Беннерворт-Холла кратчайшим путем, и во тьме ночи - ибо луна еще не взошла, - он обнаружил совершенное незнание окрестностей, выбрав самый неудобный маршрут.
   На ходу он часто принимался бормотать себе под нос неразборчивые слова. По большей части они относились к странному разговору, произошедшему недавно между ним и его гостем - тем самым человеком, который, вследствие неких загадочных обстоятельств, очевидно, обрел над ним власть и мог требовать от него более чем значительных денежных сумм.
   И все же, судя по некоторым словам, вырвавшимся, скорее, бессознательно, он думал об этом разговоре без гнева. Скорее, разговор вызвал в его памяти горькие и болезненные воспоминания, которые не потускнели с течением времени.
   - Да, да! - проговорил он, остановившись на краю рощи - той самой, в которой он некогда скрылся от преследовавших его Маршдейла и Беннервортов. - Да, сам вид этого человека воскрешает в памяти все ужасные подробности этой невероятной трагедии, которую я никогда, никогда не забуду. Никуда мне не деться от воспоминаний, и все-таки один только вид этого человека заставляет меня вновь пережить ужасные мгновения, и в малейшие события того полного страданий периода времени вновь предстают в моем воображении в самых ярких красках. Эти повторяющиеся визиты сильно на меня действуют. Месяцами я живу в страхе перед ними, и месяцами не могу оправиться от полученного шока. "Еще раз, - сказал он, - еще только один раз", - и мы никогда больше не встретимся. Что ж! быть может, прежде чем наступит срок, я найду способ предотвратить его визит, и, наконец, избавлюсь от мучительного ожидания.
   Он стоял на краю рощи и глядел в сторону Беннерворт-Холла. В тусклом свете, который струился с посветлевшего неба, он мог различить очертания старинного фасада и похожие на бойницы окна; ему были хорошо видны окрестные сады и ряд величественных елей, защищающих дом от ветра. И пока он смотрел, внутри него поднялось сильное волнение, которое, казалось бы, ни на секунду не могло посетить существо, столь слабо подверженное человеческим эмоциями.
   - Я хорошо знаю это место, - проговорил он. - Та наполненная событиями ночь, когда я появился здесь, и когда страх перед моим появлением толкнул на преступление, хуже которого только убийство, - та ночь была точно такая же, как эта. Вокруг царили тишина и покой, и тот человек предпочел броситься навстречу смерти, нежели дожидаться ее от моей руки. Все это совершенно расстроило мои планы! Мне бы хотелось обладать бОльшим состоянием. Тогда бы я обрел возможность распоряжаться судьбами тех, кто ныне унижает меня. Но мое время еще придет. Я все еще надеюсь, что когда-нибудь обрету власть, которой так страстно желаю, и магическую силу, которая намного превосходит мои нынешние способности и которая откроет передо мной невероятные возможности.
   Плотнее запахнувшись в плащ, он заскользил вперед присущей ему плавной и бесшумной походкой. Машинально он огибал преграждавшие ему путь канавы и изгороди. Несомненно, он часто пользовался этой дорогой, иначе не находил бы путь с такой легкостью. Теперь он находился у края посадки, которая в некоторой степени скрывала от взглядов прохожих прилегающий к дому парк. Здесь он остановился, как бы в нерешительности. Или, быть может, он пришел сюда без определенных намерений - или же с намерениями, но без четкого плана, позволяющего осуществить их.
   Мечтал ли он снова пробраться в спальни Беннерворт-Холла, приняв вид того ужасного существа, с которым обитатели дома уже мысленно связали его? Он был бледен, насторожен и весь дрожал. Мог ли он так скоро снова испытать потребность в обновлении своей жизненной силы тем самым страшным способом, который приписывают вампирам, вынужденным влачить свое жалкое существование?
   Возможно также, что он размышлял над тем, чтобы с новой силой раздуть пламя безумия в рассудке прекрасной девушки, которую он принес столько несчастий.
   Он прислонился к стволу старого дерева, и казалось, что его странные, стеклянно блестящие глаза впитывали малейшие отблески света, отчего начинали светиться с необычайной яркостью.
   - Я должен стать хозяином Беннерворт-Холла, и я стану им, - проговорил он. - Я должен добиться этого. Я жизнь положу на то, чтобы завладеть им. И тогда собственными руками я по камешку, по кирпичику разберу его и отыщу тот тайный клад, о котором никто, кроме меня, даже не подозревает. Мне все равно, придется ли действовать силой или обманом, пускать в ход уговоры, лесть или угрозы. Цель оправдает все средства. Да! даже если придется идти через кровь, я добьюсь своего.
   Священная тишина и покой ночи являли разительный контраст с той гневной бурей, которая поднялась в груди этого жуткого человека. Со стороны Беннерворт-Холла не доносилось ни звука, лишь вдалеке время от времени в ночной тишине раздавался лай сторожевого пса или мычание коров. Вся природа хранила молчание, когда глухой загробный голос этого человека - если только он был человек, - всколыхнул воздух. Небрежной походкой, словно ему было все равно, куда идти, он снова двинулся к дому, и вскоре оказался рядом с маленькой беседкой, где было так приятно уединиться, и где взволнованная Флора беседовала к тем, кого любила со страстью, неведомой низким душам.
   Едва ли из беседки можно было увидеть дом, ибо ее так густо оплели вечнозеленые и цветущие растения, что она скорее походила на творение самой природы, которая заботливо окружила ее пышным цветочным великолепием.
   Вокруг беседки ночной воздух был напоен чудесными запахами. Смешанные ароматы множества цветов превратили это место в настоящий рай. Но какой печальный контраст с красотой и пышностью природы являл собой то, кто стоял посреди этого великолепия! Он был неспособен почувствовать всю ее прелесть и оценить по достоинству ее торжество.
   - Зачем я здесь? - проговорил он. - Здесь, без ясных намерений и без цели, словно какой-то скряга, который зарыл свое богатство так глубоко в землю, что уже не надеется когда-нибудь увидеть его при свете дня. Я брожу вокруг этого места, где - я чувствую, я знаю! - спрятаны мои сокровища, хотя я не могу ни взять их в руки, ни насладиться их сверкающим великолепием.
   Проговорив это, он скорчился, словно пойманный с поличным - ибо ясно услышал звук шагов со стороны парка. Такими легкими, такими летящими были эти шаги, что при свете дня даже жужжание насекомых заглушило бы их. Но он, этот преступник, этот человек с низкими и злобными замыслами, услышал их. Услышал и нырнул в самую гущу кустарника, укрывшись от взоров в гуще ароматных растений.
   Был ли это кто-то, подобно ему незваным и нежданным гостем проникший в парк? Или кто-то заметил его вторжение в частные владения и шел с намерением предать его такой смерти, которая положила бы конец даже существованию вампира?
   Шаги приближались, и он пригибался все ниже и ниже, так что его трусливое сердце билось уже у самой земли. Он знал, что оружия у него нет - что было для него весьма необычно и объяснялось его взволнованным состоянием, вызванным появлением в его доме загадочного незнакомца, чье присутствие всколыхнуло в нем множество противоречивых чувств.
   Легкие шаги все приближались и приближались, и грызущий его страх мешал ему понять, что звук их не свидетельствовал ни об осторожности, ни о вероломстве, а говорил лишь об изяществе и легкости движений идущего человека.
   Небо было затянуто облаками, но луна, должно быть, уже взошла, ибо сквозь облака сочилось бледное сияние, и ночь стала светлее. На всем лежал рассеянный свет, предметы почти не отбрасывали теней, и их очертания были отчетливы и не путали взгляд.
   Он устремил взгляд в направлении, откуда доносились шаги, и тогда его страх за собственную безопасность отступил, ибо он увидел женскую фигуру, которая медленно шла прямо на него.
   Его первым порывом было встать, ибо, скользнув по женщине взглядом, он узнал Флору Беннерворт. Но ему хотелось узнать, что заставило ее придти сюда в такое время, и сильнейшее любопытство удержало его на месте. Он затаился. Но если удивление сэра Френсиса Варни при виде Флоры Баннерворт, бродящей ночью по парку, было велико, то изумление наших читателей, знакомых с нею, превзойдет его во сто крат. И когда мы поразмыслим, нам покажется весьма странным, что после того, как святость ее спальни была столько грубо нарушена ужасным полночным гостем, она смогла набраться мужества для одиноких прогулок по парку в столь поздний час.
   Разве ее не страшила встреча со сверхъестественным существом? Разве она не содрогалась при мысли о том, что может стать добычей его безжалостных когтей? Разве она не думала, что каждый шаг уводит ее все дальше от тех, кто готов был поддержать ее, нуждайся она в помощи? Вероятно, ответ на все это вопросы - нет, ибо она шла вперед, не скрываясь и не думая о возможном присутствии поблизости своего мучителя.
   Но взглянем на нее еще раз. Как странно она движется и до чего похожа на призрак! Кажется, в ее облике нет ничего необычного, но она скользит по старому парку, словно бледная тень прошлого. Она очень бледна, на ее челе лежит печать страданий; на ней пеньюар, который мягко облегает ее тело. Она идет и идет вперед, к беседке, которая, возможно, священна для нее, поскольку является свидетельницей пылких клятв, слетавших с губ Чарльза Холланда, чья судьба теперь окутана тайной.
   Неужели безумие овладело этой прекрасной девушкой? Неужели ее крепкий рассудок помутился, не выдержав тяжких испытаний? И она идет, властительница фантастического царства, созерцая материальный мир потусторонним взглядом, избегая того, что хотела бы найти, и, возможно, отыскивая то, чего в здравом рассудке хотела бы избежать.
   Такое впечатление она произвела бы на любого, кто увидел бы ее в эту минуту и кому известно было бы, через какие испытания ей пришлось пройти недавно; но мы избавим наших читателей от столь печальных мыслей. Мы старались внушить читателям любовь к Флоре Беннерворт, и мы уверены, что добились этого. Поэтому мы избавим их, пусть на несколько кратких мгновений, от размышлений о постигшей девушку жестокой участи и о том, что ее ясный и твердый ум, которым мы так восхищались, потерял способность мыслить разумно. Нет! благодарение небу, такого не случилось. Флора Беннерворт не безумна, но находится под странным воздействием необычного сна, рисующего в ее воображении картины, которым нет места нигде, кроме как в эфирном королевстве фантазии. Она покинула свою спальню и пришла в это укромное место, где некогда встречалась со своим возлюбленным и выслушивала самые благородные уверения в верности, какие только сходили когда-либо с человеческих уст.
   Да, она спит, но с точностью, присущей всем сомнамбулам, она следовала хорошо известными ей тропинками, и медленно, но уверенно приближалась к беседке. Увы, ее видения не подсказывали ей, что там притаился самый пугающий призрак, какой она только могла вообразить - сэр Френсис Варни. Тот, который встал между ней и тем, что более всего радовало ее сердце. Тот, который разрушил все надежды на счастье и сделал так, что ее нежные привязанности стали причиной для бесконечных тревог, тогда как могли бы быть благословением. О! Если бы она могла вообразить хотя бы на мгновение, что он здесь, какой ужас объял бы ее, вынудив броситься назад, под защиту надежных стен, где она могла бы найти спасение от ужасных объятий вампира, и где ее встретили бы друзья, которые смело заслонили бы ее от любой опасности.
   Но она ничего не знала, и шла вперед, пока край ее одежды не коснулся лица сэра Френсиса Варни.
   А он был в ужасе! Он не смел пошевелиться! Не смел заговорить! Он решил, что она умерла, и ее дух явился, чтобы совершить страшную месть. Эта мысль сковала его ужасом, и он лишился способности двигаться и говорить.
   Как было бы чудесно, если бы Флора покинула это место и направилась домой, пока его трусливое сердце изнемогало от страха, погрузив его в оцепенение. Но, к несчастью, она не сделала этого. Она опустилась на резную скамью, где сидела, когда Чарльз прижимал ее к сердцу; в ее сон ворвалось воспоминание о его чистой любви, и самым мелодичным и нежным голосом она проговорила:
   - Чарльз! Чарльз! Любишь ли ты меня по-прежнему? Нет, нет ты не покинешь меня. Спаси меня, спаси меня от вампира!
   Она задрожала, и сэр Френсис Варни услышал рыдания.
   - Ну и глупец же я, - пробормотал он, - если так испугался. Она спит. Такое часто случается, когда воображение расстроено. Она спит, и, быть может, это удобный случай заставить еще сильнее страшиться моего появления, и Беннерворт-Холл станет для нее ужасным, невыносимым местом. А я хорошо знаю, что если уедет она, то уедут и все остальные. Дом опустеет, а мне этого и надо. Он приобретет такую зловещую репутацию, что никто, кроме меня - который эту репутацию и создал, - не отважится переступить его порог: дом, как провозгласит молва, населенный призраками; дом, отданный вампиру. Да, он станет моим, это самое подходящее для меня жилище. Я поклялся, что он станет моим, и я сдержу клятву.
   Он встал и медленно двинулся к входу в беседку. Туда он мог перейти, не потревожив Флору, поскольку скамья, на которой она сидела, находилась у противоположной стены. Там он остановился, и верхняя половина его худого тела ясно обрисовалась на фоне гораздо более светлого неба, так что, не будь Флора погружена в сонный транс, она сразу увидела бы, кто находится с ней рядом в этом некогда любимом месте. Это место все еще было освящено благородными и чистыми чувствами, но в дальнейшем ему суждено было навечно остаться связанным с этим ужасным призраком отчаяния.
   Но она не могла видеть это ужасное существо. Закрыв руками лицо, она плакала.
   - Несомненно, он любит меня, - восклицала она сквозь слезы. - Он сказал, что любит меня, а он ничего не говорит просто так. Он все еще любит меня, и я еще увижу его лицо! О Боже! Чарльз! Чарльз! Вернешься ли ты ко мне? Тот, кто сказал бы мне, что он не любит меня, осквернил бы саму любовь!
   - Ха! - пробормотал Варни. - Это ее первое чувство, и оно надежно укрепилось в ее сердце. Она любит его! а какие чувства испытывают люди по отношению ко мне? Вряд ли я числюсь в немаленьком списке, в котором записаны все представители человечества. Я не похож ни на кого из живущих на земле, и тем не менее я живу. Я никого не люблю и не ожидаю ни от кого любви, но я обращу человечество в рабство, и лесть тех, кто в глубине сердца ненавидит меня, будет для моих ушей такой же приятной музыкой, как если бы эти восхваления были искренними. Я поговорю с этой девушкой. Она не потеряла рассудок - но это может случиться.
   Когда Варни сделал два шага к прекрасной Флоре, лицо его выражало дикую ненависть.
  

Глава 34

Угроза и ее последствия - Спасение - Сэру Френсису Варни грозит опасность

   Сэр Френсис Варни снова остановился, и в течение нескольких секунд пожирал глазами беспомощную девушку, которую он назначил себе в жертвы. В его лице не было ни тени жалости, ни малейшего проблеска человеческой доброты вы не прочитали бы в его дьявольских чертах. И если он медлил и отсрочивал ужасный удар, который был нацелен в самое сердце этого несчастного, но прелестного создания, но вовсе не потому, что в нем шевельнулись человеческие чувства, а лишь потому, что хотел немного потешить свое воображение мыслями о том, как эффективнее осуществить свой злодейский замысел.
   А друзья, которые немедля бросились бы к ней на помощь; друзья, которые пожертвовали бы ради нее всем, даже своими жизнями, - увы, они спали, и не знали об опасности, грозящей девушке. Она была одна, вдали от дома, на грани потери рассудка, и ужасный, безумный сон вступил в свои права.
   Но она по-прежнему спала, если только этот полусон-полубодрствование имеет ту же природу, что и обычный сон. Она все еще спала, и печально взывала к своему возлюбленному. И в ее нежном, умоляющем голосе, который мог бы смягчить самое жестокое сердце, слышалось глубокая убежденность в неизменности его любви.
   Само звучание имени Чарльза Холланда, казалось, раздражало сэра Френсиса Варни. Он сделал нетерпеливый жест, когда она снова повторила имя любимого, а затем, ступив вперед, он остановился в шаге от сидящей девушки и проговорил вселяющим страх голосом, четко разделяя слова:
   - Флора Беннерворт, проснитесь! Проснитесь! Посмотрите на меня, хотя вид моего лица поразит вас и повергнет в пучину отчаяния. Проснитесь! Проснитесь!
   Но не звук его голоса пробудил ее от странного сна. Говорят, что те, кто находится в этом удивительном состоянии, невосприимчивы к звукам, тогда как легкое прикосновение немедленно их разбудит. Так что сэр Френсис Варни, обращаясь к Флоре, прикоснулся к ее руке своими холодными, костлявыми пальцами. Вскрик сорвался с ее губ, и хотя сознание ее и воспоминания еще путались, она все же очнулась от сомнамбулического транса.
   - На помощь! На помощь! - закричала она. - Боже милосердный! Где я?
   Варни не отвечал, только протянул к ней свои длинные худые руки, как будто хотел обхватить ее. И хотя он не касался ее, бегство стало невозможным. Тот, кто пожелал бы спастись, должен был сперва вырваться из его ужасных объятий.
   Она не видела ничего, кроме лица и фигуры того, кто препятствовал ее бегству, но и этого было достаточно. Ее охватил невыразимый ужас, парализовавший все ее члены. О том, что она жива, свидетельствовали только вырвавшиеся у нее слова:
   - Вампир! Вампир!
   - Да, - ответил Варни. - Вампир. Флора Беннерворт, вы знаете, кто я - вампир Варни. Ваш полуночный гость на пиршестве крови. Я вампир. Поглядите на меня, не отводите взгляд. Лучше, если вы не станете избегать меня, а поговорите со мной, чтобы я мог научиться любить вас.
   Флора дрожала, словно в лихорадке, и была бледна, как мраморная статуя.
   - Ужасно! - проговорила она. - Почему Господь не прислушается к моим мольбам и пошлет мне смерть?
   - Тише! - сказал Варни. - Ни к чему разукрашивать цветистыми словесами то, что само по себе достаточно ужасно и не нуждается в романтическом обрамлении. Флора Беннерворт, вас преследуют, и этот преследователь - я, вампир. Это моя судьба; ибо существуют законы как для видимых, так и для невидимых творений, которые заставляют даже таких существ, как я, играть свою роль в великой драме жизни. Я вампир, и чтобы поддерживать жизнь в этом теле, я должен пить кровь.
   - О, ужас, ужас!
   - Но я предпочитаю молодость и красоту. Я вынужден пить кровь таких, как вы, Флора Беннерворт, чтобы поддержать свои иссякающие силы. Но никогда еще за всю мою жизнь - а она длится дольше века, - никогда еще я не испытывал жалости к своим жертвам - никогда, пока не увидел вас, воплощение изысканного совершенства. Даже когда живительная влага, исходящая из ваших вен, согревала мое сердце, я жалел и любил вас. О, Флора! Теперь даже я с болью думаю о том, что я такое!
   В его голосе и жестах сквозила печаль, а слова прозвучали настолько искренне, что страх Флоры несколько отступил. Она истерически зарыдала, поток слез хлынул из ее глаз, и она проговорила почти неслышно:
   - Может быть, Господь даже к вам будет милостив!
   - Молитесь за меня! - воскликнул Варни. - Господь знает, как я нуждаюсь в ваших молитвах. Быть может, на крыльях ночи они воспарят к трону Владыки. Быть может, священные ангелы нашепчут их на ухо Господу. О, Господь знает, как я нуждаюсь в ваших молитвах!
   - Ваши слова, - сказала Флора, - остужают разыгравшееся воображение, и даже вашу близость лишают отчасти того тягостного впечатления, которое она производит на всех.
   - Молчите и слушайте, - ответил вампир. - Вы должны узнать больше, прежде чем говорить о том, что так напугало вас недавно.
   - Но я как попала сюда? - спросила Флора. - Ответьте мне. Какая неземная сила помогла вам привести меня сюда? Если я должна выслушать вас, почему бы нам не поговорить в другом месте и в более приемлемое время?
   - Я обладаю властью, - сказал Варни, который заключил из слов Флоры, что она готова поверить этому высокомерному утверждению. - Я обладаю властью достаточной, чтобы подчинить все своему желанию. Я привел вас сюда, чтобы вы услышали то, что сделает вас счастливее.
   - Я выслушаю вас с вниманием, - сказала Флора. - Я уже больше не дрожу. По жилам моим струится лед, но виною тому холодный ночной воздух. Я выслушаю вас.
   - Хорошо. Флора Беннерворт, я был свидетелем тому, как время изменяет людей и предметы, и я ни о чем не жалел. Я видел падение империй, и не печалился о честолюбивых замыслах, рассыпавшихся в пепел. Я видел, как могилы смыкались над молодыми и красивыми людьми - над теми, кого я своей неуемной жаждой крови обрек смерти. Прошло времени много больше, чем длится человеческая жизнь, но я никого никогда не любил.
   - Разве может подобное вам существо испытывать земную страсть? - спросила Флора.
   - Почему же нет?
   - Любовь для вас или слишком земное, или слишком небесное чувство.
   - Нет, Флора, нет! Возможно, это чувство родилось из жалости. Я избавлю вас - избавлю от того ужаса, который преследует вас.
   - О! Пусть небеса будут милостивы к вам в час нужды.
   - Аминь.
   - Возможно, на небесах вы изведаете покой и радость.
   - Слабая и бессмысленная надежда - но если она сбудется, то лишь благодаря вашему вмешательству, Флора. Ваша душа уже оказывает благотворное действие на мою измученную душу, и пробуждает в сердце желание совершить хотя бы один бескорыстный поступок.
   - Это желание должно воплотиться в дело, - сказала Флора. - Милосердие Небес безгранично.
   - Ради вас, Флора, я буду в это верить. Есть одна особенность у представителей моей ненавистной расы: если мы найдем человека, который нас полюбит, мы получим свободу. Если перед лицом Господа вы согласитесь стать моей, вы вырвете меня из когтей моей ужасной судьбы. Вы чисты и обладаете множеством добродетелей, и я, быть может, еще познаю небесное блаженство. Вы станете моей?
   Облака разошлись, выглянула луна, и ее лучи осветили ужасные черты вампира. Казалось, он только что выбрался из склепа, и временно обрел власть уничтожать красоту и гармонию природы, и ввергать чистые души во мрак безумия.
   - Нет, нет, нет! - вскричала Флора. - Никогда!
   - Довольно! - сказал Варни. - Я получил ответ. Это был никудышный план. Я все же вампир.
   - Оставьте меня!
   - Кровь!
   Флора упала на колени и воздела руки к небесам.
   - Пощады, пощады! - воскликнула она.
   - Кровь! - проговорил Варни, и она увидела его ужасные, похожие на клыки, зубы. - Кровь! Вот, Флора Беннерворт, девиз вампира. Я просил вас о любви, вы отказали - теперь примите наказание.
   - Нет, нет! - ответила Флора. - Даже вы не можете быть настолько несправедливы, ведь вы недавно говорили так разумно и здраво. При всем уважении, вы должны понять, что я - безответная жертва, страдалица, но родилась я не для того, чтобы страдать. Я та, которая живет в мучениях, и не потому, что провинилась чем-либо, не потому, что эгоистична, лжива, или горда, а лишь потому, что вы сошли необходимым, ради продления своего ужасного существования, напасть на меня - что вы и осуществили. Честью, гордостью, справедливостью - чем мне оправдать свою неспособность принять выбор, который лежит за гранью человеческих возможностей? Я не могу любить вас.
   - Это достойно сожаления. Флора Беннерворт, неужели вы хотя бы на время не согласитесь стать моей, чтобы спасти себя и меня?
   - Какое ужасное предложение!
   - Значит, я обречен на долгие годы отчаяния и одиночества. И все же я люблю вас, и это самое искреннее, самое бескорыстное чувство, какое когда-либо зарождалось в моей груди. Я готов служить вам, хотя вы не можете меня спасти. Кроме того, у вас есть возможность избавиться от моих посягательств.
   - О! Это чудесно! - воскликнула Флора. - Что же это за возможность? Скажите, что мне нужно сделать, и вся благодарность, которую только может предложить несчастная с разбитым сердцем тому, кто избавит ее от страданий, будет вашей.
   - Слушайте же, Флора Беннерворт, я поведаю вам о некоторых подробностях таинственной жизни существ, подобных мне; ни один смертный не был посвящен в эти тайны.
   Флора внимательно смотрела на него и слушала, как с самым серьезным и убежденным видом он излагает ей сведения о физиологии того удивительного класса существ, к которому он, судя по всему, принадлежал.
   - Флора, - начал он, - не то чтобы я был так влюблен в жизнь, которую мне приходится поддерживать способом столь страшным, что я стал воплощением ужаса для вас и ваших близких. Поверьте, что если мои жертвы, которых моя ненасытная жажда крови сделала несчастными, страдали, то и я, вампир, изведал невыразимую боль. Таковы таинственные законы нашего существования, что по приближении времени, когда иссякающая жизненная сила требует подпитки из теплого животворного источника человеческой крови, в нас возрастает непреодолимая жажда жизни, и наконец, в пароксизме безумия, отметая человеческие и божественные законы, мы начинаем искать жертву.
   - Это ужасно! - сказала Флора.
   - Да, ужасно. Затем, когда страшная трапеза закончена, сердце бьется ровно, и истраченная жизненная энергия восстановлена, мы снова успокаиваемся, но вместе со спокойствием приходит ужас, невыносимая боль сомнений, и мы страдаем сильнее, чем это можно выразить словами.
   - Мне жаль вас, - сказала Флора. - Несмотря ни на что, мне вас жаль.
   - Вероятно, я достоин жалости, если это чувство возникло в вашей душе. Я достоин вашей жалости, Флора Беннерворт, ибо никогда еще на земле не пресмыкался такой жалкий мерзавец, как я.
   - Продолжайте же.
   - Я постараюсь быть кратким, насколько это возможно. Однажды напав на человека, мы испытываем странную потребность найти его и снова пить его кровь. Но я люблю вас, Флора. Те жалкие остатки чувств, которые еще теплятся во мне, подсказывают, что вы чисты и сильны духом. Я хотел бы спасти вас.
   - О! скажите, как мне избежать страшной участи.
   - Это возможно, только если вы покинете это место. Бегите отсюда, умоляю вас! Уезжайте как можно быстрее. Не медлите - не оглядывайтесь с сожалением на этот старинный дом. Я останусь в этих местах на много лет. Я потеряю вас из виду и не буду преследовать. В силу некоторых обстоятельств, я вынужден задержаться здесь. Бегство - единственный способ избежать той ужасной участи, которой обречен я.
   - Но скажите, - проговорила Флора после паузы, во время которой она, кажется, собиралась с мужеством, чтобы задать какой-то страшный вопрос. - Скажите, правда ли, что тот, кто пережил нападение вампира, после смерти сам становится одним из этих жутких существ?
   - Именно так пополняется это ужасное племя, - ответил Варни. - Но время и обстоятельства должны способствовать развитию новой сверхъестественной жизни. Вы, однако, вне опасности.
   - Вне опасности! О! повторите это еще раз.
   - Да, вне опасности. Не раз и не два ваша смертная плоть должна подвергнуться нападению вампира, чтобы обрести способность существования в новой ипостаси. Эти нападения должны часто повторяться, и смертное существование должно оборваться, причем вследствие именно нападений, прежде, чем смертельный исход будет предотвращен.
   - Да, да, понимаю.
   - Если бы вы оставались моей жертвой на протяжении лет, жизненные силы медленно покидали бы вас, вы угасали бы, подобно умирающему огоньку пламени, который сжигает больше топлива, чем получает; до тех пор, пока последнее нападение не оборвало бы вашу жизнь, и тогда, Флора Беннерворт, вы стали бы вампиром.
   - О! Какой ужас!
   - Если бы случайно, или намеренно, мимолетный отблеск холодного лунного света коснулся бы ваших безжизненных останков, вы восстали бы из мертвых и стали бы одной из нас - вселяя страх и сея вокруг себя опустошение.
   - О! Я хотела бы избежать этого, - сказала Флора. - Надежда спастись от такой ужасной участи подвигнет меня к действиям; если бегство может спасти меня - бегство из Беннерворт-Холла, я не остановлюсь, пока между мной и этим домом не пролягут моря и континенты.
   - Что ж, хорошо. Пока что я могу рассуждать хладнокровно. Еще несколько месяцев, и я почувствую, как меня охватывает смертный холод, а затем настанет безумное возбуждение, которое, спрячься вы хотя бы за тройными железными дверьми, снова погонит меня в вашу спальню, чтобы снова сжать вас в моих объятьях, снова сосать из ваших вен влагу, продлевающую жизнь, и снова заставить вашу душу содрогаться от ужаса.
   Нет нужды напоминать мне о прошлом, чтобы побудить меня к действию, - сказала Флора, вздрогнув.
   - Вы покинете Беннерворт-Холл?
   - Да, да! - ответила Флора. - Так тому и быть. Даже комнаты напоминают об ужасных сценах, разыгравшихся в них. Я уговорю своих братьев и матушку, и всех остальных уехать. Где-нибудь в далеких странах мы найдем себе убежище. Там даже мы сможем думать о вас более с грустью, нежели с гневом; более с жалостью, нежели с упреком; более с любопытством, нежели с отвращением.
   - Так тому и быть, - сказал вампир и сжал руки, как бы воздавая благодарность за то, что смог принести покой в сердце того, кто, по его вине, оказался на краю отчаяния. - Так тому и быть. И даже я буду надеяться, что чувства, подвигнувшие такое несчастное и одинокое существо, как я, попытаться привнести мир в человеческое сердце, зачтутся мне, когда я предстану перед лицом Господа!
   - Зачтутся! - ответила Флора.
   - Вы так думаете?
   - Да, и я буду за это молиться.
   Казалось, вампир был крайне взволнован.
   - Флора, - сказал он, - знаете ли вы, что это место вошло в летопись вашего семейства как место ужасной катастрофы?
   - Верно, - ответила Флора. - Я знаю, на что вы намекаете. Все знают об этом событии. Но для меня это болезненная тема, и я не хотела бы обсуждать ее.
   - Я бы ни за что не стал на этом настаивать. Ваш отец, на этом самом месте, совершил печальный поступок, который привел его незваным к Божьему суду. Это событие вызывает во мне странное, дикое любопытство. Не могли бы вы, в благодарность за то добро, которое я пытался сделать для вас, удовлетворить его?
   - Не понимаю, что вы имеете в виду, - сказал Флора.
   - Выражусь более ясно. Вы помните тот день, когда ваш отец испустил дух?
   - Слишком хорошо помню.
   - Вы видели его, или, быть может, говорили с ним перед тем, как был совершен этот прискорбный поступок?
   - Нет. Он заперся в одной из комнат.
   - Ха! В какой именно комнате?
   - В той, где я спала той ночью, когда...
   - Да, да! та комната с портретом - с этим говорящим портретом, глаза которого, кажется, бросают вызов вошедшему в комнату.
   - Да, именно так.
   - Провел там несколько часов в молчании! - добавил Варни задумчиво. - И оттуда он отправился в парк, где испустил дух в беседке?
   - Так и было.
   - Тогда, Флора, прежде чем попрощаться с вами...
   Прежде чем он договорил, послышались быстрые шаги, и позади Варни, в проеме двери, появился Генри Беннерворт.
   - Месть свершится! - вскричал он. - Теперь, подлая тварь, оскверняющая своим существованием землю, ужасная пародия на человека, ты умрешь, если только рука смертного сможет повергнуть тебя!
   Крик сорвался с губ Флоры; она бросилась мимо Варни, который отступил в сторону, и прильнула к брату, который тщетно попытался пронзить вампира шпагой. Это был критический момент. И если бы присутствие духа изменило Варни, который был безоружен, он был бы сражен шпагой Генри. Однако вскочить на скамью, с которой встала Флора, и выломать, ударив всем телом, несколько прогнивших и непрочных панелей из задней стены беседки было делом одной секунды. И прежде чем Генри смог освободиться от объятий Флоры, вампир Варни сбежал, и шансов догнать его было не больше, чем в прошлый раз, когда он скрылся в роще и затерялся между деревьями.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"