ОГЛАВЛЕНИЕ

27 декабря 1910г. среда

31 декабря 1910г. воскресенье

1 января 1911г. понедельник

2 января 1911г. вторник

3 января 1911г. среда

4 января 1911г. четверг

5 января 1911г. пятница

7 января 1911г. воскресенье

11 января 1911г. четверг

12 января 1911г. пятница

13 января 1911г. суббота

14 января 1911г. воскресенье

15 января 1911г. понедельник

16 января 1911г. вторник

27 декабря 1910г. среда

к оглавлению

   Позёмка взвивалась до колен, путалась в крыльях. Я не чувствовала холода, хоть понимала, что должна бы. Поле с былинками трав, светлеющих в темноте хрупкими вешками долгого пути, я прошла его напрямик, не ощутив босыми ногами твёрдых комков мёрзлой земли. За полем, сквозь ряды яблонь, виднелась дорога и серая стена с чугунными воротами.

   Небо затянуло тучами, но я знала, что рисунок звёзд там иной, чем был прежде. Ноги уверенно ступали по холоду земли, едва касаясь отпечатков следов и луж, подёрнутых мутным бельмом тонкого льда.

   За стеной качались верхушки старых тополей. Я тронула кончиком крыла чёрный прут обвитой плющом калитки, и та нехотя пошла внутрь. В замерший сад, сквозь который вела дорожка из светлых камушков, едва видных под слоем листвы.

   Где-то слева, невидимая для меня, стояла маленькая мраморная беседка, а справа, за последним тополем, статуя танцующей девушки.

   Под пристальными взглядами каменных изваяний я прошла к пустому и тихому дому в чёрной паутине плюща. На ступенях, слежавшимися кучками, гнили листья, занесённые сюда ещё осенью. В вазах каменных перил торчали мёртвые кусты чертополоха.

   Остановясь перед входной дверью, я провела пальцами по замку, оставляя крохотные частички крыльев оседать на железе изморозью.

   Замок осыпался, и дверь медленно поползла внутрь в темноту, пахнущую пылью и старым деревом.

   В полумраке коридора, оброненная в спешке, лежала маленькая замшевая перчатка. Я наклонилась, поднимая её, неожиданно вспомнив, как звали зеленоглазую фэйри...

   Тишина, пустота, пыль, давно остановившиеся часы... В гостиной, на овальном столе, укрытом ажурной скатертью, стояла хрустальная ваза с высохшими яблоками.

   Осторожные сквознячки, поскрипывая дверями, проносились у ног. Где-то на чердаке тихо вздохнул и замолчал ветер. Как будто лёгкие шаги скользнули мимо меня, вверх по ступеням лестницы.

   Я поднялась на второй этаж и замерла перед картиной выше моего роста. На белом песчаном пляже, вполоборота, глядя на заходящее солнце, сидела девушка из морского народа. Сцепленные в замок пальцы обхватывали прикрытые тканью колени. Браслеты на запястьях - одна из модификаций военной модели, с крупными фильтр-кристаллами на каждом сегменте.

   Я невольно опустила взгляд на свои руки - оружия не было!..

   Ничего не было!!!

   Сердце зачастило и пропустило удар. Крылья выплеснулись защитным коконом. Но тут же пришло понимание, что опасности нет. И стены этого дома хранят слабый след защитного кольца. И восстановить его будет просто. И этот дом - мой. Именно сюда я шла так долго.

   И здесь меня некому больше ждать...

   Рой голосов зашептал сквозь биение крови в висках... Колени подогнулись. Я пыталась уцепиться крыльями за стены, но вокруг не было ничего, только я сама - его картина... Движение кисти - тень на складке ткани возле локтя. Запах краски. Пальцы дрожат, но не от холода...

   Освещение изменилось - ночная темнота истаивала. Я моргнула. Картинка перед глазами осталась прежней. Я так и сидела на полу, прижимаясь спиной к стене. Тело почти не слушалось, и подняться удалось только на крыльях.

   Холодно... Как же холодно!..

   Придерживаясь кончиком крыла за стену, я добралась до спальни. Чугунная печка, уходящая под потолок, должна была разогреться быстро. Дрова так и лежали в ведёрке для угля, а спичек нигде не нашлось. Еле как сложив знак Огня дрожащими пальцами, я опустилась на пол. Здесь некому было видеть мою слабость и по щекам потекли слёзы.

   Где он сейчас? Ушёл во Тьму Изначальную? Или...

   Нет! Тогда и мне незачем быть!..

   Я внезапно поняла, что не знаю, как это случилось и где.

   Отогревшись, я осторожно поднялась на ноги. Холод не покинул тело полностью, только это было уже другое - теплом огня его не разгонишь. Источник я чувствовала неподалёку от дома, но всё это - после.

   В спальне тоже ощущалось что-то. Небольшое - такое мне сейчас не поможет. Я повернулась в сторону окон и тут же увидела, что это. В простенке стояло зеркало выше моего роста, а на полу под ним валялась кучка из древесной трухи и потемневшие части пустого доспеха. Обойдя незаправленную кровать, я опустилась на колени. Тусклые камни, впаянные в наручи, рассыпа́лись в мелкую пыль от моих касаний. Один из нижних браслетов когда-то был моим. В тот день, когда мы подгоняли его настройку под остальные кристаллы, Н´Айшэн уже остриг волосы и из-за этого выглядел кем-то незнакомым...

   Среди мёртвого серебра светилась только одна живая лунная искра. Подобрав тонкое кольцо с золотисто-зелёным камнем, я поднесла его к глазам. В глубине золотых блёсток, тёплым прикосновением, чувствовалась чужая, незнакомая сила. Сильнейший оберег, поверх которого небрежно сделали одноразовый накопитель.

   В глубине камня дрогнула знакомая холодная тьма, смешав на мгновение золотой и зелёный. Крохотная частичка его прежней силы и его самого не распалась от того лишь, что кольцо создавал Мастер.

   Кольцо подошло на указательный палец левой руки и так там и осталось.

   Я открыла стоящий напротив кровати шкаф. Провела рукой по висящей там чёрной одежде. Сквозь запах старого дерева, покрытого лаком, почти не ощутимый, где-то в тенях между нитями ткани - его запах. Поддавшись слабости, я зарылась в тихо шуршащую черноту лицом и руками.

   Я бродила по дому, прикасаясь к вещам, что помнили о нём и тех, кто жил здесь - совсем маленький двуликий и полукровка из нашей Ветви.

   В одном из шкафов библиотеки, за первым рядом книг, лежали письма, разобранные по стопкам и перевязанные разноцветными лентами. И столь ярко увиделось, как он дождливыми вечерами доставал их, садился в глубокое кресло у стола и перечитывал при свете лампы. Я вытащила письма, которые он брал в руки чаще всего.

   "От Габриэля Сен-Гильерна. Толедо, улица Копейщиков, дом 6." Конверт пах мелкой глиняной пылью.

   Ленточки ползли под пальцами друг за другом атласными разноцветными змейками и на столешницу сыпались старые, чуть пожелтевшие конверты. Взгляд запутался в неровных строчках, перекрытых печатями. На самых старых бумагах вместо подписи, стояла руна, знакомая по виду, но не по значению. На тех, что поновее, та же рука вывела имя - Никита Велес. Большая стопка писем от Арктура Стоуна, и одно единственное от Е. Туренко. Письмам от М. Туренко он особого внимания не уделял, хоть целая их стопка покоилась рядом.

   Я повертела в пальцах пришедший почти год назад простой белый конверт, на котором остались его сожаление, грусть и тихая тоска. Внутри - тонкий листок бумаги. Буквы, выписанные чуть ли не с детским старанием и прилежностью. "... Даниил Сергеевич, прошу Вас, не пишите мне ответного письма. Я знаю, Вы будете желать мне счастья в предстоящем браке, и все эти слова... Они все лишние. Мы всё сказали друг другу тогда, в ту ночь. Но для меня ничего не изменилось. Я бы и теперь так же пришла и сказала бы те же самые слова. И, знаете, наверно это усмешка Судьбы - мой будущий супруг старше меня на двадцать лет... "

   Письмо опустилось на заваленный бумагами стол. За уколом ревности пришло и странное чувство - мне стало жаль маленькую глупую девочку, влюбившуюся в существо старое и чуждое этому миру.

   Я открыла конверт из другой пачки. Имя и адрес отправителя, так же как и получателя, значилось здесь едва ли на одной десятой всех посланий.

   Читая письма, иногда короткие и даже холодные, иногда пространные, я всё больше убеждалась, что Сен-Гильерн принадлежал к Изначальным Ветвям. Первым из посланий, если сравнивать с перепиской со Стоунами, было меньше десяти лет - ни одной даты на них не стояло.

   Возможно, кто-то из его друзей знает... Кто-то из них должен знать!

   Я придвинула ближе оставшиеся две пачки.

   Письма от Велеса показались странными. В отличии от Сен-Гильерна, он прямо писал о том, что хотел сказать, не маскируя истинный смысл за путаницей иносказаний и недомолвок. Так же как Н´Айшэн, он принадлежал к ночным и жил там, откуда часть Нави когда-то пришла сюда. Похоже, именно его кольцо мягким успокаивающим теплом охватывало теперь мой палец.

   Прочтя письма от Стоуна, я задумалась. Чувствовалось нечто общее между Сен-Гильерном и этим человеком, что поначалу лишь догадывался, а под конец наверняка знал, кто на самом деле Даниил Навь. Нечто похожее в их особой отстранённой наблюдательности и ходе мыслей, словно Н´Айшэн подбирал друзей исходя из непонятной, но вполне ощутимой схожести... Арктур Стоун жил в Гатри и последнее письмо от него датировалось десятым сентября 1910 года. И мне отчаянно захотелось узнать, какой же год сейчас. Только что я думала, что знаю, но уже сомневалась. Десятый? Одиннадцатый??

   "... Даниэл! Сколько можно прятаться в своём буреломе, который ты, не смотря ни на что, зовёшь садом?! Боюсь, на этот раз, твои отговорки будут бессильны - у Эдварда скоро день рождения и он желает видеть не только Кларенса и Брайна, но и тебя (не говоря уж о том, что мы с Эвой не виделись с тобой почти два месяца!) ..."

   Я отложила письмо. Мысль, пришедшая внезапно, поразила меня - я ведь не знаю этих языков! Не знаю, как звучат эти знаки!.. Опустив взгляд, я всмотрелась в листы бумаги, покрытые строками из мелких завитков полукружий и чёрточек. Попробовала прочесть - не получилось!

   Закрыв глаза, я глубоко вздохнула. Откуда бы ни пришли ко мне эти знания, думать об этом я буду позже. Мысленно нарисовав знак Пустоты, я открыла глаза. Медленно прошлась взглядом по лежащим передо мной бумагам, зацепившись за грубо смятый лист. Расправив его кончиками пальцев, я долго вглядывалась в неровные, скачущие строчки, пока записка не обрела смысл.

   "Здравствуй, мальчик. Передаёт тебе пламенный привет господин Зубов - давний знакомец твоего папаши. Папаша твой, когда был в Петербурге в 1902 годе, занял пустяковую сумму, да и исчез. Жаль, что папаша твой помер, да ничего, есть и хорошие вести. Нашли мы сестрёнку твою - красавица восьми годков отроду. Мамашу её уж приспособили, а с девчонкой, пока что, всё в порядке.

   Приходи завтрашним вечером в Золотой Ус. Там подробнее побеседуем".

   Я опустилась в мягкое кресло за столом, тут же ощутив, как он много раз забирался сюда с ногами, устраивался, опираясь одной рукой о вдавленный подлокотник и читал книги. Ощущение этого сбило меня с мысли. Так не похоже на то, что я помнила! Мужчина, с серебряными прядками усталости в коротких, лишь чуть спускающихся за плечи волосах. Глаза, спрятанные за зелёными стёклами очков, тонкие, почти незаметные складки морщин возле усмехающихся губ. И пришло понимание того, что он отчаялся ждать меня, но ждал все эти годы. Тысячи лет...

   Вернувшись в его спальню, я достала из шкафа один из чёрных костюмов. За окнами уже стемнело - последний жиденький свет зимнего дня уступил место сумеркам. Гатри - ветреное место - выплыло откуда-то в памяти.

   Рубашка в некоторых местах оказалась тесна, длинные рукава закрывали кончики пальцев. Мы не изменились - но если раньше могли носить одежду друг друга, нынешний её покрой и материал не позволяли такого.

   Одни из ботинок подошли почти впору и не слетали с ноги из-за того, что были достаточно узки. Вряд ли он надевал их повторно после покупки. Тёплое пальто, такое же чёрное и кожаные перчатки. Я постояла перед дверью с закрытыми глазами, пытаясь представить, что он обнимает меня сейчас почти неощутимым холодком крыльев... Не получилось - это была всего лишь одежда, которую он когда-то носил.

   Спускаясь по лестнице, я невольно передёрнула плечами и не только от холодного ветра, чуть не сорвавшего с головы капюшон, но и от ощущения, что за мной наблюдают слепые статуи, с тихим хрустом поворачивая вслед каменные головы. Здешние тени ещё долго будут помнить старшего родича.

   Посыпала снежная крупа, ветер прогонял над головой бесконечное покрывало туч, никак не в силах сорвать их до конца и хоть на несколько минут открыть серое небо. Я шла по заносимой мелким снегом дороге, спрятав крылья в кристалликах воды.

   Темнота прикасалась ко мне, обвивала вместе с холодом, искажала черты, укрывала.

   Как причудливо волны тогда выплели нашу Судьбу... Ушли те, кто не умел прятаться, остальные же скрываются и поныне. Я шла, не оставляя следов в снежном бисере, не замечаемая теперь большинством живых существ.

   В огромном людском муравейнике мне нужно было отыскать дом на Вечернем бульваре, маленькую, пустую квартиру...

***

31 декабря 1910г. воскресенье

к оглавлению

   Серое, даже без переходов цвета, небо методично и терпеливо сеяло невесомую морось на промёрзшие поля. Тёмный ледок похрупывал под копытами коня и чуть стеклянный хруст мешался с резкими завываниями ветра в голых ветвях. Ивы и липы неразборчивой массой клубились жалким подобием аллеи вдоль дороги. На качающихся ветках чёрными плодами зимы устроились на ночлег галки. Их скрипучие голоса прогоняли меня дальше в серый размытый тоннель низкого неба и деревьев.

   Замок был уже недалеко - но вдовье покрывало снега и сумерек скрывали его. Стена, пустая, без огонька или движения идущего по её камням существа, уходила в такое же тёмное, как и она, небо. Данни ускорил шаг, когда дорога ушла вправо - и мы оставили за плечами слепую серую аллею.

   По правую руку тяжёлый влажный снег рваным плащом раскатывался в уже совсем неразличимый горизонт, навевающий дурную дорожную дремоту. Слева свинцовым зеркалом лежал неподвижный пруд, едва затянутый льдом. С гребня дороги виднелось в нём наше отражение - светлый конь, словно с картин апокалипсиса, и тёмный, почти неразличимый силуэт всадника, больше похожий на призрак.

   Глубокая тьма поднималась из пруда. От усталости и простуды начинала кружиться голова, и мерещилось, что я смотрю в медленно движимую воронку из разных оттенков серого.

   Замок надвинулся совсем близко и грязь дороги сменилась пугающе-резким ударом копыта о камень. У ворот никто не стоял, только электрический фонарь, удивительно яркий в зыбких сумерках, висел над стрельчатым проёмом бойницы. Сердце привычно пропустило удар, когда мы ехали под чёрной, из заговорённого сплава, решёткой. Меня признали.

   Камни скользкими ладонями ткнулись в подошвы, когда я спешился. Близость Струны, берущей начало глубоко под замком, за множеством слоёв и контуров защиты, ощущалась лёгким смутным фоном. Хотелось спать - выпить горячего горького кофе с коньяком и потом сразу упасть в чистую постель, даже не раздеваясь толком. И чтобы никто не будил утром, а ещё лучше - до того времени, когда ветер наконец растянет клочья туч, обнажая настоящее небо.

   Я поднял голову - в окне библиотеки загорелся ровный жёлтый свет, расползаясь плавленым янтарём по холодной плёнке стекла. Снежинка попала в глаз, и я сморгнул каплю, которая тут же поползла по щеке лживой слезой. Предводительница ждала меня, и глупо было надеяться улечься спать, ссылаясь на простую усталость, не рассказав всё, что она сочтёт нужным услышать.

   Дверь распахнулась в тёмный душный коридор, и я обречённо вздохнул, предчувствуя длинную зимнюю ночь, наведённую бессонницу и скорую ломоту в висках от тяжёлой беседы.

   Спать, спать... В моей комнате давно не убирались, но постель перестелили, и кто-то даже принёс плед. На подоконнике последним соблазном перед сном курилась светлым парком кружка с отваром.

   На столе лежал букет - ещё с лета. По скатерти желтоватой трухой рассыпались лепестки ромашек, коричневые семена клевера.

   Стопка писем, записочек и нераспечатанных пакетов из почтовой бумаги покосилась и осыпалась, пестря краями с печатями. Застывший сургуч омерзительно походил на кровяные сгустки.

   Сверху приятным сюрпризом лежало письмо от Эвелины. Она с моего памятного визита в Гатри писала крайне редко, а жаль, жаль...

   Кружка отражала приглушенный свет настольной лампы глиняными боками, и это было единственное пятно уюта в маленьком забарахлённом помещении. Я уже потянулся к ней, когда увидел, что она стоит на плотном желтоватом прямоугольнике бумаги. Телеграмма - и при том свежая. Не удастся уговорить совесть подождать до завтра. Свежая корреспонденция - это такая редкость, когда появляешься дома раз в несколько месяцев...

   Отвар едва не плеснулся мне на колени, когда я прочёл единственную строчку телеграммы.

   "Супруга Н. сейчас в Гатри. Приезжайте срочно А. Стоун"

   Почему об этом пишет Стоун?! Что такого учудил Навь, что Арктур пишет мне??

   Нет, надо же, а как получилось вернуть морскую?.. Он даже не упоминал, что пытался - дело заведомо обречённое. Кто там вообще у них появился?

   Я осторожно присел на холодный подоконник. Телеграмма не зарябила буквами, открывая какой-то скрытый смысл. Одна чёткая строчка с мольбой скорее приехать в Гатри. И написал её не Навь, хотя для него всё это намного важнее.

   Что бы там ни произошло, мне стоит побывать у них. Судя по тесту телеграммы, Арктур серьёзно обеспокоен.

   А Навь не написал ни строчки. Обычно это не предвещает ничего хорошего.

   С утра придётся выезжать, и ещё объяснить внятно, почему направляюсь в Гатри, а не в Москву, как планировала Предводительница. Это самое сложное. Я и так не первый год балансирую на грани предательства - скрывая связь с древним ночным. За прошедшее с Исхода время у нас сложились крайне своеобразные дипломатические отношения с ночным народом и о любых столкновениях или контактах с ними мы должны были подробно отчитываться. Когда-нибудь мне это с рук не сойдёт.

   Надо торопиться, но хотя бы ночь передышки необходима, иначе я буду ни на что не годен. Не произойдёт же там чего-то совсем катастрофического?..

   Кристалл в лампе на пару секунд замерцал, вторя генератору под замком, отчего по стопке писем поползли дрожащие тени. Снова кто-то из ненадолго пришедших полноценных крылатых не соизмеряет силы с непривычки!

   От Эвелины послание пришло тоже недавно, оно лежало поверх всех остальных. На почтовом штемпеле значилась дата отправления. Всего четыре дня назад... и вообще, я отупел от простуды, наверняка в нём что-то важное!

   Внутри, кроме листков с узенькими строчками Эвелины, нашёлся тонкий пакет из серой бумаги. На нём незнакомым почерком размашисто, второпях вывели "Габриэлю Сен-Гильерну".

   Я коснулся основания лампы, делая свет ярче.

   Эвелина писала неровно, в нескольких местах чернила смазались, словно она брала письмо в руки и нервно перечитывала его, не дав строчкам высохнуть.

   "Дорогой мой друг, давно уже Вам не писала, и если бы ни печальный повод, и этого письма Вы не получили бы. Я не буду долго подводить Вас к горькому известию. Наш общий друг Даниэл Навь умер."

   Листок смялся по краям, когда я сжал пальцы. Ошибка? Что случилось такого, что ночной не сумел скрыть своё... плохое самочувствие?

   "Об этом нам с Арктуром написал его воспитанник, Брайен. Мы с Арктуром поддерживаем друг друга - это так больно, потерять его."

   Что?!!.. Арктур мог ошибиться, Юстин вряд ли!

   "Мы ведь даже не попрощались, поскольку в последнее время Даниэл избегал нашего общества, предпочитая полное уединение. С весны он всё больше отдалялся, потом они с Брайном и Кларенсом уехали в Россию, о чём мы узнали только после их отбытия. А потом пришло это известие от мальчика...

   Я редко Вам пишу, но Вы же знаете о причинах моей вынужденной к Вам холодности. Надеюсь, они не причиняют Вам обиды. Арктур утешал меня, говоря о том, что Вы наверняка знаете, почему я так поступаю. Я буду писать Вам чаще, поскольку Вы друг не только мне, но и Даниэлу, а он многократно говорил нам, что зла Вы по своей воле нам никогда не принесёте. Я поняла, что от молчания проистекают беды, и мне кажется, что наша уверенность в том, что с Вами, и с Даниэлом всё всегда будет хорошо не более чем слабая молитва ребёнка. Арктур никогда не допускал мысли, что Даниэл может не справиться с какой-то угрозой, и ошибся. А ведь Вы ведёте не столь размеренный образ жизни.

   Вложенные листы от Брайна - он просил переслать Вам, так как не знает Вашего адреса".

   Я сдержался и не отложил письмо Эвелины. В замке давно не перечитывают всю корреспонденцию, проверяя лишь на слежку и прочие варианты нежелательных вложений. Надо будет проверить, не вскрывал ли пакет Арктур, ведь наверняка Юстин не сообщил Стоунам всей правды.

   "Они намерены пока остаться в России. Не могу одобрить этого решения, но, впрочем, я не знаю всех причин, которые ими движут. В любом случае, мы с Арктуром не оставим их своими заботами. Даниэл относился к обоим, как к настоящим своим юным родственникам. Будет очень жаль, если они не вернутся.

   Вы позволите мне писать Вам, как прежде, словно и не было того августа несколько лет назад, который столь многое изменил между нами? Арктур молчит, но он понимает, что я не готова забыть нашего друга, а Вы в последние годы стали ему столь же близки, как и мы. Даниэл всегда оставался для меня немножко непонятен, как и Вы, и теперь я жалею о всех тех вечерах, во время которых надо было спросить что-то, а я либо забывала, либо додумывала ответы сама.

   Арктур занялся по просьбе Брайена продажей их квартиры в городе. Там много книг, в последнее время на Вечернем бульваре жил только старший мальчик, и записей Даниэла почти не осталось. Книги мы решили оставить себе. Я разбирала их и не могла сдержать слёз - во многих сохранились записи, черновики, которых я так и не могу прочесть. Вы же помните, какой у него почерк...

   Не знаю, чем Вас утешить. Я невольно стала птицей, принёсшей Вам горькие вести, и единственное, что могу сказать Вам - я сама скорблю о случившемся.

   Что там произошло подробно, Брайен не описал, должно быть, для него это ещё слишком тяжело. В записях, которые пересылаем Вам от него, наверняка будет несколько слов и об этом. Мне нечем утешить мальчиков, только помочь им в выполнении их скромных просьб и разделять с ними, и с Вами, нашу общую скорбь.

   Как прежде, Ваша собеседница Э.Стоун."

   Сердце билось где-то в горле горячим сухим комком. Я не раз получал письма, в которых рассказывали, что мир уменьшился на кого-то, но ещё не было мне так горько. Только разве что в самом начале, когда ещё не привык... Жаль, как жаль, ведь он не был человеком, и я пустил его слишком глубоко за переплетение мороков, не отгородился, как обычно. Я же поверил, что он не исчезнет, как почти все остальные!

   Навь!

   Ну почему, почему?! И что сейчас в Гатри, где эта фоморка, или кто она там на самом деле?

   Юстин писал торопливо, без черновиков, зачёркивая строчки и начиная заново.

   "Должен сообщить Вам, что Даниэл умер. Я не хочу в это верить, ведь он сам когда-то говорил мне, что пока цела физическая оболочка - дух можно вернуть. Но прошло уже больше месяца.

   Никита Сергеевич - его близкий друг, сказал, что Даниэл слишком далеко ушёл во Тьму Изначальную. Я думаю, что у него начались проблемы с крыльями примерно в середине сентября. Тогда мы выехали из Гатри в Россию. Оказалось, что у меня в России есть сестра по отцу.

   Посыльный от МакКланнона, принёс мне письмо без подписи, в котором говорилось о денежном долге Апрелиса. Думаю, Вы знаете, какую жизнь он вёл, и отчего я не называю его своим отцом.

   Сестру нашли знакомые Апрелиса, которым он проиграл когда-то крупную сумму денег. Угрожая убить её, они требовали выплаты долга с процентами.

   Мы отправились за ней все вместе. Я тогда ещё так радовался, что Даниэл и Огонёк поехали со мной - самостоятельно я, наверное, не добрался бы даже до Санкт-Петербурга. Там мы нашли только сообщников того, с кем разговаривали, но удалось узнать, что сестра моя находится в Перми.

   Даниэл послал телеграмму своему другу Никите Сергеевичу.

   Остановившись в доме его друзей, мы ждали известий о моей сестре. Так получилось, что Даниэлу пришлось использовать крылья, и ему стало хуже. Никита Сергеевич увёз его к себе, но помочь не смог."

   Быстрая подпись обрывала неровные строчки.

   Свечной огонь поплыл радугой, и я сморгнул горячую каплю.

   Я опустил голову и с силой потёр лицо ладонями. Устал, не устал... ясно, что кроме меня никто этого не сделает. Надо только как-то объяснить, почему я поеду выполнять задание таким странным маршрутом, через Гатри. А не сразу под руководство российского союзника в Москву, которая, по старой-старой памяти, ему милее, чем Петербург. Может, напомнить Предводительнице, что мы давно не узнавали как дела у Терновки? Да и холм под старым Гатри не мешает проверить - по-прежнему ли фон стабилен. А уже оттуда Северным экспрессом, или вообще морем в Россию.

   Как я устал объяснять необъяснимое...

   Навь мёртв, Арктур, похоже, в панике, и я не знаю, что скажу его "супруге", когда встречусь с ней. А сделать это придётся, и именно мне...

1 января 1911г. понедельник

к оглавлению

   В глаза ударил резкий яркий свет, и я закрыл их ладонью. Пахло пончиками и чаем. Стучали внизу колёса, и дрожь состава шла по железным переборкам выше, отдаваясь в дребезжании чашек на маленьком столе. Мне показалось душно, но притом прохладно. Потёртый плед сбился в ноги, и я с раздражением из него выпутался. Голова гудела, хотелось вздремнуть ещё, но после дурного мутного сна лучше было подняться.

   Данни флегматично глянул на меня, взял пончик и уткнулся обратно в развёрнутый журнал.

   Поправив костюм, я уселся напротив него. От усталости и свалившихся сведений мои действия вчера, или, вернее, уже сегодня, выглядели не вполне логично. Не дожидаясь, пока привезут со станции багаж, я собрал заново самое необходимое, добился каким-то чудом одобрения Предводительницы... Ужас, надеюсь, такого мне повторять не придётся. Домового и ещё множество других вещей, конечно, забыл.

   Хорошо, что в замке позаботились в своё время о связи, и на нашей станции есть телеграф. Билеты брал Данни, и он же вёл меня к купе, но телеграфировал Стоуну я сам, причём второпях, чтобы не опоздать на посадку. И теперь не помню, что там сказал...

   Данни как-то даже сочувственно посмотрел на меня поверх пёстрой страницы.

   От окна не сквозило, но от холода это не спасало. Коричневая рама походила на багет для живописи, задрапированный по краям и сверху тяжёлой тканью мрачно-зелёного цвета. Паровоз гудел, выпуская клубы пара, и чудилось, что впереди состава летит дракон, и его горячее дыхание в холодном воздухе струится назад дымно-белым шлейфом. Влажный пар оседал крошечными каплями на оконное стекло, и так уже исполосованное высохшими дождевыми струйками. Через грязь на нём слепило глаза отражённое в небольшой реке солнце. Свет уже становился рыжеватым, тени удлинялись, как будто небо оползало к неровному тёмному горизонту.

   Я поёжился и натянул плед на колени. Трясущийся вагон - не самое приятное место для январского вечера в первый день года. И всё же лучше, чем промороженный насквозь дилижанс, где единственное не окоченевшее место - бок, с упёртым в него мосластым локтем соседа.

   - Чаю? - Данни кивнул головой на маленькие чашечки, из которых не поднималось даже призрака пара. Жирные пончики цвета ржавчины тоже не вызывали аппетита. - До ужина ещё прилично, а обед проспали. Пассажиров мало, и в буфете поэтому только пончики и круассаны. Но те чёрствые.

   - Сходи за чаем. Пока есть время, хоть подлечусь.

   Кэльпи с сожалением отложил журнал и отодвинул дверь в коридор. Оттуда потянуло угольным дымком и теплом.

   - Лучше не чаю, а просто кипятка!

   Данни кивнул головой на запоздалое уточнение. Я закрыл за ним дверь не полностью, оставив небольшую щель. В купе медленно стало теплеть, и мерзкая влажная духота выползла, сменяясь сухим дымным воздухом.

   По коридору прошёл, шаркая ногами, кондуктор.

   В голове было пусто и сонно. Покачивание вагона усыпляло, и пришлось приложить волевое усилие, чтобы сдвинуться с нагретого места. Маленький чемодан нашёлся под столом, заляпанный уже высохшей бурой грязью. Вещевой мешок лежал втиснутым между вагонной стенкой и запасным пледом. Про себя назвав кэльпи водовозной клячей и сивым мерином, я вытащил чемодан и взял со стола газету. Если не успел прочесть - поскучает. Расстелив серую бумагу на сидении, поставил на неё грязный багаж.

   То, что я искал, затерялось на самом дне, припорошенное мятыми ягодками можжевельника. Пришлось вытаскивать всё, чтобы вытряхнуть мелкие чёрно-оливковые чешуйки. Они липучей трухой остались на ботинках вошедшего с двумя чашками Данни.

   - Что за гадость ты потрошишь! - он брезгливо дёрнул ногой, чудом не пролив кипяток мне за шиворот.

   - Чищу наш багаж. Мы забыли почти всю упряжь. А ещё у нас нет запасных ботинок и одна расчёска на двоих, - я вздохнул, всё это ерунда, но в Англии могут возникнуть досадные неприятности из-за таких вот мелочей. Придётся чаще пользоваться мороком.

   Сложив всё обратно, я пихнул обёрнутый газетой чемодан на прежнее место под столом. Чашечки мелко позванивали, соприкасаясь краями. Я высыпал в свою травяной сбор. Оставались ещё сутки до прибытия в Гатри, и хотелось бы избавиться от простуды за это время.

   - Что случилось в том городе?

   Я почти ничего ему не рассказал, и теперь кэльпи явно хотел разобраться, что же происходит.

   - Сам ещё этого не знаю. Эвелина, жена друга Навь, написала, что Даниил мёртв.

   - Это он-то? - Данни недоверчиво покачал головой, салфеткой вылавливая в тарелке пончик. - Так мы на похороны едем?

   - Нет, его похоронили без нас, - я с трудом заставил себя говорить это спокойно, и маленькой ложечкой взболтал набухающие в горячей воде былинки. - Там есть что-то непонятное, в городе, и мне надо узнать, что произойдёт дальше. А уж после мы отправимся, как и задумывалось предводительницей, в Россию. И не вздумай сунуться к дому Даниила. Фэйри там нет, но ты наверняка попадёшься в какую-нибудь ловушку. - Я не стал ему рассказывать про "супругу Н.". Если это в самом деле фоморка, то даже его мозгов хватит, чтобы понять размах происходящего. Возвращение старых врагов поставит под угрозу наше присутствие в этом мире... Будто закосневших Старших родов от ночных нам мало!

   - Ладно, - вот теперь он, в самом деле, огорчился.

   Робкое январское солнце малиновым шаром скакало по тёмным холмам горизонта, уже совсем низко. Состав въехал в редкую рощицу. Косые лучи пронизывали её насквозь, и узкие тени быстро чередовались с красным, ярким закатным светом. Я закрыл глаза, чтобы не видеть мельтешения, но тени и малиново-багровый огонь продолжали плясать на внутренней стороне век. Причудливые геометрические фигуры вспыхивали и исчезали в краткой темноте. Даже с закрытыми глазами видно и свет, и тень, если они рядом. Тень... Как же так, друг мой? Почему ты так равнодушно позволил себе уйти? А я ведь по-настоящему привязался к тебе, чего со мной не случалось уже слишком давно.

   Я устал... Позволил себе роскошь истинной дружбы, уже забыв, что это бывает так недолго.

   Темнота расползалась под веками, и в ней плыл звон далёкой церквушки, запах весенней дороги, по которой мы когда-то гуляли, беседуя о белых стихах и чужих белых ночах...

   Звякнула ложка о фарфор, и я очнулся от странного подобия дрёмы. Солнце проваливалось за чёрный горизонт, и в купе темнело. Роща закончилась, и теперь вместо берёзок мелькали только неровные болотные сугробы с тёмными окнами стоячей воды. Она мерцала тревожными красными бликами, как кровь земли, подступившая из старой раны к поверхности.

   Чашка просвечивала нежно-розовым, каким-то летним светом. Я осторожно пригубил зеленовато-соломенный отвар. На языке защипало от кислого лимонного привкуса. Кэльпи с ворчанием потянулся и отвернул газовый рожок. Сразу стало светло и неуютно из-за холодного голубоватого освещения.

   По коридору прошлись гуськом несколько человек. Стараясь не морщиться, я отпил лекарство, глянул на вытащенные карманные часы - без завода они остановились ещё вчера вечером.

   - Сколько сейчас времени?

   Данни только пожал плечами и снова уткнулся в журнал.

   Отодвинув дверь, я вышел в коридор. Было удивительно тихо - мало кто выбирал это время для путешествий. Через два купе постучал в широкую дверь. Никто не ответил, не возмутился, и я провернул ручку, заходя внутрь. Из зеркала глянуло осунувшееся лицо сорокалетнего небритого мужчины. С чертыханием сняв морок, я увидел нечто не столь унылое, но похожее. От простуды глаза покраснели, как у некоторых фэйри. Умываться пришлось холодной водой, раз уже болею, сильно хуже всё равно не станет, а другой тут нет. Поправив сбившийся от беспокойного сна воротничок, я проверил чистоту манжет и оттёр пятно высохшей грязи с брюк. Морок мороком, но гораздо проще сделать это так. В дверь постучали, вежливо, но настойчиво. Я наскоро промокнул лицо салфеткой и, накинув морок, вышел.

   Навстречу попались три дамы. Пожилая леди с зонтиком, которым она пользовалась на манер трости, даже не повернула головы в мою сторону. Я осторожно отступил к окну. Две девушки, быстро просеменили мимо. Их тонкие голоса плыли под сумрачным потолком узкого коридора.

   - Я не люблю лимонные бисквиты, почему мы всегда пьём вечерний чай с бисквитами?

   - Потому что они нравятся мадам Воянте. И это ещё милосердно, что мы пьём с ними только вечерний чай.

   Леди хриплым контральто что-то сказала, и девушки притихли. Вечерний чай... От этого словосочетания захотелось есть. Я заглянул в купе и позвал с собой кэльпи. Он, в отличие от меня, сидел без морока, и даже не подумал придавать себе более приличный вид.

   В вагоне-ресторане казалось ещё более неуютно, чем в других частях состава. В мертвенном свете уныло сидели редкие пассажиры. Подавляющий зевки официант принёс невнятное меню, и, так же зевая, вернулся с заказанным. Бокалы на соседнем столе звенели, и красное вино в них казалось чёрным, как болотная зимняя вода. Я как можно скорее расправился со сладкими кексами и божественно-горячим чаем, думая о том, что теперь можно и вздремнуть, и поплёлся обратно, попросив Данни взять свежих газет.

   Хотелось воспользоваться возможностью отдохнуть в полной мере. Что толку тревожиться и думать, как вести себя с древним существом, вернувшимся в этот мир? Если это и в самом деле она. Сперва надо поговорить с Арктуром, посмотреть на город... Я же, если быть честным, ничего не смогу сделать, если она разбушуется. Остаётся надеяться, что фоморка знает о нашей дружбе с Даниилом и не уничтожит меня в первые же секунды. Если не я, то кто-то другой найдёт её, и тогда все всколыхнутся, и мы, и ночные, и даже двуликие. Фомор, живой фомор в этом мире... Но, может быть, морок? Арктур всё же человек, и на него можно воздействовать по-разному.

   Я улёгся, укрываясь поплотнее.

   Но кому это может быть нужно?

2 января 1911г. вторник

к оглавлению

   Мы вывалились на мокрый перрон совершенно окоченевшие. Последние несколько часов ехали от Бирмингема, с пересадкой. В английском вагоне зимой было мучительно холодно, и я чувствовал, как непроизвольно дрожу, несмотря на плотное пальто. В первые мгновения мне показалось, что на улице даже теплее, чем в купе, но это обманчивое ощущение быстро исчезло.

   Гатри встретил уже непривычной после долгой дороги суетой и ярким светом больших электрических фонарей. Шёл хлопьями снег, моментально превращаясь под ногами в угольно-чёрную грязь и пахнущие креозотом лужи. Голубой свет мелкими дробящимися искрами бежал по настилу перронов, по мокрым рельсам и маревом окутывал скрытые в клубах пара машины. Рёв паровоза будил в крови что-то древнее, когда чудовища жили ближе, и скрыться от них было невозможно.

   Мы пробирались между пассажирами и встречающими, натыкаясь иногда на мальчишек носильщиков и рабочих с тележками.

   На привокзальной площади стало свободнее, и мы быстрее выбрались из серого копошения толпы. Можно было сесть в кэб, но я прошёл мимо.

   Редкие фонари с вычурными коваными столбами рассеивали бледно-кобальтовый свет над широким мостом. Морось пыталась перебить сияние, стекающее с толстого стекла крупными каплями. Но только сама становилась голубыми и серыми искорками и колотым стеклом сыпалась с моста в чёрный провал темноты. Ночь опустилась грозовой тучей, колыхаясь за клубами света, и за освещённым мостом сгустился насыщенно-чёрный мрак. Пальцы даже в перчатках кольнуло холодом, когда рука опустилась на мокрые перила. Глаза долго привыкали после фонарей к темноте, которая укутывала замершую под мостом речку.

   Льда в ней почти не появилось, только у берегов пристыла ноздреватая тонкая корочка. Маслянистая плёнка колыхалась у лесной стороны, да мелкий сор волокло медленным течением в район фабрик. Чем меньше льда, тем бодрее дева из озера, и я могу рассчитывать на её помощь. Хотя ощущается её присутствие едва-едва... Надо будет попробовать поговорить с Терновкой возле Поющих камней.

   Кэльпи плёлся со скудным багажом сзади, а я высматривал кэбмена. На меня натолкнулся укутанный в пёстрый шарф мальчишка с почти пустой к вечеру сумкой, и я купил у него несколько газет. Данни кликнул свободного возницу, и мы неуклюже влезли в кэб. Фонарь на боку качался, но хватило и этого света, чтобы просмотреть влажно обвисающие по краям газеты. Ничего необъяснимого или странного не нашлось даже в заголовках. Ни череды убийств, ни пожаров, кроме сгоревшей булочной, ни загадочных исчезновений или же наоборот, возвращений. Я не сдержал облегчённого вздоха.

   Мы поехали в ближайшую дешёвую гостиницу. Они выгодно отличались от дорогих равнодушием управляющих к постояльцам. Ну прибыли два то ли джентльмена, то ли коммивояжёра вечером, и ушли куда-то...

   В номере мы переоделись, разобрали чемодан, и я спрятал под мороком в шкафу мешок - любопытство горничных неистребимо.

   Глядя в маленькое зеркало туалетной комнаты, я разочаровался в бесчисленный уже раз в практичности современной одежды. То ли дело камзол или дублет. Переночевал в лесу под плащом, и всё равно можно появиться в приличном обществе.

   В дымном сумраке между домов кэльпи быстро перекинулся, и я поехал от Торгового тракта к Мраморному бульвару. Холодало, и снежные хлопья стали крупнее, мёртвыми ночными бабочками оседая на оградах домов. Копоть вычернила фасады, и только редкие фонари разбавляли зыбкую тёмно-серую ночь. Никто не был настолько сумасшедшим, чтобы гулять в эту погоду, и только служащие скорым шагом торопились по домам, поднимая повыше воротники. Я потеребил тонкий шарф, вытаскивая его ближе к ушам и затылку. По лбу поползло холодное и мокрое, а в волосах запутывались отдельные серые хлопья снега.

   Свет из окон домов, скрытых за призраками деревьев, приглушали тяжёлые зимние шторы тёмных тонов. Рассеянный огонь зеленоватыми струйками, или особого оттенка красного, пробирался через голые ветки.

   Дом Стоунов показался каким-то пустым. Свет горел в маленьком окне на втором этаже и в гостиной, но вокруг стояла тишина. Даже ветер не посвистывал у флюгеров и в кронах деревьев, и ветви сиреневых кустов застыли скрюченными и неподвижными тенями. Соловый конь насторожённо дёрнул ушами, осторожно переступая с брусчатки на галечную дорожку. Звякнул где-то далеко за домом дребезжащий колокольчик, и мы оба вздрогнули. Я сменил морок и спешился только у самого дома. Что-то чувствовалось неприятное в этом здании, даже не в нём самом, а в том, что его окружало. Арктур создал нечто, отдалённо напоминающее примитивный охранный круг. Примитивный, но от того не менее действенный. Я внимательно пригляделся к размякшей тёмной земле и аккуратно переступил через ивовые прутики, вроде бы беспорядочно разложенные по периметру дома. Мистер Стоун меня удивил, я не ожидал, что человек сможет сделать что-то подобное. Природной способности к использованию силы я за ним почти не заметил.

   На второй ступени я едва не вскрикнул, перескакивая ближе к двери. Пятки на короткое мгновение припекло, словно я наступил на ещё красный уголь. С каменной плитки, тёмной и мокрой, глянула треугольная лучистая руна Защиты. Морок неудержимо оползал. Я попытался его подправить, но что-то в доме мешало этому.

   Из дверного косяка, острым концом наружу, торчала иголка, а в рождественское украшение падуба и омелы вплели неприлично мало. Роскошный венок краснел рябиной, шиповником, в него вставили несколько соцветий зверобоя и даже подвядшие комнатные маргаритки. Скреплялось всё это флористическое многообразие толстой шерстяной нитью красного цвета. Арктур был напуган, и принял все доступные меры, не забыв даже о фольклорных мелочах. Для меня ещё не опасно, но уже неприятно, а кэльпи и вовсе отошёл подальше от крыльца. Я вздохнул, нажимая на белую кнопку звонка. Внутри будет что-то не столь безобидное, и Арктур начнёт ещё больше нервничать, если я поведу себя странно. Хоть бы Эвелина оказалась дома... Морок ещё держался, на слугу хватит, но минут через пять проявится моё настоящее лицо. Это не так уж страшно, ведь они оба знают, кто я на самом деле, а если заглянет кто-то посторонний?..

   Повернулся в замке ключ, скрипнула щеколда и только после этого дверь распахнулась. Открыл сам хозяин дома. Я невольно отступил на шаг назад. Арктур внимательно меня оглядел и напряжённо вскинутые плечи его расслабились.

   - Я, честно говоря, не надеялся, что вы приедете так быстро, - он отступил в сторону, и я, оглянувшись на стоящего у кустов коня, вошёл внутрь. Арктур заметил мой взгляд и почему-то облегчённо вздохнул. Под порогом лежало что-то ещё?

   - Я пошлю грума, не волнуйтесь о лошади. Прошу в гостиную.

   Хозяин дома сам принял у меня пальто, и быстрым шагом повёл в освещённую комнату.

   - У вас нет гостей?

   - Что-то не так? - он остановился, мгновенно подобравшись.

   - Ваши, гм, амулеты мешают маскироваться, и не хотелось бы, чтоб меня увидел кто-то кроме вас.

   В ореховых глазах мелькнул огонёк любопытства. А также явное удовлетворение от того, что какой-то из оберегов действует так, как и задумывалось.

   - Вас не увидит никто посторонний.

   Арктур открыл передо мной дверь и я, наконец, хорошо разглядел его в тёплом свете электрической лампы и камина. От глаз ползли сетки морщинок, раньше не такие заметные, скулы заострились, борода полностью поседела, хотя на голове светлели только отдельные белые пряди.

   - Сен-Гильерн... - из кресла у камина поднялась Эва. Толстая старая кошка мявкнула, скатываясь у неё с коленей и с мягким стуком приземляясь на лапы. - Как хорошо, что вы приехали!

   Она показалась меньше, чем я запомнил её в прошлую встречу. Простое тёмное платье подчёркивало всё ещё стройную фигуру и нежную кожу маленьких рук, в которых она держала очки в тонкой оправе.

   - Миссис Стоун, я рад снова быть вашим гостем, - Арктур отдавал распоряжения подошедшему слуге в коридоре, а я осторожно тронул губами пахнущую жасмином и эвкалиптом руку. - Хотя повод для встречи печальный.

   Эвелина вздохнула, и я внезапно понял, что она готова заплакать, и только вколоченные с детства правила хорошего тона сдерживают её.

   - Я приехал, и сам всё улажу, всё будет в порядке, - я усадил её обратно в кресло, и обернулся на шаги Арктура. Тот странным взглядом прошёлся по моему лицу. Морок на его глазах исчезал, и он видел меня таким же, как несколько лет назад на балконе после нашей стычки с Даниилом. Эвелина за моей спиной приглушённо ахнула.

   Во взгляде Арктура появилось что-то от ребёнка, который встречает свой старый сон наяву. А ещё печаль, потому что я остался прежним, а он сам изменился, и эта разница в возрасте стала особенно резкой, ведь мы не виделись много лет. К тому же Арктур в тот раз не успел разглядеть меня подробно...

   Я стоял перед ними в старом свитере и заляпанных грязью брюках, с покрасневшим от простуды носом. А они всё равно видели перед собой существо из сказок.

   Эвелина встала и взяла меня за плечи, разворачивая к себе. Она тоже знала, кто я, но знать и видеть - разные вещи...

   - Арктур, Даниэл был такой же? - она смотрела мне в глаза, словно пытаясь увидеть в них что-то очень важное для себя.

   - Он был черноволосый и зеленоглазый, на самом деле.

   - Я не о том... Он был как он? - её светлые глаза заблестели, и я увидел, как одна слеза всё же поползла по щеке. - Я ведь его так и не увидела...

   - Он такой же, как я, только и в самом деле старше, - было тяжело встречаться с ней взглядом, и я отвернулся к окну. Эвелина всё же выпустила меня, и платком промокнула глаза.

   - Я распоряжусь насчёт чая.

   Она почти бегом вышла. Арктур тяжело вздохнул, усаживаясь на диван и приглашающее указывая на кресло напротив.

   - Мы с трудом поверили, что его больше нет. А Эдварду и вовсе не сказали. Вы пойдёте к ней? Я не знаю, что могу сделать в такой ситуации, потому и телеграфировал вам.

   Я смолчал о том, что и сам не знаю, что делать. Пёстрая кошка с тонким хвостом огладилась боком о мои штаны, неожиданно звучно муркнув.

   - Вам и не стоит заниматься этим. Она... даже я не знаю точно, что она такое.

   Кошка покрутилась у ног и запрыгнула мне на колени, начала перебирать передними лапами, слегка выпуская когти и цепляясь за плотную ткань. Артур молчал.

   Вошла Эвелина с маленьким подносом, уже без слёз, только глаза слегка покраснели. Служанку она не пустила, сама расставила чашки и разлила чай, а потом присела рядом с мужем. Я взял кружку, грея на расписном фарфоре пальцы, и вздохнул.

   - Расскажите мне, что здесь произошло?

   Арктур задумчиво покрутил на пальце кольцо с пурпурным камнем, и поднял на меня взгляд.

   - У нас были гости в тот вечер. Они ушли довольно рано, и мы ещё не ложились спать. Я поднимался наверх, когда почувствовал, что кольцо похолодело. Оно всегда так реагировало на появление Даниэла... Я в тот момент даже не вспомнил о письме Брайна. Отчего-то подумал, что Навь, в кои-то веки, решил зайти в дом с парадного входа... И кошка, обгоняя меня, побежала к двери. Она любила его, и часто так встречала.

   Когда я открыл дверь, Матильда замерла на пороге. Дёргала хвостом и топорщила усы, нюхая воздух. Но выскочить наружу даже не попыталась. Над крыльцом, как всегда вечером, горел фонарь. Поначалу я никого не увидел, потом, на самой границе света, различил силуэт в знакомой одежде. И, чтоб удостовериться в догадке, позвал Даниэла по имени.

   Он шагнул вперёд - глаза на бледном овале лица по кошачьи отразили свет фонаря. Ещё через пару шагов я осознал, что, кто бы это ни был - это не Даниэл.

   Я невольно отпрянул назад, испугавшись. Ночной гость остановился.

   То, что это девушка, я понял, только когда она спросила, где Навь. Голос у неё был глуховатым, с очень странным акцентом - я едва разобрал слова. Она хотела подойти ещё ближе, но за охранный круг так и не перешагнула.

   И тогда я её разглядел - Дара, супруга Даниэла. В последние полтора года он рисовал только её портреты. И я вспомнил, что девушка эта должна быть мертва уже очень давно...

   Я ответил, что Даниэл умер. Она долго молчала, явно раздражаясь, затем снова спросила - где он.

   Я не сразу сообразил, что её интересовало место упокоения и, как мог, объяснил, что далеко, в России.

   Она ответила, что желает быть там как можно скорее.

   Кошка спокойно тёрлась мне о ноги, а вот сам я тогда очень хотел закрыть дверь и запереть на замок - настолько сильно эта девушка ощущалась чужой и опасной. Стало не по себе от мысли, что возможно придётся сопровождать её и единственное, что пришло в голову - попросить помощи у вас. Я сказал ей, что отправлю телеграмму тому, кто сможет помочь. Она стояла с минуту, молча глядя в глаза, и я не был уверен, поняла ли она мои слова, затем наконец-то кивнула. Предупредила, что будет ждать в доме у озера, развернулась и исчезла в темноте.

   Оставалось только вздохнуть. Арктур всё сделал правильно, кроме меня никто больше не мог ему помочь. Только вот меня это вовсе не радовало.

   - Можно мне взглянуть на письмо от Брайена?

   Эвелина грустно улыбнулась и поднялась:

   - Я принесу.

   Звякнула поставленная на стол чашечка, стукнула дверь. Арктур не чувствовал за собой вины, он просто наконец-то успокоился за свою семью, и я не мог осуждать его за это. Мы молчали, но тишина не становилась напряжённой. Я для этого слишком устал, да и он тоже. Единственными звуками были треск дров в камине и едва слышимое бархатное урчание кошки.

   - Вот, - Эвелина от двери попыталась улыбнуться мне. - Я часто его перечитывала, и нашла быстро.

   Она подошла, и я взял из тонких бледных пальцев распечатанный конверт. Меня в большей степени интересовал почтовый штемпель.

   - Санкт-Петербург... Адрес отправителя... улица Верейская, дом 17-б.

   - Там живут друзья Даниэла, - ответил Арктур на мой вопросительный взгляд.

   - А... - я вспомнил, что Навь как-то рассказывал о семействе чистокровных двуликих из Петербурга. Вполне объяснимо, почему Юстин остановился у них.

   Я вытащил сложенные листки и встретил уже знакомый крупный почерк.

   "Мистер Стоун, я должен Вам сообщить о смерти дяди. Это произошло, когда мы освобождали мою сестру. Я даже не подозревал о её существовании. У Апрелиса, в России, была вторая жена и ребёнок. Апрелис связался с компанией картёжников и задолжал им крупную сумму. Мою сестру и её мать нашли спустя несколько лет после смерти Апрелиса и предъявили мне его долг с процентами, угрожая убить девочку в случае, если я откажусь.

   Мы втроём выехали в Россию.

   Когда мы освобождали мою сестру, дядя серьёзно пострадал. Его друг - мистер Велес, который помогал нам, сделал всё, что мог - но было уже поздно.

   До сих пор не могу в это поверить.

   В Англию мы в ближайшее время не вернёмся, поскольку теперь на мне лежит ответственность за сестру. Перевозить её сейчас из России будет чрезмерным испытанием для рассудка девочки. Ей слишком многое пришлось пережить за последнее время.

   С нами же всё в порядке. Мистер Велес помог мне обустроиться и приглядывает за нами. Он порекомендовал перевестись в Петербургскую медицинскую академию.

   У нас с дядей остались неулаженными дела в Англии с недвижимостью. Квартиру на Вечернем бульваре придётся продать - дядя не сделал этого только потому, что хотел в будущем передать её мне. Сейчас же это совсем не важно. В последние два года он все свои вещи либо выбросил, либо перевёз в дом на Озёрной. Моими можете распоряжаться по своему усмотрению - только не выкидывайте книги, оставьте себе, подарите кому-нибудь, или отдайте. А всего остального не жалко. Простите, что перекладываю на Вас все хлопоты - но я сам не могу сделать всё это.

   Мне больше не к кому обратиться, кроме Вас и дяди у меня в Гатри никого нет. Правда, есть ещё мистер Сен-Гильерн, но его сложно найти.

   Дом на Озёрной выкуплен, а налог не очень велик - я решу этот вопрос, время терпит. Мне мучительно было бы его продавать, слишком многое связано с ним. Прошу Вас, приглядите за домом - просто чтобы с ним не случилось чего-нибудь вроде пожара.

   Деньги от продажи квартиры разделите и возьмите себе не меньше половины за хлопоты, прошу Вас, не отказывайтесь - это самое малое, чем я смогу Вас отблагодарить. Мы здесь не испытываем нужды в деньгах, поэтому можно будет положить другую половину в банк или платить ими налог за землю на Озёрной.

   Также заберите, пожалуйста, документы из университета и перешлите их в Санкт-Петербург, по адресу, написанному на конверте, на имя Шубина В. И.

   Несколько листов, запечатанных отдельно, для Сен-Гильерна. Он тоже был другом дяди, и я должен сообщить ему о случившемся. Я никогда ему не писал, и не знаю адреса. Он записан у дяди, но все его бумаги остались дома.

   Ещё раз прошу прощения за то, что прошу у Вас помощи.

   Все доверенности, чтобы Вы могли совершить продажу и забрать документы, в меньшем пакете и заверены, как полагается. Я уточнил у мистера Велеса, и он помог оформить всё, что нужно."

   Я молча вложил листы в конверт. Больше всего в обоих письмах настораживал Велес. Друг, о котором Даниил никогда не рассказывал, но которому доверял так сильно... На самом ли деле сделали всё, что можно?

   - Благодарю, - я положил конверт на краешек стола. Кошка спрыгнула и, подбежав к двери, поскребла её лапкой. Мы втроём проводили её взглядом.

   - Что ж... Думаю, мне пора.

   Эвелина печально наблюдала, как я встаю, но молчала. Мы вышли в коридор, и я быстро накинул поданное Арктуром пальто.

   - Вы сейчас туда? - Арктур со странным интересом наблюдал, как я очень аккуратно переступаю порог.

   Я вспомнил про вторую ступеньку и перепрыгнул через неё.

   - Да. Лучше не откладывать это.

   Эвелина вздохнула, словно в ответ моим мыслям. Осторожно обойдя прутики, я оглянулся, Арктур странно смотрел на меня. Я стоял как раз на границе света от фонаря над крыльцом.

   - Я приду, если всё пройдёт удачно. Но не знаю, когда будет время.

   Из темноты смутным пятном вынырнул кэльпи и ткнулся прохладным лбом под ладонь.

   Если по пути к Стоунам я ещё встречал редких прохожих, то теперь улицы полностью опустели. Фонари только сгущали темноту за оградами домов и мешали глазам привыкнуть к мраку. Мелкий снежок ослабел и стал едва заметной моросью, оседающей на лице холодным влажным дыханием. Я отогрелся у Арктура и Эвелины, и ночной воздух показался особенно промозглым, стоило ветру выдуть из пальто накопленное тепло.

   В домах на Мраморном бульваре горели огоньки верхних этажей. В кабинетах и спальнях топили камины, в постели подкладывали грелки, у кроватей на тумбочки ставили подогретое молоко или чай. Изящные уши кэльпи развернулись влево, и я скоро тоже услышал, как на первом этаже маленького светлого дома несколько пьяных голосов горланят скабрезную песенку. Её стало не слышно только у фонтана, едва сочащегося густой холодной водой. Чёрная, она без брызг стекала в каменную полупустую чашу и была похожа на смолу.

   У озера оказалось не так пусто, как в городе. Ресторанчики уже закрылись, полосатые палатки дёргал за подвернувшиеся края парусины ветер, но у самых причалов горело несколько фонариков. Кто-то сторожил лодки, или собирался порыбачить, несмотря на плохую погоду. Льда не было, и жёлтый свет расплавленным сливочным маслом растекался пятнами у берега. Мы осторожно проехали мимо, незаметные и не услышанные.

   Камни молчали, Терновка дремала где-то глубоко, и я почти её не чувствовал. Будет ли она вновь сниться, если я задержусь?

   Озеро молчало, зато иногда слышались голоса ворон, которые устроились на ночлег в опустевших садах. Я не стал звать никого из своих воронов, к чему? Может, придётся просить птиц поискать фоморку, если её не окажется в доме Даниила, но пока рано их тревожить. К тому же большая часть стаи уже прошла по струне, немногие остались около владений Терновки.

   Брусчатка давно кончилась, и копыта коня чавкали по густой подмерзающей грязи и лужицам. Просторные загородные дома в глубине садов сейчас молчали. Большая часть их обитателей осенью перебралась в город, и все звуки утекли следом за ними, как и запахи горящих дров, свежескошенной травы и сонных цветов. Потемневшие ограды из побелённых кирпичей с тёмным плющом, который плетями, как тонкими руками, подтягивался выше, хранили только пустоту за коваными калитками и воротцами. Я слегка потянул за белую жёсткую прядку, и кэльпи остановился возле узких створок. За ними едва слышно шелестела не то нескошенная трава, не то солома вокруг розовых кустов. Над тёмно-серой стеной виднелись верхушки яблонь. Несколько маленьких зеленоватых плодов никто не собрал, а сами они почему-то не упали, и теперь светлели блёклой белизной сквозь сетку чёрных ветвей.

   Я не стал заглядывать в дом, выстывший и тёмный. В библиотеке там не хватает книги со сказками Гауфа и веранда выглядит голой без густой листвы вьющихся роз. Под неубранными лёгкими стульями лужицы, и кажется, что кто-то всё ещё сидит около стола и ждёт, когда остальные, серые и едва заметные, как старые воспоминания, придут к нему на чашку дождя в зимнюю полночь.

   Чёрные яблоневые сады, с потёками побелки в основании стволов, защищали от порывов ветра, что привольно носился в пустых полях. Он пах мёртвой травой, речной водой и мокрой землёй.

   Кэльпи отвернулся и побрёл вперёд. Ему было что вспомнить об этом месте и фэйри, что жила в саду неподалёку. Он невольно замедлял шаг, и я не понукал его, отдаляя, насколько возможно, встречу с фоморкой.

   Калитка была закрыта. Чугунный прут, выбитый когда-то ударом копыта, так и выгибался чуть в сторону от остальных.

   Пропитанная водой почва чавкнула под ногами. Замок оказался сломан. Я осторожно провёл по нему руками - мокрый металл укусил холодом через перчатку, и только. Даниил так и не поставил защиты на сад. Кэльпи фыркнул, но заходить за мной в шепчущую темноту не стал.

   К молчаливому дому призрачным ручьём текла белая галька. Когда я ступил на неё, громкий скрип смешался с шелестом ветвей.

   Тополя вокруг тропинки чернели бархатистой корой. Маленькие веточки и листья, почти скрывая дорожку, гнили здесь ещё с осени. За чёрными тополями и редким кустарником светлели через влажную мглу призрачные статуи. Никогда не мог понять, что он находил красивого в этих скульптурах, словно сбежавших с античных надгробий.

   Слева, разрывая воздух, захлопали крылья. Несколько ворон слетели с тонких перил беседки, и, хриплым голосом жалуясь на бесприютную ночь, исчезли в темноте. Здесь очень давно никто не был, и не ухаживал за садом.

   Я остановился перед крыльцом. Потёки грязи и травяной мусор шли по лестнице следами мертвецов, которым вздумалось прогуляться в дождливую ночь по пустой земле.

   В окнах не было ни отблеска света, но из трубы поднимался почти незаметный дымок. Он растекался перед крыльцом едва уловимым запахом яблонь и сосновой смолы.

   Дверь оказалась приоткрыта. После осторожного толчка она медленно пошла внутрь, наседая на петли всей тяжестью влажного дерева. Тихий прерывистый скрип вылился в пустоту широкого коридора. Темнота в нём рассеивалась серым колышущимся светом из дверных проёмов.

   Пока ничего необычного не чувствовалось, охранного кольца не было, только в стенах осталось что-то неясное. Я пересилил себя и шагнул за порог.

   ...Горло захлестнуло холодом. Вскинутые руки перехватили. Лопатки, затылок и локти ударились о стену, и я непроизвольно зажмурился от боли, но не смог даже вскрикнуть!

   Когда я проморгался, она уже стояла на расстоянии вытянутой руки. В тёмных глазах плясали два узких свечных огня. Лицо казалось алебастровой маской, обрамлённой короткими тёмными волосами. Из них, слабо светясь, выглядывали изогнутые рожки.

   Фоморка!!

   И так же, как Навь, с подвижными крыльями!

   Девушка чуть подалась вперёд. Я попытался выдавить хоть звук, но крылья позволяли только дышать. Едва не захлебнувшись тонкой струйкой воздуха, когда длинные когти срезали верхние пуговицы с пальто, я вжался в стену. Иррациональный страх сковал тело, выбивая из головы все мысли. Я чувствовал лишь, как ледяные пальцы забираются за воротник, пытаясь выудить тонкий кожаный шнурок.

   С раздраженьем, она рванула ткань, разрезая одежду до пояса. Зажав в ладони оберег из белого кварца, подаренный когда-то Даниилом, девушка вздохнула, прикрывая глаза. Золотые огоньки успокоились под опустившимися веками.

   - Осенний... - шёпот был таким же холодным, как пальцы. Со странным акцентом она произнесла половину моего имени на доисходном языке.

   Крылья, тонкими ледяными струйками стискивающие горло, медленно разжались. Я опустил руки и попытался запахнуть уцелевшее пальто. Влажный воздух холодил кожу на груди, заползая под разорванную одежду.

   Меня пробрало дрожью - случись что, разъярённому фомору в прямой схватке мне противопоставить нечего. Сердце продолжало неистово колотиться где-то под горлом, и я глубоко вздохнул, прежде чем сумел заговорить с ней.

   - Я пришёл помочь вам.

   Судя по дрогнувшим зрачкам, она разобрала моё произношение. Иронично дёрнув углом рта, и став до боли похожей на Даниила, фоморка развернулась и пошла к лестнице. Крылья поднялись и мгновенно затекли под одежду.

   Она так ничего и не ответила.

   Я не был у ночного на втором этаже. По обе стороны коридора между дверей висели картины, и с каждой из них смотрела девушка, идущая впереди меня. Краем глаза я уловил движение и вздрогнул. В пустой разворошённой спальне, в простенке, стояло зеркало в рост, и мы оба отразились в нём, тёмные и мутные за стеклом.

   Фоморка потянула одну из дверей за ручку, проходя в небольшую тёплую комнату, уставленную книжными шкафами. Растопленный камин, и так не лучший источник света, скрывал экран.

   Рассеянно поправив манжет чёрной рубашки, она подошла к столу.

   - Ты тот, о ком говорил Стоун? - зрачки цвета холодного золота уже успокоились.

   - Да. Это он позвал меня, - я увидел среди покрывших столешницу конвертов и старых писем свои. - Лучше, если среди людей, вы будете звать меня Габриэль.

   Фоморка кивнула, а потом лицо её ожило, и она устало бросила.

   - Мне сложно говорить на нынешнем языке. Ты меня понимаешь?

   Её английский и в самом деле был странным. Слишком много лишних звуков, горлового шипения и свиста.

   - Я понял тебя.

   - Ты знаешь, где он?

   - Нет, но я знаю, как добраться до того, кто был с ним.

   - Ты пойдёшь со мной?

   Я ответил не сразу. Отпускать её одну опасно, но ещё опаснее идти с ней. Это же угроза межрасового конфликта. Я и так наворотил дел с ночным, а тут уже фоморка...

   Зрачки снова дрогнули, и я поспешил сказать:

   - Я подумаю, как будет лучше.

   - Прочти, - изящная, с длинными пальцами, рука протянула мне помятое письмо.

   Писал кто-то незнакомый, и точно не Даниилу.

   Ну и гнида Апрелис!.. Давно сдох, а разгребать за ним до сих пор приходится!

   - Письмо адресовано Юстину - воспитаннику Даниила. Именно у него можно спросить, где Навь, - я положил листок на край стола. - Мне надо подумать, чтобы решить, как лучше туда добираться. Я приду завтра вечером.

   Она кивнула. Я развернулся и вышел, чувствуя, как по спине ползёт холодный взгляд.

   Провожать меня фоморка не стала. Зябко передёргиваясь под запахнутым пальто, я миновал мёртвый чертополох и быстро зашагал к калитке.

   Что за место такое, этот Гатри!? Словно Струна под холмом притягивает сюда реликтов доисходной эпохи! Терновка, Навь... теперь фоморка. С подвижными крыльями! Откуда они вообще берутся в современном мире, где почти нет Источников?!

3 января 1911г. среда

к оглавлению

   Я сидел на кровати, пытаясь крупными стежками стянуть свитер. Кэльпи ушёл за едой и рубашкой.

   Вопрос - что же делать?! - терзал меня с того момента, как я проснулся, и сейчас созрел только один ответ, который совершенно не нравился.

   Фоморка выглядит юной, но не младше меня, и кто знает, сколько лет памяти она накопила? Я не обманывался её внешним сходством со многими матриархами моего вида - мы вышли из одного корня, но я инстинктивно ощущал её инородность, как и она мою. Меня она вряд ли будет слушаться. Да и кто я для неё такой? Младше, слабее, но лучше знаю этот новый для неё мир, хотя она не кажется испуганной переменами. Смогла прочесть письмо, поняла, о чём в нём говорится, может быть и не всё, но большую часть. Сумела найти Арктура и не сотворила в городе ничего, что привлекло бы к ней пристальное внимание. Скорее всего, о современном мире знания у неё есть, и немало. Только... Судя по тому, как она говорила, не всеми пока может воспользоваться. Интересно, каким путём информация к ней попала? Собирала сведения с помощью крыльев из человеческого разума? Хорошо, что она не беспомощна и сумела разобраться в происходящем, ей это пригодится. Смогла понять английский, сможет выучить и русский, хоть он и сложнее.

   Я обкусил нитку и встряхнул свитер. Грубый толстый шов проходил по самому центру, некоторые нитки всё же начали расползаться, и мягкая ткань бугрилась, как шрам от рваной плохо затянувшейся раны. Ещё синяки на спине... И это первая встреча! При том, что я ей, если подумать, нужен, и даже очень.

   Если бы не искренняя дружба с Даниилом, я бы даже не думал о том, чтобы поехать с ней вместе. Это будет самоубийственно! Фоморы ещё задолго до Исхода, с редкими передышками, враждовали с нами до тех пор, пока мы не ушли, и вряд ли стоит надеяться, что она об этом забыла! Если для меня Исход и бушевавшая тогда война только история, она-то наверняка помнит вкус крови моих предков.

   А вот у людей отношения между народами порой меняются так загадочно, что вчерашние враги преспокойно заводят дружбу... Но то у людей. Хотя...

   Как ни погляди - глупость я делаю, глупость. Редкостную.

   Часы где-то внизу, под тонким полом, отбили четыре пополудни. Кэльпи ушёл около часа назад.

   На маленьком столе слабо шевелила от сквозняка надорванным краем карта Европы. Москва укоризненно тлела красной пометкой, но туда я прибуду ещё нескоро. Карандашом я уже наметил возможный маршрут. Водный путь для фоморки лучше, чем дорога по суше. Судно неоднократно будет заходить в порты, но можно ведь и не спускаться на берег. К тому же зимой мало желающих совершать променад по верхней палубе, и её затворничество будет выглядеть естественно. Да и дорога морем намного безопаснее для неё. Какой безумец станет ловить фоморку на корабле посреди зимнего моря? Главное, чтобы нас не поймали вместе, иначе случится нечто невообразимое. Если я не спрячу её, перед неотвратимо назревающей людской войной начнётся ещё и какая-нибудь дипломатическая свара между ночными и нами!!!

   И причиной её буду я, не она, потому что я не скрыл её присутствия! И ведь не откажешься...

   Она словно дурное наследство, доставшееся от Даниила. И не оставить его, и не позабыть.

   Поэтому придётся сперва заняться её делом - когда я так нужен в совершенно другом месте!

   Снаружи за тонкими дверями раздались лёгкие торопливые шаги. Неуверенно они проследовали в конец коридора, а потом вернулись обратно. Чашка с жидким чаем дзынькнула, а я вздрогнул при громком, требовательном стуке в дверь. Это был не Данни, и в руке плотно улеглась рукоятка кинжала, когда я шёл открывать. Звякнул ключ в замке, и дверь немного приоткрылась. В сумрачном коридоре стоял долговязый подросток в неказистой тёмной одежде. Он молчал, пристально вглядываясь в моё лицо, и я уже собрался гневно рявкнуть, что он ошибся дверью, и что чистильщики обуви мне тут не нужны, но в карих глазах что-то блеснуло маленькой искоркой. Через секунду морок пополз, и я непроизвольно отшатнулся в комнату от стоящей в коридоре фоморки. Что она здесь делает?! Я же сказал, что приду вечером!

   Она шагнула вперёд, легко открывая дверь, чуть приподняла бровь, скользнув взглядом по кинжалу, и прошла в комнату мимо меня. Из лопаток и плеч сквозь ткань, переплетаясь с волосами, текли по воздуху тонкие струйки крыльев. Брезгливо оглядев комнатушку и подойдя к столу, она склонилась над картой. Я подавил желание выскользнуть в коридор и запереть дверь.

   - Что ты решил? - произношение стало чище, чем вчера.

   Поколебавшись, я всё же запер дверь.

   - Я провожу вас. Морем до Петербурга, а там определимся. Но сначала нужно сделать паспорт - это занимает некоторое время. Логичнее всего, если мы отправимся, как супружеская пара.

   - Нет, - золотистые глаза прищурились. - Я поеду под мужским мороком.

   Я вздохнул, ехать в виде дамы мне отчаянно не хотелось.

   - Это будет хлопотно, если вам не нравится, можно представляться к примеру...

   Несколько секунд она пристально смотрела мне в глаза, выслушивая варианты, затем повторила, выделяя каждое слово:

   - Я поеду под мужским мороком.

   Похоже, спорить с ней было бессмысленно... Я кивнул.

   - Хорошо. Но можете объяснить причину?

   - Я видела, как они одеваются, - спокойно ответила фоморка.

   - Кто они? И причём здесь это?

   - Женщины. Это... - она споткнулась, подбирая слова. - Так не одеваются. Так пытают.

   Я вздохнул ещё глубже, а ведь, пожалуй, она права... В такой одежде даже cходить в туалет сродни выступлению Гудини. Не слишком ли я оброс человеческим виденьем мира, если не смог представить девушку иначе, как упакованной в корсет и условности нынешней Англии?

   - Что ж, тогда выберите имя - для паспорта.

   - Кайлан Керн.

   - Кайлан?

   Фоморка кивнула.

   - Можете сейчас показать морок, под которым поедете?

   Девушка выпрямилась, прикрыла глаза, и с макушки пошла волна, похожая на дрожание горячего воздуха. Она сперва исказила черты тела, а потом вылепила из них нечто новое. Передо мной стоял среднего роста юноша. Не худой, но стройный. Грудь и бёдра ей удалось скрыть, но плечи я бы сделал чуть пошире. Ступни казались больше, а кисти и запястья стали грубее.

   Лицо выглядело юношеским. В нём остались и плавность, и некоторая округлость, которые часто ещё сохраняются у молодых людей, но ничего женственного не виделось. Чуть пошире переносица, повыше скулы, почётче линия потяжелевшего подбородка, погуще брови и глубже посаженные глаза. Девушка сделала их зелёными. Точно такого же цвета, как у Даниила, и его же ухмылка промелькнула в уголке побледневших узких губ.

   - Хорошо, - я обошёл её вокруг, внимательно оглядывая с боков. Со спины плечи казались всё же узковаты. Однако, у людей изъяны в фигуре естественны.

   Неожиданно фоморка повернулась к двери, отступая к окну. Сквозь морок потекли едва заметные очертания крыльев. В замочной скважине провернулся ключ.

   - Ну и погодка там, - пробурчал Данни, вваливаясь в комнату с пакетами наперевес. - Ещё немного, и,.. - он замер, запнувшись взглядом о гостью.

   - Это мой слуга, Данни, - поспешил объяснить я. Девушка, успевшая сбросить и вновь вернуть морок, втянула когти. Кэльпи и не думал проходить, с удивленьем таращась на плывущий по комнате зеленоватый туман крыльев.

   - Войди и закрой уже дверь, - раздражённо бросил я, слыша, как чьи-то шаги поднимаются по лестнице. Данни повиновался и осторожно поставил пакеты на край своей постели.

   - Я вам помешал? - с неприкрытой надеждой на то, что это действительно так, и стоит выйти, кэльпи мялся у двери.

   Оборачиваясь к успокоившейся фоморке, я начал проверку её образа боем, сменив стиль обращения и тон:

   - Я бы порекомендовал ещё плечи немного расширить. Кайлан, сколько тебе лет?

   - Чет...

   - Нет, - я прервал её на полуслове, чтобы компрометирующая цифра осталась между нами. - Это достаточно простой вопрос, а ты уже сбился. У тебя могут спросить любую мелочь, и надо ответить именно как юноша. Данни, как смотришь, сколько ему можно дать?

   - Думаю, лет 17 или 18, - кэльпи уселся на постель, обречённо глядя на нас.

   - Лучше 18. Возраст, когда ещё не знают, что делать с подступившей взрослостью. Большинство глупостей совершается именно тогда.

   Она не оскорбилась, но задумалась.

   - Постарайся продержать морок так долго, как сможешь. Ты справишься с ним во сне?

   Девушка моментально подобралась.

   - Кто-то чужой будет рядом, когда мы уснём?

   - Нет, но ведь всякое может случиться, - я наблюдал за мучениями кэльпи, который чувствовал исходящую от гостьи опасность, но уйти без разрешения не решался, и только глядел на меня умоляющими глазами. Крылья, до сих пор колыхающиеся у ног фоморки, испугали его больше всего. Возможно, он даже догадался...

   - Данни, наша гостья безопасна. Для нас, - мне очень хотелось добавить, что для нас она совершенно безопасна, но насчёт этого я сильно сомневался. Я развернулся обратно к фоморке. - Вернёмся к твоему мороку. Помимо внешности тебе нужно заготовить легенду на случай, если кто-то все же решится спросить у тебя о семействе, о том, куда, зачем и почему ты едешь. Я буду поблизости, но хорошо продуманные ответы надёжнее, чем один только морок. Мы поедем в тесном соседстве с большим количеством людей, всякое может случиться.

   - Это да... - в зелени мелькнуло золото, но она быстро справилась с собой.

   - Я - Пьер Эшанже, твой опекун, и мы едем с тобою вместе в столь дальнее путешествие ради того, чтобы ты мог вступить в право наследования небольшим капиталом деда. Обычно к людям, которые находятся в трауре, не лезут с разговорами.

   Данни, чувствуя, что беседа затянется надолго, сиротливо ссутулился в обнимку с пакетом.

   Я чуть покосился на него и продолжил.

   - Пьер Эшанже торговец, учредитель небольшой компании "Эшанже и Ко", занимается ввозом аргентинской говядины во Францию. Дело довольно прибыльное, чтобы позволить себе иногда путешествовать, просто для удовольствия, тем более сопровождая сына своей двоюродной сестры. Сорок один год, холост, не самого приятного характера.

   Девушка скептически оглядела мой морок.

   - Для держателя успевающей компании выглядишь слишком потрёпанным.

   - Бурная юность. Чтобы заняться ввозом мяса из Южной Америки пришлось не раз там побывать, да и начальный капитал для этого получить непросто.

   Про себя я вздохнул - в доисходное время искусство маскировки и разведки было совершенно другим. Взломщики, пользуясь крыльями и техникой, до которой люди по естественным причинам никогда не дойдут, забирались в святая святых секретных лабораторий, могли следить за любым, кто пользовался кристаллами, настроенными хотя бы на одну из общедоступных частот связи. Тогда бы и в голову никому не пришло, что можно внедрить чужака в стан противника во плоти, и тонкости бесконечных пряток и психологических уловок развились гораздо позже.

   - Кстати, придумай для себя десяток-другой случаев из жизни. Смешных, и не очень. Просто подробности - чем занимались родители, кто тебя учил, и где. Когда думаешь о таких пустяках заранее, в разговоре потом вспоминаешь их легко, словно бы они и в самом деле существовали, и твой собеседник ничего не заподозрит. Понятно, что как юноше тебе надо проявлять умеренное любопытство и интерес к видам за окнами, непривычной пище и дамам. Можешь краснеть, но посматривай. Будет очень странно, если юноша, вырвавшись в первый раз из дома, не станет обращать на них никакого внимания.

   - Хорошо, - хмыкнула фоморка.

   Из угла, где сидел Данни, раздалось сочное хрупанье. Под нашими взглядами кэльпи с трудом проглотил кусок яблока. Криво усмехнувшись, девушка пошла к двери. Перемещение было сперва плавным, но потом она вспомнила, и ботинок твёрдо впечатался в пол. Движения стали более резкими, широкими и простыми.

   - Надеюсь, у меня не возникнет затруднений ни с дамами, ни... - она окинула нас быстрым взглядом, - с юношами. Когда мне прийти?

   - Лучше я сам заеду за тобой, - мне не хотелось, чтобы она снова оказалась здесь. - Ещё многое надо сделать и купить... Ты возьмёшь его одежду?

   Девушка кивнула.

   - Дорожные расходы я беру на себя. Пока едем до Петербурга, вполне можно обойтись только одним выходным костюмом... Знаешь, лучше, если я зайду за тобой ещё днём, и мы приобретём всё на первое время.

   В мужской одежде она, похоже, чувствовала себя удобно, но у Даниила абсолютно всё чёрное, траур это объяснит, но всё же... а покупать на глаз для юноши, который на самом деле девушка, довольно сложно. До России доедем, а потом раздобудем что-нибудь подходящее. Да и не найти в Гатри по-настоящему тёплой шубы.

   Она коротко кивнула и безо всякого ключа открыла дверь. Когда мы остались одни, Данни жалобно на меня посмотрел, хотел что-то сказать, но только громко икнул.

   На улице стало намного холоднее, чем вчера. Копыта звонко выцокивали по подмёрзшей в мутный ледок грязи, улицы казались светлее, несмотря на поздний час. До обеда шёл крупными хлопьями снег, и грязный, неприглядный Гатри притворился тихим, милым провинциальным городком. Густо-синее небо покрылось искрами звёздной изморози, а деревья с влажными ветками, попав после оттепели в мороз, стояли как обсыпанные колотой стеклянной крошкой. Люди не только бежали по тёплым домам, но и отваживались гулять.

   Горожане устали от темноты и плохой погоды. Дамы спешили проветрить шубки и муфточки, а джентльмены находили повод выпить горячительного после прогулки по холоду.

   На центральных улицах некоторые дома выглядели воплотившимися рождественскими открытками, хоть уже и не по времени. Свет за плотными шторками, отражаясь в пушистом снегу, казался особенно уютным. Там варили пунш, пели, и любовались белоснежной красотой, не выходя из дома, и даже не удаляясь от камина.

   В Низине снег только издевательски подчеркнул нищету. Заляпанные невесть чем стены смотрелись ещё чернее, вмёрзшие кочками в лёд помои и мусор заставляли спотыкаться, а редкие нищие, не уползая пережидать холод в норе потеплее, холмиками ожившего тряпья дрожали около пустых кружек. Вонь от них, и около редких распахнутых дверей, казалась ещё сильнее, контрастируя с чистым, промороженным воздухом. Кэльпи фыркнул, брезгливо переступая мутную, ещё не замёрзшую лужу.

   Мне было тепло под фланелевой сорочкой и двумя свитерами, Данни в лошадином облике мёрз, но немного.

   "Золотой Ус" стоял на прежнем месте, крепкий, надёжный и грязный. Данни перекинулся в пустом уголке за полуразрушенными халупами, и мы вместе пошли в горящее всеми окнами заведение Рона. Фамилию его я не помнил, что-то на "Мак", но он меня наверняка узнает.

   Внизу показалось просторнее, чем я помнил, но также дымно, вонюче и сумрачно. Полумрак прикрывал слишком пристальные взгляды, слишком известные шрамы и сделки, которым полагалось остаться незаметными. Еду разносили не мальчишки, а девицы. Выглядели они по большей части потаскано, но посетителям явно нравилось. Прокатив по столу в сторону одной из них монету, я приобнял её за талию и шепнул на ушко, что хозяина ищет сид Габриэль. Она не поняла, о чём я, но Рон наверняка догадается.

   Он пришёл скоро, но я не сразу его узнал. Дородный, с роскошной полуседой бородой, и морщинами около глаз, которые уже не казались такими бесстыже-девичьими. Через несколько секунд я опомнился и нашёл его морок. Или он сам научился, или ему помогли, но полукровка наконец смотрелся почтенным хозяином, а не молодым мартовским котом в человеческом облике. Под мороком Рон почти не изменился, только немного раздобрел.

   - Габриэль, был здесь в тот год, когда церковь разрушилась, - свою личину скидывать я не торопился, но он меня узнал. Тут же стал сама любезность, пригласил наверх.

   За кухней на лестнице, ведущей на второй этаж, сидел старый рыже-белый кот. Чем-то они с Роном походили друг на друга. Я не удержался и поскрёб у него за ухом, на что котище звучно муркнул.

   Наверху тоже многое изменилось. Прежние большие комнаты Рон разгородил и сделал маленькие, зато хорошо обставленные. Я уселся в лично хозяином пододвинутое кресло и попросил у него бумагу и карандаш. Данни молча сидел рядом и грыз яблоко из тарелки.

   Написав во всех подробностях всё, что нужно для подготовки паспорта, я выложил поверх записки стопку маленьких золотых пластинок. Хозяин "Золотого Уса" вздёрнул бровь, но не посмел вслух усомниться в том, что золото настоящее.

   - Время, конечно, сейчас не дельное, но послезавтра утром будет всё готово, никто не отличит. А вам для кого? - полукровка не удержался, и спросил-таки.

   - Для себя. Запасной, - я улыбнулся. - Не так давно через это заведение передавали записку Юстину Соласу. Мне нужно всё, что касалось этого послания - и до, и после.

   Рон задумался, чуть нахмурив брови.

   - Пятнадцатого сентября, если не путаю, под вечер, пришёл какой-то русский, имени не называл. Невысокий, волосы каштановые с сединой, выглядел лет на сорок. По разговору неприятный... Хамоватый. Потребовал дать ему посыльного из наших, чтоб тот отнёс записку Соласу. Что он там написал - не знаю, но, на следующий вечер, вместе с Соласом пришёл господин Навь. И, скажу вам, таким мрачным я его ни разу не видел. Они сразу поднялись на второй этаж. Тот русский их уже ждал, правда, я так думаю, ждал одного Соласа. Когда увидел, что пришли двое - удивился, но ненадолго. Он, до того водки заказал, предложил выпить за знакомство. Господин Навь отказался, спросил какого,.. - Рон запнулся, подыскивая слово взамен произнесённого тогда, - спросил, что от них нужно. Русский махнул мне рукой, сказал выйти, так как ему и одних лишних ушей хватит.

   - И как далеко ты ушёл?

   Рон замялся, явно просчитывая не шаги, на которые он отошёл от двери.

   - Самого начала я не слышал, вернее не разобрал - говорили на русском. Потом Солас спросил, что с его сестрой. Господин Навь, на английском уже, сказал, что для начала, было бы неплохо убедиться, что сестра эта на самом деле существует.

   Русский посмеялся и что-то, наверное, передал им, сказал - а вот пусть мальчик убедится. Хватит ему, чтоб родную кровь опознать, или чего побольше нужно? А дальше они начали ругаться на русском.

   Большего владелец "Золотого Уса" вспомнить не смог. Ещё раз условившись о сроке, когда документы будут готовы мы завершили беседу.

   С некоторым облегчением Рон проводил меня через заднюю дверь.

   Золото на оплату поддельных документов попало к нему из старого особняка Беллингтона. Я знал внутреннее расположение только нескольких домов в Гатри. И там, где когда-то стал жертвой суккуба Леонардо Беллингтон, оставалось тихо. Его родня уехала, мебель стояла в чехлах, а сторож на первом этаже дремал. Он не проснулся, даже когда я пыхтел над забытым тайником. Люди искали его по-другому... Всего-то и нужно было - разрезать обои и буковую панель в ванной комнате. Бумажные деньги, чеки, векселя, золото. Довольно большие накопления для такого юного человека.

   Золото частично ушло Рону, часть денег придётся потратить завтра, чеки можно попытаться обналичить в Бирмингеме. Выгоднее всего везти в Россию металл, он занимает мало места, легко переносит огонь и воду, и его курс стабильнее, чем отношение фунта к рублю.

   Чистое небо приобрело глубокий, насыщенно чёрный оттенок. Тоненький месяц озябшими рожками цеплялся за ветер, прогоняющий редкие полупрозрачные облака. Кэльпи пошёл было в сторону гостиницы, но ему пришлось завернуть к реке. Мне и самому хотелось повидать Терновку, да и в беседе с Предводительницей именно встреча с нею оправдала небольшой крюк через Гатри.

   Выбираться к берегу около моста было противно, и мы ехали по тихим проулкам, которые не высветлил даже снег. Кэльпи фыркал и брезгливо переступал через особо подозрительные комья грязи. Закопчённые стены из серых щелястых досок готовились рухнуть под весом трухлявых крыш и придавить примолкших, как мыши, обитателей.

   Мявкнула над головой кошка, хлопнуло маленькое окно и за нашими спинами разлетелась по замешанному на помоях льду кадушка воняющей рыбой воды.

   Речка у берега покрылась глянцевым волнистым льдом. Шурша чёрными палками камыша на противоположном пологом берегу, прошёлся над чёрным отражением неба в полоске воды ветер. Кэльпи громко цокнул по ледяной корочке, довольно мотнул головой и перешёл на рысь. Что лёд, что вода, что снег - всё для него приятнее, чем сухая земля. Выйдя на середину реки, не затянутую льдом, он и вовсе перешёл на галоп, лишь иногда всплёскивая неровно попавшую под копыто волну.

   Тёмный берег справа редко-редко вспыхивал тусклыми окошками. К самой речке лепились заброшенные сарайчики и халупы, в них почти никто не жил. Лес по левую руку казался светлым кружевом, хрупким и невесомым. Он пах сосновой иглой, свежей водой и почему-то ещё сбродившими кислыми яблоками. Далёкое эхо приносило гулкое уханье филина и треск деревьев.

   Кэльпи светлой волной стелился над чернотой воды, а я вслушивался в глубину, но её обитательница молчала. Она едва ощущалась... Ещё глубже ушла в зимнюю дрёму, когда мороз надышал серебристо-белый саван?

   В озере замерла даже сила источников. Я не стал подъезжать к камням, совсем запутавшись. Прежде Терновка находилась где-то рядом с ними, теперь же её след стал слабым, тихим, а камни молчали. Данни пошёл в устье небольшой речки, втекающей в озеро с юга. Перед мостом он разогнался, прижав уши, и перепрыгнул его. Я сжал колени на гладких скользких боках, и всё равно едва не слетел в тихую тёмную воду, когда передние копыта кэльпи разбрызгали её. Речка, идущая по пустым полям, сужалась, и только тонкая стёжка посерёдке оставалась свободной ото льда. У берега он становился толще и светлее, но ближе к центру истончался, и казался кружевной прозрачной дымкой.

   Вокруг стало светло от покрывшего пустую землю снега. Он ровным полотном, нетронутым стежками следов, закрывал всё до чёрного горизонта.

   У меня замёрзли руки и кончики ушей, Данни наоборот разогрелся и фыркал узкими полосками пара, тающими в прозрачном воздухе. Мы ехали несколько минут, а потом я остановил кэльпи. Под копытами открылась широкая полынья, в её глубине плавали мерцающие перламутром рыбки и просвечивали сквозь густую от морозца воду россыпи белых камешков. Осторожно нагибаясь и придерживаясь за холку рукой, я всматривался в темноту внизу, но чувствовал только близкое присутствие затаившейся Терновки. Когда я тихонько позвал её, камешки слегка сместились, ненадолго Терновка подошла ближе, а потом снова спряталась, словно говоря, что никого не желает видеть, даже меня.

   Она была испугана. Испугана древним морским существом, которое обитало теперь так близко от любимого ею озера.

   Ни Навь, ни Терновка, с которыми меня связывало столько воспоминаний, уже не были частью того тихого, полного яблоневых деревьев и робких дождей Гатри... Только люди остались в этом городе.

   Когда мы ехали обратно по холодной воде и снегу, я грел руки в рукавах и надеялся дожить до того дня, когда завершу путешествие с фоморкой и смогу заняться своими смертельно опасными, тяжёлыми, сложными и омерзительными заданиями.

4 января 1911г. четверг

к оглавлению

   Кэльпи и в этот раз отказался заходить в сад. Он мялся, мотал головой и, когда я ступил за калитку, только проводил испуганным взглядом.

   Девушка почувствовала моё приближение. В этот раз я не успел войти в дом, только протянул руку к двери, как она с переливчатым скрипом отворилась. На пороге в простом чёрном пальто стоял юноша, уже мне знакомый, с зонтом-тростью в руках. В движениях появилось больше лёгкости, когда Кайлан спускался передо мной по мокрым ступенькам. Он шагал широко, как редко шагают женщины, вовсе не глядел под ноги. Словно ботинки ему сшили точно по ноге, и он носил их с самого первого шага, выставляя трость с изысканным замахом вперёд. У меня в своё время ушло много дней на этот навык джентльмена.

   Но стоящий передо мной молодой человек для того, чтобы сойти за кого-то, кто может путешествовать пароходом в каютах первого или второго классов, должен одеваться соответственно происхождению. Даже любовь англичан к чёрному не может скрыть того, что весь гардероб Даниила цвета ваксы.

   - Как тебе? - юноша повернулся, щурясь на проблески солнца в сером небе. - Мне удалось уснуть и проснуться в мороке.

   - Впечатляет, Кайлан. Одно маленькое дополнение. В здешнем обществе принято обращаться друг к другу на вы.

   - Как скажете... мистер Эшанже, - она первой направилась по дорожке из вмороженной в тёмный лёд гальки. - Уточните, чем мы сегодня займёмся?

   - Сперва подберём подходящий чемодан для путешествия. Затем купим для вас кое-что из одежды, да и для меня тоже. Ещё разные мелочи, еда...

   Данни стоял, не спеша перекидываться в коня. Вдвоём мы могли на нём уехать, но он, как мог, увиливал от этого. На его счастье, дорога подмёрзла за ночь, и глубокие лужи стянулись плотной коркой. Только круги трещин, как паутина, бежали от каблуков. Фоморка шла справа от меня, Данни слева. Я хотел дойти до набережной, а там найти кеб.

   - Когда мы поедем? - юноша казался безмятежным, как летнее утро. Только в треске льдинок под каблуками слышалось нетерпение.

   - Как только будут готовы ваши документы, я тут же куплю билет на паровоз. До Бирмингема, там у меня есть дело, после - до Ньюкасла. Там сядем на пароход.

   Мы проходили мимо дома, на Озёрной, где я останавливался в прошлый раз. Фоморка задумчиво скользнула по воротам взглядом... Хотя откуда бы ей знать прошлое?

   - Здесь неплохой источник, - она кивнула в сторону Поющих камней. - Их много осталось?

   - Нет. Они теперь большая редкость.

   У набережной ни одного кеба не обнаружилось. Данни приуныл и уже высматривал место за палатками, чтобы перекинуться, но удача оказалась к нему благосклонна. По хрусткому ледку Яблоневой улицы катилось его спасение. Данни пошёл, почти побежал к экипажу. Когда мы ехали, он вжимался в стенку, стараясь быть как можно дальше от меня и сидящей с другой стороны фоморки. О том, кто же она, он так и не набрался смелости спросить, но и собственных домыслов хватало. Ехали мы долго, от набережной до улицы Звонкой, на которой теснилась большая часть магазинчиков города, и только к самому концу, подмёрзнув у тонких досок, кэльпи осторожно пододвинулся ко мне. Плохо, я-то надеялся, что он за долгие совместные странствия если не привыкнет, то смирится с вечно дремлющей рядом опасностью.

   Из кеба Данни выскочил первым, мы с фоморкой чинно вышли. Я расплачивался, а юноша рядом оглядывался, выискивая что-то в сдержанном сумбуре вывесок. Лавки с мутными тёмными стёклами после праздников, когда хозяева не жалели денег на освещение, теперь представляли собой жалкое зрелище. Большая часть оставалась темна, на некоторых витринах в опускающихся сумерках сложно было рассмотреть выставленный товар. Я увидел большой кофр и уверенно повёл спутников туда.

   В магазинчике кисловато пахло клеем, выделанной кожей и чёрным чаем. Даже в тусклом свете из окна ярко поблёскивали окованные медью и сталью уголки чемоданов, светлели на тёмной коже заклёпки, светились гладким, начищенным металлом замки и ручки.

   За широким столом сидел продавец с чашкой чая и газетой. Как только мы вошли, мужчина отложил её и вежливо улыбнулся.

   - Добрый день, джентльмены, чем я могу вам помочь?

   - Покажите, пожалуйста, чемодан побольше, но из тех, что ещё можно унести в руках. Желательно немаркий, и чтоб кожа не боялась воды.

   - Есть, есть в нашем магазине то, что вас интересует... - он с искренним энтузиазмом подошёл к полкам. Похоже, мы были первыми покупателями за день, и он даже наслаждался нашим обществом.

   Данни тоскливым взглядом блуждал по полкам, а фоморка щупала коричневый бок огромного кофра рядом с ней.

   - Вот, буйволовая кожа, медь, свиная кожа и медь, бычья кожа и стальной каркас, тяжеловато, но поверьте, очень удобно и прочно, и вот ещё интересный чемодан, нам его заказал один коммерсант, но не выкупил, а конструкция интереснейшая, с отделениями под стаканчики, чтоб не разбились!

   Я придирчиво оглядывал выставленное, когда фоморка неожиданно позвала меня.

   - Мистер Эшанже, давайте возьмём этот.

   Я оставил очередной образец кожевенного искусства, и подошёл к ней. Продавец с интересом присоединился. Фоморка осторожно приподняла саквояжи и вытащила из-под них небольшой, мне по колено, простой чемодан. Владелец магазина тут же рассыпался комментариями.

   - Как же я мог забыть! - он защёлкал замками, и показал нам внутреннее его устройство, светлую ткань отделки, похлопал по тугим бокам.

   Кожа была чудесно выделана, да и каркас оказался хорош, но привлекло фоморку не только качество, а ещё и тиснение на чёрных боках. Тонкие дубовые веточки с желудями ползли, смыкаясь в венок, по тёплому чемоданному боку. Навь звал свою возлюбленную Дара. Дубрава... Древняя и всё же выбирающая что-то, что ещё может быть близким для неё. Может, дубовая веточка станет своеобразным оберегом, раз попалась Даре столь удачно?

   - Мы берём этот.

   В магазине, торгующим готовым платьем, нас едва не разорвали на кусочки. Две молоденьких портнихи обрадовались нам, как визиту рождественского ангела. Управляющий с улыбкой вцепился в меня, и с трудом удалось отвести глаза всей бойкой троице. Фоморка не стеснялась того, что придётся переодеваться в моём присутствии, но я чувствовал себя на удивление неловко.

   Данни сидел в углу, поставив перед собой чемодан, листал журнал, и мрачно смотрел на часы. Когда я вышел из-за ширмы, и туда шагнула фоморка, он только печально вздохнул, уже смирившись с тем, что пугающее существо теперь долго будет рядом.

   Через час мы с облегчением вышли на улицу. Не обременяя себя пакетами, всё уложили в чемодан, который тащил кэльпи.

   - Что дальше? - Дара, несколько утомлённая суетой вокруг, меланхолично смотрела на однотонно серое небо.

   - Перчатки, запасные ботинки, шарфы, куча мелочей... лучше взять несессер и не беспокоиться о них больше.

   - Ботинки воо-он там, - девушка ткнула пальцем в далёкую вывеску.

   - Далеко... - подал голос немного отстающий кэльпи. Чемодан был не так уж тяжёл, но Данни изображал изо всех сил, что ручка скоро выскользнет из ослабевших пальцев, а то и оторвёт их неимоверной тяжестью.

   - После ботинок могу отпустить тебя в гостиницу, - я обернулся, тут же ступив в обледенелую лужу. Кэльпи оживился и мгновенно нас догнал.

   После покупки обуви я его всё же не отпустил до тех пор, пока мы не наткнулись на бакалейную лавку. Хотя от Звонкой до гостиничного квартала совсем недалеко, хитрая скотина села в кеб с раздувшимся чемоданом. Фоморка с лёгкой завистью посмотрела ему вслед. Прогулка по магазинам не доставляла ей никакого удовольствия, девушка терпела это, как неизбежное зло, маленькую плату за моё согласие сопровождать её. Мне происходящее нравилось ничуть не больше, но прошли те времена, когда для сборов в дорогу достаточно было обвеситься накопителями. И документы всё равно ещё не готовы.

   Из низких туч посыпал мелкий, как манная крупа, снежок, небо темнело. Многие магазинчики закрывались, редкие витрины освещались электричеством, около ресторанчиков наоборот, становилось светлее от фонарей и блеска окон, за которыми царили уют и тепло. Я решил посмотреть, как фоморка поведёт себя среди большого количества людей. Именно сейчас, уставшая, и несколько раздражённая.

   На тёмных волосах скапливались мельчайшие крупинки снега, припорошивая их ранней сединой, но она не казалась озябшей, и не приподнимала воротника пальто, не прятала руки в рукавах и не собиралась надевать купленные перчатки.

   - Сейчас мы с вами, если вы не против, зайдём перекусить.

   Она равнодушно промолчала, склонив голову то ли соглашаясь, то ли показывая, что ей всё равно.

   Я открыл дверь, подождал, пока она переступит порог, и зашёл следом. Потом чертыхнулся про себя - сам же совершил ошибку, пропустив её, как даму, вперёд.

   В маленьком, по-зимнему тёмном ресторанчике было мало посетителей. Жарко горел камин, скучал у дверей в кухню официант. Голубоватые, холодные на вид скатерти оставались чисты, как снег. Пахло жареным мясом, апельсинами, горячим супом и ванилью. Несколько человек за столами ели с видимым удовольствием, и это послужило наилучшей рекомендацией для ресторана.

   Фоморка прошла к столику около окна, повесила пальто на спинку стула и скучающе начала оглядывать посетителей. Морок держался, и только изредка прорывался сквозь черноту и зелень призрачный свечной огонёк, но человек подумает - просто померещилось, блик света в глазах, не более того.

   Официант оживился, отлип от двери и безошибочно обратился ко мне, как к более платёжеспособному. Едва я успел присесть, а он уже сунул меню и замер, пока я выбирал что-нибудь погорячее и посытнее. Не знаю, что ела Дара, и откуда она это брала - в доме у Даниила отродясь не водилось ничего съедобного кроме яблок да мёда. Каждый раз, когда он бывал у меня в гостях, я поражался его способности съесть невообразимое количество пищи без видимого вреда для здоровья.

   - Всё куплено... - фоморка лениво, как уставший в гостях ребёнок, откинулась на высокую спинку стула. - Когда мы поедем?

   - Завтра, или, в крайнем случае, послезавтра.

   Официант выставил дымящиеся тарелки и направился за оставшейся частью заказа.

   При виде жареного мяса на косточке девушка вдумчиво повела носом, и наконец-то перестала хмуриться. Жёлтая от сливочного масла картошка ей тоже понравилась, как и сардельки в красном соусе. Она предпочитала мясо, словно двуликий, на пирожное, к которому бы в первую очередь потянулся ночной, только посмотрела, но и оно оказалось съедено. Со столовыми приборами фоморка обращалась небрежно, совсем как Навь, и без сноровки. На нас не оглядывались, и я смолчал. Доведись мне оказаться в неведомом месте и времени, я не освоил бы новый застольный этикет с такой скоростью.

   Когда мы допивали чай, я решил, что сейчас идеальный момент задать интересующий меня вопрос. После нескольких часов хождений по магазинам девушка устала не меньше, чем я, и теперь должна была пребывать в расслабленном и достаточно благодушном состоянии, чтоб появился хороший шанс по реакции, или случайной оговорке, понять, насколько будет правдив её ответ.

   - Дара, скажи, как ты получила информацию о современности? И как тебе удалось вернуться, спустя такое время?

   Она замерла, не донеся чашечку до губ, глянула на меня, как-то по-птичьи, хищно, склонив голову.

   Я тоже замер, ожидая. В голове крутилась навязчивая мысль - что, если фоморка первая ласточка, и её народ как-то сумел сохраниться в фоне мирового океана, в неизвестных нам лакунах, привязанный к глубинным источникам? В этом случае мне придётся переступить через себя и всё же сообщить о ней. Начало возвращения фоморов - это знак, что нашему форпосту из этого мира, скорее всего, придётся уйти, закрыв за собой струну.

   Прошло несколько секунд, но она так и молчала, уставившись куда-то в пустоту над моим левым плечом. Сквозь тёмный зрачок начало проступать золотистое мерцание затянутых крыльями глаз. Я насторожился - вдруг она не удержит морок, и кашлянул, пытаясь привлечь её внимание. Поставив чашечку на стол, фоморка тряхнула головой, смаргивая, словно отгоняя наваждение. Встревоженным взглядом уткнулась в поверхность стола, так и не ответив на вопрос.

   Не может говорить под какой-то клятвой? Или сама не знает, что произошло - выражение лица у неё оставалось сосредоточенным, а взгляд стал пустым.

   Спрашивать во второй раз я не рискнул.

   Мы в молчании допили чай, и я отправил фоморку в кебе до набережной. Оттуда она планировала дойти пешком - странно будет, если экипаж довезёт её до пустующего дома.

   Мне же сегодня ещё предстояло зайти к Арктуру - почти сутки прошли, потом на вокзал, чтобы узнать расписание. А с утра заехать к Рону.

   Вторая ступенька по-прежнему жмурилась белым драконьим глазом. Я аккуратно её переступил, и почувствовал, что морок опять начал сползать.

   Маргаритки в венке на двери окончательно поникли, но морозец не дал им сгнить, только украсил тонкой каёмкой из ажурных кристалликов. За домом хрустально позванивали колокольчики, и всё казалось безмятежным, как в зимней сказке для детей.

   В семь у Стоунов ещё никто не спал. Звонок затрещал в глубине дома, и тут же застучали каблуки по полу. Дверь скрипнула, и навстречу мне вылилась волна тепла с запахом шоколада.

   - Добрый вечер, - я перешагнул порог и чуть не споткнулся о кошку, которая крутилась под ногами. Арктур, как в прошлый раз, открыл дверь и подхватил пальто.

   - Вы встретились с ней? - он явно был рад видеть меня живым и здоровым.

   - Да. Мы уезжаем завтра. Простите, у вас нет гостей?

   - Нет, не беспокойтесь. У вас вновь затруднение с внешностью?

   - Да, - я буркнул это ему в спину. Стоун нарочно не убрал то, что стягивало с меня морок. Боялся, что кто-то войдёт, притворившись другом, или ему захотелось ещё раз посмотреть на мои уши? Эва, помнится, разве что за них не подёргала.

   - Мистер Сен-Гильерн! - из зала выглядывала с робкой улыбкой Эвелина. - Проходите скорее, на улице так холодно.

   Я вновь оказался в гостиной, меня усадили в кресло перед камином, и черепаховая кошка снова лежала у меня на коленях.

   - Можете считать, что с завтрашней ночи ваш дом выходит из осадного положения, - густой короткий мех тёплой водой струился под пальцами. - Девушка уезжает со мной, и больше вас никто не побеспокоит.

   - Хорошо, - Арктур цепким взглядом ощупывал меня. - Как вы встретились?

   - Сумбурно. Но со мной всё в порядке, не беспокойтесь, - Эвелина перестала хмуриться, только когда я ей слегка улыбнулся. - Всё могло пройти намного хуже, но обошлось.

   - Вы поедете в Санкт-Петербург?

   - Да, я провожу её. Мы поплывём из Ньюкасла на пароходе. Признаться, этой зимой не плавал на английских судах, так что даже и не знаю, чего ожидать от путешествия. Говорят, на севере морское сообщение осложнено сильными холодами.

   - Если честно, меня больше беспокоит не то, на чём вы поплывёте, а место прибытия, - Арктур рассеянно, на первый взгляд, крутил в руках пустую трубку. - В России в последнее время очень неспокойно. Я бы на месте Брайена всё же уехал оттуда. Когда вы встретитесь с мальчиком, попытайтесь уговорить его вернуться в Англию поскорее.

   - Мне остаётся только надеяться, что с вами всё будет... - Эвелина внезапно замолчала, удивлённо оглянулась на мужа, а потом улыбнулась. Морок исчез.

   - Я постараюсь, чтобы ни со мной, ни с девушкой ничего не произошло, - кошка под ладонями выгнулась и перевернулась на спину, подставляя мягкий светлый живот. - Не волнуйтесь, всё не так плохо, как представляется со стороны. Меньше чем за неделю, если позволит погода, мы доберёмся до Санкт-Петербурга. Политическая обстановка, конечно, безрадостная, но воевать зимой, да ещё в России - это безумие.

   - Это, конечно так, и всё же, - Арктур старался казаться более обеспокоенным, чем на самом деле. Угроза его семье почти исчезла, и он расслабился. Германия с её борьбой политических партий и молодёжных движений далеко, весна ещё дальше, и гнетущая человека тревога исчезла, как дрова в камине. А вот Эвелина печалилась, и даже мой настоящий облик лишь ненадолго спугнул эту тоску.

   - Войны и вовсе может не быть. Вдруг у кайзера случится почечная колика, или наводнение пройдётся по Рейну, или просто сдвинется с места что-то во внутренней политике, как знать, что будет? - я попытался старыми приёмами загримировать безрадостную ситуацию. В Германии бурлила политическая жизнь, и, что ещё хуже, эта жизнь, благодаря общим идеям, порывалась стать международной. Напряжение в толпе стало достигать точки кипения - из-за полного оскотинивания финансистов и дешевизны человеческого труда, особенно когда он стал стремительно обесцениваться из-за изобретения новых механизмов. И огромные массы людей, ставших ненужными, работающих за еду и грязный угол, очень хотели изменить это.

   - Лучше бы ничего не случилось, - Эвелина вздохнула, и совершенно неожиданно добавила. - А помните, вы были у нас на собрании "Общества духов"?

   - Конечно помню. Я тогда впервые встретился с... Даниилом, - я сам не ожидал, что мне будет так сложно говорить о нём.

   - Я подумала, что надо издать маленький сборник стихов. Общества уже нет, хотя я многое отдала бы за то, чтобы видеть всех, кто собирался здесь раньше, - Арктуру повезло, его жена в скорби не ходила, как стенающий призрак, а заглушала тоску действием. - Я разбираю его черновики. Мне кажется, он был бы не против. Я думала, что мы сможем начать заново, втроём, как прежде. Я, Арктур, Даниэл - но не получилось.

   - Жаль. Мне понравилось, хотя я был на собрании только один раз, - я почти не лгал, теперь, спустя много лет, тот августовский вечер и в самом деле казался мне интересным.

   - Да, жаль, - Стоун поворошил угли кочергой, щурясь от жара. - Ещё летом Эвелина начала собирать стихотворения. Мы периодически издавали то, что накапливалось. Теперь...

   - Теперь я хочу сделать один сборник, в который бы вошло всё самое лучшее, что мы написали за время существования Общества. У меня хранится большая часть наших записей. И ваши письма.

   - И? - мне было интересно, что она задумала.

   - Почему бы и вашим произведениям не войти в этот сборник? Конечно, вы не присутствовали на собраниях Общества, но... вы не чужой нам, и вы мой друг, и друг Даниэла. Мне кажется, будет правильно, если ваши стихи окажутся под одной обложкой.

   - Вы правы, так будет правильно, - я с некоторым усилием улыбнулся.

   - Я хотела спросить вас, какие из стихов можно включать в издание. Просто у Даниэла я наткнулась на несколько... очень личных, и подумала...

   Арктур мрачно поглядывал на нас от камина. Маловероятно, что он читал письма жены, но зёрнышко ревности всё же порой прорастало в его душе.

   - Можете включать в сборник всё, что вам понравится, там нет ничего такого, что могло бы кого-то скомпрометировать, или чересчур личного.

   Я смолчал, что с моим образом жизни всё чересчур личное в любой момент может оказаться на столе у предводительницы, или в её крыльях. Потому этого личного в записях просто нет.

   - Хорошо, я не буду стеснена в выборе, хотя, с удовольствием прочла бы ещё что-нибудь, вы же писали стихи и в эти годы, когда мы так редко получали письма от вас...

   Я деликатно смолчал, что не из-за меня почти прекратилась переписка. Если написать в замок... Где у меня там лежат тетради?

   - Конечно, я вас не тороплю, даже не все черновики ещё разобраны. Я хочу сделать этот сборник особенным. Лучшим из всего, что мы издавали.

   - Да, это будет интересно. С собой у меня почти никаких набросков, а дома я окажусь нескоро. Не знаю, разберутся ли мои домашние в записях, если попрошу их выслать... - конечно, сперва они всё перевернут вверх дном, в поисках тетрадей, потом тщательно их проверят, кто-нибудь из новеньких, для тренировки, и только потом появится шанс, что их вышлют Эвелине, со множеством зачёркнутых мест и вырванных страниц. Но она поймёт.

   - Ничего страшного. Конечно, я буду ждать.

   В саду печально заржал забытый мной Данни. Арктур вздрогнул, увидев мелькнувшее в темноте за окном светлое пятно. Дорого ему дались эти несколько январских дней...

   - Кажется, мне пора, - я снял с колен дремлющую кошку и опустил в соседнее кресло. - Завтра в дорогу, и стоит отдохнуть.

   - Конечно, конечно, - Эвелина тоже поднялась, поправляя светлую юбку. - Я буду с нетерпением ждать, когда мы встретимся снова.

   Тёмный коридор показался неожиданно выстывшим, и я замедлял шаги, не желая расставаться с чужим теплом. Эвелина только смотрела на меня, печально и тихо.

   Дверь скрипнула, из венка выпал на обледенелые ступени белый мёртвый цветок.

   - Мы ведь ещё встретимся с вами?

   Я обернулся, глядя на стоящую в дверном проёме пару. Толстая кошка маленьким восточным божком сидела у ног женщины.

   - Конечно, я обязательно вернусь.

5 января 1911г. пятница

к оглавлению

   - Все в одном купе? В самом деле, все в одном купе?! - кэльпи не мог поверить в мою жестокость, и уже в третий раз, с оглядкой и шёпотом, переспрашивал.

   - Да. Все в одном купе, - отступившая вчера простуда вновь царапала горло, я мёрз и отвечал нехотя. Выспаться так и не удалось. Ночью, чередой кошмаров, пришли сны о прошлой войне в России и с постели я поднялся только днём. Насилу заставил себя собраться, купил и привёз билеты фоморке. Побывал на почте и узнал малоприятную новость о неисправности телеграфных линий в восточной части Европы. Долго колебался, но всё же известил своих в замке о том, что еду в Россию с супругой Даниила морем, через Петербург. В предыдущих отчётах он представал безобидным знакомцем, и такое соседство не выглядело чересчур подозрительным.

   И теперь, вновь, был на вокзале.

   Чемодан и в самом деле оказался хорош. Туда влезло всё, что мы купили, а ещё на нём оказалось очень удобно сидеть. Английские дороги непредсказуемы, и я не решался зайти в здание вокзала. Гомон и крики суетливой толпы легко заглушали голоса объявляющих. Пассажиры толпами сновали туда-сюда, перелазили через рельсы, поскальзывались, ругались, роняли вещи, искали детей, собак, свой паровоз и спрашивали время.

   Дара стояла под фонарём, где мы поставили чемоданы, и смотрела в тёмно-серое, покрытое облаками небо, по которому ветер разносил густые клубы паровозного дыма. Она словно не замечала толпы и сутолоки вокруг, но руки в кожаных перчатках нетерпеливо пощипывали краешек шляпной коробки.

   Часы над нашими головами дёрнули стрелкой, через свисток попытался пробиться очередной непонятный крик, и я поднялся.

   - Пора. Кайлан, бери картонку, Данни - большой чемодан, - сам я взял тот, что поменьше и свой мешок. Мы гуськом прошли через смятенную толпу и остановились перед пурпурными мрачными вагонами. Несколько почтенных дам втиснулись в неудобную дверь, и мы нырнули в сумрак полный запахов копоти, горячей жести и креозота. Фоморка шла за мной, изредка стукая картонкой в спину, если я останавливался.

   - Здесь нет вагона-ресторана... И темно... - Данни ныл где-то совсем сзади, он нарочно отставал, чтобы не наткнуться на пугающую его Дару.

   - Здесь, - я отодвинул с усилием дверь, и оглядел наше купе. Окно за занавеской светлело в небольшом пространстве. Узкие диваны, маленький столик, лампа в потолке, ручка сигнализации, заклеенная бумагой... Неплохо. Почти не холодно и чисто.

   Шляпная картонка плюхнулась на столик, чемодан упал на диван. Кэльпи медлил, но другие пассажиры, идущие по коридору, буквально впихнули его внутрь. Я отодвинул вверх занавеску-ширму с окна, и от фонарей стало намного светлее.

   - Располагайтесь, мистер Керн.

   Фоморка пару секунд непонимающе смотрела на меня, а потом кивнула. Отлично. Мистером Керном я её ещё не звал, могла и вовсе не вспомнить.

   Холодные, и из-за этого слегка влажные на ощупь пальто повисли на крючках, перчатки обмякли пустыми пальцами на откидной полочке, свёрнутые пледы затрепыхали цветными потрёпанными краями. Я устроился у окна, Данни помялся, глядя, как Дара садится напротив меня, и забился в дальний угол дивана, пытаясь оказаться как можно дальше от фоморки. Ничего, как-нибудь вытерпит. Ехать всего несколько часов. Я вытащил из шляпной коробки сложенный журнал "Панч" и бутерброд в вощёной бумаге и передвинул поближе к нему. Даже не думал, что кэльпи может смотреть одновременно так укоризненно и благодарно.

   - Когда мы будем в море? - Дара небрежно закинула ногу на ногу. Картонку она распотрошила наполовину и жевала яблоко, зелёное и хрусткое.

   - Если железная дорога не преподнесёт нам какой-нибудь сюрприз, то где-то через сутки. С пересадкой в Бирмингеме.

   Фоморка с сомнением посмотрела на запас еды в шляпной коробке.

   - У нас будет возможность перекусить.

   - А источники?

   - По пути их не встретится, придётся потерпеть, может, удастся что-нибудь выловить из моря.

   Фоморка мрачнела на глазах, уже безо всякого аппетита кусая яблоко. Если будет расходовать силы только на морок, то их хватит надолго, чего она так волнуется? Я не раз спрашивал у Даниила, как он, обладая подвижными крыльями, чувствует себя в истощённом мире, и ночной говорил, что даже с неполными совсем неплохо. Он и накопители использовал по минимуму. По моим же наблюдениям неприятности бывают, только когда внезапно расходуешь много сил, чаще по неопытности. Так это и у бескрылых случается.

   - Что-то не так?

   - Всё не так, - она куснула яблоко и мрачно уставилась в окошко. Сквозь толпу пробился мужчина в форменной одежде и помахал зелёным маленьким фонарём. Перрон выжидающе притих, в холодном тёмном воздухе поплыл гулкий свист нашего паровоза. Кэльпи громко зевнул, со скрипом устраиваясь поудобнее, и мы тронулись.

   Заскрежетали внизу колёса, ещё один гудок, потише, и состав обволокло кремовым светлым паром, оседающим на холодном стекле маленькими капельками. Они раздробили людей внизу на серые и бежевые пятнышки, разбрызгали фонари голубыми фонтанчиками света. Состав набирал скорость. В соседнем купе заплакал ребёнок, загомонили женские голоса. Фоморка, так и не доев яблоко, привалилась к стенке и задремала.

   Яблоко едва держалось в расслабленных пальцах и норовило скатиться на пол. Осторожно, мне вовсе не хотелось оказаться пришпиленным к стенке, я вытащил его. Дара не проснулась, словно я был кем-то давно знакомым.

   Я взял клетчатый плед и накинул девушке на колени. Кэльпи сонно засопел и тревога наконец отступила. Мы в одном купе, никто к нам не подсядет, потому что все места выкуплены, никто никого не ест и не пытается выпрыгнуть в окошко.

   Может, всё и обойдётся?

   Тяжёлая ветка шиповника в окне полуподвала, густо усыпанная белыми цветами и мелкими, игольно-острыми шипами, покачивалась на летнем ветру. Солнце, почти успевшее достигнуть зенита, просвечивало мозаику резных листьев и тонких лепестков, как витраж, на каждом порыве ветра складывая светящиеся разноцветные осколки в новый узор.

   Проходя в очередной раз по кругу, я потянулся к нему - защитный контур замерцал бледно-голубым, прошив тёплый воздух сложной вязью рун. На вычерчивание устойчивой структуры с учётом всех сезонных колебаний потоков энегрии у меня когда-то ушло полгода. Хороший контур получился, я, дурак, был безумно горд, когда даже дед долго шарил по нему крыльями, пытаясь найти для удара нестабильный узел, но так и не нашёл.

   Изнутри его не разомкнуть.

   Я сел на холодный пол, застеленный шкурой кэльпи. Вчера, после того, как Тёмная Волна согласилась прийти к старым каменным кругам на встречу, её мать переговорила с моей бабкой, после чего с меня сперва сняли гривну и кольца, а потом заперли в подвале.

   Что она им наговорила?! Что я, бескрылый, посмел просить у её дочери связать наследие? Но почему нет?! С её атавистическим фенотипом - даже рога есть, другие крылатые точно не подойдут!

   А меня никто не стал слушать!!

   В окно пролетел оторванный цветок, рассыпавшись по базальтовым плитам мелкими лепестками. Чуть горьковатый нежный запах усилился.

   - Не спишь? - громким шёпотом, не подходя к окну, спросила сестра.

   - Нет!

   - Не ори! - ветки закачались, когда она постаралась подобраться ближе, не тревожа защиту. - Я там покрутилась, в общем...

   - Ну? - контур обдавал холодом, потихоньку вытягивая силу, но я почти прилип к каменному проёму окна. - Что они решили?

   Сестра вздохнула, распластывая по воздуху золотистые, полупрозрачно-текучие крылья. - Чтоб ты не наворотил глупостей, и в целом... Папа сказал, что там, в этом роду, из которого твоя Волна рогатая, у всех странное поведение, никаких моральных рамок, прямо как не работали над собой никогда, и наша Глава решила - пусть лучше далеко, чем вовсе мёртвый. Поэтому - в исходный мир. Ещё может, когда вернёшься, то они передумают, там же всякое бывает, вдруг...

   Я уже не слушал её, сжав до крови колючую плеть шиповника. Контур холодной волной ударил в грудь, выпивая силу, облепил влажной изморозью лицо, перекрывая дыхание.

   - Я не хочу!!

   Я резко подскочил, прикрывая лицо рукой - по коже сухо мазнуло шуршащей бумагой и влажным ветром. Какого тлена?!!

   В свете не прикрытых облаками звёзд с той стороны окна, цепляясь когтями за раму, стояла фоморка. Без морока, в одной только белой рубашке и брюках. Врывающийся в купе ледяной ветер со снегом трепал короткие волосы, перевитые лентами крыльев. Она мотнула головой, и те полились внутрь купе, заполняя его холодом и густым туманом.

   Окно с жалобным звоном закрылось.

   - Холодно, - из колышущегося облака соткалась неподвижная фигура. Голос у неё был спокойный. На пол, с едва слышным сквозь стук сердца шелестом, опал снег, и девушка выступила из тающего круга босыми ногами. В полумраке купе переливались молочно-белым рожки, но ярче их были неподвижные золотые зрачки.

   Дара зябко передёрнула плечами и залезла с ногами на свой диван. В наступившей тишине стало слышно, как стучит зубами кэльпи, с головой укрывшийся пледом.

   Я поднялся, дёрнул оконную ручку выше, закрывая маленькую щель. Дара молчала, следя за мной мерцающими глазами.

   - Что это было? - я постарался говорить ровно, не позволяя дрожи пробраться в голос. Девушка вела себя спокойно, и оставалась надежда, что происшествию будет дано какое-то разумное объяснение. Радовало и то, что по вагону не раздаются истошные крики, если только... в этом составе остался ещё кто-то живой, кроме нас.

   - Я искала источники.

   - В паровозе?! - я накинул на плечи пальто и протянул нагретый плед фоморке. - Нашла?

   Она кивнула, ледяными пальцами проскальзывая по моей руке, и только теперь я разглядел капли крови на её светлой рубашке. Они шли от воротника до груди, ещё не засохшие.

   Проследив за моим взглядом, фоморка коснулась пятен, слегка их размазывая и хмурясь.

   - Я не рассчитала, сколько можно взять силы. Не беспокойся, тело не найдут.

   - Ты пила кровь... Как Навь... - я присел, плотнее запахивая не застёгнутое пальто. В умении Дары брать силу через кровь сочеталось и плохое, и хорошее. Она станет спокойней, но может совершить промах... Это железная дорога, здесь мало ли что может произойти, а в море? Надеюсь, у неё получится брать силу из воды.

   - Достань мне чистую рубашку, - фоморка нашарила свои ботинки и поднялась, расстёгивая пуговицы. Я нагнулся за чемоданом, когда же развернулся с рубашкой в руках, чуть не поперхнулся воздухом - девушка стояла в одних брюках. Я поспешил отвести взгляд, протягивая ей сорочку. Светлая смятая ткань комком лежала на сидении.

   - Спасибо, - она вновь случайно дотронулась до моих пальцев, теперь её кожа стала тёплой, почти горячей.

   В вагоне всё ещё никто не поднимал паники. Если человек был один, пока его спохватятся, пройдёт некоторое время, если с кем-то... До Бирмингема мы будем ехать как на иголках.

   Со стекла медленно сходил иней. Его очертания в точности повторяли ладони фоморки.

7 января 1911г. воскресенье

к оглавлению

   Ньюкасл встретил нас зимним туманом, желтовато-серым и густым. Вокзал освещался бьющим по глазам электрическим светом, и тени машин и пассажиров чудовищами терялись в утреннем мраке. Огромная постройка выходила одновременно к железнодорожным путям и в порт. Где-то впереди располагались склады, и там кипел котёл из людей, товарных вагонов, тюков и скрипучих кранов, перетаскивающих груз с пароходов на составы и обратно.

   - Меня укачало! - кэльпи нёс оба чемодана. После поездки в одном купе с фоморкой он вообще перестал спорить, только иногда осмеливаясь поныть.

   - Если тебе так не нравятся машины, может быть, отправишься в Россию своим ходом?

   Мне показалось, или Дара слегка усмехнулась?

   Фоморка стала намного спокойнее после того, как пополнила запас силы. Она почти не спала остаток той ночи - нетерпеливо смотрела в окно, прочитала отобранный у Данни "Панч", с аппетитом поела. Акцент в речи оставался, но трудностей с выражением мыслей у неё больше не возникало. Путешествие не доставляло ей удовольствия, впрочем, как и нам, но словно бы лопнула тонкая плёнка, отделяющая древнюю от окружающего мира.

   - Тебе достаточно будет сил, чтобы в первую же ночь не искать источник прямо на пароходе?

   Фоморка замедлила шаг, прислушиваясь к себе, затем неуверенно покачала головой.

   - Тогда лучше пополнить... запасы на берегу. На пароходе количество людей всегда точно известно, они долго находятся на небольшом пространстве и знают друг друга хотя бы в лицо. Исчезновение даже одного человека не может остаться незамеченным. И внезапное недомогание тоже.

   Она кивнула, оглядывая толпу уже иным взглядом.

   - Не здесь, - я высмотрел пустой уголок среди скамеек и кивнул на него кэльпи. - Устройся там и жди нас.

   Под недовольное пыхтение Данни я развернулся и фоморка пошла следом, держась за левым плечом.

   Мы добрались до выхода из здания вокзала, и, миновав небольшую площадь, нырнули в припортовые районы. Здесь было тише и грязнее. Я не был здесь прежде, но видел уже столько портов за свою жизнь, что надеялся разобраться и в этом. За похожим на коробку зданием я сменил мороки, и по узким, пахнущим рыбой и кошками, проулкам мы выбрались к старой части набережной. В мелкой воде стояли небольшие корабли и рыбацкие лодки. Люди здесь встречались, но молчаливые, мало интересующиеся происходящим вокруг. Сторожа, немногочисленные матросы, бродяжки... Надеюсь, Дара не слишком брезглива.

   Девушка вышла вперёд, и уверенно потянула меня за рукав влево. За штабелями дрянных досок стоял буксир с большой дырой почти на ватерлинии. Фоморка оглянулась.

   - Ты пойдёшь со мной? - она сказала это тоном "ты пойдёшь мешать мне".

   - Нет. Я посторожу, на всякий случай, здесь, - вокруг стояла тишина, и в сгущающемся тумане едва ли нас кто-то увидит, но мало ли что может случиться, пока фоморка будет занята? Оставлять её одну я побаивался, идти к буксиру вместе - тоже. Если она в купе вернулась с выпущенными крыльями и без морока, сомневаюсь, что сможет контролировать себя и в этот раз.

   Бесшумно ступая по мокрому песку, она быстро добралась до буксира. С едва слышным скрежетом когтей, поднялась по борту до пролома и исчезла в его темноте. Из судна не донеслось ни звука.

   Минут через десять Дара выглянула из темноты без морока, огляделась по сторонам, и спряталась на несколько мгновений обратно. Спустилась она, помогая себе когтями, уже в облике Кайлана.

   Подойдя ко мне, девушка несколько раз сморгнула, и только после этого золотистые зрачки перестали просвечивать сквозь морок.

   Мы быстро вернулись на вокзал, и она уселась рядом с кэльпи.

   Оставив попутчиков, я отправился за билетами, в бурление людских потоков. Ещё в Гатри, я просмотрел расписание рейсов в справочнике, надеюсь, ни он, ни моя память меня не обманули, и ещё до полудня мы будем в море.

   Спустя час кэльпи уже весь извёлся. Он сидел нахохленным голодным воробьём на чемодане и грел руки в рукавах. Дара заняла всю скамейку и выпотрошила шляпную коробку - на ней в мятой бумажке лежал обкусанный пирожок с джемом. В семечково-ореховой шелухе на полу виднелись прочерченные носком ботинка линии. Фоморка поставила защиту, а сама задремала, и Данни боялся её будить, хотя явно желал отлучиться в уборную или за ближайший угол.

   - Господа, просыпайтесь, нам пора на пароход, - я остановился перед непонятными символами за полшага - рисковать зря не хотелось.

   Дара широко зевнула, потянулась, чуть не упав со скамейки, заставив кэльпи вздрогнуть, и встала. В руках у неё осталась только картонная коробочка. Фоморка переступила через свою защиту, и попыталась пригладить волосы. Данни выразительно смотрел на полоски в грязи.

   - Мистер Керн... - я ботинком указал на вычерченные в шелухе причудливые фигуры. - Будьте добры, уберите, вдруг кто попадётся.

   Она посмотрела заспанными тёмными глазами сперва на меня, потом на пол, и криво усмехнулась.

   - Это просто руны без силы. Вас не было довольно долго, и я играл сам с собой в "щит и секиру".

   В глазах у Данни плескались тоска и обречённость, когда он всходил по трапу вслед за нами на пароход. Он даже перестал ныть, и только нервно поглядывал по сторонам. Мы спустились по железным лесенкам и завернули в коридорчик с неяркими лампами под потолком. Железные стены тут покрывала блестящая белая краска, в них возникали друг за другом пронумерованные серебристыми стальными цифрами дверцы кают. Перед некоторыми уже стояли закутанные в пальто и меха пассажиры. Между ними суетилось несколько человек из обслуги. Они смотрели ещё раз билеты и раздавали ключи, проверяя заодно состояние кают.

   Дара шла впереди, аккуратно обходя неуклюжих в тёплой одежде людей. Наши билеты несла она, и теперь крутила головой, отыскивая полагающееся место. Оно обнаружилось недалеко от входа в коридорчик. Соседи слева ещё не подошли, справа стояли три молодых человека, одетых по последней моде.

   - Позвольте... - шустрый смуглый юноша буквально выхватил немного помятые бумажки из пальцев фоморки, мгновенно их просмотрел и ввинтил со скрипом ключик в дверь. Распахнул её перед нами, одним глазом заглядывая внутрь, на всякий случай, и резво направился дальше по коридору, вернув билеты, но не фоморке, а мне.

   Внутри оказалось просторней, чем в купе, и намного. С одной стороны располагалась двухъярусная кровать, с другой - одноместная. Между ними под иллюминатором, привинченный к полу и стене стоял столик, укрытый скатертью любимого англичанами особого оттенка красного. Обивка стен, покрывала, пледы на кроватях, абажуры ламп и ковёр на полу - в тех же красных, кремовых и золотистых тонах. Мы в тёмных дорожных пальто казались здесь неуместными чужаками, слишком мрачными, как опрокинутая среди картины баночка туши.

   Чемоданы сгрохотали по полу, завозился, запихивая их под кровать, кэльпи. Я положил на стол свой небольшой багаж. В нём лежали рубли в монетах разного достоинства и пачка ассигнаций. Ещё из Бирмингема, где очень кстати пришлось окно в расписании поездов. Беллингтон, даже покойный, оставался клиентом, банковской системы Англии. Немного морока, немного наваждения, и можно отправляться в путешествие к далёким берегам, зная, что там не придётся платить петербуржскому извозчику английскими шиллингами.

   Фоморка придирчиво оглядела все три кровати и выбрала самую удобную, ту, что стояла отдельно. В поезде ей, похоже, выспаться не удалось - не обращая на нас внимания, Дара начала раздеваться, явно желая лечь спать. Кэльпи ломанулся из каюты, а фоморка даже не обернулась на грохот двери, пытаясь расстегнуть неподатливую пуговицу. Нижним бельём она себя во сне не стесняла...

   Я поскорее, пока никто не заметил, что тут творится, запер дверь. Дара с наслаждением зевнула, и улеглась спать.

   Подобрав одежду, я аккуратно сложил её на краю стола. Пол под ногами качнулся, и только после этого сквозь переборки донёсся громкий звон пароходного гонга, а вслед за ним провыла сирена.

   Фоморка перевернулась на другой бок, заматываясь в одеяло по самые рожки, и спокойно засопела. Я присел на нижнюю койку напротив, распустил волосы, позволяя призраку близкой головной боли стекать в пол, уходить по железу в холодную морскую воду, частица которой вернулась из небытия и дремала в трёх шагах от меня.

***

   Я долго висела в пустом сне, снова перебирая в памяти первые воспоминания в новом мире. Вопрос, заданный Осенним, пугал невозможностью на него ответить. Я помнила, как захожу в сад, как до этого иду по тёмным, предрассветным полям, а ещё раньше - по лесу, по неглубокому изгибающемуся оврагу. Но до оврага была только темнота...

   Выскальзывая в обычный сон, где-то уже на самой границе я услышала голос Н´Айшэн в этой темноте, но слов разобрать не смогла, звук ускользал, сменяясь образами, но в них всё было не так. Всё было другим. И холод камня, ощутимый даже через подошвы сапог, и свет вечернего солнца, просеянный сквозь панцирь оконных витражей. И отраженье в зеркале, уходящем вверх, до самого купола потолка.

   Зелёные и ярко-оранжевые полосы света листьями и лепестками цветов ложились на белый мрамор стен, но блекли и таяли, попадая в тонкие паутинки темноты, плывущие по воздуху вокруг нас.

   - Не сто́ит... - Н´Айшэн чуть склонил голову, короткие волосы качнулись, скользнув по плечу. Мальчишка, кто-то из прислуги, чьего имени я не знала, спешно опустил руку, так и не подняв тревоги, но глаз не отвёл, не поклонился. За его спиной в полумраке, царящем на широкой лестнице, серебристым мерцанием брони возник Чёрный Дуб.

   Шагнув вперёд, я остановилась на мгновение, поняв, что за нами наблюдают сквозь зеркальную стену - холодный, внимательный взгляд скользил по запястьям, пытаясь оценить силу камней.

   Мальчишка наконец опомнился и юркнул в боковую дверцу.

   - Я пришла говорить с отцом.

   Чёрный Дуб тоже глянул на мои руки, задержал взгляд на левом наруче. Один из браслетов теперь сильно выделялся - чёрное и серебряное, без излишеств гравировки и цветных эмалей. Попытался разглядеть, что на запястьях у Н´Айшэн, но там непроглядной темнотой замерли крылья.

   - А странное, должно быть, ощущение, Дубрава? - брат усмехнулся, показав острые треугольные зубы. - Баланс сильно нарушен. Даже отсюда чувствую. Не боишься, что руку оторвёт?

   - Тебе-то какое дело? Неужели я вижу проявление заботы? - голос у меня остался спокойным, но зрачки наверняка предательски заплясали, выдавая нарастающую злость. Брат, продолжая ухмыляться, неспешно прошёлся до окон, встав на одной линии с нами и тем, кто стоял с той стороны зеркала.

   - Значит, наконец-то, решила поговорить с ним?..

   Он взмахнул рукой выплёскивая крыло с кончиков пальцев. Я вздрогнула, почувствовав, как Н´Айшэн, наплевав на все мои слова и запрет, резко выпустил острые нити уже материальной темноты. Но ловчая сеть остановилась не долетев до разноцветных стёклышек витража, висящих теперь в воздухе перед братом разбитой картиной.

   - Он даже не смог определить, где настоящая, а где ложная опасность, - Чёрный Дуб смотрел на меня с издёвкой и зрачки у него лишь едва заметно подрагивали, собираясь в тонкие лепестки. - Но твоё бесполезное увлечение мы можем обсудить и после. А сейчас, ты ведь хотела поговорить с отцом? Что ж, попробуй.

   Он махнул рукой в сторону окон и витражи, подхватывая кровавые отсветы заходящего солнца, взлетели выше, открывая спокойное море, уходящее в дальнюю линию горизонта...

   Я замерла. Вскинутые за спиной крылья опали, растеклись по холодным плиткам бесформенными лужицами.

   Море сквозь открытые окна шуршало, пело движением волн и перешёптывалось эхом почти узнаваемых голосов... Значит,.. отец ушёл... Предпочёл раствориться в Изначальном.

   Н´Айшэн взял меня за руку переплетя свои ледяные пальцы с моими, пока ещё тёплыми.

   - Нам незачем быть здесь.

   Незачем быть здесь.. незачем...

   Чувствуя, как подкатывают слёзы, я уткнулась лицом в подушку. За хрупкой преградой стен корабля вздыхали переговариваясь волны и...

   ...мягким шорохом пробегали по белому бархатному песку, касались моих ног. И с каждым касанием подол платья становился темнее.

   Далеко от берега, в лучах всегда багрового теперь закатного солнца, возвышался над водой остов центральной башни - всё, что осталось от наших владений по эту сторону от Изумрудных островов.

   Н´Айшэн устало опустился рядом, разливаясь по тёплому ещё песку холодом крыльев, положил голову мне на колени. Я машинально погладила его по волосам. На кончиках пальцев остались крохотные тёмные паутинки.

   Мыслей, кажется, не было. Только блики заходящего солнца на осколках стен и холодная темнота столь непривычно коротких волос под пальцами...

   Тьма морская! Да что же?!.. Не хочу этих воспоминаний! Я резко перевернулась на бок, лицом к стенке закутываясь в сползшее одеяло с головой.

   Трава под ногами, мягкая, короткая словно мох, отдавала тепло уходящего дня. Закатное солнце быстро таяло в спокойной морской бездне, лишь яркая дорожка от него колыхалась по мелким волнам. Ветер тёплым касанием шевелил не заплетённые в косу волосы, длинные, достающие до земли, и вечерние тени вплетались в них. В тёмной зелени дубов, над самым обрывом, мигнул пронзительно жёлтый глаз маяка.

   - Возьми меня за руку.

   Он улыбался, глядя куда-то вдаль, сквозь кроны дубов, сквозь небо, стремительно меняющее цвет, сквозь границы снов...

   ...я ухватила Н´Айшэн за локоть, чуть выше браслетов, опасаясь, что он сделает случайный шаг вперёд, за пределы охранного кольца. Глаза у него затянулись крыльями.

   Все мы смотрели туда - в пасмурное вечернее небо, на разворачивающиеся багрово-фиолетовые крылья грозового фронта. Я видела только тучи, наполненные дождём, за которым чувствовался небольшой сгусток силы.

   - Не многовато ли облаков? - отчего-то полушёпотом спросил Н´Айшэн.

   - Создают видимость, - фыркнул Стальной Дуб. - Пара водчих с десятком ведомых, если и того не меньше. Мы хорошо проредили их вчера за Белыми камнями.

   Я бросила взгляд на двух ночных, стоящих чуть позади нас - чёрные застывшие глаза, бледные настороженные лица - никто из них прежде не участвовал в сражении... Простой страх, или что-то ещё? Грозовых облаков, в самом деле, много. А на кончиках крыльев предчувствие чего-то однозначно нехорошего...

   - Наблюдать! - я глянула вниз. К подножью холма, надёжно скрытый мороками, спускался отряд из дюжины моих родичей и ещё двух ночных, они тоже слышали приказ. Златовласая перевела взгляд на грозовые тучи, едва видные снизу из-за деревьев, чтобы и я увидела её глазами - всего лишь небольшой отряд выродков Дану, укрытый дождевой водой и зарождающейся силой молний. Разведка, или остаток вчерашних с Белых камней? Если вчерашние, можно на них и поразмяться, но если нет... Не стоило оно того, чтобы привлекать хоть какое-то внимание к найденному источнику, да ещё и на чужой территории.

   Я чувствовала всем телом, как сила течёт от конденсатора по контуру охранного кольца, как проходит через камни, светясь в их глубине, и вместе с ней текла, казалось, вода Времени. Текла и влекомая вполне уже ощутимой чужой силой, гроза. Ветер замер и опустилось молчание. Тишина, с тонким, едва уловимым крыльями звоном.

   - Почуяли? - Стальной Дуб покосился на Н´Айшэн.

   - Не нас, - в полголоса ответил за него Н´Шэн.

   Н´Айшэн продолжал смотреть на грозовые облака, считывая информацию с паутины - пальцы обеих рук вытянулись дымчатыми нитями крыльев, исчезая где-то в другой реальности.

   - Метаморфы. Сейчас у первой вехи, там, где переправа через речку. Движутся в нашем направлении. У второй вехи. Больше сотни. Точнее посчитать не могу - постоянно изменяются.

   - Как-то странно... - протянул один из ночных за моей спиной, - с чего бы им...

   - Остановиться! Держать морок! Наблюдать, не вступая в бой! - резко скомандовала я Златовласой. Больше сотни перевёртышей не побежали бы от маленького отряда. Двоюродная сестра перестала ощущаться, как и все, кто был с ней рядом. И мы сами также сделали полшага из этого мира, вместе с источником, скрылись в тенях - всё вокруг стало чёрным и серым.

   Предгрозовое молчание затягивалось. Воздушные потоки бушевали только вверху. Ни единого высверка молнии, ни ленты дождя...

   Глазами Златовласой я видела поляну у подножья холма и сквозь редкие деревья за ней уже показались первые перевёртыши. В постоянном изменении, без одежды и, кажется, без оружия.

   Н´Айшэн передал мне изображение с общей паутины. Зловеще детальное, особенно после чёрно-серой картины мира. Двуцветная мягкая шерсть, вздыбленная на загривке. Струйка слюны, разбавленная кровью, скапывает с подбородка. Длинные когти на мощной звериной лапе врезаются в землю и крохотные кусочки её падают на примятую тёмно-зелёную траву. Лезвия крыльев отбрасывают прочь молодые деревца, преграждающие путь. Запах пота и страха. Резкие вздохи.

   - Убери! - попросила я. Смотреть его глазами было сложно - мир превращался в чересчур яркую и детальную картину, которая в любой момент могла рассыпаться бессвязной мозаикой. Изображение сменилось. На поляну выскакивали перевёртыши, снося на своём пути слабую преграду кустов. Все - молодые мужчины, без опознавательных меток рода.

   Н´Айшэн тронул меня за руку, но я и сама почувствовала. Подняла взгляд. Грозовые тучи висящие почти над нами раскололись первой ветвистой молнией. Вторя мощному раскату грома, над землёй понёсся долгий тягучий рёв.

   Такого я ещё не видела и не слышала! Не точечный удар звуком, а целая волна! Лавина! Н´Шэн приглушённо выругался за моей спиной. Н´Айшэн шумно выдохнул. Если бы не защита крыльев, подпитанная силой источника, этот звук многих из нас заставил бы в панике сорваться с места, открываясь для ударов сверху...

   Первые перевёртыши уже поравнялись с нашим отрядом внизу. Вдогонку им, прижимаясь теперь к земле, летела вторая волна звука!

   - Держать морок! - выкрикнула я, но было уже поздно. Мгновение я видела картинку от кого-то из ночных. Яркую, детальную и бесполезную. Чувствовала его страх. Морок с отряда Златовласой сошёл.

   Темнота туч разомкнулась слепяще-белой молнией. И через её трещину полилось живое серебро коней и всадников. И ведомых там не было... Три десятка с одинаковыми, как зеркальные отражения, лицами и пустыми глазами!

   - Ждать! Записывать! Как почуют - в темноту!

   Златовласая ощущалась внизу. Часть отряда бежала вместе с ней вверх. Перевёртыши лишь чуть отставали. Не успеет. Не вытащить! Не захватить с собой в тени - ночных там уже не было.

   Волна звука дошла до охранных колец, нехотя огибая нас. Какая-то часть её плеснула внутрь, как через старый волнорез. Тело мгновенно отреагировало на страх, перестраиваясь к атаке.

   - Уходим, Дубрава, - голос плыл в темноте вокруг меня, я бросила взгляд в сторону, хотя знала, что Н´Айшэн уже не совсем здесь.

   - Нет. Ждать моего сигнала.

   Если последует ещё волна... Так близко мы сможем уловить все параметры.

   И она последовала.

   Не так масштабно, как две первых. Расходясь веером, волна звука плеснула почти в вершину холма и... пошла вниз!. Я не собиралась больше смотреть через сестру, но картинка пришла сама.

   Страх. Желание бежать и неважно куда. Вперёд! Пологий склон под ногами. Крылья отталкиваются от кустов и травы. Не взлететь! Не двинуться! Темно!.. И лица!.. Детские лица с мёртвыми глазами!.. Жадно протянутые вперёд руки и крылья!..

   Связь оборвалась так же внезапно.

   Темнота и шепотки незнакомых голосов. Чужая непонятная речь. И его нет рядом!

   Я открыла глаза - всё та же темнота и едва уловимые шепотки голосов!.. Резко откинув одеяло, я подскочила с постели. Серое на тёмном: двухъярусная кровать, край чемодана, торчащий из-под неё... Сделав несколько шагов я склонилась над спящим. Сквозь темноту начал проступать цвет. Светлые волосы. Лишённое эмоций лицо. Одно из множества зеркальных отражений себе подобных.

   Тонкие лезвия крыльев дрогнули, когда он распахнул глаза. Светло-серые, испуганные - живые. Я отстранилась, убрала сеть крыльев.

   В лежащей под одеялом руке тихо щёлкнул снимаемый с предохранителя пистолет, двинулась по спирали сплетённая в многослойную структуру сила.

   Резко развернувшись, я вышла из каюты.

   Наверх. Ближе к дыханию воды.

   Кутаясь в крылья и холодную темноту, я поднялась на открытый воздух. Море дышало, шепталось вокруг, полное мелкой жизни. Но сколько я ни прислушивалась - ни одного знакомого голоса... Вода Изначальная!

   Все океаны и моря были мертвы.

   Не было даже эха голоса предков!..

***

11 января 1911г. четверг

к оглавлению

   Дара и сегодня неподвижно лежала на своей койке, отвернувшись к стене. После того, как она в первую же ночь, едва не напав на меня, вышла из каюты в боевой трансформации фоморов, в одних только крыльях и с кожей, светящейся врождёнными руническими узорами, Данни больше не рисковал находиться с ней в одном помещении. Пропадал в курительной комнате, в буфете, прятался в спасательной шлюпке, предпочитая любую другую компанию нашей.

   - Спишь?

   Фоморка не ответила. Я подождал несколько секунд, но она даже ухом не повела. Я продолжил.

   - Мы должны уходить с корабля. Я подслушал разговор капитана со старпомом - с берегом нет никакой связи, и там что-то происходит, отчего никто не может покинуть порт. Либо мы возвращаемся, что ни тебя, ни меня не устроит, либо сегодня же ночью покидаем корабль.

   Вздохнув, я несколько самоубийственно присел на край её койки.

   Она наконец повернулась - спутанные волосы закрывали половину лица. Тусклые рожки примяли подушку.

   - Значит, ждём темноты.

   - Куда чемоданы?

   - Вот сюда, да подальше, ещё свалятся. Дара, держи их!

   Я шёпотом кричал на кэльпи и фоморку, лихорадочно отводя глаза стоящим на капитанском мостике людям. Кто-то повернулся к нам, но только чихнул, жмурясь и задирая голову.

   - Я увела матросов, правда, ненадолго.

   Мокрый канат, который блокировал лодку в креплениях, повязанный на смёрзшийся морской узел, не поддавался. Пришлось наскоро распилить его кинжалом. Данни по знаку начал вращать маховик, выдвигая шлюпку за борт. Припоминая на ходу, как это делается, мы с Данни начали опускать большую четырёхвёсельную шлюпку за борт, с помощью рычагов вытравливая верёвку. Два крюка держали лодку за кольца на носу и на корме, но, слава небесам, не лязгали громко.

   Шлюпка в наших неумелых руках постоянно перекашивалась и мы выравнивали её почти через каждый метр, тратя на это немало времени.

   Дара тревожно оглядывалась то на мостик, то на берег, словно выбирая из двух зол. Вверху кто-то громко заговорил, и её лицо замерло в напряжении.

   До воды оставалось не меньше двух метров, когда фоморка внезапно рявкнула яростным шёпотом.

   - Бросайте!

   Кэльпи тут же со всей дури дёрнул рычаг вверх и нос лодки ухнул вниз, а корма с гулом оборвала верёвку. Я охнул, предчувствуя грохот и плеск падения, но вода беззвучно расступилась, выровняла шлюпку, и замерла в пределах прежних небольших волн. Фоморка скинула вниз багаж, почти не глядя, куда что упало, привязала кончик верёвки обратно к кольцам и быстро скользнула вниз.

   Я спускался не так быстро - отталкивался от борта ногами и опасливо смотрел в темноту под ногами - спрыгнуть, как фоморка, с высоты в несколько метров в скачущую на воде неустойчивую посудину так и не решился.

   Стоило мне отступить в сторону, в доски днища стукнули ботинки кэльпи. Я протянул ему кинжал, и оставшаяся верёвка отпустила шлюпку в темноту, дрожащую красноватыми бликами на волнах и льдинах. Дара присела на небольшом ящике на корме и осторожно поворачивала рулевое весло. Я занял первую пару вёсел, кэльпи устроился за мной. Немного почертыхавшись, нам всё же удалось вставить вёсла в уключины и отвести шлюпку от парохода. Наверху ещё не подняли тревогу, не заметив исчезновения лодки и поднятого нами шума, но стоило поторопиться.

   Вёсла с лёгким плеском входили в воду. Я не сразу приноровился грести - слишком давно не выпадало такого случая. Кэльпи справился намного быстрее, и лодка плавно набирала ход, я даже удивился нашей скорости.

   - К порту не подходим. Держимся южного берега, если что, всегда можем скрыться в прибрежных перелесках или строениях.

   Дара издала неразборчивый утвердительный звук.

   Мы гребли, причём я не мог понять - в воду, или просто в темноту окунаются лопасти длинных вёсел. Льдины, на счастье, попадались пока мелкие, и мы отпихивали их, чтобы не пробило обшивку. Облака тёмно-серой шалью закрывали небо, и удавалось рассмотреть только редкие красные огоньки далёкого города, отражённые в их пологе снизу. Ни справа, ни слева - ни фонаря, ни отсвета на воде, ни движения. Только раз возмущённо закричала разбуженная нами чайка, спящая на льдине.

   Мы шли с хорошей скоростью, словно попав в сильное течение, на удивление попутное и спокойное. Вёсла слаженно толкали шлюпку вперёд, к неспящему, тревожному городу. Брызги от волны мочили рукава, срывались с вёсельных лопастей, долетая до кормы, но фоморка молчала.

   Сзади, заставив вздрогнуть, донёсся резкий звук пароходной сирены.

   - Поздно спохватились, - кэльпи воспользовался возможностью отдохнуть и поднял вёсла.

   - Да, поздновато. Нас даже ночной в этом море не отыщет в такую темень.

   Я вытащил из кармана загодя приготовленный "купеческий камешек", как их прозвали люди, и положил под язык. Теперь никаких затруднений с самыми тонкими оборотами русского языка не возникнет.

   Холодная каменная горошинка слегка потеплела, а потом перестала чувствоваться. Я немного знал русский, благодаря тому, что уже успел побывать здесь, но прошло немало времени, и до совершенства мне оставалось ещё очень далеко. Жаль, что только один язык - побочные эффекты проявлялись непредсказуемо.

   Поборов ожидаемо подступившую тошноту и головокружение, я поправил весло, оглянулся и медленно выдохнул.

   Дара усмехнулась чужой кривой улыбкой. Тонкие, похожие на плавники крылья, беззвучно опущенные в воду, изгибались слегка флюоресцирующими лопастями и толкали лодку вперёд, мягко оттесняя с нашего курса куски льда.

   - Я нашла много источников на корабле перед нашим отплытием.

   - Не забудь напомнить, чтобы я сменил паспорта.

   Мне осталось только вздохнуть, и налечь на греблю.

   Я боялся, что мы не успеем по темноте добраться до берега, но крылья действовали намного лучше вёсел.

   К утру слегка прояснилось, и мы пристали к берегу у скопища приземистых складов, подальше от основной гавани порта. Издалека слышались редкие выстрелы на улицах, виднелось огненное зарево в северной части города, звенел пожарный колокол и тревожно гудели в ночном воздухе паровозные гудки.

   Лодка, разогнавшись, проскребла килем по льду и встала неестественно ровно. Мы вышли на льдины, которые успели сковать берег довольно далеко от перекошенного причала, заваленного мешками и грязным желтоватым снегом.

   Кэльпи первым выскочил на лёд, при этом шлюпка даже не покачнулась, стояла, как приклеенная. Поймав поочерёдно чемоданы, мешок и прочую мелочь, он подал мне руку.

   - Мы прибыли, - в голосе Дары прозвучало удивительное спокойствие, которое не удалось спугнуть даже явным беспорядкам в Санкт-Петербурге. Крылья влились светящимися струйками в волосы, и она привычным жестом заправила их за рожки. - Куда теперь?

   - Лучше подождать до рассвета, я схожу, посмотрю, что вообще в городе происходит, и если всё не слишком плохо, пойдём к Шубиным.

   - А если всё слишком плохо? - Данни пытался поднять одновременно весь багаж, уподобляясь цирковому артисту.

   - Тогда мы очень осторожно пойдём к Шубиным, - я обернулся на странное бульканье, и успел увидеть, как скрывается под водой и ледяным крошевом белый бок шлюпки.

   - Так будет лучше, - фоморка брезгливо принюхалась. Стоило ей ступить на землю как полная апатия словно бы осталась в воде залива. - Но не хотелось бы дожидаться восхода солнца здесь.

   - Нет конечно, мы найдём приличную маленькую контору или склад и переждём там. Чистый чердак в лабиринтах портового района наверняка найдётся. Передохнём, позавтракаем...

   Я направился в неосвещённые проходы между похожих на рассыпанные коробки складов, две пары ботинок скрипели по грязному льду и гальке за моей спиной. Было очень странно - под равнодушием усталости переплелись облегчение от того, что я наконец-то расстанусь с фоморкой, и тоска. Оставить бы её у Шубиных и узнать, что именно произошло с Даниилом.

   Мы прошли, прячась в узких проходах, около огороженной территории большого завода. Собаки, бегающие за глухим забором, не лаяли, только одна заполошно взвизгнула, когда Дара приложила узкую ладонь к доскам. Вспоминая карту, я забрал влево, мы успешно разминулись с небольшой группой неповоротливых, замотанных в тулупы людей. Перебежали дорогу, успев рассмотреть немецкие новенькие винтовки, перекинутые за спину, и широкие красные повязки на левом плече. Кажется, одна из оппозиционных, партий... Точно. Вот и началось - хотя мы предполагали, что первой будет Германия.

   Перед рассветом стало холоднее - ветер поменял направление, и стягивал призрачное больное тепло со встревоженного города в залив.

   Ещё один маленький отряд встретился нам возле железнодорожной ветки. Они деловито ковыряли смерзшуюся землю, которую не могли отогреть сложенные из мешков с промасленной ветошью костры. Со стороны далёкой станции громыхала приближающаяся дрезина с фонарями. С неё кричали и стреляли в воздух. Проваливаясь в глубокий у насыпи снег, удалось добраться до рельс, а оттуда мы скатились кубарем, теряя перчатки и последнюю уверенность в том, что в этом городе удастся быстро разобраться со всеми делами.

   - Тьфу! - кэльпи с отвращением сплюнул набившийся в рот снег и перекинулся, тут же с легкостью выбираясь из рыхлого сугроба. Ухватив его за холку, я другой рукой вцепился в рукав почти не проваливающейся Дары, и вышел на узкую тропинку. Покидав кэльпи на спину чемоданы, связанные шарфом за ручки, я потянул его и девушку за собой в кусты. За спинами лязгало и грохотало. Кто-то из людей заметил нас и закричал, но я не стал оборачиваться - дрезина наконец-то подъехала, и всем, кто оставался на железной дороге, стало не до троицы странных существ.

   - Чёртово пальто! - прошипела с раздражением фоморка, расстёгивая его непослушными пальцами. - Что у них тут творится?!

   - Не зн... - провалившись в сугроб по колено, я вытащил ногу, сапог и снег в нём. - Не знаю точно, но очень мне всё это напоминает революцию во Франции.

   - Идиоты, - кэльпи ухватил меня зубами за воротник и поволок вперёд, а потом небрежно выпустил.

   Проваливаясь в снег и закрывая лицо от веток, я выкарабкался следом за Дарой в проулок из краснокирпичных домов. За ними виднелся проход на другую улочку, и мы бегом, оглядываясь по сторонам, припустили туда. Оставаться рядом с траншеей в снегу, которая вела вслед за нами через рельсы, было опасно. Если бунтовщики пытаются захватить железную дорогу, у них есть какой-то план. Жаль, мы думали, что в оппозиции царит разлад. Внедрять к ним своих разведчиков получилось бы слишком непрактично, мы пользовались другими методами, предпочитая разово и незаметно навещать для этих целей интересующих нас лиц, поражаясь многообразию и сложным взаимоотношениям человеческих группировок. Неужели смогли объединиться? Неожиданно...

   Грязная холодная каша под ногами казалась удивительно устойчивой и надёжной после метровых сугробов, и через десять минут мы наконец увидели нечто подходящее. В ряду невысоких домов, почти без окон, с конторами на первых этажах, темнел проём - и в него выглядывало старое трёхэтажное здание с заколоченными окнами. Заколочены, правда, оказались только окна на третьем и частично на втором этажах, а первый выглядел вполне прилично, даже иногда огребали снег от двери. Сторож бы топил печку, а дымом в округе не пахло. Идеально.

   - Здесь передохнём, - стянув с плеча мешок, я нашёл в кармане мешочек из кожи и вытащил из него несколько изогнутых проволочек. Дара хмыкнула, заглядывая мне за плечо, но ничего не сказала.

   - Быстрее, быстрее... - кэльпи нервно топтался, всё ещё не перекидываясь, в проходе между домами, и выглядывал на улицу. Слышались выстрелы и крики от железной дороги, но далеко, здесь же пока никто не появлялся.

   Замок щёлкнул, и дверь прочертила в снегу глубокую борозду. Дара наклонилась, быстро выводя пальцами и крылом старые руны. Следы от моих ботинок стали, как водой, заполняться белыми кристалликами, словно никто здесь и не ступал.

   Подхватив промокшие полы пальто фоморка первой шагнула в дом. Кэльпи перекинулся и взвалил на себя багаж, а я осторожно запер дверь.

   - Нам стоит пойти наверх, - принюхиваясь к пыльному холодному воздуху, фоморка шла между столов, заваленных пакетами из грубой бумаги и рулонами тканей. Большой зал весь был заставлен ими, но ряд столешниц у окон оставался пуст, только стопка бумаги и две печатных машинки, старых и громоздких, отбрасывали размытые тени в жидком зимнем сумраке. Тронув пальцем дверцу шкафа, стоящего в углу, она скривилась, и поднесла перчатку к лицу. Служащие и так-то бывали здесь нечасто, а во время беспорядков ещё маловероятней, что сунутся. Надо будет поставить руну защиты и прикинуть, как уходить запасным путём.

   Я прошёл к широкой двустворчатой двери между двумя шкафами и открыл её, просто провернув ручку. За ней начиналась узкая лестница с облезлыми перилами, ведущая на второй этаж.

   Дара мрачно оглядела неказистую лесенку и оттёрла меня плечом, собираясь вновь идти первой.

   На втором этаже оказалось несколько небольших комнат, тоже заколоченных, я оставил кэльпи и фоморку осматривать их, а сам пошёл выше. Лесенка на самый верх выглядела неожиданно прилично по сравнению с предыдущей. Прикрытая вытертым тёмно-синим ковром и с высохшим, как мумия, фикусом на верхней площадке.

   Тут кто-то жил, но давно. Может быть, владелец конторы предпочитал иметь уголок и на работе, чтобы не ездить через город. Или... гнездышко для забав. Две комнаты и очередное складское помещение. В первой комнате висел медный умывальник, со льдом внутри, стоял пустой таз, широкая кровать и ширма, обтянутая шёлком неожиданного в этом запустении пронзительно-лимонного цвета. Вторую неведомый хозяин обставил софой, двумя креслами, добротным столом и двумя стеллажами с какими-то бумагами и безделушками. Но особенно я порадовался небольшой печке в изразцах, рядом с ней нашёлся и ящик с дровами.

   По лестнице затопали мокрые ботинки, и в приоткрытой двери показалась вечно лохматая голова Данни.

   - Что-нибудь хорошее встретили? - я подхватил у него чемоданы и поставил их у окна. Шторы на нём, тяжёлые и тёмные, открывать не стал.

   - Тут лучше, - фоморка протолкнула кэльпи в комнату и подошла к печке. - Надеюсь, в трубе никто не сдох?

   - Это не Англия, чтобы в трубах мальчишки коптились, - потерев заледеневшие пальцы друг о друга, я открыл заслонку и заглянул в чёрное нутро печки. Золы внутри осталось много, но не так, чтобы не удалось зажечь что-нибудь ещё. Скинув пальто, я подвернул рукав и, заведя руку внутрь, начертил на саже несколько рун. Дыма без огня не бывает, и наоборот, ну да, ну да...

   Кэльпи с невозмутимым видом взял с полки первую попавшуюся стопку бумаг и протянул мне. Тонкий язычок огня заплясал на краю какого-то договора, распробовал образец бюрократического таланта и растёкся по щепочкам, подсунутым под поленья.

   - Ах-х... - Дара присела на корточки перед открытой заслонкой и только что не засунула руки внутрь. - Наконец-то тепло! В этой одежде очень неудобно, - она мрачно подёргала себя за мокрый край пальто. - Что было на тех странных людях, которых мы видели сегодня?

   - Это называется тулуп. Он, правда, тяжёлый, но я найду нам. Ещё лучше шуба.

   - Шуба... - она прижмурилась, потирая висок, и кивнула.

   - И платок. Пуховый, - кэльпи прижался к ещё холодному печному боку и блаженно улыбался.

   - Тебе, что ли?

   - Да. Оденусь старой толстой бабкой, в двух тулупах, валенках и пуховом платке.

   В закрытое, заколоченное и задрапированное шторами окно швырнуло порывом ветра что-то тяжёлое, холодное, и я, подумав, тоже захотел одеться старой толстой бабкой.

12 января 1911г. пятница

к оглавлению

   - Пшла отсюда, старая! Чё ты шмыгаешь, чё шмыгаешь тут?! - замотавшийся в шинель с чужого плеча рослый человек с лихорадочно красными щеками замахнулся на меня, и я поспешно прижался к стене, перехватывая корзинку покрепче. Глаза у него были светлые, навыкате, но бегающие. Такой может и сам испугаться.

   - Я мимо шла. Чего орёшь-то? Вы поглядите, чего он творит, на старуху с ружжом! - я замахнулся корзинкой, упираясь свободной рукой в бок. Мужчина беспомощно оглянулся на остановившихся прохожих, молча, но с осуждением смотрящих в его сторону.

   - Срамота, стыда на тебя нет! - я сделал пробный шаг от стены, привлекая внимание и тыкая в мужика корзиной. Он выругался и сам пошёл со спорного места. Я с наслаждением плюнул ему вслед, поправил сбившийся платок и грузно зашагал из-под окон дома Шубиных.

   Верейская улица пострадала довольно сильно. Один дом чернел языками копоти, которые высовывались из окон верхнего этажа. В другом все стёкла с одной стороны разбили. Маленький букинистический магазинчик перевернули вверх дном, вышибли двери, вытащили на улицу множество книг. Несколько молчаливых людей с серыми от усталости лицами собирали то, что осталось и быстро складывали в ящики, стоящие на телеге. Я успел заметить тёмно-зелёную обложку, странно знакомую. Подросток, помогающий взрослым, поднял книгу, быстро обмахнул от снега, и тогда я узнал её. Ещё бы, ведь я сам писал эти сказки...

   Шубины вели себя крайне незаметно. Они или прятались, или вовсе уехали. Окна и днём оставались темны и закрыты, только в одном из них шторка оставляла тёмную небольшую щель. Трубы над домом не дымили. Пока добрался до Верейской, успел заметить, что народ бестолково суетится по улицам, особенно молодёжь. В любом случае, не стоит вваливаться к Шубиным посреди дня, на виду у всех. Ночью люди всё равно угомонятся, и мы тихонько проберёмся к тем, у кого останавливался Юстин. Сейчас слишком опрометчиво - я уже видел издалека несколько революционеров, судя по искажённым в трансформации лицам, явно с сильной примесью крови двуликих. Они гнали вдоль набережной канала какого-то прилично одетого пожилого человека, и только залп из винтовок отпугнул их. Мне показалось, что даже для молоди двуликих так открыто показывать свою нечеловеческую сущность - слишком смело.

   А ещё на груди у них ярко выделялись красные банты.

   Вот вам и социальный взрыв с неожиданной стороны!..

   Идти оказалось тяжело и жарко. Перекинутые через плечо на верёвке валенки стукали голенищами в спину, а корзина, с втиснутым под ручку тулупом, с каждым шагом становилась всё тяжелее и тяжелее. Переваливаясь с ноги на ногу, неповоротливый и медлительный, я полностью соответствовал мороку грузной краснощёкой женщины, сильно в летах, но не совсем старухи.

   Кэльпи натолкнул меня на весьма удачную мысль. Идущую по улице "старую бабу" не станут спрашивать о чём-то без веской причины, да и к какому-то из враждующих лагерей отнести её тоже затруднительно.

   Только вот неладно было с этими лагерями. Мы знали, что в России уже давно идут внутренние волнения в среде двуликих и полукровок. Не только общечеловеческая политическая ситуация грозила войной... В Москву меня отправили в помощь местному резиденту и его подчинённым, и предполагалось, что в курс дела введут преимущественно после прибытия. Теперь я жалел, что мне не сподобились выдать всю информацию сразу. Как без этого понять, что тут происходит?

   Ещё со времён начала военных действий 1812 года у нас остались контакты с Советом, что представлял вопросы Старших и прочих родов на территории Империи. Их крайняя, параноидальная замкнутость сильно затрудняла ведение каких бы то ни было дел, и вместо того, чтобы наладить дипломатические связи они охотнее избегали встреч или наоборот, топили нас в бессмысленных переговорах. Старшие толка, по крохам попавших к нам сведений, были обеспокоены новым политическим течением, в основном состоящим из молодёжи двуликих и малых родов, недовольных своим незавидным положением. Ожидалось, что начнётся борьба поколений.

   Но очевидно, что происходила борьба совсем иного рода - круто замешанная на политике, с привлечением немалого числа людей. Неожиданное, но сильное решение - одно дело двуликие, как ни крути, не слишком многочисленные, и совсем другое - многотысячные людские массы. Менять порядок в мире уже сложнее, чем полтысячи лет назад, когда от революции можно было и отмахнуться - ну сменится одна династия на другую, что ж в этом страшного? Всеми можно управлять! А вот теперь такая каша заваривается, что Старшие рода не один век давиться будут.

   Но и готовилось это тоже не один год. Как можно было такое проглядеть?

   На людей воздействовали хорошо подготовленные активисты. Несомненно, пропаганду они вели согласно далеко идущим планам. И оружие при себе имели новое - частично имперское, а по большей части завозное. Как всегда, революция в стране поддерживалась из-за рубежа.

   Из-за большого числа агитаторов - в основном, людей, и постоянно подстрекаемых ими на беспорядки обывателей, обуздать хаос не удавалось.

   Регулярные войска, из-за очевидной напряжённости, давно находились ближе к западным границам, расквартировавшись там ещё в начале осени. В одиночку столичному гарнизону и полку его императорского величества навести порядок оказалось не под силу. Массовые волнения у народных училищ и университета, забастовка на заводах с южной окраины - называли сразу несколько, притом забастовка, которая кончилась вооружённым столкновением между рабочими и жандармами. Откуда у бедных рабочих огнестрельное оружие в таком количестве? И стрелять надо хоть сколько-то учиться.

   И вдобавок тревожный слух носился над толпой - якобы на полпути к Твери захватили цесаревичей. Если наследники престола захвачены в плен, то понятно, почему парализована власть императора. Иначе некоторые войсковые подразделения уже вернулись бы в столицу, да и комендантский час так и не объявили, хотя должны бы!

   Значит, беспорядок только усилится. Основная масса обывателей толком не понимает, что происходит и начинает стихийно волноваться, как это свойственно любому скоплению людей. В городе полно тех, кому уже нечего терять, так что с каждым днём количество бунтовщиков будет только увеличиваться. Ещё и телеграф не работает из-за загадочной перегрузки, сбоев, и более реальной бури, прошедшей недавно к западу от Петербурга.

   О возможности народного восстания все знали, но наши попытки исправить дело вежливо отклонял Совет из старших представителей местных родов. Наши доводы о большем опыте в свете трёх относительно успешно остановленных революций прошли мимо древних ушей. Аргументов было много, но в итоге удалось сговориться только на обмен информацией и наблюдение, причём информации от них мы так и не получили, а нашу они явно игнорировали, предлагая продолжать наблюдение.

   Донаблюдались!

   Сейчас людей столько, что всех не успокоишь! Затопчут. К тому же среди бунтовщиков и агитаторов полно полукровок, чистокровных двуликих и прочей молодёжи младших родов.

   Для намётанного взгляда это так заметно! Разве можно спутать движения человека и двуликого с частичной трансформацией? Старшие рода всегда ревностно следили за маскировкой!

   Ааа... За что теперь схватиться, чтобы распутать этот клубок?! Если Старшие рода настолько ослабили свои позиции, и на территории Российской империи теперь начнётся смена власти, да ещё и фоморка появилась из небытия - отмена старых правил может затронуть гигантские территории... Для собственной безопасности нам придётся оставить этот мир, заблокировав пути по струнам.

   Но этого я уже не изменю - буду делать, что могу здесь и сейчас. Шубины, сперва они и Дара.

   Как стемнеет, мы к ним придём, и наконец-то узнаем, где именно Юстин, а если повезёт, то и место, в котором они оставили Даниила. Не могли же они его и в самом деле закопать!

   Открыла мне Дара, когда я тихонько посвистел под окнами.

   - Тьма морская! - она почти втащила меня внутрь, поддерживая за локоть. Дверь за спиной захлопнулась как будто сама собой.

   - Ффух... Жарища! - корзина брякнулась на лестницу, её поднял Данни. Потом фоморка и кэльпи, с двух сторон подхватив под руки, втащили меня на третий этаж. Я только пыхтел и бухал заснеженными валенками по синему ковру.

   - Жарко ему! - фыркнул Данни. Наверху ужасно воняло палёной шерстью. Звериной, не овечьей или козьей, слишком резкий запах. Словно... волчья шкура.

   - На вас что, напали, пока я ходил?! - я вывернулся из тулупа, оставляя его висеть в руках девушки, и с ужасом огляделся, ожидая увидеть торчащие из печки обугленные лапы и пятна крови на полу.

   - Нет, - фоморка поморщилась, небрежно скидывая тулуп на софу. - Среди пакетов с бумагами попался один с образцами какой-то дряни. Не беспокойся, на улице запаха не должно быть.

   - Ещё бы его и здесь не было... - кэльпи бурчал, деловито разбирая корзину, и украдкой отламывая на пробу кусочки заледенелой шаньги, выглядывающей из-под ситцевого платочка.

   - Что происходит в городе? - фоморка заняла место кэльпи рядом с едой.

   - Революция, - я с наслаждением стянул полушубок, и развалился в кресле, вытягивая ноги. Кэльпи присел и потащил с меня валенки, с которых уже начали скатываться капли подтаявшего снега.

   - В каком смысле? - Дара отщипнула когтями кусочек колбасы, но так и не донесла до губ.

   - В прямом, - вздохнул я, констатируя мрачную реальность и протёр глаза от набежавших капель с оттаявшего платка. - Я уже видел подобное, в другое время и в другом месте, но суть не меняется. Мне лично неизвестные силы подготовили пропаганду, хорошо натаскали своих ораторов, всколыхнули всех обездоленных и обделённых, которых по стране сотни тысяч и пытаются добиться личной власти на волне народного гнева. И самое поганое то, что эти неизвестные силы, скорее всего, не люди. Деньги у них есть. Оружие у борцов с порядком новое. И стрелять они умеют. И хотят.

   - Что с Шубиными?

   - Сидят тихо, или вовсе сбежали из города. В любом случае, днём я к ним не пойду, и тебе не советую. На улицах творится нечто пакостное, революционеры с красными повязками и среди них немало полукровок всех мастей и помесей. Сейчас слишком много глаз, в городе волнения, нас втроём наверняка заметят.

   Дара кивнула, задумчиво глядя сквозь шторки на медленно темнеющую улицу.

   - А это надо завязывать под подбородком? - кэльпи развязал шнурки на макушке шапки-ушанки и крутил её в руках.

   - Не обязательно, но так будет теплее, - я сунул в карман заряженный пистолет. Дара пыталась надеть платок. Она уже завязывала его тремя различными способами, но ни один её не устроил - рожки протыкали редкую вязку и торчали острыми кончиками наружу. Вряд ли они мёрзли, но это просто её раздражало. Дёрнув за платок так, что он затрещал, девушка намотала его на шею и занялась мороком.

   Вещи мы уже сложили. Дара вынула из чемодана костюм-тройку, сорочку, запачканную кровью ещё в вагоне и мой пиджак, бережно уложив на их место чёрное пальто с капюшоном. Я закинул за спину мешок. За чемоданом решили вернуться после, когда сходим к Шубиным, и забрать, или как получится.

   Тулуп тяжело обхватил плечи. Я на пробу помахал руками - не слишком удобно, зато тепло. Эта зима в Петербурге чем-то походила на зиму без одного года столетней давности.

   - Идём? - Дара застегнула на груди полушубок и взялась за дверную ручку.

   - Да.

   Холодный ветер тут же залепил лицо колючим снегом, и я от неожиданности задохнулся. На улице стояла такая непроглядная мгла, что непонятно было, где заканчивается крыша дома, а где начинается небо. Снег, призрачно-серый, метался от одной стены к другой, не давая рассмотреть чётко ни одного предмета. Дара что-то сказала - я не расслышал, и она подхватила меня под руку.

   - Метель! - крикнул с другой стороны Данни.

   Ветер ощущался странно, он оставался на лице мокрой плёнкой чуть подтаявшего снега, замерзал капельками льда на краях ресниц. Я прижмурился, натягивая шарф до самого носа. В снеговой пелене удавалось различить только смутные контуры предметов, чёрно-серые, расплывчатые, словно не принадлежащие этому миру. Как будто я вновь шёл через тени вслед за Даниилом. Только сейчас в локоть вцепилась не его рука, а пальцы Дары. Она успела изучить карту, и теперь в круговерти крошечных льдинок уверенно находила путь, пока я хоть что-нибудь пытался рассмотреть.

   Вдалеке завыли волки, или же ветер продирался сквозь спутанные ветви деревьев. Мы шли цепочкой, и время собиралось только в тяжёлые шаги по глубокому снегу - все тропинки замело. Темнота и снег перед глазами, и тяжёлое тепло одежды.

   Мы шли долго, я чувствовал, как тонкая струйка пота бежит вдоль хребта. Вдалеке показались огни - голубоватые размытые пятна света вдоль провала набережной. Чуть сбоку от них мелькал оранжево-жёлтый костёр, прибиваемый к земле порывами ветра. Вокруг него сгорбились несколько солдат в тёмных шинелях. Мы шли, не боясь, что нас заметят - даже я не мог их толком рассмотреть. Дара потянула нас в сторону, в тёмный узкий проулок. Ветра в нём оказалось меньше, и теперь стало ясно, чем же пах воздух. Палёная бумага, чёрный порох, морская соль, а ещё чад горящего дома.

   - По мосту идти не стоит. Там есть спуски к воде, переберёмся по льду, если что, вы меня вытащите. Полыньи вроде нет, - я огляделся. Ни в одном доме за каналом не горело чего-то ярче свечи, а фабрики вовсе вымерли. Мы пошли к северу. Набережная обледенелым камнем ограждала прикрытый глубокими сугробами лёд. С обеих сторон горели костры, редкая, прерывистая цепочка фонарей шла по одному берегу, но нас пока что скрывала темнота.

   Дара остановилась, смахнула с лица прядку выбившихся волос, прищурилась навстречу ветру и зашептала что-то в клубы летящего к костру снега. Часовые медленно задвигались, отворачиваясь от нас и придвигаясь поближе к огню.

   Я потянул её за рукав к гранитным ступеням, идущим в глубокий снег. Фоморка ухватила меня справа, кэльпи слева, и мы перебежали неширокий канал меньше, чем за минуту. Я проваливался глубже, но они тянули вверх, и снег с сожалением выпускал ноги.

   Обрывки голубоватого света метались, пытаясь очертить наши силуэты. От далёкого костра кто-то свистнул. Кэльпи фыркнул, и мы бегом скрылись в темноте и круговерти снега. Человек, похоже, решил, что ему померещилось - предупредительного выстрела так и не последовало.

   - Куда? - Дара огляделась, но не смогла разобрать, где находится.

   Я потянул их в промежуток между домами, потом через двор-колодец. Ещё два раза мы перебегали через неширокие улочки с погасшими фонарями и встали у арки.

   - Тот дом, из красного кирпича, - я махнул на пятиэтажное здание. На первом этаже одно окно слабо мерцало сквозь плотные шторы.

   Перед парадной ни души - только уныло качался фонарик с разбитым стеклом. На ступени намело снега - через эти двери никто не заходил часа четыре, не меньше. Они казались плотно закрытыми, но фоморка, не остерегаясь, легко открыла одну из створок крылом. На широкой лестнице застоялась темнота - пахнуло тепловатым дымным воздухом и табаком. В углу холодной зеленью блеснули кошачьи глаза.

   - Нам наверх, четвёртый этаж, левая дверь, если я правильно понял здешнюю планировку.

   - Да по табличке найдём, - кэльпи растирал белый нос рукавицей.

   Дара споткнулась о край ступеньки, зашипела, хватаясь рукой за перила. Я стряхнул снег с шапки и плеч, и направился за ней наверх. На площадке оказалось ещё темнее - дверь медленно закрылась под напором ветра, а свет с улицы задерживали обледенелые окна.

   В квартирах стояла неестественная тишина. Ни шепотков, ни детского плача. Только за одной дверью скрипнула половица под ногой человека, прильнувшего к глазку. Дара повернулась в ту сторону. От двери шарахнулись. Нас приняли за кого-то другого, даже не рассмотрев, и испугались.

   Тишина за дверями на четвёртом этаже и вовсе казалась мёртвой. Я осторожно постучал по гладкому дереву. Никто не ответил, и даже не шевельнулся в квартире. Подождав, ещё раз стукнул и прошептал в замочную скважину.

   - Кто-нибудь есть?

   Ответом была тишина. Дара отодвинула меня от двери и протянула к ней руку. С кончиков пальцев потекли бледно-зелёные, едва заметные в темноте нити, вливаясь в замочную скважину. Фоморка шевельнула пальцами, замок скрежетнул, и дверь плавно пошла на нас.

   Помедлив несколько секунд, Дара взялась за ручку и первой вошла внутрь, оглядываясь по сторонам. Морок исчез, и в глазах, когда она обернулась, плясали золотые искры.

   - Здесь пусто.

   Стянув варежку, я сложил пальцы щепотью. На кончиках ногтей собрался из мельчайших искорок небольшой шарик голубого света. Стены коридора выступили из темноты оборванной вешалкой и лохмотьями цветочных обоев. Со стены напротив фоморки бельмом серого картона смотрела рама. Дара отступила от неё на шаг в сторону, и под ногами захрустели тёмные осколки зеркала.

   Я посветил в противоположную сторону. По обоям шёл чёткий след от растопыренной когтистой пятерни. От широкой ладони по стене тянулись тёмные маслянистые пятна - почему-то с явственным запахом варёной курицы.

   Ближайшая дверь, с отпечатком сапога на светлом дереве, глухо скрипнув, неожиданно двинулась на меня. Холодный воздух скользнул по напряжённым на рукоятке пистолета пальцам.

   - Сквозняк, - девушка, оттерев меня плечом, заглянула в кромешно чёрный проём впереди.

   - Мне, может, тут подождать? - Данни, хмурясь, разглядывал ободранные стены.

   - Как хочешь, - я шагнул в маленький, почти квадратный коридорчик. Из-за приоткрытой двери натягивало холодным, немного дымным воздухом. Встав сбоку, я заглянул в щель. В полутёмной просторной комнате никто не прятался, и только сквозняк шелестел надорванной страницей раскрытой книги.

   Я приоткрыл дверь и переступил через осколки вазы. Холодный воздух заходил откуда-то со стороны окон, подозрительными буграми приподнимая тёмные шторы.

   Под ногой мягко подался комок диванной набивки. В комнате - похоже, это была гостиная, устроили обыск. Не погром. Что-то искали, потроша мебель, переворачивая всё, что можно и обдирая стены. Диваны и кресла драли когтями, комья конского волоса и жёлтой ваты валялись по всему полу. Высокий книжный шкаф гробом растянулся поперёк комнаты. Книги, с оторванными корочками и корешками, покрывали весь пол перед окном. Поверх книг рассыпались фотографии - счастливая семья, где-то на речном кораблике, с улыбками на красивых, тонких лицах, словно застывших в ярком свете летнего солнца и магниевой вспышки.

   Дара, окинув комнату взглядом, ушла в соседнюю.

   Там стояли на боку две кровати. Распоротые подушки засыпали тёмно-синие шторы понизу белым пером. Я сделал шаг вперёд, и под ногой хрупнуло. Из-под валенка торчала маленькая фарфоровая ручка. Возле перевёрнутой кровати лежал опрокинутый ящик с детскими игрушками. Разбитые куклы с пронзительными голубыми глазами, растоптанный паровозик, лошадка из папье-маше с оторванными ногами... Из-под смятого комка сорочки в дальнем углу комнаты выглядывала толстая тетрадь без обложки.

   Что-то в ней показалось знакомым... Латынь, зарисовка, скорее схема, пронации и супинации на примере лучезапястного сустава... Это же почерк волчонка!

   Я поднял тетрадь - последние листы слиплись и торчали одним пластом. Зарисовки, усердное штудирование систем организма...

   Один слипшийся лист от встряски всё же отошёл, открывая строчки, написанные на английском.

   "Выехали из Гатри ранним утром..."

   - Дара, - она обернулась от комода с разбитыми ящиками, - я нашёл дневник Юстина.

   За коротким коридором, через который мы прошли из прихожей, зашуршало. Почти неразличимо скрипнула дверь. Я повернулся, пряча тетрадь за пазуху, рука сама нашла рукоять пистолета. В дверной проём шагнул кэльпи, и, показывая рукой за спину, сбивчиво и тихо заговорил.

   - Хозяин... Там что-то...

   Глаза Данни округлились, когда я вскинул пистолет ему в лицо. За спиной кэльпи с грохотом ударился в стену и ополз на пол двуликий.

   Дара, морщась, шагнула вперёд, но со стороны чёрной лестницы раздался топот множества ног.

   - Бежим!!! - кэльпи в панике метнулся к входной двери, но я схватил его за ворот и потащил в зал.

   - Не сюда! Если идут с чёрной, то и у парадной следят. По льду как, пройдёшь?

   - Да!

   - Там же окно? - Дара бежала последней.

   - Там эркер. Справа и ниже - балкон.

   Я поднял щеколду и открыл боковую створку окна. Метель тут же бросила в лицо горсть колкого мелкого снега. Внизу стояли как минимум пятеро. Плохо. Пока мы спускаемся, вернутся и те, что на лестницах. Только вверх!

   Я вылез первым и, придерживаясь за водосточную трубу, спрыгнул на балкон. Кэльпи ринулся следом. Фоморка, перебираясь к нам, извернулась и захлопнула створку, в которую уже сунулась чья-то нога.

   Кэльпи обернулся и встал передними копытами на перила. Я опёрся о завиток решётки, подпрыгнул и ухватился за гривастую шею. Подал руку Даре - без седла сидеть вдвоём было даже удобнее.

   - Сейчас он прыгает, а ты страхуешь, чтобы мы не скатились с крыши.

   - И чтобы вообще туда попали... - нервно добавил кэльпи.

   - Держи за хвост! - на балкон уже перебрался первый из преследователей. Кэльпи дрогнул, инстинктивно поджимая упомянутый орган, и прыгнул. Примерно метра на три ему хватило собственных сил, а потом помогла Дара. Плотная пелена снега сперва сдержала кэльпи от падения вниз, а затем подкинула нас до крыши.

   Судорожно скребанув копытами у самого карниза, Данни заржал, поскользнувшись, но потом попал на лёд и легко побежал по скату к следующему дому.

   Тот был значительно ниже, а потом вновь пятиэтажный - так мы никуда не уйдём.

   - Сможешь перепрыгнуть на другую сторону улицы?

   - Сможет! - опередила ответ кэльпи фоморка.

   - Мне разогнаться надо!

   - Так гони!!!

   Кэльпи перебрался через конёк крыши, нервно бормоча что-то себе под нос, развернулся и с диким грохотом копыт по жести и льду мы понеслись к карнизу.

   В этот раз он пролетел дальше - сказался разгон и то, что прыгали мы не снизу. Я не удержался и глянул на двуликих перед парадной. Все вбежали в дом, ещё не разобравшись, только один караулил снаружи. Моя ушанка свалилась и мягко полетела вниз, прямо к изумлённому мужику. В руках он держал винтовку, но так и остался стоять, глядя на нас с открытым ртом, и даже не попытался выстрелить.

   Копыта с треском впечатались в лёд, кэльпи чуть не споткнулся, но сумел в несколько скачков добраться до середины крыши. С этой стороны улицы дома шли вровень друг к другу. По самому коньку мы поскакали к каналу. Слева, от фабрик и Александро-Невской Лавры, несло гарью. Далеко, где-то у ясно отблёскивающих золотом куполов неизвестного мне собора, сильно чадило и расплывалось по изнанке облаков рыже-багровое зарево. Полыхало и у вокзала. Проклятье, оттуда же идут составы на Москву!!!

   Дом кончился неожиданно. Для меня.

   Кэльпи прыгнул вниз, тряхнуло так, что я чуть не прикусил язык. Чудом, или с помощью Дары, он не напоролся брюхом на ограду канала, пролетел чуть дальше и мы почти воткнулись в глубокий снег. Лёд где-то внизу затрещал, расходясь чуть позади нас проломом.

   Данни выругался по-французски и, на дрожащих ногах, припустил прямо по каналу к ближайшей лесенке, а потом мы нырнули в тёмный проулок.

***

   По настоянию Габриэля, перед возвращением на склад мы ещё попетляли по улицам. По-моему, это было лишним - никто за нами не гнался, да и закоулки, где мы укрывались, и так походили на заметённый снегом лабиринт. Но он заставлял Данни сворачивать вновь и вновь, желая подстраховаться после этой непонятно на кого устроенной засады у Шубиных.

   Полумрак на третьем этаже, должно быть, оставался тёплым, но я не ощутила этого. В открытой дверце печи мерцали красным жаром угли, и только протянув к ним руки, я почувствовала, как оттаивают кончики пальцев. Без доспеха, с непривычки, я потратила силы больше, чем было нужно, а ближайший источник... Я кинула быстрый взгляд на кэльпи, с шумом подтаскивающего ящик с дровами. Ближайший источник сейчас далеко...

   Габриэль, скинув тулуп на софу, вынул из-за пазухи тетрадь, положил её на стол. Зажёг стоявшую там керосиновую лампу и прикрыл глаза, едва поводя пальцами над бумагой, сплёл знак Поиска. Но ни силка, ни следового маячка я на тетради не чувствовала.

   Через несколько секунд Габриэль открыл глаза с мелкой сеточкой лопнувших сосудов, поймал мой взгляд.

   - Проверил поглубже, на всякий случай.

   - Так что там? - кельпи, уже что-то жуя, шуршал одеждой. - Я чуть не помер со страху, пока мы по крышам бегали! Неужели зря?

   - Не зря, - Габриэль пододвинул кресло к столу, уселся в него поудобнее. - Чтобы всем не пересказывать, лучше сразу вслух.

   - Ладно, - я обошла стол и присела на подлокотник. Читал он быстро, но я проверяла глазами каждый слог.

   "Выехали из Гатри ранним утром 17 сентября. Надеюсь, Огонёк права и эти записи помогут мне успокоиться и привести мысли в порядок. Никогда раньше не писал ни дневников, ни заметок. Только по учёбе.

   В Лондоне будем ждать почти сутки наш "Северный Экспресс". Огонёк напутала с расписанием, так что мы зря торопились выехать из Гатри.

   Тут очень сильно пахнет - оттенок тумана охристо-коричневый, и мне не хочется думать, отчего бы ему так выглядеть. Закрыл в номере все окна и форточки но не спасло - провоняли даже подушки. А до отъезда почти 17 часов...

   18 сент.

   Не могу не думать о сестре и её матери. Хоть мы и договорились с Обуховым, что заплатим деньги, как мне знать, что с девочкой всё в порядке?

   Даниэл сказал, когда определял родство по крови, что она из чистокровных двуликих. Интересно, её просветили, кто она? Или сестра, как я когда-то, маленький и глупый, только удивляется своим странностям?

   Чем больше я узнаю о похождениях Апрелиса, тем меньше мне хочется знать о них!

   Едем уже второй день. Времени много, но ничего делать не получается. Пытался штудировать карманный анатомический атлас - впустую.

   Огонёк предложила обучить меня азам русского языка, чтобы я мог общаться с сестрой без переводчика.

   Вчера полночи играли в карты. Даниэл сперва не хотел. Когда Огонёк его всё-таки уговорила сыграть с нами в ералаш, он выиграл 5 раз подряд. Огонёк заметила, что в такое феноменальное везение она не верит. А я до этого момента ещё сомневался, при каких обстоятельствах они познакомились с Апрелисом.

   Договорившись, что Даниэл больше так не будет, дальше мы играли в игру попроще. Огонёк сказала, что по-русски это называется "подкидной дурак".

   Где-то через четверть часа я заметил, что Даниэл чувствуется совсем иначе! Он был в непроходящей депрессии с того лета, когда ездил к Мартьяну. А теперь это словно исчезло. Он улыбался и смеялся искренне, наконец-то сам шутил в ответ.

   Я проснулся рано утром, от того, что паровоз остановился на какой-то станции, а мне показалось, что это уже Санкт-Петербург. Было ещё темно. Огонёк спала, а Даниэл сидел за столом, закутавшись в одеяло. Он не обратил внимания на то, что я проснулся. Мне показалось, что он так и не ложился, а весь остаток ночи просидел, о чём-то задумавшись.

   22 сент.

   В Санкт-Петербург мы прибыли днём. Большие города пугают - столько запахов и шума! Тот же кошмарный Лондон! К Гатри я привык, а здесь опять запаниковал. Огонёк почувствовала, что со мной происходит, и взяла за руку.

   Мы наняли экипаж, чтобы добраться до гостиницы. Ехали недолго, но я успел замёрзнуть - было ветрено и начался дождь. Город показался мне серым, запутанным и неуютным.

   На встречу с Нахлыстовым мы идём сегодня вечером. Даниэл сейчас отправился в банк, а Огонёк легла, чтобы выспаться. Мы не собираемся брать её с собой, но она всё равно на что-то надеется. Район, куда мы пойдём, не самый благополучный, а в мороке фэйри выглядит мальчиком лет двенадцати.

   23 сент.

   Почти утро, а я всё не могу уснуть. Сейчас заглянул в комнату Даниэла. Огонёк уснула у него в ногах, свернувшись по-кошачьи. Сначала мне показалось, что он не спит, просто лежит с открытыми глазами. Но это крылья полностью затянули белок и радужку.

   Даниэл сказал, что утром отправит телеграмму своему хорошему другу. Пермь - это его земли и если не сам он, так его подручные помогут нам в поисках Зубова и моей сестры.

   Когда мы вчера поздним вечером выходили из гостиницы, я сильно разволновался. Даже не смог запомнить дорогу, хотя всегда стараюсь делать это в незнакомых местах.

   Мы доехали до Лиговской улицы. Дождя не было, но стало ещё холоднее. Я опять замёрз, несмотря на тёплый свитер.

   Отпустив извозчика, мы немного прошли пешком. Даниэл в это время накинул на меня лёгкий морок, а свой изменил, объяснив, что незачем нам быть узнанными после. Нахлыстов всё равно не имеет наших фотографий, а если знает словесный портрет, то мы под него и сейчас подходим. Всё это ещё раз возвратило меня к мысли о том, где и как они познакомились с Апрелисом. Хотя, я не представляю, чтобы Даниэл бывал в местах подобных тому, куда мы пришли. Это был странный и грязный трактир, со множеством неприятных запахов. Посетители там сидели, по большей части, неопрятного вида. И среди них очень много извозчиков.

   Даниэл спросил у мальчишки, разносившего еду, где найти Петра Нахлыстова. Мальчишка убежал и вскоре к нам подошёл крупный бородатый мужчина. От него воняло псиной и солёной сельдью. Пока они разговаривали, он часто смотрел на меня так, словно пытался пробраться за морок.

   Нахлыстов хотел убедиться, что мы принесли с собой деньги. Даниэл ответил, что это ему удастся сделать не раньше, чем мы увидим Елену. После этого Нахлыстов попросил подождать его на улице, а он закончит одно дело и проводит нас. Пока мы ждали, Даниэл предупредил, что стоит быть готовым к любой пакости.

   Нахлыстов вышел с двумя мужчинами, объяснив это тем, что место, через которое нам нужно пройти, небезопасное и лучше быть с провожатыми. Даниэл, когда переводил мне это, очень странно усмехнулся.

   Шли мы достаточно долго. Местность на самом деле оказалось не из приятных, в чём-то похоже на Грязную низину у нас в Гатри.

   Нас завели в тёмный проулок между домами. Воняло нечистотами там ужасающе - где-то рядом находилась выгребная яма. Нахлыстов повернулся к нам. Он шёл первым и что-то сказал Даниэлу, тот ответил настолько вежливо, что даже по одной интонации я понял, что это издёвка.

   Я приготовился драться и уже частично начал метаморфозу, когда темнота вокруг всколыхнулась. Я понимал, что это крылья Даниэла, но ничего не мог с собой поделать - замер в каком-то первобытном страхе.

   Нахлыстов и его люди тоже замерли, на лицах у них застыла гримаса ужаса. Я в панике дёрнулся и только тогда понял, что могу двигаться.

   Даниэл подтянул Нахлыстова к себе почти вплотную, провёл ему по щеке пальцами, словно сплетёнными из темноты. После прикосновения остались глубокие царапины. Затем он слизнул кровь и какое-то время стоял, чуть склонив голову. Как я правильно тогда понял, он читал память крови. Когда он повернулся к мужчинам, стоявшим за моей спиной, Нахлыстов уже не дышал. С ними Даниэл поступил так же, но память крови читать не стал. Оглянувшись назад, поморщился и движением крыльев задвинул трупы в непроглядную для меня темноту. Сказал, что они молодцы и место выбрали отличное - не сразу найдут.

   Пока мы выходили с Лиговской улицы Даниэл молчал. На все мои вопросы только отмахнулся и сказал, что ему нужно привести полученную информацию в порядок, к тому же рассказывать повторно для Огонька он не хотел. И я всю дорогу мучился ожиданием ответов. Что сестры моей в городе нет, я понял ещё тогда.

   Обухов договорился с Нахлыстовым, ещё до поездки в Англию - если получится найти родственников Апрелиса, деньги они оставят себе, а Зубову скажут, что никто из найденных выкуп платить на захотел. После разговора в Золотом Усе, Обухов отправил телеграмму такого содержания: "Приедут двое. Долг забери. Обязательно покажи город! На сопровождающих не скупись". Что означало - взять надёжных людей и по-тихому избавиться от нас.

   Зубов живёт в Перми, но часто ездит по делам в Санкт Петербург. Апрелиса он искал несколько лет, и не нашёл бы, потому что представился он тогда другим именем. Но один из друзей Зубова как-то рассказал про наглого то ли англичанина, то ли ирландца, который обыграл его на крупную сумму. И по всем приметам это выходил Апрелис. Тому знакомому он представился своим настоящим именем. И найти мою сестру, как и меня, Зубову труда не составило. Апрелис женился на матери Елены. Факт двоежёнства меня не удивил, лишь заставил задуматься, сколько у меня ещё может оказаться таких же вот сестёр и братьев. Надеюсь, хотя бы не бегающих по лесу.

   Я решил не ложиться спать, а дождаться, когда все проснутся, чтобы пойти на телеграф. Но уснул. Даниэл давно купил билеты до Перми, отправил телеграмму и вернулся в гостиницу, только меня будить не стал. Разбудила меня Огонёк около полудня.

   Паровоз отправляется поздним вечером и в оставшееся до отъезда время Даниэл решил познакомить нас со своими давними друзьями - Шубиными. Такая замечательная семья! Виктор Игнатьевич, если я правильно понял, служит в полиции. Анастасия Владимировна - его супруга, чем-то показалась мне похожей на миссис Стоун. Двое детей - Игнат - 10-ти лет и Светлана - 17-ти лет. Светлана очень интересная девушка! Она свободно владеет английским и французским. Интересуется, так же, как и я, естественными науками.

   Впервые мне было так легко и приятно общаться с теми, кого я прежде не видел!

   Анастасия Владимировна предложила нам съездить на недавно открывшуюся выставку. Имя художника я не запомнил. Здесь у людей иногда очень сложные имена. Даниэл отказался. Выяснилось, что он всё-таки не спал прошедшей ночью и после разговора с Виктором Игнатьевичем собирался поехать в гостиницу. Мне тоже пришлось поехать с ним - Огонёк очень легко оделась для местной осенней погоды и перед посещением выставки попросилась переодеться. Сейчас жду, когда она возьмёт всё, что хотела, и мы наконец-то выйдем.

   24 сент.

   Даниэл спит. Глаза у него приоткрыты и снова затянуты крыльями. Дыхание ровное, но очень тихое.

   Мы договорились с Огоньком, что будем спать по очереди. На всякий случай. Хоть он и утверждает, что ничего особо страшного не произошло, но поверить в это сложно. Как только Огонёк проснётся - попрошу рассказать всё, что ей известно об этом. Она много читала про доисходное время и про самих древних, и наверняка спрашивала у Даниэла. Если я правильно понимаю, приступ, подобный вчерашнему, может произойти только от длительной потери силы. А ведь позавчера крылья у него были заполнены. Когда мы подъезжали к гостинице, я уловил краем глаза, что вокруг него так и оставалось лёгкое мельтешение теней.

   Собственная беспомощность угнетает.

   Я нашёл на полу в гостиничном номере листок с его записями. Судя по расположению строчек - стихи. Не думаю, что смог бы прочитать это, будь оно написано даже на английском. Надо будет подшить или приклеить его, что бы не потерялся."

   Габриэль замолчал и некоторое время, хмурясь, вглядывался в тетрадь. Затем поднёс её к лицу и прочёл очень медленно и с остановками, видимо разбирая слова:

   Пусть сыплет дождь в открытое окно -

   Устал от душной темноты уснувших комнат.

   Смотрю на улицу - там тишь и никого,

   Там в свете фонаря танцует холод.

   О плечи трётся сонное тепло

   Так осторожно, словно нужен повод.

   А мне не нужно больше ничего...

   В комнатке сгустилась тишина. Ни ветер за стёклами, ни потрескивание дров в печке не касались её. Габриэль смотрел на меня, словно ожидая каких-то слов. Я вздохнула:

   - Читай дальше.

   "Мы вернулись примерно в восьмом часу. В номере было темно и очень холодно. Сквозняком тянуло из спальни Даниэла. Его обувь осталась в номере, и не похоже было, чтобы он уходил куда-то, не закрыв окно. Огонёк ещё расшнуровывала ботинки, и я первый заглянул к нему в спальню.

   Первое что я увидел - открытое окно и дождь за ним.

   Даниэл лежал под окном, лицом к стене. Я бросился к нему, позвал Огонька. Не помню, как мы перетаскивали его на кровать. У меня начали неметь пальцы от страха, когда я понял, что тело почти не гнётся. Глаза у него были открыты и полностью черны. Дыхания мы не уловили, но пульс, очень тихий, всё-таки прощупывался на шее.

   Я хотел положить Даниэла в ванну с тёплой водой. Он был в одном только халате, промокшем насквозь. Огонёк меня остановила, сказала, что это не поможет, что у него что-то вроде сонного паралича и из этого состояния он должен выйти самостоятельно. Прошло минут десять, но никаких изменений не наблюдалось. Огонёк нервничала всё больше и больше, потом подскочила с кровати, выругалась, сказала, что если Даниэл её слышит, то пусть готовится, потому что она приведёт сейчас в номер парочку зачарованных девиц и, если понадобится, то будет поить его с ложечки. Я спросил, если дело только в крови, то, может, подойдёт и моя? Она лишь отмахнулась и отправилась одеваться. Представив, что она может натворить, исполняя задуманное, я изменил ногти на руке и царапнул себя по запястью. Хорошо, что губы у Даниэла остались приоткрыты - все мышцы лица утратили подвижность. Это ужасно походило на трупное окоченение.

   Сознание я потерял сразу, как только моя кровь соприкоснулась с его телом. В беспамятстве пролежал около двух часов. Когда мне удалось разлепить веки, оказалось, что я лежу на той же кровати, а Даниэл сидит рядом. Как же я был рад!

   Огонёк тут же заставила меня выпить горячего очень сладкого чая.

   Оказалось, что Даниэл нас слышал и даже видел. Меня он отчитал, сказав, что уж лучше бы фэйри привела тех девиц, потому что повторно подобного количества ругательств его уши не выдержат. Потом, уже серьёзным тоном, объяснил, что сознание при таком состоянии присутствует, но рефлексы могут оказаться быстрее. И нет гарантии, что не контролируя тело он сможет вовремя остановиться, а на мне нет никакой защиты от подобного.

   На поезд мы чуть не опоздали - кружилась голова и шатало. Даниэлу пришлось поддерживать меня всю дорогу. Как только мы оказались в купе, я сразу лёг, но уснул только через некоторое время и слышал, как Огонёк заново начала выговаривать Даниэлу за наши волнения. Он выслушал, не перебивая, и очень долго молчал, прежде чем ответить. А ответил на русском. Я не успел сегодня спросить у Огонька что он сказал - она хотела спать и велела не приставать к ней, а спросить у самого Даниэла.

   Он не видит снов. Четвёртые сутки подряд.

   Сначала он не хотел объяснять. Долго сидел, глядя в окно, и курил трубку.

   Рассказывать, как обычно, начал издалека. Рассказал про пустые сны, когда, засыпая, видят только непроглядную однородную темноту. Про отличия тех, кто живёт теперь, от древних - про сны, в которых всегда присутствует сознание, полностью, или хотя бы частично, а отсутствие осознания себя во снах указывает на проблемы с психическим здоровьем. Полное же отсутствие сновидений, а не забывание приснившегося, говорит о потере жизненной силы - той самой энергии, которую они когда-то могли свободно брать из окружающего мира.

   Почувствовав мой испуг, Даниэл повернулся ко мне, пожал плечами, сказал, что его друг с этим что-нибудь да придумает. А сейчас он пойдёт прогуляется по вагонам, так как остались опасения, что Огонёк исполнит свою угрозу и приведёт ему каких-нибудь девиц. Даниэл усмехался, но глаза у него были безразличными...

   Очень надеюсь, что мр. Велес сможет что-то придумать и с этим. Сам я не знаю ни что сказать, ни как поддержать Даниэла.

   25 сент.

   В Перми нас встретил мр. Велес, но почему-то в мороке мр-а Ворысова, в доме которого мы сейчас остановились. Даниэл почувствовал это сразу, а может быть знал, или же, как предположила Огонёк - его друг никогда не появляется на улице без морока.

   Настоящий Ворысов очень немногословный, крупный и высокий двуликий.

   Когда мы зашли в дом, мр. Велес снял морок и оказался по виду моим ровесником. Не дожидаясь, пока мы разденемся, он обнял Даниэла за плечи, сказал что-то на русском, рассмеялся. Потом, видимо, попросил убрать морок.

   Даже странно, но мы с Огоньком привыкли за прошедшие пять лет к тому, как Даниэл выглядит теперь, и я не сразу понял, что именно так шокировало его друга.

   Дом очень большой и я чувствую, что в этой половине, где нам отвели комнаты, никого нет. И снова я не могу избавиться от ощущения тревоги!

   Как только Велес увёл Даниэла, нас поручили заботам неразговорчивого юноши. Матвей, старший сын Ворысова, не ответил ни на один из вопросов Огонька. Сказал лишь, что через час можно будет спуститься к ужину. Огонёк просидела со мной не более 5 минут. А где-то через четверть часа вернулась и рассказала, что Даниэл со своим другом в комнате на первом этаже, но ни подслушать, ни подсмотреть ей не удалось. Ещё она принесла некий механизм. Не уверен, насколько это слово правильно - он выглядит как чёрная каменная горошинка. Положив её под язык, я смогу понимать русский. Огонёк предупредила, что может закружиться голова, затошнит или заложит уши, поэтому сначала лучше сесть.

   Интересно, насколько сильна связь между восприятием речи и слухом. Если я доучусь на медицинском, обязательно займусь этими вопросами - сколько всего можно будет уточнить у Огонька и Даниэла!

   Почему я раньше об этом не подумал!?

   Говорить вслух очень сложно. Думать тоже, но не так... Никита Сергеевич посоветовал не убирать "переводчик" даже на ночь. Так я привыкну к этому быстрее. Я боялся, что не смогу какое-то время писать, но камушек помогает только понимать иностранный язык и говорить на нём. Хотя многие звуки пока что правильно произнести не получается. А писать на русском мне нужно будет учиться.

   За ужином мне всё ещё было нехорошо. И хоть говорили о важном для меня, я никак не мог сосредоточиться на разговоре. Кто-то из домашних Ворысова сказал, что знает одного Зубова. Хотел начать с ним вместе торговое дело, но не заладилось. В Перми этот Зубов появляется редко, хотя у него тут контора. А живёт далеко за городом в большом охотничьем доме. Купил себе земли, но ничего не обустроил. Компания у него собирается разномастная и подозрительная. Месяца три назад там загрызли женщину. Не то взбесившиеся собаки, не то гости. Разбираться с этим никто не стал, хотя женщина эта была двуликой и вроде бы достаточно чистых кровей...

   Даниэл только что заходил ко мне. Он снова выглядит двадцатилетним - это поразительно! Ещё до того, как он открыл дверь, все тени в комнате словно бы ожили. Сами крылья не проявлялись - я только ощущал, как они движутся. И в этот раз я не почувствовал ни страха, ни отвращения. Наоборот, пришло успокоение и какая-то внутренняя радость и уверенность, что всё наладится.

   Даниэл рассказал, что после того, как найдём мою сестру, ему нужно будет уехать на какое-то время с Никитой Сергеевичем. Мы же останемся в этом доме. Когда я спросил, нельзя ли и нам поехать, он лишь покачал головой, сказав, что Ворысов старший не настолько неприветлив, как кажется, и с сыновьями его мы поладим. Главное, чтобы Огонёк вела себя прилично.

   Ещё Никита Сергеевич отправил кого-то из подручных к Зубову - удостовериться, тот ли это, кто нам нужен. Сам Даниэл считает, что это и так понятно. Я тоже.

   Не знаю, получится ли у меня уснуть.

   2 окт.

   Не могу ничего делать, только писать - сестра спит, и я боюсь её разбудить.

   Ночью 25 сентября Огонёк тоже долго не могла уснуть. Она пошла к Даниэлу, но застала его за разговором с Никитой Сергеевичем. Разговор она подслушала, не показываясь им на глаза.

   Даниэл лежал на кровати. На фоне тёмного покрывала он показался ей бледным до прозрачности. На пальцах светились старые кольца, а на запястьях браслеты с накопителями и генераторами энергии. Но крыльев она не ощутила вовсе. Никита Сергеевич стоял над ним и, похоже, не в первый раз уже говорил, что они должны без промедления, не дожидаясь утра, отправляться к нему в Черноталово".

   - К нему в Черноталово... Ох ты ж...! - Габриэль тряхнул головой, отстраняясь от тетради. - Какой же я дурак...

   Я вопросительно изогнула бровь. Название Черноталово несколько раз попадалось мне в письмах от Велеса, но ничего не говорило.

   - Что это за место?

   - Не знаю, что оно из себя представляет, но есть предположения, что это доисходная постройка с действующей струной и сильным источником. Ходят слухи что там, на основе старых артефактов, создают устройства, работающие в современном мире. Мы долго и безуспешно пытаемся выйти на владельцев Черноталово. А тут... - Габриэль невесело усмехнулся, - оказывается, Навь знал одного из них.

   Я дёрнула углом рта в усмешке. Сколь бы ни была сильна дружба между Н´Айшэн и Габриэлем, полностью ни один другому не доверял.

   - Продолжай, - кивнула я на тетрадь.

   Габриэль глянул на меня, на кэльпи, вздохнул и продолжил читать вслух.

   "Даниэл отказывался, говоря, что несколько часов ни на что не повлияют. И он предпочёл бы выспаться здесь. Провести эту ночь в тишине, без голосов с кладбища. (Огонёк пояснила, что он, скорее всего, имел в виду доисходный схрон под Черноталово). К тому же он хотел убедиться, что с моей сестрой и со мной самим всё будет в порядке.

   Утром 26 сентября, ещё до восхода солнца вернулся подручный Велеса. Близко он к дому подобраться не смог - вокруг бродили собаки. Во дворе видел прикованного на цепь медведя для притравы. Там же стояла двуколка - видимо, у Зубова были гости - свет горел допоздна, пели песни и пьяно гоготали. По голосам выходило три женщины, а мужчин то ли 6, то ли 8. Были и двуликие и люди. Никакой девочки он там не приметил, но в сарае вместе с притравочными лисами и волками скулил детёныш.

   Ворысов сказал, что раз такое дело - детёныш и есть моя сестра и надо бы туда скорее - разобраться со всей этой компанией, пока они не проснулись и не протрезвели.

   Тут же заложили коляску. Никита Сергеевич, Глеб - младший сын Ворысова и ещё шестеро двуликих, собрались с ружьями и пистолетами. Я попросился с ними. Не мог больше ждать. Огонёк тоже намеревалась ехать, но ей грубо отказали. Когда мы уже собирались выезжать, появился Даниэл. Выглядел он лет на сорок и так, словно не спал в эту ночь. Мои опасения, что это не морок, тут же подтвердил Никита Сергеевич. Он сначала вежливо попытался отправить Даниэла обратно, а потом стал кричать. Даниэл ему возразил, что не собирается лезть куда не нужно, а Черноталово всё равно по пути. Да и не помешает ему заполнить один из браслетов. Никита Сергеевич несколько секунд молчал, глядя на Даниэла, затем коротко кивнул и мы выехали.

   У меня очень болела голова от плохого сна и яркого солнца. Глупое воспоминание - всюду жёлтые листья берёз вперемешку с красным - рябина и клёны и наши чёткие тени мелькают по грязной дороге и не высохшим после ночного дождя лужам.

   Я не вслушивался в разговоры - их было мало. В основном Никита Сергеевич отдавал распоряжения, кто что будет делать.

   Мы остановились за небольшой рощей. Никита Сергеевич взял всех, кроме меня, Даниэла и возницы и велел оставаться на месте до сигнала. Я же хотел пойти следом за ними, но Даниэл меня остановил, придержав за руку. От его прикосновения меня внезапно пробрало таким страхом, что я отшатнулся назад. Он отпустил меня и отвернулся, даже, словно смутившись, отодвинулся на сидении.

   Они уехали, а мы остались ждать.

   Даниэл сидел закрыв глаза и опустив голову.

   Я пытался рассмотреть, что происходит - сквозь рощу едва виднелся высокий дощатый забор, а за ним длинная низкая крыша.

   Какое-то время ничего не было, потом громко забрехали псы, кто-то взвыл. Раздались выстрелы и пронзительно завизжала женщина.

   Над воротами махнули голубым платком и мы тронулись - я сам не заметил, что уже стоял и больно ударился, падая обратно на сидение.

   Ворота оставили открытыми и все наши лошади стояли снаружи. Заезжать внутрь мы тоже не стали. Даниэл, спрыгнув на землю, велел мне держаться позади.

   Во дворе, среди грязи и истоптанной соломы, сидели понурые псы и лежала белоснежная борзая. Ни капли крови я здесь не увидел, хотя чувствовал её запах. Сарай, в котором кто-то ругался, был закрыт и меня туда не пустили. Даниэл пошёл к дому, и я последовал за ним.

   Длинное низкое строение, с узкими окнами, провоняло выпивкой, потом и куревом.

   В сенях, сразу за дверью, лежал мёртвый двуликий. Дальше, в углу маленькой комнаты - два человека, от них несло кислятиной и рвотой. У стены, причитая и всхлипывая, сжалась в комок под грязной скатертью голая женщина.

   Я прошёл за Даниэлом в следующую комнату. Там, наполовину скрытый разломанным столом, лежал начавший метаморфозу двуликий. Когтистая лапа, ещё не покрытая шерстью, прикрывала деформированную голову. Я отчего-то сразу понял, что это Зубов. Над ним стоял один из подручных Никиты Сергеевича, потирая костяшки правой руки. Он мою догадку и подтвердил.

   Зубов застонал, съёжился, медленно принимая человеческую форму. Даниэл склонился к нему, касаясь одним из колец, и я почувствовал движение воздуха или крыльев. Меньше чем за минуту Зубов умер от остановки сердца.

   В окно стукнули - я обернулся и увидел двуликого, держащего на руках волчонка, завёрнутого в большой цветастый платок. Я сразу понял, что это моя сестра и поспешил выйти.

   Во дворе уже не было собак. Никита Сергеевич стоял у распахнутых дверей сарая вместе с Глебом, он махнул рукой Даниэлу, который шёл позади меня. Я же пошёл к сестре.

   Стрелявшего я не видел. Не знаю, был ли это один из пьяных людей, лежавших в доме, которых сочли неопасными и оставили без присмотра, или кто-то спрятался от подручных Никиты Сергеевича. Стрелял он откуда-то со стороны сарая. И я лишь краем глаза увидел дрожание воздуха, молниеносно расходящееся линзой от вскинутой руки Даниэла, а затем услышал выстрел. Так громко, что я на время оглох. Стреляли из ружья крупной дробью. Я видел, как её шарики вязнут и осыпаются на землю, попадая в развёрнутое полотно крыльев. Они были почти невидимы в ярком солнечном свете.

   Крылья исчезли столь же быстро, как появились. Даниэл начал оседать на землю, и я бросился к нему. А в следующий момент обнаружил, что лежу у стены дома - Никита Сергеевич отшвырнул меня в сторону. Тогда я просто не подумал, что успей я прикоснуться к Даниэлу, умер быстрее бы, чем Зубов.

   Кто-то помог мне подняться. Я смотрел на Даниэла. Он сидел на земле, дрожащими пальцами пытаясь расстегнуть браслет, из-под которого бежали густые струйки темноты.

   Никита Сергеевич приказал Глебу и остальным двуликим принести всех, кто ещё жив. Глеб что-то хотел уточнить, но я уже не слышал - в руки мне сунули платок с сестрой. Она скулила и прятала голову от солнца. Её держали в грязи и шерсть на лапах и брюшке отчасти выпала. Глаза были инфицированы и солнечный свет раздражал их до слёз, а между пальцами уже гноились язвочки. Я закрыл её плотнее и попытался вернуться к Даниэлу - меня не пустили.

   Никита Сергеевич велел запрячь лошадей в двуколку Зубова и отвезти нас с сестрой обратно в город. Я пытался возразить, но Глеб взял меня за плечо и потащил к воротам. Я смог только ещё раз обернуться на Даниэла. Он склонился над одним из людей, опираясь рукой на землю. Под пальцами расползалась лужица темноты. Тени от стоявших рядом, от травы, игнорируя направление света, тянулись к нему. От самого Даниэла никакой тени не было. Он поднял голову, встретившись со мной взглядом. Глаза у него были полностью чёрные. Я услышал его голос, но не уверен, что он говорил вслух: "Поезжай, Юстин. Незачем тебе на это смотреть."

   Вчера я не дописал, что произошло потом.

   На полпути сестра немного опомнилась и попыталась убежать - вырывалась, царапалась и сильно прокусила мне руку. Не знаю, как мне удалось её успокоить. Я уже и сам скулил вместе с ней.

   Огонёк очень помогла мне - сестра не так пугалась молодой девушки, как меня. Первый день она только спала и ела, забиваясь под кровать всякий раз, когда я или кто-то из прислуги заходил. Состояние у неё было одновременно и ужасное, и лучше, чем я боялся.

   Она не перекидывалась. Ярослав Николаевич сказал, что я слишком волнуюсь об этом. Когда придёт время, Елена превратится обратно. Помню, какой страх я испытывал, думая, что уже не смогу вновь стать человеком. Здесь же этого нет - девочка знает, как это сделать, но не хочет. Видимо, так ей проще переживать происходящее. Пребывание у Зубова сильно повлияло на неё. Она не может избавиться от панического страха перед всяким, кто оказывается рядом, даже если потом начинает ему доверять. Только с Огоньком получается проще - недавно захожу к ней в комнату, а они сидят на подоконнике, (сестра на коленях у Огонька) и грызут на двоих палку колбасы. При виде меня сестра забеспокоилась, но убегать уже не стала, хотя всё ещё настороже и предпочитает прятаться под кроватью.

   Спокойнее всего она ведёт себя, когда я читаю ей вслух или пишу, ещё я много говорю с ней, но не знаю, насколько для неё это интересно.

   Вымыть её удалось не сразу, но благодаря питанию и чистоте шерсть стала отрастать густым пушком, а язвочки уже затянулись.

   От остальных она так и прячется под кроватью и отказывается выходить, хотя уже не рычит. Медленный, но прогресс есть.

   Про Даниэла не было вестей двое суток. 28 сентября приезжал посыльный из Черноталово, но от него мы узнали только слова Никиты Сергеевича что: "Навь пробудет там долго".

   Сестра сегодня сама села рядом и укладывала лапы на книгу.

   С нею уже гораздо проще - она стала полностью доверять Огоньку и играет с ней. Меня больше не сторонится. Спряталась за мной, когда заходил Глеб, и выглядывала с интересом.

   30 окт.

   Под утро мне приснился странный сон. Он не был ни ярким, ни пугающим, но запомнился в мельчайших деталях. Я стоял в темноте в большом сводчатом зале без окон. Вместо дверей шли стрельчатые арки, за которыми виднелись такие же большие помещения. Темно было везде, но я видел мозаику на полу и узоры на стенах. Я стоял в центре зала, оглядываясь по сторонам и не понимая, как я там оказался. И вдруг увидел, что Даниэл стоит рядом со мной. В странной одежде - чёрной, с чёрной же вышивкой и босиком. Он хотел сказать мне что-то, но передумал и лишь погладил по голове. Это было так необычно, что я тут же проснулся.

   Матвей вернулся из Черноталово.

   Даниэл

   Нет, не могу этого написать!

   Сестра увидела, как Огонёк плачет, и обратилась, начала утешать её.

   7 нояб.

   С утра приехал Никита Сергеевич. На наши с Огоньком просьбы съездить в Черноталово он ответил категоричным отказом. Сказал, что в этом нет смысла - Даниэл ушёл ещё дальше и дозваться его невозможно.

   Никита Сергеевич пробыл в доме у Ворысовых двое суток. Мы много разговаривали о моём будущем и будущем моей сестры. Теперь я думаю над его предложением поехать в Санкт-Петербург, чтобы закончить обучение там. Я смог бы продолжить учёбу с конца следующего лета. Сейчас я всё равно не оставлю сестру, а взять её с собой никак не получится.

   Н.С. написал Шубиным - он тоже их знает, и довольно давно.

   О деньгах он велел не волноваться - хотя я так не могу.

   Виктор Игнатьевич приглашал нас в любое время. Думаю, поеду туда один, не знаю только когда".

   Габриэль перевернул лист, чуть щурясь на полустёртые, неровные карандашные строчки, сменившие четкий чернильный текст. Кэльпи молча поднялся и принес блёклого слабого чая. Выпив его в три глотка, Габриэль продолжил читать.

   "Еду третий день - от Перми до Москвы добирался с пересадкой, чуть не проспал. Какая чудовищно большая страна! И это ещё считается наиболее обжитой её частью!

   В прошлый раз в пути я был не один и дорога показалась короче. Да и смотрел я чаще не в окно... А теперь лес, лес, изредка деревни и совсем редко города. Очень холодно на улице, зато в вагонах топят, не как у нас в Англии.

   Сперва беспокоился о сестре - как она там. Это уже вошло в привычку. Но даже если Огонёк не будет справляться, Ворысовы помогут.

   В Москве несколько часов пришлось ждать поезда. Купил пирог у лоточника, хотя меня предупреждали так не делать, но очень хотелось есть. Пока никаких последствий.

   От Москвы до Петербурга перед Рождеством едет так много народа! Душно. Мне ещё повезло. Соседей хоть и много, но они приличные.

   Спать больше не могу и не хочу. Удалось задремать на несколько минут и приснилось, что я сижу под кроватью в своей детской, а Виктория и Апрелис ссорятся. Это, наверное, от шума. Вокруг только чужие люди - со мной давно уже такого не было.

   В Санкт-Петербург приехал 23 декабря. Виктор Игнатьевич и Анастасия Владимировна встречали меня прямо на вокзале. Проехали через утренний холодный город, зима, и при том густой промозглый туман. Приняли меня очень хорошо, но был как больной. Анастасия Владимировна велела мне отдыхать, я только помылся и прямо днём лёг спать и проспал почти до вечера.

   По поводу университета пока ничего узнавать не буду - перед праздниками бесполезно.

   Шубины готовятся к Рождеству - здесь оно проходит с размахом. Очень много угощения. В комнатах висят сушёные мандарины со специями и корицей - от них приятный аромат.

   В гостиной поставили ёлку. Высокую, почти до потолка. Думал, что после дороги от одного её вида будет тошнить - но ничего, здесь, в одиночестве, она очень красива. Светлана с Игнатом позвали меня наряжать ёлку вместе со всеми. Её уже украсили свечами в подставках. Очень осторожно подвешивали вместе со Светланой стеклянных ангелов. Остальные украшения попроще - засахаренные фрукты и орехи в фольге. Зверьки из папье-маше - зайцы, овечки, лоси и совы, целая стая разных волков. Светлана сказала, что у них это семейная традиция и стала рассказывать, подвешивая фигурки, кто из них на кого больше похож. Светлана и в ином облике, наверняка, очень красива. С запоздалым сожалением я понял, что свою вторую ипостась даже в зеркале не рассматривал, всегда воспринимал как что-то немного постыдное. Теперь понимаю, что зря.

   Лампу не зажигали, принесли свечи и в их свете ёлка вся мерцала, а мы сидели на диване и разговаривали о всякой ерунде. Анастасия Владимировна принесла сладкий пирог и все вместе пили чай.

   А на Озёрной мы никогда

   Нет, всё, спать.

   25 дек.

   Объелся.

   27 дек.

   Я до сих пор не привык, что в России так много ночных, похожих на Даниэла. Но сослуживец Виктора Игнатьевича и вовсе одно и то же лицо с ним! Когда этот Кузнецов вошёл в зал, я даже вздрогнул от неожиданности.

   Но насколько он оказался похож внешне, настолько же был другим по ощущениям - совершенно чужой, неприятный весь, вплоть до запаха - старый платяной шкаф, табак и кошки.

   Светлана или не чувствует, или привыкла. Большую часть вечера, забыв о моём присутствии и всех остальных гостях, провела рядом с этим Кузнецовым. Цветы его поставила на конторку и так ими восхищалась, что я не раз пожалел, что сам не додумался купить чего-то похожего.

   Уже после того, как Кузнецов ушёл, Виктор Игнатьевич долго рассказывал, какой тот талантливый и скромный - раскрыл дело государственной важности, сам при этом пострадал так, что только-только начал поправляться.

   Не знаю, какой из него спаситель государства, но притворщик так точно талантливый! Больного он очень хорошо изображал, без всякой скромности, не иначе, чтобы Светлана за ним ухаживала! Если бы я не учился на медика и не жил столько лет бок о бок с ночным, тоже бы не заметил, что регенерация давно завершена и никаких серьёзных повреждений у него уже нет. С такой-то чистотой крови!

   29 дек.

   Ходили в театр. Я наверно дикий, или некультурный, но мне не понравилось.

   Старательно делал вид, что доволен. Хорошо, что не пошли в оперу.

   Очень устал.

   11 янв.

   Наконец-то пришли документы из Гатри - завтра пойду в медицинскую академию. Даже страшно - надеюсь, все экзамены заново сдавать не придётся. Письменный язык всё равно надо изучать - а он здесь ужасно сложный".

   Габриэль перевернул несколько страниц подряд, покачал головой и закрыл тетрадь. Я молча забрала её. Нужно лечь и уснуть на несколько часов. Без сновидений. Без мыслей.

   - Бесполезно искать Юстина или Шубиных сейчас. Мы знаем, куда ехать - в Пермь. Там мы уж как-нибудь да найдем Ворысова, такое большое скопление двуликих полностью скрыть невозможно, да и не думаю, что он живёт под другой фамилией. Попытаемся выехать с утра. Можно добраться до Перми ещё через северную ветку, но поезда ходят реже, а ждать сутки или больше - смысла нет.

   Я кивнула, направляясь к дивану. Несколько часов темноты и тишины. Только ветер будет хрипло свистеть за окнами. А в темноте - никого.

***

13 января 1911г. суббота

к оглавлению

   В четвёртом часу пополуночи Дара поднялась, зашуршала по комнате, не находя себе места в затянувшемся ожидании. Спать под это оказалось невозможно, пришлось вставать. Не желая тратить времени на еду, фоморка оделась, пришлось и нам поторопиться. Я не стал возражать - возможно, мне передалось её чувство тревоги и того, что ещё немного, и мы куда-то опоздаем.

   Проверив, не осталось ли после нас чего, кроме пепла в печи, да размазанных следов в пыли, мы покинули склад. Замотавшись потеплее, в мороках теперь уже все похожие на старых бабок, обманчиво неповоротливых, шаркающих тяжёлыми валенками, с платками на пол-лица.

   Пришедшая с запада метель гнала на юго-восток новую волну облаков, перемешанных с дымами.

   Ни звезд, ни луны - только тёмно-серое марево и снег, меж которыми одутловатыми призраками мы шли по обходным улицам и переулкам. Валенки увязали в снегу, стало жарко, но ещё быстрее разгоняла кровь мысль о том, что будет, если нам не удастся уехать. Сумерки жались от редких фонарей к закопчённым стенам домов. Только рядом с ними мы обретали тени, но выходя из ореола света вновь возвращались в расплывчатое безвременье, в котором утренние редкие прохожие насторожённо смотрели друг на друга. Я понадеялся было, что удастся без эксцессов дойти до вокзала, но нет.

   Совсем уже близко от него, когда мы срезали дорогу по глухому проулку, из арки доходного дома перед нами выскочил чумазый парень с красной повязкой на плече поверх залатанной телогрейки.

   - А ну стоять! - он ткнул в нас дулом обреза. - Сымайте-ка тулупчики!

   Я не успел даже пистолет вытащить, как Дара, резко шагнув к незадачливому грабителю, оплела его тонкой сетью крыльев и утащила обратно в темноту арки. На счастье никаких свидетелей поблизости не оказалось.

   Вернулась фоморка только через несколько минут, облизывая пальцы правой руки. На подбородке и вокруг рта остались смазанные следы крови. Данни старался держаться от неё подальше, отставая всё больше и больше, и фоморке это надоело.

   - Ты знаешь, что делают с загнанными лошадьми? - вкрадчиво спросила она понуро плетущегося позади кэльпи.

   Он знал, обречённо прибавил шагу, но смотрел на меня так, что я даже стал чувствовать некоторые угрызения совести. Но что поделать!

   По крайней мере, к фоморке вернулось относительно хорошее настроение.

   Оно держалось ровно до того момента, пока мы не подошли к вокзалу - людские ручейки с тюками, ковровыми сумками, даже заплечными мешками, текли к высокому зданию через заслоны из дворников и дюжих молодцев в тёмных шинелях. Отдельные голоса тонули в глухом гуле ветра и толпы.

   - Может, ну его, этот поезд? - Данни тоскливо оглядел заполненную, несмотря на ранний час, площадь. Взгляд его запнулся за двух пожилых джентльменов - они сидели неподалёку от нас на чемодане, передавая друг другу папиросу. На плечах у них лежали холмики снега, чемодан наполовину подпирал снежный бархан, а на лицах застыло выражение усталой безнадёжности.

   Кажется, многие пришли ещё с ночи и, не рискуя залезть в давку, ожидали, когда толпа схлынет.

   Рослые лошади конно-полицейской стражи переступали с ноги на ногу по обледенелой брусчатке, на крупах у них осел иней. Кобуры у верховых оставались расстёгнутыми. Они постоянно оглядывали выходящие на площадь улицы, мрачным взглядом провожая редкие чёрные дымки, следы вчерашнего пожара на востоке. К заслону из дворников они не присоединялись - или боялись подавить толпу, или, что вероятнее, их целью было не пресекать беспорядки среди мирных граждан, а преграждать путь революционерам. Между собой они почти не говорили, а жаль.

   Странно, что военных так мало. Хотя, если цесаревичи в заложниках, у военного руководства руки связаны, ничего масштабного не предпримешь.

   Пока мы в нерешительности топтались на месте, толпа перед входом в здание вокзала всколыхнулась, загудела и полилась в распахнутые двери. Похоже, наконец-то открыли кассы.

   Дара вздохнула, поправила платок и решительно зашагала вперёд. Мы с кельпи последовали за ней в кильватере, незаметные среди множества других людей, под скользящими поверху голов мрачными взглядами верховых.

   В толпу фоморка врезалась, как топор в трухлявое бревно - азартно работая локтями, и помогая себе недобрым словом. Я ухватился за её пояс, а кэльпи за мою руку и такой цепочкой, расталкивая особенно упрямых противников, мы пробуравились в здание вокзала с перекошенными створками высоких дверей, а потом и добрались до полукруглого окошечка кассы. С улицы вслед зашедшим счастливчикам несся тревожный гул.

   Замученный билетёр, ориентируясь уже только на требовательный голос, выдал четыре билета в купе первого класса. Пока фоморка сдерживала натиск, я успел схватить их через её плечо, отбиваясь от тянущихся рук, и нас тут же оттёрли в сторону.

   Когда мы добрались до перрона и прошли через ещё одну заградительную цепь, я уже весь взмок и сипел, пытаясь не задохнуться.

   Судя по истошным голосам из рупоров громкоговорителей, наш поезд уже должен был подойти к перрону, и мы бегом, наступая на ноги и отпихивая с дороги слишком нерасторопных, выбежали в холодный свет фонарей. Локомотив ещё не отдал пары, посадки тоже не объявляли, но нашлись те, кто её начал.

   Торопясь, уже мало что разбирая перед собой, мы вклинились в толпу перед синим вагоном первого класса. Там вперемешку теснились дамы и господа из приличного общества, ревущие дети, студенты, какая-то голытьба, парни разбойного вида, как бы не шулеры и картежники, и мы отлично разбавили собой эту компанию, бегущую от беспорядков.

   Кондуктор пытался проверять билеты, но где-то рядом раздался выстрел. Скопище перед вагоном, и без того нервное, дрогнуло, люди как озверели и вмяли его в угол тамбура. Данни втянуло с толпой, фоморка вцепилась в него мертвой хваткой, и нас затащило в проход всех вместе. Где-то на полпути, заметив незапертую ещё дверь, я втиснулся в купе.

   Там уже расселся расхристанный мужик с парочкой крутобоких девиц и какими-то подозрительными саквояжами явно ему не по карману. Данни и Дара прыснули в стороны, когда я за грудки вытащил его с багажом в коридор. Девицы завизжали, но фоморка, с шипением выволокла их за волосы, прищемив под дикий крик чьи-то пальцы.

   Я тут же закрыл дверь и не открывал ни на стук, ни на ругань. Окна тоже задернул занавесками - и на всякий случай велел сидеть как можно ближе к стенкам.

   В стекло стучали, в соседнем купе кто-то надрывно, с причитаниями рыдал. Сквозь гомон голосов в дальнем конце вагона, слышался истерический смех.

   Мы тихо сидели, закрутив газовый рожок, и я жалел только о том, что столик привинчен к полу, и им нельзя подпереть дверь, да ещё о том, что мало патронов с собой.

   Небо всё ещё не могло собраться с силами и родить рассвет.

   Минуты тянулись медленно, как вода в замерзающей реке, и так же мучительно. Мы оказались заперты в маленьком и совсем небезопасном пространстве, и я даже начал сомневаться, а поедем ли вообще.

   Выехали с большим опозданием - почти на час, за который нам едва не выломали дверь. В коридоре продолжали громко ругаться, в поезд набилось много лишнего народа, но выдворить всех не получилось, хотя кондуктору кто-то приходил на помощь.

   Фоморка через щёлочку подглядывала в окно с одной стороны, а я устроился напротив. На перроне волновалась серая толпа. Я вспомнил, что слышал краем уха, ещё когда покупал билеты, что следующий рейс обещались отправить только к вечеру.

   Колёса мерно стучали, поезд набирал ход, по фабричным районам и лабиринтам складов, пробирался к югу, удаляясь от мечущейся в кошмарном сне социальных волнений столицы.

   Я слегка успокоился - по моему опыту, выбраться из большого города уже считай полдела. В провинции будет потише - от Москвы, если память мне не изменяет, поезда ходят в сторону Уральских гор часто, а если не повезёт с пассажирским, то есть и товарные составы. Только бы не попасть в местный революционный котёл! Но это уж как повезёт...

   Бессонная ночь, стоило тягостному беспокойству чуть утихнуть, тут же дала о себе знать. Дара и я заняли нижние полки, Данни, как и всегда, тихо залег наверху.

   Было не холодно, но промозгло, спать толком не получалось, хотя ужасно тянуло в сон. Кто-то долго и остервенело долбился в соседнее купе.

   На полустанках состав не останавливался, мелькали станционные домики, плавно заливаемые густым и серым, как овсяный кисель, рассветом.

   Поезд сбавил ход только перед Бологое. Большая станция, на ней мы и должны были стоять, но, когда прошло больше получаса, тревога вернулась.

   Я высмотрел через занавески, как к поезду подходит небольшой отряд военных - без красных повязок на рукавах. Отряд сопровождали четыре жандарма, тоже при оружии. Очевидно, готовился досмотр.

   Я растолкал Данни, а Дара и так не спала, с любопытством подглядывая в щёлочку.

   - Будут проверять документы. Надо как-то соответствовать классу вагона, - я тщательно проверил морок и придал ему более благопристойный вид. Данни попытался расчесаться, плюнул на это дело, влез обратно и художественно закрылся тулупом.

   Фоморка чуть лениво прошлась по мороку, проверила руки, и в последнюю очередь скрыла глаза. Она всего лишь придала себе максимально человеческий вид, но и этого уже хватило, чтобы выглядеть юной барышней из приличного семейства, которая только волей обстоятельств вынуждена ехать в таких условиях и в таком туалете.

   Играло нам на руку и то, что это вагон первого класса - проверяющие сперва вывели из прохода всех, с кем не справились кондуктора. Сразу стало тише. Часть народа отправили в другие вагоны, часть увели под конвоем куда-то через пути.

   - Когда придут проверять билеты, или что ещё им нужно, Дара, очень прошу - веди себя как истинная женщина!

    Фоморка иронично хмыкнула, медленно приподняв бровь. Я поторопился раскрыть свою мысль подробней:

   - Если ты их очаруешь, я смогу гораздо проще кое-что узнать!

   - Да я и так их очаровать смогу, - она скривила губы в подобии улыбки, совершенствуя морок согласно людским представлениям о красоте. - Но могу и как женщина...

   В каждое купе вежливо стучались. Я с неподдельным любопытством добропорядочного человека выглянул в коридор. Проверяющие занимались своим делом, попутно успокаивая пассажиров.

   Двое военных - небольшого чина, ещё почти мальчишки, вместе с усталым обер-кондуктором скоро заглянули и к нам.

   Дара моментально приковала к себе их внимание. На мои вопросы они отвечали подробно, лишь бы подольше задержаться в нашем купе, и за словами следили не особо.

   Дорога оказалась перекрыта до Москвы. Не удалось выудить - какой именно стороной, похоже, мальчишкам этого и вовсе не сообщили. Итог один - от Бологое мы ехали до какой-то развилки, потом переходили на северную ветку путей и направлялись к Вологде. Оттуда до Вятки, а потом можно было сойти с этого состава и добраться до Перми напрямую. Даже, может быть, быстрее получится, но фоморке я об этом говорить не стал, чтобы не обнадеживать понапрасну.

   Выдворив наконец очарованных красотой девушки проверяющих, я искренне выполнил их последний совет - закрыл купе.

   Осмотр поезда завершился. Сперва его перегнали на запасную ветку, перецепили вагоны, досыпали уголь, несколько военных зашли в состав, как сопровождающие.

   Кельпи ныл и хотел чаю - выпить и наоборот, и я рискнул его выпустить. Он робкими перебежками шуршал в коридоре, а потом вернулся довольный.

   Дара, привычно хмурясь, завернулась потеплее, поджала ноги и задремала. Ко мне сон не шёл, и я бездумно смотрел в окно на серое небо, с которого уже начинал сыпаться мелкий снег.

   Мы вновь тронулись в путь, оставалось только гадать, насколько удачно.

   К вечеру мы миновали наиболее тревожный участок дороги и состав медленно пробивался сквозь снежные заносы к Вологде.

   Я раздобыл горячего чая у замученного обер-кондуктора, заодно выспросив про ближайшие станции. До города должны добраться к рассвету или около того.

   Фоморка дремала почти весь день, хмурясь даже во сне. Ни хорошие новости о сокращении пути, ни чай не улучшили её настроения.

   За день все устали и извелись, вздрагивая каждый раз, как только состав начинал сбавлять ход. Я прислонился головой к стенке вагона рядом с окном. Фоморка клевала носом над кружкой напротив.

   Снаружи завывала метель, острыми потоками снега шурша по обшивке. Мне даже мерещились обрывки мелодии, высокие и бесстрастные женские голоса, которые на фоне скрипа, стука и гула выводили песнопение, ни слова из которого я не мог разобрать. Тусклый свет газового рожка скупо освещал стол, превращая окно в тёмное зеркало.

   Я скользнул по нему взглядом и вздрогнул - в стекле вместо Дары отражался Даниил, с усталыми запавшими глазами.

   За спиной пошевелился кэльпи, толкнул меня в бок:

   - Что это?!

   - Не знаю... - я осторожно потянулся к стеклу, но отражение качнулось и сменилось. - Не знаю.

   - Да когда ж это кончится!? - кэльпи с шуршанием отодвигался ближе к двери.

   Я пожал плечами, всё ещё всматриваясь в зеркальную темноту, но в ней виднелось только лицо фоморки, дремлющей над чаем. - Не знаю...

   Я проснулся под жуткий скрип и скрежет металла - падая куда-то. Едва успев сжаться, я только плечом зацепил край стола и впечатался в угол полки. Рядом вскрикнул кэльпи, весь вагон застонал и затрещал, останавливаясь и кренясь. Мы скатились на пол.

   Сверху шипела ругательства на доисходном фоморка. Зацепившись крыльями за стены и потолок, она придержала готовое выпасть стекло.

   Вагон ещё раз взвыл колёсами по рельсам и остановился.

   Стекло медленно осыпалось наружу.

   Из соседних купе доносились испуганные крики и громкие ругательства. Ветер швырнул в окно мелкий снег с дымом и звуки выстрелов.

   Газовый рожок мигнул и потух, но в крыльях зажглось несколько тускло-зелёных узелков.

   Данни тихо шипел и ругался, медленно сгибая ногу. Я наскоро его проверил - по счастью, ничего не сломал.

   Дара, накинув тулуп, выглянула в оконный проём, ощупывая края крыльями. Я помог кэльпи одеться и тоже шагнул к окну.

   Поезд сошёл с рельс - паровоз, тендер с углём и водой и два вагона скатились вниз по насыпи, смялись, как гигантские спичечные коробки. Нам повезло - сцепка от удара разошлась, вагон сошёл с рельс лишь отчасти и встал, накренившись вправо.

   Совсем близко раздался волчий вой. Это во время пурги-то?!

   - Надо уходить!

   Дара уже вылезала в окно, прихватив с собой чемодан.

   Кэльпи стонал.

   - Я так и знал, так и знал, что этим кончится!..

   - Всё ещё впереди, - мрачно посулил я и подтолкнул его к окну. - Осколков берегись, не хватало только кровью наследить.

   Обледенелая стенка жалила руки - где рукавицы, я не мог вспомнить.

   Метель! Вдохнуть удалось только отвернувшись, но потом лёгкие привыкли к холоду.

   - Смотри, - Дара схватила меня за рукав, показывая куда-то за конец состава, за снегом совершенно неразличимый. - Там что-то едет, по рельсам, - она прищурилась, вглядываясь. - И двуликие... большая стая!

   - Не вижу, - я даже не стал разворачивать сеть, какой смысл тягаться с фоморкой, которая может ощутить всё крыльями? - Видишь где-нибудь лес? В чистом поле нас ещё быстрее убьёт метель.

   - Там, - она махнула рукой куда-то в круговерть снега.

   Я ещё раз огляделся. Паровоз, разбившийся впереди, исходил густыми клубами пара. Пути взорвали - иначе такую махину с них не спихнёшь. Из передних вагонов доносились крики о помощи. Послышалась стрельба с другой стороны насыпи, кто-то шумно карабкался по ней вверх. Напрасно я надеялся, что в провинции окажется тише! Революция, мать её...

   Кэльпи, всё ещё стоная, но уже неискренне, ухватился за мою руку и я помог ему слезть в глубокий снег.

   Мы скатились вниз, чуть обождали, пока кэльпи перекинется, сели верхом и, забирая вправо невидимые в снеговом хаосе, рванули к далёкому ещё лесу. Двуликие там, или же нет, следы наши ото всех скрыл ветер.

   Мало что можно было разобрать, но я слышал, как сзади завязалась перестрелка, судя по крикам, те, кто меньше пострадал или оказался посообразительнее, пытались отбить поезд, а кто послабее, стремились уйти от него. Хорошо, чем больше беглецов, тем меньше шансов поймать их всех, а сопротивление надолго отвлечёт нападающих.

   Рукавицы нашлись в карманах, кэльпи мрачно пыхтел, но по снегу шёл легко, не хромал и словно бы даже сам ускорял шаг, греясь в движении, только фыркал, когда снег залеплял ему морду. Я одобряюще потрепал его по холке.

   От двуликих мы ушли, но метель вцепилась в нас холодом, секущим открытые участки кожи снегом и незаметной, но отупляющей усталостью. От такой ложатся в изнеможении и больше не встают. В такие ночи лучше держаться жилья, но я мог только гадать, встретиться ли нам оно.

   За широкими еловыми лапами ветер как отрезало, стоило только забраться поглубже. Кэльпи выбирал промежутки между деревьями и осторожно ступал среди мелкого елового подроста. Было довольно тихо - метель прятала не только следы, но и звуки. Я сознательно не пользовался ничем для маскировки, чтобы не выдать нас силовым следом. Да и попробуй нас теперь найти! Наверняка двуликие держались железнодорожных путей, не рискуя отходить далеко, а на позицию выдвинулись заранее. В такую погоду и настоящий зверь подумает, прежде чем выйти на промысел.

   И как теперь добираться до Вологды?..

   Плохо, очень плохо - попытка перерезать железнодорожное сообщение говорит о многом. И ведь как хитро сделали - не близко, а на расстоянии, чтобы и организовать незаметнее. Наверняка ещё и в направлении Вологды выдвинутся, но даже если они сломят сопротивление военных у поезда, дойти до города им будет очень непросто.

   Мы медленно пробирались через ночной лес. Иногда спешивались и обходили непролазные завалы - где по поваленным стволам, где почти ползком. Русская чаща никогда не имела ничего общего с облагороженными лесами-парками большей части Европы или благословенными лесами моей родины.

   Фоморка иногда взмахивала рукой и мы замирали, пока она вслушивалась в скрип стволов. Я тоже слушал - но иначе. Ни одна птица не подавала голос, нигде под чужой ногой не похрустывали ветви или снег.

   - И куда мы теперь? - Данни схлопотал колючей веткой по морде и теперь старательно пригибал голову. Перебравшись через очередной завал из упавших стволов, мы вышли на утоптанную тропку, которую я уверенно опознал по следам, как лосиную. Хорошо, что в метель им не до чужаков!

   Фоморка несла чемодан, за что я был ей благодарен - сам я проваливался в снег глубже всех, хотя идти всё же мог. Под несколькими сантиметрами рыхлого снега меня держала прослойка ещё декабрьского наста. Повезло.

   - Пока что через лес, в направлении к Вологде. Если по пути встретится жилье - переночуем, если нет - придётся двигаться без остановки, иначе к утру мы замерзнем. Костёр разжигать в такую погоду надо либо очень большой, его издалека кто угодно заметит, либо не делать его вовсе. У маленького костра сам не заметишь, как уснешь насмерть. Если в Вологде всё плохо, идём в обход и ищем санный путь.

   - Санный путь, я - верховой!

   - И верховой, и подножный, - недобро пообещала Дара, шумно выдыхая облачко пара. - Да, пожалуй. В такую ночь лучше быть под крышей.

   Она бодро шла вперёд, расстегнув тулуп и иногда вскидывая голову, словно по привычке надеялась отыскать что-то в небе, но тут же приходила в себя и только прибавляла шагу.

   Я смолчал, что помимо лесов в этих краях много лугов, болот, и, насколько я помню географию, зайдя поблизости от одного города в лес выйти из него можно порою только уткнувшись в берег реки или шлагбаум следующего городка.

   Но деревеньки должны встречаться и в этом лесном царстве.

   Через час мы наконец вышли из чащобы. По счастью, не к болоту, а всего лишь в густой кустарник, обрамляющий лес. Метель отчасти стихла - я мрачно поглядел на глубокие борозды, которые оставались за нами в снегу среди елей. Но вероятность того, что наши следы от поезда до леса сохранились, ничтожна.

   Шёл, должно быть, третий час ночи. Впереди всё ещё вьюжило, ни огонька не было видно, но послышался донельзя знакомый звук. Через несколько секунд он повторился - где-то вдалеке кукарекали петухи в первой ночной перекличке.

   Звук плыл, путался в ветвях, расходился волной по заснеженному пушистому полю. Мы опять сели верхом и поехали вперёд, прислушиваясь. Через некоторое время кэльпи под копыта попалась узенькая тропка. Должно быть, на санках возили хворост из леса. Приободрившись, он прибавил шагу.

   Серое, низкое-низкое небо с бледным бельмом затянутой облаками луны раскатилось над нами, как мокрая шаль. Снег такой же серой шалью отражал даже этот блеклый свет. Лес острыми клиньями наползал на рваные лоскуты ровного пространства. Мы едва заметно опускались в древнюю озерную или речную долину. Она почти сгладилась, но вокруг ещё удавалось разглядеть подобие чаши.

   Ближе к её центру, прячась от вновь поднимающегося ветра за высокими дощатыми заборами и валами снега вдоль улиц, стояла деревенька. Маленькая, даже без церкви. Я не сразу нашёл огоньки, они горели только в паре домов. Когда мы подъехали чуть ближе, я понял, что почти все окна закрыты ставнями.

   Только одна собака оббрехала нас из-за забора, да кошка на воротах сверкнула зеленоватыми глазами в ответ на почти такой же взгляд фоморки и беззвучно спрыгнула по ту сторону.

   Я подошёл к довольно приличной высокой избе. Ворота, должно быть, заложены изнутри, да и собаки наверняка... Не то чтобы это могло помешать - но проситься в дом надо вежливо. И ещё...

   Я обернулся к кэльпи, дождался, пока он перекинется. Не думаю, что ему хотелось бы стоять в хлеву всю ночь. Фоморка вернулась к мороку девушки, но в этот раз наоборот, значительно упростила черты, сделав лицо маловыразительным и неприметным.

   - Когда мы зайдём, надо найти взглядом место, в котором стоят иконы или образа, оно украшено, с рисунками. И надо будет перекреститься. Это делается вот так...

   После того, как они пару раз повторили мои движения, я успокоился. Единственное, что может по-настоящему насторожить хозяев дома, в зимнюю ночь приютивших незадачливых путников, так это то, что гости не знают, что такое красный угол.

   Я влез на высокий плотный сугроб, дотянулся до окна и постучал в ставень. Подождал, пока внутри раздадутся голоса, и постучал ещё раз. Примерно через минуту из щели между ставнями брызнул теплый лучик света, подкрасил узорные наличники, бухнула тяжёлая дверь в сенях, а потом скрипнула и входная.

   Собаки не было, или она сидела где-то далеко - но так и не залаяла. Рослый бородатый мужик в длинной стёганке открыл перед нами ворота. Данни потупился, Дара просто смотрела в снег с усталым и безразличным видом, поставив чемодан перед собой.

   - Простите ради бога, мы ехали к городу, да лошадь нам дали плохую - она на полдороге пала. А тут метель. Думали, пропадём, да вдруг волки встретятся, на тропу вышли и добрались сюда. Пустите, пожалуйста, до утра.

   Мужик вздохнул, выпуская облако пара над окладистой светлой бородой. Левую руку он держал за воротами - должно быть, с топором. Вновь поднявшийся ветер не мешал ему цепко щуриться на нас. Он ступил в сторону и кивнул на входную дверь. Мы гуськом прошли к дому. Хозяин шёл сзади, но дверь открыл сам и вошёл первым, успокаивающе кивнул домашним. Мы, как положено, поздоровались, перекрестились. С печки, шурша на сенном тюфяке, как мышата, смотрели на нас любопытными глазёнками дети. Ещё бы! Для них это целое событие.

   Убедившись, что нежданные гости и в самом деле по уши в снегу, с красными подмёрзшими носами и руками, в валенках, на которых сбились до ледяной крепости снеговые катышки, хозяева чуть успокоились. Они не были нам рады, но законы северного гостеприимства не позволяли оставить нас снаружи. Здесь это всё равно, что осознанно убить человека.

   Большуха, жена главы дома, споро и при том беззвучно дала нам вытереть мокрые лица вышитым полотенцем, показала, куда поставить отсыревшие валенки, пошуршала в печи за заслонкой и предложила ещё теплой с ужина каши. От еды мы вежливо отказались, но с удовольствием выпили по кружке тёплого, настоянного в печи брусничного отвара. Фоморка смешно морщила нос, когда ей попадались кислые ягоды, но пила с наслаждением.

   Тепло плавно окутывало нас, заменяя собой промозглую сырость и усталость.

   Дом был большим, но спали все в той части, где стояла печь. Углы терялись во тьме, куда не доходил свет лучины в кованой зажимке.

   Женщина прибрала с лавки в сундук какое-то рукоделие и дала фоморке плоскую подушку под голову, а потом, проверив детей, ушла в закут за печью, к мужу. Дара, забрав тулуп у кэльпи, подложила под него подушку, легла и накрылась своим, спрятавшись с головой.

   Мою одежду положили на довольно чистый деревянный пол и мы с Данни спина к спине легли отдыхать. Стоило расслабиться, как начали ныть все синяки и ушибы, кэльпи тоже ворочался, всё-таки оберегая бок и ногу, но вскоре мерно засопел.

   Я дремал вполглаза, просыпаясь от шороха детей на печи. На полатях спали крепким молодым сном две девушки, хозяин с большухой были за печкой, трое уже взрослых парней басовито похрапывали где-то за пёстрыми в цветы занавесками. На печи, высоко над нами, лежала вместе с детьми старуха. Она не спала, иногда шикала на какого-нибудь ребенка и явно пыталась нас стеречь. Провести всю ночь под её надзором не хотелось, легкий шёпот сделал её усталость глубже, а беспокойный старческий сон ровнее.

   Я и сам стал задрёмывать, когда почувствовал пристальный, нечеловеческий взгляд. На печи, в загнетке, сидел домовой - большой, с густым, лохматым мехом. Он злобно щурил глазки, угольками мерцавшие в свете лучины, гневно посапывал из тёплой темноты на меня и фоморку. Я показал ему кукиш, и это подействовало. Домовой задвинулся за корчажку, зашипел, но тронуть нас побоялся. Ему осталось только утешиться сливками, которые он усом доставал из плохо прикрытой миски и слизывал.

   Примерно через два часа я всё же провалился в сон, и вынырнул из него, как из омута, очумело уставясь на маленькую девочку. Она стояла босиком на полу и, задумчиво ковыряя в носу, смотрела на меня.

   Дети - дело тонкое, вроде бы человеческие, а иногда и сквозь морок могут увидеть, даже самый крепкий.

   - Что тебе, маленькая?

   Она радостно показала реденькие зубки и убежала за печь.

14 января 1911г. воскресенье

к оглавлению

   В деревне даже зимой вставали рано. Дару, невесть как очаровавшую большуху, уже угощали хлебом прямо из печи. Все, кроме детей, которые досыпали в тепле, быстро поели. Мы с мужиком сходили до ветру. Он представился Захаром, я Александром. Войдя в наше незавидное положение, он предложил дождаться света и подвезти нас до следующей деревни. Мы вежливо, к горести кэльпи, отказались. Зато в подробностях узнали дорогу. До Вологды оставалось совсем ничего!

   Надо бы поторопиться - кто знает, что творится там сейчас. Двуликие-то поставили засаду загодя, да и навряд ли они ограничились одним поездом!

   Но здесь, в окрестных деревеньках, пока спокойно, словно и не бегала по ночным лесам стая оголтелых двуликих. Может, повезёт.

   По санной дороге решили не идти. Был и путь, почти целиком ведущий по лесу. Не дорога, хорошо расхоженная тропа. Её не заметало, и так получалось короче. Со слов Захара тропа шла до окраины следующей деревни, а потом ещё меньше версты - и выводила к тупику запасных железнодорожных путей, а там уже и город.

   Ещё задолго до восхода солнца, не встретив никого на улице, мы быстро ушли.

   Фоморка в подарок оставила свой пуховый платок.

   Метель притихла, но тяжёлые облака, быстро кружащиеся над нами, обещали новую непогоду.

   Белёный кирпичный домик на четыре окна, приземистый и незаметный, притулился у сугробов, отваленных от железной дороги. Её заново замело за ночь, ничего на запасные пути не перегоняли. По другую сторону от путей длинными низкими коробками стояли серые дощатые сараи или ангары.

   С путевого тупика лес начинал поджиматься просеками, расходиться от рельсов далеко в стороны. Широкое заснеженное поле, с несколькими расчищенными полосами и наезженной колеёй, шло вдаль, снова утыкаясь в какие-то железнодорожные постройки, склады, а ещё дальше за ними поднимались рукотворным туманом городские дымки.

   Перед одним из ангаров стоял самолёт. Самоубийственная машина, если знать, хотя бы в общих чертах, как она устроена. Когда они только появились, мы отнеслись к ним скептически, но многочисленные жертвы среди пилотов не смогли отпугнуть людей от подобного вида воздухоплавания, и пришлось с этим смириться. Более того, наша предводительница сама загорелась идеей, под предлогом - врага надо знать в лицо, в замке появился самолёт и мы даже на нём летали. Я целых три раза, и каждый раз мне было очень плохо.

   Человек в кожаной длиннополой куртке и смешной лётной шапочке, вызывающей у меня ассоциации с детским чепчиком на завязках, втолковывал что-то ещё одному, по уши измазанному в чёрном машинном масле. Вид они имели преспокойнейший, разве что сами по себе настораживали - что здесь, под Вологдой, делать самолёту?

   Человек в кожаном, тем временем, зашёл в ангар, и вернулся с чёрной коробочкой фотоаппарата в руках.

   - Кто это такие? - Дара чуть прищуривалась и зябко потирала руки. Ладони она прятала в длинных рукавах, но кончики пальцев у неё уже покраснели.

   - Аэросъёмка. Есть информация, что для повышенной точности составления карт задействовали специальный отдел - снимают местность с воздуха. Должно быть, с окрестностями столицы завершили и застряли тут. Во Франции ещё год назад начали, тоже пока над северо-западом работают.

   - Как думаешь, стоит вообще к ним идти и что-то спрашивать?

   - Не стоит, но вслепую - ещё хуже. Как ни выбирай, рискнуть придётся.

   - Может на дороге кого-нибудь подстеречь?

   Я проследил за тем, как человек с фотоаппаратом зашёл в домик, уже привычно обметая валенки старым веником. Такая обувь плохо сочеталась с лётным костюмом, но отлично с русской зимой.

   Механик у самолета повздыхал, протирая руки тряпкой, зашёл в ангар и вернулся с жестяным бидоном, из которого по тонкому шлангу через воронку стал заливать топливо.

   Из соседнего ангара, открыв ворота, вышли двое в мундирах и с ружьями. Они о чем-то спросили механика, он пожал плечами и они ушли обратно. Я успел заметить штабель жестяных коробок.

   В ангарах находилось что-то, что сочли нужным охранять. Я ещё раз задумался. С одной стороны, можно схлопотать от военных, с другой стороны... Я вздохнул.

   - Да то же самое, на кого нападешь, неизвестно. Ну, я пошёл.

   Ещё загодя мы условились, что уточнять ситуацию я пойду один. Гораздо сложнее объяснить, откуда это идут целых три человека, и что им, собственно, нужно. Я же мог спросить и дорогу дальше, и вызнать, а стоит ли по ней идти. Может быть, в городе уже всё бурлит, или оцепление выставлено. И вляпаемся мы по самое не могу...

   Дара и Данни ушли вперёд, держась леса, незаметные за еловыми лапами.

   Я подождал, пока они уйдут по тропе вперёд, и вылез из-под ёлок. Всё равно меня никто не видел.

   Низкая труба старого дома при полустанке выпускала жидкие клочья белого дыма. Снег перестал на время, хотя ветер поднимался заново и тяжёлые серые тучи на глазах смешивались и неслись высоко куда-то на восток.

   Светлое пятно низко стоящего солнца не могло пробиться сквозь облачный покров, тени рассеивались, отчего всё казалось сумрачным и несколько иллюзорным.

   Возле дома со стороны путей рос куст сирени, ветер злобно посвистывал, проносясь меж его тонких веток. Я потопал, стряхивая снег, и покрепче сжал ручку чемодана.

   На стук не ответили и я вошёл. В маленьких сенях стояло два ведра с водой, умывальник и грязная жестяная посуда. Из мутного маленького окна с мушиными крапками тусклый свет упирался в немытые половицы и обитую войлоком низкую дверь. Я хотел постучаться ещё раз, но открылась входная дверь. Один из военных, что подходили к механику, настороженно меня оглядывал. Я посмотрел на него не менее удивлённо.

   - Ты кто такой?

   Я принял вид на грани оскорбленного.

   - Я доктор!

   - И что вы здесь делаете? - военный красноречиво повёл рукой по сеням.

   - Я хотел спросить дорогу до города. У меня был срочный вызов в деревню, туда меня привезли, но после удачного родоразрешения отец семейства слишком весел, чтобы отвезти меня обратно. Пришлось идти пешком, только вот куда теперь - не знаю. Здесь есть хорошая тропа или дорога для пешего? Где мне вообще можно пройти? То сугробы, то овраг, я уже запутался!

   - Кто там? - из комнаты заворчали сиплыми, прокуренными голосами.

   - Да доктор заплутал.

   Из-за двери высунулась лохматая голова в ореоле махорочного дыма. Судя по звукам, в комнатушке отогревалось ещё много народу. Военный махнул на меня рукой. - Я ему покажу.

   - А-а, - голова исчезла, даже не потребовав у меня никаких документов и не попытавшись проверить. Значит, пока всё тут тихо. Можно рискнуть и дойти до города.

   Я устало опустил плечи.

   - Мне бы уж дойти, с утра иду, а погода всё хуже.

   - Ой, да, - меня ненавязчиво теснили к выходу. - Совсем погоды дурные. Но тут уже недалеко совсем.

   Мы вышли и мне, не мудрствуя лукаво, показали на наезженную колею, уходящую от самолета вдаль:

   - Пряменько да пряменько, там выйдете к ограде - вы вдоль неё, внутрь не заходите - собаки. Обойдёте сколько-то, лучше вправо, так короче, а там уже спокойно можно по дороге в город. Может, извозчики уже стоят - вот и доберётесь.

   - Благодарю, - я сердечно пожал ему руку, и, не слишком торопливым шагом, потопал вперёд.

   Фоморка и кэльпи из лесу благоразумно на открытое пространство пока не выходили - так мы и шли параллельно друг другу, посматривая на всякий случай по сторонам.

   Дорога, в отличие от путей, снегом примелась едва-едва. Должно быть, подвозили еду, может быть, сменяли людей. Тупиковые ветки - хорошее место, чтобы спрятать подальше от основных складов что-то ценное. Если очень нужно - можно подогнать состав, а если нет - меньше народа видит, что и как.

***

   Дурное предчувствие возникло, как только сид зашёл в дом, и ничем не подтверждаясь, лишь усиливалось. Я едва сдержалась, чтобы не разведать местность с помощью крыльев. Если что-то начнётся, силы мне понадобятся - никакого современного оружия у нас с кэльпи не было.

   Нам пришлось ускорить шаг. Тропа петляла между припорошенных снегом выворотней, по левую руку начался овраг, из глубины которого, несмотря на холод, пахло стоялой водой. Болото, притихшее по зиме, влажно дышало под корочкой льда.

   Внезапно Габриэль остановился, пригнулся и так же на полусогнутых метнулся к нам, перебежав пути, упал и пополз по-пластунски. При этом так и не бросив чемодан!

   Я замерла, вглядываясь вперёд. Сквозь качающиеся сосны и густой подрост на границе леса мелькали чёрные точки бегущих людей и вырвавшихся вперёд верховых.

   Пустота на запястьях ощущалась как никогда остро.

   Если сида заметили...

   - Уходим, уходим! - кэльпи, не дожидаясь хозяина, рванул к оврагу.

   - Стоять! - я схватила его за шкирку. - Укроемся под мороком.

   Габриэль, добравшись до кустов, чуть привстал, извернулся, чтобы не обламывать ветки и перекатился по сугробу на тропу. По полю приближались всадники, но ехали прямо.

   - Под морок! Лучше подождать и уйти, когда им станет не до нас.

   - Тогда на склон, - Габриэль кивнул на овраг, вытаскивая из-за пазухи шнурок с низкой камней. Как только мы встали за деревьями, ближе к болоту, он попятился за нами, прокручивая камни-бусины в определенной последовательности. Наши следы и его борозда от поля затягивались рыхлым снегом, не исчезая полностью, но старея как минимум на два снегопада. Немало они придумали приёмов даже для бескрылых.

   Дождавшись, когда сид окажется на расстоянии вытянутой руки, я быстро вычертила крыльями знак Тишины и замкнула его в охранное кольцо.

   Трое всадников промчались мимо нас и теперь стало видно, что лошади под ними сродни нашему кэльпи. Они с лёгкостью, почти не проваливаясь, одолевали рыхлый снег. Оставив далеко позади ещё пятерых конных и с дюжину пеших, троица с нахрапу, не боясь пуль, вылетела к ангарам. Двух охранников у ворот зарубили саблями, не сбавляя хода, затем развернулись и слаженно направили коней к полустанку, по пути смяв механика возле самолета.

   Кэльпи прижался спиной к сосне, мелко и поверхностно дыша в панике. Сид неподвижно замер, только глаза двигались, наблюдая, как пролетают тени за стволами.

   Чувство на уровне инстинкта заставило меня оглянуться назад. Звенья охранного кольца оставались спокойны, как и лес за нашими спинами. Но что-то было с этим спокойствием не так. Опустив кончик крыла в снег, я прислушалась. За пологом тишины прятался хруст снега, скрип полозьев и тяжёлое, неровное дыхание.

   Я тронула Габриэля за плечо:

   - За оврагом ещё десяток. Идут сюда.

   Он скосил глаза, выглядывая меж редких чахлых сосен и берёз тёмные силуэты. Они осторожно, по очереди, съезжали вниз. Скользили на широких охотничьих лыжах, стараясь обогнуть окна тёмной воды и серые, просевшие в воду топлые места.

   Сид повернулся к кэльпи.

   - Наткнуться на нас - маловероятно. Если побежим сейчас - будет только хуже, мы на склоне и им удобно будет стрелять.

   От станционного домика донёсся резкий грохот. Там уже шла перестрелка. Сколько бы людей не оставалось внутри, пока что они успешно держали оборону. Вокруг дома, совершенно не думая ни о тактике, ни о стратегии, кружили всадники на водяных лошадях. Одного подстрелили, но это только раззадорило оставшихся - лица у многих были искажены в подобии оскала, выдавая двуликих.

   Из одного ангара грохотало сплошной чередой пулемётных выстрелов. В снегу перед ним, вопя и улюлюкая, залегли люди и полукровки, выставляя то шапку, то валенок, словно напоказ игнорируя опасность.

   Со стороны тупика приближалась третья группа.

   Кэльпи постоянно оглядывался на овраг. Оттуда уже поднимались наверх. Мимо нас прошёл высокий двуликий - глаза его горели неестественным весельем. Пропахав глубокую борозду в снегу, он не справился с разъезжающимися лыжами и ухватился за дерево, за которым мы стояли. Кэльпи, безотчётно стараясь отодвинуться, перенес вес с ноги на ногу. И снег под ним начал оползать вниз по склону. Я ухватила его за рукав. Вместо того чтоб замереть, глупая скотина дёрнулась от меня, выступая из охранного круга!

   Мужик, который в это время зачерпывал снега, чтоб вытереть лицо, удивлённо охнул. Габриэль в коротком замахе рубанул ему ребром ладони по шее и тот осел лицом вниз.

   Кэльпи под моей рукой замер, когда к упавшему подъехал полукровка из водных. И этот тоже смотрел совершенно дико - зрачок растёкся почти на всю радужку. Да и перегаром от него разило прилично.

   - Ты чо, сомлел? Во дурнина! - он попытался приподнять товарища, но безвольное тело только глухо мычало. - А и нехрен было столько порошка в кружку-то сыпать! - полукровка, смачно сплюнул, отпихивая его с дороги. Мужик, вместе со снегом, покатился вниз, сбивая нас с ног...

   - За-са-да!!!

   Полукровка выстрелил от бедра. Мы с сидом метнулись в стороны.

   Снизу загремели ружейные выстрелы и кэльпи, ошалев от ужаса, полез наверх. Сид успел сгрести его в охапку, выплетая малый щит. А я вскинула крыло, отбивая летящие в нас пули. Одна пошла поверху, выбив щепу из дерева над головой Габриэля.

   Мужик, стоящий над нами, прицелился в меня, но выстрелить не успел - я с рычанием метнулась вперёд, вцепляясь ему когтями в лицо. Крылья выплеснулись из пальцев гранёными иглами, пробивая череп. Я быстро облизнула окровавленные пальцы, вытягивая силу, и упала в снег. Над плечом свистнули пули.

   Ещё один двуликий успел вскарабкаться наверх, трое оставалось на дне и четверо где-то левее и ниже нас.

   Жаль, не получится вытянуть всех...

   Я прокатилась вбок. Крылом рассекла одежду и рёбра противника, впиваясь пальцами в горячую, дрожащую печень.

   Сид подстрелил кого-то в овраге и знаками показывал мне в сторону тупика.

   - Там ещё отряд! - я отклонила крылом пулю и непроизвольно облизнулась. В крови двуликих ясно чувствовался какой-то стимулятор, смешанный с алкоголем. - Они тут повсюду!

   За нашими спинами сгрохотало особенно сильно. Кто-то бросил динамитную шашку в станционный домик, и теперь по полю неслась одуревшая от наркотика, дыма и запаха крови стая людей, полукровок и двуликих. От домика, невесть как выбравшись, к лесу, даже не петляя, бежали три человека. И вся эта свора шла на нас!

   - Самолёт! - я до хруста сжала в липких пальцах комок снега.

   - Я не умею им управлять! - Габриэль спрятался за стволом, перезаряжая пистолет. Защита с него уже слетела.

   - Умеет! - кэльпи прятался за соседним деревом. - Умеет он!!!

   - За мной! - я звериным прыжком добралась до сида, схватила его за руку и побежала к полю напрямую, не слушая, что он там кричит. Кэльпи бежал следом.

   На поле уже всё смешалось - мы были чужаками для обеих сторон.

   Под шквальным огнём пришлось залечь на какое-то время. Двуликие, не считаясь с ранеными, на дурном азарте вновь пошла вперёд. Сперва мы ползли к путям, а потом поднялись и побежали через них к самолёту. Счастье, что хрупкий механизм не успели ни поджечь, ни разбить!

   Очередная пуля завязла в защитном сплетении крыльев. Габриэль, наполовину свесившись внутрь самолёта, что-то сосредоточенно дёргал и кричал на кэльпи. Тот, вместо того, чтобы раскручивать винт, оглядывался и порывался рухнуть в снег, прикрывая голову руками.

   Нападавшие, поняв, что пули до нас недолетают, решили, что дело исправит штыковая атака.

   Я припала к снегу, в последний момент поймав себя на том, что растянула рот в улыбке-оскале. Когти полностью приняли другую форму. От подушечек пальцев побежали едва заметные узоры.

   Один из идущих впереди не выдержал и с криком бросился на меня, выставив винтовку со штыком вперёд.

   Даже крыльев не надо! Я сделала ложный выпад, и тут же качнулась в противоположную сторону. Пропустила штык левее от себя. Пнула противника в голень и острым когтем перерезала ему горло.

   Рукав тулупа потяжелел, залитый кровью. Второй пошёл хитрее, в паре с другом. Они побежали на меня с разных сторон. Я прыгнула навстречу, упругой волной пустив крылья и снег им под ноги, отчего они полетели кувырком в одну кучу. Выпустив на кончиках пальцев острые грани крыльев, я вонзила их обоим в нежное место, где череп соединяется с шеей.

   На руки снизу плеснуло будоражащим теплом.

   Оставшиеся двое полукровок отступили, но чутье, то, что вколачивали в нас раньше самого умения драться и убивать - чутье меня не подвело. Я упала в снег, а над головой с тонким свистом пронеслись два локтя хорошо заточенной стали. Двуликий верхом сумел подобраться совершенно беззвучно. Лошадь чуяла, кто я и пятилась, пригибая голову, пряча от меня горло. Двуликий осадил её, поднимая на дыбы и принуждая бить копытами. Я зашипела в морду лошади. Она в панике понеслась вбок, открывая всадника. Крылья, как мокрой тканью, остановили движение палаша, когда я кинулась вперёд и за пояс, одним рывком, стащила седока, вкладывая не столько силу, сколько свой вес.

   Один нападающий успел-таки подбежать сзади. Я перекатилась с двуликим через голову, стараясь не сломать ему шею - он умрет не так.

   Крыло плавно повело за собой палаш, разрубая толстую зимнюю одежду и плечо полукровки. Кровь маслянисто потекла по лезвию, на какое-то мгновение сплетаясь с крылом. Двуликий дернулся, приходя в себя, и я запустила когти ему в шею по бокам, одновременно раздирая артерии.

   Кровь била так сильно, что я чувствовала, как тонкие струйки текли по лицу, уходили ниже, щекоча ключицы. Узор на коже, подпитанный силой, стал ярче. Когда я шла навстречу последнему из своих противников, тот осел в снег, скуля и пытаясь отползти.

   Он даже не сопротивлялся, когда я выдирала у него глотку.

   Сила дрожала на кончиках пальцев, расцветала воинским узором на коже, застывала кровяными бурыми и алыми разводами, подобными течению вод. Крылья стлались за мной и тонкими потоками струились вокруг. В первый раз, после стольких дней, стало легче.

   За спиной взрёвывал рокот мотора и Габриэль надрывно кричал, чтобы я села уже в самолёт.

   Мне было наконец-то тепло и почти весело.

   

   Самолёт катился по полю - над корпусом виднелись только головы сида и кэльпи. Я догнала их бегом. Машина быстро набирала скорость, и пришлось крыльями вцепиться в хвост самолёта, чтобы уже в прыжке забраться дальше. Габриэль дёргал рычаги, откидываясь назад, и явно использовал силу. Я проползла до выемки в корпусе.

   Кэльпи вжался в стенку, когда я втиснулась рядом с ним на заледеневшее сиденье. Самолёт жутко трясло, он подпрыгивал на малейших кочках, чуть заваливаясь вперёд, грозя воткнуться носом в снег. Нас спасал крен назад - мы с кэльпи перевешивали.

   Габриэль зарычал, почти как управляемая им машина, и заложил полукруг. Кто-то шарахнулся в сторону. Крыло самолёта прошло близко от высокого сугроба. Мотор с рычания перешёл на более ровный звук, нос задрался вверх, потом вновь клюнул вниз. Перед нами замаячили всадники, я уже начала растягивать упругую сеть крыльев, но тут самолёт перестал урчать, легко подался вперёд и мы плавно поднялись над полем. Всадники мелькнули внизу и я остановила последнюю пулю, метившую в колесо.

   Кэльпи, сам не заметив, держался за меня, сид изредка ругался.

   Самолёт набирал высоту - мы намеренно ловили потоки воздуха. Где-то уже выше птичьего полёта ветер и наш путь совпали. Мы хрупким листом заскользили над примолкшим лесом.

   Я запрокинула голову, вдыхая ледяной воздух. Запах крови и пороха отступал, только рукава тулупа начинали отвердевать, да на лице, словно ледок, застыли ломкие корочки. Я стерла их ладонью, окунаясь в ветер всеми крыльями, чувствуя, как моя собственная кровь быстро течёт по жилам.

   Мы решили не рисковать, сокращая путь над лесом, а обогнуть Вологду и лететь над железной дорогой.

   Карты в самолёте не нашлось - только пустой офицерский планшет. Да ещё измеритель высоты и бешено скачущий из-за крыльев компас.

   Когда мы поднялись ещё выше, самолёт попал в широкий поток ветра. Попутное течение ледяным воздухом обнимало нас, добавляя скорости.

   Я свернула крылья, оставив самую малость, чтобы мы не замёрзли окончательно. Серое небо клубилось волнами облаков, качало нас, похожее чем-то на северное море, если плыть под самой его поверхностью. Из заснеженного леса изредка выныривали узкие петли заболоченных речек. Мелькали прогалины озерков и тёмные даже под снегом пятна болот с чахлыми берёзами.

   Мелькнула одинокая крыша станционного домика и вновь, во все стороны простирался только лес, прорезанный узкой линией рельсов.

   Габриэль повернулся к нам, пытаясь перекричать шум двигателя:

   - Топлива часа на три полёта! Ветер попутный - если повезёт, летим до какого-нибудь крупного города и приземляемся недалеко от него!

   - И хорошо бы не на рельсы! - подхватил кэльпи.

   Габриэль только пожал плечами - мол, как уж получится.

   Узоры на руках давно побледнели. Я попыталась вычистить кровь, что забилась под ногти и осталась там тёмными полосками, но вскоре оставила это занятие. Полёт на столь ненадёжной конструкции удовольствия не доставлял, но что-то в нём было. Я позволила себе расслабиться, прикрыла глаза, вслушиваясь в новые ощущения. Происходящее вокруг стало истончаться, терять очертания и смысл, и я поняла, что начинаю задрёмывать. В крыльях было ещё достаточно силы, но без доспеха усталость накатила пугающе быстро.

   Внезапно пришла мысль, что я никогда не была там, куда мы направляемся. Н´Айшэн показывал свои родные места, но за прошедшее время там уже всё не единожды сменилось...

   Он подошёл ко мне, вытирая испачканные в краске руки прямо о штаны. В паутинках крыльев у левого плеча висело три кисточки. С одной неспешно стекала зелёная капля.

   - А в больших городах население вообще доходит до 5 тысяч. Но это, разумеется, и надземная часть. Так что у нас - тишина и спокойствие.

   Я вскинула бровь и толкнула когтем указательного пальца полупрозрачную витражную дверь, выводящую в центральный колодец. Хохот, визг и громкие крики ворвались в небольшое помещение, разбредаясь эхом по остальным коридорам и комнатам. За дверью, вниз головой, пронеслись две полуодетые девушки. Где-то на срединных ярусах раздались громкие хлопки и взрыв смеха. На противоположной стенке колодца тоже открыли дверь. Из неё, по пояс, высунулся голый ночной, глянул вниз, перевёл взгляд на меня и приветственно махнул рукой.

   - Так может, вернём обратно звуковую защиту?

   Входная дверь закрылась. Витраж, мигнув руной Тишины, начал темнеть, и тут же что-то ударило в наддверную часть рамы.

   Я фыркнула.

   Н´Айшэн, чуть склонив голову, всматривался в моё лицо и думал вовсе не о том, о чём мы только что говорили. Я ловила в его мыслях наброски стихов - ажурное сплетение слов, из которых вырисовывался мой портрет. Невесомые нити темноты опустились мне на плечи, едва ощутимыми касаниями забрались под одежду...

   Поддаваясь внезапному порыву, я шагнула вперёд, прижалась к нему, обнимая руками и крыльями, пачкаясь в разных оттенках зелёной и золотой краски.

   Прошло уже несколько месяцев, но память крови открывалась всё также ярко. И сейчас Н´Айшэн чувствовал через меня, как давит вся эта толща камня над головой. Как раздражает постоянное присутствие посторонних. Для него же узкие коридоры с низкими потолками и небольшие полутёмные комнатки воплощали уют. Эта двойственность ощущений пугала.

   Тогда, после танца в Источнике, я даже не удивилась, решив, что пробила слабую защиту наивного чужака и смогу какое-то время свободно читать его память. То, что это сработало в обе стороны, я списала на телесную близость. И лишь чуть погодя, когда мы уже лежали на траве, всё ещё глядя в ночное небо глазами друг друга, поняла, что случилось что-то странное. И я не знаю, как с этим быть.

   Связь не отпускала меня, звучала, как сердце, как ритм силы в крыльях. Для ночных было в порядке вещей обменяться памятью крови, открыть всё своё прошлое и часть возможного будущего. И я с бесконечным удивлением осознала, что все мои тайны, страхи, жажду власти, обладания - Н?Айшэн готов разделить, как чувства и эмоции, а не использовать против меня. И я не стала разрывать связь, хотя иногда мне становилось страшно, что мы слишком сильно растворяемся друг в друге.

   Почувствовав, что ход мыслей сменился, я подняла голову, с прищуром заглядывая ему в глаза.

   - Дубрава, радость моя, если хочешь, мы ведь можем найти пещерку с видом на море. Только где-нибудь подальше от владений твоих родственников! Будем жить охотой и рыбалкой, а если понадобится что-то сверх того - всегда сможем выменять это у младших родов на шкурки зверей и разные украшения.

   Я хохотнула, представив всё это.

   - Вы же не умеете жить по отдельности!

   - Не умеем. И что же? Моё участие в проекте сейчас почти не нужно и я мог бы...

   Н´Айшэн улыбался своей обычной кривой улыбкой. А я пыталась вслушаться в его слова, но отчего-то больше не могла разобрать их, только водоворот мыслей, шумящих, давящих на уши изнутри...

   В сознание наконец-то пробрался громкий, надсадный гул мотора и холод. Удержать сон никак не получалось. Я открыла глаза.

   Кэльпи прижался ко мне, стараясь согреть хотя бы один бок. Куда только его страх делся?.. Ноги замёрзли - я с усилием пошевелила пальцами, чтобы проверить - на месте ли?

   Вновь подступала метель и ветер менялся. Нас подталкивало то под левое крыло, то под правое, задирало хвост. Мотор загудел, как над полем во время взлёта.

   Тёмные облака мокрым холодом обдавали лицо, оставались тонкой наледью на крыльях, словно бы давили сверху. Я оглянулась по сторонам. Ощутимо тяжёлые тучи, затянув всё небо, огромной воронкой шли с севера на юго-восток.

   Сид поглядывал вниз - в тёмно-сером единообразии лесов белой кляксой выделялось большое озеро. Правый его берег пестрел лоскутами крыш, возвышаясь над ними, торчали заводские трубы и купола храмов.

   Резкий порыв ветра ударил сзади и самолёт, потрескивая крыльями, завалился носом вниз. Я вцепилась в металлический корпус. Габриэль матерно высказался о техническом прогрессе, и мы выровнялись под завывание двигателя.

   - Где мы?

   Сид меня не услышал сквозь ветер и шум мотора. Пришлось кричать повторно.

   - Не знаю!

   Тяжёлый, частично обледеневший самолёт вновь клюнул носом, грозя уйти в крутое пике. Габриэль вцепился в штурвал, откидываясь назад, на запястье у него болталась низка бус - он что-то сделал с мотором и тот вновь взревел. Мы ощутимо сбавили скорость, выныривая из одного воздушного потока и переходя ниже. Самолёт опять затрясло и закрутило - ветер поднырнул под крыло. Я слегка нажала сверху, выравнивая резкий крен вправо.

   Габриэль заругался ещё заковыристее - из-за его плеча видно было, что стрелки на некоторых приборах ушли за красную отметку.

   - Мы падаем!!! - кэльпи задёргался, стараясь вжаться плотнее и впечатывая меня в стенку.

   - Мы ещё летим!!! - сид перекричал вой ветра и надсадный рёв мотора.

   Он явно метил приземлиться на озеро. За зиму оно наверняка хорошо промёрзло, а ближе к берегам ветер намёл толстые сугробы. Надеяться на благополучное приземление было глупо, мы могли рассчитывать только на удачу и мои крылья.

   Габриэль старался понемногу опускать самолёт, не выходя из полосы ветра. Но нас слишком быстро сносило в сторону городка. И едва Габриэль, плюнув на всё, позволил самолёту клюнуть носом, нас подкинуло и швырнуло вбок.

   - По кругу! - я расправила крылья. - Заходи на круг!

   Он меня понял, вновь откинулся назад, заставляя машину уйти влево. Городок остался за спиной, а мы стали огибать озеро в попытках снизиться.

   Надсадный рёв машины сменился гулким раскатистым грохотом. Кэльпи заорал, да и мне показалось, что мотор взорвался. Я инстинктивно сжалась, но вместо того, чтобы рухнуть, самолёт затрясся, поднимаясь ещё выше.

   Ветер подхватил нас и в ледяных пригоршнях поволок от озера к лесу. Самолет уже не слушался руля и я попыталась крыльями, отталкиваясь от ветра, развернуть его влево, но мы только завалились набок, едва не перевернувшись.

   Сверху опять загрохотало - не мотор...

   Гром!

   Среди зимы?!

   Ветер, взвывая, тащил нас по дуге, всасывая в тёмную воронку облаков.

   Габриэль тоже попытался что-то сделать - нас резко швырнуло вниз, но тут же самолёт подкинуло и вновь поволокло вперёд.

   Стало ещё холоднее. Уши заложило. Кэльпи сжался в комок, зажмурив глаза и сильнее вцепившись в мой локоть.

   В сизой тьме клубящихся туч пронзительным светом прошлась молния. Становилось всё темнее и темнее. И в этой тьме беззвучно извивались острые потоки света.

   Я обхватила нас крыльями, выставляя щит, но острые кристаллы льда всё равно проскальзывали внутрь. Казалось, весь снег решил упасть вниз, а за ним рухнуло небо...

   Нас обступила непроглядная штормовая чернота.

   В свисте и гуле ветра потерялся шум двигателя и наши крики.

   Я закрыла глаза - ветер колотился в крылья. Удивительно, что самолёт ещё не рассыпался на части.

   Сквозь закрытые веки бил свет, потом гром и вновь темнота. Свист ветра и острый росчерк молнии.

   Я только сплетала крылья плотнее. Мы должны были упасть давным-давно, но что-то тащило нас вперёд. Ветер набрал силу настолько, что стало трудно дышать.

   И внезапно он стих. Молнии, чудом огибая нас, сплетались в круги. Окружённые сизой волнующейся тьмой в голубых сполохах мы неподвижно зависли в центре огромного круговорота.

   Сквозь завесу облаков надвигалась глубокая синеватая тьма. Перед нами, собираясь из этой тьмы, открылся гигантский глаз, с непрерывно пульсирующей молнией зрачка, размером больше нашего самолёта.

   Крылья опали.

   Я чувствовала, как поток невероятной силы проходит сквозь нас, считывая память, забираясь в самые потаённые уголки воспоминаний с холодным, отстранённым любопытством. От такого невозможно было заслониться, только смиренно принять, надеясь, что он случайно не сомнёт разум.

   Молния зрачка дрожала и билась, делая всё вокруг невыразимо чётким, и одновременно слепила, не давая ничего разглядеть. Вспышки и тьма. Чужая сила давила, заставляя цепенеть. Время замерло, сжалось в слепящий зрачок и растеклось темнотой...

   В себя я пришла от свиста ветра в ушах и первобытного чувства страха. Инстинктивно выставив щит из крыльев, я вскинула руку для знака Защиты. И тут же поняла, что все мои действия неверны!

   Мы падали!!!

   Сид впереди вяло зашевелился, не поднимая головы. Что-то натужно скрипело и потрескивало в носовой части.

   - Габриэль!!! - заорала я, оплетая его крылом. - Очнись!

   Он встряхнулся, хватаясь за штурвал.

   - Мerde! Никто не выпал?!

   - Мы сейчас все выпадем!

   - Да заводись же ты... - сид разорвал свою низку-браслет и мотор чихнул, плюнул белым дымом. Самолёт лёг на слабый ветер.

   Метель за нами стихла. Мы плавно падали вместе с редким снегом.

   Габриэль вдруг хрипло засмеялся, давясь воздухом:

   - А вот и город!

***

   Городок, небольшой, размазанный по обоим берегам реки, нещадно дымил и гремел выстрелами. Тревожно гудели поезда, по узкому росчерку путей спешно отходя от него.

   Ветер совсем перестал нас держать. Мотор окончательно затих и крик кэльпи заставил меня вздрогнуть:

   - Метель кончилась! Ураааа!

   - Замолчи, кретин! Мы отстали от метели и упадём!

   - АААА!

   - Да замолчи ты! - зарычала фоморка.

   - Я не могу!

   - Я помогу!!!

   Я попытался обернуться на звуки потасовки, но штурвал чуть не вывернулся из потерявших чувствительность пальцев, а потом нас опять накренило влево и мне стало уже всё равно, будем мы падать все вместе, или по очереди.

   Река стремительно приближалась - широкая, заснеженная, одним боком притёршаяся к городу. Дара балансировала крыльями, не позволяя нам заваливаться набок. Ещё несколько секунд и мы рухнем на лёд. Ну пожалуйста!

   - Левее! Да левее же!!! - рычала фоморка за моей спиной. Самолёт клюнул носом, завалился на правое крыло - я вцепился в штурвал, чтобы не выпасть.

   Внезапно ускорившись, мы скользнули над берегом, царапнув брюхом высокий сугроб, и самолёт пошёл на стену деревьев.

   - Левее!!!

   Я вжал педаль до упора и под дикий крик Дары мы влетели в широкий просвет между деревьев.

   Снег встал дыбом, потом вновь сменился небом в вихре щепок и лохмотьях парусины.

   Я со всей силы сжал штурвал и упёрся в бортики ногами. Сверху что-то мягко придавило.

   Хруст и скрежет ворвались в уши. В лоб с силой ударило и меня выкинуло в хаос, крутя и выворачивая.

   Мокрое и холодное небо наконец остановилось. Я разжал пальцы, выпуская обломок штурвала. От запястья и, кажется, до локтя рукав был разодран и пропитался кровью. Спину саднило. Я медленно перевалился набок.

   Снег обжигал щёку, и я попытался сесть. Ноги шевелятся - это очень хорошо. Кажется, ничего важного не сломано.

   В снегу капли крови шли хаотичной россыпью - такое долго собирать или прятать. Я попытался рассмотреть, что вокруг, но голова кружилась, и всё поплыло.

   - Живой?

   Надо мной склонилась Дара, вглядываясь в лицо.

   - Да. Как Данни?

   - На что-нибудь ещё сгодится, - она помогла мне подняться, придерживая за локоть. - Мы где сейчас?

   Мне захотелось выругаться, но я сдержался.

   - Мы в... где-то. Надо уходить. Я слышал выстрелы, слишком много...

   Я отвернулся и меня вытошнило.

   - В где мы, в общем, и так понятно, - пробурчала из-за спины фоморка, ужасно напомнив интонацией Навь.

   Мы наследили - да ещё нас наверняка заметили. Убирать кровь, обломки, да и не только это - слишком долго, и вряд ли удастся затереть всё.

   По спине потекло - то ли кровь, то ли пот, прошибло до тошноты запоздалым ужасом - а ведь и у ангаров мы тоже наследили! Оставшиеся в живых точно расскажут о крыльях Дары! То, что она вытворяла - никому из современных крылатых с их неподвижными крыльями не под силу, хоть увешайся амулетами!

   Но что теперь поделать... Только убраться подальше. Если нас захватят живьём - будет ещё хуже.

   Надеюсь, такие беспорядки ещё не охватили всю страну.

   Кэльпи сидел на другой стороне то ли просеки, то ли зимней дороги к реке, очумело оглядываясь вокруг. То, что осталось от моноплана протащило дальше - крылья обломились, расщепились о деревья, мотор дымил, винт отделился и торчал из ствола. Я проследил взглядом за глубокой бороздой от корпуса. Поверх каркаса трепетала лоскутьями обшивка с ещё читаемой надписью "Чайка III". Нас по всем законам физики этого мира должно было разбить и раскрошить вместе с самолётом. Но даже кэльпи почти не пострадал. Он медленно встал на четвереньки, да так и пополз ко мне.

   - Спасибо, - я оглянулся на фоморку.

   Если бы не её крылья...

   - Куда мы пойдём? - Дара подхватила меня под локоть. Хорошо, сразу всё качаться перестало. Обрамлённая густым ельником река, от которой возвращалось далёкое эхо выстрелов, была метрах в пятнадцати. Предсумрачное вечернее небо низко текло остатками бури над широкой ледяной гладью. Кажется, нас проволокло над городом и уронило где-то в слободках, или на окраине...

   - Мы пойдём на вокзал.

   - Мы уже ходили на вокзал, и где мы в итоге?

   - Да, ты права. Мы пойдём сразу на поезд. Вот прямо по берегу и пойдём - я видел сверху, где проложены рельсы. Через лес срежем и заскочим на какой-нибудь поезд.

   - А потом?

   - А потом мы что-нибудь придумаем.

   В конце концов, я руководствовался отсутствием инструкций большую часть жизни и она всё ещё, на удивление, продолжается.

   По борозде, по натоптанной просеке мы вышли к берегу. Укрытые от посторонних глаз деревьями мы где шли, где бежали вдоль реки, оскальзываясь на ледяных прогалинах. Нас с кэльпи шатало, фоморка умудрялась ещё и оглядываться. На высоченном берегу, далеко позади, дымило, стреляли залпами под истошные людские крики. По ледяному полотну реки хорошо расходились звуки выстрелов и гомон.

   - Не могу больше... - Данни опёрся о сосну, шумно дыша и почти плача, - да за что ж...это...ё-маё...

   - Пошли-пошли, - я потянул его вперёд за плечо.

   - Может, бросим? - Дара подхватила его с другой стороны. Кэльпи захромал чуть резвее.

   В просветах между деревьями показалась улица с низкими деревянными домами. Впереди, по тропинке, выводящей к ним, шла женщина с салазками, на которых стояло ведро. Услышав нас, она обернулась, охнула, размашисто крестясь, и с визгом шарахнулась в кусты и глубокий снег, завязнув там по пояс.

   Огибая салазки, я бросил быстрый взгляд на ведро - оно оказалось доверху налито водой.

   - Полное, - отметил я, - это к добру.

   Мы легче пошли по притоптанному берегу с редкими полыньями. Сквозь строчку сосен просвечивали тихие улочки с низкими деревянными домами. Все псы стремились нас облаять. Я не рискнул свернуть от реки, чтобы не заплутать по узким улицам.

   Что-то неладное было со временем. Бледное пятно солнца пробивалось сквозь низкие облака у самого горизонта. Сколько же мы пролетели в этой буре? Какое сегодня число?!

   Меня пробрал запоздалый ужас. Я слышал про древних, стихийных сущностей, которые иногда пробуждались в разных уголках этого мира на краткий срок. Для них само пространство и время может быть тонким и податливым и они умеют сминать и изгибать его под себя, как разорванную струну. Не думал, что когда-либо встречусь с таким...

   Кэльпи норовил упасть, Дара почти волокла его уже в одиночку.

   - Дай... оглядеться, - я привалился к дереву, вытирая кровь с запястья о полу тулупа. - Нам направо, но не знаю, где лучше.

   Дара молча указала на дым за заборами и серыми крышами. Он двигался к югу вдоль берега реки. Пар от машины...

   - Давай ещё чуть вперёд, пока болотины нет, а потом пойдём по первой же улице пошире.

   Позади вроде бы никого не слышно. Думаю, не до нас сейчас, раз там залповый огонь открыли.

   Фоморка, сопя, тащила кэльпи. Я плёлся позади, всматриваясь в каждый просвет между домами.

   - Может, здесь? - Дара оглянулась, принюхалась. По улице бегали куры, а дома чуть поднимались вдали, упираясь в чахлые огороды. За ними стояла тёмной полосой высокая насыпь путей. Я в изнеможении кивнул.

   - А хоть бы и здесь... - она за воротник приподняла оседающего Данни. - Пошли давай.

   Мы шли, как во сне. Вроде бы прилагали все силы, но двигались медленно и мучительно долго. Мне мерещилось, что от берега уже идут по нашим следам, принюхиваясь к крови, которой я отметил наш путь. Страх, не страх, привычное уже за последнее время чувство обречённой усталости лишало последних сил.

   Подойдя к забору я ухватился за доску, чтобы передохнуть, но она оторвалась.

   Фоморка подтолкнула кэльпи в дыру, я вздохнул, пролез следом и мы по насту, иногда проваливаясь по колено, прошли к насыпи. Вдоль неё тянулась полоса огородов, расчерченных хлипкими заборами. Мелкие стожки бугрились под снегом, хлам и доски темнели повсюду. С движущегося состава вряд ли мы будем сильно заметны, если заляжем до времени.

   - Теперь ждём, - я слушал, опустив голову. Только сейчас проснулась боль, проходясь волнами по левой стороне тела. В правую тихо постукивал ещё далекий состав, с каждой секундой набирая звук.

   - Будем захватывать поезд? - хмыкнула рядом фоморка.

   - Не сегодня, - я прислушался. Уже скоро. - Первые вагоны пропустим, чтоб машинист не увидел, потом встаём и хватаемся за поручни или лестницы. Поможешь?

   Дара покосилась на меня, ничего не ответив, но на Данни посмотрела оценивающе, как на мешок.

   Под рубашкой на предплечье остался ещё один, последний браслет. Я не занимался пополнением запасов уже давно - как выехал в Гатри... словно год прошёл, в бесконечном беге по холоду и снегу.

   - Не спи! - меня хлопнули по плечу. В уши тут же ударило ритмичным грохотом и свистом. Состав ещё не слишком разогнался - длинный, с цистернами и открытыми вагонами, гружёными лесом, он тяжело набирал ход. Когда он поравнялся с нами, Дара что-то крикнула, но рёв машины перекрыл всё. Крылом она сгребла кэльпи и прыгнула вперёд, сразу вцепившись во что-то. Я метнулся следом, и только на загодя заготовленном сплетении силы удержался на перекладине узкой лестницы.

   Сердце стучало под горлом, пока не удалось нашарить ногами ступеньку. Внизу слились в одну серую полосу насыпь и шпалы, лестница дребезжала, словно норовя отпасть.

   Не в первый раз приходилось мне прыгать на поезд, и всякий раз жутко. Стоит только руке соскользнуть - по инерции швырнёт прямо под колёса, а там ничто не поможет, кроме слепой удачи.

   Дрожащими руками, подтягиваясь по одной перекладине, удалось вползти на слегка покатую крышу. Упираясь в выступы и скрепы, я добрался до середины и только тогда рискнул посмотреть вперёд. Фоморка, тихонько подтягивая кэльпи за собой, ползла ко мне.

   Город мелькнул и исчез, рассыпался отдельными домами, только запах дыма остался. Белый снег, белый дым и бесконечные тёмные леса. Дикий край.

   И невозможно узнать теперь, видел ли кто-то, как мы влезли на товарняк...

   Фоморка подтянула стонущего кэльпи совсем близко. Он всем телом вжимался в крышу, боясь даже приподнять голову.

   - Жаль, на этом поезде нет пассажирских вагонов... - Дара прошлась взглядом по Данни и глянула мне в глаза.

   Меня пробрало каким-то животным ужасом от этого взгляда.

   - Удержишь его?

   Я кивнул, инстинктивно начиная чертить щит, но опомнился. Если бы хотела, убила бы раньше.

   Дара развернулась и, цепляясь крыльями и когтями за крышу, поползла к голове состава.

   - Как думаешь, долго поезд проедет без машиниста, кочегаров и прочих? - так и не поднимая головы, дрожащим голосом спросил кэльпи.

   - Ну... - я покосился вперёд. - Состав длинный...

   Чувствуя, что ещё чуть-чуть, и окоченеем заживо, мы слезли с крыши на открытый тамбур перед вагоном. Здесь была хоть какая-то защита от ледяного ветра.

   - Я рук не чувствую, - Данни сидел, сжавшись в комок. Шапка и воротник тулупа у него заиндевели от дыхания.

   - Я тоже.

   Я попытался удобнее устроиться в узком промежутке между дощатой загородкой и стенкой вагона. Фоморка ушла уже давно, но поезд, вопреки нашим с кэльпи опасениям, всё ещё оставался на ходу. Облака растянуло, разметало по прояснившемуся закатному небу - всё обещало сильный холод к ночи.

   Подняв воротник, насколько его хватало, я перемотал шерстяной платок повыше и растёр уши. Длинные кончики вечно примораживает, как ни кутай.

   Наверное, я отключился и не заметил, когда вернулась Дара. Фоморка подпихнула меня в бок, усаживаясь рядом. Оставшаяся на лице и на руках кровь делала её незаметнее в сгустившихся синих сумерках. Выглядела она довольной и уже не шмыгала носом. Полупрозрачные полосы крыльев окутали нас и ветер перестал выдувать остатки тепла.

   - Я успела подумать, что вы свалились, когда увидела пустую крышу! Паровоз идёт до Глазова, а дальше поворачивает к Ижевскому заводу.

   Я кивнул:

   - Значит, пересядем где-нибудь по пути. Можешь сказать, какой сегодня день... и где мы?

   Дара вскинула бровь, но ответила чуть погодя, отыскав нужную информацию в памяти крови.

   - 14 января. Мы запрыгнули рядом с Вяткой.

   Я попытался подсчитать, за какое время и на какое расстояние нас перенесло. Получалась скорость сильного шторма. Но даже и при таком попутном ветре древний явно протащил нас по своему следу, как по эху от струны.

   - А что с паровозной бригадой?

   - Не беспокойся, - Дара фыркнула, - я никого не убила. Всех, кому стало нехорошо, должны заменить на ближайшей станции.

   - Тогда лучше нам сойти до неё. И если заподозрят какую-то заразу, неизвестно, сколько состав там простоит.

   - Тогда прямо сейчас, пока мы скрыты деревьями! - фоморка резко выпрямила крылья, выталкивая нас.

   По инерции мы кубарем пролетели вперёд. Дара постаралась смягчить удар, но приземление получилось ощутимым. Я со стоном перевернулся, пытаясь понять, все ли руки-ноги на месте.

   Ветра, идущие вдоль насыпи, помогли нам, расчистив узкую полоску наледи от снега. Мы гуськом, на непослушных ногах, побежали по ней. Густые сумерки, что залили чахлые болотные рощи и заметённые снегом низины, укрывали нас, превращая в незаметные тени. До станции оказалось не так далеко - несколько приземистых длинных бараков тускло светили окнами сквозь тонкие стволы берёз. Жёлтыми звёздами сияли фонари вдоль платформы.

   Мы по дуге, по тропкам, которые щедро исчертили снег в округе, обошли все строения, вновь оказавшись у высокой железнодорожной насыпи.

   - Там впереди поворот путей - видите? - я махнул на густые ивовые заросли. - Нас оттуда уже не будет заметно и можно спокойно влезть на поезд. Ждите меня там. Я схожу на станцию, узнаю что твориться в округе и на каком поезде лучше уехать.

   - Сейчас бы чаю... - кэльпи жадно черпнул снега. - Воды хоть тёплой.

   - Не обещаю, - я тоже зажевал снежок.

   Фоморка придержала меня за плечо.

   - Лучше я схожу.

   Я не успел ни возразить, ни остановить её - Дара просто растворилась в мелко сыплющем снеге.

   - Вот куда она, а? - риторически вопросил я ночь, что опустилась на эту небом забытую станцию.

   Кэльпи хлюпнул носом.

   - Этот как раз наш! Быстрее! - Дара соткалась из снега перед нами, махнув рукой в сторону приближающегося состава. Крылья теперь выделялись более отчётливо, и убирать их фоморка не стала.

   Проваливаясь в глубоком снегу, мы поспешили к насыпи. Первые вагоны уже проходили мимо нас.

   Фоморка обвила меня крылом, выдёргивая из снега. Перед глазами мелькнули тёмные росчерки веток и огни сквозь них. В одном длинном прыжке мы пронеслись несколько метров, отделяющих нас от рельсов, и меня спиной впечатало в стенку вагона. Дара, цепляясь паутиной крыльев за доски, уже нацелилась выбить замок вместе с дверью.

   - Стой!!!

   Она обернулась, мерцая на меня зрачками.

   - Стой! Слишком заметно! Надо через крышу!

   Перебирая крыльями, она забралась наверх, подтягивая нас с кэльпи. Двумя точными ударами прорезала небольшую дыру и коротко глянула вниз. Первым спихнула Данни, прислушалась и нырнула сама.

   Я осторожно уцепился руками за край пролома и спрыгнул в нагромождение больших мешков, которые податливо смягчили удар.

   Тюки с кожей и туго набитые мешки с чем-то мягким рядами шли до середины вагона. В передней части позванивали содержимым ящики, стоящие сплошной стеной до самого потолка.

   - Такое вряд ли будут разгружать на полустанках, - я распорол ближайший мешок и разворошил его, внутри оказались беличьи шкурки. - Если закопаться в них, даже не сильно замерзнем.

   - Я буду спать, пусть и замёрзну, хоть помру, не мучаясь... - Данни как упал на тюки, так и лежал там, засунув закоченевшие ладони в рукава и подогнув ноги. На его тёмном от грязи, измученном лице расплылось бледное подобие улыбки.

   Фоморка, сложив тюки полукругом, соорудила подобие гнезда из шкурок, поворочалась, а потом за ногу перетащила кэльпи к себе. Пришлось переползти и мне. Я встал и натянул распоротые мешки поверху, чтобы тепло от дыхания не выдувало.

   Через дыру в крыше, затянутую лёгким мороком, ветер заносил редкие снежинки и колючие зимние звёзды иногда мелькали в густой синеве.

***

   Тонкий свист прошёлся по границе пустого сна. Я мгновенно сбросила сонное оцепенение, откинула мешковину и оглядела вагон. Мелкий снег искрился в тонких полосках света, падающих сквозь щели в стене. Поезд стоял.

   Я осторожно выползла из нашего гнезда, обжигая руки о заледеневшие тюки. В щель между досками обшивки виднелась водонапорная башня.

   Мимо вагона, скрипя снегом, прошёл мужик в тулупе, изредка постукивая по колёсам.

   Через некоторое время из станционного домика вышел человек с зелёным фонарём и махнул им.

   Со скрипом, низко загудев, состав очень плавно тронулся в путь.

   Мимо проплыл станционный домик. Над входом в него висела светлая вывеска с надписью "Шабуничи".

   Я тихо выдохнула. Мы так устали, что не следили за станциями. Сплетение путей в памяти человека, у которого я позаимствовала сил, походило на детскую головоломку. Дорога одна, но множество тупиков и петель. Нам повезло, что вагон не отцепили на каком-нибудь вокзале.

   Сзади заворочались, просыпаясь. Я обернулась, наткнувшись на взгляд совершенно не сонных глаз Габриэля. Они казались странно светлыми на грязном лице.

   - Где мы сейчас?

   - Шабуничи. Если я правильно помню, примерно через час будем в Перми.

   Я вернулась в выстывающее гнездо, тут же спрятав руки в рукавах. Слева кэльпи недовольно засопел сквозь сон.

   Габриэль смотрел в дыру на крыше. Небо стало иссиня-чёрным, ясным. И казалось, что о мелкие яркие звёзды можно порезаться.

   - Как ты думаешь... Тот древний... - сид замолк, подбирая слова, - что это было, когда мы попали в бурю? Ты сталкивалась с чем-то подобным раньше?

   Я помедлила с ответом. О древних я не только слышала, но такого не встречала ни разу. Наши предтечи были водой, как она есть, и обитали в ней, никогда не перемещаясь по своей территории - а иногда и заполняя её целиком. Я и это существо происходили из одной ветви, мы были родичами, но даже сид казался понятнее для меня.

   - Нет.

   - Мне доводилось слышать о властителях стихий. Реликты, которые всё ещё проявляются в редких выбросах силы - тайфунах, извержениях, буранах... Наверное, мы видели одного из них, - сид подтянул воротник повыше, закрывая шею.

   Я прикрыла глаза. Реликты... Сейчас и я реликт. Даже сид. И всё что осталось от нас прежних - помеси со следом крови двуликих или метаморфов. Чистая кровь не выжила. Если только не осела где-нибудь на Источнике, навсегда привязанная к нему, как та водяная из Гатри.

   Дыхание кэльпи и Габриэля замедлялось, поезд плавно покачивался, убаюкивая, я вновь отогрелась и начала задрёмывать вслед за ними.

   И тут, внезапно, в темноте надвигающегося пустого сна я услышала голос Н´Айшэн!.. Только не клади меня снова вниз... не хочу... перемешаться с остальными...

   - Нам лучше не доезжать до самой Перми, - голос сида спугнул видение ещё до того, как я успела погрузиться в него. Вздохнув, я открыла глаза. Сид полушёпотом продолжил. - Пока нам удивительно везёт, что мы не оказались среди какой-нибудь крупной заварухи. При нас нет толком оружия, кроме твоих крыльев и моего пистолета, а в городах, сама видела, слишком неспокойно. Как смотришь на то, чтобы сойти пораньше?

   - Раньше, так раньше, - я натянула мешковину обратно. - После моста над Камой, но до вокзала. Я видела в памяти помощника машиниста подходящее место.

   - Хорошо.

   Сид развернулся, прижимаясь спиной к моему плечу.

   Я прикрыла глаза, стараясь думать обо всём, кроме собственных воспоминаний.

   Морозный ночной воздух бился в лицо редкими острыми снежинками. С крыши далеко просматривались холмистые окрестности Перми. Город был спокоен - то, что происходило в Санкт-Петербурге и Вятке сюда ещё не добралось. Широкая река в свете неполной луны вся светилась. Рыхлый снег искрился и мерцал, лёд в просветах зеленовато отблёскивал, уходя в густую тень под деревьями.

   - Спрыгивать будем, когда проедем подальше в лес, - я прищурилась, но было ещё слишком далеко.

   - Согласен, - Габриэль использовал силу, расширенные зрачки подрагивали, когда он смотрел на крошечные огоньки Перми.

   Стук колёс, резонируя по балкам моста, эхом растекался по льду. Внизу отражались белыми и красными бликами фонари состава.

   - Иногда я думаю, что с тобой мы точно убьёмся, а иногда, что без тебя ещё вернее, - он хмыкнул, глядя вперёд. - Надеюсь, мы не расшибёмся о стволы. Тут как-то мало следят за барьерной полосой. Заросло всё напрочь.

   - Не расшибёмся, - я чуть скользнула к краю, начиная оплетать сида и кэльпи крыльями. Последняя арка моста тенью мазнула сверху, мелькнул неровный обрывистый берег и, вскоре за ним, начался лес.

   Мы в длинном прыжке слетели с крыши навстречу деревьям.

   Мягко, стараясь раздвинуть, а не сломать ветки, цепляясь за густую зелень, я опустилась в усыпанный хвоёй снег.

   - Живые... - кэльпи стоял, обнимая тоненькую сосенку. Сид вытряхивал снег из рукавов, оглядываясь по сторонам.

   Поезд отгрохотал, мелкая дрожь под ногами исчезла. Запах креозота перебивал морозную свежесть леса и тонкие запахи от птичьих и звериных следов. Габриэль вынул из волос веточку и, зачерпнув снега почище, попытался оттереть лицо.

   - Мне бы отойти, - кэльпи дрогнул под моим взглядом, но вся его поза говорила о том, что он уже не может терпеть. - Ну пожалуйста!

   Мы переглянулись и дружно развернулись в разные стороны.

   - Прежде, чем выйти в город, хорошо б послушать, что происходит, - Габриэль невозмутимо делал свои дела. - И надо как-то почиститься. Морок мороком, а грязные отпечатки будут.

   Мороз начал кусать за самое нежное, и я по-быстрому натянула штаны.

   Кэльпи перекинулся, пофыркивая. Шкура скрывала синяки, но заметно было, что его не раз за последнее время крепко приложило. Габриэль вскарабкался на него отнюдь не ловко и протянул мне руку.

   Я не хотела нагружать лошадь дополнительно, но сид кивнул на кэльпи.

   - Мы поедем на нём не только ради скорости. Он практически не оставляет следов ни на снегу, ни на воде, его сложно унюхать, да и мы не оставим Силы.

   Данни пряднул ушами, когда я вскочила позади Габриэля.

   Ночной лес поскрипывал и легко шуршал, изредка посыпая нас снегом с тёмных еловых лап. Отъехав от путей, мы забрали вправо, очень скоро наткнувшись на тропку с хорошо наезженной лыжнёй и следами санок. Она вела в сторону города.

   Кэльпи остановился, обнюхал снег и задумчиво протянул:

   - Тут с полчаса назад проезжали на водяной кобыле.

   Я выпустила крыло, изучая дорогу, но след уловить не смогла.

   - Проедем немного вперёд, а ближе к вокзалу снова свернём в лес.

   Габриэль кивнул, соглашаясь с моим решением, вздохнул, вслушиваясь в морозную тишину, и пробормотал себе под нос. - Откуда она тут взялась, эта кобыла?.. Что-то тут не так...

   Сид завозился, вытаскивая пистолет.

   Мы уже двинулись дальше, когда на тропку, недалеко от нас, вышел огромный вепрь с жёсткой седой гривой по хребту. Передвигался он абсолютно беззвучно, как не получилось бы ни у одного зверя, и это застало нас врасплох.

   Двуликий шумно втянул воздух длинным рылом.

   Кэльпи осторожно сделал шаг назад.

   Мы несколько мгновений смотрели друг на друга. В чёрных маленьких глазах внезапно зажглась ярость. Вепрь, распахнув клыкастую пасть, с низким рёвом бросился вперёд.

   Кэльпи с визгом встал на дыбы, и мы с сидом полетели в снег, падая в разные стороны.

   - Врассыпную! - Габриэль толкнул мечущегося кэльпи ко мне, отскакивая влево.

   Я подскочила на ноги, выплетая малый щит, метя шипами крыльев в морду зверю. Кабан наскочил на них, и нас неожиданно отбросило в разные стороны!

   Двуликий моментально поднялся на ноги, тряхнул головой, и вновь нацелился на меня.

   Откуда у него такая защита?!

   Я метнулась в лес, уводя противника за собой, вепрь отстал, но ненадолго.

   Со стороны Габриэля зачастили выстрелы, раздались крики и ругань.

   Я резко развернулась, ударяя крылом наотмашь. Плетение защитного контура поддалось, но двуликий только глубже просел в снег и тут же рванулся ко мне, выскалив клыки. Я взлетела.

   На кабане был тонкий ошейник с вязью старых рун и камнями, зацикленными в режим щита. Руны - калька с классической полной защиты, а вот камни... камни гранёные...

   Маленькие гранёные камни.

   Крыло копьём скользнуло по граням, сбивая частоту, и мелкие кристаллы турмалина стали гаснуть. Мелькнула мысль, что на мне нет защиты, и если последует отдача, отразить её не получится. Но отдачи не было.

   Не давая двуликому опомниться, я упала ему на хребет, пробивая нестабильный щит, выпуская из крыльев накопленный заряд.

   Тут же завоняло палёной шерстью и горелым мясом. В снег широко плеснуло кровью.

   Над головой взвизгнула пуля, и ещё одна выбила щепу из дерева напротив. Я перекатилась в снег, успев заметить, как ещё дальше в лесу падает, запрокинув голову, кэльпи.

   Вычертив малый щит, я осторожно поднялась, стараясь держаться за елью.

   По другую сторону тропы всё уже стихло.

   Габриэль, прислонясь плечом к дереву, вглядывался в лес. В нескольких шагах от него, на тропе, лежал начавший метаморфозу двуликий. Неестественно длинные, липкие от крови пальцы шарили по снегу.

   Дальше за деревьями неподвижно темнели ещё два тела. Габриэль подошёл к затихшему противнику и поднял его пистолет.

   Кэльпи упал недалеко от тропинки, но из-за деревьев и сугробов его не было видно. Добравшись туда в несколько прыжков, я оглядела бездыханное тело коня. Крови ни на нём, ни вокруг не было. Я её даже не чувствовала!

   - Данни?

   Кэльпи приоткрыл глаз и фыркнул.

   - Ах ты скот!

   Он просто решил переждать стычку, притворившись мёртвым!

   Издалека предупреждающе свистнули.

   Габриэль ушёл с дороги - должно быть, тоже спрятался.

   Выпустив крылья, я обшарила местность. Со стороны города к нам приближался небольшой отряд, кто на двух ногах, кто на четырёх лапах. И вновь их передвижение оставалось бесшумным! Морок! Определить расстояние не получалось до последнего.

   В десятке шагов, выплетаясь из воздуха, показались фигуры верховых. Одного Габриэль успел снять выстрелом. Под вторым ранил лошадь, и та понесла седока дальше.

   Я вычертила руну Движения, направляя её в снег. Тропка под ногами двуликих взорвалась снежной круговертью, раскидывая их в стороны. Когда я добралась до первого противника, он ещё не успел встать на лапы. Ошейника не было, но какая-то защита имелась - руку до локтя свело болезненной судорогой. В который уже раз я остро пожалела об отсутствии доспеха. Второй двуликий, едва поднявшись на лапы, кинулся прочь. Догнать его я не успела. Из сплошной пелены снега на меня вывалился вставший на дыбы медведь!

   Я отшатнулась, заслоняясь щитком. Но это оказался не зверь, а крупный мужчина в дохе́ с поднятым воротником. Секунду мы оценивающе глядели друг на друга. Я развернула острую сеть крыльев, он - ударил кистенём. Под одеждой у него был какой-то артефакт у пояса. На шипастой гирьке кистеня чувствовалось плетение старых рун.

   Ощутив за спиной движение, я подалась вправо, уходя из-под второго удара. Хлыстом выпустила крыло, подсекая ноги противнику сзади. И ещё успела заметить пистолет в поднятой руке. Выстрелить он так и не успел.

   Снежный вихрь опал. С другой стороны тропки выстрелы не прекращались, значит, Габриэль держится.

   Меня оттеснили в лес. Нападающих было много и на каждом чувствовалось сплетение силы - где одной защитой, а где и рунами, помогающими в атаке.

   Тело помнило, что нужно делать. Взмах, кувырок, руна, размыкающая защитное кольцо, кровь на кончиках пальцев. Лица смазались в одно пятно.

   Когти вхолостую хлестнули по воздуху. Уйдя из-под моей руки расплывчатой тенью, водный замер, сплетая щит. Сквозь одежду топорщились золотые пластинки странных, неподвижных крыльев. Золотистые лепестки зрачков дрожали, выдавая внутреннее напряжение.

   Между пальцев у меня растянулась тонкая витая нить.

   Закрываясь щитом, водный стал наступать. Он смотрел на то, как за руками плавно тянется длинная, чуть светящаяся полоса.

   Мы прыгнули навстречу друг другу. Хлыст коснулся щита, мгновенно прорастая внутрь, и я сдёрнула защиту.

   Сильный, но глупый.

   Повторно закрыться он не успел. Мои пальцы прошли сквозь золотистое мерцание крыльев, когти распороли одежду. Он поперхнулся собственной кровью, и я провела ладонью ему по щеке, вытирая руку, а потом толкнула в снег.

   Из глубины леса, приближаясь, зазвучали выстрелы. За стволами мелькнуло несколько силуэтов. Я бросилась туда, но остановилась, не добежав до места, где залёг кэльпи.

   На тропинку выпрыгнул мужчина. Споткнулся, прокатился по снегу, теряя шапку, оставляя кровяной след. И побежал в нашем направлении, неожиданно громко заорав:

   - Михаалыыыыч!!!

   За ним выбежали двое с ружьями. Один остановился, прицеливаясь. Мужчина снова споткнулся, заваливаясь в сугроб.

   Мне почудилось, что рядом падает молодая сосна - что-то бурое, ветвистое пронеслось за деревьями. Казалось, что сам лес взбесился и начал двигаться. Высоченный зверь с широкой короной рогов и огромной головой на горбатых плечах, выпрыгнул наперерез стрелку, опережая выстрел. Одним толчком свалил с ног. Смял, как тряпичную куклу.

   Кэльпи подскочил из сугроба и попятился в мою сторону.

   - Лось... - прошептал он, поравнявшись со мной, наткнулся на ствол и осел задом в снег.

   Второй из преследователей глянул назад, но даже не попытался выстрелить. Бросился бежать, заворачивая обратно к деревьям. Массивный зверь легко догнал его и затоптал с тошнотворным хрустом.

   Вокруг наступила относительная тишина ночного леса.

   Лось быстро вернулся к своему раненому товарищу. Кэльпи встал, озираясь.

   А вот Габриэля видно не было.

   Я вышла на тропу, оглядываясь на лося. Двуликий тоже смотрел на меня, но с места не двигался. Только опустил голову, чтоб его друг смог подняться, ухватившись за рога.

   Водяные лошади пугливо жались к деревьям, но не убегали.

   - Габриэль?

   Сид не откликнулся.

   Среди тел у тропы светлая макушка не выделялась. Я принюхалась. Кровью разило отовсюду.

   Сколько же их! Словно специально ждали нас, заранее узнав место и время. Но как?!

   За двумя подстреленными двуликими, ещё дальше в лесу, нашёлся ночной с кинжалом сида в горле. Кровяной след тянулся за разлапистую ёлку.

   - Габриэль!

   Он лежал за деревом, сжавшись, на правом боку. Я опустилась рядом, в пропитанный кровью снег, оплетая сида крыльями.

   Сердце ещё билось.

   В судорожно стиснутых пальцах левой руки слабо мерцала янтарная рукоятка кинжала. Длинный клинок был в крови больше, чем наполовину. От острия тянулся след из руны Разрушения.

   Я выругалась. Осторожно перевернув Габриэля на спину, расстегнула тулуп. Тёмная густая кровь продолжала вытекать через тающее плетение, которое он успел наложить.

   Придётся сначала разобраться с кинжалом. На нём не было надписей и привычных кристаллов. В оружии у нападавших на меня не все камни были кварцевыми, но ведь это вообще смола! Как именно и куда в неё вписали руну?!

   Несколько драгоценных секунд я просто вертела его в руках, не зная, что делать.

   Позади раздались осторожные шаги и голос кэльпи:

   - Хозяин?..

   Я решилась - оплела рукоятку крылом, нагревая. Янтарь мгновенно вскипел и след от руны начал гаснуть. Отдачи почти не пришло.

   Отбросив кинжал, я прощупала рану крыльями, снимая оставшиеся в ней следы знаков, закрывая рассечённые сосуды.

   Габриэль, и без того бледный, сливался со снегом. Били в печень, наискось, острие почти достало до лёгкого. Слишком много крови он потерял. Сердце колотилось мелко и часто, но слабело с каждым ударом.

   Прокусив указательный палец, я приложила его к губам сида. Пурпурные капли потекли, сплетаясь с вязью старых знаков. Мне уже не раз приходилось делать подобное, но я и подумать не могла, что буду вытаскивать так кого-то из его племени.

   Снег за спиной захрустел под осторожными шагами. Я быстро оглянулась назад. Ночной без шапки остановился на достаточном расстоянии и просто смотрел.

   Сознание наконец-то начало раздваиваться, и я прикрыла глаза. Время замедлилось.

   Я сидела в снегу, чертя вокруг нас звенья охранного кольца.

   Я лежала на спине, не чувствуя пока боли и холода, ничего не видя. К какому бы по счёту поколению после Исхода не принадлежал Габриэль, общее строение тела у сидов осталось неизменным. Взломав защитные сплетения силы, я проникла дальше, ускоряя регенерацию. Главное, не переусердствовать - доспеха на мне нет, а без него легко пропустить момент, когда нужно остановиться.

   Прошло не более двух минут с момента, как я опустилась в снег. Предсмертный озноб от кровопотери отступал, сменяясь на жгучий зимний мороз. Связь пришлось оборвать раньше срока - в крови проступила лёгкая горечь. Но и того, что я сделала, достаточно - дальше он должен справиться сам.

   Кольцо вокруг нас угасало.

   - Принеси одежду. Проверь, чтоб ничего лишнего... - я поперхнулась воздухом и закашлялась. Повторять не пришлось, кэльпи понятливо кивнул, перекинулся и пошёл к трупам.

   Я прислушалась к сердечному ритму сида - слабо, но ровно. Теперь главное - не дать ему замёрзнуть.

   Ночной осторожно обошёл меня. Сказал что-то на ломанном английском. Я ничего не поняла.

   - Вы меня понимаете? - на этот раз он заговорил по-русски медленно и отчётливо.

   Я кивнула.

   - Мы можем помочь. Здесь оставаться опасно. Мой друг привезёт сани, чтобы перевезти раненого. Это быстро. Его дом на окраине города, - подбирая простые фразы, он подошёл к самому кругу. От волнения чёрные с золотом лепестки его зрачков непрерывно дрожали.

   Кэльпи вернулся, тяжело волоча одежду. Шубу кинули на снег, осторожно переложили туда Габриэля и накрыли его тулупом. Кэльпи шмыгнул носом, опасливо озираясь по сторонам. Я потянулась ещё раз проверить пульс - на шее сида под пальцами тоненько билась жилка.

   Мужчина говорил искренне, да и не было у меня сейчас особого выбора.

   - Я согласна.

***

   Мерцающее звёздное небо, холод и боль. Я цеплялся за них угасающим сознанием. Где-то за головой то возникало, то обрывалось эхо от шёпота множества голосов. Мне казалось, что я чувствую, как кто-то гладит меня по волосам, прикасается к пальцам... Всего лишь закрыть глаза и уйти дальше. Будет легко, как никогда, потому что обратно возвращаться уже не придётся.

   Они ведь могут и не успеть. Просто не успеют добраться... Я так давно отправил маячок со своими координатами... так давно...

   Неожиданно я увидел себя со стороны.

   И понял, что это вовсе не я лежу на склоне холма, поросшего цветущим белым и лиловым вереском. Навь цеплялся за небо взглядом матово-чёрных глаз. Темнота вытекала вместе со слезами тонкими струйками. На чёрной одежде и кустиках цветов, там, где они соприкасались с доспехом, пророс иголками иней. В нескольких шагах от Навь, припорошенные белёсым пеплом, лежали браслеты от рассыпавшихся наручей. Чуть выше вереск выгорел метровой полосой, уводящей к вершине холма.

   Это его воспоминания! Но как такое возможно?! Ведь...

   Навь моргнул и я, продолжая видеть его со стороны, вновь смотрел его глазами на огромное, чистое от облаков небо, плотно усеянное звёздами.

   Голоса, уже различимые, шептали вокруг меня. И сколько там было знакомых!.. Я отчётливо услышал, как сестра зовёт меня, просит не медлить более, ведь их всё нет, а я, ещё чуть-чуть, и не успею перелиться в тени, сохранив осознание себя. Там почти ничего нет. Там как в пустом сне. Только голоса и мысли... И, в лучшем случае, Дара найдёт части моего доспеха.

   Боль почти исчезла, холода я не чувствовал. Если усну, меня уже не разбудят... Тьма Изначальная...

   Северные звёзды, холодные и колючие, плыли надо мной в чёрной глубине небес. Впереди кто-то зычным голосом подгонял водяных лошадей. Справа бледно-серой, размытой тенью пронёсся двуликий, мелькнули горящие зелёным глаза.

   Или звёзды.

   Дара склонилась надо мной, вглядываясь в лицо.

   - Только не засыпай, Н´Айшэн! Ты слышишь меня?

   Во рту был вкус чужой крови.

   Я провалился в небытиё.

15 января 1911г. понедельник

к оглавлению

   Тишина... Какая густая тишина... кажется, что птичьи голоса, родом из детства, вязнут в ней, как в смоле. Тишина глубоких снов без возврата...

   Просыпался я тяжело. Сон, длинный и совсем не мой, уже растворялся в послеполуденном свете. Я открывал глаза, но ещё не видел ничего, кроме него.

   Тишину медленно подтачивали два негромких голоса.

   Один из них принадлежал Даре.

   Голоса сменяли забытьё на узкие полосы света, тяжёлое одеяло, гладкую льняную простынь под пальцами. Возвращали к тихой ноющей боли, которую не хотелось будить движением.

   Я лежал в просторной комнате с бревенчатыми стенами. Слева, у окна за маленьким столом, сидела Дара и светловолосый юноша, в чертах лица которого угадывалась большая часть крови водной ветви. Я не стал двигаться, прислушиваясь к голосам, словно цепляясь за якорь.

   Сперва слова рассыпались набором звуков - не русский, не английский - затем говор слился в доисходный язык.

   Юношеский голос плавно, словно уже давно начал эту беседу, растекался по комнате.

   - Дом лесника на отшибе, за чертой города, здесь вас никто не побеспокоит. На всякий случай, я оставляю охрану, но не думаю, что кто-то из них придёт сюда. Я постараюсь вернуться быстрее.

   - Хорошо, - голос у Дары был усталым, - я понимаю.

   Что-то странное чувствовалось на левой руке. Я медленно перебрал пальцами - и понял, что на двух надеты широкие кольца. И одно из них становилось всё холоднее.

   Я попытался стащить его, но в правый бок впилась длинная игла боли, и на непроизвольный стон обернулась Дара.

   Рядом со мной тут же оказался парень - копия того, что сидел у окна, только намного крупнее. Он быстро перехватил мою руку. На длинных пальцах вырос словно бы густой золотистый мех, в котором я не сразу распознал крылья. Парень обернулся к подошедшей фоморке:

   - А всё-таки сработало! Теперь осталось только найти его по обратному сигналу.

   Поймав мой вопросительный взгляд, он ответил:

   - На тебя через кровь маячок поставили. А судя по силе и глубине связи, ещё и в память залезли. Но сейчас уже ничего страшного - связь я оборвал часов пять назад. Второе кольцо пока не снимай. Ты меня понял?

   Я медленно закрыл и открыл глаза.

   - Вот и славно!

   Обжигающее холодом кольцо он стянул и принялся в нём что-то настраивать, смещая тонкие наружные пластины.

   Я закрыл глаза, стараясь перебороть волну стыда. Не заметить слежку на крови!.. А ведь я наследил ею у Вятки... Просто позор!

   Густой ужас ознобом прошёлся по всему телу. Мы всегда были готовы к такой возможности - оказаться в руках сильного противника всё равно, что выдать все свои мысли и воспоминания. Поэтому ничего важного - ни струнная работа, ни планы - у таких, как я, брать особо и нечего. И всё же...

   Дара, не дав мне сильно уйти в самобичевание, присела на постель рядом. Провела крылом, отчего в боку тут же мелко закололо.

   - Мы в Перми. Это Медведь из рода Велесов.

   Парень ненадолго оторвался от кольца и кивнул.

   Дара махнула рукой в сторону хлопнувшей двери: - А это был Змей из рода Велесов - тот самый хозяин Черноталово.

   Губы непроизвольно дёрнулись в ироничной усмешке - вот и ночные, вот и я в их гнезде, выложив через память своей крови основные направления наших интересов. Вот вам и долгожданный контакт...

   Я тихонько выдохнул, чувствуя себя бесполезным, как никогда. Дара отчасти поняла, в чём дело.

   - Не думай об этом. Я тоже не заметила слежки, пока Медведь не стал расспрашивать, кто мог узнать о месте, где мы собирались сходить. А мы ведь были тогда только втроём и кэльпи спал. Тебе ни о чём не говорит имя - Кузнецов Алексей Дмитриевич? По его приказу к дому Ворысовых приставили наблюдателя, а нам навстречу выслали три небольших отряда.

   Я прикрыл глаза, пытаясь вспомнить, где я, совсем недавно, уже слышал эту фамилию... Вроде бы Юстин упоминал в дневнике некоего Кузнецова, сослуживца Шубина. Он ли это? В России столько похожих имён... Маловероятно, что совпадение... Хотя, как знать.

   А ведь волчонок так и пропал.

   И первая засада ждала именно в их квартире. Неужели за фоморкой уже кто-то гонится? Или это по мою душу?..

   - В записях Юстина... - говорить было ещё трудно, а Дара меня поняла. - Хозяева, случайно не знают, где мальчик?

   Она отрицательно покачала головой.

   Руку всё же удалось поднять, и я рассмотрел серебристое кольцо с мелко гранёным белым кварцем. - Спасибо, что вытащила обратно.

   Дара чуть повела бровью, странно глядя на меня. Тоже читала мою память?

   Когда мы с ночным сцепились, он бил в печень. Ещё пытаясь остановить кровь, я видел, что она тёмная, почти чёрная, а значит, мне не выжить - несколько минут, и я потеряю её слишком много. Но Дара меня вернула...

   Я обречённо понял, что воспринимаю её как родича.

   Небеса, насколько же сильной должна была быть связь между Навь и Дарой. Как же он мучился, когда она угасла...

   Всё это время.

***

   День уже перелился в густые снежные сумерки, когда во двор наконец-то въехали сани. Кучер, едва спрыгнув с козел, принялся эмоционально рассказывать что-то подбежавшим мужчинам. Змей и тот, кто приехал с ним, тоже присоединились к разговору, а затем зашли в дом. Я не стала выходить из комнаты, не желая торопить Змея. Понимая, что в неспокойное время у главы Черноталово может быть много дел и помимо нас.

   Сидя у окна в темноте, я прислушивалась к приглушённым голосам, доносящимся из другой части дома. Рядом же отчётливо звучал ход секундной стрелки в настенных ходиках и тихое дыхание Габриэля. Возможно, сейчас ему снился вовсе не его сон. Возможно, и не мой...

   Змей обещал, по возвращению, рассказать всё, о чём спрошу. Но сейчас я понимала - никакого времени на это не хватит. Прочитать память крови быстрее и надёжнее - там не будет сильных искажений. А мне важно понять, отчего так случилось, что он дал Н´Айшэн надежду на моё возвращение и сам поверил в это.

   Через полчаса, или чуть больше, дверь в комнату отворилась, пропуская Змея. Подходя ко мне, он бросил быстрый взгляд на Габриэля, но тот глубоко спал.

   - Теперь мы наконец-то можем поговорить, - он улыбнулся мне, устраиваясь на стуле напротив.

   Я кивнула и, решив не тянуть с этим, спросила сразу:

   - Ты позволишь прочесть память своей крови?

   Змей несколько мгновений колебался с ответом, но всё же согласился:

   - Да, так будет вернее.

   Проткнув кожу на ладони отросшим когтем, Змей протянул ко мне руку. Ещё не коснувшись крови, я почувствовала её аромат - солнечный мёд диких трав.

   - Как ты его нашёл?

   Змей отклонился на спинку стула, закрыл глаза, уже пролистывая память в поиске нужных дней.

   К крепости Гатри мы подъезжать не стали, остановились на ночлег в лесу, подальше от человеческого жилья.

   В такой близости от нашей цели я долго не мог уснуть. Лежал на спине, вглядываясь в тёмное небо, укрытое облаками, прислушивался к шорохам леса, к тому, как изредка переступают с ноги на ногу лошади. Брат заворочался во сне, плотнее укутываясь в одеяло. Я повернул голову на звук. Невысоко над землёй туман чуть светился, соприкасаясь со звеньями охранного кольца. Все уже давно и крепко спали. Только я всё вспоминал, как мы пять лет назад спорили с дедом о сообразности этой экспедиции.

   Закрыв глаза, я положил руку на грудь. Под рубашкой, невесомым холодком, ощущался кристалл со всеми моими заметками, с планами этажей лаборатории, с чертежами приборов. Выпустив крыло, я открыл одну из первых записей - изображение карты местности набросанной от руки на бумаге. Там же, на обратной стороне, были пояснения на доисходном. Троюродный дядя не имел привычки сплетать слова ажурной вязью, из-за чего его тексты больше напоминали строгую пошаговую инструкцию. Чем мне и нравились.

   В 870 г., по новому человеческому летоисчислению, он отправился на поиски того, что осталось от городов морского народа у южной оконечности Ирландии. Но на землях Мерсии его постигла неудача - сначала сломались все поисковые кристаллы, а затем и прочее оборудование. Место, где это произошло, он исследовать не стал, но составил карту, насколько мог подробную. Только благодаря этому мы смогли сузить район поисков. Координаты из старых карт уже давно не подходили. Море тогда находилось намного дальше, да и рельеф сильно изменился.

   Я прошёлся взглядом по небольшой возвышенности, на которой уже в то время было отмечено людское поселение. Дядя тогда обошёл его, не придав никакого значения. А для меня холм под Гатри стал наилучшим ориентиром. За прошедшее время всё, что творилось под ним утихло настолько, что мы не почувствовали бы ничего без специальных приборов, даже стоя рядом.

   Перейдя на следующий слой записей, я открыл содержание последнего разговора с лабораторией. Восстановить изображение с повреждённого кристалла так и не удалось, а вот дублирующая разговор вязь старого языка проступала вполне отчётливо. Что бы там не случилось после, первые эксперименты по трансформации энергии прошли удачно. Рассыпался только один предохранитель, но кем его заменить уже нашли. При первом прочтении меня удивило, что о части оборудования говорили, как о ком-то живом. Лишь после, найдя уже на другом кристалле таблицы с характеристиками этих предохранителей, я обнаружил графу "вместимость крыльев" и "состояние сознания". Наилучшие показатели отмечали при большей вместимости и угнетённом сознании.

   Источник, что получился благодаря аварии под Гатри, был нестабилен. Поток энергии, текущей в наш мир через порванную струну, то затихал, то шёл лавинообразно, и ни одна искусственная ёмкость не смогла бы справиться с такой нагрузкой лучше, чем крылья. Если же и они не выдерживали - "предохранитель" рассыпался в прах, разрывая канал передачи энергии и не допуская её растекания. Да и фильтры не всегда справлялись с объёмом работы, нужно было на ком-то проверять пригодность полученной силы.

   Везде предохранители обозначались номерами, но кто-то упорно вписывал вместо одного номера имя. Это имя часто встречалось и у мальчиков и у девочек в родах нашей ветви. К тому же писали его обезличено и с большим сокращением. Но для меня тогда сложились воедино последние кусочки одной старой мозаики. Только один Тень из рода Навь сумел вытянуть крыльями Источник и лишился разума, когда его жена растворилась в водной стихии, подобно всем её родичам.

   Как там у него писалось полное имя?

   Я полез в другую часть кристалла, где лежали записи доисходной хроники британского полуострова. Уже открывая нужный слой, я понял, что наконец-то проваливаюсь в сон.

   И сон, на удивление, вовсе не был продолжением мыслей.

   Я видел наш дом и разросшийся сад перед ним. Мы садили эти деревья три года назад, а во сне они уже постарели. День перевалил за середину, жаркий, но не солнечный. В тёмной зелени листьев бордовыми гроздьями свисали уже поспевшие вишни. Между стволами, перепрыгивая невидимые препятствия, носилась стайка разномастной ребятни обоих полов. Рядом со мной стояла маленькая лосиха, объедая вишню прямо с ветки. Я же сначала набирал ягоды горстью, а потом по одной закидывал в рот.

   Дождавшись, когда дети отбегут подальше, девочка повернулась в мою сторону:

   - А правда, что батя в Уфу мне за женихом поехал?

   Я усмехнулся.

   - Кто тебе это сказал?

   - А дядька Филин!

   - Ага! Местные-то лишь от одного твоего имени разбегаются! - раздался из травы за мной негромкий голос. Слова звучали чуть искажённо, словно говорил иноземец.

   Девочка вздрогнула, не ожидая, что я могу быть здесь не один. На меня же посмотрела так, словно я знал, о чём она собиралась спросить, и не предупредил.

   - Рано ещё тебе замуж, - улыбнулся я. - Да и кого выберешь, за того и выйдешь.

   Лосиха, узнав, что замужество ещё не скоро, показала в радостной улыбке ровные зубки и прицельно стрельнула вишнёвой косточкой куда-то мне за спину.

   Я оглянулся на возмущённый возглас и рассмеялся - из травы, потирая щёку, поднялся черноволосый парень в помятой рубашке.

   - Тень, а крыльями-то почему не заслонился?

   Вместо ответа он фыркнул и запустил в меня подобранной из травы вишней. От первой я уклонился, вторую отбил рукой, а третья впечаталась в плечо, оставляя бордовую кляксу. Я спрятался за дерево, со смехом обдирая ближайшую гроздь ягод.

   - Ну, держись!

   Ребята, недолго думая, присоединились к нашему веселью. А чуть погодя, всех нас, перепачканных в вишнёвом соке, отчитывал дед. И я чувствовал себя мальчишкой, виновато глядя в пол, но не так уж и сожалея о содеянном.

   Проснувшись задолго до рассвета, я лежал без движения, повторяя в памяти мельчайшие детали сновидения, чтобы рассказать потом остальным. Сон оставил странную, светлую грусть, как то, что предсказано, но может ускользнуть в любой момент.

   - Вот приедем домой, скажем Фёдору, чтоб набрался уже храбрости и предложил Всемиле пожениться. Скажем ему, что у них дочка будет по характеру вся в мать. - Скорчив глупую рожу, Шаян повернулся к Филину. - Да, дя-яадько Фи-илин? Сдюжит твой брат, а?

   Оба расхохотались.

   - Мне сегодня тоже особый сон пришёл, - Медведь нахмурился, уткнувшись рассеянным взглядом в свою кружку.

   - Вот прям особый?

   Я вскинул руку, заставив Чертопо́лоха замолчать. Сновидения о будущем, или далёком прошлом, сколь бы важными не были, легко могли ускользнуть из памяти.

   Какое-то время мы сидели молча. Вокруг нашей полянки шелестел укрытый туманом лес, пофыркивали неподалёку лошади. Филин, успев заскучать, поднял голову, вновь отыскивая взглядом Венеру, едва видимую в розоватых, растянувшихся по всему небу облаках.

   - Вот если бы ты не сказал, что черноволосый на кого-то из рода Навь похож...

   Я отчего-то вздрогнул от голоса брата.

   - Хотя, что Мары, что Нави - они до сих пор все на одно лицо.

   - Так что снилось-то?- не утерпел Чертопо́лох.

   Медведь глянул на него с усмешкой и, не спеша отвечать, вычертил над кружкой знак Огня, согревая травяной отвар.

   - А мистическое знамение снилось. Иначе не сказать. Я в середине ночи проснулся, вернее, думал, что проснулся. Встаю, оглядываюсь по сторонам и вижу, что никого из вас нет, хотя поляна в точности эта же. Вон там, - брат махнул рукой за наши спины, заставив Чертопо́лоха с Шаяном оглянуться, - стоят два столба, и к обоим прикованы за руки девушки. У одной вместо платья языки пламени и в волосах всполохи огня. Я ещё порадовался, что смотрела она мимо. На второй вроде бы и платья нет - что-то прозрачное как вода, а может вода и есть. Я оглянулся по сторонам. Ровно напротив тех столбов из тумана выступил третий.

   - А там тоже голая девка? - Шаян хохотнул.

   - Нет, - усмехнулся Медведь, - там висел костяк, закованный в старинный доспех с чёрными камнями и в чёрной одежде.

   - Да, странный сон, какой-то метафорический... - Филин, обвёл взглядом поляну.

   - Может не так и много там метафоры, - я тоже оглянулся. В той стороне, где брату привиделись два столба с девушками, осталась крепость. Там, глубоко под камнями мостовых и фундаментами домов, замерли вне времени огромные покои и украшенные мозаикой и надписями коридоры-лабиринты лаборатории сидов. И, после рассказа брата, у меня пропало всякое желание заглядывать туда. То, что ему приснилось, могло оказаться и не персонификацией неких сил. - Насколько помню по записям, имя ответственной за настройку Струны как раз писалось через руну Огня. А в речке, через которую мы переправлялись, точно есть маленький Источник и на нём может сидеть какая-нибудь водяная.

   - Значит, пойдём на север, а не на северо-восток, как вчера решили, - Шаян прищурился, вертя в пальцах поисковый кристалл. - Раз, говоришь, аккурат напротив... А костяк-то точно мёртвый был? А то придём, а там какой-нибудь сумасшедший дедок по подземельям шастает!

   Медведь задумался, потом ответил:

   - Нет. Если девушки живыми выглядели, то костяк так костяком и висел, без движения. Да и не удержится, на самом деле, доспех на голой кости. Я так думаю, там такая же усыпальница образовалась, как у нас на нижних этажах.

   - Именно! Не могло там быть выживших! - фыркнул Чертополох. - Если б Источник там выходил, или они сами его создавали. Так ведь просто отфильтровывали то, что из лаборатории сидов вытекало.

   - На планах есть резервуары для хранения энергии, - напомнил Шаян. - Вдруг кто-то сначала ими пользовался, а теперь тянет её отовсюду.

   - Ну да, сидит там и тянет, - усмехнулся я. - Преобразователь. Только побольше и посильнее, чем те, что у нас дома стоят. Мы же все вместе эксперимент проводили! При резкой остановке система начинает обратный ход.

   - Что-то я больше запомнил, как ваш дед всех нас за это вожжами выпорол.

   - Ну,.. - я поморщился от воспоминаний, - главное, что у нас получился просчитанный, ожидаемый результат. А здесь у преобразователя несравнимо большие размеры. Да и радиус действия сокращается, как я и предполагал. Мы сегодня спали на том месте, где 600 с лишним лет назад у дяди Вельмира раскрошились все кристаллы.

   - Ого! А раньше-то что не сказал?! - Чертополох принялся осматривать свои наручи и кольца со старыми камнями.

   Филин усмехнулся, глядя на него, взял лошадь под уздцы и первым пошёл с поляны.

   Предосенний лес плыл в утреннем тонком тумане. Выбирая дорогу наугад, и лишь придерживаясь северного направления, мы выехали к неглубокому оврагу. С этой стороны получилось бы спуститься, не слезая с лошадей, но противоположный склон был слишком крут.

   Чертопо́лох предложил разделиться - двое поедут понизу, трое сверху, и мы с ним съехали вниз.

   Через некоторое время нам пришлось спешиться. Впереди лежало несколько истлевших до трухи берёз с непривычно тёмной корой.

   Из склона сочились редкие струйки воды. Они собирались на дне оврага в мелкий ручей. Я наклонился, опуская в холодную воду пальцы. Вода несла отголоски кругов и спиралей из белых камней, выложенных на полянах по всей западной части полуострова. Сегодня мы выставили наибольшую чувствительность поисковых кристаллов, и они беспрестанно ловили это эхо.

   Отдав повод коня Чертопо́лоху, я разулся, чтобы лучше чувствовать крыльями идущие от земли потоки и пошёл вперёд.

   Солнце неспешно поднималось выше, пригревая вершины деревьев, но дымка не таяла. Медведь с Филином и Шаяном давно отстали от нас, обходя заросли терновника.

   Далеко впереди ручей разливался глубокой лужей, уходя в промоину в глинистой стенке оврага. Высоко над ней, едва держась корнями за землю, нависало высохшее скрюченное деревце. За ним вся растительность отступала.

   Перед самой лужей я остановился, ощутив лёгкое покалывание в пальцах правой руки. Что-то звучало на одной волне со старыми камнями в поисковом кольце. Я вытянул руку, ощупывая воздух, ища направление. Приподнимая волоски, по телу начали проступать золотистые чешуйки крыльев. Пальцы онемели от холода. Я не заметил, как зашёл далеко в воду, хотя и не собирался делать этого. Под ногу на скользком дне попался острый камешек, или ветка - я не почувствовал боли, но ощутил, как за ниточкой крови по воде потянулись крылья!..

   Предохранители в правом браслете начали нагреваться. Тот, что я сам выращивал на месте утерянного, мгновенно выцвел и пошёл мелкой трещиной.

   - Змей! Ты что творишь?!

   Я резко развернулся на оклик брата.

   -Мы нашли! Нашли!!!

   Ещё два предохранителя нагрелись и с треском выкрошились из оправы.

   - Вот ты говорил неделю назад, что залезем прямиком в один из воздуховодов! А надо было с тобой поспорить на что-нибудь! - Медведь хлопнул ладонью по каменной заслонке. Ни единой надписи, ни даже намёка, с какой стороны её открывать.

   Всё оборудование нам пришлось оставить в лагере. Кристаллы всё равно бы сломались, опустошённые скрытой где-то в недрах лаборатории установкой. Ещё дома, продумывая и обсуждая, как будем действовать на месте, мы наивно решили, в случае чего, воспользоваться крыльями. Теперь же не рискнули бы их даже проявить.

   - Может, попробуем обрушить подмытую водой стену? - Филин устало опустился на каменный пол, засыпанный попавшей сюда вместе с нами землёй.

   - Уж всяко быстрее будет, чем копать ещё одну яму! - поддержал его Чертопо́лох.

   Зеркально гладкая поверхность стены отражала вздрагивающий свет фонаря. Не удержавшись, я ещё раз провёл по ней рукой. Через толщу камня чувствовалось едва ощутимое притяжение. Словно там находился слабый магнит, а в моей ладони пластинка железа.

   Пол оказался ниже, чем мы рассчитывали, и хлынувшая через пролом вода залила всё по щиколотку. Свет уходящего дня тонкой полосой проникал внутрь образовавшейся пещерки, что промыл ещё ручей, но за каменную плиту не попадал. Я зажёг свечу в фонаре. Помещение было чуть выше моего роста и шириной больше раскинутых рук. С одной стороны проход завалило землёй и обломками перекрытия, с другой, в десятке шагов, виднелась узкая стрельчатая арка.

   - Что-то не похоже на обводной коридор - больно уж широко! - брат наконец-то зажёг свой фонарь и присоединился ко мне с Чертопо́лохом.

   Филин и Шаян остались снаружи. Шаян не любил пещер и подземных ходов, а у Филина не было крыльев. Хотя, случись что, крылья нам здесь не помогут, а скорей уж наоборот. Я поморщился, вспомнив, как потянулась по воде за кровью тонкая золотая нить.

   За аркой оказалась анфилада таких же узких и длинных помещений. Коридор, образованный ими, медленно уходил вниз. Похоже, мы попали в один из запасных выходов.

   Чёрный, зеркально-гладкий гранит стен, казалось, поглощал свет, и низкий сводчатый потолок скрывала темнота, делая его выше. В простенках между слепых арок, бледными пятнами, проглядывали сапфировые полусферы осветительных приборов. Но ни в одной не тлел, хотя бы и крохотный, огонёк. В Черноталово почти все лампы исправно работали - система была автономная и самозаряжающаяся.

   Коридор несколько раз повернул, и мы оказались на небольшой площадке, покрытой пылью и мелким мусором. На полу, в пролёте арки, выводящей на узкую лестницу, высветилось несколько линий. Я поднёс к ним фонарь, давая каменной мозаике напитаться светом. Линии сложились в знаки защиты.

   - Кажется, я понял, где мы, - Медведь провёл фонарём вдоль стены, выхватывая из темноты узоры слов и старых рун. - За лестницей будет центральный коридор первого этажа.

   - Эх, жаль, света нет... - Чертопо́лох щёлкнул ногтём по ближайшей лампе, и та отозвалась глуховатым коротким звуком.

   - Главное, чтоб нижние уровни не затопило Тьмой Изначальной, иначе мы тут останемся до следующей осени, - я первым шагнул на лестницу. Теперь я тоже вспомнил это место. Когда-то освещение здесь было желтоватое, мягкое, а в слепых окнах арок шла проекция летнего вечера. И вновь мне стало не по себе, как в первый раз, когда я просматривал записи с личных кристаллов тех, кто жил когда-то в городе под Черноталово...

   На последних ступенях что-то тускло отсвечивало. Я наклонился, поднося фонарь к рассыпавшимся браслетам и кольцам. В некоторых местах угадывались остатки камней. Чуть ниже, уже на полу, лежали остальные части доспеха - второй наручь, пряжка от пояса, какие-то детали обуви...

   Подняв фонарь над головой, я всмотрелся в полумрак и замер. Сзади, остановясь на пару ступеней выше, выругался Чертопо́лох.

   Лестница выводила в широкий коридор с арочными проёмами по обе стороны. На полу, докуда получалось разглядеть, вырисовывая контуры тел, лежали части доспехов. Выглядело это так, словно ночные падали и мгновенно развоплощались.

   Я шагнул с лестницы. С какой-то суеверной осторожностью стараясь не наступать туда, где некогда находились тела. Прошёл вперёд, разглядывая хрупкий металл наручей, которые сохранились лучше остального снаряжения, но уже деформировались, разделясь на отдельные браслеты. Насчитав больше двадцати доспехов, я сбился со счёта.

   - Похоже, они все бежали к выходу...

   Отойдя от лестницы на несколько шагов, Медведь поставил фонарь на пол. Присел на корточки, изучая ближайший доспех. По каменным плиткам, вокруг источника света, тут же расползлось голубоватое свечение узоров, слагающееся иногда в слова.

   - Их, что же, всех преобразователем вытянуло?! - Чертопо́лох так и стоял на лестнице, неосознанно сложив пальцы для знака Защиты.

   - Всё может быть. Мы ведь не знаем, что тут произошло. Сообщение с лабораторией просто прервалось.

   - Да нет же! - я мотнул головой, отгоняя и свои сомнения. - Даже если предположить, что преобразователь потянул энергию из системы, с которой никак не связан, они бы сняли доспех, а не бежали наверх.

   - Значит, это было либо бессмысленно, либо невозможно. Или сбой произошёл вовсе не в той части установки, что мы думали, - брат встал, поднимая фонарь. - Пока не увидим, что осталось от оборудования, можно гадать до бесконечности. Чертопо́лох, ты идёшь, или уже передумал? Не боись, без посредника-кристалла не вытянет!

   - Думаешь, я испугался? Ещё чего!

   Чертопо́лох широко шагнул с последней ступени, под ногой у него тут же что-то хрупнуло.

   Дальше мы продвигались в молчании. Особая, густая тишина подземных помещений давила на уши, и каждый звук разлетался в ней странным эхом. Ни страха, ни тревоги я не испытывал. Хотя увиденное поразило до глубины души. Я вполне осознавал, ещё собирая сюда экспедицию, что лаборатория, скорее всего, стала усыпальницей для двух с лишним сотен наших родичей.

   Под Черноталово не осталось ни одного персонального доспеха. Уходили в полном снаряжении, надеясь продержаться так намного дольше. Но помощи неоткуда было прийти и, в итоге, тела, вместе с облачением, долго растворялись во Тьме Изначальной. Настолько долго, что прадед моего прадеда ещё натыкался на нижних этажах на их фрагменты. Здесь же всё произошло мгновенно и навряд ли они успели перелиться во Тьму. Так что шли мы сейчас даже не по кладбищу...

   Перед лестницей, ведущей на второй этаж, зияла чернотой вскрытая стенка вентиляционной шахты. Из тёмной пустоты шёл поток чуть прохладного чистого воздуха. Рядом с отверстием когда-то долгое время текла вода, и там сохранился окаменевший слепок длиннопалой когтистой руки с бугорками толстых колец. Я присел, чтобы рассмотреть следы артефакта. В хрупком камне расходились зеленоватые и серые прожилки от некогда подвижных деталей наруча. Две цельные пластины от запястья до локтя. Неудобная конструкция - если какая-то часть выйдет из строя, придётся менять целиком. Несколько камней хорошо сохранились - огранка оказалась фасетчатой. Явно уже послеисходная работа. И навряд ли наша.

   Больше целых камней нам не попадалось. Чем ниже мы спускались, тем меньше было остатков доспехов и хуже их сохранность. Некоторые рассыпались в прах просто от наших шагов. В стенах, причудливым узором, тускло отблёскивали пустые гнёзда из-под вспомогательных кристаллов. Выемки над давно рассыпавшимися дверями указывали на некогда закреплённые там устройства. Пол под каждым шагом похрустывал крохотными осколками ламп.

   Странно было осознавать, что в записях, запечатлённых несколько тысяч лет назад, те же самые переходы и лестницы, по которым мы шли сейчас. И я вновь удивлялся, насколько этот комплекс непохож на старые подземные города! Вместо широкого колодца с расходящимися от него кругами, или лепестками ярусов, шло запутанное нагромождение коридоров, площадок с выходами в половинные уровни, анфиладами маленьких узких комнат.

   Словно мы шли по лабиринтам, оставленным чьей-то мыслью. Но вся сила, что держала здесь мороки, давно ушла.

   Последний этаж был самым высоким - в три моих роста. Центр круглого зала, отгороженный двойной аркадой, на десяток ступеней возвышался над полом. На зеркально чёрном камне стен и колонн загорались отражённым светом предупреждения и инструкции.

   Я поднялся по ступеням, понимая, что там ничего не будет, но всё равно хотел увидеть это. В центре круглой площадки стояли каменные кубы, покрытые пылью и холмиками песка, что остался от главных и вспомогательных кристаллов. Медведь поднялся следом, кончиком когтя поворошил ближайшую кучку пыли, затем осторожно смёл её. По тёмно-серой поверхности куба расходился узор из тонких металлических полосок. Выемок под кристаллы на них не было - такого мне ещё не встречалось!

   Взяв с соседнего куба щепотку песка, я с досадой растёр его в пальцах - знание, буквально, превратившееся в пыль!..

   Искать дублирующий пульт не имело смысла - вряд ли он в лучшем состоянии. Преобразователь можно отключить и напрямую. Только, почему это не сделали тогда?..

   - Я вот всё думаю, отчего они побежали наверх, вместо того, чтобы запустить экстренное отключение и закрыть нижний этаж? Если сбой произошёл не в механизме закачки и фильтрации энергии Струны, а в самой системе жизнеобеспечения? Если дед был прав и одна из причин - повреждение исходных данных? Нашими неподвижными крыльями начальные параметры восстановить не получится...

   - Не беспокойся раньше времени. Ну, привезём тогда домой кучу бесполезного хлама. А ты потом попытаешься скопировать настройки с наших преобразователей. Если дед разрешит. Да, если и не разрешит, - Медведь скривился, - тоже ведь попытаешься, а отвечать опять вдвоём придётся... Ладно уж,.. пойдём смотреть, что там уцелело и насколько.

   Пока мы с братом стояли наверху, Чертопо́лох обходил колонны, выискивая нужную надпись. Его путь мягко флуоресцировал в темноте голубоватым сиянием напольной мозаики.

   Кроме коридора, по которому мы пришли, из центральной части вело ещё шесть выходов. Около одного из них теперь ярко горела руна Тишины, служившая когда-то дверью.

   Внутрь Чертопо́лох заходить не стал, дожидаясь нас. Когда мы подошли, светилась уже вся окантовка арки. Сплетение слов и знаков можно было бы активировать простым касанием руки.

   За аркой начинался широкий коридор. Замерев на секунду перед входом, я выдохнул и перешагнул руну. Здесь, притяжение, которое я почувствовал ещё снаружи, усилилось настолько, что ощущалось всем телом.

   Медведь и Чертопо́лох шли по бокам от меня, высвечивая узоры слов на стенах. Пока что там попадалась только защита. Шагов через пятьдесят, в стороны от основного коридора начали отходить проходы, ведущие в комнаты с оборудованием и к переходам на половинный уровень. На плане это выглядело настоящим лабиринтом.

   Дверей на нижнем ярусе не было, вместо них, на полу арочных проёмов так же выкладывалась мозаика рун. Названия помещений писались сбоку. Мы не сразу об этом вспомнили и сначала прошли нужный поворот.

   Глаза, привыкшие к свету фонарей и флуоресценции надписей, до последнего не замечали, что в конце коридора есть слабое, мерцающее освещение.

   Светилась одна из ламп у входа в зал с преобразователем. Когда мы проходили мимо, я отметил, что мерцает она в такт с биением сердца.

   Помещение было уменьшенной копией зала управления. На двойном ряде колонн блекло высвечивались руны. Пол и стены, выложенные мозаикой защитных слов и знаков, едва различимо мерцали, вслед за единственной уцелевшей лампой. За колоннами выпуклой чёрной линзой возвышалась нижняя часть преобразователя. Сам он - прозрачный монокристалл в два моих роста длиной и шириной не меньше полутора обхватов, висел в центре, уходя в темноту потолка к такой же линзе.

   Медведь присвистнул, обходя колонны:

   - Какая громадина! На записях казался меньше. И сверху, смотри-ка! - он направил свет фонаря к потолку. - Сколько раз мы пересматривали всё, а не подумали, что они все записи ведут на уровне глаз. Никто ж ни разу здесь голову кверху не поднимал!

   От верхней части преобразователя по нервюрам потолка расходились линии тонких металлических полосок, переходя на колоннах в узор из розеток вспомогательных кристаллов.

   - Это переходники к предохранителям, - пояснил я.

   - Да-а, - протянул Чертопо́лох, присаживаясь на корточки у основания преобразователя. Из-под него тоже выходили металлические полоски, утопленные в пол и, через полшага, скрывались в монолите каменной плиты. - Я-то надеялся, что хоть здесь сигнал будет передаваться бесконтактным способом. А тут такое! - он задрал голову. - Только физические носители. Только двойная надёжность...

   - Как-то это не очень им помогло, - фыркнул Медведь. - А нам теперь думать, как это всё выковыривать!

   - Главное, сначала, отключить. А там, может и выковыривать ничего не потребуется. Просто перепишу все параметры. Всё равно у нас эту установку целиком не собрать,- я обходил колонны, рассматривая кристаллы переходников. Кажется, один работал. Но не на той частоте. - Гляньте сюда!

   Я указал светом фонаря на верхушку колонны.

   Чертопо́лох, шедший вслед за мной, поднял голову, но увидев слабое мерцание в розетке кристаллов, лишь пожал плечами:

   - Какой-то сигнал зациклился. У меня так первые кристаллы сбоили. Уйдут в режим проверки и застрянут на нём.

   - А давай-ка заглянем в соседний зал?

   - Память безвестных мучеников что ль почтить? - удивился он. - Там, скорее всего и пыли от доспехов не осталось, не то чтоб...

   - Четрополох, ох и длинный у тебя язык! Там, как минимум один наш родич был!

   - Да, и если вспомнить, что мы читали - ещё какой! - желая оставить за собой последнее слово, Чертопо́лох быстрым шагом направился к противоположному выходу, ведущему в зал с предохранителями.

   Медведь подошёл ко мне, так же разглядывая верхушки колонн.

   - Ну да, мерцает... Только частоту сигнала не могу уловить. Точно не проверка.

   Я кивнул:

   - Больше похоже на незавершённое действие.

   - Что, думаешь, какой-то ещё работает? Они ведь жили только за счёт энергии Струны.

   - Сейчас и узнаем, что там осталось.

   Я ещё раз пересчитал очерёдность колонны с мерцающей розеткой кристаллов, чтоб, в отличии от Чертопо́лоха, не бродить по залу в поисках нужного места.

   - Обалдеть!!! - раздалось сзади. Мы дружно развернулись на возглас. - Тут один предохранитель на полпути заклинило! И он, походу, ещё действует!

   Мы с братом переглянулись. Я ещё успел подумать, что такая удача слишком невероятна, как Чертопо́лох добавил:

   - Сейчас я его...

   - Стой! - заорал я, - ничего там не трогай!

   Но было поздно, по залу эхом разлетелся звук удара металлом о камень!

   Я бросился к этому чёртову водяному, не зная придушить его, или отматерить! Проскочив мимо первого ряда каменных ящиков, выходящих из пола на два локтя, я притормозил перед маленьким завалом. Видимо, обрушилась часть потолка. Пока я выбирал путь, стараясь в темноте не подвернуть ногу на кусках камня, или не приведи Богини, оцарапаться, в такой близости от работающего преобразователя, Чертопо́лох довершил своё дело. Со всей дури, повторно, ударил кайлом куда-то в основание каменной коробки.

   Когда я добрался до Чертопо́лоха, саркофаг с предохранителем медленно, ощутимыми рывками уже выдвигался наверх. До того, над поверхностью пола, он возвышался где-то на пядь. И ругать друга было, в общем-то, не за что. Предохранитель в любом случае пришлось бы отключать.

   - Ну.. и какого... ты сделал?!.. - выдохнул Медведь. Он оббежал зал по периметру, чтоб не перебираться через камни. В отличии от меня, не забыв захватить фонарь.

   - Педаль подъёмника заклинило. Проще доломать, чем исправить. Вот я и... - он с самодовольной ухмылкой перекинул кайло в левую руку.

   - Ладно, так уж и быть, за это самоуправство бить не будем, - усмехнулся я.

   - А сам бы, что, по-другому сделал? - Чертопо́лох отошёл, указывая на расколотую пополам кварцевую пластину с гаснущей надписью. На её поверхности виднелись и старые трещины. Похоже, упал кусок потолка. В этой части зала камни разных размеров покрывали весь пол.

   - Отойдём-ка подальше, - я потянул Чертопо́лоха за рукав.

   Каменная коробка медленно ползла наверх. На высоте в локоть, крышка наконец-то начала разъезжаться. Хотя открыться она должна была, ещё поравнявшись с поверхностью пола. Тяжёлые половинки каменной плиты разошлись в стороны и под своим весом рухнули вниз, подняв облако пыли.

   Дождавшись, пока пыль более-менее осядет, мы подошли к саркофагу. Внутри была непроницаемая темнота - Тьма Изначальная. Она медленно и словно бы нехотя оседала, вытекая через желоба, открывшиеся внизу. Меня пробрало каким-то детским страхом напополам с предвкушением чуда, когда на поверхности показались верхушки металлических прутьев толщиной в мизинец, хаотично расположенные по всему ящику под разными углами. Когда же из темноты выступил высохший когтистый палец, Чертопо́лох с руганью шарахнулся назад, что напугало меня гораздо больше увиденного.

   - Как такое вообще возможно?! - изумлённым шёпотом произнёс Медведь, пристально вглядываясь внутрь саркофага.

   Мумифицированная рука сминала пальцами прут, идущий через её запястье. В кольцах, едва заметно, светились кристаллы. Тёмно-серые, дымчатые, чёрные.

   - Он, что же, всё ещё жив?!.. - в полголоса спросил Чертопо́лох.

   - Тело точно мертво.

   Из Тьмы только ещё начал проступать наручь, а я уже знал, что камни на первом сегменте будут нехарактерного для нас окраса. Синие и зелёные.

   Ободок браслета, тонкий, всего в палец шириной, украшала бледно-голубая эмаль стилизованной волны. Камни ярко горели. И тут я отчётливо понял, что недавний сон о не столь далёком будущем, не имеет отношения к женитьбе Фёдора.

   Я подошёл ближе, пытаясь разглядеть в мумифицированных останках знакомые черты.

   Обтянутый иссохшей плотью череп в последней фазе боевой трансформации: выдвинувшиеся вперёд челюсти, удлинённые клыки, выгнутые теменные кости с костяными гребнями.

   Ничего здесь не было от того парня из сна...

   Тьма Изначальная, отчего-то не пожелав вытекать из глазниц, замерла там жутковатым подобием широко распахнутых глаз.

   Штыри пронизывали тело, не касаясь частей доспеха. Они уходили на дно саркофага, где должны были соединяться с пластинами из того же сплава и под поверхностью пола уводить к преобразователю.

   - Так вот что за костяк мне тогда приснился! - Медведь вплотную подошёл к саркофагу, направляя внутрь свет фонаря.

   - Мне он тоже приснился в ту ночь...

   - Да ну? - фыркнул Чертопо́лох. - Система сейчас полностью отключится и останется от него пара щепоток пыли. Из такого состояния воскреснуть невозможно!

   - И к лучшему! - кивнул брат. - Надо будет потом воспоминания на кристалл записать. Жаль, что вживую не получилось!

   - Да. Шаян с Филином обзавидуются!

   Закусывая от досады губы, я смотрел, как сбегают по наклонному дну последние струйки Темноты. Не мог же я так ошибиться!? Богини!!! Это же такие возможности! Память крови! История, не записанная на неисправных кристаллах, или того хуже - бумагах! История глазами очевидца!!! Подвижные крылья, с помощью которых можно восстановить, или вовсе создать заново столько всего!

   Прутья с тихим шуршанием начали уходить в дно и боковые стенки саркофага. Мумия с сухим шелестом, от которого у меня дрогнуло сердце, осела вниз. Где-то под паутиной одежды треснула берцовая кость, едва слышно хрупнул позвоночник.

   Надпись на педали подъёмника сложилась руной Тишины. Вспыхнула голубовато-белым светом и погасла. С секундной задержкой такая же вспышка осветила соседний зал.

   Несколько мгновений я, затаив дыхание, следил за тем, как с легким потрескиванием проседают отдельные кости, но потом всё затихло. Изломанный, скрюченный остов в обрамлении истлевшей ткани и костных осколков замер, даже не собираясь рассыпаться. Камни доспеха и те, что проглядывали в грязном колтуне волос, всё так же светились.

   Медведь наклонился над саркофагом, несмотря на моё шиканье, легонько подул - лоскуток тёмной кожи чуть шевельнулся, и только.

   - Проверю-ка я, что там с преобразователем. Думаю, можно уже и отключать, - Чертопо́лох подхватил фонарь и быстрым шагом направился к выходу. Медведь было последовал за ним, но вернулся, поняв, что я никуда не собираюсь.

   - Змей, надеюсь, ты помнишь, кто это и не думаешь сейчас, как бы притащить его в Черноталово? Только сумасшедших древних родичей нам дома не хватало!

   - В моём сне он точно не был сумасшедшим.

   - Весомый довод! Думаю, деду это особенно понравится!

   Медведь дунул на кости сильнее, но они не спешили становиться мелким серым прахом.

   - Я отключаю! Сейчас можно будет выводить в верхнюю комнату и разбирать! - крикнул Чертопо́лох.

   Тихое свечение, проникающее из зала с преобразователем начало гаснуть, а вместе с ним и чувство притяжения неведомым магнитом.

   - Ваш легендарный родич всё ещё цел?

   Вернувшийся Чертопо́лох восхищённо склонился над останками.

   - Цел, и мы заберём его с собой, - я придержал прыткого друга за локоть.

   - Ты не шутишь, - отметил брат, - и мне это не нравится. На кой он тебе вообще сдался?

   - Помимо того, что это живой очевидец Исхода, и у него подвижные крылья?

   - Сейчас ты назвал две причины, чтобы оставить его здесь, предварительно разрядив камни! Мы вернёмся в лагерь, наденем доспех, и всё, что у нас есть для полной защиты, и я лично этим займусь, чтоб тебя потом совесть, или ещё какая дурь не мучала!

   - Даже не думай, - я осторожно выпустил крыло. Брат замер, понимая, что ничего сделать не успеет. Камни в доспехе светились, но частота сигнала говорила, что работают они на защиту и поддержку физической оболочки. - Его разум сейчас слишком далеко, чтобы сделать что-то в материальном мире. И я не позволю разряжать камни и снимать с него доспех.

   Брат прищурился глядя на меня.

   Видя, что ещё чуть-чуть и мы поссоримся, Чертопо́лох быстро подошёл к Медведю, положив руку ему на плечо.

   - Да оставь ты ему этот костяк! Ничем лишним не фонит, в самом деле! Ему, чтоб восстановиться сейчас, своей силы не хватит, а пока везём, глядишь и та, что осталась, уйдёт. А если он по дороге не развалится, старый Тур вас рассудит.

   - Да-а, дед и рассудит, и всыплет! - Медведь непроизвольно почесал спину. - Ладно, Змей, ответь мне только на один вопрос - как ты собираешься его перевозить?

   - Сколотим ящик из досок, положим соломы и ткань сверху.

   Брат фыркнул:

   - И повезём как люди святые мощи возят... Надеюсь, он ещё до ладьи развалится!

   До дома оставались всего лишь сутки пути. Мы стали на ночь у берега замёрзшей тёмной речки. Разбушевавшаяся метель билась в звенья охранного кольца, желая пробраться к нашим кострам. Иногда в завываниях ветра меж сосен мне слышались голоса. Пытаясь разобрать их, я ненадолго проваливался в тревожный сон, не успевая выхватить оттуда даже нечёткий образ. Потом вновь ловил себя на том, что лежу с открытыми глазами, глядя на круговерть снега над защитным куполом.

   Я знал - этот сон, один из тех, что открывают прошлое, или будущее и цеплялся за него, как мог. Но зрение постоянно исчезало, оставляя меня в темноте, позволяя только слышать и чувствовать.

   Вскинув руку, я за плечо остановил того, кто шёл рядом. И прикосновение к ткани наконец-то потянуло за собой всё остальное.

   Я стоял на пороге просторной комнаты где-то на верхних ярусах древнего города под Черноталово. Только вместо обычной пустоты и полумрака, включенных на малую мощность ламп, всё помещение заливал тёплый золотистый свет, а у одной стены располагалась широкая кровать, застланная чёрным вышитым покрывалом. На кровати сидела девушка в странной одежде. Я подумал было, что вижу дальнее прошлое, но раньше в таком не ходили. Девушка чуть склонилась к лежащему, протягивая руку к его лицу, и замерла, словно не решаясь коснуться. Тут же я понял, кто это! На кровати лежал тот самый ночной, остов которого покоился сейчас в деревянном ящике, плотно укрытом шкурами от снега.

   Мысль об этом потащила меня из сновидения обратно. Чувствуя, как от волнения сердце бьётся под самым горлом, я стиснул левую руку в кулак, пытаясь уцепиться за непривычное ощущение - на мизинце был тяжёлый перстень, ледяной, несмотря на тепло вокруг.

   Навь едва заметно шевельнул пальцами, с трудом возвращаясь из очень глубокого сна. С кончиков ногтей текли тёмные паутинки, вплетаясь в крылья девушки. Полупрозрачные, оттенков морской волны - такие были когда-то у водных...

   И я знал её имя!

   Фоморка нежно обвивала ночного крыльями, глядя ему в глаза. Её губы шевельнулись, но слов я уже не разобрал, они смешались с особо громким завыванием ветра.

   Открыв глаза, я долго смотрел на пляшущие языки пламени. На душе было и тревожно и отчего-то хорошо, словно я только что досмотрел безумно прекрасную, драматическую повесть, случайно найденную среди кристаллов старой библиотеки.

   Деревянный ящик с нашим "трофеем" стоял у входа в подземную часть Черноталово. Крышку к нашему приходу уже сняли. За время пути, с мумией, вопреки ожиданиям брата, ничего не произошло. Уложенное в мягкую солому и плотно завернутое в полотно тело выдержало морскую качку и заснеженные дороги. Только некоторые камни стали тусклее, да одним колтуном осыпались все волосы.

   - Та-ак, - протянул дед, разглядывая мумию. - Чья была идея?

   Я поймал взгляд деда, без колебаний признаваясь:

   - Моя.

   - Стоило догадаться... ещё, когда по осени сон про ваш дурной раскоп видел, - он обошёл вокруг ящика. - Раз уж сюда притащил, и до нижних ярусов донесёшь. А ты поможешь и проследишь, чтоб не натворил чего, - обратился он к Медведю. - Доспехи снять и пусть уходит, куда должно ему было уйти давным-давно. И оба потом ко мне - поговорим, что вы наворотили и что могли сделать ещё хуже.

   - Но дедушка! - попытался возразить Медведь.

   - Не перечь, - золотистые зрачки деда замерцали, выдавая гнев. - Я тебя зачем отпустил - чтоб за братом приглядывал. А раз не смог, отвечать вместе будете. А ты молчи, - дед вскинул руку, не дав мне заговорить. - Я решения не изменю. На нижний ярус. Не место ему здесь, сам понимать должен.

   Ящик для перевозки я сколачивал в спешке из горбыля. Весил он мало, но нести было неудобно - пока поднимал, успел исцарапать о кору ладони.

   Брат привычно ворчал, но тащил добросовестно, помогая себе крыльями:

   - Не надо было тебе потакать. Всегда так получается. Я тебя жалею, а потом мне за это попадает. Вот как пить дать - отошлёт нас дед обратно к родителям! Что я в этой глуши делать буду?!

   Мне даже отвечать не хотелось. Почему моим снам и видениям верят с такой неохотой, а чаще и вовсе не хотят слушать моего мнения?! Ведь не было ещё ни раза, чтоб я оказался не прав! Что бы ни происходило в том далёком прошлом, в будущем Навь был нормален, и ничего в нём не ощущалось от кровожадного чудовища, описанного в воспоминаниях очевидцев.

   Единственное, что меня радовало - дед приказал отнести тело на нижний ярус, где концентрация Тьмы Изначальной сильнее всего, а значит и растворяться оно там будет дольше. Из очерёдности его слов следовало, что доспехи мы должны снять уже внизу. Медведь начал спорить, что там слишком темно и провозимся мы долго, но я напомнил, что без камней остов может моментально рассыпаться в пыль и нам же придётся её убирать.

   Дотащив ящик до подъёмника, мы вернулись за факелами. Лампы на трёх нижних ярусах снял ещё прадед. Толку от них там всё равно не было.

   Когда мы спускались под мерное поскрипывание механизмов, я вспомнил, как мы впервые, на спор, полезли сюда с братом. Но, вопреки рассказам старших ребят, не наткнулись ни на груды костей, ни на призраков. О чём я очень жалел. В темноте, которая просачивалась под одежду и прилипала к коже, посередине центрального колодца, лежали только осколки огромного кристалла - сердца всего дома. Я вздохнул, когда площадка подъёмника с тихим стуком остановилась. Теперь на нижнем ярусе будут, самые что ни на есть настоящие, кости...

   Освещая путь живым огнём факелов, мы дошли до галереи, выводящей к центральному колодцу.

   Медведь, не церемонясь, выпустил свой конец ящика из рук, и он глухо ударил по камню.

   - Давай закончим с этим поскорее.

   Уснуть после разговора с дедом не получалось очень долго. В голове, вперемешку, крутились воспоминания о Навь, которого я видел во сне, старые записи Исхода и мысли о том, что сейчас лежало там, в Темноте нижнего яруса.

   Стал бы я возвращаться к жизни, если б в этом мире не осталось никого из моих близких, да и сам мир сильно изменился?.. Что должно произойти, чтобы вытеснить сумасшествие раз и навсегда?.. Может ли так случиться, что оно вернётся, всего лишь из-за одного слова, картины, воспоминания? И как жить, зная, что ты творил в прошлом, пусть тогда и не осознавал происходящего?..

   То, что продолжаю думать, зависнув в пустом сне, я понял не сразу. Для мысли не нужно ни чувства направления, ни ощущения собственного тела.

   Откуда-то шёл звук, я зацепился за него, желая поскорей выбраться в обычный сон. Я и так устал, а в пустом сне не отдохнёшь.

   Звук усиливался, но я всё так же висел в бесконечном ничто. Уже можно было разобрать лёгкие шёпоты, многократное, дробное эхо... Я испугался, понимая, что тону во Тьме Изначальной! Что уже слышу голоса!

   Едва мелькнула мысль, что мы давно не растворяемся в тенях, и я не могу находиться здесь.

   Эхо наложилось само на себя и единым голосом выкрикнуло что-то. Слово повторялось, добавлялись другие, но первое так и шло по кругу, словно призыв.

   Меня ощутимо тряхнули, и я распахнул глаза.

   - Чего ты так кричал?! - у постели стоял испуганный Шаян. Я порадовался, что не Медведь - тот бы не дал мне опомниться и сразу потащил к деду.

   - Приснилось, что упал во Тьму Изначальную, - прохрипел я, сам не веря, что это был сон.

   - Ну и кошмары у тебя, - проворчал Шаян. - Нет бы девки снились голые, тьфу, такой сон сбил!

   - Я никого больше не разбудил?

   - Вроде нет.

   Убедившись, что со мной всё хорошо, Шаян отправился досматривать своих девок, а я какое-то время лежал с открытыми глазами, думая, что сегодня больше не усну...

   Пока вновь не оказался в непроглядной пустоте, заполненной эхом голосов! На этот раз я переборол страх. У меня неподвижные крылья, значит, я не могу войти в тени. Я прислушался. Слова то раскатывались эхом, то собирались в одно - самое первое. Но эхо слишком сильно искажало голос. На самом деле он был один, просто отражался от чего-то и вторил своим отражениям. Такого со мной ещё не бывало! Какая-то разновидность пустого сна?..

   Кто здесь? Ты слышишь меня?! Ответь мне, прошу!!!

   Это были мои собственные мысли, но я их... не думал!

   Поражённый внезапной догадкой, я позвал Навь, стараясь представить то, как он выглядел в первом сне.

   Эхо истончилось и исчезло, и я услышал свой голос, летящий откуда-то издалека, но больше не дробящийся. Язык был наш, но с сильно искажённым произношением. Доисходный! Мой голос перечислял какие-то координаты местности. Слова начали переходить в изображение. Долгий песчаный берег, уходящий в неровное поле, лес и невысокие горы за ним. Над трёхмерной картой обозначились метки - наши, предполагаемые и известные места противника. Эта информация тут же исчезла, как избыточная. И голос, уже не мой, отчётливо произнёс:

   - Что с остальными? У меня ни с кем нет связи! И здесь тоже никого нет!

   Я не знал, что отвечать и спросил первое, пришедшее в голову.

   - Какое у тебя последнее воспоминание?

   Передо мной, на миг, развернулась картина от первого лица, но совсем не похожая на записи в кристаллах. Я видел и чувствовал происходящее, словно читал память крови! Быстрый полёт сквозь темноту. Привычное ощущение развёрнутых крыльев. Синхронное движение других слева и снизу. Слепящая, ледяная вспышка и волна боли.

   - Это не имеет никакого значения! - в голосе мелькнуло раздражение и досада. - Я знаю, что уже мёртв!

   Внезапно всё исчезло, я остался в кромешной темноте и тишине пустого сна. И только голос, снова ставший моими мыслями, спросил:

   Кто ты? Почему я не чувствую тебя?

   Происходящее казалось невозможным, хоть я и видел сны о будущем, в которых этот ночной ощущался, как близкий друг. Я понимал, что единственное неправильное слово или образ, и всего, что я видел, не будет! Колесо Жизни свернёт не туда, и наш разговор, и вишня, и его встреча с фоморкой...

   - Ты ещё слышишь меня?!

   Я назвал своё имя, прикрепив к нему образ отражения в зеркале.

   В ответ, вместо слов, пришло чувство удивления и недоверия. В период Исхода, на территории нынешней Британии проживали только два рода из ночной Ветви. Но лгать, представляясь кем-то другим, я не хотел. Рассказывать же правду - побоялся. Как он отреагирует на такое? И на то, что его тело теперь...

   Я едва не проснулся, осознав, что случайно отправил Навь воспоминание о мумии в деревянном ящике. Тут же меня накрыло волной его чувств и мыслей. Вперемешку с изумлением, и отвращением к собственным останкам, вспыхнула надежда. Желание немедленно вернуться в тело и понимание, что в таком состоянии быстро это не выйдет. Меня пробрало чужим страхом - отсутствие доспеха.

   - Я должен знать, что с остальными!!! Дубрава? Сумрак?

   Мелькнул образ его супруги и по темноте, эхом, разлетелся стон, переходящий в крик и в быстрые росчерки рун отрицания.

   - Помоги мне!!!

   Просьбу он запечатал моим именем так, что будь я из младших родов, не смог бы отказаться при всём желании.

   Я сделал единственно верное и возможное - отправил ему свой последний сон. И уверенность, что сколь бы не прошло времени до этого события, оно произойдёт. Ни разу мои сны и видения о будущем не были пустышками!

   Открыв глаза, я какое-то время лежал без движения, глядя в окно на занимающийся рассвет. Только сейчас до меня дошёл весь ужас произошедшего! Я не придал должного значения царапинам на ладони. Регенерация у меня достаточно быстрая, а вот какие-то частицы крови остались на коже и попали на остов. И даже этого оказалось достаточно! Не смотря на выставленную защиту! Какое невероятное желание вернуться!!! А если бы он случайно, или намеренно, смог воспользоваться своим доспехом?!..

   Сквозь картины памяти крови просвечивал Змей, расслабленно сидящий напротив с закрытыми глазами. В темноте комнаты лицо его как будто приобрело другие черты, став чуть больше похожим на лица других ночных, которых я когда-то знала.

   Предопределённость... Я никогда в неё не верила. Но сейчас я помнила намного больше, чем Тень и даже Змей, бесстрашно когда-то прочитавший память друга.

   Всего лишь несколько мгновений... Когда мы вынырнули из Источника, я поразилась размаху его крыльев. Ни страха, ни боли я не почувствовала. Тень вобрал меня раньше, чем тело успело развоплотиться...

   Я перескочила далеко вперёд по времени, пролистывая быстрыми каскадами моменты, которые и сама тоже вспоминала, хоть никогда и не видела...

   - Откуда-откуда письмо?! - Медведь, не веря моим словам, выхватил из пальцев конверт, вчитываясь в обратный адрес. - Он что, совсем..?

   Брат не договорил. Бросил конверт на стол и уселся рядом со мной.

   - Он не помнит. Не забывай. К тому же, столь "замечательный" совет - поездить по миру, поделать хоть что-нибудь, вместо того чтоб сидеть и ждать на одном месте, дал ему именно ты.

   - Но,.. какого чёрта его понесло в Гатри?!

   Я пожал плечами. От определённого куска памяти Тень, конечно, отказался. Но она ведь всё равно никуда не делась. И то, что порой выплывало, было более запутанным, чем человеческие сны.

   - Думаю, что какие-то события в жизни предопределяются за много лет до того, как произойти. И, что бы мы ни делали, ничего изменить не сможем.

   - Экий ты стал фаталист!

   - Напротив, - я улыбнулся. - Когда подойдёт нужное время, Тень приедет в Черноталово, потому что хочет вновь обрести свою супругу, а не из-за какого-то мистического фатума.

   - Вон он, фатум этот, рядом сидит, - буркнул, уже остывая, брат. - Жутко мне от такого, сам не знаю, почему.

   И мне было жутко, но почему - я знала...

   Мы столько раз говорили друг другу, что будем вместе всегда!.. Но быть вместе и быть единым целым...

   Я должна изменить это, чтобы продолжилось хоть что-нибудь. Пусть мне и придётся заплатить памятью.

   В воспоминаниях Змея разворачивалась очередная картина, притянутая моими мыслями о неизбежности судьбы. Я не хотела видеть это ещё раз, только теперь глазами Змея. Но всё же не смогла отстраниться...

   Мы неслись по убранным полям напрямик. Коляску немилосердно трясло, и я сильнее прижимал Тень к себе. Все звуки отдалились, остался только его хриплый голос.

   - Опять я всё сделал как последний кретин. Да... надо было поехать с тобой ещё вчера. Теперь снова придётся со мной возиться...

   -Тень, разве я что-то говорю?

   - Я чувствую, как ты об этом думаешь.

   Речь замедлялась всё больше, он уже засыпал.

   - Только не клади меня снова вниз... не хочу... перемешаться с остальными.

   - Хорошо, - я подхватил обмякшее тело. Ещё немного. Меньше часа пути. Он продержится. А дальше, я знал, куда его положить. Это я видел ещё до первого нашего разговора. Круг замыкался. Колесо Жизни делало очередной поворот. Но, Богини! Отчего мне так паршиво?!

***

16 января 1911г. вторник

к оглавлению

   Серые рассветные сумерки, обещая оттепель, растеклись по двору, заливаясь в окна. На улице запрягали в сани тройку водяных коней. Молочно-белые, они норовили слиться со снегом и приплясывали от холода.

   С час назад, когда я проснулся, Дара сказала, что мы едем в Черноталово. То место, о котором ходило столько слухов, готовы открыть не только для неё, но и для меня. Я не мог понять, почему?!

   Для них не было секретом, кто я. Вряд ли они удержались от того, чтобы просмотреть мою память крови настолько глубоко, чтобы добраться до воспоминаний о родном моём мире и нашем замке на струне. И ничего не сказали, просто разрешив побывать в их собственной цитадели. Никто даже не стал спрашивать, есть ли у меня силы для этой поездки.

   Про Навь тоже никто ничего не говорил. Вчера ночью я просыпался и видел, как Дара и Змей сидели за столом. Она читала память его крови - и память эта легла к утру на её лицо усталостью и обречённым спокойствием.

   Я встал с лавки у окна. Дара помогла мне накинуть и застегнуть тулуп и задержала ладони на запястьях, но промолчала.

   В тронутое ледяными узорами окно пару раз стукнули и я, с её поддержкой, вышел наружу.

   Нас ждали сани в чёрно-золотой росписи защитных узоров, застланные медвежьей шкурой. Под скрип снега и конский храп мы выехали со двора. Небо сменилось со звенящей синевы на серый купол с чёрной каймой вдоль горизонта. Пришла сонная оттепель.

   Дара молчала, глубоко задумавшись о чём-то своём. Змей сидел рядом с возницей, иногда оглядываясь на нас. На лице его промелькивало странное мечтательное выражение.

   Неужели всё же есть надежда, что Навь сможет вернуться?

   Широкие заснеженные пространства сменялись призраками далёких ещё гор, рощами, мы словно ехали по спирали, минуя сложное плетение защиты. Я не рискнул его просматривать или трогать.

   Сперва я подумал, что впереди очередная деревенька. Тонкие дымки тянулись от печных труб в низкое серое небо, сшивая облака и землю. Тройка вновь шла по бездорожью, и когда я оглянулся, санная колея за нами уже заметалась снегом. Сложное, выстраиваемое множество лет плетение, и наверняка многослойное, укрывало это место. По периметру поселения шла цепь редких каменных столбов, где в один ряд, где в три. Между ними резвились щенки и дети.

   Навстречу нам выбежали двуликие. Два крупных волка большими скачками поравнялись с санями, делая полукруг. Звериные желтоватые глаза с любопытством прошлись по нам.

   Сама деревня была вся обнесена бревенчатым забором с солярными и лунными знаками. Я такого не видел уже лет триста. За воротами разбегались узкие улочки с высокими домами. Резьба по дереву кружевом обрамляла все окна, двери, шла по карнизам и стенам, превращая жильё в крепость с замкнутыми контурами силы.

   Возница остановил лошадей посреди главной улицы. К нам подбежал мужчина из водных и Змей коротко передал ему последние новости, а потом, проехав селение насквозь, мы вновь выехали в поля.

   За ещё одним кольцом камней, которое дохнуло на нас холодом, выплыла из туманного марева небольшая усадьба. Отстроенная по вездесущей моде на русский классицизм середины прошлого века: с четырьмя колоннами над парадной лестницей, мезонином, хозяйственным пристроем и садовым флигелем. Два одноэтажных крыла примыкали к центральному корпусу. Палевое, под столичные мотивы, здание, казалось, специально выглядит обычным, ничем не выделяясь среди сонма подобных ему. Большой фонарь висел над дверями, поскрипывая, и куры бродили по двору.

   Я не удержался:

   - Это Черноталово?

   Возница хмыкнул, оборачиваясь ко мне

   - Ага. Усадьба Черноталово. Всё, как у людей.

   Змей беззлобно пихнул его локтем в бок.

   - Чертопо́лох, язык твой без костей.

   Сани остановились напротив лестницы. Я встал, но слишком резко - в глазах потемнело и к горлу подкатил комок. Дара вовремя подхватила меня за локоть.

   За крашеными белыми дверями на нас дохнуло теплом и запахом пирогов. Кто-то из домашних метнулся было к Змею, но он только отмахнулся, говоря, что всё после и скинул ему на руки свою шубу. С меня быстро сняли тулуп и сразу стало легче.

   Странно было видеть затянутые шелковыми в синюю полоску обоями стены, подставку для зонтов и тростей, валенки, вешалки, полускрытые зимней одеждой и платками, и надо всем этим скромную люстру из цветного стекла с гравировкой защитных рун. Впрочем, наш замок тоже для взгляда со стороны во многом похож на человеческое жильё. Подсознательно я ожидал увидеть что-то совершенно чуждое.

   По анфиладе комнат мы шли куда-то вглубь дома. Лепнина на стенах складывалась в многоконтурную сеть, мы подобные использовали в центральных башнях, чтобы отслеживать перемещение по своей территории. На потолке вместо люстры или росписи тянулись цепью матовые полусферы старых ламп в металлических оправах.

   В одной комнате стояла пишущая машинка и тут же, на столе, лежали два кристалла-дешифратора, легко узнаваемые по характерной форме и цвету. Змей поймал мой взгляд и чуть усмехнулся. И всё же... Как легко они впустили чужака на свою территорию! Хотя - всё полностью симметрично - в моей крови можно увидеть замок и родной мир, но невозможно узнать, где точно они находятся. Мне показали ровно то же самое.

   Комната за последними дверями была пуста. Без окон, с голыми стенами. Только на потолке зажглась лампа, отражаясь в каменном зеркале на полу - монолитная тёмно-серая плита занимала половину пространства. Подойдя к ней, Змей едва заметным жестом повёл по воздуху рукой, на мгновение покрывшейся золотыми чешуйками. Плита мягко и бесшумно двинулась вниз, а затем ушла куда-то в пазы сбоку, открывая светлую деревянную лестницу, ведущую в "подполье" Черноталово.

   Ступив на чёрный, наклонный пол неширокого коридора, я неожиданно почувствовал, что стою на пороге старого Холма. Те же, едва уловимые потоки силы и особый воздух - чистый, но как будто неживой.

   На потолке и стенах зажглись светильники, пробуждая флуоресцирующую мозаику рун и старых слов. Похоже, когда-то это был один из технических коридоров. Он плавно шёл вниз, заворачивая влево, как спираль, или завиток раковины. Мы спускались минут пятнадцать. Я стал отставать, чувствуя, что переоценил силы. В ушах шумело, призрачный свет тускнел и гас. Я не рискнул касаться стен - только старался дышать носом глубже да повторял, что свалившись, буду проклинать себя всю оставшуюся жизнь.

   Кажется, Дара что-то почувствовала и чуть замедлила шаг, позволяя нагнать себя.

   По обе стороны коридора то и дело попадались глубокие полукруглые ниши, в некоторых свет не доставал до задней стенки. В одну из этих ниш, ничем не примечательную, Змей свернул. Там оказалась открытая площадка подъёмника, слабо светящаяся по краям. Я видел чертежи старых городов ночного народа, и они не предусматривали таких механизмов. До Исхода они крылатым были не нужны. Кажется, изначально здесь проходила вентиляционная шахта.

   Так быстро! В наших холмах, чтобы добраться до столь уязвимого хода, фактически, одной из систем жизнеобеспечения, пришлось бы пройти гораздо дальше. И не по одному коридору, хоть и с фальш ходами, а через сложный лабиринт, изобилующий ловушками.

   Плита под ногами плавно подалась вниз. Меня повело в сторону, но Дара успела поддержать под руку.

   Мы спускались в непроглядной темноте. Голубоватые камушки, выложенные простым орнаментом, света не давали, лишь светились призрачной каёмкой. Сплошной камень ощутимо давил. Не страдая клаустрофобией, я чувствовал эту тяжесть, монолитность подземного хода.

   Когда плита подъёмника остановилась, по моим ощущениям, мы были на глубине больше двадцати метров. Если здесь стандартная планировка, то это третий или четвёртый ярус.

   Мне очень хотелось увидеть подземелья ночных, их сложную архитектуру, похожую в чём-то на готические соборы и на каменную раковину наутилуса. Я бывал в одном совершенно разрушенном городе в Италии, на реке Ахерон, который не мог сравниться с Черноталово, и надеялся всё же посмотреть на такую красоту. Но Змей не стал включать свет. Только цепочки тусклых напольных ламп указывали нам путь, едва раскрывая узор мозаики, сложенной из полупрозрачных камней.

   Шахта вентиляции не закрылась, так и оставшись пустым провалом.

   Неудивительно, что ночные, по большей части, не пережили Исход. Такая планировка должна была оказаться слишком уязвимой...

   Мы шли по узорам, похожим на тёмную осеннюю воду. То ли из-за освещения, то ли из-за того, что кружилась голова, мне казалось, что по ним расходятся круги, словно от капель дождя. Ловушки? Или просто остатки былой силы?

   С другой стороны, это же просто город ночных, а не наша боевая крепость или лаборатория. И построили его задолго до Исхода, вдали от земель воинственных народов. Логично, что защита здесь ставилась иначе.

   Ночные использовали то, в чём были сильны, а они славились, как мастера мороков и обмана, чтецы снов и крови.

   Стоило им исчезнуть, и города тоже умерли, тонкие цепи плетений истаяли, рассыпались, оставив только камень и тьму.

   После очередного поворота воздух сменился, став прохладнее. По лёгкому его движению я понял, что где-то рядом большие пространства. Возможно, центральная шахта древнего города. Дара тихо вздохнула, я чувствовал, как она поворачивается, оглядывая кромешную для меня темноту свода.

   Змей непроизвольно ускорял шаг. Дара тоже, и я вновь стал отставать.

   Двустворчатые двери в освещённый желтоватым, тёплым сиянием зал открылись неожиданно для меня. На пороге мигнуло и исчезло переплетение рун. Свет полился в коридор, зажигая мозаику слов по контуру входной арки. Я понял, что это строки стихов, но прочитать не смог - буквы сплели в сложный узор.

   Мы прошли через несколько комнат, так же заполненных светом. Здесь относительно недавно кто-то жил. Среди каменной резьбы, витражей и мозаик странно было видеть массивный стол с лежащими на нём в беспорядке книгами и листами бумаги, из-под которых выглядывало голенище старого сапога.

   За очередной дверью приглушённый свет очерчивал резное застеленное ложе.

   Я шагнул было за Дарой, но Змей остановил меня, удержав за плечо.

   Фоморка одна пошла к кровати на которой лежал ночной. Его бледное лицо с запавшими глазами было старше, чем я помнил с нашей последней встречи.

   От браслета положенной на грудь правой руки тянулись тонкие, с металлическим блеском, шнуры, уходя по стене к метровой розетке кристаллов.

   Дара очень тихо опустилась на покрывало рядом, словно опасаясь разбудить спящего. Потянулась к нему рукой, но остановилась. Её крылья, полупрозрачные, цвета морской волны, растекались по кровати, опутывая тени и пряди на подушке. Это походило на ласковые, неторопливые объятия.

   Навь глубоко задышал, торопясь выйти из подобия анабиоза, попытался открыть глаза.

   Я боялся, что уже никогда не смогу с ним поговорить. А он вновь возвращался. Друг мой...

   Змей стиснул пальцы на моём плече, не давая шагнуть вперёд. Я и сам не заметил, как начал движение.

   Рука Даниила дрогнула. С кончиков ногтей потекли тонкие паутинки, сплетаясь с крыльями фоморки. Дара наклонилась ещё ниже. Я ждал, что она коснётся его губ, но вместо этого услышал её голос:

   - Отпусти меня.

   Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Потом Дара коснулась пальцами его щеки.

   И её не стало.

   Её тень, тень её крыльев ещё миг висела в воздухе.

   - Нет... Как же так... Нет!!! - Змей бросился вперёд.

   В складках упавшей на кровать рубашки остался лежать тонкий ободок пустого серебряного кольца. Пальцы Даниила наткнулись на него и замерли.

   - Даниил, - я подошёл к нему, касаясь руки. Чёрные, затянутые крыльями глаза ничего не видели.

   Под рубашкой по груди скользнули колкие крупинки кварца. Подвеска, которую он когда-то подарил мне, рассыпалась.

   Я и не ждал, что он ответит. Я прощался.

   Змей, так и не смирившись, поднял меня из города ночных только через несколько часов. Я не пытался объяснить ему, что Навь не ответит, и, спустя некоторое время, последует за Дарой. Голова кружилась и невыносимо давила духота. Я наугад открывал двери, и наконец, вышел наружу. Сил стоять уже не было - по стенке осев на ступени, я закрыл глаза. Нашарил на шнурке серебряное тонкое плетение - всё, что осталось.

   Над полями, над усадьбой и надо мной тихо сеяло снег пустое серое небо.