Прохожие, шарахаясь от него в разные стороны, тут же исчезают, как тени в прорезях вчерашних газет. Даже не подозревая, что самая большая похвала здоровальщику - это сказать ему, что его приветствие вызывает желание бежать.
Он в толпе, но он один. Он всегда один. Только он и деревья.
Здоровается с липой. Проверяет на прочность ствол двумя руками.
Не упадёт ли? Прижимается к дереву всем телом, обнимает.
Вероятно, оглаживая, старается удержать в руках жизнь, безнадёжно уносящуюся чёрти куда. Жизнь, которую он пытается задеть хотя бы руками. Вероятно, молится на неё как на бога.
Прислоняется к дереву спиной. Достаёт часы на цепочке. Они едва помещаются на ладони. Открывает. Стрелки показывают двенадцать. Двенадцать дня или ночи? Неважно. Часы не тикают. Бог оказался деревянным. Часы он нашёл когда-то здесь, под этой самой липой.
Затем, здороваясь с каждым прохожим, спрашивал, - Это не Вы потеряли?
Человек, поседевший на этой работе.
Кто увидел его впервые, тот будет обожать его всю жизнь.
Нет, не так. Кто, увидев, мгновенно узнал, тот будет обожать его как родного всю жизнь, независимо от статуса, возраста, вкусовых пристрастий.
- Граждане, кто потерял любимую? Это не Вы потеряли?
- Не-а!
- Ну, как же так? Что делать? Не оставлять же её там одну, мало ли что!
А почему бы и нет? Красивая дама. Оставлю!
В следующий момент человечек достаёт клочок бумаги в клеточку, кладёт на приподнятое колено, что-то пишет огрызком карандаша, красного.
Он не первый раз так поступает. На лице само участие.
Всё это нравится ему. Столько раз нравилось!
Плюёт на обратную сторону бумажки, клеит на угол стены ближайшего дома.
Нет, не так. Он пробивает стену и приклеивает эту бумажку тебе на лоб.
И, как ни в чём не бывало, быстро уходит в толпу.
Записка медленно летит вслед, но, ускоряя темп, летит всё выше, дальше, пока не вляпывается со всей дури в убегающую от неё чёрную спину.
А в его грустных глазах застыл ужас - перелёт маленькой птички с юга на север, в вечную мерзлоту.
Полёт серости в темноту, в тепло.
Человечек упал. Растянулся на мостовой. Лежит, не шевелится.
Нет, не так. Покорно постелился под ноги прохожих - в грязь, в пыль, в камень.
Какая-то старая тётка с собачкой протягивает ему носки вместо платка.
Кругом всех начинает трясти от смеха.
Смех почему-то такой силы, что мясо начинает отделяться от костей.
Тела умирают заживо и быстро. Не дышат все, кроме человечишки и собаки. Собака принюхалась к живому. Пописала на него.
Теперь записку можно прочесть.
"Гаспада! Если кто ибудь из вас потерял любимую сходите по этаму адресу - Горад, первая улица с лева от фантана дом под номером 36. Она ещё там. Ждёт".
Буквы, каждая в клетке, написаны корявым, детским почерком, далёким от литературщины. Голос нервного тела, записанный рукой человека, явно с пулей или изрядной дозой пульке в голове, но раненого в сердце.
Кровь пролилась, и запеклась. Голос онемел. Цвет исчез.
Кто-то медленно седеет в серый день. Чей-то лоб кровоточит без боли, исчерпывающей себя где-то столь же скупо - тремя словами:
"Я ещё там. Жду".
ГОВОРЯЩИЕ НЕМЫЕ 2
Старые, но не заброшенные усадьбы большого чёрного города.
Не всегда они пользовались популярностью у туристов, хотя и по сей день за вход платить не надо.
Усадьба графа N - белый дом, который домом никак назвать нельзя, возвышается на самом краю скалистого берега.
Стоит обособленно, позади красивых фраз, свободно - на ветру.
Любой взгляд на дворец со стороны будет взглядом из шалаша.
Другое дело - графский парк.
Зайдём, ощутим дуновения прошлого?!
Здесь самые старинные камни города, памятники архитектуры, несущие исторический отпечаток. Здесь самый разграбленный родовой склеп, но сохранивший в обломке мрамора свое величие, свою красоту -
"человека в эпохе".
Человека годов, предшествовавших эре водородной бомбы.
Тех годов, когда человек начал видел себя взрослым.
Начал спешить размножаться, и, обнаружив у себя большой пенис,
начал стучать им по голове Вселенной - мысленно покорять космос.
Руками не трогать. За оградки не заходить. Раскопки преследуются законом.
Что ни плита, то окаменевший цветочек - незабудка.
Треугольные, круглые плиты, квадратные. Как водные печати на невидимых листах истории развития.
А если быть предельно точной - на листах истории развития болезни.
Птицы летают, мошки, бабочки. Летучие мыши пищат.
Зелени много вечнозелёной, кустов сирени. Берёз мало. Два вековых дуба. Но тишина всё же сосновая и цвет у неё лунный даже в солнечный день.
В конце парковой аллеи, обсаженной каштанами, развалины часовенки.
Странное место. Священное место. Как бы сказали чудаки, начитавшиеся восточных сказок - место силы, но, увы, потерянной в порядке новой истории.
Место "утраченного времени" в погоне за модой, за каким-то чёртом, за тем самым прошлым. В погоне за деньгами. Куда же без них?!
Развалины - как много в этом слове...
Огненный ангел животворящей мысли давно отлетел отсюда.
Именно к этому слепому, тюремному свету приходят замаливать каждонощные грехи посетители и обитательницы притонов любви,
игорных домов и прочие деятели государственных учреждений.
Но сегодня речь не о них.
В этот воскресный день они всего лишь массовка.
Кто-то из них выгуливает друг друга, кто-то с унылым лицом выгуливает своих детей.
Главное, развалины - это место, где застыли кадры немого кино.
А где немое кино, там и волшебство.
Возникающий из незримости облик всё того же смешного человечка
с широко расставленными глазами провокатора.
Одно движение его руки, и деятельность любого пресного воображения начинает полыхать радужными волнами.
Кто он, архитектор, скульптор? Кладбищенский сторож?
А может коронованная особа в изгнании?
Кем бы он ни был, он имеет большой запас впечатлений о мёртвых и живых душах, переполняющих нерукотворное полотно экрана.
Вот он, пузатый плут, прильнул к щёлочке дощатой стены забора, жадно вглядывается. Кровавые капельки пота на лбу выдают его с головкой.
Наконец-то восклицает: "II faut montrer a l'homme des images, la realite l'embete!"*
Восклицает голосом, жестом, словами учёного человека, впервые увидевшего живого призрака.
Голосу этого плута веришь.
Он был слишком долго немым, чтоб научиться врать.
* * *
Трудно воссоздать всю цепь событий. Кадры мелькают, мелькают...
Банановая кожура - вот, однако, что врезалось когда-то в память.
Кто-то, поскользнувшись на этой жёлтой влажной тряпице, должен всенепременно упасть на спину, удариться головой, отомстить за боль, опоздать на свидание и закончить день в полицейском участке за нанесение кому-то телесного ущерба не совместимого с жизнью.
В этот раз кожуры не видно.
Бананы съели дети.
Кожуру скормили ишаку, на котором катались по очереди.
Ишаку похорошело.
Непарнокопытный незаметно подошёл к главному герою - к мужчине с физиономией волка, и с мыслью, - "ах, какая упругость зазря пропадает", куснул его за безупречно одетую попу.
Потому что герой обильно полил себя одеколоном с феромоном и пришел в белом костюме на свидание точно в назначенное время.
Простоял больше часа.
Дамы сердца волчара не дождался. Дождался несчастья - уколов от бешенства. Неприятность хоть и не совсем зло, но заразительна.
"Легко отделался" - вероятное название любовной истории, хотя подошло бы "Ишак искуситель". Или злой рок, не знающий ни сочувствия, ни справедливости.
Кстати, слово "попа" в переводе с санскрита означает - цветок.
Вероятно, провокатор не любил фланировать по тропинкам парка в сумерках, в гордом одиночестве.
Но синие сумерки усиливают грусть. Куда же без неё?!
Влажный аромат только что политых роз пробуждает в нём неясную мелодию любви.
Откуда кусты белой розы, кто полил? Ему ещё предстоит вспомнить.
Он ещё не раз пройдётся через стон и шелест своих недоношенных чувств, своих недовершенных поцелуев.
Он вновь уходит к привычному порядку своего нищенского существования.
Уходит с улыбкой.
Уходит с приятным сознанием исполненного долга. Но скорее человечек довольный тем, что не вмешался в ход событий, что из этого всего ничего не вышло.
Человечек в чёрном наряде, здороваясь на улице с каждым прохожим, наталкивается на молодую особу.
Вся в слезах, она прониклась к нему доверием
и рассказала о своём горе - о том, как она потерялась.
Из её сбивчивого рассказа - беканья, меканья,
в промежутках воплей и жестов, Человечек понял,
что девица пережила накануне своё первое любовное приключение, а с кем - не знает.
Не успела познакомиться.
Проснувшись чуть свет, обнаружила на постели записку:
"я жду тебя на улице, иди за мной следом, не отставай".
Она привела себя в порядок, вышла и растерялась - её возлюбленный был уже так далеко от дома, что ей пришлось бежать.
Догнала, но в тот момент, когда он начал переходить оживлённый перекрёсток. Встречная толпа подхватила её и понесла в обратном направлении. Больше она любовника не видела, и где искать не знает. И в завершении, как бы подтверждая свои слова, отдала ему ту злосчастную записку.
Человечек пообещал помочь - найти беглеца.
На следующий день на каждом фонарном столбе висело объявление: "Ваша потерянная возлюбленная найдена".
И ниже адрес, по которому надобно сходить
и в котором часу, и сумма вознаграждения тому,
кто к ней вернётся.
А сам с того времени как развесил объявления, начал нести караул возле её дома. Хотел убедиться, что задумка его сработала.
Уже ближе к вечеру в назначенное время, у зелёных ворот собралось немалое количество возвращенцев из людей обоего пола.
Даже одна супружеская пара - дед со старухой в очереди стояли.
Но потом начало происходить что-то странное - кто бы не заходил к девице, выбегал тут же обратно,
не задерживаясь ни на минуту.
Почему?
Да потому что девица оказалась немой, хотя и не глухой.
И знать не знала, за каким чёртом к ней люди заходят.
Спустя полчаса улица опустела.
Человечку хочется напиться.
В отчаянии он пишет безмозглой девке письмо,
якобы от имени её возлюбленного и опускает в почтовый ящик. И точно такое же письмо пишет возлюбленному.
Но уже от её имени назначает свидание - место, время встречи: в воскресенье, в графском парке, в пять вечера,
в беседке, увитой плющом.
Второе письмо Человечек закинул на заднее сидение первого припаркованного на дороге лимузина, понадеявшись на удачу. Оставалось только проследить - состоится ли свидание.
Что он и сделал.
В назначенное время главный герой - мужчина средних лет во всё белом пришёл на свидание. Правда, сама жертва любви - красавица-девица, почему-то сильно опаздывала. И тут вмешался злой рок. Её опоздание послужило большому несчастью для героя. Мужчина был укушен ишаком. А может, злой рок предостерёг любителя любовных приключений от ещё большей беды?
Окончательно расстроившись таким поворотом дел, Человечек отправился на поиски пищи, другой любовной истории.
Но на самом выходе из парка он замечает главную героиню
и не одну, а с чудовищем.
Иначе это толстомордое существо, перемалывающее слова огромными челюстями, он назвать не смог.
Не идет, а переваливается с ноги на ногу.
Вокруг него должны бегать динозавры.
Неужели тот самый возлюбленный?
Поравнявшись с парой, человечек забыл не только поздороваться, а и как дышать.
Первый раз в жизни старый мошенник пожалел,
что он не ишак.
А эта, дрянь похотливая?
Он не верит своим глазам...
Неужели это грусть преобразила девицу до неузнаваемости?
Крепко сбитая молодая бабища - круглолице-румяная, пышногрудая заполонила собой и время, и пространство.
Видать крепко была заквашена - по-крестьянски на молоке с кровью.
В глазах черти жарятся.
Руки сами знают что делают.
По внешности - само простодушие. Рядом цепной пёс.
Не баба, а самодовольная кошка гуляющая сама по себе.
Случайна, да - могла родиться, могла не родиться.
Так природа-матушка чудит.
Если уж начинает блажить, то с размахом.
Если начинает дело делать, то по крупному,
по-звериному - с хитрецой.
Утробные существа, жирные, прожорливые -
почти идиотские, но с ехидством.
Насмешки природы, заводящие в тупик.
Однако, въедаясь, искажая жизнь,
они не превращаются в тлен.
Им есть чем заняться - нажравшись до пуза
плодить детей потными, липкими телами.
Но кто-то же из них должен мечтать, мечтать о том, чего не бывает и, может быть, никогда не будет.
ГОВОРЯЩИЕ НЕМЫЕ 3
На горизонте ночь, летняя, южная.
Большой чёрный город погружается в масляные сумерки.
Его обитатели - в сонную одурь. Куда же без неё?
Жирной копоти в воздухе сколько угодно.
По улицам уже бешено, с визгом несутся машины смерти.
Как будто бояться опоздать доставить гильотине суточную порцию одуревшей крови - жидкость, разбавленную донельзя водой с газами.
И смотрит в её мышиные глаза чужими, холодными глазами: блестящими, серыми как сталь и тяжёлыми как свинец.
"Чтобы быть актрисой, одного хорошего тела мало".
И продолжает гладить её бёдра его толстым членом, какой-то ужасно бесконечной конечностью.
Вдруг - "Хырпппыш", "Харрыппш", "Хорпппышс".
Господин Дунаев захрапел. Новое разочарование.
Он лежит рядом с Герой, на спине.
Мясной, белый, в серебристой проседи, красивый как Аполлон.
Аполлон-45. Не шевелится, не потеет.
Близится полночь. Жар спадает.
Тик-так, тик-так... Кто осушает капли?
Один будильник кажется живым.
"Двое в постели, не считая будильника" - история, некогда побившая все рекорды тиражей и пошлости, приобрела наконец-то звучание в цвете.
Первый раз - в красном цвете: так, так, так.
Второй - в цвете синем: так, ну и так, ну и этак.
Третий раз - в темноту: а-тата, а-тата, а-тата.
От таких звуков хочется смеяться, а затем грустить с улыбкой, предавшись воспоминаниям. Позднее, летнее время переходящее в....
Да никуда оно не переходит - убегает от себя, от ранних холодов.
Режиссер театра, господин Дунаев из сотни претенденток на роль смерти, выбрал немую девушку Геру и притянул её в свои объятья.
Можно сказать, что ей повезло - она родилась в эпоху тучных коров,
когда в женской красоте ценились округлые формы и приятная полнота.
В эту ночь, в постели начинающей актрисы, режиссер - гость.
А гость, как известно, что пирог -
чем дольше остаётся, тем противнее становится.
Мужчина крепко спит, храпит и не догадывается о намерениях девицы.
Ох уж эта Гера! Измученная бессонницей, она таки начала вживаться в роль, примерять на себя маску смерти.
Девушке и сделать то надобно всего ничего: выйти на сцену, буквально на минуту и молча посмотреть на бедного юношу.
Но так посмотреть, чтоб он после её ухода упал замертво.
Она в растерянности: "как же мне такой красивой превратиться в страшную старуху с косой?", "а не показать ли мне этому юноше страшную вещь?"
Гера вспоминает, как сама чуть не умерла от страха, когда впервые близко увидела голого мужчину, точнее, то, что из него торчало и зловеще медленно шевелилось вверх-вниз.
По утру Дунаев обнаружит себя немножко зарезанным.
Но выразить своё восхищение новоявленной звезде не сможет, как, впрочем, и звуков из области шокирующих деталей и подробностей.
Темные слезы, теплая кровь...
Он будет лежать остывающим, влажным, как земля на рассвете.
Хорошо, что это всего лишь глава книги под названием:
"О полезности спать в одиночку".
Вот и луна задернулось тончайшей вуалью облаков.
Вот и сосновая тишина расползалась по всему городу.