Аннотация: Жизнь и обычаи затерянной в глухой тайге, некогда староверской деревушки, покой которой на время нарушили понаехавшие лесорубы.
УСЮЛЬГАН
-Оболокайся, выходь. Ужо, сигналють! - шаркнув глубокой чуней об вчера, до воскового цвета, косарем выскобленные доски пола, торопливо прошамкал, немного хромоногий дед Ефим. Он уже третий час, терпеливо дежурил у кухонного окна и на замерзавшем стекле, толстым, бурым от самокруток, ногтем указательного пальца правой руки, в настойчивой наледи, регулярно процарапывал небольшое смотровое отверстие, сквозь которое наблюдал за происходящим на улице.
Надо заметить, что простым, деревенским языком, он разговаривал только дома, а на людях, пытался выражаться более светски, образованнее.
-Ай, кто уже бежит? - из горницы, спросила невестка Фрося, хватая с высокой деревянной спинки кровати большой, серый шерстяной платок и на ходу, повязывая его поверх красного ситцевого, туго обтягивавшего её высокий, бледный лоб.
-Бегуть, ой, как бегуть! - подтвердил тесть, ещё усерднее царапая, моментально затягивавшуюся, голубоватую пленку льда. - Ты только оболокайся потеплее, а то седни, кажись, мороз покруче обычного. Ужо обед, а молочный туман, ни вверх, ни вниз - будто застрял, над смерзшимся снегом. Я вверх, как гляну, так кажись, ажник само солнышко не хочет нам светить. Одни радуги вокруг. Придется буржуйку покруче топить, а то изба совсем выстынет. Того и гляди, что мороз в подпол, до картошки доберется.
-Что нам мороз, мать честная! - задорно воскликнула сноха, поправляя отворот чёрных фигурных валенок, по осени, катаных в бане, самим Ефимом. - Нам сибирякам, к лютым морозам не привыкать.
-Так-то, оно так, но в такой мороз, пимы лучше тепло держат, когда они без галош. Резина, она ведь, холод притягивает. Сняла бы ты их, что ли.
-Под галошей, задник прохудился.
-Новые пимы, и уже прохудились! - удивился Ефим. - Наверное, шерсть плохая попалась. Что ж ты до сих пор молчала. Задник можно кожей зашить.
-Всё недосуг было. Эту зиму, как-нибудь доношу, а на следующий сезон, закажу подлиньше, чтобы не было заметно, что ноги кривые, - и, скрипнув, пристывшей к пазам толстой дверью, со смехом, выбежала на улицу.
-Больно шустрая, едрена вошь! - пробурчал вдогонку дед, покачивая седой головой. - Моя бабка покойница, царство ей небесное, в её годы, была намного скромнее. Эх, Фекла, Феклуша! Рано ты ушла из жизни, вволю не нарадовавшись ею. Слишком рано, Господь Бог забрал тебя в свою обитель, а здесь-то и церкви нетути, что бы за тебя грешную помолиться, али за твою несчастную душу свечку поставить. И крест на твоей могилке давно следовало бы новый поставить, да всё руки не дотягиваются. Разве что, перед Троицыным днем..., когда с работой управимся.
Такое обещание своей бывшей жене, он давал себе уже несколько лет подряд, но постоянно находился веский предлог, что бы его не выполнить. То, вдруг, начинала ныть, прострелянная в Гражданскую войну нога, отдаваясь верещанием сверчка в левом ухе, то скрючивало пальцы рук так, что не мог их выпрямить, то, после выпитой четвертушки, внезапно начинала кружиться голова, чего в молодости никогда не замечалось. А если перед Троицыным днем случалась гроза, он тут же спешил на улицу, что бы по старинному обычаю, на свежей травке, три раза, через себя перекувырнуться. Так делали все староверы мужского пола для того, что бы в течение всего года, не болела спина. Но в последние годы, как назло, после такой акробатики, в неё будто всовывали бастрик, не позволявший даже пригнуться, и несколько дней приходилось полежать. Когда же все боли проходили, Ефим окончательно забывал о своих предках, как и данных, им обещаниях, хотя само кладбище, при желании, можно было разглядеть через маленькое окошко бывшего коровника, в котором теперь хранилось лишь несколько березовых банных веников, да ржавая совковая лопата, с надломанным черенком.
Как и сама деревенька, кладбище было небольшим, около пятнадцати, двадцати захоронений, и располагалось на маленькой опушке, у самой кромки тайги. Зимой оно, полностью заносилось глубоким снегом так, что сравнивалось с окружающей местностью. Летом, среди местного ландшафта, тоже ничем не выделялось. Ну, разве что высоченным, чуть ли не в рост человека, жестким быльником, который ногами приминали только к Троицыну дню, что бы отыскать тот единственный холмик, который принадлежал бывшему родственнику, и положить на него съедобные угощения тому, кто под ним покоится. А среди пятнадцати бугорков, такое сделать было не сложно. В другое время года, заглядывать на погост, не было принято. То ли так повелось, то ли не хотели тревожить покой усопших, но такое отношение к усопшим, ни один житель села, объяснить не смог бы. К слову, надо добавить, что зимой незаметным оно становилось потому, что могилки партийных товарищей ничем не обозначались, а осиновые кресты староверов, быстро сгнивали.
Мысли о ветреной невестке, о покойной жене, о изготовлении нового креста, так заняли деда Ефима, которому на днях, стукнуло семьдесят пять лет, что он даже забыл свою сиюминутную обязанность. А за это время, смотровое отверстие так затянуло ледяной коркой, что пришлось заново его расковыривать.
Его изба стояла почти в самом центре одноуличной деревни, под мудрёным названием Усюльган, насчитывавшей двадцать шесть дворов, три из которых, уже несколько лет стояли необжитыми, потому что их прежние обитатели, прожив положенный срок, спокойно отошли в мир иной, так и не оставив миру потомства. С тех пор, в зимние месяцы, когда со всей Омской области засылали сюда лесорубов, пустующие избы служили нескольким целям. Во-первых, несмотря на неотапливаемость, они являлись отличным местом интимных встреч для соединявшихся парочек, а во-вторых, в них можно было свободно, никого не стесняя, устраивать залихватские танцульки, или просто попойки. Самая же большая из них, что стояла крайней, при въезде со стороны Пологрудова, была приспособлена под леспромхозовскую контору, и делилась коридором на две равные половины. В одной стоял стол с несколькими табуретками, а во второй, на полу валялась спецодежда в виде рукавиц, запасные топоры, пилы.
Когда Ефим Ватулин, в своей обширной, квадратной кухне, боком сидя на широкой, сосновой скамейке, внимательно наблюдал за происходящим на улице, то соседняя изба, находящаяся с левой стороны, пустовала. Несколько лет назад, её покинул последний хозяин, бобыль Парфен, в свое время, деливший с Ефимом многие житейские передряги. Ещё в давние годы, здесь, в тайге, что бы окончательно не разъединяться, свои подворья они обнесли общим, высоким забором, крепившимся на лиственничных столбах. Даже сейчас, через несколько десятков лет, он смотрелся, как новенький, в то время как соседние, давно подгнили, покосились и теперь держались, как говорят, на честном слове. Не удивительно, что их хозяева регулярно жаловались на шатающихся у деревни лосей, постоянно метивших проникнуть на обработанный участок, что бы полакомиться растущей там зеленью летом, а зимой норовили попасть под хозяйственный навес, где на вешалах, хранилось заготовленное для овец, сено. Коров здесь не держали. Посреди леса, для таких крупных животных, не было ни выпаса, ни нормальной косьбы.
А заборы в деревне, не ремонтировали не потому, что не было чем. Наоборот! Всё под руками, только пили, руби, да строй. Но, так как в былые времена, у людей на это, уже не хотели подыматься руки. У, в конец, обнищавшей деревни, силы были на исходе. Многим всё казалось настолько безразличным, что чуть ли не каждый её обитатель думал: лишь бы дожить до вечера, а завтра будет видно! Нет, зимой, когда наезжали лесорубы, за квартиранство которых оплачивал леспромхоз, кое-как, жить ещё было можно. Но, начиная с весны, когда до самой глубокой осени, все вокруг пустело, обитать здесь становилось, немного жутковато, хотя на такое вынужденное затворничество, мало кто и жаловался. Привыкли. А некоторым, даже нравилось. Ведь вокруг лес, замечательная природа, не доступная взору, пониманию тех, кто живет на той стороне Иртыша.
С другой стороны Ватулинской избы, стояла добротная клеть из отборных кедровых брёвен, предназначавшаяся на два двора, и срубленная самим Ефимом, да соседом Подгорным, с некогда отдельными выходами на свои территории, как и общим, на улицу. Однако всю семью соседа, вскорости унес тиф. С организацией колхоза двери, что вели в обе стороны, заложили бревнами, оставив только одни, что с улицы, а в самой клети, сделали магазин, который, с легкой руки односельчан, назвали "Зимником", потому что не отапливался. Так как температура в нём, почти что, не отличалась от той, что была снаружи, то в самые лютые мороза, продавщица Дарья сидела за стойкой в тулупе, шубенках, а на голову наматывала столько платков, что из-за них, не могла расслышать, что у неё спрашивали покупатели. Исходя из этого, деревенщина решила, что на зиму, у Дарьи закладывает уши и, зайдя в магазин, с порога кричали о своих потребностях. Сердобольные же бабки, сочувствовавшие её недугу, регулярно рекомендовали ей пить настой из "волчьих" ягод, что та и делала, не вникая в суть своей глухоты.
Вообще-то, работа у продавщицы была, как говорят, "не бей лежачего", потому, что ассортимент товара, большим выбором не отличался. Продукты, естественно, отсутствовали, зато кроме ватной одежды, да различных спецовок, все три полки блестели стеклом не только графинов, но и граненых стаканов, различной вместимости. В самом углу средней полки, лежало несколько флаконов одеколона, в форме виноградной грозди, которым здесь никто, никогда в жизни не пользовался, а поэтому и не имел спроса. Были и разноцветные ледяшки, которые жителями использовались не только к чаю, но и для брожения хмеля.
Но самый драгоценный, в этих местах продукт, называемый "Водка", Дарья хранила дома, а в магазине держали лишь несколько бутылок, как она выражалась, для "приманки". Как местные жители, так и лесорубы, в случае необходимости уже знали, что если магазин на замке, то опохмелиться можно и у продавщицы на дому. Даже с огурцом, и без дополнительной платы. Но это, в основном, только для наезжих. Казенную водку за двадцать пять рублей, местные жители покупали очень редко - не было за что. Вместо этого, они прекрасно наловчились гнать собственный самогон из обыкновенной картошки, часть которой выращивали на своем огороде, а часть получали на трудодни.
Да, картошка в таёжных деревнях, считалась самым питательным и наиглавнейшим продуктом. Её использовали и на первое, и на второе, и на третье. А, вот, с хлебом, было туговато. Исключая сухие лепешки, кушали его редко. Зато молока, в зимние месяцы, было, даже в избытке. Отчаянные охотники-лыжники, что жили у самой кромки тайги, навьючив на спины тяжелые мешки с замороженным в мисках молоком, регулярно доставляли его во все таежные деревни. Раз в неделю, сюда на санях, с молоком навещалась и бабка Нюра, из Атирки. Эти пол-литровые, литровые "кружкй", продавались не только за деньги, но и обменивались на шкуры, добытых в лесу зверей. Самый натуральный обмен, в проигрыше не оставлял никого.
Замороженное молоко, охотно раскупали лесорубы, которым, из-за плохой доставки продуктов, не всегда было что кушать. А их наезжало, не мало. Третью зиму подряд, в общем, с тех самых пор, как открыли здесь участок, бравые и хилые, рослые и коротышки, пожилые и молодые, отбывшие наказание и не осужденные, мужчины и, в единичных количествах, женщины, заполняли эту, спрятанную среди Урмана деревеньку, носящую название Усюльган.
Вся эта, обосновавшаяся на зиму масса людей, была не только одной из потребителей картофеля, огурцов, грибов, да капусты, но и Дарьиной водки, которая, по некоторым причинам, у неё никогда не иссякала до нуля. Да и как ей было иссякнуть, когда зимой вокруг, столько кристально чистого снега, растопив который, можно получить мягкую, дистиллированную воду, не портившуюся даже в жаркое лето. Ну, а дальше, дело техники! Медицинским шприцом, через пробку, замазанную тонким слоем обломанного сургуча, с неким оттиском непонятной печати, из бутылки, следовало только вытянуть определенное количество, содержащейся в ней доходной жидкости, восполнить потерю чистейшей водицей, и, как говорится, дело в шляпе!
Дарья, хоть и молодая, но была уже с опытом, поэтому такой коктейль предлагала только уже подвыпившим лесоповальщикам, которые, иногда, спускали у неё все деньги, до последнего рубля, после чего, возвращались к своим гостеприимным вдовушкам, оставшимся здесь после войны, и у которых, чаще всего квартировали, до конца заготовительного сезона.
Проводив невестку, дед Ефим довел, наконец, смотровое отверстие до нужного размера, после чего стал внимательно наблюдать за правой стороной улицы, что в конце деревни, упиралась в старенькую овцеферму, наполовину скрытую разросшимся пихтарём с ельником, а, дойдя до угла, у самой стенки, круто сворачивавшей влево, где и терялась между стволов кедрачей.
У этого самого поворота, нетерпеливо похлопывая шубными рукавицами, топталась немногочисленная, заиндевелая деревенская публика. Несмотря на, уже который день, прижимавший мороз, некоторая её часть, дежурила здесь с самого позднего, зимнего рассвета, поджидая, так редко наведывавшихся в этих глухих краях, гостей. В общем, ждали свадебный кортеж. По времени, по накалу ожидания, он, тот самый кортеж, вот-вот должен был появиться на повороте. Люди прислушивались. Ведь в морозном воздухе, звуки слышны, очень издалека. Овцевод Артём, у чьей фермы и должна была произойти официальная встреча, несмотря на мороз, даже осмелился поднять в шапке одно ухо, в то время как остальные, пристально смотрели на него, ожидая последних сведений.
-Ну, что? - торопили бабы, в процессе внимательного вслушивания, застывшего в сказочной форме, Артёма.
-Дядя Артём, да это же дед Сидор, от махорки заходится, - напомнили ему расторопные ребятишки, взад-вперед, шнырявшие по следу санных полозьев.
-Не перебивайте! Если я говорю, что слышу, значит, слышу. Вот, и хруст снега начал раздаваться. Это обязательно, едут оне!
За невестой были отправлены обе, имеющиеся в деревне лошади. Второй, должен был управлять старший сын Ватулина Никанор, он же и официальный кубельный, а первой подводой, правил его младший брат Еремей. Если Никанор оженившись, ушел жить к своей невесте, то Ерёма со своей Фросей, остался в отцовском доме.
Никанору не зря доверяли такие ответственные роли. Хоть он, как и все местные, атрофировавшиеся староверы выпивал, зато носил черную, окладистую бороду, пышные усы, кончики которых, были постоянно закручены кверху, а рыжеватые брови, спускались до самых глаз, которые, словно два буравчика, сверлили насквозь собеседника. К тому же, он был росл и широкоплеч. Каждый год, в день Победы над Германией, надевал выцветшую гимнастерку с орденами, медалями и погонами капитана, без закуски, выпивал полный стакан водки, после чего желающим, подробно рассказывал о своих военных похождениях. Вся деревня, их давным-давно знала наизусть, но постоянно с интересом слушала и восхищалась. В отличие от других деревенских парней, с фронта возвратился, цел и невредим, из чего верующие бабки сделали вывод, что он избран, самим господом Богом, для продолжения своей истинной веры, в Урмане. Их предположения, Никанор, в некотором роде, даже оправдывал.
Женившись на местной кержачке из Мамешево, что на другой стороне Иртыша, почти напротив Пологрудова, он "настругал", как здесь выражались, восьмерых деток, и теперь был весь в заботах о них, о своем хозяйстве, насчитывавшем двух свиней, девять овец и одну козу с козлом. Этих рогатых, кроме него, в деревне никто не держал, поэтому козел, хоть и в обузу для хозяйства, но был необходим, в то время как для случки овец, годился и дохленький колхозный баран. Свиней, овец, здесь держали многие, но не все.
В то время как с наступлением зимы, женский персонал ходил в тайгу, на звериных тропах ставить петли, немногочисленное, работоспособное мужское население деревни, в это же время, на неделю, а то и две, отправлялось на дальние дачи, отведенные им по плану, для лесоразработок. Никанор же, оставался на месте, потому как неофициально, исполнял роль председателя колхоза, с которыми здесь, особенно не везло. Присылаемые сюда с района руководители, дольше одного лета не задерживались. При этом каждый из них, от овцеводческого хозяйства, пытался, как можно больше урвать себе прибыли, после чего, удачно исчезал. В районе же, только разводили руками, но с текучестью руководящих кадров в этой глухомани, ничего поделать не могли. О хозяйственных способностях Никанора знали все, но утвердить его в должности председателя, не могли. Не состоял в партии! Так, в силу своих возможностей, он и продолжал неофициально управлять этой деревушкой.
Из-за отсутствия поблизости школ, большинство детей, не училось, но зато они преуспевали над своими городскими сверстниками в других областях жизни. Это природа, охота. Родители считали, что своих отпрысков к выживанию в тайге, следует приучать с самых малых лет жизни. Какие травы и ягоды годятся в пищу, для изготовления лекарств, для отпугивания злых духов и так далее и тому подобное. Кроме этого, не только мальчишки, но и девчонки, должны были уметь ставить силки, петли, делать загоны. Идти с рогатиной на медведя, разрешалось только отслужившим в армии, и в сопровождении опытного, взрослого члена семьи.
Брату Никанора Еремею, На Илью должно было исполниться тридцать лет, однако крепкий побег Ватулиных, в нем не проявился. Немного рыженький, в свою покойную маму, небольшого роста, щупленький, без характера, столь необходимого для выживания в суровых условиях тайги. Зато прилежность в работе, давало ему полное право причислять себя к семейству Ватулиных. Да и женился он на Фросе, больше по сговору родителей, нежели по любви. По душе ему подходили более уравновешенные, спокойные девушки, нежели, эта ветреная, отчаянная, склонная к флирту с другими мужчинами вертихвостка. Но в таком, жизненно важном вопросе, давнишние старообрядческие законы восторжествовали, и противоречить родителю, он не имел права.
В отличие от брата домоседа, Еремею в зимние месяцы, дома бывать, приходилось довольно редко. На колхоз он работал только летом, а остальное время года, являлся работником Муромцевского леспромхоза, который, за проделанную работу, платил не картошкой, да тридцатью копейками на трудодень, как колхоз, а самыми настоящими рублями. Он работал лучковой пилой в одиночку, и норму в шесть кубометров за день, выполнял и даже перевыполнял. Его делянка находилась дальше всех от деревни, у избушки лесника, где он и жил столько, на сколько хватало захваченных из дома продуктов.
О готовящейся в деревне свадьбе, он знал заранее, поэтому в пятницу, при свете полной луны, на своих широких снегоходах, к полуночи, сумел-таки добраться домой и не заблудиться. Как таёжные жители безошибочно находят дорогу к намеченному пункту, загадка даже для них самих. Думают, что это врожденное, таёжное чутьё, помогает им не сбиться с ориентира. Значит, таким же чутьем обладал и Ерёма, сумевший в ночное время, да ещё по свежевыпавшему снегу, благополучно добраться до своей деревни.
Морозная погода установилась, лишь, несколько дней назад. А до этого, не меньше недели, валил обильнейший снег, сопровождаемый, с непонятной стороны дующим, и закручивающим ветром. Во дворах его намело столько, что, не раскопав дорожки, нельзя было добраться даже до собственной калитки. Но сама улица, поскольку продувалась, была засыпана меньше. К тому же, на следующий день после бури, на лошади из Атирки приезжала бабка Нюра с молоком. Своими санями с широкими розвальнями, по центру улицы проделала такой глубокий след, что им сразу же воспользовались прохожие, к концу второго дня расширив его и утрамбовав ногами настолько, что бури здесь, будто бы и не было.
Не менее живописный след оставили за собой и уехавшие за невестой братья, но деревенские ребятишки успели его основательно затоптать, нетерпеливо забегая по нему в глубокую чащу, что бы, если повезет, первыми принести весть о приближающемся кортеже.
Наконец, не Артём, как все надеялись, а дед Сидор, первым уловил донесшийся из тайги, не свойственный ей, звук. Но прошли не менее десяти минут, прежде чем стали довольно четко различимы голоса, понукавшие лошадей. Ребятишки тут же, балансируя в нитках полозьев, бросились навстречу, а взрослые, с полной решимостью бывалых вояк, всей гамерней, плотно перегородили санный путь.
О-о-о! Вот это было зрелище, так зрелище! Долго простояв, на жгучем морозе, бородатые староверы стали больше походить на заиндевелых Дедов Морозов, а женская половина, на моложавых Снегурочек, с длинными, прелестными ресницами, которые могла придумать только расходившаяся зима. Но к подобным её выходкам, сибиряки давно привыкли, поэтому и не обращали никакого внимания на изменившиеся внешности соседей. К тому же, впереди их ждала такая ответственная миссия, что они не имели права отвлекаться на подобные мелочи.
Но вот, из-за стволов деревьев показались раскрасневшиеся лица возбужденных ребятишек, а за ними, склонив головы, и чуть ли не утыкаясь в снег мордами, тяжело сопя, торопились лошади. Обе были в мыле, и от их крупов валил такой пар, будто из дверей жарко натопленной бани. У живого заграждения они остановились, и подводы сразу же были оцеплены плотным кольцом, наконец, дождавшейся деревенщины. Выяснив, что на передних санях, кроме закутанной в теплые шали невесты ничего нет, все сгрудились у вторых, возницей которых был Никанор, успевший соскочить на бок, в глубокий снег, и теперь выбиравшийся на твердое место.
По заведенному обычаю, столпившийся народ не только встречал невесту, но и стремился посмотреть на прибывающих чужаков, хоть и в единственном экземпляре, как в данном случае. Это для проформы. Самым же главным для них, было видеть и оценить приданное. О состоянии своих, деревенских невест, им казалось, что знают всё досконально, а значит, уже и не интересно. А эта, аж, из другой деревни! Что там, у них? Как там, у них? Какие они сами? Любопытство, любопытство! До чего только, оно не доводит людей, лишенных регулярного общения с внешним миром!
Нет, категорично сказать, что в Усюльгане очень плохо знали о жизни своих соседей, нельзя. Здесь хоть и удаленная, глухая тайга, но свежие новости добирались и сюда. Конечно, не так оперативно, как в городе, но все же. Кто-то уезжал, и что-то узнал, кто-то приезжал и рассказал, кому-то сорока на хвосте принесла, и так далее. Не беда, если в тех новостях недоставало какой-нибудь связки! Она додумывалась на месте. Каким образом? Да очень даже, простым! Ведь регулярные посиделки, были неотъемлемой частью уклада жизни, уединенной деревни.
Вот и перед этой свадьбой, было обговорено много различных слухов, но говорить - одно, а увидеть своими глазами - совсем другое! Здесь должно быть все очевидно и конкретно. Если и этого мало, то можно и потрогать руками, что бы потом, на будущих посиделках, со смаком рассказывать все подробности происшедшего.
Забегая вперед, нужно сказать, что на приготовление к свадьбе, отводилась даже суббота! Если молодые из одной деревни, то в этот день, жених с дружками, идет в сваты. Если девушка согласна, а её родители то же не прочь, то ровно через неделю, опять же в субботу, происходит ответный визит. Родители невесты прибывают в дом жениха, что бы конкретно договориться о свадьбе, которую стараются сыграть тоже ровно через неделю. Таков здесь, неписаный закон!
Несмотря на то, что суббота является рабочим днем, в деревне, где состоится свадьба, выходной относится ко всем жителям, а гулянка у бракосочетаемых, начинается с самого раннего утра, причем, совершенно раздельно. У невесты гуляют её гости, у жениха, сперва только приглашенные, а потом и все желающие, коих может набраться целая деревня. После обеда, жених со своими приглашенными, идет в дом к невесте. При их появлении, те гости, что гуляли у невесты, дружно отправляются в дом к жениху, где вполне по-свойски, пьют без него. Таков порядок, в первый день свадьбы. Второй день, то есть воскресенье, начинается, как и утренняя суббота, только с той разницей, что невеста уже живет в доме своего жениха. А в доме, где она до этого жила, её гости, с появившимися прочими желающими, вовсю празднуют, или вернее продолжают праздновать, свадьбу без невесты. Следует только видеть разницу между приглашенными гостями и прочей, желающей поразвлечься публикой. Все приглашенные размещаются за столом, а остальные любопытные, могут находиться в помещении где угодно, даже на улице, под окнами, но всем им, без исключения, подносятся чарки. Тоже повторяется и в доме жениха. Читатель, ты ещё не запутался в таёжных хитросплетениях? В общем, при таком свадебном порядке, самое главное заключалось в том, что бы хватало чего выпить, а за что пьют, под конец дня, не помнят и сами.
Отвлеклись! А за это время, любопытствующая деревенщина встречала долгожданную невесту. Пока уставшие лошади облегченно сопели, шевеля заиндевелыми губами и звякая железными удилами во рту, Никанор, мужественно снял стеганые рукавицы, стал рядом со своим возом, и начал развязывать, покрытые снежной пылью, аккуратно сложенные узлы. Все они оказались коричневого цвета, только разных размеров. То ли для того, что бы присмотреть за своими вещами, то ли по другим причинам, но поглядеть на досмотр, вылезла из саней и сама невеста. Среднего роста, коренастая, в цигейковом пальто и сером пуховом платке, она как на смотринах, стала рядом с Никанором. Только в этот ответственейший для ожидавших любопытных момент, на неё никто не решился обратить особо долгого внимания. Все были увлечены, заинтригованы содержанием узлов, которые Никанор, он же кубельный, стряхнув с намерзших усов длинные льдинки, не торопясь, по очереди, начал развязывать для всеобщего обозрения.
-Две подушки без наволочек! - хриплым голосом, выкрикнула бабка Фёкла, протискавшаяся к заветным саням, ближе всех.
На подобных мероприятиях, она почти всегда была первой, а значит, и ближе всех к товару. Иногда, её даже специально пропускали вперед, потому что, вернее неё, никто не мог правильно оценить любую увиденную вещь - будь она новая, либо подержанная, как в случае с подушками. Пока любопытная публика их разглядывала, оценивала, кубельный успел свернуть "козью ножку" и несколько раз затянуться.
-Ну, закурил, так давай дальше выкладывай, - заторопили замерзшие зрители, вволю наглядевшись на пухлые, чистые подушки.
Никанор покорно взялся развязывать второй узел, покрытый тонким слоем рыхлого снега, выброшенного лошадиными копытами. Все манипуляции с узлом он так торжественно растягивал, что вокруг стали даже роптать.
-Итак, две подушки вы уже видели, - как бы в насмешку, бубнил он.
-Видели, видели! - загалдели вокруг. - Ты давай, дальше показывай, а то к этим подушкам, будто прилип. Будто они здесь самые главные и кроме них, ничего больше нет толкового.
-Как ни главные, если без них, некуда будет и голубиные головушки положить, чтобы перед сладким сном, вволю наворковаться о красоте совместной жизни, о тепле рядом бьющихся сердец, - подмигнув правым глазом, интриговал кубельный, застывшими пальцами, продолжая развязывать неподдающийся узел, который в невестином дому, зам же и завязывал.
-Заморозишь! Истин крест, ты нас сегодня заморозишь! - не на шутку, возмущалась женская половина, оказавшаяся здесь в большинстве. - С самого раннего утра здесь стынем, а он над нами, ещё поддразнивает.
-Крепкий морозец, в день пожизненного соединения двух влюбленных, обозначает по календарю, неограниченное счастье, - был его, научно успокаивающий ответ.
-На счастье, на счастье! Мы же не спорим. Но на их счастье, не плохо бы и поторопиться, а то глядишь, и самую невесту заморозишь.
-Выдержит, не за здря сибирячкой кличется. А знатный морозец, что? Он любую дружбу, как и любовь, наподобие металла, только крепче сжимает, укорачивая расстояние, для взаимных объятий.
-Смотри, как бы от такого сжатия, что не лопнуло.
-Чему лопнуть суждено, то лопнет и без нашего вмешательства. Но кому кажется, что сегодня больно морозно, мог бы и дома посидеть.
-Усидишь тут, когда в деревне такие дела творятся! - в сердцах, выкрикнула Фёкла.
-Кажись, впервые в эту зиму, щипательный морозец показался. Давненько такого не было, - согласился, оттесненный бабами Егор, шубной рукавицей, вытирая навернувшуюся под носом, очередную прозрачную каплю, вот-вот готовую, либо примерзнуть, либо сорваться с покрасневшего кончика, остренького носа.
Егору было за шестьдесят, но он уже многие годы жил бобылем, что естественно, все ставили ему в укор. И это притом, что любая деревенская вдовушка, с великой радостью согласилась бы принять его к себе, в качестве суженого. В свое время, жена у него, конечно же, была, но мужа с фронта не дождалась, сойдясь с каким-то лесником из Муромцевского леспромхоза, который, основательно её обчистив, удрал в неизвестном направлении. На таком финале любви, упрямая женщина смириться не хотела, и, распродав последние вещи, направилась разыскивать своего беспутного проходимца. Но через некоторое время, её нашли мертвой возле Тары, где и похоронили.
Возвратясь с войны, Егор сошелся с дочерью соседа, которая была моложе его на двенадцать лет. Но, когда в ближайшей от Усюльгана деревне открылся участок по заготовке древесины, и в неё понаехали лесорубы, расторопная жена, однажды туда наведалась, после чего, бросила Егора и уехала с одним из них в Одесский район, что за Омском. Когда же внезапно умерла его третья жена, незадачливый Егор, решил больше не жениться. После её смерти, он активно занялся охотой, уходя в тайгу на несколько дней, а то и на всю неделю. В такое время, его остывшую избу, односельчане не в шутку сторонились. Кто-то даже пустил слух, что в отсутствие хозяина, там замечали подозрительные огоньки, указывавшие на то, что в ней мог поселиться нечистый дух, который, однако же, хозяину нисколько не мешал. "Я дружу со всеми духами, которые заходят ко мне в гости", - отшучивался он, настойчивым любопытным. Домой возвращаться, он был вынужден, так как здесь у него хранился свинец, из которого отливал дробь, в то время как порох с капсюлями, выменивал на добытую пушнину. Когда в самом начале пятидесятых годов, куница, белка, соболь, в тайге поредели, охоту бросил и обосновался здесь неким неучтенным сторожем, в ночное время, отгонявшим от деревни волков, из-за бескормицы, пытавшихся попасть в частные подворья для проверки, случайно плохо закрытых дверей в хлев, где стояли овцы. В летнее же время, отпугивал досаждавших медведей, которых, естественно, как профессиональный охотник, нисколько не боялся и отгонял, чуть ли, не голыми руками. Когда селяне резали овец, то за ненормированный труд, энную долю мяса, получал и Егор. Бабы снабжали солеными огурцами, да грибами. Хлеб доставал у лесорубов, которым леспромхоз доставлял централизованно. В общем, к холостяцкой жизни привык настолько, что о не сложившейся семейной жизни, нисколько не жалел.
-Дядя Егор, а где ты достал себе, такие шикарные варежки? - вдруг спросил, рядом стоявший пацан, заметивший прижатую к носу, совсем новенькую рукавицу.
-Ишь, пострел, заметил! - удивился Егор, вскользь глянув на мокрое пятно у большого пальца, и опуская руку. - Выменял. Как же ещё по-другому, здесь можно приобрести такую роскошь! В такой морозец без них, далеко не уедешь.
-Да, мороз прижимает, - совсем как взрослый, отвечал юный собеседник.
-Ещё бы! - подхватил, тут же стоявший Фетис, почти ровесник Егора. - У бабки Поли, в сенцах даже бормотуха замерзла. Вот какой, мороз!
-Она же меня ещё вчерась ей угощала, и ничего себе, показалась, - попытался заступиться Егор. - Только зубы, от мороза заходились.
-А седни замерзла, и всё тут.
-Пусть покрепче делает, тогда и не замерзнет, - заметил Сидор, подслушавший разговор. - Впрочем, вот она здесь, собственной персоной. Давай спросим. Эй, Полина, подь сюда к нам, поближе.
-Чё тебе так срочно понадобилось? Ай не видишь, что приданое разбирают, а ты отвлекаешь! - отвечала недовольная бабка, но все же на полшага приблизившись на зов. - Говори, да побыстрее.
-Тут мы заспорили о седнишнем морозце. Это правда, что в твоих сенцах самогон загустел?
-Да, начало затягивать, - не чувствуя подвоха, отвечала простодушная женщина, не спуская глаз с возка. - Давно, очень давно так не студило, как в последние дни.
-А не могло такое случиться, что на этот раз, твой самогон в градусах не вышел?
-Так сказать, слабоватым получился, - робко добавил и Фетис, не желая отставать от своего односельчанина.
Ему было, за что робеть перед бабкой, потому что частенько, "до получки", заглядывал к ней в гости. Но, в силу своей общительности, не вступить в такой заманчивый разговор, утерпеть он не мог.
-И дураку понятно, что только слабак не может выдержать суровую зиму! - из ближайшего окружения, послышался ещё чей-то голос.
-Кто это там такое говорит? Голос слышу, а человека не вижу, - заинтересовалась Полина, повыше поднимая закутанную голову. - Ах, это ты старый плут! Ну, знаешь, Феоктист..., - будто от возмущения, даже прервала речь. Потом, более миролюбиво продолжила. - Врет Феоктист, истин крест врёт. Господь Бог свидетель, что через каждые пять минут, проверяю на огне. Не горит, значит, не беру. Напраслину, на меня наводите.
-И керосин горит.... Надо пробовать не на огонь, а на язык, - подучил Егор, причмокнув застывшими губами.
-Она же сопьется, если через каждые пять минут будет совать язык под краник, - засмеялся Феоктист.
-За здря, совсем за здря вы, мужики, обижаете меня несчастную, - не-то в шутку, не-то всерьез заныла Поля, отворачиваясь, все своим видом давая понять, что эта тема, по сравнению с раскладываемым приданым, её затрагивает меньше всего.
-И вправду мужики! Чё это вы сегодня взъелись на мою соседку? - заступилась, кривоватая на один глаз, Домнида. - Как в горле у вас пересыхает, так сразу же бежите к ней, не различая, горит она, или не горит, замерзает, или не замерзает. А тут, зазубоскалились, не дадут человеку хорошенько разглядеть прибывшие вещи. Впрочем, я сегодня слышала, что и казенная водка, что была оставлена в магазине, тоже замерзла, а вы к какой-то бормотухе прицепились. Стыду вам нет! Одним словом, не мешайте.
-Дарьюша, это правда, что твоя водка в магазине замерзла? - попытался Егор отвлечь продавщицу, от общей оценки приданого.
-Смотрели бы вы лучше на возок, а не толкли, бИстолку, как комары мак, эту алкогольную тему, - отвечала Дарья, не поворачивая головы.
-Нет, ты все же нам ответь, тогда отстанем, - настаивали мужики.
-В одной бутылке закристаллизовалась, будто ледяная шуга по весне, а во второй так вообще..., - но, спохватившись, что вторая была разбавлена водой, прикусила язык. - В общем, мороз такой, что даже водка не выдерживает. Смотрите, смотрите, какие шикарные кружева на подушки! Сколько их там было? За этими мужиками, толком ничего нельзя разглядеть.
Зная, что водка разбавляется, мужики моментально засекли её оплошку, но промолчали. С другой стороны, в такой маленькой деревушке, как Усюльган, продавец считался очень даже заметной фигурой. Кроме того, что торговала водкой, за которой на лошади, приходилось ездить в Атирку, где находилась не только самая северная база областного райпотребсоюза, но и сельсовет, она оттуда привозила ещё и последние новости, которых здесь так не хватало! Значит, с такой фигурой, лучше иметь хорошие отношения и не ссориться.
-Если и сорокаградусная водка стала замерзать, то мороз не меньше пятидесяти, обязательно, - добавил от себя Никанор, не прерывая основного занятия, и тоже подслушавший разговор о водке.
-Неужели так много? - удивился кто-то.
-А, что ж тут такого! Были и до этого года зимы с пятидесяти градусным мороз, и ничего себе, выдюжили. Мы же к морозам привычные, не то, что там, какие-то изнеженные европейцы, где я проходил с фронтом, которые начинают трястись уже при двадцатиградусном.
-А, как у них?
-Да для них двадцать градусов, кажется концом света.
-Неужто?
-Как Бог свят!
-Что ж, и такое может быть, - сразу согласилось несколько голосов. - Не зря же говорят: что край, то обычАй.
-Граждане, не отвлекайте Никанора, а то он что-нибудь, да перепутает. Тут такое дело, а вы разбазарились! - упрекнула, не в меру увлекшихся, посторонней болтовней, Фрося.
-Да, да, ты права, - спохватился Егор. - Это всё мороз виноват, что б он к вечеру поперхнулся! Смотрим, все смотрим внимательно. Что там следующее, показывай. А в задке саней, нет ничего припрятано?
-Всё на виду, мы ничего не скрываем, - пробасил кубельный. - Вот, можете спросить у невесты, если мне не верите.
-Верим, верим. Говори дальше.
-Значит, две подушки были с кружевными салфетками.
-Что, опять подушки? Ты же их в самом начале показывал!
-В таком случае, не отвлекайте разговорами о водке, а то уже слюнки потекли, не могу сосредоточиться.
-Надо было жениха сюда притащить, а то сидит себе дома в тепле, в ус не дует.
-Его сейчас никак нельзя беспокоить, а отвлекать, тем более, - сказал Феоктист. - У него на ночь запланирована такая ответственная работа.
-Лучше скажи, что собирается не только с мыслями, но и с последними силами, - поправил Егор, чем вызвал, многие улыбки.
-Да, все мы были молоды, все прошли эти житейские ступеньки, - согласился Никанор.
-Мы снова отвлекаемся, уезжая не в ту степь! - напомнил кто-то.
-Сами начинаете, а меня во всем вините. Значит, следующими идут белые наволочки.
-Наволочки ты уже показывал. Давай следующее.
-Большое покрывало, для укрытия квашни, и одно, вышитое петухами полотенце, для семейных портретов. Все видите? - спрашивал кубельный, поднимая их над головой. То-то же! Тогда поехали дальше. Снова полотенце с кружевами по концам, для икон. Вот, медный тазик для щёлока.
-На этом полотенце, что для икон, что-то вышито. Объясняй подробнее, а то всё и не разглядеть.
-Если на первом были петухи с курочками, то на втором, естественно, кресты с лампадками.
-А-а-а, ну хорошо, давай дальше.
-Самовар медный, пятилитровый.
-О-о-о! - удивились собравшиеся. - Целых пять литров!
-У меня и то, только на три, - признался Сидор.
-Будет от чего, всю ночь бегать на шайку.
В отличие от того времени, когда такие смотрины происходят при умеренных температурах, и любопытные, каждую вещь имеют возможность потрогать даже руками, что бы определить то, сами не зная что, на этот раз, вся процедура смотрин заняла не больше пятнадцати минут. Мельком взглянув, на последнюю вещь, которой оказалась чугунная сковородка, удовлетворенная публика, разом заспешила по домам согреваться, а свадебный кортеж, в сопровождении нескольких, самых выносливых мальчишек, благополучно покатил к просторной избе Казюры, стоявшей почти что, напротив однооконного магазина. Отец женил своего единственного, немного туговатого на уши, почему его и не призывали служить в армии, сына.
Для некогда больших семей, строились и вместительные избы. Но, шло время. Кто умирал, кто выходил замуж в другие деревни, и в добротных домах от первоначального количества, оставалось, лишь, по несколько человек, Так случилось и у Казюры старшего, оставшемся вдвоем с сыном, и обживавших тёплую кухню, да спальню. Из-за своей вместимости, их горница годилась, разве что для больших гулянок, которые, время от времени, местная молодежь, что бы ни мерзнуть в пустующих домах, здесь и устраивала.
Вот и в позапрошлом году, на Покрова, в своей горнице, Казюра разрешил Богдановым сыграть дочери свадьбу. Только на тот раз, случился непредвиденный казус. К утру, молодожены поссорились и разошлись по своим домам. Вместо того, чтобы их уговаривать, пьяные гости единодушно сошлись во мнении о том, что в чужих домах гулять свадьбы даже удобнее, чем в собственных, из которых, в случае размолвки, некуда отлучаться. Правда, наутро проспавшись и протрезвев, молодые снова сошлись догуливать. Значит, осознали свой гражданский долг. А ещё годом раньше, гуляя свадьбу в этой же горнице, Ильюхины так поссорились, что догуливать свой праздник, не возвратились. В общем, успели разойтись. Гости тогда говорили: а случись такая разноголосица в чьей-нибудь из собственных изб! Куда деваться? Тут и до понажевщины недалеко! Ведь эмоции, как и действия пьяных людей, предугадать трудно. Известно всем, что русская душа не предсказуема даже в трезвом виде, а что говорить, когда она "на взводе"!
В отличие от некоторых старых деревень, где жили исключительно местные кержаки, Усюльган, как и ещё несколько других таёжных поселений, появился относительно недавно, и причислял себя к смешанным населенным пунктам. Очень много семей, здесь было из Алтайского края. Жили-поживали они у себя, в Алтае, пока на них ни обратила внимание Советская власть, по всей стране утверждавшая власть огнем, штыком, винтовкой, депортацией из родных мест. Так волею новых коммунистических правителей, эти труженики земли, оказались на таёжных просторах необъятной страны Советов, а по-простому, "за болотом". Так в то далёкое время, называлось спец переселение своих же, русских.
Вообще-то, эти края начали обживать ещё в восьмидесятых годах, восемнадцатого столетия, когда сюда, на необжитые земли, потянулись люди из перенаселенных западных районов Великой России, окраиной которой с запада, считалась Прибалтика. Латыши одними из первых, стали заселять районы среднего Прииртышья, продвигаясь, всё дальше и дальше, на север. Почти что, вслед за ними, сюда стали перебираться семьи и из других областей России. Только эти, уже по своим, российским причинам. Когда же в 1929 году началась сплошная коллективизация, то, спасаясь от колхозов, в Сибирскую глухомань хлынули зажиточные крестьяне, в короткие сроки, сумевшие здесь наладить свой быт не хуже, чем жили в своих родных местах. Это уже потом, Зауральский край превратился в почти поголовное место ссылки всех неугодных коммунистическому режиму, людей. С тех пор, как начались гонения на свой народ, прошло больше двадцати пяти лет, а о тех событиях, в открытую, люди до сих пор, побаивались разговаривать. Только проверенные старожилы, собравшись на посиделки, иногда, все же вспоминали то прошлое, когда им только-только минуло за пятьдесят пять. Ведь всё мужское население, что помоложе, было либо уже уничтожено, либо на Колыме, доживало последние дни. Но с годами, выживших "ветеранов" становилось все меньше и меньше. Возраст брал своё. А как хотелось донести до потомства, доставшиеся на их долю мытарства, которые пришлось испытать в те далекие и наитруднейшие времена, в которые им довелось жить, или точнее, выживать.
* * * * * * * *
Та зима была снежной, ветреной, морозной. В январе месяце, на тракторных санях, в присутствии вооруженной охраны, их довезли до Тары. Здесь пересадили на обыкновенные сани, запряженные лошадьми, и в том же сопровождении, повезли в тайгу. Трое суток углублялись в неё, по полнейшему бездорожью. Потом всех, высадив в снег, подводы с солдатами развернулись и уехали, оставив в незнакомом мире беспомощных людей, на произвол судьбы. Но так, уж, устроен человек, что даже в самых экстремальных ситуациях, ищет спасительный выход.
Среди выброшенных "неугодников", несколько мужиков, оказались знакомы с плотницким делом. У одного оказалась, захваченная из дому пила, у другого топор, и среди тайги развели спасительный костер, а рядом стали выкладывать стенки. Благо, ровный как свечи, строевой лес, был под рукой. Крышу накрыли лапником. Так за неделю, сварганили некое подобие барака, с главным очагом посредине. Холодно, конечно, но все ж не под открытым небом. С едой, тоже кое-как утряслось. Ставили силки, петли, иногда в них, удавалось загнать даже самого лося. В общем, если и голодали, то в пределах жизненно допустимых норм. Для воды, снега хватало в избытке.
С таянием снега, стали раскорчёвывать пни, рубить настоящие избы. К этому времени, досужие переселенцы "разнюхали", что в тайге они не одни. Что в некотором, доступном для них отдалении, имеются и самые настоящие деревни. С их жителями, на картофель и семенные злаки, стали вести обмен шкур, пойманных зверюшек. На раскорчёванных участках, картофель давал отменный урожай, на который тут же позарились барсуки, чей жир отлично годился для лечения обмороженных участков тела. Но этого свинства оказалось так много, что огороды пришлось обносить внушительным забором. Заодно, как и у себя на родине, на въездах в "деревню", соорудили решетчатые ворота. Это дань прошлой жизни. Конечно, их можно было объехать и обойти с любой стороны, но никто не мог себе позволить такого "разгильдяйства". Подъезжая к ним, останавливались, открывали, а, проехав, так же солидно запирали. Когда они сгнили, их заменили обыкновенными, сдвигавшимися в сторону, жердями.
Шли годы. За это время, то ли власти о них забыли, то ли решили, что в туже зиму, все сосланные "за болото" должны были погибнуть, но никто к ним не наведывался. А когда вспомнили, то в деревеньке, названной самими жителями Усюльганом, уже велось крепкое, полноценное, натуральное хозяйство, основанное, в основном, на охоте. К этому времени, некоторые жители близлежащих деревенек успели побрататься, пережениться, понарожать потомство. Когда "дикарей" повторно "обнаружили", то все допускавшиеся, до сих пор самовольства, государство решило взять под контроль, приведя их не только к общему советскому знаменателю, но и общему территориальному подчинению.
Вообще-то, эта глухая "заболотная" территория находилась в юрисдикции Тарского райисполкома, распространявшего свои владения на север до границы с Томской и Тюменьской областями. Сам же город Тара, основанный ещё в 1696 году, стоял на другом, левом берегу Иртыша, и сообщение с ним из-за бездорожья, было никудышным, особенно в то время, когда вскрывалась река. Может быть поэтому, не только Усюльгану, но и другим заброшенным сюда деревням жилось спокойнее нежели тем, что располагались на левом, более доступном, а значит, и плотнее обжитом, берегу реки.
Итак, однажды, по наводке соседей, с первыми серьезными морозами, Тарское начальство заявилось в Усюльган, не забыв прихватить с собой и свежеиспеченного председателя. Надо создавать колхоз. Как это, мол, они одни, могут жить совершенно неорганизованно, без командования свыше, без отдачи доходов в государственные закрома! Не дело! В Советской стране, такая роскошь не позволительна! Кроме тех, кто при власти, остальные в ней, все должны быть равны.
Тот памятный день, для сельчан стал роковым в жизни. Всё, что было возможным, обобществили, а Ватулинский амбар, стал местным заготовительным пунктом. Лишние боковые входы в нём наспех заделали, оставив только с улицы. Появился и ответственный "амбарный", что из соседней деревни. Ходили слухи, что это он и выдал властям, местонахождение не учтённой застройки. С этого момента, вся добытая в тайге пушнина, должна была сдаваться государству, в конфискованный амбар, а взамен предлагались патроны, дробь, порох, капсюли, сталистая проволока для петель и даже обыкновенные пыжи.
Доступные охотничьи принадлежности - это одно, но охотникам надо же, кормить и семьи. И тогда смекалистые звероловы, часть добытого, от всевидящего ока государства, стали припрятывать, подвешивая расчлененные туши, на сучья деревьев. И комиссия не найдет, и прочие звери ими не поделятся. Такое практиковалось только в осенне-зимний сезон, а летом, у каждого охотника были свои заветные ямы, где круто засоленное мясо, и держали. Хозяину такого хранилища казалось, что только он один знает расположение своей потайной кладовой, к которой наведывался, по мере надобности. Но это только так ему казалось. С некоторых пор, завистливые, да неудачливые охотники, друг за другом стали подглядывать. Ну, а там, где знают двое, тайны уже не бывает. О проделках Усюльганцев, прознали в Таре. Понаехали солдаты, прочесали известные места, найденное, конфисковали и уехали, в случае чего, пообещав вернуться, но уже с более суровыми намерениями.
Люди, однажды успевшие испытать на себе, непредсказуемые удары судьбы, искушать её во второй раз, не решились. С тех пор, не в силах прокормиться, некогда зажиточная деревня, стала приходить в упадок. Почуяв неладное, её покинул самый первый председатель. А за ним, его последователи сменялись самой настоящей чехардой. Но удивительнее всего было то, что, отбывая восвояси, каждый из них, не преминул прихватить с собой чего-нибудь из колхозного достояния. И это было в порядке вещей! С момента образования Советского Союза, в нём тащилось всё и всеми теми, кто был мало-мальски допущен к любому руководству.
Да, деревня нищала. Из-за отсутствия продукции, заготовительная контора вынуждена была само ликвидироваться, а амбар, в котором она располагалась, приспособили под магазин, в котором и продолжала работать продавщицей незамерзающая, и ещё не замужняя Дарья. Но, несмотря на постигшие трудности, её жители, окончательно духом не пали. Жизнь притихла, но не замерла. Бывшие охотники, каждый себе, втихаря, выкопал новые ямы-хранилища, в которые навещался, либо перед самой метелью, что бы заметало следы, либо в пургу. Не умирать же с голоду! Кроме того, постигший деревню катаклизм, местных жителей заставил искать другие методы, способы выживания. Старожилы стали вспоминать свое прежнее ремесло. Некоторые, из стволов кедра, да пихты, стали выдалбливать добротные кадушки, которые сбывали в Атирке, либо Пологрудове. Ведь только в кедровых ёмкостях, мука долго не портится, а в пихтовых, сливочное масло. Женщины, из берёзовой коры, наловчились изготовлять искусные, разнокалиберные туески, которые так же охотно раскупались. Заведя овец, из их шерсти не только катались пимы, но и вязались узорные рукавицы для молодежи.
Так как для хлебных злаков, в тайге не оказалось достаточной площади, то колхоз перешел на выращивание картофеля, которым, в совокупи с тридцатью копейками, приспособился оплачивать трудодни. И не только колхоз. Его уже сажали в каждом подворье. Пользуясь отменной урожайностью, кроме традиционных блюд, в смеси с травой, из него выпекали вкусные лепешки, из него гнали самогон, женщины готовили отбеливатель и так далее, и так далее. В общем, картофель заменял, чуть ли не все продукты, используемые для пропитания. С ним мог потягаться, разве что, только чай. В доме могли остаться без хлеба, картошки, огурцов, грибов, но традиционный самовар, был всегда готов к действию. Из-за отсутствия сахара, чай пили с конфетами-леденцами, которые, к слову сказать, в магазине не переводились. Заложив леденец за щеку, его хватало на две, три чашки чая.
Вот так! Пока росла картошка, плодились овцы, колхоз и держался на зыбком плаву. Конечно, на ликвидацию он просился давно, но что взамен? Присоединить, не к кому. Оставить на произвол судьбы, тоже нельзя. Как уже говорилось, в советском государстве, всё должно быть подотчетно. Кроме всего прочего, хоть он и дышала на ладан, его поддерживала своя овцеферма, которая, при случае, довольно щедро снабжала свежим мясом не только районное руководство, но и поставленных ею председателей, последним официальным из которых, был калека Демьян. К удивлению сельчан, овец он не резал, появлявшееся начальство не жаловал, но, не проработав и полгода, скоропостижно скончался. Так, по стечению обстоятельств, беспартийный Никанор и продолжал присматривать за делами незадачливого колхоза, по иронии судьбы, носящего имя "Ильич". А колхозники к тому, что их же селянин, ими и управляет, привыкли сразу, а поэтому и его немногочисленные указания выполняли вовремя, добросовестно, качественно, без излишней спешки. Действительно, куда торопиться, когда деревня, в силу постоянно, неблагоприятно складывающихся для неё обстоятельств, и так погружена в состояние самой обыкновенной депрессии? Для старшего поколения, такое состояние было уже не в новинку. Они успели его испытать в последние годы ещё там, на далекой родине, перед отправкой "за болото". По их наблюдению, как тот, так и этот жизненный уклад, имели много схожего.
Впрочем, если глубже поразмыслить, то что, собственно, могло и меняться? Там Россия, и здесь Россия. Там Зауралье, и здесь тоже. Если не считать ландшафта местности, то, как там живущих людей, так и здешних сибиряков, очень много что объединяло. В первую очередь, культура, обычаи. А для оседлого крестьянства, это вовсе не мало. В российской глубинке, особенно бережно относятся, сохраняют обычаи своих предков. Это незыблемо традиционно, поэтому не удивительно, что всё веками накопленное предками, в чистейшей неприкосновенности передается из поколения в поколение. Каждая очередная волна народившейся, и достигшей зрелого возраста молодежи, традиции предыдущей волны воспринимает, впитывает с такой охотой, будто важнее и кровнее этого, в жизни ничего не может и существовать! Это ещё раз показывает, что такая преемственность может происходить только в очень ограниченном кругу, в котором волей, или неволей, оказывались люди. Иногда тот круг оказывался настолько замкнутым, что в него не могли заглянуть даже соседи. К ним относятся староверы. Они сами себя ограничили определенными рамками, в которые нет доступа посторонним. Если такой путь жизни они избрали сами себе добровольно, то другим людям, он был заказан в силу местной специфики. Так в Усюльгане, например, молодежь никогда в жизни не видела поезда, трамвая, самолета, а автомашины, да трактора, появились здесь совсем недавно.
* * * * * * * * *
По древесине, каждому району Омской области, был "спущен" план. В свою очередь районы, "спускали" тот план ещё ниже. Такими ступеньками, он достигал колхозы, совхозы, другие организации. А здесь, на месте, собиралось начальство и просчитывало, сколько человек можно и нужно отправить на лесоразработки, что бы до весны, выполнить план.
Только в этот сезон, отправка лесорубов затянулась. И не удивительно. Пока по такой сложной лестнице подчинения спускался план, зима уже давно была в разгаре, и в Пологрудовский участок Муромцевского леспромхоза люди стали съезжаться с большим опозданием. Но здесь тоже, ради нескольких человек, не могли гнать трактор, либо машину, к чёрту на кулички. Собирались бригады, которые затем разбивались на пары, либо звенья.
Итак, собрав нужное количество людей, усадив их на два газогенераторные ЗИСы, а на третий, сложив вещи с инструментами, колонна машин, медленно продвигаясь за трактором, тащившим деревянный клин, рано утречком в воскресенье отправилась в неблизкий путь. По прошлогодним расчетам начальства, на место, в Усюльган, они должны были прибыть в тот же день вечером. Но, из-за навалившего снега, пробились только до полдороги. В тайге, на жестоком холоду, согреваясь огромным костром, пришлось заночевать. Только в понедельник к обеду, голодная, уставшая, недоспавшая братва, прибыла к месту назначения, наполнив деревню непривычными для этих мест, трескотней моторов, матерщиной, просто выкриками, от которых местные собаки просто взбесились, добавив свои голоса в общий, разнокалиберный гул. Пока у крайней, пустующей избы, где по обыкновению, была лесхозовская контора, машины разгружались, тракторист, ни у кого не спросясь, попытался потянуть клин по деревенской улице, но его тут же остановили те, кто был поближе из деревенских зевак. Глубоко прорезанный в снегу след, только ухудшит состояние, уже натоптанной улицы! Да, так оно и было бы. Расчищенная колея, после первой же бури, настолько уплотнялась новым снегом, что протянуть по ней клин повторно, уже было невозможно, а рядом не было места. Это на открытых пространствах, его протаскивали столько раз, что к весне, так называемая дорога, расширялась до нескольких сотен метров, представляя собой, параллельно вздыбленные, высокие волны, внезапно застывшие от сибирской стужи.
А в лесу, все было схоже с деревенской улицей. Меж стволами деревьев, клин можно было протянуть только единожды, поэтому, едва высадив людей, машины тут же повернули обратно. Тракторист остался ночевать. У него уже не было больше сил, дергать за поворотные рычаги гусеничного трактора.
С первым заездом, в Усюльган прибыло ровно сорок человек, включая прораба Майера, и единственную девушку, по имени Нюся, лет двадцати пяти, только что освободившуюся из мест заключения, под предлогом беременности, которой на самом деле, у неё не было. Однако врачом зоны, факт полового сношения был зафиксирован, что и помогло ей досрочно выйти на свободу. "Как тебе такое удалось"? - приставали к ней те, кто ещё не сидел, или уже отсидел.
А дело-то было, совсем прозаичным. Двух заключенных девушек, одной из которых была Нюся, молодой конвоир, сопровождал к реке за водой. Начерпав ведра, попили сами и предложили ему. Неопытный парень, не отказался. Пока он прикладывался к ведру, прислонив винтовку к ветле, напарница Нюси схватила оружие, взвела курок и потребовала, чтобы он тут же изнасиловал подругу. Обменявшись винтовкой, то же самое, ему пришлось повторить и с другой. В это время, происходящее у воды, с вышки заметил часовой, поднял шум. Моментально набежали солдаты, преступниц обезоружили, а упомянутый врач, тут же зафиксировал процесс сношения. Факт был задокументирован, а через пару месяцев, не без помощи денег, подтверждена беременность обеих "пострадавших". В то время, беременных в зоне не держали, а отпускали на свободу.
Немец Майер, лет тридцати пяти, бывший ссыльной из Поволжья, уже несколько лет руководил различными участками, а сюда, вместе со своим неизменным толстогубым подручным Иваном, прибыл впервые, хотя и знал не только расположение этой дачи, но и наличия в ней строевого леса, годного к вырубке. Как и в прошлые годы, его команда была самой, что ни на есть разношерстной, хотя в самой тайге, несколько человек из неё, все-таки работали не первый сезон.
Никанор ещё с осени, был предупрежден о предстоящем десанте, поэтому, вовремя успел составить список домов, в которых хозяева соглашались поселить будущих лесорубов, и сразу же по прибытии, каждому из них был дан адрес, куда направляться квартировать. Квартиранты, конечно, могли стеснять некоторых жильцов, но, зная какую цену за них будет платить леспромхоз, шли и на некоторые неудобства, для себя. Плюс к этому, деньги каждый месяц, чистоганом! Проданная картошка, грибы, ягоды, хмель, обвивавший здесь, чуть ли не каждую сосну. Разве толковый хозяин сможет упустить такую выгоду?
Ватулин тоже согласился на четырех человек. Кроме уже перечисленных благ, он надеялся и на дармовые дрова, которых у него вечно не хватало, а заготавливать некому. По жребию, ему достались латыши из Колосовского района.
Ещё при отбытии в тайгу, Иван Иванович Копейкин, что работал заместителем начальника Пологрудовского участка, предупредил Майера об исключительном трудолюбии этой национальности. Что эти ссыльные люди не на словах, а на самом деле гонятся за длинным рублем, поэтому на них может, смело положиться.
-Представляю, сам из таких, - улыбнулся обрусевший немец, с трудом понимавший свой родной язык.
К этому времени, немцы были уже давно расконвоированы и могли свободно передвигаться по Дальнему Востоку, Сибири, вплоть до Урала. Как и прочим рецидивистам, дальше на запад, путь им был заказан. Обретя свободу, многие из них, как работали в сельском хозяйстве, так там и остались. Другие же, перебрались в города, выучились, вступили в партию и заняли соответствующие должности. К таковым принадлежал и Майер.
В противоположность ему, начальник Пологрудовского участка Яков Мельгаф, в партию не вступал принципиально. Однако благодаря своим недюжинным организаторским способностям, смог добиться бСльших вершин, нежели его партийный земляк, которого он, из-за национальной принадлежности, не скупясь, тащил вверх по служебной лестнице. Если Майер имел обширную родню, причем, все взрослые, считались членами Коммунистической партии, то Мельгаф вырос без отца и родни, которые, в трудные минуты, для поддержки, смогла бы подставить ему свои плечи. По пути из Поволжья в Казахстанские лагеря, при попытке к бегству, его отца застрелили, и ему, как старшему в семье, пришлось содержать мать и малолетнюю сестру. Кроме упомянутых начальствующих личностей, в Томской, Тюменьской, Омской областях, жило очень много и других Поволжских немцев, освобожденных из под надзора. Начальником Муромцевского леспромхоза, то же был немец. Многим русским, такое не нравилось, но Первый секретарь Омского Обкома партии, без чьей санкции, на видные руководящие должности, не назначался ни один человек, руководствовался, в основном, не на лояльность к советским институтам, а на деловые качества работника. Но, надо заметить, что и немцы никакой враждебности к властям не проявляли. В крайнем случае, открыто.
Не было секретом, что среди них попадались, и довольно часто, такие рьяные поборники Советского строя, власти, что им мог бы позавидовать и сам Хрущёв, только что вступивший во владения страной Советов. Встречались и обыкновенные "стукачи", "соглашатели", которые на провокационные вопросы, обычно отвечали:
-Так же, как и вам, нам там хорошо жить, где сносно кормят, хорошо платят, а всё остальное - нажитнСе.
Радикалы были в меньшинстве. Зная неустойчивый нрав своих соплеменников, открыто пропагандировать националистические идеи, они побаивались, но втихаря, обменивались довольно рискованными идеями. Вплоть до бегства в Западную Германию! Они яростно ненавидели своих гнусных отщепенцев, попросившихся в партию, как и тех, в ком подозревали доносчиков. Но знали они и то, что в данной политической ситуации, на ход событий, повлиять не могут. К этим людям, принадлежал и начальник Пологрудовского участка, Муромцевского леспромхоза Яков Мельгаф, впоследствии переведенный на стройку в город Златоуст, что на Урале. Майер, дальше обыкновенного прораба, так и не "вылез".
Итак, этот заготовительный сезон хоть и с опозданием, но начался. Усюльган будто проснулся, встрепенулся, как после длительной спячки. Хозяевам домов, где поселились лесорубы - доход, девушкам, как и молодушкам - свежая любовь! Как и в прежние годы, начнутся воскресные гулянья, танцы, несбыточные надежды девушек на то, что, а вдруг да повезет, и она окажется в числе тех счастливых, которых, уезжающие весной лесорубы, увезут туда, где цивилизованный мир, и где, кроме леса, есть ещё очень много всего красивого, интересного. И пусть позавидуют, оставшиеся подружки!
Энергичная, непоседливая Фрося Ватулина, с закадычной подружкой Фисой, у которой муж тоже работал от леспромхоза, и регулярно, на несколько недель, уезжал на дальние дачи, уже в ближайшее воскресенье, собирались организовать первые танцы. И место присмотрели в пустующей избе, некогда принадлежавшей вдове Клочковой, а в прошлом году, распрощавшейся с жизнью. С этой целью, они не поленились натаскать в избу самых лучших смоляков, расчистить от снега подходы, но их рассоветовали. Люди, мол, не успели освоиться, оглядеться, да и морозец продолжал держаться на самой нижней отметке, постоянно удивляя, даже видавших виды старожилов. Подружки нехотя, но согласились отложить намеченный, было, бал, перенеся его не далее, как на неделю. К тому же, по их предположению, учитывая мороз, снег, бездорожье, взятые с собой дополнительные продукты, в следующий выходной, мужья ещё не должны были появиться в деревне.
Конечно, отложить такое важное мероприятие - ощутимый урон для всей молодежи, но не в сибирском характере, сразу же, падать духом. Вынужденную отсрочку, решили заполнить продуктивными, на их взгляд, посиделками, когда досконально можно обсудить все мнения о постояльцах. Так что, ко времени назначенных танцулек, ими были выяснены не только возрастные данные каждого из прибывших, но, примерно, и их семейное положение. Вплоть до отдельно выраженных склонностей. Всё это, они сумели выведать от домочадцев, у которых те стояли. Последнее, было особенно важно. Если уж, с каким лесорубом рисковать, то "без сбоев" и на всю катушку. Ведь, если что не "выгорит", то в деревне узнают сразу и тут же засмеют. Вон, в прошлом году, Дуся связалась с коротышкой калмыком, что квартировал в её доме, кормила его, поила, а к интимным связям он оказался не способным. Всё лето, деревня обсуждала тот случай до такой степени, что Дуся стала сожалеть о том, что невзначай раскрыла этакую важную тайну. Язык виноват! А пьяный Макар, однажды услышав её историю, деревенщине процитировал: просил, как волк, а совокуплялся, как заяц!
Завершалась неделя томительного ожидания, и самые активные организаторши, в последний раз собрались у Капки, что жила рядом с овечьей фермой, в которой она, вместе с Артёмом, ухаживала за овцами. Несмотря на свои двадцать два года, Капка два раза успела, как говорила сама, выйти замуж, и развестись. От каждого мужа, имела по ребенку. Последняя девочка родилась только в прошедшее лето и малышка находилась под неусыпным наблюдением, ещё не старой бабушки, у которой жизнь складывалась почти также, как и у её дочери. Первенец мальчик, был отдан на воспитание в соседнее село, к бездетным родственникам. После последнего замужества, Капка стала себя считать, куда более интеллигентной, нежели подружки. Ещё бы! Второй муж, обещая счастливую жизнь, довез её аж до самой Тары, завел в ресторан, заказал обед, где она была вынуждена съесть не только свою, но и его порцию. Дело в том, что, заказав еду, он куда-то вышел и больше не вернулся. Выйдя на улицу, от бегавших ребятишек узнала, что этот дяденька сел в попутную машину и уехал. Теперь она, дважды покинутая, снова собиралась подыскать себе подходящую партию.
-Этот татарин Рычапов. Он у кого квартирует? - уточняла Капка, у подружек.
-У Казюры, - отвечала Дуся.
-У Казюры квартируют два татарина и два калмыка, - уточнила всезнающая Мотя. - Я только забыла фамилию второго татарина. Не-то Худой бердиев, не-то Худойбергиев. В общем, какой-то "Худой".
-А ты не путаешь их с калмыками? - засомневалась Фиса. - Там есть ещё и какой-то Хазимухамедов.
-Девочки, ну какая нам разница, у кого какая фамилия! - воскликнула продавщица Дарья. - Мы что, мужиков стали выбирать по фамилиям, али по национальностям? Что у тех, что у других: глаз узкий, нос плюский, значит совсем не русский. Я, например, сразу уточнила, что один из них никуда не годен, потому что старый. А тот Рычапов, о котором интересуется Капка, ничего себе, татарчоночек. Только фамилия какая-то странная, не совсем татарская.
-Ты Капка, глаз на него можешь не ложить, - предупредила Дора. - Я уже уточняла.
От её последних слов, публика даже затаила дыхание. Что она успела "уточнить, в таком важном деле, обскакав их всех?"
-Говори быстрее, не май! - зашумели вокруг.
-Он вовсю крутит с этой учетчицей Нюськой, что вместе с ними прибыла.
-Да, ну? Во, зараза! Что б ей лодыжки вывернуло! Не могла себе найти другого хахаля! Успела перехватить! - послушались возмущённые возгласы.
-Стерва! Как есть, стерва! - подтвердила и Капкина мама, покачивая на коленях ребенка. - Не иначе, как конину давно не кушала. Думает, что угостит.
-А, может быть, конину он и не ест, - возразила Фрося. - Я слышала, что некоторые татары, мусульманские обряды не соблюдают.
-Гляди-ка, не соблюдают! - передразнила её "няня". - Они же, кроме лошадей ничего не держат. Это здесь, в лесу, он будет есть всё, что съедобно, потому что другого, нигде не достать.
-У нас, на Алтае, сколько я помню, хоть и была совсем ребенком, тоже были татары, так они очень строго соблюдали свои обряды, - продолжала Капкина мама, не переставая держать скользкую соску, которую девочка язычком, пыталась вытолкнуть из своего маленького, пухленького ротика. - Пожилые татары, ой, как соблюдали свои законы. Я говорю, не понаслышке. Водка у них, полностью запрещена, а свинину и близко не показывай!
-Интересно, почему это, они так не любят свинину? - высказалась Глаша. - Вот мы, не только домашних, но и диких кабанчиков иногда лопаем, а ничего себе, не болеем от их мяса. Если они боятся жира, так он и в конине присутствует.
-Там вопрос, совсем в другом ракурсе, - сказала "няня". - Ту историю я слышала давно, сразу, как прибыли в эти места, да почти запамятовала.
-Нет, ты вспомни, потому что для нас на сегодня, она очень важна, - зашумели девушки. - Капка, возьми дитё, ей легче будет припоминать.
-Неужели до сих пор, я вам ничего подобного не рассказывала?
-Конечно, нет. Впервые слышим. Давай, вспоминай. Не секретничай, на старости.
-Значит, не подвернулся к слову случай, поэтому и не рассказывала, - оправдывалась женщина, поднимая с полу выплюнутую соску, и передавая ребёнка своей дочери.
-Не май, не май, говори, да побыстрее. Мы, как говорят военные, во всеоружии, должны встретить не только татар, но и другие национальности, которые уже прибыли, или ещё прибудут к нам. Говорят, что на наших дачах, очень много строевого леса, на разработку которого, уйдет не один год. Так что, живём! - воскликнула Фрося.
-На месте нынешнего Тобольска, что стоит на слиянии Тобола с Иртышем...
-Далеко от сюда?
-Не сказала бы, что далеко. Всего-то, километров триста пятьдесят, четыреста.
-Мириться можно.
-Так вот. Раньше на том месте, испокон веков, в небольшой деревушке, жили татары, а, напротив, через речку, позже поселились русские кержаки, занимавшиеся рыбной ловлей. Татары тоже ловили рыбу, но больше занимались разведением лошадей и свиней.
-И свиней!
-Что ж в том плохого. Без еды, быстро ноги протянешь. Человек должен перепробовать всякие яства, пока не остановится на чем-нибудь определенном. Только вы меня не перебивайте, а то забуду и то, что ещё осталось в памяти.
-Ладно, молчим как рыбы!
-Так вот. Один вредный татарин, безжалостно издевался над своей молодой женой. Каждый раз, после очередной вспышки гнева, свою дражайшую супругу тащил к реке, где, на речной отмели, выискивая погибшую рыбу, или ещё там чего, паслись его свиньи, и несколько часов подряд, заставлял её лежать под опрокинутой лодкой. Кержаки с другого берега, всё это видели, но вмешиваться в чужую жизнь побаивались. Вдруг, та женщина, со стороны супруга, и вправду заслуживала положенную кару! Но один из мужиков, что был холостым, очевидное издевательство не выдержал. Однажды подкараулив, когда татарин опрокинул над женщиной лодку, а сам ушёл присматривать за табуном лошадей, быстренько сел в лодку, переправился на противоположный берег, и освободил перепуганную женщину. А, что бы мужу неповадно было издеваться над женщинами впредь, под лодку засадил, пойманную тут же, хрюшку. Татарочку, естественно, он увез в своё стойбище.
По прошествии определенного времени, татарин вернулся за женой, ну, и как догадываетесь сами, вместо неё, обнаружил под лодкой свинство! На его крик, сбежалась вся деревня. Вместо того чтобы, как положено в аккуратной семье, уточнять количество пасущихся свиней, мулла объявил, что это женщина превратилась в свинью, а поэтому есть их мясо, запретил. Крайне неприглядная для здешних мест, весть, быстро разнеслась по всему мусульманскому миру, и с тех пор, они ненавидят не только саму свинью, как животное, но и любые части её тела. Вы только осмельтесь, в присутствии татарина, сжать угол полы пиджака, либо фуфайки, на уровне кармана! Я уверена, что сразу же получите хорошую затрещину.
-Ну и чудеса! А почему?
-А вы сами попробуйте, провести такой экспериментик.
Все дружно принялись расстегивать, и сжимать в ладонях, полы своих фуфаек.
-И, что получается?
-Смахивает, на свиное ухо!
-Вот видите! И без моей подсказки сообразили. Теперь поставьте себя на место татарина, которому показывают такую срамоту!
-Девки, девки, мы отвлеклись! - напомнила Фрося. - Времени-то у нас осталось в обрез. Давайте ближе к делу.
-И то, правда! А то, начали с Нюськи, а залезли в татарский свинарник.
-Вот вы говорите, что на ту самую Нюську, татарин глаз положил, а я слышала, что она крутит и с Иванютиным, что у Богдановых поселился, - подсказала Капкина мама.
-Хохма, да и только! - воскликнуло, пораженное собрание. - Что же получается?
-То и получается, что из-за неё в лесу, уже успели подраться.
-И ты до сих пор молчала! - упрекнула её дочка. - Так не совсем честно.
-Когда же я могла успеть тебе сказать, когда сама только что узнала от Акулины.
-Значит, девка не промах!
-Не за здря, тянула срок.
-Жаль, что рано освободили.
Такова была реакция собравшихся, на последнее известие, всерьез опечалившее, бойцовски настроенных Усюльганок. Требовалась серьезная корректировка действий, что бы наглухо нейтрализовать эту выскочку, Нюську. Но, как? Даже при таком обилии отчаянных и умных голов, как назло, выхода не находился. Вероломство тюремщицы, обговаривали и так, и этак. Даже тему разговора, временно пытались сменить, что бы чересчур не загромождать свои мозги, неожиданно возникшей досадой. Но нет, ничего не получалось. Как кость в горле, в их свободолюбивых сердцах, застряла эта Нюська! О чем бы ни пытались говорить, а возвращались все туда же.
-Так говорите, на семь лет её отлучали от воли? - начинал кто-то.
-Да ещё пять, с поражением в правах, - добавляли знатоки.
-Только таких выродков, в наши края и направляют.
-Куда же их девать ещё! За Урал, им дорога закрыта, в Китай они не поедут. Говорят, что русских оттудова прогоняют с 1949 года, когда к власти дорвался Мао Цзе Дун.
-Ты от кого такое слышала?
-Как от кого? Сам Никанор рассказывал, намедни.
-И не один Никанор об этом знает. Эту весть, ещё в начале зимы, молочница, что из Атирки, нам рассказывала.
-А я и не слышала.
-Интересно было бы знать. Вот таким, как Нюська, паспорта выдают на руки, или как мы, сидят на справке?
-Никанор говорил, что вся крестьянская Россия сидит на справках, что бы, значит, никуда не удрали.
-В городах, паспорта будто бы имеются на руках.
-Значит там, если хочешь жениться, то надо обязательно показывать паспорт?
-Не только показывать, но в нём и запишут.
-Что запишут?
-Тоже мне вопрос! Запишут, что ты женат, али замужем.
-Толи дело у нас! Сошелся и живи. Главное, что бы в волости зарегистрировали.
-А я бы хотела, что бы у меня на руках, был самый настоящий паспорт, а когда выйду замуж, пуст в нём так и запишут, - задумчиво, с сожалением протянула продавщица Дарья.
-Открытие сделала! Можно подумать, что ни одна из нас, такого удовольствия не хочет, али откажется.
-Хоть бы разок взглянуть на тот паспорт. Интересно, что он из себя представляет? Никто из вас, девки, не видел паспорта?
-Спросила! Вот, может быть, Капкина мама его видела.
-Нет детки мои! Мне тоже не довелось его видеть.
-Если так, то в нашей деревне, не видел его никто.
-Живя в такой глухомани, разве можно увидеть что-нибудь толковое, что творится на белом свете!
-Зато те, что живут в городах, никогда не увидят красот нашей тайги, нашего Урмана! - выкрикнула Фрося, напугав, даже придремавшего ребенка. - Я, например, хоть и не видела паспорта, и, может быть, никогда его не увижу, но уезжать из таких красивых мест, как наше, никуда не собираюсь. Мне хорошо здесь жить и без паспорта.
-Твоя семейная песенка, уже спета здесь, на месте. А нам, горемычным, своё счастье ещё надо искать, да искать. Своих-то парней, раз, два и обчелся.
-Нет, с вами я не спорю, - сдалась Фрося. - С этой стороны жизни, вы, конечно, правы. Здесь не только нет выбора, но он и не предвидится. У кого какая судьба. Что на роду написано, то и случится. Но я, мне так кажется, что в другом месте, жить не смогла бы. Здесь мне с детства знакомо каждое дерево, каждая тропка, каждый ручеек. Мы знаем не только каждого зверя, но и все их повадки, чем не могут похвастать те, кто живет на равнинах. Я, например, по следам могу отыскать любого из них. А какие весной, летом, даже глубокой осенью, в тайге запахи! Они же нам жизнь продлевают...
-Ну, знаешь.... С твоей философией сидеть не в Усюльгане, а...
-Ну, ну, где сидеть?
-Сидеть в туалете, и кричать: "занято"!
-Девочки! - одернула их Капкина мама. - Вы так и поссоритесь. Но, что, ни говорите, а тайга останется тайгой. Вот мы, где жили раньше. То степь, то горы, глаз нет, на чем остановить. Я тоже тайгу не променяла бы ни на какое другое место, настолько к ней привыкла.
-Ну и живи, кто тебя выгоняет! - недовольно, сказала Дарья. - Лично мне, так хоть одним глазом хотелось бы взглянуть на Омск, Москву, да и вообще, что они из себя, те города представляют!
-Хорошо, взглянула. Что потом?
-А потом, хоть помереть!
-Очень сильно сказано! - заметила Фрося. - Не зря же говорят: что край, то обычай. Но выше пояса, не прыгнешь.
-Подружки! Мы снова забрались не в ту степь. То на свиньях отвлекаемся, то на паспортах, а теперь и по городу заскучали. А, ведь, собрались, что бы обсудить предстоящую вечеринку, - напомнила Капка. - Я даже забыла, на чем мы остановились.
-На чем остановились, не так важно. Важнее всего, договориться между собой, что если которой из нас подвалит удача, что бы другая этому, не переходила дорогу.
-Какой может быть разговор! Ни в жисть! Мы же взрослые люди! - возмущенно загалдело общество, хотя каждая из присутствовавших была уверена в том, что если дойдет до дела, своего шанса, ни за что не упустит. Даже пожертвовав дружбой подружки!
Морозы, снега, метели, дикость тайги, оторванность от цивилизации, помноженные на всякие предвиденные, как и непредвиденные лишения, уже с самых юных лет, выковывали в них животный инстинкт выживания во всех случаях, где только отчаянный индивидуум, имел шанс на продолжение рода, на обладание добычей. Да, таков закон природы, что если соперника не перехитришь, вовремя не оттолкнешь, то можешь считать, что проиграл, а иногда и пропал. И всё это вместе взятое, обобщенное, называлось сибирским характером. Не сознавая этого в яви, природа недвусмысленно заставила сибиряков быть таковыми, бороться за свое благоденствие всеми доступными средствами, не считаясь со временем и соперником. И только перед лицом неминуемой беды, они были, как никто другой, едины!
К концу второй недели, с момента появления лесорубов в Усюльгане, мороз заметно ослаб, да и вид самой деревни, несколько изменился. Во-первых, с четырехскатных тесовых крыш, свалился лишний снег. Около сотни лишних ног, утрамбовали улицу так, что она стала похожа на городскую, сносную мостовую. Во-вторых, не отставая от соседа, ко всем калиткам домов, стали вести, прокопанные в снегу, траншеи. К магазину таковой не было, зато напротив дверей так утоптали, будто здесь изо дня в день, проходят многолюдные собрания. Если раньше, продавщица Дарья появлялась в магазине от случая, к случаю, то теперь, засиживалась в нём до тех пор, пока последний лесоруб не возвращался со своей дачи. Ведь все ново прибывшие, перед отправкой из Пологрудова, на дорогу получили хороший аванс.
В самые первые дни, новичкам здорово досталось! Весь лес был покрыт толстым слоем пушистого снега, и каждый метр пути, приходилось брать чуть ли не штурмом, иногда даже по-пластунски. К своим дачам, люди приходили совершенно измученными, обессиленными, и в начале рабочего дня, обязательно отдыхали, что сразу сказывалось на выполнении нормы. Но, уже к концу недели, проторили сносные тропы, на которых иногда, стали замечать даже следы, оставленные некими неизвестными для них, зверьми. Знать, им тоже приятнее топать по готовой дорожке! Однако были места наоборот, где людям приходилось передвигаться по постоянным звериным тропам. В дневное время, на них никого не видели.
После сильнейших снегопадов, как и последовавших за ними морозов, на вершинах сосен закрепились огромные, белые шапки. Малейшее движение кроны, и уплотнившийся ком снега, с огромной высоты и невероятной скоростью, падал вниз. Но, кроме того, что мимо таких деревьев приходилось постоянно проходить, их ещё надо было и пилить. Лесорубы с опаской, смотрели не только себе под ноги, но и ввысь. Радовались, когда опасные сосны удачно миновали, а возле тех, которые намеревались свалить, снег обкапывали, прокладывали боковые дорожки, что бы было куда удирать. Подойдя к дереву, и стукнув по стволу обухом топора, тут же, на несколько метров, старались удрать в сторону. Такая операция, повторялась до тех пор, пока бСльшая часть "шапки" не свалится, или докажет, что припаяна к вершине, надежно. А бывало и так, что намеченные на завтра деревья, за ночь, сами собой очищалось от белого бремени, экономя драгоценное, световое время лесорубам. В таких случаях, взрослые дяди радовались, как дети!
Снег. Мороз. ТропА. Тайга. Человек, Норма, Дача. Если бы в свя`зи, между таким разнокалиберным сочетанием названий, попробовал разобраться умудрённый опытом, но далёкий от всего этого психолог, то он вряд ли смог толково проанализировать, как и до конца понять, обобщающее взаимодействие упомянутого. Зато, незамысловатый объединяющий фактор, зАпросто объяснит любой лесоруб, однажды побывавший на лесоповале, и на своей шкуре, испытавший их соприкосновение.
Взять хотя бы участок, этого самого Усюльгана. Его рабочий день начинается ещё тогда, когда прочие домоседы, просыпаться и не собираются. Ведь восьмикилометровый путь до дачи, надо пройти до рассвета, а обратно - как Бог даст! Иначе никто, никогда не выполнит норму, которая начальством ставилась во главу угла всей работы. Да, и не заработаешь. На завтрак времени нет. Наспех кусок чёрствого хлеба, да "кружок" растопленного молока. Обедом тот же, но уже замерзший, хлеб, с куском, вечером отваренного сала. В мороз, мясо не годилось. На ужин капустный, либо картофельный суп, в котором варилось упомянутое сало, да чай.
Норма на двоих, не менее двенадцати кубометров. В зависимости от размеров, спилить требуется, от трех, до пяти лесин. Свалить их, ещё полдела. Сперва до каждой из них, надо добраться. И это ещё, только маленькая часть работы. Падение всех деревьев надо спланировать так, что бы все вершины, по возможности сходились около одной точки. А попробуй их на это "уговорить", если сучья каждой, обращены в разные направления! Нет, валить можно и в разные стороны, только тогда и разводить костров надо больше. А попробуй на морозе, да если ещё идет снег, разжечь непослушный костёр! Тащить в один? Попробовали бы тащить сук, толщиной с ногу в ватнике, притом, по поясному снегу! Но, иногда, приходилось делать и такое, когда обгоревшая хвоя, внезапно потухала, оставляя голые сучья, разжечь которые по-новому, не было никакой возможности.
Восьмикилометровый, обратный путь, проделывали в темноте больше автоматически, чем сознательно. Уже не чувствовались ни руки, ни ноги, ни наличие своего собственного тела. Те, кто работал в полную силу, /а были и не очень старательные/, возвратясь на квартиру и, прикорнув на соломенном матраце, брошенном на холодном полу, от удовольствия, не было желания, даже вставать ужинать. В таком блаженном состоянии, хотелось уснуть навсегда, только бы избавиться от тягот прошедшего дня, а ещё страшнее, ожидавшегося такого же трудного, завтрашнего!
Но жизнь, молодость, не хотели сдаваться. У них свои законы, не поддающиеся не то что описанию, но и пониманию. Вместо того, что бы отдыхать, протянувши ноги, они не могла дождаться очередных развлечений. Значит, природа создала живые существа так, что для соответствующей поры жизни, требуются и свои отдельные запросы, стремления. А, что бы все это поддерживать в надлежащей форме, наделила её ещё определенным запасом энергии, силы, как и возможности. Тело, душу, надо раскрепощать. В мороз ли, в зной ли, но им требуется хоть небольшой глоток свободы. Даже здесь, в самой глухой тайге, называемой Урманом. И, как оказалось, её, то есть ту самую молодость, Усюльган уже давно ждал. Заждался!
Изба Клачковых, что стояла на самом отшибе, без хозяев давно отсырела, углы заплесневели, поэтому неугомонным девушкам, пришлось здорово потрудиться, что бы привести её в надлежащий вид. Всю неделю по очереди, они её неустанно подтапливали, подчищали, мыли полы, окна. А в долгожданную субботу, из обвалившейся трубы валил такой густой дым от смоляков, что со стороны, можно было подумать о самом настоящем, начинающемся пожаре. Мебель приносить не требовалось. От бывших хозяев, здесь остались две длинные скамейки, которые аккуратно поставили у стенки, напротив входной двери.
Самым первым на вечерке, по обыкновению, появлялось старшее поколение деревни, которое и заняло все лучшие места, из которых было удобно следить за всем происходящим. Оно, это поколение, очень любило присутствовать на подобных мероприятиях, хотя активного участия в них, и не принимало. С её стороны, это была обыкновенная дань ушедшему времени. Ей снова и снова хотелось посмотреть на залихватские пляски, на толкотню в накуренной горнице, послушать беспрерывный, подвыпивший говор, прерывавшийся отдельными нецензурными возгласами. Ведь, если совсем немножко оглянуться назад, то увидела бы и самую себя поющую, пляшущую, шумную, полную надежд, немного ветроватую в поведении. А, что теперь? Да, что там о теперешнем говорить! Лучше посмотреть.
Устроившись поудобнее, и расстегнув фуфайки, "старички" с нескрываемым любопытством встречали каждого входящего парня, а в перерыве, обменивались свежими впечатлениями, старыми сплетнями, давно набившим всем оскомину. Только сегодня она, не в счет. В такой "свежей" обстановке, вдвойне приятно чему-нибудь поудивляться, повздыхать, повспоминать, а то и просто посмеяться над неизвестно чем. Сегодня им представился наилучший способ, стряхнуть с себя привычную дрёму, зарядиться свежим настроем.
-Намеднись, у фермы, мы с Тосей разговорились о житье-бытье, - сообщала бабка Пелагея, своей соседке по скамейке, - так она, яхни её, меня совсем раздосадовала.
-Чем же, так? - удивилась та.
-Расстегнула передо мной фуфайку, этак неестественно выпятилась, и меня спрашивает: от куда, это, у неё такой большой живот стал? Нешто от кислых огурцов распушило, что третьего дня съела?
-А ведь, до сих пор, на неё никто никакого внимания не обращал! - встрепенулась, заинтригованная соседка, превращаясь в слух. - Неужто забеременнила?
-Зимой-то, как под фуфайкой заметишь!
-Она-то и пимы дедовские, что ей под самое пузо, надевает.
-Не догадываетесь? - вдруг спросил, подслушивавший этот разговор, по другую сторону сидевший, инвалид Прокопыч. - Длинные пимы она носит специально, чтобы подбрушье натирало. Вы уже настолько стали старыми, что всё позабыли. Даже такую простую задачку, не можете разрешить.
-Тьфу ты, типун тебе на язык! - в сердцах, выругалась Пелагея. - Старый хрыч, а ему по прежнему интересно подслушать, о чем шепчутся женщины.
-Это называется, шепчутся, когда каждое ваше слово, можно разобрать на том конце горницы. Эй, Домнида, ты слышала, о чем мы сейчас тут гуторили? - спросил Прокопыч у сидящей за ним женщины.
-Как-жеть, как-жеть, все слышно, - отвечала та, поворачиваясь в их сторону. - За здря вы, бабы, на него нападаете, да притом, обзывая старым хрычом. Мужик он, что надо, в самом соку, так сказать. Я правду говорю, Прокопыч?
-Как Бог свят, истинную правду! - осклабился тот. - У меня сейчас, можно сказать, самый тимус к хорошеньким женщинам. Как только заиграют, того и гляди, что первым выскочу на круг.
-Ой, умора! Смотри, не наскачись, а то пол проломаешь своей деревяшкой.
-Если надумаешь плясать, то вызови меня, - отозвалась, сидящая поодаль Митрофановна. - Уж, мы-то с тобой покажем, как надо веселиться!
-А ты, с каких пор знаешь о его способностях? - в шутку, удивилась Домнида. - Неужто, успела испытать?
-Не прочь бы, да снег, вишь, глубокий, не добреду до его дома. В первом сугробе завязну.
-Сюда шла, не завязла.
-Тоже мне, сравнили! На танцы, я завсегда самой первой приходила, не ленилась.
-Ладно, буде вам смеяться, - легонько, стукнул об пол костылем Прокопыч, - а то люди, что о нас могут подумать! Вишь сколько их, новеньких-то набирается! Не к добру вы раскаркались. Мне в прошлую ночь, очень чудный сон приснился.
-Ну, ну, рассказывай! - поторопили женщины.
-Будто всю нашу деревню, со всеми крышами, снегом засыпало. Я до своей избы, никак не мог добраться. Пропала она, и всё тут. Гляжу этак, гляжу, а её никак не вижу. Одни дымки из под снега струятся.
Женщины моментально посуровели, каждая про себя, обдумывая последствия удивительного сна. Будучи суеверными по наследству, в каждом сне, либо природном явлении, видели явное знамение непонятных им сил. Но прежде чем высказаться по ним вслух, те, или иные "чудушки", старались сперва осмыслить про себя. Большинство же мужского населения, к таким вещам относились с определенной долей юмора.
-Я тоже видел сон, - нарушив тягостное молчание, хихикнул в кулак, горбоносый дед Мартын.
-Не болтай глупостей! - пригрозила ему кулаком Пелагея. - ты каждую ночь видишь какие-то сны, которые очень схожи друг с другом. Такого на самом деле, не бывает. Не надо придумывать пустое.
-Нет, на этот раз совсем не такой, какой видел давеча, - запротестовал Мартын. - Если я его вам расскажу, обязательно лопните со смеху.
-Тем более, не надо рассказывать, а то придется мыть пол от твоих брызг, и вечерку некогда будет досмотреть.
-Действительно, разошелся, как холодный самовар! - постыдила его Митрофановна. - Лучше смотри на круг, куда полезнее будет для тебя.
-Нет, я совершенно серьезно, видел интересный сон, - не сдавался Мартын. - Ну ладно, не хочете, не буду.
-Ты когда его видел? С вечера, али под утро? - все-таки не вытерпела, любопытная Фёкла. - Врёт он, или говорит правду, а послушать следует. Вдруг в том сне есть какая-нибудь и разгадка на то, чем закончится сегодняшняя вечерка! Разве можно такое пропустить!
-Вот, толком не помню, в какое время. А может, я его видел ещё вчерась.
-Если вчерась, то мы уже знаем, что тебе приснилось. Вчерась ты нам его и рассказывал у Акулины.
-Что я рассказывал? - попытался вспомнить Мартын, прижатый тем, что он уже успел забыть.
-В ту ночь, ты видел Тоськины длинные пимы, и от счастья, чуть не описался в кровать, - напомнили ему.
"Старички" так громко захохотали, что даже молодежь обратила на них внимание.
-А, что в том смешного? - попытался обратить на себя внимание, худощавый Пахом, которому не досталось свободного места, а потому стоял, прислонившись к дверному косяку. - Гляньте, вон у той девахи, что с правого краю, тоже длинные пимы, и ничего себе, ходит, переступает.
-Какой глазастый! Заметил! - удивились бабы. - Это же и есть знаменитая Нюська.
-Я и не догадывался. Маячит, и маячит перед глазами, - оправдывался, застигнутый врасплох Пахом.
Дело в том, что рядом, на самом краю скамейки, примостилась его вторая, и очень ревнивая, половина. Ходила шутка, что своего благоверного, она могла приревновать даже к столбу, если он об него, опирался.
-Гляньте-ка, гляньте-ка, а нонеча компания весёлая собирается, - помог ему выпутаться из непредсказуемой ситуации, все тот же Мартын. - Не то, что мы, давно надоевшие друг другу, до сих пор, в одном и том же котле варились!
К этому времени, изба была полна молодежи, и местный гармонист, начал сверять басы с голосами.
-Неужто и ты старый, решил выйти на круг, что так свеженькой толпой заинтересовался? - передразнила бабка Фёкла.
А чё, я хуже всех, что ли? - парировал Мартын. - Пусть только начнут "цыганочку", так я им покажу, как надо её отплясывать!
-Посмотрите на него! - вскрикнула Акулина. - Первый парень на деревне, а в деревне один дом! Ты лучше им спой, у тебя веселее получится.
-Могу и спеть, не постесняюсь, если только ты мне подпоешь.
-Спеть-то ты споешь, только где потом сядешь! - ввернул Прокопыч старую шутку.
-А я на твоём месте, сидел бы, да помалкивал, - парировал Мартын. - Вспомни, как Никанор на свадьбе говорил? "Из-под стола послышался детский лепет: мамочка, дай на пол-литра. С получки, гад буду, отдам"!
Прокопыч не обиделся. Оба они слыли местными шутниками. А этот Мартын, сегодня появившийся здесь трезвый, только в таком виде был смирнее смирного. Когда же ему "под хвост попадала шлея", как здесь выражались, то ходил по избам, выискивая старых обидчиков, что бы подраться, в то время как сам, уже еле волочил ноги. Чаще всего, от него доставалось Афанасию, как ближнему родственнику. А, породнились они, совершенно случайно. Афанасий, дипломированный охотник из отдаленной деревни, в окрестностях Усюльгана, преследовал матерого медведя. Но на этот раз, ему повезло не очень. Сломав один сук, лиственничной рогатины, зверь набросился на самого охотника. Но опытный охотник не растерялся, и второй, оставшийся сук подвернул так, что влез медведю под самую левую лопатку. Борьба длилась не долго. Обессиленный косолапый, в конце концов, рухнул на землю, оставив охотнику на шее и левом предплечье глубочайшие раны. Тогда, истекавшего кровью Афанасия, и подобрала грибница вдовушка Ольга, родная сестра Мартына, которая его выходила, а после выздоровления, у которой и остался жить.
Пока гармонист что-то неуверенно пизирил, на круг никто не выходил. Все бИстолку толпились, больше знакомясь друг с другом, нежели желая пуститься в пляс. Ведь, хоть лесорубы и жили в одной деревне, были они из разных мест Омской области. Встретились здесь, на таком коротком уровне, впервые. Дорога сюда, когда все намерзлись, была не в счет.
У старичков, после некоторой заминки, беседа продолжалась в том же русле. До конца невыясненных тем, на завтра здесь, старались не оставить. Любой пустяковый вопрос, сообща могли обсуждать час, два. Времени, особенно в зимнее время, у всех было предостаточно, и его никто не считал, не мерил, хотя в каждой избе, на стенке тикали ходики, которым регулярно, надо было подтягивать гири, с прикрепленными к ним, дополнительными грузилами.
-Слышал, будто Рычапов, квартирующий у Казюры хвастал, что у Нюськи на ляжках, обнаружил разные непристойные татуировки, - как бы виновато, вполголоса сообщил Афанасий.
-Как же он за такими длинными пимами..., - начал, было, Пахом, но, спохватившись, замолчал.
-Продолжай, продолжай, - подмигнул Мартын, - а то сразу застеснялся, как девочка. Я, например, слышал, что в тюрьме все колются. Этак они отличают друг от друга, по рангу, по стажу, по важности совершенного преступления. Если они на женском теле появились, то кому-нибудь да нравятся. В противном случае, зачем бы ей портить свою внешность!
-Бабы, если мужчинам татуировки нравятся, давайте и мы где-нибудь на себе, оставим отметины! - засмеялась Анфиса, уже третий год жившая без мужа, который однажды ушел в тайгу на охоту, да по сей день, так и не воротился домой.
-Ошибаешься! - не удержалась Анфиса. - Этот пот на твоем лбу появился после того, как ты услышал про Нюськины татуировки.
-И до чего же ты стала болтливой, - пожурил её Мартын. - Раньше такой вольности, я от тебя не слышал. В твои годы, пора сидеть на печке, да молодость вспоминать, а ты, вот, и на танцульки бегаешь.
-Сам-то, сам-то, ангел небесный! Вот тебе бы, как знатному семьянину, следовало на печке задницу греть. Ан нет, тоже притащился, старыми костьми погреметь захотелось. А сегодня у меня, может быть приподнятое настроение, вот я и появилась. Оглянись вокруг. Сколько свеженьких парней, мужичков!
-У тебя часто такое настроение случается?
-Не часто, но с сегодняшнего дня, оно будет постоянным.
-Что ж, пусть твои волшебные слова, да попадут Богу в уши, - пожелал Пахом. - Может быть накануне, тоже какой легкий сон видела?
-Зачем мне сон, когда мои квартиранты сказали, что я, как женщина, ещё в самом сладком соку, и могу понравиться любому мужчине.
-Гля кося, что она запела! - воскликнула Пелагея. - Твои квартиранты, совсем закружили твою седую головушку, а теперь, поди, где-нибудь и сами над тобой ухохатываются. Подальше бы ты от них держалась, а то, не ровен час, оболванят, потом обкрадут и сами смоются.
-Обирать у меня, и так нечего, а, признайся, если бы самой такое подвернулось, неужто мимо ушей пропустила? Небось, с радостью, в кровать к себе пустила.
-Тьфу, тьфу. Что б тебе, самый большой чирей на задницу уселся, за такие слова.
-Бабы, кончайте трепаться, а то, я гляжу, вы скоро и в чубы друг дружке вцепитесь, - прервал пререкания, вдруг закашлявшийся вонючей махоркой третьего номера, Прокопыч.
-У нас в тайге, развратниц не бывает, - продолжил за него Феоктист.
-А, кто есть? - засмеялся Митрофан.
-Есть только честные давалки. Поняли? Будь то Пелагея, Анхвиса ли, али эта самая Нюська. Какая нам в них разница. Женщина завсегда останется женщиной в юбке.
-Чё это, ты Нюську вспомнил?
-Просто к слову пришлась, вот и всё. Какое мне дело до всяких Нюсек!
-А то, что у неё ляжки татуированы, тебе ни о чём не говорит?
-Нет, ничего, потому что давно отговорило. В общем, каждый как может, так себе хлеб и зарабатывает.
-Вообще-то, ты прав. Но девка она, видать, здорово битая.
-В чистую тайгу, всякий сброд присылают.
-Да, такого сброда, не только в тайге, а по всему свету хватает.
-Так в природе поставлено. Без них, мужикам было бы совсем скучно жить, свободное время проводить. А так, глядишь...
-Ты хочешь сказать, что и дневную норму не выработали бы?
-Кто знает. В жизни нужны всякие специальности. Вот и она...
-У кого вы говорили, квартирует этот Рычапов?
-У Казюры, но никого из них, здесь сегодня не видать. Наверное, после свадьбы, заболел старик. Вчерась ходил, сморкался.
-Завтра же зайду к Рычапову, и всё выпытаю, - твердо заявила бабка Дуся. - Зайду, эдак, вечерком нечаянно, когда они возвратятся из лесу. Сперва, вроде бы как к самому, попрошу барсучьего жира, будто обморозилась, а потом и с ним разговорюсь.
-Не скажи, что у тебя всё так гладко получится! У этих, что имеют глаз узкий, да нос плюский, больно много не вытянешь. Говорят, что народ оне, скрытный, дружный, не то, что мы, широкоротые. Чуть что случится, так сразу и разболтаем.
-Интересно, какому Богу оне теперь поклоняются?
-Если оне такие сплочённые, то можно не сомневаться, что все тому же развратнику Магомету, который разрешим им иметь много жён.
-Жаль, что уже староват, а то бы без разговору переметнулся в их веру, - почесал в затылке Демьян.
-С одной, поди, справиться не мог, когда был помоложе?
-Как жеть..., - попытался ответить Демьян, но на него такими глазами посмотрела рядом сидящая, закутанная в тёплый платок жена, что тот сразу замолчал.
-Кавалеры вы, кавалеры! - напомнила им Акулина. - Ваше времечко ушло давным-давно. Своё вы отплясали, отшумели, отлюбили. А не плохо бы было сейчас окунуться в прошлое.
-Да и вам женщинам, тоже, - парировал Фетис. - А то всё на мужчин, да на мужчин, будто они виноваты, что успели постареть. У тебя, небось, тоже червячок где-нибудь гложет по прошлому.
-У неё не гложет, а грызет! Значит живой, не подох, язви его в душу!
-Вспомнил, как его до Тары довозили.
-Не на меня ли вы здесь намекаете, старые плуты? - услышали рядом с собой, незаметно приблизившуюся Капку. - Смотрите у меня. Больно-то язык не распускайте, а то мигом пригвозжу!
Разраставшийся, было, свободный говор, моментально прекратился. Никто здесь не ждал её внезапного появления. Но на выручку, тут же пришла Анфиса, досконально знавшая историю с Капкой.
-Ну и пусть до Тары! Что ж в том плохого? Когда я была помоложе, согласна была махнуть и до Тары, и до Пологрудова, и даже до Муромцева, только меня никто туда не приглашал. А то бы, хоть свету посмотрела. Теперь вот, сиди тут, чахни в диком Урмане. За нюх табаку, сгинешь. Заболеешь, так и врача поблизости нет. За пятьдесят километров, кто ж поедет лечиться!
-Анфиса, что это ты вспомнила про болезни, окаянная! Сплюнь скорее, и три раза скажи: отвяжись, худая жись.
-Тогда уж лучше сказать: больная жисть.
-Говори, как хочешь, но сказать обязательно надо, а то что-нибудь, прилипнет обязательно.
Анфиса сплюнула, но стояла на своём:
-Я чё, хуже других, что ли!
-Нисколечко! - за всех ответил Прокопыч, обративший внимание на то, что концу спору, на поднятую тему, можно и не дождаться. - Все знают и видят, что ты самая, что ни на есть обыкновенная и отчаянная Усюльганская женщина, к которой все мы так привыкли, как к нашим, уже немногочисленным староверским именам.
-Точно ты говоришь! - подхватил тему Евлампий. - Молодое поколение нашу Домниду, уже стали кликать Ниной, хотя между ними, нет никакого сходства. А наши Дуси, Моти, Фени! Даже я, и то стал забывать их церковные имена. А ведь в старину, такими сокращенными именами называть личность, считалось, в некотором роде, даже кощунственным. Так то-с!
Поскольку в его речи зазвучали серьезные религиозные нотки, остальные прикусили язык. С религией, а тем более с самим Господом Богом, лучше не спорить, а то такой мор напустит, что вся деревня будет страдать!
Между тем, в просторной горнице становилось всё теснее, но зато шумнее и веселее. Гармонист, наконец, разыгрался, и четыре пары танцующих, выкрутасывали первое колено кадрили, под условным названием: "Во саду ли, в огороде". За ним следовало второе, "Сербияночка". Дальше шла "Барабушка" и заканчивался танец четвертым коленом: "Ах вы сени, мои сени". В общем, кадриль продолжалась довольно долго, но увлекательно.
Несмотря на остывший дом, с печкой явно переборщили. Все мужчины порастегивали фуфайки, поснимали шапки, а девушки посбрасывали на плечи серые, шерстяные платки, оставив на головах только незаменимые, красные, туго обтягивавшие высокие лбы, от чего головы казались маленькими и узенькими. Занесенный с обувью снег, быстро таял не только у печки, но и у дверей, где больше всего топталось не танцующей братии. Намокшие валенки настолько затоптали весь пол, что он больше походил на невысохшую, весеннюю лужу, в которой нехотя поблескивал тусклый свет, от двух керосиновых ламп. Одна из них, висела на стенке между окон, а вторая, покачиваясь от вертящихся голов, была подвешена в центре горницы, под потолком.
Но вот, после обязательной в этих местах кадрили, гармонист перешел на более веселые ритмы, и шум в помещении, стал быстро нарастать. На кругу появилось больше танцующих пар, в основном девушка с девушкой, в то время, как парни, стоя у стенок, курили, приглядываясь к противоположному полу. В лампе, что висела на стенке, кто-то убавил свет, и горница окуталась полумраком, затянутым плотной пеленой махорочного дыма. С этого момента, разгоряченные лица присутствующих, четко можно было разглядеть только вблизи, в то время как дальние, только угадывались.
Когда к середине вечерки девушки поняли, что парни, кроме кадрили, да плясовых, больше ни на какие танцы не выходят, то эти номера, и стали чаще всего, заказывать гармонисту. Теперь на кадриль, вместо четырех пар, стали появляться восемь, тем самым, глазеющую публику, окончательно потеснив вплотную к стенкам, а некоторые, даже вышли на кухню.
В одно время, гармонист то ли задремал, то ли запутался, но вместо того, что бы играть "сербияночку", вдруг перешел на "подыспанец". В пылу кружения, парни и не заметили перемены мелодии, что, естественно, не ускользнуло от внимания девушек. Оказывается, парни могут танцевать и такой танец, только из себя воображают! Значит, их следует только "взбодрить". В тёмный коридор, срочно вызвали самогонщицу Полину, которой было поручено доставить на танцы весь, имеющийся в её наличии, самогон. Расчет получит позже.
Не прошло и часа, как гармонист наигрывал не только две плясовые: "русского", да "цыганочку", но и целый "букет" других бодрящих мелодий, которые успел основательно призабыть. С этого момента, изба с распахнутыми настежь дверьми, уже не шумела, а самым настоящим образом гудела, дрожала - настолько сильно стучали катанками, об намокшие половицы. Несмотря на значительную удаленность, веселье той избы слышалось даже на другом конце деревни, где находилась ферма. Несмотря на позднее время, в ней заблеяли взбудораженные овцы. Некоторые пожилые, решившие в этот вечер остаться дома, не выдержали, оделись и пошли понаблюдать за, невзначай расходившейся, публикой. Ведь такой неугомонный праздник, здесь случился впервые за многие годы! Нет, гуляли здесь и до этого дня, но как-то по-свойски, обыденно, до оскомины, привычно. А тут!
Так как конца веселью не было видно, то и завсегдатайские старички решили не расходиться. Всё-таки интересно понаблюдать за такой русской, разгульной невидалью. Только теперь, из-за несусветного гвалта, царившего во всех углах, некогда просторной горницы, обмениваться между собой мнениями, не решались. Даже рядом сидящий, не поймет не то что смысла, а вообще заданного вопроса.
Зато ихний вынужденный пробел, с лихвой восполняли разошедшиеся девушки, изо всей силы легких, старавшихся перекричать не только друг дружку, но и голосистую гармонь.
-Ну, куда ей, в таких длинных пимах, на круг выходить, - таким же пискливым голосом, поддакивала несовершеннолетняя Тося, которой в этом году, должно было исполниться пятнадцать лет, а на вид, можно было дать и все двадцать.
До прошлого года, она училась в Атирской семилетке, и уже тогда, до Усюльгана, через молочницу, доходили слухи, о её бесшабашном поведении в школе, где несовершеннолетняя девчушка, чуть ли не по очереди, закручивала со старшеклассниками. Может быть, исходя из прошедшей "подготовки", здесь она держала себя не ниже остальных, старше её, деревенских товарок. Те, немногочисленные местные парни, которые ещё только готовились идти служить в армию, при встрече друг с другом, о ней говорили: так толкает, что, того и гляди, свалишься!
Уставший и вспотевший музыкант, вдруг прекратил играть, отставил гармошку и ушел на улицу прохладиться. Часть парней и девушек, тут же последовали за ним. В горнице стало непривычно тихо, чем сразу же воспользовались неугомонные старички.
-Ну, дают, ну пляшут! - первым высказался, почти оглохший от шума, Афанасий. - Даже в наше, молодое время, так бойцовски не били ногами об пол. Того и гляди, что проломают старые доски.
-Забыл ты, всё забыл, Афоня! - напомнила ему соседка Дуся. - Годы сгладили твою короткую память. А как, бывало, ты выкомаривался перед девками! Я тогда была ещё глупенькой девчонкой, но помню всё, и мне очень нравились твои пляски.
-Что ж ты мне раньше, о том, что я тебе нравился, не говорила! Тоже мне, подружка. В то время, поди, ещё нетронутой девочкой была, - фыркнул в кулак польщенный, пусть и запоздалой, но похвалой, Афанасий.
-Может быть. Но и ты в то время, ещё не очень разбалованный нами, был. Наши родители, нас строже держали, нежели мы своих нонеча. "Нетронутыми", как ты называешь, мы ходили до самого замужества.
-Может быть и так, не помню. Зато теперь говорят, что легче поймать американского шпиона, нежели найти нетронутую девушку, а по-простому це...
-Цыц, разболтался! - прикрикнули на Афоню с другого боку. - Чёй-то ты, больно болтливым стал в последнее время.
-Не иначе, как и на него Нюська повлияла! - вставил свое мнение Макар. - Впрочем, если говорить о девичьей нетронутости, то не всегда и они сами виноваты в том, что её лишаются.
-А кто же ещё, по-твоему? - невзначай, сорвалось с губ Акулины.
-О-о! Вижу, заинтриговались. Это похвально. Очень часто виноваты наши заборы, что прутьями переплетают.
-Тоже мне, скажешь!
-Я вполне серьезно, хоть сам и не женского пола. Но иногда, знаю больше вашего. В общем, когда неосторожная девушка, перелезает через такой плетень, то бывают несчастные случаи, что неудачно срывается, ну и невзначай, прокалывает себе где-нибудь. Прутья-то неровные, острые. Ясно, что такой тын, куда опаснее американского шпиона, о котором мы только что вспоминали.
-Конечно, потеря ощутимая, - согласился дед Сидор, сидевший поодаль, но прислушивавшийся к теме разговора. - Ещё в прошлый сезон, у меня квартировали двое из Черлакского района. Как-то в выходной, на подобную тему мы с ними разбалАкались, а один возьми, да и скажи: моя жена, тоже оказалась не девочкой. Назавтра, после первой ночи, я у неё поинтересовался, почему, мол, так? Когда я была совсем маленькой и лежала в люльке, - отвечает, - то сама, невзначай, пальчиком расковыряла.
-Но бывают же, случаи и наоборот, - напомнил Артём. - Помните, как дети Власа, своим сверстникам доказывали, что их мама, ещё целка?
-Мужики, вы совсем непристойно разболтались! - одернула их Акулина. - Вы сюда пришли смотреть на танцы, либо женщин обговаривать?
В это время, стали возвращаться с улицы. Первой на пороге, появилась Фрося, и присела на свободный краешек скамейки, с которой только что ушла домой бабка Пелагея. Рядом остановился высокий парень, снимавший военную шапку, на которой отчетливо выделялось тёмное пятно от пятиконечной звезды. Тесемки от "ушей" отсутствовали, поэтому одно ухо было поднято, а второе свисало вниз.
-Чё это, одно твоё ухо вниз, а второе вверх? - не преминула спросить Фрося, задирая своё лицо кверху.
-Да-а-а! А я и не заметил, - улыбнулся парень, разглядывая шапку. - И точно, одно ухо свисло, а второе ещё держится кверху, будто чувствует близость хорошей подружки. Так что же мне теперь делать: опустить второе, или поднять первое?
-Поднять оба! - задорно, отвечала Фрося, не спуская глаз с шапки.
-Есть, поднять оба уха! - по-военному, отвечал парень. - Что прикажете делать дальше?
-Стоять вольно, и всё.
-Слушаюсь и повинуюсь.
Этот "вояка", появился только что. В начале вечера, его не замечали. Любопытные девушки, тоже обратив на него внимание, тут же стали собираться около. Фросе их поведение, не понравилось. Все-таки, она с ним первая заговорила. Тем более, он и остановился-то рядом с ней. А эти выдры не прошенные, зачем сюда прутся? Ведь, вчера же четко договорились - не перебивать! Вот и договаривайся с ними! Так и смотрят, что бы опередить! А у неё самой, времени в обрез. В следующий выходной, муж обязательно вернется, и тогда, прощай вечеринка! На танцы, конечно, придти можно, но только вдвоем. Разве с ним повеселишься? Разве погуляешь? Нет, надо действовать, и только теперь.
-Вообще-то, шапка твоя, ничего себе, тёплая, - и Фрося сильно толкнула в бок, сидящую рядом Акулину, чтобы та подвинулась на одно место дальше. - Садись, место есть. Где ты достал военную шапку? Вон, даже звезда отпечаталась. Зачем ты её убрал? Со звездой, было бы интереснее и красивее.
-На гражданке, со звездой, ходить запрещено. Но, если признаться честно, то эта шапка не моя. Мне её подарили.
-А я думала, что дарят только одеколон! Ты чё, разве не со службы?
-Нет, я отслужил, но уже прошло времечко, как я демобилизовался.
-Если поверить, что эту шапку тебе подарили, то, а где же своя? Украли, али пропил?
-Немножко того, и немножко другого.
-Вид у тебя довольно подтянутый. Командиром в армии, что ли был?
-Какое дотошное любопытство! У меня никто так настойчиво не допытывался о моем прошлом. В общем, договоримся, что пусть это будет моей маленькой тайной. Согласна?
-В нашей деревне, тайны не бывает! - отвечала Фрося, носком валенка, толкнув ему в ногу. - Рассказывай, был ты строгий командир, али солдатам поблажки тоже давал?
-Всяко бывало, но больше всего, любил исполнительных рекрутов.
-И какие приказы ты им отдавал?
-Ну, например. Послал одного солдата на базар купить селедки, но не простой, а что бы пахла душком, причем, женским. Приносит он мне селедку, кладет на стол. Я её понюхал - селедка, как селедка со своим специфическим, рыбным запахом. Почему ты, строго спрашиваю, решил, что она пахнет чем-нибудь женским? Очень просто, отвечает. Пока я её сюда донес, у меня в штанах, всё время что-то выпирало.
-Молодец солдат. Настоящий боец! - похвалила Фрося. - Побольше бы таких в армии было, и нас никто не победит.
К их разговору, с неописуемым интересом, прислушивались обступившие девушки, которые, услышав последние слова, взорвались дружным хохотом.
-Ты много видел. Расскажи ещё какой-нибудь смешной случай? - загалдели девушки, тем самым, стараясь привлечь его внимание и на свою сторону.
-Был ещё один случай, прошлым летом, - не заставил себя дважды упрашивать, парень.
-Какой? Какой? - посыпалось со всех сторон.
-Смотрите, музыкант появился. Я потом доскажу, ладно?
-Тен, нет, только сейчас, - наперебой, зашумели девушки. - Эй, Витёк! Погодь, не играй. Дай дослушать.
-А я и не тороплюсь, - отвечал тот, присаживаясь рядом с гармонью.
-Вишь? Он подождет. Давай, рассказывай.
-Беда в том, что тот случай не совсем скромного содержания, - притворно вздохнул парень, посмотрев на Фросю.
-Звать-то хоть, как тебя, скажи?
-Дмитрий.
-Митя, Митя! - обрадовано, завизжали девушки. - Им-то, какое звучное! У нас, в деревне, таких имен нет. Давай Митя, рассказывай дальше.
-Заехал я домой, в отпуск, и своих деревенских девчонок узнать не могу - так все повзрослели.
-Знать, давно дома не был, - сообразила Фрося.
-Дай, думаю, с Настей покалякаю. Она наша соседка, и когда я уезжал из родного дома, ей было..., ей было..., нет, не помню. Впрочем, была очень молоденькой. Ну, как водится соседям, поболтали мы с ней, подержались за руки. Смотрю, уже и солнышко за горизонтом спряталось. Пора на что-то решаться.
В это время, в избу ввалилась целая ватага, успевшая не только хорошенько замерзнуть, но и согреться дополнительной порцией самогона, за которым Полине пришлось сбегать второй раз. В горнице поднялся прежний шум, топот и настойчивый призыв к пляске. Митя невольно замолчал, а недовольная Фрося кисло поморщившись, вскочила, чтобы остановить гармониста, перекидывавшем ремень через плечо, но тут же, передумала, села обратно, вскочила снова, и первой подбежав к гармонисту, закричала ему прямо в ухо:
-Витёк, давай нашу, плясовую! - и осталась стоять посреди горницы.
С первого Полининого захода, гармонисту тоже кое-что досталось, поэтому ему никак не удавалось, с первого раза, накинуть широкий ремень, пока ему не помогла это сделать соседка Тося, примостившаяся с ним рядом. А когда, наконец, послышалась "цыганочка с выпадом", мужественно дожидавшаяся Фрося, вызвала на круг Митю. Сгрудившиеся у стенки девушки, недовольно зашептались, глазами указывая на пляшущую пару. На этот раз, они прозевали и перебивать не стали, так как "цыганочка" с "русским", как и кадриль, здесь считались почти что священными танцами, за которыми очень внимательно следили собравшиеся старички. Вот и на этот раз, они превратились в одно пристальное внимание к обособленной парочке, с отдельными возгласами:
-Ну и Фрося! Ух, эта Фрося!
-Не женщина - огонь!
-Надыбала слабинку у парня.
-Не даёт ей живчик покоя.
-Деловая!
-Вот, приедет муж, покажет деловитость!
-Чё ей муж! Тряпка, а не муж.
-А следовало бы, ох как следовало бы, ей хорошенько задать.
-Так он же слова путного не может вымолвить. Не то, что его брат Никанор.
-Каков он ни есть, но когда дома, Фрося сильно не выпендривается.
-Неделями дома не бывает. Как тут не повеселиться, не побеситься? Она же тоже живое существо, и ей также всего живого хочется, как и нам когда-то.
-Отчаянная. Переплюнула всех своих товарок. Вон они стоят, только глазища от зависти пялят, да слюнки глотают.
-Везет же, людям!
-Будь мы понахальнее, понастойчивее, и нам бы везло! - выпалила одна из девушек, находившаяся поблизости от этих пересудов. - Видимо, некоторые из нас, ещё слишком церемонятся, поэтому и проигрывают.
Да, примерно так, оно и было. Отчасти. И если "церемонились", то вынужденно, когда другого пути уже не видели. Ведь на самом деле, за свою "добычу", любая из них готова была драться до победного конца. Они же воспитаны в такой обстановке, где, как говорили: закон тайга, медведь хозяин, а черпак - норма! Все родившиеся в тайге усвоили, всосали в себе эту истину ещё с материнским молоком, поэтому и вынуждены были вести себя, согласно инстинкту того же медведя. Что твоё - то и моё, а что моё - то не твоё!
При пляске, для вызова напарника, особого искусства не требовалось. То, приближаясь, то, удаляясь от намеченного вызываемого, вызывающий, тот, что уже на круге, только постукивает ногами об пол, да впереди себя похлопывает ладошками. Если по каким-то причинам, вызываемый сразу не выходил, то вызывающий, сделав круг по площадке, снова приближался, становился напротив, и те же пасы повторял вновь и вновь, причём, ещё сильнее ногами выбивая дробь. После этого, вызываемый должен был обязательно выйти, если не хотел схлопотать по загривку. В другом случае, его все, равно вытолкнут на круг те, что стоят рядом.
На Фросин вызов, Митя отреагировал моментально, и после первого подхода, уже был рядом с ней. По кругу, сперва они прошлись вместе, потом друг перед другом, об мокрый пол постучали валенками вместе, после чего Фрося отошла и стала к стенке у самой двери, при этом, не переставая притопывать ногами, и прихлопывать ладошками. Митя приостановился, а гармонист сразу понял, что тому требуется. Сжав до отказа меха гармони, тут же начал с "выпада". Публика затаила дыхание, не спуская глаз с круга.
В чём - в чём, но в пляске здесь толк знали, поэтому с самых первых движений плясуна поняли, что перед ними не совсем обычный танцор. Если местные парни, в процессе пляски использовали не больше пяти, восьми "па", то этот человек, уже в самом начале, накрутил их больше десяти. То он, что юла, двигался по кругу, одновременно выкидывая такие "коленца", которые здесь не видели отродясь. То ладошками, он успевал выбивать дробь не только по ногам, но и по груди, по затылку, ягодицам, по полу, по гармошке, по гармонисту. Впечатление было такое, что вместо рук, у него нечто резиновое, а вместо ног, мягкие пружины, на которые надеты стоптанные серые валенки, с отогнутыми краями. Что этот лесоруб, целыми днями не лес валил, а только и делал, что тренировался в пляске.
От удивления, Фрося даже забыла притопывать, а, как и прочие, полу открыв рот, жадно следила за каждым залихватским движением плясуна.
Первым сдался гармонист. Обливаясь пСтом, он в последний раз сжал меха, снял с плеча ремень, поставил гармонь рядом с собой на скамейку, и, еле поднявшись, потряс протянутую руку плясуна, остановившегося напротив, по виду которого, ещё нельзя было сказать, что он только что отбацал цыганочку с выпадом. Гармонист снова сел и рукавом пиджака, стал вытирать мокрое лицо.
Митя же, победоносно вскинув правую руку вверх, топнул валенком об пол и направился к выходу прохладиться. Только теперь, зачарованные зрители, как бы "отошли". Облегченно вздохнув, они дружно зааплодировали, скрывавшейся в тёмных сенях, спине. Несколько девушек, тут же попытались выскользнуть за плясуном, но не успели. Расторопная Фрося опередила, перед самым их носом, мгновенно выскочив в сенцы, по ним и на улицу, и захлопнула за собой дверь. А, что бы преследовавшие быстро не вышли, под железную ручку подсунула тут же стоявшую метлу.
-Нахалка! Нахалка! Аспидка! Паразитка! Задавала! - послышались из сеней истошные вопли, вперемежку с дружным хохотом развеселившихся парней.
Убедившись, что в дверь никто не бьется, Фрося огляделась. Когда глаза постепенно привыкли к темноте, на фоне светлого снега, она заметила Митю, топтавшегося на расчищенной тропинке. Сняв красный ситцевый платок, она решительно подошла вплотную, и вытерла вспотевшее лицо парня. Мите ничего не оставалось, как в знак такого заботливого обращения со своей персоной, прижать к себе Фросю, поцеловать в её разгоряченный лоб и щёку. Не произнеся ни слова, она вызывающе доверчиво, вплотную прижалась к его груди.
-Где? - только и спросил Митя.
-Здесь, в сарае, есть старое сено! - поспешно отвечала Фрося.
-Ты убежала? - спросил он её на ходу, обнимая за талию.
-Успела. А дверь подперла метлой.
-Они же там внутри, задохнутся!
-За них не волнуйся. Ничего с ними не случиться. А если станет плохо, то стоит только посильнее нажать, и метла свалится.
Но, к их удивлению, на дверь никто не нажимал, да и возгласы в сенях стихли. Значит, подались обратно в горницу. Их первый порыв недовольства, видимо, схлынул, и они, в очередной раз, вынуждены были смириться с Фросиной победой. Таков неписаный порядок.
С понедельника, опять повалил снег. Если на открытых местностях, его наносило длинноволновыми сугробами, то в таёжной чаще, на землю он ложился относительно равномерным слоем, тем самым, выставляя напоказ все естественные неровности, что выступали на поверхности земли. С ямами было посложнее. По неосторожности, в них можно было так плюхнуться, что без посторонней помощи и не выбраться. Но и без них, передвигаться "в цИло", считалось настоящим испытанием, в первую очередь для того, кто шел первым. Ноги в снегу проваливались, но до земли не доставали, и человек просто садился на развилку своих ног, которые и поднять-то, уже не хватало сил. К тому же, в валенки, как бы они плотно не прижимались к ватникам, зачерпывался снег, который потом таял, и вода стекала аж до самых ступней, намачивая портянки.
Для лесорубов, самое первое препятствие находилось очень близко от Усюльгана. Дело в том, что таёжные поселения ставились в таких местах на краю балок и оврагов, где рядом протекали ручейки, реки. В общем, у воды. Выйдя из дому, в первую очередь, люди должны были пересечь глубокий ров, что полукольцом окружал всю деревню. А этот ров, как открытое пространство, больше всего забивало снегом. Поэтому, после очередной бури, никто не хотел выходить первым, а, по возможности ждал, когда кто-нибудь до него, успеет проложить след, тем самым, жертвуя даже коротким световым днём - настолько труден путь первопроходца.
Но, оказалось, что в деревне такие все же, есть. Из побуждений выполнять, перевыполнять норму, а, значит, и больше заработать, четыре латыша, что квартировали у Ватулиных, несмотря ни на снег, ни на мороз, ни на вьюгу, в ночную темень, шли всегда первыми. Остальные, иногда даже подкарауливали их выход. Потом гуськом по два, по четыре, тащились следом. Об этакой уловке, знал и Майер.
-Какие же вы несознательные лодыри! - стыдил он этих, последних, когда они в конце каждой недели, приходили к нему получать рабочие рукавицы, либо обменять сломавшийся топор.
-А мы что! Мы ничего, - добродушно отвечали, не очень устыженные мужики. - Если они, те самые латыши, раньше выходят, значит им больше нашего надо. Пусть загребают денежки. Мы же, не против.
-Вам-то! Разве вам они не нужны?
-Как не нужны! А выпить, за что будет? Но мы, как в армии. Сколько надо, столько отработаем. Кончится срок, уедем домой.
-Ни государству, ни себе вы пользы не приносите. А сказано давно, что пример надо брать с лучших.
-Зачем?
-Как зачем! Пройдет время, и вы станете такими же сознательными гражданами Советского Союза.
-Но нам хорошо быть такими, какими мы есть на сегодня. Пусть латыши нам и протаптывают дорожку. Мы, ведь, не протестуем. И нам хорошо, и им на том свете зачтется, - смеясь, оправдывались те.
-В существование Бога вы не веруете, а в райские кущи, согласны все попасть!
-Это так, к слову сказано. А к господу Богу, если он существует вообще, то нас никто не приучал. Ведь многие из нас, послевоенные детдомовские. Не знаем ни своих родителей, ни родни, да и вообще, где и когда родились. Хорошо ещё, что добрые люди дали имя с фамилией. Значит, напрашивается логический вывод о том, что каждый из нас, сам себе хозяин, а если по-татарски, то, как они говорят: "Своя кобыла. Хочу, на ней еду, а хочу, целую". Так-то!
Доводы, до сногсшибательности были правдивыми, а упреки Майера перед ними, казались такими неубедительными, что дальше на эту тему, не стоило и говорить. Все люди взрослые, с установившимся характером, мировоззрением, а, значит, не поддающиеся перевоспитанию.
Когда снегопад продолжился и на второй неделе подряд, в лес уже ходили только четверо латышей. Ох, уж, эта норма! Ох, уж, этот снегопад! Но для других лесорубов, он был виновником, как бы побочным. Многие из них успели пропиться, а, плотно не поевши, да ещё потопав по такой длинной и трудной дороге, в лесу делать нечего. К тому же, из Пологрудова, трактор с продуктами ещё не прибывал, потому что не мог пробиться даже, несмотря на то, что он гусеничный. Попросту, зависал на "пузе". Однако снег снегом, а кушать-то все равно хочется. И многие лесорубы переквалифицировались в охотников. Под присмотром женского пола, вокруг деревни начали ставить капканы, силки, в которые иногда попадали соболя, горностаи, куницы, белки, колонок. Однажды, в петлю попал даже сам лось. За добычу, помощники получали, пусть не очень сытную, но все же, еду от хозяев, у которых квартировали, и на которых, естественно, работали.
В это время в лесу, даже днем, стоял сплошной полумрак - настолько плотно в вышине соединялись кроны деревьев. Если пихта с елью, заслоняли свет в нижнем и среднем ярусе леса, то сосны со своими снеговыми шапками, в верхнем. И только спиленные два, три дерева, оставляли удивительное окошко в пасмурное небо, в которое тут же устремлялся сплошной поток крупных снежинок. Это было хоть и угрюмое, но зачаровывающее зрелище, на которое хотелось смотреть до бесконечности. Даже в такое неласковое время, тайга казалась зачаровывающей, привлекательной, неповторимой!
Но тайга, это не только деревья, зверье, да снег. Сюда на зимовку слетаются все птицы, которые не улетают на юг. По сравнению с открытыми пространствами, где беспрепятственно гуляет ветер и прижимает лютый мороз, в тайге намного спокойнее и теплее, а в шишках всегда можно найти застрявшие семена, от которых, конечно, сыт не будешь, но зато и с голоду не помрешь. Надо только уметь их добыть.
Вот, нарушая гнетущую тишину, каркнула ворона. Поодаль, ей ответила вторая. По стволу дерева, застучал дятел. А там дальше, разминая крылья, и, застрекотав на лету, прошуршала длиннохвостая сорока. Корольки, пищухи, что бы ни терять тепло, летают меньше. Так же поступают и глухари с рябчиками, зарываясь в снег. Труднее, белым куропаткам. Зарываться они не умеют, поэтому остаются на поверхности снега, плотно прижавшись друг к дружке. Изредка вспорхнет кедровка, но, от облюбованного места, далеко не улетит. Здесь, поблизости, у неё хранятся драгоценные орешки, которых ей хватит до нового урожая. Хоть с большим трудом, /память у неё слабовата/, но она запоминает много мест, где они спрятаны. Которые забудет, то через три, четыре года, на том месте появится новый, кедровый молодняк. Плодоносить он начнет только через пятьдесят зим, да и, то, только один раз в пять лет, а прекратит, через двести пятьдесят, хотя прожить сможет ещё очень долго. Большинство сибирских деревьев, смело могут отнести себя к долгожителям. Так пихта, может "дотянуть" до двух сот лет. В основном, она погибает от внутренней гнили. Как и человек, деревья умирают не от старости, а от различных болезней, против которых они уже не в силах сопротивляться. К слову, как и человек, они тоже спят. Летом, с часу ночи, до пяти утра. В зимнее время - с конца осени, до Нового года. Если ветку черёмухи сломать до этого срока, и поставить дома в воду, она будет распускаться очень нехотя, медленно. А если это сделать в январе, то она выметнет лист намного быстрее, что говорит о том, что она уже готова к такой фазе развития. Береза проживет триста, ель пять сот, сосна шесть сот, а лиственница даже за тысячу двести лет.
В большие снега, на деревьях прячутся не только птицы, но и рыси. Здесь не только удобнее проводить время, но и лучше видны зайцы-беляки, на которых они охотятся в это время года. Бывали случаи, что с голодухи, набрасывались и на одиноких охотников. Теперь видно, что, несмотря на обильный снег, жестокие холода, на кажущееся безмолвие, жизнь в тайге не прекращается ни на минуту. В ней беспрерывно продолжается борьба за жизнь, за выживание. Даже медведи с барсуками, погрузившиеся в спячку.
Непрекращающийся снегопад, до неузнаваемости изменил и облик Усюльгана. Деревня как-то притаилась, притихла, спрятавшись под белыми шапками остроконечно покатых крыш. Снега на них налипало так много, что можно было только удивляться их выносливости, хотя сами они были покрыты обыкновенными тесовыми досками. Избыток снега, по временам, с них соскальзывал, но ему на смену тут же, появлялся свежий, ничуть не в меньших объемах. Теперь над ними возвышались только коротенькие отростки печных, с вьющимися дымками, труб.
Некогда утоптанная улица, по высоте, давно чуть ли не сравнялась с вершинами огородных заборов, и по ней ходили, разве что до магазина и обратно. Поредели посиделки. А от изб, в которых стояли квартиранты, глубокие тропки-траншеи, зигзагами протянулись в лес. Их проделывали некоторые новоиспеченные охотники-лесорубы, переквалифицировавшиеся в ловцов. Ведь, если у попавшейся в капкан добычи, первыми будут не они, то волк, либо рысь, а то и росомаха, такого угощения никогда не упустят. Калитки уже никто не откапывал - их просто оставили в открытом положении. Воду добывали исключительно из растапливаемого на железной плите снега, за которым, кстати, не надо было делать и лишнего шага. Черпали ведрами, тазиками прямо с крыльца. Талую воду использовали не только для приготовления пищи, но и для щёлока, которым чистоплотные женщины, регулярно мыли головы. Говорили, что от него не только волосы становятся шелковистыми, но и пропадает перхоть. Более того, у местных жителей есть поверье о том, что талая вода намного здоровее колодезной.
Без перерыва, проснежив ровно две недели, ветер, вдруг, изменил направление, но зато, усилился. Снегопад прекратился. Небо непривычно очистилось, заголубело, стало высоким, высоким! Тайга грозно зашумела, закачалась, стряхивая с себя обременительный, белый груз. По вершинам пронесся завораживающий и, вместе с тем, несколько пугающий гул, приводивший в трепет не только неискушенных в таёжных тайнах лесорубов, но и местных, суеверных старожилов, веривших во все мыслимые и немыслимые чудушки. В данном же случае, доминирующим мнением оказалось то, что где-то засидевшиеся и прятавшиеся от мороза ведьмы, в теплом лесу собрались на свой очередной шабаш, а поэтому, в вечернее время, из дому лучше не показываться. Не ровен час, и случайного прохожего могут закружить, заморозить, заплутать так, что и свой собственный дом забудет. Могут лишить даже разума. Ведь точно такое, здесь случилось несколько лет назад, когда дядя Миша вышел в баню, катать пимы. До сих пор не может вылечиться, все сам с собой разговаривает, будто с кем посторонним. А раз так, то с нечистой силой лучше не связываться и держаться от неё подальше! Только их, суеверных, смущала одна загвоздка. Эти лесорубы. Уже третью зиму, как многие из них, при различных погодных условия ходят в лес, а с ними ничего не случается. Ни одного несчастного случая! Какими здоровенными на свои дачи ушли, такими и вернулись. Усталость, конечно, не в счет.
Взять хотя бы этих самых латышей. Когда другие боялись и нос показать на улицу, эти трудяги, как с тёмным уходили, так с тёмным и возвращались. И ничего неприятного с ними не происходило. Посовещавшись с древней старушкой Устьей, уже который год не слезавшей с тёплой печки, жители деревни пришли к выводу, что некоторые из них, если только не все, могли иметь определенные связи с нечистой силой. Тоже мог подтвердить и Ефим Ватулин, у которого они стояли на квартире. Да, он явственно слышит, что когда те ложатся на полу спать, сразу никогда не засыпают, а на непонятном языке, ещё долго о чем-то шепчутся. Почему! Ясно, что на завтра, они задобрают злых ведьм и духов. Ему, конечно же, было невдомёк, что его квартиранты, прежде чем уйти на покой, по обыкновению, читают про себя молитвы, обращённые к Богу. Со страху, в самом начале их пребывания, он даже собирался им отказать в проживании под одной крышей, но, посовещавшись с сыновьями, решил, что деньги, которые за них уплатит леспромхоз, куда ценнее всяких страхов. К тому же, они, как он того и ожидал, регулярно напиливали, накалывали ему самых лучших смоляных дров, расчищали двор, приносили воду, так что снохе оставалось только сварить кушанье. Вдобавок, кроме приготовления пищи, уборки избы, у неё ещё оставалось время, чтобы сходить в лес для проверки капканов, да петель. Однажды в выходной, она даже попыталась вызвать в лес самого младшего из квартирантов, да тот не согласился, отговорившись тем, что достаточно и того, что всю неделю приходится бродить по сугробам. Здесь снова тащись, ищи эти самые заснеженные капканы!
В общем, к тому времени, когда закончился интенсивный снегопад, у местных "старичков" набралась большущая куча непонятных вопросов, которые следовало обсудить сообща. Еле дождавшись подходящего вечера, когда погода улучшилась, они тут же потянулись к той самой старушке Устье, что жила вдвоем с внучкой, чтобы не порознь, а всем вместе обговорить все проблемы, накопившиеся в своей деревне. А их собралось так много! Ох, уж, эти лесорубы! Одним они радость, другим - головная боль. Что б их ведьмы хорошенько попугали, когда зайдут в лес!
Так как всё новое и не очень новое, на посиделках обговариваются подробно и досконально, чтобы, упаси господь, что-нибудь не упустить, то и на этот раз, прежде чем приступить к "свеженькому", в нескольких словах вспомнили старое, ещё не успевшее вылететь из слабеющей памяти. По пути, пожурили глуховатую Наю за то, что всегда переспрашивает одно и тоже, подтрунили над одноногим Захаром, везде появлявшемся только вместе со своей "старухой". Так он "величал" свою жену, за которую был старше на целых семнадцать лет. Уже собрались переходить к новой теме, как кто-то ляпнул:
-Захар, а Захар! Как это ты ночью любовью занимаешься, когда у тебя только одна нога? Неудобно, поди!
-Вот, если бы я лишился рук, то, конечно, могли бы возникнуть проблемы. А ноги, чё! Из той, что в войну оторвало, вся сила перешла в мое тело, особенно пониже живота. Если какая женщина не верит, я разрешаю ей себя проверить. Если не верите, можете спросить у моей старухи.
Компания разразилась хохотом. "Старуха" от них, не отстала. Захар был большой шутник, и на любую шутку, в долгу никогда не оставался.
-Значит, ты родился в рубашке, если самое главное место, куда ушла вся сила, не оторвало снарядом, - засмеялся кто-то.
-Могло и оторвать, но я в тот самый момент, успел сжать ноги. Да братцы. Сегодня мы можем шутить о прошлой войне, а сколько наших тогда полегло на поле сражения! Не сосчитать. Бывало, рядом с тобой, как рванет, и уже кто-то лежит, кровью истекает, а у самого глаза раскрыты широко, широко, будто удивляется, либо небушко в последний раз оглядывает. Мне в том бою, только одну ногу оторвало, а моему соседу, обе. Разом в госпитале лежали. Я хоть и на одной, да хожу, а он горемычный, только в специальной тачке, на обыкновенных подшипниках, вместо колес, передвигается, руками от земли отталкиваясь. Он сейчас живет в Ленинграде. Изредка переписываемся.
-Знаем, знаем, - подтвердили собравшиеся. - Молодцы, что не забываете друг друга. Ты тоже ещё крепок, долго проживешь. Без ноги, а сумел добраться домой, порадовать односельчан.
-Да, что мы! Без ног прожить, проще простого, когда за тобой есть, кому ухаживать. Нам ещё повезло. Другие однополчане и больше лишались. Едут, значит, поездом в одном купе фронтовики. На нижней полке женщина, лейтенант медицинской службы, а на верхней, напротив её, обыкновенный служивый. Поздно, пора спать. Мужчина залез не раздеваясь и лёг, но не к стенке лицом, как того требовал этикет. Смотрит, а эта лейтенантша, сперва отстегивает ногу и кладет рядом с собой. Потом руку. Потом вынимает глаз, и опускает в стакан. Служивый не выдержал, и говорит: уважаемая, если ты будешь отстегивать и то, что у тебя между ног, то передай сюда, на верхнюю полку.
Слушатели притаили дыхание, переваривая полученную информацию, и ожидая дальнейшей развязки события. Но рассказчик молчал.
-Чё, разве всё? - первой, не дождалась Ная.
-Всё. А чё ты ещё хотела? - улыбнулся Захар.
-Тьфу ты, типун тебе на язык! Ещё лыбится, как майская роза, - рассердилась та.
-Неужто такое могло быть? - на всякий случай, переспросила Тося. - А чё ты раньше об этом случае, никогда не рассказывал?
-Знать, запамятовал.
-Всё поотнимала, да ещё с..., с этой самой..., - захлебнулась от смеха, бабка Лукерья, глядя на рассказчика.
-Уж, больно стара стала ты, Луша. Твой костлявый язык, никак не может выговорить то, что вертится у тебя на языке, - отвечал Захар. - Запомни. В наше время, возможно всё. Жизнь, как и техника, на месте не стоят. Ученые придумывают всякие фокусы, что бы облегчить человеческое существование.
-Но тут же, совсем другое дело, - стояла на своем Лукерья, не обращая внимания на то, что над её невежеством, уже все смеются.
-Вот ты, однажды утром проснешься, а у тебя там, совсем гладко. Нет ничего. И что ты будешь делать? Конечно же, поедешь в Пологрудово к доктору, что бы пришил новую вещь, - не унимался Захар.
Ох уж, этот Захар! Все старшее поколение деревни помнило его, как самого толкового строителя, благодаря которому, им было легче перенести самую первую зиму в этих краях. Замерзающие люди в него верили, и в их глазах, он старался себя не уронить. По сведениям из военкомата, так же достойно вел себя он и на войне. Однажды, легкораненый в левую руку, он не покинул поле боя, а продолжал сражаться до тех пор, пока к позициям не подтянулась санчасть. Значит, настоящий патриот своего отечества! А сколько было таких отморозков, которые любыми средствами старались сделать так, что бы не взяли в армию! Мужчины призывного возраста придумывали всякие хитрости, что бы приемная комиссия их забраковала. Вплоть до собственного искалечивания. Кто мышьяком, или сулемой, заражал в своих ногах вены. Кто через буханку хлеба, что бы остудить пулю, простреливал себе мышцы рук. Кто отчаянно отрубал свой собственный указательный палец правой руки. Деревенские жители, особенно ненавидели таких вахлаков. Они с возмущением полагали: почему это мой сын, отец, брат, должен идти рисковать, даже жертвовать своей жизнью, а этакая зараза, пусть и с отрубленным пальцем, останется в надежной неприкосновенности! Но, что поделать, если так устроено общество, в котором кто как может, так и живет, так и выкручивается.
Между тем, заседание старейших продолжалось. После повтора пройденных тем, приступили к обобщению "свеженького". Вспомнили выходку Анфисы на тех танцах, пожурили, здесь же присутствовавшую Полину за слабоватый самогон. Не забыли и продавщицу Дарью за то, что стала разбавлять водку не только для приезжих, но и своих, деревенских. Успели посчитать и то, сколько и чего попалось в поставленные капканы. Повздыхали о том, что прошло больше месяца, а трактор с деньгами, как не появлялся, так и не появляется. На этом беседа стала, как бы затухать. Мужики перестали крутить "козьи ножки", а женщины все ленивее и ленивее вращать ручные веретена, которые, вместе с клоком шерсти, в обязательном порядке брали на все "заседания".
-Бабы! - неожиданно гаркнул Фетис так, что некоторые вздрогнули. - Я, как погляжу на вашу работу, так она никуда не годится. Когда это видано, что бы вы за весь вечер, не накрутили полной катушки! Может быть, надо меньше молоть языком, а быстрее работать пальцами.
-Тоже мне, умник отыскался! - отвечала обиженная Ная, у которой на веретене, ниток оказалось, действительно, меньше всех. - Можно подумать, что твоя покойница Люся, царство ей небесное, не в обиду тебе, будь сказано, за вечер напрядала больше ниток, чем я.
-О! Когда дело затрагивает твою честь, у тебя оказывается, и слух есть отличный, - поддел соседку Егор.
-Ты сколько лет уже ходишь бобылем? - не-то действительно не расслышав, не-то проигнорировав его слова, поинтересовалась Ная.
-С пятидесятого. А, чё?
-Нет, ни чё. Я так спросила.
-Ни чё, не бывает! - заявил Артём. - Не иначе, как Ная решила закинуть удочку в твою заводь.
-А, чё. Был бы он помоложе лет на двадцать, вполне возможно.
-О! Ная снова с первого раза услышала, что о ней говорят, - воскликнул Артём. - В её присутствии, надо чаще говорить про любовь. Может быть, и глухота быстрее пройдет. Теперь ты меня хорошо слышишь?
-Слышу, как не слышать, когда ты, будто матерый сохатый по весне, орёшь в самое ухо. Но для любовных утех, все вы мужчины уже староваты, в то время как мы бабы, намного дольше вас кобелей, способны любить.
Атмосфера на собрании, несколько оживилась. Задвигались, отекшие от длительного сидения, мужские задницы, а у женских колен, веселее закружились длинные веретена. Беседа продолжалась.
-Но, но, за здря обижаешь, - воскликнул Захар, искоса взглянув на свою жену, которая по обыкновению, в отличие от своего суженого, в любых разговорах, участия принимала очень мало.
-Ты Захарушко, должно быть, успел и призабыть, как сладко можно целоваться. А я помню, - не унималась, разошедшаяся Ная. - Хочешь, я тебя поучу, - и попыталась приблизиться к опешившему соседу. - А-а, боишься, что могу совратить! Ладно, я пошутила. Все мы уже старые, а как все же приятно вспомнить беззаботное детство.
-Особенно, когда тебя мама за ногу привязывала к ножке кровати, - улыбнулся дед Мартын.
-Да было и такое. Отец погиб ещё в Гражданскую, а что бы мы, молокососы, не померли с голоду, мама была вынуждена работать в две смены. Присмотреть за детьми некому, а там, на Алтае, поблизости от нас протекала речушка, в которую несмышленыши, невзначай, могли бултыхнуться. Вот, родителям и приходилось веревочкой привязывать своих деток за ножки кроватей.
Некогда, избы Мартына и Наи стояли через улицу, поэтому он и знал о её житье-бытье, не понаслышке.
-А тебя чё, не привязывали, что ли? - встрела в их разговор Устинья, родившаяся в тех же краях, где и они. - Тебя Мартын, как представителя сильного пола, поди, на цепи держали, что бы ты не уполз куда не следует!
-Нет, про себя я ничего не говорю. Раньше-то, во всей Руси этак поступали. А, что было делать? Такова жизнь. Но выжили. Пусть не все, но большинство остались живы.
-Истинно, так! - подтвердил дед Сидор. - Если человеку на роду написано выжить, то так оно и будет. А если, наоборот.... В общем, ты Ная, молодец, что хоть душой, да не стареешься! Притом, очень много из прошлого помнишь. Мне бы, твою удаль, да память!
-Вот тебе и старая развалюха! - подмигнул Артём. - Значит, не напрасно говорят: а старушка, старый чёрт, а у старушки, первый сорт!
-Ещё бы! - поддержал Прокопыч.
-Не хочешь ли ты сказать, что можно было бы и рискнуть?
-Чтобы после закаяться!
-Селяне. Если уж мы затронули такую щекотливую тему, то мне ещё раз хотелось бы услышать от Полины ту историю с ягодами, али грибами. Я её уже, почти что запамятовал - попросил Фетис.
-Тьфу ты, бес старый! Чучмек, эдакий! Нашёл что вспоминать, - воскликнула женщина, поворачиваясь к нему боком, будто рассердилась. - Вот возьму, да как тресну по твоей лысой башке этим веретеном! - и даже замахнулась.
-На, бей! - подставил он свою макушку. - Что у Наи, что у тебя, ниток на веретене - кот наплакал. Такой катушкой, только назойливого комара, разве что можно покалечить.
-У-у, язви тя в душу! Ещё подсмеивает.
-Буде, вам дразниться! - вмешалась Акулина. - А ты тоже умница, нашёл что вспоминать, на ночь глядя. Балакай о чём-нибудь другом, а тот случай оставь в покое. Мы и так довольно долго о нем говорили. Ты лучше расскажи, кому ты давеча в бане, начал катать пимы. Вчерась в ней свет горел почти что, до полночи.
-Заметила! Значит, не спала, как и я. Что ж ты не пришла проверить? Я бы и тебя поучил.
-Тоже мне, наставник отыскался. Я и без тебя знаю, как их катают. Было бы только из чего.
-У тебя оказывается, очень много специальностей. - Он имел в виду и самогоноварение.
-Братцы, пимы останутся пимами. Они от нас никуда не денутся, - гнул свою линию Фетис. - Но, вот, ягоды...
После очередного напоминания о ягодах, бабы так на него зашипели, зашикали, что он был вынужден умолкнуть. Наступило неловкое молчание.
А тот случай произошел года три, четыре назад. Лето оказалось сухим. В поисках не-то ягод, не-то грибов, Полина ушла в тайгу глубже обычного. Как и все местные жители, местность она знала наизусть, как говорили: с закрытыми глазами нашли бы дорогу домой. Только поэтому, она не побоялась отдалиться от деревни, от привычных мест. К тому же, она знала, что в тех открытых пространствах, росла отличная брусника. Ну, если не грибы, так брусника. Не возвращаться же домой с пустым лукошком! Приблизившись к заветной полянке, она обнаружила, что её облюбовал ещё кто-то. Притом, мужчина. В руках у него не оказалось ни туеска, ни лукошка. Ягоды он собирал, и бросал прями в рот. У Полины, по её признанию, сперва мелькнула мысль скрыться обратно в лес, но, во-первых, тот её уже заметил, а во-вторых, у сибиряков не принято показывать трусость даже в том случае, если она появилась в действительности. Что значат, охотничьи навыки! Здесь, в одинокой глуши, каждый сибиряк до последнего издыхания, должен за себя постоять, иметь мужество себя защитить. В противном случае, поражение, а, значит, и гибель. Подсознательно сознавая это, у них выработался определенный характер, инстинктивно выражавшийся в собственной защите даже в том случае, если противник и сильнее.
А в случае же с Полиной, если бы она и хотела позвать на помощь, её никто не услышал бы, настолько далеко оказалась от деревни. Оценив обстановку, как ни в чём не бывало, принялась собирать ягоды, в тоже время, не выпуская из виду нежданного соседа. "Бродяга, тюремщик", - по неопрятной одежде и худобе, сразу определила она незнакомца.
О том, что в начале пятидесятых годов из Омской тюрьмы сбежали уголовники, знали не только в Омской, но и соседних областях. Несмотря на все запреты властей, такие вещи тайнами остаться не могут, хотя кому, как не им в первую очередь, следовало бы предупредить население о поджидающей их опасности! Но, какова в стране политика, такова в ней и система.
Через сарафанное радио, новость о беглецах сумела дойти и до таёжных селений, поэтому каждый житель уже как бы был готов к неприятной встрече, хотя каждый в душе надеялся на то, что встречи с преступниками уготованы другим, но только не ему. Притом, за последние годы о беглецах так много переговорили, что к описываемому времени, о них успели даже призабыть. А ещё раньше порешили, что тайга, куда те, в основном и подались, не город и неприспособленному к ней человеку, здесь долго не протянуть. Погибнут с голоду, что впоследствии, во многом, и подтвердилось. Остатки тюремной одежды, человеческие черепа, прочие кости, охотники часто находили в таких уголках леса, куда нормальный человек, и забраться-то не мог. Но те, погибшие, видимо, были в ней новички. Зато для другой категории бежавших, глухая тайга стала настоящим Раем, где вдоволь хватало, не только пищи, но и укрытия, до которого не смогли, или не хотели дотянуться правоохранительные руки. А самой тайге, что! Требовались люди, она их получала. Требовались жертвы, они всегда были под рукой. Обыкновенный природный круговорот.
Итак, когда Полина крадучись, присмотрелась к компаньену-бородачу, таким страшным, как в самом начале, он ей уже не показался. А когда вообще запросто приблизился на расстоянии нескольких шагов, даже поговорили о погоде, о грибном неурожае, о спелой бруснике. Однако, в конце дружеской беседы, он её изнасиловал.
Ну, как о таком чрезвычайном происшествии, можно было умолчать! В тот же вечер, под большим секретом, этот случай был поведан самой надежной подруге Нюре, с просьбой посоветовать: как поступить дальше? Может быть, стоит съездить в Пологрудово к акушерке, провериться? Вдруг заразил какой-нибудь опасной болезнью! Вдруг.... Или лучше оставить всё, как есть? Нюра посоветовала подождать, и успокоенная Полина возвратилась домой.
Но не зря же говорят, что чёрт только и ждет того момента, когда постороннему человеку доверят подержать какую-нибудь тайну! Для Нюры было ясно, как день, что только он виноват в том, что всю ночь она не могла уснуть. Узнав такую сногсшибательную новость, ей не терпелось поделиться ею, ещё с кем-нибудь из деревенских. Только хватило бы терпения, дождаться рассвета!
Не легче прошла ночь и для самой Полины. Лежа с закрытыми глазами, она ещё, и ещё раз, во всех подробностях представляла себе сам процесс изнасилования, не желая упустить даже самых незначительных подробностей. Ведь такой исключительный случай в её жизни, произошел впервые! До этого, о таком поведении мужчин она только слышала на посиделках. А, тут! Да. Пришлось с ним столкнуться лично. Какое интересное событие! А было совсем даже, не плохо! Значит, не плохо бы и повторить!
В общем, ранним утром, когда в деревне все ещё спали, она оделась, захватила берёстовый туесок, положила в него бутылку самогона, еды и отправилась на ту же полянку. Ей не терпелось, ещё разок встретиться с этим отъявленным уголовником-насильником, а заодно его и подкормить. О! С каким давно забытым девичьим волнением, спешила она на заветную поляну. Как надрывно громко кашляла, появившись на ней. Как от, чего-то непонятно нового, дрожали её пальцы, бесцельно собиравшие, на сегодня, не очень нужные ягоды! Как она по-девичьи вздрагивала, когда поблизости раздавался треск прогнившего сука, от вспорхнувшей птички, от порыва ветра, скрипа дерева. Но всё напрасно. ТОТ, не появлялся. Расстроенная Полина, лишь к вечеру вернулась в деревню, и сразу к Нюре, которая, с вчера доверенной ей тайной, уже успела поделиться не менее, как с пол деревней. В кратковременном неведении остались только те, которых не застала дома.
-А Нюська-то, Иванютина бросила! - сообщила Акулина, когда все уже начали собираться расходиться.
-Да ну! - чуть ли не в один голос, выдохнули присутствовавшие женщины, снова присаживаясь на свои, ещё не успевшие остыть, места.
-Как Бог свят, правду говорю.
-Знать, имеет при себе хорошую вещь, если мужчины на неё эдак кидаются! - предположил кто-то из мужиков.
-То ли дело, хорошо было в давние времена, когда ни у мужиков, ни у баб не имелось нужного инструмента, - сказал Захар.
-Как так? - не поняли бабы.
-Ещё в Европе, мне рассказывал один почтенный старец, что в былые времена люди размножались как растения, какими-то спорами.
-Ври, да знай меру!
-Опять мне не верите. А я хотел по честному...
-Ладно, досказывай.
-Значит, никто ничего не имел, и у всех людей между ног было гладкое место.
-Почему же! Такое вполне могло быть, - подтвердил Аксен, приходя на выручку товарищу. - Если кто из вас читал Пушкина, то помнит, что у него даже есть исторический рассказ о царе Никите и сорока его дочерей, не имевших женского органа.
-О чем я и говорю! - продолжал Захар. - Так вот. В общем, народ заскучал и стал требовать у Господа Бога исправить этакую несправедливость. Но, поскольку сам он был очень занят другими, более важными делами, то всю работу доверил выполнить самому чёрту.
-Какой ужас! - выдохнули бабы.
-Черт, как всем известно, с Богом не в ладу, да к тому же, на добрые дела не способен, поэтому наспех, на обыкновенной ёлке, росшей поблизости, развесил мужские приспособления. Чтобы не поломать сучья, сверху донизу распределил их по весу, а значит, и размеру. Закончив работу, заставил всех мужчин бежать мимо этой ёлки и на лету, срывать себе по одному члену. Естественно, что меньшие ростом хватали те, что висели ниже, а высокое, чтобы не сгибаться, сшибали верхние. С женским полом, поступил по-другому. Засел в траншею с топором, и бабьё заставил прыгать через себя. Особам маленького роста прорубил глубже, а высоким лишь столько, сколько смог дотянуться концом лезвия топора.
-Буд-то так и было..., - первой, не выдержала Акулина.
-Так, то же притча, ай не слышала! - напомнила Полина.
-Заслушавшись, я и запамятовала.
-Бабы, мы отвлеклись от главного, - привстала Клава. - Так с кем же она, эта Нюська, теперь крутит?
-Снова с тем самым недоростком, у которого глаз узкий.
-Значит, правильно сказано, что чёрт недорослых мужиков не обидел! - ввернул Ерёма.
-Замолчи! - цыкнули бабы.
-Иду я давеча за ворота, чтобы, значит, почище снега набрать, - продолжала рассказчица, - а он её бедненькую, прямо в снегу, у самого моего плетня.
-Как тебе повезло! - захихикал Захар. - Я бы на твоем месте... Забор-то не поломали?
-Ладно, ладно, кончай трепаться, - одернули бабы. - Подумать только, осмелиться в такую холодину, да ещё прямо на улице. А ты случайно не могла ошибиться? Может быть, то были собаки?
-Ну да. Тоже мне сказали! - обиделась Акулина. - Будто я уже такая глупая стала, что не могу отличить человека, от собаки. Конечно, было темно, но у Антоновых, сами знаете, семилинейная лампа с круглым фитилём висит под потолком, как раз напротив окна, и светит лучше любого...
-Знаем, знаем, - подтвердил Кузьма. - Ты только скажи, как это в снегу, при морозе..., - но и он не успел досказать свою мысль, так как Пелагея, моментально закрыла ему рот рукой, со словами:
-Эх ты, старый хрен! Впрочем, ты быстро забыл свои молодые годы. Теперь дома, в тепле, и то, наверное, ни на что неспособен!
-Мы стареем, а смены на наше место в деревне, почти что никакой. Раз, два и обчелся, - с сожалением, констатировала Акулина.
-Одних девчат понарожали! - заметил Захар.
-Старшее поколение, как вымрет, так и жить здесь будет некому, - подтвердил дед Сидор. - А, ведь, в самом начале, так старались, так обухаживали свою деревеньку! С нуля, когда-то начинали. И вот, на тебе! Вырубят лес в округе, и что дальше с нами будет? На овцах далеко не уедем.
-Я с тобой согласен, - ответил Кузьма. - В будущем, нелегкая судьба ожидает таёжные деревеньки. Тем более, что здесь нет обрабатываемой земли, на которой можно было бы сеять злаковые.
-Хорошо ещё, что под картошку успели раскорчевать.
-Мы-то, свою жизнь отжили, а, вот, молодые, по моему мнению, уедут отсюда. Не может же такого быть, что и они в своей жизни не увидят настоящих паспортов! Пусть время и затянется, но в мире нет ничего вечного.
-Забьют двери, окна досками, и будут наши избы догнивать в таком виде.
Собравшиеся приуныли. Все они понимали конечный исход родной деревеньки, построенной руками не только их самих, но и тех, кто успел уйти из жизни. Только вслух, трудно было говорить об этаком катастрофическом конце. Обидно! Тем более обидно, что молодое поколение, затраченный ими труд может никогда не оценить, не понять, потому что, само в том труднейшем процессе становления, не участвовало. А, может быть будет и не так! Может быть, новое поколение будет намного счастливее, сообразительнее их самих? Дай-то, Бог!
-Ну вот, опять носы повесили! - как можно громче, выкрикнул Захар. - Али порох совсем отсырел?
-Может быть, и не отсырел, но что его осталось очень мало, это точно, - вздрогнув, с грустью, констатировала Акулина.
-Это всё ты виновата, - упрекнул её Кузьма. - Не следовало нас, мужчин, расстраивать Нюськиными похождениями. Ещё и татарина к ней привязала. Может быть, с ней был совсем не татарин. Ночь-то была тёмная, окна позамерзавши. Вот давай выйдем во двор, посмотрим, что можно разглядеть от нашей лампы!
-Никуда я с тобой не пойду, бес ты старый.
-А как ты определила, что с Нюськой лежал не калмык, а татарин? Ведь они же, почти что на одно лицо.
-Это мой секрет.
-Поделилась бы, что ли!
-Если его все узнают, то меня и посадить могут. Советские власти, потусторонним силам не верят.
-Не хотела ли ты сказать, что в потусторонние?
-Какая разница.
-Зря не раскрываешь своего секрета. Во-первых, случись то, на что ты намекаешь, мы бы всей деревней за тебя заступились. А во-вторых, если это настоящая правда, и она на твоей стороне, то не стоит поддаваться политической пропаганде. Человек должен отстаивать свою точку зрения.
-Спасибо за совет, но пока вы всей деревней станете собираться меня защищать, я уже как миленькая буду сидеть за решеткой! - не без иронии, отвечала Акулина. - Вы помните, что в прошлый сезон у меня квартировал один татарин?
-Помним, как не помнить, - в один голос, отвечали собравшиеся. - Ходил даже слух, что он не-то сидел, не-то его собирались посадить.
-Не важно. Вот он-то и научил меня держать язык за зубами.
-Оно и видно! - хихикнул Мартын. - А каким премудростям он тебя ещё научил, если это не государственный секрет?
-Зря свой беззубый рот скалишь! - обиженно отчеканила Акулина. - Но по воскресеньям, он иногда, действительно кое-что рассказывал о своем житье-бытье. Оказалось, что и его жизнь сложилась тоже не так уж гладко, как хотелось.
-Скрытница этакая! Что ж ты до сих пор, нам ничего не поведала? - упрекнула её Фёкла. - Обратите внимание, граждане. Всю жизнь живем вместе, во всех случаях, друг перед другом стараемся выложить всё, что знаем сами, а тут, на тебе! Засекречено. Как ни говорите, но у нас, что ни вечер, то новые тайны появляются. Скажи откровенно: неужто тот татарин, и вправду научил тебя держать язык за зубами? Ну, никак не хочется верить!
-Акулина, не май, - вмешался Захар. - Здесь мы все, люди свои. Можешь нас не опасаться. Давай, рассказывай. Тем более интересно, что в этом годе, в нашей деревне он не появился. Мы же его все помним в лицо. Только один такой черномазый, здесь и был. Как такого забудешь!
-Да, в этом годе, я тоже его не видела, - с сожалением, призналась Акулина. - Он говорил, что собирается менять место жительства. Не хочу, говорит, жить в той деревне, где меня хотели засудить.
-А может, уже засудили, поэтому и нет его здесь?
-Не знаю, но по его словам, тогда он еле-еле выкрутился.
-Оказывается, хоть иногда, но выкрутиться все-таки можно? Кончай тянуть. Рассказывай, что знаешь.
-В той деревне, одна деваха к нему приставала...
-Ну и что ж в том плохого! Главное, не прозевать. Как там говорят. "Всех женщин не перетискаешь, но стремиться к этому надо". Может быть, она тоже где-нибудь лезла через плетень, а на парня вину решила свалить? - не вытерпел Кузьма. - Нам такие истории, известны ещё с детства.
-Шутки шутками, но ты почти что угадал.
-Ого!
-Молодец, что угадал, но лучше было бы, если не станешь перебивать. Рассказывай, Акулина.
-Так вот. Парню грозило семь лет. Ровно столько, дают за изнасилование.
-Семь лет! За такую ерунду, и так много дают. Где справедливость?
-Конечно, нет справедливости. Ему бы за работу, ещё приплатить следует. Во времена настали!
-Опять перебиваете. От него, от своего квартиранта узнала. Поняли? В общем, там всё совпадало так, что он изнасиловал так называемую, "честную давалку", которая была дочерью председателя колхоза.
-Ну, за дочь председателя, конечно можно и семь лет схватить. Все-таки отец, такая видная шишка. Как добрейшему судье, не пойти навстречу знатному начальнику. Особенно, если они трудятся в одном селе, либо городе.
-Да дело не в начальстве. Таков закон. С его слов, у татар даже есть соответствующая поговорка: "Один раз сигаргА, семь лет каторгА".
-Ты бы сразу и на русский перевела, если так свободно разбираешься в татарском языке, - засмеялся Захар. - Впрочем, как я погляжу, не за здря он целую зиму у тебя квартировал.
-Сиди умник, не рыпайся, а то быстро схлопочешь по шее! - пригрозила соседка. - Знаем мы вас. Это хорошие слова выучить вы не желаете, а всякую похабщину, сразу запоминаете.
-Болтун! - добавила от себя, Акулина. - Совсем запутал меня, окаянный. Уже запамятовала, на чем остановилась.
-На "сигарга", - теперь уже и Макар.
-Да, вспомнила.
-Приятно вспомнить...
-Сам Рафаил, так звали моего квартиранта, был из Колосовки. Это районный центр, что за Иртышом. Подружился, говорит, с председательской дочкой, что в магазине продавщицей работала. Ну, и немножко с ней посожительствовал.
-Как понять слово "немножко"? Он что, только до половины того..., либо ещё меньше?...
-Ты выражайся яснее. Люди мы уже старые, всего можем и не понять, - добавил от себя и Евграф, бывший медвежатник. - А то в дремучей тайге, намного яснее, чем в твоих словах.
-Тс-с-с, - зашипели вокруг бабы. - Дайте дослушать.
-Потом у них, значит, что-то не сроднилось, и они разошлись, - продолжила рассказчица. - А девка, видимо, рассчитывала, что они подружат куда дольше, либо вообще собиралась выйти за него взамуж. В общем, подала на него в суд за изнасилование.
-Да ну-у-у-у! - возмущенно, загудело в горнице.
-Неслыханно!
-Кликуша!
-Курва с котелком, да и только!
-Неужто за такое, да прямо в суд?
-Разрази меня гром, если вру! Так и сказал.
-Нахалка! Не нашего роду девка.
Подождав, пока справедливая волна возмущений схлынула, Акулина продолжила:
-Вызвали, значит, его в суд и допрашивают. Расскажи, мол, дружок Зайнуллин - так его фамилия, как ты мог до такого докатиться, достукаться? Не виноват я, твердит он. Я дружил с ней так же, как с ней дружили и все, до меня. Нет, встревает в разговор "пострадавшая". До тебя я была честной, а ты меня испортил, то есть, изнасиловал. Если надо, я и справку об изнасиловании могу достать. А, надо заметить, что в этом единственном магазине, "кормилось" очень много всякого нужного люда. Судья, в том числе. Вот, слышишь? - говорит он. - Только твое чистосердечное признание, может помочь тебе скостить срок до минимума. Татарчонок видит, что процесс направлен в ту строну, где, либо придется жениться, либо садиться в тюрьму. Но не охота ему, ни того, ни другого. Жениться на такой развратнице - нет охоты, а попади в зону, станут величать "целочником". А в том "зонном" институте, эта категория осужденных имеет самый нижний статус, поэтому над ними могут издеваться все, кому не лень. Видя безвыходную ситуацию, говорит решил, что лучше, уж, пусть посадят за хулиганство, что в местах заключения оценивается на один разряд ниже серийного убийства, чем сидеть по такой позорной статье. Вот, говорит, и начал плести всякую ужасную дурь, которая на тот момент взбредала в голову. В общем, стал подробно рассказывать, с каким ожесточением укусил её за ухо, потом попытался сломать обе руки с позвоночником, выколоть глаз. Но когда на весь зал гаркнул, как срывал с неё старые, рваные трусы, потерпевшая не выдержав, воскликнула: "Не ври! Я трусы сама сняла"! Судья остолбенел, и что-то замычал. Её папочка, присутствовавший в качестве свидетеля, тут же поперхнулся и закашлялся.
-Дура! - в наступившей тишине, послышался глубокий вздох Полины.
-Дура! Как есть дура! - поддержала её Акулина.
Остальные молчали, не решаясь вслух выразить свои, ещё не успевшие созреть, суждения.
-Молодец! - после глубокой затяжки, высказался, наконец, Кузьма.
-Хоть и татарин, но настоящий сибиряк! - подтвердил Макар.
-А баба, она что! Тупой сибирский валенок, и всё тут, - добавил бобыль Егор. - У меня в молодости, был хороший кореш, по фамилии Зубов. Мы с ним вместе не только на охоту ходили, но и по девкам шастали. Так вот он, не выкрутился. Девка, как слимак, слишком липучая попалась. Пришлось парню жениться, а потом разводиться, иначе ему была бы крышка!
-Не иначе, как тоже на председательскую дочку нарвался?
-Ещё хуже. Девка оказалась дочкой начальника будущего лагеря для заключенных, что строили поблизости.
-Ну, тогда, конечно! - согласились мужчины. - А то бы ему сидеть, да сидеть все семь лет.
-Я слышал, что по такой статье осужденные и амнистии-то не подлежат.
-За нюх табаку, сгноили бы парня.
-Смотри-кось, как у них там строго! - удивилась Фёкла.
-Ещё как! - со знанием дела, высказался Артём. - Я, между прочим, слышал, что в тюрьмах верховодят только те, которые совершили по несколько убийств. Согласно тюремной иерархии, у них разработаны даже отличительные татуировки. Ими они распознают друг друга не только в зоне, но и на свободе, когда выходят за ворота.
-Из твоих слов можно заключить, что и Нюська имеет свой ранг среди зэков? - засмеялся Кузьма.
-Если татуирована, то нисколько не сомневаюсь.
-Как бы хотелось взглянуть, что у неё там нарисовано? - закатил к потолку глаза, Захар.
-Нарисуй своей жёнке, и смотрись хоть до головокружения, - предложил Фетис.
-Что жена! Вот...
-Тогда постарайся попасть в тюрьму. Там не такое насмотришься.
-Тюрьма, тюрьма. В ней, кто не был, тот побудет, а кто был - тот не забудет.
-Что б тебе язык отсох! Ещё накаркаешь. Лучше держи свои слова при себе, в тайне.
-Снова тайны. Сколько можно? Это Акулина могла держать втайне от нас такой интересный случай с тем татарином, аж с прошлого года. Нет, мы на такое не способны.
-Шибко заскромничались.
-Да братцы. Чего только не творится на белом свете! - сказал, долго молчавший, Евстигней.
-Что нам весь свет! - воскликнула Акулина. - Вы только гляньте, что стало твориться у нас.
-А всё лесорубы виноваты, - поддержала её Авдотья. - Понаехали, только нашу притихшую жизнь разбередили. Без них, жили бы спокойно, беды не зная.
-Хоть и они где-то виноваты, но без них, ещё хуже. Так, хоть какая копеечка осядет в нашем кармане, - напомнил Кузьма.
-Слов нет. Ну, что стоит наша картошка, которую получаем на трудодни! - поддержал дед Сидор.
-А тридцать копеек в придачу, забыл? - напомнил ему дед Мартын.
-Виноват. Такие деньги пропустил!
-То-то же. Действительно, если бы не леспромхозовские таньга, как их татары называют, мы бы давно, как медведь в берлоге, лапу сосали.
-В таком случае, до весны и стал бы худобой, как тот самый косолапый.
-Переедание, тоже не здорово для организма.
-Тоже мне, врач нашелся! Но, как, ни говори, а с появлением квартирантов, жить мы стали, хоть и не очень заметно, но лучше.
-Конечно, жить стало лучше, жить стало веселей. Шея стала тоньше...
-Во разошлись, наши мужики! Другим не дадут слова сказать, - остановили их женщины.
-Я слышал, что леса здесь им осталось, не больше как на пару сезонов, - сообщил Кузьма печальную новость. - Вот тогда-то мы снова посоветуем друг другу: ешь вода, пей вода, какать не будешь никогда.
-Это не из татарского фольклора? - поинтересовалась Акулина.
-Тебе лучше знать, - подколол её Кузьма. - Впрочем, про этих самых татар. Я помню, как в начальных классах нас учили тому, что Сибирь, это их исконная вотчина. Это мы, русские, вторглись в их владения, а теперь пропагандируем, что мы здесь хозяева.
-Ничего не поделаешь, таков русский характер, - заявил Ефим. - Но татары на нас, будто и не в обиде. Живем дружно. Они у нас учатся жить, а мы у них. Самое главное наше различие заключается только в том, что каждый русский подобен блудному коту, который живет сам по себе, а они, нация сплоченная, дружная. Только попробуй которого обидеть, так вся деревня поднимется на его защиту.
-Согласен, - подтвердил Макар. - Русский человек, сплачивается лишь в момент грозящей опасности. Так случалось во все войны. Гляньте на нашу сегодняшнюю молодежь! Да многие из них готовы вырвать у товарища изо рта, лишь бы самому насытиться.
Свет в лампе уже еле-еле теплился, а когда Капкина мама подкрутила фитиль, внезапно лопнуло стекло. Отвалившееся горлышко, со звоном упало на стол, разбрызгав по сторонам горячие, закопчённые осколки. Бабы, взвизгнув, отшатнулись, непроизвольно, заслоняя лицо ладошками, а у сидевшего поблизости Семёна, от испуга даже выпала изо рта "козья ножка". Пытаясь её поймать на лету, он нечаянно ухватился за Пелагеино колено, тем самым, наделав шуму ещё больше.
-У-у-у, разъязви тя в душу! - вскрикнула та. - Вздумал где цапаться, старый кобель!
-Не хотел. Истин крест, не хотел! - смутился, весь вечер молчавший Семён, пытаясь в темноте обнаружить злосчастный "бычок". - Хорошо, что не высыпалась махорка! - обрадовался он, поднимая целехонькую, на середине перегнутую самокрутку. - В пачки под номером три с черными буквами, насыпают одни рубленые корни. Интересно, куда уходит листовой табак? Ни здесь, ни в Пологрудово, мне ни разу не встретились другие номера.
-Возможно, что их курит только начальство, - предположил кто-то.
-Ну да, начальство будет курить этакую дрянь! У них "Казбек". Метр курим - два бросаем, как говорят. Тоже придумают. Мундштук в два раза длиннее, самой папиросы. Только бумагу в пустышку переводють, - посочувствовал народному производству дед Сидор, в то время, как хозяйка зажгла фитиль на плошке и стала собирать осколки стекла.
-Надысь, когда ездил в Пологрудово к зубному доктору, так у него на столе заметил пачку махорки с коричневыми буковками, на которой стоял номер два, - вспомнил Фетис. - Я ещё попросил его показать, что там внутри.
-Ну, и что?
-Там корешки оказались вперемешку с листиками. На дорогу, он даже предложил мне скрутить и выкурить козью ножку. А ещё я слышал от лесорубов, прибывших сюда из-за Омска, что в тех пачках, на которых написано красными буковками, внутри одни рубленые листики. Вот так-то они и различаются не только по номерам, но и по цвету, что бы, значит, в магазине не перепутали.
-Всё-то ты знаешь!
-К нам завозят только третий, - продолжал рассказчик.
-Согласен и на чинарик, лишь бы попробовать первые два номера! - вздохнул кто-то.
-Определить запах, крепость...
-Радуйтесь такому табачку, какой есть. В войну здесь, и такого нельзя было достать, - напомнил дед Мартын.
-На фронт отправляли, - сказал Егор.
-То на фронте. Туда всё и слали. В тылу, своим огородным самосадом, вперемешку со мхом, обходились.
-Не пора ли нам по домам расходиться? - предложил Феоктист. - Хозяевам стекло разбили, керосину нажгли. У вас резервное стекло имеется?
-Есть, как же, - отвечала хозяйка. - Мы с осени, в Атирке закупаем.
-Стекла надо долго в воде прокипятить, тогда не лопаются, - поучил Пахом. - В нашей лампе с осени стоит, и ничего себе, не трескается.
-Неужто ты думаешь, что мы этого не знаем! - удивленно, отвечала хозяйка. - Не первый год на свете живем, всему научены. Видно с браком попалось. Да, что там говорить. Копейки стоит. Не велика беда. Подобным стеклом, как и гранеными стаканами с графинами, в магазине все полки завалены.
-Было бы столько продуктов! Во, жили бы припеваючи!
-На водке, да на стекле, государство план и выполняет.
-План, кругом план! Разве не тоже самое и здесь, в Урмане? Видели, как в прошедшую пургу, некоторые ходили в лес, план выполнять?
-Только четверо и ходило.
-Кажись те, что у Ватулина квартируют.
-Те самые. Их ещё латышами кличут.
-Работящий люд. Остальные непогоду пережидали.
-Это говорит о том, что не все за план дерутся.
-Да, некоторым лишь бы день, а за ним и зиму прокантоваться.
-А деньги, только подавай!
-За деньги, и чёрт спляшет.
-Так мы будем один раз расходиться, или кто ночевать хочет здесь остаться? - снова напомнил Феоктист.
-Ладно, ладно. Уходим.
Зима выдалась, на редкость капризной. Суровые морозы, сменялись снегопадом. За ним следовали ветра с бурями. Потом снова морозило. На земле, снег превращался в маленькие, колючие хрусталики, клубы которого, иногда, поднимались до самого неба, а потом стремительно неслись обратно вниз. Граненые кристаллики, страшнее обыкновенных песчинок бились в нос, уши, глаза, а за воротником начинали таять. В такие непогожие дни, даже в полдень, солнце представлялось размытым, чуть светящимся диском, подвешенным на непонятной высоте. Разгул стихии в лесу переносился немножко сноснее, хотя и здесь хватало всякого.
В отличие от беспросветной пурги, испугавшей лесорубов пару недель назад, на этот раз, от леса, от плана, никто не стал отлынивать. Леспромхоз, наконец, свою работу наладил до того, что хлеб стали доставлять вовремя, зарплату тоже. Близилась весна, так что не ходить в лес, никаких причин, даже у самых отъявленных лодырей, не появлялось. Все равно, весь день в деревне делать было нечего. В отличие от большой предыдущей пурги, когда на должности добровольных помощников, им предоставлялась возможность подзаработать, теперь из-за опасно высокого снега, на звериные тропы местные охотницы не только никого не приглашали, но и не выходили в лес сами. Им там нечего было делать. В такое время года, к этому промыслу подключалось старшее, мужское поколение. Они стали на снегоступы собственного изготовления, и лично отправились проверять капканы, да петли. Семьи-то кормить надо! А, что женщины? Да, ничего. Просто, у них своя психология, вот и всё. Стороннему человеку даже могло показаться, что если однажды, по каким-либо причинам, несколько дней им не представится возможность, встретится между собой что бы пообщаться, то это для них будет самым большим ударом в жизни, от которого можно, либо заболеть, либо умереть.
Как только мужики ушли за добычей, те женщины, что чувствовали себя покрепче, тут же схватили лопаты, и, в первую очередь, стали откапывать не свои дворы, что, казалось бы, вполне логичным делом, а с высоким срубом колодец, что находился в овраге. Он был очень глубоким, поэтому вода в нем, никогда не замерзала. Сколько женщины себя помнили, а в Сибири, мужчины воду никогда не носят, кроме традиционных домашних посиделок, только у "журавля", они сполна отводили душу в разговорах, обсуждая как последние, так и успевшие приесться сплетни. В отличие от колодца, что был выкопан на другом конце деревни, вода в этом была чистой, мягкой, в общем, под стать самой тайге.
Ефим Ватулин, взглядом проводив невестку к колодцу, взялся подшивать новые валенки, как в избу, почти вбежала бабка Фёкла, и, на ходу застегивая фуфайку, запричитала:
-Помер, представился мой Матвеюшка! Скажи Ефимушка, как мне теперь одной-то жить будет? Как я горемычная, свой недолгий век в одиночестве буду коротать? Кто меня осиротевшую пожалеет, кто защитит? Скажи, Ефимушка. Скажи, родной! Посоветуй, что мне дальше делать? - и, заплакав, упала перед ним на колени.
-Успокойся Феклуша, встань, - уговаривал несчастную Ефим, пытаясь её поднять и усадить на лавку. - Погодь немножко. Я сейчас принесу испить водички. Хлебнешь, может, полегчает.
-Только что Богу душу отдал, мой Матвеюшка, - продолжала женщина пока Ефим, алюминиевым пол литровым ковшиком с длинной ручкой, пытался зачерпнуть из бачка, оставшуюся на самом дне, воду. - Этак, сперва лицом посинел, глаза закатил, потом их широко, широко раскрыл, да так и остался лежать в кровати. Что мне теперь делать, не знаю. Подскажи Ефимушка, подскажи, родной. Акроме тебя, мне не к кому больше обратиться. Все-таки твой сынок Никанор..., - и, не выдержав, расплакалась.
-Все мы смертны, все мы смертны, - повторял Ефим, пытаясь всунуть в её ослабевшие, дрожащие руки, холодный ковшик.
Надо было что-то говорить, что бы только не молчать. Но что? Он не мог найти нужных слов, чтобы не только утешить свою односельчанку, но чтобы и ещё глубже не затронуть её, и без того, пораненные чувства.
-Так ты говоришь, что совсем не мучился? - наконец, отыскался подходящий вопрос.
-Нисколечко! - с охотой, ответила Фёкла. - Глазки этак закрыл, а потом широко раскрыл.... Ах, Матвеюшка, Матвеюшка! - и снова приложила к глазам свои исхудалые, с невероятно выступившими тёмными венами, руки.
-Я тебя Феклуша, понимаю. Сам некогда лишился своей суженой, с которой вместе прожили не менее сорока лет. Трудно терять любимого человека, особенно, если он единственный в доме. Но, как сказано в Библии, господь Бог лучше знает, когда и что ему делать со своими овечками, то есть нами, его рабами. Если, как ты говоришь, он принял смерть без мучений, то такому уходу от нас, надо только радоваться! Сама знаешь, видела, как некоторые люди со своими болезнями годами мучаются сами, как и мучают своих близких.
-Так ты думаешь..., ты считаешь..., что в Библии так напечатано, - сбиваясь в словах, но, с надеждой, глядя Ефиму прямо в лицо, как бы вопрошала, доверчивая женщина.
-Прямо так и сказано, - авторитетно, подтвердил Ефим.
-Если господь дал ему такую быструю, да легкую кончину, то не обозначает ли это, что он уже был готов, принять к себе его душу?
-Бесспорно! Так написано и в Библии. Только в Райских кущах, уготовано место достойным душам.
-А я совсем ужо, было, отчаялась. Значит, ты говоришь...
-Фёкла, дорогая! Если я говорю, то знаю, что говорю, - не дав ей досказать, подтвердил Ефим. - Ты, вот что. Ступай домой, да приготовь одежду, а я схожу к Никанору, что бы вместе обмозговать, как покойного лучше, достойнее соборовать.
Успокоенная и ободренная вдова, со словами благодарности покинула Ефима, чтобы направиться к бабке Пелагее, и вместе с ней, возвратиться домой. Одной в доме, слишком тяжело лицезреть почившего человека.
Покойный, на несколько лет был моложе Ефима, и вернулся после войны не только с наградами, но и тяжелой контузией головы. На посиделки, в последние годы он не ходил, но на завалинке появлялся регулярно, где охотно рассказывал одни и те же, случаи, что приключались с ним на фронте. Деревня к такому однообразию привыкла, и на рассказчика нисколько не обижалась, а наоборот, восторгались. Человек с такой опасной контузией, ещё был в состоянии рассказывать, всякие были. Причем, совершенно осмысленно. Слушали и гордились. Гордились не только Матвеем, но и всеми деревенскими фронтовиками. Как теми, что полегли на поле брани, так и теми, что с победой возвратились домой. А таковых в Усюльгане, с каждым годом становилось всё меньше и меньше. Но односельчанам обиднее всего казалось то, что высокое начальство из военкоматов, стало о них совсем забывать. Если в самом начале, по их возвращении домой, сюда наведывались не только сельсоветные, но и районные представители власти, что бы поздравить ветеранов с днем Победы, то в последнее время, о них совсем не вспоминали! Обидно.
Так как немногочисленные колхозные парни с работоспособными мужиками, на дальних дачах выполняли свои нормы от леспромхоза, то Никанор пошел просить помощи у Майера, который принял просителя с пониманием, но у которого на шее висел и свой план по заготовке древесины, до сих пор, выполнявшийся с сильным скрипом. Хоть за кубометры и платили не совсем плохо, но люди, привыкшие филонить у себя дома, не очень старались выкладываться и здесь. Поставь таких копать могилу, так они будут её рыть несколько дней. Значит, вся надежда на латышей, которые так старались, что шли к завершению сезонного плана.
-От своего хозяина Ефима, вы, наверное, уже знаете, что у этих братцев-старообрадцев, появился покойник, - сказал он им, когда те зашли после работы в контору за положенной парой рукавиц, выдаваемых на неделю. - Кроме вас, я не могу придумать, кому ещё можно бы доверить такое гуманное дело. С планом у вас идет нормально, а за потраченное на рытье время, я выпишу дополнительный наряд. Надо же человека как-то похоронить. Сделаем людям доброе дело.
-За добрые дела, не плохо бы дСбре и платить, - в свою очередь, выдвинули встречное предложение латыши.
-Ваши условия?
-Вдвойне, как минимум.
-Хорошо, согласен. Государство от этого, не сбеднеет.
-А инструмент?
-Я думаю, что в деревне найдем.
-Клинья, кувалда, лопаты, кирка.
-Да, да, я знаю. Мёрзлая сибирская земля, так просто не подаётся. В общем, идите домой, а утречком всё решим. Что непонятно, Ефим вам лучше меня разъяснит.
-Дайте дополнительные рукавицы. С тем железом, нашей пары не хватит.
-Кто нам покажет, где и в каком месте рыть могилу? - спросили они у Ефима, возвратившись на квартиру.
-Найдем, какого постреленка, который вам укажет, - отвечал хозяин. - Захороненных родственников у него здесь нет, поэтому все равно, в каком месте ему лежать.
-Как вы думаете, сколько времени может занять рытье? - поинтересовались будущие копальщики. - У себя, в совхозе, так мы копали, знаем, что земля промерзает на два метра.
-В лесу, в тайге, на такую глубину мороз не достает, - отвечал Ефим. - Несколько лет назад, тоже зимой, мы одного хоронили. Четыре человека, так за один световой день успели вырыть.
-Почему не промерзает?
-Ну, во-первых, здесь очень глубокий снег, а во-вторых, очень толстая прикорневая подстилка, не дающая морозу забираться глубоко. Если до обеда, мерзлоту сумеете преодолеть, то к вечеру, я уверен, можно будет и хоронить.
-А большая у него была семья?
-Без детей, прожили они со старухой.
-Как так?
-Нет, вначале господь им послал двойню, потом ещё одного. Только все они, не дотянули и до году.
-Болезнь, что ли какая?
-Докторов в то время на Алтае, точно как и сейчас здесь, не было и в помине, так что одному Богу известно, от чего они помирали. Говорили, что сразу посинеет, и нет его!
-Значит, их детки похоронены не здесь?
-Нет, не здесь, а там, где мы жили до революции.
В зимнее время в тайге, переход дня в ночь, и наоборот, происходит резко и зримо. В сопровождении местного "постреленка", назвавшего себя Тюлькой, и выступавшего на широких, коротких лыжах, вышли сразу же, как только забрезжил рассвет, а на месте появились разом с солнышком, хотя до кладбища было, как говорили, рукой подать. Слишком долго чертыхались по глубокому снегу!
Пройдя неглубокий овраг - в этом месте, он как раз заканчивался - проводник, как взрослый, развел перед собой обе руки, показывая:
-Вот это и есть, наш погост.
Остановившись по пояс в снегу, уставшие, потные латыши, огляделись. Обыкновенная лесная прогалина, ничем не напоминавшая кладбищенское захоронение. Протоптанная тропа, по которой ходили на лесоповал, проходила левее, но, ни один из лесорубов, в жизни не догадался бы, что в этом месте могло быть кладбище - настолько все сравнялось вокруг пушистым снегом.
-А где могилки? - невольно вырвалось у копальщиков.
-Здесь, под ногами, - деловито отвечал мальчишка, притопнув лыжей.
-Крестов не ставят, что ли?
-Когда я был совсем маленький, помню, несколько было, да, видать, сгнили, упали. Лиственниц, что ли пожалели! Вон, поодаль, звезда торчит из снега. Видите?
-Если бы ты не показал, то и не заметили бы.
-Это последний, который у нас помер. Тоже зимой. У него много медалей было.
-Значит, фронтовик. Не помнишь, из военкомата кто-нибудь приезжал на похороны?
-Где им, до нас! - совсем по взрослому, отвечал мальчишка.
-Ты покажи нам границы этого кладбища, тогда можешь уходить.
-Какие здесь могут быть границы, когда кругом тайга, Урман! У нас все без границ.
-Сколько тебе лет?
-Тятька с мамкой говорили, что скоро будет семь, а когда, не сказали.
-В школу ещё не ходишь?
-У нас же, в деревне, школы нетути. Учатся, либо в Атирке, либо в Пологрудове. Но у нас там, нет сродственников. Негде жить. Но давеча, тятька сказал, что тайга и есть самая лучшая школа. Изучая её, многому можно научиться.
-Не называл, чему?
-Как не называть! Называл. Какие растут деревья, и что они из себя представляют. Какие ягоды в пищу годятся, а каких следует опасаться. Какие водятся птицы со зверьем, и как лучше их поймать. Мама учила, какие и когда, лучше всего собирать грибы, какие настои делать из трав. Даже тятька такое не знает. Мамка говорила, что я очень прилежный ученик. Вот, придет лето, снова пойдем с ней искать нужные травы.
-Твои папка с мамкой, в Бога веруют?
-Не знаю, но икона в углу, как и у всех, висит. Возле неё, бабушка часто крестится, да про себя, что-то бормочет, только я не могу разобрать её мудрёные слова.
-А мама?
-Не замечал, окромя, как на Троицын день.
-И ты знаешь о таком дне?
-Как не знать, если всей деревней приходим на кладбище, к могилкам.
-Они же все сравняны с землей!
-Летом бугорки заметны.
-И что вы делаете здесь?
-Взрослые хлещут водку, а мы съедаем то, что принесли женщины.
-Значит, тебе ни мама, ни бабушка, никогда не рассказывали о Христе, о его жизни и смерти?
-У бабушки, когда она кланялась перед образом, я однажды спросил, но она сказала, что для того, что бы всё понять, мне следует ещё подрасти.
-А папа?
-Тятька сказал, что когда человек умирает, то его душа улетает туда, к звездам, - и, сняв рукавицу, правой ручонкой указал в вышину.
-Молодец! Не по годам, сообразительный, - похвалили они мальчугана, когда он по своей лыжне, проделанной рядом с "траншеей" шагавших, заскользил обратно. - Такому бы, да дать образование!
-Это значит, что и в Сибирской таёжной глуши, могут появиться не менее выдающиеся умы, чем в континентальной Европе.
-Неужели зазря так и пропадет в нём, не раскрученный талант?
-Теперь-то мы знаем, что другого здесь и не дано быть.
-Зато будет кому, все премудрости тайги, передать будущим поколениям. Теперь даже мы, приезжие, знаем достаточно, что в ней заключено не меньше тайн, чем в больших городах, либо маленьких поселках, к которым относится и наш совхоз.
-Так в каком месте, начнём долбить?
-Давайте здесь, где стоим, - предложил старший из них, по имени Франц, и деревянной лопатой, выделанной из цельного куска дерева, принялся расчищать место.
-Здесь, так здесь, - согласились остальные. - Жаль, что дали только одну деревянную лопату, а железными, быстро не наработаешь.
-Пока я буду расчищать середину, вы разгребите подходы. Людям же стоять, где-то надо. Обратите внимание. В этом месте, где я докопался до земли, снег мне уже, ровно по пояс.
-Полтора метра!
-Так получается.
-Может быть, такой снег и не плохо. Нам же Ефим говорил, что при обильном снеге, земля глубоко промерзнуть не должна.
-Будем надеяться. Если по две нормы Майер нам запишет, как пообещал, то не грех и повкалывать!
-Двенадцать кубов на душу, совсем не плохо.
-Только бы, не обманул!
Надо заметить, что этот самый Майер, свое слово не сдержал, и в конце месяца латыши обнаружили, что весь день отработали задаром. Не начислил он и в следующем, как потом пообещал. Значит, и среди немцев находится всякая шваль, готовая проехать на чужом горбу, в соблазнительный Рай вседозволенности!
Самый верхний слой, сантиметров в десять, снялся довольно легко и быстро, что неимоверно ободрило копальщиков. Но, к их разочарованию, то была только лесная подстилка с мышиными ходами, да переплетающимися пустотами, о которых они и не догадывались. Сразу под ней, штыковая лопата ударилась о мерзлый грунт, густо принизанный какими-то корневищами, разрубить которые, могли только с помощью захваченного с собой топора.
Этот слой чернозема, оказался тоже не очень толстым. Глубже, последовала смесь гравия с песком. Давала о себе знать, близость оврага.
В общем, углубившись до обеда по пояс, сели покушать, как минут через пятнадцать, на лыжне появился их утренний проводник, что бы узнать, как подаётся рытьё.
-Кто тебя прислал? - недоумевали копальщики.
-Все.
-Кто, все?
-У Матвеевой избы собралась вся деревня, и таперича, прощаются с покойником.
-Так, ведь, говорили, что похороны назначены на завтра?
-Не знаю. Меня послали узнать.
-Кушать хочешь?
-Сегодня я, уже ел картошку с молоком.
-Это то, что в замороженных кружк?х?
-Зимой, другого у нас и не бывает. Как корову подоят, так оно сразу замерзает.
-Присядь, съешь, что ещё осталось, а мы поработаем.
-А Ефим говорил, что мерзлоты будет не много! Вот и верь, - усомнился Франц!
Едва он это сказал, как в одном углу, лопата свободно вошла в мягкий грунт.
-Зря обговорил человека! - поправил себя Франц. - Старик знал, что говорил. Они, таёжники, знают здесь всё до мелочей, поэтому и прислали посыльного.
-Ну, что? - поинтересовался Тюлька, заглядывая в яму, и рукавом, вытирая жирный рот.
-Значит так, - отвечал воодушевленный Франц. - Маши в деревню, и скажи дяде Ефиму, что через пару часов, яма будет готова. Понял?
-Понял, как не понять! Только можно мне с собой взять то, что не успел доесть?
-Конечно, Тюля. Что осталось, там всё твое.
-Тогда я поехал обратно! - и, захватив остаток замерзшего сала с куском мерзлого хлеба, заскользил в овраг.
-Тюлька! Ясно, что сокращенно. А как будет его литературное имя? Кто из вас, может мне ответить? - спросил Франц, у своих коллег по работе.
-Спроси что-нибудь полегче! - отвечали те, засмеявшись.
Не прошло и часа, как со стороны деревни, на светлом снегу, замелькали две фигуры. То на лыжах, ехал Толька, а рядом с ним, на плетеных снегоступах, неуверенно переставлял ноги, топал Ефим. Осмотрев и оценив работу, сказал:
-Я так и предполагал, что мерзлота в этом месте, глубокой быть не должна. Как я понимаю, вам осталось только зачистить стенки?
-Как видишь, - самодовольно отвечал Франц. - Работу заканчиваем. Только зачем тебе самому было тащиться по такому снегу? Если сомневаешься в словах этого смышленого мальчишки, мог бы кого и другого откомандировать. С больной ногой, да по такому снегу!
-Ты прав, мальчишка на редкость смышленый, поэтому вам в проводники его и назначил. Но наше поколение, пока своими глазами не увидит, а руками не потрогает, может долго сомневаться.
-Надо жалеть свои ноги, годы...
-Они и в молодости, перед Гражданской, были не ахти какие крепкие. Но, если взяли служить, значит, я был ещё не совсем пропащим человеком.
-Молодец! Закален, самым высшим качеством! По сравнению с вами, мы Прибалты, в выносливости намного отстаём от настоящих сибиряков.
-Это грубейшая ошибка, в оценке человека! Когда подопрет, и из создавшегося положения нет никакого другого выхода, то нехотя становишься сильным, выносливым, упрямым, отчаянным. Поверь мне! Всё мною перечисленное, я испытал на собственной шкуре. И, как видите, выжил.
Схожее, успел проверить на себе и Франц, но в данном случае, хотел отдать должное своему хозяину.
В деревне, с нетерпением ждали возвращения гонцов. Как только те заявились и сообщили о полнейшей готовности, в крышку гроба, тут же принялись заколачивать гвозди. Закрепив под ним пару широченных охотничьих лыж, кавалькада провожающих, не торопясь, двинулась в путь. Что бы ни портить тропу, мужики руками, попеременно толкали гроб перед собой, в то время как остальные скорбящие, месили снег за ними, по уже проторенным следам. Шествие замыкала самогонщица Полина, у которой покойный частенько проводил время, когда его старуха уходила в тайгу за грибами, либо ягодами, в которых она знала свой особый толк. Дело в том, что больше всего, здесь ценились чёрные черёмуховые ягоды. Их засушивали, а потом из них делали настой, который пили при самых незначительных недомоганиях. Особенно от простуды, потому что ни одно растение леса, не обладало таким огромным запасом витамина "С". Конечно, конкретно о нем жители не догадывались, но, если помогает, то и надо пить.
Весь нелегкий путь до кладбища, за скользящим гробом, вдова чертыхалась самой первой, при этом, всю дорогу, что-то бормоча себе под нос. Когда же его сняли с лыж и поставили на краю ямы, женщина, будто только и ждала этой минуты. Без явных признаков усталости, без единой слезинки, по российскому обычаю, она, неожиданно для латышей, отчетливо запричитала.
-А дорогой ты мой Матвеюшка! А строили мы вместе с тобой хорошую хатку, да недолго пришлось нам вместе с тобой, в ней пожить. И выстроили для тебя люди другой, отдельный домик, но такой узенький, что в нем лежать только тебе одному. Не видеть тебе из него, как восходит и заходит солнышко, как зеленеет травка, да по весне, оживает тайга. Не слышать тебе пения наших таёжных пташек, не слышать рычания зверей. Осиротела без тебя наша худая деревенька, по крыши, заваленная снегом. Как и прежде, на посиделки будут собираться наши жители, но ты уже никогда не примешь в них участия. Будут к нам приезжать лесорубы, но ты уже никогда не услышишь, ни звона пилы, ни стука топора. Ты никогда не услышишь, как по весне у деревни, зажурчит наш кормилец-ручеек. Наступит Первомай, за которым придет твой День Победы, но наши мужики, будут выпивать уже без тебя, родимого. А если к Октябрьским праздникам, прибудет кто-нибудь из военкомата с поздравлениями, ты их не услышишь, потому что будешь лежать глубоко, глубоко под землей.
Копальщики стояли поодаль, прислушиваясь к скорбным словам, несчастной женщина. Когда же она умолкла, что бы перевести дух и набрать в легкие свежего воздуха, Франц не выдержав, шепнул:
-В таком горе, я бы не смог и рта открыть, что бы выговорить хоть одно слово, а она так подробно распространяется, будто читает заготовленный текст по книге. Удивительные люди, эти сибиряки!
Между тем, собственными словами, вдова себя так разжалобила, что, наконец, заплакала, и на доски закапали крупные, неподдельные слезинки. Обессилев, женщина упала на колени, но её тут же, поддержали соседи и на полшага отодвинули назад. В это время, подвели веревки, и гроб опустили в глубокую могилу. По доскам крышки глухо застучали, успевшие подмерзнуть комья сырой, таёжной земли. Когда заканчивали работу, начало темнеть. Предвкушая хорошую выпивку, обратно возвращались, торопливо и молча.
Почему выпивку? Да очень просто. Никанор попросил Полину, чтобы та, справлять поминки пустила к себе в избу. Для этого, он разрешил заклать старую овцу, хлеба достал у Майера, а всякие соления, попросил принести деревенских женщин. Пока людская процессия уходила на кладбище, скорбный стол готовила Капка с Полининой дочерью, Маней. У матери она не жила, а появлялась здесь, от случая к случаю. То она выезжала в Атирку, то в Пологрудово, то в Тару, но нигде надолго не задерживалась. Свой хахаль, имелся у неё и здесь, в Усюльгане. Это бывший скотник Алеха, старше Мани лет на двадцать, не менее.
Ко времени описываемых событий, Алеха Конопатый нигде не работал и уже несколько лет, жил за счет любовных похождений. То он временно переходил жить к какой-нибудь вдовушке не только в своей деревне, но и в Атирке. То в своем, не совсем старом доме, принимал приглянувшихся девиц, которые, то ли из любви, то ли из жалости к нему, тащили из родительского дома последние продукты, что бы только накормить, угодить ненасытному сожителю. Бабы давно сбились со счета его, так называемых жен, поэтому даже по местным меркам, Алеха слыл последним бабником, к которому охотно "прилипал" женский пол.
Когда однажды, бывший официальный председатель колхоза, предложил ему расписаться хотя бы с одной из своих любовниц, тот только развел руками.
-На чем расписываться, когда не имеем паспортов? На лошадиной карточке, что ли! Будь у меня драгоценный паспорт, я ни одного дня не околачивался бы здесь, в этой глухой тайге. Я такой же человек, как и все, поэтому мне, как одному из представителей человеческого рода, тоже хочется взглянуть на цивилизацию, о которой я, сегодня знаю только по учебникам, да картинкам в букваре.
Да, на самом деле, так оно и было. Правительство упорно не желало выдавать своим гражданам заветные паспорта, тем самым, привязывая их к одному месту жительства. Российская деревня была "оголена", и её нужно было воспроизводить. Революционные "чистки", Гражданская война, Первая, а за ней и Отечественная войны, оставили деревню без будущего. В основном, этими соображениями и руководствовалось правительство, идя на такой непопулярный шаг. А, может быть, и не так. Ходил слушок, что некоторым государственным органам, выгодно было держать народ в одном месте по той простой причине, что люди, живущие оседло, друг о друге знают всю подноготную. Чуть, что!... В общем, понятно. Через своих многочисленных "стукачей", оседлое колхозное крестьянство, легче всего держать под контролем, или, по-народному, "под колпаком". Ответ на эти догадки, может быть и предельно ясным, и туманно спорным. Поди теперь, узнай правду!
Чудно все-таки устроено человеческое общество. Мир в целом, отдельные государства, как и их население, никак не могут созидать жизнь в едином понимании сущности бытия и общественного порядка, в частности. В огромном ли государстве с несметным количеством населения, маленьком ли, которое, как говорят в народе, можно запросто переплюнуть, в масштабах города, деревни, обыкновенной семьи, рядом обязательно существуют, сожительствуют разные понятия человеческой морали, ответственности. Даже в, по соседству существующих индивидуумах, обязательно найдутся такие, где одни будут "за", а другие "против". Буквально одно, и тоже - одним будет нравиться, другим - нет! Одни согласны, и будут защищать свою Родину до последней капли крови, в то время как для других, она совершенно безразлична, и готовы продать её в любую минуту, только бы дождаться своей очереди властвовать над другими, себе подобными! Казалось бы, что людям ещё надо, когда живут в одной стране, имеют общий язык, культуру, привычки, прикрываются одной нацией? Ан, нет! Не тут-то было! Во многих черепных коробках, постоянно что-то гложет, ноет, где-то неудержимо чешется, и некий гаденький червячок, ни днём, ни ночью, не даёт умиротворенного покоя. Он, этот маленький бесенок, беспрестанно нашептывает своему хозяину, что бы тот не шел в том направлении, по тому пути, по которому идет большинство, а крался татью по отдельной, пусть и вонючей, тропе. Что бы не подчинялся общепризнанному порядку вещей, а вырабатывал свои собственные извращения, отличные от общепринятых.
Когда провожавшие покойника возвращались в деревню, было совсем темно, и свет от освещенных окон изб, в которых ещё сохранился керосин, помогал ориентироваться в широченной улице.
Уставшие копальщики, тащившиеся в конце людской вереницы, поравнявшись со своей квартирой, свернули, было, во двор, но их тут же, хватились и попросили не удирать, а поприсутствовать на поминках. Конечно, после напряженной работы, им лучше было бы полежать, отдохнуть, но, не зная местных обычаев, отказаться, посчитали неприличным поступком. Обиду селянам нанести легко, а оправдаться, если их слова даже и выслушают, будет куда труднее. В последнюю минуту, бодрости им придало и то, что у самых Полининых ворот, встретили возвращавшихся с работы, и квартировавших в её доме, лесорубов. Значит, будет с кем поговорить.
Рассаживаясь на скамейках, латышам уступили самое почетное место, в центре стола, в то время как квартиранты, среди которых находился репатриант из Китая, изможденный старичок, с которым никто не хотел в пару работать, вынуждены были стиснуться в самом торце.
Когда все расселись, то оказалось, что на всех не хватает стаканов, а бежать к соседям, слишком поздно. И тогда на стол, Полина поставила два дополнительных глиняных жбана с самогоном, повесив на каждый, по два алюминиевых пол литровых ковшика с загнутыми на концах ручками, а "китаец", покопавшись в походной сумке, достал из неё раскладной стакан, и тоже поместил его на стол, точно напротив себя. Усюльганцы, сидевшие поблизости, были немало удивлены такому хитроумному домашнему инвентарю, и тут же попросили его продать. Нельзя? Не продается? Тогда разреши хоть потрогать, а то в жизни не видели, и, может быть, никогда не увидим такого чуда!
В доме Полины было всё приготовлено не только для провожавших на само кладбище, но и тех, кто в силу разных обстоятельств, не смог туда попасть, но, для почтения памяти усопшего земляка, селянина, желал присутствовать на поминках. Поэтому, что бы разместить всю компанию, сюда принесли столы и соседи, а вместо скамеек, умудрились положить длинные сосновые доски, посыпанные печным пеплом. Это для того, что бы к выступившей смоле, не прилипала одежда.
Так как деревня жила в постоянной нужде, то, как уже упоминалось, и стол большим разнообразием не отличался. Но мяса, хватало. Кроме того, в нескольких больших мисках, что стояли между мясом и грибами, аппетитно дымилась перловая каша, исходный материал для которой, неизвестно какими путями, был добыт самим Никанором. Были здесь и прочие дары богатой, угрюмой тайги.
-Будто сердце чувствовало приближение такого скорбного дня, - делилась впечатлениями Полина, расставляя по столу литровые бутыли самогона, оплаченные тоже Никанором. - Три дня назад, как выгнала последнюю закладку, и, на тебе! Ещё Ефим меня поддразнивал: зачем, мол, тебе в один заход, столько много этой жидкости? Может испортиться!
Так как организм самой Полины самогон отвергал, то, кроме некоторых "избранных", на дегустацию, иногда приглашался и Ефим. По мнению Полины, его сынок Никанор на такое дело не годился, так как от каждой бутылки отхлебывал столько, что на его оценку, ей страшно было и смотреть. В объемное горло выливалось столько рублей, что на них она смогла бы прожить не меньше недели. В отличие от закоренелых староверов, Ватулины выпивали.
Хоть самогон и оказался слабоватым, но на измотанных за день Полининых квартирантов подействовал, видимо, не хуже сорока градусной. Если "китаец" продолжал молча чавкать отварную овечину, то трое его сообщников, уже не могли сдержать, распиравшие их эмоции. Не обращая внимания на присутствовавших, они все громче и громче стали обсуждать прошедший, трудовой день. Потом начали делиться мнением о начальстве, о кубометрах, несправедливостях приемщика, занижавшего кубатуру хлыста, что было и на самом деле.
У этого "прыща" приемщика, имелась метровая деревянная рейка собственного изготовления, на которой черным карандашом, была нанесена сантиметровая градуировка. Нет, она точно соответствовала стандарту! Но к концу той рейки, гвоздем была прибита пластинка, вырезанная из консервной банки, которая, для облегчения и ускорения процесса измерения, должна была упираться в противоположную боковину ствола. И все бы было ничего, если бы не вылезал злополучный, гладкий гвоздь, и та жестянка не болталась. Когда к вершине хлыста прикладывалась мерка, что бы определить диаметр среза, даже от незначительного усилия, вылезал гвоздь, а к шляпке гвоздя смещалась и жестянка. В зависимости от разболтанности, расхождение с истиной, могло составить до целого сантиметра. Для толстых бревен, в убыток лесорубу, разница была существенной. Куда девались излишки? Они дописывались "своим". Даром здесь, ничего не пропадало.
Когда через несколько часов, основная масса хорошо поевших и подвыпивших "скорбящих" разошлась по домам, а за столом остались только самые стойкие, тут-то и началась свободная, раскрепощенная самогоном, беседа
В общем, исключая малопьющего "китайца", как его здесь все называли,
остальная троица Полининых квартирантов, ударилась в воспоминания, которые, как, оказалось, были тесно связаны с колючей проволокой. Сидели за ней они порознь, но лагерь, как и водка, людей "роднят", сближают. У них всплывают и будоражат сознание, дремавшие воспоминания, за которые стоит выпить ещё и ещё! Не обращая внимания на поредевшую застолицу, трое лесорубов, родственно, разоткровенничались друг перед другом. Прочим оставшимся, такое было внове, поэтому невольно стали прислушиваться.
-Жаль, что мне закрыт путь за Урал! - говорил один.
-А я не переживаю! - отвечал ему второй. - Мне в той Европе, вовсе нечего делать.
-Для меня и Сибирь хороша! - поддакивал третий.
Дальше - пошло, поехало!
-Вот, зиму здесь прокантуемся, а как начнет таить снежок, так прощай не только Усюльган со своим проклятым лесом, но и совхоз Любинский! - в котором один из них, после освобождения, временно устроился на работу, что бы только протянуть зиму.
-А потом? - интересовался сосед.
-Если повезет, припишусь в Омске.
-Если нет?
-Ну, что ж! Может быть, придется прижениться. Девок хватает. Не может такое случиться, что бы я не нашел бабу с хорошей квартирой!
-Вдруг, да не удастся? - допытывался тот же.
-Может случиться и такой казус. Тогда дорога одна - снова в свой лагерь. Сам знаешь, что русскому человеку от тюрьмы, да от сумы.... В общем, как в той песне: "Если морда не побита, не похож ты на бандита, и тюрьма скучает без тебя"!
-Согласен. Другие пути, нас не интересуют.
Пока эти двое строили планы на будущее, третий рассказывал Ефиму:
-Когда мой предок сыграл в ящик, земля ему пухом, а, надо заметить, я только что успел освободиться, и даже попасть на его похороны, в моем родстве остались две младше меня, сестрицы. Мамы своей, не помню. Так вот, пока я сидел, обе мои сестры быстро повзрослели, повыходили взамуж, и в пустом доме, я остался один. Что мне оставалось делать? Конечно, сразу же продал и деньги разделил на три части, что бы, значит, никто не остался внакладе.
-И в какую сторону, подался ты сам? - не выдержал Ефим.
-Стал по очереди, жить у сестер.
-Сколько приходилось им за это платить?
-Как платить?! Они же мои, родные. Какой тут может быть расчет! - удивился рассказчик. - Месяц у одной, месяц у другой.
-Но деньги у тебя же, были!
-Ты правильно сказал, что они были. Я их быстренько пропил. Друзья, сам понимаешь...
-По моему понятию, так не совсем справедливо, бесплатно жить на чужих харчах.
-В какой-то степени, ты, конечно, прав, но другого выхода у меня уже не было.
-Хорошие, достойные у тебя сестры, что бесплатно кормили. Ведь всем известно, что сегодня прожить, даже имея некоторую толику денег, не так-то просто.
-О сестрах, ничего не могу сказать плохого, а вот об их мужьях.... Одним словом, оказались не очень отзывчивыми к моей несчастной персоне. Когда одному из них я это разъяснил, то в кандалах на Ленских приисках, пришлось промывать золотишко. Теперь вот, начинаю жить сначала.
-Получается, что до сих пор, своего угла ты так и не нашел?
-И да, и нет. Впрочем, а зачем он мне нужен? Буду жить, как в той песне: "Найду у замужней местечко, и буду я жив и здоров". Была мысль податься в Калачинск, что за Омском, да ещё не решился. Весна далеко. За это время, много воды утечет!
-В Любинском совхозе не понравилось?
-Да, везде одинаково кисло. Но по осени, я встретил одну деваху, с её братом мы на одной драге работали, так она к себе приглашала. Выпить говорила, найдется завсегда! А, что нам, вольным людям ещё требуется?
-У-у-у, разветренный растрёкался! - загудела на него Полина, остановившаяся сзади, и следившая за столом. - Пить-то меньше надо, тогда ладом всё и пойдет. А то, не ровен час, снова загремишь туда, откуда прибыл.
-Ты Поля, его не страми! - вызвался Ефим. - Ты наверно не слышала, что в самом начале, он деньги поделил честно. Вот за это, его и сестры уважають.
-Ты дед, если хочешь за кого заступиться, то сперва подумай! - набросилась на него хозяйка дома. - Виданное ли дело, драться в чужом доме! В чужом доме можно просить только милостыню, а если чувствуешь, что в нем тебя не жалуют, лучше смойся по-хорошему, по-тихому.
-Ладно, ладно, - сразу же, миролюбиво согласился дед, наливая из жбана "бормотухи", так он её называл. - Их избы - им и разбираться. Наше же дело, как следует помянуть усопшего товарища, выпить за его грешную душу, - и, не по годам прытко, осушив содержимое стакана, тут же налил в него "несчастному" соседу.
-Не обессудь, что после себя, - добавил он, подавая стакан.
-Помяните, помяните моего дорогого, - попросила вдова, подходя к Ефиму. - Налейте и вы все, кто ещё остался с нами, - обратилась она к остальным. - Выпейте добрые люди, на помин души. Покойник тоже был не трезвенник, любил не только хорошо покушать, но и выпить. Конечно, не сейчас, а в те далекие времена, когда жизнь для нас, казалась ещё бесконечной.
-Помним, знаем, - отвечала деревенская застолица, не заставляя себя долго уговаривать. - Толковый был мужик, нечего сказать. Рано от нас ушёл. Мог ещё пожить.
-Мог, конечно, мог! - в один голос, загорланили трое квартирантов, хотя ни один из них, и в лицо не видел усопшего ещё тогда, когда тот был жив. - Нисколечко не грех за такого мужика выпить, а потом и закусить. По этому лесу так натопаешь, что жрать хочется, как тому голодному волку, который постоянно повторял, что у него кишка кишке, давным-давно бьет по башке.
-Так в чем же дело, закусывайте, пока на столе ещё есть что покушать, - подбодрила Полина. - С хлебом у нас, как видите, не густо, зато остального вдоволь. Смотрите, какие аппетитные маринованные маслята, соленые грузди, мелко семенные огурчики!
-И возьмем, не постесняемся! - заплетающимся языком отвечал тот, что продал, а затем и пропил отцовский дом. - "Ты прибей нога ногу, я работать не могу", в моей башке, с самого раннего утра назойливо вертится несознательная мысль. А к вечеру, выматывает не столько работа, сколько снег, да дорога в лес.
Исключая "китайца", работавшего отдельно лучковой пилой, остальная троица, ни один день не выполнила плана, хотя на работу и ходила со всеми вместе.
-Баста! Если я только останусь в совхозе, на следующую зиму в лес не поеду, - заявил один из них, пытаясь дотянуться до миски с перловой кашей.
-И я тоже. В лагере и то легче, чем здесь, - поддержал друга, второй.
-Испугались трудностей! - укорили их Полина, не отлучавшаяся от этой компании. - Вон, другие и план выполняют, но никогда не жалуются. А вы? Начальник и то на вас жалуется, что плохо работаете.
-Этот шибздик! Да он просто дурак, что свои нюни распускает. Молокосос, можно сказать. В лагере, таких как он, махали запросто. Не боялись мы их там, не боимся и здесь. Ему пристало не людьми командовать, а... "Сука буду, не забуду, этот паровоз, что меня, как хулигана, за Урал увёз", - неожиданно, допел он свою мысль.
-Если морда не побита..., - попытался, было, помочь петь его напарник, но, под пристальным взглядом хозяйки, тут же, осекся.
-Здесь поминают покойного, а не свадьба, - напомнила Полина, грозя пальцем.
-Ну, и что? Может быть, мы хочем спеть для него специально, - отвечал тот, до которого не успела дойти очередь, и при этом, дружелюбно обнимая зад своей дородной хозяйки.
-Отстань! - стукнула ладошкой, по его руке. - Смотри, как ведут себя культурные люди. Учись.
-Если говорить о норме, то до весны, мы её сделаем, - не слушая, в свой адрес предупреждения, продолжал квартирант. - Между прочим, в лагере есть такая поговорка: ты работа нас не трогай, мы тебя не тронем. Эту святую заповедь, наша братва, изо всех сил выполнить старается. А работа, она завсегда дураков любит.
-Нет, дорогой товарищ! - ответил ему Франц. - Это только говорят, что она дураков любит, а на самом деле, из-за денег, что за неё получают, люди решаются на многое. Примерно, как и в твоем деле, с отцовским домом. Теперь не военное время, и не плати рабочему за его труд, разве в полную силу кто работал бы? А большинство убийств, разве не из-за денег? Да, есть в нашем государстве и такие проходимцы, которые, не работая, живут лучше других. Но не надо забывать, что по сравнению с основной массой населения, они в очень ничтожном меньшинстве. Значит, на них лучше не равняться. Большая часть трудового народа пахала и будет пахать, пока не скрючится. Ведь надо кормить не только себя, но и свою семью.
-Ты батя, так говоришь, будто у самого семеро по лавкам, - скривил пьяную рожу квартирант. - А у меня никого. Сам гол, как сокСл, но если захочу, сразу всё появится. Но я не хочу, и никогда не захочу. Мне и так хорошо.
-Без детей, нет будущего.
-Зачем мне думать о будущем! На свете мы живем только один раз, и этот раз, надо использовать под самую завязку. Знаешь, как у нас говорят: всех девок не перепортишь, но стремиться к этому надо. Теперь ты понял? Поля, налей ещё стаканчик, если осталось.
-Твое оправдание вполне понятно, если учесть, что стремление обладать женщинами, тоже причисляется к работе.
-Ты так замысловато отвечаешь.... Впрочем, хрен с тобой, я лучше выпью.
Копальщики давно могли уйти на отдых, но, во-первых, не торопился уходить их хозяин Ефим, а во-вторых, после нескольких выпитых рюмок, да хорошей закуски, их несколько взбодрило, и они решили побыть до конца. Ведь на завтра, так и так воскресенье! Выспаться, успеют.
-А мне твои суждения о жизни, даже нравятся, - подал голос "китаец". - Так о ней, о сущности жизни, мечтали ещё в старые времена, когда порядки в государстве, были в относительной норме. Теперь же, всё перемешалось, перепуталось до неузнаваемости. Дошло до того, что за Урал не выпускают не только бывших осужденных, но и вполне нормального человека. Из этого можно сделать вывод, что не только Дальний Восток, но и Сибирь, как в старые времена, используются в роли общегосударственной казармы. Для примера, взять хотя бы меня самого. На Восток, я имею право передвигаться хоть до края земли, а на Запад, дальше Уральской гряды, мне путь закрыт. Опасная личность! А, позвольте спросить, что вас, европейцев, удерживает в некогда татарском краю? Или вы здесь поселились, как и многие другие Прибалты, ещё в дореволюционное время?
Поскольку каверзную судьбу спрашивавшего Франц уже знал, то в его же духе и отвечал:
-Для опьяненных властью людей, наш прибалтийский нос, тоже показался неправильно привинченным предметом, причем, на их взгляд, завинчен таким кривым способом, что я, например, не имею право появляться на улице в других местах, кроме как, только в своем "любимом", в кавычках, совхозе. Это теперь. А годом раньше, только в пределах Магаданской спец зоны.
-Политический! - догадался собеседник.
-Так в тех же краях, кроме рецидивистов, да политических, никого и не держат. Разве об этом, ты не знал?
-Нет, слухи доходили, но очень скудные. В Шанхае, где я жил, о проблемах России говорили очень мало, потому что свежие сведения доходили не регулярно и в искаженном виде. Нам, давно покинувшим родину, с первых дней встречи, было очень странно окунаться с головой в этакую круговерть, из которой, при всем желании, не проглядывался конец пути. Сам-то ты, из какой республики будешь?
-Мы, все четверо, из Латвии.
-Здесь, в тайге, есть и латышские деревни, - встрел в разговор Ефим, обративший внимание на знакомую тему. - Только те латыши, как ты правильно отметил, появились здесь ещё до революции, то есть до того времени, когда нашей деревеньки здесь не существовало и в помине.
-Мы слышали, что какие-то земляки здесь обосновались, но до сих пор, ни одного из них не встретили. Интересно было бы знать: чем они занимаются? Тоже, наверное, заготовляют лес, либо охотятся, - предположил Франц.
-По нашим сведениям, между собой, они дружат не очень. Как бы сказать: каждый старается сам по себе. Достоверно известно, что у них свои обычаи, песни, танцы. Но, так как нет пополнения извне, то их культура под действием русификации, неуклонно сокращается. Образуются смешанные семьи, а это первый признак исчезновения самобытности.
-Твои слова, лишний раз подтверждают: где нет дружбы, взаимности, там никогда не появится согласованность в действиях! - твердо заявил китаец. - Наука, а за нею и сама жизнь, давно доказали эту логику, только люди почему-то ей не всегда следуют. В Китае, где я жил, между нами, русскими, в самом начале, и то бывало всякое. Пока не образумились. Значит, аналогия между местными латышами, как и нами, русскими, напрашивается сама собой.
-Из твоих слов я заключаю, что образумиться все-таки можно? - спросил Франц.
-Я сделал вывод, что только при определенных условиях.
-Каких, если не секрет?
-В несколько слов, их не вместишь, а если начну распространяться дольше, то вы вообще ничего не поймете. Так что, оставим этот вопрос до лучших времен. Могу только добавить, что когда наша община, наконец-то поняла свою ошибку, было, слишком, поздно. К власти успел прийти Мао Дзе Дун, который и выкурил нас из своей вотчины, разрешив взять с собой ровно столько, сколько смогли унести на плечах. Что брать в первую очередь? Естественно, приобретенные, нажитые драгоценности, в надежде здесь, в России, обменять их на хлеб насущный.
-Хоть, что-то!
-Если бы, да так и было! Все драгоценности, украшения, что захватили с собой, на границе отняли наши соотечественнички.
-А китайцы пропустили?
-Да. Даже не поинтересовались количеством.
-Чудно!
-Не надо удивляться. Хоть они и косоглазые, но все же, люди.
-В отличие...
-Да, в отличие, а дальше выяснять не станем.
-Безнаказанно!
-Конечно. Хоть и не очень к месту, но напрашивается старый афоризм, в котором говорится: "Государство, в котором доблесть остается без вознаграждения, преступление тоже останется безнаказанным".
-По моим наблюдениям, всякая гадость, человеку частенько навязывается искусственно и многие её с радостью принимают, а иногда она сама, без влияния извне, в обыкновенном процессе жизнедеятельности липнет, как банный лист. Но, обратите внимание, есть люди, которые с ней, будто и родились. Будто в их организме, она находилась в крови уже при рождении, - заметил Франц. - Может быть, я и ошибаюсь, но все гадости, одна другой отвратительнее. Знаю людей, которые пытаются даже гордиться своим заразным пороком.
-Согласен. Вполне с тобой согласен! - подтвердил китаец. - Только в Магадане, и место этаким уродам.
-В том-то и дело, что государство, в определенной степени, их лелеет, поддерживает. Значит, ему годятся и такого склада выродки. Впрочем, да, хватало и в Магаданской области этакой твари.
-Ты жил в Магадане? - продрал глаза, задремавший, было, один из квартирантов.
-Пятнадцать лет.
-Ты, в каком лагере отдыхал?
-В Сопочном.
-Наслышан о нем. Я одно время, тоже по тем краям околачивался. Наш располагался южнее. Может быть, слышал название поселка Ветреный, что на реке Колыма? Нет? Это, километрах в четырехстах пятидесяти от Магадана, вглубь континента. Там, ведь, что ни поселок, то лагерь, потому что все они построены на местах добычи каких-нибудь полезных ископаемых. Бурый уголь, вольфрам, олово, золотишко. А местное население, занято оленеводством. То ли их к производству не допускают, то ли они сами не лезут в такую опасную отрасль.
-Даже такие подробности знаешь, ты! - удивился Франц. - Наш был в лесу.
-Да, говорили, что есть и леса, но там, где довелось побывать мне, больше смахивало на некую тундру, через которую нас водили на прииск.
-Наш надзиратель говорил, что строевого леса в Магаданской области, не больше десяти процентов всей площади, а лагерей в нем, что в лесу муравьев.
-Может быть, не знаю. Но в Сопочном, у нас отсиживал пожизненный срок настоящий кореш по кличке "Кривой". Мы с ним часто делились некоторыми излишками, в виде денег.
-За многие сотни километров! - не хотела поверить Полина, не отходившая от этой группы. - На таком огромном расстоянии мы, на воле, и то мало кого знаем.
-Там, уважаемая Полинушка, всё немножко по другому, - на неподдельное восклицание хозяйки, ответил немного протрезвевший квартирант. - Если здесь, в Западной Сибири, сотню километров никто не считает за огромное расстояние, то там, тем более! В тех краях, только политические не имели никаких связей с внешним миром, а для нашего брата, там были все свои люди. Даже ВОХРА, и та, можно сказать, вся была нашей, поэтому никаких препятствий нам и не чинила. Значит, вы там пилили лес? - задал вопрос Францу.
-Так точно, лес. Валили не только строевой, но всё подряд. До двадцати сантиметров в диаметре, у комелька.
-Похоже, что лесной массив подгоняли под ту же тундру.
-Может быть и так, потому что на вырубку, приходилось тащиться аж за тринадцать километров.
-Да, расстояние приличное, ничего не скажешь! ВетрА там, поди, были сильные? А, ну да, кругом, ведь, лес. Зато наш поселок, ещё до нашего появления, не за зря, был прозван Ветреным. Там, если подует, так подует. До самых косточек пробирало! Помню, доходили слухи, что политические очень часто играли в ящик. Это правда?
-От голода, холода, непосильного труда. Было и такое.
-Неужто от холода можно помереть? - засомневалась Полина. - Здесь, у нас, снег? не малые, мороза крепущие, но, сколько здесь живем, из-за холода, ни один не отдал Богу душу. Нам кажется наоборот. Стужа человека ещё крепче закаляет, делает его выносливым.
-Что ты говоришь, Поля! - остановила её Глаша. - Разве ты успела забыть, как третьего года мы хоронили замерзшую Пашу?
-Так она ж была немножко "не того", вот и не нашла дорогу к дому из лесу. Значит, ей так на роду было написано.
-Холод - он иногда друг человека, иногда самый страшный враг, - сказал Франц. - Сытый, упитанный организм, может выдержать и довольно низкие температуры, в то время как голодный, ослабленный.... Всем известно, что в лагерях, кроме постной баланды, схожей с супом, да прогорклой пшенки с куском сыроватого хлеба, ничего не дают.
-А компот из сухофруктов? - напомнил квартирант.
-Где фрукты успел съесть повар, а клиенту только мутная жидкость! - засмеялся Франц. - Не напрасно же ходит притча, где сказано: пей вода, ешь вода, какать не будешь никогда.
-Кушай компот, он жирный! Или: черпай со дна, пожиже - добавил квартирант.
-Знаем, что ВОХРА голодная не сидела, - продолжал Франц, - только жаловаться было некому. Чуть что не так скажешь, или посмотришь, сразу получишь прикладом в спину.
-Нашего брата, они побаивались. К тому же, им кое-что перепадало и от нас. Сам знаешь, что пока руку моет, рука руку не обидит.
-Или: "ворон ворону, глаз не выклюет", - добавил Франц.
-Не, сказал бы, - отвечал Франц. - В баню водили регулярно. Помню, как на теле где подрастала шерсть, тут же её обстригали, а сверху ещё хлоркой мазали. Где тут могут завестись вредные насекомые!
-Просто не верится.
-Надо поверить, - заверил её Франц, - потому что в конце срока бритье, как и стрижка, были доверены мне.
-Удивительно! Так ты ещё и парикмахер?
-Совершенно случайно, в зоне наблатыкался. Когда раз в полгода, нам разрешили получать посылки, а на голове позволили держать "ёжик" в два сантиметра, по моей просьбе, из дому прислали машинку. Однажды, когда официальный парикмахер повредил себе большой палец правой руки и не мог стричь, начальник предложил мне стать общественным брадобреем. Там все письма с посылками вскрывают, поэтому надзиратели знали о моей машинке. Быстро втянулся, набил, как говорят, себе руку настолько, что мое заведение стал посещать даже сам начальник колонии. Не только стриг, но и брил. Острые предметы всем были запрещены, а мне доверили бритву от бывшего парикмахера. Представляете, как подрос я в собственных глазах!
-Не зарезал, никого?
-От радости, за предоставленное теплое местечко, такое вычурное наваждение, мне даже не приходило в голову. Нет, однажды... А, потом... Впрочем, что бы изменилось, если бы я кого из начальства и того.... На их место, нашлись бы новые, а я, в ту же минуту был бы расстрелян. Вот и всё удовольствие, которое я мог бы испытать на своем изможденном теле. Там ведь, убежать некуда! Да, были случаи побега и только потом, по номеру оставшейся одежды определяли, из какого лагеря беглец.
-Я бы на твоем месте, не утерпел, - загадочно протянул квартирант.
-Чего, не утерпел? - не поняла Глаша.
-Да, того..., если бы довелось брить самого начальника, - и ткнул пальцем в бок Францу. - Даже у него и то была, закравшись, такая мыслишка!
-Так-то была только глупая, а не всамделишная мыслишка, - попытался оправдаться Франц. - Я человек верующий, а Бог такие вещи не поддерживает, в крайнем случае, если они ничем не оправданы.
-Похвально, похвально с твоей стороны.
-Человеку даны мозги для того, что бы он сперва ими поразмыслил, а потом совершал тот, или иной поступок. Нет, я сознаю, что иногда бывают и сбои, в которых мыслящее существо, совершенно не виновато. Но это уже другой разговор. Между прочим, хочете я вам расскажу одну притчу, что случилась не со мной, но тоже парикмахером?
-А как же! Давай, выкладывай, а мы за это время, опохмелимся, - сказал квартирант, звеня вилкой по пустому стакану.
-Виноват сам начальник ВОХРы, который за бритьем, мне её и поведал.
-Ну, ну, поведай её и нашему обществу. Всё-таки интересно послушать чужаков, побывавших на самом краю света, - попросила Глаша.
-Можешь добавить, и гибели, - продолжил Франц.
-Так что там было, говори быстрее! Невтерпеж послушать.
-Входит в парикмахерскую важный офицер. Всё лицо в прыщах, да царапинах и просит его побрить, а сам вытаскивает револьвер и кладет себе на колени.
-Зачем оружие наголо, едрена вошь? - спрашивает ошарашенный парикмахер.
-Сколько парикмахеров меня не брило, каждый оставил на моем лице какую-нибудь память о себе, - отвечает клиент. - Их можно легко сосчитать на щеках и подбородке. Замечаешь? Такие фокусы, мне уже надоели. Если меня порежешь и ты, то сразу же получишь в лоб пулю.
В своем деле, парикмахер, видать, был докА, поэтому выбрил ту ужасную физиономию, самым наилучшим образом, ни разу не поранив офицера. Расплатившись за работу и засунув револьвер обратно в кобуру, военный поинтересовался: "Признайся, наверно страшно было работать, когда на тебя нацелено оружие?". Нисколечко! - отвечает парикмахер. - "Как это нисколечко, когда, в случае пореза, я мог тебя застрелить! Ведь твоя жизнь держалась на одном волоске, а если точнее, на одном моём прыще". Для того, что бы застрелить, - отвечает мастер, - тебе нужно было протянуть руку, взять наган, всунуть в него палец, что бы нажать на курок, в то время, как моя бритва постоянно находилась не только в руках, но и у твоего горла.
-Так, что там было дальше? - не выдержала паузы Полина, когда рассказчик умолк. - Ах, да! - воскликнула она, наконец, сообразив финал.
-До тебя Полина, как до японца, доходит только на третьи сутки, - засмеялся Ефим, суть рассказа, уразумевший чуточку раньше своей соседки.
-Сам, поди, с большим трудом раскусил ту загвоздку! - догадалась Полина, - а надо мной подсмеиваешься, с японцами сравниваешь, которых и в глаза сроду не видел.
-Если не видел, то о них много слышал, - отвечал пойманный на слове, Ефим.
-Где ты мог слышать?
-В войну слышал. Кроме того, в прошлом годе, мне кореец квартирант много о них рассказывал.
-А ты уши развесил! Сам знает, а нам до сих пор ничего не рассказывал, - обиделась хозяйка. - Не мне тебе подсказывать, что в нашей деревне, никаких секретов быть не должно.
-То ли запамятовал, то ли к слову не подвернулось, - оправдывался дед.
-Так что ты ещё об этих корейцах знаешь, выкладывай?
-Не корейцы, а японцы живут на островах, и в гости друг к дружке, ездят на пароходах.
-Ну и новости откопал! То, что там, где есть вода, люди ездят на лодках, знает каждый школяр.
-Ты не перебивай, и дослушай до конца.
-Молчу, как пень.
-То-то же, мне. Так вот. Такой пароходик, однажды возьми, да затони.
-Буря, что ли настигла? - опять Полина.
-Пошто мне знать, буря ли потопила, либо треснули доски! Затонул, и всё тут.
-Знать, уже был утлый.
-Да замолчи ты, один раз! - не выдержала Глаша. - Не даст послушать.
-Только на третьи сутки муж поверил, что его жена утонула!
-Знать, крепко любил, поэтому и не верил в смерть своей жены, - констатировала Поля. - Вот бы нам таких мужей! А то одни кобели собравшись, не могут дождаться смерти жены.
-Какие строгие суждения о своих благоверных! - заметил Франц.
-Что заслуживают, то и получают. Мой тоже не лучший был, смотался куда-то со своей кралей, да и сгинул ни за что.
-Надо было сильнее прижимать к сердцу, тогда бы и не сбежал, - посоветовал квартирант.
-Поймешь вас, как удержать. То ли юбкой, то ли водкой!
-А ещё лучше, если то и другое, преподнести вместе.
-Братцы! Если разговор касается японцев, то это может приписываться к политике. Сами знаете, что мы с ними, как и с немцами, воевали. Значит, наши враги. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. У нас хватает и других тем, - напомнил кто-то из оставшихся мужиков, сидевших поблизости.
-Хватает, конечно, хватает! - вдруг очнулся тот, что продал дом. - Давайте споем что-нибудь из лагерного:
Гоп со смыком, это буду я
Граждане, послушайте меня
Ремеслом я выбрал кражу
И с тюрьмы я не вылАжу, и тюрьма скучает без меня.
-Ну, что ты, все лагерное, да лагерное, - упрекнула его Полина. - Будто ничего путного не умеем сказать. К тому же, у нас поминки справляют, а не в этап готовятся.
-Не буду. Нельзя, так не буду, - удивительно быстро, согласился "продавец", кладя голову на стол и снова засыпая.
Отодвинув от его головы пустые стаканы, Глаша обратилась к Митрофану:
-Это правда, что к одному из твоих квартирантов намеднись, приезжала жёнка?
-Да, было такое на прошлой неделе в субботу, когда трактор привозил для рабочих хлеб, - отвечал встрепенувшийся старичок. - Сперва помылись мы со старухой, а после, как назло, оне с Анхвисой пошли мыться. И эта заявляется! Где, спрашивает, мой Игорёк? Поначалу, я даже опешил, не мог сообразить, что ответить. Не мог же я выдать человека, за которого леспромхоз мне платит хорошие деньги! Может быть, к друзьям пошел в карты поиграть, отвечаю. Глядь, я в окно, а оне уже помывшись, возвращаются. Раскрасневшиеся такие! Я думал, что Анхвиса пойдет прямиком домой, ан нет, оба в избу завернули. У меня даже сердце захолонуло. Что теперь будет!
-Говори, говори быстрее, что было? - набросились на него бабы. - Надо же иметь такое стальное терпение. Прошло больше недели, а он про тот случай, никому ни слова! Так не честно. То один решил придержать тайну, то другой. На что это, похоже становится! Как наступает зима, так у деревенских мужчин, тайнами мозги затуманиваются.
-И не впервой, - добавила обиженная Полина.
-Что было? За волосы друг дружке вцепились, вот, что было! - захихикал Митрофан, вытирая навернувшиеся слёзы.
-Не климатит нашей Анфисе, - посочувствовала Глаша. - Первый муж внезапно помер, второй, ни с того, ни с сего, бросил.
-А в прошлый год, с её козой казус случился, - вспомнил Ефим.
-А, что такое? - поинтересовался Франц.
-В Атирке, у одной колдуньи её купила.
-Ну, и что?
-При ней, от той козы два литра молока надоила, а привела домой, и литра не стала давать.
-Может быть, плохо кормила? - предположил Франц.
-С кормом у нас, конечно плоховато, но было лето, травы хватало. На корову, конечно, не хватило бы, а на козу... Козе много не надо. Вон, Никанор держит коз, и ничего себе, накашивает.
-Да, да. Для этих бородатых, здесь корма достаточно, - подтвердил Ефим.
-Трава траве, тоже рознь, - отстаивал свою точку зрения Франц.
-Если бы только в одном молоке, было дело! - в сердцах, воскликнула Глаша. - Вся деревня видела, как через две недели, у козы отвалился хвост. А ещё этот черный кот, что замяукал не кошачьим голосом! Всем, кто слышал, было понятно, что тот кот не настоящий, а та самая колдунья, что продала козу.
-Как, отвалился хвост? - переспросил Франц.
-Очень просто. Отвалился, и всё.
-Видимо, на месте отлома, что-то случилось?
-Как не случиться, если на месте слома, обнаружили заржавленную иглу.
-Иглу в хвосте!
-Вот именно, в хвосте. Обнаружили шершатку, которой шерстяные носки штопают.
-Странно! А какой интерес был продавщице козы, идти на такую аферу?
В это время Полину с Глашей позвали на другой конец стола, где оставшаяся компания, проводила время не менее занятно, чем здесь. А там действительно, под действием обильно выпитого, самым настоящим образом забыли, по какому поводу здесь собрались, хотя и были только свои, деревенские. По настрою застолицы чувствовалось, что главный тон здесь задают оба отпрыска Ефима Ватулина.
-По моему, зима в этом годе намного суровее прежних зим, - соседу по столу, пояснял Никанор. - Как перед той свадьбой Казюры началось, так, охлажденная кутерьма природы, по сей день не может успокоиться.
-Так оно и есть. Только нам, сибирякам, нонешний снег, да мороз, просто по кочану! Мы ужо, с самых пеленок к ним приучены, - был логический ответ слушателей.
-А вы заметили, - продолжал Никанор, - что когда у Полины самогон получается крепче, то, кажется, и мороз не так щиплет за нос.
-Само собой, разумеется, - отвечал его брат, облизывая тонкий огурец. - Хороший самогон, он полезен в любое время года и для любого организма. Вот и сегодня. В самом начале, он мне показался не очень так, что б очень. Но потом, чем больше пьешь, тем лучше он становится.
-Ты о ком? О самогоне, или о морозе?
-И то, и другое вместе, - нашелся парень.
-Конечно, жаль, что этот бодрящий напиток у неё не всегда получается качественный, - рассуждали братья, между собой.
-Батя говорил, что многое зависит от бражки. Не добродит, али перебродит.
-Сегодня такое событие...
-Сибирь - не Европа. Здесь самогон должен быть крепким, под стать морозу, который длится с сентября по май месяц.
-Двенадцать месяцев зима, остальное лето. Так поют те, кто возвратился из-за Полярного круга.
-Дали ему год, а он отсидел двенадцать месяцев, и освободился досрочно, - говорят обыкновенные лагерники.
-Вроде бы пришли помянуть покойника, а толкуем, то про лагерников, то про холод, и ещё, не поймешь о чем.
-Недопитый - что не добитый! - не выдержал их дуэта, Степан. - Вот и получается как в том "Слове о полку Игореве", где, "растекается мыслью по дереву", и так далее. Давайте переезжать на другую, более конкретную тему.
-Нет, сперва надо выпить, а потом переезжать, - предложил кто-то.
-Согласны! - зашумели те, кто ещё был в силах шуметь, и не дремал. - Сперва выпьем, а потом поговорим о женщинах. Все знают, что после водки, да еды, они являются наиглавнейшими составляющими нашей жизни. Как там говорят: Деньги прах, одежда тоже. Доступные девушки, всего дороже!
-Для души Рай, а для кармана Чистилище.
-Сколько страданий и радостей в молодости, они нам дарили!
-Смотри, не заплачь от жалости.
-Если захочу, то и заплачу. Мне только побольше выпить надо, тогда у меня завсегда слезы наворачиваются. Сам не знаю почему.
-В таком случае, надо меньше пить.
-Степа у нас такой, - подтвердила Глаша, подсевшая с Полиной на краешек скамейки. - Как переборщит, так сразу в слезы.
-А, может быть, наоборот, - поправила её Полина. - Он у нас, самый молодой фронтовик. Что бы, не думать про самогонку, расскажи нам что-нибудь из своих дальних походов. В каких краях побывал? Что там видел?
-Могу, - охотно согласился Степа, отдергивая руку от пустого ковшика, которым в очередной раз хотел зачерпнуть из жбана. - Значит, дело было так...
-Ты только не тяни резинку, а то будет, как в прошлый раз: дело было так, курил я в бане табак. На полу было склизко, а Татьяна стояла близко... Выучили наизусть, твои стихотворения.
-Нет, на этот раз, дело было совсем не так.
-А, как?
-От своей роты, значит, я отстал, ну и плетусь себе по проселочной дороге на Украине. Вечереет. Надо искать ночлег. Смотрю, на отшибе стоит мазаная глиной избенка, обнесенная обыкновенным тыном. Дай, думаю, зайду, попрошусь переночевать. Встрела меня, сама хозяйка. Этакая моложавая, приветливая. К тому же оказалось, что живет в одиночестве. На Украине, почти что, все деревенские дома из глины, только аккуратно и тщательно выбелены. А эта, внутри оказалась ещё и очень махонькой. Небольшой столик, две табуретки, деревянная кровать, да в самом углу, трех колодезная плита. Покормила она меня, значит, чем Бог послал, а послал он только вареную картошку, да кукурузу, ну, и надо бы ложиться спать. Но пол такой сырой, что того и гляди, вода выступит сквозь половицы.
-На болоте, поди, дом поставлен, - не выдержала Глаша.
-У них там степи, болот нет. В общем, не перебивай, если хотите дослушать. Ну, мы сперва поторговались, кому ложиться на мокром полу, а потом сошлись на том, что на кровати можем лежать и вдвоем, благо, она для стольких человек и думана, но, чтобы, ни возникли всякие глупые мысли, а поступки, тем более, для перестраховки, решили перегородиться подушкой.
-Знать, была не совсем бедной, если имелась лишняя подушка, - на этот раз, резюмировала Полина.
-Поднялся я рано, чуть свет. Надо свой полк догонять.
-Неужто обыкновенным олухом рядом с женщиной, ты так и проспал? - почти возмущенным голосом, потребовала ответа Глаша, не дождавшись конца событий.
-И не сделал с ней трали-вали! - захихикал Сидор, старавшийся не пропустить ни одного слова.
-Пролежал, что мне ещё оставалось делать.
-Может быть, у тебя какая контузия на тот момент открылась? - посочувствовала Полина.
-Да вроде бы нет. Всё нормально. Правда, месяцем раньше, осколком снаряда, меня немножко царапнуло, но, как видите, не смертельно. Выспался я, значит, с таким удовольствием, как не спал уже давным-давно. Проснулся, будто накануне пшеницу удачно продавши - так легко на душе!
-А за какое место, в тот раз тебя царапнуло? - не унимались, дотошно любопытные женщины.
-Ну, знаете ли! Если на меня станут падать всякие подозрения, то дальше я вам, ничего не поведаю, - будто обидевшись, замолчал рассказчик.
-Ты баб не слушай, а говори дальше, - попросил Никанор.
-Не принимай наши слова близко к сердцу! - воскликнула Глаша. - Мы же так, для верности спрашиваем. Мало ли что, могло на фронте случиться. Не доспавши, не доевши, без отдыха. Мы же понимаем. Продолжай дальше рассказывать, горемычный.
-Как и перед сном, снова покормила меня молодка вареной картошкой, да поджаренной кукурузой, и вышла до ворот провожать.
-Какая сердечная женщина! - похвалила Полина.
-А я бы, не только не вышла провожать, но и не дала бы позавтракать, - решительно, сказала Глаша. - Она его обхаживает, как родного, а он, как... Человеку хочешь сделать как лучше, а он тебе.... В общем, что там говорить!
-Ты дашь мне один раз закончить, или нет?
-Не бери в голову, рассказывай, - попросила Полина. - Не каждый может вынести такое трудное испытание. Знать, на то были веские причины.
-Совсем запутали. Так на чем я остановился?
-На воротах.
-Ах, да. Вышла хозяюшка меня провожать, чуть ли не до самых ворот, к которым, с обеих сторон, примыкал невысокий плетеный забор. В это время, из-за угла рванул такой сильный порыв ветра, что, сорвав с её худеньких плеч цветастый платок, перекинул через тын. Я тут же изловчился, что бы перепрыгнуть на ту сторону за платочком, как женщина меня сразу же удержала, сказав: "Не трудись не надо. Если ты ночью не мог ко мне перелезть через подушку, то где тебе взять такую высоту, моего забора"!
-Ты это серьезно, или только так? - спросила расстроенная Глаша. - До сих пор, ты чёй-то нам об этом не рассказывал.
-О своем промахе, стеснялся говорить вслух.
-Вы только пошире разевайте рты. Он вам такое наговорит, что потом целый месяц будете разбирать на посиделках, - засмеялся Никанор.
-А, чё! Такое с мужиками часто случается, - заступилась Капка.
-Значит, и с тобой так бывало? - позубоскалил Никанор.
-Ты Капка, тоже, как скажешь, не подумав! - пристыдила её Акулина. - Всем известно, что только кыры бывают неспособны к женщинам.
-Бывают моменты, - пыталась защититься та.
-Люблю, когда бабы спорят на такие щекотливые темы! - воскликнул Степа, на этот раз, наливая самогон, в ближний стакан, и залпом опрокидывая его содержимое в свой, широко раскрытый, рот.
-Надыть же, такому случиться! - посочувствовал даже Феоктист.
-Ты нам скажи откровенно, - пристали женщины. - Было то на самом деле, али соврал?
-Какая вам разница, - простодушно, отвечал Стёпа, пытаясь достать из дальней миски последний гриб. - Человеческая жизнь, она богата всякой всячиной. Что ж тут удивительного!
-Он прав, - поддержали мужики. - Притчи, частушки, анекдоты - они же все берутся из реальной жизни.
-Вот бы, заглянуть в будущее! - вздохнул Никанор, расправляя широченные плечи. - Какова она, эта жизнь будет лет через сорок, пятьдесят?
-А наш квартирант Франц, что сидит вон с того конца стола, - и Ерёма ткнул пальцем в ту сторону, - рассказывал, что раньше люди знали, когда им придет конец.
-Так-то и знали! - передразнил его брат.
-Истин крест, так он однажды и рассказывал, когда был выходной. Можешь его позвать и переспросить.
-А почему же мы, в таком случае, не знаем сегодня, когда помрем?
-От кудова мне знать! Спроси у него, и он тебе ответит. Хочешь, я схожу, позову.
-Зови не только его, но и всех, кто на том конце примостился. Места теперь, хватит всем. Ей батяня! - крикнул через стол, своему отцу. - Нет, не слышит.
Поскольку там тоже были заняты своей беседой, Ерёме пришлось идти туда лично. А когда оставшееся общество собралось в одном конце, сперва, как водится, за упокой души пропустили по стаканчику, закусили, и только тогда, Никанор повторил свой вопрос.
-Как же, было такое дело, - с охотой, отвечал Франц. - Только в очень давние времена, когда, как написано в Библии, сам Господь Бог ходил по нашей грешной земле.
-Неужто, ходил? - насторожились женщины.
-Ходил, да ещё как ходил! Инкогнито, как теперь модно выражаться.
-А, что это слово обозначает?
-Ну, когда ты всех знаешь, а тебя никто.
-Как такое может быть, если, скажем, в деревне я всех знаю, то и меня должны все опознать!
-А если переодеться, приклеить усы, бороду.
-Как артисты, которых в книжках рисуют?
-В точности так. Так вот. Обгораживает один мужичок свой участок так неряшливо, что поднимись сильный ветер, и его постройка может разрушиться, как карточный домик. В общем, воткнет кол в землю, а тот еле держится, загнет прутики, а между ними курица пролезет. В это время, мимо идет седенький, степенный старичок. Заметив тяп-ляповскую работу, остановился, присмотрелся, удивился и спрашивает: "Что это ты так жиденько огораживаешь свою вотчину? Её же, с разбега, и петух может свалить! Сил не хватает, что ли"? Да нет, отвечает, силы у меня ещё достаточно, но живу один, наследников нет, а помру через год. После моей смерти и оставить-то некому свою собственность. Так зачем мне перерабатываться. На мой век, и такого забора хватит. Удивился прохожий, такому бесшабашному безобразию. И ему ничего другого не оставалось, как отнять у человека его дальновидную осведомленность, что бы впредь, несознательные граждане не довели земное существование до неминуемой беды.
-Не иначе, как то был сам Господь Бог! - догадались женщины.
-Воистину, так и было, - подтвердил Франц.
Захмелевшие слушатели дружно молчали, соображая, могло такое случиться, или же нет! Если бы в этом рассказе не фигурировало имя самого Бога, то могли бы и не поверить, а тут, иди, проверь, когда и на кощунство можно нарваться! В этот раз, упоминается не атиркинский колдун, которого можно, и поругать, пока тот не слышит.
-Я подумала и решила, что такое событие вполне могло произойти, - наконец, решилась высказаться Марфа. - Ведь, всем известно, что раньше и чёрт, совершенно свободно, расхаживал по земле. Так почему же я должна усомниться в божественности того старичка? Вполне могло такое быть.
-Если всё сказанное есть истина, то старичок и правильно сделал, что скрыл от человека срок его кончины, - сказал Никанор, всем своим видом, поведением, очень смахивавшим на видавшего виды, своего родного отца.
В деревне, ни для кого не было секретом то, что Ефим очень даже гордился тем, что его старшенький отпрыск, уродился в него всеми повадками, походкой, мышлением. Он был необычайно рад семейной преемственностью, верность традициям, которые, во всех мелочах, надежно передадутся следующим поколениям Ватулиных. Младший был не в счет. Как и отец в молодости, Никанор любил танцы, песни, особенно припевки, которые сочиняли сами деревенские. Знал много песен, привезенных с фронта. Пел их, довольно своеобразно - трубочкой выпятив губы. Ел только деревянной ложкой, так как алюминиевую посуду, считал вредной для здоровья. Свою ложку, он никогда не разрешал мыть - вода могла быть грязной, а, тщательно облизав, клал её в глубокий, верхний карман пиджака. Здесь, за столом, он пользовался только своей ложкой, и никто ему в этом не перечил, так как знали наизусть его, как положительные, так и отрицательные привычки.
-Ты говоришь, что старичок, то есть Бог, сделал правильно, лишив людей возможности предвидеть свою кончину. А скажи, что бы делал ты, зная, о её сроке? - задал вопрос деревенский сторож Егор.
-Сразу, не могу сообразить. Но на гроб доски, заказал бы обязательно.
-Только доски?
-Да, только доски, потому что, несмотря на то, что и самому придется лежать в гробу, не могу терпеть самого вида, готового ящика.
-Смерти не боишься?
-А чего её бояться! Придет, так встречу с музыкой. На фронте, не один раз пришлось с ней полежать рядышком. Вот, только бы довести до ума своих деток, а то матери трудно будет справиться с такой оравой. Страшно умирать молодым, когда ты ещё очень мало, либо вообще ничего хорошего не сделал в жизни. Не хотят умирать люди, дорвавшиеся до власти, либо больших денег. Цепляются за жизнь артисты любых рангов, потому что привыкли к славе, почету, вниманию. Я свои мысли закончил, и теперь хочу послушать копальщиков. Что они думают обо всем этом. Франц, тебя, как старшего по годам, послушаем первого. Между прочим, у нашего тятьки вы живете с самого начала зимы, а зайти к вам, я так и не удосужился ни разу. Вот, возьмем твое имя. Ведь Франц, это же чисто немецкое имя!
-Нет, мы не немцы, но наши государства, почти что соседи. Только Польша разделяет.
-То-то же, чувствуется. Мой батя, вам уже, наверное, сообщал, что здесь, поблизости, есть несколько латышских деревень.
-Да, говорили мы с ним об этом.
-Мало с кем они общаются, да, по слухам, и между собой шибко не дружат.
-Как и у любой нации, среди нас, тоже мутят воду всякие отщепенцы.
-Ну, о лагерном житье-бытье в нашем государстве, мы наслышаны вдоволь. Знаем и то, что политические в них сидят только с округленным сроком, да последующим продлением.
-Осведомлены вы, совершенно точно. Пятнадцать, двадцать и двадцать пять лет. Удивительные цифры!
-А вы, значит, спец переселенцы. И какой срок ваш?
-Пожизненный.
-О-о-о! Получается, что вы опаснее опаснейших!
-Видишь, сам.
-Впрочем, по вашему виду и поведению, такого сказать нельзя. Батя говорил, что вы народ образованный, много видели, много знаете. Вот и сегодня, рассказали нам притчу о хождении по земле самого Господа Бога. А сами вы, в это верите?
-Наша католическая вера учит, что по земле, в свое время, ходил его сын, по имени Иисус Христос.
-В таком случае, всё понятно. Тот неряха мужичок, что городил временный забор, мог встретить Иисуса. Я правильно говорю? - и Никанор в упор, посмотрел на Франца.
-Совершенно!
-А вы уверены, что сам Господь Бог ходить не мог, по нашей земле?
-Полностью уверенным можно мыть только в том случае, если что-то видел своими глазами, либо потрогал собственными руками. Но в моем понятии, если у человека Иисуса имелись ноги с руками, то почему бы ему было не ходить по нашей грешной земле? А Господь Бог, если спросите! Ну, что ж. Еще на родине, в Латвии, в одном журнале, мне попалась на глаза удивительная статейка, содержанию которой, я и сегодня придаю большое значение. Что бы вам ни морочить головы различными научными выкладками, расскажу вкратце, и в общих выражениях.
-Может быть, сперва промочим горло? - предложил кто-то.
-Нет, потом, а то боюсь запутаться.
-Как знаешь, но мы по стопочке пропустим.
-Так вот, - продолжил Франц после того, как слушатели не только опорожнили стаканы, но и положили в рот закуски. - В том журнале было не только написано, но и нарисовано, как сам Бог держит в своих руках различные нити, тянущиеся не только к Земле, но и ко всей Вселенной. Но, попробуй-ка в нужный момент дернуть за нужную ниточку, что бы что-то поправить не так сделанное, или, в своей деятельности, отклонившееся от намеченного плана! Даже и ему, такое занятие показалось слишком обузным, волокитным. И, что вы думаете, он сделал? Для всего самого, на его взгляд важного, те "веревочки" оставил, а остальное, запрограммировал! Что я подразумеваю под словом "запрограммированность", сейчас вкратце объясню. Сравнение будет условное, но всё же.... Те, кто прошел фронтом Западную Европу, должны были видеть замысловатый музыкальный инструмент, в основе которого лежит, а если точнее, стоит большущий медный диск, с отогнутыми пластинками. Они отогнуты не абы как, а в соответствии с заданной программой, то есть, какой-нибудь "записанной" мелодией. Рядом с тем диском, много натянутых струн, причем, разной длины. Нет, не как в балалайке, а наподобие цимбальных, либо русских гуслей. От встроенной пружины, диск медленно вращается, соответствующими отогнутыми рычажками цепляет за струны, а те издают тот звук, который соответствует задуманной песне. В некотором роде, такая музыка и называется запрограммированной.
-И он, тот инструмент играет?
-А, что ему ещё остается делать, если его к этому принуждают. Ведь, гармонь сама собой, то же не играет. Её нужно растягивать, нажимать кнопки.
-До чего дошла техника!
-Как чудно устроен свет!
-Но, причем тут Бог?
-Теперь скажу, самое главное. Говоря научным языком, тот музыкальный диск, в самом начале был запрограммирован на определенную мелодию, и такой прием, мы взяли у Господа Бога. У него тоже, почти что, все запрограммировано. Если бы не такой способ правления миром, вселенной, то ему бы не хватило никакого времени на обыкновенные вмешательства в живую природу. Того и гляди, что кто-нибудь, что-нибудь, да собьется с намеченного пути. Слово "запрограммированность", я взял из научного лексикона, а по-нашему, по деревенскому, оно пишется коротким словом - "судьба".
-Как это понять?
-Очень просто. Запрограммированность и судьба, обозначают одно, и тоже выражение. Для ясности могу добавить, что все живое, Господом Богом программируется ещё при зачатии. Кроме того, может быть и так, что любая программа жизни, программируется некой Главной программой, подчиненной непосредственно самому Богу, который её и контролирует.
-Чудно в вашей стране, вас учили! А в России, все церкви поразрушены так, что в башнях одни пустые глазницы зияют, - сказал Ефим. - После революции, я в них насмотрелся вдоволь. Таперича что, не имея своих церквей, Господу Богу не через кого, или чего, нас и услышать? Я правильно понимаю обстановку?
-Не думаю. Все зависит от того, как человек ведет себя, в дарованной ему жизни. Молиться можно в любом месте, но главное заключается не в её словах, а в том, как молящийся вдумывается в смысл каждого, произнесенного им слова. По моему мнению, мысли, вот то главное, через что, он может нас понять. В общем, в природе, в жизни, все сотворено настолько замысловато, что я уверен, никто и никогда, не сможет докопаться до самой сути существования вселенной.
-А вдруг, наука дойдет до того, что приблизится к разгадке?
-Да, приблизиться может, но только не до конца разгадать. Я больше чем уверен, что у Бога всё запрограммировано настолько точно, надежно, что и комар носа не подсунет.
-А все же, если?
-Тогда, я думаю, и настанет конец света, предсказанный в Библии! Сами, мол, виноваты. Ученым, мол, в своих разработках не следовало заходить настолько глубоко. Попросту, могу сравнить с пьянкой: всему есть норма, всему есть предел!
-Господи, страсти-то какие! - воскликнула Полина, затаив дыхание, слушавшая разглагольствования этого латыша, и под конец, удивленно уставившаяся на рассказчика. - Значит, конец света предсказан правильно? Один ужас! А нам грешным, заключенным в этой Урманской глуши, и вдуматься недосуг о том, что творится в большом свете.
-Мы толком не знаем, что творится за Иртышем, а ты про весь свет вспомнила! - удивилась Глаша.
-Да, в мире есть простор, воля. А мы здесь, со всех сторон зажаты лесом, сквозь который, хорошо просматривается только высокое, голубое небушко, - сказал Никанор, тем самым, подтверждая слова, сказанные отцом.
-Не завидуйте тем, кто много по свету болтается, - отвечал Франц. - Если хорошенько вдуматься, то ваше неделимое счастье, может быть, и заключается в том, что вы не знаете всех мирских передряг, во всех их подробностях. Ведь известно, как нерационально, некоторые люди распоряжаются волей, свободой, в то время как от их вседозволенности, страдают другие. За доказательствами, и ходить далеко не надо. Их только что мы слышали от наших коллег по работе.
-Я согласен, - подтвердил Ефим. - В наше время, такое вполне возможно. Как в народе говорят: меньше будешь знать, дольше проживешь. А, что касается наших лесоповальщиков, то, действительно, народ они разношерстный, разномыслящий. С ними не то, что поговорить, даже понять их трудно, настолько своеобразные.
-Из разговоров со многими, можно убедиться, что здесь, на валке леса, работает очень много бывших ЗЭКов. Теперь-то мы знаем, что их сюда шлют не потому, что они очень трудолюбивы, а потому, что местные, оседлые люди, не хотят на всю зиму отрываться от семьи. Так и получается, что у одного, начальником работает родственник, у другого маленькие дети, у третьих..., да что там продолжать. Вы всё сами видите. А эти бедолаги - да, какая им разница, где работать, лишь бы не работать! У многих из них, за плечами самые тягчайшие преступления, а они уже на воле, и готовят новые аферы против, себе подобных. Им осталось только ждать подходящего момента, удачной случайности, а может быть, и обыкновенного совпадения вещей.
-Ты одинок, либо семью имеешь? - поинтересовался Ефим.
-Латыши, в основном, все семейные, но нас легче всего послать потому, что мы являемся подневольными людьми. С нами, не считаются.
-Даже так!
-Над нами есть специальный командир по фамилии Мезенцев, а звать его Сашкой, без ведома которого мы не имеем права выйти даже за деревенскую изгородь. Мы здесь, только с его личного разрешения. А если точнее, то под мою ответственность, персонально.
-Почему?
-Потому что по возрасту, я самый старший из них.
-Значит, тебе не привыкать, - сказал Ефим. - В Приморском крае, лес пилил. Здесь тоже. Где лучше показалось?
-Магаданские лагеря, ни в коем случае нельзя сравнить с тем совхозом, где живет моя семья, с которой мне в прошлую осень разрешили воссоединиться. Здесь мы только без разрешения, не имеем права покидать определенную территорию, а там вообще, только строем! К тому же, мы, политические, были специально поселены в бараки к уголовникам. С ведома ВОХРы, над нами они такое вытворяли, что только от одной мысли о прошлом, волосы становятся дыбом.
-Как-то выжили?
-Кому было суждено выжить, помните, я выговорил слово "судьба", тот выжил, но очень многие, не дождались своего освобождения. Там, на месте, в вечную мерзлоту их и определили.
-Так, так. Ну, а что сталось с теми людьми, которые "помогали" в той безвременной смерти?
-Представь себе, ничего! А, может быть, наградили. В общем, не знаю.
-Представляю, какого страху вы там насмотрелись, натерпелись!
-Во всех бараках, кровати были двухъярусные для того, чтобы в одно помещение, больше народу можно было натискать. Так вот, надо мной, то есть на втором этаже, а на них зимой спали, в основном, уголовники, потому что там теплее, лежал совсем ещё молодой парнишка. Не помню, не-то семнадцать, не-то восемнадцать лет, и я слышал, как он хвастал своим дружкам о том, что убил своего родного отца.
-Даже такое бывает! - с ужасом, воскликнули женщины.
-Не перебивайте, пусть досказывает, а то снова собьется с мысли, - одернул их Никанор, превратившийся вслух.
-Так этот мальчишка из Курганской области, с виду почти что ребенок, всю ночь, с дружками резался в карты на деньги. Когда все проиграл, на кон поставил своего родного отца. И тоже проиграл. А отец, в какой-то организации работал ночным сторожем. Возвратясь утром домой покушал и лег спать. Сынок возвратился тоже, и кухонным ножом, перерезал ему горло.
-Неужто, правда? - опять женщины.
-А, что ему оставалось делать! - почему-то, вдруг проснулся один из квартирантов. - Если бы не искупил проигрыш, ему бы самому была крышка.
-Ты-то от кудова знаешь? - будто удивилась Полина, хотя прекрасно знала, что её жильцы тоже из той шайки.
-До чего карты доводят! - снова ужаснулись женщины.
-И это ещё не всё, - продолжал Франц. - На соседних нарах, обосновался второй картежник. Он проиграл место. В Москве, на Рижском вокзале у буфета, стоят высокие столы на одной, центральной ножке. Люди кушают стоя. Когда на проигранное место стал посетитель, он его финкой и каюкнул сзади, под лопатку. Следующий игрок, оказался из самого Красноярска. Там, на автобусной остановке в центре города, он проиграл обыкновенное очередное место. Жертвой оказался молодой солдатик, по стечению обстоятельств, или судьбы, оказавшийся в том роковом счете. В общем, как сами понимаете, подобных историй, я мог бы рассказать вам сотни, но пора и на отдых. Сегодня и так натрудились по са-а-амые, дальше некуда.
Бабы, боясь пошевелиться, что бы ни пропустить такие необычные сведения, после ухода Франца со своими напарниками разгалделись, разохались, завозмущались. Но начатую тему, продолжил Никанор.
-Сам я не видел, - говорил он, - но пару лет назад, когда я ездил в Тару, мне один попутчик рассказывал, как один из бывших ЗЭКов смастерил себе из подпилка хорошенькую пику. Созвал друзей, что бы похвастать, а заодно им и говорит: "Хорошее оружие, завсегда следует обмыть кровью. Смотрите через окно, а я выйду на улицу. Кто из живых созданий первый пройдет мимо меня, тому и пущу кровь". Дружки прильнули к стеклу. Глядь, а мимо проходит председатель Большереченского колхоза. Так, ни за что, ни про что, человек и лишился жизни.
-И правильно сделал, - подтвердил, не успевший снова уснуть квартирант. - Свое слово надо сдержать, иначе дружки засмеют.
-Какие страсти на сон грядущий, мы должны здесь выслушивать! - сказал Ефим, тоже поднявшийся уходить. - Я предлагаю продолжить наши страсти-мордасти в следующее воскресенье, в моей избе. Эти латыши, что у меня квартируют, могут рассказать больше того, что мы слышали сегодня.
-Конечно, - согласились и его оба сыновья. - То, что видели и знаем мы, всё давно обговорено, выжато до последней капли, а эти люди новые, из самой Европы. Давайте разбредаться по домам.
Но, запланированные на ближайший выходной посиделки, не состоялись. То ли от самогона, то ли от соленых огурцов, то ли от недоброкачественных грибов, но всю неделю после похорон, Ефим промучился с животом. Не организовались они и в следующий выходной, потому что большая часть публики, присутствовавшей в тот поминальный вечер, ушла смотреть на танцы. В следующие два выходные, квартиранты Ватулиных должны были заготовить достаточное количество дров, что бы "лишний раз" не мерзнуть. А тут, и весна уже на носу. В деревне появился трактор ДТ -54. Из гущи леса к открытым местам, куда смогут подойти грузиться автомашины, он должен был вытаскивать готовые шестиметровые бревна. До схода снега, все они должны быть стрелеваны в один штабель. Прицепщиками, естественно, Майер назначил четырех латышей. Для них, свободных дней в неделе, больше не было. Требовалось не только успеть, но, заодно, и подзаработать. Такое везение, выдается не часто!
Зима Сибирь, покидает резко и бесповоротно. Проснувшись в одно утро, и выйдя на улицу, можно не поверить своим глазам. Ещё с вечера, в безветрии дожимавшие, дотрескивавшие "сороковые" утренники, сменялись вязкой, бархатной влажностью, заполнившей сразу всё воздушное пространство. Если бы по сторонам, ещё не белел уплотнившийся снег, то такой феномен природы можно было воспринять, как некое перемещение жизни в совершенно другое пространство, время, нисколько не соответствующее, с осени привычной действительности. Но, надо заметить, что такое подвешенно-туманное состояние природы, сохраняется не дольше трех, четырех суток подряд. За это короткое время, снег намокает, темнеет, и на нем появляются "снежные блохи", которые размножаются с такой головокружительной быстротой, что через несколько дней, снег от их присутствия, из светлого, превращается в темный, а на солнечной стороне, даже черный.
Погожие дни появляются так же внезапно, как и сама оттепель. С вечера, все окрестности были затянуты плотным туманом, а к обеду следующего дня, дует легкий ветерок и сияет яркое солнце. С этого момента, в природе начинает утверждаться весенний настрой. Пройдет совсем немного времени, и начнет просыпаться барсук, который, едва открыв глаза, пытается выселить из своей берлоги, всю зиму здесь, "квартировавшую" лису. Дело в том, что барсук очень чистоплотен, а "кумушка", не считая отвратительных струй, настолько захламляет чужое жильё, что некоторые барсуки, до глубины души, оскорбленные не прошеным соседством, в него больше, так и не возвращаются.
Следом за ним, под кучей старых сучьев, либо у корня вывернутого бурей дерева, начинает шевелиться хитрый, бурый медведь. Конечно же, хитрый он не всегда, но, перед тем, как лечь в спячку, проявляет настоящие финты закоренелого нарушителя государственной границы: путает следы, делает петли и смётки, а иногда идет даже задом наперед: пусть, мол, думают, что берлога уже пустая. Проснувшись по весне, он слабый, голодный, а потому, опасный. За длинную, сибирскую зиму, успев израсходовать до шести десяти килограммов жира, ему срочно требуется еда. Лапой не насытишься! Нет, это не выдумка. Свою лапу в берлоге, он действительно сосет, но не затем, что бы подкрепиться. Одни думают, что, при обновлении кожи, она зудит. Другие же предполагают, что в этом виноват запах, выделяемый потовыми железами лапы. Давно известно, что к запахам медведи, не равнодушны!
С исчезновением белого покрова, осторожничает заяц. Активизируются разные хищники. Те зверюшки, что и заяц-беляк не впадавшие в спячку, начинают оживленно осваивать дремавшую тайгу. Им тоже было нелегко переносить долгую, суровую зиму. Ведь их численность, зависит от наличия корма. Так в прошлую зиму, испытав бескормицу, белка подалась на восток, а обратно возвращаться, не хочет. По предположению охотников, такое происходит потому, что белка без дела, сидеть не может. Ей дорога каждая минута. В лапах она должна обязательно держать орешек, шишку, или гриб.
В чаще, всё активнее захозяйничала кровожадная ласка, за год, уничтожающая больше четырех тысяч мышей. Свободнее чувствует себя шустрый соболь, с этого момента, начинающий изгонять из своей территории даже проворную куницу - как и он сам, главного врага обыкновенной белки. Известно, что от её наличия, зависит и их благосостояние. Куда уходит белка, туда перемещаются и они.
Осевший снег, дает свободу передвижения лосю-простачку. Это его голосу по осени, подражает медведь. Когда же незадачливый кавалер, выходит на предполагаемый бой, медведь его, тут же и прикончит, а остаток мяса, спрячет до весны. Хоть у него ноги и длинные, но по глубокому снегу от голодного волка, удрать не всегда удается. Особенно, с наступлением весеннего подтаивания. О предвесенний наст, называемый здесь чарымом, преследуемое животное кожу ног срезает до самых костей, после чего обессиленное, погибает. Волки о таком феномене знают, поэтому могу преследовать лося целый день, пока тот сам не упадет. В Сибири, некоторые охотники лося называют сохатым, потому что его рога напоминают деревенскую соху.
Всю зиму, от вероломства волка не отставала и росомаха, обладающая исключительной настырностью, как и преимуществом в выносливости. У неё лапы широкие, в снегу не вязнут и за преследуемой добычей, может идти до пятидесяти километров.
То было суровой, снежной зимой. Но теперь, когда хорошенько подогрело солнышко, и у стволов деревьев появились темные венчики, расширявшиеся в диаметре не по дням, а по часам, тут же, показался зеленеющий мох, плотно укрывавший могучие корни, а сброшенные белками пустые шишки с шелухой и корой, только ускорили протаивание залежавшегося снега. Освободившийся от груза мох, был не только своеобразным утеплителем, но и надежной кладовой осенних запасов пищи. Кедровые орешки нравятся тому же медведю, белке, кедровке. Конечно, медведь их не прятал. За него эту работу выполняли белки с кедровками. Но за зиму, многие потаенные кладовые они позабывали, и на этих местах появятся новые побеги будущих кедров, которые, в свою очередь, повзрослев, как и их родители, продолжал кормить большинство обитателей бескрайней тайги.
А в оттаявшей подстилке, тут же закипает своя подземельная суета, рассчитанная не только на пропитание, но и на выживание. Благополучно прозимовавшие в ней жуки, гусеницы, как и прочая мелюзга, дружно принимаются за восполнение недостающих сил. Теперь они без устали грызут, щёлкают, хрустят челюстями, перемалывая все съедобное, что попадается на их пути. Кроме пропитания, за короткий промежуток мимолетной жизни, они должны поспеть найти себе подобных, что бы продлить свой, так необходимый жизнедеятельности леса, род. Для достижения своей цели, некоторые из них, по стволам дерева, взбираются аж на тридцатиметровую высоту, к сучьям. Конечно, среди них есть и вредители, называемые таежным пожаром, но большая часть, деревьям приносит только пользу, уничтожая лесных вредителей. К ним относятся и муравьи. На относительно небольшой высоте стволов деревьев, они начинают выпасать тлей, которые, в скором времени, отложат бесчисленное потомство, и которые, как и их родители, станут выделять сладкие капельки, столь лакомые муравьям-сладкоежкам. Замечено, что только с этого момента, в тайге и начинается самая настоящая весна.
Голубое, в самом начале небо, кажется ещё более голубым и высоким. Тёплые лучи, не закрываемые облаками солнца, от рассвета до заката освещают, ласкают, доверчивую ему, природу. В тайге, впечатление такое, что сосны уже не растут, а попросту ввинчиваются в недосягаемое небо. Вечнозеленая хвоя, имеет ещё тёмный цвет, но по всему уже чувствуется, что дерево готово к ежегодному перевоплощению, что бы снова дать жизнь молодым, удлиняющимся сучьям. Но почва под ней, ещё полностью не оттаяла, а подземные насосы уже начали качать наверх воду, в которой разбавлены необходимые для поддержания жизни, питательные вещества. Иголки сосны, пихты, ели, начинают не только светлеть, но, при спокойном ветре, издавать уже не те мрачные звуки, которые тайга слушала всю зиму, а появился некий завораживающий, таинственный шёпот, понятный только ей самой. Дерево торопится жить. Но всех опережает лиственница. Сибирское лето, относительно короткое, поэтому ей следует успеть, не только подрасти, но и одеться в зелень. К этому времени, упрямый снег остается сиротливо лежать только в самых глубоких оврагах, не доступных прямым, солнечным лучам.
Исчезающий снег - прямой сигнал леспромхозовскому начальству к свертыванию лесоразработок. Ведь, в обязательную норму лесоповальщика, входит не только двадцати, тридцати сантиметровой высоты пень - это, в зависимости от комлевого диаметра спиливаемого хлыста, как и заподлицо со стволом, срубленные сучья, но и их полное сжигание, что в отсутствии снега, чревато лесными пожарами, к которым тайга, особенно чувствительна. Лесная подстилка, а за ней и смолистая хвоя, вспыхивают не хуже самого пороха. Низкого огня, сосна, конечно же, не боится. В случае его возникновения, в первую очередь, пострадают пихта с елью. За ними идет кедр. Поднимаясь такими ступеньками, огонь может добраться и до высоких сосен. К тому же, деревья растут довольно смешанно и плотно, чаще всего, переплетаясь кронами. Поэтому-то, такая часть тайги и называется отдельным словом: УРМАН. В общем, лесу опасен любой огонь.
Среди горючих деревьев, хочется особенно выделить нежную пихту, из которой здесь же, неподалеку, в деревеньке под одноименным названием Пихтовое, выжимают пихтовое масло, незаменимое при ревматизме. Из всех деревьев, её жизнь самая короткая - всего двести лет - но, чаще всего, в семьдесят, восемьдесят лет, погибает от внутренней гнили. В её хвойных иголках, живущих на ветках до десяти лет, очень много эфирных масел, поэтому-то так легко и воспламеняется. Даже в самый лютый мороз, их можно зажечь одной спичкой.
К слову надо сказать, что за последние десять лет, на территории Муромцевского леспромхоза, не случилось ни одного пожара.
Окончание лесоповального сезона, для лесорубов всегда очень большой праздник, в то время как деревенским жителям, начало безденежья, бескормицы, обыкновенной скуки. Ведь, в летний сезон, из-за отсутствия квартирантов, нет и дополнительного дохода. Вот, и живи, как хочешь! По такому поводу, в деревне даже придумали свою притчу, что весной, мол, лесная жизнь от спячки просыпается, а на её место, засыпает сама деревня. До очередной зимы.
Но, ничего, ни поделаешь, если так назначено самой судьбой, природой! Расставаться - так расставаться. Неугомонные девчата, как лесорубов вечеринкой встречали, так их будут и провожать. Только на этот раз, её приурочили к свадьбе везучей, в этом отношении, Капке. Она выходила замуж за одного из своих квартирантов, только осенью освободившегося из мест заключения, а поэтому, не имевшего постоянного не только места жительства, но и надежной кормежки. Малое дитё, для бывшего каторжанина, не помеха. За ним присмотрит бабушка, а очередному мужу , на некоторое время, будет обеспечен кров, питание. Потом будет видно. Кроме того, на такой брак была согласна не только невеста, но и её мама.
-В избе, хоть мужчина будет! - говорила она, любопытным соседкам.
С таким веским доводом, кто соглашался, кто нет, а кто и вообще завидовал расторопной Капке. Как ни говори, парень деловой, молодой, сильный. Смотришь, пройдет какое время, и свою жену возьмет, да и увезет в город. Конечно, он сильно кашляет, значит, что-то неладно с легкими, но, с кем такое не случается? За лето, в здоровом лесном воздухе поправится быстро. Кто виноват в том, что в Усюльгане, почти никто, никогда не болеет? Ясно, что тайга! Значит, если болезнь не смогли вылечить врачи, их недоделанную работу, поправит сама природа. С этакой постановкой, оценкой, действительно, никто не спорил. А Устинья, мама Капки, родившая свою дочь тоже без мужа, не упускала случая повторить:
-Моя доченька, в деревне самая красивая, поэтому на неё все заезжие и обращают больше внимания, чем на других.
Красивая, или нет, вопрос, конечно, спорный. Ведь, как известно, на вкус, да на цвет, товарищей нет. Но из всей деревни, замуж-то выходит она одна, единственная! Капку берут, в то время как другие девушки, только губы облизывают, да ждут, не дождутся своей очереди, когда же эти непутевые шайтаны, то бишь, наезжие черти, обратят должное внимание на них самих не только ночью, но и .... Скажем, могли бы довезти до Иртыша. Ещё престижнее, до Тары! Этот город являлся самым дальним конечным пунктом, до которого, и о том в деревне знали все, некоторые лесорубы, возвращавшиеся домой, довозили своих временно суженых.
Ну, как, в складывающейся ситуации было не погордиться маме, своей родной дочерью, на чью долю выпало такое огромное счастье! А тех детей, что уже имеются, как и тех, что могут появиться, как-нибудь вырастим. На них, свет клином не сойдет!
Так оптимистично рассуждала Устинья, на короткое время, появившись на последней, перед свадьбой, посиделке. У неё теперь, мало оставалось свободного времени. Односельчане её понимали, и лишних вопросов, старались не задавать.
Приглашенный на свадьбу Ефим, накануне зашел к Полине за самогоном, а потом, невзначай, и разговорились.
-И, что ты сосед, думаешь об этой паре? - не утерпела спросить женщина.
-А, чё нам думать, старую голову ломать! Пусть сходятся, пусть себе живут-поживают, детей рожают. Смотри, как наша деревенька молодежью оскудела. Нужен свежий приплод, - чисто практично, отвечал сосед.
-Но, ведь, она же, намного моложе своего возлюбленного!
-Может быть, парень при деньгах, вот они со своей мамой и позарились на его богатство?
-Не смеши! Тюремщик, лодырь, пьяница. Ну, из каких закромов, у таких забулдыг могут водиться денежки? - возмущенно, отрезала Полина.
-Конечно, в твоих словах, доля истины есть, но кто их знает. Помнишь, как у нас, на Алтае говорили: Господи, Господи, убей того до смерти, у кого денег много и жена молодая! Пусть денег и нет, но, что жена молодая, это точно. Нет, если трезво разобраться, он ей пара не очень подходящая, но...
-Ты ещё забыл добавить, что: деньги прах, одежда тоже. Горячие женщины, всего дороже!
-Можно и так, - согласился Ефим.
-Между прочим, ходил слушок, что он не брезговал и самой Устиньей, когда дочь была в отлучке!
-Неужто, зависть тебя охватила? - засмеялся Ефим.
-Типун тебе на язык! Давно ушли те времена.
-Ладно, это я к слову. Пара они, или не пара, судить не нам с тобой.
-Всё равно, жалко девушку, - продолжала ворчать Полина. - Своя, ведь, деревенская. А тут сошлись два друга: хрен - да подпруга!
-Не забудь, что в таких случаях, наше основное дело выпить за здоровье молодых. Не каждый год в Усюльгане, такие оказии случаются.
-Перед Новым годом забыл, что ли, когда твои сыновья невесту привозили?
-Запамятовал. Было такое событие. В мои годы, слишком быстро стало лететь неугомонное время.
А на другом конце деревни, во дворе дома предстоящей свадьбы, шел свой, мужской разговор.
-Хитрый ты Шурик, как утка, только отруби не жрешь! - говорил жениху его напарник, поправляя покосившиеся ворота, в то время как тот, подпирал их плечом.
-Если до следующего сезона я здесь докантуюсь, то по прибытии, можешь смело устраиваться ко мне на квартиру, - отвечал довольный жених.
-Неужто так долго, собираешься здесь оставаться?
-Всё будет зависеть от кормежки.
-Первый год, будут стараться. Ручаюсь головой!
-Вот, и я на то рассчитываю, а дальше будет видно, по ходу дела. Сам знаешь, что Сибирь просторная, приветливая для всех. В обиду не даст никого.
-Ладно, ты остаешься. А что мне сказать председателю колхоза, по возвращении?
-Чудак! Да у этого председателя, я без году неделю всего-то и проработал. Я уверен, что и в лицо-то он меня, вряд ли запомнил.
-Ну, а если.... Так, на всякий случай.
-Скажи, что остался готовиться к погрузке барж. Здесь же, каждый год оставляют людей для погрузки. В общем, с этим председателем мы уже квиты.
-Но ты же, сколько я знаю, подавал заявление о вступлении в партию. Что мне ответить парторгу?
-Этот, председателя зять, что ли?
-Конечно, он.
-Не парторг, а огрызок турнепса. При разговоре, два слова не может умно связать. Ему говоришь: хрен тебе в рот, а он обижается, говорит, два полагается. Хотелось бы знать, кто таких неотесанных чурбанов, на руководящие должности выдвигает?
-Какие сани, такие и сами.
Ко дню назначенной свадьбы был закончен не только лесоповал, но и трелевка. Успели. Поскольку тракторист Батура, на своём "рысаке", так он величал свой новенький ДТ-54, назавтра собирался уезжать домой, в Гриневичи, что на окраине Урмана, где находилась его МТС, то предупредил своих грузчиков-трелевщиков, что на прощание, вечерком к ним обязательно заглянет. Не сговариваясь между собой, на вечерку пришли Никанор, Артём, Егор, Полина, ещё несколько женщин - так им понравились кроткие, эрудированные, работящие латыши. А несколько дней назад, в доме появился и Еремей. У них, тоже летний отпуск. Но, поскольку все лесорубы покидали Усюльган до следующей зимы, для жены Фроси, его присутствие или отсутствие, уже не имело большого значения. Все её пылкие чувства, были полностью выпотрошены на зимних танцульках, и в её душе остались только неизгладимые воспоминания прошедшего аврала. Итак, до следующего сезона.
Квартиранты предчувствовали, что провожать их кто-нибудь, да придти может, поэтому ещё заранее, купили у продавщицы Дарьи целый килограмм леденцов к вечернему чаю, несколько бутылок водки, с открытым уговором, что градусы внутри бутылок будут совпадать с теми, что указаны в наклейке. После такого откровения, той уже было совестно проводить свои постоянные опыты с медицинским шприцом, и водка оказалась самой настоящей. Но гости пришли с намерением только попрощаться, а не на выпивку, поэтому, когда на столе появились голубоватые бутылки, у всех, чуть ли, не раскрылись рты. Как же так! На веселуху они не готовились! Нет закуски! Бежать домой за солеными огурцами, грибами? К счастью, они оказались и у самого Ефима. Хлеб был положен на стол, вместе с выпивкой. Собравшаяся компания успокоились, потому что в России, такая закуска устраивала всех.
-Грустно мне с вами расставаться, - говорил Ефим, дрожащей рукой, поднимая стакан. - В моей избе, и в те зиму стояли квартиранты, тоже робята не плохие, но с вами, все равно не сравнить. Есть же и толковые люди на белом свете! Жаль только, что живут оне не в нашей тайге. За ваше счастливое возвращение домой, выпьем самую последнюю рюмку. А эту первую, за ваше здоровье, вашу человечность, и что бы вы всегда и везде не теряли своего врожденного, латвийского достоинства. Будем с нетерпением ждать вас, и в следующий сезон.
Стол хоть и был длинный, колхозный, как говорили, но поместиться у него, все никак не могли, поэтому из сарая была принесена дополнительная скамейка и поставлена рядом с той, что находилась ближе к русской печке. Стаканов тоже не хватало, поэтому первые выпили те, что сидели у стола, а потом наливали по-новой и передавали задним.
-Нам у вас жить, тоже понравилось, - за всех, отвечал Франц. - Мы ещё раньше заметили, что, чем дальше в Российскую глубинку, тем народ в ней проще, не разбалованный, поэтому ему можно всегда доверять. В вашей деревне, тем более.
-Спасибо за похвалу, - поблагодарил Ефим. - Я повторяю и надеюсь, что на следующую зиму, вы снова поселитесь в моей избе.
-Ты думаешь, что нас снова отправят на лесоразработки?
-У вас есть опыт, а молодым, как видим, здесь не место.
-Так, получается, - согласился Франц. - На Дальнем Востоке пилил, здесь, тоже пришлось пилить. Опыта нахватался столько много, что, хоть отбавляй!
-Чувствую, досталось вам, горемычным. Запамятовал: сколько ты промаялся на Дальнем?
-Ровно четырнадцать лет.
-Вычеркнуть из жизни, столько годков! Какое безобразие творилось!
-Для меня, например, государство было, забронировавши, все двадцать пять. По Уголовному кодексу, дальше мог быть только расстрел.
-Снова запамятовал. По какой статье отсиживал?
-Пятьдесят восьмая. Всякие к ней примы, да сноски, добавлять не буду.
-В этих судах сидят не люди, а самые настоящие звери!
-Да они не только в судах. Во всяких учреждениях, полным-полно разной масти подхалимов, дармоедов, мнимых патриотов.
-Правильно говоришь, Франц, - подтвердил Никанор. - Всякой нехристи, можно найти в любом месте. Вот возьмем надысь, в самом Муромцеве, мачеха порешила жизни своих двух падчериц.
-Как так? - чуть не захлебнулся Франц.
-Совсем, даже просто. Проще и быть не может. Повела она их в баню помыться, да и посадила обоих на горячую печку.
-Какой ужас! - не вытерпели и остальные квартиранты. - И, что ей за это дали?
-Ничего, потому что, судить было некого. Когда отец девчушек узнал о чудовищном преступлении, зарядил двустволку и бабахнул в свою женушку. Кто видел, говорили, что её голова была в таких дырках, что твоё решето.
-Смелый мужик! - оценил Франц. - Не знаю, смог ли бы я, на такой поступок решиться!
-Мужики, одумайтесь. Нашли время и место, вспоминать такие ужасные страсти, - вмешалась Полина. - Сперва за лагерь зацепились, теперь убивства начали смаковать. Будто у вас нет других тем, о чем поговорить. Того и гляди, ночью черти приснятся!
-И вправду, чёрт те чё, начали вспоминать, - поддержали её другие женщины. - На разбойную тему зарядили.
-Согласен, - сказал Никанор. - На белом свете, кроме всякого плохого, есть много и хорошего, хотя мы не всегда его видим, а, может быть, просто и не замечаем.
-Я думаю, что в вашем неведении, во многом виновато и ваше вынужденное затворничество, или точнее, оторванность от общества, которое вокруг бурлит на всех направлениях, - определил Франц. - Но я однажды уже говорил, что ваша уединенность от большого мира, может быть, даже вам на руку. Меньше нервов потрепите сами себе.
-Конечно, конечно, - подтвердил Никанор. - Я ещё в тот раз, согласился с твоими суждениями о нашей отрешенной жизни. Не скрывая, надо признаться в том, что своей обособленностью, мы, в некотором роде, и довольны. Я уже не один раз, пытаюсь людям разъяснить, в каком красивом месте мы построили свою любимую деревеньку, под названием Усюльган. Мы к ней настолько привыкли, что временами кажется, что так красиво, привлекательно, должно быть и во всем мире. О военных дорогах, я уже стал забывать. Если я ошибаюсь, то пусть, как и вы, лесорубы, люди почаще к нам приезжают и увидят своими глазами всё, что есть здесь на самом деле. Батя, ты тоже очень многое повидал. Поведай-ка нам что-нибудь из своего запаса. Раньше ты был более охоч рассказывать разные чудушки, а ноне, стараешься больше слушать.
-Я же давным-давно всем говорю, что человеку дан только один рот, но, зато, два уха.
-Нет, с этим никто не спорит. Но, если внимательно осмотреться, то можно заметить, что вокруг тебя много ушей, которые хотят тебя послушать.
-Ай, да бросьте вы, ко мне приставать! Лучше послушаем нашего Франца. Скоро расстанемся, а я думаю, что он-то знает, видел, не меньше моего.
-Что знаю, что видел, в один присест, все-таки не расскажешь. Видеть - одно, а когда что-то потрогаешь руками, совсем другое дело.
-Мы тебе поверим и тому, что ты не трогал руками, а только видел своими глазами, - заверила его Полина. - Во-о-он сколько вокруг всяких небылиц, о которых мы, таёжники, даже и не догадываемся. Ведь все мы, такие похожие, и такие разные люди. Вот, я как погляжу на всех нас, и диву даюсь: одни бороды всю жизнь носят, а другие, как и вы, латыши, например, чуть выскочила небольшая шёрстка на бороде, сразу же пытаетесь от неё избавиться. К чему бы, такое?
-Полина, что ты говоришь, людей в неудобное положение ставишь, - пожурил её Ефим. - Мы же староверы, и, по старообрядческому учению, бороды сбривать нельзя. В ихней библии, написано по-другому. Они тоже стараются придерживаться своего учения. Франц, я правильно говорю?
-Совершенно! Но, поскольку мы католики, а вы староверы, то православных среди нас нет. Правильно?
-Мы не знаем, - за всех, отвечала Полина. - Ну, то, что в нашей деревне живут, в основном, староверы, известно, а с православными... Не знаю, не знаю. Нас всех в детстве крестили, но в какой проруби, поди, теперь, разберись.
-Вы только не обращайте внимания, и никому не рассказывайте у себя дома о том, что мы хоть и староверы, а водку хлещем почище других религий, - предупредила Фрося, рассмеявшись.
-Фрося, как тебе не стыдно, чужим людям такое говорить! - постыдил жену Ерёма.
-Ничего, не беспокойтесь. Всё нормально, - ободрился Франц. - Если среди нас нет ярко выраженных православных, я расскажу одну религиозную притчу, естественно, ни кого конкретно не задевая. Хотите?
-Говори, не спрашивай. Здесь все свои. Шутки понимаем, - пробасил Ефим.
-Как православный поп, так и наш священник, называемый ксендзом, в очень давние времена не брились, не стриглись, и по Господнему завету, не имели права жениться. День в день, ходили они с опущенными носами. Скучно, значит, без женщин. Разжалобился Бог. Встретились однажды вместе, и говорит: "Вижу, не церковная служба у вас на уме, а женщины. Сделаю поблажку. Одному из вас, разрешу иметь спутницу жизни. При условии! Вот, завтра утречком, на берегу речки я посажу женщину. Кто из вас первый к ней добежит, тому и будет разрешено взять её себе в жёны". Обрадовались священнослужители. Благодарят Господа, за такую интригующую подачку. Но, надо же, той даме ещё и понравиться, а то, возьмет, да и отвергнет, рассуждал католический пастор!
Наступило утро. Католический священник подстригся, чистенько выбрился, с мылом вымылся, наряднее приоделся, ну и направился на свидание. Ещё издали смотрит и видит, что рядом с ней уже сидит православный поп, зубы заговаривает. В это время, подходит Господь, который и затеял всю эту заваруху. Подозрительным взглядом, посмотрел на обоих кавалеров, укоризненно покачал головой и сказал: "Я свое слово, сдержу. Кто появился первый, той конфессии, на протяжении всего её существования будет разрешено жениться. Но! В отместку за неряшливый вид, с которым осмелился приблизиться к женщине, ты, как и все тебе подобные в будущем, должны будете ходить обросшие и во всём чёрном".
-А другие чё, стригутся, что ли? - с сомнением, поинтересовалась Полина.
-И стригутся, и бреются, но жениться запрещено. То есть поступают так, как на том берегу реки, о котором я только что упомянул, определил им сам Господь Бог.
-Прожить всю жизнь, и без женщины. Как такое можно выдержать? - не укладывалось в Полининых мозгах.
-Это только ты без мужчины, конечно бы не выдержала. А другие люди, вишь, могут, - засмеялся Ефим. - Знать, у них организм этак построен. Не надо никакой бабы, и дело с концом!
-Не то, что наши мужики, кобели, - не сдавалась Полина.
-Ещё обзывается! - воскликнул Никанор. - А вспомни-ка свои молодые годы! Чё, крыть нечем?
-Всё же интересно построена жизнь, - миролюбиво, продолжила женщина. - Одни верят в одно, другие в другое. А по моему женскому суждению, Бог-то для всех один!
-За исключением, что у одних он бородатый, да волосатый, а у других с аккуратной бородкой и прибранными волосами, - добавил Ефим.
-В суждении Ефима, тоже есть доля правды, - подтвердил Франц, - но точнее всего, сказала уважаемая Полина. Не важно, в каком обличии предстает нам Бог. Самое главное состоит в том, что он есть на самом деле, а то, что в него верят по-разному, это вопрос второстепенный.
-ЧуднС, - снова протянула Полина. - Я всё думаю про тот случай, с попиком. Может быть, то случилось и на самом деле?
-С каких пор, ты стала этак философствовать? - посмеялся над ней Никанор. - В общем, в том же духе, можешь и продолжать. Ведь, староверские священнослужители, тоже подпадают под только что описанный образ.
-Так православные же, и пошли от староверов, - напомнил Ефим. - Так что, нечему здесь особенно удивляться. Об этом случае, написано и в нашем священном писании.
-А я и не спорю, - согласилась женщина. - Но, все-таки рискованным оказался тот священничек!
-Какой? - не понял Никанор.
-Да тот, что первым прибежал к женщине. Ведь, такого немытого, она могла и не принять.
-Может быть, она давно скучала по мужчине, поэтому тоже, в некотором роде рисковала что бы, не остаться на бобах.
-Глупости, какие! Разве мы ежедневно, в чем-то, каждый день не рискуем?
-Ну, в чем конкретно?
-В лесу, может хлыстом придавить, зверь напасть, в снегу замерзнуть.
-Ты прав, - подтвердил Франц. - Главное во всем этом, насколько оправдан, и каков итог нашего риска.
-Всё правильно! - подтвердило, внимательно следившее за дискуссией, остальное общество.
-Хоть мы у вас живем и не долго, но успели не только заметить, но и по достоинству оценить ваше мужество, - похвалил Франц. - Мы отлично помним те снежные недели, когда даже лесорубы не ходили выполнять план, а ваши девушки, смело выходили на охоту. Какое неустрашимое поколение, здесь подрастает! Да, я согласен с тем, что его здесь маловато, но зато, сколько мужества надо иметь, что бы выходить на охоту по такому глубокому снегу, притом, совсем безоружными. Это, несмотря на то, что вокруг рискает проголодавшееся зверье! Кроме того, если уж мы разговорились о риске, то нельзя не вспомнить и то, что живете вы здесь, в почти что полностью оторванном мире. Нет даже самого обыкновенного врача. Подумать только! Ведь, серьезная болезнь, может начаться из, казалось бы, самой обыкновенной царапины, болячки, которые даже нечем помазать. Это же и есть самый настоящий риск! Я никогда не забуду прошлые похороны, когда мы рыли яму. В другом месте, где есть маломальская медицинская служба, возможно, несчастного человека, даже на последней стадии, смогли бы, как говорят, отхватить, и он остался бы жить. А, то... В общем, однажды, конец придет всем, но... Между прочим, а чем здесь лечатся, в случае простуды?
-Отвары, настои черёмухи, - долго не думая, отвечала Фрося.
-Иногда молочница доставляет нам какие-то порошки, а иногда, очень на них похожие, привозят из Пологрудова, - отвечал Никанор. - Впрочем, я не помню, что бы здесь, кто-нибудь из молодых серьезно заболел.
-Обычно, мы лечимся Полининым самогоном, - подмигнул в её сторону, Еремей. - Если мало двести граммов, то добавляем до тех пор, пока не пропадает боль. Доза зависит, от крепости лечащегося организма.
-Но такое самолечение, тоже есть риск! - сказал Франц. - Во врачебной практике известно, что спиртное наоборот, ослабляет сопротивляемость организма, против болезней.
-Впервые слышу! Тогда что, лучше не пить, не рисковать? - как бы, пошутил Ерёма.
-На такой важный вопрос, как риск, очень трудно дать вразумительный ответ не только здесь, в тайге, но и в больших городах, где все думают, что они очень образованные, а поэтому, через чур умные всезнайки. Как в той школе. Ведет, это, учитель первоклассников на экскурсию, и проходят мимо речки, в которой купаются голые девчушки. Он предупреждаем мальчишек: "Парни, на голых девочек смотреть нельзя, а то можете ослепнуть. Когда будем проходить мимо, прикройте ладошками оба глаза, либо отверните голову в сторону". Поравнялись, значит, а один из учеников не вытерпел, и просит: "Товарищ учитель, я везучий! Можно мне рискнуть на один глаз?"
Франц умолк, многозначительно посмотрев на притихших женщин.
-Дальше-то чё, дальше-то чё было? - не выдержала Фрося.
-К сожалению, не знаю. При том разговоре не присутствовал, в той экскурсии, не участвовал - засмеялся рассказчик.
-Ну вот, опять..., - недовольно протянула молодуха. - Завсегда останавливаются на самом интересном месте. Лучше бы, уж, не начинали вовсе, а то только одно расстройство. Не буду вас дольше, попусту слушать! - и поднялась уходить.
-Фрося погодь, - остановил ей деверь. - Так поступать не солидно. Не надо забывать, что за здря, притчи не придумываются. Ведь в каждом рассказе, вместе со смешным, соседствует и грустное. Как и, наоборот. Притом, в них много поучительного. Вот смотри, из всей группы учеников, которые куда-то шагали, пусть только один, но он оказался не очень сдержанным мальчишкой. Что это значит? А значит то, что его надо учить, воспитывать, дабы впредь, такие драчуны, как он, ради одного недозволенного взгляда, не рисковал своим здоровьем, а в данном случае, глазом.
-То-то я гляжу, все наши мужики, на один глаз кривые, - съязвила Полина. - Не успеешь пойти помыться в баню, как кто-нибудь пытается подглядеть в окошко. Хоть фонарь туши.
-Да, бывает и такое, - усмехнулся Никанор. - Но на такое озорство, чаще всего подталкивает водка. Немного поддатому франту, как не покуролесить, не покуражиться! В деревне, и так никакого развлечения. Вот и озорничают, кто как может. Вот и выпивает понемножку, наша староверская община.
-В таком щекотливом вопросе, мой сын полностью прав, - подтвердил Ефим. - Если, уж, разобраться толком, то вся наша жизнь и состоит из одного слова "как". Как и в какую сторону, лучше дерево свалить, как удобнее в лесу зверя поймать, как на огороде картошку с огурцами вырастить. В общем, всё названное "как", приходит человеку с годами, с опытом, которому не всегда могут научить и сами родители.
-Я с тобой согласен, - подтвердил Франц. - Опыт большое подспорье, в процессе становления личности до тех пор, пока не появятся определенные навыки. Бесспорно, пока ребенок рядом с родителями, он многое перенимает у них. Это, пока они вместе. Но не всегда же, так гладко бывает в жизни. Оставшегося, по каким либо причинам ребенка, либо подростка одного, уже учит большой свет, чужие люди, которые к обучаемому, могут относиться и не всегда доброжелательно. Там, где свой может простить незначительную погрешность, чужой обязательно накажет со всей строгостью. И что получается? После таких жестоких уроков, человек, в одних случаях ожесточается, а в других, и я это хочу подчеркнуть, становится более осмотрительным, внимательным, предупредительным, чтобы во второй раз, не дай Бог, не наступить на тот же гвоздь. Нет, я не спорю. Бывает и наступает, причем, ни один раз, но после каждого неудачного, становится вдвойне, втройне осмотрительнее.
-Чужие люди, большой свет - вот где неиссякаемый кладезь житейской мудрости, - подтвердил Ефим.
-Вы так умно рассуждаете, что мы женщины, в ваших словах ничего не можем понять, - вздохнула, притихшая было, Фрося.
-А нас, деревенскую темноту, и поучить-то было некому, - продолжила Полина, - Живем в глухомани, будто тот косолапый медведь. До вас лесорубов, в зимнее время, в деревне почти что, спячка была. Летом, опять же бегаем, что бы только прокормиться. Вот и вся наша учеба. Как уже говорили, пройдет одна зима, вторая, лучший лес здесь выпилят и наш Усюльган, теперь уже навечно, снова погрузится в дрёму, в спячку, и даже не знаю, во что ещё. Даже страшно подумать!
-Да, сколько я успел определить местную перспективу, скорее всего, так и будет, в чем я вам от души, начинаю сочувствовать, - сказал Франц. - Конечно, ваше положение не очень завидное. Но, как-то жили же, вы до лесоповальщиков, значит, проживете и без нас. Не падать духом, вот что человек должен соблюдать. Ваши фронтовики знают присказку: не падай духом, а падай брюхом! Это я так, к слову. В общем, сочувствую, но, как говорят, помочь не могу.
-Острее всего, одиночество будут переживать женщины! - подмигнул Артём. - Оне привыкли, что вокруг ихних юбок, постоянно вьются лесорубы, а тут бац, и рядом никого! Я предполагаю, что после вашего отъезда, быть им всем невинными девчонками.
-Что ж, случается и такое..., - снова улыбнулся Франц. Он знал, об отчаянных похождениях Фроси, да и не только её. Даже против своей воли, иногда нехотя подслушаешь чужой разговор. - Мне рассказывали... Впрочем, что я собрался болтать! Здесь же присутствуют женщины, - и замолчал.
-Ну вот, опять тайны, да недомолвки продолжаются, - обиженно, снова повторила Фрося, - А обещали... Ох, уж, эти мучители мужчины!
-Франц, нельзя им досаждать молчанием, - заступился Ефим. - Ты забыл, что эти юбки относятся к слабому полу.
-Точно забыл! Теперь, после твоего напоминания, вспомнил. Продолжаю. В лагере со мной, сидел один очень умный профессор. Так он говорил, что если невинная девушка, согрешит с мужчиной только один единственный раз в жизни, то через некоторое время, снова становится невинной девушкой.
Женщины в недоумении, переглянулись.
-Как так? - не выдержала Фрося.
-Неужто и такое может случиться? - от себя, добавила Полина.
-На то она и наука, что знает все на свете, - веско заметил Никанор, сразу же поверивший умному профессору. - Я думаю, что, скорее всего, зашивают, - и вопросительно посмотрел на рассказчика, такой неслыханной, необычной новости.
-Чё ты трёкаешь, если не знаешь! - накинулась на него Полина. - Виданное ли дело, зашивают! А как же, если..., но тут же поперхнулась, прикусила губу, чем вызвала дружный, мужской смех.
Не дождавшись конца возбуждения, Франц продолжил:
-Только там есть, одно единственное "но".
-Мы так и подумали! - удовлетворенно, загалдели женщины.
-То волшебное "но", профессор поведал мне под большущим секретом. Даже не знаю, можно ли мне его вам открывать?
-Если разговор происходил давно, то можно, - довольно серьезно, сказал Ефим. По интонации его голоса, можно было судить о том, что и он тоже поддался мнению большинства.
-Сколько лет назад? - уточняла Полина.
-Лет пять, тому назад.
-Фи-и-и, пять лет! Да за такое время, тот профессор давно помер, поэтому твоя совесть будет вполне чистой перед ним, - заверила Фрося.
-Может быть, вы и правы. - Франц театрально закатив глаза к потолку, призадумался.
-А сколько в то время, тому профессору было лет? - на всякий случай, переспросила Фрося.
-Около восьмидесяти.
-Тогда помер. Обязательно помер! - решили женщины. - Можешь смело рассказывать, потому что люди в неволе, до глубокой старости не доживают.
-Ладно, убедили, - согласился Франц, и присутствующие облегченно вздохнули. - Так вот. Из профессорского философского трактата вытекало, что если невинная девушка, согрешит один единственный раз в жизни, и потом, в течение трех лет ни с кем..., ну, сами понимаете, ни с кем...., - и когда слушатели понятливо закивали головами, продолжил. - Так вот. Если эта несчастная, в течение долгих трех лет, совсем, совсем ни с одним парнем, ни того, то снова становится невинной девушкой.
-А мы такого не то, что не знали, но даже никто из нас и не догадывался! - после некоторой паузы, высказалась Полина.
-Неужто и вправду, в женском организме такое чудо может случиться? - недоверчиво, высказалась Фрося.
-Но, ведь, любая рана затягивается, - подтвердил её муж.
-А в нашей округе, поди, ни разу не было слышно, что бы единожды испорченная ..., да, вдруг, того..., похвасталась бы своей невинностью, - заявил Егор.
-Жди, так тебе и похвастают! - засмеялась Полина.
-Ещё как похвастают! - уверенно, сказал Артём. - Вы что, уже успели забыть, как этим же самым случаем, несколько лет назад хвастала Надя, что теперь живет в Атирке? Своему будущему мужу она похвастала, что ещё совсем девочка, а, что бы тот не разобрался в женском теле, в брачную ночь, прежде чем лечь в постель, женское место залила уксусом.
-Припоминаем, - подтвердил Никанор. - После той процедуры, целую неделю не могла сесть на задницу!
-А вы вправду говорите, не шутите? - недоверчиво, на всякий случай, переспросила Фрося.
-Ну, как можно шутить, в таком важном деле! - отвечал Франц. - Ведь, сам профессор рассказывал.
-Однако, странно получается, - высказалась, более осведомленная Полина. - Неужто, единожды попробовав, какая женщина, целых три года, будет ходить, да терпеть!
-И вправду! - засомневались и остальные. - Целых три года ходить, когда рядом столько мужиков.
-Женщины, скажите по совести. Которая из вас, аж целых три года смогла бы вынести такие страшные телесные муки? - спросил подвыпивший Никанор, пытливым взглядом, окидывая любопытную компанию.
-Не знаю, - призналась Фрося. - Но я бы, наверное, так долго не выдержала.
-Где есть один раз, там может быть и продолжение, - согласилась Полина.
-Действительно. Какая, уж, потом разница в количестве. Будущий муж, так и так не поверит оправдательной болтовне, - подтвердила Полина.
-Не плохо бы, на какой-нибудь отважной женщине, сперва испытать, а потом спорить, - засмеялся Никанор.
-Кто в нашей деревне, ещё считает себя девушкой? - спросил Артём.
-Мне кажется, что у Казюры таковая имеется, - вспомнил Ефим.
-То же, мне сказал! - засмеялась Фрося.
-После трех абортов, все ещё девочка! - взвизгнула Полина.
-А я и не знал, - сказал Ефим. - В таком случае, все наши надежды на разгадку девичьих тайн, пропали окончательно. Как там те татары, которые по закону должны платить калым, говорят: лопнула п...да, пропали деньги!
-Можешь добавить, что экспериментировать у нас, просто не на ком, - сказал Артём. - Последней "девочкой", помнится, у нас была Капка, которая, со слов женщин, в брачную ночь с первым мужем, на простынь, где лежали, вылила целый пузырек красных чернил. Её муж на той свадьбе так нахлестался, что назавтра, даже не сомневался в честности молодой жены.
При этом разговоре, подвыпившая компания, то разражалась неудержимым смехом, то застывала в глубоком раздумье, то начинала между собой спорить, пока, наконец, не надоело. Но Франц, в конце концов, так и не понял, как эта публика восприняла его шутливое высказывание. Наверное, слишком правдоподобно он сумел донести до ушей слушателей, где-то им самим ненароком, услышанную притчу. Как бы там ни было, но в продолжение затянувшихся споров, ему уже было неудобно разочаровывать этих доверчивых, честных людей, не-то поверивших, не-то усомнившихся в его рассказе.
Дружеская беседа затягивалась. Кто вспоминал, как пьяный Кузьма в магазине выбирал для внука мячик, при этом просил продавщицу, что бы она помогла ему выбрать самый мягкий из них, и остановил свой выбор на проколотом. Другие рассказывали, как тот же Кузьма, никогда не "просыхавший", даже будучи под маленькой "мухой", идя по улице, перед окнами почти каждой избы старался упасть, будто он и в этот раз окончательно пьяный. Хвалили Варвару за то, что когда пьяная наравне со своим мужем, то никогда с ним не дерется.
Несмотря на позднее время, квартиранты мужественно сидели вместе со всеми за столом и, по возможности, прикладывались к чарке. Однажды, когда речь снова зашла о выпивке, Франц поинтересовался:
-А почему русский мужик, наподобие только что упомянутого Кузьмы, должен быть, обязательно выпивши, будто без похмелья и жизнь прожить толком нельзя?
-Так, уж, на Руси повелось с незапамятных времен. В самом начале, когда мы сюда перебрались, то же не пили, религия, видишь ли, запрещала, перед седобородыми стариками, побаивались её нарушить - за всех, отвечал Ефим. - Потом потихоньку, и староверы пристрастились к этому веселящему зелью. Ведь, кругом лес, для души никакого удовольствия не испытывали. Это потом мы поняли лесную красоту, спокойную уединенность. Нам нужно было забыться, а когда человек выпьет, у него и на душе легче, и разговор появляется, да и сам он становится смелее, добрее.
-Я думаю, что не всегда, - перебил его Франц.
-Нет, бывает всякое, но я говорю в общих чертах. Ты бы только послушал, как выпивший начинает хвастать. Ему никто не верит, а он все равно прет свою небыль. Ну, и что в том плохого? Человек выговорился, и ему на душе стало намного легче.
-Спорить не буду. Твои доводы, относительно умеренной выпивки, вполне веские и нас убеждают, - согласился Франц. - За свою деревеньку, ты отчитался исправно. Но есть же, и другие места, где и климат более благоприятный, нет замкнутости от остального мира. Почему тогда там пьют безбожно?
-Не знаю. Знать, человек так создан самим Господом, и ничего тут с ним не поделать.
-А чё, браток, ты такой лысый? - внезапно, обратилась Полина к Францу.
-Я же не совсем, а только на половину, провел он рукой по лысине. Глянь на моих напарников. Они намного моложе меня, а у них уже, вон какие залысины появляются!
-Но твоя лысина, совсем не такая, как у всех, - стояла на своём женщина. - Ты, наверное, очень умный мужик?
-Да, есть такой разговор, что умная голова, дурных волос не носит, - попытался отшутиться Франц. - Но, если бы я был такой умный, как ты предполагаешь, то сидел бы, не с вами здесь, а в самом Кремле.
-И то, правда, - так же неожиданно, как спросила, так и согласилась женщина. - В молодости ты, я думаю, был очень красивым хлопцем? Все девки, поди, за тобой, что за поводырем, только и бегали.
-Ты меня, попросту вводишь в краску!
-Мой покойный муж, царство ему небесное, когда возвратился с войны, то говорил, что тамошние, западные девки, не отличаются особой красотой. Зато парни, говорил, все видные, бравые, рослые.
-Поля, ну подумай, чё ты мелешь? - попыталась усмирить разболтавшуюся соседку, Фрося. - Человек может, чёрт те чё подумать о нас с тобой.
-А чё я, обидное такое сказала? - не поняла та.
-Хвалишь каких-то парней. Здесь собрались люди в годах, поэтому могут и не правильно понять твоих глупых высказываний.
-Нет, я вовсе никого не хотела обидеть! - спохватилась Полина. - Я немного тово, выпимши, так что если скажу что и не так как надо, на меня не обижайтесь. Близко к сердцу не принимайте. Пьяная, да глупая баба, может такое намолоть, что потом и всем селом не расхлебаешь.
-Поля, с каких это пор, ты стала людям так умно отвечать? - удивился Никанор. - То, бывало, от тебя слова нельзя вытянуть, а тут разошлась, что ветряная мельница.
-Неужели я опять что-нибудь не то сболтнула?
-Полинушка, ты всё говоришь совершенно точно и правильно, так что не бери в голову его замечания, - успокоил её Франц. - Человек, как только что недавно говорили, на то и выпивает, что бы ему было веселее не только на душе, но и на языке.
-Все слышали? - торжествующе, женщина поднялась со своего места.
-Слышали и поддерживаем, - сказал Артём, - а что бы ни быть голословным, я предлагаю выбрать тебя председателем колхоза.
-Колхоза, я не согласна, а по засолке огурцов, али грибов, давайте, выдвигайте мою кандидатуру.
-Молодец Полина, - похвалил Франц. - Сегодня ты выдержала все атаки, как со стороны мужчин, так и женщин. Как и на войне, бывают такие ситуации, что защитить солдата просто некому, и вся его надежда ложиться только на самого себя.
-Спасибо за поддержку, а то все на меня накинулись. Защиту с твоей стороны, как и самого тебя, я воспринимаю совершенно серьезно. Теперь я уверена, что человек, перевидавший, испытавший большое горе, завсегда найдет подходящие слова утешения. Если говорить откровенно, то в самый первый раз, когда я увидела тебя у Ватулиных, ты мне сразу показался серьезным и ответственным человеком.
-Поля, ну что ты так поздно, разоткровенничалась перед человеком, когда ему надо уезжать? - воскликнул Никанор. - А то бы, такая пара была! Франц, не уезжай. Оставайся жить у нас. Смотри, какие толковые наши женщины. С такими дамами, ты никогда и нигде не пропадешь, а станешь самым счастливым человеком на всем белом свете.
-Замолчи, хмырь ты болотный! - рассердилась Полина, отворачиваясь в сторону. - Я серьезно, а он...
-Видишь Франц? Женщине никогда нельзя угодить. То ей за много, то за мало. То недохвалил, то перехвалил.
-Теперь, вижу, - признался Франц. - Давайте-ка я налью ещё по одной чарочке, и выпьем. Не везти же нам домой, этакую вкуснятину. Огурчики с грибками, тоже подчистим. Ушли те времена, когда мы в лагерях пели:
Бывали дни весёлые, по десять дней не жрал.
Не то, что было нечего, а просто не желал.
-Были времена, поголодали люди, - подтвердил Ефим. - Здесь, вдали от городов, да ещё в лесу, кое-как можно было пробиться с пропитанием. А там, представляю себе! Зато сегодня, можем расслабиться. Напиваться не будем, но, с позволения наших квартирантов, которые доживают у нас последние денечки, не грех и выпить.
-Давайте выпьем. Мы же не напиваемся, как другие. Захожу я намеднись к Фроловым, а они оба пьяные вдрызг и сидя, плачут, - начал Никанор. - Я дажеть немного испужался, думал, случилось что-нибудь ужасное. Но вгляделся, оба не пораненные, в избе порядок.
-Чё разревелись-то, - спрашиваю. - Али беда, какая приключилась, о которой не знает деревня? А живут они только вдвоем, - пояснил он латышам. - Родственники есть, да где-то в Тюменской области, и со стариками переписываются редко. "Да вот, - сквозь слезы, отвечает расстроенная бабка, - надысь брала с печурки стрижень для лучинок, а он возьми, да и упади на пол". "Ну и что ж в том такого? - не понял я". "Как, что? - чуть ли не возмутилась старуха. - А если бы у нас были детки, а у них маленький внучок, да на этот момент стоял бы у печки! Ведь, его же могло прибить, либо покалечить, несчастненького"!
-До чего доводит пьянка, - посочувствовал Франц.
-Да они всю жизнь, какие-то чудные, - отвечал Ефим. - Когда поднимается ветер, им страшно, что бы, не снесло крышу. Когда глубокий снег, боятся, что он проломит их крышу, а сами могут не вылезти из избы.
-Годы, водка, успели сделать свое дело, - констатировал Никанор.
-Они уже стали, как малые дети, - подтвердила Полина.
-Я тоже так думаю, - согласился Егор. - Будем надеяться, что наше подрастающее поколение, будет не только умнее, но и счастливее своих предков.
-Чтоб же твои слова, да Богу в уши, - обрадовано, заметил Никанор, вспомнив свой неугомонный выводок.
-У моей двоюродной сестры, тоже растет шустрый постреленок. Пять лет исполнится на Николин день, а уже через скамейку, что на улице у избы, перепрыгивает. Это значит, что с самых малых лет, человек не боится высоты. Летчиком будет, обязательно, - гордо, заявила Полина. - В прошлом годе, по осени, когда один месяц жил у меня, пока его мама болела с зубами, лишь однажды, он меня огорчил своей детской выходкой. Наша черная кошка, была повадившись ходить оправляться в угол, под стол, где мы кушаем. Я её и так, и эдак ругала, но ничего не помогало. Потом одним днём смотрю, пропала наша мурлычинька. Стала я её, бедненькую кисоньку искать по зауглам. Нету-ти, и всё тут! Подходит ко мне этот шалунишка и говорит: "Зря ищешь. Пиздец нашему котенку, больше какать под столом не будет". "Как так?" - удивляюсь. "Я, - говорит, - его задушил".
Кроме квартирантов, остальные слушатели уже знали ту осеннюю историю с кошкой, но все равно и на этот раз, отчаянному подвигу ребенка, выразили неподдельный восторг.
-А эти Фроловы, они всю жизнь здесь живут, или пришлые? - судьба двух спившихся старичков, почему-то заинтриговала Франца.
-Из Алтая, вместе с нами прибыли. Оне и там понемногу выпивали. И их родители, не в меру выпивали.
-Значит, уже в крови. По наследству, - заключил Франц.
-Кто их знает. Им много не надо. По ковшику хлопнули, и на боковую. Когда проспятся, некая несусветная чушь им и лезет в голову.
-Даже в лес по грибы, и то не ходят, - добавил Ерёма.
-А на какие средства они существуют? - поинтересовался Франц.
-Зимой получают за квартирантов, что у них стоят, а летом? Летом не знаю. Скорее всего, сидят впроголодь. Как у нас говорят: последний хрен, без соли доедают.
-А, может быть, как в татарской песне: сидела ворона на кол?, и клевала своя ног?, - засмеялся Артём.
-Или, как у самых настоящих русских. У них, всегда мигрень: кушать охота, а работать лень.
-Не обговаривай свою нацию, сам русский, - упрекнула его Полина.
-Если есть на что жить, то можно и полодырничать, - заключил Егор.
-Возьмите, хотя бы того же Митрича, - напомнил Артём, - Одинок, старый, с заднего места опилки сыплются, а как-то пробивается.
-Митрича не обговаривайте, - вмешалась Полина. - В прошлом годе, он мне новые ворота сварганил, и стоят до сих пор.
-О-о-о, тогда у него большая заслуга перед тобой! - воскликнул Артём. - И сколько же тогда, он самогона выпил за те ворота?
-Обговаривать, конечно, не красиво, но хитреца Митрича, я знаю ещё с Алтайских времен, - сказал Ефим. - При царской власти, я не помню, где и кем он работал, но при Белых, в конторе что-то писал. Когда их прогнали и у власти стали большевики, в нашей округе, он работал каким-то комиссаром. В общем, выявлял неблагонадежных, как тогда говорили, всяких дезертиров, кулаков и ещё не знаю кого. Помню, что носил постоянно при себе пистолет, который пускал в дело не, церемонясь. По деревне ходили слухи, что не менее сорока человек, отправил на тот свет. Одним словом, был самым настоящим патриотом нового строя. Ан, видать, потом где-то сплоховал, да вместе с нами, со всеми, на кого некогда бочку катил, и попал в эти края.
-В войну, даже и не воевал, - припомнил Никанор.
-Да. У него какая-то бронь оказалась, - подтвердил Ефим.
-Может быть, его специально слали вместе со всеми? - предположил Егор. - Такие люди, правительствам нужны были во все времена, и во всех странах.
-Так на левой руке, у него же нет среднего пальца, - напомнила Полина.
-Не брали, и то с какими-то исключениями, только тех, у которых отсутствовал указательный палец правой руки, - отвечал Никанор.
-Почему?
-Нечем было нажимать на курок, поэтому.
-Я тоже военное время помню хорошо, - сказал Франц. - Тогда я ещё жил в Латвии. Что бы спасти собственную шкуру, на какие хитрости люди только не шли! Но их очень ненавидели те, кто не жалея своей жизни, честно шел воевать, защищать свою родину, свою семью. Причем, эти мерзло пакостники дезертиры, другим словом я назвать их не могу, всеми доступными им, способами, пытались прятаться за чужие спины.
-Как у нас говорят: всё выгадывали. В одно женское место залезали, а в другое выглядывали.
-Так и есть, - согласился Ефим. - В зрелом возрасте, годы редко, но иногда, все же, меняют настрой человека. Некоторые люди становятся мудрее, а другие наоборот, глупее. Только жаль, что перемены в худшую сторону человек замечает тогда, когда уже слишком поздно, непоправимо. Если говорить открыто, то в молодые годы, о житейских делах, задумываться некогда. Рвешься только вперед, да вперед.
-Согласен, и с этим законом жизни, ничего не поделаешь, - отвечал Франц. - Если так запрограммировано природой, то человеку от этого, никуда и не деться.
На время, установилось общее молчание. Видимо, каждый из присутствовавших, нечаянно вспомнил свое детство, юность, да и вообще всё прошлое, что осталось за натруженными плечами. Возможно и они, частенько поступали не так как следовало по житейским правилам, а подчинялись воле, порыву сиюминутного настроения, либо обстановки в целом. Ефим же, затянувшись кислым, махорочным дымком, поинтересовался у Франца:
-Побаловаться дымком, не тянет?
-Ничуть.
-А я несколько раз в жизни пытался бросить курить, да себя, так и не пересилил.
-Понимаю. Особенно, когда вокруг курят, да и у самого есть, чем затянуться, бросить очень трудно. До лагерей, я курил здорово. Но, когда взяли под охрану, не хватало еды. В то время, только благодаря своему желудку, мне и пришлось пожертвовать дымом ради куска хлеба, который можно было выменять у злостных курильщиков. В тех ограниченных условиях, трезвый расчет здоровья, с успехом помог мне избавиться от этой вредной привычки.
-Знаю, знаю. Иной раз казалось, что можно пожертвовать и обедом, лишь бы было что затянуть. Бросить курить, у меня силы воли не нашлось.
-А почему у вас всех, такие чудные имена с фамилиями? - спросила Фрося. - Ну, имя произнести ещё можно, а фамилия такая, что язык сломаешь, но правильно не выговоришь.
-По сравнению нашими фамилиями, у других наций, ещё мудренее! Незадолго до того, как мне разрешили покинуть лагерь, к нам поступила очередная партия, так называемых, рецидивистов. Они шли по нашему, уже некогда пройденному пути. Сперва их сажали на корабль, что в порту Ванино под Хабаровском, а затем морем, переправляли в Магадан. В тех местах, другого способа передвижения не имеется. А накануне, там открыли залежи какой-то руды, ну, и на земляные работы для поверхностного вскрытия, потребовалась дополнительная рабочая сила. В той местности, большинство полезных ископаемых лежат, чуть ли не на поверхности земли. Стоит только снять верхний слой каменистой земли, как вот и они, родименькие драгоценности, только успевай выгребать. Так вот. Построили нас по четыре человека у комендатуры на завтрак, а этих, новоприбывших, по одному запускают во внутрь, регистрируют. Первый вопрос, естественно, имя с фамилией, где родился, в каких зонах, до сих пор, прохлаждался, ну и так далее.
Поскольку я, среди остальных, был самым рослым, то стоял в колонне самым первым. Гляжу в приоткрытую дверь, завели во внутрь этакого верзилу, повыше меня ростом, но очень худой и костлявый. Остановился у порога. Держится свободно, всем своим видом показывая, что с казенным домом не первый раз на "ты". Слышно, как командир у него спрашивает имя и фамилию.
-Тпрунпрунгевич Тпрунпрунговский, - очень внятно, в ответ послышался пискливый голос.
По началу, я тоже удивился, но потом подумал, что плохо расслышал. В это время допрашиваемый, снова повторил те же слова. Значит, не ошибся, разобрал слова правильно. К тому же, он и выглядел не совсем, как русский. Разве этаким рецидивистам, которые только и делают, что всю свою жизнь скитаются по лагерям, да тюрьмам определишь, сколько ему лет, и к какой расе он относится? Пока в комендатуре по буквам, записывали мудреные слова, этот верзила задом, задом, да и за дверь! У проходной задержали.
-А чё парню, за это было? - поинтересовалась Фрося.
-Обычно, карцер, и на том заканчивалось. Куда, уж, дальше? Там же и так край света. Надо заметить, что рецидивистов сильно не наказывали, потому что с ВОХРой они стоят на одной доске. Друг другу, как бы помогают в наведении лагерной дисциплины. Это с политическими, никогда не церемонились. Чуть что охране не понравилось, не считая длительного пребывания в карцере, могли лишить пищи, воды, прогулки.
-Я слышал, что рецидивистская компания регулярно делится с охраной теми продуктами, которые они отбирают у других заключенных, которым присылают из дому, - сказал Егор.
-И такая несправедливость допускается властями!? - возмутилась Полина.
-До чего ты Поля, странная! - усмехнулся Ефим. - В таких огороженных, изолированных от внешнего мира местах, общая дележка посылок считается нормой, законом, само собой разумеющимся делом. После твоего внезапного удивления по поводу лагерных продуктов, мне пришло на ум другое броское изречение: "Что ж такое получается, Марья Ивановна, - говаривал кум? - Как и я, чай-то ты пила горячий, а брюхо у тебя, холодное!" В общем, мужик тоже удивлялся.
Все дружно засмеялись, услышав этот старый анекдот, некогда рассказанный умершим председателем колхоза, Демьяном. За одно, к слову вспомнили и его самого. Латыши только слушали, да воспринимали, с какой любовью, с каким теплом, односельчане отзываются о давно ушедшем из жизни руководителе. Впечатление было такое, что с тем человеком они не расстались, а только проводили в очередной отпуск. Не отдавая своим мыслям отчета, они духовно понимали, что с уходом из деревни очередного жителя, жизнь здесь не остановится. Что в своем продолжении она вечна, как сама тайга, с которой они успели настолько свыкнуться, что вряд ли смогли бы без неё прожить, хотя "свыклись", может быть, и не то слово, которое их связало навечно. Лучше всего, было бы сказать, что всем своим существом, душой, они были в ней растворены. Что друг без друга, они уже не смогли бы нормально существовать на этой земле. Ведь, для всех таёжных жителей, каждое растущее в ней дерево является, чуть ли не живым существом, с которым можно поделиться не только радостью, но и горем, удачами и промахами. Почему? Да только потому, что с шелестом её листвы, бархатным шумом хвои, они каждое утро просыпаются, а вечером засыпают, рождаются, как и уходят в небытиё. В вековых лиственницах, золотистых соснах, голубоватых пихтах, шишковатых кедрах, белых березах, люди видели не обезличенные стволы обыкновенных деревьев, а самые настоящие, на их взгляд, одушевленные предметы, наполненные некой непонятной человеку жизнью, и стремящиеся к ней точно также как делают это и они сами. Только поэтому, сплошную стену леса они воспринимают не как какую-то преграду, закрывающую горизонт, а как неотъемлемую часть своего бытия, в окружающем их пространстве.
-Вот, отбудете восвояси. Не будет вам скучно, по нашему Урману? - поинтересовался Никанор. - Ведь, целую долгую зиму, с нашей тайгой, вы были на "ты"!
-Может быть, и поскучаем, не знаю, - отвечал Франц. - Я надеюсь, что к вашей тайге, наши логические чувства проявятся только после того, как дома, от неё отдохнем.
-Значит, досталось?
-В снежном лесу, как и в любом другом лесу, но саму тропу, сам путь к дачам, я уверен, что в жизни, никогда не забудем.
Далеко за полночь, подвыпившая "под завязку", наевшаяся огурцов, соленых грибов, вдоволь наговорившаяся компания, разбрелась по темным избам, что бы проснувшись утром, снова заняться обыденными делами. Кто-то побежит к Полине за похмелкой, кто-то побредет в лес, проверять поставленные приманки, а самые опытные примутся выискивать, зарывшихся в последнем снегу куропаток. Некоторые станут выносить в сараи железные печки, называемые буржуйками, а потом нехотя примутся за мелкий ремонт своего жилья. Ведь сосновые, лиственные бревна, из которых построены добротные избы, ещё держатся молодцами, а прочая обналичка, потрескалась. Особенно подгнивали оконные рамы. Они не могли долго выдерживать перепад внутренней и внешней влажности, а с начала постройки, их так никто и не менял. Позеленевшие, четырехскатные тесовые крыши, местами прохудились и начинали пропускать воду. Но естественно, особое внимание будет уделено собственным воротам, как бы визитной карточке любого двора, хозяина.
Прощальное гулянье других лесорубов, началось на следующий день после того, как его отметили у Ватулиных, а ещё ранее, на Капкиной свадьбе. Да, было чему порадоваться! Закончилась суровая, снежная, метельная, морозная зима, а с ней и изнурительное бултыхание по ненавистным снежным сугробам. Подошло к концу и скудное, чаще всего всухомятку, питание. Ночлег на сыром, холодном полу, да ещё на тоненьком матраце, с такой же подушкой, в которых к весне, солома превращалась в самую обыкновенную труху. Наконец, оторванность от привычного мира, свежих новостей из родной деревни, как и самой семьи, знакомых. Ведь, не все же лесорубы были из тех мест, где, как говорят: Макар телят не пас.
По случаю такого значимого в жизни дня, все без исключения лесорубы, накупили самогона, водки, закуски. Денег было, не жаль ещё и потому, что окончательную зарплату им должны будут выплатить на месте, в Пологрудово, когда туда заедут. Хоть с закуской в Усюльгане, как известно, было и не ахти, как богато, но к своему хлебу, что последнее время регулярно доставляли из леспромхоза, да молоку, кружки которого начинали подтаивать ещё по дороге к потребителям, у местных селян, сумели-таки добыть различные соления. Главное здесь, было бы что выпить, а с закуской - можно рот утереть и прожженным фуфаечным рукавом.
Но выпивки, хватало. Наученная прошлогодним опытом, закоренелая самогонщица Полина на этот случай, сделала сразу несколько закладок! И не ошиблась, потому что буквально все сработанное, разошлось за милую душу. Под конец, хотела даже продать последнюю четвертинку с пихтовым настоем, которым иногда мазала поясницу, да рассоветовал Ефим, тоже им пользующийся. Как известно, пихты вокруг полно, а за пихтовым маслом надо ехать невесть куда - в само Пихтовое, до которого и добраться не так-то просто. Зимой можно и по лыжне, а теперь, в самую распутицу! Нет, здоровье дороже тех денег, которые можно было выручить, продав такое драгоценное, и очень вкусное лекарство.
К обеду, веселый гул, вперемешку с лаем возбужденных собак, шел уже по всему Усюльгану. Гуляли не только радостные лесорубы, но к ним успело присоединиться и местное население. Запах самогона, окутал всю деревню. Ведь подгулявшим уезжающим, на радостях, хотелось угостить каждого встречного и поперечного. В конце концов, не выдержали даже те, кто накануне провожал латышей, и к обеду, побросав домашние заботы, поспешили добавить свою энергию в, с самого утра, уже вовсю разыгравшуюся, на некогда тихой, но уже начавшей таять, улице. После этого, в избах остались древние старики, да совсем маленькие дети. А так называемые подлетыши, которым ещё только предстояло испытать самую настоящую, взрослую жизнь, любыми способами пытались протиснуться к столам, что бы тоже, пусть и незаметно, глотнуть возбудительного напитка, а потом, точно как взрослые, горланя, шататься по деревне. Но молодые, ещё не успевшие окрепнуть организмы, не хотели воспринимать слишком тяжелый для них груз, поэтому некоторые ребята, не смело стоя у протянувшегося на всю улицу забора, дружно освобождали свои желудки от непомерных излишков. Однако на них никто не обращал внимания. Люди были заняты своим, "неотложным" делом. Некоторые лесорубы, всю зиму редко встречавшиеся между собой, при встрече, братались так искренне, будто никого в жизни, роднее и не встречали. Со всех уст, только и слышались восхищенные возгласы:
-Ты ещё живой? И не поранен? Не обморожен? А, как с нормой? Сколько сломал топорищ? Как хорошо, что закончилась наша каторга!
И снова повторы о сугробах, морозах, плане, плохой кормежке, как и о прочих житейских передрягах. Все освободившиеся от ежедневного плана лесорубы, жили долгожданным раскрепощением и завтрашним днём, который, естественно, будет мало, чем отличаться от уже прожитого. Ну, разве что не будет зимы, заснеженной тропы на дачу, привычных деревьев, к которым, в некоторой степени успели сносно привыкнуть, и считать само собой разумеющимся фоном, их плотное окружение.
-А, по какому поводу гуляете вы? - в шутку, спрашивали у Капки с новоявленным мужем. - Мы же отпраздновали вашу свадьбу, и вам остается только увеличивать Усюльганское население.
-Уедете вы, не будет нам с кем и повеселиться, - за них отвечала Устинья, Капкина мама, сидевшая в спальне на кровати между горой подушек, и нянчившая капризничавшую внучку.
-Могла и ты, Устиньюшка, подцепить себе какого-нибудь старичка. В свободное от нянченья время, всё веселее бы было проводить время.
-Что мне делать со старичком? Мне сгодился бы ещё и молодой, да, вишь, ни один со мной не желает полюбезничать. Молодух, знать, им хватало.
-Не скажи. Другие старые подмахнут так, что и молодым с ними не сравняться. Выдь на улицу, посмотри, что там творится!
А там, под окном на скамейке, что у стенки ихней избы, плотно прижавшись друг к дружке, бывшие дружки молодого, от всей души бузили, шумели, надрывая голосовые связки. Несмотря на собственную "поддатость", их поведение интриговало даже местных селян, бесцельно шатавшиеся от дома к дому, и от удивления, даже не пытавшихся закрывать свои рты. Зачем? Ведь сегодня здесь верховодят балом чужие по родству, но близкие по неугомонному духу люди, которых уже завтра, здесь не будет. Со своими привычками, жаргонами, они разъедутся по всей Омской области с надеждой, что уж на следующий сезон, начальник их в лес, обязательно больше не пошлет. Для отговорки, они будут придумывать самые невероятные уловки, вплоть до фиктивной женитьбы, как и надуманной, опасной болезни. Тайгой они наелись по самое некуда, и после них, пусть лесоповальную радость на своей шкуре испытают другие, только по наслышке, знавшие слово "Урман"! Но они не хотели думать о том, что если ничего не предвиденного не случится, то, в каком бы колхозе, или совхозе они не осели, большинству из них, волей-неволей, снова придется протаптывать тропы в снежной тайге. Пусть они план и не выполнят, но хозяйство, которому он был спущен, и от которого поедут, отчитается перед районом официальной сводкой о том, что ..., и так далее. Ну, а те, официальной сводкой в областное управление напишут, что, "Спущенный вами план, по заготовке древесины", и так далее. Как говорят: и волки сыты, овцы целы.
Между тем, как на улице, так и в Капкиной избе, гулянка продолжается. Публика орет, братается, безрезультатно пытается запомнить адрес соседа. Так, на всякий случай. Это, гора с горой не сходится... Вот, непревзойденный плясун Митя, выясняет отношения с Капкиным новоявленным мужем, наконец, выбравшимся на свежий воздух.
-Ты в какой колонии, мурыжил срок?
-В Тюменьской гавани, - отвечает молодожен.
-А-а-а, на Туре, значит.
-Да, при слиянии Туры с Тоболом.
-Что за работа была?
-Мы вылавливали из реки сплавленный лес. В то время, там шла очень большая стройка.
-Знаю, как же! Сам в ней участвовал, но тебя что-то не припоминаю, - прищуривается Митя.
-Таких, как я, в тех местах не припоминали, а запоминали! - твердо и гордо, отвечал собеседник, пьяными глазами, пытаясь встретиться с взглядом соседа.
-Вижу, что уж больно ты стал хвастлив, паря.
-Если есть чем, чё ж не похвастать.
-Да у меня, может быть, во сто раз больше твоего, есть чем похвастать, но я не выпячиваю свои достижения.
-А, на пляске? Я ещё тогда заметил твою самоуверенность, но, до поры до времени, не хотел обращать внимания, - твердил молодожен.
-Даже так! Но, и таких хвастунов как ты, тоже знали у нас. После вас, всегда чемоданы пропадали у нас. Мы никогда не говорили на вас, но после вас, никого не бывало у нас, - спокойно декламировал Митя, не упуская из виду собеседника, и внимательно следя за каждым его движением.
Здесь явно чувствовалось его неписаное превосходство, заметное не каждому, но только тем, кто в таких делах предельно искушён. Ведь в любой зоне есть свои главари, суки, фраера. По неписаным законам, такая иерархия, проявляется у них и на свободе. Митя явно принадлежал к верхушке преступного мира. В силу большой конкурентности среди блатных, это положение было предельно опасным, но так, уж, устроен мир, что некоторая категория людей, не ценит не только чужую жизнь, но и свою собственную. Им главенствующее положение в обществе, превыше, дороже всяких денег. Особенно в зоне. У этой категории людей своя психология, свои законы, никогда не совпадающие с теми, по которым живет цивилизованный мир. У Мити, например, на левой стороне груди красовался тёмно-зелёный портрет Сталина, а на левой - Ленина. Это призрачная надежда на то, что, в случае чего, в портреты вождей надзиратель стрелять не осмелится. На спине, от лопатки до лопатки, с распростертыми крыльями, парил изумительно художественной работы, орел. Да, и в таких закрытых местах, прозябают искуснейшие таланты, которым, по логике вещей, следовало бы приносить радость людям, а не подчеркивать принадлежность того, или иного "зэка", к определенной категории. Зато в зонах, они пользуются огромной популярностью, и никогда не используются блатными, в качестве "петухов".
Если продолжить о Мите, то сведущим лицам было сразу понятно, что среди блатного мира, он должен пользуется определенным авторитетом, хотя до окончания лесоповала, ему, кроме как на танцах, негде было себя по- настоящему и проявить. Конечно, он вращался в кругу массы людей, но все они заняты собственными интересами, планами, поэтому не только Мите, но и другим блатным, да приблатненным, негде было вовсю развернуться. Кроме того, в отсутствие Ерёмы, Митя довольно регулярно, в том самом заброшенном сарае, встречался с Фросей, что исподволь, тоже повлияло на его сознание, мировоззрение. А с недавних пор, когда Фрося ему сообщила, что от него понесла, в нем вообще, как что-то внутри повернулось. Не отдавая себе напрашивавшегося отчета, он не мог дождаться очередного свидания, и даже был сам на себя зол, когда запланированная встреча не удавалась. Фросины подруги, об её романтических похождениях знали, но для деревни, те конфиденциальные встречи оставались не-то табу, не-то полу тайной. Её муж, в крайнем случае, до сих пор, никак не реагировал. То ли до него ещё не дошло, то ли, из-за своей флегматичной натуры, не обращал на слухи должного внимания.
Но Митя-то, Митя! Услышав об ожидаемом наследстве, будущий отец даже пожалел о скоротечности времени. Он даже удивился, когда однажды, ему в мозгах мелькнула мысль о том, что в лагере есть не самое лучшее для него, место. Конечно, этот проблеск желания старался не связывать ни с Фросей, ни с будущим потомством, как и не с семейной любовью, которая для него была совершенно чуждым понятием. Но, все же? Однако, при неглубоком анализе сложившегося мышления, Митя пришел к выводу, что виной тому, самая обыкновенная, весенняя усталость, которую до сих пор, ни разу не пришлось испытать. И как не подустать, когда, не считая ни шаткой, ни валкой работы в лесу, среди окружавшей, такой же, как и он сам братвы, ему постоянно приходилось держать надлежащую форму, что бы, и в теоретически непредвиденных случаях, быть только первым! Особенно, на деревенских танцах, продолжавшихся весь заготовительный сезон.
Да, так тянулось всю зиму, а теперь, этот выскочка молодожен, явно нарывается на неприятность, желая у него не только перехватить инициативу, но и показать, что и он в блатной иерархии, не является последней пешкой. В данной, прощальной ситуации, такое положение вещей не только злило, но и обостряло затаенный инстинкт верховодства. Только поэтому, не выдержав, Митя резко добавил:
-Так ты полностью уразумел, что я тебе давеча сказал?
-Не люблю, когда блоха кашляет! - дерзко отвечал собеседник, пытаясь приподняться, но пошатнулся, и, что бы удержать равновесие, одной рукой оперся о скамейку, а другой, непроизвольно ухватился за воротник Митиного пиджака.
Поняв такой жест по-своему, Митя резко подскочил, правой рукой уцепился тому, где-то между концом шеи и подбородком, а затем, её вывернув, легко свалил парня на землю. Тот успел только ёкнуть, но не произнес ни слова. Этот инцидент произошел настолько стремительно и невозмутимо, что рядом сидящие, даже не обратили внимания на соседей драчунов. И только стоявший поодаль Иванютин, толкнув локтем Рычапова, пробасил:
-Сразу видно, кто из них больший авторитет!
-Ты про кого, про этих? - мотнул головой в их сторону, Рычапов.
-А про кого же ещё! - удивился тот, невнимательности напарника. - Ты вообще-то, когда-нибудь в жизни видел такой мертвый прием?
-Не успел разглядеть. К тому же, ни в каких лагерях побывать пока что не пришлось, слава Аллаху, поэтому не особенно тонко разбираюсь в ихних потасовках.
-А жаль! - почему-то, вздохнул Иванютин.
Ни одному из них, Нюська уже давно не принадлежала. Случилось это ещё тогда, когда на отчаянную, и довольно смазливую молодуху, обратил внимание сам Майер, забрав её работать в свою контору в качестве кладовщицы. В отличие от других весельчаков, в этот прощальный день, начальник с подчиненной заперлись в помещении кладовки и никого, даже толсторотого Ивана, к себе не впускали.
-"Бригадиру догадила, председателю дала. На работу не ходила, припеваючи жила", - продекламировал один из лесорубов, с каким-то вопросом, попытавшийся достучаться.
-Нам торопиться некуда, успеется, - внушал Франц своим напарникам, оставляя рабочий инструмент у той же двери, за которой нашла уют прощавшаяся парочка.
-Вас не прогнали? - заулыбался Никанор, нечаянно встретивший их возвращение, и который уже знал о добровольном затворничестве начальника.
-Прогонять некому, - серьезно отвечал Франц. - Всё позакрыто. Тихо. Оставили при входе. Когда появятся, должны увидеть пилы с топорами. Мы и записку прикрепили, от кого именно.
-Какие вы, латыши, наивные! Ну, куда деваться начальству, когда кругом лес, тайга, а гулять вместе с остальными лесорубами, он считает для себя зазорным делом. Неужели вы не догадались, что ваш начальник с той девахой, что выдавала рукавицы, да топоры с пилами, сидит, или лежит прощальные часы?
-Ах, так! Значит, поздняя любовь заела и нашего немца?
-Воистину, так получается.
-Какое коварное искушение, эта проклятая любовь! Не подвластно оно, ни простому лесорубу, ни важному начальнику. Не спросясь, одолевает человека, как в стужу, так и в зной, а заглушить расходившиеся любовные чувства, не посмеет и сам всевышний.
-Сразу видно, что ты успел забыть свою молодость, со всеми её искушениями - напомнил Никанор.
-Ты прав. С годами многое сглаживается. Нет, вру. Сглаживается многое, но не всё.
-Понимаю, понимаю. Ты о государственных репрессиях. Но, на этот раз, что конкретно?
-Обида. Гложет обида! Незаслуженная, она никогда не сглаживается, если не сказать наоборот, ещё сильнее выпячивается против тех, кто тебе её нанес.
-Давайте присядем на эту скамейку, пока её никто не занял. Завтра уже не увидимся, так хоть на последок открыто поговорим. Продолжай дальше.
-В нашем Законе Божьем написано, что надо прощать каждому обидчику, - говорил Франц, вместе с другими, присаживаясь у стенки. - Однако лично я, как вполне нормальный человек, испытавший на своем горбу всю житейскую тяжесть, с таким миролюбивым тезисом согласиться никак не могу. Не надо быть выдающимся философом для того, что бы понять простую для всего человечества, истину. Одна безнаказанность, тут же порождает вторую, третью и так далее, до бесконечности. Действительно. Если допустим, преступнику прощается, либо недооценивается тяжесть, однажды совершенного им преступления, то почему бы той же дорожкой, не продолжить ему идти и дальше? Это же самое обыкновенное человеческое искушение! Я не Христос, который знал, что будет существовать и после своей физической смерти, а поэтому учил примерно так: если тебя ударили по одной щеке, то подставь ему и вторую! Лично я, живу всего один единственный раз, и позволить себе такой роскоши в рукоприкладстве не могу, как не могу прощать и прочие обиды, нанесенные мне не заслуженно. После всех скитаний, унижений, да прочих мытарств, жизнь меня сделала таким, как есть, и пусть за кощунственные мысли меня накажет Бог, если не прав, но другим быть, я не могу.
Спорить с такими вескими доводами, никто из здесь присутствовавших не стал, как и не собирался вступать в непродуктивную дискуссию с человеком, прошедшему, как говорят, огонь, воду и так далее...
Долго, очень долго, в этот день, затянулось прощальное провожание. К его окончанию, чуть ли не вся взрослая деревня была пьяна настолько, что некоторые гуляки оставались спать в тех избах, где в последний раз, хватило сил глотнуть крепительного напитка.
Ближе к полуночи, в деревне появились два трактора с санями, по следу которых, прибыли и два газогенераторных ЗИСа. В это бездорожное время, только такие машины ещё и могли кое-как передвигаться за спасительными тракторами, всегда готовыми придти им на помощь.
На следующее утро, еще окончательно не протрезвевшие лесорубы, нагрузили бревнами сани, сложили на них вещи, а сами, в прожженных кострами ватниках, втиснулись в кузова машин, и, не оглядываясь назад - так опостылела им эта деревушка - направились в сторону Пологрудова. Прощай Усюльган, и лучше бы тебя никогда больше не видеть! Прощайте, без надежды оставленные девушки и вдовушки. В этот сезон, к сожалению, только одной из вас повезло заарканить лесоруба-отшельника. А те, невезучие, снова и снова будут надеяться на призрачную удачу, которая, как и до сих пор, обойдет вас далекой стороной, и вы безвременно зачахнете в своей заброшенной глуши точно так же, как и все живое, что вас окружает. В этих краях, только сама тайга останется вечной и непоколебимой твердью широкой Сибири. Работы в ней хватит всем, и надолго. Выпилят лес здесь, подадутся ещё севернее. Там, у реки Туй, целый край непочатой работ.
Итак, встрепенувшаяся, было, от долгой спячки, на несколько сезонов деревня, как и другие, ей подобные, до лучших времен, если они когда-нибудь наступят вообще, снова опустится, чуть ли не до первобытного состояния. Всё затихнет, замрет летаргическим сном, а её окрестности будет нарушать, лишь, лай неугомонных собак, рев зверей, да шум бесконечного и вечного Урмана. Старики, как и их предки, покорно смирятся со своей неизбежной кончиной, а молодежь, по-прежнему будет надеяться, и ждать до тех пор, пока не состарится сама.
Да, в жизни нет ничего постоянного, даже в отрезке одного человеческого поколения. Так и здесь, в Усюльгане. Только благодаря неограниченному богатству леса, деревня, было, с надеждой всколыхнулась, что бы через определенное время, снова забыться самой, как и забыли её другие.
Но время даром не шло. С появлением у власти Никиты Хрущёва, некоторые перемены, всё же почувствовало и население самых глухих уголков России. Некоторые оттепельные перемены, на которые, в необъятной Советской родине мало кто и надеялся, пришли в самую отдаленную деревню. А именно. Появилась возможность получать паспорта, чем сразу же воспользовалась проголодавшаяся по цивилизации молодежь. Но, не привыкшая к шумному миру, она бросилась не за Урал, как предполагало, и чего очень опасалось правительство, а осталось в той же, Сибири, только перебравшись в её города, либо к ним поближе. Что значит, сибирская врожденность! Так случилось, что с этого времени, демографическая ситуация страны круто изменилась, и к концу шестидесятых годов, некоторые таёжные деревни опустели настолько, что исчезли с географических карт даже собственной области. Среди них, оказалась и некогда шумная Савга, Омской области. За нею Усюльган, как и многие другие, здесь не называемые. Уезжавшие люди, двери и окна домов заколачивали тесовыми досками, и только в некоторых из них, остались доживать те, кому некуда было подаваться, да консервативно настроенные старички, до безумия, успевшие влюбиться в окружающую тайгу. С этого времени, им уже было разрешено ехать и на свою Алтайскую вотчину, но со здешней природой они настолько свыклись, что посчитали пустой, лишней тратой времени, на переезд. А самое главное, здесь они нашли не только душевное равновесие, но и столь долгожданный покой бытия. Спустя столько десятилетий, они ни на что не променяли бы уют богатой тайги, на Алтайские горы, да равнины. У раскидистых кронов тайги, они прожили большую часть своей сознательной жизни, под ними же и найдут вечный покой от этой, не всегда баловавшей их, жизни. Из неё они уйдут, а вечная тайга, по-прежнему будет шуметь над забытыми, сравнявшимися с окружающей местностью могилами, беспрерывно шепча свои сказочные, только ей понятные, тайны. В ней, как и тысячу лет назад, будут распевать беспокойные птицы, что явится самым лучшим прощальным звоном всем усопшим за то, что они безгранично любили тайгу такой же любовью, с какой любят её и они сами.