Ермаковец Наталья : другие произведения.

Городской триптих

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.95*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:


    Это история о друзьях детства: парне и двух девушках...
    "А-а, любовный треугольник", - перебьет всезнающий читатель.
    И ошибется. Потому что реальный мир шире и многограннее плоской фигуры.
    И одновременно окажется прав: повествование держится на трех вершинах. Дружба. Любовь. Выбор. Общие для всех? Или все-таки каждому свое?..

    Автор обложки - Нина neangel



    ПРОИЗВЕДЕНИЕ ЗАКОНЧЕНО. ЗДЕСЬ ВЫЛОЖЕН ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ.
  

Жизнь не требует, чтобы ты был последовательным, жестоким, терпеливым, внимательным, сердитым, рациональным, бездумным, любящим, стремительным. Однако жизнь требует, чтобы ты осознавал последствия каждого своего выбора.


  

Ричард Бах.

  
  
  Пролог
  
  Если бы Юльку Репьеву попросили назвать первое детское воспоминание, она бы с уверенностью ответила: "Ромашки". Огромное поле бело-желтых цветов, растущих так густо, что казалось, они были везде: на земле и даже вместо облаков. И при этом Юлька неизменно видела себя почему-то со стороны: вот идет по траве, срывает самые длинные стебли, иногда с корнем, а потом несется дарить букет папе.
  Наверное, это было единственное спокойное мгновение из ее детства. Во всяком случае, позже бабушкино бурчание никогда не заканчивалось: "И чего ее тянет на подвиги? Нет бы сидеть в уголочке и играть с куклами". Действительно, играм с плюшевыми зверями и пластмассовыми пупсами Юлька предпочитала "войнушку", катание на качелях до головокружения и тошноты, футбол и другие дворовые забавы. Главное, чтобы громко, с криками и гиканьем. Если же до кукол и доходило дело, то они с соседом Женькой, который был старше ее на два года, разбирали розовощеких девчушек на запчасти, чтобы узнать, что скрывается в мягком животе или почему глаза их открываются, но не поворачиваются по сторонам, а потом аккуратно прятали следы преступления в мусорный бак.
  В пять лет Юльке подарили туфли. Красные, лакированные, совсем взрослые, с малюсенькими дырочками в кожаном ремешке, который так тяжело было застегивать. Зато оказалось, что в них очень удобно стоять на кончиках пальцев. Правда, приходилось выворачивать стопы и держаться за стену. Но если откопать в шкафу мамин газовый шарф, обернуть им талию ("Ух, какая тоненькая!"), то в зеркале отражалась настоящая балерина. Совсем как та фарфоровая статуэтка, что спрятана у них в серванте. Только Юлька, в отличие от фигурки, иногда покачивалась из стороны в сторону от напряжения. Жалко, что после недели таких упражнений мама заметила потертые носки новых туфель и заставила дочь пообещать прекратить издевательства над обувью. Подбрасываемая в маминой руке скакалка оказалась убедительным доводом.
  Затем дома наступило относительное затишье, во время которого Юлька мечтала стать учительницей. Начало педагогической карьеры ознаменовалось тем, что она целый вечер расчерчивала толстенную тетрадь, от усердия высунув кончик языка и залив пастой из подтекающей шариковой ручки весь письменный стол. Потом придирчиво выбирала учеников. Попадали в ее класс не все, а только любимые книжные персонажи или герои последних просмотренных фильмов. Даже друг Женька не удостоился чести быть записанным в журнал. Незнайка стал завидным отличником. Бекки Тэтчер же никогда не поднималась выше троек: так Юлька мстила "правильной" красавице за пренебрежение Томом Сойером, перед шалостями которого просто преклонялась. Состав учеников медленно дополнялся, но потом место на первой странице закончилось, а с ним и Юлькино желание преподавать.
  Следующим увлечением стала геология, а точнее кладоискательство. Восьмилетней Юльке достаточно оказалось секунды, чтобы услышать из телевизора про затерянные сокровища Степана Разина и умчаться во двор, прихватив с балкона детский желтый совочек, который мама приспособила для пересадки фиалок.
  Подходящих для раскопок мест вокруг было много. С одной стороны к дому ластилось то самое поле, где раньше росли ромашки, а сейчас из года в год его засевали рожью, которую так же регулярно вытаптывали табуны ребятишек, игравших в траве в "казаки-разбойники". Чуть выше, на горке, вдаль уходила гряда островков из деревьев, любовно называемых "лесками". Это были единственные места, где детям беспрепятственно разрешали разжигать костры, чтобы испечь картошку. Кроме того, акации и ивы разрослись там так причудливо, что перелезать с ветки на ветку умели даже самые неповоротливые. Женька с Юлькой к таким не относились, поэтому их можно было увидеть почти на макушке деревьев, где съедобная "кашка" казалась особенно сладкой.
  В первый же день кладоискательства, раскопав вдоль и поперек ближайший лесок и выпачкав в жирной глине не только штаны и футболку, но даже уши, Юлька наволокла домой груду камней, чтобы в тишине и спокойствии отмыть их и изучить. Но субботняя уборка поставила крест на детском стремлении разбогатеть: мама не оценила стараний дочери и выгребла из углов все залежи, не обращая внимания на Юлькины мольбы не выбрасывать "вот этот камешек, у него золотой уголок". Уцелел лишь один обломок, да и то у Женьки. Годы спустя ребята притащили его на урок истории и несказанно удивились, когда учительница во всеуслышание заявила, что это остатки каменного топора и им самое место в краеведческом музее.
  Но это было позже. Тогда же, после уборки, чтобы развеять насупившуюся Юльку, бабушка всунула ей в руки первое, что попало под руку, - журнал по кройке и шитью. Простой жест имел плачевные последствия. Нахохлившийся совенок моментально исчез, и Юлька потянулась к маминому шкафу, собираясь потрошить его для создания умопомрачительного наряда.
  Взрослые не сразу среагировали на попытку дочери стать дизайнером-модельером и улыбками встречали каждый новый выход Юльки то с безумным гнездом из платка на голове, то в подвернутых брюках и длиннющей блузке. Апофеозом стало появление модели в мамином светлом платье под шаркающее сопровождение сваливающихся с ног туфель. На шелковой ткани красовались кровавые асимметричные потеки, от которых Дракула бы умильно улыбнулся, а мама невольно уподобилась драматической актрисе: схватилась за сердце. Оказалось, что рано.
  Следы от гуаши были мелочью по сравнению с грохотом рухнувшей Юльки и треском ломаемого каблука. Импортные туфли, стоившие трети зарплаты, полетели в мусорку. Выходное платье замачивалось в тазу, но производители краски потрудились на совесть, и к утру платье походило на половую тряпку и повторило участь выброшенной обуви. А виновница всего этого на три дня переселилась в кладовку и наотрез отказывалась оттуда выходить, если слышала голос мамы.
  После домашнего ареста Юльку отпустили на улицу с клятвенным заверением не устраивать ничего особенного. На скамеечке у подъезда чинно сидела незнакомая девочка и катала ногой полосатый мяч. За эти дни Юлька так истосковалась по общению, что рванула к незнакомке и с ходу выдала:
  - Привет. Я играю.
  - Во что? - Девочка перекинула на спину косичку и робко улыбнулась.
  - Во все. - Юлька бухнулась рядом. - Хочешь, покажу принцессу?
  Не дожидаясь согласия, она перегнулась назад, к клумбе, нагло сорвала парочку розовых цветов, а потом под скамейкой нашла обгорелую спичку. Нанизанный на нее бутон обернулся широкой юбкой, а распотрошенный стебель одуванчика превратился в кудрявые волосики. Куколка вышла так себе, на троечку, но незнакомка одобрительно закивала.
  - Дарю. - Юлька великодушно протянула ей поделку. - Тебя как зовут?
  - Дарима.
  - Дарка значит. А меня Юля.
  Наверное, со стороны они смотрелись очень необычно: маленькая Дарима, в чистеньком, выглаженном платье в синие горошки, с тонким ободком в темных волосах, и черная из-за загара Юлька с кривой, будто погрызенной, челкой и выгоревшими до белизны прядками, забранными в неопрятный хвостик. Короткие шорты не скрывали ее многочисленные синяки, фиолетовые или желтые, в зависимости от срока давности.
  - Это мальва. - Дарима еще раз покрутила цветочную принцессу.
  - Может быть. - Юлька почесала облезающий нос. - Ты где живешь?
  - Здесь, на первом этаже. - Рука Даримы указала на окна за спиной. Через стекло виднелись нескончаемые ряды герани и еще чего-то осокоподобного с длинными тонкими листьями.
  - А, вместо Фроликовых. А мы на третьем. - Юлька задрала голову и кивнула на балкон с коричневой рамой, откуда выполз наружу и полоскался на ветру пыльный край занавески.
  Дверь соседнего подъезда, противно скрипнув, выпустила высокого вихрастого мальчишку в длинных, ниже колена, шортах и линялой клетчатой рубашке. Он огляделся по сторонам, и Юлька приглашающе махнула рукой.
  - Привет, Ляпа. - Подошедший мальчишка поднял лежащий мяч и начал подбивать его ногой, стараясь попадать через раз коленом и носком кеда. - Где пропадала?
  - Салют, Жень. Дома, в кладовке.
  - Опять учудила?
  - Есть немного. Знакомься. Это Дарка.
  - Необычно, - хмыкнул тот, не прекращая своего занятия.
  - А то! Что нового?
  Мальчишка покосился на молчавшую Дариму и упустил мяч. Тот, с хрустом переломив гладиолус с полураспустившимися лиловыми бутонами, прицельно приземлился на середине клумбы. Юлька прыснула и, когда Женька, чертыхаясь, полез в цветы, встала и потянула Дариму в сторону.
  - Смываемся, а то сейчас проснется баба Галя и заведет старую песню, что портим ее цветник. Развела тут, понимаешь, ботанический сад!
  Женька догнал их за домом. Его и без того лохматые волосы приобрели сходство с обороняющимся дикобразом, а на шортах в районе левого колена темнело пятно: видно, дотянуться до мяча было непросто.
  - Ляпа, есть тема. - Женька оперся ногой на мяч и хитро глянул на подругу. - Помнишь тот гараж у сосны? Синий такой. На котором Бяша вечно пишет "Юлька - дура"...
  - Ну? - Интонация Юльки ясно давала понять, что она сообразила, о каком месте идет речь, а этого Бяшу готова прикопать у той же стены, которую он и портил.
  - Так вот, с обратной стороны гаража насыпали песок, прилично так, мне где-то по пояс. - Глаза Юльки начали широко открываться от предвкушения чего-то интересного, и она нетерпеливо облизнула губы. - Все уже прыгали там. Секунды две полета обеспечены. Ты будешь?
  - Спрашиваешь! Только пошли сейчас, пока бабушка не вышла в магазин. Прыгнем по разочку и как раз вернемся. Дарка, идешь? - Юлька вспомнила о новой подружке.
  Дарима нерешительно переступила ногами. Левой ступне что-то мешало: оказалось, что в кружевном носке запуталась травинка с пушистой метелкой на конце. Пока Дарима вытаскивала стебелек, стараясь не испачкать белоснежную ткань, Женька язвительно бросил:
  - Что, со двора не разрешают уходить?
  - Не разрешают, - вздохнула Дарима и выпрямилась. - Мы же только вчера приехали. А... далеко этот гараж?
  - Да вон за десятым домом, ну, этим, что напротив нашего. - В глазах Даримы отразилось колебание, и Юлька с жаром продолжила: - Мы быстренько, раз - и готово.
  "Мама Нина точно заругает, - мелькнула мысль у Даримы. - Но должна же она понять, что сейчас обязательно нужно пойти с Юлькой и этим мальчиком, иначе они ни за что не захотят дружить с такой трусихой, как я". И Дарима медленно кивнула.
  - Молоток! - одобрил Женька, а Юлька просияла.
  За пятиэтажным домом, который обогнула троица, начались гаражи. Они были построены ровными рядами, образовывая подобие улиц, на которых по выходным лязгали гаечные ключи и курились дымки паяльников. От нескончаемых ремонтов автомобили медленно, но верно превращались в колымаги, а их хозяева вытирали заляпанные мазутом и маслом руки о грязные тряпки и наслаждались коротким мигом свободы от размеренной и правильной жизни.
  - Пришли, Ляпа. - Женька кивнул на толстую сосну с искривленным стволом.
  - А чего он тебя дразнит? - спросила Дарима, пока Юлька, запрокинув голову, обдумывала, сразу ли получится уцепиться за нижнюю ветку дерева или придется просить, чтобы ее подсадили.
  - Да фамилия у меня такая - Репьева, а эти репешки цепляются ко всему, липнут. Сначала была Липа, стала Ляпа.
  - Да и вляпывается она во все подряд, - влез в объяснение Женька и нетерпеливо огляделся. - Давай уже!
  Сосна на ощупь оказалась очень теплой и шершавой, а ее смолистый запах напомнил Юльке деревню, куда они ездили год назад - продавать прабабушкин дом. После колки дров пахло так же, а весь двор был усеян желтоватыми щепочками, которые мгновенно загорались в печке и потом аппетитно потрескивали.
  "Эх, надо было босоножки снять: скользят", - подумала Юлька, но, когда ее большой палец что-то неприятно царапнуло, тут же решила, что обувь лишней не бывает. Да и как босой прыгать в песок? Все пятки отобьешь.
  На нижней ветке Юлька замерла и зачарованно обвела глазами все вокруг. Крыши, крыши, сплошные крыши... Казалось, опустись на одну - и ноги сами понесут дальше, к горизонту, где облака сливаются с землей и похожи на меховые ворсинки...
  Снизу Женька пробурчал что-то о зачарованных девчонках, с которыми лучше не связываться, и Юлька очнулась, перекинула ногу на ближайший гараж. Крыша с неожиданным скрежетом просела, и тут же откуда-то выскочил бородатый мужичок в растянутых у коленей спортивных штанах и мятой грязно-серой майке на шлейках.
  - А ну вон пошла, мелюзга! Сколько можно грохотать? Сейчас все уши оторву!
  Он замахнулся кулаком, и, хотя Юлька понимала, что ее никак не достать, стало страшновато. И одновременно очень весело. Она в два прыжка пересекла ржавую крышу.
  - Ох и Ляпа... - уважительно произнес Женька, когда Юлька, не глянув, сиганула вниз с горделивым 'Ки-я!'. - Руки-ноги в стороны, каскадеры отдыхают...
  Дарима улыбнулась, и тут же с противоположной стороны гаража раздался вскрик. Юлькин. Женька побелел и метнулся куда-то в сторону, Дарима за ним. Через несколько метров между постройками обнаружилась дыра, в которую и протиснулся Женька, чтобы потом выволочь и Дариму.
  В это время Юлька тихо скулила, лежа на боку и обнимая левую ногу. "Ну и гад же этот Женька! - мысленно ругалась она. - Зачем врал-то про песок внизу? Пусто, одна голая земля с редкими травинками. Жучки толстые ползают, муравьи тащат хвоинку, вон грязная сумка валяется, а песка нет. Пара горстей наберется, но не обещанная гора".
  Она же настолько привыкла доверять Женьке, что даже и не подумала сначала глянуть. В ноге кольнуло, и Юлька поморщилась. Какая разница, посмотрела - не посмотрела, все равно бы прыгнула, даже в битые камни.
  Наконец рядом появился Женька и, окинув взглядом скорчившуюся Юльку, огорченно цокнул языком. Со свистом дышащая Дарима так крепко вцепилась в мяч, что теперь его можно было использовать для игры в регби.
  - Ну ты даешь! - голос Женьки дрожал от ужаса и восхищения.
  - Не трогай, больно! - Юлька остановила друга, когда он потянулся к поврежденной лодыжке. - Признавайся, наврал про песок?
  - Да был он здесь, еще три дня назад. - Женька клятвенно ударил себя кулаком в грудь. В кармане клетчатой рубашки что-то затрещало, и он вытащил робота без руки. Подумал и сунул его обратно. - Зуб даю.
  - Побереги их, чтобы мне орехи колоть, тогда прощу.
  Женька широко улыбнулся.
  - Идти сможешь?
  - Сдурел? Даже ползти не получится.
  - Тогда я пошел на расстрел. - Он обреченно склонил голову. - Кого звать: твоих или моих?
  - Папы дома, как всегда, нет, - вслух размышляла Юлька; на глаза ей опять попались муравьи, волокущие на этот раз кусок дождевого червя, - а бабушка меня не дотащит.
  - Значит, моих. - Женька вспомнил пряжку на армейском ремне отца и на долю секунды зажмурился. - Лежи тут, никуда не уходи.
  - Очень смешно, - фыркнула Юлька в его убегающую спину.
  Дарима кусала кончик косы, ее руки ощутимо дрожали и, наконец, уронили мяч.
  - Больно?
  - Больно, - согласилась Юлька и вытерла скользнувшую слезу, - и обидно, что опять буду переселяться в кладовку... Только оттуда выбралась! Хорошо хоть, что через две недели в школу, а то сидеть бы мне до конца лета дома и с балкона смотреть на вас.
  Дарима громко шмыгнула носом.
  - Ты смелая. Я бы так не смогла.
  - Мама обычно говорит, что дурости во мне много и, пока она вся не выйдет, зеленку можно закупать ящиками. Бабушка тоже считает, что девочки так по-хулигански себя не ведут, но разве это хулиганство?.. На моей стороне лишь папа, но он редко бывает дома. - Юлька сдула челку с лица и чуть приподнялась на локте. - А ты уже знаешь, в какую школу идешь?
  - Еще нет.
  - Хорошо бы в нашу, восьмую, - выражение глаз Юльки стало тоскливо-мечтательным. - Сидели бы за одной партой... А то меня от всех отсаживают: говорят, стрекочу, как кузнечик. Ну какой же я кузнечик?!
  Дарима не отреагировала на оскорбленную интонацию подруги: она мысленно рисовала себе картинку. Утро. Они с Юлькой вместе выходят из подъезда и всю дорогу до школы болтают, болтают. О чем? Да обо всем: что произошло вечером, какую книжку читали на ночь, кто приснился и к чему это. Может, просто хихикают. На уроках помогают друг другу, а во время перемен сидят на подоконнике, как воробьи на ветке...
  'Да, пусть бы в восьмую', - мысленно согласилась Дарима и услышала возглас Юльки:
  - О, Женька вернулся!
  Дарима открыла глаза (оказывается, в темноте воображение лучше работает) и увидела Женьку, не добежавшего до них еще два гаража. Он на полкорпуса опережал высокого человека в домашних серых брюках, полузастегнутой рубашке и шлепках на босу ногу.
  - Привет, страдалица.
  - Здравствуйте, дядя Леша, - весело ответила Юлька.
  Мужчина наклонился к ее ноге, аккуратно тронул в нескольких местах, а потом поднял саму Юльку на руки и скомандовал:
  - Все за мной, шагом марш!
  Командный тон Женькиного отца звучал так внушительно, что Дарима мгновенно поплелась за ним и забыла подхватить мячик. Это сделал Женька, который догнал ее и молча пошел рядом. Чуть покрасневшие глаза мальчишки говорили лучше всяких слов, как встретил Женьку отец дома и что сделал в невольном порыве. До Даримы доносились обрывки фраз Юльки, уютно устроившейся на руках дяди Леши и в красках описывающей свой прыжок и то, что ей "совсем не больно, ну, может, самую капельку".
  - Ох и влетит тебе, Юлия, дома! - пророкотал Женькин отец, на секунду обернувшись, чтобы посмотреть на отстающих, и Дарима ускорила шаг, чтобы сравняться с подружкой. - Когда уже мать пожалеешь и повзрослеешь?
  - Так я же ничего не делаю, оно само выходит, - пожала плечами Юлька и вздохнула. - Может, я вообще останусь такой навсегда?
  - Как же, останешься! И ведь все тебе объясняли...
  - Объясняли, - согласно кивнула Юлька.
  - ...в угол ставили...
  - Ага.
  - ...сладостей лишали... Ничто на тебя не действует. И как с вами, оглоедами, быть? Драть как сидоровых коз, так?
  Последняя реплика явно предназначалась не одной Юльке, и Женька, оценив угрозу, опустил голову.
  'Кто ж знал, что за эти дни песок могут убрать? - думал он и намеренно притормаживал, чтобы не идти рядом с хмурящимся отцом. - Хотелось обрадовать Ляпу, а вышло, что и она огребет по полной, и мне подвалят. За то, что подбил Юльку на глупости, и за то, что пришлось будить батю, только вернувшегося после дежурства. И поспал-то он всего полтора часа...'
  Остаток дня Юлька не любила вспоминать, да и что там было такого интересного? Ну, поехали они в больницу, где ей сделали снимок лодыжки и успокоили, что перелома нет, лишь сильный ушиб. Ну, лежала потом на кровати в своей комнате и смотрела в потолок, а за стеной тихо плакала мама, на одной ноте, без всхлипываний. Ну, пропахло все в квартире валерьянкой, от которой кружилась голова и оголтело мяукал Мурз. Важным было одно: папа никуда не ушел, как это частенько бывало последние дни. Он долго стоял в дверях Юлькиной комнаты, пусть и с молчаливым упреком, отчего его серые глаза превратились в две стальные щелочки.
  А потом нога Юльки зажила, и папа снова пропал...

  ***
  
  - Ляпа, выходи! Ля-япа-а! - Как он ни старался звать потише, голос разнесся по безлюдному двору, и его тут же подхватило эхо: - Па-а-а!
  На последнем этаже распахнулось окно, вниз сорвалась струя воды, и зовущий тут же отскочил под защиту рябины. Удачно же ее посадила баба Галя прямо под подъездом! Выходит, страсть к садоводству тоже может быть полезной. Сверху смачно ругнулись и повторили попытку достать нарушителя спокойствия. На асфальте появилась безобразная клякса, похожая на громадный плевок. Парень довольно хмыкнул: за шестнадцать лет своей жизни он научился быстро соображать, когда нужно нападать, а когда стоит и затаиться. Сейчас был именно второй случай.
  - Марчук, ты сбрендил? Восемь утра. Воскресенье. Лето...
  Раздавшийся голос был хрипловатым после сна, с плохо скрытым раздражением, но парень мгновенно покинул свое укрытие: он дождался. На этот раз брызги от выплеснутой воды попали на джинсы. Сверху донеслось удовлетворенное причмокивание свежеиспеченного снайпера, с балкона третьего этажа - девичье хихиканье, а сам Марчук отряхнул влажную ткань и опять запрокинул голову:
  - Ляп, выходи, очень надо.
  - Выйду, - согласилась всклокоченная девичья голова, - и дам в ухо.
  - Давай...
  Около рябины ютилась невысокая лавочка. По вечерам она превращалась в настоящие посиделки с заранее распределенными местами: слева сбоку баба Галя, агроном-новатор в душе, а по натуре активная сплетница и тайная вуайеристка; дальше бездетная соседка тетя Тоня, отпускавшая настолько меткие и ядреные характеристики всем проходящим, что даже собаки опасались ее острого языка; завершала картину рыжая толстуха в бессменном халате, из которого кокетливо выглядывали руки грузчика и слоновьи ляжки. Если же последняя дама пропускала сеанс дворового кино, то освободившееся пространство распределялось между тетей Валей со второго этажа, известной своей любовью к котам и, соответственно, бывшей на короткой ноге со всеми продавщицами рыбы в районе; и хмурой бабой Машей из дома напротив, о которой ребята не знали ничего, но почему-то все равно ее избегали.
  Сейчас прямо посередине скамейки свернулся клубком кот, один из тех, кого подкармливала тетя Валя. Свистевшие вокруг него пару минут назад водные снаряды совершенно не мешали бездомному ваське дремать в ожидании селедочных очистков или блюдца прохладного молока. Когда рядом с ним присел парень и шепнул: "Эх, усатый-полосатый!", - он даже не повел ухом, лишь приоткрыл узкий глаз. За одну секунду зверь успел разглядеть все, что нужно: лицо у севшего человека не наглое; брови не сдвинуты, значит, добрый; в руках ничего нет, что бы можно было бросить или прицепить на хвост. Такой не обидит, но "усатый-полосатый" потянулся, показательно выпустил когти и переместился на деревянную спинку. На всякий случай.
  Гулко хлопнула дверь подъезда, и с крыльца спустилась та самая девчонка с балкона. Юлька Репьева. Его Ляпа. Чтобы срезать путь, она свернула с дорожки в траву и тут же пошла, высоко поднимая колени, как будто так могла уберечься от росы.
  - Я придумала, что подарю тебе на день рождения. Пачку снотворного. Может, тогда ты дашь мне выспаться, жаворонок...
  Юлька зябко передернула плечами, потянула рукава вязаной кофты так, что они закрыли пальцы, и села рядом.
  - Привет, Ляпкин.
  Впервые за те годы, что они росли вместе, он смотрел на нее по-особому: чтобы в памяти отложились все-все мелочи.
  Спортивные штаны веселенькой розовой расцветки, еще бы сбоку рисунок пушистого зайчика - и здравствуй, детский сад. Из-под коричневой кофты выглядывает край футболки, старой, коротковатой и почему-то самой дорогой для Ляпы. Настолько любимой, что она упорно ее не выбрасывает, несмотря на то, что цвет стал какой-то неопределенный, а пятно от черники на боку ничем не отстирывается. Ляпа, милая Ляпа! Лохматая, с льняными волосами, с россыпью веснушек возле носа, с глазами невнятного цвета (он считал его серо-зеленым, а она сама называла "дристополетным"), с родинкой на правой мочке, из-за чего она так и не проколола уши, с длинной беловатой полосой, наверное, от подушки, через всю щеку...
  Он сглотнул и, как всегда, когда волновался, без обиняков выдал:
  - Ляп, я уезжаю.
  - Куда? - Она снова подавила зевок, размеренно покачивая левой ногой.
  - Отца переводят в новый гарнизон. На сборы одна неделя.
  Босоножек соскользнул на землю, и стал виден потемневший ноготь на большом пальце: неделю назад Юлька решила на велосипеде покорить лестницу у магазина и ступней пропахала все ступеньки.
  - Женька, ты серьезно? - В долю секунды ее взгляд стал осмысленным, а потом сразу же каким-то отчаянно-испуганным.
  - Я тебе когда-нибудь врал?
  - Нет пока... Но, может, решил начать с утра пораньше в воскресенье?..
  - Юлька, что ты несешь?
  Она с размаху откинулась на спинку скамейки, из-за чего потревоженный кот с коротким мявканьем спрыгнул в траву.
  - А как же я? А Дарка? Что наша дружба без тебя?
  - Все останется, как есть. - Женька потянулся к кусту, сорвал лист и начал разрывать его на мелкие части, укладывая их потом на колене на манер головоломки. - Тем более, что через год, после окончания школы, я бы и так уехал учиться. Раньше-позже...
  - "Раньше-позже", - передразнила Юлька и смахнула зеленые обрывки с его ноги. - Дурак ты, Марчук, и успокаиваешь по-дурацки. Где твой гарнизон, где мы... Когда еще увидимся?
  - Ну, вырвусь как-нибудь.
  Они помолчали. Юлька застегнула кожаный ремешок на босоножке и встала, сдула с лица кривую челку.
  - Дарке уже сказал?
  - Нет, тебе первой.
  - Я позову ее.
  Юлька обогнула лавочку и прошмыгнула мимо клумбы к окну на первом этаже, в которое и забарабанила костяшками пальцев. Сначала хаотично, а потом стук стал с особым ритмом. Прямо как на футбольном матче: "Да-ра, выходи!" Женька успел распотрошить еще парочку листиков, прежде чем тюлевая занавеска колыхнулась и в открытую форточку высунулась кисть руки с поднятым вверх большим пальцем. Так Дарима сигналила, что позывные услышаны и она сейчас придет. Главное, чтобы ее мама Нина не проснулась.
  К скамейке Юлька сразу не вернулась, а зачем-то замерла у цветов. Погладила мелкие звездочки астр, а губы ее беззвучно зашевелились, словно выбалтывали чужие секреты и стыдились этого. Потянулась к круглым шарам георгинов, и колючая ветка шиповника, растущего тут же, подцепила светлые волосы. Будто страж защищает свои владения от посягательства белокурой ведьмы.
  Женька удивился своему же нелепому сравнению и молча подошел, аккуратно высвободил прядь и не сдержался: потянул носом воздух, хотя и знал, что вряд ли здесь, у клумбы, разберет привычный карамельный запах Юлькиного шампуня. От него перед глазами всегда вставали домашние конфеты из жженого сахара и остывающая алюминиевая тарелка с почерневшим дном. Так и есть, пахло только цветами. На ощупь Юлькины волосы были легкими, почти невесомыми. Как пушинки у одуванчика.
  - Ляп, я...
  Он и сам не знал, что хотел сказать. Просто нужно было, чтобы она подняла голову и смотрела на него. Не на цветы-листики, не на букашек, а только на него своим невыносимо прямым взглядом.
  - Ты уедешь, и больше не будет такого воскресенья. Никогда. Все станет другим: двор, школа, я сама. Твоя Ляпа исчезнет, понимаешь?..
  Показалось ли ему или в Юлькиных глазах на самом деле задрожали слезы? Женька потянул подругу на себя и крепко обнял. В раннем детстве он на голову возвышался над ней, но за эти летние месяцы Юлька неожиданно рванула в росте и почти догнала его.
  Хлопнула дверь, и еле слышными шагами приблизилась Дарима. Она всегда умела ходить медленно, почти беззвучно и нереально грациозно. Настоящая пантера, не будь Дарима непомерно застенчивой и пугливой. Да и очки в громоздкой темной оправе, больше подходящие какой старушке, чем четырнадцатилетней девушке, не добавляли ей уверенности. Говорила она тоже тихо, как будто извинялась:
  - Жень, что случилось?
  - Он уезжает, Дарка. Насовсем. - Юлька тяжело задышала в Женькину шею, и тут же кожа у ворота его футболки стала влажной, а вниз побежали тоненькие прохладные струйки. Тогда Марчук, не отпуская Юльку, молча потянул к себе и Дариму.

  
  Глава 1
  Дарима
  
  Нож с хрустом перерезал капустный кочан напополам.
  Одну часть она уберет в холодильник: пригодится для салата. А из второй сделает борщ. Морковки еще много, и последняя купленная картошка оказалась очень удачной: почти без темных "глазков". Мясо она приготовила еще вчера, варила чуть ли не четыре часа, чтобы говядина стала мягкой и легко разрывалась на волокна. Правда, в тарелке все равно придется борщ превратить в месиво, неаппетитное, но легко проглатываемое, иначе маме Нине его не осилить.
  Дарима перевернула капусту разрезом вверх и начала методично рубить. Слева, справа, этот бок, тот... Отсекала узенькие полосочки, специально старалась потоньше. Пальцы методично делали свое дело, а мысли вернулись к давно передуманному и от этого еще более грустному.
  Денег не было. На прошлой неделе на карточку пришла ее зарплата, но и та уже почти вся израсходована. Иногда Дариме казалось, что, если бы деньги выдавали ей на руки "живыми" купюрами, которые можно пересчитывать, раскладывать в стопочки, пусть и тонюсенькие, они бы не утекали настолько быстро.
  А так она уже боялась подходить к банкоматам, чтобы не увидеть въевшееся под кожу предупреждение "Недостаточно средств на счете". Какое недостаточно! Их просто катастрофически не хватает.
  Коммуналка, еда (сносная для нее и приличная, с мясом, для мамы Нины), лекарства... Одних подгузников в день уходит три, а то и четыре штуки. А за семь дней? А если еще сложить все недели?
  Дарима вздохнула и принялась чистить лук, но слезы упорно не лились.
  Да, поначалу, в те далекие первые месяцы кошмара Дарима обходилась без памперсов. Сама мыла маму Нину, переодевала и бесконечными часами склонялась над замоченными в ванне грязными простынями и запачканными пододеяльниками. Они так и не успели купить стиральную машинку-"автомат", за которую женщины всего мира готовы были расцеловать изобретателя, если бы знали его имя. А теперь, с этой вечной нехваткой денег, даже мечтать о покупке не стоило. Спустя пару недель немыслимой стирки спина у Даримы превратилась в один загнутый крючок, от едкого запаха в квартире выворачивало нутро, и она ссдалась: памперсы так памперсы. Ничего, может и не съесть лишнюю булочку или колбасу, все равно это вредно. Зато с рук сойдет краснота и заживут саднящие трещинки от дешевого порошка, разрезавшие подушечки чуть ли не до кости: стирать в перчатках ей всегда было до жути неудобно.
  Вот и сейчас пальцы непроизвольно задрожали, и Дарима опустила нож, чтобы ненароком не пораниться.
  Да, все зажило. Только не думала она, что гречка может быть такой постылой, до тошноты. Что настанет время, когда она предпочтет остаться голодной, чем снова запихивать в себя суховатые крупинки и заливать сверху пустым чаем.
  Сколько это тянется? Два года? Три? Наверное, где-то так. Да, точно, три. Она тогда закончила учиться в техникуме и только устроилась поваром в вонючую столовую возле швейной фабрики.
  Как сейчас помнит, в тот вечер она поставила тушиться минтай: небольшие кусочки на подушке из тертой морковки и мелко нарезанного лука, а сверху сметанное одеяло. Глупо, наверное, но с тех пор она не выносит запах рыбы, особенно морской, и в буквальном смысле завязывает себе нос платком, если приходится ее готовить на работе.
  Через пару минут должен был начаться детектив, и блестящий Эркюль Пуаро указал бы на убийцу. Дарима неизменно ошибалась в своих догадках и оттого любила английский сериал еще больше: за интригу и неприметные улики.
  На пороге кухни появилась мама Нина. Она сняла с полки чашку и открыла кран. Странное дребезжание заставило Дариму обернуться. Чашка стучала о зубы мамы Нины, а вода заливала подбородок и капала на пол. Цветастый платок, которым она красиво подвязывала волосы, свешивался с плеча.
  - Все, отбегался Гришаня.
  Голос мамы Нины дрогнул, она забормотала еще что-то вязкое, неясное и свалилась на пол. Дарима не успела ее подхватить да и не смогла бы, даже если очень хотела: мама Нина была раза в три крупнее самой Даримы.
  Им несказанно повезло, что скорая приехала через пару минут. Врач констатировал обширный инсульт и забрал маму Нину в больницу, откуда через полтора месяца ее отправили домой с длинным списком рекомендаций и параличом всего тела как "последствием поражения головного мозга".
  А дальше для Даримы начался ад. И дело вовсе не в том, что она не могла бросить работу - иначе мизерной пенсии по инвалидности не хватило бы даже на хлеб - и перевелась на полставки. Она настойчиво делала с мамой Ниной гимнастику, пыталась повторять рекомендации массажиста, научилась ставить уколы. Но труднее всего было то, что мама Нина отказывалась бороться, а вместо этого кривила губы, плакала и не хотела, чтобы ей делали больно. Врачи утверждали, что подвижность к левой руке должна вернуться и даже с ногой может быть улучшение, но для этого необходимо сражаться. Через не могу, через мучения и слезы.
  Пока были силы, Дарима так и делала. Но постепенно, вслед за мамой Ниной, сдалась, и остались только обыденные процедуры: помыть, переодеть, протереть, чтобы не было пролежней, накормить неподвижное тело. И прошел не один день, прежде чем речь мамы Нины стала четче и разборчивее, но и до сих пор она злилась и ругалась, если Дарима не сразу понимала, чего от нее хотят.
  А хотели от нее многого: вкусной и разнообразной еды ("Зря, что ли, на повара ты почти три года долбилась?"), интересных передач (и именно Дарима оказывалась виновата, если телевизионное расписание не отвечало сиюминутным желаниям мамы Нины), чтения вслух (только дешевые женские романы, после которых Дарима изо всех сил сдерживала рвущуюся наружу блевотину, а мама Нина тоскливые вздохи), прогулок (на это Дарима качала головой, потому что в спине ее до сих пор стреляло и хрустело при каждом удобном случае). Но то, что ей самой казалось решительным отказом, на самом деле выглядело жалким и робким отнекиванием, чем моментально пользовалась мама Нина: обиженно закатывала глаза и вспоминала о родстве Даримы с Гришаней. Чего, мол, от такой ожидать сочувствия и помощи.
  "Гришаня" - это отец Даримы. От него она получила невзрачную фамилию Севко и особое отношение к алкоголю. Правда, если Дарима от десяти граммов любого спиртосодержащего напитка покрывалась красными пятнами, похожими на лишай, и потом начинала задыхаться, то с Гришаней дело обстояло в точности до наоборот.
  Мелкий и на вид хлипкий, он странным и гадким образом умел залить в себя за раз пол-литра, а то и литр водки. После чего мир вокруг заселялся врагами и предателями, которых он, Гришаня, считал своим священным долгом наставить на путь истинный. Проще говоря, поколотить.
  Драться Гришаня любил. Когда его кулак с хрустом встречался с носом противника, на лице Севко появлялась улыбка блаженного. Самого его били мало, но качественно, после чего он на время затихал и неделю-другую пил только с проверенными дружками.
  Вопрос, почему за этого скота вышла замуж ее мать, всегда занимал Дариму. Маленькая женщина с руками, по которым можно было изучать кровеносную систему - так просвечивали сквозь кожу сосуды, - была забитой и слабой, выросшей в детдоме. Наверное, на нее притягательно подействовали ухарский вид кудрявого чуба или нескончаемые шуточки Гришани, в которых сальность маскировалась веселым смехом.
  Сам Гришаня признавался матери, что женился из любопытства. "А вдруг что выйдет?" Он принялся поколачивать жену со второго дня супружества. Наверное, и первый день не обошелся бы без кулаков, но тогда Гришаня набрался так, что уснул за столом, прижавшись мордой к вилке, из-за чего неделю ходил с четырьмя отчетливыми дырочками на лбу. "Под рога", - шутили собутыльники, отчего Гришаня ярился и сбрасывал напряжение на молодой жене.
  Предсказания друзей не исполнились. Через год, одарив мужа крошечной хилой дочерью, темноволосая женщина захлебнулась в ванне. Гришаня все спихнул на ее неустойчивую психику (попойки с соседом-врачом не прошли даром) и долго бравировал этими звонкими словами. На поминальном столе были только водка да парочка маринованных огурцов, с которых Севко смыл беловатую плесень, а первый провозглашенный им тост в этой обстановке прогремел кощунственно: "За свободу!" На доносящиеся из другой комнаты писки новорожденного ребенка Гришаня обращал не больше внимания, чем на хрустящих в темной кухне под ногами тараканов.
  Если бы не медсестра, зашедшая проведать девочку на следующий день, вероятнее всего, Гришане предстояли бы новые траурные хлопоты. Крошку забрали, Гришаня продолжал пить... И тут появилась мать Гришани, Нина.
  Именно она не позволила оставить девочку в детском доме и после лишения Гришани родительских прав оформила опекунство над внучкой на себя. Первое слово "мама", сказанное девочкой, незаметно заменилось на "мама Нина", а в мебельной стенке тускло выцветала единственная уцелевшая фотография женщины с греческим именем Фаина - настоящей матери Даримы.
  Когда Дарима перешла в третий класс, маму Нину попросили с места автобусного кондуктора. Причину озвучили стандартную: "Истечение срока действия трудового договора", но на самом деле все заключалось в приближающемся пенсионном возрасте. Не помогло ничего: ни униженные просьбы, ни обещание не брать больничных, ни даже наличие несовершеннолетнего опекаемого ребенка. За лето обежав приятелей и просто знакомых, повалявшись в ногах, мама Нина умудрилась найти место вахтера в общежитии ПТУ на другом конце города. А через день соседка упомянула своего племянника, которому срочно понадобился обмен квартиры как раз из того района на этот. Выгодная сделка, с точки зрения мамы Нины, раз она получит три комнаты вместо настоящих двух. И неважно, что новые комнаты по размеру чуть больше чулана. Нереальная удача, как оказалось, для Даримы, потому что в результате этого переезда она познакомилась с Юлькой Репьевой и Женькой Марчуком.
  За все двадцать с лишним лет Гришаня ни разу не вспомнил о дочери и продолжал куролесить и исправно надираться. Кончил он так же страшно и глупо, как жил: пьяным курил на балконе и слишком низко перевесился. В их маленьком городке слухи расходились быстро, и за спиной Даримы долго еще раздавались шепотки соседок-сплетниц, что в гробу Севко лежал синий-синий (на ум Дариме сразу приходило сравнение с мятым баклажаном, и она ничего не могла с этим поделать): все-таки седьмой этаж - и в неглаженом костюме с чужого плеча.
  На похороны они не попали: мама Нина лежала в реанимации, а сама Дарима не сочла нужным идти прощаться с чужим, по сути, человеком.
  Из комнаты донесся протяжный зов, и Дарима отмерла. Кастрюля булькала, видно, уже давно. Когда крупные пузыри переваливались через эмалированный край, фиолетовый цветок включенного газа на время терял лепестки и моргал. На кухонной тумбе аккуратной горкой лежали нашинкованные капуста и морковка. Края нарезанной кубиками картошки начали темнеть. Мясо отдыхало в холодильнике.
  - Ри-ма-а! - Мама Нина с младенчества звала ее только так и хмыкала, что сочиненное невесткой имя "Дарима" не занесено ни в один справочник.
  - Сейчас, только овощи брошу. - И Дарима обреченным жестом сгребла все в кастрюлю и уменьшила огонь.
  Мама Нина лежала в большой комнате, утопая в подушках. Она всегда отличалась внушительным для женщины телосложением, но после долгих месяцев в постели еще больше поплыла. Под одеялом угадывались ее крупные ноги, похожие на колонны, широкие бедра и мощные руки молотобойца. После долгих убеждений она согласилась постричь свои жесткие волосы, запутывавшиеся из-за постоянного лежания в тугой комок. И сейчас на макушке мамы Нины смешно топорщился хохолок, который Дарима, подойдя ближе, механически пригладила рукой.
  - Скоро будем кушать. Тебе что-нибудь нужно пока?
  - Включи телевизор, - окончания слов звучали чуть смазанно, - и шторы прикрой: глаза режет.
  Дарима подошла к окну задернуть портьеры и бросила взгляд сквозь стекло. Знакомая скамейка все так же стояла на месте, лишь край одной ножки отбился и дерево висело некрасивыми щепками.
  Только сейчас, вместо любимых Юльки и Женьки, там были двое: сосед с пятого этажа (то ли Милослав, то ли Мирослав, все похоже и одинаковая концовка) и незнакомец. Именно этот неизвестный возвышался над "Славом" на полголовы и методично размахивал перед лицом того сжатыми кулаками, словно двигающийся маятник: туда - сюда, туда - сюда.
  Из-за спины Даримы раздался демонстративный вздох: мама Нина намекала, что солнце по-прежнему ей мешает. Дарима обернулась к кровати буквально на секунду, чтобы успокаивающе улыбнуться. Когда взгляд ее вернулся к улице, "Слав" валялся на земле бесформенной кучей, которую незнакомец остервенело пинал ногами. Доносившиеся звуки были странными: никаких криков или стонов, а что-то похожее на выдох дровосека, с размаха опускавшего топор на особо плотное полено. Хэк, хэк...
  С тихим аханьем Дарима бросилась в прихожую к телефону и набрала "ноль два", номер, вдалбливаемый в память с детства. Едва лишь палец отпустил отверстие последней цифры и раздался легкий щелчок, она нажала рычаг сброса. Глупая, забыла впереди цифру "один". Полиция ответила после пятого гудка.
  - Здравствуйте. Здесь драка. Приезжайте, пожалуйста. - Дарима не успела заранее мысленно выстроить свою речь, как обычно делала, чтобы не запинаться.
  В трубке подавили широкий зевок:
  - Адрес. И ваша фамилия.
  - Калинина, восемь. У первого подъезда. А меня зовут Севко Дарима.
  - Квартирку добавьте, - равнодушие в тоне говорящего сменилось неприкрытой развязностью.
  - Третья...
  - Наряд приедет, ждите.
  Когда Дарима вернулась к окну, у скамейки было пусто. Ни корчившегося "Слава", ни отбивающего ему почки амбала. Как будто испарились по взмаху волшебной палочки. А этим чудом стал ее звонок, да? Ну, значит, все живы и вероятнее всего здоровы.
  Она даже не подозревала, к чему приведет это обычное, по-человечески понятное желание спасти соседа. Дарима задернула шторы и щелкнула телевизионным пультом. Увидев логотип НТВ, мама Нина удовлетворенно засопела, а Дарима проверила борщ и скользнула в другую комнату. На столе лежал незаконченный пейзаж: море. Дарима никогда там не была, но, едва брала кисточку в руки, ей отчетливо слышались шум прибоя и шуршание песка под ногами, а щеки кололи солоноватые брызги.

  Глава 2
  Юлька
  
  Как же она задолбалась! Ну почему вместо нормально оформленных, тщательно проверенных заказов Лена приносит эти огрызки бумаги, где артикулы светильников нацарапаны криво и с ошибками, из-за чего приходится терять время и выискивать позиции по каталогам, чтобы все исправить. Стрелять за такое надо, и только на поражение! То ли дело Люся: все расчерчено под линеечку, приложен рисунок, красная стрелочка указывает на требуемые изменения. Фабрика, артикул, цвет, ваттность... Красота, хоть сейчас в рамочку и на стенку. Почему другие так не работают?
  Юлька снова забарабанила ручкой по столу, отчего та несколько раз показала и снова спрятала кончик стержня, потом сдула с глаз челку и открыла на компьютере сводный файл. Так, сначала она занесет новый заказ в таблицу, а уж затем отправит по электронной почте.
  - Бушуешь? - К столу подкатился Эндрю, в миру Андрей Карпец и переводчик с французского и немецкого, и покосился на лист, испещренный нервными пометками.
  - Есть немного...
  Эндрю хмыкнул и ретировался: немногословность Юльки была опасной. Все знали, что скупые слова, словно пропущенные через мелкий пресс, обычно влекли за собой торнадо, пусть всего лишь в размерах офисного помещения.
  Сохранив изменения в документе и проигнорировав звонок из бухгалтерии - нет сил ответить вежливо, а рявкать себе дороже: есть вероятность, что позже ей ответят тем же, - Юлька вытащила из сумки сигарету, зажигалку и спустилась вниз на улицу.
  Курилку они устроили неподалеку от входа в салон, нимало не заботясь, как это выглядит со стороны. А выглядело странновато: престижный салон элитных светильников и парочка лохматых работников с папиросками во рту, обсуждающих офисные новости и весело гогочущих над шутками. Смеялись они по поводу и чаще даже без него, да так заразительно, что прохожие оборачивались и невольно растягивали в улыбке губы. А то, что курение вредит здоровью, исправно сообщал на каждой пачке Минздрав и ведущий здоровый образ жизни директор Колесник Вадим Анатольевич, если перекур совпадал с его появлением в салоне. Все соглашались, отступали на шаг-другой вбок, чтобы дым не летел прямо уж в лицо начальству, и с пьянящим чувством безнаказанности за плохие поступки особенно глубоко затягивались.
  Да, с руководителем им повезло. В хорошем смысле этого слова. Колесник был мировым мужиком, молодым (лет тридцати пяти), веселым, незанудным. Он умел так распределять задания, что каждому доставалось по способностям и возможностям, и почти никогда не повышал голос. Даже отчитывал с мягкой улыбкой на лице, от которой провинившемуся становилось нестерпимо стыдно, и тот спешил поскорее сбежать из кабинета не кабинета, а отгороженного непрозрачным стеклом закутка, который выделил себе Колесник в общем офисе.
  По его увлечениям можно было отслеживать поры года. Если В.А., как за глаза звали его, в обтянутых джинсах и мягких кедах примчался к салону на громадном, но вертком мотоцикле, - верный знак, что наступила весна. Эти самые кеды из-за красно-черной клетки неизменно наталкивали Юльку на мысль о домашних тапочках, и она всегда гадала, одинока ли она в своей ассоциации. А когда на парковку с ревом заезжала лазурно-синяя спортивная машина со спойлером (это слово покровительственно привнесли в Юлькин лексикон парни из офиса вместо оборота "Странное сооружение сзади на багажнике, ну, на котором удобно, наверное, купальник сушить"), все знали, что скоро зарядят осенние дожди.
  По большому счету у Юльки волшебным образом нарисовались два начальника: сам Колесник, директор и хозяин унитарного предприятия "Ариадна", и Жанна Владимировна Галич, управлявшая непосредственно салоном светильников с тем же романтическим названием. Но удвоенное число боссов на количество работы никак не влияло. В трудовой книжке Юлькина должность гордо именовалась "импорт-менеджер", но на деле она соединила в себе несовместимое: обязанности секретаря, переводчика, того же импорт-менеджера и даже завхоза. На зарплате, правда, это никак не отражалось, но тогда, год назад, двадцатидвухлетняя выпускница университета с нулевым стажем лишь обрадовалась, что ее выбрали из восьми кандидатов, а не взяли на это место кого-то по знакомству, как частенько происходит. А деньги... Невозможно заработать их все. На съемную квартиру, еду, какую-то одежду - ну и ладно. Хорошо, что хоть курсы итальянского закончились, а вместе с ними немалая статья расходов.
  Так или иначе, работа была непыльная, временами интересная, коллектив отличнейший. Немаловажный нюанс: место Юлькиной дислокации оказалось в "верхнем" офисе, где сидели сплошь парни, а не внизу, у ресепшена, с менеджерами, из которых девяносто процентов были девушки. Нет, Юлька нормально ладила с представителями женской половины человечества, но в школе и в университете чаще общалась с мальчишками. Вон тот же Марчук, черт его раздери, по-прежнему числится в ее лучших друзьях, хотя сколько лет о нем ни слуху ни духу. Как всегда, вспомнив Женьку, Юлька вздохнула. Все-таки, если бы давали выбирать коллег, она однозначно предпочла бы мужчин за одно весомое качество. В подавляющем большинстве они ненавидят подковерные игры на уровне симпатий-антипатий и прямо в лицо высказывают недовольство, чтобы потом добавить сакраментальное 'Все, проехали. Работаем дальше'.
  Широкие двери салона разъехались, выпуская человека в сером свитере с низко вырезанной горловиной и потертых джинсах. Сергей Гаранин. Серж. Сережа. Высокий, темноволосый, язвительный и колкий, он был из разряда тех, кто открыто показывал свое превосходство над остальными, не заботясь об ответном отношении к себе, но именно этим пренебрежением и притягивал к себе внимание. Он отвечал за таможенное оформление грузов, для чего его педантичность пришлась очень даже кстати. Безалаберная по жизни Юлька, однако, легко нашла с ним общий язык, даже переняла некоторую въедливость в работе и нутром чувствовала, когда Сергея нужно оставить в покое, а когда он снисходительно примет лесть, шитую белыми нитками, и не откажет в помощи.
  Гаранин щелкнул зажигалкой и медленно, с наслаждением выпустил струйку дыма. Юлька тоже любила это ощущение первой затяжки и потому улыбнулась. Все-таки иногда это выглядит очень сексуально: мужчина с легкой щетиной и сигаретой во рту.
  - Ну, успокоилась? - Сергей посмотрел на нее снисходительно-ободряюще. - Что там у тебя было?
  - Ой, давай не будем вспоминать. - Юлька, забывшись, махнула рукой, отчего на плитку посыпался пепел с сигареты. - С этой Леной зла не хватает. Объясняешь ей, как нужно оформлять, говоришь, говоришь, а все как об стенку горох. И вроде нормальная девчонка, а одни и те же ошибки!
  - А со следующей недели еще вводят новый образец заказа. Вот тогда и посыпятся косяки.
  - Я повешусь... - Она хотела опереться на серую стену, но обернулась и передумала: потом никакие средства не отстирают пиджак от пыльных разводов.
  - Веревок в салоне не держим, а на цепи узел трудно завязать, - насмешливо проговорил Сергей и, притянув к себе Юльку, стал шутливо гладить по голове, прихватывая начало спины. - Бедная ты моя, все тебя обижают, заказы неправильно оформляют. И не понимают, как тебе трудно вот этими пальчиками все набирать. Какие гадкие, ай-яй-яй!
  Еще полгода назад она бы расценила это как банальный подкат. Теплая мужская рука касалась уже лопаток - вон куда разогнался, а сладковатый запах парфюма в смеси с табаком всегда был убойным вариантом, во всяком случае для нее. Но сейчас Юлька знала: Гаранин со всеми такой и при этом не считает, что ведет себя как-то странно. Да и не бабник он, вообще. Просто бездна обаяния, то, что называют модным словом "харизма", а дальше все девушки выдумывают сами.
  Вот и Юлька поначалу фантазировала себе неизвестно что, в мозгу рисовала пылкие картины свиданий, из-за чего в заказах полетели неточности и опечатки. Жанна Владимировна быстро поняла, откуда ветер дует, и расставила все на свои места одним коротким разговором.
  - Мой добрый совет: не накручивай себя. Фразы, что любой мужчина - охотник, бегает за всем, что движется, не всегда верны. По крайней мере, они точно не про нашего Сержа. Да, у него типаж прожженного ловеласа, от взгляда которого плавишься и млеешь. Но это видимость, если хочешь, антураж.
  Жанна была старше Юльки всего на семь лет, но сейчас ее тон до обидного перекликался с материнским, и Репьева упрямо подняла подбородок вверх: говорите, что хотите, мне все равно! В глазах Галич мелькнуло сочувствие. По-женски она прекрасно понимала, как сейчас неудобно и больно этой малышке, которая к тому же с трудом признавала авторитеты и явно предпочитала совершать свои ошибки, чем учиться на чужих.
  - Наверное, нравится Гаранину девичье поклонение, наш щенячий восторг. Слава богу, дальше взглядов дело не пошло ни у кого, хоть и многие в "Ариадне" готовы были отдать ему свое сердце или, в зависимости от воспитания, другие органы, пусть бы и на время. Не надо, Юль, остынь. - Жанна тронула ее локоть. - Он не твой герой. Служебные романы все здорово усложняют. Да и женится он, свадьба уже на носу.
  Тогда Юлька терпеливо дослушала все, кивнула. А вечером купила бутылку шампанского и, пока ее открывала, чуть не разбила в квартире люстру. Потом под собственные всхлипы начала глотать шипящий напиток, смешно отдававший в нос пузырьками, пихала в рот подтаявшие шоколадные конфеты, облизывала пальцы и ревела.
  А утром все как отрезало. После этого Юлька и смогла разглядеть то, что ускользало от взгляда, замутненного глупостями: знаки внимания, которые она расценивала как особые, Гаранин оказывает всем коллегам. Улыбки, смех, дружеские объятия, даже легкие поцелуйчики в щеку... Добрый волшебник, который поддержит, утешит, который все умеет и знает.
  Юлька улыбнулась воспоминаниям и отстранилась.
  - Спасибо, что понимаешь, Сереж.
  - Всегда пожалуйста. Обращайтесь, если что. - Он снова затянулся и приоткрыл рот, чтобы дым выходил ровными колечками.
  Юлькина сигарета давно погасла, и оставаться дольше на улице не было смысла. На ресепшене, почему-то именуемом "конторкой", грохнул смех: Эндрю рассказывал одну из своих баек. Невысокий, щуплый и весь какой-то бесцветный (Юльке при знакомстве на ум пришло сравнение с поблекшей рыбной чешуей), Андрей умел завоевать любую компанию, стоило открыть рот. Пара метких словечек, высказанных с невозмутимым и серьезным видом, - и зал лежит в конвульсиях на полу. До прихода в "Ариадну" Юлька и не подозревала, что выражение "описаться от смеха" является отнюдь не метафорой, но после истории о первой поездке Эндрю в Германию еле добежала до туалета.
  Сейчас она успела под занавес повествования, когда изящная блондинка с аккуратным каре и ухоженными ногтями (она же умница Люся Барэ, ударение в фамилии, как у истинной француженки, на последний слог) вытирала слезы и старалась не хрюкать. Это получалось, откровенно говоря, плохо.
  - Нет, Андрюша, твою фамилию давно пора переделать с Карпец на Капец, точнее будет.
  - Папа обидится. - Эндрю скромно поправил волосы, чтобы скрыть проглядывающую проплешинку. - Ладно, вторая часть Марлезонского балета в следующий раз. Родина-мать, а вместе с ней В.А. зовет: тебе, Юль, с факсом сражаться, мне - немцам звонить. Пошли, что ли?
  Оставшиеся часы Юлька занималась рутиной. С четвертой попытки (старый факс заедал) отправила-таки лежащий на столе запрос по техническому заданию для участия в тендере. Вытащила нижний ящик тумочки, где лежали новенькие файлы, папки и прочая канцелярская мелочь и куда все в офисе имели обыкновение сбрасывать ненужные им бумаги. Без особой необходимости Юлька не лезла в этот хаос, но вчера получила взбучку от Жанны, страдавшей манией к порядку, и пришлось засучить рукава.
  Ненужные, но чистые с одной стороны листы, взлетев на полку над головой, устроились ровной стопкой. Технический директор, Малинин Игорь Иванович по прозвищу Малиныч, проходя мимо, одобрительно похлопал Юльку по плечу. Он любил экономию и старался привить ее повсеместно. Ручки и остро заточенные карандаши вернулись в подставку у стены, адресные книжки и другие блокноты - к телефону. Запасные картриджи к принтеру запестрели наклейками: теперь никто не спутает пустые болванки с еще годными к использованию. Напоследок Юлька поправила косо висящую карту Европы.
  Сергей не отрывался от экрана компьютера: утром на таможню въехала машина с очередной партией светильников, а в сопроводительных документах обнаружились ошибки. Ближе к пяти Гаранин подошел к столу Юльки и положил на клавиатуру записку.
  - Вот, напиши этим гадам, чтобы прислали письмо с объяснением, что в инвойсе двести восемьдесят пять от третьего октября этого года допущена неточность и правильное число коробок должно быть... Вот, я все пометил на листке.
  - Хорошо. - Юлька освободила клавиатуру, чтобы ввести адрес нужной электронной почты.
  - Дружок Юлёк, - подкатился на офисном кресле Эндрю, - глянь потом, что за слово.
  Вот все-таки зря он сопротивляется и не хочет поставить себе "Лингво": экономил бы и свое время, и ее. Несмотря на возраст, приближающийся к тридцати, Карпец был совсем нетехногенным человеком и компьютер начал осваивать только пару месяцев назад, а стационарный телефон предпочитал любому мобильнику. Поэтому с тонкостями перевода специфической лексики они как специалисты по романо-германской филологии, далекой от промышленного и театрального освещения, сражались вдвоем, благо, что проскальзывала та нечасто, а появлявшиеся случаи надолго откладывались в памяти обоих.
  Из-за матовой двери высунулся Колесник. "Вот кто-нибудь может объяснить, - подумала Юлька, - почему чем больше денег у человека, тем проще он одевается? Свободные свитера, джинсы со множеством дыр, какие-то нелепые шарфы, шапочки с помпончиками или "это"... Зачем В.А. из своего богатого гардероба (а он точно не маленький!) выбрал темный пиджак с налепленными на локтях серыми овалами? Кто вообще придумал эти безобразные нашлепки? Скромняга бухгалтер, протирающий за столом рукава до дыр? Или мама малыша, только начинающего ползать и потому использующего все части своего тела для лучшей устойчивости? Черт, что в голову-то лезет!"
  - Андрей, ты не забыл, что завтра прилетают Ригер с Паулем? - поинтересовался Колесник, наверняка не подозревая, какие мысли роятся в голове его подчиненной.
  - Да помню, к одиннадцати еду в аэропорт. Пока багаж дождемся, в гостинке разместимся... Наверное, только к четырем появимся здесь. Вадь, может, ресторан стоит сейчас заказать?
  После почти десяти лет совместной работы Эндрю мог позволить себе несоблюдение субординации. К торчащей голове Колесника добавились остальные части его тела, и директор присел на пустующий стол.
  - Да, точно. Как бы не пролететь с местами, хоть и четверг. Юль, закажи столик на шесть часов - думаю, к этому времени как раз все перетрем.
  - Где заказать? - деловито уточнила Юлька.
  Колесник встретился глазами с Эндрю.
  - В "Усадьбе"?
  - Не, - Карпец мотнул головой, - слишком все правильно там, чин чинарем. Давай лучше "К Васичу". Просто, душевно, опять же по-нашему: холодная водочка, салко с прожилочками, хрустящие огурчики, а потом под основательный разговор шмат мяса с кровью... Да и немцы это любят.
  - Умеешь ты живописать, - засмеялся Вадим и кивнул полуобморочной от голода Юльке: - Заказывай на пятерых: Малинина захватим.
  Юлька позвонила в ресторан, потом запросила требуемое для таможни письмо и со спокойной совестью выключила компьютер. Все, пора домой. После гастрономической рекламы Эндрю до жути хотелось жареной картошки в сметане и вареной колбасы, а еще огромную чашку черного чая с бергамотом и лимоном, после которого у нее всегда пощипывает язык, а нёбо становится шершавым. Потом завалиться на диван и уснуть под хороший фильм, желательно что-то в духе раннего Тарантино или позднего Скорсезе.

  Глава 3
  Женька
  
  Он перечитал договор в четвертый раз.
  Бесполезно: в мозгу по-прежнему методично щелкал метроном. Интуиция редко подводила Женьку, но ее знаки скатывались в плохие ребусы - поди узнай, где скрывается загвоздка. Разве было бы плохо, если в качестве подсказки подозрительные формулировки пульсировали бы другим цветом, желтым, например? Или весь текст сливался бы с фоном, а темными оставались именно те слова, в двояком смысле которых и скрывались подводные камни?
  Нет же, его шестое чувство явно тяготело к музыкальности. Узнай об этой способности мама, наверняка бы обрадовалась: хоть так осуществилась ее заветная мечта приблизить сына к миру искусства. Может, тогда она перестанет в день своего рождения вытаскивать откуда-то с антресолей пыльный футляр со скрипкой и торжественно вручать его Женьке с неизменной просьбой сыграть для нее. А что играть-то? Из года в год одно и то же: песенку про кузнечика, единственную, что удалось разучить в детстве. И неважно, что половины нот он не помнил да и инструмент не настроен. Мама наслаждалась видом сына: подбородник на полированном дереве зажат между челюстью и плечом, кисть руки расслаблена, глаза полуопущены. А сам музыкант (даже в свои двадцать пять лет) ни за что бы не признался, что всегда радовался безвременной кончине насекомого и сожалел только о том, что лягушка-избавительница не появилась еще в самом начале шлягера.
  Точно, в следующий приезд к родителям он осчастливит маму рассказом о метрономе, отбивающем ритм в его голове. А что, неизменный спутник музыканта!
  Но смех смехом, а с контрактом он так и не разобрался. Женька еще раз заскользил по нему глазами. "Предмет договора", "Сроки и условия поставки"... "Упаковка и маркировка", "Штрафные санкции"...
  Под неумолчное пощелкивание в мозгу он опять завис на чем-то, а потом пришел в себя и чертыхнулся: ну не в форс-мажоре-то закавыка! Этот абзац вообще добавлен для проформы, так сказать, дань принятым стандартам, и без изменений кочует из одного типового контракта в другой. Не может быть здесь засады!
  Рука нащупала чашку с чаем и поднесла ко рту. Глиняный край показался непривычно тонким, и Женька покосился. Как же он забыл, что старую чашку грохнул еще на прошлой неделе. Случайно столкнул локтем со стола, когда помогал Тимуру подключать монитор. Обидно: офисный переезд пережила, а встречу с плиточным полом нет. Леська, конечно же, притащила новую, но он никогда не любил вещи с претензией на оригинальность, а на деле банально пошлые: черное слово "Желай" на белом фоне, первая буква намеренно зачеркнута красным, и сверху красуется "Д". Глупо, но пить из чего-то надо.
  Вот чай был отменный: горячий, очень крепкий и ни крупинки сахара. То, что сейчас нужно, чтобы извилины наконец заработали.
  Марчук вернулся к началу документа. "ООО "Медтехника" в лице директора Красина Т.В., действующего... (бла-бла-бла), с одной стороны, и УП "Аван-торг" в лице директора Старовойтова П.А., действующего..." Стоп! Женькины глаза споткнулись о знакомую фамилию, и тиканье в голове утихло. Нашел, вот оно.
  Старовойтов... Уж не родственник ли Кристины? Очень хочется верить в простое совпадение: нет ничего хуже смешивать личное и деловое, особенно если последнее приносит неплохие деньги. Знать бы имя-отчество ее отца... Женька промотал файл в конец, на юридический адрес этого самого УП. Дышать стало чуть легче: город значился не их, но все равно это ничего не доказывает. Мало ли, как привыкли жить в других семьях!
  Вон отец самого Женьки давно мог бы сидеть на пенсии, а до сих пор в постоянных командировках и дежурствах, и мать истерики не устраивала (опытным путем выяснилось, что бесполезно), а чинно ждала возвращения мужа. В голове мгновенно нарисовалась идиллия: женщина в белом платочке, хотя мама сроду не носила эту часть гардероба, сидит у окошечка. Из самоварного крана срывается капелька воды, чтобы беззвучно упасть на тисненый узор крахмальной скатерти. От блюда со сдобой бежит маковая дорожка и пропадает под женскими пальцами, бездумно крошащими булочку. С подоконника свешивается край вышиваемой салфетки, что-то новогоднее. Если приглядеться, видно, что у снегиря не хватает клюва и половины перьев...
  Хотя, конечно, это он загнул: максимум, что умела мама делать с иголкой, - пришить пуговицу с двумя отверстиями и лучше не на видном месте. Ну, и еще она в совершенстве освоила искусство загонять эти тонкие предметы под ногти отцу (пусть и в переносном смысле), ведь даже после тридцати лет брака мать не стала менее ревнивой, чем была до свадьбы. Наверное, жить с ней равносильно пребыванию у просыпающегося вулкана: не знаешь, когда на голову польется расплавленная магма. Во всяком случае, Женьке совсем не улыбалось, чтобы его ревновали столь же неистово.
  Что-то он сегодня постоянно отвлекается. Надо еще раз глянуть контракт с этим Старовойтовым П.А. Но лучше завтра, на свежую голову, без зацикливания на глупостях.
  Женька откинулся на спинку кресла и сделал еще один большой глоток. В кабинет юркнула Леська и крадучись направилась к копиру. Хорошая девочка, старательная.
  Если у Марчука при виде любого документа срабатывал охотничий инстинкт - найти скрытый подвох, то у Тимура, лучшего друга и по совместительству директора всего этого безобразия, всегда было потрясающее чутье на людей. Помнится, Красин заявил, что в связи с переездом в новый офис (три комнаты вместо одного получердачного помещения) им жизненно необходим секретарь. Женька долго отнекивался и подчеркивал, что это расширение и так съело все их сбережения, что никто не пойдет на мизерную зарплату, которую они могут предложить этому самому секретарю. Но чем разумнее доводы он приводил, тем быстрее в Тимуре просыпалась кровь горячих джигитов. Судя по славянской фамилии "Красин", азиатские корни вообще не чаяли когда-либо появиться на свет и теперь не собирались упустить подвернувшуюся возможность. Поэтому завершили все картинный удар Тимура в грудь и упрямое бурчание: "Я директор, последнее слово мое", после чего Женька сдался.
  В газете разместили объявление, и через два дня к ним притопала рыжая, веснушчатая студентка пединститута с внушительной коллекцией значков на рюкзаке. От вида ее сапог на высоком каблуке и таком толстом протекторе, что еще чуть-чуть - и на плитке продавятся ребристые полоски, Тимур расцвел, будто увидел выпускника Гарварда у себя на собеседовании. Лопнув пузырь жвачки, девица представилась Алесей Трубочкиной и заверила, что работа секретаря на пару часов в день по скользящему графику более чем устраивает, разумеется, все из-за учебы, которая ей тоже очень важна. Женька хмыкнул и установил испытательный срок: три часа. Через двадцать минут его скептицизм поугас, а когда спустя назначенное время малышка продемонстрировала идеальный порядок в их небрежной документации, Марчук признал собственное поражение. Утро следующего дня встречало их бодрящим запахом свежего кофе, который Леся умудрилась сварить на раздобытой где-то спиртовке. И это покорило Женьку окончательно и бесповоротно, а за месяцы совместной работы с Леськой он ни разу не пожалел о волевом решении Тимура.
  С легким шелестом копир выплюнул пару листов, от самой же Леси, как всегда, не было слышно ни звука. Не девушка, а какая-то молчаливая мебель, только бегающая и очень толковая.
  Женька придавил пустой чашкой лист со списком дел на завтра и встал.
  - Поеду домой. Голова чугунная, ничего не лезет. Чашку не тронь: утром помою. Пока.
  Трубочкина кивнула то ли на прощание, то ли в ответ, но Женька знал, что уже через десять минут в офисе все будет чисто, в том числе и посуда. В другой раз задержался бы и сам навел порядок, но сегодня действительно день странный, а вечером нагрянет еще и Кристина.
  Парковка была наполовину пустой, как будто не один он убегал с работы пораньше, и издалека хорошо было заметно, как на литых дисках его автомобиля пару раз прыгнули солнечные зайчики. На Женькин вкус узор этих самых дисков был слишком вычурным, и он бы предпочел что-то другое, более сдержанное, но Кристина пояснила: "Стильно. Образно. Запоминается". Емкая характеристика от дизайнера по интерьерам, а теперь Женька и попривык, но из упрямства продолжал величать диски "цветочным орнаментом".
  Кристина... Она всегда умела ненавязчиво настоять на своем, начиная с того дня, как они впервые столкнулись. Причем "столкнулись" в прямом смысле этого слова: круглый зад ее желтого "Ниссана Джук" поцеловал Женькину "Хонду HR-V".
  Сейчас Женька подозревал, что приедь ДПС оперативно - это происшествие так и осталось бы неприятным случаем. Ну, смотался бы по страховке и пропустил пару чашек кофе в автосалоне, пока выравнивали бы и заполировывали вмятину. Но парковка, общая для библиотеки (как потом выяснилось, девушка, неудачно сдавшая назад, не признавала электронных книг и по-старомодному читала только изданное на бумаге) и медицинского центра (откуда вышел Женька после профосмотра у стоматолога), была чем-то вроде Бермудского треугольника на карте города, куда никто не спешил окунуться.
  После удара Марчук мысленно прошелся по ближайшим родственникам с особым упором на материнскую линию этой "козы", наверняка купившей права и поэтому не научившейся прилично ездить, вызвал постовую службу и вернулся к себе в машину. Через лобовое стекло хорошо было видно, что белокурая "коза" шлепнула свой автомобиль по багажнику ("А-та-та тебе, нехороший какой!") и вытащила мобильный телефон. Пока говорила, с плеча сползала тонкая шлейка сарафана такого же дурашливого цвета, как "Ниссан", и хозяйка беспрестанно поправляла ее. Тогда Женькин взгляд выхватывал девичью гладко выбритую подмышку, и Марчук почему-то цокал языком. Красивая цыпа. Только волосы собраны в два хвостика и висят, как ушки спаниеля.
  В салоне стало душно. Женька решил не гонять кондиционер и вылез. У медицинского центра пустовала лавочка, и он вольготно расположился на ней прямо посередине.
  Все еще висевшая на телефоне "коза" повернулась к нему спиной. Длинный узкий сарафан скрывал ее ноги, зато отлично обрисовывал линию бедер с тонкими полосками по бокам: она наверняка в стрингах. Интересно, какого цвета. Женька хмыкнул и заставил себя подумать о ямке и царапинах на почти новеньком бампере. Думалось плохо, а вечерний воздух внезапно показался спертым.
  Вскоре виновница происшествия села рядом с извинениями, но Марчук лишь махнул рукой. Ему хватило буквально пары секунд, чтобы в свете окон увидеть, что у Кристины Старовойтовой (так звали эту невнимательную особу) бездонно-синие глаза с немыслимо длинными и очень пушистыми ресницами. И, не задумываясь о реакции, он потянул с ее волос резиночки, чтобы потом забыть их на скамейке...
  Утром они проснулись вместе.
  Женька тренькнул автомобильным брелоком. Руки на автомате включали нужные рычаги, что-то поворачивали, переключали, а сам он раскручивал мысль о Кристине до конца.
  Они встречались с августа. Иногда он ночевал у нее в очень уютной квартирке, куда с набережной доносились крики вечно голодных чаек, а летом пахло пережаренными шашлыками с плавучего ресторанчика. Раз или два в неделю, не считая обязательных выходных, Кристина приезжала в его съемную 'двушку'. Это называлось 'поужинать'. Вот и сегодня приготовлена огромная пачка с салатным миксом и в холодильнике мариновалась телячья отбивная. Надо только забежать за вином, и плевать на правила, что белое не сочетается с мясом. Ему нравилось, и точка.
  А потом логическое завершение вечера в постели. Наверное, то, ради чего они и видятся. Встречи для секса. Ну, или секс как предлог для встреч. Аскетом Марчук не был никогда, хотя девственность потерял поздно (по сравнению с рассказами друзей, если те, конечно, не привирали): в семнадцать, да и то не от большого желания, а скорее из любопытства. Ну, и немножко назло 'ей'. Зато потом быстро понял, скольких удовольствий по незнанию был лишен, и с тех пор не упускал ни одного случая задрать чужую юбку и сделать приятно, в первую очередь себе.
  В отношениях же с Тиной, если подумать, Женька до конца так и не разобрался. Одно дело он, двадцатипятилетний парень, для которого секс задает темп и ритм жизни, и совсем другое девушка того же возраста. По логике, приближался момент, когда ей все надоест и она заведет тягучую песню о прелестях семейной жизни. Дальнейший сценарий известен, проходили пару раз: расставание, а потом новые, можно сказать первые попавшиеся, объятия.
  Еще в студенчестве Женька наткнулся на одну любопытную статью, в которой какой-то ученый писал о чувствах: мол, в основе любви лежит сплошная химия. Одни гормоны (цели, например) повышаются и заставляют человека добиваться предмета желаний. Другой гормон (как ни странно, удовольствия) понижается. ('Ага, вот почему любовь так прочно связана со страданиями', - подумал тогда Женька.) Когда необходимое получено, то есть души и тела слились, начинается новый этап отношений, с новыми гормонами, которые - и это самое важное! - подавляют гормоны страсти.
  Короче, из массы умных слов складывался удобный вывод: на пылкую влюбленность отводится не больше трех месяцев, а потом как кому повезет: или чувства перейдут в настоящую любовь (с многочисленными этапами ослабления-усиления-приспосабливания), или 'до свидания'. Не собираясь остепеняться и меняя девушек как перчатки, Женька посмеялся, что наконец нашел научное объяснение своему непостоянному поведению, и взял на заметку это правило трех месяцев.
  Черт! Он чуть не пропустил поворот, и, чтобы перестроиться, пришлось подрезать серебристую "Тойоту". Она наглость не поняла и гневно загудела. Да, все правильно: на дороге надо выключать все мысли, особенно о противоположном поле.
  Дома первым делом он полез под душ: почему-то после сидения в офисе появлялось ощущение грязной пленки на всем теле. Босой, лохматый, в футболке навыпуск и джинсах с прорехой над левым коленом (смешно, но его полубосяцкий вид заводил Кристину буквально с пол-оборота), Женька переместился на кухню и стал жарить отбивные. Он особо не спешил и даже в перерывах между переворачиванием мяса успевал подпевать какому-то хриплоголосому иностранцу, стонущему из радио на подоконнике. Правда, его фальшивые рулады не спасала даже искренность исполнения.
  Женька был уверен, что Кристина появится ровно в семь: когда-то она озвучила, что ей так "удобно" и с тех пор ни разу не изменила времени прихода. И точно, едва короткая стрелка часов тронула 'семерку', а минутная переползла через самую верхнюю точку на циферблате, в замке завозился ключ. Женька как раз выставлял на стол тарелки. Когда он повернулся, кухню наполнил легкий запах. Лавандовая Кристина.
  Ему всегда нравились ощущения первого за вечер поцелуя, когда Тина слегка касалась его рта своими губами, чуть прохладными после улицы, но в этой легкости крылось что-то очень многообещающее.
  - Привет, зай. Как дела?
  Она перемешала ложкой салатную заправку: оливковое масло, пара капель бальзамического укуса, соль и много перца, а потом села к столу. Разошедшийся запах на юбке тут же позволил рассмотреть круглые колени и кружевную резинку на телесного цвета чулках. Женька крепче сжал ручку сковороды: не хватало еще ухнуть мясо на пол. Да и пора бы уже привыкнуть к тому, что Кристина избегает носить колготы, за что Женька со своей эгоистичной позиции ей благодарен: чулки все значительно упрощали. А такие разрезы на юбке, как сегодня, и вовсе служили прямой наводкой на цель.
  - Даже не знаю, что сказать. Вроде все нормально, но в голову лезла всякая ерунда.
  Он переложил отбивные на тарелки и опустился на стул, поджав по юношеской привычке одну ногу под себя. Ели они молча. За весь день Женьке удалось перекусить на ходу, и сейчас он торопливо заглатывал полноценный ужин. Кристина же никогда не разговаривала за едой, тщательно пережевывала кусочки, а в выверенных движениях ее ножа и вилки он по-прежнему видел только тягу к позерству и желание покрасоваться. Поначалу все это удивляло и даже бесило Женьку, но он заставил себя терпеть.
  Когда на столе осталось лишь вино, Кристина вернулась к тому, на чем они остановились:
  - Так что было не так, зай?
  Женька переместился на подоконник, заметил под магнитофоном торчащий край сигаретной пачки, потянул его и потом только вспомнил, что бросает курить. А пальцы уже крутили сигарету и слегка сжимали к краям. Оставалось не дать себе сорваться. Хорошо, хоть зажигалки под рукой не оказалось.
  - Да бред какой-то! Не грузись. Ты как? Бегемот твой совесть отыскал наконец?
  Кристина качнула головой и с бокалом в руке встала рядом с Женькой так, чтобы касаться его ноги своим бедром.
  - Все еще прибедняется, гад, но через три дня, в субботу, истекает срок договора, и мои сочувственные кивки на отсутствие денег сменятся алчным оскалом. - Она обмакнула палец в вино, провела им по губам Женьки и улыбнулась, когда он слизнул капельку с ее кожи и прошел языком по всей длине: от впадинки у ладошки до кончика алого ногтя. - Кстати, про субботу. Меня пригласили на юбилей. Сделай одолжение: сходи со мной. Купим что-нибудь помпезное.
  - Типа статуи Давида?
  - Нет, тогда уж лучше обнаженное женское тело, все-таки юбиляр - мужчина.
  Марчук ждал продолжения, но Кристина просто пила вино неторопливыми глотками. Тогда он отбросил помятую сигарету к оконному стеклу и потянулся к ее блузке.
  - И кто он?
  Пуговички были мелкими и упрямо цеплялись за прорези, но этим только раззадоривали. Кристина потерлась подбородком о руку Женьки и мурлыкнула:
  - Мой папа.
  - Та-ак, приехали...
  Ну вот и то, о чем он только сегодня думал. Недолго она терпела, хотя другие выдавали себя и того раньше. Пуговички сменились темнеющими пистолетными дулами, малюсенькими, но угрожающими из-за своего количества. Все, начинается бред.
  Женька хотел соскочить с подоконника, но Кристина это сделать не дала. Она отставила бокал и подалась вперед, отчего неприятная ассоциация с оружием исчезла, а грудь Кристины почти коснулась Женькиной футболки.
  - Зай, ты чего? Я же не собираюсь тыкать в тебя пальцем: познакомьтесь с женихом. Мы друзья, и мне казалось, у нас все ясно и так: встречаемся, если хочется и чешется, живем на две квартиры, на этом все. - Ее палец побежал по контуру милой, но странной татуировки на Женькином запястье: полураспустившийся цветок на колючей головке. Чертополох. - А юбилей папы... Ну не виноватая я, что ему стукнуло пятьдесят пять! Думаешь, будет нормально, если собственная дочь проигнорирует торжество?
  - Иди одна. Я-то там зачем?
  - Для меня. А если за мной будут ухлестывать всякие-разные? - Голос Кристины начал опускаться, как и ее пальцы, скользнувшие к поясу на джинсах Женьки. - Не ревнуешь? Нет? А если они захотят сделать вот так? - И ладонь Кристины замерла в районе его паха, чтобы через секунду по-хозяйски сжать это место.
  Тело Женьки отреагировало до обидного молниеносно, джинсы стали ощутимо тесными.
  - И да, зай, "резинка" тебе больше не нужна: я поставила спираль.
  В карих глазах Тины заплясали голые бесенята, ее юбка с легким шуршанием осела на пол. Женька увидел, что ниже талии из одежды на ней только чулки, а полностью бритый лобок выглядел, как всегда, бесстыдно-вызывающе. Когда она успела снять трусики? Неужели еще в прихожей, только войдя в квартиру? И все это время готовилась к предстоящему разговору, для чего и задумала этот простой, как доска, маневр?
  Как же хотелось обломать ее и отстраниться, уйти в комнату!..
  Но вместо этого Женька спрыгнул на пол, так что стал еще ближе к телу Кристины, и поцеловал ее. Сильно, даже болезненно, намеренно прихватывая зубами губы, грубо сжал ее грудь под тканью блузки, а потом шлепнул раскрытой ладонью по ягодице Кристины. И еще раз, чуть сильнее, едва она застонала в ответ.
  Все, свернутая внутри него пружина развернулась до отказа. Женька дернул с себя джинсы вниз, в буквальном смысле разложил Кристину на столе (хорошо, что посуду они успели убрать) и резко вошел в нее. Вот так. Так. Еще глубже. Чтобы стать одним целым; чтобы чувствовать ее раскрывающуюся нежную кожу, влажную и теплую; чтобы казалось, будто достаешь до горла. И опять хлопнуть ее по попе, почти не гася удар, потому что это простое движение распаляет Кристину больше самых тонких ласк. Выплеснуть пару грязных ругательств, а вместе с ними и раздражение от навязанной поездки. Когда же Тина не сможет сдержать свои крики и станет корчиться под ним, не дать ей насладиться оргазмом, а продолжать двигаться, грубо, жестко. И потом кончить самому. - Я правильно поняла, зай, что это означало "да"? - Пальцы Кристины вытерли мелкие бисеринки пота с Женькиного лба. - Пошли в душ. Вечер только начинается.

  Глава 4
  Дарима
  
  Пейзаж был испорчен. Мазки изгибались на манер червяков, а не ложились ровно, и все из-за дрожащей неизвестно почему руки. От этого вместо задуманных волн на берег накатывалось что-то вроде сине-зеленой яичницы, а пенные гребешки походили на остатки дохлых медуз. Нет, мучить бумагу дальше не стоило.
  Со вздохом Дарима поболтала грязной кисточкой в баночке с водой, отчего ворс не стал чище, и тут затрещал дверной звонок.
  Сначала Дарима заглянула в комнату мамы Нины. По телевизору шло рейтинговое шоу, в котором ведущий, как всегда, красовался перед публикой и делал паузы в неподходящих местах, чем вносил легкую сумятицу в ряды гостей и углублял интригу. Позёр! От кровати доносилось глубокое носовое дыхание. 'Надо же, заснула... - удивилась Дарима. - А этот соловей в коридоре никак не умолкнет! Как бы он не разбудил маму Нину'.
  На полутемной лестничной площадке стоял человек в невнятной одежде, и Дарима непроизвольно прищурила глаза, чтобы лучше его рассмотреть. Едва мужчина шагнул в выхваченный светом треугольник на бетонном полу, стала отчетливо видна его темно-синяя форма.
  - Добрый вечер. Сержант Бондарь. - Мужская рука дотронулась до головного убора, удивительно смахивавшего на бейсболку. - Это вы звонили по поводу драки?
  - Здравствуйте. Да, я. - Дарима поправила сползающие очки и подумала, что фигура полицейского не совсем пропорциональна: то ли плечи слишком широки, то ли ноги коротковаты. - Только она закончилась давно.
  - Отлично. - Из интонации говорившего не было ясно, рад он этому факту или, наоборот, расстроен.
  Кто-то стал подниматься по лестнице, шумно нашаривая ногой неосвещенные ступеньки, а потом раздалось поскуливание собаки. Наверное, Вира со второго этажа опять скучала без хозяев, лежала под дверью, носом к щели, ждала знакомый запах и время от времени негромко жаловалась. Зачем вообще заводят домашних животных, если потом им суждено проводить все дни взаперти и в одиночестве?
  Пронзительный и замысловатый вопль телевизионной рекламы привел Дариму в чувство. И тогда она сообразила, что по-прежнему стоит в дверях, а напротив нее - все тот же полицейский, только на его круглом лице стали отчетливо заметны усталость и искусственно удерживаемая внимательность.
  - Мне надо что-то подписать в протоколе?
  Сержант покачал головой:
  - Нет. Всего хорошего.
  Он сделал 'под козырек', но не сдвинулся с места. Тогда Дарима застенчиво улыбнулась вместо прощания и закрыла обитую дерматином дверь. И вовремя: из комнаты донеслось протяжное 'Ри-има-а!'.
  Глаза мамы Нины были открыты и очень ясны. За месяцы вынужденного лежания она научилась просыпаться мгновенно и выглядела бодрой даже после двадцатиминутного сна.
  - Рима, мы ужинать будем или по плану сегодня голодовка? И телевизор не трогай, пусть идет. Все одно лучше, чем на твое постное лицо смотреть.
  Пока в кухне Дарима наливала в миску борщ, мяла его толкушкой для пюре и напоследок протирала через металлическое сито, до нее долетали обрывки фраз мамы Нины о том, что никто не ценит сделанное ему добро. Вот и Дарима ничуть не лучше других: мечтает, чтобы родная бабушка скопытилась побыстрее, и тогда не нужно будет никого кормить с ложечки, брезгливо мыть кожные складки и выносить грязные горшки...
  Эти упреки лились на Дариму как из ведра, едва к маме Нине вернулась способность к связной речи. Сначала Дарима спешила оправдаться, успокоить маму Нину, что все не так, что в мыслях у нее нет ничего подобного, а потом перестала. Пусть говорит, если хочет, надо же человеку как-то развлекаться. Все равно Дарима знала, что мама Нина любит ее, а за этими злыми словами прячет раздражение на свою немощь.
  Самым трудным было подтянуть маму Нину повыше, чтобы она не захлебнулась едой. Потом уже мелочи: накрыть полотенцем грудь и поднести к сморщенным губам неполную ложку борща, который после измельчения выглядел как выплюнутая непереваренная субстанция. Обычно кормление длилось не менее получаса, и Дарима успевала о многом передумать. Как сейчас, например, все о тех же брошенных обвинениях.
  Глупо отрицать, что ей не хотелось выбраться вечером в город, сходить на дискотеку, может, даже познакомиться с кем-то. Да просто попинать ногами собранные в кучи листья и вдохнуть прохладный, чистый воздух вместо этого душного склепа! Дарима вздохнула, и по полотенцу растеклась бордовая капля. Мама Нина укоризненно чмокнула.
  Смешно сказать: в свои двадцать три года Дарима ни разу не целовалась, не то что остальное, а если перепадало посмотреть хороший фильм про любовь, после долго ворочалась в постели и мечтала.
  В школе она всегда была излишне робкой, настоящей серой мышкой, только приглядывавшейся к мальчишкам. Уже в техникуме ей понравился один парень, но, откровенно говоря, этот Антон очаровал всех однокурсниц. Он явно чувствовал себя чем-то вроде петуха на птичьем дворе: особей много, разных пород и достоинств, выбирать не выбрать. Вот и вышагивал Антон по коридорам неизменно в компании двух, а то и трех поклонниц, которые менялись от раза к разу. Дариме в такой ситуации, естественно, ничего не светило, и она молча вздыхала по красавцу.
  Вот Юлька бы не колебалась ни минуты, а подошла бы к Антону в первый же день учебы, чтобы заявить:
  - Ты мне нравишься. Будем встречаться?
  На робкие попытки Даримы объяснить, что так нельзя, что девушка не должна первой признаваться в чувствах, Юлька приводила неоспоримый, с ее точки зрения, аргумент:
  - Ты про Татьяну Ларину слышала? А тогда был девятнадцатый век...
  'Может, оно и правильно, - рассуждала Дарима, - время зря не теряешь, неделями не грызешь по ночам ногти: 'нравлюсь ему или не нравлюсь', в случае отказа у окошка разок поплачешь. Только я так не умею, да никто и не взглянет в мою сторону. А сейчас и подавно о личной жизни можно забыть'.
  Когда мама Нина поджала губы: все, наелась, Дарима убрала ложку. 'Теперь получше взбить подушки, провести вечерние обтирания-умывания. Пока мама Нина наслаждается очередной мелодрамой, есть время перекусить и мне, если хочется. Ну, борщ-то я люблю... А потом спать. Завтра перед работой нужно хорошенько накормить маму Нину и гнать прочь неумолкающие угрызения совести, мол, как можно оставлять на целый день больного человека одного да еще и без обеда!' Но Дарима твердо знала: на пенсию по инвалидности они с мамой Ниной не проживут. Поэтому выхода нет - и, скрепя сердце, она уйдет.
  Выпавшие с утра задания в столовой новизной не отличались: почистить гору лука и моркови (картофелечистка, которую приспособили под такие вещи, опять барахлила), потом натереть эту самую морковь для супа и овощного рагу. Вот с котлетами дело было позаковыристей: умудриться их наляпать так, чтобы не было заметно, что треть мяса экспроприировала Вера Семеновна, а для сохранения веса сунула Дариме размоченный батон. Потом старший повар впихнет добычу в бюстгальтер и кокетливо продефилирует через проходную. Удивительно, но она ни разу не попала на шмон с досмотром на выходе. Предупреждают ее, что ли, что в этот день проверки не будет? Такие махинации, от которых за версту разит грязным душком, проворачивались не впервые. Дарима изначально зареклась идти против течения, иначе тогда ее запросто могут попросить на выход, а где тогда найти деньги и лояльный график работы поваром только в первую смену? Пожалуй, единственным отличием этого дня было то, что Дарима ошпарила руку, когда оставшийся после варки макарон кипяток неудачно плеснула на правую кисть. Все поохали, посоветовали засунуть покрасневшее место под холодную воду, чтобы не появился волдырь, и вернулись к своим делам: в столовой частенько травмировались из-за спешки и невнимательности. Дарима сглотнула рвущиеся слезы и жалость к самой себе и продолжила готовить. Она давно привыкла, что никто ей ничего не должен, но, когда стрелки часы приблизились к четырем, вздохнула с облегчением.
  Правда, особо не спешила: расписание автобусов составлено так, что ближайший приедет лишь через пятнадцать минут. В Печицах вообще было немного автобусных маршрутов. Один, самый длинный, проходил почти через все улицы, словно проводил экскурсионный тур, и Дарима помнила его наизусть. Вот потянулись приземистые частные дома, в палисадниках которых росли вишни и мелкие абрикосы, на медовый запах которых слетались полчища ос. За ними началось здание хлебзавода, благоухающее булочками с ванилином и вызывающее неконтролируемое слюноотделение. Потом зазмеились овраги, прорезающие холмистые гряды вдоль и поперек. Дальше раскинул ветвистые руки с наростами-яблоками огромный сад. Посередине его высился песчаный холм, куда Дарима ходила на зарисовки с художественной школой...
  Тихий, спокойный, чересчур правильный городок. Не то что мегаполис, где училась Юлька и куда Дарима как-то выбралась в гости. Вот уж там жизнь кипела и била ключом! Бесконечные вереницы машин, сквозняки в метро и духота в троллейбусах, очереди в летних кафе и толпы прохожих в любое время суток... Самые суматошные два дня в жизни Даримы.
  Наконец на площадке у диспетчерской заворочался автобус и, вывалившись на дорогу, неторопливо подкатился к остановке. Люди придвинулись к краю тротуара. Сейчас у них еще получится занять сиденье, а вот дальше начнутся настоящие бои. Но Дарима предпочитала сразу юркнуть в последнюю дверь, где у длинного поручня было ее любимое местечко, норка, как она мысленно звала его.
  До дома ехать пятнадцать минут, а то и все двадцать, если светофоры не дадут спешить. Можно смотреть в заднее стекло, где все побежит как на обратной перемотке: автобус движется вперед, а улица - назад. Можно подумать о чем-то хорошем, например, о том, что вечером она позвонит Юльке и хоть на время забудет обо всем. Или даже помечтать...
  Но пофантазировать Дариме не удалось: двери начали уже закрываться, когда в салон влетел какой-то человек и встал недалеко от нее. Он был одет в черную куртку с высоким воротником, но показался Дариме знакомым. А когда выверенным движением зачесал назад длинноватую челку, она его узнала, хоть и не было приметной бейсболки. Автобус резко тронулся, Дарима еле успела схватиться за поручень, чтобы не упасть. Вчерашний визитер покосился на нее, и тогда она слегка кивнула. Так, вежливое приветствие, не больше.
  - Ну что, опять не дебоширили?
  Он широко улыбнулся, и между передними зубами мелькнула щербинка.
  - Нет, все было тихо.
  - Я так и подумал, иначе бы вы снова позвонили. С работы едете?
  - Да.
  - И, судя по тому, что сели у швейной фабрики, работаете вы там же?
  - Ну, по вашей логике, и вы должны быть швеей-мотористкой, раз вошли в автобус на той же остановке, но это не так. - Удивительно, но Дарима совсем не робела, наверное, потому, что отчаянно пыталась вспомнить фамилию собеседника, а не думала о разговоре.
  - Хорошо подмечено. - Полицейский с улыбкой протянул руку. - Владимир.
  - Дарима.
  Когда он крепко пожал ее руку в ответ, Дарима не удержалась и ойкнула: заболело обожженное место на кисти.
  - Извините, производственная травма. - Под внимательным взглядом Владимира она натянула рукав куртки пониже. Еще очень хотелось подуть на кожу, но это показалось неудобным.
  - Значит, к швейной фабрике вы все-таки не имеете никакого отношения, ведь там обычно прошивают пальцы, а не выплескивают на себя что-то горячее.
  Непроизвольно Дарима снова улыбнулась: ей понравилась эта игра в угадайку.
  - Я повар... в фабричной столовой.
  - Ну, хоть не полностью облажался. - В салон стали заходить люди, и Владимир придвинулся к Дариме чуть ближе. - А я был в ремонтной мастерской: у нас холодильник сломался. Вот же ж гады! Обещали починить еще три дня назад, а все тянут кота за... Пардон! - В улыбке снова стала заметна щелка между зубами. - Короче, придется по старинке вешать еду за окно. Вы так делали?
  - Нет, у нас всегда был холодильник.
  - А моим родителям довелось, мы очень бедно жили. Как сейчас помню, на ветру авоська раскачивается, и все гадают, что хуже: если разобьется стекло или протухнет мясо. Так что я сейчас в общаге тоже имею все шансы столкнуться с этой дилеммой.
  Они помолчали. Автобус стал тяжело взбираться на гору, и Дариме отчего-то захотелось, чтобы у него не получалось и чтобы он все скатывался и скатывался вниз.
  - Так вы повар... Везет вашей семье. Наверное, готовите им деликатесы.
  - Да... - неопределенно ответила Дарима, а потом не удержалась: - У меня только мама Нина, она парализована, поэтому важнее, чтобы еда была полезной.
  Владимир покаянно прижал руку к груди, и Дарима зачем-то отметила, что кольца на пальце нет, хотя носят ли их военные вообще? Или полиция не относится к военным?
  - Извините, не имел в виду ничего плохого. Так вы живете с мамой?
  - Бабушкой, - поправила Дарима. - Мама Нина - это бабушка, просто я с детства зову ее так.
  - Как все непросто.
  Автобус осилил подъем и покатил быстрее, лишь Дариме стало от этого грустно. Еще две остановки - и ей выходить. Она переложила сумку из одной руки в другую, тронула платочек на шее и наконец набралась храбрости посмотреть на Владимира, на его прямой нос и губы. Нижняя была очень пухлой. Когда сержант перевел взгляд на Дариму, она заметила, что у него зеленоватые глаза, которые в окружении густых темных ресниц казались немного водянистыми. Через секунду она опустила голову, а еще спустя миг услышала:
  - Дарима, уже вечереет. Зачем одинокой девушке искушать судьбу и ходить одной? Мало ли что. А мое общежитие все равно на Метлицкого.
  Это была соседняя улица. И когда двери автобуса открылись на Калинина, вместе с Даримой вышел Владимир. До самого дома они молчали. У подъезда Дарима кивнула на прощание, но вместо этого Владимир взял ее левую, невредимую, кисть и аккуратно коснулся губами. Как в кино, только ощущения в тысячу раз приятнее.
  - Мы же еще увидимся, верно?
  Он не спрашивал, а будто предупреждал. Стукнула прикрываемая где-то вверху форточка, на рябине голодно мяукнул брошеный кот. На третьем этаже горело лишь одно окно, в бывшей Юлькиной комнате, и этот светлый квадрат словно послужил Дариме знаком, чтобы сказать:
  - А знаете, мой холодильник полупустой и с удовольствием спасет ваши продукты.
  Глаза Владимира притягательно сверкнули.

  Глава 5
  Юлька
  
  - А немцы-то зачем прилетели? - Менеджер Лена пользовалась тем, что до открытия салона оставалось еще пятнадцать минут, и покрывала ногти вторым слоем лака.
  - Ох, Ленок, ты бы хоть иногда и работой интересовалась. - Люся на правах старшего менеджера не могла не отчитать, да и одной вытирать пыль со стеклянного стола у 'конторки' ей явно не хотелось. - Говорили же, что семинар будут проводить по техническому свету.
  - Так они ж по классике выступают. - Лена недоуменно дернула плечом, отчего кисточка прочертила красную полоску сбоку от ногтя. - Ну вот, теперь заново начинать придется!
  Она огорченно затрясла рукой, чтобы лак быстрее высох и не нужно было бы смывать все пальцы.
  Дизайнер Дима картинно положил перед ней каталог с лаконичной надписью 'Rieger Staff' белым цветом поверх темного фона. Судя по тому, что страницы прилегали плотно друг к другу, а их уголки совсем не загибались, отпечатали его недавно и еще не начали активно использовать.
  - Вот, все для офисов, торговых площадей, выставочных залов, магазинов, промышленных помещений, спортивных сооружений и так далее. Как говорится, изучайте, мисс!
  - Аннотации не пробовал писать? - Лена краем ладони отодвинула предложенное чтиво и подула на испорченный палец.
  Юлька отпила еще кофе. Да, задумка семинара была серьезной: пригласить ведущих архитекторов, начальников проектных бюро и солидных дизайнеров на презентацию новинок фабрики с прицелом на то, чтобы в будущих проектах закладывались именно светильники Rieger Staff. Компания давно сотрудничала с 'Ариадной' и полностью соответствовала расхожим стереотипам о немецкой нации: надежность, добротность, основательность. Одним словом, высокое качество даже в мелочах.
  Вот только бремя организации этого самого семинара легло на плечи Юльки.
  Она мысленно пробежала по пунктам плана на сегодня. Первое: проверить, пришло ли письмо итальянцев, побей их оливки градом! Второе: обзвонить приглашенных, чтобы подтвердить их участие. Не все любили доклады, это верно, но следующий за ними банкет в разы увеличивал шансы, что отсеявшихся будет немного.
  Третье: подготовить материалы, которые подарят дизайнерам. Само собой, это каталоги фабрики и еще специально отпечатанные блокноты с логотипом 'Ариадны', чтобы на слуху было имя организатора мероприятия. Главное, чтобы пакеты дошли до проектных бюро, а не превратились в подозрительные объекты, оставленные возле стульев в банкетном зале.
  - Юль, о чем задумалась? - донесся до нее голос Люси.
  Юлька опустила чашку на блюдце и призналась:
  - Волнуюсь я.
  - Ты?! - От удивления Лена снова мазнула кисточкой мимо ногтя. - Это что-то новенькое.
  - Сама не верю. Но повод для беспокойства есть: раньше я ничего подобного не курировала. А вдруг что забуду или перепутаю?
  Люся убрала в шкаф средство для окон, выдавила на кисти по жирной точке крема и начала методично их втирать.
  - Главное, не забудь ручки.
  - Чего? - не поняла Юлька.
  - Ручки, - невозмутимо повторила Люся, - которые письменные принадлежности. Пару лет назад были мы на подобной конференции. Все основательно, темы интересные, полезной информации масса. Буклетов нам надарили - еле с места сдвинули сумку. А как захотели записать детали - нечем. Устроители не положили ничего пишущего, а у меня нашелся только карандаш для бровей, недешевый, между прочим. Потом всем салоном скидывались на новый: от того ведь один огрызок остался. - Люся внимательно осмотрела кожу, не остались ли где белые потеки неразмазанного крема, и еще раз весомо проронила: - Так что банальные шариковые ручки очень нужны.
  - Надо же...
  На чистом листике Юлька вывела слово 'ручка' и, чтобы подчеркнуть ценность полученного совета, старательно изобразила кособокую грушу, символизировавшую череп, а ниже перекрещенные кости.
  В соседнем зале зацокали каблуки, и Лена мгновенно смахнула бутылочку с лаком в сумку на коленях, придвинула каталог и с сосредоточенным видом начала изучать его обложку. Судя по подрагивающим плечам, под столом она активно досушивала ногти. К 'конторке' подошла Жанна Галич, а значит, через две минуты салон начнет работу.
  - Юль, позвони механикам: что-то двери опять барахлят. - Директор бегло просмотрела блокнот, в котором помечали вчерашнюю выручку, и вернула его в стол.
  - Хорошо.
  - И объявляю всем, что сегодня проводим сверку.
  Раздался всеобщий вздох. Под скромным словом 'сверка' таилась банальная инвентаризация светильников. Мало кто любил нагибаться или, наоборот, тянуться к лампам, зачитывать написанные на них артикулы и снимать те ярлыки, что были с ошибками, но раз в несколько месяцев приходилось этим заниматься.
  Пока Жанна не озвучила еще что-нибудь неприятное, Юлька переставила чашку на поднос, протянутый хозяюшкой Галиной, иными словами обычной уборщицей, подхватила свою сумку и побежала в 'верхний' офис.
  Там к ней сразу метнулся технический директор Малиныч, ритмично размахивая листом бумаги, который бы непременно звенел, будь он кастаньетами.
  - Юля, привет. Андрей пока в аэропорту, а у меня запрос на Vega. Пусть предложат оптимальные варианты светильников для нужного мне уровня освещенности помещения. Вот данные.
  Кастаньеты превратились в крыло, которое оторвалось от хозяина и легло на Юлькин стол.
  - Это срочно, - предупредил Игорь Иванович, уже отходя.
  - Как всегда, - понимающе улыбнулась Юлька и включила компьютер.
  Отослав запрос Малинина, она проверила входящую корреспонденцию. 'Черт, - мысленно возмутилась Юлька, - итальянцы до сих пор не прислали объяснительное письмо по поводу своей ошибки в инвойсе. Надо позвонить им и настучать по голове, иначе Серж, когда придет, надает мне по ушам из-за того, что водитель вынужден второй день загорать на таможне'.
  Она не успела взять трубку: увидела Колесника. Он раньше всех появлялся в офисе и всегда сам подходил к тем, кому хотел что-то сообщить. По телефону он вызывал сотрудников, только когда в закутке проходили важные переговоры.
  - Здравствуйте, Вадим Анатольевич.
  - Привет. Слушай, совсем забыл вчера сказать, а когда вспомнил, ты уже убежала. - В.А. развернул соседний стул и уселся на него. - Доклад Ригера переводит Андрей, ну а Пауль достается тебе. Он выступает на английском.
  - Почему? - бестолково переспросила Юлька.
  Колесник понял ее вопрос по-своему:
  - Ну, наверное, у него выступление приспособлено для разных регионов, а английский все-таки более распространен, нежели их родной немецкий.
  - Да нет, почему я перевожу?
  - А кто еще? - удивился В.А., и Юлька мысленно чертыхнулась собственной глупости. - Андрей же в английском нихт ферштейн. Так что просмотри на всякий случай новый каталог...
  Колесник вернулся к себе, и только тогда Юлька глубоко выдохнула. Спокойно. В университете ей пару раз приходилось заниматься подобными синхронными переводами, так что 'вспомним молодость'. Да и вряд ли Пауль загнет что-то совсем уж непонятное, и уточняющие вопросы никто не отменял. Только вымученные паузы и очевидные выкручивания так заметны публике...
  Юлькины ладони стали влажными. 'Вот почему Пауля потянуло на английский? Говорил бы на своем хохдойче, и тогда бы Эндрю 'растекался мыслью по древу', а эта самая мысль у него работает отменно, настоящий сказочник. Эх, Пауль, Пауль Метценгерштейн! Любишь ты устраивать засады, начиная со своей фамилии, - покачала головой Юлька. Это было правдой: из-за ее длины и неудобства в произношении все в офисе безбожно фамильярничали с Паулем и обращались к нему сугубо по имени. К чести того, он понимающе принимал это панибратство. - Ладно, пробьемся. Да и будет это все только завтра'.
  Юлька с хрустом размяла пальцы: а сейчас, итальяшки, держитесь! Она набрала телефон нужной фабрики и, дождавшись приветстветственного 'чао', ринулась в атаку.
  - Ciao Donatella. Come stai? Tutto bene? Non posso dire lo stesso verso me... (ит. Привет, Донателла. Как дела? Все хорошо? Не могу сказать то же самое про себя...)
  Дальше излить свое раздражение Юльке не дали: в силу своего природного темперамента инициативу в разговоре ловко перехватила итальянка. Теперь Юльке оставалось только подхмыкивать на эмоциональное объяснение Донателлы, что с вечера барахлил Интернет, потом отсутствовал начальник, но сейчас письмо подписано, даже отсканировано и будет в ящике у Юльки через две минуты.
  На этот раз итальянский экспорт-менеджер не обманула: Юлька не успела положить трубку, когда на почте замигал значок закрытого конверта. Все, со спокойной совестью можно было переходить к другим делам.
  Она написала еще пару документов, распечатала фабричные подтверждения заказов для проверки и села перед телефоном поудобнее. Предстояли короткие, но многочисленные звонки по поводу семинара.
  Минут через сорок Юлька довольно полезла в сумку за печеньем и сигаретами: из пятидесяти человек, кому отсылались пригласительные, свое участие в завтрашнем мероприятии подтвердили сорок два.
  - Игорь Иванович, - кивнула она Малинину перед тем, как выйти из офиса, - если я буду нужна, звоните в подвал.
  - Что ты там забыла?
  - Буду осваивать работу фасовщицы: вдруг пригодится. А серьезно, - Юльку насмешило недоуменное выражение лица технического директора, - сложу пакеты для семинара.
  В подвале она провозилась долго, потом сделала перерыв на обед и вернулась наверх, куда тут же прибежал Дима-дизайнер.
  - В общую папку я положил новый заказ. - Он начал расправлять сложенные в руке листы с объяснениями: - Почти все твое направление и практически везде специзготовление. Наверное, будет лучше, если в заказе мы станем ссылаться на запросы, что делали предварительно, и собственно на ответы фабрик.
  - Согласна. - Юлька бегло просматривала артикулы, чтобы сразу прояснить возможные непонятные моменты.
  - Учти, что клиент оплатил сто процентов и все хочет получить до Нового года.
  - А про каникулы на фабриках ты ему рассказывал?
  - Естественно, но посмотри конечную сумму заказа и догадайся, кто из нас был убедительнее: он со своими деньгами и желаниями или я.
  Итоговая цифра и в самом деле впечатляла. Дима вообще славился тем, что умел обработать почти любого клиента так, что тот с закрытыми глазами соглашался на предлагаемые варианты освещения, зато получившийся результат поражал своей привлекательностью. Недалекие клиенты ценили то, что называли потом как 'дорого и богато'; начитанные - использование моделей, созданных известными дизайнерами типа Филиппа Старка или Акиле Кастильони; умные - грамотное расположение многочисленных ламп, люстр и бра; эгоцентричные - превращение по их требованию стандартных изделий в нечто уникальное, существующее в единственном экземпляре.
  Но если клиенты обожали Диму, то Юльке временами хотелось его придушить или по меньшей мере сделать обрезание творческой жилке. До самого заказа проходили недели бесконечных запросов, переделок, мысленного перевешивания хрусталиков с одного места на другое, изменения их формы или количества.
  И сейчас, перед тем как отправить заказ на фабрики, ей придется покопаться в почте, чтобы собрать воедино нужные ответы этих же производителей, отсканировать рисунки, доходчиво перевести требуемые модификации. Короче, расслабленно посидеть не выйдет.
  Юлька обработала только треть позиций, когда на плечо легла Жаннина рука.
  - Знаешь ли ты о том, что раньше на предприятиях существовала обязательная производственная гимнастика? Так сказать, для профилактики ревматизма, застоя крови и прочих недугов.
  Юлька с наслаждением потянулась вверх: и впрямь все тело затекло.
  - Знаю, но только почему мне кажется, что этот исторический экскурс был присказкой, а главная сказка впереди?
  - Умная девочка, - засмеялась Галич. - Пошли, полазишь по залу.
  - Не-не, дел по горло, - попыталась отбрыкаться Юлька. - Вот и Димкин заказ лежит, а еще Малиныч ответ ждет.
  - Уже не жду: мне расчеты напрямую прислали, - некстати подал голос технический директор.
  Юлька обреченно застонала, а Жанна подтолкнула ее в спину:
  - Пойдем, ты быстрее остальных делаешь эту сверку. Физподготовка на уровне. Все менеджеры заняты с клиентами. Освободятся - пойдешь обратно к своему горлу.
  Они начали с классического зала, любимого Юлькой за простор и - что уж лукавить! - немногочисленные светильники. Ошибки на этикетках не встречались, все быстро продвигалось, и скоро они перешли на второй этаж над 'конторкой', в зал с условным названием 'современный свет'. Там на первом же торшере Жанну насторожило техническое описание, и она начала выяснять с бухгалтерией спорный момент.
  А Юлька устроилась на краешке бархатного полукресла-полушезлонга, которое никак не могло найти своего хозяина по причине странной конструкции: стоило сесть в нем чуть глубже - и кресло опрокидывалось назад.
  Она посмотрела сквозь огромные стеклянные окна салона и подумала, что за ними уличный аквариум. Вот прошаркал старичок в тонком пальто, шляпе с полями и палкой в руке - один в один оголодавший рак-отшельник. Дородная мамаша цепко вела за руку непоседливых ребятишек. Наверное, без них она тут же превратилась бы в медузу или осьминога с длинными щупальцами. Загорелые девчонки в цветастых платьях определенно могли соперничать с коралловыми рыбками или даже актиниями. Проехавший трамвай, от которого затряслось стальное ограждение, к которому Юлька прислонилась щекой, - кашалот, только стальной.
  Из остановившегося такси вышли люди и направились ко входу. Так, а они кто? Ну, Эндрю - однозначно рыба-клоун, ну или, в крайнем случае, озорная гуппи. Особенно с теми замысловатыми изгибами и почти танцевальными па, что он проделывал перед отключенными раздвижными дверями. Как всегда, забыли напечатать объявление, что входить нужно в неприметную дверцу сбоку, а не ждать, пока сработает датчик движения, чтобы Сим-сим открылся.
  Наконец Карпец догадался свернуть направо, а вместе с ним и те двое. И, когда они оказались внутри салона, сходство с аквариумом и морскими обитателями пропало.
  В первом вошедшем Юлька сразу узнала Пауля, менеджера по их региону. За то время, что она работала в 'Ариадне', он приезжал раза три, а за полгода, прошедшие после его последнего визита, ничуть не изменился: та же кубикообразная фигура с широченными плечами, бессменный ежик седоватых волос, из-за чего уши выглядели еще более мясистыми, и приметная походка селезня-пенсионера (хотя самому Паулю вряд ли было больше сорока семи).
  Вот второго камерада она ни разу не видела. Нет, ничего общего с ее любимым Тилем Швайгером. Просто представительный немец. Как там говорилось в хорошем фильме? 'Истинный ариец, характер нордический'. Она бы еще добавила: 'Фигура легкоатлетическая, одеколон будоражащий'. Войдя, он начал оглядываться в салоне с таким видом, словно мысленно сверял размещение светильников с каким-то планом у себя в голове. Что-то негромко сказал Эндрю и снова заскользил взглядом вокруг, неторопливо и вместе с тем уверенно. Интересно, кто это. В.А. говорил о Ригере, но Юлька так и не поняла, родственник ли тот хозяевам фабрики или просто однофамилец. Неужели он сменит вечного и добродушного Пауля?
  - Ну-с, продолжим. - Жаннин возглас положил конец Юлькиным наблюдениям, и она отвернулась от гостей.
  - Я к вам, не могу не поделиться, - с лестницы донесся насмешливый голос Лены. - Представляете, сейчас меня клиент убил напрочь. Говорит: 'Посоветуйте мне такой светильник, чтобы я мог повесить в спальне и моя жена от его вида приходила в неистовство'. Хотелось мне сказать, от чего жена в спальне неистовствует, да только штуковина эта совсем не должна висеть.
  - Лена... - предупреждающе прошипела Жанна.
  - Да промолчала я, промолчала! И показала ему ту люстру с подвесками-шариками за пару сотен. Может, когда и догадается глупый чудик, куда еще эти шарики отлично подходят по размеру.
  Юлька прыснула в кулак, Жанна набрала в грудь воздуха, явно чтобы отчитать Лену, а та невозмутимо добавила:
  - Или вот еще приходил сегодня оригинал за настольной лампой, опять же для жены. Почему-то мне на семьянинов везет. Может, они путают меня и психотерапевта, а?.. Так вот указал мой пациент, простите, клиент на шедевр Микеле де Лукки и попросил показать, как можно загнуть сию конструкцию. Мол, ему нужно в лицо жене светить, чтобы раскусить, не врет ли она. А потом уточнил максимальную длину шнура. Наверное, прикидывал, получится связать им или нет. А может, - Лена заговорщицки придвинулась ближе, - думает засунуть его жене в... Как вы думаете куда?
  Галич шумно хлопнула листами с таблицей по ладони, а Юлька сдавленно фыркнула и уронила этикетку.
  - Лена, иди-ка отсюда, не развращай мне ребенка.
  - Да какой она ребенок! На пару лет младше. - Лена затопала вниз. - Наверняка сама может всех просветить...
  - Вот же ж талант: так откосить от сверки!
  Воображение рисовало Юльке затейливые картинки нестандартного применения светильников по Ленкиному методу, а губы читали артикулы и постоянно сбивались на повторы из-за рвущегося наружу смеха. Когда светильники закончились, Юлька побежала за сигаретами: менеджеры с 'конторки' вели здоровый образ жизни. Ей же курить хотелось до одури.
  'Верхний' офис превратился в бивак. В одном углу пристроились Малиныч с Паулем. Их общение носило визуальный характер: ткнуть пальцем в простыню разложенных на столе чертежей и в ответ получить такое же тыканье, но уже в каталоге Rieger.
  Эндрю попивал чай и между глотками успевал переводить слова незнакомого Юльке 'настоящего арийца', опаздывая буквально на полтакта. В.А. сидел рядом и помечал что-то в своем легендарном блокноте, который на памяти Юльки никогда не менялся, лишь волшебным образом распухал, и потому мысленно она нарекла его 'Книга Премудрости Вадима'.
  Судя по всему, обсуждение обещало продлиться еще долго, а значит, нечего было и думать про обработку Диминого заказа. 'Придется, видно, забежать завтра до семинара и все закончить, - с тоской подумала Юлька. - Ну, или лучше задержусь после переговоров'.
  Сигаретная пачка оказалась в боковом кармане, и Юлька этому несказанно порадовалась: обошлось без выворачивания содержимого сумки на стол и некрасивого копания в залежах косметики, бумажных платочков, в мятых шоколадных батончиках, старых чеках неизвестно от каких покупок, рассыпанных подушечках жевательной резинки или выпутывания из проводов зарядного устройства. Хорошо, что и прокладки лежали в специальном кармашке с молнией.
  Юлька положила пачку на поднос и рядом аккуратно выстроила грязные чашки, скопившиеся у чайника. Получился кукольный городок с грязными лужицами на дне вырытых котлованов, с пирамидами из блюдечек и качелями-ложками. Нарядная сахарница превратилась в цирковое шапито с прозрачным верхом. Слава богу, что дверь осталась открытой: Юлька легко могла уронить всю посудную композицию, за что и поплатилась бы вычетом из собственной зарплаты.
  С торопливостью выкурив первую сигарету и с наслаждением сделав еще несколько затяжек из второй, Юлька решила не возвращаться в офис, чтобы не мешать переговорам, хотя, вероятнее всего, в них не было ничего секретного. Она осталась на 'конторке' и последовала совету В.А.: пролистала новый каталог Rieger. Потом составила компанию Люсе на кухне и выпила чаю с вкуснейшим творожным пирогом.
  Когда же Юлька проходила через классический зал, на парковку салона как раз заехало такси. У входа стояли немцы и Малинин, который призвал все свое знание языка для непринужденной беседы. До Юльки донеслись интернациональные слова 'президент', 'ресторан' и 'водка'. Оставалось только догадываться, и, судя по лицам Пауля и Ригера, не ей одной, что хотел сказать Малиныч таким убойным набором.
  - Поехали-поехали за рулькою с орехами! - Стихоплетством Эндрю никогда не славился, но его лучащееся предвкушением лицо задавало нужный тон предстоящему ужину.
  Колесник появился с улицы, а автомобильная сигнализация негромко пискнула. 'Значит, забросил ноутбук в багажник, - сделала вывод Юлька, - как привык делать перед серьезной пьянкой с партнерами. М-да, а ведь завтра им всем, а особенно докладчикам, нужно быть в форме, не то увидим новую вариацию на тему 'Есть ли жизнь на Марсе'.
  - Юль, к семинару все готово? - неожиданно встрепенулся Малинин.
  - Да, как будто бы все.
  - А чего тогда такая грустная? - Эндрю изобразил жалобно изогнутые брови и глаза побитой дворняжки.
  Юлька улыбнулась:
  - Надо доделать кое-что.
  В.А. подошел ближе и бросил мимолетный взгляд на часы.
  - Едем, не то опоздаем. А ты, Юль, завтра приезжай сразу туда, к профсоюзам, в салоне можешь не появляться.
  - Спасибо. - Теперь улыбка Юльки стала по-настоящему довольной, и она ласково кивнула на прощание всем.
  На то, чтобы разобраться до конца с Диминым заказом, ушло два часа. И когда Юлька, надев куртку, вышла на улицу, город принаряжался для романтического вечера четверга. Придирчиво выбирал узор на бусах, из-за чего то гасил, то вновь зажигал фонари. Демонстрировал новые духи - свежие, травяные, с особым шлейфом увядающих листьев и еле заметными георгинно-хризантемными нотками. С истинно женским непостоянством не мог определиться с прической, для чего отпускал и тут же снова звал ветерок.
  Грохочущий на поворотах трамвай довез Юльку до дома. Ну как до дома... До квартиры, которую бывшая одногруппница Машка Шорина по-дружески сдавала Юльке за небольшую плату. Район был почти центральный, из-за чего у подъезда постоянно терлись люди, в любую щель во дворе влезали паркующиеся автомобили, а голуби регулярно засиживали ее балкон на одиннадцатом этаже.
  Слава богу, что лифт хоть работал. В принципе Юлька не имела ничего против ходьбы по лестнице и под настроение так и поступала, но сегодня хотелось настроиться на завтрашний день. Открыв дверь, Юлька бросила ключи прямо на пол (который месяц все собиралась прибить хоть какую-нибудь полочку), стащила ботильоны и сразу же отправилась на кухню пить воду. Откуда была эта привычка, она не помнила, но едва переступала порог - на нее нападала дикая жажда. Хрустя подсохшим хлебом, который забыла еще прошлым вечером убрать в пакет, Юлька стянула куртку и пихнула ее в шкаф.
  В любой однокомнатной квартире в принципе места немного, и все свободное время Юлька проводила в ванной. Здесь она ела, читала. Рада была и поспать, если бы как-то решила проблему остывающей воды и жесткого бортика, от которого шею не спасало даже сложенное втрое полотенце. Готовила Юлька по необходимости, а не от большого желания, и частенько перебивалась яблоками, сосисками или, как сейчас, макаронами с сыром.
  Она лежала в воде, бездумно шевелила пальцами ног, скользила взглядом по баночкам и коробочкам с морской солью, бомбочками, пахучими экстрактами на полке, пока пена не растаяла без следа, а кожу стало неприятно стягивать. Тогда только вылезла и нырнула в широченное полотенце, в которое вместился бы целый выводок детей, не то что щуплая Юлька.
  'А теперь пора спать'.
  Утром, едва она открыла глаза, стало понятно: сегодня День Труляля. Еще в школе Юлька подметила, что от чрезмерных переживаний ее организм запускал своеобразный защитный механизм пофигиста, которому позже и придумалось миленькое название. В эти легкомысленные двадцать четыре часа все вокруг виделось не то что в розовом свете, а каком-то ненормальном лимонном, от которого хотелось растягивать губы в идиотской улыбке и покладисто кивать головой на манер таджикского гастарбайтера перед сотрудником миграционной службы.
  Вопли будильника преобразились в веселенькую кадриль, ритм которой подхватила кофеварка и застучала коричневыми каплями о фарфоровое дно чашки. Дальше в танец вступил утюг, выпуская горячий пар на помятые шкафом брюки. Если бы Юлька вовремя не заметила, что температура стоит не та, на ткани появилась бы чудесная дырочка. Потом задвигалось все: кисточка для туши, из-за чего Юлька перекрашивала каждый глаз по три раза; расческа, почему-то вздумавшая перебросить челку на непривычную левую сторону и досрочно открывшая второе дыхание у Юльки, сдувавшей волосы обратно; туфли, отрастившие за ночь такие шпильки, что Юльке потребовалась пробежка по коридору, чтобы привыкнуть к ним; ключи, нахально отталкивающие друг друга от замочной скважины...
  Улица выглядела спокойной лишь в первые секунды, когда Юлька появилась на крыльце, а потом и до нее добралась пляшущая эйфория. Коты решили не терять времени до марта и заранее прочистить голосовые связки. Стайка скворцов покружилась в небе и, отложив перелет в теплые края, вернулась на березу у трамвайной остановки, чтобы поймать мотив и разукрасить его отчаянным верещанием. Одна птичка добавила тонкую трель, а в конце внезапно сбилась на что-то очень похожее на скрип несмазанной калитки и крик петуха. Юлька понимающе улыбнулась: деревенский залетел в гости к друзьям.
  Пока она добралась до Дворца профсоюза, в Малом зале которого был запланирован семинар, к Труляля присоединился его собрат Траляля. И Юльке стало абсолютно безразлично, как все пройдет и вообще справится ли она с переводом. Она даже отмахнулась от своей же мысли попросить Пауля глянуть доклад, чтобы быть в курсе темы.
  Официальная часть прошла в один миг. Юлька сидела в первом ряду, но совсем не слушала то, что происходило на сцене. Сначала ее занимало, сколько же дизайнеров пришло на презентацию новинок, и она беспрестанно вертела головой, пока примостившаяся за спиной Жанна Владимировна не постучала ей по плечу. Тогда Юлька принялась смотреть вперед, но различала лишь высокий силуэт Ригера в чем-то темном и очень строгом, а поодаль Эндрю в привычных брюках оттенка кофе с молоком. Почему-то именно эти штаны насмешили Юльку, и она едва удержалась, чтобы громко не расхохотаться. Наверное, вчерашняя пьянка затянулась до утра и Карпец не успел заехать домой даже переодеться. Хотя нет, рубашка на нем свежая. Да и голос Ригера четкий, выверенный. Или они наловчились пить без последствий, или же в этот раз водке предпочли еду.
  От долгого сидения заболела спина и то, что ниже, и Юлька начала менять позы: то перебрасывала левую ногу на правую, то наоборот, то сдвигалась чуть набок и изгибала обе ноги наискось. Будь впереди еще сиденье - она бы точно облокотилась на спинку и положила подбородок на кисти рук. Но перед ней начинались ступеньки на сцену, и Юльке не оставалось ничего другого, как снова мудрить с ногами.
  Когда Ригеру захлопали, Юлька одобрительно присоединилась: наконец-то можно было встать и слегка размяться. Пауль поднялся на сцену спокойно, а Юлька взлетела как на крыльях.
  От пола тянуло пылью, нагретой светом софитов, и полный зал народа исчез, оставив вместо себя заваленный рухлядью прабабушкин чердак в деревне. Что ж, вещей бояться совсем не стоило, и Юлька широко улыбнулась, когда Пауль заговорил. Нужные слова приходили на ум легко, заминок в переводе почти не было. В какой-то момент на экране появились слайды с техническими характеристиками новых светильников, и от этой подсказки Юльке стало еще веселее.
  Им тоже хлопали, потом задали пару вопросов, и очнулась она, как от глубокого сна, уже за столом. Зубы сосредоточенно жевали кусочек копченой колбасы, но как же Юльке хотелось эту пародию на мясо заменить качественной сигаретой. Она не курила с самого утра, и теперь голова словно начинала распухать, возмещая фантомным объемом недостаток никотина в организме. Но в ближайшие полчаса нечего было и думать куда-то улизнуть: застолье только началось.
  Немцев усадили в середину стола, рядом разместились Колесник, Малиныч и бессменный Эндрю. Половина дизайнеров знала друг друга, и знакомые рассредоточились по интересам. Остальные уселись кто куда. Юльке досталось шикарное, с ее точки зрения, место: в дальнем конце прямо с краю. Идеально, чтобы видеть всех, самой оставаться незаметной, а после и потихоньку сбежать.
  Столы разнообразием не отличались: пара-тройка стандартных салатов, залитых майонезом; тонкие ломтики колбасы и ветчины, разложенные так, чтобы небольшое количество нарезки покрыло как можно больше места на блюде; бледно-красные помидоры, будто стыдящиеся своей странной недозрелости осенью, и плотные, толстые огурцы, которые еще чуть-чуть - и разродились бы семенами прямо на тарелке. Порядок и щедрость прослеживались лишь в напитках: чистые, как родниковая вода, ряды водочных бутылок соседствовали с шоколадной 'Кока-колой' и запотевшей минералкой. Кое-где проскальзывали красные винные бока, явно бывшие не в фаворе.
  Обычно Юлька равнодушно взирала на алкоголь, но сейчас она была даже не прочь пропустить стаканчик-другой, но позволить себе этого пока не могла: команды расслабиться от руководства не поступило. Вот и жевала ломтики картошки фри как наиболее безопасные из еды и отхлебывала водичку. Остальные не стеснялись, и скоро шум и громкий хохот стали нарастать в геометрической прогрессии.
  - Да-а, и это называется культурная программа? - Жанна с явным неудовольствием встретила цветастые юбки цыганок и их неизменное 'К нам приехал наш родимый... Пей до дна!'. - Не могли найти что-то приличное?
  - Зачем придираешься? - Дизайнер Дима, напротив, притопывал в такт песне. - Посмотри, как народ отрывается, а уж наша немчура просто в восторге.
  Действительно, поднесенный Паулю стакан бесцветной жидкости был опорожнен почти профессионально, а звук занюхиваемой корочки хлеба донесся, наверное, даже до вестибюля. Ригер, однако, отверг граненый стакан водки и поднял малюсенькую стопочку.
  - Думаешь, цыгане не обидятся и примут замену? - живо отреагировала Люся. В ее глазах горел интерес исследователя-приматолога.
  - Куда они денутся. Кто платит деньги, тот из башмака их барона может выпить, - уверила Галич.
  - Так ведь платит 'Ариадна', нет? - наивно уточнила Юлька и смутилась под насмешливым взглядом директора. - Ясно, ясно, торможу... Но спасибо этому дурацкому обычаю: хоть узнаем имя этого немца, а то все Ригер да Ригер. Прямо же спросить вроде как неудобно.
  Жанна откинулась на спинку стула и издала негромкий полустон, наверное, втихаря сняла туфли.
  - Генрих он.
  Юлька смотрела, как под цыганские вопли неторопливо пил Ригер. Казалось, что ему налили не крепкий алкоголь, а какой-то яблочный компот. Рядом над чем-то хохотал Эндрю, ему вторил пьяноватый Пауль, а Ригер будто не замечал всего этого. Перевернул пустую рюмочку на поднос, спокойно сел и тут же отрезал приличный кусок мяса.
  - Генрих... - Юлька повторила имя и чему-то улыбнулась. - Красиво, ему идет.
  - Главное, чтобы он не был похож на своего тезку, Гиммлера. - Дима потянулся к корзиночке с хлебом и развил свою мысль: - Говорят, в общем тот был неплохим человеком, иногда даже дружелюбным и гуманным, особенно в период желудочных колик.
  - Предлагаешь постоянно кормить нашего Генриха чем-нибудь протухшим для мягкости характера? - Юлька наконец рискнула зарыться вилкой в свою тарелочку с салатом, разворошила его снежную вершину и отодвинула вбок. - Ну, если судить по предложенному меню, у нас для этого есть отличная возможность. И я даже не спрашиваю, почему немцы заказали этот ужас вместо еды. Все, товарищи, сбегаю курить: нет сил больше терпеть.
  Люся тронула ее за рукав:
  - Подожди. Обычно после цыган следует пресловутый танец живота, специально для Малиныча.
  Юлька замотала головой:
  - О нет, увольте! Думаю, вид колышущихся бедер Малинина я точно не переживу.
  На улице уже смеркалось. Прикурив сигарету, Юлька спиной оперлась на толстую колонну у входа и с наслаждением выпустила вверх струйку дыма. Та затерялась под высоким портиком, и Юлька тут же послала ей вслед новую. Хлопнула дверь, а следом щелкнула зажигалка. В воздухе запахло чем-то душистым. Дорогим табаком. Такой Юлька чуяла за версту, как натасканная на наркотики собака. И вот спросил бы кто, откуда она знала цену этих самых сигарет, ни за что бы не объяснила, но спорила бы на миллион, что права. Точно-точно, роскошь всегда пахнет как-то по-особому, чему и определения сразу не подберешь.
  Юлька досадливо пыхнула сигареткой: надо было сразу обнаружить себя и выглянуть из-за колонны, а не ловить носом золотой дым. Теперь поздновато показываться на глаза. Она хотела тихонько отступить назад, но под ногой хрустнул камешек. Длинная тень незнакомца задвигалась, и перед Юлькой появился Ригер. Секунду они изучали друг друга.
  - Простите, если помешала. - Слова пришли на ум легко, несмотря на то, что по-немецки Юлька говорила не так часто.
  - Напротив, это я пришел вторым и нарушил ваше уединение. Но мне вдвойне приятно встретить человека, говорящего на моем родном языке.
  - Только общение на одном языке совсем не означает взаимопонимание. Не согласны? - После короткой затяжки Юлька тряхнула головой, из-за чего челка упала ей на глаза, а левая половина Ригера исчезла.
  Кончик сигареты в руке немца тлел светлячком.
  - Да, но подобрать правильные именно иностранные слова всегда непросто, однако вы сегодня с этим справились очень и очень достойно. - Ригер широко улыбнулся видимой половиной рта и протянул Юльке руку. - Нас не представили. Генрих Ригер.
  - Очень приятно. Юлия Репьева.
  Рукопожатие вышло сильным и по-мужски крепким. Юлька поправила волосы и снова привалилась к колонне. Наверное, со стороны молчание выглядело невежливым, но она никогда не заботилась мнением других о себе. Вряд ли вымученные вопросы звучали бы хорошо. Хотя еще один был вполне логичен.
  - Как вам наш город?
  - Что сказать... Наверное, я просто должен привыкнуть к тому, что все они смахивают на большие муравейники. Шум, крики, суета.
  - Вы предпочитаете деревенскую тишину?
  Юлька скользила по Ригеру глазами и автоматически оценивала его. Хоть и не Тиль, но внешне, наверное, привлекателен. Особенно для тех, кто любит шатенов-интеллектуалов с легкой рыжиной в щетине. Ей же слишком много в нем всего: выверенной правильности в одежде, неприкрытой прямоты во взгляде. Даже то, как он сейчас обдумывает ответ, ей мешало. Как будто мысленно вычеркивает из речи неподходящие слова. Все же немецкую педантичность так просто не переступить.
  - Не знаю... Нет... - Глаза Ригера переместились на потемневшую колонну с потеком, который в неясном свете фонаря казался следом громадного слизня. - Дело не в тишине, а в том, чтобы заниматься правильным делом. Не тем, что тебе навязывают или к чему вынуждают обстоятельства. Оно должно... как бы это правильно сказать, - Ригер потер в раздумье лоб, - должно позвать тебя. Смешно звучит, знаю. Но ведь работа - это те же отношения, что между мужчиной и женщиной, те же завязки. Если хотите, это подобие брака. Сначала мозг туманит воодушевление, потом наступает тяжелое время притирки и компромиссов. Вот только уступать всегда должен ты, а не бизнес. Он постоянно будет только требовать...
  До этой минуты такая ассоциация Юльке не приходила в голову, но, чтобы точнее проверить высказанную гипотезу, надо было по меньшей мере иметь за плечами опыт семейной жизни. Этим Юлька похвастаться не могла. Замуж ее никогда не звали, а парни от нее почему-то сбегали после встречи-другой, бросая что-то про невыносимые закидоны. Может, Юлькино поведение и впрямь было ужасным, но точно не хуже привычки некоторых снимать носки и прятать заботливо скрученные клубочки под подушку. От воспоминания об этой мерзости Юльку передернуло даже сейчас.
  - На ваш вопрос, Юли, я так и не ответил, а вы уже замерзли. Пойдемте.
  Ригер отступил чуть в сторону, приглашая Юльку пройти первой, вслед за ней затушил сигарету о железный козырек мусорки и галантно распахнул дверь. В холле Юлька задержалась у зеркала, а Ригер, простившись кивком головы, скрылся за дверью с широкоплечим треугольником. Из банкетного зала лилось псевдолепсовское 'То-олько-о рюмка водки на столе...', и, хотя Юлька с отвращением относилась ко всей попсе, современной и давнишней, отечественной и иностранной, ей жутко захотелось опрокинуть эту самую рюмку. Вероятно, начала сказываться усталость.
  - Ну, как поболтали с Генрихом? - На ее стуле развалился Эндрю и перекатывал между пальцами виноградинку.
  - Обычный разговор двух курильщиков, случайно оказавшихся рядом. Ты мне лучше скажи, - Юлька облокотилась на спинку стула и наклонилась к уху коллеги, - он сменит Пауля, да?
  - Кто? Ригер?! С чего бы это? - Эндрю так резко повернулся вполоборота, что из раздавленного зеленого шарика на скатерть брызнул сок.
  Карпец взял салфетку, а Юлька не унималась:
  - А зачем тогда ему было приезжать? Пауль и сам прекрасно справился бы с презентацией новинок. Малиныч бы ему помог при необходимости. Он все технические нюансы знает не хуже производителей. Так зачем здесь Ригер, Андрей?
  - Юль, он новый владелец Rieger Staff и вполне разумно решил, что личные знакомства укрепляют давнее партнерство. Поэтому можешь перестать переживать за Пауля. Никто не собирается выгонять этого отличного мужика.
  К столу подошла раскрасневшаяся Жанна и схватила стакан с минералкой.
  - О боже, кто ж придумал строить такие залы без кондиционера! Сейчас сердце остановится.
  - Ну, сорок лет назад никто не рассчитывал на пляски народов мира в солидном Дворце профсоюзов. - Эндрю наколол на вилку кружочек подвявшего огурца, засунул его в рот, а потом протянул руку Галич: - Пошли. Лучшая профилактика сердечного приступа - физическая нагрузка, вот и будешь вести меня в танце. Для усиления эффекта и чтобы были задействованы все группы мышц, могу поупрямиться. - Сопротивление Карпеца явно было навеяно пропущенным Юлькой восточным танцем если не живота, то паховой области с переходом к коленным чашечкам.
  - Иди уже, танцор диско.
  Жанна не успела свернуть на танцпол, когда ее окликнула Юлька:
  - Жанна Владимировна, можно мне уже пойти домой, а? Доклад переведен, банкет процветает. Дальше обойдутся без меня.
  И Юлька попыталась изобразить фирменные жалобные глаза мультяшного кота: 'Ну же, я такая несчастная-я!' Наверное, в роду Репьевых все же водились актрисы, так как мольбу Юльки услышали. Вернее, увидели.
  - Конечно, иди, - Жанна согласно кивнула в плечо Эндрю. - Да отоспись хорошенько, благо, что завтра суббота.
  К выходу из зала Юлька бежала чуть ли не вприпрыжку. Сумка на длинном ремешке болталась и хлопала по ногам, словно подгоняла к выходу. Секундным делом было сдернуть куртку с крючка в гардеробе, набросить еена плечи и толкнуть отполированное до блеска тысячами рук яблоко ручки.
  Юлька нашарила в сумке мобильник и глянула на время. Почти девять. Нет, спать там еще не должны были. Но прошло гудков семь, прежде чем в трубке раздалось знакомое негромкое 'Алло'.
  - Привет, Дарка. Как дела? Как мам-Нина? - Юлька застегнула молнию на куртке под самое горло и зашагала к остановке, переступая через грязь на краях подсохших луж.
  - Ой, Юль, привет. Мама Нина как обычно, а дела... Дела хорошо. Вот телефон дотащу в комнату и все расскажу. - В трубке действительно слышалось негромкое шуршание, как от провода по линолеуму. Потом скрипнула прикрываемая дверь, и голос Даримы стал звучать четче: - Знаешь, я... встретила парня.
  - Наконец-то! Алилуйя! - Юлька возвела руки к небу в молитвенном жесте, а потом неожиданно запела, перевирая песенку из любимого советского фильма: - Святая Катерина послала дворянина. О, наконец-то мольбы услышала она-а...
  Окончанием музыкальной темы послужил Юлькин громкий свист, после которого семенившая перед ней старушка шарахнулась в сторону необъезженным мустангом и принялась костерить 'непутевую молодежь'. Когда телефон вновь оказался возле уха Юльки, она потребовала:
  - Рассказывай все. Но сначала повтори то, о чем вещала последние десять секунд: я благодарила аллаха и других завсегдатаев небесного пантеона.
  - Какого аллаха?! И при чем здесь пантеон? - удивилась Дарима. - Я же православная. А рассказывать больше нечего. Мы и говорили с Владимиром всего-то один раз.
  - Вовчик, значит. Ничё так имя, нормальное. О чем болтали?
  Дарима замолчала, явно вспоминая тему разговора, а потом пробормотала:
  - О холодильниках...
  - Оригинально! Хотя повар всегда все вывернет к еде, пусть и через место ее хранения.
  - Глупо, да?
  Голос Даримы стал не громче шелеста, и Юлька будто увидела подругу, спрятавшуюся за шторой и готовую в любой момент захлопнуть шкатулку, чтобы убрать подальше секрет, край которого осмелилась показать.
  - Нет, Дарка, не глупо, совсем наоборот. Пойми же, неважно, что вы будете обсуждать: теорию большого взрыва, новинки литературы или уменьшение поголовья крупного рогатого скота из-за заболевания сибирской язвой. Главное скажут ваши глаза. И даже твои невыносимые очки не помешают, - язвительно закончила Юлька.
  - И это называется 'успокоила'? Ну спасибо тебе, - несмотря на слова, Дарима облегченно выдохнула. - Ладно, а что у тебя?
  - Большей частью работа: заказы, рекламации, еще раз заказы. А, вспомнила, иногда телевизор. Вот сегодня исключение из правил: присутствовала на банкете и едва не заработала отравление. Так что нет ничего лучше...
  Юлька могла еще долго трепаться, если бы Дарима ее не перебила:
  - Прости, Юль, мама Нина зовет...
  - Конечно, иди. Спокойной ночи. Я буду скучать.
  - Целую. - Дарима отключилась, а Юлька зажала мобильный телефон в ладони и, скользя на влажных листьях, припустила к стоявшему у остановки трамваю.

  Глава 6
  Женька
  
  Прямой выезд из города в коттеджный поселок Коньково был перекрыт: асфальтоукладочная машина неторопливо приминала горячую массу, похожую на зернистую плитку темного шоколада.
  Пришлось разворачиваться и искать схему объезда, которую Женька в спешке пропустил. Пока "Хонда" кружила, он основательно познакомился с пейзажем: серые листы полей в рамке полустертых тракторных следов; кое-где мелкая решетка заборов от выскакивающих на шоссе диких животных; лесопосадки, кажущиеся лысоватыми и полупрозрачными из-за облетающих листьев. В общем, неприглядные родные дали.
  Соседнее сиденье почти до упора было отодвинуто назад. И, когда Женька посматривал в правое зеркало, он не отказывал себе в удовольствии опустить глаза на вытянутые Кристинины ноги, плотно затянутые в джинсы. Все-таки она умела выбрать одежду. Вроде ничего особенного, синяя ткань, но взгляду хотелось бежать вверх, до фиолетовой курточки, и еще выше, чтобы нырнуть под небрежно завязанный на шее шарфик. С момента их знакомства Тина больше не стригла волосы и сейчас заплела их, прилично отросшие, в две нетугие косы.
  Красивая девушка, яркая, а главное не дура. Женьку устраивало в ней многое, лишь в одном их вкусы кардинально разнились - музыка. Первый раз, когда в салоне заголосила слащавая попса, он чуть не взвыл. Честно пытался потерпеть, но руки начали конвульсивно подергиваться и тянуть за собой руль. Тогда он выключил радио вообще, хотя очень хотелось для успокоения послушать прямодушные песни "ДДТ". Кристина даже не моргнула и ничем не показала недовольство, да и было ли оно? Наверное, все же было, иначе бы к следующей их совместной поездке она не подготовилась. А так вытащила из сумочки капельки наушников и невозмутимо вставила в уши. На этом и поладили: Женька неизменно выбирал русский рок, а Тина рядом беззвучно подпевала своим "пусям-мусям".
  Вот и сейчас левая ступня Кристины постукивала по коврику: отбивала незамысловатый ритм, а на лице блуждала глуповатая улыбка.
  Поселок Коньково строили еще в первую волну внезапно разбогатевших русских, и он смахивал на раскормленного червяка, рассеченного дорогой на две неравные половины. В ближней, широкой, так сказать, "головной" части высились огромные дома, порой бесформенные и даже уродливые, но призванные своей мощью, пародирующей средневековые крепости, свидетельствовать о достатке владельцев. Вдоль леса тянулся второй, "хвостовой" кусок домов попроще, все больше из массивных бревен и без аляповатостей на фасадах. От назойливых глаз дворы скрывались обстоятельными заборами, из-за которых топорщились хохолки туй. Если деньги у хозяев и водились, показным хвастовством здесь и не пахло.
  Когда Кристина кивнула в сторону леса, втайне Женька обрадовался: появился шанс, что день рождения обойдется без понтов и распальцовки. "Хонда" притормозила у высокой металлической изгороди, а в руках Тины пискнул вытащенный брелок. Ворота послушно отозвались и медленно поползли в сторону, открывая вид на мощеную площадку с тремя автомобилями.
  - Поезжай налево. - Кристина скомкала проводки наушников и вслед за брелоком спрятала в боковой карман сумки. - За домом должно быть еще место.
  Задний дворик действительно пустовал.
  После салона воздух оглушил Женьку чистотой и свежестью, в которую смешались хвойные смолки, липкие маслята и рыхлый мох. Казалось, лес шагнул за ограждение лишь пару секунд назад: когда заметил приближение чужаков, но намеренно оставил свой первозданный запах.
  Набрав его полную грудь, Женька перевел взгляд на дом и довольно выдохнул. Да, Старовойтов-старший явно не страдал патологической манией совместить нелепые архитектурные изыски в одном месте. Трехэтажный дом был выдержан в одном стиле, начиная от каменного фундамента и оштукатуренных бежевых стен и заканчивая флажком флюгера на кончике ломаной темно-коричневой крыши. Единственными украшениями служили небольшие балки, сплетавшиеся у самой кровли в трилистник, да кованое ограждение балкона. Не вычурный особняк, а надежное семейное гнездо.
  Таким же основательным выглядел и сам хозяин дома, привалившийся к углу террасы и определенно поджидающий их. Наверное, в старину из таких людей получались отличные бурлаки для перетаскивания грузов по реке. Не слишком высокий, но с широкой костью, на которой мясо с годами превратилось не в жир, а в витые мускулы, способные для потехи скрутить рулет из монетки, одним ударом сломать нос обидчику или же, напротив, ласково и невесомо пригладить волосики малыша. Подойдя ближе, Женька еще заметил, что кожу Старовойтова усеивали мелкие оспинки, а глаза под кустистыми бровями подрагивали, как при нервной болезни.
  'Постаревший Геркулес, - подумал Женька, - но он мне нравится. Ведь так бывает. Бросаешь на незнакомца взгляд - и понимаешь: твой человек, очень близкий и родной по духу. Жаль только, что сойтись ближе нам не суждено'.
  - Привет, папочка. С днем рожденья! Люблю, люблю тебя.
  - Спасибо, черепашка.
  Отец с дочерью поцеловались, и Старовойтов протянул Женьке жилистую руку, оказавшуюся на ощупь шершавой.
  - Николай Петрович.
  - Евгений. С днем рождения вас. Здоровья там... всяких благ...
  - Спасибо.
  - Ну и где обещанный тихий дружеский обед? - Кристина кивнула на тесно припаркованные автомобили, и Женька мысленно с ней согласился. - Или объявились неизвестные мне приятели, а может, что еще хуже, родственники?
  Старовойтов шутливо погрозил дочери указательным пальцем, а потом загнул его для перечисления:
  - Так все ж свои. Мы, вы, да Кузьмины, да Гордеич. А вчера Рыбовецкие позвонили, что будут, хотя Маша и не думала их звать. Вот тебе еще двое. Но не волнуйся ты, черепашка, все ж тихие, почти семейные. Одним словом, пенсионеры.
  - За такими старичками еще надо уметь угнаться. - Кристина насмешливо покачала головой и повернулась к Женьке: - Зай, не забудь нашу прелестницу.
  Старовойтовы подождали, когда Женька вернется с коробкой в зеленоватой бумаге, и Кристина расправила примятый обо что-то в багажнике коричневый бант.
  - Очередная глупость? - полюбопытствовал Николай Петрович и без усилий распахнул массивную дверь дома, откуда уютно запахло теплом и сушеными яблоками. - Имей в виду, черепашка, если так - повезешь обратно. И не надо морщиться.
  - Да я вовсе не по этому поводу, - отмахнулась Кристина и бросила курточку на круглую вешалку, даже не посмотрев, повисла ли та или свалилась на пол. Потом провела сапогами по небольшому текстильному коврику у порога, как будто так могла отчистить возможную грязь, и раздраженно пояснила отцу: - Опять у мадам Рыбовецкой новые духи в стиле "Наслаждайся или сдохни". Нет, наверное, я все же раскошелюсь и на Новый год приподнесу ей что-нибудь человеческое, не уничтожающее кислород на десять миль вокруг.
  Женька втянул носом воздух, но ничего ужасного не почувствовал. Да, ненавязчивый яблочный запах сменился чем-то сладковатым, может быть излишне приторным, но все равно не в такой жуткой вариации, как расписала Тина. Николай Петрович рядом хмыкнул:
  - Эта вечная страсть к преувеличению... Как ты с ней миришься?
  - Никак. Проще не замечать, чем спорить. - Женька помялся на месте, прежде чем Старовойтов забрал у него из рук коробку.
  - Да ты проходи, не стесняйся. У нас все по-свойски. И обувь не снимай: сам не люблю при гостях выхаживать в носках, - предостерег отец Кристины, когда Женька наклонился к туфлям, и кивнул в сторону комнат: - Пошли, пошли!
  Внутри дом тоже был добротным. Казалось, пройди его Женька с подвала до чердака - и не увидел бы ни одной вещи, назначением которой служило бы желание покрасоваться перед друзьями. Никакой пыли в глаза, только практичность и комфорт. И если диван и кресла в гостиной громоздкие, с высокими, чуть изогнутыми спинками, то это не потому, что так дорого или модно, а лишь для удобства сидящего. Многочисленные подушки из ярких тканей можно было собрать под натруженную спину. Ноги - для улучшения кровообращения - опустить на низкий кожаный пуфик. Светлый пол под мрамор создавал иллюзию чистого воздуха и отсутствия пыли. Той же цели служило громадное окно в полстены, разделенное шторами на три равные части. На стенах - несколько зимних пейзажей и зеркало в широкой раме. На каминной полке расставлены фотографии, но Женька со своего места не мог разглядеть лиц.
  Старовойтов поставил коробку на низенький столик и принялся шуршать упаковкой, а вокруг него сгрудились все, кто был в комнате. Хотя нет, одна дама с Кристиной под руку направилась к замершему в дверях Женьке.
  - Здравствуйте. - В невысокой женщине из-за сходства с Тиной он безошибочно признал хозяйку дома. - Меня зовут Мария Яковлевна.
  Правила этикета Женька никогда специально не учил. В голове мелькнуло что-то про целование рук на приеме, но он решил не мудрить и пожал протянутую кисть, стараясь, чтобы большой перстень на безымянном пальце Старовойтовой не врезался в ее же кожу.
  - Очень приятно. Евгений. - Удивительно, но ему и в самом деле было приятно. - У вас очень красивый дом.
  - Спасибо, Тиночка постаралась. - Мария Яковлевна с легкой улыбкой приняла комплимент как само собой разумеющийся. - Как доехали? Легко нашли дорогу?
  - У меня был отличный проводник - ваша дочь.
  Их поразительное сходство с Кристиной просто било в глаза. Как там утверждала пословица? "Если хочешь знать, какой будет твоя жена, посмотри на ее мать". Женитьба не входила в планы Женьки, но тем не менее он признал, что годы ничуть не испортят Тину. Во всяком случае, они только украсили Марию Яковлевну. От природы низкорослая, с возрастом Старовойтова осталась миниатюрной и даже худощавой. Никаких вторых подбородков, упавших на живот грудей или кругов сала на талии и ниже. Она могла позволить себе носить обтягивающие юбки, как та смелого персикового цвета, что была надета сейчас. Высокие каблуки наталкивали на мысль, что о варикозе она просто не слышала. Несколько морщинок возле губ свидетельствовали о властности натуры, но от них отвлекал теплый взгляд карих глаз. Лишь волосы отливали легким серебром, но и этот недостаток Мария Яковлевна сделала плюсом и намеренно добавила в цвет волос больше жемчужного оттенка. Нет, Женькина мать даже в сорок пять выглядела значительно хуже, не говоря уж про более поздние годы.
  От столика донеслось оханье, которое перекрыл довольный рокот Старовойтова:
  - Ну, хитрецы, угодили. Беру слова обратно.
  В руке он держал бронзовый бюст девушки. Головка была кокетливо повернута набок, отчего в волосах виднелся краешек банта. На обнаженное плечо стекала прядь вьющихся волос, на втором красовался короткий рукав.
  - Маша, это же ты. - Пышная женщина заняла половину дивана и выверенным жестом отстранила вбок плюгавенького мужичка, заслонившего ей обзор. - Нет, ну глянь: нос, волосы, плечи... Точно же ты.
  Старовойтова подошла ближе, медленно провела пальцем по тонкой косточке на шее, придававшей девушке грацию и изящество, и вынесла неожиданный вердикт:
  - Настоящая кокотка. Странный подарок, Кристина.
  - А на мой вкус самое то. - Николай Петрович подошел к камину и бережно опустил подарок на портал. - Гораздо лучше прошлогоднего кальяна или - чего там еще?.. - портативного гриля. Спасибо, черепашка. И вам, Евгений, - он сделал что-то вроде полупоклона в сторону Женьки. - А теперь приглашаю всех к столу.
  Около Женьки появилась Кристина и, пока остальные переходили в другую комнату, зашептала:
  - Так. Мадам Рыбовецкую Алину Аркадьевну ты уже видел, такое трудно не заметить.
  Она кивнула на кустодиевскую красавицу с бусами в три ряда: нижний из мелких камешков доходил до того, что в медицине принято называть тазом; средний лежал на груди, цепляясь за ее шестой или седьмой размер; верхний впивался в мясистую шею на манер бархотки, только из жемчуга.
  - Идем дальше. Ее муж Толюся. Без всяких отчеств и регалий.
  Рука Тины указала на того самого субтильного дядечку, которого пышка бесцеремонно отталкивала, когда он мешал. Сейчас Толюся пытался приобнять жену, чтобы отвести к столу, но легче было найти талию на чехле для танка, чем продвинуться ниже бескрайней подмышки Рыбовецкой.
  - Возле отца его давний друг Петр Гордеич, тот, что в красной рубашке. Рядом с ним - Светлана Ивановна и Василий Викторович.
  Гости, названные последними, как раз отодвигали стулья и размещались у стола. Высокий мужчина с родимым пятном возле уха и под стать ему сухопарая женщина. Серые, незаметные люди, одни из толпы.
  Стол был накрыт со знанием дела: множество тарелок и тарелочек, несколько видов ложек и вилок у каждого, выстроенные стеной бокалы. Вроде гостей пришло немного, но сервировка: салаты, колбасы, овощи и множество бутылок - утверждала, что в дом пригласили весь поселок.
  Кристинина ладонь скользнула вдоль позвоночника Женьки и замерла у ремня.
  - Мы же пообедаем, верно?
  - Для этого и приехали. - Женька перехватил Тинины пальцы, пока они не сбежали еще ниже, и жестом заправского джентльмена положил себе на согнутый локоть. - Пррошу!
  Им досталось место с краю, почти у кухни. И в кои-то веки Женька возблагодарил Кристинину привычку молчать во время еды: 'Отлично! Стало быть, и мне не нужно поддерживать светскую беседу. Интересно, откуда вообще пошла Тинина манера безмолвствовать за столом? Непохоже, что с детства: вон как воркуют ее родители. Можно допустить, что это влияние некой секты, но, насколько помнится из университетского курса религиоведения, большинство мировых конфессий, наоборот, приветствовали серьезные разговоры во время трапезы. Да и сама Тина создает впечатление человека, далекого от проблем потусторонней жизни. Как бы то ни было, сейчас я смогу просто жевать и глотать, лениво слыша остальных'.
  Наконец все расселись, и Николай Петрович принес огромную белую супницу. 'О, такую не грех использовать в качестве наглядного пособия на уроке ботаники!' - мысленно решил Женька. Нарисованные на фарфоре растения отражали все стадии своего развития: от малюсенького семечка до скукожившихся листьев, а на повернутой к Женьке стороне виднелось длинное корневище какого-то полевого цветка.
  Но все насмешливые мысли улетучились, едва именинник снял крышку и наружу вырвался густой запах ухи. Настоящей, наваристой, с легкой горчинкой от лаврового листа и перца, под которую душа настоятельно требовала пропустить стаканчик, а то и два водочки. Мария Яковлевна поставила блюдо с рыбой, которую заблаговременно извлекла из ухи, а чуть поодаль тарелочку с лимоном и мелко нарубленной зеленью. На памяти Женьки таким угощением его не потчевали ни на одном дне рождения, но от этого он еще больше давился слюной, завистливыми глазами следил за половником и катал шарики из хлеба.
  Наконец и Женькина тарелка вернулась от Марии Яковлевны. В прозрачном бульоне среди блестящего жирка островками плавали желтоватые куски картошки, пара оранжевых брусков морковки и много-много колечек зеленого лука. В середине глыбой белел кусок рыбы.
  Хотелось быстрее окунуть ложку и зачерпнуть все это великолепие, но приходилось ждать какого-то сигнала. Им стал Гордеич, лысоватый мужик с зачесанной через всю макушку длинной прядью волос. Он поднялся, пригладил тянущийся к рюмке ус и цокнул языком:
  - Ну-с, для начала процитирую Игоря Северянина: "Вонзите штопор в упругость пробки, и взоры женщин не будут робки". У всех налито? Отлично, идем дальше. Знакомы с тобой мы, Петрович, уж не помню сколько лет...
  - Не меньше сорока, - выкрикнул именинник.
  Гордеич осек его строгим взглядом:
  - Не перебивай. Сегодня наше дело говорить, а твое слушать. Так вот, знаем мы друг друга почти полвека. Много пережили за это время, еще больше сделали. Всегда ты был надежным другом, хорошим семьянином... Так ведь я, Маша, говорю? Так. Да-а, Петрович, порядочный ты... - пауза в речи раскрасилась смешками, - человек. А пожелать хочу одного: оставайся таким же неугомонным, чтобы хвори и напасти не поспевали за тобой.
  Гордеич потянулся рюмкой к Старовойтову и звонко чокнулся. Все встрепенулись, столкнулись рюмками и тут же вразнобой загалдели что-то вроде "Хорошо сказал", "Точно, здоровье - главное", "Хлеб, хлеб передай". Застучали о фарфор ложки, и Женька сглотнул последнюю голодную слюну. Рядом Кристина неторопливо набирала ложкой бульон.
  Все-таки поездка оказалась не такой ужасной, как он себе представлял. Родители были приятными, еда - отличной, никто не напирал, в разговор не втягивал, да и вообще Женька не чувствовал себя распластанным на предметном стекле микроскопа жучком-долгоносиком. Выпил он только одну стопку: именниника уважил, но оставаться на ночь не планировал. После ухи последовал салат, в котором среди зелени виднелись хвосты креветок и желтые зерна кукурузы. 'А ведь после этого вечера можно легко привезти парочку ненужных килограммов, - спохватился Женька. - Надо остановиться, но как, если от запахов кружится голова, а вес растет уже от одного взгляда, брошенного на блюда...'
  Как обычно, алкоголь ослабил языки старшему поколению, занимавшему левую часть стола. Женщины хвалили меню и неумело выпытывали, какие подарки вручили Старовойтову. Сам виновник торжества примерил на себя роль тамады и подбивал друзей не забывать новое русское правило "Между первой и второй... можно выпить еще пять".
  После десятого тоста Женька малодушно оставил покусанный бутерброд с красной рыбой на тарелке. Все, the game is over, иначе штаны треснут не только в талии, но и внизу, у носков.
  - А я тебе говорю, большая квартира всегда пригодится! - Василий Кузьмин стукнул кулаком по столу, и укроп на салате испуганно склонился набок. - Не тебе, так детям.
  - Эти дети те еще привереды. - Рыбовецкая томно обмахивалась салфеткой, хотя для нее пригодилось бы что-то вроде вращающейся вертолетной лопасти. - Вот моя дочурка всю душу истрепала, пока определилась с жильем. То им не тот район: слишком далеко от центра. То не тот этаж: Мирочка боится высоты, а ее Стасику, наоборот, подавай широченный горизонт. Привязывались и к планировке, и к отделке. В последний раз пристали к цвету фасада: им он показался траурным. Просто ужас!
  - А в результате?
  - Дала денег, и квартира тут же нашлась. Пятый этаж, дом на отшибе у какой-то полузаросшей лужи, но зато лучшие друзья в соседях. И вот скажите, стоило это все моих страданий и терзаний?
  Возмущенная Рыбовецкая лихо опрокинула рюмку, а Женька мысленно ответил на ее вопрос: 'Да, ведь от переживаний люди теряют вес, и для вас, мадам, это реальный шанс привести себя в форму. Если, конечно, не будете заедать призрачные проблемы вполне материальной ветчиной, как сейчас'.
  - Нет, ты меня, Алиночка, не переубедишь. Хоть сто раз тверди про достоинства квартиры, а домик она не заменит. - Пьяноватый Гордеич облокотился на спинку стула Марии Яковлевны, и хозяйка тут же села ровнее, чтобы мужская ладонь не терлась о ее блузку. - Огородик, беседочка... Все свеженькое, под рукой. Вышел на зорьке на крылечко, потянулся вслед за солнышком к небу - глядишь, остеохондрозный диск и щелкнул на свое место.
  - Ага, а потом нагнулся вскопать свои необозримые гектары, и межпозвоночная грыжа распустилась буйным цветом. - Переливчатый рокот Старовойтова заменил ему смех. - И не забудь про кучи натурального, но отнюдь не благоухающего удобрения, которые ждут твоей волевой руки, чтобы улечься под каждый кустик и деревце...
  - А чудо-тракторец на что? - Гордеич согнутым пальцем постучал по своей лысине, и Женька готов был поклясться, что раздавшийся звук удивительно походил на пустое эмалированное ведро. - Пару лет назад я прикупил машинку и забыл про все эти "вскопать-посадить-скосить". Да и калийная соль вонью не отвращает, а питает что твои коровьи фекалии. - Заметив, как Рыбовецкая поднесла ладони к прическе, маскируя брезгливость от услышанного, Гордеич не упустил возможность добавить перца: - Хотя какие фекалии, если это именно дерьмо, русское г*вно.
  Возмущенный взвизг Алины Аркадьевны потонул в хохоте мужиков. Старовойтов фыркал, как заплывший на мелководье тюлень. У Кузьмина мелко дрожал кадык, а губы причудливо тянулись к ушам. В Интернете подобная мимика наверняка заслужила бы интересное название, Женьке в голову же приходило что-то вроде "Продолжительная улыбка дебилоида". Паузы для добора жизненно необходимого воздуха заполняло хихиканье, нет, даже подхихикивание, несшееся из-за стула Рыбовецкой. 'Толюся, иначе больше некому', - догадался Женька. Затеявший эту вакханалию Гордеич вместо смеха сорвался в кашель и приобрел на лице колоритное омбре: кумачовые щеки, теряющие насыщенность цвета по мере продвижения к лысине. Даже Женька прыснул пару раз в кулак, но не от шутки, откровенно говоря, бездарной, а видя всеобщее веселье.
  Конец истерии положил негромкий, но строгий голос Марии Яковлевны:
  - Та-ак, нашли тему за столом, бугаи великовозрастные. Лучше бы котлеты попробовали, пока не остыли.
  Старовойтов утер выступившие слезы полотенцем, которое защищало колени от случайно упавшей еды.
  - Не боись, Машунь, за нами не заржавеет. Только что ж брюхо всухую набивать? Ну-ка плесни! Выпьем за наше сельское хозяйство и чуткую руку, направляющую его в нужную сторону.
  - Чтобы сельское хозяйство не ущемляло наше собственное, - не преминул встрять Гордеич и лихо опрокинул стакан из-под сока, куда второпях налил водки почти до краев. - Ох, хорошо пошла! Теперь можно и котлеткой закусить.
  Поглощенная Женькой еда доходила ему не то что до горла. Казалось, еще один кусочек - и уха начнет выливаться из ушей, знай только подставляй тару. Лучшим выходом было прогуляться на свежем воздухе. А тут он еще похлопал себя по карманам и спохватился, что оставил мобильный телефон на зарядке в машине. Небось разрывается там, бедный, в одиночестве.
  Всего за пару часов ощутимо похолодало. Начало октября, а морозец прихватывает кожу на щеках. Казалось, кто-то в ступке измельчил в мелкую крошку леденцы и подбросил их вверх. Вот крупинки и застыли в воздухе и царапающими коготками трогали горло.
  Как ни странно, пропущенных звонков было всего три. Два от матери, но Женька не спешил ей перезванивать. Как правило, их разговоры носили психотерапевтический характер и ему отводилась роль чего-то среднего между мусоропроводом, в который сбрасывались пережитые за день новости без деления по сортам и материалам, и слуховым органом в растворе формалина, так сказать, для сохранности и длительного использования.
  Последний звонок значился от Тимура. От него же и СМС-сообщение, пришедшее спустя минуту после попытки поговорить с Женькой. "Пью темное нефильтрованное, бью воблой об стол. А ты давай, орудуй вилочкой". Вот же ж гад! Ну ничего, в понедельник сам как миленький отправится в банк за платежками.
  Возвращаться в дом не хотелось. И вообще, еще минут десять - и он пойдет прощаться. А что? Приличия соблюдены, Кристина должна быть довольна, что слово свое он сдержал и от поездки не откосил, как бы ни хотелось. Дольше оставаться не было смысла. А та единственная рюмка водки погребена под тоннами еды.
  После прогулки к машине живот перестал торчать рюкзаком неумелого туриста и наступила приятная легкость, вернее, намек на нее. Для закрепления и усиления результата Женька отправился побродить по участку. Лишь фасад дома с крытой террасой достойно освещался, остальную темень кое-где разбавляли тусклые огоньки вкопанных в землю столбиков. М-да, пожалели денег для сада. А может, просто еще не довели до ума. Женька не страдал боязнью темноты, но даже ему стало не по себе от призывно шуршащих за забором сосен. Будто кто-то елозил веткой по упавшей хвое и осторожно заметал следы. Если бы в эту минуту над ухом Женьки раздалось резкое "бу", он бы точно осел на землю бесформенным мешком.
  Женька почти уже обогнул угол дома, когда до него донесся голос Кристины:
  - Как я скучаю по этому воздуху!
  - Ну так в чем проблема? Закрывай свою квартиру и давай сюда. - Рокочущий бас мог принадлежать только Старовойтову.
  - И потом жить у вас на втором этаже, давать отчет в каждой мелочи, как сопливая школьница? Нет уж, увольте!
  - Конечно, гораздо лучше творить вдалеке от семьи не пойми что и непонятно с кем.
  Женька невольно замер у высокого куста чего-то вечнозеленого и этим упустил возможность выйти так, чтобы не подумали о его подслушивании. Через секунду, когда заговорила Кристина, было уже поздно.
  - Я так понимаю, папа, ты пригласил меня сюда не луной полюбоваться? Выкладывай уж все напрямик.
  - Да нет, черепашка, это ты меня просвети. Глядел я, глядел на вас с этим Евгением, а так и не понял что к чему. Вроде пара, раз привезла его, но ласки, нежности особой между вами не заметил.
  "Да что ж вы, Николай Петрович, молодым не были, раз не понимаете, что у нас?" Женьке стало смешно, и он аккуратно переступил на месте, чтобы под ногой ничего не хрустнуло и чтобы оставаться в пределах слышимости. Конечно, шпионить было нехорошо, но уж больно интересовало, что ответит Тина. Сам бы он рубанул бате (разумеется, своему) сплеча: "Между нами один сплошной тр*х, ну и легкая взаимная симпатия, чтобы в постели глаза не всегда держать закрытыми". А что при таком раскладе он приехал... Да любой мужик согласился бы на что угодно, если бы перед глазами маячила голая грудь или упругая попа шантажистки.
  Старовойтов между тем продолжал:
  - Вроде не стар я, чтобы не разбираться в современных отношениях. Одно знаю точно: если двое любят друг друга, воздух вокруг таких искрится, спичку боязно вытащить. Ругаться могут, драться, дверью хлопать, а искры все равно никуда не исчезают. Так было, есть и, надеюсь, будет. А между вами... - В такие паузы, как эта, говорящий обычно пожимал плечами, точно не мог найти подходящее слово. - Будто хворост под ногами трещит, такая сушь. А от валежника, сама знаешь какой костер. В минуту прогорел - и фьють! Все руки и душа в саже. Что ты молчишь?
  - Нужно что-то сказать? - Голос Тины звучал невозмутимо, будто не лекцию ей сейчас читали, а список необходимых покупок в супермаркете. - Не знала, что ты умеешь находить такие поэтичные сравнения. Искры, огонь... Правда, не думала, что кто-нибудь уподобит меня полену.
  "Это точно, в постели ты далеко не бревно, а иначе бы дровосеки мечтали о таких лесозаготовках, где материал сам прыгает навстречу топору, изгибается в любых направлениях и вообще принимает немыслимые позы, будто резиновый", - снова влез с невысказанными комментариями Женька.
  - Не хами. Все-таки я твой отец, а не университетская подружка.
  - Извини. Но давай тогда сделаем вид, что этого разговора не было. Просто раз! - и зачистка памяти произведена. Ни к чему резать душу. Я не лягушка, и превращение в царевну мне не грозит. Да и принцы давно перевелись, остались только мальчики-зайчики. Пусть моя личная жизнь, папа, остается тайной за семью замками, как было до этого дня. А кто и почему именно он... Может у меня быть женское "хочу" без объяснения причины?
  - А потом такие же беспричинные слезы в подушку? Тина, Тина...
  "Да-а, не знаете вы своей дочери, Николай Петрович. Что нужно ей от жизни, чем дышит, о чем мечтает? Темный колодец у нее вместо сердца. Там не то, что черти, а вполне приличный плезиозавр поместится. Если б и хотел заглянуть туда - до дна не дотянуться". Может, в самом начале и задумывался Женька, зачем он Тине сдался, почему прямиком не пошлет его подальше с этими "тр*хательными" встречами. А теперь и это было неважно, в душу лезть не хотелось. Давала опустить ладони, чтобы зачерпнуть горсть-другую тепла общения, позволяла в постели все, ну и хватит.
  Стоять в расстегнутой куртке оказалось холодно и неприятно, особенно когда в бок тыкала назойливая ветка с острым концом. Женька потянул ее вниз, и та отозвалась звучным щелчком переломанной палки. Все, пора выходить на сцену и сменить репертуар на что-то менее душещипательное.
  - Где ты был? - По Женькиному лицу заскользили глаза Кристины. Ну один в один прожектора противовоздушной установки, отслеживающие вражеские самолеты у стратегически важных объектов.
  - Телефон забыл в машине.
  Лицо Женьки (он был в этом абсолютно уверен) оставалось безмятежным: зачем после неприятного разговора с отцом волновать подругу еще и тем, что в этой беседе незримо присутствовало третье лицо, пусть и незаинтересованное? Проще сделать вид, что сейчас его занимает только деревянная решетка для обуви и налипшие на туфли комки грязи. Когда результат чистки удовлетворил Женьку, он поднял голову и улыбнулся настороженно молчавшему Старовойтову:
  - Спасибо за гостеприимство и вкуснейшую уху. Честно, никогда такой не пробовал.
  - Маше будет приятно.
  - Попрощайтесь, пожалуйста, за меня. Боюсь, что, если вернусь в дом, от стола меня уже не оттащить и самосвалом. До свидания.
  Старовойтов неодобрительно качнул головой, и его пожатие сдавило Женькину кисть стальными клещами. М-да, такой за три секунды уложит, вздумай тягаться с ним в армреслинге!
  Под ногами Женьки хрустел гравий, руку грели пальцы Кристины, а в голове гулял веселый сквозняк, от которого подмывало дико гигикнуть и умчаться по лужайке, расставив руки "самолетиком". Вот кто скажет, почему ему расставание всегда слаще, чем само свидание?
  "Ну, ударим по газам!"
  Ретивым планам не удалось так же стремительно осуществиться: вмешались губы Кристины, к которым подключились и остальные части ее тела... Лишь через двадцать минут Тина заторопилась в дом, а в "Хонде" повернулся ключ зажигания.

  Глава 7
  Дарима
  
  Она стояла перед холодильником и уже раз пятый открывала дверцу. Смешно, чужая колбаса, сметана и начатая пачка плавленого сыра на решетчатой полке выглядели для нее не продуктами, а волшебными талисманами. Да и возбуждали они не аппетит, а то, в чем стыдно было признаться даже себе, какое-то тянущее и сладкое чувство, и с каждым открытием дверцы оно становилось все сильнее.
  Затрясшийся, наверное, от тепла агрегат потребовал оставить его в покое, но Дарима снова не удержалась.
  Вместе со включившейся лампочкой в голове вспыхнули события того вечера, когда вещи, принесенные в старомодной полотняной сумке, Владимир переложил в холодильник. Неторопливо расправил потертые ручки, чтобы легче было скатать ткань в рулончик, перегнул его пополам и с легкостью вместил в задний карман джинсов. А потом внезапно обнял Дариму. Буквально впечатал ее тело в кухонную технику, на которую беззастенчиво навесили роль сводни.
  - Спасибо тебе, малыш...
  От мурлыкнувшего в ухо мужского голоса по Дариме побежали резвящиеся кенгуру, отталкиваясь с такой силой, что запросто могли оставить на коже следы задних лап, а может, и хвоста. Сумчатые явно успели побывать на водопое, иначе почему ладони Даримы стали влажными, если оказались прижаты к холодному белому боку?
  - Не боись, не обижу.
  Когда Владимир наклонился еще ближе, Дарима зажмурилась. Что делали героини любовных фильмов в такие моменты? Кажется, запрокидывали голову - но ей некуда, затылок и так упирался в жесткий металл. Как в том любимом Юлькином анекдоте: "И тут он поднажал...". Если Владимир поступит так же, Даримина шея свернется в отнюдь не физиологическом изгибе.
  Корпус чуть направо. Так-то лучше, даже глаза открылись. В поле зрения попала курчавая челка Владимира. Возможно, опытные особы для добавления романтики запустили бы пальцы в эту шевелюру. Но какой-то слишком... вольный жест, распущенный. Чужой. Да и руки свои Дариме показывать не хотелось: утром с мизинца она отгрызла заусенец, и остался некрасивый след.
  По шее Даримы скользнули раскрытые губы Владимира. Наверное, ему она казалась закомплексованной и холодной. Как нерастаявшее мороженое, которое для мягкости обильно смачивали слюной. Ну и пусть, все равно было приятно. Да, в кино упоминали порхающих в животе бабочек. Дарима не знала, кто поселился в ее внутренностях, но откровенно напористый и очень наглый. Вроде землеройки. Да и ворочался там с недюжинной силой, расшатав даже холодильник.
  - Сладкая моя, хорошая...
  Губы Владимира сдвинули высокий ворот кофты. Если они и хотели до чего-то добраться, сверху это не получалось. На помощь пришли мужские руки. Они затеребили застежку бюстгальтера, и тут в кармане Владимира запиликал мобильный телефон.
  О, спасибо чудесной технике! Это она развивалась семимильными шагами, а Дарима все же не была готова непонаслышке узнать детали плотских взаимоотношений мужчины и женщины в первый день этих самых отношений. Одернув низ кофты, она юркнула в коридор. Пока считала до десяти, чтобы уши перестали гореть, а дыхание больше не походило на астматика со стажем, слышала раздраженный голос Владимира:
  - Да. Понял. Не бухти, скоро буду. Отскочил по делам. Ах, какие у меня могут быть дела?! Бл*дь, не твое это дело, ясно? Пасть закрой, чмо! Как же все за*бало...
  В комнату мамы Нины, куда завернула Дарима, ругань почти не доносилась. То ли стены поглощали львиную долю звуков, то ли Бондарь поутих в своем недовольстве на звонящего, то ли просто нажал кнопку "Отбой". Секундная стрелка на часах протикала несколько раз, прежде чем мама Нина отвела взгляд от потолка. 'Странно, что она там нашла, - удивилась Дарима. - Все же вроде чисто: ни паутины, ни треснувшей побелки, ни перегоревших лампочек'.
  - Рима, кто он? Мужчина, который не стесняется костерить людей подобными... даже не словами, а интонациями, настораживает.
  - Это... друг. И у него просто резкий голос.
  - Присядь-ка.
  Вероятно, последний раз такой мягкой и заботливой мама Нина была лет десять, а то и все пятнадцать назад, когда во время дворовых разборок Дариме прилетел в висок камень. Тогда мама Нина собственноручно выдрала зачинщика Бяшу его же подтяжками в мелкую 'елочку' и обхаживала потерпевшую внучку со всем теплом, что еще пряталось в ее мясистой груди. Могла бы теперь - наверняка прижала бы Дариму к той же части тела, но уже опавшей до размера пустого молочного пакета. Прижала, чтобы стук сердец сначала удвоился, а потом нашел общий ритм. Да и на колени усадила бы Дариму, будто та была все еще маленькой девочкой, которую и журить следовало тихим и приглушенным голосом, чтобы не испугалась. Даримины глаза защипало, а зубы впились в нижнюю губу, чтобы не дать ей задрожать.
  - Наверное, такие разговоры стоит затевать в подростковом возрасте, да только тогда не смогла, вот и сейчас вряд ли выйдет. Должна тебя предостеречь, милая моя: мужики, они такие... - Видно, от нехватки подходящих по смыслу или приличию слов мама Нина закатила глаза, блеснув желтоватыми белками. - Не знаю, может, где и есть нормальные, но я таких не встречала. Дед твой оказался лютым ревнивцем, а через то и мерзавцем. Пока жили вместе, все душу из меня тряс, признаний требовал, где и с кем, исправно ставил синяки и ломал кости. Рада уже была бы и придумать грехи и покаяться в плотских утехах, да не знала, кого приплести, чтоб поверил и не убил того бедолагу. Вот и твой отец пошел по тем же стопам... - С губ мамы Нины сорвалась капелька слюны и осела на пододеяльник. - В телевизоре говорят, это карма такая, чистить надо. Только вряд ли ее губкой для посуды потрешь, мою же и вовсе наждаком не отдраить. Но это правда, Рима, плохая склонность у нас в роду, каких-то тухлых мужиков мы выбираем. Вот твой друг... Что ж не зашел он, как всякий приличный человек, познакомиться со мной? Мозги-то и язык у меня еще не парализованы.
  - Он... Мы пока только...
  Дарима не знала, как объяснить маме Нине, что они с Владимиром видели друг друга только второй раз, если за первый считать те гляделки на полутемной лестничной клетке. А вдруг он боялся помешать больному человеку? Даже она, Дарима, иной раз старалась по пустякам не беспокоить маму Нину.
  - Да, верно говоришь, что вы "пока только", но и это делаете очень громко, милая моя. - Все, доверительная беседа подошла к концу, и мама Нина снова натянула маску издевки и сарказма. - Думай головой, а не ж*пой, не то в подоле принесешь. Как будешь тогда двоих-то кормить?
  Жар полыхнул по щекам Даримы, будто по сухому дереву, и она вскочила. Хотелось спрятаться в ванной и смочить кожу прохладной водой. Нет, лучше было бы погрузить лицо в тазик до самых волос, тогда язвительная просьба мамы Нины включить телевизор, "чтобы перебить охи-вздохи", осталась бы неуслышанной.
  Как Дарима умудрилась не уронить пульт дрожащими пальцами, она не знала. Прямо за порогом стоял Владимир, и Дарима молча ткнулась ему в плечо. Упоры на оправе болезненно жали на косточки носа, но все это ощущалось такими мелочами по сравнению с тем, как рыдала ее душа. Душа, оставшаяся в образе малышки с аккуратными косичками и в легком платьице. Сейчас косички превратились в растрепанные лохмы, подол испачкался и надорвался сбоку. А душа все кричала, срывала тесноватые сандалики и швыряла их в стену Дариминой выдержки. Та вибрировала, но держалась. 'Надо переждать эту бурю, как и все предыдущие, - мысленно твердила Дарима. - Иного выхода, как только не поддаваться, нет, иначе от всех тревог и обид крышу снесет основательно. А так нельзя: на мне одной все держится'.
  - Хочешь, малыш, завтра встречу тебя с работы? А нет, завтра не выйдет: заступаю на дежурство. Послезавтра? Блин, это суббота... Но я заскочу?
  Вместо кивка вышло какое-то бодание. Прежде длинный коридор показался Дариме невозможно коротким. Оделся Владимир по-армейски быстро и уже потом обнял Дариму. Его губы на вкус оказались мягкими и приятными, может быть, чуть мокроватыми, но Дарима уверяла себя, что так и положено. Лишь язык лез во все уголки рта с назойливостью, от которой не хватало дыхания. Наверное, все дело было в ее неопытности и понадобится время, чтобы она научилась целоваться и получать от этого удовольствие. Пока же Дарима беспокоилась о том, не остались ли в зубах крошки после вечернего перекуса.
  Пальцы отпустили дверцу холодильника.
  Весь следующий день прошел как в тумане. Дарима что-то делала, безостановочно бегала, лишь бы не сидеть на месте, иначе в голову начинали лезть глупые мысли, что с Владимиром они больше не увидятся. 'Неумелая я, глупая, одним словом, девчонка. Кому с такой интересно? Но ведь пообещал, а полицейские же - наша честь и гордость. Такие слово держат. Придет... Эх, надо было попросить его номер телефона. Обязательно сделаю это завтра. Завтра! Тогда уж я буду смелее и не отведу его руки. Наверняка Владимиру не хватает ласки, тепла, а этого добра у меня с запасом, не грех и поделиться...' Потом Дарима спохватывалась, подскакивала к бурлившему на плите баку с куриным супом и начинала мешать так, что Вера Семеновна останавливала ее руку с половником:
  - Эй, эй, не так остервенело! Вряд ли рабочим понравится, если придется собирать жижу с кафеля.
  - Так они ж и не узнают, если что, - со смехом подзуживала Маруся, шустрая посудомойка, частенько отиравшаяся у готовящихся блюд и втихаря таскавшая оттуда кусок-другой.
  Дома Дариму встретили голодная и хмурая мама Нина в придачу с шипящим серо-черными полосами телевизором. Размеренному ужину мама Нина предпочла зрелища, только их нужно было еще обеспечить.
  И Дарима поплелась стучать в соседнюю дверь, к усатому, как Чапаев, и по-котовски лысому умельцу Ивану Филипповичу. До выхода на пенсию он работал в ремонтной мастерской и не упускал возможность заявить, что в его трудовой книжке всего две записи: о приеме на работу в местный дом быта и об окончании этой самой работы в связи с достижением преклонного возраста. Когда горделивую тираду услышала Юлька, она шепотом, чтобы не обижать доброго старика, поделилась с Даримой здравой мыслью:
  - Он что, пылесосы да магнитофоны чинил без технического образования? Или ему просто забыли вписать техникум или что там в трудовую, чем и вынудили для стажа батрачить парочку лишних лет?
  В любом случае на золотых руках Ивана Филипповича это никак не отразилось, и жильцы не только восьмого дома, но и всей улицы Калинина исправно несли именно к нему, а не к другим мастерам, помоложе, плюющиеся кипятком утюги и захиревшие немодные радиоприемники. Вот и сейчас проблему мимикрии телевизора под зебру Иван Филиппович решил быстро. Без ответа остался лишь вопрос, кто и зачем выдернул телевизионную антенну из общего щитка.
  Под несмолкаемые шутки бессменного ведущего 'Поля чудес' мама Нина поглощала манную кашу. А Дарима любовалась серыми глазами с припухшими веками, смотревшими мимо нее, и чувствовала себя счастливой: 'Пусть хоть так, через толстое стекло и чужому дядьке, но мама Нина улыбается...' Она вдруг подумала, что большая комната тоже изменилась и засияла, будто кто-то рассыпал волшебную пыльцу. И все вокруг: и мама Нина, и сама Дарима, и шкафы, и ковер, и даже алюминиевая ложка в руке - тоже начали светиться. Сжатая до размера квартиры звездная вселенная.
  Вымыв посуду, Дарима решила порисовать, но на ум ничего, вернее, никого, кроме Владимира, не шло, а его отображать было как-то боязно: вдруг не получится. Поэтому Дарима устроилась на кровати с зачитанной до дыр "Джен Эйр", и тогда зазвонил телефон. Это была Юлька. Признаваться во всем подруге было приятно, но слова, прозвучав, обрели простецкий смысл: встретились и один раз поговорили. Да, упомяни она про поцелуи - все стало бы яснее, но хотелось сначала разобраться в себе, а не по-детски хвастаться успехами. Наверное, все же Владимир нравился Дариме, если весь день она только и делала, что думала о нем.
  Да и полночи ворочалась без сна и поминутно рвалась в кухню: то налить воды, то погладить холодильник или распахнуть его еще разок, 'последний-препоследний'. А на обратном пути совсем по-собачьи обнюхивала дерматиновую дверь, пропитавшуюся одеколоном Владимира с настолько свежей нотой, что Дариме мерещился допотопный парикмахерский пульверизатор, орошавший голову клиента с щедростью, после которой излишки влаги снимались полотенцем.
  Обычно Дарима любила субботы. Можно было поваляться чуть дольше в постели, без спешки заняться мамой Ниной, просыпавшейся на заре по въевшейся в надкостницу кондукторской привычке. Иногда Дарима после этого сразу перемещалась в душ и зависала там на несколько часов, пока мама Нина в сонной истоме переваривала плотный завтрак под миролюбивые кулинарные передачи. Лишь ближе к полудню начинались обрывочные уборки то тут, то там, лихорадочная глажка и апофеоз всего - распределение бюджета на следующую неделю. День не удавался только в одном случае: если затевалась стирка. После нее Дариме впору было затягивать себя в корсет и отлеживаться на плотных досках, так ныла спина и выворачивало суставы на руках.
  Эта суббота новизной не блистала. Мама Нина проснулась излишне капризной, беспрестанно бурчала и мямлила. Ворчание притихало, лишь когда Дарима устраивалась на постели и брала маму Нину за руку. В конце концов Дарима сдалась и принесла свою подушку, чтобы шея не затекала. Да и не самым худшим вариантом было провести день лежа, хрустеть дешевыми сушками и уточнять туманные родственные связи в энной серии отечественной киносаги под названием 'Трепетное дыхание любви'. Плеваться от тягомотины Дариме отчего-то не хотелось, как и цепляться к игре актеров: пусть, сегодня их день. Мама Нина определенно тоже получала удовольствие, хотя и на свой лад: щедро одаривала гулящего героя непечатной лексикой и трубно хихикала, подобно самке слона, над Дариминым смущением.
  Звонок в дверь подвел под всем черту.
  - Ишь, растрезвонились! Хватит жевать: из-за своего чавканья ничего не слышишь.
  Дарима спрыгнула с постели.
  - Я открою.
  - Ну конечно ты, не я же!
  Едва щелкнул замок, дверь распахнулась, будто ее сильно толкнули снаружи, и порог переступил Владимир. Темную куртку густо усеивали мелкие капельки, отчего ткань стала похожа на рыцарскую кольчугу с уродливым шрамом-замком посередине. Футболка Даримы, пока ее хозяйку долго и обстоятельно целовали, тут же промокла в районе груди, чем сменила свое предназначение: вместо защиты откровенно подстрекала.
  - Привет, малыш. - Рука Владимира воспользовалась подсказкой одежды: мало того, что прямо через ткань больно надавила на грудь Даримы, так еще и потянула столбик соска. 'Еще чуть-чуть, - испугалась Дарима, - и станет ясно, что чувствует корова, когда ей мнут вымя перед дойкой'. - Я скучал.
  - Я тоже... - Пусть и не по этим нахальным движениям, но скучала же. - Раздевайся, проходи на кухню.
  Чтобы переодеться, Дарима шмыгнула мимо комнаты мамы Нины все тем же молоденьким теленком. Она перелопатила всю полку, раз пять отшвыривала тыкающиеся в руку, как слепой котенок, серые спортивные штаны с подрастянутыми коленями и мысленно стонала. Как назло, приличные вещи сохли на балконе. У остальных же футболок горловины следовало бы переименовать в 'грудины', ибо их расположение оказывалось именно сантиметров на двадцать ниже подбородка. Откуда они только взялись в ее гардеробе? Наверное, Юлька подарила на дни рождения, ведь только она могла подсунуть такое декольте, не моргнув глазом. И когда наконец у дальней стенки нашлась водолазка, Дарима облегченно выдохнула.
  Когда она ступила на кухню, Владимир как раз откусывал от куска вареного мяса, заботливо припасенного маме Нине для завтрашнего обеда.
  - Ты голодный? - На полпути Дарима остановила руку, которая автоматически дернулась ко рту. Хуже всего, что не к своему. - Гречку разогреть?
  - Не-е, мне белок нужен, энергия.
  - Где-то я читала, что в крупах содержится половина нужной человеку дневной нормы белка, поэтому можно просто съесть двойную порцию.
  Владимир дожевал и шагнул к Дариме, потерся носом о висок и шепнул:
  - Шутишь? А знаешь, я люблю юмор. И тебя люблю.
  Она не успела осознать сказанное, как его зубы аккуратно прихватили Даримину мочку и чуть потянули вниз. Небольно, но достаточно, чтобы переманить на себя внимание.
  - Всегда мечтал встретить такую, как ты. Милую, наивную, даже в чем-то глупенькую. Девочку... - Мурлыкающий голос проник внутрь и замер где-то в районе пупка, а Дарима смутилась. Почему-то в этом обыкновенном слове она услышала в нем только намек на ее неопытность и, чего уж таить, девственность. - Ничего, сделаем из тебя гранд-мадам. Ты, главное, меня держись. Я в обиду не дам, хоть и потакать не привык. Но ты хорошая малышка, покладистая. Все у нас будет. Вот квартирка уже есть, а остальное... Крутанемся, придумаем. У меня знаешь сколько друзей-знакомых! Уй, закачаешься! Везде все схвачено, давно подмазано. Так сказать, на будущее. Глядишь, когда-то и пригодится...
  Нагромоздившиеся чужие слова перекатывались в полупустом животе, как горошины, и Дарима сжалась. От нежданного счастья, грозившего завалить ее своим размером и быстротой.
  - Ты чего дрожишь? Замерзла? Ну-ка, давай греться.
  Рот Владимира и в самом деле был горячим и очень жадным. Но удовольствие Даримы усилилось бы минимум вдвое, если б мужские руки не блуждали по ее телу с такой свободой и вседозволенностью. И когда шустрые пальцы протанцевали через всю спину к ягодицам, а потом обогнули их, явно прицеливаясь к "тому самому", Дарима не выдержалась и дернулась.
  - Не боись, не трону. Пока.
  - Мне нужно... - Она лихорадочно обшарила глазами кухню и кивнула на стоящую на плите толстостенную кастрюлю с длинной ручкой: - Надо маму Нину покормить, вот. А ты... чаю попей. С сушками.
  Владимир хмыкнул и отпустил Дариму, которая тут же метнулась к шкафчику и загремела ложками. Из наклоненной кастрюли в тарелку полилось что-то среднее между клейстером и детским питанием из банки. 'Отлично, - решила Дарима, - то, что надо. Эти овсяные хлопья можно брать: варятся быстро и не оставляют комков, не чета предыдущим. Ну ничего, и те пригодятся'.
  Мама Нина угрюмо пялилась на экран, где стая поджарых львиц гоняла по саванне антилопу. Хорошо еще, что охотницы не поймали беднягу и не принялись поедать, вряд ли это кровавое зрелище способствовало человеческому аппетиту. Но мама Нина и без трапезы прайда буркнула:
  - Можешь полотенце убирать. Не хочу есть. И передай своему хахалю, что здесь не благотворительная столовая впридачу с курилкой. Пусть выметается туда, откуда пришел.
  - Мам Нин... - от волнения Дарима смогла выговорить только это и дальше только моргала.
  - Спать буду. Уходи.
  Желтоватая щека под поцелуем затряслась плохо застывшим желе. Дарима поплелась в кухню. На темном небе форточка вырезала ровный прямоугольник, который Владимир украшал дымными завитушками.
  - Не кури, пожалуйста.
  - А ты перестань плясать вокруг нее на задних лапках. Смотреть тошно.
  - Что значит "плясать"? Она же болеет.
  Несъеденная овсянка вернулась обратно в кастрюлю, а Владимир с треском захлопнул окно.
  - Вот именно. Старая карга удобно устроилась. Самое лучшее ей: все твое время, деньги, продукты, внимание, забота. А о себе ты когда подумаешь? Тебе же нужно замуж, детей рожать... А в этой квартире живешь небось на правах канарейки. Захочет бабуля - погонит взашей, и никто ей не помешает.
  - Глупости говоришь. У нее же больше нет никого, только я.
  Тарелка была уже пустой, а ложка все скребла и скребла по дну.
  - Тем более не стоит губить свою молодость. Я подскажу, что делают в таких случаях. - Владимир подошел ближе, из-за чего говорить громко стало излишним. - Нужно сдать твою лежачую старушку в соответствующее учреждение. Там и уход лучше, и опять же постоянный присмотр. Ты вот на полдня уходишь на работу. А вдруг в эти часы что случится?
  - Тьфу-тьфу-тьфу, - Дарима потянулась к разделочной доске и постучала. - Даже думать не хочу о таком. А в приюты, или как их там называют - дома престарелых, инвалидов, - на которые ты намекаешь, не берут просто так. Денег, чтобы оплачивать содержание мамы Нины, у меня нет. Да и не хочу я близкого человека, вырастившего меня, сдавать куда-то. - Пустая тарелка с грохотом полетела в мойку. - Неправильно это, понимаешь, не по-человечески! Бездомного пса и того жалеют, а здесь мама.
  - Бабка, - поправил Владимир.
  - Мама, бабушка... Какая разница? Да я потом в глаза самой себе не взгляну. Нет, Вова, подло это, гадко. И давай больше не заговаривать об этом. Не надо. Все.
  Чтобы точно поставить на этом точку (и занять рот), Дарима подставила Владимиру губы. На этот раз поцелуй вышел неторопливым, нежным. Примиряющим. Она уже готова была ответить сама, как Владимир отстранился и пальцем тронул ее оправу:
  - Не будешь обижаться, если сейчас убегу? Остались кое-какие дела, надо доделать.
  - Конечно, иди. А... завтра...
  - Обязательно приду, - Владимир зажал губы Даримы двумя пальцами и поцеловал получившийся утиный ротик, - только ближе к вечеру. Коллега попросил помочь с переездом, вот и потягаю мебель чуток. Приготовишь что-нибудь вкусненькое?
  Он не стал ждать ответ и вышел в коридор, где стянул с вешалки куртку. 'И почему я не повесила ее на батарею!.. - расстроилась Дарима. - В мокрой одежде да еще в октябре и простудиться немудрено'.
  - Спокойной ночи. Будь аккуратным.
  - А чего бояться полиции? - Пальцы Владимира потрепали ее по щеке.- Ну, пока.
  Подбежав к окну, Дарима еще успела увидеть, как Владимир спустился с крыльца и тут же, подняв воротник, ссутулился: дождь не унимался. За стеной тяжело вздыхала мама Нина.

  ***
  
  Воскресенье началось с сизого тумана. Мало того, что он слизкой дымкой обляпал здания, деревья и машины и они как сквозь землю провалились от стыда. Так эта муть льнула к оконному стеклу и через форточку запускала щупальца в комнату.
  Настроение мамы Нины не улучшилось. Она проглотила ложку каши и снова потребовала оставить ее в покое.
  А Дарима укрылась в своей комнате: копалась в старых рисунках, заново вымыла палитру да погрустила над потрепанными кисточками и уже скудным запасом ватмана, подаренного тетей Олей из двадцатой квартиры.
  Олечка Сергеева бредила архитектурным и сутками что-то чертила и "мазюкала", по брезгливому выражению мамы Нины. Испорченные листы сначала выбрасывались, а потом Сергееву у мусорки как-то заметила Дарима и, преодолев смущение, попросила отдать ей большой пакет макулатуры. С тех пор раз в месяц Олечка звала Дариму к себе, чтобы в прихожей всучить свои неудавшиеся труды, которые дома можно было спокойно перевернуть чистой стороной вверх. Благотворительность продолжалась шесть лет: пока Сергеева штурмовала заветный вуз, и закончилась вместе с Олечкиным триумфальным поступлением в прошлом году.
  А теперь и это исписанное счастье пересчитывалось по пальцам. Что было делать дальше? Не могла же Дарима уподобиться тем, кто из-за нехватки бумаги писал между строк потрепанных томов. И вообще, вряд ли рисунок уместился бы на отступах, да и книг в доме лежало не так уж много. Подумав про 'Джен Эйр' с чернильными разводами или полустертыми следами карандаша, Дарима вздрогнула: 'Нет, я не такой вандал. Значит, потрачу деньги. Если только соображу, откуда их взять'.
  Как ни медленно тянулся день, он все же сменился вечером. И вот уже Дарима в кухне накрыла стол чистой скатертью, разгладила рукой праздничные вишни на загибах ткани. Плоская тарелка звонко дзинькнула, устроившись на своей мелкой подружке. 'Вилка слева, нож справа, - проверяла себя Дарима, - по всем правилам сервировки, хотя резать сегодня нечего. Рассыпчатая картошка моет брюшко в сливочном масле. Жаль, нет укропа для аромата и цвета. Скудный ужин, что ни говори. Кто такой оценит? А может... Один раз, только один. Все равно мама Нина капризничает с едой...' И Дарима, скрепя сердце, резанула кусочек от мяса, сваренного маме Нине, и накрыла салфеткой, чтобы не заветрился.
  Владимир пришел после восьми. Долго трезвонил, потом шумно ввалился в коридор, где и облапил Дариму. От него пахло сыростью, пригорелым супом и чем-то алкогольным.
  - Привет, малыш. - Губы Владимира прочертили слюнявую дорожку от рта Даримы до ее уха. - А вот и я. Изголодался-то как!
  В кухне Дарима поставила на стол дымящуюся картошку, а на край тарелки пристроила мясо. Мелочь, но она так и не смогла себя переубедить, что это не воровство. Тем более у больного человека.
  - Хлеб есть?
  - Вот, держи.
  "Бородинский" недовольно расстался с горбушкой, и Дарима скривилась: внутри буйно процветала плесень, украшая буханку серо-зелеными прожилками. Надо же, а всего лишь позавчера купила.
  - М-да...
  Владимир выглядел таким расстроенным, что даже отложил вилку и чуть отодвинул тарелку в сторону. Бедняга, весь день таскал диваны и шкафы у друга, наверное, не успел перекусить, а еще тут такое... Какая мужикам еда без хлеба? И Дарима решилась:
  - Хочешь, я сбегаю в магазин?
  - Ну давай. Я чуток покемарю.
  Пока Дарима укутывала картошку полотенцем, чтобы не остыла, Владимир в самом деле положил голову на скрещенные на столе руки и засопел. Мама Нина тоже похрапывала и по давно установившемуся режиму точно проспит еще полчаса. Дарима натянула куртку и аккуратно прикрыла за собой дверь.
  В ближайший магазин за углом она старалась без нужды не ходить. Молоко частенько бывало просроченным, творог кислым, а зимой вонь от гниющего картофеля выкручивала ноздри. Да и "трубачи"-алкоголики не стеснялись прикладываться к бутылкам прямо на крыльце. Отвратительное место, честно говоря. Но сегодня из-за спешки Дарима залетела именно сюда и, схватив половинку ржаного "кирпичика", ринулась к кассе. Зажав в кулаке сдачу, отщипнула из мягкой середины кусок - для проверки - и, удовлетворенная, сунула в рот. А теперь домой! У подъезда Дарима поймала себя на мысли, что размахивает пакетом не хуже школьницы с физкультурной сменкой.
  Дверь оказалась закрытой. Наверное, от сквозняка захлопнулась на защелку. Дарима покрутила в замке ключом, разделась в коридоре и на цыпочках прошла в кухню. Владимир спал, неудобно уткнув лоб в скатерть, отчего дыхание его вырывалось с легким свистом. Из волос к сахарнице тянулись хвостики двух вишен. Жалко будить, но ничего не поделаешь. Когда Дарима тронула Владимира за плечо, он мгновенно вскинул голову:
  - А? Что?
  - Я хлеб принесла. Поешь. Или, может, разогреть?
  - Сойдет и так. Лучше чайку поставь.
  Дарима передвинула чайник на ближайшую конфорку, чиркнула спичкой и села напротив Владимира. Она давно воспринимала еду как набор белков, углеводов и жиров, требуемых для выживания организма, да и питалась чаще стоя или на бегу. Сейчас же вид жующего мужчины умилял. Такой домашний, родной, у нее на кухне... Хотелось просто подпереть щеку и молча любоваться Владимиром. Пять минут, десять. Всю жизнь.
  На плите задребезжал крышкой чайник, и пока Дарима искала чайные пакетики, умудрился несколько раз плюнуть кипятком на добрых двадцать сантиметров, чуть ли ей не под ноги. Мол, нечего предаваться пустым мечтам.
  Одну чашку, "гостевую", с пузатой старинной машиной, Дарима придвинула Владимиру. На второй мультяшный котенок с собачим именем улыбался щербатому краю. Может, это он его и попробовал на зуб, а теперь радовался, что не наказан?
  Чашка с котенком осталась у мойки: однажды Дарима обожглась горячим и с тех пор давала любым напиткам остывать почти до комнатной температуры. Да и маму Нину она так и не проверила.
  В комнате тускло горел ночник, который выключали не раньше утра. Старая лампа, чиненая-перечиненная, с изумительным абажуром. Ее и жалели-то только из-за этого куска раскрашенного шелка. Много лет назад кропотливая рука неизвестного мастера вырезала в нем фигурку феи со стрекозиными крыльями и с такой длинной палочкой, что набалдашник в виде звезды касался края высокого колпака, более подходящего какому-нибудь Петрушке на новогоднем утреннике советских времен. Мама Нина утверждала, что прототипом чародейки послужила она сама. И в детстве Дарима бессчетное количество раз разглядывала летящий силуэт, но то, что она видела на седоватом потолке, никак не походило на фигуристую маму Нину. Ну да ладно, феи тоже стареют.
  По привычке поддернув шторы и испуганно оглянувшись на кровать, когда последнее кольцо ржаво проскрежетало по металлической струне, Дарима прокралась к порогу. Уф, не проснулась!
  Они еще посидели с Владимиром, выпили чаю. Потом он курил, далеко высунувшись в открытую форточку. Дарима заикнулась о том, что лучше выйти на улицу, но Владимир лишь досадливо тряхнул головой. Он вообще был странно немногословен и сдержан, руки не распускал. А через полчаса сослался на головную боль и ушел, чмокнув Дариму в район виска.
  Около шести застрекотал будильник. После выходных всегда было тяжело просыпаться и еще труднее мгновенно вставать. Только холодная вода помогала сбить остатки сна, поэтому в ванной Дарима сначала поплескала лицо и тогда уже потянулась за зубной щеткой и пастой.
  В комнате мамы Нины фея парила в дальнем углу и никак не могла долететь хотя бы до середины потолка. Толчок в пузатую кнопку на лампе - и волшебница растаяла. Мама Нина все еще спала, несмотря на то, что обычно просыпалась задолго до сигнала часов.
  - Мам Нин. - Дарима тронула плечо, скрытое пододеяльником в мелкий голубой цветочек. - Доброе утро, мам Нин. Мне скоро на работу. Давай я тебя покормлю.
  Ресницы спящей не дрогнули, приоткрытый, будто в зевке, рот не закрылся, и Дарима усилила нажим, а потом боязливо одернула руку. Пока она буравила взглядом грудь мамы Нины, в Даримином мозгу тикали секунды. Сначала еле слышно: тик, тик, тик. Потом чуть быстрее: тик-так, тик-так. Когда же в ушах загрохотало что-то совсем невообразимое - так, та-ак, та-ак, - Дарима мотнула головой. "Успокойся. Откинь это чертово одеяло, наверное, оно все глушит, и попробуй нащупать пульс". Кончики пальцев прижались к правой стороне шеи мамы Нины. Отчего она вообще прицепилась к одеялу, если шея и без этого оставалась открытой? И холодной. И беззвучной, в отличие от ее собственного колотящегося сердца.
  Все.
  Зачем-то Дарима поправила криво лежащую подушку под головой мамы Нины, прикрыла одеялом 'для тепла', хотя той было уже все равно, и, вытерев слезы, которые давно уже бежали по щекам, вышла в коридор к телефону. Юлькин номер отфутболил бесстрастным 'Абонент находится вне зоны доступа'. Что делать? Кому еще звонить? Идти стучать к соседям? Как поступают в таких случаях? Об этом никогда не задумываются или гонят неприятные мысли, чтобы не накаркать, а когда сталкиваются, спрашивать, как правило, уже некого.
  Между створками трельяжа неряшливым ухом торчал клочок бумаги с какими-то цифрами. Точно, как же она забыла! Вчера перед уходом Владимир попросил у нее ручку и черканул свой телефон прямо в лежащем тут же блокноте. Когда Дарима ахнула, что тот не ее, а мамы Нины, Бондарь решительно вырвал листик и сунул в зеркало. Как он говорил? Можно звонить в любое время?
  Трубку сняли после второго гудка.
  - Вова, кажется... - К своему ужасу, Дарима давилась сухими словами и еле могла что-то выговорить. - Мама Нина... Она...
  - Сейчас буду.
  Он примчался так быстро, словно жил не на соседней улице, а в доме напротив. Прошел в комнату и деловито тронул шею мамы Нины. Тоже загнул одеяло, чтобы приложить ухо через ночную сорочку к бесформенной груди. Дариму начало трясти, но насухую, без слез.
  - Все, финиш. - Владимир разогнулся и потянул Дариму в ванную. - Ты звонила кому-нибудь?
  - Да.
  Кусок мыла выскользнул в раковину, и Бондарь приглушенно ругнулся.
  - Кому?
  - Юле. Только она недоступна.
  - Подруге? Ясно. - С полотенцем в руках он вышел в коридор. - Значит, так. Сейчас я вызываю полицию, а потом звякну и в поликлинику. Амбулаторная карта ее где? Кстати, деньги-то вы хоть откладывали на такой вот случай?
  Дарима кивнула. Да, мама Нина озадачилась проблемой упокоения еще лет десять назад и исправно прятала часть зарплаты в "Советскую энциклопедию" куда-то между буквами "ж" и "к". Еще и шутила, что если дотянет до 'п', то ирония ее жизни будет отражена точнехонько. Охранником служил бюст вождя мирового пролетариата, оставшийся в наследство от прежнего владельца квартиры и подпиравший корешок пухлого тома. Несколько раз Дарима порывалась сдать товарища в пункт приема вторчермета, но мама Нина не разрешала с непонятным объяснением: "Неудобно".
  - Олег, привет. Ты сегодня с кем? С Ва-асичем?.. Отправь-ка его по адресочку Калинина, восемь, квартира... - В ванной забулькала вода, и пара фраз утонула в шуме. - ...да верняк это! Старушка лежачая была. Ага, скорее всего. Короче, оформляем протокол осмотра трупа. Пусть подгребает быстрее, а я айболитов извещу.
  Чугунный Ильич перекочевал на полку ниже, а Дарима наконец вытащила справочник, убранный во второй ряд в книжном шкафу. Считать деньги времени не было, но купюр хватало. Чаще других попадались те, что с четверкой лошадей, пореже мелькал бронзовый Петр I. Дарима захлопнула книгу и молча протянула сбережения подошедшему Владимиру.
  - Зеркала занавесь, а я покараулю на улице.
  Белые простыни на шкафах казались спящими экранами в кинотеатре. Секунда - и щелкнет кинопроектор, зашуршит пересмотренная, перекроенная миллионы раз пленка. Но нет, не в этот раз. Фильм мамы Нины оборвался, и бежали финальные титры, а на кровати лежала кукла в человеческий рост, сломанная и все равно пугающая. Дариме на ум пришел услышанный где-то совет: 'Чтобы страх ушел, потрогайте умершего за ноги'. Вон из-под одеяла, как будто нарочно, выглядывал край ступни с шершавой, царапавшей взгляд пяткой. Однако Дарима продолжала, не двигаясь, сидеть на табуретке в центре комнаты, как на последнем безопасном островке посреди бескрайнего океана.
  Вызванный полицейский оказался толстым увальнем с глубокой одышкой и потным лбом. Он мельком взглянул на маму Нину, пошушукался в стороне с Владимиром и исчез, оставив сероватую бумагу с неразборчивыми строками, написанными от руки, и круглой печатью внизу.
  Следующий визитер задержался дольше. Дарима запомнила ярко-красную кофту под наброшенным на плечи балахоном цвета школьного мела и уже усталый, несмотря на раннее утро, женский голос. Голос поинтересовался амбулаторной картой, и Дариме пришлось отмереть, чтобы вытащить из тумбы под телевизором распухшую тетрадь. Владимир пролистал ее и ткнул куда-то пальцем, но поднятый рукав кофты покачался из стороны в сторону. Дарима вернулась на свое место, а разговор переместился в коридор, откуда доносились лишь обрывки:
  - ...давление у нее скакало, вот же и запись последняя... сам я из полиции... тянуть-то зачем?.. исполосуют ее, жалко... все ж решаемо... да сами гляньте...
  Когда Владимир затормошил Дариму, он помахивал каким-то документом.
  - Собирайся. Надо ехать в ЗАГС за свидетельством о смерти, а потом к ритуальщикам. Хотя к ним я и один могу. Паспорта не забудь, свой и бабули.
  - А как?.. - Дарима растерянно посмотрела в сторону кровати.
  - Что с ней будет уже? Да и некого просить тут сидеть, одни мы остались.
  По-настоящему понимание смерти пришло к Дариме только вместе с принесенным в квартиру гробом, и она подумала сквозь слезы, туманившие зрение и мысли: 'Вот. Значит, это все по-настоящему. Все серьезно... До этого так, лежит себе человек на кровати. Ну, сложены руки на груди крестом. Так ведь и спят все по-разному, кто как хочет. Ну, нижнюю челюсть, чтобы не отвисла, держит вязаная салфетка, сдернутая с комода. Будто зубы заболели и флюсом разнесло всю щеку. Ну, глаза прикрывают огромные тусклые монеты, советские юбилейные рубли, раньше мы их подкладывали под шатающиеся ножки кухонного стола. Что ж, до болезни мама Нина частенько делала маски для век из похожих кругляшков сырого картофеля...'
  Но едва деревянную крышку со стуком прислонили к стене, а спасительная табуретка в центре комнаты затерялась среди таких же принесенных из кухни и накрытых сероватой простынью, ощущение потери затопило Дариму. И было неважным, что женщина в узком, будто фанерном ящике, напоминавшем нестандартную посылку, ничуть не походила на маму Нину. Да, высокая, плотная, под платком (кто вообще одевал ее? точно не она, Дарима) наверняка вихор на макушке, но не она. Другая. Всего лишь неумелая копия. Куда подевался оригинал, неизвестно, но здесь, рядом с грызущей ногти Даримой, ее не было. Равно как и там, в загробном мире, потому что в его существование Дарима не верила.
  Сами похороны Дарима не помнила. Последним, что держалось в памяти, был болезненный укол в вену, а потом все события вязли в густом киселе, через который прорывалось только эхо рассудительного, уверенного голоса Владимира.
  Очнулась Дарима будто от ледяной воды - резко. Она была в большой комнате, превратившейся в какое-то гигантское насекомое. Слепыми бельмами таращились полотна простыней, вверх задирались лапки - перевернутые табуретки. Коричневое брюхо кровати зияло неестественно ровной пустотой. Сороконожка, только мертвая. Как и все здесь.
  'Сколько должно пройти времени, прежде чем позволено позволено снять всю эту бутафорию, вымыть пол, сменить постельное белье?' - задумалась она и, не дожидаясь от самой себя ответа, стянула покрывало с кровати. Пододеяльник с россыпью неприметных незабудок, простынь из другого набора без рисунка, наволочки. Две подушки, чтобы удобнее было кормить маму Нину. Дарима вытащила одну и покачала головой. Как же она забросила домашние дела, если даже не замечала дыр на ткани! Вон весь край наволочки оборван.
  - Ты что делаешь?
  Подошедший незаметно Владимир сипел, а водочным духом от него несло так, что Дариме захотелось уткнуть нос в плечо.
  - Да вот, решила убрать. А ты где так... выпил?
  - Надо же было помянуть душу новопред... новопомершей рабы божьей... как ее...
  Чтобы не видеть его осоловевшие глаза, Дарима вновь затеребила в руках наволочку. Застиранная и оттого очень мягкая. Материя прямо расползалась под пальцами. Только если на новой дыре края получались будто под линейку, то старая прореха была кривой. Да и подушка, с которой она сняла наволочку, вся топорщилась нитками и петлями затяжек. Откуда, если неделю назад, когда меняли постельное белье, все было в порядке? Имей они кошку, Дарима бы сказала, что ткань порвана именно ее когтями. Или покусана зубами. Кошки. Но у них не было домашних животных...
  Дарима подняла глаза на Владимира и в ответ получила улыбку. Широкую, самоуверенную и от этого почему-то пугающую.
  - Малыш, бросай это тряпье, завтра приберешь. День был тяжелым, пойдем баиньки.
  Потянувшая Дариму к порогу рука была теплой и немного влажноватой.
  - Подожди, мне надо разобраться и понять...
  - А что тут понимать? Старушки-то твоей уже нет. К таким, как она, давно пора узаконить применение эвтаназии, чтоб не мучили ни себя, ни других. Разве ж это жизнь была у бабули? Лежала бревнышком, стонала от болей да тупела от телевизора. - Ладонь Владимира сжала талию Даримы. - Сейчас самое время вспомнить о себе, так сказать, развеять тоску. Как в том анекдоте, "мы будем медленно и печально".
  Дарима извернулась и отступила к шкафу.
  - Уходи.
  - Ох-ох! Забыла сказать "пожалуйста".
  - Ты пьян.
  Шагнувший вперед Бондарь качнул головой и насмешливо подул в лицо Даримы. Ее живот скрутила волна отвращения и мерзости, поднявшаяся выше, едва Владимир облапал Дариму и присосался к губам. От удушающего запаха алкоголя все нутро выворачивало. Шарящие мужские руки покрывали все тело грязью, липкой и сальной. Дарима хотела сказать, чтобы он отстал, но в приоткрывшийся рот вполз вонючий язык. И руки ее замолотили по плечам, отдирали от своих бедер въедливые пальцы, обмякшие ноги пытались коленом... нет, не врезать, а хотя бы ткнуть куда-нибудь, чтобы отвлечь того незнакомца, что очутился на месте Владимира. И, вероятно, колено оказалось самым удачливым, так как Бондарь заорал: "Ах ты, сучка!" - и тут же вмазал кулаком чуть ниже уха Даримы.
  Наверное, мультипликаторы, одаривая своих упавших или ударившихся героев звездным нимбом, не привирали. Во всяком случае, воздух вокруг Даримы точно разлетелся мерцающими блестками. Она осела на пол, прямо на слетевшие очки, а откинувшаяся голова встретилась с книжной полкой. Рот стал стремительно наполняться какой-то противной солоноватой жидкостью. Рот стал стремительно наполняться какой-то противной солоноватой жидкостью, и Дарима испугалась: 'Так можно и захлебнуться, а если еще и выбит зуб, то наверняка и подавиться'. Владимир навалился сверху, придавив левую руку, и рвал застежку на штанах. Дарима закопошилась, пытаясь стряхнуть его и встать, и пальцы ее правой руки сомкнулись на чем-то холодном. Не раздумывая, она двинула этим в сторону Бондаря, и с коротким вскриком он обмяк: полированная чугунная макушка Владимира Ильича по размеру точно совпала с виском тезки.
  Из открывшегося рта Даримы ливанула кровь пополам с кашлем, но на темном свитере пятна были не видны. Чтобы освободить ногу, Дариме пришлось толкнуть Бондаря, и он перекатился на спину податливым кулем. В волосах Владимира ничего не кровило, но тем не менее он не двигался. Разбитые стекла очков щерились акульей пастью, а пластмассовая оправа потеряла обе дужки. Дарима уже потянулась к короткой, как у борца, мужской шее, чтобы проверить пульс, и вдруг резко отшатнулась. Нет, сперва стоило умыться, не то все вокруг будет вымазано кровью.
  Зеркало в ванной отразило припухшую багрово-фиолетовую скулу и разворошенное гнездо темных волос. Попытка широко открыть рот закончилась провалом и оханьем. Да и что она смогла бы там разглядеть со своими минус три с половиной? После ощупывания языком появилась надежда, что зубы все целы, лишь предпоследний сильно ныл, но не шатался. А кровь текла, вероятно, из прикушенной щеки.
  Когда она вернулась в комнату, умытая и гладко причесанная, Владимир застонал. И Дарима испугалась. Да так, что стала метаться по квартире и что-то лихорадочно бросать в сумку.
  'Я чуть не убила полицейского. И неважно, что дело шло о собственной защите. Попытка изнасилования? Пойди докажи. Да на мне же почти ни царапинки, одежда не порвана. Что говорите, синяк? Так запросто могла упасть и удариться об угол. У Владимира же явное сотрясение мозга, если не внутреннее кровоизлияние. А вдруг он умрет прежде, чем приедет скорая? Или, что еще хуже, повернет все против меня. Сам же хвастался, что весь город у него в друзьях. Да и полицейские охотнее поверят своему коллеге с хорошо подвешенным языком, чем какой-то неизвестной девушке.
  Владимир... Тот, кто был рядом все эти страшные часы. Тот, кто добровольно переложил на свои плечи груз моих проблем. Тот, в ком пряталась похотливая скотина. Как же была права мама Нина! Может, и к ее смерти он приложил руку? Я ведь отсутствовала всего минут пятнадцать. Что можно сделать за это время с полусонным лежачим человеком? Все, да как докажешь? Истрепанная наволочка на криво лежащей подушке? Желание сплавить старушку куда подальше? Обстряпанные делишки со справками о смерти? Подкупленные врачи и полицейские? Одни лишь мои домыслы.
  А вот то, что он открутит мне голову, едва придет в себя, - это факт. Стопроцентный. И даже сотрясение этому не станет помехой. Поэтому нужно делать то, что я сейчас и делаю: бежать'.
  В комнате заворочался Владимир, и Дарима ринулась к входной двери. Уже на железнодорожном вокзале она подвела неутешительный итог: покупка билета запустила в кошелек ветер. Если после похорон и оставались деньги, они преспокойно лежали в кармане Бондаря, который распоряжался всеми расходами. Дарима так и не успела обыскать его.

  Глава 8
  Юлька
  
  Самолет пошел на посадку. Почему-то вентиляция тут же начала работать в усиленном режиме, и стало очень свежо. Иллюминатор чертили косые нити дождя.
  На соседнем сиденье безмятежно похрапывал Малиныч. Пропущенный из-за раннего вылета утренний сон он принялся наверстывать, едва шасси оторвались от родной земли. Подошедшая стюардесса вежливо похлопала его по руке: пора просыпаться, поднять спинку и пристегнуться.
  Юлькин ремень защелкнулся слишком уж лихо и прихватил кожу у большого пальца. Черт знает что! Вместо того чтобы попивать кофе на "конторке" и размеренно планировать день, она летела в Штутгарт с техническим директором "Ариадны".
  Конечно, у него была веская причина под названием 'Гостиница 'Плаза'. 'Такие крупные объекты всегда тянут нервы и жилы, но в результате дают огромную прибыль. Важно лишь выиграть тендер, который не за горами, для чего необходимо знать закладываемые в проект модели от и до, и даже больше. Оптимальный для этого вариант - побывать на производстве, пощупать все руками, покрутить со всех сторон...' Это Юльке два часа назад разжевывал Малиныч паралелльно с ароматным бутербродом, купленным в кафе в зоне Дьюти-фри. Семинар Rieger Staff пришелся весьма кстати, и Генрих Ригер сам предложил смотаться на денек-другой в Германию, пока было время до объявления закупки. Почему бы и нет: шенген позволял, билеты купить не проблема, а еще и жить будут за счет приглашающей стороны в трехзвездочном отеле, который у немцев всегда соответствовал уровню четырех.
  С Малининым лететь должен был, естественно, Эндрю. И все было бы расчудесно-замечательно, но тут появилось одно "но". Непредвиденное твердое "но" в виде сломавшейся ноги Карпеца в двух метрах от собственного подъезда. Осталось неизвестным, почему ремонтная служба не поставила ограждение у открытого люка канализации, а извлеченный из бетонных недр потерпевший только красноречиво икал на эмчеэсовцев спиртовыми парами. Безусловно, тому, кто уже предвкушал бокал-другой-третий вайсбира под сочную баварскую колбаску, даже гипс не помешал бы залезть в ракету, не то что самолет, но головокружение в паре с тошнотой активно этому противились.
  И Малинин, получив распоряжение от В.А., вызвонил в воскресенье Юльку с сообщением в духе дʼАртаньяна: "Мы едем в Лондон". Собственно говоря, под туманный Альбион замаскировался Штутгарт, как выяснилось сейчас, такой же мокрый и неприветливый.
  Мнение Юльки по поводу командировки никого не интересовало. "Ты кем числишься? Импорт-менеджером? Вот и вперед к этому самому импортному, осваивай новые горизонты и даже не заикайся о том, чтобы поездку перенести до выздоровления Карпеца. Что? Немецкий ты учила почти факультативно? Ну так забрось в чемодан разговорник, чтобы потерзать его в самолете для успокоения души". Короче, arbeiten, schneller, schneller! (нем. Работать, быстрее, быстрее!)
  Германия встречала их лужами, вежливыми работниками аэропорта и доставленным без ошибок багажом. Все было четко и понятно, начиная от указателей и заканчивая сияющим Паулем у выхода из зоны прилета. Они с Ригером вернулись домой еще в субботу, и оставалось только догадываться, как восприняли вчерашний звонок Эндрю об изменении в составе 'делегации'. Но от улыбки Пауля Юльке стало спокойнее и веселее. Когда же на хмурой парковке Метценгерштейн подвел их к ярко-оранжевому автомобилю, раздражение и вовсе исчезло.
  Старенький 'Фольксваген' резвым апельсинчиком катился по дороге, а Юлька прилипла к окну. Ей всегда нравились немецкие пейзажи с пологими холмами, причесанными полями и ухоженными, словно парки, лесами. Несмотря на соседство со знаменитыми автобанами, природа гордо заявляла о своей главенствующей роли. Городки - маленькие, уютные, точно готовые декорации для сказок братьев Гримм, - пестрели поздними цветами. Темные балки разделяли белые или светло-коричневые фасады домов, отчего издалека те казались частями гигантского конструктора. Или составленными друг на друга кусками торта, что промазаны между собой шоколадным кремом для склейки. Заурчавший живот поддержал гастрономическую версию, и Юлька пожалела, что отказалась позавтракать в самолете.
  От двухэтажного здания, к которому они свернули, также веяло волшебством, хотя и выглядело оно по-другому: каменное, массивное, с ровными рядами рыжей черепицы. Через всю стену протянулись звездчатые пальцы плюща. В подставленную под водосток бочку стекала струйка воды, а на ветру беззвучно раскачивалась вывеска с красным петухом. Вход в гостиницу охранял громадный гном, повернутый боком, но Юлька все равно заметила, что на колпаке отбит помпон. Слава богу, что после предупреждающего звонка Эндрю в бронь внесли изменения, иначе пришлось бы им с Малинычем делить одну жилплощадь. Вряд ли бы технического директора порадовали разбросанные по номеру колготы или бюстгальтеры, а самой Юльке совсем не хотелось лицезреть полного, годящегося ей если не в дедушки, то уж точно в отцы Игоря Ивановича в полотенце на бедрах после душа. От мелькнувшей в мозгу картинки она нервно фыркнула в кулак.
  Часы показывали десять. Времени Юльке хватило только на три действия. Раз - напялить вытащенный из чемодана брючный костюм и рукой разгладить складку внизу пиджака. Два - мазнуть тушью по уже накрашенным дома ресницам, а губам добавить блеска, пусть и искусственного; так сказать, освежить макияж. Три - расчесать волосы и тут же взлохматить челку, чтобы не лезла в глаза.
  Если бы Юльке самой дали возможность найти предприятие Rieger Staff, к длинному зданию у реки она свернула бы в последнюю очередь: как-то не соотносилась постройка с привычным пониманием слова "фабрика". Никаких ограждений или заборов, прямоугольная полупустая парковка, аккуратные газончики вокруг, правда, сейчас после дождя грязно-серые. Слева, где административная часть, два этажа; справа один, но нестандартный, с громадными окнами в полстены.
  - Видишь, как все продумано, - шепнул Малинин, когда они проходили мимо. - Эффектно смотрится и одновременно экономит электроэнергию.
  Их уже ждали. По холлу прохаживалась рослая девица в костюме из шуршащей ткани, и Юльке тут же показалось, что в помещении кто-то комкает прозрачный пакетик-файл. Эльза, как назвал шелестящую особу Пауль, перед тем как извиниться и исчезнуть в одном из коридоров, повела Юльку и Малинина направо. Волосы немки, забранные в высокий хвост, повторяли покачивания плотных ягодиц под непрестанное "вжик-вжик". Шедший сзади Малиныч умиленно вытянул губы трубочкой, а Юлька закатила глаза к потолку, надеясь, что технический директор этого не заметил. Конечным пунктом маршрута стал огромный зал, от потолка до пола увешанный всевозможными люстрами, бра, фонарями и прочими светильниками. Шоу-рум со всеми когда-либо производимыми моделями Rieger Staff. С довольным уханьем филина, преследовавшего жирную мышь, Малинин тут же забыл об Эльзе, устремился в узкий проход, и началось:
  - Какое максимальное число ламп может быть у этой версии? Что здесь за покрытие? Какую проверку проходят светильники? А что с этими встройниками? А то? А это?..
  На расспросы ушло несколько часов. Потом в распоряжение Малинина и Юльки предоставили небольшую комнату с длинным столом. На нем стоял огромный термос, пара кружек и накрытое салфеткой блюдо. Малиныч расстегнул пиджак, вытащил из потертого портфеля исчерченные таблицами листы и уткнулся в каталоги, разложенные на том же столе сбоку. Видно, теперь его интересовали не только технические модели. А Юлька с любопытством откинула салфетку и едва не задохнулась от аромата и счастья. Да, такие потрясающие булочки пекли только в Германии.
  Через час периодического жевания Юлька вспомнила о талии, отдернула руку от еще одного брецеля со сладкой посыпкой и прильнула к окну. Хотя ветви деревьев оставались еще желто-зелеными, кое-где в лиственном одеяле наметились прорехи, и в них рыжие крыши домов проглядывали небрежно наломанными конфетами "Ириска".
  В эту минуту Малинин с чувством захлопнул каталог, который из-за обилия клейких листиков превратился в ежика с разноцветными иголками, со вкусом потряс кистями рук в духе "Мы писали, мы писали, наши пальчики устали" и сложил бумаги с расчетами обратно в портфель.
  - Все, пошли на производство.
  Как по заказу, из соседнего кабинета вынырнула крутобедрая Эльза.
  Цех напомнил Юльке что-то среднее между котельной и допотопной кузней: кучи металла, заготовок, огонь в печах, ванны, станки на каждом метре и шум на все лады. Вот рядом посыпались искры от сварки, вынуждая перевести взгляд напротив, туда, где гнули длинные пруты в замысловатые петли. Недалеко кто-то из работников пробивал отверстия в металлических плашках специальным прессом с подобием шила на конце, а другой вдумчивыми мазками, словно художник-импрессионист, наносил краску на каркас будущих ламп. В углу из печи вытащили большую стеклянную каплю, а через пару минут она превратилась в дутый плафон. От другого розового шара, словно от мягкого масла, щипцами отрывали ненужные куски, и появлялся то вытянутый тюльпан, то пушистая роза с многоярусными лепестками. Плоские стекла штамповались на станке, похожем на ксерокс. Готовые изделия отправляли остывать в темный шкаф с полками точно так же, как щепетильная хозяйка прятала банки варенья в кладовку. Грохот, стук и четкость движений. Невероятно, что здесь (где-то полностью вручную, но чаще с использованием техники) изготавливали большое количество высококачественных светильников.
  Юлька впервые попала в такое место, поэтому откровенно глазела по сторонам. Если бы Малинин и здесь проявил тот же интерес, что в шоу-руме, она бы точно запаздывала с переводом, но он молчал.
  - Добрый день, Игорь, Юли.
  Из-за шума они не сразу расслышали приветствие и увидели Ригера, лишь когда он протянул руку для рукопожатия. За ним тенью маячил Пауль.
  - Добрый день, герр Ригер.
  - Генрих, - он исправил Юлькино обращение.
  Она пожала плечами: ну что ж, пусть так.
  Ригер был непозволительно бодр и свеж. Никаких темных кругов под глазами, как у Юлькиного отражения в блестящих деталях, никаких порезов на скуле из-за торопливого бритья, как у Малиныча. 'Все-таки человек должен спать в кровати, - сделала для себя вывод Юлька, - а не под гул двигателей, и точно не пять часов'.
  - Ну что, Игорь, вы успели изучить все нюансы, как планировали? Отлично. Тогда предлагаю пообедать, и чем-то более существенным, чем булочки с кофе. - Кончики губ Ригера чуть-чуть изогнулись в улыбке, когда Юлькин подбородок, независимо от желания хозяйки, оскорбленно вскинулся. - Никто не возражает против пива?
  - Нет! - с жаром воскликнул Малинин, видимо, опознав немецкое слово "Bier", и сжал ручку своего портфеля.
  Пивной ресторан "Zum Haasen" встречал гостей массивной железной вывеской, на которой гордо топорщил уши самый обыкновенный заяц. Правда, за годы пребывания на открытом воздухе по металлу пошла ржавчина, и грудь животного украшало не одно круглое пятно-медаль.
  В небольшом зальчике стояло всего шесть столов, по три с каждой стороны прохода. 'Ну чистой воды деревенский класс, - Юлька оглядывалась с любопытством, - только 'парты' очень длинные, да и основательные скамейки выдержат целый полк учеников'.
  Из-за стойки показался официант и неспешно направился к ним, пожевывая кончик висячего уса цвета переспевшей пшеницы. Хотя нет, таким солидным и вальяжным мог быть только хозяин данного заведения. Да и огромный живот убедительно доказывал, что пивной продукт, прежде чем его предлагали клиентам, проходил дегустацию именно в этом брюхе. Рубашка с закатанными по локоть рукавами позволяла рассмотреть мощные мускулы. Наверняка этому атлету, чтобы свернуть куриную шею, с лихвой хватало одной левой руки. Вместо передника талию, по крайней мере географическую, опоясывало белое полотенце.
  - Добрый вечер, герр Хаазе. - Ригер энергично потряс руку хозяина.
  - Генрих, давненько тебя не видели. Проходи, проходи.
  Он широко распахнул боковую дверь, которая с порога не бросалась в глаза, и Юлька замерла. На нее, глаза в глаза, щурилась рысь. Казалось, дикая кошка примеривалась перед прыжком. Вон даже кисточки на ушах едва заметно подрагивали. Жуть! На других стенах висели головы волка и кабана, но не настолько реалистичные. Дальний угол затеняли лосиные рога по соседству с длинноствольным ружьем и парочкой перекрещенных палок. Что это, Юлька не поняла и решила не переспрашивать: наверняка слово было бы специфическим и незнакомым. Судя по столам, покрытым хрустящими скатертями, эта комната предназначалась особым гостям.
  Юльке досталось место напротив акварельной зарисовки, на которой длинноухая пятнистая собака волочила за шею то, что пару минут назад было какой-то птицей. Хорошо, что хоть кровь не изобразили.
  - Что будете заказывать? - Хозяин подал каждому внушительное меню все с тем же зайцем на тисненой кожаной обложке. - Фройляйн?
  - Наверное, меня побьют, если в пивном ресторане я выберу вино, - пробормотала Юлька. - Пиво. Наверное, темное. Вообще-то мне все равно, только... - Она заглянула в глаза герра Хаазе и проникновенно попросила: - А можно побольше пены?
  - Пены?!
  Наверное, хозяин решил, что ослышался или, что вернее, она сошла с ума. Кто-то рядом, вроде бы Пауль, влажно фыркнул и тут же скрыл это в неприличном сморкании. Но Юлька невозмутимо объяснила:
  - Да, знаю, обычно наливают без нее, но это именно то, что я люблю в пиве. По-русски его так и называют "пенным напитком".
  - Не волнуйтесь, фройляйн, вся пена будет ваша. При необходимости позаимствуем у соседа. А что к пиву?
  - Я буду мясо, - Малинин приоткрыл гастрономический талмуд и тут же отложил в сторону, - много и разного. Рульку, ребрышки, колбаски... Переводи, переводи, не лопну я. Большому кораблю, - он любовно похлопал себя по выпирающему животу, - пустой трюм опасен.
  - Ну хорошо, а мне что взять, Игорь Иванович? Даже не знаю.
  - Если вы любите свинину, Юли, то не прогадаете с братвурст, - вступил в разговор Ригер. - Из нежирных вариантов хороши тюрингер или вайсвурст, хотя последние и едят на завтрак. Но, думаю, герр Хаазе простит вам такую вольность.
  Хозяин благосклонно склонил голову в милостивом разрешении.
  - Давайте все же не будем нарушать традиции. Я и так уже с пеной совершила святотатство, - улыбнулась Юлька, не будучи уверена, что употребила правильное слово. - Мне порцию тюрингер с... Что к ним идет в качестве гарнира? Если можно, то не тушеную капусту.
  - Тогда картофельное пюре, - предложил герр Хаазе так величественно, будто сообщал о посвящении в рыцари.
  - Согласна. Будет вкусно и сытно.
  Пока Ригер с Паулем определялись со своими заказами, глаза Юльки блуждали по стенам, а пальцы гладили отполированное тысячами штанов сиденье скамьи. Когда широкая, как разделочная доска, спина хозяина поплыла по направлению к кухне, Юлька наконец смогла задать мучающий ее вопрос:
  - А что, всех этих бедолаг подстрелил нынешний хозяин ресторана... как его там, Хаазе?
  - Ну, в общем-то Хаазе, только не один этот, - сидящий рядом Генрих согласно кивнул. - Все начал, насколько я помню, его прадед в конце девятнадцатого века. Когда-то вокруг были неплохие лесные угодья, да и таких запретов на охоту, как в наши дни, не существовало. Вот и постреливал старик Хаазе зверюшек, увековечивал памятные выстрелы чучелами, а позже, с появлением ресторанчика, стал готовить дичь. Если хотите, Юли, еще не поздно изменить заказ на оленину с брусничным вареньем или того же тушенного в сметане зайца.
  - Не-не-не! - помотала головой Юлька, пока вполголоса переводила рассказ Малинину.
  - А я, признаюсь, рыболов, - заявил тот, едва она умолкла. - Страстный! Наверное, сказывается напряженная работа: свое проектное бюро, салон, общение с клиентами... Да и жизнь просто пошла какая-то нервная и свинская по своей сути. А так выберешься к тихому озерку, забросишь удочку и знай себе отдыхай. Мысли бегут, как та вода, голова яснеет, и на душе легчает...
  - Игорь Иванович, предупреждаю сразу, - виновато зашептала Юлька к концу монолога, - если вздумаете перейти на технические подробности ловли, я даже слово "поплавок" не знаю, не то что другие термины.
  С огорченным цоканьем технический директор вытащил мобильный телефон, что-то понажимал и нагнулся к Паулю. Экранный Малинин хвастался удачным уловом: полуметровой рыбкой с вытянутой узкой пастью. Щука. Следующие фотографии Юлька уже не видела, собратья по хобби рассматривали их под тихое переговаривание, каждый на своем языке. А к ней обратился Ригер:
  - Как вам фабрика?
  - Классно! Я еще ни разу не видела производство вот так, вживую. Настоящее мастерство, а вы все волшебники. Да не смейтесь же!
  Улыбка Ригера была привычно снисходительной и очень доброй, но Юлька все равно обиженно потянулась за только что принесенным бокалом, в котором медленно лопались пенные пузырьки. Свое обещание хозяин сдержал, даже с лихвой: пиво в жидком виде застенчиво плескалось у самого дна. Юлька торопливо хлебнула, закашлялась, а потом упрямо продолжила:
  - Да, для меня, напрочь обделенной фантазией, любое творчество становится сказкой. А здесь и спорить нечего. Был кусок железа, холодный и серый, а вы его превратили в воздушную люстру с невесомыми листьями и порхающими бабочками. Что это, если не чудо?
  - Рад, что поездка удалась и лично вы довольны.
  На столе стали появляться тарелки, и тут же Юлькин нос защекотали дразнящие запахи копченостей, специй и приправ, обычно знакомых, но сейчас ускользнувших из памяти. Болтовня сменилась позвякиванием приборов, умиротворенным жеванием и постаныванием Малинина. Тюрингер и в самом деле оказались именно теми колбасками, что надо: сочными, мягкими и безумно вкусными. Юлька опустошила бокал и заказала еще один. По цвету он повторил палитру предыдущего: тонкая темная полоска внизу и золотисто-молочное ажурное кружево до самого верха.
  После сытного да еще с алкоголем ужина в горле Юльки защекотало: как же хотелось сверху добавить глоток дыма! Когда она вытянула сигаретную пачку, Генрих качнул головой и поднялся:
  - Пойдемте на улицу, здесь запрещено.
  Улица встретила их приятной прохладой. Облака, весь день затягивающие небосвод серовато-пыльным покрывалом, к вечеру растащил шаловливый ветер, и воздух заметно потеплел. Будто был и не октябрь вовсе, а лишь самое начало осени.
  Прикурив, Юлька не погасила сразу зажигалку, а поводила ею из стороны в сторону, словно освещая окрестности и выбирая направление, куда двинуться. Дом справа, дом слева, сбоку тент над лужайкой, елки, туи, невнятные кусты...
  - А что это темнеет у поворота?
  - Пешеходный мост. Его соорудили где-то в конце восемнадцатого века. Хотел бы добавить, что с ним связана душещипательная легенда про несчастных влюбленных, один из которых бросился в пучину, но - увы или к счастью - обошлось без трагедий. Да и трудновато это было бы осуществить: вода в ручье едва доходит до колена.
  - Хочу туда. - В одно мгновенье докурив сигарету до фильтра, Юлька затушила ее об урну и обернулась к Ригеру: - Проводите?
  Тот кивнул:
  - Конечно.
  Мост представлял собой каменную арку, вдавившуюся опорами в травянистые берега, и, откровенно говоря, был узковат. Если двум прохожим разойтись не составило бы особого труда, то вздумай молодые мамы прогуляться с колясками, проехать одновременно не получилось бы. В длину мост тоже не отличился: каких-то метров десять. Вероятно, по этой причине строитель проигнорировал необходимость перил и ограничился легким намеком на парапет.
  Внизу негромко журчала вода. Юльке бы сейчас очень пригодился фонарик, хотя бы тот, что на мобильном телефоне, но в отсутствии роуминга бесполезный мобильник остался в номере. Она скинула туфли на песок и уселась на край. Ноги тут же замолотили по воздуху, как будто взбивали его во что-то плотное и пригодное для ходьбы.
  - Вы рискуете утопить обувь и продолжить вечер босиком. - Ригер остановился прямо за ее спиной.
  - А вот и нет. - Она нашарила туфлю и весело постучала каблуком о брусчатку, чуть влажную и прохладную от выпавшей уже росы. - Но брюки уже мокрые.
  - Ага, ну хоть что-то! - голос Генриха откровенно ликовал. - А еще довожу до вашего сведения, что, если вы свалитесь в это подобие реки, ни за что не брошусь спасать.
  - Ах так! - От возмущения Юлька заерзала и действительно чуть не соскользнула. Тогда она слегка подалась назад и получше оперлась руками. - Ах так! Ну, тогда я после смерти превращусь в русалку и, когда доберусь до вас, собственноручно придушу, а в рот затолкаю вот эту гадость. - Она протянула к нему ладонь, полную вырванного между камнями мха.
  Ригер выпустил длинную струйку дыма.
  - Знаете, Юли, так и подмывает сбросить вас вниз, чтобы потом посмотреть, как вы, по грязи, с цепляющимся за корни и траву рыбьим хвостом, будете ползти во-он на тот холм к моему дому.
  Если он и показал, что именно предстоит достичь будущей ундине, спиной она это не увидела.
  - Вот вы как, обижаете... Значит, правильно, что я хочу домой. - Юлька приподнялась и встала. Балансируя на одной ноге, натягивала на другую узкую туфлю и бубнела: - К моей теплой ванне, к сушкам с маком, к Рудольфу...
  - Из последней фразы по-русски я понял только имя. - Генрих прихватил ее локоть, чтобы дать опору. - Это ваш друг?
  Юлька расхохоталась:
  - Кто, Рудик?! Ну, наверное, да, если допустить, что тощие кактусы умеют приятельствовать. Во всяком случае, он без меня и моего полива точно загнется где-то через полгода, а я... Думаю, я тоже буду скучать, даже если только сегодня выковыряла из-под кожи очередную его иголку.
  Ригер тоже засмеялся:
  - Да вы везунчик, Юли.
  - Что, завидуете? Ладно, кажется, завтра у нас будет пара часов свободного времени перед отлетом. И, если покажете ближайший супермаркет, я могла бы отыскать и вам что-нибудь на подоконник. Кактусы советую все же не брать, если, конечно, у вас нет склонности к мазохизму. Мой друг достался по наследству от хозяйки квартиры, а сама я бы ни за что не выбрала эту колючку. Хотите... - Юлька сделала паузу и невольно почесала макушку. - Черт, не помню названия других немецких растений, ну, которые для дома. Не потащу же я вам березу, хотя...
  Тлеющая сигарета упала на песок, будто комета, а Ригер внезапно прижал к себе Юлькину голову.
  - Спасибо, что вы приехали, Юли.
  - Генрих, извините, но... вы не в моем вкусе. - Ее скула больно упиралась в твердую кость грудины.
  - И не нужно. Можно мы просто постоим так пару минут? Потом я все объясню.
  Теплые пальцы жгли ее ухо, а мужское сердце равномерно отстукивало удары. Никакой торопливости или сбивчивости, спокойное тук-тук на фоне лихорадочной гонки в Юлькином теле. У нее клокотало уже не в груди, а где-то около горла. Чтобы не дать стучащему комку выскочить, Юлька все сглатывала и сглатывала слюну. Наконец Ригер погладил ее волосы и отстранился.
  - Когда говорят, что непозволительная роскошь тратить время на глупости, не верьте, Юли. Именно эти бессмысленные мелочи вы будете вспоминать чаще всего. Конечно, умные разговоры тоже, только обычно толковыми их считают те, кто старше. Младшие же скромно сидят на диване и чинно ждут окончания занудства, чтобы потом все равно поступить по-своему. Чужие ошибки только вдохновляют, а не учат. - Ригер аккуратно заправил косую челку Юльки за ухо. - Знаете, кого я вижу, когда смотрю на вас? Мою сестру Катарину. Наверное, именно такой она бы стала в вашем возрасте, если бы не покончила с собой. И не нужно ничего говорить. - Он качнул головой, хотя Юлька молчала и лишь в упор смотрела на него. - Просто спасибо, что подарили этот вечер и замечательную прогулку. Пойдемте, нас заждались.
  Дорога к ресторанчику тянулась нереально долго, а у самых дверей Юлька призналась:
  - Посиделки на мосту не прошли даром, и при свете мои брюки, наверное, будут выглядеть так, будто я... не добежала до туалета. Поэтому извинитесь перед Паулем и Игорем Ивановичем, пускай последний вряд ли и поймет, в чем дело. Надеюсь, пиво скрасит его вечер без перевода. И спасибо за все, Генрих. - Она взяла ладонь Ригера и сжала. - Я соврала, это отличная поездка. И вы тоже необыкновенный.
  Ригер протянул к Юльке другую руку с чем-то прямоугольным. Визиткой.
  - Вот, держите. Звоните по делу и просто так. Днем или поздним вечером. У меня нет жены, поэтому звонком вы никого не поставите в неловкое положение. Может быть, хотя бы вас, Юли, я смогу уберечь от ошибок.
  Вместо благодарности Юлька ткнулась в его свитер носом и, засопев, побежала вниз по улице.
  Весь следующий день она гнала воспоминания о разговоре у моста, о роскошном мужском запахе Ригера и его же блеклом голосе, ставшем таким при упоминании о погибшей сестре. Чтобы отвлечься, Юлька заставляла себя шататься по магазинам перед отлетом, выбирать одну, ну две, коробки шоколадных конфет, а не скупать весь ассортимент, в самолете пялиться в иллюминатор на покрытый пухом небесный пол...
  Их рейсу не повезло: самолет из Москвы приземлился на пять минут раньше, а значит, по ленте первыми поползут чужие сумки. Малинин, предусмотрительно летавшей только с ручной кладью, вздыхал рядом, и Юлька решила отправить его домой: зачем бесцельно тратить время, если и так он, бедняга, намаялся? Но когда сдавшийся под ее напором Малиныч исчез за прозрачным пластиком, Юлька пожалела, что сначала не сгоняла в туалет.
  Когда же все закончилось: и пританцовывание в зале багажа, и вздох облегчения при виде голубой ленточки, привязанной к боку ее чемодана, и пробежка к двери с иностранным "WC", - Юлька заторопилась к выходу, где под перестукивание колесиков за два шага от незакрывающихся дверей гудящего аэропорта споткнулась от полушепота-полувздоха:
  - Ляпа...

  Глава 9
  Женька
  
  Едва в понедельник Тимур узнал о концерте какого-то японского гитариста-виртуоза, он не раздумывая нацелился на Москву. "Такое событие! Когда еще этот самурай доберется до нашего города!" Чтобы не отставать от новинок музыки и понять восторг друга, Женька прямо в офисе честно прослушал три или четыре композиции японца, остальные местами перематывал, но - не впечатлился ни на ноту. В отместку Красин отложил все дела с формулировкой "Марчук сделает, раз такой умный" и полез на сайт бронировать себе авиабилет, а потом еще и наградил Женьку почетным званием "Народного извозчика". 'Что ж, - справедливо рассудил Женька, - лучше сейчас смотаться в аэропорт и еще встретить Тимура завтра, чем слушать неумолчное бренчание струн вперемешку с ритмичными воплями'.
  А Красин между сбрасываниями бумаг в сумку ехидно напомнил про платежки из банка, и Женька мысленно скривился: 'Все верно, их же надо забрать, только убивать на дорогу минимум час - не-ет, только не это...' Была бы в офисе Леська - она бы с удовольствием прогулялась на соседнюю ветку метро. Но если он правильно помнил, сегодня у нее первой парой стоял семинар по истории педагогики. Это значило, что Трубочкина появится в офисе не раньше обеда, а то и позже. Их курсу попался жесткий преподаватель: с хваткой бульдога, понятливостью броненосца и зашкаливающей влюбленностью в печатное слово. Именно по этой, последней, причине он и отправлял поголовно всех студентов в библиотеку готовить рефераты по пройденной в тот же день теме, а сам шествовал на кафедру, где в компании стального чайника и пряников с подтекшей глазурью ожидал торопливо сшитые листы с кривыми почерками.
  Придется самому Женьке ехать в банк и признать, что Тимур снова увильнул от своих обязанностей и его насмешливая эсэмэска осталась безнаказанной.
  Остаток понедельника и следующий день стремительно пролетели, склеившись в одну ленту. Женька только успевал открывать файлы и брать новые папки. А там и пискнуло напоминание: 'За руль!'
  Вечерний город гудел разворошенным ульем: то же раздражение и нервирующая назойливость. Проспекты откровенно давились машинами, и, пока Женька выщемился на трассу, ему раз пять чуть не въехали в задний бампер. Справедливости ради, и он сам едва не тыкал ползущие впереди автомобили. Сизые дымки выхлопных газов некстати напомнили о сигаретах, и Женька забросил в рот подушечку жевательной резинки.
  По парковке аэропорта он намотал два круга, прежде чем решил оставить "Хонду" где попало. Если кому надо будет выехать, пусть позвонят, номер за стеклом.
  Табло прилетов, дублируемое на улице, показывало, что рейс из Москвы приземлился минут десять назад, и Женька сбавил обороты, чтобы не огибать выходящих людей с быстротой вращающихся ножей миксера.
  И вдруг он остолбенел: 'Не может быть, этого просто не может быть!' К дверям, у которых он застыл, приближалась светловолосая девушка в голубом плаще. Их разделяли каких-то пять шагов и... почти десять лет, прошедших после сцены в беседке.
  Все еще не веря глазам, Женька ущипнул себя. Но заболела не рука, а почему-то сердце. Оно же и выпустило наружу позабытое прозвище:
  - Ляпа...
  Плащ резко затормозил, катящийся по инерции чемодан обо что-то ударился. А потом к Женьке подлетели и обняли его руками-ногами так крепко, словно их было с десяток.
  - Женька, это ты?! Я так скучала. - Под Юлькины поцелуи попадало все подряд: щеки, нос, губы Женьки, ушной хрящ, воротник куртки, щетина на подбородке... - Блин, как я скучала! Живой, красивый, просто не узнать. Где ты был, Женька? И зачем мы клялись в вечной дружбе, плевали в ладошки, чтобы наверняка вышло, если сами и забыли обещания? Я потом все думала, что ты бросил нас...
  Под свое же громкое шмыганье Юлька сползла с импровизированного дерева. Она снова отставала от него на полголовы. Короткая стрижка пришла на смену жиденьким косичкам, лишь челка, как и раньше, путалась в ресницах. И глаза те же, зеленовато-серые. Но, пока Женька разглядывал Юльку, выражение ее лица начало суроветь.
  - Подожди. Все эти годы... где ты был на самом деле, а? Маме же иногда передавали приветы от твоих родителей. Значит, все у вас было в порядке. Жень...
  Юлька ткнула его стиснутым кулаком. Первый раз слегка, а потом все усиливая и усиливая нажим. Глаза сузились до щелочек цвета хаки. Все, Ляпа вышла на тропу войны.
  - Какая же ты сволочь, Марчук! Настоящий гад! Так ты себе представлял это "встретимся еще"? Случайно, в аэропорту, между рейсами? А почему не на кладбище или сразу на том свете? Блин, десять лет! - Он мог одной рукой отвести удары, но позволял барабанить себя по груди. Когда же Юлька приподняла колено, будто бы раздумывая про пинок, Женька решил: все, хватит - и сгреб ее широким жестом. Она толкнула его еще раз, а потом прижалась щекой к плечу. - Здесь же столько дверей, я могла выбрать совсем другие...
  - Я рад, что так не произошло, Ляпа. И не десять лет прошло, а девять. Эх ты, склерозница!
  Он сжал ее в объятиях сильнее, чем собирался, и все-таки слабее, чем хотел бы, боясь причинить боль. Юлькины волосы отдавали сигаретным дымом и почему-то копченой колбасой.
  - Всем привет.
  Подошедший Тимур поправил на плече перекрутившийся ремень сумки, а когда Юлька повернулась в его сторону, еще и потер ладонью затылок, словно избавлялся от головной боли, и роскошно улыбнулся. А у Женьки мелькнула неожиданная досада: 'Ну просто живая реклама лучшего стоматологического кабинета! Хватай и лепи на билборд'.
  - Привет. - Женька нагнулся к брошенной тушке чемодана. - Знакомьтесь. Юля, подруга далекого детства. А это Тимур...
  - Только не говори, что друг скорбного отрочества, а то я заплачу от жалости, - встрял Красин и растянул губы еще шире. ('Если так дальше пойдет, у него будут видны не только все тридцать два зуба, но и гланды впридачу, - мысленно прикинул Женька. - Хорошо бы...') - Лучше объясните, кто принял это мужественное решение остановиться в дверях и добровольно стать боксерской грушей? - Тимур выставил руку на манер шлагбаума, куда тут же уперлось пузо толстяка, упакованного в спортивный костюм. - Пошли в машину. Или вас, Юлия, ждет другая колесница?
  Юлька с улыбкой покачала головой.
  - Тогда попрошу всех следовать за мной.
  - Интересно, куда ты нас заведешь, особенно если учесть, что машину парковал я. - Женька подхватил Юльку под локоть и увлек на улицу, вслед за вышагивающим по тротуару Тимуром.
  - Э, батенька, нюх не подведет профессионала.
  - Времени нет проверять твои обонятельные способности, пекинес. - Женька свернул во второй ряд, к серой "Хонде".
  В автомобиле Юлька перетрогала все ручки и ящички, до которых могла дотянуться, пощелкала карманами на чехлах сидений, а потом высунулась вперед, напрочь игнорируя технику безопасности.
  - Жень, твоя машина? Я все одобрямс, но вот кожаный салон - фу!
  - Почему? - Он как раз выезжал с парковки и мельком глянул направо, но все равно увидел светлые прядки над вздернутым кончиком носа.
  - Зимой попа мерзнет, летом прилипает.
  Красин восхищенно причмокнул:
  - Какая редкая прямолинейность!
  - Вот только не говорите, Тимур, что вам это нравится. Многим людям, и вы, наверное, из их числа, родители с пеленок вдолбили правило встречать глупости вежливо, лучше всего улыбкой. Поначалу все так и делают. А потом терпение иссякает прямо пропорционально уровню сказанной нелепости, держать маску становится тяжелее, и большинство откалывается и отползает в сторону. Хорошо, если тихо, но обычно бросают в лицо упреки в грубости и неотесанности.
  - Не-ет, просто вам, Юля, не везло. А я ценю необычное, если хотите, коллекционирую. - Тимур сел боком, чтобы было удобнее разговаривать. - Знаете, бывают филателисты, нумизматы всякие. В детстве поголовно все, ну или почти все, страдали гумофилией, то есть складировали обертки или фантики от жвачек. Вижу по глазам, что прав.
  - Я свои прятала в жестяную коробку. Сначала долго искала подходящее место для хранения, а когда откопала в серванте монпансье, быстренько стрескала их все и уложила бесценные бумажки.
  - Не забудь добавить, - откликнулся Женька, - что вечер закончился твоим походом к зубному и моим злорадствованием. А что, зажала сладкое - вот и получай по заслугам. Я же до дрожи в коленках обожал бледно-прозрачные леденцы, самые кисленькие.
  - Помню. Зато твои фантики никто не хотел брать, - отбила подачу Юлька.
  - Было дело. Я ведь хранил их в дедовом кисете, вонявшем махоркой за километр. Но мне казалось, это так по-взрослому.
  Тимур улыбнулся:
  - Да, кто только чем не увлекается. Я вот, например, собираю особых, нешаблонных людей.
  - Зачем? - полюбопытствовала Юлька.
  - Чтобы разбавлять серость будней. Жизнь давно превратилась в скопище шлака, приправленного выпускаемым нами же сероводородом. Настоящие мечты подменяются прагматичными желаниями, красивые, но бесполезные вещи осуждаются. Если одежда, то только удобная, обувь - ноская, еда - питательная. А где фантазии, романтические бредни, самобытность и неформат?
  Женька хмыкнул:
  - Ляпа, держись. Тимур оседлал любимого Росинанта.
  - Нет, а что, я неправ? Мы перестали летать даже во снах, а в самолетах утыкаемся в планшеты и телефоны вместо того, чтобы любоваться стелющимися у горизонта облаками. Вот скажи, много ли сейчас людей танцует под дождем, ходит колесом по горячему асфальту, поет серенады или прыгает с моста?
  - Если остановите машину, изображу все, - пообещала Юлька, - а неясная угроза кислотного дождя меня ничуточки не пугает.
  - Да и кости ломать тебе не впервой, - подхватил Женька, - только давай не будем: все-таки хотелось бы переночевать дома, а не в приемном покое или "обезьяннике". А если Тимур закончит испепелять меня взглядом, и пожарные нам не понадобятся. Лучше расскажи, Ляп, как жила, что делала эти годы.
  - Ничего особенного, - пожала плечами Юлька. - Отучилась на филологическом, чем порадовала маму и на сто процентов подтвердила прогноз математички о моей неспособности ни к чему другому, кроме языков. Работаю импорт-менеджером в салоне светильников, и самое приятное, что мне там нравится. А ты, Жень?
  Тот посигналил подрезавшему их "БМВ" и потом ответил:
  - Все стандартно: пять лет в **ТИ на платном, хотя отец до последнего не терял надежду, что брошу учебу и пойду в военку. После окончания полгода мыкался туда-сюда, пока Тимур не подбил заниматься бизнесом. Вот и варимся с тех пор в одном котле.
  - Что за бизнес?
  - Продажа медицинского оборудования, наладка, запуск и все такое.
  - Семья? Дети?
  - Прочерк. А у тебя?
  - Аналогично. Еще с общаги пошло, что с Репьевой не стоит связываться из-за тянущихся шлейфом вздорности и откровенной дурости, - и Юлька полувздохнула-полухихикнула.
  - Глупости. Я бы вот очень даже с вами связался, - заявил Тимур.
  Женька пожалел, что из-за крутого поворота должен обеими руками держать руль, иначе непременно одарил бы друга 'лещом', а потом сам же удивился, что за странная мысль его посетила.
  - Поживем - увидим. - Юлька откинулась назад так, что полностью исчезла из бокового зрения Женьки. - Для начала предлагаю перейти на "ты".
  Широко улыбаясь, Тимур кивнул:
  - Всецело поддерживаю.
  Женька раздраженно дернул рычаг стеклоочистителей, и те пенопластом проскрежетали по сухому стеклу.
  Они въехали в город и словно на время оставили надвигающиеся сумерки за его чертой. Рассеянную дымку под фонарями прорезали жгучие щупальца автомобильных фар. Те же, что доползали до окон, недовольно путались в задернутых шторах.
  Тимур жил в серой сталинской пятиэтажке, во двор которой вела высокая арка с каменными вензелями по краям. Свод украшало очередное, пока не замазанное граффити в виде заковыристого росчерка из латинских букв "R" и "B". Надпись повторялась на трансформаторной будке напротив крайнего подъезда. Женька помнил, что если завернуть за гудящий домик и перейти дорогу, то упрешься в центральный парк развлечений. Туда они частенько наведывались, будучи студентами, но не покататься на аттракционах, а распить бутылку-другую пивка за стоящим на отшибе зданием планетария.
  За все годы дружбы Женька лишь раз попал к Тимуру домой, но и тогда не продвинулся дальше полутемной прихожей с толстенным шкафом, из-за которого ничего не было видно. О семье Красин предпочитал не говорить по той простой причине, что семьи как таковой и не существовало. Был отец Тимура, профессор-лингвист, и была эта самая лингвистика, в которую Валерий Иванович как погрузился с головой еще в молодости, так все никак не выплыл спустя ...дцать лет. Мать Тимура не стала ждать признания научных заслуг мужа и упорхнула в неизвестном направлении, едва сын задул пять свечей на именинном торте. Как Красины жили дальше, Женька с трудом представлял, но среди всех первокурсников Тимур был единственным, кто умел погладить рубашку без заломов и подпалин и кто запекал мясо в духовке с легкостью шеф-повара. Откровение о покромсанном детстве вылилось из Красина на одной из последних студенческих пьянок, и больше к этой теме ни один из друзей не возвращался. Несмотря на то, что год назад Тимур купил себе "двушку" в новом спальном районе, он продолжал жить в Комсомольском переулке и с беззаветно-снисходительной любовью опекать отца.
  С Юлькой Тимур попрощался в машине: послал воздушный поцелуй, Женьке пожал руку и, не задерживаясь, исчез в подъезде.
  - Ну, куда теперь? - Женька повернулся к Юльке.
  - Да тут рядом, на Чкалова, за трамвайными путями. Налево, налево и еще раз налево.
  Из-за трудностей с парковкой указанный маршрут удлинился на одно 'направо', и, нагло заехав колесами на тротуар, они оставили машину у миленького дома с башенками.
  Юлька повисла на Женькином локте, как будто боялась, что он тут же убежит. Эх, Ляпа, Ляпа! Женька побыстрее сунул ключи от "Хонды" в задний карман джинсов и сжал Юлькины пальцы, тонкие и почти такие же холодные, как ручка чемодана.
  - Пошли, нам туда.
  Юлька свернула в середину двора, где темнели рога столбов, укрощенные веревками для сушки белья. За ними изогнулась и застыла в предсмертном вздохе узкая железная горка, "солдатская", как всегда говорили в их родных Печицах. А вот рядом и братья-качели, массивные и наверняка с проржавевшими цепями.
  - "Куда ты ведешь нас, Сусанин-герой?" - процитировал Женька начало любимого стишка и, когда Юлька фыркнула в ответ, продолжил уже серьезней: - Честно, стоит написать жалобу на ваш ЖЭК за скудное освещение, а не то есть реальный шанс сломать ногу или вляпаться в собачий крендель.
  - Если тебя это утешит, для таких вонючих случаев дома у меня припасена специальная тряпочка.
  - Вот только не говори, что ты ее стираешь! Ибо если так, с этим источником бактерий даже не приближайся к моим "Тестони". Они не две копейки стоят.
  - Жмот!.. Когда в следующий раз надумаешь притопать ко мне, не забудь надеть что-нибудь попроще, например, галоши. А еще лучше вьетнамки!
  Женьке было абсолютно наплевать на свою обувь вместе с ее чистотой, но безумно нравилось идти впотьмах, не зажигая фонарик на телефоне, чувствовать, как постепенно теплеют пальцы Юльки, слушать шутки и беззлобно дразнить в ответ. Вот как сейчас:
  - Вьетнамки - это набор маленьких вертких массажисток? Не шикай, сам вспомнил, что те обычно из Тайланда. Подожди, где-то я читал про водоросль с названием "вьетнамка". Вредная такая, вроде тебя. Что? - Женька чуть не ойкнул, когда Юлька болезненно сжала кожу на тыльной стороне кисти. - Ладно, ладно. Шучу. Понял я, что про шлепки говоришь. И все-таки, Ляп, нельзя было возле дома пройти?
  - Думаешь, там собачники более ответственные и гуляют с пакетиками? Ха! Плюс под подъездами добавляется риск поймать незатушенный "бычок" или помятый помидор, и повезет, если без банки.
  Женька покачал головой:
  - И это гордость города - центральный район с его дружественно настроенным населением! За-ши-бись.
  Они прошагали мимо песочницы с обломанными бортиками и миазмами физиологических отправлений кошек (хотя, если судить по насыщенности вони, стихийным туалетом не брезговали и более крупные млекопитающие), обогнули ряд пеньков, то ли оставшихся после чистки двора коммунальщиками, то ли служивших неясным украшением. Дальше путь преграждало то, что изначально задумывалось как беседка. Но кто-то основательно потрудился над тем, чтобы покорежить большую часть железных планок между столбами-опорами, проломить на крыше шифер, и уютное местечко превратилось в притон под открытым воздухом. Женька нашел и другое название, более емкое:
  - Ляп, а это что за х*ень?
  - Ты что, не узнал райское местечко для накачанных гормонами подростков и пересохших глоток алкашей? Между прочим, в выходные сюда и мамашки заглядывают, наверное, для наработки иммунитета своих малявок.
  В дальнем углу развалюхи темнела скрюченная фигура.
  - Глянь, и сейчас там кто-то вполне уютно устроился. Бомжик, что ли.
  - Жень, а вдруг человеку стало плохо? - Неожиданно Юлька замедлила шаг и крепче сжала Женькину руку. - Может, сердце прихватило? Подумай сам, кто будет добровольно сидеть на холоде?
  - С бутылкой и не там устроишься. Но, как я правильно понимаю, - Женька вздохнул, но остановился, - путь к цивилизации не продолжится без проверки твоего предположения? Ладно, но с тебя бактерицидные салфетки.
  На легкое прикосновение к плечу сидящий никак не отреагировал. Нога Женьки уткнулась во что-то мягкое, и он тут же мысленно ругнулся. Ну вот, опасения сбылись. Теперь уже не стоило затягивать с фонариком. К облегчению Женьки, на земле яркий лучик высветил мешкообразную сумку, перескочил на джинсы, поднялся по ним вверх, до коричневой куртки с разбросанными темными прядками волос, а потом заплясал по припухлому синюшне-багровому лицу. Женька нахмурился: глаза, что на секунду распахнулись навстречу свету, были цвета спелого каштана, почему-то очень знакомые.
  - Дарка... - охнула Юлька и подскочила ближе, толкнув Женьку в бок. - Почему она здесь?
  - Меня больше интересует, почему в таком виде. Ляпа, держи телефон, посветишь.
  Когда Женька поднимал Дариму на руки, она снова открыла глаза.
  - Женя?! Юлька! Хо-холодно...
  - Сейчас погреешься, Дарка, помоешься, врача вызовем...
  - Не надо, - дернувшись, она едва не вывалилась из Женькиных объятий на землю, - у меня ничего не бо-болит.
  - А твой синячище что, нам померещился?
  - Нет, он есть, но... я просто ударилась, неудачно упала. Давайте пойдем домой, а? Я совсем замерзла...
  - В самом деле, Жень, - поддержала подругу Юлька, - оставим расспросы до дома.
  - Ладно, - нехотя согласился Женька. - Ляп, сумку захвати.
  Юлька согласно угукнула и поспешила вперед, постукивая колесиками чемодана на стыках травы и бордюрного камня.
  Дарима никогда не отличалась плотным телосложением, но то, что Женька ощущал сейчас, через одежду, пока шел к подъезду, напоминало больше хлипкого подростка, чем взрослую девушку. 'Неужели и она поддалась ненормальной моде на худобу и увлеклась анорексией?' - осуждающе подумал Женька: в первую очередь его привлекали формы. От нее кисловато тянуло тушеной капустой - типичным столовским запахом, возненавиденным с первого курса института. Именно по этой причине Женька в общаге изворачивался как мог, чтобы научиться прилично готовить и больше ногой не переступать порог студенческого кафетерия.
  В лифте Даримино лицо выглядело страшно. Фиолетово-бордовый синяк затопил всю левую скулу и плыл к глазу, но взгляд не туманился и четко концентрировался на Женькином лице. Она даже пыталась улыбаться. А Женька никак не мог сообразить, что цепляло его в облике Даримы. Какая-то неправильность. Будто чего-то не хватало. Точно, пропали очки. Но это и к лучшему: без массивной и, как он помнил, уродливой оправы, даже с таким побитым лицом, Дарима выглядела иначе. Нормальной девушкой, а не "ботаном" в юбке.
  - Делаем так, - Женька подождал, пока Юлька распахнет дверь, и внес Дариму в квартиру. - Сначала ты набираешь...
  - Прости, не попью - сдохну.
  Юлька метнулась за угол, Женька хмыкнул, но отправился в том же направлении. Она нашлась в ванной, где глушила воду прямо из-под крана, не обращая внимания, что плащу тоже перепадала изрядная доля жидкости.
  - Ляп, блин, подождать не могла?
  Не отрываясь, Юлька помотала головой и забрызгала еще и волосы. Наконец она закрутила вентиль, нашла на этажерке какую-то бутылку и щедро полила ее содержимым стенки ванны. Обтекающие розоватые зигзаги исчезли под движениями лохматой щетки, а от Юльки остались только обтянутые джинсами ноги и ягодицы. Изредка мелькали руки и спина, но Женька видел только эту аккуратную попку, настоящий "орех", как они ржали в студенчестве. Юлька мыла ванну серьезно, со знанием дела, а Женька так же основательно изучал ее темно-синие джинсы. Сзади два кармана. На правом вверху круглая медная бляшка. Светлые нитки на швах и оранжевые все на тех же карманах. На поясе нашивка 'Denim' и фигурка то ли человечка, то ли рыбки. Женька наклонился ближе, чтобы точнее рассмотреть, но Юлька разогнулась и, потянувшись за душем, начала смывать остатки средства. А Женька постарался незаметно выдохнуть.
  Едва в чистую ванну полилась вода, Юлька прямо на руках Женьки принялась раздевать Дариму. Куртка, под ней плотный черный свитер с широкой горловиной. Женька кашлянул и негромко заговорил:
  - Дарка, погреешься, только воду сделай теплой, а не горячей. И недолго плавай, чтобы отек не увеличился еще больше. Выглядишь ты, Дарка, х*рово, но не думаю, что у тебя сотрясение, иначе бы не добралась сюда из Печиц: не полчаса же ехать. После расскажешь, что случилось и кто наградил тебя таким... аквагримом. Да, Ляпа, посиди с ней, чтобы ненароком не нырнула. А я приготовлю что-нибудь поесть.
  Даже не собираясь разглядывать Дариму, Женька все равно увидел, что бюстгальтер на ней обычный, без кружев, "бабский", как презрительно говорила Тина, любившая все красивое. По внутренней стороне правой чашки бежал тоненький шов из ниток на пару тонов темнее. Чтобы Юльке было удобнее стащить с Даримы джинсы, Женька присел на край ванны. Живот у Даримы отсутствовал напрочь. На его месте была даже впадина. И снова в глаза бросилось немодное заношенное белье, от которого Женька стыдливо отвел глаза. Не потому, что противно, а потому, что стало обидно за Дариму.
  - Не снимай остальное, лучше потом, когда выйду. - Женька нагнулся и бережно опустил Дариму в воду. На фоне белых стен синяк залиловел еще резче. Другой, поменьше и посветлее, убегал с плеча на спину. - Может, холодное приложить? Кусок мяса или еще что замороженное.
  - Нет у меня мяса. - Юлька мокрой ладонью погладила лицо подруги.
  - Ладно, сейчас что-нибудь придумаем.
  Женька вышел в коридор и тут же пожалел, что в суматохе не сообразил посмотреть на полочку в ванной и сосчитать зубные щетки. И вместо кухни он завернул в комнату. Минимум мебели: платяной шкаф с застывшими в зевке створками, немодный ламповый телевизор на журнальном столике вместо тумбы, привет из прошлого - кассетный видеомагнитофон с торчащими проводами. Не техника, а мощи. Женька уже и забыл, когда в последний раз видел что-то подобное. В углу блестело дерматиновым боком кресло, подлокотники и сиденье которого вытерлись почти до дыр. По единственному дивану комками разбросана одежда, вроде бы женская, если беглый взгляд не обманывал. Постельные принадлежности сброшены на поднятую спинку дивана. Квартира холостячки, не привыкшей к порядку, но Юлька же куда-то уезжала...
  Холодильник урчал брюхом голодного звереныша и поражал пустыми полками. Кривой кусочек сыра с обветренным боком торчал из небрежно замотанной пленки. Бутылка слабогазированнной воды. Три яблоко, одно из которых, судя по коричневому пятну, давно облюбовал червяк. Все. Наверное, удобное место для эха. Женька не сдержался и негромко ухнул. Нет, все же резонанс небольшой. Интересно, в морозилке аналогичная картина? Бинго! С намерзших на решетке сосулек можно было запросто скатываться ну хотя бы тому червяку, если бы он рискнул пробраться на этаж выше и под санки приспособил им же погрызанный фрукт.
  Женька поскребся в ванную и приоткрыл дверь.
  - Ляп, ты что, совсем не готовишь? Или нашла волшебный способ поддерживать жизнедеятельность организма без затрат на еду? Может, тогда поделишь инновационной идеей, мы толканем ее американцам и будем деньги загребать лопатой?..
  - Марчук, если не заткнешься, я плюну на то, что Дарка в чем мать родила, затащу тебя сюда и утоплю.
  - Ладно, не злись. Я чего спросить хотел. У тебя пакеты есть? Пустые, но без дыр.
  - В коридоре в шкафу поищи. Или хлеб вытряхни. Он у меня частенько меняет свой пшеничный цвет на соседний по радуге.
  И действительно, обещанная зеленоватая бахрома топорщилась сбоку батона. Женька переправил булку в мусорку, а вывернутый пакет наполнил водой и засунул в морозилку. Потом снова постучал к Юльке:
  - Надеюсь, твой белый агрегат охлаждает прилично и скоро у нас будет лед, чтобы приложить к Даркиным подтекам. Ну как она?
  - Нормально.
  - Я пошел за едой, а вы подождите, пока вернусь.
  - Хорошо. Магазин слева, за аптекой.
  Брошенные хозяйкой ключи валялись почти у порога, и Женька мысленно отметил, что надо будет купить Юльке ключницу на стену или хотя бы прибить гвоздик. Мышка-брелок, вся в псевдоаллергических салатовых горошках, прижимала к пузику кособокое сердце. Интересно, чей это подарок?..
  В магазинчике Женька шел по узким рядам и сгребал все, что попадалось на глаза: девственной кухне Юльки пригодится любая мелочь. Если же что-то нужное и забудет купить сейчас, в спешке, привезет завтра.
  Две пачки молока, сметана разной жирности, слойки с изюмом, маковый рожок, спагетти, средство для мытья посуды, ванильный зефир, бурый рис, помидоры с огурцами, творожные сырки, яблоки, фруктовые йогурты, копченая колбаса в нарезке и зачем-то такая же целым батоном, сетка картошки, пара морковок, апельсиновый сок, хлеб с семечками, водка, бумажные салфетки, гречка, куриное филе, молотый кофе, замороженные креветки, бананы...
  Самым трудным оказалось доволочь раздутые пакеты до квартиры. На кухне Женька сначала оттер с клеенчатой скатерти засохшую лужицу варенья, смел крошки, потом выложил все покупки на стол и прислушался.
  Из ванной доносилось капанье воды и приглушенное бормотание Юльки, сложившееся в очень любительское исполнение песенки крошки енота. "Да, Ляпа, слава Паваротти тебе не светит, зато овации в полупьяном караоке стопроцентно обеспечены". С этой мыслью Женька постучал в дверь.
  - Я вернулся.
  - А мы одеваемся.
  За дверью послышалось копошение и новый виток фальшивого пения Юльки, после которого вышла Дарима в пушистом голубом халате. Увидев Женьку, она сначала близоруко сощурилась, а потом широко распахнула объятия.
  - Ну привет, Дарюш. - Чтобы не попасть по травмированной щеке, Женька чмокнул Дариму в лоб, а потом не удержался и подхватил на руки. - Точно врач не нужен?
  - Нет. - Она ощупывала его лицо, будто слепая, и ему были приятны касания теплых пальцев со сморщившейся после ванны кожей. - Женя... Это в самом деле ты... Просто не верится, какой стал...
  - Красавчик, правда? - подала голос Юлька, повесив на держатель душ, и вытерла руки полотенцем. - В рамочку и на стенку. Не чета нам с тобой, при моей лохматости и твоем синячище на всю физию. Но давай восторги и ахи отложим до ужина, а перейдем к твоему рассказу про этот самый креативный мейк-ап и авторские права на него.
  В комнате Юлька сдвинула неубранную одежду к краю дивана и кивнула:
  - Клади.
  Женька опустил Дариму на диван, она тут же подтянула колени к подбородку и дала себя укутать одеялом.
  - Что с тобой случилось, Дарка?
  - Не со мной. Мама Нина...
  - Что, неужели ее паралич прошел и это она тебя так отделала за пригоревшую кашу? - бесцеремонно предложила свою версию Юлька, расчищая себе место и перебрасывая одежду в шкаф, прямо за приоткрытую дверцу.
  Женька присел на корточки у дивана и недоуменно нахмурился:
  - Какой паралич?
  Будто не услышав его вопрос, Дарима гулко сглотнула и покачала головой, глаза подозрительно блестели.
  - Нет, Юль. Вчера днем маму Нину похоронили. Я тебе не смогла дозвониться...
  С шорохом синяя блузка стекла из пальцев Юльки на пол.
  - Дарка, прости, я не знала. - Юлька дернулась к Дариме, но тут же остановилась и заколотила раскрытой ладонью по своему лбу: - Черт, черт, черт! Почему в этот раз я пожалела денег и не включила долбаный роуминг?! Я же была в командировке, Дарка... - Рука Юльки сжалась в кулак и прикрыла рот, от тяжелого дыхания дергались плечи.
  - Дарюш, какой паралич? - повторил Женька уже с нажимом.
  И Дарима после паузы заговорила. Негромко и чуть отрывисто. Без эмоций и всхлипов, одни голые факты. Про долгую болезнь и все-таки неожиданную смерть мамы Нины. Про похороны, которые организовал недавний знакомый Владимир и которые она совсем не помнит. Про домогательство все того же Владимира и страшный удар чугунным бюстом, из-за которого она оказалась здесь. Сухая тезисная выборка последних трех лет жизни. Жизни без него, с Юлькой на другом конце телефонного провода и лежачей мамой Ниной под боком.
  Второй раз за вечер Женька чувствовал себя предателем. Если бы он не пошел на поводу детской обиды, многих вещей можно было бы избежать. Во всяком случае, попробовать. Конечно, на инсульт мамы Нины он вряд ли бы повлиял, но уж точно не оставил Дариму в беде. Теперь становилась понятна ее болезненная худоба и усталость. Ну что он за друг, если обиду на Ляпу перенес и на Дариму, так сказать, общим скопом, за компанию?
  Женька раздраженно хрустнул пальцами. Замершая у окна Юлька ожесточенно грызла ноготь. Наверняка тоже себя казнила, однако она единственная, кто поддерживал Дариму. Не деньгами, с которыми у нее самой, как видно, туго, а просто тем, что не пропала. А в этот единственный раз, когда перестала быть на связи, произошла трагедия. Что за ирония!
  - Ну и козел этот Владимир! Так бы придушила! - Юлька бухнулась на одеяло и потрясла кулаками. - Как он мог! На тебя же глянешь - и ежу понятно, что ты девочка-ромашечка, наивная и доверчивая до тошноты.
  - Вот потому он и извлек максимум выгоды из всей ситуации. Мама Нина умерла - и Дарка стала выгодной наследницей, квартира-то никуда не делась. Чего сантименты разводить и ходить вокруг да около? Проще сразу подмять ее под себя, показать, кто будет в доме хозяин.
  Юлька наклонилась к съежившейся Дариме:
  - Почему побои не пошла снимать? Его засадить пара пустяков.
  Дарима покачала головой:
  - Ты не понимаешь, он же полицейский.
  - А что, они особенные и законы на них не распространяются? Попытка изнасилования дорого бы ему обошлась. Давай завтра вместе...
  - Нет, ничего ему не сделают, - упрямо повторила Дарима и натянула одеяло повыше.
  - Думаешь, совесть не даст ему спокойно спать? - Юлька чуть не подпрыгивала от недовольства. - Или твой любезный Владимир скорбно рыдает в квартире, заметь, твоей, бьется головой об пол от того, что не может вымолить прощение? Как же, щас! Дарка, ну нельзя быть такой дурой!
  Женька тронул Юльку за колено, чтобы умерила свой пыл, и посмотрел на Дариму. С опущенным на колени подбородком та не мигая смотрела вперед, на шее тонко колотилась венка.
  - Дарюш, а ты точно все рассказала? - Привыкший подмечать на переговорах малейшие изменения мимики, Женька тут же уловил, как при его вопросе веки Даримы дернулись, но вновь стали неподвижны. - Может, было еще что-то?
  - Нет.
  - Ладно, нет так нет. Пошли ужинать.
  Протянутую Женькой руку Дарима взяла с явной благодарностью, а вот Юлька недоуменно покосилась. 'Глупая... - мысленно усмехнулся Женька. - Неужели не понимает, что, если Дарка что-то и скрывает, сейчас выспрашивать об этом бесполезно? Такое упрямство настойчивостью не перешибают, только терпением. Как любит повторять мама, 'выносливый дятел и лодку построит'.
  Изобилие покупок Юлька встретила индейским кличем, тут же отломала горбушку и принялась упоенно жевать. Морозилка работала с натяжкой, и про лед можно было пока забыть. В то время, как Женька искал нож, чтобы нарезать колбасу, Юлька рассовала по шкафчикам большую часть пакетов и шуганула от раскрытой форточки Дариму, чтобы не простудилась. Сама же задержалась у подоконника, поправила горшок с худосочным кактусом, а потом кивнула севшей у стола подруге:
  - Спать будешь на диване, а я всегда мечтала опробовать надувной матрас. Так, что еще? Паспорт ты хоть захватила?
  - Кажется, да.
  - Надо бы удостовериться.
  Из коридора Юлька приволокла черную сумку и, не обращая внимания на грязную ткань сбоку, поставила на табуретку.
  - Ну, что тут у нас? - Она бесцеремонно расстегнула замок. - Кофта теплая, одна штука. Колготы с начесом, пара. - Называемые предметы сгружались Дариме на колени. - Штаны спортивные, подрастянутые. Футболка с... - мелькнули цветочные лепестки, - с безумными розочками. О, паспорт! Твой хоть? Точно, Дарима Григорьевна Севко. Идем дальше. - Юлька пошарила сбоку и вытащила ярко-розовый низ от купальника. - А это тебе зачем? В бассейн собралась? - Она заглянула в полупустую сумку. - А бюст во что упакуешь? Или здравствуйте, нудисты, вашего полку прибыло?
  - Я спешила, отдай. - Покрасневшая Дарима сгребла деталь пляжного костюма и спрятала под халат.
  Когда Юлька извлекла еще что-то белесое, вероятнее всего нижнее белье, Женька отвернулся якобы за тарелкой, а живот Даримы увеличился еще на один комок.
  - Да-а, улепетывала ты знатно. - Юлька сбросила пустую сумку на пол и заняла ее место. - Подводим итог: из одежды фактически мы имеем только то, что на тебе было надето. Негусто, но поправимо. Паспорт есть, а вот диплом отсутствует. Все, Дарка, выходит, зря ты парила мозги в своем техникуме. Ведь не факт, что козлиный проходимец не почистит квартиру в твое отсутствие.
  Дарима недоуменно вскинула голову:
  - Соседи не дадут.
  - Извини, Дарюш, но очень вероятно, что дадут. - Женька присел рядом и извиняюще посмотрел на нее. - Понимаешь, чужие люди обычно не занимаются похоронами, а тут Владимир полностью все организовывал. Это ты не помнишь почти ничего про кладбище, но другие-то вас вместе однозначно видели. Наверное, и куртку тебе застегивал, и под локоть вел, и слезы вытирал. Значит, решат, что не таким уж он вам с мамой Ниной был и посторонним. А про то, что тебя сейчас нет, можно сочинить что-то более-менее гладкое: например, уехала на учебу. Всегда мечтала, но раньше не могла из-за мамы Нины. Теперь же ничего не мешает, а Владимира попросила в свое отсутствие присмотреть за квартирой. Такой логичной лапше легко поверить, если не вдаваться в подробности. Как я понял, эта сволочь умеет располагать к себе людей, вот соседи и не будут поднимать никакого кипеша. - Женька погладил поникшую Дариму по плечу. - Не переживай, все будет хорошо.
  Юлька пододвинула ближе тарелку с бутербродами.
  - Точно, отвоюем мы все у этого козла. Главное, что ты жива, что мы вместе... Правда?
  И, глядя на кивнувшую Дариму, Женька понял, что за эти девять лет искренность и уют детской дружбы никуда не пропали. Что остатки давней обиды на Юльку растворились под бренчание ложечки в чае, подобно крупинкам сахара. А самое главное - что впервые после аэропорта наступила ясность: его влюбленность не ушла. Да что там лукавить! Похоже, 'вляпался' он еще сильнее.

  Глава 10
  Дарима
  
  В просвет между небрежно задернутыми шторами заглянуло серое утро, и тут же осторожными пятнами поползли по ковру слабые полутени.
  Дарима давно не спала. Полночи слушала рассказ Юльки о первой командировке в Германию, а потом даже сквозь легкую дрему перебирала интересные детали, как нанизанные на леску бусины, чтобы не потерять в памяти и позже нарисовать. Их было много: бесконечные стрелы дорог, подрагивающие от ветра хрусткие стебли позднецветов, горькие крупинки соли на языке от бублика с труднопроизносимым названием, всполохи пламени в печах и еще более яркий блеск стеклянных заготовок, застывшие в вечности меховые шкуры, охровые кляксы горчицы на поджаренном колбасном боку, отражение дрожащей воды в зрачках сдержанного немца, раздавленный взлетающим самолетом кусочек души... Столько всего!
  Вообще при мысли о выверенной, упорядоченной Германии Дариме представлялась покрытая листвой земля. Странно? Может быть, но географию она всегда почему-то запоминала цветовыми связками. Правда, после того, как в шестом классе над ее ассоциацией Африки (пятнистый, как плохо размешанное в тесте какао, жираф спит на песчаной дюне) хохотали все, включая ИринВанну и случайно заглянувшего завхоза, озвучивать образы Дарима перестала. Но они все равно исправно приходили в голову. Самые первые оставались и самыми любимыми: вечно юный Париж - серебристая рыбья чешуйка, деловитая Америка - бело-черная "зебра", суматошная Москва - немытая палитра художника с остатками всех красок, родные Печицы - солнечно-абрикосовый мопс с легкой одышкой, недостижимое море - бирюзовый камешек, гладкий и слегка прохладный...
  Электронный будильник перещелкнул цифры, а размытый по краям блик добрался до пледа Даримы и лизнул подставленную ладонь. Сопящая на матрасе Юлька всхрапнула и перевернулась на бок, подмяв под себя одеяло. Неужели ей удобно спать в этой шелковой... вещице (которую язык не поворачивается назвать ночной сорочкой) с тонюсенькими бретельками, вызывающе короткой и задравшейся сейчас чуть ли не под мышки? То ли дело пижама, которую Юлька откопала на нижней полке и всучила Дариме, сорвав болтавшуюся заломленную этикетку. Теплая ткань, мягкая, настоящий байковый животик щенка, и не перекручивалась, как безразмерные балахоны в пол.
  Когда Юлькина попа в кружевных трусиках снова поменяла позу, Дарима укутала подругу своим пледом и подняла часы. Семь двенадцать. Нужно вставать, а неугомонная Юлька пусть еще поспит.
  После душа заныла щека, и даже запотевшее зеркало не прятало фиолетовый синяк, украшавший почти половину лица. За ночь цвет углубился, стал насыщеннее, несмотря на то, что вчера Женька все-таки заставил ее приложить к скуле лед.
  Женька... Вместо худощавого сумасброда-журавлика, каким Дарима запомнила его, появился волевой, хладнокровный мужчина, правильный, надежный и очень привлекательный. Таких любят снимать в кино из-за неизменного успеха у всех слоев женской аудитории: от прыщавых школьниц, развешивающих на стенах плакаты с проникновенным взглядом героя, до многодетных домохозяек, пускающих слюни на развитую мускулатуру и подтянутый живот.
  Дарима встряхнула расческу и собрала волосы в хвост. Наверное, если бы Женька всегда был рядом, она бы подсознательно сравнивала с ним всех остальных парней, а он как старший брат уберег бы ее от владимиров. Да чего уж мучиться, обижаться и перекладывать на побег Женьки ответственность за свои собственные ошибки! Сама виновата. Представила себя героиней любовного романа, напридумывала неизвестно что, вот и пришлось расхлебывать.
  У соседей сверху застучала водопроводная труба, и Дарима потуже закрутила резинку. Не время заниматься самокопанием, да и нужно ли? Одна надежда, что одиночество закончилось. А если это так и в ее силах сделать жизнь друзей хоть чуточку лучше, она готова попытаться. И начать можно с банального завтрака.
  Звяканье вилки о край тарелки подействовало на Дариму ободряюще. Взбитое яйцо зашипело на раскаленной сковороде, а через пару минут приняло в свои пухлые объятия луковые колечки и помидорные глыбы, закачавшиеся красными айсбергами. Электрический чайник отщелкнувшейся кнопкой возвестил о закипании. Широкую тарелку украсило колбасное солнышко с сырными лучиками. Вот теперь время будить Юльку.
  Но едва Дарима коснулась плеча подруги, та спрятала голову под подушку и что-то сдавленно пробурчала.
  - Юль, просыпайся...
  В ответ взбрыкнувший плед свалился наверх и упрочил оборону. Ноги зябко поджались.
  - Доброе утро...
  - М-м-н-н-н. - Накрашенные черным лаком ногти поскребли левую пятку.
  Когда Дарима сообразила вернуть унесенный в кухню будильник, мерзнувшие ноги Юльки успели закрутиться в простынь и приобрели сходство с коконом громадного насекомого. С четвертым "ку-ка-ре-ку" электропетуха куколка медленно начала превращаться в бабочку. Вытащенная из-под пледа рука слепо ощупала ближайший пол, а потом раздраженно отбросила защитную оболочку, и лохматая Юлька, по-прежнему с закрытыми глазами, поползла на звук заходящегося в голосовых конвульсиях крикуна. Дарима благоразумно переместилась ближе к порогу.
  - Я убью тебя за эту утреннюю зарядку, - хрипло пообещала Юлька, когда сумела проморгаться, и цветастым ковриком растянулась на полу.
  Выполнив задание, пернатый раздражитель умолк.
  - Вставай. Надеюсь заслужить прощение вкусным завтраком.
  - Дарка, ты сумасшедшая. Вскочить в такую рань, чтобы приготовить подруге поесть...
  - Да, именно так. Поэтому хватит морозить себе почки.
  - Я лежу на животе, а значит, на других органах. Ну ладно, ладно, сдаюсь. - Движения поднимающейся Юльки оживили в памяти Даримы плакат, висевший в кабинете биологии, тот, что иллюстрировал этапы эволюции древней обезьяны до прямоходящего человека. - Я все оценила: твою заботу о моем желудке, о здоровье в целом, но особенно то, что не перешла к водным процедурам. Представь, последний ухажер, когда хотел разбудить меня, лил в ухо тонкой струйкой воду... Бр-р! - В дверном проеме Юлька замерла, со вкусом хрустнула поясницей и бросила через плечо: - Я в душ, обещаю за буйки не заплывать.
  Омлет успел слегка осесть, но оставался теплым. Из холодильника Дарима вытащила парочку йогуртов и сливочное масло. Эх, не сообразила сделать это раньше!
  Вместе с шумом воды из ванной полились нестройные переливы Юлькиного пения, как и вчера, про оптимистичный призыв улыбаться в любую погоду. Вот умеют же люди сами создавать себе настроение! И Дарима шепотом присоединилась к припеву:
  - С голубого ручейка начинается река... - а потом встала на цыпочки, чтобы захлопнуть форточку: сквозило.
  Улица казалась непривычно далекой, как из зависшей кабинки на колесе обозрения. А вот все остальное как дома. Коренастый мужичок в оранжевой куртке, один в один вечно пьяненький Митрич с Калинина, борется с взлетающими на ветру листьями, но упорно не оставляет надежду собрать их в кучу. По раскуроченной детской площадке бегут мальчишки с горбиками-рюкзаками. Один притормаживает у горки, нагибается и что-то прячет себе в карман. Наверное, очередное сокровище вроде дождевого червяка, которого можно сунуть за шиворот соседке по парте, или горсти алой рябины для трубочки-самострела. Ччтобы догнать товарища, он включает крейсерскую скорость и при этом умудряется не потерять болтающуюся на затылке шапку. У криво припаркованного под подъездом микроавтобуса громко ругаются: автомобилисты, чьим машинам перекрыт проезд, костерят наглого любителя поспать, а кое-кто от злости и безысходности уже начал лупить ногами по колесам.
  Город просыпается.
  От дыхания на стекле образовался почти правильный круг, вот только добавлять ему глазки и дугу рта совсем не хотелось. Вместо этого Дарима ладонью растушевала запотевшее место и снова посмотрела во двор.
  Вчера он выглядел иначе, холодным и неприветливым. Или же ей это только померещилось после тех кругов, что ноги устали наматывать по кварталу? Хорошо, что ждать Юльку пришлось не неделю, а каких-то часов десять-двенадцать, и все благодаря неспешному ковылянию поезда ночью с тягучими остановками на перегонах, чтобы пропустить "скорые" и "международные". В другое время эта тягомотина на жесткой полке без белья и матраса, с поддувающим окном, от которого не спасала комковатая сумка под головой, подействовала бы на Дариму удручающе.
  Тогда же она впилась глазами в нависающую третью полку и под кряхтение старика снизу (отличный попутчик, который не приставал с любопытными взглядами и расспросами) старалась думать о чем-то мелком и неважном. Например, о том, что не довелось увидеть, как распускается подаренная посудомойкой Марусей фиалка. Или сожалеть, что не вынесла почти полное мусорное ведро, отчего в кухне будет неприятно пахнуть. Или беспокоиться о том, что забыла положить в "Джен Эйр" закладку и, когда станет искать, где остановилась, опять непременно зачитается с любого места. Хотя нет, не зачитается: книга так и осталась лежать на столе в том доме. Дарима насильно отбрасывала любые намеки на мысли о Владимире или, что еще хуже, маме Нине, иначе горло мгновенно сжималось так, что трудно становилось дышать. Как там говорила Скарлет ОʼХара? "Я подумаю об этом завтра"? Вот и она, Дарима, тоже вернется к этому потом. Когда-нибудь. В другой жизни. Если будет готова.
  Новый железнодорожный вокзал мало чем отличался от того, который остался за спиной, разве что платформ было побольше да диспетчер картавил истинным французом. А так сосиска в тесте знакомо резиновая, носильщики одинаково навязчивы и самоуверенны, круглые часы внутри и снаружи здания не стеснялись показывать разное время.
  Когда Дарима поняла, что Юльки нет дома (домофон, словно сговорившись с телефоном, не отвечал), она стала ждать открытия магазинов, чтобы заходить в них греться и снова раз за разом возвращаться к подъезду. Продуктовый, мебельный, аптека одна, почта, аптека вторая, банк, звонок Юльке, продуктовый... На пятом круге к ней подошел охранник мебельного и выпроводил на улицу, вежливо придержав дверь. Через два часа так же поступили в минимаркете, только сначала осмотрели содержимое ее сумки, а еще через шестьдесят минут провизор в зеленоватом халате зычно прокричала в окошко, что диванчики у них для посетителей, а не для бомжующих выпивох. Наверное, они правы: с побитым лицом и мятой после поезда одежде трудно походить на нормального человека. И Дарима молча переместилась в полуразваленную беседку прямо напротив Юлькиного дома. Там к ней интерес проявил только рыжий котяра с огрызком вместо уха, но и тот исчез, едва понял, что еда ему не светит. В одиночестве Дарима меряла шагами детскую площадку (двести восемнадцать, если идти справа налево, и почему-то двести сорок три, если изменить направление на противоположное), прыгала по мысленно нарисованным классикам, дула на озябшие руки, а когда двигаться сил уже не осталось, свалилась мешком на скамейку...
  А теперь она по эту сторону стекла и смотрит на вчерашнее пристанище свысока, будто на что-то чужое, не имеющее к ней отношения. Так и есть, страница перевернута, и нет смысла ее вспоминать или рассказывать тем же Юльке или Женьке.
  В накрученном на голову полотенце и шелковом халате а-ля гейша в кухню бешеной антилопой ворвалась Юлька, плеснула в чашку кипяток, туда же бухнула две ложки растворимого кофе и устроилась на табуретке, поставив ступню на сиденье, отчего полы халата разъехались, а голое колено подперло чуть ли не ухо.
  - Ух, Дарка, мне давно следовало переманить тебя к себе, хотя бы ради таких утренних пиров. - Юлька бросила в тарелку кусков пять колбасы и тут же начала вилкой ломать желтый блинчик.
  - Глупости, - смутилась Дарима и присела напротив. - Пожарить яйцо - нехитрое дело.
  - Мовет, и нехитрое, но не дйя меня. Ошобенно в шемь утра. Вщо, вот она, нирвана, - и Юлька с набитым ртом неприлично зачмокала.
  Плотное масло дырявило хлеб, и Дарима оставила его неразмазанным куском. На яркой этикетке йогурта зазывно блестела черничка, но внутри упаковки было что-то полужидкое, без малейшего намека на ягоды. Не то, что изобретение мамы Нины лет пятнадцать назад, когда в обыкновенный кефир вмешивалась клубника или вишня, добавлялся сахар по вкусу и вся эта вкуснятина выливалась в глубокую миску с гордым названием "креманка". Рот наполнился сладковатой слюной, а глаза слезами. Нет, не реветь - и Дарима упрямо засунула полную ложку магазинного йогурта в рот.
  - Чего омлет не берешь? - Юлька отодвинула пустую тарелку и из сыра и колбасы сотворила подобие бутерброда. - Ешь, не стесняйся. Тебе надо основательно питаться, а то окружающие подумают, что в застенках Бухенвальда обнаружился еще один узник, неучтенный со времен Великой Отечественной.
  - Не дразнись. Сама почти такая же худая, не зря твоя одежда мне подошла.
  Несколько секунд Юлька качала головой и спешно дожевывала, а потом пояснила:
  - Ты же знаешь, моя вредность не даст мне поправиться. Жрет меня изнутри натуральным образом, почище любого глиста, и ничего не могу с ней поделать. Видно, рано бросили меня воспитывать. А сейчас и ты утренней побудкой внесла вклад в дело стройности: вон на какую физическую активность сподвигла мое бренное тело. Но, - послюнив палец, Юлька собрала с клеенки просыпавшиеся сахаринки, - за это тебе громадное заочное мерси от руководства УП "Ариадны": в кои-то веки прибуду на работу вовремя и даже досрочно.
  Пока Дарима дула на чай, Юлька успела допить свой кофе и ускакала в коридор, откуда вернулась без полотенца, но в обнимку с косметичкой и круглым зеркальцем. На этот раз она разместилась у окна и в паузах между ритмичными взмахами кисточки для туши и высовываниями языка, что, вероятно, символизировало старание в таком ответственном деле, сообщила:
  - В связи с моим приходом в офис без опозданий... отпрошусь пораньше... чтобы успеть закрыть все текущие вопросы..... На повестке дня телефон, одежда...
  - Самый важный - очки, - перебила Дарима под еще одну мужественную ложку сиреневатой массы, - а то хожу, как в тумане. Ну точно разобью себе вторую половину лица.
  - Ладно, уточнение принимается, но до вечера тебе все равно придется побыть ежиком. - Юлька осмотрела ресницы со всех сторон, сняла малюсенький комочек и принялась воодушевленно подчеркивать брови. - Не пойми неправильно, но я даже рада, что твоя черепаховая оправа кокнулась. От нее ни на грош не было эстетического удовольствия, одни сплошные диоптрии. Нет, отпугивала она тоже знатно, пусть и не всех козлов. - Из косметички появилась палетка с тенями. - Поэтому предлагаю попробовать линзы.
  - Ну, не знаю...
  - Да ты чего! Компактно, удобно, опять же не нужны "дворники" на время дождя. Важно только соблюдать все указания, чтобы не превратиться в красноглазого монстра. - Юлька вытащила две помады, до упора вывернула их и, приблизив к векам алые цилиндрики, прорычала: - У-рр-ээ! Понятно?
  Под фырканье Даримы пустой йогуртный стаканчик полетел в мусорку.
  - Очень наглядно, но карандаши в глазах Громозеки мне нравились больше.
  На шутку Юлька никак не отреагировала, даже не хмыкнула: красила губы, но внезапно метнулась в комнату, откуда донесся ее голос:
  - Дарк, иди сюда.
  Юлька копалась в шкафу, переворачивая вверх дном среднюю полку, свободную от одежды и отведенную для хранения разных мелочей.
  - Где-то здесь валялся мобильник. Он, конечно, староват и основательно поцарапан, но вполне живуч и сгодится тебе на первое время, чтобы быть на связи. Вечером купим симку, и попробуй тогда попасть в какую-нибудь передрягу.
  Телефон нашелся в коробке с лекарствами, сверху придавленный но-шпой, а с другого бока поджимаемый валерьянкой.
  - Вот ты где, родимый! А что, хорошее успокоительное и расслабляющее средство для ревнивых жен и гиперопекающих мамаш. Вот и зарядка внизу. Ну, держи.
  Серые кнопочки упруго ответили на Даримино нажатие, но экран остался темным.
  - Спасибо.
  - Не благодари: я пекусь в первую очередь о своем спокойствии, - откликнулась Юлька уже из коридора. Пока Дарима рассматривала подарок, она успела закончить макияж и теперь надевала куртку. - Да, поставь его заряжаться. И запомни, твоя самая главная задача на сегодня - отдохнуть. Еда в холодильнике, пульт от телика у дивана, одежда в шкафу.
  - Можно я постираю свои вещи?
  - Конечно, нет! - Юлькино отражение в зеркале грозно замотало головой и тут же рассмеялось. - Порошок в бело-зеленом пакете на этажерке в ванной, половина мерного стаканчика. Если надо, инструкция где-то в шкафу, но точное местоположение неизвестно. И шланг не забудь в ванну бросить. Все, чава-какава.
  - Пока. Хорошего дня.
  С уходом Юльки квартира стала больше, воздух разряженнее, звуки четче. Вот из подъезда донеслось скрежетание лифта: видно, кто-то удерживал его на смежном этаже. Потом застучали башмаки, завершив размеренное "та-та-та" по каждой ступеньке мощным бухнувшим прыжком, от которого долго плыло эхо. Словно в ответ, наверху заплакал ребенок.
  А Дарима все стояла у двери и обводила пальцем контур сучка под толстым слоем лака. Новый виток ее жизни, очередной цикл существования, в который хочется и одновременно боязно вступить. И чтобы легче это было сделать, надо взяться за привычные вещи.
  Сначала Дарима сменила пижаму на ту единственную футболку и спортивные штаны, что догадалась бросить в сумку при побеге из дома. Застелила диван и вплотную придвинула к нему матрас на манер нижней ступеньки. Помыла посуду, а потом, сняв с полотенцесушителя какую-то тряпочку, вытерла телевизор и столик, прошлась по подоконникам, ей же освежила пол и даже ковер: пылесос нигде не виднелся.
  Со стиркой все сложилось неплохо. Вытащив из барабана стиральной машины грязное белье, Дарима вернула только темное и добавила к ним свою куртку, джинсы и свитер. Вряд ли они высохнут до вечера, но избирательно замывать пятна не выход. Остается надеяться, что в шкафу Юльки найдется что-нибудь подходящее. К новым рукам машинка отнеслась благосклонно. Во всяком случае, после включения не подпрыгнула, не задребезжала, а исправно зашумела набираемой водой. В последний момент Дарима вспомнила про шланг и торопливо опустила его в ванну: не хватало еще устроить потоп.
  Под перекаты белья и периодическое бульканье Дарима почистила плиту и мойку в кухне. К полудню фасады гарнитура перестали напоминать перепелиное яйцо, а радовали белым блеском. А уж потом настало то, что Дарима умела делать лучше всего, - крошить, взбивать, жарить...
  Она только-только переложила на полотенце пирог с курицей, когда в прихожей звякнули брошенные ключи: Юлька вернулась.
  - Ух ты, как вкусно пахнет! - Не вымыв руки, подруга отвернула водопроводный кран с синим кружком и припала к струе воды. Потом вытерла губы и сосчитала кастрюли на плите: - Первое, второе и компот. И какая-то кулебяка, простите за мой французский. - Разрезаемый пирог одобрительно пыхнул паром. - Решила за раз извести все продукты? Думаешь, Женьке больше делать нечего, как только обеспечивать нас едой? Да шучу я, умница ты моя! Давай пробовать твои деликатесы и побежим по извечным женским делам. Надо успеть до семи, а то он прислал эсэмэску, чтобы были дома вечером...
  Через полчаса, в Юлькиной куртке и широковатых в талии джинсах, Дарима спешно огибала многочисленные лужи, чтобы не отстать и попасть в ногу с летевшей подругой. Та щедро раздавала экскурсионные комментарии в свойственном ей духе и совершенно не собиралась сбавлять темп:
  - Слева от нас потухший из-за экономии топлива не-Вечный огонь. За ним парк отдыха, принявший на себя роль осенней свахи. Для тех, кто нацелен на тесный физический контакт и не боится отморозить разные выпуклости и отвислости, в распоряжении бесплатные удобные лавочки.
  - Откуда знаешь, что удобные? - Дарима поежилась и подняла воротник.
  - Сама глянь. Покатые, спинки высокие, на таких отлично прокатит классический вариант или активная "наездница". Да не красней ты так, будто до сих пор веришь в появление детей на капустных плантациях! Хотя если рассматривать мужской орган через призму метафорической гусеницы...
  - Юля!
  - Ладно, умолкаю, и оставь уже мой рукав в покое. Оторвешь - мерзнуть не стану, а стяну куртку с тебя. Ну-с, вернемся к прерванному турне, - Юлька откашлялась: - В данный момент наш маршрут пролегает вдоль каштановой аллеи, поставщика природных снарядов и заготовок для школьных поделок. Далее сворачиваем к центральной площади города, стихийной сцене для велосипедных экстремалов и прочих любителей пощекотать себе нервы. С наступлением минусовой температуры число таких трюкачей сокращается, и оставшиеся вместо книги Гиннеса рискуют быть увековеченными в журнале приемного покоя "травмы".
  Словно подтверждая сказанное, впереди раздался грохот, и к замершей Дариме подкатился взбрыкнувший металлический рысак. Незадачливый акробат ковылял следом, и хохочущая Юлька вскинула сжатый кулак: мол, мы с тобой.
  Перед тем как спуститься в метро, они завернули в сервисный центр, где поначалу Дарима почувствовала себя последним из могикан. Ну не понимала она и половины вопросов, что задавали ей сотрудники, и еще больше смущалась под их вежливо-насмешливыми взглядами. Слава богу, что Юлька не дала развиться панике и, выхватив паспорт Даримы, сама занялась оформлением. На долю Даримы осталось только поставить подписи в договоре и прослушать краткий курс "молодого бойца":
  - Это пластинка - сим-карта. Ставим сюда, держим эту красную кнопочку. Теперь вводим комбинацию цифр из конвертика. Да-да, открывай его. Вуаля, телефон включился. Сколько часов, вы говорите, займет подключение? Понятно. Тогда через часа три-четыре попробуешь звонить. Как кому? Хотя бы мне. Или вот Женьке. Номер вводится так...
  Пока Юлька учила ее пользоваться телефонной книгой, Дарима едва не вспотела от волнения и поминутно то разматывала шарф, то снова комком вешала на шею. А после "подбадривания" Юльки, что это все детский лепет по сравнению с набором эсэмэсок, в горле основательно пересохло.
  Оставшийся вечер закрутился пестрой лентой. То они толкаются в душном метро (вот где надо было коротать часы в ожидании Юльки!), а в следующее мгновение, словно по щелчку пальцев, подруга тянет ее в примерочную кабинку какого-то магазина, куда приносит бежевую куртку, а потом еще бордовую и темно-синюю... Какую они в результате купили или ушли вовсе без покупки, Дарима не помнит. Хотя нет, вот же на ней надето что-то фиолетовое. Под цвет лица, наверное. Щелк - и они уже в другом месте. Перед глазами скользит шарик, а невидимый человек из-за аппарата терпеливо просит не моргать, иначе они никогда не закончат проверять зрение. Странно, что в этой оптике не висит привычная таблица, на которой Дарима четко не видела ни одной строчки, но наизусть помнила две верхние: "ШБ-МНК". Наверное, попросту места не нашлось между стеллажами, набитыми разномастными оправами и футлярами. Щелк - новые декорации. Зубы откусывают кусок круглой булочки с котлетой. Подозрительно вкусно, как и молочный коктейль, а вот кофе некрепкий, по замечанию Юльки. Та сидит напротив с похожим гамбургером и умудряется улыбаться во время жевания. Очень хорошо видны зеленоватые крапушки на Юлькиной радужке. Дарима тянется поправить оправу, но, когда рука трогает не пластик, а кожу на виске, вспоминает, что Юлька настояла купить линзы. Вместо очередного щелканья - толчок в бок и Юлькин возглас: "Ты что, спишь?! Нам выходить на следующей". Верно, они же в трамвае, по стеклу барабанят дождевые капли, соревнуясь с мерным перестукиванием колес. Как же не хочется открывать глаза! Слишком много впечатлений для первого дня в большом городе, шумном и копошащемся.
  У подъезда их остановила мелодия Юлькиного мобильника, и пока подруга перерывала сумку в поисках телефона, Дарима успела окончательно проснуться под хорошо различимое "It"s my life" и даже вспомнить нестареющего, безумно обаятельного Джона Бон Джови.
  - Да. Привет, Жень. Кто опаздывает? Да тут мы. Подожди, что-то пропадаешь. - Юлька зажала свободное ухо рукой и шагнула в сторону, освобождая крыльцо двум мужикам. Они волокли что-то, закутанное в полупрозрачную пленку. - Ты где, Жень? Как дома?! Почему? А я думала... - О чем именно были ее мысли, Юлька не успела уточнить: рядом оглушительно запиликал домофон, и она ругнулась, вжимаясь в стену. - Что?! Да не кричу я! Просто тут какие-то грузчики трезвонят, будто при пожаре, и ничего не слышно. Чего? А зачем? Ладно, сейчас спрошу. Извините, а вы в какую квартиру? - обратилась она к ближайшему затылку в кепке.
  - Сорок два, - угрюмо отозвался тот, пока его долговязый напарник поудобнее перехватывал ношу.
  - О-па... Ко мне, значит... - растерялась Юлька. - А зачем?
  Оба грузчика синхронно цыкнули и качнули руками, будто намеревались покончить со своими обязанностями прямо здесь. Потом высокий, наверное, старший, едко предложил:
  - Давайте вы подержите эти пятьдесят кэгэ, и тогда мы сможем продолжить милую беседу. Нет? Тогда открывайте гребаный подъезд!
  Еще секунд пятнадцать, пока насупленная Юлька лихорадочно откапывала ключи в кожаном брюхе сумки, мужики вздыхали на все лады. Дарима ощущала себя бесполезным столбиком и потому с готовностью придержала распахнувшуюся наконец дверь. А Юлька вернулась к телефону:
  - Ты еще там? Отлично, потому что я ничего не понимаю... Какое кресло, Марчук?! У меня нет денег, чтобы... Одиннадцатый этаж. Да не тебе это, а твоим сизифам. - Пока грузчики штурмовали лифт, сапоги Юльки затопали по ступенькам. Дарима послушно последовала за подругой. - Так вот, Женька, я понимаю еще продукты, но мебель... Что будет следующим, ламинат в коридор? Ах, ты не просто так подарил это кресло, а для профилактики моего сколиоза? Супер, просто обалдеть, как здорово! А мое мнение спросить не пробовал? Нет, я не злюсь. - Когда Юлька кулаком постучала по перилам, Дарима сморщилась: ну зачем она так? Ясно же, что Женька хотел как лучше. - Не злюсь я, говорю! Что? Рядом. На, просит тебя.
  Юлька протянула ей мобильник, а сама поскакала через две ступени, и даже цоканье ее каблуков выдавало раздражение.
  - Дарка, привет. Как ты? Пришла в себя? Ну и славно. - По телефону голос Женьки звучал грубее, чем в жизни, с каким-то присвистом, но, может, это из-за того, что он нервничал? - Передай подруге, чтобы перестала ослиться. Кресло-кровать я забирать не собираюсь и арендную плату за его пользование тоже не буду назначать. Идиотизм какой-то! Хотел помочь, а в ответ получил такое...
  - Жень, мне кажется, она просто расстроилась, что ты не пришел. - От нагретого экрана зудело ухо. - Прости ее.
  В трубке воцарилась тишина, и Дарима, проверяя, не пропала ли связь, несколько раз дунула. Когда Женька ответил, голос его звучал иначе, грустнее, что ли:
  - Здесь я. Дай-ка еще раз Ляпу.
  - Она убежала наверх, сейчас попробую догнать.
  - Подожди, не надо. Наверное, это и к лучшему. Скажи ей, - Женька говорил медленно и негромко, словно тщательно подбирал слова, - что я извиняюсь за неудачный сюрприз, что в будущем... постараюсь обсуждать с Ляпой то, что может ее касаться, а не единолично принимать решения. Скажи, что нам нужно... заново привыкнуть быть... рядом. Что пока у меня... запара на работе и прийти не смогу, хотя очень хочу.
  - Хорошо, я все поняла.
  Уставшие за день ноги отказывались спешить, и, когда Дарима наконец одолела бесконечные лестничные пролеты, Юлька успела выпроводить грузчиков и превращала упаковочную пленку в лохмотья. Образовавшиеся прорехи обнажали ткань из разряда "вырви глаз": ядовито-желтую, в безумные малиновые разводы. Юлька скривилась:
  - Посмотри, какой писк авангардизма! Чиппендейл захлебнулся бы собственной рвотой.
  - А по мне так очень... живенько, прямо под стать тебе. - Дарима погладила прохладную обивку и, присев на широкий подлокотник, вздохнула. - Юль, он этого не заслужил. Если Женя не пришел, значит, были какие-то неотложные дела. Достаточно того, что он позаботился о нашем удобстве и купил это кресло-кровать.
  - Его что, кто-то просил?!
  - А разве друзей нужно обязательно просить? Знаю, ты с детства ненавидишь любую опеку, нарочно не подпускаешь близко, чтобы никто не посягал на твою личную свободу. Но это же Женька, наш рыцарь и защитник! Вспомни, кто неизменно шел на шаг впереди, предугадывал и старался осуществить любые, даже пустяковые желания? Ты же сама всегда говорила, что он читает тебя как открытую книгу. И неважно, что прошло девять лет. Женька изменился, да, но для него ты по-прежнему Ляпа, единственная и неповторимая. Вот что имеет значение, а не твоя ребяческая обида из-за какого-то куска дерева с пружинами внутри, на котором действительно спать удобнее, чем на надувном матрасе.
  - И все равно... - упрямо начала Юлька и, оборвав фразу, потянула свитер через голову.
  Дарима подождала, пока Юлькино лицо вынырнет наружу, и постаралась выговорить как можно весомее:
  - А вредность твоя пусть заползает в норку и ложится спать, нечего портить людям настроение.
  С шумным сопением Юлька начала скручивать пленку, не обращая внимания, что так и не надела лежащую на диване футболку. А потом одним махом бросила все на пол и метнулась в коридор, откуда через секунду донесся ее голос:
  - Жень, прости меня, дуру. Ты же знаешь, я тебя очень люблю и...
  Голос переместился в сторону кухни, где почти сразу забренчала посуда. А Дарима покачала головой: "Нет, не так ты его любишь".

  
  ***
  
  Всю ночь шел дождь. Сквозь сон Дарима, когда ворочалась, слышала перестукивание капель по стеклам, убаюкивающее и не менее сладкое, чем забытье без образов и видений, в которое она проваливалась раз за разом.
  Под утро заснула и вовсе так крепко, что именно Юлька положила конец кукареканью будильника. Она же шикнула на приподнявшую голову Дариму:
  - Спи еще.
  - Разогрей пирог, не ешь из холодильника.
  - Ладно. Ну что за противная морось! Так бы и осталась под одеялом...
  Мимо прошлепали босые ноги, а сама Дарима волей-неволей исполнила желание Юльки и проснулась только ближе к полудню. Видно, чтобы восполнить растраченные силы, организму мало было одной ночи. Нехотя пожевала бутерброд с сыром и снова свернулась калачиком на разложенном кресле, укрывшись почти с макушкой цветастым пледом и включив для компании телевизор. Механически щелкала каналы, пока не наткнулась на комедию с Аткинсоном в главной роли. Сначала улыбалась от немыслимых ужимок мистера Бина, но потом поняла, что больше сочувствует этому недотепе, такому нелепому и жалкому. Прямо как она сейчас.
  Когда заиграла гитарная музыка, Дарима не сразу сообразила, что это ее мобильный телефон. Надпись "Юля" на экране подрагивала нетерпеливо, точь-в-точь как сама звонившая. А зазвучавший (нет, загрохотавший!) в динамике голос полностью перекрыл телевизионное бормотание:
  - Дарка, спишь, что ли? Ну-ка просыпайся и слушай внимательно, а еще лучше запиши. Радужная, два, ресторан "Орфей". Ра-дуж-на-я, - зачем-то повторила Юлька по слогам, и Дарима прямо увидела, как тяжело далось подруге это притормаживание. Словно компенсируя вынужденную паузу, дальше та снова зачастила: - Спросишь Зураба Вазгеновича.
  - Юля, подожди. Я ничего не понимаю.
  - Да что непонятного-то?! - Удивление в голосе Юльки было настолько искренним, что Дарима засомневалась: а не пропустила ли она чего-то важного в никак не стряхиваемой дреме? - Ты идешь на собеседование. В "Ариадне" для тебя вакансии, к сожалению, нет, но Жанна, которой я вчера кратко обрисовала ситуацию, обещала помочь. Вот и поговорила она с В.А., все-таки у него знакомых побольше, связи хорошо налажены. Поэтому собирайся давай. В "Орфее" тебя ждут через полтора часа.
  На электронном циферблате укоризненно куксились двойки. Целых три штуки. Ой как поздно! Дарима спустила вниз ноги и, пока переваривала услышанное, голой пяткой успела написать на ковре все то же число: тысяча двести двадцать два. В переводе на время почти половина первого.
  - Эй, ты там? - Юльке явно было непонятно воцарившееся молчание.
  - Там... А ресторан... это значит, меня возьмут поваром? Только я же в столовке обычной работала...
  - Ну уж не знаю, кем берут, но лишние деньги нам с тобой не помешают. - Как всегда, Юлька выделила в новости самое главное. - Устроишься там, осмотришься. Глядишь - и к жизни быстрее вернешься. Не понравится, будем искать что-то другое, а пока, я считаю, надо попробовать.
  Все верно, только...
  - А мой синяк?
  - Да упомянула я, что жизнь тебя била в буквальном смысле...
  В ту же секунду в ступню впилось что-то острое. Колючка от кактуса, надо же! И как только сюда попала из кухни? Пока Дарима пыталась ухватить мелочь, Юлька пошла в наступление:
  - Поэтому спокойно иди, слышишь? Сделай рожу, пардон! лицо, кирпичом и ни о чем не думай. А они в этом своем "Орфее" миллион раз пожалеют, если тебя отфутболят, только, уверена, обойдется без этого. И не дрейфь! Хорошего человека видно даже под грязными лохмотьями, а ты не просто с улицы заглянула. Ты протеже.
  От кокетливо пропетого слова в сердце Даримы ёкнуло. Наверное, так стучится редкий гость - надежда. Малышка-душа стряхнула остатки сна, подтянула сползшие гольфы и доверчиво распахнула дверь. "Заходи, вдвоем веселее. Что говоришь? Удача тоже обещала заглянуть? Замечательная новость! Места хватит всем. Пойду заварю чай".
  Сморгнув нелепую картинку чаепития (девчушки с крохотными чашечками в руках восседают на диванчике, и все вокруг такое розовое-розовое), Дарима торопливо выдернула занозу. Ну а вдруг действительно повезет?! Чем жизнь не шутит?! И дальнейшие указания помечала на прошлогоднем журнале "Караван историй", используемом Юлькой как подставка под тарелку, когда за очередным кинематографическим шедевром забывался совет гастроэнтерологов не мешать пищеварению посторонними вещами.
  - Короче, за домом сядешь в пятый троллейбус и подъедешь до метро две остановки. Помнишь, где мы спускались? Во-от. Тебе выходить на "Кировской", на платформе поверни... налево, да. Забудешь - ищи на указателе надпись "Спортивный комплекс", он как раз рядом с "Орфеем". Сам ресторан большой, с застекленной террасой, так что вряд ли пропустишь. Все, Дарка, давай! Держу за тебя кулаки. Потом отзвонись.
  Сомнения в разумности задуманного вернулись, едва Дарима глянула в зеркало. "Это сумасшедшая авантюра, обреченная на провал, недалекая ты моя", - красноречиво намекала ноющая скула, а разнообразные оттенки бордового на щеке поддакивали: "Точно, точно". Сполоснув кожу холодной водой, Дарима еще раз изучила отражение. Ну да, как есть дуреха с наружностью монстра. Хорошо, что хоть припухлость уменьшилась, но левый глаз все еще широко не открывался. Ну кто в здравом уме и таком виде пойдет на собеседование? Да охрана не подпустит ее даже к входному коврику! Только вот нехорошо будет, если она вообще не покажется в "Орфее" и своим отсутствием подведет замолвивших словечко. Например, того же Юлькиного зашифрованного начальника. А вдруг и самой подруге может перепасть от ее трусости? Эх, ладно...
  Дотошные ориентиры Юльки вывели Дариму прямиком на нужное здание. Несмотря на светлое время суток, мерцали буквы вывески, вверху на русском языке, немного сбоку и ниже завитки неизвестной вязи. Национальная кухня, но все-таки вряд ли греческая. Треть столов на террасе была занята, оно и понятно: время позднего обеда. Вышколенными тенями скользили официанты в серых фартуках с красно-синей оторочкой.
  Сняв капюшон, Дарима дернула дверь и медленно ступила внутрь: если и не повезет с работой, то хотя бы погреется.
  Вопреки опасениям, ее никто не остановил вплоть до основного зала, где на пороге материализовался парень и предупредительным джинном склонил голову:
  - Позвольте помочь.
  Дарима не сразу поняла, что протянутая в ее сторону рука претендовала всего лишь на верхнюю одежду. А когда сообразила, что стоит у гардероба, лихорадочно стащила куртку, одернула свитер и на ощупь пригладила волосы, боясь, что, если хоть раз взглянет на себя в зеркало, тут же развернется и уйдет. Глаза, несмотря на линзы, заволокло дымкой, и, чтобы вернуть предметам четкость, Дарима моргнула несколько раз подряд. Переданный номерок она не положила в сумку, а почему-то сунула в карман джинсов, где длинный пластик сразу же начал мешать. Наконец, сглотнув вязкую слюну, Дарима произнесла то, после чего назад дороги не было:
  - Извините, где я могу увидеть... Зураба Вазгеновича?
  Ответ пришел из-за спины суховатым женским голосом:
  - Прошу прощения, так это вы от Вадима Колесника?
  Девица, приблизившаяся к Дариме, немногим была старше ее, но вот уверенности в ней хватило бы на десять Севко. Высокая (частично из-за подаренного природой роста, частично благодаря приличному каблуку), с забранными в пучок и гладко зачесанными волосами, всем своим независимым видом она сигнализировала, что на своей территории вправе задавать любые вопросы, даже самые неудобные. А уж потом сделает вывод, стоит ли собеседник дальнейших усилий или ему лучше сразу указать на дверь. Если Юлька откровенно потешалась над такими особами, за глаза величая "выдрами", то Дарима их попросту боялась, хотя не могла не признать меткость прозвища.
  - Н-наверное. - Эх, знать бы еще полное имя этого В.А.!
  Уловив неуверенность, "выдра" прищурилась и превратилась в выжидающего цербера. На кипенно-белой блузке в такт дыханию поднимался и опускался бейдж. "Марианна Станиславовна, администратор зала". Снова сморгнув набежавшую пелену и пожалев о привычных очках, Дарима собралась с духом:
  - Это же ресторан "Орфей", верно? Мне сказали подойти к трем и спросить Зураба Вазгеновича. Если я что-то перепутала, извините.
  - Сейчас разберемся. - Кивком пригласив Дариму следовать за собой, администратор направилась в конец зала.
  Ресторан явно не бедствовал. Об этом свидетельствовали многочисленные посетители, которые по возрасту (не моложе тридцати) и приверженности к офисным костюмам позабыли, что значит быть студентами с их вечной экономией и набиванием живота слипшимися пельменями и пустым батоном. Подаваемая здесь еда отличалась сочными красками, а запахи блюд заставляли желудочный сок безумствовать задолго до проглоченной первой ложки. Если же хлебобулочные изделия и присутствовали на столах, то лишь в виде лаваша как дополнения к жирноватому мясу или посыпанной орехами пахлавы под чашку душистого чая. Дарима, не успевшая нормально перекусить, постаралась откровенно не пялиться в чужие тарелки.
  Догадку о процветании заведения подтверждала и богатая отделка стен деревянными панелями. Колонны обвивали виноградные лозы, очень натуралистично выписанные. С потолков спускались золоченые люстры в россыпи хрустальных шариков. Напускная и одновременно тонкая красота. На дальней стене - олень в натуральную величину. Когда к нему приблизились, Дарима недоверчиво покачала головой: животное было выложено мозаикой. Надо же, ни за что бы не подумала. Пока администратор - или как ее там? Марианна - прикладывала к узорчатой двери пластиковую карточку-ключ, Дарима не удержалась и потрогала квадратики панно. На ощупь они были гладкими и очень холодными.
  Они ступили в узкий коридор. Левую сторону закрывали бежево-коричневые ковры с незамысловатым орнаментом, по правой шел ряд дверей. Марианна негромко постучала в ближайшую и после раздавшегося невнятного бормотания нажала ручку.
  Кабинет, а именно там завершился их путь, оказался комнатой приличных размеров, излишняя высота которой, однако, не ощущалась из-за ламбрекенов на окне. Большую часть пространства занимал помпезный шкаф с резными завитушками по верху, подходящий, скорее, музейной экспозиции мебели в стиле рококо, чем строгой рабочей обстановке. Через стеклянные дверцы было заметно, что только на верхней полке стояли папки, остальные отдали под книги.
  Взгляд Даримы невольно побежал по разномастным корешкам, но когда раздался звук отодвигаемого стула, переместился ниже, на хозяина кабинета. Тот был мелковат, круглолиц и смугл. За ушами и прямо надо лбом кустиками пушились одуванчиковые волосики. Мрачность черной одежды разбавляла блестящая пряжка ремня.
  - Вот, Зураб Вазгенович, - Марианна отошла вбок, чтобы не заслонять Дариму, - говорит, что от Вадима Колесника.
  - Интересно-интересно...
  Глаза человечка прямо-таки сканировали Дариму, отчего она почувствовала себя овощем на разделочной доске. Ну держись, сейчас ее проверят и на свежесть, и на отсутствие ГМО, и на возможных червяков.
  От волнения она затопталась на месте, и угол номерка нестерпимо впился в ногу. Та болела и раньше, но отвлекала самую малость. Теперь же, казалось, все мысли Даримы свелись к тому, что хорошо было бы сунуть руку в карман и переложить эту злосчастную пластинку чуть-чуть левее. Какая работа, волнение по поводу собеседования! Вот пластиковый номерок - это да, единственная вещь в мире, которая заслуживала внимания. Чтобы положить конец этому бреду и сконцентрироваться на предстоящем разговоре, Дарима решила вытащить номерок. И тут-то, по закону нелепости, ее большой палец застрял в круглом отверстии. А она только тогда сообразила, что с момента появления в кабинете не вымолвила ни слова, даже не произнесла банальное приветствие. Надо было спешно реабилитироваться, пока еще не поздно.
  - Здравствуйте...
  Даже для нее самой слово прозвучало слишком напряженно, что уж говорить про хозяина "Орфея", который приподнял пучковатые брови.
  Что ж, видно, вот и все. Финиш. Утешало одно: мало кто мог похвастаться отказом от работодателя на двадцатой секунде собеседования. Чуть помедлив и рассудив, что сделать хуже все равно не получится, Дарима потянула наружу кисть как есть, с номерком в виде кольца. В правом глазу Зураба заплясала смешинка, но левый, как ни удивительно, оставался серьезным.
  - Ну здравствуй, Дарима. - Он говорил с заметным акцентом, а в ее имени перенес ударение на окончание. - Вадим-джан сказал, тебе нужна работа.
  Значит, пока не конец.
  - Да.
  - Не боишься? Может быть тяжело. - Рядом едва слышно хмыкнула администратор, и Зураб цокнул языком: - Ай молчи, Марьяша! Девочка хорошая, ты же видишь.
  - Извините, не вижу, - та несогласно тряхнула русым пучком.
  Зураб снова причмокнул и, взяв Дариму за свободную руку, повернул назад. У двери в резной раме висело зеркало, в котором отразились они оба. Он загорелым безбородым гномом, и она - в потрепанных джинсах и болтающейся в горловине свитера тощей шеей, но главное - с синяком на полщеки. По цвету он попал в тон обоям на стене, не хватало только силуэта тюльпана посередине. А Зураб улыбнулся, блеснув золотым зубом, и сказал хмурящейся Марианне:
  - Ты в душу загляни, а не спотыкайся о лицо. Смотри не на этот след - он как появился, так и уйдет, - а глубже. Видишь, глаза она не прячет, но и смотрит без вызова, наглости, без неприятной самоуверенности, что, как плесень, заражает недалекую молодежь. Нет, такие, как эта девочка, знают свою реальную цену, пусть часто и невысокую. Но лучше так, чем набрасывать рублик-другой для веса и значимости. А одежда чистая, ладони шершавые, ногти короткие. То есть порядок любит, умеет работать, не бежит от трудностей. Да и не язык ее по жизни ведет, раз молчит сейчас.
  У Даримы комок встал в горле. Вроде бы обычные слова говорил Зураб, но почему-то от них горело слева в груди. И она невольно сжала зубы и опустила голову, ругая себя за слабость. А он продолжал:
  - Нет, это хорошая девочка, не злая. Даже людям еще верит, хоть те и не стеснялись топтаться по ней ногами. Вон какие раны кровоточащие оставили, хорошо, если к сердцу не пробились. Так что, Марьяша, нам тоже ее обижать? Не-ет...
  Марианна нехотя вздохнула. Когда Дарима боязливо взглянула на нее, все звериное из облика администратора исчезло, однако во взгляде еще пряталась небольшая настороженность. Двойник Зураба в зеркале пригладил пушинки на голове и кашлянул, переводя внимание на себя.
  - Я хочу помочь тебе, но здесь только работа уборщицы.
  "Вот оно как... Но, с другой стороны, все правильно, - мысли Даримы лихорадочно заметались. - Кто я такая в этом городе, да еще без диплома и регистрации? Конечно, говорят, все можно купить, но деньги-то откуда взять? И дело, в общем-то, не в том, кем работать. Что, "повариха" звучит очень гордо? Да не намного лучше этой же уборщицы. А разгребать грязь, копаться в отбросах мне и там приходилось. Ничего, не переломлюсь. С чего-то же надо начинать. Зачем колебаться-то?.."
  Внезапно фаланга пальца выскользнула из пластикового плена, и Дарима улыбнулась: вот оно, решение.
  - Я могу начать хоть завтра.
  Снова золотая искорка сверкнула во рту Зураба.
  - Тогда, Марьяша, оформи ее.
  - Спасибо вам большое. Я буду стараться. До свидания. - Надо было благодарить, но, как назло, все путные слова выветрились из головы, а остались только эти, сбивчивые и банальные.
  В ответ хозяин "Орфея" кивнул и повернулся к столу, давая понять, что разговор подошел к концу.
  Пока они с Марианной шли к выходу ресторана, та сообщила, что уборщицы работают по сменам: с восьми утра до четырех или с трех до одиннадцати вечера. Но чтобы Дариме показали все необходимое, завтра ей лучше прийти к часу, когда еще будет Вера, опытная напарница.
  - Да, из документов у меня только... паспорт, - встрепенулась Дарима уже у гардероба.
  - И на том слава богу, - сухо похвалила Марианна и кивнула держащему куртку парню: - Петр, это наша новая уборщица Дарима.
  - Привет, - тот шутливо шаркнул ножкой.
  - Здравствуйте.
  - И до свидания, - он распахнул перед ней дверь.
  Прохладный воздух улицы пьянил, а надоевшую морось сменил морозец. Дарима перешла на противоположную сторону дороги и там остановилась. Ей хотелось совсем по-ляповски подбежать к едва подмерзшей луже и прыгать там, прыгать, бить подошвой, чтобы во все стороны летели грязноватые брызги.
  У нее есть работа. Не так. У нее есть ра-бо-та! Новый виток жизни, о котором она размышляла вчера, начинается. И на данный момент это самое главное. А то, что заниматься придется физическим трудом с оттенками туалетного душка, - господи, пусть подобные глупости обременяют кого-то более нежного, привыкшего к поглаживаниям по шерстке, а не к жизненным тумакам. Разве после ухода за лежачим больным, когда изо дня в день видишь взрослого человека в неприглядных позах, оттираешь прилипшие к коже физиологические отправления почти голой рукой (тонкий слой туалетной бумаги не в счет) и не морщишься от неминуемой вони, какие-то раковины и каменные полы под мрамор могут смутить?
  Это Дарима передала по телефону Юльке, чем прервала извинения подруги, что та, мол, ни сном ни духом не ведала о подвохе в ресторанной вакансии.
  - Сколько хоть нынче платят за мытье сортиров? - Судя по звуку бегущей воды, Юлька устроилась или на кухне у крана, или в теплом местечке, аналоге рабочего места Даримы.
  - Не поверишь, даже не спросила.
  - И в кого ты у меня такая идейная? Ладно, все равно прими мои поздравления. Вечером напьемся, хотя бы чаю.
  Дарима так и не поняла, пролетела ли пятница, ее первый рабочий день в "Орфее", или все же невыносимо тянулась.
  Напарница Вера расположила к себе уже одним тем, что не полезла в душу, выясняя, кто же так шикарно разукрасил Дариму. Может, просто не была любопытной, а может, по собственному опыту знала, что иногда достаточно молча понаблюдать и вопросы не понадобятся. Внешность ее была... непоследовательной, без четко выраженного возраста. Если судить по подтянутой фигуре и прическе - ультра-короткой стрижке с высоко выбритой шеей и висками, - не больше тридцати пяти. Потяжелевшая линия рта добавляет еще лет восемь, а то и все десять. А если заглянуть же в глаза с тонкой сеточкой морщин вокруг - открывается уставшая старушка с пугающей жизненной школой. Вот и гадай тут.
  Работала Вера на зависть быстро и споро, в движениях ничего лишнего, одна сплошная математика и выверенные до миллиметров траектории. По подсобному помещению прошлась вихрем, тыкала в чистящие средства, тряпки, швабры (или, по ее словам, "мопы") и тут же пулеметом строчила предназначения:
  - Для умывальников, для унитазов, для зеркал, для лакированных поверхностей. Это добавлять в воду для мытья полов. Красное ведро только для санузлов, желтое для полов, синее для мебели. Пылесос для чистки ковров и щетки к нему: одна для плитки, другая для ворсистой ткани, третья, узкая, удобна для диванных стыков...
  Дарима только крутила головой и делала насечки в мозгу, чтобы запомнить. Ей ни разу не случалось заглядывать в рестораны ни посетителем, ни тем более обслуживающим персоналом, поэтому бесполезно было предполагать, отличается ли "Орфей" от других мест. Может, там все совсем по-другому. Но здесь было принято, что зал ресторана основательно мылся перед открытием и вечером, без нужды же уборщицы перед клиентами не мелькали. Если требовалось убрать что-то непредвиденное в течение дня, осколки там или разлитую еду, официанты позвали бы. А вот санузлы чистились трижды за смену.
  Выданная униформа Дариме не понравилась: какой-то передник пыльно-черного цвета с двумя большими карманами. И не официант, и не пойми кто, хотя именно последними они, собственно говоря, и являлись, что уж лукавить. Длинные завязки Дарима трижды обмотала вокруг талии, прежде чем концы перестали свисать испорченными макаронинами. Да, надо не забыть дома поискать какие-нибудь ненужные темные штаны, ну а сегодня она осталась в джинсах. Хорошо, что хоть сменку на ноги прихватила: удобные полукеды, которым Юлька почему-то дала отставку.
  Вслед за устным инструктажем последовала практическая часть, и Дарима, глядя на шуструю Веру, почувствовала себя редкостной черепахой. Вроде бы тот же набор действий: прыснуть, растереть, сполоснуть, еще раз протереть, но у напарницы это выходило лихо и даже красиво. А у Даримы все как в замедленной съемке.
  Когда они вернулись в подсобные "хоромы" и напарница потянулась за курткой, сердце Даримы затряслось от волнения. Вот сейчас Вера переоденется и уйдет. Она и так задержалась на добрых два часа после своей смены, за что громадное спасибо. А Дарима останется одна... Как не наделать глупостей и не испортить все в первый же день? Словно уловив тревогу, Вера похлопала по стулу, приглашая Дариму сесть, и сама устроилась рядом, держа незастегнутый сапог.
  - Ну что я могу сказать? Смышленая ты девочка. Правда, суетишься многовато, но в целом толковая. Главное, за мной не гонись. Равняться равняйся, но не рви жилы. Вот отработаешь на уборке лет семь, будешь еще круче управляться. Если, конечно, завтра не сбежишь.
  Дарима помотала головой.
  - Тогда запомни: мы важные винтики в "Орфее", наравне с кухней, если хочешь. В ресторанном деле что главное? Чтобы к нам шли люди. И не просто шли, а возвращались. Клиенты желают получить не только вкусную, красиво поданную еду, но и удобство. Чистый унитаз, над которым можно не стоять враскорячку, а нормально присесть. Незамызганный пол без ошметков грязи и волосьев. Под бочок диванные подушки, не пахнущие пылью и плесенью. А уж это чья забота? То-то же. Обманем клиента, смухлюем даже в мелочи - с нас спросит Марианна, потому что ей попеняет Зураб. Как говорится, убирать мы должны как у себя дома, только лучше. Обычно самое тяжелое время - обеденное и с шести-семи часов, из-за бесконечных хождений и вечерней расслабленности. Ну и выходные дни, само собой. Если заказывают банкет, верная примета - обязательно что-нибудь случится. Хорошо, что обходится без мордобоя, все-таки публика у нас поприличнее, но и здесь надо быть готовой ко всякому. Ведь кому отдых и горластые песнопения под рассыпанный плов, а кому-то этот самый рис убирать до последнего зернышка. Ясно? Ну раз киваешь и вопросов больше нет, пиши мой номер и не стесняйся, если что, звонить, а я побегу Пусика выгуливать. Пес это мой, королевский пудель. Знаешь, у собак все как у людей. С возрастом мы тоже рискуем растерять царственность и однажды проснуться линяющей и кашляющей дворняжкой, страдающей к тому же недержанием мочи. Так-то.
  Вера продолжила одеваться, а Дарима поежилась от нечаянной откровенности безумно одинокого человека.
  Когда в половине двенадцатого ночи Дарима закрыла за спиной дверь ресторана, до нее дошло: смогла. И спина не особо гудела (все же не вагоны разгружала), и руки не жгло из-за химии (даже на ее худенькую руку нашлись перчатки по размеру, которые не хотелось сдернуть). Да и фаршированная лепешка, что в семь вечера принес Марат, шустрый официант со слегка оттопыренным левым ухом, пояснив: "Здесь принято кормить своих", оказалась просто изумительной. Удивительно, но приветливым "Орфей" был не только с посетителями. Если Дарима пересекалась с официантами, те успевали одаривать ее улыбками или подбадривающими подмигиваниями. Петр, по-прежнему отбывавший ссылку в гардеробе (как иначе назвать ничем не поощряемую вахту у пальто!), провожал Дариму поклонами да расшаркиваниями. Даже Марианна не держалась Снежной королевой, хотя до радушия своих подчиненных не снизошла.
  Несмотря на поздний час, Дарима не спешила домой. Она шагала по залитой огнями центральной улице и ловила рукавом порхавшие снежинки, первые в этом году.
  На следующий день она смогла выспаться: ее смена снова начиналась с обеда.
  Вопреки предостережениям Веры, суббота проходила неспешно, без происшествий и разбитого стекла. Да и доброжелательность опять витала вокруг Даримы незримым ореолом, словно извинялась за свое долгое отсутствие раньше. Парни-официанты дружески подшучивали, Марианна ни к чему не придиралась, что уже было хорошо, ненадолго появившийся в зале Зураб ласково кивнул. А шеф-повар Давид вообще насильно усадил Дариму за стол в кухне и поставил огромную миску, до краев наполненную каким-то беловатым супом. Когда же та начала отнекиваться, молча погладил по голове, и под мощной рукой она затихла и почувствовала себя маленькой девочкой под защитой доброго великана.
  Вечером Марат попросил протереть пол у десятого столика. Видно, предыдущие клиенты разлили там сок или уронили мороженое, липкая субстанция засохла и отклеивалась от подошв всех проходивших с отвратительным чмокающим звуком.
  Основательно подраив плитку чуть ли не до скрипа, Дарима возвращалась в свой закуток. Пройти надо было возле столика за резной перегородкой. Это место сразу, едва Вера показала его вчера, понравилось Дариме больше остальных - за уединенность, если о ней вообще уместно говорить в ресторане. Правда, был еще небольшой зальчик за колоннами, где, как она успела понять, встречались особые клиенты, из разряда крупных денежных мешков. Официанты не жаловали таких за надутость и незримую "распальцовку", а Дарима готова была поклясться, что и стены там сочились холодным презрением, под стать своим завсегдатаям.
  А вот дальний столик пустовал редко. Вот и сейчас, должно быть, посетитель только-только ушел. Грязную посуду успели убрать, даже крошки смели, но из-под низенького диванчика выглядывало что-то темное. Нагнувшись, Дарима вытянула... кошелек. Небольшой, явно чтобы носить в кармане, и наверняка любимый, если основательно потертые сгибы не заставили хозяина давно купить что-то новое и приличное. Дарима смахнула прилипшую ворсинку, расстегнула кнопочку и обмерла.
  Денег было много, даже навскидку. И хотя преобладали американские доллары, пальцы цеплялись за выступавшие края светло-фиолетовых евро. В отделении с открытой молнией обнаружились российские рубли, все сплошь с тремя нулями. Дарима заставила себя выдохнуть: полугодовая зарплата среднего россиянина бесхозно валялась в пыли.
  Ногти подцепили пластик в прозрачном кармашке и извлекли верхнюю банковскую карточку. Мастеркард, под ней Виза, и, судя по видневшимся ребрам, на этом список не заканчивался. Зачем же владелец кошелька не оставил дома наличные деньги, если мог расплатиться карточкой? Глупо как-то. Или просто не привык считать имеющиеся суммы? А теперь вот призадумается, когда потерял все. Кто же он? То, что это не Маша, а условно Паша-растеряша, Дарима не сомневалась.
  Она только хотела прочитать выбитое на золотистом пластике имя, как донесшийся шорох заставил ее поднять голову. У деревянной перегородки стоял мужчина. И как только смог неслышно подойти? Плотная фигура почти полностью перекрывала проход, перекрещенные на груди руки бугрились развитыми мускулами. Один в один сошедший с экрана телевизора бритоголовый бандит из девяностых годов, только вместо малинового пиджака обычный черный свитер без рисунка. Несмотря на то, что взгляд незнакомца не был угрожающим, а скорее любопытствующим, Дарима облизнула внезапно пересохшие губы.
  - З-здравствуйте.
  - И вам доброго, - миролюбиво откликнулся бритоголовый и псле небольшой паузы продолжил: - Психологи считают, что манера принимать еду может многое рассказать о характере человека, особенностях темперамента, тщательно скрываемых слабостях и недостатках. Не знаю. Вероятно, доля правды в этом есть. Но вот когда с лица гарантированно можно читать, так это в минуту пересчета денег, особенно чужих. Правда, ваш душевный портрет я составить не успел.
  - Глупости какие, - пробормотала Дарима и рассердилась за охватившую ее робость: она же не делала ничего плохого, так почему ощущала себя захваченным на месте преступления вором?! - Ничего я не считала, а просто хотела узнать фамилию владельца карточки. Максим Го... Головин.
  Она сделала ударение на второе 'о', и тут же раздалось хмыканье непрошеного собеседника:
  - ГоловИн, по аналогии с "Ильин".
  - Да, наверное, вы правы, так звучит благозвучнее.
  - Рад такой оценке моей фамилии.
  Следущие секунд пять-шесть они в упор смотрели друг на друга: бритоголовый явно ждал дальнейшее развитие событий, а Дарима...
  Она сжимала ручку швабры и лихорадочно пыталась думать быстрее. Получалось плохо. "Оценка моей фамилии... Он что, намекает, будто кошелек принадлежит ему? Ох ты ж!" Естественной реакцией было протянуть найденную вещь собеседнику и извиниться, но вся внутренняя сущность запротестовала. Нет, нельзя! Так любой проходящий по залу мог заметить под диваном что-то странное, а потом выставить себя хозяином портмоне! Будет ужасно, если сейчас она отдаст находку, а через пару часов заявится настоящий владелец. И с кого тогда спросят эту немыслимую сумму денег, как не с нее, Даримы? И что потом ей делать? Уходить в голодное рабство на несколько лет? Нет, так дело не пойдет. Как же быть? Просить бритоголового описать содержимое кошелька, точную сумму денег? Да она по собственному опыту знает, что это глупая затея, в памяти подобные мелочи не держатся. А что если...
  Дарима, помявшись, вытянула вперед раскрытую ладонь:
  - Позвольте ваши документы.
  "Как подаяние прошу", - невовремя промелькнула ассоциация, и Дарима с шумом выдохнула. Уголки губ бритоголового еле заметно дрогнули будто в улыбке, но вертикальная морщинка на переносице не исчезла.
  - Отчего ж нет...
  Из заднего кармана джинсов появилась бордовая книжечка, потом еще одна, более яркая, на которой русские надписи дублировались иностранными, и бритоголовый подал их Дариме. Отпечатанные на страничках слова подтверждали, что паспорта, один и другой, принадлежат Головину Максиму Александровичу, да и на вклеенных фотографиях хмурился все тот же бритоголовый. Правда, в жизни он был приятнее... добрее, что ли, но все равно стопроцентно похож, не то что сегодняшний мистер Бин. Последнего с его дикими рожицами Дарима бы точно не идентифицировала. Что ж, все верно, вот хозяин.
  Она сложила стопочкой паспорта, верхним этажом водрузила черный кошелек, из которого торчал пластиковый бок карточки, и протянула все собеседнику.
  - Извините, пожалуйста, что проверяла.
  Он взял, но не спешил прятать, а так и держал большим и указательным пальцами, слегка покачивая.
  - Ничего, мне даже понравилась ваша предусмотрительность.
  За его спиной шумел ресторан. Вот пробежал с тремя тарелками Марат. У барной стойки кого-то невидимого распекала Марианна. За соседним столом заиграл мобильный телефон. А бритоголовый по-прежнему загораживал выход. Дариме давно надо было идти чистить умывальники, но вместо этого она молча смотрела на темный свитер и ждала, когда он сдвинется в сторону. Когда же затянувшееся молчание приблизилось к границе вежливости, Дарима осмелилась попросить:
  - Разрешите пройти. Мне нужно работать.
  Пирамидка в мужских пальцах замерла, а потом перед лицом Даримы раскрылся веер из разноцветных купюр. От неожиданности она едва не отпрянула.
  - А почему вы молчите про вознаграждение за возврат потеряшки? Выберете сами или доверите сделать мне?
  - Это лишнее. Пропустите, пожалуйста.
  - Только не говорите, что деньги вам не нужны. Вы же не птица, - Головин явно намекал на известную поговорку, - пусть местами и смахиваете на галчонка - окраской. - Мимо воли Дарима дернула левой щекой. - Ну же, не скромничайте. Мой совет: берите зелено-голубенькую, с круглолицым длинноволосым дядькой.
  Судя по звуку, он ногтем пощелкал по названной бумажке, но Дарима видела только направлявшуюся к ним Марианну. Их разделяли каких-то пять шагов, и нахмуренное лицо администратора не предвещало ничего хорошего. Наверняка поинтересуется, что уборщица забыла рядом с клиентом и почему тот трясет перед ее носом долларами. Как будто мало Дариме и так натянутых отношений. Нет, обязательно надо еще больше все усложнить.
  И, не думая о приличиях, Дарима метнулась в узкую щель между мужским телом и деревянным боком перегородки:
  - Да позвольте же!
  От усилия сдвинувшееся дерево проскрежетало по полу. Бритоголовый хмыкнул. С зажатой под мышкой шваброй Дарима ракетой пронеслась по направлению к туалетам и, забыв про доводчик, потянула упиравшуюся дверь за собой. Горело лицо. Набрав полные горсти воды, она умылась. А когда оторвала мокрые ладони от кожи, вздрогнула: в зеркале отразилась стоявшая сзади администратор.
  - Марианна Станиславовна, я все объясню...
  Та жестом прервала Даримин лепет и протянула салфетку:
  - Держи.
  По тонкой бумаге наискосок шла надпись: 'Для галчонка с синяком'. Внутри лежали сто долларов. А когда Дарима испуганно вскинула глаза на Марианну, администратор бесстрастно пояснила:
  - Премия за честность от нашего постоянного клиента.
  - Я не просила...
  - Знаю, но он настаивает. Спрячь, а то потеряешь. Галчонок...
  Оставшись одна, Дарима разгладила мятую купюру и засунула поглубже в карман джинсов. Что ж, если так... Она знала, что делать с деньгами, и от этой мысли почувствовала себя окрыленной.
  Через три часа, когда Дарима вышла из ресторана, по спине пробежала волна дрожи. Пронизывающий ветер? Да, наверное, но вполне возможно и щекочущие кожу невидимые перья.

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ФРАГМЕНТА.
Оценка: 7.95*8  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"