Лаевская Елена Георгиевна : другие произведения.

Мерми

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  

Мерми

Глава первая

Кто я? Откуда я?

  
   Как сообщила пресс-службa Департамента полиции Юго-Восточного округа нашего города, вчера в районе Челeси, около заброшенных складов, были найдены два трупа: мужчины средних лет и юноши с глубокими порезами на лице. Жертвы были убиты зарядом мощного шокера, предположительно, армейским разрядником "Мураш". Личности убитых выясняются. Судя по отсутствию характерных татуировок на теле, убитые не входили ни в одну из крупных гангстерских группировок города.
   Всех, имеющих какую-нибудь информацию о происшествии, просим связаться с городским следственным отделом по нейроканалу за соответствующее вознаграждение.
   Полиция напоминает: нелегальное владение армейскими разрядниками высокой мощности может повлечь за собой наказание в виде лишения свободы сроком до десяти лет.
   Лента новостей "СитиПост"
  
   Ферма "Домашний друг" предлагает при помощи объемного ментосканирования воссоздать из дюробиопластика любую вашу фантазию. Плюшевый мишка, пропавший в детстве во время переезда -- есть! Девушка твоей мечты -- есть! Бойцовый пес -- красавец и защитник -- есть!
   Он будет таким, как ты захочешь! Будет любить то же, что и ты, понимать тебя с полуслова, всегда окажется рядом в трудную минуту.
   Новые технологии позволят вашему другу обходиться без зарядки до трех месяцев кряду.
   Спешите, только этой осенью скидка пять процентов на любую модель!
   Из интернет-рекламы корпорации "Домашний друг"
  
   Я считаю, что последняя игра ВС -- "Воительницы Севера" для тех, кто не в теме, -- полный отстой. Залезла в демик. Квесты -- тупые, мертвяки -- тупые, снежные драконы -- вообще дебилы. Моя любимая героиня, Дочь Меча, подстригла волосы, и это ей совсем не идет. Покупать не буду. Даже если родаки деньги дадут. Лучше на новые сниксы от "Пудл-Дудл" потрачу. Ботинки -- полный отпад. Особенно с собачьим мультом.
   В школе выдали список книг, обязательных к прослушиванию в этом году. Аж десять штук. Прямо с ума посходили, ну кому, в самом деле, сейчас нужны книги!
   Не люблю школу! Не люблю школу! Не люблю!
   Ставьте лайки, не жмотничайте.
   Блог Даники Морган, ученицы пятого класса начальной школы Мейсон-Райс, выложено в сети 7 сентября 20... года
  

Джой

   Над головой по ярко-синему небу, вытянув вперед шеи и печально пережевывая жвачку, плывут рыжие верблюды.
   "Куда они собрались все сразу? -- думаю я. -- На юг полетели?"
   Ну да, осень уже. У нас скоро станет холодно. Все летят. Сначала верблюды, потом жирафы, потом крокодилы. А потом на юг полечу я. Запакую рюкзачок, надену легкие сниксы, подпрыгну повыше -- и вперед. Главное, не упустить момент, не опоздать, а то не подняться -- сгустится туман, поднимется ветер, дождь прибьет к земле. Не успеешь -- опоздаешь, не посеешь -- не пожнешь...
   На кругляш солнца наплывают недружелюбные серые тучи, становится темно, на лицо капают первые капли. Не успела! Теперь навсегда останусь здесь, и меня смоет безжалостным ливнем. Горькая тоска наваливается тяжело, как злобный медведь гризли, прижимает лицом к грязному мокрому асфальту, не дает вздохнуть. Теперь никогда не взлететь. Никогда. Ни...
  
   Просыпаюсь, прислушиваюсь к своим ощущениям.
   Первое, что приходит в голову: "Я не чувствую своего тела".
   Потом еще: "Я лежу. Нет, я лечу. Нет, я плыву".
   Лизнула губы -- солоно. Шевельнула пальцами -- вязко. Открыла глаза. Надо мной, непонятно, далеко или совсем близко, сквозь бирюзовую толщу воды пробивается свет.
   Значит, я лежу на дне реки, озера, океа-а-ана...
   Тепло, уютно, спокойно. Снова тянет в сон. Баю-баюшки, прибежали заюшки, прилетели птицы, белка в колеснице...
   Нет, не получается, что-то тревожит.
   Что?
   Ответ приходит внезапно, острой спицей пронзая сознание: "Я здесь давно, и я не дышу!".
   Умерла? От резко нахлынувшего ужаса вскидываюсь и со всего размаха ударяюсь лицом о твердую прозрачную преграду. Кажется, слышу хруст костей. Мой бедный нос!
   От неожиданности и боли мечусь, судорожно загребаю руками и ногами, пытаюсь кричать, но вместо этого начинаю захлебываться.
   Грохот над головой, преграда уходит в сторону. В глаза, заставив зажмуриться, бьет нестерпимо яркий неживой свет, кто-то крепко хватает за руку, выдергивает из воды:
   -- Дыши! Дыши, тебе говорят!
   Барахтаюсь в пластиковых трубках и проводах. Колючий холодный воздух раздирает легкие.
   Давлюсь и кашляю. Кашляю и давлюсь.
   Меня сильно хлопают между лопаток:
   -- С днем рождения, Джой!
  
   Сижу на высокой металлической кушетке, похожей на секционный стол в морге, свесив ноги с непромокаемого тонкого матраса. Меня завернули в белую махровую простыню, но все равно трясусь от озноба, клацаю зубами, успокоиться не могу. Икаю и булькаю, как кипящий чайник. Мокрые тяжелые пряди мешают, лезут в глаза и рот. Ноги и руки покрыты гусиной кожей, и в них словно сотни иголок впились. А сама кожа малиновая, как будто после сауны, пальцы синие, как у покойника, и скрюченные, плохо разгибаются.
   Рядом женщина в голубой медицинской форме с марлевой повязкой на лице и в марлевой же шапочке. Женщина кругла, как колобок, на пухлых запястьях младенческие перетяжки, двойной подбородок выпирает из-под белой маски. Она неразборчиво кудахчет что-то надо мной, как наседка над цыпленком. Отжимает мне волосы, промокает лицо, растирает руки и спину. Заставляет прополоскать рот пахнущей антисептиком голубой жидкостью. Протирает салфеткой веки и даже прочищает уши палочками с накрученной на них ватой. На палочках остается противная с виду серая в красных прожилках слизь.
   Через некоторое время появляется смуглый бровастый мужчина, тоже в форме и с повязкой на лице, бугрящейся на мощном орлином носу, бубнит что-то про преждевременные роды, ругает техников, плохо настроивших инкубатор, выслушивает меня стетоскопом, давит на живот и подмышки, щупает пульс, меряет давление, смотрит в рот, светит фонариком в глаза. Потом взвешивает и измеряет рост. Одобрительно кивает, гладит меня по голове, заносит что-то в наручный комм и уходит.
   Сижу дура дурой, ничего не понимаю, просто подчиняюсь настырным уговорам.
   Женщина приносит бумажный стаканчик с горячим, очень сладким чаем, почти сиропом. Только тут понимаю, как пересохло горло. Жадно, захлебываясь, пью. К горлу подкатывает тошнота. Начинается икота. Дышу глубоко, вцепившись в стаканчик. Не хватало еще, чтобы меня вывернуло на виду у всех.
   -- Не торопись, Джой! -- ласково убеждает меня женщина. -- Никто у тебя чай не отнимет.
   Дрожь постепенно проходит. Мне больше не холодно. Оглядываюсь по сторонам. Я нахожусь в закутке, огороженном ширмой. Стены в закутке обшиты белым, без единого пятнышка, пластиком. Безжалостно светят яркие лампы в белых плоских плафонах. Узкие окна под самым потолком забраны решеткой, весь вид за ними закрывает серая блочная стена. Рядом со мной на невысокой подвижной платформе -- огромный аквариум, откуда меня недавно вытащили, на две трети заполненный прозрачной голубой жидкостью. На передней стене горит электронная панель с синим экраном, по которому бежит прямая белая линия. Тяжелая на вид выпуклая крышка сдвинута, с края свешивается гроздь разноцветных проводов с клеммами, с них на пол натекла приличная лужа. Из тоненькой прозрачной кишки капают алые капли. Кровь? Меня снова начинает мутить.
   На противоположной стене, прямо перед носом, плакат с изображением человека, у которого видны все внутренности. Вдоль ширмы -- портативный реаниматор, биосканер, ментоскоп. Я в больнице?
   Что-то мешает, саднит и чешется. Опускаю глаза на живот. Пупок аккуратно заклеен пластырем. Пытаюсь поддеть его ногтем и посмотреть, что под ним.
   Женщина небольно шлепает меня по руке:
   -- Фу, Джой! Фу!
   Хватаю женщину за рукав, пытаюсь спросить, что происходит. Но язык, точно резиновый, с трудом ворочается во рту, еле двигаются одеревеневшие губы:
   -- У-у-у. Б-у-у. Ы-ы-ы.
   Женщина осторожно разжимает мои пальцы, гладит по руке, голос из-под марлевой повязки звучит глуховато:
   -- Джой -- умница! Джой -- замечательная девочка! Успокойся. Все прекрасно. Сейчас сделаем массажик. Ложись на кушетку. Расслабься.
   Делать нечего. Растягиваюсь на одноразовой белой подстилке животом вниз, подкладываю кулаки под подбородок. Разглядываю коричневые потеки на обшитом светлым кожзамом плоском матрасе. Потеки подозрительно похожи на следы от засохшей сукровицы. Кто лежал здесь до меня и, самое главное, что с ним сделали?
   Женщина растирает мне руки, крутит локти и колени, сильно мнет икры и плечи. Как-то безжалостно у нее все получается. Морщусь от боли. Она, наконец, заканчивает свои издевательства:
   -- Идем со мной, милая. У нас есть для тебя замечательное местечко.
  
   Я никуда не хочу идти, пока хоть что-нибудь не узнаю, но женщина настойчива, обнимает меня за плечи, помогает слезть с кушетки и ведет по ярко освещенному коридору. Неуклюже переступаю ногами. Такое впечатление, что разучилась ходить или не делала этого по крайней мере лет сто. Моя провожатая ниже меня, на предплечье разноцветно переливается новомодное голографическое тату: прорисованный до мельчайших деталей тропический лес, по лианам прыгают мартышки. Хит сезона. У меня тоже такое было. Или не было? Украдкой смотрю на свои ладони. Чистая кожа, тонкие пальцы, коротко стриженные ногти. Синева прошла. Среднестатистическая девичья лапа. Ничего особенного. Что я там хотела увидеть?
   Женщина-колобок приводит меня в просторный зал с высокими потолками, в углах которого распушили листья искусственные пальмы. Посередине огромный, неправильной формы бассейн, вода подсвечена изнутри. Стенки выложены голубым кафелем, пахнет морем, к терпкому запаху водорослей примешивается едва ощутимый цветочный аромат. Вдоль бортика стоят шезлонги с непромокаемыми яркими подушками.
   Женщина подводит меня к краю бассейна, зовет кого-то:
   -- Шуша, иди сюда, маленькая! Иди сюда, девочка моя!
   Из воды, подняв радужные брызги, стремительно выныривает девушка, отфыркивается, как морж, и плывет к нам.
   -- Познакомься, Шуша, это Джой.
   Шуша поднимается по ступенькам, прижимается ко мне мокрым боком, целует в щеку. Девушка обнажена, но совсем не стесняется этого. Гладит меня по руке тонкими пальцами с розовым маникюром, улыбается широким, как у лягушонка, ртом, блестит жемчужно-белыми зубами. И очень вкусно пахнет. Как розовый куст после дождя.
   -- Я тебя люблю, -- шепчет в ухо.
   Вот те на. С чего бы это? Ведь мы с ней никогда не виделись. Ненормальная какая-то. На всякий случай отодвигаюсь.
   Женщина достает из складок формы горсть круглых разноцветных драже, похожих на фундук в шоколаде, протягивает Шуше:
   -- На, маленькая.
   Девушка тут же забывает про меня, ловко стряхивает конфеты себе в ладонь, садится на бортик и начинает аккуратно, губами, брать одну бомбошку за другой, болтая ногами в воде.
   -- И ты попробуй, -- добавляет женщина, протягивая мне несколько шариков.
   Осторожно кладу один на язык. Конфета сладкая, пахнет ванилью и какао.
   -- Ой, мы испачкались!
   Женщина вытирает мне рот бумажной салфеткой. Пытаюсь уклониться. Так обращаются с маленькими детьми, а не со взрослыми де...
   А сколько мне лет? Вдруг понимаю, что ничего о себе не знаю. Ни возраста, ни фамилии, ни того, что было раньше. Амнезия? Я обо что-то сильно приложилась головой?
   Меня зовут Джой. Вернее, так меня зовет женщина в маске.
   "Дж-ж-жoй. Дж-ж-жoй", -- проговариваю про себя. Это имя мне не нравится. Оно жужжит надоедливой весенней мухой. И, мне кажется, случайно прибилось ко мне, как бродячая собака.
   Женщина пытается стянуть с моих плеч полотенце. Сопротивляюсь, не желаю разгуливать голая в незнакомом месте. Но женщина очень настырна.
   -- Не упрямься, Джой. Иди с Шушей, -- подталкивает меня к девушке-лягушонку. -- В бассейне хорошо, тебе понравится. Лови.
   И бросает в воду ярко-голубой мяч.
   Шуша срывается с бортика в воду, хватает мяч и кидает мне.
   -- Лови, Джой! -- радостно, совсем по-детски, смеется она. -- Я тебя люблю! Ты хорошая.
   Машинально ловлю мяч. Полотенце падает на пол. Женщина в маске быстро подхватывает его. Шуша склонила голову набок и выжидательно на меня смотрит. Ждет.
   Спускаюсь по скользким ступенькам. Не торчать же тут голышом посреди комнаты у всех на виду. Теплая вода обволакивает меня, ласкает грудь и живот.
   Шуша выхватывает у меня из рук игрушку и уплывает с ней к противоположной стене бассейна.
   -- Виктория, -- зовет кто-то невидимый от двери. -- Ты мне нужна. Иди сюда, подождут твои мерми.
   Замираю как вкопанная. Я знаю, кто такие мерми. И я никак не могу быть одной из них!
  

Тим

   Он сам был виноват. Целиком и полностью. Нечего разевать рот и размышлять обо всякой ерунде (а новая задумка о перенастройке сигнальной системы в квартире уж точно ни к какой другой категории не относилась), пока за тобой не захлопнулась входная дверь, не активирован замок в квартире и не накинута цепочка. Попался, как сопливый пацан. То, что кто-то идет за ним к подъезду, понял только тогда, когда услышал щелчок снятого с предохранителя шокера. А вот среагировать уже не успел. Ледяной удар пришелся на правое плечо и руку, будто вбили в кость стылый железный костыль. Тим задохнулся, зажмурился, из-под век брызнули слезы. Пакет с продуктами из супера упал на асфальт. Его втолкнули в подъезд, повалили на грязный заплеванный пол, сорвали с головы нейрик, не целясь пнули ногой в живот. Упал Тим неуклюже: рука уже ничего не чувствовала, стала как ватная -- ни опереться, ни защититься. На стене, почему-то в самом низу, кто-то криво вывел черной краской: "Гильберт, ссука, убью!". "Почему с двумя "с"?" -- пронеслась в голове ненужная мысль. Раньше Тим этой надписи не видел. Не приходилось ему заходить в парадное на карачках.
   Нападавших было двое. Один -- немолодой уже мужик с красной, как у рака, опухшей мордой и надвинутой на глаза детской кепочкой с длинным козырьком. В руках мужик сжимал "Мураш". Оружие серьезное, опасное, нелегальное и поэтому дорогое. На теневой стороне пистолетам и автоматам предпочитали парализаторы: бесшумные, бескровные, широкого спектра действия. Можно обездвижить, можно оглушить, а можно и убить. Другой -- пацан, похоже, ровесник Тима, с пылающими огнем от возбуждения и страха огромными ушами-локаторами.
   Этих он не знал. Залетные гастролеры. Свои бы не полезли. Знали, что у Тима в этой части города есть влиятельные покровители.
   -- Ты сейчас встанешь, падаль, -- просипел мужик простуженно. -- Медленно встанешь, без резких движений. Отведешь нас к себе домой. Отдашь все ценное. Понял?
   -- У меня нет ничего ценного, -- безнадежно вздохнул Тим. -- Все деньги, что есть, в кармане. В квартире пусто.
   -- Ага, пусто! -- зло взвизгнул лопоухий пацан. -- Сниксы у кого за двести монет, сволочь? И жрачку нехилую такую тащишь, не брикеты.
   Дорогущие сниксы, которым сносу не было, Тиму год назад купила мать. Будто предчувствовала что-то, приодела его во все новое, с иголочки. Только куртки и джинсы за год стали коротки, а лапа как вымахала до хрен знает какого размера в четырнадцать, так больше и не росла.
   Но в общем-то пацан был прав. Дома имелись и кое-какие деньги, и новый визор, и два незаконных нейрика, за которые не хило бы заплатили на черном рынке. Но, главное, дома была Ёлка. И встречаться ей с уличными грабителями точно не следовало. В лучшем случае напугают, в худшем... Эти психи не посмотрят, что сестре одиннадцать. Значит, надо как-то выбираться из создавшегося положения, пока парни не удосужились его обыскать. Тем более что они не учли одного -- Тим был левша.
   -- Сейчас, -- Тим сделал вид, что не может встать. -- Сейчас отведу. Помоги только.
   Ушастый пацан наклонился, протянул руку.
   Тим ухватился за нее задеревеневшей правой ладонью, левую же запустил в необъятный карман, вытащил нож, выстрелил лезвием и, не целясь, изо всех сил резанул пацана по лицу, по вскинувшимся рукам. Пацан завопил, крутанулся на месте, отскочил. Тим рванулся к красномордому, но тот оказался быстрее, отпрянул, вскинул "Мураш". Тим резко присел, тонкий белый луч прошел над головой, разбился на искры о стену. Тим потянулся ножом к ноге в тяжелом армейском ботинке и получил тычок в лоб тупорылым металлическим мыском. Все же успел рвануть за толстую материю штанины, повалить противника, и они оба, рыча, покатились по холодным плиткам. И разрядник, и нож отлетели в сторону.
   Красномордый был явно сильнее, да и просто давил массой, а у Тима одна рука только-только начала оттаивать. Мужик навалился сверху, ухватил ручищами Тима за шею, несколько раз ударил затылком об пол. Голова вспыхнула болью, перед глазами заплясали огни праздничного салюта. Красномордый дотянулся до "Мураша", навел его на Тима. Сейчас нажмет на спусковой крючок и будет держать на нем палец, пока Тим не перестанет корчиться на грязной плитке. Трех минут с такого расстояния вполне достаточно, чтобы завалить медведя, чего уж там про мальчишку говорить. Тим дернулся, ожидая разряда в грудь или голову. Сейчас убьет. Но до Ёлки не доберется. Квартира на двойном запоре: электроника считывает папиллярные линии на ладони и сканирует зрачок. Конечно, кисть можно откромсать, а глаз вырвать, но эти скоты не знают, где Тим живет... Жил до сегодняшнего дня.
   В воздухе стремительно мелькнул звериный силуэт.
   Красномордый завыл, беспорядочно замахал руками. Огромная пятнистая рысь с раскосыми желтыми глазами, широко раззявив бездонную пасть, рявкнула, обнажила здоровенные влажные клыки, заставила мужика подняться, попятиться к выходу. Два раза хлопнула дверь -- оба грабителя, матерый и пацан, в панике бежали с поля боя. Рысь зевнула, потянулась и, урча, лизнула Тима в лицо шершавым мокрым языком. От нее пахло озоном и горячим пластиком.
   Откуда здесь, в подъезде, рысь-модик?
   -- Тима, ты жив? -- В Ёлкином голосе звенели слезы.
   Сестренка обняла его, попыталась приподнять. В голове опять что-то взорвалось, и Тим сморщился.
   Ёлка в растерянности посмотрела на свои перемазанные кровью ладони:
   -- Больно? Поедем в клинику?
   -- Да ладно, сразу в клинику, -- Тиму удалось, наконец, сесть. -- Перекисью промою, и всех делов. Откуда ты тут взялась? И рысь эта?
   -- Ты понимаешь, -- затараторила Ёлка. -- Я за подъездом по интеркому следила, чтобы, как ты появишься, рысь спря... Тебя встречать. А тут такое! Мы сразу побежали тебя спасать. Знакомься, это Рита. Я тут немножко залезла на сайт "Домашнего друга". У этих дураков защита никакая просто. Вот я и заказала, бесплатно. Сегодня утром со склада привезли. Я Риту настроила немножко. Не сердись. Надо же меня кому-то охранять. Ну и тебя тоже. Здорово Рита прыгает, правда?
   -- Ёлка, я тебе уши оторву, -- вздохнул Тим. Ругаться сил не было. Отчитать глупую можно и потом.
   -- Не оторвешь! -- заявила Ёлка. -- Ты мне жизнью обязан!
   Тим еще раз вздохнул, потянулся за нейриком, закрепил клеммы за ушами, надвинул обруч на лоб. В висках привычно кольнуло. Работает вроде, не разбили. Попытался сосредоточиться, но голова после происшедшего так звенела, что он просто четко проговорил знакомый наизусть номер.
   Нукер ответил почти сразу:
   -- Ну что там у тебя?
   -- Привет. Тут на вашей территории двое квартиры грабят. Мужик красномордый и шкет с порезанной мордой. Только что на меня наехали. Еле отбился.
   -- Разберемся! -- после секундного молчания буркнул Нукер. -- Можешь спать спокойно, малыш.
   И отключился.
   Тим ясно представлял себе, как Скорпионы разберутся с залетными гастролерами. Методы у ребят были простые и действенные. Довольно гадко все это, особенно если про лопоухого пацана подумать, но на улице по-другому не выживают. Иначе Тима, а не кого-то другого, найдут в куче мусора с пробитой башкой.
   Проехали. Ты поступил, как и должен был. Забудь и разотри. Можешь спать спокойно -- Ёлку никто не тронет.
   Сестренка сидела рядом на корточках, гладила рысь по спине, чесала за ушами. Она так и не поняла, что он сейчас сделал.
  

Джой

   Хватаюсь рукой за шею. Под пальцами пульсируют тонкие прорези жабр. Но я же не мерми, я человек! Я точно знаю! Еще вчера была. Или не вчера? Или не была?
   Хочу закричать, позвать на помощь -- из горла вырываются хриплые неразборчивые звуки.
   За спиной громко защелкивается дверь: Виктория вышла из зала. И заперла меня здесь.
   Шуша плавает рядом, улыбается, подталкивает ко мне мячик. У нее на шее раньше незамеченные мной розовые надрезы с красной подложкой.
   Хватаю мяч и швыряю подальше, хочу сказать:
   -- Убирайся! И без тебя тошно! -- И не получается. Губы и язык отказываются подчиняться.
   Шуша корчит обиженную рожицу и уходит под воду. Таращится на меня со дна добрыми коровьими глазами.
   Оглядываюсь по сторонам. Стены гладкие, маслено блестят бежевым пластиком. А вон зеркало в человеческий рост. Выбираюсь из бассейна и плетусь к нему на дрожащих ногах. Жадно вглядываюсь в свое отражение. Из серебряного далека на меня недоверчиво смотрит девушка лет шестнадцати-семнадцати. Смуглая, с длинными темными волосами, с которых на пол капает вода, с круглыми карими глазами и пухлыми бесформенными губами маленькой девочки. Плоский живот, маленькая грудь, а на шее... На шее по три горизонтальные прорези с каждой стороны, сейчас кожа на них плотно прижата к плоти. Но я почему-то знаю, что, как только нырну, кожа эта начнет медленно пульсировать, то обнажая, то закрывая розовую изнанку. Мерми могут жить и на суше, и под водой. Но под водой им комфортнее. Мермейд же. Русалки.
   Но как же так? У мерми интеллект на уровне комнатных собачек, только говорящих. Русалки ведь искусственные существа, а таких делать разумными запрещено законом. За это можно и в тюрьму лет на пятнадцать. Я же вроде соображаю.
   И к тому же, если создать кого-то разумного, у него будет сознание новорожденного. Станет бедняга лежать, пускать пузыри и писать в подгузник, пока его всему не научат. Я же, совершенно точно, нормальная. Только не помню, что со мной было до того, как очнулась в инкубаторе час назад. И что все это значит?
   Подождите, мерми ведь выращивают на продажу. Но я совсем не горю желанием провести жизнь домашнего животного в доме какой-нибудь выжившей из ума грымзы или старого извращенца!
   Про мысли о старом извращенце становится совсем кисло. Интересно, сколько меня в этом дельфинарии продержат, пока посчитают, что готова для передачи хозяину? Неделю? Десять дней? Надо срочно учиться говорить и объяснить всем тут, что произошла ошибка. Над людьми нельзя так издеваться! Не живодеры же они здесь! Должны понять и помочь! Чертова мода на домашних русалок, надо же было так вляпаться!
   -- Чертова мода! -- хочу крикнуть во весь голос, но вместо этого получается неразборчивое "Му-у-у".
   Подтаскиваю стул к узким окнам под потолком, забираюсь на сиденье, приподнимаюсь на цыпочки. Похоже, мы находимся на высоком этаже: видны только верхушки небоскребов, упирающиеся в низкие сизые облака. До горизонта. Плоские и срезанные углом, с зелеными садиками на балконах и острыми шпилями, причудливо переплетенные цепочкой ДНК или строгие и прямые, как палка. Ухают вниз скоростные наружные лифты. На одной из крыш позолоченная статуя греческой богини в мраморном хитоне. Судя по шлему и зажатому в руке копью -- Афины. На другой кружится гигантский оранжевый шар, похожий на апельсин. Модный клуб или ресторан, наверное. Между небоскребов вьются перекрученные ленты автострад, над ними шустро носятся желтые коптеры-такси и блестящие на солнце дроны. Знакомый пейзаж? Никаких идей.
   Вдруг понимаю, что ужасно соскучилась по воде, вот просто не могу без нее жить и дышать. Сейчас задохнусь. Жабры стянулись, высохли, и шею щиплет так, будто там рана, и на нее попала соль.
   Отношу стул на место, спускаюсь в бассейн, ныряю на глубину и забираюсь в самый дальний угол. Просьба посторонним не беспокоить. Мне надо все обдумать. И, может быть, даже поплакать над своей судьбой. Нет, я очень даже понимаю, что слезами тут не поможешь, но, если прохныкаться, станет легче, и я придумаю какой-нибудь выход. А может быть, все само разъяснится и как-нибудь наладится? Вот это вряд ли. В наше время никому ни до кого нет дела. Ну, почти никому. Да и то, если выгода какая-то светит в конце. А выгода от моей продажи светит очень даже жирная.
   Мимо большой белой рыбиной проплывает улыбающаяся сытая Шуша. Ее-то жизнь устраивает на все сто процентов. Вот уж точно прописная истина: без мозгов жить гораздо удобнее и приятнее.
   Сворачиваюсь в клубок, обняв колени и прижавшись к ним щекой, и, вместо того чтобы придумать, как выбраться из создавшейся ситуации, отчаянно пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь о своей жизни. В голове мелькают не картинки даже, а обрывки ощущений, которые никак не удается ухватить за хвост. Может, я -- искусственно созданный интеллект и на самом деле и не жила никогда? А у искусственного интеллекта ни имени, ни возраста, ни даже пола быть не должно. Нет, от такого я точно двинусь мозгами. Проще думать, что все забыла. Амнезия, временная. Вот усну, проснусь и все вспомню. И возраст свой, и имя, и где жила, и родителей. А вдруг родители хотели от меня избавиться и сдали на опыты? Поэтому мое сознание здесь? Это, конечно, нелегально, но... Не верю. Любили. И теперь ищут. Что, конечно, не легче. Как меня звали... Зовут. Натали? Флер? Саманта? Понятия не имею. Какие у меня были волосы, глаза, цвет кожи, наконец? Я учусь в школе, в университете, работаю или просто бью баклуши? У меня есть парень? Я еще девушка или уже нет? Полная ерунда лезет в голову.
   Напрягаюсь до головной боли, до чертиков в глазах. Пытаюсь слепить хоть что-нибудь из осколков и обрывков.
   Не выходит. Не получается. Не склеивается.
   За окном темнеет, к бассейну возвращается женщина-колобок Виктория с белобрысым лохматым парнем. Марлевая повязка у него на лице сильно топорщится над огромным носом, в руке зажата пластиковая прозрачная бутылка с колой. Почему они все в масках? По городу гуляет какая-нибудь зараза, и мерми к ней чувствительны? Или мы с Шушей сами заразные?
   -- Девочки, -- ласково зовет Виктория. -- Время вечерней вкусняшки-витаминки!
   Шуша спешит к бортику. Колобок протягивает ей маленькую белую таблетку. Следит, чтобы мерми ее проглотила.
   -- Теперь ты, Джой.
   Кладу пилюльку на язык, катаю на языке, проглатываю. Она оставляет во рту синтетический привкус сахарозаменителя. Ничего себе вкусняшка!
   -- Умница. Ведите себя хорошо, девочки, не расстраивайте Джима. Спокойной ночи.
   Когда Виктория удаляется, Джим обходит комнату, заносит в комм температуру воды и влажность воздуха. Потом подтаскивает поближе к бортику кресло, устраивается поудобнее, отхлебывает из бутылки с колой и начинает похотливо пялиться на меня. Гадость какая. Ложусь на спину и изо всех сил колочу ногами по воде. Мокрый с ног до головы Джим орет как ненормальный, вскакивает, грозит мне кулаком и убегает в подсобку переодеваться.
   Собираюсь подождать и посмотреть, что будет дальше, но вдруг понимаю, что смертельно хочу спать. Опускаюсь на дно, там уже вовсю дрыхнет Шуша, свернувшись клубком.
  
   -- Джой! Джой, соня! Просыпайся. Просыпайся, маленькая, дам тебе что-то вкусненькое!
   Выныриваю на поверхность, зеваю, протираю глаза. У бортика стоит женщина в голубой форме с привычной уже марлевой повязкой на лице. Но не та, что была в прошлый раз: высокая и худая, со стянутыми в конский хвост выбеленными волосами и выкрашенными серебряной краской бровями. Мочки ушей покрыты красным лаком, в правой вместо сережки висит стеклянный шар с живой крошечной ящеркой, похожей на миниатюрного крокодила.
   Женщина протягивает к воде руку с горстью разноцветных драже. Откуда-то сбоку выплывает Шуша, тянет ладошку к конфетам, умильно улыбается:
   -- Шуша хорошая, Шуша хочет кушать.
   -- Ты уже завтракала, -- отмахивается женщина и опять поворачивается ко мне: -- Я твоя учительница. У-чи-тель-ница. Мы будем учиться говорить. Это очень важно. Будешь стараться -- получишь много вкусного. Иди сюда.
   Говорить, наконец-то! Знала бы, еще быстрее из воды бы выбралась. Хотя такое обращение, как с олигофреничкой, начинает действовать на нервы. Но конфеты забираю. И попробовать интересно, и уже есть хочется. Отправляю всю горсть в рот. Щеки раздуваются, как у хомяка. Женщина неодобрительно качает головой, но молчит. Помогает вылезти из бассейна, ведет меня к двум стульям в углу комнаты. Вытягиваю из стопки самое пушистое полотенце, заворачиваюсь в него, забираюсь с ногами на сиденье. Женщина садится напротив, берет меня за руки. Надо же, раньше я не обращала на это внимания: у обычных людей кожа на пальцах после долгого пребывания в воде набухает и морщится, а у меня -- нет. Гладенькая, как у новорожденного. И никаких родинок и веснушек. Генные инженеры расстарались, геном им в задницу. Еще бы, каждая мерми стоит бешеных денег и по карману очень немногим. И эти немногие очень привередливы. Им надо все лучшее, по индивидуальному заказу. В русалке все должно быть прекрасно и обязательно не так, как у соседей.
   -- Смотри на меня, -- командует училка, -- скажи "а-а-а".
   -- А-а-а, -- тяну я.
   -- Умница, на тебе конфету. А теперь скажи "ма".
   -- У-а-а, -- я стараюсь изо всех сил, широко разеваю рот, но ничего не выходит.
   Женщина вздыхает, но все равно дает мне кругляшку драже:
   -- Еще раз, ма-а.
   -- Уа-а-а.
   Мы занимаемся очень долго, опять начинает щипать кожу на жабрах, но к концу занятия у меня получается и "мама", и "папа", и "на". А вот "дай" пока не получается, хоть тресни.
   Моя учительница довольна, ведет меня обратно к бассейну и вручает миску с чем-то похожим на сухой собачий корм:
   -- Кушай, Джой. Вкусно.
   Хочется запустить миской ей в физиономию: кушай сама такую дрянь. Но я действительно голодна. Сажусь на бортик и погружаю руку в серые катыши. На вкус они смахивают на солоноватые сухари. Но я бы лучше съела яичницу с беконом. А мерми могут есть человеческую еду? А вдруг нет? Как же я без мороженого и картошки фри? В катышках ни капли жира. Ну да, чтобы воду не пачкать. Училка дает мне мокрую салфетку и показывает, как вытирать руки. С этим у меня проблем не возникает. Но от очередной порции конфет гордо отворачиваю голову. Собачку нашли! Подавитесь своими подачками! Ныряю в воду, нарочно поднимая кучу брызг, и плыву на другой конец бассейна. Как хорошо у меня это получается! Тело стремительно, по-дельфиньи, скользит над голубым кафелем. Но мне кажется, в своей прошлой человеческой жизни я не умела плавать. А может быть, и воды боялась.
  
   У Шуши игривое настроение. Она, повизгивая, носится вокруг бассейна, сверкает мокрыми ягодицами, кидает в меня резиновыми игрушками, строит пирамиду из разноцветных кубиков, ныряет с бортика в воду и тут же выбирается обратно. Это очень раздражает, особенно если учесть, что у меня самой настроение -- хуже некуда. Я на этой русалочьей ферме уже пятый день, а разговаривать толком не научилась. Так, отдельные простые слова могу выдавить из себя. А другого способа показать, что не такая, как обычные мерми, я не знаю. Плавать голяком и изображать из себя экзотическую аквариумную рыбу надоело до чертиков. Устраивать истерику и громить все вокруг не хочу, а то еще накачают лекарствами или свяжут, как буйнопомешанную. Единственное, чего мне теперь удается избежать -- это каждодневного снотворного, которым нас с Шушей пичкают с приходом Джима. На всякий случай, чтобы не иметь с мерми никаких хлопот. Вдруг начнем буянить, безобразничать, мебель разломаем, на лобике бо-бо сделаем. Видно, на ночного дежурного надежда слабая. Так вот, теперь сую пилюльку в рот, но не глотаю, а при первой возможности выплевываю в воду. Хоть могу быть уверенной, что ночью со мной ничего не делают.
   Злюсь на весь белый свет. Что бы такого сотворить? Приходил доктор, хотел меня осмотреть, я попыталась уплыть, но меня выловили большим сачком и отругали. Я показала доктору язык. Он погрозил мне пальцем. На этом все и закончилось.
   Выбираюсь из воды и обхожу помещение, внимательно глядя по сторонам: вдруг замечу что-нибудь интересное? То, что подаст идею. Выйти в коридор не могу -- для этого нужна магнитная карточка, а никто из персонала мне ее почему-то не предлагает. Усаживаюсь за рабочий стол. Компьютер, конечно, выключен, а то вдруг мерми захочется с ним поиграть. Но стопку распечаток с правками в водонепроницаемом конверте, термометр, толстый черный маркер почему-то не убрали. То ли забыли, то ли не посчитали нужным.
   Верчу в руках маркер, снимаю крышку, пачкаю чернилами пальцы. Пытаюсь вспомнить, для чего он нужен. А, ну да, изображать буквы. Какая же я дура! Чуть не хлопаю себя по лбу. Говорить не умею, так хоть напишу. Хватаю маркер, оглядываюсь: на чем здесь можно оставить послание? Да хоть на зеркале. Оно большое, заметят сразу. А не заметят, так сама покажу.
   Тщательно вытираю полотенцем запотевшую поверхность. Что бы для начала черкнуть? Хотя бы "Дураки, меня зовут не Джой". Но нет, конечно. Это должно быть нечто серьезное. Чтобы мой интеллект сразу виден был. И на зеркале места хватило. Напишу просто: "Я не та, кем кажусь на первый взгляд. Джой". Пусть задумаются.
   Маркер дрожит в непривычно неумелой руке. Прикасаюсь воняющим химией стержнем к стеклу и вдруг понимаю, что не помню алфавита. Как изображается буква "я"? Никаких идей. Глупость! Ну, глупость же! От расстройства готова разбить кулаком зеркало. Но, может, не все еще потеряно? Может, я могу что-нибудь нарисовать? Для начала пытаюсь обвести круг. Получается что-то волнисто-кривое. Н-да, художник из меня! В конце концов, после долгих усилий на стекле пляшет человечек. Из тех, что ручки-ножки-огуречик. Сойдет для начала. Посмотрим. Не совсем же они здесь тупые, должны понять, что кто-то здесь обладает интеллектом. Сажусь за стол и начинаю ждать.
   -- Ах, Джой! Это ты нарисовала?
   С надеждой поворачиваю голову в сторону моей училки и киваю, как сошедший с ума китайский болванчик:
   -- Я! Я! Я!
   В голосе -- ни грамма удивления:
   -- Джой -- молодец! Джой -- умница! Замечательная картинка! На тебе за это конфетку.
   Хочется ударить по бледному, покрытому веснушками запястью так, чтобы бомбошки раскидало по всему полу. Какие они тут все недоумки. Где еще вы видели рисующую мерми? Они же все идиотки! А я-то старалась. Им что, Джоконду изобразить надо или доказательство теоремы Пифагора, чтобы поняли, с кем дело имеют? Расстроенная донельзя, ухожу к бассейну.
   -- Шуша! -- зовет учительница и добавляет торжественно: -- Сегодня кое за кем приедет хозяйка. Плыви сюда, приведем тебя в порядок.
   Мерми высовывает из воды любопытную круглую мордочку, расплывается в улыбке и хлопает в ладоши. Летят в стороны теплые брызги. Я бы на ее месте так не радовалась. Еще неизвестно, какая мымра ей достанется. А то проведет свою жизнь рядом с говорящим какаду и перекормленным мопсом среди пыльных диванчиков и продавленных пуфиков, развлекая выжившую из ума старуху. Но Шуше этого не объяснишь. Кстати, сколько мерми живут? Не помню. Впрочем, если русалка надоест, то ее возьмут и усыпят. Делов-то! Конечно, мерми можно перепродать по относительной дешевке, но слишком много усилий нужно приложить, чтобы она привыкла к новому месту. А то умрет от тоски. Не особо состоятельным людям это не по карману, а богатым подавай все новое, зачем им секонд-хенд.
   Шуша выбирается из бассейна, садится на бортик. Учительница бережно промокает мраморно-белую кожу, расчесывает светлые вьющиеся волосы, вплетает в них блестящие бусины. Шуша терпеливо сидит, вертя в руках резинового ежика, пробует его на зуб, давит на бока -- из дырки прыскает маленький фонтанчик.
   -- Е-жик. Е-жик. Хромоножек, -- старательно выпевает Шуша тоненьким детским голоском.
   Сзади хлопает дверь.
   -- Где же она? Где?!
   В зал, звеня цепочками и кулонами, врывается костлявая рыжая тетка в кашемировом пальто. Гладкая, как младенческая попа, кожа на щеках покрыта яркими румянами. Голенастые страусиные ноги в фиолетовых чулках едва прикрыты короткой юбкой. Розовый череп слегка просвечивает сквозь редкие крашеные букли. Правый глаз угрожающе выпучен -- из него выпирает камера от вживленного в мозг нейрика, дорогущая, между прочим, штука.
   Размахивая руками, тетка тормозит на краю бассейна, впивается в меня взглядом и делает шаг вперед. Меня накрывает густой запах табака и леденцов. Инстинктивно отстраняюсь.
   -- Вот она, -- сопровождающая ее высокая ухоженная бизнесвумен в туфлях на невозможно высоких каблуках разворачивает тетку и подталкивает к Шуше: -- Знакомьтесь, вот ваша красавица.
   -- О-о-о! -- Тетка млеет от восторга, хлопая длиннющими ресницами.
   Она тормошит и вертит Шушу в разные стороны, как маленькая девочка новую куклу. Крутит головой, щелкая камерой нейрика:
   -- Симпатюнечка! Как раз такая, как я себе представляла. Сейчас мамочка тебя оденет в платьице. Почему они у вас голые расхаживают? Это же неприлично!
   -- Э-э-э... -- тянет обладательница высоких каблуков в некотором замешательстве, -- Свобода движений... Слияние с природой... Здоровый образ жизни...
   -- Ей только русалочий корм давать можно? Она не растолстеет? -- не слушая, перебивает рыжая тетка.
   -- Фирма гарантирует, миссис Фленге, -- облегченно расплывается в акульей улыбке бизнесвумен.
   -- Шуша, это твоя хозяйка, -- три раза повторяет учительница, сопровождая каждую фразу горстью конфет.
   -- Я тебя люблю! -- Мерми обнимает тетку, целует в нарумяненную щеку, похожую на перезревший персик. Меня передергивает.
   Тетка треплет Шушу за подбородок, гладит по спине, по волосам, сует пакетик со сладостями:
   -- Сейчас поедем домой, солнышко. Я тебя познакомлю с Пушком и Кешей. Тебе построили абсолютно замечательный бассейн. У меня дома много вкусненькой еды. Самой-самой лучшей.
   Шуша в очередной раз слюнявит теткино дряблое ухо:
   -- Я тебя люблю!
   Тетка душит Шушу в объятиях. Потом русалку закутывают в теплое одеяло, и вся компания удаляется провожать Шушу в новую семью.
   На душе гадко так, что просто передать невозможно. Интересно, кто такой Кеша? Попугай, наверное. Шуша, Кеша и Пушок. Теплая компания. А что за компанию приготовили мне? Но если думаете, что я полезу лобызать своего хозяина, то сильно ошибаетесь.
   Раскрасневшаяся довольная учительница возвращается минут через тридцать. Я сижу у бассейна, обхватив ноги, и думаю о своей несчастной судьбе.
   Учительница истолковывает это по-своему:
   -- Джой, не расстраивайся. У тебя тоже очень добрый хозяин. Он уже звонил, заберет тебя послезавтра. У него все готово для приема. Так хотел Джой увидеть, что не стал ждать, когда говорить научишься.
   Тянется похлопать меня по щеке. Уворачиваюсь и цапаю ее зубами за руку.
   -- Фу! Нельзя! -- В глазах женщины безмерное удивление и испуг. Еще бы, мерми же не способны проявлять агрессию. Это генетически заложено. Они такие ласковые девочки. Уси-пуси. Только ко мне это не относится!
   Училка поспешно встает и уходит, а возвращается уже с озадаченным доктором. Тот долго прикладывает к моей груди стетоскоп, меряет температуру, стучит молоточком по коленкам, водит пальцем перед глазами. Потом молча уводит в соседнюю маленькую комнатушку, укладывает на кушетку, предусмотрительно подстелив клеенку, присоединяет кучу клемм на лоб, виски и затылок. Потом запускает какой-то аппарат. По монитору бегут разноцветные кривые. Наверное, так снимают энцефалограмму.
   -- Ну как, Микаэл? -- В дверь протискивается взволнованная училка. Укушенную руку она придерживает на груди, на запястье видны красные следы от зубов.
   -- На первый взгляд все в норме. -- Доктор зевает и потягивается. -- Может, генетики чего в программе напутали, с них станется. Я бы утилизировал ее от греха подальше или отдал в лабораторию. Они там все время жалуются, что тестового материала на хватает. А то еще набросится на хозяина. Тебе это надо?
   -- Типун тебе на язык, -- пугается учительница. -- У нас такая репутация! Все лучшего качества, ни одной жалобы с момента основания. Но, с другой стороны, задержим выпуск на три месяца -- заказчик будет недоволен. Я созвонюсь с отделом по связи с клиентами. Пусть у кого-нибудь наверху голова болит, а то конкуренты только и ждут, чтобы мы споткнулись.
   -- Это точно. -- Доктор с интересом следит, как я слезаю с кушетки, и на прощание щиплет меня за задницу.
   В другое время я бы и его покусала, но меня слишком напугало слово "утилизация". Я же не хомяк какой-нибудь! А они возьмут, усыпят -- и в распылитель.
   Как бешеного зверюгу. Или на опыты продадут, новые лекарства испытывать.
   И что мне теперь делать? Если не убьют, то отдадут хозяину. Если не хозяину -- то убьют. Да еще и помучают сначала. Со всех сторон плохо.
  
   Училка и доктор давно ушли. За узкими окошками под потолком сгустилась темнота. Я все загребаю из угла в угол бассейна, все повторяю: "Что мне теперь делать, ну что, ну что?".
   С улицы едва слышно доносится рев сирены, в коридоре кто-то визгливым голосом ругает нерадивых сотрудников. Когда по белому кафелю пола проскальзывает свет пролетающего мимо коптера, в голове рождается безумная мысль из одного короткого слова: побег.
   Ухожу на дно. А то вдруг кто-нибудь по моему лицу догадается, что я задумала. Как мне раньше такая простая мысль в голову не пришла?
  
   Сижу на дне и грызу от расстройства ногти. Легко сказать "побег". Куда я побегу такая умная? К кому? Даже не знаю, есть у меня родные или друзья, у которых спрятаться можно, или нет? Кто меня узнает и примет или хотя бы выслушает и поверит? Где эта чертова русалочья ферма находится? Где бы раздобыть карту? Я и дорогу-то спросить не могу. Кроме "мама", "папа", "Джой", сказать толком ничего не умею. Вот найти бы мне плохонький нейрошлем-нейрик с минимальным набором программ: навигатором, телефонными номерами, справочной. И хорошо бы еще с симулятором речи для немых. Только где отыскать растяпу, который свой разблокированный девайс где попало оставит и искать не будет? Устройства-то все именные, по штуке в одни руки, и не в русалочьи, между прочим. Короче, только вопросы и никаких ответов.
  

Тим

   Тим выглянул из подъезда -- хотел забрать выроненный пакет с продуктами. Но забирать было уже нечего. Два облезлых бродячих пса торопливо пожирали ветчину и хлеб вместе с оберткой. Спасти удалось только откатившееся в сторону яблоко и жестянки с пивом, до них зверюги еще не успели добраться. Пришлось возвращаться домой почти с пустыми руками.
   Ёлка пришла в себя на удивление быстро и тут же развила бурную деятельность по лечению брата: выстригла маникюрными ножницами волосы вокруг раны на затылке, промыла ссадину перекисью, залила твердеющим на воздухе водонепроницаемым пластырином. Принесла две таблетки обезболивающего и приказала строго:
   -- Скидывай грязную одежду, и в душ. Только больше пяти минут не мойся, у нас еще в этом месяце за воду не уплачено. На ужин -- только брикеты с вареньем. И яблоко пополам. Не спорь. Без тебя грызть не буду.
   -- Ну что бы я без тебя делал! -- чмокнул Тим раскомандовавшуюся сестру в макушку и, немного подволакивая ногу, поплелся в ванную. Вдруг сжало виски, мир вокруг раздвоился, поплыл, подернулся зыбкой пеленой, ноги стали ватными. Страх затопил все внутри от груди до кончиков пальцев. Сердце оглушительно застучало в ушах. Неужели начнется по новой? Ну да, он ведь головой приложился. Тогда, в первый раз, приступы начались с сотрясения мозга. Но тогда рядом был взрослый человек -- мать. А сейчас они одни с сестренкой. Нельзя. Нельзя поддаваться. Тим привалился к двери, впился ногтями в сразу вспотевшие ладони. Боль отогнала дурноту. Зеленоватая ряска пелены растаяла во влажном воздухе. Тим постоял еще немного, приходя в себя. Приступ так и не начался. Стянул футболку с мокрой спины, открыл холодную воду, сунул голову под тугую струю. Раскисать нельзя. Самое не время. Столько дел еще не переделано.
   Тим забрался под душ, включил воду погорячее. Ванная была старая, с отколовшейся эмалью, в потеках ржавчины. Половина пожелтевшей плитки на полу потрескалась, а на потолке в углу расплылось уродливое черное пятно плесени. После того как мать посадили, хорошее жилье было им с Ёлкой не по карману. Собственно, никакое было бы не по карману, но здесь Тиму, если можно так сказать, повезло.
   Мир, и до этого не розовый, но хотя бы стабильный, обрушился в один момент. Мать, талантливый компьютерщик-системщик, но человек безалаберный и ненавидящий всякую рутину, часто теряла работу. И тогда бралась за всякие полулегальные заказы. Ни дети, ни я ни в чем не должны терпеть нужды -- такой у нее был девиз. Собственно, "я" все же стояло на первом месте, но, надо отдать матери должное, ни на Ёлке, ни на Тиме она не экономила. Квартира в дорогом районе, путешествия, новейшие гаджеты, постоянные подарки -- все это было. Как и постоянно меняющиеся дружки матери, поздние вечеринки и сладковатый запашок травки по утрам. Последний "друг", Джон, мужик в принципе неплохой, врач, лишившийся лицензии, стал учить Тима своему довольно прибыльному ремеслу. Мать ругалась, вопила, что ее дети не должны повторять семейных ошибок, что она в состоянии обеспечить им достойное будущее и что не их дело -- знакомиться с теневой стороной жизни. На что Джон вполне резонно отвечал, что они и так уже сидят в ней по самую маковку. Через полгода Джон неожиданно исчез, даже не забрав из тайничка в квартире своего рабочего чемоданчика. Но Тим, у которого оказались хорошие голова и руки, успел многому у Джона научиться.
   Потом мать умудрилась хакнуть сайт государственной обороны и отправилась в оранжевой робе на остров Джейкобс, оставив Тима собирать осколки полетевшей в тартарары жизни. Первое, что он тогда сделал -- достал инструменты Джона и добавил себе в чипе пару лет, чтобы стать официальным опекуном Ёлки, иначе сестру забрали бы в приют. Ну и пошло-поехало.
   Тим тогда познакомился с Нукером -- одним из валетов в колоде Саламандр. Поначалу было трудно. Неожиданное полунищее существование (деньги со счета матери и из домашнего сейфа конфисковали); выедающий нутро страх, что до Тима доберется полиция; абсолютное неумение вести хозяйство; вечно грустная, тоскующая по матери Ёлка -- все свалилось на него разом и чуть не погребло под собой. Но за год жизнь наладилась. Да и сам Тим изменился. Превратился из беспечного наивного щенка в настороженного делового волчонка, не особо задумывающегося о моральной стороне существования. Надо было выжить, вырастить Ёлку -- и точка.
   Эта квартира в бедной стоэтажке с разношерстными соседями -- от стариков, живущих на скудную пенсию, до приехавшей в мегаполис в поисках удачи молодежи -- была много приличнее той, где им с Ёлкой приходилось ютиться раньше. Строители, официанты, уборщики все же лучшие соседи, чем торговцы дурью, проститутки, продавцы краденого и другой полууголовный контингент. Ёлка пошла в школу, не надо было больше считать каждую копейку.
   Но все равно на дистанционных, по комму, свиданиях с матерью, непривычно блеклой, коротко стриженной, без косметики, блесток, бус и фенечек, Тим присутствовал только из-за Ёлки. Сестренка с нетерпением ждала этих ежемесячных встреч, тщательно наряжалась, без умолку тарахтела, рассказывая о своих девчоночьих делах и хвастаясь успехами. Мать улыбалась, хлопала в ладоши, охала и ахала, но в глазах ее Тим видел только беспросветную выгоревшую пустоту, в которой им с Ёлкой места не было. Сестренка просилась на настоящее свидание, лицом к лицу. Тим отговаривался нехваткой денег на поездку -- не хотел встречаться с матерью нос к носу. Он ее ненавидел. За то, что их предала, за то, что бросила на произвол судьбы, за то, что по ней до сих пор скучает Ёлка, за то, что по ней до сих пор скучает он сам.
   -- Тимка! Ты там замылся прямо! Не помнишь, что я про воду сказала? -- нетерпеливо постучала в дверь Ёлка.
   От стука дверь приоткрылась, в образовавшуюся щель сразу просочилась свежеукраденная рысь Рита. Широко зевнула во всю огромную пасть с сахарными клыками и розовым языком. Разлеглась на полу, теребя лапами резиновый коврик.
   -- Уйди, животное, -- душевно попросил Риту Тим. -- Я уже выхожу.
   Рысь встряхнула кисточками на ушах и так же бесшумно убралась в коридор.
   Тим завернулся в полотенце, неодобрительно глянул в зеркало на фиолетовые подтеки на руке и плече от разряда шокера, потер синяки на боку и бедрах, полученные в драке. Прикосновение отозвалось тупой болью.
   -- Уроды, -- сплюнул и стал одеваться в чистое.
  
   По закутку кухни, отделенной от гостиной узким кособоким островком с прожженным в нескольких местах пластиковым покрытием, сновала разрумянившаяся Ёлка: накрывала на стол, доставала из шкафчиков банки с вареньем и арахисовым маслом, то и дело открывала духовку, проверяя, запеклись ли брикеты. Собранные в хвост тонкие светлые волосы летали вслед за хозяйкой.
   Увидев брата, Ёлка громко чихнула, сморщила засиженный веснушками нос, вытерла ладони о полотенце и скептически оглядела стол:
   -- Ужинать садись!
   Тим пододвинул к островку стул с заваливавшейся спинкой, обжигаясь, стал нарезать брикеты. Их надо было есть, пока горячие. Остыв, брикеты напоминали по вкусу картон.
   -- Я читала, -- сообщила намазывающая вареньем кусок брикета Ёлка, -- допустимый процент древесных стружек в пищевых продуктах повысили с десяти до тринадцати. А что было в пакете, который псы разодрали?
   -- Хлеб из булочной и ветчина, -- грустно сообщил Тим. -- Но ты не расстраивайся. Завтра еще куплю. Я заказ новый получил.
   -- Здорово! -- заключила Ёлка, куснула брикетный бутерброд, отхлебнула чаю, надвинула на лоб нейрик и погрузилась в сеть. Есть, не листая странички в интернете, она не умела.
   Тим подумал, не включить ли на нейрике программу, забирающуюся в мозги и позволяющую менять вид, запах и вкус брикетов, но поленился. К тому же до его мозгов сегодня уже добрались. Кулаком. Махнул рукой и откупорил банку пива.
   После ужина произошла короткая борьба с Ёлкой на предмет проверки уроков. Сестра упорно отбивалась, пока Тим не рассердился и не отобрал у нее нейрик. Ёлка надулась, но открыла виртуальные тетрадки по языку и математике. С умножением и делением все было в порядке, грамматические упражнения пришлось заставлять переделывать. Рита лежала в ногах у Ёлки, вертела головой, скалилась и не понимала, надо уже защищать хозяйку или нет. Потом сестра, ругаясь, что Тим извел всю горячую воду, отправилась чистить зубы. Тим заглянул к ней в комнату, когда Ёлка уже лежала в постели. Сестренка закутывалась в одеяло "домиком" -- из него торчал только курносый носишко. Нейрик лежал на подушке. Просыпаясь, Ёлка первым делом напяливала гаджет на лоб.
   Вдруг навалилась усталость, начали слипаться глаза, зевота неумолимо растянула рот. Тим добрел до кухонного шкафчика, достал с верхней полки заначку настоящего кофе, насыпал в турку полторы ложки, подумал и добавил еще одну. Залил кипятком, поставил турку на плиту. По комнате поплыл одуряющий горьковатый запах. Что поделаешь, надо было поработать. Нукер сказал -- срочный заказ, сам Кукловод попросил. А если попросил Кукловод, то можно и без головы остаться, если не закончить вовремя. Найдут потом ее в подвале, в мусорном мешке. А тело не найдут вообще.
   Тим допил кофе, постоял минут пять на холодном ветру около приоткрытого окна, окончательно просыпаясь, смахнул с лица мелкие дождевые капли. Туман в голове развеялся, можно было браться за дело.
   Он присел перед шкафом под раковиной, отогнул на дне линолеум, аккуратно выдвинул кусок фанеры. Оглянулся подозрительно, подумав походя, что становится параноиком, и достал из открывшегося ящика плоскую коробку с инструментами. Перенес коробку к рабочему столику в углу, зажег яркую хирургическую лампу, купленную по случаю на барахолке, отрегулировал высоту штатива.
   Напялил медицинскую маску, натянул перчатки, разложил на стерильной салфетке инструменты. Выудил пинцетом из пластикового пакета баркодный чип -- биометаллический прямоугольник два на один сантиметр и высотой три миллиметра. С чипа свешивалась гроздь проводков-капилляров, похожих на паучьи ножки. Тим положил его на белый прямоугольник пластиковой кюветы. На гаджете отчетливо проступали коричневые пятна засохшей крови. О том, как и откуда к Кукловоду попал этот гаджет, лучше было не думать.
   Тим надвинул на лоб нейрик, включил программу "лупа", прополоскал чип в банке со спиртом. С третьей попытки, чертыхаясь себе под нос, зажал одну из почти невидимых паучьих лапок клеммой компьютерного кабеля. По экрану побежали строки, считанные с баркода: имя носителя, возраст, фотография, краткая биография, специальность, места работы. Сегодня надо было заменить фотографию на ту, что передал Нукер, и подправить возраст владельца. Не так уж и много, но придется повозиться. Потом надо было идти на встречу с Нукером, подсаживать чип новому владельцу. Тим надеялся успеть часа за три, чтобы по возвращении отвести Ёлку в школу. А уже потом с чувством выполненного долга завалиться спать.
  
  

Глава вторая

Побег

  
   Компания "Стиг" начинает выпуск первого в истории фармакологии лекарства от виртозависимости -- "Барлизинa", прошедшего успешное тестирование этим летом. Предполагается, что препарат поступит в продажу в феврале следующего года. Очень своевременно, если учесть, что виртозависимостью страдает по последним подсчетам около пяти процентов населения, в большинстве своем подростков и молодых людей.
   -- "Барлизин" творит чудеса, -- утверждает мисс Грин из Пудвикка. -- Мой сын прошел курс лечения препаратом и стал нормальным веселым ребенком, а не овощем, сутками зависающим в виртуалке.
   В конгрессе уже давно обсуждается предложение по ограничению пребывания в виртуальности до трех часов в день для детей, не достигших шестнадцати лет. Пока же вся надежда подростков и их родителей на новый препарат.
   Лента новостей "СитиПост"
  
   Осенняя распродажа! Скидка пятнадцать процентов на комнатных любимцев!
   Если никто не встречает вас у двери после работы, если заскучали ваш супруг и дети, если вам нужен компаньон -- заказывайте питомцев корпорации "Домашний друг"!
   Впервые в продаже -- модель пумы-охранника. С такой механической зверюгой вы сможете, ничем не рискуя, держать входную дверь нараспашку.
   Новинка сезона -- разноцветные танцующие мышки на любой вкус. Белые, красные, зеленые, серо-буро-малиновые. Пятьдесят разнообразных функций -- от исполнения популярных шлягеров до чесания пяток владельцам. Монограмма по вашему вкусу делается бесплатно.
   Первым ста покупателям -- подарок от фирмы-изготовителя. Торопитесь!
   Из интернет-рекламы корпорации "Домашний друг"
  
   Знайте все! Я иду на концерт группы "Мяв"! Да-да, тех самых кошек-модиков, ролик которых набрал в виртуалке больше миллиона просмотров. Говорят, у одной из них, Лапочки, скоро будут котята. Такие лапы-лапусики, няшки-разняшки, что прямо сил нет! Вот бы одним глазком взглянуть. Или мне бы такого подарили. У Морган Грин есть дома хомяк-модик, а я чем хуже? Лучше бы, конечно, мерми, но об этом я даже не мечтаю.
   Ставьте лайки, не жмотничайте.
   Блог Даники Морган, ученицы пятого класса начальной школы Мейсон-Райс, выложено в сети 15 сентября 20... года
  

Джой

   -- Вот, смотри! -- старый беззубый верблюд в клоках свалявшейся шерсти тычет раздвоенным копытом в карту. -- Три верблюдодня полета на юго-восток, и мы на месте. Ты там раньше бывала?
   -- Не помню, -- честно признаюсь я.
   -- Зря, -- верблюд недовольно морщит дряблую губу над бледными, в темных пятнах, деснами. -- Помнить -- это хорошо. Это -- надо.
   -- Я стараюсь, -- оправдываюсь. -- Не получается.
   -- Плохо, значит, стараешься. Ну да ладно, знай мою доброту. Смотри вот, -- облезлый собеседник раскидывает копытом песок под ногами. Рядом с моими босыми ступнями выплывает на поверхность бархана мятая фотография. Поднимаю ее, разглаживаю, внимательно разглядываю.
   На снимке -- залитый солнцем и обвитый плющом дом в кремовой штукатурке, с островерхой крышей, похожий одновременно на мороженое крем-брюле и пряничную избушку. Даже не дом, вилла. Из тех, что строят в теплых краях, где почти не бывает дождей и холодных ветров. По бокам крыльца две пузатые белые колонны, каждую из которых охраняет мраморный грифон. На отполированных временем каменных ступеньках -- бутылка красного вина в плетенке и блюдо со спелым виноградом.
   Дом стоит на берегу моря. Не угрюмого, серо-стального, северного, а тихого и прозрачного, бирюзового, по-настоящему южного. Вверх, на холм, уходит асфальтовая дорога. На ней указатель: "Бобсвилл -- 33 км". От крыльца к воде тянется цепочка следов босых ног. Все это выглядит уютно, светло, а главное, так знакомо, что у меня перехватывает дыхание. Я хочу попасть туда во что бы то ни стало и как можно скорее.
   -- Когда отправляемся? -- поднимаю голову.
   Верблюдов нет.
   Не позвали, исчезли, испарились.
   Летит высоко в небе клин неверных друзей.
   Поманивших, но обманувших.
   Эх вы, верблюды! Твари подколодные!
  
   Просыпаюсь в глухой тоске. Почему-то глупый сон про неизвестно откуда взявшихся верблюдов, бросивших меня на произвол судьбы, ввергнул в депрессию. Откуда они вообще взялись на мою голову? Если верить психологам, что сон есть отражение нашего подсознания, то с этими жвачными меня что-то крепко связывает. Я что, работала смотрителем в зоопарке? А насчет дома на море мне кажется -- в жизни что-то нас с ним действительно объединяет. Хорошее и милое. Может быть, та, другая я, провела там свое детство? Может быть, там меня всегда рады видеть? Если уж бежать, то именно туда. Только вот где это самое "туда"? Как бы узнать, где этот самый Бобсвилл находится?
   Одной совсем тоскливо и неуютно. Где шумная бестолковая Шуша? Мне ее не хватает теперь. Хотя раньше мерми почти всегда раздражала своей глупой беззаботностью.
   Эх, Шуша, Шуша. Развлекает свою старуху на пару с плешивым попугаем. Поет песенки и чешет ей спину. А я развлекать никого не хочу! И на спину могу только горячий утюг опустить!
   Выбираюсь из бассейна и утаскиваю из настенного шкафчика упаковку конфет. Сиделки прячут бомбошки, думают, я не вижу куда или дверь открыть не смогу. А вот не на ту напали! Тут же все и съедаю. Сладкий до приторности шоколад оседает в желудке плотной тяжестью. Объелась от огорчения. Только и остается, что валяться на бортике пузом вверх и хрюкать.
   Думай, Джой, думай, мерми. Иначе останутся от тебя рожки да ножки. Ну, может, еще жабры. А может, и тех не останется.
  
   К вечернему приему снотворного у меня в первом приближении готов план. Оставаться на месте все равно нельзя, завтра ожидается явление хозяина. Значит, надо смываться. Там, за стенами, как-то попробую узнать, где находится Бобсвилл, и постараюсь туда добраться. Да что там "постараюсь", обязательно доберусь. И точка.
   А там уже буду действовать по обстоятельствам.
   Когда дают лекарство, таблетку, выплюнув, не топлю, а крепко сжимаю в старательно вытертой о полотенце ладони. Занимает свое рабочее место Джим, почти сразу после этого приходит ночная техничка, усталая одышливая тетка с глазами испуганной мыши. Она старается держаться подальше от бассейна -- то ли боится мерми, то ли брезгует. Не важно на самом деле.
   Пока тетка запускает диски роботов-уборщиков и заливает в их плоское нутро моющий раствор, тихонько сижу у бортика, а когда один из дисков оказывается в пределах досягаемости -- скидываю его в воду. Уборщик возмущенно верещит, тетка орет, я тоже ору за компанию. Джим ошарашенно крутит головой, пытаясь оценить обстановку. Наконец, после долгих раздумий, прямо в форме лезет в воду и спасает затонувший диск. Ночная техничка заполошно скачет вокруг железного утопленника, Джим уходит переодеваться, а я, пользуясь случаем, выбираюсь из бассейна и опускаю снотворное в неизменную бутылку колы нашего горе-дежурного. Удовлетворенно гляжу, как таблетка, шипя, растворяется в коричневой жиже. Джим возвращается, дальше все идет как обычно. Техничка уходит, волоча тележку с уборщиками. Выжидаю минут двадцать после того, как Джим допивает колу, прислушиваюсь к мерному сопению, поднимаю безвольную руку дежурного, дергаю за нос. Никакой реакции. Сильными же средствами тут пичкают домашних любимиц!
   Стаскиваю с шеи мирно спящего Джима цепочку с пропуском, заворачиваюсь в широкое полотенце, провожу пластиковой карточкой над электронной защелкой и выскальзываю в коридор.
   По зданию кондиционер гонит холодный ветер. В коридорах темно, никого нет -- разошлись по домам. Начальство прилежно соблюдает рабочее законодательство: трудовая неделя -- тридцать шесть часов. Иначе или нанимай дополнительных работников, или плати двойной налог государству. Переизбыток рабочей силы, безработица зашкаливает, а люди должны что-то есть.
   На стенах услужливо подсвечены указатели с надписью "Выход". Пытаюсь приоткрыть попадающиеся навстречу двери. Одна оказывается незапертой. Захожу в чей-то кабинет. Открываю ящики письменного стола, в одном нахожу несколько скомканных купюр и мелочь. Этого, наверное, должно хватить на подземку. На спинке кресла висит резко пахнущий духами женский блейзер. Чихая, примеряю. Он мне коротковат, но все равно забираю с собой, сейчас не до высокой моды. После рейда по другим, так неосмотрительно оставленным открытыми комнатам обзавожусь голубой медицинской формой размера на два больше чем нужно, коробкой салфеток, пестрым зонтиком, парой пластиковых пакетов, удобными сниксами на толстой подошве, длинным черным пальто на молнии, с глубокими карманами, и красным колючим шарфом. Не такой уж плохой улов. Какие милые рассеянные сотрудники в этом заведении, а может, просто они по уши погружены в интереснейшую полезную работу. Создают и продают уродцев-недочеловеков вроде меня.
   Нагруженная трофеями, возвращаюсь к бассейну, одеваюсь. Жалко, новеньких трусиков никто у компьютера не оставил. Не очень приятно надевать ношеную одежду на голое тело. Потуже затягиваю шнурок на поясе широченных форменных штанов, чтобы не спадали. Волосы заплетаю в косу. Интересно, что там смоделировали генетики, если за пятнадцать минут на них не остается ни капли влаги?
   Набиваю карманы пакетиками с бомбошками. Смачиваю салфетки водой, обкладываю ими жабры, чтобы не сохли, и обматываю разодранными пластиковыми пакетами. Поплотнее закручиваю шарф -- нечего прохожим пялиться на мою шею. Сниксы без носок могут натереть ноги, особенно если они на размер больше чем нужно, но здесь уже ничего не поделаешь. Придется потерпеть, к тому же откуда-то знаю, что на мерми все заживает быстро, как на собаке. Наверное, та, прежняя я, была умная, начитанная девочка. С авантюрной жилкой, что в моем положении очень даже неплохо. В последний раз оглядываю комнату. Голубая вода в бассейне манит остаться и покориться судьбе.
   "Куда же ты, Джой, бедная, беспамятная, беззащитная? Останься", -- отговаривают меня округлые кафельные борта, плафоны с мягким светом, запасы сладких конфет на полках.
   А вот фиг вам! Ждите сами, когда сюда заявится мой несостоявшийся хозяин. Может быть, даже трижды хороший добрый человек. Пусть заводит кого-нибудь другого: болтливую сиамскую кошку или доберман-пинчера, умеющего складывать в уме трехзначные цифры и курить сигары. А я отправляюсь искать временное убежище, заводить друзей и пытаться выкарабкаться из создавшегося положения.
   Смотрюсь в зеркало. Розовые сниксы, голубые форменные штаны и модное пальто, все обшитое карманами, не очень гармонируют друг с другом, но на городскую сумасшедшую я пока не тяну, как и на бездомную бродяжку. Во всяком случае, излишнего внимания к себе привлекать не должна. Какие только чудики в наше время по улицам не шляются.
   А симпатичную девочку горе-инженеры, геном им в задницу, вырастили. Глаза выразительно-жалостливые, как у котенка или щенка, подбородок сердечком и рот, гм... манящий. Наверняка такой сразу хочется поцелуем накрыть. Нет, встречусь с одним из этих придурков-специалистов, сразу в рожу вцеплюсь. Пусть потом в больнице царапины зашивают и уколы от бешенства делают. Потому что точно я такой в другой жизни не была.
   И все, хватит лирики, пора в путь. На прощание посылаю Джиму воздушный поцелуй. Крепкий сон ему гарантирован на ближайшие шесть часов. А потом пособие по безработице на ближайшие шесть месяцев. А может быть, и навсегда.
   Спускаюсь на первый этаж в скоростном бесшумном лифте, выхожу в холл. В стеклянных витринах вдоль стен -- продукция фирмы: русалки и совсем уж экзотичные животные типа двухголовой собаки. Надеюсь, это голограммы, а не чучела. У турникетов пялится в разноцветный экран комма ночной вахтер-коротышка в кургузой черной форме, похожий на сотрудника похоронного бюро. Распрямляю плечи, гордо поднимаю голову и как можно беспечнее, поигрывая зонтиком, неторопливо иду к выходу. Створки турникета послушно втягиваются в металлические стенки.
   -- Доброго вечера, мэм. До завтра! -- доброжелательно улыбается мне вахтер.
   Как можно более завлекательно улыбаюсь в ответ. Вахтер приосанивается и втягивает живот, сразу становясь на пару дюймов выше. Вот она, целительная сила взгляда симпатичной девушки! Стеклянные двери раздвигаются, выпуская меня на улицу. Вдыхаю полной грудью. Не то чтобы воздух был особенно чистым, но дышу я уже свободным человеком. А это совсем другое ощущение.
   Оглядываюсь по сторонам. Разбухший от дождя, людского пота и бензиновых испарений мегаполис заглатывает меня, как голодное хищное животное, крепко зажав между железобетонными челюстями. Город шумит, суетится, отрыгивается автомобильными выхлопами, бесшумно молотит в воздухе пропеллерами коптеров. Уже девять часов вечера, но на улицах светло от рекламных роликов, проносящихся по небу и стенам небоскребов. Вокруг, толкаясь, мельтешат пешеходы, торопящиеся на станции подземки. Металлический диск кибердворника, поднимая фонтанчики брызг, яростно скребет покрытый мокрой грязью тротуар жесткими щетками, прохожие шарахаются от него в разные стороны.
   Над головой пристраивается маркетинговый дрон. Пытается соединиться с нейриком, узнать, что может меня заинтересовать. Не обнаружив гаджета, запускает галорекламу нового крема для лица фирмы "Бьюти Квин": прямо перед моим носом томно улыбается объемная красавица. Досадливо отмахиваюсь от дрона рукой.
   Задев меня плечом, пробегает молодая мамаша, подгоняющая робота с коляской. На широкой блестящей спине робота на крючках болтаются магазинные пакеты. Исполненный достоинства, проходит выгульщик домашних питомцев. В каждой руке зажато по пять, а то и больше, поводков. Кого там только нет: борзая и такса, игуана и страус, парочка дракончиков -- розовый и зеленый, и кто-то совсем непонятный, состоящий из множества желтых шариков, с длинными ушами-трубочками и в наморднике. Этот, в наморднике, очень подозрительно ко мне принюхивается. Брысь, животное, я не твой ужин! Нищий посредине тротуара, надвинув на глаза нейрик, режется в какую-нибудь новую стрелялку, не забывая при этом потряхивать бумажным стаканчиком для подаяний. Сквозь окна дешевой кафешки напротив видно, как посетители, уставившись в прозрачные экраны визоров, спешат заглотать порции пластико-рисовой лапши и соевого мяса, им надо успеть уложиться в оплаченные полчаса. Растрепанная девица с меткой союза проституток на плохо прикрытой груди топчется на углу. К ней направляется полицейский: за выход на улицы до девяти вечера девице полагается штраф.
   Рядом со мной, бесшумно вращая лопастями, приземляется желтый коптер-такси. Из новых, без пилота-водителя. Нацеливает на меня дуло камеры, раздвигает двери, радушно приветствует механическим голосом:
   -- Подбросить до дома, потенциальный клиент?
   Отрицательно мотаю головой. Во-первых, я не знаю, где этот дом, во-вторых, у меня слишком мало денег, в-третьих, как я объясняться буду?
   Такси отчаливает искать других пассажиров. Глубоко вздыхаю и, была не была, делаю шаг из-под козырька подъезда. На лицо сразу начинают оседать холодные капли. Поднимаю воротник, открываю зонтик. Вон там, в конце квартала, светится буква "М". Метро. Мне туда.
   Спускаюсь на платформу, прячу в карман оставшиеся после покупки проездной карточки деньги, долго разглядываю план подземки. Сколько линий! Прямо как сплетенная пауком ловушка на доверчивых мух или дырявоголовых девушек вроде меня. Раз ничего не помню и не умею читать, то ищу на схеме значок железнодорожного вокзала -- маленький паровозик в коричневом квадрате. Там попробую пробраться зайцем на поезд до Бобсвилла. А может, как-нибудь денег раздобуду. Хотя пока непонятно как.
   Нахожу вокзал на ярко-желтой, праздничного цвета, линии. Почти в центре. Ехать без пересадки. Это хорошо. Главное -- не нервничать и не сомневаться.
   Стены на станции выкрашены кое-где потрескавшейся краской-антисептиком и покрыты, как лишаями, подозрительными на вид темными жирными пятнами. Потолок низкий и какой-то закопченный на вид. Нашему метро сто лет в обед, а на ремонт у города никогда не хватает средств. Между рельсами деловито шныряют крысы. Их периодически травят химикатами, но это мало помогает, скорее наоборот, крысы становятся больше и злее. Табло в конце платформы предупреждает, что поезд прибудет через тринадцать минут. Могло быть и хуже -- все-таки сейчас не час пик. Переминаюсь с ноги на ногу, разглядывая обложки журналов в газетном киоске. В основном красоток в ничего не скрывающих микрокупальниках. Наконец, появляется состав метро, редкие пассажиры кидаются к дверям, стремятся занять свободные места. Тороплюсь за ними, чтобы никак не выделяться. Заодно получаю локтем в бок от старушки-одуванчика в резиновых сапогах.
   Располагаюсь на коричневом пластике кресла. Справа сидит молодой, но уже бесформенный парень в нейрике. От парня сильно несет помойкой, изо рта торчит чупа-чупс, по подбородку тонкой струйкой стекает слюна. Парень завис в виртуалке, наверняка не выставил таймер и проедет свою остановку. Потом напрудит в штаны. Надеюсь, уже после того, как я выйду. Потом парень упадет в обморок. А потом его заберут работники санитарной службы. Отключать таймер незаконно, но доморощенные программы для виртозависимых появляются быстрее, чем государственные антивирусы. Слева -- женщина в блестящих, серебристого цвета брюках то и дело оглядывается по сторонам, крепко сжимая в руках объемистую сумку. Из сумки торчат упаковки пищевых брикетов. Интересно, женщина боится, что кто-нибудь позарится на ее сокровище? Хотя в подземке люди состоятельные ездят нечасто, а для кого-то и на брикеты цена кусается. Тем более что, судя по яркой упаковке, они не из дешевых.
   Теплый компресс из салфеток давит на шею, а красный шарф кусается. Бездумно вынимаю из кармана разноцветный пакетик с конфетами и запускаю туда руку. Ловлю на себе изумленный взгляд мужчины напротив: девушка ест бомбошки из пакетика с русалочьей едой. Вот ведь незадача, как же я так? Теперь придется выходить на следующей остановке и ждать другого поезда. Пристанет ведь с вопросами или, что еще хуже, доложит дежурному полицейскому. А тот может рукой махнуть, а может и ко мне подойти, и разговор начать. То-се, пятое-десятое, идентифицируйтесь, леди. Ах, не можете...
   Торопливо поднимаюсь и иду к дверям.
   Прозрачные мембраны бесшумно прячутся в стенах вагона, выхожу на перрон. Станция ярко освещена. Стены выложены черной и белой плиткой и размалеваны граффити доморощенных художников, подпирающие потолок колонны сделаны в виде шахматных фигурок. Знакомый дизайн. Точно же, я здесь бывала. Надо подняться на поверхность, может быть, я вспомню, где нахожусь. А заодно и еще что-нибудь. Перебираю в руках оставшиеся деньги. Сдачи мне вроде дали много, хватит, чтобы вернуться обратно и поехать дальше.
  
   На темной улице по-прежнему идет дождь. К дождю прибавился ветер, рвущий полы плащей и выворачивающий зонты. Но мне не холодно, наверное, мерми не так чувствительны к переменам погоды, как люди. Пытаюсь сосредоточиться и вспомнить, видела ли я раньше крошечный скверик с чахлыми топольками в птичьем помете и дорожками, покрытыми ядовито-зеленой биополимерной травой.
   Ажурный забор вокруг сквера; высотка, похожая на перевернутую вверх ногами пирамиду; выпуклая витрина дзен-коктейльной, смахивающая на рыбий глаз. Рядом замерзший лоточник продает с тележки горячие брикеты, густо залитые кетчупом. Сильно воняет подгоревшим маслом. В доме на углу, в окне третьего этажа, расцветает белая рыхлая задница -- кто-то решил пококетничать с окружающим миром.
   В голове пусто, как в заброшенном аквариуме. Никаких воспоминаний, никаких ассоциаций. Печально все это. Ведь знаю эту шахматную станцию, точно знаю. А я-то надеялась! И что теперь делать? Ну что ж, надо ехать дальше и убеждать себя, что в конце пути будет ждать меня пряничный домик с доброй феей на крылечке. Что-то подсказывает, что добрые феи в моем мире не выживают. Растворяются в вечном дожде или помирают от заворота кишок, накушавшись целлофаново-рисовой лапши. Феи же не люди, у них тонкая душевная организация.
   С противоположной стороны улицы доносятся возмущенные крики. Там собралась толпа юношей и девушек в одинаковых одноразовых куртках, называемых однодневками. Такие служат до первой стирки и в мыльной воде домашнего утилизатора просто-напросто растворяются. Человек двадцать-тридцать, раскачиваясь, скандируют что-то неразборчивое и размахивают самодельными плакатами с кривыми каракулями. Из рук в руки переходят жестянки с пивом и пластиковые стаканчики с горячим кофе. Чуть в стороне топчется тоненькая босоногая девушка со светлыми волосами дыбом, покрасневшим от холода носом и нарочито огромным наростом майндридера на лбу. Не из новых-разновых, про которые реклама беспардонно врет, что с их помощью можно читать чужие мысли, а из стареньких, приблизительно улавливающих настроение собеседника, они не крепились еще присоской, а требовали вживления в лобную кость. В руках у девушки кусок картона с броской надписью красной краской. Читать я пока не умею, но под надписью -- довольно точный рисунок головы мерми с красными жабрами на шее. Изображение жирно перечеркнуто. Неужели те, кто выступает за русалочью свободу и равноправие? Это шанс. Надо к ним немедленно подойти. Эти точно не выдадут и приютят на время. Нейрик дадут с нужными программами. А может, и деньгами помогут. Какое сказочное везение. Главное -- не упустить. Почему ребята собрались именно здесь? Скверик облюбовали себе любители демонстраций?
   Торопливо, прямо перед носом юрких мобилей, перебегаю через дорогу.
   Пристраиваюсь рядом с босоногой, дергаю за рукав. Девушка вопросительно смотрит на меня. Безуспешно пытаюсь заговорить, бросаю это бесполезное занятие. Одной рукой хватаю ее за руку, красную и потрескавшуюся от ветра, другой -- лихорадочно пытаюсь размотать шарф, чтобы продемонстрировать шею.
   Бамс! Кто-то, может быть, и из демонстрантов, запустил камнем в витрину дзен-коктейльной. Осколки разлетаются по мостовой. На мгновение становится очень тихо, а потом злой собакой заливается сирена. Из-за угла, будто только этого и ждали, высыпают размахивающие парализаторами полицейские в металлопластовых бронежилетах. Демонстрантов оттесняют к фасаду ближайшего здания.
   -- Предъявить идентификационный номер! -- орет в микрофон толстая, как сарделька, тетка в синей форме. В руке с ярко-красным, кровавым маникюром зажата дубинка, за поясом -- парализатор, на ремне болтаются наручники.
   Босоногая безропотно оттягивает рукав куртки. Тетка-сарделька убирает микрофон и проводит над бледной кожей ее запястья ручным сканером. Считав баркодный чип, вшитый под кожу, тот удовлетворенно пищит. Девушку отталкивают к группе уже проверенных.
   -- Ты! -- Тетка останавливается рядом со мной.
   Время вдруг замедляется, становится густым и вязким, как кисель. Баркода у меня нет. Мерми не люди, баркод русалкам не положен. Хозяева, когда хотят, вживляют им поисковый маячок на случай, если питомица потеряется. Многие этого не делают, зачем портить дорогую вещь? Сейчас меня схватят, отвезут в участок, утром на ферме засекут пропажу, объявят повсеместный поиск, и спонтанная моя затея превратится в прах. Что теперь? Невидимкой мне не стать. Затравленно озираюсь по сторонам.
   -- Ну? -- В голосе тетки раздраженное нетерпение, а в глазах -- азартный блеск гончей собаки, почуявшей добычу.
   Медленно-медленно берусь за кожаный кант на рукаве пальто. Хорошо бы сейчас оказаться где-нибудь в другом месте. Желательно на другом конце Земли. На ворсистой ткани блестят мелкие водяные капли, их становится все больше и больше. Прощай, холодный дождливый город. Здравствуй, неизвестный хозяин. Или утилизатор. Неизвестно, что хуже.
  

Тим

   В подвале не было окон и застоялый воздух пах подгнившей картошкой, но радиаторы работали: от них шло сухое тепло. На цементном полу лежал синтетический ковер в аляповатых розах, стоял старый продавленный диван, а на стене висела фотография обнаженной мерми, жадно пившей воду из унитаза, -- Нукер обладал весьма своеобразным чувством юмора.
   -- Руку давайте. И не дергайтесь, а то порежу там, где не надо... -- Тим крепко прижал к столу здоровенную ручищу побледневшего вдруг молодого патлатого парня в псевдокожаной жилетке на голое тело. На черной блестящей материи осели, словно роса, капли дождя.
   Тим протер кожу на запястье клиента спиртом, взял шприц, набрал лидокаин. При виде иглы парень дернулся, но под грозным взглядом Нукера вновь застыл. Тим аккуратно ввел обезболивающее, подождал минуту и потянулся за скальпелем.
   -- Лучше вам не смотреть.
   Парень послушно повернул голову в сторону.
   Тим сделал небольшой разрез на коже, осторожно потянул пинцетом чип с баркодом. Металлическая пластина с тонкими паутинками-корешками неохотно покидала насиженное место. Тим бросил окровавленный чип в кювету, собрал кровь салфеткой, медленно установил принесенный с собой чип на место старого, свел пальцами края ранки, выдавил сверху биоклей, налепил пластырь.
   Нукер провел над новым чипом полицейским сканером. Удовлетворенно глянул на фотографию парня на экране, прочел вслух:
   -- Джексон Стоун, тридцать лет, проживает в девятом округе, последнее место работы: бухгалтерия Центрального банка. Так ты у нас, малыш, бухгалтер теперь! Гы! Молодец, док. Отличная работа! Давай сюда старый чип.
   Нукер ухватил ненужный больше гаджет толстыми пальцами, зачем-то понюхал подозрительно, бросил на пол, придавил каблуком. Поднял останки, кинул обратно в кювету, плеснул спирта и поджог. Голубое с оранжевым пламя взвилось над эмалированной поверхностью, в воздухе запахло жженной пластмассой.
   Тим произнес дежурное напутствие:
   -- Руку два дня не мочить, особо ей не двигать, тяжести не поднимать, пластырь не сдирать -- он сам отклеится. А то останется шрам, и при очередной проверке вы попадете к копам.
   -- И для тебя, малыш, это плохо кончится, -- наклонившись, громко и нежно прошептал Нукер в ухо парня. -- Особенно если начнешь болтать про нашего молодого доктора. Потому что мы доктора очень ценим и будем стр-р-рашно расстроены, если его у нас отберут нехорошие дяди.
   -- Не пугай пуганого. Не боитесь, что копы отследят, где сигнал старого чипа прервался? -- подозрительно спросил парень.
   -- Ты думаешь, малыш, мы такие глупые, да? -- осклабился Нукер. -- Нет, мой дорогой, не боимся. Потому что ты сейчас в подвале, а здесь сигнал не ловится. И я тебя далеко от этого места выведу.
   И Нукер обвел вокруг рукой, указывая на некрашеные цементные стены без окон.
   -- Нукер, ты ско-о-оро? -- капризно прозвучало от двери.
   Прислонившись к косяку, в проходе стояла девчонка лет шестнадцати. Высокая, круглобедрая, с вызывающе рвущейся на волю из низкого выреза обтягивающего свитерка грудью. Коротко постриженные, выбеленные до платинового оттенка волосы стояли дыбом, как ежиные колючки. Аккуратный пряменький носик, круглый подбородок, широкие скулы.
   Симпатичная девчонка. Только ноги в дорогих сапожках, как и раньше, косолапо повернуты ступнями друг к другу.
   Симпатичная девчонка Лорка.
   Симпатичная девчонка Нукера.
  
   Нукер подтолкнул клиента в спину, заставляя подняться со стула, потащил куда-то в недра подвала, на выход. Тим завозился с инструментами, уронил скальпель на цементный пол. Опустился на колени, медленно, очень медленно, взял скальпель в руки, медленно, очень медленно, поднялся. Зря надеялся, Лорка никуда не делась. Наоборот, сидела теперь совсем рядом, на месте парня-пациента.
   Хохотнула, глянув на лезвие в Тимовой ладони:
   -- Ты меня не прирежешь, надеюсь?
   Раньше Лорка не хохотала глубоко и надрывно, показывая гладкое горло. Просто смеялась, не собираясь ни на кого произвести впечатление. Тоненько, звонко, от души. До слез на ресницах и капелек крови на обветренных губах.
  
   Они познакомились через пару недель после того, как Тим с Ёлкой перебрались из старого, приличного жилья в полный гадючник. Совершенно обалдевшие и пришибленные после ареста матери. Их тогда выселили из квартиры за неуплату и выставили из школы по той же причине. Тиму казалось, что он по самую макушку провалился в дерьмо и никогда оттуда не выберется. Бравый вид он держал только из-за Ёлки, а внутри было стыло и пусто от страха и безысходности.
   Район, в который они перебрались, и дом, в котором поселились, вызывали у Тима тошнотворную брезгливость. Почти невозможно было заставить себя взяться за облупившуюся, заляпанную неизвестно чем ручку двери в подъезд, шагнуть в воняющee мочой и гнилью парадное, втиснуться в забитый потной человеческой массой безумно медленный лифт. Раньше, в чистеньком благополучном кондоминиуме, соседи при встрече приветливо улыбались, махали рукой, дежурно спрашивали, как дела. Здесь, в их новой жизни, собрались совсем другие люди. Хмурые, молчаливые, с бледными одутловатыми лицами. Женщины, мужчины, даже дети проходили мимо шаркающей стариковской походкой, воровато рыскали глазами по сторонам, равнодушно пялились в пол или глумливо ухмылялись, скаля желтые зубы.
   Из квартиры Тим тогда Ёлку не выпускал -- боялся. Мало ли кто обидит, и хорошо, если только.
   Однажды днем Тим возвращался из супермаркета с полным пакетом дешевых брикетов: они тогда ничего другого позволить себе не могли. Торопился, пытаясь добраться до дома как можно быстрее. Не хотелось встречаться со своими подозрительными соседями. Он их побаивался тогда, честно говоря, да и Ёлка сидела одна в квартире, сжавшись в жалкий комок под столом и закутавшись в старое "динозавровское" одеялко, с которым не расставалась с младенчества и использовала как панацею ото всех детских проблем и невзгод. Только вот на этот раз проблемы и невзгоды оказались совсем не детскими, одеялко помогало мало, и сестренка все время ходила с заплаканными глазами.
   Прямо перед лифтом пакет благополучно треснул и брикеты, подпрыгивая, разлетелись по полу. Тим растерянно стоял посредине образовавшегося натюрморта и никак не мог сообразить, во что теперь собрать упаковки. Лифт раскрылся, и из него выскочила тощая темнокожая девчонка с синяком на скуле. Чуть не налетела на Тима, глянула мельком на рваный пакет, его рассыпанное содержимое, засмеялась, присела и стала собирать брикеты в подол безразмерного серого худи. Тим вышел, наконец, из ступора и стал девчонке помогать. Когда все брикеты были собраны, она проводила Тима до квартиры, деловито разложила упаковки на полках, увидала Ёлку под столом, опять рассмеялась, вытащила упирающуюся сестренку, закружила по комнате "ужасно милого ребенка".
   Вот так он познакомился с Лоркой.
   Ей тогда только исполнилось пятнадцать. Легонькая, высокая, с несуразно длиннющими руками и косолапыми ногами. Темная, цвета кофе с молоком, кожа; каре-зеленые прозрачные глаза, будто оттянутые к вискам, поставленные так широко, что непонятно, красиво это или уродливо. Вечно обветренные губы. Лорка смеялась, губы трескались, на них выступали мелкие капли крови. Она морщилась, вытирала губы ладонью и продолжала смеяться.
   Лорка представляла собой маленькое бестолковое торнадо. Радовалась, сердилась, восхищалась, рыдала. И все это одновременно. Тащила домой бездомных котят, получала тумаки от пьяного отчима, делилась с каждым встречным и поперечным последней карамелькой, честно считала, что Солнце вращается вокруг Земли. Могла наброситься на Тима с кулаками, а потом разреветься, вытирая нос о его рубашку и подставляя для поцелуя соленые губы.
   Через Лорку Тим познакомился с Нукером: она наседала на отчима до тех пор, пока он не зазвал Нукера в гости.
   А потом Лорка изменилась. Как-то почти сразу. Повзрослела, округлилась, стала наряжаться и бросать таинственные взгляды из-под опущенных ресниц. Больше не забегала к Тиму домой, не тискала Ёлку, не заливалась дробным звонким смехом, просто кивала им в коридоре, как старым знакомым. Тим скучал, переживал, ничего не понимал. Пока не встретил их у подъезда: Нукер усаживал Лорку в новый блестящий коптер, по-хозяйски приобняв за неправдоподобно тонкую талию.
   Мир не обрушился, и небо не упало на землю. Просто стало очень больно.
   А так, конечно, не маленький, все понял. Каждый устраивается как может и как считает нужным. Каждый за себя и каждый сам по себе.
   Вот так.
  

Джой

   Тетка напористо наступает на меня. Ей надоело ждать. И тут в голове возникает четкая картинка. Я откуда-то точно знаю: там, за хилым сквериком, за ажурным забором, за перевернутой пирамидой, есть река. Не крошечная переплюйка. Широкая и глубокая. С громадой моста над маслено поблескивающей поверхностью воды.
   Пухлые пальцы вцепились в руку. Вырываюсь, с силой толкаю тетку в грудь, уклоняюсь от разряда парализатора, проскальзываю между спинами двух полицейских и рву обратно через дорогу. Скрежет тормозов, бампер мобиля, почти уткнувшийся в бедро, хруст стекла под ногами, мелькание прутьев ограды. Поворот, еще одна улица, поворот. Сзади воет сирена. Не оборачиваюсь. Сбилось дыхание, колет в боку, горит в груди. Прибавляю скорости. Мчусь огромными прыжками. Попробуйте догоните! Я ж, можно сказать, новорожденная. Гарь смога еще не залепила бронхи, холестериновые бляшки -- подарок эрзац-продуктов -- не осели в артериях, сердце не подорвано стимуляторами и прочей химией. Над головой зависает дрон. Плевать, пусть висит, стрелять они не будут, а вдруг я какая-нибудь важная птичка?
   Влетаю на мост. Хватаюсь пальцами за ледяные перила, перекидываю ногу через парапет. Вытягиваюсь на узком карнизе, смотрю вниз. Высоко, конечно. Но, наверное, не смертельно. Топот ног совсем близко. Тело знает, что надо делать. Приседаю, поднимаю над головой руки, отталкиваюсь и лечу, лечу, лечу лицом вниз, как будто только и делала всю жизнь, что ныряла с высоких мостов.
   Сложенные домиком ладони мягко входят в воду. Сначала погружаюсь за счет прыжка, а потом тяжелое пальто тянет меня на дно.
   Представляю, как полицейские бегают по мосту, не решаясь прыгнуть за мной, кричат в бесполезные рации, вызывают аквалангистов-спасателей и надеются, что моя башка все же появится над водой. А вот не дождетесь. Считайте, что я утопла. Готовьте гроб и свечи.
   Вода расступается под руками, мягко пружинит, окутывает лицо и шею множеством мелких щекотных пузырьков. Запутавшись в одежде, неуклюже подгребаю к одной из несущих колонн моста и прижимаюсь спиной к заросшей водорослями и ракушками бетонной поверхности. Сейчас и телевидение приедет, и начальство в бронированных электромобилях. Не каждый день молодые красивые девушки эффектно так с моста сигают, распахнув полы черного пальто, как крылья падшего ангела. Наверняка кто-нибудь на камеру в нейрике прыжок заснял. Сейчас в сеть скинет. Еще и подпись ехидную состряпает: вот, мол, до чего стражи порядка юную душу довели. Только мне все равно не светит посмотреть.
   Вода в реке не то что в бассейне. Мутная, ни черта не видно. Взвесь песка и ила неприятно царапает нежные разрезы на шее. Тина облепила лицо, лезет в глаза и нос. Да к тому же сюда наверняка сливают какие-нибудь нечистоты или химикаты. У меня на них, похоже, аллергия. Жабры начинают зудеть под шарфом. Разматываю разбухший шерстяной прямоугольник, отодвигаю в сторону. Яростно чешу раздраженную кожу. Мимо, щекоча руки и щеки, проплывает косяк мелких рыбок. Как они в такой воде выживают? Мутантки, наверное. А некоторые самоубийцы их ловят и, страшно подумать, лопают. И потом, если верить аниме, превращаются в кровожадных монстров.
   Куда мне теперь податься? Оставаться здесь нельзя, а то выловят же, спасатели чертовы. Идей по-прежнему никаких, от удара о воду в голове моей ничего не прояснилось. В конце концов решаю плыть вниз по течению. Быстрее уберусь с места происшествия, а там посмотрим. Отталкиваюсь ногами от бетонной поверхности и широко развожу руки в гребке. Все-таки плыть, даже в пальто и сниксах, -- самое большое удовольствие, которое есть на свете.
  
   Выбираюсь на берег примерно через час там, где к воде спускается каменная лестница. По бокам ее в самом низу -- два огромных мраморных шара, которые нежно, как любимую бабушку, обнимают бронзовые сфинксы с человеческими лицами и львиными лапами. Сначала долго сижу в воде, высунув голову и присматриваясь, нет ли кого поблизости. Благо мерми хорошо видят в темноте. Но уже глубокая ночь и все порядочные люди спят в тепле, а непорядочные держатся подальше от сырости и тухловатого речного запаха.
   На ступеньках снимаю пальто и сниксы. Из сниксов выливаю мутную жижу, пальто отжимаю. Прикрывшись им, проделываю то же самое с остальной одеждой.
   Салфетки, обернутые пластиковыми пакетами, куда-то потерялись. С отвращением одеваюсь во все влажное и холодное. Хорошо, что мерми здоровые, как лошадки, и мне не грозит простыть. Достаю из кармана пакетики с конфетами, но тут меня ждет разочарование: бомбошки размокли, частично растворились, а то, что осталось, представляет собой темную несъедобную массу консистенции жидкой каши с разноцветными скорлупками нерастаявших оболочек. Выливаю этот кисель из пакетов на ступени, а сами пакеты забрасываю подальше на берег. Ужин отменяется, а заодно и завтрак, и обед. Для полного счастья. Может, я все же зря затеяла эту авантюру с побегом?
   Чувствую, как бурчит, бунтуя, пустой желудок. Ничего, хочешь жить -- потерпишь. Быть голодной лучше, чем жить в обнимку с попугаем Кешей и есть вдвоем с Пушком из одной миски.
   Вглядываюсь в темноту. Похоже, я попала в бедный окраинный район. Обшарпанные стоэтажки с голыми плоскими крышами, на которые летом выбираются жильцы с дешевыми лежаками и матрасами -- поваляться на солнце и дать возможность детям поплескаться в крошечном бассейне-лягушатнике. Старые потрепанные мобили без автокрузера на открытой стоянке -- я думала, таких уже не осталось, -- никакой зелени и потрескавшийся асфальт. За стоэтажками -- развалины старых построек. В развалинах ютится всякая шушера: бездомные, наркоманы, те, у кого проблемы с полицией. Туда точно не пойду -- опасно.
   Окраинный район -- это не так и плохо. Здесь будет легче затеряться, это вам не особняки с заборами, зоркой охраной и минимумом населения на единицу площади. Надо осмотреться, найти, в какой стороне метро. Там светло, сухо и относительно безопасно благодаря патрульным дронам. Бездомных оттуда не гоняют, и можно переждать до утра. Несколько минут отдыхаю на ступеньках лестницы, а потом поднимаюсь и ухожу подальше от реки.
   Оказывается, тащить на себе столько мокрой одежды -- это тяжело. С подола пальто густо капает вода, в сниксах хлюпает, рубаха неприятно облепила тело, штаны сползают при каждом шаге, сколько их ни подтягивай. Скоро начинаю загребать ногами и останавливаться на каждом шагу, наклоняясь и упирая кулаки в колени, чтобы отдышаться.
   Над головой вдруг что-то свистит, точно порыв ветра промчался по кронам деревьев. Это прилетел разведать обстановку патрульный дрон. Замираю на месте, а чуть только дрон сдвигается, ныряю под скамейку на детской площадке. К мокрым штанам сразу прилипает грязь. Вокруг раскиданы пакеты от чипсов и конфет, валяются смятые жестяные банки из-под пива и едко пахнет собачьей мочой. Дрон, покачиваясь и жужжа, облетает грибки и горки и удаляется обследовать другие места.
   Жду несколько минут и на четвереньках выползаю из своего укрытия. Ну и видок у меня сейчас! Как у распоследнего бомжа. Болит нога. Сажусь на пластиковую розовую черепаху и задираю влажную штанину. На коленке кровоточит большая ссадина. Вот ведь какая неуклюжая! Слюнявлю палец и протираю место, где содрало кожу. Хорошо бы обработать антибактерином, да где ж его взять.
   Рядом со скамейкой лежит забытый кем-то невскрытый пакет чипсов. На блестящей фольге -- рисунок аппетитных жирных кругляшей. Рот сразу наполняется слюной. Поколебавшись, разрываю упаковку. Соленые тонкие кусочки упоительно хрустят на зубах. Пусть от картошки там одно воспоминание, но кажется, что ничего вкуснее я никогда в жизни не ела. Приканчиваю пачку за несколько секунд. Жалко, маленькая была. Ищу глазами урну и, не найдя, кидаю пакет на мягкий пластик детской площадки. Грязнее уже не будет. Впрочем, может, сюда рано утром заглянет робот-уборщик. Еще раз отжимаю полы пальто и бреду дальше.
   От нечего делать считаю шаги: тридцать, сто, пятьсот, тысяча. Безликие улицы похожи друг на друга, как близнецы. Один раз попадаю на площадь с мраморным памятником посередине. Кто-то в скафандре с протянутой к небу рукой. Тех времен, когда государству еще хватало денег на освоение космоса. Сейчас об этом даже не заикаются. Разглядеть фигуру повнимательнее у меня просто нет сил. Сначала почти незаметно, а потом все сильнее и сильнее начинает болеть желудок. Просто огнем горит. Изнутри -- наверное, оттуда, где живет душа, -- поднимается волна тошноты. Лоб покрылся потом, в ушах шумит, перед глазами все плывет. Похоже, мерми все же нельзя есть человеческую еду. Особенно дешевую. Опираюсь рукой на фонарный столб, наклоняюсь, и меня выворачивает серой горько-соленой массой. Брызги летят на сниксы. Меня рвет и рвет. Уже вроде и нечем, а все равно судорожно разеваю рот, как попавшая на берег рыба. Наконец все кончается. Без сил опускаюсь на корточки. Хочется улечься прямо здесь и уже никогда не вставать. И пусть будет, что будет. Так как и сейчас уже хуже некуда.
   Но постепенно прихожу в себя. Может, я еще поживу. Вытираю дорожки слез на щеках, сплевываю на землю вонючую слюну, поднимаюсь. Хочется прополоскать рот и почистить зубы. Хоть самой дешевой зубной пастой. Но даже фонтанчика с водой рядом нет.
   Делаю первый шаг, потом еще и еще. Тридцать, сто, пятьсот, тысяча. Тридцать, сто, пятьсот, тысяча. Упорно считаю про себя, почему-то боясь ошибиться. Кажется, что если не сбиться ни разу, то все будет хорошо.
   Сникс на правой ноге натер пятку -- наступать больно. Теперь я еще и прихрамываю. Хочется пить. Очень хочется пить. Я бы отжала в ладонь влагу с одежды, но боюсь, что моему бедному желудку лучше сейчас обойтись без мутной речной водички.
   Становится тяжело дышать, словно в воздухе висит металлическая пыль и режет легкие. Нырнуть бы в бассейн, растянуться на дне, смотреть сквозь прозрачную зеленоватую толщу в белый потолок и ни о чем не думать. Шуша будет суетиться рядом, обнимать за шею, предлагать мне за компанию покусать резинового ежика. Учительница принесет холодной воды со льдом. Доктор достанет таблетку от резей в желудке.
   Начинает покалывать шею. Дотрагиваюсь до кожи. Жабры горячие и сухие, как будто их поджарили в тостере. Кажется, еще немного, и кожа слезет, как после ожога, обнажая красное кровоточащее нутро. Облизываю потрескавшиеся губы. Кашлять мучительно больно, будто что-то рвется внутри. Что-то очень нужное.
   Тридцать, сто, пятьсот, тысяча.
   Каждый шаг дается с трудом. Спотыкаюсь о трещину в асфальте. Она расползлась темными щупальцами хищного осьминога и вот-вот утащит меня в подземную нору. Вдруг отчетливо понимаю, что если упаду, то больше не встану. Но мысль вялая и безразличная, как сонная рыба.
   Тридцать, сто, пятьсот.
   Кружится голова. Серый асфальт плывет под ногами. Легкие сниксы стали неподъемными, будто на них налипли тонны грязи.
   Тридцать, сто.
   Ну, еще чуть-чуть. Ну, еще немного. Хотя бы до вон того фонаря. До крошечной клумбы неизвестных мне бледных осенних цветов. До остановки буса. В горле что-то хрипит и рвется.
   Тридцать.
   Опускаюсь без сил на пластиковую скамью. Закрываю глаза. Похоже, что навсегда. Завтра по визору покажут в новостях: в районе таком-то найдена скукоженная русалка, умершая от обезвоживания, не совместимого с жизнью. Ну и пусть, ну и пожалуйста, мне все равно.
  

Тим

   Лорка смотрела сверху вниз снисходительно и покровительственно, как умудренная жизнью старшая сестра. Почти упиралась в плечо темными круглыми коленками. Звенела бесконечными цепочками: на груди, на запястьях, на щиколотках. Спросила сочувственно:
   -- Как у тебя дела, Тима?
   -- Я нормально, Лор. А ты?
   -- Лучше всех! -- опять хохотнула неестественно громко, с зазывной хрипотцой, как и подобает девице с положением.
   Взмахнула неестественно длинными ресницами, спросила капризно, уверенная в ответе:
   -- Я тебе нравлюсь?
   -- Ты стала очень красивой!
   -- А то! -- Лорка достала из сумочки открытую пачку сигарет, выщелкнула одну расписанным ноготком, протянула пачку Тиму: -- Будешь?
   -- Все еще не курю.
   -- Бережешь драгоценное здоровье?
   -- Дорого, -- как маленькой, терпеливо объяснил Тим.
   Сидеть в ногах у Лорки было глупо. Тим медленно поднялся, отряхнул джинсы, встал рядом.
   -- Ты всегда был очень правильным!
   Тим промолчал. Оказывается, это он во всем виноват. Удивительная у этих девчонок логика!
   Лорка рассеянно уронила пепел на цементный пол.
   -- Волосы отрастил. Тебе иде-е-ет.
   -- Постриглась. Тебе тоже.
   Лорка коснулась волос. Мелькнуло в воздухе тонкое запястье, слетели к локтю цепочки и браслеты, на коже четко проступили фиолетовые следы от пальцев. Не похоже, что Нукер очень нежен.
   Лорка заметила взгляд Тима и надула губы.
   -- Ты ничего не понимаешь! Куда мне было деваться? От отца, от этой вечной бедности, от вечных брикетов, от крыс голодных за плинтусом? К тебе, что ли?
   Ну да, кто Тим такой, чтобы бежать к нему за спасением? Не знающий жизни дурачок из дорогого пригорода без гроша за душой. Смешно.
   Уже, правда, не совсем дурачок и не совсем без гроша. Но Лорка не захотела ждать или не поверила в Тима, а может, с самого начала считала Нукера выгодной партией. И вообще, назад хода нет. Лорка теперь другая, и Тим теперь другой.
   -- Он меня знаешь как любит! -- неизвестно, кому больше, Тиму или самой себе, упорно доказывала Лорка. -- На руках носит. Подарки дарит чуть не каждый день. Гордится мной, да! Говорит, что самая красивая, самая нежная, самая непредсказуемая. И вообще!
   Лорка вздохнула. Кажется, или в коротком звуке послышались Тиму слезы?
   Глупость несусветная, но Тим вдруг подумал: в том, что произошло с Лоркой, он тоже виноват. Не увидел, не дорожил, не доказал, не спрятал. Отпустил без боя...
   -- Эй, принцесса, пошли! -- Нукер возник в комнате бесшумно, как привидение.
   Одним движением вскинул Лорку на плечо, как рюкзак. Та завизжала и задрыгала ногами. Из-под задравшейся короткой юбчонки показались не закрывающие почти ничего кружевные трусики.
   -- А, да! Чуть не забыл! -- Нукер полез в карман, достал пачку купюр, кинул на стол. Подмигнул Тиму, шлепнул Лорку по заду и утопал по своим важным делам.
   Тим сгреб деньги, развернул к себе ящик с инструментами и стал, не торопясь, раскладывать все по своим местам.
  
  

Глава третья

Встреча

  
   Космический туризм быстро набирает популярность. На сегодняшний день более тысячи любителей острых ощущений побывали на околоземной орбите. Многие не по одному разу.
   Корпорация "Покет Рокет", лидирующая в индустрии неземных развлечений, запускает в производство пять новых шаттлов. Ожидается, что звездолеты сойдут со стапелей в конце следующего года.
   Поклонниками развлечения являются известный рэпер Сипай, сенатор от штата Мичиган Лейн Коннор и нападающий "Техасских рейнджеров" Дуг Дог.
   Сегодня стало известно, что неожиданно для всех команда Германии заняла первое место в чемпионате мира по игре в боссабол. Раздосадованные болельщики претендующей на победу сборной Италии устроили массовую драку на площади Пьяцца дель Пополо в Риме, где находится гигантское электронное табло для просмотра матчей. Участники потасовки пытались забросать камнями группу полицейского спецназа. Понадобилось около часа, чтобы восстановить порядок. Несколько человек задержаны. Госпитализирована женщина-полицейский с травмой головы средней тяжести.
   Напомним, что боссабол был включен в программу летних Олимпийских игр пять лет назад.
   Лента новостей "СитиПост"
  
   Ровно через месяц фирма "Домашний друг" запускает линию нового поколения домашних русалок с учетом ваших, дорогие пользователи, замечаний и пожеланий. Теперь любимые питомицы смогут составить вам компанию перед камином с бокалом коньяка в руках: благодаря последним разработкам наших ученых русалки могут выпивать до четырех унций крепких алкогольных напитков за раз без разрушительных последствий для организма. Также мермейд станут более разговорчивыми: их словарный запас повысится на сто слов. И, самое главное, русалки смогут, по вашему желанию, проводить больше времени вне бассейна.
   Спешите! Скидка на предзаказы до Рождества!
   Из интернет-рекламы корпорации "Домашний друг"
  
   Вчера мы с классом ездили на экскурсию в музей компьютерной техники и программирования. Там стоят такие кульные старые вычислительные машины весом по тридцать тонн и первые беспилотные мобили. Мы с Лин Чан в таком покатались по полигону музея. А еще пообщались с роботами-полиморфами нового поколения. Они могут менять форму в зависимости от того, что должны делать. Нам сказали, что в будущем люди тоже смогут стать полиморфами, если захотят. Я бы, наверное, захотела. Если это не больно.
   Ставьте лайки, не жмотничайте.
   Блог Даники Морган, ученицы пятого класса начальной школы Мейсон-Райс, выложено в сети 16 сентября 20... года
  

Тим

   Они возвращались домой в шесть утра почти в полной темноте: анемичный бескровный рассвет только начал неохотно выбираться из-за туч на востоке. Точь-в-точь Ёлка по утрам из-под одеяла. Тим тащил почему-то донельзя набитый сестренкин рюкзак. Невыспавшаяся маленькая вредина брела не разбирая дороги, по синусоиде. Вчера ему с большим трудом удалось убедить ее переночевать у дальней родственницы Джуди, пока он будет работать у Нукера. Ёлка сопротивлялась до последнего. Сдалась, когда Тим очень правдоподобно пригрозил сдать купленные заранее билеты на выставку фирмы "Домашний друг" и пообещал, что придет за сестрой, как только освободится, хоть в час ночи, хоть в три, хоть в пять. Получилось в шесть.
   Уличные фонари, те, что не были разбиты или поломаны, еще горели. В желтом маслянистом свете город казался нереальным, словно вылепленным из тумана и готовым в любую секунду распасться на липкие капли. Ёлка отчаянно зевала, Тим, заразившись от нее, то и дело закрывал рот ладонью. В глазах щипало от недосыпа, ноги не желали шагать бодро, шаркали по растрескавшемуся асфальту.
   "Сей-час, сей-час, сей-час, -- тяжело бухало в голове. -- Сей-час доберемся до дому, отведу Ёлку в школу и завалюсь хотя бы на два часа. Счас-тье".
   Больше вряд ли получится. Надо будет сгонять в супер за продуктами, постирать, поменять щетки у старенького робота-уборщика, попробовать починить автокока, чтобы не жег брикеты. Впрочем, наверное, дешевле купить новый. Тем более что деньги Нукер за ночную работу подкинул неплохие. Хотя нет, лучше купить фильтры для воды. А то будут они с Ёлкой пить нечто воняющее хлоркой с радужной пленкой на поверхности. Мать всегда говорила: "На здоровье не экономят!" -- и в этом Тим был с ней (вот уж редкость) полностью согласен.
   Ёлка, наконец, проснулась, перестала зевать, воспряла духом. Нажаловалась Тиму на тетку Джуди, которая любила совать свой бородавчатый нос в чужие дела и кормила брикетами, хотя Тим и оставлял тетке полную сумку продуктов. Потом надвинула на лоб нейрик и уставилась в зыбкий объемный экран, созданный гаджетом. Нейрик вещал о наборе новой экспедиции на Марс, которая, как и все предыдущие, никуда не улетит. О побоище, устроенном в Италии фанатами боссабола. О новом поколении русалок, выпущенных фирмой "Домашний друг". И о других новостях сети, в которой сестра чувствовала себя как серый волк в сказочном лесу.
   -- Тосты с джемом и арахисовым маслом будешь, когда до дому дойдем? -- спросил Тим сестренку.
   -- А яичницу? -- заныла избалованная Ёлка. Но вдруг замолчала на полуслове и уставилась через дорогу на разрисованную граффити автобусную остановку.
   -- Тим! Ну Тимка же, -- она потянула брата за рукав. -- Вон смотри, на скамейке кто-то сидит в такую рань. Сидит и не шевелится. А вдруг его убили? Ножом пырнули? Или задушили? Давай подойдем глянем, интересно же. Я фотки сделаю. Потом телевидение приедет, у меня интервью возьмет. Ребята в школе умрут от зависти. Тим, зомбяк, проснись!
   -- Пырнули! -- наконец услышал ее Тим. -- Ёлка, где ты таких слов нахваталась? Подожди здесь, я посмотрю, может, человеку плохо стало, амбулетку вызвать надо.
   На самом деле плевать Тим хотел на неизвестного бродяжку, но, если тот действительно окочурился, можно было поживиться чипом с баркодом. Стоило только позвонить Нукеру, и через десять минут его расторопные стрелки уже оттащат тело в какое-нибудь укромное место. Потом Тим достанет чип и получит монет пятьдесят за свою расторопность. А мертвый бродяжка будет закопан где-нибудь на пустыре и пополнит собой ряды пропавших без вести.
   Под обшарпанным навесом, привалившись к стене с бегущей по ней рекламой, тщательно заляпанной граффити, сидела, скособочившись, девчонка в мокром черном пальто и ярких розовых сниксах на босу ногу. Совершенно мокрая, будто только что в речке топилась, -- под ней прямо лужа натекла. На бродяжку вроде не похожа. Чистенькая, прилично одетая, хоть и в тине. Бледная, как синтетическая курица. Глаза закатились. Не дышит вроде. Может, только-только коньки отбросила.
   Тим подхватил неподвижную руку, глянул на запястье. Вот тебе на! А где же баркод? Плакали денежки. Но как такое вообще возможно? Даже полные отморозки сейчас без чипа не ходят.
   Тим попытался нащупать пульс. И тут девчонка вскинулась, взмахнула руками, зашлась сухим, раздирающим грудь кашлем. Тим от неожиданности бросил руку и отскочил. Девчонка рванула красный шарф на горле, и он увидел узкие, в засохшей слизи, разрезы на шее, красные, воспаленные, но уже не кровоточащие. Странные такие раны. Скальпель? Замер на мгновение, решая, что делать. По-хорошему, надо было хватать Ёлку и уматывать подальше.
   -- Вау! -- Сестренка оказалась у него за спиной. -- Это же жабры! Вау! Это мерми! Настоящая мерми, Тимка! Никогда живую не видела. Или она уже не совсем живая? Что мерми здесь одна делает? Убежала? Потерялась? Какой у нее хозяин бестолковый, наверное. Может, он ее выгнал? Тогда дурак, продать мог бы.
   Русалка! Ничего себе. Он и не сообразил сразу. Как-то не ждал встретить такое чудо у них в гадюшном районе.
   -- Ёлка, пойдем отсюда скорее, а? Так ведь и на неприятности нарваться можно... -- Тим отступил назад, глядя на снова обмякшую мерми. -- Я амбулетку вызову, и все.
   Он потянулся поправить ободок нейрика, приготовился сделать мысленный посыл или, как недавно стали говорить, послать мыслик. Ему перед этим всегда надо было сосредоточиться. Вот Ёлка, та могла одновременно и мыслики создавать, и бутерброды лопать, и домашнее задание делать, и с Тимом ругаться. Другое поколение.
   Сестренка замотала головой:
   -- Ты что? Хоть убей, не уйду! Тут такое чудо, а мы смывайся? Я, может, всю жизнь мечтала вживую на русалку посмотреть и фотку с ней в сеть зафигачить. И потом, мерми точно окочурится, если мы будем амбулетку ждать. Спорим, раньше чем через сорок минут она не прилетит? И ты действительно уверен, что фельдшер, который на амбулетке приедет, разбирается в русалочьих обмороках? Он же не ветеринар, или как там доктор по модикам называется!
   Тим уверен не был. Месяц назад у них в подъезде с одним из жильцов случился аллергический шок -- реакция на какую-то бытовую химию. Так пока амбулетка приехала, он реально задохнулся. Не откачали. А тут не человек даже. Водоплавающее. Жабродышащее. Черт-те что и сбоку бантик, короче.
   -- Тим, Тимка же! Давай мерми спасем! Ну, давай! У нее аноксемия, недостаток кислорода в крови, -- заканючила Ёлка. -- Мерми без воды долго не могут, особенно новорожденные. Легкие не справляются.
   -- Нет, Ёлка. Не надо нам во все это вмешиваться, поверь! -- Тим ухватил сестренку за рукав и попытался оттащить от полумертвой мерми.
   -- Подожди, -- вырвалась Ёлка. -- Может, тем, кто ее найдет, вознаграждение полагается. Русалки же -- они дорогие, и владельцы их обожают. Я помню, в прошлом году мерми пропала, так старушке, что ее нашла, тысячу монет хозяин отвалил. В новостях передавали. Давай ее быстренько до дома дотащим, и в ванную. Сразу отойдет. Посмотрим в сети сначала. Пороюсь, найду, кто русалку потерял. Может, напрямую на хозяина выйду, и мы денег больше получим. Я себе новый нейрик куплю, который вирт-путешествия по заказу создает. И ты что-нибудь себе купишь тоже, я не жадная.
   Тысяча монет. Тим еще раз с сомнением глянул на русалку. Вероятнее всего, у него не было шансов помочь мерми. А вот вляпаться по полной -- в самый раз. Но тут совершенно некстати вспомнилась громко хохочущая Лорка с синяками на запястье.
   -- Эй, -- Тим вздохнул, похлопал девчонку-мерми по плечу. -- Эй, очнись. Очнись же! Тебе нельзя тут. Задохнешься!
   Девчонка приподняла веки, с трудом сфокусировала взгляд. Прошептала что-то неразборчивое, повернулась, закашляла, захрипела, в уголках потрескавшихся губ запузырилась слюна.
   -- Давай вставай. Ну, вставай же, пойдем.
   Тим обхватил русалку за пояс, приподнял, подставил плечо. Мерми повисла на его руке и оказалась удивительно легкой. Даже в мокром пальто. Даже несмотря на то, что была ростом с Тима. Он потянул русалку в сторону своего подъезда, она с трудом передвигала ноги, наваливалась всей тяжестью, но все же, хоть и медленно, брела в нужном направлении. Ёлка бегала вокруг, пыталась помочь, давала советы и изрядно мешала.
   Наконец, когда Тим уже окончательно выдохся, они добрались до своего парадного. Сестренка поднесла ладонь к кодовому замку, над головой запиликало-заныло, и дверь распахнулась. У лифта сладковато пахло подпорченными синтетическими отбросами. Наверное, опять засорился мусоропровод, как в прошлый раз, когда туда устаревшего робота пытались спустить. Или кто-то вытряхнул мусор перед дверью любимого соседа.
   Из кабины вывалился заспанный дядька с крошечной электронной собачкой под мышкой. Собачка сердито загавкала, закрутила обрубком хвоста, замигала красными фасеточными глазами.
   Дядька глянул на обвисшую в руках Тима мерми, буркнул неодобрительно:
   -- Меньше надо по гулянкам шляться!
   -- Не ваше дело, -- огрызнулась Ёлка. -- У вас, между прочим, за этот год за собаку не плачено. Как заводить -- так пожалуйста, а как налоги...
   Дядька заткнулся и потопал к выходу.
  
   Поднялись на свой пятьдесят первый этаж. В коридор просочилась Рита, потянулась, заурчала, лизнула Ёлке руку большим шершавым языком. Потерлась о ноги пятнистым боком, подозрительно обнюхала гостью. Девчонка опустилась на пол сразу на пороге квартиры. Тим подхватил ее под мышки, дотащил до ванной. Мерми нехорошо хрипела и булькала горлом. Тим подумал, что зря связался со всем этим. Вот помрет русалка прямо здесь, и что тогда делать? Никому же не докажешь потом, что хотел как лучше. Арестуют, и привет. С кем тогда сестра останется? Впрочем, размышлять было уже некогда.
   Вдвоем с Ёлкой они, торопясь, стянули с мерми пальто и кофту. Тим включил воду, задумался, какая больше подойдет, решил, что чуть теплая, и подкрутил краны. Противно запищал регистратор на стене, отсчитывая литры. Ёлка тем временем пыталась стащить с русалки рубашку и штаны, сердито сопя и пыхтя, потому что мокрая одежда липла к телу. Тим взялся ей помогать: с натугой пропихнул смуглые руки сквозь длинные, не по росту, рукава и чуть ли не зубами развязал узел шнурка на затяжке у шаровар.
   С трудом приподнял девчонку, перевалил через бортик ванны, направил на нее струю воды из душа. Жабры неприятно задвигались, обнажая красноватую изнанку. Раньше Тим не задумывался, как относится к русалкам. Они существовали в другом измерении, с миром Тима не пересекавшимся. Но он знал: кто-то ими восхищался, кто-то брезгливо называл "развлечением для богатого плебса", кто-то считал издевательством над самой природой человека и постыдным извращением. Теперь же "постыдное извращение" лежало в его собственной ванне и даже уже перестало хрипеть.
   -- Все под контролем, -- довольно объявила Ёлка. -- Я же говорила, что сейчас оклемается. А ты: амбулетка, амбулетка! Паникер!
   Рита оказалась вдруг у ванны, принялась шумно лакать воду. Тим вытолкал ее вон, захлопнув дверь перед самым носом. Рысь обиженно замяукала, заскребла когтями по двери.
   Щеки мерми и вправду чуть порозовели, она больше не дышала ртом, только ритмично приподнимались и опускались тонкие розовые жабры на шее. Тим подумал и накрыл ванну большим банным полотенцем. Первое смятение прошло, и его стал напрягать вид голого тела в воде. Потом принес стул, уселся на него верхом и приготовился ждать, когда мерми окончательно придет в себя.
   -- Тим! -- сунулась в дверь Ёлка. -- Если она всю ночь по городу бродила, то, наверное, голодная.
   -- Брикеты в морозильнике совсем свежие, картошку-пюре сделаем из пакета, разведем порошок молоком, кетчуп есть. Не цаца, слопает, что дают.
   -- Ты, братец, совсем того, -- покрутила Ёлка пальцем у виска. -- Мерми человеческой еды не кушают.
   -- А что тогда? -- удивился Тим. -- Рыбий корм?
   -- Дурак, -- поставила диагноз Ёлка. -- Мерми едят специальную русалочью еду. От брикетов у них заворот кишок может быть. Или что похуже.
   -- Такое в простом супере не купишь, -- почесал в затылке Тим. -- Может, она лучше поголодает? Говорят, это полезно для здоровья. Нет? Точно нет? Тогда закажи чуть по экспресс-доставке. У меня еще есть деньги на карточке.
   -- Ага! -- закивала головой Ёлка. -- Я еще русалочьи сладости закажу, ладно?
   -- Если не очень дорого!
   -- Я подешевле поищу. -- Сестренка уставилась в экран нейрика, водя в воздухе пальцем по невидимым строкам. -- Есть за пять сорок девять и шесть пятьдесят. Берем за пять сорок девять?
   -- Давай, -- согласился Тим.
   Ёлка выбралась в коридор и через минуту уже кричала сердито в микрофон нейрика:
   -- Через два часа не подходит! Нет, я уверена! Если через двадцать минут не будет -- закажу в другом месте. Код нейрика? Моего? Зачем вам? Проверите на складе и свяжетесь через две минуты? Триста двадцать три, семьсот двенадцать, зета пятьдесят четыре пятьдесят один. Триста двадцать три, семьсот двенадцать, зета пятьдесят четыре пятьдесят один. Теперь о скидке. Да, да, о скидке. Раз вы вовремя доставить не можете. А то точно перейду к вашим конкурентам. И отзыв плохой в сети оставлю. Да, мне уже есть шестнадцать. И даже восемнадцать есть! И вообще я уже бабушка, чтоб вы знали!
   Сестренка снова заглянула в дверь, сдвинула обруч нейрика повыше на лоб и выманила Тима в коридор.
   -- Нашла! Сообщение в сети. С фермы корпорации "Домашний друг" пропала мерми. Фотография есть -- копия нашего найденыша. Просьба сообщить. Вознаграждение пятьсот монет. Жмоты! Но тоже ничего. На новый нейрик хватит. Только давай им не сразу позвоним. Завтра, или лучше послезавтра, а то и через неделю. А русалка пока у нас поживет. Я ее исследовать буду. Тут еще мелким шрифтом: будьте осторожны, может проявить агрессивность. Вот тебе раз! Она тебя еще не укусила? Не наклоняйся к ней близко, а то в лицо ногтями вцепится. А у мерми ногти острые.
   -- Нет, -- засомневался Тим, -- она вроде совсем нормальная с виду.
   -- А где это ты на мерми насмотрелся?
   -- Ну не знаю. По визору. Сериал такой есть, "Солнечный берег", там мерми утопающих спасает.
   -- Дурацкий сериал. И мерми там дурацкая. Только и делает, что крутит попой в красном купальнике.
   Девчонка в ванной задвигалась, забубнила что-то бессмысленное и вдруг распахнула большущие карие глаза. Уставилась испуганно на Тима.
   -- Как себя чувствуешь? -- осторожно спросил тот, отодвигаясь подальше, чтобы не испугать.
   Мерми задумалась на мгновенье, приоткрыла губы, блеснув идеально ровными жемчужно-белыми зубами, и выдавила из себя короткое:
   -- Д-д-да.
  

Джой

   Ох, худо мне, бедной, худо. Как девчонке-подростку, гордо, как взрослая, напившейся на вечеринке. В жабры словно песка насыпали, мутит, горло пересохло. В голове будто извивается жирный белый червяк, давит склизкими боками мне на мозги. Пытаюсь приоткрыть глаза, но мир вокруг поспешно начинает вращаться. Сейчас меня вырвет! Зажмуриваюсь, со стоном ухожу под воду.
   Странное все же ощущение: только что дышала воздухом через нос, опускались-поднимались диафрагма и ребра, расправлялись легкие. И вот уже в рот набирается вода, льется в горло, проталкивается наружу через разрезы на шее, колышутся жаберные лепестки, застыла без движения грудь. Непривычно, неестественно, но как будто так и надо. Как будто я всю жизнь так и существовала. Земноводным. Это если не обращать внимания. Если обращать, то кажется, что сейчас задохнусь и утону.
   Выныриваю.
   Что со мной произошло в последние несколько часов, помню смутно. Брела от реки в сторону стоэтажек, пока не стало совсем плохо. Тогда я плюхнулась на скамейку и собралась сдохнуть. Но неудачно. Кто-то меня тормошил, уговаривал, поднимал, тащил неизвестно куда, обещая воду. Судя по всему, дотащил. Остается только выяснить -- куда.
   Чуть-чуть приподнимаю одно веко. Впереди все плывет и колышется в розовом мареве, но я различаю линялое полотенце на груди, плитку в траурной кайме плесени по бокам ванны, белые облупившиеся стены, незнакомого человека, сидящего на стуле.
   Вот это уже интересно. Распахиваю глаза. Человек не взрослый, вернее, не вполне взрослый -- пацан лет шестнадцати-семнадцати, белобрысый, бледный. Легкие, "одуванчиковые" волосы собраны в хвост на затылке, пряди, что туда не попали, непослушно торчат во все стороны. Таращится из-под светлых бровей. Взгляд его мне не нравится. С таким отстраненным любопытством впору живую лягушку препарировать. Может, он уже и ножик припас? А вдруг маньяк?
   Мысль эта придает сил, и я пытаюсь вскочить и убежать на все четыре стороны. Попытка неудачная, у меня слишком мало сил -- плюхаюсь обратно в ванну, поднимая фонтан брызг.
   -- Чтоб тебя! -- Пацана окатывает водой, на рубашке и штанах расползаются мокрые пятна.
   Кто-то тоненько заразительно хохочет у дверей. Это малявка лет десяти, точнее сказать трудно, я плохо разбираюсь в детях. Рядом с ней ухмыляется в усы вполне безобидная с виду рысь-модик. Парочка смотрится так мило, что страхи мои если и не исчезают полностью, то сильно съеживаются. Все же маньяки -- они угрюмые одиночки. Во всяком случае, мне так кажется. Улыбаюсь девчонке в ответ. Пацан вытирает с лица брызги и тоже вполне мило улыбается.
   -- Ты потерялась, -- поворачивается мальчишка ко мне. -- Сидела на остановке, тебе плохо стало, не могла больше дышать на воздухе. Мы тебя к себе забрали. Я и Ёлка, сестренка моя. Не бойся. Мы тебе ничего плохого не сделаем. Рысь зовут Рита, я Тим, а ты?
   -- Д-д-джой... -- Голос мой звучит глухо и хрипловато, слово с трудом срывается с языка, будто я год провела схлопнутой в виртуалке.
   -- Сейчас Ёлка поесть принесет. Мы заказали русалочью еду специально для тебя. Ее в простом супере не продают в нашем районе.
   Из-за двери доносится звон экспресс-доставки, оповещающий о прибытии заказа. Рысь принюхивается, дергает кисточками на ушах.
   Ёлка выходит и возвращается с объемным пакетом:
   -- На, держи. Русалочья еда пришла. "Морская сластена" называется.
   Ёлка сдирает пластик упаковки, достает один из цветных кульков, сует Тиму. На картинке пожилая дама целуется с мокрой девчонкой, в стратегических местах девчонка прикрыта голубыми длинными волосами. В центре пакеты были побольше и без рисунков.
   Тим молча протягивает мне кулек с едой. Тут же отдергивает руку. Боится, что я его укушу?
   До того как кулек попал мне в руки, я и не думала о еде, а теперь мгновенно заурчало в животе и рот наполнился слюной. Какая же я голодная! Торопливо надрываю пакет, высыпаю на ладонь сухие серые катышки. Не очень вкусно, пахнет почему-то рыбой, но не обращаю на это никакого внимания. Заглатываю мгновенно, почти не жуя, потом собираю губами крошки с ладони. Благодарно улыбаюсь.
   -- Еще? -- спрашивает мальчишка.
   Мотаю головой. Есть, конечно, все еще хочется. Но я точно знаю -- русалочья еда совсем не дешевая. Не стоит злоупотреблять гостеприимством. А то выгонят.
   -- Тогда на здоровье, -- говорит Тим. -- Мне надо Ёлку в школу отвести. Потом сделать кое-какие дела. Ты пока отдыхай, спи, чувствуй себя как дома. Если замерзнешь, добавь горячей воды, если проголодаешься, я пакеты русалочьего корма... э-э-э... еды прямо здесь оставлю. Захочешь вылезти -- вот халат на крючке. Только тебе лучше бы хорошо отмокнуть, наверное. Все, я пошел переодеваться. Ты меня здорово облила.
   Покаянно развожу руками. Тим уходит, оставив на стуле мокрое пятно. Ёлка в дверях закатывает глаза, показывая всем своим видом, что в гробу она видала школу, но именно сейчас ей не хочется ссориться с братом.
   -- Я Риту выключать не буду, -- доверительно сообщает мне девочка. -- Если что, она тебя защитит. А я, как только освобожусь, сразу обратно, честное слово!
   Рита покровительственно кивает.
   -- Ёлка, не забудь бутерброды! -- слышится из коридора.
   Девочка морщит нос, наклоняется, чмокает меня в щеку и, пятясь, отступает в коридор.
   Хлопает дверь. В квартире становится тихо. Рита разлеглась рядом с ванной пушистым ковриком. Бока бесшумно поднимаются и опускаются, хотя, конечно, рыси-модику дышать не надо. Просто так сделали, для достоверности. Решаю, что Рита, конечно, хорошо, но и сама я на всякий случай буду настороже. Я пододвигаю поближе к ванной вантуз для унитаза. И напряженно прислушиваюсь к каждому звуку. Первые десять минут. А потом быстро и крепко засыпаю.
  

Ёлка

   Ёлка на уроках вся извертелась. Рвалась скорее домой, к мерми. Не каждый день с ней такие приключения случались, здорово, прямо как в кино. Сначала они с Ритой спасли брата, и он даже не стал ругать за обманом полученную рысь, а потом Ёлка нашла русалку. Какая она молодец! Углядела эту Джой на остановке, заставила Тима привести к ним домой.
   Очень хотелось рассказать о русалке подружкам, но Ёлка понимала -- нельзя. Иначе сначала новость станет известна всему классу, потом параллельным, а потом дойдет до учителей. И мерми Джой у нее отберут, а этого Ёлке очень не хотелось. В ее планы входило еще несколько дней с русалкой поиграть, поизучать по мере возможностей. Что-то подсказывало, что в руки к Ёлке попался необычный экземпляр, способный не только тапки к кровати приносить и петь песенки тоненьким голоском.
   Главное теперь, чтобы Тим ничего не испортил. С него станется. Ёлка считала себя главой семьи, ее мозгом и вычислительным центром. Тиму разрешалось вести хозяйство и думать, что самый главный тут -- он. Плохо, что брат часто к Ёлкиным советам не прислушивался. Отправлял ее, например, ночевать к тетке, когда его не было дома, или водил дружбу с дурой Лоркой. Еще целовался с ней, когда думал, что Ёлка не видит. Буэ-э-э.
   Ёлка удрала бы после четвертого урока, но тогда бы опять пришлось разбираться с братом. Тратить нервные клетки. Ну его.
   На информатике, быстро решив примеры по логике, она размечталась о том, как мерми Джой останется с ними жить. Станет провожать Ёлку в школу утром, а вечером на уроки танцев. И они будут болтать по дороге обо всяких интересных вещах. Уж точно молчать, как Тим, русалка не захочет. На шею русалке можно будет повязать косынку, чтобы скрыть жабры. Ёлка научит мерми говорить, читать и писать. И отучит кусаться, если до этого дойдет. Хотя по всему видно, что Джой спокойная и мирная. Даника Морган из параллельного перестанет смотреть на Ёлку сверху вниз, потому что у нее в блоге тысяча пятьсот подписчиков. Конечно, на самом деле без бассейна жить Джой не сможет, не говоря уже о том, что ее рано или поздно отберут. Но помечтать-то можно.
  

Тим

   Тим привел Ёлку из школы, и они оба сразу рванули в ванную -- узнать, как там мерми. Джой крепко спала лицом вверх, выставив над водой нос, только черные длинные волосы змейками извивались на поверхности. Розовые жаберные дуги, пронизанные капиллярами, медленно открывались и закрывались, выпуская воду из смуглого горла. Наброшенное Тимом на Джой полотенце сползло и частично утонуло, открыв маленькую грудь с коричневыми сосками. Кожа вокруг сосков сморщилась, будто от холода. Тиму стало неудобно, словно он подглядывал, и он отвернулся. Нет, он насмотрелся на податливых, на любой вкус, девчонок в виртуале, один раз даже добрался до вирт-борделя. Правда, гард-программа его, как несовершеннолетнего, завернула. Глупость несусветная: опекать Ёлку можно с семнадцати, а чтобы пойти повеселиться -- жди, пока стукнет восемнадцать. Ему на самом деле только шестнадцать, но этого-то программа не знала. Лорка, дразнясь, запросто стаскивала перед ним мокрые худи и футболку, когда они попадали под дождь и надо было переодеться. А потом с визгом носилась от Тима по квартире, больно колотила кулачками плечам, когда он пытался ее обнять и прижать к себе. Но вот так, открыто и беззащитно -- такого у него еще не было. Тим непроизвольно вздохнул. Мерми открыла глаза, подтянула полотенце к подбородку и взглянула вопросительно.
   Тим опустил ладонь в воду. Она сильно остыла с утра. Днем в квартирах до ноября отключали отопление. Сказал укоризненно:
   -- Почему не долила горячей воды? Мы бы не обеднели, честное слово. Просил ведь.
   Девчонка хотела что-то ответить, но получилось очень неразборчиво. Сплошное бульканье. Мерми виновато улыбнулась, показывая ямочку на круглой щеке.
   -- Проголодалась? -- Тим протянул русалке пакетик с едой.
   Девушка аккуратно его надорвала и снова улыбнулась. Вокруг пухлых губ налипли крошки. Неужели такая могла быть опасной, кусаться, царапаться или пинаться ногами? Наверное, в объявлении что-то напутали. Или на всякий случай написали, чтобы их потом судить не могли, если что. Мол, мы вас предупреждали.
   -- На здоровье, -- смутился Тим. -- У меня хорошая новость. Нашлись твои хозяева. Ёлка отыскала в сети объявление о пропаже с фермы "Домашний друг". Я с ними свяжусь, ну, например, завтра или послезавтра, и скоро будешь дома. Соскучилась, наверное! У них там настоящий бассейн, не то что наша ванна. И еда вкуснее.
   Глаза у мерми Джой стали огромными, как дула полицейских жмуроделов. Она взвилась, разбрызгивая воду, с неожиданной для девчонки силой схватила Тим за запястье, закричала:
   -- Н-нет! Н-нет! Н-нет!
   -- Что нет? -- Тим оторопело глядел на нее, осторожно пытаясь высвободить руку. -- Ты не хочешь обратно на ферму?
   -- Д-да! Да! Н-нет! Нет! -- торопливо закивала девчонка, умоляюще глядя на него. -- Н-ни-ког-да!
   -- Но почему?
   Она принялась что-то ему доказывать, отчаянно размахивая руками, но, как и раньше, Тим ничего не понял. Отдельные звуки, шипящие, рычащие, свистящие, никак не хотели складываться у русалки в слова.
   -- Тебя били? -- попробовал догадаться Тим. -- Заставляли делать то, чего ты не хотела?
   -- Да! Да! Оч-ч-чень!
   Тим почесал в затылке. Это были непредвиденные обстоятельства. Про то, что такую славную симпатичную мерми будут бить и всячески мучить, он как-то не подумал. Джой, конечно, не хочет обратно, боится и даже смогла убежать. Вот и верь после этого всяким рекламам, которые говорят, что русалки не разумнее мелких шавок: чихуахуа или болонок. Он, собственно, так и думал: декоративное комнатное животное. А теперь это животное просит его защитить. И что с этим всем делать? Вот свалилась девчонка на его голову. Зачем вообще пошли утром той дорогой? В грязь лезть не хотелось. Вот и поплатились.
   Он сморщился от досады:
   -- Не знаю даже, что с тобой делать. У нас долго нельзя. Дай подумать.
   -- Мы тебе поможем! -- жарко выкрикнула Ёлка. -- Ни за что не отдадим!
   -- Ёлка! -- позвал Тим. Твердо, без дураков. -- Можно тебя на минуту.
   Вышел в коридор, вытащил сестру, плотно прикрыл дверь в ванную.
   -- И не думай! -- сразу набросился он на сестренку. Рита стояла рядом, согласно скалила желтые клыки, предлагая прямо сейчас расправиться с гостьей и решить таким образом все проблемы. -- Мы не можем ее у себя оставить. Соседи наверняка про мерми пронюхают. Сразу донесут куда надо, будь уверена! Хочешь с полицией дело иметь?
   -- А что ты предлагаешь? -- зашипела в ответ Ёлка. -- Вернуть обратно, чтобы над ней снова издевались? А может, что и похуже. Или руки умыть и за дверь выставить, чтобы она на этот раз уже точно померла?
   -- Ёлка, да не живодер я. Ни в какой "Домашний друг" звонить не буду. Пусть поживет у нас несколько дней, даже неделю или две. Придет в себя, наберется сил, научится дольше обходиться без воды. Но потом она должна уйти, Ёлка! Не спорь, так надо!
   Тим вернулся в ванную. Мокрая Джой стояла на полу, завернувшись в полотенце, на белые плитки натекла изрядная лужа. Девчонка глянула недоверчиво, исподлобья, отступила, сжав кулаки, словно приготовилась защищаться.
   -- Ну что ты, -- как можно более спокойно сказал Тим. -- Никуда я доносить не буду и выгонять тебя на улицу тоже. Ёлкиной жизнью клянусь. Пойдем, Джой, на кухню. Ужинать. Давай я тебе халат дам.
   Старый халат матери оказался великоват и коротковат, в нем мерми смотрелась как утенок Дак из мультика. Зато он не норовил свалиться при каждом резком движении, как полотенце.
   Тим с Ёлкой торопились домой, в супер зайти не успели, и опять пришлось довольствоваться брикетами. Пока автокок гудел, запекая рыхлые плитки до хрустящей корочки, а Ёлка расставляла тарелки, Том показывал гостье свое жилье: две спальни (крошечные, зато у каждого своя); гостиную с запятой кухни; их с Ёлкой гордость -- новый визор, наклеенный на одну из стен; панорамное окно с фальшивым видом на горный пейзаж, где над сахарными вершинами плыли в неправдоподобно голубом небе взбитые сливки облаков. На самом деле квартирка на улицу не выходила. Ютилась в недрах стоэтажки, зато и обходилась очень недорого.
   Джой кивала, иногда порывалась что-то сказать, но получалось не очень отчетливо, Тим не понимал.
   Рита ходила за ними, облизываясь и вздрагивая кисточками на ушах. Джой ее совсем не боялась, похлопывала по усатой морде. Рита удивлялась такой фамильярности, но не протестовала, не показывала клыков. Похоже было, гостья пришлась ей по душе.
   -- Обед готов, -- прервала обход Ёлка, доставая из духовки автокока поднос с кирпичами брикетов с коричневой, чуть подгоревшей коркой. По кухне поплыл знакомый сытный запах. Мерми закрутила носом.
   -- Тебе, Джой, не предлагаю. Нельзя, -- строго сказала Ёлка. И добавила покровительственно: -- Но можешь посидеть рядом.
   Тим натянул обруч нейрика, задумался, выбирая нужный запах и вкус, представил стейк с картошкой, взялся за вилку. Если смотреть через галоэкран, то на тарелке лежал, истекая розовым соком, аппетитный кусок мяса в окружении румяных картофельных кругляшей.
   Мерми сидела напротив, пила чай из Тимовой кружки с Бессмертной Мышью, героиней его любимой виртуальной стрелялки. По одной доставала из пакета с русалочьей едой бомбошки, аккуратно отправляла в рот, вытирала испачканные шоколадом пальцы о салфетку. Если не смотреть на шею, то сейчас она казалась обыкновенной, ничем не примечательной девчонкой. Симпатичной девчонкой, это правда.
   Рита валялась мягким ковриком под столом, урчала одобрительно. Ей еда была ни к чему -- только не забывайте заряжать, когда уходите из дома.
   Ёлка ковырялась в тарелке, одновременно пялясь в комм, отчего периодически тыкала вилкой в щеку. Найдя что-нибудь интересное, делилась вслух:
   -- Первая мерми была создана тридцать лет назад Адрианом Павелски, профессором прикладной генетики Массачусетского университета... Мода на русалок появилась восемь-девять лет назад как результат рекламной компании, развернутой крупнейшей в то время фирмой по производству домашних питомцев "Зверики"... Продолжительность жизни -- десять лет... Как-то мало. Не подвергаются процессу старения... Уже лучше. Кормить только специальной едой... Это я знаю. Не давать алкоголь, если только это не последняя модель. Тимка, Джой последняя? А алкоголь у нас есть? Если что, надо спрятать. В бассейне русалка проводит около половины своего дня... Вода лучше морская... Где ж мы ее возьмем? Если только соли насыпать. Интеллект на уровне киноидов... Наша вроде умнее. Словарный запас: около ста слов... Нашей пора логопеда нанимать. Чрезвычайно доброжелательны. Любят хозяев, осторожны с детьми, ласковы с животными... А что же наша-то агрессивная? Бракованная? Будешь кидаться -- в полицию сдадим. Вот так!
   Девчонка испуганно замотала головой, опять забубнила что-то непонятное. Разобрать можно было только "Нет", "Да" и "Джой". Потом притащила с вешалки пальто, стала лихорадочно просовывать руки в рукава.
   -- Погоди, -- остановил ее Тим. -- Не пори горячку. Куда ты одна? Сестренка ничего такого не имела в виду. Ляпнула не подумавши. Ёлка, посуду в утилизатор и за уроки. И не строй умильную моську. Не пройдет.
  
   В десять Тим с большим трудом оттащил Ёлку от Джой, въедливая сестренка взялась учить мерми алфавиту и цифрам.
   Русалка оказалась на редкость сообразительной: уже через час кривовато, но уверенно выводила карандашом в тетрадке буквы.
   -- Начинаем диктант! -- требовала вошедшая в раж Ёлка. -- Да-ет ко-ро-ва мо-ло-ко. И-дет ко-ро-ва да-ле-ко. Джой, у тебя не буква "д", а черт-те что и сбоку бантик. Переделывай!
   Со счетом у Джой получалось гораздо лучше. Оказалось, что она здорово умеет складывать и вычитать в уме. Оставалось только правильно записать результат.
  
   Тим лег после двенадцати, когда глаз уже было не разлепить. Долго укладывал возбужденную сестренку, без умолку болтавшую о том, что их русалка просто гений и под Ёлкиным неустанным руководством достигнет небывалых высот. Потом проверял, правильно ли оплачены счета за электричество, воду и воздух, планировал, как и на что потратить заработанные у Нукера деньги. Достал с полки одноразовые простыни, разложил диван в гостиной, постелил постель для неожиданной гостьи. Вручил ей свою футболку подлиннее в качестве ночнушки.
   Когда забрался в постель, сон вдруг улетучился. Тим вертелся, крутился, кряхтел, потом натянул джинсы и пошел на кухню -- попить воды. Рита тут же вскинулась, пришла из Ёлкиной спальни глянуть, что случилось. Тим старался ступать как можно тише, чтобы не разбудить мерми, оказалось -- напрасно.
   Джой сидела на краю дивана, сжав руками подушку, раскачивалась из стороны в сторону, как китайский болванчик. Полоски жабр вздрагивали беззащитно.
   Тим сел рядом, дотронулся до теплого плеча:
   -- Тебе плохо? Нужно в воду? Давай отведу.
   Джой подняла взгляд, помотала головой, по щекам у нее текли слезы. Тим растерялся. Он никогда не знал, что с рыдающими девчонками делать. Хорошо хоть, Ёлка редко плакала, и то в основном от злости.
   -- Боишься? -- спросил шепотом. -- Я понимаю.
   -- Б-б-боюсь.
   Девчонка громко всхлипнула и разревелась уже во весь голос.
   Он осторожно обнял Джой, прижал к себе, как прижимал Ёлку, когда та с криком просыпалась от ночных кошмаров. Зашептал в ухо, утешая, как когда-то его, маленького, утешала мама:
   -- Ну что ты. Не о чем плакать. Все будет хорошо. Уже завтра. Вот встанешь утром, а за окном солнце светит, и жизнь наладится. Вот увидишь.
   Еще мама пела Тиму колыбельные, но петь для Джой он не стал. Все-таки еще из ума не выжил. Отвел на кухню, заварил крепкий чай, насыпал побольше сахара, накапал лимонного концентрата. Зубы мерми постукивали о край чашки, но плакать она перестала. Потом Тим сидел на краю дивана, легонько похлопывал Джой по плечу, ждал, пока она уснет, вспоминал, как все просто и радостно было в детстве, и не заметил, как уснул сам, откинув голову на мягкую спинку дивана. Рита лежала на полу, обернувшись теплым телом вокруг его ног. Уже под утро открыл глаза оттого, что затекла шея, поправил на мерми одеяло и, не разбирая дороги, побрел к себе.
  
   На следующий день Тим зашел в супер в их же доме, не особо надеясь на удачу, поискал на полках "Сластену". Не нашел, конечно. Хозяин еще головой не тронулся в их районе такой экзотикой торговать. Придется и дальше заказывать. Жалко. Так можно было бы немного сэкономить на доставке.
   Позже он встретил Ёлку из школы, отвел в группу танцев, потерял час в обществе щебечущих мамочек, ревниво следившими за успехами дочек. Ёлка выскочила из класса первой, переодеваться отказалась, так и бежала домой под дождем в купальнике и розовой юбке, накинув плащ на плечи -- торопилась к мерми.
   У двери их ждал сюрприз: прямо на грязном кафельном полу сидела уткнувшаяся в голограмму нейрика Лорка в дорогущих джинсах: одна штанина кожаная черная в розовый цветочек много длиннее, чем другая, из розовой замши.
   -- Привет, -- лениво поднялась Лорка, увидев Тима с Ёлкой. -- Вас можно за смертью посылать. Где бродите, барбосы?
   -- Мы это... -- замялся Тим, в замешательстве гладя нос фалангой указательного пальца.
   -- Зайти предложите? -- усмехнулась гостья. -- Или уже брезгуете старыми знакомыми? У тебя нукерский заказ уже две недели лежит. Я пришла забрать.
   -- Сейчас принесу, подожди, -- буркнул Тим, открывая дверь.
   Но Лорка ждать не пожелала, упрямо протиснулась мимо него в коридор. Улыбающаяся Джой вышла навстречу из ванной. Мокрая, в халате.
   Лорка отступила назад, ошарашенно уставилась на девушку, жаркий румянец залил темные щеки.
   -- Кто это у тебя, Тим? Племянница из провинции? Герлфренда? Опаньки, да это мерми. Откуда? Украл? Выиграл в лотерею? Купил подержанную? Купил, купил! Тимка, такой весь из себя положительный, купил мерми! Не отрицай -- не поверю! Потратил последние деньги, дурак! Черт тебя подери! Черт! Черт! Ты ее уже успел, того, оприходовать...
   Джой вдруг неожиданно оказалась прямо перед носом Лорки и со всего размаха влепила той пощечину.
   Лорка отшатнулась, взвыла и кинулась на обидчицу. Секунда -- и девчонки, яростно пыхтя и вскрикивая, катались по полу, неумело пиная друг друга. Ёлка запрыгала рядом, пытаясь сделать нейриком кадры поэффектнее. Рита удивленно склонила голову набок: при ней в квартире еще никто не дрался и рысь не знала, надо ли кого-нибудь уже защищать, или нет. Тим с трудом отцепил Лорку от Джой. Красную, с расцарапанной щекой и клоком темных волос в кулаке. Загородил спиной, не подпуская к ней русалку.
   -- Девчонки ненормальные. Хватит! Я сказал: хватит! Брейк!
   -- Ненормальная! Кошка дикая! -- Лорка озабоченно проверила нейрик -- не разбился ли. Потом включила его в режим зеркала, послюнявила палец, стерла кровь на щеке.
   -- Д-д-дура! -- поморщилась Джой, потирая голову. -- И я д-д-дура.
   -- Ты, Лорка, думай хоть иногда, чего несешь, -- хмуро попросил Тим. -- И закрой дверь, не маячь. Сейчас весь этаж любопытных примчится узнавать, что у нас стряслось. Лучше идем на кухню.
   -- Уже не спрашиваю, откуда у вас рысь, но мерми где взяли? -- Лорка прошлась по их кухне, как у себя дома, сердито поглядывая на Джой, вскипятила чай, насыпала печенье в вазочку, достала из посудомойки фаянсовые кружки.
   -- Понимаешь, -- вздохнул Тим. -- Тут все сложно. Джой как бы ничья. И как бы очень умная для обычной русалки. У нее были... э-э-э... некоторые несогласия с хозяином. Ну она и убежала. Мы с Ёлкой ее нашли на улице. И теперь Джой у нас прячется, не знает, куда ей деваться.
   -- Мерми поссорилась с хозяином? Ну вы даете, ребята! -- хохотнула Лорка. -- Правда, что ли?
   -- П-п-правда, -- подтвердила Джой. -- Н-н-не хочу х-х-хозяина. Х-х-хочу сама.
   -- Вот видишь, -- вздохнул Тим. -- Но у нас ей тоже долго нельзя. Просто ума не приложу, что делать.
   -- Это у тебя ума немного, -- авторитетно заявила Лорка. -- Отведите ее в комитет помощи мерми. Они ее там с радостью примут.
   -- А такой есть?
   -- Еще как есть! Ёлка, посмотри в сети адрес, -- начала раздавать поручения Лорка. -- Тим, разливай чай. Джой, у тебя одежда есть, кроме халата? Сейчас закажу тебе что-нибудь из "Фитер-Дитера". Мне там Нукер кредит открыл. На вот пока, примерь мою худи и сниксы. Чтобы размер хотя бы примерно прикинуть. -- Лорка, прищурившись, глянула на Джой. -- И чем это хозяин тебя так обидел?
   Русалка промолчала.
   -- Она еще говорит плохо, -- заступился за мерми Тим. -- Новорожденная. Только недавно родилась.
  

Джой

   Ёлка, по-хомячьи набившая щеки макаронами с сыром, начинает засыпать прямо за столом. Еще бы, уже почти двенадцать. Мы долго сидели на кухне, надуваясь чаем, совещались, как и когда сдать меня в Комитет по защите прав мермейд, чтобы не привлечь излишнего внимания. То есть Тим с Лоркой совещались, а я только заикалась, дакала и некала по мере возможности. Лорка оказалась девчонкой неплохой, во всяком случае, не дулась на меня из-за драки, только уж больно языкастой. Все время болтала по делу и не по делу, у меня даже голова разболелась. В конце концов решили, что Лорка на днях зайдет в комитет и все там узнает. А потом возьмет у Нукера коптер и, когда стемнеет, подхватит меня прямо на крыше дома и отвезет по нужному адресу. А там меня уже будут ждать.
   Такое решение вопроса меня на сегодняшний день устраивает. Даже жизнь уже кажется не такой беспросветной, хотя я как была безголосой игрушкой, так и осталось. Но хоть какой-то огонек в конце туннеля появился. Трудности надо решать по мере их возникновения. Какой-то известный человек сказал, только не помню кто.
   Тим отводит Ёлку в спальню. Сестренка сопротивляется, но вяло. Все же пацан молодец, не у всякого мальчишки хватит терпения все время возиться с мелюзгой, не раздражаясь и не повышая голоса. Я его даже зауважала. Собственно, со мной он вчера так же возился, когда нервы сдали. Думаете, проникаюсь к нему симпатией? Ну, может быть, чуть-чуть. В моем положении лучше никому не доверять на все сто...
   Устраиваюсь в гостиной на диване, поджав ноги и укрывшись поплотнее пледом. Тим возвращается.
   -- Уснула? -- спрашиваю.
   -- Уснула, -- устало вздыхает Тим. -- Как всегда, с нейриком на подушке. Не может без него жить, мартышка.
   Машинально берет с журнального столика пакет чипсов, с треском разрывает обертку, протягивает мне:
   -- Хочешь?
   Нет, спасибо! Чипсы мы уже пробовали. Наверное, по моему лицу пробегает гримаса отвращения, потому что Тим шлепает себя ладонью по лбу:
   -- Забыл, чудило.
   Посидели немного молча, плечом к плечу. Молчать неловко, а о чем говорить -- непонятно. Не выдерживаю:
   -- Т-т-тим, х-х-хорошо.
   Чрезвычайно глубокомысленное высказывание. Наверное, я похожа на дебилку. Слова до сих пор даются с трудом, будто я во рту кирпич ворочаю.
   Тим молчит. Да уж, трудно придумать что-нибудь нормальное в ответ на мой кретинический лепет. Наконец, разлепляет губы:
   -- Ты необычная русалка. Загадочная. Совсем как человек. Ну ты и есть человек. Как так получилось?
   -- Н-не знаю, -- пожимаю плечами. Самой бы хотелось в этом разобраться.
   -- Наверное, сбой в генетической программе. А его никто не заметил. Раз, и вместо комнатной собачки -- обыкновенная девочка. Два, и ее завернули в фольгу -- и заказчику.
   -- Д-д-да! -- киваю. -- А я с-с-сбежала. В-в-вам н-н-на г-г-голову.
   Тим открывает рот, явно собирается вещать благотворительные бредни насчет того, что я им не помеха. Я немая, но не слепая. Сама все вижу. На корню убиваю ответ Тима своим вопросом:
   -- А в-в-вы... В-в-вы д-д-давно од-д-дни?
   Тим молчит, наверное, не очень хочет делиться своими неприятностями. Но я упрямо смотрю на него, хмурю лоб, и он не выдерживает. Надо же хоть что-нибудь ответить, а не сидеть полным дураком. Послать меня к чертям собачьим у него не получается.
   -- Ну как бы не так давно, -- тихо начинает он. -- Помнишь, а, ну да, ты же ничего не помнишь, где-то года полтора назад была эпидемия ратиболы. Неизвестного раньше вируса. Тогда говорили, что его из дальних районов Амазонки завезли или даже что он из космоса залетел. Эта зараза оказалась очень приставучей, многие заболели, многие умерли. Люди были напуганы, кричали, что государство что-то скрывает. В общем, матери заплатили за то, чтобы взломала сайт Центра по контролю инфекционных заболеваний. В общем, она его... э-э-э... неудачно взломала. От ратиболы вакцину потом создали. Она не на всех действует, но все же. А мы теперь живем одни. Ёлка все время скучает. Вот как-то так.
   Теперь уже я не знаю, что сказать, даже если бы могла. Вот странно, у меня, бездомной, бесправной, ситуация в сто раз хуже, чем у Тима, а почему-то хочется ему помочь. Не пожалеть, нет, жалость вообще дурацкое никчемное чувство, а поддержать, что ли. А как мне его поддержать, безголосой?
   Тело реагирует быстрее, чем успеваю подумать. Стремительно, как маленький зверек, оказываюсь у него на коленях, утыкаюсь носом в шею, растворяюсь в запахе свежести, яблочного шампуня и кофе. Упираюсь ладонями в грудь, одновременно отталкиваю и тяну к себе. Вздыхаю глубоко, словно нырнуть собираюсь.
   Обнимаю за плечи. Щеки у Тима неожиданно холодные, а губы горячие и сухие, чуть горьковатые на вкус, будто их обожгло огнем и обметало дымом.
   Зачем все это? А вот зачем: плевать на них на всех, я живу как хочу! Как человек, а не как золотая рыбка в аквариуме! Тим вдруг крепко, до боли, прижимает меня к себе. Валимся на диван, сплетаемся ногами и руками, будто две половинки одного целого. Неприкаянные, злые, никому не нужные. Урвать частичку ласки между дерьмом вчерашним и дерьмом завтрашним. Есть только сейчас. Только обнимать, только гладить, только целовать...
   В глаза ударяет свет. Резко сажусь, упираюсь спиной в стену. В дверях стоит Ёлка, скривившись, переводит взгляд с меня на мятую постель.
   -- Ёл, ты чего проснулась? Страшный сон приснился? -- Тим тяжело дышит, и голос у него жутко виноватый.
   -- С вами и не то приснится! -- истерично вопит Ёлка, в голосе дрожат слезы.
   Тим вскакивает, делает шаг в ее сторону, но вдруг, словно поскользнувшись, валится на серый линолеум. Выгибается, трясется, бьется головой об пол.
   Застываю на месте, не понимая, что происходит.
   -- Не стой столбом, помоги! -- командует Ёлка.
   Изо всех сил наваливаюсь сверху. Едва удается Тима удерживать. Он без сознания, глаза закачены, изо рта идет пена. Мне становится страшно: вдруг он прямо сейчас умрет? Ёлка кидается к столу, рывком выдвигает ящик и, достав уже наполненный одноразовый шприц, быстро делает брату укол. Потом протирает место укола спиртовой салфеткой.
   Ловко, явно не в первый раз, она переворачивает Тима на бок, прижимает голову к полу. Кажется, что время тянется бесконечно. Приступ заканчивается так же неожиданно, как и начался. Напряженные руки и ноги безвольно опускаются. Тим открывает глаза и начинает глубоко дышать.
   -- Принеси плед! -- командует Ёлка.
   Закутываю Тима до подбородка во флисовое покрывало.
   -- В б-б-бо... -- спрашиваю. Ёлка понимает.
   -- Чего еще, в больницу! -- злится она. -- Я сама лучше докторов все знаю. Это не в первый раз. У Тима сотрясение мозга было полгода назад. Тогда приступы эпилепсии начались. Но быстро прошли. И вот теперь опять. Доктор сказал -- ему волноваться нельзя. А тут сначала драка, потом ты свалилась на нашу голову, обниматься полезла.
   А что тут скажешь? Свалилась, да.
   Сидим на полу рядом с Тимом. Ёлка держит его за руку. Я -- нет. Не из-за Ёлки, просто мало ли что. Наконец взгляд Тима становится осмысленным. Он пожимает Ёлкину ладонь, улыбается мне. Улыбка получается кривенькой.
   Ободряюще улыбаюсь в ответ:
   -- Х-х-хорошо.
   Ёлка приносит апельсиновый сок из холодильника.
   -- Не вставай. Полежи еще, потом в постель переберешься. Сутки не будешь вставать. И никакого нейрика!
   -- Кто тебя в школу отведет? -- Тим говорит медленно, морщась, будто у него болит горло.
   -- Ну ее к черту, школу эту вонючую. Пошлю мыслик, что у меня понос. Или Лорку попрошу меня проводить.
   -- Лорку, -- стучит себя кулаком по лбу Тим. -- Лорку надо предупредить, что поездка в русалочий комитет откладывается. Если Джой не против.
   Я не против. И так чувствую себя насквозь виноватой.
   -- Иди в ванную, -- пытается приказать мне Ёлка. Я ее не слушаю.
   Через час Тим медленно, по стеночке перебирается к себе в комнату. Не раздеваясь, ложится на кровать, натягивает плед. Выключаю свет и выхожу на кухню. За столом, уперев подбородок в сложенные замком руки, сидит разнесчастная Ёлка. Сажусь рядом.
   Ёлка поднимает на меня серые, в светлых ресницах, глаза:
   -- Слушай, что я тебе скажу: у всех мерми импринтинг!
   -- Ч-ч-что?
   -- Что, что! Мерми должна полюбить своего хозяина, то есть первого, с кем проведет достаточно времени. Вспомни, все те, кто за тобой на ферме ухаживал, были в масках. Чтобы ты к ним не привязалась. Так что все твои обнимашки -- всего лишь инстинкты. Ну, как у обезьянки. Еще чуть-чуть, и начнешь за Тимом бегать, виляя хвостом, как собачка. А ты ему вовсе даже и не нужна! Вот смотри.
   Ёлка разворачивает в мою сторону изображение с нейрика -- мультяшную русалку с огромным красным сердцем в ладонях -- и читает медленно, чуть ли не по складам, так, чтобы я успевала читать за ней.
   -- В среднем импринтинг занимает у мерми четыре-пять дней. До окончания этого срока избегайте с русалкой близких контактов, иначе русалка может занервничать, пары часов в день вполне достаточно. Но потом в целом мире не будет более привязанного к вам существа, чем наша домашняя любимица.
   Лицо горит, как от пощечины. Ничего себе вляпалась! То есть еще пара дней, и я буду без ума от мальчишки. Тим -- нормальный пацан и все такое, но насильно... Нет уж, увольте. Надо убираться отсюда как можно скорее.
   Ёлка смотрит с жалостью -- наверное, у меня совсем потерянный вид.
   -- Идем спать, -- широко зевает она. -- И завтра особо на Тимку не пялься, может, и обойдется.
   -- Идем, -- вяло соглашаюсь я, все еще оглушенная свалившимся на меня знанием.
  

Тим

   Тим проснулся оттого, что разболелась голова. В виске, вызывая мерзкое чувство тошноты, что-то ритмично пульсировало, грозя расколоть череп и выплеснуться наружу. Потянулся к тумбочке -- там всегда лежал блистер с таблетками. Положил одну под язык. Прошлый вечер помнился смутно. Разговор с Лоркой о русалочьем комитете, разваренные почти в кашу макароны с сыром, Джой рядом на диване. Джой у него на коленях. Сладко-соленые губы Джой... А потом провал в памяти. Что тогда произошло?
   Таблетка начала действовать, пульсация уменьшилась. Тим сполз с кровати и поплелся в гостиную. Из-за неплотно задвинутых жалюзи в комнату проникал свет из дома напротив. Было видно, как Джой спит на диване, свернувшись калачиком и обняв подушку.
   Будить ее? Расспрашивать, извиняться, приставать по новой? Глупо. Тим развернулся, чтобы уйти, и тут услышал, как скрипит входная дверь. Кто-то медленно-медленно давил на ручку. Желудок у Тима залило липким холодным страхом. Накрыло oщущение нереальности, сна, и, как во сне, невозможно было сдвинуться с места. В квартире замок новейшей конструкции, реагирует на радужку глаза, чужим не открыть. Если только ты не полицейский с универсальной отмычкой. Или не бандит. Почему-то всегда думалось, что бандиты -- это из другой жизни. Что уж к ним в квартиру никто не залезет. Тим мотнул головой, отгоняя морок...
   Двое возникли в комнате абсолютно бесшумно, как привидения. Здоровые высокие дядьки в темных куртках. Огляделись вокруг, уставились на Тима с Джой.
   -- Тихо, мальчик, -- прошипел один из дядек, с бородой. -- Никто тебе ничего плохого не сделает. Если дергаться не будешь.
   И напарнику:
   -- Бери девку.
   Второй, безбородый, шагнул к дивану, рывком накинул на Джой кусок материи, вздернул в воздух. Джой забилась, закричала, но безбородый добычу не выпустил:
   -- Кусаться, зараза! Что выпучился? Утихомирь сучку.
   Бородатый взмахнул в воздухе инъектором.
   И тут в коридор из Ёлкиной спальни выскользнула Рита, пятнистой молнией мелькнула в воздухе, вцепилась в предплечье безбородого. Тот взвыл и отпустил девушку. Джой отскочила в сторону. Рита, рыча, трепала безбородого за окровавленную руку. Бородатый выхватил парализатор, ткнул рыси в бок. По густой шерсти пробежали искры, Рита бесполезной игрушкой обрушилась на пол.
   Разъяренный бородач ринулся к Джой. Тим попытался ее заслонить, но весовые категории были явно неравны. Бородатый слегка толкнул его в грудь, Тим словно двадцатифунтовый мешок поймал, оступился, ударился спиной о стену, задохнулся, сполз вниз, глотая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Бородач ухватил Джой за плечи, заломил руку за спину. Та попыталась лягнуть его -- ничего не получилось. Он намотал волосы мерми на огромный кулак и, накинув на лицо тряпку, выстрелил в предплечье инъектором. У Джой сразу подкосились ноги. Бородатый вздернул на плечо обмякшее тело.
   -- Идем, сопляк, -- повернулся он к напарнику и шагнул за дверь. Безбородый, скуля, потрусил следом.
   Тим сел, помотал головой. Хотел кинуться следом, но встать не получилось. В груди горело, ноги стали ватными, сердце колотилось, как ненормальное.
   -- Что тут у вас происходит? Ты жив? -- Ёлка в желтой пижаме возникла рядом, испуганно посмотрела на брата и неподвижную рысь.
   -- Да жив я. Они за Джой пришли, -- прохрипел Тим. -- Не знаю кто и откуда.
   -- Чем они Риту? -- спросила Ёлка, опускаясь рядом с рысью.
   -- Парализатором.
   -- Тогда не страшно. Предохранитель вылетел. Поменяю. Это все твоя Лорка. Дружишь с кем ни попадя. Узнала в сети, где русалка пропала -- и вперед.
   -- Ты ни черта не понимаешь. Лорка не могла! Зачем ей?
   -- Это ты не понимаешь! Она тебя приревновала просто!
   -- К кому?
   -- К мерми!
   -- У Лорки Нукер!
   -- Нукер-пукер! Я же говорю, что ты идиот! -- закатила глаза Ёлка. -- Больше никто не знал, что Джой у нас! Какие-нибудь другие кандидатуры есть? Позвони этой цаце, спроси сам.
   -- И позвоню!
   Тиму пришлось несколько раз повторить Лоркин номер. Голос дрожал от злости, срывался, нейрик его не понимал. Никто не ответил. Ни с первого раза, ни с третьего, ни с пятого. Тим плюнул, оставил сообщение с требованием немедленно перезвонить и, наконец, смог добраться до стула.
   -- Ты права, я идиот, -- сказал расстроенно. -- Не надо было Лорку сюда пускать. Теперь она нарочно не отвечает, прячется от ответственности.
   То, что Лорка его так подставила, не лезло ни в какие ворота. Она же его раньше не обманывала никогда. Сама предложила помощь, взялась все разузнать про комитет для мерми. Ёлка права, он ни черта не разбирается в людях. Как был доверчивым дурачком, так и остался, да еще Джой подставил. Что теперь делать?
   Похоже, вопрос он задал вслух, так как Ёлка тут же отозвалась:
   -- Утром придумаем. Ты все равно сейчас ничего не соображаешь. Давай, Тимка, чаю попьем и я Ритой займусь. А ты отдохнешь.
  
  

Глава четвертая

Fight club

  
   Представитель партии Зеленых в конгрессе Кдыш Зелвиг официально объявил о своем желании баллотироваться на пост президента. Неукротимый защитник природы прекращает отдых на Сейшельских островах и приступает к организации предвыборной кампании. Наши аналитики считают, что у Кдыша при определенном раскладе есть шанс занять кресло главы государства.
   Корпорация "Домашний друг" подтвердила сообщение о взломе их веб-сайта, в результате которого главная страница несколько часов показывала фотографии известных похоронных домов. Представитель фирмы утверждает, что конфиденциальная информация клиентов похищена не была. Напомним, что это уже четвертая атака хакеров на крупные сайты за последний месяц. Похоже, правоохранительные органы пока не способны эффективно защитить предпринимателей и частных лиц от киберпреступлений.
   Лента новостей "СитиПост"
  
   Первого октября в столице стартует ежегодная выставка питомцев корпорации "Домашний друг". В программе беседа с основателем и генеральным директором компании Элем Бишемсом о передовых достижениях в области генной инженерии, демонстрация как новейших моделей, так и редких антикварных образцов из музеев мира и частных коллекций. У посетителей выставки будет возможность совершить заплыв с русалками, посмотреть на любимых друзей детства бабушек и дедушек, покататься на драконе и покормить детенышей тигроуса.
   У наших гостей есть шанс выиграть в лотерее и стать счастливым хозяином умного ежика. В день открытия съемочная группа киностудии "Мульт" проведет кастинг среди желающих на участие в рекламе наших товаров. Торопитесь! Количество входных билетов ограничено!
   Из интернет-рекламы корпорации "Домашний друг"
  
   В нашем районе произошло печальное событие: выбросилась из окна дома старшеклассница, у родителей которой не было для нее денег на пластическую операцию. По этому поводу нас собрали в актовом зале и школьная психологиня целый час распиналась, что жизнь -- самое дорогое, что у нас есть, и прервать ее на взлете самое худшее, что можно придумать. Как будто мы сами не знаем. Имени девочки не называли, но ее фотография все равно попала в сеть. Если бы я была такая уродина, то я тоже бы выпрыгнула из окна.
   Ставьте лайки, не жмотничайте.
   Блог Даники Морган, ученицы пятого класса начальной школы Мейсон-Райс, выложено в сети 21 сентября 20... года
  
   Рыжие верблюды, неторопливо встряхивая горбами, уплывают вдаль по синему небу вслед за ярко-желтым кругляшом солнца. Подпрыгиваю, заполошно машу руками -- бесполезно: не могу взлететь. Зависаю в метре от земли и неумолимо шлепаюсь обратно. Так не должно быть, раньше я поднималась выше самых могучих деревьев, почти до облаков, и парила, парила, парила. До бесконечности. А теперь, когда вот-вот обрушатся на город упрямый осенний дождь и недобрый ветер, закружат, захлестнут, затянут в липкий туман, когда мое умение нужно как никогда раньше -- ничего не могу.
   Как же теперь я доберусь до пряничного домика у моря? Поднимаю к небу лицо. Вкус слез на губах горько-соленый, как морская вода.
   Кричу изо всех сил:
   -- Верблюды! Возьмите меня с собой!
  

Тим

   -- Привет! Ты меня звал? -- Лорка объявилась уже после полудня, стояла на пороге, блестела глазами, радостно улыбалась напомаженным ртом, будто не чувствуя за собой никакой вины.
   Ёлка при виде предательницы сжала маленькие кулаки, наклонила голову, будто бодаться собралась.
   Тим аж задохнулся от такого Лоркиного нахальства:
   -- Ну ты и свинья! Неужели ни капли не стыдно?
   -- Хрю? Почему свинья? -- Лорка пятачком сморщила нос, удивленно приподняла брови домиком. -- У тебя сегодня плохое настроение, и ты хочешь выместить свою злость на мне? Как-то на тебя не похоже.
   -- Не придуривайся! -- заорал Тим. -- Кто мерми заложил? В "Домашнего друга" позвонил? Много тебе за это заплатили?
   -- Мне заплатил? Кто заплатил? -- поморщилась, как от зубной боли, Лорка. -- Можно не таким тоном? Что вообще случилось-то?
   -- Ночью два амбала приходили. Джой забрали, Риту вырубили, мне тоже досталось. Тебе чего, денег не хватает? Нукер мало дает на шмотки и маникюр?
   -- Не твое собачье дело, кто и сколько мне дает! -- Лорка аж задохнулась от возмущения, щеки стали пунцовыми. -- Если хочешь знать, я никуда, кроме Комитета по защите прав мермейд, не звонила, договаривалась с ними, между прочим, чтобы они твою русалку приняли. Думала, ты мне за это спасибо скажешь! Ты совсем параноиком стал, Тимка! На кой черт мне "Домашний друг" и деньги его вонючие?
   -- Не врешь? -- Тим сбавил обороты. -- А кто тогда бандюков навел? Больше некому было.
   Лорка пожала плечами:
   -- Да кто угодно! Может, соседи видели, может, уборщики. Да мало ли кто еще. Ты считаешь, что только я могу быть последней сволочью? Спасибо, молодец, удружил!
   -- Ну извини. Извини, правда... -- Тим совсем растерялся. -- Я уже не знаю, что и на кого думать. Так все неожиданно. Чувствую себя перед Джой ужасно виноватым. Она так не хотела обратно в центр. Пообещал ей, что у нас безопасно, посулил с три короба, и вот на тебе... Не знаю, что теперь делать.
   -- Не знаешь -- надо сесть и обсудить. -- Лорка уже не сердилась. Прошла на кухню, согнала с табуретки Риту, села за стол, подперла щеку рукой: -- Давай записывать, что нам известно, и что, исходя из этого, мы можем сделать.
   -- Нам неизвестно, кто и куда донес про Джой. -- Ёлка подняла руку, как в школе на уроке. -- Но мы знаем, что Джой сбежала из "Домашнего друга" и фирма тому, кто ее найдет, посулила деньги, не совсем большие, но приличные. Отсюда следует...
   -- Отсюда следует, мистер Холмс, -- подхватила Лорка, -- что, скорее всего, бандиты эти как-то связаны с "Домашним другом".
   -- Почему же фирма не стала действовать официально, через полицию? -- усомнился Тим.
   -- Потому, -- уверенно заявила Лорка, -- что им не нужна публичная огласка. А то по каждому новостному каналу уже сегодня бы сообщили, что из "Домашнего друга" русалки норовят рвать когти. Или ласты. Или плавники. Плохое паблисити ферме точно не нужно, у них покупатели богатенькие и капризные жутко. Поэтому будем исходить из того, что Джой вернули в "Домашнего друга". Во всяком случае, на то похоже. Так что главный вопрос на повестке дня такой: хотим ли мы ее выручать? Потому как это будет непросто и нелегально. Стоит ли овчинка, вернее, русалка выделки? Голосую за. Бездомные котята, щенята и русалки должны быть спасены из плохих рук и пристроены в хорошие. Плюс будет весело. Люблю приключения! Тимка, ты в деле?
   -- Я в деле. -- Тим ответил не сразу и не очень уверенно. -- Но если мы Джой из "Домашнего друга" выкрадем, то это уже подсудное дело.
   -- Да не обратятся они в полицию, -- отмахнулась Лорка. -- Раз уже не обратились. Сбежит русалка -- не сбежит, а им главное, чтобы волна сплетен не поднялась. Мы осторожно, конечно, действовать будем. Не напролом. Ёлка, а ты что думаешь?
   -- Я боюсь. -- Сестренка опустила голову и вдруг ни с того ни с сего разревелась во весь голос.
   Тим растерялся. Он всегда терялся, когда Ёлка плакала.
   Лорка приложила девочке руку ко лбу: не разболелась ли? Потом объявила, обращаясь к Тиму:
   -- Странно, до переходного возраста с неожиданными сменами настроения твоей сестре рановато, -- и добавила уже Ёлке: -- Так что кончай рыдать, будто на тебя шкаф упал. В любом случае двое против одного, да и не будем мы особо тебя к поискам привлекать.
   -- Ага, не будете! -- всхлипнула Ёлка. -- А кто вам информацию о ферме добывать бу-у-удет?
   -- Во! Устами младенца глаголет истина! -- восхитилась Лорка. -- Прежде всего надо разузнать все о "Домашнем друге". Противника надо знать в лицо. Начиная с фасада и кончая помойкой на заднем дворе! Так что, ребята, загружайте нейрики.
   Минут сорок на кухне царила тишина. Тим, Лорка и Ёлка сосредоточенно листали виртуальные страницы; сохраняли фотографии, другую интересную информацию в файлы; стирали, если находили что-то более новое или подробное; снова записывали.
   Ёлка уселась по-турецки прямо на полу, запустила свою любимую поисковую программу, стыренную пару месяцев назад, и снисходительно поглядывала на брата. Уж она-то точно знала, кто раздобудет самые свежие, подробные и даже скрытые от обычных пользователей сети новости про "Домашнего друга".
  
   -- Уф, все! -- Лорка была последней, кто вынырнул из виртуалки. -- Давайте смотреть, что мы нарыли.
   -- Адрес штаб-квартиры: Мэйпл-авеню, тринадцать, -- сразу отозвалась Ёлка. -- Целое здание у фирмы и аж двадцать пять этажей. У них есть еще фабрики за городом, но там всякий ширпотреб выращивают, а мерми именно здесь, и исследовательские лаборатории тоже. Во главе лаборатории профессор Герберт Брегетти. Занят созданием новых моделей русалок. Вот фотка. Ну и противная рожа у дядьки! В месяц "Домашний друг" продает от двадцати до тридцати мерми. Тут еще дивиденды фирмы и цены акций на бирже, но это уже не интересно. Что у тебя, Тим?
   -- В штаб-квартире работает четыреста тридцать один человек. Двести в научном отделе, пятьдесят в продажах, пятьдесят в техническом отделе, остальные в менеджменте и в обслуге. Вход по пропускам, внизу всегда один-два вахтера, камеры понавешаны везде, естественно. Окна на первом этаже с решетками. Как туда попадать -- непонятно.
   -- Вы все не туда смотрите! -- снисходительно заявила Лорка. -- Вот, гляньте, в разделе "вакансии" их сайта. Требуются ответственные и аккуратные операторы уборочных аппаратов. Технички то бишь. Срочно. Конкурентоспособная зарплата. Аттестат об окончании средней школы желателен, но не обязателен, так же как и стаж работы. Короче, сейчас же отправляю туда запрос. Самый простой способ куда-нибудь попасть -- это легальным путем через главный вход. Заметано. Другие версии есть?
  
   Лорку на интервью пригласили уже через два дня -- видно, их там, в фирме, здорово припекло. Она собралась быстро: стерла яркий лак с ногтей, замазала тональным кремом дорогую татушку на виске, напялила дешевые флисовые портки на пару размеров больше чем нужно. Покрутилась у зеркала, проверяя, достаточно ли штаны на заду висят. Брызнула на шею дешевым одеколоном.
   Тим ее почти до самой двери проводил. Лорка хотела лететь на коптере, но Тим решил, что для конспирации надо ехать на подземке. Те, кто может позволить себе такси, техничками не устраиваются.
   Сияющая Лорка выпорхнула из здания через час, расстегнула курточку, продемонстрировала болтающийся на груди пластиковый пропуск на шнурке:
   -- Не сомневайся, завтра-послезавтра выясню, где наша Джой. Потом будем действовать по обстоятельствам.
   У Тима с души прямо камень свалился. Тяжелый такой булыган, качественный. То, как Лоркино обаяние действует на людей, он видел не раз и не два. Самые угрюмые и неразговорчивые собеседники в течение получаса начинали выкладывать перед девчонкой свои новости, задумки и проблемы, не говоря уже про жалобы и сплетни.
  
   Первая Лоркина рабочая смена была на следующее утро. Нукеру она наврала, что на целый день уезжает в спа-центр. Тиму "разведчица" позвонила сразу после обеда, и по голосу он понял -- что-то не срослось.
   -- Ты понимаешь, -- тихо шипела Лорка в микрофон. -- Я тут с двумя тетками-акушерками познакомилась. Кофе угостила, за жизнь поболтала. Веником прикинулась, хвостом повиляла, позадавала глупые вопросы. Тетки сказали, что действительно у них был беспрецедентный случай -- мерми из родилки сбежала. Хозяин будущий рвал и метал, хорошо хоть в суд на фирму не подал. Но только никто русалку обратно не привозил. И документов на передачу в другие лаборатории не оформлял. И объявление о пропаже с сайта ихнего не убрали. Похоже, те, кто Джой забрал, для кого-то другого старались. Для кого -- неизвестно. И что теперь делать -- непонятно. Я сейчас иду увольняться. Надо дальше думать. Завтра зайду -- поговорим.
  
   Их с Ёлкой кухня на время снова стала штабом боевых действий, планирующим то ли наступление, то ли разведку боем, но уж никак не позорное бегство с занятых рубежей.
   Лорка явилась на следующий день вечером, после первого и последнего же рабочего дня на ферме. Принесла коробку шоколадного печенья. Ёлка выложила печенье на тарелку, потянулась к "бакалейной" полке, вопросительно глянула на Тима. Тот кивнул. Сестренка протестующе чихнула, надулась, но достала пакет дорогого кофе, который варили, когда дома был праздник, приходили важные гости или просто у кого-нибудь случалось плохое настроение.
   По кухне поплыл горько-ванильный запах. Старенький кофейный аппарат, чихая, нацедил три чашки. Ёлка уселась верхом на табуретку, пододвинула сахар к себе поближе.
   Лорка аккуратно размешала пенку, отпила маленький глоток, повернулась к Ёлке:
   -- Ты чего букой сидишь?
   -- Как хочу, так и сидю, -- дернула плечом Ёлка. -- Давайте лучше ближе к делу.
   -- У кого есть идеи? -- Тим взял печенье, откусил один раз, а остальное стал крошить на блюдце. Песочное тесто легко распадалось под пальцами. -- Где еще может быть Джой?
   -- Может, ее в цирк отдали? -- выпалила сестренка.
   -- Не складывается, -- покачала головой Лорка. -- Зачем было тайно похищать, чтобы потом показывать в цирке у всех на виду. Да им заказчик Джой такой иск выставит, что центр по миру пойдет.
   -- Хозяину другую русалку пообещали. Или деньги и так заплатили. За молчание.
   -- Надо проверить городские труппы, -- подытожил Тим и принялся крошить следующее печенье. -- Что еще?
   -- Джой могли какие-нибудь левые бандиты выкрасть, не из центра. За выкуп. Или чтобы перепродать, -- предположила Ёлка.
   -- Здесь нам концов точно не найти, -- вздохнул Тим.
   -- Это я беру на себя, -- тут же отозвалась Лорка. -- Попрошу Нукера поспрашивать по своим каналам.
   -- Пусть он тогда Джой у бандитов отберет и тебе подарит, -- обрадовалась Ёлка.
   -- Не получится, -- развела руками Лорка. -- Нукер русалок на дух не переносит, как и модиков. Любит только настоящее зверье. Он мне скорее бультерьера подарит. Или живого крокодила.
   Тим потянулся за следующим печеньем. Ёлка молча отодвинула от него тарелку. Тим удивленно глянул на пустое место на столе и принялся растирать в пыль обломки выпечки на блюдце.
   -- Вдруг Джой просто кто-нибудь из нашего же дома забрал, для себя?
   -- Это мы с Ритой проверим, -- Ёлка погладила лежащую рядом рысь. -- У нее знаете нюхалка какая! Лучше, чем у собак. Мы каждую квартиру в доме обойдем. Еще и в соседние высотки заглянем.
   -- Это сколько же времени займет? -- наморщила лоб Лорка. -- Сто этажей по тридцать квартир. Три здания.
   Ёлка на миг задумалась:
   -- Этаж мы можем обойти минут за пять. Значит, пятьсот минут на дом, тысяча пятьсот -- на три. Двадцать пять часов. Если в школу не ходить...
   -- Я тебе дам, в школу не ходить! -- взвился Тим. -- Три часа в день максимум.
   -- Это же больше недели! -- запротестовала Ёлка.
   -- Сколько будет, столько будет, -- хлопнул Тим по столешнице. -- А я займусь цирковыми труппами. Надеюсь, что-нибудь выплывет. Джой это время продержится. Она такая, отчаянная, эта Джой.
   На Лоркином нейрике замигал красный сигнал вызова.
   Она поморщилась, подняла руку, жестом попросив остальных помолчать, заговорила сладко-капризным голосом:
   -- Да, милый. У Тима с Ёлкой, милый. Чай пьем. Почему так долго? Ну конечно, с тобой лучше, но у них проблемы. Какие? У Тима мерми украли. Откуда у него русалка? Откуда-откуда? От верблюда! Ты им поможешь, милый? Потому что я прошу. Совершенно серьезно. Да, сейчас иду уже! Дурак! И шутки у тебя дурацкие!
   -- Поможет? -- с надеждой спросил Тим.
   -- По крайней мере, пообещал.
   -- Что он еще сказал?
   -- Да так. Ерунду всякую. Про то, что Джой уже, наверное, на колбасу... В общем, чушь. Не бери в голову.
   Лорка вырвала у Тима из рук блюдце с испорченным печеньем и ссыпала содержимое в мусор:
   -- Значит, так. Тим берет на себя цирковые труппы, их в городе штук пять, Ёлка -- жильцов дома, а я -- разговор с Нукером. И не раскисайте раньше времени.
   Она послала Тиму воздушный поцелуй и убежала.
   -- Тим, можно мы с Ритой прямо сейчас пойдем по квартирам? -- вызвалась Ёлка. -- Я ей халат понюхать дам, в котором Джой ходила. Несколько этажей факт успеем обойти.
   -- Я с вами, -- поднялся из-за стола Тим.
   -- Мы и сами можем! -- запротестовала Ёлка.
   -- Да знаю, что можете. Просто не могу я сидеть и ничего не делать.
   Ёлка хотела что-то сказать, но посмотрела на брата и только рукой махнула:
   -- Ладно уж, пошли!
  

Ёлка

   Она не пошла с девчонками на завтрак есть дурацкие пончики и холодные, предположительно крысячьи, сосиски. Убежала в сортир, заперлась в кабинке -- страдать и плакать. Сжимала зубы, чтобы не всхлипывать громко, размазывала по щекам слезы, отматывала длиннющие ленты туалетной бумаги и вытирала нос, топила сопливые комки в унитазе. Какая же она дура! Дура, злюка и предательница. Если Тим узнает, он ее не простит. И точно разлюбит. Может, и из дома выгонит. Но Ёлке так было обидно! Мерми была только ее, принадлежала только ей.
   Это Ёлка углядела Джой на остановке, это благодаря ей русалку привели домой живой и здоровой. Ёлка уже целый план придумала, как она будет мерми учить, и кормить, и одевать. Может быть, играть в школу, может быть, в куклы. А Джой вместо этого стала с Тимом целоваться. Потому что он мальчишка и считает себя взрослым. И ради этой мерми на все готов, даже в припадке валяться.
   В общем, она ушла тогда к себе в комнату, дверь захлопнула и в "Домашнего друга" позвонила. Приезжайте, мол, забирайте ваше сокровище. И про деньги не забудьте.
   Пожалела почти сразу. Но что сделала -- то сделала. Назад уже не отмотаешь. Джой жалко. Себя жалко. Тимку, дурака, жалко. Что теперь будет?
   И, самое главное, если Джой не на ферме, то где?
  

Джой

   Мне опять привиделся пряничный дом, обвитый плющом. Море лениво лижет мокрый песок пляжа, алый кругляш солнца стекает к горизонту, мотыльки-однодневки без устали штурмуют электрический фонарь у крыльца. Мраморные грифоны сонно склонили головы с клыкастыми пастями. Здесь, на берегу, так тихо, так спокойно, так защищенно. Так не хочется просыпаться...
  
   Прихожу в себя. Кажется, я лежу на заднем сиденье мобиля. В голове туман, во рту горечь, в мозгах пусто. Что со мной было?
   Два темных силуэта, оскаленные зубы Риты, рука, грубо и больно тянущая за волосы, тряпка на лице, резкий больничный запах. Меня куда-то волокут. Укол. Тишина... Попалась, короче.
   За окном проносятся фасады небоскребов. Мобиль мчится по городу. Губы пересохли, подташнивает, очень хочется пить. Пытаюсь пошевелить конечностями и не могу. Руки и ноги намертво скручены широкой клейкой лентой. Начинаю елозить задом по велюровому сиденью, теряю равновесие и скатываюсь вниз, физиономией в пыльный ковролин. Громко чихаю. К горлу подкатывает мутная волна. Еще чуть-чуть, и меня вырвет.
   На переднем сиденье кто-то громко ругается и приказывает:
   -- Мика, подними девку и дай ей воды. Иначе сам будешь отмывать салон от блевотины.
   -- У меня рука... -- нерешительно пытается возразить невидимый Мика.
   -- Переживешь, -- злится его собеседник.
   -- Меня рысь покусала!
   -- Игрушечная, Мика, игрушечная. Настоящая, с настоящими зубами, тебе бы руку отгрызла. А эта так, поцарапала. До кости не добралась. И все потому, что ты дурак! Доставай бутылку, не серди меня. Видишь же -- я за рулем.
   За рулем, надо же. Сейчас почти никто сам не водит. Только гонщики, любители превышать скорость и те, кому надо по роду деятельности. Полицейские, там, или бандиты. На полицейских мои похитители не похожи. Значит, второе. Во что я вляпалась?
   Мика, постанывая, перебирается назад. Одна рука у него залита прозрачной пластомарлей, на коже под ней расплылись красные кляксы. Чертыхаясь, он затягивает меня обратно на сиденье, подносит ко рту пластиковый стакан с носиком. Его рука противно пахнет прелой кожей и дешевым одеколоном. Обливаясь, жадно пью холодный сладкий чай со вкусом лимона. Тошнота отступает. В голове немного проясняется.
   -- Эй, ты куда поворачиваешь, Гри? -- вопит Мика. -- На ферму надо по четырнадцатому шоссе.
   -- А кто сказал, что мы едем на ферму? -- удивляется тот.
   -- А куда? -- тупо вопрошает Мика.
   -- Туда, где больше платят, -- отрубает Гри.
   -- Ты опять все решаешь за нас двоих! -- истерично верещит Мика. -- Мы только на ферму договаривались!
   -- Заткнись! Тебе решать нечем! Решалка отвалилась! -- ржет его собеседник.
  
   Мобиль резко тормозит и останавливается, валюсь прямо на Мику, тот, поминая мамашу Гри, приводит меня в вертикальное положение.
   -- Приехали! -- Гри распахивает дверь, сгребает меня в охапку, легко, как мешок с тряпьем, взваливает на плечо. Волосы свешиваются вниз, метут землю, собирая пыль. Перед глазами мелькают огромные черные сниксы, топчущие каменные плиты. Почему-то замечаю всякие мелочи. Сниксы поношенные, скоро порвутся; одна липучка отклеилась, трясется, как собачий язык. Нога Гри тяжело впечатывается в лужу, холодные грязные брызги летят мне в лицо.
   Где-то далеко вверху звенит дверной звонок; противно, так, что сводит зубы, скрипит открывающаяся дверь.
   -- Принимай посылку, хозяин! -- Гри сажает меня на пол.
   -- Бестолочи! Как крепко затянули. Сказано же было: аккуратно. -- Надо мной склоняется узкоглазый, круглощекий, похожий на хомяка дядька. Щелкает ножницами, разрезая клейкую ленту. -- Чего пялитесь? Я вас не задерживаю, хе-хе.
   Хе-хе. Глухой колючий смешок. Как у злобного гнома из недетской сказки.
   -- А деньги? -- ревет, возмущаясь, Гри.
   -- Завтра. Получите, когда пойму, что с девкой все в порядке. Да не обману, слышали, наверное, что у меня репутация. Хе-хе. Вставай, кукла!
   -- Эй, мы так не договаривались, хозяин!
   -- Именно так мы и договаривались, хе-хе! Эмма, проводи гостей.
   Мимо меня проскальзывает здоровущая псина с квадратной башкой, грозно скалится, демонстрируя желтые клыки и мокрые розовые десны в черных кляксах. Каждый клык размером с мой палец.
   -- Так мы зайдем завтра, -- сразу соглашается Гри и задом пятится к выходу.
   Хомяк захлопывает дверь.
   Псина поворачивает ко мне морду, обдает смрадным дыханием и проходит мимо. Надо же, не модик, настоящая.
   -- Идем! -- Узкоглазый Хомяк хватает меня за шею, заставляет встать и тащит по коридору.
   Спускаемся по лестнице. Из-за железной хватки Хомяка голову поднять не могу, смотрю в пол. Перед носом -- белый кафель, угол бассейна, из воды торчат три любопытные девичьи физиономии. Хомяк наконец-то отпускает мою бедную шею. Оглядываюсь. Холодное помещение без окон с низким потолком и бетонными стенами. Бассейн совсем крошечный, но, кажется, глубокий. Сильно воняет хлоркой. Что это за место?
   -- Раздевайся!
   В смысле? Непонимающе смотрю на Хомяка.
   -- Футболку снимай, хе-хе, дурында! Ну! -- Хомяк хватает меня за рукав.
   Вырываюсь, отступаю назад. Не нукай, не запрягал!
   Хомяк бьет коротко, без замаха. Просто тычет кулаком в живот. Но от этого тычка я сгибаюсь пополам от боли и долго не могу вздохнуть, по-рыбьи разевая рот. В желудке будто застревает раскаленный железный стержень, и кажется, что навсегда.
   -- Смотри на меня!
   С трудом выпрямляюсь, поднимаю глаза. И получаю две ленивые пощечины. Щеки горят, будто меня провезли лицом по асфальту.
   -- Будешь слушаться! Поняла? Раздевайся! А то добавлю!
   Сейчас еще раз ударит! Торопясь, стягиваю Тимкину футболку, роняю на пол.
   Хомяк откидывает футболку ногой, не торопясь обходит вокруг, щупает руки, мнет плечи, дергает за волосы. Сжимает пальцами щеки так, что открывается рот, проводит пальцем по зубам.
   -- Ничего. Молодец, дурында, хе-хе. Держи!
   В ладонь мне ложится несколько русалочьих бомбошек. Меньше всего я сейчас думаю о еде, зажимаю бомбошки в кулаке.
   -- Иду в воду, дурында. Отдыхай пока. Завтра встретимся. Там и посмотрим, на что ты способна.
   Хомяк подталкивает меня к бассейну. Осторожно спускаюсь в воду по скользким металлическим скобам. Мерми отплывают подальше. Смотрят настороженно, кривят физиономии. Куда им до любвеобильной Шуши. Одна из них, невысокая и крепенькая, почему-то бритая наголо, вдруг подскакивает, выхватывает бомбошки и торопливо запихивает в рот. У нее над верхней губой рваный шрам, отчего кажется, что русалка злобно скалится. Другая, с гривой белокурых волос и совершенно детской круглой мордашкой, возмущенно кричит. Тоже хотела поживиться, но не успела. Третья, с голубыми глазами, темная и блестящая, как кусок эбонита, молча разворачивается и ныряет. Сзади на шее у нее полузажившие ссадины, похожие на следы зубов.
   Где я?
   Только не... Господи, только не... Даже про себя не могу произнести это слово. Русалочий бордель. Обхватываю себя руками за грудь, как будто это сможет меня от чего-нибудь защитить.
  
   Всю ночь не могу уснуть. Сначала, убедившись, что Хомяк не вернется, пытаюсь открыть дверь, впустую, само собой. Обследую все углы, обстукиваю стены, обдираю ногти о бетон. Запасного выхода так и не нахожу. Остальные русалки равнодушно наблюдают из воды за моими безуспешными попытками.
   Потом плаваю из угла в угол. Все не могу успокоиться. Это надо же было так попасться. Небось это Лорка на меня настучала! А Тим ее в квартиру пустил. Это все он виноват! Думать надо было, что делает. Или не виноват. Я же сама свалилась им с Ёлкой на голову. С другой стороны, сама должна была соображать, кому довериться. Но у меня выхода не было. Или был?
   Совсем запуталась, а легче не стало.
   И еще импринтинг этот чертов! Надо стараться не смотреть на Хомяка. Ну или почти не смотреть. Потому как, если я к нему привяжусь -- можно сразу утопиться. Или разбить голову о бортик бассейна. Любить это чудовище не буду ни за что!
  
   Утром пришел Хомяк, принес миску с русалочьим кормом. Мерми, распихивая друг друга, кинулись к еде. Рычали, толкались, кусались, тянули друг друга за волосы. Та, бритая наголо, врезала эбонитовой девице по физиономии. Эбонитовая вцепилась ей зубами в руку. Хомяк отпихнул бритую ногой, она прямо покатилась по полу, но зарычала сильнее и снова ринулась в общую кучу. Хомяк что, совсем их не кормит? Я в эту кучу малу, конечно, не сунулась. Еще не хватало из-за еды драться. Да мне бы и кусок в горло не полез. Сидела в воде, наблюдала все это безобразие.
   Хомяк взглянул на меня и ухмыльнулся так нехорошо. Мол, жрать захочешь, прискачешь. А вот не дождешься!
   Девицы подобрали весь корм, облизали пальцы, сидели, смотрели на миску голодными глазами.
   -- Все! Хватит! -- хлопнул в ладоши Хомяк. -- На разминку!
   Девицы вскочили и, бритая впереди, эбонитовая в конце, побежали вокруг бассейна.
   -- Тебе что, особое приглашение нужно? -- обернулся ко мне Хомяк.
   Пришлось вылезать и пристраиваться сзади.
   Минут десять мы бегали по бортику, отжимались от пола, приседали и подскакивали с гантелями в руках, потом колотили руками и ногами боксерскую грушу.
   Когда я уже была готова вывалить язык на плечо, Хомяк опять хлопнул в ладоши:
   -- На сегодня хватит, бойчатницы. В честь выступления освобождаю вас от занятий в зале. Отдыхайте.
   Мерми, тяжело дыша, поплелись к фонтанчику с питьевой водой. Я подождала, пока они закончат, и тоже напилась.
   Теперь лежу у воды и думаю, что тут происходит. Зачем мерми спортивный зал и зарядка? Что, Хомяк здесь русалочьим бодибилдингом занимается? А цель? Он на накачанных мерми мозгами поплыл, силовик-извращенец? Пытаюсь расспросить своих товарок, но они какие-то дикие. Только смотрят на меня набычившись и молчат. Такое впечатление, что еще секунда -- и вцепятся тебе в физиономию. Ну их.
   Через некоторое время начинает бурчать в животе. Ну да, я со вчерашнего дня ничего не ела. Когда Хомяк приносит миску с едой, уже не отворачиваюсь гордо, оказываюсь рядом первой и успеваю зачерпнуть горсть сухарей, пока не началась куча мала. С полной жменей быстро отскакиваю в сторону, но все же получаю растопыренной пятерней с острыми ногтями по спине. Ловлю на себе насмешливый взгляд Хомяка. Очень хочется швырнуть ему в лицо свою добычу, но голод пересиливает. В конце концов, мне главное отсюда выбраться живой. Умереть от дистрофии всегда успею.
   Отворачиваюсь и, стараясь не торопиться, начинаю по одному класть сухари в рот, но не выдерживаю и заглатываю остатки целиком. Совсем не наелась, надо было больше хватать.
   Потом Хомяк подзывает беленькую русалку и куда-то уводит. Хорошо бы они исчезли надолго. Лучше бы насовсем.
   Размечталась.
   Бубню про себя: "Хомяк -- старый дурак. Хомяк -- глупый жирдяк. Хомяк -- гнусный маньяк".
   Описания переходят в разряд непечатных, усталость берет свое и я потихоньку засыпаю. Вскидываюсь, когда зажигается свет. Беленькая мерми пробирается к бассейну. Ну и видок у нее! Спутанные волосы торчат во все стороны, разбитые губы опухли, грудь и ноги в царапинах и синяках, правую руку она баюкает левой, прижимая к животу. Медленно, боком, мерми сползает в воду и, тихонько повизгивая, забивается в угол. Следом в подвал заходит Хомяк, с громким стуком захлопывает дверь, со всего маху пинает скамейку, яростно шипит, ищет глазами бритую.
   Та тут же вылезает на бортик, забирается на лежащие в углу маты, опускается на четвереньки, выставив тощий мускулистый зад. Хомяк приближается, скидывает халат. Я не сразу понимаю, что он собирается делать, а когда понимаю -- закусываю зубами кулак, зажмуриваю глаза, зажимаю уши. Но все равно слышу скрип виниловой обшивки, тяжелое дыхание, сладострастные всхлипы. Щеки горят, как будто меня опять отхлестали по лицу. Никогда еще при мне... В двух шагах... Как будто я шкаф или тумбочка. А мерми -- она верит, что так и надо. Что все прекрасно, жизнь удалась и хозяин -- русалочий бог. Хотя что я знаю о том, что думают настоящие мерми.
   -- Ну, хе-хе, молодец. Держи!
   Хомяк, отдуваясь, сует бритой несколько конфет.
   -- А ты, -- это уже беленькой, -- еще раз проиграешь, сдам на живодерню!
   Беленькая ревет, размазывая слезы по детской мордахе.
   Хомяк натягивает халат, гасит свет и уходит.
   Ночью беленькая скулит почти не переставая. И жалко ее, и противно, и на нервы действует. Хочу прикрикнуть, чтобы заткнулась, но вместо этого неожиданно для себя зову подплыть поближе. Обнимаю мокрые плечи, глажу по спине, утыкаюсь носом в мягкие волосы. От мерми пахнет лимонными карамельками из моего детства. Сладкими липкими кругляшами в простеньких обертках. Сидим в полной темноте, беленькая потихоньку успокаивается, но, как только я пытаюсь убрать руку, вновь и вновь подныривает под мою ладонь.
   -- Б-бедная, б-бедная, -- твержу, перебирая руками светлые пряди, неизвестно кому, то ли ей, то ли себе.
   Так и засыпаем вместе: глупая безответная мерми и я -- неизвестно кто.
  

Тим

   Ну и денек у него выдался! Тим вытянул гудящие от многочасового хождения ноги, сжал пальцами ноющие виски. И раньше не совсем адекватные, люди совсем поехали мозгами, а он вместе с ними. Осталось земному шарику чокнуться и начать кружиться в обратную сторону. А чего, он бы не удивился.
   Накануне вечером они с Ёлкой и Ритой поднялись на самый верх их стоэтажки и начали методично обходить квартиру за квартирой. Рита останавливалась у двери, тщательно обнюхивала порог и ручку, отрицательно мотала головой, иногда лениво зевала и мягко скользила дальше. За рысью шагала Ёлка с халатом, в котором у них дома ходила Джой, и периодически давала Рите его понюхать. Тим шел последним, предупреждающе насвистывал, если кто-нибудь выходил в коридор из лифта или из квартиры. Тогда вся компания останавливалась и делала вид, что их абсолютно ничего не интересует и вообще они здесь случайно.
   На семьдесят шестом этаже, когда Ёлка с Тимом уже изрядно притомились, Рита, обнюхав дверь, не пошла дальше, а уселась рядом, помахивая хвостом.
   -- Точно? -- строго спросила Ёлка.
   Рысь потянулась и приподняла верхнюю губу, выставив на всеобщее обозрение блестящие, словно зубной пастой надраенные, клыки.
   -- Что будем делать? -- хотел спросить Тим, но опоздал. Ёлка уже решительно давила на пуговицу звонка.
   Дверь распахнулась почти сразу. На пороге стоял устрашающего вида голый по пояс громила в татуировках от макушки до кончиков пальцев. От него несло потом и алкоголем. Самое неприятное, что в руках громила сжимал разрядник, уперев его прямо в грудь Тиму. И вид у дядьки был самый решительный.
   -- Я вас выведу на чистую воду! -- заорал громила. -- Хулиганье! Нашли себе развлечение -- бегать по этажам, мешать честным людям спокойно отдыхать! Пристрелю уродов!
   "Прострелит ведь, рожа пьяная!" -- Тим лихорадочно соображал, что лучше: кинуться на громилу, осторожно отступить, прикрывая спиной Ёлку, или предоставить Рите разруливать ситуацию. Любой из этих вариантов не исключал, что выстрел из разрядника заденет кого-нибудь из них троих.
   Как ни странно, первой в себя пришла Ёлка. Ее физиономию вдруг искривила жалобная гримаса. Из глаз брызнули слезы, сестренка шмыгнула носом и заканючила тоненьким голоском:
   -- Не стреляйте, дяденька. Дяденька, это не мы звонили раньше. Мы не виноваты! Нас мама бросила, двух сиро-о-оток! Братик, я и киска два дня ничего не ели. Подайте что-нибудь бедным детям.
   Тут Ёлка вытянула вперед худую ладошку заправским жестом профессиональной уличной нищенки.
   Громила крякнул и в замешательстве потер лоб. Тим прямо услышал, как со скрипом проворачиваются под черепушкой непривычные к раздумьям дядькины мозги. Низведенная до киски Рита незаметно просочилась в коридор и втянула воздух блестящим носом.
   -- Ща, -- наконец-то закончил мыслительную деятельность громила. Отступил в сторону кухни и тут же вернулся с открытой пачкой брикетов. -- Вот! Ешьте! -- торжественно воскликнул он и добавил чуть виновато: -- Я ж не знал.
   В этот же момент Рита возникла у него за спиной с парой грязных розовых сниксов в зубах. Тех самых, которые Тим недавно отнес к мусорному ящику вместе с другой одеждой Джой.
   -- Во кошка дает, -- поднял дядька вверх указательный палец и громко рыгнул. -- Правильно, это забирайте тоже. Можно сказать, от сердца отрываю.
   Рысь выбралась на лестничную клетку. Размякший от собственной доброты громила помахал Тиму и Ёлке рукой и осторожно закрыл дверь.
   -- Санта-Клаус гребаный, -- констатировал Тим.
   -- Не факт, -- усомнилась добрая Ёлка. -- Может, он последним поделился. А нам и не надо вовсе. Даже неудобно. Надо будет ему потом что-нибудь вкусное принести. Скажем, у нас богатый родственник объявился. Идем дальше?
   -- Идем, -- вздохнул Тим. -- Только, пожалуйста, не звони больше в двери. Если найдем другую подозрительную квартиру, сначала решим, как действовать.
   Они обошли весь дом до первого этажа, но, к сожалению или к счастью, Рита больше ничего не нашла.
   Так они и вернулись домой ни с чем. Вернее, Тим ни с чем, Ёлка же -- с коробкой брикетов, а Рита -- с розовыми сниксами в зубах.
   Оставалось обойти в общей сложности двести семьдесят пять этажей.
  
   Дальше по списку шли цирковые труппы и паноптикум пани Жилтрес, в котором иногда выставляли живые диковинки типа двухголового козленка или сиамских близнецов.
   Тим почти не спал ночью -- вживлял в баркод удостоверение стажера-корреспондента "СитиПост". Получилось совсем неплохо. Утром выпил две чашки кофе, подождал, пока в голове перестанет звенеть, и развернул перед носом галокарту подземки -- составить маршрут. После некоторых колебаний решил начать с паноптикума. Он был ближе всего по отношению к дому и закрывался рано, в пять вечера, в отличие от цирковых трупп.
   Тим отвел Ёлку в школу (после уроков ее согласилась забрать Лорка) и принялся за выполнение плана.
   Паноптикум находился в той части города, где невзыскательная и небогатая публика и туристы из провинции могли за небольшие деньги получить свою порцию развлечений мегаполиса. Узкая, забитая зеваками улочка была одним из тех мест, куда просто так Тим никогда бы не сунулся.
   Не успел он сделать и пары шагов, как от яркой вывески "Тур-тур" на доме справа отделилась псевдоживая реклама и рявкнула прямо в лицо:
   -- Виртуальные путешествия с новейшими нейроприставками! Гарантируем полное погружение в реальность шпионских сериалов, жизнь богатых и знаменитых или космические путешествия!
   Слева с расцвеченного огоньками крыльца ресторанчика подмигивала девица в поварской мини-форме, визгливо зазывающая:
   -- Бургеры из синтетической саранчи! Коктейль "завтрак вампира" на симуляторах донорской крови и другая экзотика! Только у нас!
   От приплясывающего парня в радужном костюме и вовсе пришлось уворачиваться -- он был из танцклуба с живой музыкой и красавцами партнерами-партнершами, в почасовую оплату которых входило умение слушать, утешать и смотреть влюбленными глазами. Все это оглушало, ослепляло и так настойчиво лезло в мозг, что Тим вздохнул с огромным облегчением, когда добрался наконец до нужного адреса.
   Заведение мадам Жилтрес занимало первый этаж длинного, как сосиска, трехэтажного кирпичного здания с пластиковыми горгульями вместо колонн. У широко открытого входа добросовестно растягивали в улыбке губы два совершенно одинаковых клоуна в рыжих париках. Табличка на стене гласила, что один из них -- андроид, и предлагала угадать, какой именно.
   -- Добрый день, -- радостно, как при виде любимой тетушки, воскликнули клоуны. -- Мы рады вас приветствовать в паноптикуме мадам Жилтрес. Будете определять, кто из нас настоящий? Угадавшему -- скидка пять процентов на входной билет.
   Тим повнимательнее вгляделся в совершенно одинаковые лица: потрескавшиеся на мелких морщинках белила, тонкие рты, щедро обведенные красной краской, рыжие вихры из-под колпаков. Показалось, или к нижней губе того клоуна, что стоял справа, пристали хлебные крошки?
   -- Ты человек? -- ткнул в него пальцем Тим.
   -- Ошибочка, -- тоненько засмеялись клоуны. Тот, кого Тим принял за человека, закатал рукав желтого комбинезона, открутил кисть левой руки, продемонстрировав блестящий металлический болт с нарезкой, торчащий из культи. -- Но вы не расстраивайтесь!
   -- Я не расстраиваюсь, -- махнул рукой Тим. -- Я сюда вообще по делу. Как мне найти вашего менеджера?
   -- У вас жалобы? Вы чем-то недовольны? -- расстроились клоуны.
   -- Ну что вы! -- поспешил развеять их сомнения Тим. -- Я корреспондент "СитиПост". Хотел взять у менеджера интервью.
   -- Интервью -- это хорошо! -- еще добросовестнее заулыбались клоуны. -- Сейчас вызовем!
   Менеджером оказалась седенькая старушка в байкерском прикиде. На физиономии ее ясно читался вопрос: "Что это еще за журналист на мою голову?".
   -- Очень рад! -- сразу взял быка за рога Тим. -- Ваш пароктимум... э-э-э... паноптикум -- замечательное заведение. Просто... э-э-э... отдохновение для уставшей души, роза на... э-э-э... кусте с шипами, глоток воды с... э-э-э... похмелья. Нет, разумеется, в жаркий день!
   -- Удостоверение есть? -- перебила старушка восторженные излияния Тима.
   -- Ах, ну да! -- Тим хлопнул себя по лбу и протянул руку.
   Просканировав его запястье, старушка окончательно помрачнела и пригласила Тима в кабинет. Усадила в кресло для посетителей, сморщила бледные губы, всплеснула сухонькими ручками:
   -- Ну и что вас интересует, молодой человек? Если думаете, что мы тут нелегальной деятельностью занимаемся -- зря время теряете. Ничего не нароете.
   -- Как вы могли такое подумать! -- страдальчески возвел Тим глаза к засиженному мухами потолку. -- Я лишь обновляю обзор достопримечательностей нашего города для туристов. Могу я задать несколько вопросов, осмотреть экспозицию и сделать пару-тройку снимков?
   Старушка вздохнула и смирилась с неизбежным.
   За следующие полчаса Тим узнал массу ненужной информации об истории заведения, строгих, но справедливых директорах и щедрых спонсорах, а также просмотрел многочисленные хвалебные отзывы на сайте паноптикума. Под конец старушка собралась на обед и перепоручила Тима одной из сотрудниц -- провести экскурсию.
   Процентов на девяносто девять экспонатами в паноптикуме были андроиды -- копии с реальных знаменитостей. Президент как заведенный толкал речуги, Джек-Потрошитель махал ножами, по одному в каждой руке, а знаменитый актер норовил ухватить за зад посетителей женского пола.
   -- Президента продадут, когда нового выберут, -- бубнила провожатая. -- Здесь пустое место -- Мэрилин Монро на реставрации, ей поклонник нос откусил, а вот тут блогерша Айс Вайс скоро встанет, заказали уже.
   В конце концов Тим не выдержал, спросил негромко:
   -- А живые экспонаты у вас есть?
   -- В смысле живой президент? -- захлопала глазами женщина.
   -- В смысле кто-нибудь живой. Модик, например. Козел, там, котики или русалка на худой конец.
   -- О русалке думали! -- оживилась провожатая. -- Даже уже деньги нашли, присмотрели одну, бракованную.
   -- Ну и?.. -- схватил ее за руку Тим.
   -- Передумали. Решили, что у входа пикеты защитников мерми соберутся. Меньше желающих будет в паноптикум ходить.
   -- Точно? -- подозрительно спросил Тим.
   -- Точно, -- подтвердила провожатая.
  
   Поход по цирковым труппам тоже ничего не дал. Тим потратил на них больше недели, встречался с директорами и менеджерами, разглядывал жонглеров и воздушных гимнастов, слонов и бегемотов, уборщиков и клоунов. В труппе на Цветочной улице действительно был номер двух русалок-наездниц, но Джой среди них не нашлось. В довершение ко всему Нукер укатил куда-то в неизвестном направлении, на звонки Лорки не отвечал, и расспросить его ей не удалось. Надежда на то, что Джой найдется быстро, таяла с каждым днем.
  

Джой

   -- Сиди тихо! -- Хомяк подталкивает меня к скамейке. Мне на пояс он надел гибкий, защелкивающийся на кодовый замок обруч с ремнем. Что-то вроде ошейника, только на животе. Конец ремня пристегнул к спинке сиденья. -- Смотри и учись. И не пробуй сбежать, все равно не получится.
   И он больно щиплет меня за плечо.
   Я и не пытаюсь сбежать, сижу смирно. Только что Хомяк привез нас с бритой наголо мерми в приземистый ангар с полукруглой крышей, в таких обычно устраивают дешевые кегельбаны или молодежные дискотеки. По дороге я все тянула шею, пытаясь понять, куда мы едем. Правда, запомнила только название ближайшей подземки. Повторяла про себя "Озерная", "Озерная", чтобы не забыть. Бритую Хомяк сдал с рук на руки накачанному орангутанистому дядьке в синей, промокшей пятнами футболке, а меня привел сюда.
   Хомяк еще раз проверяет замок и уходит. Оглядываюсь по сторонам: темное пустое помещение, похожее на небольшой концертный зал, со скамьями амфитеатром вокруг подмостков. Сижу на самом верху. На подмостках -- огромный аквариум из толстого стекла. Безо всяких там водорослей, пластиковых замков и красивых разноцветных камней. Только вода до самой крышки, и все. По углам периметра вокруг подмостков -- четыре прожектора с вогнутыми зеркалами. Пока они выключены, ждут своего часа. Непонятно какого.
   Помещение постепенно заполняется шумными мужиками разного возраста -- от зеленых, никогда еще не брившихся юнцов до псевдободрых гладколицых стариков, закованных в самодвижущиеся экзокостюмы. Похоже, многие тут друг друга знают. Собираются группами, хлопают приятелей по спинам и плечам, громко треплются, размахивая руками. В воздухе стоит густой дух сигаретного дыма, алкоголя и возбужденного ожидания. Слишком возбужденного. Мне становится сильно не по себе. Хорошо хоть, рядом никто не сел. И никто не обратил внимания.
   Гулко звенит гонг. Завсегдатаи торопятся занять кресла. Зал вдруг погружается в полную темноту, прожекторы вспыхивают, освещая аквариум. Затихает гул зрителей. Я вжимаюсь в спинку скамейки. Совсем не хочется смотреть на предстоящее зрелище. Металлический обруч давит под ребра, от напряжения звенит в ушах. Чувствую, как по спине стекает холодный пот.
   В противоположных концах аквариума появляются две русалки. Наша, бритая, из подвала Хомяка, и чужая. Рыжая, кудрявая, с большой грудью и веснушчатой белой кожей.
   Нагие, тонкие, легкие. Парят в воде, как экзотические рыбешки.
   -- Лысуха и Рыжая Соня! -- громко звучит из динамиков под потолком.
   Темнота взрывается хлопками и одобрительными воплями.
   Мерми замирают на мгновение, сближаются медленно и осторожно и вдруг кидаются навстречу друг другу, сцепляются в клубок. Мелькают руки, ноги, голые пятки, рыжие пряди. Лысуха, извернувшись, хватает за волосы Соню, изо всех сил впечатывает лицом в стекло. Рыжуха пытается упереться в прозрачную стену -- не получается. Нежные губы, точеный нос плющатся о невидимую преграду. Лысуха бьет еще и еще. По стеклу расползается розовое бесформенное пятно.
   Что надо было сделать, чтобы превратить доброжелательных по самой своей сути русалок в остервенелых бойцовских псов?
   -- Лысая, давай! Рыжая, вмажь ей! -- вопит невидимая толпа. Хищная. Озверевшая. Беспощадная. Почувствовавшая кровь.
   Соня вырывается, наконец, из цепких рук, делает кувырок, врезается головой в плоский смуглый живот противницы, захватывает шею, несколько раз въезжает коленом в подбородок, отпускает. Лысая безвольно повисает в воде. Соня замахивается вновь. Лысая уворачивается, вцепляется ногтями Лысухе в лицо. Мерми опять сплетаются клубком.
   -- Порви ее, Рыжая! Лысая, выпусти ей кишки!
   Соня вырывается, Лысая, размахивая кулаками, загоняет ее в угол. Соня пытается заслониться от ударов. Сжимается, выставляет вперед локти. Это только раззадоривает Лысую. Удар ногой в солнечное сплетение, по тонким рукам, под ребра. Кажется, сейчас она разорвет соперницу на части.
   -- А-а-а! -- беснуется толпа. Слов уже не слышно. Они слились в самозабвенный рев экстаза.
   Не могу больше! Скорчиваюсь на скамейке зажмурившись, вздрагивая всем телом. Такое ощущение, что сейчас на части будут рвать меня.
   Звучит гонг. Грохот в ушах вдруг стихает. Открываю глаза. Сони нет. Лысая воинственно мечется по аквариуму в поисках неожиданно пропавшей соперницы.
   Гаснут прожекторы, включается свет. Мужчины вокруг встают с мест, разминаются, обмениваются впечатлениями. Будто и не было этой жуткой бойни. Будто бы две девчонки ни за что ни про что не калечили друг друга. Меня трясет, в голове стучит отбойный молоток, почему-то не хватает воздуха.
   Сжаться, стать как можно меньше, исчезнуть, перестать жить. Только чтобы не видеть, не слышать, не помнить. Никогда.
   Обо мне забыли. Я провела в темном пустом зале не один час. Когда Хомяк соизволил за мной прийти, замерзшей, уставшей, обмочившейся -- разревелась. Сидела, вытирала со щек слезы и сопли и не могла успокоиться.
   Хомяк критически на меня глянул, отстегнул ремень от спинки сиденья, толкнул в спину:
   -- Привыкай! Пошли, вояка. Хе-хе!
   По-моему, я в первый раз рада была его видеть. Неужели импринтинг начал действовать? Нет, неправда! Просто сидеть одной в пустом амфитеатре, где только что вопили раззадоренные кровью мужики, стало выше моих сил.
  
   В подвале около бассейна валялась довольная Лысая. Вся исцарапанная, с распухшим лицом, заплывшими глазами и разбитой макушкой. Гордо поглядывая на остальных, лопала шоколадные бомбошки из размокшего пакета. Эбонитовая и Беленькая, как я их теперь называла, завистливо смотрели на нее, но отнять ничего не пытались. Наверное, за такое бы Хомяк их хорошо взгрел. Как же, победительница!
   Хомяк подошел к Лысой, похлопал по щеке, потрепал за ухо. Та довольно заурчала. Потерлась ободранной щекой об руку. Идиотка, подумала я зло. Он тебя подставил, а ты... И опять чуть не разревелась. Потом, конечно, опомнилась. Не вина мерми, что их такими создали, послушными, в лепешку готовыми разбиться, только бы хозяин был доволен. Но противно стало ужасно. Просто с души воротило. Был бы у меня в руках жмуродел...
   Теперь забралась в самый дальний угол, на дно. В животе бурчит от голода, до сих пор всхлипываю, глаза опухшие, а в голове стоят слова Хомяка:
   -- Не расстраивайся, дурында! Скоро ты, хе-хе, всех побеждать будешь!
  
   Тяжело дышу, с лица течет пот, смешивается с кисло-соленой кровью из разбитого носa, на кафельный пол падают крупные алые капли. Эбонитовая успела мне врезать, но потом я загнала ее в угол.
   -- Возьми в ящике лед, дурында. Приложи к лицу.
   Хомяк стоит напротив, придерживает за локти пытающуюся удрать Эбонитовую. На лице довольная улыбка:
   -- Ты молодец, хе-хе. Драться не умеешь, так измором взяла. Далеко пойдешь, дурында!
   Хомяк сует Эбонитовой горсть бомбошек, отталкивает, подходит ко мне, скептически разглядывает лицо:
   -- Ничего, на вас, русалках, все быстро заживает. Скоро на арену, моя сладкая. Денежки папе зарабатывать. А себе, хе-хе, славу. Поработаешь на меня, на пенсию продам в хорошую семью, на заслуженный отдых.
   Вытираю нос, отворачиваюсь и иду к коробу со льдом. Ну вцеплюсь я ему в физиономию, ну покусаю, если успею. Ну проору в лицо все, что о нем думаю. Что изменится? Нет, как говорил кто-то из великих, мы пойдем другим путем. В конце концов, у меня есть то, чего нет у моих несчастных подружек по несчастью, которых даже говорить не потрудились научить: голова с функционирующими мозгами.
  
   -- Сука! Блин! Ауч!
   Хомяк скачет по подвалу на одной ноге, ухватившись руками за правую ступню. Бухается задницей на пол и выворачивает шею, пытаясь рассмотреть, на что же он наступил. Берется за края и с воплем выдергивает большущую канцелярскую кнопку, старую и ржавую. Острие перепачкано в крови. Издаю победный крик римского легионера, про себя, конечно. Это я два дня назад раскопала кнопки в одном из ящиков, неизвестно почему хранящихся в спортивном зале, и притащила сюда. Утром разложила в стратегических местах. Села ждать результатов. И вот дождалась. Болтаю ногами в воде, строю ангельское лицо. А я тут при чем?
   Хомяк, чертыхаясь, хромает прочь. Позабыв от расстройства запереть дверь. Что и требовалось.
   -- Чтобы тебе заражение крови заработать, -- шепчу сквозь зубы.
   Нет, я, конечно, добрый человек и никому не желаю смерти. Но конкретно сейчас мне очень хочется увидеть Хомяка с почерневшей, раздутой гангреной ногой на больничной койке. Или на операционном столе. А еще лучше на секционном. В морге.
   Стараясь сама не наступить на кнопки, пробираюсь в коридор. Оставшиеся мерми с интересом глядят мне вслед. Хомяк водил нас туда-сюда из подвала в спортивный зал много раз, и я хорошо представляю себе расположение комнат. На первом этаже пульт наблюдения с несколькими экранами и консолью управления. На экранах -- подъезд к дому, крыльцо, задний вход, наш подвал. Бьюсь об заклад, к Хомяку на нейрик вся эта информация тоже приходит. Только ему сейчас не до этого: промывает рану антисептиком, мажет обезболивающим кремом, заливает защитным гелем и думает, не надо ли ему ехать в больницу получать порцию антибиотиков и делать прививку от столбняка. Но это все не важно, а важно, что с пульта можно выйти на внешнюю связь. И я примерно знаю, где в городе находится наша бойцовская арена.
   Тыкаю дрожащим от нетерпения пальцем в цифры, набираю номер службы спасения.
   Есть!
   Оператор на той стороне задает вопросы -- я не слушаю.
   Проговариваю в трубку, торопясь и задыхаясь, фразу, которую столько раз репетировала и про себя, и шепотом, чтобы сказать половчее:
   -- О-о-около станции под-д-дземки "О-о-озерная", в п-п-промышленном районе, н-н-напротив склада к-к-компании "Найгиль", в ангаре с п-п-полукруглой крышей функционирует п-п-подпольный к-к-клуб бойцовских м-м-мерми. Слышите, п-п-подпольный клуб.
   Гулкие шаги за спиной. Вжимаюсь в стену. "Сейчас убьют", -- проносится в голове.
   Визг. По коридору, размахивая полотенцем, мчится Лысая. За ней, прихрамывая и чертыхаясь, ковыляет Хомяк. Хе-хе, так тебе! Надо же, девчонка не безнадежна. Почувствовала запах свободы! Хорошо получилось. Теперь я смогу незамеченной вернуться в подвал ждать результатов звонка. Должны же они там в полиции проверять информацию. Вопрос -- когда. В любом случае, пока они будут захватывать арену, у меня будет время удрать. Встречаться с полицией я тоже не хочу.
  
   -- Слушай, стерва! И не делай вид, что не понимаешь! Мне плевать, что это твой первый бой! Должна победить. Запомни: как бы тебя ни отлупила соперница, я отделаю много хуже, если проиграешь! Хе-хе.
   Хомяк притискивает меня к холодной стенке бассейна, больно крутит уши, вжимает лицом в прозрачное стекло. Пытаюсь упереться руками, освободиться, но этот придурок сильнее.
   Мой отчаянный звонок так ни к чему и не привел. Сколько дней уже прошло, а ничего так и не изменилось! Никто клуб не накрыл. Иначе бы Хомяка уже замели. И теперь моя очередь выступать на арене против мерми с многообещающей кличкой Акула. Которая вполне может откусить мне голову.
   Додумать эту печальную мысль я не успеваю.
   -- Давай! -- Хомяк в последний раз прикладывает мою голову о стекло, толкает вперед, и я оказываюсь в тамбуре, который быстро наполняется водой.
   Что-то сзади выпихивает меня из тамбура, за спиной опускается стеклянная заслонка. Впереди, в нескольких метрах, оглядывается по сторонам моя соперница. Серебристые эльфийские волосы колышутся вокруг лица, как змеи на голове Медузы Горгоны. Эффектно, конечно, ничего не скажешь: две дерущиеся амазонки, беленькая и черненькая. Там, снаружи, зрители, наверное, вопят и пускают слюни от восторга. Здесь этого не слышно. Акула таращится на меня злыми синими глазами взбесившейся куклы-неваляшки, скалит ровные белые зубы. Чем и как из нее выбили русалочье добродушие? Не имеет значения. Сейчас это готовящаяся к удару кобра, готовая задушить меня голыми руками.
   Чуть не пропускаю момент, когда Акула срывается с места и бросается в мою сторону. В последнее мгновение успеваю увернуться. Мерми со всего размаха налетает на заслонку тамбура. Ошалело вертит головой, разворачивается, ищет меня взглядом. Я отплыла подальше, жду следующего броска. Надо держать расстояние, тогда можно вовремя уклониться. Следующий рывок. Опять мимо. И опять. Акула сильная, но не слишком верткая. Надо ее измотать. Надо поводить за нос. На... Не успела. Соперница врезается корпусом мне в плечо, пытаюсь ее отпихнуть, но Акула, крепко обхватив, толкает меня к стене. Затылок бьется о стекло. Искры сыпятся из глаз, плывут красные круги. Меня захлестывает волна ярости. Я тебе покажу, дура безмозглая! Вцепляюсь Акуле зубами в шею. Соперница отпускает руки. Не разбирая как и куда, молочу кулаками. По лицу, по носу, в грудь, в живот. Обдираю костяшки пальцев о твердое, сильно бью ногами туда, где мягко. За то, что мне больно! За то, что мне приходится выставлять напоказ свое тело! За то, что я уже не человек! Ты за все ответишь! За все! За все!
   Прихожу в себя уже в тамбуре. Соображается плохо. Вода уходит. Открывается прозрачная дверь.
   Сейчас Хомяк вытащит, закутает в полотенце, сунет в руки бомбошек. Может, и похвалит. Я же выиграла. Вместо этого кто-то невидимый вдруг заламывает мне руку за спину так, что я наклоняюсь вперед, почти касаясь лбом коленей.
   -- С этой дикой что делать? -- раздается низкий голос за спиной.
   -- Надень наручники, пристегни к чему-нибудь. Там разберемся.
   Понимаю, что речь идет обо мне, когда один тяжелый браслет охватывает правое запястье, а другой -- металлический вертикальный стержень рядом с аквариумом.
   Мимо туда-сюда снуют люди в форме. Большинство в полицейской, но есть и в военной, с устрашающими на вид короткими автоматами. Хомяка не видно. И вообще никого не видно. Зрителей в помещении почти не осталось, только несколько топчется у выхода, их подгоняют копы. Это значит... Это значит, что звонок достиг цели. И мне больше не придется ни с кем драться. Хомяк же отправится за решетку. Есть в этом мире справедливость! Хе-хе. Только что теперь будет со мной? Я же не рассчитывала, что сюда ворвутся во время моего поединка.
   Рядом останавливается женщина в форме:
   -- Я не сделаю тебе ничего плохого. Понимаешь?
   Киваю.
   -- Сейчас мы с тобой отсюда уйдем. Не пытайся вырваться. Понимаешь?
   Снова киваю. Пытаюсь добавить:
   -- Т-там, т-там в аквариуме А-акула. М-может быть, ей нужна п-помощь.
   -- Разберемся.
   Женщина отсоединяет наручник от стержня, сводит мне руки за спиной, защелкивает его на свободном запястье:
   -- Идем.
   -- Т-только д-дайте п-полотенце, -- прошу я.
   Женщина смотрит на меня с брезгливой жалостью, смешанной с удивлением. Нет, ну правда, зачем домашней собачке панталончики?
  
   В полицейском фургоне с меня в конце концов снимают наручники, дают напиться, вытирают лицо и обрабатывают перекисью разбитый лоб и исцарапанные руки. Несмотря на то что я завернута в одеяло, знобит и тело ломит, как при гриппе. И соображаю очень плохо. Полное впечатление бесконечного горячечного бреда, из которого, как ни старайся, не выбраться.
   Это я только что, за минуту превратившись в дикого зверька, избивала на арене человека? Ногами в живот и кулаками в лицо. И не желала остановиться. Здесь точно не допустимая оборона, просто -- крышу снесло. Хорошо бы забыть про это, выкинуть из головы, как страшный сон. Только ведь не получится. Пообещать себе, что такого больше не повторится? Тогда в следующий раз до смерти забьют меня. И что теперь? Ответа нет. Только железный привкус крови на разбитых губах.
   -- Беспредел, -- говорит один коп другому, выбрасывая в мусор очередную окровавленную салфетку. -- Люди с жиру бесятся. Уже не знают, чем еще нервы пощекотать.
   -- Эт-т-то я звонила, -- тихо сообщаю я. Слова с трудом слетают с неповоротливого языка.
   -- Кому? -- не понимают те.
   Пытаюсь сложить в голове нужные фразы, чтобы проще было рассказывать, мысли путаются, но тут на пороге возникает высокий толстяк в белом халате в сопровождении, должно быть, офицера, так как оба копа вскакивают по стойке смирно.
   Белохалатник кидается ко мне, осматривает и ощупывает, негодующе шипит себе под нос: "Варвары...".
   -- Не волнуйся, маленькая. Никто тебя больше не обидит. Это чудовище отправится за решетку, -- говорит он уже мне. И поворачивается к сопровождающему: -- Можно ее забирать?
   Офицер крутит перед носом планшет:
   -- Да, вижу подтверждение о передаче русалки в количестве одной единицы доктору Скальони из больницы святого Бартоломью. Не вижу препятствий.
   Добрый доктор Скальони из больницы неизвестного мне святого. Меня будут лечить? И никто не заставит драться и не будет лупить по щекам? И я смогу прийти в себя? Хотя бы так.
   Меня укладывают на носилки, заботливо накрывают, несут к машине с красным крестом.
   -- Поехали, -- командует кто-то невидимый.
   Впервые за долгое время тепло и спокойно. Неужели мои приключения, наконец, позади?
  
  

Глава пятая

Подопытная крыса

  
   Вчера вечером в нашем городе полиция накрыла подпольный клуб бойцовских мерми. Владельцы клуба арестованы. Им будет предъявлено обвинение в организации незаконного бизнеса и жестоком обращении с генно-модифицированными существами. Русалки, спасенные в результате рейда, будут или возвращены владельцам, у которых они были похищены, или, если таковых не найдется, направлены в центры, где их вырастили. Часть русалок была ранее признана на фермах некондиционной и, по-видимому, вместо утилизации продана нечистоплотными сотрудниками центров в преступные руки. Руководители ферм заверили нашего корреспондента, что к возвращенным мерми они отнесутся с особым вниманием и подыщут для них заботливых хозяев. Ведь бедным беззащитным созданиям так много пришлось пережить. Часть из них нуждается в серьезной медицинской помощи и психологической реабилитации.
   Биотехнологическая компания "Биотитан" сообщила о начале тестирования улучшенной вакцины против ратиболы на человекообразных приматах. Пресс-секретарь фирмы выступил с заявлением, что новый препарат снизит вероятность заражения до одной десятой процента. Это настоящий прорыв в медицине. Акции корпорации "Домашний друг", владеющей "Биотитаном", подскочили на двадцать процентов.
   Лента новостей "СитиПост"
  
   Внимание! В декабре в штаб-квартире нашей фирмы пройдет красочное шоу "Мерми года". Строгие судьи выберут из десятков участниц самую красивую, быструю и умную русалку. Соревнования предусматривают заплыв на сто метров вольным стилем, исполнение песни, ответы на вопросы ведущих, дефиле мод на подиуме и финальный парад в свадебных платьях. Владелец мерми-победительницы получит ламборгини "Ураган". Билеты можно приобрести на нашем сайте. Торопитесь, количество мест ограничено!
   Из интернет-рекламы корпорации "Домашний друг"
  
   Очень волнуюсь. Завтра у нас в школе -- Единый государственный экзамен по математике для учеников пятых классов. Родители сказали, что если я его хорошо сдам, то мне купят абонемент на посещение Диснейленда в виртуалке на все весенние каникулы. Правда, всего на два часа в день, но тоже хорошо. У нас в классе уже многие там побывали. А один мальчишка, Крис, всем рассказывал, как взломал систему защиты и схлопнулся в Диснейленде на целые сутки. Его потом амбулетка приезжала откачивать. Даже счет за вызов показал. Не знаю, врет ли Крис. С одной стороны, он умный, а с другой -- в компании-провайдере тоже не дураки работают. Наверное, все-таки врет. А амбулетка к ним домой к кому-нибудь другому приезжала.
   Ставьте лайки, не жмотничайте.
   Блог Даники Морган, ученицы пятого класса начальной школы Мейсон-Райс, выложено в сети 3 ноября 20... года
  

Джой

   -- Смотри, все очень просто!
   Высокий, лохматый, зубастый верблюд стоит передо мной, выгнув шею буквой U. На шее в качестве медальона болтается на цепочке крышка от пива. Мой горбатый наставник приседает и с силой ударяет задними ногами в кирпичную стену. Летят во все стороны красные обломки.
   Инстинктивно закрываю лицо локтем, пожимаю плечами:
   -- У меня нет копыт.
   -- Неважно, бей тем, что есть.
   У меня есть ноги в сниксах, и разбивать их о кирпичную стену совсем не хочется. Мнусь на месте, не знаю, что делать.
   -- Давай мериться силой! -- Вперед выходит рыжий верблюжонок.
   -- С тобой?
   Верблюжонок с тонкими спичечными ножками и большими глазами в длинных светлых ресницах выглядит ужасно беззащитно. Как с таким драться?
   -- С ним, с ним, -- кивает наставник. -- И если проиграешь, со стаей уже не летишь.
   -- Ну? -- Верблюжонок наклоняет голову и наступает копытом, похожим на страусиный коготь, мне на ногу.
   Вяло отмахиваюсь от него: уйди, животное! Нашлось приставучее дитятко на мою голову!
   -- Берегись! -- Верблюжонок неожиданно сильно бодает меня лбом в грудь.
   Не удерживаюсь на ногах и валюсь в песок. Малыш на редкость мерзко хихикает и бьет по земле передними ногами. В глаза летит мелкая пыль. Ничего не вижу. Маленькие копыта колотят по голове, по лицу, по рукам. Попадают по носу, по щеке, в глаз.
   -- Ты что, обалдел? Остановись!
   Хихиканье становится громче, а удары -- больнее:
   -- Вот тебе! Вот тебе!
   -- Ах ты, маленький гаденыш!
   Наваливаюсь на верблюжонка сверху, пытаюсь прижать к земле. Тот оказывается неожиданно сильным, брыкается, не дается. Злюсь все больше. Просто в ярость прихожу! Молочу верблюжонка в ответ. По-настоящему, без скидки на большие глаза и спичечные ножки. Вот тебе! Вот тебе! За то, что у меня нет выхода! За то, что не могу совладать ни с собой, ни с обстоятельствами! За то, что не могу попасть в пряничный дом! За все мои несчастья!
   Останавливаюсь только тогда, когда вдруг понимаю, что верблюжонок подо мной уже не шевелится. И, кажется, не дышит.
   Промаргиваюсь, протираю глаза.
   Рыжее, худое -- кожа да кости -- тельце без движения лежит на песке, раскинув в стороны крошечные, будто игрушечные, копыта. Веки полуприкрыты, под ними видны голубоватые белки. Что я наделала!
   -- Молодец, -- одобрительно ревет рядом наставник. -- Ты достойна лететь с нашей стаей. Поздравляю. Пошли!
   Но я все стою и стою, не в силах сдвинуться с места. Все смотрю и смотрю на неподвижного верблюжонка и никак не могу поверить, что все это -- дело моих рук.
  
   Машина останавливается. Санитары выдвигают носилки-каталку, откидывают складные ножки на колесах, поднимают бортики. Человек в белом халате склоняется надо мной, проверяет пульс, заботливо подтыкает одеяло. На лицо падает несколько капель, и сразу же большущий черный зонт заслоняет хмурое небо. Каталку равномерно потряхивает -- видимо, больничный двор вымощен плиткой. Чувствую себя младенцем в детской коляске.
   Бесшумно разъезжаются автоматические двери. Матовые светильники под высоким потолком, колонны в розовом мраморе. Каталку завозят в лифт, выталкивают на неизвестно каком этаже, волокут по бесконечным коридорам. Пытаюсь приподняться и сказать, что я не настоящая русалка, необычная, думающая.
   Человек в белом халате гладит меня по голове:
   -- Тс-с-с. Успокойся. Тебе нельзя волноваться. Все в порядке. Мы ведь друзья, правда?
   Может быть, теперь и впрямь будет все в порядке? Меня подлечат, проверят IQ и оставят в больнице. Работать сиделкой или воспитательницей. У меня хорошо должно получаться общаться с детьми.
   -- Доктор Скальони, -- обращается один из санитаров к человеку в белом халате, -- в какую лабораторию ее везти?
   -- К шимпам, в седьмую.
   К каким таким шимпам? Меня надо к людям!
  

Тим

   Ёлка ворвалась на кухню посреди ночи, завопила так, что Тим чуть не выронил очередной баркодный чип вместе с пинцетом.
   Отчитал сестренку:
   -- Ты чего орешь как резаная? Фредди Крюгер приснился? Я чуть чип не запорол, остались бы на месяц без денег.
   -- Черт с ними, с деньгами! -- возбужденно размахивала Ёлка нейриком. -- Вот новости в сети! Совсем свежие! Подпольный клуб бойцовских мерми накрыли. Видишь галофотку -- это Джой! Нашлась! Здорово, правда?
   Тим вырвал нейрик у Ёлки из рук, напялил на лоб, с трудом дождался, пока изображение подстроится под его глаза и станет четким. Со снимка на него смотрела Джой: темные широко раскрытые глаза, разбитые губы, расцарапанная щека. Бойцовская мерми! Вот сволочи! Всех их к стенке -- и из жмуродела, чтобы больше никому неповадно было.
   -- Куда Джой теперь повезли?
   -- В объявлении сказано, что русалок или хозяину вернут, или на ферму.
   -- Черт, как узнать, куда именно отправили Джой?
   -- Очень просто. Позвонишь в "Домашнего друга", опять представишься журналистом. Спросишь. После такой объявы в сети они не решатся информацию скрывать. Я так думаю, по крайней мере. Звони!
   -- В два часа ночи! Очень смешно. Они, наверное, только в девять открываются. Тогда и попробую с ними связаться. Иди спать пока.
   -- Да я так разволновалась, теперь точно не усну. Можно я рядом посижу? Тихонечко. Мешать не буду, обещаю. Хочешь, подержу чего-нибудь?
   -- Нет уж, сиди просто так, чудилкина.
  
   Ёлка уснула на рассвете. Задремала прямо на полу, пристроив голову на теплом Ритином боку. Рысь лежала не шелохнувшись, накрыв Ёлкино плечо лапой, словно обнимала.
   Тим, то и дело поглядывая на часы, убрал инструменты, аккуратно опустил нейрочип в пластиковый пакет. Вышел в коридор, чтобы не разбудить сестренку, и набрал номер "Друга".
   Ответили сразу:
   -- Фирма "Домашний друг" рада вашему звонку. Оператор Кристина Пратт. Чем могу быть полезной?
   Тим в очередной раз выдал легенду о корреспонденте "СитиПост".
   На другом конце отозвались:
   -- Сейчас посмотрю по комму, не отключайтесь.
   Оператор Кристина пропала неожиданно надолго. Точно больше чем на пять минут. Потом ответил уже совсем другой голос:
   -- Мистер... э-э-э... корреспондент? Мерми Джой сейчас пребывает в специализированной лечебнице. Нет, адрес дать не могу. Фирма не хочет еще больше травмировать психику русалки нежелательными визитами. Поверьте, ей и так досталось. Если хотите, оставьте свои координаты, мы свяжемся с вами, когда ситуация изменится к лучшему.
   -- Спасибо, не нужно, -- ответил Тим на автомате и отключился.
   Куда же эти, из "Домашнего друга", заперли Джой? Послал новую информацию Лорке. Может, она что-нибудь придумает.
   Лорка ответила коротко:
   -- Подожди. Сейчас.
   Тим сел за стол и стал ждать. "Подожди" затянулось часа на два. Потом в квартиру позвонили.
   Тим распахнул дверь, уверенный, что это пришла Лорка, но на пороге стоял и сладко улыбался Нукер собственной персоной в кожаных штанах в обтяжку и ядовито-желтой шелковой рубашке. На правой скуле, ближе к уху, так же сладко щерила клыки новенькая татуировка леопарда. Коротко стриженные черные волосы были густо пересыпаны серебристыми блестками.
   -- Чего застыл, к себе пускать не хочешь? -- поинтересовался гость.
   -- Да нет... Как бы... Ты раньше никогда не заходил... -- никак не мог собраться с мыслями Тим.
   -- Все когда-нибудь случается в первый раз, -- философски изрек Нукер, подвинул Тима плечом и шагнул в коридор.
   -- Чаю? Кофе? Коки? Крепкого ничего нет, но можно заказать. -- Тим наконец-то пришел в себя и вспомнил, что должен изображать гостеприимного хозяина.
   -- Коктейль "ссущий мальчик", -- мягко попросил Нукер.
   -- Чего?
   -- Шучу, -- сообщил Нукер и перестал улыбаться. Татуировка на щеке широко зевнула, обнажив острые зубы и розовую пасть. -- Я так, на пару слов. Разговор есть. Я, парень, ценю твою работу и вообще добрый, но если не перестанешь цепляться к Лорке...
   -- Ты что? -- удивился Тим. -- Да я ее и пальцем...
   -- Если бы пальцем, -- перебил его Нукер, -- то тебя бы тут уже не стояло. Короче, ты меня понял.
   Леопард на скуле щелкнул зубами и облизнулся.
   -- А насчет кикиморы твоей, -- Тим не сразу понял, что разговор идет о Джой, -- поспрашивал я тут по своим каналам. Русалку твою со всеми почестями отвезли в
   исследовательский корпус больницы святого Бартоломью. Куда конкретно -- не знаю. Хочешь -- забирай, не хочешь -- как хочешь. Увидимся при следующем заказе. И помни, дорогой, о чем мы тут говорили.
   Нукер наклонился к Тиму, чуть не мазнув губами по лицу. Шепнул в ухо:
   -- Помни. -- И ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
   Надо было бы испугаться, подумать, как вести себя впредь, потому как приход Нукера был недвусмысленным предупреждением. Но в голове билась только одна мысль: "Теперь я знаю, где искать Джой!".
  
   -- Здорово, -- заявила Ёлка, вернувшись после школы и выслушав рассказ Тима (про нежный звериный оскал и просьбу Нукера он благоразумно ничего не упомянул). -- Прямо сейчас и поедем?
   -- Шустрая какая. Сначала надо бы туда прокатиться, посмотреть, как эта больница выглядит, какая там охрана. Да и где конкретно Джой держат. Вдруг там высотка этажей в тридцать-сорок и вооруженные парни на входе. Вряд ли, конечно, но перестраховаться не помешает. Все обдумаем, вот тогда и поедем за Джой.
   -- Лорку позовем?
   -- Попробуем как-нибудь без нее, -- вздохнул Тим.
  

Джой

   Сижу, сгорбившись, в углу стеклянной клетки-аквариума, обхватив колени руками. Аквариум без воды, высотой фута четыре. Лежа я могу вытянуться в нем в полный рост, а вот встать в полный рост не могу. В крышке частые отверстия для вентиляции. Настил из деревянных планок, одноразовый жесткий матрасик, который меняют раз в два дня, поилка, биотуалет и легкая складная лестница, чтобы было удобнее выбираться -- вот и вся моя обстановка. Еще гребешок и зубную щетку забыла, но это особой роли не играет.
   Лаборатория стерильно-белая, сахарно блестит кварцевыми столами с рядами пробирок в штативах. Кругом подносы с пузырьками, инъекторы, чашки Петри, микроскопы, аналитические весы и другая подобная муть, предназначенная для издевательств над бедными животными. И русалками в придачу.
   Бедные животные обитают у противоположной стены. Копошатся в таких же, как у меня, только поменьше, стеклянных аквариумах красноглазые белые мыши с обрезанными секатором хвостами и два клона шимпанзе с измененным геномом, максимально приближенным к человеческому, Киш и Лапочка. Я их уже различаю: самочка помельче, и у нее сломан передний зуб -- наверное, подралась с кем-нибудь из служителей, а у Киша шерсть темнее. Где-то за стеной обитают в неизвестном количестве обычные шимпы, менее ценные. Из бойцовской мерми я превратилась в подопытного кролика. Это, наверное, лучше, но все равно плохо. Вернулась почти туда же, откуда сбежала. Значит, все было зря? Не хочу так думать. Вырвалась один раз -- вырвусь еще. Или в конце концов достучусь до этих идиотов, объясню, наконец, что я тоже человек, даже если выгляжу совсем как не. Объясню или вколочу палкой. Как получится.
   "Да, драться ты умеешь, -- горько хмыкаю про себя. -- Давай лучше стихи почитаем. Что-нибудь простое и вслух в качестве тренировки голосовых связок".
   В голове сами собой всплывают мелодичные строки:
   "Забыть ли старую любовь
   И не грустить о ней?
   Забыть ли старую любовь
   И дружбу прежних дней?"
   (стихи Роберта Бернса).
   Вот у человека проблемы были. Хотел забыть что-то одно, а я вот ничего не могу вспомнить. Хоть тресни.
   Запинаюсь на каждом слове, но упорно проговариваю четверостишие десять, двадцать, сто раз. Пока не устают губы и не пересыхает во рту. Потому что драться проще всего, но это никуда не ведет.
   Выберусь отсюда -- отправлюсь на поиски пряничной виллы у моря. Не может быть, чтобы она была только мороком из сна. Слишком ясно я видела указатель на дороге: "Бобсвилл -- 33 км". Узнаю, где этот самый Бобсвилл, приоденусь, замотаю горло шарфиком, куплю билет на поезд -- и вперед. Надо только научиться хорошо говорить и обдумать план побега.
  
   Два раза в день в лабораторию приходит техник Роберт, убирает клетки, меняет мне полотенца, раздает еду и освежает краску на обрубках мышиных хвостов. Разный цвет -- разные дозы испытываемых препаратов. Когда Роберт выгребает в черный мешок старые опилки, постоянный звериный запах, стоящий в помещении, становится почти нестерпимым. Зажимаю нос пальцами.
   Обезьяны при виде Роберта начинают орать и прыгать -- требуют кормежки. Получив овсяную кашу, они тут же нетерпеливо запихивают ее в рот длинными пальцами с черными ногтями, а потом стараются сдернуть одноразовые подгузники или яростно чешутся под мышками. Иногда пытаются пообщаться со мной, особенно Лапочка, но я, естественно, не понимаю ее уханий и визгов. На обезьян в удовольствие глазеть в зоопарке раз в сто лет, а здесь они уже здорово надоели. Тем более что я сама себя чувствую последней макакой.
   Сначала я пыталась объявить голодовку, но очень скоро не смогла устоять -- слишком сильно хотелось есть. Перед моим носом все время трясли яркими упаковками с русалочьей едой, и удержаться было невозможно.
   Сейчас я сразу беру миску с серыми хлебными катышами, которую просовывает Роберт в специальное отверстие, и отправляю их в рот, привычно переругиваясь с техником. Меня уже не трогает то, что он воспринимает меня как говорящего попугая и относится соответственно. Идиот, что с него взять. Как объяснить дураку, считающему себя царем зверей, что это не так? А никак. Бесполезно. А сначала хотелось головой об стенку биться от беспомощности.
   -- Р-роберт, т-ты козел, -- сообщаю технику, кутаясь в чистое, застиранное до прозрачности полотенце в голубую полоску.
   -- Злая ты, мерми, -- пыхтит Роберт, протирая стекла в аквариумах. -- Правильно тебя в клетке держат.
   -- С-станешь тут з-злой, -- отвечаю. -- П-п-посмотрю, что сам запоешь, когда на т-т-тебе лекарства испытывать будут.
   -- Скажешь тоже, -- удивляется техник. -- Я ведь человек. На людях разве можно? Это против закона.
   -- Я т-тоже человек, -- вздыхаю я. -- Э-это никого не остановило.
   -- Ты не человек, -- назидательно отвечает Роберт. -- Ты русалка. Искусственный организм. На тебе можно.
   -- К-кому разрешили решать, что можно, а что н-нельзя?
   -- Кому надо, тому и разрешили. Тебя не спросили.
   -- То-то и оно, что н-не спросили.
   -- Будешь хорошо себя вести, дам бомбошек, -- обещает Роберт.
   Показываю ему средний палец. Роберт обиженно кривит рот. Доказывать ему что-нибудь бесполезно, я это давно знаю. Но хоть какое-то развлечение.
  
   Через час после кормежки в лабораторию приходят белохалатники. Из разговоров я поняла, что их группа занимается разработкой лекарства от ратиболы. Вакцина действует только на девяносто семь процентов населения. Для остальных трех заболеть -- это по-прежнему значит сыграть в русскую рулетку со смертью. Новое лекарство сможет их спасти. Нет, я понимаю, лаборатория делает очень важное и нужное дело, но я-то тут при чем? При том, что мерми можно заразить ратиболой, а потом попытаться вылечить? А если помрет -- невелика потеря?
   Нетушки, мы так не договаривались!
   Лаборанты не торопясь занимаются мышами. Уносят умерших, живых измеряют, взвешивают, берут кровь, вкалывают препараты. Живых тоже иногда уносят. Усыпляют, отрезают голову -- и на препаровальный столик. Розовое брюшко кверху, лапки зафиксировать, разрез скальпелем от мочевого отверстия до подбородка. Это я методичку утащила, она на столе осталась после того, как студентов в лабораторию приводили. Ёлкины усилия даром не прошли: с трудом, по складам, но прочитала. Лучше бы я этого не делала. Теперь все время думаю, как меня препарировать будут. Раз -- спиной на металлический секционный стол, два -- скальпелем от шеи до промежности, три -- выгребли печенки-селезенки, четыре -- бр-р-р, хватит.
   К счастью, эксперименты на мышах пока не закончены, а когда закончатся, настанет очередь обезьян и уже в самом конце -- моя, как особо ценного экземпляра.
   Доказывать кому-либо, что я необычная, говорящая и думающая русалка -- бесполезно. Лаборантам вступать в разговоры со мной запрещено, а вот их шеф Скальони, тот, который встречал меня у входа в здание и обещал все хорошее, уже давно, похоже, догадался, что я особенная. Но ему так хочется быстрее довести разработки до конца, что на эту мелочь он не обращает внимания. С таким же хладнокровием профессор пустил бы на опыты родную бабушку, если она у него еще имеется. А я бы с удовольствием пустила его самого на ливерную колбасу.
   Поэтому все мои требования об освобождении с самого начала были обречены на провал. Думаю, окажись вдруг в моем теле сознание президента -- и тогда Скальони не свернул бы с намеченного пути, и бывший президент закончил бы свой век на секционном столе с разрезом вдоль живота.
   Если становится совсем невмоготу, и я начинаю буянить -- стучать миской по стеклянным стенам и орать дурным голосом, -- меня не пускают в бассейн, к единственному развлечению. Хотя какой это бассейн -- емкость чуть больше старинного корыта для стирки белья. Теперь я уже и не буяню. Бесполезно. Но хоть плескаюсь в воде по полчаса утром и вечером под недовольным взглядом какого-нибудь лаборанта посильнее с парализатором в руке. Один раз поскользнулась, выпала из корыта, ушиблась, да еще и заряд в бок схлопотала. Потом синяк здоровый несколько дней держался. А охранник мой буйный благодарность получил. За бдительность. Нет справедливости в этом мире и не было никогда!
   В лабораторию заходит Скальони. Живот арбузом нависает над ремнем брюк. Голубая модная рубашка разошлась на пухлой округлости, и сквозь прорехи лезут редкие пучки курчавых черных волос. У профессора сегодня неожиданно хорошее настроение: напевает, улыбается, потирает тонкие, как паучьи лапки, руки, подмигивает мне выпученным лягушачьим глазом, урод. Вокруг толпятся лаборанты, словно ждут чего-то. Сегодня их больше обычного. Вижу незнакомые лица, старые и молодые.
   Скальони достает из аквариума мышь, баюкает в ладони, гладит легкую шерсть, осторожно дует на острую мордочку. Мышь тыкается ему в пальцы, крутит обрубком хвоста. Скальони стряхивает ее в клетку. Затем, путаясь в штанинах, натягивает зеленый комбинезон биологической защиты, две пары резиновых перчаток -- тонкие и толстые, маску, очки-консервы.
   -- Начинайте, -- отдает команду Скальони. Голос из-под стеклянной маски звучит глухо.
   Один из лаборантов, тоже в биозащитном комбинезоне, открывает клетку с шимпанзе, засовывает туда инструмент, очень смахивающий на огромные клещи, обшитые пластиком, и зажимает ими Киша. Шимп оглушительно верещит, скаля желтые неровные зубы. Лапочка вторит ему, забивается в дальний угол, совсем по-человечьи закрывает лапами глаза. Киша вытаскивают из клетки, суют в закрытый ящик, похожий на высокий детский стульчик, только с крышкой, из которого теперь торчит его голова и тощая облезлая лапка. Лапка отчаянно колотит по деревянной стенке. Скальони достает из пластикового пенала пузырек с красной меткой и залитой парафином крышкой, набирает из него в инъектор прозрачную жидкость и делает шимпу укол в предплечье. Вопли Киша становятся нестерпимыми, зажимаю уши. Густо пахнет звериной мочой -- от страха шимп напустил лужу.
   Ящик открывают, не успевшего опомниться шимпа опять цепляют клещами и забрасывают уже в другую клетку, пустую. Киш пытается спрятаться под кормушкой, но у него ничего не получается -- лысый зад предательски торчит наружу. Скальони стаскивает перчатки, бросает в утилизатор, снова широко улыбается. Замечаю, что у него такие же крупные желтые зубы, как у шимпа. Было у мамы-обезьяны два сына: один дурачок и один маньяк-убийца.
   Маньяк-убийца говорит, ни к кому конкретно не обращаясь:
   -- Первые симптомы должны появиться через два-три дня. Надеюсь, лекарство сработает так же хорошо, как и на обычных обезьянах. Как бы нам назвать препарат?
   -- Ратиболит Скальони? -- угодливо подсказывает кто-то из присутствующих.
   Доктор улыбается, довольный лестью, но все же изрекает:
   -- Этим все равно маркетологи займутся.
   При воспоминании о маркетологах Скальони морщится, велит выдать шимпам по банану и удаляется в сопровождении белых халатов.
   И тут до меня доходит. Опыты на мышах благополучно закончились. На обычных обезьянах тоже. Теперь очередь Киша с Лапочкой. А потом, если они не помрут, то моя.
   Шимпы уже оклемались, обо всем плохом забыли, лопают бананы и ни о чем не догадываются. Ратибола -- инфекция контактная, поэтому Киша изолировали, но оставили в том же помещении. И мне придется наблюдать, как он разболеется и выздоровеет или разболеется и сдохнет. Будет, бедный, совсем по-человечески стонать и плакать, а потом валяться на полу клетки с остекленевшими глазами. А потом, возможно, с остекленевшими глазами валяться буду я. Нет, надо отсюда бежать. Если бы я еще знала как. Думай, Джой, думай, милая. Чем-то ты все же от обезьяны отличаешься. Так докажи. А то идиот Роберт окажется прав. Такого я допустить не могу.
   В сотый раз окидываю взглядом свой аквариум. Шесть прозрачных пластин, скрепленных полосками металла: стены, дно и стеклянная крышка. Упираюсь руками в крышку, пытаюсь сдвинуть. Бесполезно, уже несколько раз пробовала. Крышка тяжелая, чтобы ее спихнуть, нужно два человека, да и заперта на засов к тому же. Хорошо бы разбить стенку, только чем, кулаком? Это только в боевиках у супергероев получается. А у меня получается только палец в вентиляционное отверстие просунуть. Мне бы сейчас молоток побольше. А лучше стеклорез. Мечты, мечты. Есть еще выдвижной поднос, на котором мне Роберт просовывает еду и чистые полотенца, но на нем даже мелкая шавка не поместится. А когда мой аквариум чистят, то набегают лаборанты, на случай если я буду сопротивляться. А мне и с одним не справиться.
   Явился бы сейчас добрый рыцарь на белом коне меня спасать. С мечом, а лучше с кувалдой. А можно и не добрый. Как-нибудь мы бы с ним договорились. Только кому я нужна? У меня нет папы-короля, некому пообещать полцарства за освобождение единственной дочки. Ни одна собака не расстроится, когда я умру во славу современной медицины. И ни одна макака. Может, только Тим. Потому что целуюсь хорошо. Если он меня еще помнит. Но Тим и не узнает никогда, что со мной случилось. Что к лучшему, а то опять припадок будет.
   У-у-у. У-у-у.
   Похныкай мне еще. Хныками сыт не будешь.
   Приходит Роберт. Отсыпает еды в пластиковую миску. Задвигает поднос. Ужин сервирован, Джой.
   Настроение ужасное. Ем, не ощущая вкуса.
   Притвориться мертвой? Так Роберт же сам не будет меня вытаскивать и искусственное дыхание делать. Поднимет тревогу, набегут лаборанты. Из аквариума они меня, конечно, достанут. Но убежать уже не удастся. Надо пробовать, когда в здании никого нет.
  
   В лаборатории тихо, как в склепе. Все уже разошлись по домам. Техник уходит с работы последним, он не раз жаловался мне на свою тяжелую долю и судьбу, которая к нему несправедлива. Вкалывать приходится много, зарплата мизерная, ни на что не хватает. Предлагаю Роберту поменяться местами, он смотрит на меня как на ненормальную.
  
   Гигантская когтистая лапа сметает со стола аквариум. Темные брызги оседают на обоях, вода разлилась по полу. Среди острых осколков прыгают, задыхаясь, золотые рыбки. Я -- одна из них...
   Трясу головой. Вот, вместо того, чтобы думать -- уснула. Осколки, золотые рыбки, опрокинутый на пол аквариум. Кто его скинул? Зачем? Как?
   Скинул... Скинул... А если... Нет, не получится. Точно не получится. Но попробовать надо! Но ведь довольно высоко. Разобьюсь, поранюсь. Плевать. Наваливаюсь на стеклянную стенку. Ничего не происходит. Во мне элементарно не хватает веса. Бьюсь о стекло с разбегу. Еще и еще.
   Никакого эффекта. Никакого эффекта. Ни...
   Мне кажется, или аквариум чуть накренился? Сдвинулся с места?
   С разбегу -- раз, с разбегу -- два, с разбегу -- три, с разбегу...
   Аквариум заваливается и летит на пол.
   Инстинктивно выставляю руки вперед.
  
   Открываю один глаз. Стараюсь собраться с мыслями. Передо мной мечутся по клеткам, размахивая несуразно длинными лапами, Киш и Лапочка, трясут заросшими шерстью щеками. Пытаюсь приподняться, оперевшись рукой о пол, и вскрикиваю от боли: в ладонь впились куски стекла. Передняя стенка аквариума треснула и развалилась. Я лежу в центре осколочного месива, поджав колени к животу, болит бок и плечо, жжет висок, по запястью струится кровь.
   Привстаю, ворошу волосы, стараясь выбить из них стеклянную труху, осторожно, за кончик, вытягиваю из-под обломков полотенце, стряхиваю мелкие осколки. Кидаю полотенце себе под ноги, на цыпочках ступаю на мягкую махровую ткань, отталкиваюсь, прыгаю -- и вот я уже на относительно чистом участке пола.
   Беру с полки свежее полотенце, заворачиваюсь в него, а другими, что поменьше, заматываю ноги. Кое-как закрепляю аптекарскими резинками. Неужели я, наконец, свободна?
   А вот теперь, ребята, ученые-перченые, сердечный вам привет от тупорылой мерми! Открываю засов на клетке Лапочки. Самочка какое-то время настороженно смотрит на меня, потом делает шаг, другой и выскальзывает в комнату. Киш радостно аплодирует. Польщенная Лапочка, поднатужившись, сметает на пол микроскоп со стола. Молодчина, настоящая аристократка: любовь к дорогим вещам на генетическом уровне. За микроскопом летят на пол штативы с пробирками, колбы и нагреватели.
   -- Идем, девочка! -- зову я ее и открываю дверь.
   Завтра весь исследовательский корпус больницы займется отловом шимпанзе. И пусть будут благодарны, что незаразного. Приятной охоты, ребята.
   Подбираю с пола большой осколок с острым, как лезвие ножа, концом. На всякий случай. Выключаю в комнате свет. Выскальзываю из лаборатории. Оглядываюсь, прислушиваюсь -- тихо. В коридоре стоит запах антисептика, одна из ламп дневного света над головой тревожно мигает, серый пластик тускло блестит под ногами. Теперь надо, как в первый мой побег, найти хоть какую-нибудь одежду. Лучше и обувку, но я согласна и босиком идти. Деньги тоже нужны. Хорошо бы еще и кредитку, но это уж если совсем повезет.
   Дергаю одну за другой металлические двери. Все надежно заперты. Вот подлость какая! Вызываю лифт -- сейчас обойду один за другим этажи лабораторного корпуса. По кнопкам видно, что в здании пять этажей. Ну хоть на одном-то мне должно повезти! В стенку лифта вделано большое зеркало. Скептически оглядываю себя с ног до головы. Прямо людоедка из дикого племени, только вместо шкур диких зверей -- полотенца, а вместо каменного топора -- кусок стекла. Волосы спутаны, губы закушены, по лицу и рукам течет кровь. Глаза затравленные, но и решительные тоже. Картина "Девушка охотится на мамонта".
   Еду на последний этаж. В здании холодно. Наверное, во всех помещениях, кроме лабораторий с животными, на ночь снижают температуру. Оставляя пятна крови на ручках, пытаюсь открыть двери одну за другой. Третья по счету поддается, но оказывается дверью в туалет. Запасаться рулонами туалетной бумаги мне ни к чему, но умываю лицо и приглаживаю вихры.
   В лабораторном корпусе сотрудники явно строже относятся к своим обязанностям. Мне не удается никуда проникнуть. Я обошла все пять этажей -- дохлое дело. Открытой оказалась только каморка уборщицы с десятком новеньких, совершенно не нужных мне роботов-чистильщиков и забытым на столе заблокированным нейриком. А на кой черт мне заблокированный? Он теперь активируется, только когда почувствует бета-ритмы хозяина. Сейчас же это просто бесполезная железяка.
   В конце концов замерзшая, уставшая, в измазанном кровью полотенце, с ноющей рукой усаживаюсь прямо на пол, прислонившись к стене. Я не знаю, что делать. Без одежды, без денег выходить на улицу бесполезно. Меня поймает полиция на первом же перекрестке. Кутаюсь в полотенце, мысли в голове текут вяло, как снулые рыбины в застоявшемся пруду. Завтра утром меня найдут и водворят обратно в клетку.
   А у Тима с Ёлкой на кухне тепло и уютно, горячая вода в ванной и пакеты с русалочьим кормом, полученные по экспресс-доставке.
   Шаги. Тяжелые, уверенные. Так идет тот, кто в своем праве, а не крадется по коридорам, как я. Прячусь в дверной нише, распластавшись на холодном пластике. Стать бы сейчас крошечной, плоской. Невидимкой. Слиться с серыми стенами в одно целое. Обладатель носорожьей поступи громко сопит. Звуки кажутся мне знакомыми.
   Осторожно выглядываю из своего убежища.
   Конечно! Я не могла ошибиться. В мою сторону топает Роберт, прижимая к груди три черных длинных футляра. В таких хранят плоские мониторы из новых, которые можно скатать в трубку. Похоже, техник решил немного поправить свое материальное положение и занялся мелкими кражами больничного имущества. Даже и не очень мелкими, если учесть стоимость гаджетов. Волосы торчат во все стороны, нейрик сбился набок, под мышками -- большие темные круги от пота. Роберт явно волнуется. Главное, чтобы он меня не заметил. Неправильно, черт побери. Неправильно! У него нейрик, настроенный на хозяина и готовый к действию! И он мне пригодится! Одно "но". Я не знаю Тимкиного номера. И фамилии не знаю, чтобы запустить его данные в поисковик.
   В голове почему-то снова всплывают пакеты русалочьего корма, полученные Ёлкой по экспресс-доставке. Ёлка такая смешная, совершенно по-взрослому ругалась со службой поддержки, пытаясь быстрее заказать мне еду. Ругалась и настаивала на скидке. Ругалась и требовала ускоренной доставки. Ругалась и... диктовала свой код. Который надо вспомнить. Легко сказать "вспомнить", я же не старалась специально удержать его в голове! Сжимаю кулаки, впиваюсь ногтями в ладони, будто так правильнее думается. Цифры всплывают в памяти неохотно и неотчетливо. Триста двадцать пять? Нет, триста двадцать три. Еще там была зета. И пятьдесят один, это точно. Техник совсем близко, думать дальше некогда. Уж как получится.
   Пропускаю Роберта мимо и рычу ему в спину:
   -- Стоять! Не двигаться! Медленно повернуться! Не делать резких движений, убью!
   Техник замирает на месте. Одна нога так и застыла в воздухе, не дотронувшись до пола. Роберт осторожно, как колонну из золота, опускает ее на пол и медленно поворачивается.
   -- Ты? -- Толстые губы бубликом, глаза вылезли из орбит.
   -- Я!
   Выставляю вперед свое оружие -- острый стеклянный обломок. В заляпанном красным полотенце, с текущей по лицу и рукам кровью, я должна производить сильное впечатление. Техник сереет лицом, губы у него трясутся, как желе. Сейчас ты мне заплатишь за все прошлые унижения!
   -- На колени! Не то глотку перережу!
   Роберт грохается вниз с таким усердием, что, кажется, сейчас рухнут перекрытия:
   -- Я не хотел... Делал, что говорили...
   -- Все не хотят, -- пытаюсь сделать зверское лицо убийцы-психопата. -- Сними нейрик, положи на пол и подтолкни в мою сторону.
   Натягиваю на голову еще теплый после Роберта нейрик, пластиковый обод ложится на затылок, силиконовые присоски прижимаются к вискам -- давно забытое восхитительное ощущение. Перед глазами сначала размыто, а потом все четче и четче проступает экран -- гаджет подгоняет изображение под мое зрение. Опускаю к губам микрофон, нейрик совсем древний, не воспринимает мысли, диктую первый из подходящих номеров, который больше всего похож на настоящий.
   На галоэкране высвечивается фамилия: Головаскес. Как-то она у меня не ассоциируется с Ёлкой и Тимом.
   Грудной женский голос рокочет, как набегающая на берег волна:
   -- Резиденция Головаскес. Кто говорит?
   -- Можно Ёлку?
   Роберт пытается пошевелиться. Угрожающе скалю зубы и крепче сжимаю свое импровизированное оружие. На ладони выступает кровь, капает на пластиковый пол.
   -- Деточка, -- отвечают на другой стороне. -- Ты не туда попала, но я с удовольствием с тобой поболтаю.
   Сбрасываю звонок.
   У меня в запасе еще два номера. Проговариваю следующий.
   На этот раз отвечает мужчина, по голосу похоже, что изрядно выпивший. Звонок сбрасываю не отвечая. Осталась одна попытка. Лоб взмок от волнения, вытираю его ладонью. Внутри у меня все смерзлось от страха: я не знаю, что теперь делать. Вдруг что-то не так вспомнила? Губы дрожат, голос дрожит. Последний номер еле выталкиваю из гортани сухим шепотом.
   Трубку не берут, но автоответчик звенит чистым детским голосом:
   -- Оставьте сообщение... Занята... Перезвоню, когда смогу...
   До того как успеваю что-то сказать, на другой стороне прерывают звонок.
   -- Ёлка! -- Я кричу вслух, в полный голос. -- Ёлка, да погоди ты!.. Нейрик! Повторить звонок!
   На этот раз звонок сбрасывают, не подключившись.
   Не желаю сдаваться, приказываю нейрику соединиться еще раз. И еще. И еще.
   -- Чего там, -- осторожно подсказывает мне Роберт. -- Может, вернешься в клеточку-то? Побегала, и хватит. Давай полюбовно разойдемся?
   Замахиваюсь на него своим оружием неандертальца.
   Роберт прыгает вперед, рычит, наваливается на меня всем своим весом, прижимает к стене, выбивая из легких воздух. Тянется к отобранному мной нейрику. Оттолкнуть его не получается -- слишком тяжелый, пытаюсь лягаться, царапаться, кусаться. Сколько я смогу так продержаться, прежде чем Роберт оторвет меня от стены и потащит обратно в лабораторию? А может, и не потащит, просто запрет в первой попавшейся комнате и поднимет тревогу.
  

Тим

   В сети больницу святого Бартоломью они с Ёлкой отыскали довольно быстро. И стоящий отдельно научный корпус нашли. Современное пятиэтажное здание из серых блоков металлокерамики с большими окнами в тонких, как паутина, решетках. Сестренка мудрила с компом целый вечер, смогла проникнуть на внутренний сайт больницы, добралась до списка исследовательских отделов. Потом они вместе отобрали три, где проводилось тестирование новых препаратов и где, скорее всего, могла быть Джой: лабораторию бактериофагов, лабораторию новой вакцины от ратиболы и лабораторию борьбы с лихорадкой Ласса.
   -- Вот главный вход, -- ткнула пальцем Ёлка в увеличенное изображение здания. -- А вот два запасных. Мне этот, с торца, больше нравится, самый незаметный. Завтра проводишь меня в школу, съезди туда, посмотри, есть ли вахтеры, как сотрудники одеты, и сфоткай электронные замки -- решишь, как их лучше взломать, инструменты потом дома нужные подберешь.
   -- Слушаюсь, товарищ командир, -- поднес ладонь к виску Тим. -- Будет исполнено!
   -- То-то же, -- вздернула подбородок довольная Ёлка. -- А я отключу наблюдательные камеры. Я такого еще не делала, будет интересно попробовать.
  
   На следующий день Тим на подземке подъехал к больнице. Во двор вход был свободный. Дождь прекратился как по заказу, Тим выбрал скамейку напротив исследовательского корпуса, настроил объектив на программу "лупа", постелил на мокрое сиденье целлофановый пакет и постарался поудобнее усесться на жестких щелястых досках -- наблюдать.
   Вахтеров и охранников Тим не увидел, на входе был установлен электронный замок, считывающий отпечаток ладони. Наверняка там еще были кругом натыканы камеры видеонаблюдения, но их Тим с такого расстояния не углядел.
   Около девяти утра к зданию со всех сторон, как муравьи к муравейнику, только сонные и медленные, начали стекаться сотрудники. К десяти поток прекратился, а после одиннадцати, когда Тим совсем замерз, стал дышать в ладони, пытаясь погреть озябшие руки, и жалеть о не захваченном с собой термосе с горячим кофе, сотрудники лабораторного корпуса уже более резво, чем с утра, потянулись к главному зданию. По-видимому, там была столовая. Многие из них не озаботились накинуть куртки и плащи, так что Тим смог рассмотреть их рабочую одежду: белые халаты или салатового цвета робы со штанами. Среди салатовых роб иногда мелькали темно-синие. Тим решил, что это техники или уборщики.
   После двух, когда поток пообедавших окончательно иссяк, Тим прогулялся к главному и запасным входам в здание, заснял на нейрик электронные замки. В пять, когда первые лаборанты и ученые начали покидать здание, Тим проскользнул в не успевшую захлопнуться дверь. Прошелся по первому этажу, поднялся по пожарной лестнице на третий, где находились все отмеченные им с Ёлкой лаборатории. Задерживаться особо не стал, но расположение запомнил. Очень хотелось заглянуть в помещения хоть одним глазом, а еще лучше как-то дать Джой понять, что он тут, что скоро она будет свободна, но Тим подавил этот порыв в зародыше -- нечего привлекать к себе лишнее внимание. Спустился вниз, вышел из больничного двора и поехал домой.
  
   Вечером они с Ёлкой сильно повздорили. Сестренка доказывала, что один Тим не справится с операцией по спасению Джой, но он категорически отказывался брать Ёлку с собой. Она злилась, размахивала руками, топала ногами и в конце концов опять разревелась. Да так горько, что Тим даже испугался. Принес воды, попытался выяснить, что случилось, прижать к груди зареванную мордашку. Сестренка уворачивалась и голосила все громче.
   Так продолжалось бесконечно долго, пока Ёлка совсем не выдохлась и не проскулила тихим, охрипшим от слез голосом:
   -- Это я. Я в фирму "Домашний друг" звонила, чтобы Джой забрали.
   -- Зачем? -- только и смог спросить ошарашенный Тим.
   -- Рассердилась. Потому что вы с Джой все время были вместе, а про меня забыли. Потом поняла, что была полная дура. Но уже ничего не изменишь. Ты меня теперь больше не любишь?
   Ёлка снова захлюпала носом. Тим и сам чуть не раскис, убеждая Ёлку, что любит, конечно, любит и всегда будет любить, чего бы она ни натворила. Но в следующий раз, если что-нибудь подобное придет сестренке в головушку, пусть сначала с Тимом посоветуется. Потому как он старше и умнее.
   -- Не очень и умнее, -- не удержалась Ёлка. -- Теперь ты понимаешь, почему мне так важно спасти Джой? Иначе я всю жизнь буду чувствовать себя виноватой! Только ты ей не рассказывай, что я сделала. Вдруг она меня не простит?
   Тим клятвенно пообещал и по новой стал убеждать Ёлку остаться дома.
   В разгар спора позвонила Лорка. Про то, что Джой почти отыскалась, она уже знала, но сообщила грустно, что к освобождению русалки присоединиться не может. Потому что Нукер злится, и вообще.
   -- Вот видишь! -- сразу ухватилась за Лоркино признание Ёлка. -- Теперь точно тебе без меня не обойтись.
   Тим молча кивнул. Не потому, что признал Ёлкину правоту. Просто устал ругаться. За один день слишком много событий произошло.
  
   К операции подошли серьезно, готовились два следующих дня.
   Тим купил в супере два длинных темных плаща с глубокими капюшонами, чтобы камера наблюдения при входе не смогла разобрать их с Ёлкой лиц. Долго искал в сети, как обойти защиту электронного замка и не поднять тревогу в здании. Потом купил похожий замок и немного с ним посражался. В конце концов замок замигал зеленым светом и сдался на милость победителя. Ёлка заказала салатовую форму лаборантов для себя, брата и Джой -- если встретят кого-нибудь в коридоре. Упаковала рюкзак со всем необходимым: инструментами, одеждой, водой и аптечкой первой помощи на всякий случай. Перед выходом Тим положил себе и Ёлке в карманы по шокеру. Надолго, конечно, такая штука не обездвижит, но хоть какая-то защита.
   Выехали в девять вечера. К десяти были на месте. Час ждали под навесом у главного входа -- вдруг какой-нибудь трудоголик на работе застрял. Потом, держась подальше от фонарей, тихонько, по стенке добежали до выбранного заранее запасного выхода. Тим опустил рюкзак на бетонное крыльцо, достал коробку с инструментами. Тренировки даром не прошли: больничный замок сдался еще быстрее, чем домашний девайс.
   -- Если в охранной компании просекут, что замок отключен -- вызовут полицию узнать, что случилось, -- напомнил Тим. -- Так что надо быстро. Одна нога здесь, другая там.
   -- Ага, -- кивнула Ёлка. Она возилась с одной из камер, пыталась отключить через нее всю сеть. Вроде получалось.
   Оказавшись внутри, сняли плащи и остались в салатовой униформе. По пожарной лестнице поднялись на третий этаж. Лампы дневного света горели тускло. Серый линолеум противно скрипел под ногами. Густая мертвая тишина застыла в воздухе. У Тима вспотели ладони. Вдруг Джой здесь не окажется? Вдруг их заметят и задержат? Вдруг они найдут Джой, но так намученную опытами, что она и встать не сможет?
   Сзади раздался дробный топот. Тим застыл на месте, оглянулся. По коридору, переваливаясь и помогая себе передними лапами, мчался... чертенок. Тим обалдело моргнул. Нет, конечно, только показалось, это была обезьяна, шимпанзе. Увидев незнакомых людей, шимпанзе отпрыгнул в сторону, оскалился. Потом хрюкнул и зажал вытянутые губы темными длиннопалыми ладонями.
   -- Лапочка какая! -- взвизгнула Ёлка. -- Иди ко мне, маленькая.
   Шимпанзе подскочил, обнял Ёлку за бедра, ткнулся мордой в живот, заухал, заурчал одобрительно. Обнюхал руки в поисках съестного. Ничего не нашел, потерял к юным похитителям интерес, развернулся, выставив на всеобщее обозрение бесхвостый волосатый зад, и унесся прочь.
   -- Ничего себе у них тут порядочки! -- облегченно вздохнул Тим. -- Обезьяны запросто по коридорам носятся.
   -- Лаборатория бактериофагов, -- сверилась Ёлка с планом. -- Смотри, здесь окошки есть, можно посмотреть, что внутри делается.
   Тим прилип носом к толстому стеклу.
   -- У-у-у! -- разочарованно протянула Ёлка. -- Ничего тут у них нет.
   В помещении и вправду ничего не было, кроме длинных столов с серым кварцевым покрытием, стеклянных пробирок в пластиковых штативах и вытяжного шкафа, занимающего почти треть лаборатории.
   -- Идем дальше, -- нетерпеливо потянула сестренка Тима за рукав робы. -- Вон лаба номер триста семнадцать с лихорадкой Ласса.
   Лаборатория, на этот раз на электронном замке, была очень похожа на первую, только с предбанником, где на крючках висели серебристые костюмы биологической защиты. Джой здесь тоже не оказалось.
   -- Идем дальше, -- не унывала Ёлка. -- За ратиболой. Лаба триста двадцать три. Ой, смотри, дверь приоткрыта! Осторожно, вдруг там кто-нибудь есть!
   Тим опять прижался носом к стеклу, но ничего не увидел. Свет в помещении почему-то был погашен. Потянул за ручку двери, щелкнул выключателем, огляделся. Стеклянные емкости с мышами на полках. Орущий шимп в клетке. Разбросанное оборудование на полу. Прямо под ногами -- разбитый микроскоп. Большущий, почти в человеческий рост, упавший со стола аквариум. Прозрачные осколки повсюду, между ними -- дорожки подсохшей крови. Господи, что же здесь случилось-то?
   -- Аквариум! -- начала тормошить Тима Ёлка. -- В нем Джой держали, да? А где она теперь?
   -- Сам хотел бы знать! Черт, похоже, здесь кто-то уже побывал до нас и Джой украли. Надо уходить, здесь скоро будет полиция.
   -- Нельзя уходить! Надо искать улики, -- запротестовала сестра.
   Ее нейрик вдруг разразился колокольчиком пришедшего звонка.
   -- Номер незнакомый, как не вовремя, -- поморщилась Ёлка, сбрасывая сигнал. -- Не уйду, сейчас подсоединюсь к записям камер, выясню, что здесь случилось!
   -- Как ты не понимаешь, -- ухватил ее за шиворот Тим. -- Нас заметут, если останемся в здании!
   Нейрик выдал еще несколько трелей. Ёлка, не обращая на это внимание, сопя выкручивалась из рук Тима.
   -- Да выключи ты его! -- завопил взвинченный до предела Тим. -- И пойдем уже на выход. Или я тебя на плече потащу!
   Нейрик снова затрясся в звонке.
   -- Только ослы звонят по ночам. -- Ёлка, чпокнув присосками за ушами, стянула девайс, мазнула пальцем по панели. -- Ладно, заканчиваем.
   Громко топая сниксами, Тим понесся по ступенькам. Ёлка так быстро бежать не могла, отстала. Уже у выхода Тим затормозил, нервно глянул, как сменяют друг друга секунды на голографическом мониторе нейрика, и все же решил на всякий случай осмотреть первый этаж.
   Свернул в коридор и глазам своим не поверил: здоровенный детина в синей робе техника придавил Джой к стене стокилограммовой тушей, пытаясь отобрать у нее нейрик. Мерми отчаянно вырывалась, но у нее не хватало сил отпихнуть от себя противника. Соскользнувшее полотенце валялось рядом. Тим подскочил к дерущимся, рванул детину за руку, развернул, не глядя ударил кулаком в живот. Тот согнулся, обхватил себя руками, по-рыбьи открывая рот, и вдруг навалился на Тима, увлекая его вниз. Тим больно ударился затылком. Перед глазами все поплыло. Тело стало ватным, руки больше не слушались. Детина, громко сопя, давил Тиму локтем на шею. Неожиданно хватка ослабла, тяжелая туша скатилась в сторону. Рядом с Тимом стояла Ёлка с шокером в руках. Увидев, что брат в порядке, она нагнулась над парнем и еще раз ткнула его шокером в ногу. Агрессор дернулся и затих, закатив глаза.
   -- Интересно, хватит такому жирному двух разрядов? -- Ёлка наподдала детине в бок носком сникса. -- Тим, ты в порядке?
   Тот с трудом сел, ощупал затылок:
   -- Приложился немного. Девчонки, вы как?
   -- К-к-кажется, ничего, -- прошептала Джой, подбирая полотенце. -- К-к-как вы так быстро здесь очутились?
   -- Долгая история, -- сказал Тим. -- Надо отсюда срочно уходить.
   -- Сейчас... -- Ёлка вдохновенно попинала чужой нейрик ногами, стараясь искорежить его как можно больше. Затолкала обломки в рюкзак. -- Нечего всяким там знать мой номер. Пошли теперь.
   Вдалеке завыла полицейская сирена.
   Джой протянула Тиму руку, помогла подняться. Затылок у него до сих пор пекло, перед глазами плыли зеленые круги. Плохой знак. Похоже было, что надвигается приступ. Успеть бы убраться подальше до его начала.
   Джой торопливо натянула на себя вещи из рюкзака, и они рванули к дверям, оставив за спиной все еще не пришедшего в себя детину. Вывалились под черное, сочащееся дождем небо. Вдалеке уже мелькали огни мигалок.
   -- К подземке? -- вопросительно взглянула Ёлка на брата.
   Тим кивнул, развернулся в сторону ворот и вдруг понял, что не может сдвинуться с места. Голова закружилась, невидимая тяжесть навалилась, начала гнуть к земле.
   -- Укол, -- попросил Тим, чувствуя, что еще немного, и отключится.
   Дальше все было как в тумане: укол в плечо; мир, обретший четкие грани; сестренка с Джой, поднимающие его с земли; неуверенные шаги; завывающая совсем близко сирена. Единственная бьющаяся в голове мысль: "Не успеем!".
   -- Девчонки, бегите сами. Оставьте меня здесь.
   Всех троих накрыл слепящий круг света. Порыв ветра, и в двух шагах впечатал опорные колеса в землю спортивный коптер. В пилотском кресле -- Лорка. Дернула легко скользнувшую вбок дверную панель.
   -- Быстро в машину! Полиция уже на соседней улице!
   Джой помогла Тиму забраться на сиденье, плюхнулась рядом. С другой стороны в кабину прыгнула Ёлка. Лорка рванула джойстик. Коптер, подчиняясь решительной хозяйке, взмыл вверх. Двери закрывали уже в воздухе.
   -- Успеем уйти? -- тревожно спросила сестренка.
   -- Должны! -- отозвалась Лорка.
  
  

Глава шестая

Мерми -- тоже люди. Наверное

  
   Нам стало известно об аресте подозреваемого в деле о забеременевшей пациентке реабилитационного центра, находящейся в коме последние три года. Санитару центра предъявлены обвинения в сексуальном насилии и жестоком обращении с недееспособными гражданами. Ниже смотрите интервью с братом потерпевшей.
   Представитель партии Зеленых в конгрессе Кдыш Зелвиг произнес пламенную речь, осуждающую практику содержания русалок в неволе наравне с домашними животными. Впрочем, многие конгрессмены с ним не согласны. Они считают, что развития интеллектуальных способностей мерми не хватит на ведение самостоятельной жизни в качестве равноправных членов общества.
   Лента новостей "СитиПост"
  
   Наша фирма объявляет конкурс рассказов для детей на тему "Я и мой домашний друг". Работы не должны быть выложены в сети, их проверят на уникальность. Размер от пяти до тридцати тысяч знаков с пробелами. Срок приема работ с первого марта по тридцать первое мая.
   Рассказы финалистов конкурса будут размещены на сайте фирмы, их авторы -- награждены выращенными в наших лабораториях новейшими комнатными любимцами, а победитель кроме этого получит денежный приз в триста монет.
   Из интернет-рекламы корпорации "Домашний друг"
  
   У меня сегодня день рождения! Одиннадцать лет, между прочим. В школе всем на нейрики разослали сообщение, и девчонки меня поздравляли. Надарили конфет, жвачек и маленьких плюшевых мишек. А вечером мы с родителями идем в ресторан, где будут подавать не брикеты, а настоящую еду. Еще папа купил мне и себе билеты на выставку корпорации "Домашний друг". Ужасно хочется выиграть умного ежика. Тогда модик будет не только у Морган Грин. Еще на выставке будут представители киностудии "Мульт", той, что снимает рекламу. Они будут отбирать посетителей для участия в съемках. Хорошо бы меня отобрали. Мама говорит, что я фотогеничная и у меня красивый голос. Папа ничего не говорит, но он в этом не разбирается.
   Теперь я каждый день после уроков тренируюсь перед зеркалом красиво читать стихи.
   Вечером выложу фотки из ресторана. Не забудьте лайкнуть.
   Блог Даники Морган, ученицы пятого класса начальной школы Мейсон-Райс, выложено в сети 7 декабря 20... года
  

Джой

   -- Погодите! Подождите! Не успеваю!
   В панике машу руками, пытаясь догнать верблюжий клин. Замыкающий, оранжевый шерстяной верблюжонок с растопыренными в воздухе тонкими ногами, на лету оборачивается, показывает мне большой розовый язык. Остальные верблюды не обращают на меня никакого внимания. Я не из их стаи. И вообще не из чьей стаи. Не такая. Непохожая. Им нет до меня никакого дела.
   Верблюды летят на юг. В Африку. Я тоже хочу в Африку. Но у меня больше нет сил лететь. Руки устали. Дрожат, не слушаются. Отстаю все больше и больше, пока оранжевый верблюжонок не превращается в яркую точку на горизонте.
   Верблюды, вернитесь за мной, пожалуйста!
  
   Задыхаясь, падаю на сиденье. Тим хоть и худой, но тяжелый, просто мешок костей какой-то. Машина резко уходит вверх, закладывает крутой вираж. Желудок резко ухает вниз, во всяком случае, так кажется. Меня сначала швыряет на вопящую Ёлку, потом на Тима, потом снова на Ёлку. С трудом, но получается пристегнуться. В заднем иллюминаторе, похожем на стрекозиный глаз, вспыхивают, отражаясь, красные огни двух полицейских коптеров, рванувших за нами в погоню. Ревут сиренами, наседают сверху, пытаясь заставить Лорку посадить машину. Это не так-то просто сделать, у Нукера спортивная модель, маневренная и быстрая, а Лорка -- отчаянный водила. Каждый раз, когда черное брюхо полицейской машины пытается придавить нас к земле, Лорка бросает коптер в сторону, жмет на газ, и мы снова оказываемся впереди.
   -- Ты как? -- спрашиваю Тима.
   Он что-то неразборчиво шепчет в ответ.
   -- Держись, -- сжимаю его холодную, мокрую от пота ладонь.
   -- Надо отрываться! Эти уроды могли подмогу вызвать! -- кричит Лорка из пилотского кресла и направляет коптер в финансовый дистрикт.
   Интересно, она за небоскребами решила спрятаться? Но у Лорки, оказывается, имеется другой, более сумасшедший план. По обеим сторонам узкой улочки дистрикта стоят два высоченных и широченных здания, пялятся друг на друга сотнями слепых окон. Лорка посылает коптер прямо на них. Что она, мозгами тронулась?!
   Ёлка визжит, я ору, чтобы Лорка поворачивала, и одновременно прощаюсь с жизнью.
   В последний момент Лорка каким-то чудом проскальзывает между небоскребами. Пилоты полицейских машин не решаются повторить такой же кульбит, они сбрасывают скорость и плавно идут в облет зданий. Когда красные огни исчезают, наш безбашенный пилот снижается, пролетает несколько улиц и садится на крышу развалюшки из красного кирпича. На крыше развалюшки -- маленький, на три коптера, ангар с легкими алюминиевыми стенами. К машине выбирается из двери бородатый всклокоченный дядька бомжеватого вида. Лорка опускает боковое стекло, что-то тихо говорит дядьке. Ворота ангара поднимаются, мы въезжаем под полукруглый купол.
   Лорка потягивается, как кошка, ерошит платиновые колючки стрижки, улыбается во весь рот:
   -- Ну не молодец ли я!
   -- Молодец, -- слабым голосом откликается Тим, и его выворачивает прямо на новенькое сиденье.
   -- Упс, -- только и может сказать Лорка.
   В ангаре сумрачно, воняет соляркой, бородатый куда-то исчез.
   -- Где это мы? -- спрашивает Ёлка.
   -- Одно из местечек, где Нукера считают своим парнем, -- объясняет Лорка. -- Сейчас принесу воды. Вылезайте, Тима посадите вон в то кресло. Только сначала проверьте, не рассыпется ли оно от первого же прикосновения.
   Тим отказывается от помощи, сам добирается до старого продавленного кресла с засаленной обивкой.
   Лорка возвращается с большой бутылью минералки и мокрыми тряпками. Минералку отдает Тиму и, вздохнув, принимается оттирать заднее сиденье.
   -- Иначе Нукер заругает? -- спрашиваю.
   -- Угу, заругает! Да он просто прибьет меня, тебя и Тима. Может, Ёлку только пожалеет. Будет вопить, что зеленая кикимора заблевала его новую игрушку.
   Зеленая кикимора -- это я?
   Тим булькает минералкой, потом передает бутылку Ёлке, а та -- мне. Вода холодная, и это очень приятно. Прикладываю запотевшую бутылку ко лбу. Мой спаситель уже немного пришел в себя и не выглядит бледным, как крыса-альбинос.
   -- Вон там туалет, -- не поворачиваясь, указывает Лорка рукой в неопределенном направлении. -- Иди умойся. А то вся в крови, как зомбяк-убийца.
   Тыкаюсь в разные стороны, пока не обнаруживаю плохо закрывающуюся облезлую дверь в нужное заведение.
   Разглядываю себя в зеркало с отбитым краем. Н-да, ну и видок у меня. Кровь больше не идет, но запеклась на лбу и щеке, и еще красно-коричневой змеей на предплечье. Горло и рукава робы тоже испачканы. Смачиваю под краном кусок туалетной бумаги и пытаюсь оттереть кровь с кожи. С одежды -- бесполезно, здесь нужна холодная вода и мыло, а потом стиральная машина, кипяток и отбеливатель. Приглаживаю ладонью грязные лохмы, обвожу пальцами темные (будто кто кофе плеснул) круги под глазами, трогаю обветренные, покрытые коростой губы. Красавица, что тут скажешь.
   Возвращаюсь к коптеру. Лорка уже закончила оттирать сиденье, задвинула дверную панель. Давешний бородач, крякая, моет коптер мыльной губкой, периодически макая ее в пластиковый таз. Темные пузырящиеся ручьи растеклись во все стороны и похожи на щупальца осьминога.
   Лорка сидит, сгорбившись, прямо на бетонном полу, устало опустив руки. Скептически разглядывает меня:
   -- Ты чего босиком?
   Вот те на, а я и не заметила! Удивленно гляжу на свои грязные исцарапанные ступни.
   -- Ой! -- восклицает Ёлка. -- Мы совсем забыли. Я тебе Тимкины сниксы принесла.
   Ёлка подтаскивает к себе рюкзак и достает оттуда пару ботинок. С сомнением натягиваю их на ноги. Сниксы велики мне размера на три, да к тому же хорошо разношены. Шлепаю в них по цементному покрытию, Ёлка хихикает сзади.
   Почему у мужчин такие большие ноги?
   -- Отдохнули, и хватит, -- встряхивает головой Лорка. -- Распределим обязанности. Я отвожу домой Ёлку -- отсыпаться. Как раз сегодня суббота и в школу не надо.
   -- Нет! -- протестует та. -- Я с Тимом!
   -- Ребенок, как тебе такая перспектива: мы сейчас перекрасим и трансформируем коптер при помощи новейших нанотехнологий, чтобы никто его не узнал. И еще кто-то сможет взять управление на себя. Кто бы это мог быть? -- задумчиво спрашивает Лорка, ни на кого не глядя.
   -- Я?! -- восхищается Ёлка, и спор о том, кто с кем летит, увядает, как следует не начавшись.
   -- Вы, -- тычет Лорка пальцем в нашу с Тимом сторону, -- заказываете такси и едете в Комитет по защите прав мермейд. Тим, карточкой не расплачивайся, только наличными, а то могут отследить. Джой, возьми мой плащ, чтобы людей не пугать.
   Лорка скидывает легкую серебристую накидку. Такие улавливают сигнал нейрика и меняют цвет по желанию хозяйки.
   -- Держи!
   Моя одежда действительно похожа на прикид вампирши после сытного обеда, поэтому безропотно принимаю Лоркино предложение.
   Кутаюсь в плащ, старательно закрывая кровавые разводы, и мы с Тимом идем к лестнице, лифта в здании нет.
  
   Коптер-такси, поднимая брызги, приземляется в огромной луже посреди тротуара. Выскакиваем из двери, кидаясь под ледяной дождь. Да что там дождь? Ливень просто! Меня немного защищает Лоркин плащ, но Тим успевает за минуту промокнуть насквозь. Забираемся на сиденье, отфыркиваясь, как моржи. У меня в сниксах хлюпает вода. Отжимаю волосы прямо на пол. Хорошо еще, что в кабине тепло. Бортовой компьютер вежливо интересуется, куда лежит наш путь.
   -- К свободе! -- пафосно объявляю я.
   -- Извините? -- не понимает комп.
   -- Не слушай ее, она дурочка, -- с серьезной миной объясняет компьютеру Тим, и мы вдвоем хохочем, как ненормальные. Смеемся до колик в животе, до боли в груди, до сведенных судорогой губ. А потом я сразу, без перехода, начинаю хлюпать носом.
   -- Ну чего ты, не надо... -- Тим мнется рядом, не зная, что делать. Мальчишки всегда так -- теряются при виде слез.
   -- Сообщите, пожалуйста, нужный адрес, -- напоминает комп.
   -- Девятый дистрикт, пересечение пятой и тридцать третьей. Дом триста двадцать два, -- коротко бросает Тим.
   Коптер плавно взмывает в темноту. Ночью не должно быть заторов, быстро доберемся.
   Напряжение спало, теперь я все время неудержимо зеваю, даже не закрывая рот ладонью. Тим смотрит на меня, будто в первый раз видит. Только на что тут любоваться? Запавшие глаза, на голове -- воронье гнездо из спутанных волос; синяк на лице; губы сиреневые, как у покойника, наверное. И запах, как от Киша с Лапочкой. Красавица, короче.
   -- Как ты себя чувствуешь? -- спрашиваю в очередной раз.
   -- Нормально, что мне сделается. А ты?
   -- Человеком себя чувствую, -- сообщаю. -- И это очень приятно.
   Что чистая правда. Я больше не драчливая побитая собака и не подопытная крыса, я -- девушка. Меня спасают, обо мне заботятся, со мной говорят. И смотрят. Некоторые. Смотрят, я бы сказала, как будто не верят, что вот я здесь, и боятся, что сейчас исчезну, и надо успеть меня в последнюю секунду поймать. И от этого тепло и приятно. Словно я напилась чаю с малиновым вареньем.
   Разглядываю Тима. Внешность у него самая обычная. Мимо пройдешь -- не обернешься. Острый подбородок, веснушки на носу, на щеках, на лбу. Светлые вьющиеся волосы собраны в хвост на затылке. Густые, почти бесцветные ресницы. Серые глаза. Все как у всех. Ничего особенного. Только левую бровь пересекает маленький белый шрам. Нравится ли мне Тим? Тянет ли быть рядом, слышать голос, прикоснуться? И вдруг явственно понимаю -- да. Тянет. И сразу вспоминаю -- почему.
   Чертов импринтинг! Чертов импринтинг работает! Как и было обещано.
   Не хочу! Не хочу! Не хочу!
   На повороте меня прижимает к Тиму плечо к плечу, коленка к коленке. Он обнимает меня за плечи, ужасно хочется уткнуться ему в шею. Но -- нельзя.
   Скидываю его руку, резко отодвигаюсь:
   -- Н-не лезь!
   -- Извини. -- Тим отшатывается как ошпаренный. Вид у него совершенно несчастный. Щеки покрывает алый румянец. Будто я ему пощечин надавала.
   -- Т-ты ведь знаешь про импринтинг? -- Почему-то злюсь. На себя, на Тима -- не знаю.
   -- Про что? -- Тим морщит лоб.
   -- П-почитай на досуге, что в сети найдешь. И больше руки не распускай.
   -- Ты неправильно поняла, -- пытается оправдаться Тим.
   -- А так -- мир, ладно? -- Иду на попятную. Все же человек меня вроде как спас, а я на него бросаюсь.
   Чуть пожимаю холодные подрагивающие пальцы. Улыбаюсь, не глядя на Тима. Так лучше и для меня, и для него. Может, импринтинг еще не вошел в полную силу? Может, оклемаюсь? Вот сдаст меня Тим с рук на руки фанатичным освободителям мерми -- и все пройдет. И я, когда придет время, влюблюсь в того, в кого захочу. Если доживу.
   Такси, мягко пружиня, приземляется посередине желтого парковочного круга на мостовой. Это не центр, где днем и в полночь шляется чертова куча народа от жадных до развлечений туристов до торговцев дурью. И не богатый пригород с густой зеленью на подвесных платформах ажурных зданий. Пусто, голо, грязно. Тускло светят редкие фонари. Въезд в гараж, крошечное автомат-кафе, вход в здание, табличка с номером дома триста двадцать два. Комитет по защите прав мермейд. Прибыли.
   Тим отодвигает дверную панель, отстегивает ремни безопасности, спрыгивает на мокрый асфальт, протягивает мне руку. Подходим к двери комитета, Тим дергает за ручку. Заперто. Конечно, кому там быть посреди ночи? Защищать мои права начнут утром, на свежую голову.
   -- Идем в кафе, оно круглосуточное, -- подумав, предлагает Тим. -- Не мокнуть же под дождем.
   Тим проводит кредиткой по панели у входа. Компьютер проверяет, можно ли пустить его внутрь. Бродягам без денег на карточке в приличном заведении делать нечего, греться за чужой счет можно в подземке. Стеклянные лепестки дверей раздвигаются, пропуская нас в узкое, как пенал, помещение.
   Если не считать неизвестно на сколько часов зависшего в виртуалке парня, мы единственные посетители. Но парень уже так долго неподвижно сидит за столиком, уставившись в экран нейрика стеклянными глазами, что электроника перестала его замечать и перевела кафе в режим сохранения энергии.
   С нашим появлением зажигается свет. Включается отопление, начинает играть тихая музыка.
   -- Ты что будешь? -- Тим подходит к автомату, приветливо мигающему в углу. Автомат радостно возвещает: "Здравствуйте, мы вам очень рады!". И оживляет панель с меню.
   -- Ч-чай. Ж-жас... Ж-жасми...
   -- Жасминовый, -- догадывается Тим. -- Если есть. А я -- кофе. Двойную порцию, чтобы не уснуть.
   Автомат проворно опускает на поднос белые пластиковые стаканы, заварочные пакеты, упаковки сливок и сахара, льет кипяток.
   Садимся за круглый высокий столик. С наслаждением подношу стаканчик к лицу. Я люблю запах жасмина? Люблю... Любила... Не знаю. Но почему-то точно знаю, что не переношу бергамот. Здесь мысли снова устремляются по проторенной раньше дорожке. Остаточная память? Чья? Кем я была до того, как меня запихали в это тело? Мне кто-то отомстил? Или я так наказана? Или просто по чьей-то небрежности случилась ошибка? Может быть, существую где-то другая я, настоящая? Обидно быть чьей-то копией. Нет, пусть я копия, пусть, но настоящая, живая. И со мной надо по-человечески.
   -- Не горячо?
   -- А? -- Вопрос Тима выводит меня из режима глубокого самокопания. -- Нет, в самый раз.
   -- Ты просто вдруг так сморщилась. Нам здесь никто не помешает, -- продолжает Тим. Выглядит он при этом не очень уверенно. Оглядывается подозрительно на виртуального торчка в углу. Вдруг тот просто притворяется? А сам следит за нами. И в нужный момент как выскочит, как выпрыгнет!
   -- Ко... Коне... Ко... -- Черт, раскудахталась, курица-заика.
   -- Конечно, ты права, -- неизвестно с чем соглашается. -- Это я становлюсь параноиком. Все время мерещится неизвестно что. Не бери в голову... Хочешь, угадаю, чего тебе хочется?
   Пожимаю плечами. Я и сама этого точно не знаю.
   -- Поменять мои сниксы на другие, меньшего размера и новые. Розовые, как девчачья помада. И в цветочек. -- Тим кивает на мою обувку.
   С моих губ срывается смешок. Правда, он больше похож на кашель, но все же. Рядом с этим мальчишкой мне тепло. Все, что произошло, отступает в тень, перестает давить на грудь.
   Делаю глоток нежно пахнущего жасмином чая, вопросительно смотрю на Тима:
   -- А т-ты что хочешь?
   -- Клубничного мороженого. Чтобы у тебя все хорошо закончилось. И чтобы мы остались... друзьями.
   -- Я думала, ты чего-нибудь этакого хочешь. А ты -- мороженого и друзей.
   Показываю ему язык и смеюсь. Тим смеется вслед за мной, давится кофе, в уголках губ собирается коричневая пена.
  

Тим

   Рядом с Тимом Джой смеялась в первый раз. Испуганной, несчастной, удивленной, истерически хохочущей он ее уже видел, а просто смеющейся -- никогда. Нос сморщился, вокруг огромных карих глаз собрались морщинки, голова откинута назад, открывая смуглое беззащитное горло с розовыми щелями жабр. Джой смеялась так заразительно, что Тим тоже не выдержал, заулыбался. Постарался забыть, как мерми его оттолкнула, когда он попытался всего лишь приобнять ее за плечи. Раньше она его не сторонилась. Может, он стал противен Джой после поцелуев у него в квартире? Когда она увидела, как Тим бьется в припадке эпилепсии? Вот ведь напасть, и никак не проходит. Кто же знал, что голова у Тима -- самое слабое место. Ну что же, другом так другом. Он готов быть рядом в любой роли. И помогать как сумеет тоже готов.
   Несмотря на двойной эспрессо, Тим чувствовал себя безмерно уставшим. Сказывалось напряжение последних часов. Он даже зевнул украдкой, прикрывая рот. Увидел, как Джой тут же зевает вслед за ним, и снова заулыбался. Какая же она милая. И как ей досталось. Вон темные круги под глазами, веки покраснели, царапины на лице и на руках.
   -- Я т-теперь лучше говорю? -- прервала размышления Тима девушка. -- Я в л-лаборатории упражнялась все время. Вот слушай, уже почти не заикаюсь. В ла-бо-ра-то-ри-и.
   Джой победно глянула на Тима.
   -- Молодец. А теперь скажи: Карл у Клары украл кораллы.
   -- К-к-карл у К-к-клары. Ук-к-кра... К-к-крал... Карл... К-к-к... Тьфу! -- Джой шлепнула ладонью по столу. -- А я-то думала!
   Чай выплеснулся на столешницу.
   -- Ничего. -- Тим протянул мерми салфетку, помахал замершему в углу роботу-уборщику. -- Давай сначала...
   Так они развлекали друг друга несколько часов.
   Чай и кофе были выпиты. Тим увлекся и придумал целую историю про то, как в комитете обрадуются Джой, как она с помощью активистов всем докажет, что человечнее любого человека. Как ее пригласят помочь в предвыборной кампании будущего президента, как она поступит в модельное агентство, потому что кому же еще дефилировать по подиуму, как не такой красивой девушке. Правда-правда, очень красивой! А потом Джой станет исследователем морских глубин, или спасателем, или вообще астронавтом, полетит на Марс с первым же кораблем.
   Джой совсем оттаяла, щеки порозовели, обветренные губы не сжимались больше в тонкую линию, она улыбалась, и Тим старался как мог. Только бы вокруг рта у нее снова не пролегли скорбные складки.
   -- Знаешь, -- Джой заколебалась, будто решая, рассказывать что-то свое, сокровенное, Тиму или нет. -- Мне часто теперь снится сон про одно место на берегу океана. В мельчайших подробностях. Коттедж или вилла. Похож на пряничный домик. Будто я там бывала много раз. И там меня ждут и будут рады видеть. Я примерно знаю, где это, и хотела бы туда отправиться.
   -- Далеко? -- нахмурил брови Тим.
   -- Не знаю, не было возможности проверить. Но мне надо туда попасть. Очень.
   -- Прямо сейчас нельзя, -- подумав, ответил Тим. -- Давай ты поживешь немного в комитете, там будет безопасно. Плюс твоя история станет известна в сети, и никто не посмеет тебя тронуть. А потом, когда все уляжется и никто не будет на тебя охотиться -- тогда я помогу тебе добраться до океана. Договорились?
   Джой покусала губы, нахмурилась, но в конце концов согласилась:
   -- Договорились.
   Как-то незаметно рассвело. Вдруг Тим увидел, что в окнах мермейдского комитета зажегся свет. Кто-то пришел, а они, увлеченные разговорами, не заметили. Тим замолчал, поднялся из-за стола. Тяжело вздохнул. Надо идти. Что им там скажут? Захотят ли помочь? Вдруг откажутся? На фасадах домов пишут одно, думают совершенно другое, а делают третье. Нормальное явление.
  

Джой

   Облезлая дверь открывается со скрипом. В комитете зябко, сыро, пахнет плесенью и машинным маслом. На стенах прилеплены галоплакаты: мерми улыбается во все тридцать два белейших зуба из-за руля автобуса; мерми улыбается, склонившись над книгой; мерми улыбается, баюкая малыша; мерми просто улыбается. Представляю Шушу водителем. Что-то мне сомнительно. Прямо слышу, как Шуша восклицает радостно: "Пассажиры, я вас люблю!".
   Молоденькая девушка со светлыми волосами дыбом пялится в невидимый экран нейрика, чуть шевеля губами. Закинула грязные босые ноги с треугольно заточенными ногтями на заваленный остатками пищевых брикетов стол. Скорее всего, болтает с кем-нибудь. Ба, старая знакомая! Нарост майндридера торчит из середины лба, как рог.
   Увидев нас, девушка вопросительно поднимает белесые брови и прекращает разговор.
   -- Доброе утро! Меня зовут Тим, -- представляется мой спутник и подталкивает меня вперед. -- А это -- Джой. Она мерми, убежала с фермы, не хочет, чтобы ее отдали хозяину. За ней гонятся и хотят вернуть. Ей некуда податься. Вы можете нам помочь? Если нет -- скажите сразу.
   -- Я Джу-у-уди, -- девушка смешно тянет гласные, будто во рту у нее жвачка. Открыв рот, разглядывает меня: -- Вау!
   Она что, никогда живых русалок не видела? А запросто. Откуда? Можно бороться за права, ни разу в жизни не повстречав бесправного. По улицам мерми не ходят, завести такую простым смертным не по карману. Одно дело -- в кино, другое -- вот так, прямо перед носом.
   Джуди выбирается из-за стола, обходит вокруг меня, зачем-то трогает за руку:
   -- Вау! Мы, это, конечно, помо-о-ожем. Сейчас я кому-нибудь из руководства звякну, Миранде или Стенли. А вы, это, располага-а-айтесь как дома.
   Джуди кивает в сторону двух продавленных диванов со светлой обивкой в жирных пятнах:
   -- Вам воды налить? Или кофе? Или ча-а-аю?
   -- Принесите, пожалуйста, мокрых компрессов, -- строго командует Тим.
   Девчонка на какое-то время замирает, нахмурив брови, потом стучит себя пальцами по лбу:
   -- Да, поняла. Для мерми. Сейчас, я быстро, у нас, это, должны быть запасы бумажных полотенец, наве-е-ерное.
   Она срывается и убегает в глубину помещения.
   Возвращается сконфуженная, с нераспечатанным пакетом гигиенических прокладок:
   -- Вот. То-о-олько это.
   Тим невозмутимо берет пакет у нее из рук. Пока он подставляет прокладки под струю из-под крана и обертывает мне шею, девчонка соединяется с кем-то по нейрику. От возбуждения забывая про мыслеформы, тараторит быстро и неразборчиво, поворачивается к нам:
   -- Сейчас, это, Мира-а-анда приедет. Вы не думайте, у нас и бассейн есть. И еда для русалок. Миранда, это, приедет, все организует. Она у на-а-ас, это, главный специалист.
  
   Через полчаса прибывает всесильная Миранда, похожая на пожилую корову с отвисшим брюхом, в шлёпках на босу ногу, с розовыми, собранными в хвост волосами и серьгой в носу.
   Тим рассказывает ей мою душещипательную историю. Миранда понимающе кивает, то и дело почесывая шелушащиеся красные пятна экземы на руках. Потом приносит мне пачку русалочьих бомбошек и гладит по голове.
   Оказывается, она работала на русалочьей ферме клерком в офисе, оформляла заказы, а потом ее оттуда выперли за неправильные разговоры о свободе и независимости. Тогда она подалась в этот комитет защиты. И теперь -- один из его руководителей.
   -- Не сомневайся, -- успокаивает Миранда Тима. -- Присмотрим за твоей русалкой, не отдадим в плохие руки. И вообще никому не отдадим. Будем добиваться, чтобы она стала полноправным членом общества. У нас много возможностей. А ты к нашему движению присоединиться не хочешь?
   Тим обещает подумать.
   -- Сейчас бассейн наполню. Вот уж наплаваешься! -- ласково обращается Миранда ко мне.
   -- А вы, -- интересуется Тим, -- уже каким-нибудь мерми помогли?
   -- Ну-у-у, -- тянет Миранда. -- Джой у нас первая, кто обратился за помощью. Знаете, русалкам так заморачивают головы или запугивают, что они, бедные, всего боятся. Сложно все это.
   Как по мне, мерми просто не настолько разумны, собаки же сами не уходят в приюты для животных, но не хочу спорить. Да и не могу пока, если честно. Мне еще не так просто вступать в длинные дискуссии. К-карл у К-клары...
   Босая Джуди, наверное, много кому успела позвонить, пока Тим общался с Мирандой. Комитет, несмотря на раннее утро, постепенно заполняется самым разношерстным народом, который хочет на меня посмотреть, за что-нибудь потрогать и просто расспросить. Долговязый рыжий парень пытается обнять за талию. Ловко выскальзываю из его рук. Хорошо, что Тим не заметил, а то могла б и драчка случиться с битьем морд. Один малек тянется к моей шее -- пощупать жабры, приходится дать ему по рукам. Малек верещит и прячется за чужими спинами.
   -- Где ты раньше жила? Как решилась убежать? Кто был твой хозяин? -- сыпется со всех сторон. Не знаю, кому раньше отвечать.
   Наконец, Миранда говорит, что надо отдохнуть, и Джуди уводит меня в бассейн. Он находится в подвале и далеко не такой большой и ухоженный, как на ферме. Неровные серые бетонные стены покрыты белесым налетом, на стенах -- дешевый голубой кафель.
   -- Купа-а-альник хочешь? -- спрашивает Джуди. -- У нас, это, их много. И даже не очень стра-а-ашные.
   Киваю. А что они думали, я тут при всех голяком разгуливать буду?
   Джуди приносит целую охапку новеньких, еще с бирками, купальников разных размеров. Все одинаковые, черные. Выбираю один на глазок, переодеваюсь в подсобке. Купальник очень строгий, спереди закрытый до горла, сзади -- до самых лопаток. То, что нужно.
   Вода довольно теплая, но, конечно, не морская, водопроводная, и пахнет хлоркой. Не так сильно, как у Хомяка, правда. Но это такие мелочи. С наслаждением ныряю, плыву до противоположного конца и обратно. Когда возвращаюсь, меня ждет Тим. Ходит, встревоженный, по бортику.
   -- Как ты тут устроилась?
   -- В-все хорошо, -- успокаиваю я его. -- Т-ты иди домой, к Ёлке, не волнуйся за меня.
   Тим кивает, соглашаясь.
   Растерянно гляжу на него, переступая ногами по дну. Мне обидно, что Тим так легко согласился. Не потому, что я одна не справлюсь, еще как справлюсь, но просто хочется, чтобы он подольше побыл рядом. Сидел на краю бассейна, говорил, что Ёлка подождет и вообще все подождет, кроме меня. Потому что я такая, ни на кого не похожая, самая лучшая. Хмурил бы светлые брови, ерошил волосы, смотрел только на меня. А я бы... А я бы отворачивалась и смотрела в сторону. Потому что импринтинг. Значит, Тим должен уйти и видеться со мной как можно реже. Короче, полная неразбериха в моей бедной голове.
   Вздыхаю и подставляю щеку для поцелуя. Тим неуклюже наклоняется, чмокает меня где-то около уха, идет к двери. Обернется? Не обернется? Если обернется, то все будет хорошо. Только непонятно, что такое это "все".
   Тим оборачивается уже у самой двери:
   -- Я скоро вернусь, -- обещает он. -- Может быть, даже завтра. Очень постараюсь.
   А вдруг не вернется? Выполнил свой долг, помог девушке в сложной ситуации, теперь можно жить спокойно, без опасных приключений.
   -- Возвращайся! -- кричу.
   Но дверь уже захлопнулась.
  
   -- Джой, это, не верти-и-ись, мы должны сделать тебя сногсшибательной красавицей. Миранда сказала, что чем лучше будешь выглядеть, тем больше зрители будут тебе сочувствовать.
   Джуди красит мне ресницы, наносит тени, румянит щеки, брызгает лаком с блестками на волосы. После долгих препирательств я отказалась от тонального крема. Не люблю, когда что-то намазано на кожу, еще с прошлой жизни, наверное.
   -- А чем бо-о-ольше люди станут тебе сочувствовать, тем активнее будет их реакция и тем скорее властям придется что-то предпринять в связи с твоим бедственным положением! -- поучительно заканчивает Джуди.
   Миранда договорилась с известной блогершей Айс Вайс об интервью со мной. Айс Вайс запишет десятиминутный ролик и выложит в сеть. Энергичная Миранда пыталась пробиться и на телевидение, но все каналы, как один, ее завернули. Причину отказа никто конкретно не озвучил, но и так понятно -- скользкая тема. Непонятно пока, кого поддерживать. А у Айс Вайс скандальная репутация. Ей чем более скользкая тема, тем лучше.
   Мне купили несколько новых купальников, чтобы я могла выбрать по своему вкусу. Джуди с Мирандой настаивали, чтобы я надела белый, с крошечным верхом и не закрывающими зад трусиками.
   -- Очень пойдет к твоей смуглой коже! Такую фигуру грех прятать! -- заявили они.
   Но я отказалась. Оделась в гораздо более скромный синий танкини с завязками на шее, надежно прикрывающий живот и грудь. Я же здесь не для того, чтобы вертеть задом перед объективом.
  
   К приезду знаменитой блогерши в подвал набилась куча народа, но Айс Вайс всех выставила, заявив, что ей нужна непринужденная домашняя обстановка. С ней прибыли два молодых парня в черных майках и лохматая девица с крашеными серебристо-зелеными волосами, гораздо больше похожая на русалку, чем я. Парни понатыкали везде ярких искусственных цветов, принесли вазы с искусственными фруктами и пирожными, расставили софиты, прикрутили к нейрикам навороченные объективы и устроились по углам бассейна: снимать с разных ракурсов. Лохматая девица наложила Айс Вайс на лицо толстый слой макияжа. Для блогерши притащили огромное кресло, которое еле пролезло в дверь, но она от кресла отказалась. Попросила меня сесть на бортик, скинула туфли и устроилась рядом. Минут пять парни снимали, как мы с Айс Вайс болтаем ногами в воде, улыбаемся и обнимаемся, как лучшие подруги. Потом началось само интервью.
   -- Добрый день, друзья! -- Блогерша радостно уставилась в один из объективов. -- В нашем обществе существуют как противники, так и сторонники признания прав мермейд. Кто-то считает, что иметь дома бассейн с красивой безответной девушкой -- в порядке вещей. У кого-то даже сама мысль об этом вызывает отвращение. А что же думают по этому поводу сами русалки? Сегодня мне представилась уникальная возможность это, наконец, узнать. Знакомьтесь: перед вами Джой, самая настоящая мерми. Она согласилась поболтать со мной пару минут.
   Тут Айс Вайс обнимает меня за плечи, поворачивая так, чтобы видны были жабры:
   -- Джой, как ты относишься к тому, что русалок в нашем обществе заводят в качестве домашних животных?
   -- Плохо. Я...
   Хочу сказать, что русалок надо вообще перестать выращивать. Тогда и проблемы не будет. Но Айс Вайс перебивает меня:
   -- Хотелось ли тебе самой принимать решения и иметь право выбора?
   -- Конечно, а как же иначе, но...
   Пытаюсь добавить, что обычным мерми не хватит интеллекта для принятия хоть какого-нибудь решения и что я одна такая, но блогерша торопится дальше:
   -- Если бы ты получила право выбора, чем бы хотела заниматься?
   -- Пока не знаю. Я не так долго живу на свете. Надо сначала осмотреться, понять, что к чему.
   -- Хотела бы ты работать спасателем на воде, охранять людей от опасности? Ведь океан -- твоя стихия.
   -- Звучит заманчиво. Есть над чем подумать.
   -- Ты с кем-нибудь успела познакомиться на ферме?
   -- Да, с одной русалкой, Шушей.
   -- Ты знаешь ее дальнейшую судьбу?
   -- Да, за ней приехала будущая хозяйка, чтобы забрать в компанию кота и попугая.
   -- Представляю, как была огорчена бедная Шуша.
   -- Я... -- Хочу сказать, что Шуша была очень даже рада, но Айс Вайс опять не дает мне закончить.
   -- Многие знают, что в программу создания мерми заложен импринтинг -- привязанность и любовь к тому, кто дольше всех остальных находится рядом. Случилось ли это с тобой?
   -- Пока нет, -- вру беззастенчиво. -- Мне хочется любить не потому, что так хочет программа, а потому что так хочу я!
   Один из парней, записывающих интервью, показывает мне большой палец, другой нагло пялится на мою грудь.
   -- А что это у тебя за шрам на правой щеке?
   -- Я какое-то время провела в подпольном клубе бойцовских мерми. Меня заставляли драться.
   -- Какой ужас! -- Кажется, блогерша по-настоящему шокирована. -- И ты согласилась?
   -- А меня кто-нибудь спрашивал?
   -- Надеюсь, бывший владелец клуба понесет суровое наказание!
   -- Я тоже надеюсь!
   -- Снятся ли мерми сны? -- переходит Айс Вайс к следующему вопросу.
   -- Мне снятся. Как и всем людям.
   -- И что тебе снится?
   -- Летающие верблюды, -- выпаливаю я, прежде чем соображаю, что солидным русалкам такие сны не к лицу.
   -- О, как интересно! -- Айс Вайс бубликом округляет губы и поднимает брови. -- Что бы сказал на эту тему старина Фрейд?
   Пожимаю плечами и многозначительно улыбаюсь, так как ответить мне совершенно нечего. Про старину Фрейда я знаю только то, что он был.
   -- Ты успела увидеть своего хозяина? Делал ли он с тобой что-нибудь против твоей воли? -- В глазах Айс Вайс -- охотничий блеск.
   Да, зрители хотят клубнички. Не дождетесь!
   -- Не успела. Убежала из центра накануне этого радостного события.
   -- Очень правильное решение. Как тебе это удалось?
   -- Воспользовалась электронной карточкой. Нашла во что одеться и ушла. Вахтер на выходе ничего не заподозрил.
   -- Ну что? -- победно взмахивает рукой блогерша. -- Кто после этого еще сомневается в сообразительности русалок?
   Идем дальше.
   -- Твоя заветная мечта?
   -- Пока -- найти дом и друзей. Потом, может быть, появятся другие.
   -- Последний вопрос к Джой: какой одежде ты отдаешь предпочтение?
   Приехали! Я что, беседую с представительницей журнала мод?
   -- Предпочитаю плавать голышом, но согласна на джинсы и толстовку.
   -- Наши зрители наверняка обратили внимание на то, как хорошо ты сложена. Если бы тебя пригласили сниматься в "Плейбой", каков был бы ответ?
   С трудом подавляю в себе желание немедленно выдать весь накопленный запас неприличных выражений.
   -- Отказалась бы. Мне не нужна такая слава.
   -- Мерми в нашем обществе лишены права устраивать свою собственную жизнь, заводить партнеров, руководствуясь личными привязанностями. Мы отказываем им в возможности учиться самим и учить детей, делать открытия, летать к звездам. Ограничиваем тесным пространством бассейна без малейшей надежды когда-нибудь оттуда выбраться. Убиваем их индивидуальность. Удивительно, что в нашем обществе еще остались индивидуумы, считающие это в порядке вещей. У вас, чьи сердца не зачерствели, я прошу о помощи. Помогите таким прекрасным созданиям, как Джой, не дайте им зачахнуть в неизвестности. Голосуйте за представителя партии Зеленых в конгрессе, Кдыша Зелвига, для которого вопрос о свободе русалок -- один из первых на повестке дня.
   Айс Вайс дает отмашку на прекращение съемки.
   Тороплюсь добавить, пока парни в черных футболках не остановили запись:
   -- Я благодарна всем в этом комитете. Они окружили меня постоянной заботой и вниманием. Без них я бы пропала.
   Рядом неожиданно возникает Миранда.
   -- Вы можете помочь нашему Комитету по защите прав мермейд, переведя деньги на счет... -- громко кричит она в объектив, прижимая к груди табличку с цифрами.
   Айс Вайс отпивает воду из пластиковой бутылки, засовывает в рот полоску жевательной резинки, тяжело поднимается.
   Соскальзываю в воду.
   -- Какого черта! Предупреждать надо! Ты меня обрызгала, -- злится блогерша.
   Какие мы нежные! А милые только перед камерой. Я, между прочим, тоже. Нарочно бью по воде ладонью, не слушая ругани, отплываю как можно дальше и ныряю. Мне совсем не понравилось это интервью.
   -- Как вы думаете, -- спрашивает Айс Вайс у Миранды, -- ее можно будет задействовать в предвыборной компании? Какая-то ваша мерми, гм, нестабильная.
   -- Если будете возить с собой ванну, -- немного подумав, откликается Миранда. -- Но вам понадобится специалист по уходу за русалками. Такой, чтобы разбирался в их психологии.
   Наверняка она имеет в виду себя.
  
   Вечером приезжает Тим, его не было два дня. Я успела соскучиться. Этот чудила заявился в медицинской маске, похожей на утиный нос! Такую надевают, когда на улице эпидемия гриппа. Наверняка последовал моему совету и отыскал информацию об импринтинге. Теперь вот закрывает лицо, как персонал в "Домашнем друге". Тимкина физиономия раскраснелась под слоем бумаги и пластика, маска раздувается и опадает в такт дыханию. Он выглядит смешно и трогательно одновременно. Замечает, что я его разглядываю, и краснеет еще гуще. Просто спички о щеки зажигать можно.
   Обнимаю его. Совсем чуть-чуть, по-дружески. Хотя на самом деле мне хочется маску эту стащить и поцеловать Тима и в щеки, и в нос, и в губы. Жалко, что нельзя. Тим осторожно, как дорогую китайскую вазу, обнимает меня в ответ. Чуть-чуть, буквально кончиками пальцев. Что он такого об импринтинге в сети начитался?
   А вот интересно, наступит ли привязка, если заниматься сексом с человеком в маске? Тьфу, теперь уже краснею я. Надо же, какие удивительные мысли приходят иногда в мою бедную голову.
   Чтобы отвлечься, в лицах изображаю свою беседу с Айс Вайс:
   -- Знакомьтесь, перед вами Джой, самая настоящая мерми, красавица и умница... Какого черта! Всю обрызгала! Предупреждать надо!
   -- Когда тебя в сеть выложат? -- спрашивает Тим.
   -- Через два дня.
   -- Мы с Ёлкой будем смотреть. После выхода интервью никто не посмеет тебя выкрасть. Ты станешь слишком известной. Миранда говорит, что они будут требовать для тебя статус жителя. А к нему пособие и гранты на обучение там, где захочешь.
   -- Это много лучше, чем сидеть в клетке подопытным кроликом!
   -- Все еще хочешь ехать искать свой загадочный пряничный дом?
   -- Хочу. Все равно хочу. Мне не успокоиться, пока не найду. Или пока окончательно не пойму, что на самом деле его нет, а есть только мое больное воображение.
   -- Давай еще немного подождем на всякий случай. Тебе ведь здесь не очень плохо?
   -- Нет, совсем наоборот. Все ко мне по-человечески относятся.
   -- Здорово, -- радуется Тим. -- А хочешь... если свой пряничный дом не найдешь -- у нас поселиться? Ну, на время. У Ёлки в комнате есть место.
   -- Э-э-э... -- мнусь я.
   Вопрос застал меня врасплох. На самом деле хочу, да. Но тогда никакая маска на Тимкиной физии не поможет.
   Тим снова вспыхивает: понимает, что сказал чушь.
   У него такой несчастный вид, что мне сразу хочется его обнять, затормошить или даже защекотать. Подхожу близко-близко, кладу руки на грудь и трусь носом о Тимкин нос за марлей. Для этого мне приходится встать на цыпочки.
   Запах мокрой шерсти от старого свитера. Биение сердца под ладонью. Тим невольно прижимает меня к себе. Вырываюсь, отступаю. Нельзя, Джой, нельзя.
   -- Мне пора, Миранда искать будет, -- говорю сухо, поворачиваюсь и ухожу не оглядываясь.
   Сердце стучит, как теннисный мячик о корт: зачем я так?
   Возвращаюсь обратно, но Тима уже нет. Обиделся? Не хочет ставить меня в неловкое положение? А может, ему надоели эти мои кидания из стороны в сторону и смены настроения? Мне они самой надоели, честное слово. Я понимаю, как глупо себя веду. Одной рукой притягиваю Тима к себе, другой -- отталкиваю. И сама запуталась, и его запутала.
   Выглядываю в окно. Рядом с подъездом стоят Тим и Джуди и увлеченно о чем-то болтают. Джуди берет Тима за руку, тянет к себе. Он наклоняется, она, улыбаясь, шепчет что-то ему на ухо, прижимаясь грудью к плечу. Как будто у этой поганки есть грудь! Ну и пусть, ну и пожалуйста! Очень хочется утопить Джуди в бассейне. Или Риту натравить. Прямо сейчас, немедленно! Но Тим, а? Какой же дурак! Вместо того чтобы не отпустить, побежать следом, оставить мне лазейку для отступления...
   То, что можно распахнуть окно и позвать его сюда, мне почему-то не приходит в голову.
  

Тим

   Тим спускался по лестнице и ругал себя последними словами: "Все-таки я круглый законченный идиот! Не удосужился поискать информацию о мерми, понадеялся на Ёлку. А когда прочитал все про импринтинг -- не нашел ничего лучше, как заявиться к Джой урод уродом в защитной маске.
   Весь вечер на арене клоун Тим-Бим! Приветствую вас, уважаемые зрители.
   Джой, скорее всего, рада была, когда я ушел, да вдобавок и посмеялась, наверное, от души. Смотрела на меня то ли с жалостью, то ли с удивлением, то ли вообще непонятно как. А я, дурачина, звал ее у нас жить. Джой могла подумать, что жду не дождусь, когда импринтинг этот сработает, чтобы заставить ее быть моей. Ну то есть совсем моей. Ну... вы понимаете".
   А может, и подумала. В следующий раз не захочет Тима видеть. Хотя он ничего такого никогда не имел в виду. Бедная Джой, сколько всего на ее голову свалилось. И еще свалится. Такая хрупкая, такая беззащитная. Такая красивая, что дух захватывает. Глазищи в пол-лица, шелковистые черные волосы, обветренные, терпкие на вкус губы. Похоже, это не ей грозит импринтинг, а Тиму.
   Надо детально продумать, что делать дальше, чтобы безо всяких неприятностей доставить ее на побережье. И обратно, если они ничего не найдут у моря, если Джой все кажется про пряничный домик. Или кто-то навел на нее ложную память.
   -- Привет! -- У крыльца Тима остановила смешная Джуди с майндридером во лбу, из-за него она смахивала на единорога-доходяжку века технической революции. -- Джой навещал? Не волнуйся, мы здесь за ней хорошо смотрим! Кормим, поим, в бассейне воду меняем. А почему ты в маске? Простудился?
   -- Э-э-э... Нет. Да. Не хочу никого заразить.
   -- Я не боюсь. -- Девчонка, наклонившись, зашептала в самое ухо: -- Я вообще смелая. До безрассудства. Хочешь, пойдем сегодня на концерт котиков-модиков? У меня два билета есть.
   -- Сегодня не могу, -- попытался отговориться Тим. -- Сестренку не с кем оставить. Может, в другой раз, хорошо? Ты кого-нибудь другого позови.
   -- Жалко, -- вздохнула в ответ Джуди. -- Ну я тогда тоже не пойду, подожду, когда ты сможешь. Давай я тебя до подземки провожу, ладно?
   Она вцепилась ему в рукав куртки, как клещ. Не отдерешь. Тим оглянулся на здание комитета. Показалось или нет, но в низком, над самой землей, окне подвала вроде бы мелькнуло расстроенное лицо Джой.
  
   -- Как там Джой? -- потребовала Ёлка подробностей, как только он переступил порог квартиры. Сестренка ела мороженое прямо из покрытой изморозью картонки: полоска шоколадного, полоска ванильного, полоска клубничного. Рядом крутилась рысь, норовила то потереться боком о голые коленки, то лизнуть руку, то поднырнуть под локоть, чтобы почесали.
   -- Вроде хорошо. -- Тим принес себе из кухни ложку, устроился рядом с Ёлкой.
   -- Учти, в следующий раз еду с тобой. Я тоже соскучилась. Лорку возьмем?
   -- Не уверен, -- нахмурился Тим.
   В ту ночь, когда они освобождали мерми из лаборатории, Лорка прислала весточку, что в порядке, но у них не появлялась и на звонки не отвечала. По-хорошему надо было связаться с Нукером, выяснить, куда она пропала, но Тим откладывал это со дня на день -- надеялся, что Лорка сама объявится.
   -- Значит, возьмем, -- по-своему истолковала его молчание Ёлка. -- Джой там так и останется жить?
   -- Не знаю пока. Надеюсь, что нет. Джой кажется, она что-то вспомнила из прошлой жизни. Дом на берегу океана недалеко от города с названием Бобсвилл. Хочет туда съездить и разобраться. Давай на карте посмотрим, где это.
   Ёлка развернула над столом вирткарту.
   Бобсвилл оказался небольшим городом с населением в пятьдесят тысяч жителей. Туда можно было или долететь на самолете за два с половиной часа, или доехать на поезде за полтора дня. Можно было бы и на мобиле добраться, но у Тима не было ни машины, ни, самое главное, водительских прав. Но тут возникала одна серьезная проблема: перед посадкой что на самолет, что на поезд надо предъявлять чип. То есть Тиму придется либо добывать его и подгонять под Джой, либо искать другой способ путешествовать.
  
  

Глава седьмая

Разбитые стекла

  
   Сегодня, около десяти часов утра, в подъезде жилого дома неизвестный ударил ножом тридцатилетнюю Лизу Рамос, которая была на четвертом месяце беременности. Злоумышленник скрылся с места преступления, оставляя за собой кровавые следы.
   Лизу отвезли в Центральную больницу, но, несмотря на все усилия врачей, помочь женщине не удалось. Она скончалась от множественных проникающих ранений в шею и грудь. К счастью, младенец не пострадал. Его извлекли из тела Лизы и поместили в камеру искусственной матки. Медики говорят, что у ребенка есть все шансы в положенное время появиться на свет совершенно здоровым.
   "Не представляю, кто желал смерти такой милой женщины, как Лиза", -- сообщила нам в интервью домовладелица мисс Гаши.
   Лента новостей "СитиПост"
  
   Дорогие покупатели! Пополнение в серии хрюшек-малышек. Скоро в продажу поступит новая хрюшка-астронавт. Ее выпуск приурочен к годовщине постройки первой обитаемой станции на Луне. В комплект также войдет фотография директора станции Альфреда Кука с автографом.
   Торопитесь, тираж ограничен. Вы также сможете приобрести для новой малышки-любимицы луноход, лунолет и дополнительный скафандр.
   Из интернет-рекламы корпорации "Домашний друг"
  
   Вчера смотрела блог знаменитой Айс Вайс. Она выложила свое интервью с настоящей мерми! Такой лапочкой-разлапочкой, красавицей, прямо не могу! Глазищи в пол-лица. Прямо анимешная принцесса. Так ее жалко, бедняжку, как над ней все издевались! Айс Вайс предлагала всем голосовать за кандидата в президенты от партии Зеленых, который за свободу русалок. Спросила родаков, будут ли. Мама сказала: делать ей больше нечего. И что мерми, наверное, ненастоящая, с нарисованными жабрами. А папа, что политика грязное дело и он туда не лезет. И что Зеленым все равно ничего не светит, что с русалкой, что без.
   Родители, как обычно, ни черта не понимают!
   Видела в сети, как один мальчишка перед камерой организовал казнь своего щенка-мульта. Ему родители подарили. Повесил, и все. Набрал кучу просмотров. Даже завидно. Только вешать своего щенка я бы лично не стала. Может быть, ничейного...
   Блог Даники Морган, ученицы пятого класса начальной школы Мейсон-Райс, выложено в сети 10 января 20... года
  

Джой

   -- Доброе утро, мэм. -- Ко мне уважительно склоняется голенастый, как страус, улыбчивый верблюд во фраке и белой манишке с бабочкой. Протягивает запотевший бокал с чем-то розовым, шипучим, густо пахнущим фруктовой жвачкой. -- Не хотите ли стать президентом?
   Тупо гляжу в печальные, навыкате, темные глаза в толстых иголках ресниц:
   -- В президенты? Я об этом никогда не думала.
   -- Зря, -- скалит зубы мой горбатый собеседник. -- Я бы на вас поставил. В вас чувствуется потенциал. Вот смотрите, уже и план предвыборной компании готов.
   Верблюд, как фокусник на сцене, разворачивает передо мной голограмму с текстом, картинками и графиками. Пытаюсь разобрать хоть слово и не могу.
   Отодвигаю голограмму в сторону:
   -- Не хочу! Это скучно и никому не нужно. Какой из меня политик? Давай лучше полетаем.
   -- Ну вот, на тебе, -- обижается верблюд, брезгливо роняет бокал. Розовое и шипучее мгновенно впитывается в раскаленный песок. -- Взрослым дядям нужно, а ей, понимаете ли, нет. Мы так надеялись. Планы строили. Кто-то же должен защищать права летающих верблюдов! Я так не играю! Ребята, давай сюда!
   Мой собеседник оглушительно свистит сквозь торчащие вперед кривые желтые зубы.
   Словно порыв ветра налетают на меня верблюды. Бежевые, песочные, белые. Пинают копытами, покусывают за плечи, плюют под ноги, толкают плюшевыми боками:
   -- Соглашайся, Джой, соглашайся! Налетаться еще успеешь. Ничего хорошего в этом на самом деле нет. А мы здесь, мы настоящие, нам надо помочь.
   Мой собеседник, не спросясь, взваливает меня на спину и идет, не торопясь, куда-то в неизвестном направлении. Хочу закричать, освободиться, спрыгнуть на землю и не могу. Мои беспомощные руки и ноги болтаются вдоль его боков, как у куклы-марионетки.
  
   В подвале здания комитета, где находится бассейн, вечно стоит полумрак. Узкие горизонтальные окна под самым потолком не пропускают много света, да и пропускать особо нечего: осень, пасмурно, сыро, слякотно. А лампы слабые, тусклые какие-то, может, с них лет пятьдесят не вытирали пыль, а может, и все сто. Или руководство во главе с Мирандой экономит на электричестве.
   Дни тянутся серой чередой, словно бесконечный забор, вдоль которого я бреду с раннего утра до позднего вечера. Сначала, после интервью с Айс Вайс, около здания толпились журналисты. Некоторых, специально отобранных Мирандой, пускали со мной поговорить. Журналисты задавали одни и те же вопросы, делали одни и те же снимки, но хоть какое-то разнообразие. А потом и это кончилось. Я больше не была сенсацией недели, примелькалась, надоела.
   Миранда привела адвоката по защите прав человека, сказала, что он будет помогать мне получить гражданство. Тот заполнил чертову кучу бумаг, я под каждой расписалась. Теперь надо ждать решения. Адвокат сказал, что процесс занимает много времени. Государственные чиновники не любят торопиться, потому что им платят не за результат, а за процесс.
   Какой-то умник-подросток из активистов комитета учудил: стал пускать в бассейн посторонних на меня посмотреть и брал за это деньги. Один такой чужак, высокий, загорелый, с яркими льдистыми глазами северной лайки, приходил аж три раза. Садился, подтянув брюки, на корточки у кромки бассейна. Оглядывался по сторонам, жевал губами, будто собирался что-то спросить, но так и не спросил. Я даже заволновалась: что это ему от меня надо? В последний свой приход человек с глазами лайки, улучив момент, когда никого не было рядом, развернул передо мной исписанный крупными буквами лист бумаги. Я мазнула по листу взглядом. Буквы были почти все знакомые, но прочитать, что там написано, я не смогла. Черным жирным фломастером шли строки на чужом, непонятном мне языке. Тут в нашу сторону направился кто-то из контрабандных посетителей. Незнакомец быстро убрал листок, скомкал и засунул в карман брюк, скрылся за спинами непрошеных посетителей.
   На следующий день Миранда узнала о проделках юного умника, и пацана торжественно выставили за дверь вместе с приведенными им посетителями.
   Так что я почти все дни совсем одна. Тим не может часто приезжать, у него много работы. Но я не обижаюсь. Ну, почти. К Тиму часто присоединяется Ёлка. Она такая смешная! Ведет себя как санитарный инспектор. Проверяет уровень хлорки в бассейне, влажность и температуру в подвале, запасы русалочьей еды -- не кончается ли или, не дай бог, просрочена. Ставит мне градусник, лезет ложечкой в горло -- вдруг красное. Потом складывает на груди руки и говорит: "Что бы вы без меня делали?".
   Смотреть кино и читать не получается -- своего нейрика у меня нет. Поэтому я рада любой возможности хоть с кем-нибудь пообщаться. Но, как назло, все в комитете уже налюбовались на живую мерми и редко ко мне заглядывают. Хорошо хоть одна из активисток попросила научить плавать ее четырехлетнюю дочку. И теперь два раза в неделю я занимаюсь с пухленькой, пахнущей леденцами Матильдой, милым ребенком с ямочками на локтях и коленках. Очки для ныряния и яркий купальник делают ее похожей на лупоглазую тропическую рыбешку.
   -- По кочкам, по кочкам, по маленьким кусточкам. По кочкам, по кочкам, по маленьким кусточкам. В яму бух! Ныряем, не дыши! -- Прижимаю Матильду к себе и резко ухожу под воду. Считаю до трех и выныриваю.
   Матильда визжит от удовольствия, обхватив меня за шею, отчаянно колотит ногами по воде. Мокрые волосы облепили круглые щеки, карие глазищи блестят от восторга:
   -- Еще! Еще!
   -- Ныряем еще? Мама не заругает?
   Впрочем, мама куда-то вышла, полностью доверив мне свое чадо. В комитете относятся ко мне как к обычному человеку, не боятся. Что очень приятно.
   -- Хорошо! Только на этот раз побудем под водой подольше. Не испугаешься?
   Матильда мотает головой.
   -- По кочкам, по кочкам, по маленьким кусточкам. В яму бух!
   Считаю до десяти и появляюсь на поверхности.
   -- Ур-р-ра! -- вопит Матильда. -- Я теперь настоящая русалка, правда?
   -- Почти. Осталось хвост отрастить, -- соглашаюсь я. -- Теперь все, вылезай, пошли вытираться.
   -- Еще, -- канючит Матильда.
   -- Все, -- строго говорю я. -- А то перекупаешься, простудишься, мама больше ко мне не пустит. Ты ведь обещала маме быть хорошей девочкой. А хорошие девочки слушаются взрослых.
   Матильда тяжело вздыхает, но подчиняется. Неизбалованный, послушный ребенок.
   Растираю Матильде плечи и спину мягким полотенцем, промокаю волосы, вручаю ей упаковку апельсинового напитка. От апельсина там, естественно, только запах, да и тот отдает химией, но девочка довольно хлюпает ядовито-оранжевой жидкостью. Другой-то никогда не пробовала. Может, и апельсина никогда не видела. А интересно -- я сама видела?
   -- Открывай свою школу плаванья, от желающих отбоя не будет, -- это заглянула ко мне белесая, как моль, длинноносая Джуди с грязными босыми ногами.
   Неодобрительно фыркаю. Нет, сама по себе идея неплохая, из меня вышел бы хороший тренер, но не желаю признавать ничего, что исходит от Джуди. Она спускается в подвал довольно часто: надеется встретить здесь Тима. Иногда ей это удается, Джуди подсаживается ближе к бассейну и беспардонно вклинивается в нашу беседу. Тогда я быстро переодеваюсь и мы с Тимом уходим гулять, если дождик не очень сильный, или в кафе напротив, если с неба хлещет как из ведра. А Джуди провожает нас несчастным взглядом безнадежно влюбленной курицы. Я ее понимаю. И сочувствую. Нет, сочувствую не очень. Но я и не обещала никому быть хорошей девочкой. Ведь завтра, послезавтра, после дождичка в четверг я могу Тимке надоесть со своими жабрами и импринтингом, и тогда первой, кто возникнет рядом с ним, услужливо подставляя узкие бледные губки, будет Джуди. Поэтому я ее демонстративно не замечаю. Отвечаю односложно и смотрю мимо, сквозь ее лицо сердечком с большими прозрачно-серыми глазами. Вот ведь какая симпатичная выискалась на мою голову. Даже уродский майндридер ее не портит. Но целоваться он точно мешает. Такие штуки были в моде несколько лет назад, когда нейрики с мыслеуловителями еще не выпускали. А теперь они остались только у тех, кто пластическую операцию оплатить не может, чтобы шрама не было. Видимо, с деньгами у Джуди туго.
   -- Тим сегодня придет? -- с надеждой спрашивает Джуди.
   -- Не знаю, -- мстительно отвечаю, пожимая плечами. -- Скорее всего, нет. Он сейчас сильно занят.
   Джуди сутулится, словно взваливает на плечи тяжелый рюкзак:
   -- Жалко.
   Мне тоже жалко, но Джуди последняя, с кем хочется это обсуждать.
   Чтобы поднять настроение, подхожу к зеркалу. Все же я хоть и русалка, но тоже ничего. Тут инженерам надо отдать должное, постарались. Для заказчика постарались, уроды, геном им в задницу.
  
   Все происходит мгновенно. Грохот. Одно из оконных стекол трескается с противным хрустом и разлетается. Матильда тоненько кричит, закрывая голову руками, вскакивает со скамейки.
   -- Сидеть! -- рявкаю я, выбираясь из воды.
   Не глядя сую ноги в резиновые шлёпки:
   -- Не бойся, я иду!
   Переступаю через большие осколки, безжалостно давлю маленькие. Босая Джуди нерешительно топчется на месте. Матильда громко ревет, размазывая сопли по щекам.
   Стаскиваю с девочки полотенце, поднимаю ее на скамейку, пытаюсь стряхнуть стеклянную крупу с волос:
   -- Идем в душ. Я с тебя все смою, -- беру Матильду на руки. -- Джуди, что там происходит?
   Джуди добралась до одного из целых окон, взобралась на стул, прижала майндридер к стеклу. Докладывает:
   -- Перед комитетом толпа собралась. В черных тренчах. Много-то как. Вопят, руками машут, камнями из рогаток стреляют. Полиция не приехала. Странно.
   С трудом (маленькая, а тяжелая какая) переношу Матильду на безопасное расстояние, опускаю на пол, вручаю сухое полотенце:
   -- Постой здесь, будь хорошей девочкой, только не беги никуда, а то ноги поранишь. Я гляну, что там.
   -- Не уходи, боюсь! -- Девочка снова начинает плакать.
   -- Да не ухожу я! Только посмотреть! -- Как все же с малышами тяжело.
   Подхожу к окну, где стоит Джуди, тоже забираюсь на стул. На улице и вправду собралось много народа, в основном молодежь. Потные, здоровые как кабаны парни и задиристые девицы в кожаных ошейниках. Больше всего мне не нравится то, что у многих парней в руках цепи и клюшки для гольфа. Больно уж воинственно они ими размахивают. Вот этого, рыжего и долговязого, с бейсбольной битой в руках, я точно уже видела. Черные тренчи, ошейники -- что-то я про них знаю, не помню что. Но, кажется, ничего хорошего.
   Один из парней, с взлохмаченной, выкрашенной серебряной краской косой, в распахнутом тренче, пробирается вперед. От него валит пар, как от запыхавшегося лося. У парня явно прилажен к воротнику микрофон с модулятором звука, уж очень громко и отчетливо раздается его голос, легко перекрывая многоголосый неразборчивый вопль:
   -- Земля для людей! Города для людей! Природные ресурсы для людей! -- далеко разносится в сыром воздухе. -- Нет клонам! Нет мутантам! Нет уродам! Они жрут наше мясо, портят наш воздух, крадут нашу работу. Нет клонам! Нет мутантам! Нет уродам! Нет идиотам, которые их поддерживают. Смерть мерми!
   При последних словах я чуть не падаю со стула. Судорожно цепляюсь пальцами за узкий подоконник. Бледная Джуди испуганно на меня смотрит.
   Толпа одобрительно поддерживает оратора:
   -- Смерть мерми! Смерть мерми! Смерть мерми!
   Мне? Я жру чье-то мясо?
   Парень в распахнутом тренче продолжает завывать:
   -- Разберемся с этими ублюдками!
   -- Разберемся! -- вторит толпа, подступая к самому крыльцу.
   Снова летят камни. Один попадает в наше окно. По стеклу бегут трещины. Отшатываюсь. И, не удержавшись, все-таки падаю со стула.
   -- Мама! -- взвизгивает Джуди.
   -- Что? -- поднимаюсь и, привстав на цыпочки, снова выглядываю на улицу.
   На крыльцо выбирается растрепанная Миранда в ярко-желтом плаще. Она что-то кричит, прикрывая дверь руками словно гусыня, защищающая своих птенцов, но голос тонет в бешеном реве разошедшихся юнцов. Испуганное лицо активистки действует на них как красная тряпка на разъяренного быка. Уверенно брошенный одним из юнцов увесистый голыш попадает Миранде в голову. Она делает шаг назад, зажимает лоб ладонью, из-под пальцев по щеке течет кровь. Миранда пытается спрятаться за дверью, но толпа обрушивается на нее, сбивает с ног, перехлестывает дикой волной и врывается в здание комитета.
   Защитница мерми неподвижно лежит на крыльце, на желтом плаще четко выделяются грязные следы от ботинок. Грохот над головой. Такое впечатление, что разбивают стены. От топота множества ног дрожит потолок, сыпется вниз штукатурка. Где застряли полицейские?
   Соображаю быстро. Все же прошла через драки в бойцовском клубе и побег из лаборатории.
   -- Джуди, надо отсюда сматываться!
   Дрожащими руками с трудом натягиваю штаны и свитер прямо на мокрый купальник. На груди сразу проступает влажное темное пятно, на заду, наверное, тоже.
   -- Возьми мои шарф и шапку, чтобы тебя никто не узнал, -- приходит в себя Джуди.
   Напяливаю желто-розовую вязаную шапку с помпонами. Хватаю в охапку завернутую в полотенце Матильду. Девочка обхватывает меня руками и ногами, как маленькая обезьянка, утыкается лицом в грудь.
   Кажется, уже слышны шаги на лестнице в наш подвал.
   -- Здесь есть запасной выход прямо на улицу! -- кричит Джуди, указывая на дверь в углу. -- За мной!
   Срываемся с места. Джуди придерживает тяжелые створки, пропуская меня вперед. В нос ударяет острый запах плесени. Темно, почти ничего не видно. Теряя шлёпки, бегу вверх по ступенькам. Хорошо, что Матильде пять лет, а не, скажем, десять, тогда бы она была совсем неподъемная. Чертова лестница никак не кончается. Не подвал, а бомбоубежище какое-то! Оглушительные удары по стенам. У придурков этих ведь клюшки, биты. А если они их пустят в дело? Слышу приглушенный стенами пронзительный вскрик. Еще один. Еще. Сердце и желудок ухают вниз, к пяткам.
   -- Мама! -- кричит Матильда.
   -- Тс-с, маленькая, а то нас услышат.
   Спотыкаюсь, чуть не падаю. Джуди поддерживает меня под локоть. Ступеньки заканчиваются. Впереди коридор, а в конце долгожданный выход. Бежим туда. Девушка наваливается боком на плохо поддающуюся дверь. Наконец-то! Хлещет проливной дождь, небо затянуто тучами, но я все равно слепну после коридорного мрака.
   -- Сюда! -- Джуди тянет меня за руку. -- Там ворота!
   Железные прутья забора в облупившейся зеленой краске. Высокий, не перелезть. Повезло: ворота оказываются открытыми.
   Поправляю сползшую на глаза шапку, покрепче перехватываю Матильду:
   -- Потерпи, маленькая. Осталось чуть-чуть.
   -- Вот они! Попались!
   Оборачиваюсь на ходу. Из двери за нами вываливаются сразу четверо парней, впереди -- рыжий-долговязый с бейсбольной битой.
   -- Это мерми, я ее узнал! -- вопит он.
   У него длиннющие ноги, а у меня Матильда -- догонит в два счета. Но я не могу бежать быстрее. Цепкая рука хватает меня за шарф. Рвусь изо всех сил, шарф сжимает шею как удавка.
   -- А-а-а-а! -- это вернулась вырвавшаяся вперед Джуди с подобранной где-то палкой. Колотит рыжего по голове и плечам.
   Я свободна. Бегу вперед. Кто-то сзади сильно бьет меня по спине, по шее. От неожиданности и боли чуть не роняю Матильду. Кричу, ругаюсь, но не останавливаюсь. Наконец-то ворота!
   -- Сюда! Скорее! -- Ко мне тянутся чьи-то руки, принимают девочку.
   Ребята из комитета помогают убраться прочь.
   -- Стойте! Там Джуди!
   -- С Джуди мы сами. Тебе надо отсюда исчезнуть. Беги.
   Вдруг понимаю, что не только бежать, но и шага сделать не могу. Как будто к моему телу приделали тяжелые слоновьи ноги, которые сил нет оторвать от земли. Опускаюсь на мокрый асфальт прямо в лужу. Мне помогают подняться, худенькая до прозрачности девчонка пытается подставить плечо. Но идти я не могу.
   -- Как мы ее понесем, ну как!
   -- Эй! -- машет худышка проезжающим по улице мобилям. -- Остановитесь! Да остановитесь же кто-нибудь!
   Один, наконец, тормозит.
   Водитель снимает блок с задней двери.
   -- Садитесь! Быстрее!
   Прозрачная девчонка затаскивает меня на сиденье. Мобиль рвет с места. Вдалеке слышны полицейские сирены.
   -- Все хорошо! Все позади! -- раздается с переднего сиденья.
   -- Ничего не хорошо! Вы не понимаете! Джуди! -- Наклоняюсь вперед, охаю, из глаз брызгают слезы. Разогнуться не получается. Кажется, что позвоночник пронзил раскаленный прут. Начинаю задыхаться.
   Девчонка разматывает шарф на моей шее:
   -- Ой, распухло все как! Ее в больницу надо!
   Водитель оборачивается. Через красное лохматое марево боли на меня смотрят холодные глаза лайки:
   -- Здесь рядом госпиталь святого Патрика. Через десять минут будем!
   Это же тот самый, что совал мне под нос листок с непонятными словами! Я с ним не поеду! Он же нас неизвестно куда завезет. Тянусь открыть на ходу дверь.
   Боль в спине снова скручивает меня в тугой узел. Хрипя, сползаю на пол. Так худо мне еще никогда не было.
   Вдруг становится все равно. Везите куда хотите, все равно я уже почти сдохла.
   Десять минут. А вдруг я окочурюсь раньше?
  

Тим

   Приклад жмуродела сильно отдает в плечо. Болотно-зеленая, похожая на зубастую кастрюлю голова инопланетного захватчика разлетается кровавыми ошметками. Брызги оседают на стекле гермошлема, мешают смотреть. В углу мелькает черная тень. Удар в спину. Прикушенный язык.
   Развернуться. Перед глазами -- неповоротливая туша, жаждущая повалить на землю и растоптать.
   Уклониться. Наставить оружие.
   -- Тим!
   Сбоку возникает уродливая шишковатая морда с раззявленной алой пастью. С длинных мокрых клыков капает черная слюна, шипит, разъедая металлопластик скафандра. Выстрел. Еще один. Туша падает на острые камни пещеры. Отскочить. Включить брандспойт-пеносброс, пока скафандр не разрушился. Светлое пятно прохода загораживают сразу две зеленые фигуры.
   -- Тим! Да Тим же!
   Граната летит под брюхо шестилапому чудовищу. От грохота закладывает уши. Еще шевелишься, гад? Получай!
   -- Тим! Совсем обалдел!
  
   Неожиданно Тима макнули головой в темноту, будто глаза выкололи шилом. Во всяком случае, ощущение было похожее. Когда пришел в себя, рядом стояла сердитая Ёлка, сжимающая в кулаке вырванную из розетки вилку. Рита урчала рядом, тыкалась в ладонь холодным носом.
   -- Сколько раз я тебе говорил, не делай так! -- возмущенно рявкнул Тим. -- От резкого выхода из виртуалки все что угодно может случиться, вплоть до сердечного приступа!
   -- А что мне делать? Я тебя трясу, трясу, а реакции никакой, -- закричала разозленная Ёлка.
   -- Что случилось?
   -- Что, что! Включи новости!
   Тим снова натянул на лоб нейрик.
   -- Двенадцатый канал, -- скомандовала Ёлка.
   -- Двенадцатый канал, -- послал Тим мыслеформу.
   Перед глазами за стеной дождя поплыли перевернутые мусорные ящики с вывалившимся неаппетитным содержимым. Камера отодвинулась, показывая запущенный задний двор старого дома с облупившейся штукатуркой. Штукатурка была нежно-розового лососевого цвета в грязных потеках. Еще два дня назад Тим водил по ней пальцем. И Джой водила.
   Не может быть!
   В облако голограммы мокрой гусыней вплыла раскрасневшаяся корреспондентка под черным грибом зонта:
   -- Дорогие телезрители, меньше чем час назад правые экстремисты атаковали Комитет по защите прав мермейд. По неподтвержденным данным три человека погибли, семеро получили ранения разной степени тяжести. Среди них подростки от тринадцати до восемнадцати лет. Задержан один из нападающих.
   Замелькали размытые дождем кадры: жадные до зрелищ прохожие, орущие парни с клюшками для гольфа, лица, перекошенные пьяным азартом. Девица с татуировкой дракона в половину физиономии размахивает неизвестно где взятой полицейской дубинкой.
   Смерть клонам! Смерть уродам! Смерть мерми!
   Кого-то на земле били ногами. Светлые волосы в крови, тонкие пальцы закрывают лицо, полуоторванная присоска майндридера свисает со лба вместе с полоской кожи. Медленно, лениво, как в замедленной съемке, тяжелый ботинок -- под ребра. Джуди? Надоедливая Джуди, норовящая всегда оказаться рядом. Джуди, глядящая на него глазами нищенки-побирушки, рядом с которой почему-то стыдно и хочется поскорее уйти. Джуди, которую он знал, кажется, уже давным-давно.
   Рыжий верзила со всего размаха опускает бейсбольную биту на спину бегущей девушки в желто-розовой шапке. Девушки с длинными темными волосами Джой.
   Два человека погибли, семеро ранены.
   Джой! Что с Джой? Успела убежать? Не успела? А если не успела -- то что? Тяжелый ботинок под ребра?
   Там, где солнечное сплетение, словно застрял кусок льда с острыми краями. Выморозил все, разодрал в клочья. Только одна мысль настырно стучала в ватной голове: "Я должен был быть там, а не здесь, за игрой. Должен был защитить...".
   Глянул на входящие сообщения на нейрике -- ни одного. Спросил Ёлку:
   -- Джой тебе не звонила?
   Она покачала головой.
   Значит, что-то случилось, иначе бы нашла способ связаться с ними. Понимает ведь, что они с Ёлкой волнуются.
   Звонить? Узнавать? Куда? Что спрашивать? Да он и не родственник, не скажут.
   Тим резко сдвинул нейрик:
   -- Ёлка, не уходи никуда! Я скоро вернусь.
   -- Я с тобой! -- завопила сестренка.
   Трое убитых. Ну уж нет, это не для детей. Глянул на Ёлку так, что она замолчала на полуслове. Поняла, что спорить бесполезно.
   Сосредоточиться, чтобы вызвать коптер через мыслеформу, не получилось. Тим дрожащими пальцами почти вслепую набрал номер. Лифта ждать не стал, в их старом доме это могло занять бесконечность. Скатился на первый этаж по лестнице запасного выхода. Камеры на стенах неодобрительно мигали в спину красными объективами. Казалось, что коптера не будет никогда, Тим метался по тротуару, не замечая, что промок, что вовсю ругается вслух: кроет почем зря владельцев коптеропарка, осень, дождь. Клянет себя, дурака. Сидел дома, в тепле, а Джой там... Додумывать, что там, было больно.
   В коптере Тим считал секунды. Попытался открыть дверь еще на ходу, прищемил пальцы, спрыгнул на мокрый асфальт, а перед самым комитетом вдруг остановился, словно на бетонную тумбу налетел. Ноги не слушались, сделать хоть шаг -- страшно. Потому что, пока он ничего не знал, была надежда, которая теперь могла растаять.
   У здания комитета мигали полицейские мобили, стояли два коптера-амбулетки, готовые к полету. Вдоль фасада были расставлены оранжевые оградительные тумбы со светящимися лентами. Рядом прохаживались двое в форме, с короткими автоматами на груди. Тим подошел к ним, попытался заговорить, слова с трудом слетали с пересохших губ. Ответа не услышал -- так стучало сердце в ушах. Пришлось переспрашивать.
   Да, было нападение. Нет, они не уполномочены давать информацию. Сейчас подойдут представитель мэрии, следователь, у них можно спросить. Вам нужен представитель центра экстренной психологической помощи? Вы родственник? Нет? Друг? Подождите тут.
   Тим уже не слушал. Он не мог ждать, ему надо было прямо сейчас. Обогнул ограждение, завернул за угол, оглянулся беспомощно.
   У ворот, прикрывшись от ветра воротниками плащей, разговаривали трое. Один, маленький и круглый, курил нервными короткими затяжками. У другого, высокого, узколицего, дергался уголок рта. Третий стоял в тени здания, сразу и не разглядишь. Тим подошел к мужчинам, те вопросительно на него посмотрели.
   -- Что тебе, мальчик?
   Три лица расплылись, слились в одно, как на неудачной фотографии. Потому что там, за их спинами, два черных куска пластика обрисовывали человеческие фигуры. В складках скопилась вода, края облепила грязь. Но, похоже, тех, кто под ними лежал, уже ничто не волновало.
   -- Мальчик, ты кого-нибудь ищешь?
   Тим с трудом оторвал взгляд от неподвижных фигур. Он увидел самое главное: черный пластик чуть сдвинулся и из-под одного куска виднелись светлые пряди волос, из-под другого -- морщинистая рука пожилого человека в старческой гречке. Это не Джой! Она жива. Пока еще жива, во всяком случае.
   -- Мальчик! -- Тима тронули за руку. -- Что с тобой? Ты за кого-то беспокоишься?
   -- За друга, -- коротко ответил Тим. Понимал, что, если скажет про Джой, его так просто не отпустят. Повезут в участок, будут допрашивать. Как будто ему больше делать нечего. -- В какую больницу увезли раненых?
   -- Мы не уполномочены.
   Конечно, не уполномочены, уроды.
   Тим отошел не слишком далеко и невольно услышал то, что сказал один из этих троих:
   -- Перебить этих русалок, и дело с концом. Из-за этой нечисти люди пострадали. Защитнички человечества, твою мать, больные на голову.
   Тим метнулся назад, задохнувшись от такого неприкрытого цинизма:
   -- Вы! Вы не имеете права! Представители закона... Вас самих перестрелять...
   Кто-то сгреб его сзади в охапку, оттащил в сторону, развернул к себе лицом, оказалось -- знакомый дядька из комитета:
   -- Не лезь на рожон, дурак. В Центральную их увезли, в травматическое отделение, я слышал. Джой тоже, наверное. Расслабься. Вдох-выдох, парень!
   -- Спасибо, -- выдохнул Тим.
   Сколько осталось денег на кредитке, хватит на дорогу до Центральной?
  

Джой

   Прихожу в себя оттого, что кто-то орет над самым ухом, то и дело срываясь на визг. Дико, хрипло и неразборчиво, как, наверное, визжит пьяный боров, не по своей воле выдернутый из виртуалки. Поворачиваю голову на звук. Вопли доносятся справа, из-за мышино-серой занавески. Субъекта, издающего такие нечеловеческие звуки, скрывает дрожащая пластиковая материя, но она чуть сдвинулась, и я вижу, как сучат по клеенчатому матрасу со сбитой простыней огромные лапищи в грязных белых носках. Из дырок на мысках торчат кривые пальцы с желтыми, изъеденными грибком ногтями.
   -- Успокойтесь, расслабьтесь, я вам ничего плохого не сделаю, -- объясняет лапищам ангельски терпеливый нежный голосок. -- Дышите глубоко.
   Свинячий визг раздается с новой силой.
   -- Я тебе сейчас дыхну!
   Лапищи за занавеской взлетают особенно высоко и пускаются в галоп. Секунда -- и сдернутая занавеска летит на пол, а обладатель луженого горла, оказавшийся вовсе даже не хряком, а жирным крепким дядькой с налитым кровью лицом и выпученными глазами, несется носорогом к двери с надписью "Выход". Юная медсестра в коротком белом халатике замирает на месте, сжимая стетоскоп в мягких розовых ладошках.
   -- Секьюрити! -- растерянно лепечет она в пространство. -- В неотложном отделении чрезвычайное происшествие. -- И, увидев, что я на нее смотрю, жалко улыбается в ответ.
   -- Вика! Что у тебя за балаган? -- Надо мной склоняется врач, на гладкой блестящей лысине которого пляшут отблески ламп дневного свет, а на крыльях носа отчетливо проступают красные прожилки. И уже мне: -- Очнулись? Как себя чувствуете?
   Вопрос застает меня врасплох. Прислушиваюсь к своим ощущениям. Болеть ничего не болит, но при каждом вздохе немного колет жабры и першит в горле. И я очень смутно помню, как попала сюда: орущая толпа вооруженных ублюдков, защищающая меня Джуди, удар по спине, тормозящий мобиль, госпитальная каталка. Последнее уже совсем туманно.
   -- Ничего, -- ответить получается лишь хриплым шепотом. Кажется, что в горло засунули комок ваты. -- Джуди тоже здесь?
   -- Меня зовут доктор Глебс, -- не особо вслушиваясь, отвечает лысый врач. -- Вы в госпитале святого Патрика с сильным ушибом спины и воспалением... э-э-э... жаберных щелей. Мы поставили позвоночную блокаду, чтобы снять боль. Хотели сделать томографию на предмет внутренних повреждений, но не знаем, как к процедуре отнесется организм... э-э-э... русалки. Вам об этом ничего не известно?
   Отрицательно мотаю головой. Откуда мне знать? Я еще ничем не успела поболеть.
   -- Может быть, ваши сопровождающие знают?
   Сопровождающие? Тощая девчонка и водитель с глазами северной лайки? Знакомый незнакомец, который неизвестно почему уже второй раз встречается мне на пути. Не случайно, в такие случайности я не верю. Надо спросить напрямую, зачем я ему.
   -- Можете позвать этих сопровождающих?
   -- Конечно, когда точно буду знать, что ваша жизнь вне опасности.
   Дурацкая больница. И правила в ней дурацкие. Ладно, у меня еще остались вопросы.
   -- Так Джуди у вас? -- спрашиваю снова.
   -- Как ее фамилия?
   -- Лохтер или Лотчер. Точно не знаю. Беленькая такая. С майндридером. Ей тоже досталось. Мне очень надо знать, доктор.
   -- Ничего, -- бодро успокаивает меня доктор. -- Поищем. Давайте я вас сначала осмотрю. Здесь болит? Нет? А здесь? Сядьте. Протяните руки. Закройте глаза. Дотроньтесь до кончика носа.
   Блестящий стальной молоточек бьет по коленке. Коленка непроизвольно дергается, доктор одобрительно поглаживает лысину:
   -- Прекрасно. Лежите, отдыхайте. Хотите пить? Медсестра принесет. Только сначала переоденьтесь в больничный халат. Сейчас к вам подойдет социальный работник с вопросами. Постарайтесь на них ответить как можно подробнее.
   И уже обращаясь к незадачливой медсестре:
   -- Вика, секьюрити отозвались? Тогда расслабься, это уже не твои проблемы. Если этот псих сбежит, нам всем будет легче.
   -- У меня сегодня день несчастливый, так что обязательно найдут, -- вздыхает Вика.
   Какое совпадение, у меня сегодня тоже несчастливый день. Очень хочется узнать, поймали ли напавших на комитет, но наверняка здесь об этом ни сном ни духом.
   Осторожно укладываюсь обратно на кушетку. Жесткий одноразовый халатик необъятного размера "для вас, бегемоты", постоянно сползающий с плеч, я еще успею надеть. Низкий потолок надо мной переливается всеми оттенками белого. По ровной поверхности расползлись кривые трещины, похожие на корни деревьев. Если присмотреться, то вон там, в углу -- лицо старухи, а вон там, посередине -- верблюд. Трещины на потолке можно рассматривать бесконечно, как облака в небе или волны на море. Ну и еще, наверное, коралловые рифы под водой, вокруг которых мелькают яркие, будто неоновая реклама, рыбешки, медлительно перебирают лапами крошечные черепашки и распускают ядовитые щупальца коварные анемоны. Это уже, скорее всего, воспоминания из прошлой жизни, о которой мне никогда не узнать. Если мне не вживили ложную память. Но с какого боку русалкам ложная память? Хотя бурым мишкам-модикам записывают множество историй о лесе -- рассказывать веселые сказки и петь песенки маленьким детям перед сном. Кого должна была развлекать сказками и песенками о море я? Лучше не думать.
   Что тебе снится?
   Что тебе снится?
   Что тебе снится, морская царица?
   В такт немудреной мелодии постукиваю указательным пальцем с прищепкой кардиографа на конце по металлическому краю кушетки. По монитору бегут разноцветные кривые: сердцебиение, давление, частота пульса, содержание кислорода и электролитов в крови. Кислорода мало, об этом свидетельствует красный цвет линии, но кто ж знает, каким он должен быть у мерми? Может, у меня вообще сердце справа, а желудка и вовсе нет. В инструкциях пишут просто: при температуре, поносах и рвоте ни в коем случае не занимайтесь самолечением, обратитесь к М-ветеринару. Сколько же всякой ненужной информации может засесть у человека в голове! Нет чтобы точно запомнить фамилию Джуди, так ведь я ее и не знала никогда. И саму Джуди тоже не хотела знать. А теперь я, может быть, жива только благодаря ей. Зачем Джуди было меня защищать? Не стань мерми -- путь к Тимке был бы свободен. Странные дела творятся на белом свете.
   Медсестра приносит стакан воды со льдом. Из стакана торчит прозрачная соломинка. Пью холодную, пахнущую мылом воду, обмакиваю в нее салфетку, прикладываю к шее. Жабры перестают саднить так сильно. Что со мной собираются делать? Надеюсь, не препарировать. Медсестра вколола обезболивающее, а вдруг у меня на него аллергия: возьму и задохнусь, или хвост вырастет? На всякий случай провожу ладонью по копчику. Нет, вроде все пока нормально.
   Опускаю ноги на пол, встаю осторожно и отправляюсь на поиски туалета.
   В коридоре мой лысый доктор общается с кем-то по нейрику, возбужденно размахивая руками:
   -- Откуда мне знать, как ее лечить! Я первый раз живую мерми в глаза вижу. Ну да, скажешь тоже -- "оставь как есть"! А если угроблю? На меня всю вину и свалят. Они же дорогие, как черт.
   Это про меня. Застываю на месте, прислушиваясь.
   -- Думаешь, их М-вет со мной разговаривать будет? Больше ему делать нечего. Что я теряю? Ничего не теряю. Как, ты говоришь, ферма называется? Домашний друг? Будь человеком, майндни телефон их основного офиса. Здесь сегодня сумасшедший дом, совсем замотался.
   Этого только не хватало! Не для того я сбежала из "Домашнего друга", чтобы снова туда попасть. Они же меня сразу отправят в лабораторию Скальони! Тихо так -- никто и не узнает. Этот вивисектор до сих пор, наверное, оплакивает мое неожиданное исчезновение.
   В лицах представляю себе скорый разговор двух светил мировой медицины. Что вы говорите, мерми -- пациентка! Ей нужна немедленная квалифицированная помощь. Не волнуйтесь и ничего не предпринимайте, сейчас ее заберем. Иди сюда, Джой, детка. Мы так соскучились. Не на ком стало опыты ставить. Пожалте в клетку.
   На цыпочках крадусь обратно к своей койке. С трудом нахожу резиновые шлёпки. Надо отсюда сматываться. Пусть потом ищут на здоровье.
   Пробираюсь к выходу.
   -- Эй, -- кричат за спиной. -- Больная, куда вы?
   Не оборачиваясь, тороплюсь к двери.
   -- Больная, остановитесь! Вам нельзя! Секьюрити!
   Не дождетесь! Я уже бегу. Вон там, в конце коридора, пожарная лестница. Главное, до нее добраться. На пути вдруг, и откуда только взялся, возникает здоровенный обормот в синей форме охранника. Деваться некуда. Никаких боковых проходов, никаких дверей -- только гладкие стены. Обормот широко разводит руки, будто хочет заключить меня в объятия. С другой стороны приближается врач со сладкой улыбкой на губах и инъектором наперевес. А я между ними, как ливерная колбаса в сэндвиче.
   -- Спокойно, больная. Все будет хорошо. -- Доктор осторожно подбирается ко мне, продолжая улыбаться.
   Так я тебе и поверила! Сам, небось, уже с фермой связался и знаешь о том, что я кусаюсь.
   И куда теперь? Останавливаюсь в нерешительности. Здорового обормота мне никак не оттолкнуть, просто не хватит сил, а у врача -- инъектор с успокаивающим. Отпихнуть доктора с дороги я смогу, но и свалюсь через пару шагов со следом укола на руке или на боку.
   Попалась. Секьюрити и доктор одновременно делают шаг ко мне. Глубоко вздыхаю -- буду штурмовать врача.
   Грум! Бамс! Шлеп! По коридору проносится порыв ветра. Жирный дядька, сбежавший из палаты раньше меня, появляется неожиданно, как чертик из табакерки. Разгоняется, наклонив вперед голову, ни дать ни взять бык, раздразненный красной тряпкой, и, рыча, сшибает обормота-секьюрити с ног. Оба валятся и начинают кататься по полу.
   Недолго думая, проскальзываю между дерущимися и стеной.
   Путь свободен!
   Несусь к выходу. Шлепая резиновыми тапками по ступеням, спускаюсь на первый этаж, пересекаю просторный холл, с трудом сдвигаю с места вертушку двери, спрыгиваю с крыльца и поворачиваю на первую попавшуюся на пути улицу.
   Минут через пятнадцать останавливаюсь. Устала. Надо перевести дыхание и осмотреться, куда же я попала. Судя по количеству рябящей в глазах рекламы, множеству прохожих и жужжащих в воздухе коптеров -- это центр. Идет дождь. Ветер, как газонная поливалка, брызжет холодными струями мне в лицо, свитер и спортивные штаны основательно промокли. И вообще я одета не по сезону: без куртки или плаща и в купальных резиновых шлепанцах. Но снующие вокруг люди не обращают на мой вид никакого внимания. Мало ли странных типов на улицах большого города. На углу стоит передвижной ларек с сомнительного вида брикетами; продавец, очищая жаровню, вопросительно смотрит на меня, не остановилась ли я, чтобы купить у него поесть. Стайка девочек-подростков где-то моего возраста, смеясь и болтая, обтекает меня справа и слева. Как бы я хотела оказаться одной из них! Тех, у которых есть дом, родители и баркод на руке.
   Все повторяется: опять я в незнакомом месте, да еще без денег, еды и верхней одежды. Но теперь у меня есть Тимка! И я наизусть помню код его нейрика. Его и Ёлкин. Сейчас попрошу у кого-нибудь из прохожих нейрик и свяжусь с ним.
   Выбор мой падает на молодую женщину, выгуливающую карликового пинчера вдоль огороженных решеткой редких чахоточных деревьев по краю тротуара. Улыбаюсь самой доброжелательной из своих улыбок, прикрываю ладонью шею, делаю шаг навстречу:
   -- Извините, пожалуйста, у меня нейрик разрядился. Не могу ли я воспользоваться вашим?
   Пинчер в красной попонке отскакивает в сторону и начинает тоненько и злобно тявкать. Женщина подхватывает его на руки и внимательно меня оглядывает -- можно ли мне доверить главное достояние любого члена общества. В конце концов она все же решает, что я хоть и странная, но безобидная, и осторожно, чтобы не примять стоящие дыбом волосы, снимает с головы обруч.
   Натягиваю нейрик на лоб, четко проговариваю код. Но вместо знакомого голоса в наушниках раздается:
   -- Приносим свои извинения, но абонент временно недоступен. Попробуйте позвонить попозже.
   Как это так -- недоступен? Куда же Тим забрался-то? Набираю код Ёлки -- та же история.
   Наверное, у меня очень несчастный вид. Женщина смотрит на меня сочувственно, но молчит. Зачем ей чужие проблемы?
   Возвращаю нейрик и под истошный лай пса отхожу, растерянно глядя по сторонам. Что теперь делать? Может, Тим отзовется через полчаса? Я на это очень надеюсь. Надо только немного подождать.
   Двое мальчишек останавливают меня посреди дороги:
   -- Извините, только не обижайтесь. Мы, кажется, видели вас в блоге Айс Вайс.
   Узнав, что это я и есть, просят сделать с ними селфи. Вокруг нас неожиданно образуется толпа. Меня узнают, тянутся поздороваться, перекинуться парой слов, сфотографировать, даже автограф получить. Это все хорошо, но ведь точно так же меня могут узнать и те, кто за "смерть мерми". И тогда уж вместо снимка -- кирпичом по головке. Надо срочно найти укромное место и там отсидеться.
   С трудом отделавшись от зевак и опять безрезультатно позвонив Тиму по одолженному у кого-то нейрику, бреду по ярко освещенному нарядному проспекту. Высокие ухоженные здания, солидные конторы, с витрин пялятся разряженные манекены с кукольными лицами. На всю эту красоту мне смотреть не хочется. Я устала, да еще с утра ничего не ела, даже в животе бурчит. Уж не знаю, у всех русалок так поют кишки или я опять одна такая особенная. Одежда совсем промокла. Зябко ежусь. И ноги ноют, и спина тоже начала ныть, наверное, кончается действие обезболивающего. Дождь усилился, ранние сумерки берут город в тиски, наваливаются бесформенной тушей с размытыми краями. От отчаяния я готова встать на перекрестке с протянутой рукой, чтобы собрать денег на поездку в подземке к Тимкиному дому. Да только нищих безжалостно гоняет полиция, а привлекать ее внимание мне ни к чему.
   В конце концов решаю отдохнуть на крыльце одного из зданий. Ступеньки под навесом, хоть сидеть буду на сухом. Только хочу пристроиться на мраморных плитках в грязных разводах, как в глаза бросается объявление: "Модельное агентство "Элит-мода". Продолжается набор в мастер-класс Аглаи Сколеццо". Я не знаю, кто такая Аглая Сколеццо, и я не хочу заниматься в мастер-классе, но, может быть, там удастся хоть немного посидеть в тепле и выпить воды. Поправляю волосы, одергиваю свитер и открываю стеклянную дверь.
  

Тим

   Коптер попался старый, пахнущий истлевшей рухлядью, с потрескавшимися псевдокожаными сиденьями, с отломанной ручкой на двери, с забитой окурками пепельницей. Бортовой комм хрипел и заикался, под порывами ветра корпус сильно мотало из стороны в сторону, назойливо хлопал надорванный край внутренней обшивки в кабине.
   По боковым стеклам текли дождевые струи, будто обиженное небо плакало навзрыд. Город за окнами расплывался в предвечерних сумерках, подмигивал невпопад неоновыми огнями, скалился рядами небоскребов. Коптер тряхнуло, на мгновение Тиму показалось, что машина валится вниз, замутило.
   Несмотря на название, Центральная больница располагалась ближе к окраинам, где земля была дешевле и можно было развернуть большой комплекс, не очень экономя место. Тут находилась и обширная парковка для коптеров-амбулеток, и многоярусная стоянка для мобилей посетителей, и бессчетные фонари, и даже крошечный парк с фонтаном перед главным входом. Посреди фонтана пускал вверх тугую струю воды Чудо-юдо рыба-кит. На гранитном бордюре сидели две женщины в зеленой униформе под прозрачными плащами-колоколами и торопливо поедали палочками лапшу из пластиковых коробок.
   Такси, на прощание как следует встряхнув Тима, встало опорами на упругий пластик посадочного круга.
   У двери тут же возник робот-проводник -- гибрид кресла-каталки и электрического чайника с выпуклыми фасеточными глазами:
   -- Чем могу служить?
   -- Отделение неотложной помощи. -- Тим спрыгнул на блестящее лужицами дождя покрытие.
   -- Желаете доехать? -- Робот развернулся к Тиму широким сиденьем.
   -- Я сам.
   -- Тогда разрешите проводить.
   Не дожидаясь ответа, проводник покатился к зданию больницы, освещая путь яркой фарой на металлическом шесте.
  
   Медсестра, чем-то неуловимо похожая на Джой, приветливо растянула в улыбке розовые блестящие губы:
   -- Добрый вечер!
   -- Проверьте, пожалуйста, пострадавших из Комитета по защите прав мермейд сюда доставили?
   Девушка уставилась в галоэкран нейрика, перелистывая пальцем невидимые страницы.
   -- Пятерых привезли. У всех состояние средней тяжести. Вам кто из них нужен?
   Средней! Отлегло от сердца.
   -- Мне Джейн Доу. В смысле Джой Доу. В смысле та девушка, что без чипа с баркодом.
   Медсестра удивленно приподняла аккуратно прорисованные брови:
   -- Без чипа? Нет, таких не было. Вот, у нас две женщины из комитета защиты: Браун и Толли.
   -- Точно? -- машинально переспросил Тим.
   -- У нас все точно, молодой человек! -- обиделась медсестра. -- Отойдите, пожалуйста, не мешайте работать.
   Тим растерялся, такого поворота событий он не ожидал. Побрел к диванам для посетителей у окна, опустился на жесткое сиденье. Надо на входящие сообщения посмотреть. Может, Джой жива-здорова, просто раньше по какой-то причине не могла соединиться?
   Приказал мысленно: "Открыть переписку".
   Нейрик пискнул обиженно и выдал надпись на экране: "Выход в сеть отключен в связи с просроченной оплатой на обоих девайсах на ваше имя".
   Идиот! Балда! Склеротик! Со всеми этими приключениями забыл, что деньги на счету кончились. Теперь и с Ёлкой тоже связи нет, непонятно, как она там и что происходит. Ох и ругается сейчас сестренка на его забывчивость! Для нее вся жизнь в нейрике.
   Сколько-то налички хранилось в сейфе "Центробанка". Тим не хотел светиться, хранить свои кровные на счету, чтобы потом никому из чиновников не пришло в голову выяснять, откуда у него такие деньги. Теперь надо было решать: ехать раньше домой, проверять, что с Ёлкой, или в банк. Тревога за Джой пересилила -- Тим помчался к подземке, до "Центробанка" было три остановки.
  
  

Глава восьмая

Бег с препятствиями

  
   Супруга звезды экрана Грэга Ли -- Молли Ли -- подала на развод. Для всех это стало полной неожиданностью. Супруги Ли прожили вместе десять лет и воспитывают двух сыновей. Ходят слухи, что причиной развода стало чрезмерное увлечение Грэга русалками, в домашнем бассейне актера их целых шесть. Напомним, что Грэг -- одна из самых высокооплачиваемых звезд кино. Его доход в прошлом году составил тридцать миллионов долларов.
   Нам только что стало известно о жестоком нападении на Комитет по защите прав мермейд. Группа, состоящая в основном из молодых людей, вооруженная цепями и бейсбольными битами, выкрикивая расистские лозунги, атаковала комитет, круша все на своем пути. По непроверенным данным есть убитые и тяжелораненые. Однако русалке Джой, проживающей в комитете, удалось скрыться. Полиция задержала зачинщика нападения. Им оказался двадцатисемилетний Рик Грин, член неонацистской организации Франциля Морга. По факту нападения начато расследование.
   Лента новостей "СитиПост"
  
   С завтрашнего дня начнется продажа новейшей модели домашних русалок в Китае, Индии и Арабских Эмиратах. Впрочем, все экземпляры уже заказаны и оплачены заранее, за два месяца вперед.
   Фирма предупреждает: не покупайте друзей у неизвестных производителей. Это может закончиться печально. Подделки с черного рынка наверняка окажутся недолгоживущими, и к тому же неизвестно, какие программы будут заложены в очаровательные головки русалок нечистоплотными создателями левой продукции.
   Из интернет-рекламы корпорации "Домашний друг"
  
   Все видели репортаж о нападении на комитет защиты мерми? Там даже убитые жертвы есть! А эти правые экстремисты такие страшные со своими цепями и клюшками для гольфа. Даже девушки. Но мерми им поймать не удалось! Никто ее с тех пор не видел. Наверное, обиделась и уплыла по реке к океану. Будет жить вдали от людей, под водой.
   Я слышала, что по дороге ее встретил один рыбак, и мерми ему предсказала, что скоро будет конец света.
   Мама говорит, что я не о том думаю. Но я же не могу себя заставить переключать мысли, как нейрик каналы передач. А папа говорит, что скоро станет небезопасно выходить днем на улицу и что мы живем в тяжелое время.
   Блог Даники Морган, ученицы пятого класса начальной школы Мейсон-Райс, выложено в сети 12 января 20... года
  

Джой

   Верблюды жадно пьют, опустив шерстяные морды в прозрачное озерцо. Опустевшие после долгого перехода горбы бессильно свешиваются набок. Неуклюжий оранжевый верблюжонок залез прямо в воду и, путаясь в тоненьких ногах, поднимает неимоверное количество брызг. Безнадежно пытаюсь протиснуться вперед, расталкивая поджарые зады с короткими мясистыми хвостами. Я тоже хочу пить. Верблюды недовольно мычат, совсем как коровы, но с места не двигаются. Наконец, подбираюсь к берегу. Но, вот несчастье-то, озерцо вылакано почти до дна. Грязно-желтый песок высыхает на глазах. Оранжевый недорослик нахально подмигивает мне глазом-маслиной. И что же теперь делать? Я умру без воды!
   Эх вы, верблюды! Эх вы, водохлебы!
  
   -- Девушка, вы к кому? У вас назначена встреча?
   Из-за конторки на меня подозрительно смотрит суровая красавица-секретарша с разноцветными ушами: перламутрово-розовым и черным в серебристую полоску. Уши вытянуты по-эльфийски -- так теперь расхаживают модели по подиуму, -- а в мочках висят малюсенькие колокольчики. Стоит пошевелиться, и колокольчики наигрывают выбранную вами мелодию или молчат, если выставлены в бесшумный режим. Второе, по-моему, много благоприятнее для нервной системы окружающих. Волосы у девицы влажным синим комом слиплись на макушке, как вываленные из дуршлага вареные макароны.
   В углу замер готовым к прыжку хищником робот-охранник с красными огнями парализаторов в плошках сенсоров. Из тех, что рекламируют по визору: ваш домашний друг со множеством услуг. Одна из которых -- обездвижить нежеланного визитера до приезда полиции. Или насовсем. В зависимости от силы заряда. Но убойные роботы -- это уже нелегально. Вряд ли в респектабельном агентстве таких держат.
   -- Я к Аглае Сколеццо, -- выпаливаю нагло. -- Собираюсь работать моделью. В данный момент.
   -- Ты? -- Девица, забывшая от возмущения правила хорошего тона, сдвигает брови: одну начисто сбритую, другую основательно наращенную, напоминающую лохматую жирную гусеницу.
   Нет, в душе я понимаю ее возмущение. Притащилась тут какая-то с зеленым от усталости лицом, темными кругами под глазами, со свисающими сосульками волос и красным носом. Да и одета как бездомная попрошайка. Но мне становится обидно.
   Открываю было рот, чтобы объяснить секретарше, что она сильно не права и что вообще это не ее собачье дело, но сзади подходит кто-то и мягко кладет ладонь на плечо:
   -- Чем я могу быть вам полезна, милое дитя?
   Губы девицы-секретарши тут же расплываются в милой дежурной улыбке. Передо мной уже не Медуза-горгона с передохшими змеями в прическе, но зубная фея с подарочком в потном кулачке. Колокольчики в ушах вызванивают что-то нежное и примирительное.
   Высокая ухоженная женщина с гладко причесанными темными волосами, в строгом сером костюме, протягивает мне руку:
   -- Аглая Сколеццо. Хозяйка этого агентства.
   Осторожно пожимаю теплую узкую ладонь:
   -- Джой. Просто Джой.
   -- Пройдемте в кабинет, -- женщина делает шаг назад. -- Эва, принесите нам чаю.
   В небольшом кабинете витает едва заметный цветочный аромат. На выкрашенных светло-коричневой краской стенах -- абстрактные картины в розовых и желтых тонах, жалюзи плотно закрыты.
   Аглая пододвигает мне кожаное кресло, садится за стол. Спина идеально прямая, как у балерины, плечи откинуты назад, подбородок чуть приподнят. Тоненький ажурный нейрик будто висит в воздухе, не касаясь затылка, вопреки всем законам физики. На коже ни единой морщинки, на белоснежной блузке -- тоже, ни дать ни взять величественная Снежная королева. Старательно прячу под сиденье грязные ноги в пластиковых шлёпках. Пялюсь на Аглаины руки. У нее потрясающей красоты маникюр. На каждом ногте любовно нарисованы тончайшей кисточкой удивительные пейзажи: горные, морские, пустынные. Такая работа стоит целое состояние. Уж я-то знаю. Откуда, кстати?
   Девица-секретарша приносит поднос с чайником и чашками тонкого фарфора, лимоном, нарезанным прозрачными ломтиками, и блестящей серебром сахарницей.
   Аглая разливает чай, пододвигает ко мне вазочку с крекерами:
   -- Берите, милая, не стесняйтесь. Кажется, я вас где-то уже видела. Приходили к нам в агентство? Или уже работаете на показах? У меня хорошая память на лица.
   Отрицательно качаю головой. К сожалению, мое время было занято гораздо менее приятными вещами.
   -- Итак, что вас ко мне привело...
   Нейрик Аглаи чуть слышно жужжит, принимая сообщение. Обычно ставят на тактильное оповещение -- покалывание или нагрев, но не все такое любят.
   Хозяйка агентства морщится, трет виски (так делают те, кто недавно начал принимать мыслеформы), бросает резко:
   -- Никаких исключений! Я же сказала -- расторгнуть контракт. Если всякий будет у меня приходить на сессию выпивши, мое агентство превратится в бордель. Галина, не верещи, это она сегодня звезда, с таким отношением к работе скоро не будет.
   Оказывается, Сколеццо может не только "милая" ворковать. Правильно, иначе долго на плаву не продержишься.
   Загадочно молчу, тяну время, пью крошечными глоточками чай из хрупкой невесомой чашечки. Даже мизинец оттопырила, ни дать ни взять дама высшего света. Аглая не торопит меня, внимательно разглядывает из-под опущенных ресниц.
   Опускаю чашечку на блюдце:
   -- Спасибо. Прекрасный чай.
   Аглая чуть приподнимает в улыбке уголки полных губ:
   -- У меня все только самое лучшее. Сделайте мне одолжение, милая, пройдитесь от стены до стены. Хочу посмотреть, как вы держитесь.
   Сползаю со стула, скидываю шлёпки -- в них точно по подиуму не подефилируешь, -- прогуливаюсь от угла до угла.
   Аглая кивает, непонятно, одобрительно или нет:
   -- Теперь покружитесь, улыбнитесь, поклонитесь.
   Хозяйка агентства грациозно встает с кресла, подходит совсем близко, цокая каблуками узких туфель по паркету. Снимает с меня шарф, проводит прохладной ладонью по шее:
   -- Я вспомнила, где видела вас, милая. Фотография в сети, это ужасное нападение на комитет защиты русалок. Только имя запамятовала.
   -- Джой. Мерми Джой.
   Я не удивлена. У многих в мегаполисе хорошая память на лица. К сожалению.
   -- Хорошо, очень хорошо. Хотите работать на агентство?
   -- Еще не решила. А что вы можете мне предложить?
   -- Прежде всего, -- Аглая берет меня пальцами за подбородок, -- я могу обеспечить своим успешным работникам круглосуточную охрану. А также жилье на первое время. И хорошие контракты с известными фирмами на второе.
   Киваю. Да, если что, я буду первой мерми-моделью. С большой вероятностью успеха.
   -- Хотите составить контракт? -- предлагает Аглая. Надо торопиться, пока не подоспели конкуренты.
   У меня был бы шанс выторговать очень приличные условия, только пока не тянет в манекенщицы -- до смерти надоело, когда в тебя тычут пальцами. И волнует только одно: почему не дозвониться до Тима с Ёлкой? Но идти мне сейчас абсолютно некуда, поэтому соглашаюсь обсудить основные детали.
   Аглая выводит с нейрика на галоэкран стандартный контракт. Прошу его распечатать -- на бумаге удобнее читается. Ради интереса просматриваю общие положения. Восемьдесят процентов от оплаты клиента -- совсем неплохо, но если бы я действительно собиралась работать с Аглаей, то торговалась бы за большие деньги. Опускаю распечатку на стол.
   -- Ну как вам? -- интересуется Сколеццо.
   -- Мне надо подумать, -- сообщаю. -- Заберу контракт и внимательно его изучу. С адвокатом посоветуюсь. А теперь, извините, мне пора.
   -- Конечно. -- На лице Аглаи никаких эмоций, хотя, мне кажется, она не поверила ни одному моему слову. -- Вот моя визитная карточка со всеми контактами. Если будут вопросы -- звоните, не стесняйтесь.
   Сую ноги в шлёпки, величественно, словно вдовствующая королева-мать, шествую к двери.
   Прошу у синеволосой секретарши нейрик, набираю номер Тима. Очень надеюсь, что он сейчас ответит.
  

Тим

   Поезда не было очень долго. Тим весь изнервничался. Шагал по платформе из конца в конец, натыкаясь на ожидающих, получая в ответ тычки и пожелания разуть глаза или идти к черту.
   Потом динамики хрипло и неразборчиво объявили, что в связи с проблемами на путях на этой линии поезда подземки временно не ходят. Тим выругался и побежал к эскалатору -- похоже, пешком сегодня выходило быстрее.
   На улице, как всегда, моросило. Влажный воздух компрессом облепил лицо и шею, холодный ветер забрался под куртку. Зонтик Тим взять забыл. Натянул поглубже капюшон и потрусил по маслянисто-влажным лужам по направлению к магистратуре. Прикинул про себя: быстрым, очень быстрым шагом путь до банка займет минут сорок. Сегодня точно не его, Тима, день.
   Как будто в подтверждение этих мыслей прямо под ногами ему перебежала дорогу черная как трубочист кошка, метнулась на мостовую. Заскрипели тормоза, Тим зажмурился на мгновение, но, когда открыл глаза, увидел, что орущая кошка висит в воздухе, надежно схваченная за шкирку полицейским дроном. Дрон замигал по краям зелеными огнями и поволок добычу в участок. Тим от души пожелал кошке поскорее оказаться в приюте для бездомных зверей, чуть было не врезался в фонарный столб и поспешил дальше.
   На входе в банк бородатый нищий, согнувшись, шустро рылся в пузатой урне. Пока Тим доставал карточку, нищий успел разжиться недоеденным гамбургером, сломанным зонтиком и старой морской свинкой-модиком с оторванной ногой.
   -- Как раз вовремя, -- улыбнулась Тиму служащая банка. -- Мы скоро закрываемся. Протяните, пожалуйста, руку, я идентифицирую ваш чип.
   Чипом пришлось воспользоваться еще раз, уже у самой ячейки. Открыв дверцу, Тим вытащил аккуратно стянутую резинкой пачку купюр. Разделил на две части, большую рассовал по карманам, с меньшей направился к банкомату. Железная бандура бесшумно заглотала порцию купюр, и Тим тут же перевел почти все на счет интернет-провайдера.
   Нейрик ожил через пять минут. Тим вздохнул с облегчением и позвонил Ёлке. Выслушал страстную речь возмущенной сестренки о том, как невозможно жить без связи с сетью и что она с Тимом сделает, когда до него доберется. Наконец Ёлка выпустила пары и начала расспросы про Джой. Тим задумался на секунду, как бы рассказать о новостях, сильно не расстроив сестренку, но тут услышал сигнал второй линии. Звонили с незнакомого номера.
   -- Перезвоню! -- пообещал Тим и, не слушая ответа, переключился. -- Слушаю.
   -- Тим? Тимка? -- раздалось на другом конце. -- Это ты?
   Показалось, или в голосе Джой звенели слезы?
   -- Это я! Абсолютно точно я! С тобой все в порядке?
   -- Да, я в порядке!
   -- Где ты?
   -- В модельном агентстве "Элит-мода". Ты сможешь меня забрать?
   -- Не вопрос. Жди. Буду так быстро, как смогу.
   С души будто тяжелый камень свалился. Джой жива и здорова, а остальное -- не важно.
   Тим надвинул на лоб основательно промокший капюшон и, распахнув дверь, чуть не сбил с ног давешнего бородатого нищего. Тот отступил и от неожиданности выронил в лужу поломанную свинку-модика. Тим посторонился, выгреб из карманов горсть мелочи и, сам себе удивляясь (сроду никому милостыни не подавал), высыпал ее в грязную потрескавшуюся ладонь с обломанными ногтями.
  
   Агентство "Элит-мода" Тим нашел в шикарной части города, там, где много зелени, полицейских и дорогих бутиков, а на мостовой припаркованы личные спортивные коптеры.
   Джой сидела в мягком кресле, у ног ее натекла изрядная лужа. Увидев Тима, расплылась в улыбке, вскочила, обняла за шею, жарко зашептала в ухо:
   -- Идем! Идем отсюда скорее!
   -- Конечно! -- Тим взял ее за руку, как маленькую.
   Блестящая полированная дверь в одну из комнат приоткрылась. На пороге появилась красивая немолодая женщина, Тиму улыбнулась, на Джой посмотрела с сожалением, как на оказавшийся невыигрышным лотерейный билет.
   Увидев, что посетители уходят, секретарша кинулась к двери, широко распахнула створки:
   -- Обязательно приходите еще! С нетерпением будем ждать!
   "Прыткая какая", -- удивился Тим такому горячему приему.
  
   В коптере Тим закутал Джой в свою куртку поверх ее совершенно промокших одежек. Закусив губы, выслушал историю про нападение на русалочий комитет. Глядя в покрасневшие карие глаза, твердо сказал, что не знает, что произошло с Джуди. О незнакомце с глазами лайки решил поразмыслить позже -- сейчас и так много чего на голову свалилось. Связался с Ёлкой, попросил приготовить ужин и наполнить ванну горячей водой. Послушал, как сестренка на том конце победно вопит "Йес!", и отключился. Глянул на Джой. Та дремала, откинув голову назад. Вздрагивала, всхлипывала во сне, как обиженный ребенок. Полоски жабр замерли, прижавшись к нежной коже.
   Дома дым стоял коромыслом. Ёлка носилась из комнаты в комнату, Рита, задрав хвост, неотступно следовала за ней. На плите кипел суп, большая миска до краев была наполнена русалочьим кормом, в ванной шумела вода, регулятор обогревателя стоял на три градуса выше, чем обычно. Джой без сил опустилась на кухонную табуретку. Ёлка стянула с ее ног резиновые шлёпки, подсунула тапки, сняла с плеч куртку Тима. Заставила подняться и отконвоировала отмокать в ванную.
   Пока голодный Тим хлебал суп, Ёлка терпеливо ждала, когда с поздним ужином будет покончено. Потом начала расспрашивать о том, что и как.
   Услышав о поездке в Бобсвилл, сестренка заявила, что едет с ними. Тим спорить не стал -- мочи не было.
   Джой вернулась из ванной, запахнувшись в тот же самый халат, который когда-то, казалось, сто лет назад, дал ей Тим, и села за стол. Отпила чаю, положила в рот несколько бомбошек из миски. Будто и не исчезала никогда из их дома. И из жизни тоже.
   -- Ложись спать, завтра обсудим, что делать. Я тебе опять в гостиной постелю.
   -- А не опасно, вдруг кто-нибудь снова на ферму позвонит?
   -- Не позвонит! -- буркнула Ёлка и загремела посудой.
  
   Позже, когда Джой и Ёлка уснули, Тим ушел к себе в комнату. По привычке, чтобы лучше думалось, ходил из угла в угол, бурчал себе под нос "а если так", "или вот этак", прикидывая, что делать дальше. Имеющихся денег вполне хватало на насущные нужды вроде закупки продуктов, но аренда машины пробила бы почти невосполнимую брешь в семейном бюджете. Идею ехать на автобусе с многочисленными пересадками Тим отмел как небезопасную. На самолет и поезд нужен был чип. Впрочем, на самолет тоже денег не было. Самым простым показалось одолжить свободный чип у Нукера в счет будущих отработок.
   -- Можно? -- в дверь постучали. На пороге стояла Джой в халате, футболке и лохматых Ёлкиных тапках. -- Если ты занят, так и скажи.
   -- А? Нет. Заходи, конечно. Садись куда хочешь.
   Джой забралась с ногами в кресло у письменного стола. Как только поместилась!
   -- Не спится? -- спросил Тим.
   -- Не спится. Ото всех этих приключений можно мозгами тронуться.
   -- Не волнуйся. Все теперь должно быть хорошо. А я буду рядом. Помочь в случае чего.
   -- Спасибо, что возишься со мной.
   -- Я не возюсь. То есть не вожусь. Ты мне... Мы с тобой... Мне нравится тебе помогать. И быть рядом. И вообще мы друзья.
   -- Друзья... Да. Трудно дружить с мерми.
   -- Не думай так. Очень даже не трудно.
   Тим сделал шаг навстречу. Джой замолчала. Сидела, глядя мимо Тима, барабанила пальцами по ручке кресла. Как будто собиралась что-то сказать, но так и не сказала.
   "Боится смотреть прямо. Импринтинг же", -- подумал Тим. Тряхнул головой, прервал молчание:
   -- Пойдем еще чаю попьем.
   -- Чаю! -- обрадовалась Джой. -- Это как раз то, что нужно.
   Соскользнула с сиденья, одернула халат, сунула в тапки узкие ступни.
   И тут в дверь позвонили. Резко, пронзительно, в поздний час.
   Случайно, просто так, не приходят в такое время.
   Тим застыл на месте как был, с приподнятой в шаге ногой. Джой вцепилась ему в руку. Рядом неожиданно возникла Рита. Склонила голову, облизнулась, будто в предвкушении сытного обеда. В дверь опять затрезвонили, а потом еще и ногой застучали.
   Тим набрал в легкие побольше воздуха, резко выдохнул и приоткрыл дверь.
   На пороге стояла Лорка. Красная, растрепанная, в криво застегнутой кофте. С распухшей левой щекой.
   Нукер -- левша, мелькнула мысль. Мелькнула и пропала, потому что Лорка выпалила:
   -- Ребят, вам надо смываться! Вообще из города. Подальше. Собирайтесь скорее.
   -- Да что случилось-то? Заходи и рассказывай! -- Тим втянул Лорку в квартиру.
   -- Нукер хочет с тобой разобраться! С тобой и с Джой!
   -- Зачем? В смысле почему?
   -- Потому что Нукеру так захотелось! Потому что он вбил себе в голову, что я на тебя смотрю, как... как вот эта рыба на тебя, -- Лорка кивнула в сторону Джой. -- А Джой уже за компанию. Потому что нечего всяким тварям небо коптить. Короче, смерть мерми!
   Оторопевший Тим замер посреди коридора, пытаясь собраться с мыслями. Рассерженный Нукер -- это серьезно. Это очень серьезно. Смываться? Как не вовремя. Что взять с собой? Что оставить? Во что паковаться? Минимум вещей. Деньги все. Инструменты свои. Где потом достанешь? Не факт, что сюда можно будет когда-нибудь вернуться. А он еще, идиот, хотел у Нукера чип просить. Что теперь делать? Первое -- сестренку к тетке отвести. У тетки другая фамилия, не найдут.
   Наверное, последнее Тим произнес вслух, так как Ёлка чуть не набросилась на него с кулаками:
   -- Не думай даже! Я с тобой!
   Лорка вытащила из кладовки дорожную сумку. Джой переоделась, вызвалась помочь Ёлке собраться. Тим, наконец, пришел в себя, метнулся к себе в комнату -- достать все из тайника. В самом дальнем углу лежал, блестел боками полицейский, нелегальный, никогда не бывший в деле шокер. Тим приобрел его на всякий случай, так было спокойнее. Проверил заряд -- под завязку. Сунул оружие в карман брюк. Вдруг пригодится.
   Они были готовы через двадцать минут.
   -- Рита с нами! -- заявила Ёлка. -- Я ее в желтый чемодан на колесиках посажу. Никто и внимания не обратит.
   -- Идемте! -- Лорка оглядела путешественников. -- Надеюсь, мы успели.
  
   Они почти успели. Прошли по коридору, вызвали лифт и стали ждать медлительную, как строительная лебедка, и скрипучую, как шарманка, обшарпанную вонючую клетку подъемника. Когда громкий лязг возвестил о том, что лифт приближается к их этажу, Рита забеспокоилась, оскалила зубы, вздыбила шерсть на загривке. Отбежала за угол, мотнула головой, предлагая последовать за ней. На всякий случай подчинились. Тим выглянул из-за выступа утилизатора: двери лифта распахнулись и из него выкатились четверо с мощными шокерами, торчащими из-под распахнутых спортивных курток.
   -- Ма... -- выдохнула за его спиной Ёлка. Закончить фразу не успела -- Лорка зажала ей рот ладонью и молча указала пальцем в сторону двери на пожарную лестницу.
   Все развернулись и, стараясь ступать как можно тише, поспешили в нужную сторону. Тим шел последний, прижимая к животу громоздкий желтый чемодан и пытаясь не сопеть.
   Лорка двумя руками взялась за отполированную тысячами прикосновений ручку, одновременно потянула дверь вверх и повернула блестящий никелированный шар. Петли тихо скрипнули, и Лорка замерла, задержав дыхание. Закусила губу, медленно приоткрыла дверь, прислушалась: грохнуло за углом -- посланцы Нукера ломились в квартиру Тима. Прошипела:
   -- Пошли!
   Первые два пролета спускались, стараясь не шуметь, медленно и осторожно, а потом помчались вниз через две ступеньки. Рита летела впереди, почти не касаясь лапами бетонных плит. Тяжело дыша, добежали до подвала.
   -- Давай к пожарному выходу! -- скомандовала Лорка.
   Мимо пахнущих гнилью контейнеров с мусором и старой поломанной рухляди добрались до двери. Тим рванул ручку на себя, выскочил во внутренний двор и... замер перед направленным в грудь раструбом шокера. Шокер был зажат в огромных лапищах бритоголового парня в черной футболке.
   -- Стоять! -- Парень шмыгнул носом, отступил, не опуская шокера. -- Встали рядком, детки. Ручонки за голову.
   Тим оглянулся. Его девчонки, не сводя глаз с раструба, медленно выстраивались рядом. У Лорки подергивалась щека, Джой закусила губу. Ёлка оступилась, и Тим едва успел подхватить ее под локоть.
   -- Как тебя зовут, крошка? -- шокер уперся Ёлке в живот. -- Отвечай честно, а то парня пристрелю.
   Ёлка сглотнула, по тонкому горлу как камушек прокатился, пискнула мышкой. Задрожала подбородком. С трудом выдавила из себя:
   -- Р-р-рита! -- И вдруг резко присела на корточки, прикрыв голову руками.
   Поджарое рыжее тело промелькнуло в воздухе. Рысь ударила передними лапами в грудь парня, повалила его на асфальт. Вцепилась клыками в руку с шокером. Короткий хруст -- и шокер отлетел в сторону. Вскрикнув, парень ухватился за запястье. Тим и сам не заметил, как оказался рядом. Схватил парня за голову, приложил затылком об асфальт.
   -- Бежим! -- раздалось над ухом.
   Тим резко выпрямился. И тут виски обожгло болью, мир вокруг закружился каруселью и перестал существовать.
  

Джой

   Почему неприятности случаются в самое неподходящее время? Под моими руками выгибается дугой Тимкина спина. Прижимаю к асфальту его голову. Стираю рукавом пену с губ. Рядом Ёлка дрожащими руками роется в рюкзачке, достает инъектор. Лорка подобрала шокер, целится из него в лежащего на земле парня на случай, если он придет в себя. Щелкает инъектор, игла медленно входит в мякоть плеча. Судороги прекращаются.
   -- Надо куда-нибудь спрятаться, пока Тим в себя не пришел, -- говорит Лорка. -- Только куда?
   -- Давайте к трансформаторной будке, -- машет в сторону металлического, похожего на сарай строения Ёлка.
   -- Там же кодовый замок!
   -- Подумаешь, пустяки какие.
   Ёлка стаскивает с ноги сникс и просит меня закинуть его подальше. Не очень понимаю зачем, но, как следует размахнувшись, зашвыриваю его в кусты метров за тридцать.
   -- Найдут -- решат, что мы дальше побежали, -- объясняет Ёлка.
   Мы с Лоркой под руки тащим Тима, ноги его волочатся по асфальту. Сзади трусит Рита. Ёлка первая добегает до будки и выпускает два заряда из шокера: один рядом с замком, другой в левый его край. Красный огонек на пластине мигает и гаснет. Ёлка ногой, как главный герой старого вестерна, распахивает дверь, а потом захлопывает ее за нами. Теперь снаружи все выглядит точно так же, как и до взлома. С облегчением укладываем Тима на пол, используя рысь в качестве подушки.
   -- Как Рита вообще у того парня чуть руку не отгрызла? -- удивляется Лорка. -- Модики ведь законам робототехники подчиняются. Сильного вреда человеку причинить не могут. Броситься, повалить, чуток зубами прикусить -- это одно, а кости перегрызть -- совсем другое.
   -- Это я, -- гордо сообщает Ёлка. -- Было трудно, но все же удалось Риту перепрограммировать и снять блок. И ведь пригодилось же!
   -- Гений ты наш компьютерный, -- вздыхаю. -- Но что теперь делать?
   -- Делать, -- повторяет за мной Тим, приподнимаясь на локтях. Морщась, трет глаза и затылок. -- Надо на вокзал. И на поезд. Только не знаю как. У Джой нет идентификационного чипа.
   -- Я знаю! -- откликается Лорка. -- У тебя инструменты с собой?
   -- Да.
   -- Тогда вытащишь мой и поставишь Джой. Фотографию сменить сможешь?
   -- Смогу, но как же ты?
   -- Скажу, что меня в подворотне бандиты прижали и чип вырезали. Парни Нукера так иногда и поступали, хотя после них пострадавшие все больше трупами становились. Полиции придется мне поверить. Но я вообще-то никому не собираюсь в руки попадаться. Найду где отсидеться. Не волнуйся. Главное, чтобы у тебя руки не дрожали. Ёлка, дай брату воды. Здесь, я так понимаю, нас искать не должны. Во всяком случае, в первую очередь.
   Снаружи слышны топот и ругань. Парни Нукера уже выбрались из здания и обнаружили своего раненого товарища. Надеюсь, Ёлкин сникс направит их по ложному следу. Прижимаю палец к губам. Теперь лучше до вечера сидеть тихо, как мышь под веником.
   Съеживаюсь в углу, обхватываю ноги, кладу подбородок на колени, Лорка опускается рядом, Ёлка и Рита устраиваются под боком у Тима. Вздрагиваю от каждого выкрика за дверью, а от звука приближающихся шагов просто покрываюсь потом.
   К счастью, кто-то за стеной орет:
   -- Эй, тут башмак детский валяется, похоже, они через кусты ломанули. Пошли глянем, пока далеко не сбежали.
   Хруст сниксов по гравию удаляется. Не разрешаю себе вздохнуть облегченно, продолжаю сидеть неподвижно. Но в конце концов задремываю, то и дело просыпаясь оттого, что затекают ноги.
   Таимся так до вечера, а с наступлением темноты даем себе передышку. Чтобы размяться, делаю несколько шагов по кругу. Понимаю вдруг, как проголодалась. Ёлка достает из рюкзака галеты, пакет русалочьей еды, термос с кофе и бутылку с водой.
   Тим пододвигает к себе сумку с инструментами, заглядывает внутрь, говорит огорченно:
   -- У меня лидокаин кончился. По живому резать придется.
   -- Переживем, -- бесшабашно пожимает плечами Лорка. -- Правда, Джой?
   -- Правда, -- киваю в ответ. Чего только не пришлось пережить за последнее время, и ничего, жива.
   Я жадно глотаю воду. Ёлка берет термос, наливает в крышку горячий кофе, протягивает брату. Тим медленно, с наслаждением пьет. Потом достает переносной комм, пакет с проводами, спирт, скальпель, одноразовые лезвия в прозрачных пластиковых упаковках, салфетки и пластырь. Поднимает вперед руки, смотрит, не дрожат ли пальцы. Включает на нейрике программу "лупа".
   -- Лорка, ты точно решила?
   -- Точно-точно, -- кривит губы девушка и подсаживается поближе.
   -- Давай лапу, -- вздыхает Тим. -- Надеюсь, металл в стенах экранирует сигнал.
   Тим укрывает колени одноразовой медицинской подстилкой, устраивает сверху Лоркину руку. Натягивает латексные перчатки, вскрывает пакет с лезвием, надевает его на ручку скальпеля, протирает спиртом пинцет. Поднимает глаза на Лорку, та молча кивает головой и закусывает губы.
   Лезвие легко, почти без нажима, скользит по коже. Лорка шипит. Пока еще не от боли, а от самого вида входящего в плоть скальпеля. Тим разводит края раны, кровь стекает по коже на белую подстилку и расплывается на ней алыми пятнами. Он запускает в рану пинцет, Лорка впивается зубами в кулак и рычит, как Рита.
   -- Есть! -- Тим выдергивает пинцет, в зубчатых браншах зажат баркодный чип с проводками-капиллярами. Точь-в точь крошка-осьминожек, вытащенный на воздух. Со щупалец срываются красные капли. Тим окунает осьминожку в банку со спиртом, достает и кладет в кювету на салфетку -- сушиться. Лорка облегченно вздыхает.
   Тим сжимает края раны, выдавливает сверху биоклей из тюбика:
   -- Все, Лорка. Извиняюсь, что больно было. Давай пластырь наклею. Бесцветный, чтобы незаметно, а то еще привяжется кто-нибудь с вопросами... Последняя упаковка, от души отрываю.
   Закончив с Лоркой, Тим выбирает одно из абсолютно одинаковых щупалец чипа и зажимает его клеммой компьютерного кабеля, включает комм.
   -- Лор, Ёлка, -- просит Тим, -- наведите красоту на Джой. Причешите, умойте, что там еще вы умеете. Мне надо будет фотографию сделать.
   -- О! Это мы сейчас! -- отзывается Лорка.
   Тут же забыв о боли в руке, она садится напротив, брызгает водой на салфетку, протирает мне лицо. Тщательно расчесывает волосы, красит губы невесть откуда взявшейся помадой, подводит глаза черным карандашом. Сколько всего интересного может случайно заваляться в девичьих карманах!
   -- Ну как? -- Лорка переводит нейрик в режим зеркала, чтобы я могла оценить свою физиономию.
   -- Вполне. Жалко только, что румян нет и синяки под глазами замазать нечем.
   -- В следующий раз, -- обещает Лорка. -- И вообще, если будешь на фотке слишком красивой, то охрана на пропускном пункте тебя не узнает на снимке. Скажет: тут приличная девушка, а тут бомжиха.
   -- Ну тебя, -- отмахиваюсь. -- Ничего не бомжиха, в самом крайнем случае из дурдома сбежала.
   -- Во-во, точно! -- хихикает Ёлка. -- Лорка, а мне помаду дашь?
   -- Брысь! -- смеется та. -- Нос еще не дорос. Джой, замри. Скажи "сы-ы-ыр". Снимаю. Все, готово. Тим, пересылаю, лови!
   -- Девочки, -- морщится Тим. -- Не гудите, дайте сосредоточиться. А то нечаянно портрет президента вместо фотки Джой поставлю.
   На компьютерном мониторе возникает моя физиономия, Тим убирает ее в файл. Дальше я уже не могу сказать, что происходит: Тим барабанит пальцами по клавишам, по черному окну в центре экрана бегут ничего для меня не значащие ряды букв и цифр. Тим морщится, ерошит волосы, печатает строчку за строчкой. Наконец вздыхает удовлетворенно:
   -- Все! Готово.
   На табло появляются Лоркины данные: полное имя, дата и место рождения, адрес. Только фотография уже совсем другая -- моя. И даже выгляжу я не очень плохо.
   Тим выключает комм, поворачивается ко мне, говорит нерешительно:
   -- Осталось установить чип. Ты готова?
   -- Готова, -- вздыхаю я. -- Только давай быстрее, ладно?
   Тим надевает новое лезвие на ручку скальпеля, натягивает свежие перчатки, крепко обхватывает мое запястье. Пальцы в латексе холодные и безжизненные, как у манекена. Пропитанная спиртом марля скользит по коже. Отворачиваюсь, набираю полные легкие воздуха и задерживаю дыхание. В первое мгновение, когда лезвие касается руки, я ничего не чувствую, а потом резкая боль вспарывает предплечье от ладони до локтя. Инстинктивно дергаюсь, но пальцы Тима сжимают мое запястье, как тиски.
   -- Сейчас будет немножко больно, -- говорит Тим.
   Немножко больно? А как тогда назвать то, что я чувствую теперь?
  
   Прихожу в себя оттого, что кто-то сунул мне под нос ампулу с нашатырным спиртом. Предплечье горит огнем, и кажется, что кто-то внутри дергает невидимые струны в мышцах. Смотрю на руку: аккуратный разрез сантиметра в два блестит от слоя биоклея. Тим проводит над ним полицейским сканером (интересно, где достал). Удовлетворенно улыбается и поворачивает сканер экраном ко мне. Вижу свою фотографию.
   -- Спасибо! -- Голос сиплый, как будто я целый час кричала не переставая.
   -- Это тебе спасибо. Ты молодец, хорошо держалась.
   За спиной скептически хмыкает Лорка.
   -- Надень Тимкину худи. Там рукава длинные, шрамом маячить не будешь, -- советует она.
   Тим снимает толстовку, протягивает мне. Морщась от боли, надеваю ее на себя. Тим выше, поэтому резинка на рукаве достает до кончиков пальцев. Худи полна его теплом и запахами. И, чего уж там, это очень приятно. Так приятно, что я даже на насколько минут забываю о ране. Но потом, словно разозлившись на такое неуважение, она напоминает о себе с новой силой.
   -- Я на рассвете уйду, -- говорит Лорка.
   -- Тебе точно есть где спрятаться? -- в очередной раз спрашивает Тим.
   -- Есть, есть, есть, -- передразнивает его Лорка. -- Разберусь как-нибудь со своими делами. А вы разбирайтесь со своими. И не забудьте сообщить, когда Джой больше не понадобится мой чип. Тогда пойду в полицию заявление писать. А теперь давайте хоть немного поспим.
   С этим предложением все согласны. Тим устраивает Ёлку на одном из пледов, которые предусмотрительно захватил с собой. Предлагает второй мне, но я отказываюсь. Пусть сам в него завернется, а то без худи холодно, нос и руки на ощупь как ледышки. Мне кажется, что не смогу сомкнуть глаз -- слишком болит рука. Но усталость берет свое.
   Просыпаюсь, когда Лорка трясет меня за плечо. Оказывается, ночью я умудрилась забраться к Тиму под плед и мирно просопеть несколько часов, уткнувшись ему в плечо.
   -- Пора! -- широко зевает Лорка. -- Надо уходить, пока не посветлело. Буди свою команду, а я пошла.
   Неожиданно для себя вскакиваю, обнимаю девушку, шепчу в ухо:
   -- Удачи тебе. Будь поосторожнее. Не знаю, что бы без тебя делала!
   -- Да ну вас, -- отстраняется Лорка. -- Придумали бы что-нибудь. Не пропаду. И вы не пропадайте. Повезло тебе, мерми.
   Хочу спросить, в чем это мне повезло, но Лорка уже приоткрыла дверь и выскользнула на едва подсвеченную солнцем дорогу. Секунда -- и ее силуэт исчезает в чахлых кустах бузины. Удачи тебе, отчаянная подруга. Надеюсь, мы еще встретимся. И всем нам оставшимся -- тоже удачи. Машу Лорке вслед, чуть-чуть, одними пальцами, и начинаю расталкивать Тима с Ёлкой. Мне помогает Рита -- лижет им руки большим розовым языком.
   Замечаю, что запястье почти совсем не болит. Задираю рукав толстовки и рассматриваю руку. Красная змейка разреза проступает под блестящим слоем клея. Трогаю ее пальцем и ничего не чувствую. Это хорошо, одной заботой меньше.
   -- Готова? -- спрашивает Тим. -- Где Лорка?
   -- Уже ушла.
   -- Странно, даже не попрощалась.
   -- Сказала, так лучше будет.
   Критически разглядываю Тима и Ёлку. Оба невыспавшиеся, красноглазые, лохматые, в мятой одежде. Я, уж конечно, ничем не лучше.
   Спрашиваю:
   -- Бомжей в поезд пускают? На другое мы не тянем.
   -- Если можем отвалить столько денег за билет, то никаких проблем, -- отмахивается Тим. -- Лорка ничего не просила передать?
   -- Удачи пожелала.
   -- Да уж, удачи, -- Тим в задумчивости трет шею. -- Попробую с ней связаться, когда из города выедем.
   -- Ритка, лапуша, иди сюда.
   Это Ёлка заталкивает рысь в чемодан. Под ее руководством Рита сворачивается в нем немыслимым крючком. С трудом можно поверить, что такая большая кошка разместилась в таком небольшом объеме. Ёлка застегивает молнию и ставит чемодан на попа.
   -- Ты уверена, что Рита там не вниз головой? -- спрашиваю.
   -- Не помню, -- честно отвечает Ёлка. -- Но модикам все равно. Им комфортно в любом положении.
   -- Хватит трепаться... -- Тим пытается пригладить торчащие во все стороны вихры. -- Пора трогаться. Поезд через полтора часа, а следующий -- только вечером.
  
   До железнодорожного вокзала без приключений добираемся на подземке. Зданию из бетона и тонированного стекла лет сто, наверное, а то и больше. Половина наружных стен в ремонтных лесах, расшатанные битые керамические плитки покрывают пол. Вокруг -- множество магазинов и магазинчиков, кафешек и лотков с едой. Тим идет в кассу за билетами, потом покупает себе и Ёлке сэндвичи из поджаренных брикетов с соевыми гамбургерами. Ёлка, морщась, жует неаппетитную с виду еду и одновременно слегка поглаживает ногой чемодан. Ей кажется, что так она успокаивает Риту.
   Сидим на неудобных металлических скамейках и ждем, когда придет поезд. Тим связывается по нейрику с базой данных вокзала, хотя та же информация высвечивается на электронном табло. Вроде бы состав придет по расписанию. Я раздумываю, где бы найти тихий уголок, чтобы перекусить. В голову приходит только кабинка в туалете. Нет, эта идея мне не нравится. Поэтому ограничиваюсь бутылкой воды без газа.
   "Уважаемые пассажиры, -- доносится из динамиков вежливый металлический голос, -- поезд до Бобсвилла прибыл на четвертую платформу. Просим пройти на посадку".
   Ёлка хватается за ручку чемодана. Тим поднимается со скамьи, вскидывает на плечо рюкзачок. На лбу у него блестят капли пота. Волнуется. Я тоже. Натягиваю рукава толстовки до самых кончиков пальцев. Вместе с другими пассажирами идем к спуску на платформу.
   У автоматических раздвижных дверей -- пропускной пункт, где дежурят двое в зеленой форме: пожилой грузный мужчина и совсем молодой пацан, то ли ученик, то ли стажер. Он все время суетится и потирает руки, по лицу же пожилого дежурного видно, что вся процедура надоела ему до почечных, или какие там еще бывают, колик.
   Толстяк почти не глядя проводит сканером сначала над рукой Тима, потом Ёлки. Следующей, по идее, должна идти я, но передо мной вклинились две нахальные девчонки. Одна со сладкой ватой ядовитого оранжевого цвета, другая с бутылкой колы. Первая проходит досмотр безо всяких приключений, а вторая проливает полбутылки колы прямо на мою толстовку. Пожилой дежурный равнодушно смотрит, как я отряхиваюсь, ругаясь сквозь зубы. Потом ему надоедает ждать.
   -- Пойду прогуляюсь на пару минут,-- говорит он молодому напарнику. -- Ты тут побудь без меня.
   Сует парню сканер и топает вразвалку в направлении туалетов.
   -- Д-добрый день, -- заикаясь от волнения, лепечет пацан-стажер, поднимает на меня глаза и краснеет, как красна девица. -- П-протяните, пожалуйста, правую руку. Я д-должен.
   Улыбаюсь ему как можно шире:
   -- Конечно-пожалуйста. Всю жизнь мечтала.
   Зажимаю в кулак край рукава. Пацан дрожащей рукой проводит сканером над моим предплечьем. Морщится и проводит еще раз.
   -- И-извините, не м-могли бы вы закатать рукав. Не могу прочитать данные. И-извините.
   Черт тебя подери, мальчик! Вот уж не повезло. Пытаюсь состроить недовольную физиономию:
   -- Попробуйте снова, дежурный!
   Горе-стажер размахивает сканером, как маг-недоучка волшебной палочкой:
   -- Я все же вас попрошу закатать рукав. И повернуть предплечье внутренней стороной.
   Все, приехали. На руке у меня весьма заметный шрам в том самом месте, по поводу которого следует вызов секьюрити. Оглядываюсь назад. За мной уже скопилась небольшая очередь. Быстро протолкаться и убежать не получится.
   -- Ну что вы там застряли, -- толкает меня в спину недовольная мамаша с пухлым малышом на руках.
   Медленно, очень медленно поднимаю руку. Стараюсь сдвинуть рукав совсем чуть-чуть, чтобы не видно было шрама. Пацан холодной ладонью в перчатке берется за манжет, тянет его вверх. По другую сторону пропускного пункта Тим сжимает кулаки: решил за меня драться? Ёлка судорожно дергает за язычок молнии на чемодане. Отрицательно мотаю головой: не смейте впутываться!
   Зажмуриваю глаза. Вот ору сейчас будет...
   И ничего не происходит. Осторожно приоткрываю один глаз, смотрю вниз, на руку. Вот это да! За то время, что мы добирались до вокзала, шрам исчез. Затянулся, зажил, испарился. Без следа. Вот тебе и русалочья физиология. Пригодилась!
   С третьей попытки пацан, наконец, считывает баркод и счастливо объявляет:
   -- Все в порядке. Проходите, пожалуйста! Следующий!
   Рвусь мимо стажера, с наслаждением наступая всей тяжестью ему на фирменный ботинок. Сразу попадаю в объятия Тима и Ёлки. Оба тащат меня к раздвижным дверям -- подальше от дежурных. Спускаемся на платформу к нашему поезду. Ищем свой вагон, заходим в шестиместное купе. Совершенно без сил опускаюсь в псевдокожаное кресло. Повторяю про себя, как молитву: только бы на этом мои приключения закончились, только бы закончились.
  

Тим

   Задним числом он понял, что вел себя как полный идиот. Сказалось напряжение последних дней: ожидание, неизвестность, бесконечные гонки. Дурацкие приступы один за другим. Только стрельбы не хватало для полного счастья. В общем, когда Тим увидел, что Джой просят показать чип, то сорвался с катушек. Еще немного, и он кинулся бы ее спасать, ввязавшись в драку с дежурным, Ёлка выпустила бы Риту. В результате их бы всех троих засекли на камерах, переловили, как гусей, и загребли в полицию. Наконец бледная Джой оказалась по их сторону пропускного пункта. А самое смешное, просто животики надорвешь, было в том, что случись такое опять -- и он бы все равно рванул Джой на помощь. Это Тим-то, рассудительный, дотошный и все всегда планирующий заранее!
   К счастью, все закончилось благополучно и через несколько минут они уже сидели в тесном купе на шестерых.
   Тим плюхнулся в псевдокожаное кресло, осмотрелся. Вагон был древний, с потрескавшимся пластиком стен и тусклыми стеклами окон. Визор над раздвижной дверью перестал работать еще, наверное, до Ёлкиного рождения, розетка для зарядки нейриков оказалась вырвана с мясом, но кондиционер исправно гнал свежий воздух.
   Джой почти сразу убежала в туалет, вернулась укутанная в шарф. Из-под него стекали на худи капли воды. Похоже было, что она сделала себе компресс из мокрых салфеток. Ёлка аккуратно задвинула чемодан с Ритой под сиденье.
   Через некоторое время появились остальные пассажиры купе: шумное семейство, состоящее из пожилых полных родителей и толстого мальчика лет пяти. Мальчик увлеченно облизывал чупа-чупс, то и дело втягивая в себя разноцветные слюни. Родители его тут же выложили на столик у окна многочисленные коробки, коробочки, пакеты с едой. Мальчишка бросил леденец прямо на пол, и семейство яростно захрумкало, захрустело и зачавкало. Густо запахло брикетами фри, соевыми гамбургерами, жареными сосисками.
   Первой не выдержала Ёлка. Повернулась к Тиму и попросила принести что-нибудь погрызть из вагона-ресторана. К ней присоединилась Джой, которой захотелось чаю. Пришлось Тиму слезть с насиженного места и отправиться на поиски еды и питья. Джой пошла с ним.
   В первом же переходе между вагонами, где под ногами сильно вибрировал пол и ужасно гремело и пахло мочой, Джой схватила Тима за руку, когда он собрался открыть дверь в тамбур, достала из кармана пакет русалочьей еды и стала жадно заталкивать в рот изрядно раскрошившиеся бомбошки. При этом она еще пыталась виновато улыбаться:
   -- Я сейчас. Я быстро.
   Тим почувствовал, как загорелись жаром уши: да как же он раньше-то не сообразил?! Ведь Джой не может позволить себе есть в открытую, как они с Ёлкой. Но он так и не придумал, что бы такого ободряющего сказать в ответ. Просто стоял рядом и повторял, как дешевая игрушка, у которой заела программа:
   -- Не торопись. Я тебя прошу, не торопись.
   Наконец Джой покончила с бомбошками, вытрясла из пакета последние крошки себе на ладонь, собрала губами крошки, облизала пальцы:
   -- Жалко, больше нет с собой.
   -- У меня в рюкзаке есть еще. Вернемся -- достанем. И переход найдем, которым не успели воспользоваться как туалетом.
   -- Такое возможно? -- засмеялась Джой.
   -- Нет, наверное. Но попытаться все равно надо.
   Джой вдруг приподнялась на цыпочки, оперлась Тиму на руку и чмокнула его в щеку. И глаза у нее при этом были хитрые-хитрые, как у лисы из сказки. Тим потянулся поцеловать ее в ответ, но наткнулся на пахнущую хлебом ладонь, ниоткуда возникшую перед его губами. Мягко отстранившись, Джой рванула за тугую ручку раздвижной двери и проскользнула в следующий вагон.
  
   В вагоне-ресторане за столиками сидело довольно много народа. Люди громко ели, громко стучали приборами, громко смеялись.
   Прямо перед носом у Тима на пол полетел и разбился бокал с красным вином.
   -- Упс!
   Парень, уронивший бокал, загоготал и замахал руками, призывая официанта. Его спутница смущенно улыбнулась и пожала плечами: что, мол, я могу сделать?
   Тим взял Джой за руку, довел до буфетной стойки, где за стеклом витрины лежали сэндвичи с ветчиной и сыром: часть с хлебом, часть с запеченными брикетами. Тщательно рассмотрел ценники, распечатанные на нежно-розовом, девочковом пластике, прикидывая, что может себе позволить. Повернулся к Джой, спросил, что она будет пить. Джой не ответила, даже не глянула в его сторону. Похоже, что и не услышала. Она смотрела на второй от витрины столик, где молча трудился над куриной грудкой ничем не примечательный худощавый человек в синем свитере. Будто почувствовав, что за ним наблюдают, человек отложил вилку и нож, поднял на Тима холодные светлые глаза северной лайки.
  
  

Глава девятая

Путешествие

  
   Корпорация "Неонерв" объявила о создании нового поколения нейриков, вживляемых непосредственно в черепную коробку за ухом. Пока что создано только несколько десятков опытных экземпляров. Их тестирование сейчас проводится на добровольцах, тем не менее запись на покупку новинки уже превысила тридцать тысяч человек. И это несмотря на то, что, по предварительным данным, стоимость покупки превысит нынешнюю в десятки раз. Не считая цены за хирургическую установку девайса.
   Лента новостей "СитиПост"
  
   В последнее время деятельность нашей компании подвергается необоснованной критике со стороны некоторых опрометчивых политиков. Эти так называемые государственные деятели требуют, чтобы владельцы мерми отказались от своих домашних любимиц и сдали их в специально созданные приюты. Господа горе-политики совсем забыли о гарантированных конституцией правах наших граждан, согласно которым покушение на частную собственность считается тяжким преступлением. Почему бы не пойти дальше и не выступить за сдачу в казенные приюты привыкших к домашнему уюту и заботливым владельцам собак и кошек? Разумеется, правоохранительными органами жестокое отношение к домашним питомцам будет пресекаться в корне. Но разлучать любящих хозяев и привязавшихся к ним русалок? Задумайтесь о множестве разбитых сердец, господа!
   Из выступления пресс-секретаря корпорации "Домашний друг"
  
   У меня будет братик. Не знаю, как к этому относиться. С одной стороны, малыши такие хорошенькие, а с другой -- родители начнут с ним возиться и могут совсем забыть про меня. Хотя прикольно: я ездила с ними в ЦНЖ -- Центр Новой Жизни -- и помогала выбирать цвет глаз, волос и характер будущего ребеночка. Мама с папой сильно поспорили. Папа говорил, что природа сама все знает, а мама -- что нельзя пускать такое дело на самотек. Я согласна с мамой. Не хочу, чтобы мой братик был уродом или дураком. Выкладываю примерный портрет малыша в три года. Ставьте лайки!
   Блог Даники Морган, ученицы пятого класса начальной школы Мейсон-Райс, выложено в сети 13 января 20... года
  

Джой

   -- Верблюды, смотрите, что у меня есть! -- Опускаю на песок форму с еще теплыми капкейками в не успевшей застыть липкой белой глазури. -- Шоколадные, ванильные, с изюмом. На любой вкус!
   -- Ты меняешься к лучшему, -- задумчиво цедит сквозь оттопыренную губу старый верблюд. Подходит к подносу, принюхивается. Закатывает к небу глаза-маслины. -- Наконец-то сделала что-то заслуживающее внимания.
   Остальные верблюды окружают нас плотным кольцом. Тянут к капкейкам шерстяные морды, раздувают ноздри, вдыхая сладкий запах. Если я им угодила, то, может быть, они возьмут меня с собой.
   -- Пустите! Ну пустите же! -- На середину круга выбирается сердитый, рыжий, как солнышко, верблюжонок. -- Самое интересное, и без меня!
   -- Капкейки! -- визжит верблюжонок. -- С глазурью! Мои любимые. Дай я тебя расцелую!
   С трудом уворачиваюсь от слюнявой морды.
   Верблюжонок вываливает из пасти неожиданно большой розовый язык и начинает жадно лопать кексы один за другим. Чавкает, хрустит, глотает неразжеванные куски. Как будто его мама неделю саксаулом не кормила.
   -- Эй! -- пытаюсь его остановить. -- Это для всех. Не для одного тебя!
   Пихаю верблюжонка в бок, тяну за хвост. Безрезультатно. Маленький обжора останавливается только тогда, когда поднос оказывается пуст.
   -- Мало! -- морщит покрытый крошками нос нахал. -- Ты мало испекла. Пожалела! Пожадничала!
   -- Пожалела! Пожадничала! -- топают ногами верблюды. Пинают меня копытами в плечи и спину.
   -- Не получилось у тебя нас обмануть! -- брезгливо морщится старый верблюд. -- Так что мы тебя с собой не берем. Как хочешь, так и добирайся к дому на море.
   Удар ногой в грудь несильный. Но я все равно валюсь носом в песок. Долго протираю слезящиеся глаза и отплевываюсь. А когда, наконец, встаю -- верблюды уже далеко. Летят, растопырив ноги, по жаркому небу пустыни. Не догнать.
   Ну и противные вы ребята, верблюды!
  
   Стою, не веря своим глазам, и с открытым ртом. Я же была уверена, что неприятности окончены, что все в порядке. И тут опять! Сердце бухает где-то в горле, не давая дышать, ноги будто прирастают к полу. Стою так секунду, а потом хватаю Тима за руку, и мы мчимся, мчимся, мчимся, не останавливаясь, до своего купе.
   Торможу, задыхаясь, у двери, на меня удивленно смотрит Ёлка. Спрашивает недовольно:
   -- А еда где?
   С трудом удается успокоить дыхание, вымученно улыбаюсь прожорливому семейству попутчиков.
   -- Не волнуйтесь, милочка, -- воркует сдобная мама. -- Это вредно для пищеварения. И вообще. Нынешняя молодежь совсем не заботится о своем здоровье. Садитесь, придите в себя.
   -- Да, да, конечно! -- отвечает за меня Тим. -- Ёлка, выйди на минуту.
   Отходим в самый конец вагона.
   -- Что там у вас? -- говорит Ёлка. -- Вы так выглядите, что впору Риту выпускать.
   -- Не глупи! -- обрывает сестру Тим. -- Тут в вагоне-ресторане Джой увидела одного типа, который за ней давно следит. Так что нам надо бы с поезда уматывать как можно скорее.
   -- Спрыгнем? -- радуется Ёлка.
   -- Ага, -- кривит губы Тим. -- На скорости двести миль в час. Самое оно, чтобы получить премию Дарвина. Предложи что-нибудь умное.
   -- Дернем за стоп-кран?
   -- Еще лучше! Тогда нас точно поймают и оштрафуют за нарушение правил.
   -- Когда следующая остановка? -- спрашиваю.
   Тим замирает на секунду, пролистывая перед глазами виртуальное расписание поездки:
   -- Через два часа.
   -- За два часа этот гад все вагоны обойдет.
   -- Давайте так, -- предлагает Тим. -- Я пойду к проводнику, спрошу, нельзя ли нам получить отдельное купе. Даже врать не буду, скажу, что у меня припадки, не хочу людей пугать. Если надо, доплачу. Запремся там и будем сидеть, пока остановку не объявят. Потом попробуем быстро и незаметно убраться от поезда подальше. Идите в купе и ждите. Я скоро.
   Возвращаемся на свои места. Ёлка сразу пододвигает к себе поближе чемодан с рысью. Маленькая рука на застежке -- на всякий случай.
   -- Ну вот, милая, -- кладет мне сдобная мама руку на предплечье. -- Я же говорила -- ничто в мире не стоит вашего волнения и хорошего аппетита. Иначе портится цвет лица. Гамбургер не хотите ли?
   -- Спасибо, не хочу, -- с трудом выдавливаю сквозь сжатые зубы.
   Кажется, женщина обиделась. Ну и черт с ней. У нас есть неприятности и похуже.
   Кругленький, как пончик, мальчишка улыбается Ёлке. Щеки и подбородок у него лоснятся от жира.
   -- Привет! Хочешь печеньку? У меня много.
   -- Хочу, -- решает Ёлка.
   -- Тогда можешь взять вот эту и вот эту. Они из брикетов, не очень вкусные.
   Чумазая ладонь сдвигает картонку с ядовито-зеленым печеньем на нашу сторону стола. Ёлка недоверчиво обнюхивает щедрый подарок, но все же отламывает кусочек и осторожно кладет в рот.
   -- Вкусно? -- спрашивает мальчишка.
   -- Ничего, -- бурчит Ёлка. Кажется, она еще не решила, выплюнуть эту гадость или проглотить за неимением лучшего.
   -- Куда вы направляетесь? -- воркует сдобная мама. -- Нашему папе наконец дали отпуск, и мы едем к морю. Я так люблю воду! И пальмы! И дельфинов! И креветок! Вот сэкономили -- купили билет на поезд вместо самолета. Вы тоже решили сэкономить?
   -- Что-то вроде, -- туманно отвечаю я.
   -- Какие вы молодцы! -- радуется мама. -- Сейчас так редко встретишь бережливых молодых людей, считающих каждую копейку. Вот в наше время все было иначе.
   И мама, то и дело вгрызаясь в очередной гамбургер, начинает нескончаемый рассказ о своей юности. Скорей бы уж Тим вернулся с хорошими новостями, что для нас есть свободное купе.
   Стараясь отвлечься, смотрю в окно на проносящиеся мимо луга, речушки, деревья, маленькие и не очень коробки домов, смахивающие на кубики из детского конструктора. То и дело на нашем пути встречаются свалки, просто целые горные массивы из отходов и старья, похожие на города апокалипсиса, и тогда я благодарю создателей поезда за очистители воздуха. Домики в районе свалок стоят совсем дешево и построены для бедноты. Мне очень жалко людей, которые в них живут и вынуждены постоянно дышать всей этой дрянью. Там же без противогаза находиться невозможно. Хотя, конечно, человек не собака, ко всему привыкает.
   Дверь, подрагивая, медленно едет в сторону. Наконец-то! Вот и Тим. Моя рука, поднятая в приветственном взмахе, замирает на лету. В проходе стоит и улыбается не мой друг, а незнакомец с глазами лайки. Нехорошо улыбается, как хищник, заставший добычу врасплох.
   Сдобная мама, вдохновленная приходом свежего слушателя, с новой силой щебечет и скворчит, как сало на сковородке:
   -- Добрый день! Рады еще одному обаятельному попутчику! Вы кого-то ищите?
   -- Уже нашел. -- Незнакомец продолжает улыбаться. Улыбка выходит кривая, и лед в его глазах не тает. -- Здравствуй, Джой! Выйдешь на минуту в коридор?
   И протягивает мне ладонь. Я трясу головой и на всякий случай убираю руки за спину.
   -- А со мной поговорить не хотите? -- встревает Ёлка.
   -- Можно и с тобой. Давай лапу!
   Ну уж нет! Прикрываться десятилетней девчонкой, хоть в чемодане у нее и сидит рысь в несколько лошадиных сил?
   Вскакиваю и толкаю Ёлку обратно в кресло:
   -- Все в порядке. Я ненадолго. Жди!
   Незнакомец задвигает купейную дверь, надежно хватает меня под локоть:
   -- Нам хорошо бы поговорить один на один.
   -- Мы так не договаривались! Я закричу! -- безуспешно пытаюсь высвободить руку.
   -- Но вы же не хотите привлекать к себе внимание, правда? Идемте в тамбур.
   Несмотря на то что я пытаюсь отбиваться, незнакомец силой тянет меня за собой. Сниксы скользят по гладкому пластику пола.
   В маленьком пространстве между дверями едва можно развернуться. Мы с незнакомцем стоим буквально нос к носу. Отчетливо вижу острые волчьи зубы и ледяные прожилки на радужке.
   -- Собственно, я хочу одного...
   Боковая дверь в другой вагон отъезжает в сторону. Стук колес налетает, словно цунами, захлестывая с головой, закладывая уши. Незнакомец, не оборачиваясь, недовольно морщится -- его прервали в ответственный момент. И в этом заключается его ошибка, так как за дверью стоит Тим.
   Не успеваю даже вскрикнуть -- так быстро все происходит. Тим достает из кармана шокер и несколько раз втыкает его в шею незнакомца. Шея -- самое чувствительное место, несколько раз -- человек наверняка потеряет сознание.
   Незнакомец валится прямо на меня. С трудом удерживаю неподвижное тело. Тим помогает опустить его на пол. Глаза у незнакомца закачены, сквозь полуприкрытые веки видны голубоватые белки. Выглядит это неприятно.
   -- Ты его не убил?
   -- Нет, дышит пока, скотина.
   -- Скоро он очнется?
   -- Минут через двадцать-тридцать.
   -- И что нам с ним делать?
   -- С ним все просто... -- Тим старается держаться уверенно, но меня не так легко провести. -- Я договорился насчет отдельного купе в соседнем вагоне. Сейчас оттащим этого козлину туда и свяжем. Запремся изнутри и сойдем на следующей станции, а его оставим. Кто-нибудь найдет в конце концов. Нас это уже не должно волновать. Помоги мне.
   С большим трудом поднимаем незнакомца, закидываем его руки себе на плечи, тащим по коридору. Длинные ноги в модных туфлях волочатся по пыльному ковру. Мы что? Мы ничего, упился человек до бесчувственности, с кем не бывает. Вот вошли в положение. Помогаем. Скидываем неподвижное тело в кресло. Я бегу за Ёлкой и нашими вещами, Тим остается сторожить незнакомца.
   К моему большому облегчению, когда мы возвращаемся, он еще не пришел в себя. Запираю купе изнутри. Тим роется в рюкзаке, достает смотанные веревки. Надо же, запасся на все случаи жизни! Вдвоем связываем неизвестному руки за спиной, заматываем ноги у щиколоток, кусок веревки запихиваем в рот.
   Ёлка заботливо укутывает незнакомца пледом:
   -- Спи спокойно, маленький. Спи подольше.
   Тим садится рядом, держит шокер наготове. На всякий случай. А вдруг неизвестный -- супермен? И порвет веревки одним движением плеча?
  

Тим

   Вот уж чего-чего, а такого Тим не ждал. Казалось, что, как только поезд отойдет от перрона, все приключения закончатся, а опасности прекратятся. Как бы не так! Иначе бы не пришлось пускать в дело шокер. Теперь они сидели в запертом купе и замирали от каждого шороха. Ёлка на всякий случай выпустила Риту из чемодана, и та разлеглась в кресле рядом с незнакомцем и сверлила его плотоядным взглядом. Как будто всю жизнь только и делала, что питалась свежей человечиной. Джой нервничала, то и дело спрашивала, сколько осталось до остановки.
   Неизвестный замотал головой, приоткрыл пока еще подернутые поволокой обморока глаза, заскрипел что-то тихо и жалобно. Рысь облизнулась. Джой сжалась на сиденье и подобрала ноги. Ёлка с интересом, достойным великих экспериментаторов, наблюдала за попытками пленника прийти в себя. Рита нежно положила ему на грудь лапу с выпущенными когтями. Взгляд у незнакомца, наконец, стал осмысленным. Он дернулся в сторону, попытался закричать. В уголках губ собрались клочья розовой пены.
   Тим наклонился к нему:
   -- Не двигайся, а то еще один заряд всажу. И не факт, что ты от него коньки не отбросишь. Будь уверен, у меня шокер на максимум выставлен. А три хороших дозы ты уже получил.
   Незнакомец беспокойно огляделся, нашел глазами Джой, замычал с новой силой, попытался освободиться: напряг связанные веревкой руки, взбрыкнул ногами. На коже вздулись красные рубцы. Безуспешно. Джой брезгливо пожала плечами и отвернулась к окну.
   -- Какие мы все нерешительные. Что, связанного проходимца никогда не видели? -- пропела Ёлка и укутала неизвестного пледом с головой. -- Так он много лучше выглядит, правда, Рита?
   Возможно, Рита и не была с этим согласна, но из солидарности с хозяйкой кивнула.
   Под потолком проснулось радио, откашлялось и объявило:
   -- Поезд следует по расписанию. Следующая станция -- Эбертаун -- через двадцать минут.
   -- Ну вот, -- облегченно вздохнул Тим. -- Приехали. На выход, девчонки. Рита, брысь в чемодан.
  
   Станция Эбертаун оказалась совсем маленькой. Старое здание вокзала с кое-где раскрошившейся кирпичной обшивкой; чахлые деревья у входа; поздние белые астры на клумбе. Единственное такси, скорее всего, уже давно и безнадежно ждущее пассажиров. Вокруг -- сплошной лес. Дождь как будто ждал, когда они сойдут с поезда, чтобы полить с новой силой. Разошедшийся ветер мел вдоль перрона тугие струи, кидал в лицо полные пригоршни воды, норовил залезть холодными пальцами под куртки и толстовки. Натянув капюшоны поглубже, забежали под крышу, отряхнулись, подышали на окоченевшие руки. Внутри стояло несколько деревянных скамеек с облупившимся лаком и неработающий кофе-автомат. Тим подошел к кассам узнать, как далеко отсюда до ближайшего города. Улыбчивая девушка за стойкой, уставшая от безделья, подробно объяснила, что до Эбертауна десять миль, при такой погоде идти -- быть самому себе лютым врагом, и лучше взять мобиль.
   -- Вполне можете поторговаться, -- добавила она. -- Кажется, у таксиста сегодня немного работы. Только не говорите ему, что это я вас надоумила.
   Тим клятвенно пообещал не выдавать добрую кассиршу.
   Он направился к такси, забрался внутрь. Мобиль, похоже, разваливался на ходу, и водитель был ему под стать: сгорбленный старик с выцветшими глазами и морщинистой индюшиной шеей.
   -- До Эбертауна? Пятерка. Если с багажом, то дороже, -- сразу предупредил он.
   -- Вообще-то, -- протянул Тим. -- В Эбертаун нам не очень и надо. Я ищу кого-нибудь, кто согласился бы отвезти нас к морю.
   -- Тю! -- присвистнул водитель. -- К морю тебе! Это же тысяча миль, если не больше!
   -- Возьмешься?
   -- А за сколько?
   -- Двести пятьдесят, -- подумав, предложил Тим.
   -- Триста, -- оживился водитель.
   -- По рукам?
   -- Не-е-е, -- сник старик. -- Я бы согласился, но колымага моя столько не протянет. Потом все твои деньги в ремонт вложить придется.
   -- Жалко.
   -- А знаешь что, не жалей. Я кое-кого знаю, кто, может, и возьмется. Томпсоны тут недалеко живут. Отец и сын. Ферма у них. Поздней осенью и зимой работы мало. Хочешь с ними поговорить? За те же пять монет отвезу, а если не сговоритесь, до Эбертауна подброшу.
   Тим подумал и согласился. Это был лучший изо всех возможных выходов из положения. Привел к мобилю Джой с Ёлкой. Услужливый старик сложил рюкзаки в багажник, помог Ёлке устроить в ногах чемодан -- та ни за что не хотела с ним расставаться.
   -- Поехали, ребята! Я отопление посильнее включу, музычку. Быстро домчим.
  
   От станции до фермы Томпсонов шла грунтовая дорога. Мобиль тащился черепахой, подпрыгивая на каждом ухабе. В такт прыжкам у Тима подпрыгивали селезенка и желудок. Из-под колес летела мокрая грязь. Старик-водитель в предвкушении пяти монет пришел в хорошее настроение, хрипло и не в такт подпевал песням, рассказывал всякие пустяки про то, как чинил весной крышу, а две зимы назад поймал подо льдом ну вот такую щуку. Тим не слушал, только поддакивал из вежливости, в тепле и сухости его тянуло в сон.
   -- Почти приехали, -- сказал водитель.
   Тим выглянул в окно. По одну сторону дороги тянулась нескончаемая полоса с ровно, будто бритвой, срезанными пожухлыми кукурузными стеблями, по другую -- чернело убранное картофельное поле с перепаханной землей. Вдалеке поблескивали стеклом ряды парников.
   Мобиль повернул налево, и Тим увидел одноэтажный приземистый дом, обшитый желтым виниловым сайдингом под дерево. Ярко-красная крыша была почти полностью скрыта под пластинами солнечных батарей, над ними возвышалась печная труба. На бетонном пятачке у двери стояли грязный, как свин, трактор и два когда-то черных и блестящих, а теперь пыльно-серых и изрядно побитых мобиля-внедорожника.
   Старик остановился рядом с внедорожниками, нажал на клаксон. Подождал, потом нажал еще раз. На крыльцо дома вышел сильно смахивающий на кабана немолодой мужчина в овчинной безрукавке мехом наружу. Голова бритая, зато борода лопатой. Резиновые сапоги страшно подумать какого размера. И красное потное лицо.
   Старик выбрался из мобиля и замахал хозяину-кабану рукой. Тот постоял минуту, затем дернул себя за бороду и медленно затопал к нежданным гостям.
   Пожал водителю руку, мазнул взглядом по пассажирам:
   -- Зачем приехали?
   Из сарая выглянул еще один мужчина, сын, наверное. Такой же кабанисто-здоровый, только много моложе. И симпатичнее.
   "У них тут как в сказке про трех поросят, -- подумал Тим. -- Третьего свина только не хватает. Ниф-Нифа, там, или Нуф-Нуфа. И волка".
   Он вылез следом за стариком. Дождь поутих, уже не шел стеной, моросил то тише, то сильнее, но порывистый ветер сразу начал бросать в лицо холодные капли дождя. Снаружи пахло навозом, прелой соломой, свежими деревянными стружками. И чуть-чуть гнилью свалки. Вполне вероятно, одной из тех, что встречались им вдоль железной дороги. Тим протянул мужчинам руку, поздоровался, представился. Ладони фермеров были шершавыми, как наждак, и очень сильными.
   -- Мэт, -- назвался старший.
   -- Фил, -- улыбнулся младший. Вблизи он оказался по-настоящему красивым, просто богатырем из сказки: светлые вьющиеся волосы, голубые глаза, волевой подбородок. И неожиданная для такого здоровяка грация, будто платяной шкаф или сундук несколько лет брали уроки бальных танцев.
   -- У ребят вот какое дело, -- начал водитель. -- Ищут человека с машиной -- довезти их до моря. Предлагают двести пятьдесят монет. Я бы сам поехал, но моя кобылка сдохнет на полпути.
   -- До моря, говоришь, -- прищурился Мэт и снова дернул себя за бороду, будто пробуя на прочность. -- Неблизкий путь. За двести пятьдесят точно не поеду. За четыреста -- еще подумаю. Вам срочно надо? Тогда четыреста пятьдесят.
   -- Триста, -- предложил Тим.
   В конце концов сторговались за триста пятьдесят.
   Джой и Ёлка выбрались из мобиля. Разговорчивый водитель получил причитающуюся ему плату, выгрузил рюкзаки с чемоданом и уехал.
   При виде мерми Фил присвистнул одобрительно:
   -- Знал бы, что такая красотка с тобой, повез бы задарма! Но уговор, как говорится...
   -- Не паясничай, -- оборвал его Мэт. -- Иди лучше машину перед дорогой осмотри. А мы пойдем в дом, перед дальним путешествием надо хорошо подкрепиться. В прихожей снимаем обувь -- нечего в доме свинарник разводить!
   В доме было чисто, тепло и густо пахло свежеиспеченным хлебом. У Тима рот сразу наполнился слюной, а в животе предательски забурчало. Он поймал расстроенный взгляд Джой -- ей тоже хотелось хлеба, но нельзя было. В теплой гостиной, отделенной от кухни барной стойкой, нашелся недостающий волк -- в виде пегой шкуры на полу. Недостающий поросенок в разделанном виде был разложен по тарелкам в виде густого, упоительно вкусного жаркого. Хлопнула входная дверь -- вернулся Фил. Мэт вышел в коридор, они о чем-то тихо заспорили за стеной. Ёлка, пользуясь тем, что никто из хозяев не видит, стянула из миски несколько кусков хлеба, завернула в салфетку и убрала в рюкзак.
   Фил, уже без сапог, в разноцветных, напоминающих детские, шерстяных носках прошел в столовую, молча наполнил тарелку жарким, схватил самый большой ломоть хлеба и жадно принялся за еду. Насытившись, откинулся на спинку стула, с усмешкой взглянул на Джой:
   -- Чего не ешь? Фигуру бережешь? Так открою тебе секрет: настоящие мужики костлявых не любят, правда, па?
   -- Ну тебя, не смущай гостей, -- поморщился Мэт. -- Не слушайте балабола. Сейчас чаю всем налью, и малиновое варенье в доме имеется. Мы с Филом питаемся лучше конгрессменов и сенаторов. Все натуральное, с грядок или из леса. Хотя, конечно, свалки экологию портят. Как вам моя стряпня?
   -- Ужасно замечательная! -- с набитым ртом пробормотала Ёлка. -- Можно мне добавки?
   -- Конечно! О чем разговор! -- засмеялся Мэт. Подумал и добавил: -- Хотя жизнь, конечно, нелегкая. Заработок у нас небольшой и нестабильный, зависит от урожая. Зато продукт натуральный -- всегда аж с руками отрывают. Некоторые, особенно у кого дети маленькие, прямо на ферму приезжают. О нас даже в столице наслышаны! Так что грех жаловаться. Отдохнуть после обеда не хотите?
   Тим отрицательно помотал головой.
   -- Тогда можно и трогаться где-то через полчаса.
   -- Я могу тарелки помыть, -- предложила зевающая Ёлка. -- А то у вас посудомойки нет.
  
   Фил, поев, ушел почти сразу. Сказал, что нужно упаковать кое-что в дорогу. Тим вышел на крыльцо. Дождь прекратился. В прорехах облаков виднелось белесое, как снятое молоко, небо. Ёлка попросила разрешения сходить посмотреть на настоящих свинок. Из дома появилась отдохнувшая, бодрая Джой с рюкзачком за плечами.
   -- Садитесь! -- Фил помахал рукой с водительского места. -- Сейчас даме дверь открою!
   Джой махнула в ответ и зашагала к мобилю.
   Тим нагнулся подхватить чемодан с Ритой, а когда распрямился -- Фил стоял около внедорожника, крепко сжимая Джой одной рукой, а другой направляя на Тима карабин.
   -- Не дрыгайся, красотка, -- добродушно просипел фермер. -- А то рука дрогнет, и я ненароком пристрелю твоего дружка.
   Такого Тим не ожидал. Он оглянулся в растерянности на Мэта, но тот только руками развел:
   -- Извини, малыш, так уж вышло.
   -- Здорово вышло! -- хохотнул Фил. -- Я сразу мерми узнал! У меня зрительная память отличная, а ее фотография в сети примелькалась. На бесхозной русалке знаешь сколько заработать можно! Но с тобой, извини, не поделимся. Будь благодарен за то, что отпускаем тебя с малявкой. Забирай ее, и пошли вон!
   Сволочи! Какие сволочи! Обедом накормили, улыбались по-доброму, а сами за спиной... Риту ему у всех на виду на выпустить, шокер на расстоянии не работает. Одному бросаться на двух здоровых кабанов -- шансов ноль. Сделать вид, что на все согласился, отойти так, чтобы не видно было, и выпустить рысь? А вдруг этот боров прямо сейчас запихает Джой в мобиль и увезет?
   -- Поторопись! -- Фил шагнул в сторону от Джой и прицелился в Тима.
   И это было последнее, что он успел сказать.
   Второй внедорожник, стоящий чуть поодаль от первого, вдруг взревел и задрожал, будто кто-то невидимый внутри выжал газ на полную мощность. Машина подпрыгнула, рванулась вперед, задела капотом Фила -- тот отлетел в сторону. Передняя дверь со стороны пассажирского сиденья распахнулась. За рулем сидела, вцепившись в руль, Ёлка, сильно съехавшая вниз по спинке кресла -- иначе ее ноги не доставали до педалей.
   -- Садитесь! Скорее! Риту не забудьте!
   Тим опомнился первым, толкнул Джой к мобилю, сам забрался вслед за ней. Машина начала разгоняться, как ракета на старте. Распахнулась плохо закрытая дверь, Тим едва не выпал -- Джой удержала. Еще секунда -- и злосчастная ферма осталась позади. Внедорожник водило из стороны в сторону, заносило на поворотах, шины скользили по траве, что-то в нем грохотало и визжало, периодически колеса попадали в лужи, вздымая фонтаны брызг до самой крыши. Джой сидела не дыша, зажмурив глаза от страха.
   -- Ёлка, давай я за руль сяду! -- крикнул Тим. -- Ты же водить не умеешь.
   -- Ага, я остановлюсь, тут нас и догонят! Отъедем подальше, тогда сменишь меня.
   У перекрестка Ёлка чуть приглушила скорость, спросила нерешительно:
   -- Куда теперь?
   -- Направо, -- не открывая глаз, пискнула Джой, и мобиль понесся дальше.
   Потом свернули налево, потом -- еще раз направо, путая след. Мобиль преследователей так и не появился. Хотелось верить, что шустрые фермеры исчезли навсегда.
   Впереди показалась речка и деревянный мост через нее. Дорога пошла круто под уклон.
   -- Тормози! -- завопил Тим.
   Ёлка от неожиданности резко нажала на педаль -- внедорожник выскочил на мост, вильнул в сторону, сбил перила и стал падать.
   Голова Тима дернулась назад, потом вперед. Ремни безопасности врезались в грудь.
   Мобиль грузно шлепнулся в воду, завалился капотом вниз и стал тонуть.
   "Как в кино, -- успел подумать Тим. -- Нас спасут... Или не спасут".
   В голливудских фильмах машины медленно погружались в воду, но сейчас что-то явно пошло не по сценарию. Где-то было открыто окно, и вода потоком устремилась внутрь, ударила в лицо, залила глаза и рот, хлынула в глотку. Последнее, что Тим увидел, -- испуганные глаза Джой.
  

Джой

   Вы когда-нибудь тонули в машине? Скорее всего, никогда. Я тоже. Знайте: ничего приятного в этом нет!
   Соображаю, что произошло, когда мобиль глухо ударяется о воду. Ледяные потоки заливают машину, но это почему-то не страшно. По-настоящему я паникую, когда вижу, как Тим захлебывается. Мысли мечутся, словно тараканы в банке. Надо разбить окно, чем? Ногой? У меня даже не каблуки, а сниксы, да и сил не хватит.
   Нет, все же я идиотка, внедорожник уже под водой, значит, можно просто открыть дверь! Расстегиваю у себя и Тима ремень безопасности, дергаю за ручку, выталкиваю Тима из мобиля, выбираюсь сама. Черт его дернул потерять сознание в самое неподходящее время! Почти ничего не видно. Поднятые со дна при падении мобиля тина и песок залепили жабры, царапают нежную изнанку. Еще немного, и я начну задыхаться. Таща Тима на буксире, огибаю машину, дергаю за ручку дверь с Ёлкиной стороны -- заперто.
   Все пропало!
   Нет! Как бы не так! Никто сегодня не сдохнет! Я так решила. Плыву обратно, волоча Тима. Отпускаю его и вижу краем глаза, как он опускается на дно в темноту, бессильно раскинув руки. Вдруг я не смогу его найти?
   Глупости, я все смогу! Я сильная!
   Забираюсь на сиденье, перегибаюсь через Ёлкины колени, перевожу рычажок замка в позицию "открыто", толкаю дверь от себя. Выбираюсь обратно. Ныряю к самому дну, шарю вокруг руками. Тима нет. Только тина и водоросли скользят между пальцами. Потеряла? Не может быть! Сердце стучит у горла, в висках пульсирует боль, жабры горят огнем. Снова и снова беспомощно запускаю руку в проклятую беспроглядную черноту. Ладонь натыкается на что-то твердое. Черт, это камень! Драгоценные секунды бегут, унося с собой жизни моих друзей. Вот, наконец-то! Рукой нащупываю край Тимкиной куртки. Хватаю его за воротник, снова огибаю машину, свободной рукой обхватываю Ёлку -- и скорее наверх, к спасительному воздуху.
   Хорошо, что я русалка. Обычная девчонка не выгребла бы к берегу с двумя людьми на буксире. Но даже мне это далось с трудом. Из последних сил выталкиваю Тима и Ёлку на покатый, покрытый грязным серым песком берег, выбираюсь сама. Только бы с ними все было в порядке! Только бы было! Тим перекатывается на бок и начинает кашлять, давясь водой.
   Ему я помогу позже. Сначала Ёлка. Поворачиваю неподвижную девочку на спину. Она без сознания и не дышит. Рву молнию на ее куртке, задираю футболку, прикладываю ухо к груди. Сердце совсем слабенько, но бьется. Что делать? Где-то в глубине сознания всплывают воспоминания о первой помощи нахлебавшимся воды. Пальцами чищу Ёлкин рот от песка и водорослей, перекидываю ее через согнутое колено лицом вниз. Несколько раз сильно надавливаю на спину. Изо рта девочки льются мутные струи. Давлю еще и еще. Ёлка стонет. Жива! Усаживаю ее, прислонив к опоре моста.
   -- Как она там? -- хрипит Тим.
   -- Оклемается. Обещаю, -- говорю я.
   Здесь совсем не жарко, Ёлка сжалась мокрым котенком, обхватив колени руками, губы и кончик носа посинели, сама трясется, стучит зубами и все не может откашляться. Спрашивает, тяжело дыша:
   -- Ты Риту достала?
   Только тут вспоминаю, что чемодан с рысью и все наши вещи остались в машине.
   -- Нет, сначала вас надо было спасать.
   -- Как же так? -- Ёлка чуть не плачет. В голосе такое отчаяние!
   -- Я сейчас, ждите.
   Скидываю куртку и снова вхожу в реку. Ил и песок улеглись, теперь под водой уже не так плохо видно. Сразу нахожу автомобиль, вытаскиваю с заднего сиденья чемодан, а с переднего -- три наших рюкзачка. Возвращаюсь. Из чемодана фонтаном хлещет вода, рюкзаки намокли.
   Ёлка сразу просит проверить, как там Рита. Откидываю крышку. Рысь плавает в грязной жиже и признаков жизни не подает. Модики -- нежные создания, никак не приспособленные к тому, чтобы тонуть в реке. Ёлка гладит Риту по морде, теребит уши, трясет лапы, потом, опомнившись, находит спрятанную под шерстью крышку, сдвигает ее и пытается дергать переключатель. Естественно, безо всякого эффекта.
   -- Все впустую! -- кричит Ёлка. -- Электроника сгорела. Как я без Риты теперь? Это все из-за тебя!
   Обнимаю девочку, прижимаю к себе, пусть даже и жду, что сейчас она меня оттолкнет. Но Ёлка утыкается мне в грудь и по-детски безудержно и громко плачет, всхлипывая и подвывая.
   -- Ёл, -- добирается до нас Тим. -- Память точно не тронута. Высушим Риту, откроем, достанем чип. Купим новую рысь, вставим ей Ритину память, и все будет как раньше.
   -- Не бу-у-удет! -- обиженно тянет Ёлка. -- Но, может, я сумею все починить. Ты мне поможешь?
   -- Помогу, -- обещает Тим. -- Обязательно. Только тебе надо раньше от холода не помереть.
   После его слов Ёлка начинает стучать зубами с новой силой.
   Откидываю защелки клапана на Ёлкином рюкзаке. Рюкзак этот сделан на совесть, настоящий туристический, и вещи в нем промокли только в наружных карманах. Достаю сухую смену одежды.
   -- Давай переоденемся.
   -- Отвернись! -- командует Ёлка Тиму. Тот послушно поворачивается в сторону.
   Ёлка тянет меня под мост, я помогаю ей стащить все мокрое, растираю досуха, до красноты, самой большой футболкой. Девочка натягивает трусики, теплые спортивные штаны, два свитера, две пары носок. Из обуви в рюкзачке находятся только домашние тапочки с помпонами. Ёлка надевает их и объявляет:
   -- Клоун пришел.
   Теперь надо решать, что делать с Тимом. Он тоже уже дрожит, губы посинели, а из носа течет.
   -- Во что тебя переодевать? -- спрашиваю, как маленького.
   Тщательно перетряхиваю его рюкзак. Нет, вся одежда безнадежно мокрая, но зато -- ура! -- в наружном кармане нахожу термос с горячим чаем. Это уже хоть что-то.
   -- Тим, хорошо бы костер развести. У тебя нет таких спичек для туристов, которые не промокают?
   -- М-м-мы же не бойскауты в п-п-походе... -- От холода он заикается совсем как я еще недавно. Язык бы не прикусил, а то зубами щелкает, как голодный волк.
   -- Поступим так, -- решаю, -- раздевайся. Совсем, трусы тоже. Одежду развешиваем на ветреном месте, она из синтетики -- за два часа, может, не до конца, но высохнет. А ты пока, если стесняешься, завернись в неиспользованную Ёлкину футболку. Вот, смотри, эта синенькая как раз под цвет твоего носа.
   -- Неправда, нос у меня фиолетовый! -- негодует Тим.
   -- Мне лучше знать.
   Тим исчезает под мостом, а я пока разуваюсь, выливаю воду из сниксов. Вот с обувью точно ничего не сделаешь. Придется ковылять в таких, как есть. Так и простудиться недолго, но ничего не поделаешь. Может, удастся в ближайшем городке что-нибудь купить. Или все деньги уплыли по течению? Обшариваю Тимкину одежду. Бумажника нет, но, на счастье, этот оболтус просто рассовывает скомканные купюры по всем карманам. Мокрые, конечно, но высохнут еще быстрее штанов и рубашек. Главное -- этот городок найти.
   Тим возвращается. Вокруг бедер у него обмотана Ёлкина футболка. Держится, правда, на соплях, но я переживу, если она вдруг свалится.
   Сама тоже, скрывшись с глаз, наскоро меняю мокрые футболку и худи на Ёлкину блузку. Она мне едва до пупа, трещит в плечах и режет под мышками, но это такие мелочи по сравнению со всем остальным. А вот Ёлкины трусики мне почти как раз. Тоже в облипочку и только-только прикрывают стратегические места, но хорошо, что хоть налезли.
   Прихожу обратно, насухо отжимаю все мокрое и раскладываю на траве. Дождь прекратился, и даже солнце выглянуло из-за туч. Можно сказать, в чем-то нам повезло. Передаем термос из рук в руки, пьем упоительно горячий чай из крышки. У Ёлки розовеют щеки, а вот у Тима плечи и спина все в гусиной коже.
   -- Черт! -- вопит Ёлка. -- Мой нейрик сдох! Как я теперь буду!
   Тим поспешно натягивает на голову свой девайс. Судя по растерянному лицу, у него те же неприятности. Ну да, без нейрика жизнь теперь -- не жизнь, а сплошное безобразие. Ни с кем не связаться, ни до какой информации не добраться. Но зато и до нас не доберутся, сигнал отследить не смогут. У Ёлки дрожит подбородок. Кажется, она сейчас опять разревется! Надо спасать положение.
   -- Давайте в догонялки поиграем? -- предлагаю. -- Согреемся.
   -- В догонялки! -- воодушевленно кричит Ёлка. От ее печалей сразу не остается ни следа. -- Меня никто не поймает! Я быстрая!
  

Тим

   За последние сутки Тим вымотался до предела. Его чуть не арестовали, чуть не пристрелили и чуть не утопили. Какие тут игры? Какие догонялки? Но вот пожалуйста. На поляне над речкой он, напялив на себя еще мокрые штаны, вдохновенно носится, как десятилетний пацан, пытаясь осалить Ёлку и Джой, а те хохочут и показывают ему языки.
   Мелькают в траве голые пятки. Не догонишь! Не поймаешь!
   -- Бе-бе-бе! -- вопит Ёлка, на ходу стягивая свитер. -- Что ты плетешься, как старикашка!
   -- Ах так! Ну держись!
   Сестренка не такая быстрая, как Тим, но верткая, словно рыбешка. Ускользает прямо из рук, петляет зайцем, ловко прыгает через пеньки и поваленные стволы деревьев. Ныряет в редкий кустарник, ловко огибая ветки. А Тим ломится за ней упертым неповоротливым носорогом, и те же ветки больно хлещут по рукам и шее, того и гляди вопьются в глаз.
   -- Бе-бе-бе! Куда тебе, хромоножке бедненькой!
   Ну все! Сейчас догонит и отшлепает по попе за полное неуважение к старшему брату.
   Ага! Вот теперь бег на открытом пространстве. Конец тебе, рыбка!
   Тим разгоняется, протягивает руку, хватает Ёлку за воротник:
   -- Попалась, красавица! Сейчас съем!
   -- Ой, боюсь-боюсь! -- Сестренка корчит наглую мордашку. -- Справился с маленькой. Посмотрим, что ты запоешь, когда не сможешь догнать Джой!
   -- Эй, я здесь! -- звонко кричит Джой. -- Лови!
   Да уж, за такой длинноногой скакать!
   Мелькают в траве голые пятки. Не догонишь! Не поймаешь!
   Азарт кружит голову. И редкое сейчас солнце. И запах хвои.
   Джой бежит легко и быстро, словно парит над землей. Блестящие темные волосы развеваются сзади, как флаг на ветру. Ёлкина кургузая рубашка смешно задралась, открывая смуглую полоску спины. Оборачивается, показывает в улыбке жемчужные зубы:
   -- Не догонишь! Не поймаешь! Ой!
   Девушка цепляется ногой за невидимую в траве корягу, вытягивает вперед руки, пытаясь не упасть. Тим с разбегу налетает на нее, и оба валятся на землю. Глаза цвета молочного шоколада совсем близко, смотрят удивленно. И губы близко. И разгоревшиеся от бега щеки. И грудь под почти прозрачной тканью рубашки. Тонкая шея, на которой чуть вздрагивают розовые лепестки жабр. Человеческая и нечеловеческая одновременно. Надо подняться, протянуть Джой руку, помочь встать. Не получается.
   Время застыло. Воздух застыл. Застыл мир.
   Тим как муха в солнечном янтаре.
   -- Разлегся! Я же не подушка! -- Джой отталкивает его, вскакивает, отряхивает от земли колени.
   Не догонишь! Не поймаешь!
  
   Тим сидел на обочине дороги, девочки расположились рядом. Чай был выпит, одежда почти высохла, они с Джой переоделись во все свое, привычное.
   -- Что будем делать? -- логичный вопрос в их обстоятельствах. Если бы еще знать точный ответ на него.
   -- А какой у нас есть выбор? -- спросила Ёлка, в очередной раз похлопав нейриком о коленку -- она все надеялась его оживить.
   -- Можно автостопом, -- начал перечислять Тим.
   -- Нет, только не это, -- перебила Джой. -- С нашей удачей мы опять столкнемся с какими-нибудь уродами.
   -- Машину арендовать денег не хватит, на железнодорожные билеты тоже. Остается на автобусе с тремя пересадками. Или пешком, в качестве развлечения для экстремалов. Впрочем, пешком все равно придется топать миль десять -- надо добраться до Эбертауна. И желательно быстрее, пока снова с неба не полилось.
   -- Ноги собьем... -- Джой с сомнением оглядела мокрые сниксы, брезгливо сунула руку в их влажное нутро.
   -- Собьем, -- согласился Тим. -- Но на тебе все быстро заживает, а я потерплю.
   -- С меня тапки все время слетать будут, -- недовольно поморщилась Ёлка. -- И я есть хочу.
   -- Значит, надо идти быстрее, -- нарочито бодро отозвался Тим.
  
   Они добирались до Бобсвилла почти трое суток. Спали сидя на неудобных металлических лавках на автобусных вокзалах, а один раз просто на остановке под открытым небом. После покупки билетов денег хватило только на самые дешевые пищевые брикеты и один пакет русалочьей еды. Ёлка после холодного купания в реке простудилась, хлюпала носом, кашляла нехорошо, с хрипами, капризничала, не хотела есть. Джой сажала ее к себе на колени, как маленькую, баюкала, гладила по голове, отпаивала горячим чаем. Ничего не помогало.
   Последняя поездка городским автобусом от Бобсвилла до побережья была самой трудной. Автобус попался старый, разваливался на ходу, трясся, как припадочный, отопление почти не работало. Ёлку вырвало прямо на пол. Соседи-пассажиры смотрели на них, как на личных врагов.
   Вышли на последней остановке. Моросил противный мелкий дождь, серое, мышиного цвета море лениво накатывалось на песчаный пляж.
   -- Вот он! -- Джой схватила Тима за руку.
   Обвитый виноградом фасад, белые колонны, каждую из которых охраняет крылатый мраморный грифон. Отполированные временем каменные ступеньки. Затемненные слепые окна, через которые ничего не разглядишь. Обычная вилла в средиземноморском стиле, таких тысячи и тысячи по всей стране. Кто и что их здесь ждет? Вдруг Джой ошиблась? Вдруг это не тот дом, где ее ждут? Тим втянул воздух сквозь крепко сжатые зубы, задержал дыхание, поднял руку -- постучать.
   Тяжелая на вид входная дверь отворилась.
   Из темного коридора вышел на свет человек с глазами лайки. Прищурившись, окинул взглядом их потрепанную приключениями компанию.
   Джой до боли сжала руку Тима. Все было напрасно! Они в ловушке!
   Тим ожидал чего угодно, только не такого. Он шагнул вперед, заслоняя собой девчонок, сжал кулаки: ничего тебе не обломится, человек-собака!
   Человек с глазами лайки посторонился, пропуская вперед пожилого господина в инвалидной коляске. Тот с трудом, опираясь на ручки, поднялся. Долго смотрел на Джой. Потом прошелестел чуть слышно:
   -- Здравствуй, Эви! Я ждал тебя. Знал, что ты в пути.
   -- Я не Эви. Меня зовут Джой. А вы кто?
   -- Джой... Джой, -- Господин будто пробовал имя на вкус, и оно ему явно не понравилось. Он поморщился, как от зубной боли: -- А я, в некотором роде, твой отец.
  
  

Глава десятая

Возьмите меня с собой, верблюды

  
   Администрация города решила в этом году сдвинуть открытие охотничьего сезона с первого марта на первое февраля. Изменение даты обусловлено большим, чем обычно, нашествием бездомных животных. Зарегистрировано два случая бешенства, к счастью, не повлекших за собой человеческие жертвы. Напоминаем, что лицензию на отстрел можно заказать на веб-сайте районного отделения полиции. Минимальный возраст для получения лицензии -- шестнадцать лет. Будьте внимательны, у всех зарегистрированных особей имеется на ошейнике пластинка, код с которой легко считывается нейриком. За убийство домашних собак и кошек полагается крупный штраф. Приятной охоты!
   Лента новостей "СитиПост"
  
   Не знаете, что подарить ребенку на Рождество? Ваши проблемы решены! Наша компания начинает выпуск беби-русалок, похожих на обычных девочек и мальчиков, которые станут лучшими друзьями ваших детей. Мини-мерми, ростом от тридцати до пятидесяти сантиметров, поступят в продажу уже в следующем месяце. Крошки чувствуют себя вольготно даже в мелком бассейне, чрезвычайно дружелюбны и отличаются повышенной устойчивостью к любым физическим воздействиям. Ваш малыш не сможет открутить питомцу или питомице голову или руку, даже если очень постарается. Спешите! Не лишайте ваших наследников счастливого детства!
   Из интернет-рекламы корпорации "Домашний друг"
  
   Представляете, иду я вчера из школы, а у подъезда, за мусорными контейнерами, кто-то мяучит так жалобно. Заглянула, а там котенок, совсем маленький. Черный такой, с белым пузом и кончиком хвоста. Грязный, мокрый, замерзший. Не модик, настоящий, живой! Я прямо обалдела. Никогда в жизни не видела живых. Я потянулась котенка погладить, а он мне тык мордочкой прямо в ладонь и стал палец облизывать. Взяла его и принесла домой: согреть и покормить. Сомневалась сначала, будет ли котенок пить порошковое молоко, но он так жадно его лакал! Вечером родители пришли, и я их сразу стала просить котенка оставить. Заявила, что если выгонят, то тоже из дома уйду. И они согласились. Ура! Ура! Ура! Сегодня понесем котенка к ветеринару, а то вдруг у него глисты или блохи. Я из-за этого копилку разбила. Сама за визит платить буду. Скоро выложу фотки. Ждите.
   Блог Даники Морган, ученицы пятого класса начальной школы Мейсон-Райс, выложено в сети 15 января 20... года
  

Джой

   У кровати тускло светится лампочка ночника. Старого ночника в форме русалки с широким зеленым хвостом и круглыми синими глазами. Белое пластиковое тело просвечивает розовым. Русалка сидит на плоской зеленой подставке, сложив руки на животе, улыбается красной черточкой-ртом. И никуда не спешит. Она дома. В безопасности. А я?
   Поворачиваюсь носом к стене. Перед глазами старый выцветший ковер. По ярко-синему небу, подмигивая мне глазами томных восточных красавиц, плывут рыжие верблюды из сна. Плюшевый верблюжонок ластится, тычется мордой в ладонь. Глажу пальцами горбатые спины. Что будет сниться мне теперь, когда до верблюдов рукой подать?
   Поплотнее закутываюсь в одеяло. Мне не холодно, просто так уютнее. Насколько может быть уютнее в чужой кровати, в незнакомом доме, среди незнакомых людей. От наволочки идет чуть заметный запах лаванды. На окнах веселые желто-розовые занавески. Когда-то здесь была детская. Моя детская! Мое детство! Только я о нем ничего не помню.
   Хочется спать, а сна нет. Закрываю глаза и начинаю минута за минутой вспоминать прошедший день.
  
   Просторная гостиная. Шторы плотно задернуты, в камине огонь лениво, как сытый пес, лижет сухие поленья. В кувшине на журнальном столике -- букет поздних астр. На белых, розовых, сиреневых, лохматых, как собачья шерсть, головках сверкают капли дождя. Человек с холодными глазами лайки сосредоточенно ворошит миниатюрной кочергой раскаленные угли.
   Господин в инвалидном кресле, утверждающий, что он мой отец, худ, высок, узкоплеч и несуразно длиннорук. Ему лет пятьдесят, а может, и больше. Тяжелый подбородок, бульдожьи складки вокруг рта, густые брови. Тонкие длинные пальцы сжимают, тискают белую кружку с горячим чаем. Темные, глубоко посаженные глаза смотрят на меня с нежностью, тревогой и надеждой.
   Господина зовут Барри Готлински, я знаю это имя. Готлински -- мировая знаменитость в области нейрокибернетики, лауреат нобелевской премии. Тим и Ёлка глядят на Барри с восхищением. Это все прекрасно, но я его не помню! Поэтому пальцы господина все мучают белую кружку, а мои все обрывают и обрывают лепестки астр в кувшине из дорогой керамики.
   На каминной полке портрет дочери Готлински -- Эви. Мой портрет. Узкое лицо, серые глаза, легкие светлые кудряшки падают на высокий лоб. Девушка прижимает к груди букет из осенних кленовых листьев, улыбается легко и беззаботно, как никогда не улыбалась я.
   Барри спрашивает:
   -- Ты помнишь, как маленькой набирала полную охапку листьев и кидала вверх, в небо? Ты ничего не помнишь?
   Я ничего не помню. Совсем ничего. Разве я была когда-то маленькой?
   Оказывается, была. Единственной любимой дочкой большого ученого. В меру рассудительной, в меру красивой, в меру избалованной. Обожавшей собак, сладости и папу Барри. Упрямой и необузданной в четырнадцать, чуть было не сбежавшей из дома с первым попавшимся мальчишкой. Ревущей в три ручья и колотящей по отцовской груди кулаками. Пришедшей в себя в шестнадцать. Взрывной, ехидной, языкастой. Способной к точным наукам. Желающей всего и сразу. Одевающейся стильно и броско. Любящей громко распевать в душе, подводное плаванье и ярко-красную помаду.
   А потом началась эпидемия ратиболы. Эви оказалась в числе тех трех процентов, которым не повезло.
   Эви умерла, и тогда появилась Джой. Потому что отчаявшийся спасти дочку папа Барри сумел перенести сознание Эви на твердый носитель, а потом нелегально загрузил оттуда вместе с программой-триггером в центральный компьютер фермы, где заказал себе русалку. В нужный момент программа сработала, и сознание Эви перешло ко мне. Но я сбежала из центра в последнюю минуту, и Барри потерял мой след. Готлински нанял частного детектива, человека с глазами лайки, который передал мне записку в русалочьем комитете. Однако записка эта для конспирации была написана на польском языке -- языке родителей Барри. Его отлично знала Эви, а вот Джой -- нет. И дальше детектив как ни старался, так и не смог меня задержать. Я оказалась слишком прыткой, да еще и обзавелась преданными друзьями.
   Друзьями, да! Вот они сидят рядом, удивленные, настороженные, готовые вступиться за меня при первых признаках опасности. Но пока опасности нет. На первый взгляд, во всяком случае.
   -- Господин Готлински! -- вступает в разговор Ёлка. -- Вы такой умный -- не поможете мне оживить Риту? Это такая рысь-модик. У нее сгорели контакты. Рита тоже верный друг Джой!
   -- Конечно! Сделаю все, что в моих силах, -- улыбается Барри. -- Друзья моей дочери -- мои друзья.
   Как легко срывается слово "дочь" с губ этого, совсем чужого мне, человека. Смогу ли я когда-нибудь так же свободно назвать его папой?
   Вот опять:
   -- Ты ничего не помнишь, Джой?
   Ничего, совсем ничего! Разноцветные астры укоризненно кивают лохматыми головками: разве можно быть такой забывчивой?
  
   Астры стоят в кувшине, наволочка пахнет лавандой, летят верблюды с астрами в зубах, лечу я, завернувшись в наволочку...
   Просыпаюсь и долго не могу понять, где оказалась. Наконец вспоминаю, что я не Джой, а Эви, и вроде как это мой дом.
   Обхожу комнату, бесшумно ступая по мягчайшему ковру. На столе у окна расставлены фотографии в прозрачных рамках. Вот эта маленькая светловолосая девочка на руках у Барри, судя по всему, я. И вот этот длинноногий-длиннорукий подросток непонятного пола на мотобайке, и загадочно улыбающаяся большеглазая девушка в вечернем платье -- тоже. А вот я с друзьями: румяной толстушкой, чернокожим юношей и сердитой на вид высоченной девчонкой, подпирающей дверь дорогущего спортивного болида, наверняка папиного подарка. На старых друзьях теперь придется поставить крест: конспирация. Никто не должен знать, что я такое на самом деле. Фотографии мамы нет, Готлински никогда не был женат, я -- ребенок из пробирки. Женская яйцеклетка получена от донора, несомненно красавицы и студентки Гарварда, после подписания контракта. За соответствующее вознаграждение. Папа говорит, что никого не любит, кроме меня. Я ему верю. Вот так случилось, как случилось.
   Подхожу к зеркалу на стене. На мгновение представляю себе, что из глубины взглянет на меня кудрявый светловолосый двойник, и я сразу вспомню свое прошлое. Но чудес не бывает. Я по-прежнему Джой и по-прежнему страдаю амнезией. Если это можно так назвать.
   А посему надо жить дальше.
  
   Ванную, похоже, перестраивали совсем недавно. Посредине -- маленький бассейн, другой, побольше, находится на крыше дома под стеклянным куполом. Так мне сказал Барри. Он основательно подготовился к моему приезду. А я взяла и убежала, можно сказать, накануне.
   Долго стою под душем, вытираюсь мягким и легким как пух банным полотенцем. Нажимаю на кнопку регулятора -- стена разъезжается, открывая гардеробную. Многочисленные плечики с платьями и блузками, полки со свитерами и джинсами, прозрачные контейнеры с туфлями и ботинками. Машинально протягиваю руку и выдергиваю изо всего этого разнообразия, как будто знаю, где искать, голубую толстовку и штаны-кюлоты чуть ниже колен. Возникает странное чувство, что все эти дорогие вещи принадлежат не мне -- Эви. А я самая обычная самозванка, которую сейчас верный робот выгонит взашей.
   Осторожный стук в дверь. Перевалившись гусеницами через порог, в комнату бесшумно въезжает робот-дворецкий. Шесть рук-манипуляторов аккуратно прижаты к круглым бокам, на блестящем пластиковом лице застыла вечная доброжелательная улыбка.
   -- Хозяин ждет вас к завтраку, мисс Эви. Я покажу дорогу.
   -- Как тебя зовут, дворецкий?
   -- Мисс Эви не помнит? Брут.
   Мисс Эви ничего не помнит. Но это уже про себя. Идем по нескончаемым коридорам. Высокие потолки, люстры, паркетные полы. Гостиная с одной стороны, пропитанная терпким запахом табака курительная -- с другой.
   Барри, без сомнения, весьма состоятельный человек. А я его наследница. Если русалка может по закону ею быть. Впрочем, оставляли же раньше миллионы комнатным шпицам. Чем я хуже?
   Робот приводит меня в уютный закуток около кухни. Барри в халате поверх шелковой пижамы сидит в кресле-каталке за маленьким столиком на двоих и пьет кофе. Тосты, масленка, вазочка с вареньем, йогурты -- все как у богатых людей. Рядом примостилась стеклянная миска с русалочьим кормом. Это уже чисто наше теперь, семейное.
   -- Здравствуй... -- хочу сказать "папа", но слово будто прилипает к губам. Наконец выдавливаю: -- Барри.
   -- Доброе утро, Эви, садись. Чай? Жасминовый с лимоном, как ты любишь?
   Действительно ведь -- люблю. Киваю.
   -- Брут, чай для мисс Готлински.
   Блестящий манипулятор, обтянутый светлым пластиком и поэтому похожий на человеческую кисть, опускает передо мной на столешницу почти прозрачную чашку с золотым ободком:
   -- Приятного аппетита, мисс Эви. Сливки, молоко, мед?
   -- Спасибо, Брут. Все хорошо. -- Придвигаю поближе к себе чай и миску с кормом. -- Барри, а где мои друзья? Еще спят? Я-то легла самая первая!
   -- Тим и Ёлка? -- переспрашивает Барри. -- Они рано встали и уже уехали. Сказали, что торопятся, что у них много дел. Вчера, когда ты ушла к себе, мы проверили блок памяти Риты, о которой девочка так волновалась. Он оказался в порядке. Я заказал им другую рысь, точно такую же. Ей можно будет переставить старый блок. Ребята передавали тебе привет и пожелания поскорее прийти в себя.
   -- Как уехали?..
   Падает на пол чайная ложечка. Вот так, не сказав ни единого слова? После всего, что мы вместе прошли? Я бы никогда не уехала вот так, потихоньку! Не попрощавшись, не поговорив, не обняв. Я надеялась... Я думала, что что-то для них значу... То же, что они для меня. Я ошиблась.
   И от этого скребет на душе старая облезлая крыса со злыми красными глазами.
  

Тим

   Джой пожаловалась, что очень устала, извинилась и ушла в свою комнату. Она и вправду выглядела не очень хорошо: бледная, под глазами мешки, и даже волосы ее, всегда такие блестящие, казалось, потускнели.
   Ёлка тоже зевала, как крокодил, но держалась. Надеялась, что Барри не просто ради вежливости сказал про Риту. И Готлински не подвел. Пригласил Тима с сестренкой в свой кабинет, вручил Ёлке ручной фен для волос -- сушить блок памяти. Потом подсоединил его к своему компу. Такого мощного Тим и не видел никогда. Барри долго стучал по клавишам, хмурый, тощий, густобровый, похожий на средневекового колдуна. И справился-таки! Ёлка визжала от восторга, чуть ли не целовать его полезла. Будто перед ней не лауреат Нобелевки, а родной дедушка.
   На этом добром деле все не закончилось. Готлински пообещал заказать спасителям человечества в лице Джой и Тима новые нейрики взамен безвременно утопших, причем самой современной модели, со всякими суперприбамбасами типа программирования собственных снов или приема сигналов из космоса.
   Потом Тиму все же пришлось отправить Ёлку спать в отведенную ей комнату, хотя сестренка готова была скакать по дому всю ночь, празднуя свалившееся на их голову счастье.
   Когда Ёлка, состроив негодующую мордочку, наконец удалилась, Готлински подогнал инвалидное кресло (новейшей конструкции, естественно: металл, кожа и управление через нейрик) к столику в углу кабинета, где на серебряном подносе стояла бутылка темного стекла. Плеснул в стакан с толстым дном на два пальца янтарного содержимого, подцепил щипцами два кубика льда из ведерка:
   -- Вы любите "Макаллан", Тим? Пятидесятилетней выдержки?
   -- Не знаю, никогда не пробовал.
   -- Вот и будет повод. На мой взгляд, глоток чего-нибудь крепкого вам сейчас не помешает.
   Тим осторожно принял стакан, ни секунды не сомневаясь, что его содержимое тянет самое меньшее на сотню монет, попробовал. Было крепко, а вкусно или нет -- он не понял.
   -- Не волнуйтесь насчет Ёлкиной простуды. Брут уже дал ей лекарство, и завтра утром она проснется в полном порядке. У вас очаровательная сестренка, -- продолжил Барри. -- Я буду рад, если смогу ей хоть чем-нибудь помочь.
   -- Вы и так помогли ей, сэр! Вы вернули ей Риту.
   -- Рита -- это пустяки, -- махнул рукой Готлински. -- Ёлка чрезвычайно сообразительный ребенок. Как у нее идут дела в школе?
   -- По правде говоря, не очень, -- неохотно ответил Тим. -- Домашние задания периодически делать забывает. Учителя жалуются, что она все время отвлекается и отвлекает других детей. Еще и прогулять норовит при каждом удобном случае. Трудно с ней.
   -- Да уж, с девочками всегда трудно. На своем опыте знаю, -- поддержал Готлински. -- Но ведь, наверное, Ёлке скучно в классе. Математику, программирование она, может быть, лучше учителей своих знает.
   Тим развел руками, молча соглашаясь.
   -- Я так и думал. Что скажете, если я помогу Ёлке с устройством в интернат для одаренных детей? На полную стипендию. Не протестуйте, это самое малое, что я могу для нее сделать.
   -- Барри, я просто не знаю, что сказать! Я об этом и мечтать не смел!
   -- Да будет вам, молодой человек. И еще одно: Эви упомянула, что у вас, Тим, не все в порядке со здоровьем.
   Тим замялся. Было неприятно болтать о своих болячках, но и врать не хотелось. В конце концов решил сказать как есть:
   -- Да, сэр, у меня бывают эпилептические припадки. Заработал после сотрясения мозга.
   -- Припадки -- это серьезно, -- нахмурился Барри. -- Думаю, что и в этом смогу вам помочь. В Бобсвилле очень неплохая больница, и заведующий неврологическим отделением -- мой друг. Я, собственно, уже созвонился с ним. Вас готовы принять прямо с завтрашнего утра.
   -- Прямо даже неудобно, сэр! Но кто присмотрит за Ёлкой, пока я буду в лечебнице? Она останется у вас?
   -- При больнице есть гостиница для тех, кто приехал издалека. Я зарезервирую номер для вашей сестренки. Гордон, детектив, который не очень успешно разыскивал Эви, согласился за ней присмотреть на время вашего лечения.
   Барри Готлински сделал очередной глоток, поставил стакан на стеклянную столешницу. Остатки льда на дне звякнули жалобно.
   -- Я хотел с вами еще кое о чем поговорить, Тим. Весьма серьезном. Вы, как никто другой, знаете, через что пришлось пройти моей дочери. Не думаю, что она скоро ото всего этого оправится. А тут еще эта непонятная потеря памяти. Думаю, ей надо полностью погрузиться в знакомую среду. Надеюсь, это поможет. Все дело в том, что ваше с Ёлкой присутствие будет Эви от этого сильно отвлекать. И напоминать о пережитых страданиях. Я хочу, чтобы вы с сестрой на время исчезли из жизни Эви. Пока она не оправится и к ней не вернется память.
   -- Да... Но... -- Просьба Готлински застала Тима врасплох. Он понимал, конечно, что их с Джой пути разойдутся. Кто она и кто он? Их ждала совершенно разная жизнь. Но уехать вот так, неожиданно, прямо завтра утром...
   -- Поймите, -- глаза Барри подозрительно заблестели. -- Эви -- моя единственная дочь. Она все, что у меня есть в жизни. Я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы она ко мне вернулась. Разве я так уж много прошу: уехать завтра на рассвете, ни с кем не прощаясь, и вернуться, когда моя дочь придет в себя?
   "Много", -- вздохнул про себя Тим, но вслух произнес лишь:
   -- Да, конечно, я понимаю.
  

Джой

   -- Эви, -- отвлекает меня Барри от грустных мыслей. -- Может быть, ты что-нибудь вспомнила из прежней жизни за эту ночь?
   Человек, которого у меня никак не выходит назвать папой, с надеждой смотрит на меня. Очень хочется сказать "да", сделать человеку приятное, но соврать не получается.
   -- Нет, к сожалению. Дом я помню, он мне снился все это время, помню даже ковер с верблюдами на стене, а больше -- ничего.
   -- Жаль... -- Барри вздыхает тяжело, как полководец, только что узнавший, что проиграл решающее сражение. Но голос звучит бодро: -- Ты не будешь возражать, если тебя осмотрит хороший специалист по переносу сознания? Профессор, мировое светило, надежда современной компьютерной невропатологии и мой коллега. Может быть, он сможет нам помочь.
   -- Конечно, Барри. -- Я благодарна ему за это трогательное "нам".
   -- Вот и прекрасно. Заодно достанем у тебя из руки чужой чип. Надо бы вернуть его хозяйке. Не бойся, это не больно.
   Так говорят с дочерьми заботливые отцы, готовые отдать все за благополучие своих детей. От этого становится тепло на душе. Хочется положить Барри руку на плечо и успокоить: за последние месяцы мне столько раз было по-настоящему больно, что теперь я даже не зажмурюсь. Достать чип -- это так, милое поглаживание по коже.
   -- С утра у меня заседание в университете, а вечером заедем в клинику, -- добавляет Барри. -- Не скучай, пока меня не будет. Брут проводит тебя к бассейну. Если что-то понадобится -- обращайся к нему или звони мне, не стесняйся. И не перекупайся, а то простудишься. Да что это я -- тебе же теперь и жить в воде можно.
   Барри промокает губы, бросает на стол скомканную салфетку. Тянется меня обнять. Непроизвольно отступаю. Барри виновато улыбается, все же целует меня в щеку. Я остаюсь одна. На хозяйстве.
  
   Бассейн и вправду кажется королевским, куда до него маленькому цементному из центра. Я наплавалась до полного изнеможения, легла на воду и рассматриваю стены, выложенные разноцветной мозаикой. Ни о чем не хочется думать, волноваться, переживать. То ли я слишком устала, то ли просто надеюсь, что этот самый супер-дупер-невропатолог мне поможет. Вдруг после визита к знаменитому профессору у меня будет больше хороших новостей?
   Вечером наряжаюсь для поездки к врачу. Белая свободная блузка, обшитая кусочками кожи, спадающая то с одного, то с другого плеча, плиссированная юбка до колен. А вот шарфиков дочка Барри, то есть я, не любила. С трудом нахожу один в углу гардеробной -- замотать шею.
   На крыше дома запарковано три коптера, выбирай на вкус. Барри предоставляет это мне. Забираюсь в самый изящный и легкий, похожий на синюю стрекозу со слюдяными крыльями. Вдруг случится чудо, и мировое светило, он же друг, сможет перенести меня в настоящее, человеческое тело? Размечталась. Это незаконно, можно и в тюрьму загреметь.
  
   Сижу на кожаной докторской кушетке, завернувшись в безразмерный казенный халат-распашонку. Зачем надо было заставлять раздеваться, если проблема у меня только с мозгами? А тут и давление померили, и рост-вес, а заодно сняли кардиограмму, проверили зрение и кровь взяли из вены. А потом в цилиндр МРТ запихали и отсканировали опять же не только голову, но и все тело от носа до хвоста. В смысле до пяток.
   Ассистентка профессора, молодая, красивая, отстраненно-холодная, как замороженная треска, задала множество глупых вопросов типа "какая ваша сексуальная ориентация" (неужели непонятно -- рыбья) и "не мучают ли вас ночные кошмары" (пока нет, но после сегодняшнего визита точно начнут). А я смотрела на ее сахарно-белые зубы. На зубах остались следы красной помады, и ассистентка была похожа на с аппетитом пообедавшую вампиршу.
   Сам профессор оказался добродушным, толстым и лысым, как старый, местами потертый плюшевый медведь. Он долго тыкал пальцем в голограмму результатов МРТ, скручивал-раскручивал рулон энцефалограммы, высматривал что-то у меня в глазах. Потом запрыгнул в кресло, уселся, поджав под себя волосатую короткую ногу, сложил пухлые пальцы на животе:
   -- Итак, сколько мы уже месяцев живем на свете? Четыре?
   Киваю:
   -- Да, почти. И не надо со мной, как с маленькой. Я соображаю, если что.
   -- Вижу-вижу. Я и не сомневался. Но никаких воспоминаний? Имен? Мест? Никаких старых привычек? Ощущение дежа вю?
   -- Чуть-чуть. Ну так, кажется что-то иногда. Что чай люблю жасминовый или раньше бывала в каком-то конкретном месте. Одежду сегодня в шкафу сразу нашла.
   -- Эти дежа вю, они случаются все чаще и чаще или происходят с одинаковой частотой?
   -- Мне... Мне кажется, сейчас даже реже, чем раньше.
   -- Слов не забываете? Поступков? Бывает такое, что утром проснулись и не помните, что делали вчера вечером?
   -- Нет.
   -- На местности ориентируетесь?
   -- Да вроде бы не жалуюсь.
   -- Спите на животе?
   -- Когда как.
   -- Сколько будет двадцать один помножить на двадцать один?
   -- Четыреста сорок один, что вы все детские вопросы задаете, доктор?
   Мы общаемся с профессором больше часа. Его интересуют детали моего появления на свет, приключения и злоключения, способности, странные сны, привычки и желания.
   Под конец я так устаю, что начинаю зевать и отвечать невпопад.
   -- Хорошо, идите одевайтесь. Может быть, нам придется встретиться еще раз. И не теряйте надежду, мисс Готлински, все не так уж и плохо.
  
   Одеваюсь в отдельной маленькой комнатке, причесываюсь перед зеркалом. Выхожу в приемную, где стоит кофе-автомат. Выставляю температуру воды, наливаю кипяток в стакан, опускаю туда пакетик чая, выдавливаю лимонную пасту. Мимо проходит сильно пахнущая духами женщина. Ощущение такое, что она поливала себя парфюмом из чайника. Начинаю чихать. Хочу вынуть из сумочки пакет с бумажными салфетками и вдруг понимаю, что забыла сумку в кабинете профессора. Приходится возвращаться.
   Дверь приоткрыта. Поднимаю руку, собираюсь постучаться.
   -- И что ты думаешь о ситуации с Эви? -- узнаю голос Барри.
   Да, интересно, что профессор обо мне думает за глаза. Вплотную приближаюсь к двери, наклоняю голову к щели.
   -- Э-э-э... -- тянет профессор, -- мы с тобой знакомы давно, так что давай начистоту. Я не думаю, что после четырех месяцев есть надежда на возвращение памяти. Тем более что заметных улучшений не происходит. Методика переноса сознания с твердого носителя в живой организм не опробована. Где-то случился сбой. Где -- надо разбираться. Чтобы избежать в дальнейшем таких досадных неприятностей.
   -- В дальнейшем?
   -- Барри, дорогой, не будь сентиментальным. Зачем тебе испорченная модель? Избавься, пока не привязался. Закажи новую мерми, она ничем не будет отличаться от предыдущей. Только будет помнить то, что должна. А я тут поколдую пока, разберусь, в чем мы напортачили в этот раз.
   Избавься, пока не привязался? Что несет этот плешивый толстяк? Я не испорченная модель, я живая! Меня нельзя просто так выкинуть, как сломанную игрушку! Сейчас Барри его пошлет. Нет, лучше накричит. Нет, лучше врежет по носу. Я тоже врежу. И мы как можно быстрее уйдем из этого неприятного места.
   Но секунда тянется за секундой, а Барри молчит. Заглядываю в дверную щель. Готлински неподвижно стоит у широкого окна. За окном перемигиваются городские огни, мелькают всполохи рекламы. Тянутся по стеклу мокрые дорожки.
   -- Подумай. Потом привози. Я ее усыплю. И в утилизатор.
   Барри молчит. У его молчания горький вкус предательства.
   Наконец отвечает:
   -- Спасибо за консультацию. Я подумаю.
   Отскакиваю от двери. Только бы не заметил никто, что я подслушивала.
   В коптере мы оба молчим. Барри хмур и подавлен, я с трудом сдерживаю слезы. Как он будет от меня избавляться? Отец, называется. Не отец, а гений-социопат до мозга костей. Все это значит, что мне опять придется куда-то бежать. Что за жизнь такая проклятущая?
  
   Ночью, поглаживая пальцами верблюжьи спины на старом ковре, я решаю: будь что будет. Мне надоело спасаться, скрываться, отступать, убегать, подставляя спину. Так ничего не добьешься и ничему не поможешь. Если я сейчас попытаюсь убежать, то так и буду метаться как загнанный заяц всю оставшуюся жизнь. Короткую, между прочим. И чем тогда я лучше кошки или кролика? Чем я лучше обычных мерми? Завтра утром я приду к Барри и мы будем говорить. Не как хозяин с русалкой и не так даже, как отец с дочерью, а как человек с человеком. И если мне не удастся его ни в чем убедить, то я уйду при свете дня, не оборачиваясь и не торопясь. А там будь что будет.
   Прощайте, верблюды, прощай, вечный осенний дождик, прощай, Тим! Хоть ты и уехал, не сказав до свидания. Ты мне очень нравился, но это импринтинг, а значит, не считается. Пойду-ка я проведу последние оставшиеся часы в бассейне. Буду делать то, что мне нравится больше всего: плавать.
   Заворачиваюсь в халат, открываю дверь в темный коридор. Тут же откуда ни возьмись появляется Брут, сверкая в темноте красными глазами-камерами:
   -- Что прикажете, мисс Эви?
   -- Чаю к бассейну, -- заказываю я.
  
   Утром заставляю себя вылезти из воды, одеться и отправиться на поиски Барри. Долго не могу его найти, плутаю по коридорам, обшариваю взглядом комнаты. Теряю потихоньку свою решимость. Брут, как назло, исчез, когда нужен больше всего.
   Зачем человеку такой большой дом? Чтобы надежно прятаться в нем от нежеланных собеседников? Или от самого себя...
   Заглядываю в библиотеку. Вижу там знакомую спину. Барри сидит у камина в своем инвалидном кресле. Тонкие сухие ноги безжизненно замерли на подножке. Неуклюже оборачивается, когда слышит мои шаги. Улыбается облегченно, увидев меня. Вокруг покрасневших припухших глаз резко обозначаются морщинки. Он тоже всю ночь не ложился спать?
   -- Уже встала. Так рано. Не спится? Будем завтракать?
   Барри разворачивает кресло, направляет в мою сторону.
   Я отступаю к двери:
   -- Барри, я хочу с вами... с тобой поговорить.
   -- Что случилось, девочка моя? -- хмурится он.
   В голову приходит странная мысль: какой он маленький, старый и беззащитный в этом кресле. Хотя это я, я беззащитная, а у Готлински все права, богатство и власть.
   -- Я слышала ваш разговор с профессором. Не нарочно. Понимаю: я получилась неудачной. Вы хотите настоящую дочку. Которая все помнит. А от меня можно избавиться. Только я так просто не дамся...
   -- Черт! -- Барри сжимает кулаки. -- Как нескладно. Да, сначала закралась мыслишка. Низкая, глупая. Минута слабости. Но, Эви, ты моя дочка. Несмотря ни на что. Я не могу и не хочу избавляться от собственного ребенка. Даже если что-то пошло не так. Мы как-нибудь это преодолеем. Вместе.
   -- Надеетесь, что импринтинг сработает и я вас полюблю, даже если не помню и не знаю?
   -- Какой импринтинг, Эви? О чем ты? Никакого импринтинга программа не закладывала.
   Тупо смотрю на Барри. Как же так?
   -- Мне удалось обойти кое-какие нежелательные особенности нейронной структуры головного мозга мерми. Это и импринтинг, и желание услужить, и всепрощение хозяина, что бы он ни сделал.
   Тру пальцами лоб. Что-то я туго соображаю этим утром.
   Барри продолжает:
   -- Эви, я тебя очень прошу. Да, я виноват -- засомневался на секунду. Но не отказывайся от меня так сразу. Давай все же попробуем еще раз. С чистого листа. Если хочешь, можешь жить отдельно, с этим проблем не будет. Будем встречаться, когда ты захочешь. Только не исчезай насовсем. Пожалуйста!
   У Барри виноватый и несчастный вид. Жалко ли мне его? Не знаю. Но прощать так вот сразу я не умею. Может, и никогда не умела.
   -- Барри, -- говорю я. -- Дай мне побыть одной. Подумать.
   Поворачиваюсь и ухожу в большую темную гостиную с окнами, задернутыми бархатными занавесками от пола до потолка. Чуть отодвигаю тяжелую ткань. По стеклу, как всегда, текут слезы. Осень плачет за окном, как совершенно раскисшая девчонка. А пасмурное небо давит распухшим брюхом на землю, как борец сумо.
   Я пока ничего не знаю. Ничего не могу обещать. Ничего. Но. У меня нет импринтинга!
   Нету! Нет!
   И не было никогда!
   И я хочу, чтобы об этом узнал Тим. Пусть он и уехал не попрощавшись.
   -- Эви... -- Барри мнется на пороге. -- Может быть, ты меня сейчас окончательно возненавидишь, но это я попросил Тима уехать как можно скорее и увезти Ёлку. Надеялся, что так ты скорее вспомнишь прежнюю жизнь. Или просто глупо приревновал. Не хотел тобой ни с кем делиться.
   -- Возненавижу? Я пока ничего не знаю, Барри. Не могу сообразить. А где? Где Тим сейчас?
   -- Он в больнице, в Бобсвилле. Я устроил его в неврологическое отделение.
   -- Хочу его увидеть! Прямо сейчас!
   -- Я распоряжусь насчет коптера.
   Застываю на секунду, потом будто ветер толкает меня в спину -- обнимаю Барри, целую в щеку.
   Мечусь по комнате. Второпях кидаю вещи в маленький рюкзачок. Я собираюсь уйти на несколько часов? На день? На неделю? Навсегда? У меня нет денег, нет нейрика, нет гражданского статуса, даже дома настоящего нет, как выяснилось, но есть Тим. И есть что ему сказать!
  
   Поднимаюсь на крышу. Хочу раскрыть зонт, но тут понимаю, что -- вот чудо! -- вечный дождь, наконец, прекратился. Вместо надоедливых холодных капель белыми осами кружится в воздухе снег.
   Первый, особенный, долгожданный.
   Подставляю ему руку. Пушистые комки медленно тают на горячей ладони. Но на крыльце, на траве, на крышах коптеров упрямый снег сумел задержаться, и от этого все вокруг выглядит на удивление празднично. Наверное, снег оседает и у меня на душе, иначе почему там так радостно и спокойно. Наклоняюсь, сгребаю горсть белого пуха, леплю снежок окоченевшими руками, запускаю в рекламный щит через дорогу.
   -- Эге-гей! -- кричу изо всех сил. Потревоженная стая ворон снимается с дерева и летит прочь.
   -- Эге-гей! Теперь я знаю, что мне делать!
   -- Делать! Делать! -- звенит в морозном воздухе.
   Разматываю шарф -- пусть все, кто хочет, пялятся на мои жабры. Плевать. Мне все равно, что будет дальше, мне важно то, что происходит сейчас. Я лечу туда, где меня ждут.
  
   Выбираюсь из коптера на посадочный круг на асфальте. Мелькает под ногами густо присыпанная снегом трава; птица с красной грудкой проворно прыгает с ветки на ветку, вздымая крошечные сахарные ураганы; больничные окна плавятся, отражая яркий солнечный свет. И почему-то горят все фонари. Мир сияет, будто его только что отмыло начисто.
   Волшебный мир. Невиданный. Небывалый.
   Выходящий старичок придерживает мне дверь и почему-то заговорщицки подмигивает из-под седых бровей.
   Сто шагов до Тима, пятьдесят, двадцать.
   Лифт. Коридор. Больничная палата.
   Откинутое одеяло. Удивленно-радостные глаза. Самые родные на свете.
   Скидываю на пол рюкзачок:
   -- Тимка, я пришла!
   В комнату вбегает Ёлка. Тим стоит как дурак, с открытым ртом. Хочет что-то сказать. Наверняка глупое. Не даю, прижимаюсь, накрываю губами его губы.
   Мы вместе! На миг или навсегда -- неважно.
   А остальное приложится.
  
   Пытаюсь бежать. Ноги вязнут в горячем текучем песке. Глаза слезятся от яркого солнца. Жаркий воздух обжигает легкие, не дает дышать. Я охрипла от сухого лающего кашля, коленки ободраны в кровь, острые песчинки секут лицо. Рыжие верблюды вдалеке собираются в стаи -- пора в путь. Выгибают горбатые спины, подъедают редкие колючки, разминают длинные ноги. Тим тянет меня за руку, без него я бы давно растянулась на земле порванной оболочкой воздушного шара, пустила бы корни, превратилась в сухой прутик саксаула. Но Тим не дает мне упасть, тащит вперед.
   -- Соберись! -- кричит он. -- Ты сможешь. Мы сможем. Соберись. Осталось чуть-чуть.
   Отталкиваюсь ногами, отрываюсь от земли. Летать так же здорово, как и плавать. Может быть, еще лучше. Поднимаюсь все выше и выше, за облака. Тим парит рядом, все еще держа мою ладонь. Осторожно высвобождаюсь, взмахиваю руками, поворачиваюсь. Теперь туда, все дальше от города, за горизонт, где песок сходится с небом, где плывут в синеве золотые миражи, где все умеют летать, верить и любить. Говорите, такого не бывает? Верблюды знают!
   Верблюды, я с вами! Мы с вами, верблюды!
  
  
  
  
  
  
  
  

2

  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"