Аннотация: Кровь капала откуда-то сверху, так давно, что на кафеле успела натечь целая лужа.
Случай в курятнике.
Кровь капала откуда-то сверху, так давно, что на кафеле успела натечь целая лужа. За резким смрадом жженых перьев запах крови не ощущался - он терялся на фоне общей вони пожарища.
Пилипенко еще раз глянул на закопченный дверной косяк, повернулся к нему спиной, присел к луже - темно-красная жидкость кое-где бралась комками, но сворачиваться упорно не желала. Сверху упала еще одна капля.
- Он там, наверху, - стажер перестал разглядывать пожарных во дворе, подошел ближе, скрипя подошвами новых ботинок. Пилипенко скосил глаза на его обувь, хмыкнул, представив, как она будет выглядеть через часик-другой, когда хозяин дорогой обуви набродится по углям сгоревшей птицефермы.
- У тебя что за шлепанцы?
Стажер поперхнулся, оторвался от разглядывания лесов:
- "Экко", неделю назад купил.
- Дорогие, наверное?
- Натуральная кожа.
- Зря, - Пилипенко встал, отряхнул ладони от прилипшей копоти. - Замараешь так, что потом не очистишь.
Стажер глянул на свои ботинки, перевел взгляд на сапоги Пилипенко, смутился:
- У старых подошва отвалилась, я приклеить попытался, а клей не держит. Вот и обул, что под рукой оказалось.
- Тогда следи, чтобы не влезть куда. Это хоть и супер-пупер-современный, но всего лишь курятник, а птичий помет еще та зараза. Поэтому я всегда вожу с собой резиновые сапоги... - Пилипенко задрал голову, посмотрел на занозистые горбыли, из которых сколотили это неустойчивое сооружение строители, недовольно скривился. - Лестницу поставь.
Стажер метнулся к выходу, чертыхнулся, когда плащ мазнул закопченный косяк, исчез в темноте. Слушая, как он шумит на улице в поисках лестницы, Пилипенко разглядывал доски над головой. Кровь капала из щели между ними.
- Вот! - запыхавшийся от волнения стажер приволок лестницу, поставил ее к лесам. - Готово!
Пилипенко еще раз глянул на брусья опоры.
- Видишь? - он показал, где темная шероховатость доски задралась, открыв более светлое нутро. На занозах остались частички содранной кожи. - Почему он полез наверх без лестницы? И на кой хрен он туда полез?
Стажер приблизил лицо к доскам, внимательно разглядывая следы:
- Действительно, - пробормотал он негромко. - А вот след от обуви!
Его палец показал на темную полосу, оставшуюся после того, как нога человека соскользнула с опоры.
- Эксперту потом покажешь. - Пилипенко взялся за лестницу, качнул ее, проверяя устойчивость, вздохнул, и осторожно полез наверх. Когда его голова поднялась над досками перекрытия, он замер, внимательно разглядывая что-то перед собой, потом опустил голову к стажеру: - Давай сюда, тебе будет интересно.
Тот подождал, когда Пилипенко заберется наверх, еще раз глянул на натекшую кровь, покарабкался за старшим.
Человек стоял, как грешник с картины "Возвращение блудного сына" - на коленях, свесив голову и опустив руки. Под ним, на досках, натекло большое темное пятно, резиновые сапоги облепило птичье дерьмо, а из разорвавшейся на спине куртки торчал острый, как звериный клык, обломок доски, на которую нанизала человека какая-то чудовищная сила.
- Как кузнечика... - выдохнул стажер. - Блин...
Пилипенко подошел к застывшему в неудобной позе телу, глянул в мертвое лицо - мужчина лет пятидесяти, седые волосы слиплись неровными прядями, лицо исказила гримаса ужаса.
- Эк его... - потянув за ткань на спине, он обалдело вытаращился на черную обгоревшую кожу. - Как тебе это понравится? Кожа обгорела, а одежда в порядке.
- Ого! - стажер уставился на ожог. - А такое бывает?
- Раньше не встречал, - Пилипенко осторожно сунул руку в карман рабочей куртки мертвеца, вытащил мятую пачку "Беломора", коробку спичек, обрывок непонятной этикетки.
Пилипенко сунул "Беломор" и спички обратно, этикетку зачем-то спрятал в свой карман, подошел к краю строительных лесов - на грязном кафеле стоял хмурый эксперт Черных. Увидев знакомое лицо, тот поднял брови, улыбнулся.
- Опять не спится, Пилипенко?
- Угу, - он улыбнулся в ответ. - Такая романтическая ночь, что даже спать неохота. Стихи, что ли, написать? Даже начало есть: "Пахнет дерьмом, или мясом горелым..."
Пилипенко сплюнул, проследил взглядом за падающей слюной. Эксперт поежился от ночной сырости, зевнул:
- Меня вот тоже от дивана оторвали. Только щека и подушка установили между собой консенсус, - звонят, сволочи. Езжай, говорят, товарищ Черных, к чертовой бабушке звездами полюбоваться. Кстати, их сегодня действительно высыпало, как прыщей на простуженной жопе.
- Я видел простуженные жопы, - Пилипенко поставил ногу на лестничную перекладину, качнул, начал осторожно спускаться вниз. Когда подошвы коснулись пола, он облегченно улыбнулся. - На них чирьев меньше, чем звезд на небе.
- А кто из нас представитель точных наук? - обиделся эксперт. - Я или ты? Мне лучше знать.
- Зато у меня стажер астрономией интересуется. - Пилипенко вытащил пачку "Столичных", протянул эксперту. - Давай у него спросим. Стажер!
Парень все еще стоял наверху, растерянно переводя взгляд с одного мужика на другого: едва ногами в кровь не вступают, а говорят о такой бредятине.
- Это вот наша молодая смена, - кивнул в его сторону Пилипенко, протянул зажженную спичку приятелю. - Астрономией интересуется, на компьютере работать умеет.
- А это наш судмедэксперт, Черных Анатолий Васильевич, - он показал рукой на затянувшегося сигаретой эксперта. - Скажи вот светилу криминальной науки, сколько звезд на небе?
- Видимых невооруженным глазом около шести тысяч.
- Да? - удивился эксперт. Он глянул в дверной проем, но звезды терялись в свете прожекторов. - Так мало? Никогда бы не подумал.
- Стажер знает точно, - убедительно кивнул Пилипенко. - А ты вот можешь представить шесть тысяч прыщей на одной жопе?
Эксперт поперхнулся дымом, закашлялся.
- Это ж какой здоровенной она должна быть! - вытер слезы Черных, и улыбнулся. - Мечта поэта, а не жопа!
- Точно, - улыбнулся Пилипенко. - Как закончим работу, пусть она тебе приснится.
- Только, чур, без прыщей!
- Да как хочешь - это же твой сон, - Пилипенко спрятал сигареты, поежился. - Ладно, займемся делом. Стажер!
Тот свесил голову сверху.
- Слезай, покажешь, что мы тут нашли, а я пойду, с пожарными поговорю.
На огромном дворе птицефермы было светло, как днем. Старались прожектора на столбах, добавлял своих свечей пригнанный откуда-то трактор с включенными фарами. Пилипенко задрал голову, но в сплошной черноте неба сквозь заливающий все вокруг свет пробивалось только несколько самых ярких звезд. Он посмотрел на пожарных, которые сворачивали разбросанные вокруг шланги, спросил, где командир расчета, и, услышав ответ, направился к обгоревшему корпусу.
Белые силикатные кирпичи уложили в гигантский сарай давным-давно, еще в те времена, когда по необъятной стране каждое лето разъезжались стройотряды молодых энергичных студентов. Они крепили ударным трудом социалистическое народное хозяйство, при случае ударяли за деревенскими девчонками, а после себя оставляли вот такие памятники кондовой социалистической архитектуры. Гигантская страна исчезла вместе с обществом освобожденного пролетариата, стройотряды остались только в памяти деревенских старожилов, но здания, которые они возводили, сохранились, словно памятники совсем недавно ушедшей старины. Стажер, который любил к месту и не к месту блеснуть заковыристым словечком, проезжая мимо заброшенных ферм и бригад, часто называл их опустевшие корпуса "дольменами социализма". Эта ферма тоже долгое время пугала случайных бродяг беззубыми провалами выбитых окон, но пришел в конце концов оборотистый господин, купил развалившееся хозяйство, и организовал большую, по последнему слову буржуйской науки, птицеферму - с американским кормом, канадскими несушками и шведской упаковочной пленкой.
Теперь двор, на который въезжали грузовики за приготовленными к употреблению куриными тушками, блестел лужами разлитой воды, а на белых кирпичах главного корпуса чернели пятна копоти.
Пилипенко глянул на обгоревшие окна, подумал, не сунуть ли в зубы сигарету, пришел к выводу, что табак со жжеными перьями хуже, чем просто табак, и отправился внутрь, искать командира пожарного расчета.
Внутри корпуса царил хаос. Перевернутые клетки, развороченный кормораздатчик, остатки не успевшего сгореть пометоуборочного конвейера, пена под ногами, и над всем этим густой смрад пожара. Пилипенко чихнул, сморщился от бессильной злости, поднял воротник куртки, прикрыл им лицо вместо респиратора, осторожно шагнул в темноту. Сквозь окна пробивался свет, но его лучи, выхватывая части обгоревшего хозяйства, делали черноту еще чернее, разделяя загроможденное пространство на участки светлые и сплошной черноты.
Командира он увидел по свету фонарей - их лучи мотались в хаосе залитых пеной обломков под аккомпанемент сочного русского мата. Пилипенко одобрительно покачал головой, услышав особо забористый оборот, поторопился навстречу. Нога тут же застряла в какой-то незамеченной железяке, щиколотку пронзила острая боль, он выругался в голос. Лучи метнулись в его направлении, ударили в лицо.
- Вы бы лучше под ноги посветили! - рявкнул Пилипенко, прикрыв ладонью глаза. - Черт ногу сломит!
- Здесь нечего делать посторонним, - отозвался кто-то из приближающихся людей. - Опера лучше позови.
Пилипенко вытащил ногу из невидимого плена, потрогал голеностоп, осторожно перенес вес тела на подвернувшуюся ступню. Боль появилась опять, но достаточно слабая, и он вздохнул облегченно - пронесло, нога цела.
- Ногу из-за вас растянул в этом бардаке, - проворчал он. - Я капитан Пилипенко, оперуполномоченный.
- Старший лейтенант Федоров, - представился крепкий мужик в робе пожарного. - Командир расчета. Тут действительно темно - без фонаря лучше не ходить.
- Знать бы где упасть - соломку б подстелил. Выяснили, что произошло?
Капитан пожал плечами:
- Пожар, вроде.
Пилипенко недоверчиво нахмурился:
- Вы точно уверены? Мне осведомители сообщили, что наводнение было - вон, до сих пор на дворе вода не просохла.
Капитан вытаращил на него глаза, потом сообразил, что опер шутит, захохотал во все горло. Пилипенко не выдержал, засмеялся вместе с ним.
- Наводнение... - пожарный вытер набежавшую слезу. - Ты еще цунами скажи. А куры сгорели тоже из-за него?
- А то, - ухмыльнулся Пилипенко. - У меня стажер умный, сейчас позову, так он все, что угодно объяснит.
- Да вы что?! - резкий голос заставил вздрогнуть обоих. - Как вы можете смеяться, когда здесь убытка на миллионы рублей?!
- Это кто?
- Местный зоотехник, - Федоров посветил фонарем на стоящего рядом невысокого мужчину. - Занимается курями.
- Ночью?
Мужчина одарил Пилипенко злобным взглядом:
- Мы ведем специальную программу! Если она закончится успехом, это будет мировое открытие! Мы накормим всех!
Пилипенко огляделся.
- Наверное, правильно будет сказать "ВЕЛИ" специальную программу? Вряд ли здесь что-то уцелело.
- Вот именно! Месяцы напряженной работы пошли прахом!
- Хорошо, я с вами позже поговорю, - Пилипенко повернулся к пожарному. - Причину возгорания выяснили?
- Смотрим, - нахмурился тот. - Пока сказать что-то определенное трудно. Может, замыкание, а может и поджог. В темноте попробуй определи...
Местный зоотехник возмущенно фыркнул:
- При ремонте корпуса была полностью заменена электропроводка, и я не думаю, что пожар мог начаться из-за нее.
- Конкуренты?
- Вряд ли... - зоотехник пожал плечами. - У нас хорошая охрана, вы же видели.
- Да, видел. - Пилипенко вспомнил мордоворотов с помповиками в руках. Действовали они грамотно - вызвали помощь, организовали тушение до приезда пожарных, не оголили охраняемый периметр. Только вот непонятная растерянность сквозила в лицах...
- Сколько здесь было людей?
Зоотехник пожал плечами.
- В ночной смене два человека, как обычно. Следят за работой автоматики, дают корм...
- У вас что, ручное кормление здесь? Не мало двух человек будет?
Мужчина поджал губы.
- Нет, это касается только опытной партии. Для них используется специальный корм.
Поддавшись неожиданному импульсу, Пилипенко вытащил из кармана обрывок этикетки:
- Этот?
- Откуда он у вас?
Сзади послышался хруст битого стекла, торопливые шаги, потом грохнуло железо и молодой голос яростно матернулся. Фонари слаженно повернулись на звук, осветили стажера, который пытался встать с загаженного пола.
- Это мой - пояснил капитану Пилипенко. - Стажер.
- Хорошая смена растет, - одобрительно кивнул тот. - Я в его возрасте и слов-то таких не знал. А у вас в милиции фонари по штату не положены? Совсем людей не жалеете.
- Настоящий опер шкурой опасность чуять должен, - хмыкнул Пилипенко. - Со временем это приходит - я ведь не упал.
Он повернулся к стажеру:
- Что там у тебя?
- Эксперты все осмотрели, - тот поднялся, с отчаянием глядя на испорченную одежду. - Звонил следователь, будет минут через тридцать. Анатолий Васильевич говорит, что признаков насильственной смерти не обнаружено - он как бы сам на доску напоролся.
- Он - это кто? - напрягся вдруг зоотехник. - Наш рабочий?
- Да, - кивнул стажер. - Мужчина лет пятидесяти, седой, на левой стороне подбородка небольшой вертикальный шрам.
- Петрович... - зоотехник покачал головой. - И он тоже. Ч-черт...
Пилипенко ощутил под ложечкой знакомый холодок, подобрался.
- Ну-ка, ну-ка, - взял он под локоток зоотехника, аккуратно потянул его к выходу из корпуса. - Пошли-ка, потолкуем на воздухе.
Тот попытался было упереться, но опытная рука милиционера уверенно пресекла сопротивление.
- Идем, идем, - тут нам с тобой пока нечего делать. Опять же, воняет так, что дышать невозможно. Я вот закурить пытался, а не смог - все равно, что палеными перьями затягиваться. Снаружи и воздух почище будет. Ты ведь куришь?
- А какие любишь? Я вот "Столичные" уважаю, а мой стажер говорит, что от них горло дерет. А ты чем дымишь?
- "Мальборо - лайт" обычно...
- Ишь ты, - восхитился Пилипенко. - Деликатные.
Он вывел зоотехника во двор, - теперь можно было не опасаться, что впавший в истерику интеллигент разобьет себе лоб о какую-нибудь острую железяку.
- Ну что, закурим? - он вытащил сигареты из кармана. - Будешь?
- Спасибо, у меня есть, - зоотехник достал пачку светлого "Мальборо", сунул в дрожащие губы сигарету, закашлялся, когда втянул дым от зажженной пластмассы - озабоченный какими-то своими мыслями, он прикуривал с другой стороны, от фильтра.
- Вот и я об этом, - Пилипенко аккуратно похлопал его по спине. - Дышать здесь нечем. Слушай, а вы что - здесь прямо вот и курите?
- Да нет, есть курилка возле администрации. Рабочим положено курить только там.
Зоотехник показал на недалекий корпус, в котором светилась пара окон.
- Это там, где свет?
- Угу, там.
- Да выкинь ты эту дрянь, - Пилипенко взял испорченную сигарету из неловких пальцев зоотехника, щелчком выстрелил ее под стену. - Работягу тоже в администрации положили?
- Нет, он у охра... - интеллигент поперхнулся, вытаращил глаза на Пилипенко. - Что?..
- Вот мы сейчас к охранникам и заглянем, - улыбнулся ему опер самой зловещей своей улыбкой. - Стажер!
- Да? - парень вышел из темноты, все еще пробуя очистить замаранный плащ. - Здесь я.
- Пошли еще на одного мертвеца поглядим. Второй из ночной смены.
Запах горелой человечины отличался от запаха горелых перьев, но тошнило от них одинаково. Пилипенко подцепил лохмотья, которые совсем недавно были рабочей курткой, посмотрел на обожженную спину.
- Заметил - у обоих спина? - повернулся он к стажеру. Тот дышал ртом, на лбу повисли капельки пота, но взгляд не отводил, мужественно таращился на холодное тело.
Пилипенко вдруг поймал себя на мысли, что ему жалко пацана. Начинать работу с трупов погорельцев - хуже могут быть только утопленники...
- Жарко здесь, - обратился он к бледному стажеру. - Иди-ка ты, найди мне охранников, кто его из огня вытаскивал.
- Ага, - обрадовался молодой. - Щас!
Он метнулся к дверям, чуть не сбив по дороге зоотехника. Тот согнулся от боли, зашипел что-то под нос. Однако держался интеллигент на удивление хорошо - не в пример лучше молодого работника милиции, а это само по себе наводило на размышления. Пилипенко нахмурился, внимательно посмотрел на зоотехника. Тот занервничал, шумно засопел, потом не выдержал:
- Чего вы на меня уставились? Думаете, как бы половчее трупы мне пришить?
Пилипенко ухмыльнулся:
- Шьет у нас следователь, уважаемый... Кстати, а как вас зовут?
- Кульман, Алексей Моисеевич, - ответил тот, и привычно ощерился. - Только не надо мне рассказывать о чертежниках! Я тоже могу пару бородатых анекдотов про милицию рассказать!
Пилипенко пожал плечами.
- Не буду, не буду. Мне интересно другое, Алексей Моисеевич - вы где учились-то?
- В Тимирязевке.
- Хороший институт, хороший...
- Академия, не институт - холодно прервал его зоотехник. - Вам назвать тему моей диссертации?
- Нет, спасибо. Мы, в общем-то, далеки от науки, нас более приземленные вопросы интересуют. Например, вы давно здесь работаете?
- С самого начала.
- Замечательно, - обрадовался Пилипенко. - А что вас привлекло в наших пенатах? Здесь ведь захолустье после Москвы, глубинка. Платят, наверное, хорошо?
Ученый зоотехник одарил его презрительным взглядом.
- Не судите всех по себе, уважаемый. Кстати, вы ведь тоже по форме не представились.
- Какие проблемы, Алексей Моисеевич, - Пилипенко широко улыбнулся, достал из нагрудного кармана красную книжечку, раскрыл ее перед носом интеллигента, подержал несколько секунд. - Пилипенко Григорий Михайлович, оперуполномоченный нашего райотдела. Удовлетворены?
- Вполне. Что вы хотели узнать?
- Почему вы хотели спрятать тело второго рабочего?
- А с чего вы это взяли? - первый шок у зоотехника прошел, теперь он смотрел холодно и высокомерно. - Охрана собиралась оказать ему первую помощь, вот и все.
- Да-да, конечно...
Пилипенко еще раз подошел к трупу, глянул в лицо - на нем застыла знакомая уже гримаса. Похожие ожоги, похожий страх...
- Алексей Моисеевич, - повернулся он к зоотехнику. - А где вы были, когда начался пожар?
- На складе, готовил корм для птиц.
- Разве это ваша обязанность?
- Этот корм - уникальная разработка, его еще не запатентовали. Каждый мешок опечатан, выдается под расписку. Поэтому, собственно, я здесь ночью и оказался - не крестьянам же это доверять.
- Понимаю... А как начался пожар?
Зоотехник подумал, вздохнул, смущенно улыбнулся.
- Я ведь был на складе, не видел практически ничего.
- Прямо таки и ничего? А если подумать, - так сказать, напрячь мозговую мышцу?
Кульман вздохнул.
- Ну что я мог увидеть-то? Услышал, как зашумели куры, потом лопнуло что-то очень звонко - наверное, окна, - люди заорали совершенно нечеловечески. Я выскочил, гляжу, а из окон корпуса пламя рвется чуть не до крыши. Очень быстро пожар занялся, знаете, будто действительно что-то подложили... Может, термитные шашки?
- Григорий Михайлович, я охранников собрал! - стажер ворвался, как буря, и снова досталось зоотехнику. Он ухватился за отбитый дверью локоть, оскалился на парня.
- Простите, это случайно вышло. - Стажер повернулся к Пилипенко. - Они здесь рядом, ждут вас.
- Хорошо, - оперуполномоченный медленно поднялся с корточек, еще раз глянул на мертвое тело. - Пошли, поговорим со свидетелями.
Идти оказалось недалеко - на улицу, за угол, и снова в здание. Четверо охранников уже сидели на диванчике, притворяясь, что смотрят телевизор - по нему очередные правильные пацаны разбирались с представителями органов правопорядка: бились машины, тарахтели автоматы, убитым обещали отомстить, и передать последний привет родителям. Пилипенко хмыкнул, вспомнил свой недавний захват, когда брали Крыса с дружками, слезы того на допросе, почувствовал, как немного улучшается настроение
- Капитан Пилипенко, - представился он. - Оперуполномоченный. Занимаюсь расследованием. Это вы погибшего спасали?
- Да, - здоровый парень в буржуйской камуфляжной куртке отозвался первым. - Мы его вытаскивали.
- Как это происходило?
Парень криво усмехнулся:
- А черт его знает. Я уже к концу подоспел, первым, вроде, Колян был.
Он подтолкнул локтем соседа, с забинтованной головой и остатками копоти на лице.
- Ты же вытаскивал Алексеича? Давай, рассказывай - может, медальку "за спасение на пожаре" дадут.
Его сосед опустил глаза, поерзал.
- А я че - я ниче. Они с Петровичем внутри были, их наш зоотехник припряг, а я как раз вышел на обход, из дежурки, значит. Тут вдруг шум дикий, куры чуть не как люди кричат, и внутри корпуса так негромко "дзинь-нь", будто струна лопнула. И сразу жуть такая схватила, что я кинулся, куда ноги несут, не глядя прямо. И жарко стало - как в сауне, когда на верхней полке сидишь. Ну, я потом споткнулся, башкой обо что-то приложился, вырубился. Глаза открываю - горит все, блин, и в открытых дверях человек лежит. Ну, я и кинулся вытаскивать.
- Не, там не струна лопнула, - вмешался еще один из сидевших, тот, что все это время не сводил глаз с Пилипенко. - Там будто по кастрюле кто-то шарахнул. И от этого звона так страшно стало, думал, в штаны наложу. А потом уже только полыхнуло.
- Ага, ты был у дальнего склада, а я - у входа, - обиделся перебинтованный Колян. - Мне лучше было слыхать.
- Ерунду вы несете, - отозвался последний охранник, с рукой на повязке. - Я вон был на третьей точке, это ж вообще на противоположном конце, а даже оттуда слышал "Бум!". И страха особого не чувствовалось - жутковато, это да, но терпимо. Лайма только моя чего-то взбесилась, руку вон прокусила, шельма. Понять не могу - она ведь даже салютов не боится, а тут...
- Я правильно понял - вы все видели только одного рабочего? - нахмурился Пилипенко. - Второго кто-нибудь встречал? До пожара, или после?
- Так я же с Петровичем и разговаривал, - не слишком тщательно отмытый Колян заерзал от волнения. - Еще перед сменой, вечером. Мы покурить вышли, а он мне жалуется - давит, мол, что-то на сердце, на душе совсем хреново. Сон еще какой-то рассказал идиотский, про свадьбу: говорит, себя женихом видел со своей Машей, а она три года, как умерла уже. Я ему посоветовал у чертежника нашего отпроситься, сказать, что гриппом заболел, а он ни в какую - сегодня, говорит, все решается. Ну и решилось вот...
- Чертежник - это кто?
Парни заухмылялись:
- Да Кульман наш, начальник ихний хренов - он же себя на ферме, как царь ведет, ну его мужики и склоняют, как могут. То Дизайнером зовут, то Ватманом, то Иваново-Рабиновичем. Нам-то хорошо, мы от него независимые, а местные работяги все под ним ходят, потому и не любят.
- А что значит "сегодня все решается"?
Колян задумался:
- Не знаю, честно. Может, какой зверь из той "четной партии" вылупиться был должен? Они ведь последнюю неделю совсем в мыле были, их Циркуль так заездил, что домой почти не ездили, тут спали. Разозлились на него страшно. Месть какую-то задумывали...
- Месть?
Парни смутились, начали прятать глаза. Пилипенко вздохнул, придвинул к себе стул, опустился устало:
- Я понимаю, что если вы начнете выносить сор из избы, вас по головке не погладят. Но эти два погибших человека - на мне, а если надо, я могу быть очень противным ментом. Для вас же лучше будет, если следствие быстро определит причину их смерти, и закроет дело. Или мне пригласить коллег от экономических преступлений - левые продажи, подворовывание материала?
- Лучше не надо - криво улыбнулся хозяин пятнистой куртки. - Просто Петрович хотел что-то спереть у чертежника. Из "четной партии", над которой тот трясся, как царь Кащей. В общем-то, я в эту затею не верил, поэтому подробностей не знаю, только поговаривали, что они хотят кому-то продать украденное.
- А что это за "четная партия"?
- Да та, что в отдельном инкубаторе. Там он, в сгоревшем корпусе, дверь еще с цифровым замком. Внутрь заходили только рабочие из смены, Кульман и хозяин. Нас туда не пускали, а мужики говорили, что там какие-то особые яйца выращиваются. И кур там держали специальных, тех самых, что специальной смесью кормили.
- Хорошо... - Пилипенко потер лицо - спать хотелось, не взирая на запах и свежие трупы. Но если сейчас упустить момент... - Я пойду, поговорю с зоотехником, а вы, пожалуйста, далеко не расходитесь: скоро наш следователь приедет, надо будет показания собрать.
Выйдя на улицу - назвать это "свежим воздухом" не поворачивался язык, - Пилипенко осмотрелся по сторонам. Пожарная машина укатила по своим делам, и на площадке перед сгоревшим корпусом стало пронзительно пусто. Оперуполномоченный вздохнул, поежился от ночной сырости - небо на востоке чуть-чуть посветлело, наступало время для последнего, самого сладкого, предрассветного сна, - повернул за угол, к главному входу в административный корпус. Окна по прежнему оставались темными, и Пилипенко понял, что зоотехника там не увидит. Покрутив головой по сторонам, он решил еще раз сходить на пожарище, - скорее, для очистки совести, чем по необходимости.
Теперь, после того, как большая часть народу укатила по своим делам, и кто-то сообразительный заглушил трактор, свет на площадке перестал резать глаза. Вздохнув по фонарику - и что стоило попросить один у пожарных? - Пилипенко осторожно ступил под сгоревший свод. Как ни странно, из-за отсутствия дополнительных источников света темнота в сгоревшем зале на сей раз оказалась не столь густой. Он даже смог увидеть путаницу стальных прутьев, в которую превратились стеллажи у входа. Только дальний конец, там, где по словам охранников располагался "секретный" инкубатор, все еще укрывала тьма. Пилипенко уже развернулся выходить, когда в мертвой тишине негромко брякнула какая-то железка, а вслед за ней знакомый голос пробормотал что-то неразборчивое. Потом вспыхнул луч, осветив заваленную металлическим хламом стену. Оперативник затаил дыхание, осторожно двинулся вперед, молясь всем богам, чтобы ничего не подвернулось под ноги. Впрочем, если судить по тому, как зоотехник освобождал вход в инкубатор, можно было особо не осторожничать - грохот разбрасываемых поилок заглушал все остальное.
Благодаря этому, Пилипенко смог достаточно близко подойти к местному интеллигенту, и даже нашел удобную железку, чтобы присесть, пока тот освобождает место перед входом в местную святая святых. Кульман лихорадочно разбрасывал нагроможденный мусор, словно от этого зависела некая чрезвычайно важная вещь. Потом оперативник увидел, наконец, куда стремится зоотехник - дверь была так основательно замаскирована, что терялась на фоне стены. Может, это в какой-то степени было вызвано еще и тем, что вся стена была покрыта гарью, но факт оставался фактом: пожарные дверь не заметили.
Когда зоотехник разбросал достаточно много, чтобы образовалась небольшая площадка, Пилипенко решил сообщить о себе. Он подождал, пока интеллигент сделает очередной перерыв для того, чтобы вытереть лоб, и деликатно кашлянул.
- Не спится?
Зоотехник вскрикнул, подпрыгнул от неожиданности, лихорадочно обернулся. Увидев Пилипенко, он оскалил зубы:
- Опять вы?!
- Угу, зашел вот на огонек. Гляжу, резво идет работа - удовольствие одно смотреть, Алексей Моисеевич. Инкубатор хотите открыть?
- Рассказали? - зоотехник бешено скрипнул зубами, в сердцах отшвырнул подвернувшуюся железку. - Хотите попробовать мне это запретить?
- Зачем же, - удивился оперуполномоченный. - Я тоже с удовольствием гляну на то, что убило двух человек.
- Откуда вы знаете про инфразвук??! - Кульман схватил какой-то металлический прут, пригнулся, как перед прыжком. - Кто вас прислал??
Обалдевший от неожиданного попадания в точку, Пилипенко осторожно приподнялся, чтобы в случае чего было как уворачиваться от ударов. В голове вихрем пронеслись самые разные догадки - при чем здесь ультразвук? Что здесь происходит? Боясь спугнуть удачу, он осторожно продолжил:
- А если я скажу "кто", вам станет легче? Какая сейчас разница, если время поджимает. Или вы от скуки на часы поглядываете?
Зоотехник автоматически кинул взгляд на часы, негромко выругался, потом отскочил к стенке, прижался к ней спиной, выставил перед собой прут, как шпагу:
- Я свое даром не отдам, так и передайте! Им все равно придется заплатить - методику я спрятал только здесь!
Для подкрепления убедительности аргументов он махнул рукой, угодил в лоб прутом, который все еще сжимал в руке. Раздался глухой звук, интеллигент ойкнул, выронил импровизированную шпагу, ухватился за голову.
Пилипенко невольно ухмыльнулся, потом спохватился, нагнал серьезности в голос:
- Я не уполномочен разговаривать с вами о цене, Алексей Моисеевич. Могу только обещать, что каждый получит по заслугам - каждый, кто в этом участвовал.
- Удивительно, но я вам верю, - тихо произнес Кульман, все еще сжимая руками больное место. - А я ведь фальшь чувствую за километр...
Он шагнул от стены, посмотрел на ладонь - в слабом освещении подсевшего за ночь фонаря она показалась измазана чем-то темным.
- Голову из-за вас разбил вот... Столько несчастья из-за такой ерунды! Ч-черт, почему я их сразу не выгнал!
Пилипенко затаил дыхание:
- Хороших работников всегда трудно найти, Алексей Моисеевич. Это не только ваша беда...
- Вот именно! И это еще были лучшие! Тут жилы рвешь из себя, а они...
Сзади, где-то в темноте развороченного пожаром цеха, громыхнуло железо. Зоотехник яростно взвизгнул, схватил фонарь, ударил лучом в непроглядный мрак - Пилиппенко увидел, как в хаосе сгоревших клеток ворочается знакомая фигура. Дожидаться, пока доведенный до отчаяния интеллигент что-нибудь отчебучит, Пилиппенко не стал: он прыгнул сразу, как только в свете фонаря показалось лицо стажера. Давно отработанный прием - загиб руки за спину, перевод в темпе из позиции стоя в позицию мордой об пол, брючный ремень на запястья (черт, опять наручники не взял!), и можно спокойно, неспешно и безопасно для самого же клиента разговаривать о нерадивых работниках, странных опытах в деревенской глубинке и прочих увлекательных ве...
Боль, которая взорвалась в горле, вышибла из мозгов абсолютно все. Ноги оторвались от земли, чудовищный удар в спину вытряхнул из легких остатки воздуха, и ошеломленный Пилиппенко даже не понял, как ловкие пальцы выворачивают ему руку, переворачивая упавшее тело на живот. Потом лопатки придавила грубая тяжесть, от невыносимой боли скрипнули связки в правом плече, и сквозь онемевшее горло вырвался отчаянный хрип.
- Ты, иди сюда! - Рявкнул над головой почему-то знакомый голос. Откуда он был знаком, шумящие после удара о землю мозги говорить отказывались. - И руки держи так, чтобы я видел!
Пилиппенко моргнул, но сквозь застилающую глаза пелену увидел только размытое пятно света. Мокрая грязь неприятно холодила щеку, мешало дышать давление на позвоночник. Оперативник попробовал двинуться, чтобы переместить этот чужой вес, но руку пронзила такая острая боль, что из груди вырвался непроизвольный стон.
- Не дергайся! - Рыкнул голос. - Руку сломаю! И ты давай, поторапливайся! Оружие есть?
- Откуда? Я только стажер, - донеслось из мутной темноты. - Мне не положено.
- Угу, знаю я вас - положено, неположено...
Давление на позвоночник ослабло, Пилиппенко попытался вдохнуть полной грудью, но чужие пальцы вывернули руку так, что реберные мышцы свела судорога. Ведомый болью, он послушно поднялся на колени, потом встал, перекосившись в правильно сделанном захвате. "Кто ж тебя, сука, так здорово научил?" - пронеслось в голове, и Пилиппенко понял, что состояние грогги прошло. Блин, как это он так??
Глазам, наконец, удалось проморгаться, оперативник увидел в луче света перемазанного до крайности стажера. Тот стоял, щурился от направленного в лицо фонаря, вытягивал перед собой пустые руки:
- Ну вот он я. Чего нервничать-то?
- Ты мне поговори тут. - напряженно произнес над ухом зоотехник. - Давай на колени становись!
- Зачем?
- Потому что я ему руку сейчас сломаю!!!
Боль пронзила плечо опять, Пилиппенко захрипел, вставая на цыпочки, но онемевшее горло все еще отказывалось говорить, и он только скривился в мучительной гримасе.
- А вам не пришло в голову, - пробилось сквозь пелену боли. - что за такое потом в ментуре изувечат? Или в камеру посадят такую, что лучше сразу умереть? Не стоит издеваться над сотрудником милиции, поверьте мне. Себе же потом дороже выйдет, Алексей Моисеевич.
Захват немного ослаб:
- Что же мне тогда делать?
- Прежде всего, освободить Григория Михайловича. Я постараюсь привести его в чувство после вашего броска, а вы тем временем закончите то, что собирались. Вы ведь инкубатор хотите открыть, правда?
Несколько мгновений зоотехник размышлял, потом сильный толчок в спину швырнул Пилиппенко в объятия стажера. Тот ухватил оперуполномоченного, не дав упасть, осторожно ощупал плечо:
- Все нормально, Григорий Михалыч, - шепнул стажер едва слышно. - Вы только не мешайте сейчас, а то он нервный очень.
- Вы чего там шепчетесь?! - взъярился интеллигент. - Чего шепчетесь, говорю?!
- Проверяю самочувствие после того, как вы его приложили о пол. Не стоило так жестко-то...
- А чего он кинулся? - в голосе зоотехника послышались визгливые нотки. - И без вас все наперекосяк пошло!
- Вы про дверь не забыли?
- Ч-черт! - зоотехник поперхнулся, метнулся к двери, голыми руками начал соскребать с нее жирную копоть.
Стажер отпустил Пилиппенко, напрягся:
- Вы только, Григорий Михалыч, держите себя в руках, пожалуйста. Птенец, когда выклевывается из гнезда, переживает шок, для него это все равно, что для нас в Антарктиду перенестись из домашнего кресла. Поэтому он боится, а вместе с ним боятся все вокруг. Попробуйте думать о чем-нибудь хорошем, ладно? А я подстрахую на всякий случай.
Пилиппенко попробовал ответить насчет птенца и перетренировавшихся интеллигентов, но горло все еще саднило, а рот был полон слюны. Пилиппенко выплевывал ее почти непрерывно, но что-то перемкнуло в организме после удара по гортани, и оставалось только молча злиться на собственную глупость да на будущие шуточки сослуживцев - чертов зоотехник! Где он этой хрени научился?!
Тем временем интеллигенту удалось очистить кусок стены, на котором выделялась прямоугольная крышка цифрового замка, а потом в желтом свете фонаря оперуполномоченный увидел, как Кульман пытается ее открыть. Прикипевшая железка пальцам не поддавалась, зоотехник выругался, подхватил металлический прут, поддел им крышку, надавил. Негромко тренькнув, пластина отлетела в сторону, и стали видны кнопки стандартной панели. Зоотехник что-то пробурчал, забегал пальцами по кнопкам.
- Не дай бог, если закоротило... - выдохнул стажер.
Зоотехник обернулся, хмуро глянул изподлобья:
- Язык прикуси - хочешь, чтобы птичка полностью тут созрела?
- А сколько времени прошло от инициации?
Интеллигент кинул взгляд на часы:
- Осталось меньше десяти минут.
Стажер нервно всхлипнул, сильнее ухватился за Пилиппенко. Зоотехник вбил полностью код, подождал секунду, потянул на себя дверь. Та осталась неподвижной.
Кульман сунул кусок арматуры в едва заметную щель, нажал, прут царапнул по закопченной стене и вывернулся из рук.
- Ты что, совсем ослаб?! - неожиданно зло рявкнул стажер. - Железку удержать не можешь?
- А ты не умничай, - огрызнулся интеллигент. - Сам попробуй, если такой умный.
Стажер оставил Пилиппенко, схватил кусок металлического швеллера, бросился к дверям.
- Держи, блин!
Зоотехник подобрал арматурину, всадил ее между стеной и дверью, напрягся всем телом. Стажер одобрительно хмыкнул, примерился, и начал энергично заколачивать металлический прут в едва заметную щель.
Пилиппенко нащупал в окружающем хаосе подходящее место, осторожно уселся на металлическую коробку, помассировал горло - слюны было еще много, приходилось ее то и дело сплевывать, зато, по крайней мере, прояснилось в голове. Он пощупал затылок, и скривился от неожиданной боли, когда рука поднялась чересчур высоко. Судя по внутренним ощущениям, упал он на плечо, а не на затылок, как хотела рука интеллигента - от осознания того, что тело еще помнит, как надо выворачиваться при бросках, настроение Пилиппенко поднялось. Он выплюнул собравшуюся слюну, ухмыльнулся мыслям, пообещал, что теперь уж точно станет регулярно посещать тренировки по самбо.
Тем временем молодежь старалась изо всех сил - стажер с плеча валил по арматурине, а зоотехник держал ее так отчаянно, как, наверное, не держал еще ничего в своей жизни. Звуки ударов неприятно били по ушам, и Пилиппенко уже совсем засобирался на улицу, когда в недрах железной двери что-то звонко лопнуло, и просвет между стеной и дверью начал поддаваться усилиям интеллигента.
Стажер, который замахивался для очередного удара, вздрогнул, вывернул к свету часы на запястье.
- Сколько? - блеснул очками зоотехник.
Стажер отбросил швеллер, повернулся к оперуполномоченному:
- Самое время!
- А ты? - зоотехник закряхтел, выпрямил натруженную спину. - Не хочешь присутствовать при рождении чуда?
- Мне слава не нужна, - бросил стажер, пробираясь через завал к Пилиппенко. - Сам ею наслаждайся.
- Твои проблемы, - хмыкнул интеллигент, поплевал на грязные ладони, уперся ногой в стену и потянул дверь на себя. Та жалобно заскрипела, начала медленно отъезжать в сторону.
- Григорий Михалыч, - жарко зашептал в ухо Пилиппенко стажер, - давайте на улицу выйдем!
Взяв старшего под локоток, он начал аккуратно его подталкивать, заставляя подняться.
- Давайте, Григорий Михайлович, - честное слово, тут сейчас будет совсем хреново!
Пилиппенко начал подниматься, но остановился, когда увидел, что из медленно расширяющегося проема пробивается слабый розовый свет.
- А это что? - спросил он, показав рукой, - внутренняя подсветка?
И немедленно сообразил, что при пожаре здесь сгорело все, включая провода.
- Подожди, - он нахмурил брови, - Там что, еще не остыло?
Стажер кинул взгляд через плечо, увидел бьющий из дверей свет, испуганно всхлипнул и бросился на Пилиппенко, как в советские времена бросались на ларек с пивом - грудью вперед.
Милиционер качнулся под напором молодого тела, рухнул на грязный пол, ударился спиной так, что ребра свело судорогой, а глаза наполнились слезами. Он открыл рот, чтобы обматерить молодого дурака, но дыхание парализовало, осталась возможность лишь открыть рот, да тихо просипеть что-то неразборчивое.
Однако стажер этого не увидел - навалившись на оперуполномоченного своим юным телом, он забубнел в ухо такое, что милиционер от неожиданности забыл про боль. Стажер молился.
"Отче наш, иже еси на небесех!" - отчаянный шепот забился в ушах Пилиппенко, как назойливая бабочка в оконное стекло. Опер оторопел, замер растерянно, попытался сдвинуть с себя стажера, но тот лишь крепче прижался к прокуренной милицейской груди и забормотал громче: - Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наши..."
А потом Пилиппенко увидел, как закопченная дверь, словно от толчка изнутри, распахивается навстречу зоотехнику, оттесняя его назад, и из тайного инкубатора выплывает в сгоревший зал здоровенный светящийся шар золотисто-соломенного цвета.
В голове что-то громко щелкнуло, и милиционер оглох. В наступившей гробовой тишине он увидел, как по странной шаровой молнии пробегает темная рябь, зоотехник падает на колени и кривит рот в неслышном крике. Потом он сгибается пополам, как от удара под вздох, начинает лихорадочно шарить руками по карманам, а странный летающий объект поднимается выше, освещая обгорелые балки перекрытия.
Потом у оперуполномоченного заболело сердце. Шар на мгновение вспыхнул, грудь пронзила ноющая боль, стало так жарко, как бывает, когда сидишь возле самого костра. Пилиппенко окатило диким страхом, он заворочался, пытаясь подняться, но вцепившийся мертвой хваткой стажер давил на грудь, как неожиданно проснувшаяся совесть, оторваться от которой невозможно.
Жар усилился, накатил горячей волной, заслезились глаза, но когда Пилиппенко заморгал, чтобы очистить зрение, он увидел такое, от чего забылось и про жар, и про страх - сквозь мутную пелену слез блеск странного летающего объекта оказался не таким резким, стало видно, что внутри ослепительного сияния движется что-то живое.
Пилиппенко сузил веки, подвинул в сторону голову стажера, - тот еще крепче прижался к груди, затрясся мелко - и присмотрелся внимательнее. Он не ошибся - блестящая хренотень действительно была чем-то живым. Потом он сделал что-то, чего не понял и сам - какое-то странное усилие в мозгу, как если бы мозг можно было напрячь, как мышцу, - и понял, что летающее "что-то" больше всего похоже на птицу. Яркие смуги, полосы света - она выглядела, как сгусток огня, который по странной прихоти не взрывается языками пламени, а заворачивается сам в себя, перетекая из края в край ограниченного пространства, больше всего напоминающего по форме перекормленную курицу.
Потом мозг Пилиппенко сделал еще одно усилие, на глаза словно опустились темные фильтры, он еще четче увидел летающую гостью, и тогда зоотехник поднялся с колен. Он потянулся к птице, крикнул что-то неслышное в оглушившей милиционера тишине, ткнул в ее сторону чем-то длинным и тонким, - не то указкой, не то антенной. Блеск птицы потускнел, как буд-то повернули выключатель, она задергалась внутри своего шара, начала опускаться прямо в руки интеллигента.
Тот довольно улыбнулся, левой рукой вытащил из кармана пиджака небольшую коробочку, протянул ее в сторону птицы. Сияние, которое окружало ее, как кокон, потускнело еще сильнее, движения языков пламени замедлились, птица начала проявляться все более отчетливо - как на фотографии, когда ее суешь в проявитель, и на белом, еще мгновение назад пустом листе бумаги постепенно появляется изображение.
Шар - теперь уже не ослепительный сгусток света, а все более гаснущий ореол, - опустился на уровень лица зоотехника, подчиняясь медленным движениям его черной указки, курица-переросток почти перестала трепыхать своими коротенькими крылышками, тьма сгустилась вокруг двери в тайный инкубатор, оставив лишь человека и тускнеющий шар перед ним.
Пилиппенко понял, что пришло время вмешаться представителю власти, попытался сесть, потом взял стажера за ладонь, начал аккуратно выворачивать ему пальцы, чтобы оторвать судорожный хват молодого помощника. Стажер уперся, поэтому оперуполномоченный так и не увидел, что случилось на пятачке у инкубатора. Просто волна горячего и сухого воздуха неожиданно ударила в них с такой силой, что обоих милиционеров протащило по грязному полу несколько метров, и со всего маху швырнуло на груду исковерканного железа.
Стажер потерял сознание сразу - его голова врезалась в стойку раздаточного конвейера, и руки тут же расцепили захват. Пилиппенко повезло больше, у него пострадали только ребра. От удара о швеллер в правом боку милиционера что-то ощутимо хрустнуло, на мгновение опять перехватило дыхание. Рассвирепев от бешенства - да сколько же можно!? - оперуполномоченный заставил себя сделать глубокий вдох, скривился от резкой боли в боку, понял, что сломано как минимум два ребра.
Он перевернулся на здоровый бок, сел, помогая руками, глянул на освещенный пятачок у стены. Зоотехник больше не размахивал руками - его черное, обугленное до головешки тело лежало у стены, а над ним парила изумительной красоты птица, ничем больше не припоминающая раскормленного бройлера.
Пилиппенко матернулся от неожиданности, все так же не услышал своего голоса, но птица повернула к нему голову, блеснула глазами, сделала едва заметное движение крыльями и вдруг оказалась совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки.
Милиционера обдало теплом, он вдохнул горячий воздух, почувствовал, как по телу побежали колючие мурашки, и вдруг, сам того не ожидая, заплакал - слишком прекрасна была птица, слишком совершенна для этого вонючего пожарища, для трупов, для грязных людей и всего этого чертового мира. Глотая слезы, Пилиппенко почувствовал, как тепло чудесного создания пронизывает его тело, согревая душу и пробуждая в ней что-то давно забытое, ушедшее, казалось, вместе с детскими надеждами и верой в добро, которое всегда побеждает.
Смахнув слезы и смущенно улыбнувшись сам себе, он осторожно потянул к птице руку, неожиданно увидел налипшую на нее грязь, отдернул назад, покраснев от стыда. Птица, которая все это время рассматривала оперуполномоченного своими янтарными глазами, склонила голову вбок, раскрыла клюв, издала какой-то звук.
Пилиппенко его не услышал, а почувствовал - мягкий толчок в лицо, словно нагретой на батарее отопления подушкой. Он вдохнул полной грудью этот сухой жаркий воздух, почувствовал его запах - острый запах раскаленного металла, - широко улыбнулся еще раз, и потерял сознание...
- Григорий Михайлович! - странно знакомый голос прорвался сквозь теплую пелену забытья, заставил недовольно поморщиться. - Григорий Михайлович!
Пилиппенко тяжело вздохнул, удивился странным ощущениям в теле, вспомнил, что ребра были сломаны о какую-то железку, удивился еще больше, когда понял, что ничего не болит, сел.
Перед ним на коленях стоял стажер, и с тревогой заглядывал в лицо. Пилиппенко вспомнил, как стажера ударило головой о сгоревшие железяки, потянулся к его голове, чтобы пощупать. Тот отмахнулся:
- Григорий Михайлович, как вы себя чувствуете?
- Тебя ведь головой приложило, - пробормотал Пилиппенко, нахмурясь. - Я же помню - как минимум сотрясение мозга должно быть. А у меня плечо растянуто...
Он посмотрел на плечо, подвигал рукой, обалдел от неожиданности. Тело было легким и свежим, подмывало вскочить, крикнуть что-нибудь веселое, кувыркнуться, сделать какую-нибудь глупость. Потом глаза увидели закопченную дверь, обугленное тело возле нее, и желание делать глупости ушло в глубину, вытесненное свежими воспоминаниями.
- Значит, это не был бред? - обратился он к стажеру. - Все было в реальности - зоотехник, рабочие, птица?
- Жар-птица? Да, конечно, - стажер явно успокоился, ловко взял оперуполномоченного за запястье, пощупал пульс. - Кстати, спасибо за то, что не дали умереть. Если бы не вы, тут был бы еще один труп - мой.
- Ничего, когда нибудь сочтемся, - пробормотал Пилиппенко. Потом до него дошел смысл того, что сказал молодой помощник. - Ты сказал "Жар-птица"??
- Угу, мы ее так в Конторе называем, а на Западе чаще кличут фениксом. Все равно от этого ничего не меняется - как была она элементалом, так элементалом и остается. Безмозглый сгусток огня с зачатками интеллекта и чудовищной эмпатией. Курица, блин...
Пилиппенко приподнялся на колени, ухватил стажера за горло, подтянул к себе:
- Ты кто вообще?!
Стажер набычился, сжал губы, милиционер с ужасом почувствовал, как утолщаются мышцы его шеи, как соскальзывают пальцы с внезапно ставшего твердым, как камень, горла.
- Вы так больше не делайте, Григорий Михайлович, - хмуро сказал стажер, когда оперуполномоченный отпустил руку. - Я хоть вас и уважаю, но этого не потерплю. У меня после Конька-Горбунька метаболизм поменялся, не так, как у вас, конечно, - Коньки все-таки другие совсем. Ваша Жар-птица хоть не ест никого, а те, блин, твари плотоядные, все больше по людям специализируются. Так что не стоит за меня руками хвататься - укусить могу.
- Он самый, - улыбнулся стажер. - Из сказки Ершова. Только сказку Священный Синод тогда еще отредактировал, чтобы не пугать народ. Старших-то братьев Конёк сожрал, если по правде. Да и потом Иван с ним намучился.
Пилиппенко повел головой по сторонам, понюхал воздух. Вокруг ничего не изменилось - те же обломки сгоревших конструкций, та же грязь, та же вонь. Потом он поднял глаза, сквозь прорехи в крыше увидел, что звезды на ночном небе понемногу тускнут, посмотрел на стажера.
- А работяги? Что с ними стало?
- Инфразвук. Когда птица вылупляется, какое-то время она остается очень уязвимой. Чтобы обезопасить пространство вокруг себя, птичка излучает очень низкие акустические колебания, и все живое от страха разбегается как можно дальше. Правда, наличие инфразвука еще не доказано - измерительная аппаратура сгорает, а исследователи... Вон один, у стены валяется...
Стажер помолчал, смущенно кашлянул:
- Спасибо вам, Григорий Михайлович, что от смерти спасли - я на страх очень податлив, даже молитва не всегда помогает.
- А почему они обгорели?
- Никто не знает. Большинство исследователей считают, что виной всему очень мощный электромагнитный импульс, но при таком импульсе на много километров вокруг погорела бы вся аппаратура. А она целехонькая - вон даже у охранников ящик работал. Мне лично кажется, что это больше похоже на наведенные эмоции - знаете, страх, пожар, всякое такое...
- Ты кто? - спросил Пилиппенко еще раз. - И откуда?
Стажер вздохнул:
- Иванов я. Иванов Борис Алексеевич, официальная должность - аналитик в Восьмом управлении ФСБ. Ну а если неофициально, то работаю там же, где будете работать и вы, Григорий Михайлович - отдел Анализа Аномальных Аберраций, более известный, как "А в кубе". Злопыхатели его называют "В гостях у сказки".
- А почему ты решил, что я буду у вас работать? - Оперуполномоченный поерзал на холодном полу, прислушался к своим ощущениям, легко вскочил без помощи рук. - У меня вон три трупа валяются, да пожар, который черт знает что вызвало. Что я, в документах писать "Жар-птица" буду? Птица счастья завтрашнего дня, так сказать, прилетела кое-чем звеня? Сейчас как приедет следователь, так сказка сразу и начнется, блин.
Стажер поднялся на ноги, попробовал отряхнуть безнадежно замаранный плащ, поднял глаза на Пилиппенко.
- Вы единственный человек, Григорий Михайлович, которого приняла Жар-птица. Единственный за последние сорок лет, если быть точным. Предыдущим был американец в сорок втором году, и благодаря ему союзники смогли уничтожить промышленность нацистов - про огненные шторма после применения зажигательных бомб слышали, надеюсь? Когда горел Дрезден, температура в эпицентре пожара достигала тысячи с лишним градусов, а кислород засасывало так, что деревья вырывались прямо с корнем. Ураган разрывал людей в клочья, а тех, кому не повезло, швырял живыми в огонь. В Гамбурге, на который в 1943 году сбросили первое созревшее яйцо, за одну ночь пожаров погибло более сорока тысяч человек - за одну только ночь, Григорий Михайлович...
Пилиппенко вдруг обнаружил, что горло пересохло. Он прокашлялся, с усилием глотнул, потер шею:
- Так ты что, хочешь, чтобы я тоже вот так?.. Чтобы людей убивать?!
- Нет, конечно, - в слабых предрассветных сумерках лицо стажера выглядело, как гипсовая маска. - Но птицей можно управлять. И Вы обладаете этой редчайшей способностью, к счастью для меня...
Стажер улыбнулся неожиданно широко, обнял Пилиппенко за плечи, потянул к серому проему выхода:
- Вы, главное, не волнуйтесь, Григорий Михайлович, - тут мы все поубираем, пожар спишем на халатность погибших, а я Вас тем временем познакомлю с остальными - они уже, наверное, прибыли. Только осторожнее с Леночкой, пожалуйста: она у нас от русалок, защекочет.
Автоматически передвигая ноги, оперуполномоченный двинулся наружу, то и дело спотыкаясь о разбросанные вокруг железяки. В голове шумело, неприятно сосало под ложечкой, колени норовили предательски согнуться под весом неожиданно потяжелевшего тела. Когда они вышли из корпуса, Пилиппенко увидел групку людей, стоящих у административного корпуса, остановился:
- Подожди... дай передохнуть...
- Нет времени, - нахмурился стажер. - Нам уже пора отправляться.
- Куда еще отправляться? Ты о чем?
- А я разве не сказал? - стажер остановился, пожевал губы, потом глянул на Пилиппенко странным взглядом, от которого поднялись волосы на затылке: - Объявлена красная тревога, Григорий Михайлович. Кащей Бессмертный вернулся...