Пронзительный колокольный трезвон, перекрывая шум водопада, разнесся по котловану, казалось, сразу, как только Витиму удалось сомкнуть глаза. В который уже раз. Двадцатый? Тридцатый?
Дни сливались в единое мучительное, голодное существование, которое слишком для многих оказывалось непосильным. Недавно парень видел, как стражники тащили несколько трупов, и среди них болтливого Ларедо. Бедняга умер от воспаления легких, простудившись на холодных камнях.
Витим, привыкший спать даже на ледниках, легко переносил холод, а если тот уж слишком допекал, беззвучно шептал: "Согрей, гора. Неприступная гора. Великая гора. Теплая гора", и камень под спиной начинал пригревать, словно очаг. Но скудная пища из разваренных в кашу неведомых корешков горького вкуса угнетала. Ее было не просто недостаточно - она содержала слишком мало питательных веществ. Большинство рабов, проживших здесь дольше трех-четырех месяцев, страдали от цинги, у них вылезали волосы, искривлялись ногти, гнили и выпадали зубы, кровоточили десны, а распухшие губы походили на потрескавшуюся кору дерева. Даже полный сил долговязый таврит Шехре-Ала с каждым днем все более скучнел, а по утрам двигался медленно, с видимым усилием заставляя работать суставы, которые терзал нещадный ревматизм. Ему больше не хотелось разговаривать, не хотелось делать ни одного лишнего движения, даже врожденное стремление верховодить потерялось где-то между очередными пластами выдолбленной породы.
Витиму пока еще удавалось не позволять себе скатываться к рабскому существованию. Каждое утро он начинал с принятия ледяной ванны в бурлящем озере, пока оно еще не было загажено, и выскакивал оттуда посиневшим от холода, хотя это не слишком спасало от грязи. Рудная пыль въелась в покрытые толстыми мозолями руки, ступни, все складки и поры кожи. Махая киркой, парень быстро согревался после купания - и так же быстро покрывался слоем пыли. Не заставили ждать себя и паразиты: волосы, как и отросшая неопрятная борода превратились в сбитый ком, ни расчесать, ни вымыть было нечем.
Но главным были не попытки сохранять чистоту, хотя именно они пока еще делали Витима ближе к разумным существам, чем к обреченным животным. Главным была сохранившаяся способность мыслить, хотя с каждым днем воспринимать и анализировать окружающее становилось все труднее. Мозг, не занятый ничем, кроме монотонной работы рефлексов и тягостных воспоминаний, стремился отрешиться от реальности, утонуть, бросив бесплодные размышления.
Витим насильно, порой болезненно заставлял себя вспоминать. Возрождать перед внутренним взором бесчисленные страницы прочитанных книг - тех, что ныне превратились в золу. Никто более не коснется их тайн, никто не познает заключенной в них мудрости. А значит, память Витима - единственная сокровищница, где еще уцелели осколки собранных за века знаний.
Он должен выжить хотя бы ради того, чтобы однажды передать кому-то этот бесценный клад, который не должен умереть вместе с ним.
Да, его цели переменились. Если прежде он думал только о девушке, то теперь остро сознавал: ему никогда ее не найти. Следы отряда наемников в бархатных плащах давно успели остыть, а судьба их пленницы решена. Что бы с ней ни вознамерились сотворить - это уже произошло.
И эта мысль была слишком болезненной, чтобы позволить ей оставаться в мозгу. Уже задыхаясь от невыносимого страдания, Витим понял, что спасение от безумия только в том, чтобы забыть.
Забыть Рианнон? Смешно, подумал он, когда это решение впервые предстало перед ним со всей очевидностью. Но время сжалилось над ним. Жгучая боль отступила, оставив после себя только тупую тяжесть где-то внутри - тяжесть вины, которая будет сопровождать его всю жизнь. Надлом в прочном остове его жизненной силы. Старый шрам, который грубо зарубцевался, но причинит еще немало страданий при внезапной перемене погоды.
Но чувства были вырваны, вытравлены. Остался лишь холодный разум и трезвый расчет.
Витим с усилием выбросил из своего сознания весь внешний мир. Теперь его жизнью и его врагом была эта отравленная страхом, безнадежностью и злобой каверна под безымянной вершиной - в ней он должен был выжить, ее он должен был победить.
Витим продолжал поиск путей к бегству. Он рассмотрел и отбросил множество вариантов, как разумных, так и загодя невозможных. Поднять бунт среди рабов. Захватить элеватор, разобрать его и с помощью получившихся брусьев добраться до люка в потолке. Развязать свару, убить одного из надсмотрщиков, которые спустятся усмирять буянов и переодеться в его одежду. Прорыть подземный ход, используя силу гор. Закупорить водосток и вынудить стражников спасать тонущих рабов. Прикинуться мертвым.
Все эти возможности давали какой-то призрачный шанс, но каждая из них была чистейшим безумием, от которого с сожалением приходилось отказываться. Мертвецов проверяют слишком тщательно: мечом в живот. На подземный ход из недр горы вряд ли хватит времени и сил: все же Витим слишком мало знает об энергии гор. Подняться к люку в потолке - не значит открыть его и живым выбраться из кишащей стражниками норы. Сомнительно, чтобы бунт и драки вызвали у рабовладельцев какую-то реакцию кроме лишения рабов дневного рациона - эта практика и без того использовалась слишком часто, когда кто-то считал, что рудокопы работают плохо. Потоп, может, и принесет пользу, но в нем наверняка погибнет две трети, если не три четверти пленников. Пока еще Витим сомневался, что вправе распорядиться этими жизнями.
Однажды, проснувшись чуть раньше проклятого колокольного звона, Витим оказался возле бассейна до всеобщей пробудки. Он разбежался и уж хотел нырнуть в воду, как внезапно из бурлящих струй высунулась голова, а следом за ней вторая. В вечном пещерном полумраке и бегающих по воде тенях ему привиделось черт-те что - Витим едва не заорал, но неловко подвернул ногу и с шумом соскользнул с берега, тут же наглотавшись воды. А множество водоворотов и потоков вдруг утянули вниз, ожесточенно колотя о неровное дно. Парень почувствовал, как темнеет в глазах. "Как глупо, утонуть в сточной канаве", - растерянно мелькнула мысль.
Утонуть ему не дали: две гибкие руки бесцеремонно ухватили за спутанные волосы и вытащили на поверхность.
-Не лезь в воду, если плавать не умеешь, - наставительно сказал чей-то мягкий, певучий голос со странным, растягивающим гласные акцентом, пока Витим откашливался и отплевывался.
-А я умею, - ответил он, когда сумел выдавить из горла членораздельную речь.
-Неужели? - это был другой, чуть более низкий голос, но говорил в той же необычной манере.
Наконец Витим поднял голову и откинул со лба мокрые волосы. Кожа на голове все еще саднила от грубого, но безотказного способа спасения утопающих.
Перед ним стояли те самые моряне, которых он заметил в первый день своего рабства. На первый взгляд, они были похожи как две капли воды, и это сравнение всегда представлялось Витиму весьма уместным, когда речь шла о морянах - они всегда напоминали ему гладкие кожаные бурдюки, наполненные водой. Однако эти если и походили на бурдюки, то на бурдюки путника, заблудившегося в пустыне: воды в них оставалось едва на донышке.
-Меня зовут Вуэр, - сказал тот, у кого голос был чуть ниже.
-Я - Мольяс, - добавил второй, отвесив машинальный поклон. Моряне всегда обожали церемонии, и верно, даже в рабстве не могли без них обойтись.
-Витим, - парень счел себя обязанным ответить поклоном.
-Очень вежливо, - неожиданно заметил Вуэр. - А главное, самое место.
В тягучем голосе морянина прозвучал горький сарказм. Витим быстро посмотрел ему в глаза, и догадался, что именно его взгляд потряс тогда своим неукрощенным жизнелюбием. Мольяс только тяжко вздохнул. Витим вдруг понял, что Вуэр намного моложе своего сородича.
-Если разумного бросают в яму к собакам, значит ли это, что разумный должен вести себя как собака? - возразил Витим.
Моряне, уже повернувшиеся чтобы уйти, остановились. Их лица остались почти неподвижными, но человек без труда прочел легкую, едва заметную перемену. Мольяс был согласен с Витимом, Вуэр возмутился и готов спорить.
-Да, если хочет выжить, - отрезал он. - Сегодня ты с одной собакой поделишься куском, а завтра другая перегрызет тебе глотку, когда пищи на всех не хватит.
-Все так, если разумный намерен прожить всю оставшуюся жизнь в яме с собаками, - тихо сказал Витим.
И на эти слова моряне отреагировали по-разному. В больших овальных глазах Мольяса появился испуг и недоверие. Вуэр прищурился, взглянув на парня по-новому. Как на бойца и союзника против общего врага.
А Витим вдруг почувствовал себя неуверенно. Наверняка Вуэр сейчас захочет узнать, какой у него план. А плана-то никакого нет. Но морянин заговорил совсем о другом.
-Ты единственный среди людей, кто ежедневно окунается в воду. Я давно заметил. Любишь чистоту?
-Хочу больше походить на разумного, чем на собаку.
Тонкие губы Вуэра дрогнули в улыбке, но в этот момент с потолка раздался оглушительный, дребезжащий звон, и из углов начали выползать рабы. Начинался новый день, и разговоры пришлось отложить.
На следующее утро Витим встретил у бассейна одного только одного морянина. Вуэр, быстро сообразил он. Тот выжимал воду из волос и бродил по берегу, пытаясь согреться после ледяного купания. Он явно поджидал человека.
-Раньше я не понимал, почему люди быстро замерзают в холодной воде, - грустно пожаловался он, хлопая себя широкими ладонями по мокрым поджарым бокам. - И удивлялся, с какой ловкостью они двигаются на суше, когда вес гораздо больше, чем под водой. Теперь я это знаю.
-Давно вы здесь? - спросил Витим быстро сполоснувшись и бегом догоняя морянина, кружащего у бассейна.
-Три месяца с небольшим. Мы матросы на торговой шебеке. Нападение пиратов. Раньше они охотились только за товаром, беллингов в плен не брали. А теперь чихать хотели на груз - налетели из незаметной бухты, таких много вдоль берегов полуострова Героев. Скрутили первых попавшихся и уволокли на свою галеру, сунули в вонючий трюм. Хорошо, наши, с "Грозовой птицы", таки отбились. Но в плен попало семеро. А теперь нас осталось двое.
В голосе Вуэра прозвучала нечеловеческая тоска - люди не умеют так грустить о том, что потеряно. Люди приспосабливаются куда быстрее остальных рас, и может быть, поэтому главенствуют на Великом Материке. Пока еще главенствуют.
-Я думаю, ты еще увидишь свою "Грозовую птицу", - сказал Витим, хотя уверенности в этом вовсе не испытывал. Он ждал закономерного вопроса, но морянин махнул рукой, не глядя на него:
-Я знаю, что у тебя нет плана. Просто ты отчаянно хочешь бежать и отчего-то решил, что мы тоже. Не объясняй, - Вуэр пожал плечами, чуть более покатыми, чем у людей, - ты прав. Но что толку? Мы перебрали сотни возможных путей, и везде - тупик. Так что если надеялся на нас, то зря.
-А что Мольяс, - вдруг спросил Витим, - не доверяет мне?
-Да нет, не в этом дело. Просто он уже не так молод, ему нелегко вставать рано, даже ради того, чтобы нырнуть в воду. Только я еще упорствую, - Вуэр улыбнулся своей обычной, с трудом различимой улыбкой. - И ты.
Витим вдруг почувствовал, что от этих слов морянина, чужеродного, непонятного существа, и его улыбки, стало теплее. Словно он впервые за время, прошедшее со дня пожара в Одинокой Башне, встретил близкую душу, сродни Брейн, Легерлею, Эллил. И внезапно ощутил непреодолимую потребность рассказать свою историю - и свою беду. Почему-то казалось, что этот разумный, так непохожий на человека, поймет. Вернее, чем плотник Каро и его семья, вернее, чем торговцы Ларедо и Эгре, вернее, чем долговязый таврит Шехре-Ала.
Но с потолка уже несся тысячи раз проклятый, всепроникающий звон, от которого не было спасения. Человек и морянин вынуждены были разойтись по своим клеткам.
А на следующий день у Витима родилась безумная идея. Идея, которая могла возникнуть только после знакомства с морянами, вызвавшими новое направление мысли. Впрочем, пока новый план представлялся не более выполнимым, чем все предыдущие.
Но сначала надо было кое-что проверить, и ради этого он не лег спать после следующего отбоя. Дождавшись, пока рабы повалятся на свои жесткие ложа и унесутся в темную пропасть сна без сновидений, Витим тихо прошел к бассейну.
Зачем рыть подземный ход в толще камня, если вот он, уже прорыт пенящимся потоком.
Да, водосток из пещерного озера был слишком узок, чтобы туда мог нырнуть человек, это Витим выяснил едва ли не в первый день - но ведь его можно расширить. На это нужно совсем не так много сил, как на целый туннель, и скудного умения человека вполне хватит.
Витим осторожно погрузился в воду, пытаясь совладать с путаными струями и не дать им сбить себя с ног: спасители-моряне сейчас крепко спят.
В бурлящей воде ничего не было видно, но Витим и не надеялся что-либо разглядеть. Приблизившись к узкому отверстию, он ощутил ярость и нетерпение потока, стремящегося прорваться сквозь упрямый камень. Запустил руку в водосток и почувствовал, как сердито треплет ее вода, пытаясь оторвать, утащить за собой.
"Открой свои тайны, гора, - проговорил он мысленно. - Огромная гора. Мудрая гора. Распахнутая гора". И вот он ощутил, как способность видеть - не зрение, а способность видеть без глаз - отделяется от его сознания и устремляется в щель вместе с водой.
Витим увидел пробитый потоком сток изнутри. Вначале он был изломанным, с неровными стенками, словно вода не прокладывала себе здесь дорогу, а просто воспользовалась трещиной в скале, но затем ей самой пришлось потрудиться, расширяя себе путь. Гора рассказала ему, что некогда вся пещера, в которой заточены рабы, была заполнена водой. А подземная речка текла по другому руслу, расположенному выше - тому ярусу, где сейчас ходят стражники. Но потом произошло небольшое землетрясение - и дно каверны треснуло, совсем чуть-чуть. Но этого оказалось достаточно: терпеливая и сильная вода неустанно трудилась год за годом, прокладывая себе дорогу вниз, туда, куда стремятся все реки. Она размыла рыхлую породу, огибая и подтачивая твердые камни, и проникла в нижний лабиринт пещер, где чувствовала себя намного, намного свободнее, чем в этой теснине...
Задыхаясь, он вынырнул на поверхность и принялся жадно хватать ртом воздух. Легкие горели огнем, но зато теперь он знал выход отсюда. Нужно вывернуть всего несколько крупных камней - здесь справился бы даже обычный человек с ломом в руках, не вооруженный знаниями сардвитов. Но для этого нужно знать, что дальше русло расширяется, а этих сведений без горской магии не получить.
"Спасибо тебе, Шет, - подумал Витим. - Если бы не ты, мне суждено было бы умереть в рабстве".
-Я уж было подумал, что ты хочешь научиться дышать под водой, - раздался насмешливый тягучий голос.
Морянин сидел на корточках на краю бассейна, склонив набок голову и отчаянно зевая.
-Ты что здесь делаешь? - удивился Витим, вылезая на берег весь покрытый гусиной кожей.
-Заинтересовался, почему ты решил сменить утренние купания на вечерние, - невозмутимо ответил Вуэр.
Витим отряхнулся и присел рядом, чувствуя, как от холода зуб на зуб не попадает. Потом плюнул на осторожность - все равно все спят кроме этого сумасшедшего существа - и попросил гору согреть. Ощутив, как потеплел камень, Вуэр мгновенно проснулся и вскочил как ошпаренный.
-Что-что за демон шалит, - непроизвольно вырвалось у него на беллском, всеобщем языке морян.
Витим не очень хорошо говорил по-морянски, он значительно лучше владел письменной речью, но разобрать смысл восклицания сумел.
-Не демон, - медленно ответил он на том же языке, изо всех сил вытягивая гласные, - а я.
-Ты говоришь на беллском? - затараторил он. - Что значит - ты? И что ты вообще тут делаешь?
-Тише, тише, - Витим замахал руками, перейдя на родной язык. - Сядь и успокойся, я и половины не понимаю. Погрейся вот, а я пока расскажу. Попытаюсь на беллском, но не обессудь, если плохо получится: я очень редко на нем говорил.
Вуэр опасливо устроился на теплом камне и пугливо покосился на Витима.
-Вроде ты на человека похож, - пробормотал он, от неожиданности мешая морянские и дорианские слова, - или я ошибся? Что тебе надо, наша кровь или наши души?
Парень рассмеялся.
-Ты вовсе не ошибся. Я человек и не нуждаюсь ни к крови больше, чем сейчас в моих жилах, ни в душе большей, чем во мне. И перестань так бояться. Это далеко не самое сложное заклинание, - Витим почувствовал, что непривычный к замысловатой морянской речи язык недоволен выкрутасами, которые приходится исполнять по нелепой прихоти хозяина и остановился дать ему передышку.
-Так ты маг? - Вуэр уставился на него своими округлыми глазами, и от удивления стал действительно немного похож на выуженную из воды рыбину, в замешательстве глядящую на рыбака. - И ты до сих пор здесь?
-Если б я был магом... - Витим вздохнул. - Просто подсмотрел втихаря пару горских приемов. Ладно, - морянский давался с трудом, но во избежание излишнего риска рассказывать свою идею лучше было на нем. Поэтому он перешел к сути: - значит так. Бежать отсюда можно. Через водосток.
Вуэр разочарованно сморщился. На его белокожем лице, непривычном к активной мимике, получилась нелепая кривая гримаса, которая заставила человека фыркнуть от смеха.
-Думаешь, мы с Мольясом не проверили этот путь самым первым? Там слишком узко, даже сейчас, когда мы потеряли не меньше половины своего нормального веса. И ты тоже не пролезешь.
-Проход можно расширить. Кирки и заступы на что?
-А дальше? - холоднокровный морянин-амфибия не на шутку разгорячился от очередной рухнувшей надежды. - Ты уверен, что потом русло не окажется плоской щелью, куда пройдет разве что гульмова медуза?
Витим знал, что Гульм по морянским поверьям - повелитель пустыни. А поскольку для водных жителей сухая и жаркая пустыня равносильна самому страшному аду, то Гульм - примерно то же, что человеческий черт или дьявол. Однако ругаются вежливые и выдержанные беллинги лишь в тех обстоятельствах, при которых люди впадают в истерику. Витим даже не стал указывать Вуэру на то, что медуза не может иметь никакого отношения к пустыне.
-В том-то и дело, что уверен, - медленно сказал Витим. - Видишь ли, от горцев я научился не только камни нагревать. Дальше водосток достаточно широк - по крайней мере пока не покидает горы, то есть до поверхности земли.
Раздувая ноздри тонкого носа, Вуэр молча смотрел на него. Он очень, очень хотел поверить. Но боялся, что это окажется очередным мыльным пузырем. Или ловушкой, в которую они все сунутся и погибнут. Наконец выражение его лица чуть-чуть изменилось. Морянин принял решение.
-Как далеко отсюда до поверхности?
Витим задумался.
-Не могу сказать определенно. Зависит от того, как быстро мы сможем двигаться.
Вуэр вдруг опустил веки, отчего его глаза стали почти человеческими. И подозрительными.
-А почему ты решил довериться именно нам? И почему думаешь, что мы должны доверять тебе? Беллинги и люди никогда не были закадычными друзьями.
-Но и не были непримиримыми врагами. Компромисс разумные находили всегда. Что же касается нас с вами - у нас нет другого выхода, мы зависим друг от друга. Будут встречаться места, где туннель полностью заполнен водой. Здесь вам придется меня тащить на себе, а мне придется положиться на вас. Могут быть теснины, где стены слишком сближаются - тут я необходим вам, чтобы расширить отверстие. Горская магия вам недоступна. Придется доверять.
-Ну хорошо, меня ты убедил, - Вуэр совсем по-человечески потер слипающиеся глаза. - Но Мольяс будет сомневаться. Видишь ли, в молодости он считал себя сторонником Гленел. Мы, западные, не слишком привержены к этой философии, но в юности он много времени провел среди южных. А они считают беллингов водной, исключительной расой и проповедуют сведение взаимоотношений с воздушными к минимуму.
-Можешь не объяснять, я знаю, что такое Гленел, - перебил Витим.
Вуэр искоса взглянул на него:
-Я вижу, ты вообще очень много знаешь о беллингах. Неплохо бы выяснить, откуда. Ну да ладно, это мы отложим до лучших времен - будем полагать, они настанут.
-Настанут, - уверенно заявил Витим. Сейчас в его голове уже сложился стройный, хоть и непростой план, - но Мольяса тебе придется взять на себя. Если он не захочет мне поверить, может остаться здесь и продолжить добывать руду на благо неизвестного рабовладельца. Может быть, ему удастся протянуть некоторое время. Когда-нибудь, когда у меня появятся деньги, я непременно найму сильный отряд и разорю это гадючье гнездо, которое пожирает разумных.
Витим остановился, почувствовав, что задыхается. Неожиданно навалились все те воспоминания, что он так долго и усердно душил в себе. Пепелище. Грязная сиреневая тряпка. Отчаянный призыв: "Витим!". Свежий холмик с наспех вырезанным крестом. Грязные оскаленные разбойничьи рожи и поднятые дубины. Мухи, жужжащие над воспаленной раной проводника Вихии. Голова торговца Ларедо, мотающаяся в пыли.
Нельзя, нельзя. Замолчи, память. Не сейчас.
Витим скрипнул зубами.
-Иди и разбуди Мольяса, - резко приказал он, но голос дрогнул. Дождавшись, пока спазм пройдет, добавил: - У нас ничего нет, так что собирать в дорогу нечего. Завтра, как только все заснут, двинемся в путь.
Вуэр молча кивнул. Витим не знал, какое он составил мнение при виде невольной вспышки слишком долго подавляемых эмоций, но то, что эта вспышка не прошла незамеченной, он знал определенно. Морянин слишком наблюдателен.
Торговец Эгре спал на куче породы, свернувшись калачиком в напрасном стремлении сохранить хоть каплю тепла. Время от времени его сон прерывался беспокойным, надрывным кашлем, но несчастный тут же вновь засыпал, даже не открыв глаз.
Протянув было руку к исхудавшему, грязному плечу, Витим остановился.
Морян двое. Они могут протащить сквозь подводные ловушки кроме него еще одного человека.
Но это будет не Эгре. У бедняги явный бронхит, если не воспаление легких, как у его незадачливого напарника Ларедо. Погружение в ледяную воду для Эгре равносильно неизбежной мучительной смерти. И хотя здесь, на руднике, торговец тоже вряд ли долго протянет, как знать...
Витим отвел руку и молча пошел прочь.
Как можно сделать такой выбор и после этого чувствовать себя человеком, разумным существом? Он ненавидел себя за то, что не видел иного выхода.
Таврит Шехре-Ала спал как убитый. Его не беспокоили ни кишащие в волосах паразиты, которые доставляли такие страдания Витиму, ни холод, ни грязь. Возможно, он научился даже не обращать внимания на боль в крошащихся зубах.
Витим зажал ему рот и потряс. Ноль внимания. Дернул за волосы - тот же эффект. Пощекотал - как будто щекотал камень. Тогда он поднял заступ и лом и негромко постучал металлом о металл над ухом спящего - почти колокольный звон.
Ого! Шехре-Ала подскочил, словно подкинутый пружиной. Ухватил свои инструменты и кинулся долбить стенку, взирая вокруг совершенно стеклянными глазами, где еще плавал туман сна.
-Тихо ты! - Витим ловко отобрал заступ. - Не наработался за день?
Таврит дико обозрел пещеру, где повсеместно спали рабы, и сам выпустил лом.
-Ты что спятил? - зарычал он, но Витим не дал ему излить свое возмущение.
-Хочешь бежать? - произнес он по-тавритски. По крайней мере, льстя себя надеждой, что ему удалось с должной сноровкой прогнусавить резкие, отнюдь не гармоничные звуки, которые тавриты называют речью.
Шехре-Ала словно натолкнулся на невидимую стенку. Его глаза выпучились, а рот перекосился так, что Витим испугался: наверное, он все перепутал и произнес какое-нибудь страшное, смертельное оскорбление. Он отступил на шаг, но таврит внезапно кинулся за ним и вцепился в плечо железной хваткой.
-Ты правда знаешь, как? - Витим едва разобрал эти тавритские слова, потому что голос долговязого, вышкой нависающего над ним, вдруг задрожал, а в красных воспаленных глазах показались слезы. - Во имя Ликра, мне все равно, кто ты, откуда знаешь мой язык и каким образом нашел путь - если ты вытащишь меня отсюда, я твой вечный слуга!
-Спокойно, - парень с усилием разжал пальцы товарища по несчастью, который цеплялся за него как утопающий за соломинку. Как раб, перед которым распахнули дверь на свободу. - Способ есть, но это не так-то просто.
-Я сделаю все!
Теперь, когда в таврите возродилась давно утраченная надежда, он разительно, словно по волшебству переменился. Согнутая спина распрямилась, увесистые кулаки сжались, а в потухших было глазах разгорелся такой огонь, что Витим изумился: неужели они только что были остановившимися и безжизненными.
-Тогда слушай.
Наступившее утро, а за ним и день, принесли немало волнений. Витим думал, что если бы пришлось отложить побег еще на несколько дней, все его участники просто извелись бы от ожидания.
Шехре-Ала дрожал от нетерпения, и Витим благословлял Бога и Богиню, что в каверне нет надсмотрщиков. Эта лихорадочная деятельность, эти сверкающие безумием очи возбудили бы подозрения у самого ленивого стражника. К счастью, измученным рабам было не до чьего-то помешательства - здесь сходили с ума и более крепкие.
Моряне были абсолютно спокойны - как обычно, и здесь уже Витим ловил себя на том, что проходя мимо с тележкой, сам слишком пристально вглядывается в выражения их лиц: удалось ли Вуэру убедить Мольяса доверять человеку.
И еще беспокоила мысль, как моряне воспримут Шехре-Ала. Вряд ли благосклонно.
Вопреки всем опасениям Витима, день прошел без происшествий. А через полчаса после отбоя все четверо стояли у озерца, хмуро поглядывая друг на друга и кусая губы от волнения.
-Шехре-Ала идет с нами, - объявил Витим по-морянски, предупреждая возражения. - Я так решил, а на споры сейчас нет времени. Можете возражать сколько захотите, когда мы все будем в безопасности.
Он твердо смотрел в глаза Мольясу, но не мог прочесть в них ответ. Тот молчал.
-Решайте быстрее. У нас не более четырех часов, чтобы уйти подальше. После пробудки наше отсутствие будет быстро обнаружено, а вкупе с обмелевшим бассейном... Я уверен, часть рабов последует за нами, а те, кто побоится - донесут.
-Хорошо, - наконец ровным тоном сказал Мольяс, ничуть не изменившись в лице. - С самого дна путь может лежать только вверх.
Вуэр ничего не добавил, но Витим почувствовал его облегчение.
-Тогда начнем, - парень кивнул, словно никакого другого ответа и не ожидал, и перешел на дорианский: - Следите вокруг. Если кто-то проснется, не дайте ему поднять тревогу. Безразлично, каким способом. Вы меня понимаете?
Шехре-Ала с готовностью повернулся спиной к бассейну, оглядывая спящих. Моряне чуть медленнее, но так же решительно. Жребий брошен. Отныне они все зависят друг от друга.
Подняв захваченный с собой лом, Витим прыгнул в воду. Он мог бы и не прибегать к магии, но время было слишком дорого. "Отпусти, гора, - мысленно проговорил он, опустившись на колени перед водостоком и размахнувшись. - Суровая гора. Гордая гора. Добрая гора".
От удара брызнул камень, вокруг вспухли пенные водовороты, с шипением устремляясь в расширившееся отверстие, и мощно потащили человека за собой. Выронив лом, Витим упал поперек щели, изо всех сил упираясь руками и чувствуя, как сердито поток колотит и засасывает его, негодуя на помеху.
И вновь только руки морян вытащили его, уже нахлебавшегося воды, на воздух.
-Готово, - пробулькал Витим, отдышавшись. - Можно двигаться.
Моряне прыгнули в бассейн, в котором уровень воды понижался на глазах, а Шхре-Ала вдруг побледнел, глядя на воронку в его дне, куда с шумом всасывалась вода. Витим сам признавал зрелище пугающим, но иного выхода не было - или отдаться на волю заключенного в камень потока, или заживо гнить в рабстве. Но таврит молча спустился. Парень оценил его мужество и решимость: он-то знал, что дальше русло расширяется, а Шехре-Ала мог только слепо доверять соседу по камере, отгоняя от себя страшные картины, в которых застревает в узкой щели и захлебывается как крыса в затопленной норе.
Первым лезть в водосток вызвался Вуэр, которому, как самому сильному из водных, за спину примотали заступ: в качестве средства пробивания узких мест и оружия на случай неизвестной опасности. Он сел на край, спустив ноги, легко оттолкнулся и исчез под водой. Следом двинулся Витим. "Хорошо амфибиям", - подумал он, набирая воздуха в легкие. А потом уже было не до отвлеченных мыслей: струя воды жадно утянула его в непроглядный мрак заполненного водой каменного тоннеля и бешено понесла куда-то вниз и вперед, нещадно колотя обнаженное тело о выступы стены. Он сумел только обхватить руками голову, пытаясь защитить от ударов, но это слабо помогало.
Поток выплюнул его в другую пещеру, наполовину заполненную водой - подземное озеро, которое питалось еще несколькими ручьями, собиравшимися с вершины горы. Соединяясь, они образовывали подземную реку, которая пробивала себе сквозь гору дорогу дальше, все вниз и вниз, пока не вырывалась на поверхность где-то у ее подножия.
Здесь был тот же рассеянный свет, что и в верхней пещере. Рядом торчала из воды голова Вуэра, и Витим поплыл к нему. Тут же с оглушительным плеском, эхом отразившимся в голых стенах, рухнул Мольяс, подняв тучу брызг. Он вынырнул так, как умеют только моряне: над поверхностью воды виднелись одна макушка и глаза. Когда беллинги дышат жабрами, зачем им нос и рот?
Витим смотрел вверх. Из потолка лилась вода, но Шехре-Ала не было.
-Мы не можем ждать, - Мольяс соизволил приподнять рот над водой лишь для того, чтобы произнести эту всем известную истину. Голос звучал ровно, словно они сидели за накрытым столом и вели светскую беседу.
-Туда, - Витим махнул рукой, и моряне дружно нырнули.
Он в последний раз оглянулся и двинулся следом. Как ни печально, но, по-видимому, таврит в последний момент испугался неведомого подземного течения. Витим не мог его за это осуждать, но Мольяс был прав.
Внезапно сквозь гул водопада прорезался более сильный всплеск, и сразу же - смачные тавритские ругательства. Это могло означать только одно.
-Эй, - обрадованно заорал Витим, размахивая руками и почти выскакивая из воды. - Сюда!
Через несколько минут Шехре-Ала догнал его.
-Проснулся один такой, - отфыркиваясь, пояснил таврит. - Пришлось укладывать обратно.
Моряне восприняли появление человека невозмутимо.
Плыть было легко: подземная река сама несла беглецов, но вода была слишком холодной, чтобы доверять ей. Онемевшие тела уже утрачивали чувствительность и к холоду, и даже к боли от ушибов, а это было тревожным признаком. Углядев на стене сухой выступ, Витим скомандовал привал.
-Но ведь надо быстрее, - запротестовал было Шехре-Ала.
-Нам придется часто останавливаться, - выбравшись из воды, Витим уже начал отстукивать зубами дробь. - Это талая вода с ледников, и в ней легко погибнуть от переохлаждения.
-Так сколько же времени займет все это?
-Сколько бы не заняло, - флегматично произнес Вуэр. - Это дорога на свободу.
Устроившись на корточках на узком карнизе, словно цапли на насесте, четверо разумных разглядывали себя и друг друга. Короткое путешествие в полной власти водяного потока не прошло бесследно ни для кого: кожа была покрыты бесчисленными синяками и ссадинами, жалкие тряпки, прикрывавшие наготу, окончательно растрепались.
-Может быть погреемся? - робко попросил синий от холода Шехре-Ала. Витим наверняка имел тот же оттенок. Моряне сохраняли свой обычный цвет только потому, что их сосуды располагались гораздо глубже под толстой кожей.
Парень сосредоточился.
-Хорошо, - сказал он, когда все прижались к потеплевшим камням, - но сильно не рассчитывайте на это в будущем. Я все-таки не горец, и не очень-то умею применять их магию. Вернее, не совсем так: гора не до конца принимает меня за своего. Она подчиняется, но неохотно, и с каждым разом требует все больше сил. Она считает, что я слишком часто и слишком много у нее прошу, понимаете?
-Не очень, - признался Вуэр. Мольяс просто возвел глаза к темному своду, нависшему над головой, а Шехре-Ала пожал плечами. - Я вообще не понимаю, почему бы тебе не нагреть всю эту воду - и дело с концом.
-Воду! - Витим неожиданно для себя рассмеялся, и его смех гулко разлетелся над водой, смешиваясь с плеском и отдаленным шумом водопада. - Вода не имеет никакого отношения к горе, она для нее чужеродная субстанция, и магия горцев не имеет никакой власти над водой. Скорее уж воду должны нагреть вы, моряне.
-Мы? Какое мы можем иметь отношение к магии, - проворчал Мольяс, - мы простые матросы. Конечно, я знаю, что она существует, но я не женщина чтобы ею владеть. И даже не военачальник - их тоже иногда учат.
-Женщина? - переспросил Витим, подумав, что неверно понял собеседника.
-Да, конечно. Женщины гораздо лучше воспринимают знания - как магические, так и практические, ты разве не знаешь? - уверенно объяснил Вуэр. - Поэтому большинству мужчин даже не пытаются давать образование - все равно мало толку. Мне еще повезло, моя мать - влиятельная маниталес в Вараде - по-вашему жрица, жрица воды - так что я обучался мореходному делу и со временем могу даже стать капитаном корабля - это высокий пост для мужчины, - в его голосе прозвучало едва ли не благоговение.
Витим как-то читал о главенствующем положении женщин в среде морян, но прежде ему казалось, что мужчины должны быть этим фактом крайне возмущены и изо всех сил стремиться к смене такого уклада. А Вуэр, производящий впечатление весьма неглупого молодого существа, не только согласен с таким положением вещей, но и пытается втолковать эту точку зрения человеку.
-Неправда, - насупился он. - Люди считают как раз наоборот, что женщинам ни к чему образование, все равно у них в головах одни наряды и сплетни. Поэтому их дело - рожать и растить детей, заботиться о муже и доме.
Шехре-Ала согласно кивнул: в Таврите женщины приравнивались едва ли не к одушевленным вещам.
-Какая глупость, - ужаснулся Вуэр. - Мужчины сильнее физически - они должны выполнять тяжелую работу. А женщины сильнее разумом - они должны направлять мужскую силу в более эффективное русло. Все просто и справедливо, каждый занимается своим делом. А вы лишаете себя мудрости половины населения, более мудрой его половины, пользуетесь превосходством своей грубой силы чтобы не позволить женщинам проявить себя и верховодить за счет принижения своих жен. Берете на себя обе роли, в том числе и вам несвойственную - роль мыслителя. Полагаете, что вашего варварского стремления властвовать достаточно чтобы руководить?
-Тем не менее мы неплохо управляемся, - запальчиво возразил Витим, не на шутку увлекшись спором. - Именно мы владеем большей частью Великого Материка, а дорианский император - самый значительный правитель.
-Возможно, вы достойнее и умнее нас, - откликнулся морянин, - но я уверен, что вы были бы намного могущественнее и мудрее, если бы правильно распределили роли: одни не прозябали бы в бездействии, а другие не пытались скакать выше собственной головы!
Витим открыл было рот, но захлопнул его, так и не найдя, что возразить. На самом деле он не считал женщин безмозглыми созданиями, на его жизненном пути встречалось немало весьма разумных представительниц слабого пола. Но все-таки большинство людей придерживалось высказанного им мнения. Хотя дорианские императрицы вряд ли правили хуже, чем императоры. Просто их правление отличалось меньшей внешней агрессивностью и большей заботой о внутреннем благополучии. Витим не мог бы сказать, что согласен с морянским способом построения жизненного уклада, но не мог не признать, что рациональное зерно в нем есть. Может быть, не в том, чтобы давать женщинам главенствующую роль в обществе - а в том чтобы давать им роль вообще.
-Ну ладно, кажется, все согрелись, - сказал Витим, заметив, что раскрасневшийся Шехре-Ала намерен продолжить спор, убеждая амфибий в кощунстве высказанной ими точки зрения. С одной стороны странно было горячо спорить о национальных особенностях в холодном мокром подземелье, пытаясь выбраться из рабства, но с другой Витим был почти рад тому, что они все еще способны обсуждать что-то помимо своих несчастий. Если даже в этот момент они могут думать о чем-то кроме собственных страданий, для них четверых еще не все потеряно. - Пора.
Он соскользнул с теплого уступа в ледяную воду, и все неохотно, но беспрекословно последовали за ним.
Так началось путешествие четырех ослабленных голодом и тяжелым трудом, исхудавших до костей разумных существ по подземной реке, которое продлилось почти двое суток. Каждый встречавшийся порог, каждый выступающий камень, позволявший подняться над водой, использовали чтобы обсушиться и оттаять. При этом об отдыхе речь не шла: при невозможности обогреться с помощью магии, необходимо было интенсивно двигаться, порой с риском свернуть шею. От усталости и холодной воды с людьми часто приключались судороги, и они наверняка утонули бы, если б не моряне.
На одном особенно широком карнизе, где скорчившись можно было даже лежать, провели "ночь": несколько часов беспокойных сновидений над бурлящим потоком, когда неосторожным движением можно было спихнуть в воду соседа или свалиться самому. Поднатужившись, Витим сумел еще раз подогреть скалу.
"Утром" удалось даже приглушить голод: ловкий Вуэр ухитрился поймать где-то в глубине потока толстую рыбу. Видно, в подземную реку впадал сток из поверхностного горного озера. Приготовить рыбу было не на чем, поэтому пришлось грызть сырьем, однако никто привередничать не стал.
За первую же попытку передохнуть в этот день беглецы едва не поплатились жизнью.
Плывший впереди Вуэр углядел удобное углубление в стене и быстро вскарабкался в него, подзывая товарищей. Он заметил, что маленькая пещерка имеет продолжение, уходящее вглубь скалы, откуда тянет тепловатым воздухом, несущим чуть заметный запах гниения, но не обратил внимания. Равно как и на едва уловимый за шумом воды писк, доносящийся из щели.
Витим добрался до отверстия последним, когда остальные уже располагались поудобнее, прижимаясь озябшими телами к теплым после ледяной воды камням. Он был еще в воде, когда из темного прохода выскочило крошечное существо, похожее на тощую безволосую собачонку. Слепая мордочка подземного жителя и дрожащее голое тельце на кривых ножках отнюдь не казались угрожающими и вызывали скорее умиление, чем опаску.
-Эй, гляди, - обрадовался Шехре-Ала, протягивая руку к существу, - может, хоть немного приглушим голод.
Но Витиму, уже подтянувшемуся до уровня пола пещеры, хватило одного взгляда.
-Нет! - заорал он так, что эхо словно взбесилось. - Не трогай. Быстро все прыгайте в воду.
-Поче... - начал таврит, но существо вдруг обнажило длиннющие желтые клыки и молниеносно цапнуло его за ладонь, вырвав кусок плоти. - Ах ты, дрянь!
Он хотел было пнуть существо ногой, но то ловко увернулось. Проглотив добычу, оно вновь бросилось в атаку, но в этот момент Витиму удалось столкнуть всех в поток. Обескураженное существо остановилось на краю и тонко запищало. В ответ из щели высыпало несколько десятков таких же созданий, которые выразительно облизывались темными тонкими языками. Слепые, они, казалось, видели лучше зрячих людей и морян, и тут же разбежались по всем уголкам пещеры, выискивая способ последовать за беглецами.
-Ч-что это, что случилось? Оно ядовитое? - Шехре-Ала в ужасе уставился на пятно крови, расплывающееся по воде. Моряне удивленно глазели на тварей, которые упорно ползли за ними по почти отвесной стене, цепляясь маленькими коготками за едва заметные выступы.
-Нет, пещерники не ядовиты. Их опасность в их чудовищной прожорливости, - пояснил парень. - Я обязан был догадаться: раз в воде появилась рыба, значит будут и хищники. Наше счастье, что они не умеют плавать, но рыбьи трупы, выброшенные на берег - одно из их излюбленных лакомств. Пещерники живут большими колониями под землей, в складках скал или в брошенных норах зверей. И пожирают все живое и неживое, что встречается на пути: крыс, медведей в берлогах, неосторожных разумных, разлагающиеся останки. Набрасываются всем скопом - а через несколько минут остается обглоданный скелет. Горцы хорошо знают, как определить, водятся ли эти твари в пещере, и не суются. Они даже толком не решили, отнести пещерников к животным или к нечисти: эти твари теплокровны и производят потомство самым обычным способом, но баснословный неутолимый голод характерен скорее для порождений зла. Но есть и хорошая новость, - сообразил Витим и поспешил подбодрить товарищей, - пещерники означают близость поверхности. Слишком глубоко под землю они никогда не забираются.
Однако плыть пришлось еще немало. Теперь выбирать место для отдыха следовало еще более тщательно: необходимо было следить, чтобы выступ не сообщался с разломами скал, где могли подкарауливать кровожадные твари. Слишком из многих щелей напряженному уху слышался характерный писк, не важно, реальный, или воображаемый.
Дважды за день Витиму пришлось прорубать путь, хотя в одном случае он считал, что русло достаточно широко, а значит ни к чему тратить остатки благосклонности горы, которой уже давно надоело помогать настырному человеку. Однако оба морянина уперлись, с несвойственным им возбуждением крича о том, что не желают терять на камнях больше ни клочка своей шкуры, ее и так мало осталось. Шехре-Ала поддержал их, и парень был вынужден уступить. Три раза встречались длинные теснины, где свод опускался до самой поверхности - дважды моряне вытаскивали людей почти захлебнувшимися, и оба выжили лишь потому, что матросы хорошо умели спасать утопающих.
Но в третий раз ловушка оказалась посложнее. Прощупав туннель при весьма условной поддержке горы, Витим понял, что здесь им с Шехре-Ала придется туго.
-Держись, - сказал он тавриту, устало вылезая на очередной выступ, где в ожидании окончания непонятных им магических манипуляций сидели его спутники. - Может быть, обойдется. Выбора все равно нет.
Но Шехре-Ала, видно, понял в чем дело. Содрогнулся, его тело напряглось, но он совладал с собой. Сжавшиеся кулаки расслабились. Обвинять было некого.
-Что ж, по крайней мере, мы попытались, - хрипло ответил он, глядя Витиму в глаза. Все-таки простудился, почему-то отметил тот. Сейчас это было уже неважно. - Спасибо хотя бы за то, что дал надежду. Мы все же умрем не как рабы.
Парень улыбнулся, благодарный за понимание.
Мольяс с Вуэром переглянулись.
-У вас есть шанс, - сказал Витим морянам. - Об одном прошу: когда доберетесь до своих, найдите способ вернуться и освободить остальных. Разумные не должны гибнуть в рабстве.
-Не спеши геройствовать, - проскрипел в ответ старший. За время плавания по ледяной реке его тягучий голос стал сиплым, возможно, и он начинает заболевать. - Думаю, есть способ. Если, конечно, не брезгуешь дышать с помощью морянина.
-Я могу вдыхать жабрами, а выдыхать воздух тебе в рот, - пояснил Вуэр, заметив недоуменный взгляд. - Не очень удобно, но реально: я видел, как один мой приятель проделал такое, когда пожелал привести человека в свой подводный дом.
-Ты излагаешь слишком деликатно, - фыркнул Мольяс. То ли от простуды он совсем забыл о своей давней склонности к Гленелу, то ли, повлияло предстоящее интимное сближение с человеком. А может, на самом деле он был общительным существом, но пока все сохли на узком насесте, он принялся судачить о знакомых, совсем как человеческий крестьянин. - Его приятель детства Текас спас женщину-человека после кораблекрушения и по уши влюбился. Привез в Варад и осмелился представить родителям как свою будущую жену. Мать, крупный портовый чиновник, схватилась за голову и запретила сумасбродство, угрожая лишить содержания и тем самым перечеркнуть возможность получить образование. Так молодой глупец обратился к нашему Вуэру, который растрогался, выслушав романтическую историю, и помог влюбленным бежать из Варада на "Грозовой птице". Капитан, ясное дело, был недоволен, узнав, что Текас с девчонкой сбежали без позволения родителей - как бишь ее?
-Эйлоя, - смущенно ответил Вуэр. - Кажется, она из Лавардена.
-Совершенно верно. Так вот, они поселились на одном из островков Архипелага в крошечной рыбацкой деревушке - это после Варада-то, западной столицы Беллевра - и живут там уже три или четыре года.
-Четыре, - подтвердил Вуэр.
-У них двое детей, признаться, на редкость милых светловолосых созданий, которые чувствуют себя под водой как и на воздухе, хлопают длинными ресницами, загорают до бронзового цвета на солнце, и Текас утверждает, что счастливее его в мире нет беллинга.
-А что отец этого Текаса? - заинтересовался Шехре-Ала.
-У отца бригада каменотесов-строителей, ему не до сантиментов, - отмахнулся Мольяс. - А вот мать как-то пыталась разыскать сына. Кажется, даже съездила к ним, познакомилась с внуками. Вроде бы, раскаялась и просила Эйлою вернуться, но та отказалась, - морянин усмехнулся, будто собирался сказать что-то крамольное. - Говорят, Текасу понравилось, что жена по человеческой привычке смотрит на него как на главу семьи и во всем спрашивает его решения. А в Вараде главной была бы Эйлоя, вот он и уговорил жену остаться.
С этим предположением Шехре-Ала еще кое-как смог смириться.
-Ладно, - вздохнул он и кивнул Мольясу, - дыши за меня. Только не обессудь - зубы у меня неважные...
В общем, особого дискомфорта при сей непривычной переправе, Витим не испытывал. Прижиматься к Вуэру, словно страстный любовник в жгучем поцелуе было смешно и малость неловко, но не слишком неприятно. Морянин здорово, почти по-рыбьи плавал, искусно огибая незаметные человеческому глазу выступы стен, а выдыхаемый им воздух был вполне пригоден для дыхания. Он даже готов был обидеться на амфибий за то, что не предложили помощь раньше, заставив так страдать в двух предыдущих случаях, но спустя несколько минут понял, в чем дело. Сложность была в том, чтобы сохранять один и тот же ритм: двигающийся с лишней тяжестью на буксире Вуэр дышал чаще и резче, чем Витим, который заботился в основном лишь о том, чтобы не оторваться от единственного источника воздуха. Не попав в такт, человек чуть было не нахлебался воды.
Река вынырнула под ослепительное небо во второй половине дня - неизвестно, какого дня от сотворения времен, подаренного милостью Бога и Богини, ибо Витим, как и все, давно сбился со счета.
Но внезапно сквозь плеск воды Витим уловил отдаленный, быстро приближающийся гул, который мог означать лишь одно.
-Впереди водопад! - закричал Вуэр, тоже почувствовав опасность.
Гора закончилась, и Витим не мог спросить у нее, куда они рискуют свалиться с обрыва, в воду или на острые скалы. Да она вряд ли ответила бы, ее терпение уже полностью истощилось.
-Левый берег ближе, - прокаркал Шехре-Ала, умудрившись приоткрыть глаза и что-то разглядеть сквозь льющиеся слезы, режущую боль от яркого света и холодные клубы тумана, густо поднимающиеся над водой.
Они выбрались на камни всего в тридцати саженях от места, где вода с грохотом проваливалась вниз и разбивалась на миллиарды брызг об острые гребни и твердые валуны. Вернее, моряне выволокли всех четверых на берег, ибо люди уже едва шевелились.
Все повалились на голые камни, хрипло дыша. И только теперь поняли, как тепло было в пещере, согретой внутренним подземным жаром гор. Здесь, на открытом воздухе, на окоченевшие мокрые тела в грязных набедренных повязках набросился ледяной ноябрьский ветер, опаляя кожу жгучим холодом. За время, проведенное в рабстве, прошла осень и почти наступила зима. По черным берегам ручья стояли тоскливые голые деревья, землю устилал бурый ковер прелой листвы. Небо над головой было серым и тусклым и вот-вот грозило пролиться холодным дождем или даже первым снегом.
-Надо идти, - простонал Витим и закашлялся, - глупо умереть от простуды...
-Куда идти? - отозвался Мольяс. - Где мы, ты знаешь?
-Этот ручей наверняка впадает в Подгорную, а мы где-то восточнее. Надо идти вдоль берега, в долине Подгорной есть селения.
Шехре-Ала резко сел.
-В долине Подгорной? Так сколько же мы будем туда идти? Надо искать укрытие поближе, разводить огонь, иначе и впрямь умрем от простуды.
-Одно другому не мешает, - примирительно вздохнул Витим, заставляя измученное, ноющее тело подняться.
Пошатываясь от утомления, он побрел к зарослям облетевшего кустарника, покрывающего склон пригорка. Он надеялся, что наступившие холода уже заставили пригорную нечисть попрятаться - столкнуться сейчас еще с какой-нибудь с агрессивной тварью означает быструю и бесславную смерть, которая увенчает побег, казавшийся таким идеальным вначале. Следом, едва волоча ноги, потащились остальные.
К счастью, кремень отыскался быстро, и вскоре можно было хотя бы согреться у костра, разведенного в небольшом распадке, кое-как защищенном от пронизывающего ветра.
Однако когда первая насущная потребность в тепле была удовлетворена, встали новые, не менее важные вопросы. По ноябрьской погоде нельзя идти голышом, а стремительно приближающейся ночью к тому же наверняка подморозит. Беглецы два дня ничего не ели, если не считать одной рыбины на четверых. Никто не жаловался, но все невероятно ослабли. Ни поохотиться, ни защититься от нападения было нечем. Двое морян и два человека жались к огню и растерянно посматривали друг на друга. Витим вынужден был признать, что его план побега предусматривал только возможность выбраться из рабства. Шехре-Ала беззлобно, но нудно разворчался; Мольяс надулся. Вуэр глубоко задумался, так глубоко, что Витим начал подозревать, что тот просто заснул.
Однако тут судьба решила вмешаться и самой предопределить следующий шаг беглецов.
Нельзя сказать, чтобы звук, внезапно раздавшийся неподалеку, внушил беднягам надежду: завывающий в расщелинах ветер принес с собой лошадиное ржание, а вслед за тем - топот подков и металлический лязг, какой производят только воины в боевом вооружении.
Витим мгновенно оказался на ногах: близость опасности заставила забыть об усталости. Сделав остальным знак не трогаться с места, он молча двинулся туда, откуда донеслись звуки. Почему-то подумал, какое счастье, что ветер дует в сторону беглецов, иначе дым от костра не оставил бы ни одного шанса. И тут же сообразил, что шансов и так нет.
За холмом оказалась узкая утоптанная тропинка, петлявшая между валунами и грядами скал. Витим бесшумно вспрыгнул на каменный уступ и осторожно выглянул.
Всадников было восемь, и они ехали гуськом. Первый уткнул нос в клочок пергамента, похожий на карту, остальные лениво поглядывали по сторонам, зевали и почесывались. С первого взгляда было понятно, что это не регулярная дружина: на всадниках были неуклюжие дешевые шлемы и нагрудники поверх грубой, потрепанной одежды, на боку висели безликие прямые мечи средних размеров - такие говорят знатоку о невеликом мастерстве владельца. Но когда отряд приблизился, парень заметил еще одну деталь, которая сразу сказала много больше, чем все остальное вместе взятое: к седлам были приторочены скрученные кольцом кнуты...
В этот момент кто-то из них недовольно крикнул предводителю:
-Ну где там этот чертов ручей? Целый день блуждаем, аж брюхо от голода подвело.
-И верно, - поддержал другой, - что за блажь разыскивать этих беглых. Небось застряли где-нибудь на полдороге, или потонули и кормят сейчас рыбу в Подгорной. Что ж мы теперь до скончания века будем тут шататься?
-Да погодите вы, - раздраженно отозвался вожак, складывая карту. - Тут где-то поток на поверхность выходит, утром мы просто не туда свернули, но теперь я разобрался. Найдем ручей, там и привал устроим. А что до блажи начальства - так не наше это собачье дело. Они велят - мы ищем. Так что пошевеливайся давай, кажется я слышу журчание...
Витим медленно отодвинулся от края, чувствуя как внутри стремительно закипает ярость. Не просто досада или гнев - а та одуряющая, ослепляющая животная злоба, которая способна на все. В ней сплеталась вся ненависть, вся боль и все отчаяние, которое владело его существом с того самого дня возвращения на пепелище Одинокой Башни. Это было бешенство дикого зверя, загнанного в угол и очертя голову, оскалив клыки и выпустив когти бросающегося на загонщиков. У беглецов не было ничего кроме набедренной повязки. Они были измучены борьбой с холодом и голодом, истерзаны скалами и преследованием вечно голодных пещерников, но и тут их не оставили в покое.
Краем глаза Витим заметил движение и чуть повернул голову. Никто не остался на месте, несмотря на его приказ: все были здесь и все слышали то же, что и он. А в глазах человека и двоих морян он видел то же безумие отчаяния, что читал в своем разуме.
Никто не подумал о том, что драться с восемью вооруженными воинами - самоубийство. Всем было наплевать на благоразумие и на сохранность своих жизней. Это была та черта, за которой живым существам не страшно уже ничто на свете.
-Когда будут под нами, бросаем камни, - прошептал Витим. - А потом прыгаем.
Никто не возразил против сумасшедшего плана.
Они подобрали увесистые булыжники - единственное доступное оружие - сжав в распухших от холода, покрытых кровоточащими трещинами пальцах. Шехре-Ала успел где-то добыть огромный сук и был готов пустить его в ход. Все напрочь забыли о муках голода, об обжигающем холоде, об утомлении. Глаза засверкали ненавистью, тела налились кипучей энергией, которая могла быть направлена лишь на разрушение и убийство.
Стражники нелегальной шахты не ждали нападения. Хотя они и искали беглых рабов, но ведь смешно восьмерым вооруженным воинам опасаться четырех голых, измученных существ. Поэтому град камней, полетевших в них с уступа, оказался неожиданностью и собрал свой урожай: один всадник был вышиблен из седла удачным попаданием, двое сброшены собственными конями, вставшими на дыбы от боли, и так и остались лежать на земле. А следом сверху свалились четыре обнаженных тела.
Витим плохо помнил это сражение, да и старался не вспоминать. Его нельзя назвать доблестной битвой и ни один воин не стал бы гордиться им. Те воинские навыки, которым терпеливо учили его Брейн, Дармат, Эллил и Шет были забыты, в тот миг парнем владела лишь отупляющая, животная ярость.
Все было словно в мрачном кровавом тумане. Только несколько образов, ярко врезавшихся в память: как он рухнул на землю вместе со стражником и душит его, ухватив за шею мертвой хваткой и хрипло рыча. Как тускнеют глаза захлебнувшегося криком человека, который так и не успел вынуть оружие из ножен... Как вместе со своим потерявшим шлем противником катается по земле Вуэр, остервенело терзая и колотя его головой о камни. Как Мольяс, не надеясь на силу своих рук, вцепился зубами в горло врага, и как течет кровь из прокушенной артерии, но морянин не отпускает, и словно вампир грызет плоть. Как Шехре-Ала с оглушительным ревом, в котором нет ничего человеческого, вращает дубиной, отбиваясь сразу от двух, пока Витим не справился со своим и не поспешил на помощь. Как бьет стражника камнем по черепу - колотит и колотит, с удовлетворением слушая звук ломающихся костей и чувствуя на лице брызги теплой крови и мозгов.
Когда все было кончено, и темная жажда убийства схлынула без следа, его вырвало. Желудок был пуст, но казалось, выворачивается наизнанку, сотрясая тело мучительными спазмами. Мольяс потерял сознание, увидев, что сотворил. Вуэр сидел на земле, глядя невидящими глазами в пустоту и казался белым мраморным изваянием, невесть кем воздвигнутым на черных скалах Семиветровых гор.
Только Шехре-Ала, бывший солдат, видавший в жизни и не такое, сохранил способность думать и действовать. Он подобрал чей-то меч и быстро прикончил тех, кто был только оглушен. Потом взял шлем, принес воды из ручья и окатил Мольяса, приводя в чувство и смывая с губ чужую кровь. Тот сел, озираясь, словно помешанный, увидел рядом человека с развороченным горлом, резко, задом наперед отполз в сторону, хрипя от ужаса.
-Нам нельзя здесь оставаться. Вот выпей, - таврит приподнял голову Витима, который безвольно повалился лицом вниз, и поднес к его рту шлем. - Надо убираться, пока еще кто-нибудь не явился, чтобы выяснить, куда запропастились эти. Нам повезло, что они заблудились и не вышли к ручью раньше, но это значит, что от них долго не было вестей в шахте. Переодеваемся в их одежду, забираем лошадей, и вперед.
Витим жадно глотнул воды.
-Да, конечно, - прохрипел он и выронил шлем. Руки тряслись, словно у запойного пьяницы, взгляд блуждал, не задерживаясь ни на чем.
-Возьми себя в руки, парень, - Шехре-Ала грубо тряхнул его, - у нас нет времени!
-Знаю, - Витим отпихнул таврита. Когда запал схватки угас, вновь навалилось изнеможение. Только ценой сверхъестественного усилия ему удалось подняться на ноги и сосредоточиться.
Перепуганные лошади разбежались, но заблудились в холмах и зарослях кустов. Поймать четырех не составило труда даже обессилевшим беглым рабам.
Но вот моряне совсем раскисли, и заставить их двигаться оказалось гораздо сложнее. Мольяса Витиму пришлось одевать: тот совсем ошалел от содеянного и только жалобно стенал, бормоча что-то на замысловатом языке богослужений. Весь покрытый синяками и царапинами Вуэр с грехом пополам оделся сам, заходясь мучительным кашлем и содрогаясь всем телом. Оба морянина были похожи на давно сдохшие на берегу рыбины, которые шевелятся лишь благодаря неуемному прибою... Самый бодрый Шехре-Ала внезапно чуть не упал - только сейчас выяснилось, что он ранен; много времени ушло на перевязку неглубокой, но болезненной раны у него на боку.
Спустя вечность все взгромоздились на лошадей и, пошатываясь в седлах, тронулись в путь. Зрелище это было весьма жалкое: как выяснилось, Витим, который путешествовал на лошади едва неделю за всю жизнь - самый искусный наездник во всей компании. Пехотинец Шехре-Ала если влезал в седло, то только на старую спокойную кобылу, и лишь тогда, когда не было иного выхода. Моряне же лошадей только пару раз видели издали.
Направление было выбрано просто: они начали спускаться вниз по течению ручья, понимая, что за менее заметным ориентиром им просто не уследить. Четверых беглых рабов сейчас можно было назвать скорее мертвыми, чем живыми. Даже голод уже не донимал, единственное, о чем мечтала изнуренная плоть - это упасть и погрузиться в блаженное забытье.
Ускользающими остатками сознания Витим догадывался, что далеко они не уедут. Несмотря на опасность обнаружения новой поисковой партией, если не сделать длительную остановку, надолго никого не хватит. Первым свалится Мольяс, он и сейчас висит на холке лошади так, что, верно, лучше бы привязать. Но Витим боялся, что если остановится, снова залезть на лошадь сил не хватит... Следующим будет Шехре-Ала: его рана, хоть и неглубокая, кровоточит так, что внушает беспокойство. А там чей черед, Вуэра или его самого?
-Эй! - в тоску отчаяния проник возглас молодого морянина, который дрожащей рукой указывал на воды ручья. - Смотрите.
По воде лицом вниз плыло мертвое человеческое тело - обнаженное и тощее. Нетрудно было догадаться, откуда оно здесь взялось.
-Еще и это на нашей совести, - прохрипел Мольяс, - и вряд ли он был всего один...
-Надо бы похоронить, - пробормотал Витим, но без особой решимости.
-Не глупи, - отрезал Шехре-Ала, скрипя зубами от боли и только усилием воли не позволяя себе потерять сознание, - надо уносить ноги, еще одного отряда мы не переживем. Ниже по течению есть люди, они позаботятся о трупах.
Витим не спорил. Он и сам слишком хорошо понимал, что хотя теперь у них есть оружие, его могло и не быть вовсе: сил взмахнуть мечом не хватит ни у кого. Все, что еще оставалось после путешествия по ледяной реке, сгорело в той вспышке ожесточенного помешательства.
Спустя несколько часов, показавшихся нескончаемыми веками, ручей неожиданно вильнул, сделав петлю вокруг небольшого сухого пригорка. А на вершине путники увидели край бревенчатой стены и косой, крытой дерном крыши, почти вросшей в усыпанную павшей листвой землю. С высоты конских спин бревна были почти незаметны, и они так и прошли бы мимо, приняв строение за еще один холм, если б Мольяс неожиданно не рухнул наземь без чувств, а Витим с Вуэром, вяло пытаясь его поднять, случайно не взглянули наверх.
Человек и морянин подкрались ближе и убедились, что осторожность не нужна: избушка была уже много лет покинута. Кто бы ни выстроил ее в глухом лесу предгорий, он или давно упокоился с миром или навсегда ушел в иные края.
Хижина на самом пути тех, кто может их разыскивать, не казалась безопасным местом, но это было лучшее, что могло предложить измученным беглецам провидение.
Дверь и даже навес наподобие сарая обнаружились на противоположном склоне холма. Лошадей загнали в дырявый сарай с истлевшей соломой, кое-как обтерли листьями. Открыть разбухшую, покосившуюся дверь оказалось непросто: Витим чуть не сломал один из мечей, действуя им как рычагом. Внутри омерзительно пахло сыростью и плесенью, земляной пол был усыпан какой-то трухой, крошечные окошки, прикрытые рассохшимися ставнями, не пропускали света, но зато в щелях свистел ветер. В углу сохранились влажные, осклизлые полати, на которые уложили Мольяса и Шехре-Ала, застелив доски плащами в слабой попытке защитить больных от сырости. Посередине был очаг, точнее, круг обугленной земли с несколькими сырыми головешками, обложенный камнями.
Только когда огонь разгорелся, а дым исправно потянулся к отверстию в потолке, Витим и Вуэр позволили себе упасть на землю возле очага и пошарить в кошелях, снятых с убитых наемников. К их величайшему восторгу, там отыскался двухдневный запас продовольствия: хлеб, сыр, сушеное мясо и несколько фляг вина. Не рискуя после продолжительного поста сразу наброситься на сухой паек, Вуэр приспособил над очагом шлем, в котором сварили бульон, и только тогда кое-как поели. Подогретое вино по всеобщему согласию признали лекарством, и тут же уничтожили одну фляжку.
Витим критически обследовал меч и брезгливо поморщился: здоровенный тяжелый кусок стали неплохой закалки, но весьма небрежной обработки. Это оружие предназначалось для того, кто освоил два-три приема и в бою рассчитывает исключительно на грубую силу. Примитивная форма, неумелая заточка и полное отсутствие балансировки делали меч немногим эффективнее булавы, но это было хоть какое-то оружие. С грустью вспомнив свой легкий, стремительный меч, выкованный под руководством отца Брейн, он отшвырнул неуклюжую железяку в сторону.
При виде табака в чьем-то кисете у Шехре-Ала разгорелись глаза, но прежде, чем Витим набил ему нашедшуюся тут же трубку, таврит уже спал. Через минуту и Мольяс забылся беспокойным сном. Молодой морянин и человек решили по очереди стоять на страже, но не успели даже установить, кому первому заступать на вахту.
В этом вынужденном убежище беглецы провели два дня. Опасность обнаружения новой поисковой партией меркла перед перспективой смерти от крайнего истощения сил.
Назавтра Витим, глядясь в начищенный нагрудник, наконец с удовольствием сбрил грязную, клочковатую бороду. А после нескольких тщетных попыток расчесать свалявшееся воронье гнездо на голове плюнул и начисто выскоблил макушку, заодно избавляясь от заевших вшей.
-И вам советую сделать то же, - кивнул он Вуэру. - Иначе народ разбежится при одном вашем появлении.
Тот горестно вздохнул: моряне носили только длинные волосы, считавшиеся признаком здоровья, силы и достоинства. Однако примирился с мыслью, что сейчас их никак нельзя признать ни здоровыми, ни сильными. Ну а достоинство осталось где-то на грязной палубе пиратского корабля, на которую лицом вниз швырнули спутанных, словно овец перед бойней, пинками спихнули в вонючий трюм...
Моряне с голыми черепами были бы занятным зрелищем, если б тут же не стали походить на жалкое, несчастное подобие людей. Несмотря на то, что жабры в верхней части шеи, не скрытые волосами, теперь стали еще заметнее.
Шехре-Ала проснулся полный энергии и, с наслаждением дымя трубкой, принялся рыться в трофеях. Он зашелся от хохота при виде лысых морян, но с пренебрежением отмахнулся от предложения побриться самому. Однако молодежь была настроена решительно. Только когда Витим поклялся собственноручно связать его и насильно удалить рассадник кусачих насекомых, тот, ворча, согласился. Немного смягчившись, когда вежливый Вуэр извинился за бесцеремонность, таврит научил его повязывать чалму из длинной полоски ткани, чтобы защититься от холода и скрыть уродство, от которого морянин совсем уж повесил нос.
Но Мольясу стало только хуже: всю ночь дрожал от озноба, а к утру у него начался жар. Лекарств взять было негде, и единственное, что могли делать спутники для облегчения его страданий - это смачивать в ручье тряпицу и протирать горящий лоб.
-Боюсь я, что это серьезно, - шепнул Вуэр Витиму. - Беллинги очень редко болеют, но если уж заболевают... Нужен лекарь.
Тот нахмурился.
-Лекарь может найтись в поселениях проводников, но для этого надо добраться до Подгорной. А сейчас мы далеко не уйдем. Шехре-Ала ранен и вряд ли выдержит дорогу, не говоря уже о Мольясе...
-А что если кто-то из нас двоих поедет и привезет лекаря? Я могу, - вызвался Вуэр.
Витим знал, что у морян принята очень глубокая привязанность к соплеменникам, и никакие соображения разума не остановят беллинга от безумного шага, если кто-то из них страдает. Витим ненавидел себя за то, что сам способен рассуждать и выносить сухие, трезвые и логичные решения. Но он обязан был отговорить Вуэра от самоубийственного шага.
-Ты не знаешь ни этой местности, ни людей, живущих ниже по течению. Если даже не принимать во внимание то, что ты не дойдешь - никто из хуторян тебе не поверит и не послушает. Поселяне привыкли никому не доверять даже из собственного рода-племени, а чужака не подпустят и на полет стрелы.
-Что же делать? - молодой морянин кусал губы мелкими острыми зубами. - Слушай, ты же волшебник. Может...
-Да какой я волшебник! - рассердился Витим. - Говорю же, подсмотрел несколько горских приемов, а горцы только над камнями настоящую власть имеют. Лечебные заклинания у них жутко сложные, у каждого шамана особые, с десятком ссылок на свои заслуги перед духами и молитв к своим тотемным божествам. Мне было недосуг составлять длиннющую формулу, ведь были Легерлей и Брейн...
Витим осекся. Не время и не место предаваться воспоминаниям. Он заставил себя снова сосредоточиться:
-Я вижу только один выход, - устало произнес он. - Мы остаемся здесь, пока рана Шехре-Ала не затянется - дня три-четыре. Потом выступаем.
Вуэр таращился на него круглыми рыбьими глазами:
-За это время Мольяс умрет!
-Мы ничего не можем поделать.
-Я пойду за помощью!
-Ты никуда не пойдешь, даже если мне придется связать тебя, - рявкнул Витим.
-Ты слишком часто угрожаешь, - Вуэр вдруг успокоился и перестал кричать, его глаза сузились до щелок, отчего он сразу стал гораздо больше похож на человека, чем на морянина. - Командиром тебя никто не избирал и ты ничего не можешь мне запретить.
Витим скрипнул зубами и усилием воли смирил раздражение. Он уже начал понимать, что этот молодой разумный обладает ничуть не меньшей волей, чем сам Витим, и в отличие от таврита и собственного старшего товарища не поддастся на попытки подавить авторитетом. Но почему бы морянину не спасовать перед шантажом?
-Если ты намерен поступать по-своему, то почему бы и остальным не сделать то же. Мы с Шехре-Ала вовсе не обязаны тащить на себе больного Мольяса до самого Западного океана, когда ты благородно погибнешь свалившись со скалы, угодишь снова в лапы рабовладельцев, станешь обедом горной нечисти или получишь стрелу в горло, приставая к проводникам с нелепыми россказнями. Можешь мне поверить, я знаю эти места, и не сомневаюсь, что все так и произойдет. А если завтра сюда нагрянут новые разбойники, я один должен буду драться с ними, защищая больных и раненых? Черта с два, если ты непременно желаешь сдохнуть в ближайшей канаве, то я - нет!
У Вуэра перехватило дух от этой вульгарной, приземленной грубости. Будь он человеком, верно, побледнел бы от возмущения, разочарования, обиды. Однако внезапно он устремил на человека прямой, открытый взгляд своих бледно-голубых овальных глаз и твердо заявил:
-Я не верю, что ты в самом деле так поступишь.
-С чего, черт возьми, ты взял! - взорвался Витим. - Ты ничего обо мне не знаешь.
-Кое-что знаю, - спокойно ответил морянин. - Например то, что ты не позволишь Мольясу умереть, не попытавшись спасти.
Витим со злостью ударил кулаком о сырое бревно.
Следующей ночью землю сковали заморозки. Когда на рассвете путники покинули свое убежище, было морозно и зябко. Серебрившаяся в первых солнечных лучах трава похрустывала под ногами и копытами коней, изо рта вырывались густые облачка пара. В неподвижном, свежем воздухе, словно бы застывшем от холода, малейшие звуки разносились далеко между стволами голых деревьев и руслом ручья, одетом в саван густых молочных испарений.
На спинах двух лошадей были устроены носилки, к которым привязали так и не пришедшего в себя Мольяса. На третьей ехал Шехре-Ала, который изображал бодрость, но был слишком бледен, чтобы не внушать тревоги. Четвертая лошадь, самая молодая, как определил пехотинец, крайне редко садившийся верхом, матрос, всю жизнь проведший на палубе корабля, и лесной охотник, судивший о лошадях на примере коз и ланей, была разделана на мясо. Поэтому Витим и Вуэр шли пешком. Сейчас они пожалели, что поленились ловить больше четырех лошадей, и в результате пришлось оставить в хижине все, кроме самого необходимого, в том числе и доспехи, но сокрушаться было поздно. Все равно приходилось вести под уздцы тех лошадей, что несли паланкин: непривычные к ходьбе в упряжке животные шли неровно, пятились и возмущенно фыркали, нещадно тряся больного, который беспокойно метался, стонал и кашлял на своем ложе.
Необходимость управляться с упирающимися лошадьми поглощала все внимание Витима, заставляя иронически размышлять о том, что, оказывается, побег из рабства - не менее тяжелая работа, чем само рабство. Они продвигались довольно быстро, ход замедлял только мерин Шехре-Ала, съежившегося в седле и без конца забывающего погонять ленивую скотину. Витим беспокойно оглядывался на таврита, который бледнел с каждым часом все больше.
Некогда он слышал, что порой больных или раненых губит не столько сама болезнь, сколько осознание своего бессилия перед ней, когда человек погружается в боль и немощь и покорно ждет кончины. В такие моменты надо любой ценой отвлечь его от этого опасного оцепенения, пробудив гордость, надежду, злость, ненависть, обиду - все, что угодно. Витим не знал, как следует правильно это делать, но надо было делать хоть что-то.
-Слышь, Шехре-Ала, - крикнул он, - а правду говорят, что тавритские жрецы приносят человеческие жертвы во время своих ритуалов?
Тот приподнял голову и взглянул на парня красными, налитыми кровью глазами, в которых было мало осмысленности. Однако ожидаемой вспышки возмущения не последовало.
-Не знаю, - буркнул он так тихо, что Витим едва расслышал, и снова затих.
-Как не знаешь, - Витим изумился и даже на мгновение отпустил повод. Довольная таким оборотом дела лошадь тут же потянула носилки в сторону, и пришлось удвоить усилия, чтобы навести порядок в строю. - То есть как это не знаешь?
-А так, - огрызнулся таврит, тяжело дыша, но пытаясь усесться поудобнее. Витим счел это хорошим знаком. - Я всего только солдат.
-Ну и что же? Ты же родился в Таврите. А слухов о нем...
-Великие Сетуллы, что ты привязался?! Говорю же, не знаю! - вспылил он и продолжал так, словно Витим наступил на больной мозоль. - Мой народ разделен на касты: крестьяне, ремесленники, воины, знать и духовенство. Крестьяне - низы, жрецы - верхушка. Солдаты - посередине, они словно бы связующее звено между всеми кастами, поэтому туда рвется простой люд, и туда же ссылают неугодных вельмож. Но на деле - это самая изолированная часть. Армия не желает иметь ничего общего с крестьянами и ремесленниками, а за пределы черты, отделяющей знать и жрецов, ее не пускают. Поэтому, обладая некоторыми привилегиями над низшими кастами, она на деле не имеет никакой свободы, равно как и образования. Она - грубая и примитивная сила, которой так легко манипулировать. Все богатство находится в руках знати, все знание и власть - а значит и богатство тоже - в руках жрецов. Нашему королю все равно. А может, не все равно, но он не желает меряться властью и рисковать, вмешиваясь в дела, которые его не касаются. Страной правят жрецы, и что они вытворяют в своих храмах, я думаю, неизвестно даже вельможам, которые делают вид, что их все устраивает. А слухов от тех, кто якобы знает человека, у которого брат дружит с приятелем того, кто прислуживает младшему жрецу первой ступени посвящения, в Таврите не меньше если не больше, чем в Империи. Однако передаются эти слухи так тихо, что никогда не знаешь, услышал ты это от соседа справа или от соседа слева, потому что их распространение грозит беспощадным наказанием. Впрочем, наказание грозит и за многое другое, так что это - мелочи.
Шехре-Ала выпрямился настолько, насколько позволила рана, и отвернулся. Выглядел он куда злее, чем десять минут назад, но и куда здоровее. Витим подумал, что для простого солдата он рассуждает чересчур осмысленно и логично.
Однако страстный рассказ захватил и потряс. Витим мало знал о Таврите, этом замкнутом теократическом государстве, а то, что ему довелось прочесть, датировалось не менее чем пятисотлетней давностью. Уже тогда слово "Таврит" внушало суеверный трепет, его земли считались гиблым местом и по возможности обходились стороной, а жрецами Ликра-солнца пугали детей. Сейчас же, похоже, положение усугублялось не только неприятием иноземцев, но и явным внутренним напряжением, которое если не переросло еще в распри, народные восстания, бунты, заговоры высокопоставленных особ, то близко к этому, и здравые рассуждения простого солдата Шехре-Ала вовсе не случайно так последовательны.
События развиваются словно по написанному сценарию, подумал Витим, ощущая неприятный холодок по позвоночнику. Все что есть неприглядного в мире людей разрастается, выпячивается, захлестывает и подменяет собой лучшее, что еще сохранилось.
Неужели альмеокриты были правы, предрекая гибель, и человеческая цивилизация уже катится под уклон? А мы скрупулезно следуем предписанному пути, изо всех сил стараясь не отступить ни на шаг от печального опыта предшественников?
"Спиралью скручены века..." Все движется по спирали...
Есть лишь один обнадеживающий факт. Принц Ильгар по-прежнему в Тардове, по правую руку от императорского трона. Изгнанника нет, а значит мир людей еще не перешагнул свой последний порог.
И нет тех, кто посмел бы занять место людей. Степняки рождены не для власти - по крайней мере те, что рождаются сейчас. Горцам целый мир ни к чему - по крайней мере нынче. Моряне не зарятся на сушу - а значит им незачем вытеснять людей.
И кроме того, все они в какой-то степени принадлежат миру людей. Из пророчества ясно, что новый мир строится совсем иначе, чем предыдущий, и не возникает из руин, а привносится извне. Старое стирается, уничтожается без остатка, так, чтобы семя зла было выжжено дотла.
Следовательно, пока еще нет на Великом Материке, на Земле Лунных Троп, расы, способной или намеревающейся соперничать с человечеством.
Однако отсрочка не означает, что конец не наступит.
Часто делая привалы для отдыха и ухода за больными, останавливаясь на ночь задолго до наступления темноты, они преодолевали не более пятнадцати-двадцати верст в день. Несколько раз Витиму удавалось удачно ставить силки, добывая пропитание. Вуэр пытался ловить рыбу, ныряя в ледяную воду и стуча зубами, пока Витим не наорал на него, что не желает в одиночку нянчиться с двумя простуженными морянами и раненым человеком. Только так можно было заставить Вуэра перестать издеваться над собой.
Лишь спустя шесть дней ручей влился в широкий поток, признанный после недолгих колебаний средним течением Подгорной. Наступала ранняя зима, и однажды ночью выпал снег. Однако наутро потеплело, на землю опустился туман, пожирая мокрую слякоть, в которой ноги вязли и от которой не спасали чужие сапоги: уже к полудню они были полны холодной воды.
Как ни боялись спутники погони, она так и не появилась то ли благодаря случаю, то ли из-за глубокой веры надсмотрщиков шахты в невозможность успешного побега.
-Первая поисковая партия, - горячо убеждал Шехре-Ала, - была выслана только для очистки совести. Когда эта восьмерка не вернулась, их приятели, верно, решили, что те загуляли в трактире на Рудном тракте, и не спешили вслед.
Витим и Вуэр не пытались возражать: верить в такой оборот событий хотелось всем.
Таврит вполне пришел в себя, рана его мало беспокоила, и он уже два дня предлагал зарезать на мясо вторую лошадь вместо того, чтобы терять время на поиски дичи, но Витим не спешил следовать его совету. Пока живность попадается, можно приберечь лошадь про запас.
А вот Мольяс с каждым днем слабел. И хотя кашель, как будто, мучил меньше, он почти не приходил в себя, метался в горячке и бредил на своем странном языке богослужений.
Витим разбирал одно слово из дюжины, а Вуэр, занятый весь день, вслушивался лишь по вечерам и содрогался.
-Он умоляет богов о смерти как единственно возможной милости. Он считает, что боги отвернули от него свои лики, исторгнув и разум, и душу за совершенное в минуту испытания злодеяние.
Морянин, тощий, с непропорционально широкими ладонями и ступнями, жалкий в своей нелепой чалме, под которой, казалось, все лицо занимают огромные круглые глаза, беспомощно смотрел на умирающего сородича. И Витим понимал, что ничем не может помочь. Спасти тяжело больного можно лишь в том случае, если он сам борется за жизнь - такая простая истина. Такая беспощадная. Для Мольяса они в силах сделать лишь одно: двигаться вперед, подгоняя упрямых лошадей. Но они и так это делают...
-По-моему, он страдает не столько из-за простуды, сколько из-за той драки, - сочувственно, но и свысока заметил Шехре-Ала. - Как глупо убиваться от того, что раздавил зверя по-зверски.
Витим надеялся, что берега крупной реки окажутся проходимыми лучше, чем каменистое ложе извилистого и своенравного ручья. Но он заблуждался. Пологие и ровные участки оказывались топкими или заросшими камышом, кустарником и мелким подлеском, а скалистые утесы, подступающие к воде, были древними, как и сами горы, выветренными, усеянными провалами, трещинами, осыпающимися под ногой ступенями.
Вместо того чтобы ускориться, продвижение сильно замедлилось. И к моменту, когда с вершины очередного обрыва среди клочьев сизого тумана над ревущими порогами реки Витим разглядел сырой бревенчатый частокол, окруживший насколько укрытых дерном крыш, Мольяс едва дышал.
-Не умирай, - твердил Вуэр, не отходя от сородича, пока маленькая кавалькада медленно, осторожно сползала с кручи в долину по тропе, более пригодной для горных коз, чем лошадей. - Мы уже почти добрались. Потерпи еще чуть-чуть.
-Будет лучше, если вперед пойду я один, а вы подождете здесь, - отдуваясь, заявил Витим уже у подножия. - Когда перед поселенцами одинокий путник, стрелы сорвутся с тетивы чуть позже, чем если в двери будет ломиться отряд. Может, даже выслушают сначала.
Ни у кого не нашлось сил возразить.
Витим оставил меч в ножнах, но тщательно проверил, легко ли он вынимается. Хуторяне редко нападали первыми, но чтобы убедить их в отсутствии злых намерений всегда приходилось тратить очень много усилий.
Следуя вдоль берега небольшой заводи и прислушиваясь к гулу воды в стремнине, перекатывающейся через черные камни, парень вдруг задумался о том, что их побег увенчался слишком легким успехом. Все оказалось куда проще, чем представлялось: тысячи возможных ловушек и тупиков, которые беспечно выпустили легкую жертву, саму идущую к гибели. Либо им невероятно везет, либо...
Он не успел додумать свою мысль, когда что-то заставило резко остановиться. Замерев возле раскидистого куста, еще сохранившего на ветвях несколько бурых листьев, Витим настороженно оглядывал окружавший его черно-белый мир. Грязно-белое небо и вода реки служили фоном для черноты стволов, земли, бревен хутора, вьющихся над ним с хриплым карканьем ворон...
Вороны?
А где же дым? Ни одно живое существо не способно жить сейчас даже в толстом срубе, не разжигая огня. Но вместо уютных белых столбов над крышами поселка вились черные силуэты птиц-падальщиков.
Меч, хоть и чужой, резво прыгнул в руку, отразив небо и превратившись в еще одно пятно белого на черном. Витим больше не боялся вызвать гнев хозяев не вовремя обнаженным оружием. Оскорбить нынешних обитателей хутора - кто бы это ни оказался - уже вряд ли возможно.
Прежде он шел открыто, демонстрируя мирные намерения, теперь привычно, как делал много лет, превратился в охотника, подкрадывающегося к дичи. Вот только что за дичь притаилась за мертвым частоколом, он не мог даже догадаться.
Бесшумно перебираясь от холма к кусту, от дерева к кочке, он оказался напротив ворот. То есть напротив зияющего провала там, где должны были быть ворота. И хотя зрелище было ожидаемым, Витим тем не менее оказался к нему не готов. Не сразу он понял, что ворота на самом деле не вышиблены, а просто открыты нараспашку - так, как никогда, верно, не открывались за все время своего существования. Внутри виднелся кусок пустынного двора. Ничего, указывающего на страшное, и все же парень очень отчетливо осознал: этот хутор мертв так же, как холодные камни порогов. Бревна частокола стоят, но смерть уже подрубила их комли, ступени крыльца черны не от влаги, а от гнили, ступи - и узнаешь; утрамбованная земля раскисла и хранит следы лишь хищных зверей, побывавших здесь совсем недавно.
Витим медленно шагнул в проем, держа меч наготове и чувствуя, как его обступает смерть. Всего в маленьком поселении было шесть крепких, добротных домов, окружавших общий двор. Из распахнутых дверей несло сыростью, плесенью и - вот он, сладковатый тошнотворный запах разложения - брошенная домашняя утварь, намокшая и раздавленная чьей-то тяжелой поступью, покосившиеся ставни на размокших окнах, из которых слепо смотрела темнота. Вороны дрались под навесом из просыпавшейся соломы, где смутно белели обглоданные кости - там некогда помещалась домашняя скотина - врывались в дверные проемы, метались у оконцев чердаков.
Ему захотелось повернуться и немедленно бежать прочь от этой тоскливой картины, но он заставил себя подняться на ближайшее крыльцо. Скрип потревоженной ступени прозвучал безысходным стоном мертвеца, которому не дают спокойно лежать в могиле, и Витим вздрогнул. Навстречу с недовольным воплем ринулись черные крылья, захлопали, сердито унеслись в небо. Витим знал, что здесь нет опасности - по крайней мере серьезной опасности, иначе хищные птицы не вели бы себя так по-хозяйски - сейчас нет. Но спрятать меч было выше его сил, хотя уже стало ясно, что сражаться тут не с кем.
Не запустение. Смерть, понял Витим, когда глаза привыкли к полумраку. Эти дома люди не покинули вовсе. Бросая свои жилища, хозяева забирают с собой хотя бы самое необходимое: одежду, одеяла, посуду, инструменты, еду. Выгоняя хозяев из собственных домов, разбойники отнимают самое ценное: выворачивают сундуки с мехами, добротным платьем, гребут медные миски и оловянные ложки, крушат полки и стены, роются в углах в поисках монет. Здесь все выглядело так, словно люди вышли на несколько минут и не вернулись: отсыревшие постели с отпечатками крупных лап, обгрызенные и склеванные связки лука и колбас, висящие на стенах и потолке, опрокинутые на полках горшки, сорванные занавеси - везде поработали жадные когти, клыки и клювы, а вовсе не руки.
Выглядело бы так. Если б под свернутым чьей-то нетерпеливой тяжелой мордой столом не валялись тщательно обгрызенные человеческие кости, а в углу - череп, наполовину затоптанный в земляной пол.
Витим ощутил, как все волоски на теле становятся дыбом, тщась защитить хозяина от охватившего его ледяного озноба. Жившие здесь люди были убиты - бездумно, холодно, а трупы оставлены воронью и пожирателям падали.
Борясь с тошнотой, он спустился во двор - здесь делать было нечего. Мольяс не найдет помощи, а усталые путники - приюта. Он уже повернулся чтобы уйти, когда внимание привлекла единственная плотно запертая дверь - в бывшем амбаре. Глухие стены без окон. Скорее всего, там ничего нет, кроме горы заплесневевшего, непригодного для еды зерна, но что-то заставило Витима толкнуть дверь.
Дверь не поддалась, хотя засов был устроен снаружи и, откинутый, болтался на одном гвозде. Парень нажал сильнее, грохнул ногой, но толстые отсыревшие доски только протестующе скрипели. Сам не зная зачем, лишь бы не думать о причинах разыгравшейся не далее двух месяцев назад трагедии, он вставил меч в щель между косяком, налег - и внезапно дверь с оглушительным треском лопнула по длине. Вылетели петли и одна неровная половинка отпрыгнула, распрямляясь и едва не угодив в неловкого взломщика.
Тяжело дыша, Витим протиснулся в образовавшийся проем; в лицо невыносимо шибануло смрадом разложения. Изнутри дверь оказалась подпертой обрубком бревна, прочно укрепленного клиньями в дощатом настиле пола.
А дальше на куче - не зерна, а подгнившей соломы - лежал труп. Витим закашлялся, глаза слезились, но он был не в силах оторвать взгляда от странно обезображенного человеческого тела. Ему приходилось видеть гниющие останки зверей - один трупник чего стоил - но такого он еще не встречал. Перед ним было нечто высохшее до костей, обтянутое одеревеневшей бурой кожей и покрытое еще не истлевшей одеждой. Голова представляла собой еще более кошмарное зрелище: выпученные глаза с сохранившимися в глазницах сморщенными глазными яблоками, неестественно широко разинутый в немом вопле рот, торчащие зубы.
Это похоже на мумию, вспомнил Витим рисунок из одной книги. Такими становились тела давно умерших людей, специальным образом обработанные и сохраненные в глубоких подземных гробницах. Когда-то очень давно, еще до Переселения, среди староверов существовал странный обычай бальзамировать мертвых высочайших жрецов и королей, и даже сейчас в Таврите еще совершают этот ритуал. Но откуда могла взяться мумия на крошечном безымянном хуторе в глубинах предгорий, где, верно, несколько веков не было и ноги солнцепоклонников? В запертом изнутри помещении - вот что главное.
Витим дрожащей рукой вытер вспотевший несмотря на холод поздней осени лоб.
Предположение могло быть только одно: человек вошел в амбар, наглухо заперся в нем и лишь потом превратился в мумию. Однако вряд ли поселяне стали бы хранить забальзамированное тело в амбаре - а значит, оно появилось здесь не раньше трагедии. Смерть, настигшая остальных, не минула и того, кто спрятался от нее за толстыми стенами. И за два месяца дождливой осени труп успел так высохнуть?!
Неуклюже, словно медведь в берлоге, Витим повернулся и вывалился в щель наружу. Свежий воздух хлынул в легкие, и от облегчения даже помутнело в глазах. На подгибающихся ногах парень двинулся туда, где оставил друзей, чтобы донести безрадостные новости. Гиблое место следовало обойти как можно быстрее и как можно дальше. Витим не мог бы привести четких доказательств, но он готов был дать руку на отсечение, что все остальные тела погибших хуторян выглядели точно так же, как и это, пока до них не добрались падальщики.
Он боялся даже думать о том, что за сила убивает людей таким невероятным способом, проникая сквозь запертые двери и высасывая все соки.
Объяснять ничего не пришлось. Шехре-Ала не зря долгое время был солдатом: нюх на неладное заставил его внимательно приглядеться к хутору и безошибочно угадать слова вернувшегося Витима. А Вуэр успел пережить разочарование.
-Там, у мостков, лодка, - хмуро сказал он. - Будет быстрее, если мы спустимся по течению на ней. Наверняка дальше река проходима.
Длинная лодка действительно была видна с высоты в незамеченном Витимом затоне. Она даже оказалась целой и пригодной к плаванию - неведомая сила, уничтожившая живых на хуторе, полностью проигнорировала вещи.
Лошадей без жалости превратили в мясо, сложив его под сиденьем. На носу лодки устроили ложе, где разместили Мольяса. Вуэр и Витим взялись за весла, Шехре-Ала уселся на корме.
-Вероятно, ниже по течению есть другие поселения, - сказал Витим чтобы что-нибудь сказать.
Вуэр смотрел перед собой остановившимся взглядом, выгребая на середину реки.
-Я не думаю, что у Мольяса есть шанс, - признался он наконец.
Никто не осмелился ему возразить.
Река Подгорная оказалась своевольной и нетерпеливой. Порой встречались пороги и даже небольшие водопады, но их легко было преодолеть по воде или перетащить лодку по берегу. Зато стремительное течение быстро несло измученных путников на юг, все дальше от проклятых шахт, от возможной погони, от навевающей ужас мертвой деревни. Теперь друзья не уставали, пробираясь по каменистым тропам, но сидение на одном месте и ледяные брызги, окатывающие всех при каждом всплеске весел, заставляли страдать от холода.
Витим и Шехре-Ала были слабыми помощниками морянину: каждый из них лишь понаслышке представлял, как управляться с лодкой. Однако, занятый привычной работой, тот как будто даже оживился, отвлекаясь от тягостных переживаний. Мольяс же по-прежнему не приходил в себя: метался в бреду, глядя невидящими глазами в белесое небо, стонал. Пытаясь накормить или напоить его, Витим вздрагивал: кожа больного была горяча, словно головешка, из вечно сухих губ вырывалось хриплое, затрудненное дыхание. Он качал головой, но молчал. Помалкивали и остальные.
А между тем зима уже вступила в свои права. Выпавший однажды ночью снег не растаял утром. Мир стал похож на детский рисунок грязным углем на беленой печи: смазанные контуры реки, неопрятные скорченные стволы деревьев, черные камни безжизненных берегов, покрытые неровными белыми пятнами снега. Только утлый челнок боролся со свирепыми волнами, вздымаемыми северным, обжигающим ветром, да порой где-то высоко в небе проскальзывал едва заметный силуэт горного орла.
Так они плыли трое суток - день сражения с рекой и беспокойный сон ночью на берегу, у костра. В эти ночи никто не стоял на вахте: не было сил. Да и смысла: все равно просыпались от малейшего шороха, вскакивали, напряженно всматриваясь во тьму.
На вторую ночь умер Мольяс. Витим проснулся оттого, что его сну больше не мешали бессвязные вскрики, беспокойная возня, сел - и встретился взглядом с Вуэром. Молодой морянин казался ребенком, потерявшимся в лесу, его глаза умоляли сказать, что он ошибается. Но Витиму хватило одного взгляда на судорожно вытянувшееся тело, окостеневшее лицо. Он молча протянул руку и опустил распахнутые веки Мольяса.
Шехре-Ала и Витим с трудом вырыли мечами и щитами могилу в каменистой земле, стерли руки почти до крови. Тело опустили совсем на небольшую глубину - только чтобы не добрались хищники. Вуэр вкопал в изножье кусок топляка с вырезанными на нем морянскими ритуальными символами. Пока на сыром дереве можно разобрать написанное, мир хранит память о погибшем разумном. Когда надгробие сгниет и рассыплется, Мольяса больше не будет. Он сольется с матерью-Жизнью, что его породила, и даст жизнь новому существу - быть может, морянину, а быть может, былинке у дороги. У морян много похоронных ритуалов, одни призывают богов принять умерших в свои чертоги, другие молят о вечной жизни здесь, на земле - но Вуэр выбрал для своего друга именно такой. Мольяс вряд ли захотел бы вечно влачить за собой груз своей памяти. Будь у него возможность распорядиться о собственных похоронах, он пожелал бы обновления.