Воевали люди одной страны, одного языка. Солдаты враждующих сторон отличались друг от друга лишь наличием погон и полоской ткани на папахе. Разное было и обращение к начальству: у одних - "товарищи", у других - "господа". Ночью же белых и красных совершенно невозможно было различить. Все были русские, говорили на одном языке, хоть и используя разную терминологию. И у тех, и у других простые солдаты были как правило из крестьян. Они одинаково матерились. Растянутый и беспорядочный фронт легко прорывали. Не только части одной армии смешивались, но иногда и части противников. Порой наступающие красные проходили рядом с отступающими белыми. Красные авангарды наталкивались на белые арьергарды. И не всегда это заканчивалось плохо.
Дороги были чудовищные. Нет ничего удивительного, что конные батареи отставали от своих. Колёса утопали в грязи, лошади выдыхались. Некоторые бросали орудия и уходили налегке. Но многим чувство долга не позволяло делать это.
Командиром в одной из отставших батарей был Махотин, капитан Лейб-Гвардии конной артиллерии. Гвардейцы в Русской Армии занимали особое положение. Отдельную касту составляли и конно-батарейщики. Гвардейцы конной артиллерии были кастой в касте. Это не были обычные пушкари, бесстрастно взирающие на бой. Когда не было дела, они брали своих разведчиков и ходили с ними в атаку. У офицеров конной артиллерии лихость стояла обязательным качеством.
Несмотря на реальную угрозу пленения, капитан Махотин не мог бросить орудия. Это было всё равно что морскому капитану затопить свой корабль. Увязли настолько, что двинуться дальше уже не могли. Рвались лошади. Люди выбивались из сил. Но с места не трогались. Целый час возни и никакого результата. Все были утомлены. Махотин уже принял решение отпустить остальных и оставаться с орудиями. Точь-в-точь как капитан тонущего корабля. Принять последний бой на своей родной батарее. Такие случаи уже были. Офицеры-конно-артидлеристы с выбывшим из строя орудием просились в разведку, на самые опасные участки. Пара лихих атак и они гибли. Так часто бывало.
Ночь была безлунная, тёмная хоть глаз выколи. Батарея засела крепко, ни туда, ни сюда. За помощью посылать не к кому. Из-за беспорядочности отступления и неровности фронтовой линии, части теряли связь друг с другом.
Помощь подоспела неожиданно и с неожиданной стороны. Выручила многострадальная труженица-пехота. Красная пехота! Это батарейцы к своему ужасу сразу определили по "товарищескому" окрику. У красных со связью дело обстояло не многим лучше. Они знали, что белые стремительно отступили, поэтому не думали так рано встретить кого-нибудь из них. Батарею приняли за свою. Форма была у всех одинаковая. Такие же фуражки. Только белые носили кокарду, а красные звезду. Вот и вся разница. В темноте она была абсолютно незаметна. Да ещё у офицеров были погоны, но это легко скрыли шинелями.
Красноармейцы проявили большое участие к попавшим в беду, что также не было распространено на войне.
- Что, братцы, увязли?
- Крепко вас.
- Ну что, поможем, товарищи?
- Щас, мы вас мигом вытащим.
Красные солдаты, простые русские мужики облепили орудия. Десятки могучих плеч вытолкали всю батарею, все четыре орудия. Белые и красные потели и трудились вместе, при иных обстоятельствах, они с тем же усердием пытались бы убить друг друга.
- Ну вот и всё.
- Спасибо... братцы, - поблагодарил белый капитан красных солдат, своих заклятых врагов. "Братцы" было нейтральным, равно употребительным в обеих армиях обращением.
Выбравшись из грязевой ловушки, батарея помчалась во весь опор. Не щадя лошадей, стремились как можно быстрее скрыться от своих спасителей.
И не такое бывало на этой странной и страшной войне.