Аннотация: Записанный и обработанный кошмарный сон :)))
Рыцарь и паж оказываются в старом замке. А дальше...
Ночь была непроглядно черной, как душа какого-нибудь убийцы. Немудрено, что сэр Готфрид заблудился. Тем более, что он совсем не знал эти места и поехал тут только из надежды добраться до Эбервилля засветло - а там уже барон Гонтран, горячие волны тепла от камина, свечи и старинное вино из Святой Земли, и разговоры. Однако, надежда не сбылась - небо затянули тучи, стал накрапывать тот мелкий дождь, за который сэр Готфрид так не любил Англию. Дорога потерялась из виду, разглядеть что-либо на расстоянии пары шагов стало невозможно из-за темноты и наползшего неизвестно откуда тумана.
Итак, сэр Готфрид заблудился. Он был не один, с ним ехал мальчишка-паж, но он вряд ли смог бы сейчас помочь, потому что места эти видел впервые. Сейчас Анри был только обузой своему господину, он понимал это и все же жался к рыцарю, пугливо оглядываясь по сторонам. Сэр Готфрид косился на него презрительно - вот мелочь, молоко на губах не обсохло! - и все думал, где бы им заночевать, как вдруг из-за темной и мокрой зелени выглянула серая тень замка.
Одиноко и неприветливо смотрел на них замок, только мелькал бродячим огоньком свет одного из окон донжона. Кто там сейчас сидит? Алхимик, ведьма или благочестивый монах? Или перебирает пожелтевший пергамент привидение в старинных латах?
В другое время сэр Готфрид еще подумал бы, прежде чем ночевать в таком месте, но сейчас с ним был паж. Требовалось поддержать репутацию странствующего рыцаря, поэтому он пришпорил коня и въехал на темную аллею, подходящую к воротам замка.
Ворота были распахнуты и по всему было видно - замок пустовал. Они спокойно прошли по брусчатке внутреннего двора, поднялись по каменным ступенькам к массивной дубовой двери. Сэр Готфрид взялся за дверное кольцо в форме волчьей головы и трижды постучал. Эхо заполнило замок, отразившись от стен многочисленных комнат и коридоров. Замок был пуст. Дверь открыта.
Действительно, замок пустовал. Гобелены на стенах погрызли мыши, все покрывала вековая пыль и паутина. Однако в очаге на кухне весело пылал огонь и трещали дрова. Не слишком интересуясь, кто именно эти дрова поджог, сэр Готфрид ввалился на кухню. За ним несмело зашел Анри и тут же принялся готовить еду и сушить сырые от дождя и тумана вещи. Готфрид, между тем, оглядывался по сторонам.
Очевидно, раньше здесь жил богатый род. На стенах еще сохранились старинные шпалеры, изображавшие то бой двух рыцарей, то загадочные цветы и растения. Иногда в переплетении неведомых трав и паутины неожиданно ярко и отчетливо виднелись глаза и облик какой-нибудь дамы, кости которой вот уже сто лет, наверное, гниют в родовом склепе. Эти изображения давно отжившей красоты напомнили сэру Готфриду о бренности всего на земле, но он сейчас же подавил в себе эти мысли - ведь он рыцарь, а не монах, чтобы размышлять о высоких материях.
Меж тем Анри подал своему господину ужин. Вяло проглотив холодную оленину, которая, несмотря на все старания пажа, так и не достигла пригодной температуры, сэр Готфрид улегся спать прямо на полу, завернувшись в свой плащ. Осматривать заброшенный замок у него настроения не было. Анри остался сторожить.
Утро не принесло сэру Готфриду хорошего настроения. Казалось, что душа его так и осталась в сырой, туманной и промозглой ночи.
Едва только солнце заиграло румянцем на зубцах башен, рыцарь был уже на ногах. Он немедленно оттаскал за уши Анри, который заснул на посту, и отправился в конюшню проведать Люцифера.
Злые языки в Лондоне и Оксфорде недаром трепали, что в этой жизни сэр Готфрид любит только две вещи - свой меч и своего коня. Причем, как не парадоксально, это действительно было правдой. Славный меч Арнадоль покачивался в длинных ножнах у пояса хозяина, а конь Люцифер хрупал сеном в конюшне. Про Люцифера рассказывали столько, сколько не говорили о всех лошадях Лондона вместе взятых, и если это и являлось преувеличением, то не таким уж большим. Где сэр Готфрид достал его, оставалось загадкой. Огромный вороной служил ему верой и правдой уже несколько лет.
Ночью сэр Готфрид оставил Люцифера в полуразрушенной конюшне. Соседство с полной торбой овса очень понравилось жеребцу, и сэр Готфрид был уверен, что его друг хорошо отдохнул. Однако когда он вошел в конюшню, он сразу заметил, что Люцифер чем-то обеспокоен. Жеребец храпел испуганно и косился на хозяина темно-лиловым глазом. Сэр Готфрид попробовал было вывести его во двор, но Люцифера точно приковали к месту. Рыцарь порядком рассердился, пытаясь уговорить или заставить упрямое животное сдвинуться с места, когда ему помешал Анри. Паж вбежал в конюшню с побелевшим лицом, размахивая невесть откуда взявшимся пергаментом. Вспомнив, что вроде бы сегодня провинился, он мгновенно смутился и потупился. Рыцарь имел большое желание дать ему подзатыльник, но сдержался.
--
Что это? Зачем ты мне пергамент сюда притащил?
Анри начал рассказывать, как всегда увлекаясь и размахивая руками.
--
Простите, сэр... Я был на кухне, повернулся к столу спиной, а когда снова посмотрел туда, увидел этот пергамент. Он, кажется, очень древний, сэр.
В глубине души сэр Готфрид не поверил ни единому слову пажа. Но, тем не менее, он взял в руки пергамент и начал читать.
"Заклинаю всех странствующих и путешествующих избегать этого замка, ибо в нем сокрыто большое зло.
Замок этот принадлежал ранее одному из владетельных баронов нашего края. Был он славным рыцарем и немало подвигов совершил. Но вот объявился в его владениях оборотень, зверь страшный, что уносил в своей мерзостной пасти детей, резал овец и нападал на крестьян. Долго искал его барон, пока, наконец, не посчастливилось ему увидеть оборотня, ускользающего со своей добычей. Оседлал барон коня и бросился вдогон за серой тенью. После долгих блужданий по лесным чащобам увидел он, что оборотень направляется к его собственному замку. Здесь оборотень бросил свою добычу - это был уже бездыханный ребенок, и на глазах у всей челяди скрылся в замковых покоях. Барон ворвался туда следом за зверем и, к своему удивлению, застал там только свою мать, старую баронессу. Именно она и была тем страшным зверем, что воровал детей у крестьян. И в этот миг прокляла ведьма своего сына таким страшным проклятием, что после завершения колдовства своего она упала замертво, и черти унесли её душу в ад. Ибо обратила она своего сына в такого же зверя, каким оборачивалась она: исказилось светлое лицо его и покрылось шерстью, конечности вытянулись, и появились на них острые когти. Приковала ведьма барона к замку, будто невидимой цепью. Не может он выходить дальше старого тенистого парка, окружающего замок. Как только посещают замок какие-нибудь странники, оборотень стремится убить их, ибо он сам не осознает, что творит. По странному капризу ведьмы, тогда и начинается игра жизни со смертью: жертва бежит, но никакая лошадь, даже самая резвая, не может состязаться в быстроте бега с оборотнем. Он настигает свою добычу - и остается в звериной шкуре, ибо снять с себя проклятие он может лишь поборов в себе жестокость и позволив жертве беспрепятственно покинуть замок. Он получит свободу, если холодный человеческий разум возобладает над звериной жаждой теплой крови. Но слишком давно оборотень был человеком, теперь уже нравится ему, быстрому и неутомимому, мчаться по пятнистым от лунных бликов полянам в погоне за жертвой, когда все тело его вытягивается в беге, больше похожем на полет. Поэтому до сих пор таится оборотень в этом замке, и вряд ли найдется человек, способный избавить его от проклятья."
На этом рукопись заканчивалась. Сэр Готфрид поднял глаза на мальчишку, потому вдруг быстро разорвал пергамент и бросил клочки на землю.
--
Так-то ты выполняешь свои обязанности! - Весь долго сдерживаемый гнев его обрушился на голову пажа. - Что это за игры с пергаментом? Запугать меня хочешь? Ну уж нет, никто не скажет, что сэр Готфрид Иерусалимский испугался выходок мальчишки! Мы остаемся в замке еще на ночь, а чтоб тебе не повадно было больше шутить, я запру тебя в одной из верхних комнат.
И красный от гнева Готфрид пошел прочь, а паж все стоял, ошеломленный и испуганный, не смея возразить, что его рассказ - правда. Рядом беспокойно прядал ушами Люцифер.
Вечер подступал неотвратимо и к Анри, и к сэру Готфриду, который и за все сокровища мира не признался бы сейчас, что тоже боится. Тяжелое предчувствие беды камнем легло ему на чело, и пока вечер наступал, как неумолимый враг, отвоевывая все новые позиции, пока удлинялись и наливались чернотой тени, сэр Готфрид ходил мрачным и насупленным. Пока было светло, он осмотрел несколько комнат донжона - все они были пусты, ветер, влетая из разбитых окон и теряясь в полутемных коридорах, шевелил на стенах пыльные полотнища гобеленов: казалось, что на них оживают фигуры прошлого - рыцари и дамы с печальными глазами лебедей, оживают - и машут легкими, похожими на паутинки кистями рук то ли с радостью, маня в их маленький мирок, то ли с грустью - предостерегая о надвигающейся опасности. В одной из этих опустошенных и от того гулких комнат сэр Готфрид нашел свечу; он зажег её от живого огня на кухне, принес в комнату и долго наблюдал, думая о чем-то своем, как со свечи катятся слезы, как волнуются и колеблются гобелены от этого маленького теплого огонька, к которому дамы и рыцари протягивали свои озябшие за столетия руки. Ветер колебал свечу, и желтые сполохи падали на бестелесные вышитые лица, создавая им плоть и окрашивая их бледные черты - таким живым! - румянцем.
И сэру Готфриду мучительно сейчас захотелось бежать, бежать от всего этого мира с его горестями и радостями хотя бы сюда, в это застывшее мгновения вечности.
С наступлением темноты сэр Готфрид запер Анри в соседней, смежной комнате, а сам сел, положив на колени полуобнаженный меч, и долго прислушивался к тихим шагам ночи, к легкому треску пламени.
Засмотревшись на огонек, он впал в ту тяжелую дрему, что и в Святой Земле - когда наутро назначен штурм или атака. Проснулся к полуночи, легко, будто от чьего-то толчка - так будило его обостренное чувство опасности. В комнате неуловимо присутствовало изменение: то ли гобелены как-то потемнели с наступлением ночи, то ли окна стали смотреться черными провалами. Сэр Готфрид потянулся, разминая мышцы, отложил Арнадоль в сторону и мягкими шагами еще раз смерил комнату. За окном взошла луна, за дверью спал паж - так откуда же это внезапно охватившее его чувство опасности? И все же он был уверен в своих чувствах - взяв в руки меч он продолжал ожидать неведомой опасности.
Ждал он недолго. Легкое движение листвы в парке, волчий вой где-то рядом - слишком одинокий и озлобленный, чтобы быть волчьим - вот уже слышны шаги опасности, вот она уже за дверью. Затрепетали неизвестно от какого ветра гобелены на стенах, пастухи и пастушки, рыцари и прекрасные дамы на них словно сбесились, сошли с ума то ли пытаясь предупредить, остеречь, то ли указывая путь зверю. И в самом центре этого трепещущего разноцветного ада сидел сэр Готфрид - недвижно, как статуя. В соседней комнате проснулся паж - должно быть, сидел сейчас, белый от страха - его участившееся дыхание было отчетливо слышно сэру Готфриду в наступившем затишье.
И вдруг - все ближе и ближе - скрежет когтей по каменным плитам пола. Рыцарь представил сейчас же, как сжался в соседней комнате Анри, и тут же в дверь застучали:
Крики продолжались еще несколько минут, и в это время было явственно слышно, как оборотень ломает в щепы дверь в комнату пажа. Рыцарь окаменел и даже если бы захотел, не смог бы пошевелиться. На него навалилась та опустошающая, тошнотворная усталость, которую он с трудом подавлял в Святой Земле. Наверное, годы берут свое, - еще проскользнула непрошеная мысль. "Но здесь не Святая Земля! - шептал внутренний голос, - если умрешь здесь, никто не оплачет твои кости. Нет ничего почетного в том, чтобы сгинуть в мрачной берлоге оборотня." Бежать, бежать - советовал подленький внутренний голос, - о паже никто не узнает. Взгляни на себя: такого врага, как этот зверь, тебе уже не одолеть." Все это происходило в какую-то долю секунды, две сущности боролись за главенство в его разуме: животный страх и человеческое понятие о чести, чести рыцаря. И вдруг борьба кончилась - он моментально понял, что делать.
Трухлявое дерево легко подалось под плечом - он еще успел удивиться этому. Доля секунды - и он уже хватает мальчишку, который скрючился в углу. Дверь трещит под напором силы с другой стороны, через щели уже видны глаза и очертания морды чудовищного зверя. Сам не заметил, как пристегнул к поясу меч, затем отворил витражное окно и, сжимая во все еще сильных руках пажа, спрыгнул с высоты второго этажа башни в темную, остро пахнущую ночь. В комнате оставались лишь лики на гобеленах, которые сейчас напоминали рисунки из псалтыря.
Упали они в куст, сэр Готфрид поцарапал руки и щеку и скатился на булыжники. Продолжая тащить за собой Анри, добежал до конюшни и вывел храпящего Люцифера. Вскочил на спину коня, бросил перед собой мальчишку, поискал глазами выход и выехал через открытые ворота на аллею. Пришпорил коня, так что тот с рыси перешел на галоп.
Ну что же, поиграем. Никто еще не обгонял Люцифера, и никогда еще он не бежал так резво. Все остальное, казалось, застыло - осталось только это: теплая живая спина коня, его двигающаяся от бега шея, вцепившийся в луку седла Анри.
Лес кончался, оставалось совсем немного. Сэр Готфрид успокаивался - они уже далеко отъехали от замка. Вот уже вдалеке показалось светлое пятно - конец аллеи, выход, спасение. Он пришпорил вспотевшего Люцифера, и без того уже скачущего быстрее полуночной тени.
Дробный стук копыт по обледенелой дороге. Ничто, кроме них не движется в этом холодном, прекрасном и застывшем мире: кажется, над ним не властно само время.
Светлое пятно все приближается. В парке настолько тихо, что грохот копыт Люцифера кажется стуком каких-то огромных, вселенских часов, которые отсчитывают время всего мира, а вот сейчас - его, Готфридовой, жизни.
Осталось еще совсем немного до светлого пятна впереди - сэр Готфрид уже различал ворота: каменные, с потрескавшейся штукатуркой, какой арабы в Святой Земле мазали свои жилища. Воздух сгустился так, что ему казалось то что он двигается слишком медленно, то что летит, как птица. В этом заиндевевшем мире от боков и ноздрей Люцифера шел пар. Слышно было, как на дереве рядом дрогнула и замерла тоненькая веточка.
Тридцать шагов. Время теперь проносилось мимо него горячим потоком, в ушах свистел невесть откуда взявшийся ветер. Анри хватал ртом воздух, выпрямившись в седле.
Десять шагов - и свет, струящийся из ворот уже ослепляет его так, что он не замечает прыгнувшей сзади серой тени - да и смог бы он увернуться, избежать её удара? Он падает на землю - все ужасающе медленно - толкает Анри в сторону ворот, а сам последними усилиями пытается сдержать зверя. Но странно белые зубы оборотня смыкаются на горле, а в ушах птицей бьется крик пажа, слишком резкий сейчас и тонкий, неизвестно почему вспоминается жаркое солнце Святой Земли и эти старые гобелены невидящими глазами все смотрят, смотрят, словно иконы из православного храма и в ушах их неслышный, но от того не менее реальный плач - одна мысль: Господи, все закончилось - устало и вдруг удивленно: звезды...
Испуганный паж, добежавший до ворот, оглядывается. Оборотня нет, наважденье исчезло. Сэр Готфрид лежит на дороге за пять шагов до ворот и в его уже начинающих стекленеть глазах отражаются звезды, которые - вдруг - засыпали все небо.