|
|
|
|
|
Я с рулеткою брожу - всё не просто, Всё из рук буквально вон, ох и ах... 90-60-90 И ещё чтоб было что-то в мозгах. Мне для принципа нужны сантиметры, Руки коротки, и глазки косят На твои от ног вспотевшие гетры, И не Обнятые мной шестьдесят. Я кулик, а значит только болотно Измеренья провожу среди жаб, На которых отворот-поворотно Бородавчатый накинут хиджаб. Совпаденья эталонные рЕдки, Неудачны год, неделя и Tag, Но в мгновение забытой рулетки Я кого-то полюблю просто так.
Запрячет глупый пИнгвин желанья перед бурей, Ему так неприятен трёхатомный озон, А я к тебе с любовью, как с амстердамской дури, Стремлюсь взлететь утёсно в законченный сезон. Весна создаст большие затраханные рати, Сдаётся в рукопашной для спарринга партнёр, А я чиню для лета февральские кровати, Бросая вместо палок в ущелье пьяный взор. А ты уже не пишешь и даже не ревнуешь, Наверно потому что не против и не за. А может быть на воду колодезную дуешь, Укрыв в больших ресницах зелёные глаза.
А ванна - наслажденье для двоих. Скользят цветные пузырьки желаний, Истомой влажно-бархатных касаний Наполнился зеркальный мир-триптИх. Упругих бёдер гладкое тепло, Раскрытых губ изысканная нежность, Загар твой ровный кафель-белоснежность Раскрасит бронзой. Паром унесло Мои мечты в Бермудский треугольник, Где происходит обладанье тел, Где то, что я так трепетно хотел, О чем мечтал так вольно и невольно. И в этом единенье под водой, Где мыслям не хватает кислорода, Я сдамся наслаждению в угоду: Умру на миг, опутаный тобой.
А женщины, как голуби, ну как не покормить? Любимых приголубить не пора ли? Насытились, натешились, задумались на миг, Взлетели и на голову насрали. А женщины, как голуби, пернатый интерес, Не стоит на взлетающих сердиться. У них такая логика - тебя оставить без... И с новым персонажем угнездиться. А женщины, как голуби. Наивный ПикассО, Худеет постеппенно конта-жиро, А голуби военные нацелились в висок И дружно заклевали птицу мира.
Не щекочите нервного Атланта, Ему держать балкон давно претит, Он - просто кладезь всяческих талантов По обольщению кариатид. Крепить балкон - не упираться в небо, А значит в жизни где-то повезло, Но не даёт сбежать цементный клебер В соседний парк, где девушка с веслом. Не ухватить за бронзовую ножку, Не полежать с любимой на траве, Судьба добра к скребущей душу кошке, Но бъёт веслом по буйной голове.
Августейший, кабы ты, кабы, кабы, Не спешил бы превращаться в сентябрь, Я б приветствовал решение это, Завернувшись в бесконечное лето. Августейший, ты - лгунишка и врушка, Отбираешь отпуска и подушки, Заменяешь теплоту на прохладу, И цыплят уже считать как-то надо. Обещатели - теперь ренегаты, Губы, губы закатаю в закаты, А на зеркало пенять просто нече... Августейший, приближается вечер...
Сомнения расстаяли Пора лететь в Австралию, Где ждут уже австральные дела. Моя мечта хрустальная Отправиться в Австралию И там пропасть астрально навсегда. Сомнения уносятся В пампасы сердце просится Не спрашивай, пожалуйста, warum! Там правое движение, Другое притяжение, И прыгают на воле кенгуру. Сомнения забытые, А истины избитые, И, кажется, к Ганноверу прирос, Но ждут меня в Австралии Пока ещё астральные Ехидна, крокодил и утконос! Сомнения отброшены, Во мне живёт Гаврошево, Мне в руку попадает вечный сон: Меня согреет памятник, И пусть отчасти каменный, Но это точно австралийский слон...
ты мне прости неосторожность фраз в контексте необдуманных поступков а Бог простит за всё ещё не раз и сам обиды перемелет в ступке простит мне каждый похотливый стон и даже дерзость в плотском восхищеньи молиться на тебя на рождество и пить с твоих ладоней на крещенье есть в отношеньях Господа с людьми какая-то возвышенная странность и Он простит что я тебя любил так что ему и капли не осталось
Я такой бракодел, что подобного встретишь не часто, Я источник бесплодных фантазий и глупых идей: Изготавливал клей, тот, который не скливал ласты, И спасательный круг для того, кто ходил по воде. Поливал ежедневно на складе гранаты и порох, Сохраняя на свете чужие следы на века, Изменял чертежи, и от этой фантазии скоро С производства убрали лимонки, УЗИ и АК. И когда за моё "ремесло" потащили на плаху, И предательский пот заструился на доски из пор, Я послал палача предпоследним желанием на х.. Где сломался в руках изготовленный мною топор.
Печаль свинцово-неподъёмно тяжела, И капли по стеклу: не слёзы - пули, И чувства к прежнему давно уже уснули, И всем до фонаря твои дела. Бродяче вброд бредёт по лужам кошка, Она чуть-чуть домашня, чуть дика, Ей нужно иногда наверняка Лишь теплоты и нежности немножко. Но наглухо закрыты двери, окна, Дымит теплом каминным дымоход, Как будто уходящий пароход, От утопающёй. Придётся долго мокнуть И ощущать, что никому не нужен Кошачий взгляд, урчание и гибкость, Повсюду только холодность и липкость Тех, кто хотел бы пригласить на ужин, Который плавно в завтрак превратится, А может быть я сплю, и всё мне снится?...
Зачем ты вставил в зад искусственной кукушке Весь этот механизм из гирь и шестерней, Проклятый часовщик? Она же не игрушка, Крылатые мечты и помыслы у ней. Ныряют огурцы в заплаканность раствора, Набычились бычки в томате и соку, Квадрат гипотенуз рассчитан Пифагором: Куранты издают истошное "Ку-ку!". Раскроется душа - кукушечий скворечник, И люди скажут "Ах", куда-то заспешат, А ты в моё гнездо, Марией, что безгрешна, Подкинешь целый полк голодных кукушат...
Когда дождливый старый год почти vergangen, Ко мне поднялся кареглазый чёрный ангел. Мы ели мясо, так как звёздно были рыбы, Предпочитая пресной жизни смерть от Liebe. Её повадки мне до тонкостей знакомы, Комок под горлом разрастается до комы, С недавним прошлым до того похожи лица, Что продал душу, мне подходит дьяволица. Я дилетант, она по людям просто профи, Зачем гадать, коль нету гущи в чёрном кофе. Чем звонче смех, тем больше горечь расставанья: Придонность истины в бокалах от глювайна.
Я чешу к тебе, чешу, чешу я, Золотая на боках чешуя, Про себя мотив пою:"Пум-пурум", Растекается французский парфюм, Чтоб поднять набрудершафтовский тост. Распушил все плавники, даже хвост, Не страшны мне поплавки и крючки, Сети, верши, рыбаки и сачки. То, что рыбы молчуны - не беда., Замечательно - повсюду вода, Расслабляю плавники - тормоза, Океан, как мировая слеза, Что молчанье - знак согласья - просёк, Значит мы всегда согласны на всё. Наплевать на всё, что будет потом, Мы давно на всё махнули хвостом. На Демьяна и Демьяна уху, Пусть болтают, ерунду, чепуху. Мы планируем в подводном пике... Пушкин мог о Золотом рыбаке Написать, что кликать рыбку охрип, И исполнил три желанья для рыб...
Чужой язык - кокетливая дама: Сначала долго не даётся вам. Она высокомерна и упряма, Но, следуя упорно по пятам, Вы ловите желанья и привычки, Проходит время, и, как в жёстком порно, /Здесь куртуазно ставятся кавычки/ Она отдастся в изврашённой форме.
Дай земное высказать, слово дай - Ты хотя бы заповедь соблюдай, Что для нас безропотных написал, Чтобы на вертящейся править бал. Мы не насекомые - ножкой топ, Методы знакомые - страх, потоп. Слышишь как чирикает воробей? - Не убий, заоблачный, не убей. Кровожадность свойственна - пить-дать-пить, Снова всех попробуешь утопить, Разольёшь старательно воду рек И растопишь айсберги, лёд и снег. Дашь спастись кому-нибудь пить-дать-дать, И прикажешь правила соблюдать, Про потоп подумаешь: "Сгоряча..." И себя помилуешь...палача...
Даль каёмки голубой у тарелочек, Что не встретились с тобой, только стрелочник Виноват, что раскрутил сердце-ходики, Уплывают облака-пароходики. Не догнать теперь тебя даже едучи, Виноват всегда во всём только стрелочник. Отличается теперь точка зрения, Отставаньем в два часа - измерения. Скажешь: "Это ерунда, просто мелочи!" Виноват всегда во всём только стрелочник. Не догнать тебя теперь даже едучи, Потому что нас подвёл старый стрелочник. Подгоняя золотые мгновения, Наших скорых поездов столкновение Не допустит, не догнать тебя едучи. Нас развёл по городам старый стрелочник. Не догнать тебя теперь даже едучи. Виноват во всём всегда только стрелочник.
Вас душит злость за прежнюю держабу, Пятак в метро, рассудок не тверёз, Где белизной простынчатых арабов Окутан луб несрубленных берёз. Замерзли в чумах все гипербореи, Российский флаг - полосчатая синь. Ушли на запад немцы и евреи, Оставив грусть несрубленных осин. Вас убивать противника учили, Менять детей на подлых стариков, А Сальвадор в дали рисует Чили И лес из рук, проросших из пеньков.
Да просто дело было в девушке и в шляпе, Амур начистил до слезы в картошку лук, Я беломорину держал в небритой кляпе, А ты сломала зажигалку и каблук. Хаям трамвайный от Москвы и до Самары Порассказал тебе про то, что он один, А ты дала... понять, что тот тебе не пара, В ком бес в ребро и седина на Бородин... Мотив вертелся от ребят могучей кучки, Там было мусоргско и хлюпово от луж. Но отличить тебя мгновенно от пензючки Помог мундштук, журнал под мышкой и Джармуш. Хаям трамвайный от Москвы и до Самары Порассказал тебе про то, что он один, А ты дала... понять, что тот тебе не пара, В ком бес в ребро и седина на Бородин...
Das Leben-Leben, дальше - ist, А в окончаньи - schoen. Сюртук напялил пианист, Накинул капюшон. Всё звуки свЕжи - unbekannt, Мелодия без слов, Играет ливень-музыкант На клавишах голов. Стучит событий малый вес: "Впустите! Тук-тук-тук!" Маэстро трогает диез, Коричневый сюртук. Аплодис мент, машин поток Сольёт, на всё egal, Надавит, тучен и жесток, На скользкую педаль.. Устанет, стихнет до поры, Доколи и пока, Воткнёт орудия игры В перчатки-облака, Стёчёт, как ультрафиолет, В прозрачный аметист... Да будет радуга и свет, И дождик-пианист!
Дождь московского разлива, Град ганноверской закваски, Плачет в пруд о прошлом ива, Кот рассказывает сказки. Он и сам почти не верит, В то, что будет всё нормально, Он привязан, он потерян На земле суицидальной. Соревнуясь с иноходцем Ходом мыслей иноверца, Кот, которому zum Kotzen, Ощущает боли в сердце. Жизнь течёт несправедливо. Обрывает с ближних маски Дождь московского разлива, Град ганноверской закваски. zum Kotzen - до рвоты
Дырочку от гвоздика, что в минувший яр Кисточкой закрашивал опытный маляр, Под былую вешалку просверлю опять, Возвращенцу в прошлое нечего терять. Выпрошу у Хроноса лет былых пяток, Вешалка оденется в женское пальто, Целым состоянием обернётся грош В день, когда из прошлого ты ко мне придёшь. Сбрив усы и бороду, обновив свой лик, Я пройду по городу с прежней дамой пик, Слепятся в бутонное павшие цветы, И меня влюблённого возжелаешь ты... Нам с тобой откроются прежние миры, Но в отряды строятся годы-маляры, Кисточки получены, чтобы погодя Уничтожить дырочку прежнего гвоздя.
Да, я с тобой, совсем не тот, что прежний, Хоть не дарю бриллиантов и мехов, Но расцветает утренний подснежник, В ночи тебе написанных стихов. В нём лепестки гаданья без промашки - Нечётный венчик, шевеленье губ, Январский брат блондинистой ромашки Прошепчет: "Люб, нелюб и снова люб..." Подземных чувств переплетутся корни, Стряхнув на снег непрочные верхи - Всё то, что глупо, временно и вздорно Заменят эти вечные стихи... Как далеко зашла былая осень, Покрыт сугробно спетый вальс Бостон, Залётный ветер с Балтики приносит, Твоих фантазий будущий э-стон...
Душа - клубочек, что волшебной ночкою, Покатится к тебе тончайшей строчкою, Взлетит надежда длинными ресницами, И пониманье пяльцами и спицами Сплётёт нежнейший свитер сквозь дисплей. Надень его, в нём осенью теплей...
Я прощаю, я прощаю, я прощаюсь с тобой, Я играю, я играю с крематорной трубой. Обижаться просто глупо, потому что увы Нет конечностей у трупа, даже нет головы. Я прощаю, я прощаю, я прощаюсь с тобой, В небеса тебя проводит бестелесный конвой, Скоро скоро всем наступит...похоронный июнь, Ты прицелься, на земное с облегчением плюнь. Я прощаю, я прощаю, я прощаюсь с тобой, Я смотрю в пустое небо, на экран голубой. Там не будет больше сроков, ведь всевышний скостил, Я прошу, чтоб позже кто-то обо мне так грустил.
Ночь и чёрно-белый шёпот Фотографий в фотошопе, Нагоняю тёмных пикселей толпу. Плоскость пойманных моментов, Столб панели инструментов С указателем на верную тропу... Я любуюсь и немножечко ревную, Компаную наши лица, компаную. Здесь врёмен былых смешенье, Здесь различны разрешенья, Соль и перец в волосах, а может циммт, Кисть неломанной сирени, Боль тоски, и на колени Я встаю, чтобы понюхать геоцинт. Я любуюсь и немножечко ревную, Компаную наши судьбы, компаную. Монитор слегка мигает, Ты давно уже другая, Утекает электронная вода, И растёт с любым мгновеньем Кучерявость отчужденья, Как растёт у анекдотов борода. Я любуюсь и немножечко ревную, Компаную наши жизни, компаную.
Ты сладкий русский фрукт, а я заморский овощ: Хреновый на корню, на вкус как лук-порей, Протри меня до слёз на тёрке, данной в помощь, С трёх стопок уложи в задумчивый хорей. Двусложные тела, бессмертные творенья, Над грядкою роса, и завтрак на траве, Как больно... больно бьют куранты-ударенья По начатым слогам в кудрявой голове. Объёмные стихи, хотя бумага плоска, Далёкая звезда то гаснет, то горит, И плавится строка из клеточного воска, В надежде обрести невиданный гибрид.
Я не поэт, я не согласен с вами, Хоть я легко жонглирую словами, И вы мне в рот внимательно, как ЛОР, Глядите. Я лишь маленький жонглёр. В моих словах полно воды и пены, Меня пугают крупные арены, Я уронить боюсь, в окружность света Подбрасывая разные предметы. Их тысячи, и в спешке зачастую Я их непозволительно рифмую. Случаются удачные моменты, И воздухом моим аплодисменты Проникнут бронхиально в кровь и лимфу, И я замечу сказочную нимфу, В каком-нибудь тринадцатом ряду, И засмущавшись глупо упаду, Освистанный, заплаканный кумир... Со мною рухнет мой жонглёрный мир.
Шел дождь в моей душе по прошлым наслажденьям, Те лужи из любви морозил Новый Год, В них после наступал весенний день рожденья, Мгновенно проскользнув - проклятый гололёд! Защитнейший цинизм с шипованной резиной, Сцепил меня со льдом бездушнейших погод, В зеркальности катка двойник с печальной миной Мгновенно проскользнул - проклятый гололёд. Трубач моей судьбы, вокруг собачий холод! Позволь мне избежать минорнейшей из нот! Мундштук примёрз к губам, воспоминаний город Мгновенно проскользнул - проклятый гололёд...
Мне поздно пить боржоми, втирать очки и мазь, Попытку засчитали, хоть жизнь не удалась. Мой золотник не дорог, он очень-очень мал, Зверёк квартирных норок жизнь просто продремал. Последняя дорога, мне некого учить, Под вечер не помогут ни маги, ни врачи. Предъядерное лето, бесснежная зима... Зверёк квартирных норок жизнь просто продремал. Исполните желанье, хочу не с горяча По самопредписанью по-новому начать. Душевная раскачка, штормит, десятый балл. Зверёк квартирных норок жизнь просто про....
Усу губа, гуляем - так гуляем. Мгновенья - вслед за внутренней средой. Окрас речей вином усугубляем, А кучерявость мыслей бородой. В вечерний час душевного прилива, Отступят прочь Сад, дома и Гоморр.. Я нищий-кот-но тема щекотлива. И режет глаз дымящий бело мор. Не оскопить чеширского азарта, Пусть кто-то ищет искр от кАстрат. Я порожденье бешеного марта, Моя печаль когтиста и остра. Да-маска - сталь моей яичной Schalе, Ей не страшны кухонные ножи, Мы вам ничем, никак не помешали, У нас всегда пред-ложны падежи...
Можно что-то проиграть, только не корову, Можно что-то подложить, только не свинью, Образ жизни у меня явно не здоровый, Ты же словно новый год happy-year-new. Можно плюнуть на себя, только не в колодец, Можно в зубы, посмотреть, только не коню, Я тебе не подхожу по седой породе, Ты же словно новый год happy-year-new. Ты умеешь и ступать и учёно молвить, Я тебя уже не в чём злом не пар-веню Постарею и умру, ты же будешь allways Жить как новый-новый год happy-year-new.
Мне ещё сдаваться никогда не рано, Зрю в волшебный корень херра Валериана, Слишком рано понял, прочитав по лицам, Никогда не поздно ничему учиться. Созданные цели высоки, как звёзды. Поправляю душу медикаментозно, Не хватает в горе чищеного лука, Сорванное сердце узнаю по стуку. Руки выше крыши, море по колено, У судьбы топорной есть лимит на пленных. Перед эшафотом время быстро мчится, Никогда не поздно глупости учиться...
Живя в избушке из осколков хрусталя Потухших взглядов по причине катаракты, Я клею новое фактически с нуля, Стихами свежими отсчитывая такты. Я так ценю твоё прочитанное "Ах!", Ловлю твой взгляд из мониторного окошка. Хрустален мир, которым правит вечный страх, И так хрустальны башмачки на этих ножках! Хрусталь искрящийся - судьбы оксюморон И отрицание изогнутого стана. Под злое карканье слетевшихся ворон Пью твой напиток из хрустального стакана.
Я бог, я просто бог аквариумных рыбок, На грунте возведён аквариумный храм, Создатель и творец чешуйчатых улыбок, А также рыбьих войн и плавниковых драм. За стёклами челом передо мною лупят, Молитвой каждый день пузырятся без слов Скалярии, бычки, карасики и гуппи, С упорством от Луки, а может от ослов. Легендою в умах, распятым меченосцем, Всплывёт на небеса, и что ни говори, Зачатый без самца, живородящей просто Без всякого меча безгрешницей Мари. Я сыплю рыбий корм, я создаю законы, Когда хандра и лень, то засухой грожу, А в храме продают подводные иконы, С которых толку ноль, что ясно и ежу. На хвост и плавники, а значит на колени, Опустятся к червям под тяжестью веков, Старухи, старики придонных поколений, Желающие съесть беспомощных мальков. Как новая звезда зажжётся сигарета, Но рыбам не узреть лукавый божий лик, Там в библии сырой причина есть на это: Он слишком триедин, а главное велик.
Меня попутал нынче бес полезный, С седых висков прицелившись в ребро, Я - чёрный кот, пушисто бесполезный, Зеркальный влом, когда пустО ведро. Люблю живое, ненавижу воблу, Не принимает ссушенность нутро. Под валерьянку фотошоплю воблер, Пи-шу-пи-шу о том, мечтая про... Кошачий сглаз, неведомость приличий На раскладушке сомкнутых колен, Я вас до основанья промурлычу, Махнув хвостом на предстоящий плен.
Жид-кая бородка, потный Эпикур, Платная красотка, мани-мани-кюр. В гладкие ладошки денежку лови. Я хочу хоть ложЬ-ку чайную любви. Белым-белым снегом стелится коттон, Грацье после прего, натурален стон. Отбатманив ножку, ротик не криви. Я хочу хоть ложЬ-ку чайную любви. У меня капуста, у тебя товар, На панели пусто. Полный самовар Обогреет крошку, душу не трави. Я хочу хоть ложЬ-ку чайную любви.
Мне ненавистны ласковые путы, Мне ненавистны правила игры. Я научился жить одной минутой Ловя её нехитрые дары. А разум так бессвязно и невнятно Толкует мне о важности пути. Чем дольше я иду-тем непонятней, Куда, зачем и стоит ли идти.
Я не дарил тебе ни кораблей ни яхт, Мой вид стареющий уже давно не здОров, Но мной мечтают стать все кролики и боров Хотя б на первых человеческих порах. Ты затвердила попуГАЕЧНОЕ "нет", В твоей душе нет никакой ин...циативы, Но если б знала ты, как этот мерин сивый, Хотел быть мной, чтоб передать тебе привет. Ты возлюбила ненаглядную себя, Забыв про приданную преданную свиту, Теперь всё ясно, ясным пламенем гори ты, Целуйся с зеркалом, нарцисы теребя. Морали нет, но ход развития таков, Что не написан ни в одной премудрой книжке, Как вожделенно смотрит умная мартышка, На комплексующих БЕСшёрстных дураков.
Я устал от путешествий
Kraft
G D#7 Am D7 G E7
Я устал от путешествий, мне совсем не нужно визы
Am D7 G E7
На диван, гитару, кресло, стол, компьютер, телевизор.
Am D7 G E7
Стук колёс под встречность ветра, под попутность - шум мотора,
Am Bm Am D7
Я пропал, я не приеду, ни на долгом, ни на скором.
Я устал от провожаний: день отъезда, рейса нУмер,
Я почти что виртуальный, запечатался и умер.
Есть ещё в пороховницах электронный мыльный порох,
Я пропал, я не приеду, ни на долгом, ни на скором.
Я устал от ощущений, послеклятвенных предательств,
Я пишу вам, изменяя именительный на датив,
Здесь по чёрному не топят, не выносят избы сора,
Я пропал, я не приеду, ни на долгом, ни на скором.
Я не пущу, я просто не пущу, Ведь я без Вас здесь, несомненно, сгину, На Вас пушистый тёплый плед накину, И волосы руками распушу. И хоть здесь нет камина и свечей, Зато тепло от Вашего дыханья. И наших тел неспешное касанье Недосягаемо для звёздных тех лучей, Которые обводят милый профиль Той, что со мною захотела ждать, Чтоб в тишине все сны перемешать. Ну а на утро приготовить кофе...
"Я не уеду и не улечу!"- Сказал барбос одной пролётной утке - "Я так привязан и прикован к будке, А главное, я просто НЕ ХОЧУ!" Приятен двор, питателен навоз, Под ним знакома каждая канавка, Здесь я по-русски научился гавкать, Когда зимой швыряли на мороз. Для Бога развлеченье мы, как нецке, На европейском западном дворе В своёй родной немецкой конуре, Немецкий пёсик лаял по-немецки. Ох, как любил он бюргерское, ох! Желал крылатым дальнего полёта, На языке Ремарка, Бёля, Гётте, Боготворил родных немецких блох. Сюжет до узкоглазия знаком Из кимано, сакэ и саянара, Японский хин, что лебедю не пара, Прилип к цепи японским языком...
Я устал от путешествий
Kraft
G D#7 Am D7 G E7
Я устал от путешествий, мне совсем не нужно визы
Am D7 G E7
На диван, гитару, кресло, стол, компьютер, телевизор.
Am D7 G E7
Стук колёс под встречность ветра, под попутность - шум мотора,
Am Bm Am D7
Я пропал, я не приеду, ни на долгом, ни на скором.
Я устал от провожаний: день отъезда, рейса нУмер,
Я почти что виртуальный, запечатался и умер.
Есть ещё в пороховницах электронный мыльный порох,
Я пропал, я не приеду, ни на долгом, ни на скором.
Я устал от ощущений, послеклятвенных предательств,
Я пишу вам, изменяя именительный на датив,
Здесь по чёрному не топят, не выносят избы сора,
Я пропал, я не приеду, ни на долгом, ни на скором.
Кто-то сел на 10 лет, кто-то в лужу, Кто-то плюхнулся с высот на ежа. Не хватает сильных чувств - просто дружим, Не хватает для любви куража. Кто-то прыгнул, не раскрыв парашюта, Кто-то выпрыгнул вообще из штанов, Не хватает сильных чувств - просто шутим, Равновесие из полутонов. Кто-то вешался, а кто-то топился, Кто-то вены разрезал сгоряча, Я же просто за тобой волочился, Потому без тебя одичал.
Когда дырявый зуб отдам зубным врачам, Когда прибьёт врагов прыгучий Джекки Чан, Когда от Рябы дед расколет яйцо. Я загляну в твоё усталое лицо. Когда покажет всем, что он совсем не трус, Отпрыгавшийся Ли? Отпетый Цой и Брюс, Когда учёный кот обидится на дуб, Я ощутить смогу гешмак желанных губ. Когда Предпаркинсон в итоге частых драк Присвистнет на Али, как соловей и рак. Когда умрёт косой, расстрелянный на раз, Я разглядеть смогу цвета любимых глаз. Когда всплывёт Муму, а Сергий и Гоген Отрубят и пришьют мизинец, ухо, член. Мгновенно появлюсь, чтоб глаз твоих прицел Определил, что я смертельно рад и цел.
Когда напьёшься - хочется курить И отдаваться похоти до грыжи. Что Бог послал? Желанье самой рыжей, Что как на грех, не грех и повторить. Когда напьёшься - хочется блевать И обниматься с грустью унитаза. Его сестра - хрустальнейшая ваза, Где запах роз, что стоит поливать. Насытив плоть закуской и водой Они склонятся к кромке увяданья. Последний день июльского свиданья Сплёл рыжий шёлк с курчавой бородой.
Когда с проказника седого Вода стечётся, как с гуся, Когда натикаются вдоволь Все те, кто ходят, но висят. Когда уснув сыграют в ящик Все кильки в собственном соку, Ты на спине застынешь спящей, Я ж закемарю на боку. Растеребив волос укладку, Нарушив одеяла гладь, Я вновь подумаю: "Как сладко Во сне красавиц целовать..."
Когда ты стремишься сбежать с корабля, смекнув, что волнуются крысы, Придумать полезно спокойствия для какой-нибудь жизненный смысл. В расстройстве желудка, в прощальных слезах и даже немного в помаде Воскликни, подняв паруса и глаза, что ты удаляешься ради: Великой идеи, высокой любви, какой-то далёкой девчонки, Родителей, тёщи, детей (се ля ви), сурка, хомячка, собачонки. В ответе всегда постоянно за всё пред всеми, пред нами, пред ними, Всё будет отменно, почти халясё, и Родина каждого примет. Душа обрывается, тонкая нить, Восток удивительно тонкий, Ведь где-то тоскуют, как пить дать - дать пить, - сурки, хомячки, собачонки...
Шальные очи - ты мне очень, очень рада Красноречив любовной прозою, стишами, Уверен в том, что любят женщины ушами, И только кролики влюбляются, чем надо. Я рад бы так же, до последнего упада, Но кто-то главный, кто стоит за образами, Вновь заставляет полюбить тебя глазами, Лишь только кролики влюбляются, чем надо. Своей фортуны изучил рисунок зада, Мне показалось неудачею большою, Что полюбить тебя пытаюсь всей душою, На зависть кроликам, что любят тем, чем надо.
Не тычьте вилкой в кроликов в сметане, Мы - лопоухость серости страны, Мы - прыгуны межклеверных метаний И недоумки будущей ханы. У вас кисель и так молочны реки, У вас давно нерезаный петух, И шведский Бок мучительно как Фрекен Уже давно несъеденно протух. Наш ценный мех как памятник ваяем В хранитель вашей лысой головы, А организм прекрасно усвояем, Мы так вкусны, полезны, что увы... Не тычьте вилкой в кроликов в сметане...
Раскрутились диски, кружится волчок, Кружится, качаясь на доске, бычок, Кружится планета, на душе весель, Кружится с лошадкой детства карусель. Кружатся как листья круглые слова, Круглая от водки кружит голова, Кружится мотивчик - расставанья блюз, Кружится жемчужность, порванность от бус. Мысли центробежны, если так кружить, Я хочу влюбиться, ты - со мной дружить. Страсти раскружились, ну какой я друг? Но тобой очерчен отношений круг. Кружат в темпе вальса зависти враги, Мы с тобой в общеньи разные круги: Стерва -Дульсинея, верный Санчо Панс, Кружится сильнее грустный мезальянс. Старость от вращений. Незаметно, вдруг Ты войдёшь в закатный лучезарный круг. Сбросить камень с сердца в воду помоги Так, чтоб разошлися памяти круги.
Стакан непросыхающий и водка, Задраенный в желаемое люк, Ты - в небо уносящая лебёдка, А я на дно тянущий рака щук... Зависимость от зрелища и хлеба, И муть придонной истины вина, Тебя всегда влечёт высотность неба, Меня же якорит глубинность дна. Смертельна поднебесная сноровка, Спортивен поднимающий порыв, На берег-бич в удавке из бечёвки, Вновь выудишь, за жабры подцепив. Прощальная песочная щекотка, И сердца прекращающийся стук: Ты - в небо уносящая лебёдка, А я на дно тянущий рака щук...
Море трупов, а любви целый океан, Ты, отмывшись от кровИ, кушаешь банан. Нынче только, только твой, раньше был ничей. Тихий омут - это дом для твоих чертей. Поле битвы замочив, капает роса. У старухи Изергиль сломана коса. Сам в атаку, а в тылы женщин и детей. Тихий омут - это дом для твоих чертей. Выдай новое, пиит! Выкинь, что старо. В ожидании стоит... личное перо. Гусь по коже прёт в мороз от твоих затей. Тихий омут - это дом для твоих чертей.
Когда представлю мгновенье смерти - под горлом ком, И тот, кто финиш земной проЧЕРТит - мне не знаком. Всех привилегий и отвилегий меня лиша, Откроет тайну, что после смерти мертва душа. Не нужен воздух, вода, и пища, и пенсион, Там темнотища и скукотища, и почтальон Туда не ходит, туда не носит, забудьте, ша... Не верьте в сказки загробной жизни. Мертва душа. Согласно нашим далёким планам и вопреки Там разложиться дожди помогут и червяки, Земля разбухнет, размякнет пухом, как хороша, Но мы об этом ни сном ни духом - мертва душа. Лишь только мысли, родные мысли, и в этом прок, Оставить можно в печатных строчках и между строк, Любя, надеясь, и с наслажденьем живя, дыша, Я отправляю посланья в вечность - мертва душа...
Сняв с падших ангелов рога Бодает ночь растущий месяц. Мир разбегающе-нетесен И параллельны берега. На спицах будущих разлук Петляет лунная дорога, В небытиё упёршись рогом, Поддев в неведомое люк, Спущусь по трубам чёрных дыр В глубинный мир канализаций, Агонь - огонь парализаций. Затухший в сточности воды.
Он приезжал из снов на скоростном такси, Под эротичность слов бывал почти красив. От истин горький вкус в почти ночном вине, Он не любил её, но обожал минет, Он целовал её, не пропуская грудь, И утолял легко её печалей суть. И понимая жизнь, вернее сущность дна, Она была его, но в тот же миг одна, И распрощаться бы, но непосилен труд, И каждый раз она произносила "gut" Под истин горький вкус в почти ночном вине: Он не любил её, но обожал минет...
Мне хочется, чтоб кто-нибудь лет, скажем, через тристо, Когда на камень будущий опустится коса, Мечтал бы о могуществе седого Монте-Кристо И не хотел бы в бедности стихи со мной писать. Мне кажется, что кто-нибудь лет, может, через двести, Историю сканируя с листочков букваря, Бранил бы поколение без совести и чести И не желал бы мучаться в российских лагерях. Мне видется, что кто-нибудь, лет добрых через сотню В пивнушке межпланетовой, добавив в пиво сто, Туманно философствует о тех, чей разум отнят, Отправив тёщу временно в былое, на Восток.
Мне холодно, когда тебе тепло, Я мучаюсь, когда тебя ласкают, Отдал тебе язык на помело. Ты истинна, а я почти раскаян, Ты дышишь, расправляя к цели грудь, Когда я от нехватки задыхаюсь, У стенок уши, но стена глухая К стенаниям и просьбам, что ору. Когда пройдёт каких-то тридцать лет, И те, кому везло, протянут кукиш, Припомнишь неожиданно со скуки О преданном ушедшем короле.
Зелёная тоска на сердце накатила Шипит зелёный змей о пользе пития, Кто трезвенником был? Ильич и Чикатилло. И если не запить, то всем бар-бум-бия. Наскучивших клише избыток и засилье: Прокисший абстинент, не можешь - не пиши. Сдаётся алкашам непьющая Бастилья, По Зимнему гудят матросы-алкаши. Борис Негодунов и автор всех Хованщин Поил и уважал. И бороду не брил Нетрезвый Дон Кихот и верный Санчо-Панчо, Что рощей золотой давно отговорил. Охоту на людей ведёт непьющий фюрер, Расставлены кранты и красные флажки, Я пью, упав до дна, чтоб вознестись как Юрий, И в поезде трястись "Столица-Петушки".
Облака осенние не прорвать, Черно-белой зеброю не прожить. Смысла нет ни чуточки, ты права, Полосами серые миражи. Город с серой копотью - закурил, Даже не откашляться, в лёгких смог. От забытой Чухлинки до Курил Серость, не найти тебя... я не смог. Хриплым эхом катится слабость дня. Наши отношения, как мосты. Клодт, подайте бронзового коня! Русь, не бойся смелости Калиты. Питер белополосно, хоть в ночи, Приказал мостам своим: "Ha:nde Hoch!" Я стегаю каменного : "Скачи!" Чтобы через Аничков прыгнуть смог.
Я появился невзначай, а Вы не ждали, Икали, кашляли и дрыгали ногой, Меня любили, но забвению предали Тот факт, что тёрлись об меня совсем нагой. Как сотни зайцев на сюжет смотрели косо, Шипели внутренне задетою змеёй, Тушили свет, мечты и даже папиросы, И повторяли "Ай-яй-яй" и "Ой-йой-ой". Приподнесу под нос кулак и зажигалку, Надену скомканный в волнении картуз, Ведь мне совсем почти немножечко не жалко, Того что с нами приключается конфуз. А из иного незамешенного теста, Я с Вами честен был, а значит я - другой, Я Вас..., а Вы меня... и ожиданий вместо Икали, кашляли и дрыгали ногой...
Мы будем долго, долго жить И никогда не постареем, Ведь умирать мы не умеем - Лишь только верить и любить. Мы будем долго, долго жить, Ты станешь шведской королевой И, подбирая платье левой, Шутливо правой мне грозить. Мы будем долго, долго жить, Ведь согласись - мы так хотели, И по утрам к твоей постели Корону буду приносить. Мы будем долго, долго жить, И красоте твоей небесной Я посвящу стихи и песни: Я буду преданно творить. Мы будем долго, долго жить, И королевские затеи Моей прекрасной Галатеи Я буду в памяти хранить. Мы будем долго, долго жить И никогда не постареем, И, приходя, на батарее Перчатки белые сушить.
Мы стали как-то сразу понятны и близки, Расслаблены на ножках надетые носки. Приятные касанья, себе не надо врать. Мы можем просто сами себя обогревать. Здесь дождик четверговый, немецкая среда, Но стоит дорогого заснеженное да. Принцессу не прельщает наскучившая рать. Мы можем просто сами себя обогревать. Под общим одеялом запрятанная голь. Из Тускланда взлетаем в искрящийся Стокгольм, Душевных равновесий нетронутая гладь, Мы можем просто сами себя обогревать.
Мы с тобой похожи на подбитых птах, Миром заправляет постоянный страх, Мы не долетели в страны, где тепло, Мне попали в сердце, а тебе в крыло. В сторону, где солнце светится вдали, Катит первым комом по дороге блин, Не могу ответить, на твоё "Hallo!" Мне попали в сердце, а тебе в крыло. Под тобой болота, подо мной леса, Ты попала в ощип, я попал в просак, Крохотное тельце для души мало, Мне попали в сердце, а тебе в крыло.
Душа моя к тебе заведомо ведома, Движенье милых ног, где Длинная нога, От дома, где живу, до таллинского дома, В стремления строфу слогаются слога. Мы встретимся с тобой по-видимому скоро, Мне глаз твоих горит зелёный светофор, Прости эстонский люд ганноверского вора - Заманчиво раскрыт окошком монитор. Откинем хлам одежд, как в русском сбросим яти, Как сладок марафон скольженья разных кож, Дуэт раскрытых душ под куполом объятий. На песню одного отчаянно похож...
Не передёргивай слова, не передёргивай затвор, Не передёргивай - не надо суетиться, Я - сын прогнувшегося дна, ты - сын взрастивших плечи гор, А между нами нейтральная столица. Как равнодушен и жесток законный Запад, а Восток Как разрушающий каноны истребитель, На белоснежный заменив кроваво-аленький цветок Вновь прокляну подводно-мутную обитель. Твой зоркий глаз как у орла встречает мутный рыбий взор, Мне не хватает даже сил, чтобы молиться. Я - сын прогнувшегося дна, ты - сын взрастивших плечи гор, А между нами нейтральная столица
Неизвестная со сна неизвестной кисти: Я напился, но вина - не обитель истин. Ольки сыты, всё Путём, если Вовцы целы, И при свете, и в потем... рядом ваше тело. Неизвестная строка неизвестной книги, Разрешенье на руках, на ногах вериги. Что мне нужно для того, чтобы сердце пело? И в работе, и в поко... рядом ваше тело. Эпизодная кaнва позабытой ленты, Я попробую для вас быть хотя бы кем-то. Чтобы елось и пилось, чтобы вы хотели Видеть только эту ось в обнажённом теле.
Ты пиши мне, пиши: меньше метра аршин, Три десятка рублей меньше евро, Полстраны - алкаши, прошлый опыт паршив, И как дети шалящие нервы. Если бы да кабы на макушке грибы, То не нужно ни деда, ни бабок. Подрастают в цене золотые гробы, Как под белой берёзой обабок. Сдав здоровье за хлеб, постарел и ослеп, Я не вижу ни дочку, ни сына. Возвращаюсь домой на упрямом осле, Чтоб пристроить себя под осиной.
Что может быть страшней землянина на воле? Свобода для людей мучительнейший яд. Однажды бог послал..., всех тех кто не доволен, И тех, кому везло на самый первый взбляд. Туда, где ничего, где чисто чисто поле, Где семеро за сыр отчаянно козлят. Однажды бог послал..., всех тех, кто не доволен, И тех, кому везло на самый первый взбляд. Судьбу брАня... крепка, и тапки наши быстры, Командует толпой всегда какой-то гад. Однажды бог послал всех тех, кто с божьей искрой И тех, кого любил на самый первый взбляд.
Он ей ни с кем и с нею никогда, Был не настойчив, мягок как подушка, Прошли надежды, лучшие года, Под одеялом спрятанною душкой. Он так любил, он так её любил, Что не посмел, не смог и не пытался, Её портрет к стене лицом прибил, Чтобы никто вообще не догадался. Он так стеснялся смелости из снов, Он был в себе геройски не уверен, Любовных страхов верный крепостной Перетерпел всю жизнь и просто пере.. Пилить себя? За что теперь пилить? Жизнь коротка, горька, а не пирожна, Он ей так пох..., что даже похвалить, Что он ни с кем, ни с нею, невозможно...
"В гости к Богу не бывает опозданий". В. Высоцкий Я опоздаю в гости к богу лет на сто, Пусть он запазуху других суёт и прячет. У всех бега, а я плетусь на старой кляче, Мне как-то ближе Монте Кристо, чем Христос. Какой еврей не любит медленной езды? Уж если в пекло поперёк - не раньше бати, Я буду мучаться на женщинах в распятье, Мой конь хоть стар, но не испортит борозды. Мне просто нравится неспешная езда, Запрут архангелы врата и скажут: "Будя!" Пусть он меня на небесах совсем забудет, А позабытому не грех и опоздать.
От развесёлых тролей, рассыпавшихся бус, Везёт меня с гастролей мой троллей-, троллейбус, Пока, столичный город и девочки, пока, Безрельсоворогатый вагончик от совка. Везет кого попало с билетом или без, Здесь нет пустого места для звёздных стюардесс, Внутри другие цены и публика не та, Её когда-то резко погнали от винта. Я тоже бестолковый отшельник от жидов, Привычками прикован к двум нитям проводов, В мозгах лихой водила, колёса вместо ног, И бъёт, чтобы искрило в глазах, привычный ток. Тряхни на повороте, мы братья - не разлей, По фене на работе не следует, троллей... Бездарная поздка по кругу и на смарк.. Дырявая железка, нам срочно нужно в парк...
Чьим-то восхищением заводные куклы, В ощущеньях выпуклы, в зазеркалье впуклы, Могут как-то двигаться только под нажимом. Жизнь у них зависима от длины пружины. У кого-то фроиндин, у кого-то жинка, Внутрь от размножения вставлена пружинка, Нуклеоанализы отвечают в-нук ли, Чтоб от счастья прыгали заводные куклы. Мы с тобой похожие, мы почти родные, Ключиком приложенным в жопу заводные, У надежды мимика, у судьбы ужимка, У кого-то лопнула старая пружинка.
Облака осенние не прорвать, Черно-белой зеброю не прожить. Смысла нет ни чуточки, ты права, Полосами серые миражи. Город с серой копотью - закурил, Даже не откашляться, в лёгких смог. От забытой Чухлинки до Курил Серость, не найти тебя... я не смог. Хриплым эхом катится слабость дня. Наши отношения, как мосты. Клодт, подайте бронзового коня! Русь, вдохни мне смелости Калиты. Питер белополосно, хоть в ночи, Приказал мостам своим: "Ha:nde Hoch!" Я стегаю каменного : "Скачи!" Чтобы через Аничков прыгнуть смог.
У некошеной межи старый клен сутулится, Потянулись журавли в теплые места. Ни одной живой души - опустела улица, Лишь колодезный журавль улетать не стал. Заморочены быльем нелюдимой вотчины - Заболочены поля, сныть из края в в край. По деревне горбылем ставни заколочены. Кто-то выбрался в райцентр, кто-то сразу в рай. Самодельное винцо пьется - не кончается, Вот и чудится порой силуэт в окне. Выбегаю на крыльцо... Это клен качается, Да колодезный журавль кланяется мне.
Я вышел на планете, где не штампуют денег, Где модуль отношений по-своему решён. Остались где-то в прошлом сестерции и пенни. Торгуют только вечно распахнутой душой. Подаренные земли, разросшиеся нивы Планетных альтруистов, а значит богачей. Здесь нет скупых и жадных, завистливых, ревнивых, И воздух дружелюбно-практически-ничей. Расплавился и влился в сознанье мировое, В котором каждый встречный подарками знаком, Но как-то по привычке решил тебя присвоить И стал везде гонимым последним бедняком...
Под подушкою живу, как в гостинице, Закручинится душа, напружинится, Заржавевшею, больной, слёзной тушкою, Не танцую, не пою под подушкою. Заведи меня скорей, смажь старательно! Я добряк, а не злодей отрицательный, Год влюблённою, забытой игрушкою, Прозябаю в темноте, под подушкою. Приготовь пирамидона и бинтики, Разбери меня отвёрткой на винтики, Натяни пружину ключиком - плюшкою. Стань как прежде госпожой и подружкою. И когда я вновь поправлюсь, Практически Ты поймёшь, в моей душе механической, Под забавной оболочкою - плёнкою Страсть натянута большой шестерёнкою. Мягкой тряпочкой протри - я ведь глянцевый, Развлеку тебя весёлыми танцами, Буду нравиться тебе - буду душкою, Ну а на ночь уложи под подушкою...
Ты идёшь по мИру, я шагаю пО миру, Мне в твоей квартире не найти угла, В оперу под вечер, я ж под утро к оперу: Две различных Вены - лишь в одной игла. Вплавь, как ни старайся, не догонишь катера, Парус одинокий хуже чем мотор, Ты читаешь оды, я ругаюсь матерно, Бьюсь в тобой навечно запертые тор. В самом крепком пиве не хватает градусов, Чтобы превратиться в лёгкое вино. Я срываюсь насмерть, на полёт порадуйся: Слишком поднебесное вхожее окно.
Сыграть на рельсах я смогу едва ли, В несметных шпалах настоящий дуб. Я ждал в кустах, а ты пришла с роялем, Создать ноктюрн для водосточных труб. Я не тянул дешёвую резину, Мы не напрасно встретились с тобой, Входную дверь от радости разинул И поднял хвост кирпичною трубой. Я громко пел, шептал на ушко витцы, Стоял рояль на том, что хорошо, Курил камин, скрипели половицы Про то что стар, и поезд мой ушёл.
Поясняет что за сорок поясница, Посылая ненавязчивое "...на..." Мне сегодня что-то холод долго снится, Спит на стенке календарная весна... Окунусь в бродящий солод, Завернусь в душевный холод, Надышав в твоей избушке ледяной. Проскользнёт к ногам простуда, Будет худо - очень худо, Но упрусь башкой, плечами и спиной. Пиво пью, а у тебя болеют почки, Что похожи на раздутость запятых, Ты пытаешься на мне поставить точку, Просто высечь ... в плоскость мраморной плиты. Здесь смешенье русских с дойче, Значит будет многоточье, И судьба покатит с горки по кривой. Бородатый и колючий - Я - репейник сверхживучий И как Ленин вечно-памятно-живой.
Пока тебя ласкает, сорвав кольчуги свита, Пока к другим распахнут халатный интерес, Моя душа тоскует, моё гнездо не свито, А City словно ситец отказом на-отрез. Пока не измельчают придуманные цели, Пока в лицо не треснут кривые зеркала, Желанья охлаждают холодные постели, А выжить помогают дела, дела, дела... Чтоб алое поднялось в положенное время, Годами оЖИДая, я просто буду live. Спасаясь от Ханау, взвалив на плечи Бремен, Приму тебя в награду за то, что терпелив.
Я лошадь, но не пони - у вас на пони мания, Сидите как на троне, а тронь - непонимание. Отстукивает хокку копытная Япония, Мерси боку и к бОку прилипшая попония. Подхвостье вечно в мыле, и лезут мысли подлые, И после каждой мили мечтаю стать осёдло-you. Зачем узда и шпоры? Набейте морду лаврами Тому кто вступит в споры с премудрыми кентаврами. Хоть вы не та, что прежде, и я не та, что ранее. Мы движемся к надежде простого пони мания. С грошового порога до меди мульти-медия Изломана дорога как старая комедия...
Он тает, тает, тает на тёплом склоне век, О чём она мечтает в последний-следний снег? Ей чудится волшебник, а может, сильный вождь, С которым так уютно в зашиворотный дождь. Спасёт от унижений, плевков, душевных ран, Лишь только надо стукнуть в индейский барабан, Не может быть иначе, ведь сердце бъётся вскачь - Летит под поздним снегом спаситель от Апач... Он бредит дамой сердца, он охраняет ту, Что тихо повторяет: "Мой милый Виниту..." Всегда немногословен, герой привык молчать, Но любит тамагавкнуть и в бубен настучать. Судьбою окружают картинки от Таро, Щекочет, возбуждая, индейское перо... Снежинка утекает слезой на склоне век, Виденья исчезают, идёт последний снег...
Собирая с посусек скрёбанные крошки, Я живу с тобой во сне - в маленькой матрёшке, Ну а если разбудить, растревожить абы, Попаду опять же в сон деревянной бабы. Этот мир несправедлив - просто хулиганство, На матрёшечные сны разделив пространство, (Нет надежды, шаток трон, нет реальной боли) Чешет руки о матрён самый главный стОляр. Сотни вставленных гробов виртуальный пленный Я хочу из зыбких снов в истинность вселенной. По сеченью кесарю путеводность нити: Против стрелки часовой девок раскрутите....
Ход событий кучеряв, Душу рву на тряпочки. Я пишу от фонаря, А тебе до лампочки. У камина с ноября Кочерга и тапочки. Я пишу от фонаря, А тебе до лампочки. Циммт с глювайном на сугрев, Мысли сея в папочки. Я пишу офонарев, А тебе до лампочки. В пятой точке пьяный шмель, А в желудке бабочки. Вместо ёлки еле-ель, А тебе до лампочки.
Кантом от пивнушки, нищим от Руссо Прикачу к любимой пятым колесом, Встанет ей, как в горле поперечно кость, Рыбье посещенье, невпопадный гость. Я проникну в двери, я возьму на понт, А для этой цели нужен рыбе зонт, Кисло улыбнётся, скажет : "Ну на кой Твой далёкий зонтик Оле от Лукой..." Как же не уместно "Я тебя люблю", Словно птичьи крылья в море кораблю. Частая зевота - нехороший знак - Воздух от азота, брилли от макак. Я тебе не в кассу, я тебе не в масть, Тушит заливное сигареты страсть, Намекнёшь на время, проскулю: "Ага..." И махнет прощально пятая нога.
Под пиво хороши солёные фисташки, Под бледность от песка - коричневый загар, Приморье синих глаз улыбчивой Наташки Сбивает с ног сильней, чем солнечный удар. Спустившийся с небес любовный киллер-ангел Порвет от частых стрел тугую тетиву, Станцует тайный вальс, сорвав лоскутик танго, Качаясь на волнах земного рандеву. Забудет про табу, от девушки пьянея. Амура отрезвит небесный строгий бас. Ведь каждый, кто крылат, немножко сатанеет В изгибах женских тел, в приморье синих глаз.
Проснись, родная, первый снег! Он тихо падает, не тая, Всю серость осени скрывая, Чуть замедляя свой разбег Пред тем, как потерять летучесть... Теплом согретых губ касаясь, Я также нежно замедляюсь, Целуя... Грозовые тучи Вчерашних ссор, пустых обид Вдруг выпали прохладным снегом, И сладко-трепетная нега, Как лёгкое вино, пьянит... Пусть за ночь смято наше ложе, Укроет хлопок белизной Сплетённых тел осенний зной, Как снегом... И второю кожей Объединит нас простыня, Секреты важные скрывая Земного неземного рая, Загадкой вечною маня.
Рассол моей любви, запрятанный в стеклянность, Хрустящие концы познавших подлецов, В накопленных слезах настоенная данность - Закатанность борьбы солёных огурцов. Пупырчат вечный страх, бесплоднейшее семя, Оторван от гряды и воздуха лишён, Засунут в консервант, в затопленное время, Несъёденный ещё под водку корнишон. Уж лучше б навека в коллекцию кунсткамер, Где в спирте замерла уродливость детей. Пропойцы-палачи, не трогайте руками, Убийца-опохмел, над банкой не потей! Профессор, рассмотри, ведь я другой природы, Надень велосипед - для близости очки, Рождён не для еды, а пьяные уроды Пускай жуют томат, где дохлые бычки. Мой недожитый век какой-то очень краткий, И крышкой гробовой затянут вид небес, Мне снится пресный дождь и мягкость прежней грядки, Журчание реки и соловьиный лес...
Раз сыра - так кусочек, раз хлеба - так батон, В цветастых попугаях считается питон. Раз время - так мгновенье, лови его лови, В разбитых отношеньях размерность у любви. Раз водка - так поллитра, раз сока - так пакет, Числитель, знаменатель, неправильный ответ. Раз время - так мгновенье, лови его лови, В разбитых отношеньях размерность у любви. Раз Цельсий, значит Кельвин в крутой системе СИ, Монеткою подбросит вечернее такси. Мой градусник зашкалит, но бога не гневи: В разбитых отношеньях размерность у любви. Ампер - кулон в секунду - наш переменный ток, Чем женщину мы больше, тем меньше love-итог: Растает до мгновенья, лови его лови, В разбитых отношеньях размерность у любви.
Мне не нужен самолёт и кораблик, Путешествую почти по нужде, Наступает високосный на грабли, Чтобы вилами писать по воде. Был надеждами богат, а теперь я, Забывая про рога и про хвост, Понимаю - нет чернил, а те перья Утащил какой-то гад и прохвост. Кружит прошлое блином из винила, Музыкальная игла, резь в уме. Я хочу, чтоб ты меня извинила И оставила своё резюме.
Моих крыльев размах безнадёжно хренов, Не пихайте мне в рот несъедобных слонов. Мне по вкусу давно неземная еда, Я всё время ползу, я упал из гнезда. Я давно ощущаю чужую вину, Звери трахают хором былую жену, У "имеющих" родину мысли ины, Ведь в желудках у них боевые слоны. Вы слетаетесь на... я от края и от... Но движение вниз - это тоже полёт, Невесомости миг в ожиданьи ханы: От падения землю удержат слоны.
Мы заблудились и в кустах нашли рояль. Он улыбался белоклавишно-нечисто, В нём под крылом лежали кости пианиста, Который пел о том, что прошлого не жаль. Коль выдал бог и съела местная свинья, (Он был давно уже в её голодном вкусе), Погиб творец незабываемых перкуссий И ненавистник музыкального вранья. Ему подходит по размеру белый гроб. В реальной жизни слишком много чёрных клавиш. Не повторишь, а то, что было не поправишь. Талант не вырубишь на плахе топором. Бьют молоточками сердца, а струны - праль, Когда на правую педаль поставлю ногу, Скрипичный ключ откроет новую дорогу... Мы заблудились и в кустах нашли рояль.
Нынче день рождения, папа с Карлой точен, Оживает старое полено. Это просто слишком, это даже очень: Море и размеры по колено. Нынче день рожденья, он не приурочен Ни к каким созданиям пиита. Это просто слишком, это даже очень: Море и разбитое корыто. Нынче день рождения, преткновенья камень Брошен, всё поверхностное зыбко. И махнёт на Запад всеми плавниками В море уплывающая рыбка.
Рождены мы, чтобы быль стала сказкой, Здесь процентщица всегда ходит с каской, Батя дуб, а кот ученый. С апреля Воздух свеж, и мы ещё не сопрели. Мы острили не в попад, нас тупило, Время камни собирать наступило. Кто-то метко бросит в нас наш же камень, Называя нас почти стариками. Нам с три короба, а может с три пачки Напророчат трепачи и трепачки. Улыбнёмся, скажем: "С первым апреля!" Воздух свеж, и мы ещё не сопрели.
Шапкой пО миру, хреном пО столу, Вам архангелы, мне апостолы, Вам спокойствие, мне мистерия И, как кость в груди, недоверие. Мне, надеждами небогатому. В стельку трезвому, в хлам поддатому В моноложное влепят стерео И горбатое недоверие. Кто-то в Щёлково, кто в Орехово, Мы допрыгались, мы доехали, Цель последняя, там под панцирем Дремлет истина на инстанции.
Verbot: запрещены бутылки и иголки, Входя в салунный пар не бойся наготы, Здесь люди как в раю: нагИ, раздеты, гОлки, Вот кажется чуть-чуть, и станут все "на ты". Здесь пристально нельзя - положенно расея... Смотреть на женский пол, пришедший пропотеть, Замочим грязь-инстинкт в холодности бассейна, Уменьшив свой конец на четверть или треть. Достойно и тепло, почти не достоевско, Распарив крыльев плац, слетимся в Баден-Бад.. Я вспомню свой Арбат, а ты, конечно, Невский, И женщин, что милы на прежний первый взбляд...
Ой ты долюшка моя, или доленька, Раньше Хельгою была - стала Оленька, То волчицею живёшь, то овечкою. Жизнь-серебряное озеро речкою Потечёт, прогнувшись ласковой кошкою, Поманив натренированной ножкою, Тонкой талией и поступью лёгкою, И неведомой-домой подтанцовкою. Вёсла выбросив, плывём по течению: Время просто не имеет значения, Хоть повязаны часами, минутами, Всё фата-фатально ясно с маршрутами, Мы для миросозерцания созданы: Очарованы не берегом - звёздами, Мы стремнины заключённые-пленные: Наблюдаем за ночною вселенною, Где ковшом черпнуть из озера метится Ненасытная большая медведица...
Песня составлена из двух текстов: Шарик, девочка, Пикассо, Я играю с тобой в серсо, Я не клоун и не подлец, Я охотник твоих колец. Я почти уже твой кумир, Босоного вращаешь мир, Я приятнее и нежней Самых близких к тебе стержней. Лето Леты, Угрюм-река, Приземлишься издалека. Отношений водоворот: Круг объятий, округлый рот. Незаметно и как-то вдруг Я почувствую главный круг. Он спасательно-невесом: Мы играем с тобой в серсо... Ты же знаешь, любовь - это больно, Ты же знаешь, что жизнь - это кратко, Мир берМУДСКИЙ, почти треугольный, Я летучий ГОЛлан..., ты - пиратка. Черным парусом вздутый Малевич, Мы - мгновенье живущие трупы. Твой цинизм так отчаянно девич, А надежды - несбыточно глУпы. Ты не плачь от бессилия, пОлно! Ты - лихой капитан, а не прачка. Наших чувств погреБАЛьные волны Переходят в совместную качку. Сердце в клочьях - сплошные заплатки, Нашим мыслям не тесно, а вольно. Ты же знаешь, что жизнь - это кратко, Ты же знаешь, любовь - это больно...
Закуси губы овал и шар пей, Я морщинист, я породы Шарпей. Я не против ничего и не за, Жизнь собачья, и смиренье в глазах. Ухо зяев в кабинете Синьяк, У меня под складкой третий синяк, Я готов весь день хлебать только щи, Чтоб избавиться от этих морщин. Я хвостом махнул буквально на всё, Хоть хотел быть гладкокож как боксёр. Это ж сколько надо съесть? Просто жуть! Чтобы кожу до конца растянуть. У моей знакомой ботекс во лбу, Я же видел все уколы в гробу. Изучаю безболезненно сны, Где растянут от зимы до весны.
У Штирлица не шнапс, а водочка и виски, Ему с родной земли желают всяких благ. Рожает всем врагам на злобу пианистка, ПЛЯТТётся по лыжне усталый пастор Шлаг. У Штирлица в дому гестапо на зачистке, Его опять сдала эсэсовская блядь, Не стоит помогать в Берлине пианистке, На рации следы не стоит оставлять. У Штирлица акцент, а значит фактор риска, У Штирлица в ногах предательская дрожь, И кажется давно советской пианистке, Что Визбор до пупка на Бормана похож.
Через лет, положим, триста, а, быть может, чуть пораньше, У меня прихватит сердце, раскровится геморрой. И тогда ко мне в квартиру вдруг завалит Петя-банщик - Командир подводной лодки и четырежды герой. А затем приковыляет хромоногая старуха Что валютно отдавалась всем подряд за три рубля, А теперь дают лишь по два - вот такая невезуха, Правда скидка - лишь героям, капитанам корабля. Забредут шумливой сектой освидетели Иеговы, Что не видели Иисуса, но не ведают о том, И расскажут как без Бога всем хреново и фигово, И подарят суперкнижку, чтоб зайти за ней потом. Вслед по супер-порученью в СССР-ных гермошлемах Пять последних космонавтов приземляться на минет, Что у бабки так не дорог, ведь червонец - не проблема, А свидетелям Иеговым, разъяснят, что Бога нет. Постучится в дверь офеня с супермощным пылесосом - Тем, что стоит как ракета или вечная душа, Он сперва пропылесосит, а потом оставим с носом, Пусть идёт подальше с Богом по квартирам не спеша... Расскребая по сусекам, занимая в долг червонец, Я достану ящик водки, влезу в маршальский мундир. Разолью по экипажу - я сегодня шеф от конниц, Капитан подлодной водки и мочалок командир...
В поступках невесома, Как пламя у свечи, Девчонка цвета сомо, Немножко помолчи. Твоей резьбе на гайке Любой подходит болт, Под цветом чёрной лайки Цвет розов, даже жёлт. Свободна от волнений, В любом расцвете лет, В десятом поколеньи Твой жёлтый партбилет. Распишешь первоклассно Свой макияж-диктант, Но ждать любви напрасно, Ты в чувствах дилетант. И это не излечат, Ни маги, ни врачи, Девчонка цвета сомо, Немножко помолчи Хоть часик, хоть минутку, Хоть крошечный малЁк... Летит на сомо-пламя Бездушный мотылёк.
Спартанская любовь мужчины и мужчины, Ведь там, где два кольца бывает два конца, И гвоздик голубой торчит посередине. И бабам не разбить влюблённые сердца. В анналах тупики достигли апоГЕЯ, Размытый макияж позволенных границ, Влюбляется в коров доярка Пелагея, Чайковский вдохновлён от детских ягодиц. До самого конца доходит только лето, И розовенький шейк танцует некто Спир. Под страстный поцелуй Джульетты от Джульетты Имеет сам себя наш сумасшедший мир.
Спой мне, рыбка, спой мне, птичка, Спой, слезливый крокодил, Про весну и электричку, Что недавно проводил. Спой мне, зайка, спой мне, кролик, Про пушистые тела. До запора, смертных колик Не идут мои дела. Спой мне, тёмная лошадка, Спой, стареющий ишак. Как почувствовать не шатко, Как проделать дальше шаг. Спой, котёнок, спой, мышонок, Сколько лет в моём веку Спой, немецкий кукушонок, Хоть короткое ку-ку. А душа как истеричка - Что же я нагородил? Спой мне, рыбка, спой мне, птичка, Спой, слезливый крокодил...
Там новый год по-старому и старый новый юмор, Который акцептирует всеяднейший кацап. А мы читаем Гюнтера и обсуждаем Юма, И золото сгибается в два родственных кольца. В России измеряются способности валютой, Чем меньше состояние, тем праздничней рога, Не будет возвращения, зима не будет лютой, И ты меня за прежние привычки не ругай. Там на чужое кровное всегда раскрыты пасти, Тамбовские товарищи в любимый серый цвет Раскрасили окрестности. А мы поднимем Асти За то, что нас несъеденных в той жизни больше нет.
Тревога давит на виски, в руках послушная баранка, Не лезут крупные куски в незакрывающийся рот, Гудят соседи и мотор, бранится скатерь-самобранка, И каждый новый поворот предполагает отворот. Твои нездешние глаза меня теплом домашним лечат, И с деревянной хрипотцой поёт болтливая кровать, Я с понедельника качусь, чтоб обрести субботний вечер. Я с понедельника хочу с тобою вместе пировать. Два этажа несносных дел, их никогда не подытожить, Толстеют в пуши на ногах разбогатевшие носки, Ползёт из супа пьяный гусь по расстилающейся коже, И вероятность потерять тревогой давит на виски.
Цветную нитку прошлых отношений, В игольное окошечко продень, И крестиком запретов и лишений Прошей свою отброшенную тень, Я терпелив, когда меня проколешь Запрячу боль и обеззвучу вой, Прилягу под ступни твои доколе Энергий шар над самой головой Присядет солнце, холодно и томно Предупреждая, что закончен день, И ты заметишь, как она огромна Твоей судьбы стареющая тень...
От развесёлых тролей, рассыпавшихся бус, Везёт меня с гастролей мой троллей-, троллейбус, Пока, столичный город и девочки, пока, Безрельсоворогатый вагончик от совка. Везет кого попало с билетом или без, Здесь нет пустого места для звёздных стюардесс, Внутри другие цены и публика не та, Её когда-то резко погнали от винта. Я тоже бестолковый отшельник от жидов, Привычками прикован к двум нитям проводов, В мозгах лихой водила, колёса вместо ног, И бъёт, чтобы искрило в глазах, привычный ток. Тряхни на повороте, мы братья - не разлей, По фене на работе не следует, троллей... Бездарная поздка по кругу и на смарк.. Дырявая железка, нам срочно нужно в парк...
Твой облик - есть мираж пустынных вод: Хочу тобой отчаянно напиться, Но понимаю -это только снится, Лишь суховей мне проникает в рот. Душа твоя - бесценный кладезь. Знай, Я, как скупец, над златом тихо чахну Ларец открою, в восхищеньи ахну И вновь пойму, что не моя казна. Казниться буду, что не смог, не стал... Да, жизнь пройдёт, но всё же, тем не менее, Я не забуду сладкие мгновения: В них счастлив был, в них жил, а не листал Страницы чьей-то интересной повести, Пусть осуждают. Угрызенья совести Меня не гложут. В сдержанность-тюрьму Я не хочу. Пусть там всё по-уму, И не грозит тревога, вечный сплин, Но мне по-нраву норадреналин...
Ты души меня, души, бей по пузу чайником, Децибелы оставляй в перепонке Ушной, Я не буду никогда у тебя начальником, Я боюсь тебя к себе вяло-равнодушной. Ты ревнуй меня, ревнуй, обзывая бабником, В нежно-розовых мечтах отрывая яйца, Относись как с своему, а не абы-абы как, Не давая никому... на чужое пялиться. Ты скучай по мне, скучай в отбивной истерике, Будет холодно одной или очень душно, Широко открою дверь, как Колумб Америку... Будь, пожалуйста, любой, но не равнодушной!
Ты идёшь по мИру, я шагаю пО миру, Мне в твоей квартире не найти угла, В оперу под вечер, я ж под утро к оперу: Две различных Вены - лишь в одной игла. Вплавь, как ни старайся, не догонишь катера, Парус одинокий хуже чем мотор, Ты читаешь оды, я ругаюсь матерно, Бьюсь в тобой навечно запертые тор. В самом крепком пиве не хватает градусов, Чтобы превратиться в лёгкое вино. Я срываюсь насмерть, на полёт порадуйся: Слишком поднебесно вхожее окно.
Ты идёшь по мИру, я шагаю пО миру, Мне в твоей квартире не найти угла, В оперу под вечер, я ж под утро к оперу: Две различных Вены - лишь в одной игла. Вплавь, как ни старайся, не догонишь катера, Парус одинокий хуже чем мотор, Ты читаешь оды, я ругаюсь матерно, Бьюсь в тобой навечно запертые тор. В самом крепком пиве не хватает градусов, Чтобы превратиться в лёгкое вино. Я срываюсь насмерть, на полёт порадуйся: Слишком поднебесно вхожее окно.
Запрячет глупый пИнгвин желанья перед бурей, Ему так неприятен трёхатомный озон, А я к тебе с любовью, как с амстердамской дури, Стремлюсь взлететь утёсно в законченный сезон. Весна создаст большие затраханные рати, Сдаётся в рукопашной для спарринга партнёр, А я чиню для лета февральские кровати, Бросая вместо палок в ущелье пьяный взор. А ты уже не пишешь и даже не ревнуешь, Наверно потому что не против и не за. А может быть на воду колодезную дуешь, Укрыв в больших ресницах зелёные глаза.
У меня для вечерней прогулки Нет ни барышни, ни переулка, У меня нет для смеха веселья, А для новых друзей новоселья, Для следов нету новых тропинок, А для глаз нету новых картинок, Для твоих сигарет зажигалки, Для мороза-спортивной закалки, Для идеи - толчка, вдохновенья, Для богатства - простого везенья, Для любви-нет ответной печали, Чтоб морщинки твои помечали.
У меня дверная злоба, закипающий амок, Кто-то вставил хитрый ключик в твой раскрывшийся замок. Кто-то трогал эту ручку из нежнейших древесин, Повторяя заклинанье "Открывайся, мой сим-сим"... Я не не буду резать вены или делать хараки... Если чей-то ключ подходит, то пора менять замки.
У тебя в кармане пусто, у тебя больные детки, Ты читаешь не романы, а пивные этикетки, Я кричу тебе:"До встречи!" и жаргонствую:"Покеда!" Ждёт меня убитый вечер и безмозглые скинхеды. Нам влюбляться не пристало, непривычно, просто глупо, Для приличия осталось побывать прохладным трупом, Потому что здесь Россия, а не мытая Европа, Потому что здесь не любят длинноносых "черножопых". Расчертят по силуэту, раскрошатся школьным мелом, Как опасно быть поэтом, а тем паче загорелым, Ты запьёшь лечебной водкой седативные таблетки И закуришь на ступеньках хоть и лестничной, но клетки. Не пишу, не сочиняю, не забочусь, не радею, На фортуну не пеняю, и от страха не потею, Вечный странник между раем и шлагбаумом от ада - Обладатель и владелец приключенческого зада.
Я до смерти устал, а значит сон Меня через мгновенье шашкой срубит. Я тренируюсь в смерть, она погубит, Но не сейчас, не кончен марафон, Который проползти душой и сердцем Мне суждено... К усталости свечной я не причастен, Не светит жирандоль, я не горю, Я фразами чужими говорю, Мечтая о какой-то дикой страсти, Которую понять душой и сердцем Мне суждено... Карьеру на сердца? Покорен мальчик. Там камеры, а может лепестки, Какой размер меняющей руки? Губами просчитаю каждый пальчик Который приласкать душой и сердцем Мне суждено... Крошится мелом небо? Это снег, Приляжет тихо на останки страсти: Я вас любил, желал быть в Вашей власти, Но марафон окончен, свёрнут бег, До той, что приласкать душой и сердцем Мне суждено...
Утро вырванных глаз, утро сорванных крыш, Криминальных абортов и паховых грыж, С днём рождения желаниям всем вопреки! Вечереет... Не достигший высот баобабовый пень, Вновь посаженный в лужу резиновый день. Продолженье желаниям всем вопреки. Вечереет... Соревнуется солнце в затменьях с луной, Времена эпиЛОЖЬные в точку длиной, Окончанье желаниям всем вопреки. Вечереет...
Уверен, что ты просто умерла: У трупа ведь не спросишь: "Как дела?" От писем к мертвецу не будет толка. Как вакуум души пустая полка. Пустые дни, пустые сны и мысли, И ждать тебя пустое - пустошь-числа, И восстановлен прежний статус кво, В котором больше нету никого. Тебя здесь нет, но всё же, тем не менее, Мне чудятся шаги, прикосновения, Как тяжело и страшно отвыкание От взгляда, от походки, от дыхания, И не сказать кому-то сладко: "Мы..." Как холодно от бледности зимы, Как холодно, меж нами толстый лёд, И вечный отморозок-Новый Год Алкашно в дверь стучится просто так, Надев дурацкий розовый колпак. Он не добряк - проклятый Леприкон, Молчит ненужным златом телефон... Звонить тебе - напрасная затея, Но я собою просто не владею, И сквозь душевный дикий рёв и стон Я слышу в трубке твой мертвецкий тон...
В Германии в три года пятилетка, Куётся сталь и вяжется махер. А вечером с блондинистой соседкой Активно отдыхает старый херр. Всё то, что ты случайно обронила, Использует язык как помело. Тебя лишь девять месяцев тошнило, Меня 7 лет на родину рвало. С курил ся от Москвы до Хиросимы, В дороге непутёвого пойми: На свете нет людей невыносимых, Есть трудности с закрытыми дверьми.
В холодильнике повесилась мышь, На бильярде хоть шаром покати, Прозябает под фанеркой Париж, А на пАти при чуме апатИ... По-гроссмейстерски почти матерясь, Застревая в состоянии "пат", Собирает всю лечебную грязь Мизантроп, а может, социопат. Прокатить не торопись чёрный шар, Я хочу тебе понравиться лишь, Бьёт как водка по шарам кий и шарм, И фанеркой добавляет Париж.
В ответе ль мы за тех, кто приручился сам, Кто предан был пушистым волосам, И нашей независимой походке? Кто оказался с нами вместе в лодке, Поплыв мечтам несбыточным в угоду. И надо ли его веслом под воду, Над страстью потешаясь, загонять?.. В молчаньи статуй суждено понять, Что развлекаясь абсолютным злом, Окаменела девушка с веслом.
В стиральную машину влюбился пылесос. Он пел ей серенады и целовал взасос, Он весь пылал от страсти, желаний не тая, И что-то в нем гудело от напряжения. Приятны с пылесосом прогулки под луной, Но нужен для стиральной машины муж иной. Стиральная машина не девочка уже - И финский холодильник ей больше по душе. Он белый словно айсберг, солидный как рояль, С ним ничего не страшно и ничего не жаль. Что толку в пылесосе - он страстный, но босой, А холодильник полон копченой колбасой. Как трудно сделать выбор и разрешить вопрос: Солидный холодильник - иль страстный пылесос? А тут еще и третий - от восхищенья нем, Так гладит, что не сладить с сердцебиением. Нет в мире совершенства. Давайте о другом: Стиральная машина сбежала с утюгом. Но по ночам ей снится и пылесос босой, И финский холодильник с копченой колбасой.
Пружинистый лордос - вагонов позвоночник, Пантера-ночь черна, осталось позади, Ресницами прикрыт всех слёз твоих источник И сердце в ритм стучит, запрятавшись в груди. Ты чувствуешь душой те рельсовае стуки, Пусть будет полный ход, но кажется вот-вот, Что выпрыгнет она, спасаясь от разлуки, Когда наступит вновь крутейший поворот. И если долгий путь - волненье утрясётся Мельканья суету оставив за стеклом, Но прошлого перрон растерзанных эмоций, Завяжет нас с тобой пожизненным узлом...
Не торнадо, не цунами - Виртуальность-филосОф: Хорошо, что между нами Шесть часов густых лесов. Не добраться, не доехать От дверей и до дверей: Замечательна помеха - Стаи бешеных зверей. Не обняться, не забыться, Не упасть в восторге ниц: Между нами вереница Запечатанных границ. Двери, стены, океаны И чулки в двенадцать ДЭН, Уз супружеских капканы И расстроенный Роден. Но лесистость не дремуча, Водоёмчики мелки... Нет желанья в жизни круче, Чем порвать твои чулки...
Выкидывать подарки былые не спеши, В них теплится частичка раскрывшейся души. На весь остаток жизни и распальцовку лет Найдёшь в своей шкатулке защитный амулет. Я тёплый летний дождик, питающий цветы, Но ты предпочитаешь надёжность и зонты. В заветные желанья и помыслы не вхож, Меня перед подъездом асфальтово стряхнёшь. Согнуться в три-погибель персты. Огромный шиш Покажет равнодушным бессовестный Париж. Но даже отрекаясь и к новым уходя, Попробуй вкус былого влюблённого дождя...
Был и я, и ты была: Я волчок, а ты юла. На стержнях ненужных дел Ты вертелась, я вертел. Расширяется зрачок, Ты юла, а я волчок. В послесмертье наших ниш, Я кусаюсь, ты юлишь. Жили-были, кто-то был, Ты забыла, я забыл Был ли я, иль ты была... Я волчок, а ты юла...
Всё нормально, ни луны, ни даже месяца, Всё нормально, только хочется повеситься От безрадостности пресно-диетической И какой-то жизни среднестатистической. Всё нормально, всё плетётся по окружности, Всё нормально, осознание ненужности И смешной какой-то внутренней вельможности Неосознаной фортунной невозможности. Всё нормально до блевотного и тошного, Всё нормально из проигранного прошлого, Безнадёжно, что обхаживал, выращивал, Опускается в помойку настоящего. Всё нормально, подсердечное и венное Настроение предвинное отменое, Чтобы снова запечататься в туманное, Алкогольное граненно-многогранное. Всё нормально, всё нормально тем не менее, Подшофешофе-шальное настроение Под вечерне-телевизорно-диванное, Мани-мани-недостаточно карманное. Всё нормально для простого гуманоида, Настроения запляшет синусоида, Многогорбово-верблюдно и практически Наплевательско на всё математически. Всё нормально, белонитково-изшитая Перспектива юбилейное подсчитывать, Всё нормально, ни луны, ни даже месяца, Всё нормально, только хочется повесится...
Всё происходит так, как в жизни происходит, Нельзя ни тормознуть и ни ускорить шаг, Удача где-то там друзей себе заводит, А горе без звонка заходит просто так. И чувствует беда, что здесь тепло, гостисто И можно отдохнуть, погреться у печи, И душу щекотать рукой своей когтистой, И сердцем завладеть в безвыходной ночи. Что ценно было там, то стало здесь неважным, Но я иду вперёд по шаткому мосту. Расставлю по местам свой хлам многоэтажный И мысли разверну на целую версту. Здесь новы все слова и необычны лица, И кажется порой, что сбился я с пути. Жмёт нервов тетива: так просто удавиться От мысли, что тебя мне больше не найти. А жизнь напрасна вся, напрасней не бывает, Что будет после нас, не нужно нам с тобой. Любовь - сплошной мираж: поманит и расстает, А быть или не быть - вопрос давно пустой. Вопрос о том, чтоб быть, решается не нами, О том, чтоб умереть, - безжалостной судьбой, Когда-нибудь всех нас внесут вперёд ногами В большой подземный храм, где вечность и покой, Где равные для всех гниения законы, И мёртвым не понять, что вечный рай и ад Устроен для живых, чтоб узаконить троны, И дать смиренье тем, кто беден и богат. Взгляните на Христа: он держится за крылья, Вот-вот сейчас взмахнёт и вознесётся ввысь, И сцена на кресте - отнюдь не акт насилья: Здесь две легенды вкровь сюжетами сплелись. Соорудивший крест был вовсе не Пилатом, А это был творец крылатых тел - Дедал, Полёт, вознёсший вверх, был вовсе не расплатой, Не бог, увы, не бог Иисусу крылья дал. Загубленный пророк, взлетающий на небо, Скорее не Иисус, а сын земли - Икар, Что солнцем крылья сжёг - причина так нелепа: Земляне сразу мстят, завидев чей-то дар. Хоть я не мазохист, но, следуя Икару, Под небо вознесусь и упаду к тебе, Возьму свою трубу и старую гитару И подчинюсь, как раб, судьбе, своей судьбе. Запомнил с юных лет слова Луи Армстронга: "Не бойся ничего, закрой глаза и дуй!" Труба не барабан - не лопнет перепонка, А лопнет, так зашьём, труби и не тоскуй! Полжизни протрубил, устал - уж нету мочи, Но вновь труба зовёт: добро скорей пакуй! Мне странствовать всю жизнь маэстро напророчил. Не бойся ничего! Закрой глаза и дуй! Трубач трубит отбой, и времени так мало, Чтоб, воздуха набрав, в последний раз рискнуть, Хватило б только сил, душевного запала, Чтоб, щёки округлив, закрыть глаза и дуть. Надежды все мои прикинулись весною, Опущенный судьбой - предчувствием богат. Я дам себе пинка: ведь я чего-то стою, Пусть ветер унесёт тоску моих утрат. Я нынче нахожусь в глубокой зимней спячке, И снятся мне сейчас кошмарно-злые сны, Где я забыт тобой - мотаюсь как в горячке, Но знаю - всё пройдёт: дожить бы до весны. Мне просто не понять абсурд твоих поступков, Бесстрастьем палача все помыслы честны. Быть может грозный суд пойдёт мне на уступки И сменит приговор: дожить бы до весны. Иду, как по Тверской, по улице немецкой, Средь праздничных лотков глювайн кровавый пью, А поутру душа казнится по-стрелецки В оставленном тобой уже почти раю. Эх как бы я хотел забрать сюда с собою Мне преданных друзей и преданных врагов, Понять сумел вдали я самое простое: Что крепче и больней нет прошлого оков. Горючего на жизнь всё время не хватает, Мне б, как Антею, вниз - побегать босиком. А жизнь, как грязный снег, весной в слезах расстает, Хотя комок проблем растёт, как снежный ком. Всё происходит так, как в жизни происходит, Нельзя не тормознуть и не ускорить шаг, Удача где-то там друзей себе заводит, А горе без звонка заходит просто так.
Спрятанность прекрасна, сумрачность мила, Вставленная ложка в ящике стола, Страсть под одеялом, мысли под хмельком, Грех не замечает чайник со свистком. Правду режет мессер, матку шевеля, Не забавы ради, наслажденья для Выпит "Старый замок", съеден добрый Кук, На желанном теле дрожь скользящих рук. Собранные мысли водочных опят, Счастье - ощущенье с головы до пят Взлётов восхищения, опусканий ниц, Слаженных движений крепких ягодиц. Вымыта посуда предстоящих встреч, На повинность блуда не ложится меч, Будущее чуя, спросишь: "Как дела?", Представляя ложки в ящике стола...
Легким пёрышком долги протираю, Эмиграция в итоге вторая, Кто-то спустится в песок, кто-то в глину, Я ж наверх, чтоб вышибать клинья клином. Буду медленно взлетать выше-выше, Чтоб из сердца острый кол как-то вышел, Чтобы выкружить любовь и доверье, Кто-то в пепел, ну а я в пух и перья. Вы смотрите только вверх, но не косо, Сходство клюва уловив с длинным носом. Я пытался обитать в крепкой паре, Потому что взгляд на жизнь светло-карий. Размешав граненый спирт в светлой грусти, Кто-то словом помянёт и отпустит, Кто-то спустится в песок, кто-то в глину, Я ж наверх, чтоб вышибать клинья клином.
Выйдешь на околицу, позабыв глаголицу, Позабыв кириллицу, расстегнёшь штаны, Пусть крапива колется, пусть соседи ссорятся. Пусть работа спорится посс... реди страны. Пенится, кручинится жёлтая латиница, Струйность разгазетная жёлтых сми Далеко не денется. Взгляд куда ни кинется: Жизнь - ляфам шершенится кольцами змеи. Взглядом немигающим, подколодна, та ещё Смотрит ядовитая бледная луна, В скоро рассветающем горлоподступающем Нету ни кола ещё, нету ни хрена...
Зачем ты пишешь в стол романы и гедихты? Хотя бы разделил печали на двоих.. Врагов не победить, лишь раззадорил их ты Словами иль мечом не переделать их. В кармане держишь шиш - глупейший из животных, К которому под хвост забилася шлея, Что мёртвым до живых, а значит в страхе потных? Врагам меж рёбер нож засунут их друзья. Расстают как свеча фигуры восковые, Которых для Тюссо отправили в музей, Закончив все дела и связи половые, Я выпью за врагов-о-преданных друзей.
Зачем ты пишешь в стол романы и гедихты? Хотя бы разделил печали на двоих.. Врагов не победить, лишь раззадорил их ты Словами иль мечом не переделать их. В кармане держишь шиш - глупейший из животных, К которому под хвост забилася шлея, Что мёртвым до живых, а значит в страхе потных? Врагам меж рёбер нож засунут их друзья. Расстают как свеча фигуры восковые, Которых Фрекен Бок отправила в музей, Закончив все дела и связи половые, Я выпью за врагов-о-преданных друзей.
Закрой глаза, пусть видит только сердце, Сомкни уста, пусть руки говорят, Пусть гладят, над поверхностью парят, Легко любимой растворяя шмерцен. Закрой глаза, ты ощущаешь кровь, Что насыщает тело кислородно? Ты встретить сможешь там кого угодно Кто метил в глаз, а получилось в бровь. Закрой глаза и ощути затменье Всего того, что так тебя гнетёт. Чтобы не видеть грустный новый год В четвёртое проникни измеренье...
Запад, запад, западло, логика восточна, Я смотрю на небо зло из канавы сточной. С точной меткою примет: трудности всё ближе, Ходят чёрные-с коты и со скуки лижут. Лежебока- зуб неймет, наблюдает око, На окошке кош-ки-но не хватает бОка. Бакалавры бьют бокал, собирая лавры, И бесфильтрово пегас пробуют кентавры. Нецелованы уста склеиваю в узы, Если фея непроста - назначаю в музы. И тогда наверняка спляшем сверхурочно: Запад, запад, западло, логика восточна...
Здесь кто-то из Мерке, а кто-то из Чимкента, Здесь есть чего надеть и есть чего поесть, Кто раньше был никем, тот с омой станет кем-то, Нам крупно повезло, что ома с нами есть. Всеобщая любовь хоть стАра, но не ржава, Осанка от Кармен, воздушность от безе. И помнит фрау Горх вся прежняя Держава, И знает фрау Хорьх весь Хоэнагельзен. В окошках яркий свет, и все сегодня дома, И любопытный Херр заденет носом бак, Пронюхавши о том, что это наша ома Готовит бутерброд специально для собак. У нас в дому всегда хорошая погода, Мы рябчиков жуём и режем ананас, Нам горе не беда, ведь знает даже Кода, Что ома здесь живя, заботится о нас. Раскрыв буклет судьбы, иль вычитав из тома, Проникнется поэт, что есть у музы кант: Таких не воспитать, как Лидия и Тома, "Так жизнь не обыграть!"- тоскует музыкант. "Пусть здравствует!- пишу,- и будет с нами immer!", Божественным пером, отбросив к чёрту лесть, А внукам предстоит, Бианке, Инге, Диме, Продолжить славный род, помножив шесть на шесть.
Жаберная жизнь нотатений, Я взглянул назад - нету тени, Крикнуть захотел - вот потеха: Понял - потерял даже эхо. Небылью накрыт, словно пледом, Я к тебе шагнул - нету следа, Даже не найти - нету страха, Я к тебе махнул - нету взмаха... Мыслей быстрый лифт: майна-вира, Я взглянул в окно - нету мира, Вечных тупиков вечный пленный, Я хотел взлететь - нет вселенной. Может быть большой - может кроха, Я хотел вздохнуть - нету вздоха, Не было меня, даже тени, Жаберная жизнь нотатений...
Мой спидометр отсчитывал абсциссы В жёлтом городе распахнутых нарциссов Раз-давали тормозное время-фору Желтым светом проститутки-светофоры, Кожа жёлтым, там где нервность паутинки, Трёхпедально давят жёлтые ботинки, Светит жёлтым астроложно жёлтый карлик, Таксой зебру переходит жёлтый Чарлик. Ядовита желтизна, легка, стервозна, И жестока, как желтеющие звёзды, Желторотых изменяя, быстротечна, И практически всегда шестиконечна. Желтый цвет моей судьбы бывает разный, То в зёлёный перейдёт, то в ярко красный, Он стабильности лишён и всякой веры, Ночью кошково раскрасит в тёмно серый. Канареечный билет как жёлтый идол, Жёлтой песнею накормит жёлтый лидл, На природу, на твоё потянет лоно, Скажешь страннику : Катись! Горит зелёный!"
Когда уйдёт трамвай, тогда сойдёт и конка. Стареюще поймешь: не всякий Вальтер скот. Нержавая любовь тускнеет как иконка, Играет на трубе мурлыкающий кот. Когда ушёл трамвай? Вопрос так риторичен. Во...сточные дела: не всяк омар Хайям. Зачем же невпопад, ведь это неприлично Стекает в пищевод четырёхстопный ямб. Когда? Ушёл трамвай! Подсолнечное масло... Пусть лебедь пропоёт прощальнейшую лиид. Вам нужно - я зажёг, но звёздное погасло, Не каждому Андре подходит Name жид.
|
|
|
|
Сайт "Художники" Доска об'явлений для музыкантов |