Первая весна

1

Лучи весеннего солнца уже сняли с деревьев белое покрывало, но зима отступает неохотно. Снег в лесу еще лежит толстыми пуховиками и тает медленно, лениво...

В один из апрельских вечеров, как только в лощину спустилась темнота, три группы — моя, комиссара Глезина и командира отделения Петра Широкова — двинулись в поход. Нам предстояло подорвать три железнодорожных моста и хотя бы на некоторое время затормозить доставку вражеских войск и продовольствия к линии фронта.

По сведениям разведки, немецкая охрана патрулирует главным образом районы крупных станций, примыкающих к лесу. Это нас вполне устраивает: избранные нами объекты находятся недалеко от небольших разъездов, в безлюдных местах. [59]

На рассвете моя группа выбралась из леса. Вдали показался поясок железнодорожной насыпи. А за поворотом мы увидели и мост — тот самый, который нам нужен.

Взрывчатки маловато — всего пять килограммов. Наши скудные запасы не позволяют тратить больше на одну цель.

Заложили заряд на балке. Протянули шнур. Подорвать мост и уйти? Этого, пожалуй, недостаточно. Хорошо бы заодно пустить под откос поезд.

Эшелоны здесь ходят довольно часто, можно и подождать.

Бадоев залег со шнуром в руке, готовый дернуть его по моему сигналу. Попов, Щенников, Безбородов, Мартинцов и Соломон заняли позиции, выгодные для обстрела поезда.

Проходит час, второй, а эшелона нет. Подползаю к железнодорожному полотну, прикладываю ухо к рельсам... Гудят! Значит, идет. Потом все стихло. В чем дело? Остановился, должно быть, на разъезде, километрах в четырех отсюда. Смотрю на часы — минута, две, три... Какие они длинные. Наконец-то! Снова идет. Быстро возвращаюсь на свое место.

Послышался нарастающий стук колес. Из-за поворота вынырнула черная грудь паровоза. Чувствую, как сильно бьется сердце. Еще мгновение — и колеса паровоза прикоснутся к кромке моста. Даю сигнал.

Взрыв! Лязг и скрежет железа. Вагоны и платформы с танками, пушками, боеприпасами налезают друг на друга, переворачиваются, летят под откос.

Автоматные очереди бойцов завершили дело.

К вечеру мы благополучно вернулись в лагерь. Следом за нами появились группы Глезина и Широкова. Они также успешно выполнили задание.

Поздравляем друг друга...

А спустя несколько дней до нас доходят сведения, что немецкое командование выслало из Невеля и Дретуни крупные силы для прочесывания тянущихся вдоль железной дороги лесов. Некоторые бургомистры и старосты поплатились своей карьерой.

Гитлеровские солдаты и полицейские шныряли по селам, пытаясь опять напасть на наш след. [60]

2

Двадцать седьмого апреля разведка доложила, что фашисты окружают лагерь. На их стороне огромное численное превосходство. Обороняться бессмысленно. Надо уходить. Но куда?

Петр Вязозетсков, Алексей Зенгок и Михаил Терехин получают задание: найти в замыкающемся кольце гитлеровцев брешь, через которую мы могли бы проскочить.

— Отряд к отходу готов, — докладывает лейтенант Щенников, назначенный после гибели Чернышова начальником штаба.

Ждем два часа. Группа Вязоветскова не возвращается. Дольше оставаться в лагере нельзя. Хорошо, что наступает уже вечер. Темнота — верный союзник партизан — должна помочь нам. В последние дни снег совсем растаял, и наши следы будут менее заметны.

— Выделить боевое охранение. Через пять минут выступаем, — сказал я Щенникову.

— В каком направлении?

— Единственная возможность, как мне кажется, вот сюда, к деревне Булгаки, — указал я по карте.

— Но ведь в ней немцы, — напоминает Корабельников.

— Верно. Однако здесь фашисты, пожалуй, менее всего ожидают нас. На пути к деревне большое болото...

Против этих доводов не возражает никто, и мы начинаем движение. Вначале идем двумя параллельными группами, затем вытягиваемся гуськом, по одному. Колонну замыкает тощая лошаденка, которую привел однажды в лагерь Петр Широков, возвратившись из разведки. Кобылку подарил ему один крестьянин, пожелавший хоть этим помочь партизанам. Она худа и немощна. Передвигается еле-еле.

Наконец вот оно, болото. Липкая холодная грязь, ледяная вода по пояс. Люди как-то движутся, а лошаденка совсем ослабла. На каждом шагу проваливается. Ее тащат то за хвост, то за гриву. Что делать? Бросить? Но кобылка может нам пригодиться. Какое ни на есть, а все же мясо. Прошли уже целые сутки, как бойцы вытряхнули из вещевых мешков последние крошки [61] хлеба. Продуктов нет, если не считать нескольких килограммов ржи...

Идти все труднее. Одежда набухла водой. Чувствуешь себя в ней, как в тяжелом ледяном панцире. Холод пронизывает до костей.

Надо соблюдать максимальную осторожность. Малейший шум может привлечь внимание гитлеровцев. А лошадка громко фыркает, шлепает по воде.

— Товарищ капитан, ликвидируем кобылку, — предлагает Попов.

Он, конечно, прав. Давно пора это сделать.

Чуть в стороне — маленький островок. Приятно хоть на минуту ступить на твердую землю. Здесь мы простились с тощей клячей, порубили мясо на куски, разложили по вещевым мешкам и снова спустились в болото.

То и дело смотрю на светящийся циферблат компаса, проверяя маршрут. Впереди замаячили едва приметные огоньки. До них метров пятьсот, не больше. Это и есть Булгаки. На дороге видны силуэты автомашин, подводы. Вероятно, фашисты и сюда подбросили подкрепление, чтобы надежнее окружить нас...

Под ногами уже твердая почва. Из груди невольно вырвался глубокий вздох облегчения.

Тихонько отжимаем одежду. Проверяем исправность оружия — все в порядке. Но каких усилий стоило уберечь от грязи и воды винтовки, автоматы, пулеметы! А радиостанцию несли по очереди чуть ли не на вытянутых руках!

Уже близок рассвет. Надо побыстрее обойти деревню. Оттуда доносятся чужие голоса.

Ложимся на землю и ползем к густому бору.

* * *

К полдню двадцать восьмого апреля мы удалились от гитлеровцев на несколько километров и, измученные, обессиленные, остановились в лесу.

Задымили маленькие замаскированные костры. Над ними мы повесили свое обмундирование. Многие бойцы после такой необычной прогулки сразу же заснули у огонька прямо в одном белье.

Иван Петрович Попов — наш парторг, старшина и [62] начснаб — долго возился у подвешенных над кострами ведер. Он человек степенный, терпеливый. Но и у него в конце концов не выдержали нервы: три часа белая пена брызжет через край, а конина и рожь никак не поддаются. Желтые зерна бегают наперегонки в клокочущей воде и гремят о стенки ведра, как камни. От мяса отскакивает даже штык.

Иван Петрович чертыхается и приступает к раздаче «обеда». Хорошо, что зубы у нас оказались крепче штыка. С большим аппетитом поедаем разрубленную на мелкие кусочки конину и жесткий гарнир из неразварившейся ржи.

После обеда я прилег отдохнуть, но долго не мог уснуть. Не давали покоя мысли о Вязоветскове, Зенюке и Терехине. Где они?..

Разбудил часовой Иван Мартинцов:

— Приближается человек!

Кто же это? Смотрю и... еле узнаю Петра Вязоветскова. Он едва передвигает окровавленные босые ноги. Одежда клочьями висит на исцарапанном теле.

Шатаясь, глотая открытым ртом воздух, Петр подошел к костру и упал на землю.

— Фельдшера!

Подбежала Павлюченкова с неразлучной сумкой.

— Ну-ка отойдите! — попросила она столпившихся бойцов.

Нашатырный спирт вернул Вязоветскову сознание. Он открыл глаза, окинул взглядом товарищей, и на бледном его лице появилась улыбка.

— Ну вот и дома... А я думал — все, больше не увидимся.

— Где Зешок, Терехин?

Петр нахмурился и беспомощно развел руками:

— Не уберег.

Все замолчали и сняли шапки. Кое-кто отвернулся, кое-кто подобрал подсушенные у костра листья, свернул «козью ножку» и закурил.

Вязоветсков начал рассказывать:

— Отошли мы от лагеря километра на три — и увидели немцев. Туда-сюда кидаемся — всюду фашисты... Когда начало темнеть, мы поспешили обратно, но вас уже на прежнем месте не было. Ладно, думаем, отдохнем часа три в чуме и начнем искать. «Ложитесь [63] спать, — говорю Зенюку и Терехину, — а я подежурю»... Минут сорок ребята спали. Я зажег в чуме костер, снял сапоги, стал сушить портянки. Вдруг слышу крики по-немецки и по-русски. Заработали пулеметы, автоматы... По рассказу Вязоветскова легко было представить себе картину короткой схватки. Трое не могли, конечно, долго сопротивляться нескольким сотням гитлеровцев. Первым был убит Алексей Зенюк. Схватив гранату, он внезапно застыл на месте и, бездыханный, приник к земле. Потом пулеметная очередь сразила Михаила Терехина.

— Немцы после этого ослабили огонь, — продолжал Вязоветсков. — Хотели, видимо, взять последнего живым. У меня осталось три гранаты. Метнул одну, другую, третью... А что было потом — даже не помню...

— Как вы нас нашли?

— По следу через болото.

Это всех насторожило. Если след наш через болото обнаружил Вязоветсков, значит, и немцы могут сделать то же самое. Нужно уходить поглубже в леса. Но при этом не миновать железной дороги Полоцк — Невель. А она теперь усиленно патрулируется. Что же предпринять? Пожалуй, выход один: отвлечь чем-нибудь внимание гитлеровцев. Взорвать, что ли, лесопильный завод у разъезда Алеща?

Стали думать, кому поручить это дело. Выбор пал на командира отделения Петра Широкова, уже неоднократно проявлявшего большую смелость и изобретательность. Вместе с ним отправились Николай Федоров и Иван Мартинцов.

В час ночи отряд остановился примерно в километре от железной дороги. Темнота такая, что в нескольких шагах не видно человека.

Взрыв назначен на два часа. Надо ждать. Напряженно всматриваюсь, прислушиваюсь. Стрелка часов медленно приближается к двум. Вот уже без пяти, без трех, без одной минуты...

Надежная рука у Петра Широкова. Ровно в два тьму прорезает яркая вспышка, и почти одновременно раздается сильный взрыв. Над лесом поднимается зарево.

Разведчики докладывают, что немецкие патрули, как и следовало ожидать, бросились к горящему заводу. [64]

Приближаемся к насыпи. В отблеске огня видим рельсы. Останавливаю отряд и приказываю идти через железную дорогу пятками вперед. Это нужно, чтобы замести следы.

Насыпь пересекли благополучно и опять углубились в лес. Товарищей, взорвавших завод, не поджидали. Они имели поручение зайти еще в села Каменка и Стайки. Мы твердо верили в Петра Широкова — спокойного, осторожного, находчивого человека...

И надежды наши оправдались. Его группа вернулась в полном составе уже в новый лагерь отряда.

Все очень обрадовались возвращению боевых друзей: обнимали их, крепко жали руки.

— Ось вам, товарищ командир отделения. — Демченко подошел к Широкову и высыпал ему на ладонь полную горсть желтоватой крошки. — Крутите цигарку.

Сам Петр не курил. Но он с благодарностью принял дорогой подарок и разделил его между двумя своими товарищами.

3

Первомайский праздник мы встречали на новой, только что организованной базе — на островке среди болот, неподалеку от озера Звериного, примерно в тридцати километрах северо-восточнее Полоцка.

Рано утром все побрились, почистили одежду. Поздравив друг друга, вспомнили добрыми словами товарищей, ушедших на боевое задание, чтобы отметить торжественный день пущенным под откос эшелоном...

Праздничный стол не отличался изысканностью: у нас осталось лишь немного конины, которая уже изрядно испортилась. Но нас ожидала большая радость. Радист Владимир Пиняев обещал связаться с Москвой. Услышать Первого мая голос родной столицы — какое счастье!

...Володя, двадцатилетний парень, недавно окончивший радиотехникум, каждый день копался во внутренностях нашей радиостанции, чтобы заставить ее работать лучше.

В назначенные часы, подыскав открытую площадку где-нибудь на возвышенности, Пиняев раскладывал чемодан, растягивал антенну и начинал разговор с Москвой. [65] «Пи-пи-пи», — слышались знакомые позывные. «Я, Висла 126, Голубая 102», — посылалось в ответ.

Слабый писк морзянки звучал для нас лучшей музыкой. Ведь это голос столицы! Он необыкновенно бодрил, воодушевлял на преодоление трудностей, на боевые дела.

После неудачного похода связных значение радиостанции еще более возросло. Удалось передать шифровками некоторые сведения, предназначенные для Верховного Главнокомандования, а также получить ответы на интересующие нас вопросы.

Еще в середине апреля мы попросили Москву прислать самолет с необходимым имуществом, боеприпасами и, самое главное, батареями для рации. Электропитания у нашей «Белки» осталось совсем мало.

Нам ответили: ждите.

Бойцы заготовили дрова и две ночи подряд непрерывно жгли костры, невзирая на большую опасность: немцы могли заметить огонь. Но утром костры догорали, и отряд оставался ни с чем.

Это были очень грустные дни. Многие рассчитывали, что вместе с грузом им сбросят весточки от родных. Кроме того, мы надеялись получить и табачок. Ведь чего только не курили: и сухой мох, и листья.

И вот — Первое мая. После праздничного завтрака все отправились на высотку, где расположился со своей «Белкой» Володя Пиняев. Каждый стремился приблизиться к наушникам, из которых доносился едва уловимый шум, напоминающий писк только что вылупившегося цыпленка.

— Подождите минуточку! — Володя вскочил, взял стоявшее неподалеку пустое ведро и положил в него наушники.

Голос столицы сразу окреп: «Поздравляем вас, товарищи, с международным днем солидарности трудящихся...»

Нас поздравляют! Москва шлет нам привет!..

— Молодец, Володя, здорово придумал!

А на следующее утро Пиняев принял из Москвы шифровку:

«4 мая ждите самолет. Сообщите ваши координаты».

Наконец-то!..

В назначенный час мы вышли к полянке, находившейся [66] в лесу, за болотом, в нескольких километрах от лагеря. Как было условлено, зажгли пять костров «конвертом»: четыре по углам, пятый в центре.

Издали донесся рокот мотора. Затем среди облаков мелькнул силуэт машины.

Началось всеобщее ликование. Бойцы кричали «ура», обнимали друг друга.

— Усилить костры! — скомандовал начштаба Щенников.

В огонь полетели специально подготовленные сухие ветки. Выплеснули из бидона и остатки бензина, который так тщательно берегли. Пламя разрослось, устремляя вверх длинные языки.

Самолет снижается, вот он почти над нами. Еще секунда, еще. Когда же начнут отрываться от него черные точки с парашютами? Но парашютов не видно. Зато послышался какой-то странный свист.

И вдруг — оглушительные взрывы!

Какая страшная минута! Нет, невозможно передать словами, что пережили мы в эти мгновенья.

С невеселыми думами вернулись в лагерь. Шесть бойцов были ранены, к счастью не тяжело. Вскоре все они вернулись в строй.

А фашисты тем временем выпустили новые листовки об уничтожении нашего отряда. Между прочим на этот раз вражеские листовки помогли нам разобраться в том, что произошло той памятной ночью.

Бомбившая отряд вражеская машина поднялась с аэродрома вблизи станции Дретунь, в десяти километрах от нашей базы. Знали ли фашисты заранее, что мы ждали в ту ночь самолет? Вряд ли. Вернее всего, немецкие летчики случайно обнаружили костры в лесу и, поняв, в чем дело, обрушили на нас бомбы, предназначавшиеся для иной цели. [67]