Первая задача 10-й армии
Обстановка и директивы
В конце ноября — начале декабря 1941 г. общий ход битвы за Москву достиг предельного напряжения. Начав «второе генеральное наступление» в середине ноября, враг стремился двумя мощными группировками обойти столицу с севера и юга. На полях Подмосковья шли грандиозные сражения. Советские воины стояли насмерть и наносили противнику тяжелый урон. Но все же гитлеровцам удалось прорваться к каналу Москва — Волга и форсировать его у Яхромы, а на юге выйти к Кашире, Зарайску, Михайлову и Серебряным Прудам. Упорное сопротивление советских войск шаг за шагом тормозило натиск врага. Силы группы армий «Центр» истощались. У нее отсутствовали резервы. Потери в людях и технике все более сокращали ее наступательные возможности.
Тем временем Западный фронт получил из резерва Ставки три новые армии (1-ю ударную, 20-ю и 10-ю). Кроме того, в район столицы начали подходить 26-я и 60-я резервные армии. Сложилась обстановка, при которой можно и нужно было начинать контрнаступление под Москвой.
Замысел контрнаступления под Москвой состоял в том, чтобы ударами войск правого и левого крыла Западного фронта во взаимодействии с Калининским и Юго-Западным фронтами разгромить ударные группировки противника, стремившиеся охватить Москву с севера и юга, и отбросить их от столицы. Такова была ближайшая и непосредственная задача. Дальнейшее уточнение планов предполагалось осуществить в ходе контрнаступления, в зависимости от конкретной обстановки. [43]
Несмотря на значительное усиление войск западного направления, создать решающее превосходство над группой армий «Центр» нам не удалось. Против более 800 тыс. человек, свыше 14 тыс. орудий и минометов, 1000 танков и более 600 самолетов советские войска имели 719 тыс. человек, 7985 орудий и минометов, 720 танков и 1170 самолетов. Следовательно, ощутимое превосходство мы имели только в воздухе, а в людях, артиллерии и танках уступали противнику.
В такой обстановке должно было начаться великое контрнаступление под Москвой, в котором 10-й армии предстояло сыграть видную роль.
2 декабря Военный совет армии получил телеграмму с приказанием командующего фронтом: «Подготовку (наступления. — Ф. Г.) вести усиленным темпом, занимая выгодные исходные районы, организуя разведку и прикрытие... Обеспечить начало не позднее 4.12.41.»{16}.
Одновременно мне пришло указание прибыть с личным докладом к командующему фронтом. Выехав с адъютантом старшим лейтенантом В. П. Филимоновым из Рязани, я за несколько часов достиг Москвы.
Как она изменилась за короткий срок! Это был настоящий прифронтовой город. Перегороженные рогатками площади. Баррикады на улицах. Скрытые огневые точки на перекрестках. Черные пятна плотно занавешенных изнутри окон. Усиленные патрули.
Все выглядело строгим и настороженным. Люди, которых мы встречали на улицах, были деловиты и озабочены. По западной окраине города тысячи москвичей рыли окопы, устанавливали противотанковые препятствия, строили дзоты. И так по всему нашему пути до командного пункта Г. К. Жукова в Перхушково.
Я сознаю, что эти скупые строки не исчерпывают впечатлений о Москве тех дней. Ведь их может написать каждый более или менее наблюдательный человек. А вот как выразить внутреннее состояние, когда у тебя ожесточается сердце, когда оно даже черствеет и куда-то вглубь отходит чувство боли? Легко ли сказать и признаться: проезжаешь по Москве и не замечаешь ее всегдашних красот, а думаешь совсем о другом. Видишь противотанковые рогатки или баррикады, перегородившие улицу, и говоришь себе о них: «Хорошо» или, наоборот, «Мало, жидко». Вглядываешься в висящие в небе аэростаты и рассуждаешь, достаточно ли их, на той ли они высоте. Смотришь на пулеметные точки, установленные на перекрестках, площадях, и прикидываешь, насколько действенным и плотным будет огонь. Поднимаешься на Поклонную гору и думаешь, достаточно ли она [44] оборудована для наших противотанковых орудий, для наблюдательных пунктов. И так без конца...
Что уж тут говорить о том, что, проезжая всего лишь в сотне метров от своей опустевшей квартиры, не находишь в себе ни малейшей потребности хотя бы на минуту заглянуть в нее.
Всюду поглощенные военными заботами советские люди в шинелях и в гражданской одежде. У них не было большей тревоги, чем за родную Москву.
Тяжелая, суровая пора! Навсегда памятное время! «Под Москвой должен начаться разгром врага» — эти слова «Правды» владели всеми.
Около Перхушково машина круто свернула с Можайского шоссе направо. Лесная аллея привела на командный пункт генерала армии Г. К. Жукова. Командующий принял меня немедленно.
Около двух часов продолжалась деловая беседа. Генерал Жуков держался просто, без натянутости, уверенно. Он казался спокойным, хотя иногда был порывист и непоседлив. Говорил твердо и был немногословен. Несмотря на сложность положения на фронте, Жукова мало кто отрывал телефоном или визитами. Человеку незнающему, наблюдающему со стороны, даже могло показаться, как спокойно, размеренно, легко и просто протекает жизнь на этом КП.
Жуков подробно интересовался состоянием 10-й армии. Я просил его по возможности лучше обеспечить армию связью, транспортом, медицинским обслуживанием и особенно усилить танками, боевой авиацией и артиллерией.
Положение на фронте было трудным, и командующий твердо обещал удовлетворить лишь незначительную долю нужд армии{17}. Средства усиления он нам не дал.
В ходе беседы генерал Жуков информировал меня о следующем.
Советское Верховное Главнокомандование принимает энергичные меры по обороне Москвы. Одновременно оно ведет подготовку к переходу в контрнаступление. Против флангов вражеских ударных группировок, наступающих на Москву, сосредоточивается несколько резервных армий. В их числе и 10-я. Одна из резервных армий, 1-я ударная (командарм генерал-лейтенант [45] В. И. Кузнецов), 29–30 ноября уже приступила к боевым действиям на правом крыле Западного фронта в районе Дмитрова. Командующий отметил, что в предстоящем контрнаступлении 10-я армия будет действовать на левом крыле Западного фронта, и предупредил, что ей предстоит столкнуться с войсками из состава 2-й танковой армии Гудериана. Потом он сообщил правую разграничительную линию армии. О левой было сказано главным образом предположительно. Относящиеся к ней пункты Ряжск, Малевка, Плавск и далее на запад были названы пока условно. О взаимодействии с соседом слева — Юго-Западным фронтом — не было сказано ни слова. Подчеркивалось, что 10-я армия в предстоящем контрнаступлении должна наносить главный удар на Михайлов, Сталиногорск{18}. При этом командующий фронтом добавил, что активные действия необходимы и в направлении Зарайск, Венев.
Он сообщил, что переход в контрнаступление назначен на 6 декабря, но тут же предупредил, что возможно начало и 5-го. В тот же день, 2 декабря, непосредственно в штаб армии (Шилово) было передано распоряжение о готовности армии к переходу в наступление 4 декабря. К последнему сроку — 4 декабря — армия не могла изготовиться полностью. А ведь требовалось еще время, чтобы из района Рязани выйти на рубеж перехода в наступление и чтобы подготовиться к нему.
Около четырех часов дня мы двинулись в обратный путь — в Рязань. Вскоре стемнело, и машина пошла несколько медленнее. Обратный путь занял почти четыре часа. Ехал полный впечатлений и раздумий.
Как прошла встреча с командующим фронтом? Что надо будет сделать по приезде в Рязань в первую очередь?
Встреча прошла с пользой. Мои многочисленные заявления о неотложных нуждах армии рассматривались сразу же и ответы давались немедленно. Приходилось сознавать, что возможности у командующего не столь большие, и поэтому во многих случаях не очень удивляться незначительным долям обещаемого: придать армии два батальона средних танков, один артполк РГК и два минометных дивизиона РС. Основные силы и средства фронта направлялись севернее Москвы, а не в 10-ю армию, находившуюся от столицы на удалении 200 км. К тому же наша армия находилась на левом крыле фронта, прибыла последней, являлась в его составе уже десятой по счету и, как видно, имелось в виду, что у нее было много пехоты.
Однако читатель поймет мои огорчения тех дней: войскам армии предстоит идти в бой против танковой армии Гудериана, а средств-то усиления по существу нет!
К сожалению, не удалось обстоятельно узнать у командующего о силах противника в полосе предстоящего наступления [46] армии, а также внести ясность в вопрос, какие силы Западного фронта имеются перед армией Гудериана в полосе между Зарайском и Раненбургом.
Я порицал себя за то, что не выяснил у командующего фронтом дальнейшей задачи армии и не получил более определенных данных о плане действий своих соседей справа — кавкорпуса П. А. Белова и 50-й армии И. В. Болдина.
Уйма сложных, нерешенных вопросов обступила со всех сторон. Ведь через трое суток армия уже должна была перейти в наступление. Времени для подготовки явно не хватало. Собственно, его не было вообще. Перевозки войск армии по железной дороге запоздали. Большинство дивизий еще не прибыло. Дорог был каждый час. Армейские инстанции, начиная с меня — командарма, могли взять для себя лишь ничтожно малое время. Дивизиям нужно было отдать предварительные распоряжения о подготовке к выступлению и каждой из них скорее поставить боевые задачи. До этого же требовалось принять решение для армии в целом. Принять решение на реальные боевые действия армии! Да еще такого состава, как 10-я: одиннадцать дивизий, сто тысяч бойцов!
Решение на наступление
5 декабря, т. е. накануне дня контрнаступления, была получена письменная директива Военного совета фронта о боевой задаче 10-й армии:
«10-й резервной армии с исходного положения Захаров, Пронск нанести главный удар в направлении Михайлов, Сталиногорск (Новомосковск. — Ф. Г.). Вспомогательный удар стрелковой дивизии — от Зарайска через Серебряные Пруды в направлении Венева. Важнейшая задача — разбить группу Гудериана и овладеть районом Сталиногорск, Узловая к исходу 10.12.41. Начало наступления армии с исходного положения с утра 6.12.41.
Для обеспечения армии слева и связи с Поповым{19} в направлении Пронск, Епифань вести не менее дивизии с задачей овладения районом Епифань не позже исхода 10.12.41»{20}.
Итак, армия получила свою первую боевую задачу.
Как это ни странно, но мы вступали в сражение недостаточно осведомленными в общей оперативной обстановке.
К началу контрнаступления на западном направлении при общем равенстве сторон в людях противник все еще превосходил нас в артиллерии (1,6 : 1) и в танках (1,4 : 1). По числу самолетов [47] мы превосходили противника (1,3: 1), но из-за того, что в составе наших ВВС было еще много самолетов устаревших конструкций, качественного преимущества в авиации мы не имели. Все же советское командование вводом резервов сумело создать на направлениях главных ударов полуторное превосходство в личном составе. По артиллерии и танкам некоторое превосходство продолжало оставаться на стороне противника{21}.
В 10-й армии имелась возможность создавать лишь совершенно незначительные артиллерийские плотности: 3–6 орудий, а вместе со всеми минометами — 9–10 стволов на 1 километр фронта. Чтобы правильно судить об этой плотности, необходимо учитывать, что к началу своего наступления 10-я армия имела всего лишь 244 орудия дивизионной и полковой артиллерии (не хватало по штату 80) и 22 полковых миномета калибра 120 мм (не доставало по штату 74). Батальонных и полковых минометов калибра 82 и 120 мм было всего 36%: имелось 255, а не хватало 450. Зенитных (25 и 37 мм) пушек было 27 вместо 96. В ряде дивизий — 325, 326 и 239-й — зенитных орудий не имелось вовсе. О танках и говорить не приходится.
По стрелково-пулеметному вооружению нам не доставало 8 тыс. винтовок (имелось 65632), 3500 автоматов (имелось 1200) и 1300 пулеметов (имелось 2040).
Что касается непосредственной оценки боевой задачи, поставленной армии, то она, на первый взгляд, казалась не столь трудной.
Указанное ей направление главного удара из района Рязани на Михайлов и далее на Новомосковск являлось кратчайшим. Оно выводило на самые чувствительные и самые важные узлы группировки противника восточнее Тулы.
Успех первого удара по району Михайлов, успешное развитие наступления на Гремячее, Новомосковск могло привести к крушению обороны всего восточного фланга армии Гудериана и создавало угрозу выхода войск 10-й армии в тыл его силам, действовавшим между Тулой, Каширой, Михайловом и Новомосковском{22}.
Трудным моментом при выработке решения являлось весьма поверхностное знание противника. Конечно, на войне с таким обстоятельством приходится встречаться нередко. Однако из всех проведенных мною армейских и фронтовых операций в Великой Отечественной войне наша осведомленность о противнике здесь была наименьшей. Нам было известно кое-что лишь о тех частях [48] противника, которые находились перед войсками армии непосредственно в первой линии{23}.
До последнего момента не было ясности и в намерениях главных сил 2-й танковой армии. Лишь только после войны мы узнали из мемуаров Гудериана, что в ночь с 5 на 6 декабря он отдал приказ «прекратить это, — как он выражается, — изолированное наступление и отвести далеко выдвинутые вперед части на линию верхнее течение реки Дон — река Шат — река Упа, где и занять оборону»{24}, и что через два дня после начала контрнаступления Западного фронта верховное немецко-фашистское командование отдало приказ о переходе к стратегической обороне.
Принимать решение в таких условиях, конечно, было не просто. Сколько возникало намерений и вариантов! Путь был один: на своих главных направлениях создать решающее превосходство сил, гарантирующее от активных контрмер противника.
Армия развертывалась в широкой полосе 110–115 км. Ее главные силы сосредоточивались от центра полосы наступления к ее левому флангу на фронте в 50 км, где создавалась группировка в восемь дивизий{25}. Из них три ставились во второй эшелон.
Исходный рубеж наступления назначался на линии: Зарайск — Пронск — Гремячка (9 км севернее Скопин). Переход в наступление с этого рубежа был назначен в 4 час. 00 мин. 6 декабря. Каждой дивизии было приказано вести разведку боем и иметь сильные головные и боковые отряды походного охранения.
Авиация получила задачи вести разведку противника по основным направлениям, действовать на его изнурение в районе Михайлова и бороться с резервами на случай их подхода к Михайлову.
Центр тяжести усилий в первый день наступления армии сосредоточивался на г. Михайлове. В нем находилась главная группировка 10-й мотодивизии противника.
Для гарантии успеха наступления на Михайлов должны были двинуться три дивизии: 328-я с фронта, а 330-я и 324-я — с флангов. [49]
Командующий фронтом утвердил решение без замечаний, поправок и каких-либо советов. Вопрос о наступлении, сущность решения и план действий войск армии был рассмотрен 4 декабря на совещании с командирами и комиссарами дивизий, а также с руководящими армейскими работниками. Самым сложным из всего, с чем мы столкнулись на этом совещании, был вопрос о том, как обеспечить своевременность перехода армии в наступление с заданного рубежа под утро 6 декабря.
По условиям железнодорожных перевозок армии и последующей в местах выгрузки работы по вооружению и снаряжению частей первого ее эшелона большая часть дивизий могла начать выдвижение на рубеж развертывания для перехода в наступление лишь 4 и 5 декабря. Элементарные расчеты говорили, что приступить к этому надо было бы еще 2 декабря. Протяженность маршрутов для ряда дивизий доходила до 100–115 км. Некоторым пришлось двигаться усиленными маршами до 45–50 км в сутки. При этом надо учесть, что большинство дивизий армии находилось почти в непрерывном движении, начиная со дня выгрузки из вагонов. Сначала они шли в районы временного сосредоточения. Едва собравшись в них, тотчас же двинулись на рубеж развертывания для перехода в наступление.
Марши были очень тяжелыми. К этому времени резко похолодало. Ради скрытности войска шли только по ночам. Морозы достигали 28–35°. Движение сильно затруднялось глубоким снежным покровом и буранами, особенно при пересечении многочисленных оврагов и пойм рек.
По условиям обстановки 10-я армия вступала в сражение с ходу. Делалось это вынужденно — из-за полного отсутствия времени для сколько-нибудь заблаговременной подготовки. Все это было очень сложным, трудным и необычным для всех, начиная с рядового бойца. Впереди — много неясного и неизведанного. К чести командиров и комиссаров дивизий никто не высказал на встрече 4 декабря ни жалоб, ни недоумений, ни сомнений.
В ходе заключительной части совещания мною вновь была подчеркнута важность, особенно в наших условиях, максимума разумной инициативы всех начальников от командира дивизии до командира отделения.
Военный совет и штаб армии были очень обеспокоены организацией управления войсками. Довольно широкий фронт. Каждая дивизия идет по своему направлению вне тактической связи с другими. Одиннадцать дивизий, из них семь в первом эшелоне, и ни одного штаба корпуса.
Что можно было сделать в нашем тогдашнем положении? Только лишь: на одно из направлений послать генерал-лейтенанта К. С. Колганова, на другое — генерал-лейтенанта В. А. Мишулина. Что они могли сделать, не имея ни штабов, хотя бы небольших, ни средств связи? Самое большее — это согласовать [50] тактически действия двух смежных дивизий. Такие возможности, конечно, были сразу же использованы. В дивизии были посланы и многие другие армейские работники.
Вечером 5 декабря в частях и подразделениях всех дивизий прошли летучие митинги, короткие партийные и комсомольские собрания. Они дали всем замечательную боевую зарядку. На них присутствовали многие офицеры штаба и политотдела армии, а также командиры и политические работники дивизий. Личный состав войск был ознакомлен с Обращением Военного совета армии. Настроение было боевым. Большинство говорило: скорей бы начать. Рота старшего лейтенанта Ярового из 1113-го полка обратилась к другим подразделениям части с письмом, призывающим всех товарищей драться с врагом, не щадя своей жизни. 15 красноармейцев этой роты подали заявление о вступлении в партию. «Мы душой и сердцем с партией, а если умрем, считайте нас коммунистами», — заявили они. Старший сержант В. Н. Федотов из того же полка в своем заявлении о приеме в партию писал:
«С нетерпением я жду встречи с противником. Хочется отплатить подлому врагу за все те зверства, которые он творит. Надо освободить нашу Родину от фашистской сволочи. Хочу стать коммунистом, чтобы еще лучше драться с фашистами. Не пожалею своей жизни в борьбе с врагами Родины».
Число желающих вступить в ряды партии увеличилось и в других частях.
Под каждодневным контролем и нажимом члена Военного совета С. К. Кожевникова хозяйственники закончили выдачу теплого обмундирования. Теперь бойцы были одеты добротно, по-зимнему. Правда, еще не везде хватало шапок-ушанок и валенок. Все бойцы получили фронтовой паек.
Для пулеметов и минометов были изготовлены небольшие санки и лыжи с лямками, под колеса пушек и гаубиц артиллеристы приспособили широкие полозья.
Наступила последняя ночь перед переходом 10-й армии в наступление, ночь с 5 на 6 декабря 1941 г.
Из семи стрелковых дивизий первого эшелона армии на месте находилось только три правофланговых — 322, 330 и 328-я стрелковые.
324, 323 и 326-я в течение всей ночи должны были еще продолжать свой напряженный марш для выхода на указанный им исходный рубеж перехода в наступление. Выйти на него, чтобы почти без всякой остановки двинуться на врага. Времени для отдыха не оставалось. Приходилось спешить с первого же дня. Беспокоила мысль: вовремя ли придут эти три дивизии, вовремя ли они двинутся в наступление и в каком состоянии, где и что предпринимает противник?
Резко пересеченный, овражистый характер местности, плохие дороги, трудная проходимость из-за метелей даже для пехоты [51] неотступно заставляли думать о том, какими будут темпы продвижения войск армии навстречу врагу, как будут взаимодействовать в условиях бездорожья и глубоких снегов части и соединения?
К сказанному выше о противнике следует добавить, что в стыке между нами и 61-й армией Юго-Западного фронта находилась 18-я танковая дивизия армии Гудериана. Однако о ее группировке и возможностях у нас не было ясного представления. Неизвестным было и общее число танков в армии Гудериана в целом.
Трудно было судить и о том, что противнику известно о 10-й армии: ее сосредоточении, силе и намерениях. Было естественно считать, что знает не мало, так как ее части уже несколько суток вели войсковую разведку, около недели производилась выгрузка наших дивизий из эшелонов.
Надо признать, что 10-я армия во главе с ее командованием плохо знала противостоящего противника. Как это расходится с обычной практикой наших оперативных игр и командно-штабных учений! Как часто их руководство действующим сторонам давало обширные и подробные сведения о «противнике», чего в реальной обстановке получить было невозможно. Этим наносился ущерб подготовке наших кадров и органов управления. Они приучались действовать в облегченных условиях.
Близился рассвет 6 декабря 1941 г. Войска двинулись вперед. Начиналось контрнаступление под Москвой.
Боевое крещение армии
С утра 6 декабря армия на всем фронте одновременно перешла в наступление. Выдвижение разведывательных, охраняющих и авангардных подразделений началось еще под прикрытием темноты с 3–4 часов ночи.
В течение суток дивизиям первого эшелона армии было необходимо продвинуться вперед с боями в среднем на 35–40 км. Существо их боевой задачи состояло в том, чтобы овладеть оборонительным рубежом противника, с 26 ноября занимающего своими гарнизонами участок железной дороги от станции Узуново до станции Кремлево (Павелец) шириною 110–115 км.
Ставя перед войсками такую большую задачу в первый же день, Военный совет армии надеялся, что днем они легко разобьют небольшие силы противника — его разведывательные и сторожевые отряды, а с наступлением темноты подойдут к железной [52] дороге и разгромят закрепившиеся на этом рубеже силы врага.
В этот первый день наступление развивалось в общем нормально, но к железной дороге дивизии смогли подойти не к наступлению темноты, а лишь на исходе суток 6 декабря, так что разгром закрепившихся на этом рубеже гарнизонов пришлось осуществлять в ночь на 7 декабря. Своевременному выходу к железной дороге помешали бои с сильными сторожевыми отрядами противника в районах Малынь, Мягкое, Поярково, Печерниковские Выселки. Еще больше мешало бездорожье, а 326-й стрелковой дивизии — крайнее переутомление личного состава за время усиленных маршей 4 и 5 декабря по 45–50 км в сутки.
Первые данные, полученные от пленных, захваченных в дневных боях, свидетельствовали, что противник наступления армии в этот день не ожидал. Не ожидали нашего наступления не только его передовые подразделения и части, но и руководящие командные инстанции, включая командиров дивизий, корпусов, командующего армией и высшее гитлеровское командование. На отчетных оперативных картах генерального штаба сухопутных войск гитлеровской армии вплоть до 5 декабря вообще отсутствовали какие бы то ни было данные о появлении новых советских войск в районах Коломны, Рязани и Ряжска. И это несмотря на то, что 10-я армия стотысячного состава не только выгрузилась из железнодорожных эшелонов в районе Рязани — Ряжска, но на протяжении нескольких суток вела войсковую разведку и совершала марши на рубеж развертывания, а с утра 6 декабря перешла в наступление!
Главными событиями в полосе наступления армии в ночь с 6 на 7 декабря, а также утром и днем 7 декабря были бои за Серебряные Пруды и г. Михайлов.
Бой за Серебряные Пруды начался на рассвете 7 декабря{26}.
Сначала противник упорно сопротивлялся. Захваченные пленные — всего 50 человек — показали, что в ходе боя, особенно по звукам нашей артиллерийской и минометной стрельбы, гитлеровцы почувствовали, что их окружают. И это было действительно так. Поддавшись панике, они стали отступать к машинам, чтобы бежать на юго-запад и запад.
Гарнизон противника состоял из главных сил 15-го пехотного полка 29-й моторизованной дивизии при шести полевых орудиях. Штаб полка был разгромлен. Были захвачены документы, касса и знамя полка.
К 15 часам город удалось полностью очистить от противника. Дивизия захватила 250 автомашин, много мотоциклов, станковые и ручные пулеметы, винтовки, ручные гранаты, боеприпасы, продовольствие. [53] Конечно, потери противника были бы еще большими, если бы удалось отрезать ему пути отхода из города целиком.
Теперь расскажу о бое за г. Михайлов. Этот бой особенно памятен, потому что с ним связан самый первый успех нашей армии.
Расположение Михайлова в долине реки Прони могло быть с выгодой использовано оборонявшимися. И действительно, немцы строили оборону на высотах, окаймляющих город. Совершенно открытая местность на северных и восточных подступах к Михайлову позволяла противнику легко организовать систему огня. Большое количество каменных зданий облегчало оборону улиц. Были приспособлены к обороне городская церковь и монастырь, расположенный рядом с городом к северо-востоку. В Михайлове сходилось семь больших дорог. Это делало город очень важным для противника и для нас, особенно в условиях зимнего бездорожья.
Районы сосредоточения 330-й и 328-й стрелковых дивизий находились от Михайлова на удалении 35–40 км. 330-я дивизия из района своего расположения двинулась, имея главные силы в правой колонне. На линию Стубле — Поярково дивизия вышла [54] к 14 часам 6 декабря. Поднявшаяся с утра метель скрыла походные колонны дивизии и от наземного и от воздушного противника.
С выходом дивизии на этот рубеж связь командира и штаба дивизии со штабом армии была утеряна. Не было связи и с 328-й дивизией, которой 330-я должна была помочь во взятии Михайлова. Полковнику Г. Д. Соколову, командиру дивизии, удалось связаться лишь с командиром 51-го танкового батальона. Однако те немногие танки, которые двигались с дивизией, отстали из-за отказа моторов и неисправностей ходовой части. На достигнутом рубеже частям дивизии был предоставлен небольшой отдых. За это время командир дивизии уточнил направление дальнейшего наступления своих частей: правофланговый полк — 1111-й — должен был двигаться из Стубле в направлении северной окраины Михайлова, левофланговый — 1113-й полк — из Поярково, Хавертово к юго-восточной окраине города. 1109-й полк находился во втором эшелоне и должен был, развертываясь справа от 1111-го полка, наступать на Новопанское, Лобановские Выселки, Виленки с двумя задачами: обеспечить дивизию от возможного удара противника справа и отрезать вражескому гарнизону в Михайлове путь отступления на Гремячее.
Между 19–20 часами 1111-й и 1113-й полки с приданными им артиллерийскими дивизионами сосредоточились в 3–4 км от Михайлова. Разведка донесла, что противник наиболее важные подходы к Михайлову с севера, востока и юго-востока заминировал. На этих же направлениях он выставил боевое охранение, оснащенное пулеметами, минометами и противотанковой артиллерией. Пленные показали, что гитлеровцы не ждут серьезного наступления советских войск.
В этих условиях командир 330-й стрелковой дивизии должен был принять решение. Стоял вопрос: ожидать ли подхода соседа — 328-й стрелковой дивизии — или же атаковать только силами своей дивизии. За последнее говорил ряд причин. Во-первых, дивизия к 20–21 часу подошла к Михайлову почти вплотную. Держать ее здесь до утра на морозе, не использовав темноту для сближения с противником и атаки, было равносильно преступному бездействию. Во-вторых, в атаке города можно было рассчитывать на внезапность. В-третьих, сейчас инициатива действий находилась в наших руках. Все эти благоприятные условия можно было быстро утратить.
Положение Г. Д. Соколова было не из простых. Ведь выжидание 328-й дивизии для совместной атаки Михайлова, казалось, отвечало боевому приказу командарма. Связи со штабом армии в это время не имелось, и получить указания сверху было невозможно. Г. Д. Соколов решил взять всю ответственность на себя и, не ожидая подхода соседа, атаковать противника.
Дивизия находилась в исходном районе для атаки Михайлова около двух часов. За это время части и подразделения удалось [55] привести в порядок, развернуть и расставить по направлениям. Были уточнены маршруты движения батальонов и рот. Установлено взаимодействие. Выработаны условные сигналы. Всем выдали горячую пищу. Саперы за это же время выдвинулись вперед и сняли около трехсот мин.
Не все офицеры сразу поняли смелый замысел командира дивизии. Командир артиллерийского полка просил его дождаться утра, чтобы подготовкой огня заняться в светлое время. В артиллерийском боекомплекте дивизии, докладывал он, до 80% шрапнели, и вести огонь по городу, более половины строений которого из камня, — бессмысленно. Но командир дивизии отклонил эти соображения. Главным он считал моральный эффект, достигаемый внезапностью удара. Командир артиллерийского полка получил приказ подготовить по карте огневой налет. Для лучшего взаимодействия с пехотой артиллерийские дивизионы на время боя было приказано придать стрелковым полкам. Для более целесообразного использования имеющихся снарядов полковник Соколов предложил после каждого выстрела гранатой из 122 мм гаубиц делать пять выстрелов из 76 мм пушки шрапнелью с разрывом на высоте 20–25 м.
— Гранатой выгоняйте противника на улицу, — сказал командир дивизии, — а по улицам бейте шрапнелью и наводите панику.
Артиллерийскую подготовку с целью сохранения внезапности было решено не проводить. [56]
Ровно в полночь артиллерия открыла огонь{27}. Одновременно двинулась вперед пехота. Вражеское боевое охранение попыталось остановить наших солдат пулеметным огнем, но было смято.
До окраин оставалось около километра открытого снежного пространства. Шли в сплошной темноте. Вдруг на северной и восточной окраинах города загорелись скирды хлеба и крайние дома. Пламя осветило снежную равнину и наши движущиеся цепи. Это враг применил свой излюбленный прием в ночном бою. Наступающие части были встречены прицельным огнем. Подразделения 1111-го стрелкового полка, идущие с севера, от Стубле, залегли. Теперь они вынуждены были продвигаться ползком по снегу и перебежками, используя огонь артиллерии и орудий прямой наводки. Обстановка становилась все труднее. Выдержат ли солдаты первое испытание, не дрогнут ли под сильным огнем?
В это время с востока двинулся в атаку 1113-й стрелковый полк. На его пути возникла огневая завеса. Полк залег. Атака могла захлебнуться. Тогда во весь рост поднялся командир полка майор А. П. Воеводин. Он вышел вперед перед боевыми порядками одного из батальонов, личным примером поднял полк в атаку и двинулся вперед. Рядом с ним находился комиссар полка старший политрук В. В. Михайлов. Глядя на них, бойцы встали и в едином порыве устремились вперед. Полк ворвался на окраину города. Здесь товарища Воеводина настигла вражеская пуля. Тяжело раненный в голову, он умер на поле боя. Это была тяжелая утрата для всех. Военный совет армии представил Воеводина посмертно к награждению орденом Ленина. В этом бою был серьезно ранен и комиссар Михайлов.
Весть о гибели командира полка быстро разнеслась среди воинов. Командир роты автоматчиков лейтенант Акимов поднял роту и с призывом «Отомстим за командира! За Родину, вперед!» повел ее в атаку. Бойцы шли за лейтенантом во весь рост. Автоматчики Бороздин, Новиков, Большаков и Класман метким огнем подавили пять огневых точек, оказав тем самым помощь пехоте. Когда в разгар боя из-за угла выскочила машина с немецкими автоматчиками, Акимов бросил в нее противотанковую гранату. Шесть вражеских солдат были убиты, трое взяты в плен.
Упорное сопротивление на восточной окраине города оказали вражеские автоматчики. Рота Акимова незаметно обошла их с тыла и почти полностью уничтожила.
К 2 часам 7 декабря части дивизии овладели окраинами Михайлова. Так, благодаря скрытности сосредоточения, внезапности перехода в атаку и быстрой ликвидации боевого охранения противника бой на непосредственных подступах к городу был решен в нашу пользу. [57]
Дальше бой переместился к центру города. Теперь и наступающий с севера 1111-й стрелковый полк, преодолев упорное сопротивление врага, ворвался на северную окраину Михайлова. Командир полка майор В. И. Корольков умело руководил наступлением, но в ходе боя осколком гранаты он был сравнительно легко ранен в голову. В командование полками вступили начальники штабов. Во главе 1111-го стал капитан С. М. Таратынов, 1113-го — капитан В. П. Лисицын. Артиллеристы расчищали путь пехоте. Так, батарея 1-го дивизиона 890-го артиллерийского полка, выдвинутая на открытую позицию, быстро подавила расположенные в монастыре огневые точки противника, сильно затруднявшие продвижение нашей пехоты. Освещенная местность, по которой наступали наша пехота и артиллерия, давала возможность вести по гитлеровцам наблюдаемый артиллерийский и минометный огонь.
Интенсивный бой за Михайлов длился до рассвета 7 декабря. К 8 часам 1111-й и 1113-й стрелковые полки почти полностью овладели городом. Лишь в отдельных местах продолжалось уничтожение мелких подразделений гитлеровцев.
У противника началась паника. Солдаты поспешно грузились в автомашины. Офицеры потеряли управление и не могли осуществить организованный отход. Да и среди офицеров не обошлось без паники. Многие из них вскакивали в машины без мундиров и шинелей, как застала их наша атака. В хаотическом бегстве одна из автомашин на большой скорости врезалась в перила [58] моста через Проню и загородила путь остальным. Наши бойцы забросали сгрудившиеся машины гранатами. Только под прикрытием темноты части сил разбитых 41-го и 63-го мотопехотных и 422-го артиллерийского полков удалось скрыться от наших частей. Подоспей вовремя 328-я дивизия и будь у нас хоть немного танков, паническое отступление врага закончилось бы для него еще более плачевно.
Днем 7 декабря вражеская авиация трижды жестоко бомбила Михайлов. Однако наземные части противника о контратаке и не помышляли. Они были деморализованы. Значительная часть их пехотного и артиллерийского вооружения осталась в Михайлове.
Дивизией были взяты большие трофеи. Их собирали и подсчитывали в течение двух дней. Среди трофеев было 135 грузовых и 20 легковых автомашин, 100 мотоциклов, 25 броневиков, 5 тракторов, 30 орудий, 23 пулемета, 4 рации, 3 вагона боеприпасов, эшелон с авиабомбами.
В боях за Михайлов и на подступах к нему фашисты потеряли до 500 человек убитыми. В наши руки попали документы всех названных выше полков противника и штаба 10-й мотодивизии. Общие потери 330-й стрелковой дивизии, включая потери от авиации, составили 72 убитых и 134 раненых. Смертью храбрых погибли командир 2-го батальона 1113-го стрелкового полка старший лейтенант Б. А. Куклин и политрук 1-й пулеметной роты 1111-го стрелкового полка П. И. Лебедев.
Через некоторое время командир 330-й дивизии справедливо докладывал в своем боевом донесении:
«Соседняя 328-я стрелковая дивизия с выходом в исходное положение опоздала, в связи с чем принял решение на атаку Михайлова силами только своей дивизии. Правофланговый стрелковый полк (1105-й. — Ф. Г.) 328-й дивизии подошел к Михайлову к 8.00 7.12.41 после занятия его 1113-м и 1111-м полками 330-й дивизии»{28}.
Подойдя к Михайлову, этот полк, возглавляемый подполковником И. И. Анциферовым, успел принять участие в ликвидации подразделений противника, прикрывавших его отход из Михайлова на юго-запад.
Колонна главных сил 328-й дивизии, двигавшаяся извилистой долиной Прони, подошла еще позже. Гаубицы и пушки артполка приходилось вытаскивать из лощин и балок на лямках.
Странные, необычные мысли и ощущения возникали при въезде в г. Михайлов. Отлично знаешь, что перед тобою старинный, искони родной русский город, но ты входишь в него после жестокого боя с пришедшим из далекой Германии врагом, который хотел вот уже здесь, в этом городе, установить страшные [59] порядки гитлеровского режима, превосходившие все ужасы средневековой инквизиции.
...Идешь по улицам, останавливаешься, разговариваешь, приветствуешь, стараешься вникнуть в нужды и всем, чем можешь, помочь.
Сколько острых, неотложных нужд во всем, начиная с куска хлеба, порошка лекарства, вязанки дров, воды и света!
И вот в этой тягостной обстановке в толпе собравшихся жителей я вдруг увидел жену моего старого товарища политработника А. П. Муравьева — Шуру Муравьеву с двумя девочками 2 и 16 лет. Вид их был ужасным: буквально в лохмотьях, на ногах опорки на веревочках, грязные, обмороженные лица, красные, слезящиеся глаза. Все трое едва держались от истощения и жались друг к другу в смятении. Они шли от Минска на восток к своим, к нам, пробираясь по тылам вражеских войск, через заградительные кордоны, полицейские и жандармские заставы, контрольные пункты. Прошли тысячу километров, нищенствуя, скрываясь в болотах, лесах и оврагах. Шли в постоянном страхе, под угрозой смерти, но не сдаваясь, не теряя надежды на избавление.
Не приходится говорить, какой была наша встреча... О муже и отце они ничего не знали.
А разве изгладятся впечатления всеобщего ликования и радости наших воинов от этой победы 10-й армии в первом же бою! Какую веру в свои силы вселил наш пусть скромный успех под Михайловом!
Когда затихла стрельба, жители Михайлова радостно встретили воинов-освободителей. «Вот и дождались вас, родные, — говорили они, — спасибо, что избавили нас от фашистской нечисти». Это была ликующая встреча!
8 декабря товарищи по оружию и жители Михайлова провожали в последний путь воинов, павших в боях за освобождение города. Их похоронили с почестями на Черной Горе.
Военный совет армии счел необходимым особо отметить действия 330-й стрелковой дивизии. Командиру и комиссару была вручена телеграмма:
«От имени Военного совета армии передайте бойцам, командирам и политработникам славной боевой 330-й стрелковой дивизии горячий привет и поздравление с успешным боевым крещением и победой над бандой фашистских варваров при взятии города Михайлова. Военный совет глубоко уверен, что ваша дивизия, как и другие дивизии нашей армии, знающие, за что они борются, верные своему социалистическому Отечеству, великой Коммунистической партии, и впредь будет с еще большим успехом истреблять врагов нашей Родины. За счастье народов СССР! Вперед, дорогие товарищи, к новым победам!»{29} [60]
В связи с боем за Михайлов хотелось бы коротко сказать о личности командира 330-й дивизии полковника Гавриила Дмитриевича Соколова. Это старый воин Красной Армии, ветеран гражданской войны. Придя в ее ряды почти без всякого образования, он позже сдал экстерном за шесть классов общеобразовательной школы. Военное образование получил лишь на краткосрочных командных курсах. Строевик, прошедший все ступени командной лестницы, начиная с командира взвода. До назначения на пост командира 330-й дивизии он в течение двух месяцев командовал полком в начальный период войны; бойцы прозвали его «неустрашимый», «бронированный». В бою за г. Михайлов Г. Д. Соколов показал достойный пример боевой инициативы, творческого подхода к делу и готовность взять на себя всю ответственность за смелое и трудное решение.
Но — вперед! Ведь положено только начало. Другие дивизии армии вышли тем временем к своей первой цели — железнодорожной линии, идущей от Михайлова на Кремлево, и овладели назначенными им пунктами.
Противник, потерявший районы Серебряных Прудов, Михайлова и Голдино, вынужден был без промедления оставить и находящийся к югу район Грязное — Гагарино.
Как оценило потерю Михайлова гитлеровское командование? Об этом можно судить по записи в дневнике начальника генерального штаба сухопутных войск гитлеровской армии генерал-полковника Гальдера:
«Отвод 10-й моторизованной дивизии у Михайлова..., по-видимому, будет иметь очень неприятные последствия».
Что касается командующего 2-й танковой армией Гудериана, то он писал:
«47-й танковый корпус в ночь на 8 декабря{30} вынужден был в результате удара русских сдать Михайлов. 10-я моторизованная дивизия понесла при этом тяжелый урон»{31}.
Под непосредственным впечатлением событий Гудериан отправил 8 декабря письмо в Германию, в котором, в частности, говорилось:
«Мы стоим перед печальным фактом того, что наше верховное командование слишком туго натянуло тетиву лука, не хотело верить поступающим сообщениям об ослаблении боеспособности наших войск, выдвигало все время новые и новые требования... Русские продолжают сильно нажимать, и можно ожидать еще множества всяких неприятных инцидентов. Наши потери, особенно больными и обмороженными, очень велики, и даже при условии, что часть из них после небольшого отдыха снова возвратится в строй, все же в настоящий момент ничего нельзя сделать»{32}. [61]
В 3 часа ночи 7 декабря через нашего офицера связи политрука Гречко мною были получены первые данные о нашем левом соседе — 61-й армии. Ее правофланговая 346-я стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор Давыдовский, вышла к Скопину. Полученные данные означали, что правый фланг 61-й армии от нас отстает километров на 20. Данных о главных силах этой армии и ее намерениях у нас все еще не имелось.
Положение со связью и информацией в 10-й армии оставалось очень тяжелым. Технической связи штаб армии не имел ни с одной дивизией. С утра 7 декабря для выяснения обстановки было послано четыре самолета У-2 и несколько самолетов-разведчиков. Но они не смогли уточнить положение наших частей. Не дали они никаких сведений и о положении противника.
Передачу боевых задач дивизиям на 8 декабря пришлось взять под особый контроль. Были применены меры, дублирующие передачу приказов при помощи самолетов и делегатов связи. Плохое положение со связью заставило Военный совет армии в ночь на 7 декабря отдать распоряжение о выделении двух эскадронов кавалерийских соединений для несения летучей почты. Конечно, — способ более чем устаревший. Однако вспомнить его вынудила обстановка, и эта почта сослужила свою службу. [62]
Через Проню
8 декабря обстановка в полосе наступления 10-й армии была уже иной. Теперь перед ее войсками находились не отдельные гарнизоны на широком фронте. Противник решил остановить 10-ю армию на рубеже реки Проня. Ее высокие, крутые берега давали противнику большие тактические преимущества. Здесь заняли оборону в первом эшелоне пять вражеских дивизий{33}. В резерве противник имел в районе станций Узловая и Дедилово 4-ю танковую дивизию, а около Новомосковска — главные силы 112-й пехотной дивизии.
К сожалению, все эти сведения о силах и группировке противника перед фронтом 10-й армии мы собрали уже после того, когда боевые действия на рубеже реки Прони войска армии завершили. В последующем правильность этих данных была подтверждена и захваченными у противника в конце войны отчетными оперативными картами генерального штаба вооруженных сил гитлеровской Германии. Имевшиеся же у нас самих к 8 декабря данные о противнике были скупы и преуменьшены, так что свое решение на боевые действия 8 декабря я принимал, считая, что у противника здесь только две с половиной дивизии.
За 6 и 7 декабря серьезно изменилось к лучшему оперативное положение войск 10-й армии. Как уже говорилось, фронт армии от Зарайска до Гремячки составлял 110–115 км. Из них на долю главной группировки приходилось 50 км. Отрыв правофланговой 322-й дивизии от правого фланга главных сил армии составлял в те дни не менее 50 км. К концу же 7 декабря общая ширина полосы наступления армии сократилась до 70 км. Из них на долю главной группировки армии теперь приходилось 35 км.
Еще больше укрепилось политико-моральное состояние личного состава армии. Выросла уверенность в своих силах. Однако мешало отставание и большая растяжка тылов. Это приводило к существенным недостаткам в снабжении личного состава продуктами питания. В некоторых частях не полностью были получены шинели и теплое белье, а в дивизиях второго эшелона армии еще продолжали получать вооружение.
Войсковая разведка почти не давала сведений о противнике. Правильнее сказать, она не успевала их давать, так как дивизии и полки шли вперед у нее «на хвосте».
Приказ на 8 декабря ставил задачу дивизиям первого эшелона армии, наступая на Новомосковск, овладеть рубежом Венев, Гремячее, [63] станция Епифань. Глубина задачи дня составляла в среднем 22–25 км. За ночь на 8 декабря войска первого эшелона армии под покровом темноты прошли от 10 до 15 км. В целом за истекшие 48 часов наступления войска армии с боями продвинулись до 50 и даже более километров.
Важным моментом в плане действий на 8 декабря был начатый командованием армии поворот дивизий первого эшелона со строго западного направления их наступления на юго-западное. Ближайшая причина такого поворота заключалась в том, что противник в течение 6 и 7 декабря старался отходить главным образом в юго-западном направлении. Нужно было помешать ему в этом. Обнаружилось также, что в его группировке во всей полосе наступления 10-й армии наиболее сильным было западное направление — на Новомосковск, Узловую, а наиболее слабым — участок против левого фланга армии. Это нужно было использовать.
С наступлением рассвета 8 декабря по колоннам и боевым порядкам дивизии начались сильные удары вражеской авиации, действовавшей большими группами с низких высот. Против 10-й армии были брошены соединения 8-го авиационного корпуса Рихтгофена. Корпус входил в состав 2-го воздушного флота, которым командовал Кессельринг. Авиация противника наносила нашим войскам большой урон. Попытки наших бойцов отбежать с дороги в сторону и рассредоточиться не давали результатов: люди проваливались в глубокий снег. О лошадях и говорить не приходится. Результаты продвижения войск за 8 декабря были [64] незначительными, и поставленные на этот день боевые задачи ни одна дивизия не выполнила.
Между тем мною войскам на 9 декабря были поставлены новые задачи, правда, без должного знания положения дивизий к исходу 8 декабря{34}.
Смысл боевых действий 9 декабря состоял в том, чтобы правым флангом армии занять с севера глубоко охватывающее положение по отношению Новомосковска и станции Узловая с тем, чтобы в ходе дальнейшего наступления выйти в тыл противнику, обороняющему эти районы. Главными же силами первого оперативного эшелона (пять стрелковых, одна кавалерийская дивизии) прорвать оборону противника в направлении станция Епифань, станция Узловая{35}. Действиями на этом направлении армия обходила с юга весь район Новомосковского водохранилища.
Основные боевые действия в течение 9 декабря происходили в районах Венев, Гремячее и в промежутке между ними.
Вечером 9-го 322-я стрелковая дивизия во взаимодействии с одной из дивизий кавкорпуса Белова после боя заняла Венев, а 330-я с наступлением темноты вышла передовым отрядом на подступы Новомосковск-II. Таким образом, эта дивизия своим передовым отрядом была близка к выполнению задачи дня 9 декабря. Под ее удар за этот день попало до двух полков из состава 25-й и 29-й мотодивизий противника. 328-я стрелковая дивизия к крупному населенному пункту районному центру Гремячее подошла к рассвету 9 декабря.
Гремячее — важный опорный пункт в системе обороны неприятеля на р. Проня. Владея им, противник прикрывал основные пути в сторону городов Новомосковска и Епифани. Гитлеровцы его основательно укрепили. Село расположено на высоком и очень крутом каменистом берегу Прони, а подступы к ней открытые. Вдоль берега гитлеровцы построили пулеметные гнезда и фланкировали долину реки.
Гремячее противник удерживал главными силами моторизованного полка 25-й моторизованной дивизии, усиленного дивизионами двух тяжелых артполков, значительным числом танков и бронемашинами с десантами автоматчиков.
Как вспоминают участники боев за Гремячее, передовой отряд, высланный от 328-й стрелковой дивизии для перехвата путей отхода противника из Гремячее на запад, не смог выполнить [65] задачи. Он был малоподвижен и не имел танков. Командир отряда все же сделал энергичную попытку овладеть опорным пунктом с ходу, но это не удалось.
На Гремячее командир дивизии направил два стрелковых полка, придав каждому по дивизиону артполка{36}. 1105-й стрелковый полк обходил село справа, чтобы овладеть северной его половиной. 1103-й полк должен был частью сил сковать противника наступлением на восточную окраину села, а главными охватить его с юга. Однако наступление этого полка развивалось неорганизованно и направлялось в лоб. Полк сразу же понес большие потери от сильного флангового и фронтального пулеметного и артиллерийского огня, а после нескольких вражеских контратак приостановил наступление на западных скатах безымянных высот, находящихся непосредственно восточнее и юго-восточнее села.
Командиру дивизии пришлось ввести из своего второго эшелона 1107-й стрелковый полк. Введен он был правильно — в обход Гремячее с юга. Атаке полка предшествовал короткий удар артиллерии и минометов по обнаруженным огневым точкам. В это же время перешли в атаку и другие два полка дивизии. Совместными усилиями сопротивление противника было сломлено. Завязавшийся уличный бой продолжался недолго. Для исхода [66] боя большую роль сыграл батальон 1105-го полка. В разгар событий этот батальон, обойдя противника с севера, перерезал ему большую дорогу, ведущую из Гремячее на Новомосковск. Обнаружив нависшую опасность окружения, гитлеровцы стали отступать. К 14 часам село было очищено от врага. Взято два танка, пять бронемашин, 30 мотоциклов, четыре орудия 105 мм, автомашины, оружие, боеприпасы. 5-километровый участок дороги между Гремячее и Ятское был забит брошенным военным имуществом, машинами, повозками и мотоциклами противника.
В ходе боя отличился командир взвода 1107-го полка младший лейтенант Колосов. Он ворвался в колхозный скотный двор, занятый гитлеровцами, и огнем автомата уничтожил 20 солдат противника. Отличился и командир отделения ручных огнеметов 1103-го полка младший командир Ильин. С тремя бойцами он скрытно пробрался в тыл противнику и ворвался в здание, откуда вел губительный огонь вражеский пулемет. Пулемет был уничтожен, а пулеметный расчет перебит. Большую помощь оказали артиллеристы дивизии, особенно 2-й дивизион артполка под командованием старшего лейтенанта Остапенко. Он очень хорошо маневрировал огнем и колесами. Его батареи, выдвигаясь на открытые огневые позиции, неутомимо били по танкам, бронемашинам и автоматчикам противника. Командир орудия сопровождения Астахов во время одной из контратак противника подбил два вражеских танка.
В центре села перед нашими бойцами и командирами предстала страшная картина. Жители снимали с виселиц своих родных и односельчан. Это были пятнадцать патриотов, которые на требование фашистов поступить к ним на службу ответили решительным отказом. Оккупанты расправились с этими людьми и под угрозой смерти не разрешали родственникам снять повешенных для погребения. Так и висели трупы до освобождения села.
А у въезда в Гремячее можно было видеть много трупов гитлеровцев: до 250 убитых солдат и офицеров.
Немалых жертв стоила эта победа и частям дивизия. Больше всего потерял 1103-й стрелковый полк. Погиб его командир майор И. М. Талубьев. В этом же бою были тяжело ранены командир 1107-го стрелкового полка майор М. К. Марков и военком старший политрук А. М. Кнреев.
Прорыв на Дону
Не так быстро, как этого хотелось, но неуклонно продолжала армия двигаться вперед. Ближайшая задача ее войск состояла в том, чтобы овладеть рубежом р. Дон с городами Новомосковск и Епифань. Еще резче, нежели накануне, в течение 9 декабря нами осуществлялся дальнейший поворот армии к юго-западу. [67]
Перед рассветом 9 декабря у Военного совета армии возникла необходимость переговорить по ряду вопросов с начальником штаба фронта В. Д. Соколовским. Я его попросил к телеграфному аппарату. Разговор состоялся между четырьмя и шестью часами утра. Прежде всего мною было доложено о состоявшемся телефонном разговоре с командующим 61-й армией генералом М. М. Поповым. Дело в том, что последний от командующего Юго-Западным фронтом получил такое направление для дальнейшего наступления армии, которое сильно поворачивало ее к юго-западу — югу и еще больше увеличивало разрыв между нашими двумя армиями. Вместе с тем никаких указаний об изменении разграничительной линии между 10-й и 61-й армиями мы с ним не имели. Мною начальнику штаба фронта указывалось, что такое положение отвлекает 10-ю армию к югу в ущерб выполнению возложенной на нее задачи. Я просил этого не допускать, с тем чтобы привлечь 61-ю армию к действенному обеспечению стыка с 10-й армией, т. е. с Западным фронтом в целом.
Далее мной сообщалось, что военно-воздушные силы противника интенсивно и на самых низких высотах штурмуют колонны армии на веневском, михайловском и Новомосковском направлениях, чем существенно снижают темп наступления армии; что наша авиация не появляется в воздухе и наступление 10-й армии с воздуха вообще никто не прикрывает; что авиация самой армии малочисленна и плохо справляется лишь с задачами разведки. [68]
Я просил силами ВВС фронта и силами Ставки прикрыть 10-ю армию, а также обеспечить ее наступление ударами фронтовой авиации по наземным войскам противника.
В заключение сообщил начальнику штаба о боевых действиях армии в течение 8 декабря, о задачах ее войск на 9 декабря, о том, что нам уже известно к утру этого дня, а также привел некоторые данные о противнике. Не скрывая, докладывал о плохом положении дел со связью и информацией из дивизий.
Основными из сказанного мне В. Д. Соколовским были его слова о том, что в связи с развитием событий на фронте в районе Тулы 10-й армии, «несомненно, придется в ходе дальнейшего наступления снижать направление наступления главных сил, видимо, южнее Узловая или, во всяком случае, центр должен проходить в районе Узловая, а левый фланг идти через Богородицк». Эта ориентировка была правильной и не являлась неожиданной, так как «снижение» наступления 10-й армии к юго-западу мы уже сами начали еще с 8 декабря.
Далее мне был задан вопрос о том, как мы используем авиационную группу Щербакова, обслуживающую нас. При этом было подчеркнуто, что «на большее пока рассчитывать трудно, ибо остальная фронтовая авиация сейчас занята решением более важных задач на правом крыле фронта». Я тут же ответил, что Военный совет армии ничего не знает о группе Щербакова и что никакой помощи она нам не оказывает. Далее начальник штаба фронта сделал справедливое замечание о серьезных недостатках с управлением войсками 10-й армии и потребовал наладить регулярную информацию.
Наш разговор закончился около шести часов утра. В целом он был полезен.
Выехав со своего командного пункта часов в 10, мы с членом Военного совета Николаевым часам к 13 прибыли в штаб 328-й стрелковой дивизии полковника П. А. Еремина. В это время у него находился командир 324-й стрелковой дивизии генерал-майор Н. И. Кирюхин. Оба были сильно озабочены. Тот и другой доложили, что наступление дивизий проходит очень медленно и с большими потерями, что противник оказывает упорное сопротивление, подвергая сильному артиллерийскому, минометному и пулеметному обстрелу наши части из-за Дона и водохранилища. Неоднократно предпринимавшиеся их дивизиями атаки не дали результатов. Вскоре по моему вызову сюда же прибыли командиры 41-й кавалерийской и 330-й стрелковой дивизий. Их доклады были аналогичны предыдущим.
После ряда уточняющих вопросов с моей стороны и ответов командиров соединений наступило тягостное молчание. Яркое солнце не улучшало настроения собравшихся. Необходимо было новое, притом немедленное решение. Никакие оттяжки, например [69] на время доклада и получения санкции командующего фронтом, ничего, кроме вреда, принести не могли.
Суть принятого мною тут же решения состояла в том, чтобы, сковывая войска противника частью своих сил в районе Новомосковска, главные силы армии вывести из боя и перегруппировать к югу с целью нанести основной удар в направлении городов Епифань, Богородицк.
Согласно этому решению на правом фланге армии в полосе от Нюховки до Малой Малаховки шириною в 25 км должны были наступать две дивизии: 330-я на Новомосковск-Южный, Узловую и 328-я в направлении Смородино и далее на Черную Грязь (южнее, юго-западнее Узловой).
Обе эти дивизии предварительно должны были перегруппироваться к югу для выхода в новые полосы. Им предстояло пройти с максимальной скрытностью в ночное время примерно по 25 км. Четыре же дивизии первого эшелона армии должны были перегруппироваться к югу и юго-западу так, чтобы занять фронт общей шириною в 25 км и развернуться для наступления от Люторичи до Бахметьево на направлении Епифань, Богородицк. Всем этим дивизиям пришлось повернуть влево под углом от 45 до 90° и совершить вдоль фронта перегруппировку на расстояние от 25 до 50 км.
Правофланговую 322-ю стрелковую дивизию, как выполнившую свои задачи в стыке с кавкорпусом Белова, было решено вывести в армейский резерв на левый фланг армии и поставить восточнее Епифани.
От каждой дивизии мы все время старались выбрасывать вперед сильные передовые отряды. Однако ничего серьезного из этого не получалось, так как они не могли двигаться вперед быстрее стрелковых полков, ибо не имели ни танков, ни подвижных средств.
Надо подчеркнуть, что перегруппировка главных сил на направление Епифань, Богородицк отнюдь не избавляла армию от необходимости вести наступление против обороны противника на направлении Новомосковск-Южный, Узловая. Скорее наоборот! Также было необходимо как можно скорее занять станцию Епифань, которая с большим упорством оборонялась усиленным полком противника. Ведь в случае отказа от наших активных наступательных действий на Новомосковск, Узловую и станцию Епифань противник получал возможность против главных сил армии на богородицкое направление перегруппировать еще 25-ю моторизованную и 112-ю пехотную дивизии. Кроме того, он мог подвести сюда часть своих сил из второго эшелона армии.
Глубина наступательных задач на сутки 10 декабря составляла от 25 до 50 км.
Такой темп наступления мог быть реален лишь для преследования отходящего противника и то с большим напряжением, [70] а войска шли к Дону, имея перед собой сильные арьергарды врага. Однако от армии требовалось к исходу того же 10 декабря выйти за Дон всеми дивизиями своего первого эшелона.
Рубеж по Дону противник оборонял четырьмя дивизиями в первом и двумя во втором эшелоне{37}.
Силами местного населения по правому берегу реки Дон противник оборудовал в инженерном отношении все основные опорные пункты и узлы обороны{38}.
Выполняя приказ, дивизии первого эшелона армии за 10–11 декабря 1941 г. продвинулись вперед от 25 до 42 км. Вспомогательная группировка армии — правофланговые 330-я и 328-я дивизии — начали бои за рубеж Дона с утра 11 декабря. Наибольшего ожесточения бои достигли 12 декабря. Закончились они на этом рубеже утром 13 декабря. Об ожесточенности боев достаточно говорит тот факт, что в 328-й дивизии за 11–12 декабря были ранены все командиры стрелковых полков и выбыли из строя пять командиров батальонов из девяти и большинство командиров рот.
Дивизии главной группировки армии прорыв рубежа р. Дон осуществили в течение 12 и 13 декабря{39}.
Выход дивизий главной группировки армии в новые полосы на р. Дон по моему приказу № 005 проходил в условиях довольно упорного сопротивления противника. Об этом достаточно ясно говорит тот факт, что только одна 323-я дивизия, овладевшая 10 декабря станцией Епифань, в боях за 11 декабря в ходе своего поворота к югу в сторону г. Епифань и населенного пункта Лупишки [71] потеряла 78 человек убитыми, 153 ранеными и до 200 человек без вести пропавшими.
Войска армии действовали без поддержки авиации. Военно-воздушные силы 10-й армии в течение 13 декабря произвели в общей сложности 11 самолето-вылетов с задачами и боевой разведки и штурмовки войск противника.
Ко времени завершения прорыва обороны противника по р. Дон соседи 10-й армии находились: кавалерийский корпус генерала Белова перешел р. Шат и пересек железную дорогу Новомосковск — Тула. Правофланговая дивизия 61-й армии к этому же времени отставала от левого фланга 10-й армии на 25–30 км.
Приказом по 10-й армии № 005 за р. Дон предусматривался выход дивизий на небольшую глубину. Необходимо было своевременно поставить более глубокие задачи. С этой целью к исходу того же 10 декабря был издан приказ № 006 с новыми задачами на 15–20 км вперед.
Следует сказать, что на его выполнение ушла вторая половина 13 и весь день 14 декабря. К вечеру 14 декабря глубина продвижения дивизий первого эшелона армии западнее Дона составила от 20 до 30 км.
Прорыв обороны противника на Дону 10-й армии стоил больших усилий. Об этом надо сказать подробнее.
На правом фланге армии части 330-й стрелковой дивизии в ночь на 11 декабря перешли в наступление на Новомосковск-Южный. Здесь противник подготовился к упорной обороне в совхозе «Индустрия», селениях Прудки и Иван-Озеро, ряде рабочих поселков и в населенном пункте Бобрики.
Ожесточенный бой за Иван-Озеро продолжался почти двое суток. Только вечером 12 декабря противник был выбит из этого опорного пункта и отошел за Дон.
1109-й стрелковый полк 11 и 12 декабря вел столь же напряженные бои за Бобрики. Здесь противник имел до 10 деревоземляных пулеметных точек. Кроме того, продвижение полка сковывалось огнем из укреплений по западному берегу Дона. Командир 330-й дивизии прекратил попытки занять Бобрики с фронта и приказал полку наступать севернее. К исходу дня 12 декабря полку удалось форсировать Дон и выбить противника из его укреплений. В результате обходного маневра 1109-го полка к северу от Бобрики гитлеровцы были вынуждены оставить этот поселок без боя и поспешно отойти в направлении Новомосковск-Южный.
Вскоре части дивизии форсировали Дон южнее Иван-Озеро. После этого враг был быстро выбит из г. Новомосковск.
Южнее 328-й стрелковой дивизии удалось после ожесточенных боев к утру 13 декабря выбить противника из станции и крупного поселка Бобрик-Донской (ныне город Донской).
За время двухдневных боев в этом районе противник потерял [72] до 800 человек убитыми и ранеными. На станции Бобрик-Донской в наши руки попало до 20 вагонов с боеприпасами, большое количество автомашин и мотоциклов.
Наступавшая южнее 324-я стрелковая дивизия должна была прорвать оборону противника на рубеже р. Дон на 8-километровом фронте Прошенное, Люторичи. Она также встретила упорное сопротивление. Позиция дивизии была очень невыгодной: она полностью просматривалась с правого берега Дона, подступы к Люторичи были совершенно открытыми.
1091-й стрелковый полк 324-й дивизии начал наступление в 2 часа ночи 12 декабря. К 8 часам батальоны первого эшелона подошли к Люторичам на удаление 400–600 м, находясь на совершенно открытом поле. Полк продвигался вперед с большим трудом. Он не раз залегал под сильным артиллерийским, минометным и пулеметным огнем противника. В один из таких моментов в боевых порядках появился комиссар полка старший политрук Осипов. По его призыву бойцы дружно поднялись в атаку. Дважды раненный, В. О. Осипов все-таки остался в строю и, истекая кровью, три раза водил бойцов в атаку.
Смертью героев пали командир 2-го батальона капитан Г. А. Летков и его начальник штаба старший лейтенант Б. В. Успенский. Они лично вели свой батальон в атаку.
Геройский подвиг совершил младший политрук Яков Зак. Его окружили враги. Он отбивался до последнего патрона. Когда же большая группа гитлеровцев приблизилась к Заку почти вплотную и попыталась захватить его в плен, он последней гранатой подорвал себя и их. После боя товарищи насчитали вокруг тела комсомольца-героя много трупов вражеских солдат.
Невзирая на сильный огонь, полки дивизии упорно продвигались вперед. Артиллерия, приданная стрелковым полкам, действовала удачно против многих огневых точек противника и против его пехоты. Однако для подавления артиллерии противника, стоящей на закрытых позициях, у командира 324-й стрелковой дивизии средств не было. Между тем от артогня с закрытых позиций наша пехота несла значительные потери. К часу ночи 13 декабря враг был выбит из Люторичей. Исход боя решил 1095-й полк, когда, наступая на Новый поселок, быстро продвинулся в обход Люторичей с юга. Боясь быть отрезанным от Богородицка, противник стал покидать Люторичи.
Как сейчас вижу перед собой боевое донесение командира 1091-го полка майора С. В. Радзивилко из д. Остроленко. В нем на коротком листочке полевой книжки взволнованным языком сообщалось о том, какие тяжелые потери несет полк в ходе своего наступления и как он нуждается в помощи артиллерии, не говоря уж о танках и авиации.
Мы привели эти небольшие подробности боев на рубеже р. Дон для того, чтобы читатель имел более ясное и верное представление [73] о характере действий армии в те трудные дни. Наше наступление не было маршем по следам бегущего противника, как склонны были думать в то время некоторые товарищи.
Нет, наше наступление представляло собой цепь ожесточенных боев, в ходе которых советские воины показали высокие образцы доблести, массового героизма и умения.
В боях за станцию и город Епифань
9 декабря к исходу дня к станции подошла 323-я стрелковая дивизия. Разведка донесла, что станция укреплена наскоро и что на ней идет погрузка вражеских эшелонов. Было замечено большое скопление автотранспорта. Командир дивизии отдал приказ о наступлении.
Под прикрытием артиллерийского и минометного огня около полудня 9 декабря части атаковали противника и вышли во фланг гитлеровцам, занимавшим станцию. Это и решило судьбу станции Епифань. Оставив большое количество убитых, часть вооружения, противник отошел к югу.
Почти одновременно к станции Епифань подошла 41-я кавалерийская дивизия. В руки конников на станции попало много автотранспорта. Они захватили несколько пленных из подразделений штаба 2-й танковой армии. [74]
Здесь надо рассказать об одном весьма досадном обстоятельстве. Кавдивизия, получив приказ о наступлении на станцию Епифань и дальнейшем движении на г. Узловую, совершала марш. В то время как ее разъезды достигли района в 5–6 км восточнее станции, колонна главных сил проходила Петровское. Там из сел Львово и Барма она была остановлена огнем и атакой армейского полка связи штаба немецкой 2-й танковой армии.
Вместо того чтобы продолжать выполнение поставленной задачи, оставив против атакующего противника лишь некоторую часть своих сил, командир дивизии повернул все полки фронтом на юг и ввязался в бой. Он продолжался четыре часа.
Только по новому требованию 41-я кавалерийская дивизия двинулась к станции Епифань, которую и заняла совместно с частями 323-й стрелковой дивизии. Захваченные пленные связисты показали, что всего за час до появления наших кавалеристов германский командующий армией генерал Гудериан и офицеры его штаба бежали на автомашинах в сторону г. Епифань. [75]
Военный совет 10-й армии выразил крайнее недовольство медлительностью действий командира 41-й кавалерийской дивизии комбрига П. М. Давыдова, упустившего возможность взять в плен штаб 2-й танковой армии вместе с ее командующим.
323-я дивизия в 4 часа утра 10 декабря получила мой приказ, по которому должна была из района станции Епифань вместо дальнейшего наступления к западу повернуть прямо на юг и овладеть г. Епифань. Его освобождение имело очень важное значение для исхода боев на р. Дон. Противник это хорошо понимал и упорно держался за город. Каменные здания Епифани были приспособлены под огневые точки. Вокруг и внутри города находились оборудованные артиллерийские и минометные позиции. На окраинах — окопы. Для обороны Епифани были сосредоточены основные силы 10-й моторизованной дивизии.
Удар по противнику в Епифани было решено нанести с ходу. 323-я стрелковая дивизия, совершив с боями 20-километровый марш, подошла к городу. Здесь на наши части обрушился шквал пулеметного и артиллерийского огня. Стрельба велась с окраин города. Не имея достаточных средств подавления, наши части залегли.
Когда 13 декабря в 9 часов утра мы с членом Военного совета армии Т. Л. Николаевым подъехали к городу, интенсивный артиллерийский, минометный и пулеметный огонь противника по расположению частей 323-й дивизии продолжался. Город был окутан черным дымом. Горели дома, склады и разные другие постройки. От взрывов пламя то и дело вздымалось к небу.
Боевые порядки дивизии оказались растянутыми на большом пространстве. Бойцы закопались в снег и противнику отвечали вяло. Было много потерь. Требовалось вмешательство. Полковнику И. А. Гарцеву было приказано наступление в лоб прекратить, собрать разбросанные части и основными силами нанести противнику удар на левом фланге дивизии с охватом Епифани с юга. Удару слева благоприятствовало весьма успешное продвижение ее левого соседа 326-й дивизии. К 12 с половиной часам 13 декабря перегруппировка частей дивизии была закончена. Огонь единственного дивизиона артполка и батарей стрелковых полков был нацелен на огневые точки противника, больше всего мешавшие продвижению нашей пехоты. Особенно хорошо действовали орудия прямой наводки. После их огня пулеметные точки неприятеля начали умолкать. Части дивизии немедленно воспользовались этим и с трех сторон атаковали город.
В результате напряженного боя передовые подразделения после полудня ворвались в Епифань и завязали уличные бои.
В 15 часов Епифань была освобождена{40}. [76]
В городе горел каждый дом и каждое деревянное сооружение. Горела брошенная фашистами техника. Тяжелым черным облаком висел дым. Гарь затрудняла дыхание. Пожар начал затихать только к вечеру. Прояснялось небо. Стали видны остовы каменных зданий, обуглившиеся постройки, торчащие трубы печей. Кое-где еще перебегали языки пламени. Постепенно слабея, исчезли и они.
10-я моторизованная дивизия противника в результате больших потерь и нанесенного ей поражения под Епифанью в последующих боях длительное время не участвовала.
Вспоминая события за 10 декабря, Гудериан пишет:
«10-я мотодивизия моей армии вела оборонительные бои в Епифани... 13 декабря 2-я армия (полевая. — Ф. Г.) продолжала отход. При этих обстоятельствах 2-я танковая армия не была в состоянии удержаться на рубеже Сталиногорск, р. Шат, р. Упа, тем более что 112-я пехотная дивизия{41} не имела достаточно сил для того, чтобы оказать дальнейшее сопротивление и задержать наступление свежих сил противника»{42}.
О дивизиях, оборонявшихся на Дону южнее, т. е. о 25-й, 10-й моторизованных и 18-й танковой, Гудериан умалчивает. Ничего не говорит он и о 29-й моторизованной дивизии, первоначально находившейся во втором эшелоне, а потом введенной в первый эшелон его армии.
Так началась и проходила первая в истории 10-й армии наступательная операция. 10-я армия достигла полной внезапности удара. Словно вышедшая из ночи и снегов, она с ходу перешла в наступление на широком фронте, разгромила левофланговые соединения армии Гудериана и поставила под угрозу обхода ее главные силы, вынудив их отступать на запад и юго-запад. Удар 10-й армии оказался нужным слагаемым в сумме причин, определивших принятие верховным командованием противника нового, доселе небывалого для гитлеровской армии стратегического решения, решения перейти к обороне.
Наступление велось в тяжелейших условиях многоснежной зимы, без достаточного количества вооружения. И если в такой обстановке все же был достигнут успех, то его секрет — в беспредельном героизме советских воинов, в желании победить ненавистного врага во что бы то ни стало и, конечно, в смелом переходе войск армии к ночным действиям.
Начало было положено. Теперь предстояло развить успех. [77]