Не знаю, как другие факультеты, а наш находился под бдительным надзором ЧК. Возможно, это было связано с тем, что студенты иняза более подвержены соблазнам Запада. На французском отделении работали иностранные преподаватели: невзрачная Жаклин, о которой и не подумаешь, что она француженка, и вальяжный Пьер, о котором поговаривали, что он пидор. Изредка наиболее сознательных отличников иняза отправляли на стажировку в Англию. В прошлом году туда ездил фарцовщик Андрюха Парфен с четвертого курса, сын полковника КГБ, а в этом Марина Маслова с нашего потока, дочка директора оружейного завода. Я бредил "Битлз" и тоже хотел в Англию.
Парфен вел дискотеку в модном кафе "Лужники", называемом "Моррисон" по имени создателя альбома "Hard Rock Cafe" Джима Моррисона. У него были не просто ношеные джинсы, как, скажем, у меня, а полный новенький костюм "Левис" с красным флажком. И он был владельцем целой стопки пластов (то бишь иностранных дисков), каждый ценою в небольшую месячную зарплату, а не трех запиленных пластинок, как я. Короче, небожитель.
Я был тогда помешан на англоязычной литературе и пробовал читать книжки издательства "Пингвин" в оригинале. А поскольку у Парфена была целая стопа журналов "Поп-фото" и "Поп", то естественно было предположить, что он привез из Англии и книги. В туалете, где мы курили на переменах, я спросил старшего товарища, есть ли у него почитать что-нибудь in the original. Парфен справился, что, к примеру, меня интересует. И страшно удивился тому, что я бы хотел осилить Шекспира. Для начала он принес мне томик из эпопеи "Агент-007". А позднее, если буду держать язык за зубами, обещал дать и кое-что посущественнее.
Через несколько дней меня вызвали в деканат. Наш кошмарный декан Варравина, о которой ходила латинская поговорка dura decan sed decan, отчего-то не начала истязать меня за пропуски, как обычно. С таинственной улыбкой мумифицированной Джоконды она приложила палец к губам и произнесла: "Don't speak", а затем удалилась из собственного кабинета. В комнате возник вкрадчивый грузный мужчина в черном костюме и темных очках.
Пожалуй, впервые в жизни меня назвали по имени-отчеству, и к тому же без ошибки. Вкрадчивый представился. Его звали Валентин Валентинович, и он курировал наш факультет, хотя я не сразу понял -- в каком смысле. Валентин Валентинович признался, что наслышан обо мне как об исключительно умном человеке, и ошеломил меня несколькими фактами моей биографии, которые могли быть известны только Господу Богу да еще, пожалуй, моей маме. К примеру, припомнил, что я начинал обучение игре на фортепьяно в музыкальной школе, но позднее предпочел музыке занятия боксом.
Мы закурили прямо в кабинете декана, что, по представлениям нашего факультета, было равносильно курению в алтаре кафедрального собора. Валентин Валентинович справился о моем отношении к художественному фильму "Семнадцать мгновений весны" и признался, что это его любимая картина. Затем он сообщил, что читал Солженицына, но не находит его великим писателем. И наконец, поинтересовался тем, как я вижу свое будущее.
Я уже тогда хотел быть только писателем, но не решился произнести вслух такую дичь. Так что пришлось наплести что-то в смысле, что я не прочь стать представителем какой-нибудь свободной профессии, к примеру, журналистом.
-- Да это ж прекрасно! -- отчего-то обрадовался Валентин Валентинович. -- Так ведь мало ж просто так мечтать, надо ж и что-то делать для осуществления своих мечт! Я вот, к примеру, капитан госбезопасности, но в вашем возрасте я тоже был студентом данного вуза и внештатным сотрудником. А уж затем отслужил в армии и получил приглашение в ряды. Ну что, рискнете?
Незадолго до этого я прочел пьесу моего кумира Хемингуэя "Пятая колонна", герой которой как раз и был внештатником. Шпионство и уголовщина романтичны сами по себе, в отличие, скажем, от должности сельского учителя, которая светила после распределения. Но в то же время я уже прослушивал вражеские голоса, в которых ехидные диссиденты называли внештатников стукачами и вербованными падлами. Эта недолгая нравственная борьба, очевидно, отразилась на моем лице. И не укрылась от наметанного взгляда куратора.
-- Вас что-то смущает? -- спросил он по-отцовски, если не сказать -- по-матерински. -- Но вы напрасно думаете, что наша работа -- это вот что, -- и он постучал костяшкой кулака по столу. -- Ни одна разведка на свете не может обходиться без информации, а информация невозможна без помощи сознательных граждан. И потом (он второй раз в жизни назвал меня по имени-отчеству), ведь ваша информация поможет нам предостеречь людей с гнильцой, покуда они не попали в беду. Ведь время-то сейчас какое? Не репрессивное время.
Валентин Валентинович пообещал, что, в случае нашего плодотворного сотрудничества, он рекомендует декану Варравиной направить меня на стажировку в Великобританию. Я вышел из деканата внештатным агентом государственной безопасности по прозвищу Эрнст (в честь моего любимого писателя Эрнеста Хемингуэя, повлиявшего на мой нравственный выбор). И первым моим заданием на этом поприще была встреча с долговязым студентом Бяло, который по пьянке хвалился, что его папаша был бандеровцем и лично укокошил известного украинского писателя-антифашиста.
Для того чтобы войти в доверие к Бяло и развязать его лживый язык, Валентин Валентинович снабдил меня крупной суммой денег, эквивалентной половине студенческой стипендии, а именно двадцатью рублями. Я мог распоряжаться ими по собственному усмотрению, имея в виду, что настоящий разведчик может пить для вида, но никогда не хмелеть, а запоминать пьяные откровения своих собеседников. То есть работа разведчика заключалась, в частности, в том, чтобы пить за государственный счет!
Это вдохновляло. Но пить с Бяло мне совсем не хотелось. Этот малахольный хохол жрал вино бочками, во хмелю становился буйным, терроризировал своего соседа по комнате, а как-то на днях, упившись политурой, пришел домой и навалил здоровенную кучу на ковре домохозяйки. Кроме того, он совершенно не разбирался в музыке. Так что я решил составить донесение Эрнста по воображению, а свои двадцать сребреников прокутить с хиппи в дискотеке "Моррисон".
К сожалению, дискотека "Моррисон" в тот вечер была ангажирована делегацией чехословацкого города-побратима Банска-Бистрица. Из наших соотечественников в нее были вхожи только самые отъявленные комсомолисты по пригласительным. Свободных мест не было вообще, и даже мой всесильный знакомый Парфен оказался в данном случае бессилен. Потолкавшись в фойе перед запертой дверью, из-за которой доносились мощные аккорды хард-рока, мы вышли помочиться за угол и вдруг обнаружили лазейку в высший свет. Одно из окон первого этажа было приоткрыто для проветривания. В темной комнате никого не было, и в нее можно было проникнуть, забравшись на согбенную спину товарища.
Через несколько минут мы сотрясались в ритме диско с развратными комсомолками, мелькающими в стоп-кадрах лазерных вспышек. А еще через полчаса я сидел в кабинете молодого следователя районного отдела милиции.
-- Что же вы так, -- сокрушенно вздохнул следователь и назвал меня по имени-отчеству в третий раз в жизни. -- Теперь, значить, бумаги придуть по месту учебы, вас турнуть с комсомола и, автоматически, с института. Это в лучшем случае. А если в комнате что-нибудь пропало, то вам грозить статья...
Следователь раскрыл Уголовный кодекс и зачитал мне статью, согласно которой я выпадал из мира развлечений на срок, совпадающий со сроком службы в армии, во избежание которой и поступил в институт.
-- Пишите, как все было, -- предложил следователь и поднялся было выйти из кабинета, дабы оставить меня наедине с моей совестью, как вдруг меня осенило.
-- Я, конечно, все подпишу, -- согласился я. -- Но сначала разрешите мне позвонить моему куратору. Ведь на самом деле я внештатный агент государственной безопасности и находился на тайном задании.
Хорошо быть тайным агентом! Следователь легко освободил от какой бы то ни было ответственности не только меня, но и моих друзей. Мы вернулись в "Моррисон", где к тому времени двери были распахнуты настежь, поскольку все комсомольцы и словаки перепились и вышли курить на улицу. Мы познакомились с двумя красивыми комсомолками с прическами сэссон, в клешах от бедра и сабо на платформе. И на одной из этих комсомолок потом женился мой приятель Шура Богдатский, который, как ни странно, живет с ней и поныне.
Дальнейшая история моего сотрудничества со спецслужбами вкратце такова. Вскоре после моей вербовки Валентином Валентиновичем советское правительство ввело ограниченный контингент войск в Афганистан. Вечером по радио "Голос Америки" и другим "вражьим голосам" передавали в прямом эфире заседание Совета Безопасности ООН. Почти все страны, кроме Кубы, по очереди говорили о том, что Советский Союз не оказал помощь Афганистану, а напал на него, что президент этой страны не мог пригласить русских десантников для того, чтобы они его убили.
Как ни крути, а становилось ясно, что мы плохие и нас никто не любит, примерно как сейчас Америку. На конспиративной явке я собрался с духом и сказал Валентину Валентиновичу, что больше с ним играть не буду. Просто -- не буду и все. И, как ни странно, мне за это совершенно ничего не было. Время-то было какое? Не репрессивное было время.