Всё началось с того, что моя жена Вера Ивановна загорелась идеей заиметь домработницу. Я, конечно же, был против.
- Прочти Зощенко: там в коммуналках жили, а прислугу всёж-таки имели! Чем мы хуже - квартира отдельная, четырёхкомнатная; маленькая комнатка, кстати, как раз для прислуги и предназначенная - есть. Это в которой мама-то жила, - пояснила мне жена, чтобы я вдруг не перепутал с моим кабинетом, спальней или зимним садом - гордостью Веры Ивановны.
- Да на черта нам чужая баба дома, - возражал я, - мешаться будет под ногами! Если она пожилая - от старух-подруг спасу не будет, молодая - хахалей будет водить!
- А вот и не будет! - уверенно провозгласила жена, как-то озорно посмотрев на меня, - это я гарантирую! А девку я уже подобрала - молодая, только школу закончила, красивая, скромная! Из наших, тамбовских - тёти Манина дочка Саша. Помнишь, когда мы там в пригородном лесу отдыхали, ты даже тогда за Машкой пытался приударять! Девка страсть как хочет в Москву, а тем более к нам - родня всё-таки, своя кровь!
Я понял, что спорить с женой бесполезно, выиграть эти споры мне ещё никогда не удавалось. Вера была дочерью известного генерала, уже покойного, тоже из тамбовских. Квартиру ему ещё в советские времена дали в Москве - старинную, на Чистых Прудах, до революции, говорят, её тоже генерал занимал. А я приехал к жене примаком, теперь считается, что из-за границы, а тогда из Грузии, из её столицы Тбилиси. Учился в университете в Москве, где и познакомился с Верой; затем аспирантура, докторантура... А теперь я - сорокалетний доктор наук, профессор, завкафедрой, консультант ряда зарубежных, да и наших родных - российских фирм. Деньги, вроде, есть да я их и не вижу - всё перевёл на счёт жены, вот она хозяйством и занимается. Хотя какое там хозяйство - живём вдвоём, детей нет - Вера родить не может, а приёмных брать не хотим. Ем я что попало, пью, правда, разборчиво - ещё с грузинских времён привычка осталась. Ещё, по меньшей мере, одна осталась у меня характерная грузинская привычка; хотя сам я русский, ну, может быть, на самую чуточку еврей - по носу, говорят, заметно. Вот эта-то характерная грузинская привычка и явилась, как выяснилось, затравкой всех этих затей с домработницей, но пока я об этом и не подозревал.
Жена моя уже лет десять нигде не работала, но занята была до чрезвычайности. Прежде всего - автомобиль. По роду моей научной деятельности я хорошо знал автомобили, и поэтому вполне обоснованно безумно их боялся. А Вера без автомобиля, или как она выражалась "машины", просто жить не могла. В её любимую баню - на машине, в косметические кабинеты - на машине, на фитнесс - на машине. Не говоря уже о разных магазинах, рынках, подругах, даче и т.д. и т.п. Я не раз объяснял Вере, что называть автомобиль машиной - неинтеллигентно, ведь машина - она и стиральная, и швейная, и ушедшая в небытие пишущая, а привычнее всего машина - это станок, для самых технически развитых англоговорящих стран, например.
Но моя Вера была не тем человеком, которого можно переубедить - автомобиль так и остался машиной, а вопрос о домработнице был оперативно разрешён незадолго до моего отпуска, который я, хоть и урывками, но проводил на нашей подмосковной даче. И вот пока Вера с молоденькой Сашей собирали и упаковывали вещи для вывоза на дачу, я подробно рассмотрел нашу домработницу и, надо сказать, осмотром остался доволен.
Стройная среднего роста девушка с правильными чертами лица, светлоголубыми глазами, белой кожей и толстой светлорусой косой до пояса, она представляла наиболее любимый мной тип русской женщины, генетически не затронутый нашествием Золотой Орды. Она деловито помогала Вере, стоя рядом со мной, но почти не поднимая на меня взора, что мне было не так уж приятно. Я на любительском уровне занимался бодибилдингом, и мне очень льстило, когда хвалили мою фигуру. Но Саша так и не взглянула на меня, и я разочарованно ушёл к себе в кабинет.
По прибытии на дачу Вера первым делом решила заняться своей любимой баней. Саша помогала ей, и банька быстро была готова. Дамы забрали с собой любимые Верины дубовые веники, и скоро послышались хлёсткие удары, сопровождаемые восхищёнными, почти сексуальными возгласами. Дамы, как минимум, Вера, угостились в баньке чаем с чем-то покрепче, и когда жена требовательно позвала меня в предбанник, зелёные глаза её так и горели озорством. Дамы, закутанные в полотенца, сидели на широкой покрытой белой простынёй тахте и пили что-то из широких пиал. Судя по недопитой бутылке коньяка на столе, состав напитка был предсказуем. Я сел напротив них и приготовился слушать. Вера с весёлым бесстыдством глядела мне прямо в глаза, а смущённая Саша сидела вся розовая с опущенными ресницами.
- А теперь, Ника, - Вера так называла меня, - наступил твой черёд попариться. Саша - подруга моя - поможет тебе, похлещет веничком, она обещала во всём помогать мне, а не только в стирке и уборке!
- Во всём, во всём? - задал я Саше провокационный вопрос, и она утвердительно кивнула, зардевшись и потупившись ещё сильнее.
- А что, - завелась Вера, - сам рассказывал, как ты с твоим другом Сашей постоянно ходил в Германии в общую баню, и тебе там очень нравилось. И даже говорил, что вы случайно заперлись там в отдельной душевой и вас отпирали работники бани. А уверена ли я, в том, что Саша был твоим другом, а не подругой - имя-то обоеполое. Вот и она - Вера кивнула на подругу - тоже Саша, однако девочка! Да и с душевой вопрос - вовремя ли вас там отперли? - Вера заводилась всё больше, наверное, перебрала своего напитка.
- Хорошо, - решился я, - я всегда выполняю то, что приказывает мне любимая жена, так что, Саша, нам не увернуться. Оправдаем же доверие нашей Веруни!
Вера выпорхнула из предбанника, а я пересел на её место рядом с Сашей. Я подсунул руку под полотенце, которым была обмотана девушка, и обнял её за спину. Великолепная, изящно сужающаяся к талии, слегка прогнутая внутрь спина, плавно переходила двумя валиками поясничных мышц в выпуклые и расширяющиеся вбок мышцы ягодичные. Простите мне эти перечисления мышц и анатомических особенностей - но я ведь бодибилдер, хотя и любитель! А между упомянутыми упругими и гладкими ягодицами, снабжёнными в зоне крестца особыми премилыми ямочками (которые, говорят, Господь создал специально для постановки туда больших пальцев мужских рук в определённой позиции), поясничная ложбинка плавно сужалась, превращалась в некое подобие ущелья - ущелья любви и страсти, я бы так выразился. И вот я, медленно скользя ладонью по Сашиной пояснице вниз, осторожно запускаю палец в это слегка влажное ущелье страсти, как Сашино "Ой!" прервало моё движение, и я вынул руку.
- Саша, это "Ой!" - что означает: "Ой, хорошо!" или "Ой, плохо!"? - тихо спросил я.
- Ой, хорошо! - едва слышно ответила Саша и наклонила голову, почти положив её на стол. Тогда я нежно взял её голову за виски и повернул лицом к себе. Саша пристально, почти не мигая, серьёзно смотрела мне в глаза. Я понял этот взгляд (доктор наук, всё-таки!), и сдвинул наши лица - нос к носу. Потёршись своим русско-еврейским носом о чудесный точёный мраморный носик Саши, я осторожно провёл кончиком языка по её губам, как-бы пытаясь раздвинуть их. Саша, не переставая пристально и серьёзно смотреть мне в глаза, быстро раскрыла ротик и резко, но не больно куснула меня за кончик языка. А затем, помедлив маленько, лизнула меня в губы, ласково вынудив приоткрыть их. Сашин юркий язычок проник ко мне, если так можно выразиться, в "предбанник" рта, и быстро, как маленькая мышка, обшарил все доступные поверхности. Тогда и я, грубо говоря, запустил свой, по сравнению с Сашиным, язычище, в её ротик, причём не ограничился одним его предбанником, правда, и не достигая миндалин, во избежание известных негативных реакций. В какой-то момент я быстро отодвинул своё лицо от Сашиного, и успел увидеть её ангельский остренький розовый язычок между идеальными фарфоровыми (в переносном, конечно, смысле!) зубами, в свою очередь обрамлёнными прелестными пухлыми юными губками. Я быстро прикрыл глаза, чтобы, с одной стороны, не потерять сознания от такого чудесного видения, а с другой - вдруг случайно и преждевременно не исчерпать свою мужскую силу.
Посчитав, что сидя на тахте мы ничего более толкового совершить не сможем, я стал осторожно и ласково валить Сашу на спину, одновременно распеленовывая её от полотенец. Меня порадовало то, что Саша как могла снизу помогала раздеваться и мне, стягивая что-то через голову, а кое-что и в обратном направлении. И, наконец, мы оказались лежащими на тахте в самой благопристойной позе, рекомендованой даже церковными литературными источниками - "жена лежит на спине, а муж на ней, обернувшись к жене лицом". Всё точно, всё корректно, ни к чему не подкопаешься! Но не радуйся, читатель, ничего из того, что ты сейчас предвкушаешь, не совершится. Вернее совершится, но далеко не сразу!
Оказавшись в такой благопристойной позиции на моей Саше, я стал медленно сползать вниз, точнее не вниз, а в направлении от её головы к её ногам. Я нежно целовал и облизывал её подбородочек, запоминая языком каждый божественный его изгиб и переход к поистине шёлковой шейке. Как хороша молодость, именно та молодость, когда кожа переходит от отроческой шершавости, пупырчатости или сухости, к единственному её упруго-сексуальному состоянию, которое, к великому, великому сожалению, позже сменяется дряблостью, морщинистостью, а то и состоянием, простите отваренной и вынутой из компота груши.
Саша, кожа которой была именно в отмеченном молодом упруго-сексуальном состоянии, поднимала подбородочек кверху, вытягивая шейку, как ласковая киска, когда начинаешь почесывать ей это место. Я целовал Сашину шейку нежно и осторожно, прекрасно осознавая, какие метки может оставить там неосторожный поцелуй. Кончиком языка я отчётливо ощущал биение её пульса на её обеих carotis interna (сонных артериях внутренних - питающих кровью мозг), как sinistra (левой), так и dextra (правой), помещая кончик моего языка в углубления справа и слева от Сашиной гортани и слегка нажимая им на кожу. Подумать только, ведь если нажать на эти пульсирующие точки немного сильнее, то кровь перестанет поступать в мозг и человек в долю минуты потеряет сознание, а если не отпустить эти точки, то и жизнь. Такая смерть самая приятная из насильственных, но, несмотря на это - девушки и дамы, не позволяйте непроверенным лицам не только целовать, но и трогать области ваших сонных артерий, особенно внутренних, питающих мозг! Ещё раз прошу прощения за анатомизмы и латинизмы!
Между тем, голова моя продвигалась всё ниже и ниже (простите, но буду использовать именно этот понятный всем термин!), и нос мой попал в очаровательную выемку в самом основании Сашиной шеи, где расположена таинственная вилочковая железа, иначе называемая тимусом, заведующая всем иммунитетом человека. Нежно поцеловав эту таинственную железу в очаровательной выемке, сексуально называемой ярёмной ямочкой, я обеспокоился некоторой припухлостью Сашиного тимуса. Но потом вспомнил, что именно в период полового созревания эта железа увеличивается почти вдвое, что придало мне ещё большее либидо.
Я опустился ещё ниже, и губы мои оказались в одной из самых прекрасных на женском теле ложбинок - ложбинке между грудями. Оказавшись на мгновение в положении Буриданова осла, я какой-то миг выбирал - к какой из грудей приступать раньше - к правой или левой, отметив про себя, что соски каждой из них - розовые и уже набухшие - привлекали меня почти одинаково одуряюще. Не желая разделить судьбу глупого буриданова создания, я сперва пытался соединить столь вожделенные соски вместе, чтобы насладиться ими одновременно. Но груди моей сладостной Дульцинеи - Саши оказались столь тугими, что, несмотря на их немалые размеры, приблизить соски друг к другу на достаточное для моего рта расстояние, без членовредительства оказалось невозможным. Поэтому, мысленно кинув жребий, я начал с правой.
Если быть полностью честным, то эта грудь была правой по отношению ко мне, т.е. на стороне моей правой руки, ласково, но жадно ухватившей эту вожделенную часть Сашиного тела; для самой Саши эта грудь, естественно, была левой, той, которая поближе к сердцу. Положив ухо на эту прелестную грудку, я явственно ощущал быстрые, я бы сказал, тахикардически быстрые удары любимого сердечка. Но вскоре я оставил это занятие - я хоть и доктор, но не кардиолог же, а совсем по другой части. И потом, я, даже не будучи кардиологом, отлично понимал причину этой тахикардии.
Поэтому, временно позабыв про кардиологию, я обхватил губами розовый пухлый и твёрдый сосок левой грудки моей юной фемины и начал методично и нежно его посасывать, причём совсем не с той целью, с которой делает это младенец.
Здесь я немного отвлекусь, чтобы вспомнить поистине жестокие садистические случаи, когда взрослые мужики с сексуальным наслаждением сосали грудь женщин именно с той целью, с которой это делает младенец. В городе Тольятти, где я прожил ряд лет, у меня были знакомые мужики, которые забавлялись тем, что за деньги предлагали проституткам делать себе коньячные уколы в молочные железы, а потом отсасывали этот коньяк, подобно тому, как младенец отсасывает молоко матери. С той разницей, что большинство женщин, зарабатывавших деньги таким образом, параллельно зарабатывали и рак молочной железы.
Но, чур меня и мою милую Сашу от чего-нибудь подобного! Покончив с левой, я приступил к правой её грудке, и хотя откуда-то знал или слышал, что у одной и той же женщины редко бывают совершенно одинаковые груди, не заметил между ними никакой разницы. Я переходил от правой к левой груди моей девушки достаточное количество раз, пока она не задышала часто-часто и не начала совершать совершенно определённые телодвижения и подтягивать на себя меня повыше. Но я хитро улыбнулся Саше и тихо прошептал: "Потерпи, уже скоро!"
Затем я опустился ещё ниже (не подумайте дурного - по телу Саши!), и оказался лицом к лицу, если можно так выразиться, с её пупком.
Разные бывают пупки у женщин. Когда говорят о женских пупках, я постоянно вспоминаю о поселении на одном из северных российских островов под названием "Дунькин пуп". Это в тех же районах где Маточкин шар, Канин нос и прочие экзотические географические названия. Сказывают, что там жила некая красавица Дунька, обладавшая столь замечательным пупком, что в него вмещался целый штоф водки. В положении самой Дуньки лёжа, разумеется. Клали голую бедолагу - Дуньку купцы на стол на спину, она втягивала живот, и заливали они ей в пупок водку. А затем пристраивались поудобнее и отсасывали эту водку губами. В отличие от садистических уколов коньяком в молочные железы, никакого вреда весёлой красавице Дуньке эти опыты не приносили, ну а смеху было много. Могу уверить, что и удовольствия, потому что я не преминул, с согласия Саши, конечно, залить в её изъящнейший, как у Венеры Милосской, пупочек чуточку коньяку из початой бутылки на столе (с напёрсток или два, не более!), и с превеликим удовольствием высосал его оттуда. Прелесть! Кто не ощущал этого - советую, попробуйте непременно!
Но прошло время мне спускаться ещё ниже, а ведь ниже - у баб сами знаете что! Позвольте, позвольте, а что может там находиться плохого? Что может быть у молодой красивой девушки плохого вообще, а тем более там, где у неё расположено самое хорошее, самое сладкое и самое вожделенное место, для мужчины, по крайней мере? Но бывалые люди говорят, что к десерту надо приступать в самом конце еды, а до конца я ещё не дошёл.
Что является геометрическим концом человека, девушки, к примеру, если начинать с головы? Видимо, ноги. Вот и я, соскальзывая лицом всё ниже и ниже по телу Саши, лишь на секунду задержался у самого заветного места, чтобы поцеловать нежнейшие и пахнущие самым сексуальным ароматом волоски, и заодно убедиться, что Саша - не крашеная! Задержавшись на секунду, я поскользил ещё вниз, целуя великолепной формы бёдра, а правильнее - четырёхглавые мышцы или квадрицепсы бедер (опять же, простите за анатомизмы!) моей Саши. А коленки! О них можно писать тома - о женских коленках! Кто говорит, что у женщин должны быть мужские коленки - они, дескать, красивее. Другие говорят, что коленки должны быть круглыми, третьи - что гладкими. Я же считаю, что женские коленки должны быть именно такими, как у Саши, и никакими другими - нежными, округлой формы, подвижными и гладкими!
Ниже - голени и икры Артемиды; в пригородном лесу Тамбова Саше приходилось, видно, немало побегать. А может, она и спортом занималась. А стопы у Саши - загляденье! Говорят, что стопы женщин - это более грубое повторение рук. Кисти рук и каждый пальчик у Саши - произведение античных мастеров, а стопы оказались ещё красивее. Ни одного изъяна, ни одной царапины или огрубелости. Принцесса на горошине, да и только!
Я целовал каждый её пальчик отдельно, и все вместе, как обычно целуют женщинам руки. "Кто любит вас, кто вам целует пальцы?" - сказал что-то подобное поэт, но не уточнил, какие именно пальцы - рук или ног? Пытался я поцеловать её пальчики и со стороны подошвы, но Саша как ребёнок задёргала ножками и со смехом объявила, что ей щекотно.
Всё - пора возвращаться обратно! Я ухватил Сашу за её стопы и положил их себе на шею. Она принялась ласкать меня пальцами ног, и эти ласки чуть не довели меня до преждевременного оргазма. Не снимая с шеи её ног, я повёл своё лицо выше и выше пока не оказался лицом к лицу с тем самым местом, которое считаю истинным и самым сладчайшим лицом у женщины. Не верьте поэту, сказавшему: "Лицом к лицу лица не увидать!" Очень даже увидать, если захотеть! Лица у нас оказались открытыми друг другу навстречу - никаких преград, ничто не мешало нам соединиться друг с другом самыми нежными местами, совсем как в самом начале нашей прелюдии, когда я пытался языком раскрыть губки Саши. И сейчас тоже мне это удалось, да и попытки укусить меня за язык на сей раз, почему-то не последовало. Как здесь ни вспомнить грубоватую загадку, которую так любил повторять мой друг и "сожитель" по рабочему общежитию Серафим: "Чего не было, нет, и не дай бог, чтобы было?" Ответ: "Чтобы в этом самом месте росли зубы!" Вот поэтому-то, наверное, и не последовало, на сей раз укуса, возможно и вожделенного мной! Мне едва удалось удержать себя от оргазма, вспоминая какие-нибудь жуткие истории из жизни. Например, когда я в Тбилиси, придя домой ночью голодным, перекусил ореховым вареньем из банки, а утром разглядел, что это были засахаренные большие чёрные южные хрустящие тараканы, нашедшие смерть в банке с остатками варенья. Такие воспоминания отодвигали воспетый Пушкиным "миг последних содроганий" у меня на минуту-другую. Но всему есть предел, да и Саша начала уже страдальчески стонать, дёргаться и тянуть меня за волосы вверх всё сильнее.
Я решился и пополз вверх, до тех пор, пока наши губы, ну, чтобы было однозначнее и поэтичнее - уста, снова не сомкнулись. И в этот момент я почувствовал у себя эрекцию такой силы, каковой не было ещё никогда. Вы слышали когда-нибудь потрескивание сухой дубовой палки, когда её пытаются согнуть? Вот такое потрескивание слышали и я и Саша от предмета, несколько напоминавшего дубовую палку, даже без попыток его согнуть. Впечатление было такое, как будто там под давлением крови с треском лопались какие-то мелкие сосудики. Чтобы не рисковать, мы поспешно начали самый главный процесс, называемый по-латыни coitus, сразу же, как только услышали треск. Но не успели мы произвести даже одно функциональное движение, или по-научному "фрикцию", как раздался треск уже посильнее, вроде как от рвущейся ткани. Да и Саша вдруг как-то странно и невпопад пискнула. Я попытался приостановить процесс, но она притянула меня к себе всем, чем могла - руками за поясницу, ногами, вернее пятками, за ягодицы и не позволила прекращать процесса.
- Не бойся, это всё нормально, я же - девушка!
Боже мой, - повезло, наконец, повезло! Вот я впервые и дефлорировал юную девушку на сороковом году жизни! Всё, я забылся, и "на автомате" производил движения, обусловленные (простите за тавтологию!) безусловным рефлексом, инстинктом. Полагаю, что так же обстояли дела и у Саши - ведь у неё и вообще не было опыта этих движений! Подконец, когда я почувствовал, что "миг последних содроганий" уже неминуем, я, задыхаясь, шепнул на ушко Саше что-то вроде:
- Мне - что делать?
Но Саша не отвечая, ещё сильнее прижала меня к себе уже описнными выше частями тела, и этот "миг" наступил. Я, в отличие от Пушкина, "мигом" его бы назвать не решился. Миг - это что-то меньше секунды, время за которое человек может успеть, разве только мигнуть. Здесь же содрогания длились подольше - почти половину минуты, если не больше - на часы не смотрел! Затем мы, "высунув языки" и тяжело дыша, с минуту отдыхали, а тут вдруг наш отдых был прерван самым неожиданным образом.
Внезапно настежь открылась дверь в предбанник и на пороге показалась сияющая Вера, на голое тело которой был надет вышитый передник, а в руках "сияющая Вера", держала поднос с тремя бокалами шампанского. Этакая Гелла, только реальная, добрая и весёлая!
Мы с Сашей малость ошалели, а я даже спросил у жены, как это она узнала, что мы свои дела уже закончили.
Вера-Гелла на мой вопрос лишь захохотала и указала на неприметную бусинку на стене напротив тахты.
- От техники отстаёшь, профессор! Сейчас такие у каждого подъезда есть!
- Так ты всё видела! - возопили мы с Сашей.
- Да, я всё видела, и я очень вами довольна, в первую очередь Ником! Не утратил, разбойник, квалификации! Даваейте выпьем все втроем на тройной брудершафт и станем одной дружной семьёй!
Мы с Сашей, продолжая быть ошалевшими, тем не менее, взяли бокалы, скрестили руки, выпили и поцеловались все трое друг с другом.
- Этот план я долго вынашивала - начала свои признания Вера. - Долго меня донимала вредная грузинская привычка Ника - ненасытность в сексе. И вечером, и ночью, и утром, и днём по любому поводу, если вдруг одни остаёмся. Я не выдерживаю столько, вечером наливаю ему вина досыта, чтобы заснул, но у него всё ещё сильнее, да и дольше получается. Ночью спать хочется, а он опять ещё полчаса-час мучает меня. А утром - самый сильный сон, а он опять пристаёт. Саша, ты обещала помогать мне во всём, помоги, бога ради, и в этом! Возьми на себя хоть половину нагрузки, а лучше две трети - ты же молодая! Пусть у Ника будут две жены - и денег у него - вернее, у меня - достаточно, а силы мужской, у него, конечно, - особенно. А другим скажем, что это моя, а лучше - его младшая сестра, с Кавказа, например. Квартира у нас большая - всем хватит, тем более родным людям, как по кровному, так и по половому принципу. Да и вообще - сейчас, кажется, двойные браки регистрируют в том же Татарстане или где-нибудь ещё. Поедем в Казань, или в Эмираты, и зарегистрируемся! Детей у меня нет - так будут у Ника с Сашей - на здоровье! Только не очень-то увлекайтесь, не люблю, когда мелкотня под ногами мотается!
- Вера Ивановна, - вдруг серьёзно спросила Саша, - а у нас когда кто с кем спать будет - узнавать по расписанию, что ли?
- Какая я тебе "Вера Ивановна"! Ты моя "молочная сестричка", да и на брудершафт, что, зря пили? Вера, или лучше Верка, я для тебя! Уступаю тебе, спи с ним, когда хочешь, ну иногда, раз в неделю, отдавай мне! А хотите - закажем широчайшую кровать на три персоны и поставим её в зимнем саду? И кто когда хочет и с кем хочет - пожалуйста, не вставая с койки!
Я смотрю на мою Верку в переднике Геллы, на её ухоженное красивое родное лицо, на её ладную фигурку, тугие (без всякого силикона!) груди, пышные бёдра, тонкую талию, вспоминаю счастливо прожитые с ней годы, её весёлый непредсказуемый характер, царский подарок мне в лице Саши, и думаю - как же мне повезло с женой, почему у других такое столь редко встречается? И как отстали мы - дикий эгоистичный народ, по сравнению, например, со Швецией? Не переехать ли нам туда на ПМЖ? А лучше - устроим в своей родной Москве этакий небольшой филиальчик Швеции? Родим этакую новую, вернее даже - сверхновую семью! Бывают же звёзды "сверхновые", почему и семье таковой не быть?
Пока я обдумывал эти мои глобальные мысли, Вера с Сашей - одна в расшитом переднике на голом теле, другая - замотанная в полотенце, курсировали с подносами между домом и баней, занося шампанское, ананасы, шоколад и прочие яства для продолжения пирушки. Садясь за уже накрытый стол на нашу многострадальную тахту, Вера заметила на простыне розовые пятнышки.
- Что это у тебя - особые дни, что ли, - запросто спросила она Сашу, но та только потупилась, совсем по-провинциальному, даже по-деревенски.
- Какие там дни особые - это Саша у нас особая! Девушка она, вернее, была ею совсем недавно. Это в наше-то грешное время! - ответил я за Сашу. - Ты-то сама мне невинной не досталась! - не удержался я, чтобы не упрекнуть свою благоверную, теперь уж первую.
- Так давайте же выпьем за сегодняшний день, объявим его семейным праздником, и будем отмечать вместе с Сашей каждый год! И назовём его: "Праздником потерянной невинности!" - восторженно предложила Вера.
- Тогда давайте проголосуем, как на собраниях положено! - добавил я.
- Кто "за", кто "против", кто "воздержался"? Все "за"? Принято единогласно! Саша - веди протокол!
Вот так, в нашем предбаннике, под колокольный звон бокалов с шампанским, мы возвестили становление нового праздника, учреждённого нами!