|
|
||
|
Третья часть повести "Журналисты не отдыхают". Начальство решило, что хватит Сергею болтаться на бронепоезде. Пора заняться информационной войной...
Журналисты не отдыхают 1
Часть 3. Владельцы информации 1
Дан приказ ему на запад 1
Планов громадьё 4
Интересное кино... 8
Каким будет мир? 11
Каждый выбирает по себе 15
Разные игры 19
Продолжаем наши игры 22
ЧК и РОСТА - близнецы-братья 25
О литературе мы не забываем 29
Вести с фронтов 32
И при чём тут общественный строй? 38
Религия - дело тонкое 42
Старательно укрепляенмый маразм 45
Атака "Синих беретов" 48
На пороге новых перемен 53
Броня слаба, и арморы не быстры 58
Но наш бронепоезд стоит, подлец такой, во всей красе 62
Через Тверь в Петроград 66
Полковник в виде штопора 71
Кёнигсбергские вопросы и ответы 76
Мы пионеры, дети рабочих 81
"Гюльчатай, открой личико" 84
Гвозди бы делать из этих людей.
Крепче бы не было в мире гвоздей.
(Николай Тихонов)
Я шагал бы с вами целый век.
(Юрий Визбор)
Человек я не слишком-то то сентиментальный, но когда я сейчас стоял перед строем наших ребят, стоявших перед бронепоездом на омском вокзале, почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Приходилось расставаться.
-- Товарищи! Друзья! Мы с вами прошли большой путь. Мы давали контру в Киеве и Ярославле, гоняли офицеров под Ростовым и в Сибири. Теперь нам приходится расставаться. Партия посылает нас на другой участок работы. Весь мир должен знать о ваших подвигах и подвигах других бойцов Красной Армии. И меня посылают для того, чтобы об этом всем рассказать. Желаю вам удачи. Надеюсь, что вы дойдете до Владивостока и утопите контрреволюционную сволочь в Тихом океане!
Так уж вышло, что меня бросили на агитацию и пропаганду. А нефиг - сам втирал Сталину про идеологическую войну. Вот теперь и воюй. А был назначен директором РОСТА. Но, насколько я понимал из телеграммы Ленина, задачи мне ставились куда шире. Как писал Ильич, "необходимо создать советский издательский трест". Так что мне предстояло стать красным Херстом. Ничего себе задачка! На мои отмазки типа не справлюсь мне ответили с суровой большевистской прямотой. Дескать, а куда ты денешься, если партия прикажет. Впрочем, пока что за проваленное дело не расстреливали. Потому что тогда пришлось бы расстрелять половину большевистских руководителей.
Со мной поехала Светлана и матрос Митя Белозеров, которого я счел весьма перспективным кадром. Это ничего, что они пишет с ошибками, зато мозги на месте.
Уезжали мы с шиком - мне снова подали салон-вагон. Благо этого добра было полно - такие вагоны в Российской империи имело, к примеру, всё железнодорожное руководство уровня выше начальника дистанции.
Этот вагон нам очень пригодился. Дело вот с чем. Светлану в нашем экипаже любили. А после того, как она получила орден, то вообще стала суперзвездой. Так что ей потащили подарки. А что могут подарить люди, не особо отягощенные образованием и "высокой" культурой? Ведь не сборник сонетов Шекспира в оригинале. Волокли, в основном, всякое шмотье и ювелирку. Уверяя с честными глазами, что это купили и выменяли - или подобрали в брошенных особняках.
Впрочем, последнее вполне могло соответствовать истине. Драпавшие работники колчаковских министерств и местные буржуи побросали пропасть всякого имущества. Далеко ходить не надо - вокзал был забит эшелонами со всяким добром. Омские железнодорожники во время драпа сделали хороший гешефт, пропихивая за взятки эшелоны со всякой халабудой. В этом приняли участие и подпольщики-большевики. Потому что составы с имуществом забивали дорогу - в результате оказалось невывезенным огромное количество тяжелого вооружения и боеприпасов. Да и болтающаяся на дороге тыловая сволочь не прибавляла воинского духа отступавшим частям. Их наконец-то стали звать белыми. Откуда это появилось - я так и не понял. Ассоциация-то понятна - белыми называли сторонников короля во время Великой французской революции - по цвету знамени Бурбонов. А тут появилась императрица, которая, само собой, заявила свои претензии на престол. Хотя отношение к ней в сибирских войсках было всякое...
Так вот, подобрать какие-нибудь буржуйские шмотки было плевым делом. Я видел на улицах Омска партизан, щеголявших в деревенских валенках, каких-то явно кустарных малахаях - и в подпоясанных армейскими ремнями "господскими" шубами - такими, как на знаменитом портрете Шаляпина. Так что всякого шмотья у нас накопилась пропасть.
Самое смешное, что Светлана принадлежала к подавляющему меньшинству женщин, которые к шмоткам относятся с полным пренебрежением. А лучшим украшением она считала кобуру с наганом. И куда это всё девать? Юверлирку-то можно сдать на нужды революции, а остальное? И ведь наверняка потом всякие разоблачители "зверств большевиков" будут писать про отмороженную комиссаршу Светлану Баскакову, которая награбила в Омске целый вагон шмотья...
До Москвы мы добирались долго, около недели. 15 марта я наконец, увидел Встречавших нас товарищей во главе с Мишей. Он потащил в предназначенную нам квартиру на Большой Никитской. Это мне очень понравилось - потому что РОСТА находилось на той же улице, в особняке Лопатиной. Там, где в мое время располагалось бразильское посольство. Это был знак судьбы. Ведь в моё время здание ИТАР-ТАСС тоже было на Большой Никитской.
Ещё отбывая на колчаковский фронт, я провернул прикол, смысл которого был понятен только мне. Я озадачил Мишу, дабы он под шумок перетащил "Рабочую окраину" в особняк напротив. Для тех, кто не слишком хорошо знает Москву поясняю - в моей истории там находился известный гадюшник под названием Центральный дом литераторов. А вот хрен вам, товарищи и господа писатели.
Вообще-то Миша и другие товарищи развернули бурную деятельность. В подвале особняка у нас имелась своя типография, причем очень навороченная по нынешним временам. Да и вообще - работа кипела.
Буквально на следующий день после прибытия я был приглашен к Ленину. Ильича я знал и раньше, по работе в "Правде". Но знакомство было чисто шапочным. Ильич выглядел усталым, но энергия из него так и перла. А взгляд у него был о-чень серьезный. Товарищ явно на три метра под землю видел.
Для начала он расспросил меня о делах на фронте. Разумеется, не о боевых действиях, а о настроениях бойцов и местных. Особенно его интересовали партизаны.
-- Колчак надорвался на мобилизации. А какие у них настроения, товарищ Коньков?
-- Настроения сложные, Владимир Ильич. Они поднялись прежде всего против режима Колчака. И красными они называют себя потому что некем больше. Но путаница в головах у них серьезная. Так, люди одного партизанского командира из-под Новониколаевска провозглашают по деревням, что в Архангельске высадился великий князь Николай Николаевич, который сядет на царство и вас назначит первым министром*.
(* Реальный факт)
Ленин рассмеялся.
-- А Александру Федоровну, стало быть, он не любит!
-- Но главное не в этом, Владимир Ильич. Эти люди так же могут подняться и против нас. То, что работает в России, в Сибири - далеко не всегда.
-- Да, я об этом знаю. Мы постараемся повторно не совершать ошибок, которых мы натворили, придя к власти. Но в этом и вы должны принять участие. Сейчас дело агитации и пропаганды находится в неудовлетворительном состоянии. Соответствующий отдел ЦК занимается пустой болтовней. А вас Иосиф Виссарионович рекомендовал как дельного человека. И у вас есть своя позиция в этом вопросе.
-- Да. Я считаю, что надо делать упор, что Красная Армия защищает новое, социалистическое Отечество от захватчиков, от наемников мирового империализма. Тем более, что и в самом деле - японцы ведут себя в Забайкалье как дома. Семенов держится на их штыках. Да и у Колчаковцев чуть не всё военное имущество - с клеймами американских фирм. Крестьянину трудно понять такие широкие идеи, как мировая революция.
-- Сразу видно, что вас рекомендовал товарищ Сталин. Хотя, я думаю, вы правы. Но жизнь у вас будет тяжелая. Многие товарищи с этим не согласятся. А ведь скоро съезд... Но не стоит и забывать о наших товарищах в других странах.
-- Разумеется. Мы должны опровергать ложь, которую распространяют контрреволюционеры. Да и про создание положительного образа нашей страны не забудем.
-- Что ж, удачной вам работы.
А что нужно? Берем по максимуму, с расчетом на перспективу. Газеты для народа. С рабочей спецификой, с крестьянской спецификой. Для образованных. Для молодежи. Это что за безобразие получается - комсомол уже есть, а "Комсомольской правды" нет? Журнал "Крокодил" тоже пригодится. С другими журналами - ладно, сейчас страна их просто не потянет.
Что же касается загнивающего Запада, то тут вполне подойдет нечто вроде идеологии "новых левых". То есть, западные ребята должны чувствовать передовым отрядом РСФСР во вражеском тылу. Упор - на молодежь. На то, что старые пердуны ни во что не врубаются. И тут не нужна особо сложная идеология. Главное - романтика. Типа буржуазные свиньи хотят чавкать у корыта, а мы хотим изменить мир. И бессмысленно отмазываться от "красного террора". С войны вернутся очень злые ребята. Многим из них понравится идея пострелять буржуев, которые их послали на бойню.
Но как скажет товарищ Сталин, "кадры решают всё". С чем хорошо - так это с плакатами. Их и без меня делают такими, что они стали классикой жанра. А вот с пишущими не очень. Тем более, что в этом времени даже в чисто политических газетах печатаются стихи и рассказы. Ну, Демьян Бедный имеется. За Маяковским далеко ходить не надо, он давно уже у нас плакаты рисует. А где другие?
С этим вопросом я направился к Мише. Еще на подходе к его кабинету я услышал, как он ругался с кем-то по телефону.
-- Что значит политически неправильно? Вы безобразие устроили, а говорить об этом неправильно? Вы работайте лучше!
Когда я зашел в кабинет, Миша закончил разговор.
-- Вот уж деятели. В Псковской губернии деятели напортачили с хлебозаготовками, вызвали волнения, чуть было не перешедшие в восстание. А когда про них дали информацию - так жалуются.
-- Слушай, а как обстоит у нас дело с литературой? Где писатели?
-- Где Маяковский - сам знаешь. Его единомышленники выпускают в Питере газету "Искусство коммуны", где пишут всякие статьи о революционном искусстве, которые непонятны, наверное, даже самим авторам. Футуристы -- ребята с нахрапом, они претендуют на то, чтобы стать официальным искусством.
-- А это не слишком?
-- Вот и я думаю. Народ не поймет. Вся Москва ржет над их "монументальной пропагандой". Да и Маяковский. Поэт-то он хороший, но уж больно заковыристый.
-- А другие?
-- Ещё имажинисты есть. Мариенгоф, Есенин и компания. Они всяким мелким хулиганством занимаются вроде росписи своими лозунгами Страстного монастыря. Но, вроде, они в общем и целом за революцию.
-- А мэтры?
-- Господа маститые писатели думать изволят: как им относиться к Советской власти? Их Горький приютил во "Всемирной литературе".
-- Что такое, почему не знаю?
-- Издательство. Выпускает классику всех народов. А эти деятели её переводят. Официально считается - чтобы познакомить пролетариат с сокровищами культуры. На самом деле - просто что-то вроде приюта. Горький-то у нас - главный защитник интеллигентов. Кстати, там трудится и вернувшийся из Франции любимый поэт Светланы, Гумилев. А на черта они тебе сдались?
Я рассказал Мише о своих планах.
-- Да, размах у вас, товарищ директор, наполеоновский. Но... Никто не верил, что большевики победят - а вот что получилось. Но тогда. Ты к Луначарскому обратись, он возится с писателями.
Я тут же позвонил наркому просвещения и договорился о встрече на сегодня.
С Луначарским я лично знаком не был, хотя неоднократно видел его выступления. Анатолий Васильевич был замечательным оратором, на которых вообще была богата эта эпоха. Но оратором совсем другого плана, нежели Троцкий. Давыдыч давил, в основном на эмоции, стремился "завести" толпу. Луначарский умел очень просто объяснять сложные вещи - так что его понимал каждый рабочий.
Кроме того, Луначарский ещё до начала Мировой войны увлекался "богостроительством". Это была тема по превращению большевистской идеологии в некое подобие религии. Что в моей истории в итоге большевики и сделали. За эти свои действия Анатолия Васильевича бурно критиковал Ленин. То ли Ильич не понял, что в стране, где большинство населения воспитаны в религиозных традициях, такой подход очень эффективен. То ли решил: есть вещи, о которых вслух говорить не стоит. Так что Луначарский был человеком интересным.
Анатолий Васильевич как внешне, так и по манерам, выглядел типичным интеллигентом.
-- Здравствуйте, Сергей Алексеевич! Очень рад с вами познакомиться. Что вас ко мне привело?
Я изложил свои проблемы. Потом добавил.
-- Анатолий Васильевич, ситуация-то не очень нормальная. Я понимаю Горького, он как наседка цыплят, хочет прикрыть деятелей культуры от сурового революционного времени. Но ведь надо понимать, что пока мы ждем, что они дозреют до признания Советской власти, там работают иные силы. Которые будут втягивать их в контрреволюционные заговоры. А ведь эти люди, в силу своей психологии, не всегда понимают, куда лезут.
Я помнил историю Гумилева, о котором я читал в моем времени следственные документы. Поэт ввязался в совершенно идиотский и бесперспективный заговор исключительно из легкомыслия. Оно нам нужно? Ну, вот для своей девушки я могу что-то сделать, чтобы Гумилев так вот по дурацки не погиб?
-- Разумеется, речь не идет, чтобы на них давить. Но подтолкнуть-то можно. Вы лучше меня знаете эту публику.
Луначарский пообещал поговорить с мастерами пера. А заодно упомянул про Пролеткульт.
Я об этой организации слышал. Но полагал, что она занималась организацией разных кружков и студий с целью приобщить пролетариат к культуре.
Оказалось - да, именно этим она и занимается, но дело было куда серьезнее.
За Пролеткультом стоял философ А.Богданов. Он озаботился такой проблемой. Ведь с точки зрения марксизма все люди имеют "классовую" психологию. Значит, у культура бывает дворянской или буржуазной. А значит, теперь должна быть пролетарская культура. Вот Богданов и решил её выращивать.
А ведь это интересное дело. Я закончил журфак и очень скептически относился к такой форме подготовки журналистов. А вот Пролеткульт - это как раз возможный кадровый резерв.
Через день ко мне явились Есенин и Мариенгоф, которых я озаботился пригласить. В моё время их наверняка считали бы "голубыми". В самом деле - появлялись они чуть ли не всегда вместе, жили в одной квартире и вообще, как говорят нынешние блатные, "на сламу". То есть, общим бюджетом.
Парни были очень разные. Есенин - среднего роста, плечистый, со своими знаменитыми пшеничными волосами. На этот раз он был трезв - и улыбался явно хорошо отрепетированной простодушной улыбкой. Весь вид его просто кричал: вот он я, простой парень из народа.
Анатолий Мариенгоф был брюнетом, по нынешнему времени высоким, немногим ниже Маяковского. Правда, худощавый, с не слишком красивым, но породистым дворянским лицом. На его голове красовался аккуратный пробор.
В ребятах ощущалось некоторое напряжение. Имажинисты постоянно устраивали разные акции, вполне попадающие под определение "хулиганство". Возможно, они и сейчас что-нибудь ещё учинили. Печатались они, в основном, в левоэеровской "Революционной России" которая продолжала выходить. Большевики, пусть и с большими оговорками, продолжали дружить с левыми эсерами. Пока.
Конечно, я не имел в данный момент отношения к карательным органам. Но тогда мало кто разбирался - какой большевистский начальник на что имеет право. А про меня вообще ничего не понимали. Комиссар с жутковатой репутацией вдруг занимается печатью...
Есенин меня узнал. Наши со Светланой фотографии, пусть и ужасного качества, печатались в газетах. В кафе "Домино" наверняка обсуждали, в какие люди вылез их знакомый... Забавно, что кафе продолжало функционировать. Несмотря на военный коммунизм, мелкое заведение можно было сохранить, объявив его кооперативом. Их большевики не трогали.
Есенин заговорил первым.
-- Здравствуйте, товарищ комиссар! Мы читали о ваших подвигах. Теперь будем в старости вспоминать, что были знакомы с героями Революции. Последнее слово он умудрился произнести именно с большой буквы.
Я выдал алаверды.
-- Скорее, это уж я буду писать мемуары, что общался со знаменитыми поэтами.
Так что разговор пошел в хорошей обстановке. Двое поэтов долго уверяли меня в своей искренней любви к Советской власти. Потом стали гнать на футуристов. Дескать, подлинно революционные поэты - это имажинисты. Так что пока маститые жевали сопли, наглая молодежь перла буром.
Правда, в отличие от современных мне поэтов, которым даже до Мариенгофа как до луны, денег они не просили. Они хотели, так сказать покровительства. А это сколько угодно.
-- Товарищи, а вам не кажется, что настало время заканчивать с мелким хулиганством? Не солидно как-то. Да и что вам эта "Революционная Россия"? Сотрудничать с нами куда интереснее.
-- Да мы с радостью, только ваши товарищи относятся к нам как-то подозрительно, -- заявил Есенин. Меня анархистом обзывают.
-- И что? Я тоже был анархистом.
Вот и договорились.
На следующий день я решал один очень интересный вопрос. В моё время любили стенать о том, как большевики боролись с церковью. Хотя, как я успел убедиться во время своих поездок, храмы громили совсем не большевики, а кто угодно, включая прихожан. Да и не было в народе особой любви к попам. Знаете, сколько я слышал историй о том, как попы, к примеру, отказывали покойным в отпевании потому, что у родственников не было денег на требы. Хотя оголтелое богоборчество, имевшее место в моей истории, казалось мне неправильным. С другой стороны, патриарх Тихон начал первым. А влез - так получи...
Но ведь ничего этого пока что не наблюдалось. Не до этого было.
Я решил разъяснить обстановку. Для этого я обратился к своей подруге, которая имела определенные актерские способности - и предложил ей пройтись по церквям в соответствующем виде. А сам стал наводить справки.
Результаты оказались интересные.
Светлана докладывала.
-- Я обошла полтора десятка церквей, поговорила там. И все они бедствуют.
-- Почему?
-- Потому что прихожан мало! А что тут удивляться? Знаешь, такую историю? До Февраля посещение служб в армии было обязательным. После революции обязаловку отменили. Количество солдат, посещающих церковь, уменьшилось в десять раз! И это в армии*.
(* Факт, почерпнутый из православного журнала "Фома")
Мои сведения были примерно такие же. Как оказалось, церковь, отделенная от государства, без дотаций, существовать не могла. Слишком уж много её было. Так что мотивация Патриарха стала мне куда понятнее.
Я выяснил ещё одну вещь. Как оказалось, никакой собственности у Православной церкви не было! Вся она находилась на балансе Священного Синода, то есть, государственного учреждения. Исключением являлись церкви, построенные на частные пожертвования. Так что кого грабили большевики?
(* В РИ он шел 18-23 марта). Это был второй большевистский съезд на котором я присутствовал. Но разница-то была принципиальной. Мероприятие 1917 года являлось сборищем людей, которые ещё только рвались к власти. Что их всё-таки объединяло. А теперь до власти дорвались - и оказалось: большинство партийцев как-то не очень понимают, что делать дальше.
Так что цирк мне после этого не интересен. Предложения на съезде были разные. Многих явно сильно напугали трудности - развал промышленности, продовольственный вопрос и прочее. Так что зазвучали голоса о созыве Учредительного собрания. Суть понятна - В этих выступлениях сквозило явное желание свалить разрешение проблем на кого-нибудь другого. Я помнил, что, вроде, в моей истории было ещё круче - там такие типы вообще предлагали слить власть белым. Дескать, пусть они долбятся, наводят порядок, а мы потом снова попробуем. На этот раз сдавать власть было просто некому. Белые во главе с генералом Каппелем продолжали отступать на восток, а о Корнилове сведения вообще перестали поступать.
Зато гораздо активнее были леваки. Вместо "военной оппозиции" имелись "левые коммунисты" во главе с товарищем Бухариным. В той истории их разогнали раньше, но тут они цвели и пахли. "Военные" вопросы - тоже входили в комплект их требований. Ещё бы! Царских офицеров и генералов в Красной Армии было полно. Товарищ Сорин вещал:
-- Нужно решительно бороться против попыток заменить Революционный Военный Совет фигурами николаевских генералов*.
(* Подлинная цитата)
На этом съезде я понял - троцкизм - это не Троцкий, это куда серьезнее. Давыдыча не было, а троцкизм имелся. Так что предлагали в темпе вальса строить коммунизм, обтрясти крестьян как липку, а там переходить и к следующему эпизоду Мерлезонского балета - идти мутить мировую революцию. Выдвигались светлые мысли двинуться на Индию, чтобы английским империалистам жизнь медом не казалась. Ну, не были люди на фронте. Не понимали, что главной причиной такого быстрого краха Колчака была не сила Красной Армии, а слабость белых. И ведь Троцкий тут был точно ни при чем. Не набрал он в этой истории такого авторитета, чтобы кем-то или чем-то руководить из-за границы.
Досталось и мне. Хотя имен не называли, но бочку-то катили как раз на мою позицию, которая была уже озвучена в ряде статей.
Главным здесь был Бухарин. Этот человек, являясь чистокровным русским, искренне ненавидел русский народ. И в лозунге "защиты социалистического Отечества" он видел "возрождение великорусского шовинизма".
Но всерьез это мало кто воспринял.
Сталин сказал таковы слова:
-- Товарищи явно очень плохо представляют настроение в стране. Они не понимают, что своим безответственным авантюризмом вызовут десятки крестьянских восстаний, например в Сибири. А нам ещё предстоит воевать с японскими интервентами. Или товарищ Бухарин верит, что в Японии произойдет революция?
Так что для меня это закончилось тем, что я угодил в ЦК. По статусу было положено.
* * *
Как пока не сказал Ленин, "важнейшим из искусств для нас является кино". Только в этом мире я в полной мере оценил мудрость этой фразы. Так что нет ничего удивительного, что я решил, что РОСТА нужны документалисты.
С кино в РСФСР было пока что почти никак. Нет, что-то снимали - но на каком-то подзаборном уровне. Я опять-таки начал с поиска кадров.
Вот кого прежде всего вспомнит среднеобразованный человек моего времени, когда речь зайдет о кино послереволюционной эпохи? Правильно - о Сергее Эйзенштейне.
Да только вот в кругах, близких к искусству, никто о нём и не слыхал. Я же помнил лишь то, что свой первый фильм он снял в середине двадцатых*. А где он пребывал и чем занимался до этого - я понятия не имел.
(*1924 год, фильм "Стачка".)
Ещё я помнил Дзигу Вертова. В том мире у меня имелось на компе кое-что из его работ. Но этого-то искать не пришлось. Он прибежал ко мне сам. Как оказалось, данный товарищ начал работать в кино ещё до революции, да и при новой власти пристроился - делал что-то под названием "Кинонеделя". Однако Вертов своим длинным носом почуял: у нас перспективы интереснее.
Разговор у нас вышел интересный.
-- Товарищ Вертов, вы, наверное, понимаете: хроника это, конечно, важно, но есть вещи и поважнее.
-- Я тоже так думаю, -- с готовностью согласился будущий культовый режиссер.
-- Мы должны показывать: Советская власть пришла всерьез и надолго. И это народная власть.
Режиссер снова с готовностью согласился. Ну, погоди...
-- Так вот, есть такое дело. Как вы знаете, сейчас существует продразверстка. Ей недовольны крестьяне. Да и много кто ещё выступает за свободную торговлю. Идея - продемонстрировать, что если продразверстку отменить, города просто вымрут. А там и крестьянам станет невесело. Беретесь?
Вертов задумался на минуту - а потом его глаза вспыхнули как диодные фонарики.
-- Я знаю, как это сделать! Сценарий будет у вас завтра!
Вообще-то сценарий немого фильма - да ещё снятого в стиле Вертова - это как либретто оперы. Конечный результат по нему представить невозможно. Но порядок есть порядок.
-- Хорошо. Будет сценарий, поговорим про то, что вам необходимо.
Забегая вперед - Вертов выдал очень впечатляющий ролик. Народ реагировал как надо. Так что с моей помощью Дзига Вертов сделал шаг в бессмертие. Он, конечно, пролез бы и без меня, но всё одно приятно.
Светлана по собственному почину разыскала Александра Ханжонкова. Ну, понятно. Меня его фильмы не впечатляли, так что я про него как-то забыл. А Светлана на них выросла.
Его история оказалась безумной даже для этих времен.
В марте 1917 года Ханжонков отправился в Крым, в Ялту, где оборудовал киностудию - эдакий российский Голливуд. Где и стал клепать свои фильмы. Большевистский переворот прошел как-то мимо его внимания. Дескать, переворачивается там что-то -- и ладно. Наше дело - кино снимать. Так вот, на май 1919 года Ханжонков продолжал сидеть в Ялте и снимать кино!
Когда мне это Светлана сообщила, я не поверил своим ушам.
-- То есть, как это?
-- А что тут удивительного? Он фанатик своего дела.
-- Ладно, фанатик. Но ведь ты ездила по стране, видела, что творится. Разруха. А для съемок фильмы много чего нужно.
Моя подруга фыркнула.
-- А ты в тех же самых поездках будто не видел - если надо, то всё можно найти. Он ведь не каким-нибудь балетом занимается, а синематографом! Народ синема любит. И большевистские начальники - тоже.
Киностудия - это был всё-таки не наш профиль. Я не собирался грести под себя всё, что попадется под руку. Про находку я сообщил по принадлежности - Луначарскому. Тот, впрочем, тут же озадачил меня ему помочь. Ведь искусство искусством - а идеологическая война важнее. Так что реальной власти у меня было больше. Я отбил в Симферополь телеграммы, дабы никто киношников не трогал, а заодно - с приглашением Ханжонкова в Москву для переговоров. Ну, и с требованием обеспечить ему комфортную дорогу.
Когда режиссер прибыл в столицу, правда, не в салон-вагоне, а всего лишь в купе первого класса, то выяснились подробности. В Ялте все очень гордились, что город стал центром российской кинематографии. А большевики-то были из местных. Да и кино они любили. Так что местная Советская власть взяла студию под своё покровительство. А большевик с наганом - это страшная сила. Да, как-то приехал некий пришлый деятель и начал наводить вонь, что тут снимают буржуазные фильмы... Но Крымская советская республика* подчинялась только Москве - и да и то не всегда. Так что товарищу посоветовали убраться подальше, а то мало ли.
(*В РИ такого образования не было. Но подобные республики - обычное явление описываемого времени, когда новое административное деление ещё не сложилось.)
К тому же Ханжонков дураком-то не был, делал ответные реверансы. Что ему стоило - снять пару-тройку роликов про местное начальство и показывать по Крыму?
В итоге к моменту встречи с Луначарским режиссер осознал некоторые преимущества социалистической системы кинопроизводства: если начальство прикажет - то дадут всё, что надо. Хоть самолет, хоть линкор, хоть полк красноармейцев для массовки. Так что Ханжонков легко согласился с Луначарским - надо снимать нечто в духе новой эпохи.
Снова забегая вперед. Эйзенштейн появился на нашем горизонте через полгода. Он служил в одном из армейских агитационных поездов. Ими заведовало Политуправление РККА. Мы поставляли им свои материалы - а дальше они сами неплохо справлялись. Так вот, Эйзенштейн увидел одну из работ Вертова и был сражен наповал. Он чуть ли не дезертировал - но добрался до Москвы. И начал заниматься документалистикой. Пока что.
В стане противников Антанты, как и следовало ожидать, слабым звеном оказалась Турция. На ослабевшую империю в начале года полезли дашнаки. Их формирования мало чего из себя представляли в военном отношении, но у турок было очень мало сил, чтобы им противостоять. Дашнаки взяли Карс и одновременно повели наступление на Эрзерум и в сторону озера Ван. Их подвело желание схватить всё и сразу. Силенок не хватило - и дело застопорилось.
А тут турки перебросили войска из Персии, хотя там положение османов было гораздо хуже. Черт знает, почему. То ли это было такая хитрая политика. То ли ненависть к армянам оказалась сильнее. То ли, что самое вероятное, большевики заслали денег кому-то из турецкого начальства.
Потому что дальше начался цирк. Дашнаки стали драпать. Но тут в Эривани произошло большевистское восстание. А дальше... Ну, вы понимаете. "Поможем нашим кочегарам". В Красную Армию набрали добровольцев со всего Кавказа. Как известно, в Тифлисе армян чуть ли не больше, чем в Армении. Да и в Баку их немало. Эти части вошли в Эривань, где была провозглашена Социалистическая Советская Республика Армения*, а затем двинулись на турок. После ожесточенных боев, в которых потери красных составили аж сто двадцать три человека (у турок примерно столько же), заговорили о переговорах.
(*Именно так в РИ первоначально называлась республика.)
То есть, постановка была видна невооруженным взглядом. А что вы хотите? То, что Османская империя обречена, было непонятно, разве что, только самым тупым. Поэтому большинство турецких руководителей всех уровней думало прежде всего о себе. А если какие-то турецкие патриоты и имелись - они понимали, что в будущем в любом случае Турцию придется воссоздавать из руин. Тут уж не до Западной Армении.
Правда, у большевиков хватило ума не разевать широко рот. Точнее, армянские товарищи бы разинули. Но из Москвы поправили особо бойких. Ведь захватить-то можно много чего, а вот удержать... Сказали - берите, товарищи армяне, Эрзерум и кое-что ещё, а на большее не рассчитывайте.
Но в любом случае, в этой истории не будет такого сюрреализма, когда главный национальный армянский символ, гора Арарат, находится на турецкой территории...
Но эти дела были интересны нам, Европу данная возня не очень волновала. В апреле началось наступление англичан в Палестине. Англы тоже предпочли действовать не столько войсками, сколько деньгами. Они купили арабов, которые подняли восстания в тылу у турок. В общем, к маю от Османской империи остался один только пшик. Войска государств Антанты оккупировали Стамбул.
Интересно, а что будет дальше? В моей истории по Севрскому договору от Турции оставался только жалкий огрызок, причем без Стамбула*. Но там произошла кемалистская революция. А теперь?
(* Согласно Севрскому договору 1920 года, Проливы должны были перейти под "международный контроль". То есть, понятно под чей. Именно поэтому РСФСР поддерживала кемалистов. Кстати, Палестина по этому договору отходила к Франции.)
А во Франции накалялась социальная обстановка, всё большее влияние приобретали левые. В мае даже возникла Французская коммунистическая партия, которой в моей истории точно в это время не было*.
(* В РИ ФКП возникла в 1920 году.)
И удивляться здесь, право, товарищи, нечего. Ведь откуда знали французы о положении в России? Из газет. В моем варианте истории 1918-1919 годы прошли под постоянные вопли "режим большевиков скоро будет свергнут". На роль свергателей последовательно назначались чехословаки, Колчак, Деникин. А тут... Чешского восстания не было, Колчака разнесли, а что случилось с Добровольческой армией, было вообще не очень понятно. Похоже, она растворилась без остатка в продолжавшемся кубанском дурдоме. Тем более, что никаких корреспондентов западных газет на стороне контрреволюционеров не имелось. Те, кто были у Колчака, предпочли убраться. Дураки они были, что ли, драпать вместе с белыми через всю Западную Сибирь? Так что информацию получали, в основном, от РОСТА.
Буржуям это, понятное дело не нравилось. Но что они могли противопоставить. Конечно, имелся козырь: "зверства большевиков". Но тут мы работали.
Многие французские левые издания перепечатали моё интервью корреспонденту шведской газете Svenska Dagbladet. Там я продвинул тему:
-- Нас упрекают в жестокости. Но как говорится в русском классическом произведении, "а судьи кто"? К примеру, во Франции день взятия Бастилии является национальным праздником. А Великая французская революция была не менее жестока. Вспомните "закон о подозрительных", по которому можно было отправить на гильотину человека только потому, что у него недостаточно революционная физиономия. Про усмирение Вандеи я вообще не говорю. Продразверстка? Так это прямое заимствование французского опыта. Более того. Как мы помним, французы публично казнили короля и королеву, заморили наследника в Тампле. Мы же в смерти Николая не виноваты, виноваты контрреволюционеры-авантюристы. А мы императрицу с семьей передали нашим противникам. Так кто говорит о жестокости? Не говоря уже о том, что люди, ввязавшие мир в чудовищную бойню, вообще не имеют морального права кого-то судить.
В апреле забастовал флагман французского рабочего движения - завод Ситроена. И там, кроме чисто экономических требований, имелось и требование скорейшего прекращения войны. Это вызвало большой переполох - именно потому, что "Ситроен" был ориентиром для остальных рабочих. Разумеется, профсоюзников обвинили, что им подогнали денег немцы. Может и подогнали, большевики ситроеновцам точно не платили. Но кого это волновало.
Немного ранее случилось ещё одно неприятное для французов событие. 27 марта умер премьер-министр Жорж Клемансо. Отчего умер? Да от простуды. Дедушке было 78 лет, в этом возрасте можно склеить ласты от чего угодно. В моей истории он прожил дольше*, но мало ли...
(* В РИ Клемансо прожил ещё 10 лет.)
Новым премьером стал Александр Мильеран. Замена вышла явно неравноценной*. (* Во французской Третьей республике президент исполнял, скорее, представительские функции, реально страной руководил премьер-министр. Недаром в РИ "отцом победы" в ПМВ во Франции называют именно Клемансо, а не тогдашнего президента Раймона Пуанкаре.)
Клемансо носил прозвище "Тигр". Во многом он походил на Сталина. Не нынешнего, а того, которым Виссарионович, будем надеяться, станет.
А Мильеран напоминал шакала. Начинал он как социалист, потом несколько поправел... Но, вообще-то, являлся типичным демократическим политиком. То есть, беспринципным соглашателем, которому менее всего на свете хочется всерьез решать какие-нибудь проблемы.
Он и пробил светлую идею начать наступление на фронте. Цель была явно политической - с помощью победы сбить социальное движение. Именно поэтому военных буквально заставили наступать возле Компьеня. То есть там, где немцы ближе всего стояли к Парижу. Понятно, что французов там ждали.
С немцами вообще вышло интересно. Я всё не понимал - откуда у них вообще берутся силы. Во всех книгах про Первую мировую войну, которые я читал, говорилось, что они полностью выдохлись к октябрю 1918 года. А тут кончалась весна 1919 - и они держались. Наличие частей с Восточного фронта и ограбленная Италия ничего не объясняли. Сначала я думал - в книгах, как всегда, подгоняли факты под результат. Но потом сообразил: имелось и кое-что ещё. Протяженность фронта, которое занимали австрийские части, съежилась до очень маленькой. А к этому моменту Вена стала вассалом Берлина - так что фактически их войсками распоряжались гансы. Немцы понимали не слишком высокую боевую ценность союзничков. Но ведь требовались и тыловые части... Так, немцы вывели своих солдат из Польши, их место заняли австрийцы. Все итальянские трофеи также ушли немцам. А там много чего имелось.
8 июня французы начали наступление. Бои были страшные. За две недели французы смогли продвинуться на двадцать пять километров, правда, понеся при этом огромные потери. Мало того, фронт, казалось, был уже прорван. В Париже радостно потирали руки. И тут брошенные на подкрепление части отказались наступать. На передовой решили - раз так, то нам тоже не больше всех надо. Начались и события, повторяющие май 1917 года. То есть - массовое дезертирство.
Мильеран запретил военному руководству применять крутые меры для подавления беспорядков. Он действовал в лучших традициях Керенского - ринулся на фронт уговаривать солдат. В конце концов, дело как-то там рассосалось. Но о наступлении можно было забыть.
Однако хуже было другое - солдатиков стали откровенно побаиваться. Черт его знает, что им придет в голову. Более всего очканул Мильеран, который стал кричать об угрозе революции. Хотя на самом-то деле до неё Франции было семь вёрст и все лесом. Это вызвало очень интересный эффект - солдаты и рабочие поверили, что так дело и обстоит. Начались митинги и забастовки. Всё шло достаточно мирно. Но французское руководство мало того, что запугало себя до галлюцинаций, так ещё и англичан тоже. У тех в парламенте ведь тоже было полно лейбористов. Американские солдаты вели себя тихо - но было понятно, что при подавлении возможных беспорядков не них не слишком стоит рассчитывать. Они тоже хотели домой. Так что французы стали склоняться к мысли - войну надо заканчивать. Англию и САСШ такой расклад, в общем-то устраивал.
А вот у немцев, как ни странно боевой дух был высоким. Возможно, дело всё в тех же сорока километрах до Парижа. Солдатам ведь не говорили, что преодолеть эти километры не удастся ни при каком раскладе. (Да и сам Париж был очень хорошо укреплен.) Наоборот - им внушали: ещё немного, ещё чуть-чуть... Однако у них начались беспорядки в тылу, где население откровенно голодало. Собственно, победить Германия давно уже не рассчитывала. Они держались для того, чтобы заключить как можно менее похабный мир. Им повезло, что в Париже у кормила власти оказался трусливый мудак.
28 июня было подписано перемирие с Германией, 30 - с Австро-Венгрией.
Дело, правда, чуть не сорвалось. Немцы заявили, что отведут свои войска на территорию границы, а "вопрос об Эльзасе и Лотарингии должен быть решен посредством переговоров."
Но снова начать воевать не получилось. Тут уж пошли на фронте такие волнения, что в Париже решили - вот тут-то революция и начнется. Конечно, французам много лет компостировали мозги о "национальном унижении". Но после почти пяти лет в окопах солдаты это воспринимали несколько иначе. Резолюции митингов были в том духе: дескать, сказано вам про переговоры? Вот и договаривайтесь!
Англия, правда, не сняла из-за этого морскую блокаду.
А вот Австро-Венгрия рухнула на фиг. Как и следовало ожидать. Там начался полный дурдом. Отличий от моей истории было два. Румынию раздолбили ещё в 1917 году. Так что она не путалась под ногами. И страны Антанты совсем не чувствовали себя хозяевами положения. Так что на развалинах Австро-Венгерской империи начались развеселые разборки.
Нестор вперся в меня своим знаменитым взглядом.
-- Ты считаешь - по иному не выйдет?
-- Нет, батька. Тачанка - хорошая вещь. Но не против бронепоезда. А большевики - это тяжелый бронепоезд. Он раздавит всех, кто встанет на его пути. Мировая война закончилась. Теперь против нас пойдет вся Европа. Буржуи не простят нам, что мы отказались платить царские долги. Да и просто того, что существуем мы, что существуешь ты - тоже не простят. В случае чего мы с тобой на соседних столбах будем висеть. И тут уж закон простой. Кто не нами - тот против нас. А если нас победят - сколько ты продержишься?
Нестор Иванович плеснул себе в стакан с чаем спирту. Сделал большой глоток. Помолчал. Потом выдал.
-- Вот что мне в тебе нравится, Американец, что ты не врешь и не говоришь лозунгами. И ведь я понимаю, что ты прав. Но под вас не пойду.
-- Так и не надо. Почему бы вот так не сделать...
Я тоже глотнул чайно-спиртового раствора. Вот такой шел непростой разговор двух кавалеров ордена Красного знамени.
Разговор шел на станции Гуляй-Поле, в моем салон-вагоне. За окном слышались голоса моих бойцов и ребят из махновской "черной сотни". Они дружески переругивались.
Я приехал на переговоры с Махно по той причине, что он просил прислать именно меня. Запомнил. На этот раз я прибыл без бронепоезда, но охрана и пулеметы имелись. Украина была весьма веселым местом. Банд по ней шаталось гораздо больше, чем требовалось. Формирования Григорьева махновцы недавно расколошматили - но всяких мелких отморозков хватало.
С момента нашей последней встречи прошло много всякого. Махновцы участвовали в боях с донскими самостийниками, взаимодействуя с буденовцами. Вообще-то, они друг друга стоили. И те, и другие были "вождистскими" структурами. То есть, за своими командирами они готовы были идти хоть в ад чертям рога отшибать. А за кем-то другим - не пошли бы. Собственно, потому-то мы с махновцами так и возились. В той истории было не так - так кому от этого стало лучше? В конце концов, батька озверел и слетел с катушек. И жаждал только отомстить. Именно из-за того, последнего периода, в русском языке слово "махновец" стало значить то же, что и "беспредельщик".
Но пока что Махно был героем. Именно его ребята обеспечили взятие Новочеркасска, что положило конец разборкам на Дону. В моё время шли долгие и нудные споры - награждали батьку орденом или нет? Но тут всё было четко. Именно за взятие Новочеркасска он и получил Красное Знамя. Правда, украинское. Сейчас каждая республика имела свои награды*.
(* Так было и в РИ. Ордена Красного знамени разных Советских республик несколько отличались друг от друга. Поскольку впоследствии они обменивались на единые, "республиканских" наград сохранились единицы. Они очень ценятся коллекционерами.)
В Гуляй-Поле махновцы вернулись с победой и хорошей добычей. На Дону вообще-то грабили все. И махновцы - меньше остальных. Не из-за особенных моральных качеств. Просто главный козырь батьки - это маневренность. Так что никаких обозов у него не имелось по определению. Так что всерьез братки-анархисты затарились лишь в Новочеркасске.
Теперь у Махно стоял вопрос - а что делать дальше? Он был решительно против продразверстки, хотя к нему продотряды и не совались. Небезопасно. Махновцы сами порешили всех кулаков, а хлебопоставки Махно обставлял как "добровольную помощь московскому и питерскому пролетариату". С другой стороны, у него имелось множество людей, которым понравилась веселая жизнь. А Советская власть-то потихоньку упрочнялась. Так что батька понимал - он просто запрограммирован на столкновение. А ведь он являлся совсем не дураком, так что понимал и другое - он в этом столкновении обречен на поражение. Вот он и решил пригласить кого-нибудь из большевиков, так сказать, для консультаций.
Прибыв в Гуляй-Поле, я обнаружил, что никакой анархии в столице Махно нет и в помине. Порядка тут было больше, чем во многих местах, где рулили большевики. По большому счету, всем заправлял батька лично. Даже Реввоенсовет был, в основном, для красоты. И власти у Махно было куда больше, чем у любого красного командира или уездного коммуниста. Потому что над ним не было партии. Чекисты ему тоже не мешали. Махновская контрразведка подчинялась только ему. Кстати, структура под руководством Льва Голика* мало чем отличалась от чекистов.
(* Вопреки распространенному мнению, махновской контрразведкой руководил Лев Голик, а не Лева Задов. Последний являлся начальником охраны батьки.)
Да и внешне махновцы стали иными. Исчезли длинные волосы и разные причудливые наряды. Бойцы были коротко стрижены и одеты в гимнастерки. Война в ХХ веке не терпит показухи.
Во время своего визита я столкнулся с жестким противодействием. Самым активным моим противником оказался председатель Реввоенсовета Всеволод Волин. Он принадлежал к редкому типу идейных анархистов. Да-да. Несмотря на то, что сторонников этой идеи в России было полно, идейных среди них имелось немного. Для большинства анархизм был просто формой радикализма. Эти ребята мало задумывались над тем, за что они вообще воюют. А махновский анархизм - так это вообще была вековечная крестьянская мечта - в армию рекрутов не давать, налогов не платить, городских начальников к черту посылать.
А вот Волин имел взлелеянные взгляды. К тому же он являлся типичным интеллигентом - для него идейная девственность была важнее здравого смысла. Так что дружба Махно с большевиками его сильно раздражала. Он постоянно парил мозги батьки насчет всемирной анархистской революции. Я вызвал у него приступ бешенства вопросом - а как при всеобщей анархии будет работать железная дорога? Будучи нормальным гуманитарием, Всеволод Михайлович об этом не задумываться не желал.
Вторым персонажем была Мария Никифорова, весьма известная особа на Левобережной Украине. Она прославилась ещё в 1918 году, когда во главе отряда анархистов наводила революционный порядок. Как-то в Елизаветграде она поссорилась с местным Советом, в котором заседали меньшевики и правые эсеры. Недолго думая, она подогнала к зданию Совета броневик и открыла до дому беглый огонь. Большевики собрались её даже судить, но тут нарисовался большевик Полупанов, который, как и я, рассекал на бронепоезде. Он заявил, что Машу он хорошо знает и за неё ручается. А если кому что не нравится - так он может и пострелять*.
(* Реальная история)
Потом Никифорова ещё несколько раз устраивала какие-то авантюры во время которых усердно искореняла буржуазию и всех к ней приравненных. Уже на Дону большевики собрались её расстрелять. Спасло Машу только поручительство Махно. В Новочеркасске она прославилась тем, что реквизировала из магазинов огромное количество дорогого женского белья.
Я в своем времени читал пять биографий Никифоровой, которые никак не сочетались друг с другом. По одной из них, она бывала в Америке и Париже - и даже училась искусству скульптуры у самого Родена.
Мария, если не приглядываться, выглядела как худощавый парень. На меня она сразу наехала.
-- Вот, американец, был ты хорошим человеком, боевиком. А стал комиссаром.
-- А чем так плохи комиссары?
В ответ я услышал длинную и очень эмоциональную речь, из которой я понял - большевики такие же сволочи, как и остальные. Потому что они, гады такие, мешают ей самовыражаться - творить беспредел. Она ненавидела любую власть и любой порядок. В общем, Маша явно была законченной психопаткой. В моём времени такие на богемных тусовках выдрючиваются. Только вот здесь люди были покрупнее. Тут играли всерьез.
Махно был в грустном положении. С одной стороны на него наезжали отморозки во главе с Никифоровой. Которые хотели только стрелять и грабить. С другой - авторитетные командиры вроде Семена Каретникова. Им хотелось именно той самой "мужицкой воли" -- чтобы жить по своим понятиям и ни от кого не зависеть. И те, и другие говорили, что "батька стал не тот".
Потому-то мы и встречались один на один. Выход-то ему я Махно предлагал такой. Пока что приводить свою Повстанческую армию в порядок. А потом, когда начнется война, снова идти сражаться. Как я подозревал, долго ему без дела скучать не придется.
Окончание Великой войны породило совершенно иную ситуацию. Дело в том, что в России имелось множество тех, кому большевики не нравились и кто хотел бы свалить за бугор. Но раньше было особо некуда. Точнее, Германия не препятствовала въезду эмигрантов. Но там прибывшим заявляли: терпеть иностранцев на своей территории они не намерены. А потому - либо иди в концлагерь, либо добровольцем в армию. В Швецию пути практически не было - финны не пропускали эмигрантов, опасаясь, что те едут к Маннергейму. Через Мурманск добираться было тяжело - суда туда приходили редко, для того, чтобы на них попасть, требовались определенные знакомства и, конечно, деньги.
И вот теперь открылись все пути. Советская власть не препятствовала. Точнее, имелись желающие закрыть границу - но товарищ Дзержинский привел сведения по раскрытым антисоветским заговорам. Их было много. Так что решили - пусть уезжают. Так что я анализировал сведения по сложившимся эмигрантским центрам.
В Лондон перебралась из Америки Александра Федоровна, вокруг которой сгруппировались разные болтуны и проходимцы. В частности, знаменитое черносотенное трепло Николай Марков, тот который за номером два*. Ну, и такие же деятели. В основном, это были сановники Российской империи, многие из которых уехали ещё до большевистского переворота.
(* Н.Е.Марков. Один из лидеров "Союза русского народа". "Вторым" его называют потому, что в Государственной Думе было два человека с такой фамилией. Известен своими крутыми речами и сотрудничеством с нацистами. Более ничем не прославился.)
Сама экс-императрица постоянно выступала с заявлениями в прессе, призывала к крестовому походу против большевиков. Сетовала на черную неблагодарность русского народа. Дескать, что с такими церемониться? Если нужно залить страну кровью - то давайте зальем. Ей явно совсем снесло крышу. Она стала кем-то вроде Новодворской моего времени. Разумеется, мы все её пассажи с удовольствием перепечатывали в советской прессе. Прочтя одну её тему, Миша сказал:
-- Слушай, а может, мы гонорары ей станем платить?
Интересно, что, несмотря на родственные связи, англичане не спешили признавать Александру Федоровну законной государыней.
Другая монархическая тусовка скапливалась в Берлине. Эти ориентировались на великого князя Николая Николаевича. Впрочем, царский дядя держался осторожно. Он заявил, что "не предрешает будущего образа правления России". Из известных личностей тут крутился Пуришкевич.
Демократы в лице "Русского политического совещания" окопались в Париже. Это были, так сказать, "февралисты". Учредительное собрание и всякая такая ерунда.
А в Варшаве проявился Савинков. Польша уже провозгласила свою независимость, правда, без "германских" польских земель. Тут рулил Юзеф Пилсудский, с которым Савинков вместе учился. Он создал какую-то свою структуру и выступал за "третью революцию". Пока что Савинков ждал, пока начнутся крестьянские восстания против большевиков.
Настроение у въезжающих было паршивое. Дело даже не в том, что у некоторых из них имелись кое-как завязанные и кровоточащие повязки. Ну, это чувствуется. Отряд пришел на свою базу отнюдь не с победой. И паненки, первоначально высыпавшие из домов, как-то замялись Не были похожи эти бойцы на тех, кто неделю назад ушел за границу Советской России. Тогда-то они были полны энтузиазма. Дескать, перевешаем комиссаров и прочих большевиков. А там уж недалеко от Польши "от можа до можа". Было понятно, что на той стороне их встретили совсем не хлебом-солью. Уходило в поход пятьсот человек. Вернулись, самое большее, полторы сотни.
Командир подразделения, Булак-Балахович, крепкий мужчина с подвернутыми по-кавалерийски усами, отдал все необходимые распоряжения - и отряд стал растекаться по населенному пункту. Сам же он направился к одному из домов возле площади, на крыльце которого стоял настоящий командир. Виктор Савинков.
Савинков просто кивнул - и они прошли в гостиную. Этот дом принадлежал какому-то местному начальнику, так что некоторые признаки цивилизации тут имелись. Булак-Балахович рухнул на грубый стул - и тут же принял стакан самогонки.
-- Ну, и что? - Спросил Савинков после того, как Булак-Балахович зажевал самогонку салом.
-- Всё дерьмо. Нас связали боем эти... чоновцы. Ну, с ними бы мы справились. Но потом с тыла стали садить пулеметы. Не меньше двадцати. Что мне было делать? Я сумел вырваться. Вот с теми, кто остался, я вернулся.
Если б перед Савинковым сидел иной человек, то Борис Викторович, может, и усомнился бы в докладе. Откуда возле небольшого белорусского городка двадцать пулемётов? Но Булак-Балахович уж точно трусом не был. Если он так сказал - значит, так оно и было. Этот человек являлся представителем той породы людей, которых война навсегда отравила. Таким людям понравилось воевать. По большому счету, ему было наплевать, за кого сражаться. Ему нравился сам процесс. Но воевал он лихо.
-- Черт! Они нас ждали! Где-то у вас в штабе сидят предатели.
-- Ладно, иди отдыхай. Сейчас всё одно ничего не придумаем.
Булак-Балахович, громыхая сапогами, ушел, прихватив бутыль самогона.
А Савинков задумался. Всё у него шло не так.
После разгрома повстанцев в Ярославле чекисты взялись за созданную им организацию. Шерстили всерьез. Кто бы мог подумать, что Дзержинский взял на службу работников охранки? А уж они-то работать умели. Так что всё подполье было уничтожено быстро и без проблем. Савинков ринулся на восток, к Колчаку. Но там на него смотрели очень плохо. Как на террориста. На самом-то деле Бориса Викторовича не волновали разные идейные вопросы. Он-то верил в Ницше. Но вот Колчак смотрел на него с откровенным омерзением. Савинков отбыл в Америку, но там было ещё хуже. С Александрой Федоровной говорить было не о чем. Он приехал в Париж. Демократы к нему отнеслись лучше, но Борис Викторович быстро понял, что с ними каши не сваришь. А Савинков очень хотел победить. Его ведь, такого крутого, опустили в дерьмо после разоблачения Азефа. С тех пор эсеровский терроризм как-то сошел на нет. С Корниловым тоже не вышло. А потом... Большевики его подло втоптали в грязь. Он ведь не был сотрудником охранки. А они, мало того, что навсегда подпортили репутацию, так и обрезали источники финансирования. Вот теперь, казалось, снова есть шанс - повоевать против большевиков.
Но и тут получалось не слишком. Расчет был на Пилсудского. Савинков с ним вместе учился - и понимал психоз поляков - "Польша от можа до можа". Но иметь желания и иметь возможности - это разное дело. Немецкая Польша так и оставалось немецкой. В австрийской Польше воевали украинские националисты. Пилсудский рассчитывал, что под его руководством немцы стали создавать отряды для войны с Россией. Но немцы тоже были не дураки. После заключения мира с Россией немцы эти самые отряды разоружили. А их членов отправили в концлагеря. Так что от Пилсудского помощи ждать было нечего. Хотя, кое-какие деньги он подкидывал. На них и содержались отряды Булак-Балаховича.
Теперь Савинков провозглашал идею "третьей революции". Дескать, пора крестьянам подниматься против большевиков. И восстания-то шли. Правда, не в том размахе, каким хотелось бы.
И тут Савинков почуял опасность. Всё-таки он был подпольщиком, и это его чувство никогда не подводило. Савинков выбрался из дома и продвинулся в сторону огородов.
Федор Щусь победно ухмыльнулся.
-- Ну, что газетчик, повоюем?
Андрей Недогибченко, корреспондент РОСТА, промолчал. Он был боевым офицером, так что эта операция на него особенного впечатления не производила. Нет, махновцы воюют очень грамотно. Откуда у этих мужиков такое знание военного дела? Со второго курса Киевского университета Андрей попал в армию и дослужился до поручика. А потом вернулся домой - и понял, что никому-то он не нужен. Хорошо, что один приятель по Университету сумел прислониться к новой власти. Вот он Андрея и пристроил в киевское отделение РОСТА. И Андрей выполнял свою работу.
-- Пошли! - Заорал Щусь.
Махновская конница ринулась вперед. Вслед за ним загромыхали тачанки. Они развернулись и стали прикрывать бойцов, которые смели охрану и ворвались в городок. Несколько тачанок на полном ходу вылетели на площадь возле костела и тоже приготовились к бою. Правильно, отметил Недогибченко. Если бы эти в костеле укрылись - хрен бы их оттуда достанешь. От! Из переулка выскочил какой-то тип с винтовкой. Андрей только и успел достать Маузер и влепить этому поляку. Или не поляку?
Между тем бой затихал. Махновцы зачищали дома.
Вот ведь дела. И что теперь писать? Что мы воевали на чужой территории? А впрочем, ребята с кем шел, с кем подгоняли тачанки и расстреливали эту мразь --ведь повстанцы-анархисты. Они государственных границ не признают. Что теперь надо? Найти телеграф и сообщить об удачной атаке возмущенного украинского народа. Хотя, если честно, махновцы говорили совсем на ином языке, которого тут не понимали.
* * *
Части особого назначения, ЧОН, коммунисты придумали и без меня. Нам оставалось только включить нашу пропагандистскую машину. В чем идея ЧОН? В том, что коммунисты и комсомольцы учатся воевать без отрыва от производства. И если надо - берут винтовочки и вламывают тем, кому Советская власть не нравится. А ведь именно из ЧОН выросли войска НКВД. Которые с фрицами сражались до последнего патрона.
Вот и мы завели шарманку на тему, что если коммунист или комсомолец не умеет держать в руках оружие - так он полное чмо. Маяковский такие плакаты нарисовал - только держись. Я не очень помню, как в той истории, но в этой мужик он был конкретный.
Кстати, меня поразила особенность этих людей. Мы, в общем, жили паршиво. Всякие либерасты в моем времени визжали, что, дескать, вожди обжирались, пока народ голодал. Но я вот таких не видел. Нет, мы не голодали. Но конина, может, татарам и другим братским народам и нравится, но мне довольно быстро надоела.
Но что делать? Жри, что дают.
Так вот, о творческих людях. Мне уж с ними много довелось общаться. Ни Маяковский, ни Есенин ни остальные не требовали от меня денег, пайков и тому подобного. Они говорили только о литературе. Им было плевать, где они живут и что жрут. Нет, я рад, что попал в это время. Тут живут Люди. Настоящие. Собственно, тут-то я понял, почему в моем времени не врубаются в суть большевизма. Потому что маленькие. Ну не понять козявке психологии Людей.
Да, о Махно. В той истории именно приказ отправиться воевать с поляками привел батьку к очередной ссоре с Советской властью. Но там ведь Троцкий отдал приказ, хотя Махно ему никак не подчинялся. А я не Троцкий. Я с Нестором Ивановичем общался со всем уважением. Но главное-то иное. В моей истории Махно только и делал, что воевал. И ему очень хотелось создать свою анархическую местность. Но тут-то он уже этим делом наразвлекался по самое не могу. А он-то уж очень умный человек. Так что понимал - ничего из этой идеи не выходит. Так что ему оставалось?
Именно Коньков, человек без роду и племени, создал чудовищную медиа-империю, которая и до сих обрабатывает не только жителей России, но и всего остального мира.
Поклонники Конькова, которых, к сожалению, немало и в свободном мире, утверждают, что он никогда не допускал прямую ложь. Да, в своей "Памятке красному репортеру" он писал с присущей ему вульгарностью: "Никогда не врите. Помните, что вранье всегда можно разоблачить. И это нанесет удар престижу Советской власти, а вас будут считать лгуном. Но ведь есть разные способы рассказать о том или ином факте."
Вот в том-то и дело. Надо признать, что на лжи РОСТА, как и его преемника, ТАСС, уличить не удалось. Воспитанные Коньковым люди умели подавать любое событие так, как это было выгодно красным.
Коньков всегда презирал интеллигенцию. Он предпочитал подбирать кадры из малообразованных людей. Известна его фраза, сказанная наркому культуры Луначарскому:
"Мои ребята не читали Толстого и Достоевского? Так это и отлично. Этот бред вообще читать не стоит. Я лично читал -- и понял, что зря потратил время."
Вот такой человек, откровенно презирающий святыни русской интеллигенции и создал чудовищную пропагандистскую машину.
В числе причин, приведших к успеху РОСТА, стоит назвать институт так называемых "рабочих корреспондентов"*. Суть его в бесконечно тиражируемом лозунге "Не проходите мимо!". Любому человеку предлагали стать корреспондентом РОСТА. На базе Пролеткульта основаны многочисленные структуры, где людей учат основам журналистского мастерства. Можно вспомнить ещё одну циничную фразу Конькова: "Они пишут с ошибками? Какая беда. У нас на это корректоры есть. Зато они пишут правду, а не болтают."
То есть, Коньков сознательно отвергает великое духовное наследие русской интеллигенции. Это хорошо видно по его книгам: "Комиссарами не рождаются" и "Наш бронепоезд", которые превозносят парижские модернисты. Оставим в сторону откровенный цинизм автора. Но эти книги написаны на языке плебеев. То есть, Коньков уничтожает наш великий язык.
Коньков и не скрывал, что создает систему массового доносительства. Он говорил в октябре 1919 года на съезде рабкоров: "Все ваши письма будут проверяться. Если там есть нечто, что заинтересует НКВД или ЧК, мы передадим туда ваши сигналы. А если нет, станем разбираться сами."
То есть, РОСТА стала, по сути, одним из придаточных механизмов советской системы. Людей с красной книжечкой РОСТА боятся чуть ли не больше, чем чекистов. Потому что знают - после публикации статьи могут приехать и чекисты. Сторонники РОСТА скажут: Коньков поощряет "здоровую критику", в журнале "Крокодил" выходят материалы, жестко критикующие тех или иных большевицких деятелей. Некоторые даже ищут в этих публикациях признаки оппозиционных течений среди большевиков. Наивные люди. Это система. Которая уже внедрилась и в страны свободного мира. И мы должны научиться с этим злом бороться.
(Мстислав Тонич, "Империя зла". Нью-Йорк, 1928.)
(*В РИ институт рабкоров тоже был распространен. Так что ГГ ничего особенного не придумывает. Он просто несколько совершенствует наработки большевиков.)
* * *
В том мире я резко отрицательно относился к Коминтерну. Считал их авантюристами, которые тянули деньги с далеко не богатой Советской России. Но в этой истории дело сложилось уж точно не так. Главной проблемой была Германия. Да, она пока что ни с кем не могла воевать. А вот потом, когда приведут себя в порядок? Пойдут на нас. Так что о Коминтерне следовало хорошо подумать...
В небогатой мюнхенской пивной за кружкой пива сидел человек щуплый человек со смешными усиками в потрепанной военной форме. Жизнь у парня явно была плохая. Было заметно, что он не любил пиво, но ведь просто так в пивной сидеть нельзя. А больше ему пойти явно было некуда. Вот он и растягивал кружку на весь вечер.
Адольфу было грустно. Там, на фронте, было очень страшно. Но он там чувствовал себя человеком. Пусть маленьким, но нужным винтиком великой машины. А тут, как и до войны, он был никем.
-- Камрад, позволишь присесть за твой столик?
Адольф поглядел на стоящего перед ним здоровенного парня в хорошем костюме. Воевавшие люди друг друга опознают сразу. Этот парень тоже был ОТТУДА.
-- Садись, камрад.
Парень заказал пиво, бутылку шнапса и сосиски - на себя и на собеседника. Денег в бумажнике у него явно имелось немало. Представился.
-- Рихард Шоен, служил в пятой штурмовой бригаде. Про Компьень слыхал?
-- Так это вы лягушатникам вдарили?
-- Именно мы. Веселое было дело. От наших, считай, четверть осталось. Но мы им наваляли. Давай выпьем за погибших героев.
Адольф вообще-то не любил спиртного, но как вот тут не выпить? В общем, набрались крепко. И разговор пошел более душевный. Водка - она во всех странах водка. И если кто-то думает, что на немцев она действует иначе, чем на русских, он ошибается. В общем, когда Шоен заказал вторую, заговорили за жизнь.
Адольф сболтнул, что он вообще-то художник.
Собеседник развеселился.
-- Так это отлично! У меня есть знакомый, он покупает картины для Советской России. Для камрада я уж постараюсь.
-- Большевики покупают картины?
-- Да, покупают. А тебе не наплевать, кто покупает? Рисуй - и будет тебе на что кушать. Большевики хорошо платят.
В общем, договорились. Рихард Шоен, член недавно созданной Коммунистической партии Германии не очень понимал, зачем РСФСР были нужны картины какого-то Адольфа Гитлера. Но в Москве виднее*.
(* Гитлер и в самом деле был очень неплохим художником.)
* * *
Вы знаете, трудно общаться с людьми, которые стали легендой. Да, я встречаюсь с Лениным, Сталиным, Дзержинским. Но вот никак не привыкну. И вот этот... Здоровенный мужик с огромными рабочими руками. С 1912 года он являлся председателем Гамбургского профсоюза докеров. А кто такие докеры - я знал и по моим временам. Ребята очень суровые. А в данном времени вообще трендец. Тем более, в "красном" Гамбурге. Где рабочие всегда очень были склонны побунтовать. Хотя членом Германской коммунистической партии он не являлся. Может, это и к лучшему. Я общался с главным немецким коммунистом, Карлом Либкнехтом. Но тот был идейным интеллигентом. А вы знаете, что такое идейный немец? Это вообще туши свет. Шаг вправо, шаг влево - побег. Реальность такие люди вообще не желают видеть. Им дороже свои взгляды.
А сейчас передо мной сидел человек по имени Эрнст Тельман. Тоже человек-памятник. Моя бабушка, убежденная коммунистка, моего дядьку назвала в его честь Эрнстом. Потом, правда, во время Войны, дядька поступил в Нахимовское училище, там немецкие имена не любили, он стал Леонидом. Но вот теперь я общался с таким персонажем. Который и в самом деле был Человеком. Жил, как Человек - и умер, как герой.
И ведь, вот, сволочь такая, в данном времени он был совсем не памятником. Он косился на Светлану. Она у нас была переводчиком. Я немецкий язык так и не сумел в полной мере освоить. То есть, кое-как говорить мог, но для серьезных бесед это было маловато. Правда, увидев, что я за Светлану готов в морду двинуть, Тельман несколько остыл. В общем, это даже способствовало делу. Ну, мы поняли друг друга. Свои ребята.
-- Я вижу, что ты настоящий рабочий, Мы войдем в наш единый рабочий фронт, -- сказал Тельман.
Вот! А то какие-то болтуны говорят, что нет классовой солидарности. А тут она и есть. Эрнст Тельман мне ближе, чем какой-нибудь русский помещик.
-- А что там у вас в Германии происходит?
-- Да стоит эта власть и шатается. Нужно только немного подтолкнуть...
-- Что вам нужно?
-- Нужны только агитационные материалы. С остальным мы сами разберемся.
-- Материалы будут.
Теперь Германию ждут ну очень большие проблемы. Тельман им жару задаст.
(* Наталья Дурова ни в коей мере не была похожа на актрису Людмилу Голубкину, сыгравшую её в фильме Эльдара Рязанова "Гусарская баллада". Дурова была некрасивой, не слишком умной девушкой и обладала отвратительным характером. Вот такие бывают герои. Но она гоняла французов только в путь. Вот и всё.)
Но выбирать-то не приходилось. С самого момента своего создания Западно-Украинская народная республика находилась в очень скверном положении. С самого дело пошло совсем не так как хотелось. Ведь что хотели-то? Пользуясь полным бардаком в Восточной Европе, провозгласить независимую Галичину. Желательно - без такого кошмара, как Советская власть.
ЗУНР провозгласили во Львове. Но этот город, по сути, являлся не украинским, а польским. Украинцев там не то, чтобы и много. Так что поляки вооружились и украинцев из него быстро вышибли. В итоге столица ЗУНР оказалась в Тернополе. Но и сюда перли поляки. И вот тут президент ЗУНР обратился за помощью к Москве. Именно к Москве, а не к Киеву, хотя Украинская Советская социалистическая республика была независимым государством*.
(*В данное время на территории б.Российской империи творились забавные дела. Все Советские республики, которых было куда больше, чем республик СССР, являлись самостоятельными государствами. У которых "степеней свободы" было побольше, чем в наше время у государств в рамках ЕС. Недаром герой повести Алексея Толстого "Аэлита", отмороженный революционер товарищ Гусев, говорит: "Я четыре республики учредил!". Объединяла все эти структуры только Коммунистическая партия.)
Но вот с Украиной президент ЗУНР Евгений Петрушевич дела иметь не хотел. Да и в самом деле - ну их к черту. С москалями - оно как как-то надежнее договариваться. Тарновский понимал политическую линию Петрушевича. Если разговаривать с Киевом - то придется идти под них. Им Львов и его окрестности очень даже нравятся. А Москва - она далеко. Их вполне устраивает независимая дружественная ЗУНР. Вот только кого в помощь прислали... Безумных анархистов во главе со вздорной бабой.
Только потом Тарновский понял, насколько он был неправ. Как оказалось, Мария Никифорова была, конечно, своеобразным человеком, но воевала-то она хорошо. Её ребята стали лупить поляков так, что небу стало жарко.
-- Лупи эту сволочь! - орала Никифорова.
Тачанки в очередной раз зашли в тыл к полякам. Польскому полку просто было некуда деваться. Из леса на них выдвинулось двадцать семь тачанок, с которых открыли пулеметный огонь. Конники спешивались и их винтовки тоже добавляли веселья. Махновцы не применяли традиционную кавалерийскую тактику, не мчались на врага с шашками. Они действовали как "конная пехота". Залегли и отстреливали врагов с большого расстояния. Поляки пытались отстреливаться, но тачанки маневрировали. Некоторое количество лошадей удалось сбить, но остальные продолжали носиться, поливая всё вокруг огнем. Да и с замерших повозок пулеметы никуда не делись. Их перетащили в кусты, из которых летели совсем не конфеты.
Полковник Станислав Пшибышевский попытался поднять своих бойцов в контратаку. Но желания "перевешать всех хохлов", которое наблюдалось утром, теперь как-то не чувствовалось. Да, это вам не крестьян убивать. Что с них взять? Набрали какой-то сволочи... Солдаты стали бросать винтовки. Пшибышевскому, шляхтичу древнего рода, совсем не улыбалось сдаваться в плен какому-то быдлу. Уж кого-кого, а трусов среди представителей его рода не имелось. Он вынул из кобуры револьвер, приставил к виску и нажал на курок...
После это сдача в плен стала иже массовой. Махновцы деловито сгоняли их в кучу.
-- Маруся, что с пленными делать?
-- Всех. Из пулеметов.
Тачанки под черными знаменами с красными звездами наводили ужас на польские формирования. Они внезапно появлялись и столь же внезапно исчезали, посланные против них части неизменно ударяли в пустоту. Анархисты называли себя "черными мстителями". И не очень там разбирались - кто буржуй, а кто так, под горячую руку попался. Пленных они не брали. Остановить Никифорову было уже невозможно.
* * *
"Сегодня господа эмигранты главные свои надежды связывают с крестьянскими восстаниями. Надеются, что под напором повстанцев Советская власть рухнет. Хотя большевики - это совсем не Временное правительство. Мы просто так не уйдем.
Но давайте даже представим, что так случилось. И что останется - вставшая на дыбы страна, где в каждом уезде, в каждой деревне, будет собственная власть. При этом господа эмигранты почему-то решили, что крестьяне, имея претензии к большевикам, забыли свою вековую ненависть к "барам".
И вот каким образом эти люди собираются вернутся. Они в самом деле думают, что, свергнув большевиков, крестьяне, прочитав манифест Николая Николаевича, а уж тем более - Александры Федоровны, тут же с восторгом станут её ждать? Так может думать тот, кто вообще не понимает, что происходит. Разнообразные господа демократы уже продемонстрировали свою полную несостоятельность. Так на что же надеются эти господа?
Наиболее честные и последовательные из эмигрантов надеются на прямую военную интервенцию западных держав, для того, чтобы вернуться в их обозе. Их интересует только одно - вернуть свои привилегии. Цена им неважна.
Именно с этой целью сейчас поднят страшный крик о том, что коммунисты являются "разрушителями европейской цивилизации". А мы спросим - это какой такой "цивилизации"? Это что венец "цивилизованности" -- навалить восемь миллионов трупов с полностью нулевым результатом? И ведь, что бы там не говорили лицемерные буржуазные политиканы, Великая война - всего лишь первый акт. Раз всем остались при своих, то буржуазия рано или поздно начнет снова.
Товарищи, вы хотите в Советскую Россию? Это будет совсем не легкая прогулка. Помните испанскую Герилью при Наполеоне? Вот тут тоже в интервентов будут стрелять из-за каждого куста.
В ваших силах остановить плану империалистов устроить интервенцию!
Эта статья пойдет во французскую "Юманите" и немецкую "Die Rote Fahne" -- флагманские издания соответствующих Коммунистических рабочих партий. Мы решили попытаться сыграть на опережение - и начать кампанию "Руки прочь от Советской России!" загодя. Шансы были. Бывшая императрица выступала с такими кровожадными заявлениями, что оторопь брала. Я уже начал подозревать, что товарищ Дзержинский сумел внедрить в её окружение своих людей.
А вот с крестьянскими восстаниями было хреново. На Тамбовщине уже грохнуло всерьез. Да и в других местах пошло. В той истории крестьян долго сдерживало опасение, что вернутся "офицеры" и отберут обратно землю. И вед не зря опасались. Я читал воспоминания белых генералов, где они писали: главную головную боль в тылу составляли набежавшие помещики, которые правдами и неправдами хотели если и не вернуть свою собственность, то хотя бы отомстить...
Но тут пугать белыми было куда сложнее. А продразверстка крестьян откровенно достала.
Причем, раздражала не только сама продразверстка. Нередко на ссыпных пунктах собранное зерно откровенно гнило. Было ли это раздолбайство или сознательные акции саботажа - поди разберись. Я добавил себе "черной" репутации, предложив на ЦК ввести термин "вредительство" -- и разбираться с начальниками, которые это допускали, не вникая в подробности. На воли о том, что кадров не хватает, я привел свой любимый аргумент:
-- Товарищи, надо понимать простую вещь. Даже если местный начальник просто идиот, то их каждого такого, мы теряем десятки наших активистов, которые будут убиты в результате восстаний. Тем более, вы знаете, какую агитацию ведут кулаки? Что большевики сознательно морят народ. К тому же, товарищи, если человек рассматривает свою должность исключительно как возможность без просыпа пить самогонку, то его не исправишь уже ничем. А РОСТА будет об этом широко сообщать.
Тут влез Бухарин.
-- А вам не кажется, товарищ Коньков, что это будет наносить удар по авторитету Советской власти?
-- Мне кажется, что как раз такие меры будут укреплять её авторитет. Я напомню вам один факт. Николай II оставил фактически без наказания адмирала Рожественского, допустившего из-за своей бездарности Цусиму. Стессель, явный предатель, сдавший Порт-Артур, отсидел в крепости меньше года и был помилован. И что? Да то, что все чиновники убедились - он могут делать что угодно - и ничего им за это не будет. Результат известен. Вы хотите пойти по этому пути?
А я-то знал и про семидесятые годы, когда коммунисты проводили ту же политику. И результат тоже был известен.
Через два дня после заседания я сидел на Лубянке в кабинете Дзержинского. Мы договаривались о координации действий. Кстати, из кругов разных "профессоров Преображенских" уже давно ползли слухи, что РОСТА - это те же чекисты. Тем более, что своих "полевых" корреспондентов мы предпочитали набирать из фронтовиков. Да всех штатских учили пользоваться оружием. В одной из наших брошюр для внутреннего пользования было сказано:
"Надо раз и навсегда забыть буржуазный миф, что корреспондент - лицо нейтральное. Наши враги воспринимают корреспондентов РОСТА как агентов большевизма и расправляются с ними соответственно. Так что наш работник должен уметь защищаться".
Ну, а за кордоном мы, разумеется, действовали как одна команда. Фигура "журналиста в штатском" появилась задолго до нас.
Дзержинский же мне сообщал.
-- Положение серьезное. Вот резолюция съезда правых от 17 июня этого года. Как видите, они приняли решение об организации крестьянских восстаний.
-- Неймется сволочам. Мы можем использовать этот документ?
-- Разумеется. И самое главное - они не только болтают. Тамбовское восстание возглавляют именно эсеры. Лидер восстания, Антонов - эсер. Честно говоря, оно бы и без них вспыхнуло, но эсеры придали ему организованность. Причем, по нашим сведениям, среди антоновцев имеются бывшие офицеры, из крестьян, которые в армии набрались эсеровских идей. Что вы думаете делать?
-- Резолюцию, мы разумеется, опубликуем. С комментариями. Требования свободной продажи хлеба выгодны прежде всего кулакам. То есть, тем, кто скупаем у крестьян зерно. Но ведь порой чуть ли не всё село находится у них в зависимости. Так что влияния у них хватает. Далее. Совместно с вами товарищами надо написать методичку для местных властей, как бороться с мятежом. Точнее - прежде всего - как бороться не надо. К примеру, у крестьян, даже заподозренных в сотрудничестве с антоновцами, сжигают дома. И куда им после этого идти? Только в лес. К тому же, войсковые операции против повстанцев неэффективны. Пример - отряд Никифоровой. За ней гоняется половина войск Пилсудского. Без всякого толку. То же самое было и действиями колчаковцев против сибирских партизан.
-- А что вы предлагаете?
-- Я, конечно, не военный.
-- Может, это и к лучшему. Военные слишком консервативны. Махно и Никифорова вообще никогда не служили в армии.
-- Бороться с ними их же методами. Создавать особые отряды, которые будут сидеть на хвосте у повстанческих отрядов. Благо, антоновцы действуют весьма размашисто, имеется много людей, которые их ненавидят. Одновременно - создавать отряды, которые будут занимать деревни вокруг лесов. Насколько я понимаю, Тамбовщина - это не Сибирь с её тайгой. Тем временем задача летучих отрядов - вытеснять формирования повстанцев из "своей местности". Ведь родственникам жители будут помогать, а вот пришлым - подумают. Те начнут грабить. Ведь повстанцы сильны прежде всего поддержкой населения. Я это видел и в Мексике. Понимаете, не бывает такого, чтобы большой отряд в лесу никто не увидел. Пастушок, бабка, вышедшая по грибы-ягоды, мужик, пошедший за дровами. Они ведь не отшельники-старообрядцы, скрывающиеся от людей.
Другое дело - сообщат об этом эти свидетели или промолчат. И тут, я думаю, надо сочетать кнут и пряник. С главарями и точно установленными пособниками в деревнях расправляться очень жестко. Остальным - со временем объявить амнистию. Многим быстро надоест сидеть в лесу. Ведь какой-то четкой идеи у них нет. У большинства - лишь выплеск недовольства. Тем более - заканчивается август. Осенью сидеть в лесу - не самое приятное занятие.
-- Интересно...
И тут я вспомнил ещё одну хохму.
-- Товарищ, Дзержинский, есть предложение, которое касается информационной войны. Тут могут действовать как наши люди, так и ваши. Надо распространять слухи, что мы массово используем против повстанцев ядовитые газы.
-- А почему газы? Я тоже не военный, но насколько я знаю, они особой эффективности на империалистической войне не показали.
-- Именно так. Более того, против повстанцев, скрывающих в лесах, они вообще бесполезны. Для того, чтобы накрыть даже небольшую рощицу, требуется несколько артиллерийских полков*. Но... у тех, кто не служил, газы вызывают чуть ли не мистический ужас. А внести смятение в ряды врага - это нужное дело. Можно и в самом деле где-нибудь кинуть пару десятков газовых снарядов.
-- Мысль интересная, -- усмехнулся Дзержинский.
В моей истории спекулянты и неучи очень любили скулить про большевиков или Тухачевского лично, которые, звери такие обстреливали леса газовыми снарядами. Хотя для человека этого времени - химическое оружие - точно такое же, как и любое иное. Но главное-то не в этом. Против партизан оно и в самом деле неэффективно. Разрыв газового снаряда из трехдюймовки дает ядовитое облако примерно в пять квадратных метров. Газы этого времени не убивают мгновенно. Так что попавший под раздачу вполне может отползти и отдышаться. То есть, для эффекта необходим ОДНОВРМЕННЫЙ огонь из многих орудий по разведенным позициям противника. Посчитайте, сколько нужно орудий для обработки даже небольшого леса? Газы на ПМВ стали применять просто от отчаяния, от невозможности преодолеть "позиционный тупик". И потому-то их в ВМВ и не применяли.
Что немаловажно - Брюсов вполне принял Советскую власть. Он даже недавно стал моим товарищем по партии. Среди литераторов старшего поколения - уникальный случай. Я подозревал, его вступление в партию, как и его жанровое многообразие происходило из одного корня -- от исключительной беспринципности. О хотел быть в литературе главным. И не всё ли равно - при каких властях? Сейчас он крутился во Всероссийском союзе поэтов, где явно стремился вытеснить с поста председателя, "коммуниста-футуриста" Василия Каменского.
Так что на моё приглашение он откликнулся очень охотно. Союз поэтов был не самой влиятельной организацией. В моей истории потенциал Брюсова Советская власть использовала процентов на пять. Не могли понять, что с ним делать.
Для начала поговорили и литературе. Меня поразило, что Валерий Яковлевич очень точно предсказал судьбу Маковского.
-- Он очень талантливый поэт. Думаю, что со временем он отрешится от своих крайних футуристических экспериментов, которые многих от него отталкивают. Хуже иное. Он слишком узко понимает понятие "служить революции". Для создания агиток более подходит Демьян Бедный. Впрочем, как я понял, Демьян Бедный с вами активно сотрудничает.
Ещё бы! Демьян был талантливым, и ещё более беспринципным человеком, чем Брюсов. Он мог написать о чем угодно, главное ему было правильно поставить задачу.
Правда, Брюсов не очень понимал, зачем он мне нужен. В самом деле, не для создания агиток. Это как раз случай забивания гвоздей микроскопом.
-- Валерий Яковлевич, у меня к вам два предложения. Во-первых, как вы, вероятно, знаете, под эгидой РОСТА выходит журнал "Красный журналист". Мы хотели бы, чтобы возглавили там отдел литературной критики. Нас интересуют прежде всего молодые таланты. Независимо от того, близки они нам идейно или духовно -- или нет. Журналист должен разбираться в литературе.
-- Разумеется, я согласен.
Брюсов очень оживился. Дело в том, что данный журнал являлся своеобразным внутренним органом РОСТА. Разумеется, ни о какой закрытости речь не шла. РОСТА ведь само являлось открытой структурой. Хочешь писать нам корреспонденции - так пиши. В нём печатались материалы типа "что может понадобиться нашему журналисту". А если уж честно - " что мы от них хотим". Силу СМИ в революционную эпоху Валерий Яковлевич отлично понимал.
-- Другое предложение творческое. Вы, несомненно, знаете историю Великой Французской революции?
-- Разумеется.
-- Так вот, я хотел бы предложить вам написать большой рассказ или небольшую повесть о взаимоотношении Дантона с Робеспьером.
Брюсов несколько озадачился.
-- А что вам интересует? Противостояние личностей?
-- И личностей тоже. Скажу вам как коммунист коммунисту - многие наши товарищи слишком узко понимают понятие классовой психологии. А вот как было. Оба эти революционеры происходили из одного класса. Оба являлись революционерами. Но Робеспьер был бессребреник, а Дантон любил деньги, хорошую жизнь и так далее. В общем, он ввязался в коррупцию и потворство спекулянтам. И в итоге занял позицию потворства ворами и спекулянтам. И вот вопрос: его развратила полученная власть - или они шел в революцию, чтобы дорваться до всяческих благ? К тому же, именно поведение жирондистов во многом толкнуло якобинцев к новому витку террора. Если свои предают - то кому верить?
-- А ведь это очень интересная тема... - Сказал Брюсов. Ему идея явно понравилось. В это время многие теоретики "революционного искусства" кричали: единоличные герои - это буржуазно, в пролетарской литературе действовать массы. Но я-то знал, чем именно все эти теории накроются.
-- Более того. Тема очень актуальная и для нас. Но у нас этот печальный процесс только намечается, а там мы знаем, чем он закончится.
-- Я обязательно за неё возьмусь.
Про себя я добавил, что если произведение получится, то я обязательно организую наезд на Брюсова каких-нибудь подобных "левых" теоретиков. А вот тогда-то можно будет поговорить и всерьез...
Процесс "перерождения" партии пока что остро не стоял, но тенденции явно намечались. Того, что массового появятся местные красные феодалы, которые решат, что теперь настала их пора хорошо пожить. Особенно - если дойдет до нэпа. Именно он, а не военный коммунизм, сыграл главную роль в разложении партии. К середине двадцатых партия как единая организация фактически перестала существовать, развалилась на враждующие кланы. Да и вообще - началась "перестройка". А господа за рубежом радостно потирали руки. Дескать, господа большевики, кончилось ваше время. Скоро начнем делить Россию.
А ведь до нэпа доиграются. По уму, пока не поздно, надо было отменять продразверстку. Но я уже убедился, что это совсем не просто. Дело даже не в противодействии леваков. Дело в том, что страшно было. Система через пень-колоду, но работала. А сельхозналог - это совсем иная вещь. Да ведь многие коммунисты иначе и не умели руководить, кроме как с помощью нагана и чьей-то матери. В РИ их подвигнуло на это только Кронштадтское восстание.
Но тут дело было не по моим зубам. Если даже Ленин и Сталин всё понимали, но не решались.
* * *
Кафе "Домино" на Тверской продолжало функционировать. Мне долго было непонятно, откуда они в условиях военного коммунизма брали хоть какие-то продукты. (Спирт, разумеется, подавали контрабандно). Но потом разобрался. В законах царил такой хаос... К примеру, завод имел право послать собственный продотряд. Половина добытого шло государству, половину - профкому. А уж дальше... Сами понимаете.
В кафе, как всегда, висел тяжелый запах махорки. Другое курево купить было можно - но по соответствующим ценам. Вокруг не слишком чистых столиков сидели обычные посетители этого заведения - мелкие уголовники, анархисты, а также представители творческой богемы. В углу шумела пьяная компания в которой солировал небритый мужик в потертой кожаной куртке и фуражке защитного цвета. Вокруг него группировалась какая-то околопоэтическая публика.
-- Коля, так ты был у Махно? - Спрашивала одна из девиц.
-- Ну, был. Только не тот стал батька. Дисциплина у него теперь. Лишний раз выпить нельзя.
-- И ты что?
-- Ушел я оттуда. А тут - сплошная кислятина. Но... мне большевики помогли. Они мне честно сказали - исчезни с глаз долой, пока не расстреляли. Приносил пользу в другом месте.
-- Где?
-- Парень оглянулся и прошептал. То есть, это ему казалось, что прошептал, слышно было далеко.
-- В Ирландии...
Один из сидевших за соседним столиком, парень в не слишком опрятном пиджаке, но с бантом на шее, поднялся и направился к выходу. Он работал в "Пролеткульте", ну, и подрабатывал кое-где. Эти сведения были очень интересными.
Получатель информации, тоже трудившийся в "Пролеткульте" бывший профессор, большевиков ненавидел всеми фибрами души. Его бесила власть хамов. К тому же англичане платили деньги. Профессор собирался уехать, но он бывал за границей - и понимал, что с пустым карманом там делать особо нечего.
Так что оказывал англичанам посильную помощь.
А вот фраза в "Комсомольской правде":
"Самым слабым звеном в цепи империализма является Ирландия с её вековым стремлением к свободе." И на заводе Гужона на митинге кто-то проговорился... Это надо сообщить, куда следует...
Из Мурманска англичане убрались. Для начала -- потому, что в Ирландии началась война за независимость*.
(* Она случилась и в РИ и закончилась в 1922 году провозглашением Ирландского свободного государства в сегодняшних границах Ирландии. То есть без Ольстера.)
А чекисты вели "секретные" (то есть такие, чтобы об этом узнали в Лондоне) совещания о том, что, мы пошлем туда эсеровских и анархистских боевиков. Дескать, у нас они мешаются под ногами, вот пусть там воюют за счастье трудового народа. Уж ряд "случайных" сливов информации в прессе устроил уже я. Точнее, Миша. Он "сливы" делать очень любил.
Честно говоря, я сомневался в эффективности такой дезы. Но Дзержинский меня успокоил.
-- Они всерьез нас не воспринимают. Впрочем, англичане всегда себя считали самыми умными. Да и в любом случае мы ничего не теряем.
К тому же, в Англии начали бастовать докеры под лозунгом "Руки прочь от Советской России!" Да и на судах матросики стали волноваться. А то! Мурманск того времени - это скопище бараков, а многие вообще жили в вагонах. Ничего хорошего там не было. Сидеть на Севере диком им стало надоедать. Несколько английских офицеров были найдены на берегу убитыми. Причем, очень многое свидетельствовало, что их грохнули не большевистские подпольщики, а соотечественники. Англия славится своим флотом. Но она же славится и бунтами на кораблях. К тому же население Мурманска фактически приходилось кормить. Своего продовольствия на Кольском не было, а из Петрограда его понятно, не везли.
На этом решили сделать себе политический капитал лейбористы, которые включили в свою программу невмешательство в дела Советской России. Как выяснилось позже, в правящих кругах существовали две тенденции. Одни выступали за интервенцию. Другие говорили: а на фига нам лезть в эту кашу и обострять обстановку с собственной стране?
Ллойд-Джордж сказал в узком кругу:
-- Господа, как известно в Советской России набирает силу тенденция, которая провозглашает главной целью "защиту социалистического отечества". Главным их пугалом является именно иностранная интервенция. По нашим сведениям, они серьезно готовятся к партизанской войне. Вы помните Англо-бурскую войну? Россия побольше, чем Трансвааль и Оранжевая республика. А Русские такие же дикари, они будут сражаться очень упорно. Но, господа! Никакая идеология не способна преодолеть экономические законы. С разрухой большевики не справятся. Им придется обратиться к нам за помощью. А я напомню, что большевистская Россия - это конгломерат формально независимых государств. Вот мы и станем оказывать помощь Армении, Украине и Грузии. Долго ли продержится их единство? А там дойдет очередь и до России.
А на фронтах Гражданской войны творились следующие дела. Противостояние на Кубани постепенно сходило на нет. Пока что спокойным местом этот регион назвать было трудно, но те, кто продолжал воевать, уже окончательно потеряли свой "цвет". Так что это уже было задачей ЧОН. Одной из причин было то, что Сталин протолкнул отмену продзразвестки на Кубани. Правда, без всякого шума. Для товарищей по партии это было обставлено как чисто политический ход - дескать, мы должны лишить поддержки банды. На самом-то деле создавался прецедент. Мы о данном событии молчали. Вместо этого пустились в туманные разговоры о том, что одно из преимуществ Советской власти - она может поставить эксперимент в отдельно взятом регионе. Если не выйдет - свернуть. Если выйдет - распространить.
Затея имела успех. За два года кровавый хаос достанет кого угодно. Народ решил: лучше уж большевики. Самым непримиримым предлагали уехать в Турцию - и даже предоставляли корабли. Среди них ходили смутные слухи: ничего, мы скоро вернемся. Вот бы узнать - кто эти слухи запускал? Для отмазки эвакуацией занималась шведская миссия Красного креста. "Международные силы" в Стамбуле не препятствовали - у них, возможно, имелись на казачков свои планы. Впоследствии так и оказалось.
На Восточном фронте дело дошло до "промежуточного финиша". 15 сентября красные вошли в Иркутск. А вот дальше дело застопорилось, а 27 -- в Верхнеудинск. На этом деле застопорилось. Дальше находились части Семенова. К ним присоединились и белые под командованием Каппеля, который пока что был живее всех живых. Там же околачивались японцы.
Красные тоже находились не в лучшей форме после похода через всю Западную Сибирь. Да и воевать с Японией особенного желания не было. Хотя... Имелись разные мнения. В общем, в ЦК начались дискуссии.
* * *
День для меня начался довольно бурно. Я шел со Светланой от своей квартиры до рабочего места. Благо, недалеко. Заодно любовался ранней осенью. Большая Никитская, несмотря на запущенность, смотрелась лучше, чем в моем времени. Честно говоря, бетонная коробка будущего офиса моей конторы эту улицу никак не украшала.
-- Вот так, просто погулять, когда время найдешь... -- Сказала моя подруга.
-- Так ведь революция.
-- Так всё понятно. Сама всегда мечтала о настоящей жизни.
Навстречу мне шел рослый красноармеец. И тут вдруг из-за него выскочила очкастая девица в руке которой был револьвер. Глаза у нее были совершенно безумные.
Я толкнул Светлану в сторону и метнулся в другую. Это мгновение стоило того, что она не попала. Но и мой выстрел прошел мимо.
Девица вдруг полетела вперед и врезалась физиономией в мостовую. Я сообразил, что красноармеец от души врезал ей по башке. В следующую секунду он уже подлетел к ней, вывернул руку и вырвал шпалер - как раз к тому моменту, когда подоспел и я. Светлана тоже уже держала в руках наган, но она, похоже не сориентировалась в калейдоскопе событий.
-- Вот ведь стерва,-- сказал красноармеец. - Контра поганая. Вас ведь хотела убить, товарищ Сергей. На пару с товарищем Светланой.
-- Хрен бы у неё что вышло. И не такие пробовали. Но всё одно спасибо. Я бы её сразу пристрелил. А так она чекистам пригодится.
В самом деле. Будь я один, так попытался бы взять её живой. А когда могут и в товю девушку попасть...
-- Товарищ, а ты откуда нас знаешь?
-- Я с Колчаком воевал. Взводом командовал. Видел там вас обоих. В Москву прислали в новой части роту возглавить.
А, тогда понятно, откуда у парня такая четкая реакция.
Между тем мы подхватили девицу. Вид она имела не слишком симпатичный - очки разбились, на физиономии смешались грязь и кровь.
-- Но она пришла в себя и завопила:
-- Палачи! Душители свободы!
-- Ишь, как орет, -- усмехнулся парень.
-- Эсерка, видать, -- подала голос Светлана.
Хм, давно на меня не покушались. И снова эсеры.
-- Куда её?
-- К нам в РОСТА. Там есть телефон и охрана.
Здание нашей конторы охраняли чекисты. В основном, от каких-нибудь уголовников.
Мы звякнули в ЧК, сдали туда девицу.
-- Тебя как зовут? - Спросил я красноармейца.
-- Ефрем Селиванов.
-- А нас ты знаешь. Пойдем, чайку попьем. А можем по такому случаю и что покрепче.
-- Чаю - это со всем удовольствием. А вот вина не пью.
-- Из старообрядцев? - Спросила Светлана.
-- Нет, я партийный. Но у меня батька от вина сгорел. Мы и остались у матери - пятеро мал мала меньше. Сами понимаете. Так что я зарекся.
В моем кабинете я разглядел, что форма на Ефреме новенькая.
Надо сказать, что мы совместными усилиями провалили знаменитую красноармейскую форму. В моём времени был распространен неведомо откуда взявшийся миф, что буденовская форма - это новая форма русской гвардии, которую нашли на складах. Как, никто не мог по этому поводу привести ни одного документа. Все ссылались на некие сайты, где ссылались на другие сайты... В общем, "все знают". На самом-то деле, я все документы по этому поводу видел - форма была разработана при Советской власти. Только вот от большого ума большевики привлекли к этому художников-романтиков Бориса Кустодиева и Виктора Васнецова. Вот они и создали стилизацию под дворянский костюм XVI-XVII веков*, годный, скорее, для оперной постановки, нежели для войны ХХ века.
(* Цветные полосы поперек груди символизируют "разговоры" -- такие же шнурки на дворянском костюме. Как это выглядело в старину - можно увидеть хотя бы по одежде князя Милославского в известном фильме Гайдая.)
В этой истории идея введения формы появилась позже - в июле 1918 года*.
(* В РИ - в мае).
Концепция новой формы широко обсуждалась - и мы смогли преодолеть один из главных тезизов - она типа должна "отличаться от старой". Тем более в этой истории генералам и офицерам было больше голоса. Они тоже сказали - а на фига?
Тем более, что на складах было полно старой формы. А с экономикой в стране было плохо.
Так что в итоге форма была примерно образца 1935 года. Только вместо "богатырки", она же "фрнузевка", она же буденовка мы пробили берет, а в виде зимнего головного убора - ушанку*.
(В РИ зимнюю буденовку отменили только после Зимней войны)
Опять же - упирая на экономию. Береты и ушанки шить проще. Да и вот вам и отличие от старой формы. В это время береты носили только французские и итальянские горные стрелки. А ушанки вообще нигде, кроме России, не носят.
-- Ефрем, если ты командир роты, почему на тебе кубиков нет?
-- Так на днях обещали выдать. Дело-то обстоит как? Командир должен сам договариваться, как все обеспечить. Вот наш комполка и бегает.
Да, уже лично я пробил идею знаков различия. Они вообще-то появились сами собой - жизнь заставила. Но в каждой части извращались на свой манер. Тут меня послушали. Благо я ввел звезду, серп и молот, да и партийные значки пользовались огромной популярностью. К тому же многие элитные части, вслед за нашим бронепоездом, стали вводить себе собственную символику. Так что ко мне в этом случае прислушивались.
Разумеется, ни о каких погонах речь идти не могла. Их не приняли бы, даже если к этому призвал бы лично Ленин. Выдумывать я ничего не стал. Просто предложил петлицы, которые у нас были до 1939 года. То есть у генералов - ромбики, а не звезды.
Но только вот ввиду слабой промышленной базы, у каждого командира полка или дивизии должна была болеть голова - где всё это достать или изготовить.
Вскоре позвонили из ЧК. Девушка особо не запиралась. Она была слегка чеканутая. Ну, из тех, кого можно зарядить темой и двинуть на что угодно. А на горизонте снова виднелся Савинков. Нет, в Россию, он не приехал, действовали его люди.
-- Нежели он тебя так возненавидел?
-- Вряд ли. Как говорят в Америке, "ничего личного, просто бизнес". А я - очень хорошая фигура с их точки зрения. Глава пропагандисткой машины. Всё в духе эсеров. Они наносят удар не по реальному врагу, а по символу.
-- Но с Савинковым придется разбираться.
-- Есть кое-какая идея...
А приключения продолжались. Ко мне обратилась секретарша. А как же - большой начальник и без секретавши.
-- Сергей Алексеевич, с вами хочет поговорить журналист "Чикаго трибьюн" Стенли Ворд.
-- Что ему надо? Если интервью - пусть идет к черту.
Он для вас передал визитку.
Я просмотрел карточку. С лицевой стороны обычная визитка представителя масс-медиа. А вот с обратной была надпись на английском: "Стели Ворд приветствует Макса Полански. Есть конфиденциальный разговор, который может оказаться взаимовыгодным".
Кто такой Макс Полански я не знал. Однако догадался, что это одно из имен моего реципиента. А журналист наверняка в штатском.
-- Хорошо. Зовите.
В кабинет вошел просто типичный американец. Точно - журналист в штатском. С такой открытой улыбкой, что сразу захотелось проверить - на месте ли бумажник. Он заговорил на хорошем русском языке.
-- Добрый день, товарищ Коньков. Очень рад познакомиться, так сказать, очно, с таким человеком.
Я кивнул ему, чтобы садился.
-- Неужели в САСШ я так известен?
-- Ваша нынешняя деятельность не нашла пока особого признания, но прошлая... В Джорджии до сих пор помнят, как вы застрелили двух агентов Пинекертона. Нет, я понимаю - они тоже парни не подарок, тоже любят пострелять - и бой был честный. Многие вам восхищаются. Журналисты назвали вас последним ганфайтером.
Так, если этот тип не врет, а врать ему нет смысла, то в Америку в этой жизни мне путь заказан. Ну и черт с ней. Только вот что ему надо? Шантажировать? Так он должен знать, что с РСФСР как с Дона - выдачи нет.
-- Так что вы хотите? Если вам нужен автограф - то я могу его дать.
-- Ладно, я американец, и вы в какой-то мере тоже. Поговорим как деловые люди. Мне вы интересны как член правительства.
-- Я не член правительства. Я член ЦК. Это совсем не одно и то же. Но вы имеете влияние. Причем, как заметили люди, которых я представляю, вы примыкаете к группе, чья позиция дает возможность договориться.
-- Что это за люди? О чем договариваться?
-- Очень влиятельные люди. Вы не хуже меня знаете, что в САСШ не всегда решают те, кто сидит на Капитолийском холме. Так вот. Коммунисты хотят построить коммунизм во всем мире. Мы не хотим, чтобы в Америке был коммунизм. Но вы и ваши друзья не желаете это делать прямо сейчас. Значит, временно у нас есть возможность действовать ко взаимной выгоде.
И тут до меня дошло.
-- Дальний Восток?
-- Именно. Насколько я знаю, у кого-то из вашей партии есть план создания буферной республики на Дальнем Востоке.
Так, про план ДВР они знают. Отлично!
-- И что?
-- А вы не боитесь, ваши противники тоже учредят там что-нибудь своё? И их признает Япония. А потом и Англия? Мы совершенно не заинтересованы в усилении Японии.
Да, в том-то и дело. Американцев не тянет снова воевать через океан. Но только в этом случае - без нормальной базы. А вот усиление Японии - это им серпом по одному месту.
-- А что вы хотите от нас? Вы ведь не зря снабжали Колчака? Снабжали. Бизнес есть бизнес. Но убедились, что большевики - не Колчак. Мы готовы в виде акта доброй воли надавить на японцев. А там уж как пойдет. Вам мы предлагаем подготовить встречу в кем-нибудь из лидеров большевиков, кто принимает решения.
-- Почему вы обратились именно ко мне?
-- Скажу вам честно. Я не понимаю большевиков. Их никто не понимает. А вы, видимо, понимаете, если сумели с ними ужиться. С другой стороны - вы выросли в Америке. И мы с вами может друг друга понять.
Ха, они меня считают авантюристом который волей судьбы вылетел на высокое место.
-- А какая выгода мне? - Решил я задать проверочный вопрос.
-- Я не дурак, чтобы предлагать вам деньги. Но, согласитесь, это может помочь вашей политической карьере. Не говоря о такой мелочи, как то, что вас помилуют - и вы сможете посещать САСШ.
-- Что ж, я думаю, мы поняли друг друга.
-- Надеюсь, что нам ещё доведется сотрудничать.
Позиция америкосов понятна. Та же, что нынче у англичан. Лучше воевать деньгами. Интересно, нэп пока ещё не провозглашен, а западники ведут себя так, будто он уже есть. Вот бы узнать - почему? Кстати, если так, то мне сделали ТАКОЕ предложение. Это не вшивые пара миллионов баксов. Быть посредником с США -- это ну такие деньги...
В принципе, единственной неожиданностью было то, что америкосы выйдут именно на меня. Хотя именно издания РОСТА начали упоминать о ДВР. А эта идея была, скорее, разведкой боем. Я помнил, что в той истории янки тоже ведь нажали на японцев. Только красным пришлось дойти до Читы. Что ж надо звонить Ильичу.
В центре поезда находился салон-вагон, из которого, не спеша, спустился дочерна загорелый человек в кубанке и бекеше, на стоячих воротниках которой виднелись по четыре врезанные в мех темно-красных ромба командарма. Этому человеку было 34 года, но он смотрелся, самое большее, лет на 25. Да к тому же он как-то криво и ехидно ухмылялся. В общем, на вид человеком он был несерьезным. Но встречающие отнеслись к нему со всем почтением. Хотя эти красные командиры, буквально из ничего создавшие армию, которая раскатала Колчака, были не из тех, кто будет кого-то уважать, только из-за того, что он приехал с приказом из Москвы. Они прошли с боями всю Западную Сибирь и видали такое, что лучше бы никому не видеть. Но... Они как-то приняли прибывшего за своего. Хотя он был мало того что полковник и дворянин, так ещё и гвардеец.
-- Здравствуйте, товарищ комфронта.
-- Здравствуете, товарищи.
Вот черт знает, что это был за человек. С ним как-то сразу шутить не хотелось.
-- Давайте не терять времени, поедем в штаб.
Новый комфронта был не слишком известен советской общественности из-за своего слишком "белого" происхождения. Но в армейских кругах он уже получил прозвище "красный Скобелев". Его звали Яков Александрович Слащов.
Фрагмент из материала "Трудный путь в Революцию". Журнал "Красный журналист", Љ2, 1920*.
(*Специальное уведомление для либерастов. Которые скажут, что такой материал не мог быть в то время напечатан. Не засоряйте мне комменты. Оторвите задницу от компа и сходите в библиотеку, возьмите газеты 1919-1920 годов - и вы убедитесь, что в то время и не то печатали. Даже без всяких попаданцев. )
Беседа редактора Светланы Баскаковой с комфронта Яковом Слащовым.
"-- Итак, что вы делали после заключения мира?
-- Я подался на Дон, где формировалась Добровольческая армия Корнилова.
-- Что вас на это подвигло?
-- Я потомственный военный. Жизни вне армии я не представлял. После заключения мира армия развалилась. Да и многие большевики говорили, что на смену армии должна придти партизанщина. Вот и представьте, что я думал. К тому же - вопрос окружения. Все мои знакомые ненавидели большевиков. Вот я и подался на Дон. Там и начал войну.
-- Почти в одних местах...
-- Я воевал севернее*. Про ваш бронепоезд я слышал. Правильно вы навели порядок в Ростове.
(*Автор знает реальную биографию Слащова. А это АИ)
А я потом ушел в зимовники с этим... Львом с головой барана. Корниловым. Я был начальником штаба Партизанского полка. Но это полк составлял триста человек.
-- Я не военная, но вот скажите, разве у белых был иной выход? Вас было всего полторы тысячи человек.
-- Поверьте, выход имелся. У Корнилова был шанс собрать вокруг себя всех противников большевиков. А воевать... Повоевали бы.
-- Да, хорошо, что не вы командовали Доброармией. А что дальше?
-- Во время сидения в зимовниках я понял - ничего хорошего из этой затеи не выйдет. К тому же, на что рассчитывали Корнилов и остальные? На то, что закончится Великая война и в Россию придут их выручать "союзники". Мне это не нравилось. Я стал об этом говорить со своими товарищами. В руководстве Доброармии уже решали, что со мной делать. А я ушел в Ростов вместе ещё с пятнадцатью офицерами и сдался большевикам.
Приняли меня, конечно, неласково. Но, в конце концов, поверили. Большую роль ту сыграл товарищ Дзержинский.
Для читателей поясняем: товарищ Дзержинский сказал: "Ему мы можем доверять более, чем всем другим военспецам. У него обратного пути нет."
-- А потом вас послали в Финляндию...
-- Да, затихшая там война снова вспыхнула в апреле 1918 года. К Маннергейму стали присоединяться шведские добровольцы. Они взяли Тампере. Но там нужно было просто навести порядок. Я это сделал. А дальше было всё просто.
-- Скажем честно, красные солдаты и матросы не слишком любят бывших офицеров.
-- И они правы. Они не любят напыщенных бездарностей, которые громоздили трупы солдат в бессмысленных атаках во время Великой войны. Кутепов, который вел строем солдат на пулеметы... Но, надеюсь вы мне поверите, я не из тех.
-- А вот ходят легенды в Финляндии про ваши страшные бронепоезда, про воздушные шары...
-- Так что тут особенного? Насколько я знаю, вы сами ездили на бронепоезде. А у наших были просто пушки помощнее. Мы их сняли со старого эсминца. Моё мнение - командир должен думать головой, а не следовать шаблону. Я поставил на два бронепоезда дальнобойные морские пушки. Я организовал наблюдение с аэростатов. Так это очевидно. А Маннергейм... Ну кто такой Маннергейм? Как он был кавалергардом, так им и остался.
-- А потом вас послали в Туркестан. Очень сложная местность, много разных народов, много противоречий...
-- Да, там было непросто. Но я решил, что если невозможно развязать Гордиев узел, его надо рубить. Я решил показать, кто в доме хозяин. Есть Советская власть. Кому она не нравится - что ж делать. Я не виноват.
-- Но вам ведь там пришлось поработать и дипломатом?
-- Пришлось. В Ферганской долине имелась так называемая Крестьянская армия. Это русские крестьяне, объединившееся, чтобы отбиваться от местных феодальных князьков. Там ведь чистый феодализм. У каждого бая есть банда, которая грабит всех, кто слабее. Так вот, русским крестьянам не нравились некоторые мероприятия Советской власти. И они решили объединиться с кем-то из этих банд. Что ж, мне пришлось встретиться с лидерами Крестьянской армии и объяснить: либо вы с большевиками, либо вы окажетесь в "восстановленном Кокандском ханстве", как декларировали местные национальные лидеры. Я им честно сказал: даже если большевизм рухнет, то новая власть доберется до вас лет через десять. Они местные реалии знали, поняли, что за это время их всех перережут во славу Аллаха. Они поняли.
-- А ваш захват Мешхеда?
-- Так а зачем оттуда лезли англичане в Туркменистан? Там имелась английская миссия, так её и нужно было нейтрализовать.
-- А потом вас назанчили командующим Дальневосточным фронтом..."
* * *
Слащов -- в самом деле уникальный человек. Вот есть, к примеру, люди, которые в любой ситуации сумеют сшибить себе денег. Классики описали такого человека в лице Остапа Бендера. А вот Слащов мог из любого дерьма создать боеспособные подразделения. Когда в моей истории ему выпало защищать от большевиков Крым, так у него в распоряжении был только деморализованный драпающий сброд. А он в итоге красным навалял только в путь. Ну, потом не один раз вваливал. А затем появился барон Врангель, который всё провалил.
В этом времени он сумел завоевать доверие матросов в Гельсинфорсе. Дворянин! Гвардеец! Но вот так. И они за "командарма Яшу" всем были готовы глотки порвать. И порвали, кому надо. Теперь существует Финляндская Советская республика, так сказать, в полном объеме. А кому это не нравится - так тех уж нет. У Слащова методы-то те ещё. Его братва даже Маннергейма сумела захватить. Вот теперь все у нас в ЦК парятся - а что с ним делать? Расстрелять - это вроде как не по-хозяйски. Отпустить - так жалко.
Что Слащов натворил в Средней Азии - так это и вообще никому не понять. В моей истории в Ферганской долине были басмачи, которые гуляли чуть ли не до сорокового года. Теперь, говорят, туда, где были эти басмачи, даже вороны залетать боятся. А уж с Мешхедом - это полное веселье.
Была такая Туркменская Советская республика. Но только коммунистов там было маловато, зато были меньшевики, эсеры, дашнаки (в Ашхабаде жило много армян) и прочая сволочь. А с юга подпозли англичане. Дело-то в чем? Помните фильм "Белое солнце пустыни"? Так вот, там разборки идут как раз в Турменистане, на берегу Каспийского моря. Фильм, кстати, очень достоверный. Там про каждого героя, даже эпизодического, можно рассказать, кто он и откуда. А где прячется товарищ Сухов с гаремом Черного Абдуллы? В нефтяном танке*.
(* Я понимаю, что слово "танк" имеет и другое, куда более известное значение. Но подобные емкости называются именно так.)
Для тех, кто не понял. Нефтяные танки -- это не грибы, они сами по себе не растут. Если они есть - значит, есть и нефть, которую в них наливают. И она в натуре в Туркменистане имелась. Не так много, как в Баку - но хватало, чтобы английские сэры из близлежащей Персии решили подначить местных жителей на борьбу за демократию и что-то там ещё против власти проклятых большевиков.
В общем, произошел переворот, большевиков свергли, пришли эсеры, во главе которых состоял никогда не протрезвлявшийся товарищ Фунтиков. Ну, а чтобы демократия цвела и пахла, англичане подвинули туда свои войска.
Но товарищ Слащов решил, что это неправильно. Собственных сил, то есть большевиков и к ним приравненных у него было очень мало. Все были в разгоне. Но он как-то сумел договориться с ребятами из Хивинского ханства. Поясню. В Российской империи были два таких образования - Бухарский эмират и Хивинское ханство. Они считались вассалами России. То есть, во внутренние дела этих государств русские особо не лезли. А там цвело и пахло самое настоящее Средневековье. Их Слащов во время наведения порядка в окрестностях оставил в покое - потому что приказа разбираться с ними из Москвы не было. Пока.
Так вот, добровольцы из Хивинского ханства, следуя указаниям Слащова, налетели темной ночкой на Ашхабад. Англы такой борзости не ожидали, они мирно дрыхли. Так что умерли без мучений. Но Яков Александрович решил, что заразу надо выдирать с корнем. И они двинулись на персидский город Мешхед, где вырезали на хрен всех англичан. Как это получалось у Слащова с дикими и необученными отморозками - непонятно.
Но Слащов был из тех полководцев, которые могут побеждать там, где победить невозможно.
Так что я, узнав, что Слащов стал во главе Восточного фронта, только хихикнул. Белые могут стреляться сразу.
Ни царь, ни бог
Сломить большевиков
(С.Михалков)
Меня пригласил на встречу Патриарх Тихон. Вот это в натуре дела...
В моем времени попы вызывали у меня омерзение. Слишком явно они стремились присосаться к кормушке. Добил меня подонок в рясе, который заявил, что жертвы Блокады - это, дескать, божье наказание за репрессии против церкви. Вот так изощренно плюнуть в лицо всем коренным петербуржцам, у каждого из которых кто-то из родственников лежит на Пискаревском кладбище - это надо постараться.
В этом времени я видел всяких священников. Вот был один такой борзый. Он стрелял по нашим ребятам с колокольни. Вот ведь козел, в натуре. Нашел тоже позицию. Двоих бойцов ранил, сука. Мы в ответ из пушек немного постреляли - стало одной колокольней в России меньше*. И одним попом, соответственно, тоже. А потом будут писать про такого гада комиссара Конькова, который церкви разрушал и убивал священников.
(* Эпизод взят из воспоминаний Н.И.Никифорова, командира красного бронепоезда.)
Были и другие. Видал я одного - у него в тесном домике вповалку лежали раненые - рядом партизаны и белогвардейцы. А у белых с медициной и прочей санитарией был полный завал. В их госпитали, которые нам доставались в процессе наступления, войти-то было страшно. Люди валялись в дырявых палатках на прелой, пропахшей мочой соломе без элементарной помощи. А медперсонал по соседству спирт бухал*. Подумаешь, какое-то быдло подыхает.
(* Почерпнуто из "Дневника белогвардейца" генерала А.Будберга, в РИ -- военного министра Колчака.)
А вот тот священник-то людей вытаскивал. Всех, несмотря на то, за кого они воевали. И ведь он знал, что за укрывательство партизан у Колчака, как и у нацистов, полагался расстрел.
Так что люди были разные. Но вообще-то, Православная церковь являлась бюрократической структурой Российской империи, которая, как и все структуры, работала омерзительно. Да, никакого особо православного народа я во время своих поездок не встретил. К религии относились так же, как в 70-х - к коммунистической идеологии. То есть, ну, так положено, так и хрен-то с ними. Всерьез верующих людей я видел только среди старообрядцев, многие из которых большевикам сочувствовали. Как мне сказал один старец в Сибири:
-- Если бы Христос пришел сейчас, он пошел бы к вам.
А в самом деле. Вон в США в шестидесятые годы ХХ века был очень популярен плакат - изображение Иисуса с надписью "Разыскивается особо опасный анархист". А разве не так?
Но в любом случае Церковь всё-таки являлась политической силой. И раз позвали - надо ехать. Пока что Советская власть и Церковь находились в состоянии, так сказать, вооруженного нейтралитета.
Дорога в Сергиев Посад была непростая для машины этого времени. Но всё рано или поздно заканчивается - и я с некоторым даже понтом подкатил к резиденции Патриарха.
Приняли меня без промедления.
Я прошел в кабинет, где увидел немолодого человека. Встреча была, как договаривались, неофициальной. Так что был он в "домашнем" -- то есть, в черном подряснике без всяких там регалий. Выглядел он устало, но судя по внимательному взгляду, которым меня "срисовал", человеком Патриарх был серьезным.
-- Здравстувйте, Ваше святейшество.
-- Здравствуйте, Сергей Алексеевич. Присаживайтесь.
Я сел в большое и навороченное, но не слишком удобное кресло. Патриарх некоторое время глядел на меня, а потом начал.
-- Сергей Алексеевич, вот вы, насколько я знаю, атеист, но ко мне обратились как положено у православных.
-- Так я и к генералу Пепеляеву обращался "ваше превосходительство". Как говорят военные, по Уставу.
-- Это хорошо, что вы со своим уставом в чужой монастырь не лезете. В отличие от многих ваших товарищей.
-- Товарищи у нас есть разные, это верно. Но ведь и священники разные попадаются. Вот мы у одного посреди голодающего уезда нашли огромные запасы зерна. Его отче давал в рост, под двести процентов. Это такое теперь христианство? Но давайте так. Я - не работник НКВД. Если у вас есть претензии к власти - то обратитесь к товарищу Дзержинскому. Я занимаюсь идейно-политической работой. Так что по этому поводу какие у вас ко мне вопросы?
Патриарх усмехнулся.
-- Да, вы, большевики, не любите ходить вокруг да около. Я не зря захотел побеседовать именно с вами. Вы человек очень интересный. Вот как именно вы видите отношения власти и Церкви?
-- Я лично выступаю за полную свободу совести. Кто хочет молиться - пусть идет и молится. Кому хочет.
-- Но вы будете проповедовать атеизм?
-- Да, будем.
-- Но ведь это подрыв нравственных устоев народа.
Во мне начинало закипать бешенство. В конце-то концов мы не на официальной встрече.
-- А то, что ваши священники благословляли расстрелы крестьян у Колчака - это как? Послушайте. Давайте честно. Вы ничего не смогли противопоставить крушению великой страны. Ничего! Потому что большинство из вас слишком любило вкусно кушать и хорошо жить при той власти. Когда вас отделали от государства, вам сразу стало плохо, вы начали поддерживать всех наших врагов. Но я понимаю историческое значение Церкви. Так что я войны не хочу. Но если вы хотите... Вы получите войну! А закон войны один - уничтожить врага. Я не стану, подобно французским якобинцам, призывать расстреливать священников и жечь церкви. Я поступлю проще. Структуры РОСТА напомнят жителям России, что реакционный царь Алексей Михайлович в интересах феодально-помещичьего класса провел церковную реформу. И потому возник раскол. А истинно русское Православие много лет томилось под пятой царского режима. Вы думаете, не найдется ученых богословов, которые это грамотно обоснуют? Да я завтра отдам распоряжение основать журнал "Наука и религия", где они будут выступать. И проповедников мы найдем. Раскольники-то ведь только и ждут, чтобы мы к ним обратились. И что вы думаете - когда народу объяснят, что, дескать, ошибочка-то вышла, креститься надо двумя перстами... Многие ли за вас останутся? А среди вас многие ли готовы пойти на костер?
Такого поворота Тихон явно не ожидал. Он был явно готов, что я буду ему грозить разными карами, и, возможно, даже стучать по столу рукояткой Маузера. Патриарх трусом-то не являлся. С воинствующим атеизмом он был готов бороться. В моей истории попов атеисты победили, но он-то об этом не знал. Он думал, что сможет нагнуть большевиков своим духовным авторитетом. Но, честно говоря, победили большевики очень коряво.
А так? Вот в моё время попы говорили - "вековая традиция Православия". Так вот она - именно вековая традиция! А какие-то гады устроили раскол. Протопопа Аввакума убили, фашисты. Так что Советская власть призовет поддержит тех, кто выступает за возвращение к нашей настоящей, народной вере.
На самом деле меня всегда веселило подлое поповское лицемерие. Устроили раскол, то есть революцию ради своих шкурных интересов - а когда такое же сделали другие - так это извините нельзя. Они старообрядческие книги и иконы жгли - а когда их реликвии стали передавать в музеи и библиотеки - это видите ли святотатство. Я атеист - но мне протопоп Аввакум нравится больше, чем слетевший с катушек на почве мании величия Никон.
Я чуть не заржал, представив, что если такое и вправду сделать - сколько у меня в приемной будет толпиться представителей многочисленных старообрядческих "согласий". И как они будут лупить друг другу морды, выясняя, кто из низ самый православный. Вспомнив это, я продолжил:
-- Так нам даже будет лучше. Есть много старообрядцев, которые уже приняли Советскую власть без всяких там разговоров. Разумеется, никто не станет возражать и против вашей веры.
В моей истории большевики действовали несколько по иному, поддержав так называемых "обновленцев" -- попов, стремившихся к церковной реформе. И Тихону пришлось прогнуться. Но возврат "к старой вере", по-моему, красивее. Тем более, что у раскольников огромные капиталы. Добраться до которых у большевиков руки коротки. А, может, и в самом деле, вместо нэпа попробовать вот так?
Патриарх, уж на что был крепкий и изощренный в политике мужик, но в его глазах мелькнуло смятение. Потому что перспектива-то и в самом деле была страшная.
-- И вы ведь это сделаете...
-- Я если что говорю, то всегда делаю. Попусту болтать мы, большевики не приучены.
Патриарх задумался. Разумеется, я не рассчитывал, что он станет меня уверять в своей лояльности. Не те фигуры. Всё-таки я по сравнению с ним - мелкий чиновник. Но что он задумается - а стоит ли пытаться гадить власти - это точно. И это хорошо. Ведь в той истории именно Тихон объявил войну. А коммунисты отбивались... Уж извините, как умели.
Вдруг Патриарх сказал:
-- Сергей Алексеевич, а ведь вы не атеист. Как и лучшие из ваших товарищей. Мы верим по-разному. Но... Бог поймет.
На обратном пути я думал над словами Патриарха. А ведь в самом деле. Был бы я просто авантюристом... Кайф от власти я не испытываю. Тоже мне радость - с любимой девушкой толком не пообщаться. По умному - надо было в октябре семнадцатого натырить золотишка и двинуть в бега. А ведь теперь перспектива того, что меня вскоре вынесут вперед ногами, чем дальше, тем больше. Не враги убьют, так свои.
Но на самом-то деле мне всегда были симпатичны даже такие ребята, как боевики RAF или "Красных бригад"*.
(* Ультралевые террористические организации 70-х годов ХХ века. Первая немецкая, вторая итальянская.)
Я-то всегда думал, что из-за ненависти к "обществу потребления". Но на самом-то деле выяснилось - я всё-таки верю, что можно построить какой-то иной мир. Не такой, как та всемирная помойка, из которой я попал сюда. В чём главное паскудство того мира? В бессмысленности. Я видел только закат Советской власти, но и этот мир был гармоничнее и человечнее, чем то, что я видел в США. Про нашу "демократию" я уж помолчу. А общаясь со старыми людьми, я понимал - где-то вот она была, та самая жизнь, ради которой люди шли на смерть. Есть шанс попробовать. Хуже-то не будет. Хуже некуда.
-- Миша, это вы пишете очередной фельетон в "Крокодил"? Но я никогда не слышал, что бы ты смеялся над собственными материалами. Или это Светлана что-то такое придумала?
Миша, вот уж двужильный парень, регулярно поставлял материалы в начавший недавно выходить сатирический журнал. Планы у меня на него были большие. Ильфу и Петрову, Зощенко и Булгакову, и многим другим незачем будет работать в профсоюзных газетках. Пусть сразу идут трудиться по специальности - сатириками. Но они пока ещё не проявились. Хотя уровень журнальчика был очень даже ничего. Вышло всего пять номеров, но моя секретарша уже завела у себя на столе отдельные папку: "Доносы на "Крокодил"".
Но Миша пояснил.
-- Тут дело в другом. Почитай. Ты, вроде, немецкий более-менее освоил?
-- Маркса в оригинале читать не возьмусь. А так...
-- Здесь не Маркс, но тоже интересно.
Я присел за стол, Миша протянул мне тоненькую брошюру, исполненную на плохой бумаге.
-- Всё читать не имеет смысла, я вот подчеркнул красным карандашом.
Брошюра называлась "Истинные причины Великой войны". Мюнхен, 1919 год.
Я стал читать помеченное.
"Причинами войны справедливо называют алчность представителей крупного капитала, которые нажили огромные деньги за счет миллионов погибших. В самом деле - никаких особых изменений в мире не произошло. Если не считать краха Австро-Венгрии, но эта империя, лишенная национального духа, была обречена в любом случае. Очевидно, что нажились на этом представители крупного капитала и стоящие за ним масонские круги. Более всего выгод получили богачи САСШ, известного центра масонства.
Сейчас эти господа мирно договариваются друг с другом. Дескать, вышло маленькое недоразумение.
...
Но мы упускаем из виду другое обстоятельство. Автор этих строк сражался в штурмовом батальоне. Мы брали Аррас. Сейчас буржуазные свиньи, жиревшие в тылу, не жалеют красивых слов о "героях Арраса". Да, наши ребята сражались мужественно. Но... Вы знаете, какие были у нас потери? Между тем в штурмовики трусов и слабаков не брали.
Мне приходилось воевать и против наступавших французов и англичан. С той стороны были тоже настоящие ребята. Им мы их убивали. Как и они нас.
...
Что получается? В великой войне гибли самые смелые, самые решительные, самые мужественные. Международный буржуазно-масонский капитал поставил цель уничтожить наиболее активных представителей каждой нации.
...
Они полагали, что останутся только ни на что не способные трусы, которые будут готовы подставить под них шею. К счастью, они просчитались. Народ России сумел не только выйти из войны, но и скинуть со своей шеи капиталистов и масонов. Мы должны следовать их примеру..."
-- Это что? Наши написали? - Спросил я.
-- В том-то и дело, что нет. Чистая баварская самодеятельность. Так называемая "Группа национал-коммунистов" из Мюнхена.
Встряла Светлана.
-- Обрати внимание на интересный поворот. Тут интернационализм противопоставляется космополитизму. Трудящиеся всех наций должны жить в мире - но нация - это основа всего. Товарища явно сильно контузило на фронте.
-- А ведь что-то в этой идее есть. Это хороший ход. Мы ведь тоже не отрицаем национальные различия. Мы отрицаем буржуазный национализм. То есть тот, который нам не нравится.
-- Это и есть "творческий марксизм", о котором говорит Сталин?
-- Именно.
-- Я тоже считаю, что мысль интересная, -- встрял Миша. Мы говорим "мировой империализм", этот тип пишет "масоны". А разница-то, по сути, в чём? Я думаю, что в "Красном журналисте" эти выдержки надо перепечатывать. Разумеется, с правильным идеологическим комментарием. Вроде ребята не всё правильно понимают, но мыслят в нужно и направлении.
-- Согласен. Да и связаться с ними стоит. Чтобы товарищу Зиновьеву жизнь медом не казалась.
Я в том мире плохо относился к Коминтерну - потому как считал их халявщиками. Однако, выяснилось, что дело обстоит совсем не так. Для начала - агентуру ЧК набирала именно из европейских коммунистов и им близких. Но самое интересное - в этом мире коммунистическое движение в Германии и Франции стало не только окупаться, но и приносить некоторую прибыль. Одна из причин как раз в том, что война закончилась, по сути, вничью. И все спрашивали: а зачем тогда это было? Политики наперебой говорили о "справедливом мире", но этому решительно никто не верил. Всем было ясно, что вторая серия просто неизбежна.
Мирные переговоры шли вяло, каждая из сторон искала случая кинуть подлянку другой. Демобилизацию обе стороны провели лишь частично. Это было глупее всего. Те, кто вернулся - не добавляли спокойствия. Те, кто остался, спрашивали - а зачем мы продолжаем сидеть на фронте?
Подлянки друг другу кидали с энузиазмом. Тут коммунисты были на своём месте. Немецкая разведка подкидывала денег французским товарищам, французская - немецким. Они не понимали, что это одна структура? Они, как всегда, считали себя самыми умными. Рассуждали так: Во Втором Интернационале тоже много говорили о солидарности трудящихся. А он в одночасье рухнул. Вот и эти рухнут.
Мы непосредственно в коминтерновские дела не лезли. Это была политика. Ленину и так не слишком нравилось, что Сталин и его приспешники (включая меня) набрали уж очень много силы. Поэтому что-нибудь надо было необходимо отдать и другим товарищам.
Да только вот денежки от иностранной разведки шли через западные коммунистические газеты и всякие "Фонды помощи РСФСР", а их контролировало РОСТА. Да и сами мы старались выйти на самоокупаемость. Так, я нашел в Москве Илью Эренбурга. Этот тип был именно космополитом чистой пробы. Он всю жизнь стремился жить в Париже, только вот там жрать было не на что. Так что Эренбург пытался устроиться так, чтобы получать тут, а жить там. Я предложил ему иной вариант - ехать в Париж и клепать там шпионские романы при нашей поддержке. Благо этого жанра ещё не существовало. Ну, разумеется, романы должны были быть про мрачных империалистов, которые хотят превратить всех трудящихся в рабов. Затея имела успех. Эренбург писать умел, а прибыль мы делили по-братски.
Так или иначе, во Франции правительство опасалось лишний раз дернуться, чтобы не получить новый подъем забастовок.
В Германии имелись свои погремушки. Ситуация у них была лучше, чем в моей истории, но тоже не очень. С продовольствием особо лучше не стало. А пропаганда не нашла ничего умнее, как завести шарманку: погодите, мы ещё покажем этим лягушатникам. Причем, громче всего кричали герои тыла. А генерал-полковник Людендорф и в этой истории озвучил свою теорию об "ударе в спину". То есть, мы бы победили, если бы не предательство тыловиков.
Армия стала раскалываться. У немцев потери офицеров были не столь катастрофичными как в Российской армии. А в Германии, как известно, ордунг. Большинство из тех, кого произвели во время войны, назывались "офицерами военного времени". Так что если кадровые готовились получать ордена и прочие пряники, но для "военных" светило идти на гражданку. А ведь они чаще всего ничего не умели.
А кроме того, имелись ещё и земли, населенные поляками. Пилсудский старательно создавал там свои структуры. Не немцы делали вид, что их не замечают - поскольку рассчитывали использовать поляков на Восточном фронте. Но в 1917 году надобность в них пропала - и немцы их ликвидировали. Кое-что Юзеф сумел возродить - но его авторитет очень сильно упал после появления ЗУНР и бодрых прогулок махновцев. Тем, кстати, очень понравилось совершать рейды в Польшу. При этом они грабили лишь крупные поместья и буржуев. Кроме того - демонстративно не трогали евреев. Трудно сказать - были ли это хитрый замысел батьки, или просто так вышло. Но дело было сделано. Формирования Пилсудского стали отрываться именно на евреях. В результате кто-то пошел к махновцам, кто-то стал создавать свои отряды. Так, по лесам под Сельцем рассекал отряд "Моссад", под черным знаменем с красной Звездой Давида...
Так что "немецкие" поляки действовал каждый во что горазд. Имелись красные, были те, кто выступал за любимую сказку про "Польшу от моря до моря", находились сторонники автономии в составе Германии... Начались террористические акты против местных властей.
Кайзер пытался навести порядок, но это этого выходило только хуже.
По узкой дороге, пролегавшей в сосновом лесу, двигались всадники. Они были в насквозь мокрых серых австрийских шинелях и конфедератках. На лошадях они сидели угрюмо сгорбившись. Да и лошади едва переставляли ноги. Словом, отступавший уланский полк являл собой классическую картину под названием "отступление".
Командир, полковник Сигизмунд Каминский вытащил папиросу и закурил. Папироса была предпоследняя. Это его подвигло на философию. Командир полка! С ним идет двести сабель. Боеприпасов нет, продовольствия нет, фуража нет. А сзади настигают "Синие береты". Совсем недавно польские офицеры смеялись над этой странной формой большевиков, делающих их похожими на художников с Монмартра. Но теперь-то было не до смеха. У буденовцев синие береты носили отборные ударные части. Которых, к тому же, вели местные, дико обозленные на то, что поляки тут натворили.
Полковник затянулся табаком. А ведь начиналось-то хорошо! Пилсудского долго ругали за то, что он не предпринимает решительных мер против анархистских банд и формирований ЗУНР.
Однако, видимо, Пилсудский понял игру большевиков - для ликвидации этих банд нужны крупные силы, которые без толку распыляются. Да и, судя по всему, красные выпихивали в Польшу тех, кто для них был опасен. Так что они выигрывали в любом случае.
Но Пилсудский втайне от всех копил силы и планировал решительный удар. 25 октября Войско Польское в количестве 50 тысяч человек начало наступление на советскую территорию. Белосток и Гродно были взяты почти без боя на следующий день. Вильно взяли 2 ноября. Впрочем, особо напрягаться и не пришлось. Вильно изначально являлся польским городом - так что внутри у Пилсудского имелось множество агентуры. Началось восстание - и город упал в руки наступавших поляков как перезревшее яблоко.
Теперь-то полковник понимал, что самое умное было бы - это укрепиться в Виленском крае а потом уже думать о чём-то большем. Тем более, с территории Германии повалили толпами добровольцы.
Но... Скажи кто-нибудь такое тогда - его подняли бы на смех. Все обуяла эйфория. Оказалось - большевики ничего из себя не представляют! Так что, вперед, на Минск!
Тем более, что почти одновременно, 3 ноября была взята Лида. Полк Сигизмунда принимал участие в это деле. Красные из ЧОНа, надо отдать им должное, дрались мужественно - но что они могли! Город пал. До Минска оставалось 140 километров. А там и до Смоленска рукой подать. Да что там Смоленск! Многие офицеры говорили и о Москве.
И тут с юга на них обрушился жуткий паровой каток под названием Первая Конная армия. ТАКОГО никто никогда не видел. Каминский дослужился до капитана Русской армии на Великой войне. Но там кавалерия была, в основном, мишенью для пулеметов. На окопы с проволочными заграждениями верхом не особо попрешь. Махновцы и прочие? Полковник знал историю Речи Посполитой. Что ж, анархисты просто-напросто усовершенствовали тактику, которую применяли украинские казаки и крымские татары.
Но Первая Конная -- это что-то небывалое. Кроме огромных масс конницы, усиленных тачанками, там имелась артиллерия, пехота и даже аэропланы. Были и броневики - но, к счастью, в эту погоду они не слишком могли продвигаться по пересеченной местности. Хотя при штурме Лиды буденовцы их применили хорошо. Именно тогда от полка Каминского осталась половина.
Но главное - Первая Конная отрезала польскую. армию. Попытки некоторых частей уйти в Германию немцы встречали пулеметами.
Сейчас остатки полка Каминского пробирались к Белостоку. Разумеется, в город они лезть не собирались. Они рассчитывали обойти его по лесам с севера.
Впереди послышался стук копыт. Это возвращалась разведка.
-- Пан полковник, впереди, на железной дороге, стоят бронепоезда. Вокруг них - многочисленные конные разъезды.
Это был конец. Мимо бронепоездов можно проскочить - найти "дырку", разобраться пути... Тут, среди лесов, есть шанс. Но если есть кавалеристы - то они быстро направят железные гусеницы, куда надо. А изобретать какие-то хитрые маневры просто нет ни сил, ни времени. Сзади идут "Синие береты". Которые, как говорили, в плен вообще не берут.
-- Что ж, панове, я думаю, надо сдаваться, -- Обратился полковник к своим офицерам.
-- То есть как? - Послышался чей-то голос.
-- А вот так. Кто не хочет - я никому не препятствую пустить себе пулю в лоб. Я я ещё Польше пригожусь.
Через час бойцы бронепоезда "Луганский рабочий" наблюдали приближавшуюся к ним колонну под белым флагом...
* * *
Ранним утром в только что открывшееся кафе на улице де Любек зашел элегантно одетый моложавый человек лет сорока. При всей своей элегантности вид он имел несколько помятый. Усевшись за столик, он заказал кофе и рюмку коньяку.
Гарсон, много лет, проработавший в Париже, ничему не удивлялся. Тем более, что удивляться-то? Мсье можно только позавидовать - он провел веселую ночь. Сейчас, после войны, люди живут весело. Разумеется, те, у кого есть на это деньги.
Борис Савинков и в самом деле провел бурную ночь, шатаясь по каким-то кабакам, но ему было совсем не весело. В последнее время он чувствовал себя очень паршиво. Так же он ощущал себя только после разоблачения Азефа. Дело даже не в том, что главный боевик партии оказался сотрудником охранки. Куда худшим для Савинкова было иное. Борис Викторович всегда ощущал себя необыкновенным человеком. Творцом Истории. А тут оказалось - он являлся всего лишь марионеткой в руках проходимца. Тогда он всерьез сорвался. Эсеры, несмотря на случившееся, сдаваться на собирались. В Петербурге возникла группа молодежи, собиравшаяся начать подготовку убийства великого князя Николая Николаевича. Однако Савинков сидел в Париже и просто не мог заставить себя начать "ставить" дело. Он шатался по кабакам и девкам. В конце концов террористы разбрелись.
Именно тогда он начал писать книги о своих приключениях. Хотя за три года до этого гордо заявлял: "обо мне будет писать История". Повесть "Конь бледный" отвратила от него большинство эсеров.
Если честно, то он и сам тогда полагал: с политической деятельностью покончено. Но... Один доктор как-то ему сказал: зависимость от морфина полностью не излечивается. Морфинист может много лет не употреблять наркотик - и в друг раз! И снова началось. С политикой то же самое.
Так с ним случилось в 1917 году. Он снова почувствовал, что может стать Исторической личностью.
Потом... Много чего было потом случилось. Если уж честно, неудач было больше, чем успехов. Но Савинков пер вперед. Ему казалось - он нашел заветную формулу: идею "третьей революции". Крестьяне ненавидят продразверстку, ненавидят большевиков. Надо их только поднять - и красная власть рухнет. И свалит её он, Савинков.
Но для начала по его мечтам прошли копытами махновцы - как раз те, на кого он и рассчитывал. Большевики как-то сумели их приручить. А потом Пилсудский его попросту вышвырнул из Польши...
Савинков хлебнул коньяку, запил кофе и закурил.
Хотя, конечно, Юзеф не виноват. Что ему оставалось делать? Когда не получилось с немцами, он стал рассчитывать на помощь Антанты. После провозглашения независимости Польши он буквально ночевал во французском посольстве, выпрашивая снаряжение и советников. Но те как-то не слишком рвались помогать. Савинкову ситуацию объяснил его друг и соратник Александр Дикгоф-Деренталь, большой специалист в международной политике.
-- Понимаешь, Виктор, Германия и Франция похожи на людей, которые ведут переговоры, держа в руках взведенные пистолеты. Каждый боится усиления другого. Если Франция станет помогать Польше, что мешает немцам начать помогать чехам или большевикам? А ведь никто не мешает Германии послать к красным даже пару полков "добровольцев". В случае претензий они смогут сказать, что это немцы, попавшие в плен во время Великой войны, которые в России обратились в большевизм...
Кое-какую помощь французы оказали, кое-каких советников прислали. Только вот польская армия разгромлена, советники попали в плен, о чем радостно кричат большевики. Армия Буденного двинулась на Варшаву, его передовые отряды в знаменитых синих беретах видели окрестностях Праги*.
(*Имеется в виду предместье Варшавы на правом берегу Вислы.)
Хотя, может, там их и не было, а были только слухи... Но Пилсудский предложил начать переговоры о мире. Как это ни странно, большевики согласились. Но условием для их начала они потребовали полную ликвидацию эмигрантских организаций на территории Польше и выдачу Савинкова. Так что единственное, что мог сделать Пилсудский для Бориса Викторовича - это помочь скрыться.
А среди парижской богемы синие береты вошли в бешеную моду...
Савинков допил свои напитки и двинулся домой, он жил на этой улице. По пути ему пришла идея новой повести. Он не очень понимал, о чем она будет, но тема уже обозначилась: "Конь вороной". Однако обдумать свою идею он не мог. Чуть ли не сразу после его прихода в квартире зазвонил телефон.
-- Алло.
-- Виктор Борисович, вы меня узнаете?
-- Мистер Рейли?
-- Именно. Есть серьезный разговор. Жду вас сегодня в три в ресторане "Трокадеро".
Ого! А жизнь-то налаживается...
* * *
Если вы думаете, что это я подкинул Буденному идею с синими беретами - то вы ошибаетесь. Конечно, любой приличный попаданец, если уж ему не удалось внедрить автомат Калашникова, должен, по крайней мере, одеть армию в камуфляж и разгрузки. Но я как-то не озаботился. А вообще-то товарищ Буденный и сам умный. Тезис "тупой лошадник Буденный" -- из той же серии, что и "недоучившийся семинарист Сталин". Интеллигентов корежит от самой мысли, что кто-то может чего-то достичь без высшего образования. Вообще-то в полудикой армии этого периода такие вот отличительные знаки очень важны.
А синий стал кавалерийским цветом как-то сам собой*.
(* В РИ в РККА кавалеристы носили синие петлицы.)
А вообще-то для нас данный период вышел очень тяжелым. Причем, именно контрнаступление. Почему? Да потому что снова из всех закоулков вылезли сторонники немедленной мировой революции. Блин, ну почему бы их всех было не собрать, да не кинуть на штурм Лиды или Вильно? К счастью, настоящих буйных было мало. Троцкий вонял теперь из Парижа, Тухачевский в качестве комдива воевал под началом товарища Слащова. Хотя воплей хватало.
На одном из бурных заседаний ЦК Сталин сказал:
-- Эти товарищи называют себя интернационалистами. Но это не так. Они самые настоящие красные империалисты. Они хотят нести революцию на штыках. Часто положение в Польше сравнивают с Финляндией и Закавказьем. Но там мы только помогали местным товарищам. Я хочу спросить товарища Зиновьева: где он видит в Польше революционное движение?
Товарищ Зиновьев обтек. В Польше ничего в сторону большевиков не двигалось. Все убежденные коммунисты оттуда давно уже сидели в России. Висарионыч продолжал:
-- Но, допустим, мы установим на наших штыках Советскую власть в Польше. И что мы получим? Для начала - зеркальное повторение того, что мы сами там делаем. Немцы с удовольствием выпихнут всех собственных польских националистов воевать с нами. И мы получим бесконечную партизанскую войну. Вам мало крестьянских восстаний? К тому же мы влезем в европейскую, для которой у нас просто нет сил... Давайте для начала очистим от контрреволюционеров и интервентов Сибирь. Сталин и компани явно его дожимали по поводу отмены продразверстки. РОСТА тут постаралась, поставляя нужную информацию. А это никак не сочеталось с новой революционной войной.
В общем, с Пилсудским начали переговоры, базар шел, в основном, о том, сколько с него содрать денег. Пускай занимает хоть у немцев, хоть у французов. Да, ещё одним условием было провести переговоры с ЗУНР. Напрямую вписываться за них ни у кого желания не имелось. Но пускай у Юзефа голова болит.
Если кого-то беспокоит Гондурас, то меня очень беспокоила Венгрия. В моей истории там тоже провозгласили Советскую власть. Не сразу, после краха двуединой империи, некоторое время там тоже пытались что-то делать демократы. Но тут всё было по иному. В конце концов, в Венгрии укрепился правый лидер Иштван Бетлен. Очевидно, кто-то его хорошо проспонсировал. Интересно, что Хорти был убит при непонятных обстоятельствах.
Были в этой истории интересные моменты. Мы лишний раз раскрутили тему про красный патриотизм. Благо польских газет с которых склонялась идея о Польше до Смоленска было захвачено много. Кроме того, в Вильно мы захватили некоторое количество французских военспецов. В том числе и офицера по имени Шарль де Голль...
(* Хрестоматийную работу "Последний клапан" Ленин написал ПОСЛЕ провала реформ. А в 1906 году писал несколько иное.)
Так что теперь он заканчивал просвещать работников идеологического фронта по поводу тонкостей выполнения последнего задания партии.
-- Необходимо отметить такую тонкость. Крестьяне всегда с недоверием относятся к инициативам власти. Советская власть, будем честны, исключением не является. Так что нам наверняка станут противодействовать те из контрреволюционеров, которые сделали ставку на "третью революцию". Они будут говорить, что отмена продразверстки - то обман. С другой стороны, наверняка пойдут слухи, что на самом деле закон более выгоден для крестьян, обманывает местное начальство. И я в очередной раз напоминаю: в агитационных материалах для крестьян нужно употреблять термин "большевики", а не "коммунисты"! Вбейте это работникам накрепко!
Услышав последнее, я усмехнулся. В самом деле, мужички проводили четкую грань между коммунистами и большевиками. Вот недавно, случились волнения в Воронежской губернии, бунтовало около 12 сел. И знаете, какой у них был лозунг? "Долой хулиганов-коммунистов, да здравствуют большевики и товарищ Ленин!*"
(* Реальный факт.)
Самое смешное, что рафинированный интеллектуал Устрялов делил членов РКП(б) так же...
Дело было в том, что партийные вожди решили-таки заменить продразверстку продналогом. Решение должно быть принято недели через две, Постановлением СНК. Причем, наибольшее впечатление произвела на них отнюдь не статистика крестьянских восстаний. Хотя графики смотрелись жутковато. Главным было то, что крестьяне стали меньше сеять. А в самом деле - на фига? Всё равно отберут. Себе на прокорм вырастил - и ладно.
В той истории денное решение приняли поспешно, когда Кронштадтское восстание немного проветрило мозги даже у самых пламенных революционеров. Но тогда это было сделано поздно. Не в глобально-историческом смысле, а в календарно-сельскохозяйственном. Продразверстку отменили в конце марта. Пока до народа решение довели, пока убедили, что тут нет никакой разводки - время посевной ушло. Так что 1921 год оказался потерянным. Сейчас на дворе стоял ноябрь. С озимыми пролетели, так хоть, может, яровые посадят нормально. Конечно, те, у кого есть что сажать. Но как показала моя история, кое-какие запасы у крестьян имелись.
После совещания я предложил остаться Мише (который, кстати, тоже давно уже являлся партейным), Светлане и ещё паре людей, которым я полностью доверял. Потому что если вопрос об отмене продразверстки был чисто рабочим моментом, то тут всё обстояло серьезнее.
-- Товарищи, я вам сейчас сообщу информацию, которая является совершенно секретной. Отмена продразверстки - это только первый этап. Принято решение о поэтапному переходу к новой экономической политике...
Я им изложил концепцию нэпа, которая немногим отличалось от той, что была в моей истории. Только вот я всегда полагал: большевики импровизировали. А выяснилось - у них имелся очень четкий план. Хотя, они явно не учли все последствия. Но кто и когда их мог учесть?
Слушали меня очень внимательно.
-- Вот уж дела... Значит, буржуи вернутся? - Спросила Светлана. - Представляю реакцию членов партии. Особенно, молодежи...
Психология у моей подруги была своеобразной. Живи она в моё время - скорее всего, играла бы панк-рок. Буржуев она ненавидела на уровне подсознания. Хотя в моё время таких людей уже и нет...
И ведь Светлана права, говоря про недовольство партийных масс. Мой дед вступил в РСДРП(б) в 1917 году в 17 лет. А в 1921 из партии вышел. Ввиду несогласия с политикой нэпа. Потом, правда, снова ступил, по "ленинскому призыву". У него в партбилете так и осталось: "Год вступления: 1917/1925". И ведь так многие рабочие поступили.
Тут встрял Миша.
-- Погоди. Тут явно есть какое-то второе дно. Ведь не надо быть особо умным, чтобы понять - легализация частного предпринимательства начнется, прежде всего, с воровства и спекуляции.
-- Второе дно и в самом деле имеется. И даже третье. А у вас есть предположения? Мне интересно проверить своих сотрудников на сообразительность.
Начала Светлана.
-- Возможно, целью является вытащить из подполья теневые капиталы? Мы все знаем, что они есть. Хотя бы ценности - награбленные, украденные и выменянные на хлеб у голодающих дворянок. Нет, пожалуй, это мелко. Овчинка не стоит выделки. Разве что, капиталы старообрядцев...
-- А я, кажется, понял, -- сказал Миша. - Западные концессии.
-- Вот именно. Если уж так честно - это большая афера. Они решат: наш эксперимент провалился, мы встали на нормальный капиталистический путь развития. Американцам, к примеру, совершенно всё равно, какого цвета у нас флаг. А потом... Кто кого обманет.
-- Да, я всегда говорил, что большевики - великие люди. - Подвел итог Миша. - Играть с таким размахом не каждый может. И ведь третье дно в том, что у деловых кругов будет куда меньше желания финансировать контрреволюцию.
-- Не совсем так. Но вот число сторонников прямой интервенции явно уменьшится. Но это высокая политика. Тут есть дела и для нас. Как вы думаете, с чего начнется легализация частного предпринимательства?
-- Тут и думать нечего, -- отозвалась Светлана. - Сам знаешь, как это было в Сибири в восемнадцатом. После свержения большевиков чуть не на следующий день в Омске открылись кабаки. А следом - различные газеты и издательства.
-- Вот именно. А как раз газеты и издательства нам точно добавят головной боли. Причем, не те, кто будет пытаться протаскивать контрреволюцию. Появися много тех, кто захочет стать святее папы Римского. Набежит всякая сволочь, которая не была ни в подполье, ни на фронте - и станет учить всех жить. Так что готовьтесь. Да, кстати, кто у нас работает по Франции? Я тут читал в парижских газетах по одного очень интересного человека...
На самом-то деле я про данного человека просто вспомнил. Просто грех его не использовать...
* * *
По парижскому предместью Сен-Жермен неспешно шел человек ничем не примечательной внешности - среднего роста, с небольшими усиками, одетый дешевый костюм. Он не торопясь двигался по мощеной улице, разглядывая старинные, достаточно обшарпанные дома, возле которых имелись небольшие огороды, в которых копались хозяева. Жизнь после войны была нелегкой. Тем более, что все понимали - на горизонте стола новая война. Немцы упорно не желали идти на уступки. Хотя человек верил, что войну можно не просто остановить, а сделать так, чтобы никогда больше войн не было.
Человека звали Анри Барбюс. До войны он был одним из молодых литераторов, которых в Париже огромное множество. Заговорили пушки - и он очутился на фронте. Правда, после тяжелого ранения его комиссовали. И в 1916 году Анри издал роман "Огонь", в котором поведал о своих фронтовых впечатлениях. Он вызвал сенсацию. Произведение являлось откровенно антимилитаристским. Но не только. Основная мысль была: вот мы вернемся с фронта - и всем придется ответить...
Роман подучил самую престижную литературную премию во Франции - Гонкуровскую. Одновременно в армии это произведение было запрещено. Но Барбюс не успокоился. После того, как в России пришли к власти большевики, он всячески выражал им свою симпатию. А потом вступил и в Компартию Франции. Недавно какая-то шибко умная патриотическая газетенка начала кампанию с целью лишить Барбюса Гонкуровской премии. Что вызвало большое веселье. Дело-то в том, что в денежном выражении премия составляла несколько франков. (Зато престиж - лауреат сразу мог рассчитывать совсем на иные гонорары.) А у французов с чувством юмора всё хорошо. Так что Барбюсу пошло множество переводов - дескать, мьсе Барбюс, верните им эти деньги. Все деньги Анри отдал в "Фонд помощи РСФСР". Обо всем этом подробно писали не только левые, но и бульварные газеты. Теперь его новый роман, не менее антимилитаристский, точно хорошо разойдется...
Писатель не знал, что всю историю затеяли подонки, сидящие в далекой Москве на Большой Никитской улице...
Сейчас Барбюс работал по заданию респектабельной и политически нейтральной газеты "Эксцельсиор". Точнее, Анри подсказали товарищи тему, а он её предложил газете.
Писатель вошел в калитку возле одного домика, ничем не отличавшегося. При виде входящего из дверей вышел человек высокого роста с седыми усами. Хотя он и был в простой потертой фуфайке, чувствовалась военная выправка кадрового офицера. И ещё чувствовалась "порода".
Ещё бы! Это был генерал Алексей Игнатьев, которого звали "красным графом". Бывший военный представитель России во Франции являлся настоящим русским аристократом. Об этом говорило хотя бы то, что он состоял членом Парижского Жокей-клуба - эдакого заповедника аристократии в республиканской Франции. В члены этого заведения принимали только людей с проверенной родословной. А к иностранцам требования были ещё серьезнее.
Для Барбюса, выходца из народа и коммуниста по взглядам, Жокей-клуб являлся сборищем каких-то доисторических ископаемых. И тем удивительнее было поведение Игнатьева.
Во время войны граф занимался закупками оружия и снаряжения для России. После прихода к власти большевиков оказалось, что он единолично контролировал огромные средства лежавшие во французских банках*. Которые Игнатьев вполне мог бы присвоить.
(*К моменту прихода к власти большевиков на подконтрольных Игнатьеву счетах находилось около 250 миллионов рублей золотом. Стоимость же военного имущества, лежавшего на французских складах, которое он тоже контролировал, достигала 900 миллионов.)
Так поступили с казенными средствами многие русские офицеры, оказавшиеся во Франции. Ну, ладно, присвоить честь помешала. Но вокруг Игнатьева бегали представители всех без исключения эмигрантских организаций - то требовали, то клянчили у графа деньги. А тот их всех посылал понятно куда. И заявлял, что вернет деньги только представителям законного правительства России, под которым подразумевал большевиков. В итоге от него отвернулись чуть ли не все знакомые, в том числе и собственная семья.
-- Мьсе Игнатьев? Меня зовут Анри Барбюс. Мы с вами договаривались о встрече.
-- Очень рад. Я читал вашу знаменитую книгу. Честно говоря, в шестнадцатом году я счел её предательской. Но теперь вижу, что вы правы. Что ж, пройдемте в дом.
Обстановка в гостиной была весьма заурядной для подобного домика в предместье. То есть, очень небогатая. Граф явно не шиковал.
Они расположились возле старинного массивного стола, на который Игнатьев поставил бутылку вина и стаканы. Анри вытащил блокнот и ручку. Прямо как в юности, когда он подрабатывал репортажами.
-- Мсье Барбюс, мне любопытно, почему известный писатель выполняет работу простого репортера?
-- Вы ведь не просто дежурная знаменитость. Я писатель, как вы правильно заметили. И мне очень интересно познакомиться с таким необычным человеком. Буржуазные газеты льют на вас потоки грязи.
-- Что ж, я согласен.
-- Ваше поведение для французского буржуа - загадка. Особенно в наше время, когда люди бесстыдно наживались, не останавливаясь ни перед чем. В том числе и аристократы.
-- Да уж я знаю по членам Жокей-клуба. Но я должен исполнять свой долг.
-- Вы в России имели отношение к левым?
-- Офицеры в России не интересовались политикой. И я не составлял исключения. Что касается левого движения... Я о нем понятия не имел. Вы знаете, "мой Петербург" составлял фешенебельный центр. Я никогда не бывал в рабочих кварталах. Во время первой революции я был на Русско-японской войне, так что эти события прошли мимо меня. Разумеется, я видел безобразия, которые происходили. Я полагал, война смоет пену. Но вышло наоборот. Поэтому, когда я узнал о падении царского режима, то ничуть не удивился.
-- Но вы, мягко говоря, без симпатии отнеслись и в демократическому правительству. Хотя оно присвоило вам генеральский чин.
-- После революции сюда стали прибывать с чрезвычайными полномочиями какие-то откровенные проходимцы. Они и не скрывали, что главной их целью была нажива.
-- Многие недоумевают - почему вы не признаете никакого из тех, кто в эмиграции претендует на роль российского правительства?
-- Во-первых, именно потому, что этих "правительств" несколько. Можно сколько угодно рассуждать о законности прав Александры Федоровны или великого князя Николая Николаевича. Кстати, есть ещё и вдовствующая императрица Мария Федоровна, которая благоразумно держится в стороне. Но вспомните историю вашей Великой революции. Подавляющее число французов не признавали никаких прав за Людовиком XVIII. Почему же русские должны мыслить иначе? К тому же наши эмигранты ведут себя так же - призывают в военной интервенции против собственной страны. Это значит, что внутри страны их никто не поддерживает. И помните, что стали творить ваши эмигранты, когда вернулись? Я не думаю, что наши будут умнее. Да и вы поглядите, кто группируется вокруг этих эмигрантских центров? Те самые люди, которые довели страну до краха. Николай Николаевич в конца прошлого века являлся надеждой тех, кто был недоволен Николем II и мечтал о перевороте "справа". Среди таких был и мой отец. Но чем себя проявил великий князь? А большевики... Если они до сих не рухнули, значит, они пользуются поддержкой народа. Я вижу свой долг в том, чтобы служить моей стране. Тем более, что если генерал Брусилов служит новой власти, то почему я должен служить её врагам?
Интервью продолжалось долго, после него Анри Барбюс вышел очень задумчивым. Русская революция продемонстрировала ему новую грань.
Между тем материал был напечатан и вызвал бешеную истерику в правой прессе. Не говоря уже об эмигрантской. Перепечатали его и в изданиях РОСТА, а Сталин выдержки из него пробил в "Правду".
-- Что это за...
-- Да всё нормально, товарищ командарм. Это наш армор*.
Вот он и показался. Бабка, шедшая по другой стороне улицы, уронила свою кошелку и начала креститься.
Армор и в самом деле производил впечатление. На первый взгляд, это была бронелетучка, двигавшаяся без рельсов. Высотой она была чуть не в две сажени - и вся ощетинилась пушками и пулеметами.
Но бронированная дрезина получила название "летучки" за то, что быстро передвигается. А это чудовище перло со скоростью похоронных дрог, гремя и завывая, оставляя после себя вонючий дымный след.
(* В данном варианте истории слово "танк" не "пристало" к гусеничным бронированным машинам. Официально в Англии они назывались armored machine. Но в армейском обиходе название быстро сократили до armor. Поскольку в России танков не было, русского называния не придумали, обходились английским.)
Пять этих машин появились в Благовещенске по причине безумия Гражданской войны*.
(*В РИ их там было три штуки)
Их американцы направили к Колчаку. По принципу - дерьма не жалко. В мире никто всерьез арморы не воспринимал, а наклепали их много. Вот и пихнули.
Семеновцы перехватили данный груз, но обращаться с этими машинами так и не научились. У них они упорно ехать не желали. Но вот пришли в Благовещенск красные партизаны - и тут же появились рабочие-железнодорожники, которые эти гробы заставили двигаться. Теперь нужно только понять - куда их двигать?
Недавно назначенный командиром Амурской армии, Василий Иванович Чапаев, только покачал головой. Вот зачем в самом деле нужны эти железные недоразумения?
Но, однако, комфронта Слащов предложил обратить на них внимание. Странный человек. Красные командиры, которые из народа, недолюбливали бывших офицеров. Но когда заходила речь о комфронта, то говорили: "Так Яков Александрович - это иное дело". Хотя командиром он был очень суровым. Но почему-то его все считали своим. Тем более, "дядя Яша" доказал, что комфронта его назначили не зря. Движение Красной Армии к Чите было просто прогулкой. От беляков лишь пух летел.
Но дальше было сложнее.
Обстановочка вышла такая. Возникла "читинская пробка". То есть, в районе Читы плотно укрепились белые и японцы. С запада подошли красные, с востока напирали партизаны. Но Чита держалась крепко. Попытки захватить её с налету с запада провалились.
Но на востоке имелось тридцать тысяч партизан. Вот из последних-то и была создана Амурская армия, на которую бросили Чапаева.
До своего места назначения Чапаеву пришлось добираться в обход, по тайге и горам. На месте же он увидел сборную солянку из партизанских отрядов, которую для красоты называли "армией". Ей руководил "таежный райком". Который, вслед за партизанами, недавно вошел в Благовещенск. Самое интересное, что находившиеся в городе японские войска объявили о своем нейтралитете. Сидели себе тихо и ни во что не вмешивались*.
(* В РИ было точно так же.)
Так что привести в порядок всю эту публику, которая никому не хотела подчиняться - тут надо было постараться. А тут ещё эти арморы...
Чапаев бы просто на них плюнул, но помнил, что комфронта сказал:
-- Василий Иванович, там есть несколько бронированных железяк. Вы постарайтесь разобраться, можно ли с ними что-либо сделать.
Человеком комфронта был странным. Так, он не скрывал, что с огромным уважением относится к Махно.
-- Меня не интересуют его политические взгляды. Меня интересует то, что он умеет побеждать! А вот этому надо учиться у кого угодно. - Заявил он как-то.
И к его словам прислушивались. Он уже успел доказать, что зря слов на ветер не бросает.
Василий Иванович слыхал об арморах, как и том, что они ни на что не годны. Но... С другой стороны - мало ли кто что говорит?
Комфронта на прощание подкинул брошюрку, которая называлась "Опыт использования армеров во время Германской войны". Перевод с труда какого-то француза.
Чапаев был грамотным, но всякие умные книжки читать ему было все-таки тяжеловато. Но он обратил внимание, что хоть на брошюре было написано "ДСП", издали-то её не военные, а пропагандисты из РОСТА. Так что книгу спихнул человеку, которого с ним направил Слащов - Леониду Говорову. Тоже товарищ интересный. Воевал за Колчака, правда, по мобилизации. Потом перешел на сторону красных с тридцатью бойцами и четырьмя орудиями*.
(* В РИ Л.А.Говоров перешел на сторону красных с отрядом бойцов, но без пушек. Но это АИ.)
Но главное-то не в этом. Говоров не был фронтовиком. Тем не менее, Слащов его очень рекомендовал. Итак, Чапаев вызвал Говорова, который занимал никакой должность начальника артиллерии. Хотя какая там артиллерия? Тридцать пять пушек.
-- Леонид Александрович, ты прочел книгу, которую я тебе дал?
-- Да, товарищ командарм.
-- Да, ладно, давай без чинов, мы не в царской армии. И есть там что-то интересное?
-- Есть, если внимательно почитать. Эти машины и в самом деле очень легко подбить из орудия. Достаточно поставить шрапнель на удар... Да только вот в чем дело. В боях происходило следующее. Арморы шли в атаку, а идущая с ними пехота под огнем залегала.
-- Оно понятно, жить все хотят, -- хмыкнул Чапаев.
-- Они отсиживались, думали, что арморы за них всё сделают. И машины расстреливали из орудий.
Чапаев задумался. А в самом деле. Вот бронепоезд - грозная машина. У него полно и пушек, и пулеметов, и броня есть. Но без пехоты он ничто. Стоит только разобрать рельсы спереди и сзади - и бронепоезд обречен. Его рано или поздно добьют. А вот если есть пехота, которая будет его прикрывать...
-- То есть, пехота должна идти вместе с арморами?
-- Я думаю, пехотные цепи должны идти впереди них. А арморы будут идти сзади и уничтожать огневые точки противника. У нас есть ещё два бронепоезда. Так что мы можем начать атаку с двух сторон.
-- Что ж, мысль интересная.
Чапай стал думать. Слащов не ставил целью взять Читу фронтальной атакой вдоль железной дороги - хоть с запада, хоть с востока. Но и эту атаку тоже требовалось осуществить.
Осталось самое "простое". Найти таких людей, которые пойдут вперед и не захотят прятаться за броней. Ведь все люди хотят жить, правда? Но оказалось, что этот вопрос решаем. Семеновцы бурно поразвлекались в Забайкалье. Так что когда Чапаев кликнул добровольцев, стали подходить люди, готовые идти куда угодно - лишь бы дотянуться до глотки белой сволочи.
* * *
Атамана Григория Михайловича Семенова судьбы России не интересовали. Ему хотелось просто-напросто захватить кусочек территории, где он может командовать - и где жизнь будет идти так, как ему нравится. Ну, ладно, пусть его территория будет под контролем японцев. С ними ведь можно всегда договориться. В отличие от большевиков, с которыми, как догадывался Семенов, договориться не выйдет в любом случае.
Идеи Колчака, объявившего себя "Верховным правителем России" Семенов всерьез никогда не воспринимал. Не верил он, что у Колчака хватит сил дойти до Москвы. Но в то, что он сумеет отхватить себе Западную Сибирь, а может и западное Приуралье, он считал возможным. И это было нормально. Каждому своё. А то, что он грабил поезда, двигавшиеся к Колчаку, так нам эти грузы нужнее.
Но дела пошли совсем не так, как хотелось. Для начала ушел этот безумный немец, барон Унгерн, вообразивший себя новым Чингисханом. Семенов тогда решил, что это и к лучшему. Унгерн был грамотным и смелым офицером, но слишком часто допивался до белой горячки.
Но дальше пошло ещё хуже. Колчак оказался полным дерьмом. Он не то, чтобы не завоевал Россию, он и своей территории удержать не сумел. И к нему подошли остатки колчаковских войск под началом генерала Каппеля. Отношения между каппелевцами и семеновцами были сложные. Белые семеновцев называли "гейшами". Имели место драки, порой переходящие в перестрелку.
В конце концов, бойцы более-менее друг другу притерлись. Деваться-то некуда. Хотя общего командования так и не было.
Некоторое время Семенова радовали идеи большевиков о создании Дальневосточной республики. Ведь если это так - значит, красные слабы.
Но вот вдруг это оказалось полной чушью. Красные начали наступление и почти уже подошли к Чите.
А вчера дошла весть, что во Владивостоке произошел переворот и красные захватили там власть. Благовещенск тоже захватили красные.
Семенов, крупный мужчина с усами, которые были очень похожи на украшение лица его противника, Чапаева, нервно расхаживал по кабинету Дворянского собрания, которое его армия обратила в штаб. Ну, что ж, пусть положение не очень, но продержаться можно.
-- Господин атаман!
В кабинет ворвался адъютант.
-- Почему вы врываетесь без доклада? - Раздраженно буркнул Семенов.
-- Японцы уходят!
-- Как так?
-- Просто уходят. Снимаются с позиций. Сворачивают штаб.
Семенов схватился за телефон, но с японским командованием его не соединяли. Он выскочил на улицу, его пролетка с охраной двинулась в направлении японского штаба. На подъезде он увидел экипаж Каппеля. У Семенова с генералом отношения были непростые, но тут уж не было места выяснять отношения. Они почти одновременно вошли в японский штаб. Там шла деловитая эвакуация.
Командир японского отряда их долго не принимал. Но когда они ворвались к нему в кабинет...
-- Что происходит? - Заорал Семенов.
-- Нам приказано уйти в Харбин, -- ответил японский полковник. И в его взгляде, несмотря на холодную вежливость, чувствовалось презрение. В самом деле - не можете сами себя защитить?
Два контрреволюционных военачальника вышли несколько ошарашенные. Но отнюдь не сломленные.
-- Что будем делать, Владимир Оскарович? -- спросил Семенов.
-- Будем воевать. У нас другого выхода нет.
После отхода японцев отряд анархиста-партизана Тряпицына перерезал сообщение с Харбином. Но сдаваться ни Каппель, ни Семенов не собирались. Не те это были люди.
Перечитывая сообщения корреспондентов РОСТА, я задумался. Ну, Семенов - это понятно, мразь, по которой плачет веревка. В моей истории он звал эмигрантов сражаться против наших на Халхин-Голе. А вот Каппеля жалко. Нормальный человек, просто что-то не понял. Но придется уничтожать...
Вышло это не очень. В Москву я тогда так и не перебрался. Хотя у моей подруги была унаследованная от крутых партийных родителей трехкомнатная квартира на престижном Кутузовском проспекте. За то, чтобы вселиться в такую жилплощадь, люди и тогда, и в более поздние времена, вляпывались даже в уголовщину. Но мне невские берега были дороже.
Забавно, что моя подружка Светлана столицу тоже не любила. Именно она сказала классическую фразу питерских снобов: "Москва - большая деревня". Первоначально я думал -- это потому, что о её родном городе в народе говорят - "Тверь-городок - Петербурга уголок"*.
(*Тверь и в самом деле очень похожа на Питер.)
Но потом выяснилось, что дело тут куда глубже. Ещё когда мы катались на бронепоезде, Светлана как-то после хорошей выпивки стала рассказывать про князя Михаила Тверского, про то, что москвичи забрали власть исключительно подлостью. А на самом деле столицей России должна быть Тверь.
Никифор Сорокин аж офигел и выдал:
-- Света, у тебя какой-то нездоровый великотверской шовинизм*.
(* У автора много друзей в Твери, и с такими взглядами я не раз сталкивался.)
Про то, что московские князья были и в самом деле теми ещё ребятами, я знал и сам. Но, в конце концов, победителей не судят. Ивану III удалось собрать Россию, его конкуренту Михаилу Тверскому не удалось. А методы в политике я видел и более подлые. Да и мы тоже не все в белом...
Это я к тому, что Белокаменную мы не любили. Но вот теперь пришлось жить и работать в Москве. Город этого времени мне тоже не слишком нравился, хотя он был симпатичнее, чем то безобразие, которое я видел в начале ХХI века. Да только уже никуда не деться. Выход с той должности, которую я занимал, был один - к стенке. А как сказал поэт Мандельштам, "я ещё не хочу умирать".
Но вот Воробьевы горы мне нравились. Отсюда Москва выглядела очень красиво. В первые дни декабря уже выпал снег, светило редкое в этом месяце солнце - так что "сорок сороков" церквей смотрелись как на картинах Кустодиева. Не хватало только троек с пьяными ухарями-купцами на переднем плане. Но старых купцов большевики уже отправили в расход, а новые, нэпманы, пока что не появились.
На этих самых горах я встречался с товарищем Луначарским. Подобное место встречи было вызвано просто тем, что ведь надо воздухом-то подышать. Это ведь только в книгах Конюшевского герой то бегает по лесам с автоматом, то дает советы товарищу Сталину. На самом-то деле руководящий работник сидит в кабинете. Мне тоже очень хотелось поехать куда-нибудь в "поле", как обычный репортер. Но ведь сам виноват. Не по должности теперь с блокнотом бегать.
Итак, мы прогуливались с Луначарским по Воробьевым горам. Наша пара представляла из себя просто кадр "два типа революционеров". Анатолий Васильевич был одет как типичный небогатый интеллигент старого времени - в пальто с барашковым воротником, в меховой шапке типа "пирожок", на ногах у него были какие-то ботиночки с галошами. Зачем галоши зимой? Но, видимо, так было принято.
Я же продолжал придерживаться милитаристского стиля. Не из выпендрежа - просто я и в том мире предпочитал носить армейские шмотки. Они удобнее. Так вот, я был в бекеше, разумеется, подпоясанной ремнем, на котором висела кобура с моим верным Кольтом. На башке у меня красовалась кубанка.
Ну, кроме всего, на мне были надеты джинсы - они, в отличие от штанов моего времени, не развалились за эти почти два бурных года, а были вполне в порядке. Ну, и до кучи - хромовые сапоги, который мне пошил один знакомый еврей. Они, в отличие от обычных "хромачей", были на меху.
Вот как раз об интеллигенции у нас и шел разговор с наркомом просвещения. Перед Анатолием Васильевичем стояла задача, равной которой в истории не было. В самом деле. Подумаешь - власть захватили. Многим это удавалось. Удержали - тоже не большевики первые. А вот ликвидировать неграмотность в огромной стране... Здесь было, отчего за голову схватиться. При этом в дело просвещения тут же полезли разнообразные новаторы. Которые кричали, что их при старой власти зажимали, а вот у них-то имеются самые лучшие методы. На 90 процентов это была такая сволочь...
А в деле ликбеза наши с Луначарским интересы переплетались. Мы пропагандируем - ребята Луначарского учат.
-- Сергей Алексеевич, я не понимаю вашего отрицательного отношения к сторонникам новой педагогики.
-- Анатолий Васильевич, а они имеют хоть какой-то педагогический опыт? Они детей учили? Они в армии служили хотя бы унтер-офицерами или помкомвзвода? У них хоть свои дети есть?
-- Нет, -- согласился Луначарский.
-- Так почему сволочь, у которых нет даже своих детей, лезет в педагогику? Теории, знаете ли, все могут придумать.
-- Но ведь надо попробовать...
-- Я совсем не гуманист, если вы знаете, когда надо, я ставил людей под пулеметы. Но давайте на детях не будем экспериментировать. Я понимаю, царская система образования никуда не годится. Гимназии с изучением никому не нужных латыни и древнегреческого не нужны. Но вот реальные училища - от них можно плясать.
-- Всё вам не нравится. Ведь латынь развивает логическое мышление.
-- Куда лучше его развивает математика. Тем более, что, артиллерийскому командиру или инженеру - латынь поможет? Математику ему точно надо знать. А Овидия Назона и "Записки Цезаря" можно читать и в переводе.
Надо сказать, что я, поглядев программы царских школ был в полном отпаде. В гимназиях, о которых любили скулить в моё время, уровень образования был просто чудовищным. Конечно, там изучали латынь и древнегреческий, которые нафиг никому не нужны. Кстати, все без исключения мои знакомые, учившиеся в гимназии, вспоминали уроки греческого и латыни с искренней ненавистью.
А вот преподавание физики и математики было в выпускном, восьмом классе, на уровне моего пятого.
Про тригонометрию, к примеру, гимназисты вообще ничего не знали. Я бывал в нескольких разных школах. Время было милитаризированное, да и что могут ждать ребята от парня с боевым орденом и пистолетом на поясе? Так что я задавал "военную" задачку, с которой во времена моей школьной юности, разумеется, имея под рукой тригонометрическую таблицу, мог справиться любой вменяемый семиклассник: вычислить "мертвую зону" для пулемета "Максим", установленного на крыше пятиэтажного дома. Дано: Угол вертикального наведения пулемета на станке Соколова -15 градусов. Высота этажа дома в центре города примерно 3,5 метра, плюс метр фундамента и три метра чердака. Гимназисты буксовали. Реалисты более-менее справлялись.
Так что реальные училища можно было брать за основу. Но, конечно, это не решало дела. Миллионы людей надо было хотя бы научить читать печатный текст. Тут более всего годился "ланкастерский метод". Суть его в том, что "научился чему-то сам - учи другого". А в пропагандистском варианте: "если ты умеешь читать, а твой товарищ не умеет - тебе должно быть стыдно!"
Но в деле привнесения культуры в широкие народные массы было много разных подводных камней. И дело было не только в оголтелых экспериментаторах. Об этом-то и шел разговор.
-- Сергей Алексеевич, я вот вашу позицию не всегда понимаю. С одной стороны, ваши издания защищают бывших царских офицеров. Вы привлекаете к сотрудничеству представителей старой интеллигенции. Ваша сотрудница Светлана Баскакова всюду пропихивает стихи Николая Гумилева. Но с другой стороны вы поддерживаете сторонников "рабочего ценза".
А дело-то было вот в чем. Хотя ещё и продолжалась Гражданская война, но было уже понятно, кто победит. И партийные массы задумались о мирной жизни. Одним из вопросов было то, как организовывать высшее образование? При царе оно было платным. Это не коммунистический метод. Кто-то предложил сделать его доступным для всех. Но тут вылезли леваки, которые заявили, что, дескать, это не дело. Человек для поступления в вуз должен иметь рабоче-крестьянское происхождение. А если его нет - то стаж работы на заводе.
Так вот, РОСТА эту идею полностью поддержало, только добавив конкретики: происхождение фигня, а вот на заводе ты точно два года должен поработать. Или послужить в Красной Армии, милиции или ЧК.
-- Да, такая моя позиция. Я не желаю, чтобы у нас снова появилась потомственная интеллигенция. Разумеется, из этой среды вышли многие революционеры. Но это исключение. А большинство таких господ - меньшевики и кадеты. Вот кто больше всех кричал о войне до победного конца? Тот, кто к фронту и близко не подходил. А что может говорить о государстве человек, который никогда не видел, как люди работают? И ведь вся эта интеллигентская публика полагает себя умом и совестью народа. Хотя реально они хотят всех поучать и не нести за свои слова никакой ответственности. Как это было в Государственной Думе или при Временном правительстве. И они всегда в душе будут нас ненавидеть. Просто потому что мы посмели сделать то, что мы хотели - а у них кишка тонка.
-- Но ведь они защищают определенные идеалы...
-- Анатолий Васильевич, как говорят в Одессе, не делайте мне смешно. Вспомним князя Львова. Он был толстовцем. А потом был готов сдать Россию Корнилову, который и не скрывал, что собирается залить Россию кровью. Теперь Львов сидит в эмиграции и выступает за прямую интервенцию против нашей страны. Вот такие идеалы у интеллигентов, если задеть их личные интересы. Или взять наших творцов. Вы сами видели, что натворили "левые" художники, когда им дали волю. Интеллигенция может работать на общество только тогда, когда либо над ней стоит буржуй, либо милая девушка Света Баскакова с наганом. В противном случае она будет работать исключительно на себя.
Луначарский вздохнул. Он сам это понимал. Но... С одной стороны он был большевиком, а с другой - поэтом. Кстати, не самым плохим. Это не Ленин или Сталин, в которых интеллигентности было приметно столько же, сколько у тяжелых танков. Тяжело человеку. А, впрочем, кому сейчас легко?
Луначарский помолчал, а потом продолжил.
-- Мне хотелось бы знать вашу позицию ещё по одному вопросу. Владимир Ильич говорил о высылке ряда деятелей культуры. Устрялов - это, как я понимаю, ваши политические игры. А остальные? Вы поддерживаете инициативу Ленина?
Да уж, с Устряловым пришлось повозиться. Формально он находился под домашним арестом - жил на одной из чекистских квартир. На самом-то деле его никто не охранял и не контролировал. Хотя бы потому, что никуда уезжать он не хотел. Ему в Советской России нравилось. Но только, честно говоря, он был тут не очень к месту. Всё-таки его взгляды сильно отличались от коммунистической идеологии. Да, в реальности от марксизма у большевиков мало что осталось. А если усилится Сталин - то вообще ничего не останется. Но бренд есть бренд. Нельзя же в самом деле заявить: товарищи, мы тут посовещались и решили, что учение Маркса на самом деле полная хрень и мы пойдем другими путем. В политике так не делается. На товарища Сталина и без того постоянно наезжают по поводу его "великорусского шовинизма". А тут откровенный русский империалист Устрялов...
Так что пусть лучше живет в Европе. И заодно сносит крышу эмигрантам. А мы всегда сможем его печатать и у нас. А для того, чтобы эмигранты не слишком говорили о нем как об агенте ЧК, мы его типа вышлем. Уговаривать Устрялова пришлось мне. В конце концов, уговорил.
А что касается остальных... Да, в этом варианте истории тоже наметился "пароход философов", о котором в моём времени столько было размазано соплей. Ну, для начала это было прикрытие для того же Устрялова. Но если честно - вот на фига были нужны эти болтуны? Взять, к примеру, "великого социолога" Питирима Сорокина. Который сделал ну прямо сенсационное открытие: революции происходят, когда жизнь у людей становится совсем хреновой. Но революция - это плохо, лучше проводить реформы. А то этого никто не знал! Только вот в России реформы прочему-то не проводили. А если и пробовали деятели вроде Столыпина - то получалось такое, что глаза бы не глядели. Примерно это я высказал Луначарскому.
-- Возьмем, к примеру, Бердяева. Он из желания быть оригинальным каждые несколько лет меняет свои взгляды на противоположные. Вот и пускай себе витийствует в эмиграции. К тому же многие из этих господ засветились в разных контрреволюционных организациях вроде "Правого центра". Конечно, там они, в основном, болтали, так ведь они не остановятся. В конце концов, придется их расстреливать. Лучше уж пусть исчезнут с горизонта...
Кстати, я лично пробил высылку профессора геологии Таганцева. Так, на всякий случай. Кто знает, может, теперь Гумилев не ввяжется в дурацкие заговоры...
При том, что путешествовать сейчас по России обычному человеку - занятие непростое. Поезда ходили редко, нерегулярно, к тому же на железной дороге существовал полный коммунизм. Никаких билетов не было - а посадка в поезд на крупных станциях напоминала штурм Иваном Грозным Казани. Кто успел - тот и сел. Так что любой товарищ, двигавшийся по делам, стремился пристроиться к какому-нибудь эшелону. Это было медленнее, зато надежнее.
Так что наш вагон был очень удобной штукой.
В начале января мы со Светланой им воспользовались в личных целях. По дороге в Питер, мы задержались в Твери. Моя подруга хотела навестить отца. Многие молодые революционеры демонстративно отреклись от своих родителей. Впрочем, буржуйские и дворянские "предки" нередко и сами прокляли своих отпрысков ещё до революции. Не у всех в семье царило такое идейное единство, как у Ульяновых. Но у Светы ситуация была другая. Впрочем, причин рвать с отцом у неё не имелось.
Николай Григорьевич Баскаков прошел основные революционные события с минимальными потерями. Разумеется, поместье у него отобрали. Однако крестьяне, видимо, относились к экс-барину неплохо - ему выделили надел, как и всем. Такое, кстати, случалось не так уж и редко. Должно быть, при всей своей реакционности, с мужичками папа Светланы умел договариваться. Но землю пахать он не стал - отдал свой надел общине в аренду - а сам перебрался в Тверь, где стал работать в Тверской учительский институт. Грамотные люди-то были в дефиците, а папаша, как оказалось, закончил в своё время Московский университет. Примечательно, что мать Светланы со всеми разругалась, она как раз прокляла дочь и укатила в эмиграцию. Впрочем, по словам моей подруги, она и до войны постоянно поправляла здоровье на курортах Швейцарии и в Карлсбаде.
Как Светлана сама сказала:
-- Просто удивительно, сколько болячек было у богатых бездельников, что им вечно приходилось торчать на курортах.
Судя по всему, свою мамашу она не слишком любила. Впрочем, у дворян такое встречалось нередко.
Ну, так вот, мы решили нанести визит Баскакову-старшему. Мне тоже было интересно. С богатым (в прошлом) "помещиком-реакционером", да ещё и лояльным новой власти, мне близко общаться не доводилось.
Тверь являлась забавным городом. Центральные улицы вроде Миллионной, и Новоторожской или Трехсвятской выглядели совершенно по-питерски. В 1763 году, после грандиозного пожара, который уничтожил весь центр города и местный кремль, Тверь была перестроена по питерскому образцу. Да и после тут строили дома архитекторы из Северной Пальмиры.
Но отверни чуть в сторону - и сразу попадаешь типичный российский губернский город. Николай Григорьевич жил на такой "провинциальной" улице, Симеоновской. Хотя она находилась в самом центре, недалеко от того места, где в моё время располагался университет.
Сейчас никакого университета не было, имелась только тот самый учительский институт.
Жил Баскаков в деревянном двухэтажном доме, в квартире на втором этаже. Впрочем, из пяти комнат две у него забрали в виде "уплотнения". Теперь там обитали железнодорожные рабочие.
Отец Светланы оказался человеком довольно ординарной внешности, ничего "дворянского" в нем не чувствовалось. Никита Михалков в моем времени смотрелся куда "породистей". Не чувствовалось в нём и нередкой у "бывших" скрытой неприязни к происходящему.
Жил Николай Григорьевич неплохо. По крайней мере, водочка и закуска у него имелись. На меня Баскаков смотрел с большим интересом.
-- Честно говоря, я не ожидал, что моя дочка так высоко взлетит. А уж тем более - подастся в вояки. Этот орден - ведь что-то вроде Георгия?
-- По статусу, скорее, Владимир с мечами. Но только он у нас один пока.
-- А надо больше. Государству человека орденом наградить ничего не стоит, а людям приятно. Хотя, когда при старой власти ордена давали просто за выслугу - это тоже неправильно. Но не ожидал я от дочки... Она ж актрисой хотела стать. По моему разумению - пустая и суетная профессия. Всю жизнь ломаться перед почтеннейшей публикой. А вот таких, как вы при старой власти и не было.
-- Так потому она с таким треском и рухнула.
-- Может быть. Хотя, я, откровенно говоря, никогда не верил, что у революционеров что-то получится. Правда, большевиков я до революции не встречал. Вот эсеров... Их видел. У нас ведь знаете, в 1906 году недалеко на Миллионной улице, в здании Дворянского собрания, эсер убил графа Игнатьева. Недавно, когда интервью с его сыном напечатали, мои студенты очень этой историей заинтересовались. А ведь там явно без охранки не обошлось*. Я с бомбистами не знаком, но сторонников эсеров видел. Несерьезные люди. Неврастеники. Да и вот её прошлые сторонники. Читал я князя Кропоткина из любопытства. Чистой воды идеализм. Мужички-то они, знаете, разные. Я-то знаю.
(* Граф Игнатьев был лидером правых в Государственном совете. Николая II он считал слабым царем, был в числе высших чиновников, готовивших дворцовый переворот с целью возвести на престол в.к. Николая Николаевича. То, что за убийством Игнатьева стояла охранка - сомнений не вызывало уже тогда.)
-- Все помещики говорили, я знаю народ! - Фыркнула Светлана.
-- А ты, хоть и большая начальница, отцу не дерзи. Меня, в отличие от моих соседей, из собственного дома не выкинули в одном исподнем. И продукты я у них достать могу.
Николай Григорьевич обратился ко мне.
-- Видите, она меня реакционером называет, а для всех своих старых знакомых я "красный". Потому что меня не громили. Если бы старая власть вернулась, меня тут же пришли бы арестовывать. Соседи бы постарались...
-- А если честно, вы ведь жалеете о том, что у вас всё отобрали?
-- Понятно, в восторге я не был. Кому это может понравиться? Но, как говорят в народе - бог дал, бог взял. Обратно у мужиков землю уже не отнимешь. Ведь даже Бурбоны после реставрации на это не решились. Но вы ещё с крестьянами наплачетесь.
-- Почему?
-- Землю раздали - это понятно. Они бы и сами её взяли. Но много её, помещичьей земли? Между тем крестьяне плодятся и размножаются. А дальше? Нормального хозяйства на этих клочках земли не создашь. К тому же, там растет враг, куда страшнее, чем мы были. -- Кулаки?
-- Именно. Это не мы, белоручки. Это хищники серьезные.
Я замечал, что нередко, когда бывшие говорили о наших трудностях, у них помимо воли, пробивалось злорадство. Дескать, взялись управлять страной, поглядим, как вы прыгать будете. А Николай Григорьевич говорил, вроде бы, даже с сочувствием.
Что я ему и сказал. Тот усмехнулся.
-- Так ведь их не зря зовут мироедами. Вы вот знаете, как пасутся козы?
-- Я из рабочих. В сельском хозяйстве разве, что свинью, от коровы отличу.
-- Козы выедают всё. Больше там ничего расти не будет. Понимаете? Так что вам придется что-то придумывать...
* * *
В Питер мы ехали потому, что там должно было состояться совещание работников рабочей прессы. А почему в Питере? Это пробил Зиновьев. Питер являлся его вотчиной - он ведь занимал должность председателя Петросовета. Ну, а меня это устраивало - заодно и в родном городе побываю.
Дела у Григория Евсеевича шли не очень. Это при том, что левое движение было куда мощнее, чем в моей истории. Да только вот... Коминтерн сильно поджимали Иностранный отдел ЧК и РОСТА. Да и многие, входящие в Коминтерн организации не спешили становиться по стойке "смирно" перед руководством. Тем более, кто коминтерновские затеи советское правительство финансировало без особенного энтузиазма. Дело не только в отсутствии Троцкого. Ведь в той истории аж до 1923 года Германия балансировала на грани революции. Разумеется, многим казалось - стоит немного подтолкнуть и дело пойдет.
А вот тут дело обстояло совсем не так. Мир между Францией и Германией так и не был подписан. И вряд ли его подпишут. Немцы упорно стояли на принципе "сохранения довоенных границ". Но для любого французского политика подписать такой мир означало политическое самоубийство. Кайзер же отличился тем, что начал процесс демократизации. Чем это заканчивается - все знают. Пока же начал расти сепаратизм - прежде всего - баварский. Но было понятно, что прямо завтра революции в этих странах в любом случае не случится. А раз так - то на первый план выходила пропаганда и агитация, а не подготовка боевиков.
Питер выглядел неплохо. Конечно, на нем сказались бурные годы, но я ожидал худшего. Определенный порядок на улицах чувствовался. Возможно, потому, что в городе имелось много чиновников и прочих "бывших", которые то ли не хотели служить Советской власти, то ли не смогли к ней приспособиться. Но у большевиков в период военного коммунизма было просто: "не потопаешь - не полопаешь". Хочешь получать паек - иди, убирай улицы.
Совещание проводилось в Таврическом дворце, который так и не дождался Учредительного собрание. Открытие форума было доступно для всех желающих. А их было много. Из-за границы приехали не только красные и близкие журналисты, но и многие буржуазные. В том числе наверняка и те кто в штатском. В большом количестве присутствовали фотографы и кинооператоры. Разумеется, Дзига Вертов тоже тут был.
У иностранцев, особенно буржуев, большой ажиотаж вызвали мы со Светланой. Выглядели мы, конечно, колоритно. Особенно на пару. Как и многие в это время, носили френчи. Кроме того, моя подруга ходила в бриджах и сапогах - а в Европе к девушкам в мужском костюме пока не очень привыкли. (Хотя свои женщины-офицеры во Франции, вроде бы, были). До кучи мы носили френчу так, чтобы были видны тельняшки. Их нам торжественно вручили ребята с бронепоезда - вроде как приняли в моряки. Так что ими мы гордились побольше, чем орденами.
От вспышек магния мы даже несколько обалдели. Забегая вперед, скажу, что в Париже некий оборотистый деляга, ни в кое мере не коммунист, выпустил в продажу открытки, на которых Светлана позировала с очень суровым, но в то же время высокодуховным выражением лица. Подпись гласила "Лицо Революции". Денег он поднял нехило.
А я толкнул речь. В ней были и таковы слова.
-- Товарищи, к сожалению, наши ожидания, что мировая война вызовет пролетарские революции по всему миру, не оправдались. Это надо признать честно. Конечно, мы не складываем оружия. Но очевидно - нам предстоит долгая и трудная борьба. И перед нами две главные тактические задачи. Не допустить вмешательства европейских стран и САСШ в дела РСФСР. Второе, не менее важное - не допустить новой войны. Война - это ведь в том числе и гибель многих сознательных представителей рабочего класса...
Конечно, тут я лукавил. Чем больше будет безобразий в Европе - тем нам лучше. А Америка... Так Великую депрессию никто не отменит. Он запрограммирована. Я думаю, что если в САСШ даже явится попаданец, не такой как я, а с ноутом в котором есть все документы, он ничего сделать не сможет.
А борьба против империализма и милитаризма - это наш бренд. Ведь в главных европейских странах однозначно выступали против новой войны только коммунисты и разные гуманисты-пацифисты. Остальные, включая социал-демократов, елозили. Дескать, да, мы против войны. Но потом заходил базар о "заключении справедливого мира".
В клуарах ко мне подошел щуплый тип, физиономию которого украшали круглые "ленноновские" очки и то ли пейсы, то ли бакенбарды. Вид у него был настолько еврейский, что даже мой друг Миша на его фоне смотрелся истинным арийцем. В зубах он держал большую трубку. Это был Карл Радек, он же Собельсон. В этой истории членом ЦК он не был, только кандидатом. Я подозревал, что нахожусь на его месте.
Радек являлся неплохим писателем и журналистом, а в моей истории проявил себя как мастер информационной войны. Подначить Пильяняка на выпуск "Повести непогашенной луны" - это сильно*.
(* Борис Пильняк - один из самых популярных советских писателей двадцатых годов. Упомянутое произведение, которое Радек фактически спонсировал, было направлено против Сталина.)
Товарищ Карл являлся бойцом мировой революции в химически чистом виде. Он родился в Австро-Венгрии, а за народное счастье боролся в Польше и Германии. В России он дальше Москвы и Питера не бывал. Радек понимал, что таких как он медленно, но неуклонно выдавливают на обочину. А без Троцкого в этой истории ему было тяжело. Оставалось полемизировать со мной в партийных газетах, где его в последнее время печатали без особого энтузиазма. Он-то как раз являлся пламенным сторонником "революционной войны" в Польше, а также экспорта революции в Германию и Францию.
-- Товарищ Коньков, скажите мне честно, судя по вашей речи, вы не слишком верите в революционный потенциал европейского пролетариата?
Вопрос этот он задал, гад, так, чтобы были свидетели. И ведь говорить ему про русский и европейский менталитет. Такие понятия в марксизме отсутствуют.
-- Не слишком. Там силен мелкобуржуазный элемент. И ведь социал-демократы, если не совсем дураки, попытаются это использовать для отвлечения рабочих.
-- Так с этим и надо бороться!
-- Надо. Но Первая конная армия для этого точно не подойдет. Тут дело не решить кавалерийским наскоком. Нужна долгая работа.
Крыть было нечем. Вы что думаете, все европейские левые журналисты рвались на баррикады? Те, кто рвались, шли в боевики. И Радек это прекрасно понимал. Он что-то пробурчал и отошел.
Как оказалось, я был прав. Большинству участников совещания идея информационной войны понравилась куда больше, чем призывы немедленно раздувать пожар революции в своих странах.
Но тут вышло не так. "Балтиец" поймал белогвардейский бронепоезд, которые от всей дури вылез за пределы оборонных позиций Читы. Конечно, его грамотно выманивали - но теперь настало дело лучшего красного бронепоезда Восточного фронта. Тут железная дорога выгибалась пологой дугой. А вот тут-то комендор Никифор Сорокин мог всех поучить. Да и командир, товарищ Андрей Савельев , тоже кое-что умел.
Бронепоезд лязгнул всеми своими деталями и резко подал назад. Кто не успел схватиться за что-то, тот получили "боевые синяки". Вовремя отвалили. Но том месте, где, они были, вспухли разрывы снарядов.
В отсеке было душно от порохового дыма, но все работали, как им положено. Никифор крутил винты наводки. Бронепоезд остановился.
-- Огонь!
Недолет.
-- Снаряд!
Еще один выстрел. Снова мимо.
-- Снаряд!
-- Снаряд!
-- Снаряд!
Ну вот, вроде как попал. Над вражеским бронепаровозом стали подниматься клубы пара. Готов, сука. Теперь не уйдешь. Обездвиженный бронепоезд против своего собрата, который может маневрировать - это мишень. Тем временем красный бронепоезд вдруг резко рванул вперед. На всякий случай. Пушки-то у белых оставались. Но там всё поняли, как надор. Никифор уже стал наводить орудие, чтобы врезать под головную башню, но этого не понадобилось. На бронепоезде появился белый флаг. Из ближайшего леса стала появляться пехота. Точнее, не совсем пехота. Из леса выкатывали поставленные на лыжи пушки. Но главное-то не это...
Эти ребята, несмотря на холод, были одеты в черные береты с красной звездой, а на рукавах их полушубков был молот с серпом, упертым вверх в виде штыка. Об этих людях ходили легенды с обеих сторон фронта. "Броневой десант" -- одни эти слова внушали страх. Эти части пошли с пехотной поддержки "Балтийца", а потом уж распространились на другие бронепоезда. А потом и не только на бронепоезда. К этому, кстати, приложил руку "дядя Слащов". У десантников был девиз: "Революция или смерть!" Тем, кто попадался им на пути, было очень хреново.
В рубке брякнул телефон. Никифор поднял трубку и услышал голос командира.
-- Дробите стрельбу. Эти, на белом бронепоезде, сдаются. Вон, белый флаг выкинули.
-- Ну, и ладно. Эх, жаль, что мы их паровоз угробили. Нам их бронепоезд пригодился бы.
Это был третий день наступления Слащова. Два дня партизанские отряды "кусали" белых с юга и севера. Из снежных сугробов поднимались партизаны и шли в атаку. Их отбивали - но они снова шли в другом месте. Себя эти люди не жалели.
Если б им противостояла регулярная армия - их сумбурные атаки ничего не дали. Но... Не стоит думать, что те, кто носил погоны, являлись регулярной армией. Об этом говорил и Слащов. Многие, как "спецы", так и красные командиры, вынесли из Первой мировой страх перед оборудованными позициями. Однако комфронта в очередной раз демонстрировал своё неординарное мышление.
-- Сидеть в обороне может только сильная армия. А они слабы. Значит - удержаться не сумеют*.
(* Переиначенное "наизнанку" реальное высказывание Слащова времен обороны Крыма в 1919 году.)
В самом деле, после многочисленных атак красных туда, где их совсем не ждали, у белых начался бардак. И тут, началось самое веселье. Красные двинулись одновременно с запада и востока. Причем, с востока, вдоль железнодорожной линии медленно двигались партизаны при поддержки двух бронепоездов. А намного севернее двинулись танки, простите, арморы. Благо, как установила разведка, снежный покров там был неглубокий, так что американские гробы могли там шевелиться.
Это оказалось сильно. Возможно, сидели бы в окопах каппелевцы, они смогли бы что-то арморам противопоставить. Но там находились семеновцы, чем боевой опыт сводился, в основном, к расправам над мирным населением. Там что, увидев прущие на них железные коробки, семеновцы бодро бросились наутек. Когда они более-менее пришли в себя, тот тут пришлось иметь дело с партизанской пехотой. А потом подоспела и конница. Так что фильм о Чапаеве отнюдь не утрачен для будущих поколений. Его вполне можно будет снять, правда, несколько иной. В Урале Василий Иванович точно не потонет. Хотя есть ещё Амур, а он куда как пошире. Но, как бы то ни было, Чапаев сражался как герой, он бодро скакал впереди своих ребят - и первым ворвался на улицы Читы. Наверняка он пополнит наш "клуб" кавалеров ордена Красного Знамени.
Белые рванули на юг. Там красный заслон остановить их не мог, да, впрочем, и не особо старался. Контрики ушли в Маньчжурию. В той истории "читинскую пробку" вынимали чуть ли не полгода. В этой истории Слащов поработал в виде штопора, ему удалось сделать дело за неделю.
* * *
Сталин поглядел на Бухарина тяжелым взглядом.
-- Товарищ Бухарин, а почему вы считаете русских рабочих и крестьян тупым быдлом?
Тот несколько опешил. Вообще-то он именно так и считал. Но ничего подобного он не сказал. Всё-таки, заседание ЦК партии большевиков - это не пьянка польских шляхтичей, чтобы вслух произносить подобные вещи.
Бухарин был на редкость гнусной личностью. В той истории Троцкий его прозвал Колей Балаболкиным. Теперь данную кликуху исподволь запустил я - и она тоже успешно привилась.
Бухарин принадлежал к любителям поболтать на идеологические темы. А ведь эта болтовня была совсем не безобидна. К сожалению, среди большевиков даже многие руководители мыслили исключительно марксистскими лозунгами. Пока боролись с царизмом и прочими врагами - этого вполне хватало. Но сейчас уже было маловато.
Так вот, Бухарин захлопал глазами, не очень понимая мысль Сталина. Но тот разъяснил.
-- Товарищ Бухарин выступает за то, чтобы снять Слащова и назначить человека с более правильным происхождением, чтобы тот стал освободителем Забайкалья и Дальнего Востока. Товарищ Бухарин не понимает, что у бойцов Красной Армии есть мозги, они прекрасно знают, кто вел их в бой. Есть мозги и у жителей Сибири, которые помнят, кто выгнал белых и японских интервентов. Вы знаете, какие красноармейцы поют частушки? "Наш комфронта дядя Яша всех буржуев перебьет". Вы думаете, люди сразу забудут человека, благодаря которому они победили с очень небольшими потерями? Да они станут над нами смеяться!
Тут встрял Пятаков, ещё один партейный демагог.
-- Но что скажут наши противники? Что среди рабочих и крестьян нет достойных командиров.
-- Они всё равно так скажут. Зато если мы сменим Слащова, военспецы решат - их используют, когда они нужны, а потом выбросят на помойку. Но главное другое. Слащов нужен на Дальнем Востоке. Он сумел навести порядок в Финляндии и Туркестане. Наведет и там! И вообще - не лезьте в дела товарища Фрунзе!
С социальным происхождением Слащова было забавно. Он-то его не скрывал. Но среди красноармейцев Забайкальского фронта ходили упорные слухи, что на самом-то деле он питерский рабочий. Потом, "поскольку мужик с головой", выучился на инженера, а во время войны попал в офицеры. Имелись даже свидетели. Только спорили, кем он был - печатником или электриком. Обе профессии были "интеллигентными" -- так молва обходила то, что комфронта на кондового пролетария не слишком походил. И ведь это народ придумал. Мы тут были ни при чем.
А весь этот сыр-бор в ЦК разразился в какой-то мереи из-за меня. После взятия Читы основные силы белых были разбиты. Но не уничтожены. Они сумели прорваться в Маньчжурию, в Харбин, где стали бурно разлагаться.
Но в моей истории Гражданская война на этом не закончилась. В моем мире я бывал на Дальнем Востоке - так что историю ДВР неплохо знал. Хотя бы потому, что и при СССР среди тамошней фрондирующей интеллигенции находились дурачки, полагавшие, что ДВР могла стать чем-то вроде аксеновского "острова Крым".
Так вот, в моей истории большевики перехитрили сами себя. ДВР являлась не советской, а демократической республикой. Со всеми отсюда вытекающими. Так что многие белые потихоньку перебрались из Харбина во Владивосток и с помощью японцев устроили там переворот*.
Сейчас ДВР не было, но вот другие проблемы имелись. Именно я их изложил, явившись к Дзержинскому.
-- Феликс Эдмундович, во Владивостоке у власти стоят партизанские командиры. Я вам могу сказать по личному опыту - это люди весьма своеобразные, политические взгляды у них весьма расплывчатые. Так что их может занести куда угодно. Они могут устроить тотальный террор, как это случилось в Кузнецке. А могут наоборот - впасть в неумеренное благодушие. И то и другое опасно контрреволюционным переворотом. А на указания Москвы они плевать хотели. Тем более, что эсеры снова начинают разыгрывать карту дальневосточного сепаратизма.
Дзержинский кивнул. Он-то бывал за Уралом побольше, чем я - и знал психологию многих тамошних людей - "нам Россия не указ". Да и сведений о шевелении эсеров у него, конечно, имелось достатосно. А данным товарищам в Сибири и на Дальнем Востоке сочувствовали очень многие.
Так что он выдал:
-- Вы правы. Тем более, опасность японской агрессии никто не отменял. Там нужно наводить порядок.
Так что Дальневосточная армия, в которую переформировали фронт, двинулась к берегам Тихого океана под началом Слащова. Хотя он так и остался комфронта - то есть, с четырьмя ромбами, что было явной заявкой на перспективу*. Комиссаром ему был дан Михаил Фурманов.
(* Первоначально в РККА знаки различия означали лишь должность. В РИ персональные звания прививались непросто. В АИ тоже.)
Вот тут-то и началось. Мало кто верил, что Якову Александровичу удастся так быстро и весело раскатать белых. А ту выходило -- бывший царский полковник Слащов завершит Гражданскую войну. Это многим не нравилось. Конечно, война вышла совсем не такая, как в моей истории. Но вы понимаете, что в пропаганде мы использовали её на все сто. И в Советской России имелось два героя-полководца - Буденный и Слащов. Имелся ещё Махно, но он проходил по иной статье - "революционер-интернационалист". Так что, возможно, Гуляй-Поле станет Махновском. Особенно, если батька вовремя героически сложит голову.
* * *
Из Сибири мне поступило пополнение - поэт Николай Асеев. Он уже прославился тем, что в Иркутске белые сожгли сначала издания его поэмы, а потом подумали - и заодно спалили типографию*. Хорошо хоть автор успел свалить.
(* Реальный факт)
Потом он крутился как агитатор к Красной Армии, но его выцепил Луначарский. И передал мне. Потому что Асеев являлся чисто "газетным" поэтом. Причем, не таким "лобовым" как Демьян Бедный. Этот-то был уж откровенно "чего изволите" -- а ведь такое в произведениях видно. Асеев был парнем посложнее, но в моем времени именно он сформулировал идею "социального заказа". Вот и пусть формулирует, а заодно и пишет.
А вот ещё одного деятеля я так рано не ждал. Его нашел не я, а редактор "Крокодила". К этому изданию я относился с повышенным вниманием. В своей юности я его очень любил. У моего друга на даче лежали номера аж с шестидесятых годов - так я прочел все. Это во многом сформировало мой журналистский стиль. А с журналом было непросто. Доносы шли на него потоком во все инстанции. Многим не нравится, когда их критикуют. А уж когда высмеивают - то тут вообще атас. Так что мне приходилось постоянно отбиваться от обвинений в "очернении" чего-то там.
Но была и иная проблема, в перспективе надвигающегося нэпа. Мне очень не хотелось, чтобы журнал скатился в тупое зубоскальство. А ведь такие как Петросян и прочие уроды из "Аншлага" были не только в моём времени. В двадцатых именно на этом сгорели такие "коллеги" "Крокодила" как "Бегемот" и "Смехач". Так что качеству издания я уделял очень большое внимание.
Так вот, в одной из бесед редактор журнала мне сказал:
-- Вы знаете, я тут нашел замечательного автора. Он будет посильнее Аверченко или Дорошевича. Он явился ко мне, сказав: "Когда я прочел ваш журнал, я понял, что должен в нём работать".
-- И как его зовут?
-- Михаил Зощенко*.
(* В РИ Зощенко начал литературную деятельность на два года позже)
-- Если хочет работать, пусть работает.
Так. Я достал свой секретный список и поставил галочку против одной из фамилий. Там был до этого "закрыт" Михаил Кольцов. В моей истории он вляпался в троцкизм, но может, тут успешно поработает. Как у нормального журналиста, с принципами у Кольцова было не очень.
Кроме того, в списке были Евгений Катаев (Петров), Илья Ильф, Михаил Булгаков и кое-кто ещё, менее известные широкой публике. Специально разыскивать я их не собирался. Я уже понял свою ошибку, когда, возглавив РОСТА, стал судорожно искать известные мне имена. Талант - это ведь не такая простая штука. Из чего он складывается - поди пойми. Кем был бы Барбюс, не окажись он на войне? Возможно - одним из многочисленных парижских бумагомарак, которых никто не читает. Вот доставят ко мне того же Булгакова, я ему скажу - а ну пиши, гад! И рукояткой Кольта по столу. А у него, может, пока и в мыслях нет заниматься литературой и журналистикой! У людей этой эпохи биографии ну очень причудливые. Так что люди сами должны найти своё призвание.
Дело в том, что любой крупный город имеет свою "ауру". Ну, Питер, это понятно. Он неизменен. Но я побывал в большом количестве городов, которые я запомнил и по моему времени. Они изменились, многие очень сильно изменились. Но что-то в них всё одно оставалось. Вот "Ярославль-городок - Москвы уголок". Так оно было в моё время, так оно есть и сейчас.
А вот Кёнигсберг являлся совершенно ИНЫМ городом, нежели Калининград. Который в моей истории наши снесли напрочь в сорок пятом. И мой дед там принимал посильное участие, за что получил "Красную звезду", соответствующую медаль и майорские погоны. Как он рассказывал, они на руках тащили 152-миллиметровые гаубицы-пушки - и лупили прямой наводкой по всем зданиям, из которых стреляли. Что остается от здания, в которое угодил снаряд шестидюймовки, я видал. От этого просто тупо рушатся перекрытия. А поскольку стреляли из всех зданий... Вот ничего и не осталось. Руины потом просто сравняли с землей, насыпали слой земли и создали парк.
Теперь вот я убеждался, что мой дед и его товарищи были героями. Снести такой город всего за несколько дней - это надо было очень постараться. Потому что Кёнигсберг являлся типичным средневековым городом, с узкими улицами и каменными домами с узкими окнами и толстенными стенами. Но выглядел он очень романтично. Набережная Прейгеля смотрелась вообще как иллюстрация к сказкам братьев Гримм. Более всего мне понравился замок. Эдакая здоровенная мрачная цитадель, не особо затронутая перестройками поздних, более гуманитарных времен. Недаром в моей истории наши аж утомились её долбить как артиллерией, так и с воздуха.
А как я попал в этот город? Так по приглашению германской Ассоциации издателей. Почему они для своего сборища выбрали именно Кёнигсберг - кто ж их поймет. Меня со Светланой позвали прочесть лекции про организацию издательского дела в РСФСР. Причем, эта контора, вот уж не знаю, имелась ли она в моем времени, была совсем не левой, а вполне буржуазной. Кстати, возможно, моя подруга их интересовала больше, чем я. Пока ведь феминизм только набирал обороты. И Советская Россия была тут впереди планеты всей. Да, в САСШ женщины-журналисты уже никого не удивляли. Но редактор издания - это было круто даже для Америки, не говоря про Германию. Причем, интеллектуального и одновременно очень популярного издания. Мы сами не ожидали, что "Красный журналист", задуманный нами как исключительно профессиональный журнал, обретет такую популярность. Его тираж превысил двести тысяч и имел все тенденции к росту. Издание читала интеллигенция, в том числе и те, кто Советскую власть не переваривали. А уж в кругу московских и питерских комсомольцев незнание последнего номера "Красного журналиста" являлось свидетельством дремучего невежества.
Принимали нас очень хорошо. Поселили в шикарной гостинице с видом на Прейгель, предоставили гида, который нам показывал город. Даже форты показали - правда, только снаружи. Но в это время они являлись оборонными объектами, так что такие вещи обычно не любят демонстрировать в подробностях.
Что касается лекций, мы их прочитали. А потом, понятно дело, была пресс-конференция. Причем, достаточно цивилизованная. Возможно, потому, что присутствовали не репортеры, а солидные журналисты. Они, к примеру, не стали задавать мне дежурный вопрос: хотим ли мы устроить мировую революцию? Ребята прекрасно понимали, что у руководителя медиа-треста на такой вопрос найдутся отмазки.
А вот некоторые вопросы, обращенные как ко мне, так и к Светлане, были интересные.
-- Господин Коньков, в своей лекции вы упоминали понятия "бульварная" и "желтая" журналистика. Не могли бы вы уточнить эти понятия. Вот как повезло! Именно на это издание, который представлял спросивший, у меня был ну очень хороший компромат.
-- На мой взгляд, бульварная журналистика предназначена для невзыскательных читателей. Она эксплуатирует слухи, сплетни, разные скандалы. Но всё-таки речь идет о том, что имело место. Желтый журналист сознательно лжет. То есть, он знает, что пишет о том, чего не было. К сожалению, этим грешат и многие солидные немецкие газеты, когда заходит речь о Советской России. К примеру ваша газета Berliner Zeitung недавно напечатала репортаж своего корреспондента, который писал, что видел своими глазами, как возле Лахты, что под Петроградом, большевики утопили баржу с трехстами арестованными. Так?
-- Да, так, -- кивнул герр.
-- Между тем каждый может приехать в Петроград и убедиться, что в окрестностях Лахты можно утопить только шлюпку. Глубина Финского залива там составляет от полутора до двух метров*. Так что я утверждаю - ваша газета - подлые вруны. В моей рабоче-крестьянской стране за такое бьют морду.
(* Про баржу -- это реальная "утка", которую до сих пор повторяют наиболее тупые обличители "зверств большевиков". Как и враньё про большинство других "потопленных барж".)
В зале послышалось хихиканье. Господин был рыхлый и явно нетренированный. Сомнений, что я его при желании легко поколочу, ни у кого не было. Журналист покраснел как помидор и поспешил к выходу.
-- Господин Коньков, вы без сомнения очень информированный человек. Как вы относитесь к "Протоколам сионских мудрецов"?
Ну, вот, пошла руда. С антисемитизмом в Германии было всегда хорошо, а после войны добавился тезис: "нажились на войне только еврейские банкиры".
-- Я отвечу развернуто, потому что я понял, что этот вопрос многих волнует. Одна версия -- это документы всемирного сионистского конгресса. Сразу замечу - я, как, наверное, многие знают, являюсь членом Центрального комитета крупной политической партии. Я вас уверяю - так по-дилетантски никакие серьезные люди не обсуждают свою тактику и стратегию. Вторая версия - это фальшивка, изготовленная в тайной полиции Российской империи. Что тоже неубедительно из-за того же низкого уровня документа. Охранное отделение в России работало очень неплохо. Я высказываю третью версию. Документ подлинный. Только вот создала его не могущественная организация, а группа болтунов, сидевших в каком-то из парижских кафе.
Народ, переварив, навалился на Светлану.
-- Госпожа Баскакова, вам не мешает, что вы принадлежите к аристократической фамилии?
Света ухмыльнулась.
-- К высшей аристократии мои предки никогда не принадлежали. Хотя я из дворянской семьи, если кому-то интересно, наш род древнее Романовых. Мне это нисколько не мешает. Кстати, идеолог анархизма князь Петр Кропоткин вообще является Рюриковичем, то есть, имеет больше прав на престол, чем любой из Романовых.
Во загнула, подумал я. А ведь это интересно. Если никто из берлинских монархистов не начнет с визгом опровергать права на престол товарища Кропоткина, то это надо организовать.
Между тем руку подняла дама, единственная представительница прекрасного пола в зале. Она была какая-то очень феминистическая. Так, сейчас пойдет о правах женщин или о чем-то таком. Дама проявила широту интересов.
Однако, я ошибся.
-- Если уж речь зашла о семье Романовых. Госпожа Баскакова, в одной из ваших статей вы нахвали их обманщиками. С чем это связано?
-- Не я первая. Некоторые историки писали их фамилию в кавычках. Род Романовых пресекся в первой половине XVIII века со смертью дочери Петра Великого Елизаветы I. Со времен императора Петра III в России правит Гольштейн-Готторпская династия. Так что трехсотлетие дома Романовых, которое в 1913 году праздновали в России с большой помпой - это большая ложь.
Ну, теперь обойдутся и без нас. Если после выхода интервью пара репортеров не побежит к Николаю Николаевичу задавать разные вопросы - то я не знаю, что такое журналистика.
* * *
Человека, который зашел в мой номер отеля, я узнал сразу. Он совершенно не отличался от множества фотографий, которые я видел в своем времени. Хотя сейчас он был гораздо моложе. Щуплый малорослый человечек с крысиным лицом.
-- Здравствуйте, господин Коньков. Меня зовут Йозеф Геббельс. Я журналист и писатель... Меня не пустили на вашу лекцию, но мне очень хотелось бы побеседовать.
-- А почему не пустили?
-- Я для этих господ слишком левый*.
(* В РИ до 1930 года Геббельс принадлежал к левой фракции НСДАП, противостоявшей Гитлеру. Фюрер его элементарно перекупил, пообещав отдать ему всю пропаганду.)
-- Я вас слушаю, господин Геббельс. Или товарищ?
Йозеф несколько замялся.
-- С немецкими коммунистами у меня не очень хорошие отношения. По-моему, они слишком догматичны. Это наша немецкая черта. Мы уж если во что-то поверим, то следуем каждой букве. Вы, русские, не такие. Я изучал работы Ленина, там он Маркса осталось не так уж много. Господин Троцкий не так уж не прав, когда честит его чуть не на солдатском жаргоне за отступление от марксизма. Но Ленин-то во главе страны, а Троцкий... А вы, как мне кажется, вовсе национал-большевик.
-- Интересная трактовка. Так что вы хотите?
-- Я внимательно слежу за деятельностью РОСТА. Многое из того, что вы делаете, соответствует моим взглядам, как необходимо вести пропаганду.
Ещё бы! Я как раз у Геббельса многое позаимствовал. Но только не то, что вы думаете. Достижения Йозефа отнюдь не сводятся к беспардонному нахрапистому вранью. Как раз это мне не слишком нравилось. Подобными методами можно "зарядить" людей на короткий срок. Но надолго не хватит. Хотя бы потому, что система пропаганда, основанная на вранье, быстро вырождается. Пропагандисты начинают полагать: "пипл схавает" что угодно. И получается то, что вышло в послесталинском СССР.
Но Геббельс ввел в широкий обиход и такую вещь как эшелонированная пропаганда. Которую, вот уж смешно, он позаимствовал у масонов. Смысл в том, что одной социальной группе говорят одно, а другой - иное. Ещё одну наработку Геббельса я использовал в "Красном журналисте", где имелась рубрика "ответ нашим недругам". Там анализировались антисоветские высказывания эмигрантов и буржуев. Причем, не идиотские, а серьезные. Это тоже было у Геббельса. Только на радио. Передачи вел англичанин-эмигрант Уильям Джойс. Они были рассчитаны на интеллектуалов. Джойс комментировал передачи английского радио, которое, несмотря на запрет, шибко умные всё равно слушали*. Характерно, что после победы британцы его повесили. Хотя он лично ни разу не выстрелил.
(* В Германии на руках было слишком много радиоприемников, чтобы пытаться их изъять, как это сделали с началом войны в СССР. К тому же Европа маленькая. "Вражьи голоса" ловились на самую дрянную аппаратуру. Примечательно, что в Вермахте для офицеров читали специальные лекции на тему "почему не надо слушать английское радио". Значит, офицеры тоже слушали.)
Я несколько задумался. Геббельс терпеливо ждал. Ничего, это он ко мне пришел.
-- Так что вы хотите?
-- Я бы хотел у вас работать. В России.
-- Почему в России?
Геббельс усмехнулся.
-- Настоящие дела делаются в головной конторе, а не в филиалах. Думаю, я смогу быть вам полезен.
-- Но ведь вы не знаете России.
-- Люди всё-таки всюду в основе одинаковы. Ведь вы читаете Гёте и Шиллера, а мы - Толстого и Чехова.
-- А про Достоевского вы не упомянули.
-- Я же не дурак. Понимаю, что для людей, у которых хватило воли взять власть, Достоевский чужд.
-- Что ж, хорошо. Давайте на пробу вы мне напишите статью "письмо французскому рабочему" от имени немецкого собрата.
Геббельс оживился.
-- Я понимаю тема: зачем нам воевать?
-- Правильно понимаете. До завтра успеете?
-- Если вы не против, я могу это сделать прямо сейчас.
Я выразил согласие и протянул ему листы бумаги, ручка у товарища была своя. Йозеф думал минут десять, потом начал строчить, почти не останавливаясь. Как Миша. Я стал читать местную газету, проштудировал передовицу, перешел к следующей странице, когда Геббельс протянул мне исписанные листы. Тут как раз заглянула Светлана.
Йозеф вскочил как ужаленный и галантно поклонился.
-- Светлана, познакомься, это товарищ Геббельс.
-- Фройлян, я счастлив видеть прекрасную валькирию...
Я хмыкнул. Валькирий я представлял по картине Константина Васильева, Светлана на ту тетку была ну совсем не похожа.
-- Вот погляди, товарищ написал при мне...
Я решил дать материал на прочтение подруге - для неё-то этот человек никто. Да и немецкий она знает лучше.
Подруга пробежала материал.
-- Он что, в самом деле это вот тут написал?
-- Минут за сорок.
-- Слушай, да это ведь находка! Блестящий материал. Так только Миша может. А что он хочет.
-- Проситься в Россию работать.
-- Бери!
-- Что ж, товарищ Геббельс вы нам подходите. Остается обговорить чисто технические детали...
У меня было право приглашать на работу кого угодно. Конечно, если они не борзели по поводу оплаты. Но Геббельсу было на это наплевать. Так что вскоре мы распрощались.
А я задумался. Интересно, имелись ли у этого персонажа хоть какие-то взгляды? К примеру, антисемитом он точно не был. А вот националистом или левым? Скорее всего, он ненавидел всех. Не такое редкое дело для хромого карлика. К тому же ему явно хотелось прислониться к СИЛЕ. В той истории ему подвернулись нацисты, а тут мы. Ничего, сойдут и такие...
А дело в том, что мы стали раскручивать идею пионерской организации. Причем, я ведь был не только медиа-магнат. У нас были очень хорошие отношения с комсомольцами и вообще продвинутой молодежью. Мы со Светланой смотрелись как в моей юности - звезды Ленинградского Рок-клуба*. Молодые, наглые и веселые. К тому же, овеянные очень преувеличенной славой наших боевых похождений. И ведь не мы эту славу преувеличивали. Мы всегда честно говорили, что ничего такого не сделали. Но молодежь хочет иметь героев.
(* Тут надо понимать, что комсомольцев в это время было очень немного. Зато это были убежденные люди. Так что ГГ и его друзья были популярны в весьма узкой и специфической среде. Именно поэтому он и вспоминает Ленинградский Рок-клуб.)
А для тех, кто понимал, что воевать слабоват, был умный и талантливый Миша. Тоже путь в Революцию.
Мы эту свою популярность поддерживали. Устраивали лекции и разные диспуты, которые я позаимствовал из более поздней эпохи. Мы старались взять под контроль ту радикальную молодежь, которая в моей истории поддерживала троцкистов.
Так что наша инициатива мгновенно получила поддержку. На ряде заводов Москвы и Питера стали создаваться пионерские организации. (Слово мы тоже подкинули.)
В моей истории пионеры двадцатых были совершенно не похожи на ребят "застойного" времени. Я выступал с ещё более экстремистскими планами. По сути - это была идея военно-спортивных клубов. Страна сейчас очень бедная - но красная Армия имелась. Так что можно было "прикрепить" пионерские отряды к красноармейскими и чоновским частям.
Но кто-то из дружков Зиновьева в горкоме от большого ума поднял скандал. Дескать, почему без нашего дозволения? Молодежь послала его куда подальше. Честно говоря, данный "наезд" обеспечивали мы. Дело-то нехитрое. Дураков хватает в любой структуре. Так что главное - найти нужного придурка и подтолкнуть его вякать в нужное время...
Дальше понятно. "Комсомольская правда" подняла дикий шум, а дальше ударила наша тяжелая артиллерия. Скандал вышел на самый высокий уровень - но тут за пионеров встали Сталин, Дзержинский.
Тем временем на ряде предприятий были созданы пионерские организации. И вот одну из них решил посетить товарищ Ленин, которому идея очень понравилась.
* * *
Золоторожский Вал я прибыл раньше Ленина, чтобы оглядеться. Места вокруг были не слишком красивые. Узкие и плохо мощеные улицы, двухэтажные облупленные дома, которые перемежались с какими-то халупами и фабричными строениями из красного кирпича. Строения, кстати, не производили впечатления даже не нынешнем уровне техники. Места и до войны были не слишком веселыми - а теперь и подавно.
Появление моего "Рено" привлекало большое внимание. Это был совеем не тот наш автомобиль - к этому времени РОСТА имела солидный по этим временам автопарк Но "реношки" мне нравились. Они были надежными, к тому же к ним в городе находилось запчастей. Я и тут выпендрился - передвигался в машине, выкрашенной в черный цвет, на который по бокам рубленым шрифтом было написано красными буквами "РОСТА".
Путь лежал на завод Гужона. Это предприятие являлось примерно тем же, чем и Путиловский завод в Питере. Еще с 1905 года с рабочим движением там было очень хорошо. Хотя сейчас выглядел примерно так же, как большинство предприятий в девяностых. То есть - со всеми приметами разрухи. Правда, жизнь тут всё-таки теплилась, что-то здесь делали. А рабочие горели энтузиазмом возродить предприятие.
Почти одновременно со мной прибыли две пролетки с чекистами. Вообще-то Ленин относился с совершенно запредельным легкомыслием к собственной безопасности. Знаменитого покушения на него в этой истории не было. Но ведь в январе 1918 года в него стреляли. Потом два заговора было раскрыто чекистами.
Да и Свердлова грохнули. Кстати, эта история так и осталась непонятной. Арестованные по данному признались, что являются членами савинковской организации, но утверждали: действовали по собственной инициативе. Последнее, кстати, могло быть. У Савинкова дисциплина была... эсеровская. Но пусть об этом будущие историки спорят.
К тому же грохнули Урицкого, кое-кого ещё. Да вот и на меня покушались. Гы. К тому же эмигрантов явно несло в терроризм.
Но Ленин охраны сильно не любил. Так что его долго приходилось уговаривать. Впрочем, на заводе рабочие сами несли революционную бдительность. Какого-то деятеля скрутили и сдали чекистам. Как после оказалось, он тоже был с Лубянки, просто в штатском.
Кортеж Ильича состоял из двух машин. В нем не имелось знаменитого "Rolls-Royce Silver Ghost", который Ленину очень нравился. Но машина-то была открытая. А в феврале ездить в открытом автомобиле - то ещё развлечение. Так что его повез тоже "Рено".
Пионеры построились в одном из заводских корпусов. Ребятки выглядели не слишком, они явно не слишком хорошо питались, но энтузиазма у них хватало. Да и красные галстуки им обеспечили - хотя даже такую малость в этом времени организовать было непросто. Никаких потемкинских деревень не было. При желании я им мог бы обеспечить хоть полную форму. Но показуха один раз мою страну уже сгубила.
Как потом оказалось, примерно та же история была и со стороны Ленина. С ним прибыла Крупская. У Надежды Константиновны, конечно, имелись свои тараканы в мозгах. Но всех гневно судить могли только интернет-болтунишки в моём мире. Столкнувшись с реальной политикой, я понял - если хочешь победить, надо иметь дело с теми, кто есть. А вообще-то Крупская была неплохой женщиной. И когда собирались на завод Гужона, она решила привезли первым пионерам чуть ли не грузовик подарков. Хорошо, Ленин отговорил. Дескать, тогда все решат, что мы просто-напросто детишек покупаем. Хотя какие-то там конфетки доставили.
Но больше всех произвели впечатление подарки, которые обеспечил РОСТА. Хотя, понятно, раздавала их Крупская.
Мы их начали готовить давно. Это были альбомы "Красная армия против врагов". Благо во всех сражающихся частях имелись наши люди. Альбомы мы, кстати, заказали в Германии, где полиграфическая база была получше. Возможно, это было одной их причин, что нас со Светланой пригласили в Кёнигсберг. Российский рынок всем нужен...
Пока вышла только пробная партия. Несколько экземпляров нашего творения успели уплыть ещё из типографии. И тут же вызвали шок вреди представителей художественной общественности. Сначала немецкой, а потом и иной.
Я долго не мог понять: а что тут такого? Текста там было мало, он был напечатан аж 12 кеглем. Ладно, фотопортреты Фрунзе, Буденного, Слащова, Махно, Чапаева и других, сделанные с таким расчетом, чтобы их можно было выдрать и повесить на стену. Разумеется, Светлана там тоже была. Ну, это ладно. Имелись фотографии с места действия - но снимки-то в это время были те ещё... Хотя наши фотографы честно делали своё дело. У нас был уже один убитый и трое раненых. Но уровень аппаратуры мешал развернуться.
А вот что возбудило всех - так это фронтовые рисунки. Что-то в стиле Ханса Лиски*.
(* Австрийский художник-график. Оставил множество военных рисунков с полей боев 2МВ, явно сделанных на месте.)
Мы не только послали художников, из тех, кто не боялся лезть под пули, наши люди имели запасы бумаги и карандашей, чтобы снабжать любителей порисовать. Так что рисунков в РОСТА было на несколько выставок. Их мы тоже готовили.
Шумиха вокруг рисунков была мне совершенно непонятна. В данное время хороших художников было на два порядка больше, чем в моем. Я говорю не о всяких модернистах, а о тех, кто может зарисовать то, что видит. Оно понятно. В более поздние времена, если кто захотел запечатлеть, например, своё путешествие, то особых проблем не имелось. Взял "лейку" -- и снимай себе, сколько влезет. А до этого люди рисовали. Понятно, что маслом или акварелью на войне не очень порисуешь, но цветные карандаши - это не так сложно. Но вот "окопной правды" в рисунках Мировой войны почти не было. Я думал - цензура не пускала эти вещи в печать. Но потом навел справки - и оказалось, что дело просто в стереотипах мышления. Ну, привыкли люди к определенным штампам в батальном жанре. А фронтовые зарисовки были совсем иными*.
(* Кстати, великого художника-баталиста В.В.Верещагина всю жизнь упрекали за то, что он рисовал войну не "как положено", а как он её видел.)
Обилие таких рисунков и вызывало повышенный интерес к нашему альбому. Кстати, это и был наш ответ всяким сторонникам "черного квадрата".
Ну, так вот, пионеры приняли эти альбомы с восторгом. С завода Гужона многие рабочие воевали на том самом фронте.
Ну, а дальше было всё просто. Ильич толкнул небольшую речугу про то, что типа очень хорошо, что у коммунистов теперь есть юные помощники. А завод мы восстановим, он будет лучше прежнего. Затем устроили чаепитие. Ленин с подростками ещё поговорил, он, когда хотел, мог быть очень "простым и человечным". Вот у Сталина это не очень получалось. Он был всё-таки очень жестким человеком.
В итоге все остались довольны. Пионерской организации вряд ли кто теперь станет препятствовать.
Переулки возле Арбата этой эпохи - что-то с чем-то. Я уж не говорю, что на то, как выглядела данная местность в моем времени (даже в позднесоветское), это не походило даже приблизительно. Но хуже было иное. Полностью поменялась топография. Кроме знакомых мне улиц, вроде Поварской, и Трубникова переулка, тут имелось ещё и множество других. Да и те из них, кто имел в Москве моего времени похожие названия, располагались совсем не так и вели совсем не туда. В общем, я не раз вспоминал классиков, Ильфа и Петрова:
"Московский переулок на своем протяжении дважды меняет название, трижды направление и один раз пересекает сам себя."
В своём времени я много раз бывал в этих местах. Да и теперь работал рядом. Но я ощущал себя путешественником, попавшим в незнакомый горный массив.
Строения тут были разные -- двухэтажные особняки в разной степени обшарпанности, между которыми громоздились многоэтажные доходные дома.
Но на то я и большевик, чтобы преодолевать любые трудности. Благо, я вышел заранее - так что к месту под названием Собачья площадь я вышел вовремя. Пейзаж был чисто московский, коробящий дух питерца - вокруг громоздись дома разной степени этажности.
Вот к одному из крупных домов, имевшихся на заднем плане, я и направился. Там поднялся на второй этаж и постучал в дверь. Её мне открыл мрачный плечистый молодой человек среднеазиатского вида в хорошем костюме. Судя по его глазам, он имел под пиджаком пистолет, да и без оружия этот парень явно много чего умел.
-- Я Американец. Меня пригласили в гости.
-- "Привратник" кивнул и сделал приглашающий жест рукой.
В это место я пошел по просьбе Дзержинского. Он сказал:
-- Сергей, у меня к тебе личная просьба. Сходи, поговори с господами из Бухары. Подскажи им, если что... Это не наши люди, но с ними можно иметь дело.
Итак, я вошел в гостиную, которая была обставлена в духе среднезажиточных мещан конца XIX века. Так, возле стены громоздился громадный буфет, напоминающий готический собор. Я видел подобный в моём времени, в мебельной комиссионке. Правда, тот был на пару калибров поменьше. Но и у того дверцы были чуть не два сантиметра толщиной.
За столь же массивным столом сидели двое людей, которые в эту обстановку никак не списывались. Это были ребята тоже явно из Средней Азии. Но на них красовались очень хорошо сшитые дорогие английские костюмы* - то есть, одежда солидных европейских деловых людей. Такие прикиды в столице Советской России в данное время никто не носил. Старые бизнесмены разбежались, новые, нэпманы, пока не появились.
(* Английский костюм - это не место производства, это стиль.)
Стол был накрыт богато, имелось хорошее вино и даже водка и французский коньяк. А вот ничего узбекского на нём не наблюдалось. Что, впрочем, и понятно - попробовал бы кто-нибудь изготовить узбекский плов в нынешней Москве. Да и хозяева явно были склонны к космополитизму.
Церемонии приветствия особо не затянулись. Господа явно демонстрировали, что предпочитают европейский деловой стиль. По-русски, кстати, они говорили великолепно, без какого-либо акцента. Что тоже понятно. В университетах Российской империи некоторые ограничения были только для евреев. А остальные, если есть деньги - так учитесь сколько угодно! А у этих ребят деньги явно были.
Между прочим, узбеки вполне пили вино.
За разговором выяснилось, кто они такие. Эти люди принадлежали к течению, которые называли себя младобухарцами.
Дело-то в чём? Бухарский эмират был присоединен к России в качестве вассала. То есть, эмир подчинялся Белому царю, а вот внутри царили нравы, которые немногим отличались от того, что было описано В.Соловьевым в "Повести о Ходже Насреддине".
Сейчас там рулил эмир Сейид Мир Мохаммед Алим-хан. В моем родном городе он построил на Петроградской стороне красивую мечеть и дом, который и в моё время звали как "дом эмира бухарского*".
(* Каменоостровский пр, 44б)
Вступив на трон, эмир попытался исправить некоторые особо душевные восточные традиции: запретил официально брать взятки и использовать налоги в личных целях. Но то ли это ему быстро надоело, то ли ему намекнули: ведь можно и пловом отравиться... В общем, всё пошло как шло.
Перед войной в Бухаре появилось течение "млалобухарцев". Это были представители местных деловых кругов, которые считали: пора бы расставаться с тяжким наследием средневековья и воспринять некоторые европейские обычаи. Я подозревал, что главным тут был вопрос с банковским делом. Ростовщичество прямо запрещено Кораном. Так что коммерческим банкам в таких странах функционировать было трудно. Конечно, выкручивались, но хотелось снять ограничения.
А тут в России случилась революция, затем в Среднюю Азию пришел веселый товарищ Слащов, который продемонстрировал: большевики шутить не станут. Эмир стал вооружаться. Англы, продававшие оружие, требовали наличных. Откуда взять деньги? Правильно - повышать налоги. Кроме того, эмир от большого ума запретил торговлю с соседними территориями, где было Советская власть. А Бухара-то веками являлась региональным центром торговли и ремесел.
В общем, младобухарцы хотели договориться с Кремлем. Они явно были в курсе про надвигавшийся нэп, так что надеялись на лучшее. Насколько я понял из разговора, чекисты разделили сферы влияния. Советские власти будут работать на провинцию. Типа "земля декханам", а младобухарцы - станут обрабатывать столицу. Так что от меня требовалась консультация.
-- Господа. Вот хотелось бы знать: многие ли из представителей вашего движения ориентируются на Англию?
Собеседники засмущались от такого лобового вопроса, потом один из них ответил:
-- Да, среди нас было много людей английской ориентации. Но мы к ним никогда не принадлежали. К тому же, мы имеем связи в Персии и Афганистане. И прекрасно знаем, что там положение англичан не самое лучшее. Так что они явно не смогут нам помочь.
Что ж, хотя бы честно. Что же касается консультаций, то тут я мог сказать немного. Но хоть что-то. Младобухарцы заявили:
-- У нас катастрофическая ситуация с грамотностью. Грамотой владеют, в основном, представители духовенства, которые явно будут против нас.
-- Так используйте наш опыт. Мы пишем материалы в газетах так, чтобы их удобно читать вслух. А есть ещё одна идея. Писать агитационные материалы если не в стихах, то в ритмической форме. Чтобы их можно было заучить и провозглашать хоть на базаре, хоть в чайхане. У вас ведь есть народные поэты?
-- Да, сочинители и сказители дастанов, нашего традиционного эпоса.
-- Вот их и привлеките. Они наверняка будут не против немного заработать.
И тут я вспомнил историю Афганистана моего времени. После вывода советских войск брошенная всеми Народно-демократическая партия Афганистана, на удивление всему миру, продержалась в Кабуле ещё шесть лет! А почему? А потому.
-- Вам нужно делать упор на молодежь. Наверняка многие молодым парням не нравится то, что для того, чтобы жениться, они должны платить огромный калым. Не всем девушкам нравится, что они должны всю жизнь ходить в парандже и занимать положение в обществе чуть выше собаки. Вот им и надо говорить о переменах. А молодежь, как вы видели в России, может и горы свернуть, если захочет.
Люди от такого радикализма несколько обалдели, но они понимали - если они это не сделают, сделаем мы. Так что мы расстались вполне довольные друг другом.
На следующий день я был на Лубянке у Дзержинского.
-- Как ваши впечатления, Сергей Алексеевич?
-- Союзники они очень ненадежные. У нас наверняка с ними очень быстро начнутся разногласия. Но иметь дело с ними стоит. Хотя бы для того, чтобы там укрепиться. Товарищ Слащов извел бандитизм в Фергане. Но тут басмачество может вспыхнуть с новой силой. У них там полно людей, которые умеют воевать в пустыне. А если иметь базы в Афганистане... Так что, на мой взгляд, лучше их давить постепенно. Да, по сведениям РОСТА, в Европе крутится один неприятный человек.
-- Вы об Энвер-паше?
-- Именно. Насколько я понял, и в Бухаре, и в Хиве есть противоречия между узбеками и туркменами*. К тому же местные беи друг друга не любят, каждый не хочет усиления другого. А вот если появится авторитетный человек со стороны...
(* В обоих государствах узбеков и туркмен было примерно поровну.)
Дзержинский кивнул. Он внимательно читал отчеты Слащова. Феликс Эдмундович недолюбливал бывшего царского полковника. Но надо признать - тот был не только хорошим воякой и очень вдумчивым человеком. Так, он подробно проанализировал природу басмачества. И он писал ровно то же самое, что сейчас излагал Коньков. Если у тамошних бандитов будет общая идея, лидер и зарубежные базы - дело плохо.
* * *
На заднем сиденье такси, двигающегося по берлинским улицам, сиделм два смуглых человека. Один осанистый господин с лихо закрученными усами. Несмотря на скромное пальто и цивильную шляпу, любой, кто служил, понимал, что человек этот побывал в больших армейских начальниках. Хотя, точно не в немецкой армии. Выправка не та. Второй явно был охранником.
Осанистого пассажира такси звали Энвер-паша. Совсем недавно у себя в Османской империи он был очень большим человеком. Именно он осуществил в 1913 году младотурецкий переворот, после которого стал одним из трех главных людей в стране. Султан остался так, вывеской. Во время войны Энвер-паша командовал турецкой армией. И неплохо, честно говоря, командовал. Что армия была... так себе, как и страна... Ту уж ничего поделать было нельзя. Заодно турки изрядно порезали армян. Так что после краха империи Энвер-пашу страны Антанты объявили военным преступником. Правда, немцы помогли ему бежать.
И вот теперь бывший глава Турции болтался в Германии. Немцам было явно не до него. Энвер попытался обратиться к иной силе - к Коминтерну. Он предлагал идею создать "мусульманский антиимпериалистический фронт". На самом-то деле его интересовала РСФСР, но напрямую к её представителям обращаться было не стоило по многим причинам.
Сейчас Энвер-паша ехал со встречи с Карлом Либкнехтом и пребывал в раздражении. Главный немецкий ничего конкретного не сказал, но было понятно, что ловить тут нечего. Турок не знал, что мало того, что Либкнехту лично был омерзителен этот тип, устроивший геноцид армян. Из Москвы четко сказали: дела с Энвером не иметь. Ещё бы! Этот тип провозглашал идею пантюркизма - то есть объединения всех тюркских народов. К тому же Энвер-паша являлся зятем турецкого султана. А султан ведь считался главой всех правоверных. Так что потенциальный тюркский лидер упирал на ислам. А РСФСР это было надо? Соз с ним смертельно обидел бы армян, а с ними и так было не просто, уж больно хотели англичане вывести их из-под влияния Москвы. В Азербайджане хватало пантюркистов. Надо было искать новые силы.
Такси затормозило у мрачного здания, в котором располагался отель средней руки. Энвер расплатился с шофером, вышел из машины - и направился к подъезду. И тут откуда-то появились два человека явно не немецкого вида, одетые в длинные расстегнутые пальто. Бывший военный министр стразу же понял, кто это... Он сунул руку за пистолетом, охранник же успел выхватить ствол. Но это не помогло. Незнакомцы выхватили какое-то оружие непонятного вида. Грянули выстрелы. Свидетели потом путались - одни говорили, что выстрелов было два, но Хельмут Ханке, ветеран войны, уверял: их было четыре.
Энвер-пашу и его охранника отбросило на такси из которого они вышли. Убийцы бросились в стоявшей неподалеку машине, прыгнули в неё. Авто рвануло вперед и скрылось в неизвестном направлении.
Следствие показало, что в убийц всадили по заряду картечи. Ничего необычного в этом не было. Штурмовые немецкие группы применяли дробовики для боев в окопах. Непонятно было другое - как они сумели пронести ружья под пальто и как сумели так быстро привести их в боевое положение.
Через день в газеты пришло сообщение от боевой группы "Армянские мстители", которые заявляли, что "покарали палача армянского народа". Такой группы никто не знал, но это никого не удивило. Оказавшиеся в эмиграции дашнаки обильно кололись на идейной и тактической почве. А вот ненависть к туркам у них была общей.
В Энвер-пашу стреляли и в самом деле армяне. Только вот к дашнакам они никакого отношения не имели. Эти ребята были коммунистами и подчинялись товарищу Дзержинскому. Что же касается оружия, так это я подкинул идею. Фильм "Брат" помните? Вот именно. Берем охотничий дробовик и без особого труда делаем обрез. Благо купить охотничьи ружья в Германии труда не составляло.
А зачем? Да затем, что в моей истории, что Энвер-паша в РИ стал лидером басмаческих формирований. Используя родство с султаном, он объявил себя "Верховным Главнокомандующим войсками Ислама, зятем Халифа и наместником Магомета" и провозгласил лозунг "Мусульмане всех стран, объединяйтесь!" Это было мне слишком знакомо по моему времени. Такие деятели чем быстрее станут мертвыми - тем лучше.
|
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души"
М.Николаев "Вторжение на Землю"