1. Велели доставить. Живым или мертвым

С низкого неба сыпал первый, редкий еще, ранний в этом году снег. Тучей пролетели тяжело хлопающие крыльями вороны. Какая-то мелкая птаха панически шарахнулась от них в сторону и села на кабину рычащего чудовища. В кабине сидел Иван Ходорков давил на газ, и чудовище, именуемое ДОН-1500, скрежеща и громыхая, заглатывало в себя почерневшие стебли подсолнухов.   Бункер наполнился. Иван заглушил комбайн, спрыгнул на землю. Тихо-то как, тишина давит на перепонки. Он прошел чуть вперед, отыскивая хороший подсолнух, и навострил уши, услышав урчание автомобиля. Не так, как надо, урчит. И точно, из-за посадки показался не ожидаемый самосвал, а директорский вездеход. За баранкой Костя Крамаренко, вечный водитель Владимира Петровича. Он еще и на черной "Волге" директора катает, если тому нужно в город.   - Эй, Ходорков, кончай работу! Велели срочно тебя доставить. Живым или мертвым, - Костя сказал без тени улыбки, а посмотрел в прищур, точно прикидывал, в каком варианте проще выполнить задание.   - Кто приказал-то?   - Кто-кто. Сам Петрович.   - А зачем?   - Не знаю.   "Ну вот, начинается", - с замиранием сердца подумал Иван. Сроду еще такого не было, чтобы вот так с поля, без объяснений, его выдергивали, будто морковку из грядки. Он сел в кабину рядом с Костей. Но что-то никак не мог закрыть за собой дверцу, хотя дергал изо всех сил.   - Сломаешь, - водитель, перегнувшись влево, несильным, но точным хлопком закрыл дверцу и тронул с места.   Ехали по скользкой, неровной дороге мимо убранных полей, разделенных перелесками. Уборочная практически закончилась. Не успели убрать только подсолнечное поле. Иван вспомнил, что весной он же и пахал здесь, и сеял. Поле выделили в глубинке, подальше от дороги, чтобы горожане-грибники и прочие посторонние поменьше лакомились. И вот результат: никому не досталось.   Натужно гудит мотор. Машину трясет и водит.   - Неужели ты и вправду не знаешь, зачем меня вызвали? Ты ж там, в конторе, постоянно отираешься.   - Только мне и делов, чтобы о тебе сведения собирать, - пробурчал Костя, не отрывая взгляда от дороги.   Навстречу, из перелеска, выкатил самосвал. Машины, поравнявшись, остановились. Иван высунулся наружу и крикнул водителю самосвала, Андрею Суслопарову, чтобы разворачивался. Водитель тоже приоткрыл дверку. Он был явно недоволен, что придется возвращаться впустую.   - Зря гнал, что ли. Давай вернемся, вывалишь мне из бункера.   Но тут высунулся Костя. Ему явно не хотелось ждать и возвращаться.   - Петрович сказал, чтоб я мухой!   - Ладно, сам проеду, - Суслопаров рукой приподнял кепку, другой почесал затылок. - Хоть для себя подсолнухов выберу... А чего тебя, Ваня, с работы сняли?   - Сам не знаю.   - Слушай, а я догадываюсь! Ключи от новой машины тебе вручат.   - Да ну, - засомневался Иван. - Так вот и сразу?   - Ты же больше всех намолотил. На всякий случай - мои поздравления!   Суслопаров не поленился подойти, пожать руку. И при этом еще по-свойски подмигнул. Ну, это понятно. Напомнил, что они подельщики. Иван в разгар уборочной, темной августовской ночью, участвовал с ним в одной совместной операции под кодовым названием "Ы".   Костя из кабины не вылез, но их разговор прослушал с душевным трепетом. И не удержался, бросил, кривя губы:   - Так уж и ключи... Держите карман пошире.   - А чё, - не унимался Суслопаров, - может быть, наш Ваня и суперприз получит!   Тут уж Иван засмущался.   - Да ну, скажешь.   Все трое понимали, о чем речь. Еще бы! О нем, суперпризе, все уши прожужжали. В районной газете, которую выписывал каждый второй, напечатали черным по белому: сообщаем нашим читателям еще одну приятную новость. В этом году, кроме обычных призов, впервые разыгрывается суперприз. Его учредил известный спонсор, владелец нефтекомбината господин Прохарев. Но что именно он подарит, держится пока в тайне.   Помчались дальше. Иван придерживался рукой за скобу на дверце. Все путем, выше голову, славянин! Он припомнил, что сам директор его на подвиги вдохновлял. В разгар уборочной приезжал прямо в поле. Чуть под комбайн не попал. "Давай, Иван! Мы на тебя поставили!" - ну, неудивительно. Петрович азартен, всем известен, как любитель "проверить масть". Скоро подведут окончательные итоги. Правда, на суперприз Иван не рассчитывал. Но вот Жигули, седьмой модели, реально светили. Их по области разыгрывалось двадцать пять штук. И уж в число счастливчиков попасть можно. Иван уже представлял себе, как садится за руль новехонькой машины и дает газу. Конечно, родственники и друзья придут полюбоваться, наверняка обмыть потребуют. Но он не против! Он уже наказал жене Галке, чтобы она заквасила бражку.   А родственников у него полным полно: не только в деревне, но и по всему району, да что там по району - по всей России живут. Им будет приятно услышать о его подвигах. Среди них есть люди солидные, выучившиеся и добившиеся больших успехов в жизни. Одного родича даже в казачьи атаманы выдвинули. Недавно открытку прислал и, как раньше, адресовал маме, не зная, что она умерла. Скоро прибудет к ним, на казачий круг, и постарается заехать в деревню: посетить кладбище, где и его предки похоронены. А пущай приезжает! Ивану перед гостем не стыдно, даже похвалиться есть чем. Старшая дочь учится в городе, в университете. Вторая дочка в восьмой класс пошла, со старшей сестры пример берет, усердно штурмует науки. А с сыном так вообще проблем нет. Вилами, как взрослый, уже шурует. Летом Иван брал его с собой в поле. Сменщик растет. Когда родился, недолго гадали, как назвать. Кто-то подкинул идею: по отцу, Иван Ивановичем, стало быть.   Да, все путем, кабы не последние события. В последний свой приезд университетская дочь объявила, что ей опять нужны деньги. Срочно. На охрану. "На какую такую охрану"?.. Она разъяснила подробно, как неуспевающему школьнику: "Ты в какое время живешь, папа? Телевизор смотришь? Про экстремизм слышал? Про угрозу террористических актов осведомлен? Да и банальных хулиганов полно. Вот и для нашей общаги охрану нанимают".   Иван зарезал поросенка, которого вообще-то планировал держать до Нового года, и поехал в город - мясо реализовать и деньги дочери передать. И вот, если б не та треклятая поездка, он теперь вовсе не думал и не гадал, зачем в конторе понадобился. Ответ был бы однозначный...

2. Эквивалент компьютера в свиньях

В город Иван ездил с соседом Гешей, у того машина всегда на ходу. Каждый раз, когда Ходоркову требовались колеса, он морщился и про себя матерился. Его собственный "Москвич" в ласковом месяце мае увели с задов огорода, где Иван вдохновенно готовил свое "транспортное средство" к очередному техосмотру. Но прошел еще месяц (пахота, посевная) прежде, чем Иван удосужился написать заявление участковому о пропаже.   Одна только мысль утешала: а, может, и к лучшему, что увели?.. Его дряхлая лайба съедала все больше средств: запчасти, налоги, страховка. Геша с пониманием отнесся к его несчастьям, и потребовал деньги только на бензин. Он уже давно не работал в колхозе, а жил с колес, извозом. Да, впрочем, и колхоза-то уже давно нету, а есть ЗАО "Колосок". Это так, они по старой привычке себя колхозниками величают. Потому что разницы не прочувствовали. То же начальство, та же контора, те же отношения. И Петровича, директора, иногда председателем по старинке называют. Но, слов нет, свободнее стало. В любой момент увольняйся и ищи вольных хлебов. Как Геша сделал. Он и свое что-то вез на продажу, заднее сиденье в салоне мешками завалено. Иван не интересовался, что в них. Сидел впереди, а его свинья, распластанная на две половинки, покоилась в багажнике. И с самого начала все пошло наперекосяк. Едва выехали на трассу -гаишники. Заплатили штраф за сущую ерунду: за недокомплект аптечки. Больше не к чему было придраться. У соседа там почему-то, кроме нашатырного спирта и таблеток от поноса, ничего не оказалось.   - На промысел пожаловали, - зло ворчал Геша, отделавшись от них. - С почином вас, господа!   - Ладно тебе, штраф пополам, - успокоил его Иван. - Слушай, а вот тот, с жезлом который, не сын нашего бригадира?   - Он самый и есть, - с прежней злостью ответил Геша. - Нет, представляешь? Свои же дерут! Да когда так было? Светопреставление!   Далее по пути, не доезжая до города, заехали в санитарную лабораторию. Геша сказал, что тут без волокиты. Лаборант потыкал печенку и, в самом деле, без волокиты оттяпал порядочный кус, кинул на сковородку. Все нормально, мясо шкворчит, мочой не отдает, запах такой, что слюнки текут. Кушать можно. И, конечно, скушают. Тут уже не сосед, а Иван заволновался. Но смолчал, день еще долгий, надо терпения набраться. Санитары поставили на тушу клеймо, дали бумагу с печатью - можно ехать дальше.   На подъезде к городу увидели машину перекупщиков с фанерной табличкой на капоте: "Купим мясо". Узнали, почем они берут, и отошли к своей машине посовещаться. Перекупщики давали мало, но и в городе неизвестно что ждет.   - Ладно, хрен с ёй, со свиньёй, - решил Иван. - Сдаем.   Вытащили, положили на весы. Хорошо, сосед в этом деле опыт имел. Они перед тем, как ехать, в своем магазине тушу взвесили. И на тебе: здесь свинья потянула почему-то на десять кило меньше.   - Ну, вы совсем ребята обнаглели, - Геша рассердился как за свое. - Иван, грузим назад.   - Па-гади, друг, - заторопился один из приемщиков, чернявый, востроносый парень в лохматой кепке "с ушами". - Сичас весы на-астроим.   - Других лохов ищи, - отрезал Геша, и поехали дальше.   В городе завернули на мясокомбинат. Но там, на воротах висело объявление: "Свинину от населения не принимаем".   - Значит, наелись, - сказал сосед. - Правда, мы много не потеряли. Тоже дешево берут. И на городском рынке ловить нечего, тоже перекупщики рулят, - он помолчал, оценивающе посмотрел на Ивана. - Ладно, вижу, ты мне не конкурент. Свезу-ка я тебя на свой собственный рынок.   Поплутав по городским улицам, завернули во двор, разместившийся внутри пятиэтажек. Там, посреди двора, столик стоял; на него и разгрузили обе половинки туши. Геша почесал за ухом. "Целиком вряд ли кто заберет, - сказал он, - давай пластать". Вытащил из машины топор. Разделали на куски, использовав для этой цели широкий пень спиленного тополя. Иван и пластал, а Геша поддерживал. Для соседа все было привычным делом. Почти сразу же к ним сунулась какая-то женщина.   - Здравствуйте, Геннадий Николаич, мне бы попостнее кусочек.   Сосед отнес топор в машину, а взамен принес нож и пружинные весы.   - Вообще-то хозяин товара не я, - он указал на Ивана. - Почем будешь продавать, Ваня?   - А я откуда знаю.   - В общем так, - решил Геша. - Иван Михалыч будет продавать на червонец дешевше, чем на базаре.   Он кратко проинструктировал новоявленного торгаша и уехал по своим делам. Поначалу Ходорков радовался: вон как лихо пошло - но потом количество покупателей уменьшилось. Брали редко и помалу. А некоторые проходили мимо, да еще и косились враждебно. Иван снизил цену еще на червонец. Подошел сумрачный, тощий мужик с землистым лицом. Осведомился о цене и перекосился, чуть ли не плюнул.   - Почему дорого?   - Корма нынче дорогие, да и трудов... - нехотя отбрыкнулся Иван.   - Чего? Каких трудов? - презрительно сказал мужик. - Перетрудились. На завод бы тебя, пахаря. Чтобы в шесть утра каждый день вставал, да через весь город в набитом автобусе, да в гремящий цех...   - А я летом в четыре встаю, с рассветом!   - Чтобы в лес за грибами прогуляться? А тут, как проклятый, весь день. Выходишь из цеха - тебя качает. Хочешь глотнуть свежего воздуха, а в легкие - одни выхлопные газы попадают.   - Какие грибы? Я сутками на комбайне! - Иван сам не заметил, как втянулся в спор. - А ты восемь часов отработал, домой пришел и на диван завалился.   В общем, нешуточный базар затеяли, кому на Руси жить хорошо. За Ивана какая-то бабушка заступилась, вставшая следом за заводским мужиком.   - Толик, ты зря, - сказала она. - Он же на двадцать целковых меньше, чем на рынке просит. И ездить не надо.   Мужик угомонился. И попросил взвесить кусок. А Ходорков припомнил своего троюродного брата Толяна, тоже работавшего в городе на заводе. Он уже его лет пять не видел. Брат был такой же худой и желчный. Может, этот мужик и есть его брат?   - Ты на каком заводе работаешь? - уже спокойно спросил. - Не на моторостроительном?   - Ну, на нем. А что?   - А по отчеству кто? Не Семеныч?   - Нет, - хмуро ответил мужик. - Не Семеныч.   Значит, обознался. Не троюродный это брат. Да и Толян не стал бы так агрессивно выступать. Потому что сам из деревни и знает что почем.   - На, возьми, - Иван дополнительно сунул кусок печенки. - Бери, бери пока дают. Пирожков пусть жена настряпает, с собой на завод будешь брать.   С соседом насчет обратной дороги Иван не договаривался, решив ехать назад на автобусе, и теперь, забеспокоившись, что не успеет продать, сбавил цену еще на червонец. А сало вообще задешево предлагал. Торговля пошла ни шатко, ни валко, но брали. Одна женщина чуть ли умоляла: "Ой, оставьте мне вот этот кусок, я сейчас сбегаю к свахе, денег займу". А бабушка, которая Толика осадила, походив вокруг кругами, попросила:   - Можно я взаймы возьму? Ты в следующий раз приедешь, я пенсию получу и отдам. Иль не веришь мне?   - Верить-то верю, - сказал Иван. - Да вряд ли приеду.   Наконец, разобрали. Оставив солидный кусок дочери, Иван выбрался со двора, сел на автобус и поехал в другой район города к университетскому общежитию. В прошлый раз приезжал сюда на своем "Москвиче", когда тот еще был на ходу. Теперь на входе, вместо прежней хилой дежурной, сидел детина в форме.   - Куда? - остановил он.   - К дочери. К Елене Ходорковой, - разъяснил Иван, смекнув, что охрану, про которую говорила дочь, уже наняли.   - С какой целью?   - Так ведь деньги привез, вам на зарплату... Че-то я не пойму, в каком ты звании, служивый. И вообще что у вас за род войск?   - Из казачьей бригады мы.   - Понятно. А ты атамана Борздуна, Александра Исаевича знаешь?   - Не слышал, - подумав, ответил казак.   - Ну да, он же в другом округе, - кивнул Иван.   Поднявшись на третий этаж, постучал в знакомую дверь. Вообще-то дочь не очень радовалась, когда к ней приезжали родители. Стеснялась, видимо. Она выглянула, но в комнату не пустила. "Там, девочки". Хорошо, что не мальчики. Да, впрочем, он и сам не желал заходить. Надо было поспешать.   Беседовали в обшарпанном коридоре. На стене накарябано: "Забудь надежду всяк сюда входящий". Про что это? Про какую надежду? Сомневаются, что устроятся на работу по специальности? У дочери он спрашивать не стал, чтобы не нервировать. Мясо она приняла с гримасой недоверчивости. Уж не думает ли, что заражено сальмонеллезом? Были такие случаи. Заверил, что проверено в лаборатории. Для торговли, собственно, и не понадобилась проверка. Так хоть для родной дочери кстати пришлась.   Отдал прямо с сумкой, но потом, спохватившись, вытащил заимствованные у соседа нож и безмен. Лезвие ножа завернул в носовой платок и сунул в тот карман куртки, который был с прорехой, а безмен в другой - в целый. После чего передал дочери самое главное - деньги, причем, выбрал бумажки самого крупного достоинства.   Лена приняла без комментариев.   И, опять заторопившись, поехал в другой конец города - на автовокзал. На автобус он, к несчастью, опоздал. Через три часа еще один в их сторону шел, дальнего следования, который не сворачивал с главной магистрали. Три километра пешком придется топать. Ну да ладно, ему не в первой.   В самом автовокзале было людно, шумно, и он вышел наружу. Рядом со зданием вокзала недавно построили большущий супермаркет, туда и потопал. Здесь народу толкалось мало. Больше продавцов, чем покупателей. Иван поглазел на стиральные машины, газовые плиты и прочую импортную утварь. Телевизоры уставлены на всю стену, до потолка. На экранах одновременно полсотни Филиппов Киркоровых. А звук выключен. Стараются Филиппы, надрываются, чтобы произвести впечатление, а сами - безмолвные. И почему-то от этого смешные. Знал бы Филипп, как его нехорошо используют, наверно, в суд подал бы. В зале цифровой техники целый ряд компьютеров. Младшая дочь уже много раз запрашивала. Говорит, без этой штуки никак нельзя. И старшая, поддержав младшую, подтвердила: да, для серьезной учебы - необходим.   - Интересуетесь? Что-то подсказать?- подкатил к нему одетый с иголочки консультант-продавец, изнывавший от безделья.   - Да вот, подсчитываю, сколько свиней надо пустить под нож, чтоб купить эту игрушку, - пояснил Иван.   Консультант поскучнел и отошел, не стал принимать участие в подсчетах. А мог бы и подключить к этому делу один из своих умных аппаратов. Поди, пробки от перегрузки не перегорели бы. А так - Иван запарился подсчитывать и вышел из магазина.

3. А в ресторане, а в ресторане, а там цыгане...

На улице смеркалось. Напротив, через проспект, призывно мерцала реклама ресторана "А зори здесь тихие". Хм, интересно, при чем тут зори? Этот вопрос колом встал в голове. Наверно, посетители до утра сидят. Восход солнца встречают. Иван припомнил, что один мужик из их деревни заглядывал в этот ресторан и рассказывал удивительное. Будто бы выступают тут цыгане с дрессированными медведями и вместо швейцара тоже медведь. Иван не поверил. Так еще дрессировать не научились. Но присутствующий при разговоре Пашка Тютюнник, разнорабочий с молочной фермы, поддержал рассказчика: "Я, дескать, не профессиональный дрессировщик, и то приучил свою кобылу ржать, когда бригадир подъезжает". Ну, Пашка вообще-то мастер заливать. Хотя, вполне возможно. Может, и медведи уже швейцарами работают. Жизнь пошла занятная, как в цирке. Кругом жонглеры, режиссеры, дрессировщики.   "Зайти, что ль, поглядеть на медведя-швейцара?" - прикинул Иван, а ноги уже сами вели к подземному переходу. Отдал рубль какой-то нищей бабке. А дальше мужик сидит, в синих очках, молотит под слепого.   - Ты, мужик, не придуряешься?   Тот помотал головой: нет. Иван и ему дал рубль. "Ладно, - решил по ходу. - Зайду на экскурсию". Дорого, конечно, но плевать. Надо расслабиться, снять напряжение. Жрать он не собирается. Ну там какой-нибудь простенький салатик закажет. И стакан водки хряпнуть. Конечно, можно поискать поблизости дешевую забегаловку. Но прямо какое-то отвращение к экономии. Вся эта экономия, подсчет копеек, латание дыр - так все обрыдло. Плевать на деньги. Как пришли, так и уйдут.   А еще не вовремя припомнил он, что их директор, Петрович, тоже в городе "оторвался". Попал в какое-то казино или черт его дери куда, и просадил весь кредит, который взял в банке для колхоза. И ничего. Как с гуся вода. По пьяне про его подвиги поведал тот же Костя. Любит, говорит, наш Петрович на "зеро" ставить, а еще пуще на "ва-банк" идти. Все директорские тайны выдал. И он, Иван, сейчас оторвется. Главное сделал: дочь удовлетворил в финансовых запросах.   Взошел на парапет, вломился в первые попавшиеся двери и спросил у сидевшей за барьерчиком милой женщины:   - Ну и где тут у вас медведи?   - Три дня назад съехали, - ответила та. - Агитационную работу закончили, теперь в парламенте заседают.   - Да? - удивился он. - А я слышал, они швейцарами у вас работают.   - Может, вам ресторан нужен? - с улыбкой спросила дежурная. - Тогда выйдите и войдите в следующие двери. А здесь - гостиница.   Иван прошел по парапету, увидел через большое стекло сидящих в зале людей и вошел в ресторан. С разочарованием узрел на месте "медведя" обыкновенного дядьку, пусть сутуловатого, действительно похожего на топтыгина, но вполне из себя человека.   - Здрасьте! - сунул ему червонец. - Сто грамм у вас тут можно выпить?   Швейцар в прищур посмотрел на бумажку, взял двумя пальцами в перчатке и кивнул: "Проходи". Иван снял куртку и гардеробщице еще отдал червонец. Можно было и не давать. Но раз этому амбалу сунул, пожилой женщине грех не подать. Причесался у зеркала, оглядел себя критически и остался доволен. Собираясь в город, он надел новый, еще ни разу не надеванный свитерок, который на день рождения подарила Лена (разумеется, на его же деньги). Джинсы были, как у молодых, с карманами и заклепками. Ну, туфли, конечно, не чищены. Да пойдет. На груди, на новом свитере, красовался портрет какого-то бородатого разбойника. Теперь-то он знает, кто это. Но тогда еще не знал.   Сел с краю за свободный столик и заказал... но не сто грамм, как объявил швейцару, а целую поллитру. Что ему сто грамм? Как слону дробина. Фужер большой стоял, видимо, для пива. Он налил в этот фужер водки и заглотил одним махом. Закуску пока не принесли. Иван взял с тарелки тонкий ломтик хлеба и намазал его горчицей. Отлично! Откинулся на спинку стула, огляделся...   Насчет цыган дачник не обманул. На небольшой эстраде, в глубине зала, трудились трое смуглых, худощавых, будто недокормленных парней в ярких рубашках. Один пиликал на скрипке, второй истязал "семиструнную", а третий барабанил по клавишам пианино. У микрофона стояла чернобровая цыганка с голыми плечами и пела веселую современную песенку: "а в ресторане, а в ресторане, а здесь гитары, а здесь цыгане."   Закончив, спустилась с эстрады, села за столик и, как обыкновенная клиентка, заказала что-то подошедшему официанту. Иван засмотрелся на нее и невольно стал сравнивать с женой. Пожалуй, по возрасту одинаковые. Но Галина придавлена заботами. Ей не до любви. Она уже давно зазывающе не улыбается, не щекочет ему подмышки. И в самый разгар любовной страсти шепчет что-нибудь из текущего: "Ой, Ваня, я, кажется, свет в сарае забыла выключить". - "Да и шут с ним!" - "Нет, колесико-то на счетчике крутится".   К певице подходили посетители. Она приятно улыбалась, никому не отказывая в дружеском слове. Народ вокруг собрался какой-то особенный, яркий, беззаботный. Впрочем, Иван плохо различал. Все они для него, как китайцы, были на одно лицо. Он выпил еще фужер, опять засмотрелся на цыганку и поднялся, решив к ней подойти. "Все подходят, а я что - лысый?"   - Заказы на песни принимаете?   - Я сейчас отдыхаю.   - Так я пока рядом посижу, можно?   Она слегка пожала плечами, и он понял это как разрешение. Сел напротив.   - Меня Иваном зовут, а вас как?   - Лола, - она посмотрела на него и улыбнулась. - Вы, должно быть, здесь случайный посетитель?   - Да. Я сюда торговать мясом приезжал.   Ему было легко с ней. Он поведал, что в его жилах тоже течет-де цыганская кровь. И ведь никто из предков не сообщил, откуда она влилась, в каком поколении. Сам-то он на цыгана не очень похож, но вот факт: его племянник Ромка - вылитый цыган. Ромелы племянника за своего признают. И странствовать Ромка любит, даже сейчас в отлучке. Он, Иван, тоже с удовольствием попутешествовал бы по белому свету, но не может. Сильно привязан к дому. Жена, дети, хозяйство. Однако странное дело, по ночам ему часто снятся кибитки и лошади.   - Вон даже как, - с улыбкой откликнулась Лола.   - А недавно соседка гадала мне на картах, - с еще пущим энтузиазмом стал рассказывать Иван. - Правда, она не цыганка и не молдаванка, а просто Зина. Так она предсказала мне дальнюю дорогу и казенный дом. Но насколько ей верить, не знаю. Даже не могла точно определить, какой я король: бубновый или крестовый. Сначала гадала на бубнового. А потом на крестового. Но дальняя дорога выпала в обоих случаях.   Лола с любопытством посмотрела на него.   - Да, вашу масть определить трудно.   - Правильно, - обрадовался он. - Верное слово: трудно! В нашей родне чего только не намешано. Цыгане, татары... Между прочим, один умный товарищ из нашей деревни сказал: поскреби любого расейского мужика и обнаружишь в нем татарина.   - Таки действительно умный. А кто он?   - Генрих Карлович, раньше директором школы был.   - Странное имя.   - Чистокровный немец.   - Ну, а себя ты кем считаешь при такой богатой родословной?   - Так ясное дело: русский я! - лихо ответил Иван. Ему очень понравилось, что она перешла на ты.   - Ну, коли торговлей занимаешься, - улыбнулась она, - то, наверно, новорусский?   Он посмеялся над ее предположением, но не стал разочаровывать. От Лолы пахло духами, еще чем-то. Ему нравилось, как она улыбается, как пахнет, нравилась ее безмятежность, вальяжность. Эх, очутиться бы с ней где-нибудь в поле в стогу, стиснуть в объятиях, разбередить до страсти...   - Ваня, потуши взгляд, - сказала она. - Ты прямо восхищенно на меня смотришь.   - Дак не могу иначе, - согласился он, еще раз с удовольствием оглядывая её. - Как много у тебя всего!   - А было еще больше, - она опять улыбнулась. - Я ведь на специальную диету села.   Однако тут их милой беседе помешали. К ним подошел мужик. Очень чудной, удивительно расхристанный, в расписной рубашке на выпуск, в широченных штанах. Да, пожалуй, только в таких и можно спрятать такие толстые ляхи. Он появился из противоположных от входа стеклянных дверей, которые сообщались с гостиницей. В прищурку, точно отыскивая жертву, посмотрел в зал. Небось, сейчас девку снимет и поведет в номер. И номер-то, наверно, специально откупил, для утех. "Вот кому хорошо живется на Руси" - подумал Иван. Лола, конечно, польстила ему, назвав новорусским. Не, вот он, нарисовался: самый натуральный новорусский.   Иван удивился, когда этот жлоб прямым ходом, кого-то задев, направился к их столику. И теперь разглядел его получше. Толстые малиновые, как будто накрашенные губы; волосы, как у женщин, стянуты пучком на затылке. А в левом ухе - серьга.   - Лолочка, я не видел вас всего день, а как будто прошла вечность, - сказал этот боров высоким, почти бабьим голосом.   Вон оно что! Решил охмурить певичку. А она и ему улыбнулась. Он взял ее руку, склонился и поцеловал. Потом, даже не спросив, подсел справа от нее. Ну, это уже наглость. Как Лола терпит?.. Иван подтянулся ближе и скороговоркой шепнул ему на ухо: "Хороша Маша, да не ваша".   Этот жлоб то ли не понял, то ли проигнорировал замечание. Подняв руку, как-то по-особенному прищелкнул толстыми пальцами. К нему тотчас подскочил официант, хотя секундой назад его и духу рядом не было. Новый клиент заказал бутылку шампанского и фрукты.   Ответного жеста Иван продемонстрировать не мог по причине своих финансовых затруднений. Но и допустить, чтобы к облюбованной им женщине лезли всякие жлобы, тоже не мог. Он вдруг ощутил сильную потребность оберегать ее. Хотя, впрочем, она и не просила. Официант почти мигом выполнил заказ. На столике появилась ваза с краснобокими яблоками, гроздь винограда, шампанское. Этот барбос налил в два фужера, себе и женщине. Ивана полностью проигнорировал. Правда, Ходоркову и на дух не нужно было шампанское.   Он отошел к своему столику, еще выпил водки и закусил появившимся овощным салатом. К нему тоже подвалил официант, другой, и совсем не приветливый. "Вы бы сразу рассчитались", - обронил он. Иван молча рассчитался. Ему не понравилось такое недоверие. Вообще тутошняя публика не нравилась. Одна только Лола. И сдаваться Иван был не намерен. Вернулся к цыганке, сел и молча уставился на соперника. А теперь тот пододвинулся к нему и шепнул на ухо, полностью вернув реплику: "Наша Маша, наша".   Затем вытащил кожаный бумажник, извлек из него тысячную купюру и подложил Лоле под бретельку платья.   - Что для вас исполнить? - спросила Лола, перепрятав бумажку.   - Ну, эту, вашу коронку, - попросил толстогубый. - Вот такая вот, зараза, уступила б ты два раза, девочка моей мечты... Конечно, извините за вольную интерпретацию.   Казалось бы, конец брачного поединка, полная и окончательная победа новорусского, но тут Лола сама обратилась к Ходоркову.   - А ты, Ванечка, - спросила она. - Что пожелаешь услышать?   Ивана прямо подбросило. Конечно, обрадовался, что Лола с ним по-прежнему запросто, а этого барбоса на дистанции держит, на "вы" обращается. Он полез в карман джинсов проверить, что у него осталось. Мятые червонцы, стольник... даже пятьсот рублей не наберется.   - Не надо, Ваня, - скромно сказала Лола. - Я тебе так спою. И знаю что.   Вышла на эстраду. Запиликала скрипка. Рассыпалось в аккордах гитара. Громко зазвучало пианино. Сначала красавица Лола, отплатив барбосу, спела "про заразу". Потом пошепталась с музыкантами. И раздалась мелодия, которую Иван, конечно, знал, слышал не раз и млел от нее. Можно и так сказать, что его любимая. И как Лола угадала? Факт, она пела, обращаясь только к нему. Она улыбалась беспомощной улыбкой женщины, нуждающейся в защите. И он готов был ее защищать. Он ли не мужчина, не казак лихой, орел степной. Все лица вокруг растворились, улетучились, и кроме него с цыганкой Лолой уже никого будто и нет на белом свете. Расплылись и пропали признаки современной цивилизации, только степь кругом, по которой они едут на тройке с бубенцами, а вдали мелькают какие-то огоньки, и непонятная тоска разрывает душу. У Ивана тоже гитара в руках, а как же иначе, и он бренчит на ней, подыгрывая своей зазнобе. А дорога длинная, ночь лунная, и уже совсем непонятно, куда они едут, на что надеются, зачем живут...   Он бешено зааплодировал и, забывшись, где находится, громко свистнул. Лола раскланялась; она и сама сомлела от песни и была такая желанная, необыкновенная. Иван во все глаза смотрел на нее. Хотелось любить ее, оберегать, пушинки сдувать. И в то же время, боковым зрением, заметил, что его соперник тоже рьяно аплодирует.   - Зазря ладони отбиваешь, - не стерпел, бросил он.   - Простите, а кто из нас музыку заказывал?.. - с издевательской вежливостью спросил тот.   Лучше б матюгнулся в ответ.   - Ах ты, бля болотная! - рявкнул Иван. - Нехристь новорусская!   - Ну ты, хлебороб! - взвизгнул соперник. - Не зарывайся! А то я тебя сейчас начну учить вежливости.   - Это ты-то? Меня?!   Лола с эстрады тревожно глянула на мужчин и запела следующую песню. Бодрую такую, жизнерадостную. Но Иван уже не прислушивался. Это было неважно. Он выяснял отношения с соперником.   И вот чего Иван не запомнил, так это - кто первым предложил выйти из зала на разборки. То ли он сам такую инициативу подал, то ли барбос. Однако перед тем, как выйти, усугубляя ссору, в наглую отщипнул от кисти чужую виноградину и кинул ее в рот. Его противник молча и презрительно ожидал, пока он прожует. А когда они шли по проходу, с другого столика привстали два жлоба.   - Алекс, помочь?   - Сам справлюсь, - небрежно ответил противник и смерил Ивана презрительным взглядом. Вообще-то он тоже был здоровый мужик и в росте не уступал. А уж плечи были круглые и крутые, как окорока у той свиньи, что Ходорков зарезал.   Подталкивая друг дружку, вывалились наружу. На улице уже совсем стемнело, но празднично горели фонари, разноцветными огнями мелькала реклама. На бетонном парапете появились девушки. Одна, совсем молоденькая, встала на пути бойцов и деловито спросила: "Мальчики, развлечься не желаете?" Мужчины, ни на миг не отвлекаясь, отстранили ее и прошли дальше, на самый край, где никого не было.   Соперник встал в стойку и издал японский боевой клич. Ой, напугал! Подумаешь, самурай. Иван усмехнулся, и в качестве контрприема применил шалость, которую с успехом применял еще в детских разборках. Он вскинул голову и крикнул, вроде бы обращаясь к тому, кто был за спиной этого фраера: "Федя, не надо!" Японский боец на какую-то долю секунду отвлекся, крутнул головой. Иван громко выдохнул: "И-эхх!" - и с этим вздохом-вскриком искренне ему врезал в челюсть прямой правой. Соискатель цыганки Лолы свалился с парапета, шевельнулся и - успокоился.

4. По пути на Голгофу

"Тойота" в России. На заводе японского концерна "Тойота" близ Петербурга сошел с конвейера первый автомобиль. Как заявил заместитель президента компании Акацуки Таванабэ, закрепиться на российском рынке мечтают все крупнейшие мировые компании. Наш корреспондент поинтересовался, сможет ли завод насытить рынок российских потребителей.   - Проблем нет,- любезно ответил господин Таванабэ. - Мы в кратчайшие сроки сможем поднять выпуск автомобилей до миллиона штук в год.   А на сомнение корреспондента, не скажется ли увеличение объемов производства на ухудшении качества продукции, господин Таванабэ с вежливой улыбкой ответил:   - Это как гениальность и злодейство. Для нас две эти вещи не совпадают по техусловиям.   Очевидно, г-н Таванабэ перед поездкой в Россию читал Пушкина, однако трудности обратного перевода не позволили ему точно выразить свою мысль. Остается только удивляться, с каким тщанием готовились японцы к внедрению в наши ареалы. Добавим к сказанному, что цена японского автомобиля, сделанного руками наших рабочих, составит порядка 40 000 долларов США.

Иван беспокойно заворочался на жестком сиденье бобика. Первая мысль, о награде за ударный труд, уютно спряталась. Вторая, насчет расплаты за драку, беспокоила все больше. Верно сказано: от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Он и не зарекался. Только бы скорее все выяснилось. Единственный раз в жизни попал в ресторан и такое отчебучил. Вон их директор, Петрович, наверно, не однажды бывал, и - как с гуся вода. А уж в "Тихие зори" наверняка заглядывал. Иван смутно припомнил, что там лестница на второй этаж вела. Наверно, в игорный зал или что-то вроде. Может, именно там председатель-директор и спустил кредит.   - Слышь, а Петрович в каком казине кредит просадил? - спросил он у водителя.   Костя покосился на него и пожал плечами, вроде в первый раз слышит.   - Ты же сам рассказывал, - напомнил Иван. - Когда День механизатора отмечали.   - Ничего я не рассказывал, - буркнул Костя.   - Ладно, не отказывайся. Все, как есть, выложил. И как в банк заезжали, и как Петрович пошел в казино с портфелем, полным денег, а вышел с пустым. Ты чего взад пятки? Другие ребята ведь тоже слышали.   - Вы перепутали, - заюлил Костя. - Это я не про нашего, в про того директора, который в соседнем колхозе. Так тот сейчас под судом. А наш-то на свободе.   - Всех их пересажать надо, - пробурчал Иван.   И тут же прикусил язык. Не в его положении такое болтать. У них служба информации хорошо поставлена. Всяких там шестерок, прихлебателей больше, чем работяг. И опять призадумался. Для чего все-таки его с комбайна выдернули? Вполне возможно, что городские пожаловали. Не захотели сами по грязи мотаться, вот и послали в поле деревенского ишачка.   - Все-таки скажи, Костя: зачем меня вызвали?   - Мне не докладывали.   - Слушай, а посторонних лиц в конторе ты не заметил?   - Да там много всякого народу болталось.   Не хочет говорить. Одно из двух: или действительно ни черта не знает, или приказали молчать.   Переднее стекло в машине то мутнело от грязи и осадков, то очищалось после маха дворников. Костя продолжал молчать. Но попозже соизволил заговорить сам.   - Не знаю, для чего ты понадобился. Но только Суслопаров уж того. Суперприз, ключи от машины, - язвительно проговорил Костя. - Раскатил губу. Да у нас кандидатов не меряно. Я в нашей "брехаловке" читал, что тебя даже в масштабе района на второе место отодвинули.   Вот это новость. Иван еще не слышал.   - И кто ж меня отодвинул? - обескуражено спросил он.   - Алексей Овечкин из Вознесенского колхоза.   - Как Овечкин? - удивился Иван. Он тоже слышал об этом Овечкине и лично был с ним знаком. - Его ж в больницу прямо с поля увезли! С прободением язвы!   - Доработался, - буркнул водитель.   А Иван подумал: "Наверно, туфта. Выставили однофамильца". И еще подумал, что Костя завидует. Хотя, что завидовать-то? Костя ушлый мужик и машиной недавно обзавелся, затратив минимум усилий. Подженился на одинокой женщине, старше его, которой родственники пригнали из-за границы "Ауди". Теперь он даже в общественную баню на авто ездит. И прибыль с нее имеет. У одного парня жена в городе рожала. Сложные роды были, и когда парню сообщили, что закончились благополучно, он ночью загорелся ехать. "Три штуки", - определил цену Костя. Почему так дорого? А как на такси. За туда и назад, плюс ночной тариф. Пару раз съездили проведать, а в третий раз - мать с дитём забрать. Вернувшись домой, молодая мать обнаружила, что дома шаром покати: ни продуктов питания, ни отложенных денег, и только счастливый муж в наличии, так и не протрезвевший за эти дни.   У Ивана та же мечта: заиметь хорошую машину. Свой первый приз - Москвич-412, он получил еще при советской власти. Ну, тогда еще совсем молодой был - пахал, как вол, да и характеристики имел отличные. Как же, демобилизованный воин, оказавший интернациональную помощь народам Афгана.   - Всё одно без машины не останусь, - сказал Иван, оставляя последнее слово за собой. - Ну, с призом если обломится, так премию за уборочную дадут. Да бычка ближе к зиме зарежем...   Две пятилетки, пока у власти был дирижер симфонических оркестров, страдавший недержанием мочи, призы не разыгрывали. Одним только светлым явлением запомнились те тусклые, тяжелые годы. Точнее, двумя: Катя и Ванька родились. Вопреки всем бедам и невзгодам, на рождении детей настаивали самый старый и самый малый члены семьи. Мать-покойница утверждала, что один ребенок это вовсе не ребенок, и обещала хоть пятерых еще вынянчить. А первая дочь, Ленка, сестренку или братика очень хотела. Купите, и все тут. Не машину, не новое платье, а именно ребеночка. "Да вон у тебя кукла Катя есть" - отговаривали ее. "Не хочу куклу, хочу настоящую живую Катю!" Настырная была. Она и сейчас настырная. Сидела днями и ночами - учила, и поступила, куда хотела.   И вот сейчас-таки вернулись к прежним поощрениям. Покумекали, покумекали в верхах, ничего не придумали, как только перенять из прежней системы. Платят-то мало, так хоть призы теперь снова миражом маячат в конце каждого убранного поля. Крепко тряхнуло на колдобине, и он прикусил язык. Припомнил, что натворил в городе. Награда ли его ждет? Ой, ли!   Одну гиблую низинку с разбитой дорогой объехали по стерне. Потом пришлось преодолевать лесок, который не объедешь: и слева, и справа зябь. А в леску еще от прежних дождей дорога не просохла. Застряли в луже. Костя безуспешно газовал, раскачивая машину взад-вперед. Иван вылез подтолкнуть. Плюхнулся сапогами в грязь, толкал из всех сил, а про себя думал: "Кажись, сам себя в тюрьму подталкиваю".

5. Следствие ведут знатоки

Тогда, в городе, его повязала подоспевшая милиция. Он и им сопротивление оказал. Заковали демоны в наручники, затолкали в "обезьянник". И тут только Иван протрезвел, угомонился. Наручники с него сняли и вызвали на допрос. Допрашивали уже совсем другие, не те, которые сюда доставили. Дежурный капитан, хмурый и необщительный, взялся протокол писать, а второй мент, молодой сержантик, осмотрел с головы до ног.   - Что за черножопый у тебя на груди? - спросил он.   - Откуда я знаю, - пожал плечами Иван.   Офицер поглядел на свитер и усмехнулся.   - Че Гевара.   - Как вы говорите? Че Гевара? - заинтересовался Иван, отметив про себя, что грамотный капитан-то, с ромбиком на груди. - Я и раньше про него слышал. Кто это такой?   Он чувствовал себя с ними раскованно, как с друзьями. И тому была причина. Когда-то, отслужив в армии, он получил приглашение из районного управления милиции на работу. Многие из знакомых ребят тогда соблазнились. Но его что-то остановило. Какое-то предубеждение в печенках сидело. "В мусора идти? Да не безрукий же я совсем, чтобы таким способом на жизнь зарабатывать!" А мог бы сейчас в такой же красивой форме сидеть и других допрашивать. Но капитан этого не знал, поглядел враждебно и про Че Гевару не стал рассказывать.   - Вопросы буду задавать я. Фамилия! Имя! Отчество!. Где зарегистрирован? Чем можете подтвердить свою личность?   - Так у меня ж документы с собой, - с облегчением припомнил Иван. - В куртке они, во внутреннем кармане.   - А куртка, где?   - В раздевалке, в ресторане осталась. Вот, у меня и номерок есть.   Перед тем, как его посадить в "обезьянник", менты у него все вещи из карманов вытрясли, но номерок, в пистончике джинсов не заметили. Послали своих за курткой в ресторан, а его, Ивана, опять посадили в камеру. Там еще одна колоритная личность сидела, давно не бритая и дурно пахнущая. Она, эта личность, посочувствовала: "Что? Лепят горбатого к стенке?" Потом допрос продолжили. Слава богу, документы на месте. Пусть разглядывают, не бомж какой-нибудь. Но и тут прикопались. Паспортина вызвала у них подозрение. Они определили, что на фото он не похож на себя.   - Где нашел? - спросил капитан, вертя в руках паспорт. - Или, может, купил у кого?   Иван возмутился:   - Выкрал я, в одна тыща девятьсот девяносто седьмом году пятнадцатого февраля прямо из паспортного стола.   - Обратите внимание, Ватсон, - заметил капитан, обратившись к сержанту. - Дату абсолютно точно назвал и без запинки. Не сообразил, что невиновный человек, имеющий на руках свою подлинную ксиву, не будет запоминать таких пустяков.   - А тож, - с готовностью поддакнул Ватсон-сержант. - Верное наблюдение, товарищ капитан.   -У меня память хорошая! - возразил Иван.   Так, базарили о несущественном, как будто делать было нечего. Но потом Ватсон, дотошно осматривавший куртку, нашел за подкладкой нож, которым Иван пластал мясо. Обнаружили кровяные пятна - и на тесаке, и на платке, которым он обворачивал лезвие. Иван им подробно объяснил, что мясом торговал, и нож требовался для разделки. Не поверили. Погрозили: "Мы тебя только лишь за ношение холодного оружие можем привлечь". Даже к весам придрались. Пружинный безмен был рассчитан на пять кило. Свинью невозможно взвесить. Даже месячный поросенок весит поболее. Это остроумное замечание высказал Ватсон-сержант.   - Террорист я, - сдался Иван. - Яйца у людей отрезал и взвешивал на весах, у кого больше. И выше пяти килограмм не встречалось.   Сержант от удивления открыл рот. Но капитана такое объяснение, как ни странно, вполне удовлетворило. Он спокойно спрятал нож в специальный пластиковый пакет и сказал, что на экспертизу отдаст. И лишь потом перешел к тому собственно, что было содеяно.   - Сколько ты выпил перед тем, как кулаки в ход пустить?   - Да пустяки: поллитру заказывал. И ту не дали допить. Трезвый я. - Иван действительно уже чувствовал себя трезвым.   - А куда исчез твой собутыльник?   - Какой собутыльник?   - Ну, Федя. Который участие в драке принимал.   - Не было никакого Феди.   - Свидетели говорят, что был. Ты его на помощь звал.   - А, это я так. Из какого-то фильма. - Иван беспечно пожал плечами. - Там один мужик повторял: "Надо, Федя, надо". А мне помощи не требовалось, вот я и выкрикнул: "Федя, не надо".   Капитан закурил сигарету, но ему не предложил. Иван, правда, уже год как бросил курить, но в этот раз не отказался бы - прямо засвербило. Однако капитану его желание осталось неведомым. Сделав несколько затяжек, он спросил в лоб:   - А зачем ты парламентскую группу в гостинице искал?   - Какую еще группу?   - Ну, депутатов. Из Думы.   - Никого я не искал, - ответил Иван, оторопев от нового обвинения.   - Дежурная говорит, что искал, - спокойно опроверг капитан. - И у нас нет оснований ей не верить.   - Зачем же мне было искать? Неужели я в заложники их хотел взять?   - Хватит дуру гнать, - капитан поморщился.   Он тщательно пересмотрел документы из бумажника. Там, помимо всего прочего, было несколько квитанций и извещений по оплате налогов, а также письмо из банка с требованием погасить задолженность по кредиту, который Ходорковы взяли летом, чтобы купить новый холодильник (старый в самую жару сгорел). А еще грозное предупреждение от энергосетей, что они отключат свет, если до такого-то числа не будет оплачен долг. Не пропустил капитан и сберкнижку, с пятью рублями на счету.   - Весь в долгах, как в шелках, - заметил он и сделал вывод: - Значит, к депутатам с жалобами явился?   - Нет, хотел поблагодарить за хорошую работу, - нашелся Иван. Если б подтвердил, что с жалобой, они еще б час пытали. Да у него и в мыслях не было ни на кого жаловаться.   - За какую работу?   - Ну, за эти... за ихние указы.   - И чем ты так растрогался в их указах?   - Так это... своевременные они.   - У тебя не пролезла бы жалоба, - капитан гнул своё. - Там, покуда они жили, наш пост стоял. Охраняли мы избранников от народа. Несанкционированные жалобы и заявления не принимались.   Сказав эту мудреную фразу, он ногтем подтолкнул поближе к задержанному мятый червонец.   - А что теперь скажешь? - спросил он. - Только не морочь мне голову. Эту десятирублевку швейцар нам добровольно выдал. Твоя. Предполагает, что фальшивая.   Ходорков посмотрел на затертый червонец, но не стал его трогать руками. Он тоже не дурак оставлять отпечатки. Может, это вовсе не его десятка, а специально подсунули. Слышал он про такие штучки.   Капитан взял червонец за самые кончики, и посмотрел на свет. Потом опять положил на стол и пошарил в карманах. Что надо, не нашел и обратился к сержанту.   - Ватсон, у вас не найдется ли ассигнации десятирублевого достоинства?   - Есть! Целых две.   Потом они вдвоем сличали червонцы. Сержант тыкал указующим перстом и шептал своему командиру что-то про водяные знаки. А Иван сидел с независимым видом и ждал. Да хотя бы и фальшивой "ассигнация" оказалась! Что он за все бумажки, которыми с ним рассчитывались покупатели, отвечать обязан?.. Капитан зевнул. Похоже, эта затея с проверкой червонца ему наскучила и, наконец, он о самом главном спросил:   - Ты зачем человека в нокаут отправил?   Иван не смог ответить. Морок у него окончательно спал. Осталось только сильное недоумение. Действительно, что это с ним произошло, почему слюни-то распустил-то?.. Он вздохнул и сказал вслух, отвечая своим мыслям:   - Это все цыганка. Она меня подзавела.   - Еще и цыганка в вашей банде была? - живо спросил Ватсон. - А ну-ка поподробней. Кто она? Откуда?   - Певичка Лола из "Тихих зорь".   - В интимной связи состоите? - продолжал бомбить сержант.   - Нет, до этого еще не дошло.   - Знаю её, - усмехнулся всеведущий капитан. - Она такая же цыганка, как ты зулус.   - А кто ж она? - не понял Иван. - Молдаванка, что ли?   - Замнем для ясности.   Иван не возражал. Действительно, пусть она хоть негритянка из знойной Африки, ему что за дело. Господи, на кой она сдалась? Ну, увлекся на минуту. Да пошла она! Дома жена и дети ждут.   - Вообще-то я и сам не понимаю, что со мной было. И зачем с этим мужиком схлестнулся?.. Может, вы подскажите?   - Мы тебе еще и объяснять должны! - с возмущением сказал Ватсон.   - Это бунт, - спокойно разъяснил капитан. - Как водится, бессмысленный и беспощадный... В общем, Иван, перекрестись на всякий случай, чтобы с твоим спарринг-партнером ничего серьезного не случилось. Его в больницу отвезли.   Потребовали расписаться в протоколе и отпустили. К тому моменту Ходорков выглядел совершенно трезвым. И ощущал себя таковым. Отдали ему куртку, бумажник, ключи, весы, - все, кроме ножа. Капитан предупредил, что надо будет, - вызовут. И напоследок, прямо как священник на причастии, посоветовал:   - А ты пока постарайся со своими долгами рассчитаться.   Домой Иван добрался глубокой ночью, на попутках, отдав за дорогу все, что осталось - даже побывавший в подозрении червонец. Галина не спала, дожидаясь. Увидев, сразу поняла: что-то стряслось - и с беспокойством спросила. Не ответил, отмахнулся и завалился спать.

6. Не западло припухать с Ходорковским?

И на другой день молчал. Но припоминал, как смачно тому барбосу вломил. Может, до сих пор тот лежит в беспамятстве. Да, прав капитан: бессмысленно и беспощадно вышло. А с ножом через день проблемы начались. Заглянул сосед и потребовал вернуть. Иван не нашел ничего лучшего, как соврать, что потерял, и утешил Гешу тем, что такой же подыщет и отдаст взамен.   - Не найдешь такого, - сосед остался недоволен. - Самодельный нож. Мне дружок подарил, большой мастер этого дела.   - Какой дружок?   - Тебе-то что? Ты его не знаешь, он не из нашей деревни.   Час от часу не легче. Иван в милиции сказал, что его это нож, про настоящего хозяина не заикнулся. Может, все-таки сообщить Геше, что нож на экспертизу попал? Вроде как своевременно предупредить. А то мало ли чего... Нет, решил повременить.   И позднее молчал. С женой почему не поделился - ясно. Начались бы слезы да причитания, больше ждать нечего. Никому из друзей-трактористов - тоже ни слова. Вообще старался не думать о случившемся. Вроде получалось. Но на третий день вдруг взял да "раскололся" перед человеком новым в деревне, неким Мызиным. Ну, не совсем уж и новым; Мызин здесь родился и вырос, но потом исчез лет на двадцать. Про него говорили, что человек он лихой, в бандформировании состоял и в тюрьме сидел, а сейчас на заслуженный отдых удалился. И, между прочим, один из лучших домов в деревне приобрел, не пожелав вселяться в покосившуюся избушку матери. Иван преждевременно почуял в нем "своего".   Разговаривали на улице, через железную изгородь, которой Мызин огородил дом. Про нож Иван не стал поминать; про депутатов, которых он якобы зачем-то искал, тоже не заикнулся; про мятый червонец и вообще нечего базарить, уехал червонец неизвестно куда. Он сообщил о главном. Мызин выслушал спокойно и равнодушно.   - Чем, говоришь, врезал?   - Кулаком, чем же еще, - Иван сжал пальцы в кулак и, между прутьями изгороди, подсунул бывшему уголовнику под нос.   - Ты это убери, - Мызин отодвинулся. - И так вижу, что твоими рычагами только кирпичи молотить... Значит, ни кастета, ничего такого у тебя с собой не было?   - Какого кастета? Ты че буровишь?   - Ладно, проехали.   - Что они там могут... намотать?   - Ты вот что скажи, я не понял. Кто-нибудь видел, как ты тому фраеру примочил? Свидетели были?   - Шатались там малолетние шалашовки, милиция откуда ни возьмись... Да я и не скрывал ничего!   - Свалял дурочку. Тут всегда надо так: я, мол, не я и хата не моя. В худшем случае на самооборону сваливать.   - Э, да не хотелось мне врать!   - Тогда не знаю. Тогда сухари суши. Загремишь лет на пять, как твой однофамилец.   - Какой однофамилец?   - Ну, Ходорковский, олигарх. Может, на соседних нарах припухать будете. Не западло? - с насмешкой спросил бывший уголовник.   Иван пожалел, что разоткровенничался с ним. И не глядя на него, хмуро предупредил, чтобы тот молчал. Может, все еще обойдется, так незачем, чтобы наперед в деревне болтали. Мызин равнодушно пожал плечами: моё дело - сторона. А что правда, то правда: ни врать, ни лукавить не хотелось. И того барбоса жалко не было. Подвернулся же под горячую руку! Можно бы и в город съездить, узнать, как и что, в больницу зайти с передачкой (если он до сих пор в больнице). Постараться как-нибудь уладить, пусть откупиться, зарезав еще одного кабанчика... Нет, решительно не хотелось! Хотя - как подумаешь, что впереди ждет... Галка рано или поздно узнает. Детишек жалко. Особенно младшего, Ванятку. Загребут - и останутся без отца, без хозяина.

7. Секс с телевизионной львицей

Наш коррпост выезжал в ЗАО "Колосок". Напомним, здесь трудится один из претендентов на суперприз Иван Ходорков. Мы встретились с комбайнером в поле. Для интервью он выделил нам время обеденного перерыва. Оно и понятно. Идут самые горячие дни битвы за урожай. Сначала герой жатвы высказался насчет качества привезенной ему еды.   - Каша хороша. Постарались девчата, не пожалели масла. А вот виноградный сок мне не понравился. Сладкий чересчур.   - Как вы добились таких успехов?   - Так подготовился хорошо, - ответил номинант. - Движок перебрал, ремни подтянул, подшипники смазал. Вот и молочу с минимальными потерями, без остановок на ремонт. А в чем-то, может, и везет.

Сразу за той злополучной поездкой в город зарядили дожди, и почти всю неделю механизаторы отдыхали. Днями Иван делал текущий ремонт своему "железному коню", а по вечерам валялся на диване, смотрел телевизор в общей комнате, которую и гостиной незазорно назвать. Хороший дом построил когда-то колхоз, хоть в этом память добрую оставил. Хотя... колхоз ли? На самом-то деле деньги давало государство. И потом долги списывало. Но сейчас государство им помогать не имеет права. Это запрещено какой-то всемирной организацией спекулянтов. Иначе они тут, в "Колоске", будут производить очень дешевые продукты и подорвут благосостояние других стран. Впрочем, он в этом слабо разбирается. Это ему Еленка объясняла. А сейчас и младшая, Катя, упорно грызет гранит науки. Сидит в своей комнатке, читает, пишет.   В эти бездеятельные дни Иван весь занудился. Иногда заходил к нему в гости Пашка Тютюнник, но Галина, боясь, что Пашка соблазнит мужа на выпивку, тотчас находила Ивану какую-нибудь "срочную" работу. А так он обычно валялся на диване, телевизор смотрел. А то вдруг решил свежие газеты почитать, с объявлениями ознакомиться. Если язвенный Овечкин или его дублер не уступит, то надо будет подержанное авто покупать.   В "гостиной" газет не обнаружил и хотел позвать дочь, чтобы нашла и подала. Однако передумал и зашел в её комнату сам - заинтересовался, чем ребенок занимается. Давно уже не общался. Катя сидела за письменным столом. Только никакой она не ребенок. С удивлением отметил он, что вырос уже ребенок, и перед ним - девушка.   - Занимаешься?   - Ага.   - Наверно, тоже в экономисты хочешь податься, как Лена?   - Нет, папа, я - в журналисты.   Час от часу не легче. Нет, чтобы дочка о чем-нибудь доступном мечтала. Например, воспитательницей в ясли. Иван заметил на столе аккуратной стопкой сложенные газеты.   - То-то все газетки, я вижу, прибрала.   - Выписываю для себя кое-что. Дайджест называется.   - И что же ты выписываешь?   - Ну, все про нашу деревню, про наших людей. И, конечно, про тебя, папа. И про то, что тебе интересно, тоже выписываю. Про автомобили не пропускаю. Про спорт. Ты же, папа, тоже раньше спортсменом был. Я в нашем сельском музее твои фотографии видела. Ты там в футбольной команде стоишь, трусы до колен, - она засмеялась.   - Да, играл когда-то за колхоз, - не без гордости откликнулся он. - На районной спартакиаде участвовал.   - А на другом фото ты боксируешь.   "Я и сейчас боксирую", - тоскливо подумал он.   - А можно мне посмотреть твои дайжесты?   - Пожалуйста, - Катя, правда, маленько замялась, но все же передала ему тетрадь.   - Ты сама додумалась до этого? - спросил он, перелистывая страницы.   - Мне учителка посоветовала. Для улучшения грамотности. Когда читаешь, в зрительной памяти остается, а когда пишешь - еще и в осязательной. И книг я читаю много, не как другие. Всю классику проштудировала. У тебя, папа, очень много схожего с Башмачкиным. Тебе, как и ему, крупно не повезло.   - У него тоже машину сперли?   - Нет, у него шинель, но это без разницы. Приоритетом у человека может быть все, что угодно. У Башмачкина - шинель, у Павла Корчагина - узкоколейка, у Александра Матросова - победа над врагом, у Никиты Михалкова - "Оскар", а у тебя - средство передвижения. Но ты не унывай. Наш участковый уверен, что найдет твою машину... Про него у меня в дайджесте тоже есть. Да и не найдет, беда не велика. Тебе, как победителю в номинации "Дон-пятнадцать тысяч", новую вручат.   - Дон-полторы тысячи, - поправил он, перелистывая страницы. - Ну, и где тут про меня?   - Легко найти, - пояснила она. - Я красным обвела.   Иван сразу наткнулся, где обведено красным. Почерк у дочери был разборчивый, все буковки на загляденье, с ровным наклоном. Читать было легко, и Иван углубился в чтение.

По просьбе читателей сообщаем новые подробности из жизни звездной пары. Анжелина Джоли и Брэдд Пит усыновили второго ребенка. Всего у них сейчас трое детей (один собственный). Но это не мешает им успешной работе в кино. Из года в год они по-прежнему являются главными номинантами на "Оскар", продолжая при том заниматься благотворительностью. Чего стоит их недавний подарок в миллион долларов африканским детям! Впрочем, кое-кто из пишущей братии посчитал это очередной пиар-акцией.

- Че-то я не понял, - сказал Иван, прочитав текст. - Тут про какую-то Джоли.   - Ой, папа, это для тебя не интересно, - Катя взяла тетрадку и быстро нашла нужную запись, где расписывалось, как он дает интервью журналистам. Однако недоумение с лица Ивана не сходило. Даже стало еще большим.   - Опять не врубился, - сказал он. - Вроде ни с кем я в поле не беседовал.   - Да? - Катя тоже удивилась, но меньше, чем он, и мигом нашла объяснение. - Наверно, по грязи к вам не доехали. Вот и пообщались чисто виртуально.   - Хм, и ведь почти всё в точку, - поразился Иван.   - Так профессионалы! Это сам Николай Абросимович Фоменков о тебе написал. Он как бы создает действительность, параллельную настоящей. Он перед нами, юными корреспондами, выступал. Я, говорит, уборочную страду стараюсь, как шоу, подавать. Только так, говорит, можно и привлечь к этой теме общественное внимание.   - А куда ты собираешься поступать? - спросил Иван.   - В университет. В тот же, где наша Лена учится. И от тебя, папа, очень многое зависит. Я уже просила купить мне персональный комп. Без него теперь - ну, никуда! Там текстовый редактор есть, ошибки исправляет. Нашим в школе почти всем купили. И Марине, и Свете, и Вике, и Сереже...   Иван промолчал; кажется, Катя взялась перечислять детей колхозного руководства. Ещё полистал тетрадь. И опять наткнулся про Джоли.   - Тут про нее больше, чем про меня.   - Так читатель интересуется.   - И чтой-то за читатель, интересно, такой любопытствующий? - не без усмешки спросил Иван.   Дочь промолчала. Губки свои припухлые поджала. Большие серые глаза ресницами прикрыла.   - Понятно, - сказал он. - Сдается мне, ты не только в журналистки метишь.   Она опять не ответила. А Иван, уже повернулся к выходу, но вдруг застыл в проеме дверей. На днях, в такой же смурый вечер, он сидел дома один, все куда-то разбежались. Скрипнула дверь в прихожей, кто-то вошел. Он не отреагировал, подумал - свои. Но вошедший будто замер и не подавал признаков жизни. Иван понял, что чужой, и вышел в прихожую. У дверей стоял мальчишка. Он поздоровался ломким баском и спросил, дома ли Анжелка. Иван не понял, о ком он спрашивает, зевнул и сказал: "Ты ошибся адресом, парень". Парнишка недоуменно пожал плечами и вышел. Иван не признал его. Наверно, из новых, недавно поселившихся, из "дачников". Их много появилось. Места хорошие, воздух свежий, лес и озеро рядом. Сейчас, припомнив этот странный визит, подумал: нет, не ошибся парень с адресом!   - А что ж ты, дочь, имени своему изменила? Тебя же Катей родная сестра нарекла.   Дочь смутилась.   - Но, папа, я ж не сама. Я не виновата, что они меня в школе Анжелкой называют.   - Нашла, кому подражать, - не принимая объяснения, пробурчал он.   - И ты туда же! - строптиво сказала дочь. - Что ты-то имеешь против Анджелины Джоли? Почему вы все против нее ополчились? Она благотворительностью занимается! Брошенных детей из бедных стран усыновляет! Миллион долларов пожертвовала! Чем не пример для других?   - Тише, тише. Миллионами-то разбрасываться.   - А что - тише? Я, может, тоже хочу жить на Манхеттене и с Дени Мур делиться секретами.   - А это что за птица такая?   - Ох, отсталый ты, папочка, - остыв, почти ласково сказала дочь. - Знаешь, что сказал Николай Абросимович? Кто владеет информацией, тот владеет миром. Вот поэтому я и прошу купить мне комп, а также модем и спутниковую тарелку...   - Ну-ну! - только сказал Иван и вышел.   Обескураженный разговором с дочерью, присел на диван и меланхолично уставился на экран включенного телевизора. Чтобы приобрести этот плоский ящик они сдали годовалую свинью - живым весом. Правда, сосед Геша, знавший ту свинью лично, сказал, что приемщик изрядно их, сдатчиков, надул. Ну, да что всё перетирать. Факт, что сейчас телик исправно хрюкал. И работал на том канале, который обычно смотрела дочь. Молодой парень, журналист, брал интервью у веселой, светловолосой девушки. Лицо и открытые плечи девушки были загорелые до шоколадного цвета, и такой же шоколадной, на радость миллионам телезрителей, была почти открытая грудь.   - Весело живете, Ксю, - парень на экране старался казаться строгим.   - Человек широк в своих интересах, - девушка беспрерывно улыбалась. - Особенно русский человек, долго тосковавший по свободе.   - А вы не думали себя "обузить"?   - Зачем?   - Но ведь в сумасшедшем ритме потребления, в котором вы живете, вам недосуг подумать о своем, скажу высоким слогом, предназначении.   - Вы не в ту степь, дорогой Фрай. Я, как состоятельная и состоявшаяся чумичка, имею куда больше возможностей размышлять над гамлетовскими вопросами. Я - личность. И этим все сказано. На порядок свободней, чем иной человек, задавленный необходимостью думать о хлебе насущном изо дня в день.   "Иной человек - это она обо мне", - догадался Иван.   - И со смыслом жизни, как я догадываюсь, вы тоже определились? - продолжал допытываться журналист.   - Да, я вижу его достаточно ясно.   - И в чем же он?   - Не буду себя напрягать. Скажу словами известного демократа. Он еще двести лет назад сформулировал: каждый чумак должен развить в себе всё человеческое и насладиться им. И лучше не придумаешь, Фрай!   Иван, пытаясь понять, внимательно прислушивался к разговору двух молодых людей, носящих такие странные имена. Но его сильно отвлекала открытая грудь этой Ксю. И лишь, когда передача кончилась, стал читать тетрадь с записями дочери. Улегся поудобней на диване, раз зевнул, два... его глаза неудержимо смежились. И тут, черт побери, ему приснилось, что он занимается любовью с этой шоколадной блондинкой, которая так ясно видит смысл жизни. "Я вижу, я вижу, я вижу", - многократно выдыхала она в такт их совместных фрикций.   "Тьфу ты, напасть!" - придя в себя, Иван виноватым взглядом отыскал жену. Один раз он уже изменил ей наяву, на свадьбе у племянника. По пьяной лавочке позарился на одну развеселую вдовушку. Галина тогда устала и ушла раньше. Он воспользовался этим и всю ночь казаковал. А сейчас уже и в дреме сподобился...   Галина гладила бельё и, разумеется, ничего не заподозрила. "Рабыня Изаура, - ласково подумал он и попрекнул себя. - Все при деле, а я тут..." Даже совестно стало. Отложил дочкину тетрадь, поднялся с дивана, накинул старую куртку и пошел в сарай. Тут Ванятка черпал подборной лопатой жижу и кидал в амбразуру. Что-то рано взрослым стал сын. Эдакий мужичок с ноготок.   - Дай-ка лопату, - потребовал Иван. - Иди, с ребятами побегай.   - Да ладно, управлюсь и пойду.   - А я на что?   - Отдыхай, батянька. Ты на уборочной уработался, похудел вон.   "Беспокоится обо мне", - с теплым чувством подумал Иван.   - Ты шибко обо мне не волнуйся, - с оптимизмом сказал. - Меня еще оглоблей не зашибешь.   И тут же вспомнил, что сам кой-кого зашиб. Без всякой оглобли. Кулаком... Вместе с сыном похозяйничали и вернулись в дом.   - Эй, Вани! - встретила их Галина. - Сейчас фильм начнется. Про Штирлица. Смотреть будете?   И вправду, в который уже раз стали показывать "Семнадцать мгновений весны". Приближался День чекистов или как там их сейчас называют. Но этот фильм не только для чекистов; он остается лучшим фильмом всех времен и народов. Даже Ванятка не отказался посмотреть. Удивительный фильм! Не зря же про Штирлица столько анекдотов. Вот один из самых последних, который Ходорков слышал от Пашки Тютюнника:   "Пшел нах!" - рявкнул группенфюрер Мюллер.   "Тс-с, будьте бдительны: говорите по-немецки" - переходя на шепот, предупредил его Штирлиц, он же полковник Тихонов.   - Все, что ли? - спросил Иван. - Ну и к чему ты это рассказал?   - Ну, и тупой ты, Ваня, - разъяснил Пашка. - К тому, что Мюллер тоже был наш человек.   Так, может, не анекдот вовсе? Может, нашлись новые данные, которые говорят за то, что и группенфюрер Мюллер работал на нас. Иначе, почему мы - такие дремучие, лапотные, завистливые - в той войне победили?..

8. По заветам Штирлица

А еще в короткий период безделья он ходил на собрание в школу. Вообще-то обычно ходила Галя, но в этот раз она сказала, что какой-то важный вопрос решать будут, а что она решит, коли он в семье решает. Вспомнив про старшую дочь с ее требованием выдать деньги на охрану, Иван подумал: "Неужели и в школе охрану будут нанимать?" Но речь зашла о другом. Директор школы, Стеблов Виталий Леонидович, представил собравшимся чиновника из райцентра, который выступил с докладом. Тот завел речь о новой напасти: наркомании. Молча выслушали, потом вновь поднялся директор:   - Вопросы будут?   - Леонидыч, и у нас уже наркоманы завелись? - спросили из зала.   - Да, уже были случаи употребления у лиц самого юного возраста, - обстоятельно ответил Стеблов. - И что прискорбнее всего в самой деструктивной форме: через уколы в вену. Достоверно вам сообщу: один школьник из пятого "А" выпрашивал у нашего фельдшера шприц. Даже сказал, что использованный сгодится. Я не буду сейчас озвучивать его фамилию, хоть она мне известна. Еще предстоит серьезный разговор с его родителями. Но сам по себе факт очень прискорбный. Он говорит о том, что эта зараза семимильными шагами проникает и к нам. А следом, естественно, шествуют СПИД, деградация, суициды...   Директор на любую тему мог говорить долго и обстоятельно. Слова извлекал неторопливо, точно перед этим тщательно их прожевывал.   Вдруг встал один мужик, пенсионер. Он недавно в деревню переехал, но почти все уже его знали. Пенсии ему не хватало, а сельским трудом заниматься не привык. Жалко, говорит, мне поросят кастрировать. Он ремонтировал телевизоры и цены, не как в городе, не заламывал.   - Озвучьте мою фамилию. Я не против. Это мой внук был. Я посылал за шприцем. Мне, собственно, только игла была нужна. Для выпайки БИМС.   - Чего такое?- не понял директор.   - Большой интегральной микросхемы. В вашем телевизоре сгорела. Который вы на ремонт мне давеча привезли.   Раздался смешок. Стеблов укоризненно посмотрел в зал.   - Ладно, с этим мы еще разберемся. Хотя, в любом случае, вам самим надо было сходить за шприцом. Я вижу, многие легкомысленно отнеслись к лекции и совсем не ошарашены цифрами, которые привел в своем докладе товарищ, извиняюсь, господин Туманов.   Затем Стеблов велел подойти всем к столу и персонально расписаться в журнале, что лекция прослушана и о вреде наркомании каждый осведомлен.   Иван тоже расписался, но подумал: "Ну, это меня не касается. Мой Ванятка-то, точно не наркоман. Почти все лето со мной в поле пробыл". Да и вообще Стеблов загнул, заглядывая вперед. Или уж чересчур в далеко заглянул. Никакого СПИДА у них в деревне нет. Никто еще не жаловался. На радикулит - жаловались, чахоткой один мужик недавно заболел, но СПИДом - нет. Насчет суицида - ну, был случай. Иван уже знает, что такое "суицид". Повесился Миша Косьянов, тоже в прошлом механизатор, а в последнее время - пьяница, бомж. Его с работы выгнали, жена из дома выгнала, дети перестали признавать. В последние три дня перед повешением его сильно трясло. Он обращался к фельдшеру (тому самому, который не дал пацану шприц), а тот сказал: "Иди похмелись". Если копнуть историю, в деревне и раньше изредка случалось, когда люди на себя руки накладывали. Почему же этот последний случай назвали не просто самоубийством, а иностранным словом "суицид"? Наверно, потому, что Миша Косьянов ушел из жизни не просто так, втихаря, совестясь за свой грех, а с вызовом. Он повесился на самой высокой березе (и как только сил хватило туда забраться) и при нем оказалась записка: "В моей смерти прошу винить всех". Подумаешь, напугал. Чихали все на него! Однако неудобство, конечно, доставил. Сутки висел на березе, пока через посредство районной милиции не прислали телескопическую вышку.   Иван подосадовал, что пришел сюда слушать директорскую жвачку. Но раз пришел, то ладно, надо воспользоваться. Стеблова он хорошо знал. Когда-то вместе учились в школе. После лекции все родители разошлись по классам с учителями, а Иван последовал за директором и вломился в его кабинет. "Леонидыч, я к тебе с персональным разговором", - без обиняков объявил и вкратце рассказал, что с ним случилось в городе.   - Леонидыч, ты человек всезнающий, юридически подкованный. Как это классифицировать?   - Ты хотел узнать, как твои действия квалифицировать? - Стеблов в раздумье пожевал губами. - Все, конечно, от тяжести нанесенных увечий зависит. Ну, и какие мотивы при сем присутствовали: смягчающие или, наоборот, отягчающие.   Иван поморщился. Ну и слова директор выискал: "тяжесть увечий".   - Я же тебе говорю: выпивший был. Врезал от души.   - Опьянение раньше являлось отягчающим моментом, сейчас не знаю. Но, по-видимому, не изменилось. Теперь давай разберемся, что значит "от души". Ты почувствовал неприязнь к этому господину?   - Да, честно сказать. Шушера какая-то. С бабьим голосом.   - Понятно, - подумав, сказал директор. - Возможны следующие мотивы, перечислю по пунктам. Первое: национальный. Второе: неприязнь к лицам иной сексуальной ориентации. Третье: социальная неприязнь.   - Ну-ну, давай, разъясняй, - нетерпеливо подогнал Иван.   - Первое относится к расовым предрассудкам. Не тот цвет кожи, не тот язык. В общем, национал-фашизм... Кто был по нации твой оппонент?   - Да я откуда знаю? Я у него не спрашивал, - Иван попытался припомнить. - Я там больше про себя рассказывал.   - А что именно?   - Ну, сказал, что я русский.   - В грудь при этом стучал?   - Не помню. Может, стукнул разик.   - Гм, - опять задумался Стеблов. - Похоже на проявление великодержавного шовинизма.   - Ты скажешь. Я и понятия об этом не имею. Дак я еще говорил, что примеси других кровей имею.   - Незнание закона не освобождает от уголовной ответственности, - напомнил директор. - Впрочем, упоминание о примесях тебя в какой-то степени оправдывает.   - Ладно, просветил, - нетерпеливо буркнул Иван. - Погоняй дальше. Че ты там насчет не той ориентации?   - Ты же упомянул про бабий голос в мужском теле, вот я и подумал. Еще какие особенности приметил? Сережки в ухе или в других частях тела не наблюдал?   - Ну, Леонидыч, ты как в воду глядишь! Была серьга!.. Что, насчет этого тоже статья имеется?   - Есть озабоченность. Причем в мировом масштабе. Проблема дискутируется. Возможны изменения и дополнения к декларации прав человека.   - Ну, прямо задолбали с этими пидорами! - занервничал Иван. - Всюду только и слышишь про "не ту ориентацию". Как будто у нас других проблем не хватает... А по третьему пункту? Насчет чего там? Давай, Леонидыч, не тяни кота за хвост!   - Это - если вы находитесь на разных ступеньках социальной лестницы. Допустим ты ниже, а он выше.   - Почему это я ниже; может, он ниже.   - Ты кто есть?   - Ну... сельский труженик.   - Ниже, по нынешней раскладке, может быть только бомж. Твой оппонент является бомжем?   - Да хрен его знает, кем он является. И что, по этому мотиву, по социальному, тоже статья имеется?   - Пока нет, - ответил Стеблов. - Но я думаю, экстремисты добьются, что ее введут. Я почему-то не сомневаюсь, что ты оскорбил этого человека.   - Ну, уж оскорбил, - нехотя пробормотал Иван. - Я его тоже русским поименовал... с небольшой приставочкой. И если на то пошло, он тоже обзывался. "Хлеборобом" меня назвал.   - Ты полагаешь, это ругательство?   - Он так сказал, что я почувствовал себя и роботом, и рабом одновременно.   - Ага. Значит, социальные мотивы все-таки присутствовали - также мерно, неторопливо разжевывая слова, заключил Стеблов. - Пожалуй, твои деяния вполне подходят к 282-й статье.   - Господи, со всех сторон обложили! - в сердцах воскликнул Ходорков. - И все же Леонидыч, пока суть да дело, ты тово... держи язык за зубами. А то знаешь, я в последнее время че-т не в духе. Не дай бог, со мной в темном переулке состолкнуться!   Иван помнил по детским годам, что Стеблов был осторожным, пугливым мальчиком, ни в каких пацанских забавах не участвовал. Он лет десять смирно учительствовал, а директором школы стал после того, как сместили прежнего директора за симпатию к ГКЧП. Смутное было время, непонятно, кто верх возьмет. Стеблов опять же поостерегся, прямо не высказывался, пока всё окончательно не определилось. Бывший же директор, Генрих Карлович, в дни путча бегал по деревне и во всеуслышание трезвонил: "Ну, сейчас-то порядок наведем".   Самого Ходоркова тогдашние события ничуть не затронули, он обо всем узнал задним числом. Стоял конец августа, во всю шла уборочная, и было не до политики. Так, только один эпизод запомнился. Он перегонял комбайн на другое поле, а навстречу попался Пашка Тютюнник, тогда еще совсем молодой и почему-то наголо обритый. Наверно, ездил в город или в райцентр, и там в очередной раз загремел на пятнадцать суток. Пашка вез на телеге пустые бидоны и, завидев Ивана, поднял кнут, как гаишник жезл, призывая остановиться. Иван притормозил.   "ГКЧП арестовали!" - во всю глотку заорал Пашка.   А Иван чуть ли не выматерился: стоило ли из-за такой ерунды задерживать. "Без нас разберутся!" - крикнул он в ответ и поехал дальше. Разобрались. Путчистов посадили, а Генриха Карловича отправили на пенсию в расцвете умственных сил. Поговаривали, что Стеблов и заложил его вышестоящим органам. Он уже тогда метил на директорское место.   Пригрозив нынешнему директору встречей в темном переулке, Иван запоздало подумал: "А вдруг Стеблов, придя к власти, перестал быть пугливым?"   Испытующе глянул на директора, и тот спрятал глаза, прикрыв их безресничными веками. "Нет, тот же самый.. Но все равно, зря ляпнул. Сдаст при первом подходящем случае, как Карлыча сдал, - эта мысль обеспокоила. - Поди, Стеблов сейчас на высших ступеньках лестницы, про которую толковал, а я с ним запанибратски".   "Ну, не идиот ли я", - продолжал соображать. Был или нет социальный мотив при стычке в городе, пока неясно, но угроза директору тоже на какую-нибудь статью да тянула. Уже выходил из кабинета и вдруг притормозил. Семнадцать мгновений весны! Надо действовать, как Штирлиц советовал. До чего же ушлый наш разведчик в таких случаях был. Это его завет: под конец надо о чем-то совсем постороннем заговорить, чтобы отвлечь, чтобы у человека осталось в памяти это последнее.   - Леонидыч, у меня к тебе еще один вопрос есть. Ты ведь до того, как директором стал, историю преподавал?   - Я и сейчас преподаю.   - Ну, тем более. Тогда должен знать. Кто такой Че Гевара?   Стеблов посмотрел на него с оторопью.   - Латиноамериканский революционер с крайне левыми взглядами.   "Тьфу ты, дернул меня черт спросить! - опять выругал себя Иван. - Да он после этого вопроса, наоборот, каждое междометие из нашего разговора запомнит"...

9. Давненько не писали манифестов

А бывший директор Генрих Карлович после тех августовских событий девяносто первого года быстро спился и превратился в деревенского шута. Некоторые удивлялись: "Он же стопроцентный немец, можно сказать, исторический. И чего запил?" Да, Генрих Карлович сам рассказывал, что его предки переселились в Россию давным-давно, еще при Екатерине, и до последних лет сохраняли уклад и быт своего народа. Почему же запил? Ответ на этот вопрос дал Пашка Тютюнник: "А кто к нам попадает, рано или поздно спиваются. Исторические немцы не исключение".   Теперь Генрих Карлович ходил по дворам и желающие послушать наливали ему самогонки. Он обхватывал стакан трясущимися, как у своего авторитета Янаева, пальцами, с трудом проглатывал, после чего светлел разумом.   И к Ходорковым забрел. Носил он теперь бороду - разумеется, не по моде, а стало затруднительно бриться. Иван усадил его на диван. Галина с прежним к бывшему директору почтением метала все, что было в наличии, на стол. Иван, как неравнодушный человек, конечно, полюбопытствовал о взглядах бывшего директора на нынешнюю жизнь.   - А щас вы за кого, Карлыч? За коммунистов али за демократов?   - Я своих убеждений не меняю, - ответил Генрих Карлович. - У меня до сих пор партбилет в шкатулке, в целлофановой обертке лежит.   - Ну, и зачем тебе вообще в эти разборки было влезать, - быстро перейдя на "ты", недоумевал Ходорков. - Сидел бы тихо в своем кабинете и мыслил. Че ты демократов так невзлюбил?   - Я прежде всех, еще на заре перестройки, выступал за демократию, - разъяснил бывший директор. - И до сих пор вполне допускаю ее, как философское понятие. Но тут надо разобраться. Возьмем простой пример. Вы же не станете ее внедрять, скажем, среди каннибалов. Не выйдет! Все равно они вокруг костра будут бегать и вас поджаривать.   - Так ведь и с коммунизмом та же закавыка. Если среди дикарей его внедрять.   - Согласен. Но еще неизвестно, в чем больше метафизики. Взгляните, что получилось. Мы жаждали свободы, а получили беспредел. Мы жаждали цивилизованного рынка, а получили бандитский капитализм. Нет уж, уважаемый Иван Михайлович, всеми надо управлять и каждому мозги вправлять. Какая там невидимая рука? Только мощная длань государства! В ближайшей перспективе иного не вижу. Опять же китайцев взять. У них там все разрешено, что дозволено. Но конечную цель они в уме крепко держат.   - Так мы уже это проходили, - напомнил Иван. - Кончилось тем, что расплодили бюрократов и в одночасье рухнули. Да еще пьянство нам подсобило. В пуще-то в той, в Белоруссии, помнишь, тоже ведь все наши паханы перепились, когда акт политической капитуляции подписывали.   Бывший директор, очевидно, хорошо помнил те давние события, и все обстоятельства, при которых они свершались, потому что попросил плеснуть на дно стакана. При его трясущихся руках он не пользовался рюмками.   - Я продумал, как прежних ошибок избежать, - выпив, объявил он.   - И как?.. Ты закусывай, Карлыч.   - Надо отобрать пару, тройку кристально-честных управленцев и многократно клонировать. В необходимом для общества количестве! Пусть честные клоны во всех структурах сидят. В судах, в конторах, в министерстве просвещения - словом, везде. Теперь наука позволяет. Не то, что в годы моей детской болезни левизной. Я жалею, что мы тогда генетику объявили лженаукой.   - Значит, клонировать, - задумчиво сказал Иван. - Но тут у меня вопрос к тебе возник, Карлыч. А как отобрать этих кристально-чистых? А вдруг опять ошибемся? И такого наклонируем, что не приведи господь.   - Я и это продумал. Тут нужно разработать специальный тест, под вид нынешнего экзамена ЕГЭ, и проконтролировать ответы кандидатов с помощью Полиграф Полиграфыча.   - А это еще кто такой?   - Не кто, а что. Так специалисты любовно называют детектор лжи.   - А существуют ли они, эти кристально-чистые, вообще? - засомневался Иван.   - Априори сказать не могу, но если заглянуть в анналы истории, то такие люди, безусловно, были.   - Хоть одного назови.   - Полагаю, Екатерина Великая много сделала для России.   - Постой, она же немка, да?.. И чей-то иностранцы о России испокон веку так пекутся?   - Петр Первый в том же ряду, - бывший директор перевел разговор на наших. - Он всю жизнь проживал на зарплату офицера Преображенского полка. Или взять Александра Третьего. Он своих дочерей посылал не в Европу на кинофестивали, а в военный госпиталь - санитарками.   - Вот это да! - от души удивился Иван. - С причудами были мужики. Но, видать, глубоко запихали их в аналы.   - Да, глубже некуда, - со вздохом согласился бывший директор. - И наша задача новых Петров выявить.   Так они мирно беседовали, выпивали, и Генрих Карлович в момент наивысшего просветления попросил бумагу и карандаш. Иван послушно принес из комнаты дочери толстую тетрадь с "дайжестами".   - Давненько я манифестов не писал, - сказал бывший директор, почесав свою косматую бороду.   И, не откладывая в долгий ящик, они начали составлять тест, про который толковал Генрих Карлович. Пункты сочиняли вместе, а записывал Иван.   В "гостиную" вошла Галина и заботливо спросила, не надо ли им еще чего. У писца в этот момент испортился шариковый карандаш, и он ожесточенно чиркал им по обложке, стараясь расписать его.   - Может, вам горячей картошечки со шкварками подать, - распиналась Галина.   - Да не лезь ты со своей картошкой! - раздосадовано бросил Иван. - Не видишь, заняты мы. Манифест пишем.   Баба есть баба. Не утерпела, всем встречным-поперечным рассказала, что их посетил бывший директор школы, имел беседу с мужем, и они долго сидели за столом и писали "манифест". Ивана потом чуть ли не каждый в деревне спрашивал: "Михалыч, а что за манифест вы с Карлычем сочиняли"?   Гость за составлением теста окончательно загруз, и, хозяин, как маленького ребенка, уложил его спать на диван... Проснувшись, Генрих Карлович конфузливо попросил, чтобы ему дали с собой "чуток", то есть чекушку. А то ночью, на похмелье, он спать не сможет, и всякие философские мысли о бренности существования одолеют. Как интеллигентный человек, он до самого конца обращался к Ивану только на "вы". И, получив "чуток", тихо исчез. А в толстой Катиной тетради для дайджестов добавилась страничка, исписанная совсем иным, мужским почерком.

Вопрос первый. На какие категории Вы делите людей? Предполагаемые варианты ответа: 1.На бедных и богатых. 2.На дающих и недающих. 3.На честных и сек. сотрудников с мечеными купюрами. 4. Не делю.   Вопрос второй. Способны Вы жить на одну зарплату? 1.Да, способен. 2.Если повысите, то да. 3.Нет, невозможно. 4.Затрудняюсь сказать.   Вопрос третий. Как часто Вы берете взятки?1.Легулярно. 2.Иногда. 3.По мере надобности. 4.Когда предложат.   Вопрос четвертый. Чем Вы предпочитаете брать? 1.Долларами. 2.Другой валютой. 3. Я патриот и беру только в рублях. 4. Натурой. 5. Ценными подарками. 6. В виде гос. премий. 7. Мне бы дачу. 8. Борзыми щинками. 9. Иными, пропущеными здесь способами.   Вопрос пятый. Выберите самое для Вас важное: 1.Жить богато. 2. Жить не хуже других. 3. Жить как все. 4. Просто жить.   Резюмэ. Вы согласные, чтоб Ваши ответы проверил Полиграф Полиграфыч? 1.Да, согласен. 2.Полампочке. 3. Полиграфычу не доверяю. 4. Эта нарушение свободы совести и ещо чево-то пра Хельсинки, никак не могём припомнить...

10. Импичмент объявить не слабо?

Сходив в школу, Ходорков понял, что если дело дойдет до суда, а там будут сидеть такие знатоки, как Стеблов, то ведь и в самом деле, припаяют. Докажут, у них не заржавеет! А если еще и "тяжесть увечий" подтвердится? Ведь кроме травмы, нанесенной ударом, тот мужик мог ушибиться, упав на асфальт.   По опыту, пусть и не очень богатому, Иван знал: важное значение во всяких таких делах имеет характеристика. В первый раз на него характеристику написали, когда он пацаном в училище механизаторов поступал. Колхоз, конечно, был заинтересован, чтобы его приняли. И Анна Владимировна из отдела кадров, душевная женщина, расписала: "трудолюбивый, настойчивый, тянется к знаниям" - и еще на полстранички, он уже и не помнит что. Но и этих определений хватило, чтобы в краску смущения вогнать. "Еще подумают, что я и в самом деле такой, потом расхлебывайся". Э, да что говорить! Это очень важно, как о человеке отзовутся. Даже в третьем рейхе исключительное значение характеристикам придавали. В голове до сих пор вертятся знакомые по фильму и основательные, как бетонные блоки, формулировки.   1. К врагам относится беспощадно.   Ну, это, пожалуй, не про него. Какие у него враги? Это у эсэсовцев были враги. У него даже и друзей-то настоящих нет. Так, приятели, товарищи по работе или мелкокалиберные недоброжелатели.   2. В работе зарекомендовал себя незаменимым мастером своего дела.   Ну, вообще. Нет, он не палач, как те молодцы, про которых это сказано. Но, пожалуй, по смыслу, подойдет. На сегодняшний день он лучший в колхозе комбайнер.   3. Морально устойчив. Отличный семьянин.   Насчет этого вот что: если он и впредь на коне будет (смотри пояснение ко второму пункту), то и этот пункт автоматически допишут. А, в сущности, так оно и есть. Он для семьи старается. Для детей живет.   4. Связей, порочащих его, не имеет.   То же самое, что и предыдущее. Никто даже и не попрекнет, что он с вдовой переспал. Это так, семечки.   А в целом - он почти как Геббельс или кто там, из нордических. Вот, примерно из таких блоков и будет состоять характеристика на него по варианту N1.   Но возможен и вариант N2. Если он, Иван, вякнет что-нибудь не по делу, не угодит начальству, ведь запросто передернут. И все припомнят. И что машину зерна украл, а как же. И что со вдовой переспал. Тогда будет так:   1. Вор.   2. Развратник.   3. Полностью разложившийся тип.   Про вдову все знают. Одна жена не знает. Или не хочет знать. На конфликт не хочет идти. У нее сил на это нету. А про машину зерна наверняка знают. Когда он чуть живой после круглосуточной работы приехал домой на кратковременный отдых, то первым делом спросил у Галины:   - Зерно-то в амбар перетаскали?   - Да-да, мы с Ваняткой управились.   - Никто не заметил?   Она помолчала, припоминая.   - Уже когда рассвело, по задней дороге бригадир проехал.   - Ну???   - Но он даже не остановился.   - Так что ж вы такие нерасторопные, едрит вашу!.. А много в куче оставалось?   - Да нет, совсем маленечко... Может, не обратил внимания?   - Ага, то бы он там, по той дороге, ездил. Специально высматривал.   Галина у него простодырая. Но он-то знает, что у них тут своя негласная служба безопасности. И она не дремлет. Всякие там учетчики, сторожа, бригадиры - не убывает число их. Им даже выгодно, что он машину зерна украл. Теперь его на коротком поводке держать можно. Пока ты свой в доску и не возникаешь - вот тебе, Иван Михалыч, отличная характеристика и лицензия на воровство. Будьте любезны: тащите! А коли свой голос прорежется? Коли выступит против нынешних порядков?.. Тогда уже информация для вас, товарищ прокурор. Пожалуйте вам неопровержимые факты и второй вариант характеристики. Вон уголовник Мызин про однофамильца поминал, с которым, в случае чего, на соседних нарах "припухать" придется. У того тоже, видимо, на каком-то этапе с характеристикой не заладилось. И его лицензии лишили. А так-то, чувствуется, наш парень, смелый и бесшабашный. По русской народной поговорке действует: "Спать - так с королевой, тащить - так миллион".   Если прокурор начнется раскручивать... многое чего всплывет. Пашка Тютюнник попросил, чтоб и ему зерна завезли. Пожалел Иван беднягу, сыпанул и для Пашки. Так что даже могут даже групповуху припаять. Обвинить в подрыве экономической мощи ЗАО-колхоза. Можно у Стеблова и на этот счет проконсультироваться. Тот бы обстоятельно, с экскурсией в историю разъяснил. Напомнил, что раньше за "пять колосков" пять лет тюрьмы давали. А что дали бы за машину?.. Страшно подумать! Не иначе - вышку, или четвертовали бы.   И, уже бывало, Иван свое мнение высказывал. Чего стоит последнее "профсоюзное" собрание. День был дождливый, на работу никто не рвался и, когда начальство улетучилось, поговорили по душам.   - А вот в "Воскресенке" по тыще в день получают, - сказал тракторист Дитятко. - Мне свояк рассказывал. Они на новых комбайнах жнут: в костюмах и при галстуках.   - А домой приезжают - в робу переодеваются? - уточнил Иван. - В сарай-то идти.   - На кой им сарай, если по штуке в день.   - А почему у нас не так? - робко спросил моторист Звенягин. - Модель экономики, что ли, другая?   - Да какая разница, какая модель, - лепил своё Дитятко. - Там люди что при социализме лучше всех жили, что при капитализме. Все от руководителя зависит. Свояк говорил, что они на своего председателя молиться готовы.   - Да, хозяин - барин, - согласился Иван. - . Хочет - коммунизм строит, а хочет - капитализм. Или даже рабство в отдельно взятой деревне.   - Господа, - торжественно обратился Дитятко к чумазым механизаторам. - А что если нашему директору импичмент объявить?   И опять, вперед всех, высказался Ходорков.   - Оно бы, конечно. Но ково вместо? Так-то Петрович в сельском хозяйстве разбирается, - сжал руку в кулак и решительно взмахнул. - Выпороть бы его, как нашкодившего пацана.   - И кто ж за это возьмется? - спросили мужики.   - А вот ко мне должен скоро подкатить атаман Борздун, Александр Исаевич. Ему и нагайку в руки!   Ни у кого эта предполагаемая акция сомнений не вызвала. Петрович сам был из казаков. Все помнили его отца, настоящего казака, ныне уже покойного. Дед Петр пользовался большим уважением. И не только как специалист кузнечного дела. По всем вопросам авторитетом слыл. Если что случалось, к нему на разборки шли.   Давно это было, но все помнили. В кузню явилась гулящая баба с сыном и пожаловалась, что забижают ее выблядка Валерика. Кузнец дал Валерику червонец: "А ну-ка сбегай в сельпо, купи себе конфет, пока я с твоей мамкой говорить буду". И никто больше Валерика пальцем не трогал. Сразу припоминали, что Валерику сам Петр Акимович деньги на конфеты выдал. Это был очень веский аргумент - ну, примерно, как освященный крест или партийный билет, кому что.   Да и ведь Владимира Петровича в председатели выдвинули на гребне отцовского авторитета. Конечно, выучился в институте, но не в этом дело. Мало ли у нас с дипломами тротуары метут...

11. Что с нами происходит? Версия Тютюнника

В эти же дни в гости зазвал Пашка Тютюнник. И первым делом спросил, когда атаман нагрянет. Уже и Пашка знает. Вся деревня об этом судачит, все ожидают приезда "атамана". Хозяин усадил гостя за стол и налил полный стакан самогонки. Из боковой комнатенки выглянула согбенная старушка. "Опять", - проворчала она и осудительно покачала головой.   - Все нормально, мама, - осадил её Пашка. - К нам пожаловал снабженец, милостью божьей... Опорожни, Ваня. С меня ж причитается.   Вспомнил, значит, про ночную операцию "Ы". Настроение было не ахти, Иван не отказался и жахнул. Закусить практически было нечем. На столе только чашка соленых огурцов, пожелтевшее от времени сало, да разломанная на куски буханка хлеба. Иван откусил от огурца - кислый. И только после этого заметил, что сам-то Пашка себе не наливает, чему удивился.   - Я в завязке, - пояснил Тютюнник.   - Это ты-то? В завязке?   - А почему бы и нет, - спокойно разъяснил Пашка. - Надо ж на трезвую голову подумать, что с нами происходит.   В комнату заскочили ребятишки, двое, - оба черноглазые, смуглые; жена у Паши была южных кровей, кажется, таджичка - тихая и покорная. Иван пожалел, что, зайдя в гости, ничего не купил. Пацаны были его крестниками. Правда, он не особо навяливался в крестные отцы; так пожелал сам Пашка. Ребята поздоровались с гостем, и младший, Колька, спросил:   - Папа, ты телик починил?   - Да нет еще, некогда, - отмахнулся Тютюнник.   Тут только Иван обратил внимание на телевизор, стоявший в углу комнаты на тумбочке. Пашка купил его недавно, в кредит. Но задняя крышка уже была снята и валялась на полу, а сверху лежали какие-то детали. У Пашки ничего долго не держалось и вечно что-то приключалось. Недавно ночью, в его дежурство, корова с фермы пропала. Теперь новый телевизор сломался.   - Во время грозы наеб... - пояснил хозяин. - Мы с Митькой вскрыли, хотели отремонтировать. Но в нем запчасти не хватает.   - Какой запчасти?   - Сам еще не знаю.   - А Колька его не ремонтировал? - иронически спросил Иван.   За отца ответил старший, Митя.   - Дядь Вань, он же еще маленький, не понимает. Но вовнутрь заглядывал. Спрашивал, где дядя Сережа прячется...   - Какой дядя Сережа?   - Который в "Баюшках" выступает.   Иван подтащил к себе младшего и взъерошил ему волосы.   - Ну, приходите с тачкой ко мне. Я вам свой старый телик отдам. Он исправный, только в цвете не показывает... А чтой-то я вашу хозяйку не вижу?   - Так в роддом отправили, - пояснил глава семьи. - На сохранение.   Понятно. Знал Иван, что его жена опять забеременела. Соблазнились Тютюнники на какие-то там выплаты, которые за третьего ребенка дают. Жена у него, Марьям - робкая и послушная. Наверно, инициатива полностью исходила от Пашки. Чувствуется почерк. Решил, что эти выплаты на голубом подносе вместе с ребеночком, завернутым в розовые пеленки, преподнесут.   - Ну, ты молодец, что в завязке, - похвалил хозяина. - Действительно, тебе есть о чем призадуматься.   - И не только мне, - подтвердил Тютюнник. - И начальству нашему надо протрезветь и на трезву голову подумать, что с нами делать. Мы же щас сильно растерянные. Раньше ведь у нас были четкие моральные установки, что можно красть, а чего нельзя. У соседа - не моги, потому что личное, такое же, как у тебя. У колхоза - пожалуйста, потому что ничейное. А щас, с внедрением частной собственности, все перепуталось. Слишком сложным для наших умов это понятие оказалось.   Иван крякнул. По неухоженной комнате пацаны в оборванных одежках бегают, на столе, кроме бутылки, чашка с прокислыми огурцами и засохший хлеб, мухи своевольничают, жена в роддоме третьего ребенка рожает, а хозяин сидит и рассуждает о проблемах, которые возникли у начальства, потому что сам он - растяпа.   Скоро очередная получка. Пашка пойдет и распишется в пустой графе. С ним-то самим начальство давно разобралось. За пропавшую корову высчитывают. Конечно, у него и раньше рыльце в пуху было. То мешок комбикорма стащит, то фонарь со столба для освещения собственного двора. Однако насчет уведенной коровы божится, что не причастен. И похоже на правду. Иначе бы давно мясом угостил. Но тогда возникает вопрос: кто его в ту ночь напоил и корову с фермы увел? Когда Иван видел в конторе хитрую, лисью физиономию заведующего Пашкиной фермы, интересная мысль приходила ему в голову. Обычно с дефицитом зарплаты разруливали тем, что сдавали на мясокомбинат часть коров, - это все знали. Так, может, и ту буренку, которая пропала при Пашкином дежурстве, тоже втихаря сдали? Теперь можно предположить, что дальше будет. Когда у Пашки вычеты закончатся, еще одна корова пропадет. А он так и будет всю жизнь задарма вкалывать.   - Что, Паша, пропащую корову до сих пор не нашли?   - Ни рожек, ни ножек, - подтвердил Тютюнник. - На этот раз наш детектив бессилен.   "А ведь раньше всё раскапывал, - подумал Иван. - То-то и оно".   И, видимо, сам черт дернул его сцепиться в поединке с "детективом" Замаевым...

12. Процветание тоже переживем.

Дожди кончились, но было еще сыро, чтобы выезжать в поле. Солнце пока редко выглядывало из-за темных туч. Иван занимался ремонтом до трех часов без перерыва и потом отправился домой. Галина встретила его во дворе. По её виду понял, что опять что-то стряслось.   - Ну что еще? - с настороженностью спросил.   - Участковый заезжал. Тебя спрашивал. Ожидал дома застать, в обед. А ты не пришел. И он сказал, чтоб ты сам к нему зашел... Ой, как он меня напугал! Я ж на огороде была. Потом че-то домой побежала. Дверь открываю, а навстречу мне - шасть! - фигура. У меня сердце обмерло. Я ведь не сразу поняла, что это он. Почему вы такие безалаберные, говорит. Хату не запираете. Опять стащут что-нибудь, а мне ищи. Так, я ему говорю, мы сроду не запирали...   - Сколько в доме он пробыл? - перебил Иван, неприятно ошарашенный этим визитом.   - А я у него спрашивала? Слышала, как машина подъехала, но не обратила внимания. Думала не к нам. Минут пять, может, дожидался, пока я появлюсь...   "Ага, за эти пять минут, он все мог осмотреть, и даже, при желании, несанкционированный обыск провести", - Иван обратил внимание, что дверь в амбар распахнута, и со двора видно, что в ларях - зерно.   - А в амбар дверь кто открыл? Не он ли?   - Вроде я. Курам зерно брала.   - Так он или ты?! - рявкнул Иван.   - Ну, что ты прикопался? - до слез обиделась Галина.   - А то, что он полностью выведал, что у нас есть.   - Зачем? - спросила она другим тоном, почувствовав себя виноватой.   - На случай конфискации имущества, - пробурчал Иван.   Он, правда, тут же придержал себя в своих устрашающих предположениях. Нечего жену пугать, она и так испуганная. Но и сам в безвестности долго не смог усидеть. Умылся, побрился, надел свой новый свитер, с изображением Че Гевары, бородатого революционера, и пошел узнавать, что участковому надо.   Замаев был свой, родился здесь. За глаза его звали Ленчиком. Он учился заочно по "целевому направлению". Иван знал, что это такое. Когда Елена поступала в университет, она сказала: "Не худо бы, папа, получить целевое направление, как у Ленчика. Тогда точно поступлю". Ну, что не сделаешь для дочери. Вопрос надо было решать в райцентре. Он ездил туда, безрезультатно шастал по кабинетам, пока в коридоре к нему не подошел некто серый, безликий, которого и через час не опознаешь, и шепнул: "Цена вопроса тридцать тыщ". Не было у Ивана таких денег. Он вернулся домой и сказал дочери: "Иди-ка ты лучше в педучилище". Но она настырная оказалась. Поступила в университет и без "целевого направления".   Пока у Ленчика на погонах были только две звездочки, но он уже имел свой кабинет в здании сельской администрации. Туда и пошел Иван. Однако еще ближе был дом, где проживал участковый. Может, сидит дома?   Новые железные ворота, за которыми ничего не видно. Иван постучал кулаком. Нет, дома оказалась только жена Ленчика. Вышла - молодая, красивая, с ребенком на руках. Ребенок исследовал мамино лицо. То за нос схватит пухлой ручонкой, то за ухо, а потом запустил руку и пониже, за расстегнутую кофточку. Она и не заметила, что он залез в заповедное место. На молодую Галку похожа - не лицом, а поведением. Для нее дети - всё. И, родивши, все силы, желания, намерения на них переключала.   - Нет, Леня еще не приходил, - ответила на вопрос. - Он поздно приходит.   - Ну, извините.   В сельсовете - ладном одноэтажном доме, огороженном зеленым штакетником - Замаева тоже не было. Иван на всякий случай подергал дверь кабинета - заперта. В коридор вышел Лев Андреич, глава администрации, и пригласил к себе:   - А, Иван Михалыч! Заходи, я как раз чаю наладил.   Не хотелось Ивану пить чаю, но не отказался от приглашения. Польстило, что привечают. Стало быть, пока действует характеристика первого, положительного, толка.   Лев Андреич был приветлив и улыбался. На его столе - новенький компьютер. Над столом портрет президента, а на противоположной стене какая-то картина религиозного содержания. Раньше Лев Андреич был всем известен, как атеист номер один. Попов люто не признавал, называл их опием для народа. И верующих гонял только так, с остервенением. Мать-покойница, царствие ей небесное, натерпелась. А сейчас, когда веру объявили нужным праведным делом, Лев Андреич в первых рядах среди верующих. В церковь, возведенную в райцентре, ездит. Раньше из общества "Знание" лекторов заказывал, которые атеизму просвещали, а нынче со священником дружбу наладил. Один раз тот на собственной тачке к нему в гости приезжал. Иван сам видел, как во дворе у Горячева батюшка сдувал пылинки со своей "Мазды" полой рясы. Те лекции, которые читали раньше, были в деревне с обязательным посещением. Как бы теперь обязательное посещение не ввели и для церковных проповедей.   - Ну, садись, Иван Михалыч, - наливая в кружки чай, сказал глава. - Рад случаю поздравить тебя!   - С чем? - настороженно спросил Иван.   - Ну как же, как же. Ты победитель уборочной страды. Номинант "Дон-1500". Я потом еще официально тебя поздравлю, на нашем сельском празднике в клубе, - Лев Андреич вытянул руку и ткнул пальцем в клавишу. - Я сейчас новую технику осваиваю. Доклад на ней выстукиваю.   Иван хлебнул чая и спросил:   - А вам не зазорно этой штуковиной пользоваться? Вы ведь теперь верующий.   - А кому, как не богу было угодно, чтобы люди эту штуковину выдумали, - легко отпарировал Лев Андреич. - Все с его, божьего позволения.   - Вы тем же богом мою мать попрекали, - не сдержался, напомнил Иван.   - Так я покаялся, - сказал Лев Андреич. С улыбкой сказал, легко, сразу видно, что не злопамятный: не помнит зла, которое причиняет другим. - То было мое великое заблуждение, которое мне навязали. Вообще, если припомнить, в жуткие времена мы жили. Нами крутили, как хотели. Сейчас мы живем в свободном обществе, во что хотим, в то и верим. Инициативу проявляем, увлечены, заинтересованы. И это дает свои плоды. Смотри, как экономика в гору пошла. Наступила пора устойчивости и стабилизации, а там и до процветания рукой подать... Я это красной нитью в своем докладе проведу.   - Да уж, - поддакнул Иван. - Развитой социализм мы пережили, бандитский капитализм тоже и процветание, дай бог, переживем.   Улыбка стерлась с лица Льва Андреича, брови сдвинулись в недоумении. Он погрозил Ивану пальцем и сказал, переходя на вы:   - Нахожу ваше высказывание неуместным.   - Да чем же оно вас так зацепило, Лев Андреич?   - Я давно слышал, что вы много лишнего болтаете. Но полагал, что теперь, вышедши в номинанты, стали благоразумнее в своих высказываниях. Однако теперь вижу, что вас по-прежнему не в ту степь тянет. Каким-то атаманом всем грозите. Уж не Стенькой ли Разиным? - Он перевел взгляд на свитер. - Одного разбойника на грудь нацепил, а другим пугаешь?   - Да вас рази запугаешь, - уважительно сказал Иван.   - Манифесты пишете? - продолжал наступать Лев Андреич. - И куда это вы с ним намерены обратиться? К районным властям?   Иван тоскливо подумал: "И про манифест уже донесли".   - Да уж что там к районным... Поднимайте выше!   - В область?   - В Государственную Думу, - ляпнул Иван.   В их разговоре наступила длительная пауза. Льву Андреевичу, похоже, стало плохо - судя по побледневшему лицу и моргающим глазам. Чем бы кончилось - неизвестно, но тут дверь кабинета приоткрылась, и заглянул участковый.   - А, ты здесь? - сказал он Ивану. - Зайди в мой кабинет.   В кабинете Ленчик по-хозяйски повесил на плечики китель. Иван ждал, боялся торопить.   - Я по поводу твоего заявления.   - Тю. Я уже забыл, - Иван вспомнил заявление, которое написал месяца два назад. По правде сказать, он и в самом деле забыл про кражу "Москвича". - Ну и че, нашли мою лайбу?   - Нашли.   - И где?   - В леску, с дальней стороны свалки. Правда, от него одна рама осталась.   - И на том спасибо, - усмехнулся Иван. - А кто угнал-то?   - А сам не догадываешься? - Ленчик насмешливо посмотрел на него.   - Без понятия.   - Ну, прикинь. Никто ничего не видел, не слышал. Так не бывает. Я сразу предположил, что кто-то из твоих же. Ну ты, естественно, отпадаешь. Остается единственная кандидатура.   - Ванька? - выдохнул Иван.   - Да. Я его вызывал на рандеву. И в два счета расколол. Разумеется, он не один действовал, а с сообщниками. И вот тут погорячее. Его дружкам-то уже по четырнадцать. Вполне подросли до того возраста, когда в колонию можно отправлять. "Бизнесмены", черт их подери! Медные провода, алюминивые фляги - все, что плохо лежит, тащут.   - И мой с ними?   - Разберусь. Но машину увел он. "Сообщники" за дорогой дожидались. Покатались вволю, пока бензин не кончился, и бросили. Твой сын не хочет выдавать своих дружков. Может, боится их. Прямо, как партизан держится. Ни выпороть, ни задержать его, я не имею права...   - Ну уж я-то его выпорю. Мне разрешения не надо.   - И вот еще что, - закончил Ленчик. - Когда я выехал в лесок удостовериться, твой дружок Тютюнник как раз последнее колесо откручивал.   Тут Иван пошел в разнос.   - Ну, а чего ж ты, такой расторопный да сметливый, до сих пор не можешь вычислить, кто у Пашки корову увел? Может, тебе свою версию подкинуть?   - Не твоего ума дело!.. Кстати, откуда у него зерно появилось? Не подскажешь? Ведь никому еще не выдавали.   Обоим все стало ясно. Постояли друг против друга, как быки перед свадебным сражением, и на том закончили разговор. Иван повернулся и пошел к выходу. Ленчик окликнул.   - С заявлением твоим что будем делать? - Он пододвинул к краю стола лист бумаги с заявлением. - Крутить дальше или как?   Иван взял бумажку и смял в кулаке. Так с ней и вышел, не зная, куда бросить.   У палисадника администрации стоял "Жигуль" седьмой модели. На нем курсировал участковый. Как раз такая машина, какую ему, Ивану, герою жатвы, должны вручить за участие в номинации "ДОН-1500".   Он спорым шагом направился к дому. Заглянул в сарай, в летние постройки, на огород. Ваньки нигде не было. Но кругом все вычищено, прибрано, чуть ли не вылизано. Это взбесило еще больше. "Вот и вся причина его сознательности".   - Где Ванька? - спросил у Галины.   - К бабушке и дедушке ушел. С ночевой отпросился. А ты че на него такой сердитый? Из-за того, что он с сыном Льва Андреича подрался?   Час от часу не легче. Нашел с кем драться. Скверно это. И вообще все скверно. Насчет городских событий неясно. И Пашка, друг, свиньей оказался. А главное, сын. Показное его старание; из чувства вины выслуживался.   Иван поиграл желваками. Галина посмотрела на него и попросила: "Ты уж Ваньку сильно не бей, когда он появится". И эта смиренная просьба его утихомирила. "Что это я так распалился?" - спросил себя. Сам виноват. Педагог хреновый. Не сумел, как говорит Тютюнник, морально сориентировать сына. Не вдолбил, что можно красть, а чего нельзя. Кому можно в морду дать, а кому нет. Жизнь подкидывает много вопросов, в которых не только ребенок, но и сам запутываешься...

13. И что у нас с лицензией на воровство?

Далеко упрятали подсолнечное поле. Снег стал гуще, дорога мокрее и хуже. За окошком и в самой машине темнее. Бросят, наверно, этот остаток поля, погода не даст убрать. Возможно и комбайн останется в поле до весны железным памятником.   - Костя, а кто тебе приказание передал, чтоб ты за мной ехал?   - Никто не передавал. Сам Петрович вызвал и распорядился.   - А в кабинете у него кто-нибудь сидел? - Иван замер, ожидая ответа. Сейчас он все-таки "расколет" Костю.   - Двое незнакомых сидели.   - Какие они из себя?! - тотчас спросил Иван.   - Обыкновенные.   Не хочет, жучара, говорить. Растрепался тогда насчет директора, а сейчас закрыл поддувало. Боится, как бы лишнего не ляпнуть.   - Что значит "обыкновенные"? - продолжал допытываться Иван. - Неужели никаких особенностей?   - Ну, один покрупнее, а другой помельче.   "Может, с газеты или даже с телевидения?" - тоскливо предположил Иван, вспоминая, что когда-то раньше, когда колхоз гремел по области, к ним приезжали. Веселые были ребята, общительные. И машина у них своя, заметная, с надписью на весь бок. Правда, тогда не он был героем их репортажей. Но один раз в кадр все-таки случайно попал.   - Они не велели, чтоб я сразу домой заехал?   - Это еще зачем?   - Ну, чтоб побрился, оделся поприличнее, галстук повязал... Или, может, наказывали, чтоб я речь, пока едем, загодя подготовил?   - Какую еще речь? Кому она нужна, твоя речь!   - Хотя да, - согласился с ним Иван, вспомнив "репортаж" из дочкиной тетради. - Они и сами за меня, что надо, скажут и покажут.   Виртуально и параллельно, как говорит Катя. Хоть за штурвалом комбайна, хоть за перископом подводной лодки. Они все могут.   - Никуда она от тебя не денется, - пробурчал Костя, обрывая его мысли.   - Ты про что?   - Ну, про номинацию эту. "Дон - полторы тыщи" или как ее там. Сам же говорил, что не машина, так премия светит.   Ага, задело Костю за живое, и Иван решил раскорябать эту болячку. Может, еще что из него выудит.   - Премия, конечно, хорошо. Но я бы и не отказался, если б и репортаж обо мне сделали. У меня родственников-то много в разных местах, а письма писать недосуг. Вот и весточка была б им всем. Узнали бы, что жив Ванька Ходор! Вон люди в Москву ездят, на телепередачу "Поле чудес", чтобы с экрана привет соседу передать, который через плетень живет. Может, даже медаль мне вручат. А то я давно правительственных наград не получал.   - А что, у тебя разве есть? - скептически спросил Костя.   - Есть, а как же. Орден сутулого, медаль за трудовое усилие, а также за службу в рядах Советской Армии. Я ж в Афгане побывал. Награжден за оказанную интернациональную помощь.   - Все, прежние, отменили, - с видом знатока сказал Костя. - А интернациональная помощь щас называется оккупацией.   - Зато новые учредили. Умные мужики все-таки нами управляют. Спохватились, что люди разные. Одним, как тебе, премия больше нужна, а другим, может, почет и уважение.   - А ты чего добиваешься? - с неожиданным раздражением спросил Костя.   - А мне бы комплексно, - спокойно ответил Иван. - И от премии я б не отказался, и медаль не помешала бы. А еще ведь суперприз разыгрывают. Вообще, лафа. Ты ж молодой, здоровый, Я на твоем месте уже давно б баранку председательской "Волги" бросил и за штурвал комбайна пересел. Может, тоже бы в номинанты вышел. А интересно, что нам, номинантам, в качестве суперприза предложат?.. Случаем, не слышал?   - Не слышал, - проворчал Костя.   Допек он водителя, примолк тот, фыркнув напоследок. Но и сам притих. Как не пыжился, не смешно вышло. Мысли всякие лезут. Может, дошли уже слухи о последних его "выступлениях" до личного секунданта. То бишь до Петровича. Тогда будет тебе суперприз. Уже сейчас неясно, продолжает ли председатель бороться за своего "боксера" в высших спортивных сферах. И, главный вопрос, что там с лицензией на воровство? Не отзовет ли Петрович ее?.. Может, уже отозвал. Жаль, что в письменном виде лицензию не выдают. И время действия не проставляют. Все как-то определеннее было бы.   В прошлом году они совсем без зерна остались. Залезли в какие-то непонятные долги и по осени рассчитывались. Мимо тока машины с зерном шли. На собрании Петрович речь держал перед колхозниками, то бишь акционерами, что так и надо, без вариантов. А то налоговая приедет и за долги всё опишет и арестует. Кто знает, вдруг и в этом году все повторится. Так что с машиной зерна он, Иван, вовремя подсуетился. Ну, а насчет суперприза... что ж, сам, что мог, сделал, выложился полностью. Дело теперь за Петровичем. Пусть он с той же настойчивостью, как "на зеро", на него ставит. Давай, Петрович! Расстарайся, выдай характеристику не хуже, чем на Геббельса!..   Иван примолк. Нечего себя под Геббельса чистить. Однако, растревожив себя, не смог долго сидеть в бездействии. И чуть ли не взмолившись, вновь обратился к водителю:   - Костя, хоть в чем они одеты, эти незнакомцы, ты можешь сказать?   - В плащах.   - В каких плащах?   - В одинаковых. В темных.   - А обувь какая на них? Тоже одинаковая? А головные уборы? Шляпы или что на них? - спросил и замер, ожидая ответа. Сейчас Костя скажет, что они в фуражках с красными околышами.   Но Костя ничего не ответил. "Нет, если менты, то, поди, Костя сразу бы их вычислил", - осадил себя Иван. Хотя и тут не все ясно. Бывает, что милиция на свои операции в штатском выезжает. А если против террористов или вооруженных бандюг, то в бронежилетах и в масках. Но он такой чести, конечно, не удостоится. "А может, Костя специально скрывает? Может, приказали не болтать языком?!"   - Наш участковый их не сопровождал? Не крутился там? - задал еще один наводящий вопрос.   - Ленчик-то? - как бы припоминая, переспросил Костя. - Он же у нас, как Фигаро. Фигаро здесь, Фигаро там. Он всегда и везде крутится.   Опять уклонился от точного ответа. И тогда Иван спросил в лоб:   - А на какой машине эти двое в штатском приехали?   Вот он, момент истины. Если Косте и приказали молчать, сейчас раскрутит. Не удастся ему отмолчаться. Но Костя выкрутился очень простым ответом.   - Там, у конторы, много машин стояло.   Ну, это как водится. У всех "ведущих специалистов" служебные машины. Газики, "Нивы" и прочие. У завскладом своя, "Волга" последней модели. Говорит, удачно вложил ваучер. Иван тоже сейчас член акционерного общества. И ежегодно получает дивиденды. Как-то они с Пашкой Тютюнником подсчитали, что если дивиденды никуда не тратить, а откладывать, то "Волгу" на них все-таки можно купить. За триста лет набежит. Пашка, вместе с ним получавший дивиденды, сказал: "Стимулирует к долгой жизни". Вот завскладом удачнее вложил свой ваучер. Ему не пришлось триста лет ждать. Однако не поделился тайной, мафиози, в какое акционерное общество влез.

14. Армянин Рубик и монгол Чингисхан.

Выбрались на асфальт. В трех километрах справа шоссе вливается в федеральную магистраль, по которой Иван ездил в город, а слева ... слева, не доезжая колхоза, еще будет с километр самого гиблого незаасфальтированного участка. Асфальт здесь укладывали два десятка лет назад. Несколько сезонов трудилась бригада заезжих армян-колымщиков. Они сами и асфальтный заводик соорудили. Кустарный, незавидный, но их трудами до сих пор народ пользуется. Иван был знаком с ними. Хорошие ребята, старательные, они и ему двор заасфальтировали. За бесплатно... ну, не совсем за бесплатно, за услугу. Но об этом и вспоминать зябко. За такую услугу в тюрьму могли намного раньше посадить. А началось всё с обыкновенного, с его стороны, любопытства. Он пошел заказывать асфальт на свой двор и разговорился с бригадиром, с Рубеном. Тот сам не работал, ходил в длиннополом вельветовом пальто и в кепи с громадным "аэродромом". Сейчас бы, конечно, его называли "менеджером".   И начал с искренней похвальбы.   - Вы хорошо работаете, настоящие специалисты.   - Какие мы специалисты, - скромно возразил Рубен. - Мои ребята такие же, как и вы, колхозники. Из наших, армянских кишлаков. Аршак только семь классов закончил. А Вардан до сих пор букварь изучает.   - Я вот удивляюсь, - признался Иван. - Мы б могли и сами все сделать, даже за половину того, что вы получаете. И рады были бы. Почему с нами договор не хотят заключать?   Рубен, прищурившись, посмотрел на него и тайну не выдал.   - Ладно, - сказал он, возвращаясь к деловой части разговора. - Заасфальтируем мы тебе двор. Без очереди. Ты даже копейку не будешь платить. Но окажи и мне услугу.   - Какую услугу?   - Деньги надо получить. Не бойся, не в вашей деревне. Даже не в вашем районе. Никто не будет знать... Ты же честный человек? - поинтересовался он. - Получишь, мне отдашь?   - Мне чужие не нужны.   - Ну, верю, честный. Это у тебя на портрете видно... Дай мне свой паспорт. Я на тебя получку выпишу.   - А че на своих не выписываешь?   - Через чур выходит, заинтересуются. Комиссия, момиссия... у вас чужие деньги любят считать.   Иван, соблазнившись на бесплатный асфальт, съездил в соседний район и получил по ведомости деньги. Действительно много. Очень много. Две таких получки - и можно новую машину покупать. Но, как и обещал, отдал Рубену. Бригадир его в той поездке сопровождал. Домой ехали на такси. По дороге заскочили в городской магазин, и Рубен набрал полную сумку всяких яств. И армянского коньяка в той хате, которую снимали южные братья, выпили. Иван заторопился домой.   - На, - сказал ему Рубен, передавая сумку с яствами (копчености, икра в баночках, дорогие конфеты). - Семью покормишь. Скажи, подарок от дяди Рубика.   Он вышел провожать на крыльцо и, наедине, разоткровеннившись, выдал свою тайну.   - Ты умный человек, но глупый совсем, - сказал он. - Вот слушай, как мы делаем. Я захожу к начальнику. Говорю с ним один на один. Он говорит: смета такая. А я ему говорю: делай смету в два раза больше. Половина денег тебе пойдет, половина мне. И не было еще начальника, который не согласился бы.   - Ну, а если я зайду с таким же предложением к начальнику?   - Он же не самоубивец. Ты - русский, напьешься и всем начнешь хвастать, какие большие деньги получил.   Рубен сдержал свое слово, армяне классно двор заасфальтировали. До сих пор - ровный и гладкий. Оно понятно, старались армянские крестьяне, в поте лица работали. А разговоров-то сколько про них было. Даже, помнится, весной старики после их приезда по-юннатски оживлялись: "Грачи прилетели". А деревенские девки, которым не хватало местных женихов, к зиме ходили обрюхаченные и деловитые, как квочки. Да и сейчас в клубе можно встретить чернявых, горбоносых парней с русскими именами. Первая красавица в деревне, черноглазая Оксана, удачно сочетавшая в себе лучшее от мамки и папки, в позапрошлом году отметила свое четырнадцатилетие и подалась на какой-то конкурс красоты. Про нее долго не было слышно, но теперь, говорят, всплыла где-то в Японии и пользуется большим успехом у тамошних ценителей прекрасного. Стоп! Из головы вылетело! Кате через две недели будет четырнадцать. И тоже не дурна собой. Попросила денег на фотографию для паспорта. А вдруг она в паспорте Анжелкой запишется? И куда-нибудь подастся. Не в Японию, так в этот самый, Манхеттен, в котором хочет делиться секретами с какой-то оторвой. Господи, спаси и помилуй!..   Вот он, этот незаасфальтированный участок. Как бы в придорожную канаву не съехать. Там и утонуть можно. Костя заранее напрягся и сморщился. Выругался по-итальянски:   - О, мама мия... И когда эту кишку заасфальтируют!   - Наверно, когда армяне опять к нам присоединятся, - выдал Иван.   В те, уже дальние годы, в связи с событиями тогдашних лет, раздором и войной, армяне срочно снялись, бросили свой заводик и больше не появлялись. Сейчас они в другой стране обитают. И вряд ли у них есть там что асфальтировать. Страна маленькая; наверно, всю Армению в два слоя покрыли, асфальтом и спермой.   - А че ж мы сами-то? - продолжал ворчать Костя, крутя баранку.   - А то ты не знаешь. Денег нету, а асфальт нынче дорогой, - Иван не смотря на непроходящее напряжение нашел в себе силы хохотнуть. - Разве если начать всей деревней федеральную трассу долбить.   Эту идею однажды выдал рационализатор Паша Тютюнник, уверяя, что федеральную трассу-то найдут чем залатать. Но никто не поддержал его почин. Многие посчитали - шутит. Да и ведь опасно. Гаишники днем и ночью караулят. Иван опять припомнил свою поездку в город; ехали мимо асфальтного завода, суперсовременного, купленного в Италии - это всем было известно, но его трубы не дымили. Понятно, почему: дорого, никто не заказывает. Оставалось только вздохнуть: "Эх, такие бабки отвалили, а все без толку". Впрочем, и это было понятно: значит, кому-то выгодно было этот сверхмодерновый завод приобрести.   Припомнился "менеджер" прошлых времен, горбоносый Рубен в вельветовом пальто. Тогда еще не знали таких слов - коррупция, откат, но сейчас-то Иван просвещенный и может заключить: в этом грехе и он замешен. Даже, можно сказать, пионер, один из первых коррупционеров. Пособник, по крайней мере. А ведь свой "откат", сумку с деликатесами он тогда до дому не донес. Походил мимо свалки, на которой сейчас гнили останки его "Москвича", и, вдруг осерчав, забросил сумку на кучу. Взлетела, напугавшись, стая ворон. Однако постоял, подумал и опять взял сумку. Не гоже такому добру пропадать. Завернул к неким Марфиным, которые жили еще хуже Тютюнника и оставил сумку на их крыльце. Было уже темно. Никто не заметил.   Тогда сошло с рук. Никто фактом получения им "агромадных" денег не заинтересовался. Но что было, то было. И ему ли других осуждать? Мама бы по этому поводу, точно, сказала: "Ты видишь сучок в глазе другого человека, а бревна в своем глазе не чувствуешь".   А тот асфальтный заводик на окраине деревни приказал долго жить. Специальная комиссия из района определила, что на нем работать нельзя. Сплошные нарушения норм труда и безопасности. Даже котел мог взорваться. Как же раньше работали-то? А бог его знает. На свой страх и риск. Да и вообще все это кустарщина, в наш атомный-то век. Нету уже того заводика. Котлован травой зарос, песок и гравий давно растащили. Котел и прочие железяки сдали на металлолом. Может, и его Ванька в той растащиловке участвовал. Денег на мороженое сынок уже давно не просит. С ранних лет свой "бизнес" имеет.   Костя судорожно крутит баранку туда-сюда... Темнеет. Когда-то давно Виталька Стеблов рассказывал занимательную историю. Он еще не был тогда директором школы, и они общались чаще. Так вот, история-то. Про Чингисхана. Будто выехал Чингисхан на вечернюю прогулку в степь, а там, в степи, ему какие-то люди не понравились. Он приказал им встать на колени. Сейчас, говорит, я за мечом съезжу и вернусь, головы вам отрублю. Съездил и отрубил. Они так и стояли на коленях, дожидаясь...

15. Все-таки застряли.

Уже на выходе из опасной зоны, в метре от асфальта, расслабился, съехал с колеи и передними колесами в сплошную жижу попал. Он безуспешно газовал, переключившись на заднюю передачу. Машину стаскивало вниз, в болото. Костя перестал газовать и откинулся на спинку сиденья. Иван вылез из УАЗика и осмотрелся. Без посторонней помощи не выбраться...   На дороге появился знакомый ЗИЛок. Ну, слава богу, Хохлов возвращается с добычей: наломал себе подсолнухов. Он выехал на асфальт и остановился, не заглушив мотора. Ничуть не удивился, что они тут застряли, только крикнул со своей кабинки: "Трос есть?". У Кости троса не оказалось. Хохлов недовольно матюкнулся, надел рабочие рукавицы и полез в кузов.   - Ну, а верхонки-то у тебя есть? - опять крикнул Косте, скидывая вниз толстый, заскорузлый трос.   Но и "верхонок" у Кости не оказалось.   - Аристократ, твою мать... - Суслопаров нашел вторые верхонки и сунул их Ивану, не обращаясь больше к Косте. Они вдвоем распутали и растянули трос.   Костя остался за рулем, газовать и выруливать. Самосвал, как пушинку, выдернул УАЗик из грязи и выволок на асфальт. Иван сам смотал трос, и, когда отдавал верхонки Суслопарову, тот вполголоса, но четко сказал ему:   - Ты держи хвост пистолетом. Если какие сомнения имеешь нащот "Ы", откинь. У меня все глухо - как в могиле.   Он спрятал трос, пнул по шине своего грузовика и, уверенный в себе на все сто, разоткровенничался:   - Ты думаешь, я только с тобой дело имел?.. - Ухмыльнулся. - Если наш колхоз развалится, у меня еще лет на пять вперед зерна хватит. Даже всемирный потоп случится, я не один год продержусь. На том стояли и стоять будем.   Он газанув, обдав гарью, и уехал.   Иван сел в Уазик. Теперь впереди никаких препятствий. Можно с чистой душой являться к карающему Чингисхану.   Проехали мимо первой скотофермы, давно заброшенной. Сняты ворота, выбиты окна, растащен шифер, покосились бетонные клюшки, завалились перекрытия, кучи хлама, а на одиночном бетонном столбе кто-то водрузил коровий череп с рогами. Вот, бывает в американских фильмах, которые часто сейчас идут по телевизору, показывают нашествия марсиан. Наверно, специально, за немалые деньги, сооружают декорации, чтобы продемонстрировать сокрушительную мощь марсианского оружия. Приехали бы американцы к ним - сэкономили бы. Не надо ничего придумывать и сооружать - готовая картина. Какая-то одичалая собака бежит навстречу, склонив голову. Чего это она - от деревни? Сумасшедшая, что ли? Или, наоборот, сильно умная?..

Из дайджестов Кати

На Севере област, близ п. Муромцево, осваиваем новое месторождение нефти. Предстоит большая работа по обустройству площадок. Разбужен край непуганых птиц. Но еще громче их в небе стрекочут вертолеты. В первозданной тайге, где до сих пор хозяйничали медведи, а сейчас инвесторы из Петролиум Ойл, неугасимо вспыхнут факела попутного газа. По трубам диаметром в метр потечет на Запад, на Восток и на Юг наше черное золото. И все мимо нас.   Во Дворце культуры большие предпраздничные хлопоты. На носу "День урожая". Пахнет свежеструганными досками и масляной краской, повешен новый занавес взамен старого, истлевшего. На эстраде спиваются сестры Филиповы. Ждем приезда хорошо известного нам по выступлениям прошлых лет клоуна... (какого? не поняла. На газете в этом месте пятно от машиного масла. Ниже пишут про Вл. Вольф. Жириновского. Но это, конечно, не он. Чёбы он к нам в райцентр приезжал?)

16. Призрак коммунизма бродит по деревне

Первая по пути деревенька. Его родная, он здесь родился и с родителями жил. Тут тоже всюду асфальт, сделанный армянами. Но уже поизносился - с выбоинами, с колдобинами. Ау, армяне, где вы? Приезжайте к нам, работа есть... Не откликаются армяне. Придется так, вихляя и колдыбаясь, катить к неизвестному.   Одна всего улица, но такая длинная, как транссибирская магистраль. Совсем стемнело, Костя фары включил. На улице тихо, безлюдно. И только в середине деревни увидели на дороге машину. Едет навстречу и фары не включает. Как будто крадется. Когда подъехали ближе и Костя полоснул своим светом, сомнений не осталось. Участковый Замаев на своих "Жигулях". Приостановился... Встречает... Сейчас мигнет фарами дальнего света. Стоп, ребята, приехали! Кобуру, наверно, расстегнул на всякий случай, как положено при задержании. Иван напрягся, вцепился в поручни. Костя заметил его напряжение.   - Пропускает нас, Ленчик, - ухмыльнулся он. - Ему-то счас налево, во двор сворачивать.   - В какой двор?   - К Любке Матюшиной. Скоро совсем, наверно, переселится, - Костя оживился. - Любофь-моркофь, понимаешь.   Об этой деревенской новости Иван еще не слышал. В голове явился светлый облик молодой женщины с ребенком на руках, к которой он заходил в субботу. Со злобой подумал: "Ага, вон оно какое - ночное-то дежурство". Жалко стало молодуху. Иван еще раз, с перехватом дыхания, ее припомнил. Да на такую молиться ж надо, она прямо светится вся, как на иконе. Разве что ангелов по бокам не видно.   - И вообще он у нас задерживаться не намерен, - дополнил Костя. - Перспективы не те. Комиссаром милиции мечтает стать.   Иван про себя забыл. А вроде порадоваться бы стоило. Не за ним, стало быть, Ленчика послали. Но радости не было. Костя вдруг сам заговорил на нужную тему. Сообщил, о чем Иван безуспешно допытывался раньше.   - Припомнил! - сказал он. - Машин много было. Наши - не наши, не поймешь. Все грязью заляпанные. Но вот одна из них - точно не наша.   - Какая?   - "Паджеро".   - "Паджеро"? Что за "Паджеро"?   - Ну, джип. Здоровенный такой. Черный. Бронированный.   Ивана прямо в дрожь бросило. Типа современного "Воронка", что ли? Память мгновенно перебросила в детские годы, когда к ним в деревеньку приезжал "Воронок" из города, и два дюжих милиционера арестовали во дворе у тетки Насти родственника, сбежавшего из тюрьмы. На руки ему надели железные браслеты, но он умудрился вырваться и отбежал в сторону. Менты догнали, надавали ему в морду и затолкали в будку. Воронок поехал, а из его зарешеченных окон еще долго доносилась протяжно-истерическая песня зэка, обильно удобренная матерными словами.   - Слышь, Костя. Окна-то у этого броневика зарешеченные?   - Затонированные, - поправил Костя.   Нет, все-таки не милиция. Хоть и "рукой нам подать до процветания", как сказал Лев Андреич, но ментам такие шикарные воронки еще и не снятся. У Ивана мелькнула нехорошая догадка, что приехали разбираться дружки самого Алекса, того самого, которого в нокаут послал. Они ведь тоже в ресторане тогда сидели. Крутые, должно быть, ребята. Разборки у них известные. Натянут глаз на одно место и скажут, что так и было.   Иван содрогнулся, как от крепкого самогона. Неужели милиция его бандюгам сдала? ФИО, адрес - как на блюдечке выложила. Наша-то, родная милиция, которая нас должна беречь? Да что это за деятели такие, перед которыми милиция навытяжку? Двое в штатском... нет, не бандюги. Сотрудники другого ведомства? Еще более могущественного? Точно, они самые и есть. Бойцы невидимого фронта. И пострадавший - один из них.   "Правда, вид у него забубенный, - додумывал он. - Но это, может, для конспирации. Под новорусского молотит. А бабий голос?.. Но не всем же басом рыкать. Может, ему в боевой операции мужские причиндалы отстрелили". От подмоги отказался, когда на бой выходил. Такой же боец, как и сам Иван.   Вот влип так влип! Туши свет, Ваня. И по-японски Алекс что-то кричал, приемы знает. Точно, из КГБ или как оно там сейчас. Да и имя-то знакомое. В лучшем фильме всех времен тоже Алекс фигурировал... Господи, да это ж позывной самого Штирлица! Он так свои шифрограммы подписывал.   В гостинице у них, видимо, явочный номер.. В ресторан вышли поужинать, что особенного. Да и если припомнить по фильму: Штирлиц чуть не половину своей жизни провел в кафе да в ресторанах. С любимой женой в ресторане свидание назначили. Один из самых захватывающих моментов, как он конспиративно с ней переглядывается и ее чувства умело расшифровывает. Сейчас чекисты уже не те. Нет прежнего благородства. И лозунги прежние забыты - про трезвый ум, чистые руки и горячее сердце. Будь, допустим, в "Тихих зорях" сам Штирлиц разве ввязался бы он в пьяную драку?   Вот накаркал Стеблов. Теперь жди обвинений в экстремизме, в шовинизме, в сбыте фальшивых денег и в чем угодно. Да ведь тогда в милиции, дурень, даже протокол не соизволил внимательно прочесть, так подмахнул. И холодное оружие изъяли - все одно к одному. А депутатов какой дьявол туда занес? Ну, насчет холодного оружия, положим, чисто. Кроме свиного сала эксперты с ножа ничего не соскребут. Хотя, кто знает, что там у Геши за дружок. Может, и пощекотал кому-нибудь ребра этим тесаком. Эх! Пуганая ворона куста боится...   Не думать, не думать! Скоро и так все выяснится.   Отвлекла бабка, что впереди, на обочине дороги в свете фар нарисовалась. Бабушка с корзиной. Обернулась на свет, но знака не подала... не решилась, видимо. Сам же Костя остановиться не догадался.   - Тормози! - приказным тоном выдал Иван.   - Не семафорит. Может, прогуляться перед сном старушка вышла.   - А я говорю, остановись!   - Да ты че, мне указывать будешь?   Ходорков рванул ручной тормоз. Двигатель заглох. Машина встала, развернувшись поперек дороги.   - Смотри, хорошие у тебя тормоза, - как бы удивляясь этому факту, сказал Иван и открыл дверцу. - Бабушка, садись.   - Вот, спасибо, сынок. - Она сама попыталась открыть заднюю дверцу и не смогла. Иван вылез из машины помочь ей.   - А, это вы, Евдокия Семеновна, - он узнал старушку.   Она была его первой учительницей. Это именно она каллиграфическим почерком выводила на доске первые слова, которые он записывал в свою тетрадку. "Мы - не рабы, рабы - не мы".   - Куда это вы, Евдокия Семеновна?   - К дочке. Яички, вот, отвезу - накопились. Да и по внучке соскучилась. У них и переночую.   Не понял он, признала она в нем бывшего ученика или нет, да и какая разница. Можно было, конечно, напомнить. Мол, Евдокия Семеновна: "Мы не рабы, рабы не мы - не так ли?" Но смолчал. И водитель молчал. В его взгляде - оскорбленное недовольство. Ничего, прихлебатель директорский. Довезешь! Не на себе же.   Вот и центральная усадьба. У двухэтажного дома для малосемейных высадили старушку.   - Спасибо вам, - она обратилась к водителю. - А то я пешком бы сколько шла. Возьмите себе яичек, куда вам положить.   Костя покосился на Ивана и процедил:   - Оставьте на сиденье.   Поехали дальше.   - Ну вот, все путем: подкалымил, - не удержался Иван. - А то не хотел везти.   - Подумаешь, яички, - пробурчал Костя. - И че потащилась на ночь глядя? Сидела бы дома, смотрела телик.   Иван не стал с ним спорить, но ему было ясно: если б Евдокии Семеновне некуда было бы "таскаться", она давно бы померла от тоски и безделья.   Частный магазин, которым заведует отставной подполковник, служивший раньше в Германии, снабженец. А от магазина бредет одинокая фигура, неустойчиво передвигая ноги. Иван всмотрелся...   - "Призрак коммунизма" по деревне бродит, - определил более молодой и зоркий Костя.   - Стоп, машина! - прокричал Иван. Он тоже признал бывшего директора.   Костя, подчинившись, остановился. Побоялся, что этот беспредельщик опять рванет ручной тормоз с непредсказуемыми последствиями. Так и перевернуться недолго.   - Довезем до дому. Не лето. Замерзнет еще мужик посреди деревни.   - Ну, опять двадцать пять... - начал Костя.   Но Иван уже вышел из машины. Он подтащил старика и загрузил на заднее сиденье. Костя, ворча и ругаясь, стал маневрировать, чтобы развернуться. Бывший директор жил в начале деревни - в доме, который они уже проехали. Кепку, а может, уже шапку он где-то потерял, сиво-темные волосы торчали во все стороны, давно небритая щетина на щеках соединилась со спутанной бородой. Дошел до ручки Карлыч, обносился, на коже струпья выступили. Вообще-то по годам он не такой еще старый. Если б не педагогический стаж, ему бы и сейчас работать пришлось или бомжевать без пенсии. Но факт, что возраст бывшего директора быстро приближается к критической отметке в пятьдесят девять лет, которые нынче отведены для жизни российскому мужику (даже если он и немец).   - Крепись, Карлыч, - Иван тоже сел позади и одной рукой, приобняв, поддерживал нового пассажира. - Может, тебя в фельдшерский пункт свезти?   - Вы вежливы, молодой человек, - сказал Генрих Карлович, совершенно не признавая соавтора "манифеста". - Другие предлагают упрятать меня в сумасшедший дом.   - Да ну...   - А я, как видите, в здравом уме. Только не справился со своей основной задачей.   - С какой задачей ты не справился, Карлыч?   - Так ведь мы, философы, до сих пор только объясняли мир, а задача заключается в том, чтобы преобразовать его.   От него разило перегаром. Даже Костя впереди унюхал и поморщился.   - Слабое средство вы, Генрих Карлович, выбрали, - пробурчал он. - Лучше б кокаину нанюхались. Тот сильнее мир преобразовывает.   Бывшего директора приняла у них прямо на улице за калиткой супруга, Евгения Батьковна. Миловидная женщина, тоже в прошлом педагог, из городской интеллигентной семьи; однако вот уехала же сюда в деревню, за своим возлюбленным.   - Что вы делаете? Зачем вы его спаиваете? - плачущим голосом сказала она и бессильно погрозила. - Я на вас участковому пожалуюсь!   - Да ладно тебе, Женни, - ласково сказал ей Генрих Карлович. - Пригласи лучше в дом моих новых друзей. Сыграешь нам "Лунную рапсодию", а мы послушаем. Ты так хорошо играешь!   Иван смолчал, на приглашение не откликнулся, а Костя проворчал: "Мы же и крайние оказались".   Наконец, впереди по курсу появилась двухэтажная контора, которая и раньше, при колхозе, и сейчас, при рыночной экономике, заполнена сотрудниками до отказа. Хоть и не святое место, а пустым не бывает. Но сейчас окна конторы затемнены. Утомились сотрудники, прибрали свои рабочие места, повыключали свет в кабинетах и разошлись-разъехались на заслуженный отдых. И машин вокруг конторы уже не видно. По крайней мере, никакого "Паджеро" Иван не приметил. Но на втором этаже, в кабинете директора, свет горит. Дожидается его председатель-директор. Он массивный, широкий, как шкаф, ростом под два метра мужчина, в своего папашу пошел, Петра Акимовича. С таким если в рукопашную сойдешься, то еще неизвестно, кто кого.   "А чей-то я вдруг про рукопашную?"   Все неймется. И, однако, Иван додумал свою мысль. Нет, все-таки не уступил бы. Ну, здоровый председатель, да. Но рыхлый. Физически давно не работал. Наверно, с тех пор как подручным в кузне отцу помогал.   Иван опять припомнил Петра Акимовича. Вот такого бы, как их старый кузнец, многократно воспроизвести, о чем мечтал Генрих Карлыч, сторонник клонирования. Но природа поступила по-иному. Она метнулась куда-то в сторону и в потомки кузнецу произвела нынешнего председателя. Хотя, может, природа тут и ни при чем. Насчет внешнего сходства она повторилась. И своими делами Петрович вначале как бы вторил отцу. Но потом власть ли его испортила, сознание своей избранности или еще какая-нибудь бяка. Вот и клонируй после этого. Даже лучшие образцы порче подвержены...

Обнародованы итоги соревнования "Битва за урожай". Победителям вручили ключи от автомобилей "Лада", распределены холодильники, телевизоры, денежные премии. А теперь внимание: суперприз!!! Им стал автомобиль "Тойота Камри", совсем недавно сошедший с конвейера Петербуржского автогиганта. Под гром аплодисментов ключи от "Тойоты" вручены главе ГУСХ области Завидонову Ростиславу Капитоновичу.   За освещение уборочной кампании в средствах СМИ получили премии: старший редактор ВГТРК Корчак Сергей Наумович - 25 000р, редактор газеты "Кормиловская правда" Фоменков Николай Абросимович - 10 000р. Имени моего папы среди награжденных нет. Может, по ошипке пропустили?

17. У председателя. Финита ля...

Иван у входа обчистил об решетку сапоги - так, немного, второпях. Поднялся по лестнице, прошел через безлюдную приемную и открыл дверь в кабинет. Петрович сидел за столом у противоположной стены, перебирал какие-то бумаги, некоторые злобно мял и бросал в корзину.   - Можно? - Иван машинально снял с головы кепку.   - Входи. Где пропал? Я уже хотел трактор за вами посылать.   Петрович велел сесть поближе. Иван взбодрился. Неплохое начало. Ясно, что ни правоохранительные органы и ни силовые структуры за ним не приезжали.   - Тут такое дело, - сказал директор, в упор глядя на него. - Придется тебе в командировку ехать.   - Куда это? - удивился Иван.   - На Север. Я заручился за тебя, что ты отличный работник, механизатор широкого профиля и будешь вкалывать на полную катушку. Они хотели лично с тобой познакомиться, но не дождались. Ну, да завтра в городе, на желдор-вокзале получишь необходимые инструкции.   - А что там делать? На Севере? - все еще удивляясь, спросил Иван.   - Дорогу жизни для нефтяников тянуть.   - Чего тянуть?   - Трассу через болото, непонятливый.   Сдал в рабство, значит. Может, за карточные долги, а может, по-приятельски, когда колоду тасовал. Лучше б ты, Петрович, через свое болото трассу протянул.   - Я один, что ли, туда поеду?   - Почему один. Еще добровольцы нашлись. Дитятко и Тютюнник.   Понятно. Наверняка доложили, что тракторист Дитятко "импичмент" директору решил объявить. А уж насчет бедолаги Тютюнника полная ясность. Вечный штрафник... Но у него ведь жена вот-вот родит!   - У Тютюнника жена на сносях, - напомнил он.   - Ничего, у него мать есть. Присмотрит.   - Старухе уже за семьдесят, - не отступал Иван.- За ней самой надо присматривать.   - Ты о себе думай, - направил его директор.   - А это самое, - спросил Иван уже без тени сомнения. - С первого места я, что ли, соскочил?   Мельников молча сунул ему несколько скрепленных листков.   Иван пробежал глазами верхний лист. Здесь фигурировали фамилии глав районов и крупных хозяйств с подробным указанием их должностей. Потом, перелистнув, глянул на заднюю страницу списков, надеясь хоть там, в конце, увидеть свою фамилию. Но список заканчивался редактором Фоменковым, Николаем Абросимовичем.   - Петрович, это долго все читать. Ты сразу скажи мне, под каким нумером я иду.   - Ни под каким, - пробурчал Мельников. - Ты вообще не попал.   - А кто же в номинации ДОН тыща пятьсот победил? Овечкин, что ли?   - Какой еще Овечкин? - в голосе Петровича появилось раздражение. - Овечкин уже лет пять за океаном в хоккей играет.   Иван бросил списки на стол.   - Значит, мне "Жигули" не светят?   - Не светят, - подтвердил директор. Он поморщился и сурово прикрикнул: - И нечего было рассчитывать! Привыкли, понимаешь, к халяве. Своим трудом надо на машину заработать, а не на подачку вышесидящего дяди рассчитывать... Я внятно излагаю?   Иван пожал плечами. Он понял, что шеф, его личный секундант, уже давно выбросил белое полотенце. Видимо, не подсуетился вовремя с характеристикой. Или не посчитал нужным. Или поостерегся. Или его и спрашивать не стали.   Мельников поостыл и прибавил вполне миролюбиво:   - Сейчас у тебя такая возможность появилась. Ты не думай, что для тебя эта поездка в наказание. Туда желающих отбоя нет. Очереди выстраиваются, чтобы сесть на нефтяную иглу. Но товарищи с Севера решили только отрекомендованных брать. Я и отрекомендовал... Короче, с тебя еще и бутылка причитается.   Похоже, пошутил директор. Бутылку он себе и сам в любое время, если захочет, купит.   - Комбайн ведь там, в поле остался, - мрачно напомнил Иван. - И поле я не закончил.   - Не твоя забота. Клади ключи на стол.   - Ключей нет. Давно замок сломан. Да и зерно я ведь не получил еще. С намолоченного-то. - Мимо этого, главного вопроса, никак нельзя было пройти. Пусть хоть все сгорит синим пламенем, пусть подавятся своей машиной и премией закусят, лишь бы в достатке зерна было - жить тогда можно. Будет и мука, и скотину чем кормить; и с голоду семья, при любых обстоятельствах, не вымрет.   - В ЗИЛок сколько входит? - Директор надвинулся глыбой над столом.   - Ну, тонн шесть можно загрузить.   - Значит, шесть тонн ты уже поимел.   Так и есть, сдали местные ищейки. С потрохами сдали. Иван примолк.   - И потом это... ты же не член думского комитета по распределению льгот.   Понятно. И про другие случаи директор знает.   - И что вы за народ такой? - продолжал Петрович. - Все норовите не своим делом заняться. И в судьи лезете, и в судебные исполнители, и кем только себя не мните. Скоро прерогативы господа Бога захватите.   Иван наглухо замолк.   - Ладно, про это замнем и еще машину зерна тебе выделим, - снял директор напряжение момента. - Главное, там на трассе, меня не подведи. И за ребятами присматривай. Чтоб не сорвались. Будешь за старшего в нашем десанте. В общем, на войне как на войне. Чтоб завтра к шести утра в полной боевой готовности. Костя вас на вокзал отвезет. Я распоряжусь.   - Кружку и ложку брать?..   - Ага. Еще и наголо подстригись.   Петрович поднялся и пошел к вешалке, где висел его плащ. И самым большим раздражителем для Ивана стала непоколебимая директорская уверенность.   - А если я откажусь? - набычился он, напряг все мышцы, глянул враждебно.   Директор выдержал взгляд и нисколько не испугался.   - Тут из милиции звонили. Из городского отдела. Осведомлялись про тебя, - известил он. - Ты там в городе какого-то атамана в нокаут послал.   Ивана шатнуло.   - Да ты в обморок-то не падай, я своих не сдаю. Высказался о тебе положительно и сказал, что ты уехал. Заранее пришлось сплавить, - Петрович самодовольно ухмыльнулся. - Ты, по моей сводке, уже неделю на Севере.   - Какой же он атаман? - пролепетал Иван, защищаясь от нехорошей догадки, и нервно теребя в руках кепку. - Он такой-сякой... У него серьга в ухе была!   - В каком? В левом или правом? - спросил Петрович.   - В правом... Нет, в левом.   - Значит, сирота, - Петрович снял с вешалки куртку. - По казацким канонам. Уж я-то знаю. Помнишь моего батю, Петра Акимыча? Тоже из казаков. Только расказаченный. Умер батяня, не дождавшись восстановления в правах.   - А усы-то... усы, какие были, - бормотал Иван, припоминая. - Бесцветные, жиденькие, у иной бабы гуще.   - Это у моего бати-то? - рассердился директор, задрал гладковыбритый подбородок. - Ты че гонишь? У него были настоящие казацкие усы. И борода - лопатой.

18. Прощание со славянкой

Иван шел домой темной улицей, на которой не горел ни один фонарь, и горестно мотал головой. Теперь он уже не сомневался, что тот мужик, которого он послал в нокаут, был его родственник, Александр Исаевич Борздун. И не только родственник! Он же его кандидатом в правозащитники выдвинул. И сам же, дурачина-простофиля, защитника упразднил.   И это еще не все. Сироту ведь обидел. Пусть хоть сирота уже в зрелом возрасте и шести пудов весу, но это статус на всю жизнь. Вот чего себе не простит! Навообразил, черт те что, Штирлиц долбанный. Бойцы невидимого фронта, явочная квартира... Ну, остановился человек в гостинице; при первом удобном случае в деревню собирался наведаться. Сейчас от стыда только на Север и рвать когти. Конечно, Петрович жук еще тот, но на этот раз правда на его стороне: не свои функции ты, Иван, на себя берешь. Что человека-то осуждать? Покойная мама бы сказала: "Не суди и не судим будешь". Сам как в ресторане себя повел. Как кобель за сучкой с цепи сорвался...   Галина, увидев его, переполошилась: "Ваня, тебя чего так перекосило?" Он нехотя объяснил про командировку. Про то, что Александра Исаевича в нокаут послал, смолчал.   Позднее зашел Пашка Тютюнник. Почти не сгибаясь, почесал колено длинной рукой и заговорил.   - Собираешься? Галка пирожков на дорогу напекла?   - Печет там что-то.   - Мы сейчас все под колпаком у нашего Мюллера-Мельникова. Вот он и заключил договор с этими вербовщиками, нас не спросивши. Ну, тут уж ничего не попишешь. Карточный долг - дело чести. Всегда так было и для всех слоев общества справедливо: что для царских особей, что для уголовников.   Иван молча слушал его рассуждения.   - Жаль только, что на Север посылают, - пожалел Паша.   - А чего жаль-то?   - Да я ведь на Севере уже бывал. Еще когда кубатуру для колхоза заготавливали. Мне бы на Юг, куда-нибудь в Африку.   - А там что забыл?   - Люблю бананы. И всю жизнь мечтал попробовать их прямо с дерева рвать. Поскакать бы с ветки на ветку, как в доисторическом детстве, и можно об вечном успокоении подумать. И вообще что ни делается, все к лучшему. Так или иначе, но уже сейчас ясно, что наше акционерное общество к весне благополучно развалится. А мы там на Севере сядем на нефтяную иглу. Подзаработаем, китайские тракторишки себе приобретем...   - Мечтать не вредно, - перебил Иван, поминая свои мечты про новую машину.   - А чего? Колхозная собственность у нас не катит, частная тоже. Станем единоличниками и все проблемы решим. Сам у себя ведь не будешь воровать. Это уже будет такое извращение, как будто сам себе в жопу вставишь. Но ведь не у кажного до жопы достанет.   Паша со значением примолк, чтобы Иван осмыслил сказанное.   - Токо заранее тебя, Ванек, предупреждаю: если даже очень богатым станешь, не нанимай сторожей. И вообще никого не нанимай. Даже меня, вечного пролетария, не нанимай. Вот хоть что со мной делай, хоть на куски режь - не нравится мне наемный труд. Не ты обдуришь, так тебя. Вот и ходишь вечно неудовлетворенным, - Тютюнник помолчал и, не услышав ответного слова, закончил. - А вообще-то трудиться я могу. На Севере, когда для сэбэ клюкву собирать будем, я вам покажу на что я горазд. Я уже придумал такую загребательную штуковину под вид совка.   - Ты лучше скажи мне, Пашка, - не выдержал Иван. - Как ты умудрился с моего москвича колеса поснимать? А еще другом меня считаешь!   - Вообще-то, врать не буду, я сразу понял, что машина твоя, - честно ответил Паша. - Но решил, что ты ее сам на свалку выбросил. Она ж у тебя вечно ломалась, а тут тебе новую пообещали. Да и колеса-то - лысые совсем. Никому они не нужны. Токо мне. Я тачку из них хотел сделать, кормовую свеклу с колхозного поля возить.   Иван хмуро слушал Пашкины оправдания и прикидывал, как тут семья без него, хозяина, останется. Галке будет в тяжесть. На нее много чего дополнительно свалится. Тютюнник еще немного потрындел и ушел - тоже готовиться к отъезду.   Иван стал растолковывать жене, за что в первую очередь следует уплатить, а что может и подождать. Она слушала подавленно. Вообще в математике всегда была слаба. И еще, когда в школе учились, списывала с его тетрадки. А сейчас ей совсем не до математики. Они надолго расставались только один раз: когда он, будучи оккупантом, оказывал в Афгане интернациональную помощь.   Иван погладил ее по плечу и дал последнее указание:   - Слышь, Галь. Если Алекс... Александр Исаевич без меня заявится, ты уж с ним будь поприветливей. Угощение, то да се, не пожалей поросенка на шашлыки. Соседа Гешу попроси, он заколет. В общем, чтобы как в лучших домах.   - Ну, о чем ты говоришь! - откликнулась она.   Действительно, зря он. Это само собой разумелось. По-другому она и не могла.   Затем он зашел в комнату к дочери. Надо и с ней поговорить. Но когда зашел, попал в ступор и не знал, с чего начать. Наконец, и ей объявил, что уезжает в командировку.   - Да, я уже в курсе, мама сказала, - откликнулась Катя.   - Маме тут тяжело будет. Ты ей помогай, - он припомнил, что дочь собралась уезжать и пришпорил себя: "Что я говорю? Новые нагрузки и подстегнут ее к отъезду". - В общем, живите дружно. А я с первой же получки куплю тебе компьютер.   - Ой, правда? А спутниковую тарелку?   - Всё куплю! И спутниковую тарелку, и спутниковую сковородку, только не уезжай из дому, ладно?   - С чего ты взял, папа?.. Я никуда и не собираюсь.   - Но мечтаешь же?   Катя-Анжелка промолчала. Ее личная тайна, в которую никто не вправе проникнуть. Через окно Иван увидел, что в сарае зажегся свет. Понятно, тихим сапом туда внедрился сын - отбывать свою провинность. Он закончил разговор с дочерью и вышел в сарай. Сначала оба молчали. Ванька, не отвлекаясь, склонив голову, шуровал лопатой. Задумчиво жевала корова, пучил коричневый глаз бычок; аппетитно хрумкали оставшиеся в живых поросятки, не подозревая о существовании приемщиков, сдаточных цен и рыночной экономики.   - Что ж ты, сын, у своего отца машину своровал? - наконец сказал Иван.   Ванька застыл. Сказал, не поднимая головы:   - Папа, теперь ты меня в тюрьму посадишь?   Так жалко стало его, признавшего свою вину, покоренного и сломленного.   - Ты че, Иван Иваныч?   Сын подался к нему. Иван прижал парня головой к груди и стоял так с минуту. Когда отстранился, то увидел, что у Ваньки на глазах слезы, а корова повернула голову, перестала жевать и недоуменно смотрит на них. Отмяк сын, оттаял и позже, когда Иван со своей "Изаурой" упаковывал чемодан, подошел и попросил: "Батя, а ты возьми меня с собой". Галина только беспомощно всплеснула руками, а Иван взъерошил сыну волосы и отказал: "Рано тебе в рабство-то". Хотя и тут ему не сладко будет. За мужика в доме остается. Да и дочке, придется отлипать от учебников, больше в хозяйство внедряться, чтобы мать разгрузить.   Последней в тот вечер к ним заглянула соседка Зина - та самая, что нагадала ему дальнюю дорогу и казенный дом. Хорошо, что "казенный дом", по всей видимости, общежитие, в котором ему предстоит жить, а не тюрьма. Не вовремя соседка заявилась. Встала на пути в коридоре, а он в майке, с полотенцем в руках, шел в растопленную баньку, ополоснуться перед дорогой.   - Слышала, отправляют вас, - сказала она, колыхнула полными плечами. - М-м, как сладко ты потом пахнешь. Видать, давно не мылся.   - Некогда мне.   - Может, и меня с собой возьмешь, - она томно повела глазами. Он в курсе был, что ее муж так и не вернулся из Турции.   - В баню, что ли? - недоумевающе спросил, удивляясь ее наглости.   - Да нет... - Она посмотрела вперед по коридору, определяя, где Галина. - На вахту. Поварихой или хоть прачкой.   - Я не отдел кадров.   - А хочешь, на дорожку погадаю? - не отлипала Зина.   - Да иди ты! - отмахнулся он с внезапной яростью и отстранил со своего пути.   Не пожелал о будущем ничего знать. Что будет, то и будет. Парился по страшному, хлестал себя веником. Вышел чуть живой; Галина стол приготовила.   - Ну, утром некогда будет. Давай посидим, Ваня.   Сели, она налила ему самогонки. Но он отказался.   - Че-то мне не хочется. Да и вставать рано.   - А я выпью, - отчаянно сказала она и выпила. И запела. Давненько он не слышал, чтобы она пела. И песня была о странствиях. По Муромской дорожке Стояли три сосны. Со мной прощался милый До будущей весны. Он клялся и божился Со мной одною быть. На дальней на сторонке Меня не позабыть. Галина налила себе еще с полстакана и опять выпила. Совсем напоследок очумела баба. И, неотрывно глядя на него, продолжила петь. Не хуже цыганки Лолы из ресторана. Она будто предсказывала будущее: Наутро он уехал, Умчался милый вдаль. На сердце мне оставил Тоску лишь, да печаль. А ночью мне приснился Ужасный страшный сон, Что милый мой женился, Нарушил клятву он...     Она пела с таким протяжным надрывом, что он не выдержал и погладил ее по голове, как маленькую девочку.   - Да ладно ты, успокойся. - Она не успокаивалась. - Тише ты, детей разбудишь.   И была Галина в ту прощальную ночь отчаянно страстной, как двадцать лет назад при первых встречах. На кухне горел свет, и в сарае забыли выключить. Но она про колесико на счетчике не вспоминала. 19. Мечты сбываются       Прошло пять лет. "Колосок" влачил жалкое существование, и все больше сельчан устремлялись на Север, в Муромцево и в другие места, желая подсесть на нефтяную иглу. Но не у всех получилось. Некоторых не приняли; другие устроились и весьма неплохо, но пустились во все тяжкие и потом возвращались до дому до хаты - без копейки, упитые и ухлестанные. И в целом по деревне стало заметно разделение на устроившихся и не устроенных, на успешных и неуспешных, на голытьбу и с достатком. Распадались семьи. Прибавилось число безмужних матерей.   Иван, всегда помнил, что у него семья, и голову не потерял. Ну, был случай, один раз получку в карты проиграл, да и, чего греха таить, надолго задружил с буфетчицей Людой, работавшей в столовой при месторождении. Она и сейчас с нетерпением дожидается его приезда. Но это для земляков - тайна великая есть. А вот друга, свата Пашку Тютюнника незавидная участь постигла. Он держался, пока рядом был Иван. Потом попал в другую вахту, расслабился и... полетели клочки по закоулочкам. Теперь он постоянно дома и, когда Иван приезжает с вахты, заходит и просит дать какую-нибуть работенку. И еще таких, как он, с десяток по деревне бродят. Но их редко где принимают. А если и принимают и дают работу, то в дом не пускают: перекусить и выпить выносят в сарай. Пожалуй, один Иван, сохранил прежние привычки и поддерживает отношения с голытьбой. Он даже собственноручно копал могилу для Генриха Карлыча. И в школу ходил, кинул клич, чтобы сбросились на мраморный памятник бывшему директору. А пока заказал деревянный крест сельскому краснодеревщику Салькову, а также насел на художника Сашку Кураева и заставил его написать табличку. Правда, Сашка был поддатый и перепутал имя с отчеством. Теперь на временном кресте значится: КАРЛ ГЕНРИХОВИЧ. Женни, вдова, только головой покачала, узрев крест с табличкой, и совсем тихо сказала, что ее муж вообще-то был не верующий.   Скотину Ходорковы перестали держать, так только - курочек, да и в огороде сажали самую малость. "Что я не смогу себе купить свежей свинины или, там, баранины на шашлык? - объяснял Иван свое поведение. - Да и меня подолгу дома не бывает. Пущай Галина отдыхает!" Тем паче, что насчет овощей проблема вообще была снята. За селом расставили свои теплицы предприимчивые китайцы, у которых все получалось - при любых погодных условиях. Они завалили окрестные села и поселки дешевыми огурцами и помидорами. И вот, что удивительно, еще и прибыль сумели поиметь. Правда, злые языки поговаривали, что овощи они выращивают на собственном дерьме. Но это вряд ли правда. Где они его, дерьма, столько наберут? Сами ведь мелкие, худощавые, кушают мало. Но работают, да, много.   И, конечно же, Иван уже через пару лет осуществил свою давнюю мечту: приобрел приличную машину, "Тойоту Камри" - ту самую марку, которую выставлял, как суперприз, бизнесмен Прохарев. Умный, видать, мужик. Понял, что нефть и газ со временем, так или иначе, кончатся и решил на землю глаз напучить. Поэтому и влез в сельские будни. А может, так высокое начальство - губернатор и его свита - велели. Но все равно, значит, умный: с политиками не спорит.   Машину Иван приобрел, конечно, не новую. На новье - кишка была тонка. Однако и эта, приобретенная с рук, тачка была хороша. Когда пригнал её, красавицу цвета спелой ржи, - все домочадцы высыпали. Пополневшая Галина, повзрослевший Иван Иваныч, ростом почти догнавший батьку, Катюха-Анжелка. Дочь даже захлопала в ладоши и первой поздравила отца с покупкой:   - Ну, вот, папа, чего ты и добивался. Колежский агрессор Башмачкин кутается в рваную шинель и нервно курит в сторонке.   Когда отец вытащил из салона новый, вполне себе навороченный компьютер, а из багажника достал спутниковую тарелку, её восторгу вообще пределов не было.   Иван тоже остался доволен. Слава богу, удержалась Катя дома, ни в Манхеттен, ни в какие другие заморские дали не уехала. Правда, едва ей исполнилось восемнадцать, как она переселилась в районный центр и вскоре ошеломила родителем известием, что выходит замуж за Николая Абросимовича Фоменкова - того самого редактора, который описывал трудовые подвиги комбайнера Ходоркова. Николай Абросимович оказался скромным, худощавым парнем лет под тридцать. Поначалу родители серчали: жених на двенадцать лет дочери старше. Но потом привыкли. Тем более, что положительных качеств у Николая Абросимовича было хоть отбавляй: мужик не пил, не курил, все свободное время проводил с молодой женой. Научил ее грамотно писать и, не без его помощи, она поступила заочно в педагогический университет.   Иван частенько ездил в райцентр - то по своим делам, то "по заказу" односельчан, и почти каждый раз заходил к дочери. По дороге его настроение портилось. Он морщился, кривился, проезжая мимо обезлюдивших деревенек, разрушенных коровников, заросших бурьяном полей.   Гостя угощали чаем; Катя накрыв стол, уходила в спальню. Иван беседовал с зятем. И спрашивал у него, всегда трезвого:   - Николай, что у нас творится?   - Переходной период.   - И что же нам делать?   - Вашему поколению, пожалуй, делать что-то поздно, - обстоятельно отвечал Николай Абросимович. - Да и нас, потерянных, уже не переделаешь. Остается, только одно. Народить новое, крепкое поколение, воспитать по китайской кальке и пожинать плоды.   Он не сидел на месте; прохаживался по комнате, заглядывал в спальню, словно успевал за короткое время соскучится по своей ненаглядной Кате. А та обычно сидела за компьютером, набирая по мужниным заметкам новую статью в газету.   Иван его передвижения понимал по-своему.   - Ты, Коля, не торопись. Вот щас уеду, тогда и занимайтесь исполнением своей стратегической задачи.   А Александр Исаевич Борздун в деревню так и не наведался. Он полмесяца пролежал в областной больнице - со сломанной челюстью, и потом ему срочно потребовалось ехать на следующие атаманские сборы, на этот раз в столицу. И вопрос там поставили серьезный: "Как нам обустроить Россию".