- Как нам возродить человечество? - Директор шумно втянул просяную похлебку из ложки.
Я сглотнул вместе с ним, хотя у меня во рту не было ничего, кроме собственного языка. Живот заурчал, мои руки, скрытые от собеседника столом, попытались прикрыть, заглушить неприличный зов плоти.
'Тихо, друг, нельзя так выдавать свои желания'.
Но мольба моего тела не дошла до собеседника, он продолжил:
- Вы знаете? У вас есть хоть какая- то точка зрения? Или вы один из этих? - ложка описала круг в воздухе, разбрызгивая похлебку на стол.
- Нет-нет, ни в коем случае!
Я понятия не имел, кто эти 'эти', но твердо знал, что 'они' и я - несовместимы. Потому что я ел последний раз вчера.
- Так выскажитесь. Слушаю.
Ложка легла на стол, заляпав 'Журнал пос...' жирными каплями. Директор - изрядный неряха. Кряжистый пожилой мужик, грубое лицо; из носа торчат седые волосы. Он обедает и проводит собеседование с новым учителем. Со мной.
Почему я решил, что меня обязательно примут? Да просто у меня другого выхода нет.
***
Я, видите ли, слизняк. Бесполезный, никчемный человечишка. Будь я столяром, инженером, агрономом, все было бы совсем по-другому.
Мир людей скукожился до размеров района средней довоенной области. Просто здесь, в Сибири, нашелся кусок земли, который боты почему-то игнорируют. Но то, что ты выжил, не означает, что ты будешь жить. Каждая минута, которую ты прожил после войны, доказывает твою состоятельность, силу, знания, жадность, удачу и далее, и прочее... И ты можешь прожить еще одну минуту, следующую.
Так вот.
Я ничего не умею, слишком слаб, чтобы вырвать кусок еды у другого, не знаю ничего о том, как растет хлеб, не могу подчинять себе людей усилием воли. Такие, как я, или становятся батраками у крестьян, или идут в опасные земли.
Опасные земли - территория ботов. Можно попытаться прокрасться туда, чтобы стащить что-то полезное, такое, что можно обменять на еду по возвращении.
Я пытался. Потыкался-помыкался. Сам, в одиночку, не смог. Пошел в услужение к другим собирателям. Первая группа, куда меня взяли поваром, полегла вся. Тринадцать трупов за двадцать минут. Вторая не полегла, нет, все живы, просто за три "ходки" - кукиш без масла. Обо мне пошла молва: "Этого нельзя брать с собой, он крадет удачу". Никто больше не хотел брать меня на "ходки".
Так я оказался перед крестьянской заставой в толпе страждущих хлеба и понукающего удара хозяйского кнута. Люди стояли перед доской с объявлениями.
'Требуется плотник. Оплата сдельная. Павловы'.
'Батраки. Костроменко'.
'Вальщики. Три меры за деляну. Гуменюк'.
Все коротко, все по делу.
'В школу мира требуется учитель. Всякое отребье прошу меня не беспокоить. Директор'.
Вот оно!
***
Я просто соврал, что до войны работал учителем английского языка. Так и оказался на этом обеде-собеседовании.
- Зачем возрождать человечество? Оно не погибло. Пока у человека есть голова и есть руки, он жив. Творит. Трудится.
Я говорил, не сводя глаз с лица Директора, пытался уловить отклик на свои слова.
- Дорогой вы мой. Это словоблудие. Чушь. Но, с другой стороны, то, что вы способны связно отрыгивать этакие выскопарные словеса, говорит в вашу пользу. Сделаем по-другому. Напишите-ка мне сочинение. Расскажите о своей послевоенной жизни. На английском языке. А я почитаю и приму решение.
***
До сих пор я не сталкивался с миром крестьян. И вот почему.
Их жизнь сосредоточена вокруг болота - источника земледельческого богатства. Слово 'крестьянин' в этом, настоящем мире, имеет совсем другой вес, нежели в том, призрачном, довоенном. Забудьте о трактористе-механизаторе, забудьте о мужичке, идущем с плугом за лошадью.
Люди, которые поселились около болота и начали возделывать его, как когда-то возделывали поля, вовсе не были сельскими пролетариями. Я не знаю, есть ли среди них ученые, но для того, чтобы придумать, что болотный ил можно использовать для выращивания проса, нужна светлая голова.
Все остальные человеки жили набегами на опасные земли. А эти начали использовать свои, ранее бесплодные. Помните труды средневековых экономистов? Что является источником богатства человеческого общества? Земля и труд земледельца.
Крестьяне создали свое общество, свой мир. Тот, что живет за счет своего труда, а не за счет разграбления былых человеческих богатств. Остальной же мир людей сначала просто считался с крестьянским, а потом подчинился ему. Свидетельством тому - ну вот хотя бы принятая везде валюта, именуемая мерой. Одна мера - это столько проса, сколько нужно взрослому человеку на месяц.
Почему я до сих пор не у них? Пришлые становятся у крестьян батраками - низшей кастой, полускотом, целью для кнута и сапога.
Ну что же. Я опять вывернулся. Им нужен учитель, а не батрак.
***
- Неплохо, - Директор бросил на стол листок с моим сочинением, - какие предметы вы можете вести?
- Ну, я... историю, обществознание, русский язык, английский...
- Не нужен.
- Что, простите?
- Английский не нужен. Уже не нужен. Ладно. Я, знаете ли, технарь. Математика, физика, химия. Нормальные предметы, в общем. А вот гуманитарию всю эту... Вот и будете вести. Историю согласовывать со мной. Ясно?
- Да, господин Директор, - слово "господин" вырвалось само собой.
- Что же вы зад-то мне так лижете, язык как пропеллер? А, "господин" учитель? Ладно, запоминайте. Занятия начнутся через две недели - после праздника Урожая. За это время вы должны написать учительский план. Знаете, что это такое? Ладно. Поди, жрать хотите?
Я скромно потупил взгляд. Кричать 'ДА-А-А-А!!!' - не с руки. Общаться с этим Директором - все равно, что ходить по опасным землям.
Хозяин же истолковал мой взгляд правильно. Он заорал, не вставая с кресла:
- Светка-а-а!!!
Через минуту в кабинет заглянула и ощерилась в беззубой услужливой улыбке та самая, судя по всему, Светка. Голубоглазая, крепкая крестьянка.
- Что хотели, Директор? - она безбожно шамкала и шепелявила, но слова разобрать было можно.
- Я тебе сколько раз говорил: не улыбайся, детей напугаешь! Вон, возьми и накорми "господина" учителя.
- Хорошо. А где он?
- Да вот же сидит.
- Вот это? А-а! Я подумала, что это вы вешалку передвинули. Ну, пойдем, вешалка, - кинула взгляд на директорский стол, - вы опять на бумагах ели? Насвинячили тут...
- Светка, сбрызни отсюда!
***
- Света, а вы здесь как, при школе работаете? - я попытался одновременно чавкать и разговаривать.
Надо разобраться в местных отношениях, чтобы знать как себя поставить. Например, вот с этим: грозный Директор спокойно относится к дерзости... Кого, прислуги?
- Да, а чего? На топи я уже полопатила.
Светка возилась с посудой на кухне, пока я давился, не в силах остановить свою жадность, похлебкой.
- А живете где? Здесь? - возможно, мой вопрос прозвучал двусмысленно. По крайней мере, поняла она его по-своему:
- А тебе чего? Тебе какая разница, с кем я живу? Если хочешь знать, Директор там, - Светка показала пальцем вниз, - не боец.
Стало быть, проверяла.
- Подождите, я не о том. Я просто хотел узнать, где вы меня пристроите.
- Да где, где... В пристрое пристроим. Я тебе там соломы брошу. Не боись, там печка есть, не замерзнешь.
- Да? Спасибо. Очень вкусно, я чуть себе язык не откусил. Можно добавки?
- Ну, спасибо. А ты - парень не промах, "господин" учитель. Откормить тебя, так ты, может, на мужика станешь походить.
***
Я по привычке проснулся от голода. Вышел из пристроя в сени, выглянул на улицу. Едва-едва светает. Когда же завтрак?
На кухне натолкнулся на уже суетящуюся Светку.
- Что, встал, "господин" учитель? Давай-ка воды натаскай.
...Через час на кухню, к завтраку, подошел Директор. Мы втроем сели за стол.
Директор, не прекращая жевать, поставил мне задачу на сегодня:
- Поедете по семьям. Перепишете учеников.
- По семьям?
- Да. Вы что здесь, на болоте, совсем ничего не знаете? Ладно, слушайте. Есть пять больших семей: Павловы, Федоровы, Костроменко, Ивановы, Гуменюк. Есть семьи помельче. Но большие - важнее всего. Они и создали школу. Не вздумайте сказануть им что-нибудь не то. Каждая фамилия - это вес, авторитет. Они всей землей на болоте владеют.
- Что значит большая и помельче?
- По количеству людей. Там не все родственники. Если ты работник Павлова, то ты тоже Павлов, а на твою настоящую фамилию всем наплевать. Понятно? Больше людей - больше земли.
- Хорошо. Понял.
- И еще. Они друг друга... любят не очень. Никогда не хвалите в одной семье члена другой. Мне бы самому поехать, но мне надо готовить праздник Урожая. Ты парень верткий, я это вчера понял. Так что соображай.
***
Школа стоит в центре болот, к ней сходятся дороги от всех семей. Павловы живут рядом с заставой, отделяющей крестьян от мира собирателей. Далее по порядку: Федоровы, Костроменко, школа, Ивановы, Гуменюк. Наделы маленьких семей или 'мелких', как их здесь называют, расположены южнее участка Ивановых, на самой границе с опасными землями.
Бричку - а в действительности, телегу, - на которой я должен был объехать семьи, выделили Павловы. Так что с них и надо начать объезд.
- Поехали, - скомандовал я молчаливому батраку, тот свистнул, гукнул лошади, и мы тронулись.
Мир собирателей и мир крестьян...
Там, у собирателей, здешние порядки казались мне диким варварством, помесью рабства и феодализма. Но я просто не видел болота. Это инженерное чудо, чудо человеческого труда.
Все водное пространство было поделено земляными насыпями на аккуратные секторы - запруды. Весной работники черпали из них ил, вываливали его на насыпи. Затем в подсохший ил сажали просо. Осенью урожай собирали, а ил сбрасывали обратно в воду.
Как раз этим сейчас занимались работники. Справа, слева, впереди, позади, везде, люди работали. Понимаете? Не сбивались в банды, не грабили несчастные руины ушедшей цивилизации. Нет. Они сами, своими руками творили свое благо, свое богатство.
Какое до этого дело мне? Да никакого, в общем-то. За исключением восхищения человеческим упорством и человеческим трудом. А они мне нужны, эти чувства? Я - паразит, ходячий голод, желудок на ножках. Я сделал все, для того, чтобы не сдохнуть. И дальше буду врать и выворачиваться, лишь бы дали похлебки да хозяин сильно не бил.
А ведь есть люди, которые могут. Могут придумать, создать, сотворить.
Да и хрен с ними.
***
Мы подъехали к дому Павловых - огроменной-высоченной нелепой постройке, по сути, амбару, с жилыми помещениями. Внутрь меня не позвали, я разговаривал со старшим сыном хозяина - Радославом. Он пересчитывал какие-то мешки во дворе, поэтому со мной разговаривал между делом.
- Здравстуйте, учитель. Вы у Костроменко уже были? Нет? Понятно. Записывайте.
И принялся перечислять учеников от своей семьи.
...Федоров-старший принял меня лично. К нему мы прибыли уже к обеду, поэтому меня проводили в горницу, усадили за стол. Длинный стол, очень длинный. На лавках сидели, обедали члены семьи Федоровых.
Перекрикивая гомон, Федоров-старший первым делом спросил:
- Вы у Костроменко были?
Какая популярная семья. Получив ответ, хозяин начал интересоваться делами Павловых. А что я ему мог сказать про Павловых, кроме того, что Радослав пересчитывал какие-то мешки?
- Какие мешки?
Тут-то я язык и прикусил. Предупреждал же Директор меня, а я нет - стол увидел и растаял.
- Да я не знаю, я не разбираюсь в сельском хозяйстве.
Хозяин примолк, уставился на меня. Глядя на него, все обедавшие тоже затихли.
В этой неудобной тишине отчетливо стало слышно, что в одном из окон в горнице муха бьется об стекло.
Хозяин громыхнул:
- Марья! Я же сказал тебе мух вывести! А ты, мил человек,... Ты знай, с кем дружбу водить. Моя семья - самая могучая. Мы, знаешь, какой урожай подняли нынче? Мы - сила. Силища. Понял? Посмотри на этих ребят, - хозяин обвел рукой свою семью, - видишь, какие дюжие молодцы? Так что смотри в будущее...
...Приснопамятные Костроменко не пустили меня даже во двор. Хотя общался я с их хозяином. Да, он вышел на дорогу к нашей телеге. И не один. Иванов-старший тоже был здесь.
- Мы вам список заранее приготовили, - Костроменко-старший - сухой старик, цепкий взгляд - протянул мне лист бумаги, - и дети Ивановых тоже там.
Иванов, стоявший рядом, лишь молча кивнул.
Интересно, если они список заранее составили, зачем вышли ко мне лично.
Хозяин же продолжил светским тоном:
- Ну, что в мире делается? Какие новости?
Я, помня об инциденте у Федоровых, лишь неопределенно пожал плечами.
- Что, ничего не происходит? А чем вас у Федоровых потчевали? Пирогами, поди? Вкусно?
- Да, спасибо.
- А известно ли вам, добрый человек, что эти Павловы и Федоровы - воры? Вы их пироги кушаете, а из чьей муки они сделаны, знаете? Из моей! Они у меня наворовали уже столько, что все их наделы должны мне принадлежать!
- Простите, я не...
- Простить, говоришь? - каждое слово, произнесенное хозяином о своих соседях, наливало его лицо краснотой ярости. Он ухватился руками за нашу телегу и начал потряхивать ее, выделяя свои слова, - простить, говоришь? А не шпион ли ты павловский, а? А с собачками моими хочешь пообщаться?
Иванов обнял Костроменко за плечи и попытался отвести от телеги, но старик разом смахнул с себя его руку и повернулся к дому.
- А ну, выпускайте собак!!!
Я толкнул своего кучера в спину:
- Поехали!
Тот только и ждал команды: телега рванула с места. Я обернулся назад, только когда мы уже порядочно отъехали. Никто никаких собак не выпустил. Иванов увел-таки Костроменко в дом.
...Хозяйство Гуменюка, как я сказал, находилось в самой дальней стороне обжитого болота. Там, дальше, за его домом, топь была в первозданном, природном виде.
Гуменюк-старший тоже принял меня лично, у себя в кабинете. Первым был традиционный вопрос о Костроменко.
- Да, мы уже заехали к нему.
Гуменюк помолчал, подергал себя за усы:
- Ну, тогда... - вытащил из-под стола бутыль и две чарки, - с прибытием.
Да, этот дом, как и федоровский, тоже был гостеприимен. Но и здесь надо было держать язык за зубами.
Хотя... Не мне. Меня здесь не расспрашивали, мне здесь рассказывали. Пьяным уже, спотыкающимся голосом:
- Вражины эти Костроменко. Все на мои земли зарятся. И Ивановы - тоже Костроменко. Знаешь, че учудил? Сказал, что Владька Иванов не его родственник, дайте, грит, всем миром ему надел, вроде. Ну, выделили Владьке маленький участок, там, у мелких семей. Ну и че? Владька подговорил мелких объединиться, в один участок и зерно занять у Костроменко. Те: "Ну, давай". А урожай-то не вырастили. Ну и все. За долги теперь и работают. На Иванова! Сечешь? Они их накололи! Суки. Вот где они у меня, - хозяин сжал кулак и поднес его к моему носу.
Я аккуратно отодвинул голову. Гуменюк же продолжал:
- Раздавлю. Одним ударом.
- О. Хозяин, я сейчас, до ветру, - я постарался говорить в тон Гуменюку, как пьяный с пьяным.
Сам же встал и вышел в горницу.
- Эй, юноша, ты в школе учишься? - обратился к первому попавшемуся парню.
Тот кивнул.
- Завтра привези мне в школу список всех ваших учеников. Понял? Я - новый учитель. Действуй, - и вышел из дома.
Директор не зря не захотел ехать по семьям лично. Хитрый.
...Но вот другой вопрос. Именно эти люди - Павлов, Федоров, Костроменко, Гуменюк создали то болото, которым я восхищался утром. Именно им пришла в голову остроумная идея воплотить в жизнь этот гидроинженерный проект, создать эту гигантскую гидропоническую ферму. Что же с ними случилось? Почему они ведут себя как темные невежественные люди? А, "мил человек"?
***
Начался учебный год, началась и моя школьная жизнь. Я никогда особо не любил детей... да и сейчас не люблю. Не нужно любить для того, чтобы учить. Но при всем при этом мне нравится то, чем я занимаюсь. Может быть, из-за того, что голод... Раньше голод был моим сиамским близнецом. Мертвым сиамским близнецом, неразрывно со мной связанным. Я волочил за собой по жизни его трухлявое подгнившее тело, каждую секунду угрожающее мне смертью от отравления трупным ядом: вены и артерии-то одни. А сейчас моего близнеца оторвали, отрезали от меня. Но это не значит, что он ушел из моей жизни. Нет, он где-то рядом, смотрит на меня, ждет своего шанса прилепиться ко мне паразитом, высосать из меня жизнь.
А работа? Идет. Директор согласовал планы уроков, которые я веду и у старших, и у младших. С младшими все понятно: 'Мама мыла раму'.
Со старшими сложнее. Этот мир похож на довоенный деревенский. Только все в больших степенях. Все следят друг за другом: кто что сказал, кто как себя повел, кто во что одет. И школа, стоящая на перекрестке всех дорог, является главной ареной, на которой сходятся все силы этого мира.
Поэтому учатся парни и девушки изо всех сил: все на виду, и удачи, и провалы. И я на виду тоже. Каждое мое слово, каждый поступок. Но справляюсь, вроде.
***
Как-то вечером, зимой уже, я пошел на кухню - чай попить. И, как водится, стал свидетелем чужого разговора.
Говорила Светка:
- И что он?
Ей отвечал юношеский голос:
- Да что он может? Развернулся и ушел.
Веселый Светкин тон абсолютно не соответствовал теме:
- Твой папаша Иванова до смерти будет на себе катать.
- Да быстрей бы уж подох этот Иванов.
- Да уж, для батрака главная мечта - чтобы хозяин сдох. По себе знаю. Чего там будет дальше - похрен, а вот сдох бы гнида, и все тут.
Света разговаривала с Витей Вятичевым - юношей из малых семей.
Я тихонько прокрался назад в свой пристрой, а потом вернулся, громко топая.
- О, Витя, а ты здесь что делаешь? Почему не дома? Уже темно, давай-давай. Не дай Бог в запруду свалишься.
- Хорошо, я как раз собирался уходить. До свидания, господин учитель.
Эта кличка - 'господин учитель' - так, с легкой руки Директора, ко мне и приклеилась. Со Светкиной подачи, наверное, она со многими учениками запанибрата.
- До свидания.
...Я нагнал Вятичева через пятнадцать минут.
- Витя!
- Да, господин учитель?
- Я тут случайно услышал ваш разговор со Светкой.
- А-а.
- Ты же не собираешься глупости творить?
- Что? А, нет-нет. Зло просто берет. Эти Ивановы нас оседлали и катаются. Мы уже несколько лет долг отрабатываем, а он все больше и больше.
- Понимаю. Я не думаю, что это надолго. Все другие семьи знают про вас, вам помогут. Обязательно. Уже, может быть, этой весной.
- Да об этом давно уже разговоры ходят. Отец к Гуменюку уже сколько раз ходил. Обещают помочь, и ничего не происходит.
- Ладно ты. Все будет хорошо. Ну ладно, давай, иди, мороз крепчает.
***
Через пару недель в старшем классе завязалась дискуссия. Был урок истории, мы обсуждали крепостное право.
- Нет, Ира, нынешние батраки не являются крепостными. Нет личной зависимости, барщины, оброка. Имущественной зависимости тоже нет, отношения основаны на договоре...
На задних рядах неожиданно загоготали.
- Э, молодые люди! Что-то интересное? Поделитесь со всеми.
Встал Саша Иванов:
- Да мы по теме обсуждаем! Если малые семьи подадутся в крепостные, то остальным долг спишем.
И тут он нагнулся и ухватил сидящую впереди девушку за грудь.
- Я за Надьку Вятичеву половину долга простил бы, - и сладострастно закатил глаза.
Витя Вятичев сорвался с места, бросился к Иванову, но Вова Костроменко его перехватил, дернул за шиворот, повалил на пол:
- Ты куда рвешься, борзый?
Пришло время для слова учителя:
- Вятичев, сядь на место. Иванов, пойдем-ка к Директору.
Мы вдвоем с парнем вышли из класса. Он ничуть не боялся предстоящего разговора.
- А что вы, господин учитель, так разнервничались? Утрутся Вятичевы. А если будут бухтеть, мой отец им живо рот заткнет.
- Ты, Саша, кое-чего не понимаешь. Не надо своей фамилией торговать. Это может плохо закончиться для тебя лично.
Но он только усмехнулся в ответ на мои слова и зашел к Директору.
Когда я вернулся в класс, Вятичевых не было. Ни Вити, ни Нади.
...Вечером я решил поговорить с Директором.
- Можно?
- Давай, заходи, господин учитель.
Директор проверял работы учеников и, одновременно, пил чай. На них же.
Я шагнул в кабинет, набрал воздух и выдал скороговоркой:
- Я по поводу Иванова. Сегодня он вел себя вызывающе, оскорбил девушку. После разговора с вами все как ни в чем ни бывало. Саша сказал, что не боится ничего, потому что его отец защитит...
- Остановитесь.
- Что?
- Остановитесь. Вы лезете туда, куда вам лезть не стоит.
- Директор, я учитель. Мой долг...
- Учитель? А, по-моему, ты просто бродяга, которого я пригрел. Пока ты слушаешься меня и балаболишь правильные вещи, меня все устраивает. А дальше - не лезь.
- Но... как же. Мы должны... Мы видим здесь, в школе, все, что происходит на болоте. Это замечательное место. Это говорю я, бродяга. Мы не можем позволить кому-то разрушить этот мир, напротив, мы должны мирить его создателей...
- Заткнись уже, идиот. Когда ты был циничным паразитом из-за заставы, ты мне больше нравился. Создателей... Я создал болото. Я создал этот мир. Я все спроектировал и придумал. Начал все делать, пригласил Павлова, чтоб помогли. И понеслось. Один за другим. В итоге я без земли, без всего... Заставил их эту школу открыть, чтоб не погрязли. Хрен вам! Грызутся как гиены, все, все готовы пустить... Да и пусть катятся к черту! Все. Пошел вон отсюда!
...С этого дня Вятичевы перестали ходить в школу. До весны.
***
Я понял, что Директор мне не союзник, и потому попытался поговорить еще с одним человеком. Радослав Павлов один раз в неделю, в пятницу, заезжал за своими. Так было заведено в их семье. Это был мой шанс вмешаться в большую политику болота. Пятнадцать минут на разговор - столько оставалось до конца урока физики. После быстрого приветствия я перешел сразу к сути:
- Радослав, я хотел бы переговорить о Вятичевых, о малых семьях...
- Мы в курсе того, что творят с ними Костроменко. Недолго этим сволочам осталось нашу землю топтать.
Это очень резкие слова для холодного, сдержанного человека. Я, судя по всему, наступил на больную мозоль. Или любимую?
- Подождите, не надо так сгоряча... Костроменко - нормальные люди, хорошие хозяева. Надо просто дать им понять, что они не все...
- Вы, собственно говоря, за кого, господин учитель? Ведь так вас здесь называют? Костроменко - уроды, они пользуются тем, что никто не осмеливается им возразить. Но они зря думают, что все будет так продолжаться. Все знают, что они точат зуб на участок Гуменюка, все помнят, как они внаглую отобрали кусок земли у Федоровых. Костроменко надо наказать. И не просто, а так, чтобы они батракам позавидовали.
Я уже молча дослушивал эти горячечные речи. Потом скомкано попрощался и ушел в школу.
Вот ведь ублюдок.
***
В тот день, когда Витя Вятичев вернулся в школу, старшие ученики должны были прийти с утра. Пока малыши сидели на уроках, их братья и сестры должны были собрать снег со школьного двора, перетаскать его на берег топи.
Верховодила старшаками Светка, а я сидел на кухне, писал конспект поглядывая время от времени, в окно. Женщина с шутками-прибаутками бодро управлялась со своими подчиненными, не обращая внимания ни на их пол, ни на их фамилии.
Все шло своим чередом, пока не наступило время перемены. Я взял колокольчик, пошел было к дверям классной комнаты, но... увидел Витю в окно. Он шел со стороны своего дома. Без сумки. Правая рука в кармане, он ею прижимал что-то к телу, тулуп топорщился.
Я постучал в окно, привлекая Светкино внимание, пальцем показал ей на приближающегося Витю. Она глянула и пожала плечами.
Дура! Все же прекрасно понимает.
Вот и пришло время узнать, что этот мир значит для меня, на что я ради него готов пойти. Прямо сейчас, прямо здесь. Спрятаться в очередную норку или встать под пулю?
...рванул на улицу. В дверях столкнулся со Светкой.
- Ты Витьку видела?
- Да, стой.
- Погоди ты. Он идет сюда, надо его остановить!
- Нет, не надо.
- Что? Ты с ума сошла? Ты знаешь, что будет?
- Знаю. У него винтарь.
- Чего? Он же сейчас убьет кого-нибудь.
- Да.
Попытался прорваться мимо Светки, но она ухватила меня за плечо, поставила подножку. Я грохнулся на пол.
- Ты чего творишь?
- А они чего творят, б...? Ты видел мои зубы? Знаешь, где они?
- Ты чего несешь? Сейчас ребенка убьют!
- И ладно.
- Ивановы на Вятичевых пойдут! Те Витку не выдадут, Ивановы начнут мстить! Тебе что, зубы Вятичевы выбили?
- Нет. Гуменюки заступятся за Вятичевых.
- И дальше что? Все начнут убивать друг друга? Пошла ты к черту!
Я столкнул Светку с себя и выскочил на крыльцо.
Витя целился в Сашу Иванова из обреза.
- Да пусть они все сдохнут! - злые бабьи слова догнали меня и на улице.
Грянул выстрел.
И началась война. Первая война этого мира.
***
Тихо.
Вроде произвело впечатление. Иванов-старший махнул рукой, и его подручные сняли меня с дыбы. Меня еще серьезно не пытали, и слава Богу.
Может быть и зря - слишком фальшиво - но эти лишние слова, порожденные торжествующим предчувствием свободы и сытости, вырвались из меня:
- Я мог бы... Если бы не эта Светка, я закрыл бы, клянусь...
Дверь в подвал резко распахнулась, и в клубах морозного пара возник Костроменко:
- А, взяли эту гниду?! Давай его сюда, мои парни уже нагнули две сосенки. Да пошевеливайтесь, мы к утру федоровскую хату уже должны развалить.
...Я шел на свою казнь и вспоминал свою никчемную жизнь. Маму. Школу. Жену. Войну, бомбоубежище.
Но память-тварь свернула на мерзость.
Мои послевоенные скитания. Радослав, с которым я столкнулся тогда - у заставы.
"Я помогу вам встретиться с Директором. Но долг платежом красен. Помните об этом."
И еще раз Радослав, наш разговор у школы:
"Возьмите вот это", - он протянул мне сверток. Тяжелый продолговатый сверток. "Отдайте Вятичеву".
И Витю. Наш последний разговор.
"Витя, забудь все, что я тебе говорил. Пока ты не совершишь ПОСТУПОК, все останется по прежнему. Этот твой долг. Перед семьей, перед миром".
Он взял тот павловский гостинец. И использовал его так... Я не говорил ему стрелять...
Ай, ладно, чего перед самим собой пустомелить?
Прощайте.