Что наша жизнь? Игра случайностей, по сути. Вот и жизненная стезя военного пенсионера полковника Ефима Подвалова взбрыкнула и совершила резкий зигзаг совершенно случайно...
Дела семейные. Почему в убийстве жены всегда подозревают мужа?
Погожим апрельским утром семейство Подваловых собралось на кухне за завтраком. Тосты прожарились именно так, как Фима любил - до хрустящей корочки, и кофе он сварил отменный - ароматный и крепкий до тягучести. За окном по-весеннему звонко пели птицы и как-то особенно ласково светило солнце. Чудеснейшее весеннее утро, но всё-таки оно не задалось, и виной тому была супруга Алла.
Потягивая мелкими глотками кофе, полковник разглядывал сидящую напротив женщину и размышлял - когда же она успела превратиться из милой уютно-пухленькой блондинки в чудище обло стозевно и лаяй? После неудачной пластики перекачанные силиконом губы дражайшей половины при быстрой артикуляции слегка тянуло влево и вверх. Создавалось впечатление фривольной ухмылки. Но на деле, монолог супруги был серьёзен до трагичности. Битва с земным тяготением дорогостоящее удовольствие, а размер полковничьей пенсии не позволял финансировать сей животрепещущий процесс на должном уровне, что Аллочку невообразимо огорчало. Панацеей всех бед она видела ЧВК Борисова:
... - там достойная работа, за которую достойно платят!
- Нет, - Подвалов покачал головой, - в поле я больше не ходок. У меня после отравления замедленная реакция. В боевых условиях из-за этого могут погибнуть люди. Нет, - снова подытожил Фима.
Но Алла отказ принимать не желала, в ход пошли фальшивые слёзы, шантаж дочерью... Визгливый голос благоверной ввинчивался в мозг, и у него по-особенному, предвещая приступ, забилась злым пульсом боль над переносицей.
Ситуацию усугубила дочь Луиза, ведущая неравную борьбу с 'Вандербильдшей' - одноклассницей Сёмкиной, мать которой владела тремя магазинами и пивным баром. Дабы не выпасть в партер, Луизе срочно требовался крутой смартфон последней модели.
- А что с твоим случилось? Не работает? - наивно удивился полковник.
- Да таким ещё динозавры пользовались! - истерично завопило чадо, потрясая гаджетом, - почему Сёмкиной купили, а у меня! А у меня - днище!.. - от избытка чувств она всхлипнула, замотала смоляной чёлкой и выбежала из кухни.
И эта соломинка переломила полковничью спину...
Последовавший далее приступ можно было бы назвать озарением вкупе с прозрением. Подвалов вдруг перестал чувствовать тело, свою земную оболочку, она растворилась в окружающей среде, как сахар в горячем чае, туда же канули чувства и эмоции. На несколько мгновений, секунд, минут, или вечность, время не имело значения, он стал сплошной, кислотной яркости и чёткости, памятью. Суперкомпьютером. Пред внутренним взором предстала его жизнь с самого рождения. Висела трёхмерной моделью галактики в космическом пространстве, демонстрируя последовательность событий, их взаимосвязь, подоплёку и тайные смыслы. Из глубины всплыл портрет дочери, связанные с ним компоненты замельтешили, сложились в неожиданный ряд и замерли в статике. Полёт смоляной чёлки, родинка над бровью, агат миндалевидного глаза, нос с горбинкой - лицо Луизы, а рядом лицо некоего Саркиса Ованесова, совмещение указывало на очевидное родственное сходство. Всё ещё зависший в режиме суперкомпьютера мозг мгновенно резюмировал факты и выдал оптимальный алгоритм дальнейших действий.
И неконфликтный, мягкий в семейном быту полковник обрёл твёрдость титанового стержня:
- Когда мы познакомились, твоим начальником был Саркис Ованесов? - тихо, но с отчётливым титановым звоном в каждом слове, обратился он к супруге.
Похожие на вареники Аллочкины губы схлопнулись, проглотив очередную ехидную шпильку.
- При чём здесь Саркис? Что тебе наплели? Ты веришь сплетням...
Но покрытый титановой бронёй Подвалов не позволил втянуть себя в выяснение отношений. Он был по-военному краток:
- При том! Луиза его дочь, ты лгала мне пятнадцать лет. Я завтра подаю на развод. У тебя два месяца - найти новое жильё и съехать. Я пока поживу у друга, все вопросы через моего адвоката Бориса Мейера. И прежде чем решиться на нечто неблагоразумное, вспомни, милая, кто такой Боря Мейер, и подумай, что он с тобой сделает, если я скажу ему - фас! Он ведь на меня не за деньги работает, я его сыну жизнь спас.
Человеческой натуре свойственно стремление к совершенству по определению, но в приятной компании, да под качественные высокоградусные напитки, сие свойство возрастает многократно.
Сын Бориса Мейера, Яков, заблудшая овца адвокатского стада Мейеров, был его младшим напарником, ведомым. И если не грешить против объективности, спаслись они, прежде всего, благодаря медбрату ведомственной больницы Олеже, вернее, его усугублённому лёгкой клептоманией авантюризму. С Олежей они приятельствовали, как-то в качестве медика, он провёл с ними полгода в джунглях Южной Америки. Но в этот раз судьба свела их на узкой тропе больничного коридора. Они вышли из процедурного кабинета после прививок, тут и натолкнулся на них выруливший из-за угла Олежа. Завидев приятелей, медбрат призывно замахал длинными руками, и подражая Гарделю, проблеял:
- Салют, мучачос, компаньеро де ми вида... Опять отстаивать животом интересы отечества в каком-нибудь Гондурасе? Прививки вкололи? Парни, предлагаю вспрыснуть радость встречи, по граммулечке за приезд-отъезд.
На сомнения Мейера - а можно ли после прививки? - он обнял их за плечи и повлёк в сторону ординаторской.
- Не кощунствуй, Яша, это же чистый медицинский, живая вода по сути, как он тебе навредит? Только ливер продезинфицирует.
Они закрыли кабинет на ключ и выпили сначала спирта, потом коньяку, потом чачи... потом Олежа раскрыл им страшный секрет. Оказывается, некий профессор, светило мирового уровня, тестирует в больнице свою новейшую разработку, вакцину улучшающую работу мозга.
- Супер! Пацаны, просто, супер! - вещал пьяненький Олежа, - что-то там такое... а, вот - нейросеть, нанотехнологии и ревлюцоный метод, кроче - глотнул микстуру и ты БОГ! Знаешь всё-всё: будущее, прошлое. Мозг - фонарь во тьме! Но есть вот такууусенькая, - Олежа показал пальцами крошечный зазор, - недработка, иногда глючит, исптуемые фигню видят, призраков и всякое такое... А секретность, пацаны, а безпасность, а тю-тю-тю! А я себе грю - тварь ты дрожащая, Олежа, или сможешь?! И смог! Что мне их сейфы, охрана, допуски 128 левела - я испытуемым минералки вместо лекарства, а микстурку из ампул в бутылку из-под вды слил и в карман, четыре порции...
Не пропадать же добру, при их опасной работе предвидеть будущее совсем не лишне, а глюков правильные пацаны не боятся.
Вакцина подействовала на всех по-разному.
Олежу она накрыла глобально. Больница лишилась бесшабашного анфан террибля, любимца всей женской части коллектива, Олежа душой и телом отдался во власть наук, восстановился в мединституте и с головой окунулся в учёбу.
Мейер слышал музыку. Невидимый музыкант наигрывал на скрипке, причём, его репертуар метался из крайности в крайность, а вкус оставлял желать лучшего. Если маэстро пиликал весёленький кабацкий шансон, типа "Чижика-Пыжика" - Яшу ждала попойка; если нечто фривольное, типа "Гоп-стоп, Зоя..." - предстояло гламурное приключение; ну, а уж если над ухом рыдала "Лакримоза" - жди беды.
А вот у Подвалова всё оказалось непросто...
Не ходите дети в Африку гулять... горилл вы там конечно не встретите - их разобрали по зоопаркам, злых крокодилов извели на аксессуары, но кое-какому хтоническому злу удалось затаиться и дожить-таки до наших дней.
В этот раз, командировка ожидалась хоть и не сложная, но неприятная. Предстояло сопроводить на археологические раскопки историка-востоковеда, профессора Ираклия Дзюгу. Путь лежал в Африку, в некий захолустный, помнивший ещё времена фараонов городишко на самом краю пустыни. Жара, пыль, мухи, чахлые пальмы, узкие лабиринты глухих глинобитных стен вместо улиц, ишаки и верблюды вместо машин, укутанные с головы до ног в паранджу непонятные фигуры вместо женщин. О том, что двадцать первый век в этих местах всё же наступил, можно было догадаться по кучам пластикового мусора, да по спутниковым тарелкам на здании администрации на центральной площади.
Они поселились за городом, в католическом монастыре. Монастырь был форпостом цивилизации в этих диких краях, небольшой крепостью, за толстыми глинобитными стенами и крепкими железными воротами которой кроме монахов, обосновалась ещё и миссия ООН: пункт гуманитарной помощи, больница и исследовательская лаборатория Красного Креста.
Археологическая экспедиция тоже проходила под эгидой ООН и носила статус международной, хотя вначале копали только местные под руководством Дзюги, до тех пор, пока не раскопали совершенно невообразимой древности артефакт. И кто-то из компаньонов, возжаждав мировой славы, Фима подозревал профессора, не слил информацию старшим братьям. Те тут же прислали эмиссаров делить пирог: от дядюшки Сэма - мисс Вайолет Смит, подтянутую спортивную девицу со штемпелем "Лэнгли" через весь лоб; а от старушки Европы - Ганса Рихарда, нордического блондина и истинного арийца. Каждого со своей командой. Мисс Вайолет охраняли четверо пехотинцев во главе с долговязым, цвета хорошо нагуталиненного сапога, типичным тягучим южанином, анклом Билли. Рихард своим отрядом из трёх молодых, кровь с молоком, белобрысых немчиков командовал сам. Номинально руководителем мероприятия всё ещё числился Дзюга, но это была чистая формальность, задранный нос и сжатые до желваков челюсти мисс Вайолет наглядно показывали - кто здесь лидер.
Раскопки велись в пустыне, на скалистом плато в сотне километров от города, и археологи каждый день ездили туда на двух грузовиках. Раскапывали они гробницу периода Раннего царства, мастобу. Впрочем, от гробницы остались только обломки фундамента и пыльные археологические черепки. Но! Неожиданно под фундаментом копатели обнаружили нераспечатанный вход в нижнюю камеру.
Маленькое квадратное помещение было выдолблено глубоко в скале, на стенах виднелись остатки чёрной краски, а посреди комнаты стоял саркофаг. Тщательно отполированный массивный параллелепипед из чёрного обсидиана. Как в детской страшилке: в чёрной-чёрной комнате стоял чёрный-чёрный гроб, но не смешно, атмосфера в древней комнатке угнетала. Целым саркофаг через узкий проход было не протащить, решили вскрыть, и вынести по частям. Но тут случилась заминка, без позволения бокора Лусио, местного колдуна, рабочие боялись даже прикасаться к чёрному камню.
Бокор приехал на гелендвагене с вооружённой охраной. В белом полотняном костюме и дорогих кожаных туфлях, манерами и породистой внешностью он больше походил на какого-нибудь эфиопского принца, чем на колдуна. Он не стал устраивать шаманские пляски, просто обошёл вокруг начальника землекопов, что-то наговаривая и похлопывая ладонью по груди, плечам и спине рабочего.
После обряда Лусио тщательно протёр руки белоснежным носовым платком и подошёл к столпившимся под навесом археологам:
- На рабочих я поставил защиту, им ничего не грозит. А вы не верите в наших духов, поэтому вам моя защита не поможет, и половина из вас умрёт до конца следующей недели, - сказано это было таким будничным тоном, каким говорят о погоде, и не задерживаясь более, колдун направился к машине.
- Возмутительно! И за это ему заплатили пять тысяч евро?! - зло зашипел в белую полотняную спину Дзюга, прерывая молчание ошарашенных коллег.
Но, по-видимому, бокор и сам в чём-то сомневался, на полпути он обернулся, и указав пальцем на Фиму, поманил его за собой.
- Тебе нужно выпустить мертвеца из головы, - безапелляционно заявил Лусио, едва они остановились в тени внедорожника.
- Какого ещё мертвеца? - опешил Фима.
- Который у тебя тут, - вперил смуглый палец в середину Фиминого лба колдун. - На тебе метка Ниббо, бога дороги мёртвых, он послал к тебе своего слугу, а ты держишь его в голове - выпусти. Не понимаешь? Не знаешь как? Погоди... - колдун снял солнечные очки, и на Фиму с худого чёрного лица уставились жёлтые звериные глаза. Птичьи. Вороньи. Чёрные крыла распахнулись и массивный литой клюв полетел прямо в лоб!
- Фимыч, Фимыч, очнись, ты чего застыл? - его тряс за плечо Яша Мейер.
- А куда подевался Лусио? - удивился Подвалов.
- Уехал, а ты стоишь столбом на солнце, пошли под навес...
И тут у Фимы заболела голова, странной пульсирующей болью, будто маленький злой гном пытался продолбить киркой путь из черепа наружу именно в той точке, куда ткнул пальцем бокор.
Боль не унималась весь день, не помогало ничего: ни таблетки, ни массаж, ни мази... и ночь не принесла облегчения, не смыкая глаз, он маялся с ледяным компрессом на лбу, и только под утро удалось забыться в зыбком полусне.
Фима брёл по тропе. Вокруг до самого горизонта простиралась безжизненная выжженная степь, над головой вместо неба клубилось жёлто-серое марево. Было очень тихо: ни ветерка, ни звука. И впереди, и вслед за ним, брели цепочкой какие-то смутные серые фигуры. Он знал: ему просто нужно переставлять ноги, одну за другой, и двигаться вперёд по тропе. Но что-то мешало впасть в транс бездумной размеренности. Звук, назойливый и тонкий, как комариный писк, мелодия - кто-то играл на трубе. Фима шагнул на обочину и пошёл на этот звук. На большом валуне сидел пожилой негр и с закрытыми глазами в упоении наяривал на трубе спиричуэлс "Go Down Moses". В голове у Подвалова было удивительно пусто, и только в самом уголке сознания, как мышь под веником, шебуршало какое-то воспоминание.
- Ты, Ниббо, бог дороги мёртвых? - озвучил он, наконец сформировавшуюся мысль.
От неожиданности негр поперхнулся и распахнул глаза, желтые, звериные.
- Ты мне льстишь, бро, какой из меня бог, я всего лишь скромный страж перекрёстка, дудочник, пёстрый стрелок, - похлопал он себя по кобуре на бедре и указал на яркий, сшитый из лоскутков, шейный платок. - А вот как ты, живой, забрёл на тропу мёртвых, да ещё и вышел к перекрёстку?
- У меня очень болит голова, бокор Лусио утверждает - там мертвец, и его надо выпустить. Может быть, ты мне поможешь?
- Эх, Лусио, Лусио, мог бы и сам навестить старика Бату...
Из сна Фиму вытолкнуло ощущение тревоги, голова больше не болела, но в комнате было что-то не так.
В бывшей монастырской келье, где жил Подвалов, обстановка была спартанской, только необходимый минимум удобств, дабы не отвлекать монасей пошлой роскошью от общения с всевышним. Единственным украшением белёных стен было чёрное деревянное распятье в изголовье; у окна стояла узкая солдатская койка; рядом тумбочка с настольной лампой и крепкий самодельный табурет; на кронштейне у входной двери висели вешалки с одеждой. За кронштейном кто-то затаился. Фима протянул руку и включил лампу, из тени вышел капитан Алтаец. Сослуживец из конторы, работал в аналитическом отделе, белая кость, с полевым волкодавом Подваловым близко не пресекался, погиб пять лет назад. Не до конца проснувшегося Фиму его присутствие не испугало и даже не удивило:
- Это ты сутки долбился у меня в голове? Чего тебе надобно, старче?
Алтаец уселся на табуретку и равнодушно пожал плечами:
- Помочь тебе, Фима.
- Погоди, Алтай, ты же мертвец. Или ты вернулся? Что ты, вообще, такое?!
- Не мертвец и не живой. Видишь ли, Фима, мир устроен иначе, чем ты привык считать. Смерти нет, вернее, жизнь не начинается рождением и не заканчивается смертью. Она многомерная и многоплановая. Ты - матрица в постоянном движении: где-то умираешь, где-то рождаешься, где-то жизнь развивается по совершенно иному сценарию - и все эти варианты реальности излучают информацию, а она образует эгрегор. Обычный человеческий мозг недостаточно развит и не улавливает его эманации. Но твой мозг микстура перестроила, и теперь, хоть и слабо, но он ловит волны и прогнозирует вероятное будущее. Я ответ мирового эгрегора на тревожную вибрацию твоей матрицы, продукт взаимодействия общего и частного, так сказать. Тебе грозит опасность, и подсознание пытается донести до тебя это. Предупреждёный вооружён... Здесь назревает опасная аномалия, мне нужно с ней разобраться, заодно, если смогу, и тебя вытащу из этой задницы.
- Глюк от микстуры, короче, - преобразовал словоблудие в понятный образ Фима, - а почему именно ты, Алтай?
- Есть у меня личный интерес, придёт время - узнаешь.
Сонная одурь окончательно развеялась, и Фима вдруг осознал - он беседует с чем-то потусторонним, по сути, призраком давно умершего человека, и его пробрал озноб.
Алтаец удовлетворённо кивнул:
- Проснулся, наконец. Попей, - он взял с подоконника бутылку минералки и бросил её на кровать, - и займёмся делом.
От Алтайца веяло прохладой, он как будто парил холодным туманом, след его руки на бутылке покрылся изморозью. Фима глотнул ледяной воды, остаток вылил себе на голову - эти простые действия немного успокоили, но всё равно было как-то не по себе.
- Сомнителен мне твой альтруизм, учти, кровью я ничего подписывать не буду, - объявил он капитану.
- И не надо, - легко согласился Алтаец, - об альтруизме речь не идёт, просто здесь и сейчас наши интересы совпали.
Ты знаешь, что Дзюга продался американцам? Поверь, вопрос решённый, осталось урегулировать цену. Как только они договорятся, вы с напарником станете ненужными свидетелями, и вас уберут - скорпионы покусают, бегемоты затопчут, или отравитесь чем-нибудь экзотическим, в Африке всякое может случиться, а анкл Билли большой специалист по несчастным случаям с летальным исходом.
- И без вибраций мирового эгрегора не трудно догадаться - Дзюга спит и видит, как бы припасть к сладчайшим американским берегам. Да только в чём ценность этого археологического черепка для Америки? Мисс "Лэнгли" на него пялится, как "в афишу коза". Зачем ей из-за него кого-то убивать?
- Всё переменится, как только вскроют саркофаг, - паузу Алтаец держал профессионально, словно за бытность в преисподней, то бишь в мировом эгрегоре, обзавёлся дипломом адского ГИТИСа.
- Не нагнетай, просто скажи - что в этом гробу? - Фиме театральщина призрака казалась неуместной.
- Артефакт предтеч. Дитя предыдущей цивилизации. Личинка. Куколка и её рой в режиме гибернации. Спящая принцесса и её свита, если она попадёт в цейрушную лабораторию и проснётся там - погубит разумную жизнь на планете. Её нужно разбудить здесь, в безлюдной пустыне, и отправить на иной план мироздания, к своему виду.
В общем, при такой железной мотивации, потусторонние силы, в лице капитана Алтайца, завербовали Подвалова в лигу героев без особого труда.
Они проехали уже полпути, злое африканское солнце жгло немилосердно, и где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что в костюме биологической защиты он должен себя чувствовать вареной сосиской в презервативе. Должен, но не чувствовал. Фиме было хорошо, всё его существо переполняла необыкновенная радость и лёгкость чрезвычайная. Хотелось взлететь и бесконечно любоваться ярким, цвета берлинской лазури небом с желтком солнца посредине, длинными плавными волнами пустынных барханов...
Но более всего его восхищала лежащая перед ним куколка, она была само совершенство.
Вытянутое в длину полутораметровое яйцо, как в люльке, покоилось на снятом с машины и натянутом на опалубку брезентовом тенте. Тёмно-лиловое, отполированное до перламутрового блеска, оно таинственно мерцало муаровыми разводами. К поверхности из глубины всплывали крошечные жемчужные пузырьки и складывались в цепочку, их становилось всё больше, они превратились в линию, она засияла ярким лучом, и яйцо плавно раскрылось устричными створками. Изнутри створки были выстланы серебристыми сотами, и из них тотчас лёгким дымом потянулись вверх миллиарды сверкающих крошечных частиц - свита, сама же принцесса была покрытым лиловыми узорами серебристым червём, совершенным каждой своей серебряной чешуйкой...
- ...ать!.. Лей воду, сука!.. - на голову обрушилась ледяная глыба, и перед глазами вместо принцессы предстала разъярённая физиономия Алтайца, - лей!..
Фима ухватил заготовленную загодя пятидесятилитровую канистру и обрушил её содержимое прямо на червя.
- Ещё!..
Он сбросил крышку и перевернул на опалубку второй бак.
Не в ушах, где-то внутри головы раздался нестерпимо громкий крик боли, затошнило, реальность замерцала, и червь вместе с яйцом растворился в воздухе, как мираж. На брезенте осталась только мутная лужа, покрытая грязными розовато-бурыми клочьями пены.
- Сильная, гадина, пробила мою защиту, всех под контроль взяла, и это после миллиона лет в гибернации, страшно подумать, на что она способна, когда в силе. Сама ушла, но шлейф оставила, тварь, - Алтаец указал на клубящееся в вышине серебристое облако, - облейся водой сам, и их полей, - кивнул он на застывших истуканами на противоположной скамье немцев. - Потом в кабину и гони что есть мочи к реке, пока рой не сориентировался и не начал вас жрать.
В кабине вяло шевелился уже очнувшийся Мейер.
- Пусти меня за руль, - велел ему Фима и передал захваченную из кузова упаковку минералки, - поливай нас как следует, чтобы лужа была.
Он вдавил педаль газа, впереди стоял грузовик с американцами, из машины вышли Дзюга, мисс Лэнгли и анкл Билли. Фима начал притормаживать...
- Гони!.. - заорал в ухо Алтаец, - всем не спастись, они жертвы, пока рой будет их употреблять, вы успеете доехать до реки.
Речной илистый берег сплошь порос осокой, армейский грузовик пробил в этих зарослях настоящую просеку. Обычно, в прибрежной зоне кипела бурная жизнь: кто-то кого-то жрал, кто-то с кем-то спаривался, охотились крокодилы, на мелководье купались бегемоты - всё это вопило, пищало, чавкало, квакало... Сейчас же, над рекой царила мёртвая тишина - ни звука, ни движения, только сухо шелестели жёсткие листья осоки под порывами ветра, да чуть поодаль от воды клубилось и гудело низким звоном большое серебристое облако.
Прополоскав в реке и опять натянув тент на крепления, вся оставшаяся в живых часть экспедиции собралась в кузове под иллюзорной защитой брезентовых стен. Притихшие подопечные герра Рихарда жались к нему, как к наседке. Страх стёр с их лиц арийскую надменность и обнажил суть - обычные, перепуганные насмерть, мальчишки. Бледный Яша выглядел утомлённым, время от времени он нервно вздрагивал и тёр уши. Его фамильяр вошёл в раж, и с усердием истового патриота, наяривал: то 'Интернационал', то 'Боже, царя храни', то 'Вставай, страна огромная'
- Посылать их воевать супостата, всё равно, что обед ему подать, он их с аппетитом откушает. Шанс победить есть только у нас, мы последняя надежда этого мира, Фима, - с пафосной миной сообщила видимая только Подвалову голова Алтайца. Полностью визуализироваться он не стал - берёг энергию.
Но у Фимы было совсем не геройское настроение, он вдруг осознал, до чего же это здорово - просто жить: вдыхать воняющий тиной влажный воздух, жариться на солнце, да даже слушать "Интернационал", в конце концов! Подвалову было страшно, он привык к жизни и не хотел умирать, но Высшим Силам не было дела до желаний какой-то мелкой мошки.
- Ну и какие у меня шансы? - скучно поинтересовался он у Алтайца.
- Пятьдесят на пятьдесят - победить, и тридцать к семидесяти остаться при этом в живых, хотя нет, сорок к шестидесяти - я в защите выложусь по полной, и если выживешь, обязательно прослежу чтобы всё у тебя устроилось наилучшим образом. Клянусь!
- Не клянись, капитан, не надо, сам же говоришь - смерти нет. Забурюсь в эгрегор, стану как ты фантомом... - он решительно подтянул к себе кислородный баллон и начал крепить его к костюму.
Что вы делаете? - заинтересовался его манипуляциями с баллоном Рихард.
- Собираюсь уничтожить тварь на берегу. Тянуть дальше нельзя, в любой момент здесь могут появиться местные козлоёбы на верблюдах, и тогда нас уже ничто не спасёт. Это облако - рой, коллективный разум, он не убивает, он поглощает жертву. И с каждым поглощённым становится умнее, сильнее, набирает массу. Рой практически неуязвим, ему не страшны огонь, излучения, даже термоядерный взрыв... но его может убить простая вода, H2O для него агрессивная среда. План такой - я выйду на берег и постою, костюм полной биологической защиты герметичный, поглотить меня рой не сможет, но попытается, слишком проголодался за миллион лет спячки, и как только он налипнет сверху, зайду в воду и нырну. После меня, вторым, пойдёт Яша, вряд ли там останется что-то существенное, но уничтожить нужно всё, чтобы не размножилось больше.
Фиму мутило, он потерял счёт времени и не знал, как долго стоит, серебрянка сразу же залепила стёкла окуляров и в шлеме было темно как в жопе.
- Терпи, бро, ещё рано, - послышался где-то далеко, за миллион километров отсюда, голос Алтайца.
Вокруг мельтешили чёрточки, точки, кружочки, закорючки, и вдруг Фима понял, что стоит на куче кем-то написанных букв, они жужжат и летают вокруг него, пытаясь сложиться в какое-то слово, и не могут. Куча зашевелилась, и из неё вылез Дзюга:
- Ренегат и подлец! Ты меня предал! - вопил разъярённый старикашка, - я на тебя докладную генералу! От меня не спрячешься! Снимай шлем! - он протянул скрюченные пальцы к Фиминому лицу...
Но тут Алтаец прижал к его вискам ледяные ладони:
- Ещё чуть-чуть.
Из темноты вышел анкл Билли, в его руках извивались и шипели змеи, он заговорил, и из его рта посыпались скорпионы и многоножки:
- Сними костюм, или я засуну всё это тебе в шлем.
- Пора, иди, - дохнул холодом в ухо Алтаец, и Билли сгинул.
- Темно, куда идти?
- Положи руки мне на плечи и ступай за мной, нам надо сделать шесть шагов.
Перед ним возник светящийся силуэт, руки были тяжёлыми как чугунные гири, но сцепив до хруста зубы, Фима напрягся и водрузил неподъёмные конечности на плечи призрака.
Фима с вытянутыми руками упал вперёд, и в тот же миг тысячи раскалённых копий пронзили все его потроха! Но боль быстро схлынула, и стало очень легко, от этой лёгкости он пришёл в себя и поднялся из воды. С его костюма потоками лилась бурая слизь, бурлила в воде и растекалась мутным, покрытым грязной розовой пеной пятном. С кузова машины спрыгивали Яша, немцы, и по пояс в воде брели к нему, где-то далеко-далеко вопил Алтаец:
- Мы победили! Ты сделал это! Молодец! ...дец! ...дец! - всё вокруг начало расплываться, закружилось и растворилось во мгле.
Фима пережил клиническую смерть; тяжёлую форму лучевой болезни, которая вдруг самым чудесным образом излечилась - Алтаец держал слово данное в "бурю"; на службе ему досрочно присвоили очередное звание и комиссовали по состоянию здоровья. И наконец, после событий африканского вояжа Подвалов обрёл вечную признательность в сердце известного столичного адвоката Бориса Мейера. Его объявили почётным клиентом адвокатской конторы "Мейер, Мейер и К" с правом на пожизненное бесплатное обслуживание. Щедрость Мейера старшего объяснялась просто: его сын Яша не только остался жив, но и разочаровался в воинской славе и занялся тем, чем подобает заниматься каждому добропорядочному Мейеру, а именно - юриспруденцией.
Дела семейные, продолжение. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной
И дым Отечества нам сладок и приятен... - Подвалов любил Москву, но его сердце щемило по северному, окружённому дремучими лесами, Синегорску. Пока был жив дед, мотался Фима в город детства часто, но после смерти старика три года назад, ни разу там не был.
Дедова квартира встретила его неестественной тишиной осиротевшего жилья, казалось, здесь затаился кто-то большой и неведомый, тосковал по хозяину и преданно его ждал. В прихожей услужливо стояли дедовы тапочки, перед зеркалом на трюмо лежали вечно теряющиеся перчатки, на вешалке висели шарф и дублёнка, и запаху дедова табака за три года не позволено было выветриться. Этот некто или нечто настороженно разглядывал Фиму из зеркал, всех полированных, никелированных и прочих блестящих поверхностей, будто хотел спросить:
- Ты кто? И что тебе здесь нужно?
А ведь квартира и впрямь не знает, что хозяин умер, и ждёт его.
- Прости, дружище, - Фима провёл рукой по дверному косяку, - дед умер, теперь я вместо него. Приехал пока на лето, а там видно будет, я птица вольная.
Это были правильные слова. Напряжение отпустило, пространство тут же заполнилось звуками, посветлело, ожило - его вспомнили и приняли.
Африканский адреналин, болезнь, перипетии бракоразводного процесса, всё это утомило Подвалова, и он с удовольствием отдался тихой прелести пенсионных будней. Неторопливо занимался домашними делами: уборкой, мелкими ремонтами, разбирал бумаги и семейные фотографии. Оставил на память парадный мундир деда, остальную одежду сложил в коробки и хотел было отвезти в хоспис, но на лавке под старой липой дворовые пенсионеры-доминошники забивали 'козла' - предложил им. Забрали всё - не Москва, люди в провинции живут небогато.
Это был правильный поступок, и так же как квартира, Фиму принял двор. Его пригласили в доминошный клуб, и теперь иногда, под пиво с таранькой и дворовые сплетни, он забивал 'козла' под старой липой.
Неизвестно куда бы его завела пенсионная дольче вита, но как-то в пятницу испортилась погода...
Южный ветер нагнал туч, весь день погромыхивало, накрапывало, а к ночи небесная артиллерия расчехлила пушки, и разразилась буря. Громыхало и полыхало так, словно небесное воинство сошлось в последней битве судного дня. Хляби разверзлись, вода лилась потоком и утробно низвергалась из водосточных труб, под яростным ветром стонали, гнулись и истерично бились ветвями об окна деревья... да ещё кому-то из соседей вздумалось стучать по батарее отопления.
Подвалов перевернулся на другой бок и натянул подушку на ухо. Звуки бури приглушились, но батарея продолжала дребезжать под черепной коробкой: "тук-тук-тук" - раздосадованный Фима отшвырнул подушку.
- Решительно, без снотворного под эту какофонию не уснуть, - таблеток не было, опасаясь просрочки, он вытряхнул аптечку деда в мусор, выручил "анестетик" из холодильника. И уже на зыбкой грани яви и сна, в уплывающем на алкогольных парах сознании промелькнуло: 'Три коротких, три длинных, три коротких - SOS? Морзянка? Кому-то нужна помощь?'
Утром распогодилось, батарея безмолвствовала, и Фима решил - померещилось. Но ночью опять застучало. Он лежал и слушал: три коротких, три длинных, три коротких - определённо, морзянка. Взяв с прикроватной тумбочки нож для разрезания бумаги, он раздражённо стукнул в ответ. Радист на той стороне на мгновенье умолк, а потом с удвоенной силой, лихорадочно забарабанил: 'SOS. Пить. Воды. SOS. SOS.'
Фима вклинился в передачу и выбил:
- Ты кто?
- Витя, - задребезжало в ответ.
Ребёнок что ли? Взрослый бы назвался Виктором и фамилию указал.
- Возраст?
- 12.
- Ты где?
- Не знаю, темно, цепь.
- Фамилия? Домашний адрес?
Но в ответ опять застучало: 'SOS. Пить. SOS. Воды.' - и больше радист на контакт не шёл, только просил спасти и воды.
Фима не знал, что и думать - где-то умирает от жажды прикованный к батарее мальчишка Витя? В квартире? На чердаке? В подвале? А если это розыгрыш? Нет, среди ночи я по соседям не пойду, но с утра надо будет разобраться. С этой мыслью он забрал подушку и одеяло, и отправился досыпать в кабинет деда, подальше от трубы.
Фима жил на третьем этаже четырёхэтажного, довоенной добротной сталинской постройки дома. В подъезде было восемь квартир, по две на лестничной площадке. С тех пор как Подвалов покинул родные пенаты, большинство жильцов сменилось, из старожилов оставалась только его одноклассница Жозефина Палева из квартиры над ним. Начать он решил с неё.
Жозя - подруга детства, верный падаван и непременный участник всех его авантюр, но как же подло она предала своего джедая в выпускном классе. Выпускались они в 1999 году. Времена на дворе стояли суровые, остатки распиленного в центре бюджета доворовывала местная администрация, денег на отопление почти не оставалось, батареи едва теплились. В школу он натягивал по два свитера, а Жозя множеством одёжек и вовсе напоминала капусту. Но пришла весна, солнце растопило холода, одёжки опали капустными листьями, и из них, тропической бабочкой, выпорхнуло прелестнейшее создание. Неведомым образом, острые как циркуль Жозькины локти и коленки вдруг округлились, линии тела обрели лебединую плавность и грацию, а глаза, вобрав весеннее солнце, превратились в текучие озёра тёплого шоколада, и Фимася, как подбитый ниже ватерлинии фрегат, камнем пошёл ко дну шоколадного моря. Раздираемый противоречиями, он затаился не в силах принять чувства - это же с детства знакомая до каждой веснушки на носу Жозька, это как инцест. Он протанцевал с Жозефиной весь выпускной, но признаться так и не осмелился, а вскоре они разъехались: он в Москву, она в Питер.
И теперь полковник слегка робел, ведь двадцать лет назад он явно не оправдал девичьих ожиданий.
- Покайся, Фимася, - предложил внутренний голос, - Жозя простит, но помни, с развода ещё и месяца не прошло, и насладиться свободой ты пока не успел. Да, и миндальный торт непременно...
Она почти не изменилась, всё тот же аромат корицы и тёплые шоколадные озёра под полукружиями удивлённых бровей.
- Глазам не верю, Фимася, ты ли это?!
Фима, как поверженный полководец сломанную шпагу, протянул ей коробку с кондитерским изделием.
Торт Жозефина одобрила, забрала и поставила на трюмо в прихожей, однако в дом гостя не пригласила, оставив неловко топтаться на лестничной площадке.
Но пубертатные комплексы Подвалова остались в далёком прошлом, а суровая военная жизнь не раз доказывала: именно смелость берёт города. И Фима атаковал - решительно шагнув вперёд, он притянул девушку к себе, обнял и поцеловал в макушку.
- Хватит дуться, Жозя, давай уже почеломкаемся.
Жозефина было упёрлась острыми кулачками, но быстро обмякла и уткнулась носом в полковничью грудь.
Боевая подруга работала в полиции, в городской экспертно-криминальной службе. И хоть следственные мероприятия не были её профилем, тем не менее, помочь старому другу Фимасе она согласилась, а "наган и ксива" в любом деле отличное подспорье, даже в руках патологоанатома.
И опять, каким-то шестым чувством Фима ощутил, что поступил правильно, примирение с Жозей словно камень с души свалило.
На четвёртом этаже трубы отопительного стояка закольцовывались, так что необходимость лезть на чердак отпала. Жозины батареи по ночам спали мирным сном, не издавая ни звука.
Правда, в квартире обитали ещё и два хорошо откормленных, способных на всякое, в том числе и колотить игрушкой по трубе, кота: серый полосатый Мася и рыжий Мухася - но Жозефина уверяла, что морзянкой они не владеют.
- Значит, стучат снизу, - констатировал очевидное Фима, - ты не знаешь, кто там живёт?
- Под тобой - старушка, Идалия Яковлевна, ей уже за девяносто, за ней присматривает дальняя родственница Зоя, верующая вроде бы - всё время в платочке, длинной юбке, глаза в пол.
- Сектанты? Точно, они приковали пацана! - оживился Фима.
Но Жозефина не согласилась:
- Нет. Идалия, вообще, атеистка, а Зоя православная, она в церкви "Петра и Павла" кем-то работает - бухгалтером, или канцелярию ведёт. Я с ними знакома, у Зои давление скачет, и я иногда ей уколы делаю.
- Жаль, хорошая версия была, - огорчился Фима, - а на первом этаже?
- Там никто не живёт.
- Подозрительно, в пустой квартире тоже могли на цепь посадить.
Но Жозефина опять выступила адвокатом дьявола:
- Не думаю, Идалия не потерпела бы шум по ночам.
- Ты же говоришь - старушка за девяносто, может, она глуховата?
- Идалия?! О, нет! - рассмеялась Жозя, - чего тянуть, идём, сам убедишься.
Соседки со второго этажа оказались гостеприимными и пригласили их выпить чаю.
- У нас всё тихо, никто не стучит, - миловидная, повязанная голубым шифоновым платком Зоя, относилась к тем чувствительным женщинам, что легко смущаются всем на свете. Вот и сейчас, поймав на себе изучающий взгляд полковника, она залилась румянцем, потупилась и больше глаз от чашки не подымала.
- Не слушайте её, Зоинька с детства рассеянная, у неё слон под кроватью затрубит - она не услышит.
А вот Идалия Яковлевна была полной противоположностью молодой родственнице: воробьиной конституции, с тщательной, волосок к волоску, причёской, аккуратно нарисованными бровками, нарумяненными щёчками - из тех штучек, что и в гробу кокетничают. Чашечку она подносила к карминной подковке рта, жеманно оттопырив ярко наманикюренный мизинчик, не забывая при этом, стрелять круглыми сорочьими глазками в полковника.
- У нас очень даже стучит, вот третьего дня, вы на кухне стучали - трубу в мойке меняли? А за день до того, стучали здесь, - она указала на потолок, - мебель ремонтировали?
Ох, права Жозя - нюх у Идалии, как у собаки, а глаз, как у орла...
- Бабушка, он же не об этом спрашивает.
- Не перебивай меня, Зоуи! - тут же оборвала её старуха, - вечно у тебя нет терпения выслушать! Такой мужчина - хорош собой, полковник... а ты, как всегда, в эмпиреях! А теперь поздно - пташка упорхнула, - и мимоходом мазнув неодобрительным взглядом по Жозефине, она опять обратилась к Фиме.
- Завелось у нас что-то полтора года назад - стучало, хлопало дверями, бросало вещи. Пришлось освящать квартиру. Экзорцистом выступил отец Васисуалий, жуликоватый тип, я бы ему и покупку шнурков не доверила, но Зоуи им увлечена и настояла... - Идалия ехидно захихикала, - а права была я - жулик, недалеко изгнал, всего лишь на этаж выше. Ефим Валерьевич, ангажируйте преподобного, да потребуйте с него скидку за недоделанную работу, а то дерёт он не по-божески - пусть не жалеет козлетона и отправит полтергейст сразу на чердак.
- Или на первый этаж, в пустую квартиру, - предложил альтернативный вариант Фима.
Старушка поёжилась и как-то сникла:
- Нет, туда он не пойдёт, там плохая аура.
- То есть? - заинтересовался Подвалов.
Идалия опустила глазки и попыталась сделать вид, что чрезмерно увлечена чаем, но пауза затянулась, и она отставила чашку:
- Там устроили логово террористы.
- Бабушка! Только не опять...
Но старуха решительно оборвала стенания родственницы:
- Помолчи, Зоуи! Полковник человек военный, и он разберётся, или ты хочешь, чтобы дом взлетел на воздух?
Инкогнито соседа снизу вызывало сомнения у Идалии Яковлевны с самого начала - зачем, скажите на милость, добропорядочному человеку скрываться от соседей? Купил квартиру, сделал ремонт и ни разу здесь не появился. И в позапрошлом году, октябрьской ночью, подозрения перевоплотились в твёрдую уверенность: сосед - тёмная личность. В тот вечер, Идалия Яковлевна за ужином неосмотрительно съела мясного пирога, и мучаясь изжогой, лежала без сна. Уже за полночь, она услышала, как к дому подъехала машина. Запиликал замок подъезда, хлопнула дверь нижней квартиры. Снедаемая любопытством Идалия, тут же забыла о хворях, и прихватив на всякий случай смартфон, порскнула к окну...
В общем, полковник согласился с бдительной соседкой, запечатлённые гаджетом события выглядели, как минимум, странно.
Два амбала в балаклавах выгрузили из газели и понесли в подъезд большой, похожий на оружейный, ящик. Затем вернулись, набрали пакетов и коробок и тоже отнесли в нижнюю квартиру, пробыв там полчаса, вышли уже втроём, сели в машину и уехали.
Но последовавшее затем, казалось Идалии подозрительным вдвойне.
На следующее утро бдительная старушка решила слить обличающее видео компетентным органам. Благо, куда звонить, она знала. Недавно, при выборах в органы самоуправления, в теледебатах некоего высокопоставленного чина, бегущей строкой гражданам предлагался телефон для связи в экстраординарных случаях.
Ей, по военному чётко, ответил некий Иван Петров. Выслушал, дал адрес для видео, и поблагодарив, пообещал разобраться.
И удовлетворённая исполненным долгом сознательная гражданка Идалия почила на лаврах. Каково же было её удивление, когда через неделю к ним заявился разъярённый участковый Желтушкин, ленивый и насквозь коррумпированный мент.
- Кричал, стучал кулаком по столу, совершенно деморализовал бедную Зоуи. Так и заявил: "если твоя полоумная старуха не уймётся - сдам в богадельню!" Самолично удалил видео из смартфона, мозги этого недалёкого парвеню и мысли не допускали, что человек моих лет может хранить информацию в облаке. И тогда я окончательно убедилась - нижняя квартира принадлежит террористу, покрываемому властями капо из мафии. Кстати, ящик через месяц забрали, и опять ночью, и опять в балаклавах.
- Если ящик забрали, и там больше никто не появляется - вам нечего опасаться, - попытался успокоить старушку Фима.
- Ефим Валерьич, - вдруг, флёр кокетства слетел, и с лица Идалии ледяными глазами капитана Алтайца глянула вечность, - на мою долю выпали страшные времена, и дожила я до наших дней во многом благодаря интуиции. И сейчас я чувствую, я точно знаю - там нечисто, что-то там есть. И вам необходимо узнать - что.
Полтергейст Фиму насторожил, но теперь, после явления тени Алтайца, он уверился окончательно - старушка права, дело нечисто.
Положа руку на сердце, ему с лихвой хватило африканских приключений. И послал бы он мальчика Витю лесом, если бы не совет всё того же Алтайца, его единственного компетентного источника: 'Будь на чеку, случится нечто аномальное - не игнорируй, разберись, само собой оно не рассосётся, а чем дальше, тем только хуже будет, вплоть до летального исхода. А случится непременно - подобное тянется к подобному'.
Легко сказать "разберись"... Квартира на первом этаже была укреплена не хуже пресловутого Форт-Нокса. На окнах бронированные стёкла и решётки. Входная дверь - стальная, сейфового типа, со зловещим красным глазком сигнализации в верхнем углу.
- Да, в лоб их не взять, но умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт, - промурлыкал Фима, он предполагал наличие скрытой видеокамеры, и вместе с Жозефиной, они разглядывали красноглазого стального монстра с лестничной площадки второго этажа. - Их слабость в их силе. Ма шер, пришло время ксивы и нагана, у меня созрел план...
Натянув капюшон худи до самого носа и опустив голову, Подвалов подошёл к двери и вонзил жало тонкой отвёртки в замочную скважину. Нажал, в замке что-то хрустнуло, и красный глазок тревожно замигал. Он подёргал ручку, для надёжности пнул дверь ногой и вышел из подъезда.
Под липой он стянул с себя худи, из загодя оставленной сумки вынул и надел красную стёганную безрукавку, оттуда же извлёк пару пива, тараньку и с комфортом расположился на лавке наблюдать за развитием событий.
Через двадцать минут во двор въехала машина охранной фирмы.
- Ма шер, твой выход, - отправил он сообщение Жозефине.
План сработал: мужская самость охранников спасовала перед прелестной молодой женщиной, профессиональный же долг уступил удостоверению старшего лейтенанта криминальной полиции, и Жозефина легко проникла в "странную" квартиру. Но этим, увы, их успехи и закончились.
- Нет там никого. На полу пыль ровным слоем и никаких следов, полтора года точно никто не заходил. И трубы с батареями металлопластиковые, утопленные в стену, не постучишь. - Охранники уехали, и Жозефина, пристроившись рядом с Фимой на лавочке, задумчиво грызла кусочек вяленой рыбы и делилась соображениями, - всё-таки, кое-что меня там насторожило. Запах, помещение полтора года не проветривали, воздух затхлый, а в нём чувствуется душок родной прозекторской. Возможно, в квартире находился труп, причём, несвежий. Хотя, мог и холодильник потечь, я проверила: холодильник есть, рабочий, но девственно-стерильный. Странно как-то, в подвале тоже ничего не нашлось, может, мон колонель, приснилась тебе морзянка?
- Вряд ли, ма шер, не думаю. Раз уж мы партнёры, я хочу кое о чём рассказать. Предлагаю провести эксперимент - сама послушаешь, облико морале позволит тебе остаться на ночь в логове одинокого полковника? Между прочим, в духовке томится маринованный угорь, а к нему найдётся бутылочка Божоле.
Кладбище это дом мёртвых в чьи двери рано или поздно постучится каждый: я, ты, он... ведь пережить в этой жизни можно всё, кроме смерти.
На следующий день Фима отправился на кладбище, к деду, привести в порядок могилу, убрать, покрасить...
Старое городское кладбище было тенистым покойным местом, идеально подходящим для тихой скорби и размышлений о скоротечности славы мирской, но Фиме не скорбелось, да и пришёл он сюда не за этим. После вчерашней ночи полковника распирали чувства, давили на диафрагму, подъязычную кость, нёбо и ему нестерпимо хотелось выговориться, поделиться с кем-нибудь впечатлениями, а лучшего слушателя, чем дед, не найти.
- Знаешь, дед, я Алле про Африку не рассказал. Небезопасно ей такую информацию доверять. А с Жозефиной само собой получилось.... - Фима аккуратно водил кисточкой по завиткам чугунного литья и изливал душу, дед на фотографии слушал, попыхивал трубкой и иронично ухмылялся в усы. - Не ухмыляйся, Жозя чудесная, и как человек порядочный, теперь я должен на ней жениться. Вот только прежде одно дело надо закончить. Высшие силы квест подкинули - мальчик Витя стучится, помощи просит, и слышу его только я, Жозефина как ни старалась - не услышела. Я бы и рад помочь, только чем? Поиски зашли в тупик, ума не приложу, что делать и где ещё поискать. Алтаец советовал прислушиваться к интуиции: снам, желаниям настойчивым, мыслям. Меня вот совесть совсем замучила: уже третью неделю в Синегорске - а тебя не навестил. Как думаешь - это знак? Может, подскажешь что-нибудь?
Фима распрямился и помассировал затёкшую в неудобной позе поясницу. Что-то его раздражало, что-то было не так. Голос. Не место среди кладбищенской меланхолии звонкому детскому голосу.
- Откуда здесь ребёнок?
Она играла на поляне за старой ивой. Девочка, совсем ещё малышка, не старше четырёх-пяти лет. Алтаец уверял, что обычно призрак является таким, каким его похоронили. Этого ребёнка убили и бросили в яму, как ненужную ветошь. Зрелище было жутким, на весенней, сплошь усыпанной лупоглазыми одуванчиками лужайке играл в куклы окровавленный призрак девочки. Её лицо, руки, волосы - всё было в засохшей кровавой корке, а когда-то бывшая белой, больничная распашонка сплошь заскорузла бурыми подтёками. У Фимы защемило сердце:
- Это же какой тварью нужно быть, чтобы вот так закопать ребёнка, даже не умыть, не одеть в чистое...
- Ты её видишь?
От неожиданности Фима чуть не подпрыгнул, позади него стоял незнакомый старик.
- Вы кто?
Но старик отвечать не стал, а опять настойчиво повторил вопрос:
- Ты её видишь?
Отпираться было глупо, и Фима утвердительно кивнул:
- Да, вижу.
Старик оказался хозяином здешних мест, директором кладбища. Звали его Тит Мироныч, и был он человеком непростым, тоже владел даром видеть потустороннее.
- Девочка появилась здесь пару недель назад. Но расспросить не могу, маленькая совсем и очень уж пугливая, близко к себе не подпускает.
И действительно, едва заслышав их голоса, сидящая на лугу малышка перестала укачивать свёрнутую из тряпки куклу, настороженно прислушалась, потом вскочила, и крепко прижимая к груди своё сокровище, юркнула за дерево.
- Откуда она здесь? Ведь на кладбище давным-давно не хоронят.
- Это-то понятно, нелегально закопали. Тело маленькое, пронесли в сумке или рюкзаке и зарыли в укромном месте. Территория большая, таких мест много. Причём, действовал человек в тайных знаниях сведущий, закопали днём и могилу солью присыпали, иначе ночью мои подопечные учуяли бы свежий труп.
- У вас же на входе видеокамера, можно посмотреть, кто две недели назад с большой сумкой зашёл.
Старик покачал головой:
- Нет, так не сработает, это она поднялась две недели назад, а закопать её могли когда угодно, да хоть и за десять лет до того. Но пёс, что малышку охраняет, полтора года как приблудился, вот тогда, скорей всего, её и зарыли.
И только тут Фима увидел, что под ивой лежит крупная восточно-европейская овчарка.
- Они так просто не воплощаются, - продолжил старик, - узнать бы, что её подняло.
"Известно, что, - подумал про себя Фима, - в город приехал цирк, в лице некоего отставного полковника, и все злодейски умерщвлённые дети этих мест, а мальчик Витя тоже не от коклюша помер, явились на представление" - и хоть Фима промолчал, хозяин кладбища всё равно о чём-то догадался.
- А заходи-ка, дружок, ко мне в сторожку, нам есть о чём поговорить.
Сторожка - как ей и полагалось, стояла на страже кладбищенских ворот. Старый, на фронтоне над входом была выложена цифра '1905', дом из красного кирпича недобро щурился на окружающий мир забранными решёткой подслеповатыми оконцами.
Фима, человек военный, здание у кладбищенских ворот сразу опознал, как капонир. Непонятно кого защищал кряжистый домишко: живых от мёртвых или наоборот - но, определённо, бои здесь когда-то велись, в воздухе до сих пор ощущался запах сгоревших пороховых газов.
Дом делился на две части. В передней находилась кладбищенская контора, куда жаждущие различных административных благ граждане могли обращаться по понедельникам, средам и пятницам. Задняя же, была жилой. Здесь, за высокой, плотно увитой плющом и обсаженной кустами рябины оградой, текла жизнь обычной сельской усадьбы. Привязанная к колышку коза щипала траву у забора; с крыши собачьей будки красавец-петух бдел за гребущими у собачьей миски пёстрыми курами; на грядках под окнами росли лук, укроп, и ещё какая-то сочная столовая зелень.
Подвалов сидел на террасе за сбитым из струганных досок столом и наблюдал за расставляющим тарелки с незатейливой закуской хозяином. Добродушный дедок его настораживал, что-то ему от Фимы было нужно, слишком уж он суетился, проявляя гостеприимство. Интроверт, Фима с людьми сходился сложно, и запросто в гости к незнакомому человеку не пошёл бы, но старик его заинтриговал. Он что-то знал о мёртвых детях, а возможно был замешан в этом деле. Интуиция подсказывала - встреча со сторожем не случайность, это след.
- Чтоб ты знал - кладбищенская рябина в колдовском деле незаменимое дерево. Её даже самая злокозненная нечисть стороной обходит. А настойка рябиновая, если правильно ягоду настоять - воистину аква вита. И силу восстановит, и чакры, так сказать, раскроет, - вещал менторским тоном Тит Мироныч, разливая по стопкам рекламируемый продукт. - Ну, Ефим Валерьич - за знакомство!
По крепости рябиновка не уступала Олежиной чаче, что там с чакрами, Фима не понял, но из глаз огненная жидкость слезу вышибла.
- Ты яблочком квашеным закусывай, или сальце вот, - пододвинул старик тарелку с тонко нарезанным копченым салом, и в свою очередь, опрокинул рюмку. - Что же, ритуал соблюдён - хлеб в доме преломлен, и ложка со стола не свалилась, дребезжа и предупреждая хозяина: 'Враг!' Да и живность моя на тебя не реагирует... Извини, но дело серьёзное, без проверки никак. Ухожу я, а тебя, как я понимаю, мне на замену прислали. Слишком редкая птица видящий, чтоб просто так его встретить.
"Так вот что ему надо, старый стрючок решил меня припахать, ну уж нет, мне и мальчика Вити довольно!"
- не согласился Фима.
- Вы ошибаетесь, Тит Миронович, меня никто не присылал, я в родные края отдохнуть приехал, наниматься в кладбищенские сторожа в мои планы не входит...
- Не перебивай старших! - старик догадался, что его разоблачили и личина радушного хозяина вмиг с него слетела. Он посуровел лицом, сдвинул брови и так зыркнул цыганским глазом, что у Фимы слова замерли в горле, и странно, теряя связь с реальностью, закружилась голова. - Зелен ты ещё мне перечить! Хотя, - он поднёс к носу Фимину стопку и втянул воздух, - не новичок, помирал уже. И ты наивно полагаешь - воскресили тебя, красивого, просто так?! Люди со способностями, такие, как ты и я - аномалия, мы нарушаем равновесие мира и противоречим законам природы, и она от нас всеми силами спешит избавиться. А если те, - старик указал пальцем в небо, - вопреки всему, оставляют нам жизнь, то с единственной целью - исполнить некое предназначение. Здесь и сейчас ты не случайно, а главное для 'здесь и сейчас' - хранитель кладбища, места этого, важнее цели нет.
- Да никто меня не воскрешал... - попытался было возмутиться так и не оттаявший Фима и умолк на полуслове, - 'а лучевая болезнь в терминальной стадии сама собой прошла' - хмыкнул внутренний голос.
- Вспомнил? То-то и оно... - старик тяжело вздохнул и подпер щеку кулаком, - думаешь, я мечтал хозяином кладбища стать? Нет. Я ведьмак потомственный, ровесник девятнадцатого века, родился в 1900 году и жил неподалёку на хуторе. В Гражданскую здесь объявились белочехи, и был у них главарём некий пан Гапка, матёрый злодеище - тянул силу через смерть. Наши места и сейчас - глухая провинция, а в те времена и вовсе считались диким медвежьим углом. Управы не было, вот и лютовал Гапка, и не брало его ничего: ни пуля, ни нож.
Как-то в январе, среди ночи, прибежал к нам на хутор староста из соседней деревеньки, в одних портках и рубахе расхристанной, вся борода в крови, в ноги мне повалился: 'Спаси, Титушка! Только на тебя надежда - согнал супостат людей в сарай, куражится, утром сжечь собрался!'
Я в ту пору только-только начал в силу входить, и против пана Гапки был, всё равно, что моська против волкодава: страшно - но деваться некуда, тот староста из родичей наших. Обвешался родовыми амулетами, зельями по самые брови залился и пошёл воевать колдуна.
Подобраться удалось незаметно, не ждал пан нападения, деревенских в угол согнал и обездвижил заклинанием, а сам - развлекался. Душил жену кузнеца, Матрёну - бабу ядрёную, кровь с молоком, живучую... Придушит, и пока она задыхается и бьётся в корчах - силу её пьёт, а как сомлеет тётка - отпускает, и так ему хорошо, весело - подвывает, гогочет, слюна по подбородку течёт. Ну, я и жахнул во вражью спину изо всех своих колдовских силёнок! Слетела с него защита, и запылал Гапка неугасимым ведьмацким огнём: жир скворчит, пан визжит, по земле катается, салом горящим брызжет.
Люди в себя пришли, разбежались, кузнец Матрёну подхватил и тоже наружу поволок, остался я один на один с горящим колдуном. А он уже не катается, только дёргается на земле, кожа на нём пузырями лопается, а оттуда смрад серный и щупальца лезут. Давно тот Гапка просто телесной оболочкой для демона служил. И ясно мне стало, как только демон из Гапки вылупится, так на меня и накинется, а силы-то я все потратил...
В одном месте мне могли помочь - на кладбище этом. Смотритель здешний, Мирон, спас меня, но сам не выжил.
Вот с тех пор принял я отчество Миронович, и более ста лет на этом посту службу несу. Состарился, умирать пора, а у нас, ведьмаков потомственных, один уходит - следующий рождается, уходящий обязан роды принять, силу и знания младенцу передать. Моё время не на дни - на часы пошло, младенец на подходе, дура-баба совсем рожать собралась, чтобы успеть - придётся колдовской тропой идти. Иди-ка ты пока домой, отдохни, извини уж, надавил я на тебя слегка, а вечером, в шесть часов - возвращайся, я к тому времени все документы оформлю на твоё имя, полномочия передам и помощникам представлю.
Очнулся Фима за рулём джипа, выруливающего со стоянки напротив кладбища.
Хоть Подвалов и проспал целый день, но в себя до конца так и не пришёл. По-видимому, в спешке, Тит Мироныч придавил приемника сильнее, чем рассчитывал, и вечерняя церемония введения в должность, вручения регалий и представления двору прошла для него в каком-то тумане, и чем далее, тем туманнее, а окончание инаугурационных торжеств и вовсе поглотил мрак.
Утром его разбудил петух. Бессмысленное ' кукареку!' в полусне интерпретировалось во вполне осмысленную фразу: 'Солнце встало, подымайся, раб божий Евфимий - Царство Небесное проспишь!'.
Вероятно, вчера Фимася был не транспортабелен, и его оставили ночевать в сторожке. А сегодня ему было плохо. В ягодицы впились пружины незнакомого дивана, перед глазами мельтешили огненные мушки, сухой до шершавости язык распух и не помещался во рту, тошнило и хотелось пить...
- Доброе утро... - Фима прищурил слезящиеся глаза, и узрел в дверях тощего субъекта, судя по выражению лица - хронического язвенника, - хотя, какое же оно 'доброе', вижу тяжко вам, - подошёл ближе посетитель. - У Титушки глаз, как кувалда, за неделю не отойдёшь, а вас ещё и рябиновкой, воистину, адским пойлом, заполировали. Я противоядия принёс - Манькиного молока, только-только подоил, - протянул он кружку.
Фима кружку взял, но пить не спешил - молоко мерцало странным сиреневым светом.
- Манька, это кто?
- Манефа, коза наша, редкая мутация, её пупыг Синь в странствиях по небесам козлёнком подобрал, в природе она не водится. А жаль, очень полезная тварь - её молоко негативные последствия магического воздействия нейтрализует: сглаз, проклятие и другое всякое... да вы пейте, пейте - не сомневайтесь.
Фима с опаской пригубил, питьё и впрямь оказалось панацеей, полегчало буквально с первого глотка.
- А петух тогда кто?
- Петруччо обладатель золотых рыцарских шпор ордена Зари.
От неожиданности Фима поперхнулся и закашлялся.
- Не удивляйтесь, древний и весьма уважаемый орден со строгим уставом и ограниченным членством. Петруччо отменный боец, если понадобится, может раньше времени пропеть Зарю, и рассветёт раньше.
- А куры?
- Обычные курицы, понимаете, современная коннотация слова 'петух' подразумевает некую фривольную двусмысленность, вот и пришлось купить на базаре, чтобы сэр рыцарь имел возможность доказывать мужественность по нескольку раз на дню.
Подвалову было неловко спросить - а вы кто? Он смутно помнил - ему этого человека представляли, и ещё каких-то азиатов... но тощий субъект оказался догадливым.
- Меня вы, конечно, не запомнили, я Лукас, внештатный администратор, так сказать.
- Почему внештатный?
- Потому что я уже пятьсот лет, как помер. А вводить в штат покойников незаконно.
- Так вы призрак?! Порождение мирового эгрегора?
- Нет, я по другому ведомству, я вампир.
Фима ощущал себя мухой влипшей в паутину. Коварный старик заставил его принять на себя непонятные обязательства, и теперь, мёртвые дети, магические козы, вампиры - жаждали Фиминого участия, а он элементарно не знал правил игры. В чём суть проблемы? Что не так с кладбищем? Зачем здесь непременно нужен хозяин? Чего хотят мёртвые дети? Ключи к вопросам хранил сомнительный тип Лукас, но после общения с одиозным Титушкой в Фиме проснулся запоздалый инстинкт самосохранения.
Но незаметно, бочком, просочившийся к другому концу дивана, и внимательно наблюдавший за Фимиными душевными терзаниями вампир вновь проявил проницательность.
- Ефим Валерьевич, не держите зла на Тита Мироныча, конечно же, принуждение не метод, но не было у него времени на уговоры. Лучше, я вас в курс событий введу, - в его руках, непонятно откуда, как у фокусника, возник скоросшиватель с бумагами, - вот уставные документы...
Наследство оказалось неожиданно серьёзным. В одночасье, как в сказке, Фима из скромного пенсионера, от которого из-за недостатка средств даже жена удрала, превратился в состоятельного человека: обладателя солидного счёта в банке и единоличного владельца конторы ритуальных услуг "Последний приют странника", высокорентабельного предприятия с немалым доходом. Контора оказывала не только непосредственные услуги по достойному переселению в мир иной, но и производила все необходимые для комфортного загробного существования атрибуты, всегда пользующуюся спросом непреходящую классику. Кресты, гробы, оградки, памятники, венки...