Последнее, что он впитал с душным воздухом бренного мира, было кислым от пота взволнованных людей, столпившихся вокруг него, шумным - от их тяжелого дыхания и стука каблуков по вощеному паркету, обидным... ибо показалось Павлу, что среди убийц мелькнуло лицо сына. "Константин! Сын мой!.. Что я вам плохого сделал?!" - слова эти так и не ожили - не было силы, необходимой для того, чтобы произнести их вслух. Проклятые! Они лишили его всего! Слов, воздуха, жизни!..
- Дело сделано, господа! - Леонтий Беннингсен отпустил конец белевшего в полумраке шарфа. Голова императора Павла I безвольно склонилась набок, укоризненно глядя на заговорщиков остекленевшими вытаращенными глазами. - Слава Богу! Многие тотчас перекрестились. Платон Зубов, опальный фаворит, чиркнул кресалом и поднес к лицу мертвеца зажженную свечу. - Преставился... - ...прими, Господи, его грешную душу! - прошептал непрестанно крестившийся граф Пален - он нервничал более остальных - ему выпал жребий сообщить о свершившемся Александру Павловичу...
- Sic transit gloria mundi*, - сказал Павел Петрович, глядя на убийц. Теперь, когда "дело сделано", он мог без суеты и паники рассмотреть заговорщиков. Советники, офицеры, опальные придворные - все, кого он подозревал, еженощно мучимый дурными предчувствиями. Подлые тати, прокравшиеся к нему в опочивальню! Убийцы!.. Зубов дернул за опутавший горло шарф и Павел тотчас почувствовал, как перед его глазами закачалась комната и стоящие люди, освещенные неверным светом единственной зажженной свечи. - Чу... - только и успел произнести бывший император, как шелковая волна захлестнула его лицо, и он испуганно прикрыл рот... Тело Павла Петровича стало будто бы невесомым и закачалось в волнах белесой реки, которая подхватила его и понесла в темноту, прочь от отнятой негодяями жизни.
Странное это было путешествие - Павла то несло водою, то возносило вверх, словно невидимая в кромешной тьме река на время отпускала его, доверив порывистой воле ветра, который, наигравшись, бросал бедолагу в звеневшей от беззвучия пустоте. Вот в такие мгновения, когда никакая стихия не касалась замершего от ужаса императора, тогда и возникало у Павла страшное чувство беспомощности - тысячи тысяч шелковых нитей сплелись, чтоб обернуть его руки и ноги, удержать поднятой голову - злодейский шарф опутал и пленил. Так и парил несчастный император, миг-другой, пока трепещущее сердце не было готово лопнуть от испытываемой тревоги... А потом вновь окунался в темную воду. Течение было сильным, вода - соленой. Вначале Павел думал, что во рту солоно от слез, а потом, накрытый с головой сильной волной, нахлебался и распробовал - то вода... Соленая, с привкусом йода - морская. Лишенный жизни, повергнутый во тьму, бывший при жизни императором, Павел знал, что мертв. Но мертв какою-то неправильною смертью. Где же горние врата? Рай? Ад? Где все то, во что он истово верил, еженощно протирая коленями молитвенный коврик? Кругом его всегда была измена и пустота - эта тьма лишь продолжение тех страданий, коих вдосталь претерпел он при жизни. Даже звезды небесной, чтоб осветить путь и разделить с ним одиночество, не пожаловал Господь рабу своему... В мыслях, Павел все твердил и твердил Отходную, испрашивая у Всевышнего жалости и прощения. Усилившиеся волны шумели в ушах, вторя словам молитвы, как вдруг... Очередная волна с силой плеснулась обо что-то, и Павел расшиб нос о деревянную стену, пребольно царапнувшись лицом о преграду. - Эй, за бортом! - донеслось до него сверху. - Держи конец! В воду рядом с Павлом что-то упало - неловкими пальцами он нащупал брошенную ему веревку. - Держись крепче, а то и вовсе - обвяжись! Невидимый во тьме благодетель вытащил из воды Павла Петровича и помог взобраться, перевалив обессилевшего мертвого императора через поручень. Упав на палубу, Павел сильно расшибся, но роптать не стал, испугавшись сильной и огромной длани того, кто с легкостью втащил его на борт невидимого корабля. Рядом раздались шаги, таинственный спаситель отошел от распростертого императора и остановился, зашумел, высекая кремнем огонь. Появившаяся искра ослепила таращившегося в темноту Павла, он прикрыл глаза, а когда решился открыть их снова... В слабом свете раскуренной трубки узрел Павел Петрович лик страшный, знакомый - выкаченные глаза с прищуром, высокий лоб... - Государь Великий?.. Петр Алексеевич?! - Узнал, тать гольштинский? А коль узнал, так пойдем! - гигант склонился над разнесчастным Павлом Петровичем, ухватил за мокрый ворот ночной рубахи, поставил на ноги и поволок куда-то. Обмерший от страха Павел I не сопротивлялся такому лютому обращению. Петр Великий толкнул бессловесного и покорного правнука куда-то вперед и тот влетел головою в распахнувшуюся перед ним от удара невидимую дверь. Тьма раскололась зёвом освещенной свечами каюты. Споткнувшись о порог, Павел вновь очутился на полу. - Ай-й!.. Петр I вошел следом и с грохотом захлопнул за собою дверь. - Ну, здравствуй, наследничек... Первый император тянул слова, будто раздумывая - крикнуть, али зашипеть... Павлу была знакома такая манера - он сам частенько пугал так придворных. И точно, в голосе Петра Великого послышался гром: - Ты что с державой сотворил? Почто войско Донское в поход отправил?! Славы ратной возжелал?!! Павел Петрович, к стыду своему, по-бабьи зарыдал. Петр I в сердцах плюнул и заходил, заметался по каюте, стараясь удержать в себе бушующий гнев. Лицо первого императора Российского задергалось от нервного тика. - У, идолы! Проворовали, обесчестили державу-то! - Это не я-аа!.. - Павел закачался из стороны в сторону, размазывая по лицу слезы, - време-енщики! - У-уу! - Петр замахнулся в гневе на правнука, но сдержал себя, не ударил. - Изволь за дела свои, добрые ли, дурные, ответ держать! Павел сжался весь и зарыдал пуще прежнего. - Будет так: на каравелле сей назначаю тебя простым матросом! Что в те обязанности входит, то тебе Федор Апраксин растолкует. Я займусь твоим воспитанием! - Первый император вышел, хлопнув дверью.
Взошла луна, рассеяв своим серебристым светом казавшуюся бездонной тьму. К Павлу явился бледный ликом граф Апраксин. Федор Матвеевич стал наставлять Павла Петровича в морской премудрости. Забыв чин и гонор, Павел повиновался - драил палубу, лазил по вантам, учился справляться с парусами. Тело его болело, а ладони он стер до крови, но терпел, терпел, не желая более стать причиной гнева грозного прадеда. На каравелле были они втроем. Куда и зачем плыли, Павла первое время не интересовало - скользит себе корабль по бескрайней пучине, и скользит... Что ему, проклятому, станется? А вот науку морскую, ту в него Федор Матвеевич с кровью вколачивал. Только и поспевай увертываться. Однако же, пообвыкнув, решился Павел на разговор с прадедом. - Петр Алексеевич, ответь, куда путь наш? Зачем плывем? Стоявший за штурвалом и куривший трубку Петр I блеснул на правнука хитро прищуренными глазами: - Что любопытство разобрало? Павел Петрович утвердительно кивнул. - Америку идем открывать! - Так она ж открыта давно!.. Петр I вынул изо рта трубку, одарив Павла I блаженной улыбкой: - То она там, - и махнул неопределенно рукой, - открыта. А здесь, в царстве мертвых, может о ней и не ведает никто. Посему, будет славным наш поход! Откроем Америку, присоединим эти земли к империи Российской, глядишь, и по-другому история устремится! Как думаешь, а? - Что-то странное вы, Петр Алексеевич, придумали. - Дерзишь?! - Никак нет! - Вот и ступай! По государственному думать - тебя еще учить и учить!.. Сдержался Павел Петрович, ушел, обернувшись напоследок: - А как же мы путь разведаем, ведь ни карт, ни компаса, ни звезд на небе нету? - А сердце нам на что? Оно и подскажет. Тьма сменялась лунными днями, океан был к путешественникам милостивым, ветер - попутным. Нелегкая матросская жизнь отвлекала Павла от черных мыслей - он стал забывать и предательство придворных, и ненависть к матери, и обиду на собственных сыновей, давших добро на его убийство. Не верилось погибшему императору, что заговорщики действовали на свой страх и риск, кто-то, Александр или Константин, был причастен к его гибели. Вот только кто?.. Один или оба разом? Но ветер и вода изгладили из памяти горькую обиду, теперь все, что случилось с ним прежде, казалось Павлу пустым. Всю жизнь ему не хватало опоры, поддержки - он негодовал при одной мысли о рано умершем отце - думал, что в его лице лишился именно той любви и одобрения, что помогли бы лучше стать на ноги, уверенней чувствовать себя на престоле, раньше обрести ту власть, что положена была ему от рождения. Теперь, покинув мир живых, он обрел желанную опору - властный прадед заменил ему волю, принял на себя ответственность. Павлу Петровичу лишь оставалось повиноваться. Что он и делал с превеликим покорством. Раньше Павлуша подчинялся матери, потом страху перед державой, коей был призван повелевать, хотя в душе был идеальным исполнителем - рабом для более сильных духом. Так что, своим положением на корабле Павел Петрович был весьма доволен. У него даже пропало беспокойное чувство, что он по-прежнему висит в воздухе, удерживаемый лишь шелковыми путами. Его устроило, если бы их путешествие продолжалось вечно, но однажды, в свете народившейся луны, на горизонте заблистала серебряная туча. - Земля! - Петр Алексеевич подбежал к борту и указал рукой на тучу. - Прямо по курсу - земля! Павел Петрович бросил все дела и поторопился к прадеду. - Это точно земля? Похоже на тучу... - Эх! - Петр обнял правнука и в сердцах потрепал его по голове, - туча!.. Чучело ты сухопутное, Павлушка! Да это же она и есть - Америка! - Почему это? Откуда вам, государь, знать? Петр I вновь с силой сжал плечи Павла I: - Потому, что ежели не так, то медный грош нам с тобою цена!
Весенним днем повел воспитатель Николая Павловича на ярмарку. - Смотрите, - пятилетний Николаша указал на кукольный балаган, - вон та кукла - она на папеньку походит! - Возможно-возможно... - протянул смутившийся Андрей Карлович и тут же попытался увести мальчика в сторону. Николай Павлович вырвался и подбежал к кукольникам. Шторху пришлось пойти за воспитанником. На тонких нитях, направляемые умелыми руками, потешно плясали куклы. Одна из них - изображавшая невысокого пухлого человечка с курносым лицом, одетая в военный кафтан, и впрямь напоминала почившего императора. Андрей Карлович нахмурился - роль у куклы была незавидная, а сама пьеса такого скандального содержания, что, будь жив Павел Петрович, несладко бы пришлось этим комедиантам за свой пашквиль. По концу представления Николай Павлович закапризничал: - Я хочу ее, хочу куклу! Андрею Карловичу пришлось уступить. Он подошел к кукольникам и попросил продать ему приглянувшуюся Николаше курносую куклу. - Выбирайте, ваш-бродь! - Рябой мужичонка поставил перед важным господином лоток, в котором лежали безвольные ныне марионетки... Николай Павлович выхватил из кучи смешного военного и прижал к груди: - Вот эту... Будет у меня на "Летучем голландце" служить! - Что за сею куклу? - Андрей Карлович проводил недовольным взором радостно прыгающего мальчика и поворотился к убиравшему лоток кукольнику: - Медного гроша хватит, аль другую цену запросите?..
_____________________________________________________________________
* "Sic transit gloria mundi" - "Так проходит слава мира" (лат.)
(C) Demon Hazard апрель 2009г.