Афганский рубеж 4 (fb2)

- Афганский рубеж 4 (Рубеж (Дорин) - 4) 958K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаил Дорин

Афганский рубеж 4

Глава 1

Яркий солнечный свет ослеплял. Пот заливал глаза, а на зубах похрустывал песок. Утерев лицо тыльной стороной ладони, я ещё больше «накормил» себя песком. Несколько раз попытался сплюнуть, но от столь сильного напряжения во рту даже не было и капли слюны.

Освободившись от парашюта, я начал осматриваться по сторонам.

Местность была очень похожа на Афганистан. Вот только я прекрасно понимал, что мы уже покинули территорию этой страны, когда погнались за Евичем. Небольшая пустынная местность, где я и находился, была расположена рядом горным хребтом Чагай.

— Граница рядом, — прошептал я, быстро сворачивая купол парашюта.

Среди нескольких барханов, примерно в километре от себя, я увидел обломки вертолёта.

Ми-24 горел ярким пламенем, отбрасывая чёрные клубы дыма. Продолжали рваться реактивные С-8 в блоках и снаряды из боекомплекта пушки. Пахло гарью и керосином.

— А второй? — прошептал я вслух.

Поискав глазами сбитый нами вертолёт Евича, не сразу его нашёл. Чёрный дым и огонь валил из горной гряды, находящейся южнее границы. Выходит, что рухнул он не так уж и далеко от меня. Но проверять, живых на том борту я не собирался.

Ощупав себя, не обнаружил ран и повреждений. Как и наколенного планшета. Судя по разорванной ткани в районе правого колена, он у меня сорвался в процессе покидания вертолёта.

Проверив разгрузку, я стал искать глазами Петруху. Далеко от меня он приземлиться не мог.

Но вокруг только несколько барханов, похожих на застывшие волны. По линии горизонта тянутся горы и никаких следов жизни. Ощущение, что в этом жарком и знойном мире жары есть только четыре вещи: песок, горы с красноватым оттенком, белёсое небо и яркий диск раскалённого солнца.

Прищурившись, увидел в паре десятков метров каменистый валун у подножия гор. Рядом с ним трепыхался на ветру оранжевый купол. Встав на ноги, я попробовал сделать шаг, но тут же съехал по песку вниз в яму.

Ощущение, будто в Торске зимой скатился на картонке с горы. Поймал себя на мысли, что рано ещё думать о доме.

Загребая руками песок и прикладывая серьёзные усилия, начал выбираться наверх. Песок при каждом прикосновении жжёт руки. Но стремление помочь Петрухе сильнее, чем жар пакистанской земли.

Вроде и пустынной местности в этом районе немного, но приземлились мы аккурат среди барханов.

Выбравшись, я направился ко второму парашюту. Спина ещё ныла от резкого рывка раскрывшегося парашюта. Преодолев песчаную поверхность, я вступил на высохшую почву, припорошённую камнями. Ноги ещё гудели после приземления, вызывая болезненные ощущения в мышцах.

Подбежав к парашюту, я не обнаружил рядом своего оператора.

— Петруха, ты где? — проговорил я, осматриваясь по сторонам.

И тут сквозь тихий свист ветра услышал тяжёлое дыхание за небольшим каменным валуном. Туда же тянулись и стропы парашюта. Подбежав к камням, увидел несколько багровых линий. Будто кто-то провёл рукой по ним, оставив кровавый след.

— Я… тут… здесь… Саныч, — услышал я за камнем прерывистый голос Петрухи.

Обойдя камни, обнаружил своего оператора. Вид у него был совсем нездоровый.

Пётр Казаков сидел на песке, сбросив с себя защитный шлем. Правая рука у него сильно дрожала, а в левой, он держал пистолет со снятым предохранителем. Нос был разбит, а на голове кровоточила рана.

— Петручо, ты как? — присел я рядом с ним и начал осматривать.

— Саныч, в глазах темнеет. Головой о камни шандарахнулся. Вращает… меня, — сказал мой коллега и не сдержал рвотный позыв.

— Давай помогу с парашютом, — ответил я, снимая с Петра подвесную систему и сворачивая его парашют.

Затем я осмотрел рану на голове, чтобы оценить характер травмы.

— Терпи. Сейчас помогу тебе, — сказал я, готовясь перевязать голову Петрухе.

Пока наматывал ему бинт на голову, намечал нам маршрут отхода.

Казаков начал убирать пистолет, но я остановил его.

— Не спеши. Нас уже сто процентов ищут. Оружие наготове держи.

— Надолго нас не хватит. Угораздило же меня приехать сюда. Куда бежать? Куда идти?.. — начал причитать Пётр, но я тут же его слегка потряс за плечо.

— Петруха, отставить панику. Не спеши нас хоронить.

Взгляд у Казакова был потерянный. Ощущение, что он уже готов застрелиться. А ведь наша борьба за выживание даже ещё не начиналась.

— Воды попей. Только чуть-чуть. Неизвестно, когда нас найдут, — помог я Петрухе достать флягу.

Выглянул из-за валуна, чтобы проконтролировать, не приближается ли кто к нам. Пора бы уже нам уходить к границе.

Она совсем рядом. Вот только карабкаться придётся через горы.

— Готов? — спросил я у Петрухи, когда он убрал флягу в разгрузку.

— А почему бы нам сразу не связаться с нашими? Рация есть, — достал он из разгрузки аварийную радиостанцию Р-855.

Предложение хорошее, но рискованное.

— Подсоединишь аккумулятор, и весь Пакистан будет знать, где мы. Поднимемся повыше и там уже подадим сигнал.

— У нас же были истребители прикрытия. Они в воздухе… — возмутился Петруха, скривившись от внезапно пронзившей его головной боли.

— Сомневаюсь, что они вообще были. Кто-то «хорошо» готовил эту операцию. Ощущение такое, что вся эта командировка была организована только для угона вертолёта. Им нужен был Ми-24.

— И кому в Пакистан понадобился Ми-24? — уточнил Петруха.

На вопрос я ответить не успел. До меня начали доноситься чьи-то голоса. Слегка выглянув из-за камня, увидел, как к горящему вертолёту приблизились несколько людей в светлых одеяниях. Судя по радостным крикам и стрельбе вверх, они были явно из душманов.

— Засиделись. Уходим сейчас, — сказал я и потянул Петруху.

Он встал, слегка прошёлся и показал мне поднятый вверх большой палец.

— Вот теперь бежим, — сказал я.

Съехав вниз, мы направились к горной гряде. Пока мы на открытой местности, обнаружить нас можно очень легко.

Песок сменился каменистой поверхностью. Через каждые 50–100 метров были каменные валуны, за которыми мы периодически прятались и смотрели, чтобы за нами не было преследования.

Петруха быстро устал. Впереди я увидел небольшое скальное образование, где можно бы было укрыться, но до него нам идти ещё несколько минут.

— Саныч, сил нет. Свет тухнет. Я тебя прикрою, а ты рви со всех ног, — шептал, запыхаясь Пётр.

— Даже не думай. Сделаем привал, — сказал я, схватил коллегу за разгрузку и усадил его на землю.

Солнце сильно пекло. Ноги уже горят от высокой температуры, а глаза щиплет от пота. Ещё немного осталось до «ленточки», где можно будет переждать и скрыться от духов. А главное — выйти на связь.

Повернув голову назад, я увидел, как на песчаный бархан забрался один и из духов. В последний момент успел оттолкнуть Петруху и сам упасть на землю. Тут же в то место, где мы только что были, прилетело несколько пуль.

— Прикрываю! — крикнул я, достал автомат и выпустил очередь в сторону душмана.

Тот схватился за ногу и скатился с бархана вниз.

Нам теперь останавливаться нельзя. На ходу достал аварийную радиостанцию и начал вызывать помощь.

— Я, 902й, терплю бедствие! Район хребта Чагай.

Петруха рванул вверх так, будто у него второе дыхание открылось и голова перестала кружиться.

— Саныч, давай руку, — протянул мне ладонь коллега, чтобы помочь забраться на небольшое плато в горах.

Только я собирался схватиться, как за спиной Петрухи возник душман в чалме и белом одеянии.

— В сторону! — быстро сказал я и вскинул автомат.

Выпустил несколько пуль в духа, и тот с криком рухнул вниз, прокатившись со склона.

Повернув голову, увидел, как по тропе поднимается несколько душманов. Петруха занял позицию и начал отстреливаться, прикрывая меня.

Только я забрался на выступ, как сверху показался ещё один душман. С первых выстрелов поразить его не вышло. Подпустив ближе, я смог попасть в него.

Яростный крик поверженного духа эхом разнёсся среди гор.

— Пустой! — громко сказал Петруха, и я занял его место.

Духи уже совсем близко подошли. Перекатившись в сторону, я поразил душмана, подошедшего совсем близко.

Ещё один приготовился бросить гранату, но получил свою порцию «свинца».

Петруха сменил магазин и стал вновь отстреливаться. Параллельно он начала выходить в эфир по рации на аварийной частоте.

— Терплю бедствие! Терплю бедствие! — несколько раз повторил он, называя наши координаты.

Пролетающие пули крошили в песок камни и рикошетили от скал. Несколько раз эти самые пули обожгли кожу на лице, настолько близко они были рядом со мной.

Сменив пустой магазин и подпустив двоих духов ближе, я отбил эту атаку. Стрельба становилась всё плотнее. Но гибель товарищей их не остановила.

Только после того, как Петруха скосил ещё одного, оставшиеся пять человек отступили.

— Уходим. Сейчас их здесь будет больше, — проговорил я, и мы начали подниматься.

Мы вновь покарабкались вверх по склонам холмов.

С каждым метром идти становилось всё тяжелее. Правильнее было бы спрятаться и дождаться темноты. Но мы уже отметились в этом районе. Так что чем быстрее пересечём границу, тем больше шансов на спасение.

— Саныч, присядем. Голова болит, — предложил Петруха и встав в позу лыжника.

— Принято, — согласился я, пройдя вперёд и прислонившись к скале.

Впереди был небольшой проход в горе, похожий на пещеру. Возможно, стоит спрятаться в ней и переждать до ночи.

— От нас не отстанут? — спросил Казаков, смахивая пот со лба.

— Мы двое потенциально стоим около 2х миллионов афгани. Живыми, порядка 6ти миллионов. За эти деньги любой душман будет готов рискнуть жизнью, — сказал я, проверив патроны в магазине.

Петруха сплюнул на землю и покачал головой.

— Маловато. А откуда они взялись в Пакистане?

— С Афгана их постепенно выдавливают. К тому же в Пакистане их лагеря подготовки. Такие вот дела в Средней Азии творятся, — подмигнул я.

Петруха кивнул, взял автомат и пошёл вперёд. Мы уже прошли больше двух километров по горным тропам. Совсем немного и уже будет видна пустыня Регистан. А это уже самый что ни есть Афган.

Мышцы в ногах от столь долгой ходьбы в гору стали забиваться всё сильнее. Оглядываться назад приходится всё чаще. Упустить возможность нас догнать духи себе позволить не могут.

Пока же всё слишком спокойно. Очередной перевал, и совсем немного осталось до выхода на границу двух стран. Уже можно разглядеть золотистые пески пустыни и вдалеке голубую полоску реки Гильменд.

— Вот и Регистан уже виден, — сказал я, продолжая оборачиваться и следить за нашим «тылом».

— Знаешь, Саныч. А ведь я никогда так не хотел попасть в Афганистан, как сейчас, — улыбнулся Петруха, когда увидел просторы афганской пустыни.

Только он начал идти вперёд, как меня будто холодной водой облили. И это в жару более 40ка градусов!

— Замри! — крикнул я, чтобы Петруха остановился.

Казаков подчинился и застыл как вкопанный. Я и сам удивился, что успел заметить «подлянку» от духов.

В небольшом проходе между двумя скальными выступами была натянута проволока на уровне лодыжки. Я подошёл и аккуратно оттащил его от предполагаемой растяжки. Внимательно осмотрев узкое пространство, заметил, что идёт проволока как раз к связке из двух гранат.

Сделал бы Петруха ногой движение и был бы взрыв.

— Под ноги нужно смотреть. Что делать? — спросил Пётр.

— Переступаем и идём дальше. Нечего лезть не в своё дело, — ответил я и перешагнул через проволоку.

— Может лучше обезвредить? — уточнил Петруха, переступая вслед за мной.

— Мне на курсе выживания знаешь, как инструктор на эту тему сказал?

— Как?

— Если вы полезли снимать растяжку, то тут два варианта — вы или сапёр, или дурак.

Петруха почесал затылок и сделал несколько шагов вперёд. И тут очередной признак надвигающейся опасности.

Справа из-за скалы взлетел с громким и отрывистым криком представитель местного подвида соколов. Вспорхнул так быстро, будто что-то его напугало. Просто так эта благородная птица кричать не будет.

Из-за поворота показался незваный гость. В последний момент я успел достать автомат, но Андрей Евич с раной на лице раньше выстрелил.

Петруха рухнул и скатился с тропы вниз.

Я успел отпрыгнуть в сторону. У Евича заклинило патрон, и он отбросив пистолет в сторону, набросился на меня с ножом.

— Тварь! — крикнул он, замахнувшись на меня.

Блокировал его руку и тут же левым боковым пробил ему в висок. Евич ударился головой о скалу, но тут же резво подорвался.

— Гнида! — заорал Андрей не своим голосом, снова бросившись на меня.

Я успел вытащить пистолет, но Евич полоснул меня ножом по руке. Резкая боль заставила меня выронить оружие и вновь сойтись в клинче с Андреем.

Очередное столкновение с угрозой жизни. Евич продолжал пытаться пробить защиту, но лезвие ножа так и не достигало искомой цели. А рубил он так, будто у него двуручный меч, а не нож.

Мощно пробил ему в колено и Евич резко попятился назад. Вдогонку пробил ему в переносицу, и мой противник завалился назад.

Я быстро достал свой нож и бросился на Евича. Но он и здесь успел защититься, подобрав камень и бросив мне в лицо.

Однако, не собирался я позволять ему оклематься.

Он попытался схватить меня за горло, но я тут же пробил ему под рёбра с левой руки. Затем с правой точно в челюсть.

Евич рухнул на землю, но вновь попробовал встать. Со всего маху ногой попал ему точно в переносицу и прижал к земле. Осталось только добить.

И снова у Андрея появились силы, и он вцепился в мои ноги. Пришлось рухнуть на него, прижать лицо к земле и не позволять ему поднять головы.

Схватил его за шею и начал душить.

Кровь кипела, виски от адреналина пульсировали. Ведь подо мной был не просто противник, желающий мне смерти. Это был предатель Родины. А таким уготована одна участь.

В пылевом облаке, поднявшимся над нашим «рингом», я разглядел сверкнувшее лезвие ножа. Евич начал тянуться к нему, но кончиками пальцев только еле дотягивался до рукоятки. Я же продолжал сжимать шею.

— Ненавижу! — хрипел Евич, постепенно теряя силы.

Слева послышался шорох. Только я повернул голову, как получил прикладом в голову.

Глава 2

Сознание постепенно возвращалось ко мне вместе с ощущением невесомости. Будто я не иду, а лечу над землёй, волоча по ней обессиленные ноги. Внешние звуки становились всё отчётливее, поглощая нарастающий звон в голове. Но с ориентировкой всё обстояло гораздо хуже. Глаза открыть не получалось.

— Бросай, — сказал кто-то рядом со мной на языке Шекспира.

Вот уж не думал, что меня так будет глючить. Услышать в этих краях речь на английском языке было чем-то невероятным.

Только начал размышлять, как меня отпустили, и я рухнул на твёрдую землю. Щекой почувствовал, что это высохшая поверхность с мелкими камнями.

— Мы же нашли пилота. Этот нам зачем? — спросил кто-то, стоя надо мной.

— Командир сказал. Дай лучше сигарету, — ответил ему другой.

Голову поднять не получалось. Слишком мощный удар прилетел мне после схватки с Евичем.

Постепенно я открыл глаза и сощурился от солнечного света. Ориентировка восстановилась. Тут же я встретился взглядом с одним из бойцов с тёмным цветом кожи.

На нём явно не военная форма какой-либо из стран мира. На голове песочного цвета кепка. На глазах солнцезащитные очки. Улыбался он широко. И зубы настолько белые, будто он их подкрашивает краской. Телосложение мощное, а на груди разгрузка с большим количеством запасных магазинов к М-16. Ну а в руках сама винтовка.

— Очнулся? Жди, — сказал темнокожий, улыбнувшись во все свои 32 зуба.

Поднявшись, я осмотрел себя. Разгрузку, естественно, с меня сняли. Так что я остался только в комбинезоне, пропитанном насквозь потом и испачканном в пыли.

Оглянулся по сторонам. Похоже, что меня приволокли к подножью горного хребта, на который мы так тяжело карабкались с Петрухой.

Узнать бы судьбу моего оператора. Тварь Евич выстрелил в него почти в упор. И куда он свалился, я так и не увидел. Надеюсь, он жив и сможет выкарабкаться.

Рядом несколько машин различных марок. От британских внедорожников до японских пикапов.

Вокруг машин мечутся духи, ругая друг друга и загружая в кузов тела убитых.

Со мной рядом помимо темнокожего стояли ещё несколько человек в серьёзной экипировке. Разговаривали на английском, через слово употребляя нецензурную брань в отношении места, где они сейчас находятся.

— Опять эта пустыня. В Южной Америке полно работы. И девки там симпатичнее. Здесь же у них лица закрыты, прелести не рассмотришь.

— А тебе лишь бы посмотреть! — громко смеялся один из бойцов, попивая из фляги.

— Ну и потрогать.

Со стороны хребта послышались шаги и громкие разговоры на местном языке. Через минуту спустились ещё несколько человек.

Впереди шёл душман в чалме, светлой одежде, коричневой жилетке и с автоматами наперевес. Он что-то быстро объяснял идущему рядом с ним бойцу в панаме, футболке с коротким рукавом и штанах цвета пустынный камуфляж.

Боец, выслушав душмана, что-то быстро объяснил ему, сказав буквально две фразы. Голос его, как мне показалось, звучал как у маньяка, разговаривающего с жертвой в последние секунды жизни.

Похоже, что духу показалось так же. Более он ничего не говорил и повернулся ко мне.

— Ну а теперь ты, товарищ, — с больши́м акцентом на русском языке произнёс боец и подошёл ко мне.

Присев на корточки, он внимательно меня осмотрел. Никогда не видел людей с таким добрым и одновременно звериным взглядом. Лицо у этого бойца было таким, что ему впору играть в Голливуде. Голубые глаза, точёные скулы и смуглая кожа.

Но почему-то от этого человека буквально пахнет смертью.

— Рад познакомиться, — улыбнулся красавчик.

На тыльной стороне правой ладони заметил татуировку. Рисунок ничем не примечателен — гора и несколько звёзд вокруг. Похоже на заставку какой-то кинокомпании, только у основания горы в готическом стиле наколоты английские буквы B, R и I.

— Я вас даже не знаю. Да и знать не хочу, — проговорил я, не сводя с него глаз.

— Меня зовут Патрик. Люблю расчленять трупы. И да, это совершенно ненормально, — буднично ответил мне боец.

Ну точно маньяк. Либо хочет как-то запугать, либо получает эстетическое удовольствие от общения с пленным.

— Извини, но не разделяю твоего… хобби.

Патрик улыбнулся и дал команду, чтобы меня подняли. Двое бойцов поставили меня на ноги, а сам маньяк продолжил беседу.

— Ты удивлён, что видишь здесь американцев?

— Нисколько. Вы же любите лезть в каждую дырку своим длинным и любопытным носом. Причём, если вас никто не просит, вы это делаете ещё с большим рвением.

Патрик расхохотался так, что душманы замолчали и остановились. Радостный порыв подхватили и подчинённые.

— А знаешь, я с тобой даже соглашусь. С одной поправкой — у нас везде есть денежные интересы.

— Звучит как девиз проституток, — посмеялся я.

Патрик оскалился, а вот его бойцы напряглись. Кто-то даже крикнул, что меня надо за такую дерзость убить.

Сомневаюсь, что передо мной обычный вояка или боец специального подразделения. Видимо эти ребята являются членами какой-то частной военной компании. В эти годы их бизнес начинал набирать обороты.

— А ты смелый парень. К чему это сравнение с женщинами лёгкого поведения?

— К тому, что если я тебе заплачу 100 рублей, будешь воевать за меня?

— Вряд ли. За такие деньги даже срать рядом не сяду.

— Что и требовалось доказать. Осталось договориться о цене. И чем же ты отличаешься от проститутки? — спросил я.

Патрик встал и захлопал в ладоши. Меня его аплодисменты не очень радуют.

— Давай к делу, ковбой. Ты меня повеселил, а значит, я дам тебе шанс. Кое-кто хотел бы с тобой поговорить. Есть пара предложений, которые тебя заинтересуют. Что скажешь?

Однозначно сдадут меня представителям ЦРУ. Те, в свою очередь, будут вербовать, с целью представить как добровольного перебежчика. Если живой Евич, то сразу двоих.

Пообещают золотые горы, сладкую жизнь и безбедную старость. Вот только к предателям отношение во все времена было как к шакалам. На любой стороне.

— Нет, не хочу. Мне это не интересно…

— Хочешь, — подошёл ко мне Патрик и похлопал по щеке. — Я по твоему взгляду это вижу.

Патрик как-то обречённо вздохнул, снял панаму и вытер лицо от пота. Он отошёл от меня и присел на камень.

Тут с горы спустились ещё несколько человек. С ними появился и Евич. С помощью других иностранных бойцов от тяжело спускался с горы, еле-еле ворочая языком. Английский язык у него был очень неплохой.

— Зачем вы его оставили? — едва связывая слова, говорил Андрей.

— Нам Патрик приказал. Одним русским больше будет, — ответил ему один из бойцов.

Евич спустился и посмотрел на меня. В его глазах появилась та самая звериная ярость, с которой он смотрел на меня во время поединка. А ведь ещё недавно Андрей мной даже восхищался.

— Видишь этого человека? — показал Патрик на Евича. — Он получит свои деньги и будет жить долго и счастливо. А ты сдохнешь в яме. Вонючей, выгребной яме, — посмеялся Патрик, посмотрев на меня.

В этот момент он должен взять паузу и дождаться, когда я пойду на контакт. Стандартный ход с его стороны во время вербовки, когда предлагают «соломинку» для выживания.

— Деньги получит, а вот вертолёта вам всё равно не видать, — ответил я.

— Тварь! — воскликнул Евич и бросился на меня, но его тут же остановили.

Тем не менее он подошёл ко мне близко. Сейчас бы вмазать ему. Да так, чтоб свалился и прыгал на заднице несколько метров.

Патрик поднялся с камня и надел панаму.

— Андрей, говори что хотел и поехали, — произнёс он.

Евич сплюнул, потёр разбитый нос и подошёл ко мне ещё ближе.

— Из-за тебя погиб Щетов, а я потерял деньги. Ведь ты мог спокойно не лететь сегодня, и всё бы прошло тихо. Продолжал бы служить грёбаной стране. Идеалы коммунизма! Родина! Отечество! — начал возмущаться Евич, но я его не стал дальше слушать.

Кулак уже был наготове, поэтому удар не заставил себя ждать. Мощно пробил ему в висок. Евич на ногах не удержался и упал на землю.

— Значит, ты уже всё решил. Где второй пилот? — спросил Патрик у одного из подчинённых.

При этих словах из-за спин остальных американцев ко мне подвели Петруху. Раненного, в крови и испачканного в песке. Мой товарищ держался из последних сил. Быстро осмотрев его, я увидел рану в районе плеча. Похоже, что пуля его только задела.

— Вертолёт нам действительно не видать. И это плохо. Но и вам будет несладко в плену у этих джентльменов. Счастливо оставаться, товарищи! — попрощался с нами Патрик и пошёл в сторону машины вместе с бойцами.

Евичу помогли подняться, и он пошёл следом.

— Дружище, ты как? — спросил я, осматривая Петруху.

— Рану жжёт. Как будто тыкают огромным количеством крошечных иголок, — сказал он.

В этот момент прозвучал автомобильный сигнал, и несколько английских внедорожников устремились по грунтовой дороге на юг. К нам же быстро приближались душманы.

Нас схватили и затолкали в пикап. Тычки автоматами я уже и перестал замечать. Казаков же изнывал от боли, но смог сесть самостоятельно. Вокруг нас сели четверо духов и, как только кузов закрыли, пикап рванул на восток. В какой нас кишлак везут, я пока смутно понимал.

Колонной из трёх машин мчали по песчаной дороге, поднимая пыль за собой. Сидеть в кузове было совсем неудобно. Пол нагрелся от солнца, а само светило припекало голову всё сильнее. Ещё и рана на голове и порез на руке саднили. Петрухе было ещё хуже.

— Американцы тебе что-то предлагали? — спросил Петруха у меня, когда мы начали проезжать один высохший солончак за другим.

— Конечно. Я сказал, что мало. А они мне говорят, что у них больше нету. Вот и не сошлись в цене, — посмеялся я.

— Видел я, как ты Евичу вмазал. Вот же он гнида… ау! — вскрикнул Петруха, когда его в больное плечо толкнул душман.

Молодой дух с маленьким тёмным пушком волос под носом что-то начал активно кричать, но его слова было не разобрать. И ветер шумит, и говорит он на непонятном нам языке.

— Есть мысли, Саныч? — шепнул мне Казаков.

— В процессе.

Четыре душмана ехали с нами молча. Впереди и сзади ещё по одной машине. На той, что едет первой, установлен пулемёт ДШК. Даже если обезвредим всех в кузове, нас тут же расстреляют.

Осмотр окружающей нас местности, оптимизма тоже не добавил. Если и бежать, то вновь в сторону границы и прятаться в горах.

Я поднял руку и взглянул на часы. Странно, что хоть их мне оставили. Прикинув время, рассчитал, что вызвали мы помощь уже около часа назад.

Тут же колонна машин свернула на юг, выехав на другую дорогу — более накатанную и широкую. Теперь мы следовали на юг, проехав мимо каменной гряды. Впереди слева я увидел серое блюдце маленького озера.

Направление движения и предполагаемый пункт назначения мне стал понятен.

— Нас везут в Чагай. Это кишлак на развилке двух песчаных дорог, — сказал я.

— Как нам оттуда сбежать? — спросил Петруха и вновь получил стволом в больное плечо.

Вот оттуда сбежать крайне сложно.

Впереди прозвучал мощный взрыв. Пикап резко затормозил, и я кубарем полетел к заднему откидному борту. Машину повело из стороны в сторону, выбрасывая из кузова душманов одного за другим.

Задний борт открылся, и я сам вылетел из кузова, прокатившись по земле.

Сориентировавшись, откатился в сторону, чтобы не попасть под колёса третьей машины. Подняв голову, среди дыма и пыли обнаружил замыкающий колонну пикап перевёрнутым и скатившемся с дороги.

— Саныч! — услышал я крик Петрухи, тонувший в атмосфере раскручивающегося боя.

С гор началась стрельба. Пули били по всем духам, кто не успел залечь на землю. Скатившись с дороги, я чуть сам не попал под пулемётную очередь. Несколько пуль прошли рядом, раскрошив груду камней, за которой я укрылся.

Среди дыма и стреляющих во все стороны духов, я заметил Петра, который лежал на краю дороги и не мог пошевелиться.

Перед ним лежали убитые душманы, чья кровь уже начала оставлять на земле багровые пятна.

Я двинулся вперёд, чтобы вытянуть Петруху к себе. Но рядом прошла очередь, заставив меня вновь скрыться за камнями. Вновь это ощущение, когда пули пролетают рядом, обжигая тело.

Пикап, на котором нас везли, развернуло на дороге и за ним прятались душманы. Вот он момент, когда нам нужно валить. Кто бы ни стрелял с гор, они дают нам шанс уйти.

Перекатившись, я подполз к Петру. Ещё одна очередь прошла совсем рядом, подняв пыль и осыпав меня песком.

— Петруха, катись по земле. Катись! — кричал я Казакову.

Залегли за ближайшей к дороге грудой камней.

— Нога! Не могу больше терпеть, — кричал от боли Петруха.

Стрельба не ослабевала. Вокруг всё в дыму. Запах гари, горелой плоти и пороховых газов. Уже не так страшна испепеляющая жара, как всепоглощающий огонь.

Ещё один взрыв. Третья машина буквально подлетела в воздух и перевернулась. Взрывной волной сбило с ног двоих душманов.

Справа от себя увидел лежащий труп душмана с оторванной рукой. Рядом с ним был автомат, до которого я смог дотянуться. Быстро подполз к погибшему и вытащил у него два магазина.

Сполз вниз и подхватил Петруху. Короткой перебежкой, под прикрытием чёрного дыма от взорванной машины, мы залегли за каменным валуном. Выглянув за него, я наметил тропу, ведущую через горы к границе.

— Второй шанс, дружище — сказал я, прислонив Казакова к груде камней и проверив автомат.

Стрельба ещё продолжалась. Нужно уходить быстрее, пока нас не спохватились. Да и неизвестно кто ещё стрелял с гор.

— Саныч, не могу идти, — задыхался Петруха, который был уже бледный.

Рана на плече кровоточила, но к ней добавилось ещё и ранение ноги. Бежать он не сможет.

— Не можешь, а пойдёшь. Иначе придётся тебя нести.

Схватив Петруху, мы направились к горному хребту. За спиной стрельба затихла, а через минуту и вовсе прекратилась.

Пройдя несколько десятков метров, мы вновь залегли за камни. Бросив взгляд назад, преследования я не увидел.

— Привал окончен, — сказал я, подхватив Петруху.

Нужно идти в гору, а с ранами Петра это сложно.

Силы ещё есть, но с каждым метром их всё меньше. Ужасная жара и всепоглощающая жажда. Голова кружится, а мысли начинают путаться. Не хватает воздуха, чтобы вдохнуть полной грудью.

— Саныч, устал.

— Петруха, терпи. Сейчас второе дыхание откроется, — сказал я, когда мы начали взбираться на небольшую скалу.

Я закинул автомат за спину и начал хвататься за каждый клочок земли свободной рукой. Пальцы постоянно проскальзывают. Чувствую, что ногти сломаны и кровоточат.

— Держись. Немного осталось, — шепчу я.

Ещё одно движение рукой и ногой. Совсем немного и я залезу наверх. Тогда и отдохнём. Вот он и край этой скалы. Последнее усилие.

— Вот так! — выдавил я из себя, подав руку Петру.

Посмотрел вниз, но за нами никто не шёл. Однако за спиной раздался шорох, заставивший насторожиться.

Резко развернувшись, я приготовился выстрелить.

— Тихо! — крикнул нарушитель спокойствия, упав за камни.

Даже мимолётного времени мне хватило, чтобы увидеть, кто это был. Форма «прыжковка», а на голове песочного цвета кепка. Значит, наши.

— Капитан Клюковкин, позывной 902й, — проговорил я, убирая автомат.

Парень азиатской внешности выглянул из-за камня и направился ко мне.

— Отлично! Ефрейтор Рахметов, отдельный отряд спецназначения с Лашкаргаха. Мы уже собирались уходить. Были ближе всех, когда услышали вызов. А тут эту колонну обнаружили. Думали караван.

— Это хорошо, что вы не ушли.

Ефрейтор помог мне поднять Петруху, и мы понесли его к остальным разведчикам. Пройдя пару десятков метров, вышли к группе.

Большинство сидели или просто лежали в тени, отбрасываемой скалами. Вид у всех был весьма неопрятный и уставший. Похоже, что они уже не первый день находятся в рейде.

Мы подвели Петруху к санинструктору, и тот начал колдовать над ним. Ко мне в это время подошёл командир группы.

Парень был высокого роста, кавказской внешности, с тёмными волосами и густой щетиной.

— Лейтенант Саламов Рашид, — протянул он мне перевязанную руку.

— Капитан Клюковкин Александр. Предлагаю на «ты», — поздоровался я. — Связь есть?

— Не дозовешься никого. Сейчас твоего коллегу перевяжем и пойдём на север. Завтра нас должны будут забрать, если не выйдем на связь.

Я посмотрел на радиста, который колдовал над аккумуляторами.

— Как мне сказал Рахметов, вам команды не поступало никакой. Верно?

— Как же, поступало, — произнёс лейтенант и вытащил пистолет из кобуры.

Сзади ко мне подбежали двое и быстро схватили под руки. Автомат я вскинуть не успел.

— Ты чего, лейтенант?

— Команда была взять живыми двух лётчиков-предателей. Фамилии Казаков и Клюковкин.

Глава 3

Сначала подумал, что у меня солнечный удар. Какие-то галлюцинации на фоне усталости и жажды. О каких предателях говорит Саламов?

— Автомат отдай по-хорошему. У нас приказ тебя и твоего друга доставить в Кандагар. Так что не глупи, — произнёс лейтенант.

Рашид держал меня на прицеле, пока двое других проверяли, нет ли у меня ещё оружия. Вступать врукопашную с целой группой разведчиков даже в здоровом состоянии опрометчиво.

— Перегрелись, парни? Что за цирк? — удивился я.

— Шапито с последующим антрактом. Только в нём вместо чая будет пуля в затылок, — посмеялся за моей спиной один из разведчиков.

— Оборжаться! Ещё раз спрашиваю, какого хрена происходит, Рашид? — возмутился я, смотря в глаза лейтенанта.

— Много разговариваешь! — рыкнул на меня сзади второй боец и схватил за руку.

Может у этих парней есть приказ меня и Петруху взять живыми, но «тыкать» не позволю.

Только парень начал заламывать мне руку, как я выкрутился и сбил его с ног. Тут же заломил ему кисть. Второй боец уже рванул на меня, но получил удар ногой в живот и отлетел к скале.

— Стоять! — крикнул лейтенант, угрожая мне оружием, пока я выкручивал руку бойцу.

— Пусти, говорю, — застонал боец.

— Пустите, товарищ капитан, — поправил я схваченного мной бойца.

— Пусти… те, капитан, — повторил подчинённый Саламова.

— И так сойдёт, — ответил я и ослабил хватку.

Рашид опустил пистолет и подошёл ближе. Со всех сторон на меня были направлены стволы автоматов других бойцов. Естественно, что одно моё резкое движение, и меня расстреляют.

— Тебе всё равно не уйти, капитан, — сказал Рашид, убрав в кобуру пистолет и показав открытые ладони.

— Никуда и не собирался от вас бежать. У меня друг ранен. Ему помощь врачей нужна. Шёл бы я за ней в Афган, если б был предатель? Сам подумай, лейтенант, — сказал я.

Рашид почесал затылок. Я подошёл к лейтенанту вплотную и не сводил с него глаз. Саламов дышал как паровоз. Будто пытался успокоить надвигающийся на него гнев.

— А теперь прикинь по времени. Время моего взлёта 6 часов утра. Через 50 минут мы с товарищем вступили в бой с бывшими коллегами. В 7:00 я уже был на земле, а сейчас на часах 8:20. Не быстро ли меня записали в предатели?

Лейтенант причмокнул и посмотрел на ефрейтора, который первым нас обнаружил.

— Рахметов, это про них ты докладывал, когда видел несколько джипов? — спросил лейтенант.

Похоже, что группа разведчиков вела наблюдение уже давно. Осталось понять, что именно они видели.

— Да. Капитан разговаривал с ними, а потом вмазал человеку в такой же, как он форме, — сказал Рахметов, спустившись со скалы.

Лейтенант сощурился и подошёл ближе к ефрейтору. Молодой командир разведчиков внимательно выслушал подчинённого, который ему рассказал, что он видел нас рядом с наёмниками.

— А потом их духи погрузили в машины.

Рашид был весь в сомнениях. Понятно, что ему проще всего выполнить приказ и доставить нас с Петрухой в Кандагар.

— И что с того? Вы могли украсть вертолёт, а потом заказчики угона вас кинули. Так ведь было, гражданин капитан? — посмотрел лейтенант на меня с пренебрежением.

— Действительно! Нас двоих кинули, а третьего себе оставили. Правильно говорю, товарищ ефрейтор? — спросил я у Рахметова.

Лейтенант задумался и вопросительно посмотрел на подчинённого.

— Было такое? — уточнил он.

— Да, — ответил ефрейтор.

— Выходит, лётчиков было трое, — предположил боец, которому я заламывал руку.

Он поднялся и отошёл в сторону, присаживаясь на камни.

— А вертолётов два. Почему я должен тебе верить? Может вы хотели два вертолёта украсть, — продолжал рассуждать Рашид.

— Может. А может и нет. А может мы соберёмся и пойдём с территории Пакистана побыстрее?

— Командир, тут в паре километров кишлак Чагай. Там, наверняка, местный начальник уже всех под ружьё ставит, чтобы пойти в горы за головами шурави, — подсказал кто-то из бойцов Рашиду.

Саламов посмотрел на часы и поправил разгрузку на груди.

— Доберёмся до Кандагара, там и пускай разбираются. Надеюсь, связывать руки не нужно, Александр Клюковкин?

— Не нужно. Воды дадите? В горле пересохло, — сказал я, облизнув высохшие губы.

Мне дали попить воды и мы всей группой выдвинулись в сторону границы.

Петруху перевязали и положили на брезентовые носилки. Я предложил помочь тащить его, но мне было указано другое место в походном порядке группы — центре так называемого «ядра».

Естественно, что со мной рядом была и охрана. Сторожил меня ефрейтор Рахметов и тот самый боец, которому я заламывал руку.

— Как зовут? — спросил я, когда мы прошли пару сотен метров в полной тишине по горному хребту Чагай.

— Вася.

— Сан Саныч, — протянул я руку, но парень не сразу решился мне её пожать.

— У вас мощный хват. Чуть не оторвали с корнями. Кисть до сих пор болит.

— Ну ты сам первый начал.

Миновав очередной горный проход, мы очутились на небольшом плато между двух горных хребтов: впереди — выход в пустыню, сзади — перевал.

Мы начали спускаться с горных вершин. Слева оставили перевал Шибьян, через который вполне можно было проехать на машинах.

Петрухе понадобилась обработка ран. Последние минуты он сильно хрипел и стонал. Саламов объявил об остановке и выставил охранение, пока санинструктор осматривал моего товарища.

— Крови много потерял. Надо его быстрее доставить на базу, — сказал сержант, вкалывая укол Петрухе.

Казаков пытался улыбаться и смотрел на меня бесцветными глазами. Что-то пытался сказать, но не мог произнести и слова. Его бледные потрескавшиеся губы беззвучно шевелились.

Рашид сидел на земле в нескольких метрах и всё слышал. Подозвав радиста, он дал ему указание повторно вызвать вертолёты.

— Волга, Волга, ответь Тереку-4. Волга, Волга, ответь Тереку-4, — слышал я громкий голос связиста, взобравшегося на склон сопки.

Пока он связывался со штабом, я посмотрел по сторонам на бойцов. Каждый крепко сжимал оружие, будь то автомат Калашникова или пулемёт. Лица у всех измотанные, но шутить им это не мешает.

Особенно разговорчивыми были два парня с огненно-рыжими волосами и мелкими усиками.

— Мне обычно на завтрак салатик в специальной «моей» мисочке с ягодками на голубой каёмочке подавала мама.

— А вот у меня обычный завтрак — блинчики с малиновым вареньем, яйца всмятку или омлет, — продолжали два парня делиться воспоминаниями о гражданке.

— Чи не еда эти ваши блины! Яичница-глазунья, «болтунья с зелёным луком» или с салом, — вступил в разговор круглолицый боец с кубанским акцентом.

От таких разговоров в животе у любого заурчит. Саламов смотрел за этим спором и улыбался.

— Сколько уже ваш «выход» длится? — спросил я.

— Пять дней. Консервы, «волчьи пряники» и вода. Не то что в лётной столовой, верно?

— Звучит как обвинение. В полку — да. Лётная столовая почти ресторан. У нас говорят, что правильное питание — основа летания, Рашид. Но в Афгане «на точке» едим ту же тушёнку и срём в тех же сортирах, что и вы.

Радист продолжал вызывать штаб и докладывал о ранении одного из бойцов. Что меня удивило, связист не передавал информацию, что нашли нас.

— А про меня и Петруху чего не доложил? — спросил я.

— Меня учили, что не нужно торопиться с докладом. Вдруг какая ошибка и всё такое. Сядем в «пчёлку», тогда и доложим.

Только Рашид закончил говорить, как с вершины вспорхнула птица. Среди гор разнёсся пронзительный соколиный крик, а со стороны перевала послышался тихий гул.

Один из бойцов передал, что в нашу сторону движутся духи.

— Несколько «Симургов» со стороны перевала. Ещё одна колонна перекрывает нам выход в пустыню, — подбежал боец.

— Плохо. На позиции! — скомандовал Саламов.

Не успел я запросить оружие, как с соседних высоток застрочил крупный калибр. Стрельбу из ДШК я узнаю из тысячи видов пулемётов. Укрылся за ближайшей скалой. Пули крошили камни в настоящую серую муку.

Выглянув из-за камней, я увидел настоящую тёмную волну. Примерно даже не пересчитаешь сколько их там.

— Доктор, автомат дай! — крикнул я санинструктору, пока тот оттащил в укрытие Петруху.

Духи продолжали палить со всех сторон. Звуки стрельбы перемешивались с их дикими криками.

— Шурави, таслим! Таслим! — смог я разобрать слова душманов.

Доктор молчал. Чего боится парень? Что я хуже духов и тоже начну всех расстреливать?

— Выстрел! — услышал я крик кого-то из бойцов.

Следом прозвучал один взрыв. Затем второй. Наша высота будто ожила и начала ходить из стороны в сторону.

Вблизи позиции продолжали взрываться мины разных калибров. Комья земли, обломки камней и большие щепотки пыли накрывали с головой.

Вокруг стоял визг от летящих осколков и пулей крупнокалиберных пулемётов. Будто кто-то зубы сверлит. От взрывов закладывало уши, а сердце сжималось при каждом разрыве.

Духи подходили всё ближе, а я по-прежнему оставался без оружия.

— Дай, мать твою, хоть что-нибудь! — крикнул я доктору, но тот сам вылез из укрытия и начал стрелять по духам.

Противника подпустили уже на расстояние в сто метров.

Саламов был рядом и в этот момент сумел докричаться до штаба. Из всех бойцов только я слышал его слова.

— Много! У меня трёхсотые есть. Три часа — долго! Долго, говорю! Да некуда идти мне! — громко сказал он и сорвал с себя гарнитуру.

Рашид посмотрел на меня и утёр рукавом вспотевшее лицо.

Неразбериха и хаос, царивший в первые минуты боя, стал приобретать черты рутинной работы. Той самой, воспоминания о которой не дают уснуть по ночам.

Гудели двигатели машин, крики духов были всё ближе и ближе, а стрельба постепенно разгонялась с новой силой.

— Духи снова пошли в атаку, — сказал я, укрывшись за камнем.

И в этот момент в глазах Рашида я не видел того самого оптимизма, который нужен для выживания в таких ситуациях.

— Мужики, держимся. Помощь скоро будет. «Шмели» уже в воздухе, — сказал Саламов.

Судя по отклику бойцов, новость всех воодушевила. Рассказывать страшную правду ни я, ни Рашид не собирались.

К нам подбежал тот самый Рахметов, принеся пару духовских автоматов с несколькими окровавленными магазинами.

— Новая волна идёт, командир. Всё что успел взять, — сказал ефрейтор.

Саламов взял один из автоматов и передал мне.

— Иди с Рахметовым. Ваша точка за тем валуном, — указал Рашид на место, откуда вёл огонь ефрейтор.

Собрав магазины, я быстро выдвинулся с Рахметовым к валуну. И вновь духи пошли в атаку. Ещё сильнее начали бить из кузовов пикапов крупнокалиберные пулемёты, а наступающие волны подходили всё ближе и ближе.

Действовали душманы весьма слажено. Пока одни ведут плотный огонь, следующая группа делает стремительный бросок по склону. Затем следующие лупят так, что никто и головы поднять не может. И снова подходят к нам. Каждая перебежка заканчивается тем, что душманы падают на землю и ждут, пока им пробьют дорогу.

Наши пулемёты продолжали работать почти без остановки, но духи всё равно подошли вплотную.

Я старался стрелять точно, экономя каждый патрон.

— Пустой! — крикнул Рахметов.

В этот момент к нам вплотную подбежал дух, криком заглушая шум стрельбы. Совсем немного и он в упор расстреляет молодого ефрейтора.

В последнюю секунду я успел переключиться на него и прошил тело автоматной очередью. Светлое одеяние душмана в районе груди моментально стало багровым, и он скатился вниз по склону.

Рахметов взглянул на меня обалдевшими глазами и смахнул каплю пота с кончика носа.

И вновь задрожала земля. В ответ на наше упорство, духи стали бить по нам из ручных гранатомётов.

Ещё один выстрел. Взрыв произошёл в 30–40 метрах от нашей с Рахметовым позиции.

Ударная волна была такой силы, что двоих ребят раскидало в разные стороны. Два тела подлетели в воздух, скрывшись в клубах пыли и камней.

— Рука! Рука! — звучал голос из этой плотной дымки.

В голове звенело. Вокруг всё было пропитано жаром испепеляющего солнца. Воздух наполнился пороховыми газами, запахом плоти и горелой одежды.

Ещё один взрыв. Снаряд врезался в груду камней и расщепил их. Осколки разлетелись во все стороны, будто расширяющаяся сфера.

Среди пыли и я увидел ползущего на четвереньках в нашу сторону того самого Василия. Полностью опереться на руки он не мог, поскольку одна из конечностей болталась, как плеть. Его костюм КЗС был разорван и пропитался кровью. Тонкие тёмные струйки текли у него из ноздрей и ушей.

Я перекатился по склону и начал вытаскивать Васю из-под обстрела, пока не рассеялась пыль. Он всё пытался набрать воздуха в лёгкие, но это не получалось.

— У меня руку оторвало, оторвало, оторвало, — повторял Вася как заговорённый.

— Жгут. Где твой жгут? — кричал я, но искать у Васи это приспособление сейчас было бесполезно.

Взглядом нашёл чей-то автомат и обнаружил на прикладе намотанный жгут. Быстро перетянул руку Василию, пока к нам спешил доктор и ещё один боец.

Не сразу, но раненого Васю оттащили с передней линии. Только я вернулся в гущу боя, как я почувствовал очередное замедление времени. Оно не остановилось, а потекло как сгущёнка. Преломление реальности в моменты опасности уже не первый раз в обоих моих жизнях.

Не знаю как, но в тот момент я увидел летящий снаряд в нашу сторону. Он будто застыл в воздухе, а затем резко ускорился. Перед глазами ярким светом вспыхнул взрыв.

Глаза закрылись. Взрывная волна отбросила меня назад. Ощущение, что ты волан и тебя шлёпнули ракеткой для бадминтона. Ты чувствуешь, что земля ушла из-под ног, а мощный поток несёт тебя назад.

И в голове заиграли колокола…

Вернувшись в пылающую реальность, ощутил тянущую боль в области спины. Ощупав себя, не нашёл травм, руки и ноги прекрасно ощущал. Рахметов лежал без сознания, присыпанный камнями и пылью.

Подполз к автомату. Духи ещё продолжали наступать, а с нашей стороны выстрелов стало меньше. Склон пропитался кровью изрядно, а трупы душманов придавали ему разноцветный оттенок. Настолько разношёрстными были их одеяния.

— Рахметов, к бою. К бою, солдат! — крикнул я, но ефрейтор не шевелился.

Силы вернулись, и я приготовился стрелять вновь. Но слишком много духов.

Случись бы сейчас любое, даже самое маленькое чудо, поверил бы в Бога как никто другой.

— Ладно. Ещё повоюем, — прошептал я и передёрнул затвор.

Глава 4

Глаза щипало от заливающего пота. Солнце припекало.

Я готовился нажать на спуск, но очередная атака задерживалась. Не верилось, что наступила небольшая передышка.

— Рахметов, как ты там? — потеребил я ефрейтора, который медленно вылез из-под кучи песка.

— Живой!

Паузу я решил использовать, чтобы проверить боезапас. Обнаружилось его скудное количество.

Всего три магазина от автомата осталось. Выложил их перед собой.

— У меня четыре магазина, — сказал Рахметов.

Прислушавшись, я словил шипение радиостанции. Недалеко от меня, присыпанная песком, лежала Р-392 в разорванном чехле. Дотянувшись до неё, притянул к себе этот кирпичик весом в 3 килограмма.

— Терек-4, всем внимание. Экономим патроны. Держим сектора… — продолжал давать команды Саламов.

— Ну что там? Вертушки уже на подходе? — спросил ефрейтор, взглянув на меня уставшими глазами и размазав по щекам кровь.

— Нет ещё. Экономим патроны.

Очередная атака духов началась с нашего направления. Несколько выстрелов из РПГ по склону, и вновь воздух раздирают крики душманов. Кто-то кричал нам «шурави», а кто-то «кафиры», что значит неверные.

К нам идёт небольшая группа из пяти человек. В это время слева духов ещё больше. А из кузова пикапа строчит «сварка», как я привык называть пулемёт ДШК.

— Рахметов, держи фланг. Обходят, обходят! — продолжал «жужжать» в динамике гарнитуры голос Саламова.

— Пустой! — одновременно крикнули мы и принялись за перезарядку.

Эти чёртовы секунды позволили двум духам пройти несколько метров по склону и спрятаться за ближайшим камнем. И как по заказу усилил давление ДШК, и вернулись к работе гранатомётчики.

— Да сколько их там⁈ — драл горло Рахметов, пригибаясь за камни.

Такое чувство, что количество выстрелов от РПГ у душманов, как патронов в пулемётной ленте. Будто весь склад боеприпасов они готовы здесь оставить, лишь бы добраться до нас.

Методично каждый патрон и снаряд разрывал землю вокруг нас. Ощущение, что ты на концерте, где только ударные и духовые инструменты. Ещё и играют вразнобой. Каждый звук впивался в мозг покруче жала пчелы.

Только прекратился накат, как к нам рванули духи.

— Рахметов, справа! Справа родной! — раздался самый настоящий визг в динамике гарнитуры.

Я в последний момент успел выставить автомат, чтобы снять душмана. Очередь прошла в упор и точно в лицо. Рахметова окропила кровь убитого душмана. Но слева был ещё один душман. И он уже летел на меня с кинжалом.

Совсем уже страх потерял!

Рука только и успела нажать на спуск автомата. Прозвучала короткая очередь, и его обмякшее тело рухнуло на меня.

Моя одежда стала быстро намокать от крови, а на спине душмана расширялось багровое пятно, делая тёмно-синее одеяние чёрным.

У меня штаны и куртка комбинезона намокли и стали липнуть к коже. Отбросил с себя душмана в сторону.

Чем дольше продолжался бой, тем становилась больше усталость и безразличие к пролетающим мимо пулям. Казалось, что стрелки на часах шли всё медленнее и медленнее. Уже привычны стали предсмертные крики духов и их душераздирающие призывы к нам сдаваться.

Над склоном нашей высоты вновь воцарилась тишина. Очередная проверка боезапаса принесла только одно расстройство.

Я дотянулся до автомата душмана и вынул из него магазин. Прислонил гарнитуру рации к уху, чтобы узнать обстановку на других позициях.

— Что там говорят? Скажите вы, а то я не хочу расстраиваться, — спросил паренёк.

Помня, как лейтенант Саламов всех обнадёжил, я не хотел погружать в уныние ефрейтора.

— Всё хорошо. Вертушки скоро будут, — ответил я, почесав шею.

На пальцах осталась грязь и засохшая кровь душмана. Кожу пекло и раздирало от желания вымыться.

— Насколько скоро? — уточнил Рахметов.

Смотрю на его грязное лицо и понимаю — этому парню экзамены в институте сдавать надо. Его ровесники сейчас радуются окончанию первого или второго курса учебного заведения, едят с девчатами мороженое в парке или собираются компаниями на берегу реки.

— Скоро, брат. Ветер встречный на маршруте. Вот и задерживаются немного. Заберут нас и вернут на базу. Вечером в баню пойдём. С веничком тебя пропарю! — улыбнулся я и подмигнул Рахметову.

Ефрейтор прилёг на землю и прислонился головой к автомату. В его горящих и мечтательных глазах столько надежды сейчас.

Начинаю винить себя, что пришлось соврать. Если уж лейтенанту сказали держаться три часа, то явно вовремя никто не прилетит. А патронов почти не осталось.

— Внимание! Новая атака. Экономим, экономим патроны, — призывал Саламов.

Я повернулся к разворачивающимся в цепь духам. Похоже, они новый приём решили попробовать. Но это было полбеды.

Чуть дальше в пустыне я увидел подъехавшие пикапы. Из них духи начали вытаскивать простое и очень эффективное оружие — миномёты. И это было не всё.

— Всем в укрытие. Эрэсы подтащили! — прозвучал в эфире голос Саламова.

В кузове нескольких машин были установлены направляющие. Их быстро приводили в боевое положение. Куда бежать от этих реактивных снарядов, я уже и сам не понимал.

— Похоже, всё, — за моей спиной произнёс Рахметов и прикрыл глаза.

И в этот момент мой взгляд зацепился за одно странное явление в глубине пустыни. Стена песка надвигалась в нашу сторону. Она постепенно приближалась. Впереди двигались две тёмные точки.

Прищурив глаза, я присмотрелся на надвигающуюся на нас бурю. Это было то самое чудо!

— Внимание! Всем закрыть глаза и уши. Головы не поднимать. Повторяю, не поднимать. Наши на подходе! — прокричал я по радиостанции и притянул к себе Рахметова.

К месту боя приближались два истребителя, идя на предельно малой высоте. И, конечно, делали они это на очень большой скорости. Сейчас тут будет громко.

Как только я определил, что это пара МиГ-23х, тут же опустил голову и закрыл уши. Но и это меня не спасло от воздействия ударной волны.

Воздух буквально начал рваться на части. Тело почувствовало небольшую вибрацию. И это очень хорошо.

Я уже представил, что было в эпицентре этой ударной волны, которая была прямо над духами. Тряска и хлопок сравним с мощным взрывом крупнокалиберной бомбы.

Ох уж этот пролёт на сверхзвуке! Рёв двигателей истребителей в эти секунды был «самой лучшей музыкой». Будто симфонический оркестр заиграл кульминационную мелодию.

Когда раскат грома закончился, я выглянул из укрытия. Эффект от такого манёвра потрясающий. Душманы лежали в песке, не решаясь поднять головы. Самые невезучие кричали от боли в ушах. Стёкла машин были разбиты, а в воздухе ещё стояла светлая пелена пылевой дымки.

Но и это был не конец. Я посмотрел на землю вокруг себя. Мелкие камни задрожали, а за спиной нарастал свист и гул. Развернувшись, я увидел над собой огромный силуэт, отбрасывающего на меня тень вертолёта.

До боли родные и знакомые всем Ми-24 парой зашли на цель и начали обрабатывать НАРами по целям на равнинной местности. Несколько машин тут же охватило пламя, и они начали взрываться. Огонь настигал и душманов, не успевших выскочить из пикапов.

Рвался боекомплект, крики тонули в приятном сердцу свисте винтов вертолётов. В очередной раз понимаю, что в нашей стране своих не бросают.

Как только площадка была зачищена, появились два Ми-8. Собрав в кулак все оставшиеся силы, мы с Рахметовым начали спускаться вниз, пока нас прикрывали прилетевшие для эвакуации разведчики.

Я помог Рахметову. У ефрейтора были невыносимые боли в ногах и спине, так что он не смог самостоятельно добраться до вертолёта. Пока мы шли к Ми-8, отбрасывающему мощный воздушный поток, с высоты спустились санинструктор с одним из бойцов. Они тащили брезентовые носилки, на которых лежал Пётр Казаков.

— Петро, держаться! Скоро будем дома.

Мой оператор даже в такой момент пытался улыбаться. Однако Петруха был совсем бледный, хоть и продолжал что-то пытаться сказать.

Подойдя ближе к Ми-8, из грузовой кабины выскочил незнакомый мне человек. Одет в форму «эксперименталку», которая выглядела слишком чистой для того, кто должен работать в поле. Он вместе со мной помог забраться Рахметову, а затем и занести носилки с Петрухой.

Я одобрительно похлопал его по плечу и собрался залезать следом, но он меня остановил и отвёл чуть в сторону.

— Вы Александр Клюковкин? — спросил он, крича мне в ухо.

— Да, — ответил я, перекрикивая шум винтов.

— Капитан Холодов, особый отдел 40й армии. Мне предписано доставить вас и вашего подчинённого в Лашкаргах. Указание заинтересованных лиц…

— Это ж кто так себя называет? — спросил я, хотя вариантов не особо много.

Либо особый отдел армии решил сразу «поработать» со мной, либо два моих куратора начали работать, и я им нужен очень срочно.

— Подробностей не знаю, но вам лучше не сопротивляться, — перекрикивал Холодов шум.

Никто и не собирался пытаться бежать. Странно, что капитан Холодов даже не поинтересовался, где Петруха.

Начинает что-то интересное разворачиваться. То в Кандагар нужно меня доставить, то в Лашкаргах. Определились бы уже, где именно будут допрашивать.

Бросив взгляд на блистер со стороны командира вертолёта, моментально узнал этого круглолицего паренька. Не думал, что когда-нибудь этому товарищу удастся ещё раз сесть в левую или правую «чашку» Ми-8.

Представителю особого отдела может быть предписано что угодно. Но у нас много раненных, которым нужна серьёзная помощь. Значит, лететь необходимо в Кандагар, где госпиталь крупнее. Либо и вовсе сразу в Союз.

Придётся решить вопрос по-другому.

Я залез в грузовую кабину и тут же свернул к экипажу. В этот момент почувствовал, как чья-то рука легла мне на плечо.

Сквозь шум были слышны слова Холодова, чтобы я сел на место. Ощущение, что я какой-то заключённый. Я аккуратно убрал его ладонь с плеча и прошёл в проход кабины экипажа.

— Саня! Как живой, бродяга! — воскликнул Леонид Чкалов, хватая мою ладонь двумя руками.

Мой однополчанин по 171му полку. Во время первой командировки в Баграме его сбили над Чарикарской зелёнкой. Он сильно обгорел, но это ему не помешало вернуться к лётной работе.

— Лео, братишка! Рад видеть.

— Сань, ну ты и чумазик! Зато не одной дырки, — похлопал меня по груди Леонид.

Быстро посмотрел на него и понял, что у Чкалова отметин о войне осталось гораздо больше. На шее был виден большой шрам от ожога. Как и на руках.

— Леонид, вам куда сказали нас везти?

— В Лошкарёвку. А что?

— Мой оператор тяжёлый. Да и у разведчиков есть аналогичные.

— Я тебя услышал, брат! Всё сделаем. Ты когда-то сделал и для меня тоже самое.

— Спасибо!

— Да брось! Тут все свои, а у нас своих не бросают.

Я похлопал Леонида по плечу и вышел, а грузовую кабину.

Как раз в этот момент по стремянке залез и Саламов.

— Это кто? — прочитал я по губам вопрос Рашида, который кивнул на сидящего на скамье особиста.

— Капитан Холодов из особого отдела, — громко сказал я на ухо Саламову. — Похоже, что меня уже собирались везти в Лашкаргах, лейтенант.

— Ничего не знаю. У меня приказ доставить капитана Клюковкина в Кандагар. Другого приказа не было. Так что летим в Кандагар… — сказал Рашид и рванул в кабину экипажа.

Его тут же остановил Холодов и начал ему что-то говорить. Из-за шума в грузовой кабине два офицера переговаривались душераздирающими криками друг другу в уши.

И судя по эмоциональной жестикуляции, Саламов продолжал стоять на своём. Молодец, лейтенант.

Но как мне кажется, вся эта «катавасия» с угоном подходит к какому-то интересному моменту. Совпадений и странностей выше крыши. Осталось дождаться появления кураторов в лице Казанова и Римакова.

— Лейтенант, выполняйте приказ, который вам передали. К вам тоже будут вопросы, — услышал я слова Холодова, присаживаясь рядом.

Я подмигнул Рашиду и показал поднятый вверх большой палец. Саламов сел напротив, убирая автомат за спину и откидываясь назад.

Когда все зашли, бортовой техник быстро запрыгнул в грузовую кабину, и вертолёт резво оторвался от земли, поднимая в воздух пыль, сухую траву и камни.

В грузовой кабине парни-разведчики моментально уснули. Пыльные, измученные и израненные — все как один. Только прилетевшие с группой эвакуации доктора колдовали над Петрухой, Василием и другими тяжело раненными.

Ми-24 ещё кружили над местом эвакуации, а наш вертолёт продолжал следовать курсом на Кандагар.

— Капитан, кто эти заинтересованные люди? — спросил я у Холодова, когда мы уже отлетели от места боя.

— Потерпите. А лучше отдохните. Вас ожидает очень длинный день, — ответил особист.

Возможно, и не менее длинная ночь у меня ещё впереди. И есть у меня сомнения, что проведу я её в модуле на скрипучей, но очень мягкой кровати. Вопросов ко мне «накопилось» за эти часы много.

Как только один из фельдшеров освободился, он принялся осматривать меня. Быстро обработал мне все раны и предложил отведать 50 грамм «чистого» для снятия стресса. Отказываться не стал.

Через пять минут Холодов начал понимать, что вертолёт летит не в Лашкаргах. Слишком далеко находится от нас река Гильменд, а её приток Аргандаб, наоборот становился всё ближе.

Особист поднялся с места и заглянул в кабину экипажа. Бортовой техник уступил место, и Холодов начал общение с Леонидом. Ни к чему это не привело. На борту командир всегда один. Он царь, Бог и начальник.

Холодов вернулся ко мне и погрозил пальцем.

— Будь по-вашему. Доставим раненых и в Лашкаргах, — согласился капитан.

Откинулся назад, прикрыл глаза и задремал.

Вертолёт слегка тряхнуло, и я открыл глаза. Саламов покачивался из стороны в сторону и вперёд-назад, пытаясь бороться со сном.

Над одним из бойцов сидел разведчик и держал в руке капельницу. Ему, похоже, тяжелее всех. Нос у него постоянно уходил в «пикирование» и тут же возвращался. Главное, что капельницу он не выпускал.

Не спал и Холодов, который внимательно наблюдал за каждым моим лишним движением.

— Не спится? — спросил он, крикнув мне на ухо.

— Как видите.

— Я вот тоже уже два месяца нормально поспать не могу. Работа, сами знаете.

Пытается расположить к себе Холодов. Всё ему во мне интересно. Понять особиста можно. Работа у них порой, бессонная.

Вертолёт постепенно начал выходить на посадочный курс. В иллюминаторе уже видна дорога и несколько застав с названиями планет солнечной системы.

На подлёте видны сопки, которые в эти минуты облетают другие вертолёты, выполняя обычный облёт аэродрома. С выводом основной части войск, выполнение подобной боевой задачи стало регулярным. Не так уж и спокойно в окрестностях советских баз в Афганистане.

Слева проходим широкий участок реки Аргандаб, питающий целую долину в районе Кандагара. Ми-8 постоянно потряхивает от смены подстилающей поверхности — то пустыня, то сопки, то водная гладь.

Прошли ближний привод, и тут же вертолёт начал смещаться вправо. Как раз в тот момент, когда в иллюминаторе показались обвалования с размещёнными в них самолётами. Присутствуют МиГ-29е в дежурном звене. Вот уж пошла история, по-другому так пошла!

Рядом, на шершавых железных плитах К-1Д «греются на солнышке» зачехлённые МиГ-23. И ещё дальше большой перрон с несколькими Ан-12. Стоят они перед зданием главного терминала аэропорта Кандагар.

Очень интересное сооружение! Большие панорамные окна с белыми полукруглыми арками уже не пестрят следами от пуль и осколков. Рядом грузовой терминал, где идёт разгрузка Ан-22. Как его туда задвинули, ума не приложу.

Ми-8 коснулся поверхности и затормозил. Тут же бортовой техник вылез из кабины и пошёл открывать сдвижную дверь.

Только она отъехала в сторону, в грузовую кабину заглянул Виталий Казанов. Он подозвал к себе Холодова, и капитан выскочил первым. Я помог погрузить раненных в УАЗы «таблетки». Только закрылись двери последней машины, как ко мне подошёл Виталий.

— С прибытием, Сан Саныч, — сказал он, протягивая мне руку.

Разница между нами была налицо. Казанов стоял передо мной в лёгкой рубашке, светлых гражданских штанах, тёмных туфлях и в той самой военной панаме.

— Спасибо, — ответил я, обратив внимание на оценивающий взгляд Виталия.

Моё же одеяние было более колоритным. Лётный комбинезон, измазанный в крови, пыли и пропитавшийся потом насквозь, перестал быть светлым. Скорее я похож на жёлтого далматинца.

— Идём на разговор. Максим Евгеньевич уже ждёт, — сказал Казанов и показал мне пройти в машину.

Глава 5

Очень жаркий день. Ветер совершенно не несёт прохлады, а в воздухе витают запахи керосина и выхлопных газов. Через кроссовки ощущаю, насколько нагрелась поверхность стоянки вертолётов. Смотрю по сторонам, а горизонт «плывёт».

Медленно и осторожно я шёл к машине с Виталием Казановым. Его начальник Максим Евгеньевич Римаков внимательно слушал капитана Холодова и молча кивал.

— Как вы себя чувствуете? — спросил меня Виталий, заметив, что я еле передвигаю ноги.

Места ссадин и порезов саднят от попадающего в них пота. В горле суше, чем в пустыне, с которой мы только что выбрались. Запах смеси пота, высохшей крови и медикаментов, исходящий от меня, начинает слегка бесить.

Сложно сказать, чего мне хочется больше — пить или снять с ног кроссовки. Ощущение такое, что стопа срослась с носками.

— Всё ещё вашими молитвами — чувствую, но плохо, — ответил я.

— Мда. Ну тогда вы долго не протянете.

— Вот я так и знал, что вы за меня не переживали, — произнёс я и Виталик скромно улыбнулся.

Есть у него чувство юмора, но сейчас оно совсем не к месту.

— Казаков сильно ранен, несколько разведчиков покалечены и мы потеряли два новых вертолёта. Поводов улыбаться немного, Виталий Иванович, — произнёс я.

— Немного, но они есть. Вы живы, оператор ваш жив. Да и разведчиков при смерти я никого не заметил. Порадуйтесь солнцу и хорошей погоде…

При этих словах я остановил Казанова и повернул его к себе за плечо.

— Не знаю как у вас, а у меня утро совсем не задалось. Не до улыбок, товарищ Виталик. Вы бы не тянули с вопросами и играми в «своего парня». Спрашивайте что хотели.

Казанов прокашлялся и посмотрел на Максима Евгеньевича. Его начальник закончил разговор с Холодовым и направился в нашу сторону.

— Пока спрашивать нечего. Нужно опросить других, — спокойно ответил Казанов, похлопав меня по плечу.

— Вот только не надо делать вид, что у вас ко мне нет вопросов, — сказал я, заметив, как Виталик гордо поднял голову и снял панаму, чтобы пригладить волосы.

— Отсутствие у нас к вам вопросов — не ваша заслуга, а наша недоработка.

— Косите под Дзержинского? — переспросил я.

Виталик изменил фразу Феликса Эдмундовича про судимость на свой лад. Вариант Дзержинского звучал круче.

— Почему бы и нет.

Максим Евгеньевич появился рядом с нами и протянул мне руку. Я пожал её, хоть и сомневался в искренности приветствия Римакова.

— Спасибо, что хоть вы живы и относительно здоровы. Будет с кого спросить, — сказал Евгеньевич.

— Когда вопросы появятся? — уточнил я.

И вновь эти двое улыбнулись, будто с ними шутки шутят.

— Само собой. Нам нужно поговорить в тихом месте, где никто нам не помешает и ничего не услышит, — предложил Римаков и показал на… вертолёт.

Идеальное место для переговоров! Не слышно ни шиша! Ещё и распределились по вертолётам довольно странно.

Разведчики летели с Холодовым в одном Ми-8, а мы с двумя «конторскими» в другом. Когда взлетели с аэродрома, Виталик подошёл к кабине экипажа и прикрыл её. Сам же он сел на откидное сиденье рядом с выходом и внимательно смотрел на меня. Мы же с Максимом Евгеньевичем начали обсуждать, что произошло в пустыне.

Наш разговор действительно никто бы не услышал. Мы сами едва себя слышали, поскольку шум в грузовой кабине не предполагает возможность активных переговоров. Это больше похоже на разговор двух глухих.

Я довёл всю хронологию сегодняшнего утра, уделив особое внимание встречи с наёмниками и поведению Евича. Называл имя Патрика и попытался описать его внешность. Но у Максима Евгеньевича вопросы появились сразу, как я закончил доклад.

— А почему тогда Андрей Вячеславович в эфир передал, что вы его собираетесь сбить? Не вяжется это с планом человека уйти за границу. Просто бы сбил вас и всё, — спросил Римаков.

— Я не могу думать как Евич. Возможно, почувствовал, что мне удастся навязать ему бой и успеть доложить. Вот и решил доложить первым…

Максим Евгеньевич подозвал Виталика и начал ему громко говорить на ухо. При этом Римаков прикрыл ладонью лицо, чтобы я не видел шевеления его губ. И тут «шифруются».

Пару минут Казанов его выслушивал, а затем начал и сам говорить. Да такое, что у Римакова глаза на лоб полезли.

— Сложная комбинация, но возможная, — прочитал я по губам слова Максима Евгеньевича.

Он показал мне поднятый вверх большой палец. Больше во время полёта он меня не тревожил. Мне же было крайне интересно, что там за «комбинация».

Через полчаса вертолёт коснулся поверхности стоянки. Выключаться экипаж не планировал, поскольку им нужно лететь ещё куда-то. Я ещё раз поблагодарил Лёню за полёт.

— Саныч, я ж в Кандагаре сейчас служу. Будешь обратно в Союз ехать, зайди в домик эскадрильи. Вдруг я там буду. Пообщаемся, — сказал Чкалов.

— Обязательно. До встречи! — попрощался я с Леонидом и вылез из вертолёта.

Пожав руку бортовому технику, я направился к стоящим поодаль от вертолёта Максиму Евгеньевичу и Виталику. Они уже о чём-то совещались и прекратили разговор, как только я подошёл к ним.

За спиной в это время взлетал Ми-8 Чкалова. Постепенно вертолёт начал отрываться от металлической поверхности плит К-1Д, отбрасывая вниз мощный поток. Стоявших на стоянке техников начало накрывать пылью, которую несущий винт разметал под собой.

В этой светло-жёлтой дымке вертолёт медленно набрал несколько метров высоты и повернулся в нашу сторону. «Крутыш» Лёня решил выполнить небольшой «реверанс», слегка опустив нос и подняв его.

— Ну, красавец! — крикнул я, перекрикивая гул винтов и двигателей.

Затем Чкалов перевёл вертолёт в разгон и резво отвернул вертолёт вслед за остальной группой Ми-8 и Ми-24.

— Хорошо… что… не все командиры взлетевших вертолётов ваши… близкие друзья, — плевался Максим Евгеньевич, которого накрыло пылью больше всех.

— Да, я в этом плане счастливый человек.

В этот момент моё внимание привлекло хрупкое тело в белом халате. С медицинской сумкой и в сопровождении нескольких медсестёр, в нашу сторону быстрым шагом двигалась Антонина Белецкая. Сложно ей было сохранять спокойствие и хладнокровие.

Она быстро определила медсестёр к разведчикам, а сама продолжила идти в мою сторону. Всех наиболее тяжёлых пациентов оставили в Кандагаре.

У тех парней из группы Саламова, что прилетели на базу, были небольшие ушибы и царапины. Их встречали сослуживцы из отряда специального назначения. Рашид уже докладывал командиру о результатах рейда, а с остальными уже работали медсёстры.

— Виталий Иванович, вам не надо в штаб? — спросил Римаков и Казанов молча кивнул.

— Максим Евгеньевич, меня быстро обработают, и всё. Дальше свободен.

— Не стоит. Мы сейчас ещё пообщаемся с группой лейтенанта. Кое-что выясним, а вы пока развлекайтесь… ой, то есть лечитесь, — поправился Римаков, и они быстро ретировались с Казановым.

Только двое «комитетчиков» отошли в сторону, как подскочила ко мне Антонина. И если быть до конца честным, я был ей рад.

— Саша, ну я же просила быть аккуратнее. Посмотри на себя. Форма грязная, в крови. Ещё и не в твоей небось… — продолжила причитать Тося, осматривая меня.

Не могла найти другого места для обследования. Вызвала бы к себе и там бы я хоть до пояса разделся. Авось и на чай «нарвался» заодно.

— Антонина, всё нормально…

— Нормально, это когда ты дома с женой. На даче работаешь. Картошку копаешь, травку пропалываешь. А ещё нормально, это когда ты на своём вертолёте прилетаешь домой, а не в грузовой кабине с группой эвакуации. Специально рисковал?

Ну вот опять начала! Как будто нравоучения от старушки слушаю. Надо что-нибудь ей сказать такое, чтобы она сильно задумалась.

— С точки зрения банальной эрудиции, в аспекте призматической парадоксальности, цинизм твоих слов ассоциируется мистификацией парадоксальных иллюзий, — сказал я с видом настоящего учёного.

Стопроцентное попадание! Тося после услышанного чуть не выронила медицинскую сумку. Ещё несколько секунд она пыталась понять сказанное.

— Ты… эт самое… ну я поняла, что по-другому было нельзя, — ответила Тося и, забрав сумку, развернулась в сторону медицинского пункта.

Не сказать, что у неё было расстроенное лицо. Всё же, она хотела мне помочь.

Тося отошла на пару шагов и повернулась ко мне.

— Саш, давай чай попьём. Ты ведь сам говорил, что мы же не чужие друг другу люди, — предложила Тося.

— Не возражаю, — ответил я и Антонина обозначила мне время прибытия в медицинский пункт.

Видно, что моё согласие её немного обрадовало. Тося развернулась и зашагала к модулю, где было её рабочее место. Ну и конечно же, она не могла не покрутить бёдрами в этот момент.

В моей комнате уже шёл обыск, так что добраться до своих вещей сразу не получилось. Приведя себя в порядок, я прилёг и уснул.

На чай к Антонине я в этот день не попал. Не получилось и на следующий. Более того, мне постоянно нужно было находиться на расстоянии вызова в кабинет особистов или на разговор с Казановым или Римаковым. Чаще всего вызывали сотрудники особого отдела.

Работа шла крайне серьёзная. Приезжали важные люди и с Кабула, и с Москвы. Такой инцидент пройти бесследно не мог.

Спустя неделю меня наконец-то вызвали к себе Максим Евгеньевич и Виталий Иванович. Если быть более точным, мне было указанно прибыть в кабинет командира отдельной вертолётной эскадрильи.

Войдя в штаб, я встретился с лейтенантом Саламовым. Рашид меня крепко обнял, будто старого друга.

— На беседу? — спросил он.

— Да. Уже как на работу хожу общаться.

— Это хорошо. Мы так и не пообщались после нашего возвращения. И не отметили этот момент, — улыбнулся Саламов, щёлкая себя пальцами по сонной артерии.

Мы в течение пары минут пообщались и разошлись. Заставлять ждать кураторов не стоит.

Постучавшись в дверь кабинета, я получил разрешение войти. Зайдя в помещение и закрыв за собой дверь, быстро осмотрелся.

Всё как и всегда при таких вызовах. Один сидит за столом, второй — в стороне и контролирует меня сбоку.

Было единственное и очень серьёзное отличие — не работал кондиционер. А в июне в Лашкаргахе это почти гарантирует, что в помещениях будет парилка. Я с первого шага почувствовал, что в кабинете дышать практически нечем.

Максим Евгеньевич махал на себя тетрадью. Рубашку он расстегнул почти до пупка, показывая густую растительность волос на груди.

Виталий Иванович был более стойким. Он спокойно сидел у стены и медленно истекал потом, держа в руках только платок.

— Кондиционер сломан, так что будем терпеть, Сан Саныч, — тяжело произнёс Римаков и показал на стул.

Как только сел, сразу почувствовал, что предыдущий гость здесь тоже потел изрядно. Задница моментально намокла от влажной поверхности сидушки.

— Как видите, нам тоже несладко во время допроса, — улыбнулся Максим Евгеньевич, достав из портфеля папку.

Как-то уж очень знакомы мне цифры, которыми она подписана. Где-то уже фигурировало число «880».

Память сработала моментально. Именно эта папка была при Максиме Евгеньевиче в первый день нашего знакомства.

— Давайте к делу. Ситуация сложная. Нам с Виталием Ивановичем дали много серьёзных пи… письменных рекомендаций. Всё я зачитывать не буду, но хочу показать вам одну газету.

Виталий вытащил из портфеля свёрнутый экземпляр печатного издания. Это была пакистанская газета «Дэйли Джанг». Печатный язык у неё — урду, так что я ничего здесь не смог разобрать.

А вот узнать на первой полосе Евича получилось без проблем. Видимо, уже дал интервью зарубежному изданию.

— Скотина. Даже не понимая, что он тут наговорил, хороших слов не было однозначно, — предположил я.

— Сказал он много, но ничего оригинального. В ЦРУ как будто только одну речь придумали и перебежчикам суют, — ответил Виталий и положил сверху ещё одну газету.

Это уже была официальная газета Пакистана «Рассвет». Тут уже интервью было на английском. Я напряг все извилины и быстро пробежался по тексту.

— «Я принял это решение в связи с недовольством этой страной. Я был лучшим пилотом-испытателем вертолётов в СССР. Но с молодых лет я понял — идеи коммунизма и социализма бред. Они губительны для человечества. Я обнаружил, что эти идеи служили только партийной номенклатуре, а простой народ так и остался рабами. Но в западной культуре я увидел свободу от этого рабства. Цветущий сад по сравнению с заросшим сорняками полем…». Меня выворачивает от него, — сказал я, отложив газету.

Виталий объяснил, что в интервью Евич сказал, что будет делиться секретами советских разработок в области вертолётостроения.

Это мощный удар по всей отрасли. Этот предатель знает очень много. Неудивительно, что его оставили в живых даже после потери вертолёта.

— Так что, как вы уже поняли к вам, Сан Саныч, претензий нет. По ходатайству нашего Комитета вы будете представлены к награде. Поздравляю! — объявил Максим Евгеньевич, встал с места и протянул мне руку.

Не мог я не пожать её в ответ, да и Виталий тут рядом тоже поздравил.

— Спасибо, но радости особой я не испытываю.

— Понимаю, Александр. Мы с Виталием Ивановичем тоже.

Что-то мне подсказывает, что моих кураторов не наградят точно.

— В отличие от Вас, мы с Максимом Евгеньевичем получим пи… письменные рекомендации в очень грубой форме. И временное отстранение от работы, — добавил Виталий.

— Но нет ничего более постоянного, чем что-то временное, — подытожил я.

— В точку, — ответил Римаков и закурил.

Виталий тоже достал сигарету, но потом передумал.

Максим Евгеньевич прошёлся по кабинету и несколько раз хлопнул себя по лбу. Казанов тоже сидел прищурившись, и смотрел на меня. Странным выглядит его взгляд. Я бы назвал его подозревающе сомневающийся.

— Сан Саныч, у меня вопрос. Может что-то вы заметили у этих наёмников? Разговаривающий с вами Патрик, если верить описанию, мог являться канадским «солдатом удачи» Патрисом Брюдо. Но он был убит в Анголе. Что ещё у них было?

Покопавшись в мыслях, я вспомнил только одну отличительную особенность — татуировку у Патрика. Но про неё я уже говорил.

— Татуировка у него была.

— Не совсем то, что нужно. Какие-то названия, имена интересные… — начал Виталий, но я его перебил.

Мне вспомнилась сама татуировка, которую решил «комитетчикам» описать.

— А что могут означать буквы B, R и I под татуировкой в виде горы…

— Как у кинокомпании? — хором спросили двое представителей КГБ.

— Вроде того.

Римаков и Казанов переглянулись. Быстро утеревшись от пота, Максим Евгеньевич сел напротив меня.

— БлэкРок Интернешнл. Частная военная компания, которая даст фору любой армии в мире. Кроме нашей.

В своём прошлом я таких парней и не помню. Но раз Римаков стал таким серьёзным, значит, к этим наёмникам следует отнестись как к сильному противнику.

— Спектр задач у этих подонков очень большой. От охраны нефтяных объектов до проведения революций в странах. Я удивлён, что они оставили тебя и твоего Петруху в живых, — сказал Максим Евгеньевич.

— Видимо, им нужно было чем-то заплатить духам. Денег пожадничали, а двух ценных пленных, пожалуйста, — предположил я.

Виталий и Максим Евгеньевич одновременно пожали плечами.

— Это очень хорошо, что вы нам дали более полное описание татуировки. Сотрудники БлэкРок очень гордятся принадлежностью к компании. Поэтому могут и по татуировкам выставлять своё членство в ней на показ. Глупость, но они так делают, — сказал Виталий.

В кабинете воцарилась тишина, нарушаемая шелестом бумаг, которые просматривал Римаков.

— Пока что, Сан Саныч, наслаждайтесь вашей службой и принимайте поздравления по случаю награждения.

— А дальше?

Римаков закрыл папку и внимательно посмотрел на меня.

— Игра только началась.

Глава 6

Крепкий сон в модуле — редкость для этих мест. Жара не позволяет долго спать, чтобы не умыть лицо из ведра, стоящего рядом. Постоянные отключения электроэнергии в Лашкаргахе были не в новинку. Потому и спасительное жужжание кондиционера, дающего прохладу, не всегда наполняло комнату.

Зато сейчас кто-то громко стучится в дверь. Перевернувшись набок, я сел на скрипучую кровать и попытался в темноте найти тапки.

— Товарищ капитан Клюковкин! — прозвучал за дверью голос солдата, дежурившего в нашем модуле.

Всегда знал, что лучший будильник — дневальный на «тумбочке».

— Понял, понял! Встаю. Спасибо, — крикнул я и солдат ушёл, тихо стуча по полу каблуками сапог.

Я преодолел сонное состояние, обулся и направился умываться. Сегодня день моего убытия в Союз. Пока чистил зубы и смотрел на отражение в зеркале, вспоминал прошедшие дни.

После разговора с Римаковым и Казановым минула целая неделя.

Испытательную бригаду полностью «выпотрошили», «выпросили» и отпустили на пару дней раньше. Я же ещё ходил к особистам и приезжим «комитетчикам» на несколько встреч, уточняя некоторые моменты произошедшего инцидента. Хотя, данному событию слово «инцидент» слабо подходит.

После разговора со мной Римаков и Казанов исчезли в буквальном смысле. Сами особисты из Кабула делали вид, что в Лашкаргахе будто и не было этих двоих.

Зато вопросов задавали столько, что я удивлялся, их фантазии. Больше всего интересовали признаки, по которым я понял, что меня хотят сбить. Видимо, выпущенная в меня ракета таковым не является.

И в конце каждого допроса самым любимым выражением как представителей особого отдела, так и приезжих коллег из КГБ было: «у нас с вами всё впереди и эта мысль тревожит».

Закончив с утренними процедурами, я быстро закидал оставшиеся вещи в парашютную сумку. Лётный комбинезон, в котором я летал, для носки уже был не годен. Из верхней одежды мне по дружбе подогнали аналогичный вариант обмундирования. Кроссовки приобрёл в дукане.

Крис я отправил письмо ещё неделю назад с примерным днём возвращения. Сообщил, что позвоню уже из Союза. Всё равно проходить таможню в Тузеле. Правда, ещё нужно поймать туда рейс из Кандагара. Друзья-вертолётчики обещали, что одно местечко для меня на транспортном Ил-76 оставят. Вот только из Лашкаргаха придётся лететь ранним утром.

Одевшись, я присел на кровать и оглядел пустую комнату. Вспомнилось, как пару недель назад мы здесь жили с Петрухой. Про двух предателей вспоминать не особо хочется.

— Колёса в воздух, — прошептал я, закинул сумку на плечо и вышел из комнаты.

На выходе поблагодарил солдата, отдав тому «ништяки» из Военторга, которые не были мной съедены. Выйдя из модуля, осмотрелся по сторонам. Городок в столь ранний час постепенно оживал. Техники быстрым шагом двигались на стоянку. Лётный состав, широко зевая, перемещался от столовой к медпункту и в класс постановки задачи в штабе эскадрильи.

Увидев, что в очереди на медосмотр почти никого не осталось, я решил зайти к Антонине. Меня туда тянет, да и близких знакомых в Лашкаргахе у меня нет.

— Сан Саныч, с добрым военно-воздушным утром! Ты тоже на замер давления? — встретился я у дверей смотрового кабинета с командиром Ми-8, который сегодня меня доставит в Кандагар.

— Так сказать, контрольный осмотр перед убытием. Через сколько полетим?

— Я тебя подожду. Как придёшь, так полетим, — ответил мой знакомый.

Поблагодарив его, постучался в дверь и открыл её. Голос Антонины прозвучал из-за ширмы.

— Проходите. Сейчас подойду, — сказала Тося.

Я медленно снял сумку с плеча и поставил у входа. Сев на стул, посмотрел на рабочий стол Белецкой. Всё аккуратно разложено. Карандаш к карандашу, ручку к ручке. Журналы лежат ровно, а тонометр сложен так, будто это связанные бабушкой носки. С любовью, как говорится.

— Если у вас предполётный медосмотр, то возьмите градусник для замера температуры, — громко сказала из-за ширмы Антонина.

Я ничего не ответил, поскольку мой взгляд упал в щель между створками ширмы. Смог разглядеть обнажённые плечи Антонины. На одном тот самый шрам, который остался у неё после ранения. Повернувшись боком, я увидел ещё один. Затянулись они хорошо, но следы тех ран останутся навсегда.

— Поставили? Божечки! — воскликнула Тося, выйдя из-за ширмы и увидев меня.

— Меня ещё никто так не называл, но мне нравится, — улыбнулся ей.

— Испугал. Думала, ты уже уехал. Вот и…

— Решила что я по-английски уеду? Я не мог не зайти.

Тося улыбнулась и села на стул. Поправила халат и с стеснением посмотрела на меня.

— Сегодня летишь?

— Да. В Кандагар, потом в Союз. Закончилась командировка.

— Дома хорошо. К тому же тебя там ждут, — сказала Тося, убирая под колпак прядь тёмных волос.

В этот момент она убрала их гораздо больше обычного. Это позволило мне увидеть шрам в верхней части лба. Естественно, что Антонина застеснялась.

— Ждут? — повторила Тося.

— Да.

— Я бы на её месте тоже ждала… Прости, не моё дело, — замахала руками Тося, сложила руки на груди и отвернулась к окну.

— Мне пора, — ответил я, дотронувшись до руки Тоси.

Она слегка вздрогнула, но руку не убрала. У меня появилось ощущение, что она со всей силой старается не шевелиться, чтобы меня не спугнуть. Встав с места, я перегнулся через стол и поцеловал её на прощание в щёку.

Белецкая, кажется забыла как дышать. Ну ничего, она медик, смекнёт что да как. Улыбнувшись, я пошёл к двери.

— Тебя никуда не переводят? — спросила Антонина, посмотрев на меня.

— Нет. Я люблю свою работу, а в Торске ты всегда на острие армейской авиации. Всё новое сперва попадает к нам.

— Ты… значит это твоё. Береги себя! — сказал Антонина и крепко меня обняла.

Сердце застучало быстрее, но у Тоси оно буквально рвалось из груди. Запах медикаментов и аромат её духов с нотками сирени начал слегка дурманить.

Я ещё больше перехотел выходить из кабинета.

— Только не как в этот раз. А именно береги! — воскликнула Тося и тоже чмокнула меня в щёку.

— До встречи! — сказал я, взял сумку и открыл дверь.

Смотрю на Тосю и как-то уже не хочется мне лететь домой. Удивительно, когда такое было, чтобы человек не хотел уехать из Афганистана. Особенно после таких приключений, как у меня.

— Что? — удивилась Антонина.

— А что ты удивляешься? У нас с тобой талант появляться друг с другом в одном месте в самых неожиданных ситуациях. Прощаться не будем, — ответил я. — И улыбайся. Тебе это очень идёт.

Тося улыбнулась и помахала мне рукой.

Пожалуй, только из-за такой девушки, как Антонина, я бы смог остаться хоть в столице, хоть у чёрта на Куличиках.

Доставили меня в Кандагар в целости и сохранности. Чкалова в эскадрилье я так и не поймал. Он улетел на очередную задачу.

Угостив меня чаем и вкусными конфетами, парни рассказали о службе и попросили поведать о моей работе в этой командировке. Всё что я мог — это рассказать в двух словах о катастрофе вертолёта Евича, аварии моего Ми-24 и тяжёлом состоянии Петрухи. О предательстве и попытке угона — ни слова.

Ребята из его звена сказали, что удивляются, откуда у нас столько работы и как это нас умудрились сбить в районе горного хребта Чагай.

— Вроде и войны уже нет в Афганистане, а задач меньше не стало, — сказал мне один из однополчан Леонида.

— Там пока миром особо не пахнет, — намекнул я на обстановку в Лашкаргахе.

Меня известили, что борт в Союз уже готовится и на него уже нужно идти садиться.

Выйдя на раскалённый солнцем бетон, я медленно побрёл к Ил-76му, стоящему недалеко от главного здания Кандагарского аэропорта. Рампа у «Илюши-грузовика» уже была открыта. Бортовой инженер, заканчивая с заправкой топлива, дал команду технику по авиационно-десантному оборудованию готовиться к посадке людей на борт.

— Капитан Клюковкин, — подошёл я к проверяющему списки прапорщику.

— Доброе утро! Про вас мне сказали. Строго-настрого было велено не отпускать самолёт без Александра Александровича, — улыбнулся усатый мужичок, у которого дёргался правый глаз.

Я огляделся, осматривая, с кем мне придётся лететь. Внимание привлекла одна интересная парочка.

Девушка возрастом чуть старше 20-ти лет и парень в звании лейтенанта, собирались на погрузку «втроём». Почему именно так? Да девушка беременна.

— Куда летите, товарищ капитан? — поздоровался со мной лейтенант, предлагая закурить.

— В Москву, а потом в Торск. Сам я не курю и вам не советую рядом с самолётом это делать, — ответил я.

Лейтенант быстро убрал пачку с изображением верблюда.

— Не подумал, — сказал парень, поправляя портупею.

— Бывает. Ещё один «афганец» будет? — спросил я, намекая на беременность его супруги.

— Или «афганка», — улыбнулась девушка, сидя на чемоданах.

Всё же и на войне люди находят свою судьбу. Вот и эти двое, видимо, стали участниками военно-полевого романа. Надеюсь, он будет у них счастливый.

К нашей толпе подъехал УАЗ «таблетка» из которого с трудом выползла девушка в очках и с растрёпанными светлыми волосами.

— Ой, спасибо! Сама бы не донесла! — крикнула она, доставая два чемодана из машины.

Хотя, скорее, она их просто сбросила на бетон. Видно было, что они тяжеленные и тащить их хрупкой девушке сложно.

Я подошёл и предложил помощь.

— Нет, спасибо! Мне их до Дудинки надо как-то довезти.

— А что ж вы там везёте? — уточнил я, подняв один чемодан.

И правда тяжёлый! Думаю, что к концу поездки девушка накачает себе бицепсы больше, чем у меня. Дудинка ведь находится на правом берегу Енисея и за Северным Полярным кругом.

— Книги. В Союзе их не так просто достать. А здесь проще.

Где она их только взяла, непонятно. Присмотревшись, заметил что «книголюбительница» выглядит весьма болезненно. Особенно бросаются в глаза исколотые вены. Видимо, досталось девушке. Мимо инфекционного госпиталя её не пронесло.

Были ещё несколько человек, которые держались отдельно. Но основная когорта убывающих в Союз — дембеля.

Их довольно много, и это несмотря на то, что должны были их в мае отправить домой. Может в этой реальности что-то сдвинулось. Смотрю на них и вижу настоящих мужиков. Крепкие, подтянутые и довольные. Построились в две шеренги, и каждый, услышав свою фамилию от проверяющего, громко откликается.

— Все. Ну что, одной ногой уже в Союзе? — спросил у них прапорщик и получил в ответ громогласное «Так точно!».

Каждый из уволенных в запас солдат одет в чистую парадную форму. Сапоги у всех начищены так, что глядя в них можно бриться. Взлетающие вертолёты отбрасывали мощные воздушные потоки с пылью. Но это не мешало блестеть портупеям и наградам на груди солдат.

Есть те, кто имел и медаль «За отвагу», и орден Красной Звезды. Были ребята и с одной наградой «За боевые заслуги».

Зато у каждого из дембелей на груди знак «Воину-интернационалисту». Его красная муаровая лента крепилась к прямоугольной колодке. Сам знак был в виде круглого лаврового венка, на который наложена красная пятиконечная звезда с белой окантовкой. В этой реальности данная награда появилась значительно раньше. Ведь и война в Афганистане закончилась почти два года назад.

— На погрузку, товарищи, — подошёл к нам бортовой инженер и пригласил на борт.

Проходя мимо строя, заметил насколько каждый из солдат тщательно подготовился к убытию домой. Силу стремления оказаться на Родине можно было оценить по форме.

Все её компоненты ушиты. Бляхи на ремнях мало того что натёрты, так ещё изогнуты и отшлифованы. Будто напильником обрабатывали.

— Ну ты и наточил! — воскликнул один из дембелей, смотря на бляху товарища.

— А то! Бумагу резать можно!

К одному из сержантов было особое внимание. И не только из-за его двух медалей «За отвагу». Его соседей в строю интересовала его фуражка.

— Ушивается козырёк. Вот видишь! — показал он головной убор.

— И околыш-то бархатный, — потрогал его фуражку сосед.

Пока я помогал девушке с непреодолимой тягой к книгам занести чемоданы, появились ещё два человека, желающих «проводить» солдат и сержантов на дембель.

К строю подъехал УАЗ-469, из которого вышли старший лейтенант и прапорщик. В строю среди дембелей сразу прокатился недовольный гул, а поданная противным голосом команда даже мне резанула слух.

— Вещи к осмотру приготовить! — крикнул приехавший прапорщик.

Я отнёс два чемодана девушки на борт и помог беременной девушке зайти по рампе. Её муж пока таскал вещи и общался с приехавшим старлеем. Похоже, пытался «сгладить углы», но появившиеся представители надзорного органа, а именно комендантской роты, продолжали выполнять поставленную задачу.

Я такое уже видел в прошлой жизни, когда заканчивались командировки в одну из стран Ближнего Востока. Тот же самый шмон, те же самые команды — «Покажите это», «Покажите то». С одной лишь разницей — в Афганистане проверяли более досконально.

Так что вскоре на раскалённой бетонке аэродрома появились собранные в одну кучу очень дефицитные для Союза вещи.

— Один блок сигарет. Оставляй. Это что? Быстро в кучу, — показал прапорщик на какую-то вещь в чемодане солдата.

— Это для мамы, — скромно произнёс боец.

Прапорщик присел на корточки и развернул вещь, которую хотел изъять. Это был красивый расшитый платок.

— Неплохо. Всё равно нельзя… — произнёс он, а потом посмотрел на меня.

Пару секунд спустя он аккуратно сложил платок и отдал солдату.

— Аккуратно вези, — тихо сказал прапорщик.

Я, всё же надеюсь, что он это сделал не под влиянием моего сурового взгляда.

По итогу офицер и прапорщик столкнулись с дилеммой. На середину строя были вынесены жвачки и большие «гармошки» фломастеров, джинсы и спортивные костюмы, батники и солнцезащитные очки. В общем, ассортимент очень крутой.

— Итак, а теперь главный вопрос — наркотики и алкоголь имеются? — спросил старший лейтенант.

— Никак нет, — хмуро ответил строй.

Старлей кивнул и дал команду всем двигаться на посадку. У меня закралась мысль, что сейчас собранная гора вещей отправится не в Союз. Но каждый солдат расхватал купленные им вещи и побежал на борт.

Что было изъято, я так и не понял.

Как только все заняли места, начала закрываться рампа грузовой кабины Ил-76. Боковая дверь была ещё открыта, и оттуда веяло раскалённым воздухом.

Вспомогательная силовая установка гудела, а техник ходил рядом с солдатами и проверял, как они устроились на сидушках. Но главный вопрос всё-таки задали не бойцы.

— Молодой человек, а вы парашюты на всех взяли? Всем выдадите, — спросила девушка с чемоданами книг.

— Нет, это вам не нужно, — ответил техник.

Тут же дама занервничала.

— Как же⁈ Я как-то плыла на пароходе, и там всем пассажирам выдавали спасательные жилеты. Статистически тех, кто умеет плавать, гораздо больше тех, кто умеет летать…

Она ещё что-то продолжила говорить, но техник уже потерял суть претензий. Он посмотрел на меня, поскольку я сидел рядом с девушкой. Я ему подмигнул и показал, чтобы он шёл по своим делам.

— Так я и не получила внятного ответа, — заворчала девушка, посмотрев на меня. — Что? Я в первый раз на самолёте лечу.

— Ну как же. Вам сказали, что это вам не нужно.

— Но почему?

— Статистически, самолёт и авиационный транспорт в целом — безопаснее корабля. Поэтому и парашюты здесь не нужны, — ответил я.

Прошло несколько минут, прежде чем Ил-76 вырулил на полосу. Самолёт задрожал, двигатели загудели и вышли на нужные обороты. В иллюминаторе было видно, как недалеко от нас висят два Ми-24, готовые прикрывать самолёт от возможного посягательства со стороны духов.

Мгновение и «Илюша» рванул по полосе. Быстро разогнавшись, мы оторвались от полосы. Вертолёты всё ещё несли «вахту» в роли нашего эскорта. Как только Ил-76 начал отворот, тут же пошёл отстрел ловушек. Постепенно Кандагар становился всё дальше и дальше, скрываясь за перистыми и кучевыми облаками. А потом и совсем пропал из виду.

— Следующая остановка — Тузель, — прошёл мимо нас техник и прилёг на сооружённую из матрасов лежанку.

Глава 7

Посадка в известном на весь Союз аэропорту прошла штатно и без нареканий. Пока «Илюша» заруливал на стоянку, в грузовой кабине все пассажиры начали нервно осматривать вещи. Особенно это касалось солдат, которые прятали во все потайные места привезённые предметы дефицита.

Глядя каждому из дембелей в глаза, я смог прочитать только одно слово — таможня.

Ташкентских привратников советской границы знали во всём Союзе. Уж очень у них было всё строго. Досматривали всё и у всех.

Не знаю как было раньше, и отбирали ли деньги и «запрещёнку», которые не декларировали солдаты. В этот раз я стал свидетелем нескольких перепалок со служащими таможни.

Я пропустил вперёд «начитанную» девушку. Пока меня досматривала крупная женщина, приветливо улыбаясь азиатской улыбкой, книголюбительница успела нанести повреждение одному из таможенников. От одного только вида свалившегося чемодана на ногу стало не по себе.

— Девушка, что у вас за чемоданы такие⁈ — воскликнул парень-узбек с тонкими усиками.

Он ещё с минуту потирал стопу, пока его коллега требовал с девушки раскрывать каждую книгу. Как-то уж слишком тщательно они проверяют.

Я уже прошёл все процедуры контроля, а девушку так и не отпустили.

— Ну что вам ещё нужно⁈ Это роман. Это повести. Это Омар Хайям на дари, — перекладывала она книгу за книгой.

Только когда она показала медицинскую справку, что была выписана из Кабульского госпиталя после серьёзной болезни, таможенники ослабили «хватку».

Пройдя контроль, я проследовал в здание аэропорта.

Первым делом я решил позвонить домой с переговорного пункта в аэропорту. Не так уж и просто было пробираться через большую очередь. Но меня пропустили солдаты.

Позвонил я в Торск. Трубку на другом конце сняли быстро.

— Сашка! Когда будешь? — весело спросила Кристина.

— Я в Ташкенте. Сегодня два рейса на Москву. Потом сразу в Торск.

— Отлично! Ну, я жду, — произнесла Крис, и я даже не успел ей ничего ответить.

То ли связь оборвалась, то ли она сама повесила.

Про себя уже начал думать, что следует с ней поговорить о наших отношениях. Как-то не вижу я в Кристине девушку, которая может мне стать женой.

«Попытались, и хватит», — проговорил я про себя и пошёл к кассам.

Тут меня ждало большое разочарование. В кассах аэропорта было указано, что сегодня билетов в Москву нет. Есть рейс на завтра в дневное время.

— Девушка миленькая! — улыбался я восточной красавице в кассе с ярким маникюром. — Очень надо решить вопрос.

— Никак не получится. Это вам только к своим лётчикам. Военные рейсы могут быть в ту сторону, — подмигнула мне девушка.

— Спасибо! Вы были весьма любезны, — ответил я.

Тут меня будто шкафом придавило. Сзади кто-то навалился и слегка прижал меня к стеклу кассы.

— Ой-ёй-ёй! Аккуратно! — услышал я со спины возмущённый голос.

Возможно, у меня бы получилось сдержаться. Но этот парнишка сам напросился. Развернувшись, я приготовился уже высказать нарушителю моего спокойствия кто он, и где бы я хотел его видеть. Передо мной на бетонном полу лежал круглый паренёк с ужасно радостным лицом.

Короткая стрижка с залысиной, бегающие глаза и форма лица, словно у медвежонка. Винни-Пух собственной персоной!

— Сан Саныч! Родной! Командир! — воскликнул мой бывший подчинённый Кеша Петров и подскочил на ноги.

Вот кого, а Иннокентия я был рад видеть. За три года совсем не изменился. Всё тот же простой парень и ходячая катастрофа.

— А ты всё так же на ровном месте падаешь, Кеша! — улыбнулся я, протянул руку и поднял Петрова с пола.

Кеша меня крепко обнял и начал рассматривать.

— Да я тут шёл. Вижу, на полу трёшка лежит. Нагнулся, а мне кто-то сзади и…

— Ну я дальше понял. Летел ты носом вперёд и в позе скрученного ёжика, пока не встретился со мной.

— Зато как летел! Попадание на отлично!

Что есть, то есть. Где бы мы ещё пересеклись с Кешей, как не в Тузеле. Мы отошли в сторону и начали общаться.

Иннокентий, оказывается тоже летел в Москву, а затем собирался поехать в Торск к девушке. В Афганистане Кеша много их перебирал, но возвращается только к ненаглядной в Калининскую область.

— Я сейчас штурман звена в отдельной эскадрилье. Повысили! — поднял Иннокентий указательный палец вверх.

Вот только эскадрилья базируется в Афганистане. Оттуда и едет в отпуск. Петров уже провёл поиски военного самолёта, который мог бы нас доставить в Москву.

— Ничего, Саныч. Куда только не летят, но только не в нужную нам сторону, — ответил Кеша, закуривая сигарету.

Пока Кеша отошёл по «важным» делам, я вновь пошёл на переговорный пункт. Всё же Кристину следует предупредить, что я не попаду сегодня домой.

— Нет билетов? — удивилась она.

— Да. Только на завтрашний день.

— Жаль. Придётся поскучать. Я даже журналов не взяла, — выдохнула Кристина.

Пару минут переговорили с ней, но какого-то сожаления не услышал. Только радовалась, что не пришлось ей готовить ужин.

Я уже начал размышлять о поиске ночлега в Ташкенте. Но для начала нужно приобрести билеты в Москву. Только я собрался пойти на поиски Иннокентия, как он резко материализовался передо мной. Да ещё и не один.

— Саня нам повезло. Я товарища встретил! — воодушевлённо сказал Кеша.

Знакомый Петрова с простым советским именем Владимир, оказался самым настоящим штурманом самолёта Ан-12. Все атрибуты этой профессии на лицо: на руке штурманские часы, а подмышкой портфель, из которого торчит целый рулон карт.

Он был маленького роста. На голове тёмные волосы, а фуражка сдвинута набок. Широкая улыбка, бегающие во все стороны хитрые глаза, острый нос. Ну и лицо красное, а вместо одеколона — слабое амбре. Вполне нормальное состояние.

— Сан Саныч, наслышан! Рад видеть. Предлагаю вам воспользоваться услугами нашего Аэрофлота. Довезём с ветерком, но не знаю куда, — загоготал Володя вместе с Кешей.

— Красавчик, Володя. А ваше «куда-нибудь» с Мигалово связано? — спросил я.

Кеша и Володя переглянулись и вновь загоготали.

— Я серьёзно, хохотунчики, — настойчиво произнёс я.

— Епические макарошки! Сан Саныч, туда мы и держим путь. Одну дозаправочку сделаем и к ночи будем в Мигалово.

Поблагодарил Володю, предложив небольшой магарыч в виде двух бутылок армянского благородного напитка, которые остались у меня после всех обысков в Лашкаргахе.

— Сань, спасибо! У нас с пьянством на борту бой. Никакого алкоголя не должно быть, — смотрел Володя на этикетки «Арарата» с широко открытыми глазами.

— Вов, ну это же валюта. Не пропадёт.

— Твоя взяла, капитан! Но только на презент возьмём.

Штурман объяснил нам, где его ждать. Пока Володя отошёл к диспетчеру по перелётам, чтобы получить «условия» на вылет, я задал сильно интересующий меня вопрос.

Особенно после того, как я и от Иннокентия учуял запах алкоголя.

— Кеша, и насколько давно ты знаешь Володю?

— Да мы в буфете познакомились. Он с соседней деревни оказался.

— И далеко эта деревня?

— Не-а. Километров 20 вдоль речки, а потом 10 км через лес.

Да вообще! Соседи почти!

Володя быстро оформился у диспетчера и потащил нас собой. Выходя на стоянку, он мощно хлопнул себя по лбу и убежал в сторону таможни.

— Я самовар забыл! — воскликнул он, сунув Кеше портфель с картами.

Надо сказать, что Петров чуть не выронил эту папку. Настолько она была тяжёлая?

— Такой маленький, а столько таскает, — удивился Кеша.

— У него «знания» всех членов экипажа. А также их документы.

Под термином «самовар» я понял только одно слово — самогон. Но Володя и здесь меня удивил. Слегка прогнувшись в спине, он тащил в руках самый настоящий самовар, уложенный в коробку.

Верхняя крышка торчала наружу. Провод свисал вниз и болтался из стороны в сторону.

— Хороший самовар, мужики! Даже квитанция есть. Пригодится, — улыбался Володя, истекая потом на жаре.

Довольный и уставший, он дотащил коробку с самоваром до самолёта. Ан-12 стоял на отдельной стоянке и уже был готов к вылету.

Рядом с ним толпилось несколько человек в военной форме и чемоданами. Каждый в разной степени усталости и приветливости.

— Саныч, а если нам… ну по «писюлику»? — предложил Кеша.

— Дружище, я не против, но на борту командир не я.

Тут слово взял Володя, который подхватил эту идею.

— Да нормально, братишки! Ща с командиром порешаем. Он за любой кипишь.

Через минуту был сформирован «передовой отряд» за забор и обозначен список покупок. Участвовали все, кто собирался лететь на Ан-12. Даже члены экипажа предложили свои варианты.

Пока Володя и Кеша бегали за закусками, я ближе познакомился с попутчиками. Первым был прапорщик в форме «эксперименталке» с перебинтованной рукой и двумя орденами Красной Звезды. Возрастом он годился мне в отцы, так что я и поприветствовал его уважительно «батя».

Он следовал вместе с майором из ВДВ. Говорят, что не могут попасть домой уже неделю. Судя по их небритым лицам, так оно и есть.

С ним рядом капитан с очень грустным видом. Сначала подумал, что это из-за количества его вещей — два чемодана, две коробки и ящик минералки. Подойдя ближе почувствовал, что это у него последствия хорошо проведённого вечера. Ну или последних нескольких вечеров.

— Блин, главное «Ессентуки» не забыть.

Уставшие глаза этого капитана прям в душу запали. Он несколько раз повторял сам себе не забыть этот ящик с минералкой. Похоже, капитану он дорог больше, чем все остальные его вещи.

Ещё один пассажир был не менее печальным. Старший лейтенант, командир инженерно-сапёрного взвода, буквально бледнел на глазах. А ведь у него кожа загорелая, как после курорта на каких-нибудь островах.

Оказалось, что он потерял все деньги, чеки и покупки из дуканов. Хотя, в армии слова «потерял» нет. На руках у него только удостоверение. Это хорошо, что парня не бросили в беде.

И было ещё двое возвращающихся лётчиков. С ними всё просто — они летят до Калинина, а потом в Москву. Дальше у них рейс куда-то очень далеко.

Через несколько минут появился и командир корабля. Среднего роста, крепкий и с весьма постаревшим лицом. Ещё и волосы седые, как зола. После погрузки, он попросил всех выйти и прослушать инструктаж.

Из всех, только уставший капитан не занёс ещё все вещи. Но самое важное — ящик с «Ессентуками» — уже был на борту.

Выглядел командир корабля сурово, а фуражка была сдвинута на глаза. Как он видел перед собой, мне непонятно.

— Товарищи офицеры, прапорщики, старшины и… Сёма, я тебе где сказал быть⁈ — выругался он на одного из парней, который с трудом стоял в конце шеренги.

— Исчезаю, — сказал Сёма и, пошатываясь, ушёл в самолёт.

Командир выдохнул и продолжил.

— Итак, товарищи. Пьянству бой. Политика партии обязывает нас вести трезвый, спортивный и активный образ жизни… аккуратнее с закуской, нам почти 3000 километров лететь, — указал он штурману Володе и Кеше, которые несли два подноса шашлыка.

Запах жареного мяса привёл меня в восторг.

— Продолжим. На борту не курить, не напиваться, вести себя культурно. А главное — пальцы или в носу, или в любой другой дырке… Витя, ведро под окурки приготовь, — дал командир указание шатающемуся члену экипажа.

В конце инструктажа, командир корабля внимательно всех осмотрел и решил завершить свою пламенную речь подведением промежуточного итога.

— Самое главное помнить о последствиях. Напился, ругался, сломал деревцо. Стыдно смотреть людям в лицо! И такое было у нас. Так что мы — за трезвость! Теперь прошу всех к столу. По маленькой и полетели.

Пока забирались в самолёт, уставший капитан несколько раз предложил отведать «Ессентуки».

Чего он носится с этой минеральной водой, я понятия не имел.

Только мы зашли на борт, как все тут же обомлели от гостеприимства экипажа. Я раньше не видел подобного убранства гермокабины.

На этом борту были оборудованы два дивана, между которыми стол. И вот на нём целая «поляна». Одна из бутылок «Арарата», подаренных мной экипажу, шашлык, корейская морковка в пакете и немного нарезанной колбасы.

— Для расширения сосудов. Чисто в медицинских целях, — произнёс командир и предложил всем отведать по металлической стопке «коричневого» закусить куском мяса.

Сам же он не пил. Всё-таки, «за рулём».

Ну а где одна, там и вторая. В итоге каждый из пассажиров уже друг друга знает и нашёл точки соприкосновения. Пока командир корабля рассказывал очередной смешной случай из его долгой лётной карьеры, всё более расстроенным становился капитан, чью минералку никто не пил.

— Хорошо пошла! Может, «Ессентуков» ещё? — спросил он.

— Нет. Лечиться утром. Время взлетать. Так, Володька, пошли! Не время, Володя! Ты… я кому сказал, не время! Давай взлетим сначала, — не дал командир выпить штурману и отправил его на рабочее место в кабину в передней части фюзеляжа.

Экипаж начал запускаться. Поочерёдно раскручивались винты самолёта-труженика. Пока двигатели Ан-12 выходили на нужные обороты, собравшиеся в гермокабине, готовились к перелёту морально. При этом все жадно посматривали на сервировку стола и не пропускали очередной «подход» к стопкам.

Через иллюминатор грело яркое солнце Ташкента. Жаркая погода, красивое небо, запах вкусностей и… не запускающийся третий двигатель.

Первым делом я высмотрел пожарный ЗиЛ, который подъехал к самолёту. Пожарные начали поливать двигатель с брандспойта. Льют воду, но результат появился только через минут 10.

— Мужики, ну может «Ессентуков»? Душа болит, — продолжил донимать всех капитан своей минералкой.

Но и в этот раз ему не удалось хоть кого-то сподвигнуть на употребление напитка из «бутылок-чебурашек».

А тем временем, самолёт начал рулить на исполнительный старт. Заняв полосу для взлёта, экипаж приготовился выполнить разбег.

Мгновение и командир корабля отпустил тормоза. Самолёт слегка кивнул всем фюзеляжем и тронулся с места. Скорость Ан-12 набирал достаточно быстро. И неважно, что в грузовой кабине что-то с грохотом падает от тряски. Несколько секунд и самолёт послушно начал отходить от полосы.

— Отрыв! Теперь за взлёт! — обрадовался один из попутчиков — седой майор в форме десантника.

Он же дал старт серии из нескольких тостов, которая включала в себя «за взлёт», «за набор высоты перехода», «за занятие эшелона на выход из района» и всё в этом духе.

Как только Ан-12 вышел в горизонтальный полёт, застолье перешло в стихийное.

Тем кто боялся лететь, уже и прыжок без парашюта не страшен. Лица попутчиков становились всё добрее и приветливее.

— Кеша, налей-ка мне граммулечку, — прибежал к нам Володя, быстро опрокинул стопку коньяка и убежал обратно, держа в зубах крупный кусок шашлыка и веточку зелени.

И не прошло и полминуты, как появился командир. Роман Михайлович — так его зовут, оказался замполитом эскадрильи и тоже направлялся со своим экипажем домой после командировки в Афганистане.

Поочерёдно к нам приходили и остальные члены экипажа. Особенно частил борттехник по авиационно-десантному оборудованию Сёма, но его очень строго контролировал Роман Михайлович. Пытался Семён хоть как-то попробовать добраться до спасительной рюмки, но командир был непреклонен.

— Саныч, а мне «джеллалабадские» рассказывали, что какой-то лейтенант вертолёт с вертолёта сбил. Когда 799ю высоту обороняли. Не ты ли случайно? — спросил у меня командир корабля.

Мне кажется, что скоро эта история обрастёт мифами и легендами. Ещё и количество сбитых вертолётов увеличится.

— Врут. Я ж капитан, — улыбнулся ему и закусил шашлыком.

— Понятно. Но ваша «баграмская» эскадрилья наделала там делов. Я в смысле, что духи еле ноги унесли, — одобрительно похлопал меня по плечу Михайлович.

Отдали должное ребятам из пехоты и ВДВ. В их работе риска даже больше, чем у нас. Пили и за техников, инженеров, аэродромщиков. Вообще за всех, без кого армии не бывает.

И про красивых женщин не забыли. Просто других женщин не бывает, вот и пили за всех.

Сёма попытался через капитана с «Ессентуками» себе попробовать «накапать», но вновь потерпел неудачу.

— Сёма, ну хочешь подлечиться? Попроси у человека минералки.

Тут хмурый капитан расцвёл.

— Да! Возьми, Сёма. Не пожалеешь.

Понял борттехник, что больше чем «Ессентуков» ему сегодня в полёте не дождаться. Выделили ему одну из бутылок с зелёной этикеткой и Семён тут же открыл её, пройдя в кабину к штурману.

Командир корабля продолжал рассказывать о службе в 50-м полку, который базировался в Кабуле.

— В «полтиннике» работы всем хватало. Я порой забывал лётную книжку заполнять, — рассказывал Михайлович, выкуривая уже вторую подряд сигарету.

Его стопка с коньяком так и стояла нетронута, пока он был с нами на очередном «перекуре».

— Да всем хватило, Михалыч. А сколько ещё будет, — произнёс один из командированных лётчиков. — Может хоть пригубишь?

Командир корабля снисходительно улыбнулся, затушил сигарету и вложил окурок в специально подготовленную банку.

Видно было, что ему хочется как-то пошутить, но не получается. Поистине, экипажи «чёрных тюльпанов», как называют в Афгане Ан-12, проклинают свою работу.

— Я, дружище, уже свою чашу выпил. Стольких парней домой… отвёз. И за каждого душа болит. Ни водка, ни спирт, ни хрена не помогли. Коньяк тем более.

Командир начал уходить, но тут же столкнулся с Семёном. Тот уже не выглядел таким печальным. Глаза расширились, улыбка не сходила с лица, двигаться стал быстрее. Как будто второе дыхание появилось.

— Полегчало? — спросил у него командир, и Сёма показал ему большой палец.

Я же присмотрелся к бутылке «Ессентуков», которую бортовой техник не выпускал из рук, словно младенец пузырёк с молоком. Не так уж и много выпил Сёма, чтобы вот так преобразиться. В бутылке больше чем половина минералки осталась, а ведь капитан дал ему «Ессентуки» уже давно.

— Дружище, а ну, дай и мне «Ессентуки», — попросил я, и капитан, счастливый как никто, протянул мне «чебурашку».

Кеша отвлёкся от беседы с майором и повернулся ко мне.

— Саныч, чего задумался?

— Да бутылка как бутылка. Этикетка, пробка фирменная, не вскрытая, — раздумывал я и открыл крышку.

В общем, я догадывался, что «Ессентуки» непростые. Вместо лечебной минералки внутри оказался не менее «лечебный», но негазированный спирт. Теперь понятно, чего капитан так носится с этим ящиком.

В целом, первая часть маршрута удалась на славу.

После промежуточной посадки, дозаправки и очередного похода в магазин за закуской, никто не хотел, чтобы полёт заканчивался. Уже даже начали договариваться о встрече в условном месте через год, обмениваться адресами и телефонами. А капитан «Ессентуков» и вовсе вышел с предложением к командиру корабля Михайловичу, чтобы слегка изменить маршрут и полететь в пункт назначения через Новосибирск.

Когда мы прилетели в Мигалово, время было уже за полночь. На аэродроме темнота и добираться в Торск весьма проблематично. Только мы сошли на бетон, как тут же все начали друг с другом прощаться, обниматься и желать всего, чего обычно желают при расставании. И зря.

Командир корабля помог всех устроить на ночь в казарму. Мы с Кешей со всеми попрощались и решили поблагодарить ещё раз экипаж за доставку.

— Командир, спасибо! Надеюсь, ещё увидимся, — поблагодарил я Михайловича.

— Да будет вам. Мне самому было приятно. Вон, мои пацаны не голодные, Семён даже весёлый… зараза! Чересчур весёлый. А ну отдай сюда «Ессентуки»! — крикнул на него Роман Михайлович.

— Командир, это минеральная вода…

— Да я и вижу! Третью бутылку глыкаешь, а всё под градусом. Сюда иди…

Дальнейшее развитие событий мы решили недосматривать. Зато заметил одиноко стоящего старлея-сапёра. Я и забыл, что у него и денег-то нет.

— А тебе куда вообще ехать? — уточнил у него Кеша, когда мы подошли к нему.

— Мне в Калининград. Сейчас посплю в казарме, а утром как-нибудь буду пробираться дальше. Вам спасибо за застолье. Если будете в Калининграде, звоните. Встречу, помогу чем надо.

Только ему ещё добраться надо туда. Я порылся в карманах и нашёл три червонца. Взглянул на Кешу, и он достал ещё один.

— Держи. На билет точно хватит. Ещё и жене цветы купишь, — передал я ему деньги.

— Не возьму. И даже не предлагайте…

— А мы и не предлагаем. Требуем, — настойчиво произнёс я.

Старлей кивнул. Подумав с минуту, он согласился и взял деньги.

Транспорт в Торск нашли только к 4 часа утра. Колонна машин направлялась на полигон, и нас взяли с собой.

Старший колонны предложил нам места в УАЗе, но мы с Кешей решили завалиться в кузов УРАЛа с постельным бельём.

— Подремал бы, а то нам не меньше часа ехать, — предложил я Кеше, когда колонна машин начала движение.

Иннокентий продолжал что-то ворчать себе под нос. Через минуту я понял, что он вздыхал над потраченной суммой денег.

— Не скупердяйничай.

— Всё равно. Может лучше бы полетели рейсовым самолётом до Москвы? — спросил у меня Кеша, когда я прикрыл глаза.

— Иннокентий, поверь мне. Ты будешь эту поездку долго вспоминать. И о потраченных деньгах на коньяк, шашлык и рыбу жалеть не будешь, — ответил я.

Тут же задремал и проснулся от резкого толчка. Оказалось, что УРАЛ уже достиг точки нашей высадки.

Утренний Торск пока ещё «не пробудился». Автобусы только вышли на маршруты, но остановки уже ломились от количества людей с рюкзаками. Только сейчас понял, что сегодня суббота и многие собрались на дачи. По берегам Тверцы столпотворение рыбаков, мирно вылавливающих рыбу. Конкуренция очень серьёзная.

— Саныч, ну ты не пропадай. Ещё увидимся, — попрощался со мной Кеша.

— Адрес знаешь. Место работы тоже. Ещё увидимся, — ответил я, и мы разошлись каждый в сторону дома.

Над городом начался перезвон колоколов. Приятная утренняя музыка. Но я сейчас мечтаю о прохладном душе и мягкой постели.

Подойдя к дому, встретил у подъезда мужиков, начинающих утренний раунд игры в домино.

— Санька! Как делишки? — поздоровался со мной один из них.

— Фархадыч, как видишь живой! Как большой спорт? — спросил я, намекая на счёт в игре.

— Голову не даёт поднять соперник. Приходится прибегать к подпитке, — ответил Фархадович, достав из авоськи бутылку… кефира.

С утра сосед на здоровом питании! Я вошёл в подъезд и быстро поднялся к себе. Дверь открыл тихо, чтобы не разбудить Кристину. Войдя в квартиру, тихо положил сумку на пол.

В коридоре стоял приятный, но уж слишком сильный запах духов Кристины. А ещё ощущался аромат фруктов и… выдохшегося шампанского. Включив свет, я обнаружил стоящие в коридоре красные туфли на каблуке и… начищенную мужскую обувь.

Не мою.

Глава 8

Ситуация поражает своей оригинальностью. Налицо измена со стороны моей девушки, но я даже рад этому. Выходит, что все разговоры и обсуждения наших дальнейших отношений потеряли смысл. А значит, и соблюдать тишину не надо.

Я громко хлопнул дверью и запустил цепную реакцию. Тут же в комнате послышался грохот.

— Дорогая, я приехал! — радостно сказал я и ещё больше ускорил процесс «подъёма по тревоге».

Только я вошёл в комнату, как слегка обалдел.

— Я… я за солью зашёл, — пробежал мимо меня молодой парень с простынёй в руках.

— Трусы хоть надень, — посмеялся я, но потом стало не смешно.

Любовник Кристины рванул к открытому окну и начал пробовать залезть на подоконник. Совсем от страха обезумел. Ещё и «воздух» испортил.

— Ты дурной⁈ Второй этаж. Да погоди ты, я тебя не трону! — остановил парня и отшвырнул его на кровать.

На ней лежала Кристина и не могла поверить в происходящее.

— Александр, вы не так поняли. Я правда за солью забежал. Вот уже уходить собрался, — начал искать вещи парень, метаясь по комнате.

— Да сядь ты! Не торопись. Я тебя ненадолго задержу.

Запыхавшийся пацан укутался в простынь и стал ждать дальнейшего развития событий. Правда, он постоянно смотрел в коридор, чтобы выбрать момент улизнуть.

Я огляделся по сторонам, чтобы оценить обстановку. Две открытые бутылки шампанского стояли на столе, а ваза с фруктами была практически пустая. Несколько виноградин валялись на полу рядом с креслом, а рядом с магнитофоном «Шарп» были разбросаны кассеты.

Сразу понял, что это не мои, судя по надписям на коробках. Мне никогда не нравилось слушать итальянскую и французскую эстраду.

Кристина с растрёпанными волосами и широко раскрытыми глазами смотрела на меня, пытаясь подобрать слова.

Девушка открыла рот, но кроме протяжной буквы «э» ничего выговорить не получалось.

Парень продолжал стучать зубами и начал прятаться за Крис. Ещё и головой мотал во все стороны.

— Саня, это не… это не то…

— Да мне всё равно, — махнул я рукой.

Что ж, мне тут делать нечего. Надо собираться и идти туда, где меня точно никто не предаст. Я открыл шкаф и начал переодеваться в повседневную форму.

Краем глаза заметил, что Кристина заглядывается на меня, сравнивая с тем, кого она привела в мою квартиру.

— Саш, у нас ничего не было. Ну, он зашёл. Ну, посидел, выпили. Что тут такого⁈

— Вообще ничего страшного, дорогая! Я даже рад. Чисто из интереса, а ты всех вчерашних школьников к себе в койку впускаешь? — намекнул я на возраст любовника.

У него на лице написано — «первый курс, второй семестр».

— Саша, пожалуйста, — встала с кровати Кристина, поправляя трусы и прикрывая грудь.

— Так, ну всё, — закончил я переодеваться и пошёл в коридор.

Я ничего кроме отвращения к Кристине и её любовнику не испытывал. Они продолжали на меня смотреть с открытым ртом. Хорошо, что хоть дышат.

— Значит так, приберитесь здесь. Помещение проветрите. Постельное с собой заберёте. Дверь закроете, а ключи соседке отдадите или в почтовом ящике оставите. У вас полтора часа. Время пошло, — произнёс я.

Ну и тут началось! Истерика, слёзы, сопли и попытки остановить меня.

— Пожалуйста! Не уходи. Я… я люблю тебя. Это всё вышло случайно. Как я домой поеду?

— На поезде. 5й автобус до вокзала идёт. Вот на проезд тебе денег, — высыпал я перед Кристиной мелочь, которую достал из кармана.

— Ну хочешь, в ноги упаду. Прямо сейчас. Только не уходи, — начала нагибаться Кристина, но я успел убрать левую ногу.

— У вас осталось меньше полутора часа. Быстрее помещение освобождайте, — сказал я и вышел из квартиры.

А то реально ещё бросится в ноги! Не отцепишь потом.

Не собирался я прислушиваться к тому, что происходит дома. Спустившись по лестнице и выйдя из подъезда, до меня донеслось из окна, насколько быстро кипит работа. Вроде не сильно напугал, но задёргалась Кристина знатно.

— Ты сыкло! Вчера храбрый такой был. А сегодня язык в задницу засунул. На хрен я с тобой связалась…

— Кристиночка…

— Заткнись!

В общем, на душе даже хорошо, что не пришлось разговаривать о наших отношениях с Кристиной.

Выйдя из подъезда, на меня тут же повернулись Фархадович и его товарищ. В руках уже не кефир, а маленькая «чекушка» с прозрачной жидкостью. Два гранёных стакана стоят на скамейке, а мужики приготовились отметить начало нового дня.

— Сань, ну чё там? Я не стал говорить, — виновато посмотрел на меня Фархадович.

— Да ладно! Всё уже сделано, — ответил я.

— Прям без шансов?

— Я долго не разговаривал.

— Фух, ну земля ей пухом, дурынде. Не чокаясь…

У меня аж дыхание перехватило.

— Фархадыч, да не убил я её! — остановил я тост за упокой Кристины.

— О как⁈ Ну, тогда дай Бог здоровья, и чтоб свалила отсюда. А то музыка до утра играла, — исправился мой сосед и выпил стакан.

Я вдохнул полной грудью. Утренний воздух летнего Торска был и сладок, и приятен. Но ещё больше стало радостно, когда я услышал дорогой сердцу гул.

Он постепенно приближался. Становился громче и всё отчётливее можно было расслышать свист, издаваемый лопастями несущего винта.

Ещё секунда и над моим двором пронёсся тот самый Ми-28, который недавно пришёл к нам в часть. С земли он ещё более прекрасен, чем когда осматриваешь его перед вылетом.

Так и хочется назвать этот вертолёт «мышонком» за его характерный вид носового обтекателя и двигателей спереди.

Только сейчас понял, что хочу как можно быстрее оказаться на работе.

Через полчаса я уже был рядом со штабом полка. К этому времени должны уже закончиться предполётные указания перед субботней лётной сменой.

Я вошёл в беседку и присел на скамейку. Слабый ветерок приятно обдувал и заставлял шелестеть листву на деревьях. Сейчас над аэродромом тишина, но не пройдёт и полчаса, как гул запускающихся вспомогательных силовых установок нарушит эту умиротворённую атмосферу.

Через пару минут из душного класса повалил народ, обсуждая предстоящие вылеты.

Увидев меня в беседке, ко мне сразу направилась целая толпа лётчиков с планшетами, папками и шлемами подмышкой.

Естественно, что мимо меня никто не смог пройти. Выразить уважение к проделанной работе в Афганистане хотели все. Но особенно всех интересовало, что ж там случилось, раз потеряли сразу два вертолёта.

Ответить на этот вопрос я пока не мог. Связан подписками с Комитетом.

— Саня, ну ты везунчик! С одной только царапиной, — обратил внимание один из коллег на порез от ножа на предплечье.

— И вот таким «геморроем», — перебил его другой однополчанин. — В Афгане задолбали с катастрофами?

— Если честно, то чернил при написании рапортов я не жалел. Терпимо. За Петруху обидно. Столько ран…

— Да брось ты! Нам сказали, что ты его тащил через границу…

Я не успевал отвечать на вопросы. Сложно было возвращаться к воспоминаниям о бое в воздухе и на земле. Да и кровь вскипала в венах, когда перед глазами было гнусное лицо Евича.

Коллеги после короткого перекура направились к стоянке вертолётов. Оттуда уже доносился гул запуска двигателей и шум винтов. Руководитель полётами пустил сигнальную ракету, а над командно-диспетчерским пунктом подняли флаг Военно-воздушных сил.

Дан старт началу полётов.

Как только большая часть людей разошлась, я смог попасть к командиру полка. Он как раз вышел на крыльцо штаба, продолжая забивать табак в трубку.

— Товарищ командир, капитан Клюковкин…

— Да будет, Саныч. Здравствуй, дорогой! — крепко пожал мне руку подполковник, приобняв за плечо.

Тяпкин Андрей Фридрихович — наш командир 969го инструкторско-исследовательского полка. Среднего роста, русые волосы и с невероятно большими ладонями. Он ими может в настольный теннис играть без ракеток.

Всегда с уважением к нему относился и отношусь. Если его никуда не заберут от нас, он станет отличным начальником Центра, когда Геннадий Павлович Медведев соберётся на пенсию.

— Здравия желаю! — поздоровался я, и командир предложил поговорить в кабинете.

Идя по коридорам штаба, Андрей Фридрихович не торопился задавать мне прямые вопросы об испытаниях. Интересовался общими впечатлениями от командировки, здоровьем и насколько я отдохнул.

— Заходи и садись, — сказал командир, когда мы вошли в его кабинет.

Здесь всё как и было месяц назад. На столе множество телеграмм, бумаги на подпись в отдельной папке. В углу гудит холодильник, а у стены вальяжно плавают рыбки в большом аквариуме.

Тяпкин подошёл к небольшому динамику прослушки канала управления и сделал тише.

Командир указал мне на стул, а сам сел на диван.

— Я не прошу тебя раскрыть мне тайну. Но что-то я сомневаюсь, чтобы тебя вот так просто с ПЗРК сбили, — подмигнул мне Тяпкин.

Ничего отвечать не стал, да Андрей Фридрихович не настаивал.

— Что про Казакова и Муркина знаешь? — спросил командир, снимая туфли и надевая обычные тапочки.

— Петя в госпитале в Сокольниках, а Лёха с последствиями отравления должен был из Ташкента ещё неделю назад уехать.

Командир кивнул и подтвердил, что бортач Муркин уже в Торске. Пока в отпуске, отдыхает.

— Ну а ты чего пришёл? Отдохнул бы и в понедельник уже вышел. Не похоже на тебя, — улыбнулся командир, закусив в зубах курительную трубку.

— Я две недели в модуле валялся и ничего не делал. Надоело. На службу захотелось.

— Понятно, а как же… — начал Андрей Фридрихович и прервался.

У него зазвонил один из телефонов, к которому он медленно подошёл и снял трубку.

— Тяпкин, слушаю. Да, это я. Кого на КПП требуют⁈ — воскликнул подполковник и посмотрел на меня. — К тебе жена пришла.

— У меня нет жены, — быстро ответил я.

— У него нет жены. Пускай идёт… а ну не отпускай её. Как зовут? Ничего пока ей не говори! — воскликнул Андрей Фридрихович и повесил трубку.

Похоже, что этой девушкой была Кристина. А кто же ещё, если услышав её имя, Андрей Фридрихович тут же задымил как паровоз.

— Иди и разбирайся с ней. Она там плачет и требует тебя. И аккуратней с ней.

— Я не пойду, товарищ командир. Мне с ней не о чем разговаривать.

Андрей Фридрихович продолжал пускать дым, наполняя кабинет сизыми линиями. Его волнение можно понять. Обиженная Кристина донесёт до папы-генерала такую историю, что мне не поздоровится. Да ещё и Фридриховича может по касательной зацепить.

— Изменила? Застукал?

— Так точно, — ответил я.

— Надеюсь, не бил?

— Я девочек, даже плохих не бью.

В общем, Кристина сама ушла. Я даже не успел позвонить на КПП, чтобы ей дали трубку. Устраивать тут скандалы тоже не есть хорошо.

Как только вопрос разрешился, Андрей Фридрихович отправил меня сразу к начальнику политотдела в штаб Центра. Он объяснил, что замполиту нужна от меня информация для наградных документов.

Не успел я выйти из кабинета, как замполит Центра уже и сам меня нашёл.

— О! А я не поверил сначала информации, что ты уже вернулся, — обрадовался начальник политотдела, поздоровавшись со мной на выходе из кабинета.

Мы вновь вошли к Андрею Фридриховичу, и замполит достал несколько бумаг. На этих листах было очень много красных пометок и зачёркиваний.

— Вернули обратно? — спросил Тяпкин.

— Не то слово вернули. Расписали столько всего, что я уже не знаю, на что ребятам представление писать.

Замполит надел очки, и зачитал вердикт вышестоящего штаба. В нём ничего удивительного.

— «Во-первых, испытания до конца не доведены — значит, не Герой Союза. Во-вторых, вертолёты сбиты и уничтожены — значит, не орден Ленина. Третье, отбились от духов только после помощи разведчиков, то есть не самостоятельно — значит, не орден Красного Знамени. Подавайте на орден Красной Звезды», — закончил читать замполит.

Третий орден рубиново-красного цвета — тоже почётно. Как минимум, я живой и никто мне претензий не предъявляет.

— Кстати, Сан Саныч, мы твою эскадрилью пересаживаем на Ми-28. Готов начать переучивание? — спросил командир полка.

— Жду не дождусь, — обрадовался я.

— Тогда на следующей неделе, чтобы был в учебном корпусе.

Глава 9

Ноябрь 1983 года. Торск, Калининская область.

Лопасти полностью остановились, и я открыл дверь кабины. Правой рукой медленно погладил ручку управления. Вроде и устал, и надо выходить, но хочется ещё посидеть. Сердце, душа и каждая клетка тела просится ещё раз слетать. По кругу, в зону, на полигон — неважно. Настолько круто ощущение того, что тебе доверили управлять столь классной винтокрылой машиной, как Ми-28.

— Вспотел, Саныч! — улыбаясь, громко сказал мне техник, подошедший к вертолёту.

Сняв шлем, я провёл по мокрым волосам рукой. Воротник куртки тоже промок от пота. Но всё это мелочи. За удовольствие управлять Ми-28, я готов и попотеть.

— Сан Саныч, к повтору готовим? — спросил у меня один из инженеров, протягивая журнал подготовки вертолёта.

— Да. Я не полечу, а начальник Центра хочет слетать по маршруту, — ответил я, расписываясь в документации. — В зону полечу завтра.

— И ты уступишь свой любимый вертолёт⁈ — посмеялся техник.

— А что делать⁈ Геннадию Палычу тоже нужно «штаны поддерживать».

Оставив свой автограф, я передал инженеру журнал и отклонился назад.

Через пару минут я вылез на влажный от вчерашнего дождя бетон. Техники уже проводили межполётный осмотр, открывая капоты двигателей. Сделав несколько шагов назад, я обвёл вертолёт взглядом. Всё же, мне известно, каким он будет по итогу через много лет. Но и сейчас внешний облик Ми-28 не имеет больших отличий от его будущих модификаций.

Оснащён высотными двигателями ТВ3–117ВМА мощностью по 2200 л. с. Выхлопные устройства стали эжекторными, а главный редуктор претерпел изменения в конструкции. А ещё винт теперь Х-образный, то есть четырёхлопастной.

— Товарищ капитан, разрешите… — подбежал ко мне оператор, с которым я только что летал по маршруту.

Это был лейтенант, попавший служить в моё звено из Саратовского училища в прошлом году.

— Давай без уставщины. Как сам себя оцениваешь? — спросил я.

Лейтенант стал зажиматься и сутулиться.

— На «хорошо».

— Это оценка. А по ошибкам? Насколько ошибся с курсом, когда вышли на первый поворотный пункт маршрута?

— На… 4 градуса?

— На 8. Ещё какие были ошибки?

— Время неправильное рассчитал выхода на конечный пункт. Ну и далее по списку. В общем, незачёт, верно? — спросил паренёк, но я одобрительно его похлопал по плечу.

— Научишься. А пока, пошли в курилку. Заодно и ошибки обсудим.

— Так вы ж не курите? — удивился лейтенант.

— И что? Я в курилку не могу зайти⁈ — посмеялись мы с ним.

Мы поблагодарили техсостав и направились со стоянки к домику эскадрильи. Я надел лыжную шапку, чтобы голову не застудить. А вот лейтенанту такой элемент гардероба пока не разрешается. Вот он и шёл рядом в шлемофоне.

— Читали «Правду»? Про американцев в Гренаде?

— Чему тут удивляться. Право сильного никто ещё не отменял, — ответил я, когда мы зашли в курилку.

Лейтенант достал пачку «Космоса» и закурил.

— Просто читаешь и не понимаешь, как они так могут. Там Гренады той меньше нашей области, а они там целый флот подогнали. Уже не говорю, что это против всех законов.

Паренёк всё верно говорит. Правители страны «флагмана демократии» любили решать проблемы с помощью большой дубины. Надуманный предлог, распиаренная в СМИ операция и не самый лучший итог. Пускай и победный.

— Вы что думаете? — спросил лейтенант.

— Мир крайне сложен. Нас с тобой учили, что все равны, везде царит закон и порядок, а мы на пути развитого социализма и перемен.

— Это вы про июньский пленум этого года? Я, кстати, конспект написал. Замкомандира по политчасти проверил, — протараторил лейтенант.

— То что конспект написал — здорово. Но я о другом. В мире не работает закон «можно-нельзя». Есть только алгоритм «можешь или не можешь». Ну а мы не такие.

— А какие мы? — спросил лейтенант.

Как с сыном разговариваю. Ну, раз начал, стоит и закончить.

— Мы спасаем наш «голубой шарик» от всяческой несправедливости, — подмигнул я лейтенанту.

Политинформирование пришлось закончить, когда мимо курилки шёл полковник Медведев в надетой подвесной системе. На голове уже был шлем, а кожаная куртка наполовину расстёгнута. Вид у него был задумчивый. Наверняка моё выступление он слышал.

— Клюковкин, ко мне, — позвал он меня.

Я шепнул лейтенанту, чтобы он шёл в эскадрилью. Сам же быстро подошёл к Геннадию Павловичу. Шапку, естественно, сунул в карман. Но это не уберегло меня от острого взгляда Медведева. Похоже, он сейчас прожжёт меня, если будет столь пристально смотреть.

Убрав подмышку наколенный планшет, он поздоровался со мной и сжал губы. Будто ощутил какой-то дискомфорт.

— Саня, ты опять в этой шапке?

— Товарищ командир, всё в рамках соблюдения главы 14 Устава Внутренней службы. Каждый военнослужащий должен…

— Ты мне тут ещё наизусть расскажи всю эту главу.

— Геннадий Павлович, голову, хоть и нужно держать в холоде, но тогда она будет болеть. А с ней и все остальные места.

— Голова — это в первую очередь кость. Там нечему болеть. Ладно, пошли к вертолёту, — произнёс полковник, слегка улыбнувшись.

— Есть!

Похоже, Медведев решил-таки слетать со мной в зону на сложный пилотаж. Именно этот вылет остался у меня сегодня.

— Хотел маршрут слетать, а потом смотрю, что у тебя есть тренировочный полёт. Вот и посмотрю, чего ты достиг в деле освоения лётной науки.

Медведев со мной в Торске ещё не летал. Значит, он помнит только навыки моего реципиента.

В небо уже поднимались один за одним вертолёты, участвующие в крайнем разлёте сегодняшней лётной смены. С полосы, выполнив разбег, взлетел гигант Ми-6, вальяжно покачиваясь из стороны в сторону. Над ближним приводом почти завис Ми-24, на котором сейчас тренируется очередной поток лётчиков, осваивающих новый тип вертолёта. А над лесом выстроились звеном «восьмёрки», взяв курс в одну из пилотажных зон.

Рёв двигателей, свист винтов и гул моторов спецтранспорта слились воедино. Тот самый приятный моему слуху саундтрек, который лучше любой из мелодий отечественной и зарубежной эстрады.

— Саня, у тебя сложный пилотаж? — спросил Медведев, когда мы шли по стоянке.

— Так точно.

— Что вообще думаешь по фигурам пилотажа для Ми-28? Может, стоит разнообразить? Усложнить?

— Думаю, достаточно. Хоть у Ми-28 есть запас по возможностям управления, в боевой обстановке высший пилотаж крутить некогда. Лучше отрабатывать именно те фигуры, которые с тактической точки зрения, полезны.

— Вот сейчас мне и покажешь. А потом ещё поговорим.

Техники, отвлекаясь от своей работы, постоянно вытягивались в струнку, приветствуя начальника Центра. Геннадий Павлович старался приветствовать всех, а некоторым даже задать вопрос.

— Как жизнь? — поздоровался он с одним из инженеров, встретившихся по ходу движения.

— Всё хорошо, товарищ полковник. Налаживается, — радостно улыбнулся парень.

— Смотри у меня. Больше, чтоб я не слышал про… посиделки, — похлопал его по плечу Медведев.

Тут же Геннадий Павлович подошёл к невысокому технику, который вытянулся перед ним в струнку.

— Ну как там? Мама как себя чувствует? — спросил Медведев.

— Выкарабкалась. Уже не в реанимации. Дай Бог вам здоровья… Виноват!

— Да ладно. Если что, сразу через зама по ИАС и ко мне.

— Спасибо, товарищ полковник.

Ну и ещё пару подобных встреч было у нас на пути. И с каждым Медведев вёл себя по-отцовски. Казалось бы, в Центре служит уйма народу, а личный состав на стоянке и вовсе служит в 969 полку.

Один из двух Ми-28УБ, которые нам передали в полк, стоял отдельно от стоянки нашей эскадрильи. В лучах солнца его камуфлированная окраска на фюзеляже переливалась тёмными и светлыми тонами. Лопасти слегка покачивались на ветру, а сам вертолёт отражался в луже рядом с его местом стоянки.

Мы быстро осмотрели вертолёт и начали садиться в кабины. Я залез быстрее и смог видеть, как занимает своё место Медведев. Видно, что ему не так просто это сделать. Как-то он сильно скривился.

Ремни пристёгнуты, кабина осмотрена. Можно и запрашивать запуск.

— Леденец, 330-й, запуск прошу, порядковый 17.

— Запускайтесь. Ветер 250 до 4 метров в секунду, — ответил руководитель полётами, врываясь в промежуток между докладами других экипажей.

В эфире галдёж такой, что любой птичий рынок и рядом не стоял. Как вообще РП успевает что-то сказать, мне непонятно. Порой вместо полного ответа, произносит окончания слов.

— 117-й, на первом, — докладывает один экипаж.

— Шаю!

— 451-й, ближний, полосу вижу, посадка.

— Ршил! — продолжает сокращать глаголы руководитель полётами.

Вертолёт запустился, и я запросил вырулить для взлёта на полосу.

— Леденец, 001-му, — спокойно вышел в эфир Медведев.

И тут же в эфире стало тише. РП выдержал паузу и ответил.

— Есть у нас возможность над точкой поработать. 20 минут, не больше.

— Вас понял. Есть 30 минут, — доложил руководитель полётами.

— Благодарю!

Отлично! Медведев «пробил» пилотаж прям над аэродромом. И лететь далеко не надо.

Через минуту мы уже стояли на полосе и зачитывали карту контрольных докладов. Вертолёт слегка покачивался в ожидании отрыва. Приборы показывают расчётные параметры. Проверил насколько притянуты ремни. Хоть у меня не истребитель, где многократные перегрузки, но болтаться по кабине не хочется.

— Леденец, 330-й, к взлёту готов.

— 330-й, разрешил.

Медленно начал поднимать рычаг шаг-газ, удерживая вертолёт педалью от резкого разворота влево. Мгновение и Ми-28 аккуратно оторвался от бетонной поверхности. На высоте в 3 метра выполнил висение и повороты в стороны.

— Разгон, — произнёс я по внутренней связи и наклонил нос вертолёта.

Скорость начала расти. Всё быстрее и быстрее. Прошли момент переходного режима лопастей, почувствовав слабую вибрацию. Стрелка указателя скорости продолжает отклоняться вправо, а высота начала увеличиваться. Подошли к отметке в 60 метров. Ниже не стоит выполнять виражи, с которых и начинается типовое задание по этому упражнению.

Скорость уже 240. Пора и начинать.

— Леденец, 330-й зону занял. Задание.

— Вас понял. Изменение высоты подсказывайте.

— Понял, — ответил я.

И тут же отклонил ручку управления влево. Силуэт на авиагоризонте сразу показал значение крена в 45°. Начали разворачиваться, проносясь над кронами деревьев и крышами домов окраины Торска. Скорость 250 км/ч, но сильно быстро развернуться не получится. Зато следующая фигура более интересная.

— Форсированный разворот, — произнёс я по внутренней связи и тут же отклонил ручку управления на себя и вправо.

Скорость начала быстро падать. К креслу слегка прижало. Стрелка на указателе оборотов несущего винта дёрнулась вправо. Ограничения нужно соблюдать! Пока всё хорошо и резко выводить не стоит.

Скорость на отметке в 120 км/ч. Пора выводить! Отклонил ручку от себя, но нельзя дать провалиться вертолёту. Высота ведь маленькая. Да ещё и под нами аэродром. Спокойно поддержал обороты несущего винта и по высоте не просели.

— Теперь влево, — сказал я и повторил манёвр в другую сторону.

С каждой минутой и манёвром хочется зайти дальше и дальше за ограничения. И ведь знаю, что можно, а что нельзя превышать. Но в мирной обстановке это не нужно. Пускай лучше у вертолёта будет запас.

Очередной и самый любимый мной манёвр — поворот на горке заставил всех на аэродроме выйти посмотреть. Осталось ещё выполнить и разворот.

Нос вертолёта резко задрал. Тангаж уже 40°. Скорость упала, а голову слегка прижало к креслу.

— Разворот, — спокойно сказал я, как только стрелка подошла к отметке в 100 км/ч.

Ручку резко отклонил влево. Крен подходит к отметке в 50°. Скорость падает, но нельзя, чтобы она была меньше 70 км/ч.

— Шесть, семь, восемь, — отсчитывал время разворота Медведев.

На 9-й секунде вертолёт выровнялся, и я направил его к земле.

Высота быстро уменьшалась. Скорость растёт. Даже перегрузка появилась на указателе! Чувствую, как повисаю на ремнях, а серая полоса аэродрома приближается. Уже можно разглядеть стыки между плитами.

— Вывод, — произнёс я, взяв ручку управления на себя.

Вертолёт слегка просел. Ощущение, что вот-вот несущий винт перерубит хвостовую балку.

— 100… 90… 85. Вывел, — отсчитывал высоту Медведев.

Ручку держу взятой на себя, но Ми-28 уже выходит в горизонтальный полёт. Выравниваюсь и вновь выполняю вираж влево. Как раз пролетаем над стоянкой, чем приводим в восторг однополчан и группу руководства.

Пожалуй, только один человек в этот момент не радуется. Это руководитель полётами. Он всегда переживает больше всех, поскольку за всё отвечает лично. Очень ответственная должность.

— Леденец, 330-й работу закончил. К посадке готов, — доложил я, проходя ближний привод.

— Разрешил посадку.

Медведев в полёте оказался немногословен. Даже когда я его начал спрашивать про наличие замечаний и пожеланий ко мне, он промолчал. Только выключив двигатели, он сказал мне выйти и ждать его.

Я пару минут стоял у вертолёта, пока командир не вылез из кабины. Было видно, что это не так просто ему сделать. Все предложили помощь, но Геннадий Павлович вежливо отказался. Что-то совсем со здоровьем у Медведева плохо.

Встав двумя ногами на бетон, начальник Центра согнулся и упёрся руками в колени. Если у него так болит спина, то с полётами надо повременить. Так он ещё и на сложный пилотаж пошёл!

— Товарищ командир…

— Во! Давно так себя хорошо не чувствовал, — улыбнулся Медведев, показывая мне большой палец.

Он медленно разогнулся и смахнул с носа капли пота. Закончив дела на стоянке, мы пошли в класс постановки задач на предварительный разбор полётов.

— На удивление, ты смог удержаться в пределах полётного задания.

— А вы ждали моих ошибок? — удивился я.

— Если честно, то да. Ты — боевой лётчик. Машину чувствуешь каждой клеткой. Это может быть как в плюс, так и в минус. Знаешь почему?

— Излишняя самоуверенность, которая ведёт к нарушению ограничений там, где это не нужно.

— Верно мыслишь. Продолжай, — похлопал меня по плечу Медведев, прогибаясь в спине.

— Одно дело, когда на кону твоя жизнь и тебе нужно уйти от ракеты, очереди ДШК или просто от столкновения. Другое, когда ты почувствовал себя бессмертным. Это не есть хорошо.

Командир кивнул и снял шлем.

— Это слова взрослого человека. Значит, я могу у тебя спросить уже не как у Сашки-бабника сейчас, а как у Сан Саныча. Ответишь?

— Товарищ командир, так точно.

— Что у тебя с дочерью генерала? Не помирились?

Странно, что Медведев так интересуется. Неужели Кристина и до него дотянулась. Папа у неё, конечно, важная шишка, но думаю, что он не будет по поводу меня звонить и спрашивать.

Наверняка какие-то слухи дошли до Геннадия Павловича.

— Товарищ полковник, а ничего нет. Мы расстались ещё летом.

— И никаких больше попыток сойтись не было? Надо попробовать.

Да что это Медведев роль «свадебного полковника» выполняет! Очень уж странно.

Кристина, пыталась ещё выйти на связь за эти месяцы. Несколько писем присылала, телеграмму давала. Даже один раз на командира полка вышла по служебному телефону. Кто ей только разрешил звонить!

Естественно, что всё это было бесполезно.

— Геннадий Павлович, разошлись, и всё. Если честно, не понимаю такого внимания ко мне. В жизни Амур ошибается чаще, чем синоптики.

— Про Амура верно. Тогда тебе нечего переживать из-за приезда комиссии из Генерального штаба, — сказал Медведев.

— Нет, конечно.

— Председатель комиссии будет вручать государственные награды. Тебе в том числе. Тебя ведь не пугает имя Василий Трофимович Чагаев?

Совершенно не пугает! Даже если это имя отца Кристины.

Похоже, придётся встретиться с несостоявшимся тестем лицом к лицу.

Глава 10

Ждать приезда комиссии долго не пришлось. На 3 ноября было назначено торжественное построение с вручением наград и началом работы проверяющих.

В назначенное время весь личный состав Центра Армейской авиации построился на плацу в ожидании начала мероприятия.

На улице царствует осень. Слякоть, раскисшая земля, промозглый ветер и к этому всему прилагаются осадки в виде смешанной фазы. То белые хлопья снега полетят, тая при касании с землёй. То самый настоящий дождь пойдёт.

Под козырьком главного входа в штаб Центра стояли несколько столов с наградами. Чтобы ничего не промокло, коробочки с медалями, удостоверениями и орденами накрыли скатертью.

Весь личный состав в парадной форме выстроился и ждал появления главных действующих лиц. Как нам объяснили, всю делегацию привезут на двух вертолётах. Время работы у представителей Генерального штаба ограничено, поэтому всё пройдёт быстро.

Над плацем стоит гул от весёлых разговоров. Всегда замечал, что в строю разговоры интереснее, чем где-то на ходу или за столом. Где ещё можно обсудить предстоящий сезон зимней рыбалки или развязку чемпионата СССР по футболу среди команд Высшей лиги.

— Я тебе говорю, что Спартак возьмёт золото. Кто такой этот Днепр? Выскочки!

— Ага! Жальгирис тоже думали новички. Как стартовали в начале.

— И где этот твой Жальгирис⁈

Спорить о футболе можно долго. Вроде и хочется парней успокоить, но моему спойлеру никто не поверит. Вся правда в том, что Днепр впервые в истории выиграет Чемпионат.

Со стороны аэродрома уже был слышен шум винтов, заруливающих вертолётов. Скоро появятся и начальники.

Командиры подразделений дали указания всем подравняться и поправить форму одежды.

— Саныч, а тебе сказали, кто именно приедет вручать? — спросил у меня со спины один из коллег, когда я поправлял белое кашне.

— Вроде всем говорили. Генерал Чагаев — личность известная, — ответил я.

— Согласен. Ну, ты же понимаешь, на что я намекаю. Как ты с ним разговаривать будешь? — не унимался мой коллега.

— По уставу, дружище.

С Василием Трофимовичем мне встречаться приходилось. Он вполне адекватный мужик, с юмором и сильной харизмой. Интересы у нас с ним общие, начало родственно-мужской дружбе было положено.

На нём, этом самом «начале», и закончилось.

Несколько минут спустя к плацу подъехал кортеж из нескольких машин. Из первой чёрной «Волги» вышли две главные персоны.

Один из них заместитель главкома ВВС. Его появление не было для нас чем-то необычным. Часто он прилетал в Торск, контролируя, как проходит приёмка техники от испытателей и насколько мы освоили новые типы вертолётов.

Что касается генерала армии Чагаева, то он здесь впервые. Василий Трофимович молодцевато поправил шинель стального цвета и слегка заломил назад свою папаху, выйдя из машины.

Пока он шёл по плацу, казалось, что генералу сложно не чеканить шаг в сапогах.

В Генеральном штабе он был на очень высоком счету и слыл жёстким и принципиальным человеком. Должность заместителя начальника Главного оперативного управления к этому обязывает.

Странно, что в преддверии 7 ноября и парада на Красной Площади к нам пожаловали такие люди. Сомневаюсь, что только для разговора со мной сюда прилетел Василий Трофимович. Если бы так сильно хотел поговорить, вызвал бы к себе или приехал раньше.

После доклада Чагаеву и громкого приветствия с нашей стороны, на середину плаца солдаты вынесли столы, а начальник штаба занял место у микрофона.

Оркестр, отыграв встречный марш, готовился к исполнению следующих композиций.

Первыми награды получили начальник Центра Медведев и командир 969-го полка Тяпкин. Им Чагаев вручил ордена Красного Знамени. Если честно, уж слишком долго они их ждали. С Афгана они вернулись ещё весной. И подавали их наградные документы из Кабула. Но лучше так, чем вообще бы заслуженных мужиков «прокатили» с наградами.

— Указом Президиума Верховного Совета СССР, за мужество и самоотверженные действия, проявленные при испытаниях новых образцов военной техники и исполнении интернационального долга, наградить капитана Клюковкина Александра Александровича орденом Красной Звезды! — громко объявил начальник штаба.

Под аплодисменты и фанфары оркестра я вышел на середину и подошёл строевым шагом к Василию Трофимовичу. Он стоял с гордо поднятой головой, пытаясь не упустить ни единого моего движения.

Генерал продолжал меня испепелять взглядом, поправляя залихватские усы. Сложно не провести параллель между ним и его знаменитым тёзкой Чапаевым.

— Товарищ генерал армии, капитан Клюковкин… — начал докладывать я, но Чагаев меня остановил.

— Вольно! Поздравляю, капитан, — сделал он шаг ко мне и протянул руку.

Чагаев смотрел на меня пристально, будто пытался заглянуть в самую глубину моей души. Только я дотронулся до его ладони, как он крепко пожал мне руку. Чересчур крепко, так что пришлось слегка «контратаковать» и напрячься.

— Ты тоже крепко жмёшь, — шепнул он и протянул мне коробку с орденом и удостоверением. Мы разжали руки под аккомпанемент оркестра.

— Служу Советскому Союзу!

После награждения я быстро встал в строй и ждал окончания мероприятия. Награждение продлилось ещё порядка 20 минут, прежде чем Чагаев смог подойти к микрофону и произнести заключительную речь.

— Товарищи, я ещё раз поздравляю всех с заслуженными наградами. Каждый день и каждый час вы демонстрируете самоотверженность и профессионализм при освоении новой техники. При обучении авиационных специалистов и самое главное — при выполнении интернационального долга. Враги не спят и не дремлют. Их цель ясна, а методы изощрённые. Нам нужно быть готовыми где угодно противостоять имперским амбициям стервятников Запада. Нет у нас права быть равнодушными к проблемам других народов. Сегодня вы как никто другой знаете, насколько важно встречать врага на дальних подступах…

Интересная речь получилась у Чагаева. Основной акцент сделал именно на выполнение интернационального долга за пределами Советского Союза. Похоже, что в Афганистане не совсем всё ещё закончилось. Пускай и нет крупных боестолкновений, но большой объём задач выполняют отряды специального назначения. Да и авиационная группировка не особо уменьшается.

После построения все разошлись по подразделениям, чтобы поздравить товарищей с наградами и быть готовыми к проверке. В классе нашей эскадрильи комэска ещё раз поздравил меня и других коллег с заслуженной наградой, но с обмытием предложил повременить.

— Итак, всем внимание! — объявил комэска, заставив всех помолчать.

Он подошёл к окну и выглянул на улицу. Видимо ждём, когда появятся у нас проверяющие на пороге.

— Командир, что хоть проверять будут? — спросил я.

— Не знаю. Всё очень интересно и ничего непонятно. Целей не довели, что готовить к проверке тоже. Только ходят и смотрят. В основном генерал и замглавкома интересовались нашей эскадрильей. Почему, не знаю.

— Вы же не думаете, что Чагаева заинтересовал кто-то конкретный? — посмотрел на меня один из командиров звена.

— Ты прямо говори. Чего намекать, — сказал я.

Начинают мне надоедать эти косые взгляды. Будто и правда Чагаев решил по мою душу приехать.

— Сань, да я ж не со зла. Сам понимаешь, что у тебя было… ну с дочерью Чагаева. Мы тебя полностью поддерживаем в твоём решении, — начал объяснять мой коллега.

— А вот Чагаев не поддерживает, — добавил комэска.

В следующие два часа мы так и не покинули класс эскадрильи, продолжая обсуждать интересные темы. Футбол уступил место музыке, а рыбалка походам в кино на сеансы зарубежных кинофильмов. Запах влажной шерсти с шапок-ушанок стал перебиваться ароматом кофе и травяного чая. Зашелестели обёртки от конфет, а сладостный запах вкусностей витал в воздухе.

— Завтра итальянскую комедию будут показывать. С женой хочу сходить, — рассуждал один из коллег, разворачивая обёртку конфеты.

— Ерунда. «Укрощение строптивого»! Бред! Вот «Синьор Робинзон» был неплохой, а этот фильм у меня ажиотаж не вызывает, — ответил ему другой.

Эх, зря он так думает! Фильм гениальный. Особенно в нашем отечественном дубляже.

— Я бы сходил. Говорят, актриса снимается интересная. Красотка! — сказал я, и тут же весь молодой состав решительно повернулся ко мне.

— Саныч, ты-то откуда знаешь? Точно красивая? — спросил один из лейтенантов.

— И опыт, сын ошибок трудных. И гений, парадоксов друг — ответил я словами Пушкина.

Более старшие товарищи тоже зачесали подбородки.

— Без жены тогда схожу. Объясню, что сначала сам проверю, какой фильм, — решил один из коллег.

За время посиделок я успел закрепить на парадном кителе полученный мной орден. Но только я налил себе чай, как меня позвал в коридор комэска.

— Сань, одевайся и в штаб, — сказал он, как только я вышел из класса.

— Куда именно?

— Думаю, ты уже понял. Прямиком в кабинет Медведева. Он сказал, чтобы парадную форму одежды не нарушал.

Ну всё ясно! Вторую награду мне вряд ли дадут. Коллеги из КГБ уже давно не объявлялись. Остаётся только желание Василия Трофимовича увидеть меня снова.

Собравшись, я быстро дошёл до штаба. Верхнюю одежду оставил в гардеробе, где обычно раздеваются приехавшие на обучение офицеры и прапорщики. Поднялся в приёмную. На вешалке я увидел знакомую стальную шинель с одной большой звёздой.

— Вы можете войти, товарищ капитан, — сказал мне адъютант командира, выйдя с подносом из кабинета Медведева.

Я постучался и открыл дверь кабинета. Чагаев махнул мне рукой, разрешая войти.

В кабинете была весьма интересная атмосфера. Вроде важное совещание, если судить по множеству бумаг, разложенных перед генералами. Они внимательно их изучали, а Медведев что-то им тихо разъяснял.

Но в то же время пахнет мятой и… коньяком. Похоже, для расширения сосудов Чагаев и замглавкома не отказались от пары капель благородного напитка.

— Я это вижу только так. Но время ещё есть, — сказал замглавкома, убирая в сторону документы.

— Ещё есть что добавить, Гена?

Медведев промолчал. Он смотрел сосредоточенно в бумаги, в то время пока Чагаев и замглавкома медленно попивали чай. Как только я подошёл ближе, то он сразу их убрал в красную папку. Что на ней написано, я не успел разглядеть.

— Это капитан Клюковкин. Человек перспективный, грамотный и ответственный, — представил меня Геннадий Павлович.

Зам главкома внимательно на меня посмотрел и переглянулся с Чагаевым. Тот кивнул, отпив из кружки чай.

— Капитан, как вы оцениваете возможности нового вертолёта Ми-28? — спросил он.

Странный вопрос. Как будто Медведев не мог ответить на него сам. Никогда не поверю, что замглавкома решил позвать капитана, чтобы спросить про новый вертолёт.

— Потенциал развития большой. Скоростные и манёвренные характеристики превосходят Ми-24. Широкий спектр номенклатуры вооружения. В частности, новые управляемые ракеты, которые уже опробовали на новых «шмелях».

— Шмелях? — удивился замглавкома.

— Разговорное название Ми-24. Должны знать, — улыбнулся Чагаев. — Ещё что-то?

— Я бы отметил живучесть, но в этом компоненте с Ми-24 у них возможен паритет. По данному вопросу всё.

Заместитель главкома развёл руками и посмотрел на Чагаева.

— Мне всё понятно. Очень даже неплохо.

— Тогда вы не против оставить нас наедине? — спросил Василий Трофимович.

— Конечно. Я пока займусь… нашим делом, — ответил ему замглавкома.

Не прошло и нескольких секунд, как я и Чагаев остались в кабинете одни. Василий Трофимович встал из-за стола и подошёл к окну, заложив руки за спину.

— Ты давно не приезжал к нам в гости, Саша. Вроде не чужие люди, а нос воротишь, — начал говорить Чагаев и достал металлический портсигар.

Я ничего на это не ответил. Не представляю себе вселенную, где бы я так просто зашёл бы в гости к Чагаевым. Особенно после расставания с их дочерью.

— Моя дочь по тебе скучает, а ты даже письма не хочешь от неё читать, — произнёс Василий Трофимович и закурил.

— Не вижу смысла, товарищ генерал.

— Сейчас мы с тобой разговариваем без погон. Как отец твоей невесты и мой будущий зять.

Как он всё сразу определил!

— Пожалуй, этого уже не случится. Наши отношения с вашей дочерью подошли к концу несколько месяцев назад…

— Не гони лошадей. Вот, прочитай лучше! Она там всё написала, — достал Чагаев конверт и с письмом. — Любит тебя. Жить не может.

Генерал подошёл к столу и протянул мне письмо.

— Прочти говорю. Я дочери обещал, что передам тебе письмо.

— Но это не значит, что я буду его читать.

Чагаев злобно зыркнул на меня и убрал письмо во внутренний карман.

— Я всё знаю, Саша. Да, моя дочь совершила ошибку. Не будем сейчас ворошить это дело. Я с ней побеседовал, мать побеседовала. Кристина всё поняла, долго плакала и продолжает убиваться по тебе. До сих пор места себе не находит.

Всё как-то шаблонно. Мог бы Василий Трофимович как-то поинтереснее рекламировать дочь. А лучше бы напрямую сказал, что как зять ты нам подходишь. Остальное неважно.

— Извините, но слезами тут уже ничего не изменишь.

— Саша, прекращай упираться! Я тебя уважаю, а моя жена от тебя в восторге. Переживает за тебя, как за меня. До сих пор вспоминает, какие ты цветы принёс и фрукты.

— Передавайте ей привет и мои наилучшие пожелания.

— Сам и передашь. Давай ты уже эту историю с ошибкой Кристины, забудешь и начнёшь всё сначала. Она хорошая девочка. Вся в мать.

Ох и сомневаюсь! Мама у Кристины — настоящая офицерская жена. И с Василием Трофимовичем прошла все невзгоды. В поведении несостоявшейся тёщи нет ни единого намёка на пафос и гордыню.

— Так что? Забываем?

— Нет.

Чагаев насупился и покраснел. На глазах он начал превращаться из доброго дедушки в сеньора Помидора.

— Сань, я тебе как тесть говорю сейчас. А тесть от слова «тестировать». Вот я протестировал будущую версию твоей жены. Всё у вас будет хорошо.

Интересное объяснение. Я лично думал, что «тесть» от греческого «батюшка».

— Конечно будет. У каждого по отдельности всё будет хорошо, — оставался я непреклонным.

Генерал начинал вскипать. Видно, как в нём зреет огромное желание что-то швырнуть. И первым ему под руку попался галстук, который он буквально сорвал с шеи и бросил перед собой на стол.

— Шутки и разговоры в сторону. Ты меня знаешь, Саша. Я для счастья дочери, сделаю всё что угодно. Поэтому сейчас мы закончим разговор. Ты быстро возьмёшь вещи и полетишь со мной в Москву. Дома уже все готовятся к ужину. Кристина с мамой тебя ждут. Придут важные люди. Познакомишься с ними, а потом решим, где ты будешь служить.

Вот так молодец, Василий Трофимович! Всё просчитал, кроме одного — у меня забыл спросить, хочу ли я.

— У меня встречное предложение. А давайте сейчас определимся, где я буду служить.

Краснота начала отступать с генеральского лица. Глаза Чагаева повеселели, и он радостно хлопнул в ладоши.

— Другое дело, Сань. Слушаю тебя и твои пожелания. Кстати, предлагаю тебе должность в главкомате. Никакой академии не надо, только твоё желание. С замом ты познакомился. Он тебя оценил. Или ты в академию хочешь? А в Циолковск хочешь поступить? Там сейчас как раз ускоренные выпуски испытателей будут. Договорюсь. В Министерстве Авиапрома у меня есть свои люди.

Прям как на восточном базаре — глаза разбегаются от ассортимента, купить хочется всё, но подвох чувствуется у каждого прилавка.

Один только нюанс — ничего мне от Чагаева не нужно.

— Василий Трофимович, я уже определился с местом службы. И находится оно в Торске. Да и на ужин к вам не хочу лететь. У меня другие планы.

— Какие у тебя могут быть планы? — возмутился Чагаев.

— Ну, я бы в кино сходил. «Укрощение строптивого» не смотрели?

Василий Трофимович мощно ударил кулаком по столу. Странный у него способ оказывать давление.

— Я тебе приказываю, сегодня лететь со мной домой. Услышал? Иначе я тебя уничтожу.

— Не полечу.

Чагаев зарычал и дважды хлопнул по столу. Каждое слово сопровождалось всплеском слюны и злобным оскалом.

— Полетишь, я тебе сказал. Ты сегодня же окажешься со мной дома и помиришься с моей дочерью. Иначе… иначе я тебя уничтожу, сопляк.

Генерал продолжал трястись и рычать, но на меня это не действовало.

— Не напрягайтесь, Василий Трофимович. Я не полечу. Вы смотрю, только и можете кулаком по столу бить, да приказы раздавать. А своей дочерью руководить у вас получается плохо.

Чагаев смял в руках сигарету и кинул её под ноги. Он быстро обошёл стол, подойдя ко мне вплотную. Так резко подошёл, что я уже готовился отбивать удары.

Он смотрел на меня, буквально прожигая насквозь. Скулы у Василия Трофимовича задрожали, но на меня это всё не влияло.

— Я значит, плохо руковожу. А ты, стало быть, хороший командир?

— С поставленными задачами справлюсь.

— Без труда?

— Легко, — ответил я.

— Ну вот и посмотрим, насколько у тебя всё легко получится. Вы свободны, капитан! — громко крикнул Чагаев и я вышел из кабинета.

Разговор с генералом получился не самый приятный, но итог меня удовлетворил. Работа комиссии завершилась к вечеру, и всё это время мы находились на рабочих местах. Когда всех распустили, меня к себе подозвал командир эскадрильи.

— Сань, я не спросил, как у тебя прошёл разговор.

— Нормально. Спросили, что я думаю про Ми-28. Кратко ответил, и большие начальники были удовлетворены.

Комэска молча кивнул, показывая всем видом, что ожидал от меня большего откровения.

— Командир, вопрос решён. Я обрисовал свою позицию, мне обрисовали свою. А потом мы пожали руки.

— И Чагаев так легко со всем согласился? — удивился комэска.

— Я был крайне убедителен.

Мы посмеялись с командиром и пошли на выход из части.

Глава 11

Со времени «эпичной» проверки прошло уже достаточно времени, чтобы она у меня вылетела из головы. Погода в Торске продолжала быть пасмурной, иногда «радуя» выпавшим снегом.

За время службы что в первой, что во второй жизни я понял одно — выпавшему снегу можно радоваться только когда ты в отпуске или наряде. Поскольку, как только он выпадет, его нужно срочно убрать.

И сделать это, пока он не растает. А лучше, ещё вчера.

После одной из таких уборок, комэска вызвал меня в кабинет. Настроение у меня было приподнятое. А какое оно ещё может быть, когда только что два с половиной часа отмахал лопатой и надышался свежим воздухом Торского аэродрома.

Субботний день — время паркохозяйственного дня. Период сплочения воинского коллектива сначала через трудотерапию, а затем и с помощью «горюче-смазочных» материалов различной крепости.

В классе эскадрильи формировались списки и меню на небольшое застолье, пока я выполнял указание командира.

Войдя в кабинет комэска, ощущение было такое, что и у него настрой был ну если не закатить праздник, то уж хорошенько бухнуть точно.

— Сан Саныч, дорогой! Заходи! — громко сказал он, наливая себе ароматный чай под ритмы песни «Землян» из динамика радиоприёмника.

Я закрыл дверь и тут же комэска предложил мне чай с конфетами.

— Вот если б кто другой за моей спиной такое провернул, я бы расстроился. А вот на тебя не обижаюсь! Поздравляю, Саныч, — пожал он мне руку и приобнял за плечи.

— Спасибо. В честь чего поздравления?

— Пф! Саня, ну ты свежего воздуха перенюхал, что ли⁈ — посмеялся комэска.

— Не больше чем обычно. Я на полном серьёзе не понимаю, в чём дело.

— Ай, ладно тебе комедию ломать! Весь штаб в курсе. Медведев лично звонил мне, чтобы я тебя при всех поздравил. Но я решил сначала индивидуально. Давай, ближе проходи, — сказал комэска и достал из стола две рюмки и бутылку «Коктебеля».

Тут же из холодильника на стол «приземлилось» блюдце с нарезанным лимоном с сахаром. Как будто комэска готовился!

— Давай мы сейчас на ход ноги и пойдём к остальным, — сказал командир, разливая коньяк.

— Вы мне скажете, в чём дело? Я ничего не понимаю.

Комэска с удивлением посмотрел на меня.

— Ну не хочешь пить, так и скажи. А я выпью.

Командир отведал коньяка и закусил долькой лимона. Не говоря ни слова, он меня взял под руку, и мы с ним пошли в класс.

Как только зашли, комэска тут же дал команду всем замолчать и прослушать важное объявление.

— Итак, товарищи. В первую очередь, все молодцы. Лопаты целые, снег успели убрать, прежде чем он растаял. А это значит, что боеготовность нашей 3-ей эскадрильи не нарушена! Теперь о главном. Где начальник штаба?

Все начали его искать глазами, но в классе был только замполит.

— Он в штаб Центра пошёл. Позвонили какой-то приказ забрать, — объяснил один из коллег.

— Не какой-то, а очень важный приказ. Товарищи, все вы знаете Александра Клюковкина. Вот он наш дорогой и всеми любимый специалист, — позвал меня комэска, и я вышел на середину класса.

Ерунда какая-то происходит. Комэска светится, будто меня орденом очередным наградили. Вот только так часто их не дают.

— Давно уже Сан Саныч наработал на Золотую Звезду, но пока время не пришло. Зато пришло время ему привести в порядок форму одежды и… разделить со мной кабинет.

Так, так, так! В душе стало трепетно от предстоящего поздравления.

— Итак, приказом главнокомандующего ВВС, капитан Клюковкин назначен заместителем командира нашей эскадрильи! — громко объявил комэска. В классе раздались громкие овации.

Со всех сторон были слышны поздравления и радостные восхищения.

— Но и это ещё не всё. Этим же приказом капитану Клюковкину присвоено очередное воинское звание «майор» досрочно!

Тут уже я был готов сдержано, но громко поаплодировать сам себе. Мои коллеги не смогли усидеть на месте и подошли меня поздравить.

Понадобилось мне две жизни, чтобы добраться до майорской звёздочки.

— Спасибо, мужики! Стало быть, сегодня «банкую» я.

И эта новость обрадовала всех даже больше. Только есть один момент, который я бы хотел уточнить. В советском законодательстве у меня ещё нет больших познаний, но кое-что не сходится.

— Командир, а точно приказ Главкома? — спросил я у комэска.

— А что тебя удивляет? Чей же ты приказ ожидал?

— Насколько я помню, очередное офицерское звание до истечения срока может быть присвоено Министром обороны СССР, но не Главкомом.

— Да какая разница! Ты чего не рад?

Конечно, рад. Но запах подвоха ощущается очень сильно.

Дверь в кабинет открылась, и на пороге появился начальник штаба эскадрильи. Вид у него был задумчивый и запыхавшийся.

Командир эскадрильи подошёл к нему и взял протянутую бумагу. Радость быстро испарилась с лица комэска. Он посмотрел на меня и подозвал ближе.

— Сань, ну ты был прав. Приказ Министра обороны.

— Разницы никакой нет, верно? — уточнил я.

— Майора ты действительно получил Сан Саныч. Только служить будешь не у нас.

Дорога к штабу Центра казалась мне в эти минуты бесконечной. Хрустящий снег под ногами приятно звучит, а морозец щекочет нос и щёки. Яркое солнце приятно слепит, а висячие сосульки на крыше красиво блестят, будто драгоценные серьги.

Матом ругаться не хочется в такую погоду!

— Ни хрена не понимаю, — в очередной раз повторил командир 969-го полка, с которым мы направлялись в кабинет к Медведеву.

— Товарищ командир, ничего ведь страшного не произошло…

— В этом ты ошибаешься. Ты ещё даже не понимаешь, что тебе предстоит, — перебил меня Андрей Фридрихович.

Пока я не понимаю паники, которая разыгралась вокруг моего назначения. Возможно, командование Торска желало меня видеть в должности командира 3-й эскадрильи… Да я и сам был бы не против такого назначения. Но в верхах нашлись те, кто посчитал иначе.

— Сан Саныч, ты понимаешь, что тебя не отправляют, а ссылают в часть? — спросил Тяпкин, когда мы шли по заснеженному плацу перед штабом Центра.

— Андрей Фридрихович, в приказе написано «ВВС 40-й армии, заместитель командира эскадрильи 380-го отдельного вертолётного полка». Всё чинно и благородно. Никаких ссылок.

— Это ты так думаешь. Там написано, что ты убываешь в 6-ю эскадрилью. Отдельную вертолётную, которая располагается в Шахджое, провинция Заболь. Повторяю, туда военнослужащих ссылают.

Согласен что перспектива не самая хорошая. Я думал, что в Шахджое был только отдельный отряд от эскадрильи из Лашкаргаха. И ничего общего со «штрафбатом» он не имеет. Похоже, что в этой реальности такое вполне себе возможно.

— Товарищ подполковник, и в чём проблема? Я не вижу здесь синонима слову «каторга», — ответил я.

Командир полка остановился и внимательно посмотрел на меня.

— Сань, двух командиров этой эскадрильи сняли с должности. Один заместитель уехал с переломами, полученными при невыясненных обстоятельствах. Ещё один застрелился. А трое из командного состава и вовсе получили заболевания, после которых их списали с лётной работы. И это за год! Я уже не говорю про случаи нарушения воинской дисциплины и неуставных взаимоотношений. Причём в отношении обоих полов.

— Командир, а вы-то откуда знаете это всё?

— А ты думаешь, почему я до сих пор подполковник?

Действительно. Андрей Фридрихович полгода был командиром 380-го полка. Естественно, что все косяки 6-й эскадрильи легли и на него. А ведь он и правда уже давно ходит без третьей звезды.

Начинаю понимать, что генерал Чагаев слово сдержал. Решил устроить мне проверку в руководстве подразделением. Ещё и в боевой обстановке.

Пока мы поднимались по центральной лестнице, Тяпкин перечислил мне весь спектр проблем, которые были в 6-й эскадрилье в период его службы в Кандагаре.

— Техника в завале. Запчастей постоянно нет, а заявки вечно где-то теряются. Тыловые комиссии требуют нормального питания и ассортимента блюд, а в Шахджое вечные проблемы с подвозом воды и продуктов. Они просто не доезжают. Света нет, но обещали протянуть. Генераторы дохлые, но новых никто не даёт. А про жилищные условия и вовсе умолчу. Я слышал, что модули до сих пор там не стоят.

Тяпкин перечислил много проблем, но все они так или иначе присущи многим городкам в Афгане. Но в Шахджое собрали весь «букет».

— Ладно, я верю, что там жопа.

— Полная. Не знаю как, но нужно тебе соскакивать.

Соскочить, значит отказаться от командировки. А такое неприемлемо для меня. Если есть приказ, нужно его выполнять.

— А вы бы сами соскочили?

Командир промолчал, но по его взгляду было всё понятно. Он бы тоже не мог отказаться.

В кабинете Медведева была нервная обстановка. Геннадий Павлович с кем-то разговаривал по телефону, а замполит Центра изучал какие-то документы. Он вчитывался в каждую строчку и задумчиво потирал затылок.

— Хоть убей, Фридрихович, не на такую должность мы посылали документы Клюковкина, — объяснил начальник политотдела.

— Знаю. С тобой же вместе проверяли. Ещё и представление писали целый час, чтоб в Москве прослезились.

Вот и прослезились! Подумали в главкомате, что именно такой как я, нужен в Шахджое и предложили меня на должность. А может, кто-то им посоветовал. Какой-нибудь генерал армии по фамилии Чагаев.

— Я понимаю, но почему он. Да, знаю, что способный. Да, знаю, что большой опыт. Фух! — выдохнул Медведев, слушая голос собеседника в телефонной трубке. — Совсем ничего… Только так? Алло! Алло!

Геннадий Павлович повесил трубку и закурил. Сделав затяжку, он внимательно посмотрел на всех подчинённых и отклонился назад в кресле.

— Что-то предложили? — спросил Андрей Фридрихович.

— Да. Сказали, что так вышло, но ничего страшного. Майор Клюковкин опытный офицер, орденоносец, уже был в Афганистане и должен справиться… Ну ты знаешь, как наверху объясняют свои решения, — ответил Медведев.

— Так что предложили? — спросил замполит.

— Как обычно. У него есть полное право отказаться от поездки. Он в Афгане был, не обязан туда ехать снова. Самое интересное, что не повышай мы его в должности, ничего бы не было, — предположил Медведев.

Я с ним не согласен. Просто всё так совпало — и беседа с генералом, и истерики Кристины, и желание начальства продвинуть меня по карьерной лестнице.

— Слышал, Сан Саныч? Что думаешь? Отказывайся и никуда не поедешь. Прям здесь напишешь рапорт и всё, — сказал мне начальник политотдела Центра.

Если бы это было так просто. Что потом скажут? Струсил и испугался трудностей. Раз Родине я вновь понадобился в горах и песках Афгана, значит, так тому и быть.

— Я не буду отказываться. Приказ есть приказ.

— Саш, в твоём случае это не зазорно. Ты ничего не должен Афганистану. Свой интернациональный долг ты выполнил сполна. Подумай, — спокойно сказал Медведев.

Я выдержал паузу, чтобы все присутствующие смогли настроиться и услышать меня правильно.

— Грош тогда цена мне как командиру, если я сейчас отступлю перед такими трудностями. Когда нужно убыть в Афганистан?

Командиры переглянулись и согласились с моим решением. На сборы мне было отведено три дня.

Глава 12

Ноябрь, 1983 год. Гарнизон Шахджой, Демократическая Республика Афганистан.

Полёт в грузовой кабине вертолёта сродни поездке опытного водителя на заднем сиденье. Так и хочется подсказать тому кто рулит, что он делает неправильно. Невольно прислушиваешься к каждому постороннему звуку и ждёшь, что вот-вот сейчас пойдёт что-то не по плану.

Но тем и хорош Ми-8. Внутри всё трясётся и вибрирует. Непрерывно гудит со всех сторон и перещёлкивает. Но на выполнение полёта никак не влияет.

Особенно, это никак не отражается на восприятии пейзажа за бортом. В иллюминаторе будто другая планета.

Нет снега и густых лесов Торска. Не видно заросших берегов Тверцы и куполов старинных церквей. Здесь другой мир. Знакомый и одновременно неизведанный.

Дорога от Кандагара извивается среди сопок, проходя параллельно реке Тарнак. Предгорья Гиндукуша, отделённые от транспортной артерии степями и высохшими руслами рек, имеют разноцветный оттенок. Так и хочется сказать, что это какой-то коктейль из различных горных пород.

Засмотревшись на Афганский пейзаж, я не сразу понял, что мы начали уходить в сторону. Командир отвернул вертолёт вправо, проходя в стороне от большой деревни. Дома в ней построены из белой и красной глины. Вновь восточный колорит Афгана налицо.

Вертолёт слегка подбросило, и тут же командир его «успокоил». Удержав сумку на скамейке, я отклонился назад и прокрутил в голове последние четыре дня.

С момента доведения до меня приказа, времени на раздумывание и рассуждения у меня не было. Быстрые сборы, оформление документов и бегом в Мигалово. Первым же рейсом на Ан-22 оказался в Тузеле, а затем улетел в Кандагар.

Одно меня радует, что я хотя бы заместитель командира и мне будет с кем работать в направлении наведения порядка. А именно это и было обозначено моей основной задачей, когда я представился командиру полка в Кандагаре.

По его взгляду мне показалось, что он меня готов перекрестить, если б не был атеистом.

— Пролетаем Калат. Вчера отсюда Ми-24 обстреляли. Будьте начеку, когда сами начнёте летать, — подошёл ко мне бортовой техник, отлучившийся из кабины экипажа на перекур.

— А что в Шахджое не знают об этом? — громко спросил я.

— Могут и не знать. Там у них вечно всё через задницу, — отмахнулся бортач.

Пока молодой лейтенант «дымил» рядом с иллюминатором, я начал представлять свой первый «рабочий» день в Шахджое. По словам инструктировавшего меня командира полка, забот выше крыши. А ещё строго предупредил, что через месяц-два я с комэска жду комиссию.

У меня сложилось впечатление, что командование в Кандагаре со своими подчинёнными не общается совсем.

Прошло немного времени, и вертолёт начал заходить на посадку. В иллюминаторе показались серо-жёлтые холмы, окружавшие небольшой гарнизон Шахджой. Городок сверху выглядел как кишлак — те же дома из глины, накрытые шифером. Заметны несколько модулей на стадии строительства и стоянка спецтехники недалеко от вертолётов. Даже пожарный ЗиЛ присутствует.

Вертолёт начал сбрасывать скорость. Уже можно разглядеть расположение частей спецназа и ВДВ, живущих в основном в палатках. Виден плац и импровизированный спортгородок. Не так уж всё здесь и плохо.

Ми-8 завис над грунтовой полосой и медленно приземлился на три стойки. Бортач вышел из кабины и пошёл открывать сдвижную дверь. Пока я благодарил экипаж за «доставку», к вертолёту подбежали несколько человек, чтобы забрать несколько ящиков.

Я пожал руку бортовому технику и спрыгнул вниз. Только я отошёл на несколько шагов, как Ми-8 взмыл вверх и занял курс в направлении Газни.

Когда пылевое облако осело, мне открылся вид на гарнизон Шахджой. Очертания глиняных домов скрывались в песке, нагоняемым слабым ветром. Пройдя несколько шагов, я погрузился по щиколотку в песок. Ступил, что называется, в этот сугроб сухой пыли.

— Афганская пыль везде одинаковая, — произнёс я про себя, поправил фуражку, смахнул пыль с кожаной куртки и пошёл в сторону городка.

Слева тихо и мирно стояли Ми-24 и Ми-8. Лопасти слегка покачиваются на ветру, а между бортами устало ходил часовой с автоматом. Ещё один стоит под караульным грибком сразу за вертолётами. И как-то уж совсем странно, что никто из техсостава не работает на машинах. Ни обслуживания, ни подготовки к вылетам. Как будто задач перед эскадрильей никто не ставил никаких на сегодня.

Где-то в глубине гарнизона слышен гул моторов. Начали проверять «боевые колесницы» десантники и спецназовцы.

На первый взгляд не так уж всё и плохо. Дорожки выложены из металлических плит К-1Д или камней. Кое-где разложены доски. Видимо в местах, где наибольшая грязь. Система туалетов, как и на любом аэродроме — либо старый кунг, либо сколоченный из досок сортир. Главное, что запах везде соответствующий. Одно насторожило — слишком уж керосином запахло, когда я прошёл мимо одного из сухопутных «гальюнов».

Пройдя несколько шагов, заметил приближающегося ко мне паренька в шлемофоне и технической демисезонке на голое тело. Не идёт, а рисует синусоиду. Да такую, что амплитуда не поддаётся никакому замеру. Увидев меня, он выполнил подобие боевого разворота и чуть было не попал в левое вращение.

— Ко мне, орёл горный, — спокойно сказал я.

Паренёк застегнул куртку и подошёл ко мне строевым шагом. Далось это ему нелегко. Вестибулярка у него совсем отключилась.

— Млад… серж… ик… Гавриков, товарищ… а, я вас не знаю, но фуражка у вас серьёзная.

Видимо, это один из техников моей эскадрильи. У них доступ к спирту есть постоянный. Только запах от Гаврикова был несколько иной.

— Майор Клюковкин, замкомэска 6-й эскадрильи. Где так налакался, гаврик? — удержал я младшего сержанта от падения, схватив за воротник куртки.

— Это всё вер… вер… верблююю… — произнёс Гавриков и резко ушёл в сторону, не справившись с тошнотой.

В этот момент у него из кармана выпала фляга. Ёмкость оказалась пустой. Открыв крышку, я ощутил запах не спирта, а другого пойла.

И да, верблюжья колючка в его ингредиентах тоже присутствует.

— Кто ж тебя надоумил солдатский сидр приготовить? Спирта мало в эскадрилье? — спросил я.

— Эфтаназии… ик… безобразия… ой! Разнообразия захотелось, товарищ майор, — ответил Гавриков.

— Понятно. Где командир эскадрильи?

— Ему плохо.

Блин, неужели и комэска ещё подшофе⁈ Бардак полнейший.

— В смысле, он болеет. В Кабуле. Или в Ташкенте, я не помню, товарищ майор.

Тут у меня в голове будто загорелась лампочка. Кусочки пазла собрались в картину под названием «задница».

Пока Гавриков с развязанным языком, можно было с ним поговорить откровенно. Выдал мне парнишка всё. Оказывается, комэска сюда был назначен, но пробыл в Шахджое всего неделю. Благополучно получил ранение в бытовой обстановке и убыл в госпиталь.

Обстоятельства ранения уточнять я не стал. Разницы нет, отчего свалил комэска. Теперь я исполняю его обязанности. И что-то мне подсказывает, буду я это делать очень долго.

— Ну, тогда пошли. Устрою тебе разнообразие. Где баня?

Термокомплекс оказался совсем рядом. Чуть ближе, чем штаб эскадрильи, который мне показал младший сержант. Сам Гавриков плёлся за мной и рассказывал всё самое интересное, что есть в гарнизоне.

— Вылетов почему нет? — спросил я, когда мы подошли к строению из бомботары.

— Товарищ майор, так погоды нет на перевалах. Вот никто и не летит.

Я повернулся в сторону гор и прекрасно разглядел вершины. Обернулся назад и посмотрел на вытянутый хребет Сургар. Ситуация аналогичная.

— А керосин?

— Хватает.

Гавриков стоял и вращался на месте с небольшой амплитудой. Пока информации достаточно.

— Живо под холодную воду. Через полчаса с замом по ИАС ко мне. Время пошло, — сказал я и пошёл в направлении штабного домика.

На входе мне встретился невысокого роста паренёк, внимательно изучающий меня взглядом. Китель со старлейскими звёздочками был у него расстёгнут. На ногах вязанные носки и тапочки.

— Откуда такой, братишка?

— С Кандагара к вам в командировку. Ты кто в миру будешь?

— Эво ты дерзок! Тут так не разговаривают. У нас, братулёк, всё как у братьев.

— Ну, тогда по-братски, одолжение сделай — проводи в мой кабинет. Заместитель командира эскадрильей майор Клюковкин.

Парень чуть сигарету не проглотил. Выпрямился и широко распахнул глаза.

— Старший лейтенант Сычкин, зам по тылу. Товарищ майор, не признал. Вы ж без погон. Да и такой молодой.

— Ты тоже нестарый. А бросишь курить, ещё лучше будешь выглядеть. Где мой кабинет? — спросил я, и старший лейтенант открыл дверь, пропуская меня в здание штаба.

Оно было одноэтажное. Чем-то напоминало модуль, только коридор был шире и помещений больше. Пройдя мимо солдата, стоящего у дверей, поздоровался с ним.

Тот не поверил, что к нему могут обращаться не «Эй, ты!». Так что ответное голосовое приветствие я услышал не сразу.

— Как служба?

— Жалоб нет. Кормят хорошо. Случаев неуставных взаимоотношений не было, — протараторил боец.

Я повернулся к Сычкину, чтобы спросить о столь интересном и чётком ответе бойца.

— Долго их этому учили? — спросил я у Сычкина.

— С первых дней службы здесь. Моя была идея. Чтоб если проверяющий приедет, все были готовы, — обрадовался старший лейтенант.

Говорливый попался мне тыловик. Надеюсь, что его способности пригодятся в деле обеспечения эскадрильи всем необходимым. Пройдя по коридору, Сычкин мне показал каждый плакат с информацией и боевыми листками, прославляющими успехи личного состава. Вот только датированы они были июнем этого года.

— Товарищ майор…

— Без звания. Наедине, можно Саныч. На людях — Александр Александрович, — обозначил я разрешённую между нами дистанцию.

— Как скажете. А вы к нам надолго? У нас просто место здесь… неудачное.

— Проклятое? — улыбнулся я.

— Есть и такое. Действующий командир знаете, как уехал?

— Ну не своим ходом точно, — ответил я, рассматривая стенд с фотографиями героев-вертолётчиков.

На одной из них был Димон Батыров. Даже на фото у него испуганные глаза. При одном взгляде на моего бывшего командира звена вспомнились наши с ним вылеты в Панджшерское ущелье. Как будто вчера было.

— Сан Саныч, я…

— Тебя как зовут?

— Яков Ильич.

— Вот и отлично. Будем знакомы! Сработаемся. Где начальник штаба?

Сычкин пожал плечами. Более я его задерживать не стал и отпустил. Пока что из всех, кто мне встретился в Шахджое, самый прилежный был часовой на стоянке. И тот не из нашей эскадрильи.

Дойдя до кабинета, я заметил, что таблички с фамилией командира и предыдущего зама, болтаются каждая на одном гвозде.

Я попробовал дёрнуть на себя дверь, но она не поддалась. Похоже, рано отпустил Сычкина. Тут же за дверью послышался шорох и… звон бокалов. Судя по частоте шагов, там не один человек.

Прошло несколько секунд, и замок двери щёлкнул.

— Чего тебе⁈ — вылезло из кабинета взъерошенное «чудище» с голым торсом.

— Ничего, а здравия желаю, — сказал я.

Среднего роста человек моментально отпрыгнул от двери, взявшись приглаживать волосы. Я молча прошёл мимо него и осмотрел внутреннее убранство.

Слева «рычал» холодильник, а сверху на нём вибрировали гранёные стаканы.

Два больших стола стояли буквой «Г», за которыми и должны были размещаться комэска и его зам. В углу большой сейф, а на нём чёрно-белый «Рекорд». В эфире показывали какой-то концерт классической музыки. Самое-то, в утренние часы слушать Чайковского.

Вдоль одной стены стоял высокий шкаф, а другой — затёртый небольшой диван, требующий уборки.

Оглядевшись, я задумался над тем, что здесь делает этот взъерошенный парень.

— Вы — майор Клюковкин? Так рано вас не ждали. Заместитель командира эскадрильи по политчасти старший лейтенант Ломов Виктор Викторович, — представился он, подтягивая спадающие штаны.

— Сан Саныч, рад познакомиться, — ответил я, пожимая руку замполиту.

Подойдя ближе, заметил, что глаза у Ломова бегают из стороны в сторону. Волнуется от чего-то.

— Собственно, вы теперь командир до прибытия комэска. Скажу вам так, что он нескоро появится. Ранение очень серьёзное.

— Викторыч, ну раз все мне пытаются поведать эту потрясающую историю, давай рассказывай. Послушаю.

Лучше бы не слушал. Оказывается, комэска получил новый бронежилет. Тут как нельзя кстати подвернулся случай его проверить — день рождение у зама по ИАС. Где же ещё проверять бронежилет!

Выстрел один, другой. Все пули пистолета Макарова выдержал броник.

— А потом? — спросил я.

— Комэска решил испытать его на себе.

Взял он «броник» и надел на себя. Определил того, кто стрельнет в него. И как часто в таких случаях бывает, нашёл самого «трезвого». Промах был эпичный.

— Всё закончилось благополучно — мужское достоинство на месте. Пуля попала во внутреннюю часть бедра. Бывает и такое.

Пока Ломов всё это рассказывал, меня не покидало ощущение, что кто-то за нами наблюдает. Да ещё и аромат цветов, нехарактерный для кабинета командира, витает в воздухе.

— Ясно. Викторович, ты бы оделся.

Ломов замялся и сказал, что просто заработался и уснул здесь. Так я ему и поверил! Как будто у него нет своего кабинета. Просто в этом помещении есть все условия для… свидания. Диван, например.

Я положил сумку рядом со столом, снял куртку и повесил её на спинку стула.

— Виктор Викторович, откройте шкаф и выпустите пленницу. Я думаю, ей нужно по служебным делам идти.

Ломов пару раз отрицательно мотнул головой, но всё же сдался. Дверь шкафа открылась и оттуда выскочила девушка в военной рубашке и юбке. Она уже застегнулась и держала в руках туфли.

— Здравия желаю, товарищ майор! — поздоровалась девушка, но Виктор Викторович её быстро выпроводил.

После он привёл себя в порядок, пока я просматривал документацию. Больше всего меня интересовали графики натренированности лётного состава, плановые таблицы и всё, что касается боевых вылетов. Но ничего этого не было. Как будто не работали совсем в эскадрилье.

— Сан Саныч, давайте поговорим, — начал Ломов, будто психотерапевт на сеансе.

— Это лишнее, Викторович, — ответил я и взглянул на часы. — Сейчас посмотрим, как будет выполнено моё первое поручение.

Не прошло и нескольких секунд, как в дверь постучались. На пороге появился крупного вида человек, напоминавший батискаф.

— Капитан Моряк Сергей Семёнович, заместитель командира эскадрильи по инженерно-авиационной службе! — выпрямился он.

Я встал со своего места и поздоровался с ним.

— Рад знакомству. Будем работать.

— Сегодня? — удивился Семёнович.

— Я вам не вопрос задал. Лётному и техническому составу, построение на стоянке через 15 минут.

Глава 14

Ветер приносил с собой запах горячего металла и машинного масла со стороны расположения десантников и отдельного отряда специального назначения.

Я шагал по пыльной дороге, где каждый мой шаг поднимал лёгкое облако серой пыли, оседающей на тёмных ботинках и камнях.

— Сан Саныч, стойте! У меня есть пару тем для разговора. Если бы мы их могли с вами обсудить… — кричал мне в спину замполит Ломов, но я не торопился поворачиваться к нему.

Передо мной открывалась знакомая картина: лётный и технический состав начинали выходить из своих домиков на построение. Кто-то лениво потягивался, вяло разводя руками, словно пытаясь разогнать остатки сна, всё ещё липнущего к глазам. Другие спешно поправляли форму, стряхивали пыль с брюк и разглаживали складки. Пара человек никак не могла застегнуть куртки. В итоге они сдались и пошли в расстёгнутой.

Но это не могло уберечь их от моего цепкого взгляда.

Некоторые зевали, пытаясь прикрыть рот ладонью, но это выглядело скорее символически, чем искренне. Были и те, кто заметив меня, старались укрыться за спинами товарищей, явно надеясь избежать моего пристального внимания.

За спиной послышалось сбитое дыхание и быстрые шаги, сопровождаемые характерным шуршанием бумаги. Я повернулся к Виктору, поскольку иначе он меня не оставит в покое.

— За вами не угнаться, Сан Саныч, — запыхался Ломов.

Его идеально выглаженная форма буквально сияла на фоне общей усталости. Казалось, он вложил в эту выглаженность всю свою партийную дисциплину и бесконечное стремление к порядку. В руках он держал красную папку, которая так и привлекала внимания.

— Викторович, что случилось?

— Товарищ майор, десятикратно извиняюсь, но вот здесь список мероприятий. Очень важных! Ознакомьтесь, их нужно будет провести, — произнёс он, раскрыв папку с такой серьёзностью, словно там содержалась инструкция по спасению мира.

— Без этих мероприятий мы духов можем побеждать? — спросил я.

— Сан Саныч, так ведь уже победили. Апрельская революция, взятие Панджшера, разгром баз душманов. Пленение Ахмад Шаха в конце концов…

— И поэтому необходимо провести внеочередное собрание по вопросу изучения решений КПСС и партийных постановлений? Встречный вопрос — почему не провели раньше? Особенно, если учесть, что пленум партии был 15 июня.

Виктор Викторович замолчал. Продолжить решил я.

— Викторович, папка твоя, конечно, вещь важная, но сейчас совсем иная повестка дня. И главные в ней — люди и техника. Будет время и на лекции, — ответил я строго, но с ноткой юмора в голосе.

Ломов нахмурился, но быстро вернул себе нормальное настроение. Его было не так-то легко сбить с толку.

— Тогда, может…

— Не может, — перебил я Виктора.

— А если найдём…

— Не найдём.

— Ну время для личного разговора… — пристал Ломов.

— И даже для общего разговора, нет.

— Сан Саныч, есть несколько вопросов, которые лучше обсудить наедине, — быстро предложил Ломов, понизив голос. Он подошёл ближе, словно боялся, что кто-то подслушает.

— Вот вы их запомните, а лучше запишите. Мы их обсудим, но не сейчас.

Ломов поправил фуражку и ускорился к месту построения. Я же повернулся лицом к стоянке вертолётов. Группа из 12-ти винтовых машин, стоящих на площадках из плит К-1Д, будто тоже выстроилась на построение.

Потёртые Ми-8 и Ми-24, с облупившейся краской, но всё ещё внушающие уважение своей мощью. Ветер бросал пыль в лицо, а я смотрел на эти машины и вспоминал прошлое. Война, тяжёлые бои и минуты, проведённые в кабине… Каждая царапина на борту будто оживляла фрагменты того, что было. Тогда казалось, что весь мир сжимался. А гул двигателей, свист лопастей и адреналина, которые били в виски, лишь приложение.

Личный состав построился, и я оторвал свой взгляд от стоянки вертолётов. Повернувшись, заметил ещё одного человека, приближающегося ко мне.

Высокий, круглолицый, он остановился передо мной и вытянулся в струнку. Тут же мне в нос ударил характерный запах перегара.

— Товарищ майор, начальник штаба… — бодро попытался заявить он.

— Клюковкин Сан Саныч. Тоже майор, — представился я, протягивая руку.

— Алексей Гвидонович Пяткин, майор. Обстановка в эскадрилье стабильная. Личный состав готовится к выполнению задач, — начал он, тщательно подбирая слова, будто он карты раскладывал на столе.

— Готовится или делает вид, что готовится? — уточнил я, поднимая бровь.

Пяткин замялся, как человек, который вдруг осознал, что проиграл партию шахмат в три хода. Я не дал ему шанса продолжить.

— Ладно, доклад принят. Пойдём.

Мы вышли на середину перед строем. Пяткин меня представил, и я поздоровался с личным составом. Ответ был не самый чёткий и слаженный, но дело практики.

К ней приступили сразу.Повторили приветствие пару раз и сразу все получилось.

— Вольно! — дал я команду и оглядел строй.

Во взглядах офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат, помимо напряжения, было что-то ещё. Уважение, смешанное с ощущением, что я всё же их человек, один из них.

— Товарищи, я рад Вас всех приветствовать! — начал я, перекрикивая шум ветра.

Назвав должность, краткий послужной список и свой уровень подготовки, я выдержал паузу. В строю зашептались. Видимо, среди подчинённых не много лётчиков моего уровня. Но и это ещё нужно будет выяснить.

— Ну и теперь, к основной проблеме. Не успел я сойти на благодатную землю Шахджоя, как меня обдало «кипятком». А точнее я был крайне расстроен, как у вас здесь всё работает.

— Сан Саныч, в этих местах тихо. Отсюда и дефицит работы…

— И это даёт право на поддержание очага стихийного пьянства? — перебил я Пяткина и снова повернулся к личному составу. — По тем данным, что есть в Кандагаре, процент исправной техники в эскадрилье поражает своей скудностью, а уровень натренированности лётного состава если не самый низкий, то оставляет желать лучшего.

В строю раздался сдержанный смех. Я решил подлить масла в огонь и прошёл вдоль первой шеренги, останавливаясь перед теми, кто, по моему мнению, отличился.

— Запомните, товарищи, пить спиртосодержащие продукты в огромных количествах — это не просто вредно. Это прямая дорога к начальнику медслужбы. Но ничего, я вас спасу. С этой минуты, употребление «горюче-смазочных материалов» только по согласованию со мной. А весь ваш творческий спиртной арсенал начальнику штаба изъять. Насчёт уничтожения решение принимать буду потом.

По строю прокатилась волна смеха совмещённая с разочарованием.

Я выпрямился и перешёл к делу:

— А теперь серьёзно. Безделье заканчивается здесь и сейчас. Капитан Моряк, что у нас с проведением работ на авиационной технике?

Капитан Моряк коротко кивнул:

— Всё по графику, товарищ майор.

— Отлично. Значит, после завтрака жду этот самый график в классе предварительной подготовки. Как и весь лётный состав с полётной документацией, — скомандовал я и отошёл в сторону с Пяткиным.

Хоть буквоедство я не люблю, но по-другому определить примерный уровень подготовки моих лётчиков можно только на практике. Быстро этого не получится сделать.

А вот возможность оценить качество еды представилась сразу. И такого я на раздачах на других базах Афганистана не видел.

Встречал меня у дверей столовой шустрый тыловик Сычкин. Точнее, бурно изображал бурную деятельность. Он пытался что-то доходчиво объяснить официанткам, скромно стоящих рядом с накрытыми столами.

— Вот это Устав! Книга и закон в одном флаконе! Я вам говорю, что вы здесь на войне и должны подчиняться как этого требует…

— Яков Ильич, мы в Афганистане работаем по КЗОТу.

Сейчас только понял, что стоит ещё и применять на практике «Кодекс законов о труде». Ведь есть и гражданские в расположении эскадрильи.

Официантка прокашлялась и быстро поправила колпак на голове. Сычкин резко развернулся и распахнул передо мной руки. Я уж подумал, сейчас кинется меня обнимать.

— Сан Саныч, дорогой! Заходите.

— Разрешаете, Яков Ильич? — в шутку спросил я.

— Вам можно. Новый командир, как-никак!

— Временно исполняющий обязанности. Жаль только, что нет ничего более постоянного, чем что-то временное, — поразмышлял я вслух и решил пообщаться с девушками-официантками.

Они мне объяснили, где живут, как условия и чего не хватает по их мнению. Сычкин на глазах краснел, хотя сомневаюсь, что он виноват в отсутствии занавесок у женщин в модуле.

— Так, девочки, за работу! — воскликнул Сычкин, но я с укором посмотрел на него. — Виноват, Сан Саныч. Влез вперёд вас.

— Ничего, но отвлекать и правда не стоит. Что у нас на завтрак?

— Сейчас быстро всё организуем. Только сегодня и только для вас хлебушек, сало. Или у вас особый режим питания? Есть картошка! Настоящая… — расхваливал меню Яков, пока я присаживался за стол с начальником штаба.

— Вот что есть, то и пусть накрывают, Яков Ильич, — прервал я «ухаживание» зама по тылу.

Судя по выражению лица, Яша сильно удивился и начал аккуратно отступать к одной из официанток.

— Яков Ильич, из общего котла мне одно из блюд, которое сегодня подаётся на завтрак. Это ведь не сложно и у девушки спрашивать совета не стоит.

Тыловик выдохнул, поняв что «прогиб» у него не получился. Через пару минут передо мной появилась порция.

Запах был не самый приятный, но вид был ещё хуже. Это была перловая каша, а в ней — куски тушеного сала.

— Вы мне всё же дали сало, Яков Ильич, — сказал я, взяв немного каши вилкой, и положил в рот.

Еда не лучших вкусовых качеств, хотя и дающая ощущение сытости.

— Товарищ командир…

— Сколько повар готовит перловку? — уточнил я, обращаясь к официантке.

Девушка открыла рот, словно рыба и не издала и звука. Понятно, что технология приготовления нарушена. Можно принять тот факт, что в жарких условиях и при не малом количестве людей, с готовкой никто не заморачивался.

— Раз есть сало, есть и мясо. Если сварена перловка, значит и с водой всё хорошо. Привкуса я не заметил. Значит, надо наладить готовку и уровень питания личного состава поднимется. Если повар не занят, пригласите его, — указал я на дверь кухни.

Через минуту в обеденный зал вышел невысокого роста парень среднеазиатской внешности. На его тонких усах я заметил крошки хлеба.

Мы с ним поздоровались, и я задал ему уточняющий вопрос.

— Как вы готовите перловку?

— Всё по науке. Предварительно вымачиваем и потом быстро варим.

Я взял со стола тарелку, чистую вилку и дал повару.

— А теперь снимите пробу сами.

Повар переглянулся с Сычкиным, но Яков Ильич отстранился от процесса. Не прошло и секунды, как повар расстроено выдохнул.

— Я… не… сегодня приготовили спустя рукава, — признался повар, но и здесь он, как мне кажется, соврал.

— Советую, так больше не делать. Пока советую. На ужине проверю, как вы меня услышали.

Проверив Сычкина и его хозяйство, уяснил для себя, что с качеством ингредиентов не всё хорошо. Предстоит выбивать для людей хорошие продукты в Кандагаре.

Мы закончили смотреть продовольственный склад и Яков начал закрывать большие двери, вешая замок и опечатывая его.

— Яша, у тебя наверняка есть связь с полковым начальником тыла. А то и с кем-то выше, верно? — уточнил я.

— Командир, обижаешь. Прямая! Каждый день на связи. Общаемся, разговариваем, делимся… ну, в смысле всеми хорошими мыслями.

Так я и поверил. Но оставим расследование в стороне.

— Отслеживайте прилетающие самолёты с продуктами. Надо как-то крутиться и выбивать хорошее для эскадрильи.

— Только для неё? — подмигнул Сычкин.

Через раз пытается мне намекнуть на возможность что-то отложить для себя из поставки продуктов.

— Исключительно.

На этом экскурсия по объектам тыла закончилась. Следующая остановка была уже в классе предполётной подготовки.

Предварительно я сходил за своей полётной документацией и направился в класс. С каждым шагом всё больше прокручивал в голове предстоящую встречу с подчинёнными.

Открыв дверь кабинета, я почувствовал прохладу, исходящую от БК-1500 в ближайшем окне.

Я решительно пересёк порог учебного класса под громкую команду ближайшего лётчика.

Ступая по деревянному полу, мои шаги звучали отточено и уверенно. Начальник штаба Пяткин уже слегка вспотевший от нахлынувших забот, выскочил на середину и стал готовиться к докладу.

Я расстегнул куртку лётного комбинезона и повесил её на спинку стула, осмотрел собравшихся.

— Кому жарко, может снять, — показал я на свою куртку.

Пока лётный состав снимал верхнюю одежду, я бродил вдоль стен и читал справочные данные. Явно на стенах не хватало важных вещей. Никакой схемы ориентиров в районе вертолётной площадки и даже базового плаката с «ёжиками». К доске прибита карта Афганистана, на которой сложно показать что-то конкретное. Масштаб не тот.

— Плановая таблица на сегодня есть? — спросил я и Пяткин положил мне на стол соответствующий документ.

Быстро пробежавшись по предстоящим задачам, я понял, что после обеда ожидается два парных вылета.

— Старшие лейтенанты Орлов и Максудов, — объявил я и на ноги поднялись два молодых парня — командиры экипажей Ми-8.

Рослые, крепкие, а у Орлова даже юношеские прыщи не сошли.

— К вылету готовы? — спросил я, и парни громко ответили «Так точно».

Быстро пробежался по их лётным книжкам, попутно задавая уточняющие вопросы. Оказалось, что есть у нас общие знакомые.

— А вы знаете подполковника Кислицына? — удивился один из ребят с задней парты.

— Да. С Сергеем Владимировичем мы в Соколовке, а потом и в Баграме были.

— Видимо, это вы тот самый Клюковкин, который вертолёт пакистанцев сбил. Мы думали он это по… «синей лавочке» похвалиться решил, — сказал Орлов.

— А от капитана Петрова мы слышали, что у вас три ордена Красной Звезды, — продолжил петь мне дифирамбы Максудов.

Понятно, что ребятам хочется послушать истории, но их нужно отпустить на отдых.

— Вечер ваших вопросов и моих ответов ещё проведём. Орлов, к доске и покажи на карте маршрут, по которому будете лететь. В помощь возьми правака.

Слегка наклонив голову, Орлов «подцепил» взглядом рядом сидящего человека с красноватым лицом. Тот явно не был готов, но я уже показал жестом — подойти.

— Вчера употреблял? — спросил я.

— Никак нет, — ответил лётчик-штурман Орлова.

Запаха алкоголя от парня и, правда, не было. А вот уверенность, с которой он мне рассказывал маршрут, била через край.

— Проходим траверз Калата. Разворот в сторону Льваркалай и тут же идём вдоль хребта к следующему поворотному пункту.

Я внимательно выслушал и отметил грамотный выбор маршрута.

— Вот как ты мне его показал, так чтоб и летели. После вылета ко мне на доклад.

— Есть! — хором ответили Максудов и Орлов.

К вечеру работа на базе завертелась. Техники, «в мыле», песке и циатиме. А зам по ИАС Моряк соответствует своей фамилии — уставший и в «полоску», настолько он сегодня набегался. Зато я теперь знал, на чём летают мои подчинённые.

На небольшом совещании в кабинете, собрал всех замов и подвёл итоги моего первого дня. Солнце уже начало клониться за горизонт, но спать ещё рано.

Пока Моряк доводил информацию о целостности вертолётов, а все собравшиеся его слушали, за моей спиной связисты проводили в кабинет динамик прослушки стартового канала.

— Вилка в оборотах у Ми-8 с бортовым номером 32. У Ми-24, борт 33, замена лопастей… — закончив выступление, Моряк сел на стул.

— В общем, всё печально. Будем восстанавливать, — ответил я, встал со стула и подошёл к окну.

Связисты закончили и включили связь. Тут же кабинет наполнило шуршание и помехи из динамика.

В кабинете, царила душная атмосфера, смешанная с табачным дымом, слабым запахом пота и перегара. Можно было опьянеть и без употребления.

На лицах подчинённых офицеров читалось напряжение.

— Ну что, товарищи офицеры, — начал я, обводя всех взглядом. — Давайте сразу к делу.

И только я это произнёс, как прозвучал знакомый голос из динамика. И он был не совсем спокойным.

— Правый… двигатель горит.Иду на вынужденную, — доложил Орлов.

Ну, вот и началось!

Глава 15

Глаза подчинённых забегали, как бильярдные шары после удара кием. Тыловик Сычкин тут же достал пачку сигарет.

— Коверкот, 115й правый… потушил, подбираю площадку, — громко доложил в эфир Орлов, запинаясь в словах.

Руки у Якова Ильича вздрогнули после доклада командира экипажа, и он высыпал все сигареты на пол.

— Виноват. Собирать придётся, — прокряхтел Яша, скрываясь под столом.

Эфир не успевал вмещать в себя все переговоры экипажей в воздухе. Совет следовал за советом, доклад за докладом. Каждый хотел как-то помочь Орлову, а ведь его лучше в такой момент просто не отвлекать.

— 115й, понял вас, — ответил руководитель полётами на нашей площадке.

Я быстро поднял телефонную трубку и связался со стартовым командным пунктом. Именно там и сидит мой РП.

— Слушаю, капитан Кораблёв.

— Клюковкин. Местоположение известно? — запросил я, и РП быстро мне произнёс примерное место.

115й, он же Орлов, доложил, что его обстреляли с земли. Всё произошло в районе кишлака Шангпарай.

— Ты точно расслышал это название? — спросил я, и руководитель полётами вышел в эфир, чтобы уточнить у других экипажей в каком районе они находятся.

— Точно так. Шангпарай, а именно высота 1972. 115й садится. Прикрываем, — ответил в эфир командир одного из Ми-24.

— Запроси, как обстановка вокруг? — дал я указание РП, и он тут же ретранслировал мой вопрос.

— Чисто. Бармалеев нет. И… «пчёлка» на земле. Огня не наблюдаю.

В эфире начались переговоры прикрывающих Орлова Ми-24. У них особой паники в докладах не было. Они спокойно начали барражировать над районом падения, чтобы сразу атаковать наступающих духов, если потребуется.

Я закончил разговор с руководителем полётами и подошёл к карте. Названный кишлак находился за озером Аби-Мукур. Местность там степная с высохшим руслом реки. Но и маленьких кишлаков там много.

— Нужно быстро решать вопрос. Что будем говорить в Кандагар. Это ж ведь…

— Это война, Виктор Викторович, — перебил я замполита. — Готовим вертолёт и группу техпомощи. Семёныч, ты со мной и бери всё необходимое для починки.

— Смотря, что именно чинить, Сан Саныч, — развёл руками Моряк.

— Вертолёт будем чинить. И я с вами тоже.

В этот момент на стартовом канале очередной доклад произвёл командир Ми-24. По всей видимости, с двигателем всё в порядке. А для меня становится ясным, что товарищ Орлов, возможно, неверно определил отказ.

Как только подготовили вертолёты для вылета на помощь, я снял трубку телефона и начал связываться с Кандагаром. Как ни крути, но доложить нужно.

— Слушаю, — ответил мне на другом конце полковник Веленов Юрий Борисович, командир нашего полка, у которого эскадрилья и находится в подчинении.

Пока я докладывал, Веленов воспринимал информацию молча. Пару раз только он вспомнил арктическое животное, но в целом Юрий Борисович был спокоен.

— Что думаешь делать?

— Вылетаю на место и буду определяться, — ответил я.

— Как вернёшься, доложи, — ответил Веленов и бросил трубку.

Я быстро экипировался и отправился на стоянку. Все указания пришлось раздавать в процессе перемещения на стоянку, где уже подготовили к вылету один Ми-8.

— Экипажи уже возвращаются. Скоро будут здесь. Что делаем с Орловым? — шёл рядом со мной Ломов, готовивший уже какой-то вердикт для старлея.

— Виктор Викторович, я не понимаю вашего вопроса. Сейчас Орлов сюда прилетит. В двух словах мне расскажет, что произошло, и я полечу забирать вертолёт.

— Это да, но ведь это не первый раз. Старший лейтенант Орлов уже попадал в такие истории. И не всегда они заканчивались хорошо, — продолжил говорить Ломов.

По словам замполита, для Орлова это третья вынужденная посадка в Афганистане.

— Пока я не вижу связи между предыдущими случаями и сегодняшней вынужденной посадкой, — ответил я, когда Ломов закончил мне рассказывать обстоятельства предыдущих аварий Орлова.

Первый раз у него «встали» два двигателя. Экипаж чудом не разбился вместе с десятком пассажиров. Повезло, что всё произошло при заходе на площадку в Калате.

А вот второй случай более интересный. Вертолёт старшего лейтенанта умудрился «порубить» несущим винтом стоящий на стоянке ГАЗ-66 в Кандагаре. Тогда чудом не погиб водитель «шишиги».

Собственно, после этого Орлов и оказался в Шахджое.

— Сан Саныч, вы человек новый. Пока присматриваетесь к лётному составу и остальным. Я вас уверяю — такого как Орлов нужно наказывать. Примите верное решение.

Что-то мне эта заинтересованность Орловым не нравится. Но ещё больше хочется объяснить Ломову, что ему нужно идти к себе. И чем быстрее уйдёт, тем меньше услышит о себе «приятных» слов.

— Викторович, я вас услышал, — похлопал я по плечу Ломова, и тот скромно улыбнулся.

— Я знал, что мы с вами поймём друг друга.

Вертолёт уже подготовили, но нужно было дождаться прибытия группы Орлова и Максудова. Я посмотрел в сторону хребта Сургар. На фоне безоблачного неба показались три точки, следовавшие на малой высоте. Для себя отметил, что летят вертолёты слишком расхлябано. Строй не держат, к земле не прижимаются. Ещё и манёвры непонятные делают.

— Я пока на Орлова документы подготовлю. Вынесу его дело на комсомольское собрание, — сообщил Ломов и быстрым шагом пошёл к штабу.

Что он собрался готовить, мне не ясно. Сейчас не до него. Техсостав почти загрузился. С собой положили несколько ящиков, огромное число шлангов и жидкостей на все случаи жизни и отказы техники.

— Занимаем места. Готовимся к запуску, — скомандовал я, когда занял место командира Ми-8 «в левой чашке».

Лётчик-штурман был удивлён, что я сел вместо его штатного командира вертолёта. Кстати, и его тоже взяли, чтобы он прилетел обратно.

Вертолёты тем временем зашли на посадку, подняв пыль и разметая во все стороны сухую растительность с камнями. Как только винты Ми-8 остановились, оттуда уже бежал ко мне в кабину Максудов. Я не торопился запускаться, но и тянуть было нельзя. Скоро стемнеет, и неизвестно сколько нам ещё возиться на месте посадки.

Орлов же из прилетевших вертолётов не появился.

— Товарищ командир, разрешите доложить? — влетел Максудов в кабину экипажа.

— Все живы? Раненных нет? Группу эвакуировали? — спросил я.

— Все живы. Ни царапины, — ответил Максудов, утирая вспотевшее лицо.

— Хорошо. А теперь ответь, где Орлов и почему докладываешь ты, а не он.

— Он там остался с разведчиками, товарищ командир. Сказал, что будет разбираться с повреждением.

Этого ещё не хватало, чтобы Орлов сам полез в двигатель и начал его чинить. Тогда вертолёт ещё долго не заберём. Надеюсь, бортовой техник его переубедит.

Максудов показал нам на карте место посадки, и я отправил его отдыхать. Сами же начали запускаться.

Винты раскрутились, а двигатели вышли на расчётные обороты.

— Коверкот, 102й, прошу взлёт, — запросил я, и руководитель полётами дал разрешение.

Вертолёт завибрировал. С каждым миллиметром поднятого рычага шаг-газ он начинал «вспухать». Я почувствовал, как слегка нос Ми-8 потянуло влево, но тут же мягко отклонил правую педаль. Ещё немного поднял рычаг шаг-газ и вот уже Ми-8 оторвался на полметра от площадки.

Выполнил пару разворотов, чтобы хорошо почувствовать вертолёт. А то давно мне не приходилось садиться на место командира Ми-8.

— Коверкот, 102й контрольное висение выполнил. Влево и на маршрут, — доложил я, отклоняя ручку управления в сторону разворота.

Вертолёт буквально проскользил над землёй, подняв пыль. Стоящий у грунтовой полосы автомобиль ЗиЛ-164, являющийся базой для СКП-9, остался справа. Зато в небольшом смотровом окне можно было разглядеть удивлённые глаза капитана Кораблёва. Не каждый день рядом с тобой столь низко пролетает винтокрылая машина с весом в 13 тонн.

— Наблюдаю, — радостно ответил руководитель полётами.

Моё почтение и приветствие он оценил.

Как только вышли на маршрут, я внимательно огляделся по сторонам. Провинция Заболь тянулась вдоль шоссе, где между редкими деревнями можно было заметить колонну грузовиков, медленно пробирающихся по пыльным дорогам. Их тоже прикрывает пара Ми-24, следующих по маршруту проводки колонны.

Узкие реки, напоминающие скорее ручьи, прорезали эту землю, принося редкую влагу. Много где заброшенные кишлаки с разрушенными дувалами и осевшими крышами. Куда ни глянь, а вывод один — жизнь здесь суровая.

— 115й, ответь 102му, — запрашивал я Орлова в надежде, что радиостанцию на борту он не выключил.

Но ответа не было.

Вертолёт едва ощутимо вибрировал, словно живой организм, откликаясь на каждое движение ручкой управления. Лёгкий ветерок проникал в кабину через приоткрытый блистер у лётчика-штурмана.

Солнце, неумолимо бьющее сквозь остекление, заставляло чувствовать жар, от которого никуда не скрыться. Пот медленно стекал по моим вискам, смешиваясь с запахом керосина и жидкостей из грузовой кабины.

— 4° влево нужно взять поправку, — тихо произнёс лётчик-штурман, и я послушно выполнил его рекомендацию.

— Выполнил. Скорость?

— 180. Прибытие через 10 минут, — доложил правак.

Видно, что парень не глупый. Перед вылетом узнал, как его зовут. Лейтенант Василий Гурт. Но меня предупредили, что прозвище у парня «Малыш». При взгляде на комплекцию Гурта я даже не сомневался, почему именно так его прозвали в эскадрилье.

Его рука, примерно как моя нога. Шея в два раза шире моей. Да и ростом он под 185 сантиметров, не меньше. А главное — лицо, будто вчера только в школу пошёл. Такой вот, Малыш.

С навигацией парень справляется. Надо бы дать ему больше свободы и возможности «порулить».

— Вась, возьми управление, — сказал я и правак тут же растерял все свои штурманские принадлежности.

Карта-держатель скатился вправо, где стоял «дедовский» прицел ОПБ-1Р. Он похож на средних размеров телескоп и служит для бомбометания.

— Я готов. Управление беру, — сказал лётчик-штурман и вцепился в ручку управления.

— Ноги на педали ещё поставь и забирай управление, — спокойно сказал я, почувствовав, как паренёк уже «борется» с вертолётом.

И пока что Ми-8 побеждал. Ощутимо начало покачивать из стороны в сторону. Тут ещё и горный хребет Сургар был уже рядом.

— Резко не отклоняй. На предельно-малой высоте работаешь ручкой управления, — тихо сказал я по внутренней связи, помогая Гурту сбалансировать вертолёт.

Мы пролетели горный хребет, и взору предстало большое озеро Аби-Мукур. Оно поблёскивало на солнце, как огромное зеркало, покрытое трещинами.

За озером открывался степной ландшафт восточной части Афганистана, где выжженная земля встречалась с далёкими горными хребтами, окутанными лёгкой дымкой.

Чуть дальше к югу расположена провинция Пактика. Здесь степь уступала место холмам, поросшим редкими колючими кустарниками. В некоторых местах я замечал разбросанные кишлаки, где дети гоняли по дороге самодельные тележки. Эти пейзажи казались безмятежными, но в действительности скрывали в себе опасность. Горы, тянущиеся к горизонту, словно создавали природные баррикады, за которыми могли укрываться духи.

— 115й, ответь 102му, — вновь запросил я Орлова.

— Ответил. 102й, наблюдаем вас. Площадка готова, — доложил старлей.

— Понял. 121й, выходите вперёд. Начинайте прикрывать, — переключился я на ведущего Ми-24.

— Принято.

Через минуту над сопками рядом с местом посадки кружились «шмели» Ми-24, обеспечивая прикрытие. Их силуэты выделялись на фоне голубого неба. Они словно охотники, высматривающие добычу. Каждый разворот, каждый манёвр был точен. С виду работа этой пары выглядела безупречно, как и требовало.

У подножия высоты 1972, я заметил Ми-8, стоящий на земле. Его винты лениво покачивались на ветру, будто машина раздумывала, стоит ли ей снова подняться в воздух. Никакого дыма или обломков не видно. Капоты открыты, а в двигатели уже полностью погрузились два человека в песочных комбинезонах.

— Давай я посажу. Или ты готов? — повернулся я к Малышу, но энтузиазма в его глазах не увидел.

Я взял управление, и мы быстро зашли на посадку, оставив Ми-24 прикрывать нас сверху. Выйдя из кабины, обнаружил, что для работы в полевых условиях капитан Моряк выбрал… товарища Гаврикова. У этого младшего сержанта вид был такой, что даже мне стало его жалко и захотелось налить.

— Товарищ майор, я вас не подведу, — выпрямился передо мной Гавриков, когда я спустился по стремянке.

— А у тебя вариантов нет, — похлопал я его по плечу.

Вокруг вертолёта уже заняли позиции разведчики отдельного отряда специального назначения. Их форма была идеально приспособлена для этой местности — костюмы песочного цвета с множеством карманов.

Выглядели разведчики бодро, но в их глазах была усталость.

На головах — кепка или лёгкая бандана, а в руках — автоматы, от которых, казалось, они не могли оторваться ни на секунду. Некоторые сидели, опираясь на ранцы РД-54, другие лежали на земле, внимательно наблюдая за горизонтом через прицелы.

— Сан Саныч, готов доложить, — встретил меня у вертолёта Орлов.

— Давай, Михаил Юрьевич, — ответил я.

Орлов был удивлён столь официальным обращением. Пару секунд замешательства и он быстро мне всё объяснил и выставил предварительный «диагноз», пока я и Моряк визуально осматривали вертолёт.

— Понятно. А чего кричал, что горишь? Были признаки? — уточнил я.

Орлов промолчал. Он указал на карте место, откуда его предположительно обстреляли.

— Прилетим и обсудим. Что там, Гавриков? — крикнул я младшему сержанту.

— Ну, тут всё чин чинарём. Эм… всё хорошо, что касается двигателей. А вот приборы и гидросистема пострадали, — сказал младший сержант, который осмотрел оба двигателя.

— Ещё лопасть пробита, — указал я на одну из пробоин в несущем винте.

— Работы на час, — улыбнулся Гавриков, и вся команда техников приступила к устранению неисправности.

Пока чинили вертолёт, я успел поговорить с разведчиками. Командир группы в звании лейтенанта обрадовался, когда узнал, что я служил с Игорем Геннадьевичем Сопиным.

— Вот я думал, что не найдём с вами точки пересечения. Оказывается, вы нашего командира бригады знаете.

— Если два офицера-афганца в течение получаса не нашли общих знакомых, значит, один из них «американский шпион», — посмеялся я с командиром разведчиков.

Солнце только начало клониться к закату, а наша группа уже поднялась в воздух и взяла курс на Шахджой. В кабине подбитого Ми-8 места командира и правака, заняли я и Орлов. Во время полёта про его вынужденную посадку я говорить не стал.

Как только вертолёт коснулся поверхности площадки, мы начали выключаться. Я глянул на часы и понял, что день сегодня выдался как никогда длинный и насыщенный. А ведь ещё нужно позвонить в Кандагар и провести беседу с Орловым.

— Ко мне в кабинет. С картой и планшетом, — сказал я Орлову, когда мы вышли из вертолёта.

Не успел я покинуть стоянку, как ко мне уже бежал тыловик Сычкин.

— Товарищ майор, ну в следующий раз возьмите на задачу. Третий год в Афгане, а орден не заработал, — возмущался тыловик.

— Сычкин, ты мне снабжение наладь. Сделаешь, лично поеду за твоим орденом.

Тыловик обрадовался и убежал работать. Я поблагодарил Моряка за работу и решил уточнить у него по поводу Гаврикова.

— Сан Саныч, он у меня пацан толковый. Но вот пить ему совсем нельзя, — ответил Семёнович.

— Так не давайте. Пускай работает на благо подразделения. Где он такие знания-то получил?

— Он в Кировском училище учился. Про двигатели вертолётов много что знает. Но вот закончить не довелось. Отчислили его. То ли он подрался, то ли напился, то ли всё вместе.

Закончив дела на стоянке, я направился в кабинет. Около двери меня уже ждал товарищ Орлов, готовый доложить о произошедшем.

— Заходи и показывай маршрут, по которому должны были лететь, — сказал я.

Пока Орлов раскладывал карту, я позвонил в Кандагар. Командир полка внимательно выслушал, но остался недоволен. Похоже, сам факт аварии вызывал нервный тик у начальства.

— Да сколько можно уже вертолёты бить? — возмущался Веленов.

— Это был огонь с земли. Такое случается в зоне боевых действий, — ответил я.

— Вы не поняли, Клюковкин. Лимит аварий ваша эскадрилья исчерпала давно. Вы только что прибыли, и вам за это поблажка. Наказывать не буду. Но ещё раз такое повторится…

— Может повториться. Я ещё раз говорю, обстрел с земли. Мы в зоне боевых действий…

— Да ничего в вашем районе нет! Не стреляют там. Ваш лётчик — олух. Так ему и передайте.

— Товарищ полковник, извините, но мне нужно работать, — ответив, я повесил трубку.

Орлов внимательно смотрел на меня, готовясь доложить маршрут.

— Ты где должен был лететь? Почему ушёл с маршрута⁈ — спросил я у Орлова, показывая на карте нанесённый днём маршрут.

— В стороне от маршрута мы заметили группу вооружённых людей. Решили проверить. Я не думал, что эти афганцы предпримут какие-либо враждебные действия. Мы заняли 200 метров и сделали облёт над ними на скорости 180 км/час.

— На Ми-8? С людьми в грузовой кабине? — уточнил я. — Сильно тебя на подвиги потянуло.

Тут Орлов признал, что ошибся.

— Ошибся, это когда букву написал не в той строчке. А ты командир вертолёта. И отвечаешь не только за себя, а ещё как минимум за двоих членов экипажа и за тех, кто в грузовой кабине.

— Так точно!

— Свободен, — сказал я.

Как только из кабинета вышел Орлов, ко мне постучался ещё один человек.

— Сан Саныч, вечер добрый. Не спится вам? — услышал знакомый голос.

Подняв голову, обнаружил, что в кабинете появился мой давний знакомый.

— Я как всегда по делу, — сказал Игорь Сопин и подошёл к столу.

Если у него есть дело, значит обстановка в Шахджое серьёзная.

Глава 16

Никогда не думал, что первый рабочий день может быть таким длинным и сложным. Встреча с командиром разведчиков — апофеоз всего, что сегодня происходило.

Игорь Геннадьевич, одетый в горный свитер под костюм «горка», остановился перед столом и внимательно смотрел на меня.

— Я, наверное, должен представиться? — улыбнулся Сопин.

— Не стоит, — вышел я из-за стола и поприветствовал моего, без преувеличений, хорошего друга.

Геннадьевич стоял на ногах не слишком уверенно. Когда я его по-дружески обнял, то почувствовал, как напряглась его спина.

— Как здоровье, Игорь Геннадьевич? — спросил я, показывая на стул рядом с Сопиным.

— Не зарекаться, а то у Тутанхамона тоже было хорошее, — ответил он, аккуратно присаживаясь на стул.

Сильно бросилось в глаза, что ранения не прошли бесследно. Вижу, что даже левую ладонь не может сжать. Да и на лице прибавился шрам.

— Рад вас видеть. Слышал от одного из разведчиков, что возглавили бригаду?

— Не так давно, но командую. Поставили, как знающего горы и пески. В моей бригаде несколько отрядов. В Шахджое как раз мои ребята.

— Понятно, — кивнул я и пошёл к чайному столику.

Сопин от кружки горячего напитка не отказался. За «рюмкой» чая разговор пошёл гораздо быстрее и постепенно приблизился к главной причине прихода Сопина.

— Ладно, Геннадич. Глаголь, что от меня нужно, — сказал я, поставив пустую чашку на стол.

— С твоими предшественниками познакомиться у меня не вышло. Слишком быстро они убывали отсюда.

— И вы подумали, что я смогу установить новый рекорд и свалить в первый же день? — посмеялся я, а Сопин подхватил шутку.

— Сань, я в тебе и не сомневался. Только поставь рекорд по самому длительному времени пребывания здесь, хорошо? А то я уже начинаю думать, что это кресло проклятое, — кивнул он в мою сторону.

Обменявшись шутками, мы перешли к делу.

— Сан Саныч, провинция Заболь особенная. Прежде здесь не было советских войск. А это значит, что командиры отрядов вооружённой оппозиции — полные хозяева ситуации.

— Понимаю. Я сегодня и сам недолго полетал и оценил рельеф.

— В точку. Рельеф местности и неплохие дороги позволяют возить много оружия. Причём духи используют как большегрузы и пикапы, так и вьючные караваны. Настолько оборзели, что без охраны ходили, — покачал головой Сопин, сняв куртку.

Игорь Геннадьевич аккуратно встал и прогнулся в спине.

— Давай повешу куртку, — протянул я руку Сопину, но тот замотал головой и пошёл к вешалке у входа.

— Будешь ты ещё за подполковником ухаживать, — вернулся на место Игорь Геннадьевич. — Продолжим.

Сопин объяснил, что духи стали более изобретательны. Охранение у караванов с каждым разом всё лучше.

— А что хоть везут и куда выяснили? — спросил я.

Сопин прокашлялся. Видимо, сомневается, нужно ли мне знать такую информацию.

— Геннадич, мне нужно знать, с кем и чем мы имеем дело. Может духам уже и не только ПЗРК поставляют.

— Серьёзнее, чем ПЗРК мы не находили. А имеем мы дело с множеством различных групп душманов, концентрирующихся вдоль южной границы. По не подтверждённым данным, численность где-то 1500 человек. Самый настоящий прыщ, который вскочил на нашей заднице.

Я бы сказал — фурункул. И ведь говорят, что войны нет! Мол, всех победили. Похоже, что командование пропустило столь крупное формирование под боком. Или не захотело слушать таких, как Сопин.

— Я ещё летом докладывал, что душманы концентрируются и готовятся к чему-то.

— Отторгнуть у Афганистана южные провинции? — спросил я.

— Вполне. С Панджшером и Хостом у них не вышло. Остатки добили в 1981 году в районе Шаршари.

— Это когда взяли Масуда? — спросил я.

— Именно. Остался последний шанс у Пакистанских ставленников — попробовать забрать себе территории на юге.

Наверняка план соседнего государства весьма простой. Обеспечить оппозиционные войска оружием. Помочь им продвинуться вглубь территории, захватив некоторые районы. Затем оппозиция объявляет, что создаёт независимые провинции. И в конце всего — соглашается на протекторат Пакистана. Всё!

— И насколько командование верит в твои предположения, Геннадич?

— Мы уже дошли до той стадии, когда меня хотя бы слушают, — улыбнулся Сопин. — Если серьёзно, с каждым крупным караваном, который мы берём, версия с захватом территории всё больше подтверждается. В караванах не только оружие, но и огромные суммы денег. Саня, ты даже не представляешь сколько. Мои пацаны уже сумму, равную годовому бюджету Афганистана, конфисковали.

— Мда, неудачные у духов инвестиции оказываются. Моя задача в чём? Поддержка местного отряда?

— Да, но я должен тебя предупредить. В этом 681-м специального назначения парни своеобразные. Их сюда с Хмельницкой области прислали, но отобрали не самых прилежных.

Вот только этого не хватало. Ладно у меня в эскадрилье, но чтобы и у разведчиков в Шахджое был штрафбат — перебор.

— Приму к сведению. Как по мне, мы с твоими коллегами друг без друга не можем. Так что конфликтов, думаю, не будет.

Закончив разговор, мы вышли с Сопиным на улицу. Солнце уже село, и на улице похолодало. Впору и шапку надеть.

Только мы попрощались с Сопиным, как рядом появился тыловик Сычкин.

— Сан Саныч, готов вам доложить результаты выполнения поставленных задач на день.

Ух, исполнительный же этот мой зам по тылу! Закинув сумку на плечо, я попросил Яшу идти за мной и по пути до моего жилища рассказывать.

Начал Сычкин с того, по какой норме кормили. Затем перешёл на подсчёт ГСМ, снарядов и патронов. Не забыл и про спирт.

У меня голова, если честно, начала пухнуть ещё на докладе о количестве съеденной гречки.

— Выделено для обработки спиртосодержащих жидкостей…

Нет, Сычкин явно слишком странный тыловик. Или он пытается мне понравиться, или его так вдохновило моё обещание представить его к ордену.

— Яков Ильич, дорогой ты мой человек! А вот как-то покороче можно? — спросил я, когда мы подошли к моему жилью.

— Конечно. Я почти закончил. Осталось ещё… двенадцать пунктов.

— Ильич, ответь на вопрос, по твоему направлению без замечаний и происшествий? — уточнил я.

— Так точно. Как говорится, кони накормлены и хлопцы сыты, — радостно сказал Яша.

— Вот и славно. Только сначала люди, а потом всё остальное. Отдыхай.

Мы попрощались с Сычкиным, и я начал подниматься по ступенькам в свою «полубочку». Она была выделена для проживания двоих — командира эскадрильи и его зама, то есть меня. Но пока что я тут один.

Открыв дверь и переступив порог, я нащупал выключатель справа.

Проветрил помещение, впустив прохладный, но свежий воздух с улицы. Слабая лампочка на потолке едва освещала стены.

В углу стоял выключенный холодильник с приоткрытой дверцей. Занавески из брезента на окнах, наверняка были призваны защитить от жары и пыли. У стены стояли две металлические кровати, у окна стол со стульями. Был шкаф и электроплитка в углу. Едва я прилёг на кровать, как тут же уснул.

С момента моего прибытия прошло две недели. Работа в Шахджое закипела. Каждый день по несколько вылетов то на доставку груза постам и заставам, то на выполнение задач в интересах 681-го отряда специального назначения.

Периодически получалось «подлётывать» и с подчинёнными. Так я смог на деле посмотреть возможности каждого командира экипажа. С первых дней выделил для себя очень подготовленное звено капитана Бойцова.

Ну как подготовленное… В плане лётной подготовки претензий к ним почти нет. Но в бытовом плане, его подчинённые позади всех. У Бойцова в звене были сплошь одни раздолбаи. Орлов, который отметился «прилежным» выполнением полёта ещё в первый день. Его друган Максудов, которого я дважды ловил на взятии спирта у техсостава. Ещё появился у них третий «поросёнок» — Тагиров. Тот только и успевал бегать мимо моего жилища в модуль к прекрасной половине человечества. Хоть бы прятался как-нибудь, а то по нему уже часы можно сверять.

А вот с товарищем Василием Гуртом по прозвищу Малыш, дело обстояло весьма сложно. Парень оказался недостаточно подготовленным. И если по штурманской подготовке в течение двух недель я заметил хороший прогресс, то с пилотированием у этого лётчика-штурмана дела обстояли иначе.

В один из дней мы возвращались с ним на Ми-8 после очередной высадки группы спецназа. Летели недалеко от горного хребта Сургар. Я в левой «чашке», а Малыш в правой. Погода «шепчет», а солнце светит через левый блистер, припекая щёку.

— Вася, заходи на посадку. Бери управление, — сказал я по внутренней связи.

— Понял. Управление взял, — ответил Малыш и я почувствовал, что он начал сильнее меня давить на педали.

Бортовой техник, сидящий между нами, задёргался. Видимо, предвкушает не самую мягкую посадку на площадку.

Вася, хоть и обтекал потом, но на площадку заходил ровно. Чуть рано загасил скорость, но не критично.

— Коверкот, 102-й, площадку наблюдаю. Готовы к посадке, — доложил я руководителю полётами.

— Посадку разрешил.

— Дайте ветер. Мы повисим немного, — запросил я и тут Вася немного занервничал.

Висение ему давалось с трудом.

— 110°. По силе до 5 метров в секунду.

— Понял вас, — ответил я в эфир.

Вася продолжал снижаться. Площадка уже в нескольких метрах, но он на неё явно не попадает.

— Зависай. Будем перемещаться назад, — спокойно проговорил я, слегка касаясь ручки управления.

Вертолёт трясся, продолжая медленно подходить к площадке. Ещё немного и… площадку мы проскочили.

— Ничего. Давай назад.

Вася начал перемещаться, но тут уже я не мог не вмешаться, слегка придержав вертолёт от разворота вправо. Слишком сильно отклонил педаль Гурт.

Как только мы оказались над площадкой, Малыш начал выполнять висение. Пыль летела во все стороны, а техники разошлись подальше от вертолёта.

— Теперь пробуем приземлиться. Взгляд на 20–30 метров вперёд. Движение рычагом плавное. Вертикальная должна быть постоянной. Начинай.

Но Малыш слишком резко начал снижаться. К тому же, ещё и ручкой управления начал слишком сильно работать. Я только и успел в последний момент остановить движение рычага шаг-газ, чтобы мы не плюхнулись.

— Расслабься. Слишком зажимаешься. Давай вместе. И рааз! — сказал я, и мы начали медленно снижаться.

Вертолёт вибрировал, покачиваясь влево и вправо. Кажется, что ничего сложного — держи управление и вертолёт будет «висеть», но этот навык должен прийти. Ощущение, когда ты с вертолётом не борешься, а полностью «на ты».

Чувствую, что Малыш продолжает давить на правую педаль слишком сильно. Только с третьей попытки я добился от него плавности хода.

— Теперь пробуем выдерживать вертикальную скорость. Вместе снижаемся.

Малыш сам начал снижаться к земле со скоростью 0.1–0.2 м/с. Уже лучше!

Чем ниже опускались, тем больше чувствовали влияние воздушной подушки. Она всё больше «упирается».

— А теперь вместе продавим её. Вот так, — сказал я, когда Вася плавно «надавил» на рычаг шаг-газ, не давая вертолёту самопроизвольно зависнуть.

Поверхность площадки всё ближе. Вертолёт начинает слегка опускать нос, но Вася сделал аккуратное движение ручкой управления вправо и на себя. Мгновение, и у него получилось приземлить вертолёт. А раньше мы с ним просто «плюхались».

— Взял управление. Неплохо, Вась, — сказал я по внутренней связи.

Но Малыш выглядел так, будто ему уже всё равно. Лицо мокрое, а на рукаве куртки выступили тёмные пятна от пота.

— Я чёт устал, — ответил Гурт, медленно убирая руки с ручки управления и рычага шаг-газ.

Выключив двигатели и обесточив вертолёт, мы начали выходить на свежий воздух. А он действительно был свежий! Всё же декабрь на дворе.

Даже пришлось заменить кожаную куртку на демисезонную.

Переговорив с бортовым техником и поблагодарив остальной техсостав, я начал забирать вещи из вертолёта — шлем, планшет, карта-держатель. Малыш в это время уже ждал меня, закрывая солнечный свет своим крупным телом.

— Ну что скажешь, Вась? Почувствовал управление? — спросил я.

— Есть немного. Вы в училище не были лётчиком-инструктором?

— Нет. Я простой работяга. Старый солдат, не знающий слов любви. Смотрел этот фильм? — намекнул я на классику советского кино «Здравствуйте, я ваша тётя».

— Так точно. Смешной фильм, — ответил Вася, разминая руки.

Гурт рассказал, что он выпускник лётного училища в Балашове. Только с самолётом у него карьера не сложилась. Вот и каким-то образом попал он в армейскую авиацию.

Похоже, Василию следует слегка ограничить его силовые упражнения. Пока его натаскиваю, надо чтоб он был расслабленным. А с такими «банками» на руках расслабиться сложно.

— Никакого турника, ты меня понял?

— Так точно, — обрадовался Вася и пошёл в направлении модуля.

На стоянке меня ждал начальник штаба. В руках папка с документами.

— Сан Саныч, тыловик вроде нам выбил ещё пару двигателей. ИАС говорит, что их доставить нужно. Пусть будут в запасе.

Я подошёл к Гвидоновичу, чтобы расписаться в заявке на получение. Вообще, Сычкин работает круто. Все лётчики говорят, что еда стала лучше. И это несмотря на зиму и все сложности с доставками.

— Ещё что-нибудь? — уточнил я.

— Пока всё. Ну, если не считать, что замполит уже мне всю плешь проел с этим партсобранием. Возмущается, почему ты ставишь на лётные смены Орлова. Когда будет время вынести дело Михаила на суд общественности?

— Выделим. Не сегодня, конечно, но время найдём.

Со стороны расположения отряда спецназа я увидел, как поднимаемся огромное пылевое облако. В направлении нашей стоянки мчал грузовой ГАЗ-66. Эта машина принадлежала 681-му отряду. И судя по тому, что скорость она не сбавляла, дело весьма серьёзное.

«Шишига» подъехала ближе, и из кузова выпрыгнули шесть человек разведчиков. Из кабины вылез командир отряда майор Пётр Петрович Липкин.

— Сан Саныч, нужна помощь.

— Что случилось?

Оказалось, что группа, которую мы высадили почти два часа назад, вступила в бой. И силы там неравные от слова совсем.

Я взглянул на часы и начал понимать, отчего Пётр Петрович так настойчив — время приближалось к закату. А искать в темноте на поле боя, где свои, а где чужие, очень сложно. Да и в тех районах сплошь и рядом сопки, скалы и горы.

— Я понял, вас. Вон две восьмёрки. Грузитесь по три человека в каждую.

Через начальника штаба я решил передать в Кандагар доклад, что начинаем работать ночью.

Я быстро экипировался, раздавая по пути указания.

Разведчики быстро загрузились, а техники уже практически расчехлили наши вертолёты.

В это время на стоянке появился замполит.

— Товарищ майор, нужно доложить и ждать боевого распоряжения, — объяснил мне Ломов.

— Знаю. Дождёмся уже на запуске. Там пацаны в окружении.

— Нельзя! В Кандагаре такое не любят. Нужно всё согласовывать.

— Докладывайте, а мы запускаемся.

Глава 17

Стоял гул от работающей вспомогательной силовой установки. Мы приступили к запуску левого двигателя. Едва начали расти обороты, как винты вертолёта стронулись с места и начали раскручиваться. Ми-8 ожил.

— Коверкот, 102-му, информация есть? — спросил я в эфир.

— На Мирвансе молчат, — ответил руководитель полётами, называя позывной аэродрома в Кандагаре.

Время тянулось. Каждая минута — снижение шанса вытащить группу.

В кабину заглянул майор Липкин, который уже надел гарнитуру и коричневый подшлемник. Он нагнулся, чтобы докричаться.

— Саныч, там реально тяжело. Они не вывезут. Я когда на свой Центр Боевого Управления доложил, там все в шоке были. Говорят, такого быть не может, но сразу дали команду выдвигаться.

— А у меня в Кандагаре почему-то до сих пор проверяют, согласовывают.

В этом и была проблема моей эскадрильи. Мы были официально в составе кандагарского полка, и все действия должны были согласовывать с командиром. То есть, были приданы 681-му отряду на словах.

Обороты несущего винта достигли расчётных. Оборудование на борту уже полностью в работе. К взлёту готовы, но разрешения так и нет.

— Коверкот, 102-му.

— 102-й, пока нет добра на вылет. Оценивают обстановку, — с ходу ответил мне руководитель.

Я посмотрел на лётчика-штурмана. Лейтенант Максим Самсонов — молодой парень с маленькими усами смотрел перед собой, дёргая ногой в такт вибрации вертолёта. Его лицо не выдавало напряжения, но скатившаяся капля пота на кончик носа давала понять — нервы у парня на пределе.

А ведь мой ведомый — командир второго звена, ни разу не летал в кромешной тьме в эпицентр боестолкновения. Да и пара Ми-24, которая будет прикрывать, не выглядит сплавом уверенности и опыта.

Очередной выбор опять предстоит сделать мне. Поступить по закону или по совести. И ведь бой в 35 километрах от Шахджоя. Рукой можно подать!

— Максим, тебе координаты группы дали? — спросил я.

Лейтенант дёрнулся, и несколько капель пота разлетелись во все стороны. Бортовой техник Заур Бакаев тоже не выглядел глыбой. Что-то шептал себе под нос, щёлкая пальцами.

— Да. Так точно! Курс отхода 100°, подлётное время 13 минут, — протараторил Максим.

— Хорошо. Секундомер, — ответил я, готовясь выйти в эфир. — Коверкот, 102-му, мы взлетаем. Времени нет.

— Понял. Разрешил, — ответил быстро руководитель полётами. — «Глобус» подсказывает, что группа по-прежнему в огневом контакте.

Эту информацию он получил с ЦБУ разведчиков. Значит, придётся попотеть не меньше, чем Максиму.

Первыми со стоянки взлетели два Ми-24 и резво пронеслись перед нами, уходя в сторону хребта Сургар. Я начал медленно поднимать рычаг шаг-газ. В эфире уже начали активно разговаривать «шмели», определяясь с порядком действий в районе цели.

Ми-8 слегка качнулся из стороны в сторону и медленно оторвался от ребристой поверхности стоянки. Одновременно взлетел и ведомый с позывным 109.

— Скорость 100, пошли влево, — дал я команду и плавно отклонил ручку управления влево.

Аккуратно облетели антенну приводного радиомаяка.

— Коверкот, 102-й парой отошёл по маршруту, — доложил я.

— Справа на месте, — вышел в эфир ведомый.

— Понял. Давай прибор 220. Побыстрее, — сказал я и слегка отклонил ручку управления вперёд.

Стрелка указателя скорости задрожала и устремилась к нужному значению.

Ми-8 послушно маневрировал над мелкими сопками, легко поднимался над гребнями и опускался в низины, словно чувствуя каждый изгиб этой земли. Вибрация корпуса передавалась через ручку управления.

Быстро пересекли трассу на Газни, продолжая следовать к хребту Сургар.

— Здесь уже не получиться пройти на предельномалой высоте, — сказал по внутренней связи Максим.

— Набираем 1500, — дал я команду ведомому, занять безопасную высоту вслед за мной.

Впереди был небольшой перевал, который можно использовать для пролёта над горной грядой. Ми-24 шли уже далеко вперед, забираясь всё выше и выше. Сумерки продолжали перерастать в сплошную темноту. Ещё немного и ночь полностью вступит в свои права. Тогда забрать разведчиков будет гораздо сложнее.

— Ставр, 117-му на связь, — начал вызывать командира группы ведущий Ми-24.

Однако, это был позывной авианаводчика в рядах разведчиков. Значит, пара «шмелей» уже наблюдает место боя. Мы же продолжали набирать высоту, готовясь перемахнуть хребет.

— Отвечаю! Ведём бой. Западная окраина Джабра… Крада… здоровенный кишлак! — запинался авианаводчик.

Было слышно, как на заднем фоне что-то сильно стучит.

— Наблюдаю, но вас опознать не могу. К вам парой «полосатых» и двумя «пчёлками». Дайте целеуказание.

Пока авианаводчик в грохоте разрывов, шуме помех и стрельбе выводил на цель пару Ми-24, мы с ведомым перемахнули хребет. Картина боя была перед нами и напоминала лазерное шоу. Со всех сторон летели пунктиры трассеров. Едва видны разрывы от гранат и стрельбы из пушки Ми-24. В наступающей темноте вся низина на западе большого кишлака была во вспышках выстрелов. Где тут свои, а где духи — сразу не определить.

— 102-й, я 117-й, работаем по целям.

— Понял.

Крутить виражи ночью над столь враждебным районом опасно. Пришлось отойти подальше от кишлаков, скрываясь за небольшими сопками.

— 117-й, я Визит. Отошли к отметке 2302. Уйти отсюда не можем. Со всех сторон насели, — появился в эфире и командир группы.

Эта господствующая высота находилась как раз западнее кишлака Джабаркала. Значит, оттуда и будем забирать. Осталось найти место, куда сесть. Восточный склон больше всего подходит.

— Визит, 102-му. Сможем на восточной части сесть?

— Я Визит, восточный склон обстреливается. Не сядете 102-й, — подсказал в эфир командир разведгруппы.

Выходим из виража. Видим что на восточном склоне идёт самый мощный накат духов, которые бьют из РПГ и ДШК. Когда только успели подтянуть!

— 102-й, мы отработаем по склону. Есть площадка на южной стороне, — услышал я предложение от ведущего Ми-24.

Только это предложение поступило в эфир, как тут же на южном склоне завязалась перестрелка. Ещё и в нашу сторону полетело.

— Ухожу влево, — доложил я, отвернув от горы и пройдя вдоль высохшего русла реки. — 109-й, пока не подходи.

— Понял, — ответил мне ведомый.

Так мы будем долго крутиться. Духи тоже не дураки. Подпустят поближе и обстреляют из всех стволов. И мы убьёмся, и парней не вытащим.

Разговор в эфире продолжился. Были предложения группе отойти на малую высоту на северной части отметки 2302. Но куда именно, понятия не имею. Сама гора представляла собой некий неправильный и неровный, чуть нагнутый на юг, конус. Сесть рядом с ней или на каменистое плато у подножия было невозможно. Ну, как минимум, трудно.

Симпозиум в эфире, где садиться и забирать группу ни к чему не привёл.

— Максим, смотришь справа. Я слева. Заур — готовься дверь открыть. Будем садиться на «козырёк» и оттуда забирать, — сказал я, направляя вертолёт к вершине горы.

Духи активизировались и начали переносить огонь в нашу сторону. Мимо прошла одна очередь ДШК, заставившая меня резко уйти влево. Тут же с южного склона из автоматов нас плотно обстреляли. Я почувствовал, как по фюзеляжу несколько раз попали, но не критично.

— Эм… куда? — поинтересовался лётчик-штурман, который ещё не понял, что за цирковой номер сейчас будет.

Времени рассказывать, что и как не особо много. Я просто показал на то место на вершине отметки 2302, за которое можно зацепиться колесом.

— Фары включаем, — сказал я по внутренней связи.

На левой боковой панели включил тумблер фары. Слева под фюзеляжем появился длинный луч, освещающий склон горы и место нашей посадки.

— Визит, я 102-й будем на выступ садится, — сказал я в эфир и начал подводить вертолёт ближе.

Командир разведчиков понял не сразу, что ему нужно карабкаться ещё выше.

— 102-й, мы… понял вас. Идём дальше к вершине.

Участок вершины горы 2302 был примерно длиной в два метра и шириной около трёх. Вот за этот-то уступ и нужно зацепиться левой стойкой.

Ми-24 продолжали заходить на цель и отрабатывать всем вооружением, что у них было. На склонах то и дело появлялись разрывы от реактивных снарядов, поднимая в сумерках клубы пыли.

Слева от себя наблюдаю каменистый склон горы. Подвожу вертолёт. Медленно и аккуратно, совершенно не обращая внимание на продолжающийся бой у подножия этой господствующей высоты. На секунду показалось, что сами душманы обалдели от нашей задумки и решили посмотреть, что же будет.

Ручкой управления и педалями парирую отклонения. С каждым метром удерживать вертолёт всё сложнее и сложнее, а до искомого каменного выступа ещё далеко.

— Спокойно. Держимся. Контроль за оборотами, — проговаривал я по внутренней связи.

— Обороты в норме, — подсказывал мне Максим показания приборов контроля двигателей и несущего винта.

Провалятся обороты, и вытянуть вертолёт будет сложно. В горле совсем стало сухо, а маленькая капля пота продолжает катиться по виску. Ох, и хочется же её сейчас смахнуть, да руки заняты.

Нос вертолёта уже над каменным выступом. В нижний блистер видно гладкую и отшлифованную временем поверхность. Воздушный поток от несущего винта продолжает поднимать вверх пыль, ухудшая видимость.

Аккуратно отклонил правую педаль, чтобы выровнять вертолёт по направлению. Рычаг шаг-газ буквально прилип к руке, перемещаясь вверх-вниз с минимальным темпом. Ещё секунда и… есть касание!

Почувствовал, как левая стойка нашла в этой тьме опору. Но это только начало.

— Быстрее! Быстрее! — громко сказал я, удерживая вертолёт на поднятом рычаге шаг-газ.

— 109-й 102-му! Наблюдаю вас. Буду садиться следующим… — доложил мой ведомый, но тут же пропал со связи.

— 109-й, вправо уйди. «Сварка» работает! — подсказал один из Ми-24.

Я не видел, что происходило за нашей спиной. Возможно, 109-му придётся повторить подход.

— Вторая вертушка заберёт остальных, — заскочил в кабину командир отряда Липкин, перекрикивая шум.

— Понял. Быстро грузим и взлетаем, — сказал я по внутренней связи, но бойцы разведгруппы продолжали отстреливаться от подступающих духов.

— Затащи их! Взлетать надо, — услышал я голос Максима, который повернулся назад и кричал в грузовую кабину.

Но попробуй так быстро всех загрузить. Парни в плотном контакте с противником. Стоит повернуться спиной, и пуля обеспечена. А тем временем держать вертолёт на таком режиме становилось крайне сложно. Ещё и с наступлением темноты ветер поменялся, а нам ещё и взлететь надо.

— 102-й, у меня фара разбита. Двигатель… не пойму, — доложил ведомый.

Даже с большим опытом и хорошей подготовкой садиться на такой выступ сложно. А уж с повреждениями и подавно. Придётся самому забирать всех.

— 109-й, понял тебя. Быстро на базу. Мы забираем остальных, — дал я команду ведомому.

— Командир, не взлетим! — тут же запереживал Максим.

— А мы и не будем. Быстрее всех в вертолёт, — ответил я.

Заур и Липкин засовывали людей в грузовую кабину, а они всё продолжали отстреливаться. Стреляли куда-то вниз, бросая иногда гранаты.

Как мы ещё висели, трудно представить. Пули попадали по фюзеляжу.

— 102-й 117-му. У меня «трещоток» на один заход осталось. У второго тоже. «Гвозди» закончились.

— Понял тебя. Работай-работай, — ответил я.

Наконец, дверь захлопнулась. Теперь нужно взлетать. Ну или точнее — падать.

— Ремни притянуты? — спросил я по внутренней связи к лётчика-штурмана.

— Так точно, — удивился Максим.

Только Заур занял своё место в кабине, я слегка приподнял рычаг шаг-газа.

— Контролируй скорость и высоту. Взлетаем! — скомандовал я.

Хотя надо было сказать — падаем. Ручку управления отклонил вправо. Ми-8 накренился и легко сорвался вниз. Тут же вертолёт клюнул носом, а Заур чуть не вылетел со своей сидушки.

— Скорость 20…30… 40! — отсчитывает Максим.

Уши начало закладывать, а слюны нет совсем. Вертикальная скорость на вариометре растёт, и мы продолжаем терять высоту.

— Скорость считай, — повторил я команду Максиму.

— 80… 90… 110, — запинался лейтенант.

Вертолёт слегка ушёл влево, но не критично. Крен быстро увеличился до 20°, но и это отклонение удалось парировать.

— Выравниваемся, — произнёс я и начал вытягивать ручку управления на себя.

Вертолёт послушно выровнялся и начал лететь без снижения. Теперь осталось только долететь.

— Взлёт произвёл. Уходим на Коверкот, — сказал я в эфир, отворачивая в сторону хребта Сургар.

Но моих пассажиров так и тянуло на подвиги. Видимо, не все патроны расстреляли и не всех духов победили. Кто-то начал стрелять с открытого иллюминатора, а кто-то и через хвостовой люк, где был установлен пулемёт.

Бортовой техник Бакаев в последний момент не дал кому-то открыть сдвижную дверь, чтобы стрелять и оттуда.

— Заур, а ну дай им по шее, — крикнул я бортовому технику, который уже стал кашлять от пороховых газов, наполнявших кабину экипажа.

Минуту спустя, когда к нам пристроились Ми-24, Бакаев вернулся и показал поднятый вверх большой палец.

— Все живы? Раненных нет? — спросил я.

— Жить будут. Возмущались. Мол, можно было ещё пострелять. Кстати, некоторые до сих пор отойти не могут от такого падения. Думали, что у нас что-то отказало.

— Нормально всё, — ответил я. — Макс, возьми управление.

— Принял. Управление взял, — ответил мне лётчик-штурман, и я слегка расслабился, убрав руки и ноги с органов управления.

В кабину заглянул Липкин и начал благодарить. У командира спецназа куда-то подевался с головы подшлемник.

— Сан Саныч, такого «взлёто-падения» я ещё не видел. Ушли на тоненького, — сказал Пётр Петрович, поправляя «лифчик» на груди.

Понятно, что у парней стресс, но чутка расшевелить можно.

— Ладно. Ты скажи, пускай парашюты надевают. Сейчас в набор пойдём, всякое может случиться, — докричался я до Липкина, и тот ушёл в грузовую кабину.

На меня удивлённо посмотрел Заур.

— Командир, у нас на всех не хватает парашютов.

— Ничего, — улыбнулся я.

Не прошло и минуты, как в кабину вновь заглянул Липкин. Выражение лица у него было задумчивым.

— Сан Саныч, а как же так⁈ Парашютов всего 3, а нас 23. Как делиться?

— Значит надеть всем, кроме коммунистов. Мы вот коммунисты и нам ничего не страшно, — с серьёзным выражением лица ответил я.

Липкин собрался уже уйти, но вдруг понял наш авиационный армейский юмор. Он протянул мне руку, и я отвесил ему «пятюню».

После посадки в Шахджое, нас ещё долго не отпускали разведчики.

— Сан Саныч — высший пилотаж. На одном колесе, да ещё столько времени. У меня один вопрос — как⁈ — спросил у меня майор Липкин, когда основная часть поздравлений утихла.

— Да как⁈ «Шажочек» вверх, ручку вправо-влево. И не забывать «педальки» нажимать, — объяснил я, смотря на то, как мои подчинённые выкуривают очередную сигарету с разведчиками рядом с машинами.

— Не пойму я ваш авиационный юмор. Значит так, с нас поляна. Отказы не принимаются. Время доведём дополнительно, — сказал Липкин и крепко меня обнял. — Вот, прав был Сопин насчёт тебя.

— Смотря о чём он тебе говорил, — посмеялся я, и мы разошлись.

Бойцы отряда погрузились на машины и уехали со стоянки в направлении расположения отряда. Я подошёл к вертолёту и ещё раз его осмотрел. Пока мои подчинённые группировались и продолжали обсуждать вылет, решил оценить повреждения.

— Товарищ командир… — вытянулся в струнку передо мной Гавриков.

Не сразу я почувствовал, что от младшего сержанта опять идёт запах «праздника».

— Ты спиртом моешься что ли? — спросил я, проводя рукой по пробоине в фюзеляже.

— Товарищ майор, я совсем немного. Вы не поверите, но душа за вас болела.

— За переживания, спасибо. А выпивка тут при чём?

— Так я по-другому стресс и не умею снимать.

— Я тебя научу. Доложишь своему начальнику ТЭЧ звена, что ты ужасно хочешь поработать руками в свободное от службы время, — похлопал я Гаврикова по плечу, а потом поблагодарил за матчасть.

Только я сделал шаг от вертолёта, как решил кое-что спросить у младшего сержанта.

— Гавриков ко мне, — позвал я техника, и он быстро подбежал. — Что там с вертолётом моего ведомого?

— Фара разбита, две лопасти в дырках, несколько пробоин в фюзеляже и отсеке двигателей. Вкратце — утром будет в строю.

— С двигателем всё хорошо?

— Так точно. Всё проверили.

Вот и ещё одна тема для разговора с подчинёнными. В докладе моего ведомого и не было чёткого доклада о повреждении двигателя, но поговорить с парнем стоит.

Я отпустил Гаврикова, а сам подошёл к лётному составу.

— Все ко мне в кабинет.

Через несколько минут я открыл дверь кабинета и впустил всех лётчиков. Каждый заходил медленно, будто ожидал какого-то серьёзного разговора.

Посмотрев на каждого из них, я заметил насколько ребята устали. Лейтенант Самсонов и вовсе продолжал тяжело дышать. Будто он кросс пробежал.

— Устали? — спросил я, подойдя к холодильнику. Все хором ответили утвердительно.

Открыв дверь «Минска», я достал оттуда целую бутылку молдавского «Нистру».

— Самсонов, иди мне поможешь, — подозвал я лейтенанта, чтобы он достал из холодильника две шоколадки.

Налив на каждого по рюмке, пригласил всех к столу. Когда каждый взял себе, решил сказать пару слов.

— За возвращение, — и все быстро выпили, закусив шоколадом.

Только все поставили «нурсики» на стол, начал звонить телефон.

— Клюковкин.

— Сан Саныч, это хорошо, что вы в кабинете. Командир полка уже три раза звонил… — начал тараторить Пяткин, который был у спецназовцев на ЦБУ.

— Сейчас позвоню. Разбор полётов проведу и наберу Веленову.

— Разбор? — удивился начальник штаба.

— Как будто первый раз услышали название этого мероприятия, — подмигнул я парням, которые весело улыбнулись.

Я повесил трубку и закрыл бутылку коньяка.

— Завтра отдыхаете. Будет звено Бойцова работать и другая пара Ми-24. Вопросы?

Спрашивать никто не стал, быстро убрали со стола закуску с бутылкой, и начали выходить из кабинета. Решил задержаться только мой ведомый.

— Командир, поговорить хотел, — сказал капитан, который был командиром второго звена.

— Ты про то, что не стал садиться на выступ? С разбитой фарой я бы тебе не разрешил этого делать в любом случае.

Капитан тут же приободрился. Наверняка он хотел что-то мне объяснить по поводу его оборванного доклада о двигателе.

— Я был не уверен, что зацеплюсь за выступ. Надо это признать.

— Понятно. Что ж, зато ты со мной честен. Это плюс. Но больше ни с кем так не откровенничай. Разное могут подумать.

— А вы что подумали?

— Ничего. Разрешаю тебе и всей группе сегодня «обнулиться». Завтра отдыхаете, а послезавтра посмотрим. Может, полетаем в районе Шахджоя на личное совершенствование.

Капитан кивнул, подошёл к столу и протянул мне руку. Я пожал её, чувствуя, что у человека свалился груз с плеч.

Глава 18

Когда я остался один, позвонил в Кандагар.

— Веленов, слушаю.

— Товарищ командир, майор Клюковкин. Добрый вечер. Разрешите доложить?

— Да не стоит, майор! Что у тебя за самовольное оставление части такое⁈ Ещё и группой из четырёх вертолётов? — повысил голос полковник.

— Вылетал на выполнение срочной задачи по эвакуации группы «караванщиков». В условиях дефицита времени…

— Мозгов у тебя дефицит! Меньше месяца командуешь, а уже самовольничаешь.

Опа! А вот оскорблять я себя не позволю.

— Юрий Борисович, вы конечно командир, но я вам не мальчик. Оскорбление оставьте для тех, кто этого заслуживает. Вместо того чтобы расспросить о ходе операции, вы определённо перегибаете палку.

Но тут Веленов включил вторую скорость. Слушать я не стал, а просто положил трубку на стол и занялся разбором документов. Успел и плановую таблицу на завтра посмотреть, и приказы по части пролистать, и даже по всем заявкам от Сычкина пробежаться. А Юрий Борисович в это время продолжал меня поучать. Краем уха уловил, что он вспоминал сталинские времена. Чего все к ним так обращаются, мне непонятно.

Прошло несколько минут, прежде чем в трубке стихли крики.

— Клюковкин, ты меня слышишь? — уже спокойно спросил у меня Веленов.

— Предельно внимательно. Так вы мне разрешите доложить или нет?

— Я уже всё и так знаю. Завтра с полным докладом, чтобы был в Кандагаре. В штабе армии заинтересовались вашими выкрутасами. Большой человек приедет и задаст вопросы.

На этом разговор подошёл к концу. Ничего дельного так и не удалось узнать у командира полка.

Закончив работу, я направился к себе в дом. Только вышел из кабинета, как в коридоре меня перехватил замполит Ломов. Он уже нёс в руках какие-то бумаги и личное дело Орлова.

— Сан Саныч, понимаю, что время позднее, но нужно с Михаилом что-то решать.

— До утра подождёт? — спросил я.

— Боюсь, что нет. Вас завтра не будет…

— С чего ты взял? — спросил я.

Виктор Викторович прокашлялся, но на вопрос не ответил.

— Я разговаривал с начальником политотдела в Кандагаре. Он мне сказал, что вас уже на завтра вызвали туда.

— Когда ты только всё успеваешь, Викторович. Завтра разберёмся с Орловым. Иди отдыхать, — пожал я руку Ломову и пошёл на выход.

— Я ещё поработаю пока.

— Ну раз хочешь поработать, то есть у меня к тебе просьба, — повернулся я к Ломову.

— Готов вас выслушать, — у замполита загорелись глаза.

— Всех, кто сегодня летал на эвакуацию, а также техсостав, которые обеспечивали вылеты, представить к наградам. Завтра к вечеру жду предложений.

— Прям всех? — удивился Ломов.

— А что не так?

— Всех могут не наградить. Вернут представления. Давайте несколько человек только подадим, а остальных потом.

— Всех подать, Виктор Викторович. Я найду слова, чтобы командование никого не обидело.

Ломов утвердительно кивнул и пошёл к себе в кабинет.

Расслабившись в бане и приведя себя в порядок, я пошёл отдыхать к себе. Только подошёл к двери, как увидел быстро перемещающегося в сторону соседнего модуля Орлова.

Следовал он быстро, целеустремлённо, поправляя на спине вещмешок.

Миша Орлов, о котором замполит Ломов говорит мне уже несколько дней. Надо бы расспросить, за что его так «любит» Виктор Викторович.

— Орлов, ко мне! — позвал я старлея.

В этот момент мой подчинённый чуть не упал. Настолько неожиданным был мой голос для него.

— Я, товарищ майор, — отозвался Орлов, но ко мне не подошёл.

— А ну иди сюда. Бить не буду. Пока что, — подозвал я его, но Орлов так и не сдвинулся с места.

— Разрешите сначала вещи в модуль отнести, а потом…

Что-то тут не так. Время позднее. Завтра Орлову и всем лётчикам его звена летать, а он так быстро бежит к себе в модуль. И к себе ли вообще?

— Ко мне подойдите, Михаил Юрьевич.

— Есть, — сдался Орлов и подошёл ко мне ближе.

Тут всё стало понятно. Ничто не могло перебить резкий запах спиртного, которым несло от старшего лейтенанта. Ведь предупреждал же!

— Мишаня, а ты мои требования хорошо уяснил? — спросил я.

— Так точно. Товарищ майор, вот не со зла.

— Да я понимаю. Уборочный инвентарь есть в модуле?

— Есть… эм, нету товарищ майор. Весь израсходовали. Вам бы в третьем модуле спросить. Это назад и налево. Там точно есть…

Понятно. В его модуле что-то сейчас происходит, и он не хочет меня туда вести.

— Тогда беги к командиру звена и доложи, что он завтра вместо тебя летит на задачу. Тебе же будет завтра дано самое важное поручение, понял?

— Есть, товарищ майор. Разрешите идти?

Но тут я услышал то, что не должен был услышать. Из того самого модуля, в который так сильно рвался Орлов, прозвучали громкие голоса. Такие только на пьянках и бывают.

Причём голоса не только мужские.

— За мной Орлов, — сказал я и направился на источник громких разговоров.

В модуле мне встретился один из шатающихся лётчиков, который уже набрал в грудь воздуха и собрался что-то уже крикнуть.

— Только попробуй, — показал я ему кулак и прошёл дальше.

Чем ближе я приближался к комнате, где было застолье, тем отчётливее слышал, что там происходит.

— Дамы, я вам говорю, что он никто. Я его видел сегодня в полёте. Никакой совсем, — услышал я весёлый голос одного из подчинённых.

— Мальчики, ну новый командир мужик хороший. Приходит в столовую, интересуется всем. Повара построил и наказал, чтоб готовил лучше, — высказалась одна из девушек.

По мере моего приближения, голоса становились всё громче.

— Ну да, организовали нам хорошую кормёжку. Я слышал про этого Клюковкина. Его из Торска попёрли.

При этих словах я достиг нужной комнаты и резко открыл дверь.

Тут же воцарилась тишина. Обстановка была здесь праздничной. В центре — маленький столик с шахматной доской и хорошей сервировкой. Тут и картошка, и консервы, и овощи. Сомневаюсь, что их где-то на грядке вырастили.

На кроватях сидели две официантки со столовой и трое моих подчинённых. Все с одного звена.

Старший лейтенант Максудов Альберт, который сегодня летал в паре с Орловым, замер с куском хлеба во рту, намазанным килькой.

— Добрый вечер вашей хате, — спокойно сказал я, сделав пару шагов.

— Здравствуйте, — тихо произнесла одна из официанток.

Ещё один старлей — Тагиров, наливал в «нурсик» спирт из котелка, но чуть было не переусердствовал, перелив немного. Настолько оказался под впечатлением моего прихода, что забыл обо всём.

С кровати встал командир звена Бойцов Даниил и вытянулся в струнку. Но это ему далось с трудом.

— Товарищ майор, разрешите доложить. Третье звено занимается самоподготовкой к завтрашнему вылету. Вот девушки зашли, и мы их решили угостить…

Я жестом показал ему прекратить и подошёл к шахматной доске.

— Садись. Кто играет? — спросил я.

Руки подняли Максудов и Бойцов.

— Следующий кто ходит?

— Я, чёрными, — робко поднял руку Максудов.

Оценив расположение его фигур, я понял, что вариантов у Альберта немного. Но одна комбинация в несколько ходов и постановкой мата Бойцову есть.

— Конь ходит на Е 2, — произнёс я и передвинул фигуру. — Ходи, Даниил.

Бойцов сделал ход и стал ждать, что я скажу.

— Завтра вылет, а вы пьёте, — произнёс я, передвигая очередную фигуру. — Предупреждал?

— Так точно, — ответил Бойцов.

— Ещё и врёшь, что к полётам готовишься. А я этого не люблю, — произнёс я, забрав ладью у Бойцова.

— Виноват, товарищ майор. Мы уже заканчиваем…

— Не-а. Вы уже закончили, — перебил я Бойцова и поставил ферзя в атакующую позицию. — Тебе мат.

Даниил начал разглядывать доску и не сразу понял, что смог проиграть выигрышную партию.

— А теперь дамы выходят из модуля. Я вас провожу до вашего домика. Остальные завтра ко мне в кабинет после утреннего разлёта. Ваши вылеты завтра выполнят другие, — сказал я и вышел вслед за девушками.

Утром, после разлёта экипажей по задачам, я как и обещал, провёл беседу с четырьмя вчерашними нарушителями предполётного режима.

В кабинете Бойцов, Тагиров, Максудов и мой «любимец» Орлов стояли молча, гордо смотря перед собой. Не сказать, что меня зацепили слова о моей некомпетентности, но осадок остался.

— Сан Саныч, мои подчинённые всё поняли, — начал говорить Бойцов, утирая пот со лба.

Лицо у него было слегка опухшим, а глаза заспанными.

— Думаю, что нет. Вы меня внимательно слушали вчера, когда распределяли вылеты? Как вы собирались сегодня выполнять боевую задачу?

— Товарищ майор, мы уже так делали… — спокойно сказал Максудов.

— Летали пьяными, невыспавшимися и с полной уверенностью, что ничего с вами не произойдёт? — спросил я.

Смотрю на этих здоровых мужиков и диву даюсь. Понятно, что каждый снимает стресс по-своему, но какое у этих четверых было напряжение? Пока их товарищи вчера вытаскивали группу спецназа, напрягаясь морально и физически, они праздновали очередной день в Афганистане.

В дверь кабинета постучались. Пришёл начальник штаба Алексей Гвидонович. Вид у него был взволнованный.

— Командир, у нас проблема. Точнее две.

— Обе решаемые? — уточнил я.

— Как сказать. С Кандагара вылетела группа с Веленовым на борту.

Наверняка, разбираться по поводу вчерашнего.

Всё же решил командир полка меня на моей территории «дрюкнуть». Не смог дождаться, когда я прилечу в Кандагар.

— Это не проблема. А вторая неприятность?

— У нас один туалет и баня обрушились. Совсем. У машины АПА что-то с тормозами. Он снёс туалет, а потом ещё и в баню въехал, когда назад сдавал. Никого не убил, машина в говне, а туалет и баня разрушены.

— А вот это уже проблема. Где-то личному составу нужно справлять нужду и мыться. Кстати, мне этот туалет давно не нравился. Да и баня была маленькой. Предлагаю построить новые, — сказал я, посматривая в сторону провинившихся лётчиков.

— Люди нужны, а все заняты. Гавриков вот залетел снова. Несколько свободных прапорщиков и сержантов есть…

— И четыре офицера. На туалет свободных солдат отправить. Старший над ними — Гавриков. Борцов — главный прораб и архитектор на всей стройке. Чем раньше будет готов туалет, типа сортир, и баня, типа термокомплекс, тем быстрее вернётесь к полётам.

Только я договорил, как в кабинет вбежал запыхавшийся Сычкин. Если бы мы не были в Афганистане, я бы подумал война началась.

— Сан… там… куда… вперёд… — еле подбирал слова мой заместитель по тыловому обеспечению.

— Яков Ильич, глубокий вдох и выдох. А теперь по порядку и поменьше наречий.

— Сан Саныч, командир летит! — воскликнул Сычкин.

— В курсе. Что предлагаешь?

— Как что⁈ У нас баня эскадрильская разрушена, а он её очень любит! В другую даже не пойдёт.

Такое ощущение, что Веленов сюда только в баню летит. Я посмотрел на всех присутствующих и нашёл в их глазах тревогу.

— Он что к вам сюда только в баню летал? — удивился я.

— Исключительно. Ни разу даже в класс предварительной подготовки не заходил, — ответил майор Пяткин.

Как-то не вовремя отказали тормоза у машины АПА. И это всё перед прилётом командира полка.

— Баню за сегодня всё равно никто не построит. Поэтому будем делать то, что обычно делаем, — сказал я и снял трубку телефона.

Позвонил руководителю полётами, чтобы он меня предупредил, когда экипаж Веленова выйдет на контрольную связь.

— Сан Саныч, я тогда в столовую распоряжусь, чтобы никого не впускали. Сделаем сервировку, как полагается. Что-то ещё подготовить? — сказал Сычкин, доставая блокнот, чтобы записать ещё какие-то поручения.

— Сервировку сделайте, а вот людей выгонять не надо. Распорядок никто не отменял. Или командир полка стесняется свой личный состав? — уточнил я.

Лётчиков Бойцова я отправил на стройку, а замполиту дал указание всем их обеспечить. Сычкин быстро убежал, оставив меня наедине с Алексеем Гвидоновичем.

— Документация по всем вылетам наготове чтоб была. Однозначно запросит, — предупредил я Гвидоновича и отклонился на стуле.

Пяткин слегка придвинулся к столу и нагнулся ко мне.

— Саныч, я тебя насчёт нашего замполита предупредить хотел. У него слишком тесный контакт с начальником политотдела. Что-то вроде его протеже, — тихо сказал начальник штаба.

Ничего в этом страшного нет, но быть внимательнее к товарищу Ломову нужно. Всё же, старший лейтенант и уже на должности замполита эскадрильи — серьёзный взлёт. Хотя мне ли говорить о быстром взлёте по карьерной лестнице.

Тем не менее, настойчивость Виктора Викторовича в деле Орлова меня настораживает.

В этот момент зазвонил телефон, и я уже понял, кто это.

— Командир, 17я минута на «схему». Посадку в 19-ю минуту рассчитал, — проинформировал меня РП.

— Понял, спасибо.

Мы с Пяткиным поправили форму, и вышли из кабинета. На стоянке уже собрались все мои замы в готовности к встрече Веленова. Группа из двух Ми-24 и одного Ми-8 зашла на грунтовую полосу, поднимая вверх пыль и мелкую сухую растительность.

Сдвижная дверь открылась. Из грузовой кабины спустился по стремянке Веленов.

Высокий, с широкой грудью и мощными плечами, он напоминал скалу. Его выправка была безупречной. Даже в шевретовой куртке и светлом лётном комбинезоне он выглядел так, будто только что шёл на парад.

Глубокие складки у переносицы, плотно сжатые губы. Брови густые, тёмные, слегка нависавшие над глазами, что придавало взгляду тяжесть. А глаза у него были серые, холодные, проницательные.

Подойдя к Юрию Борисовичу, я громко доложил и начал сопровождать его к своим замам. Руку он пожал крепко, а вот взглянул на меня как на провинившегося пацана.

— Повреждения вертолётов оценили? — спросил командир полка.

— Да. Уже в строю. Утром на каждом сделали «гонку» двигателей.

— Всё равно пока на задачи эти вертолёты не ставь. Вон, над площадкой облетай их и достаточно.

Следом за Веленовым из вертолёта вылезли ещё три человека. Его замы, которые, видимо, тоже решили в бане попариться. У каждого с собой небольшая спортивная сумка.

— Всех рад приветствовать. Я по своему плану. Только вот переговорю с вашим командиром. Я попрошу экипажи накормить и разместить, Сан Саныч, — повернулся ко мне Веленов, а затем позвал за собой.

Сычкин уже убежал встречать экипажи. На удивление, за мной следом пошёл Пяткин. Будто и его тоже позвал за собой Веленов.

— Клюковкин, я знаю, что ты амбиционный, боевой офицер. Личное дело читал и кроме как уважения к тебе и твоим заслугам ничего больше сказать не могу.

Голос командира полка был низким и хрипловатым, который заставлял окружающих слушать каждое слово.

— Спасибо, товарищ командир.

— Но вчерашний эпизод, хоть ты и выполнил сложнейшую задачу, меня ставит в тупик. Не знаю теперь, наказывать тебя за самоуправство или просто закрыть глаза. Что думаешь?

Так и хотелось сказать: если хотите дать грамоту, то не тратьте бумагу.

— Я вчера всё уже сказал. Действовал по обстановке. А мой запрос через начальника штаба должен был к вам быстро прийти, — ответил я.

Недалеко от нас появился Пяткин. Как-то он уж слишком подозрительно ходит вслед за нами. И его никто не отгоняет.

— Слышал я про твой запрос. Этого мало. Впредь, лично звони, и это не обсуждается. Гвидонович, что-то срочное? — повернулся Веленов к Пяткину.

— Я по термокомплексу хотел сказать. Вы же сами говорили следить там за температурой…

Вот куда лезет⁈ Мы ещё не закончили разговор, а он уже полковника расстраивает.

— Гвидонович, вот отправь кого-нибудь, чтоб следил. Нам вечером нужно быть в Кандагаре, так что не затягивай с растопкой.

— Юрий Борисович, а бани нет. У нас программа реновации, — добавил я и предложил пройтись на стройку.

Надо было видеть вставшие на дыбы волосы командира полка. А у него их на лысой голове не очень много.

— Обалдел⁈ Думаешь, я бы из Кандагара сюда летел только чтоб тебе мозги вправить?

— Мне ничего вправлять не нужно. Я же сказал, баня на реновации. Непредвиденные обстоятельства.

Веленов покачал головой и тяжело вздохнул.

— Ну раз нет бани, пошли погуляем по базе. Буду проверять, как у тебя служба поставлена.

Глава 19

Осмотр Веленов решил начать с того объекта, за нарушения на котором при желании можно и за капонир вывести в сопровождении автоматчиков. Речь о нашем грунтовом аэродроме, который по документам проходит как вертолётная площадка.

Веленов долго ходил со мной и своими замами между вертолётами, высматривая недостатки. Однако, кроме «охов» и «ахов» по поводу пробитых фюзеляжей и дырявых лопастей ничего от командира полка я не слышал.

Затем он заинтересовался покрытием и размером стоянок.

— Расширили стоянку — молодцы. А что за квадрат у тебя тут нарисован? — указал Юрий Борисович на разметку на стоянке Ми-8.

Вертолёт стоял на плитах К-1Д размером 80×50. После прибытия я сразу дал указание «аэродромщикам» две площадки увеличить под стоянку Ми-6. Оказывается, всё у них было для этого — и плиты, и краска, и даже желание. Что делали мои предшественники и почему не давали команду доделать, непонятно.

— Рабочая зона 20×20 метров. Подходит ко всем вертолётам. Как и положено по документам.

— С каких это пор в Шахджое их соблюдают? — удивился Веленов.

— Вы слишком плохо о нас думаете, Юрий Борисович.

Порадовала Веленова наша изобретательность в деле обслуживания техники.

Командир полка увидел такой интересный «лайфхак», как продувку безнадёжно забитых фильтров сжатым воздухом. Удивило его, что вооружение готовится к подвеске не рядом с вертолётом, а на отдельной площадке.

— Как только вертолёт заруливает, группа уже спешит к нему, выкатывая вооружение…

— Зачем? Чтоб личный состав больше уставал? — возмутился за спиной один из прибывших замов Веленова.

— Разрешите, я отвечу, — взял слово мой зам по ИАС капитан Моряк, в это время стоявший рядом со мной. — Это наше общее решение с Александром Александровичем. Так более безопасно. Мы и вертолёты расставили дальше…

Тут уже Юрий Борисович решил обратить внимание на расстояние между вертолётами на лётном поле.

— А зачем вы так расставили далеко друг от друга вертолёты? — спросил командир полка.

Действительно, все вертолёты были растянуты по всему лётному полю. Расстояние между ними не менее 150–200 метров.

Такое ощущение, что Веленов никогда не слышал о «раскатке» техники. Либо слишком в Афганистане уверовали в отсутствие даже малой возможности обстрелять аэродром.

— На случай обстрела, чтобы уменьшить урон, — ответил я.

— Какой обстрел, Сан Саныч⁈ Вокруг тебя ни одного духа на 100 километров. Посты и заставы вокруг. Или ты батальону охраны не доверяешь? — усомнился в правильности такого решения Юрий Борисович.

Насчёт 100 километров — это он погорячился. Вчера вечером только вытаскивали группу, попавшую в кольцо в 30 километрах от гарнизона.

— Товарищ командир, вообще-то, гарнизон Шахджой охраняет десантный батальон. И да, я им доверяю, но исключать прорыва не могу. По данным коллег из отряда спецназначения вокруг нас тут почти 1500 «сочувствующих» оппозиции. И вчера это было доказано… на практике.

— Прорыв, десантники, «сочувствующие» — что у тебя в голове, Клюковкин?

— Мысли. И чаще всего правильные. Вчерашний бой шёл в 30 километрах от базы, — ответил я.

Веленов покачал головой и показал мне на жилой городок.

— Слышал я уже твой доклад. И комбриг разведчиков на совещаниях докладывает постоянно, но я слабо верю, что духи к нам полезут. Ладно, пошли дальше смотреть.

Начав осматривать места проживания, командир сразу взялся за грубую критику.

— Вот ты командир эскадрильи или кто⁈ Где всё строительство? Почему нет стартового домика?

— Товарищ полковник, вы же сами сказали, что я — командир эскадрильи. Авиационной. Не строительной. С функциями стартового домика прекрасно справляется класс указаний в штабе.

— А снаряжение? Что, лётчики у себя в модулях хранят и под задницей в классе?

— Личный состав этому рад, товарищ командир.

— Исправить. В следующий раз проверю.

— Есть исправить. Разрешите уточнить у заместителя командира полка по тылу, когда прибудет строительный батальон? — спросил я.

Тут Веленов вновь начал вскипать. Стоящие рядом с нами его и мои замы даже сделали шаг назад, чтобы не попасть под горячую руку.

— Построить я сказал, Клюковкин. Баню делаете, и стартовый домик вам будет по зубам. Или ты чем-то недоволен?

— Никак нет. Баню строим мы для себя, а в стартовом домике надобности нет. У нас иные задачи. Хотите посмотреть на то, как мы работаем?

Веленов решительно собирался найти какой-то грубый недостаток в моей работе. Его даже не смутило, что за несколько недель удалось хоть немного привести в чувство личный состав. А то даже в классе предполётных указаний был бардак.

— Показывай, как у тебя подготовка к вылетам проходит, — произнёс Веленов.

Мы подошли к штабу, на входе которого нас встретил дежурный. Отрапортовал он хорошо, так что Юрию Борисовичу было не придраться. Пройдя по коридору, замполит полка обратил внимание на стенды.

— Красочно всё у вас. А почему так мало стенгазет? Где расписание занятий? — указал он на стены.

— Расписание у меня в кабинете и в классе предполётных указаний. А вот стенгазету выпускаем раз в две недели, — ответил я.

Замполит что-то проворчал и начал шептаться с Ломовым. В этот момент из класса предполётных указаний послышалось шипение из динамика.

Веленов, сощурившись, открыл дверь и вошёл в кабинет. Тут же со своих мест поднялись лётчики, сидевшие за партами.

— Не вставайте. Я тут хочу всё «это» посмотреть, — обвёл вокруг себя рукой Юрий Борисович.

Класс был мной несколько изменён. На стенах появились дополнительные схемы и карты.

У дальней стены небольшой стеллаж с ячейками и крючками. Там лётный состав и хранил снаряжение в течение дня, а вечером уходил с ним в модуль. Для оружия специально сделали пирамиду и поставили рядом.

— Коверкот, 114му. Работу закончил. Иду по обратному парой. Прошу условия, — прозвучал голос одного из лётчиков в одном из динамиков.

— 114й, простые условия. Ветер на старте 80° до 5 метров, — ответил ему РП.

Я объяснил, что, прослушивая канал управления таким образом, сокращается время реагирования на вызов и быстрее уясняется обстановка в районе выполнения задачи.

Экипажи ретранслируют информацию от групп спецназа через нашего РП. Пока утрясаются все вопросы, лётный состав определяет, кто, куда, на чём и как летит. К моменту вызова с ЦБУ, группа уже на вертолёте.

— В идеальных условиях 10–15 минут и экипажи уже готовы взлетать. А это время и жизни людей, — объяснил я.

Понравилась Веленову идея и с комнатой отдыха. Но я бы назвал её скорее уголком. За стеллажом со снаряжением нами была организована зона отдыха, которая не бросалась в глаза. Зато пять плотно стоящих двухъярусных кроватей давали возможность экипажам «поваляться».

Также я сам предложил лётному составу сделать «чайную зону» и поставить один из холодильников. Благо у меня мой зам по тылу оказался тем ещё «шнырём» и нашёл где-то в Калате небольшой и очень древний «Морозко».

— Вот ты мне скажи, Клюковкин, как же всё так получается? Твои предшественники жаловались на отсутствие электроэнергии, а у тебя тут холодильники, — спросил Веленов, заглянув внутрь «Морозко».

На секунду я подумал, что там могла лежать бутылка крепкого напитка. Но пронесло. Командир полка увидел только несколько шоколадок и ещё какие-то сладости.

— Был один генератор, но мы смогли добыть ещё два. Плюс наладили подачу с Калата и Газни. Оказывается, провода были, только их не успели подключить.

Веленов недовольно сжал губы, посмотрев на своих замов.

— Почему я этого не знал? Мне говорят, что здесь вечно всего не хватает, — задал он вопрос.

Его подчинённые пожали плечами. Однако промолчать о проблемах я не мог.

— Юрий Борисович, тем не менее много чего не хватает.

— Пошли дальше. Потом мне расскажешь.

Постепенно я стал понимать, что настроение Веленова меняется. Чем дальше он осматривал часть, тем он больше радовался.

— Вот и солдаты хорошо живут. Всё проверено, чисто. Бельё постельное как новое. А чем у тебя накрыты тумбочки? — спросил Веленов.

— Парашюты от осветительных мин. Нашли им применение.

— Оригинально, — констатировал командир полка, выходя на улицу.

Что касается пищи, то здесь у Юрия Борисовича и его замов вообще не было слов. Особенно он удивился от вкуса перловки.

— Я думал она как у всех. Ваш повар её готовит как-то по-другому? — удивился Веленов, вкушая «богатырскую» кашу на обеде.

— Нет. Просто он её готовит как надо.

Пока мы заканчивали приём пищи, вернулся зам по тылу Веленова в сопровождении Сычкина.

— Всё хорошо. Я приятно удивлён. Даже пробу снял с каждой кастрюли, — похвалил он моего тыловика.

Яков Ильич слегка покраснел. Не зря я раз в три дня засылал его на вертолёте в Кандагар на склад. Зато и продукты свежие всегда, и разнообразие какое-то.

Плотный обед оказался заключительным испытанием. Веленов как мог, делал суровое выражение лица и избегал похвалы. Видимо, не до конца поверил, что всё это — не показуха. Убедившись, что на базе эскадрильи всё в порядке, Юрий Борисович позвал меня на разговор в мой же кабинет.

Когда мы зашли, он пожелал услышать от меня анализ действий вертолётов в последние дни.

— Работаем плотно с отдельным отрядом спецназначения. Очень эффективными оказались поисково-ударные действия. Так мы перекрываем район в 100–120 километров.

— То есть, группу разведчиков высадили, караван остановили, досмотрели. Пока идёт проверка, вы прикрываете, верно? — уточнил командир полка.

— Так точно.

— Ну, здесь ты знаешь что делать, не хуже чем я. По итогу, не могу сказать, что доволен, но работать в выбранном направлении продолжай. Это касается и внутреннего порядка, и лётной работы. Начни готовить людей на класс.

— Боевая работа на первом месте, товарищ командир, — заметил я.

Веленов откинулся назад на стуле и хлопнул по столу.

— Ты опять за своё? Не навоевался ещё? Ты же в Афгане в совокупности дольше, чем я. Настолько соскучился по первым годам ввода наших войск? Нет войны. Закончилась оппозиция.

И я тоже хотел бы так думать.

— А как же вчерашний бой? Там духов было много, и лезли они целеустремлённо.

— Ну всковырнули вы банду. Сейчас как раз разбираются с этим в Кабуле…

В этот момент зазвонил телефон. Я потянулся к телефону, но Веленов меня опередил.

— Перезвоните, — сказал Юрий Борисович и тут же повесил трубку.

— Это может быть важный звонок.

— Кто тебе важнее меня может позвонить? Вернёмся к твоим вылетам. Прекратить самодеятельность. Меня внутренний порядок устроил, а вот самоуправство напрягло. Так что теперь не нужно совершать необдуманные вылеты. Ещё и без команды.

Телефон вновь зазвонил. Веленов вновь снял трубку и сразу повесил.

— Товарищ командир, я в своём кабинете редко бываю. Если сюда звонят, то только по важному делу.

— Сейчас твоё важное дело — я. И мы ещё не договорили…

И опять звонок. Тут уже Веленов вышел из себя.

— Полковник Веленов. Я же вам сказал, чтобы… кхм! Виноват, товарищ генерал, — сменил риторику Веленов.

Какой же генерал мне может сюда позвонить? И если Юрий Борисович моментально вскочил на ноги, значит, это весьма серьёзный товарищ.

— Так точно! Прошла информация, что ваш приезд… С ЦКП информация… А как ей не верить? Есть, думать в следующий раз. Понял, вылетаем, — закончил разговор Веленов и повесил трубку.

На его лбу моментально выступил пот, который он промокнул платком. Похоже, это звонил именно тот человек, который хотел мне задать вопросы. Вчера вечером Веленов вскользь об этом сказал.

— В Кандагар вызывают? — спросил я.

— Да. И тебя тоже. Собирайся, позови с собой командира отряда разведчиков и выдвигайтесь на вертолёт. И поживее. Где Пяткин? — спросил Юрий Борисович.

Я пошёл в коридор, чтобы дать указание бойцу на входе найти мне начальника штаба. Но только я открыл дверь, как увидел Алексея Гвидоновича рядом с соседним кабинетом.

— Гвидоныч, зайди, — позвал я начальника штаба, но Веленов меня остановил.

— Пускай меня проводит на вертолёт, а ты быстрее собирайся.

В это время в коридоре показался и замполит Ломов с начальником политотдела из Кандагара.

— Что ты тут написал? Достойны, говоришь? А почему в партии из них никого нет⁈

— Всех сразу нельзя принять. Да и разве…

— Разве, Виктор Викторович. Чтоб я не видел больше этих людей в списках на награждение. Мало ещё себя проявили.

Виктор посмотрел на меня и развёл руками. Похоже, что Ломов уже подготовил документы и решил их подписать у замполита полка. И сразу же получил отказ.

Командир полка был уже перед выходом в коридор, но я решил его на минуту задержать. Возможно, удастся договориться с ним.

— Товарищ командир, есть ещё вопрос, — встал я перед Веленовым, вытянувшись в струнку.

— Вух! Клюковкин, не принимай моё хорошее отношение к тебе за слабость. Чего тебе?

Я показал рукой Ломову, чтобы подошёл ко мне. У Виктора Викторовича как раз в руках были представления на лётчиков и ещё пару человек. Сверху лежали документы на тыловика Сычкина.

— Есть определённая группа людей, за которых я ходатайствую. А именно настоятельно предлагаю их наградить. Вот все документы.

— Вот сначала НачПО отдай, а потом уже мне… — попробовал пройти Веленов, но я снова перекрыл дорогу.

— Там не всё так однозначно. Я не думаю, что отсутствие членства в партии может влиять на награждение.

— Ну, и я также считаю, — ответил Юрий Борисович.

— А начальник политотдела считает иначе, — добавил Ломов.

Веленов взял документы и начал бегло просматривать. Мне уже стало понятно, что с Юрием Борисовичем тоже ничего не выйдет.

— Тыловик — точно нет. Не заслужил ещё. Командиру звена Ми-24 ордена Красного Знамени много будет. Он погиб? Нет. Значит, только «За службу Родине 3й степени». А этот что тут делает? — достал из пачки документов листок с фамилией бортового техника Бакаева Заура.

— Он участвовал в эвакуации.

— Кто? Бортехник? И что? Сразу на медаль «За отвагу»? В лучшем случае медаль «За Боевые заслуги». И то, я бы подумал.

— А чем вам не нравится Бакаев?

— Он бортовой техник. В управлении вертолётом не участвует. Объём работы при эвакуации был небольшой. За одно только участие медаль не дают.

Странно слышать такое от вертолётчика. Бортач в авиации — сердце экипажа. Так что отношение Веленова мне тяжело понять.

Командир полка сложил все представления и отдал мне.

— В общем так, или оставляй до лучших времён, или переделывай. Но тогда привезёте позже. Всё, собирайся Клюковкин.

— То есть, вы говорите «нет». А как мы тогда будем поощрять личный состав? — уточнил я.

— Сан Саныч, я не знаю как, но вы это делаете неправильно. Обращайтесь куда хотите. Согласует начальник политотдела, тогда подумаем.

Веленов вышел в коридор и направился к выходу в сопровождении Пяткина. Ломов начал забирать у меня документы, но я его остановил.

— Погоди, Викторович. К ним ещё что-то прилагается?

— Да, а что?

— Вот мой портфель. Сложи всё туда аккуратно. Я ещё кое-что попробую.

Через полчаса вертолёт уже начал запускаться. Мы с Ломовым шли к Ми-8, куда уже спешил и командир полка, и Алексей Гвидонович Пяткин. Мой начальник штаба и здесь не отстаёт от командира.

— А чего они рядом постоянно? — спросил я у замполита эскадрильи.

— Вы же не в курсе. Пяткин обо всём докладывает, что у нас происходит. И до вас так делал, а при вас тем более.

Словам Ломова можно поверить, но пока я не заметил какого-то стукачества со стороны начальника штаба. Но то, как весело он общается с командиром полка и его замами, наводит на такую мысль.

— Разберёмся.

— Так что с Орловым делаем? — включил «старую пластинку» Виктор Викторович.

Винты начали раскручиваться. Перекрикивать свист и гул становилось всё сложнее.

— Всему своё время. Прилечу, и поговорим насчёт него, — ответил я, пожал руку Ломову и ушёл к вертолёт.

Я подошёл к вертолёту и собирался дать указание Пяткину, что он остаётся командовать за меня.

— А я не могу, Сан Саныч. У меня тоже приказ лететь в Кандагар. Командир полка сказал, — крикнул мне на ухо довольный Андрей Гвидонович.

Остаётся понять — зачем.

— Приказы нужно выполнять. И мне скучно не будет, — ответил я и залез в грузовую кабину.

Как только бортовой техник захлопнул дверь, вертолёт развернулся на стоянке и начал отрываться от площадки. Пошла небольшая вибрация. Щелчки триммера стали чаще. Пара секунд и Ми-8 начал разгоняться. Рядом следовали два Ми-24, выполняя роль эскорта.

Пока летели, Пяткин много мне рассказал о подразделении. Оказывается, что в эскадрилье всё держится на нём.

— Ломов постоянно куда-то что-то пишет. Постоянно пытается привлечь офицеров, прапорщиков, сержантов или рядовых на собрание. Выразить кому-то недоверие или осудить за проступок.

— Это его работа. Он же замполит.

— Работа есть работа, но вот к Орлову у него личная неприязнь.

Это я и без Пяткина заметил. А вообще, забавно слушать, как два человека поочерёдно друг на друга жалуются.

— Сан Саныч, вы не думайте, что я как-то вам мешать пытаюсь. Наоборот, хочу чтобы в эскадрилье был порядок. У вас неплохо получается его навести…

Ну и начались дифирамбы в мою сторону. Приятно, но надо быть осторожным. Сладкие речи они как мёд — вкусные и «бьют» в голову, если их много.

Прилетев в Кандагар, мы тут же отправились в штаб полка. Причём, везли нас очень быстро. И так уже заставили генерала нас ждать.

Оказавшись в штабе и начав движение по его коридору, Юрий Борисович подозвал меня к себе.

— Главное, не умничай, Клюковкин. Генерал этого не любит. А то твои идеи и мысли могут тебе же навредить, — сказал Веленов, когда мы подошли к двери одного из кабинетов.

— В каком смысле? Меня сюда и вызвали, чтобы их послушать.

— Я тебя предупредил, Сан Саныч. Рассказывай, но без твоих умозаключений о количестве «штыков». Надо будет, генерал сам спросит.

Веленов открыл дверь и спросил разрешение войти. Как только я пересёк порог, то увидел двух человек, расположившихся за столом для переговоров.

Между ними лежала большая карта, рядом с которой были несколько фотопланшетов. Один из них внимательно рассматривал Игорь Геннадьевич Сопин. При моём появлении, он мне подмигнул, отложив сторону снимок.

Напротив него сидел ещё знакомый мне офицер. А точнее, генерал, которого я знал не понаслышке.

— Долго ходите, товарищи. Я уже устал чай пить. Кстати, он у вас полковник Веленов, отвратительный, — произнёс генерал, выйдя из-за стола.

Юрий Борисович вытянулся в струнку, генерал пожал ему руку и подошёл ко мне ближе.

Он всё такой же — сурового вида мужик в выгоревшей форме «песочке». Седые волосы приглажены, а на морщинистом лице опять лёгкая небритость. Как и в первую нашу встречу.

— Суровый ты мужик, Клюковкин. Опять без команды работаешь? — пожал мне руку генерал-лейтенант Целевой.

В 1980 м году он был заместителем командующего 40-й армии и руководил несколькими операциями, в которых я участвовал. После памятного боя за высоту 799 ему пришлось уйти с должности.

— Действовал по обстановке, товарищ генерал-лейтенант.

— Ну-ну.

Глава 20

Когда я подошёл к карте, то сразу заметил, что на ней не просто расположение наших войск. Здесь ещё и предполагаемые маршруты и базы духов на юге Афганистана. И что-то мне подсказывает, где-то в прошлом подобный план 40-й армией уже разрабатывался.

В моём прошлом это называлось приграничная зона, план или операция «Завеса». Главной задачей являлось блокирование большинства караванных дорог, по которым шло снабжение душманов из Пакистана и Ирана.

Что ж, война в Афганистане официально закончилась, а снабжение духов неофициально продолжается.

— На востоке у нас полный порядок. Три года назад мы буквально снесли базу в Кокари-Шаршари. Один мой друг, тоже генерал, даже глаз потерял. На западе аналогично. За последние месяцы караванов почти не наблюдается. Если и вспыхивают очаги сопротивления, то проблем погасить их не возникает, — сказал Целевой, прохаживаясь вдоль стены.

— Рэм Иванович, президент Наджибулла и его грамотные советники — правильная ставка нашего правительства, — рассудил Сопин, поворачиваясь к генералу.

— А парочка его грамотных советников знают методы работы духов, поскольку сами некогда были в их рядах. Эх… но это не нашего ума дело, что там решили наверху. Наша задача теперь понять, что происходит на юге. Проходы караванов участились в геометрической прогрессии. Но меня не волнует их количество. А знаешь, Клюковкин, что меня цепляет? — обратился ко мне генерал.

— То, что их не перехватывают, — ответил я.

— Вот именно! Так какого… мышиного хобота их ещё не перехватили? Почему бездействуешь, Клюковкин? Твоё направление — основное.

Только я собирался ответить, как слово взял полковник Веленов.

— Товарищ генерал, по указаниям вышестоящего командования заявок на разведку местности не поступало. Да, высаживались нами группы и в том числе в районе Шахджоя, но такая активность появилась в последние дни. К тому же, майор Клюковкин меньше месяца исполняет обязанности комэска…

Что я слышу — меня пытаются отмазать? Плохо про Юрия Борисовича никогда не думал, а сейчас он и вовсе заступается за меня. Хотя, может это он за весь полк отдувается. Моя эскадрилья ведь в его подчинении. Если Целевой узнает, что ранее в Шахджое был бардак…

— Юрий Борисович, ты думаешь, мне неизвестен этот ваш ссыльный гарнизон под названием «6-я эскадрилья»?

А нет, знает!

— Ты решил, Юрий Борисович, что я не знаю, сколько там командиров поменялось. Сопин успел только с Клюковкиным пообщаться. И то, потому что в первый день приехал. Прошло бы ещё пару недель и Сан Саныча бы оттуда вышибли.

— Не дождутся, — сказал я.

— Естественно! Попробуй только у меня оттуда вылететь. Ты мне там нужен. Это вот кто? — указал Целевой на Пяткина.

— Начальник штаба 6-й эскадрильи, майор…

— Вот! Хорошо, что в тандеме работаете, майор, — подошёл к Гвидоновичу генерал и пожал ему руку. — Ты давно в Шахджое?

— Почти год. Решил на второй срок в Афганистане остаться после отпуска и профилактория, — ответил Пяткин.

— Похвально, но не перетрудись. А то вяло выглядишь. Клюковкин, чего начштабу не даёшь передохнуть? Ну… там… стресс снять? Чуть-чуть не возбраняется? — обратился ко мне Рэм Иванович.

Да уж наснимались стресса! Тяжёлые изотопы спирта до сих по всему гарнизону можно уловить.

— Много работы было. Порядок наводили.

— Навели? Ты ж для этого туда летал — проверить. Надеюсь, что не в бане парился, — с укором сказал Веленову генерал.

Гвидонович даже закашлял при упоминании бани. У меня ощущение, что Рэм Иванович «троллит» моего комполка.

— В эскадрилье Клюковкина хороший порядок. Есть отдельные недостатки, но они несущественные.

Сопин улыбнулся и подмигнул мне. Без него тут точно не обошлось. Однозначно он рассказал Целевому о моём пребывании в Шахджое.

— Вот и хорошо. Ближе к карте подходим, — сказал Рэм Иванович. — Пяткин, по-дружески, давай-ка насчёт чая распорядись. А то «на сухую» не идёт.

В течение нескольких минут Целевой объяснял нам основы плана «Завеса».

— Оперативная группа этой операции постоянно будет дежурить на командном пункте в Кабуле. Днём и ночью сообщайте обо всех рейдах. Вся связь осуществляется через ЦБУ бригады или напрямую. Доклад об итогах работы ежедневно в 8.00 и 20.00. Вопросы? — спросил Целевой и отпил горячего чая.

Пока всё было предельно понятно. После выступления генерала слово взял Сопин. Он довёл, какими методами будет осуществляться перехват караванов.

— В дневное время — высадка с вертолётов досмотровых групп. Разведчики проверяют наличие оружия и боеприпасов, а также контролируют перемещение караванов на дорогах. В тёмное время — только засады на предполагаемых маршрутах.

— И эти маршруты нам будет передавать агентура через ЦБУ, верно? — уточнил Веленов.

— Ага, — хором ответили мы с Игорем Геннадьевичем.

Тут же командир полка чуть не обжёгся чаем от такого единства между мной и комбригом спецназа.

— Юрий Борисович, всё нормально. Держи кружку крепче. Просто эти двое хорошо знают ценность агентурных сведений, верно, Геннадьевич? — спросил Целевой у Сопина и тот кивнул.

Также нам довели, что с нами будут работать и отдельные роты разведки со специальной аппаратурой. По их данным тоже могут поступать задачи на вызов авиации. Пока всё предельно ясно.

— Теперь, что вы мне можете предложить интересного, творческого, разумного и дельного?

Я не торопился высказать свою мысль, а вот Пяткина тут же понесло, как Остапа.

— Почему бы не привлечь мотострелковые и десантно-штурмовые бригады? Так мы сможем выставить вдоль границы гораздо больше засад. С учётом перекрытия возможных путей нам их понадобиться…

— Почти 200. Мы уже считали, Алексей Гвидонович, — прервал его Сопин.

— Это слишком много личного состава. С учётом подготовки, ротации и отдыха получится выставить не более 50, — добавил Целевой.

— А если привлечь «зелёных»? — спросил Веленов, намекая на афганскую армию.

— У них нет столько подготовленных бойцов. Уже хорошо, что они держат западную границу. Так что тут мы сами по себе. Ещё предложения? — спросил генерал.

И почему-то смотрит на меня, как и Сопин. Мысль-то у меня созрела, только её нужно верно донести. А то сейчас командир полка меня сожрёт!

— Клюковкин подозрительно молчит, — тихо сказал Игорь Геннадьевич.

— Просто моя идея слишком простая.

— Говори, сынок, — подтолкнул меня к действиям Целевой.

— Духи знают, когда у нас осуществляется снабжение и перелёты между аэродромами. Не будем сами себе врать, что это не так.

— Все перелёты выполняются скрытно, — толкнул меня Пяткин.

— Неправильно ты думаешь, товарищ майор, — посмотрел на него Веленов. — Давай, Саныч, что там дальше.

У меня начинает складываться ощущение, что Гвидоновича взяли в Кандагар, чтобы прорекламировать высокому начальству. Пока он не справляется.

— Почтовики, грузы, перевозка — всё происходит ночью. И у духов тоже. Отсюда моё предложение следующее — работать ночью, используя на начальном этапе маршруты перелётов между аэродромами. Так называемая «ночная свободная охота».

Целевой и Сопин одновременно закивали, а Юрий Борисович слегка обалдел.

— Сам догадался? — спросил генерал.

— С командиром полка это дело обсуждали, — ответил я.

Веленов чуть не пролил на себя чай. В Шахджое не так много лётчиков, готовых к свободной охоте ночью. Как ни крути, в Кандагаре есть более опытные. Они будут не против поработать после заката. А значит, надо чтобы и Юрий Борисович поддержал эту идею. Как минимум, чтобы был поставлен перед фактом и уже не возмущался.

— Борисович, а чего раньше не предлагал? Идея ведь хорошая. Клюковкин с Сопиным ещё четыре года назад по ночам летали и выявляли караваны. А почему мы сейчас не делаем? — спросил Целевой.

— Надобности не было. Война ведь закончилась, — ответил Веленов.

Генерал достал из кармана расчёску и причесал седые волосы.

— А что у тебя с лётчиками, Клюковкин? Все готовы?

— Не все. Не так много тех, кто имеет достаточный опыт боевого применения и полётов ночью в горах. Мне нужно ещё время на их подготовку.

— С майором согласен, но я готов выделить в 6-ю эскадрилью пару экипажей с должным уровнем подготовки, — добавил Веленов.

— Сделайте, Юрий Борисович. И сами планируйте полёты ночью. Если у вашего полка получится, то поставим такие полёты на поток. Соответствующее указание от командующего ВВС 40-й армии вы получите. На этом, предлагаю закончить, — сказал Целевой и начал собираться вместе с Сопиным.

Я открыл портфель и вспомнил о наградных документах. Пока не ушёл генерал, нужно как-то случайно их засветить. Раз на уровне полка не выходит добиться желаемого результата, то надо идти выше.

Целевой начал пожимать руку Веленову, когда я случайно опрокинул портфель и на стол выпали документы.

— Загрузился бумагами, Клюковкин. Куда столько? — спросил Рэм Иванович.

— Людей, участвовавших в эвакуации группы надо поощрить. Вот привёз командиру полка на подпись.

Взгляд Юрия Борисовича говорил о многом. Он уже мысленно меня если не расстрелял, то задушил точно.

— Ну-ка дай почитаю, — взял у меня стопку бумаг Целевой, надел очки и быстро просмотрел.

Всё это время командир полка сверлил меня взглядом. Он ведь сам мне сказал, обращаться куда угодно.

— Да, парни молодцы. И написано так всё красиво. Юрий Борисович, ты давай подписывай, а я подожду. Поощрить людей и правда нужно. Дам этим документам пинка, чтоб они побыстрее пошли.

В течение нескольких минут всё было готово, и Рэм Иванович вышел из кабинета вместе с Сопиным. Веленов оставил меня и Пяткина на разговор.

Командир вернулся через несколько минут, чтобы закончить с нами. В кабинете атмосфера уже не была столь рабочей. Юрий Борисович достал пачку сигарет с верблюдом. Первая сигарета была скурена быстро и молча. И только затушив её, Веленов вернулся к нам.

— Не помню, чтобы я с тобой обсуждал ночные вылеты и дал согласие на награждение, — сказал Юрий Борисович.

— «Обращайтесь куда хотите» — это были ваши слова, товарищ полковник, — ответил я.

— Без тебя помню, что и когда говорил! Ты слишком много берёшь на себя, товарищ майор. Я тебе говорил, что твои идеи до добра не доведут? Вот теперь мы получили приказ на вылеты ночью, а это риски. Забыл, что один из ключевых факторов выживания на войне — не быть мишенью? — возмутился Веленов.

— Помню, товарищ полковник.

— Растудыть в качель! А почему тогда ты решил себя Суворовым возомнить?

— Потому что кто удивил, тот победил. Или я не прав? — ответил я, процитировав великого полководца.

Веленов встал из-за стола и подошёл ко мне вплотную. Да так, что меня чуть не снесло его горячим дыханием. Мне кажется, что я видел, как поры на его вспотевшем лице расширились. Что он хотел этим действием сказать, понятия не имею. Ну не боюсь я его!

— Алексей, выйди. Сходи в стартовый домик. Там уже должны вас ожидать лётчики, которых я вам даю в подмогу, — сказал Веленов и Пяткин быстро вышел из кабинета.

Юрий Борисович подошёл к окну и приоткрыл его. В кабинет ворвался прохладный воздух, а табачный дым быстро рассеялся. Прошло немного времени, прежде чем командир полка продолжил.

— Я знаю, как ты сюда попал. А ещё знаю, что у меня есть установка не дать тебе жить спокойно. Причём очень жёсткая установка.

— Но генерал Целевой о ней не в курсе, верно?

— Верно, — ответил комполка и вновь закурил. — Не знаю, кому и где ты перешёл дорогу. Вижу, что характер у тебя неуступчивый. А ещё, что ты отличный лётчик и… неплохой командир. По первым ощущениям.

— Спасибо, товарищ полковник.

— Работай, но будь внимательнее. В следующий раз к тебе в гости могу уже не я приехать. Успехов, майор, — подошёл ко мне Веленов и пожал руку.

И тут уши моего несостоявшегося тестя торчат. Похоже, хотел довести меня до края, чтобы я ему позвонил и попросил помочь.

Закончив дела в штабе полка, я отправился на стоянку, где меня уже ждал Ми-8 с откомандированными лётчиками и Пяткиным на борту. Прохладный ветер подгонял меня побыстрее оказаться в грузовой кабине, чтобы отправиться в Шахджой.

В Кандагаре в это время шла своя «движуха». Одни вертолёты взлетали, уходя на задачу по перевозке. Другие — участвовали в сопровождении колонн, идущих то на восток, то на запад. Новые МиГ-29 уже вовсю стерегут небо Афганистана. Как раз очередная пара возвратилась после выполнения задания. И тут же на полосу выруливает большой «трудягя» Ан-22. Гул от его двигателей, кажется, слышен далеко в горах.

Во всём подобном потоке движения самолётов и вертолётов есть и те, кто никуда не торопится. Например, один Ми-8 и Ми-24, которые лениво обхаживают техники. И судя по тому, что рядом с ними стоит Пяткин — это к нам в Шахджой.

— О! Сан Саныч, полюбуйтесь. Покажу вам, кого нам дали в подмогу, — позвал меня Гвидонович.

Первоначально он познакомил меня с капитаном — командиром Ми-24, который уже готовился занять место в кабине «шмеля».

— Сева Винокура. Некоторые думают, что это не фамилия, а прозвище, — посмеялся капитан, когда я пожал ему руку.

На вид Всеволод был уж слишком древним для капитана. Волосы на голове были белее сажи, а морщины на лице напоминали высохшие реки на ландшафте Афганистана. Оказалось, что ему в следующем году уже 40, а дальше командира экипажа не пробился.

— Я правильно понял, что ты в Джелалабаде служил в 1980 м? — спросил у него.

— Конечно, командир. И тебя помню, и ваши вылеты с Енотаевым. Не думал, что вот так тебя встречу и поеду в Шахджой. Но это лучше, чем здесь. Подальше от начальства — поближе…

— К фронту. У нас сухой закон, Всеволод, — пригрозил ему Пяткин.

— Серьёзно⁈ — удивился Винокура.

— Подтверждаю. Все спортсмены, — добавил я.

Сева подошёл ко мне ближе.

— Болеете?

— Нет, на безалкогольной диете, — ответил я.

Сева, конечно, расстроился. Как будто все в Афганистане думают, что в Шахджое не гарнизон, а база отдыха. Дальше Пяткин проводил меня к Ми-8. Рядом с ним был бортовой техник с Ми-24 и большая часть экипажа «восьмёрки» — бортач и лётчик-штурман. Не нужно быть гением, чтобы определить, кого не хватает.

— Так, и где лётчик-оператор и командир Ми-8. Гвидоныч, что скажешь? — спросил я.

— Сан Саныч, тебе это не понравится, — сказал Пяткин.

И тут из грузовой кабины показалась небритая физиономия. Да такая радостная, что я думал у её хозяина рот порвётся от широкой улыбки.

— Саныч! Родной ты мой… ёй! — крикнул мне Кеша Петров.

По сложившейся традиции, Иннокентий споткнулся, и чуть было не сшиб своих однополчан. Мы по-дружески обнялись. Я осмотрел моего близкого друга. Это всё тот же Кеша, который имеет «суперсилу» человека-катастрофы.

— А мне когда сказали, что в Шахджой, я упирался. Давай искать в документах, как можно отмазаться и не поехать.

— Так вот ты чего такой… начитанный? — спросил я у Петрова, и тот весело замотал головой.

— Да нет! Это я вчера в госпитале был. А там гурии с такими… — начал Петров показывать нереальные размеры прелестей женского пола.

— Кеша, спокойно. За тобой молодые парни с неокрепшей психикой. Отойди в сторонку, мы с тобой поговорим.

И в этот момент из грузовой кабины показалась ещё более небритая физиономия. Такое ощущение, что этот мужик был в месячном рейде с разведчиками.

— Кхм! Товарищ командир самой лучшей эскадрильи, разрешите представиться? — подошёл ко мне Лёня Чкалов и вытянулся в струнку.

Мы с ним тепло поприветствовали друг друга, хотя в состоянии Леонида это было не так-то просто сделать. Шатался он по очень большой амплитуде.

— Как жизнь? — спросил я у Чкалова, пожимая его руку, на которой ощущались шрамы от ожогов, полученные при жёсткой посадке в 1980 м.

— Не спрашивай. Из-за стола недавно вылез.

— Похоже, что ты долго в запое был, если судить по бороде, — ответил я и тоже сказал Чкалову отойти в сторону.

Пока техсостав заканчивал подготовку вертолётов, загружая необходимое имущество на борт, я решил поговорить с моими друзьями отдельно.

Но для начала мне обрисовал всю ситуацию Пяткин. Оказывается, оба экипажа находятся у Веленова в «чёрном списке». И так получилось, что опыта у этих «залётчиков» тоже много.

— Выходит, что комполка и штрафников сбагрил, и приказ генерала выполнил. И как теперь с ними поступать? — возмутился Алексей Гвидонович.

— Никак. Работать будем.

— С ними? Я уже узнал, у них в служебных карточках нет места для выговоров.

— Это ты ещё мою старую карточку не видел, Гвидонович. Сильно бы удивился.

— В смысле?

— Короче, не помпажируй. Поверь, нам повезло, что этих ребят к нам прислали, а не кого-то другого.

Закончив разговор с начальником штаба, я подошёл к моим новым «старым» однополчанам. Правду говорят — земля круглая и не знаешь, за каким углом можешь встретиться.

Погода не самая тёплая сегодня. Было видно, как парням, после вечерних тёплых посиделок совсем неуютно на свежем воздухе.

— Блин, командир, прохладно. Может для «сугреву» жахнем на борту, а? — предложил Чкалов, застёгивая демисезонную куртку.

— Тебе сколько лет, Лёня? Я не против того, чтобы личный состав нормально отдыхал. Порядок должен быть и в этом. Ты вон тех парней видишь? — кивнул я в сторону бортовых техников и лётчика-штурмана.

— Пацаны как пацаны, а что?

— А то, что они на тебя смотрят и пример берут. Ты орденоносец и опытный лётчик. Соответствуй, — похлопал я по плечу Леонида.

Судя по его смиренному взгляду, он меня понял.

— А как же я? — спросил у меня Петров.

— Хобот муравья, Кеша! Ты поступаешь в моё непосредственное распоряжение. Бухать тебе будет совсем некогда.

— Что, всё так серьёзно? Нам сказали, что прилетал Целевой, а потом тут же всех командиров эскадрилий вызвал к себе Веленов.

— Работы будет много. Особенно у нас с тобой Кеша. Тебе, Лёня, как опытному в афганских делах, нужно будет готовить молодых вместе со мной. Причём и профессионально, и морально. Желательно примером, — сделал я акцент на последнем предложении.

— Понял, Саныч, — ответил Чкалов.

Вернувшись в Шахджой, я представил два новых экипажа подчинённым. После вечерней постановки на предстоящий день я сразу направился на ЦБУ к разведчикам.

Кое-что нужно было уточнить, поскольку была пара нестыковок в полётных заданиях на завтра.

Декабрьское небо над гарнизоном было невероятным — безоблачное, луна ярко освещала соседние сопки, а звёзды блестели, подобно драгоценным камням.

Когда я вошёл в помещение ЦБУ, командир отряда спецназа Липкин Пётр Петрович сразу предложил мне чай и пригласил к столу.

— Чем ещё заняться в свободные от интернационального долга вечера, верно? — спросил Липкин.

— Вот-вот. Что тебе Сопин сказал в Кандагаре после встречи с генералом?

— Сказал, что у тебя есть вариант с ночной охотой, и мне нужно будет тебя обеспечить информацией. Так что спрашивай, — ответил Пётр и подвинул мне карту окрестностей Шахджоя.

Сделав глоток чая, я склонился над картой и стал водить по ней пальцем. Куда ни глянь, везде очень хорошие места, чтобы спрятаться. За время ночного облёта всё просмотреть не получиться.

— Что думаешь? — спросил Липкин.

— Да есть одна мысль. Помнишь, у меня Орлов на вынужденную сел. Район кишлака Шангпарай и высоты 1972?

— Конечно. Пара попаданий всего было. Возможно, стрельнули случайно, а потом передумали.

— Чтобы не засветить укрытие или…

— Схрон. Вот туда и слетаем. Готовимся на завтра? — предложил я, и командир спецназа согласился.

Глава 21

Как это часто бывает — человек полагает, а Бог располагает.

Вот и наши планы на ночную охоту были нарушены и на следующий день, и через неделю, и через две тоже ничего не получилось. Всему виной погода, которая совершенно не давала нам работать по ночам.

В дневное время удавалось полетать недолго — задач нам сыпали полные «карманы». Перевозка туда, прикрытие сюда. Но самая любимая задача командования — быть в готовности к вылету по срочной задаче. Причём чуть ли не всеми Ми-8, которые есть.

И ладно бы это была перевозка личного состава и реальное снабжение водой, продуктами и медикаментами. Порой на первое место выходят задачи из разряда доставить подшивку газет «Правда» на дальнюю заставу.

Впрочем, и в таких полётах всегда можно найти положительные моменты. На задачи «попроще» летали лётчики с меньшим опытом. А так как посадки и полёты были в мало изученных районах, то и с каждым вылетом этот самый опыт и приобретался.

Так что к середине января в каждом лётчике и бортовом технике, я был уверен.

На календаре 12 января. Ночь уже вступила в свои права, и небо над Шахджоем было сегодня звёздным и безоблачным.

В классе предварительной подготовки все подчинённые молчали, ожидая указаний на предстоящий день. В динамике прослушки стартового канала продолжался радиообмен моих экипажей с руководителем полётами. Как раз сейчас на посадку заходил крайний на сегодня экипаж.

— Коверкот, 122-й, площадку наблюдаю.

— 122-й, посадку разрешил. Ветер — штиль.

Я знал, что экипаж 122-го возвращался со стороны Калата и его маршрут проходил недалеко от нужного нам района. А это значит, что командир мог подсмотреть погоду там, где мы собираемся уже который день провести «ночную охоту».

Подняв трубку телефона, я вызвал руководителя полётами.

— РП, капитан Кораблёв.

— Борисыч, возьми доразведку у 122-го. В районе озера особенно, — сказал я, не вешая сразу трубку.

Вдруг придётся что-то ещё уточнить.

— Понял, командир.

Руководитель полётами запросил у экипажа погоду.

— Вершины открыты. Земля просматривается. Опасных явлений погоды нет, — доложил 122-й.

Поблагодарив РП, я повесил трубку. В этот момент поймал на себе внимательный взгляд Кеши Петрова. Он как спринтер, уже готов бежать к вертолёту. Как и мой ведомый капитан Винокура со своим оператором Андреем Дюхиным, которого окрестили «Дюхой».

Связавшись с командиром отряда спецназа, я рассказал ему о погоде. Он сразу отдал команду одному из своих офицеров готовиться.

— Саныч, ну пора уже. Три недели ждём шанса, — подтвердил готовность майор Липкин.

— Поддерживаю. В столицу сам позвонишь?

— Да. У тебя ж постановка. Ориентировочное время «отрыва»?

Я взглянул на часы и перевёл взгляд на расписание перевозок. Есть ещё час до взлёта с Кандагара «почтовика» на Газни.

— Часовая готовность. Далее будем контролировать вылет почтовика.

Закончив разговор, я отправил «ночников» готовиться, а сам приступил к постановке на завтрашний день. Всё как обычно — разобрали задачи на завтра, уяснили маршруты, посмеялись над шутками.

Командиры звеньев доложили о готовности лётчиков. Не верить им, оснований у меня не было.

— Где мой юный друг Орлов? — спросил я, и старший лейтенант живо вскочил на ноги.

Выбор поднять именно Михаила неслучаен — он завтра полетит на подтверждение результатов «ночной охоты». Я всё же уверен, что она окажется удачной.

— Готов?

— Так точно, товарищ майор.

— Хорошо, — ответил я, внимательно посмотрев на Орлова.

Михаил как-то странно переминался с ноги на ногу. Да и командир его звена, капитан Бойцов, не выглядел уверенным.

— Все свободны. Бойцову и Орлову остаться, — сказал я.

Как только большая часть лётчиков вышла из кабинета, подозвал к себе оставшихся Даниила Сергеевича и Михаила Юрьевича.

— Карты и фотопланшеты дайте свои, — запросил я.

Бойцов положил передо мной картодержатель с полным комплектом фотографий местности. А вот Орлов даже не шевельнулся.

— Товарищ командир, они мне ни к чему, — улыбнулся Орлов.

— Ладно. Покажи тогда мне кишлак Маликдин, — сказал я и протянул указку Михаилу.

Старший лейтенант подошёл к карте и начал искать этот населённый пункт. Прошло порядка минуты, но Орлов так мне его и не показал.

На лице Бойцова выступили красные пятна.

— Вот он, — встал я с места и указал на искомый объект. — Теперь покажи мне отметку 2032, — дал я команду, но результат прежний.

— Командир, разрешите я?

— Сергеич, я знаю, что ты можешь мне показать. Мне важно, чтобы Орлов знал маршрут «от и до», раз он летит без карты и фотопланшета. Третий вопрос задать?

— Не стоит… — покрутил головой Бойцов

— А давайте! — перебил его Орлов.

— Покажи мне кишлак Дила, — дал я команду Михаилу.

Но и этот населённый пункт он мне не показал.

— Всё что я тебе назвал — объекты в районе твоей вынужденной посадки. И завтра ты вполне можешь полететь именно туда на выполнение боевой задачи. А у тебя на борту люди…

— Я не заблужусь в воздухе… — перебил меня Орлов, но этого простить я ему не мог.

— Ты на земле не ориентируешься, товарищ старший лейтенант, — подошёл я к нему ближе. — А про не перебивать командира, я и вовсе молчу! Оборзел⁈

— Никак нет! Виноват, товарищ майор!

— Хреноват ты, Михаил Юрьевич. Свободен.

Орлов вытянулся, развернулся и вышел из кабинета. В последний момент на его лице читалось смирение и признание неправоты. Надолго ли его сознательности хватит.

— Командир, разрешите…

— Не разрешаю. Ты тоже хорош. «Звиздеть» мне перед всей эскадрильей! Ничего не перепутали, капитан?

— Виноват! Орлов готов. Под мою ответственность. Ну не может он без полётов, — ответил мне Бойцов.

— Я и вижу, какая у него ломка. Он в прошлый раз отклонился от маршрута не потому, что хотел посмотреть. Он его не знал, а лётчика-штурмана не слушал. И хорошо, что отделались только вынужденной посадкой.

— Я поговорю с ним, командир.

— И да какого момента мы будем заниматься разговорами? В какое место ты его ещё не целовал?

Бойцов промолчал, но потом вновь продолжил заступаться за Орлова. Похвально, что он стоит за подчинённых «горой». Плохо, что недостаточно требователен.

— Твои предложения, Даниил Сергеевич? — спросил я.

— Командир, у нас ведь есть вечер, ночь, утро и начала дня, чтобы подготовить Орлова. Ещё раз говорю, под мою ответственность.

Смотрю я на Бойцова и не понимаю, как же ещё можно будет наказать Орлова.

— Зачёты он мне заново сдавал. Баню с вами строил. Неделю у «вооруженцев» был в помощи. Этот класс и ещё несколько помещений красил. Могу ему предложить нефть искать с помощью сапёрной лопаты в степи, если опять накосячит. Согласен?

— Товарищ командир, он вас не подведёт.

У каждого должен быть шанс исправиться. Когда-то такой дали и мне.

— Сам с ним полечу завтра. Не понравится, откомандирую в трубопроводный взвод. Вопросы?

— Никак нет.

На этом мы и закончили обсуждение с Бойцовым. Даниил направился к выходу из штаба, а я к себе в кабинет за снаряжением.

— Командир, разрешите ещё вопрос, — забежал ко мне в кабинет Бойцов.

— Да хоть два. Пока буду собираться, можешь задавать.

— За что к нам сослали? С таким послужным списком просто так из Торска не отправляют командовать столь гиблым подразделением, — спросил Даниил.

Я застегнул «лифчик» и поправил воротник куртки.

— Во-первых, не сослали, а назначили. Во-вторых, не такое уж и гиблое подразделение. Сколько мы людей на класс подали?

— 12 человек. Хотели больше, но не все успели налетать, — ответил Бойцов.

— Вот видишь. И это только лётчики. А ведь есть ещё и бортачи. Так что не всё у нас здесь плохо, — сказал я, сделав акцент на слове «нас».

— И всё же, за что?

— Если скажу, всем расскажешь? — спросил я, взяв с сейфа шлем.

— Вопрос риторический, — улыбнулся Даниил.

— С одним генералом поспорил, что лучше него умею командовать. А он проигрывать не любит, — похлопал я по плечу Бойцова.

Через несколько минут я был уже в ЦБУ, где все были в ожидании команды на вылет. Кеша, как всегда в такие моменты, ел всё сладкое, что ему подкладывали в тарелку.

Молодой «Дюха» не сводил глаз с карты, пытаясь не уснуть. Один раз чуть не проиграл борьбу со сном и не «клюнул» носом.

Только прошла информация по взлёту «почтовика», как в ЦБУ зазвонили телефоны. Командир спецназа Липкин, который полетит со мной на борту, начал разговаривать с Сопиным. Мне же предстояло поговорить с Веленовым.

Первый вылет на «ночную охоту» завалить было нельзя, о чём свидетельствовал серьёзный разговор по телефону с командиром полка.

— Сан Саныч, КП в Кабуле даёт добро на вылет, но у командования нет особой уверенности в успехе. И у меня тоже. Может скажешь что-нибудь, чтобы добавить этой самой уверенности? — спросил у меня Веленов.

— Добавлю. Уже много раз так летал, — спокойно ответил я.

— Потрясающий довод! А что-то посерьёзнее есть?

— Товарищ командир, в деле ночной охоты много факторов. Даже пресловутая «старушка» удача имеет значение.

Веленов глубоко вздохнул. Несколько секунд он молчал, а в телефонной трубке было слышно только его тяжёлое дыхание.

— Ладно, Сан Саныч. Повнимательнее там… на охоте. Прилетишь, сразу мне звони.

— Есть! — ответил я и получил очередное напутствие на хорошую работу.

Через 10 минут мы уже сидели в кабинах и начинали запускаться. Двигатели вышли на нужные обороты. Вертолёт слегка покачивался, словно кроватка для малыша. А команды на взлёт всё не было.

— Саныч, ещё две минуты такой качки и я усну, — сказал Кеша по внутренней связи.

— Спички вставляй в глаза, если не можешь терпеть, — спокойно посоветовал я, включая хвостовой огонь, чтобы Винокурня мог за мной держаться в полёте.

В эфире уже был слышен позывной «почтовика». Он как раз сейчас должен подлетать к Шахджою. Время на часах уже 22:28. До расчётного времени две минуты, но пока не будет команды, никто не взлетит.

— Вроде команду дали с КП, а до сих пор не решаются выпускать, — ворчал Кеша.

— Выпустят. Слишком долго ждали.

До расчётного времени остаётся меньше минуты. Левая рука уже в готовности начать поднимать рычаг шаг-газ. Есть небольшое напряжение от предстоящего вылета.

— Саныч, если не выйдет, будем ещё что-нибудь придумывать, — вышел по внутренней связи Липкин, который сидел в грузовой кабине.

— Думаю, не придётся, — уверенно сказал я.

Стрелки часов показали 22:30. И тут же поступила команда от руководителя полётами.

— 102-й, разрешил взлёт, — услышал я спокойный голос Кораблёва.

— Понял. 125-й, внимание! Взлетаем, — дал я команду Севе Винокура.

Вертолёт слегка завибрировал. Рычаг шаг-газ продолжаю медленно поднимать, отклоняя правую педаль. Секунда и Ми-24 оторвался от площадки.

Спокойно завис в ожидании доклада от Севы. Смотрю влево, а он решил немного покрутиться на месте.

— Контрольное норма, 102-й, — доложил Винокура.

— Понял. Внимание, паашли! — скомандовал я и отклонил ручку управления от себя.

Ми-24 наклонил нос. Скорость начала расти. В свете луны можно было хорошо видеть поверхность грунтовой полосы. Небольшая тряска в момент переходного режима несущего винта прошла.

— Пошли вправо, — сказал я в эфир Севе, отклоняя ручку управления, как только скорость достигла отметки в 110 км/ч.

— Понял.

Быстро пересекли трассу, ведущую на Газни. Горы в свете луны кажутся непроходимой стеной. Воздушный поток от винтов поднимал в небо пыль, скрывая звёзды.

Чем дальше мы удаляемся от базы, тем больше начинает давить эта безмолвная темнота. Вибрация слегка ощущалась на ручке управления. Тело вроде и расслабленно, но напряжение начинает нарастать.

— Обходим справа, — дал я команду Всеволоду, когда по курсу возник склон хребта Сургар.

— Понял, — ответил Винокура.

В зеркале заднего вида был заметен только силуэт моего ведомого, который хорошо держался за мной. Прошли горный хребет и начали очередной манёвр ухода от столкновения.

— Петрович, давай над речкой пойдём, — предложил я.

— Согласен. Там дорога идёт вдоль ущелья. Может кого зацепим, — ответил по внутренней связи Липкин.

Я предупредил Севу, и мы начали снижаться к ущелью, по которому и протекала река Газнируд. Радиовысотомер несколько раз напоминал об опасной отметке, которую я чуть было не пересёк в процессе маневрирования. А уж тут было где поработать органами управления!

Поворот за поворотом, один склон сменяется расщелиной, которую приходится перелетать. Внизу не было огней, практически нет ориентиров. Только чёрная бездна. За каждым камнем или в расщелине могут быть душманы.

— Курс 270. Как раз пройдём рядом с высотой 1972, — подсказал Кеша, как только мы прошли слева от горы Регубарай.

— Пошли вправо, — скомандовал я и плавно отклонил ручку управления.

Выровняв вертолёт, я заметил, что здесь уже нет той дымки, что была в самом начале маршрута. Луна хорошо освещала каменные гребни. На мгновение можно уловить из темноты извилистые тропы и утоптанные дороги. Как представлю, что сейчас кто-то из духов может вести караван на вьючных животных! И ведь обнаружить с воздуха их совершенно невозможно. К тому же местные пастухи знают эти места наизусть.

— Командир, слева… нет, не то, — пытался Кеша уловить под нами хоть какое-то движение.

Временами мне самому казалось, что я замечаю едва различимые движения. Может, это ветер гонит песок, а может и правда кто-то из духов…

Петров то и дело сверял маршрут, отмечая контрольные точки. Липкин тоже напоминал о себе, высматривая хоть какой-то огонёк в непроглядной тьме.

Парашют слегка давил на плечи, а сам я продолжал пытаться выхватить признаки караванов в долине. А их всё не было.

— Саныч, сколько ещё времени можем летать? — спросил Липкин.

— Час и десять минут. Ведомый и того меньше.

— Просто совсем ничего. Никакого костра или огонька. В кишлаках даже темнота.

— Есть ещё время… — произнёс я и тут же прервался.

Слева увидел, как что-то блеснуло между двумя горными грядами. И как раз это направление на кишлак Шангпарай.

— Влево, крен 45. Паашли! — дал я команду и начал скользить вниз к самой земле.

Разворот получился таким резким, что Сева не сразу среагировал. Я его даже потерял из виду.

— 125-й, не отставай, — сказал я в эфир.

— Иду-иду. Метров 200 от вас. Догоняю, — ответил Винокура.

Я вывел вертолёт из разворота и тут же получил порцию информации от Петра Петровича Липкина из грузовой кабины.

— Я тоже видел. Фары это. Однозначно! — с радостью в голосе сказал наш пассажир.

Не прошло и минуты, как я увидел цель. В свете луны на большой скорости двигалась колонна. Да так, что в воздух поднимались клубы пыли.

— Наблюдаю цель. Вешаю люстру, — сказал я в эфир и отклонил ручку управления на себя.

К креслу слегка придавило, а скорость моментально начала снижаться. Быстро переставил переключатель стрельбы на левый борт. Тангаж подходил к значению 15°. Пора!

— Пуск! — скомандовал я и выпустил вверх несколько реактивных снарядов.

— Отсчёт! — громко в эфир произнёс Кеша.

Время до срабатывания осветительных НАРов пошло.

— Влево ухожу. 125-й, работай! — отвернул я вертолёт.

— Понял. Главный включил, — ответил Винокура.

Меня чуть было не придавило к левой части блистера. Крен уже подошёл к отметке в 45°. Ещё немного и вертолёт развернётся на обратный курс, но Ми-24 упорно пытался опустить нос. Получается его удерживать, но не так уж это и просто.

И тут долину озарил свет осветительных снарядов. Да так, что пришлось сощуриться от столь яркого свечения.

— 15, — довольно заявил Кеша, который вёл отсчёт времени от пуска до взрыва снарядов.

— Вижу цель! Прямо по курсу. Внимание, пуск! Ухожу влево, — доложил Винокура.

Продолжаю разворот и вновь вывожу Ми-24 на боевой курс.

Ослабляю нажим на педаль. Вертолёт прекращает стремление «клюнуть носом».

И тут картина предстала под названием «Не ждали». Ракета, выпущенная Севой, прекратила движение колонны из десятка машин. На земле яркий столб огня взорванной первой машины в колонне. В свете «люстры» было видно, что это непростой пикап.

— Раз, два, пять «барбухаек». Клондайк просто! — воскликнул Кеша.

Комплекс уже переключился на управляемые ракеты. Петров начал наводится и доложил о готовности к атаке.

— Пуск! — скомандовал я.

Несколько секунд и ещё один взрыв произошёл на земле. Да такой, что уже и никаких осветительных снарядов не надо. Сдетонировал груз, который перевозили духи.

— Ушёл влево. 125-й, на повторный, — скомандовал я.

Я начал набирать высоту, чтобы следующий заход выполнить атакой НАРами с пикирования. Управляемые «сигары» лучше поберечь.

— Работаю «трещоткой». Атака! — доложил Сева и начал стрелять из пушки.

Ещё одна машина взорвалась. Остальные «барбухайки» начали прижиматься к обочине и склонам, но это им не поможет. С земли началась стрельба. Пока только из автоматов, но зону их поражения мы не заходим.

Высоту занял достаточную для пикирования.

— На боевом. Пуск! — доложил я.

Выполнил залп НАРами, и так ещё пару атак, пока вся колонна не запылала.

— Коверкот, 102-му, — запросил я РП на Шахджое.

— Отвечаю.

— Удачно! Задание закончил, — доложил я, отворачивая в сторону нашего гарнизона.

Пожар в расщелине становился всё сильнее, а снаряды в машинах продолжали взрываться.

— Это была славная охота! — радостно сказал Липкин.

— Даже не надо морозиться разведчикам в рейде, раз перехватили.

И только Кеша в этот момент подумал о своём.

— Командир, я проголодался. Покушаем по прилёту?

Глава 22

Гул двигателей постепенно замолкал. Руководитель полётами уже пожелал всем спокойной ночи в радиообмене, а его в ответ поблагодарили за управление. Всё спокойно, штатно и без заморочек. И даже нет ощущения, что сделали что-то важное. Хоть «фейерверк» был такой, будто мы годовой запас оружия использовали.

— Саныч, а меня точно покормят? А то я сейчас слона съем, — подошёл ко мне Кеша, когда я вылезал из кабины.

— Точно. Только сухпайком.

— Блин, а горяченького? — посмотрел на меня Кеша глазами голодного котёнка.

— Горяченький только чай могу предложить. Ну или «леща». Что выбираешь?

— Рыбу, конечно, — ответил Петров.

— Кеша, 15 минут, и ты со своими и нашими консервами на ЦБУ. Время пошло!

Иннокентий рванул к тыловику, оставляя за собой витающую в воздухе пыль. Пока он занимался доставкой еды, я и остальные участники ночной охоты переместились к ЦБУ, где у входа уже стоял с большой коробкой старший лейтенант Сычкин.

— Товарищ командир! Как заказывали. Ваш сухой паёк!

Липкин, посмотрев на коробку, улыбнулся. Слишком много было консервов, банок со сгущёнкой, галет и другой вкуснятины в этом «подгоне» от тыловика.

— Ильич, спасибо. А что тогда тащит Петров сюда?

— Там маленький сухой паёк. Я на каждого из участников ночного вылета выбил в Кандагаре такой…

— А остальным? Помимо нас в эскадрилье много людей, — уточнил я.

Сычкин призадумался. Объедать личный состав — дело подсудное. Липкин и экипаж ведомого Ми-24 зашли в ЦБУ, оставив меня с Яковом наедине.

— Значит так, Яша. Ты нёс эту коробку не мне, а на кухню. Вроде как дополнительный паёк для личного состава. И в первую очередь я завтра должен увидеть эти консервы у техсостава, солдат и женщин. Всё понятно?

— Так точно, — сказал тыловик и протянул мне коробку.

— Ты меня не понял, как я погляжу.

— А! Вот теперь понял, — подмигнул Яков и поставил коробку.

Он полез к себе в куртку и вытащил оттуда… пузырёк с прозрачной жидкостью.

— Яша, ещё раз меня не поймёшь, будешь иметь бледный вид.

Сычкин расстроился и убрал пузырёк. Не думал, что увижу его когда-нибудь таким… обиженным.

— Командир, мне сказали, что вы добились того, чтобы мне дали медаль. Я решил вас отблагодарить. Вот выпивка, а в коробке закуска.

— Ильич, ты медаль заслужил, а не выторговал. Запомни это. А если кто-то скажет что это не так, можешь смело плюнуть тому в лицо, — похлопал я по плечу тыловика.

Яков приободрился, взял коробку и пошёл в сторону столовой.

— Сан Саныч, а что с остальным делать?

— С чем именно.

— Ну, я 50 коробок притащил сегодня с Кандагара.

Поражаюсь его способности выбивать продовольственные товары.

— Кушать. Все будем кушать консервы и запивать сгущёнкой. Доброй ночи! — ответил я и вошёл в ЦБУ.

Доложив об итогах вылета Веленову, я долго отвечал на его вопросы. Юрий Борисович интересовался всем и не успевал записывать.

— Так, сначала НАРы, потом чем работали? — спросил Веленов, когда через 15 минут мы перешли к обсуждению самого удара по каравану.

— Сначала цель подсветили, а потом капитан Винокура пустил «сигару».

— Пустил сигару… какая ещё «сигара»⁈ — возмутился командир полка.

— Юрий Борисович, зачем такие подробности? Я ж вам вкратце уже всё изложил.

— На КП требуют подробностей. План «Завеса» контролируется из столицы. Причём самой что ни есть советской столицы. Всё нужно знать. Так что за «сигара»?

Пока я докладывал командиру полка, появился и Кеша. Нашего сухого пайка хватило, чтобы угостить и разведчиков, и дежурную смену на ЦБУ.

Как только мы сели перекусить, Липкин начал рассказывать о беседе с Сопиным. Послушать было интересно, поскольку Игорь Геннадьевич находился в Кабуле рядом с генералом Целевым.

— Все довольны, но не до конца. Завтра летим на осмотр места вместе с Сопиным, — проговорил Пётр Петрович, намазывая кильку на хлеб.

— Понятно. Что генерал сказал? — спросил я.

— Рэм Иванович ждёт телеграмму от нас с именами отличившихся. А для тебя, Саныч, отдельное сообщение. Целевой сказал, чтоб себя не указывал. Он сам знает, как тебя наградить, — ответил мне Липкин.

— Сан Саныч, наверняка подготовят тебе большую и красивую звёздочку, — предположил Винокура.

— Думаю, что отделаются «большим командирским спасибо», — ответил я.

Сидящие за столом улыбнулись и решили выйти на перекур. Остался только Кеша и Пётр Петрович.

Мой друг Иннокентий был занят поеданием ещё одной банки тушёнки, которой я его угостил. А вот Липкин не торопился вставать из-за стола. Командир отряда спецназа придвинулся ко мне и внимательно посмотрел.

— Саныч, как ты сюда попал в этот забытый всеми Шахджой? Это не твой уровень.

— Почему ты так считаешь? Я досрочно получил воинское звание «майор». Вот теперь отрабатываю, — произнёс я, отклонившись назад.

— Ну, хорош! Я никогда не поверю, что ты поспорил с генералом. Где ты его вообще встретил то в Торске?

Когда-то я ему рассказал, что меня сюда отправили из перепалки с генералом. Естественно, что о романтических отношениях с Кристиной Васильевной Чагаевой умолчал. Так что иной информации ему знать не нужно.

— Я целенаправленно поехал в главкомат и поспорил.

— Партизан! Вот с Кешей хорошо разговаривать, — повернулся он к Петрову, который заканчивал с приёмом пищи.

— А мне нечего скрывать. Мне в Союзе неинтересно, — сказал Кеша, взяв галеты.

Липкин сделал удивлённое лицо. Услышать такое даже для меня сначала было странным. Особенно, когда я уже встретился в этой жизни с человеком, которому претит жить в Советском Союзе.

Но в случае с Кешей я быстро понял, что он имел в виду совершенно другое.

— Пояснишь, Иннокентий? — спросил Пётр Петрович.

— Всё просто. С кем не заговоришь, все просто живут. Лучше, чем лет пять назад. То Саманту Смит обсудят, то «Вечный зов», то «Чучело». Мне им нечего сказать.

— А здесь? — задал вопрос я, хотя и сам прекрасно знал ответ.

— Здесь у меня друзья. Здесь ничего объяснять не надо. Здесь есть с кем поговорить.

Интересная вещь получается. Государство в этой реальности повернулось лицом к участникам войны в Афганистане. В обществе отношение людей адекватное и уважительное. Но пресловутый «афганский синдром» ветеранов по-прежнему не отпускает.

К рассвету, техники уже подготовили нам Ми-8 для полёта в район ночного удара. Михаил Орлов оказался на вертолёте раньше меня и что-то высказывал одному из техников. При подходе к стоянке я успел уловить окончание разговора.

— Ты понимаешь, что люди на борту, и я за них отвечаю. Как так можно было⁈ — возмущался Михаил.

— Виноват, товарищ старший лейтенант… — отвечал ему техник, поправляющий шапку.

— Кругом, и шагом марш отсюда! — громко крикнул Орлов, и техник быстро убежал.

Только я собрался разузнать в чём дело, как обнаружил интересную деталь. На утреннюю задачу вчера планировали 11-й борт, а отчитывает Орлов техника рядом с 12 м.

— Товарищ командир… — подошёл ко мне Михаил.

— Вольно! В чём дело?

— Борт пришлось… поменять. На 11-м неисправность, — ответил Михаил, но врать у него не особо получается.

— И что же там неисправно?

— «Волос» нашли на рычаге поворота лопасти, — ответил Орлов.

— Оригинальное название. После поговорим. Где пассажиры? — спросил я, и Михаил показал мне на грузовую кабину.

Войдя в неё, я поздоровался со всеми присутствующими и прошёл в кабину экипажа.

На борту с нами были Сопин, прилетевший утром в Шахджой, командир отряда спецназа Липкин и мой начальник штаба Алексей Гвидонович. Ещё к ним добавились два офицера с подразделения Петра Петровича.

Особо выделялся замполит отряда разведчиков, который держал в руках фотоаппарат. Я невольно вспомнил службу в Вооружённых Силах в моей прошлой жизни. Там тоже на фотоотчётах много что было завязано.

Через несколько минут винты раскрутились. Разрешение на взлёт от руководителя полётами было получено, и Орлов начал выполнять контрольное висение. Два Ми-24, которые осуществляли прикрытие, уже висели над площадками.

— Коверкот, 115-й, контрольное висение норма. Взлёт по задаче, — запросил Михаил.

— Разрешил, — ответил руководитель полётами.

Орлов выполнил разгон и отвернул в сторону дороги, ведущей на Газни. Вот только это был не самый короткий путь.

— Давай через перевал Чала, — сказал я по внутренней связи.

— Понял, — ответил Михаил и начал предупреждать Ми-24, что маршрут изменился.

Пока мы летели, я подмечал для себя, как пилотирует Орлов. Спокойно, размеренно, а с лица так и не сходила улыбка. Видно, что парень по-настоящему получает удовольствие от лётной работы.

— Командир, а много уничтожили вчера? — спросил у меня Орлов, когда мы прошли над горным перевалом и начали снижаться над степью Льварган.

— Взрывы были мощные. Думаю, что перевозили много вооружения. И да, на борту командир сидит в левой «чашке». Так, что сейчас я Сан Саныч, — подмигнул я Орлову.

Чем ближе к месту ночного удара, тем отчётливее виден струящийся в небо чёрный дым. Не всё ещё стлело после вчерашней охоты.

— Наблюдаю площадку. Готов к посадке, — сказал Орлов.

Я уже приготовился ему высказать недовольство спешкой и неправильными действиями, но меня опередил ведущий Ми-24.

— 115-й, мы ещё не проверили, — вышел он в эфир.

— Понял. Тогда выполняю вираж до команды.

«Шмели» вышли вперёд и быстро облетели район вчерашней атаки. Как только они закончили, Орлов вывел вертолёт из разворота и начал подлетать к месту боя.

Бросились в глаза три разбитых и сгоревших машины. Их кабины были изувечены взрывами, прогнуты внутрь, стёкол нигде не осталось. И все эти осколки блестели на солнце, будто льдинки.

Ещё две машины были наполовину погружены в песок. Чёрные следы копоти покрывали песок и камни вокруг мест взрыва.

— Площадку наблюдаю. Посадка, — произнёс в эфир Орлов.

Быстро снизившись на повышенной скорости, он подошёл к земле и начал проходить вперёд. При этом обгонял пыль, поднятую воздушным потоком от несущего винта.

Ми-8 коснулся поверхности и застыл, погрузившись в облако песка. Тут же в кабине я почувствовал запах гари и жжёного металла.

Как только выключили двигатели и пыль осела, начали выходить из вертолёта. Ступив на землю, я сразу понял, что разбили мы очень непростой караван.

Под ногами можно было увидеть обложенные купюры афганей и мелкие частицы разорвавшихся снарядов. Вокруг дымящих и искорёженных автомобилей, будто сожжённые поленья, лежали снаряды от «эрэсов».

— Сан Саныч, мы с тобой даже в 1980 м такие караваны не перехватывали, — подошёл ко мне Сопин.

— Да, что-то слишком он большой, — ответил я, обойдя оторванную дверь автомобиля.

Причём это чудо автопрома было немецкой марки с наваренными высокими бортами. Рядом лежали обгоревшая одежда и мешки с купюрами. Я заглянул в кабину и обнаружил там обгоревшие останки водителя.

Замполит отряда разведчиков не успевал фотографировать. Уже через 10 минут он понял, что ему может просто плёнки не хватить, настолько много трофеев нужно задокументировать.

— Деньги, ценные предметы, пулемёты, «эрэсы», стрелковое оружие и куча всяких материальных средств. Всё обгорело, — говорил замполит Петру Петровичу, пока тот проверял один из кузовов.

— Странно, что нет ПЗРК, — произнёс Липкин, но я бы так не думал на его месте.

Итого нами были уничтожены 10 машин. Половина из них «барбухайки» — грузовики, которые были наполнены «под завязку».

Я остановился и задумался. Такого количества вооружения хватит надолго. А сколько караванов было уже пропущено?

— Саныч, такой караван однозначно на орден тянет. Так что, готовь дырочку на кителе, — подошёл ко мне Липкин, когда моё внимание привлёк единственный автомобиль европейского производства среди всех взорванных нами.

Вокруг него была чёрная сгоревшая земля на месте.

— Награды — это хорошо, но не кажется тебе, Петрович, что мы что-то упускаем, — предположил я, заглядывая в кабину автомобиля британской марки.

— Тут сложно что-то найти. Тем более, видишь следы. Уже кто-то побывал здесь… и только здесь, — задумался Липкин и подошёл ближе к машине.

Вокруг взорванного «Дефендера» были непонятные чёрные бугры и большие бурые пятна на камнях. А самое главное — кто-то рылся в машине.

Повсюду разбросаны обгоревшие и целые «бакшиши», то есть деньги. Также Липкин обнаружил комплект оборудования для полевого госпиталя.

— Основательно затарились. Но если духам нужен был весь караван, зачем рыться именно в этом автомобиле, — предположил я.

— Значит, именно в нём было что-то очень важное. Вопрос в том, нашли ли они это, — сказал Липкин.

Как только я заглянул в кузов автомобиля, тут же мне на глаза попался очень интересный снаряд.

— Это ещё что? — показал на обгоревшую ракету Пётр Петрович.

Так и хочется ему сказать, что будущее. Но это уже настоящее.

В кузове лежала ракета, состоящая из трёх отдельных суббоеприпасов. Каждый похож на дротик. Пожалуй, рано ещё для появления переносного зенитно-ракетного комплекса «Старстрик», но это именно его ракета.

Духи такими управлять точно не смогут. Значит, есть кто-то со стороны.

Обойдя ещё один автомобиль марки «Симург», я обнаружил очередные человеческие останки. Этот душман смог выскочить из кабины, но его настигло взрывной волной. Большая часть тела обгорела, а вот левая рука, на удивление, сохранилась. И на ней можно было разобрать кое-что очень знакомое.

— Игорь Геннадьевич, на минуту, — позвал я Сопина.

Он быстро подошёл ко мне и нагнулся над телом душмана.

— Что думаете?

— У духов татуировок я никогда не встречал, — произнёс Сопин.

Ещё бы! Вряд ли кто-то из душманов имеет татуировку с аббревиатурой B. R. I.

Глава 23

Над головой стремительно промчался Ми-24, оглушая шумом винтов и гулом двигателей. Прохладный ветер шевелил волосы, а мелкая пыль так и норовила попасть в глаза. Частицы песка медленно ползли по руке погибшего наёмника. В нос продолжал бить запах гари и сожжённой плоти. Но всё это отошло на второй план, поскольку передо мной был один из тех самых головорезов и «солдат удачи», схвативших меня и лётчика-оператора полгода назад на границе с Пакистаном.

Невозможно забыть довольные ухмылки наёмников, пришедших сюда за деньгами. Однако, появление этого парня здесь подтверждает моё отношение к окружающему миру. У него есть один очевидный и самый паршивый недостаток — он неимоверно тесен.

— Саныч, чего задумался? — спросил у меня Сопин, пока я сидел на корточках рядом с погибшим и не сводил взгляда с татуировки на руке.

— Есть о чём, — ответил я, поднимаясь во весь рост.

Игоря Геннадьевича не проведёшь. Он и без меня понял, что караван крайней степени непростой. Сопин оглянулся по сторонам и подошёл ближе.

— Ты так смотрел на этот труп, будто знаешь кто перед тобой, — шепнул подполковник.

— Поверь, Геннадич, это тот случай, когда я предпочитаю видеть его больше таким, чем живым.

Скрывать значение этой аббревиатуры не имело смысла. Я давал подписку не разглашать детали вылета, когда совершил предательство Евич. Да и спецназу нужно знать, с кем они имеют дело.

— Значит, БлэкРок. Что-то проходило в сводках, но наше командование не придало этому значение. Для нас это обычные наёмники, каких на афганской земле много встречалось. В чём причина такой реакции на этих парней? — спросил Сопин, пока мы шли вдоль разрушенных машин в сторону Ми-8.

Уцелевшие «трофеи» постепенно грузили в вертолёты, но времени уже оставалось не очень много. Топливо у «шмелей», круживших над нами, не бесконечное.

— Это нечто иное. БлэкРок — частная армия. В ней не просто любители сафари или пострелять. Это профи. Иначе бы в кузове не лежала такая… интересная ракета, — указал я на оставшийся боеприпас от «Старстрик».

— То есть, наёмники приехали, чтобы научить духов стрелять этими ракетами. Но мы даже не знаем, что это за… «трезубец», — покачал головой Сопин.

— Вот-вот! Про «Стингер» тоже ничего не знали. Проблемы себя ждать не заставили.

Значение комплексов «Стингер» было слегка преувеличено. С ним бороться научились, но потерь избежать не вышло. Больше всего вертолётов теряли и продолжают терять от огня крупнокалиберных пулемётов.

«Старстрик» — нечто другое. Из-за трёх суббоеприпасов он может быть весьма эффективным оружием. Как минимум его никто в Афганистане не знает. Кроме меня и БлэкРок.

— Ладно. Есть люди, которые разберутся быстрее, чем мы с тобой.

— Согласен. Грузимся! — скомандовал я, когда заметил, что все «трофеи» уже были на борту.

Через десять минут мы пролетали над хребтом Сургар. Осмотр каравана дал много информации к размышлению. С лётным составом нужно обязательно провести занятие и объяснить, как минимизировать возможность поражения из ПЗРК «Старстрик». А потом ещё и передать по цепочке на другие аэродромы.

— Сан Саныч, дальнейший план какой? — спросил у меня Орлов, пролетая над основной дорогой, соединяющей Кандагар со столицей.

— Не будем загадывать. Не устал пилотировать? — спросил я.

— Никак нет. Отдать вам управление?

— Нет. Дай хоть пассажиром полетаю, — ответил я, сложив руки на груди.

Хотя и нужно быть всегда начеку и в готовности взять управление, но с Орловым вполне комфортно лететь. Вертолёт летит ровно. Миша его не дёргает. Любое изменение курса и высоты выполняет плавно. Если б не его лень в подготовке к полётам, то и докопаться было бы не к чему.

— 102-й, Коверкоту, — вызвал по радиосвязи меня руководитель полётами.

— Ответил.

— 102-й, Мирванс дал указание к ним лететь с грузом, — ответил капитан Кораблёв.

Похоже, что в Кандагаре собираются по горячим следам осмотреть «трофеи». Могли бы и отправить представителя с нами.

— Понял. Дозаправимся и полетим, — ответил я.

— Ветер у земли 150° до 10 метров, — выдал условия на посадке руководитель полётами.

Орлов начал выполнять заход на посадку. Солнце слегка ослепляло, а боковой ветер постепенно усиливался.

— Бери поправку на ветер перед посадкой, — подсказывал я Михаилу, но он продолжал заход, основываясь на своих ощущениях.

— Контролирую, — спокойно сказал Орлов.

— Справа дует. Развернись и заходи против ветра, — подсказал я, но Михаил только кивнул.

Я решил, что надо быть внимательным сейчас. Слишком в себе уверен командир вертолёта. Прям напоминает мне Батырова в эту минуту.

Вертолёт продолжал снижаться. Скорость приближалась к отметке 50 км/ч. Указатель вертикальной скорости продолжал показывать значение 5 м/с.

— Смотри за скоростью, — продолжал я подсказывать, но как-то уж слишком был уверен в себе Орлов.

— Нормально, — отвечал он.

Площадка уже перед нами. Высота 20 метров, а вертолёт начинает слегка бросать из стороны в сторону.

— Обороты, командир, — подсказал по внутренней связи бортовой техник.

На указателе оборотов несущего винта и правда были колебания значений. Провалит Орлов обороты до 92% и будет плохо.

— Я контролирую!

Ещё и стрелки указателя скорости и вариометра дают неустойчивые показания. Вижу, что на лице Орлова появилась неуверенность, а на кончик носа скатилась капля пота.

— Управление взял, — сказал я, взявшись за ручку.

Заниматься лётным обучением, когда у тебя пассажиры на борту и опасный груз не стоит.

Перешёл в разгон. Скорость начала увеличиваться, а управление стало более эффективным. Правая педаль уже не на упоре и можно выполнить проход.

— Эм…102-й? — запросил руководитель полётами, наблюдая за нашим уходом на второй круг.

— Повторно зайдём. Условия прежние? — спросил я.

— Подтвердил.

— Вас понял. Площадку наблюдаю, разрешите заход, — запросил я, выполняя разворот над гарнизоном.

— Разрешил.

Теперь уже я развернулся против ветра.

— Возьмись за ручку, а ноги поставь на педали, — сказал я по внутренней связи.

Орлов быстро выполнил моё указание, не сводя глаз с площадки.

— Вот теперь заходи. Спокойно и без выкрутасов, — добавил я и ослабил «хватку».

Никаких проблем с посадкой у Михаила в этот раз не возникло. Зашёл и комфортно завис над площадкой. Выполнил висение и приземлил вертолёт. И надо было так рисковать?

После выключения двигателей я сказал всем выйти, оставшись с Орловым наедине. Проще всего поставить на парне крест и не мучиться. Но ведь он не безнадёжен.

— Я знаю, что вы сейчас скажете, командир, — начал Орлов первым, поднимая с пола кабины экипажа картодержатель.

— И что же?

— Не учёл боковой ветер. Провалил обороты. Рано загасил скорость, а вертикальная как была большой, так и осталась. Чуть было не схватил «вихревое кольцо». Вроде бы ничего не упустил, — ответил Михаил, смотря на меня отрешённым взглядом.

— Ты забыл мне назвать причину. Почему?

— А это важно?

Я снял шлем с головы и взъерошил мокрые волосы. Так и бузит Орлов. Придётся ему назвать его главную проблему.

— Важно. И это не мне нужно знать причину, а тебе в первую очередь. Лечение у больного знаешь, когда наступает? Когда он признаётся сам себе, что он болен. Вот и тебе нужно сначала понять, а стоила ли игра свеч, что ты решил выполнить посадку именно так?

Я похлопал парня по плечу и направился на выход из вертолёта.

У Ми-8 меня уже встречал капитан Бойцов, который ждал моего вердикта. Пока я расписывался в журнале, Даниил Сергеевич продолжал меня расспрашивать, не забывая говорить, какой Орлов хороший парень.

— Сан Саныч, так что с ним делать? — спросил Бойцов.

— Вот я у тебя то же самое хочу спросить, Сергеич. И просвети меня по другому вопросу. Догадываешься по какому? — сказал я, пожимая руку технику.

Бойцов с непониманием смотрел на меня, пока я наблюдал за подготовкой вертолёта к повторному вылету. Сопин раздавал указания подчинённым, иногда переходя на повышенный тон. В его бригаде тоже есть проблемы, требующие внимательного изучения.

— В дукан он пошёл! Я ему этот магнитофон по самые гланды засуну и заставлю каждое утро «Дельтаплан» петь, — высказывал Игорь Геннадьевич одному из взводных.

— Товарищ подполковник, он уже наказан. Инцидент исчерпан.

— Если ещё раз его фамилию услышу, дуэтом с ним петь будешь, старлей.

Дальше Сопин уже не говорил столь «проникновенно». Я повернулся к Бойцов, чтобы тот мне наконец-то ответил на давно интересующий меня вопрос.

— Командир, я не догадался какой вопрос.

— Плохо. Что за конфликт у замполита и Орлова? Почему при каждом удобном и неудобном случае старший лейтенант Ломов требует чуть ли не суда над Михаилом?

Даниил начал смеяться, а вот мне было не до каламбура.

— Бойцов, ты клоуна перед собой увидел?

— Виноват, командир. Просто не думал, что он ещё это помнит, — продолжил смеяться Даниил Сергеевич.

Мне было не до смеха в этот момент. А вот когда Бойцов рассказал причину, то и я не сдержал улыбки.

Оказывается, раньше Ломов служил в звене у Бойцова. После того как Виктор Викторович был назначен на должность замполита, их отношения не стали «прохладными». Курили и пили вместе, как и раньше. Это и сыграло злую шутку.

И вот после одного из застолий, заночевав в номере с девушками, Орлов и совершил «преступление века». А именно акт вандализма по отношению к дефицитной в эти годы обуви немецкой спортивной фирмы.

— А он другого места не нашёл, куда бы наср… наложить кучу? — уточнил я.

— Так Ломов закрылся в туалете и не выходил. Орлов сказал, что спьяну подумал, что перед ним белый горшок. Темно говорит было.

Совсем допился до чёртиков, Михаил Юрьевич! Но как-то уж не очень убедительно вся эта ситуация тянет на личную неприязнь.

В Кандагаре нас надолго не задержали. На стоянку подъехали грузовики, загрузили трофеи и уехали. А вот ракету «Страстрик» забрали на отдельном транспорте.

Сразу после разгрузки, полковник Веленов начал расспрашивать о дальнейших планах.

— Что предлагаешь, Сан Саныч? — спросил Юрий Борисович, прохаживаясь со мной вокруг вертолёта.

— Есть идея, как нам расширить зону поиска. Есть мысль, что основные маршруты гораздо ближе к границе. Но чтобы проверить, возможно, будут потери…

— Я тебе дам потери! — возмутился Веленов.

— Командир, да вы не поняли. Потери будут в военном имуществе, — начал объяснять я план, который мы обсудили с Липкиным ещё в Шахджое перед вылетом в Кандагар.

Моим предложением было взять меньше блоков, заменив их на подвесные топливные баки. Так мы увеличим время в воздухе и зону поиска.

— Как только выработаем их, сбросим и пойдём на внутренних баках. Сами же знаете, что оставлять пустые баки небезопасно.

— Знаю. А потом кто мне будет за эти баки отписываться? — вновь проворчал Веленов.

Вот скупердяй! Этих баков сотни тысяч. На каждом дачном участке стоят, а ему несколько штук жалко.

— Товарищ полковник, перехваченные караваны важнее топливных баков.

— И почему же? Ты будешь потом командованию объяснять, куда делось столько баков? Одним ведь вылетом не ограничишься. Расход будем иметь большой. На тебя же повесят, а вот караванов может не быть.

— По мне так лучше иметь расход баков, чем расход людей, которых оружие с караванов может убить.

Настрой Веленова поменялся.

— Только аккуратно. И чтоб сразу доложил, как прилетите.

Глава 24

Возвращаясь в Шахджой, я знал, что придётся разбираться с внутренними делами, которых за утро накопилось достаточно.

Не успел я войти в штаб, как на полусогнутых ногах ко мне подошёл начальник штаба майор Пяткин.

— Сан Саныч, у нас беда, — нервно сказал Алексей Гвидонович.

— Все живы? — задал я встречный вопрос, идя по коридору и снимая на ходу куртку.

— Эм… да. Тут другое.

— Ну, значит, это не беда. Либо временные трудности, либо поставленные задачи. Глаголь, Гвидоныч, что там.

— К нам летит главный штурман ВВС 40-й армии. Хочет проверить, как мы летаем на эти… ночные охоты.

— Хорошо. А беда-то в чём? Как будто первый раз к нам едут.

Я открыл дверь кабинета и быстро вошёл. Пока раздевался, Пяткин объяснил, почему стоит этого штурмана бояться. Мол, после визитов этого полковника, у многих командиров возникают проблемы.

— Гвидоныч, он летит свою работу делать. А именно проверить, как мы делаем свою. Это нормально. Я не понимаю, чего ты паникуешь.

Пяткин вроде успокоился. Через несколько минут в кабинете уже сидели замполит Ломов, заместитель по ИАС Моряк и тыловик Сычкин. Самый счастливый был именно Яша.

По своим каналам он уже узнал, что ему уже «дали» медаль. Как и многим другим. Теперь нужно дождаться только появления их в Кандагаре и переправить в Шахджой.

Небольшое дневное совещание должно было начаться 5 минут назад, но меня отвлёк звонок комполка. Веленов продолжал свой инструктаж, который он начал ещё в Кандагаре.

— Контроль высоты, местоположения в строю. Обязательно каждые 10… нет, 5 минут — контроль за остатком топлива. А лучше вообще за всем, — продолжал я слушать указания Юрия Борисовича.

— Так точно, товарищ командир. Что-то ещё?

— И за личным составом смотри. У тебя всё вроде спокойно, но бдительность усиль.

Командир полка что-то сильно «заинструктировал».

— И главное — летите ночью только после прибытия старшего штурмана.

Вот и командование себя проявило.

— А почему именно так? Разве у нас все задачи не согласовываются по линии генерала Целевого, который рядом сидит в Кабуле?

— Клюковкин, ну ты ж не первый год в армии. Не одного тебя к орденам нужно представлять. Кстати, ты в курсе, что я на тебя готовлю представление на орден Красного Знамени?

Приятно слышать, что меня так высоко ценят. Этот орден — следующая ступень в наградной системе. Наверняка Рэм Иванович постарался.

— Теперь знаю. Очень рад, — ответил я.

— Короче, жди полковника Углова. Сегодня должен прибыть.

Теперь хоть знаю, кто прилетит всё координировать. Углов Антон Павлович — главный штурман ВВС 40-й армии. Ни разу в жизни его не видел, но слухи о нём не самые приятные.

В первый раз слышу, что кто-то из представителей штурманской специальности может иметь скверный характер и репутацию самодура.

— Будем ждать, командир, — ответил я Веленову.

— Организуй встречу, питание, проживание. Про досуг не забудь…

Хорошо хоть не баню с девками ему подавай! На словах про досуг, разговор с Юрием Борисовичем и закончился.

Только я повесил трубку, как мои подчинённые тут же ринулись со мной обсуждать насущные проблемы. Да так, что стали друг друга перебивать.

— На повестке сейчас… — начал Ломов.

— Я осмотрел расположение… — продолжил Пяткин, перебивая коллегу.

— Что нам ваше расположение⁈ У нас скоро… — возмутился Ломов, продолжая склонять к обсуждению каких-то мероприятий партийной работы.

— Не ваше, а наше! Не сделаем, и будет плохо, — вновь его перебил Гвидонович.

Я громко прокашлялся, дав понять, что перепалку в моём кабинете необходимо заканчивать.

— Дебаты прекращаем и переходим к обсуждению в первом чтении. По старшинству. Алексей Гвидонович, что у нас за проблемы?

— В очередной раз не пришли запчасти на спецтехнику…

И далее по списку. Только решил проблемы со снабжением, как появились новые.

— Что с запасами? Ими можем воспользоваться? — спросил я, помечая себе в рабочей тетради красным карандашом необходимость решения вопроса с запчастями.

— Можем. А потом вновь будем их наполнять?

— Будем. Задачи у нас с вами боевые. Надо будет, вся эскадрилья руками толкать будет ЗИЛы и УРАЛы. Но этого не будет, поскольку вопрос решим в ближайшие два дня. Ещё что?

Гвидонович поднял вверх руки, показывая, что он закончил.

— Что у вас, Виктор Викторович? — обратился я к Ломову.

— Я понимаю, командир, что вылеты и старший штурман — важны, но вся политработа у нас встала в последние дни. Занятий нет, доведения не проводятся, про партсобрание и вовсе уже давно не вспоминается. День марксистско-ленинской подготовки скоро в плане, а мы не готовы. А ещё вы так и не приняли решение по поводу Орлова.

— А какое решение вы предлагаете? Человек, которому не доходит через голову, должен воспринимать информацию через руки, ноги, пот и слёзы. Чем у нас сейчас занимается Орлов? — задал я всем вопрос, и каждый из офицеров пожал плечами.

— Надо у его командира звена спросить, — предложил Яков Ильич.

— Не надо. Я и сам знаю, что он ничем не занимается. Вот к вам он в помощь и поступает, — посмотрел я на Ломова.

У Виктора глаза полезли на лоб. Похоже, при одном только упоминании возможности совместной работы с Орловым у него сразу возникает помпаж.

— То есть как в помощь? — возмутился Ломов.

— Очень просто, вам же нужен докладчик на день марксистско-ленинской подготовки?

— Эм… надо подумать.

— Это был не вопрос, а указание. Орлов на пути исправления. Да, есть нарекания в лётной работе, но по воинской дисциплине парень взялся за ум. «Коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного» — вы же помните эти слова?

Ломов покраснел, но деваться ему было некуда.

После совещания замполит попросился остаться. Как только дверь закрылась, и мы остались вдвоём, Виктор Викторович сел на диван и недовольно посмотрел в мою сторону.

— Что это значит, командир? Вы это специально?

— А что вас не устраивает? Чем плох Орлов?

— Всем. Он пьёт! — вновь начал возмущаться Ломов.

Следит за всем, Виктор Викторович! Не удивлюсь, если ходит и вынюхивает запах алкоголя.

— Ну не больше и не меньше, чем все остальные. И вы, кстати, тоже.

— А дисциплина? С младшими по званию груб, а должен их поучать и быть примером.

Точно следит. Наверное, ещё увидел сегодня утром, как отчитывал Михаил техника у вертолёта.

— Строгость к некоторым не помешает. Тем более что многие ошибки техников могли бы привести к печальному итогу.

Ломов покачал головой и замолчал. Неужели так эти кроссовки были для Викторовича важны? Или причина в другом?

— Викторович, вы чего тут устроили личную вендетту? Не нравится вам Орлов — так и скажите ему в лицо. А вот использовать своё служебное положение для сведения счётов я вам не позволю.

Виктор встал, выпрямился и спросил разрешения выйти из кабинета.

— Когда летали ночью? — спросил я у Ломова.

— Два дня назад. Сопровождал Ми-8 в Кандагар и обратно, — ответил Виктор.

Ломов имел допуск к полётам и на Ми-8. Как только он занял должность замполита, то переучился на Ми-24. В последние пару лет только на «шмелях» и летает.

— Со мной сегодня полетите ведомым. Готовы?

— Так точно.

Я кивнул, и Ломов быстро вышел.

К вечеру прибыл в Шахджой тот самый главный штурман — полковник Углов. Невысокого роста мужчина с аккуратно уложенными волосами и большой залысиной на макушке. Что в нём было особенного? Он тараторил так быстро, некоторые слова просто не успевали отложиться. Задаст какой-нибудь вопрос, и тут же сам на него отвечает. Ещё и не всегда правильно.

После ужина и небольшой экскурсии на ЦБУ, Антон Павлович решил проверить подготовку к боевому вылету у моей группы. В классе оставил меня и Кешу. Этого и стоило ожидать, поскольку не до конца ещё меня «напроверяли» по указке сверху. Не зря намекал Веленов, что нужно быть внимательным.

— Все карты и документацию мне на стол, Петров. И ваши тоже, майор Клюковкин. Посмотрю, как вы готовы в штурманском направлении, — хлопнул по центральному столу в классе Углов.

Я спокойно положил перед ним документацию, инженерно-штурманский расчёт, фотопланшеты и остальную документацию.

— У вас даже план связи есть. Похвально. А теперь вы, Иннокентий Джонридович, — обратился Углов к Кеше, и тот отдал ему документацию.

Сразу же Углов развернул карту. Причём полностью. Надо было видеть, насколько это взбесило моего товарища.

— Ну и где маршрут? — начал водить пальцем по карте Углов.

Я подошёл ближе и указал на нанесённые ровные линии с отметками времени. Мне ведь известно, насколько скрупулёзно относится к штурманскому делу Кеша.

— Это вы его так учили⁈ Вот так нужно рисовать линию заданного пути, — воскликнул полковник и, взяв карандаш с линейкой, начал прикладываться к карте.

Причём стал рисовать навесу, слишком сильно нажимая на карандаш.

— Товарищ полковник, в этом нет необходимости…

— Клюковкин, я лучше знаю, что мне делать.

Углов провёл несколько сантиметров, и кончик карандаша прорвал карту, образовав дырку как раз в районе реки Газнируд.

Я взглянул на Кешу и понял, что надо спасать человека. Вот только не Петрова, а Углова. Совсем немного и Кеша его «порвёт». Но первым порвали не полковника.

— Вот сам ты хреновый штурман. И карта у тебя хреновая, Иннокентий, — произнёс полковник и разорвал пополам карту Кеши.

Звук рвущейся бумаги даже у меня отозвался в голове гонгом. А уж у Петрова и подавно. Он сжал губы и уже готов был высказать очень много лестных слов Углову.

— Чего нахохлился, Петров? Карта почему в таком состоянии? Как сегодня полетишь? В общем, я тебя отстраняю.

— Да вы… — начал было отвечать Кеша, но я успел его прервать.

— Старший лейтенант Петров, вы свободны, — успел сказать я, пока Кеша не «наломал дров».

У него и так не самая хорошая была репутация в полку. А уж нетактичное поведение с главным штурманом ему могут не простить.

— Командир…

— Выйди, я сказал, — повторил чуть громче, и Кеша, вытянувшись в струнку, вышел из кабинета.

Углов проводил взглядом Петрова и повернулся ко мне.

— Это так вы готовите личный состав к важному вылету? Мало того что вас уже ловили на неподчинении и самоуправстве, вы ещё и некачественно готовы к выполнению…

— Вы всё сказали, Антон Павлович? — спросил я.

— Не понял… вы как…

— Очень просто, товарищ полковник. Во-первых, старший лейтенант Петров, как штурман звена прошёл контроль готовности у штурмана эскадрильи, как это и положено. Во-вторых, никто не давал право нарушать целостность штурманского снаряжения, коим является полётная карта. И в-третьих, у меня приказ генерал-лейтенанта Целевого о выполнении специальной задачи по поиску и уничтожению караванов. И не вам решать, кто будет в моём экипаже.

Углов тут же взбеленился и начал тыкать в меня пальцем.

— Вы забываетесь, Клюковкин. Правильно вас сюда отправили командовать этим подразделением. Не зря вы здесь оказались. Говорите, Целевой вам приказал? Ну-ну! Посмотрим!

Углов ещё пофыркал и тоже направился на выход из кабинета.

— Вы дозащищаетесь, Клюковкин. Я видел ваше представление на орден. Считайте, что получили от меня выговор и можете не ждать своё «Красное знамя».

— Зато у меня настроение хорошее. Лучше, чем у вас, — ответил я.

Углов что-то брякнул и пошёл на выход. Я начал собирать обрывки карты, когда услышал за спиной чьи-то шаги. Обернувшись, я увидел растерянного Кешу.

— Командир, не стоило. Дал бы мне его послать, и на этом бы закончили.

— Ничего страшного. Если дураку не намекнуть, что он дурак, он так и будет жить в неведении, — ответил я, и Кеша слегка приободрился.

В расчётное время поднялись в воздух. Ломов не сразу начал поспевать за всеми манёврами, но к 10-й минуте полёта стал держаться ровнее.

— 104-й, не отстаёшь? — сказал я в эфир, проходя рядом с очередной сопкой.

— Справа на месте, 102-й, — спокойно ответил Виктор.

— Командир, а звёзды сегодня сверкают ярче, чем вчера, — заметил Кеша.

— Звёзды — хорошо, а что у нас по маршруту? — спросил я.

— Прошли второй поворотный пункт. Далее курс 140°, — доложил Иннокентий.

Безоблачным небом над приграничными районами Афганистана любоваться не было возможности. Пусть ночью и тяжелее стрелять с ПЗРК, но прижиматься к земле всё же не стоит. Тем более что она сегодня хорошо просматривается.

— А в прибор хорошо всё видно, — сказал по внутренней связи Липкин, сидящий в грузовой кабине.

В сегодняшнем вылете он решил воспользоваться ночным биноклем БН-2. И чем дальше мы удалялись от Шахджоя, тем больше командир спецназа удивлялся.

— Вот там точно кто-то будет. А вот место хорошее для засады. Я не успеваю отмечать, Саныч. Чего мы раньше так далеко не залетали? — спросил Пётр Петрович, когда мы прошли на очередной просёлочной дорогой, ведущей от границы в сторону Кандагара.

— Никто задачи не ставил, — ответил я.

Чем ближе подлетали к границе, тем горы становились круче. Ущелья сменялись горной грядой, а равнинной поверхности почти не было видно.

— Третий поворотный пункт маршрута. Далее курс 70, — объявил Кеша, когда мы прошли рядом с горой Харгар.

Пока что никакого движения и никаких признаков жизни. По курсу было очередное ущелье, слегка освещаемое лунным светом. Тут же Липкин внёс предложение.

— Саныч, надо пройти по ущелью. Чуйка у меня.

И у меня тоже — зацепиться лопастями можно на раз-два.

— Командир, узковато. Двум вертолётам будет очень тесно, — заволновался Кеша.

— И духи могут думать так же. Мы же не отклоняемся от маршрута, Кеша?

— Нет.

Может и правда что-то найдётся и в этом ущелье.

— 104-й, снижаемся в расщелину. Иди с превышением от меня, — дал я команду Ломову.

— Понял, 102-й.

Ручку управления отклонил вперёд, и вертолёт быстро спикировал вниз. В этот момент дух захватило и всё сжалось в груди. Несколько мгновений и я выровнял вертолёт, оказавшись между двух скал.

Стало жутковато. Каждый поворот в ущелье приходилось проходить с большим напряжением. Чем дальше, тем расстояние становилось всё уже и уже.

Кажется, что можно дотронуться рукой до скал, окружающих нас. А вниз вообще не хочется смотреть — там тёмная бездна. Во рту слегка пересохло, а по виску медленно начала скатываться капля пота.

— Подходим к выходу из ущелья, — доложил Кеша.

Узкое пространство начало становиться шире. Справа — горная гряда прямо за блистерами нашего Ми-24. Слева — появилась гора, возвышающаяся над нами. Насколько я понял, это самая высокая точка гор Претай — почти 3000 метров.

— Сейчас последний изгиб, — доложил Кеша.

Я начал отворачивать влево, чтобы не уйти в сторону границы с Пакистаном. Липкин уже начал говорить, что под собой обнаружил большое горное плато, на котором было несколько дувалов.

— Отворот вправо… во! — воскликнул Кеша, который обомлел от увиденного.

Выйдя из разворота, мы оказались перед самым настоящим мегаполисом. На небольшой равнине было огромное множество огней. Оказывается, горная гряда являлась естественным укрытием для целого лагеря душманов. Сомневаюсь, что это туристы.

Сердце слегка забилось. Виски запульсировали, а по внутренней связи уже начались доклады Кеши о готовности к бою.

— 102-й, впереди наблюдаю. Главный включил, — доложил Ломов.

— Наблюдаю. Внимание, сброс баков! — дал я команду Ломову.

Нащупал тумблер сброса и пустые баки ушли вниз. И тут же духи активизировались.

— «Сварка» слева, — вновь вышел я в эфир, уклоняясь от яркого пунктира крупнокалиберных пулемётов.

Очередь прошла мимо. И ещё одна справа, от которой пришлось уходить уже резче.

С земли заметил вспышку, и что-то светящееся резко устремилось к нам.

— Слева! Слева! — слышу громкий голос Виктора в эфире.

— Командир, пошла ракета, — запереживал Кеша.

А время начало растягиваться.

Уйти влево нельзя — горная гряда. Если уйду вправо — подставлю Ломова.

И вверху только звёзды…

Глава 25

Приглушённый свет приборов в кабине начал сливаться в одно красное пятно. Дыхание и сердцебиение участились. Эффект растягивания времени был налицо. Будто кто-то мне дал время на раздумье, но такого быть не может.

— Вниз! — громко произнёс я, и буквально «толкнул» ручку управления от себя.

Вертолёт опустил нос, и мы резко спикировали. Землю разглядеть сложно, но если не маневрировать, то шансов не будет совсем.

— Я ушёл вправо! По тебе работают, — громко крикнул в эфир Ломов.

Только вертолёт «клюнул» вниз, как я разглядел в свете луны очертание сопки под собой. Ручку управления тут же отклонил влево, уходя от столкновения.

— Отстрел, — проговорил в этот момент Кеша, выпуская ловушки.

И тут же над нами произошёл взрыв. Вертолёт изрядно тряхнуло. Но и это ещё не всё.

Вокруг кромешная тьма. Сложно просматриваются очертания рельефа и скал по левому борту. Вот-вот и зацепим. Но вновь вертолёт встряхивает.

— Ещё взрыв! Вон какая дорожка, командир, — привлекает моё внимание Кеша к чему-то «очень» интересному.

Спутный след от пролетевшей ракеты был виден справа. Куда ушла ракета, мне совсем непонятно. Да и неважно это, поскольку рвануло ещё раз над головой.

Яркая вспышка заставила слегка сощуриться, но это было не единственное неудобство в эту секунду. В очередной раз я резко ушёл в сторону от столкновения с сопкой, а затем вынырнул из ущелья.

— 102-й, наблюдаю вас. Готов к работе, — доложил Ломов.

Я оценил размер цели перед собой. Тут куда ни целься, однозначно попадёшь. НАРы уже готовы к применению. Выполнять удар с пикирования нельзя.

— Атакуем с «горки». Прибор 260, — скомандовал я, разгоняя вертолёт в паре десятков метров от земли.

— Понял. Разгон, — ответил Ломов.

Расстояние между нами увеличилось. Кеша, похлеще бортовой вычислительной машины, отсчитывал примерное расстояние до выполнения «горки».

— Доворот 5°, — корректировал меня Кеша.

Скорость на указателе уже за отметкой 260 км/ч. Точка начала ввода в кабрирование всё ближе, а «пунктиры» пулемётов рассекают ночное небо всё чаще.

— Внимание! Манёвр, — громко сказал Кеша, и я энергично отклонил ручку управления на себя.

Нос начал быстро задираться. К креслу слегка прижало, а голову отбросило назад. Несколько мгновений и авиагоризонт подошёл к отметке 25° на угле кабрирования.

— Пуск! Влево ухожу, — произнёс я.

Вертолёт слегка качнулся вправо и влево. Ракеты устремились к цели, но и нам нужно уходить.

Начинаю разворот и тут же пикирую вниз. Указатель скорости начал показывать неустойчивые показания. Кеша занервничал.

— Скорость! Скорость, командир, — выдавливал из себя Петров, пока вертолёт входил в разворот и начал пикировать.

— Всё в норме, — успокоил я оператора, когда мы выровнялись после пикирования.

Слева от себя увидел, как пронёсся Ломов. Слишком близко он подошёл к цели.

— Вижу разрывы! Вижу цель! Пуск, — доложил он и выпустил по лагерю залп С-8.

За контроль результата в нашем экипаже отвечал Липкин, так что я ждал его доклада.

— Кучно! Хорошо попали, — произнёс по внутренней связи Пётр Петрович, пока я прикрывал ведомого.

Выполнили ещё одну атаку, чтобы полностью опустошить наши блоки. Языки пламени были повсюду. От взрывов опрокидывало машины, которые пытались уйти из лагеря.

Всё вокруг взрывалось так, что звук было слышно сквозь шум двигателей. Даже плотно надетый шлемофон пропускал этот грохот.

— Тряхнуло, — произнёс Виктор Викторович, когда выходил из второй атаки.

— Борт порядок? — запросил я.

— Порядок, — ответил Ломов.

Более оставаться здесь было нельзя. Один раз от ракеты ушли, но второго шанса могут не дать.

Только вышли из ущелья, как на глаза попались несколько машин, стремящихся как можно скорее уйти по просёлочной дороге. Есть возможность отработать и по ним.

— 105-й, работаем «сигарами», — дал я команду.

— Понял.

— Один заход выполняем и уходим, — уточнил я.

Начинаем сближаться. Кеша наводится на цель, а Ломов в эфир уже чуть ли не кричит, что готов стрелять. Так быстро он прицелиться бы не смог.

— Марка на цели. Дальность 5, — доложил Петров.

— Приготовиться! Пуск!

Ракета с глухим звуков вышла из направляющей и устремилась к цели. Несколько секунд и произошёл взрыв. Первая машина в этой колонне уничтожена.

Пока я выходил из атаки, следил за Ломовым, прикрывая его. Только он отработал, я вывел вертолёт напрямую, и мы продолжили полёт в сторону Шахджоя.

— Теперь уже точно летим в пункт постоянной дислокации, — произнёс я по внутренней связи, утирая пот с кончика носа.

— Завтра нужно слетать на контроль результата. Либо группу высылать. Улов знатный! — довольным голосом ответил Липкин.

Он протиснул голову в мою кабину и подсветил карту. Ему нужно было моё подтверждение в каком месте мы накрыли лагерь духов.

— На выходе из ущелья. Вот здесь, — указал я на карте.

— Понял. Отметил. Ещё раз спасибо, Саныч. Ещё и за уход от ракеты. Я думал, что пора молиться, — ответил по внутренней связи Липкин, тяжело выдыхая.

— А ты умеешь, Петрович? — спросил Кеша.

Пётр промолчал.

— В окопах атеистов нет, верно? — сказал я.

— Не поспоришь.

Сколько уже раз убеждаюсь, что на войне без веры нельзя.

— Сан Саныч, одной верой сыт не будешь, — вновь заговорил о еде Кеша.

— У тебя день непродуктивный, если ты не съешь достаточно продуктов. Правильно, Иннокентий? — спросил я.

— Ну я правда есть хочу, — расстроено произнёс Кеша.

Дело уже сделано, но надо ещё перевалить за хребет Сургар. Продолжаем полёт и не прекращаем смотреть по сторонам. Я посмеялся над очередным требованием Кеши его покормить. Липкин ещё пару минут шутил над Петровым, но его шуткам пришёл конец.

В этот момент на проходе рядом с кишлаком Нава, я усмотрел какое-то пятно. Оно начало двигаться к нам, а потом резко изменило направление. Ещё несколько секунд, и световое пятно стало маневрировать.

Да и возле кишлака под горой, какое-то странное не то свечение, не то вспышки.

— Этот кишлак давно разрушен. Тут мирных нет, — произнёс Кеша.

— Наблюдаю, Саныч. Справа под 90°, — доложил Липкин. — Отработаем?

Я быстро осмотрел местность. Есть у меня сомнения. Уж слишком явно машина сначала ехала в нашу сторону, а потом свернула к ущелью. Как раз между двумя хребтами.

— Оставим. В ущелье уже не догоним, — произнёс я.

— 102-й, наблюдаю цель, — прозвучал в эфире голос Ломова.

— 105-й, следуем на Коверкот, — повторил я, но, повернув голову, увидел, что Виктор отворачивает.

— Цель вижу. Готов к работе, — продолжил Ломов.

Только я собирался сказать что-нибудь погрубее в эфир, как с земли потянулся пунктир «сварки».

— Слева работают, — произнёс я в эфир, резко развернув вертолёт.

Пушка уже готова к бою. Направил Ми-24 на место стрельбы и выпустил очередь снарядов. Вертолёт слегка подбросило под действием отдачи.

Снаряды устремились к цели. Секунда, и произошёл взрыв. Столб пламени поднялся вверх.

— Назад! Запретил! — дал я команду Ломову, но ему было уже не вырваться.

Справа сверкнула вспышка, и в ночное небо устремилась ракета.

— Справа ракета! — произнёс я в эфир, но как тут уйдёшь.

Я быстро прицелился и пустил очередь из пушки по месту старта ракеты. Пока на земле в воздух поднимался огонь, я продолжал наблюдать след от выпущенной ракеты. Небо озарили три вспышки, одна ярче другой.

Вот он пресловутый «Старстрик»!

Вижу, как вертолёт Ломова начал вилять из стороны в сторону, снижаясь к земле. С правой стороны заметил, как что-то ярко засветилось.

— Пожар правого двигателя! — возвестила о попадании «девушка РИта».

— 105-й, вижу огонь справа, — сказал я в эфир и начал пристраиваться к неповреждённой стороне.

Если и сюда прилетит, то шансов спастись будет крайне мало у экипажа.

— Затушил, — доложил Ломов.

20 километров, отделяющие нас от Шахджоя, теперь превращаются в опасное мероприятие. Дотянуть на одном двигателе ночью не так-то просто.

Пока не было мыслей в голове о наказании Ломова. Сядем и будем разбираться.

— Ловушка была, Саныч, — сказал про внутренней связи Липкин, который сам первоначально предлагал пойти за машиной.

— Петрович, ты извини, но пока не до тебя сейчас, — объяснил я, смотря на вертолёт Ломова.

Прямого попадания ракеты не случилось. Однако взрыва рядом хватило, чтобы поражающие элементы повредили двигатель. Главное, чтобы и второй не встал.

— Не молчи, 105-й. Что у тебя происходит? — запросил я.

— Температура и обороты винта норма. Держаться на уровне 95%.

— Не проваливай их ниже 92%. Рядом с дорогой на Кандагар сбросишь подвески. Готов?

Мы ещё не совсем вышли из-за хребта, но уже видна серая ленточка дороги Кандагар — Газни. Здесь и можно Ломову облегчить вертолёт.

— Сбросил, — доложил Виктор.

— Коверкот, я 102-й. Команду техпомощи и пожарку к посадке. Фельдшера предупредите. По 105-му попали, — сказал я в эфир.

— Принято, — ответил руководитель полётами, но на заднем фоне было слышно, сколько человек у него запрашивает обстановку.

— И полосу подготовьте. По-самолётному будет садиться, — добавил я.

Полоса в Шахджое не бетонная, а сложена из плит К-1Д. Длина 700 метров, но для посадки Ми-24 с пробегом хватит. Главное, чтобы её порог обозначили.

Не прошло и пары минут, как РП уже доложил о готовности полосы.

— Торец подсвечен автомобилями. Светят навстречу.

— Понял. Скорость 105-й? — запросил я у Ломова, заметив, что начинаю его обгонять.

— 150… нет, 140. Уже 130.

До полосы ещё километров 10. Уже видны огни гарнизона, но похоже, что дотянуть будет Ломову сложно.

Проблема в том, что вокруг сопки. Единственная ровная площадка — сам аэродром.

— В горизонте не можешь лететь?

— Могу, но не совсем. Болтает.

— Держи ровно. Дотянем до полосы. Шасси контроль. Торец наблюдаешь? — спросил я.

— Выпущены, три зелёные горят. Полосу вижу.

Скорость у Ломова начинает падать. Сейчас она не больше чем 110 км/ч. На такой скорости он может изменить курс не более чем на 70°.

— Плавно поворачиваем. Следи за оборотами. Не проваливай их, — спокойно сказал я, следуя за Виктором слева.

— 102-й, вашу пару наблюдаю, — доложил руководитель полётами.

— Понял. Ветер?

— Штиль. Разрешил посадку.

— Выполняем.

Ломов начал снижаться. Скорость уже 90 км/ч.

— Полосу вижу. Сажусь, — произнёс Ломов.

В его голосе чувствовалось напряжение, но теперь шансов гораздо больше.

— На основные садись и ручку от себя. Шаг вниз, — подсказал я Виктору.

— Понял.

В эфире оператор Ми-24 Ломова начал отсчитывать высоту. Его вертолёт снижается. Уже почти коснулся полосы. Прошёл торец. Ещё немного.

— Касание, — подсказал я.

Вертолёт Ломова прокатился вперёд и остановился.

— Посадка. Двигатели выключил, — доложил Виктор.

— Покинуть вертолёт, — скомандовал руководитель полётами в тот момент, когда мы начали заходить на посадку.

Пока мы выключали двигатели, к вертолёту Ломова уже спешили техники и спецтранспорт. С одной стороны нужно на старлея злиться и «всыпать» как следует. С другой — в сложной обстановке справился. Правда завтра же отправлю на дорогу, чтобы доставал блоки, которые сбросил.

Пока я вылез из кабины, уже прибыла большая делегация с ЦБУ. Полковника Углова среди них не было.

— Сан Саныч, бесподобный вылет! Накрыли осиное гнездо, — жал мне руку заместитель Липкина, который ещё не вылез из грузовой кабины.

— Не то слово. Улей просто разворотили, — ответил я.

Настроение было не самым хорошим. Мне уже было ясно, что последует за разбором боевого вылета. Поблагодарив техников, я направился к повреждённому вертолёту.

Когда я подошёл ближе, мне стало совсем тоскливо. Правый двигатель разворотило по полной. Повредили главный редуктор, а жидкости продолжали вытекать на землю. Техники с фонарями обследовали силовую установку и лопасти.

— Командир, я не знаю как он сел. Тарелка автомата перекоса с таким перекосом теперь, что ей кранты, — стоял на одном из капотов младший сержант Гавриков.

— Ещё что?

— Двигатель, лопасти, гидросистема — с ними жопа. Остальное как-нибудь восстановим или вертолёт на донора растащим, — предложил Гавриков.

— Решим потом. На стоянку вертолёт и отдыхать. Завтра будем над ним колдовать.

— Понял. Техпомощь и пожарку на стоянку, — скомандовал зам по ИАС капитан Моряк.

Оставшийся техсостав начал работу, а я нашёл глазами, стоящего в стороне Ломова. Он ещё слегка трясся, не сняв шлем.

— В кабинет, Виктор Викторович, — сказал я и пошёл в ЦБУ.

— Товарищ командир…

— Быстро, — прервал я ответ Ломова.

Только я отошёл на несколько шагов, как почувствовал запах гари. За спиной вспыхнул огонь. Ночь уже перестала быть столь тёмной.

Вертолёт начал гореть. Техники бросились к вертолёту, а пожарные тут же снова начали разматывать рукава. Но самое плохое было не это. Грузовая кабина была закрыта, а среди техников я не обнаружил самого заметного из них.

— Гавриков где? — крикнул я.

— В кабине. А она закрыта, — рванул один из инженеров к вертолёту.

— Назад, — остановил я парня и сам кинулся к грузовой кабине.

Огонь распространялся всё быстрее. Начал нарастать гул. Промедление сейчас смертельно. В пушке ещё остались снаряды, которые могут взорваться.

— Я помогу, — услышал за спиной голос Ломова, когда подбежал к грузовой кабине.

Обшивка фюзеляжа начала нагреваться, а открыть дверь было сложно. Слышно было, как внутри кто-то колотит по блистеру. Ещё небольшое усилие и дверь поддалась.

Гавриков лежал на полу грузовой кабины, а огонь уже подступил к нему. Ещё немного и будет взрыв. Схватив его вместе с Виктором, мы быстро вытащили его и понесли на безопасное расстояние.

Тушить здесь уже было нечего. Огонь слишком быстро распространялся. Мы отбежали метров на 150 от вертолёта, как произошёл взрыв. Тут же в стороны полетели горящие осколки.

— Гавриков, очнись, — похлопал я по щекам младшего сержанта.

Он не сразу пришёл в себя. Открыв глаза, техник начал громко кашлять. Воротник его куртки обгорел, издавая противный запах палёной шерсти.

— Командир, я не пью уже вторую неделю, — начал подниматься Гавриков, утирая лицо грязными руками.

— Не рассказывай сказки, — ответил я, поднимаясь с земли.

От вертолёта поднялся яркий и мощный столб огня. В воздух вырвался густой и тёмный дым, заполнявший весь аэродром едким запахом. Гул от горящего вертолёта оглушал и не позволял слушать, что мне говорит Ломов.

Пока не закончились все работы по ликвидации пожара, я с аэродрома не ушёл. Пару раз ко мне прибегал начальник штаба Пяткин, чтобы передать указание главного штурмана Углова прибыть к нему с докладом. И каждый раз я отправлял Гвидоновича обратно.

— Товарищ командир, всё закончили. Вертолёт восстановлению… ну вы и сами поняли, — подошёл ко мне Моряк с докладом.

— Да, вижу. Все в порядке? Никто не пострадал? — спросил я.

— Так точно, — ответил капитан, утирая грязное лицо тыльной стороной ладони.

— Ладно. Я в ЦБУ, если что. Ночь сегодня всё равно бессонная, — пожал я руку заму по ИАС.

Пока я шёл в здание ЦБУ, искал как бы улучшить настроение. А причин для смеха было не особо много. Но главное, что после вылета у меня и спецназа полный комплект людей. Вертолётов наша промышленность ещё наделает.

Только я вошёл в зал управления, как тут же услышал пронзительный возглас Углова.

— Клюковкин, совсем потеряли страх⁈ Я долго вас ждать буду?

Я посмотрел по сторонам. В помещении помимо меня были и другие офицеры. Также на радиостанциях сидели связисты в званиях сержантов и ефрейторов. При всём к ним уважении, но разговаривать со мной так позволять нельзя.

— Не потерял. Ждать вы меня будете столько, сколько нужно. У меня, знаете ли, и авария, и наземное происшествие произошло. Я должен был быть на аэродроме, а не бегать с докладами каждые 10 минут.

Углов покрылся белым налётом и приготовился уже разорвать тишину пронзительным криком.

— Вы… — начал Антон Павлович, но рядом с ним зазвонил телефон.

Полковник представился и начал нервно теребить молнию на комбинезоне. Пока Антон Павлович с кем-то говорил, я быстро рассказал Сопину, что мы видели.

— Укрепрайон. У самой границы, под прикрытием Пакистана и рельефа. А ты любишь нам подкидывать задачи, Саня, — улыбнулся Игорь Геннадьевич.

С комбригом спецназа нужно согласиться. Но есть ещё кое-какая информация. Уж слишком сегодня ночью нас потрепали ПЗРК.

— Тут ещё кое-что. Помнишь новый ПЗРК «Старстрик»? Повреждение Ми-24 нанесли с большой вероятностью им.

Сопин почесал подбородок, поглядывая на карту. В это время Антон Павлович что-то рьяно доказывал своему собеседнику. Ничего не понимаю, что он говорит.

— Если стреляли из «Старстрик», то в рядах духов точно есть наёмники из БлэкРок, — сделал заключение подполковник Сопин.

— Конечно. Попасть ночью очень сложно. Но для нас были сделаны засады. Плюс была приманка, на которую… не стоит пока об этом, — прервался я.

Углов с, еле скрываемой, улыбкой отложил в сторону телефонную трубку. И довольного взгляда с меня полковник не сводил.

— Вас к телефону, майор, — сказал Антон Павлович, и я подошёл к телефону.

— Слушаю, майор Клюковкин.

— Это Веленов. Я кратко, Сан Саныч. Заместитель командующего ВВС армии звонил. По тебе приняли предварительное решение, — ответил комполка.

Его голос звучал не так молодцевато, как обычно. Да и мне не нравится сама идея «предварительного» решения.

— Я готов выслушать, командир.

— Тебя временно отстранили от полётов. Жди очередную комиссию.

Глава 26

Февраль 1984 года. Кандагар, Демократическая Республика Афганистан.

Коридор в штабе вертолётного полка пропах спёртым воздухом и лёгким запахом мастики, которой в спешке натирали полы солдаты перед приездом большого начальства.

Узкий коридор с низким потолком, напоминал блиндаж. Шум от взлетающих вертолётов и самолётов отдавался в помещении глухим эхом. Лампочки под потолком горели тускло, отбрасывая рваные тени на стены, покрытые облупившейся светлой краской.

В конце коридора приглушённым голосом прапорщик отчитывал двух солдат за плохую работу.

— Я говорил, нужно было лучше мазать. Если меня вздёрнут, на дембель пойдёте, когда рак на горе свистнет, — грозил он парням.

Я внимательно посмотрел на стены и обнаружил, в чём именно недоработка солдат. В некоторых местах они пытались замазать облупившиеся участки. Получилось ещё хуже — пятна потемнели, выделяясь на фоне выцветшего покрытия.

Сделав несколько шагов по деревянному полу, я сел на один из потёртых стульев рядом с дверью и задумался о предстоящей беседе.

Чуть меньше месяца прошло с момента пожара на аэродроме, когда сгорел Ми-24. С тех пор мою эскадрилью только экологи не посещали с проверками.

— Сан Саныч, ещё ждёте? — присел на соседний стул мой тыловик Сычкин, который в штабе решал дела по своему направлению.

— Да пока не звали. Всё сделал?

— Так точно. Запасы пополним, а то по запчастям к машинам были проблемы. Ну и вот ещё. Телеграмма пришла на имя командующего, а штаб в Кабуле уже разослал по частям.

Яков Петрович протянул мне жёлтую бумагу с отпечатанными строчками. Прочитав первые пару абзацев, я понял, что мои недавние мысли материализовались.

— «Инспекция по охране окружающей среды в составе Главного квартирно-эксплуатационного управления Министерства обороны». Я и не думал, что такая есть.

— Да я сам удивился. Военным экологам чего тут делать? — возмутился Яша.

— Все хотят исполнить интернациональный долг. Экологи не исключение, — ответил я, протягивая телеграмму Сычкину.

Подняв глаза, я засмотрелся на висящую напротив доску с приказами, затёртыми до такой степени, что прочитать отдельные буквы можно было только по наитию. На одном из листков кто-то оставил небрежную пометку карандашом.

Сычкин пожелал мне удачи и пошёл на выход. Я же решил в уме прогнать воспоминания прошедшего месяца.

Комиссия своё дело сделала. Причины наземного происшествия были установлены и оказались не такими уж плохими для меня. Имел место конструктивно-производственный недостаток датчика-сигнализатора. Произошло короткое замыкание от электрической бортовой сети вертолёта. Воспламенение топливовоздушной смеси. И пошло, и поехало. Но это было ещё не всё. Не только на разборки по Ми-24 приезжали в Шахджой проверяющие.

Просматривали всё. Даже те журналы, о существовании которых никто в эскадрильи и не знал. Много замечаний было по политработе и дисциплине. Мол, все пьют и не просыхают. Хотя никто никого за руку, поднимающую «нурсик», не поймал.

Я перевёл взгляд на дверь кабинета, будто пытаясь мысленно приказать ей открыться. Она была тяжёлой, потемневшей от времени. Табличка с фамилией Веленова блестела в полумраке коридора. И именно она была натёрта лучше всех, выделяясь из общей обшарпанности коридора.

И как по приказу, дверь открылась через секунду. В коридор выглянул уставший Веленов, утирая вспотевший лоб.

— Заходи, Саныч, — тихо сказал Юрий Борисович.

— Понял, — ответил я и медленно поднялся со стула.

Я поправил форму одежды, вдохнул горячий, пропитанный пылью воздух и шагнул за порог.

Кабинет встретил меня тяжёлым, застоявшимся запахом, в котором смешались ароматы табака и мятного чая. Несмотря на февраль, в помещении работал вентилятор. Он стоял на шкафу и лениво гонял воздух, еле шевеля бумаги на столе, но не приносил ни прохлады, ни облегчения.

В углу ровно гудел старый холодильник, периодически вздрагивая и постукивая компрессором, словно напоминая о своём присутствии.

— Побыстрее, товарищ майор. Помимо вас, есть дела поважнее, — услышал, как тараторит из угла кабинета главный штурман, наливающий себе чай.

— Не стоит, Антон Павлович. Майор ждёт нас уже давно. Хоть ноги разомнёт, — вступил в разговор ещё один присутствующий.

Это был заместитель командующего по инженерно-авиационной службе. Он сидел за столом для совещаний и выглядел вымотанным: тёмные круги под глазами, взгляд в точку, пальцы нервно постукивали по столу. Перед ним лежала раскрытая папка с документами — таблицы, схемы, графики. Даже отсюда я мог различить цифры, подчёркнутые красным.

Главное лицо — заместитель командующего ВВС 40-й армии, стоял ко мне спиной рядом с картой. Она висела на стене, испещрённая карандашными пометками и воткнутыми в неё кнопками.

— Товарищ генерал-майор, майор Клюковкин, временно исполняющий обязанности командира 6-й эскадрильи, — представил меня Веленов.

Зам командующего медленно повернулся и осмотрел меня снизу вверх. Генерал был крепкий, широкоплечий мужчина с усталым взглядом и глубокими морщинами на лбу. С хмурым видом он держал в руках папку. Но было видно, что мысли его заняты чем-то большим, чем меня за что-нибудь отчитать.

Он медленно кивнул и подошёл к столу. На краю в пепельнице дымилась сигарета, оставляя в воздухе терпкий запах гари, перемешанный с мятной свежестью остывающего чая. Пепельница была переполнена окурками, тонкий дым ещё витал в воздухе, въедаясь в стены и мебель.

— Майор, вам довели результаты расследования происшествия? — спросил генерал, присаживаясь за центральный стол и расстёгивая новый камуфлированный лётный комбинезон.

— Так точно.

— Согласны с выводами? — задал ещё один вопрос генерал.

— Согласен.

Полковник Углов, хмыкнул и сел напротив зама по ИАС, размешивая сахар в кружке.

— Ещё бы. На тоненького проскочил, и ещё бы не был согласен, — проворчал главный штурман Углов.

Отпив немного, он, чуть покачиваясь вперёд-назад, словно прикидывал что-то в уме, уставился на меня.

— Мы и сами не могли предположить, что датчик-сигнализатор ДСМК-8А-19 настолько проблемный. Если бы не похожий случай, произошедший через неделю в 50-м полку в Кабуле, то мы бы приняли неверное решение, товарищи, — произнёс зам по ИАС, закрывая папку с документами.

Сквозь мутное стекло пробивался жёлтый свет солнца, отбрасывая на стол длинные неровные тени. Только сейчас Веленов закрыл за мной дверь и сел рядом с главным штурманом.

— А что с документацией? Всё в завале, — поспешил меня «облить помоями» Углов.

— Относительно, Антон Павлович, — ответил ему зам командующего.

— Техника в не самом лучшем состоянии, — добавил зам по ИАС.

— Условно, товарищ полковник, — продолжил отвечать генерал. — Что у нас по итогу с товарищем Клюковкиным. Есть замечания, недостатки, нарушения, но всё в пределах разумного. Ничего не упустил, Юрий Борисович?

Генерал посмотрел на Веленова и командир полка кивнул, соглашаясь с вышесказанным.

— А я не согласен, товарищ генерал. Много самовольства, пререкания со старшими по званию. А сколько было случаев пьянства в этой эскадрилье? — продолжил Углов.

Вот не успокоится никак полковник. Обиделся на то, что я заступился за Кешу Петрова в день его прибытия для проверки.

— Разрешите уточнить, какими фактами вы оперируете? — спросил я у штурмана.

— Чем я оперирую, не ваше дело. Это здесь ещё нет начальника политуправления. У него на вас большая папочка собрана.

— И я могу с ней ознакомиться? — продолжил я.

Штурман замолчал, пыхтя и набирая в грудь воздуха. При этом начал на меня показывать. Мол, негодяй какой!

— Случаев употребления алкоголя не больше, чем в остальных частях. Я хочу отметить, что с приходом майора Клюковкина, увеличилась эффективность боевых вылетов. Именно его предложения легли в основу «ночной охоты» на караваны. А если вспомнить его методические рекомендации по уходу от ПЗРК душманов, то его вклад в последние успехи весьма большой, — вступил в разговор Веленов.

Заместитель главкома взял один из документов со стола, надел очки и начал читать.

— Вы его выгораживаете. Если он такой спец, то почему не контролировал ведомого? Позволил отклониться от курса. Будь он уважаем подчинёнными, товарищ… как его… Боров, не получил бы повреждения от воздействия с земли.

Ну надоел этот Антон Борисович! Лезет во все дырки. Проконтролировал штурманскую подготовку и замолчи.

— Что скажете на это, Клюковкин? — поднял на меня усталые глаза генерал.

— Фамилия моего ведомого Ломов. К сожалению, мой подчинённый совершил ошибку. А на войне она может привести к плачевному исходу. Однако, им был уничтожен автомобиль с большим количеством вооружения. Получив повреждение, старший лейтенант смог посадить вертолёт без последствий. Что касается нарушения приказа, то мной уже были проведены мероприятия с товарищем Ломовым. Он был отстранён от полётов и уже готовится повторно войти в строй.

Генерал кивнул, а вот штурман остался недоволен этим фактом. Не получается у него закопать меня.

Углов встал с места и подошёл к заместителю командующего. Он что-то начал ему шептать. Из сказанного я разобрал несколько слов.

— У нас было указание по товарищу Клюковкину.

— Было, — громко ответил генерал.

— Нарушил, пускай отвечает.

— Ответит.

Тут Углов понял, что его шептания ни к чему не привели.

— Товарищ генерал, вы же понимаете…

— Понимаю. Всё понимаю. А ещё вам напоминаю, что тут решение принимаю я, — посмотрел заместитель командующего на полковника.

— Так точно, — смирился Углов и сел на место.

Генерал встал из-за стола, взял в руки стопку документов и пошёл по направлению ко мне. Он вновь надел очки, перебирая в руках листы.

— Рапорт полковника Веленова. А этот командира бригады спецназа, который написал на моё имя бумагу. За ним начальник оперативной группы ГРУ в Кабуле и заместитель начальника оперативного отдела. Я уж не говорю о том, какие у вас заслуги в прошлом. Что мне с этим делать? — потряс передо мной бумагами заместитель командующего.

— Примите решение, товарищ генерал, — ответил я.

— Вот что, голубчик. На что вас представлял генерал Целевой?

— Орден Красного Знамени, — быстро сказал я.

— Пока забудьте о нём. За низкий контроль над личным составом вас накажет командир полка. Эскадрилью Клюковкина мы снимаем с ночных операций «Завесы». Определите сами, Юрий Борисович, кто из экипажей будет выполнять их задачи.

— Есть. А чем же тогда нагрузить 6-ю эскадрилью? — спросил Веленов.

— Пускай работают в интересах отряда спецназа. Перевозки, эвакуация, прикрытие. Этого будет достаточно. Вы свободны, майор, — произнёс генерал и пошёл за стол.

Я выпрямился, надел фуражку и приложил правую руку к виску.

— Можете идти, товарищ майор, — сказал генерал, но у меня был ещё один вопрос.

— Товарищ генерал, разрешите вопрос.

— Не нужно. Ты допущен к полётам. Как командира, я тебя понимаю. Самое трудное — ждать. Ждать возвращения своих ребят с задания. Гораздо проще, когда сам сидишь в кабине, сам принимаешь решение и сам «разруливаешь» возникшую ситуацию.

— Понял, спасибо.

На этом моё пребывание в кабинете завершилось. Обратный путь из Кандагара в Шахджой я провёл в горизонтальном положении на лавке грузовой кабины Ми-8. Лёня Чкалов пилотировал аккуратно, так что я смог немного поспать. Особой радости после разговора с замом командующего у меня не осталось. Вроде и получил наказание, а вроде и отделался лёгким испугом.

После посадки в Шахджое, я позвал в кабинет заместителей, чтобы поделиться новой информацией. А заодно и продумать план мероприятий на праздничный день. Всё же не каждый раз приходится отмечать День Защитника Отечества в Афганистане.

Да и пора уже привыкнуть, что в Советском Союзе этот праздник назывался День Советской армии и Военно-морского флота.

— Итак, ваши предложения по проведению праздника, — спросил я у заместителей в кабинете.

— Построение личного состава, награждение орденами и медалями. У нас много, кому пришли награды, — объявил начальник штаба Пяткин.

— Награды — хорошо. Что ещё?

— Я бы провёл лекцию по истории возникновения этого праздника. Далеко не все знают, как он появился. Я уже и отчётный материал подготовил, — предложил Ломов.

— Сомневаюсь, что есть те, кто не знает, — ответил замполиту Моряк. — Давайте просто отдохнём? Никаких лекций и других видов собраний.

Покачав головой, я повернулся к окну. Увидев знакомый силуэт с двумя пластиковыми канистрами, встал с места и открыл створку.

— Гавриков, ядрёна кочерыжка! Сюда иди, — подозвал я младшего сержанта.

Ну он и нашёл где ходить со спиртом.

— Товарищ командир! Век воли не видать, на стоянку иду. «Липу» буду протирать, — начал объясняться Гавриков.

— Ты её вчера протирал, — крикнул из кабинета капитан Моряк.

— Честное слово, товарищ командир. Вот сегодня точно буду протирать. Я уже три недели не пью, — доложился Гавриков.

— Подряд? — спросил я.

— Нет, но один раз не считается. Позавчера медаль обмывали…

— Гавриков, ты надоел. Ты можешь хотя бы три дня не пить?

Парень поставил канистры и почесал затылок.

— Ну… могу. А зачем?

— Во-первых, здоровее будешь. А во-вторых, я бы тебе хоть на какую-нибудь награду написал. Все получают, а ты вечно в пролёте.

Гавриков подумал и ответил.

— Из-за этого не пить? Сложный выбор.

— Я тебе сейчас устрою «выбор»! Исчезни, пока я добрый. И канистры в столовую занеси. Найдём им применение там.

— Есть, — расстроено сказал Гавриков и развернулся по направлению к столовой.

Я прикрыл окно и вернулся за стол. Тут же пришла идея, как ещё немного взбодрить личный состава. Взяв телефонную трубку, я связался с Липкиным.

— Саныч, никаких завтра задач. Все отмечаем праздник. К нам зайдёшь на рюмку чая?

— Постараюсь. Ты мне вот что скажи. Говорят, вы в футбол играть не умеете от слова «совсем». Опровергнешь эту мысль?

— Это кто тебе сказал? Десантники, никак иначе! Это они потому говорят, что вечно нам проигрывают, — начал возмущаться Пётр Петрович.

Через минуту мы уже договорились о проведении футбольного матча. Насчёт главного приза мыслей общих не было. Оставили этот разговор на завтрашний день.

Согласовав «праздничное» меню в столовой, которое решил утвердить на общем собрании Сычкин, совещание закончили.

Наступило утро. В назначенное время на стоянке выстроилась вся эскадрилья. Замполит приготовил награды, разложив их на столе. Погода явно не февральская. Солнце довольно сильно пригревало, а в демисезонной куртке было весьма жарко стоять.

— Равняйсь! Смирно! Слушай Указ Президиума Верховного Совета СССР, — объявил я, и Ломов начал зачитывать текст награждения.

По очереди из строя выходили мои подчинённые, получая честно заработанные награды. Кому-то орден Красной Звезды, а кому-то и «За службу Родине в Вооружённых Силах». Кое-кто из техсостава получил медаль «За отвагу», но большинство были награждены медалью «За боевые заслуги».

Как только награждение закончилось, я осмотрел строй и ещё раз поздравил с наградами.

— Работа у нас сложная и тяжёлая. Оттого и мне, как командиру, приятно, что труд целого коллектива оценён по достоинству. Сегодня День Советской армии и Военно-морского флота. Я вас ещё раз поздравляю с праздником. Желаю безаварийной работы, здоровья и поскорее вернуться домой.

После громких аплодисментов в строю начали выделяться футболисты. Оказалось, что главными игроками были мои «любимцы» — Орлов и Гавриков. Эта пара форвардов буквально разорвала на части защиту спецназовской сборной. Правда в команде была одна большая проблема — не было нормального вратаря.

Оттого и в счёте команда моей эскадрильи постоянно позволяла догонять спецназовцам. Пришлось брать ответственность на себя и… выйти играть «в рамку». Надо было видеть, как воодушевился мой личный состав. Люди, обступившие пыльную площадку, которая была футбольным полем для этой игры, продолжали поддерживать свои команды. Так громко даже во время вылетов не бывает у нас на базе.

После финального свистка на импровизированном табло был счёт 6:4 в нашу пользу. Липкин негодовал от очередного поражения своей команды.

— Позор! То десантуре, то лётчикам! Меня в Союз не пустят, пока вы не выиграете хоть один матч, — возмущался Пётр Петрович.

И всё же, праздничную атмосферу поражение одних и победа других никак не испортила.

Наступил вечер, и пора было готовиться к застолью. Получившие ордена и медали, готовились их обмыть, а остальные поддержать. Столовая в этот раз превзошла сама себя.

Когда я вошёл в обеденный зал, то обомлел. На столах, помимо хороших консервов, колбасы, сыра, была запечённая утка и курица. Где её достал Сычкин, стоит только догадываться.

Когда все собрались, пора было начинать и основную часть мероприятия.

Сначала я, как командир должен был выступить с официальной речью.

— Товарищи, поводов у нас сегодня много, но все объединяет одно — награды нашли своих героев. Для начала слово предоставляется награждённым орденами Красной Звезды.

Каждый из награждённых, как следует из традиции, должен был выпить офицерскую норму — гранённый двухсотграммовый стакан водки. При этом в нём должен был лежать орден или медаль. Смотря кому и что дали.

В такие моменты никто отвлекать не имеет права. Все ждали, когда человек выпьет. Смотрели и оценивали, насколько легко он это делает. Аплодисменты, одобрительные возгласы и приколы только после употребления.

Не обошлось без казусов. Сычкин чуть было не проглотил медаль, когда задирал голову.

Как только официальная часть была завершена, мне предстояло открыть неофициальную.

— Товарищи, а точнее братья по небу. Вы лучше всех в армии знаете, что такое вибрация и самовращение. Не раз попадали в ситуацию, когда проваливались обороты или по вам били со всех стволов с земли. И скажу вам честно, если бы у меня была вторая жизнь, я бы прожил её вертолётчиком, — произнёс я.

В столовой все зааплодировали. Даже официантки не удержались и похлопали.

— Знайте, что вы гордо носите звания самых отважных людей в авиации с самыми титановыми… причиндалами. Но сегодня надо бы вспомнить всех, кто стоял, стоит и будет стоять на защите Родины. За простого солдата, сержанта или матроса, прапорщика и офицера, генерала и адмирала. А также тех, кто при случае встанет в один ряд с нами и даст отпор врагу. Ура!

— И по этому поводу два коротких, один раскатистый, — вскочил на ноги Орлов.

— Ура! Ура! Ура-а-а!

Я медленно поднёс стакан к губам. Слегка передёрнулся от спиртового запаха, но вида подавать нельзя. Засмеют же!

— Товарищ майор, разрешите обратиться, посыльный по штабу рядовой Игнатьев! — громко сказал солдат, забежавший в столовую.

И почему я не удивлён!

— Игнатьев, ты в курсе, что делают с гонцами, которые плохие вести приносят? — спросил я, держа в руках налитый стакан.

— Так точно. Поэтому и переживаю. Вас в ЦБУ вызывают.

— Кто?

— Генерал-лейтенант Целевой. Просили передать, что очень срочно. Застолье отменяется.

Глава 27

Стакан с прозрачной жидкостью так и пришлось оставить на столе. Торжественное мероприятие я, конечно, не стал останавливать. Всё же праздник государственный, и даже уважаемому Рэму Ивановичу не получится его отменить. А вот употребление горячительных напитков пришлось притормозить. До уточнения всех нюансов.

Пока шёл по улице, заметил некоторое хаотичное перемещение в расположении спецназа и десантников.

Войдя в помещение ЦБУ, я был весьма удивлён царившей тишине. За большим столом, насупившись и сложив руки на груди, сидел Липкин. На лице Петровича читалась столь часто повторяемая в армии фраза — «задолбали».

Над картой, разложенной на столе, склонились два командира рот, старший штурман моего полка и ещё пару человек. Как здесь оказался штурман, мне непонятно. Видно, что у этих должностных лиц шла вполне себе конкретная работа по прокладке маршрута полёта.

— Эта площадка не подходит. Близко к границе и далеко от дорог. Ещё и вершины. Есть иные варианты? — задал вопрос один из командиров рот.

— Посчитаем… Сан Саныч, присоединяйся! Нужен твой светлый ум и виденье завтрашней работы, — приветливо махнул мне старший штурман полка.

— Знать бы ещё какой работы, — сказал я и слева от себя услышал сильное покашливание.

Генерал Целевой, прикрываясь платком, зашёлся в приступе кашля.

— Спасибо, дорогой, — поблагодарил генерал рядового, взяв протянутую ему одним из связистов кружку чая, и повернулся в мою сторону. — Клюковкин, все уже здесь, а вы всё празднуете.

— Товарищ генерал, у меня иных команд, как праздновать, не было.

Целевой подошёл ко мне и поздоровался, пожав руку.

— Присоединяйся. Работа тебе завтра предстоит. Не самая сложная, — показал генерал на карту.

— Я бы сказал, ложная, товарищ генерал, — добавил штурман, подзывая меня к себе.

Липкин по-прежнему сидел надувшийся. То и дело сейчас лопнет, Пётр Петрович.

— Липкин, а ну сдуйся и не надувайся. Чего как снегирь зимой на ветке? — возмутился генерал.

— Рэм Иванович, ну прям перед самым… вливанием внутрь вырвали из-за стола, — подскочил на ноги Липкин.

— Не одного тебя, Петрович, — поддержал я товарища.

— Не одних вас, товарищи офицеры. Думаете, мне нравится 23 февраля чай гонять, а не чего покрепче? У духов нет праздника, так что задачу по обеспечению операции никто с нас не снимет. Думали в верхах, что без вашего гарнизона смогут обойтись. Не получилось. Масштаб завтрашней высадки слишком большой. Я думаю, на этом объяснения считаю исчерпывающими. Есть у кого ещё сопли, которые ему следует подтереть? — грозно объявил Целевой.

Генерал выложил из папки шифротелеграмму и боевое распоряжение. На завтрашний день запланирована большая операция по высадке десанта в приграничных районах.

Цель операции — отсечь предполагаемые укрепрайоны духов, изолировать их от границы и затем зачистить. Тем самым решить последнюю проблему, исходящую от вооружённой оппозиции.

— Основные задачи будет выполнять Кандагар и Калат. Твоя эскадрилья, Александр, изначально не планировалась. Но у зама командующего авиацией появилась идея сегодня утром. Провести ложную высадку десанта, чтобы духи не поняли где основные площадки для высадки. И я поддержал эту идею, — добавил Целевой.

Идея у командования хорошая. А замысел операции, насколько я успел заметить по нанесённым маршрутам на карте, продуман. Тут и несколько групп тактического назначения, и план артиллерийской поддержки десанта, и порядок поисково-спасательного обеспечения. В общем, не придраться. За одним «маленьким» нюансом.

— А предварительная авиационная и артиллерийская подготовка ведь не проводилась? — спросил я.

— Не проводилась. По данным разведки противодействие ПВО будет минимальным. Поэтому, для достижения внезапности решено заранее ничего не проводить. И я вижу, что ты не особо с этим согласен, Сан Саныч, — сказал генерал.

Я ещё раз посмотрел на районы высадки десанта. Они моей эскадрилье очень хорошо знакомы. Каждый из лётчиков знает направление и место, откуда духи могут внезапно появиться, какие места лучше облетать, как случайно не улететь к «соседям».

А тут ещё и одна из площадок для высадки выбрана у перевала Харбакай, что у самой границы с Пакистаном. Выйти к нему можно либо по длинному ущелью вдоль гор Претан, либо через Пакистан, что совсем нежелательно делать столь крупной группой вертолётов.

— Не то чтобы совсем не согласен. Мы много взяли караванов в последние месяцы. Среди трофеев присутствовали ПЗРК и крупнокалиберные пулемёты. А сколько духам удалось протащить до этого.

— Это мы уничтожим перед началом десантирования. За 40–50 минут ударит артиллерия по назначенным целям, — обвёл пальцем по карте район удара Целевой. — Здесь «наших» нет. Разведка уверена полностью. Следом отработают самолёты Су-17 и Су-25 под прикрытием истребителей. И только потом пойдёт высадка. На вашем направлении так же.

Тогда всё вполне себе хорошо. Осталось только уяснить, где мне выполнять отвлекающий манёвр.

— Вот здесь. Ориентир — отметка 2348. Посмотри фотопланшет, — протянул мне снимки Липкин.

Выламываться не стал и взял из рук командира отряда спецназа чёрно-белые фотопланшеты, чтобы освежить в памяти информацию. И я, и Пётр Петрович эти места знали. Они хорошо подходят даже не для ложного десантирования.

Я объяснил Целевому, как планирую выполнить задачу. Старший штурман полка довёл маршрут и боевую загрузку на каждый вертолёт.

— Майор Липкин, тебе предписано высадиться и держать под контролем дорогу, ведущую с направления населённого пункта Яхейль. Есть возможность, что с лагерей, которые на территории Пакистана может подойти подмога. В твоих интересах, Пётр Петрович, будет работать звено Су-25 и сам Клюковкин. Естественно, что из положения дежурства на аэродроме. Так что, чем раньше заметишь…

— Тем дольше проживу. Я понял, товарищ генерал, — кивнул Липкин.

Целевой поставил кружку и закурил.

С Липкиным распределили количество личного состава по бортам. Провести высадку его группы можно и не всем составом живых вертолётов, но надо всё сделать так, чтобы поверили в массовую высадку личного состава.

Время взлёта назначено на 6:50 по московскому времени.

Как только мы закончили с обсуждениями, генерал всех отпустил. Не успел я уйти, как Целевой меня остановил и подозвал к себе.

— Справишься, Сан Саныч? — спросил генерал.

— Товарищ…

— Да знаю, что задача не сложная. Я для протокола спросил, — отмахнулся Рэм Иванович. — Ничего спросить не хочешь?

— Никак нет, — ответил я.

— Ну может тебе интересно, кто передавал пламенный привет из Москвы? — спросил Целевой и полез в нагрудный карман.

Он достал конверт и протянул его мне. Адрес я читать не стал. Если из Москвы, ещё и переданная через Целевого, то понятно от кого эта корреспонденция.

— Не возьму, товарищ генерал. Меня ничего с этим человеком не связывает.

Целевой по-отечески улыбнулся и повернул голову в сторону, чтобы прокашляться.

— А вот отправительница была весьма настойчива. Возьми, прочитай и что хочешь потом сделаешь с письмом…

— Товарищ генерал, ничего нового я там не прочту.

Целевой нахмурился и подошёл ко мне вплотную.

— Майор, меня заставили дать слово, что ты его получишь. А я в последний раз столь мощное обещание давал в ЗАГСе жене, что не буду больше пить и курить.

Похоже, не получилось у Рэма Ивановича сдержать обещание, данное жене.

— Так…

— Не удивляйся. Со второй женой я уже такую ошибку не совершил. Читай, говорю.

Раз уж генерала заставили пообещать, не буду его подставлять.

Я взял конверт и был удивлён.

Хватка этой женщины меня всегда поражала. Меня бы не удивило, если бы это письмо мне сам министр обороны привёз. Уж Антонина Белецкая и его бы заставила.

Выйдя на улицу, я убрал письмо в нагрудный карман. На выходе стоял Липкин и выкуривал уже вторую, а может и третью сигарету.

— Чего задумался, Петрович?

— Да жалко мне. Мы с тобой и твоими парнями колесили весь этот район и те самые перевалы вдоль границы. Разворотили укрепрайон и кучу машин. А теперь все плоды будут пожинать другие. Вон и тебя отодвинули.

— Мы с тобой при деле.

— Караулить тыловую дорогу? Ну не самая почётная задача. Все «сливки» снимут те, кто высадиться в районе перевалов и дальше на юго-запад, — махнул рукой Липкин.

— Петрович, любой караул должен быть надёжный. А с орденами и медалями нас и так не обижают.

Пётр Петрович ухмыльнулся и затушил сигарету.

— Святого Ибукентия с закруткой на спине нам скорей всего дадут.

— Зато те душманы, которых мы ликвидировали, уже никогда не поднимут свои ручонки на наших пацанов. Мне этого достаточно.

Липкин со мной согласился. Мы пожали руки и разошлись каждый по направлению к своим подразделениям.

Я шагал по пыльной дороге военного городка, ощущая, как ночная прохлада пробирается под демисезонную лётную куртку. Ветер шевелил песок, заставляя его шуршать под ногами, а над горизонтом застыло мутное небо с редкими, тусклыми звёздами.

В окнах жилых модулей горел приглушённый свет. Где-то скрипнула дверь, послышались глухие голоса, короткий смешок, шаги по деревянным полам.

Возле палаток и кунгов двигались тени бойцов, готовящихся к завтрашнему дню. Кто-то перебирал снаряжение, привычными движениями проверяя магазины и гранаты, кто-то возился с оружием, щёлкая затворами и смазывая механизмы. В воздухе витал резкий запах солярки, оружейной смазки и сигарет.

У одного из БТРов, чуть в стороне от общей суеты, двое бойцов молча курили, глядя в темноту. Один из них, заметив меня, небрежно кивнул и махнул рукой. Но через секунду, поняв ошибку, выпрямился.

— Доброй ночи, товарищ майор! С праздником Вас, — поздоровался боец.

— Доброй, мужики. Взаимно, — ответил я, подошёл и пожал руки парням.

— Нам сказали, что завтра… рейд?

— Вроде того.

— А вы с нами? — нервно спросил другой боец.

— Да, конечно.

— Тогда всё хорошо. С вами проще, — ответил парень.

— Это почему же? — улыбнулся я.

— У вас… как это сказать… в общем, нам с вами всегда спокойнее. Хоть ложись и спи.

Я кивнул, ещё раз пожал парням руки и пошёл дальше. У столовой стояли Сычкин и Ломов. Через них дал указание, чтобы личный состав как можно быстрее прибыл на постановку задач.

Я уже собрался уйти в штаб, как из открытого окна столовой до меня донеслись звуки игры на гитаре. И песня весьма мелодичная.

Войдя внутрь, постарался не торопиться. От первых мотивов этой песни на душе стало как-то не по себе. Так уж сильно она берёт за душу.

— Снится часто мне мой дом родной. Лес о чём-то своём мечтает. Серая кукушка за рекой. Сколько жить осталось мне, считает, — пел, играя на гитаре, Орлов.

Да так, что никто в обеденном зале и не дышал даже. С каждой строчкой на глазах официанток наворачивались слёзы, а мои подчинённые задумчиво смотрели перед собой.

Первым меня увидел Кеша Петров и дёрнулся что-то сказать. Я только приложил палец к губам, чтобы Иннокентий не нарушал атмосферу.

— На афганской выжженной земле спят тревожно русские солдаты, — продолжал петь Михаил, когда я вышел из столовой.

Действительно, песня группы «Каскад» очень душевная. Как мне кажется, каждый военный, услышав первые строки, равнодушным к ней не будет.

Пока лётчики собирались на постановку, я быстро поставил задачу капитану Моряку на подготовку техники наутро. Зам по ИАС, конечно, был не рад такое услышать. Особенно трудно собрать техников после праздника, да ещё, если уже все отпраздновали как надо.

— Понял. Надо всю «молочную» продукцию готовить, верно? — спросил зам по ИАС.

Так Моряк обычно называл все виды горюче-смазочных материалов на аэродроме.

— Именно. И будь готов к повторам.

— Куда ж без них.

Постановку задач я решил не затягивать. Штурман эскадрильи быстро довёл маршрут. Я обозначил особенности при выполнении задачи и уже готовился всех распустить.

— Есть вопросы?

— Товарищ командир, как-то всё уж просто. Хоть самим усложняй задачу, — улыбнулся капитан Бойцов Денис Сергеевич.

Один из командиров звеньев заставил всех слегка повеселеть. А то совсем уже грустно заканчивался вечер.

— Приказ нами получен. Что бывает с теми, кто геройствует, вы знаете.

— Так точно. Ещё не все бани построены в Шахджое, — посмеялся Орлов.

— Михаил, зато пропорция 3 к 1 в количестве туалетов ещё не соблюдена. Так что для героев у меня работы хватает.

Атмосфера в классе стала более раскрепощённой. Пошутив ещё пару минут, я решил, что хватит на сегодня разговоров.

Класс подготовки я покинул в числе последних, но так просто мне сегодня было не добраться до кровати. Уже рядом с моим жилищем догнал меня товарищ Ломов. Ему я поручил быть завтра в дежурной паре Ми-24 по прикрытию вертолёта ПСО.

— Командир, на одну минуту, — остановил меня Виктор.

— Слушаю.

— Вы не правы насчёт термина геройства. Советский лётчик всегда должен быть готов выполнить задачу.

— Так.

— И если того требует обстановка, то и пожертвовать собой. А вы в своей речи несколько… принизили это значение.

Молодой ещё замполит Ломов. Рассуждает здраво, но не здорово.

— Представь, что ты командир Ми-8. Задача — высадить десант. У тебя в грузовой кабине 10–15 человек, но поступок геройский совершить тебя потянуло. Машину направить куда надо, отвлечь на себя внимание, с пулемёта отработать по духам. Сможешь?

— Смогу.

— Молодец. А задачу ты так и не выполнил. Ещё и людей мог погубить или погубил. И ведь никто не просил тебя уходить с маршрута, никто по тебе не работал с земли. Так кто ты после такого геройского поступка?

Ломов задумался. Когда-то и меня также учили воевать. Из поколения в поколения учат, что грань между подвигом и глупостью порой очень тонкая.

— По-вашему, что такое геройство или подвиг? — спросил Виктор.

— Это то, когда ты понимаешь, что именно в этот момент именно от тебя ждут решения. И ты среагировал. И ты сделал. Но у нас это называется другим словом — долг.

Судя по взгляду Ломова, с моим мнением теперь он согласен.

Утро для эскадрильи началось ещё в 4 часа утра. Подъём, завтрак и предполётные указания с записью на магнитофон. Все перемещения контролируются старшим штурманом полка. Генерал Целевой ещё ночью улетел в Кандагар. Там, как я понял, суматоха сейчас начнётся серьёзная.

Пока я надевал снаряжение в кабинете, старший штурман полка рассказывал свои впечатления.

— Четыре мотострелковых батальона, смешанный артиллерийский дивизион — реактивной и ствольной артиллерии, инженерно-сапёрный батальон, огнемётная рота и ещё огромное число более мелких подразделений. И всё будет двинуто к границе. Но сначала десант, а потом пойдут колонны.

— Ну вот, а говорили, что войны нет, — добавил я, закладывая в «лифчик» высунувшийся магазин.

— Вот то и оно, что говорили. А потом, как пришёл приказ готовиться. Я удивлён, что вас не привлекли изначально, а только когда вспомнили об отвлекающем манёвре.

— Считай, что мы в резерве всё время были, — улыбнулся я, поправляя воротник олимпийки, одетой мной под кофту комбинезона.

Переместившись на стоянку, я принял у техников вертолёт и стал ждать погрузки. Солнце ещё не осветило окрестности Шахджоя. Щёки продолжали мёрзнуть, а мой лётчик-оператор тщательно старался где-нибудь вновь накосячить.

Иннокентий Джонридович уже в третий раз осматривал подвески, проверяя их целостность. А ведь Кеша обычно с первого раза может их сломать.

— Командир, я всё проверил. Может под капоты заглянуть? — спросил Иннокентий.

В этот момент я поймал взгляд одного из инженеров, который не хотел бы такого проверяющего.

— Кеша, пожалей нервы техников. Всё там хорошо.

— Как скажешь, командир. А может хвостовую балку проверить?

— Так, Кеша, ты если что-то сломать хочешь, говори сразу. Я тебя в ТЭЧ отправлю, там для тебя работы много.

Петров улыбнулся, а вот у инженера начал глаз дёргаться.

— Ты уже там был, верно? — спросил я.

— Командир, я просто хотел посмотреть, что осталось от сгоревшего вертолёта. Ну и решил ещё посмотреть на один.

Мой друг Кеша оказал непосредственное влияние на работу уже готового к вводу в строй Ми-8. Естественно, пагубное. В итоге, техсоставу пришлось ещё несколько часов восстанавливать работу авиагоризонтов и проверять упавший с подъёмника двигатель.

— Нащёлкал, значит.

— Сан Саныч, ну это вышло случайно. Вот и техники даже подтвердят, — показал Кеша на стоящих рядом специалистов.

— Д-да. Так точно! — ответил один из техников, сильно заикаясь.

Насколько мне помнилось, раньше этот парень не заикался. Вот что творит Кеша!

Группа Липкина появилась через минуту и началась погрузка. До времени взлёта осталось 30 минут.

Распределив всех по вертолётам, Пётр Петрович подошёл ко мне и пожелал удачи.

— Всё, как и планировали. До встречи! — пожал он мне руку.

— Думаю, что скоро увидимся, — ответил я, похлопав товарища по плечу.

Липкин убежал к вертолёту, а я ещё раз окинул взглядом аэродром. Где-то вдали уже слышна канонада. Зарево от артиллерийских выстрелов освещало долину ярче дневного света. Всё уже началось!

В этой операции мы с Кешей идём старшими группы подавления ПВО. Ведомым — капитан Винокура, которого мне два месяца назад выделил Веленов для усиления. Следом за нами пойдёт группа десантирования из трёх пар Ми-8 и трёх пар Ми-24, прикрывающих их. Ведущий первой пары — Лёонид Чкалов.

Группа ПСО, где старший Ломов, выйдет в район дежурства чуть позже.

Я забрал у Гаврикова мой шлем, надел его и, пожав парню руку, полез в кабину.

Бортовые часы отсчитывали последние секунды до запуска. На стартовом канале уже были слышны позывные самолётов, выходящих в точку начала боевого пути. В воздухе продолжал работу самолёт Ан-26 с командующим всей операцией на борту. И по горизонту начала появляться тонкая полоска рассвета. Солнце медленно начинало свой подъём, ослепляя глаза.

Я поправил подвесную систему и ощутил в нагрудном кармане какую-то бумагу. Вытащив её, увидел перед собой вчерашнее письмо, переданное генералом. В заботах и не успел вечером прочитать.

Секундная стрелка продолжала нестись по кругу. Радиообмен на канале управления становится всё плотнее.

— Не сейчас, — проговорил я про себя и убрал письмо в карман.

Я включил на несколько секунд навигационные огни и выключил их. Это означало, чтобы все экипажи доложили о готовности к взлёту таким же способом. Тут же вся группа вертолётов замигала бортовыми огнями.

— Коверкот, 102-му, доброе утро! — запросил я руководителя полётами.

— Отвечаю. Доброе!

— Готовы. Режим 10.

Глава 28

Двигатели запущены. Показания приборов в норме. Все экипажи, поочерёдно мигнув фарами, подтвердили готовность к взлёту.

Вот только руководитель полётами не даёт условной команды на взлёт. Ещё не время, а хронометраж в операции — важная вещь. Всё должно быть выполнено в срок — не раньше, и не позже.

Ручка управления продолжала слегка вздрагивать в такт покачиванию вертолёта. Стрелки на приборах застыли на расчётных параметрах, а величественное солнце продолжало подъём над долиной.

— 102-й, режим 12, — дал команду руководитель полётами.

— Понял, — ответил я. — Внимание, приготовились! Паашли!

Плавно отделил вертолёт от поверхности площадки. Ми-24 слегка вздрогнул, но послушно завис над поверхностью. Я аккуратно отклонил ручку управления от себя. Вертолёт пошёл в разгон. Справа от меня Винокура повторил за мной, продолжая держаться на установленном интервале.

Мы набирали скорость, поднимая клубы пыли воздушным потоком винтов. Стрелка указателя скорости прошла отметку в 120 км/ч, и я начал отворот влево. В процессе разворота уже было заметно, как разгоняется основная группа вертолётов. И чем дальше мы отходили от Шахджоя, тем наша стая становилась всё многочисленнее.

А в эфире невозможно было и слово вставить.

— 917-й, на боевом.

— 465-й, сброс!

— 315-й, слева «сварка» работает.

С помехами, но были слышны доклады экипажей штурмовиков и бомбардировщиков, которые заканчивали обрабатывать районы высадки. А мы только начинали маршрут.

— 102-й, прошёл исходный, — доложил я, как только мы парой пересекли трассу на Кандагар.

По дороге шли колонны техники, торопясь в районы рассредоточения. Интенсивность движения такая, будто это МКАД, а не транспортная магистраль в Афганистане.

Чем ближе к району высадки, тем приходиться всё ближе быть к земле. Задатчик опасной высоты пришлось слегка снизить. А то установленных 15 метров было уже слишком много. Постоянно выдавался сигнал о снижении за эту отметку.

— 102-й, рубеж 1, — произвёл я доклад в эфир, когда мы с Винокурой пролетели рядом с озером Абу-Мукур.

Разрывы снарядов и гранат следовали с пугающей частотой. Я отметил, как земля на склонах вздымалась от ударов, осколки камней разлетелись во все стороны, а тучи пыли заслоняли видимость.

Равнина провинции Заболь простиралась вокруг — сухая, выжженная солнцем, с редкими кустарниками, которые цеплялись за жизнь. Узкие арыки пересекали местность, уходя к далёким кишлакам. На горизонте пейзаж завершался цепью гор, обрамлённых лёгкой дымкой.

— Понял 101-й, группой рубеж 2, — услышал я в эфире знакомый позывной от ретранслятора.

Веленов, как командир, возглавил одну из групп высадки.

— Саныч, прошли третий поворотный, — сказал мне Кеша, когда мы пролетели над очередной сопкой.

Я доложил в эфир и постарался высмотреть позади нас основную группу. Пока местность ещё была более равнинной, боевой порядок Ми-8 и Ми-24 можно было разглядеть в зеркале заднего вида.

Выстроившись «колонной пар», вся группа напоминала разбухшую гусеницу, лениво следующую над сопками долины. Чем ближе мы будем у района высадки, тем больше мы с Винокурой будем удаляться. Наша с ним задача — «подготовить» площадку для Ми-8.

— Прошли Джанихейль. Скорость 260, — даёт мне подсказку Кеша.

— 125-й, «прибор» 260, — дал я команду ведомому, и мы начали ускоряться.

Дым и клубы пыли, поднятые от разрывов снарядов и ракет, становились всё плотнее. Уже не так хорошо можно разглядеть горы в нескольких километрах на Восток.

Выше 10 метров над рельефом уже не поднимаемся. Можно попасть в зону поражения ракет. Да, местность зачистили, но предосторожность не помешает.

Но тут вступает в работу уже инстинкты. Разум понимает, что ты летишь над землёй, а глазами тебе кажется, что едешь. Можно разглядеть каждую трещину на скалах и высохшей земле.

— 102-й, рубеж 5. Наблюдаю площадку, — доложил я, переключая на панели выбор вооружения.

— Понял, 102-й, — услышал я довольный голос с Ан-26.

Если настроение у командования хорошее, значит, всё идёт по графику. В эфире неслышно какой-то паники или сложностей, которые могли возникнуть у других групп.

Приближаемся к ровной площадке, которую уже достаточно сегодня перепахали снаряды и бомбы наших смежников.

— Заходим. Внимание, отстрел, — скомандовал я, чтобы Кеша начал выпуск ловушек.

Проходим над площадкой, но никакого движения. Расходимся с Винокурой в стороны, чтобы охватить большую территорию, но держим друг друга на виду.

Сначала показалось, что на одном из склонов кто-то вскинул вверх оружие. Но это оказалась птица, от которой пришлось увернуться.

— 102-й, готово, — произнёс я в эфир, и постепенно начали появляться вертолёты с десантом.

Каждый из Ми-8 заходил на площадку, поднимая пылевую завесу. Быстро высаживал десант и уходил на обратный маршрут.

— Подвинься! Не сяду, — подстёгивал подчинённого капитан Бойцов, который был ведущим во второй паре.

Его ведомым был один из бригады «Ух!» — товарищ Максудов. За этим парнем нужно следить не меньше, чем за Гавриковым.

Только первая пара пошла в набор, я увидел, что ведомый слишком размазывает разворот. Ещё и высоту занял ту, на которой кружится над районом высадки моя пара. Прямо-таки наводится в переднюю полусферу на меня!

— Командир, в нас летит, — запереживал Кеша и поспешил меня предупредить.

— 123-й, от себя ручку и влево. Разойдёмся правыми бортами, — дал я понять парню, что вижу его.

— Понял. Выполнил, — быстро ответил командир отставшего Ми-8.

Не прошло и пары секунд, как опасность столкновения была ликвидирована.

— Работают! Плотно! Не могу! — прорвался в эфир чей-то громкий голос.

— 701-й, доложи, что там? — вышел в эфир с ретранслятора руководитель операции.

Но иной информации так и не последовало. С борта Ан-26 продолжали периодически запрашивать, но в ответ только тишина.

Тем временем, свою работу мы заканчивали. С высоты было видно, как спецназ начал занимать позиции и распределяться на господствующей высоте 2348.

— А куда⁈ Куда ещё раз?

В эфире продолжался какой-то беспредел. Ответов руководителю операции никаких не последовало. Только бульканье, свист и непонятные «жёваные» фразы.

— Командир, не к добру, — произнёс Кеша, когда мы выполнили очередной вираж.

Я прошёлся над позициями наших пассажиров и слегка «помахал» крылом.

— Не каркай. Пока ничего не ясно.

Обратный путь на аэродром превратился в череду вздрагиваний моего оператора. Да и мне было не по себе от поступающих докладов на борт Ан-26. Начиналось всё гораздо радужнее.

— 715-й, по мне работают. Атакую.

— Понял, 715-й.

— Не вижу! Откуда атака? — другой экипаж ворвался в эфир.

— Слева-слева…

— Запретил! Оставить высадку. Всех назад, — громко скомандовал командующий, которого я впервые сегодня услышал.

Если уж он вышел в эфир, там что-то явно не то.

— Кого сбили? Доложите 715-й, — продолжались выяснения в эфире. — 715-й, на связь.

В эфире какие-то помехи. Так и не разобрать, что ответили ретранслятору.

— 715-й! — сурово в эфир запросил командующий.

Но только через минуту на борт ретранслятора поступил доклад.

— 726-й, ответил. 715-й сбит. Сгорел.

— Вас понял, 726-й. Понял, — на выдохе ответил командующий.

Даже у меня от такой новости на душе неспокойно. А среди моих подчинённых наверняка есть те, кого мороз проберёт по коже.

— 102-й, 105-му, — запросил меня Ломов, шедший вначале замыкающим группы по обратному маршруту.

— Все работаем на приём, — сразу ответил я.

Пока командование выясняет обстоятельства, мешаться своими разговорами не стоит. Если понадобится, то нас вызовут.

Только подлетев к Шахджою, в эфире появилась ясность. Командование полной информацией о произошедшем не располагает. Оттого и запросы продолжались почти до самой нашей посадки. Никто из моей группы даже разрешение на заход на площадку не запросил. В таком молчании и выполнили посадки.

— Командир, может к повтору подготовимся? — спросил у меня Кеша, когда мы приступили к выключению.

— Разумеется готовимся. Особенно морально.

Только винты остановились, я бросил взгляд в сторону границы. Судьба товарищей меня волновала. А вот натекающая облачность ещё больше не давала покоя.

Я вылез из кабины и попросил Гаврикова поторопиться.

— Понял, командир, — быстро проговорил младший сержант и уже побежал к заправщику за пистолетом.

Осмотрев стоянку, я увидел, что все техники ускорились. Капитан Моряк, употребляя «прекрасные» и «духоподъёмные» слова, подгонял личный состав.

— Сан Саныч, указания будут? — подбежал ко мне Моряк, пока я снимал снаряжение и укладывал его на сиденье.

— Ещё по два блока С-8 на Ми-24. Надеюсь, что не пригодятся, — ответил я, и капитан быстро кивнул мне.

Через несколько минут уже был на ЦБУ и слушал радиообмен, который был в эфире у сухопутных подразделений.

— Рубин-2, ведём огневой бой. Ведём огневой бой, — несколько лениво говорил в эфир командир одного из подразделений.

— Рубин-1, накрывают со склонов. Отойти не могу. Занял круговую, — не менее спокойно говорил ещё один командир.

«Рубин» — позывной не Липкина и не одного из его подчинённых командиров. Его заместитель, что-то быстро записывающий в блокнот, увидев меня, показал большой палец. Значит, с Петровичем всё нормально. Тогда кто такой «Рубин»?

— Сан Саныч, пока располагайся. Тут такое сейчас было. Я давно таких душераздирающих речей не слышал, — показал мне на стул старший штурман моего полка.

Я быстро доложил ему о вылете. Впрочем, он и так всё уже знал. Штурман подошёл к телефону и позвонил в Кандагар.

— Все. Нет, воздействия не было. Да, передам, — ответил он и повесил трубку.

Старший штурман взъерошил волосы и глубоко вздохнул.

— Веленов поблагодарил за работу, но сейчас не может говорить. Думают, как выкручиваться.

— Так что случилось? Я слышал об одной потере в эфире.

Штурман покачал головой и довёл до меня печальную правду.

Оказывается, высадка второй группы была начата под шквальным огнём духов. Площадка, как оказалась, была в самом центре скопления душманов, которые организовали засаду. Плюс, с территории Пакистана началась атака.

— Четыре первых вертолёта были подбиты и сели на площадке. По докладу командира группы, десантироваться пехоте удалось, но и экипажу пришлось остаться с ними. В итоге они в окружении. 50 человек против… да хрен знает сколько их там этих бородачей, — отмахнулся штурман. — И два вертолёта прикрытия были сбиты.

Почему-то мне сразу в голову пришло, в каком месте была эта высадка.

— Перевал Харбакай, я прав?

— Да. Ума не приложу, что пошло не так. Ведь мы и разведка проверяли местность. Куда они там сели, мне непонятно.

— Там погода ухудшается. Что командование думает?

— Да ничего пока не думает, — развёл руками штурман и подозвал меня к карте. — Я им предлагал твой вариант — пойти через ущелье, но там погода начала портиться. Веленов рисковать не хочет.

— Артиллерия? — спросил один из офицеров с командного пункта ВВС армии.

— Если бы могла, уже бы ударили. Значит, они в непосредственном контакте. Ударят «боги войны» и зацепят своих, — высказался я.

Даже смотря беглым взглядом на карту, становится понятно, что у парней положение критическое.

— Я, Рубин-1, ранен. У меня пятеро «300». Не могу отойти, — звучал доклад командира группы из динамика.

Штурман объяснил, что Рубин-1 и Рубин-2 — две группы, которые сейчас дерутся в окружении. Понятно, что нужно уже принимать решение как выручать, но тогда есть риск нарушить весь ход операции. Так что командованию не позавидуешь.

Зазвонил самый важный из телефонов, стоящих на ЦБУ. Он был предназначен для связи с командным пунктом в Кандагаре. И на нём сейчас очень большие начальники находятся.

Трубку снял старший штурман полка.

— Майор Клюковкин? Так точно. Передаю, — ответил он и протянул мне трубку. — Зам командующего, — шепнул штурман.

Вот это поворот! Недавно с ним беседовал по разбору комиссии. Странно, что лично мне позвонил генерал.

— Майор Клюковкин, слушаю.

— Генерал-майор Васин. Узнали? Тогда не будем медлить, раз узнали, — сам ответил на свой вопрос заместитель командующего. — У меня к вам один вопрос — к вылету готовы?

— Так точно.

— Тогда слушайте боевой приказ…

Глава 29

Приказ генерала был ожидаем. Изыскать в процессе масштабной высадки десанта «лишнее» вертолётное звено для авиационной поддержки окружённой группы — нереально. Каждый вертолёт и самолёт расписан. Резервы только для латания дыр в графике десантирования. Иначе весь план пойдёт по одному всем известному месту. А это жизни людей, которых уже высадили.

— Всё поняли, товарищ майор? — спросил генерал, заканчивая с доведением приказа.

— Так точно. Обеспечить авиационную поддержку, организовать прикрытие высадки дополнительных сил, доставки грузов и эвакуации раненых и погибших, а затем обеспечить условия для дальнейшего удержания плацдарма.

— Всё верно. И… ребят береги, командир.

— Понял, товарищ генерал.

На этом разговор был окончен, и заместитель командующего повесил трубку. Только я вернулся к карте, у штурмана полка уже был готовый маршрут.

— Рубин докладывает, что их высадили в 6 километрах северо-восточнее перевала Харбакай. Позиции на высотах занять не вышло. Им пришлось укрыться в развалинах брошенного кишлака Масири, — показывал он на карте.

— А сбитые Ми-24? — уточнил я.

— Командование в Кандагаре говорит, что по пускам информации нет. Но два Ми-24 сбили за перевалом и ближе к пакистанской границе.

Однозначно была сделана засада под наших «шмелей». И почему-то мне видится, что без работы специалистов Блэк Рок тут не обошлось.

— Что говорит командир группы Ми-8, которая высаживала десант? — спросил я.

— Он сказал, что атаковали со всех сторон. Со склонов, с подножия гор и даже с Пакистана. Там огневой мешок и плюс облачность натекает. Ещё часа два, и ты туда уже не прорвёшься. Да и не к кому… — выдохнул штурман.

Я ещё раз посмотрел на карту, чтобы понять, как лучше действовать в районе боя наших подразделений. Получить ракету на выходе можно с трёх сторон. Перекрёстный огонь пулемётов будет плотный. Где тут высаживать группу десанта в поддержку окружённым, так сразу и не понять.

— А что с подмогой для окружённых? Кого высаживать будем?

— Уже подняты по тревоге. Готовятся к погрузке, — объявил мне представитель отряда Липкина, зажавший между щекой и плечом телефонную трубку.

— Они готовы к ползанию по горам? — спросил я.

— Хоть по-пластунски хвостом вперёд. Только в район доставь, Саныч, — ответил представитель спецназа. — Кстати, мы тебе тоже хотели предложить высадиться на одной из господствующих высот. Например, здесь.

Спецназовец указал на отметку 2404 и на северную часть этой горной гряды. Подходы к ней более пологие и поддержки духам ждать неоткуда.

— Займём высоту, и у группы Рубина будет возможность отойти к нам.

— Понял. Но сначала мы для вас эту высоту подготовим, — ответил я.

Маршруты были согласованы. Кеша и штурман эскадрильи, прибежавшие по первому вызову, получили все фотопланшеты и данные. Не прошло и пятнадцати минут, как мы быстрым шагом шли к вертолётам.

Ветер начинал усиливаться, задувая за воротник олимпийки. Пришлось застегнуться полностью.

— Расстояние между экипажами минимальное. Заходим на цель со стороны солнца. Какой будет боевой курс? — уточнил я у Кеши.

— Азимут солнца 176°. Предлагаю заходить именно с учётом этого значения.

— Понял. Я и Винокура — идём первыми. Работаем «сигарами», остальные бьют НАРами и при сближении пушкой. Далее продолжаем в том же духе, — быстро сказал я и отпустил штурманов готовиться.

Командиры экипажей сгруппировались рядом с моим вертолётом и уже изрядно закидали окурками территорию за пределами плит К-1Д.

Увидев меня, все сразу замолчали и приготовились услышать важную информацию.

— Идём тремя парами. Мы с Винокурой ведущая пара. В районе цели работаем «вертушкой». Пространство узкое, духи будут работать со всех сторон, — объяснил я, попутно доставая из кабины разгрузку и начиная экипироваться.

— Что с десантом? — спросил капитан Бойцов.

— Рассаживаешь их по вертолётам. Своим звеном выходишь в район степи… здесь, — указал я на равнину с длинным названием Торвамдашта.

— Язык сломаешь от названия этих степей, — покачал головой лётчик Ми-8 Максудов.

— Встаёте в зоне ожидания. Километров 10 от отметки 2404. Повнимательнее, в том районе наша артиллерия может работать. Как только обработаем склоны, дадим команду на высадку. Ломов, ты прикрываешь Бойцова.

— Понял, — ответил Виктор Викторович.

Я заметил, что замполит напряжён. Он встретился взглядом с Орловым, который ему подмигнул.

— Лёня, взлетаешь за звеном Дениса с группой ПСС. Будешь дежурить в воздухе во время всей операции.

— Есть, — ответил Леонид, поправляя свою разгрузку.

Я закончил надевать «лифчик» и обернулся назад. Рядом с Ми-8 последние приготовления вела рота отряда специального назначения. Хоть и в спешке, но парни экипировались хорошо.

— Попрыгали-попрыгали, — ходил перед строем один из офицеров, проверяя обмундирование личного состава.

Командир спецназа закончив осмотр, встретился со мной взглядом и показал поднятый вверх большой палец. К вылету его группа готова.

— Что-нибудь ещё, командир? — спросил Орлов.

Я оглядел всех взглядом. Говорить о сложности задачи не стоит. Мотивационные речи тоже не к месту сейчас. Каждый из лётчиков понимает, что именно для таких моментов их и готовят в военном училище — выполнять поставленную боевую задачу.

Меня радует, что старые обиды сейчас все позабыли. Даже Орлов и Ломов стоят рядом и желают друг другу удачи. Это приятно.

— На боевом курсе не тормозить. Никаких поворотов и разворотов в зоне поражения «сварки» и ПЗРК. Только горка, только стрельба с пикирования или разворот на пикировании и сразу уход на предельно малую высоту. Всё очень скоротечно. И АСОшки не забываем. Готовы? Тогда по вертолётам, — объявил я и начал надевать шлем.

Я нагнулся, чтобы поправить штанину, и тут же из нагрудного кармана под ноги выпало то самое письмо от Антонины. Ветром конверт чуть было не унесло в сторону. Только присыпало песком.

Я поднял письмо и отряхнул. Надписи на конверте слегка затёрлись и размазались, но разобрать фамилию Белецкой ещё можно. Вроде и есть пара минут, но хочется это письмо прочитать в более спокойной обстановке. А будет ли она такой?

Я потянулся к краю конверта, чтобы разорвать его.

— Товарищ командир, борт готов, заправлен. Боевая зарядка… — услышал я за спиной быструю речь.

Это Гавриков подбежал ко мне с докладом. Конверт только успел слегка надорвать, но решил остановиться и вновь убрал его в нагрудный карман.

Я повернулся к Гаврикову и прервал его доклад.

Сам младший сержант был весь измазанный и запыхавшийся. Видно, что подготовку вертолётов к повторному вылету проводили очень быстро.

Посмотрев назад, увидел, как без сил на ящик с запасными имуществом и принадлежностями опустился капитан Моряк. Он снял очки и приветливо махнул мне.

— Благодарю, — пожал я мозолистую ладонь Гаврикова и полез в кабину.

Быстро запустились, и каждый из ведущих пар доложил о готовности. Я быстро проверил показания приборов, подтянул ремни и осмотрел пространство вокруг. Пора!

— Коверкот, 102-й, группе взлёт.

— Разрешил, — ответил руководитель полётами.

Быстро оторвались от площадки, взяли курс на перевал Харбакай. Прежде чем выйти к нему, нам предстоит пройти вдоль гор Претан.

— 125-й, не отставай, — дал я команду ведомому, который слегка запаздывал с отворотами в ущелье.

— Понял.

Чем ближе к району боя, тем чаще приходится вызывать командиров группы, бьющихся в ущелье. Но пока никто так и не ответил. Моментами немного не по себе становится от такого молчания со стороны Рубина.

— Рубин-1, 102-му на связь. Рубин-2, 102-му на связь, — продолжал я запрашивать, продвигаясь всё ближе к месту боя.

По горизонту уже начиналась дымка, а облачность становилась всё ниже и ниже. Кое-где приходилось снижаться ниже установленной высоты, чтобы безопасно пройти между сопок.

— 102-й, двумя группами прошёл рубеж 2, — доложил я в эфир о пролёте второго поворотного пункта маршрута.

— Понял вас, — успел мне ответить ретранслятор.

И тут же пошли доклады от других групп, производивших высадку десанта — кто и куда полетел, кто и кого высадил и так далее.

— Командир, видимость падает, — сказал по внутренней связи Кеша.

— Вижу. Сколько до точки начала боевого пути?

— 4 минуты, — доложил Кеша.

— Включаем главный. Готовь аппаратуру, — дал я команду Петрову на подготовку к наведению управляемых ракет.

— Понял.

Прошли очередную горную гряду. Уже видно, как вверх подымается дым в районе входа в ущелье Харбакай. Теперь нашей группе пора разделяться.

— 102-й, отворачиваем вправо. Хорошей работы!

— Понял. Взаимно, — ответил я Бойцову, который повёл Ми-8 в степь Торвамдашта.

Нервное напряжение перед предстоящей схваткой уже давно не испытываю. Смотрю по сторонам и контролирую обстановку. Какая-нибудь пара духов, спрятавшихся в этих расщелинах гор с пулемётом или ПЗРК может много чего плохого сделать.

— 2 минуты до выхода в точку, — подсказал Кеша.

В кабине продолжался гул, а в эфире непрекращающийся радиообмен. Высадка продолжалась на других участках, и вряд ли кто-то сейчас думал, что одно из подразделений на краю гибели в огненной ловушке, устроенной духами.

— 451-й, прошли конечный. Площадку наблюдаем, — лениво произвёл доклад один из экипажей.

— 451-й, повнимательнее. Ветер крутит.

— Спасибо, мил человек.

Только мудрые вечные горы, покрытые снегом, будто смотрели на нас с укором, и я ощущал этот взгляд.

И тут же слева увидел, как начался «выход» реактивных снарядов. Казалось, не только земля завибрировала.

— Арта работает слева. Ухожу вправо, — проговорил я в эфир.

Отклонил ручку управления вправо и ушёл к самому подножью горного хребта. Отвернул так резко, что ведомый только и успел среагировать в последний момент на мою команду.

Винокура сразу всё понял и, буквально подскочил вверх, чтобы не столкнуться со мной. Я уверен, что остальные тоже бросились врассыпную.

Вот так и согласовывай спасательную операцию!

— 001-й, я 102-й. Иду по маршруту на точку Рубина. Кто слева сработал только что⁈ — высказался я в эфир.

— 102-й, команду «Отбой» дали. Не успеваем за вами, — передали мне с борта Ан-26, продолжающего висеть в воздухе и руководить операцией.

Впрочем, в столь крупном мероприятии такие казусы в порядке вещей.

— 102-й, Рубину-2, — сквозь доклады, прорвался один из командиров окружённых подразделений.

— Рубин-2, к вам группой из 6 «шмелей». Как обстановка?

Но вновь доклад командира утонул в других переговорах.

— 612-й, выход на боевой… Цель вижу!

— 912-й, слева на месте.

Такие доклады не в новинку. Но почему их так много именно сейчас!

До выхода в точку начала боевого пути уже осталась минута. Нужно точно знать, где находятся обороняющиеся.

Начинаем выравнивать строй с Винокурой. Пеленг вертолётов правый, интервал держим не больше 100 метров.

— Внимание! Отворот влево. Снижаемся, — дал я команду Винокуре.

Начинаем удаляться от основной группы. Их задача будет нанести удар по нашим разрывам, поэтому попасть надо точно. Для этого и будем использовать ПТУРы.

Продолжаем лететь вдоль ущелья. Облачность всё ниже и пытается нас «прижать» к земле.

— 102-й, низковато, — тихо проговорил Винокура.

— Терпимо.

Ещё два-три поворота и мы увидим перевал Харбакай.

— 30 секунд, — подсказывает Кеша. — Аппаратура готова.

— Понял, — ответил я и продолжил вызывать Рубин. — Рубин-1, Рубин-2, 102-му на связь.

Уже никакое целеуказание нам не успеют провести. Главное — чтобы обозначили передний край своих позиций.

— Рубин-2, 102-му! — громче запросил я в эфир.

— 102-й, ведём… в ущелье… 500 метров от нас на… обозначаем… — донеслась обрывистая информация до нас, но хоть одну цифру уже поняли.

— Рубин, дымами обозначай! — прорывался я сквозь постоянные доклады в эфире.

Как будто ретранслятор не слышит, что я не могу связаться с окружёнными.

— 345-й, высадил группу. Уходим.

— 817-й, передаю доразведку погоды…

— А ну все замолчали! — не выдержали нервы у командующего, и он прекратил столь плотный радиообмен в эфире.

Так мы и до анекдотов доберёмся.

— 102-й, обозначил себя дымом. Пуски были с юга и юго-запада, — предупредил командир группы.

— Понял. Выходим на боевой, — доложил я.

Яркое солнце показалось из-за облаков, слегка ослепив на вводе в разворот. Проходим одну сопку, перелетаем через другую. Ещё раз уходим влево, проходя над самим перевалом. Бросаю взгляд на землю. На фоне тени от моего вертолёта видны дымящиеся обломки наших Ми-24. Ещё один обгоревший вертолёт справа на склоне. Рядом с ним развиваются на ветру остатки купола парашюта.

— Точка выхода на боевой. Курс 350, — сказал по внутренней связи Кеша, и я выровнял вертолёт.

Прямо по курсу был один из опорных пунктов духов. Его даже не нужно разглядывать в прицел. Оттуда стреляют из всего, что может стрелять.

— Манёвр влево. 125-й — вправо, — подсказал я Винокуре.

Сначала разошлись с ним, потом снова сошлись. До точки пуска остаётся совсем немного. Кеша уже вовсю наводится, но постоянное маневрирование не даёт чётко прицелиться.

— 102-й, вижу вас, — сказал в эфир командир группы, отбивающей атаку.

Он даже начал задыхаться. То ли от бессилия, то ли от волнения.

— Марка на цели. Дальность 4.5.

Чувствую, как напряжение растекается по телу. Пальцы чуть сильнее сжали ручку управления, чем требовалось. От первой ракеты многое зависит. По её разрыву будут работать остальные.

— Пуск! — скомандовал я, и ракета ушла из направляющей.

Справа от нас, то же самое сделал и экипаж Винокуры. Видно, как его и наша ракеты, слегка встрепенулись и встали на нужный курс.

— Влево ухожу. Отстрел, — доложил я, отворачивая в сторону и освобождая место для основной группы.

Пара секунд и на склонах прозвучали два взрыва. Но вывести вертолёт не так уж и просто. Он упорно не желает отворачивать. Ещё и пробившееся солнце бьёт в глаза. К креслу слегка прижала перегрузка. Адреналин начал пульсировать вместе с висками.

— Командир, близко, — даёт мне подсказку Кеша, но тут же манёвренность возвращается и вертолёт уходит от склона.

Но теперь настала пора работать по-крупному.

— Разрыв наблюдаю. Работаем «вертушкой». Серии по 8. Паашли! — скомандовал ведущий ударной группы, выходя на боевой курс.

Ми-24 начали выстраиваться в колонну пар и заходить на цель.

— Точно по разрыву работайте! — разрывался командир группы Рубина.

Горы буквально гудели стрельбой. С земли, из рассыпавшихся по склонам укрытий, духи били из всего, что у них было. Пули разрезали воздух, как рой яростных ос, задевая фюзеляж. Металл звякал от попаданий, но серьёзных повреждений не было. Броня держит.

— Цель вижу! Пуск! И ещё атака! — отработал по склону НАРами и тут же дал очередь из пушки ведущий ударной группы.

Северный склон постепенно начал утопать в дыму и пыли.

Всей шестёркой мы образовали круг, радиусом в 3 километра. Всё, что было внутри, постоянно было под нашим огнём. Духи просто не успевали переносить огонь с одного направления на другое, тут же получая залп С-8.

Отработав по северному склону, в следующей атаке переходили на южный. Сделав два таких круга, я дал команду высаживать на северную часть группу спецназа.

— 102-й, высадку закончил, — доложил Бойцов.

Теперь оставалось только доработать до конца с душманами на юге, пока ещё погода окончательно не испортилась.

— Я Рубин-1, отходят вниз по ущелью. Мелкими группами, — докладывал командир одной из групп.

Начинаем очередной заход парой, которую прикрываем мы с Винокурой.

— Атака! — громко говорит ведущий второй пары, будто кавалерист, машущий шашкой.

У подножия вижу выкатившийся откуда-то пикап с наваренными дугами на бортах. Не стоило ему тут быть.

— Слева машина. Работаю, — сказал я в эфир, отвернул влево и дал очередь из пушки.

Машину буквально разрезало пополам, подбросив от взрыва вверх.

Продолжаем заход на цель. Облака всё ниже и не дают нормально маневрировать по высоте.

— Пикируем, — проговариваю я по внутренней связи, отклоняя ручку управления от себя.

Угол на авиагоризонте уже 30°. Винокура за мной и справа. Цель вижу перед собой. Подушечкой большого пальца уже чувствую кнопку РС.

— Пуск! — доложил я, выпустив залп С-8.

Вертолёт слегка тряхнуло. Обзор заволокло дымом, но тут же я вышел из атаки, проносясь рядом со склоном.

— 102-й, по тебе ракета! — слышу я подсказку Винокуры.

С одного из склонов сорвалась «змея с белым хвостом». Следом ещё две.

Первая ушла мимо.

— Манёвр! Отстрел! Снижаемся! — перебирал все известные методы защиты Кеша, но я и сам всё уже понял.

Я рванул ручку управления, вдавливая Ми-24 в крутой манёвр. Напряжение буквально прильнуло к горлу огромным комом, который не сглотнуть и не сплюнуть.

Вертолёт «застонал» силовыми узлами. Двигатели взревели, лопасти будто бы затрепыхались словно крылья у стрекозы, едва не задевая скалы.

Вторая ракета ушла в сторону, оставив дымный след, но третья…

Вспышка. Взрыв.

Ми-24 рвануло, кабину наполнил гул удара, машину мотнуло в сторону. На долю секунды мне показалось, что что-то оборвалось в управлении, но вертолёт выдержал.

— Живы! — крикнул я в эфир, подтверждая факт того, что мы с Кешей ещё в строю.

— Третья мимо ушла. Борт порядок? — запросил меня Винокура.

— Порядок. Продолжаем.

Я выровнял машину, чуть сбавил скорость. Внимательно осматриваю склоны. Где-то там, внизу, в тенях гор, прячется расчёт ПЗРК.

— 125-й, что с боекомплектом? — запросил я.

— «Трещотка» пустая, «гвоздей» тоже нет… — начал отвечать Винокура, но его фраза утонула в постороннем шуме.

Под скальным козырьком на склоне увидел двух духов с огромной трубой. Слева от меня заходит на цель ещё одна пара. Надо ускоряться с принятием решения.

— Справа пуск. Отстрел! — скомандовал я и дал очередь снарядов из пушки.

Духи в разноцветных одеяниях исчезли в пыли и дыму, а две пары Ми-24 спокойно выполнили отстрел. Но не все.

— 102-й, выгрузку-загрузку в долине произвели. Идём на Мирванс, — доложил Бойцов, чей Ми-8 взлетел от развалин в долине.

— Понял, — ответил я и осмотрел результат работы.

Сквозь пыль и дым практически ничего не видно, но в направлении позиций Рубина уже никто не идёт. После стольких атак, думается что душманы решили отойти мелкими группами.

— Командир, нижний край быстро понижается, — подсказал мне Кеша.

— Наблюдаю. Главное, что мы успели, — ответил я и нажал кнопку выхода в эфир. — Рубин-1, 102-му.

— Отвечаю. Груз получили, готовимся к отходу на 2404 для встречи с Каратом-3, — назвал командир группы позывной высаженного Бойцовым подкрепления.

— Понял. Погода портится. Готовы уйти на обратный.

— Точно так. Спасибо, мужики!

— Это наша работа. Удачи! — ответил я и дал команду на выход из ущелья.

Но осталось внести небольшие коррективы.

— 131-й, 102-му, что с отстрелом? — запросил я ведомого второй пары.

— Я пустой, 102-й, — ответил он.

— 130-й, тоже пустой, — доложил его ведущий.

Так дело не пойдёт. Не хватало ещё на обратном пути получить ракету.

— 130-й, между нами вставайте. Пойдём четвёркой. 125-й, прикрываешь слева, я — справа, — дал я команду.

Все поняли задумку и заняли места в строю. Ведущий чуть ближе ко мне, а ведомый — к Винокуре.

Я занял высоту чуть выше, чтобы 130-й подошёл почти вплотную, продолжая полёт у земли. Видно, как моего «нового ведомого» слегка болтает от воздушного потока моего винта.

— 130-й, тяжко? — спросил я, намекая на тяжесть управления в таком строю.

— Немного. Но так спокойнее.

— Это точно! — ответил я.

Впереди было видно, как группа из нескольких Ми-8 отворачивает в сторону Кандагара. Нам такой команды не поступало, поэтому я резонно держал курс на Шахджой.

— Кеша, не хочешь поуправлять? — спросил я.

— Командир, с радостью. Управление взял, — сказал Иннокентий, и я убрал руку с органа управления.

Размяв ладонь, я вытер влагу со вспотевшего лица тыльной стороной. Перед глазами до сих пор были два сгоревших Ми-24 и сожжённый купол парашюта, за которые мы спросили ещё недостаточно. Но для начала хватит.

— 102-й, 001-му. Вам тоже посадка в Мирвансе, — дал команду нам руководитель операции с борта Ан-26.

— Вас понял, — спокойно ответил я, и Кеша начал отворачивать на Кандагар.

Глава 30

На подлёте к Кандагару становится ясно, что посадки с ходу не получится. Один вираж в районе второго разворота, а за ним ещё один. Так можно дождаться, что из какого-нибудь близлежащего кишлака по нам отработают душманы.

— Сан Саныч, руку на пульте отстрела держу, — предупредил меня Кеша, пока мы выполняли очередную «восьмёрку».

Мимо пронёсся вертолёт Винокуры, а чуть выше ещё одна пара Ми-24. Наша зона ожидания постепенно превращалась в испытание нервов.

Руководителя полётами можно понять — у него задача обеспечить вылет и посадку основных сил, которые продолжают обеспечение и высадку десанта в районе границы.

— Мирванс, 102-му. Разрешите по неустановленной схеме зайти? — спросил я руководителя полётами.

— 102-й, правее полосы зайдёте? Чтобы сразу на стоянку сесть, — запросил меня руководитель полётами, когда я продолжал выполнять очередной вираж над военным городком.

— Без проблем. Сами зайдём, посадку доложим, — ответил я и снизился к самой земле.

Следом за мной постепенно начали заходить на посадку и мои подчинённые. Не прошло и пяти минут, как мы с Кешей приземлились на бетонную стоянку, разгоняя под собой мелкую афганскую пыль и техников.

— Мирванс, 102-й, группой посадку произвёл. Спасибо, до вылета, — доложил я и, не дожидаясь ответа, начал выключать двигатели.

Осмотревшись, мне стало ясно, что ни о каком обслуживании речи не идёт. В Кандагаре и без нас куча дел. Открыв дверь кабины и сняв шлем, я чуть не оглох от окружающего шума.

Истребители парами взлетали с полосы, разрезая воздух звуками розжига форсажей. Транспортные Ан-26 и Ан-12 готовились к выруливанию, чтобы осуществить воздушные перевозки. И самое главное — свист винтов, словно жужжание тысяч пчёл, сильно бил по ушам.

А ещё топот десятков ног, бегущих по стоянке на погрузку. Один за одним десантники и мотострелки загружаются в вертолёты, чтобы лететь на высадку в отдалённые районы.

В воздухе витали запахи масел, выхлопных газов, керосина и палённых пневматиков после торможения самолётов на полосе — все самые яркие ароматы аэродрома в одном флаконе.

Стоя у кабины, почувствовал особое облегчение. Тут же и усталость в ногах появилась, и задница начала тянуть к земле магнитом, и выпить захотелось чего-нибудь прохладного. Напряжённо началось сегодняшнее утро, так что хочется просто в тишине побыть, но аэродром Кандагара это не позволяет.

Обернувшись назад, я обошёл вертолёт. Что сказать, Ми-24 отделался лёгким испугом. А ещё пятью пробоинами в задней части фюзеляжа, разбитой станцией Л166 «Липа» и пробитыми лопастями. Про трещину на левом блистере и думать не хочется.

Погладив фюзеляж, я тихо поблагодарил вертолёт за работу. Общение с Ми-24 прервал Петров, который тоже вылез из кабины.

— Улей, а не аэродром, — пытался перекричать Кеша звук двигателей проезжающего мимо Ан-26.

Только «шарабан», как его называют лётчики, свернул на рулёжку и вырулил на исполнительный старт, стало чуть потише.

Я поправил разгрузку и достал из кармана шапку. Ветер холодный, а голова сильно вспотела за время полёта. Не хочется простыть.

— И мы ещё прилетели. Зависнем мы тут в ожидании топлива и обслуживания. На обратный надо бы заправиться, — ответил я, посматривая в сторону наших экипажей Ми-8.

Капитан Бойцов шёл вдоль наших Ми-24, не сняв при этом шлемофон. Явно Денис торопился мне доложить о чём-то.

— Командир, задачу выполнили. Раненых доставили в госпиталь. Погибших тоже, — буднично сказал Бойцов и я пожал ему руку.

Чувствую, что она у него немного дрожит. И это явно не от холода.

— Всё нормально.

— Терпимо. Праваку пришлось… анестезии дать. Там вся грузовая кабина…

Бойцову было сложно рассказывать.

— Можешь не говорить. Мне такие санитарные рейсы ни один раз приходилось выполнять, — перебил я Дениса, которому было не совсем легко вспоминать сегодняшнюю перевозку людей.

Я похлопал его по плечу, а Кеша предложил сигарету. Самое время Денису расслабиться. Постепенно мои лётчики начали подходить ближе, рассказывая свои ощущения после боя.

Сначала воодушевлённо — с интонацией и жестикуляцией, но через несколько минут все эмоции прошли и осталось только волнение. Особенно за тех, кто остался там на камнях.

— Первую 24-ку увидел на выходе из атаки. Там только пепел и две лопасти торчат погнутые. Вот и думай, что от ребят осталось после такого, — вздыхал один из лётчиков, выкуривая очередную сигарету.

Прошло уже 20 минут, а ни один из техников к нам не подошёл. Ни одна машина не подъехала, и никто даже не поинтересовался, кто мы, и зачем сюда прилетели.

— Бортовые техники пускай к инженерам сходят. Пойду разберусь, зачем мы здесь нужны. Если очередная задача, так пусть дают нам топливо, средства поражения и машины АПА, — ответил я, отдавая автомат Кеше.

— Командир, сомневаюсь. Смотри, тут все заняты кроме нас, — предположил Бойцов.

— Я волшебное слово знаю. Пока что отдыхайте.

Одного из операторов отправили на КДП, узнавать обстановку там. Я же пошёл в штаб, где сейчас должно быть всё начальство. Командующий не мог просто так нам приказать сесть в Кандагаре. Наверняка очередную задачу нам нашли.

У самого входа в штаб полка встретился с однополчанами из других эскадрилий. Все выражали своё почтение и восхищение работой моей эскадрильи.

— Тут такое было. Свободных экипажей нет. Высадка отстаёт от графика. Ещё и потери… Короче, вы, Саныч, чью-то задницу спасли, — объяснил один из лётчиков, убегая на вертолёт.

— В первую очередь, мы парням в окружении помогали и задачу выполняли. У кого там задница подгорает, мне всё равно.

— А вот «горелозадому» не всё равно. Ладно, до встречи! — махнул мне второй лётчик и убежал вслед за товарищем.

Войдя в штаб, я не сразу смог попасть к Веленову. Много неизвестных мне людей. В каждом кабинете громкие разговоры и шум набора текстов на пишущих машинках. Где-то говорят спокойно, а где-то без специфического военного лексикона дело не идёт.

Вот и сейчас рядом с доской политинформации, замполит объяснял солдату, так сказать, «за жизнь».

— Что это ты нарисовал? Кого я здесь должен увидеть?

— Это боевой листок, товарищ майор, — объяснял смысл нарисованного солдат.

Я, кстати, тоже на боевом листке не понял ничего.

— Кубриков, боевой листок должен быть боевым листком, ведь это же боевой листок. Понятно объяснил?

— Так точно.

— Снять и нарисовать заново. В двух экземплярах. И чтоб про толковых офицеров здесь было написано. Текст я тебе дам. Вот про кого нужно писать! — радостно показал на меня замполит полка.

Пожав руку замполиту, я пошёл дальше искать командира.

В кабинете Веленова не оказалось. Позвонив в ЦБУ в здание аэропорта Кандагара, я узнал, что он там. Мне было передано высказывание командира: «бегом сюда, почему ты ещё не здесь?».

У самого входа в аэропорт, меня встретил Веленов. Юрий Борисович выглядел взъерошенным и не менее вспотевшим, чем я. Будто сам только что из вертолёта вылез.

— Ты где ходишь? — потянул меня за собой Веленов.

— Командир, что за срочность?

Веленов остановил меня и поднял вверх указательный палец. Смотрел на меня командир полка так, будто хочет отчитать за очередную двойку в школе, но не знает, с чего начать.

— Вот ты… чтоб тебя, Клюковкин! — воскликнул Веленов и крепко обнял меня.

К таким нежностям меня армейская жизнь не готовила.

— Эм… командир, тут люди стоят, — шепнул я, заметив, как внимательно смотрят в нашу сторону.

— Спасибо, Саша! Там же… там же 4 экипажа было наших. В тех четырёх вертолётах, что на вынужденную сели…

— Вы про 2 сбитых Ми-24 забыли, — напомнил я.

Веленов согласно кивнул и полез в карман за сигаретами. Достать у него не сразу получилось, но командир взял себя в руки. Можно понять Юрия Борисовича — сегодня он потерял 4 человека и мог потерять ещё больше.

— Ты иди прямо по коридору. Увидишь дверь ЦБУ. Там тебя встретят, — похлопал меня по плечу Веленов и пошёл на выход.

Да, командиру бы сейчас не мешало проветриться.

Я вошёл в помещение ЦБУ, где было достаточно шумно. Со всех сторон разрывались динамики, а штабные офицеры только и успевали перемещаться между телефонными аппаратами. Среди этой толпы, у большого стола с картой, я увидел заместителя командующего ВВС 40-й армией генерала Васина. Рядом с ним был ещё один генерал в камуфлированной форме. Вот его я уже увидел в первый раз.

Однако голос, выправка и лицо было узнаваемым. Это генерал-полковник Гашкин Александр Леонтьевич — командующий 40-й армией. Если быть ещё более точным, то и всеми советскими войсками в Афганистане.

— Александр Леонтьевич, по вашему приказу прибыл майор Клюковкин, — показал на меня Васин.

Командующий медленно повернулся в мою сторону и поправил очки. Гашкин был достаточно высокого роста. На голове редкие седые волосы. Плотного телосложения, приятное лицо с краснотой на щеках и крупный мясистый нос.

— Иваныч, это он? — повернулся к генералу Целевому командующий, уточняя, того ли ему привели.

— Именно, Александр Леонтьевич. Майор Клюковкин.

Гашкин медленно положил карандаш на стол, сложил руки за спиной и пошёл в моём направлении. Разговоры в помещении с каждым шагом генерал-полковника становились всё тише. Не смолкали только динамики, в которых был интенсивный радиообмен.

Командующий подошёл ко мне, и я постарался выпрямиться чуть лучше, чем это сделал ранее. Оглядев меня с ног до головы, генерал поправил мою разгрузку и слегка приобнял за плечи.

— Как звать?

— Александр, товарищ генерал, — быстро ответил я.

Гашкин улыбнулся и крепко пожал мне руку.

— Тёзка, значит. Рад, майор. Спасибо и за ребят, и за высадку, и… что живой.

Командующий сделал паузу, вновь поправил очки и дал указание подойти к карте.

— Теперь рассказывай, что там в ущелье и на перевале Харбакай, — задал вопрос Гашкин.

Я подошёл ближе и доложил последнюю информацию. Хоть прошло уже не мало времени, но обстановка не могла поменяться кардинально. Особенно в свете быстрых решений командования.

— Отряды духов начали отходить к границе. Мелкими группами. Идут пешком, а в горах скорость будет у них минимальная. Если учесть, какой урон мы им нанесли и последующие удары артиллерии, то к границе дойдут немногие, — сказал я и Гашкин кивнул.

Он указал на два прохода в горах, которые уже перекрыты нашими войсками.

— Как только рассеется облачность, сюда и нанесём удар, — предложил Васин и командующий согласился с ним.

— Мда. Большие потери в первый день, — устало снял очки командующий. — Вам, товарищ Клюковкин, находиться в полной готовности оказать поддержку войскам. И держать прямую связь с группой Карат-1, — указал он на местоположение спецназовцев Липкина.

— Понял, товарищ командующий.

Гашкин ещё раз пожал мне руку.

— Спасибо, майор. Будем работать, — сказал генерал-полковник и отпустил меня.

Веленов дал указание готовиться к перелёту на Шахджой. На сегодня задач у моей эскадрильи не будет, но на завтрашний день необходимо подготовить технику.

Пройдя по стоянке Ми-8, наткнулся на только что прилетевший вертолёт с одной из точек высадки. Из грузовой кабины, вышел раненый солдат с перебинтованной головой. Следом за ним ещё один, но уже с перевязанной ногой и обожжённым лицом.

Я встретился с ним взглядом и буквально почувствовал всю его боль. Ему тяжело, но даже сейчас он находит силы улыбаться.

— Зацепило чуть-чуть, — проговорил он, когда его посадили в УАЗ «таблетку».

Почему раненных сразу не отвезли в госпиталь, непонятно.

Двери в машине захлопнулись, и она ехала по стоянке в сторону госпиталя. Тут же подкатила ещё одна.

Из грузовой кабины на носилках начали вытаскивать тело погибшего. Запах горелой плоти я ощутил моментально. Брезент был испачкан в крови, а из-под него медленно вывалилась рука и повисла над бетонкой.

Судя по остаткам обгоревшей одежды, погибший был лётчиком. Подойдя ближе, я положил руку погибшего на носилки и накрыл брезентом.

— Откуда привезли? — спросил я у бортового техника.

— Летали в район Харбакай. Вот, нашли товарищей. Не позавидуешь, — ответил бортач, снимая шлемофон с головы.

— Пусть земля ему будет небом.

Когда видишь погибших, понимаешь насколько часто и сам ходишь по этой грани, за которой тьма.

И невольно вспоминаешь строки Евгения Евтушенко — «Мы вовсе не тени безмолвные, мы ветер и крик журавлей».

Сделав глубокий вдох и выдох, я пошёл к моим лётчикам. Топливозаправщики уже отъехали от некоторых вертолётов, а Кеша уже размахивал полётным листом, готовясь к предстоящему возвращению на базу.

Глава 31

Апрель 1984 года. Шахджой, Демократическая Республика Афганистан.

Тёплый ветер задувает через открытую форточку в моём кабинете. Холодильник тихо «сопит», вибрируя в углу, а в динамике прослушки стартового канала только слабое шипение.

Открыв ящик стола, я собирался убрать в него ненужные документы. На глаза попался сморщенный конверт. То самое письмо от Антонины, которое я сразу так и не прочитал. После долгих вылетов, оно пропиталось влагой, и строчки письма расплылись.

Тося написала большое письмо, в котором поздравила меня с Днём Советской армии и Военно-морского флота. Рассказала, что вернувшись из Афганистана, хотела со мной встретиться, но в полку меня не нашла. Ей пришлось «взбодрить» многих, чтобы выяснить, где я нахожусь. Переживает за меня, в грубой форме требует, чтобы я остался живой, берёг себя и возвращался поскорее на Родину. Правда сама она уезжает по работе за границу. На какое время точно не знает. Сказать какой город и страна тоже не может, но пишет, что там проживает много сирийцев. Очень много.

Белецкая порадовала вниманием и повеселила конспирацией места назначения своей командировки.

В письме, чувствовалась забота и тревожность за меня. В груди разлилось тепло от понимания, что в этом мире есть человек, которому я дорог. Слова любви? Нет, в письме их не было. Уж больно Антонина гордая. Да собственно я их и не ждал, помня нашу последнюю встречу. Да, я её обидел. И несмотря на это она написала мне письмо, и нашла возможность его передать.

Понимаю, что волнуюсь за Белецкую не меньше чем она за меня. Не женское это дело по горячим точкам мотаться.

Не влюбился ли я? Усмехаюсь пришедшей мысли и гоню её прочь. Да нет. Не может этого быть. Она внешне красивая, добрая, отважная, заботливая, что характерно для её профессии. Однако её колкий характер порой так бесит, что хочется её придушить.

В очередной раз смотрю на часы и понимаю, что все сроки расчётного времени прибытия высокого начальства уже прошли. А мне ещё даже не доложили об их вылете из Кандагара.

— Опоздание на пятнадцать минут, — выдохнул я, перелистывая страницу газеты «Правда».

Международная колонка печатного издания кратко доводила интересные новости из зарубежа. Есть один большой материал, который привлёк моё внимание «кричащим» заголовком.

— «Преступления американских наёмников», — прочитал я материал о гражданской войне в Никарагуа.

Судя по тому, кто высказывается против американской политики администрации Рейгана, поддержку их действия не находят ни в одной из стран так называемого «цивилизованного» Запада. Невольно начинаю думать, что в Никарагуа поработали и мои «старые знакомые» из Блэк Рок.

Уже больше месяца никаких следов этой частной военной компании. Похоже, что после операции с высадкой десанта, эти ребята исчезли. Зато можно предположить, что теперь они в Никарагуа.

Для моей же эскадрильи 1 апреля становится не только днём смеха. Это теперь ещё и день вручения наград за проведение операции в приграничных районах. Командующий дал указание наградить весь личный состав эскадрильи. Кого медалями, а кого и орденами.

— Товарищ командир, разрешите войти, младший сержант Гавриков, — постучался… в окно самый узнаваемый техник в эскадрилье.

— Ты там серенаду мне спеть хочешь? Учти, не люблю классику, Гавриков, — ответил я.

— Виноват. Просто через окно быстрее.

— Но неправильно, Гавриков. Быстро зашёл ко мне в кабинет, как положено, — сказал я и младший сержант побежал вокруг штаба.

Настолько этот парень хорош в технике, настолько же он любитель выкинуть какой-нибудь цирковой номер. Минуту спустя в дверь постучался Гавриков, и, как положено, зашёл ко мне в кабинет.

— И как тебе через дверь заходить? Не страшно? — уточнил я.

— Никак нет. Товарищ майор, я к вам с рапортом. Своим, — протянул мне бумагу, написанную аккуратным почерком.

— Ещё бы ты чужой принёс. Я уважаю, когда человек приходит сам и готов лично отвечать. Вот как ты, например. Ух! Прямо так сразу? — спросил я у Гаврикова, прочитав его рапорт.

В нём парень обращается с просьбой поступать в Иркутское высшее военное авиационное инженерное училище. Против этого я ничего не имею. Двумя руками за!

— Хорошо обдумал? — задал я вопрос из серии для протокола.

— Так точно. Хочу быть офицером.

— Такой вывод можно сделать исходя из твоего рапорта. А что по-твоему быть офицером?

Гавриков задумался. Видно, что парень имеет большое и осознанное желание поступить в военное училище снова. Он ведь уже учился в Кирове. Сейчас хочет поступать в другое училище.

— Я пока не могу ответить на этот вопрос.

— Молодец. Честность — одно из качеств офицера. Быть офицером — значит быть ответственным за тех, кто рядом. Кто идёт за тобой и ждёт от тебя правильного решения. И порой ты платишь за это самую высокую цену. Пуле всё равно, есть у тебя звёзды на погонах или нет. Готов к этому?

Вопрос тоже из разряда риторических.

— Так точно. Я это давно осознал.

— Тогда не смею отказывать, — ответил я и подписал рапорт товарища Гаврикова.

Радостного младшего сержанта я отпустил, но нужно дать «волшебного пенделя» его стремлению. И один такой человек есть на примете. Помню, как он мне разрешил к нему обращаться, если нужна будет помощь. Если честно, я это делал уже не раз.

Я поднял трубку и позвонил заму командующего по ИАС в Кабул.

— Товарищ полковник, майор Клюковкин. Здравия желаю! — поприветствовал я по телефону.

— Привет, Клюковкин! Да готовы уже твои двигатели. Завтра отправят в Кандагар. Оттуда заберёшь. Совсем ваш инженер там не работает.

— Просто с вами быстрее решается вопрос. Товарищ полковник, я ещё к вам по одному делу.

— Ну, что у тебя ещё не хватает? Ты и так уже самая обеспеченная эскадрилья в Афганистане.

Я кратко и без лишних представлений объяснил ситуацию по Гаврикову. Полковник был рад услышать, что ему не нужно будет где-то изыскивать очередные блоки для моих вертолётов.

Сделав звонок заместителю командующего по ИАС, я тем самым заручился его поддержкой. Так что сегодня с кем-нибудь из прибывающих в Шахджой, нужно будет передать документы на Гаврикова. Процесс пошёл!

— Коверкот, 006-му. День добрый, — услышал я запрос на канале управления.

Значит, на подлёте делегация.

Встретив командование на аэродроме, я получил указание всех построить для торжественного мероприятия.

Утро 1 апреля было солнечным и по-настоящему радостным. Давно я не видел, чтобы все мои подчинённые так были счастливы приезду больших начальников. До этого дня любой приезд ознаменовывал очередную проверку.

А здесь, прилетели несколько Ми-8 с флагами, большими коробками с наградами и даже оркестром. Генерал-майор Васин, которому и было поручено вручать награды, подошёл к процессу серьёзно.

В назначенное время эскадрилья в полном составе была построена на аэродроме. Форма у всех чистая, отлаженная. Носы ботинок блестят так, что в них бриться можно.

Веленов прошагал на доклад Васину, а весь строй громогласно поздоровался с генерал-майором. Заместитель командующего ВВС 40-й армией внимательно осмотрел строй и выступил с приветственным словом.

— Сегодня мы отдаём вам дань уважения. Шестая эскадрилья кандагарского вертолётного полка за прошедшие месяцы отмечена в лучшую сторону. Планомерно командование эскадрильи и её личный состав улучшали материальную базу, профессиональный уровень и уровень натренированности личного состава. Как результат, именно ваши действия способствовали решению поставленной перед нами руководством страны задачи — полный разгром сил вторжения. Нет больше сил у загнивающего Запада, чтобы переломить ситуацию в братской республике Афганистан! И за это, спасибо и вам, шестая кандагарская!

После этих слов весь личный состав зааплодировал, а Васин дал указание на подготовку к награждению. Начальник политотдела вышел на середину с поздравительным адресом, чтобы зачитать Указ Президиума Верховного Совета.

— Внимание! За особые мужество и отвагу, проявленные при выполнении интернационального долга в Демократической Республике Афганистан, наградить майора Клюковкина орденом Красного Знамени, — объявил начальник политотдела, и я быстрым шагом направился к генералу Васину.

Подойдя к нему, я доложил, как того требует от меня Устав. Заместитель командующего крепко пожал мне руку и начал вешать на левую сторону награду. Что и говорить, а на душе трепетно получать столь высокую награду.

— Носите её с честью и достоинством. Вы, как никто, это заслужили, — тихо сказал генерал, прикрепив пятиугольную колодку с красно-белой муаровой лентой.

Сам орден, представляющий из себя лавровый венок и развёрнутое красное знамя с надписью «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», аккуратно висел и покачивался из стороны в сторону.

— Служу Советскому Союзу! — ответил я, и генерал, закончив вешать орден, ещё раз пожал мне руку.

— После построения я вас представлю двум офицерам. Один — ваш заменщик, а второй — будущий командир эскадрильи, — сказал Васин и отпустил меня в строй.

Не сразу я повернулся, поскольку столь неожиданно было услышать о моей замене. На секунду оглядев радостные лица подчинённых, мне стало слегка не по себе. Зачем такая спешка в моём окончании командировки, непонятно.

Но приказы не обсуждаются.

Спустя неделю все организационные вопросы были улажены. Новым командирам я показал расположение эскадрильи, слетал с ними несколько раз в район нашей ответственности и объяснил особенности работы в провинции Заболь и соседних районах.

В эти дни меня уже дважды торжественно проводили в столовой мои подчинённые, ещё по разу провожали спецназовцы и десантники. Так что осталось соблюсти только официальное мероприятие — построение личного состава.

И вот настал день убытия. Мне было предписано сначала прибыть в Кандагар за документами, а затем убыть к месту службы в Торск. Медленно идя со своим заменщиком к вертолёту, который меня должен был доставить на аэродром полка, невольно начал вспоминать прошедшие месяцы.

К нам подбежал один из техников, чтобы доложить о готовности Ми-8 к вылету. Экипаж под командованием Орлова подошёл ко мне следом и спросил, какие будут указания.

— Товарищ командир, вертолёт готов. Пора строиться? — уточнил у меня Орлов.

Новому комэска стало как-то неуютно. Всё же приказ уже состоялся, и теперь он тут главный.

— Определяю уже не я, — повернулся к новому командиру, который был слегка растерян от того, что личный состав всё ещё обращается ко мне.

— Пяткину передай, чтоб строил эскадрилью, — дал команду новый комэска.

— Есть, — ответил Орлов и отправил подчинённых оповестить начальника штаба.

Через 15 минут на аэродроме уже выстроился весь личный состав. За прошедшие месяцы это самое сложное построение для меня.

— Сан Саныч, ты большую работу проделал. Меня когда назначали сюда, я прям был рад, — улыбался новый командир эскадрильи, пока Пяткин проверял личный состав.

— Всё равно много работы. Рабочее состояние техники нужно поддерживать постоянно. Тыловиков тереби, чтоб не задерживали запасные части. Ну, Сычкин всё знает. Он тебе поможет.

— Это тот, которому «пробили» орден Красной Звезды? Тот ещё шнырь… — посмеялся новый заместитель комэска, но я решил его поправить, остановившись на пыльной дороге.

— Не «пробили», а он заслужил. И постарайтесь это запомнить, товарищ майор, — спокойно ответил я.

— Да будет тебе, Саныч! Ты ещё скажи, что у тебя замполит на прикрытие летал и не за политсобрания получил орден?

— Летал и не раз. И днём, и ночью. Так что, уважай личный состав. А то до меня здесь было по-другому всё.

Новый комэска посмеялся и задал уточняющий вопрос.

— И как же тут было?

— Двух командиров эскадрильи сняли с должности. Один заместитель уехал с переломами, полученными при невыясненных обстоятельствах. Ещё один застрелился. А трое из командного состава и вовсе получили заболевания, после которых их списали с лётной работы, — пересказал я слова моего командования, которые мне говорили перед отправкой сюда.

Заменщик прокашлялся и перестал улыбаться. Надеюсь, всю серьёзность своего положения он понял.

— Эскадрилья, равняйсь! Смирно! Равнение на середину! — громко произнёс Пяткин и пошёл строевым шагом навстречу новому командиру эскадрильи.

Пока произносилась официальная речь, я смотрел на строй моих уже бывших подчинённых.

Много было и печального, и смешного, и трагичного. Но сейчас радует одно: оградил меня Господь от участи отправлять подчинённых на Родину в цинковом гробу. Самое страшное, что может случиться с командиром. И я этого смог избежать.

— Теперь слово предоставляется майору Клюковкину, — передал мне право говорить новый комэска.

Я вышел на середину строя под громкие аплодисменты. Внимание моё также привлекло то, что не смогли усидеть в столовой официантки и остальные представители гражданского персонала нашего гарнизона. Я постарался попрощаться со всеми и никого не забыл. Но не могут просто так меня отпустить на Родину.

При взгляде на женщин невольно вспомнил, что после завтрака мне сегодня дали большой свёрток газеты, в которую были завёрнуты пирожки. На дорожку, так сказать!

— Есть такая мудрость — минуты тянутся, часы идут, а дни и месяцы бегут. Вот и моё время во главе эскадрильи пролетело незаметно. Мне приятно, что мы с вами все стоим здесь и смотрим друг другу в глаза с чистой совестью. Рад, что все мы живы и здоровы. Я горд, что был вашим командиром. Всем желаю здоровья, успехов и благополучия.

Громкие аплодисменты продолжались долго, и я даже не мог поймать момент, чтобы попрощаться.

— Равняйсь! Смирно! — поймал я момент и подал последнюю команду своим подчинённым. — До свидания, товарищи!

— До свидания, товарищ майор! — единым голосом попрощалась со мной эскадрилья.

Спустя три дня я уже стоял на вокзале в Торске.

Отдохнув вечером с дороги, утром я пошёл в часть. Первым делом зашёл к командиру полка, но того в кабинете не оказалось. Его секретарь сказал, что он у Медведева.

Войдя в штаб Центра, я сразу заметил, как всё изменилось. Появились новые подарки и грамоты на стендах. Доска почёта пополнилась новыми фотографиями. Даже меня отметили, как лучшего заместителя командира эскадрильи. Хотя я ещё ни дня в Торске не командовал.

Рядом ещё один стенд, где были отмечены те, кто погиб при исполнении воинского долга. И на одну фотографию здесь стало больше.

Я подошёл к ней и с грустью констатировал печальную для себя информацию.

— Старший лейтенант Казаков П. С., — прочитал я табличку под фотографией с датами жизни моего боевого товарища.

Тот самый Петруха, которого я тащил на себе среди песков, скал и гор Афганистана.

— Сан Саныч! — позвал меня знакомый голос за спиной.

Это был командир моего полка Тяпкин Андрей Фридрихович. Я подошёл к нему и поприветствовал.

— Рад твоему возвращению. Мы наслышаны, что тебе удалось сломать все традиции и устои в Шахджое, — улыбнулся полковник, но мне было не особо радостно.

— Задачу выполнил, домой вернулся. А тут такое, — повернулся я к фотографии Петрухи.

Тяпкин выдохнул и рассказал, что произошло. У Казакова начались осложнения. Видимо, блуждающие осколки по телу своё дело сделали.

— Месяц как похоронили, — ответил Тяпкин, когда мы стояли рядом с фотографией Петрухи.

— Семья? — спросил я.

— Жена и ребёнок получат двухкомнатную квартиру в Москве. Каким образом получилось так быстро им всё оформить, не знаю. Похоже, есть покровители у Казакова, которым он не безразличен.

Что ж, представители конторы держат слово. Это радует. А вот то что виновник смерти Петрухи не наказан — злит меня.

После разговора с командиром полка и беседы с Медведевым, меня «принудительно» решено отправить в отпуск. Этому я противиться не стал, поскольку голова и тело требуют отдыха. Некой перезагрузки после командировки и последних новостей.

Перед убытием на отдых я решил зайти в кабинет, который мы делим с командиром эскадрильи. Комэска сегодня отсутствует по личным обстоятельствам. Однако, войдя в кабинет, я обнаружил, что тут есть ещё кое-кто.

— Сан Саныч, а я вас жду! — воскликнул Виталий Казанов.

Вот как у них это получается! Я ещё сам не знал, что пойду к себе в кабинет, а он уже здесь. И уже чай пьёт!

— Что вы тут делаете? — спросил я, подойдя к столу.

— Дружеский визит.

— Понятно. То есть, просто пришли на КПП, попросили солдата пропустить вас к другу Клюковкину и вот так легко вошли в штаб эскадрильи? — поинтересовался я, хотя понятно, что у этих ребят есть ключ от всех дверей.

— Вот всё именно так и было. Точь-в-точь.

— Понятно, — ответил я и поставил портфель рядом со столом.

Казанов в это время сидел на диване, отпивая чай из кружки в красный горошек.

— У вас прекрасный чай. Могу и вам налить, — улыбнулся Виталий.

— Вы как бы в моём кабинете, товарищ Казанов.

— Я знал, что вы очень гостеприимны и позволил себе попробовать чай. Так вам налить, или как?

— Не откажусь, — ответил я, снимая с себя кожаную куртку.

Пока Виталик наливал мне чай, я внимательно посмотрел на него. Казанов слегка похудел, причёску изменил. Отрастил длинные волосы. Сильный загар, будто из Африки вернулся.

— Рад вас видеть, Александр, — протянул мне чай Виталий и вновь сел на диван, потирая колено.

— Не могу ответить вам взаимностью, поскольку не знаю цель вашего визита.

Казанов кивнул и поставил на чайный столик чашку. Он поправил воротник пиджака и отклонился назад на диване.

Лицо Виталика стало серьёзным. Я и не сомневался, что он здесь не только чай попить.

— Не буду вам говорить, что мне жаль Казакова. Всё равно не поверите. Блэк Рок встала поперёк горла мне, Римакову, вам, и ещё много кому. В Никарагуа и Гренаде нам удалось их щёлкнуть по носу.

Похоже, Казанов был в ссылке. В очень горячей точке планеты.

— Вы и там были? — удивился я.

— Ой, я это вслух сказал? — сделал удивлённое лицо Виталик.

Потрясающе играет свои роли этот разведчик. Сдаётся мне, что он хотел, чтобы я услышал про Гренаду и Никарагуа. Не зря в газетах упоминались наёмники.

— Не будем тянуть кота за всем известное место. Назревает большая игра. Афганистан перестал быть передовой противостояния с Америкой. За океаном наращивают денежные вливания в подобные Блэк Року организации для решения задач по ослаблению влияния Советского Союза и дестабилизации мирового порядка. Не нужно быть разведчиком, чтобы это понимать, верно, Саша? — спросил Казанов.

— Ежу понятно, что они будут везде.

— Торговля оружием, наркотиками, людьми и смещение неугодных режимов — список «любимых» дел Блэк Рок длинный. Однако теперь у них иная цель. И нам не справиться без специалистов, подобных вам. Готовы ещё поработать и заодно спросить вместе со мной и другими с Блэк Рок за наших товарищей?

На больное давит Виталик. Знает, что отказать не могу. Вот только нет у меня даже идей, куда контора меня опять хочет втянуть.

— Я весь во внимании.

— Тогда готовьтесь. Отпуск, а затем будем отправляться, — хлопнул в ладоши Казанов, подошёл ко мне и протянул руку.

Я её крепко пожал. Ещё бы узнать, куда Виталик меня тянет.

— Куда отправляться?

— Вы в этих местах ещё не были. Но там очень жарко.

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Афганский рубеж 4

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Nota bene