Афганский рубеж 3 (fb2)

- Афганский рубеж 3 (Рубеж (Дорин) - 3) 924K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаил Дорин

Афганский рубеж 3

Глава 1

Нервы были на пределе. Сохранять спокойствие в такой ситуации крайне сложно. Сердце начало колотиться сильнее. По пальцам, сжимающим ручку управления вертолётом, пробежал слабый холодок, а кончики что-то кольнуло.

И это при такой жаре! Капля пота скатилась по щеке и попала мне в рот. Солёный привкус подействовал весьма отрезвляюще.

— 302й, я Торос. Ориентир — оранжевый дым. Духи в 25 метрах от нас. Идут быстро, — продолжал вызывать на помощь авианаводчик.

Тут же на ближайшем склоне вспыхнул дым, накрывший всех духов, стремящихся к нашим бойцам. Пулемёт на вершине ещё работал, но рядом с ним произошёл взрыв. Всё вокруг позиции заполонило пылью.

Первая мысль, что расчёт крупнокалиберного «Утёса» погиб. Но не тут-то было. Он вновь заработал, отбрасывая наступающих душманов. Но их натиск сильнее калибра 12.7 мм.

— 302й, я 001й. Запрещаю залетать в квадрат 34–71, — вновь повторил генерал Целевой.

Сомневаюсь, что он сверху видит всё так же хорошо, как и я. Чтобы я сейчас не решил, рискую в любом случае. Главное — обезопасить подчинённых. Ведь все разговоры записываются.

Продолжаю выполнять вираж, как и мой ведомый. Ваня Васюлевич в пятидесяти метрах надо мной и тоже кружится в ожидании команды. Надо не подставлять его, если что-то пойдёт не так.

— Повтори Торос, сколько метров от тебя можно работать? — запросил я.

— 25–30 метров. Не бол… не больше. Они уже рядом. Не… не… не удержим! — громко отвечал авианаводчик сквозь помехи в радиосвязи.

Теперь осталось только правильно дать команду ведомому. Сделать так сказать, запись для прокурора.

— Задачу понял, Торос. Слишком близко от вас. Не могу работать, — ответил я, переключившись на пушку ГШ-2–30.

Теперь надо верить в моего ведомого, что он сможет повторить за мной. Ручку медленно отклоняю вперёд, чтобы разогнаться. Скорость нужна большая.

Снизился до 100 метров. Вертолёт моментально завибрировал будто он только что взбодрился и готов к атаке.

— 304й, 302му. Работать по оранжевым дымам запретил. Разрешил пристроиться справа и повторять мои манёвры, — выдал я в эфир.

Пара секунд тишины и Ваня ответил.

— Понял, 302й. Пристраиваюсь справа. Дистанция 500 метров.

Прошли один гребень на берегу реки. Перелетели через сопку и снова оказались в самом горячем месте Афганистана в данную минуту. Высота 799 продолжала погружаться в смог, состоящий из пыли и дыма.

— Прибор 280, — подсказал я Ване.

— Устанавливаю, — ответил он.

Начинаю маневрировать по курсу. Кеша подсказывает, с каких направлений по нам ведут огонь. Кто-то из духов разбегается, а кому-то не страшно и пострелять в нас. Высота всё ближе. В очередной раз придётся сейчас напрячь вертолёт до предела.

— 4й, поворот на горке будет влево, — предупредил я Ваню.

Во рту перед манёвром совсем пересохло. Стрелка указателя скорости на нужной отметке. Оружие готово. Работать по противнику в такой близости от своих можно только из пушки. И то в теории.

— Командир, приготовиться к манёвру, — сказал Кеша.

— Рано. Нам нужно оказаться над позициями спецов.

Склон всё ближе. Напряжение нарастает. Вот он момент, когда ты преодолеваешь свой внутренний рубеж!

— 304й, манёвр! — скомандовал я, отклоняя ручку управления на себя.

Вертолёт резко задрал нос. Перед глазами только голубое небо, а тело вжало в кресло.

— Ох, ох! — заволновался Кеша.

— Смотри на приборы!

— 180… 160… 150, — отсчитывал скорость Иннокентий.

Больше гасить нельзя, иначе не получится выполнить поворот и спикировать точно перед нашими бойцами.

Ручку отклонил влево по диагонали. Крен быстро увеличивается.

— Крен 35… 45! — считает Кеша, а я продолжаю держать на виду у себя передний край наших ребят.

Так и было задумано. Влево Ми-24 разворачивается охотнее, а значит, и нос вертолёта можно наклонить сильнее.

Ми-24 резко развернулся. Чувствую, как хвост быстро занесло, а левую педаль пришлось дожимать сильнее. Наклоняю нос. На авиагоризонте угол тангажа чуть больше 30°. Перед нами только дымы и наступающие духи. Ощущение, что сейчас лбом ударюсь в остекление кабины.

Нажимаю несколько раз на кнопку, и снаряды летят точно по противнику. Один взрыв, второй. В стороны летят песок и камни, а сам вертолёт идёт ровно. Отдача пушки его не волнует!

— Скорость 210… 220… 240, — отсчитывает Кеша.

Плавно отклоняю ручку на себя и отворачиваю влево на повторный заход. Вертолёт слегка качнулся из стороны в сторону. Выровнял его по горизонту.

— Вышел влево. Фух! — услышал доклад от Ивана.

Молодца, парень! Теперь ещё раз. Мы выполнили три захода. Духи ударов не выдержали и откатились. Осталось ещё кое-что нарушить в этом полёте.

Облетели высоту и начали заход на восточный склон. Тут уже проще.

— Атака! — командую я, продолжая бить из пушки по прибывшим с сопредельной территории духам.

Одна машина взорвалась. Вторая загорелась, и тут же огонь перекинулся на другой транспорт. Снаряды в пушке закончились, и мы перешли на использование реактивных снарядов.

— Выхожу влево, — доложил после очередного захода на цель.

— Прямое, 302й. Спасибо, мужики! — устало благодарил Торос.

Кажется, в бою за высоту возникла передышка. Дым постепенно начал рассеиваться и можно было заметить отступающих духов. На Пакистанской стороне они и вовсе грузили убитых и раненых в грузовики.

— 302й, я почти пустой, — доложил Ваня.

— Понял тебя. Контроль за остатком.

Я забрался выше, чтобы посмотреть вокруг. И увиденное меня не порадовало. Вновь со стороны Пакистана виднелся пыльный след. В направлении высоты двигалась колонна техники. Причём многочисленная. Грузовики, бронетехника и военные внедорожники.

А на горизонте начали возникать огненные вспышки.

— Торос, по вам артиллерия работает! — сказал я, но высота 799 уже ощутила на себе залп орудий.

Ещё один залп! Затем ещё и ещё. Сильно взялись за дело пакистанцы. Сомневаюсь, что духам дали пострелять из таких пушек.

— 001й, к высоте 799 идут отряды с востока. Работает артиллерия. Прошу разрешение на работу в квадрате 34–71, — снова запросил я.

— Запрещаю! — повторил Целевой.

— Принял.

Наверное, я его уже достал сегодня. Но ещё не вечер. Стрелять нам особо нечем, но не везти же в Джелалабад управляемые ракеты.

— 304й, давай «сигарами», — намекнул я на использование оставшегося вооружения.

Снижаемся к Хайберскому проходу. По курсу ложбина, через которую можно спокойно пролететь и оказаться на боевом курсе. Колонна техники как на ладони.

— Кеша, пришло твоё время, — сказал я по внутренней связи, и Петров начал готовится к работе управляемым вооружением.

— Понял. Аппаратура включена, — доложил он.

Переключатель вооружения поставил в положение УРС. Иннокентий начал прицеливаться. До цели по его докладу 7 километров.

— Марка на цели, — доложил Кеша.

— Понял, приготовиться!

Теперь в перекрестии прицела отчётливо виден силуэт головной машины колонны — крошечный грузовой автомобиль, но его очертания узнаваемы хорошо.

— Цель вижу.

Слегка подворачиваю на цель. Марка и неподвижная сетка прицела совмещены.

— Приготовится! Пуск!

Тут же в шлемофоне прозвучал сигнал.

Глухой звук слева. Мгновение, и ракета, выскочив из направляющей, ушла вперёд.

Несколько витков и ракета захватила цель. Через пару секунд произошёл взрыв.

— Ушёл вправо, — доложил я, отвернув вертолёт в сторону.

За мной отработал по колонне и Ваня. Что ж, международный скандал мы стране обеспечили. Зато своих не бросили.

Боекомплект израсходован. Теперь от меня и Вани мало толку. Высота 799 уже совсем молчит, но по ней ещё периодически стреляет артиллерия. Попадает неточно, но по нервам наших товарищей бьёт.

— Песок, 302му, — запросил я Сопина.

— Ответил, — тяжело говорит командир разведчиков.

— Нам надо на Омар. Пополнить запасы, так сказать.

Сопин ответил не сразу. Я ждал чего-то интересного в свой адрес. И дождался.

— 302й, есть возможность повисеть в воздухе. Нам так спокойнее, — ответил он.

Первый раз у меня такое! Неужели, настолько силён моральный эффект от присутствия над головой вертолётов. И как тут откажешь.

— Понял, Песок. Занимаю зону дежурства над вами, — сказал я.

Приближалась ещё одна колонна с Пакистана. А за ней ещё одна. И вдалеке показались вертолёты. Похоже, соседи решили взяться по-крупному за дело.

— Песок, 302му. Наблюдаю движение с востока. Активное, — доложил я.

— Понял вас. Думаю, вам пора улетать.

На мой запрос, нужно ли увезти раненых, ответа не поступило. Хоть кого-то нужно вытаскивать. Начинаю заходить на посадку, но с земли открыли огонь. Это очнулись уже духи с территории Афганистана.

— Не теряют надежды уйти, — сказал я по внутренней связи.

— И никто не прилетит на замену нам? — спросил Кеша.

Только он это сказал, в эфире зазвучали знакомый голос.

— 302й, 101й парой иду к вам на замену.

Это был командир 727го полка. Видимо, он тоже решил забить на запреты и помочь спецназу.

— Вас понял.

— 302му, до встречи! Спасибо за работу, — поблагодарил бодрым голосом Торос.

— Держитесь! Скоро вернёмся, — ответил я, разворачивая вертолёт в сторону Джелалабада.

На обратном пути обнаружил движение колонны нашей пехоты. Скоро будет у высоты 799. Похоже, что продержались спецназовцы до подхода подкрепления. А ведь могли и остаться на той высоте все до одного.

Заходим парой на посадку. Руководитель полётами уже на подлёте предупредил, чтобы после заруливания следовали в штаб. Если честно, это подземелье, начинает меня доставать.

Как и присутствующие на стоянке интересного вида люди. Пара солидно одетых мужчин в тёмных очках внимательно следили за рулением наших вертолётов. Думаю, что именно у них есть вопросы ко мне.

Что ж, я знал на что иду. Зато совесть у меня перед товарищами чиста.

— Омар, 302й, выключаемся. Спасибо за управление.

— 302й, всего доброго. Удачи, — ответил руководитель полётами.

Он понимал, что сейчас мне грозит разбирательство.

Только я вылез из кабины, ко мне уже подбежал Валера Носов и несколько техников.

— Саныч, что там происходит? Как там наши парни? — быстро спрашивал Валера.

— На связь выходят, подробностей сказать не могу. Поскольку сам не знаю.

Уточняющие вопросы от техсостава я оставил без ответа. Пока что лучше не афишировать информацию из района высоты 799. Но вот серьёзным ребятам в очках это не объяснить.

Они готовы меня слушать, а точнее «сильно настаивают» на этом. С ними рядом находился и наш особист — майор Турин. Так что принадлежность данных господ к одному Комитету сомнений не вызывает.

— Александр Александрович, доброго дня, — подошёл ко мне парень в очках и с бородой на лице.

Такое ощущение, что он её отрастил совсем недавно. Слишком она у него аккуратная.

— И вам не болеть, — пожал я протянутую мне руку.

— У меня и моих коллег к вам есть вопросы. Пройдёмте с нами…

— Если вы не заметили, мы немного заняты. Вернулись с боевого вылета. Готовимся к повтору, — поспешил я отказаться от приватной беседы.

— Не стоит. К вам много вопросов, и вы на них ответите, — сказал бородатый и указал мне на КДП.

Глава 2

Сцена на стоянке поразила меня оригинальностью. Я мог предположить, что по возвращении с вылета мне предъявят обвинение в нарушении приказа вышестоящего начальства, инструкций, и, само собой, норм международного и гуманитарного права.

Скорее всего не успел ещё Пакистан сделать заявление на весь мир.

Вот меня и терзают смутные сомнения по поводу темы приватной беседы.

— Товарищ, я не знаю, как вас зовут. Если вы не заметили, у нас идут очень серьёзные мероприятия. Я должен получить задачу перед очередным боевым вылетом. Давайте беседу оставим на вечер. А лучше через неделю, — похлопал я по плечу бородатого и повернулся к стартовому домику.

— Александр Александрович, боюсь, перенести нельзя, — сказал бородатый, достав сигарету из пачки.

Он не сводит с меня оценивающего взгляда. Буквально прожигает меня, пытаясь загипнотизировать или напугать. Ни то ни другое у комитетчика не получается.

— Товарищ майор, ваши коллеги в курсе, что идёт операция и я, как исполняющий обязанности командира звена…

— Сан Саныч, операция вступила в стадию завершения. Отряды боевиков разбиты, но Ахмад Шаху удалось скрыться. Ваш командир Енотаев в курсе вызова вас к моим коллегам. Сейчас он улетел на эвакуацию группы Сопина, — объяснил начальник особого отдела.

Тогда вопросов у меня нет. А вот недоумения остались.

— Я к вашим услугам, товарищи.

Бородатый вновь показал в сторону КДП, и мы направились на разговор. Тут же меня догнал Кеша.

— Командир… я… ты…он… — запыхался мой лётчик-оператор, показывая в сторону вертолёта.

— Кеша, перечисление местоимений оставить. Говори, что случилось.

— Короче, бак пробит, фюзеляж как друшлак, створки двери опять сломались…

— Ну, я понял, что мы нахватали свинца по самые помидоры. В остальном всё хорошо?

— В целом, да. Вертолёт в строю.

— Отлично. Мне на беседу надо, а ты пока в стартовый домик, — протянул я Кеше защитный шлем и наколенный планшет.

Оружие и «лифчик» оставил у себя. Иннокентий с интересом посмотрел на «конторских».

— О! А это к тебе, Саныч, пресса приехала? Интервью брать? — улыбнулся Петров.

— Да. Журнал «Мурзилка», если я не ошибаюсь? — уточнил я.

Комитетчики даже улыбнулись от моей иронии.

— Клюковкин, перестаньте паясничать. А вы, Петров, свободны, — сквозь зубы проговорил Турин.

Я подмигнул Кеше, пожал ему руку и продолжил следовать за гостями. Привели меня в кабинет местного особиста. Странно было бы, если разговор собирались устроить в столовой или местном магазине Военторга.

— Товарищ майор, а можно и мне попить? Во рту крайне сухо, — обратился я к Турину, который медленно наливал себе из графина в стакан воду.

— Волнуетесь? Не стоит, — сказал мне бородатый.

— Если вы не заметили, то я весь в «мыле». И на мне нелёгкая рубашка с коротким рукавом, — присел я напротив него.

«Лифчик» ужасно хотелось снять. Тело под ним вспрело, а на плечах чувствовалась тяжесть. И это я ещё с ним не бегаю. Представляю, каково парням в пехоте и разведке, которые на себе таскают по горам чуть ли не ещё один свой вес.

Турин налил мне стакан и поставил напротив.

— Благодарю, — ответил я и быстро выпил воду.

Пожалуй, самый вкусный напиток, из тех, что могут быть в Афганистане. После таких издержек, когда во рту сухо, начинаешь ценить столь простые вещи сильнее.

Автомат положил себе на колени. Это не было жестом, чтобы показать мой серьёзный настрой. Но не на пол же его класть.

— Мы можем начать говорить? — спокойно спросил у меня бородатый.

— Да. Виноват, но пить очень хотелось.

Коллега бородатого цокнул языком и подошёл ко мне.

— Вы не пуганный, товарищ лейтенант? Думаете, мы с вами тут шутки приехали шутить? Мы ведь можем и более жёстко разговаривать, — слегка повысил он голос.

Ну, достали! Возможно, я резок в словах и слишком расслаблен физически. Но я только что вернулся с опасного задания. И в таком тоне неизвестным людям со мной лучше не разговаривать.

— Товарищ, а вот с человеком, у которого заряженный автомат, так не разговаривают.

Сидящий напротив меня бородач не смог сдержать улыбку. Турин только развёл руками.

— Вячеслав Иосифович, оставьте нас. Думаю, мы найдём общий язык с товарищем лейтенантом, — обратился сидящий напротив меня к особисту.

Турин вышел из кабинета, и бородач продолжил.

— Ладно, Сан Саныч. Давайте серьёзно. Понимаю, что момент не самый удобный, но разговор важный. Меня зовут Максим Евгеньевич. Рядом с тобой Виталий Иванович. Имена реальные, за псевдонимами мы не скрываемся.

— Очень приятно. А меня вы уже знаете, — встал я со стула и протянул руку Виталию.

Этот парень совсем ещё молодой. Будто вчера окончил институт. Возможно, учился на каком-нибудь факультете иностранных языков.

— Мы за тобой внимательно следили, Сан Саныч, — сказал Виталий и открыл портфель.

Он достал папку с несколькими завязками и протянул коллеге. Не успел я прочитать название на обложке. Заметил только число «880».

— Чем я вас заинтересовал?

— Всем. Начиная от твоей езды на УАЗике и заканчивая историей с оружейной смазкой, — ответил Виталий.

Вот это уровень! А цвет трусов и количество половых партнёров они не знают⁈

— Итак, Александр Александрович Клюковкин, 1957 года рождения. Сирота, воспитывался в детском доме. Место рождения — Торск, Калининская область. Что и говорить, вы были буквально рождены летать на вертолётах, — открыл папку Максим Евгеньевич.

До этого момента не задумывался, где родился Клюковкин. Комитетчик прав — вертолёты у меня в крови!

— Это спасибо родному училищу, инструкторам, отцам-командирам.

— Да, да. Некоторым из них вы слишком горячо выразили своё «уважение». Полковник Берёзкин, думаю, вас ещё помнит, — заметил Максим.

— Он и вам пожаловался? — спросил я.

— Нет, но за него не волнуйтесь. Хотя, сомневаюсь, что вы переживаете о сказанных вами словах в его сторону. Нас больше интересует другое — профессиональный рост. Практически как полёт Гагарина в космос.

Сложно будет объяснить преображение Сашки Клюковкина. Был раздолбаем, а стал командиром звена, будучи лейтенантом. И это менее чем за полгода.

Наверное, придётся сказать какую-то несусветную дичь.

— Понимаете, я в Соколовке с бывшим командиром звена чуть не разбился. Вынужденную посадку выполнил и…

— «Ударился головой. Затем пришло озарение. Решил поменять жизнь, поскольку дальше падать уже некуда» — так хотел сказать? Мне эту скороговорку рассказал каждый второй в твоём полку.

— Вот видите! Даже окружающие придерживаются данной версии преображения, — ответил я.

Коллега Максима Евгеньевича усмехнулся за моей спиной, а бородатый продолжил просматривать документы в папке.

Пока не вижу предпосылок, что меня в чём-то обвиняют. Возможно, куда-то вербуют.

Если честно, то работу разведки и контрразведки я уважаю. Они настоящие патриоты, и готовы пойти на всё ради Родины. Просто не каждому по душе заниматься их ремеслом, когда у тебя нет друзей, родные забыты, а довериться ты можешь только самому себе.

Но кому-то приходится делать и эту работу. Порой весьма «грязную».

— Хм, а о чём вы разговаривали с представителем конструкторского бюро Миля? Фамилия у него Павлов, — спросил Максим Евгеньевич.

Они уже и этот момент успели зафиксировать. В Баграме у меня был мимолётный разговор с доработчиками из КБ Миль. Дал им пару советов, как лучше модернизировать двигатели и что добавить к оснащению вертолётов средствами защиты от ПЗРК.

— Он спросил у меня, чтобы я улучшил в вертолётах. Не мог не выразить своего мнения.

— Да. Но оно оказалось настолько точным и верным, что теперь у конструкторов накопилось огромное число новых предложений. Ранее такого бума идей не было, — заметил Виталий.

— Вы же лучше меня знаете. Ёжик — «птица» ленивая. Если не пнёшь, то и не полетит.

— Интересная у вас аллегория. Но суть верная. В любом деле нужен толчок, чтобы сдвинуться с мёртвой точки, — сказал Максим Евгеньевич и закрыл папку. — Теперь о главном. Мой отдел отвечает за определённый спектр военных и специальных задач. Многое завязано на работу с перспективными образцами техники. Также нами разрабатываются определённые тактики и стратегии ведения войны и отдельных операций. Полномочия у нас самые высокие, как и риски.

На этом он закончил фразу. И никакого предложения о сотрудничестве или работе не последовало. Как-то всё слишком расплывчато.

— Это всё? — спросил я.

— Вполне достаточно. А чтобы вы хотели услышать? — уточнил Максим Евгеньевич.

— Могли бы сказать: «Саня, ты нам подходишь».

— Риторический вопрос. До встречи, Сан Саныч, — отодвинулся назад Максим Евгеньевич, встал и забрал папку.

Он и Виталий подошли ко мне, молча пожали руку и направились к выходу. А мне теперь думай, чего же от меня хотели.

— Да, и я бы на вашем месте подумал над предложением полковника Медведева Геннадия Павловича. Всё-таки где родился, там и пригодился, — намекнул Максим Евгеньевич мне на службу в Торске.

Бывший командир моего полка в Соколовке мне предлагал служить в Центре Армейской авиации. Я же решил повременить с этим.

Гости вышли из кабинета, а на пороге появился майор Турин.

— Обстоятельная беседа? — спросил Вячеслав Иосифович.

— Дала много пищи для размышлений. А если кратко, то понятно, что ничего не понятно.

Турин отошёл в сторону и показал в коридор.

— Свободен, но ненадолго. Заместитель командующего в ярости, так что жди нового вызова «на ковёр».

Я вышел из штаба и направился к стартовому домику. Но дойти до него у меня не получилось. На посадку в это время заходила пара Ми-8 нашей эскадрильи. В воздухе продолжали кружиться Ми-24 моего звена, прикрывая «пчёлок».

На стоянке уже ждали УАЗы «таблетки», а к вертолётам спешили техники. Сдвижная дверь первого вертолёта открылась. Из грузовой кабины начали выносить раненых бойцов. Грязные, пыльные, с перевязанными руками и головами. У кого-то одежда разорвана в клочья, а «лифчик» болтается на одной лямке.

Тяжёлых нет. Всех сразу отвезли в медроту. Я присмотрелся, но никого из раненных не узнал. Да и форма не спецназовская. Видимо, наши вертушки забрали раненых мотострелков. Где же тогда группа Сопина?

— Саныч! Саныч! — кричал сзади Кеша, бегущий ко мне со всех ног.

В руках мой защитный шлем и планшет. Сам Петров уже экипирован. Рядом с ним бежали и Ваня Васюлевич со своим лётчиком-оператором.

— Командир, надо снова туда. Наши не могут пробиться. Духи очередной волной пошли.

Вот тебе раз! И два, и три! Там «сопинцы» уже из последних сил держатся. Жара, постоянные обстрелы, пыль, дым и песок — вот так выглядит филиал ада на земле.

— Что на сопредельной территории? — спросил я, двигаясь к вертолёту.

Валера Носов заканчивал подготовку, закрывая приёмник пушки ГШ-2–30. Блоки заряжены, а ракеты «Штурм» подвешены.

— Кеша, так что там у соседей? — повторил я вопрос, надевая шлем на голову.

— Не докладывают. Командир местного полка возвращается. Там сейчас Енотаев с Кислицыным.

— На Ми-8 хотят пакистанскую армию остановить? — удивился я, хлопнув «пятюню» Носову.

— Хотят забрать Сопина и выживших. Приказ был от 001го эвакуировать их, пока мотострелки оттянули на себя духов из долины. Но паре Енотаева не дают сесть. Слишком плотно долбят с пакистанской стороны.

По рассказу Кеши, вооружения у пары Ефима Петровича почти нет. А тут и с востока продолжают идти колонны.

Вот же уцепились пакистанцы за эту высоту! Видимо, для них дело принципа сломить бессмертный советский спецназ. Одно только настораживает — на больших высотах однозначно идёт своя война — советские МиГ-21 против пакистанских «Миражей». А может быть и новеньких Ф-16!

Двигатели запустились. Вертолёт вибрировал и слегка покачивался. Чувствуется, что он готов к бою.

Посмотрел влево и увидел, что Ваня Васюлевич уже закрыл кабину и готов доложить о готовности к вылету.

— 302й, запущен.

— Понял, 4й. Омар, 302й парой, готов со стоянки взлететь, — запросил я быстрый взлёт.

— Разрешил, — спокойно ответил руководитель полётами.

Через минуту мы уже парой шли вдоль реки, осматривая поле боя на подступах к высоте 799.

— Наблюдаю разрыв! Север — 100, Восток — 50, — корректировал наводчик огонь артиллерии.

«Боги войны», как называют артиллеристов, работали плотно. Накрывали целые квадраты, в которых ещё могли быть духи. От каждого взрыва в воздух поднимались клубы пыли. Земля уже была перепахана, как перед посевом. Но ещё не всё! Отдельные группы душманов перемещались среди маленьких расщелин и сопок.

А вот работать артиллерии по высоте 799 было слишком опасно. Попасть по своим можно элементарно.

— Торос, 302й. К вам для работы, как принимаешь? — запросил я авианаводчика.

Рядом с высотой кружилась пара Ми-8. Близко они не подлетали, а скрывались за хребтом, который отделял реку от долины и уходил вглубь пакистанской территории.

— 302й, я 201й. По ним с востока работает артиллерия. Приказа атаковать нет.

Если наши артиллеристы не стреляли по склонам, то пакистанцы не жалели ни своих, ни чужих.

— Понял. Наблюдаю батарею, — ответил я.

На небольшом холме закрепились духи и методично били из миномётов. Высота постепенно погружалась в дым и сплошное облако пыли. Изредка было видно вспышки от работающего «Утёса».

— 4й, прикрывай, — дал я команду Ване.

Заняли высоту 500. Главный выключатель панели вооружения включён. На панели вооружения выбраны НАРы. Одним залпом сразу можно уничтожить всю батарею.

— На боевом. Цель вижу, — доложил я.

Скорость у меня расчётная. Приближаемся к цели. Палец уже на кнопке пуска.

— Внимание! Пуск! Влево ухожу, — доложил я.

Реактивные снаряды ушли вперёд, отбрасывая дым. Пошёл отстрел ловушек.

Бросаю взгляд на миномётную батарею, но в огромных клубах огня и песка ничего не видно. Ваня отработал следом. Теперь батарея замолчала.

— Торос, 302му, на связь.

— 302й, надо снова на восток. Оттуда колонна идёт большая, — разрывался в эфире авианаводчик.

Продолжаю разворот влево, чтобы не терять из виду подходы к высоте. Пыль от колонны машин была видна издалека. Что-то я совсем не понимаю. Уже должны были люди давно закончиться у душманов, но они всё прут.

Вот только теперь колонна явно не душманская. Поскольку не будут духи ездить на танках Тип-59 и Тип-69. Силуэт этой бронетехники, скопированной с советского танка Т-54 легко можно узнать.

— Кеша, цели видишь? — запросил я у своего оператора.

— Командир, уже включился. Аппаратура готова.

Очередной заход сегодня на колонну противника. Пока никаких препятствий нет, чтобы спокойно отработать по головной машине.

— Марка на… цели. Вижу головной танк. Готов! До цели 6.

Рано пока, но и сам Кеша не пускает ракету. Осталось две секунды, одна…

— Вправо, вправо! По тебе ракета! — услышал я громкий голос Ивана в эфире.

Ведомому нужно верить. Без разговоров отвернул вправо. Вертолёт практически лёг на бок, а где-то за хвостом прозвучал взрыв. Тряхнуло серьёзно! Ми-24 повело, но управление не потеряно.

В наушниках «заиграл» сигнал опасной высоты. Ручку управления тяну на себя, чтобы уйти от столкновения с горным хребтом.

— Ещё-ещё, командир! — тяжело говорит Кеша.

Рычаг шаг-газа слегка поднимаю, чтобы дать мощности винтам. Скалы всё ближе, а вертолёт всё тяжелее. На доли секунд забываю как дышать. Задираю нос выше…

Вылезли!

Хребет перескочили, но теперь нужно найти виновника срыва нашей атаки.

— 302й, он атакует. Сзади! — громко произнёс Иван.

Да кто⁈ Резко снижаюсь вниз. Выпускаю «асошки». Горизонт моментально переворачивается, и перед глазами уже скалистые горы.

А дальше всё как в замедленной съёмке. Очередное преломление времени, когда не пошевелиться и не вздохнуть. Краем глаза вижу, как справа пролетает ракета, отбрасывая сизый дым.

— Мимо прошла. Теперь он уходит к высоте, — вышел в эфир Ваня.

Вышел из виража, а перед глазами наблюдаю нарушителя спокойствия. И первая у меня мысль, что история поменялась очень круто. Такие вертолёты у Пакистана должны были появиться только через 4 года!

К позициям Сопина приближалась пара ударных вертолётов «Кобра». На 4х узлах подвески у каждого висят блоки НАРов и ракеты «Тоу». Времени на принятие решения почти не осталось.

Глава 3

Боевой вертолёт «Кобра» стремительно выполнил разворот на цель, пройдя в паре сотен метров от нас. В этот момент Кеша откуда-то смог рассмотреть большие белые цифры бортового номера 37, нанесённые на фюзеляж и доложил мне.

Расстояние до него не более одного километра. И пока мы будем выходить из виража, увеличится ещё.

Светло-серый цвет обшивки сливался с гаммой оттенков долины на границе двух государств. Что-то нужно предпринимать, иначе даже один залп неуправляемыми снарядами нанесёт смертельный урон группе Сопина.

— 302й, я Торос, нас атакуют, атакуют! Не достанем, — прорвался в эфир авианаводчик.

Никаких ПЗРК у отряда Сопина нет. Сомневаюсь, что и единственный пулемёт «Утёс» достанет маневрирующий по направлению боевой вертолёт. До выхода на дальность пуска неуправляемых снарядов у пилотов «Кобры» меньше минуты.

— Кеша, аппаратура в работе? — запросил я оператора.

— Так точно… а мы куда летим? Танки в другой стороне, командир, — был шокирован Иннокентий.

— Много текста. Наводись на вертолёт.

Шансов немного, но пуск управляемой ракеты должен отпугнуть противника. Заставит так же маневрировать, как и меня между скал Хайберского прохода.

Скорость подходит к отметке 280 км/ч. Внизу проносятся кроны деревьев и мелкие сопки.

— Это сложно. Не могу поймать. Цель уходит.

В заднюю полусферу стрелять бесполезно. Вертолёт «Кобра» несколько меньше Ми-24. А на фоне серого от дыма и пыли неба и вовсе кажется незаметным.

Если будет промах, то ракета 9М114 пролетит мимо цели и попадёт в район позиций «сопинцев». Почти 6 кг боевой части «Штурма» принесут много вреда.

— Сейчас захватишь, — сказал я, продолжая держать высокую скорость.

Расстояние между нами и «Коброй» уменьшается. Интервал между вертолётами в паре у них не меньше 300 метров.

Замысел был подойти с солнечной стороны и пустить ракеты «Штурм». Так нас будет труднее обнаружить. Причём выполнить пуск двух ракет для надёжности.

— Разворот, — произнёс я и отклонил ручку управления вправо.

— Уходит, уходит… нет-нет, отлично! — взволнованно сказал Кеша.

Солнце в данный момент у нас за спиной, а вертолёт противника теперь справа под 30°.

— Цель выше. Ракурс ¾. Вот так! Увеличение на 10 поставь, — продолжал я давать целеуказание Кеше, а он накладывал прицельную марку на «Кобру».

— Дальность 5. Цель в зоне. Готов!

Но надо подпустить ближе. Со стороны солнца он нас видит плохо.

— Сразу двумя работай. Внимание! Пуск!

Одна ракета сорвалась с направляющей и устремилась вперёд, к жертве. Следом ещё одна. Прицельную марку Кеша с трудом, но продолжает удерживать на «Кобре».

Ведущий запаниковал не сразу, и это было фатально для него. Ему бы снизиться и скрыться за сопками, но было уже поздно. Ещё пара секунд и произошёл один взрыв. За ним ещё один. Обе ракеты попали в левый борт.

— Влево уходим, — отвернул я вертолёт, когда «Кобра» исчезла в оранжевом облаке.

— Сбил! А как… как… а так можно⁈ — удивлялся Кеша, забивая весь в эфир.

Праздновать было рано. Ещё много работы. Ведомый вертолёт резко отвернул на север и ушёл, скрываясь за холмами.

— 4й, на связь, — запросил я Ваню, который продолжал «кошмарить» подъезжающих на машинах духов.

— 302й, отработал по окопавшимся на подступах к высоте. «Сигары» у меня ещё есть. Остаток топлива расчётный, — доложил ведомый.

— Понял. Работаем по колонне.

Среди сопок вблизи Хайберского прохода стояла чёрная дымовая завеса. На просёлочных дорогах горели пикапы и грузовые автомобили. А отдельные отряды разбегались в разные стороны, скрываясь в расщелинах и «зелёнке». Большинство уходило в направлении того самого лагеря «беженцев».

— К работе готов. Навожусь, — сказал по внутренней связи Кеша.

Очень быстро он поймал в прицел первый танк. Дальность 5 километров, для пуска удобная. Поражение практически гарантированно.

— Пуск! Вправо ухожу, — пустил я ракету по головному танку.

— Есть попадание. Работаю по замыкающему, — подсказал мне результат Иван.

Колонна была растянута по дороге почти на километр. Первым заходом оба танка были поражены. Движение колонны замедлилось. Но к высоте вела не только эта просёлочная дорога.

По асфальтированному шоссе на всех парах неслась вторая группа. Скорость у неё была гораздо выше, чем у остановленной нами колонне.

Зайти и атаковать их было непросто. Крупнокалиберные пулемёты на машинах работали весьма активно.

— Огрызаются, — проговорил я, уводя вертолёт от колонны.

Ваня сманеврировал в другую сторону и занял высоту на 200 метров выше меня.

Очередной заход на цель. С земли снова стрельба. Очередь за очередью в нашу сторону, но выходить из атаки уже нельзя. Слишком близко они к границе. Если спешатся и распределятся по фронту, отбить атаку будет сложнее.

Слегка отвернул и снизился, скрывшись за небольшой сопкой. По фюзеляжу застучали пули. Звук, подобно звону от ударов молотка по наковальне, разносился по кабине.

Напряжение от боя невероятное. Несколько минут такой карусели, а я взмок как после кросса по пересечённой местности.

— Дальность 5. Цель вижу.

— Пуск! — скомандовал я, и Кеша пустил одну из двух оставшихся у нас ракет «Штурм» в один из танков.

Отклонил ручку влево, чтобы уйти от пущенной очереди в нашу сторону. Намного отворачивать нельзя, иначе будет срыв захвата. Краем глаза посматриваю на сигнальное табло «Ограничение манёвра». Нельзя, чтобы оно зажглось.

— Попал! Уничтожен! — радостно сообщил Кеша.

Выравниваю вертолёт и снова заходим с Ваней на пуск НАРов. Оружие на панели переключил, выбрав неуправляемые реактивные снаряды.

Теперь колонна окончательно встала и никуда не двигается. Машины чуть не собрались в «гармошку» от резкой остановки.

Резко выполняю горку. В верхней точке разворот на цель, ручку управления отклоняю от себя и начинаю пикировать. Прицеливаюсь.

Новый залп и несколько машин утонули в клубах огня, дыма и пыли.

Но не все танки уничтожены. Выполняю разворот и снова выхожу на боевой курс. Ощущение, что работаю где-то на полигоне. Вот только у меня на прицеле ни мишени, а реальный противник.

Прицельную метку удерживаю на другом танке — Тип 69. Тяжело и маневрировать, и позволять Кеше выдерживать цель в зоне захвата.

— Дальность 4. Готов! — громко сказал по внутренней связи Иннокентий.

— Пуск! — скомандовал я и через мгновение ракета ушла вниз.

— Точно в цель! — подтвердил попадание Кеша.

Ракета вошла в танк под углом в 30° и аккурат в отсек двигателя. Огненный шар окутал корму и заднюю часть башни.

Боевой порядок колонны окончательно смешался. Среди личного состава началась паника.

Ещё один заход на цель. Теперь снова можно работать неуправляемыми реактивными снарядами. Первым залпом по 8 ракет из каждого блока. Один из грузовиков от детонации боекомплекта буквально разнесло в стороны на части. Другой подлетел, на несколько метров, а личный состав еле успел выпрыгнуть и залечь в расщелине.

Единственным спасением духов было съезжать с дороги на песок или в «зелёнку». Дорога на месте остановки колонны была объята пламенем. Огонь перекидывался с одной машины на другую.

Наносить дальше удары было бессмысленно. Движение к высоте 799 прекратилось и началось отступление.

В эфире слышны доклады наших истребителей. У них на больших высотах своя война.

— 108й, два соседа рядом. Готов работать, — услышал я в эфире спокойный голос одного из лётчиков.

— 108й, я 001й. В бой не вступать, — скомандовал генерал Целевой.

— Понял, 001й, но вызов бросают. Плохо ведут. Нашим вертикальным могут угрожать.

— На провокации не поддаваться! Вопрос решается.

— Принял, — с недоумением ответил лётчик МиГ-21.

Бой начал затухать. Вершину и склоны высоты 799 уже можно было рассмотреть. Пока что я видел только сплошной «лунный пейзаж» и огромное число тел. Сколько потеряли духи в стремлении уйти в Пакистан, сразу определить невозможно.

— Торос, 201й, подхожу к вам. Готовность площадки, — запросил Енотаев, облетая высоту с востока.

— 201й, готовы. Только быстрее. У нас тяжёлых много, — уставшим голосом произнёс авианаводчик.

В долине тоже прекратилось сопротивление. Подразделение мотострелков постепенно двигалось к высоте. Наверняка будут держать высоту 799 после эвакуации группы Сопина.

Вертолёт комэска зашёл на посадку, разметая в стороны камни, пыль и сухую траву. Быстрыми перебежками к Ми-8 двинулись разведчики, неся раненых товарищей на брезентах. К сожалению, не так много людей, кто мог сам передвигаться.

— 302й, 201му, передай на Омар. Нам встреча нужна на медроте. Много везём и лёгких, и тяжёлых, — передал мне информацию Ефим Петрович.

— Понял, 201й, — ответил я, облетая площадку справа.

Быстро передал в Джелалабад информацию, а комэска уже был готов к взлёту.

— 201й, взлетаю, — доложил Енотаев и взлетел с площадки.

Следом зашёл второй вертолёт. Пока он выполнял посадку, к нам на смену пришла другая пара. Думал, отправят пару из нашего звена, но в воздухе вновь ребята из 727го полка, базирующегося в Джелалабаде. У них сегодня работы было не меньше, чем у нас.

На подлёте к аэродрому Енотаев отвернул в сторону медроты, чтобы доставить раненных к врачам быстрее. Следом уже был слышен в эфире голос Кислицына. Замполит нашей эскадрильи торопился и тоже просил подготовить встречу. У него были на борту те, кому была нужна срочная помощь.

И это только наше направление. В эфире слышно, как другие Ми-8 тоже эвакуируют раненных с других мест. Работы у медиков сегодня будет очень много. Да им всегда было нелегко на войне. А ведь духи шли тремя группами. Интересно будет узнать их численность.

— Командир, а я краем уха слышал, что Масуда не взяли. Верно? — спросил Кеша, когда мы выполнили посадку на полосу.

— Особист так сказал. Как они это определили, не знаю, — ответил я.

Пока рулили на стоянку, тело слабело с каждой секундой. Усталость начала накатывать. Давно такого напряжения не было во время боевого вылета.

— Итого, нами поражены…

— Неважно, Кеш. Такая статистика нигде не будет фигурировать. Зато мы будем знать, число погибших с нашей стороны. Не стоят и одной жизни советского солдата сбитые вертолёты и уничтоженные танки, — прервал я Иннокентия.

Двигатели выключились, а несущий винт постепенно останавливался. Каждая лопасть медленно проносилась над кабиной, замедляясь с каждой секундой. Кеша первым вылез из вертолёта, а я только открыл свою дверь, впустив знойный воздух. Выходить не спешил, пытаясь немного обдумать произошедшее.

Только сейчас понял, что мы реально вступили в бой с армией Пакистана. Если честно, на границу Афганистана мне всё равно. Но её обороняли наши пацаны, не давая выскользнуть огромному числу душманов.

Не знаю, была ли это ошибка командования или план «ловли на живца». Главное, мы сделали то, что должны.

— Саныч, тебя в штаб зовут, — подошёл к кабине Валера Носов, дотронувшись до моего плеча.

А теперь буду получать, что заслужил.

— Надеюсь, не в генеральный? — улыбнулся я и начал вылезать из кабины.

— Пока только полка. Кешу и ведомого тоже, — добавил Валера.

— Обойдутся. Пойду сам поговорю, — ответил я и пожал Валере руку.

Техники сегодня молодцы. Вертолёты готовились к повторному вылету очень быстро.

Кеша пытался меня догнать, но я его отправил в стартовый домик. Отдал всё снаряжение и пошёл в штаб. Посмотрев по сторонам, не мог найти какой-то самолёт с начальством на борту. За спиной было слышно, как по полосе выполняет пробег Ан-26. Как раз на его борту и руководил операцией генерал-лейтенант Целевой.

Но при внимательном рассмотрении стало понятно, что это другой самолёт. Ещё одна интересная деталь — на перроне уже стояли командир вертолётного полка и Борис Матвеевич Тростин. На своих командирских машинах мчались комдив Кувалдин и комбриг 77й бригады. И ведь операция ещё не закончилась, а на разбор полётов прибыло самое высокое начальство.

Со стороны штаба в моём направлении шёл один из командиров эскадрилий местных вертолётчиков.

— Клюковкин, туда ещё рано идти. Там не до тебя.

— А что так? Не подготовились? — спросил я.

— Операция ещё идёт. Сейчас разберутся с последствиями и будут награждать непричастных и наказывать невиновных.

— Кто прилетел?

Комэска промолчал и отвёл меня подальше от КДП. Как раз на перрон заруливал Ан-26 и всё начальство поспешило встречать прилетевшего гостя.

— Командующий 40 армии. Говорят, ждём ещё кого-то. Сань, главное не дрейфь. Ты поступил правильно. Думаю, родные и близкие выживших тебе скажут спасибо.

Хорошие слова, но это всё будет неважно при «раздаче слонов».

До конца дня, я и весь лётный состав постоянно меняли место дислокации. То это был стартовый домик, то модуль, то стоянка, а то и недавно построенный клуб.

Енотаева по-прежнему не было, а Кислицын мало что рассказывал. Сидя в душном помещении клуба в ожидании какой-то лекции, я смог переговорить с Сергеем Владимировичем. Он поведал о состоянии разведчиков, которых забрали с высоты.

— Из всей группы, 8 человек только на ногах были. Остальные ранены, либо убиты. Там каждый камень в труху, а кровью полит каждый квадратный метр, — рассказывал Кислицын.

Даже в помещении клуба он продолжал курить, не обращая внимание на присутствующих. Увиденное после боя на высоте 799 могло повергнуть в шок любого.

— Саня, брат! А говорят кто-то сбил вертолёт Пакистана и как так вышло? — спросил у меня Мага.

Ко мне повернулся Ваня Васюлевич, но я покачал головой, чтобы он молчал. Не стоит пока рассказывать подробностей.

— Огнём с земли вроде. Нечего было летать. С Пакистана много чего залетало на афганскую территорию.

— Мага, так это «весёлые» с Баграма. 236й полк вроде. Зашли, отработали и ушли. Успели истребители Пакистана отогнать. Говорят, как тигры дрались! Но заместитель командующего недоволен.

Лётчика этого полка мы эвакуировали с Батыровым несколько месяцев назад. Не зря про них говорили, что парни безбашенные. На МиГ-21 по ущельям маневрируют, как лыжники на скоростном спуске.

Дверь в клуб открылась и вошёл высокий человек в песочной форме в сопровождении замполита местного полка.

— Товарищи офицеры! — подал команду замполит.

Тут же все поднялись со своих мест и выровнялись.

— Новый начальник политуправления 40й армии, — шепнул мне Сергей Владимирович.

Чем мы так понадобились члену Военного Совета именно сейчас, понятия не имею. Но он сам ответил за меня.

Оказывается, по плану у нас лекция на тему «Основные задачи Ограниченного контингента советских войск в Афганистане». Вовремя! Ещё бы в конце войны провели.

Через несколько минут в зале начал раздаваться тихий храп. Первым, кто на себя обратил внимание, был Кеша.

— Устали, товарищ военный? — указал он на него, когда Иннокентий смачно всхрапнул, сидя на стуле.

— Лейтенант Петров. Так точно. Вылеты были с 4 утра…

— Оправдываетесь? Или считаете лекцию для вас несущественной? Кто ваш командир? — спросил начальник политуправления.

Кеша ничего не ответил. Зато я решил не молчать.

— Товарищ полковник, командир звена лейтенанта Петрова. Лейтенант Клюковкин, — поднял я руку и встал в полный рост.

— О! Наслышан о вас от моего предшественника. Куда он только не хотел вас отправить.

Ну да! И уехал Берёзкин сам. Начальник политуправления показал мне жестом сесть и закрыл папку. Похоже, что лекция на этом закончилась.

— Вам мало кто это скажет, но война пошла не совсем так, как планировалось. Противник получает поддержку, становится хитрее и не слабеет.

Вот что значит поменялась история! Не думал, что целый замполит армии скажет об определённых проблемах.

— Потому и возникают ситуации, подобные сегодняшней. И для кого-то последствия будут серьёзными.

Успокоил член Военного Совета! День так и закончился. Никаких вызовов и допросов.

А вот бумаги я уже исписал достаточно. Только на имя командующего армией листа три. Каждый раз, когда Кислицын носил мой рапорт, он возвращался с ним обратно. Не нравилось моё объяснение произошедшего.

На улице уже стемнело, и я вышел посидеть в беседке. Сергей Владимирович вернулся в третий раз и присел рядом.

— Сань, ну напиши ты «Объяснительная». Каждый раз меня этот хмырь из командования армией тыкает носом в этот заголовок.

— Я себя виновным не считаю, Сергей Владимирович. Можете меня наказать.

— Да брось ты! Я б тебя к звезде представил, будь моя воля. А чего не похвалился, что это ты сбил вертолёт?

— Я не сбивал.

— Ага. Ты мне ещё расскажи, что у тебя на объективном контроле ничего не записалось. И «Сигары» ты пускал по пикапам и грузовикам с духами, — похлопал меня по плечу замполит.

Всё он понимает и знает. Так что слова здесь лишние. Кислицын докурил сигарету и встал со скамейки.

— 15 человек там полегли. Ещё 5 у пехоты. Раненных ещё не посчитали. Стоило оно того? — спросил Сергей Владимирович.

Странно такое слышать от замполита. Но Кислицын — мужик прямой, и от политработника в нём одно название.

— Выпусти мы духов, и через полгода они бы вернулись. И оружия у них было бы навалом. И самих душманов в разы больше, — ответил я.

— А Масуда не нашли. Говорят, что скрылся где-то в районе Гардеза или Газни.

— Получается, что победа оказалась с лёгким привкусом неудачи. И не факт, что всё закончилось.

Кислицын кивнул и глубоко вздохнул.

— Завтра будет проводиться разбирательство. Тебя вызывают к командующему. Лично будет допрашивать.

Глава 4

Обычное утро в Афганистане вновь началось с наших непоняток. У кого-то пропали тапки, кто-то погибал от невозможности попасть в туалет, а кто-то уже искупался и довольный ждал завтрака. Я и сам не собирался посыпать голову пеплом.

Определённая собранность перед встречей с командованием всегда присутствует. Нужно и выглядеть опрятно, и вести себя подобающе. Но никогда мне так не хотелось высказать всё, что я думаю по поводу проведения операции.

— Саныч, давай с тобой пойду. Ну вместе же летали, — сказал мне Ваня Васюлевич, когда я надевал куртку чистого лётного комбинезона.

Он аккуратно трогал свою родинку рядом с ухом. Я заметил, что Ваня имел такую привычку постоянно проверять её целостность.

Пришлось у местных вертолётчиков взять обмундирование, чтобы хорошо выглядеть на экзекуции. Мой комбинезон весь белый от высохшего пота. Да и вид его совсем плох.

— Не надо. Тебя не звали? Так что «кури бамбук». А я пойду «обкашливать» проблему с командованием.

— А хороший тебе дали комбез! Голубой, лёгкий! — заметил Юрис, осмотрев меня со стороны.

— Да. Я бы в таком не летал. Жалко. Ну, будьте все здоровы! Пойду, пообщаюсь, — махнул подчинённым и направился к машине.

Разговор должен был состояться в штабе 77й мотострелковой бригады. Туда утром прибыли ещё какие-то важные люди. В том числе и из Москвы кто-то прилетел. Понятно, что инцидент серьёзный и требует разбирательства.

Особенно интересен момент с атакой вертолётами позиций Сопина. По факту она не произошла только по причине нашего перехвата вертолёта «Кобра». А вообще, комиссия разберётся. Голову ломать не стоит.

— Сань, а ты чего такой красивый? — встретил меня рядом с УАЗом Енотаев.

Ефима Петровича, естественно, тоже вызвали на разбирательство. Он выглядел весьма бодро. Как будто в Джелалабад едем закупаться в дуканах!

— Ну хоть за форму одежды выговор не получу, — ответил я.

— Ага! На моей памяти я тебе их штук 20 объявлял. Давай на обратном пути в дукан заедем?

Верная у меня мысль промелькнула про магазины.

— Предполагаете, что возможности больше не будет? — уточнил я.

— Верно мыслишь, — похлопал меня по плечу Ефим Петрович и дал команду садиться в УАЗ.

Дорога до штаба заняла немало времени. Я успел обсудить с комэска вчерашние события и получить несколько советов.

— Стой. Кивай. Авось пронесёт, — сказал Ефим Петрович, когда мы проехали через КПП бригады.

— Не самая лучшая линия защиты.

— Ты бы ещё адвоката привлёк. Тут в дело уже и Министерство иностранных дел вмешалось. Раньше как-то не замечали дипломаты, что с Пакистана постоянно идут и караваны с оружием, и их спецназ прикрывает духов. А про их истребители я и вовсе молчу. Вчера с командиром 236го полка разговаривал. Оказывается, его тоже вызвали сегодня на разговор.

Енотаев объяснил, что на вылет в район границы истребителям долго не давали команду. Всё анализировали и проверяли. В итоге командир 236го полка с Баграма сам отдал приказ лететь. В итоге пакистанцы заявили о «непрофессиональных действиях» наших лётчиков.

— Настолько наши себя «плохо» вели? — картинно удивился я.

— Пакистанцы из-за отказа чего-то там потеряли самолёт. Лётчик катапультировался. Наши виноваты.

— Логика железная, — ответил я.

Через пару минут мы шли по коридору в кабинет к командиру бригады. Там уже собрались все важные гости. Время нашего вызова ещё не наступило. Но из кабинета уже были слышны громкие разговоры и удары по столу.

— Эмоционально, — заметил я.

— Ещё бы! Ты вчера не видел командующего 40й армией. Ему похоже только Брежнев не звонил. Генерал был алый от злости. Пару раз врачей вызывали, чтоб накапать успокоительного.

В такой ситуации злорадствовать не стоит. Столь нервная ситуация может и навредить здоровью командующего.

Дверь в кабинет открылась, и оттуда показалась статная фигура человека в лётном комбинезоне.

— Протокольщики! — выругался он, захлопнув дверь. — Ефим Петрович, категорически приветствую вас!

Вышедший из кабинета был плечистым, мускулистым, с огромными ладонями, но невероятно добрыми глазами.

— Алексеевич, тебя уже отпустили? — спросил Енотаев.

— Да что они мне сделают, ребя! Дальше фронта не пошлют. А это твой казак?

Протянул мне руку Алексеевич, и я пожал её. Крепкий он мужик! Енотаев кивнул в знак утвердительного ответа.

— Полковник Томин Валерий Алексеевич. Как звать, парень?

— Лейтенант Клюковкин.

— Фамилия-то какая! Ну, будь здоров, ребя! — похлопал меня по плечу Томин и пошёл к выходу.

Из кабинета вышел командир джелалабадского полка и сказал нам заходить.

Войдя в помещение, я увидел несколько сидящих с суровым видом людей. На их бы месте я тоже так выглядел. Тут не только ситуация сложная для разбирательства, но и атмосфера в кабинете не расслабляющая.

В углу жужжит холодильник, а кондиционер «чихает», гремит и совсем не даёт охлаждения. Командующий, который был в звании генерал-полковника, и вовсе сидел, будто бы ему воздуха не хватает. Настолько он был красный! На фоне остальных он выглядел хуже и более болезненно.

За столом для совещаний сидели заместитель командующего генерал-лейтенант Целевой и ещё несколько знакомых мне офицеров. Среди них был и командир 14й отдельной бригады специального назначения подполковник Тростин и зам. командующего ВВС армии.

С ним я уже встречался при разбирательстве в Баграме. Тогда он мне не показался злым, но сейчас выглядел сурово.

— Присаживайтесь, товарищи, — объявил командующий и показал на стулья вдоль стены.

Я остался стоять перед столом, поскольку вряд ли бы мне предложили сесть на разбирательстве.

— Вот-вот, а вы постойте, товарищ лейтенант, — спокойно сказал командующий, вытирая пот со лба и надевая очки.

Он взял несколько бумаг и молча начал читать. Пауза затягивалась, а жужжание холодильника всё сильнее давило на нервы.

— Его может кто-нибудь угомонить? — возмутился командующий армией.

Борис Матвеевич, как самый крепкий из присутствующих, встал со своего места и подошёл к холодильнику. Пару ударов кулаком по двери, и стало гораздо тише.

Даже кондиционер стал холодить! Видимо, почувствовал, что лучше не связываться с Тростиным.

— Благодарю! Теперь я вас слушаю, лейтенант Клюковкин Александр Александрович. Почему вы нарушили приказ руководителя операции? При этом сделали всё, чтобы замести следы на материалах объективного контроля, — спросил командующий, откладывая в сторону документы.

— Складывающаяся обстановка требовала незамедлительно действовать. С востока к высоте двигались колонны машин и бронетехники. Из «зелёнки» работали миномёты. Была угроза жизни бойцов на высоте 799, а также вероятность прорыва противника через границу.

— Вы неверно расставили приоритеты, товарищ лейтенант. В первую очередь прорыв противника, а уже потом высота, — произнёс командующий.

Ну с этим я никогда не соглашусь.

— Товарищ командующий, не выстои разведчики на высоте, духи бы ушли. Отряды из Пакистана шли им на помощь, поскольку душманов уже накрывали в долине, — ответил я.

Командующему данная фраза не понравилась. Но меня поддержали.

— Товарищ генерал, лейтенант говорит верно. Ситуация была патовая. Надо было не дать противнику выскользнуть. Группа Сопина сковала отряды душманов и перекрыла дорогу к Хайберскому проходу, но их бы выбили, окажи пакистанцы поддержку духам, — поддержал меня Тростин.

Командующий встал со своего места, сложил руки за спиной и пошёл бродить по кабинету.

— Поддержка? Ситуация патовая? Хренатовая ситуация! — возмутился командующий и вновь повернулся ко мне. — Вы вообще поняли последствия ваших действий, лейтенант? Вы атаковали войска другого государства, которые не стреляли в вас, не угрожали нашим подразделениям. Причём атаковали эти войска на их же территории. Это можно расценивать как попытка нашего вторжения в Пакистан.

— Наша атака была проведена в приграничной полосе, где войск Пакистана быть не должно. Зато там находились отряды духов и целый лагерь подготовки…

— Лейтенант! Вы не осознаёте последствие ваших действий! — возмутился заместитель командующего ВВС армии.

Вот так добрый! Похоже, пытается нас выставить виноватыми, а сам, типо, ни при чём.

— Я знаю лишь одно последствие, товарищ командующий. Вертолётами Ми-8 с высоты 799 были эвакуированы 40 человек. Из них 25 живы или ранены. 15 погибли в противостоянии с противником. Не атакуй мы наступающие силы, и соотношение выживших к погибшим было бы больше.

— А точнее, спасать там уже было бы некого… — произнёс Тростин.

— Поговори мне тут, Борис Матвеевич. До тебя мы ещё дойдём! — прервал его командующий армией.

Комбриг спецназа посмотрел в мою сторону и подмигнул. Дальше началось перечисление наших «успехов». Когда командующий армией начал зачитывать официальный протест Пакистана, я и не мог предположить, что они понесли такие потери.

— Итого, из-за действий советских войск, потери составили 7 танков безвозвратно и 3 выведенных из строя. А также, почти 30 машин высокой проходимости и до 60 человек личного состава. А также, сбит… сбит вертолёт «Кобра», предположительно выпущенной ракетой с вертолёта Ми-24… Это как⁈ — воскликнул командующий, бросивший лист генерал-лейтенанту Целевому.

Тот только пожал плечами и передал его представителю ВВС. Тот внимательно перечитал и передал следующему.

— Полковник, вы куда передаёте документ? Это вам для размышления, — сказал командующий 40й армией.

— Тут нечего размышлять, товарищ командующий. Это бред. Такого не может быть.

— Вы внимательно прочтите обстоятельства потери вертолёта «Кобра», — указал пальцем на абзац генерал-лейтенант Целевой.

Рэм Иванович посмотрел на меня и тоже подмигнул. Не так уж всё пока плохо продвигается.

Заместитель командующего ВВС начал читать вслух.

— «При выполнении планового полёта вблизи границы, вертолёт „Кобра“ с бортовым номером 37 и экипажем»… не я не могу эти имена прочитать, — прервался представитель ВВС. — Итак, вертолёт был атакован вертолётом Ми-24 «Хайнд» с дальности 2–3 километра. Для поражения Ми-24 использовал ракеты… откуда у тебя ракеты «воздух-воздух»?

— У меня таких не было, — ответил я.

— Тогда это бред. На нас пытаются повесить потери в результате ошибок пилотирования, — быстро сказал зам. командующего ВВС армии.

— Это официальный протест. Значит, так и было…

— Подтверждаю, — сдержанно ответил я.

Командующий 40 армией прервался на телефонный звонок. Пока он разговаривал, а точнее просто кивал, я посмотрел на Енотаева и командира 727го полка. Они как-то уж слишком были спокойны. Я же пока не был полностью уверен, что меня пронесло.

— И что? Вот и занимайтесь этим. Это ваша работа. Да! Я вам могу его телефон продиктовать, чтобы вы не перетруждались… алло! — выговорился командующий и повесил трубку.

Он ещё раз просмотрел список потерь и отложил бумагу в сторону.

— Знаете, товарищ пока ещё лейтенант, мне сложно вас судить, но я это сделать обязан. Кто командир лейтенанта Клюковкина?

— Я, товарищ командующий. Подполковник Енотаев, командир 363й отдельной вертолётной эскадрильи, — вытянулся в струнку Енотаев.

— Очень хорошо. Кто отдал приказ на прикрытие группы спецназа?

— Я, товарищ генерал-полковник, — ответил Ефим Петрович.

— Вы отдали приказ, чтобы не залетали на территорию Пакистана?

Комэска давал такой приказ. Похоже, всё идёт, как должно.

— Нет, — ответил Енотаев.

По кабинету прокатилась волна удивления. Больше всех был удивлён Целевой.

— Значит ли это, что лейтенант выполнял ваш приказ и наносил удары по пакистанским войскам?

— Так точно, — спокойно ответил Енотаев.

— Товарищ командующий… — начал я говорить, но меня тут же остановили.

— Лейтенант, выйдите из кабинета, — встал из-за стола генерал-лейтенант Целевой.

— Рэм Иванович, в чём дело? — возмутился командующий 40 армией.

Я чего-то совсем не понимаю. Что тут происходит?

Целевой поправил седые волосы, взял стакан воды стоявший перед ним и выпил.

— Я думаю, надо этот балаган заканчивать. Вот мой письменный доклад, — протянул Целевой бумагу генерал-полковнику.

Тот начал читать, а Целевой снова взглянул на меня.

— Лейтенант Клюковкин, вы свободны. По распорядку дня, — повторил генерал-лейтенант.

— Товарищ генерал…

— Клюковкин, вы слышали что сказал генерал Целевой? Вы свободны, — положил перед собой бумагу командующий. — И оправданы. К вам претензий нет.

Глава 5

Спорить с командующим 40й армии я не собирался. Но никакого облегчения на душе у меня не было.

А ещё эта фраза про то, что я оправдан, меня только больше зацепила. Как будто тут был суд и я предстал перед советским правосудием. Но, как это ни печально, оно — это самое правосудие, оказывается сейчас слепым.

— Лейтенант Клюковкин, вы свободны! Возвращайтесь в расположение вашей группы и продолжайте исполнять обязанности командира звена, — сказал командующий армией и указал мне на дверь.

— Есть! Разрешите идти? — спросил я, вытянувшись в струнку.

Командующий застыл на своём месте, поглядывая в сторону генерала Целевого. Пока что моё предположение в том, что весь удар на себя решил принять заместитель командующего. А ведь Рэм Иванович в эфире запрещал работать в воздушном пространстве Пакистана!

И Енотаев зачем-то решил на себя принять вину. Ну, отправили бы меня в Союз в худшем случае. Зато Ефим Петрович дослужил бы до пенсии спокойно. А теперь неизвестно, как будут командиры распределять степень вины между собой.

— Ничего больше не хотите сказать? — задал мне вопрос командующий армией.

— Я уже всё в бою сказал, товарищ генерал-полковник.

— Так то в бою! — указал пальцем в потолок командующий и встал со своего места.

Он медленно шёл в мою сторону под тихое жужжание холодильника. Видимо, снова этот элемент местного интерьера требует жёсткой руки.

— Достал меня этот электропогреб, — воскликнул командующий и со всего маху приложился ладонью по двери холодильника.

Продукт Минского завода качнулся назад от мощного хлопка. Заместитель командующего ВВС армии чуть не упал со стула от неожиданности. У генерал-полковника удар оказался весьма тяжёлым.

— Точно больше ничего не скажете, лейтенант Клюковкин? — спросил у меня командующий.

— Никак нет, товарищ генерал-полковник.

Ещё бы! После такого размашистого «леща» по холодильнику что-то говорить я бы точно не стал.

— Понятно, — буркнул командующий и подошёл ко мне вплотную.

Генерал-полковник тяжело дышал и внимательно смотрел мне в глаза. Как-то странно! Только недавно отправлял меня из кабинета, а теперь не даёт уйти.

— За ваши действия полагается вас либо представить к званию Героя Советского Союза, либо отстранить от должности и отправить служить в какую-нибудь приморскую часть. Например, Берингово море вполне подойдёт.

— Товарищ командующий, он в Соколовке служит. Его уже ничем не напугаешь, — вступил в разговор Ефим Петрович.

Командующий кивнул и… протянул мне руку. Не сразу я осознал, что нужно пожать её, но секундного замешательства никто не заметил.

— Но всё что могу — это выразить своё уважение вашему характеру и профессионализму. На таких как вы, можно и страну оставить.

— Служу Советскому Союзу, — спокойно ответил я.

На этом моё пребывание в кабинете подошло к концу. Выйдя за дверь, я не сразу собрал в кучу все мысли. Пару минут решил постоять у открытого окна в коридоре, из которого был виден небольшой сад рядом со штабом.

С ветки на ветку перепрыгивает «местный житель» — мартышка, держа в лапе что-то оранжевое. Возможно, где-то утащила апельсин. А может и сорвала с какого-то дерева.

— Оазис, — шепнул я, описывая увиденное за окном.

Смотря на природу Джелалабада, трудно представить, что в нескольких десятках километров отсюда вчера шло настоящее сражение. И там не было ни деревьев, ни апельсинов. Да и мартышка там не могла появиться однозначно.

Там, среди расщелин, песка и камней, полегло несколько сотен бойцов. И это только кого смогли посчитать. Думаю, что смрад, запах пороха и гари будет стоять ещё не один день.

А сколько ещё предстоит вытерпеть на этой войне. Может, всё не так печально закончится. Другим будет отношение к «шурави» в обществе. Но главное — хочется, чтобы больших потерь наша страна избежала в этих горах и песках.

— Есть! — услышал я громкий голос Енотаева, вышедшего из кабинета и закрывшего дверь.

Выглядел он весьма довольным. Значит, оправдали.

— Товарищ командир, всё в порядке? — спросил я.

— Конечно, — подошёл ко мне Ефим Петрович и достал сигарету. — Отстранён от должности и возвращаюсь в Союз.

Вот так в порядке! Нашли на ком отыграться.

— Командир, разрешите я пойду всё-таки что-нибудь скажу…

— Отставить, Клюковкин. Всё нормально. Кого-то нужно было отстранить. Выбрали меня. Домой раньше поеду.

— То есть, просто прекращают вашу командировку? — уточнил я.

— Да, — подкурил сигарету Енотаев.

В своей прошлой жизни Я уже сталкивался с подобными мерами воздействия во время командировок в одну из ближневосточных стран. Домой можно было уехать за любую ерунду.

Прошло несколько минут. В пепельнице прибавилось окурков, оставленных после выкуренных сигарет Енотаевым. Вновь открылась дверь, и в коридор вышел Борис Матвеевич.

— Оправдали? — хором спросили Енотаев и я.

— Усё нормально. Отстранён от должности и возвращаюсь в Союз. Причём пока только в распоряжение командующего округом. Там определят куда мне ехать служить.

Прекрасно! Минус два отличных и опытных командира. Чем только думает командование?

— В Москве сказали, что большие потери. Мол, надо было лучше командовать, — сказал Тростин.

— Ну, им там виднее, — покачал головой Енотаев.

— Хорошо что вы не ушли. Хотел сказать вам большое спасибо мужики. И «джелалабадскому» полку тоже. Вытащили кого смогли. Прикрывали как могли. Теперь… осталась самая трудная работа для командира.

Тростин тяжело вздохнул, протерев лысину платком. Действительно труднее всего командиру в тот момент, когда приходится смотреть в глаза родным погибших подчинённых.

Но тут снова открылась дверь кабинета командира 77й бригады. В коридор вышел генерал-лейтенант Целевой. Его рубашка была расстёгнута, а фуражку он держал в руке.

Как только он закрыл дверь, то повернулся к нам.

— Оправдали? — вырвалось разом у нас троих.

Ну, другой реакции не могло быть в такой момент.

— С ума сошли⁈ Сам ушёл! — громко ответил Целевой и подошёл к нам. — Курить есть?

Тут же и Енотаев, и Тростин протянули по сигарете генерал-лейтенанту. Выбирать тут было не из чего — одна и та же марка была у Бориса Матвеевича и Ефима Петровича с одним и тем же животным на фоне песков на упаковке.

Они предложили и мне «отраву», но я лишь отрицательно покачал головой.

— Вы парни хоть и суровые мужики, но сигареты у вас дерьмо! Не накуриться этими вашими «верблюдами», — быстро скурил сигарету генерал-лейтенант.

Он пожал каждому руку и молча ушёл по коридору к выходу. Ради интереса мы ещё пару минут постояли рядом с кабинетом, но больше отстранённых не было. Выйдя на улицу и подойдя к машине, я задал Енотаеву интересующий меня вопрос.

— А куда подевался Кузьма Иванович?

Ефим Петрович зашёлся кашлем при первом же упоминании подполковника Баева. Как только он успокоился, смог посмеяться и ответить.

— У него сейчас много работы. Не думай про него, — ответил Енотаев и приказал мне сесть в машину.

Прошло несколько дней, но никаких итогов по окончании операции озвучено не было. По словам Енотаева, конфликт с соседним государством был успешно решён.

Сыграли свою роль дипломаты, выставившие ответный протест и претензии руководству Пакистана. Припомнили всё: поддержку душманов, желание отторгнуть некоторые приграничные провинции и периодические нарушения границы Демократической Республики Афганистан.

Почему только при этом понесли наказание некоторые руководители, мне непонятно.

Как непонятно, почему за эту операцию никто из отряда Сопина, «джелалабадского» полка и нашей отдельной группы, не представлен к наградам. Как раз этот момент и стал предметом обсуждения на вечернем «саммите».

Атмосфера больше напоминала чаепитие с вкусняшками. Что-то крепкое было употреблять незапрещено, но ни у кого желания не было. И вообще, всем уже хотелось в «родное» высокогорье Баграма вернуться.

— Да что за ерунда, Ефим Петрович⁈ Я этих духов вот так вот крутил, гонял, делал всем, чем можно было делать, а мне даже спасибо не сказали, — возмущался Мага.

— Командир, брат дело говорит. Надо писать туда… ну куда мы обычно пишем, если недовольны, — поддержал Бага товарища.

Енотаев улыбнулся, отпивая из чашки.

— Баграт, вот именно оттуда, куда мы обычно пишем, это самое распоряжение про награды и пришло. Есть мысли ещё куда пожаловаться? — спросил Ефим Петрович.

— В газету «Правда», — предложил Кеша.

— Там ни одной строчки про боевые действия в Афганистане не написали. Везде побеждают местные правительственные войска. А мы только старушек переводим через дорогу, гуманитарную помощь развозим, дома строим… — начал говорить Ваня Васюлевич, но его прервал Енотаев.

— Отставить подобные рассуждения, — громко сказал комэска.

— Виноват, товарищ командир.

Кто-то уже начал терять веру в идеалы интернационального долга.

— А ты что скажешь, командир звена? — обратился ко мне Енотаев.

— Смотря про что, Ефим Петрович.

— У нас сейчас «круглый стол». Каждый высказывается, — добавил Кислицын.

Я посмотрел на остальных. Сложно что-то сказать, когда не с первого раза понимаешь, в чём заключается и перед кем у тебя этот пресловутый «интернациональный долг». Но я знаю другое — есть приказ Родины.

— У меня мысль простая. Есть долг перед страной, перед советским народом, перед всей необъятной Родиной. И мы его обязаны исполнить. Побеждает та армия, которая о долге не рассуждает. И не стоит забывать, что не будь нас здесь, пришли бы другие. Вот они бы точно не строили домов и старикам не помогали.

Енотаев кивнул, а во взгляде остальных сослуживцев я увидел больше понимания, чем раньше.

— Не за награды, чеки и рубли мы здесь, мужики. А чтобы Родину всегда великой звали, — произнёс комэска.

Чем-то напомнило строчки из одной песни. Она про другую войну. И мне очень хочется, чтобы её не было в этой реальности.

— Послезавтра тяжёлый день. Проход, кто будет делать? — спросил Енотаев.

На церемонию вызвались выполнить пролёт Кислицын и Мага. С моего звена полетят Юрис и Семён Рогаткин.

— Тогда всем отдыхать. Завтра обязательно выспаться и быть готовыми, — объявил Енотаев.

Допив чай, все отправились спать. А вот я не торопился, поскольку мне не давал пойти в модуль мой лётчик-оператор.

Кеша отвёл меня в сторону и начал нести пургу.

— Сань, вот если бы я тебе сказал, что у меня есть к тебе просьба. Очень серьёзная, мужская, о которой я бы не хотел тебе говорить… — начал объяснять мне Иннокентий.

Ну вот что он опять за пургу несёт?

— Ближе к делу, Кеша. Я понял, что ты мне что-то хочешь сказать.

— Да… Ну нет! Хочу, но не хочу. Я просто интересуюсь…

— Так ты говоришь, хочешь или интересуешься? Выбери один из глаголов, — улыбнулся я.

Кеша задумался. Глаза у парня бегали, а его внешний вид говорил о многом. Волосы зачёсаны, изо рта свежо пахнет так, будто он куст мяты съел. Ну и аромат одеколона «Шипр» ни с чем не спутать.

Будучи подростком, я таким прыщи протирал, а в Союзе это мужской парфюм. Надо отметить, что запах неплохой.

В общем, куда собрался идти Кеша, мне понятно. Главное, чтобы на свидании с девушкой он также не потерял возможность связно говорить.

— Саныч, друг! Мне очень надо сказать тебе кое-что, но я…

— Короче, Ален-одеколон, у тебя «джентльменский набор» весь в наличии? — спросил я.

— Конечно! Я ж готовился! А что входит в этот набор?

Пф! И это мой лётчик-оператор! Пришлось собрать парня на свидание в очень быстром темпе. Даже нашлось ему «изделие номер 2» в достаточном количестве. Ведь он же именно за этим и собрался идти в женский модуль.

Так и убежал Кеша в непроглядную ночную темень. После небольшого обсуждения, как же там дела у Петрова, все в модуле заснули.

А посреди ночи проснулись.

Вернулся Кеша. Но тихо же этот парень зайти не может в комнату!

— Простите… я… ух! Такое…

— Что⁈ Круто было⁈ Нет, не рассказывай. И так хреново, — сказал Мага.

— Да тут не так долго. Короче, пришёл я…

— Кеша, друг ты наш! Не вздумай, — прервал его сонный Юрис.

— Да будет вам. Это для вашего же блага…

— Эй ты, не рассказывай! Не смей! — повторил требование Бага.

— Да сейчас расскажу. В общем…

— Замолчи! — хором произнесла вся комната.

Ещё бы! Слушать рассказы о любовных похождениях истосковавшимся по женщинам мужикам сложно.

Остановить Иннокентия мог только ботинок. Однако никто не решился его бросить в Иннокентия, поскольку искать утром обувь хуже, чем эротические рассказы на ночь.

— Она мне говорит, что у неё гипермобильность суставов. Мол, ты не обращай внимание, у меня суставы щёлкают, — начал рассказывать Кеша.

Сон у всех прекратился и многие стали представлять эту сцену. А когда разговор зашёл про шпагат, то всем стало интересно вдвойне.

— Ну я её за попу. Кладу на стол в общем и целом…

— Так! — в предвкушении дальнейших действий воскликнул Семён Рогаткин.

— Она ноги врозь. Да так широко, что я аж облизнулся…

— Так! — повторил за Семёном восклицание Бага.

— Ну, думаю всё! Свершилось. И момент интимный, и изделие на изготовке, и вино хорошее было. Я к ней близко…

— Таак! — хором воскликнуло большинство коллег.

Тут лицо Кеши поникло. И у меня сразу возникло ощущение, что что-то пошло не так.

— Ну она же сказала, что гиперпластика, на шпагат садится. Я примерился. А она высоковато расселась. Ну и решил её поудобнее пододвинуть…

В итоге Татьяна была отправлена в медроту с переломом, порванными связками или чем-то ещё. Пару недель ходить не сможет нормально.

— Кеша, если честно, ты катастрофа. Ещё и зря «изделие номер 2» потратил, — махнул рукой Мага.

— Почему потратил? Я его снял и принёс. Вот он, в упаковке…

Тут-то ботинок в Кешу и полетел. При чём не один.

Наступил день отлёта в Баграм. Именно сегодня Енотаев с нами летит последний вылет в Афганистане. Как он сказал, на аэродроме посадки нас уже будет встречать новый комэска, с которым он нас и познакомит.

Пока Ефим Петрович не признавался, кто он. Думаю Енотаев и сам не знает, поскольку даже слухов не ходило, кого нам отправят.

Утром на стоянке все построились для проведения церемонии. Несмотря на столь грустный повод, небо над Джелалабадом было таким же голубым, как и всегда. Жара, слабый ветерок и запахи эвкалипта вперемежку с керосином. Аромат, который из памяти не стереть.

Рядом с нами стояли бойцы отряда Сопина. Они рассказали, что на всех погибших долго искали парадную форму, чтобы отправить домой.

— Утром простились. Положили на БМП, прошлись, попрощались и вот сюда привезли, — выдохнул лейтенант, который стоял рядом со мной.

Это был тот самый авианаводчик Торос. Смотрю на него и ни одной царапины не вижу. Заговорённый!

— Становись! Равняйсь! Смирно! — скомандовал командир местного вертолётного полка.

На полосе гудели несколько вертолётов, готовившихся взлетать. Чуть дальше от нас стоял с открытой рампой Ан-12. Он уже был готов принять на борт тех, кого он сегодня отвезёт домой.

— Головные уборы снять, — прозвучала команда, когда перед строем проехали несколько БТР-70 с закрытыми деревянными гробами.

На каждом написано звание и фамилия. Рядом идут хромающий на одну ногу, с перебинтованной рукой Сопин и Тростин.

Под гул винтов и отстрел одиночных ловушек, погибших погрузили в «чёрный тюльпан» — так неофициально называют самолёт Ан-12.

Ещё не написал своей знаменитой песни об этом самолёте Александ Розенбаум. Всматриваюсь в лица членов экипажа Ан-12 и понимаю, что они действительно проклинают эту работу — везти на Родину героев.

Только после взлёта самолёта с «грузом 200», мы начали подготовку к вылету. Попрощавшись с местным полком, заняли свои места в кабинах и начали запускаться.

Весь полёт проходил в молчаливой обстановке. Кеша не вспоминал о сорвавшейся ночи с девушкой. Зато иногда напоминал сам себе, что мы только что увидели.

— Командир, много погибло парней. Могло быть меньше потерь? — спросил Петров по внутренней связи, когда мы пролетали траверз Кабула.

— Сейчас уже не важно. История не терпит сослагательных наклонений. Наша задача — чтобы жертв было меньше, а лучше вовсе не было.

— Значит, будем снова искать Масуда? — встрепенулся Кеша.

— Найдём и покараем, — ответил за меня Валера Носов, летевший с нами на борту.

Приземлились в Баграме штатно. Правда в эфире руководитель полётами торопил нас следовать на стоянку и выключаться.

— 302й, ждут вас на построении.

— Понял вас, Окаб. Спасибо за управление, — ответил я, как только освободили полосу.

На стоянке долго не возились, а сразу пошли строиться. Благо идти было недалеко. Весь свободный личный состав эскадрильи стоял рядом с КДП и ждал появления Енотаева с новым комэска.

Но появились перед нами заместитель командующего ВВС армии, Енотаев и Баев.

— Кхм! Здравствуйте, товарищи! — поздоровался со строем замкомандующего после доклада Ефима Петровича.

— Здравия желаем, товарищ полковник! — ответили все в унисон.

— Вольно! Рад, что большая часть в строю. Все вы знаете, что Ефим Петрович убывает в Союз по решению командования армии. Я благодарен ему за проделанную работу. Он создал лучшее и самое эффективное вертолётное подразделение в Афганистане.

Какие слова! Ну, радует, что к Енотаеву отнеслись с уважением.

— Теперь о главном. Я хочу представить вам вашего нового командира эскадрильи. Прошу вас, — подозвал он к себе Баева.

— Ёптить! Приплыли! — не удержался и воскликнул Кислицын.

Да уж! Ну и дела!

Глава 6

Яркое солнце над Баграмским аэродромом продолжало ослеплять. Пот медленно стекал по спине, щекоча каждый нерв.

На лётном поле в одно мгновение стало тихо. Нарушали эту тишину только шелест советского флага на крыше КДП и едва слышимые ругательства Баги. Они не поддавались переводу, но негодование моего коллеги понять можно.

— Подполковник Баев Кузьма Иванович. Ранее занимал должность начальника службы безопасности полётов ВВС армии. Узнав, что 363я эскадрилья остаётся без командира, согласился возглавить подразделение, — представил Баева заместитель командующего ВВС.

— По личной просьбе командующего армией, — тихо добавил Баев.

На его лице читалась неприязнь к личному составу эскадрильи. Как и на лицах моих однополчан. Бывший начбез был в новом голубом комбинезоне, на голове фуражка, кокарда на которой поблёскивала на солнце. На ногах начищенные до блеска лётные ботинки. Больше всего бесила чёрная папка подмышкой. Будто перед нами следователь, а не командир.

Ох и сложно будет Кузьме Ивановичу!

— Да. Личная просьба командующего армией! Это вам серьёзный поступок. Нормальный… то есть, не каждый человек способен на такое, — оговорился полковник.

Замкомандующего отошёл ближе к Енотаеву с Баевым. В строю же начались разговоры, как так вышло, что Кузьма Иванович был назначен на нижестоящую должность? Ведь мы даже не полк. Хоть у нас и большое число вертолётов, но статус наш ниже, чем того же полка в Джелалабаде или смешанного полка в Кабуле.

— Будем теперь эффективно использовать время для исписания тетрадок, — сказал за спиной Кеша.

— Отставить панику. Пока мы ещё даже не познакомились. Верно, Сергей Владимирович? — шепнул я Кислицыну.

Тот улыбнулся. У него уже явно созрел план, как «распить рюмку мира» с Кузьмой Ивановичем.

Заместитель командующего произнёс ещё несколько слов в адрес нашего подразделения и отправился в сопровождении Баева к самолёту. Как бы Кузьма Иванович не улетел бы с ним.

— А чего все приуныли? — улыбнулся Енотаев.

— Нам командира нового прислали. Не знаем как относиться, — сказал из строя Мага.

— Гураев, если хочешь, я тебе объясню лично? Или может все хотят услышать? — громко произнёс Ефим Петрович.

Все промолчали, а по лицу Енотаева проскользнула эмоция разочарования.

— Вы служите стране. Не Баеву или командующему! И тот, кто это не понимает, мой враг. Доходчиво объяснил, мужики⁈ — спросил Ефим Петрович.

— Так точно! — громогласно ответил весь строй.

Енотаев кивнул и выровнялся перед нами. Он объяснил, что в течение часа должен будет убыть из Афганистана. Дела и должность Баеву придётся принимать у его заместителя.

— Для меня было честью идти с вами в бой. До свидания, товарищи! — вытянулся Ефим Петрович и приложил руку к голове.

Громкий ответ заставил вновь обернуться зама командующего и Баева. Енотаев ушёл к своему жилищу, а мы разошлись по стоянке. Нужно было забрать вещи и проверить технику.

После таких проводов настроение у многих упало. Отошёл на второй план и тот факт, что за столь сложную операцию никого не наградят. Замкомандующего ВВС армии этот момент и вовсе обошёл стороной, выступая перед нами.

По прибытии в палатку, я проверил состояние кровати и оставленной части вещей.

Вещевой мешок целый. Его мне дал муж продавщицы Галины Петровны в Соколовке. Элементы гражданской одежды стоило бы простирнуть. Документация в лице тетради подготовки к полётам, лётной книжки и справочных данных на месте.

— Сань, да убери ты их. Нескоро понадобятся, — сказал Бага, развешивающий вещи на дужку кровати.

— Сомневаюсь. Я только недавно забрал тетрадь свою у него. Он её аж в Джелалабад с собой привёз, — возмутился Кеша.

Многие тоже начали припоминать вопросы и претензии Баева во время его проверки подразделения. Единственный, кто не переживал — Кислицын. Он готовился к совещанию.

— Так, возьму финиковый и «лимончело». Может ему послабее что-то нужно, — сказал Сергей Владимирович.

Меня удивило, что Кислицын полез под мою кровать! Когда он успел там схрон сделать⁈

— Владимирович! — возмутился я.

— Саня, ты единственный трезвый луч света в нашей пьяной эскадрилье. Мы были уверены, что у тебя не пропадёт.

В палатку вошёл начмед Марат Сергеевич. У него в руках была целая коробка с консервами и закрутками.

— Сергей Владимирович, пора. Он уже обживается в доме. Посмотрел с начальником штаба эскадрильи хозяйство. Быстрее! На пороге его «бочки» встретим, — торопил наш доктор замполита.

— Бегу! Так, всем вести себя хорошо. «Есть!», «Так точно!», «Виноват, дурак!». Сегодня мы с Кузьмой Ивановичем «совещание» проведём и вольём его в коллектив. Кстати, группа с Джелалабада, полёты только через два дня будет выполнять. Отдыхаем.

На этом связка доктор-замполит убежала на совещание. Только они отошли, Марат Сергеевич вернулся.

— Клюковкин, ты единственный, кто не прошёл вакцинацию, — сказал капитан Иванов.

— От чего? — удивился я.

— Эм… ну там спросишь! Я что ли должен знать⁈ — возмутился начмед.

Действительно! Вот я ерунду спросил! Совсем не поле деятельности доктора нашей эскадрильи.

— Давай располагайся и быстро в медсанбат. Тебя там уже ждут! Неделю мне спирт из-за этого не давали.

Да тут ещё у Марата Сергеевича корыстный интерес. Подставлять доктора я не стал. С врачами шутки плохи, а со здоровьем и того хуже.

Так то у меня все прививки были проставлены. Возникла мысль, что вернулась Антонина и теперь хочет меня увидеть. Но после тяжёлого ранения её бы вряд ли пустили в Афганистан.

Так, что пока шёл в медсанбат, в голове перебирал много причин столь интересного вызова в лечебное учреждение.

Подойдя ближе к модулю медсанбата, на крыльце заметил отдыхающих девушек. Кто-то покуривал, кто-то пил чай. Хотя в такую жару и горячий напиток — крайне опрометчивое решение.

— Александр, здравствуйте! Давно вы у нас не были на госпитализации, — приветливо мне улыбнулась одна из медсестёр.

Странное замечание! В госпиталь просто так не кладут. И мне не особо хочется попадать в ситуацию, после которой будет веская причина для этого.

— С удовольствием, но только за витаминами. Ну, или просто отдохнуть. Меня кто-то вызывал на прививку. Не подскажете, где делают?

Девушки переглянулись между собой, а потом быстро решили закончить «перекур».

— Пойдёмте, я вам сделаю, — сказала одна, хватая меня за руку.

— Кать, ты иди в лазарет. Тебе же начальник отделения задачу поставил. А я мальчика обслужу… вернее, обеспечу вакциной.

Далее ещё у пары медсестёр появилось желание всадить мне в ягодицу шприц. Все споры пришлось прекращать доктору. Как мне показалось, этого молодого медработника я ещё здесь не видел.

— Что тут такое? В чём дело? Отвлекаете моих медсестёр от важной работы, — наехал он на меня.

— И вам не хворать, доктор! Могу узнать, кто вы? — поинтересовался я.

Доктор фыркнул и показал всем девушкам зайти внутрь. Но дамы не торопились. Как же не посмотреть на противостояние двух самцов. Одна из медсестёр от предвкушения картинно закусила палец с ярким маникюром.

— Капитан Вязин, командир медицинской роты отдельного медсанбата, — громогласно объявил доктор, подходя ко мне ближе.

Явно этот громкий голос был направлен не столько впечатлить меня, сколько прекрасных дам.

Ну, я не мог уступить.

— Лейтенант Клюковкин, командир вертолётного звена отдельной вертолётной эскадрильи, — представился я.

— Не смешите меня! Как лейтенант стал командиром звена? Сейчас не Великая Отечественная Война, когда до 30ти лет можно было и командиром полка стать.

— Товарищ капитан, я не обязан вам рассказывать всю историю моего назначения. Зато моим начмедом было указано прибыть на прививку. Я, как человек здоровый, никогда бы не пришёл просто так в медсанбат.

— Прививка? Так уже все сроки прошли. Где вы ходите⁈ — снова повысил он на меня голос.

И опять я должен «парировать» нападки со стороны капитана. Не хочет он терять внимание дам. А девушки не уходили и скучковались на входе.

— Я не хожу, а летаю в основном. Вы меня проводите к месту вакцинации или я должен пойти и у кого-то другого поинтересоваться?

Тут на крыльце появился известный мне доктор. Врач, который меня определял в палату после госпитализации, когда мы с Батыровым и Улановым попали в передрягу на земле.

Как и в тот день, доктор был в больших очках и белом халате.

— Сан Саныч, какими судьбами? — подошёл он ко мне и поздоровался.

— Здравия желаю! После операции вызвали на вакцинацию, — ответил я, пожимая руку пришедшему врачу.

— В Джелалабаде был? — спросил майор.

— Так точно!

Теперь уже девочки зашептались сильнее. А улыбки и восхищённые взгляды были направлены в мою сторону.

Командир роты только скривил физиономию.

— Чего стоим⁈ Быстро по рабочим местам, — сказал он девчатам и они исчезли.

Следом ушёл и командир роты. Знакомый доктор проводил меня в процедурный кабинет. Здесь я с порога почувствовал наиприятнейший аромат женских духов вперемешку с лекарствами.

— Мария, сделайте товарищу лётчику прививку, — дал команду майор, попрощался со мной и вышел.

Маша была той самой медсестрой, которая меня несколько раз осматривала в медсанбате.

— Как у вас дела? — загадочно сказала Маша и развернулась ко мне.

Выглядела она прекрасно. Огненно-рыжего цвета волосы были аккуратно уложены под колпаком, но одна из прядей выбилась из-под головного убора. Родинка над губою добавляла изюминку в образ этой девушки. Ну а фигура… Про неё я уже думал, когда оценивал параметры. Всё при этой красавице есть.

— Спасибо! Не дождётесь, как говорится, — ответил я, но Маша встала со стула и медленно пошла в мою сторону.

Не идёт, а пишет! Чётко выписывая бёдрами крен то вправо, то влево.

Внутри немного стало не по себе. Особенно, когда Маша подошла вплотную.

— Сначала осмотр, — объявила девушка.

Осмотр моего внешнего вида затягивался. Делала медсестра эту проверку медленно. Особенно останавливалась она на осмотре моей груди и спины.

Удивительный запах духов исходил от девушки — смесь цветочного аромата, лекарств и хозяйственного мыла. Настолько силён был такой «букет», что запахи медикаментов были незаметны.

— Вы знаете, а у вас все сделаны прививки, — сказал Маша, продолжая гладить мою грудь.

— И как вы догадались? Вы же не смотрели в записи? — указал я на рабочий стол.

— А мне и так понятно, — подмигнула мне Маша и сказала одеваться.

Какая-то хитрая схема завлечь меня сюда. Возможно, она была придумана Машей, поскольку то и дело она стреляла в меня глазками.

— Как насчёт вечернего чая? — спросила Маша.

— Всегда готов.

— Тогда потерпите до вечера. Я в 12 м модуле буду.

Отлично! Вечер у меня на сегодня забит! Полётов нет, Баев пока ещё нас не трогает. Так что пора пойти и… чай попить.

Вернувшись в палатку, я обнаружил опечаленного Марата Сергеевича и потерянного Кислицына. Ну я и не ожидал другого результата «собрания».

— Засранец! Взял и вылил всё. Говорит, что сухой закон в эскадрилье, — проворчал начмед.

— Сколько добра вылил⁈ Ещё и забрал консервы у нас. Жмот! Короче, собрание провалилось, — махнул Кислицын.

Оказывается, Кузьма Иванович не собирался пить. Взял только пару консервов и… объявил выговор Кислицыну за нарушение формы одежды.

— С ходу начал работать Баев. Ещё сказал, что сегодня вечером состоится постановка задач на завтра и послезавтра. Раздал вопросы к общей подготовке и сказал её с марта восстановить, — ворчал Бага.

— Вот надо было ему ещё добавить в Джелалабаде. Пожать бы руку тому, кто приложился по лицу нашего Баева, — поддержал друга Мага.

К вечеру, когда солнце ещё не село, мы расселись в классе постановки задач на КДП. Такого давно не случалось, чтобы перед очередным рабочим днём нас собирали в этом кабинете.

Баев, не узнавая как и кого зовут, с ходу начал зачитывать постановку задач. Будто под микрофон!

— Меры безопасности: тщательный приём авиатехники… — дошёл до очередного пункта Кузьма Иванович.

Половина стала засыпать, пока Баев читал. Только после окончания, все вдохнули полной грудью. А потом снова погрузились в уныние.

— Три часа сидим. За окном темно, а он только решил контроль готовности проводить, — возмущался шёпотом Кеша, когда к доске вышел один из лётчиков-операторов.

Ему было указание нарисовать схему сил и уравнение движения. Пока Баев продолжал выжимать все последние соки, в кабинете появился товарищ Турин. Вячеслав Иосифович просто сел за переднюю парту и ждал, когда освободится Кузьма Иванович.

Прошло минут десять, прежде чем Баев заметил особиста.

— Вы к кому-то конкретно? — спросил Кузьма Иванович.

— Да. Мне нужен лейтенант Клюковкин.

Кто же откажет особисту в подобной просьбе? Да я бы и сам лучше сходил бы к нему на допрос, чем битый час слушать одно и то же.

— Чему вас учили? Что это за ответ? Как вы к полётам готовились! — продолжил свою речь Баев, когда я вышел из кабинета с Туриным.

— Вижу, что вы даже рады моему появлению, — улыбнулся Вячеслав Иосифович.

— У Кузьмы Ивановича иной подход к подготовке личного состава к полётам. И кстати, что за срочность такая?

Мы вышли на улицу, где уже солнце сменилось яркими звёздами и начинающейся луной. На стоянке был громкий гул.

Мы с майором подошли к гудящему самолёту. Рядом уже столпились люди, но одеты они были в гражданку. Сам же самолёт был не чем иным, как Ан-22. В нём перевезти можно что угодно.

Начала открываться рампа. Постепенно взору предстал груз, который привезли в Баграм.

— Ещё налюбуетесь. С ним предстоит много работы, но это будущее, — подошёл к нам Максим Евгеньевич.

Следом появился и Виталий Иванович, а груз из «Антея» постепенно начали выгружать. На душе было очень трепетно.

— Здравствуй, дорогой! — прошептал я.

Не думал, что так рано увижу в этой реальности вертолёт Ми-28.

Глава 7

В кабине вертолёта Ми-28НМ оборвалась моя жизнь. И сейчас я становлюсь свидетелем фактически рождения этого произведения инженерной мысли.

В прошлом у Ми-28 была трудная судьба. Он создавался очень долго, а на вооружение и в войска пошёл только в начале 21 века. Судя по тому, что 28й уже в Афганистане готовится проходить испытания в боевой обстановке, история круто меняется.

Разумеется это не тот Ми-28НМ, который я эксплуатировал. Практически это его «дедушка», но в самом начале своей карьеры. В целом, внешний вид первого Ми-28 уже сформировал основную линейку модификации этих вертолётов.

Майор Турин отошёл в сторону с Виталием, оставив меня одного.

— Клюковкин, засмотрелись? — позвал меня Максим Евгеньевич.

Здесь было на что посмотреть.

Построен Ми-28 по классической одновинтовой схеме.

В носовой части два раздельных бронированных отсека кабины экипажа для штурмана-оператора и лётчика. Ну а оснащение у вертолёта, как я вижу, неплохое.

В носовой части — комбинированная обзорно-прицельная станция КОПС и рама пушечной установки. Сейчас они закрыты чехлами, но несложно их опередить по силуэту.

Крыло с четырьмя пилонами, предназначенными для подвески ракетного, стрелковопушечного, бомбового вооружения. Можно и дополнительные топливные баки подвесить. По концам крыла в обтекателях находятся устройства для отстрела помеховых патронов.

Рулевой винт пока ещё трёхлопастной. Для повышения эффективности и снижения шума должны будут спроектировать для Ми-28 винт по Х-образной схеме, то есть четырёхлопастной. Надеюсь, что поставят раньше 1987 года.

— Клюковкин, — вновь позвал меня Максим Евгеньевич.

Я уже и забыл, что он меня о чём-то спрашивал.

— Задумался. Неплохой вертолёт конструкторы придумали. Но сомневаюсь, что вы мне на нём дадите полетать.

Максим Евгеньевич улыбнулся и кому-то из прибывших махнул рукой.

— Угадали, Александр. Есть специально обученные для этого люди. Но у вас более сложная задача. Вам предстоит прикрывать этот вертолёт во время специальных вылетов. Сейчас познакомлю вас с вашим коллегой.

— Это один из специально обученных людей? — увидел я приближающегося к нам мужчину.

— Именно так и есть, — ответил мне Максим Евгеньевич, но моё внимание переключилось на подошедшего к нам человека.

Его лицо было мне знакомо, но вспомнить кто передо мной не получалось.

— Приветствую вас! — протянул он мне руку, и мы поздоровались. — Это тот, о ком вы говорили Максим?

— Именно так. Командир вашего эскорта на время испытаний, — представил меня Максим Евгеньевич.

— Очень рад. Гурген Рубенович, а фамилия моя Карапетян.

Ну конечно! Кто бы это ещё мог быть!

Передо мной будущий заслуженный лётчик-испытатель, поднявший в воздух и освоивший огромное число типов и модификаций вертолётов. Эпитеты в сторону Гургена Карапетяна можно продолжать до бесконечности.

Самая интересная деталь, что в 1991 году ему самому последнему из лётчиков-испытателей было присвоено звание Героя Советского Союза.

— Взаимно, Гурген Рубенович. Лейтенант Клюковкин Александр, — ответил я.

— Лейтенант, значит, — улыбнулся Карапетян и посмотрел на меня оценивающим взглядом.

— Гурген Рубенович, он целый. Не изучайте его так внимательно, — посмеялся Максим Евгеньевич.

Однако Карапетян с трудом пытался скрыть удивление. Взгляд у него поменялся с оценивающего на снисходительный.

Будь я на месте Карапетяна, тоже бы напрягся. Опытный образец во время боевых испытаний будет прикрывать лейтенант, а не опытный командир подразделения или старший лётчик. Он же не может знать моих реальных навыков.

— Молодой человек, а какой у вас общий налёт на Ми-24?

С козырей зашёл! Если я ему сейчас скажу, что я меньше года в должности командира вертолёта, он никогда под моим прикрытием не сядет в кабину.

— Думаю, вы сами понимаете, что не такой, как у вас, — ответил я.

— Размытый ответ. Вышли из положения. Но я должен знать, что опытную машину прикрывают опытные экипажи.

Максим Евгеньевич прокашлялся и вступил в разговор.

— Гурген Рубенович, помните историю со сбитой «Коброй»? А стрельбе из пушки по наступающему противнику на земле? Или рассказ одного нашего общего знакомого, про посадку с разрушенным рулевым винтом?

— Конечно! Меня завалили телеграммами о проведении анализа. До сих пор с «Коброй» не разобрался ещё. Вы это к чему?

— К тому что «виновником» большей части телеграм является этот молодой человек, — кивнул на меня Максим Евгеньевич.

Карапетяна трудно чем-то удивить в авиации. Но мои приключения, «задничные» ситуации и пути выхода из них его смогли впечатлить. Заметно было, что он пока не мог найти слов.

— Лейтенант? Я бы дал больше.

— Почти старший лейтенант, — ответил я.

— Намного бы больше дал. Тогда я уверен в нашем успехе, Сан Саныч. Зря в вас сомневался, каюсь. Предлагаю нам завтра встретиться и обсудить ближайшие вылеты и задачи, — сказал Карапетян и, попрощавшись со мной, ушёл к инженерам.

Максима Евгеньевича отвёл в сторону Турин. Они ушли к другим специалистам, прилетевшим на этом самолёте.

По внешнему виду все окружающие сейчас меня люди — гражданские, которые в зоне боевых действий будут выполнять исключительно исследовательские задачи. Хотя и среди них есть сотрудники из КГБ.

Постепенно вертолёт со снятыми лопастями выкатывали из грузовой кабины. Со всех сторон звучали громкие голоса, а моторы подъезжающих машин нарушали ночную тишину. В этот момент ко мне подошёл Виталий, внимательно осматривая сверху вниз мою одежду.

— А вы не любите соблюдать порядок, верно? — спросил молодой комитетчик.

— Не всегда. И кстати, какой из эпизодов моей биографии заставляет вас так думать? — задал я встречный вопрос.

— Их немало. Уверены, что сможете выполнить поставленную задачу? Если что-то пойдёт не так, вам придётся применить оружие, — похлопал меня по плечу Виталий и начал отходить от меня.

Сомневаюсь, что представитель КГБ имел в виду только защиту вертолёта. В случае попытки угона мне будет предписано сбить Ми-28. В этом нет сомнений.

— Виталий Иванович, а вопрос ещё один можно? — окликнул я молодого «комитетчика».

Я вообще удивлён, что столь молодой парень уже выполняет задачи в Афганистане. Да ещё и на таком направлении, как перспективные разработки.

— Не запрещаю. Слушаю вас, — повернулся ко мне Виталий.

— А почему именно в Баграм привезли этот вертолёт? Можно было и вовсе с территории Союза работать. В приграничных районах тоже немало возможности проявить себя этому вертолёту.

— Это не надолго. Работая с Баграма, у «изделия 280» будет больше шансов себя показать в самых сложных условиях. Скоро здесь будет жарко. Работы всем хватит, — ответил Виталий.

— Жару и высокогорье вы можете и не только здесь найти. И почему спокойствие у нас ненадолго?

Виталий покачал головой и подошёл ко мне ближе. На его лице была ироничная улыбка.

— Поверьте, это только затишье. Скоро вы вновь устанете повторять слово Панджшер. Его «лев» так и не схвачен. Каналы поставок были перекрыты только с одной стороны. Уход Масуда через Хайберский проход был лишь попыткой пробить ещё один коридор.

Выходит, что столько личного состава было потеряно не чтобы уйти, а для захвата границы и соединения с силами на Пакистанской территории. В лобовую духи сейчас воевать не будут. Значит, им нужно было дать возможность проникнуть и расползтись душманам из лагерей по территории Афганистана. Но вышло не совсем хорошо.

— Вы задумались, Клюковкин? — спросил у меня Виталий.

— Да что вас так с Евгеньевичем интересует — задумался я или нет? — спросил я.

— И правда, не особо интересует. Однако, как сказал Рене Декарт…

Блин, хороший парень, Виталий Иванович! Но вот философские изречения, которые в будущем только ленивый не будет использовать в соцсетях, особо меня не интересуют.

Турин сказал мне, что я могу идти в расположение. Вечерняя встреча с будущими коллегами закончилась.

По дороге я переварил всё сказанное Виталием. После столь многочисленных боёв под Джелалабадом и операцями в окрестностях Баграма, теперь снова предстоит вернуться в Панджшер.

Своих подчинённых надо настраивать на серьёзную работу. Уже планируются вылеты и в направлении Рухи, и в Анаву, и на другие площадки и посты в ущелье, но никто не говорит о наличии там большого количества духов.

— Не добили в первый раз, — проговорил я шёпотом, проходя КПП перед жилым городком.

На шлагбауме стояли двое солдат, посматривающих на безоблачное небо.

— Приеду, в институт пойду учиться. На завод можно устроиться. А ты?

— Учиться точно пойду, но пока не знаю куда. Маме помогать надо. Двух детей помимо меня одна тянет на себе. Хорошо хоть меня в армию взяли. Тут и накормят, и спать уложат.

Всё же отличаются парни от моих современников. В эти годы служба в армии считалась долгом для молодых ребят. В будущем будет несколько иначе. Долг трансформируется в необходимость, от которой многие готовы избавиться. Надеюсь, в этой реальности, раз она меняется, так не будет.

Ещё на подходе к палатке я услышал громкие разговоры моих однополчан. Тема в них была одна — Баев. Едва я зашёл в палатку, как меня забросали вопросами.

Быстро ответив на самые горячие из них, парни продолжили обсуждение. В центре внимания был Мага.

— Изобразите мне схему сил и уравнение движения вертолёта во время снижения. Я заметил, что вы при заходе на посадку не выдерживали скорость… — изображал он Кузьму Ивановича.

— Ага. И меня тоже, — возмутился Кеша. — Как вот он увидел, что я что-то там не выдерживаю? Не я же командир вертолёта.

— Эх, Иннокентий! Больше не буду давать «рулить». У меня же такой идеальный послужной список посадок был, — слегка толкнул я в плечо Петрова.

— Саныч, ну я ж не со зла.

Так-так! Что-то мне ещё не рассказали. Видимо, Кеша успел уже накосячить.

Обстоятельства произошедшего были следующие.

Иннокентий был вызван командиром эскадрильи к доске. Ему была поставлена задача нарисовать схему сил и записать уравнение движения на этапе руления.

Это когда рисуется на доске силуэт вертолёта. Затем векторами показываются силы и моменты, действующие на вертолёт. Затем записывается уравнение движения.

В простонародье такой рисунок зовётся «ёжик», поскольку ощущение складывается, что вертолёт весь покрыт иголками.

— И в чём же была проблема? — спросил я.

— В самом Кеше, разумеется, — вновь засмеялся Семён.

— А точнее?

— Точнее, Кеша нарисовал ерунду и настоящего ёжика рядом.

Со слов Баги, терпение Баева лопнуло.

— В общем, он сказал, что ваше звено завтра не летает. К полётам Кеша не готов. Юрис тоже ему не понравился. И ещё пару человек добавил в список отстранённых. С Баевым после контроля готовности пошёл и зам. комэска разговаривать, и Кислицын, но без толку. Говорит, что не хочет, чтоб они потом разложились где-то на высоте, поскольку не знают, как вообще вертолёт летает. Короче, эти «ёжики» прям главное для него.

Я поговорил со своими подчинёнными. Мне довели, что завтра у нашего звена день работ на авиационной технике. Я проверяю лично всю документацию, а потом показываю ему.

— Меня отстранил от полётов на неделю. Сказал, что ему плевать на наши с тобой заслуги. Мол, перед контролем готовности все равны… — возмущался Кеша, но я его прервал.

— Иннокентий, не помпажируй. Насчёт того, что все равны — факт. Да и заслуги не влияют на допуск к полётам. Чё ты не нарисовал схему сил? На рулении проще простого рисовать, — сказал я.

— Саныч, ну я нарисую в следующий раз.

— Конечно. У тебя теперь неделя, чтобы выучить всех «ёжиков поимённо», — ответил я.

Взглянув на часы, обнаружил, что мой вечерний чай с Машей уже не состоится. К девушке после 23.00 идти нужно с цветами, выпивкой и «предохранителем». А сейчас уже почти 00.00. Придётся подождать до завтра, как минимум.

Но времени у меня не нашлось и завтра, и через два дня тоже. Работы выдалось много, поскольку Баев отстранил ещё пару командиров Ми-24. В итоге нагрузка становилась больше, а свободного времени меньше.

Кузьма Иванович был уже опытен в вопросах норм отдыха. Каким-то образом он выбил временный запрет на дневные полёты ввиду высоких температур. Но касалось это только вылетов на сопровождение других вертолётов. Некоторые задачи под запрет не попадали. Но их практически не было.

С одной стороны, это хорошо — летать в жару тяжко. А с другой, сидеть в классе, писать общую подготовку или, как я, ничего не делать, утомительно.

Спустя неделю такого режима, в очередной спор с Баевым вступил товарищ Кислицын. Разговор проходил у них тет-а-тет, но в коридоре было слышно.

— Мы уже это проходили. Этот маршрут нам не подходит.

— У меня другая информация. Рядом с «зелёнкой» уже сбивали наш вертолёт. Вот вы и боитесь…

— Это не страх! Это жизни людей.

Причина спора была простая. Кому-то в штабе ВВС показалось, что ситуация стабильна. Духов в окрестностях Баграма нет, так что можно летать где угодно.

Кислицын уже два дня докладывает, что наблюдал отдельные позиции духов на крышах. В него стреляли, и ему приходилось маневрировать.

— Это ДШК. Пулемёт, а не ракета. Маршрут утверждён такой. Нечего обсуждать приказы сверху.

— Конечно. А вы им докладывали последнюю информацию, которую вам довели? — услышал я вопрос Кислицына.

Ответа не услышал. Баев начал говорить тихо. Через минуту нас в кабинет позвал Кислицын. Вид у него был совсем недовольный.

Маршрут, который утвердили наверху и расписание вылетов, остались прежними.

— Завтра со мной в паре экипаж майора Кислицына на прикрытие, — объявил Баев.

Сергей Владимирович, едва скрывая недовольство, ответил: «Есть».

— Экипаж Гураева и Шарипова на обеспечение в Анаву. Вопросы есть?

Я поднял руку, желая узнать, какие будут для моего звена указания.

— Товарищ подполковник, задачи моему звену.

— У вашего звена, Клюковкин, специальная задача. Будете сопровождать завтра того, кого вам скажут. И тогда, когда вам скажут. Вам ясно? — несколько грубо произнёс Кузьма Иванович.

Видно, что он недоволен потерей некоторого влияния на моё звено. Под выполнение задачи по прикрытию Ми-28, Баев даже допустил всех моих лётчиков к полётам.

— Так точно, товарищ подполковник.

— Я не возражаю, если вы меня будете звать просто «командир», — поправил меня Кузьма Иванович.

На этом постановка задач закончилась. Баев быстро вышел из кабинета, а среди однополчан возникла дискуссия. Темы были разные, но все сошлись во мнении: права называться «командиром», Кузьма Иванович ещё не заслужил.

День начался, как обычно. 5.00 указания и быстрое перемещение на стоянку. Моему звену повезло. Мы спокойно ждали команды от испытателей.

В это время мы разговорились с Магой и Багой. Они меня пытались склонить к более активным действиям в медсанбате. Себе они уже там кого-то заприметили.

— Саня, брат! Девочка уже готова. Не я же должен тебя учить. У тебя опыта больше, чем у нас с Магой вместе собрать.

— Да, а у нас тоже немало, — поддерживал товарища Магомед.

— Всё будет. Сегодня только размышлял, что пора «на чай» сходить, — улыбнулся я.

— Вот это я понимаю, джигит! Раз сразу на чай пойдёшь! — воскликнул Бага.

За спиной показался Баев, который с недовольным лицом подошёл к нам.

— Вы где должны быть? Готовиться к вылету, — громко сказал Кузьма Иванович.

Бага и Мага подмигнули мне и ушли к вертолёту.

— А вы почему здесь? У вас специальная задача.

— Товарищ подполковник, пока команды на вылет не было.

— Так займитесь теоретической подготовкой личного состава. У доски по полчаса стоят, нарисовать ничего не могут. Вы командир звена или как?

— Так точно. Займусь. Вот только что это изменит? Лучше летать от более быстрого рисования схемы сил и моментов они не будут.

— Это уже мне решать, летают они лучше или нет. А будете свою линию гнуть, лейтенант, о медалях и орденах можете забыть.

Я улыбнулся. Это ж насколько нужно быть глупым, чтобы думать вот так о своём подчинённом.

— Оставьте себе. Я не за медали и ордена Родине служу.

На этом наш разговор закончился, и Кузьма Иванович направился к вертолёту. Через 15 минут группа из 2х Ми-24 и одного Ми-8 запустилась и начала выруливать. Баев рулил очень медленно, соблюдя установленную скорость. Обычно все рулят по бетону быстрее, но он решил не нарушать.

Поднявшись в воздух, тройка вертолётов заняла курс в сторону Анавы. Я же вернулся к своим подчинённым, которые расположились в беседке.

Время шло, но никаких команд не было. Опытный вертолёт готовили в специальном капонире, который был со всех сторон накрыт маскировочной сетью.

— Вот точно, что самое хреновое в нашей профессии — ждать, — сказал Юрис, разлёгшийся на скамейке.

Я тоже решил прилечь. В тени меня так и тянуло в сон. Особенно когда засматривался на работу инженеров Ми-28. На столь большом расстоянии от них всё это действо выглядело как большой муравейник.

Где-то на стоянке запускались вертолёты. В воздух поднимались МиГ-21е и Су-17е. Гул от двигателей действовал, словно колыбельная мелодия.

И я уже себе представил, как вечером зайду-таки на чай. Благо на утреннем медосмотре Машу увидел в кабинете врача. Судя по подмигиваниям, она ждёт.

Только я закрыл глаза, как меня за плечо дёрнул мой ведомый Ваня Васюлевич. Лицо у него было испуганное, а родинка рядом с ухом будто бы пульсировала. Оглянувшись, я увидел, как все бегут на стоянку.

— Чего случилось? Уже 9.00? — спросил я.

Ваня мне не ответил. Зато я заметил, что на стоянке ПСО нет вертолётов.

— Наших сбили. Бага и Мага, — расстроено сказал Ваня.

Вот и сходили к девчатам…

Глава 8

В динамике, транслирующем стартовый канал, была тишина. Перед стартовым домиком собралась почти вся эскадрилья, а ведь на улице жара перевалила за 30° уже давно. Но ни знойный ветер, ни оседающая на губах пыль никого не могли заставить зайти внутрь или заняться каким-нибудь иным делом.

И чем дольше стояла эта давящая на нервы тишина, тем больше заполнялась урна окурками от сигарет.

— Чего молчат? Хоть бы были живые, — волновался Кеша, который водил хоровод вокруг урны, заложив руки за спину.

— Тебе же сказали, что на связь ещё не вышли. Значит, в районе Анавы ещё, — поправил его Юрис.

У меня тоже не получалось усидеть на скамейке. Неопределённость судьбы моих товарищей продолжала давить грузом на плечи и заставляла пульсировать виски. А в душе, будто огромная пружина сжалась и никак не распрямляется. Сколько был на войне, но до сих пор не знаю, что тяжелее в таких случаях — сразу узнать последствия или оставаться в неведении.

— Окаб, 507й, — прозвучал голос Баева в эфире.

Тут же все направились к динамику. Секундная пауза и командиру эскадрильи ответил руководитель полётами.

— 507й, отвечает Окаб. Наблюдаю вас, подход разрешил.

— Вас понял. Идём группой из четырёх единиц. К посадке прошу медиков и санитарную обработку для экипажа ПСО.

— 507й, принял. Отправляем вам. Передать на госпиталь, чтоб встречали?

До текущего момента всё было не так однозначно. Сейчас Баев должен дать ответ на интересующий всех вопрос.

— Не нужно. Некого встречать, — прозвучал в эфире голос одного из командиров экипажей.

Пружина, которая сжалась внутри меня, вернулась в исходное состояние. Лица собравшихся однополчан говорили сами за себя.

— Значит, никто не выжил? — тихо спросил у меня Кеша, и я кивнул.

— Я ж вот только с Магой… Он мне… — проговорил Иннокентий, но слова у него не складывались в предложения.

Вот и у меня так же. Несколько часов назад мы с кавказскими парнями обсуждали планы на вечер. Смеялись и иронично поглядывали на Баева. И вот их уже нет. Воистину, жизнь — лишь только миг.

Группа вертолётов приближалась к аэродрому. Первым на посадку зашли экипажи ПСО, которых уже ожидали две машины УАЗ «таблетка» на стоянке.

Несколько солдат приготовили носилки и белые простыни, чтобы накрыть тела погибших. Все кто свободен, образовали подобие строя рядом с машинами.

Однако, случилась небольшая оказия — первым на стоянку зарулил вертолёт Баева, а за ним и Кислицын. Для Сергея Владимировича, который как и я недавно восстановил допуск на Ми-24, это был один из первых вылетов в Афганистане на этом типе. И тут такое.

Первым на стоянке развернулся вертолёт Баева. По виду и не скажешь, что он побывал в перестрелке. Пробоин не видно. А вот у Кислицына заметны прострелянные стёкла на двери грузовой кабины и разбитая створка приёмника пушки.

— Куда так спешит замполит? — сказал Юрис, указав мне на выпрыгивающего из открытой кабины Кислицына.

Сергей Владимирович, судя по резким движениям, был весьма взбудораженным. К нему бежал техник со стоянки, но замполит сорвал с головы шлем и бросил ему в руки.

— Кеша, Семён, за мной, — сказал я своим парням и рванул с места.

В моём звене они были самые крупные. И сейчас их большая комплекция пригодится. Кислицын двигался к вертолёту Баева очень быстро.

— Владимирович, стой! — кричал ему начальник штаба, выскочивший от него сбоку.

Наш Глеб Георгиевич Бобров попытался остановить замполита, но тот только оттолкнул его в сторону.

— И автомат подержи. А то я его пристрелю, — бросил Кислицын Боброву АКСУ-74. Начштаба в последний момент успел поймать оружие.

— Владимирович, погоди! Не нужно! — кричал я вдогонку замполиту.

— Отвалили все! — рявкнул Кислицын.

Ему оставалось всего несколько метров. Баев только что вылез из кабины и медленно снимал шлем. Но мне почему-то был интересен не он, а успею ли я догнать Кислицына.

— Серёжа, стой! На меня смотри! Успокойся, — возник перед Кислицыным начмед.

Недалеко с каким-то пузырьком и, сжавшись от страха, стояла Маша. Да чего здесь врачи-то делают⁈

— Марат, уйди. Я по-хорошему говорю, — громко сказал Кислицын.

Задержка со стороны начмеда позволила мне приблизиться вплотную к замполиту.

— Успокойся, Серёга! Дров сейчас наломаешь… — просил Марат Сергеевич, но Кислицын пытался его обойти и что-то показывал в сторону Баева.

— Майор, отставить! Смирно! — кричал командир эскадрильи.

Страсти накалялись. Ещё пару секунд и я успею добежать и встать перед Сергеем Владимировичем.

— Марат, уйди. Уйди, говорю! — рявкнул Кислицын.

— Майор, я вам сказал отставить! — «подкинул дров» Баев.

Заткнулся бы пока на пару минут, но голос командира эскадрильи только раздражал замполита.

— Сергеевич, уйди! Освободи дорогу! — громко сказал Кислицын и оттолкнул Марата Сергеевича.

Тот отлетел в сторону, и замполит рванул к Баеву. Тут и я подоспел, встав перед Кислицыным. Сзади на него накинулись Кеша и Семён. И только втроём нам удалось сдержать порыв ярости Кислицына.

Он смотрел на Баева глазами голодного тигра. Взгляд не то что прожигал насквозь, а мог убить на месте. Представляю, чтобы Кислицын сделал с командиром эскадрильи, если бы смог добраться до него.

— Сашка, ты-то куда⁈ Отпусти меня! — кричал замполит, пытаясь вырваться из нашего захвата, но с громилой Семёном и крупным парнем Кешей справится трудно.

— Нет, Владимирович. Мордобой ничего решит. Успокойся!

— Он же парней погубил! Тварь штабная! Ни дня на войне не был и сразу повёл за собой. Сволочь! — бросался оскорблениями Кислицын, но я удерживал его.

Ноги замполита проскальзывали по ребристой поверхности стоянки, сложенной из плит К-1Д. Со взмокших волос во все стороны летели капли пота.

— Прекратить, товарищ майор! — продолжал показывать себя Баев.

Если он так продолжит, то Кислицына успокоить не получится. Сергей Владимирович твёрдо намерен «поправить» лицо командиру эскадрильи.

— Я тебя предупреждал. Я тебе говорил, пирожок ты мамкин! Сказал, позвони в штаб и доложи. А ты тварь, засунул язык в задницу! Пацанов… экипаж… погубил. Ещё и прикрывать не пошёл!

Кислицын сделал последний рывок. На ногах мы уже не смогли устоять и рухнули на металлическую поверхность. И всё равно Сергей Владимирович продолжал тянуться к Баеву. Как же тяжело его удержать!

— Приказываю, Кислицын, отставить! Я командир!

Тут моё терпение лопнуло.

— Это звание ещё нужно заслужить, Кузьма Иванович. Пока что вы только товарищ подполковник! — сказал я.

— Серый, успокойся, — подбежал Марат Сергеевич и помог нам поднять замполита.

Взмокший Кислицын показал всем видом, что ему помощь не нужна. Он по-прежнему пыхтел и утирал рукавом лицо от пота. Тяжело дыша, замполит махнул рукой, снял с себя разгрузку и передал её Семёну.

Кислицын взглянул на Баева.

— Пацанов погубили, а ты мне что-то тут приказываешь, — тихо сказал замполит.

Он расстегнул куртку комбинезона и пошёл в сторону расположения. Начальник медслужбы показал Маше идти к машинам, а сам побежал догонять Сергея Владимировича.

— Глеб Георгиевич, постройте личный состав напротив вертолётов ПСО. Естественно, тех кто свободен, — дал указание Баев и прошёл мимо нас.

Удивляюсь выдержке этого человека! Хотя, возможно это пофигизм, помноженный на эгоизм. К нам подошёл лётчик-оператор, который летал с Баевым в экипаже. Он же и рассказал обстоятельства произошедшего.

— Шли по обратному маршруту. В районе кишлака, где днём ранее уже видели пулемёты ДШК, Кислицын предложил отвернуть влево, чтобы пройти восточнее. Баев сказал, что слишком близко к Чарикарской «зелёнке». Плюс маршрут утверждён был. Там взять-то надо было на пару километров в сторону и… Короче, попали под обстрел.

— Так как наших зацепило?

— Прям по кабине. Лоб в лоб. Там шансов у парней не было. Огненный шар вместо вертолёта падал. На земле даже не могу и сказать, что можно было собрать. Зрелище ужасное.

— А чего такие разные повреждения у вас и у Кислицына? — спросил я.

— Да всё просто. Владимирович первым пошёл гасить точку, вот и принял на себя удар. Отработал, но не очень точно. А мы уже НАРами всех там загасили, — объяснил лётчик-оператор.

Начальник штаба эскадрильи уже начал нас подгонять в более грубой форме. Вернувшись на место, где стояли Ми-8 с телами наших парней, мы тут же встали в строй. На вопросы пока не отвечали. Да и всё внимание было направлено на командира эскадрильи.

Он о чём-то беседовал с медицинскими работниками. Как мне показалось, разговор у них не клеился.

— Это не самый лучший подход к решению вопроса, товарищ подполковник, — предупреждал Баева врач.

— А как вы собираетесь их домой отправлять⁈ Вы делайте свою работу, а я — свою.

— Кузьма Иванович…

— Доктор, вопрос решён. Не можете сделать как надо, я вам покажу.

Ми-8е уже выключились. Все ждали, что из грузовой кабины сейчас вынесут три тела наших парней. Картина ожидалась не самая приятная.

Естественно, что в строю уже некоторые начали бледнеть. Четверо бойцов с носилками подошли к вертолёту. Когда начали вытаскивать первого погибшего, у одного из бойцов нервы не выдержали. Сдерживать рвотные позывы он уже не смог и убежал в сторону.

Из вертолёта достали окровавленный брезент и понесли в сторону машин. Более никого из Ми-8 не доставали. По лицу бортового техника было видно, что он чувствует себя очень паршиво.

— Итак, не самая лучшая процедура, но вам предстоит её выполнить. К сожалению, опознать кто есть кто сложно. Поэтому нужно это сделать вам.

Нет, я знал, что есть сумасшедшие. Но чтоб настолько отбитые, это вообще трындец!

— Кузьма Иванович, вы что предлагаете? — удивился начальник штаба.

— В «таблетке» лежат останки наших товарищей. На месте катастрофы разбираться было некогда, и их погрузили на один брезент. Нужно определить, кому и что принадлежит…

Тут же трое в строю ушли в сторону, не сдержав рвотных позывов. Да мне самому стало не по себе от одной мысли выполнять такую задачу!

Начальник штаба подошёл к Баеву и попробовал переубедить его, но тот был непреклонен. У него вообще выражение лица было каменным.

Пока Кузьма Иванович стоял на своём, медики закрыли УАЗ и собирались уехать.

— Я сказал ждать! — громко прокричал Баев.

Медики застыли на месте. В строю желающих провести опознание было немного. Изначально вызывались трое, но у двоих сил осматривать брезентовые носилки не хватило и на пару минут.

В итоге неприятную процедуру пришлось выполнить начальнику штаба Глебу Георгиевичу.

На этом вся эпопея была завершена. Баев снова всех построил и готовился произнести речь.

— Сегодняшний бой показал, что враг силён. Все должны с удвоенной энергией работать над своей подготовкой, чтобы больше у нас не было потерь личного состава. Кто повезёт тела на Родину? — обратился Баев к начальнику штаба.

— Определимся, товарищ подполковник…

— Здесь и сейчас определимся. Поедет заместитель командира эскадрильи. Где он? Почему не на построении? — возмутился Кузьма Иванович.

— Он улетел по задаче, — ответил Глеб Георгиевич.

— Довести до него. А Кислицын где? Или мои приказы уже никого не волнуют? — продолжил ругаться Баев.

Сомневаюсь, что после произошедшего Кислицын вообще выйдет на построение в ближайшее время.

— Товарищ подполковник, майор Кислицын занимается по распорядку дня, — ответил Глеб Георгиевич.

Баев снял с головы пилотку и пригладил волосы. Автомат он держал при себе, так и не сняв подсумок с магазинами.

— Сергей Владимирович пускай готовит представление и все соответствующие наградные документы. Всех троих посмертно к Ордену Красной Звезды. Головные уборы снять! — дал команду Баев и объявил минуту молчания в память о погибших парнях.

До конца дня кусок в горло не лез в столовой. Когда мы вернулись в палатку, Кислицын не мог встать с кровати. Количество выпитого им было немаленьким.

Рядом был Марат Сергеевич, который выглядел совершенно трезвым.

— Тяжело ему. Вы не будите, пускай спит. К вечеру всё равно проведём поминки по погибшим, — сказал начмед и пошёл на выход.

— Ему уже задачу поставил комэска, — сказал Глеб Георгиевич, идущий следом.

— Ну куда ему задачи выполнять⁈ Половину котелка разбавленного выпил почти залпом. И не закусывал даже, — возмутился Марат Сергеевич.

Начальник штаба поразмыслил и повернулся ко мне.

— Сан Саныч, я помню, как ты хорошие наградные писал. Тексты такие запоминающиеся. Давай-ка иди и займись этим. Я в штаб дивизии сейчас позвоню, что нужно содействие оказать.

Помочь и правда надо. Тем более, это в память о Баге и Маге. Хоть какой-то наградой их посмертно можно будет наградить.

Вечером, пока остальные собирали личные вещи трёх погибших, я отправился в штаб дивизии. Пока что мыслями я был на аэродроме, вспоминая, как из вертолёта доставали тела однополчан. Такие картины не сразу забываются.

Войдя в штаб, я уже увидел, что двое бойцов вывешивают подобие некролога. С чёрно-белых фотографий на меня смотрели Магомед, Баграт и их бортовой техник.

Не так уж и просто читать сухие строчки послужного списка каждого из товарищей. Ещё тяжелее смотреть в глаза тем, кто на фотографиях. Они будто говорят тебе: ' — Так уж случилось, Сань'.

— Вы с 363й эскадрильи? — услышал я чей-то голос из открытого кабинета.

— Да. Лейтенант Клюковкин.

— Старший лейтенант Галдин, прикомандирован к штабу 109й дивизии. Тяжело кадровому и строевому отделам здесь, приходится помогать им в нелёгком деле, — улыбнулся он, подойдя ближе.

Не разделяю его радости. Судя по его отглаженной форме, приятной туалетной воде и японских часах на руке, не так уж ему и тяжело в штабе дивизии.

— Столько бумаг, таблиц, списков. Всё проверить нужно. По погибшим с замполитами решить документальные вопросы нужно. Знал бы, не просился сюда. Вы ведь тоже не думали, что надолго здесь. Так, за орденом и чеками?

Какие-то у старлея мысли странные. Совсем не вяжутся с текущей ситуацией.

— Вы извините, не лучший день для весёлых бесед. Мне нужно представления сделать на погибших. Где я могу поработать?

— Я вам покажу. Вообще, подвели вы нас. Опять потери…

— Что простите? — переспросил я.

Надеялся, что ослышался. Не хотелось мне учить уму-разуму этого Галдина.

— Да я понимаю, не ваша вина. Не вы же командир эскадрильи. Просто тут только операция закончилась, комдива хвалили за малые потери. А теперь сразу три человека нас подвели. Будем в «отстающих»…

Похоже, Галдин совсем уже «переработал» в кабинете. Надо его взбодрить.

Я резко схватил его за руку и заломал её.

— Ты чего⁈ Пусти, лейтенант, — вскрикнул Галдин.

Из кабинетов выскочили несколько человек, но я уже был настроен решительно. Развернул старлея и подвёл его к некрологу.

— Отстающие говоришь⁈ Подвели потерей⁈ Ну, скажи это им. Пожалуйся!

— Понял-понял! Неправ был, — кричал Галдин, когда я выворачивал ему руку.

Он совершенно не сопротивлялся. Зато посмел так отозваться о погибших!

— Отставить, Клюковкин, — позвал меня знакомый рассудительный голос.

К нам ближе подошёл начальник особого отдела — майор Турин. Дверь его кабинета была открыта, и оттуда выглядывал уже близко знакомый мне Максим Евгеньевич.

— Вот, товарищ майор. Рукоприкладство! Готов доложить рапортом. И сколько свидетелей, — обвёл всех пальцем старший лейтенант.

С трудом он скрывал ухмылку. С появлением особиста, «зрители» нашего конфликта разошлись по рабочим местам. В коридоре остались только мы трое.

— Ничего. Я запомнил всех понятых. Могу вам список дать…

— Заткнись, крысёныш. Завтра жду от тебя рапорт командованию с просьбой направить служить в Анаву или Руху. Не будет, поедешь ещё дальше. Свободен.

На лице Галдина мимолётная радость сменилась ужасом. Через секунду он уже забежал в кабинет и захлопнул дверь.

— Клюковкин, ко мне в кабинет. Обсудите сегодняшнюю специальную задачу.

— Подождите, не самый лучший день для таких вылетов, — сказал я.

— Знаю. Поэтому вы полетите чуть позже. После полуночи. Это будет уже завтра, верно?

Судя по всему, Ми-28 готов уже и ночью работать.

Глава 9

После слов Турина, перестроиться на работу сразу не получилось. Да и сам майор не торопился вести меня в кабинет и начинать разговор.

Вячеслав Иосифович взглянул на некролог, но на его лице ни одна эмоция не проскочила.

— Растут потери. Как вы думаете, в чём причина? — спросил у меня особист.

А вопрос-то с подвохом! Так и продолжает Турин через меня пытаться выяснить обстановку в эскадрилье.

— Какой-то одной нет, но это точно не вина погибших. Пулю или ракету сложно обмануть.

Вячеслав Иосифович показал мне на открытую дверь, и мы с ним направились в кабинет.

— Это верно. А руководство, планирующее операции? Вы лично всем были довольны перед сегодняшним вылетом? — спросил он.

— Меня никто не спрашивал. Да и готовился я к специальным вылетам.

— Но вы же не могли не заметить ошибки командования. Почему не предупредили вашего нового командира? Не считаете себя виноватым?

Вот оно как! Такое чувство, что особист заделался адвокатом Баева.

Ловко он задал вопросы. Сейчас мне нужно будет назвать фамилию замполита, с которым случился конфликт у командира эскадрильи. Пожалуй, Турин с каждым разом всё сильнее интересуется делами в нашем подразделении.

— Этого не требовалось. До меня майор Кислицын высказал те же соображения.

— И их во внимание не приняли? Почему не настояли? А сами почему не решили сказать Вячеславу Иосифовичу? — уточнил особист.

Я остановился и повернулся к Турину.

— Товарищ майор, вы и без меня знаете, что подполковник Баев за человек. Никто в эскадрилье ему «палок в колёса» не вставляет. Не стоит искать среди нас врагов.

— Хороший человек, примерный семьянин, член партии. К тому же вы ещё не видели список его наград. Побольше чем у вашего предыдущего комэска. Но вот незадача! Такой заслуженный человек и был снят с должности начальника службы безопасности полётов армии. И теперь командует эскадрильей.

— Карьерист!

— Не смешно, лейтенант. У меня была одна головная боль, а теперь две — духи и ваш командир.

Закончив на этом наш разговор, Турин завёл меня в кабинет. Здесь уже находились Максим Евгеньевич и Виталий, а рядом с картой, разложенной на столе, стояли в серых комбинезонах Карапетян и его коллега.

— Клюковкин, как вы? — спросил у меня Виталий, похлопав по плечу.

— Всё хорошо, если сегодня это слово вообще актуально.

Ко мне подошёл Карапетян и пожал руку.

— Александр Александрович, примите наши соболезнования. Понимаю, что не самый удачный момент для разговора. Если мы можем отложить операцию, то я готов всё отменить. Думаю, Максим Евгеньевич войдёт в положение.

Главный «конторщик» кивнул.

— Если есть острая необходимость, то да. Но уж слишком долго мы ждали эту возможность.

Не думаю, что мои погибшие друзья хотели бы откладывать выполнение специальной задачи.

— Спасибо, но мы должны идти вперёд. Пара на прикрытие будет готова. Задача какая у нас? — спросил я.

Карапетян подвёл меня к карте и начал объяснять задачу.

— Всё весьма просто. Нашему экипажу необходимо выйти вот в этот район и нанести удар управляемыми ракетами по одному из домов в кишлаке. Естественно, в тёмное время суток.

Обозначенный мне район был изучен хорошо. Основной ориентир в этом предгорье Гиндукуша — река Панджшер и её рукав Ниджраб.

— Гористая местность, зачисток здесь почти не проводилось. Вдоль реки идёт дорога, которую и в лунном свете будет видно. Какой из кишлаков является целью?

— Вот этот, — указал Гурген Рубенович на населённый пункт Нагуман.

— Я понял. Как будет обозначена цель?

Карапетян улыбнулся и предложил своему коллеге рассказать дальше. Это тоже оказался лётчик-испытатель. Звали его Евич Андрей Вячеславович.

— Точку пуска рассчитаем. Начало боевого пути будет здесь, — указал он на одну из высот в районе соседнего кишлака.

— Андрей Вячеславович, он хочет, чтобы мы ему рассказали про целеуказание, — прервал Евича Карапетян.

Коллега Гургена Рубеновича повернулся ко мне с полным непониманием вопроса.

— Мы и так всё хорошо увидим. Не знаю, уполномочен ли я рассказывать о нашем оборудовании, — улыбнулся Евич.

— Ему можно. Подписку давали, Клюковкин? — посмотрел на меня Максим Евгеньевич.

Что-то такое я подписывал в первый день работы на прикрытии Ми-28. Так, что сейчас мне расскажут что-то очень секретное.

— На борту установлен первый вариант низкоуровневой телевизионной прицельной системы НТПС «Плутон».

Неплохо для 1980 года! Я всегда думал, что первые экземпляры данной системы появились в 1984 году в виде громоздкого контейнера для Су-25Т. Уже потом КБ Камова установила на изделие В-80 такую же НТПС «Меркурий».

— И наша промышленность уже создаёт такие штуки? — удивился я.

— И не такие создаёт. Дальность обнаружения и захвата цели через «Плутон» несколько меньше 10 км. Видеоинформация с ночного канала этой прицельной системы узким полем зрения отображается на монохромном дисплее в кабине штурмана-оператора и лётчика, — объяснил мне Карапетян.

Проще говоря, предлагают нанести удар, используя изображение с «телевизора». Но про 10 километров дальности — перебор. Да и нет пока ракеты на вертолёт с такой дальностью. И даже взявшись пускать «Штурм», я бы дал не больше 3х километров на дальность пуска в идеальных условиях. Хотя…

— А ночь будет лунная? — спросил я.

— Соображаешь, Сан Саныч, — сказал Карапетян. — Лунная. Погода простая, так что на экране сможем очень хорошо разглядеть цель.

— На полигоне мы танк распознавали с 3х километров. Здесь нам обещали обозначение цели. Да и само здание несколько больше танка.

В будущем, повсеместно использовали иную систему прицеливания, основанную на тепловизионной тематике. Возможно, в 1980 м году ещё сложно создать прототип. Подождём следующего витка модернизации Ми-28.

Обсудив план раннего вылета, я направился в строевой отдел. В коридоре мимо меня прошёл старший лейтенант Галдин, с которым у меня случилась перепалка несколько минут назад. В руках у парня был исписанный листок, с которым он спешил куда-то.

Вообще, мерзкий взгляд у этого старлея. Морда так и просит кирпича.

— Не переживаешь, Клюковкин? Извиниться не хочешь, пока есть время?

— Совсем нет. И времени тоже.

— Но я это поправлю. Лицо моё запомнил, надеюсь?

— А чего мне его запоминать⁈ Если интеллектом лицо не обезображено, то помочь может только косметика, — подёргал я за щёку слащавого старлея.

— Вот и посмотрим, у кого и что обезображено. Я про тебя всё знаю! Есть у меня выход туда, где тебе особист не поможет.

Пугать меня вздумал? Ой и глупый!

— Знаешь, парень, я в своей жизни боюсь двух вещей — случайного триппера и раннего слабоумия. Так вот, со вторым я тебе точно могу помочь, если ещё раз увижу твоё слащавое лицо рядом со мной. А дальше фронта не пошлют! — похлопал я Галдина по плечу.

Парень притих. Их его рук выпал листок. Из любопытства я взял прочитать написанный им рапорт. Ну ещё бы! Это была кляуза на меня.

Тут и про неподобающее поведение офицера, и про неуважение к стране, и про оскорбления. Хорошо хоть в гибели группы Дятлова ещё не обвинил.

— Ты про слабоумие добавь. А то мало как-то, — отдал я ему листок, и Галдин быстро зашагал по коридору.

Куда он собрался с ним, не понимаю.

Времени на написание представлений на награждение погибшего экипажа я затратил немного. Быстро прошёлся по кабинетам и всё подписал. В это время как раз и Глеб Георгиевич пришёл в штаб.

— Сашка, молодец! Я бы сам так быстро не успел придумать. Теперь пойду их отправлю в Кабул.

— Удачи вам, Глеб Георгиевич, — ответил я и пошёл на выход.

— Клюковкин, постой! — остановил меня начальник штаба эскадрильи.

— Стою, товарищ майор.

Бобров подошёл ко мне как можно ближе и зашептал.

— Тебя пока не было, дама пороги палатки оббивала. Ты там разберись. Мне кажется, она в тебя влюбилась. Везёт же некоторым, — подмигнул мне Глеб Георгиевич и убежал по делам.

Похоже, постоянно меня будет преследовать слава Клюковикина по прозвищу «Счастливый конец». Надо бы уже воспользоваться ей. Исключительно в рамках поддержания мужского здоровья.

Вернувшись в палатку, я предупредил Кешу и экипаж Семёна Рогаткина, что через несколько часов подъём и выезд на аэродром. Маршрут обсудили перед сном и легли отдыхать.

Вот только не очень мне хорошо спалось. Храпы и звуки выделения повышенного газообразования были привычным делом. Но меня не покидало чувство, что кто-то ходит рядом с палаткой. Ещё и стойкий запах табака тянет с улицы.

Не выдержав терзаний, из любопытства я встал и вышел на свежий воздух. Нарушителем спокойствия оказался Кузьма Иванович.

Он мирно сидел в нашей беседке, смотря вдаль отрешённым взглядом.

— Клюковкин, чего тебе? — спросил он у меня, выкидывая окурок в урну.

— Не спится.

— А чего пришёл? — поинтересовался Баев.

Действительно! Живу здесь и пришёл.

— Вообще-то, это наша палатка. Тут большая часть лётчиков эскадрильи спит. И вы сейчас в нашей беседке, — объяснил я.

Кузьма Иванович осмотрелся. В свете фонаря рядом со скамейкой я рассмотрел его потерянный взгляд.

— Перед сном решил воздухом подышать, — отмахнулся Кузьма Иванович и встал со скамейки.

Ради интереса я посмотрел на часы. Время было уже 2 часа ночи, а подъём обычно в 4. Так что недолго осталось спать командиру эскадрильи.

— Если вы не против, я пойду. Мне уже собираться надо.

— Я тебя ещё не отпускал, лейтенант, — возмутился Баев.

— А я ещё и не ухожу. Если вы против, могу постоять. Но у меня вылет назначен в определённое время…

— Успеешь. Со мной постоишь, — рявкнул Кузьма Иванович и подошёл ближе.

Запах спиртного от Баева ощущался знатный. Я уже и не рад, что решил удовлетворить своё любопытство. Утренний спор с командиром эскадрильи — не лучшее начало дня.

— Ну раз мы стоим, ответите мне на вопрос? — спросил я.

— Давай.

— Вам самому не надоело напрягать всех? Вы реально верите, что тетрадки помогут в бою?

— А ну! Хочу послушать, что мне скажет целый лейтенант. Что реально поможет во время боя?

— Слаженность действий экипажа и группы, техника пилотирования и быстрая работа в кабине вертолёта, знание местности и тактики действий противника. И знаете, как это всё называется? Верно — практика, которая без теории слепа, но не мертва. Учить теорию необходимо, но некогда. Личному составу нужно отдохнуть или готовиться к вылету.

— Ты лучше меня знаешь, как нужно к полётам готовиться? Я делаю так, как положено. Есть постулаты, которые написаны кровью. Ни тебе, ни мне их нарушать нельзя!

Посмотрел я на Баева, и расхотелось мне с ним разговаривать. Теория нужна, но не в том качестве и количестве, в каком требует этот человек.

— Знаете, вот именно сегодня вы одно из правил, написанное кровью, и нарушили. Вы не рискнули сказать правду начальству. Итог трагичный, а вы — исполнительный офицер. Всё по закону!

Больше находиться с Кузьмой Ивановичем я уже не мог и не хотел. Да и он меня не останавливал.

Через полчаса мы уже запустились и вырулили группой на полосу. Огни на аэродроме выключены полностью, чтобы нас никак нельзя было обнаружить.

Вокруг темно, но рядом с капониром Ми-28, словно светлячки, кружатся с фонарями техники. Аэронавигационные огни наш коллега пока не включает.

— Саныч, а у меня вопрос. Если придётся, мы новый вертолёт собой будем прикрывать? — по внутренней связи спросил у меня Петров.

— 917й, режим 12, — доложил Евич, который был лётчиком на борту Ми-28.

По переговорной таблице это означало готовность к взлёту.

— 302й, принял, — ответил я и проверил время на часах.

— Саныч, ещё минута до взлёта. Так что насчёт прикрытия? — повторил вопрос Кеша.

Я внимательно проверил кабину, осмотрел пространство вокруг вертолёта и параметры на приборах. Всё в полном порядке.

— Это перспективный вертолёт. Будущее и труд многих людей. И для нас, и следующих поколений вертолётчиков, важно сохранить этот образец. Стоит нам из-за него рисковать? — спросил я.

Такое ощущение, что нервничает даже сам вертолёт перед столь ответственным вылетом.

На часах стрелка отсчитывала оставшиеся секунды до взлёта. Вертолёт вибрировал и дрожал. Левая рука мягко лежала на рычаге шаг-газа, готовясь оторвать Ми-24 от полосы.

— Думаю, стоит. Если надо, прикроем, командир, — ответил Кеша.

— И я про тоже.

Секундная и минутная стрелки сомкнулись на цифре 12.

— Внимание, режим 2! — скомандовал я, и мы втроём одновременно оторвались от полосы.

Глава 10

Десятая минута полёта. В эфире по-прежнему тишина. Освещение кабины действует несколько успокаивающе в столь напряжённой обстановке. А по-другому и быть не может, когда выполняешь столь специфические задачи.

Весь полёт до цели проходит в режиме радиомолчания. Бортовые аэронавигационные огни выключены, чтобы не привлекать внимание. Ориентироваться можно только по строевому огню ведущего и по естественным «осветителям». В данном случае это луна. Сегодня она как никогда красива.

— Командир, если вы не заняты, посмотрите, какая красота! — восхитился по внутренней связи Кеша.

— Разумеется не занят! Во время полёта у меня всегда полно свободного времени. Что и где ты увидел? — спросил я, осматриваясь по сторонам.

— Ночь сегодня слишком красивая. Романтика прям!

Трудно с Кешей не согласиться. Ночное афганское небо совсем чистое. Звёзды будто совсем рядом. Кажется, что протянешь руку и дотронешься до одной из них.

Малая медведица с Полярной звездой видны отчётливо. И вся карта звёздного неба как на ладони, как в планетарии.

— Арабская нооочь, горяча словно день! — затянул я песню из одного мультфильма.

Ну невозможно сдержаться и не пропеть строчку из «Алладина».

— Не слышал такой песни, — сказал Кеша.

— Да это так… экспромт. За курсом следишь? Не отклоняемся? — уточнил я.

— Хорошо всё. До точки выхода на боевой курс 5 минут.

Время уже подходит к началу выполнения пуска. Скоро начнём сбрасывать скорость, а Ми-28 лётчика Евича и его оператора выйдет вперёд, чтобы выполнить пуск.

— Командир, подходим к точке выхода на боевой курс.

В свете луны хорошо видно, как река Панджшер петляет среди гор. А слева тёмной стеной стоят предгорья Гиндукуша. Севернее нас находится город Махмудраки.

Не хочется вспоминать, что здесь мы уже теряли два вертолёта после попадания ракет ПЗРК. Однако забывать это нельзя.

Начинаем снижаться, чтобы быть ближе к реке и прикрыться холмами. В этих местах по берегам нет кишлаков. Значит, и к населённому пункту Ниджраб можно выйти скрытно.

Один поворот, второй, медленно перелетаем через очередную сопку. Точка выхода на боевой курс достигнута.

— 302й, режим 3. Готовность минута, — произнёс в эфир Евич.

— Понял.

Медленно отклонил ручку вправо, увеличивая интервал между мной и летевшим сзади МИ-28. Упускать из виду нашего коллегу нельзя, но ему сейчас предстоит выполнить пуск. На мне задача прикрывать его справа, а у Рогаткина — слева. Только я не вижу, переместился ли Семён.

— 305й, на месте слева.

— Понял, — принял я доклад от Семёна.

До выхода в точку пуска меньше минуты. Луна освещает контуры кишлака Ниджраб. Разглядеть можно только само место расположения населённого пункта. Надеюсь, что с помощью своего перспективного комплекса Евич попадёт куда надо.

— Режим 31, 40 секунд, — произнёс Евич, давая нам понять, что оружие на борту включено и оператор начал прицеливаться.

Его Ми-28 вылез ещё немного вперёд. Прибавляю скорость и выравниваюсь с ним. Конечно, могут ударить и снизу, но когда по бокам два вертолёта, ещё попробуй попади в кого-то конкретного.

В этот момент над кишлаком взлетела красная ракета. Вот и условный сигнал целеуказания от агентуры! Только бы они не ошиблись.

— Режим 31, 30 секунд! — чуть громче произнёс Евич.

Пока цель не в захвате.

— Что-то не так, — тихо сказал Кеша.

С пуском красной ракеты штурман-оператор должен был выполнить захват гораздо быстрее. Либо с аппаратурой, что-то не то, либо…

— Режим 36! Режим 36! — громко произнёс Евич.

Похоже, что оператор не наблюдает цель. Именно это и означает команда «режим 36».

— Манёвр! Надо прекращать, — произнёс Кеша.

— Есть ещё 15 секунд. Не торопись.

Времени на манёвр выхода из атаки у нас почти не осталось. А ракета выпущена! Пара минут и нас обнаружат. Но мы продолжаем приближаться к Ниджрабу.

— Командир, 10 секунд!

— Спокойно. Они знают, что делать.

Представляю какая работа идёт на борту Ми-28. На готовность к пуску ракеты у Евича осталось меньше 10 секунд.

Тишина в эфире продолжается секунды, а кажется, что целую вечность. Да, нам нужно выполнить задачу и уничтожить цель. Но пока мы просто летим на встречу с духами.

Секундная стрелка отсчитывает время. Каждый её шаг совпадает с ударом пульса. Такое ощущение, что это я должен пустить ракету.

— Ре…режим 33! Внимание! Пуск 1! — громко произнёс Евич.

Небольшая вспышка с правой стороны Ми-28. В лунном свете видно, как вперёд устремилась ракета.

Идёт отсчёт до встречи ракеты с целью. Всё внимание по сторонам, чтобы не появились пунктиры от очередей пулемётов или яркие вспышки от пусков ракет.

Тут же в районе кишлака произошёл взрыв. Да такой, что я засомневался в характеристиках цели.

— Пуск 2!

Ещё одна ракета устремилась к цели. Повторный взрыв произошёл теперь уже слева от места попадания первой ракеты.

— Непростой домик! — удивился Кеша.

Так взрываться может только склад с вооружением. Яркая вспышка и моментально всё вокруг дома попало под световой ореол взрыва.

— Режим 4! Влево выходим, — спокойно сказал Евич и Ми-28 начал отворот в сторону Семёна.

— Добавляем, Кеша, — сказал я, отклоняя ручку влево и одновременно набирая скорость.

Евич обозначил себя миганием бортовых огней, чтобы я мог пристроиться. Надо быстрее нырять обратно в расщелину, где протекает река Панджшер. Но маршрут нужно менять. На нас могут и засаду сделать.

— 305й, принимай влево. Пройдём над притоком, — подсказал я Семёну.

— Понял.

Но прошло несколько секунд, а он не отворачивал. Информацию он принял, но не выполняет.

— 305й, 302й передал влево уходить, — повторил Евич мою команду, но никакой реакции.

— П… понял, — нервозно ответил Семён.

Не похоже это на моего коллегу с ростом баскетболиста. Я начал искать глазами силуэт вертолёта Рогаткина, но в тени холмов разглядеть было сложно. Но у нас появился неожиданный «помощник». И лучше бы его не было.

В воздухе появился яркий жёлтый огонь. И это были явно не мигающие лампы аэронавигационных огней.

— Горишь, 305й, — произнёс в эфир Евич.

— Борт номер 18, пожар левого двигателя! — зазвучал голос «печально известной» РИты.

— Подтвердил. Правый… нет, левый. Тушить не выходит. Иду на вынужденную, — почти прокричал в эфир Семён.

Плохи дела! Под нами одни сопки, а сколько может быть духов неясно. Выбор у Семёна небольшой — прыгать или пытаться посадить. Что одно, что другое — опасно. Особенно когда не видно земли.

— 305й, площадку не видишь под собой? — запросил я, но это было не нужно.

— Эм… нет. Иду на вынужденную.

Дилемма такая, что если подсветить Семёну площадку, вся округа набежит сюда. Не подсвечу — разложит вертолёт на части. Шансов выжить мало.

Но тогда под удар попадает Ми-28. Вот она проблема выбора в военной философии! Как по мне, у Евича в воздухе шансов больше.

Да и согласно заданию, в случае необходимости, он должен лететь сам. А мы прикрываем.

— 917й, следуй на базу обратным маршрутом. Я за 305 м.

Отвернул влево, чтобы не попасть осветительными НАРами в Ми-28. Задираю нос. Выполняю небольшую горку и пускаю С-8О.

Загорелись факелы от осветительных снарядов. Но всё это на короткое время.

Над нашим районом нависает небольшая люстра из десятка спускающихся световых снарядов. Прекрасно видна поверхность и то, как на неё заходит вертолёт Рогаткина.

— Вижу площадку. Подхожу к земле… — произнёс Семён.

Выхожу из разворота и наблюдаю, как с земли уже рассекают ночное небо пунктиры ДШК.

Ухожу влево и пускаю очередь из пушки по обозначившим себя духам. Несколько снарядов выпущено и на земле видны несколько вспышек. Но продолжает работать «сварка», как называют иногда ДШК из-за характерного цвета очереди в ночи.

— Забирай! Прикрываю! — услышал я ответ от Евича.

Ух, Андрей Вячеславович! Вижу, как он заходит на цель и пускает очередь из своей пушки 30го калибра. Отворачивает в сторону, но огни так и не выключил. Такое ощущение, что отвлекает духов на себя.

— Кеша, садимся! — скомандовал я, зацепившись взглядом за стоящий на земле вертолёт.

Чем быстрее заберём Семёна, тем меньше вероятности, что попадут по вертолёту Евича.

Ручку управления отклоняю вправо, вертолёт слегка скользит снижая скорость. Внимательно смотрю на место приземления, чтобы не упустить ровную площадку из виду.

Вверх уже летят сигнальные огни от патронов ПСНД. Ярко-малиновое пламя на фоне оранжевого огня вертолёта выделяется хорошо.

— Высота 20, 15, 10, площадку наблюдаю. Препятствий нет, — доложил Кеша, хотя сомневаюсь, что он смотрел вниз.

Есть касание! На фоне яркого огня от горящего вертолёта бегут наши товарищи. Надо, чтоб они это делали быстрее.

По фюзеляжу застучали пули, летящие с холмов. Времени на земле находиться совсем нет, но по нашим парням сейчас могут попасть.

— Кеша, пригнись! — скомандовал я.

Слегка оторвал вертолёт и развернул его боком к направлению стрельбы. Так мы хоть прикроем Семёна и его оператора.

Стреляют уже плотнее. Тут над головой пронёсся Ми-28. Да так низко, что наш вертолёт слегка покачнулся.

Евич отработал по противнику и ушёл в левую сторону, продолжая кружиться над нами. Так и не выключает огни!

— На месте! — крикнул мне в ухо Семён, запрыгнувший с товарищем в грузовую кабину.

— 302й, взлетаем, — произнёс я в эфир и начал отрывать вертолёт от земли.

Ми-24 Рогаткина продолжал догорать на земле. Евич пристроился к нам справа, и мы продолжили полёт в сторону базы.

— Целы? — уточнил я по внутренней связи.

— Да. У товарища царапины. На посадке стрелять начали и блистер пробили, — ответил по внутренней связи Семён.

У меня назревал вопрос о случившемся, но пока я решил повременить.

— 917й, борт порядок? — спросил я.

— Порядок! Но кое-что и в нас прилетело. Специалисты разберутся, — ответил Евич.

Главное — все живы. Правда, сомневаюсь, что двое моих товарищей отошли от шока. Кеша, который непробиваемый и чересчур «стойкий» и то молчит.

— Кеша, чего притих?

— Ночью. В горах. Среди духов! Неа, к такому меня училище не готовило, — ответил мне Петров. — Ещё и нашего коллегу не сберегли. Нахватал пробоин.

— Починят. Самолёт или вертолёт становятся боевыми только после первых попаданий по нему. Так что, проверку новому «вертикальному» устроили знатную.

Не совсем это хорошо, но таковы испытания в боевой обстановке. Всё может приключиться.

— Командир, разговор есть, — тихо сказал Семён по внутренней связи.

— На базе?

— Да можно и тут.

Рогаткин рассказал, что произошло. Оказывается, ему в двигатель попали ещё в процессе разворота на обратный курс. Вот только он не доложил.

— Думали, что дотянем. Левый двигатель всё барахлил и барахлил. Температура скакала. А потом и загорелся, — добавил Семён.

— И чего ты переживаешь?

— За вертолёт могут предъявить. Сам же знаешь, что сейчас начнётся со стороны Баева, — сказал Рогаткин.

— Главное, что я твоей семье не буду смотреть в глаза на похоронах. Машину жаль, но советская промышленность построит нам ещё. Может уже и новые вертолёты скоро будут, — посмотрел я в сторону Ми-28.

До Баграма оставались считаные километры. Руководитель полётами только и успевал передавать запросы Евичу от инженеров-испытателей.

— Пустой! Вот так и передайте, что почти пустой иду. Даже из «тридцатки» поработал, — отвечал на вопросы про работу вооружения Андрей Вячеславович.

Несколько секунд спустя очередной запрос от руководителя полётами.

— 917й, земля интересуется… будьте на приёме! — что-то не понял РП, но такие вопросы начали Евича злить.

— Окаб, 917му. Передайте коллегам, что ждать осталось недолго. Сами всё посмотрят, — сердито произнёс Андрей Вячеславович.

Настолько инженерам не терпелось узнать подробности Ми-28, что задолбали Евича ещё в полёте. Но это только показывает, что люди, создающие для нас — простых военных технику, болеют за своё дело всей душой.

Вышли на посадочный курс. Полоса отличная видна уже как несколько километров.

— 917й, прошу посадку к ангару, — запросился Евич отвернуть в сторону и сесть рядом с капониром.

Разумное решение, чтобы меньше светить вертолёт на полосе.

— 917й, разрешил. Видимость площадки подскажете, — ответил руководитель полётами.

— Понял вас. 302й, спасибо за работу. До встречи! — радостно произнёс Евич.

— Вам спасибо! Выручили. До встречи!

Несколько минут спустя, наш экипаж произвёл посадку и начал заруливать. Не успели мы подрулить к месту стоянки, как нашему взору предстала целая делегация.

— Три человека рядом с УАЗом, — произнёс Кеша, когда мы остановились на стоянке.

Как только мы выключились и вышли на улицу, Семён снова затеребил меня. Ему надо было выстроить, как он выразился, «схему защиты».

— Ничего не бойся и почаще мойся, — успокоил я его.

— В смысле? От меня воняет? — переспросил Рогаткин, обнюхивая себя.

— Это шутка. Всё хорошо. Ты же не сам разбил вертолёт, а тебе «помогли». Не дрейфь, Сёма! — похлопал я его по плечу.

Чтобы это сделать, пришлось сильно потянуться рукой.

Было ощущение, что встречающая нас троица — Баев и ещё кто-то. Но это оказался Карапетян и двое инженеров. Странно, что он не поехал встречать Ми-28, а рванул сначала к нам.

— Гурген Рубенович, нас ждёте? — спросил я, пожимая руку будущему заслуженному лётчику-испытателю.

— Конечно. Спасибо вам, мужики! Слышал, что пришлось нелегко. Как вам вообще работа «изделия 280»?

— Эффективно отработал по цели. По крайней мере, взорвалось сильно, — ответил я.

Карапетян кивнул, а потом посмотрел на наш Ми-24. Мы вместе с ним подошли к вертолёту, и он начал его поглаживать.

— Отличная машина. Запас прочности большой. Вообще, задумывали его как «летающую БМП». Подходит такое прозвище ему? — повернулся ко мне Карапетян.

— Мы привыкли называть их «шмели». Кто-то называет «полосатыми» или «крокодилами», — произнёс я.

Гурген Рубенович несколько раз погладил фюзеляж и отошёл.

— Один из моих товарищей — заместитель генерального конструктора КБ Миль, рассказал мне удивительную историю. Мол, ему кто-то в Баграме подсказал идею с новыми двигателями. Не знаете, кто бы это мог быть? — улыбнувшись, спросил Карапетян.

Вспоминаю! Подобный разговор у меня был. Обсуждали с одним из инженеров мы как раз двигатель ТВ3–117МТ, который стоит на Ми-8. Выходит, со мной говорил непростой инженер.

— Вы можете не отвечать, — улыбнулся Карапетян. — Но может есть какие мысли по поводу улучшения нового вертолёта?

Поразмыслив, я решил выдать информацию о тепловизионных системах. Вдруг раньше появятся!

— А что вы скажете насчёт тепловизионной тематики? — спросил я.

— Тепловизионной? Думаете, это лучше, чем телевизионная система?

Надо хоть слегка показать себя не самым умным. Могут чего и заподозрить.

— Наблюдение на больших расстояниях. Работа в сложных условиях видимости. Возможность наблюдения при полном отсутствии освещения. Более высокий контраст объекта с фоном. Думаю, достаточно причин, — ответил я.

— Я как-то пересекался с представителями одного научно-производственного объединения. НПО «Орион» вроде. Они что-то собираются делать подобное.

— Мне кажется, НПО «Геофизика» должна помочь. Всё же там достаточно интересный сплав используется по задумке «Ориона». Называется КРТ — кадмий, ртуть, теллур.

— Ну одного тепловизора мало. Как тебе идея насчёт новой пилотажно-навигационной системы? — улыбнулся Карапетян.

— Если в неё войдут ещё и оптико-электронная система и лазерный дальномер, то будет отлично.

Гурген Рубенович ещё раз меня поблагодарил. Но ощущение такое, что ещё кто-то к нам спешит.

Рядом с вертолётом остановился УАЗ. На бетонную поверхность стоянки вышли трое. Один из них Баев.

— И что у нас тут за дела, Клюковкин? Куда летали? — подошёл к нам Кузьма Иванович.

— Товарищ подполковник, задание на специальный вылет выполнено. В процессе выполнения был сбит вертолёт ведомого. Экипаж был эвакуирован. Сбитый вертолёт сгорел, — подошёл я к комэска и доложил как полагается.

— Угу! А вы уверены, что вас сбили? — вышел из-за спины Кузьмы Ивановича незнакомый мне человек.

Вид у него был, как и у Баева — зализанный, хитрый взгляд, в отглаженной форме и с чёрной папкой подмышкой. Ему даже не нужно свою должность называть.

— Это полковник Мальцин. Новый начальник службы безопасности полётов. Приехал нас проверить перед предстоящими событиями, — представил коллегу командир эскадрильи.

Такое ощущение, что в Баграме для начбезов «мёдом намазано».

А насчёт Баева, Рогаткин прав. Копать начнёт с книжек, а закончит нашим внешним видом.

— Пойдёмте, расскажете куда летали и как вертолёт был потерян по вашей вине, — сказал Мальцин, поджав губы.

Глава 11

Через маленькие окна кабинета предполётных указаний пробивались первые лучи солнца. Постепенно в помещении становилось душно.

Новый начальник службы безопасности полётов сидел напротив меня и внимательно изучал документацию.

— Согласно моим указаниям, подготовка к полётам происходит согласно руководящим документам сразу после лётного дня. Личному составу выделяется как минимум по 2 часа на доподготовку к полётам, — бухтел Баев, ходя вокруг Мальцина.

В его речи было что угодно, но только непризнание совершённых им ошибок. Вообще, его выступление было похоже на обыкновенную «отмазку». Мол, посмотрите, как я тут всё организовал.

— Угу, — кивнул Мальцин в ответ на очередную отговорку моего командира эскадрильи. — Ещё пару месяцев назад вы сами были здесь с заместителем командующего ВВС. Обнаружили вопиющие нарушения. Теперь всё налажено, я правильно понял?

— Так точно. Я проанализировал недостатки в других полках. Как пример, Джелалабад. Как видите, наш класс обустроен. Стенды, схемы, доска приведена в порядок, — обвёл Баев пальцем стены в кабинете.

— Кхм! — прокашлялся Мальцин, переворачивая очередную страницу какого-то «журнала проверки журналов». — А как было до этого?

Вопрос полковника сбил с панталыку Баева.

— Ну как же⁈ Здесь постановка задач в палатке проходила.

Какой ужас! Послушаешь Баева и непонятно, как мы вообще ещё все не разбились, поскольку постановку задач не в классе проводили.

— Лейтенант, это так? Вы готовились к полётам в палатке до недавнего времени? — спросил Мальцин, с хитрецой посмотрев на меня.

— Так точно. И ничего страшного не происходило.

— Это нарушение. Вы согласны? — спросил полковник.

— Если мы говорим о полётах вне зоны боевых действий, то согласен.

Баев прицокнул и начал указывать на меня.

— Я услышал достаточно от вас, Кузьма Иванович. Оставьте нас. Лично хочу пообщаться с вашим подчинённым. Насколько я помню, у вас же вылет сейчас? Можете вовремя не взлететь. Это нарушение не меньшее, чем неправильное ведение документации, — сказал Мальцин.

Баев выпрямился, гневно взглянул на меня и вышел из кабинета. Полковник открыл папку и достал оттуда… целлофановый пакет конфет.

— Угощайся, Клюковкин. Меня один техник в полку всегда в полёт провожал, угощая конфетой «Барбарис», — показал он на сладости, и я взял одну из конфет в жёлто-зелёной обёртке.

— Спасибо. А в каком полку служили?

— В Кубинке. Уже лет 10 как в главкомат перевёлся. Рассказывай, как готовились к полёту, как летели, как сбили Рогаткина и как вернулись.

Выходит, что Мальцин — истребитель. Значит, в вертолётах он понимает не очень хорошо. Тогда ещё больше непонятен мне его первоначальный вывод, что на мне боевая потеря Ми-24.

Мой рассказ много времени не занял. Основные этапы задачи оглашать я не стал, всячески избегая упоминания о главной цели спецвылета. Думаю, что Мальцин уже знает, в чьих интересах выполнялся полёт, потому и не копает. Вообще, изначальный порыв этого человека наказать или обвинить меня в чём-то сошёл на нет.

— Крен 40°, говоришь? Не знаю, в каких у вас рекомендациях такие есть значения, но вертолёты с таким креном разворачиваться не должны. Это нарушение. Вы согласны?

— Повторюсь, если мы говорим о полётах вне зоны боевых действий…

— Я тебя понял, что ты согласен, — записал что-то себе в тетрадь Мальцин.

И так мы проговорили почти час. Складывается впечатление, что в настольный теннис играем. Полковник мне: «Это нарушение. Вы согласны?», а я ему про полёты вне зоны боевых действий. Словно шарик с одной стороны на другую отбиваем.

— Хорошо. Я ещё побеседую с экипажем Рогаткина. Или не стоит? — уточнил Мальцин.

Очень странный вопрос. Похоже, думает, что я ему соврал.

— Если у вас есть время, то пожалуйста. Однако вы же понимаете, что вам нужно будет дождаться, пока я и Рогаткин отчитаемся перед… специалистами, в чьих интересах мы работали. И они нас уже ждут. Плюс экипаж Рогаткина должен пройти медосмотр.

— Я с Римаковым уже всё обговорил, а медосмотр ему ни к чему.

Знать бы ещё кто этот Римаков.

— С Максимом Евгеньевичем Римаковым вы знакомы? Представитель КГБ, с которым вы работали по задаче прикрытия… одного объекта.

Теперь понятно, откуда столь высокая оперативность со стороны Мальцина. Глупо было думать, что в командовании ВВС армии никто не знает про работу с Ми-28. Тем не менее, до каждого из начальников доводить вряд ли будут столь закрытую информацию.

— Если вы знаете о моей работе, думаю, что и степень риска в таких полётах вам известна, — ответил я.

— Я приехал это дело проконтролировать, но вылет почему-то состоялся раньше. Очередная игра разведчиков?

— Не могу знать.

Мальцин покачал головой, вздохнул и отклонился назад.

— Ничего больше не хочешь сказать? Как у вас вылеты при новом командире эскадрилье планируются например?

— Согласно руководящим документам. Кузьма Иванович очень принципиальный человек в этом вопросе…

— Клюковкин, отставить! Я тебе задал конкретный вопрос: как у вас планируются вылеты?

Вот как его убедить⁈ Ну реально после «смены власти» мы теперь всё делаем по руководящим документам. Тетради, журналы, контроли готовности и неготовности — всё по букве закона.

Копает под Баева? Не верю. Что-то здесь другое.

Если бы кто-то хотел на этом подловить Баева, у него бы ничего не вышло.

— Товарищ полковник, я вам ответил. Конкретно.

— Прекрасно! Тогда почему майор Кислицын позволяет себе усомниться в профпригодности подполковника Баева и пишет рапорт на него? И это в преддверии… важной задачи для вашего подразделения.

Так-так, очередной заход в Панджшерское ущелье. Об этом предупреждал меня Виталий. Видимо, снова командование готовит большую операцию в «логове льва».

— Потому что не всегда законы войны совпадают с мирным законодательством, — ответил я.

— И вы согласны с оценкой Кислицына?

— Так точно.

Дверь в кабинет открылась, и на пороге показался Римаков со своим помощником Виталием.

— Товарищ полковник, доброе утро! Не ожидал вас встретить здесь в столь ранний час, — зашёл он в кабинет и поздоровался с каждым.

— Я вас тоже, Максим Евгеньевич. Вам нужен Клюковкин?

— Само собой. Сегодня они выполнили очень важную задачу. Проявили мужество и хладнокровие. И только благодаря им была выполнена поставленная задача. Предлагаю отправить на отдых личный состав, — ответил Римаков.

— И не мешало бы поощрить. Верно? — сказал Виталий.

Мальцин слегка удивился. Римаков кивнул, подтверждая слова своего коллеги. Начбез противиться не стал. Зато у него возник более серьёзный вопрос.

— А вертолёт кто возвращать будет?

— Ну, мы на войне. Без потерь не обойтись. Задача выполнена, а благодаря героизму и мужеству экипажей мы обошлись без жертв, — произнёс Виталий, но Мальцин не внял его словам.

— Это всё понятно. Но вертолёт…

Римаков прокашлялся и подошёл к полковнику ближе. Не скажу, что начальник службы безопасности полётов не прав. Вертолёт потерян в результате операции, о которой мало кто знает. Вот Мальцин и сомневается, что «игра стоила свеч».

— И ещё, товарищ полковник, — спокойно заявил Максим Евгеньевич и подошёл ближе. — С теми, кто нам помогает, так не разговаривают. Мы не работаем с людьми, в которых сомневаемся.

Вот это уровень! Не думал, что за меня будут заступаться люди из КГБ. Приятно, что не отреклись.

Мальцин посмотрел на меня, сложил документы и подошёл ко мне.

— Передам в командование просьбу наших с вами коллег. Вы… молодец, товарищ Клюковкин.

На этом разговор закончился и Мальцин отпустил меня.

Зато продолжили со мной беседовать товарищ из «комитета глубокого бурения». Виталий уехал к капониру Ми-28, а Максим Евгеньевич предложил мне пройтись.

Всё в лучших традициях шпионских фильмов.

Вместо сквера в парке — жилой городок в Баграме. Вместо лавочки — беседка рядом с палатками.

— Хорошо тут у вас. Вот только жарко и пыльно, — сидел рядом со мной в беседке Максим Евгеньевич, надев свои солнцезащитные очки.

— А запах керосина и выхлопных газов вас не смущает? — уточнил я.

— Нисколько. Поверь мне, Сан Саныч, я ощущал такие «ароматы войны», что теперь почти не сплю по ночам.

— Кошмары?

— Нет. Вспоминаю результаты работы.

Римаков задумался. Он заострил взгляд на проезжающем мимо ГАЗ-66, в кузове которого ехали несколько молодых солдат.

— Вот видишь этих парней в кузове «шишиги». Им же не больше 18–19 лет, — указал он на бойцов.

— Да. Такой уж призывной возраст, — ответил я.

— Завтра мне нужно будет спланировать операцию, и они все погибнут. Благодаря этому мы сможем добраться до интересующей нас информации. А может просто проверим, какова численность отрядов духов в том или ином районе. Но итог будет один — лётчики Ан-12 отвезут их домой в цинковых гробах. Никто не узнает, для чего и за что они погибли. Таков результат моей работы — все видят только цену, а не саму цель.

Интересная исповедь у Максима Евгеньевича получается. Наверное, не всегда ему удаётся вот так посидеть на лавке и поговорить по душам.

— И как вы справляетесь со своими «воспоминаниями»?

— Никак. Просто делаю выводы, Саша, — ответил Римаков.

К беседке подъехал УАЗ «таблетка», из которой вышел Виталик.

— Нам пора. Самолёт уже заправлен. Вещи в машине, — ответил молодой комитетчик.

Максим Евгеньевич кивнул и встал с лавки.

— Спасибо, Александр! Думаю, это наша не последняя с вами встреча. Или всё-таки следует сказать — не крайняя? — улыбнулся Римаков.

— Вам, «сухопутному», можно как угодно.

Максим Евгеньевич пожал мне руку, приобняв за плечо. Его коллега сделал тоже самое, и они оба пошли к машине. И всё же я захотел кое-что ещё сказать Римакову.

— Максим Евгеньевич, в одном не согласен с вами, — позвал я старшего КГБшника.

— В чём?

— Вы сказали никто не узнает, за что погибли эти парни. Они за Родину погибли. И каждый из нас готов это сделать, — сказал я.

— И мы тоже. Но ещё труднее жить для Родины, — ответил мне Виталий.

Римаков улыбнулся, медленно кивнул, и двое «комитетчиков» сев в машину, уехали в сторону аэродрома.

В эту же ночь «исчезли» с аэродрома и специалисты Ми-28. Как мне рассказал перед отлётом Карапетян, им предписали перелететь в Шинданд. Предстояло провести испытания в более пустынной местности.

Он намекнул, что мне бы стоило подумать над переводом в Торск после командировки. Благо такое предложение у меня уже есть от командира центра полковника Медведева.

Что ж, стоит его принять.

В жизни нашей эскадрильи особых изменений не произошло. Мы все так же продолжали грызть гранит лётной науки, тренируясь в изображении «ёжиков» и не только их. Баев ввёл систему «тактических летучек», где были короткие вопросы. Всё меньше времени мы уделяли изучению района полётов и возможности отработки лётных навыков в районе аэродрома.

В моём звене чувствовалось, что необходимо отработать некоторые элементы полётов. Будь то посадка ночью на совершенно тёмную площадку или полёт строем. А для этого нужно было провести учебно-тренировочные полёты.

Заместитель командира эскадрильи уехал в Союз. Повёз Магу, Багу и погибшего бортового техника. Так что вопрос с полётами нужно было решать с Баевым.

В один из дней я пришёл в «жилую бочку» командира с предложением на проведение таких полётов. А ещё хотелось узнать, зачем он этим утром замуштровал людей строевым смотром.

Ответ командира эскадрильи на мою просьбу об учебных полётах был ожидаемым.

— Никаких полётов. В Союзе нужно было тренироваться. Если хотите, могу организовать отправку туда, — ответил мне комэска.

Кузьма Иванович в это время лежал под вентилятором и читал с важным видом книгу.

— Я вам уже говорил, что личный состав должен расти профессионально, а не только теоретически…

— Теория — основа всего, Клюковкин. Иди работай. Готовься к вечерней постановке задач и повторному строевому смотру.

Надоел, так надоел. Согласен, что в звании лейтенанта выговаривать подполковнику, что он не прав, не самое правильное. Но если балбесу не сказать, что он балбесу, он так и будет жить в неведении.

— Товарищ подполковник, а вы сами не устали от постоянной муштры? Зачем нужен был сегодня перед полётами строевой смотр?

— Я у тебя забыл спросить зачем! Свободен, лейтенант.

— Вижу, что устали. Так, может, немного обороты сбавить? И люди к вам потянутся, — добавил я.

Баев вскочил на ноги и подлетел ко мне. Не знаю, рассчитывал ли он, что я начну отходить назад или прикрываться, но по лицу командира эскадрильи было видно, что он в гневе.

— Мне плевать, кто ко мне тянется или не тянется. Из-за вас меня сняли с должности и поставили руководить вами же. Думаешь, я буду испытывать к 363й эскадрилье братские чувства? Ошибаешься. Так что свободны, товарищ лейтенант! — повысил он голос.

Посмотрел я в бесстыжие глаза этого человека и более иллюзий у меня не осталось. Если ему даже всё равно на наши жизни, на учебно-тренировочные полёты тем более «до фонаря».

В дверь бочки постучались. Это пришёл посыльный со штаба дивизии. Кузьму Ивановича вызывали на совещание.

— Наконец-то! Надеюсь, это по моему вопросу. До вечера, Клюковкин, — сказал Баев, в быстром темпе приводя себя в порядок.

Более задерживаться в «бочке» мне не хотелось.

Вечером, по устоявшейся нелюбимой всеми традиции, личный состав собрался в кабинете предполётных указаний. Очередной виток ворчания от моих подчинённых уже набил оскомину.

— Саныч, ну давай забьём, как мы умеем. Ну его с его указаниями и приказами, — сказал мне Юрис, сидевший рядом.

— Приказы нужно выполнять, а не саботировать. К тому же Кеша так и не выучил всех «ёжиков», верно? — повернулся я к Петрову.

Иннокентий повторял схемы сил, читая «монументальный трактат» по аэродинамике и динамике полёта вертолёта под редакцией Ромасевича и Самойлова. Такое ощущение, что я вижу перед собой ту же книгу, по которой сам учился в будущем в лётном училище.

— Сань, ну может без них? Никак не залазит в голову.

— Кеша, в полёте у тебя голова работает быстрее калькулятора. Представь себя в кабине, и всё пойдёт быстрее.

— Я наверное завтра пойду в кабину учить. Может и правда лучше отложится, — вздохнул Петров.

В кабинет вошёл Баев. На удивление, он не сделал паузу, когда все поднялись с мест, чтобы оглядеть присутствующих. Дал команду садиться сразу.

— Все на месте? — спросил Кузьма Иванович, чей внешний вид был несколько взволнованным.

— Все, — ответил ему Сергей Владимирович Кислицын.

— К полётам все готовы? — уточнил Баев.

— Так точно, — снова взял слово замполит.

Баев выдохнул и вышел на середину класса. Что-то хочет сказать очень важное.

— Завтра прилетает командующий ВВС. Ожидается крупная операция. Так что все свободны. Отдыхайте!

Похоже, что Баеву таки придётся идти с нами на контакт. Обделаться на операции перед командованием он не хочет.

Глава 12

После столь неожиданного решения Баева, личный состав эскадрильи ещё долго обсуждал причины столь большой милости с его стороны.

Вечерние посиделки в беседке рядом с палаткой выдались жаркими на предположения о завтрашнем дне. Особо красноречиво высказывался Семён. Он строил невероятные гипотезы, как завтра захочет перед высоким начальством выделиться Баев.

— Жаль не объявил, когда будем строиться завтра. Перед приездом командующего, комэска заставит всех парадную форму пошить. Никто ведь не брал с собой.

— Рогаткин, от твоих предложений уже голова болит. Вон, техсостав озадачили с утра по самые уши. Вертолёты помыть, форму одежды не нарушать, на обходе командующим стоять как на параде. И всё равно, что надо машины готовить к вылетам, — прервал его Сергей Владимирович.

К замполиту ближе подсел начмед, который сегодня вечером решил только чаем побаловать себя.

— Владимирович, ты не думал по партийной линии решить вопрос? Здесь все тебя поддержат, — сказал Марат Сергеевич.

Собравшиеся однополчане одновременно закивали. Я не сильно разбираюсь в работе замполитов советского времени, но сила партии в некоторых вопросах очень высока. А за Баевым уже есть как минимум два серьёзных косяка. Поведение в Джелалабаде сошло ему с рук быстро, но халатность при гибели наших товарищей пока ещё никто не забыл. Вон, даже начбез новый приехал, чтоб разобраться.

— Что думаешь, Сань? Тебя же вызывал Мальцин после аварии Рогаткина. Про Баева спрашивал? — уточнил Кислицын.

— Спрашивал. Сказал как есть. Сомневаюсь, что у начбеза хватит веса сдвинуть нашего Кузьму Ивановича. Что за тесть у него? В генеральском звании?

Сергей Владимирович замотал головой и засмеялся.

— Бери выше — маршал у него тесть. Совсем недавно получил.

Кислицын сказал, что история с Кузьмой Ивановичем мутная. Причём с первой минуты службы в Афганистане.

— Сами подумайте, на зама командующего, пускай и в качестве начбеза в звании подполковника, назначают редко, — сказал замполит.

— Так что с партсобранием? — снова спросил Марат Сергеевич.

Кислицын задумался, доставая из кармана «резиновый бублик» — ручной экспандер. Как по мне, проводить сейчас такие мероприятия в свете предстоящей операции не самая лучшая идея.

— Пока не будем, — объявил замполит.

На этих словах мы закончили посиделки. Однако, Кислицын меня придержал, собираясь что-то спросить.

— Начбез тебе показывал мой рапорт? — спросил замполит, отведя меня в сторону от входа в палатку.

— Он о нём упоминал. И знаешь, Владимирович, он не особо хочет давать ему ход.

— Либо ему не дают это сделать. Тогда ещё один вопрос. У тебя в штабе дивизии «контакт» остался?

Уж не про Леночку из строевого отдела спрашивает замполит⁈ Интересное он подобрал название девушке — «контакт». Что-то из шпионских игр.

— Если вы про красавицу из строевого, то мы давно не общались.

— Слушай, попробуй узнать про Баева. Он какой-то рапорт написал на нас. Чтоб нам потом на партсобрании не выглядеть идиотами, лучше знать, что он про лётчиков эскадрильи написал. Про тебя однозначно что-нибудь, да намазюкал.

Нашёл разведчика! Как будто он сам не может выяснить содержание.

С другой стороны, мне самому интересно, почему Баев убегал сегодня в штаб с видом сытого волка, а на вечернем «собрании» выглядел как побитая собака.

— Сергей Владимирович, я и сам вижу, что командир эскадрильи совершает ошибку за ошибкой. И отношение его к коллективу вызывает вопросы.

— Прекрасно. Как узнаешь, мне скажи…

— Но давайте не будем опускаться до действий за спиной этого человека. Тем более, подставлять девушку.

Замполит внимательно посмотрел на меня и молча кивнул.

— Как знаешь. Тогда сходи завтра и узнай судьбу наградных на погибших, — ответил Кислицын.

Хитро! Вижу по глазам замполита, что он увидел мою заинтересованность в информации по рапорту.

Возможно, узнаю, но вот бежать и спотыкаясь, чтобы доложить Кислицыну, не буду.

На следующее утро планы поменялись кардинально. Приезд командующего откладывался. Зато состоялся отъезд командира 109й мотострелковой дивизии полковника Кувалдина в Кабул на совет. Обычно это значило, что операция вступает в стадию планирования.

Ещё больше меня удивило, что наш комэска полетел командиром на Ми-8 доставлять Кувалдина в столицу. Обычно он себя не утруждал перевозками на «пчёлах».

А тут даже утром указания не раздал, за себя никого не оставил. Да и назначенного на перевозку командира экипажа выгнал чуть ли не из запущенного вертолёта.

После утреннего сопровождения колонны, прошедшей Саланг и следовавшей в направлении Джелалабада, было время на общение с Леночкой.

Приехав в штаб, я тут же направился к двери строевого отдела. За несколько метров до него, меня остановил Турин.

— Клюковкин, какими судьбами вас к нам занесло? — подошёл ко мне майор, и мы с ним пожали руки.

— Здравия желаю! В строевой отдел надо.

Особист чуть сильнее вдохнул воздух и посмотрел на мой штурманский портфель.

— А вы всегда так готовитесь к походу в строевой отдел? Туалетная вода, начищенные туфли, а в портфеле не только документы, верно? — загадочно посмотрел на меня Вячеславович Иосифович.

Естественно, что я не мог пойти к девушке, не приведя себя в порядок. Запах керосина и пота — не самая хорошая «туалетная вода».

Да и с пустыми руками идти нельзя. Отмазываться глупо. Передо мной же человек, у которого по выражению лица читалось: «я всё знаю».

— Товарищ майор, я всегда готовлюсь ответственно что к полётам, что к походу в строевой отдел.

— Ну, готовьтесь. Кстати, на вас и всех участников… специальной задачи пришло ходатайство о поощрении, — подмигнул он мне.

— Спасибо.

— Пока не за что.

Больше Турин ничего не сказал и просто прошёл мимо.

Зайдя в кабинет строевого отдела, я сразу обратил внимание на изменившийся интерьер. Появился диван, ещё пару столов. Кондиционеров теперь сразу два, а вместо приёмника в углу работал чёрно-белый телевизор «Рекорд».

— Саша, здравствуйте! — отвлеклась от работы Лена, лучезарно улыбнувшись мне.

Выглядит товарищ младший сержант, очень привлекательно. Светлые волосы собраны в высокий хвост. Пухлые губы продолжают расплываться в улыбке. А голубые глаза так и смотрят на меня с обожанием.

Мы немного поговорили с ней. Насчёт наградных документов уже давно всё решено и ушло в Москву.

Лена рассказала, насколько много ей приходится работать. Никого в помощь не присылают, так что они с прапорщиком тянут всю документацию на себе.

— Был тут старший лейтенант. Фамилия у него Галдин. Я бы букву «Л» у него убрала б из фамилии. Хорошо что его перевели на другое место службы. Кувалдин лично торопил, чтобы его быстрее отсюда отправить, — сказал Лена, поставив передо мной чай.

— Понятно. А я не с пустыми руками пришёл к тебе.

Из портфеля достал бутылку «Киндзмараули». Её мне подарил Бага уже давно. Следом на стол выложил мармелад.

— Саша, мне это кое-что напоминает, — подмигнула мне Лена.

— Да! Тот поход в вертолёт не забываем.

— Очень смешно! Тебе что-то нужно?

Умная девочка! Сразу всё поняла. Ну и не буду её расстраивать.

— Да, есть один момент. Касается он Кузьмы Ивановича.

— Ваш новый комэска⁈ Так он уже скоро не будет им.

Ого! А тогда куда он исчезает?

— Он рапорт написал ещё неделю назад на перевод в Союз. И должность вышестоящая. Но что-то пошло не так, и его приостановили. Он вчера вечером залетел, забрал рапорт и выбежал из кабинета. На нём я видела, что командующий ВВС что-то написал.

Ну вот оно что! Кто-то препятствует нашему Кузьме Ивановичу. Вот он и расстроился вчера. Теперь ему придётся с нами идти в бой.

Получается, никакого рапорта на нас он не писал.

Мы ещё немного поговорили с Леной, и я направился на выход.

— Саша, а вы ещё заходите. У нас ведь с вами есть много чего… недосказанного, — подмигнула мне Лена.

Нельзя девушку обижать.

— Постараюсь. В следующий раз с вами кино посмотреть сходим или на концерт.

Я попрощался с Леной и вышел из кабинета. Баев вечером не появился. Зато лётчик-штурман, который летал с ним, рассказал о полёте в Кабул. Вокруг «докладчика» в палатки собрались все, словно он рассказывал интереснейшую сказку.

— Прилетели. За нами сразу УАЗ приехал, но Баев нас в машину не пустил. Мол, быть всем в вертолёте. Весь день на жаре. Хорошо хоть с кабульцами договорились и на обед съездили, — возмущался он.

— А что потом?

— Ничего. Приехал мрачный, недовольный. Рычал всё время. Когда прилетели обратно, Баев тут же вылез из вертолёта и поехал к себе. Зато Кувалдин поблагодарил и от себя авоську фруктов подогнал, — радовался наш коллега, демонстрируя всем презент от комдива.

Утро следующего дня началось по стандартной схеме Баева. Настроение у него плохое из-за прилёта командующего. Построение, строевой смотр, разлёт по задачам.

Мы уже заканчивали наш вылет на сопровождение Ми-8 на пост в Анаве. Сегодня посадку производил Кеша. Периодически я даю ему управлять вертолётом, чтобы он хоть немного начинал отходить от операторской работы.

Вот и сейчас мы продолжали заход. Прошли дальний привод. Кеша начал снижать вертолёт, но делал это нервозно.

— Рычаг шаг-газ не дёргай. И тангаж на гашение. Совсем немного. Вот так! — подсказывал я Петрову, убрав руки с органов управления.

Тем не менее, держу их рядом, чтобы взяться управление в случае чего-то неожиданного. Вертолёт болтает, но мы снижаемся. Полоса уже рядом.

— Вертикальную скорость прибирай. Подходи ближе и зависай. Правая педаль, правая! — чуть громче сказал я.

Ми-24 слегка начало разворачивать влево, но Кеша вовремя парировал разворачивающий момент.

— И виси. Если научился висеть, остальное ерунда, — сказал я и Кеша начал медленно опускаться.

Вертолёт приземлился, и мы освободили полосу.

— Вух! Почаще надо тренироваться, — выдохнул Кеша, выйдя по внутренней связи на меня.

— Согласен. Раз Баев не разрешает, будем подлётывать на возврате. Хотя бы будешь уже подготовленным.

Взглянув на стоянку, я обнаружил Ан-26, который обычно прилетал к нам из Кабула. Наверное, это прибыл к нам командующий ВВС армии.

Зарулив на стоянку, мы быстро выключились. Валера Носов принял от меня информацию по вертолёту и указал на машину, приближающуюся к нам. А точнее, целый кортеж.

Машины остановились, и из одного УАЗа на бетонку вышел командующий ВВС 40й армии. Худого телосложения с густыми усами «аля Будённый». На голове генеральская фуражка, а форма одежды как у обычного лётчика — песочный комбинезон с тёмными лётными ботинками.

Тут же внимание Баева привлекло то, что я и Кеша, а с нами и экипаж ведомого Вани Васюлевича, обуты в кроссовки. Он шёл рядом с командующим и испепелял нас взглядом.

— А чем ему не нравятся наши кроссовки? — посмотрел на ноги Кеша.

— Почему же? Нравятся. Такие же себе хочет, — ответил я.

Через пару минут к нашему вертолёту подошла вся делегация. Усатый командующий внимательно оглядел меня и Кешу, после того как мы представились ему.

Командующего ВВС 40й армии звали Синицын Леонид Алексеевич.

— Не помню где, но я вашу фамилию слышал, — посмотрел на меня командующий.

— Леонид Алексеевич, это тот самый Клюковкин. Ну, что в Джелалабаде, — намекнули командующему за спиной.

При этом пояснении Баева слегка передёрнуло.

— Ага! Попался, голубчик! Говорят, нахулиганил на границе? — сурово посмотрел на меня командующий.

— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, — ответил я.

— Это за него и его подчинённых… смежники просили? — повернулся командующий к Мальцину, стоящему недалеко.

— Так точно. Вы пока решили отложить…

— Всё верно, полковник. Сейчас операция, а раздавать «подарки» будем позже. Много работы предстоит, товарищи. Берегите себя, — похлопал Леонид Алексеевич меня и Кешу по плечу и пошёл к машинам.

Делегация разошлась по сторонам. Видимо им ещё нужно что-то посмотреть. Зато поспешил к командующему Баев! Причём разговор у них прям-таки очень любезный. Видимо, знают друг друга.

Я краем ухо смог уловить некоторые фразы.

— Читал твой рапорт и не понимаю, Кузьма. Мой товарищ и твой тесть в шоке был, когда узнал. Это что за самоотвод перед операцией? — высказывал командующий Баеву.

— Леонид Алексеевич, я же вам говорил. Супруга болеет…

— Так, товарищ подполковник, не юлите. Тебя сюда прислали, чтобы вывести из-под удара после Джелалабада. Могли и вовсе за твой провал отправить… ну ты понял.

— Так точно.

— Я тебе говорил, что не надо лезть на рожон. Сидел бы в Кабуле. Получил бы пару орденов, и всё. А вот теперь, голубчик, ты их заработаешь. Твой тесть запретил тебя отсюда переводить до конца операции.

— Товарищ генерал…

— Это моё последнее слово. Иначе я начну сомневаться в тебе. Особенно в твоей… храбрости, — возмутился Синицын и направился к машинам.

В этот же день вечером все готовились к постановке задач. Масштаб привлекаемых сил поражал. Весь день в Баграм слетались тактические группы самолётов. Две эскадрильи МиГ-21, три эскадрильи Су-17, а про количество вертолётов я вообще молчу.

Постановку задачи пришлось проводить в клубе, который недавно был сооружён в Баграме. Чем-то он напоминал ангар.

Внутри настоящая парилка. За день крыша нагревалась, превращая клуб в баню. На первом ряду сидели командиры эскадрилий, а на самой сцене была размещена большая карта Афганистана. Конечно, сейчас нам обозначат общие задачи, а конкретные цели, маршруты и порядок действий узнаем позже.

Все уже расселись по местам. Присутствовали командиры эскадрилий, их заместители и командиры звеньев. Если бы собирали абсолютно всех, мы бы и здесь не поместились.

— Товарищи офицеры! — скомандовал сидящий на первом ряду Баев.

Ему это было жизненно необходимо. Он должен себя показывать перед начальством.

Командующий ВВС вышел в центр и выслушал доклад от Мальцина.

— Вольно! Прошу садиться, — ответил генерал-лейтенант, взошёл на сцену и встал за трибуну.

Синицын быстро читал установочный текст постановки задач, стараясь быстрее перейти к конкретике. В клубе с каждой минутой было всё жарче. Вечерней прохладой тут и не пахло. Сам командующий неоднократно останавливался и утирал платком лоб.

— Вопросов по общей части нет? Отлично! Теперь конкретно. Отряды оппозиции вновь начинают накапливать силы в Панджшере. Наша задача — оказать помощь в зачистках пехотным подразделениям 109й дивизии. Основные и дополнительные цели вам укажут ваши командиры.

Несколько минут шло доведение общего плана задач. Ничего нового мы не услышали. Мотострелковые подразделения идут по ущелью только после ударов авиации.

— Также поставлена задача доставить роту десантников в один из районов в северной части ущелья. Данные подтверждают, что силы противника концентрируются в районе кишлаков Нохи-Сур и Курпетаб, — указал командующий на карте.

— А что за высадка роты десантников? — спросил Кузьма Иванович.

— Как раз вам, подполковник Баев, и ставится задача доставить десантную роту в район Курлетаб, чтобы они заняли позиции и обеспечили боевое охранение с севера ущелья Панджшер.

— Есть! — громко ответил Кузьма Иванович.

Если в районе Нохи-Сур нам уже приходилось высаживать десант, то площадок у второго населённого пункта Курпетаб я не знал. Баеву представитель разведки выдал большое количество фотопланшетов, которые мы будем изучать позже.

— Саня, чего думаешь? — спросил у меня Кислицын, сидящий рядом.

— Меня беспокоит, что после кишлака Нохи-Сур все остальные населённые пункты расположены слишком близко друг к другу. По сути, это один сплошной кишлак, длиною в 8 километров. Как они собираются закрывать район?

— Расчёт на то, что с воздуха выбьем их большую часть. Далее доработают мотострелки и десантники. Главное, чтобы они не зашли в кишлаки, иначе будет тяжело их оттуда выбить.

Было бы всё так просто, война бы уже давно закончилась.

С первыми лучами солнца, мы выдвинулись к вертолётам.

Кеша всю дорогу до нашего Ми-24 вспоминал завтрак. Облизывался оттого, что он сегодня наконец-то попил молока.

— Очень вкусное. Я будто к себе в деревню вернулся, — восхищался Петров, мечтательно смотря в предрассветное небо.

— Кеша, я тебя предупредил. В полёте нигде не сядем, если живот схватит, будешь срать под себя.

— Да не будет такого! Печенье с молочком — это моё всё, — облизывался Кеша, поправляя разгрузку с магазинами к АКС-74У.

Вертолёты стояли очень плотно. Помимо нашей эскадрильи, к операции привлекли кабульский полк. Его лётчики шли с нами и готовились работать по задачам в южной части ущелья.

Воздух разрывался от гула форсажей МиГ-21 разведывательной модификации. Они первые выйдут в район, чтобы уточнить данные. На стоянке перелетающих, сам командующий ВВС армии грузился в Ан-26РТ. Этот борт будет работать в качестве воздушного пункта управления, а генерал Синицын будет осуществлять общее руководство операцией.

На командный пункт в Джабаль-Уссарадж уже прибыл командующий 40й армией. Характер операции обязывает.

Смотрю по сторонам и в душе трепетно. Снова это ощущение, что ты попал в гигантский муравейник, на который сейчас похож аэродром. Со всех сторон в воздух поднимается пыль от вращающихся винтов Ми-24 и Ми-8. Вот уже и первая группа полетела на высадку. Им нужно будет ещё сесть в Анаве и Уссарадже. Так что в район выполнения задачи мы выйдем одинаково.

По словам Кислицына, который шёл за моей спиной к своему вертолёту, опять в сводках всплыло имя Ахмад Шаха Масуда.

— Неуловимый. Гоняемся за ним и никак не поймаем. Ну или не устраним, — возмущался замполит.

Нас обогнал УАЗик командира эскадрильи. Не любит ходить пешком Баев. Машина резко остановилась, и Кузьма Иванович вышел из неё.

— Так, кое-что поменяем в группах. Сергей Владимирович, вы пойдёте ведущим в паре прикрытия во второй волне.

Кислицын должен был идти в первой волне. Теперь же Баев перетасовал полностью всем группы. Даже своего ведомого отправил в резерв.

— Понял. А кто с вами в паре пойдёт? — покачал головой Сергей Владимирович.

— Клюковкин — мой ведомый. Пара из его звена Васюлевич-Залитис идёт с нами.

О как! Что-то очень интересное намечается.

Кислицын посмотрел на меня, будто ожидая, что я воспротивлюсь. Но особых проблем я не вижу.

— Принято, — подал расстроенный голос Кеша.

Баев его осмотрел и удивился.

— А ты чего столько магазинов засунул себе? Как будто с пехотой на земле будешь бегать, — сказал ему Кузьма Иванович.

Петров и правда был похож на шарик. Зачем он решил взять двойной комплект магазинов, не знаю. Ещё и позавтракал молоком с печеньем!

Я подошёл к Баеву, чтобы выяснить особенности полёта. Возможно, у него какие-то есть требования при полёте в группе.

— Слушаешь меня и не самовольничаешь. Никаких геройств, подвигов и отклонений от выполняемой задачи, — предупредил меня Кузьма Иванович.

— Так точно.

Ну, вообще-то, Баев назвал стандартный набор особенностей учебно-тренировочных полётов. В боевом вылете всё соблюсти не всегда получается.

Закончив получать информацию от командира эскадрильи, мы подошли к вертолёту. Валера Носов доложил о его готовности, и я быстро осмотрел Ми-24.

Пока я проверял вертолёт обратил внимание на десантников, которые готовились к погрузке. У них проходила последняя проверка экипировки, особенно рюкзаков РД-54

Ещё недавно вот также мы постоянно наблюдали за подготовкой людей Сопина. Сейчас же передо мной такие же молодые парни. Даже юношеские прыщи не у всех прошли. А их уже бросают в пекло очередной Панджшерской операции.

— Клюковкин, живее! — торопил меня Баев.

Я быстро залез в кабину, а вот у Кеши это не сразу получилось. Набрал с собой боезапаса много мой лётчик-оператор.

— Раньше больше был проём. Ох! Почему не выходит?

Я слез на бетонку и подошёл к Кеше.

— Ну что, Винни? Люблю печенье с молочком, в дверной проём вхожу бочком? — подтолкнул я Петрова, и он смог влезть в кабину.

— Чтоб я без тебя делал, командир! — улыбнулся Иннокентий.

Запуск произвели после поданной Баевым команды. Солнце уже начало слепить, а на аэродроме стали появляться лётчики МиГ-21 и Су-17. На самолётах уже подвешены осколочно-фугасные авиационные бомбы ОФАБ и разовые бомбовые кассеты РБК различных калибров. Всё уже готово для нанесения удара по позициям духов.

Спустя пять минут мы своей группой из восьми вертолётов начали взлетать. Баев забил весь эфир своими указаниями.

— Держим курс 40°. Скорость по прибору 180. Всем контролировать остатки, — говорил Кузьма Иванович.

И так каждые две минуты. Естественно, реакция не заставила себя ждать.

— 507й, меньше текста, — сделал замечание Синицын.

Впереди показались склоны Гиндукуша. Солнце прекрасно освещает красноватые горы в районе долины Панджшера. Уже видно, как поднимается вверх дым и пыль от взрывов в районе операции. Чем ближе мы к району высадки, тем плотнее идёт радиообмен.

— Енисей, 423му, прошу целеуказание, — запрашивал командир группы Су-17х.

— 423й, курс 55, цель — восточный склон, ориентир — старая крепость, — тараторил с земли авианаводчик.

— Понял. Пока не… вижу цель! Работаем с интервалом 20 секунд. С пикирования. Паашли!

И такая работа идёт по всему ущелью.

Вдоль реки видна дорога, проходящая через всю вереницу кишлаков.

— Паригузар, Пасмазар, Курпетаб, Акиб и Касуб. Блин! Зачем так много названий? Это ж всё один кишлак по сути, — размышлял Кеша.

Теперь же нам предстояло найти точку высадки.

— 220й, твоей группе вираж до команды. Мы готовим площадку, — сказал Баев и мы начали снижаться, чтобы проверить окрестности.

Я внимательно осматривал весь район, но он слишком гористый. Пока ни одной ровной площадки, где можно хоть один вертолёт спокойно приземлить.

Вверх по течению реки, дорога переходила в тропу.

— 507й, тропа слева. Внимательнее, — подсказал я Баеву, хотя это он должен был увидеть её первым.

— Понял. Не страшно. Вправо и проверяем восточную часть, — сказал в эфир Баев.

Плавно начал разворачиваться вслед за Кузьмой Ивановичем. Пока только вокруг одни скалы и брошенные дувалы. Если в районе Курпетаба была видна жизнь, то в паре километров от него только узкая полоска реки, каньон, каменные валуны и скалы. Самое интересное, что места вокруг живописные. Горы вблизи реки покрыты растительностью. А это ещё хуже.

Уже десять минут мы искали площадку. Улетать просто так нельзя. Да и как-то странно летает Баев. На одном месте стоим как будто.

— 507й, вижу под собой площадку. Готов проверить, — сказал я, пролетев над небольшой поляной.

Размеры примерно 200 метров на 100. Паре вертолётов хватит сесть.

— Тоже наблюдаю. Проверяем.

Баев заложил крутой разворот вправо, а я, на установленном интервале пошёл следом. Скалы очень близко. Будто вот-вот заденешь лопастями камни и тогда полетишь кубарем с горы.

Держу в поле зрения площадку и смотрю по сторонам. Я прикрываю ведущего, а потом он будет прикрывать меня.

— Внимание, проверяю площадку. Атака! — проговорил в эфир Баев и выпустил по площадке несколько снарядов из пушки.

На земле никаких взрывов. Только вверх поднялись несколько столбов пыли и камней от попаданий снарядов.

— 302й, на боевом. Атака! — доложил я и тоже отработал по площадке.

Повторный заход тоже не выявил мин на площадке.

— 220й, площадка готова. Разрешил подход, — произнёс в эфир Баев.

Первая пара Ми-8, поднимая пыль и разбрасывая во все стороны траву и камни, произвела посадку. Сверху прекрасно видно, как среди пылевого облака скачут тёмные точки десантников, которых высадили в этой части ущелья.

— 507й, высадку закончил. Иду домой, — доложил ведущий группы Ми-8.

— 220й, понял. 304й, возврат на Окаб, — дал команду Баев второй паре Ми-24.

Мы же с Баевым остаёмся, чтобы прикрыть десантников. После того как они займут позиции, будем возвращаться.

Ми-8 уже перевалили за хребет, когда я заметил шевеление на одной из вершин. Топливо у меня в достаточном количестве. Боевая зарядка полная.

— 507й, справа дух. Надо атаковать, — доложил я.

Баев уже заходит на цель и пускает залп НАРами. Цель однозначно поражена. В воздух поднялся столб пыли, а вниз со склона полетела груда камней. Но это ещё не всё.

Ещё одна группа духов показалась на вершине. Нужно отработать быстрее, иначе по Баеву может прилететь ракета.

— Ещё один слева. Атака! — скомандовал я и выпустил один залп НАРами.

Расчёт ПЗРК уничтожен. Отворачиваю от гор, но краем глаза вижу, что подо мной были ещё люди в цветных одеяниях.

— Подо мной! Сейчас сзади, — доложил я, но Баев молчит.

— Ловушки, командир! — кричит Кеша.

Почему не работает Баев? Он же меня прикрывает.

Успеваю выпустить ловушки, но в зеркале вижу, как в нашу сторону устремились две тёмные точки. Спутный след начал извиваться как змея.

Резко отклонил ручку влево, потом перекладка вправо, но у нас не истребитель. Не всё делает быстро Ми-24.

Взрыв рядом с кабиной. Еле удерживаю вертолёт. Земля приближается, и нужно выводить. Ручку на себя, нос задираю вверх. Даже слегка перегрузка прижала к креслу.

И тут снова взрыв. Мощный удар где-то позади меня. Звон в ушах. В нос бьёт запах гари, а спину что-то сильно греет.

— Пожар правого двигателя! — заговорила «девушка» РИта.

Вертолёт практически не слушается.

Кажется, надо выходить.

— Кеша, прыжок! Прыжок! Прыжок! — произношу я, но сам вижу ужасную картину.

Вертолёт валится вниз. Как раз туда, где на занятых позициях окапываются наши десантники. Прыгнем, и вертолёт рухнет на них…

Глава 14

Сирена бьёт по ушам. Речевой информатор сходит с ума, а в нос продолжает бить запах гари.

И время, как это часто бывает, растягивается в один длинный кадр. Сердце замирает, и дыхание сбивается. Решать здесь нужно как можно быстрее. Но вариант у меня только один — уводить вертолёт в сторону. А там как получится…

Спину обжигают языки пламени из грузовой кабины. Но я не могу себе позволить, чтобы вертолёт рухнул на своих. От взрыва погибнет много бойцов. Никогда себе не прощу. Даже не представляю, как можно будет жить с такой тяжестью на душе. От одной мысли тошно.

Вертолёт нужно уводить.

В кабине уже стоит дымовая завеса, но разглядеть «цветомузыку» на табло отказов можно. Кислорода не хватает, а доставать маску времени нет. От едкого дыма начинает ужасно першить в горле.

— Пожар правого двигателя! — продолжает говорить РИта.

Первая очередь пожаротушения запускается автоматически и должна была сработать. Но похоже, неудачно. Времени привести в действие вторую нет.

Стоп-кран правого двигателя успел закрыть, но ладонь обожгло языком пламени. Представляю, что в эти секунды в грузовой кабине.

Ручку управления тяну на себя. Как могу, задираю нос вертолёта, а с этим появляется возможность увести Ми-24 от своих.

— Влево! — проговариваю я, не думая, что меня кто-то услышит.

Теперь ручку управления вновь увожу в сторону. Совсем-совсем близко от наших. Ещё немного нужно пролететь. Удалось увести вертолёт от позиций десантников.

Но теперь новая проблема!

Успеваю выпустить шасси, чтоб можно было хоть как-то плюхнуться на поляну, но меня несёт к одному из кишлаков. Упасть на чью-то крышу, да с боекомплектом очень бы не хотелось. Тогда и сам погибну, и жильцы дома тоже. А там могу быть и дети. Да и взрыв будет такой, что зацепит соседей.

Пытаюсь сбалансировать вертолёт, но его болтает и идёт сильная вибрация. Температура растёт. Нащупываю тумблер аварийного сброса подвесок и мгновенно избавляюсь от них. Куда упали — неважно, но главное, что не на кишлак и на позиции десантников.

— Дома! Дома! — раздался чей-то крик в наушниках.

Уже не замечаю, что огонь начинает идти в мою кабину. Слегка перелетаю один дом, за ним второй. Вижу более-менее подходящий для посадки участок. Главное — примоститься удачно, чтоб не произошёл взрыв.

В кабине всё заполонило дымом. Ничего не вижу! Огонь вот-вот вторгнется ко мне. Запахи гари, жжёной проводки и керосина становятся сильнее.

Невыносимый жар по всему телу. Так хочется уже просто плюхнуться на землю, чтобы закончить с этим пожаром! Выскочить из горящей кабины и глотнуть свежего воздуха.

Вытягиваю рычаг шаг-газ у самой земли. Ещё немного и будет касание.

Резкий удар. Да такой, что меня начало болтать в кабине. Ремни впились в тело. Мотнуло так, что головой несколько раз стукнулся о блистер. Хорошо, что шлем на своём месте!

Всё вокруг вибрирует, мигает и горит. Но вертолёт на земле. Рычаг шаг-газ опускаю и быстро перекрываю стоп-кран второго двигателя.

Сквозь дым и пыль ничего не видно. Отстёгиваюсь и на ощупь ищу ручку сброса блистера. Тяжело, из последних сил и с невозможным головокружением, выбираюсь из кабины и падаю на землю. Вспоминаю, что не видел, как Кеша выпрыгнул из вертолёта по моей команде.

В любой момент произойдёт взрыв. Ползу к его кабине, поскольку в этом кишлаке я обстановки не знаю. Может, ко мне уже бегут духи, чтобы получить «честно заработанный» миллион афганей за мою голову. А за живого и больше могут дать.

Всё как в тумане. Вокруг пыль, поднятая винтами, которая ещё не осела. Сейчас может рвануть и тогда мне конец.

Хорошо было бы, если Кеша выпрыгнул.

— Командир, уходим! — почувствовал я железную хватку рук моего лётчика-оператора и его донельзя противно бодрый голос.

Не прыгнул, засранец!

Еле передвигаюсь по песку, продолжая слышать за спиной гул горящего керосина. Не успели уйти в сторону, как начал рваться боекомплект пушки.

И тут же произошёл громкий взрыв. Мы с Кешей завалились на землю, прикрыв головы руками. Пара секунд, и я прихожу в себя.

Вижу, что мы находимся рядом с разрушенным забором одного из дувалов. От строения за забором ничего почти нет. Думаю, что его победило время, а не война.

Подполз к забору и прислонился к нему спиной. Тут же кожу пронзила жгучая боль.

— Вот это мне напекло спину, — сказал я.

Следом подполз кашляющий Кеша.

— Ты чего не прыгал? Я тебе команду дал.

— Не слышал, Саныч, — улыбнулся Иннокентий.

Смотрю назад и вижу горящий Ми-24. Вокруг нас глинобитные строения и каменные заборы. А приземлились мы как будто на центральной площади этого кишлака. Руки зудят, спина ноет, а обожжённая шея щиплет. Осторожно провожу подушечками пальцев по болезненному участку на шее и чувствую, как начинают появляться волдыри.

— Саныч, родной! Как ты выжил? — осмотрел меня Кеша.

Форма слегка обгорела, но не так всё плохо. Сильных ожогов на мне нет, а ссадины, ушибы и ожог шеи, плюс кашель — пустяки.

Сейчас только переведу дыхание, будем выбираться. Может, нас отсюда подберут наши. Мне бы сейчас обезболивающего, да оно в вертолёте сгорело вместе с НАЗом. Повезло, что хоть оружие на нас.

— Как выжил? Без понятия. Там всё в дыму было. Давай думать, что дальше делать.

Пока что никого вокруг нет, но мы прям в центре кишлака. Позиции наших десантников недалеко. Нам просто нужно до них добраться.

Но может за нами приземлится вертолёт? Кузьма Иванович-то рядом.

— Где этот Баев? Он ведь должен быть в воздухе, — сказал я.

— Саныч, ты как хочешь, но он нас не прикрыл. Вот что мы ему сделали?

Вопрос хороший, но сейчас не до Кузьмы Ивановича. Я зол не меньше, чем Кеша. А может и больше.

— Считай, что у нас есть дополнительная мотивация в Баграм вернуться.

— Это какая?

— Баеву морду набить за то, что не прикрывал, козлина.

Кеша слегка задумался и выдал:

— Я тебе признаться должен. Баев в Джелалабаде от меня по роже получил. Но только один раз.

— Погоди, так это ты был? Удивил так удивил.

— Саныч, так ты меня ругать не будешь?

Я только посмеялся и начал снимать с себя защитный шлем. Почувствовал жар, который идёт от горящего вертолёта и знойную жару. Солнце печёт, а ветра нет совершенно.

И тут прозвучал выстрел. Ощущение такое, будто с тобою рядом пронеслось что-то горячее и попало в забор за спиной.

Мы машинально пригнулись.

— Валим! — выкрикнул я.

Мы перепрыгнули через разрушенный забор.

Тут же раздались ещё несколько выстрелов, и каменный забор начал крошиться в песок. Стрельба продолжилась со всех сторон.

Я взял автомат АКС, приготовившись стрелять. В запасе 8 магазинов и две гранаты. Держаться можно, но тут толпа наступающих духов со всех сторон.

Только выстрелы стихли, как я выглянул из-за забора. Справа к нам двигались несколько фигур в белых и зелёных одеяниях.

Я повернулся назад, но и там уже видны на другой стороне улицы, приближающиеся душманы. И они тоже начинают стрелять. Прятаться от такого плотного огня тяжело.

— Голову не дают поднять, — возмущался Кеша, который лежал на земле в метре от меня.

— Ты прикрываешь сзади, Кеш. Только не выстрели всё сразу. Неизвестно, сколько нам тут сидеть, — сказал я и пустил одну очередь по духам.

Двоих свалил, остальные пока отступили, но вновь начали подходить. Кеша начал отстреливаться яростней, чем я. Его увеличенный запас патронов сейчас как нельзя кстати.

Справа подходило пару десятков человек. Экипировка у них весьма бедная. Такое ощущение, что это местные жители, которые достали из кладовок ружья, старые винтовки и автоматы.

Перенёс огонь на их сторону и тоже смог свалить парочку. С такими волнами наступления, долго не продержимся. Нас буквально взяли в кольцо.

— Кеша, рация в работе? — спросил я.

Но это же Кеша! Он сунул руку. Оказалось, аварийную радиостанцию Р-855 он сломал при падении. Как умудрился, не знаю.

Я достал из кармана «лифчика» свою рацию, подсоединил аккумулятор и начал вызывать.

— Я, 302й, терплю бедствие! Терплю бедствие! Терплю бедствие! — проговорил я, но пока ответа нет.

В воздухе слышно, как приближается вертолёт.

— Неужели снизошёл до нас Баев⁈ — с сарказмом произнёс я.

Ещё пару выстрелов и один из духов упал. Нельзя давать им подойти ближе. Гул двигателей нарастает. Уже показался знакомый нос «шмеля».

— Расцелую комэска! Сейчас заберёт нас, — сказал Кеша.

Ми-24 уже близко. Сейчас начнёт тормозиться и зависать над площадкой. На душе радость от того, что не так всё закончится для нас печально.

— Скоро и печенье с молочком, — мечтал Кеша.

Но вертолёт пронёсся мимо. Надо было видеть глаза Иннокентия, который даже пропустил подход двух духов. Шок да и только после столь неожиданного пролёта. Джае пушкой не отработал по духам!

— Стреляй! — крикнул я Кеше и очередью свалил двух человек.

Пока стартовый натиск ещё не сошёл на нет, у меня была надежда, что это за нами. Но Ми-24 пролетел ещё раз и более не возвращался.

— 302й, терплю бедствие! Терплю бедствие! — продолжал я повторять в микрофон рации, но результата нет.

Никто не отвечает. Духи уже очень близко. Патроны уходят с пугающей быстротой. Всё это напоминает увеличение скорости на тетрисе.

Внутри всё сжалось. Если дать слабину хоть на секунду, схватят, и второй мой шанс на жизнь будет упущен. Духи не возвращают пленных лётчиков.

Смотрю перед собой, а наступающих духов будто чем-то чёрным начало накрывать. Словно кто-то руку выставил и накрыл их.

И всё же столь родной и знакомый звук лопастей вертолётов вновь зазвучал над нами. Показался силуэт Ми-8, с которого вели огонь бойцы. Вот она, родная «пчёлка»!

Вертолёт снижается. С него уже ведут огонь со всех сторон с пулемётов в шкворневых установках.

— Ходу, Кеша, — поднял я Петрова с земли и мы рванули, насколько у нас это получалось.

Вертолёт продолжал поднимать пыль, камни и песок. Нас уже встречали бойцы, и похоже, это были разведчики Сопина.

— Тащите его! Опять живой, везунчик, — услышал я голос Игоря Геннадьевича.

Только мы запрыгнули в грузовую кабину, как вертолёт поднялся вверх и взял курс на Баграм.

Я уселся на лавку и поблагодарил всех за наше спасение. Кеша пока ещё находился в шоке от увиденного и смотрел в одну точку.

— Вы тут какими судьбами? — спросил я у Сопина, крепко пожимая ему руку.

— «Гуляли». Вот нас домой забирают. По пути словили от тебя выход на аварийной частоте. Как ты говоришь — «своих не бросают», — ответил мне Сопин.

Рад я видеть Игоря Геннадьевича, но у меня больше голова была другим занята.

Как мне сейчас будет объяснять произошедшее Баев, непонятно. Только бы сдержаться и не убить его.

Глава 15

Гул в грузовой кабине Ми-8 продолжал действовать на меня, как успокоительное. Запахи брезента, пота и медикаментов били в нос сильнее, чем доносившийся через открытый иллюминатор «аромат» выхлопных газов.

Под ноги то и дело закатывались гильзы от пулемётов и автоматов. За то короткое время, что вертолёт был над кишлаком, пострелять парням пришлось немало.

Кеша махал на эмоциях руками, рассказывая бойцам Сопина, как нам удалось выбраться. Сам же Игорь Геннадьевич, опустив кепку на глаза, спал, покачиваясь в такт болтанки.

Бортовой техник из нашей эскадрильи вышел из кабины экипажа и подошёл ко мне. Ему не терпелось узнать, как у нас с Кешей дела.

Оказывается, к месту крушения прилетела пара из моего звена Васюлевич-Залитис. Но в это время нас уже эвакуировали. Повезло, что забирали из соседнего района группу Сопина. Подобрали и нас.

— Они спрашивают, как здоровье у вас? — подошёл бортач, указывая на иллюминатор за моей спиной.

Я повернул голову и увидел пару Ми-24, следующих рядом с вертолётом. Рад, что парни нас не бросили, но вот кто тогда прикрывает звено «пчёл»?

Им было поручено их сопровождать. Стало быть, ослушались приказа.

— Нормально всё. Спасибо скажи, что не забыли. А где Баев? — уточнил я.

— Понятия не имею. Я в эфире только слышал, что он доложил: «302й сбит, выживших не обнаружил».

Как он мог нас не заметить? Ох, уж это Баев!

— А вы как заметили?

— Мы как раз снижались с гор. Видим, что поднимается дым из кишлака и огонь горит. Ми-24 так полыхал, что шансов особо мы вам не давали.

Бортач объяснил, что садиться в кишлаке, когда у тебя полная кабина людей не лучшее решение. Я с ним согласен, что риск слишком большой. Тем более что не было известно живы мы или нет.

— Пролетаем над позициями десантников и тут на аварийной частоте что-то непонятное прорывается. Кроме слова «терплю» ничего не разберёшь. Мы у 001го запрасили, принимали ли они сигнал, а оттуда тишина. Мол принимали сигнал, но не разобрали.

Бортовой техник объяснил, что командующий дал указание ещё раз пройти над местом падения. Тут нас и нашли.

— Кое-как примостились и забрали. Как видишь, только несколько дырок насобирали, — показал бортач на разбитый иллюминатор и пробитый фюзеляж в нескольких местах.

Бортовой техник ушёл в кабину, оставив меня на одного из разведчиков.

— Давай обработаю тебя, — сказал он мне на ухо.

Это был санинструктор из отряда Сопина. Он начал обрабатывать мне повреждения, скрупулёзно осматривая каждую царапину. Его рюкзак с нашитым красным крестом лежал у меня в ногах, и я мог разглядеть солидное содержимое его РД-54. Тут были медицинские инструменты, различные препараты и даже трофейные лекарства.

Моё внимание привлёк пластиковый пузырёк с надписями на английском.

— Трофейный? — громко сказал я санинструктору, пытаясь перекричать шум в грузовой кабине вертолёта.

— Да. Такое в медроте не достать, — достал он пузырёк и показал мне. — Это кровозамещающая жидкость. В нашей армии только в стеклянной таре, а здесь надёжный пластик.

То, что наши спецназовцы пользовались трофейными медикаментами для меня не новость. «Доктор», как обычно называли всех медиков бойцы из отрядов спецназначения, продемонстрировал мне и некоторые антибиотики, противомалярийные препараты и ещё парочку зарубежных лекарств.

За бортом уже показался аэродром. Яркое солнце продолжало слепить и нагревать вертолёт до невероятных температур.

Санинструктор закончил меня обрабатывать и сел рядом со спящим Сопиным. Тут ко мне подсел Кеша.

— Саныч, ну каковы наши действия? — спросил Кеша, потирая кулаки.

— Пока не знаю. А ты чего костяшки полируешь?

— Ну как же⁈ Я согласен, что он подполковник. Но мы из-за него чуть не погибли. А я… Ну я чуть обосрался. Такое я ему простить не могу.

Насчёт преждевременного похода в туалет, Кеша вряд ли соврал. Он парень прямой и, будто старый акын, что видит, то и говорит.

Но и нанести телесные повреждения старшему офицеру, да в зоне боевых действий, да ещё и группой лиц — попахивает очень большими проблемами для нас.

— Так что? У меня чуть «собачка носик не показала»…

— Кеша, ты вот эти аллегории на тему похода в туалет, оставь при себе. Бить Кузьму Ивановича нельзя. Пока! Я тебе дам знать, когда можно.

— Вот и хорошо! Саныч, а у тебя… ну, пожевать ничего нет? Я слона сейчас готов съесть, — спросил у меня Кеша.

Еды у меня не было. Зато разведчики Сопина угостили Иннокентия. Судя по его лицу, он ожидал нечто иного, чем галеты.

— Они же несладкие — вздохнул Кеша, но разведчики только мило поулыбались.

В итоге, так и грыз Иннокентий выданные ему «волчьи пряники», как обычно называют военные галеты.

Бортовой техник вновь вышел из кабины экипажа.

— Сказали вас в госпиталь. Приказ комэска.

— Интересно в какой? Сразу в Ташкент? — поинтересовался я.

Бортач пожал плечами. Тянет время, Кузьма Иванович. Он сто процентов либо в штабе дивизии, либо в жилом городке. На КДП в классе подготовки торчать не будет.

Я прошёл в кабину и попросил командира экипажа высадить нас в Баграме. Он был удивлён, но возражать не стал.

Вертолёт, прикрываемый парой Ми-24 зашёл на посадку. Я уже находился в предвкушении разговора с Баевым. Его бы застать на стоянке вертолётов, пока он не успел убежать.

Но его Ми-24 уже стоял на положенном месте, а лётчик-оператор помогал бортовому со швартовкой лопастей. Самого же Баева не было.

Ми-8 медленно рулил на место стоянки, чтобы выключиться. Сопин в этот момент проснулся и подмигнул мне.

— Подлатал тебя «доктор»? — спросил он.

— Да. У вас машина где? — уточнил я.

— Вон ждёт. Тебе в госпиталь?

— Нет. В жилой городок. В одну из «бочек» надо заглянуть.

Возможно, самым верным было бы доложить особисту Турину. Но в глаза гаду хотелось сначала посмотреть. Вертолёт остановился, и мы начали выходить на залитую солнцем бетонку.

Дышать совершенно нечем. Зной, сухой ветер с небольшими частицами пыли были ни чем не лучше гари и дыма. На стоянке все были рады, что с нами всё хорошо.

Первым нас встретил Валера Носов, который принялся обнимать меня. Я успел и его предупредить, что получил ожоги, но мой бортовой техник уже по прожжённой форме одежды всё понял.

— А с вертолётом что? — спросил Валера.

— Махнул не глядя. Мне к Баеву надо. Где он?

— Его и след простыл, когда они приземлились.

Среди толпы техников был и лётчик-оператор Баева. Он подошёл к нам и начал извиняться, что не продавил Кузьму Ивановича.

— Я ему говорю, что надо пройти ниже и медленнее, а он ни в какую… — начал рассказывать оператор, но меня больше интересовал другой вопрос.

К нему претензий особо нет, если всё так, как он рассказывает.

— А почему не прикрыли? По нам с ПЗРК отработали. В спину пустили! — злобно сказал Кеша.

— Да я слышал и видел. Ну говорю же вам… не летит туда, куда я говорю, и всё. Не вырывать же у него ручку управления, — развёл руками лётчик-оператор Баева.

— То есть, он нас не прикрывал, а улетел в сторону после того, как пустил ракеты? — спросил я, и оператор кивнул.

Всё у меня в голове сложилось. И почему Баев нас не прикрыл, и почему не сел в кишлаке, и почему не повёл группу мимо зелёнки, когда погиб экипаж наших товарищей.

Сопин, как и обещал, подкинул нас с Кешей в жилой городок. Конечно, я бы лучше пошёл в госпиталь. Чистые палаты, мягкие кровати и приятный запах постиранных простыней. И девушки медсёстры ходят рядом, окружая тебя заботой.

Немного осталось до этого момента. Долгим разговор с Баевым у меня не будет.

Подойдя к двери его жилой бочки, я постучал в неё. В доме был какой-то шум, но Кузьма Иванович голоса не подал.

— Сань, ты мне сказал, что дашь знать, когда можно ударить. Сейчас этот момент?

— Да подожди ты. Не вошли ещё даже, — ответил я и толкнул дверь вперёд.

Скрипнув, она поддалась, и мы прошли в дом Баева. Кузьма Иванович, как я и предполагал, собирал вещи.

Вид у него был не самый здоровый. Лицо мокрое от пота, глаза бегали из стороны в сторону, а руки слегка дрожали.

В помещении было весьма жарко. Ни кондиционер, ни вентилятор не работали. Такое ощущение, что Баев закрылся от всех. Вот только входную дверь забыл подпереть.

— Разрешите доложить, товарищ подполковник? — выпрямился я, убирая за спину автомат.

Может быть, именно этот факт заставлял нервничать комэска. Но когда я убрал, Баев продолжал напоминать мне пленного перед расстрелом.

Я посмотрел на Кешу, и тут же понял причину столь большого потоотделения Кузьмы Ивановича. Иннокентий держал автомат в руках, направив его в сторону Баева.

— Кеша, убери, — положил я руку на автомат Петрова.

— Блин. Я не специально, товарищ подполковник.

Баев утёр лоб и убрал в сторону кожаную сумку, куда складывал вещи. Правда нос задрал на небывалое значение угла тангажа.

— Вы доложить хотели, Клюковкин? Или объяснить, почему не выполнили мой приказ и не убыли в госпиталь? — попробовал наехать Баев.

— Докладываю. Задача по прикрытию высадки десанта выполнена. При выполнении боевой задачи был сбит. Произвёл аварийную посадку в кишлаке Пасмазар. Вертолёт разрушен и сгорел. При эвакуации…

— Довольно! Хватит тут сцену с хвалебным докладом устраивать. Что вы этим хотите доказать? И кому? — прикрикнул Баев, снимая куртку от комбинезона.

Вся одежда подполковника была в тёмных пятнах. Так сильно он пропотел!

— Если ответите на вопрос, то мы закончим и уйдём.

— Я ничего не буду отвечать. Ни тебе, Клюковкин, ни тебе Сидоров!

— Я Петров, — поправил комэска Кеша.

— Мне плевать! И на тебя, Саша Клюковкин тоже. На эту страну, на вашу эскадрилью. Я уехать отсюда хочу. Чтоб вас не видеть, — сквозь зубы проговорил Баев, достав из кармана сигареты и спички.

Кеша повернулся ко мне и спросил шёпотом.

— Саныч, а сейчас подходящий момент?

— Пока нет. Я с ним не поговорил.

Баев сел в кресло и закурил. Сидел он вразвалочку. Нога на ногу, руки в стороны и взгляд недовольный. Будто это я виноват в том, что он боится.

— Хорошо, Клюковкин. Да, я не видел что вы живы, и доложил об этом. Но теперь ведь всё хорошо! Получите по ордену. Ты, Сан Саныч — Красного Знамени. Это минимум. А твой Иванов — Красной Звезды…

— Я Петров, товарищ подполковник! — возмутился Кеша.

— Да насрать, — махнул Баев. — Хорошо, а давай к званию Героя? У меня есть, кому это дело протащить…

Надо этот аттракцион невиданных обещаний заканчивать.

— Я пришёл вам сказать, что вы трус, Кузьма Иванович. И за свою трусость, будете отвечать не перед нашей эскадрильей, а перед советским законом.

Тут Баев совсем обозлился. Кузьма Иванович затушил сигарету прямо об кресло, в котором сидел и вскочил на ноги.

— Пошёл вон, старлей! И олуха этого забери, — указал Баев на Кешу.

— Я Петров, — вновь Иннокентий поправил Кузьму Ивановича.

— Да мне всё равно! Вышли отсюда! — разрывался Баев.

Но я начал замечать, что ему всё труднее и труднее сдерживать эмоции. Вот-вот и затухнет совсем, опустившись на пол без сил.

— Из-за вас погибли три человека. Из-за вас был сбит вертолёт ведомого, который вы должны были прикрыть. Ну и вы же бросили экипаж ведомого в кишлаке, полном духов. Всё из-за вашей трусости.

— Да! — крикнул Баев и подошёл ко мне вплотную. — Я был вынужден это сделать. Там ПЗРК, в кишлаке пулемёты. И куда садиться?

Кузьма Иванович опустился в кресло и закрыл лицо ладонями. Такому человеку командовать эскадрильей нельзя.

— Саныч, а сейчас? Промеж глаз как садану… — шептал Кузя.

— Не сейчас, — прошипел я.

Баев поднял голову, но в его глазах раскаяния не было.

— И что ты мне предлагаешь делать? Я трус и трусость проявил. Если не убьют раньше, пойду под суд. Идите в госпиталь. Свободны!

Кеша всё не успокаивался. Ему вот только и надо ударить.

— Саня, давай сейчас?

— Рано, — шепнул я. — Хотите, я вам скажу, что делать дальше, товарищ подполковник?

Теперь по всем линиям у Баева будут проблемы. Партийной, административной и так далее.

— И что же?

— У вас два пути, товарищ подполковник. В первом — вам понадобится листок. Напишите как есть и спокойно уедете в Союз…

— А второй? — перебил меня Баев?

Не хотелось бы ему показывать второй вариант. Но намекнуть придётся.

Я вытащил пулю из кармана.

— Вот, — кинул я патрон Баеву, который он поймал.

— И что мне с этим делать?

— Это ваш второй вариант. Одного патрона для вас лично будет достаточно.

При этих словах я показал Кеше, чтоб шёл за мной.

Выйдя на улицу, я не думал о том, что Кузьма Иванович выберет второй вариант. Помня о том, что у него большие связи, его будут обелять до последнего.

Так что самым простым решением будет отправить его в Союз. И в нашей эскадрилье все вздохнут с облегчением. Останется только ждать, кого нам пришлют нового.

Глава 16

Следующие несколько дней я встречал каждое утро в мягкой постели Баграмского медсанбата. Приятный запах выстиранной простыни исчез после первой душной ночи. Скрипучие кровати действовали на нервы не хуже сирены об отказе.

Переполненная палата, как и в прошлый мой заход на лечение, была настоящим олицетворением всех ужасов войны. День и ночь превращались в бесконечную череду поступления раненных в медсанбат.

Ожоги доставляли мне боль, которая мешала крепко спать. Но это нисколько не мешало аккуратно перекатываться с одного бока на другой в надежде лечь более удобно и не испытывать дискомфорт.

Конечно же мои болячки не идут ни в какое сравнение с теми, которые есть у ребят из десантуры и пехоты. Каждый третий, изнывая от неотступной физической боли, издаёт стоны и сыплет проклятиями. Многие погружены в вереницу тяжких дум о своём будущем. Есть и те, кто просто молчит, смотря сутки напролёт в потолок, изредка только дотягиваясь из последних сил до стакана с водой.

И с каждым днём раненных всё больше и больше.

Пока я находился в госпитале, ко мне «стекалась» информация о жизни эскадрильи. С Баевым ситуация немного затихла. Операция в Панджшере продолжалась уже пять дней, и на промежуточный успешный результат его трусость не повлияла. Руководство нашей эскадрильей осуществлял Сергей Владимирович Кислицын.

Сам же Баев то ли исчез, то ли не выходил из жилой «бочки». Никто так мне и не объяснил. Кеша ничего дельного никогда не расскажет, хотя прибегает ко мне каждый день по два раза.

Очередное утро началось с традиционного утреннего обхода врачей. В любом госпитале это является важным составляющим организации лечебного процесса.

— Итак, палата номер два, — громко объявил начальник отделения, войдя вместе с группой врачей в нашу палату.

Медленно и внимательно осматривая каждого раненного, начальник отделения останавливался перед пациентами. Информацию по раненным зачитывал дежурный офицер.

Сегодня таким «глашатаем» был командир медроты — капитан Вязин. С ним у меня случилось однажды небольшое недопонимание. Чего он взъелся тогда, понятия не имею.

— Ну что, сынок, как настрой? Я слышал, что ты в футбол на гражданке хорошо играл? — спрашивал начальник отделения у одного из бойцов.

У парня сильно были повреждены ноги от взрыва и шея в результате падения со склона.

— Хороший настрой, доктор. Я же буду ходить?

— И ходить, и бегать, и не только за пивом, — улыбнулся начальник отделения и начал объяснять парню его дальнейший план лечения.

В процессе этого, дежурный офицер показывал рентгеновские снимки и комментировал результаты пройденного этапа лечения.

Через несколько минут очередь дошла и до меня.

— Лейтенант Клюковкин. Вот его история болезни, — начал меня представлять дежурный.

— Не стоит, товарищ капитан. Сан Саныч, всё в норме? — спросил у меня начальник отделения, пожимая руку.

— Так точно. Готов к выписке, — ответил я.

— Разогнался, — буркнул в сторону Вязин.

— Не спеши, Клюковкин. Ожоги пройдут, обследуем и будем думать — в эскадрилью или в Ташкент на ВЛК. Сам понимаешь, за здоровьем лётного состава следят пристально.

— Товарищ майор, однозначно на стационарное ВЛК. Согласно приказу… — начал нагнетать обстановку Вязин.

— Я знаю и приказ, и статью. Но везде есть исключения. Ты будешь летать на вертолёте вместо него? — перебил начальник отделения капитана.

— Ну, мне… я не умею.

— Вот и я не умею, а он это делает почти лучше всех. Так что, по окончанию лечения планируем его выписать в расположение эскадрильи.

Вязин недовольно зыркнул в мою сторону и переместился к моему соседу с забинтованным лицом.

В палату в этот момент вбежала запыхавшаяся медсестра. Такое ощущение, что эта девушка бежала с самого аэродрома.

— Товарищ… эм… майор… ой! — пыталась она отдышаться, но начальник отделения попытался её успокоить.

— Милая, отдышались! Не переживаем и докладываем, — спокойно сказал врач.

Но медсестре уже ничего не нужно было говорить. За окном был слышен свист винтов, гул двигателей и громкие сигналы машин.

— Обход продолжи. Коллеги, в операционную. Готовьтесь. Много работы, — быстро сказал Вязину майор и вместе с другими докторами вышел из палаты.

Видимо, много раненных привезли в госпиталь.

После утреннего обхода ко мне с очередным визитом прибыл Кеша. Радостный, будто сытый бегемот. Да он и размером примерно ему соответствует. Вот что творят печеньки с молочком!

— Саныч, ты когда вернёшься? Все уже ждут, чтобы отметить, — говорил Петров, сидя напротив меня на стуле.

В небольшой авоське он принёс гостинцы из местного военторга, которые мы по большей части раздали моим соседям. Себе же я оставил пару консервов и свежеиспечённый хлеб с ватрушкой.

Сам я был не голоден, но взгляд моего друга в момент когда я убирал в сторону оставшиеся продукты, говорил о многом.

— Пока ещё лежу. Сам бы отсюда сбежал. Какие новости в эскадрилье? — уточнил я.

— Операция ещё не закончилась, но мы основные задачи выполнили. Кувалдин говорит, что про работу нашей 363й упоминают только вскользь. Мол, «молодцы» и «большое командирское спасибо».

— Это нормально. Уже все привыкли, что мы хорошо делаем свою работу. Поэтому и не удивляются.

Тут Кеша слегка помрачнел и подсел ближе.

— Меня к особисту вызывали. Но не к Турину, а к какому-то другому. Я его не знаю. Нашего особиста из кабинета попросили выйти и беседовали со мной отдельно. Это по Баеву.

Петров рассказал, что вопросы ему задавали странные. Ну для Кеши вообще такой допрос в новинку, так что он был непреклонен в суждениях.

— И что ты рассказывал?

— Да всё. Как Баев руководил, как из-за него пацаны погибли, как он нас не прикрыл и как я на него автомат наставил.

На последних словах про автомат я чуть не подавился водой, которую решил попить.

— Кеша, ты прямой, как угол на 90° градусов. Про автомат мог умолчать?

— Да они мне и не поверили. Сказали, что вам всё показалось. А я говорю, что нет. Дали какую-то бумагу подписать, но я не стал.

На мой вопрос, прочитал ли он бумагу, Петров ответил всё так же честно, что не читал. Предполагаю, что приезжий особист выполняет функцию «отмазывания» Баева.

— А что Кислицын? — спросил я.

— Да тут всё просто. Его в Лашкаргах переводят. А нам оттуда замполита.

Вот так вот! Техничное заметание следов. Перевести человека в пустыню на юге Афганистана подальше от основной цивилизации — «грамотное» решение. А сюда прислать человека, совершенно не разбирающемся в происходящем. Он и вопросы задавать не будет.

Самое интересное, кого пришлют вместо Баева. Сомневаюсь, что командование пойдёт на то, чтобы оставить его в Баграме.

Через несколько минут после ухода Кеши, в палате очередной приём раненных. Хрупкие и уставшие медсёстры из последних сил закатывали двух только что прооперированных раненных.

— Ноги… болят… не могу, — прошептала одна из девушек.

Я и ещё один из пациентов подбежали к каталкам, чтобы помочь их затащить в палату.

Ночью, в палате были видны десятки огоньков бледно тлеющих сигарет. Напоминает огни подхода взлётно-посадочной полосы или боковые огни. И с каждой кровати, искалеченный в горах или на равнине простой советский солдат угрюмо молчит.

А если у кого-то есть силы и возможность говорить, тихо произносили «Как жить дальше?», аккуратно поглаживая ампутированную конечность.

Эта ночь исключением не стала. Единственное, мой новый сосед по палате оказался более разговорчивым. Предыдущие двое лежали на соседней койке только ночь после операции, а утром отправлялись в Союз. Точнее, к ним приходили санитары и, укрыв одеялом или солдатской шинелью, уносили из палаты для погрузки в машину.

— Саныч, а вот ты генералом можешь стать? — спросил у меня сосед, который был командиром мотострелкового взвода.

Его лицо посекло осколками. Так что когда он зажигал спичку и подносил к себе ближе, мне казалось, что передо мной мумия.

— Теоретически могу.

— А практически?

— У меня папа не генерал, так что вряд ли.

— А правду говорят про вашего командира? Слышал, что он чуть ли не сын маршала. Вроде его отстранили?

— Пока не знаю.

Тут же палату разорвал дикий крик. Затем второй. Некоторые из бойцов даже сигареты побросали от неожиданности.

— Опять началось, — донёсся до меня расстроенный голос одного из парней.

— И так до утра будет, — сказал ещё один.

— А обезболивающие?

— Не поможет. У них в позвоночник ранение.

У кричащих парней были такие ранения, что даже самое сильное обезболивающее не помогало.

Я встал с кровати, чтобы подойти и позвать помощь. Пока шёл, по проходу между рядами на меня все смотрели с недоумением.

— Саныч, ты им не поможешь, — шепнул мне мой сосед.

Отвечать ему я не стал. Вышел в коридор и подошёл к дежурной медсестре.

— Красавица, ребятам надо помочь.

Из палаты продолжал раздаваться крик. Никогда не думал, что так может быть больно людям. И ведь это сильный мужской организм. Даже не представляю, какое лекарство поможет парням.

— Я… мы им уже вкололи. Больше нельзя. Понимаю, что вам тяжело уснуть…

— Сон тут ни при чём. Парень на части разрывается, — сказал я.

Медсестра тут же ушла за дежурным врачом, а в палате продолжал кричать один из парней. Вернувшись туда, я услышал, как он сыплет проклятиями и оскорблениями в адрес медиков.

Не в силах выдержать адскую боль, он совершенно обезумел и пытался нанести себе удары по лицу. Ненормативная лексика выглядела в данном случае слабым проявлением эмоций.

Я подошёл к нему и сел рядом, пытаясь удержать руки.

— Не могу! Не могу, — продолжал просить парень, а я даже не знаю, чем ему помочь. — Дай мне её. Не хочу больше кричать.

Парень показывал на подушку. Я взял её и протянул парню. Он тут же вырвал её у меня. Нечеловеческий крик тут же сменился на гулкий стон. Едва гнущимися пальцами, он сжимал подушку, будто это его последняя надежда.

В палату медленным шагом вошёл капитан Вязин с лекарствами. Увидев, что я рядом с пациентом, он посмотрел на меня как на врага народа.

— Уйдите от него, — рявкнул он.

— А вы совсем не торопитесь, как я посмотрю, товарищ капитан.

Вязин что-то проворчал мне в ответ и быстро подошёл к кричащему парню.

Он его осмотрел и вколол обезболивающее. Не прошло и пары минут, как парень отпустил подушку. А ещё через минуту и вовсе уснул.

— Увижу курящих, накажу, — проворчал капитан, осмотрев палату.

Интересно, а какие у него рычаги воздействия на раненых солдат и сержантов? Боюсь, их уже ничем не напугать.

Вязин снял медицинскую шапочку и показал мне пройти с ним в коридор.

Выйдя из палаты, он отправил куда-то медсестру, а сам подошёл ко мне вплотную.

Тишина в коридоре сменилась нарастающим гулом двигателей вертолёта, пролетающего рядом с медсанбатом.

— Вы чего здесь устроили? Подняли на уши всех, отвлекли меня от работы. Не понимаете, что ему вы ничем не поможете. Он инвалид. Этот укол — временное средство.

— А вы предлагаете смотреть, как он рвёт глотку, крича от боли? — парировал я.

Вязин достал сигарету и закурил.

— Вы лётчики — натуры неземные. Вам не знакомо это чувство, когда нужно принять неизбежное и оставить всё как есть. Таким, как этот солдат, грозит лишь участь доживать дни в инвалидной коляске. И то, если государство соизволит.

Капитан как-то не совсем хорошо в последней фразе отозвался про обеспечение инвалидов в Союзе. Мне не знакома ситуация с социальным обеспечением ветеранов в 1980 году. Но ведь льготы «афганцам» какие-то должны будут гарантировать.

— Слово «сострадание» вам незнакомо? — возмутился я. — В той палате люди, у которых ещё есть шанс на нормальную жизнь.

Вязин замотал головой.

— Вы ведь сами доставляли сюда раненных. Как и ваши товарищи. Каждый пациент в той палате, лишь очередной кровавый ошмёток афганской мясорубки. Как бы это грубо ни звучало. Нет у них… шансов, — бросил капитан окурок и растёр его ногой.

Двери в приёмном отделении открылись. По разбитому бетонному полу застучали колёса каталок. На редко сохранившуюся плитку капала кровь и сыпалась грязь от лежачего тяжело раненного бойца. Следом занесли ещё несколько брезентовых носилок. И на каждой кричащий от боли воин.

— Пост в Анаве атаковали. Еле успели вертушками эту группу вывезти, — вбежал грязный и взмокший солдат с РД-54 с нашитым красным крестом.

Приёмное отделение теперь наполнено запахами гари и пороха, исходившими от привезённых бойцов. Медсестра слегка потерялась, роняя из рук медицинские приспособления для осмотра.

— Со мной пойдёте, Клюковикин, — потащил меня за собой Вязин.

Я помог втащить в смотровую раненных, пока Вязин давал указание медсестре будить хирургов и командира медсанбата. Девушка нервозно кусала палец и отступала назад от увиденного.

— Не стойте! Быстро за врачами, — крикнул Вязин.

Девушка очнулась и убежала. Попутно, зачем-то взяла с собой стойку для капельниц.

— Новенькая? — спросил я, когда Вязин притянул меня к смотровому столу.

— Да. Недавно из Союза. Повар по образованию, а направили в медсёстры. Бардак!

Первого бойца на смотровом столе, колошматило от шока. У него обуглилась правая рука, а сам он был сильно обколот промедолом. Вязин нашёл среди обгоревшей одежды несколько пустых ампул.

— В операционную. Следите за ним. Перекололи промедолом, — громко сказал он санитарам.

Чем дальше, тем становилось труднее смотреть на раненных. От увиденных увечий, ожогов и ран мне стало казаться, что я сам переживаю боль этих парней. Такое ощущение, что сейчас сам закричу от ужаса раньше, чем закричит от нахлынувшей боли раненный.

— А это вертолётчик. Сбили вечером в том же районе. На прикрытие полетел. Смогли отбить у духов, — поднесли к нам очередного раненного.

На смотровой стол занесли даже не тело, а его обрубок, обгоревший со всех сторон. Он весь, кажется, спёкся или сплавился. На лице сплошное месиво, а сквозь обугленную корку просвечивает розовое мясо.

Узнать в нём хоть кого-нибудь было крайне сложно. Черты лица знакомы, но я не могу понять кто передо мной.

— Как его зовут? — спросил я, но санинструктор только пожал плечами.

— Клюковкин, готов? — спросил у меня Вязин и протянул фонарик.

— Готов, — сказал я.

— Давай, свети!

Я не сразу понял, куда светить и зачем. Но осознание пришло быстро. Поднёс фонарик к глазам, но к сожалению, не сразу разобрал, где они.

Нашёл правый глаз! Он залеплен обгоревшей кожей. А вот второго уже не найти. Вместо него желеобразная масса.

Раненый лётчик начинает подавать признаки жизни. Как это возможно⁈

— Говори с ним. Пусть ответит, — сказал Вязин, продолжая колдовать над моим коллегой.

— Видишь свет? Отвечай, — спокойно спросил я, но вряд ли раненный меня услышит на такой громкости. — Видишь или нет? Дай знать! — крикнул я.

И тут произошло невероятное! Вместо слов прозвучал какой-то набор звуков.

Он реагировал! Живой и цеплялся за жизнь.

— Давай, брат! Прорвёмся, — сказал я

И вот он протянул мне свою обгоревшую руку. Будто я для него луч света и последняя надежда. Стоны и хрип этого человека нарастали. Я даже не хочу задумываться, что он чувствовал в этот момент. Какую испытывал боль и ужас.

Ещё секунда и парень затих. Его рука обмякла, но я по инерции продолжал держать её.

Вязин пытался его реанимировать, но ему уже было понятно — лётчик умер. А я продолжал смотреть в один «живой» глаз парня.

— Всё! 23.23 время смерти. Кто он? — спросил Вязин.

Один из фельдшеров достал смятый листок, где были написаны имена тех, кого привезли.

— Из 363й эскадрильи. Подполковник Баев.

Глава 17

Прохладный ветер приятно обдувал моё взмокшее от пота лицо. Мелкие частицы вездесущей пыли оседали то на губах, то на пальцах ног. Мимо меня быстро парами бегали санитары и фельдшеры, занося раненых ребят. Я сбился на 25 пациенте. И это несмотря на столь позднюю ночь.

К капитану Вязину уже подоспело «подкрепление» в лице медсестёр. Так что он отправил меня в палату. Но для меня сегодня ночь однозначно будет бессонной. От увиденного так просто не уснуть.

Сидя на крыльце медсанбата, я прислушивался к тому, что происходило в стенах приёмного отделения. Обрывки фраз доктора и медсестёр сложно было разобрать. Но интонация говорила о многом.

Если капитан Вязин повышал голос, значит, что-то не так. Тут же стучали колёса каталок и очередной раненый отправлялся в операционную.

К входу в приёмное отделение подъехала ещё одна машина. Боковая дверь открылась, и двое санитаров вытащили окровавленный брезент с раненым.

— Держи ровно, — говорил один другому.

— Пы… пытаюсь, — ответил его коллега.

Тут же у него не хватает сил, и он роняет парня, опускаясь на колени. В последний момент он успевает отвернуть голову.

— Салага! Не хрен жрать было на ночь, — выругался на него второй санитар, который тоже бросил брезент.

Я быстро поднялся и подошёл к ним. Осмотрев раненого, я понял, почему не смог сдержаться санитар. Видимо когда они поднесли брезент ближе к входу и его осветил фонарь, его взору предстали последствия ранения в голову и ниже пояса. Причём перевязку парню не успели сделать.

— Взяли и понесли, — сказал я ругавшемуся санитару.

Мы отнесли раненного в приёмное отделение. Когда я вышел на улицу, парень уже сидел на крыльце и смотрел куда-то вдаль.

— Никогда таких ран не видел? — спросил я, присаживаясь рядом.

Боец подскочил, но я показал ему сидеть.

— Я тут новенький. Прям перед этой войсковой операцией сюда прислали. Так что первый раз такие… ужасы вижу.

— То что ужас — это правда.

Боец достал пачку «Охотничьих», но дрожь в руках не позволила ему взять хотя бы одну сигарету. После того как выпала третья, он оставил попытки закурить.

— А я ещё хотел в медицинский пойти после дембеля. Наверное, не судьба, — улыбнулся паренёк, встал и пошёл в приёмное отделение.

Вот и ещё один «будущий» врач решил, что это не его призвание. Наверняка после Афганистана многие медработники вспоминают время «за речкой» как самое страшное в жизни. Если честно, я и среди других военных встречал многих, кто о войне не говорит принципиально. Слишком много пришлось пережить.

Через полчаса в приёмном отделении всё стихло. За спиной послышались шаги и рядом со мной «приземлился» товарищ Вязин. Взмокший и уставший.

— Будешь? — предложил он мне сигарету, но я помотал головой. — Здоровый образ ведёшь, значит. Или настолько на всё вокруг насрать, что морально не переживаешь?

— Интересная у тебя логика, капитан. Если не куришь, значит, не переживаешь? Может, если не был ранен, то и войны не повидал? — спросил я с сарказмом.

— Да будет тебе, Клюковкин. Это просто я такой. До Афгана бросал, но ненадолго.

— Командировка заставила продолжить потреблять никотин?

— Всё гораздо проще. Если я курить брошу, то от радости сопьюсь, — ответил Вязин.

А чувство юмора у капитана присутствует. Как и скверный характер.

— Баева в морг отправили. За него уже кто только не звонил. У него кто-то очень большой «поршень»? — спросил Вязин.

— Точно не знаю. Говорят, что тесть — маршал Советского Союза.

— Тогда понятно. Долго не засиживайся. Дуй в палату. Понимаю что уснуть не можешь, но есть правила, — сказал Вязин, и мы с ним поднялись с крыльца.

Уже внутри медсанбата, он меня вновь остановил.

— Клюковикин, можно вопрос чисто по мужской линии?

— Конечно. Что случилось?

— Что у тебя с Машей?

Ну вот опять! Очередной ревнивец! В Джелалабаде Кеша со мной чуть не закусился. В итоге и мне не дал ближе с девушкой познакомиться, и сам остался ни с чем.

И вот ещё один. Теперь понятно, чего Вязин на меня смотрит глазами льва при делёжке прайда.

— Ничего. Исключительно рабочие отношения. Уколы мне делала, раны обрабатывала. Задницу мою видела и… переднее место частично. А в чём дело?

Вязин скривился. Теперь сидящий в нём хищник приготовился меня съесть.

— Просто спросил! В палату, лейтенант. Иначе точно в Ташкент поедешь.

— Вязин, ну нормально же общались. Чего разошёлся-то⁈ — удивился я.

Тут у капитана будто крышу сорвало. Глаза налились какой-то невероятной яростью.

— Ладно. Я в палату.

Теперь понятно, почему он не бросает курить. Ему бы ещё девушку найти. Может он как раз на Машу-то глаз и положил.

Наутро меня ждала очередная обработка ран в процедурной. Отстояв положенную очередь, я вошёл в помещение, где что-то записывала в журнал Маша.

Вид у неё был уставший. Она мне молча помахала рукой и тут же прикрыла рот, закрывая большой зевок.

— Доброе утро! Бессонная ночь? — спросил я, снимая майку и укладываясь на кушетку.

— Не то слово. Столько ребят привезли. Мне постовая сказала, что ты тоже поучаствовал. И очень помог.

Я ничего не ответил на эту похвалу. При одном упоминании прошедшей ночи, аромат медикаментов в процедурной тут же для меня меняется на запах сожжённой плоти и гари. А перед глазами последние секунды жизни подполковника Баева.

Маша медленно меня обрабатывала, расспрашивая о самочувствии. Такое ощущение, что тянет время. Либо устала, либо не хочет, чтобы я ушёл как можно быстрее.

— Медсестра, мы тут уже… — скрипнула дверь в процедурный кабинет.

Недовольный пациент призвал Машу поторопиться.

— Ничего. Лейтенант тоже ждал. Если хотите, могу вызвать Веру Павловну.

— Лучше подожду, — моментально закрыл дверь пациент.

Вера Павловна — «легенда» Баграмского медсанбата. Все раненные уже издали узнают её по походке или зычному голосу.

С «тяжёлыми» местная знаменитость себя не проявляет и относится как к сыновьям. А вот с остальными она раскрывается «во всей красе». При первых же звуках её шагов, каждый из солдат побыстрее старается привести в порядок свои тумбочки и кровати. По возможности убрать лишние вещи. Эту медицинскую сестру отличает настойчивость, решительность, возмущение по поводу малейшего беспорядка. Что, естественно, отражается на её мастерстве делать уколы.

— У меня до сих пор от её уколов шишки на мягком месте не проходят, — улыбнулся я.

— Бывает. У Верочки Павловны рука очень тяжёлая. Зато она мне очень помогла в первое время. С её опытом никто не сравнится. Я в первый день потерялась, когда первых раненных привезли. Кровь, ожоги, крики, запах горелой плоти и волос просто уничтожал меня. Вот тут она мне и помогла. Встряхнула, привела в чувство, бъяснила всё.

Я и не сомневался в педагогическом «таланте» Веры Павловны. Исключительно из любопытства, решил спросить подробности.

— И как у неё это получилось? Нашла волшебные слова? — спросил я без намёка на сарказм.

Маша посмеялась и продолжила.

— Ну да! Влепила мне пару пощёчин, сказала: «Соберись, тряпка!». Подействовало отрезвляюще.

Чудеса педагогики!

Дверь в палату вновь открылась. Слегка повернув голову, я увидел начальника отделения.

— Как наш Сан Саныч? — спросил он, подойдя ко мне и осмотрев ожоги.

Майор, слушая доклад Маши, стоял на ногах не совсем твёрдо. Тяжёлая ночь прошла, но дневную работу ему тоже приходится выполнять. Вместо него никто её не сделает. Вот и стоял он сейчас рядом со мной широко зевая и едва успевая прикрывать рот.

— Понятно. Значит, перевязки не пропускаешь, Клюковкин? Это на тебя так действует природное обаяние Марии? — посмеялся доктор.

Маша застеснялась. Видимо, начальник отделения заметил, что не так уж и равнодушно смотрит на меня девушка. А может он знает, что на неё положил глаз Вязин, а Маша взаимностью не отвечает. Вот и пожаловался на меня капитан.

— Доктор, просто у Марии золотые руки. Да и организм у меня растущий, — ответил я.

— Отмазался! Ладно, я по делу. Через пару дней уже можно и выписать тебя, но к полётам не ранее чем через неделю, понял? — погрозил мне доктор и пошёл к выходу.

У самой двери он остановился и вновь повернулся к нам.

— Мария, пять минут ещё. А то уже пациенты нервничают.

— Да, товарищ майор.

— А вам, Клюковкин, после перевязки в ординаторскую зайти нужно будет. К вам посетитель из особого отдела, — сказал мне начальник отделения.

Долго же ко мне шли на беседу! Теперь и Баева уже нет в живых, но разбираться будут ещё долго. С мёртвого уже не спросишь за его нарушения и просчёты.

А может уже и есть у компетентных людей решение, просто соблюсти нужно формальности и допросить всех причастных.

Закончив с перевязкой, я пошёл в ординаторскую. Постучавшись, мне ответил звучный голос и разрешил войти. В охлаждённом кондиционером помещении присутствовали двое.

Первый — особист 109й дивизии Турин Вячеслав Иосифович. Судя по его форме, ему присвоили очередное звание.

— Здравствуй, Клюковикин, — поприветствовал меня Турин, протянув руку.

— Товарищ подполковник, добрый день! Разрешите поздравить?

— Считай, что уже поздравил. Спасибо! Присаживайся, — указал он мне на свободный стул.

Вторым гостем был мне неизвестный человек. Волос на голове нет совсем, на лице густые усы, а взгляд пытается меня прожечь ещё сильнее, чем это делал Турин. Видимо, это тот самый особист из Кабула.

Выражение лица у него совсем недоброе. Он так и ищет в каждом моём движении какую-то зацепку. Да этот особист даже не моргает!

— Полковник Юрьев. Я из особого отдела 40й армии. Более вам Клюковкин знать не положено.

— Добрый день! — поздоровался я.

— Вы знаете, что произошло вчера? — спросил полковник.

— Так точно. Я был рядом с подполковником Баевым, когда он умер.

— Любопытно. И ничего не сделали, чтобы спасти его? — ехидно улыбнулся Юрьев.

Я повернул голову на Турина, но тот стоял с каменным лицом. Ему показывать эмоции не стоит. Но вот то, что он в шоке от такой предъявы, в этом я уверен. В глупых мыслях и вопросах Вячеслав Иосифович никогда замечен не был.

— Виноват, товарищ полковник. На врача я не учился, но и без медицинского образования там было всё ясно. Кузьме Ивановичу уже ничем нельзя было помочь.

— У вас же нет медицинского образования. Как вы можете тогда определить, что у подполковника Баева не было шансов? — продолжил Юрьев.

Ну он сам напросился! Не знаю, работал ли когда-нибудь «в поле» этот полковник, но вряд ли он видел подобное состояние раненого, какое было у Баева.

— А вы дали бы себе шанс, если б у вас полностью обуглилась кожа, вы лишились бы обоих ног и части одной из рук. Ваше лицо бы выгорело до неузнаваемости…

— Прекратите! — воскликнул полковник, прикрыл рот платком и зашёлся в сильном кашле.

Через несколько секунд он пришёл в себя и продолжил.

— Будем считать, что подполковника Баева спасти было невозможно. Но это не отменяет того факта, что вы высказывали недовольство его работой во главе эскадрильи. Как вы это объясните?

— А что, есть те кто был доволен? — уточнил я.

— Отвечай на вопрос, Сан Саныч, — спокойно сказал за спиной Турин.

Я прокашлялся и рассказал как было дело. И про гибель Баги и Маги, предшествующие этому постоянные «постановки-перепостановки». Про вынужденную посадку тоже упомянул.

— В вопросе гибели экипажа старшего лейтенанта Гураева мы ясность установили. И вины Баева здесь нет. Подполковник выполнял указание начальников. Так что рапорт вашего замполита идёт в топку. Ну а факт трусости в эпизоде вашей аварийной посадки доказательств не имеет от слова совсем.

О покойниках обычно говорят только хорошее. В случае с Баевым такое теперь сделать трудно.

Похоже, что не написал перед гибелью рапорт товарищ Баев.

— Если вы установили, что нет вины и Баев не трус, тогда зачем меня допрашивать? — спросил я.

Юрьев и Турин переглянулись. Полковник из особого отдела армии, достал из папки фотографию и положил передо мной. На ней рядом с разбитой стеной, измученный и грязный, стоял один из лётчиков моего звена. А именно Иван Васюлевич.

— У нас теперь вопрос, как тогда получилось, что товарищ Васюлевич у духов в плену?

Глава 18

Новость о печальной участи Ивана была шоком. Помня, что грозит в плену советскому военному, становится не по себе. А лётчику в плен и вовсе лучше не попадать.

Вообще, беседа получается весьма противоречивой.

Сначала Юрьев допытывался, как скончался Баев. Затем поставил под сомнение все факты некомпетентности Кузьмы Ивановича. Следом не нашёл доказательств его трусости.

Тут бы ему и закончить. Тогда не пришлось бы гадать о цели его приезда. Она мне видится только одна — личная просьба больших людей разобраться в ситуации с Баевым. Возможно, «сгладить углы» с его проступками. Только вот смысла это теперь не имеет. Человека-то нет.

Но Юрьев на покойном Кузьме Ивановиче не остановился и пошёл дальше.

— Вы не удивлены. Значит, что-то не то замечали за товарищем Васюлевичем? — спросил Юрьев.

— Только отвечай на вопрос конкретно. Ситуация сложная, — добавил Турин.

Ну, конкретно так конкретно!

— Да, замечал. В полёте строй держит плохо. На предельно малой высоте сильно разбалтывает вертолёт…

Юрьев улыбнулся. Либо у него отменное чувство юмора, либо он сейчас готовится произнести что-то угрожающее.

— Ты не Клюковкин, ты — Жванецкий. А вот я не начальник службы безопасности полётов. Мне, то что ты рассказал, неинтересно, — спокойно сказал Юрьев.

За спиной Турин прокашлялся. Думаю, что он это сделал, чтоб не засмеяться.

— Виноват, товарищ полковник. Иных странностей у Васюлевича я не увидел.

— Понятно. То есть, вариант с трусостью и последующей добровольной сдачей в плен не рассматриваешь? — спросил полковник.

— Я в моих подчинённых уверен. Не раз доверял им свою жизнь.

Юрьев кивнул, встал со своего места и подошёл к окну. Смотря на улицу, полковник молчал и готовился выдать какую-то пламенную речь.

— Расскажи ему, Иосифович, — сказал полковник.

Турин начал рассказ, что произошло в Анаве. Несколько групп духов атаковали пост в сумерках. Использовали и миномёты, и «эрэсы», и огромное число крупнокалиберных пулемётов. Что именно было целью, пока не выяснили.

— Есть вариант, что их интересовало оружие. Такое можно предположить, поскольку их заблокировали в ущелье без поставок из Пакистана. Вот они и хотели добраться до складов, — сказал Турин.

Юрьев замотал головой и повернулся к нам.

— Но кое-что не сходится. Зачем было проводить такую атаку и бомбить из всех стволов? Попади они несколькими минами в склад с оружием и остались бы они без добычи, — поправил его полковник. — Но это уже к делу не относится. В итоге, пара вертолётов, ведущий которой Баев, летит на прикрытие. Отрабатывает по целям, но на выходе из очередной атаки вертолёт подполковника получает повреждения. Производит вынужденную посадку.

Далее рассказ продолжил Турин.

— Приземлились не совсем удачно, как объяснил Рогаткин. По его словам было видно, где в горах идёт бой. Душманы рванули туда сломя голову. Рогаткин, как мог, прикрывал, но в расщелины он не залез бы.

— Что случилось с Баевым, вы знаете. За него бились до самой ночи. Нашли в таком вот состоянии недалеко от места вынужденной посадки. Ну вы и сами его видели, — выдохнул Юрьев и вновь закашлялся, прикрывая рот платком.

Далее Турин объяснил, что следов Васюлевича не нашли. Ни формы, ни снаряжения, ни его самого. Только эта фотография.

— Получается, что приземлились оба. И в бой вступили оба, хотя по состоянию Баева это не скажешь. А вот последствия для обоих очень и очень разные. Я бы сказал, диаметрально противоположные. Вот мы и спрашиваем, каков из себя Васюлевич?

То есть, теперь в трусости и возможной добровольной сдаче в плен, обвиняется Ваня.

— Ничего особенного. Я с ним летал в паре. В том числе и во время операции в Джелалабаде. Можно сказать, что он мой штатный ведомый.

И у меня сразу закрались сомнения. Васюлевич — командир вертолёта, а полетел на месте оператора. Ничего критичного, но вопросов очень много. Кузьма Иванович мог бы взять наиболее подготовленного лётчика-оператора.

— Правильно понимаю, что уже ведутся переговоры по возвращении Васюлевича? — уточнил я, указывая на фотографию.

Юрьев покачал головой и вернулся за стол.

— Не так быстро. Он же лётчик. За него требуют и большие деньги, и несколько духов в придачу. Пока что у нас только эта фотография, переданная нам по… определённым каналам. Вернёмся к Баеву, — сказал полковник.

Опять! Вопросы совсем не к месту, но на них приходится отвечать. Несколько раз Юрьев спросил «почему я так плохо думаю на Кузьму Ивановича». Пару раз он выражал сомнение в трусости Баева. Так что не вызывает у меня сомнения — товарищ полковник тут по просьбе вышестоящего начальства помочь Кузьме Ивановичу «отмыться».

Закончив беседу, Юрьев вышел из ординаторской, а Турин ещё на пару минут задержался.

— К тебе ещё замполит из Кабула хотел пробиться, но ему не позволили, — похлопал меня по плечу особист дивизии и заспешил следом на выход.

Как-то уж совсем мало поговорил наедине со мной Турин.

— Может, ещё что-то, Вячеслав Иосифович?

— Да. Не самое лучшее время и место, но наш общий знакомый Максим Евгеньевич передал пламенный привет. В ближайшее время тебя ожидает работа. Ну и меня тоже.

Сейчас совсем не до новых вертолётов. Надо как-то вызволять Ваню. Ясно, что это не в моей компетенции, заниматься вызволением из плена. Но меня не может не волновать судьба одного из подчинённых.

— Понял, буду готов. А разве полковнику из особого отдела армии поручают такие «важные» задания, как опрос лейтенанта в госпитале? У него же есть люди в подчинении, кто мог бы этим заняться, — намекнул я Турину.

Вячеславу Иосифовичу вопрос, конечно, не понравился.

— Имеет на это право. Как и я. У меня ведь тоже есть подчинённые, но… «подконтрольные» дела приходиться вести самому. Выздоравливайте. С делом Баева как-нибудь разберёмся, — сказал подполковник.

— Вы хотели сказать, делом Васюлевича? — уточнил я.

— Само собой, — ответил Турин и вышел из ординаторской.

И почему-то мне кажется, что его оговорка была неспроста. Невзначай, но он подтвердил, что прибытие Юрьева не что иное, как указание сверху.

На следующий день меня ещё раз осмотрел врач и рекомендовал выписать в расположение эскадрильи. Ограничения на полёты было наложено только на предстоящую неделю, а про отправку в Ташкент никто и не заикнулся. Значит, последствия посадки в горящем вертолёте остались позади.

В жаркий полдень я добрался до нашей эскадрильи. Первым делом отправился в жилой городок. Здесь уже полным ходом шло строительство «модулей» — сборно-щитовых домиков, в которых жить гораздо приятнее, чем в палатке.

Постепенно места проживания стали мне напоминать про мой сирийский опыт. Всем известные «кимбы» являются не чем иным, как внуками афганских модулей.

Войдя в палатку, сонного царства я не обнаружил. Пара человек расписывала пульку и не сразу оторвалась от карточной баталии в преферанс.

Ими оказались мои подчинённые — Семён и Юрис Залитис.

— Саныч! Как живой! Здоровье как? — поприветствовал меня Рогаткин.

— Не дождётесь. Неделю ещё халявить, а потом работать. Как у нас тут?

Но на мой вопрос парни не ответили.

— Саныч, давай с нами. Мы тут решили от нард перейти к преферансу, — предложил мне Юрис.

— Я заметил, что вы перешли к другому виду спорта. Так как дела в эскадрилье?

Мне предложили отвар из верблюжьей колючки и угостили югославским печеньем «Альберт». Весьма вкусная штука!

Семён быстро мне рассказ о том, как сбили Баева. Всё то же самое, что я услышал от особиста. Интереснее было дальше.

— Так, ну теперь слушай, — начал рассказывать Рогаткин, откладывая в сторону карты.

Операция в Панджшере подошла к концу. Потери значительные, если даже сравнивать с боевыми действиями на границе с Пакистаном месяц назад.

Особенно у пехоты. На одном только посту в Анаве погибло почти отделение.

— Кабульцы потеряли два экипажа. У нас погиб Баев, а Ваню Васюлевича пока не нашли. Ходит разговор, что возможен обмен на какого-то высокопоставленного духа, но «зелёные» не хотят, — пояснил мне однополчанин Юрис, назвав армию Республики Афганистан устоявшимся в нашем лексиконе прозвищем.

— Говорят, надо деньги платить. Не знаю даже, сколько за Ваньку запросят. И вообще, вернут ли, — ответил Семён.

На этом новости не закончились. Парни перешли к обсуждению новых назначений в командном составе.

— Кислицына возвращают из «Лошкарёвки», — сказал Залитис, назвав аэродром Лашкаргах устоявшимся прозвищем.

— Замкомэска улетел туда на должность командира. Там комэска слёг надолго с тяжёлой болезнью, так что решили не рисковать им. Нашего ему на замену. В ближайшие дни приедет к нам новый и комэска, и зам. Кто и откуда, понятия не имеем.

Очередные перестановки и новые назначения — это всегда 50 на 50. Иногда даже лучше, когда ничего и никого не меняют. Уже привыкаешь к поведению и требованиям одних командиров. Но потом приходят другие, включается в работу механизм «новой метлы» и она метёт по-новому.

Через два дня прибыл и новый командир эскадрильи. В этот раз не было построения, торжественной речи заместителя командующего ВВС армии и громких слов. Вечернее собрание прошло, как и при Баеве, в классе предполётных указаний.

Все расселись по местам и приготовились слушать Кислицына. Замполит довёл порядок работы на завтрашний день и перешёл к обсуждению насущных вопросов.

— Полёты — это всё хорошо, но нам нужно думать что-то с обустройством бани и двух наших модулей. На следующей неделе переезжаем, — объявил Сергей Владимирович.

Тут же определилась инициативная группа, которая займётся сооружением новой бани. К ним в помощь будут назначаться каждый день свободные от вылетов офицеры. То же самое и с переездом в модули.

— Сергей Владимирович, а что с Васюлевичем? Есть информация? — спросил я.

Тут же класс затих. Тема важная, пускай и нет возможности её всё время обсуждать.

— Сан Саныч, там не всё так просто. Он жив. По данным агентуры, его держат на обмен. Весной, если вы помните, разведчики взяли какого-то духа. Как оказалось, он очень важен для Шах Масуда.

Один из моих лётчиков Залитис не дал продолжить Кислицыну и начал задавать вопросы.

— Так почему его не отдать? Я бы за нашего парня и сотню бы не пожалел. Их вон сколько, как…

— Не торопись! — остановил Сергей Владимирович эмоциональный порыв Юриса. — Этот «крутой душман» находится у ХАДовцев. Там у них начальник какой-то Наджибулла. Парень серьёзный, но на контакт идёт. Он предложил на обмен 10 человек за одного Ваню, но душманы в отказ идут. Ещё и угрожают, что… ладно. Там много чем угрожают. Но я в Васюлевича верю. Он — советский офицер! Родом с Донбасса! Из семьи шахтёров, а они парни крепкие.

Кислицын как раз закончил говорить, и в класс открылась дверь. На пороге появился невысокого роста мужчина с прилизанными тёмными волосами.

В руках парашютная сумка, а сам он одет в песочный комбинезон и подмышкой держал фуражку.

— Добрый вечер! Подполковник Абрамов. Ваш новый командир эскадрильи, — улыбнувшись, сказал офицер.

Тут же в классе все поднялись на ноги, но Абрамов замахал руками.

— Не-не-не! Сидим и слушаем, майора Кислицына. Сергей Владимирович, верно? — спросил у замполита Абрамов, подойдя к нему и пожав руку.

— Так точно, товарищ подполковник. Рады вам как себе! — посмеялся Кислицын.

— Вы не ждали, а я припёрся, как говорится, — заулыбался Абрамов.

Чувство юмора у нового комэска есть. Посмотрим теперь на остальные качества в процессе работы.

— Ну-с, предлагаю познакомиться ближе. Подполковник Абрамов Вадим Петрович. Лётчик 1го класса. Направлен к вам из Центра Армейской авиации в городе Торске. Имею допуск на Ми-8, Ми-24, Ми-6 и Ка-25. В общем, летал и над сушей, и над морем. А также в Анголе. Теперь вот и в горах полетаю.

Послужной список неплохой у Абрамова. Да и с виду улыбается и приветлив. Я уже вижу, как они с Кислицыным о чём-то договариваются. Может размышляют, что делать после совещания.

Абрамов произнёс ещё несколько приветственных слов и обозначил некоторые задачи на завтра.

— По мере возможности пообщаюсь с каждым из вас. Начну с командного состава, а затем вниз по иерархии. Наслышан, что есть в эскадрилье потери и убывшие на лечение лётчики. Что-то здесь говорить сложно. Пускай мы здесь выполняем интернациональный долг, но это война. И другого слова в словаре я не нахожу нашей миссии в Афганистане.

Спустя пару минут, мы вышли из кабинета и начали грузиться в «шишигу», чтобы уехать с аэродрома. Новый комэска уехал на УАЗе. Кислицына же ещё не было. Ему нужно было позвонить в штаб дивизии и что-то уточнить. Его-то мы и ждали.

— Саныч, ну как тебе комэска? Вроде ничего. Не хуже Енотаева, — улыбался Кеша, сидевший рядом со мной в кузове ГАЗ-66.

— Но и не лучше. Пока что, — сделал вывод Юрис.

Я кивнул и нагнулся к Залитису, который сидел напротив меня.

— Ты в порядке? На собрании эмоционально с Кислицыным разговаривал? — уточнил я у него.

— Всё хорошо. За Ваню переживаю. Мы ж с ним в Германии соседи по лестничной площадке. Семьями дружим. Не представляю себе, если придётся его везти домой…

— Он живой. Мы это знаем и его делом уже занимаются.

— Ага! Саныч, только вот не надо сейчас про «своих не бросаем». Я бы вообще взял бы и спалил ко всем чертям этот Панджшер с его кишлаками и городами.

— И чтобы это изменило?

— Я бы успокоился, — ответил Юрис.

Закончить разговор я не успел, поскольку появился Кислицын и подозвал к себе.

— Сейчас едем в жилой городок, а потом в штаб. На какую-то беседу меня и тебя просят.

Через полчаса мы приехали с Сергеем Владимировичем к входу в штаб. Перед зданием стояло несколько автомобилей с вооружённой охраной. В столь поздний час видеть столько людей рядом со штабом неожиданно.

По тёмному коридору шли быстро. Кислицын то и дело подгонял, говоря об ускорении.

В кабинетах уже не горел свет и не было слышно звуков печатной машинки. В коридоре встретили пару солдат с большими кипами бумаг, но никого из командования 109й дивизии не было.

Перед входом в кабинет мы столкнулись Семёном Рогаткиным, который выглядел весьма растерянно. Когда только его успели перехватить, трудно сказать. На вечернем собрании его не было.

— Что там? — спросил Кислицын.

— Напряжённо, но он адекватный. Даже руку пожал, — выдавил из себя улыбку Семён.

Мне уже надоело быть в неведении. Двое моих однополчан в курсе, а я тут будто в кроличью нору сейчас буду падать.

— Вы мне расскажете, в чём дело? — уточнил я.

Кислицын постучал в дверь и спросил разрешения войти. Я переступил порог следом.

В кабинете был приглушённый свет, который падал с настольной лампы. Но и с её помощью можно было понять, кто сидит за столом.

— Проходите, майор и лейтенант. Я вас уже жду.

У стены сидели командир дивизии Кувалдин и заместитель командующего армией. Возник рациональный вопрос: кто же тогда в центре стола сидит, раз заместитель командующего в стороне?

По одежде было сложно определить звание сидящего за столом. Он был одет в лётный комбинезон. На столе лежала фуражка, но развёрнута к нам задней частью.

Кислицын вытянулся в струнку и начал докладывать.

— Товарищ маршал авиации, майор Кислицын и лейтенант Клюковкин по вашему приказанию прибыли, — произнёс Сергей Владимирович.

Судя по всему, в Баграм приехал тесть Баева.

Глава 19

В предыдущей жизни я видел маршалов только на картинках и периодически в кино. А вживую мне они никогда не попадались. Тут же передо мной стоит настоящий маршал авиации. По взгляду не скажешь, что суров. Скорее, он похож на доброго дедушку.

— Присаживайтесь, — показал он на два стула перед столом.

Кислицын и я медленно сели. Пока что напряжённой обстановка не выглядела. В кабинете было тихо. Беззвучие нарушалось шуршанием листов, которые переворачивал в лётной книжке маршал. Периодически вздрагивал холодильник «Минск» и кашлял заместитель командующего армией.

— Если вы меня не знаете, то представлюсь. Маршал авиации Рогов Иван Иванович. Занимаю должность заместителя главнокомандующего ВВС СССР по боевой подготовке. Я имею непосредственное отношение к вашему бывшему командиру эскадрильи Баеву.

Маршал выглядел уставшим и при нашем появлении широко зевнул, прикрывая рот. Рядом с ним лежала папка с документами и стояла маленькая коробка, на которой была написана фамилия Баев. Видимо, это личные вещи Кузьмы Ивановича.

— Майор, как охарактеризуете погибшего подполковника Баева? Я слышал, что вы хотели поднять какой-то вопрос на партсобрании, касаемый Кузьмы Ивановича.

Хорошо подготовился к разговору маршал! Кислицын только «заикался» про партсобрание по поводу коммуниста Баева, но никаких поползновений в этом направлении не было. Либо я уже не застал подготовку к данному мероприятию.

— Товарищ маршал авиации, подполковник Баев, как член КПСС был обязан служить примером коммунистического отношения к труду и выполнения общественного долга. Он должен был твёрдо и неуклонно проводить в жизнь решения партии…

— Я тебя понял. И прочитал характеристику Кузьмы Ивановича. Но расскажи, почему тогда человек, награждённый двумя орденами Красного Знамени, в рапорте описан как «некомпетентный и трусливый»?

Кислицын слегка прокашлялся. На его лице читалось неслабое волнение. Соглашусь, что перед маршалом держать ответ не то что перед другими военачальниками.

— Товарищ маршал, мною все обстоятельства проступка подполковника Баева изложены. По моему мнению, подтверждённому расчётами, он совершил ошибку, которая привела к гибели…

Маршал встал со своего места и навис над нами.

— Ваш комэска выполнял приказ. Если бы Баев видел, что есть ошибка командования, он бы на неё указал, — произнёс Рогов.

Но он этого не сделал. Либо сделал, но его не услышали.

— Лейтенант Клюковкин, а вы почему решили, что вас не прикрыл ваш командир? — обратился ко мне маршал.

Наверное, потому что я получил ракету в один из двигателей. Какой-то странный опрос у маршала.

Я в очередной раз пересказал обстоятельства моей посадки в кишлаке. При этом акцент на ожогах решил не делать. А то ещё подумают, что компенсацию выпрашиваю.

Маршал внимательно выслушал и сел на стул. Морщинистые руки старого вояки сжались в кулаки. Губы побелели от того, как их сжал Рогов. Он выглядел сейчас злым и расстроенным одновременно.

— Кузьма, Кузьма, — выдохнул Иван Иванович и достал серебристый портсигар. — Хороший табак, генерал. Угостишься с комдивом?

Рогов повернулся к заместителю командующего, доставая папиросу из портсигара.

— Так точно, товарищ маршал, — сказал генерал.

Он и Кувалдин подошли к Рогову, взяли по папиросе и вместе вышли в коридор. Завуалировано, но маршал попросил оставить его наедине с нами.

— Я сразу к делу. Мои возможности вам известны. Всё что вы написали, с лёгкостью можно потерять. Чистый лист для Баева.

Маршал дело говорит. Захотел бы он, и все следы трусости были утеряны. Получил бы Баев Героя Советского Союза посмертно, а мы бы с Кислицыным поехали в «Ложкарёвку» на длительный срок.

— Но я хочу справедливости. Хочу верить в то, что Кузьма действительно погиб не просто так. И помочь в этом может только один человек.

Похоже, что Иван Иванович намекает на пленного Ваню Васюлевича. Если и правда вытащить в ближайшее время нашего товарища, то он расскажет всё.

Главное, чтобы не получился обратный эффект. Мы Ваню спасём, а он расскажет то, что не устроит маршала. Вполне такое может быть.

— Товарищ маршал, мы готовы спасти боевого друга. Но это не так уж просто. Он в плену у Ахмад Шах Масуда, — объяснил Кислицын.

— Знаю. Ты не думай, майор, что я не понимаю, какую цену душманы будут просить за советского лётчика. Я наслышан, что у вашей эскадрильи высокая выучка. А какой-то паренёк у вас и вовсе сбил вертолёт ракетой. Не знаете, кто он?

Сергей Владимирович кивнул в мою сторону.

— Забодай меня комар! Лейтенант, ты что ль этот вертолётный ас? — спросил маршал Рогов.

Удивительно, что целый зам. главкома ВВС не знает этого факта в моей биографии. Слишком быстро замяли инцидент с Пакистаном.

— Так точно, — спокойно ответил я.

— Замполит, и на какой орден ты его наградные послал? — переключился маршал на Кислицына.

— Думал на грамоту, но объявили благодарность…

Я чуть не подавился от столь большой щедрости. Правда, первый раз слышу о поощрениях за операцию в Джелалабаде. Ранее Сергей Владимирович не говорил он них.

Ну конечно! Такая награда может и «голову вскружить»!

— Ты в своём уме⁈ Что за бардак! Ну был переполох в МИДе и что теперь? Людей чего не поощрить⁈ — возмутился Рогов.

Дверь в кабинет открылась, и на пороге вместе с Кувалдиным и замом командующего армией, появился и Сопин.

— Иван Иванович, как вы и просили. Толковый и опытный командир отряда специального назначения — майор Сопин, — представил Игоря Геннадьевича Кувалдин.

Маршал пожал руку командиру спецназа и вернулся за стол.

— Значит так, товарищи. Чем быстрее вы разработаете операцию по спасению, тем лучше, — объявил Иван Иванович.

Я не меньше всех хочу найти Ваню, но надо признать, что операция по спасению — экстренный вариант.

— Товарищ маршал, так мы же не знаем, где он, — удивился я.

— Вообще-то… знаем. Но информация требует проверки, — тихо сказал Сопин.

Ого! А чего тогда молчал, Геннадьевич⁈ Надеюсь, он найдёт объяснение.

— Майор, нет времени на проверки. Готовьте людей, а за авиационную поддержку отвечаю лично.

Более нас решили не задерживать и отправили отдыхать. Как я понял, дальше Рогов и заместитель командующего будут получать разрешение на подобного рода операцию.

Выйдя на улицу, мы трое отошли в курилку. Переварить разговор не мешало бы.

— Геннадич, а ты чего молчал? Ты по правде знаешь, где Ванька? — удивился Кислицын.

— Не всё так просто. Информация есть, но она не настолько надёжная, чтобы прямо сейчас рвануть в горы. Нужно проверить, — ответил Сопин.

— К тому же, Масуд не дурак. Он понимает, что Ваню будут пытаться найти или выкупить, — добавил я.

Как бы цинично ни звучала моя мысль, но Васюлевич «стоит» дороже, когда живой.

— Думаешь, он захочет нас по ложному следу повести? — спросил Кислицын.

— Я в этом уверен. Искать надо, но лучше договариваться с ХАДовцами о помощи. Если у нас важный для Масуда человек или родственник, он будет равноценным при обмене, — предположил я.

Сопин кивнул и поправил кепку на голове.

— Родственные узы на Востоке очень важны. Душман, что содержится у ХАДовцев именно родственник Масуда.

Теперь понятно, почему духи не хотят менять Ивана и на 10 человек. Им нужен конкретный.

Рядом с курилкой остановился УАЗ «таблетка», подняв в воздух огромные клубы афганской пыли. Еле-еле отмахались от жёлтых частиц песка!

Из машины вышел особист Турин, заспешивший в штаб. Увидев нас, он пригладил волосы и быстро вошёл в курилку.

— Большой гость уже общался с вами? — спросил Вячеслав Иосифович.

— Ага, — хором ответили все трое.

— Прекрасно. Есть «наводчик», который нам рассказал, где держат Васюлевича. Просто так его не вытащишь.

Сопин посмотрел на меня и Кислицына. Во взгляде разведчика ощущалось, что он сомневается по поводу операции по спасению.

— Как-то всё невнятно, Иосифович. Слишком быстро и фотография лётчика всплыла, и информатор появился, и требования откуда-то у ХАДовцев стали известны, — сказал Игорь Геннадьевич.

Да, в деле Васюлевича странностей много.

— «Зелёные» отказываются предоставить запрашиваемого душмана для обмена на Васюлевича. У нас другой возможности нет. Кто его знает, сколько ещё парень протянет в плену, — произнёс Турин и ушёл в штаб.

По итогу: Васюлевич у духов, на обмен «важную птицу» не дают, от командования армией есть устное распоряжение вызволить силовым методом.

Осталось только разработать план. В течение пары дней шла проверка информации, которую получили от «наводчика». В горах постоянно высаживали группу разведки.

После одного из заданий вернулись на аэродром, но тут меня и Юриса — моего временного ведомого, ждал сюрприз. На стоянке стоял автомобиль нашего командира эскадрильи.

— Неспроста, — сказал Кеша, когда я зарулил и готовился выключаться.

— Логично. Абрамов уже со всеми из командиров побеседовал, кроме меня, — ответил я, закрывая пожарные краны двигателей.

Я вылез из кабины и в очередной раз почувствовал весь производственный ад на аэродроме.

Вечернее солнце над Баграмом слепило и пригревало со страшной силой. После полёта и так весь мокрый. А тут из тебя выдавливаются последние капли влаги. Лицо обгорает мгновенно. На губах сухо и во рту слабый хруст афганской пыли, которую несут сухие ветра.

— Саныч, давай в баню. Потом на беседу поедешь, — предложил Кеша, пока я расписывался в журнале.

Бортовой техник Носов тоже рекомендовал для начала ополоснуться, а потом решать вопросы. Однако нового комэска, хоть он и адекватный человек, я решил не нервировать.

— Съезжу, поговорю и окунусь, — ответил я и зашагал к машине.

За мной шёл Юрис, которому один из инженеров передал информацию тоже прибыть к Абрамову.

— Удивлён. Не знаешь, меня зачем позвал? — спросил Залитис, растерянно посмотрев на меня.

Так и хотелось ему ответить, что за столько лет службы меня может удивить только отсутствие маразма в этой самой армии.

— Я вообще бы не обсуждал подобного рода приказы. Проще прийти, сделать дело и уйти.

Машина УАЗ забрала нас и отвезла прямиком на КДП. Здесь, в душном классе подготовки к полётам, подполковник Абрамов быстро шелестел бумагами.

— О, Клюковкин и Залитис! Проходите, товарищи, — громко сказал Вадим Петрович.

Рассевшись перед командиром, мы приготовились его слушать.

— Сан Саныч, ты у нас без второго класса. Послужной список не такой уж внушительный. И тут повышение. Я что-то о тебе не знаю?

При этом подполковник был рад этому факту. Совсем странно себя ведёт.

— Нет. Всё у вас написано.

— Тогда ты меня поймёшь. Сдай дела Залитису. Командиром звена временно назначаю Юриса.

Вот лучше бы я в баню пошёл!

Глава 20

Я молча смотрел на командира эскадрильи, ожидая каких-то новых указаний или вопросов по поиску Вани Васюлевича. Почему-то от решения комэска о смене командира звена мне было «ни холодно ни жарко».

Я и так не был официально назначен на должность, а лишь исполнял обязанности до прибытия кого-то на это место. И этого «заменщика» нашли среди лётчиков моей эскадрильи.

— Вы ничего не скажете, Сан Саныч? — спросил у меня Абрамов.

— Так точно, товарищ подполковник! Есть передать дела Залитису, — ответил я.

Видимо, Вадим Петрович ждал чего-то другого. Не могу представить чего, но я бы никогда не возмущался после подобных решений.

Да, я пару месяцев уже руковожу ребятами. Участвовал с ними в двух крупных операциях. Считаю, что проявили мы себя достойно.

Конечно, была надежда, что меня повысят в должности. Но уж слишком мало времени прошло с преображения Сашки Клюковкина. Так что повременим с повышением.

— Товарищу Залитису уже пора расти, как я посмотрю. По службе нареканий нет. Да и с предыдущим командиром звена, как я слышал, вы вместе в Германии служили, верно?

— Вадим Петрович, всё верно. Я ещё и с Васюлевичем… — Юрис недоговорил, поскольку его остановил Абрамов.

— Это сейчас к делу не относится. Да, наш боевой товарищ в плену, но этим делом занимаются. Я постоянно на связи с представителями штаба дивизии и ВВС армии…

Ну и дальше началась стандартная песня про «дело ведут лучшие сотрудники» и «если надо, дойду до главного». Единственное, в чём я согласен с Абрамовым так это в его оценке службы Юриса.

Опыта у Залитиса больше, чем у меня. Тем более что он получит 2й лётный класс к концу года. Так что выбор командира звена очевиден.

— Вам, Залитис, нужно сейчас думать над подготовкой личной состава, продвижению по программам курса боевой подготовки. И всё на своём опыте и профессионализме.

— Товарищ подполковник, ну мы с Сан Санычем потихоньку тоже продвигались. Хоть и предыдущий командир эскадрильи не поддерживал его начинания, — добавил Юрис.

Льстит мне, что Залитис меня показывает с хорошей стороны. Но не вижу я, что товарищ подполковник рад этому.

— Я поддерживаю. Так что ты теперь можешь планировать контрольные и тренировочные полёты. У тебя, Юрис, второй класс будет, но надо ещё людей подготовить. Не забывать о новой тактике.

Залитис приготовился ещё что-то рассказать комэска. Спасибо, конечно, но пока что Юрис только злит этим Абрамова.

— Вадим Петрович, так мы с лейтенантом Клюковкиным много чего разработали! У меня всё записано…

Тут подполковник и устал слушать похвалы в мой адрес.

— Так, стоп! Я всё понял. Залитис, принимайте командование и оставьте нас с Клюковкиным наедине.

— Есть, — сказал Юрис, встал со стула и вышел из класса.

Абрамов дождался, пока дверь захлопнется, и повернулся ко мне. Улыбка, с которой он смотрел на меня, была совсем неискренней.

— Наделали вы дел, Сан Саныч. Выходит, что вы уникум, профессионал, храбрец и… ловелас, верно?

— С трудом представляю, как вы определили, что я — ловелас?

Хотя, если он с Центра Армейской авиации, ему мог рассказать про меня и полковник Медведев. Но в такое стечение обстоятельств верится с трудом. Делать командиру Центра больше нечего.

— У меня свои источники. Я с вами только второй раз вижусь, и вы мне уже не нравитесь. У вас какие-то дела с разведчиками, особистами, приезжими людьми. А ещё вы способны написать рапорт на командира эскадрильи. Что я не прав?

Почти всё верно изложил Абрамов. Похоже, в ряде моих характеристик он забыл выразить мнение, что я ещё и стукач. Зря он так обо мне думает.

— Способен. И мой рапорт касался исключительно преступных деяний командира. Или я не прав?

Абрамов вновь улыбнулся. Вот и пойми, он доволен или это злобный оскал такой?

— Характерный вы парень! Но чего у вас не отнять, так это светлый ум. Понаблюдаю за вами. Не забывайте, куда вы собираетесь после Афганистана. Я ведь имею к Торску непосредственное отношение, — подмигнул мне подполковник.

Дешёвый шантаж. Как будто если не попаду служить в Торск, жизнь для меня закончится. В Соколовке тоже можно и жить, и семью создавать, и звания получать.

— Согласись со мной, Сан Саныч. Не нужна тебе эта должность командира звена. Если какие мысли появятся, ты лучше ко мне подходи. Обсудим, рассчитаем, запишем. Не стесняйся, я не кусаюсь, — посмеялся Абрамов.

Ну вот теперь «дебет с кредитом» сошёлся! Знает меня товарищ подполковник хорошо. С полковником Медведевым, который мне сделал предложение о переводе в Торск, он общался. Тот ему однозначно сказал присмотреть за мной.

Но Абрамов решил присмотреться. Авось у Сашки Клюковкина ещё какие идеи «выстрелят». Я их на вооружение и возьму, да за свои выдам. Гениально!

— Разрешите идти? — спросил я.

— Нет. Что там с Васюлевичем? Разведка что говорит?

А ведь несколько минут назад Абрамов рассказывал, что владеет всей информацией и держит «руку на пульсе». Теперь ему не только надо интересные мысли подавать, но и о ходе поисков сообщать.

— Очередной рейд группы Сопина был, но следов не нашли.

— Да, это я знаю. Там всё сложно. И с обменом тоже, — кивнул комэска, изобразив заинтересованность.

Чего тогда спрашивал, если всё знает? Однозначно не интересует Абрамова Ваня. Задницу ни себе, ни нам рвать Вадим Петрович не будет.

Если быть честным, то и не сильно много он и может. Но хотя бы стучаться в кабинеты и надоедать командованию с вопросами о ходе переговоров, он бы мог.

— Ладно, иди Клюковкин. Если будут идеи, приходи. Только сразу ко мне, — улыбнулся Абрамов.

— Так точно, товарищ подполковник, — изобразил я радость и вышел из кабинета.

Юрис никуда не ушёл, а стоял в кабинете. Подслушивал что ли?

— Сань, я не в курсе был. Честно! — сказал Залитис, когда мы вышли из здания.

— Юрис, я на тебя не в обиде. Наоборот, поздравляю, — искренне ответил я.

— Как он так решил⁈ Взять и снять с должности! Он баран…

Я остановил Юриса, прежде чем он опять выскажется нелицеприятно про командира эскадрильи.

— Я у Вадима Петровича рогов не заметил. И в словах он не блеял. Тебе же советую приказы командования не обсуждать.

— Надо было спросить у нас. Кто лучше, кто хуже. Может голосовать…

Что-то совсем не то в голове Залитиса. В советской армии, как мне кажется, демократией не должно даже и пахнуть. А тут прям повеяло, так повеяло!

— Ты о чём сейчас? В армии единоначалие. Командир принял решение, значит, так и будет. Конкурсы, дебаты и обсуждения оставь другим должностным лицам.

Залитис кивнул. А вот мне вспомнился сейчас Баев. Ведь его вопрос Кислицын собирался вынести на партсобрание. Но как говорится — это другое.

После трудного дня найти машину никак не получалось. Да ещё и Залитис меня кинул, убежав в клуб на концерт!

Ничего плохого я в этом не вижу. Фронтовые концертные бригады были всегда в армии. Всё же искусство иногда помогает не потерять себя вдали от дома.

Не стал я ждать когда за Абрамовым приедет УАЗ. Надел сохранившиеся от Клюковкина очки и пошёл пешком по залитому солнцем бетону стоянки. Так можно хоть немного срезать до жилого городка.

Пока шёл, увидел группу людей в гражданской одежде рядом с Ан-12. Среди них были и девушки.

Рампа у самолёта открыта, и из грузовой кабины солдаты выносят ящики.

— Ну и где? Жара невозможная, — разобрал я возмущение одной из девушек.

Присмотрелся я к ним, но не помню этих дам ни в столовой, ни в медсанбате. Наверняка тоже ждут машину. Вот с ними и доеду.

— Может у него спросить? — показала в мою сторону пальцем одна из дам, когда я шёл к самолёту.

Некрасивый жест, но красавицам простительно.

— Молодой человек, а здесь транспорт ходит до городка или как у вас здесь жилой массив называется? — спросила у меня одна из девушек.

— Дамы, добрый вечер! Всё очень просто. Наш жилой массив называется жилой городок. У девушек там отдельные модули, — ответил я.

— Модули? Ну это дома? — спросила другая девушка.

Пожалуй из всех дам у самолёта, она была самая утончённая. Красавица слегка опустила солнцезащитные очки. Чтобы её рассмотреть, я опустил свои.

Кого-то мне напоминает этот лучезарный взгляд. Ощущение такое, что эта девушка всегда улыбается. Ну и нельзя не восхититься бирюзовым блеском её глаз.

— Конечно. Никак в Москве, но жить можно. А главное, в каждой комнате — кондиционеры, — заметил я.

Девушки зааплодировали. Та самая красавица с бирюзовым взглядом внимательно смотрела на меня и будто чего-то ждала.

— А вы лётчик? — спросила она.

— Да. Командир вертолёта, если быть точным.

Собравшиеся вокруг дамы уже внимательно навострили уши и стали приглядываться к снаряжению. Тут им надо и автомат подержать, и шлем надеть. Первый раз видимо держат в руках АКС-74У и ЗШ.

— Вы знаете, а я вот никогда не видела боевой вертолёт. Покажете? Мы ничего не сломаем.

Ну как же отказать красавицам! Да и до нашей стоянки два шага пройти. Я махнул командиру Ан-12, что забираю делегацию. Он только развёл руками и сказал, что за дамами скоро приедут.

Мы быстро подошли к Ми-24, где как раз работали мой бортач Валера Носов и ещё один техник. Парни сразу активизировались.

— Саныч, откуда они здесь? — шепнул мне Носов.

— Ну, не знаю. По замене приехали.

— По какой замене? И их уже призывают⁈ — удивился мой бортач.

Валера, который стоял с голым торсом, напряг все свои кубики на прессе. Я представил ребят девушкам и начал рассказывать про вертолёт.

— А вот мне всегда было интересно, если остановится маленький винт, что будет? — спросила одна из девушек.

— Ну… мне будет очень жарко, — ответил я, намекая что придётся попотеть, чтобы посадить вертолёт.

— Вот! Я так и думала. Маленький же холод вырабатывает. А большой винт, чтобы лететь, — довольно указала девушка пальцем на несущий винт.

Я улыбнулся, но был вынужден даму поправить. Лекцию по аэродинамике не проводил, но смог объяснить простым языком, как летает вертолёт.

Конечно же, всем захотелось посмотреть грузовую кабину и сфотографироваться. Первой начала забираться девушка с бирюзовыми глазами. По законам жанра с первого раза не получилось, и она скользнула назад. Тут моя реакция сработала на все сто процентов. Правая рука оказалась на правой ягодице.

— Ой-ой-ой! Молодой человек! — в шутку пригрозила мне одна из её подруг.

Через двадцать минут осмотр был завершён. К этому времени я заметил и транспорт, который ехал в нашу сторону. А точнее, несколько машин. И первым был автомобиль командира 109й дивизии Кувалдина.

— А это вот точно за нами. Спасибо вам, товарищ лётчик. Мы с вами сфотографируемся. Вы же не против? — спросила одна из девушек.

— Саныч, и они у тебя ещё и спрашивают, — обалдел Валера, когда садился передо мной для фото.

Да чего он удивляется⁈ Девушкам провёл экскурсию, вот они и благодарят. Приятно же!

Машины уже были близко, когда ко мне подошла «моя любимица».

— Молодой человек, а вы никого из нас так и не узнали? — посмеялась красавица с бирюзовыми глазами.

— А должен был⁈

Девушки рассмеялись, а красавица напротив меня привстала на носочки и поцеловала в щёку.

— Будете в Москве, приходите в Театр имени Ленинского Комсомола. Буду рада вам за кулисами, — погладила она меня по плечу и ушла вместе с коллегами к машинам.

Блин, похоже передо мной были какие-то актрисы или певицы. Не особо я разбираюсь в советском кинематографе и эстраде.

Пока приезжих артистов встречал сам Кувалдин, ко мне подбежал шокированный Кислицын. Ему вдогонку что-то говорил замполит мотострелковой бригады.

— Саня, ёж твою мышь, ты чего тут устроил⁈ — возмутился Сергей Владимирович.

— Товарищ майор, а вот колючего не надо трогать. Я, вообще-то, развлекал девушек как мог.

— Какие это тебе девушки⁈ Это ж артисты с Союза! По заданию партии прилетели поддержать. А ты их куда-то увёл. Зная твои способности по части женского пола…

— Сергей Владимирович, я к ним пальцем не притронулся!

Кислицын насупился.

— Касание ягодицы вон той с бирюзовыми глазами не в счёт, — поправился я.

Тут замполит чуть себе клок волос не вырвал.

— Заслуженную артистку СССР! Саня, у тебя руки… золотые!

— Тогда уж «заслуженные», — улыбнулся я.

Так я и не понял, кто была эта актриса. Но очень красивая!

Как меня не заставляли, на концерт я не пошёл. Устал сильно, да и всех участниц уже видел.

Мне больше хотелось ополоснуться под душем и пойти в модуль. Сегодня уже третий день, как мы на новом месте ночуем. Ничем не отличается наша комната от той, что была в Джелалабаде. На всех лётчиков звена Ми-24 хватило и одной комнаты с двухъярусными кроватями.

Я уже готовился отдохнуть, как в комнату вбежал Рогаткин. При этом он еле-еле успел увернуться, чтобы не удариться головой об низкий уровень дверного проёма.

— Саныч, тут… короче… я пришёл…

— Не получается у тебя короче, Сёма. Давай отдышись, — предложил я.

Следом за ним вбежал Кеша. У него получилось лучше донести информацию. Нас вызывали на постановку задачи на утренний вылет. Причём задача с приставкой «спец».

У модуля нас ждал ГАЗ-66, который увёз нас в направлении штаба дивизии. Там мы встретились с замполитом Кислицыным, и нас провели в кабинет Кувалдина, где уже всё было готово к постановке. В центре класса был сделан большой макет местности, где нам предстояло работать.

Комдив распорядился, чтобы Сопин объяснял замысел операции.

— Итак, Васюлевича нашли. Он в кишлаке Исканау, — указал Игорь Геннадьевич на точку в долине реки Пушаль. — Наш контакт обещал, что организует побег Ивану. Но для этого необходимо отвлечь всю охрану на соседний кишлак. Душманы выдвинутся на помощь и Васюлевичу дадут уйти. Забирать будем в другом кишлаке под названием Ньяр.

Сопин перешёл к макету и стал объяснять замысел, как будут атаковать соседний кишлак. И судя по размерам агломерации в этом районе, душманов здесь немало.

— Ему до Ньяра долго добираться. Ближе ничего нет? — спросил Кислицын.

— Таковы условия от нашего контакта.

План неплохой, если бы не одно большое «но». Имя ему Шах Масуд. Этот «Панджшерский лев» так просто не отдаст нашего Ивана.

— Вадим Петрович, что предложите по порядку высадки? — спросил Сопин у Абрамова.

Комэска долго молчал, а затем повернулся ко мне.

— Клюковкин, есть предложения? Я вот думаю, что стоит прибегнуть к проверенной тактике. Ты что скажешь?

Ну и Абрамов! Мол всё знает, но толкает меня отвечать. Рядом со мной стоял Юрис, который тоже меня подталкивал к ответу. А моё мнение — ничего сложного тут нет.

— Работаем, как обычно. Выполняем три-четыре ложных посадки. Высаживаем группы и продолжаем работать в зоне дежурства. Местность гористая. Скрытно подойти можно. Но уж слишком плотная застройка. Работать по земле НАРами нельзя. Только пушкой и очень прицельно. Иначе рискуем задеть мирных афганцев.

— Там нет лояльных нам афганцев. Нечего отказываться от НАРов, — предложил Юрис.

В его голосе была некая злоба. Это же заметил и Сопин.

— Не стоит, Залитис. Иначе мы получим против себя весь этот район. И это приведёт к тому, что численность отрядов Масуда увеличится кратно.

— А по мне так всё равно. Нас они не жалеют, — махнул рукой Юрис.

Глава 21

Солнце ещё не показалось из-за горизонта, а на вертолётной стоянке шла подготовка к вылету. Сидя на ящиках с запасным имуществом, мы с Кешей ждали, когда нам дадут команду на занятие мест в кабине. Пока все были в ожидании прибытия нашего комэска и группы Сопина.

Полусонные техники в это время взбадривали друг друга «одобрительными» криками. Были сравнения с животными, среди которых особой популярностью пользовался баран. Частенько кто-то из старших по званию указывал коллеге, что руки у того почему-то растут не из стандартного места.

— Блин! Спина обгорела. Теперь чешусь, — ёрзал на ящике Кеша.

— А ты зачем загорал? Для кого, точнее сказать?

— Ну как же! Смуглые мужчины нравятся девушкам, — ответил Петров.

— Кеша, тут каждый второй смуглым становится через пару дней службы. Ты бы чего более интересного придумал.

— Кстати, поговорить хотел. Не кажется тебе, что Залитис странный какой-то. Не заметил? — спросил Иннокентий, кивая в сторону Юриса.

Командир нашего звена ходил кругами около вертолёта, щёлкая предохранителем автомата, который висит у него на плече. Нервничает.

Всё же, первый вылет в должности командира звена. Пускай ещё и не было приказа о назначении. Хотя, может причина в другом.

— Васюлевич его близкий друг. Как бы нам Ваня не был дорог, у Юриса с ним история дружбы больше. Представь, если у нас не получится, как ему ехать домой и смотреть в глаза его жене, — сказал я.

— Наверное, сложно.

— Не то слово, — выдохнул я, вспоминая ощущения из прошлой жизни.

— И всё равно мне кажется, что ему бы лучше не лететь. Сказал бы, что не готов. Ничего постыдного в этом нет. Ну мне так кажется.

Опять Кеше кажется. Он сегодня очень внимателен к нашему командиру звена.

— Ты бы сказал, что не готов к вылету? — спросил я.

— Наверное…мне надо подумать.

С восходом солнца становилось жарко, а бойцов Сопина так и не было видно.

— Саныч, а ты вчера чего на концерт не пошёл? Там актрисы из Москвы приезжали.

— Устал. И как тебе представление? — спросил я.

Кеша застеснялся и слегка покраснел. Конечно, увидеть прекрасных девушек всегда приятно.

— Подняли боевой дух. И…настроение тоже, — улыбнулся Кеша.

Через несколько минут подъехали два ГАЗ-66. Несколько десятков бойцов в костюмах КЗС и «прыжковках» выпрыгнули из кузова и построились рядом с вертолётами. Несколько человек одеты в одежду местных жителей.

Игорь Геннадьевич, вылез из кабины и направился к подчинённым.

Залитис дал нам команду занимать места в кабинах. Быстро переместившись к Ми-24 и получив напутствие от Валеры Носова, я занял своё место.

Сопин в это время продолжал проверять готовность к выполнению задачи группы.

— Все готовы? Хорошо. Попрыгали-попрыгали, — дал он команду бойцам.

Со времён Великой Отечественной войны так проверяли разведчиков перед рейдом. Делалось для того, чтобы проверить снаряжение на «гремучесть». То есть, нет ли звона.

— Идём тремя группами. Первые две во главе со мной работают на отвлечение. Третья организует встречу в Ньяре. Всем работать аккуратно. В кишлаках много женщин и детей. И у них пока нет понимания за Масуда они или против. Вопросы?

Только Сопин скомандовал бойцам грузиться, я надел шлем, пристегнул «фишку» радиосвязи и тут же услышал елейный голос Абрамова.

— Окаб, доброе утро. Группе 271го запуск прошу.

— 271й, доброе! Группе запуск.

Постепенно начали запускаться. Воздушным потоком винтов в воздух поднималась афганская пыль.

— Напылили, — ворчал по внутренней связи Кеша.

Дымка опустилась такая, что не совсем чётко можно разглядеть горы вблизи аэродрома.

Запуск был выполнен, о чём я успел уже доложить Залитису. Ведущий нашей только буркнул в эфир «Понял».

Абрамов о чём-то продолжил общаться с руководителем полётами, уточняя погоду на аэродроме. В кабине уже начало припекать, а команда на выруливание всё не поступала.

— Окаб, 271й, разрешите группе вырулить на полосу, — запросил Вадим Петрович Абрамов.

— 271й, ждать. По команде будете рулить, — ответил руководитель полётами.

Тут же на стоянке появилась ещё одна машина. УАЗ-469 мчался по магистральной и буквально перерезал путь Ми-8 под управлением командира эскадрильи.

— Кого-то привезли, — сделал вывод Кеша, когда из УАЗа вышел наш особист Турин и двое из его оперуполномоченных.

Сам Вячеслав Иосифович был одет не для выполнения боевого задания. А вот его подчинённые экипировались пополной. Они вели под руки человека в светлой афганской одежде.

— Похоже, ещё один информатор, — сказал я, когда афганец скрылся в грузовой кабине вертолёта Абрамова.

— Раньше столько их не было. Теперь на одну операцию и сразу два информатора, — ответил Кеша.

Через несколько секунд Вадим Петрович получил разрешение вырулить на полосу. Первым с места сорвался Юрис.

— Саныч, ты как хочешь, но мне… — начал говорить Кеша, однако я прервал его.

— Иннокентий, готовься к взлёту. Тебе сегодня очень много кажется. Так и с ума можно сойти.

Подсознательно я был с Кешей согласен. Нервничает Юрис сильно. Через пару минут все вертолёты выстроились на полосе и начали взлетать.

Ми-8 летели в центре нашего строя Мы с Юрисом. Поверхность ещё не успела прогреться, так что болтанки никакой не было. Да и карабкаться вверх над склонами гор было гораздо проще. А перелететь нам нужно было не один перевал и седловину.

— Командир слишком широко обходим хребет. Может вдоль реки Алингар? — предложил Кеша, когда мы приближались к району города Мехтарлам.

— 303й, 302му. Можно над «водным» пройти.

— Идём так. Маршрут уже рассчитали.

— А над рекой быстрее, — продолжил я.

Небольшая пауза в эфире. Почему-то ничего не сказал Абрамов. Будто занял выжидательную позицию.

Паре Ми-8 однозначно придётся идти за нами.

— 302й, снижаемся. Пройдём над Алингаром, — дал команду Залитис.

Энергично начали снижаться, прижимаясь ближе к водной глади реки. Проходим поворот за поворотом. В зеркало вижу, что Ми-8 слегка отстали, но держаться на приемлемом расстоянии.

Очередной поворот, и впереди уже видна «развилка». Влево уходит приток Пушаль, который и выводит нас в нужный район.

Светло-жёлтая поверхность сопок сливается с ярким солнечным светом. Ближе к горным склонам справа — целая вереница кишлаков. Словно лесенка, они уходят всё выше и выше.

— Площадку наблюдаю. Работаем условно 302й, — дал команду Залитис.

Небольшая ровная часть между сопками вполне подходит, чтобы нашей паре сесть без проблем. Выходим в район этой площадки и «обрабатываем» поверхность. Всё должно выглядеть натурально, чтобы не вызывать подозрения у местных.

Из ближайших кишлаков уже видно, как бегут люди.

— 302й, выполнил залп. Площадка готова, — сказал я, выводя вертолёт из атаки по площадке.

Над площадкой стоят столбы пыли от наших попаданий. Теперь на посадку заходят Ми-8.

Вся площадка погружается в сплошное облако пыли. В стороны летят камни и сухая трава, а на склонах сопок постепенно появляются местные. Пока это единицы, но кто мешает им где-то сгруппироваться.

— 271й, взлетаем, — скомандовал Абрамов.

Из пылевого облака постепенно начал выплывать вертолёт. За ним следующий. Выполняют отворот влево, выпуская ловушки для защиты от ракет ПЗРК. Первая ложная площадка пройдена.

Затем выполнили ещё пару таких посадок. И вот на горизонте замаячил и нужный нам кишлак.

Юрис летит рядом. Интервал почти 300 метров и он ускоряется, отрываясь от меня.

— 303й, подскажи свою скорость по прибору, — запросил я, чтобы выдержать строй.

— 302й, приближаемся к точке назначения. Выхожу на боевой, — доложил Залитис.

— Какой ещё боевой⁈ — возмутился Кеша.

И правда, целей пока не видно. Нас никто не атакует. Да и группу Сопина ещё не высадили.

— 303й, цель не вижу.

И в этот момент началась стрельба. Духи проснулись. Слева и справа заработали пулемёты и другое стрелковое оружие. Но это со стороны, а не прямо по курсу.

— Ухожу вправо. Прикрываю, — доложил я, отвернув в сторону.

Пара очередей прошла рядом. По фюзеляжу будто бы застучали мелкие камни с гор. Моментально виски стали пульсировать от напряжения, а комбинезон взмок от пота.

Слева обнаружил цель. Два японских пикапа с установленными ДШК.

— Влево! — громко сказал Кеша, но я уже отвернул и пустил очередь из пушки.

Снаряды точно прошлись по одной машине, а затем и по второй. Взрыв. В воздух поднялся столб огня. Смотрю по сторонам, пытаясь найти Залитиса.

Вижу, как его вертолёт выполнил вираж и ушёл в сторону от кишлака. А с земли продолжается огонь.

Во рту становится сухо. Капли пота попадают в глаза.

— 302й, работаем по строениям на окраине. Вижу пулемёт и духов.

— Командир, а я не вижу, — сказал Кеша, опровергая слова Залитиса.

Перед ним несколько дувалов, в которых никакой угрозы нет. Чего Абрамов молчит и не запрещает ему работать⁈

— 303й, площадка готова? — запросил тут же Вадим Петрович.

Залитис передумал атаковать. Переключился на духов, стреляющих по мне.

Выполнил вираж, чтобы атаковать вышедших из кишлака душманов, которые отстреливались из автоматов. Несложная цель, но тут появляется Юрис.

Он делает залп НАРами. Да такой, что местность перед кишлаком моментально погружается в дым и пыль.

Рисково. Реактивные снаряды упали рядом с дувалами в кишлаке.

— 271й, я 303й. Высаживайте чуть дальше кишлака, — сказал Юрис Абрамову.

Вижу, как с одного из склонов начал работать ДШК. Ещё немного и он заденет вертолёт Юриса, когда он будет выходить из разворота.

— 302й, работаю по северному склону. Вижу пулемёт, — доложил я.

Ручку отклонил на себя, выполняю разворот и тут же пикирую на противника. Цель передо мной.

— 302й, атака! — громко произнёс я, нажимая на кнопку пуска.

Отдача пушки мощная. Чувствую, что вертолёт начинает водить из стороны в сторону. Удержать получается. Иначе бы так точно не попал.

Ещё один мощный взрыв. Отклонил ручку влево и ухожу из эпицентра. Не хватало ещё и под осколки попасть.

— Командир, справа.

— Понял, — отвечаю я на подсказку Кеши.

Ещё залп и вновь уничтожена машина. Много тут транспорта!

— Вас понял! — прозвучал в эфире серьёзный голос Абрамова. — Высадка отменяется! Отмена, отмена! Разворот на обратный.

Тут-то что произошло⁈ Почему отбой?

— 303й, отрабатывай и уходим. Нашего пассажира нашли, — ещё раз вышел в эфир комэска.

В душе как-то потеплело. Не зря значит выполнили несколько ложных посадок. Во время одной из них и вылезла группа из вертолёта.

— 271й, живой? — спросил я, но Абрамов сразу не ответил.

Прошло время, прежде чем в эфире прозвучал печальный голос Вадима Петровича.

— Нашли. Не успели, мужики…

Да как же так⁈ Столько сил задействовали и коту под хвост? И как определили, что Ваня мёртв?

Тут же я заметил, как мой ведущий резко выполнил разворот и направился к кишлаку.

— 303й, на боевом. Цель вижу.

Юрис выполнил горку и начал пикирование. Похоже, что он будет атаковать самостоятельно и по мирному объекту. Будто бы мстит!

— Саныч, по кишлаку атакует. Надо его тормозить! — громко сказал Кеша.

Да как тут его затормозить⁈

— 303й, передали на базу уходить, — вышел я в эфир, но никакой реакции.

С земли уже никто не стреляет. Вокруг кишлака горят разбитые машины, отбрасывая чёрный дым в сторону домов. Если сейчас Юрис выполнит атаку, неизвестно какие будут жертвы.

— Внимание, атака! — произнёс Залитис.

И тут же от Ми-24 командира звена к цели направились несколько снарядов С-8. В кишлаке прозвучали взрывы. Дым моментально поднялся над крышами домов, а Юрис резко ушёл в сторону.

В воздухе ещё не рассеялся спутный след от выпущенных реактивных снарядов, но на земле уже был виден пожар.

— 303й, ты чего? — запросил я в эфир, но Залитис не ответил.

Неужели настолько сильно месть его поглотила, что он выступил в роли палача?

Возврат на аэродром проходил в полном молчании. В смерть нашего товарища не хотелось верить. Кровь бурлила в венах от злости. Зачем вообще тогда нужно было организовывать столь сложную и многоходовую операцию?

— Я не могу понять, почему духи пошли на такой шаг, — высказал я свою мысль по внутренней связи.

Мои слова были услышаны Иннокентием. Он же сделал вывод наиболее кратко.

— Мы опять обосрались, — произнёс Кеша.

Представляю, как его сейчас коробит. Да меня самого разрывает от непреодолимого желания наказать приспешников Масуда за наших пацанов. В груди такое ощущение, что разгорелся маленький огонь. От этого во рту ещё сильнее пересохло. Но тяги к воде не было от слова «вообще».

Кеша ещё пару раз пытался что-то начать говорить и замолкал при первом же слове.

— Иннокентий, выговорись уже, — сказал я после того, как Петров вновь не смог начать фразу и ограничился нажатием на кнопку переговорного устройства.

— Почему мы раньше не полетели? Если бы не ждали этого афганца, вылетели вовремя. Авось успели бы, — расстроенно произнёс мой лётчик-оператор по внутренней связи.

— В нашем деле «авось» граничит с безответственностью. На него надеяться, согласно старой русской традиции, не стоит.

Кеша взял паузу, а потом решил высказаться более резко.

— Саныч, ты меня извини, но чего мы не лупанули по кишлаку, как это сделал Юрис? — уточнил Иннокентий.

— Ты ведь сам возмутился, когда увидел заход на цель Юриса, — напомнил я Иннокентию о его желании остановить Залитиса.

— Возмутился. А сейчас думаю, что смог бы нажать на кнопку и все блоки расстрелять по этим дувалам за Ваню. Да… за каждого советского солдата!

Вдали показался аэродром, и надо было готовиться выполнить заход на посадку.

— Вправо отворачиваем. Скорость 180, — произнёс в эфир Юрис.

Медленно повернул вертолёт, чтобы выйти в район разворота на посадочный курс. Скорость прибрали до указанного значения.

— Саныч, так что насчёт кишлака? Почему мы не отстрелялись?

Кеша очень ждал ответ на данный вопрос, так что придётся сказать всё, как я думаю.

— Ты предлагаешь лупануть. Как именно? Прям ва-банк. На все деньги, как говорится? Залпом и, чтоб весь мир в труху? — уточнил я.

— А чего их жалеть? Нас никто не жалеет! Стреляют, травят, головы режут пацанам…

— И ты тоже предлагаешь также делать? С женщинами и детьми, которые прятались в тех самых домах?

Кеша замолчал, а я сам же и задумался над своим вопросом. На войне очень легко потерять рассудок и тяжело сохранять холодную голову.

Ми-8е нас обогнали и стали заходить первыми. Это и понятно. На земле их уже ждут, чтобы забрать тело Васюлевича.

Ваня в Афганистане практически всегда летал моим ведомым и оставался цел. Особенно в «мясорубке» у высоты 799. И снова мне не верится в его гибель.

— Саныч, ты чего молчишь? — спросил у меня Кеша, когда мы выполнили разворот на посадочный курс и приступили к снижению.

— Мы посадку выполняем. Все разговоры потом.

Подошли к полосе. Аккуратно зависли и приземлились на бетонную поверхность. Вертолёты с разведчиками уже рулили по магистральной в район нашей стоянки.

Мне хотелось побыстрее оказаться на стоянке, чтоб встретить Ваню. Пока вертолёт Юриса разворачивался впереди нас, я срулил с полосы раньше него.

— 302й, не торопись, — сказал он мне.

— На стоянку надо быстрее. Сейчас «нашего» вынесут, — произнёс я в эфир.

Зарулив и выключившись, я начал вылезать из кабины. Сердце с каждой минутой колотилось всё быстрее.

Рядом с вертолётом стоял понурый Валера Носов с журналом подготовки вертолёта.

— Потом, Валер. Ваню хочу увидеть, — ответил я, пройдя мимо него и похлопав по плечу.

Бортовой техник кивнул и убрал журнал.

Винты «пчёлок», стоявших на магистральной рулежке недалеко от нас, постепенно остановились.

Через пару минут из грузовой кабины вынесут тело Васюлевича, и мы в очередной раз пойдём к себе в модуль.

А вечером тихо и спокойно помянем боевого друга.

— Да сколько ж можно! — воскликнул я, резко снял с головы шлем и бросив его на кресло в кабине.

Рядом с нашим вертолётом уже выключился Ми-24 Юриса.

У Ми-8 уже стоял УАЗ «таблетка» и два ГАЗ-66, чтобы забрать отряд Сопина. Собирался я сначала высказать, всё что думаю Залитису. Однако, меня больше волновал Васюлевич.

Хотелось узнать, как такое могло случиться? Духи взяли и просто решили обмануть всех.

— Сейчас вернусь, — ответил я, сняв автомат и отдав его Петрову. — Подержи и никому не давай.

— Саныч, ты куда? — крикнул мне вдогонку Кеша.

Я направился прямиком к Ми-8, который привёз тело Васюлевича.

Из «восьмёрки» Адамова начали выпрыгивать бойцы и отходить в сторону, чтобы дать возможность залезть в грузовую кабину медикам.

— Саныч, лучше не смотреть. Всё и так ясно, — прошёл мимо меня один из сержантов разведчиков.

— В морге будут осматривать. Ты мне лучше скажи, как так произошло?

Сержант прокашлялся и покрутил головой, снимая паколь. Из вертолёта на брезентовых носилках вынесли раненого оперуполномоченного из особого отдела.

Он был в сознании и всем говорил, что в порядке. Его коллега вышел следом. Грязный, в порванном одеянии душманов и с автоматом в правой руке.

— Высадили нас рядом с Ньяром. Мы осмотрелись и пошли к разрушенному дому в котором договаривались встретиться с афганцем, который должен был помочь вытащить Васюлевича.

— И что? — спросил я у сержанта.

— Опера в дом вошли, и сразу стрельба началась. Одного ранило, второй успел пристрелить афганца. Сам понимаешь, что наши парни церемониться не стали. В итоге, информаторов убили. Ну а Васюлевича нашли в том же доме. Только мёртвого, обезображенного и… по частям в мешках.

— Афганец, который должен был привести Васюлевича, хотел и «шурави» замочить, и родственника своего вытащить, которого мы привезли на обмен. Мы ещё думали, зачем по условиям сделки он хотел минимальное количество человек при обмене чтобы было.

— Ладно бы просто убили, а вот это зверство за что? — спросил я.

В этот момент из вертолёта начали вытаскивать брезент с наложенными на нём коричневыми мешками. Было видно, что они все пропитаны кровью и вокруг них летают мухи. Подувший ветер принёс трупный запах, ударивший мне в нос.

— Нас хотят напугать. Чтобы боялись.

— Не дождутся, — сказал я.

Выходит, очередной провал агентуры, стоивший жизни нашему парню. Я попрощался с сержантом и пошёл к вертолёту.

Навстречу мне шёл Юрис, дрожащей рукой прикуривающий сигарету. Но у него никак не получалось это сделать. Остановившись напротив меня, он протянул мне пачку сигарет.

— Я должен посмотреть, — сказал Залитис.

Взял у него зажигалку и поднёс к его сигарете. Такими руками он никогда не подкурит.

— Не на кого там смотреть, — ответил я, поворачиваясь к вертолёту и сглатываю ком в горле.

Задние двери первого УАЗа «таблетки» были открыты. В него погрузили раненого «опера» и увезли в направлении медсанбата. В это время по магистральной уже ехала ещё одна «санитарка», чтобы забрать в морг останки Ивана.

— Осуждаешь? — спросил меня Залитис, намекая на его стрельбу по кишлаку.

Глядя на окровавленные мешки, очень хочется понять Юриса. И с каждой секундой я всё больше горю изнутри. Не афганское пекло так меня сжигает, а жажда наказать тех, кто сделал такое с моим товарищем. В такой ситуации потерять себя и превратиться в «животное», подобно нашему противнику, очень легко.

— Человек, убивающий ради убийства, не воин. Можешь что угодно сам себе придумывать. Таких обычно называют преступниками, которым место в психушке или в тюрьме. К сожалению, иногда мы всё это путаем с праведной яростью, — ответил я.

— Что-то ты пофилософствовать решил. Так осуждаешь или нет? — громче повторил вопрос Юрис, бросая под ноги недокуренную сигарету и растирая её на горячем бетоне.

Вопрос пропустил мимо ушей. Как-то уж слишком глупо повёл себя дух, организовавший побег. Нам обманывать его смысла не было, а вот ему…

— Саня, ты чего задумался? — вновь спросил Залитис.

Собирался я ему ответить, но вдруг услышал разговор доктора и Абрамова. Они стояли рядом с брезентом, куда были завёрнуты останки Ивана.

— Да это он. Форма лётная. По лицу не определишь — слишком обезображено да и останки разлагаться начали на жаре, — сказал Вадим Петрович.

— Понятно. Будем тогда готовить документы. Эх, жаль парня! — воскликнул доктор и показал санитарам грузить брезент в «таблетку».

Вот так просто⁈ Определили по лётной форме, и всё⁈

Это уже вторая нестыковка во всей ситуации вокруг Васюлевича.

— Ты хорошо помнишь Ваню. Что у него самое яркое во внешности? — уточнил я.

— Не секрет, и ты это знаешь. Родинка в районе уха, которую он частенько трогал, — ответил мне Юрис.

Внутри всё вскипело, и я направился к медицинскому автомобилю. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Со спины что-то крикнул Залитис, но я не остановился.

— Клюковкин, куда идёшь? — спросил меня Абрамов, но я прошёл мимо него.

Подойдя к санитарам, остановил их и попросил положить брезент на землю. Увидев насколько я серьёзен, спорить парни не стали.

Все отошли от меня, кроме доктора.

— Саш, что ты делаешь? Это же части тела, — тихо произнёс он, когда я взял один из мешков и раскрыл его.

От трупного яда и осознания что вдыхаю запах человеческой плоти, к горлу подступила тошнота. Закрыл нос рукавом комбинезона.

Я высыпал остатки из мешков на брезент. За спиной послышались рвотные позывы бойцов. Даже один из санитаров не выдержал и выплеснул завтрак на бетонку.

— Саня, прекрати. Что ты творишь? — похлопал меня кто-то по плечу сзади.

Голос был Игоря Геннадьевича. Однако, он меня не останавливал.

Я сам не совсем понимал, что делаю.

— У каждого есть отличительная черта. У Васюлевича — родинка рядом с ухом, — ответил я и потянулся к голове.

Лицо было не узнать.

Внутри смесь тошноты и гнева от увиденного зверства душманов. Слегка дотронувшись до головы, я повернул её на другой бок и посмотрел на правое ухо. Родинки рядом с ухом нет. Получается, что передо мной останки кого-то из наших солдат или офицеров. Несмотря на то что передо мной останки не мого товарища, радости я не испытывал.

— Это не Васюлевич, — тихо сказал я, аккуратно накрывая останки брезентом.

К толпе прибежал Юрис. Абрамов тут же затребовал, чтобы ему всё рассказали.

— У Вани родинка рядом с правым ухом. Её ни с чем не спутаешь. Так что это кто-то другой из наших пленных солдат. Нас провели, как лохов, — сказал я, вставая с бетона.

Трупным запахом провонялась одежда и долго ощущался запах в носу.

— И что теперь? Где искать его? — спросил у меня Абрамов.

Вадим Петрович и тут решил «посоветоваться» со мной. Вот только розыск пленных не по моей части.

— Давайте передохнём, товарищ подполковник. Мы уже сегодня никого не найдём, — предложил я.

— Ты не понимаешь? Времени нет! Надо лететь и искать его. И бомбить, если потребуется, — высказался Юрис.

В его глазах было столько ярости, что он бы и меня убил в этом порыве.

— Пока никуда лететь не надо. Ещё с этим вылетом не разобрались, — вкрадчиво объяснил комэска и ушёл к машине, приехавшей за ним.

На этом тяжёлое утро закончилось. И начался крайне длинный и жаркий день. Стрельба по кишлаку не прошла мимо Абрамова.

Он поочерёдно вызывал Залитиса, меня и наших лётчиков-операторов. Естественно, что Вадим Петрович собирался в ситуации разобраться по полной программе. Ему проблемы не нужны в первые недели командования подразделением.

После того как он всех опросил вместе с одним из особистов дивизии, повторно вызвали меня.

— Клюковкин, присаживайся, — сказал Абрамов, когда я вошёл в класс подготовки на КДП.

Представителя особого отдела уже не было. Я сел на стул, и Вадим Петрович продолжил.

— Давай так, Сань. Сейчас мы спокойно поговорим, выслушаю тебя и закроем обсуждение этой ситуации. Согласен?

— Так точно.

Абрамов улыбнулся.

— Сегодня вы атаковали кишлак Адусу. Намеренно ваш командир звена произвёл стрельбу НАРами. Что ты скажешь по этому поводу?

— Удар был нанесён по скоплению духов. Шла плотная стрельба. В том числе и со стороны кишлака.

Здесь я ничего не придумывал. Но и мне непонятно пока, каких показаний от меня ждёт товарищ Абрамов.

— Согласен. У меня и у представителя особого отдела сложилась картина. Но ведь Залитис попал в мирные дома.

Пожалуй, вот в этом месте командиру эскадрильи лучше поменять риторику.

— Я не видел момент удара. Сами понимаете, что в таких ситуациях всё очень скоротечно и быстро.

Абрамов поулыбался и слегка подался вперёд.

— Сань, ну не выгораживай ты Залитиса. Не совладал с эмоциями человек. Тем более что ему ничего не будет. Никто его в Союз отправлять не собирается. Просто нужно разобраться.

Вот такие благие намерения обычно всегда ведут к проблемам. Я согласен с тем, что Юрис поступил неправильно. Но мы ведь не знаем, насколько большой вред он причинил этому кишлаку. Он мог попасть и в какой-то склад душманов, который они скрыли среди дувалов или в сарай.

Если бы у особиста была информация, что в кишлаке погибли мирные люди, с Юрисом беседовали в другом месте. Значит, беседа с Вадимом Петровичем сейчас просто для того, чтобы он убедился в моей лояльности ему.

Либо у него такая тактика — сталкивает людей, а они потом ходят и «стучат» ему друг на друга.

— Клюковкин, ну помоги мне. А я помогу тебе. Ты же будущий лётчик Центра Армейской авиации! — развёл руками Абрамов и широко улыбнулся.

Он будто сейчас меня кинется обнимать. Пожалуй, мне придётся его слегка расстроить.

— Знаете, а я кое-что забыл рассказать товарищу особисту. Но вам расскажу, — улыбнулся я.

— Вот это другое дело! Давай, — сказал Абрамов.

— Я в эфире слышал команду, которую получил Юрис. Вроде бы, «303й, отрабатывай и уходим». Не помните, кто её дал?

Абрамов слегка поменялся в лице. Естественно, что эту фразу сказал комэска. Выходит, если потянут по всей строгости Залитиса, достанется и Абрамову.

— Кхм, точно не говорил особисту? — уточнил Вадим Петрович.

— Конечно нет! Я же будущий лётчик Центра…

— Достаточно. А ты не так прост, Сан Саныч.

— Вы тоже. Разрешите идти?

Абрамов промолчал, и я пошёл на выход из кабинета.

— Подожди, Александр. Есть ещё один разговор, — остановил меня комэска.

Я вернулся и сел на стул. Абрамов был слегка напряжён.

— Тебя и твоих коллег ведь не наградили за операцию в Джелалабаде. Комдив 109й дивизии и Сопин из 14й отдельной бригады специального назначения просят… нет, требуют вас наградить. Но я упираюсь в то, что командование армии не желает слышать о каких-либо боях на границе. Что думаешь?

Он и здесь моего совета просит? Надо будет скоро оклад комэска требовать пополам делить.

— Думаю, что вы знаете человека, который может оказать воздействие. Он, кстати, возмущался, почему нас не наградили, — намекнул я на маршала авиации Рогова Ивана Ивановича.

— Ты мне сейчас про маршала говоришь? Это слишком круто.

— Других у меня нет вариантов.

— Жаль, что Васюлевича не нашли. Тогда бы можно было и обратиться напрямую, — хлопнул по столу Абрамов.

В этот момент открылась дверь, и в кабинет вошёл Турин. С ним рядом были знакомый мне Максим Евгеньевич и Виталий Иванович.

Вид у всех был растрёпанный. Видно, что они шли очень быстро.

— Что случилось? — спросил комэска.

— Нашли мы Васюлевича. Вот, смежники помогли, — указал на Максима Евгеньевича Турин.

Два КГБшника подошли и поздоровались со мной и Абрамовым.

— С нашими коллегами из ХАД мы решили вопрос. Они отдадут нам того самого высокопоставленного члена из группировки Масуда. Обмен состоится сегодня на закате. Место нам указали. Никакого оружия и боевых вертолётов. Обычный обмен, — спокойно произнёс Максим Евгеньевич.

— Это хорошо. Сейчас организую перевозку, — быстро сказал Абрамов.

— Само собой. Но вы пойдёте с нами, Вадим Петрович. Во время обмена нужно будет опознать Васюлевича. Чтобы не получилось, как в прошлый раз, — добавил Виталий.

Абрамов нервно улыбнулся и слегка растерялся. Не самая лучшая идея, поскольку он вообще ни разу не видел Васюлевича.

— Я его даже не знаю.

— Отлично. А вы, Сан Саныч? Знакомы с Васюлевичем? — спросил у меня Максим Евгеньевич.

— Да, — кратко ответил я.

— Вы в любом случае с нами и полетите. Без оружия и в гражданской одежде.

Глава 22

Присутствовать на переговорах или при обмене пленными мне ещё не доводилось. Совсем не моего поля деятельности задача. Поэтому и слова Максима Евгеньевича меня удивили.

— Надеюсь, у вас есть гражданка? — спросил у меня Виталий Иванович.

— Разумеется.

— Тогда переодевайтесь.

Абрамов дал мне команду идти в модуль и готовиться. Заодно передать Кислицыну, чтобы готовился к вылету.

— Почему без оружия? — спросил я у представителей конторы, когда мы вышли в коридор.

— Иначе с нами разговаривать не будут, — ответил Максим Евгеньевич.

— А у духов оружие будет? — продолжил я.

— Обязательно, — подмигнул он мне.

— Супер! — поднял я большой палец вверх и ускорил шаг.

Меня привезли к клубу, где проводил политинформирование наш замполит Сергей Владимирович Кислицын.

Он вещал не хуже чем генсек с трибуны мавзолея.

— И чтобы каждый помнил, что он исполняет в Афганистане свой интернациональный… Клюковкин! — воскликнул замполит, когда я приблизился к нему.

— Товарищ майор, есть задача, — тихо сказал я.

— Сан Саныч, я тебя уважаю, но у меня политинформирование, — ответил он.

— Понимаю. Сам бы послушал, но это очень важная задача. Комэска сказал.

Кислицын кивнул и объявил, что продолжит завтра доводить информацию. Не прошло и часа, как мы уже набирали высоту и заняли курс на посадочную площадку в Панджшере.

На борту был представитель афганской службы безопасности ХАД, а также ещё пара оперативников из КГБ. Они же сопровождали и того самого высокопоставленного соратника Масуда. Максим Евгеньевич сидел рядом со сдвижной дверью с надетой гарнитурой.

В свете внутреннего освещения грузовой кабины я заметил, как пленный внимательно смотрит на меня. Выглядел он гораздо лучше, чем советские солдаты, которых вызволяют из плена. Душман улыбался, показывая мне, что он в себе уверен.

— Чем он тебя так заинтересовал? — спросил у меня Виталий.

— Слишком чистый для пленного.

— Не волнуйся. Сотрудники ХАД над ним «хорошо» поработали после пленения, — заверил меня Виталий.

— Столько людей погибло, чтобы взять его в плен.

Виталий промолчал. Он сам прекрасно понимал, что иногда советский солдат хочет мира в Афганистане больше, чем солдат афганской армии.

Вертолёт через несколько минут выполнил посадку недалеко от кишлака Руха. Бортовой техник вышел из кабины экипажа и открыл сдвижную дверь. Максим Евгеньевич показал всем выходить. Я спрыгнул на каменистую площадку. В столь тёмную ночь что-то разглядеть сложно. Если бы не включённые фары УАЗа рядом с вертолётной площадкой, то и сориентироваться было сложно.

Двигатели вертолёта выключились. Несущий винт постепенно остановился.

— Нам туда, — показал мне Виталик в сторону машины.

Я был несколько удивлён присутствию здесь полковника Кувалдина Валерия Ивановича. Высокий и мощный командир 109й дивизии поприветствовал нас. Пленному афганцу рукопожатия, естественно, не досталось.

— Не понимаю. Совсем, — односложно говорил Кувалдин, потирая кулаки.

— Всё в рамках договорённостей. Без большой охраны, вертолётов и прикрытия. Тебе и без меня известно, что этот человек заслуживает определённого уважения к себе, — спокойно отвечал Максим Евгеньевич.

— На твоём месте, автомат бы я взял, — сказал Кувалдин.

Максим Евгеньевич достал из кармана гранату Ф-1, показывая её командиру дивизии.

— Валерий Иванович, мне это ни к чему, — одобрительно похлопал он Кувалдина.

Пока мы занимали места в УАЗе «таблетке», они ещё о чём-то разговаривали. Затем пожали друг другу руки и разошлись. Как только Максим Евгеньевич сел в машину, мы поехали по просёлочной дороге в сторону окраины кишлака Руха. Следом за нами двинулись два БТР. По словам Виталия, они сопровождают нас до Паси-Шах-Мардан, где находится пост наших войск. Дальше мы поедем самостоятельно.

Ехать по горной дороге пришлось долго. В кромешной темноте не так просто ориентироваться. А ещё можно легко нарваться на мину.

Через продолжительное время мы въехали в Паси-Шахи-Мардан. Чем ближе приближались к обусловленному месту, тем становилось опаснее. За пределами этого населённого пункта начиналась территория, где не было наших караулов. Сюда пехота выезжала только на бронетехнике и в светлое время суток.

Как только мы проехали последнюю линию глинобитных дувалов, БТРы от нас отстали и мы свернули к реке.

Не проехав и пары километров по просёлочной дороге, мы остановились.

— Поезд дальше не идёт, товарищи, — объявил Максим Евгеньевич, и нам пришлось покинуть транспортное средство.

Все вышли из машины. Оказавшись на берегу реки, я почувствовал запах сырости и гари. Здесь совсем недавно ещё шли бои. Шум воды заглушал тихий гул двигателя и шаги членов нашей небольшой группы.

Максим Евгеньевич дал команду всем оставаться около УАЗа, а водителю не выключать свет. Он достал приспособление для отстрела сигнальных патронов ПДСП и прошёл вперёд на пару десятков метров. Через секунду он выстрелил вверх. В небо взмыл яркий красный огонь.

— Теперь ждём, — сказал Максим Евгеньевич.

Фары освещали пространство перед нами, а красный свет от ракетницы придал оттенок зловещности моменту ожидания.

Как только красный огонь начал опускаться, из-за скалы в ста метрах от нас взлетела зелёная ракета. За спиной послышалось, как пленный афганец начал судорожно читать молитву.

Я даже и не понял, что его так испугало — ракета или предстоящая встреча с Масудом? Сомневаюсь, что Ахмад Шах будет присутствовать при обмене.

Максим Евгеньевич смотрел в сторону выпущенной ракеты. Похоже, что сейчас должны появиться душманы.

В темноте послышались приближающиеся шаги. До меня доносились голоса на дари и других незнакомых языках.

И вот на свет вышли духи. Скажу так, что их было гораздо больше, чем нас.

К нам приближалась большая группа душманов. Все в различных одеяниях. На голове чалма или паколь. У каждого нагрудник китайского производства, а в руках различное стрелковое оружие. Присмотревшись, я даже смог увидеть западные G-3 и М-16. Похоже, американцы стали поставлять оружие афганской «умеренной оппозиции» гораздо раньше.

— Не переживайте, Александр. Мы обо всём договорились, — сказал Максим Евгеньевич и пошёл навстречу духам. — Не отставайте.

Последние слова наш старший произнёс весьма настойчиво. Никакого страха перед духами у меня не было. Но я предполагал, что постою в сторонке.

— Держитесь рядом. Не вступайте в разговор. Слушайте мой перевод, — шепнул мне Иванович.

Когда мы прошли пару шагов, он посмотрел на меня и слегка улыбнулся.

— Переживаете за столь обширный спектр оружия? — тихо шепнул мне Виталий.

— Вообще-то, за его отсутствие у нас.

— Ну, у Максима Евгеньевича есть граната на всякий случай.

— Вот-вот! А я то не взял.

Толпа духов остановилась. Выражение лиц у всех очень серьёзное. Есть ощущение, что кто-то один сейчас подаст им команду и они расстреляют нас. Из толпы душманов вперёд выдвинулся один и поприветствовал Максима Евгеньевича.

Главный из душманов погладил бороду, внимательно осмотрел приведённого на обмен душмана, обернулся назад и что-то сказал одному из своих подручных.

Из толпы вынесли человека на носилках и положили рядом с нами. Это был Иван Васюлевич.

Голова у него перебинтована, лицо посечено осколками. Ещё и ампутирована часть руки. Досталось Ивану очень серьёзно.

Я присел рядом с ним, чтобы посмотреть на него ближе. Иван узнал меня и начал с трудом говорить.

— Долго шли, командир. Я уж сам собирался домой идти, — улыбнулся он.

Было видно, как Ваня с трудом сдерживает слёзы. Не представляю, через что Васюлевич прошёл за эти дни.

— Как это понимать? Почему наш человек в таком состоянии? — спросил Максим Евгеньевич.

— Этот шурави дрался как лев. К сожалению даже личный врач Амирсаиба не спас ему руку. Этому офицеру была оказана вся необходимая помощь. Даю вам слово.

— Мне это слово давал Ахмад Шах. И мы условились с ним говорить, а не с вами

Тут же духи начали расступаться в стороны. Среди толпы шёл невысокого роста человек в паколе. Медленно, хромая, но очень уверенно. Через несколько секунд в свете фар можно было разглядеть того самого Амирсаиба.

Точнее, Ахмад Шах Масуд.

Один из самых известных лидеров афганских душманов, знаменитый «Панджшерский лев». Пожалуй, среди полевых командиров Масуд был самым сильным и опасным противником.

По команде Максима Евгеньевича, двое человек из нашей группы сняли с пленного афганца наручники и отпустили. Соратник Масуда что-то сказал в нашу сторону и подошёл к Ахмад Шаху. Полевой командир широко улыбнулся и обнял своего освобождённого соратника. Толпа духов вскинула вверх автоматы и радостно загалдела.

Носилки с Иваном в это время отнесли в машину. Я уже собирался пойти следом, но Виталий меня остановил.

— Вам надо быть рядом с нами.

— Зачем? — шёпотом спросил я.

— Надо, — повторил Виталий.

Масуд закончил говорить с освобождённым душманом и слегка подтолкнул его к толпе.

Глупо было полагать, что на этом встреча должна была закончиться. Максим Евгеньевич через Виталика начал общение с авторитетным полевым командиром. После вступительных слов о погоде и здоровье, перешли к обсуждению более серьёзных тем. Масуд разговаривал спокойно, перебирая в руках чётки. Говорил вкрадчиво, держался сдержанно. Ничто в нём не выдавало харизматичного лидера.

Разговор Максима Евгеньевича был весьма содержательным. Судя по переводу, говорили о прекращении огня со стороны Масуда и… перемирии.

И даже в моменты обсуждения столь серьёзных тем, глаза Ахмад Шаха оставались холодными. Надо сказать, что и Максим Евгеньевич ему не уступал. Никаких угроз с его стороны я не слышал. Он просто констатировал сложнейшую обстановку для полевого командира.

— Несколько стратегических поражений вы уже потерпели. Много потерь и много каналов поставки оружия перекрыто, — произнёс Максим Евгеньевич, а Виталик быстро перевёл Масуду его слова.

— От советских «шайтан-арба» непросто спрятаться, даже в укрытии. Но у нас есть «Стингеры», — ответил ему Ахмад Шах.

— С ними мы тоже научились бороться.

— А мы их применять более эффективно. На войне как в шахматах. Каждый ход может быть частью очередного гамбита.

— Или началом проигрыша в партии, — парировал Максим Евгеньевич.

Масуд взял паузу и продолжил.

— Если вы приехали уговаривать меня сдаться Кармалю, то вы потратили зря время, — спокойно сказал Ахмад Шах. — У меня каждый день есть подобные предложениями от посланцев из Кабула. Они то предлагают мне высокие должности, то грозятся уничтожить и расчленить. Но как видите, я до сих пор здесь и неплохо себя чувствую.

— Вы были ранены. Это ли не знак того, что в следующий раз вам может не повезти.

— Мы родились в этом ущелье и никуда отсюда не уйдём. Я буду воевать до тех пор, пока не будут достигнуты поставленные мной цели, — произнёс Масуд.

Теперь Максим Евгеньевич взял паузу. Я же заметил, что подручный, который первым приветствовал нас, как-то странно на меня смотрит. Он шептался с кем-то из толпы и кивал в мою сторону. Может, у меня лицо грязное?

Максим Евгеньевич сделал шаг и оказался вплотную с Масудом.

— Мы не уйдём. Наша армия второй «Джелалабад» выдержит. А ваша?

Говорил Максим Евгеньевич не на дари, и не на арабском. Виталик шепнул, что его шеф перешёл на таджикский. Это был родной для Масуда язык.

— На всё воля Аллаха, — ответил Ахмад Шах и махнул рукой своим подчинённым.

Через толпу вели человека. Издалека было видно, что он измождён и очень напуган. Руки дрожат, а голова слегка дёргается из стороны в сторону. Он что-то говорил, но его подталкивали в спину.

Когда он вышел на свет, в личности этого гражданина у меня сомнений не осталось.

Одетый в рваные лохмотья, обутый в галоши, которые советская армия раздавала населению Афганистана, шепчущий что-то между «спасите» и «заберите меня», перед нами появился Кузьма Иванович Баев.

У меня перед глазами пробежала вся сцена с обожжённым телом в госпитале. Только сейчас понял, что кроме слов санитаров, подтверждения личности Баева не было.

Теперь ясно, почему так сильно ратовал за проведение операции его тесть. Была надежда, что Кузьма Иванович жив. Либо, что его имя сможет очистить Ваня.

— Не думайте, что мы пытали этого человека. Он уже был такой, когда его ко мне привели. Надо сказать, этот офицер оказался не таким смелым, как другой, — сказал Масуд.

К Баеву подошли двое сопровождающих и взяли под руки.

— Ку… курить. Дайте закурить. Там у них н… не было, — шептал Баев.

— Вы не говорили, что у вас двое наших людей, — сказал Максим Евгеньевич.

— Я не могу быть в долгу у шурави. Потому и попросил привезти с собой на обмен этого человека, — сказал Масуд и указал на меня.

Не думал, что Ахмад Шах знал, что я вообще существую. А тут, выходит, он ждал именно меня.

— Для меня печально не иметь друзей, а не иметь врагов ещё грустнее, — улыбнулся он.

Цитата Эрнесто Че Гевары. Очень хороший ход!

— Тогда приготовьтесь потерять всё, если хотите добиться большего, — ответил я.

Масуд изменился в лице. Не ожидал он, что кто-то кроме него может цитировать или интерпретировать слова знаменитого команданте Че. Насколько я помню, Эрнесто Гевара был одним из кумиров Ахмад Шаха.

Выходит, меня не просто для опознавания взяли с собой.

Ко мне ближе подошёл Масуд и обратился с речью. Виталик быстро переводил.

— Аккобир Мухаммад видел тебя и твоего соратника, когда вы прятались за дувалом и отстреливались. Ты бы мог выпрыгнуть из вертолёта, но рискнул жизнью, чтобы горящий «шайтан-арба» не упал на дома моих родственников и дом, где были дети Аккобира. Почему ты так поступил? Они в будущем возьмут в руки оружие и будут стрелять в шурави.

Шайтан-арба, так духи называли Ми-24. Видимо, Масуд вспомнил о вынужденной посадке в кишлаке, когда мы чуть не сгорели с Кешей. Похоже, в наступающей в тот день толпе духов был этот Аккобир.

— Я не воюю с женщинами, стариками и детьми, а только с солдатами. Ни один советский лётчик бы не выпрыгнул, зная что это приведёт к гибели мирных людей.

Ахмад Шах кивнул и продолжил.

— У нас ценят силу, честь и достоинство. Но это ничего не меняет. Я лишь вернул долг, — сказал Масуд и скрылся в толпе своих подчинённых.

Глава 23

Лопасти вертолёта тихо покачивались от лёгкого ветра. Вечернее солнце уже скрывалось за горизонтом. По стоянке рулил на полосу Ан-12. Только что в него загрузили очередных погибших и теперь отправляют прямиком в Союз. А ведь ещё полчаса назад на нём прибыло пополнение.

— Вот так всю войну, — расстроено выдохнул мой бортач Валера Носов, докурив сигарету.

Он затушил окурок, встал со скамейки и пошёл к вертолёту, продолжать работу.

Я сидел в беседке в ожидании вылета на задачу, настроиться на предстоящий полёт никак не получалось.

После встречи с Масудом и вызволения из плена Васюлевича с Баевым прошло несколько дней.

В коллективе стараемся не обсуждать, в каком состоянии привезли в Баграм Ваню и Кузьму Ивановича.

Ваня лишился руки и возможности вернуться на лётную работу. Помимо этого, перелом рёбер и ещё несколько сильных увечий.

Ему предстоит ещё долго восстанавливаться. Подробности о пребывании в плену узнать не получилось. До нас довели обрывки информации.

Угрозы, издевательства, отсутствие медикаментов и еды — лишь краткое описание плена. Ведь изначально наши лётчики попали к каким-то бандитам в дальнем кишлаке, которые посадили наших сослуживцев в яму. Видимо, решили, что из них можно сделать рабов.

Уже потом дошло до кого-то из приближённых людей Масуда, кто к ним попал. Баева и Васюлевича в тот же день доставили к Ахмад Шаху. Но не успели оказать должную помощь Ивану.

А у Кузьмы Ивановича от постоянных издевательств пострадала психика. Когда мы летели обратно в Баграм, он был на себя непохож. Всё время повторял, чтобы ему дали покурить, но так и ни разу не затянулся. Подкуривал и сидел с сигаретой. Перед посадкой и вовсе начал нервничать настолько, что собирался выпрыгнуть через иллюминатор. Естественно, в него пролезть невозможно.

— Саныч, второй час уже ждём. Может, не полетим? — спросил у меня Кеша, лежащий на скамейке в беседке.

— Не знаю, — ответил я.

— А если не полетим, может в баню сходим? — сонно спросил Семён Рогаткин, перевернувшись набок на скамье.

— Может, — вновь ответил я.

Я уж было сам едва не задремал, когда в беседку вошёл молодой лейтенант.

Видно, что только приехал. В руке чемодан, форма отглажена с иголочки. Ещё и на груди знак «Гвардия».

— Мужики, привет! А как мне в дивизию попасть? — спросил он.

Я ему объяснил, где находится штаб 109й и предложил поймать попутку до КПП.

— Да не волнуйтесь. Пешком дойду.

— Можешь не дойти, — спокойно ответил Кеша.

Лейтенант поменялся в лице. Я слегка толкнул в плечо Петрова, чтобы он был повежливее.

— Дружище, лучше на машине. Значок «Гвардия» сними. На солнце блестеть будет. А ещё на кепке офицерскую кокарду смени на солдатскую звёздочку, — посоветовал я.

— Понял, — растерянно ответил молодой парень.

Его как будто сразу после окончания военного училища сюда отправили. Рядом с беседкой как раз проезжал ГАЗ-66 с Кислицыным на переднем сиденье. Он уж точно сейчас направлялся в сторону штаба. Последние дни Сергей Владимирович не вылезал оттуда, занимаясь наградными документами.

Я махнул ему, показывая, что нужно остановиться. Позвав с собой лейтенанта, мы подошли к машине, из которой уже вышел наш замполит.

— Загораете? — спросил Сергей Владимирович, утирая пот со лба.

— Ждём вылета на задачу.

— Сан Саныч, ну ты даёшь! Уже полчаса как «отбили». Кабульцы отработали, по всем уровням доклад прошёл, — удивился Кислицын.

— На наш уровень доклад не спустился, товарищ майор.

Кислицын задумчиво почесал затылок.

— Эм… ну, считай я тебе его «спустил». Чего махал?

— Да вот, лейтенант прибыл в дивизию. Подбросите?

— Естественно! Прыгай в кузов, — дал команду Кислицын.

Лейтенант поблагодарил за совет и направился в кузов «шишиги».

— Кстати, Сан Саныч, зайди к Абрамову сейчас. Точнее, очень срочно. Он поговорить хотел.

Команду на отбой задачи не передал, а вот зайти прямо сейчас как за здрасти!

Кислицын вместе с лейтенантом уехали, а я пошёл к товарищам довести хорошую новость. Закончив дела на стоянке и поблагодарив техников за работу, направился в наш модуль.

Каждый день пребывания в Афганистане превращается в обычную рутину. Утренний подъём, разлёт по задачам и возвращение на базу. Очередная постановка на следующий день и отбой. На следующий день всё по новой.

Район нашей ответственности слегка увеличился, поскольку в Панджшерском ущелье с каждым днём всё новые и новые населённые пункты переходят под контроль наших и правительственных войск. Нейтральной территории становится всё меньше. И как по мне, ход этой страшной войны в этой реальности изменился.

Военный городок в Баграме преобразился с момента нашего прибытия. У КПП слева, появился магазин Военторг. Чуть дальше, парк боевой техники одного из полков.

— Сладкого хочется, — сказал Кеша, когда мы вошли на территорию жилого городка.

На крыльцо магазина с деревянной вывеской вышла монументальная женщина. Красотка-пышечка приветливо нам помахала.

— Ты смотри! Наша Оленька нам так приветливо машет. Теперь понятно, почему ты, Кеша, без сладкого жить не можешь, — сделал вывод Семён.

В одном Рогаткин ошибся. Машет Оленька Иннокентию, а не нам всем. У них сложились не только «товарно-денежные» отношения.

— Я в магазин. Вы меня не ждите, — сказал Кеша и побежал в Военторг, поднимая пыль с земли.

— Вчера солёного. Сегодня сладкого. Ты какой-то непостоянный, Иннокентий, — крикнул ему вдогонку Семён.

Кеша только показал нам поднятый вверх большой палец и широко улыбнулся.

— Саныч, а ты то чего улыбаешься? У него так задница не только слипнется, но и вырастет вширь, — удивился Семён.

— Я не диетолог, да и ты тоже. Так что не ограничивай парня в желании себя побаловать, — ответил я Рогаткину, когда мы свернули влево и прошли мимо клуба.

Он выглядел как большой металлический ангар. Ну или если быть точным — сборно-разборный модуль. Прямо сейчас там идёт политзанятие с солдатами. Замполит одного из полков громко доводит важную информацию до вновь прибывших. Прекрасно слышно на улице, как он объясняет цель нашего пребывания в Афганистане.

А в это время к входу в клуб несколько солдат уже несут большие стопки брошюр. Пройдя мимо нас, одна из них выпала мне под ноги. Нагнувшись, я взял её в руки и прочитал, что это за книжица.

Оказалось, что у меня в руках та самая «Памятка советскому воину-интернационалисту». Быстро пролистнув её, я вернул брошюру солдату.

— Лучше бы рисунок какой-нибудь сделали на брошюре. А то какая-то она серая, — размышлял Семён.

Сняв снаряжение и приведя себя в порядок, я отправился к Абрамову в кабинет на КДП. Подойдя к двери, я услышал, что он уже кого-то сильно «чехвостит».

— Во время исполнения интернационального долга, позоришь форму. Хорошо, что хоть снял её частично. В чём причина столь низкого поступка?

— Так… это ж физиология. Против неё не попрёшь…

— Я тебя сейчас попру отсюда! Чтоб больше в военторге я не видел тебя, Петров!

Ну всё ясно! Добегался за солёным и за сладким. Теперь получил «горячего» от комэска.

Я постучался и получил разрешение войти. Открыв дверь, увидел стоя́щего перед столом Кешу и обливающегося потом Абрамова. Вадим Петрович от столь высокой температуры даже куртку от комбинезона снял, а кондиционер в его кабинете пока отсутствовал.

— Вот! Сан Саныч, пример для тебя, а ты Иннокентий всё… в военторг бегаешь.

— Товарищ подполковник, я правда солёненькое захотел, — сказал Кеша.

Решил его немного поддержать, хотя это было ни к чему. Похоже, что Петров попался с поличным.

— Подтверждаю, товарищ командир. Всё так и было. Лейтенант Петров может себе позволить солёного после трудного рабочего дня.

— Ты мне его не выгораживай. Думаешь, я о его походах за… солёным не в курсе? Свободен, Петров.

— Не ссы. Всё норм, — шепнул я Кеше, когда он выходил из кабинета.

Абрамов вздохнул, сел на своё место и показал мне присаживаться напротив.

— Клюковкин, я не против личной жизни. Но не в рабочее же время! Я хотел печенье купить, а Ольга Борисовна, перед моим носом дверь закрыла. Учёт, видите ли, у неё.

— Но потом ведь открылась?

— Нет. Так с Петровым и осталась. Печенье не купил. Только полчаса зря прождал. Всё! Закончили! Ты чего пришёл?

Прям крик души у комэска! А Кеша всё же сделал своё коварное дело.

— Так вы же вызывали.

— Я? Да-да-да! — обрадовался Абрамов, встал и подошёл ко мне. — Сан Саныч, поздравляю! Благодаря вашим… то есть, моим связям, мы смогли для вас отстоять орден «Красной Звезды». Вы были представлены к этой высокой награде. Указ подписан. Поздравляю!

— Служу Советскому Союзу! — ответил я, пожимая протянутую мне руку комэска.

Любая награда — это всегда приятно. Можно бы было рассчитывать и на большее, но это уже не мне решать, чем награждать. Главное не грамота и то хорошо.

— Вот видите! Всё получилось. А то за вас такие большие люди просили. Я честно сказать, много думал, размышлял, может более высокую награду вам дать. Но все настояли именно на «Красной звезде». Присаживайтесь!

Вновь «приземлившись» на своё место, я продолжил слушать вкрадчивый голос Абрамова.

— Итак, но это ещё не всё. Есть к вам более деликатный разговор. Касается он подполковника Баева.

— Прошу прощения, а что случилось?

— Нет, всё в порядке. Просто дам вам большой и настоятельный совет. Историю эту не ворошить. Ну улетел он и улетел.

Странная просьба. Как будто я собирался в газету бежать и трубить на весь Советский Союз. Кузьма Иванович прошёл через сложное испытание. Не каждому оно по силам.

— Товарищ подполковник, я не так воспитан.

Абрамов вновь широко улыбнулся и отпустил меня. Выйдя из кабинета, далеко от КДП мне уйти не удалось. У входа меня встретил один из оперуполномоченных особиста дивизии Турина.

— Александр Александрович, проедем в штаб дивизии.

— Правильно понимаю, что это не вопрос? — уточнил я, и сотрудник особого отдела кивнул, пропустив меня к машине.

Очередная моя поездка в гости к особистам уже выглядит обычным делом. Уже знаешь каждую кочку и поворот на просёлочной дороге. Даже молчание оперуполномоченного привычно и не вызывает особого желания разговаривать.

— Как у вас дела, Сан Саныч? По-моему, тревожные ситуации в вашей эскадрилье сошли на нет?

— Да. У нас всё ровно и перпендикулярно. А у вас? — спросил я.

— Порядок у вас, и у нас работы меньше.

— Это хорошо. Вам тоже отдыхать нужно.

Проезжая КПП перед штабом дивизии, оперуполномоченный задал мне уточняющий вопрос.

— Вас часто вызывает к себе подполковник Абрамов.

— Он мой командир. Это нормально.

— И что вы обсуждаете?

— Сегодня мне про орден рассказал. Вчера задачу ставил… — начал я отвечать, но прервался, когда УАЗ остановился напротив входа в штаб.

— Достаточно. Ещё увидимся, Сан Саныч.

Я пожал протянутую мне руку и вышел из машины. Войдя в штаб, сразу же попал в поле зрения Леночки из строевого отдела. Она приветливо улыбнулась, поправив две заплетённые косички. Только она открыла рот, набрав воздух в лёгкие, как в коридоре появился подполковник Турин. Вышел куда-то по своим делам. Естественно, что младшего сержанта это смутило, и она быстро проскользнула к себе в кабинет.

— Здравия желаю, товарищ подполковник, — поздоровался я с Туриным.

— Как дела, Клюковкин? Есть что сказать? — спросил Вячеслав Иосифович.

— Прибыл. Вы меня вызывали?

— Не я, — сказал Турин и показал мне на свой кабинет. — Тебя ждут.

Ну тогда всё ясно! Личности «вызывающих» мне хорошо известны. Войдя в прохладный кабинет, я обнаружил в нём Максима Евгеньевича и Виталия Ивановича.

Атмосфера в кабинете самая что ни есть «рабочая». Из приёмника звучит песня Кобзона. В углу стоит только что вскипевший чайник из нержавейки, у которого из носика идёт пар. За столом сидят представители конторы, отпивая чай и поедая печенье.

— Товарищ Клюковкин, очень рад. Какими судьбами? — спросил у меня Максим Евгеньевич, проглотив кусок печенья.

— Приятного чаепития. У вас хотел спросить.

— Ах да, — отряхнул руки от крошек старший КГБшник и показал на стул рядом с Виталием Ивановичем.

От предложенного чая я отказался, чтобы быстрее разобраться в причинах вызова.

— Итак, как мы с вами поступим, Сан Саныч? Перейдём сразу к делу? — спросил Максим Евгеньевич.

— Раньше начнём — раньше закончим.

— Кратко и по существу. Для начала хочу вас поздравить. Это очень серьёзное достижение в вашей карьере.

— Спасибо. Но это мой уже второй орден Красной Звезды.

Максим Евгеньевич прокашлялся и кивнул в сторону Виталия.

— Да. И с этим мы вас тоже поздравляем, — улыбнулся он.

Опа! Что же мне тогда ещё перепало?

— Сан Саныч, хотел бы до вас довести, что вы назначены на должность командира вертолётного звена 3й вертолётной эскадрильи в Центр Армейской Авиации в городе Торск.

— Благодарю. Удивляюсь вашей осведомлённости. Спрашивать откуда вы знаете, не буду.

— Вам ещё не довёл ваш командир? Он же сам из Торска? Приказ был подписан ещё месяц назад, — спокойно спросил Максим Евгеньевич.

Так-так, что-то не сильно пока верится в правдивость этих слов. Я уже уяснил, что эти двое за моей судьбой пристально следят. Но чтобы вот так!

— У меня ещё командировка не закончилась.

Максим Евгеньевич отпил чай и подвинул мне тарелку с печеньем.

— Поверьте, сюда вы ещё вернётесь.

Глава 24

Июнь, 1983 года. Торск, Калининская область.

Солнце над торскими лесами уже достаточно высоко. Правильнее назвать калининскими, но от этого они менее зелёными и густыми не станут. Каждый раз при возвращении на аэродром Центра, хочется потрогать кроны этих деревьев. Однако, ещё больше хочется пройтись по нетронутым чащам, вдохнуть утренний запах полевых цветов и аккуратно прикоснуться к зелёной траве, ощутить на ладонях капли росы.

Но это лишь мои хотелки, поскольку на данный момент по моему виску скользит капля пота.

— 330й, Леденцу, — запросил меня руководитель полётами.

— Ответил, Леденец.

— Результатами стрельбы интересуются.

В Торске такие запросы в эфир после выполнения задания — обычное дело. Инженерам и представителям конструкторского бюро нужно как можно быстрее анализировать полёт. Каждый из наземных специалистов переживает за своё детище. Ну или просто они не хотят получить «по шапке», если что-то пошло не так.

— Всё в норме. Отработали штатно. Проблем с изделием не было, — ответил я.

— Вас понял, спасибо.

Задание было несложным — новая модификация Ми-24 с индексом ВП только недавно пришла в наш Центр. Её главная особенность — вместо пушки ГШ-2–30 на правом борту в носовой части подвижная установка с другой пушкой — ГШ-23.

Служба в Торске интересная. Коллектив отличный, но есть ощущение, что я рано уехал из Афганистана. Моя бывшая эскадрилья смогла замениться только в 1981 году, так что я вполне мог ещё дослужить с однополчанами. Но уж очень настойчиво меня сватали в Центр Армейской авиации.

Это ж как награда за особые достижения!

За три года в Афганистане много чего поменялось. Уже и Масуда взяли в плен. Большую часть контингента вывели. Тем не менее есть ещё «игроки» на афганском игровом поле, кто не хочет сдаваться.

«Зелёные» стали лучше воевать, а подготовку их лётчиков по-прежнему проводят в Советском Союзе.

Ручку управления отклонил влево, выводя вертолёт из разворота. Снизил скорость, чтобы было проще разглядеть город. Посматриваю вправо на старинные монастыри и церкви, а также плавные изгибы реки Тверцы.

— Командир, вы как всегда притормаживаете в этом районе? — спросил меня лётчик-оператор Пётр.

— Да. Наглядеться не могу.

— Мне это место тоже нравится. Умиротворённое оно.

Петруха всё правильно понял. Подлетев чуть ближе к реке, взору открылся вид на старинную усадьбу на берегу Тверцы. Удивительно, как сохранился прекрасный сад за обветшалым домом.

Даже с высоты видны могучие деревья и кусты сирени. У самого берега деревянный помост на воде и беседка. Приятно видеть, что плескающиеся мальчишки радостно машут нам. А какой-то из рыбаков и вовсе встал и отдал воинское приветствие.

— Ну вот, а мы ему рыбу распугали, — сказал я, покачиваясь с крыла на крыло, отдавая ответное приветствие.

Подлетаем к аэродрому. Наблюдаю, как ещё несколько вертолётов Ми-24, собираясь в пары, следуют в сторону полигона. Над одной из площадок висит огромный Ми-26, отрабатывая своё задание. А на короткую полосу уже выруливает пара новых Ми-28.

— Евич опять здесь? — спросил меня Петруха.

С Андреем Вячеславовичем мы пересекались в Афганистане. Сейчас он на нашей базе проводит завершающий этап испытаний Ми-28. Заодно и даёт допуск на полёты командному составу.

— Жаль, что модификацию УБ только в двух экземплярах собрали, — сказал Пётр, когда мы разошлись с парой Ми-28.

— Ещё не вечер.

— А вы будете на него переучиваться? — спросил у меня оператор.

Ну не скажешь ведь Петрухе, что на этом вертолёте в прошлой жизни я пролетал несколько лет.

— Все мы будем на него переучиваться.

На канале внутренней связи появился и бортовой техник Алексей.

— Параметры в норме. Расход топлива расчётный, — сонным голосом произнёс он.

Однозначно Лёха уснул в грузовой кабине, пока мы летали.

— Леденец, 330й, на третьем развороте. Заход с посадкой, — доложил я.

— Выполняйте.

Плавно выходим на посадочный курс. Полоса перед нами. Начинаю снижаться. Вертолёт слегка вибрирует, но уверенно идёт к земле. Готовлюсь выпускать шасси.

— Шасси вып… — докладываю я, но происходит что-то не то.

Точнее, не происходит ничего. Быстрый взгляд на указатель давления в гидросистеме. Стрелка прибора показывает нормальное давление.

— Пробую ещё, — сказал я, но шасси так и не выходят.

На панели сигнализации выпуска продолжают гореть три красные лампы. Пока не нервничаю, но мысли в голову лезут не самые хорошие.

— Командир, шасси, — подсказывает Петруха.

— Не выходят, — ответил я, переключая тумблер на панели шасси в положение резерва.

— Пробуем от основной гидросистемы? — спросил Алексей, который проснулся окончательно.

— Точно так, — ответил я и переместил кран выпуска-уборки в соответствующее положение.

Сигнализация продолжает гореть красным.

— Петруха, пробуй ты, — дал я команду лётчику-оператору. — И на обтекатель смотри.

Пару секунд спустя Петруха ставит перед фактом, что и у него не выходит.

— Кажись, приплыли, — сказал я по внутренней связи и прекратил снижение, выравнивая вертолёт. — Выполняем проход.

Крайняя фраза была мной сказана уже в эфир. Пора докладывать, чтобы на аэродроме все были готовы к любому развитию событий. Остался только вариант с аварийным выпуском.

— 330й? — запросил меня руководитель полётами.

— Леденец, 330й, отказ системы уборки и выпуска шасси, — доложил я, выполнив проход над полосой.

— Вас понял. Аварийный выпуск пробовали? — запросил РП.

— Вот только его и не пробовал.

— Понял.

Пока выполняли разворот на повторный заход, ещё дважды повторили весь цикл действий. Перевожу кран шасси «на выпуск» — красные лампочки горят, и тишина.

— Пробую от основной, — повторяю я, но результат прежний.

— Командир, ноль движений. Шасси «намертво» находятся в убранном положении, — подсказывает Петруха.

В моей практике такое случалось. Причём ещё в курсантские времена. Но тогда шасси хоть и со скрипом, но вышло. А сейчас будто створки заколотили намертво.

— Леденец, 330й. К вам сейчас подлечу, а вы посмотрите, — доложил я, и направил вертолёт прямо на… КДП.

— Эт… это… понял вас! — растерялся РП.

А как по-другому? Пускай посмотрят сначала, что там со створками. Вдруг они хоть немного открылись, и стойки потом можно попытаться выдернуть.

— Саныч, я ни на что не намекаю, но командир такое не любит, — сказал мне по внутренней связи бортовой техник Алексей.

— Знаю, — ответил я, но с полковником Медведевым Геннадием Павловичем буду разбираться уже потом.

Тем более что одним нагоняем больше, одним меньше. Он ещё моего реципиента с Соколовки знает, так что не удивится.

Пересекаю полосу и аккуратно разворачиваюсь, чтобы зависнуть прямо напротив больших окон КДП. Смотрю на балкон, а там уже стоит Медведев и рассматривает меня.

— Странно. Не понимаю жестов командира, — сказал Пётр.

— Он нас приветствует, — объяснил я, но в глубине души понимаю, что Медведев явно в шоке.

Причём не знаю от чего больше — от невыпуска шасси или такого способа проверки.

— 330й, 001му, — запросил меня Геннадий Павлович, который ушёл с балкона внутрь КДП.

— Ответил.

— Давай ещё раз. Может, хоть створки шевельнутся.

— Понял.

И снова по кругу весь цикл. Каждый способ докладываю в эфир, но ответ постоянно один и тот же.

— Ничего даже не шевелится, шасси полностью убраны, — на каждое моё действие отвечает Медведев.

Осталось пробовать выпускать аварийно.

— Леденец, 330й, выполняю аварийный выпуск.

— Разрешил, — командует Геннадий Павлович.

Кран уборки-выпуска вновь установил в положение ВЫПУЩЕНО. Осталось только переместить рычаг аварийного выпуска в нижнее положение.

Момент ответственный. В случае неудачи нужно будет проявлять смекалку. А её лучше приберечь для других случаев.

— Выпускаю.

Проходит пару секунд, когда ещё теплится надежда на благоприятный исход. Даже не заметил, как начал уставать держать вертолёт на висении. Всем экипажем ждём, когда нам скажут приятное слово «выпущено».

— Мда, — задумчиво произнёс Медведев.

Стабильность в нашем случае, явно не признак мастерства. Скорее злой рок.

— 330й, ветер поднялся. Порывы до 15 метров в секунду, — сухо сказал в эфир руководитель полётами.

— Понял. Разрешите на кругу подождать решения, — запросил я и РП дал соответствующую команду.

Похоже, придётся проявлять смекалку.

— Итак, мальчики, дело дрянь. Мы либо раздолбаем вертолёт и сами переломаемся, либо просто раздолбаем вертолёт, — констатировал я факт того, что нужно будет нам садиться без шасси.

Пока у нас шло небольшое обсуждение, на стоянке группировался весь технический состав. Будто сейчас всем полком будут меня ловить. Но мне уже понятно, что среди инженеров идёт обсуждение не как, а куда меня сажать.

— За полосой вроде есть яма. Там ветки сухие с ПХД лежат. Может, на неё? — предложил Петруха, когда мы выполнили очередной вираж над полосой.

— Не выдержат. Мы не все деревья опилили. Даже если бы мы по-честному пилили ветки, их бы не хватило нас удержать. Да и яма узкая. Провалимся, — сказал я, продолжая думать над вариантами.

— Сесть на покрышки? Покидают нам их на бетонку и сядем, — предложил Лёха.

— Много покрышек надо. Даже если со всех машин снять, не хватит.

Бортовой техник в перерывах между обсуждениями продолжает стучать по всем известным ему клапанам в грузовой кабине. Но без толку.

— 330й, 001му, — запросил Медведев.

— Отвечаю.

— Есть идея — посади вертолёт на брюхо. Удерживай на шаге его. К вам подъедут маслозаправщик и АПА. Подопрут вертолёт с двух сторон, чтобы не упал.

Интересная идея, но это слишком большой риск как для водителей, так и для вертолёта в целом. Я уже не говорю про экипаж.

— Нет. Мы сразу начнём валиться набок. Сомнём брюхо и прицельный комплекс. Да и машины порубит. Безопаснее сесть на бетон и спокойно завалиться набок, — ответил я.

— Из всех плохих вариантов надо выбирать наименее плохой. Сколько топлива осталось? — спокойно спросил Медведев.

— На полтора часа.

— Понял. Думаем.

Вместе с экипажем продолжаем прорабатывать все возможные варианты. Тем временем к краю полосы по рулёжке подъехали уже с десяток разных машин. Тут и тягач, и машина наземной поисковой команды, и «таблетка» докторов, и пожарный ЗиЛ.

— Командир, давай я полетаю. Отдохни, — сказал Петя, и я убрал руки и ноги с органов управления.

Пока есть топливо, начинаю понимать, что нужно эвакуировать экипаж. Подойду к полосе, зависну как можно ниже, и они спокойно выпрыгнут.

— Готовимся выйти из вертолёта. Если при посадке Ми-24 завалится набок, то нежелательно, чтобы вы двое здесь были.

— Командир, давай ещё подумаем, а потом будем благородством заниматься, хорошо? — предложил Петруха.

Всегда знал, что советский лётчик просто так не покинет воздушное судно.

Тут появилось решение от наземного состава. С помощью «универсальных» приспособлений решено было принудительно открыть створки и выдернуть стойки шасси.

Начинаем заходить на полосу. К вертолёту уже бегут несколько человек с теми самыми приспособлениями.

— Полтора метра держи. Попробуют подковырнуть створки, — дал в эфир команду Медведев.

Выполняю команду Геннадия Павловича. Бригада техников ныряет под вертолёт и начинает работать. Слышу удары по фюзеляжу. Ми-24 начинает раскачиваться. Как я и думал, универсальным приспособлением оказался обычный лом. Тяжело с таким ветром удерживать вертолёт ровно, но пока получается. Руки тяжелеют, а пот продолжает скатываться на кончик носа. Стараюсь ровнее держать вертолёт. Но и этот способ успеха не принёс.

— Командир, ничего не получается, — доложил бортовой техник.

В эфире вновь появляется Медведев и говорит, что сейчас обдумают ещё пару способов. Но тут уже моя соображалка включила максимальный режим. То ли из-за усталости, то ли из-за стремительно уходящего топлива.

— Лёха, а из ТЭЧи ещё представители промышленности не уехали? — спросил я по внутренней связи.

— Куда они денутся! Им ещё партию Ми-28 нам передавать. Только с Ми-24 закончили.

— Вот-вот, а оборудования у них много?

— Конечно. Там и домкраты есть…

На этом месте Алексей задумался.

— Саныч, это шандец как сложно. Давай лучше на бетонку и завалимся, — сказал лётчик-оператор.

— Не ссы, Петруха! Посадим вертолёт на домкраты. Если свалимся, то невысоко. Результат будет почти такой же, что и просто завалиться набок на бетонке. А вот если удержимся, то будет нам сектор-приз.

Подумали ещё раз и решили, что надо пробовать. Других вариантов пока всё равно не придумано.

— 001й, 330му, — запросил я. — Тащите домкраты.

Глава 25

В кабине по-прежнему только шум работы двигателей, а над головой мелькают вращающиеся лопасти. Выполняю очередной круг над аэродромом, но так никто и не дал внятного и чёткого ответа на моё предложение. Пару раз начальник Центра Медведев с командиром полка сказали в эфир, что думают над иными способами посадки.

На этом все разговоры и закончились. Уже пять минут в наушниках молчание, прерываемое иногда запросами об остатке топлива и давлении в грузовой кабине.

— Саныч, людей прибавилось, — обратил Пётр моё внимание на скопление инженеров на том месте, где я уже зависал сегодня.

— Решают что-то. Вон даже схемы и формуляры притащили, — сказал я, заметив, что инженера привлекли к решению проблемы даже представителей КБ Миля.

Прошло ещё пять минут. Топлива осталось на час работы. Если дадут добро садиться на домкраты, процесс будет небыстрый.

— 001й, 330му, — запросил я.

— Слушаю, 330й, — быстро отозвался Медведев.

— Надо садиться на домкраты. Из всех плохих вариантов это наименее плохой, — повторил я слова Геннадия Павловича.

— Потерпи. Думаем.

Чего думать? Если исходить из требований инструкции экипажу Ми-24, то нужно сажать на брюхо. Но вот только в этой «умной» книжке не написаны возможные последствия.

А они будут такими, что новый вертолёт будет разбит, сломан и, с большой долей вероятности, загорится.

— 330й, ответь 917му, — запросил меня по радиосвязи знакомый голос.

Это был Андрей Вячеславович Евич. Старший лётчик КБ Миля, с которым мы работали в Афганистане, сейчас возвращался на Ми-28УБ с полигона. Видимо, им уже рассказали о моей нештатной ситуации.

— Ответил, 917й.

— Шасси не выходит?

— Точно так, — ответил я.

— Садиться на пузо не хочешь? — уточнил он, но в голосе слышно, как он это говорит с улыбкой.

— Больно будет. И мне, и вертолёту. Хочу на домкраты.

Воцарилась пауза в эфире, а со стороны полигона уже приближается пара Ми-28. Летят быстро, будто торопятся посмотреть на мою посадку.

Выполнили очередной вираж над лесом, пока Евич вышел на связь с Медведевым и выслушал его. Всё же, Андрей Вячеславович знает Ми-24 лучше многих. Был бы сейчас в Торске Гурген Карапетян, то стоило бы и его послушать.

— 001й, я сейчас сяду и ему буду подсказывать. Пока тащите домкраты, — сказал Евич, в то время, когда Ми-28 уже прошли торец полосы.

Слова лётчика-испытателя, всё же, не руководство к действию. По большому счёту, решение по посадке должен принять только один человек. К счастью, это я.

— 330й, 001му, — запросил меня Медведев. — Сможешь посадить на домкраты?

Заниматься бравадой и бить себя в грудь, что это для меня раз плюнуть, не буду. Надо сказать как есть.

— Гарантировать не могу. Попасть-то попадём на домкраты, но может потом нас с них сорвать. Ветер сильный. Но если просто на бетон садиться, вероятность загореться и переломаться больше.

Небольшая пауза в эфире. Внизу на стоянку уже зарулили Ми-28. Лётчики быстро побежали в сторону «кризисного штаба», который организовали рядом.

— 330й, отдохни. Тащим домкраты.

— Принял, — ответил я.

Петруха вновь взял на себя управление, пока я собирался с мыслями. Придётся сейчас очень точно работать и много потеть.

На рулёжку подъехал ещё один ГАЗ-66. Большое количество человек мигом подбежали и начали стаскивать вниз оранжевые стойки. Не прошло и пяти минут, как на бетоне были выставлены домкраты.

Чем-то похожи на автомобильные. Винтовые, с выдвигающимся из середины стержнем с шарообразной законцовкой. Вот именно на эти «шарики» мне и нужно будет сесть.

— Управления взял, — сказал я и начал выполнять заход на рулёжку.

Мы быстро развернулись и начали медленно снижаться. Встречный ветер вносил свои коррективы в устойчивость управления. Приходилось парировать отклонения не только быстро, но и как можно плавнее.

— Саныч, подходи ближе. Вон тебе уже машет кто-то. Евич, вроде, — удивился Пётр.

И действительно! Напротив расчётной площадки приземления, где выставили домкраты, стоял с радиостанцией Андрей Вячеславович в песочном комбинезоне.

— Наблюдаю тебя. Снижайся. Тебе нужно попасть сначала на два домкрата. Потом подставим ещё два и будем пробовать снижать мощность, — услышал я Евича.

У него очень шумела радиостанция. Ещё бы! Он ведь стоял в непосредственной близости от вертолёта.

Мы зависли над домкратами, отбрасывая мощный воздушный поток вниз.

— Командир, а ты точно попадёшь? — переспросил меня Алексей, из грузовой кабины.

Похоже, что он только что открыл дверь и глянул вниз, пока я снижался.

— У меня глаз под днищем вертолёта нет, поэтому я не уверен. Давайте на выход из вертолёта, — скомандовал я Петрухе и Андрею.

Дольше всех сопротивлялся лётчик-оператор. Ни в какую не хотел, так что пришлось приказывать.

— Готов? — спросил у меня в эфир Евич, подошедший к вертолёту слева.

— Точно так.

Андрей Вячеславович встал передо мной, а техники нырнули под фюзеляж. С двух сторон встали ещё два представителя инженерно-авиационной службы, выполняя роль ориентиров для висения. Вроде всё готово. Я сжал и разжал пальцы на руках, чтобы снять небольшое напряжение.

Пару раз выдохнул и начал работать.

— Снижайся. Много! Влево-влево. Нет, вправо и чуть на меня. Ещё чуть влево и от меня, — командовал Евич.

Движения совершаю даже не то что миллиметровые, а микроскопические. При этом крайне тяжело держать вертолёт, чтобы его не качнуло очередным порывом ветра.

Ощущение, что у меня выросло ещё две головы, как у Змей Горыныча. Смотришь перед собой, но не упускаешь из виду ориентир слева и справа от себя.

С каждым смещением, я всё больше начинал чувствовать вертолёт. Будто слился с ним. Но и напряжение нарастает. Долго так висеть и «моститься» у меня не получится.

При этом опускаться тоже нужно медленно, преодолевая каждый сантиметр высоты с особой осторожностью. Рычаг шаг-газ ходит очень плавно. Вроде и опускаю его, но вертолёт продолжает висеть. Сильно придавливать нельзя. Иначе коснусь не так, как надо.

— Уже почти. Сантиметров 15 осталось, — сказал Евич.

Я и сам почувствовал, что вот-вот и штыри домкратов войдут в специальные отверстия в фюзеляже. Спускаюсь ещё ниже. Андрей Вячеславович показывает, что нужно ещё немного. Шаг-газ опускаю, педалью парирую разворот. Остаётся совсем немного…

— Мимо! Вверх-вверх! — скомандовал Евич.

В последнюю секунду подул порыв ветра, которые не позволил мне удержать вертолёт на нужной высоте. Я приподнялся на полметра над домкратами и начал снова.

Снижаюсь по указаниям Евича. Выравниваюсь. Он продолжает руководить мной, но и у меня уже рука наработала определённый порядок. «Щупаю» эти домкраты и тут приходит оно — ощущение, что коснулся чего-то.

Время сразу пошло по-другому. Уже не так быстро жестикулирует Евич. Кажется, что лопасти крутятся чуть медленнее. Но солёный привкус пота на губах никуда не ушёл.

Если я сейчас коснулся домкрата как надо, то нужно ещё на пару сантиметров вниз. Тогда первая часть выполнена. Но если хоть один из двух упоров прошёл мимо специального отверстия, то домкрат пропорет обшивку. Тогда надо будет резко взлетать.

Но характерных жестов от Евича, запрещающих снижение нет. А старшим товарищам надо верить!

Ещё слегка придавливаю рычаг шаг-газ. Тут же ощущение устойчивого упора.

— Попал! Хорош! — громко сказал Андрей Вячеславович.

Я будто в мутной воде поймал золотую рыбку. Причём двумя руками.

Техники справа и слева показали мне поднятые вверх большие пальцы. Но ещё не всё.

Свалится с домкратов никак нельзя. Если такое произойдёт, люди вокруг меня могут погибнуть. А под фюзеляжем, прямо скажем, обречены.

Пока техники выставляют ещё два домкрата, держу вертолёт не шевельнувшись. Наземному составу понадобились секунды, чтобы закончить приготовление.

— Медленно. Педаль, а затем шаг-газ. Ручку сильно не тормоши, — сказал Евич.

Я опять осторожно опускаю вертолёт и чувствую касание задней частью домкратов. Совсем немного и вертолёт «сядет» задней частью. Очередное ощущение упора. Да! Вертолёт на четырёх опорах!

— Сидишь. Молодцом! — замахал руками радостный Евич.

Но и это ещё не конец. Не знаю, что они там все видят снаружи, а я чувствую вибрацию. Будто я на тонких спичках сижу.

— Все в стороны! Буду полностью опускать рычаг шаг-газ и выключать двигатели, — громко сказал я в эфир.

Евич всё понял и быстро разогнал всех на безопасное расстояние. Как только двигатели начнут выключаться, пойдёт разбалансировка. От вибрации вертолёт может свалиться с домкратов. И я уже никак не смогу на это повлиять.

В наушниках прозвучал голос Андрея Вячеславовича, что все отбежали. Сил удерживать вертолёт почти нет. Надо заканчивать.

Медленно убираю «коррекцию» на рычаге шаг-газ. На указателе оборотов несущего винта показания уменьшаются. Пока всё нормально, но теперь буду выключать правый двигатель. Схватился за стоп-кран и закрыл его.

И тут вертолёт резко дёрнуло влево. Рефлекторно начал давить на правую педаль, но рулевой винт в данном случае уже мне не помощник. Ми-24 начал ходить ходуном на домкратах. Вот-вот свалится!

— Стоять, — громко сказал я, будто это сейчас поможет.

Но вертолёт устоял. Теперь левый двигатель нужно выключить. Рывок будет гораздо сильнее.

Выключаю стоп-краном и второй двигатель. Вибрация и разбалансировка пошла ещё сильнее. Рвануло в левую сторону так, что я уже начал щупать ручку аварийного сброса входной двери справа. Мгновение и Ми-24 успокоился.

Сразу стало так тихо. На ручку управления упали две капли пота. Над головой несущий винт уже замедляет вращение.

Я выдохнул и расслабился.

— Леденец, 330й посадка. Всем большое спасибо, — доложил в эфир.

— Мы старались! — радостно сказал руководитель полётами.

Ещё с минуту никто не решался подойти. Все выглядывали из-за машин, пытаясь оценить насколько устойчиво стоит вертолёт на домкратах.

Да я и сам боялся резко пошевелиться или тронуть что-то лишнее в кабине. Аккуратно отстегнул парашют, выключил аккумуляторы и быстро вылез из вертолёта. А точнее спрыгнул на бетон, отошёл на несколько шагов и посмотрел на Ми-24.

Винты ещё вращались, а сам вертолёт спокойно стоял на четырёх домкратах. Посадка, хоть и выдалась нервной, но того стоила. Не помешало бы в инструкцию экипажу внести мой случай как вариант действий при невыпуске шасси. Правда, только как возможный, а не основной.

Со всех сторон к вертолёту начали подходить люди. Многие аплодировали и подбадривали меня. Но у меня было ощущение, что вертолёт ещё нас сейчас удивит.

— Стоять! — крикнул я и был прав.

Несущий винт медленно вращается и останавливается. В этот момент сами начали открываться створки. Показались потёртые пневматики колёс. Шасси просто «вывалились» из убранного положения.

Очередная молчаливая пауза, нарушаемая дуновением ветра и шумом двигателей машин. Я повернулся и посмотрел на зама по инженерно-авиационной службе.

— Ну вот, а мы ломами били, домкратами подпирали. Сами вышли, — улыбнулся я и смахнул пот с лица.

Теперь уже меня начали поздравлять вовсю. После техники установили стойки шасси на фиксаторы и медленно уменьшили длину домкратов. Вертолёт опустился на бетон и застыл.

Началось бурное обсуждение произошедшего, а ко мне уже на полном ходу шли Евич и Медведев с командиром полка.

— Упало давление в гидросистеме, и, естественно, упало «противодавление», — объяснил один из инженеров молодому технику за моей спиной, пока я ждал начальство.

Как только Геннадий Павлович подошёл, я приложил руку к голове и начал докладывать.

— Видел всё. Молодец, Сан Саныч, — пожал мне руку начальник Центра и приобнял за плечи. — Завтра ты и экипаж на работу не приходите.

Неплохое поощрение. Особенно если брать во внимание, что на завтра намечен очередной парко-хозяйственный день.

Следом за ним поздравили и командир полка вместе с Евичем.

— Вам, Вячеславович, спасибо огромное за подсказки, — поблагодарил я.

— Пустяки. Мне самому было интересно, справишься или нет. Случай уникальный. В моей практике такого не было, — ответил Евич, подойдя ближе к вертолёту. — Осталось найти дефект.

Андрей Вячеславович подошёл ближе к Медведеву, и они начали о чём-то шептаться. Я снял шлем и начал прислушиваться, но голос командира полка заглушал переговоры Геннадия Павловича и Евича.

— Пока не найдём, эти вертолёты к полётам не подпускать, — дал команду Медведев, но Андрей Вячеславович решил его переубедить.

— Геннадий Павлович, вы же знаете, куда пойдут эти машины. Задача очень важная. Аппаратура на борту и сами вертолёты должны пройти обкатку в боевой обстановке.

— Вот найдёте причину тогда и будем разговаривать. А пока никаких полётов. Не вы, Вячеславович сидели в кабине, а мой лётчик.

Евич кивнул, а к Медведеву подошли военный представитель завода-изготовителя и представитель с КБ Миля.

Разговор они продолжили уже рядом с командирской машиной. Видно было, что они пытаются унять гнев Геннадия Павловича.

— Не получилось договориться? — спросил я у подошедшего ко мне Евича.

— Нет. У нас сроки уже горят. Неделя, как мы должны быть в Афганистане, а мы только тут закончили. Ты же видел новое оборудование. Развиваем линейку Ми-24.

Евич дело говорит. В этом времени в Ми-24ВП раньше, чем в моё время появились такие вещи, как управляемые ракеты «Атака» и её модификация «воздух-воздух» 9М2200.

— Ночью тоже? — спросил я, намекая на очки ночного ви́дения ОНВ-58В.

— Конечно. Новое бортовое радиоэлектронное оборудование, вооружение и приборы должны пройти обкатку. Но как видишь, Геннадий Павлович «встал в позу».

Вообще-то, я на стороне Медведева. На этом вертолёте не только испытателям придётся летать. Не каждый из строевых лётчиков рискнёт сажать Ми-24 без шасси на домкраты.

— Думаю, вы быстро найдёте дефект и устраните его, — сказал я, но видно, что Евич не разделяет моего мнения.

— Ты так и не понял. Из-за какой-то случайности мы сейчас завалим задачу, которую поставили на самом верху. Получат все. И ваш Центр тоже, — указал на здание штаба Андрей Вячеславович.

Если он не разделяет моего мнения, то я совсем не понял его рвения. Очень странно всё выглядит.

— Зато люди и техника целые будут. Ещё раз спасибо, но я, пожалуй, пойду.

Только отошёл от Евича, он догнал меня. И предложил пройтись со мной до КПП. Переодевшись и оставив снаряжение в раздевалке, я попрощался с коллегами и ещё раз поздравил Петю и Алексея с успешным вылетом. Пускай и с таким напряжённым.

По пути к выходу из части, Андрей Вячеславович уже строил гипотезы, что могло послужить причиной отказа.

— Где-нибудь стружка попала между клапаном и цилиндром. Заело намертво. На заводе разберутся, — продолжал мне объяснять Евич.

Я же предположения не собирался строить, хоть и был согласен с лётчиком-испытателем.

Так мы и добрались до КПП. Андрей Вячеславович не умолкая, а я молча. Уже за территорией части, он меня остановил и огласил самый важный вопрос.

— Сань, а если я тебя попрошу ничего не писать в рапорте. Согласишься?

Даже не знаю, как ему и ответить — грубо или кратко.

— Вячеславович, вы же понимаете, что это невозможно. Весь аэродром видел мой цирковой номер, а я напишу, что было всё чудесно? Вы же помните, что врать нехорошо.

— Только не надо морали. Затормозить испытания по-твоему лучше?

До сих пор не пойму, чего он так спешит. Ему звезду Героя уже дали. Евич — лётчик-испытатель первого класса. Молод и красив. Может, ему надо чеков заработать в Афганистане? Так ненадолго его туда отправляют. Обычно такие командировки на две недели. Максимум на месяц.

— Не лучше. Но мне непонятно, почему так спешить?

Евич покачал головой и достал сигареты.

— Мы с американцами вступаем ещё в большую конфронтацию. Семимильными шагами развивают палубную авиацию. Самолётостроение тоже идёт вперёд. Вертолёты отставать не должны. Иначе, зная руководителей пар… на самом верху, могут махнуть шашкой, и всё! Мол, нам вертолётов достаточно.

Есть что-то правильное в его словах. Но в данном случае ситуация некритичная.

— Дождитесь, что скажет Медведев. Наверное, ваши коллеги его уже «обработали», — ответил я.

К остановке рядом с частью подъехал городской автобус ЛиАЗ.

— Это мой автобус. Ещё раз спасибо за помощь, — пожал я руку Евичу и пошёл к открытым дверям «лунохода», как в народе называли этот городской транспорт.

Только я поставил ногу на нижнюю ступень, как меня окликнули. Это был солдат с наряда по КПП. Он стоял за моей спиной и пытался отдышаться.

— Что случилось? — спросил я.

— Командир… там… вас… ждёт.

Глава 26

Чуть-чуть мне не хватило времени уехать домой.

— Меня послали за вами.

— Прекрасно. Ты за сколько стометровку бегаешь? — спросил я.

— Ну, за 13 с чем-то.

— Вот и славно. Я за 12 секунд, так что ты меня не догнал.

На этих словах надо бы и закончить. Сесть в «Луноход» и рвануть домой.

— Едете, товарищ капитан? — спросила у меня женщина-кондуктор.

— Нет. Прошу прощения за задержку, — ответил я и спустился вниз.

Со слов рядового, меня к себе вызвал не командир полка, а сам Медведев — начальник Центра Армейской авиации. Сомневаюсь, что Геннадий Павлович делился причиной вызова с солдатом.

Евич куда-то быстро исчез. Будто и не стоял со мной на выходе из части.

— А где человек, который тут курил? — спросил я у дежурного по КПП.

— На такси уехал.

Когда только Евич успел его вызвать.

Войдя в штаб, я услышал, как по центральной лестнице спускаются двое мужчин.

— И зачем это? Ну, разобрались бы и полетели. Теперь с Медведевым будем на ножах.

— Ты Евича слышал? Он такую бучу поднял одним звонком в Москву. Кому он позвонил?

— Тому, кто очень быстро всё решил… ну надо же! — воскликнул один из мужчин, увидев меня на лестнице.

Это был представитель конструкторского бюро Миля. В Афганистане мне приходилось с ним видеться. Фамилия у него Павлов.

— Сан Саныч, снова рад вам. Не успели вас как следует поблагодарить за Ми-24. Ну и за весь комплекс наших испытаний. Вы были…

— Спасибо большое, — остановил я хвалебные оды в свой адрес и пожал протянутые мне руки Павлова и его коллеги.

Слишком уж любезные со мной представители КБ. Тут только два варианта. Либо им нужно, чтобы я не писал рапорт, как это просил Евич. Либо они уже всё решили с Медведевым.

Судя по их разговору, ближе всего второй вариант.

— Вы к начальнику Центра? Он вас очень ждёт, — сказал мне Павлов.

— А вас он уже отпустил, верно? — с подколом спросил я.

Мужчины посмеялись. Павлов похлопал по портфелю. Похоже, подписи Медведева эти двое добились.

Я пропустил представителей конструкторского бюро к выходу, а сам пошёл дальше. В штабе никого уже не было. В коридорах эхом отдавался каждый мой шаг. Полы то скрипели, то издавали глухой звук от соприкосновения с подошвой.

Постучавшись в дверь кабинета Медведева, услышал, как он крикнул заходить. Войдя внутрь, я увидел, как полковник стоит рядом с окном и медленно дымит сигаретой.

За столом для совещаний сидел начальник политотдела Центра и командир моего полка. Оба мне улыбнулись.

Сам же Геннадий Павлович посмотрел на меня и стал тушить в пепельнице сигарету. Полковник прогнулся в спине и размял плечи.

— Проходи, Сан Саныч. Пришлось тебя немного задержать. Но повод хороший, — сказал полковник Медведев и пошёл к своему столу.

В руки он взял небольшую коробочку и удостоверение. Очень похоже, что меня снова хотят наградить.

— Зачитываем приказ, — громко объявил Медведев.

Замполит и мой командир полка встали. Начальник политотдела достал очки и раскрыл красную папку для докладов.

Геннадий Павлович открыл коробку и гордо посмотрел на меня.

— Указом Президиума Верховного Совета СССР, за отличные успехи в освоении новой боевой техники и поддержании высокой боевой готовности воинской части, наградить капитана Клюковкина медалью «За боевые заслуги»! — зачитал он указ и тут же начал аплодировать.

Вот уж неожиданно, так «неожиданно». Настолько, что я знал о медали ещё неделю назад. В моём звене наградили всех, а моя награда шла несколько дольше.

— Товарищ капитан, поздравляю!

— Служу Советскому Союзу!

— Горд, что не ошибся в тебе, Саня. А ведь помню как ты ко мне в 1978 году в Соколовке пришёл представляться по гражданке в кабинет.

Вот такой был у меня реципиент! За эти годы мне удалось изменить отношение к себе. Но командир полка и замполит еле сдержались, чтобы не рассмеяться.

— Ну тогда у меня был в голове сильный сквозняк.

— Возможно. А теперь я с гордостью вручаю тебе очередную и заслуженную награду.

Геннадий Павлович крепко пожал мне руку и вручил коробку с медалью. Награда, конечно, серьёзная. Пускай в моём послужном списке есть и более статусные, но и медаль «За боевые заслуги» просто так не дают.

По крайней мере, в нашем Центре.

— Поздравляю! Скорость-то какая! Сегодня подвиг совершил и сразу медаль получил. Шучу, конечно. Это за прошлые заслуги, — поздравил меня замполит.

— За три года ты наработал и на большее, — сказал командир полка.

— Это статусная награда. Я благодарен за такую высокую оценку труда техников, инженеров и всех служб обеспечения. Жаль ордена и медали на всех разделить невозможно.

Медведев похлопал меня по плечу и вернулся на место.

— Наградим всех. Никого не забуду. За три года мы довели Ми-24 почти до совершенства. Ми-8 с новыми двигателями и оборудованием уже себя отлично зарекомендовал. Должны прислать нам и новую модификацию «пчёлки». Что думаешь, Клюковкин?

— Будем работать, — ответил я.

— Кратко и по существу, — заметил Медведев.

В этот момент мне кое-что пришло в голову. Геннадий Павлович хотел вручить медаль лично и на построении всего Центра в понедельник. Тогда зачем уже вечером награждать с зачитыванием приказа в присутствии только двоих человек?

Медведев посмотрел на меня и вновь встал из-за стола.

— Нужно ехать в Афганистан. Есть предложение тебя и твой сегодняшний экипаж включить в состав испытательной бригады. Будете работать по направлению Ми-24ВП. Что скажешь?

Так-так! Опять «за речку»…

— Главком дал указание, чтобы в данную группу включили лётчиков, наиболее плотно работавших по тематике Ми-24ВП. Желательно с опытом службы в Афганистане. Я предложил свою кандидатуру, но мне было запрещено. В последние годы ты очень много занимался войсковыми испытаниями Ми-24. Тебя нахваливает Евич — ведущий лётчик-испытатель по данному направлению.

— Без него тут не обошлось. Это точно, — произнёс командир полка с укором и Медведев сурово посмотрел на него

Похоже, что Андрей Вячеславович Евич лоббировал моё назначение в группу. С чего он решил, что я соглашусь, мне непонятно. Но такое внимание от известного лётчика-испытателя тешит моё самолюбие.

— Товарищ командир… — начал отвечать я, но Геннадий Павлович меня остановил.

— Пока ты ничего не сказал Сан Саныч, поясняю, что ты можешь подумать и отказаться. Твоё место займёт кто-то другой, поскольку ты уже хлебнул Афгана достаточно.

Отказываться не по-мужски. Всё же, от войны никогда я не бегал, но и сам на неё не просился.

— Товарищ командир, думать тут нечего. Есть приказ, значит, еду.

Медведев кивнул, встал из-за стола и вновь подошёл ко мне. Крепко пожал руку и внимательно посмотрел.

— Не сомневался в тебе. А что скажешь по кандидатурам оператора Пётра Казакова и бортового техника Алексея Муркина. Возражения есть?

Это были те самые Петруха и Лёха, которые сегодня выполняли со мной полёты. В Афганистане успел побывать только Лёха. Пётр — парень способный. В нём я уверен.

— Возражений нет.

— С какой базы будете работать неизвестно. Ты же в Баграме был? — спросил замполит.

— И в Джелалабаде недолго.

Начальник политотдела кивнул, а Медведев вновь взял слово.

— Думаю, что опять в Баграм. И от границы далеко, и работы будет достаточно. В Панджшере всегда есть угроза. Кстати, как думаешь, твоя невеста нормально воспримет командировку? — уточнил Геннадий Павлович.

Очень интересный вопрос. Отношение моей девушки к такому развитию событий мне ещё предстоит узнать. Мы с ней вместе несколько месяцев, но такого испытания в наших отношениях ещё не было.

— Она из семьи военного. Ей не привыкать, — ответил я.

— Ещё какого военного! Тогда иди отдохни. Послезавтра увидимся, — сказал начальник Центра и отпустил меня.

Пока я дождался автобус, на улице успело стемнеть. Моя служебная квартира находилась в микрорайоне, который так и назывался у местных — городок лётчиков. Обыкновенный район, состоящий из нескольких пятиэтажных домов.

Во многих окнах нашего многоквартирного дома уже горел свет. Мужички с пустыми мусорными вёдрами и сигаретой обсуждали футбол и рыбалку. По тротуарам стучали каблуки девушек и слышно шорканье туфель парней, спешащих на танцевальную площадку в городской парк.

— Быстрее, а то мама убьёт, — пробежали мимо меня две девушки в светлых платьях.

Видимо, опаздывают после прогулки.

Я поднял голову и увидел как зажёгся свет в моей квартире на втором этаже. Из открытого окна доносится приятный запах жареных котлет и картошки. Жаль, что не из моего.

Войдя в подъезд и поднявшись к себе, по-прежнему ощущал этот запах. По мне так аромат ассоциируется с настоящим очагом тепла и уюта.

К сожалению, открыв дверь, я ощутил только запах косметики и лака для ногтей.

— Саша, ну ты где ходишь? Время уже позднее, — услышал я голос из комнаты.

Вроде из семьи военных, а удивляется. Как будто никогда не опаздывал.

— Тише едешь — дальше будешь, — ответил я, стягивая с себя туфли.

— Побыстрее, Саш. Нас уже ждут.

Только сейчас вспомнил, что сегодня был запланирован поход в ресторан. Какая-то «очень близкая» подруга приехала в Торск. Нужно быть во всей красе.

Но день не самый хороший сегодня для ресторана. После столь долгой посадки сил совсем нет.

— А поспешишь — людей насмешишь, — добавил я, зайдя в комнату.

Моя однокомнатная квартира по советским меркам ничем не примечательная. Ковры на полу и стене не только согревают, но и, будто, оберегают от тревог внешнего мира.

На окнах светлые занавески с рисунками, перед телевизором два кресла, в одном из которых сшитый тёплый плед. Летом он не актуален. Но зимой он, словно объятия бабушки, дарит тепло телу и душе.

Ну и главные «спутники» холостяка — шкаф с книгами. В моём будущем у меня были игровая приставка, компьютер и смартфон. Теперь же потёртые переплёты повестей и романов.

— «На пленуме ЦК КПСС названы основные направления новейшей научно-технической революции, продвижение по которым обеспечит 'технологический переворот во многих сферах производства», — вещал диктор из вечерних новостей.

— Саш, ну ты скоро? Почему не раздеваешься? — спросила у меня Кристина, сдунув с лица прядь светлых волос.

Я повернулся к ней и засмотрелся на её стройные ноги.

Девушка лежала на диване, медленно нанося яркий лак на ногти. Закончив с мизинцем, она подняла на меня свои голубые глаза и улыбнулась.

— Саш, ну ты чего?

— Устал просто, — ответил я и сел рядом.

Кристина поцеловала меня и продолжила красить ногти.

С ней мы познакомились в Москве, когда я решил посетить один из спектаклей в театре имени Ленинского комсомола. Мне было отправлено приглашение от заслуженной артистки СССР с последующим посещением гримёрки, но я им воспользоваться не успел.

На выходе из зала встретил Кристину, у которой сломался каблук и она была в трауре. Помог, проводил, остался на ночь. Утром познакомились с папой.

С тех пор мы в отношениях. А за кулисы я так и не попал.

— Есть хочу сильно.

— Потерпи до ресторана. Одевайся и поехали. Жанка со своим женихом уже там однозначно. Мы в грязь лицом ударить не можем.

Совсем нет желания куда-либо ехать. А ещё надо с ней поговорить, что мне нужно улетать скоро.

— В ресторан не пойду. Тяжёлый день был. Крайне тяжёлый, я бы сказал.

Милая улыбка Кристины сменилась трагичным удивлением. Про ногти она тут же забыла и закрыла пузырёк.

— У тебя так всегда. То учения, то мучения, а как же я⁈ Мои друзья — твои друзья. С ними нужно общаться.

Пару раз приезжали так называемые «друзья». Не получил я удовольствия от общения. Все разговоры только о путёвках заграницу и шмотках.

— Устал. Извини.

Кристина насупилась и вскочила на ноги. Да так резко, что грудь «выпрыгнула» из халата.

— Как так⁈ Сашенька, идти надо. Это ж Жанка! — поправила халат Кристина.

Как будто я знаю кто она. Очередная подружка из Москвы с «Генеральского дома» на Ленинградском проспекте, где с семьёй жила Кристина. И да, папа у Крис служит в Генеральном штабе в звании генерала армии.

— Это очень веская причина, но не сегодня. Пожалуйста, приготовь ужин, Кристин. Есть хочу ужасно.

— У меня ногти, — показала она мне раскрытую ладонь.

— У меня тоже они есть. Приготовь ужин, — сказал я, показывая ей свою ладонь.

— Нет.

Кристина и раньше могла проявить все признаки «золотой молодёжи», но сегодня она просто себя переплюнула. Такое ощущение, что свет сошёлся на этой Жанке.

Я ничего не ответил и пошёл к холодильнику. Открыв его, взял бутылку минералки «Кашинская». Пока доставал овощи, на кухню пришла и Кристина.

— На ночь вредно есть, — проворчала она.

— А в холодильнике, думаешь, просто так сделали освещение? Это чтоб ночью было видно, что брать, — ответил я.

Кристина фыркнула и присела за стол.

— Саш, ну поехали. Отдохнём…

— Я хочу дома отдохнуть. Ты ведь даже не поинтересовалась что случилось и что мне довели. Вон, мне медаль сегодня дали.

— Ну медаль и медаль. У папы этих медалей как у собак на выставке.

У меня из рук чуть огурцы не выпали. Ещё немного и я вскиплю окончательно. Вот так сравнение!

— Меня в Афганистан отправляют. Через два дня.

— А мне это не интересно. Афган там, а я здесь. И изволь со мной и моими друзьями считаться.

Ну, думаю, хватит.

— Иди-ка ты в комнату, пока у меня руки заняты.

— Да я вообще уйду! — воскликнула Кристина и вышла из кухни.

В комнате был слышен шум и ворчание. Видимо, она собирает вещи.

— Меня эта военщина достала! Папа тоже постоянно то в одну командировку, то в другую. А мы с мамой его жди. Слёзы, сопли, бессонные ночи. Сколько можно уже⁈ Когда это кончится⁈ Ответь мне, — вновь забежала на кухню Кристина.

Я медленно повернулся и спокойно ответил, что я думаю.

— Лет 20 надо потерпеть. Потом на пенсию уйду. Там попроще.

После этой фразы Кристина превратилась в сгусток нервов, гнева и… красоты. Она злобно смотрела на меня, пыхтя, как вскипевший чайник. Я не мог удержаться, чтобы не подойти к ней в этот момент.

Сделав два шага к ней, я медленно нагнулся к её уху и прошептал, аккуратно погладив по ягодице:

— Ну так что, картошечку пожаришь?

После такого нокаута, Кристина сдалась и начала готовить. Но меньше причитать от этого не стала.

— Никаких развлечений! Мы на твоей пенсии что будем вспоминать — картошку и салаты? — ворчала она, нарезая огурец.

— В лесу недавно отдыхали. Прогулок вдоль реки и походов в кино разве мало? — уточнил я, отпив минеральной воды.

— Мало. Я от своих друзей отрываюсь. Где в Торске «Берёзка»? А почему мы с тобой не ездим отдыхать в Болгарию?

— Потому, что мы с тобой отдыхаем на Чёрном и Азовском море.

— Хорошо, что не на Баренцовом. Давай я папе позвоню. Всё решим и никуда не поедешь. Ни в какую командировку.

— Это приказ. Бегать от войны и прятаться за высокие знакомства твоего отца я не буду.

— А я сказала, будешь.Ты же любишь меня? Ты мне нужен живой. Хватит уже рисковать. Зачем летать, если можно найти для тебя отличную должность в Москве. Папа всё устроит. И очень быстро.

Кристина отложила нож в сторону, вытерла руки и подошла ко мне.

Она начала меня поглаживать по щеке. А у меня почему-то это всё вызывает только отвращение. Даже аромат духов с нотками цитрусов перестал быть приятным.

— Я — лётчик, люблю летать и не собираюсь менять кабину вертолёта на кабинет с кондиционером в штабе. И больше к этому вопросу мы с тобой возвращаться не будем. Точка.

Кристина насупилась и повернулась к плите. Закончив жарить картошку, она молча поставила сковородку передо мной и придвинула тарелку салата.

— Приятного аппетита, — тихо сказала она и ушла в комнату, смотреть телевизор.

Через два дня я уже готовился к вылету на аэродроме Торска, чтобы перегнать вертолёты на аэродром Чкаловская. Там нас должны были загрузить в транспортный самолёт и отправить в Афганистан.

Тот самый Ми-24, который ещё пару дней назад стоял на домкратах, сейчас рядом со мной и готов к перегонке в Подмосковье. Причиной отказа был определён тот самый клапан, о котором и говорил Евич. Его заменили и вертолёт уже был в строю. Погода шепчет, в воздухе ещё стоит запах влажной травы, а наш аэродром ещё только просыпается.

Со спины ко мне подошёл Алексей — бортовой техник с моего звена, который тоже убывает со мной в командировку. Как и Пётр. Вот так, всем экипажем нас и привлекли к испытаниям в боевой обстановке.

— Старший лейтенант Казаков. Это я. Командируемся в Кабул — столицу! — довольный собой прочитал в командировочном удостоверении Петруха и положил к остальным документам в портфель.

Вид у него был счастливее некуда. Будто не в Афганистан, а на Чёрное море летит.

— Чего улыбаешься? Нам ещё до Чкаловской лететь, а потом через всю страну в Афган, — ворчал Лёха, сворачивая чехлы и убирая их в грузовую кабину.

— Да будет тебе! Афганистан — страна гор и песков. Нетронутая красота и духота. Романтика!

От этого слова меня слегка передёрнуло. Я посмотрел на Петра и подошёл к нему ближе, чтобы кое-что объяснить. Когда-то в другой жизни, и я считал войну романтикой и весёлым приключением.

— Поверь, как только ты увидишь стеклянный взгляд умирающего товарища, мнение изменишь. Война закончилась для нас, но не для духов и наших противников. Будь внимательнее, хорошо? — предупредил я Петруху и он молча кивнул.

В это время к вертолётам подъехал микроавтобус РАФ с инженерами-испытателями и экипажем второго Ми-24. Улыбающийся Евич вылез из машины и сразу направился к нам.

— Доброе военно-воздушное! Готовы, товарищи лётчики-исследователи? — поздоровался он с нами.

— Готовы, Вячеславович. Каков у нас после Чкаловской план? Грузимся сразу? — уточнил я.

— Конечно. Вечером вылетаем в Тузель, а потом и в Кандагар. Документы уже готовы и будут нам и вам переданы на Чкаловской.

Что немного мне непонятно. Зачем в Кандагар? Это не самое спокойное место было в Афганистане. Плюс до границы с Пакистаном близко.

— Мы будем с Кандагара работать? — спросил я.

Евич замотал головой.

— Нет. Пункт назначения — Лашкаргах.

Глава 27

Июнь, 1983 года. Аэродром Лашкаргах, Демократическая Республика Афганистан.

Вертолёт сильно качнуло в сторону. Очередной восходящий поток раскалённого воздуха не дал спокойно насладиться красотами золотистых песков Южного Афганистана. Словно ретивый конь, наш Ми-24ВП встрепенулся, начиная рыскать влево и вправо. Стрелка на вариометре — указателе вертикальной скорости, пришла в движение.

Петруха быстро справился с «возмущением Ми-24» и продолжил держать курс на «Лашкарёвку». Следующий за нами экипаж Евича тоже боролся с восходящими потоками. В зеркале я видел, как и его вертолёт слегка «клевал» носом, но продолжал держать курс на конечный пункт маршрута.

— Интересное название у аэродрома, — заметил Пётр по внутренней связи.

— Каждый аэродром имеет какое-то неофициальное прозвище, — ответил я.

— Лашкаргах как-то не по-русски звучит. А вот «Лашкарёвка» — другое дело. Сразу что-то с домом связано. На душе весело и тепло, — подключился к нашему разговору Алексей из грузовой кабины.

— Чересчур тепло, — ответил Петруха.

Осмотрев в очередной раз окрестности, я не нашёл особых примет родных просторов.

Вокруг песчаные гряды барханов, не превышающие и ста метров. Есть и подвижные, перетекающие с места на места, будто улитки. Можно заметить и котловины со своими солончаками. Но есть и места, где виды пустыни похожие на декорации постапокалиптических фильмов.

— Смотри командир, какие трещины слева, — обращает моё внимание на «растрескавшуюся» почву Пётр.

— Научное название — такыр, — ответил я.

Для такой формы рельефа, как такыр, характерны трещины усыхания, образующие характерный узор на грунте.

Перепад высот в пустыне составляет почти 800 метров с Запада на Восток.

На фоне слепящего жёлтого цвета песков, чёрная тень от нашего вертолёта видится скорее светлым пятном. За всей красотой безжизненной пустыни Регистан нельзя забывать о жестоких боях, которые периодически ведут здесь наши военные. Тогда пески становятся багровыми.

— А к чему тут «привязаться» можно? Кроме реки, особых ориентиров и не видно, — спросил Петруха, передавая мне управление.

Действительно, с севера и с запада Регистан отделяют от каменистой пустыни Дашти Марго две «водные артерии» — Гильменд и её приток Аргандаб. Но и среди барханов Регистана можно найти ориентиры.

— Гора Малик-Дукан. Её и отряды спецназначения за главный ориентир считают.

Впереди уже была видна зелёная зона вокруг Лашкаргаха. Ещё раз глянул влево, смотря на просторы Регистана. В этот момент я заметил, что и в этих песках есть те, кто пытается жить мирно и спокойно.

Через проход в глиняной стене один из пастухов прямо сейчас выводил пастись овец. По одной из редких грунтовых дорог медленно, покачиваясь из стороны в сторону, ехала гружённая «барбухайка». Несколько мальчишек забрались на крышу дома и машут нам руками.

— Как-то уж слишком всё мирно, — сказал я, не веря в столь радостное приветствие от местных детей.

— Два года почти прошло, как мы основные боевые действия закончили, командир, — ответил мне Алексей.

— Ещё немного и вообще уйдём отсюда. Оставим всё местной власти. Я же правильно думаю? — предположил Петруха.

— Правильно. Так должно быть. Мы не можем быть афганцами больше, чем сами афганцы, — соврал я, понимая, что просто так из Афганистана уходить нельзя.

Как только наши войска уйдут, возникнет вакуум. И наше место займут другие. С этими мыслями я вновь бросил взгляд влево. Пустыня Регистан уходила на юг всё дальше за горизонт. Именно там был «грозный» сосед Афганистана — Пакистан, который всегда имел виды на приграничную территорию Демократической Республики. А за ним стоит главный геополитический противник Советского Союза — США.

— Консул, 902му, на связь, — запросил я руководителя полётами, назвав позывной аэродрома Лашкаргах.

— Отвечаю, 902й, доброе утро!

— Консул, 902й доброе утро от нашего дружного экипажа! С Мирванса к вам двумя «шмелями». Со мной 901й. Подход и условия прошу.

Руководитель полётами передал мне ветер у земли и посадочный курс в Лашкаргахе. Через несколько минут мы уже вышли напрямую перед посадкой. Перед глазами был аэродром, полоса и стоянки которого были выложены из ребристых плит К-1Д.

Аккуратно приземлились на указанное место и по командам руководителя начали заруливать. Вертолёт слегка подпрыгивал на неровностях плит, а стоя́щие на стоянке техники внимательно рассматривали нас, будто «деды» прибывших новобранцев.

— А тут всегда так ходят? — удивился Пётр, намекая на форму одежды у личного состава.

Действительно, среди инженерно-технического состава особого рвения к соблюдению формы одежды не было. Кто-то с голым торсом, кто-то в гражданской кепке и майке. А есть кто и в шортах и тапочках. Сразу видно, что основное командование находится далеко от этого аэродрома.

Чуть дальше можно увидеть ровные ряды модулей, палаток и других строений. Дорожки выложены из камней и досок. Рядом с одним или двумя зданиями высажены в ряд деревья. Всегда удивлялся, как на такой жаре вообще удалось выжить

Местная отдельная 305я вертолётная эскадрилья входила в состав полка, размещённого в Кандагаре. Но судя по количеству техники, я бы пересмотрел статус «эскадрильи».

— Тут на стоянке только 20 вертолётов. А ведь ещё и на задачу улетели сто процентов несколько, — продолжал поражаться масштабами Лашкаргаха Петруха.

На местах стоянки стояли в готовности к вылету несколько Ми-24 и Ми-8. Отдельно разместились два Ми-6, которые прямо сейчас разгружали солдаты и техники. С полосы, поднимая пылевые вихри, взлетала очередная пара «шмелей». Причём у каждого подвешены дополнительные топливные баки.

Готовятся к погрузке на Ми-8 группа в костюмах КЗС и «прыжковках». Видимо, на очередную задачу выходит группа спецназа. Прорулив запускающийся Ми-24, я свернул на свободное место и начал разворачиваться по командам техника. Здесь уже и представители нашей испытательной бригады. Вид у всех радостно-измученный. К такой жаре не привыкли, а уж к раннему подъёму тем более.

На часах сейчас почти 10 утра. Самый разгар «рабочего дня» в Афганистане. Ещё два часа и будет уже не до полётов.

— Консул, 902й, зарулили, выключаемся. Спасибо! До связи! — доложил я.

— С прибытием! — ответил мне руководитель полётами.

Открыв дверь кабины, меня тут же обдало знойным воздухом. Моментально песок осел на губах, а в глаз попала песчинка. Пока вылезал, услышал как вскрикнул Петруха.

— Я его предупреждал, чтоб не трогал фюзеляж, — сказал мне Лёха, доставая заглушки и чехлы из грузовой кабины Ми-24.

— Да я тоже. Молодой ещё!

Действительно, обшивка нагревается так, что можно получить ожог моментально. Вот и Петруха схватился за такое «тёплое» место.

Инженеры подошли к вертолёту, чтобы узнать, как вела себя машины. Нареканий у меня не было. Осталось узнать мнение Евича и его товарища. Они как раз зарулили на стоянку и начали выключаться. Через две минуты Андрей Вячеславович уже всех радостно приветствовал на стоянке.

— Сан Саныч, курорт же! — вознёс он руки к небу, подойдя ко мне и пожав руку.

— Просто Сочи в разгар сезона, — ответил я.

— Размещаемся и сразу в штаб. Надо установить контакт с местными. О нас все знают, так что…

Договорить Евич не успел. Прервал наш разговор громкий крик напарника Андрея Вячеславовича. И мне этот человек не нравится от слова «совсем».

— Где АПА, я вас спрашиваю⁈ Что это за стоянка⁈ Хрен знает где поставили, — продолжал он возмущаться, буквально срывая с себя шлем.

— Я сейчас, — сказал Евич и пошёл к «крикуну».

До нашего отлёта из Чкаловской, я с ним никогда не встречался. Но в Торске об этом человеке часто ходят слухи. Причём не самые хорошие.

Звали этого человека Захар Щетов. По регалиям, он большой молодец. Лётчик-испытатель первого класса, награждён орденами Ленина и Октябрьской революции, передовик и массовик-затейник. Но как человек — говно. Исходя из его фамилии, «подпольная» кличка у него «товарищ Щет».

Ему то еда в столовой не нравится, то как инженер ему объяснил задание на полёт. А уж к военным лётчикам у него отношение специфическое.

По его словам, мы не умеем правильно понимать технику и документы. А также следовать его рекомендациям. Вместо них предпочитаем положения документов и свой опыт эксплуатации. И этого опыта, по словам Щетова, у нас совсем нет.

— А почему Щетов в Торске больше не появляется? — спросил Петруха, дуя на ладонь.

— Он сказал, что мы «снарядоголовые».

— И всё?

— А потом нашлись те, кто ему объяснил, что он не прав. Не совсем любезно, конечно.

Вот что значит человек пришёл в испытатели не из военной авиации. Хотя многие коллеги Щетова были из аэроклубов и гражданских структур, но никогда бы не позволили себе так себя вести с коллегами. Так что он один такой говнюк.

Петруха отошёл от первоначальных впечатлений от прибытия в Лашкаргах и уже спокойно разговаривал. Солнце сильно припекало голову, поэтому я поторопился надеть кепку.

— Саныч, а почему звёздочка солдатская? — указал на мой головной убор Петруха.

— Так надо. Я же тебе говорил поменять офицерскую на такую?

— Подумал, что ты меня подкалываешь.

— Тогда ходи без неё. Скажешь, что я тебе разрешил.

Тут Евич вернулся со своим напарником, чтобы мы обсудили дальнейшие планы. Щетов был среднего роста. Волосы на голове кудрявые. Глаза большие и вечно ищущие что-то вокруг. Ещё и нос отвратительный. Кончик острый, как у дятла.

— Ну и что, Клюковкин? Что это за организация? — начал возмущаться Щетов.

Я вдохнул полной грудью и посмотрел на бегающие глаза Захара. Надо ему сразу сказать, что его выкрутасы здесь не пройдут.

— Аэродром Лашкаргах, если ты не в курсе. А будешь кричать, всё завалишь. Ты не в Москве.

— Нас должны были встретить. И где?

— Поверь, у местного начальства есть дела поважнее, чем встречать нас. Привыкай, — ответил я и похлопал Щетова по плечу.

Через минуту появился местный тыловик. Нам показали модуль, где мы будем проживать, и расспросили о пожеланиях. Щетов более высказываться не стал, а только молча пошёл в сторону жилища. Тыловик нам подсказал где найти командование эскадрильи, указав на небольшой модуль, который был не чем иным, как штабом.

Разместившись, я направился туда. На выходе из нашего модуля встретил Евича и Щетова, тихо спорящих друг с другом. Захар шёпотом возмущался, а Андрей Вячеславович парировал каждую тираду Щетова… Рядом с ними стояли открытые сумки с их вещами.

— Я ещё раз говорю, надо быстрее. Время тикает, — показал на часы Захар.

— Успеется. Обговорим с военными, а потом полетим.

— Нет времени… Чего тебе? — прервался Захар, увидев меня.

По-моему, «товарищ Щет» целым из Лашкаргаха не уедет. Если так будет разговаривать, то и от меня выхватит.

— Захар, будешь так общаться, нос укорочу. Он тебе всё равно мешает летать.

Щетов замолчал и начал рыться в сумке. До моих ушей донёсся звон стукнувшихся бутылок. Я опустил взгляд и увидел две бутылки коньяка. Запасся, Щетов!

— Нам с местным командованием нужно дружить. Пойду поговорю, чтоб нам везде был «зелёный» свет.

Евич кивнул, а Захар опять разворчался.

— Зачем? У них есть приказ нам помогать. Пускай работают. АПА, техников побольше, стоянку охраняют.

— Захар, дружить придётся. А так как ты предлагаешь, никто не делает, — ответил ему Евич.

— Хорошо, а как делают? — спросил Щетов.

Я то знаю, как всё делается. Надо с людьми разговаривать.

Медленно присел на корточки и взял одну бутылку коньяка. С пустыми руками никто знакомиться не ходит.

У Щетова глаза на лоб полезли вслед за моей рукой.

— Это… ты… — начал он подбирать слова.

— Вот так делают. Пойду сам и поговорю, — ответил я и направился в штаб 305й эскадрильи.

Пока шёл на встречу с местным командиром не увидел разницы с базой в Баграме. Те же модули и палатки, в которых живут офицеры, солдаты и прапорщики. В других зданиях из сборно-щитовой конструкции обустроили столовую, солдатский клуб, Военторг и другие нужные в каждом гарнизоне строения.

Мимо прошли двое парней в технических комбинезонах, удостоивших меня изучающего взгляда. Девушки в дверях медицинского пункта рядом со штабом внимательно осмотрели меня с ног до головы. Причём такое у меня возникает ощущение, что уж слишком пристально.

— Товарищ лётчик, а вам не нужно медосмотр пройти? — улыбнулась мне одна из медсестёр.

Из-под белого колпака у неё медленно выпала прядь тёмных волос. Сама она, задав вопрос, вытянулась и «стрельнула» глазами в мою сторону.

— Спасибо, я здоров девочки. Даже справка есть, — похлопал я себя в районе нагрудного кармана.

— Ну а если мы сильно попросим? — вдогонку крикнула мне другая, но я только посмеялся в ответ.

— Ну пожалуйста! — хором сказали все вместе.

Не до медосмотра сейчас. С командиром познакомимся, а потом может зайду. Всё равно нужно обозначиться у доктора, если мы хотим полёты выполнять.

В штабе мне сказали, что пока командир находится в госпитале по болезни. За него «рулит» его зам. К нему в кабинет и привели меня.

— Да не могу! Заняты все. Все… есть, — выдохнул зам. комэска, вешая телефонную трубку.

Вид у него был уставший, будто он не в кабинете сидил, а грёб на галерах. Волосы слегка взъерошены, лицо красное, а футболка насквозь мокрая.

— Вы кто? — спросил он, плюхаясь на стул.

— Капитан Клюковкин, 344 Центр Армейской авиации, — ответил я.

— Вам чего в Торске не сидится? Ходили бы на рыбалку, жарили бы шашлыки.

— Как будто здесь этого нельзя делать, — ответил я.

Заместитель посмеялся, вышел из-за стола и подошёл ко мне поздороваться.

— Майор Вепрь. И это не прозвище, а фамилия. Рад познакомиться, — ответил он и пригласил сесть за стол.

— Взаимно. Я по делу. Готов сразу обозначиться и не мешать.

— Вертолётов и людей как в одном полку, а задач как на два. Все выжитые, как лимоны. Какими к нам судьбами?

Я вкратце назвал цель нашего прибытия, но Вепрь был о ней в курсе.

— Просто не вовремя вы. Кто так планирует испытания, когда намечается крупная операция на нашем направлении.

Для меня это было удивительно слышать. Война же закончилась.

— Насколько крупная, если это не секрет?

— Всем составом эскадрильи. Бригада спецназначения будет работать несколькими отрядами. Плюс часть 80й бригады. Так что не знаю, как будут ваши испытания проходить. Средствами мы вас приоритетно обеспечить не сможем. Да и пока только устное распоряжение было получено…

Надо сразу выложить «козырь» на стол. Смысла врать Вепрю нет. Просто он не особо хочет с нами заморачиваться.

Я достал бутылку благородного напитка и поставил перед замом. У того глаза сразу взыграли.

— Кого нужно убить? — улыбнулся Вепрь.

— Нужно одно АПА, топливо без задержек, несколько человек техников в помощь и хорошее отношение в столовой, — ответил я.

Заместитель кивнул и обещал всем обеспечить. И сразу перешёл от слов к делу. Сделал несколько звонков и предупредил подчинённых. Подход я посчитал удачным.

Выйдя из штаба, меня вновь окликнули девушки из медроты.

— Товарищ лётчик, ну зайдите к нам. Приставать не будем, — сказала одна из них, улыбаясь во весь рот.

Как же им откажешь! Тем более что к доктору нужно в любом случае зайти на осмотр. Войдя в здание медпункта, меня подвели к двери доктора.

— Вы только не пугайтесь. Наш фельдшер очень серьёзный.

— Какой ещё фельдшер? — спросил я.

В этот момент за моей спиной открылась дверь.

— Что тут происходит? Я же говорила, не мешать⁈ — прозвучал за спиной возмущённый голос.

И я точно знаю, какому фельдшеру он принадлежит.

Глава 28

Голос фельдшера прозвучал словно удар гонга. Да так громко, что у меня закололо в районе затылка. Думаю, что Антонина Белецкая меня сейчас испепеляет огненным взглядом.

— С-с-саша? — тихо спросила она.

Блин, узнала! Не так чтобы я не хотел её видеть, но маниакальное желание этой девушки быть со мной несколько лет назад доставляло мне неудобства.

На лице медсестры, которая привела меня в смотровой кабинет, появилось удивление, граничащее с шоком. Похоже, решили девочки подшутить над Антониной. По итогу привели к ней старого знакомого.

Я медленно повернулся и посмотрел на Тосю, которая стояла в дверях своего кабинета. Если быть честным, сначала хотелось поздороваться, извиниться и уйти. Но что-то меня остановило. И это что-то некое преображение Антонины.

Нет, она и раньше была красоткой. Даже когда лежала окровавленной у меня на руках в Баграме. Сейчас передо мной настоящая знойная брюнетка.

— Здравствуй… те, Антонина! — поздоровался я.

— Как у тебя… кхм, у вас дела, товарищ…

— Капитан. Всё хорошо. Прибыл к вам в командировку.

— Надолго… то есть, у вас все документы с собой? — поправилась Тося, пытаясь быть серьёзной.

— Точно так, Антонина.

Думаю, что надо все эти фамильярности заканчивать. Итак, медсестра уже поняла, что мы друг друга знаем.

Девушка прокашлялась, подмигнула Антонине и ушла на выход из медпункта. Ещё несколько секунд мы стояли в дверях, пока Тося подбирала слова для продолжения разговора.

— Может, мы зайдём и в кабинете поговорим? — спросил я, и Антонина молча кивнула.

Войдя в кабинет, она взяла у меня документы и показала мне на стул, чтобы я сел. Сама она пригладила волосы и села заполнять журнал, списывая мои данные. Но ощущение такое, будто она пишет по памяти, совершенно не заглядывая в справку.

И вновь ничего не говорит, делая вид, что сильно занята. Однако, я не торопился её отвлекать.

Мне было приятно наблюдать, как внешне изменилась Тося. Теперь это не нескромная и настырная девчонка, с белой кожей и волнистыми волосами. И от неё не пахнет пирожками, как в день нашей первой встречи.

Смотрю на Антонину и вижу тропическую красавицу. Она будто пропитана солнцем, настолько смуглой стала её кожа. Тося подняла на меня глаза и широко улыбнулась. Молчаливая пауза затягивалась, а я продолжал смотреть в её голубые глаза.

— Эм… — неуверенно протянула Тося, но больше ничего сказать не смогла.

При взгляде на неё мне кажется, что она вся цветёт. Даже запах медикаментов в кабинете перебивается её духами с ароматом сирени.

— Как здоровье? — спросил я.

— У тебя всё хорошо. Диагнозов нет…

— Я про твоё здоровье.

— У меня тоже диагнозов нет.

Минутное замешательство и Тося засмеялась. Может быть это поможет ей слегка раскрепоститься.

— Извини, Саш. Давно не виделись. И времени столько прошло. Я ж тебе даже спасибо не сказала, что ты меня дважды в тот вечер спас.

— На моём месте любой бы поступил так же.

Тося прокашлялась и снова уткнулась в писанину.

— Отнёс меня на руках в медсанбат. Никуда не уходил, пока мне не провели операцию. Затем в нарушение всех приказов полетел со мной в Кабул, когда в принципе никто не смог бы долететь. И доставил меня к врачам.

Такое ощущение, что она меня нахваливает.

— Были затруднения, но ничего особого я с экипажем не сделали.

— Саша, мне сказали, что видимость была нулевая. Вы вслепую меня отвезли, — тихо сказала Тося, будто боится, что кто-то услышит.

— Ну неправда. Не совсем нулевая. Что-то да было видно, — спокойно ответил я.

— Всё равно, спасибо. Для меня такого никто никогда не делал. И вряд ли сделает, — расстроено сказала Антонина и убрала в сторону шариковую ручку.

Мы обменялись историями жизни в эти три года. После выздоровления Тоня поступила в институт, но недоучилась. Сказала, что пришла разнарядка в Афганистан. Нужны медсестры и фельдшер. Сейчас она приостановила обучение и после окончания командировки продолжит.

Не знаю, насколько это правильно в её ситуации, но видно, что в своём выборе она не сомневается.

— Ты ведь уже была в Афгане, зачем ещё раз?

— Я медик, а здесь мы очень нужны. Мы ведь не только советских военных лечим. Приходят и местные жители. В четверг и пятницу наши доктора ведут приём. Мы помогаем.

Благородное дело. Когда перешли к обсуждению моих достижений, то Антонине хотелось узнать каждый момент в жизни подробнее.

Она предложила мне чай, но у меня было ещё много дел. Нас торопят с испытаниями, так что нужно идти и уточнять задачу.

— Ты… ну заходи, если будет время. Я всегда здесь.

— Зайду. И перед вылетом тоже.

Я встал и пошёл на выход. Но самый главный вопрос Антонина припасла напоследок.

— Саш, а у тебя невеста есть? — спросила она.

— Да. Кристиной зовут.

— Красивая наверно.

— Конечно. В Торске меня ждёт.

Тося улыбнулась, а её глаза блеснули на свету. Закрыл за собой дверь и услышал, что в кабинете Антонина несколько раз всхлипнула. Возвращаться я не стал и ушёл в модуль.

Вечером в комнате Евич и Щетов, после консультаций с командованием и кураторами из КГБ, довели задачу.

— Завтра готовим машины. Первой целью будет караван, который для нас обнаружит группа разведчиков, — объяснил Евич, показывая на район полёта.

Он располагался в непосредственной близости от границы с Пакистаном. Если брать во внимание расстояние до предполагаемого маршрута каравана, то оно чуть больше 200 километров. Достаточно далеко.

— А ближе не было целей? — спросил Петруха у Евича.

Я опередил Андрея Вячеславовича в ответе на этот вопрос.

— Ближе не будет. Ты думаешь, что духи будут водить караваны напрямую через Регистан или вдоль реки Гильменд? — задал я риторический вопрос, водя пальцем по карте.

Щетов фыркнул и поставил свой палец на «ленточку» между двумя государствами.

— Давно я не соглашался с военными. Твой командир, Петручо, прав. Это для душманов опасно. В песках пустыни их проще заметить. Чем ближе к Пакистану, тем меньше вероятности, что караван будет перехвачен.

Захар посмотрел на меня и подмигнул. Пока я не особо верю в контакт между нами.

Евич вытер лицо платком и начал сворачивать карту.

— Боевая зарядка — 4 ракеты «Атака», два блока НАРов и в пушке боекомплект. Есть возражения?

Стандартная зарядка для вылета по караванам. Но был ещё один момент, который необходимо уточнить.

— А что с наземной составляющей? Нам нужно подтверждение, что цель именно наша, — спросил я, но Евич меня моментально перебил.

— Будет подтверждение. В воздухе с самого утра начнёт работать самолёт Ан-26РТ. Команду получим непосредственно от людей из «конторы». Думаю, ты этих двоих хорошо знаешь, — улыбнулся Андрей Вячеславович.

Значит, и Максим Евгеньевич с Виталием Ивановичем здесь. Чего же тогда такие проблемы у нас были с обеспечением? Всё больше удивляюсь порядку организации этой командировки.

На следующий день задача снялась с самого утра. Причин мне никто не называл. Да и не должен я их знать. Будет команда на вылет, тогда и полетим. Больше всех, конечно, расстроился Петруха.

Не появилось задачи и через два, три и четыре дня. Мы только поднимались в воздух, летали в безопасном районе и выполняли посадку. В принципе, надо именно с таких вылетов и начинать работу по «обкатке» техники.

Нужно посмотреть, как себя ведёт вертолёт в условиях высоких температур. Как работает оптико-электронная прицельная система. Проверили даже работу очков ночного ви́дения в полёте над пустыней. Осталось только дождаться возможности применить весь комплекс вооружения.

Все дни я продолжал слушать от Петрухи, как он хочет быстрее в бой. Ему не терпелось себя проявить в «деле». Все разговоры старлея были только о его первом по-настоящему боевом вылете. Я как мог, сдерживал его пыл. Но к концу недели Пётр Казаков меня достал окончательно.

Мы шли со столовой, и его очередной вопрос меня просто выбил из равновесия.

— Саныч, а как думаешь, наградят нас за командировку? Тебе орден Красного Знамени, а нам с Лёхой — Красную Звезду…

Я остановился, уворачиваясь от порыва ветра, нёсшего в мою сторону пыль.

— Петруха — голова и два уха! Медаль за борьбу с Сомалийскими пиратами тебе дадут, а мне орден за то же самое. На этом и закончатся «плюшки».

— А кто такие сомалийские пираты? — удивился Казаков.

Я и забыл, что этот феномен ещё не проявился должным образом в этом времени.

— Это шутка. Ты сюда за орденами приехал или приказ выполнять? — спросил я.

— Приказ, конечно, — выдохнул Петя.

— Вот и не забывай об этом. Будут тебе и ордена, и медали, но чуть позже. Сначала работа, Петруха! — похлопал я его по плечу, и мы продолжили путь в наш модуль.

Рядом со входом в наше жилище сидел Виталий Иванович. Довольный, в солнцезащитных очках и расстёгнутой рубашке.

— Отчего вы такой счастливый, коллега? Рады солнцу? — поинтересовался я у Виталия, пожимая ему руку.

— Эх! А счастлив тот, кто на рассвете сумел однажды осознать, что жив, здоров. Что солнце светит…

— И будет новый день опять! А вы знаете рубаи Омара Хайяма, — заметил я.

— Для цитат его творчество подходит лучше всего. Казанов Виталий Иванович, — представился КГБшник Петрухе и поздоровался с ним.

В течение нескольких минут мы пообщались с Казановым. Он объяснил, что сейчас должен приехать Максим Евгеньевич и мы обсудим завтрашний вылет. Похоже, что не только мы заинтересованы в перехвате этого каравана.

— Он настолько важен? — спросил я у Виталия.

— Для нас — нет. Зато для одного «не товарища», действующего со своей бандой в провинции Гильменд, караван нужен как «воздух».

Я слышал, что в эти годы один из лидеров духов в этой провинции издал даже фетву с легализацией выращивания мака. Похоже, что борьба с наркотрафиком началась по полной.

К модулю подъехал УАЗ, в котором сидели Евич и Щетов. А вот Максима Евгеньевича в машине не оказалось.

— Виталий, а мы уже всё обсудили. Вот вам автомобиль. Начальник ваш передал, что вы можете ехать.

Казанов на секунду задумался, а потом молча кивнул.

— Что ж, тогда не буду вам мешать отдыхать, — попрощался он с нами и пошёл к УАЗу.

На часах уже было почти 19.00. Евич предупредил, что подъём будет рано. Как и у всех лётчиков отдельной эскадрильи. Прежде чем зайти в модуль, я встретился взглядом ещё кое с кем.

По запылённой дорожке между модулями шла в сторону медицинского пункта Антонина. Она приветливо мне помахала, а я не отказал ей во взаимном проявлении внимания.

— Александр, добрый вечер! А можно вас на минуту? — позвала меня Антонина.

Естественно, что такой жест заметили и мои коллеги.

— Могу предложить вам конфет. Попьёте чай с дамой. Или чего покрепче? — улыбнулся Щетов.

Ну началось! Девушка мне помахала, а все расценили, как будто на интимное свидание пригласила.

— Захар, не жадничай. И то и другое нужно, — посмеялся Андрей Вячеславович.

— Если вы настаиваете, то тогда конфеты, — ответил я.

Крикнул Тосе, чтобы она меня подождала. В это время Щетов пошёл в комнату. Не знаю, что какие конфеты он там ищет, но прошло уже несколько минут. Антонина уже заждалась на солнце меня ждать. Это мы под козырьком в тени спрятались.

Щетов вернулся с коробкой конфет «Птичье молоко».

— Сан Саныч, если что мы дверь закрывать не будем, — подмигнул мне Евич, когда я начал отходить от модуля.

Все коллеги посмеялись, а я показал им сжатый кулак.

— Удачи! — крикнул мне Петруха.

Подойдя к Тосе, я с ней поздоровался и предложил проводить её в медпункт и попить чай.

— Я ж не для этого тебя звала.

Интересно, а для чего тогда? Раньше бы она первой бежала ко мне с очередным вопросом о здоровье или настроении. Чай попить точно не отказалась, как и я сейчас.

— А для чего?

Тося слегка сжалась и согласилась пройтись вдвоём до медпункта.

— Как бы для этого, но… и не для этого. С Кандагара Ми-8 — «почтовик» прилетел. Экипаж у меня медконтроль прошёл и кое-какие посылки оставил. Так вот, там и для тебя передачка. Думаю, ты обрадуешься.

Интересно как получается! Я в Афганистане чуть больше недели, а мне уже передачки присылают. Теряюсь в догадках, кто именно.

— Пойдём, раз такое дело. И чай попьём, — ответил я.

Тося промолчала и до самого кабинета не проронила и слова. Войдя в смотровую, я ждал приглашения к столу.

— Сейчас отдам, — полезла Антонина в стол.

Я положил коробку конфет и внимательно следил, как Тося смущённо перебирает бумаги. Надёжно спрятала мою посылку.

— Вот! — протянула мне девушка запечатанный конверт.

На нём была моя фамилия. А отправитель… Кристина. Правда, писала она с адреса родителей в Москве. И, похоже, что письмо не отправлялось обычной почтой. Из рук в руки передали, чтоб доставить быстрее.

— Спасибо. Так что…

— Мне работать надо. А за конфеты спасибо. Не стоило, — мило улыбнулась Тося, всем видом показывая, что мне надо выйти.

Вот облом! А ведь я реально чай хотел попить. Никакого намёка на интимную связь.

— Хорошо. Спасибо за письмо. До завтра! — ответил я и вышел из кабинета.

Похоже, что настойчивость и назойливость теперь не являются отличительными чертами Антонины. Выйдя из медпункта, я присел на скамейку и начал читать письмо.

От него приятно пахло духами Крис, а в левом верхнем углу был след от её губ. Само письмо было написано в лучших традициях «фронтовых весточек».

— Мой родной, я рядом с тобой. Знаю, что ты в сотнях километров от меня, выполняешь свой долг. Долг настоящего мужчины…

Приятно читать, когда тебя ждут и так сильно любят. А ещё, хорошо что Кристина поняла, насколько её слова о медалях были неправильны.

— Каждая награда, которую получил ты и мой отец — это пот и кровь, грязь и ужасы войны. Но это и доблесть, храбрость, мужество, присуще вам — защитникам Родины. И когда я смотрю на твой парадный китель, мне хочется плакать от гордости за моего любимого…

Ну и напоследок, Кристина написала ещё несколько прелестных строк.

— Я с тобой — с каждой каплей дождя на моём окне. С каждым лучом солнца, который меня будит по утрам. С каждым порывом ветра, который приносит мне прохладу. Возвращайся скорее, — прочитал я вслух.

Пару минут ещё смотрел на письмо, а потом свернул его и убрал в карман. После таких весточек, домой вдвойне хочется побыстрее.

На следующее утро мы выдвинулись в полной экипировке на стоянку. Температура, кажется, росла с каждой минутой. Пускай на часах и 5.00, но воздух постепенно раскаляется. Пыль, осевшая на поверхности аэродромных плит К-1Д поднимается с каждым шагом, добираясь до самых ноздрей. Только и успеваешь чихать.

Команды на вылет ещё не было, но Евич уже знал, что она вот-вот поступит. Петруха слегка нервничал, а бортовой техник Алексей Муркин продолжал меня упрашивать лететь с нами.

— Нет, Лёха. Бортовой техник ждёт здесь, — отвечал я, помогая ему расчехлять вертолёт.

— Саныч, машина новая. Хоть прикрою вас с одного борта, — говорил бортач, следуя за мной вокруг вертолёта.

— Нет. В данном случае рисковать не стоит. И давай на этом обсуждение закончим, — ответил я.

Не прошло и пяти минут, как нам передали команду запускаться. Быстро заняли места в кабинах и приступили к работе. Винты раскрутились, подняв пылевое облако вокруг нас, но видимость оно не сильно ухудшило.

Я повернулся влево, показывая Муркину поднятый вверх большой палец. Он выполнил воинское приветствие и отошёл подальше. Рулить со стоянки мы не планировали. Так что не стоит техникам стоять рядом, когда мы будем взлетать.

— 2й, готов, — доложил я в эфир.

— Понял. Консул, 901й, взлёт парой со стоянки, — запросил Евич.

— Разрешил, — ответил руководитель полётами.

Секундная пауза и Андрей Вячеславович начал командовать.

— 2й, внимание. Взлетаем, — спокойно сказал Евич, и мы одновременно оторвались от поверхности.

Вертолёт ровно висит над стоянкой. Органы управления работают плавно. Параметры в норме.

— Пошли в разгон, — скомандовал Андрей Вячеславович, и я аккуратно наклонил нос Ми-24.

Земля быстро стала проноситься мимо нас. Стрелка указателя скорости быстро ускоряется по часовой стрелке. Евич слегка впереди. Отметку в 100 километров час на приборе быстро проскочили.

— Прибор 200.

— Установил. Справа на месте, — доложил я.

— Уходим на маршрут, — скомандовал Евич.

Ручку управления плавно отклонил влево и вслед за Андреем Вячеславовичем направился вглубь пустыни Регистан.

— До района работы 150. Расчётное время прибытия — 5 минута следующего часа, — по внутренней связи доложил Петруха.

Глава 29

Шум в кабине действовал убаюкивающе, но постоянное маневрирование вслед за моим ведущим Евичем не давало расслабиться. Хотелось бы спокойно полюбоваться видами просыпающейся пустыни, но не до этого сейчас.

— Справа кишлак. Обойдём левее, — сказал в эфир Андрей Вячеславович.

— Понял, — ответил я.

Вертолёт Евича резко отвернул влево и снизился к самой земле, поднимая песок барханов. Я отклонил ручку влево и направился вслед за ним. Сигнал опасной высоты на мгновение заработал, а затем умолк. Ниже установленного «порога» снижаться надолго нет смысла.

Бросил взгляд вправо, чтобы увидеть тот самый кишлак, который пришлось облететь.

Он представлял собой три разрушенных дувала. В центре этого афганского «хутора» — небольшой оазис с пальмами и высохшим озером. Признаков жизни никаких. Только на длинном древке на ветру развивается разорванное красное полотно.

— Параметры в норме, — проговорил я про себя, смотря на приборы контроля силовой установки.

В такую жару значения оборотов и температуры двигателей требовали постоянного контроля. Чем дальше вглубь пустыни, тем кажется ещё жарче.

— Командир, 10 минут до прибытия, — доложил Петруха по внутренней связи.

— Понял. Ждём, когда Евич будет запрашивать группу.

Ещё пару минут спустя показались горные хребты, разделяющие Афганистан и Пакистан. Я взглянул на карту, чтобы оценить, где примерно находится главный «переход» через горы Чагай.

— Рядом граница. Пересекать нам нельзя, — заволновался Пётр, когда мы приблизились к хребту на 35 километров.

Пока мне непонятно, почему молчит Евич. Со связью что-то не так?

Только я подумал об этом, как в эфир «ворвался» Андрей Вячеславович.

— Клинок-3, ответь 901му, — запросил он в эфир командира группы разведчиков.

— 901й, ответил. Цель наблюдаем. Подход разрешили. Ориентир — гора Урунгар. Пять единиц наблюдаю.

Голос командира группы было слышно с трудом. Постоянные помехи и «бульканья». Удивительно, что с первого раза удалось его дозваться.

— Влево. Крен 30. Паашли! — скомандовал Евич.

Продолжил следовать за своим ведущим. Горы, как и граница с Пакистаном остались справа, а по курсу теперь грунтовая дорога. Она, будто уж петляла среди песчаных холмов и каменистых скал в приграничной полосе.

— А ведь могли бы сократить и сразу выйти на Урунгар, — заворчал Петруха.

— Работаем, — отдёрнул я оператора, чтоб он не отвлекался.

Минуту спустя Евич дал команду на включение «Главного». Впереди показались две вершины, одна из которых и была горой Урунгар. Между ними как раз и ехала колонна из нескольких автомобилей.

— На боевом. Цель вижу! — доложил Евич.

— Понял. Подтвердил, наблюдаю, — ответил я.

Первый заход делает Вячеславович, а я его прикрываю. Надо дать возможность отработать пуски с двух вертолётов для лучшего анализа боевого применения.

— Цель в захвате. Дальность 6. Пуск! — сказал в эфир ведущий.

У правого борта Евича произошла вспышка. Первая ракета устремилась к цели, отбрасывая спутный след. Несколько секунд и она достигла цели. Остальные машины остановились.

— Ухожу влево! — доложил Евич и резко отвернул в пустыню, выпуская «ложные цели».

Я начал отворачивать вправо, чтобы не попасть в зону отстрела ловушек. Хоть духи с ПЗРК и не наблюдаются в этом районе, но комплекс защитных мер нужно выполнить.

— Пошёл отстрел… ни хрена! — выругался Петруха.

Вот и первый недостаток новой машины — автомат отстрела не сработал! Бывает и такое.

Несколько секунд спустя я увидел в зеркале заднего вида, как произошёл ещё один взрыв.

— Прямое. Первая коробочка по ходу движения уничтожена, — доложил с земли командир разведчиков.

— Понял, Клинок-3. На повторный. 902й, работай самостоятельно. Прикрываю слева, — дал команду Евич.

— Понял. Выход на боевой. Цель… вижу, — доложил я.

Петруха начал работать с аппаратурой. Максимальная заявленная дальность новой ракеты — 6 км. Однако есть идея опробовать её на большей дальности.

— Цель вижу. Дальность 10, — доложил оператор.

— Понял. Пуск с 8 километров.

— Эм… принял, — неуверенно сказал Петруха.

Скорость расчётная. Курс держим строго на цель. На дорогу уже начали выбегать душманы. Отстреливаются в нашу сторону. Но для стрелкового вооружения мы от них слишком далеко.

— Дальность 8.

— Приготовиться! Пуск! — доложил я.

Глухой звук, будто кто-то громко «плюнул» с левого борта.

— Рано! — прокричал в эфир Евич, но не полетит же он догонять ракету.

Один виток, второй, и «Атака» встала на нужный курс, определившись с направлением. Цель, которую захватил Петруха, по-прежнему удерживается на прямой. Ракету, словно магнитом, тянет к стоящему пикапу японской марки. Взрыв, и автомобиль окутал огненный шар.

— Пуск два, — произнёс я.

И снова прямое попадание. Надёжность этой ракеты не хуже, чем у её предшественницы. Осталось уточнить на земле, как работала прицельная аппаратура.

— Ухожу вправо. Пошёл отстрел.

— Наблюдаю, — произнёс в эфир кто-то ворчливым голосом.

А это уже показал своё «фи» товарищ Щетов. Похоже, на базе будем с ним опять разговаривать на повышенных тонах. Но хоть автомат отстрела ловушек АСО-2В заработал.

Выслушав доклад от группы разведки, Евич дал команду уходить на аэродром. Как-то рано! У нас ещё заряженные блоки С-8 и пушка в носовой части с полным боекомплектом.

— 901й, можем ещё отработать, — уточнил я.

— На Консул уходим. Задача на сегодня выполнена. Там уже некого бомбить, — ответил Евич.

Через несколько секунд командир спецназа вышел в эфир и подтвердил уничтожение всего транспорта. Осталось только несколько душманов.

— 901й, передайте на Консул, что через час будем готовы к эвакуации.

— Вас понял, Клинок-3. Спасибо за работу, — поблагодарил разведчиков Андрей Вячеславович и начал отворачивать в сторону аэродрома Лашкаргах.

Пролетая мимо горы Урунгар, быстро осмотрел поражённые нами объекты. Кого-то разглядеть среди горящих автомобилей сложно. Да и духи продолжают из укрытий постреливать в нашу сторону.

— Не достанут? — спросил Петя, когда уничтоженный караван остался позади.

— Далеко. Сейчас группа спецназначения доработает.

— Могли бы и мы, — расстроено сказал Петруха.

Евич отвернул в сторону реки Гильменд, но затем вновь резко ушёл вглубь пустыни. Удивляюсь я таким манёврам моего коллеги из испытателей.

— 901й, повнимательнее. В районе реки бой идёт. Машины нужно поберечь, — сказал Андрей Вячеславович.

— Понял.

С одной стороны, его мысль верная. Всё же у нас новые вертолёты с опытным оборудованием. Повреждение скажется на ходе испытаний. Но с другой, а зачем такие испытания в боевой обстановке, когда мы от каждой соринки бережём Ми-24ВП.

— Петруха, порулить не хочешь? — спросил я у Казакова.

— А давайте. Управление взял, — радостно ответил Петя, и я убрал руки с органов управления.

Солнце через остекление кабины грело кончик носа и ослепляло. Мой оператор неплохо держался за Евичем, практически не раскачивая Ми-24. И это несмотря на мощные восходящие потоки и пылевые вихри в пустыне.

Только я откинулся назад, как в наушниках прозвучал громкий голос на фоне мощных помех.

— Внимание! Стрела-7, веду бой. Кишлаки Багат и Ландай. Зажали и не выпускают!

Взглянул на карту и обнаружил, что это рядом с нами. Есть возможность помочь.

— Я Стрела-7, 35 минут — долго. У меня одни пацаны. Много трёхсотых. Побыстрее надо!

Действительно! За такое время много ребят могут положить. А нам лететь две минуты до выхода на дальность пуска НАРов.

— 902й, перейди на 12й канал, — тихо вызвал меня Евич.

— Перехожу.

Я переставил канал радиосвязи. Этот канал мы обычно использовали, чтобы не забивать эфир рабочей частоты и не мешать другим. Похоже, что-то важное мне хочет сказать Андрей Вячеславович.

— Что думаешь? — спросил я на новой частоте.

— Нам запрещено ввязываться в такие дела, насколько мне припоминается, — вставил «пять копеек» Щетов.

Вот так да! Пацаны будут погибать, а мы соблюдать секретность. Но хорошо, что командир Евич, а не «товарищ Щет».

— Не-а, не помню. Перехожу на рабочий канал, — ответил я.

Тут же в наушниках очередной доклад с земли, что духи бьют из зарослей камыша. Выкурить их оттуда будет непросто, но есть идея.

— Консул, 901му. Готов выполнить отход на курс 270. Окажем поддержку, — прозвучал в эфире голос Евича.

— Вас понял. Доложите, как у Стрелы-7 обстановка, — услышал я ответ руководителя полётами с Лашкаргаха.

Тут же Евич отвернул вертолёт, и я последовал за ним. С каждой секундой мы всё ближе к кишлаку Багат. Видно, что вверх поднимается дым, а по дороге движется пылевое облако.

— К духам помощь идёт. Смотри, сколько коробочек, — сказал в эфир Евич.

— Вижу. Выходим на боевой?

— Подтвердил. Работаем НАРами. Серия средняя с каждого борта, — ответил Евич. — Ты первый, я прикрываю.

— Понял.

Интересное решение. Видимо, Андрей Вячеславович решил довериться моему боевому опыту.

— Стрела-7, я 902й. К вам идём парой. Обозначьте ваше место.

— 902й, ориентир — камыши. Мы в 500 метрах от них в сторону кишлака Багат.

— Понял. Отработаем по колонне, потом к вам.

Сближаемся с колонной машин. Это уже не те пять пикапов, которые встретились нам у границы.

— Манёвр, — подсказал мне Петруха, и я отклонил ручку управления на себя.

Быстро выполнил горку. Цепи питания вооружением уже включены. Скорость подошла к отметке в 120 км/ч. Пора!

Ручку отклонил от себя. Вертолёт начал опускать нос и вот уже впереди цель.

— Тангаж расчётный, — доложил Петруха.

— Понял. Марка на цели, — ответил я, совместив центральную точку на прицеле с целью.

Колпачок кнопки РС откинут. Цель перед глазами.

— Пуск! Влево ухожу!

Тут же ушли ракеты к цели. Вертолёт устоял на боевом курсе, а выхлопные газы заволокли весь обзор. Резко отвернул влево на 90°.

Земля очень близко. Такое маневрирование вблизи поверхности крайне опасно. Кажется, что вот-вот можно провести рукой по песку.

— Есть попадание. Работаю вторым. Пуск! — слышу доклад Евича.

Вышел из разворота и смотрю на дорогу. Вся колонна сбилась в общую кучу, скрываясь в облаке огня и пыли.

Ищу глазами позиции нашей пехоты. На большом песчаном пустыре видно, как отстреливаются во все стороны бойцы, прячась за бронетехнику. Две БМП подбиты и горят ярким пламенем. Один разрыв, второй!

Похоже, что духи продолжают бить и из РПГ с миномётами.

— А говорят, война закончилась, — сказал Пётр.

— Видать, кого-то здесь сковырнули наши парни, — ответил я, маневрируя над песчаными барханами.

Теперь надо отработать по камышам. Пускать НАРы и управляемые ракеты смысла нет. Как и стрелять из пушки. Просто нужно «выкурить» духов оттуда.

— Петруха, готовь отстрел ловушек.

— По сколько в серии?

— Все. Абсолютно все. Будем поджигать, — ответил я.

Петя не сразу понял задумку. Только когда я развернул вертолёт в сторону реки, он заволновался. Доложив Евичу, я не получил от него разрешения на такое. Но, к слову, он и не запретил.

— 902й, понял тебя. Выхожу на боевой, — ответил он.

То ли он меня не понял, то ли сделал вид. Всё же, промчаться на предельно малой высоте над позициями душманов и головами наших солдат, весьма рискованно.

— У нас новый Ми-24, командир, — сказал Петруха, когда я вывел вертолёт из разворота.

— Ага.

— А там куча духов, которые палят со всех стволов.

— Ага, — вновь ответил я.

— То есть, всё будет хорошо?

— Петруха, работаем.

Слегка отвернул в сторону, взяв поправку на ветер. В эфире начались запросы от Евича, который так и не понял моей задумки.

— Какие отстрелы⁈ Чего творишь?

А, нет! Это орал Щетов. Ну ему вообще идея с прикрытием была не по душе.

Ручку управления отклонил от себя, а рычаг шаг-газ слегка поднял вверх, чтобы совсем не «клюнуть носом». Начинаю разгонять вертолёт. Скорость подошла к отметке в 180 км/ч. Снижаюсь ближе к земле, чтобы было меньше влияния ветра в момент отстрела ловушек.

— Отстрел будет с правого борта, — подкорректировал я свою предыдущую команду Петрухе.

— Понял. Готов.

Совсем близко дувалы кишлака Багат. Держусь в стороне, чтобы не попасть в зону возможного обстрела из ДШК. Под собой вижу духов в различных одеяниях. При виде стремительно летящего на предельной высоте Ми-24 многие просто залегли и закрыли голову руками.

— 902й, слишком близко! — прозвучал в эфире голос Евича, но уже поздно куда-то отворачивать.

— Внимание! Отстрел! — скомандовал я.

Тут же в зеркале заднего вида возникли яркие вспышки. Отворачиваю влево и проношусь точно над водной гладью реки. Заросшие камышом берега, моментально вспыхнули. От такой температуры горения и жары этого и следовало ожидать.

— Вот это номер! Побежали, басурмане! — выкрикнул в эфир командир наших бойцов.

Куда именно побежали душманы разглядеть сложно. Мы отошли чуть дальше, так что я увидел только несколько человек в воде.

— 901й, Консулу. Две пары «шмелей» и пара «пчёлок» на подходе. Вам можно заканчивать, — вызывал руководитель полётами Евича.

— Принял, — запросил Андрей Вячеславович, выходящий из атаки.

Пока я летел к камышам, он меня прикрывал огнём из пушки.

— 901й, спасибо. Продержимся! — ответил командир мотострелков.

Отойдя от кишлаков, вновь собрались в пару и заняли курс на Лашкаргах. Как раз нам навстречу летело звено Ми-24, прикрывающие пару Ми-8.

— 901й, справа на месте, — доложил я и в полном молчании продолжили полёт на базу.

Выполнив посадку на раскалённую площадку аэродрома, мы спокойно зарулили на стоянку и начали выключаться.

— Как самочувствие? — спросил я у Петрухи, как только поставил вертолёт на тормоз.

— Не спрашивайте, — устало произнёс он.

Винты после выключения двигателей остановились, и я начал выбираться из кабины. Осмотрев вертолёт, обнаружил пару попаданий в фюзеляж. Ничего критичного. Зато теперь этот Ми-24 официально боевой вертолёт, а не просто опытный образец.

Пока Петя приходил в себя, я рассказывал инженерам о работе машины в этом вылете.

— Один раз автомат отстрела ловушек не сработал. Больше нареканий не было. Высокие температуры, песок, манёвры — всё машина выдержала.

Инженеры поблагодарили меня и разошлись.

— И придурка лётчика выдержал вертолёт, — услышал я за спиной ворчливый голос Щетова.

Захар прошёл мимо и направился в сторону модуля, выливая на себя воду из фляги. Вот что, а оскорбления в свой адрес, я не переношу.

— А ты чего убегаешь? Сыкло, Захарушка? Очко сжалось? — крикнул я ему.

Начинающуюся перепалку услышал и Евич, и мой бортовой техник Лёха, осматривающий вертолёт.

— Могу и в лицо сказать, — рыкнул Щетов и направился ко мне.

Хочет драться? Будь по его. Захар быстро приближался. Я увидел, как он уже сжал правый кулак, а в левой руке тряс шлем.

Интересно, чем будет бить сначала. Но выяснять я этого не стал. Только он оказался в шаге от меня, как я со всего маху влепил ему правой рукой в грудь.

Шлем он выронил и тот с грохотом упал на металлическую поверхность стоянки. Сам Щетов на ногах не устоял и приземлился на задницу следом. Да так сильно, что скривился после приземления. Видать, ещё и копчиком ударился.

— Ты… я… — держался Захар за место удара.

Подойдя ближе, я нагнулся к нему и схватил за мокрый нос. Захар слегка взвизгнул, смотря на меня исподлобья.

— В следующий раз ударю по лицу. Прям вот в эту носопырку, — слегка скрутил я ему нос и отпустил.

К этому времени уже прибежал и Евич, и бортовой техник Лёха.

— Вы чего устроили? — возмутился Андрей Вячеславович.

— Да Захар Батькович поскользнулся, — поднял я на ноги шокированного Щетова. — Грязный теперь.

— Шутки шутишь, Сан Саныч? — продолжил возмущаться Евич.

— Ну вы у него спросите, Вячеславович. Он вам ответит.

Щетов только прокашлялся, прогнулся в спине и пошёл к модулю, потирая копчик. Я отпустил борттехника, а сам ушёл с Евичем в сторону.

Отойдя на нормальное расстояние от стоянки, Андрей Вячеславович продолжил:

— Сдержаться никак нельзя было?

— Нет. Хамить его никто не заставлял.

— Понятно. И как вы теперь работать вместе будете?

— А мы работаем параллельно. Или вы думаете, что после оскорблений в свой адрес, я его прикрывать не буду?

Евич задумался и замотал головой.

— Не забывай, Сань, что он со мной на одной ступени по авторитету. Звезды Героя у него нет, а вот знакомых гораздо больше.

Не понимаю, о чём меня сейчас пытается предупредить Андрей Вячеславович. Боится, что Захар будет мне мстить? С его репутацией и отношением к армии это будет сложно.

— А ничего что он оскорбил при всех офицера? К тому же, ставил под сомнение возможность помощи окружённым бойцам. Этим он себе чести не сделал.

— У него, как и у меня тоже есть указания. Высовываться нам нельзя.

— И кто же вам дал такие указания, что можно бросить своих на произвол судьбы? — спросил я.

Евич махнул рукой и прошёл мимо меня. В модуле друг с другом мы не разговаривали. Щетов потирал грудь, лёжа на кровати и читая книгу. До самого вечера он избегал даже мимолётного взгляда на меня. Да и стороной обходил.

Мы же с Петрухой, отдохнув в прохладной комнате, пошли в столовую. Евич после бани пошёл к нашим кураторам.

— Задерживается, — подумал Петька, намекая, что долго нет Андрея Вячеславовича.

— Долгий разговор.

Только мы отошли от модуля, как перед нами остановился УАЗ. С переднего пассажирского сиденья на нас смотрел знакомый мне представитель «конторы». Это был Максим Евгеньевич Римаков. Очень странно, что он был без Виталия.

Он вышел из машины и довольно улыбнулся нам.

— Рад вас приветствовать, — поздоровался Максим Евгеньевич.

— Взаимно, — ответил я, пожимая руку представителю КГБ.

— Как вылет? Евич всё рассказал. Благородно поступили, что помогли ребятам.

— А как иначе. Своих не бросаем, — ответил я.

— Мы тоже. Ну и вы сегодня ещё очень жирную цель уничтожили. Кое-что важное перевозили на этих английских джипах, — сказал Максим Евгеньевич, но мне пришлось его поправить.

— Японских. Там были японские пикапы.

— Само собой, — улыбнулся Максим Евгеньевич.

В это время по дороге мчался ещё один УАЗ. Крайне быстро и поднимая клубы пыли. Резко затормозив рядом, нас буквально накрыло пылевым облаком. Пришлось с волос стряхивать осевшую серо-жёлтую «муку».

— Максим Евгеньевич, есть разговор, — вышел из машины Виталик.

— Что за срочность?

— Думаю, не здесь, — ответил Виталий Иванович Казанов.

— Эти двое нам не враги. Что случилось?

Виталий взял паузу и подошёл ближе к Максиму Евгеньевичу. Нагнулся к нему и что-то шепнул на ухо. Вмиг лицо представителя КГБ помрачнело.

— Как не тот караван? А какой же тогда они уничтожили? — возмутился Максим Евгеньевич.

Глава 30

В тесном помещение штаба эскадрильи, где вся наша четвёрка ждала представителей КГБ, с каждой минутой становилось душно. Жужжащий БК-1500 не справлялся ни с жарой, ни с теплом наших разгорячённых тел.

Евич, прикрыв глаза, прислонился к стене и дремал с открытым ртом. Мы с Петром Казаковым сидели за столом в центре комнаты и внимательно просматривали карту, на которую был нанесён сегодняшний маршрут. Стопка из наших рапортов лежала рядом, и в неё постоянно заглядывал Щетов.

Обиженный Захар уже не первый раз берёт в руки свою «писанину» и перечитывает. Будто боится, что написал что-нибудь лишнее.

— Не маячь, Захар. К нам претензий никто не предъявляет, — сказал я, ведя пальцем по карте вдоль хребта Чагай.

— Это пока. Сейчас нам припомнят все недочёты в организации. Несанкционированный вылет, несанкционированный прилёт, несанкционированный пуск…

— Ты так говоришь, будто мы тут вообще находимся несанкционированно, — передразнил я его.

Щетов промолчал. В это время проснулся Евич.

— Нам не особо были рады здесь. Официальных приказов о применении Ми-24ВП нет. Всё «по звонку», так сказать. И под ответственность представителей КГБ. Кстати, Максим Евгеньевич больше всех ратовал за применение нашего вертолёта.

— Чем дальше, тем становится очевидно, что организация данной командировки полная… хуже некуда, короче, — сделал вывод Петруха, отбросив в сторону линейку НЛ-10.

Тут же оперился Захар. Он навис над Петром, будто коршун над добычей. Такое ощущение, что сейчас носом проткнёт моего оператора.

— Рот закрой. Привыкли, что всё по документам делается. А вы думаете, так просто двигать вперёд испытания, когда на каждом шагу палки вставляют в колёса? — возмутился Щетов.

— А в чём он не прав, Захар? Или это нормально, что твой любимый коньяк пришлось отдать за АПА? Или что вся программа испытаний верстается на коленках? Дальше продолжать не стоит, я думаю.

Захар фыркнул и пошёл к кондиционеру охладиться. За моей спиной скрипнула дверь и в комнату вошли Римаков и Казанов.

— Охладились? Чай попьём? — спросил Римаков с довольным видом.

Ему никто не ответил. Всё же, за прошедший час каждый из присутствующих был в напряжении и ожидании чего-то более серьёзного. А тут чаепитие!

— Да расслабьтесь. Такое в нашем деле сплошь и рядом. К вам у нас претензий нет, но поработать ещё придётся.

Римаков захлопнул дверь и сел напротив меня. Тут же придвинули стулья и Евич с Щетовым. Виталий же сел у стены и внимательно начал наблюдать за происходящим.

— Задумка душманов сработала. Первым пошёл отвлекающий караван. Всё было вполне реально — машины, духи с оружием, много боеприпасов в кузове. Одно только не учли — время их прохождения. Столь ценный груз, какой мы ждали от них, перевозить в утренние часы опасно. Так что первый караван уничтожен, а основной пошёл только через 8 часов, — объяснил Максим Евгеньевич.

— А как же разведчики? Они их не перехватили?

— Душманы всё верно рассчитали. Прошли как раз после того, как наблюдение снялось. В уничтоженных вами машинах тоже ведь были деньги, — ответил мне Казанов.

Да, такие приёмы часто применяли духи. Тут не всегда угадаешь, будет этих караванов один или несколько.

— По разным оценкам второй караван был гораздо больше. Но не всё так плохо. Есть новая работа для вашей четвёрки. Вот здесь, — указал Римаков на карте район рядом с границей.

Это был перевал Шибьян — самое удобное место, где можно перейти границу с Пакистаном. Пускай он и находится в горах Чагай, но скрыться здесь намного проще.

— В назначенное время вылетаете, облетаете район и ждёте появления каравана. По нашим данным, будет пара десятков вьючных животных и около полусотни духов. Их будут поджидать на афганской стороне несколько пикапов. В момент, когда они будут перегружать имущество и надо бы нанести удар.

Я посмотрел на эти горные места и не особо понял смысл нашего там полёта.

— Это уже район границы с Пакистаном. Нам туда нельзя, — сказал Петруха.

— Это верно. Но чуть-чуть можно, — улыбнулся Римаков.

У Евича и Щетова вопросов почему-то тоже не возникло. Да и мы уже пролетали этот район сегодня. Остаётся только ждать, когда груз окажется на территории Афганистана. Тогда можно и нанести удар.

— А что с пакистанскими истребителями? Прикрытие у нас будет? — уточнил я.

— Само собой. В зоне дежурства пара МиГ-23. В этом плане волноваться не стоит, — ответил Римаков и довёл порядок выхода на связь с парой прикрытия.

Вот это уже другое дело! Видна хорошая организация. Правда, как-то уж слишком молчалив Виталий Иванович.

— У меня предложение. Ввиду некоторых разногласий, рекомендую заменить экипаж Клюковкина на лётчиков 305й эскадрильи, — предложил Казанов.

Лучше бы он молчал.

— Я тоже ратую за такое изменение, — сказал Щетов.

Да ещё бы ты был за меня! Но Римаков не торопился соглашаться с ними. Зато Евич решил порассуждать на эту тему.

— Экипажи 305й эскадрильи не допущены летать на Ми-24ВП. И к нашей работе тоже. Если только они не на своём вертолёте будут нас прикрывать. Заодно и побережём второй борт. Но я против этого, — сказал Андрей Вячеславович.

Более я терпеть не стал.

— А вы со мной не хотите это обсудить? Я как бы здесь сижу.

— Вот и сиди. Не мешай нам обсуждать, — рявкнул Захар.

— Грудь не чешется? — спросил я и Щетов нервно сглотнул.

Я повернулся к Римакову и внимательно посмотрел ему в глаза.

— Хотите меня заменить? Это ваше право. Только назовите мне адекватную причину. Нытьё некоторых товарищей я таковой не считаю, — кивнул я в сторону Щетова.

Римаков задумался и повернулся к Казанову.

— Я своё мнение сказал. Хотите, можете Евича не брать, если так угодно, — сказал Виталик.

Тут уже Андрей Вячеславович опешил от услышанного.

— Ничего менять не будем. Если только товарищи Евич или Клюковкин выразят несогласие и откажутся работать друг с другом.

Возражений от меня и Андрея Вячеславовича не последовало. На том и завершили наше маленькое совещание. Выйдя из штаба, я заметил, как мимо проехал УАЗ «таблетка». В районе стоянки вертолётов слышно было, как раскручиваются винты нескольких Ми-8. Возможно, из медицинской роты кого-то решено эвакуировать.

— Вечер и куда-то собрались, — сказал Петруха, засмотревшись вместе со мной на взлетающие Ми-24.

— У местной эскадрильи много работы. График ненормированный. Удивляться не стоит, — ответил я.

Мы прошли несколько метров, поравнявшись со зданием медицинского пункта. В окне зажёгся свет, и я смог увидеть «хозяйку» одного из кабинетов. Антонина Белецкая что-то заполняла в журнале, поглядывая на улицу.

— Сан Саныч, время ещё не позднее, — сказал Петруха, заметив, как я смотрю на Тосю.

Может и не позднее, но меня никто в «медпункт» не приглашал. Только я об этом подумал, как окно открылось и на улицу выглянула Тося.

— Александр, зайдите пожалуйста, как у вас будет время.

— У него сейчас свободная минутка есть, — ответил за меня Пётр.

Я толкнул его в плечо, чтобы он более не отвечал за меня.

— Было бы славно, Александр. Это ненадолго. Жду вас, — произнесла Антонина и прикрыла окно.

Я остановился, задумавшись над происходящим. Вроде и хочется пойти именно сейчас, но что-то мне подсказывает не надо. Но в ухо мне всё «заливает» и «заливает» Петька о возможности приятно провести время.

— Девушка симпатичная. Я всё понимаю, Саныч…

— Вот если ты понимаешь, тогда чего подталкиваешь в сторону медпункта? — спросил я.

— Просто вижу, что вы не так уж к ней равнодушны. Ваши глаза об этом говорят.

— Петька, глаза не разговаривают. Они видят, — ответил я, прихватив его за ухо.

— Ай! Я ж только из лучших побуждений, — улыбнулся Пётр.

Я отпустил его и сказал идти в модуль. Сходить к фельдшеру, всё же, стоит. Может и правда что-то важное.

Постучавшись в дверь смотрового кабинета, я услышал разрешение войти от Антонины. Переступив порог, она тут же сказала мне прикрыть дверь.

— Закрыл. Что случилось?

— Сядь на стул.

Не успел я присесть, как Тося подлетела ко мне и стала осматривать. Заглянула в каждую ноздрю и параллельно прощупала пульс на шее.

— Рот открой. Язык не обложен. Это хорошо. Глаза не красные. Не тошнит? «Стул» как у тебя? — спросила Антонина.

— Зачем тебе мой «стул»?

— Отвечай на вопрос. Я сейчас как медик спрашиваю, а не подружка, — возмутилась Тося и прикоснулась губами ко лбу.

Чересчур нежно, как мне показалось. Да и голову нагнула так, что я чуть носом не встретился с её зоной декольте.

— Вроде всё нормально, — дала мне указание Тося и сама вернулась за стол.

Я повернулся на стуле, сев напротив неё. Облокотившись на стол, я ждал что она скажет.

— Ну? Что со «стулом»? — спросила Антонина.

— Нормально. Хожу как и все — поел и в туалет. Как будто ты не знаешь, как здесь кормят.

— Еда это одно, а вот отравление другое. У нас одиннадцать человек сегодня отравились. Да так, что двоих отправили в Кандагар, а оттуда в Кабул. Не знаем, что съели. Я и подумала, что ты тоже мог отравиться.

Переживает за меня. Для себя отметил, что греет душу столь серьёзная забота обо мне.

— Всё хорошо. Как конфеты, кстати? — поинтересовался я.

— Не успела поесть. Девчонке одной отдала. Жаль, что её тоже увезли в госпиталь. Говорят, что ей так это «Птичье молоко» понравилось, что она всю коробку съела. Представляешь? — покачала головой Тося.

— Представляю, — ответил я и молча уставился на Тосю.

Смотрю на неё и как-то уж странно себя чувствую. Хочется остаться рядом, но чувства к моей девушке слегка притупляют это желание. Зато лёгкое прикосновение Тоси к моей руке немного будоражит в душе.

— Саш, а ты правда жениться собираешься?

— Я такими заявлениями не разбрасываюсь.

— Интересно чем же она тебя так зацепила? Чем же я была хуже? Не подумай ничего лишнего, я чисто с практической стороны как женщина на будущее интересуюсь, — произнесла Тося и наклонилась ко мне.

В этот момент я почему-то не был готов «маневрировать». Да собственно и не хотел. Мне было интересно насколько она далеко может зайти.

Тёплое дыхание Антонины обдаёт моё лицо. Она смотрит едва приоткрытыми глазами на мои губы, а я вдыхаю приятный запах клубники. Судя по всему, она до моего прихода пила чай с вареньем. Антонина прикусила нижнюю губу и сглотнула.

Я буквально представляю, как отрываю руку от стола и кладу на затылок Антонины, чтобы она не смогла отшатнуться. Приникаю к её губам и жадно целую, ощущая вкус ягод во рту.

Никогда ранее не замечал за собой тяги насладиться клубникой. Наваждение какое-то!

Антонина едва заметно качнулась в сторону моих губ.

— Вы абсолютно разные. Не стоит сравнивать. Хотя есть одно, чтобы я сделал ради тебя, в отличие от неё, — тихо прошептал я, сдерживая улыбку.

— Что?

— Но если только ты попросишь… — произношу, заправляя выбившуюся прядь за ухо.

— Не томи, — сказала Тося, закрыв глаза.

— Я бы прострелил тебе ногу, чтобы отправить обратно в Союз.

Антонина резко распахнула глаза и сжала губы в тонкую полосу. Её ноздри затрепыхали.

Взгляд бешенный, скулы подрагивают от злости. Я её такую даже побаиваюсь. Она одним взглядом убить может.

— Товарищ капитан, а не пойти бы тебе…

— Ну ладно тебе будет. Чего ты завелась с пол-оборота? Я ж по-свойски. Не первый день друг друга знаем. Не для того я тебя спасал, чтобы ты обратно в Афган возвращалась. Не люблю обесценивать свой труд. Всё только ради твоего благополучия.

Антонина подскочила со своего места и заметалась по кабинету.

— Так. У меня где-то тут витамины были. Я тебе сейчас убойную дозу вколю. Зря пришёл что ли! Тоже, по знакомству так сказать, из самых наилучших побуждений, — сказала Тося, зарывшись в одном из шкафов. — Ишь чего удумал. Мне значит ногу прострелить, а замуж другую!

Прикрыл глаза рукой, сдерживаясь от смеха.

И вот хотел я разрядить обстановку, да самое печальное, что в таком состоянии Антонина мне больше нравится. Огонь женщина. Прям ух.

— Я, пожалуй, пойду. Поздно уже.

— Сбегаешь? Чего так быстро?

— Ну что ты! Мы, мужики, никогда не бежим. Мы просто разворачиваемся и наступаем в другую сторону.

Выйдя из медпункта, эмоции у меня были весьма смешанные.

Дойдя до модуля, я присел на скамейку. Уже стемнело, так что можно было полюбоваться красивейшим небом Афганистана. Млечный путь прямо рукавом стелится по небосклону. Гигантская луна, будто вот-вот столкнётся с земной поверхностью. И каждая звезда сверкает каким-то уникальным и неповторимым оттенком.

Очень сложно любоваться афганским небом и не думать, что где-то в песках сейчас лежат разведчики и также смотрят на него. На дальнем посту молодой солдат, одетый в тяжёлый бронежилет, смотрит на звёзды, представляя себя дома, а не в карауле. Только вот им в любой момент предстоит вступить в бой, а я так и буду лицезреть эти яркие звёзды.

В модуле послышались шаги, и на крыльцо вышел Евич, закуривая сигарету.

— О чём задумался? — спросил он.

— Да так. Засмотрелся на звёзды.

— Романтик ты, Клюковкин. Я вот забыл, когда на звёзды последний раз смотрел. Готов к завтрашнему дню? — спросил Андрей Вячеславович.

— Да. Простой боевой вылет. Ничего особенного.

Евич сплюнул и крепко затянулся.

— Это хорошо. Надеюсь, что ваша перепалка с Захаром, влияние на работу не окажет, — сказал Евич и, спустившись по ступенькам, пошёл по дорожке вокруг модуля.

На его бы месте больше за поведение Щетова переживал, чем за моё. Личное с рабочим я никогда не путал.

На следующее утро, первым делом отправились на медицинский контроль. В медпункте стояла добрая атмосфера, способствующая правильному настрою.

Пока я ждал своей очереди в коридоре, перед Антониной сидел Евич и старался как можно больше шутить.

— Доктор, а если у меня тут болит? — указал он на голову.

— Это же очень хорошо. Значит, мозг хорошо работает. Пытаетесь откосить от вылета? — улыбнулась Тося.

— Ну это же значит, что я нездоров! — удивился Андрей Вячеславович.

— Возможно. Лично я, признаков неготовности не вижу. Поэтому могу вас отстранить только по вашей просьбе. А вы меня не просите этого сделать. Значит, летите, товарищ Евич.

— Вы были очень любезны, Антонина, — кивнул ей Андрей Вячеславович и вышел из смотровой.

Следующим зашёл Щетов. Грудь колесом. Нос задрал так, будто сейчас «горку» собирается сделать. И походка прям королевская.

— Антонина, вы сегодня прекрасны, — подкатил Захар, присаживаясь напротив Тоси.

Позлить решил меня. Никак иначе.

— Чего он выёживается? — шепнул мне Петруха.

— Уверен в себе. Думает, что красавчик и все перед ним упадут.

— Клюнет твоя знакомая? — заволновался Петя.

Я пожал плечами, а сам задумался над этим вопросом — получится ли вызвать у Тоси во мне ревность.

— Странно. А вчера значит, я была не так хороша? — спросила Антонина.

— Вчера были не менее прекрасны. Ну, давайте! Как отдыхали, как самочувствие, жалобы есть? — спросил Щетов.

Видимо, решил продолжить играть в ловеласа курносый. Ещё и поглядывает в мою сторону.

— Есть жалобы. Плохо отдыхала, не выспалась, — ответила Тося, надевая Захару рукав тонометра.

Смотрю, а он ещё и бицепс напряг посильнее. Щетову за 30, спортивная форма у него неплохая. Торсом своим он фору может дать молодым.

— Антониночка, тогда проходим за ширму, раздеваемся по пояс, — улыбнулся Захар.

Тося уже одела стетоскоп, но не торопилась применять его. Услышав подобное приглашение, сняла приспособление для выслушивания тонов Коротокова и зацокала.

— Сейчас кто-то пытающийся заниматься не своим делом точно пойдёт за ширму. А затем медленно разденется по пояс. Может даже снять всю одежду.

— Это интересно! — подмигнул Захар и весь подобрался.

Зря он так с Тосей. У неё для таких как Щетов, есть «секретное оружие».

— Мне тоже интересно, товарищ Щетов. Вы меня подождёте за ширмой, а я подготовлюсь. Как раз у меня есть новенькая сифонная клизма, которую нужно опробовать. Вы же испытатель? Так давайте испытаем с вами невероятные ощущения и эмоции от использования новейшего аппарата для очистки кишечника.

Улыбка с лица Захара сошла моментально. Выйдя из смотровой, он злобно зыркнул в нашу с Петрухой сторону и пошёл на выход. Мы же с Казаковым продолжали сдерживать смех, но получалось не очень хорошо.

Я пропустил вперёд Петруху, чтобы зайти последним в кабинет.

— Проходите, Александр, — сказала мне Тося, когда Казакова осмотрели.

Только я переступил порог, как Петруха быстро закрыл дверь.

— Доброе утро! — поздоровался я, снял куртку песочного комбинезона и сел напротив Антонины.

— Доброе! — шепнула она и стала аккуратно надевать мне рукав тонометра.

Делала она это медленно. Руки у неё были тёплые и слегка дрожали.

— Расслабься и будь спокоен, — сказал Тося и начала сжимать нагнетатель, напоминающий грушу.

— Я не могу быть спокоен. У меня синдром белого халата.

— Это как? — надела стетоскоп Тося.

— Только вижу девушку в белом халате, сразу пульс повышается.

— Что ж, открою тебе секрет. Если я сниму халат, лучше тебе не станет, — подмигнула Антонина и начала мерить давление.

Закончив с осмотром, я поблагодарил Тосю и пошёл к двери. Не успел уйти, как она меня опять позвала.

— Саша, будь осторожен. Знаю, что ты бесстрашный, но побереги себя.

— Так точно, Антонина. До встречи!

Взяв снаряжение и оружие, я с Петрухой направился к вертолёту. Как раз сегодня решили с Казаковым попробовать полетать с новым «носимым аварийным запасом».

Мы просто адаптировали трофейную «разгрузку-лифчик» под свои нужды. Но вопросов у Петрухи меньше не стало. Он всю дорогу переспрашивал меня, зачем мы берём с собой такой большой запас всего — начиная от дополнительной фляжки воды и заканчивая специальным средством для обеззараживания жидкости.

— Ты в пустыне, брат. Вода здесь ценнее золота и бриллиантов. Сильнее любого оружия и противника. Поэтому и берём, — сказал я, подойдя к вертолёту.

И тут очередная нестыковка.

— Сан Саныч, вертолёт готов. Будете осматривать? — спросил у меня парень, которого я впервые вижу.

Через пару секунд я вспомнил, что он представитель испытательной бригады с КБ Миля.

— А где мой бортовой техник? — спросил я.

По словам молодого человека, Алексей «слегка не в форме» после бурного вечера. Не армия, а бардак!

— Ладно. Осматриваем и готовимся.

Отсутствие бортового техника Алексея не выходило у меня из головы в течение всего осмотра. Закончив с обходом, я расписался в журнале и залез в кабину. В соседнем вертолёте уже сидели Евич и Щетов.

Глава 31

Знойный ветер трепал волосы, а солнце припекало через блистер. Температура воздуха повышалась с каждой секундой, которую отсчитывали часы на панели приборов.

Я надел шлем и пристегнул фишку радиосвязи.

— Консул, доброе утро! Паре 901го запуск, — запросил Евич в эфир.

Руководитель полётами дал разрешение, и мы начали запускаться. Вертолёт быстро ожил. Параметры работы силовой установки вышли на расчётные значения.

Как только мы с Петрухой завершили процедуру запуска, я осмотрел пространство вокруг. Слева от нас, в окружении техников, стоял Виталий Казанов, щурясь от солнца. На голове у него была обычная военная панама, которую он придерживал левой рукой.

Мы несколько секунд смотрели друг на друга, а затем он приложил к голове руку, выполнив воинское приветствие. Я ответил ему тем же.

— 901й, готов, — доложил я.

— Понял. Внимание! Взлетаем! — дал команду Евич, и мы оторвались от поверхности стоянки.

Полёт над пустыней в район хребта Чагай был совершенно обыденным. Вертолёт слегка подбрасывало вверх восходящими потоками. Я вспотел так, что разгрузка вместе с курткой комбинезона прилипла к спине и создала определённый дискомфорт. Но ещё больше меня смущало то, что Евич с самого аэродрома молчит.

А ведь стоило бы связаться с парой истребителей прикрытия с Кандагара.

— 901, 902му, — запросил я.

— Ответил.

— С прикрытием связь нужно установить. Подлетаем к району работы.

— Через минуту, — ответил Андрей Вячеславович.

Прошла и эта минута, но Евич по-прежнему молчал.

— До границы 30 километров. Что-то не торопится Евич вызывать, — сказал Пётр, когда мы пролетели над очередным брошенным кишлаком.

В предыдущем вылете каждый холм облетали. А здесь то над каменистым валуном пролетим, то над разрушенными дувалами отвернём.

— Да. И не боится кишлаков, — заметил я.

— Не кажется странным, что именно сегодня «слетел» Лёха? — спросил Петруха.

Вертолёт снова качнуло, но я быстро сбалансировал его. Евич отвернул влево, чтобы обойти гряду невысоких барханов и выйти в точку начала маршрута разведки.

Андрей Вячеславович слегка задрал нос, чтобы набрать высоту и связаться с Лашкаргахом.

— Консул, 901й, вышли в район работы.

В эфире я не услышал ответ руководителя полётами.

Евич вновь снизился и отвернул в сторону хребта Чагай. Я следовал за ним, а в голове продолжал сопоставлять факты.

— Лёха не пьёт, насколько я помню, — предположил я, высказав мысль по внутренней связи.

— Не пьёт от слова «совсем», — ответил мне Петруха.

Вячеславович выполнил резкий отворот. Последовал за ним, но тут же чуть не столкнулся с препятствием. В последний момент я успел взять ручку управления на себя и перелететь внезапно возникший передо мной песчаный бархан.

— 901й, предупредил бы о манёвре. Чуть не зацепил пузом песок, — возмутился я.

— Да я сам в последний момент заметил.

Голос Евича звучал совершенно без раскаяния. Раньше не наблюдалось за ним таких выкрутасов.

— Зачем так рьяно пытаться нас заменить, если сами позвали в испытательную бригаду, — задался вопросом Пётр.

— Нас пытался заменить Виталий. Возможно, ему «напел» эту мысль Щетов. У меня же с ним отношения не сложились, — предположил я.

— Всё равно ничего не ясно.

Тем временем Евич дал команду выйти вперёд. Странная команда, но спорить со старшим нельзя.

— Мне надо лучше посмотреть хребет, — сказал Андрей Вячеславович.

Я отклонил ручку управления вперёд и слегка увеличил скорость. Пролетел мимо вертолёта Евича, а он, в свою очередь, перестроился в правый пеленг.

Плавно отворачиваем от границы. Тело слегка тянет в сторону разворота, а пот продолжает медленно стекать по спине. Но все ощущения меркнут перед размышлениями о странностях последних дней.

— Евич всё ближе к хребту. Может что-то видит, — сказал я, наблюдая, как вертолёт Андрея Вячеславовича постоянно пропадает из зеркала заднего вида.

Перелетать через горную гряду нельзя. Нужно караулить караван на территории Афганистана. Начинаю осматривать местность вокруг, но никакой просёлочной дороги не видно.

— На подлёте никаких машин не было, — сказал я в эфир, давая понять Евичу, что признаков караванов нет.

— Ищем дальше. Давай влево, — ответил он.

Я начал разворачиваться влево, но мой коллега так и летел вдоль хребта и не думал отворачивать.

— 901й, я потерял тебя.

— Наблюдаю вас. Сейчас догоню. Поставь прибор 150, — передал мне Евич указание на сброс скорости.

Вскоре он догнал нас и продолжил полёт на интервале в 200 метров. Мы выполнили очередной проход вдоль границы, но никаких признаков душманов не видно.

Я выполнил очередной выход из виража. Вертолёт выровнял по курсу и взял ручку управления на себя, чтобы сделать «горку». Задрал нос, скорость моментально снизилась, и я быстро осмотрелся по сторонам.

— 902й, что там? — спросил Евич, когда я спикировал вниз и вновь занял высоту полёта у самой земли.

— Никого. Песок и камни.

Минуту спустя по внутренней связи решил выйти на меня Петруха.

— Командир, вот хоть убейте, ничего тут нет.

С ним сложно не согласиться. Возможно, вновь ошибка агентуры в определении маршрута каравана.

— Чуть отстану. Посмотреть кое-что надо, — сказал Евич.

Что он собрался смотреть позади меня, непонятно. Ещё и вышел в заднюю полусферу мне. Так и зацепить меня недолго.

— Зачем вообще в полёт на уничтожение каравана брать ракету «воздух-воздух»? — удивился Петруха.

Шум в кабине для меня моментально стих. Мой оператор продолжил говорить, но я уже не слушал. Всё внимание я переключил на то, куда смещается Евич.

В голове моментально сложился пазл. Ракета «воздух-воздух» у Евича. Постоянные перестроения с выходом в мою заднюю полусферу. Замена техника. И медсестра отравилась, которая ела конфеты предназначенные мне.

Тут подоспел и очередной вывод моего оператора.

— Погоди, командир. Так у нас нет ракеты, — сказал Петруха.

Зато у Евича она есть! Ещё мгновение и он исчез.

— Уходим! — громко сказал я и отклонил ручку вправо.

И тут же почувствовал, как по фюзеляжу несколько раз будто кувалдой ударили. Да так мощно, что я еле удержал вертолёт.

Меня сильно болтнуло в сторону, а в груди всё сжалось от напряжения. Слишком близко к нам горный хребет и вытянуть вертолёт ещё нужно постараться.

Ручку беру на себя и медленно перелетаю небольшую седловину. В наушниках заиграла сирена. Включилась система предупреждения об облучении.

— Отстрел! Держись! — крикнул я и направил вертолёт вниз.

— Консул, 901й, попал под огонь. 902й уходит за ленточку! — прокричал в эфир Евич.

Тут же пошли отстреливаться ложные цели. С правого борта произошёл хлопок. Перегрузка слегка придавила, но тут же я вывел вертолёт и направил его в небольшое ущелье.

Стрелки оборотов двигателя начали выходить за расчётные значения. Световое табло начало промаргивать, но вертолёт по-прежнему управлялся. Сейчас главное — уйти от Евича. Иначе он нас может достать.

— Консул, 902й под огнём 901го. Стреляет по мне! — громко доложил я в эфир, но никто нам не ответил.

— Консул, 901й подбит! Подбит! — кричал Евич, но и Петруха не молчал.

Снова прошли рядом со скалой, чуть не зацепив винтами склон. В зеркале иногда появляется Евич, пытаясь накрыть сверху, но это вообще нереально. Видимо, у него был расчёт сбить нас если не из пушки, то хоть ракетой.

— За нами идёт, — сказал я, наблюдая силуэт вертолёта Евича в зеркале заднего вида.

Прошли один поворот в горном хребте. Ещё один пуск по нам, но мимо. В столь узком пространстве попасть тяжело.

Очередной поворот. Входим в ущелье и следуем между двух склонов гор. Евича уже не видно, но это ещё не конец. Перелетаем через горную вершину и начинаем пикировать. Вновь вышли на равнину. Ручку отклоняю влево и выполняю вираж.

— Зацепим, командир! — слышу я голос Петрухи.

Песок и камни уже отчётливо можно разглядеть. В стороны отлетают сухие травинки, ударяясь по остеклению кабины. Но чем мы ниже, тем сложнее будет Евичу нас поймать в прицел.

— Консул, 901й попадание от 902го! Он уходит за границу! — раздаётся крик в эфире.

Вижу, как в сторону от нас пронёсся Ми-24 и снизился к самой земле. Получилось так, что нам удалось скрыться за складками местности.

— Повезло нам, что оторвались и теперь преимущество на нашей стороне, — сказал я.

— Он в Пакистан летит. Тут недалеко аэродром есть, — воскликнул Петруха.

— Верно. Далбандин, — ответил я.

Ручку управления отклонил на себя, чтобы набрать высоту и доложить о предательстве Евича и Щетова. Только я начал выполнять «горку», как тут же снизился к земле.

Если установлю связь, то это проблемы не решит. Проще всего сейчас развернуться и лететь в Лашкаргах, докладывая, что угоняют вертолёт. Возможно, в воздухе сейчас пара МиГ-23, но они пока поймут, новый Ми-24 уже сядет и его спрячут. За ним давно уже охотятся на Западе.

— Командир, давай докладывать, — громко сказал по внутренней связи Петруха.

— Доложу, и тогда мы себя обнаружим.

У нас всего несколько секунд, чтобы выйти в тактически выгодное положение.

Не собьём его, и новый вертолёт достанется врагу.

— Аппаратуру готовь. Будем сбивать! — сказал я, проверив, включены ли автоматы защиты сети, отвечающие за вооружение.

Дыхание слегка участилось. В горле было не менее сухо, чем в пустыне между двумя горными хребтами на территории Пакистана. Хочется прокашляться, но не выходит.

Ручку управления вертолётом удерживаю отклонённой вперёд, разгоняя Ми-24. Левой рукой «поддерживаю» это поступательное движение взятием рычага шаг-газ. Движения плавные, несмотря на всё напряжение и злость к предателям.

С каждым мгновением кажется, что Евич на своём Ми-24 ускользает от нас. Но не дать ему уйти, теперь является делом чести.

— Аппаратура в работе. Навожусь, — доложил Петруха, пока я выходил под нужный ракурс.

Стрелка на указателе скорости прошла отметку в 260 км/ч. Медленно, но мы сближались с Евичем. Ещё немного и он начнёт маневрировать.

Только я об этом подумал, как Ми-24, начал уходить влево. Снижается и начинает петлять над песчаными барханами.

— Не могу. Выходит из сектора, — кряхтел Петруха, продолжающий наводится на Евича.

— Сейчас накроем, — сказал я, отвернув влево.

Снижаюсь к самой земле. Фюзеляж уже практически «едет» по золотистой поверхности. Воздушный поток от винтов поднимает песок и верблюжью колючку. От напряжения тело потеет со страшной силой.

По нервам бьёт не только сигнал опасной высоты, но и скатывающаяся капля пота по правому виску.

— Командир, вижу его слева. Надо разворачиваться, — подсказал Петруха.

Бросаю взгляд влево и вижу, как Евич продолжает следовать вглубь пакистанской территории. Впереди ещё одна горная гряда. Если он доберётся туда, то сможет скрыться.

А там и передаст вертолёт противнику. И даже нет смысла гадать какому. Нас же с Петрухой ожидает разбирательство.

— Сейчас, — сказал я по внутренней связи. — Внимание! Манёвр!

Ручку отклонил влево, облетая небольшой каменистый холм. Крен заложил такой, что практически лёг на правую часть остекления блистера. Хорошо, что пристёгнут.

Вышел напрямую. Правый борт вертолёта Евича прямо по курсу.

— Цель в зоне! Дальность 5, — доложил Петруха.

Уловка сработала. Использовали складки местности, чтобы скрыться из виду. Теперь быстро навестись и пустить ракету. Да и самому не попасть под обстрел.

— По готовности пуск.

Звук готовности ракеты оглушает. Сейчас у Петрухи на экране прибора должна загореться команда на разрешение пуска, и он нажмёт нужную кнопку. Медлить нельзя. Счёт идёт даже не на секунды.

— В зоне! В зоне держу. Готов! Пуск.

Ракета сорвалась с направляющей. Два витка и вот она уже почти достигла цели. В последний момент Евич заметил приближающуюся ракету, но было уже поздно.

— Попал! Есть… — закричал Петруха, но более я ничего уже не слышал.

Время будто остановилось. Краем глаза я увидел среди каменистых валунов фигуру в тёмном одеянии. В то же самое мгновение она исчезла в облаке белого дыма. А к вертолёту устремилась тёмная точка.

Всё что я успел, так это взять ручку управления на себя и набрать хоть какую-то высоту.

И тут же вертолёт затрясло. Мощный удар в левый борт. Затем ещё один. Голова закружилась. В кабине дым и сквозь него мигают какие-то огни.

— Отказ основной гидросистемы. Отказ правого двигателя, — доносится эхом голос печально известной РИты.

— Командир… — словно через толщу воды пробивается голос Петрухи.

Машинально стараюсь что-то сделать с вертолётом. Остановить вращение, сбалансировать его, найти глазами авиагоризонт или хоть какой-то из приборов.

Но настолько ужасно звенит в голове, что сфокусироваться невозможно. Как и не стоит больше задерживаться в кабине.

— Прыжок! Прыжок! Прыжок! — прокричал я, но себя уже не слышал.

Правой рукой нащупал рукоятку двери. Потянул на себя и сбросил её. И тут же почувствовал, как меня что-то дёрнуло назад, а в глаза ударил яркий солнечный свет. Ещё несколько секунд и я приземлился, завалившись набок. Ноги моментально загудели, и их пронзила невыносимая боль.

Щекой почувствовал что-то раскалённое и сыпучее. На губах появился песок, а сверху меня накрыло большим «покрывалом». Купол парашюта приземлился аккурат на меня.

Ещё мгновение и я услышал недалеко от себя грохот и взрыв. Земля слегка затряслась, а песок рядом со мной съехал вниз. Прошло несколько секунд, прежде чем я полностью отошёл от вынужденного покидания вертолёта.

Скинув с себя купол парашюта, осмотрелся по сторонам. Пока ещё не особо осознаю местоположение, но это уже точно не Афганистан.

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Афганский рубеж 3

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Nota bene