Призраки на холме (fb2)

- Призраки на холме [litres][A Haunting on the Hill] (пер. Мария Валерьевна Прокопьева) 4544K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Элизабет Хэнд

Элизабет Хэнд
Призраки на холме

Elizabeth Hand

A Haunting on the Hill

© Elizabeth Hand, and Laurence Jackson Hyman for the children of Shirley Jackson, 2023

© Перевод. М. Прокопьева, 2024

© Издание на русском языке AST Publishers, 2024

* * *

Памяти Питера Страуба, горячо любимого друга и неутомимого проводника во тьме.

В нашей обыденной реальности с ее кирпичами, улицами, лесами, холмами, водами могут обнаруживаться странные и, возможно, ужасающие дыры.

Уолтер де ла Мар

Пролог

Большинство домов спят, и почти все они видят сны: о пожарах и празднествах, рождениях и просевших полах; о детских шагах и нуждающихся в починке половицах о захворавших питомцах и облупившейся краске, поминках и свадьбах и окнах, которые уже не защищают от дождя и снега, а втайне приветствуют их, когда дома никого нет, чтобы это заметить.

Хилл-хаус не спит и не видит снов. Притаившись в глубине заросших лужаек и мрачных лесов, под длинной тенью гор и древних дубов, Хилл-хаус наблюдает. Хилл-хаус ждет.

Глава первая

Я вышла из арендованного дома как раз в тот момент, когда солнце выглянуло из-за близлежащих гор и позолотило своим светом широкую ленту реки, огибавшей городок. Ниса по-прежнему лежала в кровати, свернувшись клубочком и глубоко дыша. Темные кудряшки прилипли к щеке. Я смахнула их, но она даже не пошевелилась. Ниса спала, как ребенок. В отличие от меня, ее никогда не мучили ночные кошмары или бессонница. Она проснется не раньше, чем через час-два. А может, и позже. Скорее всего.

Я поцеловала ее в щеку, вдохнув запах духов с ароматом фиалки и фрезии вперемешку с моим импортным «Jasmin et Tabac», одним из немногих роскошеств, что я себе позволяла, и провела рукой по ее голому плечу. Хотелось снова улечься рядом с ней в постель, но одновременно я испытывала странное беспокойство, навязчивое ощущение, что мне необходимо быть в каком-то месте. На самом же деле нет – мы здесь никого не знали, кроме Терезы и Джорджио, а оба они сейчас работали в своем доме с видом на реку.

Я поцеловала Нису еще раз: если она проснется, я сочту это знаком и останусь дома. Но она не проснулась.

На клочке бумаги я нацарапала ей записку. Ниса часто забывала отключить уведомления, и, если ее разбудит мое сообщение, она будет ворчать все утро.

«Покатаюсь по городу, куплю что-нибудь на завтрак. Люблю тебя».

Я быстро оделась, подгоняемая необъяснимым предвкушением каких-то событий. Возможно, причина была в том, что после довольно долгого перерыва мы наконец выбрались из Нью-Йорка и оказались в новом месте.

Прошлой ночью мы распили дома бутылку шампанского, а за этим последовали пиво и праздничные шоты виски «Джура» двенадцатилетней выдержки в баре, который Тереза порекомендовала как лучший в этой части штата. Снять тут дом тоже посоветовала Тереза. Они с мужем, Джорджио, много лет назад купили здесь загородный дом, но во время пандемии оставили квартиру в Квинсе и перебрались сюда насовсем. С тех пор они убеждали нас с Нисой и других своих городских друзей поступить так же.

– Честное слово, Холс, тебе понравится, – уговаривала меня Тереза прошлой ночью. – Давно надо было это сделать, ты ведь понимаешь, да?

– Ну да, – огрызнулась Ниса. Она считала, что Тереза и Джорджио сходят с ума от скуки; скорее всего, так и было. Они приезжали в город как минимум раз или два в месяц и останавливались у друзей, потому что краткосрочная аренда слишком подорожала даже для них, а собственную красивую квартиру с двумя спальнями в Саннисайде они сдавали. – А мне нужен был отец, который оставил бы мне миллион долларов, разбившись на сверхлегком самолете в Торри-пайнс. Почему я об этом не подумала?

Ниса хлопнула себя по лбу. Тереза с сожалением улыбнулась, жестом изобразила «туше» и заказала нам всем еще один раунд. Они с отцом давно не виделись. Наследство свалилось на нее неожиданно, и ей нравилось щедро делиться полученным даром.

Однако Тереза дело говорила. Здесь и правда очень красиво. Долгая, петляющая вдоль реки дорога, городские просторы, уступившие место сначала зажиточным загородным кварталам с яблоневыми садами, с пастбищами, превращенными в солнечные фермы, и складами, а затем и беспорядочным, еще не благоустроенным речным городишкам, изуродованным пустыми участками под застройку и десятилетиями нищеты. Нам с Нисой часто попадались объявления «Выставлено на продажу владельцем» перед заброшенными домами, годными разве что на снос. Да еще придется восстанавливать почву, отравленную издержками земледелия и отходами заводов, уже полвека как закрытых.

Но через несколько часов долгий путь вознаградил нас очаровательными деревеньками вроде этой. Городки, давно захваченные так называемыми художниками и ремесленниками, а на самом деле просто людьми достаточно состоятельными, чтобы бежать из города и называть себя, как им заблагорассудится. Крафтовые пивовары, текстильные дизайнеры, художники, занимающиеся росписью по стеклу и специализирующиеся на кальянах и чайничках для промывки носа на заказ. Хиропрактики для собак. Каменщики, готовые снести старинный камин из плитняка, присвоить номер каждому камешку, а затем по кусочкам воспроизвести его в соседней комнате. Люди, перегонявшие раритетный алкоголь из эхинацеи и окопника или готовившие сироп из иголок белой сосны, сплетавшие замысловатые кольца и броши из волос заказчика и бравшие за это больше, чем я как учитель зарабатывала за месяц. За очень удачный месяц.

Я старалась не думать об этом, аккуратно проезжая на своей «камри» по Мэйн-стрит, вытянув шею, чтобы посмотреть, не открылось ли уже кафе. Вчера мы с Нисой разговорились с его владельцем – он тоже из Квинса. Приехал сюда всего полгода назад, но утверждает, что каждое утро, когда приходит отпереть дверь, перед кафе уже выстраивается очередь.

Видимо, он все еще работал в городском режиме: на часах шесть утра, а кафе закрыто. Но парковку с потрескавшимся асфальтом возле «Чашки и блюдца» – забегаловки на окраине города – заполонили пикапы и фургоны. Я остановила машину рядом с фурой и зашла внутрь, миновав трех мужиков, болтавших у двери.

– Утречка, – сказал один из них.

Он перехватил мой взгляд и так долго смотрел на меня, что я вынуждена была улыбнуться, хотя он в ответ этого не сделал.

Я взяла кофе с собой, добавив в него смесь молока и сливок в равных пропорциях, и покосилась на выставленные на прилавке пончики, но решила взять круассаны в кафе по пути домой. Вдвое дороже, но Ниса не любила пончики. А жаль – эти были домашние, настоящие, жаренные в лярде.

Я вернулась в машину и просидела несколько минут, попивая кофе и раздумывая, куда направить свою нервную энергию. Возвращаться и будить Нису без латте с круассанами не хотелось. Но в последние несколько дней мы прочесали уже всю деревню. Я вспомнила, что Тереза и Джорджио рекомендовали нам множество богатых окрестных городков.

– Только в Хиллсдейл не лезьте. – Джорджио щелкнул пальцами, будто названный город был пролетавшим мимо комаром. – Сущая помойка.

Тереза кивнула.

– Там, видимо, какие-то проблемы с водоснабжением или что-то в этом роде. Городишко в упадке с тех пор, как мы стали сюда ездить. Казалось бы, они будут рады расширить налоговую базу, но они и впрямь ненавидят приезжих.

Это показалось мне странным – почему из множества поселений, поднявшихся на буме продажи недвижимости, страдает только один городок? В то же время это наводило на мысль о том, что именно в Хиллсдейле мы с Нисой, возможно, когда-нибудь найдем себе домик по средствам, который надо будет чуть подремонтировать. Я решила произвести небольшую разведку. Если мне Хиллсдейл покажется интересным, мы могли бы позже съездить туда вдвоем. Допив кофе, я открыла окно и поехала за город. Сверяться с телефоном не стала. Единственной настоящей дорогой тут было шоссе 9К, и я как раз ехала по нему.

В воздухе чувствовалось пьянящее дыхание ранней осени: аромат золотарника, сухой осоки и первых опавших листьев вперемешку с рыбно-илистым запахом реки. Передо мной тянулась прямая дорога, и мысли начали разбегаться. Кто-то ненавидит конец лета, но я всегда его любила, так же как в детстве любила начало учебного года.

Все изменилось, когда я устроилась в частную школу в Квинсе. Эта работа досталась мне случайно почти два десятилетия назад, и я так и не полюбила ее. У меня не было ни степени, ни дипломов, но чтобы преподавать в частной школе, этого и не нужно. По крайней мере в той, куда взяли меня. Зарплата, конечно, так себе, но не нищенская, и школа покрывала половину моей медицинской страховки. Годами я убеждала себя, что это лишь на какое-то время и скоро я снова найду работу в театре.

Не вышло. Если я начинала жаловаться, Ниса подчеркивала, что мне повезло найти работу, хоть отдаленно связанную с моими интересами. Кто захочет нанимать драматурга-неудачника? Я преподавала английский и со временем смогла добавить в программу восьмого класса пьесы, начав с сокращенных версий Шекспира: «Макбета» и «Сон в летнюю ночь», «Двенадцатую ночь», даже «Гамлета».

Ученики читали вслух адаптированные мною пьесы, а иногда ставили их в маленьком спортзале, где проходили различные мероприятия, для родителей, братьев и сестер и тех немногих учителей, которых я могла уговорить прийти на спектакль, взывая к чувству ответственности. В зале удушающее пахло дезодорантом «Акс», туалетной водой «Викториа Сикрет» и фруктовым блеском для губ, как будто разбилась витрина в «Уолгринс»^[1]. Все это разительно отличалось от того, что я намеревалась делать со своей жизнью, получив степень бакалавра драматургии в одном из лучших театральных институтов.

И все же иногда эти дни с учениками разбавляли мое отчаяние. Я репетировала с ними текст, наблюдала за тем, как они постепенно обретали уверенность в себе; у меня на глазах творилось неизбежное волшебство, когда они наконец надевали костюмы, накладывали грим и с изумлением разглядывали себя в зеркале, понимая, что стали кем-то, чем-то новым, удивительным и странным. В эти несколько часов я могла вообразить, что и для меня еще не все потеряно. Что я тоже еще смогу измениться.

Восторженные родители, узнав о моем образовании, спрашивали, почему я не пишу пьесы, которые их дети могли бы поставить. Я всегда вежливо отказывалась. Мысль о том, чтобы увидеть свою работу на сцене, пусть даже в исполнении детей, приводила меня в ужас. Знаю, из-за этого я выглядела чопорной, и с коллегами у меня так и не сложились близкие отношения. Зато у меня было несколько хороших друзей в театральном мире. И хотя мои пьесы не ставили с тех пор, как много лет назад все разрушилось, я продолжала писать. Недавно даже начала посылать заявки на гранты и стипендии.

Нисе я ничего не говорила. За последние несколько лет я втайне скопила десятки отказов.

Молчала я отчасти из суеверных соображений – боялась сглазить возможный успех. Но в основном из-за того, что карьера Нисы начала набирать обороты. Она писала и исполняла песни, и у нее всегда была небольшая, но преданная группа поклонников. По мере того как пандемия подходила к концу, она стала пробовать себя и в качестве актрисы. Пока что роль ей не предложили, но после нескольких прослушиваний ей перезванивали. Разумеется, я хотела, чтобы моя девушка преуспела. Но мне и самой хотелось достичь успеха.

И вот наконец, кажется, это произошло. В начале лета я получила грант на новую пьесу: первый проблеск надежды за много лет, отчего мне казалось, что уж теперь-то все изменится. Десять тысяч долларов, которые я могла использовать по своему усмотрению в целях продвижения работы. Я тут же взяла отпуск за свой счет на осенний семестр. Совсем бросить работу (ах, если бы!) я не могла, денег не хватало, но я купила себе несколько месяцев свободы.

Лето для нас с Нисой выдалось замечательное. Мы отпраздновали мой успех с друзьями, а кульминацией стали длинные выходные за городом и эта прекрасная поездка. После стольких лет преподавания осень снова стала казаться временем возможностей – шансом стать кем-то другим, не той, кем я была всего несколько недель назад. Смена образа жизни и гардероба. Новые туфли; новая карьера. Выбравшись из города, следуя за рекой на север, я чувствовала себя так, словно меня ожидало нечто удивительное. Может, еще не поздно предаться мечтам, вообразить жизнь, соответствующую той, которую я предвкушала двадцать лет назад, прежде чем все испортила смерть Мэйси-Ли Бартон.

Глава вторая

И вот я бесцельно болталась по сельской местности в начале сентября – слишком рано, чтобы любоваться сменившей цвет осенней листвой, но для отдыхающих уже слишком поздно. Владельцы загородных домов оставались в городе, приходя в себя после празднования Дня Труда, прежде чем их дети пойдут в школу. На дороге в Хиллсдейл машин было мало. Пикапы спешили на работу, часто попадались электромобили с номерными знаками других штатов.

Под утренними лучами солнца вспыхнула река, загорелись окна возвышающихся ранчо, превращенных в дома в ремесленном стиле, и нового особняка в стиле эпохи Тюдоров на скромном участке, где на земле еще виднелись следы двухместных трейлеров. За охраняемыми воротами на бывших фермерских наделах районировали почву. Я заметила указатель на фруктовый сад, где можно самим собрать фрукты, и подумала, что потом привезу сюда Нису, которая обожала пироги с фруктовой начинкой.

Я ехала быстро и замедлила ход, лишь когда увидела знак ограничения скорости. Нависая над дорогой, на обочине торчал кривой указатель, похожий на палец голосующего автостопом путешественника:

ВЪЕЗД В ХИЛЛСДЕЙЛ

Дорожное покрытие тут же перешло в куски асфальта и вспученный от морозов грунт. Перед сгоревшей бензоколонкой трепыхался знак: «НЕЭТИЛИРОВАННЫЙ БЕНЗИН.99». Я проехала заколоченный долларовый магазинчик, чья пустая парковка блестела от осколков стекла. Сразу видно, город опустился на самое дно, раз даже долларовый магазин закрылся.

В Хиллсдейле не было тротуаров. Одноэтажные дома с крыльцом из шлакобетона и изъеденными насекомыми стенами кривились в нескольких ярдах от улицы, разделенные участками травы цвета замазки. Дети плелись в школу, уткнувшись носом в телефоны. На углу я притормозила и посигналила тощей серой дворняге, развалившейся посреди дороги и грызшей собственную переднюю лапу. Собака не сдвинулась с места, даже головы не подняла, когда я с трудом объехала ее.

Джорджио и Тереза были правы: Хиллсдейл оказался настоящей помойкой. Мысль о том, чтобы скользнуть под одеяло к Нисе вместе с круассанами, стала казаться мне еще более привлекательной. Однако не так-то просто было найти место, где можно развернуться, не заехав к кому-нибудь во двор.

Но через квартал вид улучшился. Я добралась якобы до центра. Никаких перекрестков, но здесь хотя бы имелся тротуар. И даже некоторые магазины вроде бы открыты. Закусочная и агентство по продаже недвижимости, лавка старьевщика, унылый продовольственный магазин, где продавались лотерейные билеты и сигареты.

В конце улицы на углу стояла старая церковь без шпиля. Перед ней возвышалась табличка:

Я СЪЕЛ ЭТУ ЦЕРКОВЬ.

САТАНА

Я нахмурилась, но поняла, что не хватает буквы.

Я НЕНАВИЖУ ЭТУ ЦЕРКОВЬ.^[2]

САТАНА

Смешно. Нисе бы понравилось. Но я снова вспомнила Мэйси-Ли Бартон с ее разговорами о призраках и демонических младенцах, и мне стало как-то не по себе. «Пора возвращаться», – подумала я. Трудно представить, что в Хиллсдейле есть на что посмотреть. Не хватало еще опять провалиться в ту темную дыру. Только не сейчас.

Однако назад я не поехала. У меня слегка кружилась голова – надо было все-таки захватить пончики в «Чашке и блюдце», – но помимо этого я чувствовала себя какой-то неприкаянной, словно стрелка компаса в поисках севера. Я сняла ногу с педали газа, позволив машине несколько секунд ехать свободно, желая увидеть, куда она меня отвезет.

Напротив церкви располагалась еще одна заправка. На фоне полуразвалившегося офиса современные колонки смотрелись весьма странно. Прямо за ней налево был поворот на проселочную дорогу. Я глянула на экран телефона. Из дома я уехала всего полчаса назад. Ниса не писала и не звонила. Если не разбужу ее, она проспит еще часа полтора.

Посмотрев в зеркало заднего вида, я не увидела других машин. Глупая собака так и лежала на прежнем месте. Впереди простиралось пустое шоссе 9К, только легкий ветерок поднимал кое-где водовороты пыли да подкидывал мертвые листья. Слева неровная проселочная дорога, укрытая покрывалом опавших желтых листьев, круто шла вверх через березовую рощу, а затем, свернув, исчезала из виду.

Куда она ведет? Никаких указателей не было. Странное чувство дрейфа исчезло, вернулось испытанное мною ранее предвкушение чего-то необыкновенного, и в эту минуту сквозь кроны деревьев пробились лучи солнца, и проселочная дорога вспыхнула золотом и бронзой. Я бросила взгляд на приборную панель – бензина полно – и свернула с шоссе 9К.

Глава третья

Это была даже не дорога, а извилистая горная тропа. Настолько тесная, что места едва хватало для одного автомобиля; узкие, глубокие борозды скорее напоминали следы, оставленные лошадиными повозками, а не обычную автомобильную колею. Ветки царапали мою «камри», и мне приходилось объезжать большие валуны, вылезшие на поверхность из-за размыва почвы. Глухой лес, заброшенная дорога – все выглядело так, будто здесь никто не живет.

Но я ошибалась. Через несколько миль дорога повернула на сорок пять градусов так неожиданно, что я чуть не потеряла управление, но удалось выровнять машину. После поворота дорога стала шире. По правую руку показалась расчищенная от деревьев поляна с выровненной землей. В зарослях покрывавших ее сорняков, сквозь которые местами пробивались хосты и золотарник, фиолетовые астры и дикая морковь, стоял узкий передвижной дом. Побитую «субару» окружала изгородь из белых берез, внизу их кора свернулась в спирали, подобно старым газетам. Из-под машины что-то выбежало – как мне почудилось, кошка.

Я замедлила ход, опасаясь, как бы она не угодила под колеса, если вздумает метнуться через дорогу, и увидела, что это не кошка, а огромный кролик. Для американского слишком большой, даже больше зайца-беляка, которого я однажды мельком видела, катаясь в Вермонте на лыжах. Но это был не беляк – не коричневый и не белый, он был с блестящей черной шерсткой, длинными, заостренными, словно садовые ножницы, ушами и глазами цвета меди. Несколько секунд мы глазели друг на друга, а потом он скрылся среди деревьев. Я собралась ехать дальше, но вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд.

Перед трейлером стояла женщина. Я не видела, как открылась дверь – вероятно, женщина вышла откуда-то сзади. Навскидку ей было около шестидесяти, длинные тускло-каштановые волосы тронуты сединой. Крепко сбитая, с обветренной кожей, какая бывает, когда всю жизнь трудишься на открытом воздухе. На ней были поношенные джинсы и темно-синяя толстовка с капюшоном, под которой виднелась безразмерная клетчатая фланелевая рубаха.

Я махнула рукой в знак приветствия и неуверенно улыбнулась. Женщина тоже открыла рот, но оскалилась, как собака. Она подняла руку, в которой держала нож с длинным лезвием. Не кухонный, а охотничий нож. Без единого звука она бросилась к моей машине, широко раскрыв горящие от ярости глаза.

Потрясенная этим зрелищем, я резко нажала на газ, и машина рванула вперед. Какого черта? Я вновь круто свернула и на секунду испугалась, что врежусь в деревья, но машина мчалась дальше, подскакивая на камнях и колдобинах. В зеркале заднего вида у меня за спиной исчезала поляна, однако я успела в последний раз увидеть женщину с искаженным лицом, стоявшую посреди дороги и что-то кричавшую. Что она кричала, я не расслышала.

– Господи, – прошептала я.

Местные действительно не любили чужаков.

Отъехав на безопасное расстояние, все еще не в силах унять дрожь, я обратила внимание на какое-то движение в кустах. Я сбавила ход и выглянула в окно. В зарослях притаился очередной черный кролик. Или это тот же самый, которого я только что видела? Трудно сказать… У меня на глазах кролик встал на задние лапы. И продолжал вытягиваться. Его тело становилось все длиннее и длиннее, тоньше и тоньше, словно состояло не из плоти, меха и костей, а из чего-то иного. И вот мне уже начало казаться, что он вот-вот порвется, как чересчур растянутая полоска пластилина. Если бы он стоял рядом со мной, кончики его ушей коснулись бы моего подбородка. Зверек посмотрел на меня немигающим взглядом глаз цвета нового пенни, а затем метнулся в лес.

Глава четвертая

Когда нечто очень странное или очевидно противоестественное встречаешь в книге, или в фильме, или на картине, сразу ясно: это что-то значит. Какой-то символ, зацепка. Предупреждение.

Однако в реальной жизни это не всегда так. Я вглядывалась в лес, пытаясь понять, куда исчез зверь. Кролик, заяц – не важно, но он словно испарился. Я сделала глубокий вдох. Странное его вытягивание, которое я видела – или мне показалось, что видела, – наверняка было игрой света и тени. Сейчас все вокруг выглядело обыденно, ветерок шевелил мои волосы, сквозь хвойные деревья падали косые лучи солнца.

Я посмотрела на телефон. Одна полоска есть, это хорошо. Никаких сообщений от Нисы. С момента, как я оставила ее досыпать, прошло всего сорок пять минут. С ума сойти, но так и было: на часах – шесть сорок семь.

И все же пора возвращаться. Пока доберусь до города, кафе уже откроется. Но здесь невозможно развернуться, не врезавшись в дерево. Да и страшновато давать задний ход на незнакомой дороге. Не говоря уж о той женщине с ножом, стоявшей на страже вниз по дороге. Нет уж, спасибо. Я открыла приложение с картами – посмотреть, куда ведет дорога.

Приложение не грузилось. Выждав минуту, я поехала дальше, продвигаясь вперед на скорости пять миль в час и буравя взглядом экран телефона. Наконец я опустила руки и бросила аппарат на пассажирское сиденье. Так и поеду дальше в надежде, что дорога продолжится по другую сторону горы или холма… или что это за место.

Отправляясь в путь, я не стала сверяться с одометром, но, думаю, проехала миль пять. По ощущениям – больше. Сегодня утром все казалось странным: расстояние, время, даже солнечный свет, теперь напоминавший скорее закат, нежели рассвет, – непрерывный алый сполох в ветвях вековых деревьев.

Въезд на частную территорию появился так внезапно, что я едва не врезалась в него – массивные кованые ворота в каменной стене, увитой диким виноградом. Стена была в приличном состоянии, хотя некогда белая краска потемнела и стала походить на серый лишайник. На фоне каменной кладки мерцали, подобно тлеющим уголькам, оранжевые плоды паслена. Ворота были открыты, с одной стороны болталась тяжелая цепь. Как и на дороге, здесь не было никаких указателей. У основания столбов сгрудились мертвые листья – опавшие этой осенью, не прошлогодний черный перегной.

Так, может, здесь кто-то живет? Может, та женщина была кем-то вроде сторожа?

Я поискала глазами какую-нибудь надпись, уведомлявшую о том, что это частная территория, какие-нибудь признаки камер наружного наблюдения. Опять-таки ничего. Разумеется, их отсутствие не означало, что за этим местом никто не следит. Все-таки женщина видела, как я сюда поехала.

Но она не стала меня преследовать. И полицию вроде бы не вызвала, по крайней мере пока. Я посидела в машине еще минуту, выжидая, не появится ли кто-нибудь на дорожке.

«Ну и ладно», – подумала я и въехала в открытые ворота.

Глава пятая

Аллея петляла сквозь коридор дубов и высоких сосен, перемежавшихся с непроходимыми зарослями рододендронов. Не знала, что они могут вырасти высотою с дом, с шишковатыми стволами и узловатыми, похожими на крысиные хвосты ветвями. В тени деревьев мне почудилось какое-то светлое пятно – клочок газеты, пластиковый пакет или, возможно, чье-то бледное лицо. Но когда я сбавила скорость, пятно растворилось в листве.

Все это должно было производить зловещее впечатление. Однако я ощущала странное, едва ли не извращенное радостное волнение, как бывало, когда я садилась за ноутбук писать. Вот-вот что-то случится. Случится благодаря мне.

После встречи с хозяйкой трейлера дорога все время шла в гору. Теперь же верхушки деревьев разомкнулись, обнажив широкий небесный простор. Закатные цвета сменились бледной синевой. Я открыла окно и вдохнула запах умирающей листвы, раздавленных желудей, земли, еще не замерзшей, но достаточно холодной, чтобы хранить тайны – тайны, которыми она поделится с приходом весны лишь с подходящим человеком.

Вот-вот что-то случится…

Отзвук женского голоса застал меня врасплох. Я бросила взгляд на свое отражение в зеркале заднего вида. Ниса рассказывала, что я иногда разговариваю во сне. Неужели я произнесла это вслух?

Нет, конечно. Я бы заметила.

Впрочем, все писатели разговаривают сами с собой. Особенно драматурги. Такая у нас вредная профессия. В голове столько голосов, что жаждешь услышать слова. Для меня это было самой волшебной минутой в театре – первое мгновение во время читки, когда актер исчезает и уступает место персонажу. Это мгновение превращения всегда напоминало экстаз, ритуал пресуществления.

– Или одержимость, – возразил мой друг Стиви Лидделл, когда я попыталась описать ему это ощущение. – Ты как будто не оставляешь актеру выбора. Будто это какая-то магическая чепуха, происходящая благодаря тебе.

Уж кто бы говорил! Уж точно не человек, когда-то смешавший трупы ядовитых гусениц с белладонной, проводя ритуал, чтобы помешать сопернику получить роль в региональной постановке «Уринтауна»^[3]. Как ни странно, сработало, так что мне даже нечего было ему возразить.

Однако я точно знала, что не произносила ничего вслух, пока ехала по рододендровым зарослям. Я ощутила легкое беспокойство. Эти слова Стиви, об одержимости, вновь вернули меня к воспоминаниям о Мэйси-Ли Бартон. Что бы ни воображали некоторые, в случившемся не было ни капли моей вины. Иногда, поздно ночью, я думала иначе, но солнце и кофеин прогоняли мрачные мысли. Я не сводила взгляда с дорожки перед собой, твердо решив, что ничто не испортит радость, раздувающуюся, словно воздушный шар, по мере того, как я ехала дальше.

«Дело в пьесе, – думала я, – в моей новой пьесе. Теперь все иначе. Наконец мне выпал второй шанс».

Глава шестая

Я нашла «Эдмонтонскую ведьму» в лето перед пандемией, когда приехала на выходные к друзьям в округ Патнэм. Все утро мы болтались по гаражным распродажам и антикварным лавкам, перебирая старые книги и журналы. К середине дня руки у меня покрылись пятнами типографской краски и слоем пыли. Не отыскав ничего интересного, мы уже готовы были сдаться и отправиться восвояси, пока не прошли мимо подъездной дорожки с выставленными на ней коробками ветоши и табличкой «ДАРОМ».

– Стоять! – закричала я.

– Это барахло, которое не удалось продать на гаражной распродаже, – сказала моя подруга Лорен. – Поверь, Холли, даже тебе оно не пригодится. Это просто мусор.

И все-таки мы остановились. Лорен оказалась права – сплошной мусор. Безголовые куклы Барби, пластиковые рождественские украшения, стеклянные банки без крышек. Картонная коробка, забитая испорченными учебниками и кучей дискет. Я едва удостоила все это взглядом, но тут кое-что привлекло мое внимание: большая стопка листов, скрепленных в рукопись. Я взяла в руки сухие, пожелтевшие, но еще целые страницы.

«ЭДМОНТОНСКАЯ ВЕДЬМА»

УИЛЬЯМ РОУЛИ, ТОМАС ДЕККЕР

И ДЖОН ФОРД

Поначалу я приняла это за чью-то курсовую, когда-то давным-давно напечатанную на старомодной печатной машинке. Но полистав рукопись, поняла, что передо мной пьеса начала семнадцатого века. Я снова глянула на имена на титульном листе. Первые два я не узнала, но «Джон Форд» показался мне знакомым. Драматург эпохи короля Якова, наиболее известный своей трагедией «Как жаль ее развратницей назвать».

Я обожала ведьм, поэтому сунула пьесу в сумку, привезла ее с собой в город и спустя несколько дней прочла.

Хотела бы сказать, что «Эдмонтонская ведьма» – потерянная жемчужина, но мне она показалась чушью. Женоненавистническая мешанина якобитской мелодрамы, несмешных грубых шуток, трагической любви – и все это с участием двоеженца, который убивает одну жену, чтобы получить более богатое приданое второй.

Но да, там была ведьма – ворчливая одноглазая старуха по имени Элизабет Сойер, жаждущая отомстить бессердечным соседям. Она заключает сделку с дьяволом, явившимся в облике черного пса Томасина, и рушит жизнь тем, кто дурно с ней обращался. Дьявол, разумеется, предает ее, и старуху казнят за колдовство, хотя, как мне показалось, ее главное преступление заключалось в том, что она была старая, незамужняя, бедная и к тому же женщина.

Закончив читать машинописные страницы, я включила компьютер и начала собирать сведения о пьесе.

Глава седьмая

Я полагала, что «Эдмонтонская ведьма» из тех громоздких смесей мелодрамы, истории и печально устаревшего юмора, которых на сцене театров начала семнадцатого века было пруд пруди. Однако с удивлением узнала, что Элизабет Сойер существовала на самом деле, жила в местности, которая ныне относится к Северному Лондону, и ее действительно обвинили в колдовстве. Свинья ее соседки Агнесс подохла, съев кусочек мыла Элизабет. Агнесс обвинила Элизабет в том, что та прокляла свинью чем-то под названием «мыльный жук». Когда четыре дня спустя Агнесс скончалась, это тоже повесили на Элизабет. Другие соседи тут же добавили своих обвинений, и наконец подозрения в колдовстве оправдались: люди подожгли ее дом, а Элизабет едва успела вовремя вернуться, чтобы погасить пламя.

И дабы выведать, кто повинен в сем проступке, использовали старый смехотворный обычай: добыли солому с ее крыши и подожгли, и раз сожгли ее, значит, тот, кто повинен в сем проступке, должен был незамедлительно явиться…

– Ну прямо «Монти Пайтон и священный Грааль»!^[4] – воскликнула я, разговаривая на следующий день со Стиви по видеосвязи. Ведьмы, наряду с психотропными травами, викторианскими игрушечными театрами, малоизвестными фильмами ужасов из Восточной Европы и аккаунтами в социальных сетях, принадлежавшими мертвым голливудским старлеткам, – это конек Стиви. – Ее признали виновной в колдовстве в тысяча шестьсот двадцать первом году и казнили. Как – не сказано.

– Наверное, сожгли на костре. – Стиви затянулся электронной сигаретой. – Больше зрителей. А дальше что?

– А потом один проповедник, Генри Гудкоул, написал памфлет, где рассказал историю Элизабет в назидание другим ведьмам.

– Ну да! Иначе они бы сами выстроились в очередь на сожжение.

– Да уж. А еще он добавил дьявола и черного пса.

– Вот это точно приманило бы остальных. Надеюсь, пес был говорящий?

– Ясное дело, – сказала я, и Стиви хлопнул в ладоши от восторга. – И вот после того, как Элизабет убили, о ней сочинили пьесу. Сейчас у нас есть сериалы в жанре тру-крайм. А тогда были бродсайды и баллады об убийствах и прочих ужасах. Про то, как мужчины убивают жен и детей, истории о ведьмах. Это, как правило, были женщины, которых обвиняли в том, что они соблазнили чужого мужа или…

– Или в том, что из-за них коровы перестали давать молоко, и в прочих глупостях, – перебил Стиви. – Не забывай, я семь раз смотрел «Великого инквизитора»^[5]. Метод всегда один и тот же: найти незамужнюю женщину, повесить на нее всех собак и казнить.

– Бинго! Должно быть, пьеса имела большой успех. Элизабет Сойер умерла в тысяча шестьсот двадцать первом, пьесу поставили два года спустя, а напечатали в тысяча шестьсот пятьдесят восьмом, лет через тридцать. Еще никто не обанкротился, показывая кровь, кишки и секс. Прошло четыреста лет, а мы до сих пор слушаем подкасты на те же темы.

Я помахала перед экраном ноутбука страницами пьесы, чтобы Стиви их увидел.

– К тому же у нее очень броское название, – прибавила я и сделала глубокий вдох, прежде чем зачитать вслух: – «Эдмонтонская ведьма: Известная правдивая история. Трагикомедия сочинена различными досточтимыми поэтами, Уильямом Роули, Томасом Деккером и Джоном Фордом, сыграна Слугами принца, часто в театре Кокпит на Друри-лейн, единожды при дворе, с единичным аплодисментом».

– Гмм… «Единичный аплодисмент». – Стиви постучал пальцем по подбородку. – Это говорит об очень маленькой аудитории, Холли. Неудивительно, что мы раньше не слышали об этой пьесе.

– Айлин Аткинс играла Элизабет в две тысячи четырнадцатом на сцене Королевского шекспировского театра, – сообщила я. – Ее игра получила отличные рецензии. А вот сама пьеса не очень.

– Спектакль записывали? – Я покачала головой, и лицо Стиви осунулось. – Облом. Так чему ты так радуешься, Холли?

Я смотрела на экран, пока Стиви снова затягивался.

– Люблю ведьм, – наконец призналась я, и Стиви поднял большие пальцы, выражая одобрение. – А еще такое странное сексуальное напряжение между Элизабет и Томасином…

– Это собака?

– Ага. Вообще-то он дьявол, но принимает обличие черного пса. Обещает повиноваться воле Элизабет, покарать ее врагов, озолотить ее и так далее. Но, конечно же, предает ее и…

– И ее сжигают дотла! Холли, ты задумала поставить эту пьесу? Не могу не спросить: а сами-то мы не обожжемся?

Он посмеялся над собственной шуткой, но я пропустила ее мимо ушей.

– Слушай, пойду еще заметок сделаю, хорошо, Стиви? Я тебе попозже перезвоню.

Мне казалось, в этом что-то есть: а если вывернуть историю наизнанку и сделать Элизабет победительницей? Они с Томасином могли уничтожить врагов и пригласить к себе других, едва прорисованных женских персонажей. Настоящая Элизабет умерла жуткой смертью много столетий назад; возможно, я могла бы подарить ей вторую жизнь.

На проект я потратила следующие три года, обновляя историю Элизабет, вплетая современные детали и события. Колодец сексизма никогда не пересыхает. Когда кончился локдаун, я снова и снова просила Стиви и других друзей из мира театра читать пьесу вслух у меня в квартире.

Именно тогда Ниса все чаще стала участвовать в наших посиделках. Ее заворожили «Баллады Чайлда»^[6] – классическое собрание древних песен, которые она любила, словно сама их сочинила, особенно кровавые, про убийства. Услышав, как мы читаем мою пьесу, она убедила меня, что из них получится превосходное музыкальное сопровождение.

– Они практически из одного источника, – сказала Ниса после того, как мы прослушали очередную версию «Маленького Масгрейва»^[7].

– Жаль, про Элизабет никто не написал песню. Можно было бы ее тоже включить.

– Я напишу о ней песню! Остальные баллады об убийствах в общественном достоянии, я могу просто переработать их и подогнать к пьесе.

Я прикусила язык, заметив, что она сказала «к пьесе», а не к «твоей пьесе». Но Ниса была права: они прекрасно подходили к истории Элизабет. Я начала думать о ней как о своей истории не только потому что ее модернизировала. Как и я, Элизабет Сойер столкнулась с несправедливыми обвинениями. Как и я, она была женщиной в возрасте – мне едва стукнуло сорок, но в те времена, когда жила Элизабет, средняя продолжительность жизни составляла сорок два года. Вымышленная Элизабет заключила договор с дьяволом, чтобы обрести успех, но мне не нужно было заходить так далеко.

Вместо этого я, как одержимая, несколько лет писала и редактировала пьесу, которую теперь называла «Ночь ведьмовства». С ней я стала подавать заявки на гранты. Их всегда выдают мало, особенно малоизвестным драматургам, но в то лето мне сопутствовала удача. Я получила грант на десять тысяч долларов. Читая электронное письмо, я плакала. Не только из-за себя, но и из-за Элизабет, вернувшейся, чтобы спасти меня от жизни, которая никогда не была мне предназначена.

После стольких лет, проведенных как будто в свободном падении, я наконец приземлилась там, где могла оживить мое ви́дение – и Элизабет Сойер.

Глава восьмая

Простор – вот что я чувствовала теперь, ведя машину по дороге в никуда, под небесами, которые словно обещали некое мощное, едва ли доступное для восприятия откровение. Безграничный простор. Безграничные возможности. Над верхушками деревьев поднялась струйка дыма, образовав нечитаемый каллиграфический узор, прежде чем исчезнуть. Настойчивый птичий крик намекал на что-то непонятное. Мир отправлял мне послание, которое, как мне казалось, я вот-вот расшифрую.

«Здесь что-то есть, – думала я. – Оно приближается, скоро я его увижу, вот уже почти вижу».

Впереди покачивались деревья, в глазах рябило от золотых и багровых листьев. Интересно, давно ли эту местность расчистили, принадлежит ли она с тех пор одной и той же семье? Странным выглядело отсутствие старых каменных стен, земляных погребов или других признаков человеческой жизни. Кто-то потратил кучу денег, чтобы проложить здесь дорогу, однако никакого жилья, кроме передвижного дома, мне на глаза не попадалось.

Будто уловив мои мысли, следующий поворот представил взору нестриженые лужайки в тени огромных старых дубов и хвойных деревьев. Одно дерево у дороги давным-давно спилили; от него остался лишь огромный пень, заросший ядовитым плющом с буйными алыми листьями и белыми ягодами. Я осторожно ехала дальше, прекрасно понимая, что вторгаюсь на чужую территорию. За лужайками явно никто не ухаживал, но здесь вполне мог кто-то жить.

И действительно, из-за деревьев наконец показался гигантский дом с облицованными гранитом стенами и явной нехваткой окон. По всему периметру здания тянулась открытая веранда. Я притормозила, всматриваясь сквозь лобовое стекло. Не просто дом – особняк. Пока я смотрела на него, он то удалялся, то приближался, подобно набегавшим на берег волнам. С трудом удавалось сосредоточиться на его черных стенах.

Но разве они на самом деле не серые? Или нет, белые, неземного, мерцающего оттенка? Нет, вспомнила я, то были ягоды ядовитого плюща. Дом был серым, из серого камня. Как и ворота. Не так ли? Я зажмурилась, потом открыла глаза. Точно серый. Я бросила взгляд на приборную панель.

6:29.

Невозможно. Я проверяла время перед тем, как ехать по подъездной дорожке; было шесть сорок семь. Я схватила телефон и провела пальцем по экрану.

6:29.

Я смотрела на экран, пока цифры не изменились – 6:30 – и снова сверилась с часами на приборной панели.

6:30.

Я покачала головой. Ошиблась, наверное, не так поняла, сколько времени. Это даже хорошо. У меня еще полно времени, чтобы заехать за круассанами и латте, прежде чем вернусь к Нисе.

Я вышла из машины и, подняв голову, разглядывала дом, возвышавшийся передо мной, подобно каменной туче. Потрясающе уродливое здание.

Я была в восторге.

Глава девятая

В театре то и дело можно увидеть неподходящие декорации. Задники, где нарушена перспектива, цвета, от которых так и хочется поежиться, мебель, которая не соответствует общей атмосфере. Может не подойти и сама сцена: спектакль с двумя актерами, требующий интимной обстановки, тонет в пространстве огромной авансцены, а полноценный яркий мюзикл задыхается в черном ящике. Нередко возникает просто какое-то странное ощущение: то ли театр плохо построен, то ли ничего не видно, то ли сцена настолько неровная, что актеры спотыкаются.

Но иногда само пространство кажется неправильным. Я знаю актеров и рабочих сцены, которые отказывались работать в том или ином месте. Однажды я спросила помощницу режиссера, почему она уволилась с современной постановки «Лисистраты» в новом театре, перестроенном из лондонской пивоварни.

– Да просто ощущения были плохие. – Она поежилась. – Дурное место. Меня не покидало чувство, что там должно произойти что-то ужасное.

– И как, произошло?

Она неловко засмеялась.

– Не на сцене. Рецензии были очень хорошие. По правде говоря, прекрасные. Но зрители не пришли. Как будто люди чувствовали, что что-то не так. Хозяева и инвесторы потеряли все. К счастью, я вовремя ушла.

Ничего подобного я никогда не испытывала – до этой минуты. Сейчас же одного взгляда на серый дом было достаточно, чтобы почувствовать одновременно радостное возбуждение и тошноту, как будто я надела неправильно настроенные очки виртуальной реальности. В целом стиль соответствовал викторианской готике: три этажа, островерхие крыши и резные каменные контрфорсы, замысловатые балконы с парапетами, витражные окна, просторная веранда. Я насчитала восемь каминных труб, как из кирпича, так и из плитняка. Вне всякого сомнения, на постройку дома кто-то затратил немало денег.

Никак не могла взять в толк, что здесь не так. Может, архитектура сама по себе с изъянами? Недостаточно готическая? Или строили тяп-ляп, и в результате получилось не совсем то, что задумывалось.

Но в целом дом выглядел относительно неплохо. На одной трубе не хватало кирпичей. Верхнее окно затянула паутина трещин. На углу справа, спереди, возвышалась гранитная башня с обложенным деревянной дранкой основанием. Она потихоньку отслаивалась. Кто-то подлатал ее арматурной сеткой, привязав к фасаду дома так, что она стала напоминать отрубленную руку, пришитую на место.

И все же фасад казался мне на удивление притягательным. «Это jolie laide^[8], – сказала я себе, – как те актеры, чьи необычные черты лица не должны бы претендовать на красоту, но почему-то кажутся красивыми». Дом был некрасивый, но я видала и похуже.

Холодный ветер щипал меня за шею, я схватила из машины куртку и натянула ее. Затем пошла к крыльцу. Ступени покрывали наносы мертвых листьев высотою в фут. Кто-то расчистил ворота, но здесь явно давно никого не было.

Взобравшись по лестнице, я подошла к входной двери, высокой, из цельного дуба, с чугунным дверным молотком посередине. Молоток имел форму мужского лица с неулыбчивым ртом, выражавшим подозрение по отношению к посетителям. Я попыталась повернуть ручку, но та не сдвинулась с места. Я оглянулась, проверяя, не последовал ли за мной кто-нибудь, но увидела лишь свою старую машину, понуро стоявшую в тени особняка.

Я бродила по веранде, перила которой покрылись пятнами плесени, а в половицы въелись похожие на скелеты очертания давно истлевших листьев. Кто-то погасил здесь сигарету и бросил окурок. Судя по тому, во что он превратился, это могло произойти год назад.

Я остановилась и сквозь давно не мытые стекла заглянула в темные комнаты. В одной стояло пианино. В другой под грязными цветастыми простынями пряталась пара кресел. На стенах висели картины, но слишком тусклое освещение не позволяло мне разглядеть, что на них изображено. В комнате с темно-зелеными стенами стоял бильярдный стол и небольшие столики для бриджа. В столовой имелся длинный обеденный стол и двенадцать стульев.

В задней части дома я обнаружила большую осовремененную кухню, угол которой по-прежнему занимала старая дровяная печь «Гленвуд». Когда я повернулась, чтобы выглянуть за перила веранды, передо мной предстал поразительный вид далеких гор во всем великолепии ранней осени.

Я ощутила внезапный укол, томление по тому, чего я желала, сама того не осознавая. Каково было бы жить здесь, на этих уединенных просторах, после десятка лет существования в паршивых квартирах? Я могла бы выбрать любую комнату и устроить в ней кабинет. Мы с Нисой пили бы по утрам кофе на любом из верхних балконов. Ранними вечерами сидели бы здесь, на веранде, расслабляясь за бутылкой вина и наблюдая, как заходит солнце. Я могла бы даже работать на улице. До конца октября будет преобладать ясная погода. Я представила, как, надев свитер и митенки, вытаскиваю на улицу столик для ноутбука.

Места хватит не только нам с Нисой. Стиви и Аманда Грир могли бы тоже сюда приехать. Я уже решила дать Нисе и этим двоим роли у себя в пьесе. Мы могли бы репетировать и как следует отшлифовать сценарий. Какое место подошло бы для премьеры «Ночи ведьмовства» лучше, чем огромный старый пустой дом в сельской местности?

Волнуясь, я шла дальше, пока не очутилась снова перед фасадом дома и не взглянула на полуразрушенную башню. Изначальное отвращение – чувство, что в доме притаилось нечто неправильное, как раковые клетки в теле, которые обнаруживаются лишь годы спустя, – исчезло.

Смахнув с глаз волосы, я задумалась. У меня был грант, и я уже взяла отпуск на весь семестр. Ниса могла бы взять перерыв в кафе, где работала. Вряд ли она обрадуется необходимости переноса кое-каких своих выступлений, но это ведь всего на несколько недель. Стиви в основном жил у друзей. А легендарная Аманда Грир, лишь недавно согласившаяся исполнить у меня главную роль, будет в восторге от здешней обстановки.

Я решила, что меня сюда привела удача. Удача, судьба или какой-то безымянный порыв. Несколько часов назад я не могла даже вообразить подобное место. Теперь же я не могла думать ни о чем другом.

Глава десятая

Ступая по мертвым листьям, я подошла к входной двери. Дверной молоток напоминал мне Стиви. Его вытянутое лицо, широко посаженные глаза, рот.

Я сделала несколько снимков, чтобы отправить ему и Нисе. Потолок веранды блокировал тусклый свет, пробивавшийся сквозь деревья, но все фотографии, к моему удивлению, вышли засвеченными. Я сделала еще несколько с другого угла, но каждый раз получалось то же самое. Чугунное лицо на дверном молотке светилось белым, отчего трудно было разглядеть детали.

Я отретушировала лучшее фото, добавила тени и контраст, чтобы было видно сходство с лицом Стиви. Но всякий раз, как я пыталась сохранить изменения, фотография возвращалась в первоначальный вид. В раздражении я вернулась в машину, села и отправила снимок Нисе.

Еду. Смотри, кого я нашла.

Поднялся ветер, хотя небо оставалось безоблачным, ослепительно-синим. Когда я медленно поехала по дорожке, звякнул телефон. Ниса.

Ты где??? Что за фотка! Умираю с голоду.

Еду за круассанами! И кофе.

Небось уже все распродали.

Не так рано.

Распродают к 10.

Да, но сейчас только…

Я бросила взгляд на часы. 10:17.

Какого черта? Проверила часы на приборной панели: 10:17.

Когда я смотрела в прошлый раз, было 6:30. Неужели часы сломались?

Но почему и телефон, и часы в машине показывали одинаковое неправильное время? Не может быть, чтобы прошло больше трех часов. Я ведь уехала часов в шесть.

Телефон снова звякнул.

Не важно просто возвращайся

умираю с голоду

Извини, закопалась!

До встречи, люблю тебя

По пути я посмотрела в зеркало заднего вида. На веранду и верхние этажи хлынул солнечный свет, позолотив окна. Только входная дверь оставалась в тени, а молоток, лицо которого было скрыто во мраке, напоминал черный мазок.

Глава одиннадцатая

Ниса устроилась на задней веранде снятого нами дома с ноутбуком на коленях и чашкой кофе в руке.

– Прости, детка. – Я придвинула к ней второй стул и села. – Клянусь, телефон показывал полседьмого, а потом ты написала, и оказалось чуть ли не на три часа позднее.

– Три часа сорок пять минут. – Ниса вздохнула. – Ладно, не важно.

Я протянула ей пакет с круассанами и подняла большую картонную чашку.

– Я принесла тебе латте.

– У меня уже есть. Пей сама. – Ниса открыла бумажный пакет и вдохнула. – Ладно, прощаю. – Она вытащила круассан с миндалем и откусила кусочек. – Боже мой, это самое вкусное, что есть в этом городе. Почему так?

– Понятия не имею. Послушай, я должна рассказать тебе, что я нашла…

Я описала свою долгую поездку – по Хиллсдейлу, по проселочной дороге, мимо жуткой женщины в трейлере и то, как я обнаружила пустой особняк на вершине холма.

– Вряд ли он заброшенный. – Я сделала паузу, чтобы глотнуть латте. – Вполне в приличном состоянии, а внутри еще есть мебель. Похоже, там не живут, но за домом явно кто-то присматривает.

– А внутрь ты заходила?

– Нет. Подергала все двери, но везде заперто.

– А окна?

Я улыбнулась.

– Это возможно. Что скажешь? Хочешь посмотреть?

– Чтобы встретиться с сумасшедшей дамочкой с топором из трейлера? Не-а.

– У нее был нож. И когда я возвращалась, ее там уже не было. Машины тоже. Наверное, уехала на работу.

– Ну уж нет, спасибо, обойдусь. Я думала, мы собираемся работать? – Ниса указала на ноутбук. – Я писала новый текст для «Эллисон Гросс»^[9], вот, послушай…

Она потянулась к ноутбуку, но я остановила ее.

– Это и есть работа. Этот дом… Думаю, мы могли бы арендовать его.

– Арендовать? – Ниса нахмурилась. – Ты сказала, это особняк.

– Да. Ну не на год же, а всего на несколько недель. Или на одну неделю. Или, не знаю, на выходные. Сейчас, перед праздниками, пока не испортилась погода. Там тихо, и мы все могли бы поработать над спектаклем. Мы с тобой, Стиви, Аманда. Может, еще кто-то. Как проживание по месту работы, только мы бы всех знали.

– Кроме Аманды, с которой мы вообще-то не встречались. У которой на самом деле есть работа.

– Аманда уже двенадцать лет не играла крупных ролей. Ты же знаешь, спектакль может получиться потрясающим. Я сделала его почти идеальным…

Ниса прищурилась.

– Ты сделала его идеальным?

– Мы с тобой, – торопливо поправилась я и схватила ее за руку. – Он стал лучше с твоей музыкой, Нис…

– И с моим голосом.

– И голосом. Все, что ты делаешь, существенно улучшает мою работу. Мне так повезло. Нам повезло. Ну же, детка, – убеждала я, притягивая ее поближе к себе. – Тебе просто нужно увидеть это место, и тогда ты все поймешь.

– Ты просишь всех… что? Все бросить и переехать сюда?

– Всего на недельку или две. Вы со Стиви можете взять отгулы на работе, и я спрошу Аманду, не может ли она сделать то же самое. Я буду умолять Аманду.

– Ты хоть знаешь, можно ли его снять?

– Нет. Я подумала, именно этим мы сейчас и займемся. В Хиллсдейле есть офис риэлтора. Можем зайти и проверить.

– А как мы оплатим аренду?

– За счет моего гранта. Это оправданные расходы. Если окажется слишком дорого, не станем. Но, скажем, несколько тысяч за две недели или даже за одну я вполне потяну.

Ниса доела круассан и задумчиво накручивала на палец кудряшки.

– Грант тебе дали для работы над пьесой.

– Это и есть работа над пьесой. – Я придвинулась ближе и придержала ее руку. – В долгосрочной перспективе это сэкономит время. И деньги. Пьеса уже почти готова к публичному чтению. Таковы условия получения гранта – я должна в течение года провести сценические чтения.

– У тебя хоть есть режиссер?

– Я говорила с Имани Нельсон, она точно заинтересовалась.

– Имани Нельсон… Хорошо, было бы здорово. Но ты можешь себе это позволить?

– Для этого есть грант, Ниса, – раздраженно сказала я. – И не говори никому про Имани, потому что не факт, что она сможет. Но Аманде я сказала, что она точно согласна, поэтому Аманда и подключится к нам.

– Ууу! Хитрая Холли! – Ниса провела губами по кончикам моих пальцев и бросила взгляд назад, на дверь в спальню. Я улыбнулась, но покачала головой.

– Позже, детка. Мне нужно все продумать. Если бы мы могли репетировать здесь всю неделю, то потом вернулись бы в город и нашли бы место для публичного чтения. Имани говорила, тот зал на Брум-стрит может быть свободен. Помнишь? Там очень хорошая акустика. У нас будет возможность все отшлифовать перед тем, как показать это людям. Показать тебя, – прибавила я. – Имани говорит, что знает кое-каких людей, с которыми могла бы свести меня, инвесторов для спонсорского прослушивания. Ей очень понравился сценарий, и даже если она не сможет приехать сейчас, то подключится, когда мы вернемся в город, и поможет организовать чтение.

– Правда? – Ниса округлила глаза.

– Правда. – Я протянула ей телефон. – Вот. Посмотри фотографии.

Ниса с восхищением пролистала их.

– Ух ты, какой огромный! Не знаешь, сколько там спален?

– Нет, но уж нам четверым хватит, не так ли? Даже если с ним что-то не так, по крайней мере это не Квинс, где напротив круглосуточный мини-маркет и пожарная станция.

Ниса увеличила фото.

– Странная штука… Что это?

– Дверной молоток.

– Я имею в виду лицо… Кажется знакомым.

– По-моему, похоже на Стиви.

Ниса пригляделась и рассмеялась.

– Ты права! Действительно, чем-то похоже.

Я забрала телефон и наклонилась, чтобы прижать лоб к ее лбу.

– Ну, что думаешь? Не хочешь поехать в Хиллсдейл и зайти к риэлтору? Наверняка ничего не выйдет, небось дом не сдается. Но нам хоть будет чем заняться.

– Помимо работы. – Ниса с тоской посмотрела на компьютер и пожала плечами. – Ладно. Всегда хотела пожить в пустом особняке.

– А кто не хочет? – сказала я и поцеловала ее.

Глава двенадцатая

Некоторые любят песни из мюзиклов, а Ниса обожала баллады об убийствах. Вместо того чтобы на вечеринках петь «Отпусти и забудь», она предпочитала «Чайлд Аулет» или – в тех редких случаях, когда выбирала что-то из двадцатого века, – «Тюремное танго»^[10]. Предложив включить баллады об убийствах в мою пьесу, она также придумала персонажа, который будет их исполнять. И, конечно, когда придет время, она намерена сама сыграть эту роль.

Возражать я не стала. Ниса была великолепным исполнителем; изначально я влюбилась в нее именно из-за ее голоса. Однако это все еще моя пьеса – пьеса с музыкой, а не полноценный мюзикл. Подав заявку на грант для «Ночи ведьмовства», я не стала присовокуплять ее тексты, о чем мы с тех пор постоянно спорили. В то время они казались мне вспомогательными, так же как куски оригинального текста стали лишь дополнением к тому, что написала я.

Однако в заявке я упомянула, что в постановке собираюсь использовать баллады об убийствах, и, судя по уведомлению о выдаче гранта, комиссию это заинтриговало. Но грант получила я, а не Ниса. Я решила оставить все выяснения на потом, когда будем готовы ставить спектакль. Она получит признание за свой вклад и, надеюсь, сыграет роль, которую я для нее создала. Сейчас мы ехали по главной улице Хиллсдейла, она выглядела вполне довольной, разместившись на пассажирском сиденье.

– Ты уверена, что здесь есть риэлтор? – Ниса уставилась в окно. – Похоже на один из тех городков в Небраске, где людям платят за то, чтобы они там жили.

– Может, и здесь так, и нам заплатят, чтобы мы пожили в пустом особняке.

Перед риэлторской конторой стоял одинокий автомобиль – черный «мерседес», похожий на винтажный.

– Ну, у кого-то дела идут неплохо, – сказала Ниса, когда я припарковалась возле машины. – Скорее всего, мы опоздали, и не видать нам дешевой аренды. Может, Хиллсдейл оживает под звуки денег^[11].

– Основную выручку они, наверное, получают с продаж домов ближе к реке. Здесь все выглядит полуразвалившимся.

– Я как раз об этом, – огрызнулась Ниса. – Еще несколько лет назад в округе Салливан дома, требующие небольшого ремонта, можно было купить меньше чем за сто тысяч, а теперь все стоит по миллиону.

– Очень сомневаюсь, что в Хиллсдейле есть хоть один дом, который стоит миллион. – Прихватив сумку, я вышла из машины. – Даже этот особняк.

Контора располагалась в маленьком доме в стиле плотницкой готики – пока что самом симпатичном из всех, что я видела в Хиллсдейле. Белая краска, пряничная зеленая отделка, на крыльце – терракотовые горшки с ярко-розовой геранью. Над ступеньками вывеска: «РИЭЛТОР ЭЙНСЛИ РОУЭН». Я подошла к двери, открыла ее и заглянула внутрь. Ниса шла за мной.

– Здравствуйте! – Белая женщина средних лет подняла взгляд от ноутбука и улыбнулась. – Могу я вам помочь?

– Да, возможно.

Я осмотрелась. Крашеная плетеная мебель, еще герань, кофейный столик, заваленный стопками брошюр о недвижимости и журналами по архитектуре. На окнах тюль, на полу ветхий коврик в синюю и белую полоску, на стенах различные интерьерные картины. В офисе было чисто и опрятно, но я углядела признаки дешевого оформления. Стиль «потертый шик» грозил перейти в обычный захудалый интерьер.

– Я Эйнсли Роуэн. – Голос у женщины был низкий, с хрипотцой. – Проходите.

Мы с Нисой вошли, Эйнсли выплыла нам навстречу. Она плохо сочеталась с убогой обстановкой и с самим городом, представительница городской богемы, потерявшаяся в серой пустоте Хиллсдейла. Невысокая стройная женщина была одета в черные кожаные джегинсы, мощные красные ботильоны и свободную блузку из белого шелка. Наряд дополняли серебряные браслеты и кольца. Стриженые волосы цвета потемневшего серебра были гладко зачесанны, подчеркивая высокие скулы и близко посаженные, очень светлые, густо подведенные глаза. Квадратные ногти покрывал лунно-белый лак. Над грудью у нее я заметила крошечную татуировку в виде перевернутого символа мира.

Все это должно было бы смотреться глупо, особенно в таком городе, особенно для женщины ее возраста. Скорее всего, ей перевалило далеко за пятьдесят, а может, и больше. Но Эйнсли Роуэн не выглядела глупо. Она казалась сильной, уверенной в себе и несколько пугающей, хотя была ниже меня на добрых четыре дюйма, а я едва дотягиваю до пяти футов пяти дюймов^[12].

– Холли Шервин, – представилась я.

Ниса встала рядом со мной.

– Ниса Макари.

– Не желаете кофе? Или чаю? – Эйнсли указала на маленькую кухоньку. – Кажется, есть сок из граната или красного грейпфрута. В любом случае, что-то красное.

Я покачала головой.

– Нет, спасибо.

– Я бы с удовольствием выпила гранатового сока, – сказала Ниса.

– Замечательно! Присаживайтесь куда пожелаете, я сейчас вернусь.

Мы уселись в плетеное двойное кресло возле кофейного столика. Телефон Нисы звякнул, она прочитала сообщение, рассмеялась и хотела показать его мне, но тут вернулась Эйнсли.

– Прошу. – Она подала Нисе стаканчик, наполовину полный красной жидкости, и устроилась на стуле напротив нас. – Знаю, похоже на каберне, но, честное слово, это гранатовый сок. Итак, вы гости из города? Или живете здесь?

– Приехали на несколько дней. Сняли дом в Такамак-Фоллс.

Я замолчала, точно не зная, что принято говорить в таких случаях. Никогда раньше не общалась с риэлтором. В городе я в основном снимала посредством субаренды, как правило, нелегально.

– Очень вкусно. – Ниса выпила сок, окрасивший ее губы в темно-красный цвет, и поставила стакан на стол. – Утром Холли поездила по городу и увидела дом, который ее заинтересовал.

– Правда? – Эйнсли выглядела изумленной, словно впервые о таком услышала. Возможно, так и было. – Что за дом?

– Там. – Я указала на проселочную дорогу за заправкой, которую было видно из окна. – Большой особняк.

Удивление на лице Эйнсли сменилось разочарованием.

– Вы имеете в виду Хилл-хаус?

– Наверное. Он там один, не считая передвижного дома.

– Мне очень жаль, – отрывисто сказала Эйнсли. – Я знаю этот дом, он не продается. В долине по ту сторону холма есть несколько замечательных домов. Наверное, вы их не видели, нужно еще несколько миль проехать по шоссе 9К. Есть чудесная старая ферма, тринадцать акров, ее бы немножко подремонтировать, но поэтому цена…

– Спасибо, но меня интересует именно тот дом. Хилл-хаус.

– Ясно. Как я уже сказала, он не…

Я рассмеялась.

– Я не собираюсь покупать особняк. Мы просто хотим арендовать его.

– Она хочет арендовать, – сказала Ниса и кокетливо посмотрела на Эйнсли. – Я его еще даже не видела.

Эйнсли глубоко вздохнула.

– Да, но…

– Там вообще кто-нибудь живет? – перебила я. – Выглядит нежилым. Я не заходила, только заглянула в окна. Похоже, за ним присматривают, вот я и подумала: вдруг его можно арендовать. Для проведения мероприятий или вроде того.

Эйнсли поджала губы, оценивающе глядя на меня. Я чуть ли не видела мелькающие в ее прищуренных глазах знаки доллара.

– На сколько планируете?

– На пару недель.

– Вы имеете в виду следующим летом?

– Я имею в виду сейчас. Например, в следующем месяце, в октябре. Или даже в конце этого месяца, если возможно. – Я улыбнулась, надеясь, что не веду себя как назойливый житель равнин.

– Гм… – Эйнсли откинулась на спинку стула. – Обычно его хотят снять на лето.

– Значит, его все-таки можно арендовать.

– Не совсем. Он уже давно на рынке. Этот дом всегда вызывает определенный интерес – люди едут по той дороге, как правило, потому что не туда свернули. Местные никогда туда не ходят. Но он дорогой. И неудобный. Там даже летом бывает холодно, а в довесок к аренде придется платить за уборку. Раз в неделю его убирают, и уборщику приходится задержаться на целый день, чтобы все успеть. Это одна из причин, почему он еще не рухнул.

– А другие причины? – Ниса обезоруживающе улыбнулась.

Эйнсли не попалась на крючок.

– Зимой необходимо расчищать снег, – продолжала она, – поэтому даже если вы приехали летом, стоимость распределяется равномерно, чтобы покрыть эти и другие расходы.

– Похоже, владелец получает немалую выгоду, – сказала Ниса.

– Не без кое-каких издержек.

– Так кто владелец? – спросила я. – Кто-то из города?

– Нет. – Эйнсли достала из кармана электронную сигарету, повернулась, чтобы затянуться, и выпустила клубы дыма с ароматом раздавленного папоротника и флоксов. – Хилл-хаус принадлежит мне.

Глава тринадцатая

Я с возросшим интересом разглядывала Эйнсли.

– Вы там живете?

– Господи, нет! Вы же его видели. Зачем мне одиннадцать тысяч квадратных футов? Я живу здесь. Знаю, про Хиллсдейл многие говорят гадости, но здесь не так уж плохо, – продолжала Эйнсли, поворачивая на пальце серебряное кольцо с янтарем размером с желудь. – За покупками приходится ездить в Такамак, но вы сами знаете, что это недалеко. И недвижимость в Хиллсдейле дешевле. Намного дешевле.

Она перестала крутить янтарное кольцо и рассматривала меня, словно хотела понять, достойна ли я доверия.

– Хилл-хаус принадлежал моему покойному мужу, Джезу Сандерсону, – едва ли не с неохотой сказала она. – Он унаследовал его от отца. Честно говоря, Хилл-хаус постоянно оказывается в центре какой-нибудь драмы – куча судебных исков. Только уладится одно дело, непременно объявляется кто-то, кто утверждает, что у него есть права на дом. – Она убрала электронную сигарету обратно в карман. – Джез очень хотел его продать. Мы тогда жили в городе и сюда почти не приезжали: поезд не ходит, а на машине очень долго, так мы считали. Даже до пандемии люди ездили сюда на выходные, а я думала: четыре часа дороги ради двух дней? Сейчас все просто перебрались сюда, так что это не проблема. Короче, – продолжала она, – семнадцать лет назад Джез наконец нашел покупателя, но прямо накануне заключения сделки муж скончался. Инфаркт. Бум.

Эйнсли хлопнула в ладоши так громко, что мы с Нисой вздрогнули.

– Это было давно, – продолжала она, – а я до сих пор не могу поверить, что его нет. Но после его смерти сделка не состоялась. Тогда я не стала вновь выставлять дом на продажу, а теперь жалею. – Она бросила взгляд на янтарное кольцо и пожала плечами. – Джез работал на Уолл-стрит, оставил мне большое наследство. На жизнь в Нью-Йорке не хватало, но чтобы жить в другом месте – предостаточно. В городе я занималась недвижимостью, поэтому получила лицензию и переехала сюда. Как я уже говорила, это намного дешевле. Но только не в Хилл-хаусе – такой огромный дом так и тянет из тебя деньги, если живешь там. Я плачу Мелиссе Либби за уборку раз в неделю. Ее муж Тру делает мелкий ремонт и зимой расчищает снег.

– Но разве это не слишком дорого? – воскликнула Ниса и неловко улыбнулась. – Раз вы там даже не живете…

– Скажу честно… я вообще там не бываю, если в этом нет особой необходимости.

– Почему?

– Скажем так: не люблю такой стиль. Дом сохранил большую часть оригинальной архитектуры, и мне она не по вкусу. Итак, Холли и Ниса… – Она наклонила голову и вопросительно уставилась на нас. Густо подведенные глаза придавали ей сходство со сфинксом средних лет. – Вы обе работаете дома?

– Я пишу пьесы. Ниса пишет и исполняет песни. Но у нас обеих есть постоянная работа.

– Хорошо иметь постоянный доход. – Голос Эйнсли снова сделался отрывистым. – Послушайте, я уверена, вам известно, что цены на недвижимость подскочили. Даже в Хиллсдейле тяжело подобрать дом. Нет описи, нет…

– Я только что получила грант за написанную мною пьесу. Поэтому мы здесь. Ну, это одна из причин. Еще мы просто хотели на несколько дней вырваться из города. Но я ищу место, где смогу поработать с парой человек – ну… отрепетировать и кое-что отредактировать. Это весьма крупный грант, – прибавила я, раздраженная тем, что она сбросила меня со счетов.

– Гм… – Эйнсли постучала по янтарному кольцу. Оценивающий взгляд сделался еще более пристальным. – Разве для этого не лучше быть в городе?

– Там бешеные цены на аренду.

– И не говорите. – Хитрое выражение на лице Эйнсли уступило место улыбке продавца. – О чем ваша пьеса?

– О ведьмах.

– Ведьмах?

Я извлекла из сумки купленное мною напечатанное по требованию издание «Эдмонтонской ведьмы» – слегка улучшенную версию скрепленной машинописной рукописи, которую я нашла в округе Патнэм. Я подняла его так, чтобы она увидела обложку – викторианскую картину с веселыми обнаженными женщинами на метлах.

– Это малоизвестная пьеса, – объяснила я, – и я использовала ее как своего рода отправную точку. Темы моей пьесы – контроль и принуждение, то, как манипулируют женщинами, особенно женщинами в возрасте, а потом их наказывают за… ну, практически за все.

– Не сказать, что эта тема нова, – заметила Эйнсли.

– Я отвечаю за музыку, – вставила Ниса. – Вы видели «Гадестаун»? Или «Однажды на этом острове»^[13]? Мы стремимся к чему-то вроде этого. Главную роль исполняет Аманда Грир.

Я бросила на Нису предупреждающий взгляд – слишком много информации. Но Эйнсли, судя по всему, заинтересовалась.

– Аманда Грир? – переспросила она. – Я думала, она на пенсии. После…

– Нет, она по-прежнему играет. – Я бросила «Эдмонтонскую ведьму» обратно в сумку. – Она прочитала мою пьесу и очень заинтересовалась. Как и многие, – прибавила я.

Ну и пусть говорю так, словно защищаюсь. Внезапно мне отчаянно захотелось, чтобы все случилось именно так, как я себе представила.

– Что ж, – сказала Эйнсли, – похоже, проект интересный. – Она как будто действительно так считала.

– Так и есть, – подтвердила я. – Нельзя ли взглянуть на дом изнутри?

Эйнсли продолжала смотреть на янтарное кольцо.

– Почему бы и нет? – заявила она и опять хлопнула в ладоши. – Секундочку, сейчас разыщу ключи.

Она пошла наверх. Стук каблуков эхом разносился по ступенькам. Ниса повернулась ко мне.

– Видела кольцо? И… – Она провела пальцами вдоль уголков глаз, изображая стрелки. – Макияж! Обожаю ее.

– Тсс. – Я прижала палец к губам Нисы. – Я думала, ты не захочешь переезжать в деревню?

– Это было до того, как я узнала, что нашей хозяйкой будет верховная ведьма.

Эйнсли шумно спустилась обратно, звякая ключами в руке, и направилась к двери.

– Хотите поехать на моей машине?

– Я на своей, – сказала я.

– Я поеду с Эйнсли. – Ниса встала и поспешила вслед за риэлтором. – Встретимся на месте.

Глава четырнадцатая

Я ехала за Эйнсли мимо церкви, которую сожрал Сатана, и дальше шесть миль по неровной дороге, ведущей в Хилл-хаус. Она так гнала, что пару раз я потеряла ее из виду. Она что, не беспокоится о своей подвеске? В голове мелькнула странная тревожная мысль: а вдруг Эйнсли каким-то образом скроется с Нисой в лесу, и я их больше не увижу?

Однако «мерседес» всегда появлялся снова. Я проехала мимо передвижного дома – «субару» все еще не было на месте. Про нее тоже надо бы спросить у Эйнсли.

Въехав в ворота, я двинулась дальше по дорожке и перед домом увидела автомобиль Эйнсли. Я припарковалась за ней и выскочила из машины. Входная дверь была открыта, изнутри доносились голоса.

Взбегая по ступенькам, я заметила, как на веранде что-то зашевелилось. Очередной черный заяц? Я застыла на месте, он, помедлив, повернулся и уставился на меня. В лучах полуденного солнца полупрозрачная кожа его ушей приобрела коралловый оттенок. Гигантские зрачки в обрамлении черной шерсти больше напоминали совиные, нежели заячьи.

Затаив дыхание, я старалась не двигаться. Заяц приподнялся на мощных задних лапах и посмотрел прямо на меня. Мое удивление сменилось ужасом, когда он очень медленно улыбнулся, обнажив ряд квадратных зубов в красных пятнах.

– Холли! Что ты там делаешь? Заходи!

Я повернулась. Ниса стояла в дверях и нетерпеливо махала мне рукой. У меня свело горло, я не могла вымолвить ни слова и лишь указала на зайца, пытаясь ее предупредить. Но Ниса бросила на меня недоумевающий взгляд, а когда я посмотрела назад, заяц уже исчез.

Глава пятнадцатая

– Все нормально? – Ниса взяла меня за руку и затащила внутрь. – Что ты там увидела?

Я озадаченно глядела на пустое крыльцо.

– Ничего, – наконец выдавила я.

К нам подошла Эйнсли, размахивая перед собой рукой.

– Ух! Тут немного пахнет затхлостью, уж простите. С прошлого года в доме никто не живет. Мелисса приходит убирать, но…

Она указала на просторный пустой вестибюль. Обитые панелями стены и полы из твердых пород дерева тускло блестели. Вокруг нас, словно мошкара, кружились частицы пыли, и я ощутила запах лимонной полироли для мебели, едва маскировавший вонь дохлой мыши.

– На все ей не хватает сил, – закончила Эйнсли. – Впрочем, никому не хватает. Давайте я вам все покажу.

Я последовала за ней, стараясь отогнать мысли о зайце. Ниса с тревогой посмотрела на меня, не отпуская моей руки.

– Холли? Что-то не так?

Я вяло улыбнулась, пытаясь воскресить приятное возбуждение, которое ощущала в конторе Эйнсли.

– Мне просто показалось, что я что-то видела снаружи. Стоит ли надеяться, что это был робот-пылесос? – К моему облегчению, она засмеялась.

Эйнсли подошла к парадной лестнице в центре вестибюля, ведущей на второй этаж. Такие лестницы я видела только в кино или в отелях, которые никогда не могла себе позволить.

– Лучшие спальни там, – сказала она, указав на лестничную площадку второго этажа. – Розовая и Желтая комнаты, наверное, самые приятные. Но сначала я покажу вам то, что внизу.

Обогнув лестницу, она открыла дверь в узкий коридор и жестом поманила нас с Нисой за собой. Голые деревянные полы, голые стены без картин или каких-либо других украшений, череда закрытых дверей. Никаких окон. Ни одной электрической лампы или рожка. Свет просачивался лишь через единственную оставшуюся открытой дверь.

Я никогда не страдала клаустрофобией, даже в пещерах Виргинии, куда ходила с друзьями. Но в этом коридоре меня вдруг охватила необъяснимая тревога. Деревянный пол казался мягким, как губка, словно был покрыт разлагающимся ковром.

Стены тоже выглядели какими-то пористыми: панели проседали от прикосновения подобно чересчур мягкому матрасу. Я прижала руку к стене, проверяя влажность. На ощупь стена оказалась твердой, слегка теплой.

– Горячая, – сказала я Нисе. Та пожала плечами.

– Это хорошо, да? Значит, отопление работает. Посмотри.

Толкнув приоткрытую дверь, она вошла в просторную комнату с выцветшими темно-зелеными стенами и высокими окнами, завешенными прозрачными шторами. В воздухе пахло как в дорогой курительной: табачным дымом, виски, меловой пылью. К стене прислонился свернутый ковер, а на деревянной полке хранились кии для бильярда. Сквозь шторы пробивался бледный зеленоватый свет, и казалось, будто мы стоим на дне бассейна.

– Бильярдная, – сказала подошедшая Эйнсли. – Я продала стол, хотя мне больно было это делать. Красное дерево и старинное сукно. Ему было больше ста лет. Сохранилась оригинальная поверхность из сланца – весил тонну. И все оригинальные шары из слоновой кости… – Она вздохнула. – Знаете, я продала много красивых вещей.

Она подошла к окну и отодвинула штору, открыв вид на зеленую лужайку и синее небо.

– Тут были и кое-какие прелестные статуи. Каррарский мрамор. Тот, кто построил Хилл-хаус, заказал их Амо Торникрофту^[14] в восьмидесятые годы девятнадцатого века. Они стоили целое состояние. Лет десять назад пара из Нью-Йорка снимала дом… Им пришлось уехать всего через несколько недель. Но муж влюбился в эти статуи. Он очень хотел разместить их в своем новом поместье в Вестчестере. Я с трудом заставила себя продать их, но… – Она раскрыла сложенные ладони, освобождая невидимую бабочку. – Знаете, как бывает. Кстати, дом, похоже, был со мной согласен. Один из нанятых клиентом грузчиков получил серьезную травму – статуя соскользнула с тележки и разбила ему ногу.

– Какой ужас! – Я вздрогнула, озираясь по сторонам.

– И не говорите.

Ниса переходила от одного окна к другому, и вокруг нее колыхались бледные шторы. Она подняла руку, чтобы коснуться одной из них, и ее пальцы будто исчезли в легком тюле. Нахмурившись, она повернулась к Эйнсли.

– Почему шторы шевелятся? Все окна закрыты.

– Это старый дом, – ответила Эйнсли. – Он дышит. – Она открыла другую дверь. – Здесь была музыкальная гостиная.

Ниса последовала за ней. Я же в недоумении застыла на месте. Утром, с веранды заглянув в окно, я видела комнату с бильярдным столом, столиками для бриджа и картинами на стенах. Это, несомненно, была та самая комната.

– Холли? Ты идешь? – Ниса коснулась моей руки.

– Да, прости. Просто…

– Здесь здорово, правда? – Ниса взволнованно повела меня через пустую музыкальную гостиную и коротенький коридор в соседнюю огромную комнату – первую, где сохранилась хоть какая-то мебель. – Столько места!

Она говорила с радостным возбуждением, и я улыбнулась.

– Это точно.

– Сколько вас здесь будет? – Эйнсли устроилась в старом кресле с подголовником и указала на гораздо более новый диван подле него. – Прошу, садитесь.

– Не очень много. – Я сдвинула подушку, освобождая для нас с Нисой место. – Я, Ниса. Стиви Лидделл – я раньше с ним работала, в постановке он отвечает за звук. Они с Нисой будут читать за разных персонажей по мере их развития. Я уже говорила, работа пока на ранней стадии. Будет еще пара актеров.

– Аманда Грир?

– Зависит от того, свободна ли она, но у меня на сей счет хорошее предчувствие. Особенно теперь.

Диван засасывал меня все глубже. Судя по всему, его поставили здесь недавно, равно как стулья и кофейный столик со стеклянной столешницей перед огромным камином. Современные предметы, стилизованные под середину века, скорее всего, из каталога, но все равно дороже всего, чем я когда-либо владела.

То же касалось и картин на стенах – принтов в вызывающем ретро-стиле, отсылавших к итальянскому футуризму, но причинявших боль моим глазам. В продолговатой комнате с темными панелями на стенах все это смотрелось неуместно, будто кучка пьяных подростков развлекались в выходные, пока родителей не было дома. Только старое кресло с подголовником, с истрепавшейся обивкой и резными деревянными подлокотниками было на своем месте.

– Все это привезла с собой другая пара, за год до пандемии, – объяснила Эйнсли, заметив мой интерес. – Кровати наверху тоже. Очень удобные, гораздо лучше тех, что были там раньше. Кое-какая оригинальная мебель хранится на чердаке. Остальное продала либо я, либо отец Джеза. – Она любовно погладила подлокотники кресла. – Но кресло я оставила. Все собираюсь перевезти его к себе, но, по-моему, оно хочет быть здесь.

– Почему в этом доме никто не задерживается? – спросила Ниса.

– По разным причинам. Дом слишком большой – это основная причина. В конце восьмидесятых здесь жила одна семья, но… – Она помедлила. – Им не подошло. Многие думают, что хотели бы жить в особняке, но ведь не зря в старых английских загородных домах держали кухарок, горничных, лакеев и садовников. Дело не только в уборке. Подобное место…

Она откинулась на спинку кресла, которое, казалось, бережно обнимало ее, и посмотрела на потолок высоко над нами.

– Здесь одиноко. Когда нет других людей, возникает чувство, что живешь в пустом отеле.

– «Мешай дело с бездельем, проживешь век с весельем», – сказала я, и Ниса засмеялась. – Дому тоже бывает одиноко?

Эйнсли скривила губы – как мне показалось, не в улыбке.

– Или скучают по городу, – продолжала она, как будто не слышала моих слов. – Многие переехали в деревню во время пандемии, но не всем удалось здесь обжиться. А Хилл-хаус…

– Здесь водятся духи? – спросила Ниса.

Эйнсли повернулась к ней.

– Духи? Никто не видел здесь привидений, если вы об этом. Я бы сказала, этот дом беспокойный, хотя Джез называл его сумасшедшим.

– Сумасшедшим? – Ниса захихикала, но быстро прикрыла рот рукой, заметив выражение лица Эйнсли. – Прошу прощения! Просто никогда не слышала, чтобы о доме так говорили. Может, в кино, но не в реальной жизни.

– А это реальная жизнь? – Эйнсли окинула нас обеих столь пронзительным взглядом, что я решила, будто она шутит.

Но потом вспомнила, как она выглядела мгновение назад – на лице читалось презрение, а еще гнев.

Взяв себя в руки, я посмотрела ей в глаза и ответила:

– Это вы мне скажите.

Глава шестнадцатая

– У каждого старого дома своя история, – сказала Эйнсли. Ее острые черты придали ей еще большее сходство со сфинксом. – Хилл-хаус играет с ожиданиями людей. Как правило, они считают, им здесь будет хорошо. Прекрасный старый особняк! Роскошные виды! И так далее, и тому подобное. А потом переезжают сюда, скучают и чувствуют себя несчастными. Но, может, у вас таких проблем не будет, Холли. – Она задержала на мне взгляд темных глаз. – У вас есть проект, с вами будут друзья. Если решите арендовать.

Она как будто с неохотой покинула кресло с подголовником.

– Давайте я покажу вам все остальное. Вот здесь оранжерея.

Я последовала за ней по очередному коридорчику в огромное помещение, напоминавшее скворечник человеческого размера, только со стеклянными стенами и потолком. Даже в холодный осенний день здесь было тепло и влажно. Пахло перегноем, хотя я не увидела ни одного растения, только столетнюю плетеную мебель странной формы и большие керамические кадки, в которых, скорее всего, когда-то росли папоротники или пальмы. Впрочем, горшки больше напоминали погребальные урны. Окна покрывал зеленоватый налет, отчего казалось, будто комната находится под водой.

Эйнсли нагнулась поднять опрокинутую скамеечку для ног. Когда она выпрямилась, раздался высокий, тонкий голос, зловещее эхо, будто исходившее из недр дома.

Эйнсли вскрикнула и закрыла лицо рукой. Подскочив к ней, я расслышала слова:

– Когда бы девы зайцами могли на горке стать…

– Это Ниса. – Я повернулась и посмотрела на Эйнсли – ее лицо было белым как мел. – Она просто поет. Постоянно так делает.

Эйнсли покачала головой, и я заметила, что защищаться она планировала рукой с янтарным кольцом на пальце.

– Ей стоит держаться с нами, – сказала она, не сумев скрыть усилий, которые ей пришлось приложить, чтобы говорить спокойно. – Скажите ей, чтобы вернулась.

– Ниса! – крикнула я, подойдя к одной из дверей в коридор. – Нис, мы здесь, поторопись…

Мгновение спустя Ниса, запыхавшись, вбежала в оранжерею. Щеки у нее порозовели, темные глаза горели от возбуждения.

– Слышала? Тут потрясающая акустика, я…

– Идемте дальше, – перебила Эйнсли. – Впереди у нас столовая и кухня.

Она торопливым шагом покинула оранжерею. Ниса с любопытством посмотрела на меня.

– Что-то случилось?

– Нет. Просто ты застала нас врасплох. Особенно Эйнсли.

– Это потому, что она никогда не испытывала на себе сверхъестественную силу моего голоса, – прошептала мне на ухо Ниса, придвинувшись ближе. – Она не знает, что я умею им делать.

Я наклонилась и поцеловала ее. Меня окутал аромат фрезий. На ее губах я ощутила вкус граната.

– Я знаю, – пробормотала я. – Твоя песня… Ты его видела? Когда я только приехала и ты вышла на крыльцо встретить меня?

– Кого?

– Зайца, большого черного зайца?

Она непонимающе уставилась на меня.

– В смысле, кролика? Нет. А что?

– Тогда почему ты запела эту песню?

– Не знаю. Просто в голову пришло. Это одна из тех, что мы используем в спектакле, наверное, я просто о ней думала. Почему ты спрашиваешь?

– Я и раньше его видела, когда приехала сюда в первый раз, около трейлера, а потом еще раз. Но я не рассказывала тебе об этом, и…

Из другой комнаты послышался голос Эйнсли; та звала нас.

– Ну, просто странно, вот и все, – закончила я.

Я посмотрела на Нису, но она лишь пожала плечами.

– Лучше поторопиться, – сказала она и зашагала к двери.

Я пошла рядом, обняла ее за плечи и притянула к себе.

– Больше так не исчезай, ладно?

Она бросила на меня озадаченный взгляд, в котором мелькнули веселые искорки.

– Это всего лишь совпадение, Холли.

Но я в этом очень сомневалась.

Глава семнадцатая

Я познакомилась с Нисой на «открытом микрофоне» в одном крошечном клубе, где впервые услышала ее пение. Темой вечера было зимнее солнцестояние. Меня должен был сопровождать Стиви – это было одно из его любимых местечек, где собирались его друзья-неоязычники, музыканты и актеры, чтобы повеселиться и выступить. В свойственной Стиви манере в последнюю секунду он меня кинул – в кои-то веки не из-за свидания, а потому что французский бульдог, за которым он присматривал, сожрал коробку шоколадных конфет.

– Я в неотложке – слава богу, мы успели, ветеринар сказал, она едва не умерла. Но ты развлекайся, я тебе завтра позвоню.

Я стояла в очереди в клуб. Выдалась холодная февральская ночь, но народу собралось много. Однажды я уже бывала здесь, вместе со Стиви, и знала, как тут все устроено. Куча народу в костюмах, будто собрались на Марди-Гра, многие начали пить еще до приезда. Постоянная болтовня о прослушиваниях, свиданиях и о том, кто, по слухам, должен выступать этим вечером.

Прежде чем она стала для меня Нисой, она была смуглой молодой женщиной с глубоко посаженными глазами и задорной ухмылкой, которая вышла на сцену с песней «Горькая ива»^[15], одной из немногих старинных баллад, где за проступок наказывают мужчину.

Она начала игриво:

Я узнала эту песню – Стиви заставил меня послушать ее на его ежегодном рождественском ужине. Когда трое юных богачей отказываются играть в мяч с нашим добрым юным Спасителем – сыном бедной женщины, – он подставляет другую щеку? Ничего подобного.

Молодая певица вытянулась в полный рост и продолжала, объятая праведным гневом:

Затем, более мягко, она поведала о том, как три молодых, убитых горем матери пришли к Марии, матери Спасителя. К чести Марии, она положила сына себе на колени и трижды отхлестала ивовым прутом, после чего он вскочил и проклял ивовое дерево.

Полный зал разразился аплодисментами и смехом, а певица, широко улыбаясь, отошла от микрофона и вернулась на место.

Я заинтригованно наблюдала за ней. Она ярко выделялась на фоне всех, кто выступал до нее.

– Ниса, вернись на сцену, – крикнул ведущий, жестами призывая публику вызвать певицу на бис.

Ниса – я слышала это имя, когда ждала в очереди. Я сделала еще глоток вина, пока певица спешила обратно на сцену. Она встала перед микрофоном и запрокинула голову так, чтобы на нее падал одинокий луч прожектора, закрыла глаза и вновь запела – невысокая девушка в бордовом платье, подчеркивавшем изгибы ее тела. На круглом лице сверкали капельки пота. Она пела без музыки, чистым сопрано с легкой хрипотцой, как будто лезвие бритвы разрезало плотный бархат.

Эту песню я раньше не слышала, но всем остальным, похоже, она была знакома. В отличие от предыдущей – веселой и быстрой, – эта разворачивалась медленно, почти траурно.

Я слушала как зачарованная; постепенно тон песни сменился – не мелодия, но слова и то, как они оживали благодаря певице, будто пробуждавшей нечто, чего, возможно, не стоило бы будить. Зал наполнился шепотом и наполовину напеваемыми словами, создававшими мрачный контрапункт. Голоса сплетались с голосом певицы в гармонии, показавшейся мне пугающей.

Кто-то начал стучать ладонями по столу. Другие присоединились, поначалу ударяя мягко, затем сильнее. Голос девушки тоже стал громче, громче, чем казалось возможным при ее хрупком телосложении. Теперь она широко раскрыла глаза и смотрела в потолок, глядя на что-то незримое. Я подняла голову, но увидела лишь прожектор и мишуру, свисавшую с электрической гирлянды.

К мерному стуку рук присоединился топот ног. Я слышала тихий шепот, слова, притаившиеся за теми, что исполнялись. У меня пересохло во рту; я хотела встать и уйти, но испугалась – не смутилась, а искренне испугалась того, что может произойти, если я попытаюсь уйти.

Женщина резко опустила голову и посмотрела в небольшую толпу. Ее взгляд казался рассеянным. Повысив голос, она повторила последний куплет. Я услышала звук, похожий на шум крыльев или шагов под потолком. И тут все начали подпевать, выкрикивая слова, а мое сердце забилось в такт.

Песня достигла кульминации. Певица подняла руки, и все затихли. Я чувствовала себя так, будто попала под лавину, будто меня смело с горы и выбросило здесь, и теперь я пыталась понять, чему именно стала свидетелем.

– Спасибо! – задыхаясь, сказала женщина.

Ее шатало, словно она перебрала алкоголя. Она сделала шаг назад, и теперь прожектор освещал пустую сцену, а певица скрылась в тени. Ее темные глаза пристально осматривали зал, и я осмотрелась, пытаясь понять, кого она ищет. Повернувшись обратно, я увидела, что она смотрит на меня.

Не успела я улыбнуться или как-то ответить на ее взгляд, как она уже спрыгнула со сцены. Я думала, что ее тут же окружат друзья и поклонники. Люди протягивали к ней руки, чтобы дотронуться до нее или быстро обнять, но она, не останавливаясь, шла дальше, пока не оказалась в одиночестве возле барной стойки. На сцену вышел следующий исполнитель, заигравший на мандолине «Кукловода»^[16]. Я соскользнула со стула и подошла к ней.

– Это было потрясающе, – сказала я. – Могу я угостить тебя? Я Холли.

– Конечно. – Она одарила меня этой своей хитрой улыбкой и поманила пальцем бармена. – Мне, пожалуйста, «Московский мул»^[17].

– То же, – сказала я.

Это произошло в феврале две тысячи двадцатого. Следующим вечером я приготовила для нее ужин у себя в квартире в Квинсе. Мы выпили две бутылки просекко, которые я купила в бодеге внизу, и проболтали всю ночь. Я узнала, что музыка у нее в крови: ее дед по линии отца приехал с Сент-Винсента и играл с Лордом Мелоди^[18]. Его сын, отец Нисы, женился на представительнице знаменитого клана фолк-певцов и музыкантов из Северной Англии. Родители развелись, мать Нисы вышла замуж за юриста в музыкальной индустрии и переехала в Лос-Анджелес, где Ниса жила до восемнадцати лет, а потом перебралась в Нью-Йорк и попыталась стать певицей.

Ей удавалось зарабатывать, живя на задворках, работая официанткой, на замену, разнося заказы от сервиса по доставке еды, и за эти годы она обрела небольшое число преданных поклонников. Она сказала, что любит французские фильмы, особенно с Жюльетт Бинош, карибскую кухню во Флэтбуше и пытается попасть на любой «открытый микрофон» в городе.

Около рассвета мы впервые легли в постель. Следующую ночь она тоже провела у меня и с тех пор так и не ушла.

Глава восемнадцатая

Мы с Нисой вышли из оранжереи Хилл-хауса в короткий коридор, где царил полумрак, пропитанный запахом пыли и лимонной полироли.

– Ты не передумала? – спросила она.

– Нет. Все еще размышляю. А ты?

– По правде говоря, мне здесь очень нравится. Сначала я думала, ты спятила. – Она рассмеялась. – Но теперь могу представить себе, как ты здесь работаешь – ты, я, Стиви, Аманда. Имани, если она приедет. Может получиться действительно здорово. И акустика невероятная – я пела себе под нос, а ты услышала меня аж здесь!

– Где ты была?

– Понятия не имею. Просто вышла за дверь и прошла по коридору. Увидела очередную комнату и заглянула туда. Крошечная комнатушка, может, чулан? Хотя странное место для чулана. Но какая акустика! Как сказала Эйнсли, этот дом подыгрывает людям.

– Она не так сказала.

Но Ниса уже вышла из коридора.

– Идем, она ждет.

– Вот вы где. – Казалось, увидев нас, Эйнсли испытала облегчение. – Думала, я вас потеряла. Вот столовая…

Комната оказалась большой и мрачной. В ней имелся длинный дубовый стол, буфет и с десяток разномастных стульев. Над невычищенным камином висела картина с изображением умирающего оленя. Зола испускала запах сырости и оставляла серый налет на мебели. Я провела рукой по дубовому столу.

– Вы же говорили, здесь убирают раз в неделю?

– Убирают. – Эйнсли подошла к камину и за что-то подергала внутри. Раздался глухой стук, и она отступила. – Кажется, дело в заслонке. Она постоянно открывается. Мелисса выметает золу каждый раз, как приходит, но зола все равно падает вниз.

– Откуда? – спросила Ниса.

– Мы не знаем. Дом старый, в нем очень много каминов, и некоторые дымоходы соединены между собой. Невозможно уследить за всеми.

– Их восемь. – Я улыбнулась, стараясь не казаться всезнайкой. – Я сосчитала их, когда приезжала в первый раз.

– О, их намного больше, – отмахнулась Эйнсли. – Я знаю, потому что платила за их чистку. Так, а здесь кухня.

Мы последовали за ней в кухню – пока что самую привлекательную часть дома. Стены были выкрашены в солнечно-желтый цвет, а полки уставлены дорогими приборами. В дополнение к старой дровяной плите, которую я видела снаружи, имелись конвекционная духовка и хороший холодильник, сияющие и почти новые.

Я открыла холодильник, в восхищении рассматривая безупречные полки.

– Дайте угадаю: еще один жилец, не задержавшийся надолго.

Эйнсли кивнула.

– Те же, что оставили мебель в гостиной. – Она любовно погладила духовку.

Ниса подошла рассмотреть набор кастрюль и сковородок «Ле Крюзе» – изготовленных во Франции, а не дешевых американских подделок.

– Кто-то любит готовить.

– Тру. Муж Мелиссы. Он учился в Кулинарном институте Америки, работал поваром в «Лонглите» и добился больших успехов. Там можно забронировать столик, только если отправишь открытку с указанием номера своего телефона. Подают суп из пены лесных грибов и крапивы и тому подобное. Он отлично зарабатывал, пока все не закрылось.

– Они с Мелиссой иногда ночуют в доме? Поэтому он хранит здесь свое оборудование?

– Никогда. Они не остаются на ночь. Та же пара наняла его, чтобы он приходил несколько раз в неделю и готовил для них. Посуда принадлежала им. Они все оставили. Мелисса не разрешает ему перевезти все это к ним домой.

– Почему?

Эйнсли поморщилась, и я не поняла, из-за чего: то ли из-за вопроса Нисы, то ли дурного воспоминания или чего-то еще.

– А нам он согласится готовить? – спросила Ниса.

Я попыталась перехватить ее взгляд, чтобы дать ей понять: не стоит задавать слишком много вопросов, – но она не обратила внимания.

– Возможно. Деньги им бы не помешали. Тру уже много лет не работает, не считая того, что делает для меня в Хилл-хаусе: уборка снега и мелкий ремонт. Он считал, что в «Лонглите» его ждет успех, но… – Эйнсли покачала головой. – «Лонглит» закрылся, а здесь он другую работу найти не может. Это нанесло по нему сильный удар. По ним обоим. Всем нам. Я все думала, что-то изменится. – Она повернулась ко мне, и на ее бледном лице появилось выражение полного поражения. – Ничего никогда не меняется.

Глава девятнадцатая

Ниса что-то сочувственно пробормотала. Она подошла к Эйнсли, тепло улыбнулась и мягко коснулась ее руки. Эта улыбка была мне знакома – так она обычно обезоруживала аудиторию, прежде чем запеть кавер «Жизнерадостного мальчика»^[19], от которого всех начинала бить дрожь.

– Вы назвали дом сумасшедшим, – сказала она. – Почему?

Эйнсли покрутила янтарное кольцо, как будто настройку старомодного радиоприемника.

– Это мой покойный муж считал его сумасшедшим, – ответила она. – Не я.

– Но почему?

– Люди проецируют на него свои ожидания. В старых домах бывает шумно. Они проседают. Стены и балки то расширяются, то сжимаются в зависимости от погоды. На чердак пробираются еноты; повсюду заводятся мыши, белки и прочее зверье. Землеройки, полевки. Такова жизнь в деревне. Если поживете здесь, привыкните.

– А что это за женщина в трейлере? – поинтересовалась я. – По дороге сюда.

– Эвадна? А что с ней?

– Когда я проезжала там сегодня утром, она побежала за моей машиной. С ножом.

Эйнсли рассмеялась – как мне показалось, не без горечи.

– Правда? Это Эвадна. Эвадна Моррис. Не волнуйтесь, она вас не побеспокоит. Она соцработник на пенсии – раньше управляла приютом для жертв домашнего насилия в Эштоне. Я знаю ее целую вечность. Мы вместе протестовали против войны в Заливе, вот сколько времени прошло. Это я продала ей землю, на которой стоит ее дом. Не хотелось, но… – Она вздохнула. – Нужно было прикупить вещичек на зиму.

– Она хотела напасть на меня. С ножом, – повторила я, а то мало ли, вдруг Эйнсли не поняла.

– Она ревностно оберегает свою территорию. Это из-за работы с жертвами насилия. А через несколько дней начинается охотничий сезон – она стреляет из лука и свежует туши прямо на месте. Наверное, чистила снаряжение. Но Эвадна – неплохая соседка. Иногда, правда, ведет себя так, будто она здесь хозяйка – не в Хилл-хаусе, а на земле вокруг него, – но я не возражаю. Она тут за всем присматривает.

– Это ее кролики? Я видела около трейлера черного кролика, а потом еще одного здесь, перед входом в дом. Он был огромный. Он… – Я замолчала, вспомнив зловещую человеческую улыбку зверя.

– Об этом я ничего не знаю, – сказала Эйнсли.

Каким-то образом я поняла, что она лжет.

Глава двадцатая

У Эйнсли звякнул телефон. Она посмотрела на экран и застонала.

– О господи, совсем забыла! У меня показ дома в Эштоне, меня ждут клиенты. Прошу прощения, мне надо идти.

Она погасила на кухне свет и помчалась назад в главный вестибюль.

– О чем это вы? – Я побежала за ней, лишь смутно чувствуя за спиной Нису, и догнала Эйнсли на веранде. – Мы же не осмотрели остальную часть дома!

– Знаю… Мне очень жаль, но меня ждут клиенты…

– Я тоже клиент, – огрызнулась я. – Может, мы сами все осмотрим и запрем двери, когда закончим? Или встретимся с вами попозже?

– Нет, – резким тоном ответила Эйнсли. – Если вы действительно заинтересованы, я могла бы назначить вам встречу завтра на какое-нибудь время.

– Я арендую ваш дом. – Слова сорвались у меня с языка так быстро, что я не сразу поняла, кто их произнес. – На две недели… Можете составить договор на этот срок? Например, с первого числа до середины октября. Если я смогу заселиться до конца месяца, будет замечательно. Если вы готовы распределить стоимость пропорционально за дополнительные дни.

Эйнсли вновь повертела кольцо. Янтарь поблескивал, словно карие глаза зверя. На ее лице появилось алчное выражение, затем она наконец опустила руку, и янтарный глаз погас.

– Да, если вы уверены, что хотите этого. Мне понадобятся рекомендации, но я займусь договором и позвоню вам, когда он будет готов к подписанию.

Она заперла входную дверь, сбежала вниз по ступенькам и села в машину. Пока она давала задний ход, я оставалась на месте, наблюдая, как вслед за «мерседесом» взвился вихрь мертвых листьев.

– Холли? – Ниса коснулась моей щеки. – Ты уверена, что хочешь этого?

– Уверена, что хочу что-нибудь сделать. – Голос у меня дрожал от беспричинной ярости и необъяснимого отчаяния.

– Чего ты так бесишься? Это всего лишь дом. Сегодня я впервые услышала, что ты хочешь арендовать дом, чтобы работать над пьесой.

Я отодвинулась от нее.

– Когда еще нам выпадет шанс пожить в доме, где достаточно места, чтобы действительно побыть в одиночестве? Когда еще мне выпадет шанс поработать, чтобы меня никто не беспокоил? – Я видела, что Ниса вздрогнула, но продолжала: – Аманде с Имани здесь понравится, правда? Это поможет мне почувствовать себя настоящим писателем, как будто я впервые в жизни знаю, что делаю, черт возьми!

– Ты всегда знаешь, что делаешь… – начала Ниса, но осеклась. – Холли?

Я виновато шагнула назад. Ниса права – сегодня я впервые всерьез задумалась о том, чтобы арендовать нам дом для работы. С чего вдруг я так разозлилась?

– Господи! Послушай, прости меня. Я просто… Даже не знаю, почему я так завелась.

Я протянула ей руку, и она, к счастью, взяла ее.

– У тебя тоже будет свое пространство, – сказала я. – Все эти спальни наверху… А ведь мы даже первый этаж еще до конца не осмотрели.

Спустившись по ступенькам, мы остановились, разглядывая полуразрушенную башню. Серая кровля казалась намного темнее, чем раньше, словно вымоченная дождем. Но небо над нами блистало все той же утренней синевой, а прохладный осенний ветерок разносил аромат еще цветущих в траве флоксов.

Ниса уставилась на башню и покачала головой.

– Знаешь, нельзя пускать туда Аманду.

Я натянула капюшон, защищаясь от ветра.

– Ага, – сказала я, когда мы направились к машине. – Знаю.

Глава двадцать первая

Ближе к вечеру мы с Нисой отправились в офис Эйнсли, чтобы ознакомиться с договором. Залог оказался огромным, но в конце октября я получу его назад. Настоящую финансовую проблему представляла еженедельная плата за уборку.

– Вне зависимости от обстоятельств Мелисса приходит раз в неделю, – сказала Эйнсли в ответ на мои попытки торговаться. – Вас будет несколько человек, не так ли?

– Всего четверо или пятеро. Но мы все взрослые, а не…

– Прошу прощения, но таковы условия. Местным очень нужна работа, особенно в преддверии зимы. Мелисса – хороший друг. Мне также нужно учесть страховку. Существует множество скрытых расходов, о которых знают только домовладельцы. Я бы предпочла, чтобы вы не пользовались каминами – я не успела вычистить все, так что есть риск возникновения пожара.

В договоре было также несколько пунктов, освобождающих Эйнсли от ответственности в случае таких неприятных событий, как смерть, потеря зрения, слуха и многих других.

– Это нормально? – Ниса указала на одну строчку. – Психологическая травма?

– В этом штате необходимо сообщать покупателю, считал ли кто-либо из жильцов, что в доме водятся духи.

– Но мы не покупаем его, – сказала Ниса. – И вы утверждали, что там нет духов.

Эйнсли положила ручку возле стопки листов на столе.

– Это всего лишь меры предосторожности.

Я сделала глубокий вдох.

– Назвался груздем, так? – Я подписала, проставила даты и откинулась на спинку стула. У меня слегка кружилась голова, как бывает, когда слишком резко встанешь, хотя я по-прежнему сидела.

– А как насчет того, чтобы Тру Либби для нас готовил? – выпалила Ниса и бросила на меня виноватый взгляд. – Это ведь сэкономит нам время и силы, да, Холли? Ты единственная, кто умеет готовить. А так ты бы не отвлекалась, и остальные тоже. Мы бы могли сосредоточиться только на работе.

Я задумалась. Ниса терпеть не могла готовить. Стиви вытворял с сейтаном^[20] такое, что поступи он так с невинным куском рыбы или курицы, это можно было бы счесть жестоким обращением с животными. Я любила готовить, но только время от времени, а не ежедневно. Не могли же мы просить Аманду Грир заниматься готовкой.

Я повернулась к Эйнсли.

– Как вы думаете, это сильно ударит нам по карману?

По лицу Эйнсли трудно было что-либо понять.

– Ударит, но не сильно, – сказала она. – По-моему, его запросы кажутся чрезвычайно разумными тем, кто привык к городским ценам. Не хотите, чтобы Мелисса почаще приходила убирать?

Я уставилась на договор, мысленно подсчитывая арендную плату и прочие расходы. Ниса взяла меня за руку.

– Не надо было мне встревать. Если хочешь, Холли, мы все могли бы платить за еду вскладчину. Остальные не станут возражать – Стиви уж точно. Уверена, и Аманда согласится.

Аманда. Как я могла просить Аманду Грир платить за готовку и уборку? Вдруг ей не понравится мой цыпленок с оливками и лимоном? Она вообще ест курицу?

Я провела пальцем по костяшкам пальцев Нисы.

– Нет, – сказала я. – Это хорошая идея. Я хочу, чтобы мы сосредоточились исключительно на работе. Просто мне нужно рассчитать бюджет. Наверняка я смогу получить налоговый вычет. Да, Эйнсли, если вас не затруднит, спросите Тру и Мелиссу, не согласятся ли они готовить для нас.

Эйнсли кивнула.

– Я поговорю с Мелиссой, узнаю, что она думает, может, она позволит дать вам номер ее телефона. – Она вскочила на ноги и протянула мне экземпляр договора. – Если вы хотите заселиться пораньше и подготовиться к приезду остальных, не вижу никаких проблем. – Теперь, когда мы подписали договор, она как будто успокоилась, даже повеселела. – Как только что-нибудь узнаю от Мелиссы, сразу сообщу вам.

Эйнсли проводила нас до машины. Я устроилась на пассажирском сиденье и открыла окно. На секунду в моем воображении предстал Хилл-хаус и его заросшие лужайки, гремучий ручей и большой черный заяц; часы, проведенные вдали от него, все превратили в яркую картинку, похожую на иллюстрацию из детской книжки. Мне вдруг захотелось оказаться там с Нисой, спрятаться в одной из спален и никогда не выходить оттуда.

Подняв голову, я увидела, что Ниса до сих пор стоит перед конторой Эйнсли. Она смотрела на выступ высоко над нами, скрывавший из виду Хилл-хаус. Потом она закрыла глаза и запела:

И я, и Эйнсли слушали, как завороженные. Ниса замолчала и раскинула руки. Эйнсли захлопала в ладоши, и Ниса широко улыбнулась.

– Это одна из песен для пьесы, над которыми я работаю, – пояснила она.

– Какой прекрасный голос! – Эйнсли восторженно посмотрела на нее и перевела взгляд на меня. – Ну разве вам не повезло, что ваша девушка – композитор? Желаю вам хорошего пребывания. Буду на связи.

– Спасибо! – ответила Ниса. Она села в машину рядом со мной, вся зарумянившаяся от удовольствия. – Нас ждет большая удача, Холли, я это чувствую.

– Я тоже, – согласилась я, и мы поехали обратно в дом, который мы с Нисой снимали.

Глава двадцать вторая

Следующие несколько недель пролетели незаметно – мы с Нисой готовились к переезду. Жаль, я не сделала больше фотографий Хилл-хауса, чтобы показать Стиви и Аманде Грир. Имани ехать отказалась – в это время ее дочь должна была посещать колледж, – но заверила меня, что готова режиссировать сценические чтения, как только мы вернемся в город.

Несколькими засвеченными фотографиями, которые у меня вышли, делиться смысла не было, хотя я разглядывала их, когда рядом никого не было, всякий раз чувствуя легкий укол, словно тайком пролистывала содержимое телефона Нисы. Но в основном я была занята сборами и следила, чтобы Стиви не совершил очередной глупости – например, не пригласил в гости какого-нибудь парня, с которым познакомился в интернете.

Еще мне нужно было договориться с Амандой. Та, как выяснилось, не хотела рассказывать своему агенту, что согласилась на эту работу.

– Две недели за городом без участия продюсера? Да она наверняка скажет мне не тратить время, – пояснила Аманда в очередной беседе. – Ничего личного. Но мне действительно нравится сценарий, и я уверена, мы сумеем договориться…

Перспектива договориться превзошла все мои ожидания, и мне, скорее всего, придется заплатить меньше, чем если бы я действовала через агента Аманды и актерскую ассоциацию. Я изучила свой баланс, подсчитала, сколько уже заплатила за Хилл-хаус, Аманде, Мелиссе и Тру Либби (который согласился для нас готовить), не говоря уж о бензине и еде. Когда мне не давали покоя мысли о том, как быстро тает мой грант, я вновь прокручивала размытые фотографии Хилл-хауса и представляла себе, как мы с Нисой сидим на веранде с бутылкой шампанского, глядя, как солнце скользит вниз по октябрьскому небу.

И вот наконец, за день до назначенного приезда Аманды, мы вновь отправились в Хиллсдейл. С нами ехал Стиви, втиснувшийся на заднее сиденье между нашими подушками, рюкзаками и своей огромной сумкой с ноутбуком, микрофоном и прочим звукозаписывающим оборудованием. А также арсеналом электронных сигарет с табаком и каннабисом и пузырьком алпразолама, на этикетке которого значилось имя Стиви, хотя различные таблетки, в основном снотворное, но не только, он на самом деле стащил у многочисленных друзей и родных.

– Я всегда держу ее при себе, ты же знаешь, – сказал Стиви в ответ на мои удивленно поднятые брови при виде сумки у него на коленях, похожей на гигантского слизняка в белую и зеленую полоску. – Если положу в багажник, там не хватит места для Нисиного ящика с вином, или ее гитары, или книг, или ее невероятно особенного кофе, обжаренного вручную монашками-затворницами…

– Боже мой, – застонала Ниса. – Сколько недель нам это терпеть, Холли? Не монашками, а монахами-траппистами^[21].

Мы со Стиви расхохотались.

– Спасибо за пояснение, – сказала я.

Стояло чудесное утро. Мы выехали затемно и на рассвете добрались до парка Таконик. Осенние листья уже утратили остатки зелени и приобрели алую, огненно-оранжевую и сияющую желтую окраску. В такую рань на парковом шоссе было мало других машин. Я бросила взгляд на Нису.

– Волнуешься?

– Очень! – ответил Стиви, прежде чем Ниса открыла рот. – Ты сказала, дом кишит духами. Удалось узнать, в чем там дело?

– Нет там никаких духов. Эйнсли сказала, что…

– А мне удалось. – Стиви открыл окно, затянулся электронной сигаретой и выдохнул дым с ароматом роз. – Жена первого владельца, при котором построили дом, погибла, когда ее карета врезалась в дерево. Это произошло в тысяча восемьсот восьмидесятом. Лет шестьдесят назад погибла еще одна женщина, чья машина врезалась в то же самое дерево. В восьмидесятые это случилось вновь, с очередной женщиной. И тогда дерево наконец срубили.

– Похоже не на духов, – сказала я, – а на неудачную прокладку дороги. Я видела оставшийся от дерева пень. Судя по всему, оно было огромным. Не представляю, как его можно было не заметить.

– Это было на форуме про дома с духами. – Стиви с деловым видом поправил очки, будто читал лекцию о сращивании ДНК, а не сидел на «Реддите». – Считается, что одна из погибших, по всей видимости, покончила с собой. Еще упоминался какой-то паренек, который отравил свою семью, когда они там жили. Нет, не свою семью, – задумчиво поправил себя он. – Гостей. Но это было намного позже, кажется, в восьмидесятые.

– Ух ты! – Ниса сползла вниз по сиденью. – Обалдеть! Ты погуглил дом?

– Конечно.

– И?..

– Ничего. Все это произошло до интернета, а Хиллсдейл находится у черта на куличках. Пара упоминаний о трагедии в маленьком городке, а еще Хиллсдейл фигурирует в какой-то старой статье про всяких сатанистов в детском саду. И про сатанистов, которые играют в «Подземелья и драконы». А так, кроме поста на форуме, я больше ничего не нашел.

Ниса окинула меня победоносным взглядом.

– Говорила же, там призраки! Эйнсли нас обманула.

– Призраков никто не видел, – печально возразил Стиви. – Говорят только, что в Хилл-хаусе какая-то дурная атмосфера. И телефон плохо ловит.

– В домах с призраками всегда плохо ловит. – Ниса повернулась к Стиви. – Это указывает на то, что там духи.

Стиви засмеялся громче, чем того заслуживало ее замечание. Она потянулась к заднему сиденью и взяла Стиви за руку.

– Я так рада, что ты здесь, – сказала она.

– Я тоже, – ответил он.

Со Стиви мы познакомились сразу после колледжа в дешевом театре, располагавшемся в бывшем массажном салоне на Брум-стрит. В выходные там играли три коротких пьесы, которые я написала, под названием «Платный просмотр». Стиви занимался звуком. В основу каждой из пьес легла технология кинетоскопа^[22]. На «Чертовщину» меня вдохновила парижская литография тысяча восемьсот сорокового года; «Убийство Марии Мартин в Красном амбаре» было основано на английском кинетоскопическом фильме тысяча восемьсот девяносто четвертого года; в основу «Платного просмотра» лег мой собственный краткий опыт стриптиза в интернете, который помог мне оплатить последний год учебы.

«Платный просмотр» шел всего одни выходные, но Стиви вел себя так, словно мы выступаем в Вест-энде. Его звукорежиссура получилась великолепной: жутковатые отзвуки голосов, далекие раскаты грома, вопли, переходившие в крики чаек. Меня удивило, что он знаком с кинетоскопом девятнадцатого века, но Стиви оказался помешан на викторианском миниатюрном театре, что прекрасно сочеталось с моей любовью к Гран-Гиньолю^[23]. Он собрал странную коллекцию и иногда приносил на репетиции свои картонные модели.

– Разве тебе не хотелось бы исчезнуть в нем? – спросил он однажды, неохотно сворачивая миниатюру по мотивам «Подлинной истории Синей бороды».

– Я там не помещусь. А ты-то уж точно.

Тогда мы были очень близки, хотя до романа дело не дошло. Стиви спал и с мужчинами, и с женщинами, а я со школы не прикасалась к парням. Мы курили травку и вместе гадали, почему не можем влюбиться друг в друга вместо каких-нибудь эгоцентричных редакторов детской литературы и актрис (я) или череды культуристов – и, как правило, адвокатов, – склонных к приступам ярости, вызванным употреблением стероидов (Стиви).

– Бывает ли любовная дисфория? – однажды ночью спросил он, когда мы лежали в обнимку у него на диване, укурившись до такой степени, что у меня онемел язык. – А то у меня, по-моему, как раз она.

– Все получится, милый, – заверила его я.

Но до сих пор так ничего и не получилось.

– Ты взял с собой какие-нибудь жутковатые миниатюры? – спросила я, надеясь отвлечь его от Нисы.

– Да! – Стиви отпустил руку Нисы и вытянул длинные ноги, упершись ступнями в противоположную сторону машины. – «Синюю бороду», оригинал Якобсена, который я нашел на «eBay». Датский. Ужасно дорогой, но такой красивый. Декорации – мавританский замок. Честное слово, там можно жить. Ну, если в тебе росту два дюйма.

– Господи, Стиви, ну ты и ботан! – Ниса игриво похлопала его.

– Ты мне еще спасибо скажешь, когда увидишь, что я сделал для вашего спектакля. Нашего спектакля, – поправил он себя, заметив мое отражение в зеркале заднего вида. – Спектакля Холли.

– Нашего спектакля, – повторила Ниса и сунула в уши наушники.

Глава двадцать третья

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Ниса переспала со Стиви. Холли, конечно же, ничего об этом не знала, и Ниса собиралась так все и оставить. Однако сейчас, стоило ей коснуться его руки, она ощутила тот знакомый разряд – томление и острое желание не только быть с ним, но защитить его. Несмотря на высокий рост, он всегда напоминал ей ребенка-переростка в этих своих черепаховых очках и с длинными каштановыми волосами, падавшими ему на лицо. Со Стиви легко было чувствовать себя молодой, какой она была, когда только начала петь на «открытых микрофонах» и видела удивление и восторг в глазах зрителей. Кому же не захочется постоянно себя так чувствовать? Поэтому она любила его.

Холли никогда не давала ей забыть, что у них взрослые проблемы и обязанности: квартплата, страховка, попытки скопить денег, чтобы не жить вечно от одной скудной получки до другой. Ниса надеялась, что грант это изменит; теперь казалось, что изменил. Она уже много лет не видела Холли такой счастливой и спокойной, возможно, даже со дня их первой встречи. Теперь Ниса чувствовала себя в безопасности, как будто могла наконец расслабиться и заняться тем, что удавалось ей лучше всего, – пением.

Однако Холли так болезненно воспринимала вклад Нисы в пьесу. Знала ведь, что с ним «Ночь ведьмовства» намного лучше, но никому не давала послушать, как Ниса поет или хотя бы зачитывает тексты, которые адаптировала из старых баллад об убийствах. Ниса выросла на этих песнях, прониклась их зловещей красотой и ужасом, наследием насилия, преследовавшим женщин и детей. Ей нравилось, что трагедии можно придать пугающую, мрачную красоту, которая будет жить сотни лет. Многие думают, что старинные баллады – это о любви, на самом же деле они о кровопролитии.

Она смотрела на осенние деревья за окном, на старую вывеску столовой «Таканик», поворот на озеро Куичи. Бросила взгляд на часы. Еще два часа, и они вернутся в Хилл-хаус. Она вспомнила, как звучал в том огромном пустом помещении ее голос – словно голос певчей птицы, освобожденной наконец из клетки и получившей возможность взлететь и раствориться в пространстве, пока не осталось лишь эхо. Она тихо запела, слишком тихо, чтобы услышала Холли.

Песня называлась «Лэмкин» – одна из самых кровавых в «Балладах Чайлда», она идеально подходила для пьесы. Будь Ниса и Стиви одни в салоне, они бы открыли окна, чтобы она могла петь в полный голос.

Холли обожала смотреть, как Ниса выступает на сцене, но ее раздражало, что она проходит прослушивание на роли в мюзиклах или – даже чаще – драматических пьесах. Ревность, решила Ниса: Холли не хотелось думать, что ее девушка может преуспеть в том, что не получилось у нее самой.

И Холли стеснялась, когда Ниса начинала петь на улице или на вечеринке. Она не понимала, что Нисе необходимо выпустить пар. Это как секс или возможность смеяться, пока не заплачешь. Стиви эти две вещи удавались прекрасно.

Ниса посмотрела на него. Закрыв глаза, он скрутил свое худощавое тело в узел, который Нисе отчаянно хотелось распутать. «Ох, Стиви», – подумала она и, повернувшись, сжала пальцами руку Холли на руле.

– Люблю тебя, – пробормотала она, и Холли улыбнулась.

– А я тебя. – Холли сжала ее руку в ответ.

Зевая, Ниса смотрела в окно. Она бывала на этой дороге лишь раз, когда они с Холли приехали повидаться с Джорджио и Терезой, а потом обнаружили Хилл-хаус, но мир за окном, мерцавший каким-то скрытым смыслом, уже казался одновременно знакомым и неизведанным. Она напомнила себе, каковы на вкус поцелуи Холли, как Холли смотрит на нее, когда она выступает на сцене. При мысли о том, что ждет ее впереди, Ниса ощутила восторженную дрожь: она обернет свой податливый голос вокруг каждой из баллад, выжмет из них все, превратит слова в нечто неузнаваемое, в нечто, что можно услышать в темноте.

Глава двадцать четвертая

Я ехала в тишине, обуреваемая смесью раздражения и облегчения от того, что Ниса и Стиви оба задремали или хотя бы замолчали. Больше не придется слушать, как они смеются над шутками, которых я никогда не понимала. Тяжелое дыхание Нисы пахло мятной мармеладкой с марихуаной, которую она съела перед отъездом. Я посмотрела в зеркало заднего вида и увидела, что Стиви обнимает сумку, одну ногу сунул в нишу колеса, а вторую согнул чуть ли не вдвое, хотя она все равно упиралась в дверь. Ох…

Стиви был шесть футов четыре дюйма^[24] ростом, худощавый и слегка сутулый. Забавно, что его звали Стиви Лидделл^[25], при том что ему всю жизнь везде было тесно. В детстве он играл Ловкого Плута в постановке мюзикла «Оливер!» и не скрывал того, что подвергся сексуальному насилию со стороны одного из актеров.

– Не Фейгина или Билла Сайкса, – рассказал он мне как-то вечером. – По крайней мере это было бы… ну, в духе Диккенса. Это был просто парень из массовки. Обычный педофил.

– Ты кому-нибудь рассказал?

– Нет. Мне было одиннадцать, ему девятнадцать. Я был так рад иметь друга постарше. Он умер после того, как я окончил школу. Учился в магистратуре в Йеле и как-то раз врезался в дорожное ограждение, когда ехал по бульвару Мерритт на скорости девяносто миль в час. До сих пор радуюсь, проезжая мимо Нью-Хэйвена.

Когда у Стиви начал ломаться голос, он из самоуверенного мальчишки на сцене превратился в неуклюжего дылду-школьника, постоянно спотыкавшегося о собственные развязанные шнурки и мебель, которая как будто двигалась при его приближении. Очки помогли, но в старшей школе он в основном сидел за компьютером, писал музыку и диджеил на вечеринках. Занимался техническим обеспечением школьных постановок и общественного театра и поначалу, вместо того чтобы пойти в колледж, ездил по стране и выступал на музыкальных фестивалях.

Когда мы познакомились, он опять сотрудничал с театрами, на сей раз в роли звуковика. Он предпочитал фланелевые рубашки и одежду бренда «Кархарт» еще до того, как они вошли в моду, и ходил по неоязыческим магазинам типа «Восхода Гекаты».

Нас объединяло еще кое-что – ведьмы. Я преподавала своим ученикам «Макбета» отчасти потому, что в их возрасте сама влюбилась в Шекспира, увидев, как три вещих сестры стоят над пластиковым котлом, полным сухого льда, а на лицах у них нарисованы зловещие знаки, символизировавшие темные тайны, которые не стоит выведывать обычному тринадцатилетнему ребенку.

Незадолго до полудня я въехала в Хиллсдейл. Эйнсли уехала на выходные, но оставила ключ от Хилл-хауса под цветочным горшком на крыльце конторы. Ниса и Стиви проснулись, когда я припарковалась и выскочила из машины, чтобы размяться.

– Мы почти на месте! – запела Ниса и обняла меня, когда я вернулась в машину с ключом. – Ты рада?

– Да, – улыбаясь, ответила я.

Глава двадцать пятая

В этот раз шесть миль по извилистой дороге пролетели быстрее. Я готовила себя к встрече с Эвадной Моррис, когда Стиви, посмотрев в заднее окно, спросил:

– Это ее трейлер? Чокнутой дамочки с топором?

– Эвадны. Ее зовут Эвадна. У нее был не топор, а нож. И Эйнсли сказала, она хорошая.

– Нож – это не очень хорошо.

– Эйнсли не говорила, что она хорошая, – возразила Ниса. – Эйнсли сказала, она стережет свою территорию и ведет себя так, будто Хилл-хаус принадлежит ей. Она бывший соцработник.

Стиви разглядывал сад Эвадны, где цвели огненные золотые шары и поздние тигровые лилии.

– Я думал, она будет сидеть на крыльце с дробовиком на коленях, – разочарованно произнес он.

– Тут нет крыльца, – заметила Ниса.

– Ух ты… Холли, помедленнее…

Я притормозила и повернулась посмотреть, на что указывает Стиви.

– Камни… – Он ткнул пальцем в окно. – Это каменный круг – видишь? Весь трейлер окружен камнями. А еще там ведьмин шар. Она ведьма, – торжествующе заключил он.

Я остановила машину. Насчет каменного круга он был прав – как я раньше не заметила? Его скрывали растения, догадалась я. Теперь, когда хосты и папоротник увяли, стали видны притаившиеся за ними камни. Большинство из них доходило до колен, а несколько поднимались фута на четыре.

Они образовывали круг – скорее, даже овал, – заключавший в себе трейлер и практически весь двор, в том числе огород. Над жухлыми кустиками томатов тянулась бельевая веревка. С нее свисали расплющенные алюминиевые банки, а еще кости и черепа животных, челюсти – скорее всего, оленьи. Еще там стояло нечто вроде пугала, сделанное из веток и тряпья, собранных в подобие безголового скелета с чрезмерным количеством конечностей.

На краю каменного круга на керамическом пьедестале лежал серебристый зеркальный шар, листья клена и небо отражались на его поверхности красными и синими пятнами.

– Хрустальный шар… – Ниса улыбнулась. – Обожаю такие!

Стиви покачал головой.

– Это называется ведьмин шар. Моя бабушка из Салема, там у всех такие есть. Их используют для ясновидения. И для защиты.

– Рисковать она не собирается. – Ниса указала на черепа. – И… ой! Холли, смотри!

Из желтеющих папоротников вышел гигантский черный заяц. Помедлив, он прыгнул футов на шесть и приземлился возле ведьмина шара, затем встал на задние лапы и уставился на нас глазами цвета меди. Стиви присвистнул.

– Это кролик? Да он размером с диван!

Ниса открыла окно, чтобы сделать снимок.

– Нет! – Я нажала на газ, и Ниса резко откинулась на спинку сиденья.

– Ты чего? – воскликнула она, пытаясь на ощупь найти оброненный телефон.

– Это ее дом! Там живут люди, нельзя просто так фотографировать чужой двор. Мы же не знакомы, она…

– Ты с ума сошла? У Стиви весь «Инстаграм»^[26] забит фотками незнакомцев, рыдающих в метро.

– Я их снимал всего неделю, – возразил Стиви. – Потом совесть замучила, и я удалил тот аккаунт.

– Не важно. – Ниса вздохнула, просматривая телефон. – Нельзя просто так… ой!

Она замолчала, уставившись в экран, а я кипела от злости. С чего я взяла, что смогу пережить пять часов в одной машине с Нисой и Стиви, не говоря уж о двух неделях в уединенном доме?

Через несколько минут мы добрались до ворот. Кто-то расчистил ворох опавших листьев и убрал гниющий плющ. При мысли о том, что в доме кто-то прибрался, мне стало лучше.

– Нас ждут, – сказала я, когда мы ехали по подъездной дорожке.

– Кто? – спросил Стиви.

– Не знаю. – Я бросила взгляд на Нису. Она продолжала молчать, пристально глядя в телефон, то увеличивая, то уменьшая пальцами изображение на экране. – Все хорошо?

Она протянула мне телефон, и я остановила машину, чтобы взглянуть.

На фотографии, которую она только что сделала, не было ни следа кролика, хотя я знала, что он должен быть там. Мы все его видели.

Рядом с шаром стоял не заяц, а человек. Одна рука лежала на гладкой поверхности шара, другая была поднята и развернута ладонью вперед. Темноволосая женщина в синей толстовке смотрела прямо в камеру. Ниса увеличила фото, и я смогла разглядеть глубокие складки вокруг ее рта и глаза, такие светло-голубые, что казалось, будто у нее нет радужной оболочки, только черная точка зрачка.

Эвадна Моррис.

Глава двадцать шестая

Я вернула Нисе телефон и поехала дальше.

– Ты разве не видела? – настойчиво спросила Ниса. – Холли!

– Что видела? – спросил Стиви, и Ниса передала ему телефон. – На что надо смотреть?

– На нее. Эвадну.

– А где кролик?

– Чтоб я знала!

Стиви вернул Нисе телефон.

– Странная фотка. Ее ведь не было на улице. А еще у меня тут сеть не ловит. Вернее, ловит, но, когда что-нибудь грузится, все виснет и становится красным.

– Красным? – переспросила Ниса.

Он вытащил телефон и продемонстрировал нам мутно-алый экран с коричневыми и черными полосами. Ниса нахмурилась.

– Ты его не ронял?

– Нет. Это началось около церкви. Кажется, Сатана съел мой телефон.

Я проехала мимо огромного пня, стараясь не привлекать к нему внимание Стиви, и в последний раз свернула – туда, где нас ждал Хилл-хаус.

– Черт, – пробормотала я. Сердце ушло в пятки. – Здесь уже кто-то есть.

На круглой площадке стояли две машины. Старый белый пикап, в кузове которого лежали средства для уборки и ярко-оранжевый жилет, и ядовито-зеленый «моррис минор» с нью-йоркским номерным знаком, на котором было написано: ТРГИК.

Аманда Грир приехала на день раньше.

Ниса скривилась.

– Боже мой! Она нас опередила.

– Кто? О! – Стиви уставился на «моррис минор» и расхохотался. – Трагик? Серьезно?

– Заткнись, – велела я и припарковалась. – Стиви, если ты все испортишь…

– Я тебя умоляю! Знаешь же, что не испорчу. Но правда, что за номерной знак? – Он открыл дверь и выбрался из салона, распрямляя длинные руки и ноги, словно детская игрушка. – Лишь бы она не заняла мою комнату.

– Или нашу, – сказала Ниса.

Никто из нас еще не успел побывать наверху, но мы уже застолбили две спальни, которые Эйнсли назвала самыми удобными: мы с Нисой взяли Розовую комнату, а Стиви – Желтую, по соседству.

Мы достали вещи из машины и с минуту стояли молча, осматриваясь. Прекрасная погода, характерная для позднего лета, здесь уже прошла. Хилл-хаус располагался на высоте, отчего был более уязвим перед стихиями, и большинство деревьев уже сбросили листву, теперь лежавшую на лужайке бурыми кучками, напоминавшими могильные холмики. Однако золотые шары еще цвели, а по берегам ручья на окраине леса колыхался на ветру пожелтевший рогоз.

– Что ж… – Сделав глубокий вдох, я подняла сумки. – Готовы?

Мы с Нисой зашагали к крыльцу, но Стиви помедлил.

– Вы хоть проверили это место? – спросил он, разглядывая верхний этаж. – На «ТрипЭдвайзоре», например? Выглядит небезопасно.

Этот тон и этот взгляд были мне хорошо знакомы. Стиви остро чувствовал все, что воспринимал как угрозу. Я приписывала это инциденту во время постановки «Оливера!». К тому же он много времени проводил в оккультных лавках. Раньше, когда он предупреждал меня о каких-нибудь опасных событиях или людях, я часто подтрунивала над ним.

Однако нередко он оказывался прав. Он посоветовал нам с Нисой не ходить на вечеринку в Бруклине, где при пожаре погибло семь человек. Он настоял, чтобы его брат, страдавший мигренями, сделал МРТ, и она выявила небольшую опухоль – как оказалось, доброкачественную. В другой раз Стиви сказал своему тогдашнему парню отправиться в Гринпойнт на День благодарения на пароме, а не ехать по шоссе 495. Парень не послушался и погиб в автокатастрофе, когда в метель прицеп потерял управление.

Конечно, Стиви мог разнервничаться из-за любого пустяка, например, если мы выбирали непальский ресторан вместо его любимого кубинского. И все же я научилась прислушиваться, когда он так на меня смотрел.

И вот снова этот взгляд.

– Нет. Это частный дом. По-моему, тут безопасно.

– Не считая башни, ясное дело, – сказала Ниса.

Стиви прижал тяжелую сумку к груди, будто спасательный жилет, и уставился на темные, несмотря на полуденное солнце, окна третьего этажа.

– Стиви…

Я коснулась его плеча, и он вдруг начал заваливаться назад. Ниса бросилась к нему, а я схватила его за руку.

– Холли, какого хрена? – выпрямившись, спросил он.

– Ты как будто сознание потерял! Что случилось?

– Со мной все нормально!

– Выглядело не совсем нормально. – Я бросила взгляд на Хилл-хаус. – Здесь опасно?

– Нет. Все хорошо.

Он улыбнулся, и я увидела его красноватые зубы, видимо, когда начал падать, Стиви прикусил губу. Сразу вспомнился улыбающийся заяц, вставший на задние лапы.

– Все хорошо, Холли, – повторил он и зашагал к крыльцу. – Ты права, все хорошо.

Глава двадцать седьмая

В главном вестибюле редкий солнечный свет просачивался сквозь приоткрытую дверь и окна. В воздухе висел сильный запах лимонной полироли и жидкого мыла «Мерфи», доказывая, что Мелисса Либби работала не покладая рук. Однако неприятный запашок никуда не делся. Может, там, под половицами, не дохлая мышь, а что-то покрупнее – белка или енот?

Я остановилась и поставила сумки, толком не зная, что делать дальше. Ни следа Аманды или кого бы то ни было еще. Стиви осматривал вестибюль, но Ниса замерла у входной двери. Запрокинув голову, она оглядела киношную лестницу и хоры у башни и запела:

Она сделала вдох. Ее голос эхом отскакивал от балок высоко над нами.

– Хватит! – Стиви закрыл ей рот рукой. Ниса раздраженно оттолкнула его, а он сказал: – У меня от тебя мурашки по телу.

– Хотела проверить акустику.

– Неподходящее время, Нис. Учитывай обстановку, – сказал он и указал на меня. – Мы только что приехали.

– Я что-то слышу, – перебила я, поспешив к двери около лестницы. – Может, на кухне?

Дверь вела в мрачный коридор. Я провела руками по стенам, тщетно ища выключатель; пришлось воспользоваться фонариком в телефоне. В тусклом свете остальные последовали за мной – сначала Стиви, а потом Ниса.

– Почему мы просто не пошли другим путем? – жалобно спросила она.

– Да ладно тебе, Нис, – сказала я. – Это же приключение.

Но сама я не воспринимала это как приключение. Даже при свете фонарика коридор оставался таким темным, что приходилось держаться рукой за стену, чтобы не заблудиться. Неприятный запах, ощущаемый в вестибюле, здесь был в разы сильнее – он ударил мне в нос так, что я едва не подавилась, а потом вдруг пропал. Я чувствовала на шее руку Стиви, направлявшую меня. Он погладил меня по волосам и прошептал: «Сюда» – или, быть может: «Еда».

Спустя несколько секунд темнота рассеялась, будто кто-то включил лампу. Я увидела конец тесного коридора, яркий прямоугольник, за которым, словно рыбки в аквариуме, двигались размытые тени. Играла музыка из девяностых – «Скачите»^[27], как бы дико это ни звучало. Спотыкаясь, мы ввалились в кухню и зажмурились, когда в глаза ударил солнечный свет.

– Вы нас нашли! – воскликнула женщина. Примерно моих лет, около сорока, с повязанной на голове банданой и мерцающими серебристо-синими тенями на веках. Женщины Хиллсдейла и впрямь не жалели сил на свой внешний вид. – Аманда уже здесь, но я думала, вы приедете только завтра.

– Нет, – сказала я, радуясь, что выбралась из коридора, хотя то, что меня застали врасплох, вызвало у меня раздражение. – Мы и собирались приехать сегодня – это Аманда должна была прибыть завтра.

Женщина рассмеялась.

– Что ж, она уже здесь. Я – Мелисса. – Она протянула руку. На ногтях серебристый лак, а на пальце я с удивлением увидела такое же, как у Эйнсли, серебряное кольцо с большим куском янтаря, в котором угадывался какой-то предмет: то ли крошечное насекомое, то ли лепесток. – Тру уехал в город за овсяным молоком. Видимо, она… Аманда добавляет его в кофе. Вы уже нашли свои комнаты?

– Да мы сюда-то с трудом добрались, – сказал Стиви.

Мы представились, а Мелисса тем временем взяла телефон и выключила его. Музыка оборвалась.

– Прошу прощения. Почему-то у меня в плейлисте постоянно выплывает именно эта песня… С ума может свести. Но давайте заберем ваши вещи, и я покажу вам спальни. Вы же здесь раньше были?

– Да, но не на втором этаже, – сказала я, следуя за ней через дверь, которая вела прямиком в главный вестибюль.

Ниса посмотрела на меня.

– Как мы упустили короткий путь?

– Может, она привезла дверь с собой, – перебил Стиви.

Мы забрали багаж и с трудом потащились наверх за Мелиссой. Ниса несла только сумку с одеждой; музыкальное оборудование и ящик с вином пока оставила в машине – потом заберет. Она легко скакала по ступеням, а мы со Стиви едва волокли свои вещи. Я посмотрела на темные стены и скрытый тенями высокий потолок на лестничной площадке перед нами, и страх уступил место радостному возбуждению.

На ближайшие две недели этот особняк станет нашим домом. «Ночь ведьмовства» обретет здесь жизнь – мои слова и песни Нисы, с Амандой Грир в роли Элизабет Сойер и Стиви в роли Томасина, дьявольского черного пса. Стиви запишет наши репетиции, поколдует на ноутбуке, как только он это умеет, исказив все звуки так, что наши собственные голоса станут неузнаваемыми. Мы используем этот трек в живых выступлениях.

Я ощутила чувство вины, вспомнив свое недавнее раздражение. Стиви – мой старейший друг – отказался от прибыльного выступления в роли диджея, чтобы приехать сюда, а ведь он не мог позволить себе терять деньги. Я остановилась и подождала его.

– Спасибо, – сказал он, поправляя сумку. – Тяжелая, сволочь.

– Спасибо, что приехал. Это много для меня значит. И для Нисы тоже.

– Разве я мог такое пропустить?

Последние несколько ступеней мы преодолели вместе. Возле лестничной площадки я помедлила и оглянулась. На некоторых ступеньках виднелись темные следы, оставленные десятками ног, ходивших вверх-вниз.

Однако, по словам Эйнсли, здесь мало кто жил. Десятилетиями особняк пустовал, наверное, давным-давно здесь была прислуга, иногда к хозяевам приходили гости. Может, кто-то занес краску или расплавленный асфальт и Мелиссе не удавалось вывести пятна?

Я повернулась к Стиви, который все еще ждал меня на лестничной площадке.

– С тобой все в порядке, Холли?

Я кивнула и подошла к нему.

– Надо было отдышаться. Слушай, а что ты говорил, когда мы шли на кухню? – Он выглядел удивленным. – Ты коснулся моих волос, но я не расслышала, что ты сказал.

Он покачал головой.

– Может, это была Ниса? Я не трогал твои волосы.

Глава двадцать восьмая

Взбешенная Ниса с Мелиссой ждали нас в коридоре.

– Аманда заняла нашу комнату, – заявила она, даже не стараясь понизить голос. – Мелисса предупредила ее, что эта комната – наша, но она пропустила ее слова мимо ушей!

– Извините, – сказала Мелисса. Она нервно развязала бандану и тут же снова повязала ее вокруг головы. – Я просто решила, вы сами передумали.

Она окинула взглядом длинный коридор, проходивший через весь дом. По обе стороны виднелись закрытые двери.

– Слушайте, это не так уж важно, – вздохнула я. – Мы можем просто…

– Еще как важно, Холли! – разозлилась Ниса. – Мы здесь благодаря тебе, ты имеешь право выбирать первой.

– Сколько тебе лет, двенадцать? – вспылил Стиви. – Забирайте мою комнату, она прямо рядом с этой, так? – Он повернулся к Мелиссе. Та кивнула. – Прекрасно! А теперь не могли бы вы показать мне, где спальни похуже, чтобы я мог разобрать вещи и устроиться?

Мелисса повела нас дальше по коридору. Сквозь чуть приоткрытую дверь, первую справа, я увидела большой чемодан на полу и окно, за которым сиял погожий октябрьский денек. Спальня Аманды.

Мелисса остановилась.

– Может быть, эта, Стиви? Предыдущие жильцы собирались покрасить стены во всех спальнях, но успели только в этой.

Мелисса открыла дверь. Мы с Нисой содрогнулись. Лицо Стиви напряглось, но он все-таки шагнул внутрь, обойдя Мелиссу.

– Отлично. Подойдет.

– Она такого же размера, как остальные, – сказала Мелисса. – Просто здесь…

Она подняла на нас беспомощный взгляд. Комната выглядела… ужасно. Светло-лавандовую краску положили прямо поверх старых обоев, отчего вся поверхность пошла пузырями. В центре гипсового потолка располагался огромный медальон; сначала он напомнил мне стилизованное солнце, но потом я увидела, что это лицо, вот только какое-то плоское, будто его расплющило в автомобильной аварии. Глаза напоминали дыры, продавленные в мягком тесте, а улыбка таила угрозу, словно безмолвный крик.

Относительно новая кровать в скандинавском стиле была придвинуты к кирпичной стене и окружена тумбочками того же типа, светильниками фирмы «Энглпойз» и полосатым тряпичным ковриком. Громоздкое бюро неуклюже притулилось у противоположной стены, будто его пихнули туда в последний момент. Интерьер задумывался ярким и воздушным, но производил обратное впечатление. Комната казалась грязной и загроможденной. Кое-где обои отклеились, обнажив более старое настенное покрытие – пестрый фиолетовый узор бута, напоминавший дохлых медуз. Повсюду царил запах полного запустения – странно, если учесть, что в комнате всего год назад делали ремонт.

– Просто здесь… так уютно, – договорил Стиви за Мелиссу. – Напоминает комнату горничной в фильме Бергмана. Той, которая спит с хозяйкой, а потом убивает ее и крадет ее личность.

– Это какой-то другой фильм, – сказала Ниса.

– Вообще это сразу пять разных фильмов. Бергман, Ардженто, Хичкок, Де Пальма и кто-то еще, забыл. Не важно. – Он бросил сумку на кровать. – Мне все равно. Спасибо, Мелисса. Комната прелестная, уверен, мне здесь будет очень удобно. А если нет, просто перееду в другую, да?

– Конечно, – торопливо сказала Мелисса то ли с облегчением, то ли настороженно. Наверное, и то и другое. – Ну что ж, устраивайтесь. Холли и Ниса, дальше вы.

Мы прошли по коридору туда, где Мелисса заранее открыла дверь на противоположной стороне. В этой комнате тоже проводился ремонт: часть стенных панелей из темного дерева перекрасили в бледно-желтый. По углам виднелись остатки обоев, сквозь которые проглядывал первоначальный узор – гирлянды оранжевых цветов, потемневших и приобретших ржавый оттенок. То тут, то там сквозь желтую краску, подобно отпечаткам грязных ладоней, проступало оригинальное темное дерево.

– Это плесень? – Ниса робко дотронулась до стены.

– Нет. – Мелисса осталась на пороге. – Жильцы уехали, прежде чем положить второй слой. Тру все собирается доделать, но… – Она пожала плечами. – По-моему, здесь ничего не было доведено до конца с тех пор, как дом построили. Все начинают, но никогда не заканчивают.

– Разве не все старые дома такие? – спросила я, надеясь разрядить обстановку. – Так всегда говорят.

Мелисса покачала головой.

– Ни один старый дом уж точно не похож на этот. Эйнсли за тридцать лет так и не удалось довести хоть какие-то работы до конца. Даже до пандемии трудно было уговорить кого-нибудь приехать сюда. А теперь и вовсе невозможно.

– Но вы здесь. И Тру.

– Мы здесь, потому что нам нужна работа, – сердито возразила она. – Тру не может устроиться поваром, поэтому помогает Россу Литтфилду развозить дрова и по выходным подрабатывает на заправке. Иногда он готовил для тех, кто приезжал на лето, но все они вернулись в город после Дня труда. А один вообще не заплатил, – продолжала она, сверля меня взглядом. – Мы едва сводим концы с концами. У меня были клиенты в Эштоне, но с нынешними ценами на бензин туда слишком накладно ехать. А если стану просить больше денег, меня никто не наймет. Слава богу, есть Эйнсли. Благодаря ей мы еще как-то держимся. С трудом.

Внутри у меня все закипело. Мелисса что, приняла меня за какую-то городскую богачку, которая ведет себя как капризная дива из-за того, что не получила обещанную спальню? Я хотела выкрикнуть правду – что и для нас это невообразимая роскошь. Ну, может, не для Аманды, но для нас с Нисой и Стиви уж точно. Я уже собиралась поспорить, но ощутила легкое прикосновение Нисы к своему плечу. Та сочувственно посмотрела на Мелиссу.

– Похоже, это место еще держится только благодаря вам, – улыбнулась она.

В ответ – ни намека на улыбку. Мелисса по-прежнему стояла в дверях, скрестив руки на груди.

– Ну, как вам? – Она мотнула головой в сторону комнаты. – Обеим подходит? Она рядом с комнатой Аманды, они одинаковые. Мебель-то разная, но все остальное – точь-в-точь. Ванная общая, но Аманда не возражала. Если передумаете, всегда можете переселиться в любую другую спальню. Сообщите мне, и я постелю чистое белье.

– Не нужно, – сказала Ниса. – Хорошая комната. Большое спасибо, Мелисса.

– Да, спасибо, – сказала я, и Мелисса нехотя кивнула.

Я шагнула в комнату вместе с Нисой. Мы знали про общую ванную – именно поэтому хотели, чтобы рядом был Стиви, а не Аманда Грир. Я видела, каких усилий стоило Нисе держать язык за зубами, пока она разглядывала кровать с изогнутым изголовьем, платяной шкаф из глазкового клена, кресло с потертой обивкой из зеленого бархата и персидский ковер в горчично-зеленоватых тонах. На стене висела гравюра с изображением английского загородного поместья. Крошечная фигурка толкала перед собой по предполагаемому саду старомодную газонокосилку.

Весь антиквариат казался каким-то угрюмым и будто не на своем месте, словно состоятельные гости, застрявшие в дерьмовом мотеле. Ниса осторожно присела на кровать. Матрас не прогнулся ни на дюйм. Она скривилась.

– Как бетон.

– Переживем. – Я повернулась к Мелиссе. – Большое спасибо. Я очень ценю все, что вы сделали.

– Мы ценим. – Ниса встала и подошла к Мелиссе. – По словам Эйнсли, у Хилл-хауса весьма интересная история.

Мелисса никак не отреагировала на ее замечание.

– В кухне вы найдете все, что вам нужно, – сказала она. – Я оставила в шкафу немного гранолы, а также кофе и чай. Тру оставил в холодильнике ваш сегодняшний ужин и указания, как разогревать. На завтра есть лазанья. Я купила вам ветчины и зелень для салата. Мы, наверное, зайдем завтра утром, но если вам понадобится что-нибудь еще, напишите мне или оставьте список. Если у Тру появится работа, я сама привезу, что смогу.

– Надеюсь, с ним мы тоже познакомимся, – сказала я. – Может, вы как-нибудь с нами поужинаете?

Она покачала головой.

– Мы никогда не бываем здесь после наступления темноты.

– Никогда?

– Никогда, – с нажимом повторила она. – Так что не просите. – Она заправила за ухо прядь волос. – Я кое-что доделаю внизу и поеду домой.

Выйдя в коридор, мы с Нисой еще раз поблагодарили ее. Дверь в соседнюю комнату уже закрылась.

– Она правда там? – спросила Ниса у Мелиссы.

– О да! Она здесь. – Мелисса бросила на меня непонятный взгляд. – Спокойной ночи.

Мы вернулись в спальню. Ниса подошла к окну и раздвинула болезненного вида желто-серые шторы.

– Ух, ну и дом!

Она подвязала шторы и приоткрыла окно. В комнате было душно. От латунной вентиляционной решетки на полу исходил жар.

– Не все так плохо, – сказала я, открыв шкаф, чтобы развесить одежду. – Если нам не понравится в этой спальне, просто переселимся в другую. Можно переехать к Аманде.

– Никак не могу поверить, что она здесь. Она могла прислать двойника. Репликанта. Она могла клонировать себя с помощью 3D-принтера. Разве настоящая Аманда не вышла бы навстречу, чтобы дать нам шанс выразить свою безграничную благодарность за то, что она согласилась играть в пьесе?

Я рассмеялась, а Ниса прижала палец к губам и на цыпочках подкралась к двери в ванную. Потом, встав на четвереньки, заглянула в просвет внизу. И закричала.

Глава двадцать девятая

Аманда была довольна, что приехала раньше остальных актеров. Зачем ждать целый день? Она горела желанием приступить к работе. Кроме того, ей не нравилось думать, что они соберутся вместе без нее, станут обмениваться сплетнями и, возможно, даже вырезать реплики, пока она не может высказать свое мнение.

Холли Шервин дала ей контактный телефон риэлтора, Аманда позвонила Эйнсли Роуэн и договорилась о встрече в Хилл-хаусе. Холли представила его как особняк, но он больше напоминал огромные искусственные парковые руины, что-то вроде тех псевдоготических строений, которые богатые англичане устраивали в садах своих загородных поместий. Однажды Аманде досталась небольшая роль в забытом фильме производства компании «Мерчант Айвори», который снимался в поместье в Кенте. Там имелся грот из камня и осыпающегося бетона со склизкими зелеными стенами, населенный живыми летучими мышами.

Хилл-хаус не вызывал столь сильного отвращения. Так думала Аманда, ожидая, пока Эйнсли отопрет входную дверь. Внешний дизайн был ужасен – окна и двери выстроились таким образом, что напоминали лицо безумца. Возможно, архитектор хотел за что-то отомстить владельцу.

Но плесени она не видела и, следуя за Эйнсли внутрь, с облегчением обнаружила, что затхлостью не особенно пахнет. Несмотря на многочисленные окна, освещение было тусклым, но Аманду это не смущало: куда более выгодно для женщины определенного возраста.

– Холли выделила вам Желтую комнату, – объявила Эйнсли, пока они поднимались по лестнице. Аманда волокла за собой сумку. – Вот она…

Эйнсли открыла дверь, и Аманда заглянула внутрь. Ужас!

– Как насчет этой? – спросила она, повернув ручку на соседней двери.

– Это Розовая комната, они с Нисой…

– Идеально. – Аманда вошла и осмотрела нежно-розовые стены и огромное окно, выходившее на веранду и усыпанные листьями лужайки. Персиковые шторы с узором в виде пестрых гвоздик, неприятно похожих на куски мяса, такое же белье и подушки. Все-таки лучше, чем желтое. Ну, не намного, но лучше. – Спасибо! – весело воскликнула она и закрыла дверь, прежде чем Эйнсли успела что-либо возразить.

В окно лился солнечный свет – здесь ей нужен был яркий свет, чтобы как следует нанести макияж и сделать прическу. Даже в глухой деревне необходимо следить за собой – этот урок она усвоила еще в юности, когда ездила на летние гастроли. Никогда не знаешь, кто может тебе повстречаться, даже на культурной пустоши, и никогда не знаешь, кто окажется полезен.

Взять, к примеру, Холли Шервин. Аманда помнила, как встретила ее много лет назад на фестивале «Ярмарка Лилит». Пятнадцатилетняя девчонка была поражена только что увиденным выступлением и никак не могла подобрать слов. В том, что она утратила дар речи, не было ничего необычного. Необычным было появление Аманды в шатре перед аудиторией из семнадцати пожилых женщин. После того инцидента с Джейсоном Прэттом ей приходилось соглашаться на подобную работу. Ребекка, ее агент, считала, что она зря так поступает.

– Твоя звезда засияет вновь, Аманда. Возьми перерыв на год-два, и люди обо всем забудут.

Но Аманда не могла позволить себе взять перерыв – Ребекке ли не знать.

Да она и не хотела. Когда она не выступала, ей казалось, будто она сидит на нескончаемом больничном. Причем это не приятный больничный, когда можно поваляться в кровати и посмотреть «Гранд-отель» или «Быть или не быть»^[28] по телевизору, а такой, когда голова тяжелая и будто забита ватой. С одной из маленьких сцен неподалеку доносилась музыка – Аманду отправили на малопосещаемый участок фестивальной площадки вместе с начинающими фолк-певцами и девушками с дредами, жонглировавшими горящими кеглями в форме фаллоса. Отдаленное расположение оказалось неожиданным благословением. По крайней мере ее не затмевали актеры главной сцены.

В пьесе «Кто сильнее»^[29] было всего два персонажа. Мадам Икс читала сорокапятиминутный монолог, обращенный к женщине по имени Мадам Игрек, не произносившей ни слова. Годами это была главная роль Аманды. Люди спорили, феминистский ли это шедевр или же шовинистический. Аманде нравилось интерпретировать роль и так, и так: иногда зал в ярости покидали женщины, иногда мужчины.

К тому же это профсоюзная роль. С учетом шкалы зарплаты. И повод выйти из дома. Она могла бы сыграть эту роль с закрытыми глазами. Но старые привычки и мышечная память не отпускали. Она погружалась в роль, вытаскивала на поверхность мрачные отрывки сценария в надежде, что у кого-нибудь из тех, кто сидит на этих складных стульях, пойдут мурашки по коже.

Мадам Икс: Ты думала, я правда выстрелю? Нет, я уверена, ты так не думала. Вот если бы ты вздумала в меня стрелять за то, что я встала на твоей дороге, я бы не очень удивилась! Да, я знаю, ты не можешь мне этого простить, хотя я совсем не виновата перед тобой!

В течение сорока пяти минут Аманда следила за девушкой-подростком, мельком поглядывая на нее, а один раз расхохоталась, уставившись прямо на нее, будто рассказывая ей шутку. Она увидела, как разрушение «четвертой стены» ошеломило девушку. Спектакль – как временное убежище: если нарушить его архитектуру хотя бы чуть-чуть, это может шокировать чувствительного зрителя.

Позже девушка разыскала ее в задней части шатра. Аманда пила воду из литровой бутылки большими глотками, парик лежал на складном стуле вместе с ключами от машины. Неряшливая девочка-подросток с мышиного цвета волосами и непримечательным лицом, не считая зеленовато-коричневых глаз, которые, заговорив с Амандой, она раскрыла так широко, что Аманда подумала: уж не под кайфом ли она?

– Это было… охренеть как круто! – заикаясь, проговорила девушка. – Ну, то есть, вы… вы так замечательно играли.

Аманда допила воду, вытерла рот салфеткой, сняв малиновую помаду, и улыбнулась. Она знала, что без парика и помады выглядит на несколько десятков лет моложе. Ей было всего сорок, хотя этой девочке она наверняка казалась дряхлой.

– Какая ты милая! – Она наклонила голову, вновь ослепительно улыбнулась и рассмеялась. – Как тебя зовут?

– Холли. Холли Шервин.

– Холли Шервин. – Она обхватила лицо девушки руками и поцеловала ее в губы. – Спасибо, Холли Шервин.

Память была одним из инструментов в арсенале Аманды, хотя ей потребовалось несколько минут, чтобы вспомнить имя Холли Шервин, появившееся в почте три месяца назад.

Уважаемая Аманда Грир!

Прошу прощения за то, что пишу Вам столь внезапно. Я – драматург, и я видела вас в пьесе «Кто сильнее» на «Ярмарке Лилит» в девяносто шестом. Это зрелище потрясло меня до глубины души и окончательно убедило в том, что я хочу работать в театре…

Аманда вздохнула. Сколько таких писем, бумажных и электронных, и телефонных сообщений она получила за последние тридцать лет. «Никогда не забуду вашу леди Макбет в Вестпортском театре…» «Медея – одно из самых потрясающих выступлений, которые я когда-либо видела…» «…всегда было интересно, что с вами случилось…» «…хотелось узнать, не заинтересует ли вас новый проект…»

Часто она проявляла искренний интерес. Независимые фильмы, далекие от Бродвея пьесы, мелкие театральные фестивали на Среднем западе, более известные в Новой Англии. Она всегда хваталась за редкие предложения выступить в Европе или Великобритании. Платили, как правило, мало; то и дело она работала бесплатно, просто чтобы имя оставалось на слуху. В правильном смысле, а то после того неприятного инцидента с Джейсоном на репетиции «Медеи» слишком многие помнили Аманду Грир не по тем причинам.

Но прочитав сценарий Холли, она действительно сочла роль Элизабет Сойер интригующей. Одноглазая женщина, продавшая душу дьяволу, чтобы отомстить своим мучителям? Аманда могла ее понять. Настоящую Элизабет обвинили в колдовстве и казнили, но в кратком изложении Холли она вышла победительницей. Эта роль могла бы стать возвращением Аманды на сцену. Вряд ли она принесет большую известность, хотя в наше время судить трудно. Если попадется подходящий инфлюэнсер – допустим, очередной влюбленный в сцену подросток, – Аманда сможет надеяться на умеренный театральный успех.

Ну надо же! Она быстро ответила Холли Шервин: да, большое спасибо, она определенно заинтересована в дальнейшем обсуждении.

И вот она в Хилл-хаусе, готова начать репетиции. Она быстро разобрала вещи, бросила в удобное с виду кресло несколько уютных детективов в бумажной обложке и штук пять шарфов и блузок. Остальное вывалила в ящики комода. Решила, что попозже развесит одежду, хотя знала, что вряд ли станет этим заниматься. Они здесь всего на две недели. Да и зачем? Проще найти то, что лежит на виду. Исключение составляла лишь косметика, которую она аккуратно разложила на туалетном столике.

На стене над ним висело старое посеребренное зеркало, и Аманда, как обычно, если ей выпадала возможность, остановилась, чтобы рассмотреть свое отражение. Кто-то называл это тщеславием, но Аманда находила это слово оскорбительным. Хотя что плохого в тщеславии? Если молодые женщины снимали по миллиону селфи, это называли раскрепощением. Аманда обновила помаду и тональный крем и улыбнулась лицу в зеркале.

В ответ ей скалилось изможденное существо с тусклыми черными волосами, прикрывавшими высокий лоб, с потекшей подводкой для глаз и алой прорезью рта. После недолгого испуга Аманда ощутила раздражение. Она повернулась и поправила шторы: насчет солнечного света она ошибалась, при нем она выглядела так, будто сидит под лампочкой мощностью в сто ватт.

Может, все-таки выбрать Желтую комнату, пока не приехали остальные?

Глава тридцатая

Я бросилась к двери в ванную и рывком открыла ее. На полу в такой же позе, как Ниса, стояла пожилая женщина.

– Прошу прощения! – вскричала Ниса. Обе поспешили подняться на ноги.

– Что вы делаете? – спросила я.

– То же, что и она. – Женщина ткнула пальцем в Нису. – Шпионю.

– Я не шпионила! Я…

– Аманда Грир. – Женщина опустила руку. Ее улыбка мгновенно вернула меня в прошлое, когда я, будучи восторженным подростком в тяжелых ботинках и старой фланелевой рубахе, повстречала ее в потрепанном шатре. – Я лишь проверяла, есть ли кто в соседней комнате. Теперь знаю.

Мы уставились друг на друга, и Ниса расхохоталась.

– Ну да… теперь знаете. Я Ниса Макари. Вас я, разумеется, знаю.

Аманда опустила глаза.

– Вы очень добры.

– Я Холли, – сказала я. – Передать не могу, как я рада видеть вас здесь…

Аманда схватила мою протянутую ладонь обеими руками и сжала с такой силой, как бывает на вечеринках после работы, когда каждый пытается понять, кто получил премию в конце года, а кто нет.

– Очень рада познакомиться с вами лично. – Аманда отпустила мою руку. – Этот проект – самый волнительный из всех, что я видела за много лет. А вы, Ниса… вы замечательная певица, да?

Она пристально посмотрела на Нису. Та покраснела.

– Да! И автор песен. Я адаптирую старые английские баллады…

– Народная музыка. – Аманда едва заметно кивнула, будто намекая, что они с Нисой состоят в одном таинственном клубе или проходят программу в двенадцать ступеней, которую Ниса почему-то скрыла от меня. – Обожаю народную музыку.

– Это не совсем фолк, – начала Ниса, но Аманда уже прошла мимо нее в нашу спальню. Она остановилась, осматривая кровать, бюро, кресло, затем подошла к окну и выглянула на улицу.

– Мне нравится желтый цвет, – вдруг сказала она, повернувшись, пристально посмотрела на меня. – Но мне он не идет. Делает старше. А вот вам наоборот.

Я шепотом поблагодарила ее. Никогда не ношу ничего желтого. Аманда бесцеремонно разглядывала меня, и я сделала то же самое. Темные волосы были все такими же пышными, хотя и менее густыми. Наверняка она их красит. Ей давно за шестьдесят, но на голове ни единого седого волоска. Лицо гладкое, почти без морщин – результат нескольких уколов ботокса в нужные места.

Ее лицо всегда прекрасно подходило для сцены. Большие глаза темно-синего цвета, изогнутые черные брови, слегка подведенные карандашом. Широкий, выразительный рот, высокий лоб. Чуть приплюснутый нос с легкой горбинкой: в старом выпуске «Шоу Дика Кэветта», который я посмотрела на «YouTube», она рассказывала, что в детстве упала и сломала его.

Не красивое лицо, но яркое. Как у Марии Каллас или Жанны Моро. Такое лицо должно привлекать внимание зрителей даже на последних рядах балкона. В кино смотрится не так хорошо, как на сцене. Долгие съемки крупным планом позволяли различить небольшую асимметричность. Один глаз чуть больше другого, а с определенного ракурса сильный подбородок чересчур выдается вперед.

При этом она умела передавать невыразимую хрупкость. Вечером перед поездкой в Хилл-хаус я заставила Нису посмотреть видеозапись постановки «Стеклянного зверинца»^[30] в Хартфордском театре, где Аманда Грир исполняла роль Аманды Уингфилд. Я не могла отвести взгляда от ее лица, когда ее хрупкая дочь Лора впервые открывает дверь и видит, как Джим, визитер, переводит взгляд с нее на ее мать, а затем оглядывается, прикидывая, как быстро сможет сбежать.

В эти секунды мы видим, как рушится целая жизнь, погребая под собой надежды Аманды Уингфилд так же быстро и безмолвно, как бросают в разверстую могилу цветок. Аманда Грир показывает это, не двигаясь, даже не моргая (что само по себе достижение). Я смотрела это видео раз десять и всякий раз ревела.

– Холли? – Я вздрогнула и заметила, что Ниса с любопытством наблюдает за мной. – Все в порядке?

– Да, конечно.

– Проходите, посмотрите мою комнату, – велела Аманда.

Мы прошли через ванную, где еще сохранилась старая обстановка – вместительная ванна на ножках, кафельный пол, раковина на возвышении. Там было множество полотенец, а унитаз явно заменили уже в двадцать первом веке.

– О, как тут мило, – притворно веселым тоном воскликнула Ниса, когда мы вошли в спальню.

В комнате царил беспорядок: всюду одежда, косметика, книги, пляжное полотенце. Аманда что, думала, это курортный отель? Спальня не отличалась от нашей, разве что стены выкрасили в уродливый розовый цвет, опять-таки предварительно не очистив их от старых пятнистых обоев. В результате стены как будто покрылись заживающими синяками.

Аманда рассмеялась хорошо отрепетированным смехом.

– Умоляю вас – редкостное убожество! Но мне нравится. Поможет войти в образ, как думаете? Весь этот дом… в Хилл-хаусе можно провести специальный показ «Ночи ведьмовства». Идеально подходит.

– Возможно. Пока что я просто хочу поставить пьесу в театре, где ее увидят. Ваша Элизабет в этом, несомненно, поможет.

– Как и музыка Нисы, – великодушно заявила Аманда, хотя не слышала еще ни одной ноты.

Ниса зарумянилась, а Аманда загадочно мне улыбнулась. Она подошла к кровати, взяла льняной жакет и повесила его в чулан.

– У нее есть чулан, – прошептала Ниса.

– У нас тоже. Он за шкафом.

– Умираю с голоду. – Аманда закрыла дверь в чулан, но та тут же медленно начала снова открываться. – Я ужинаю рано… Как насчет пяти часов?

Я выглянула на улицу. Небо потемнело, стало серым, как лишайник. На западе разливалось тускло-оранжевое марево, ветер кружил последние сорванные с деревьев листья.

– Отлично, – ответила я. – Давайте встретимся внизу около половины пятого. Мы предупредим Стиви.

Глава тридцать первая

Как только все расселились по комнатам, Стиви сразу разобрал свои вещи. Первым делом он достал игрушечный театр из картонной упаковки и поставил на комод. Аккуратно зажав пальцами вырезки из картона, он поместил их в отведенные им отделения. Искусно выполненная авансцена с красно-оранжевыми колоннами и алым подножием; картонный занавес темно-красного цвета под бархат с нарисованными золотыми кистями; различные декорации – картонные деревья и фасады домов, фигурный куст в форме птицы. За всем этим – еще более детализированная основная сцена: огромный серый замок Синей бороды; темный лес; горы с белыми вершинами вдалеке.

В последнюю очередь он разместил фигурку Синей бороды, трупы его жен и сжавшуюся от страха супругу, открывшую золотым ключом запретную дверь. От антикварного картона исходил тончайший запах туберозы и дыма, оставшийся от кого-то из прошлых владельцев.

Закончив расстановку, Стиви отошел подальше и с восхищением осмотрел миниатюрный театр во всем его красочном, золоченом великолепии. Ему нравилось представлять, что он живет в этом воображаемом пространстве – наверное, не в обществе Синей бороды, но все же в крошечном вторичном мирке внутри большого мира. Это успокаивало его так же, как компьютерные игры и социальные сети успокаивали его друзей.

Он открыл ящик, чтобы убрать одежду – несколько свитеров, плотные шерстяные носки, джинсы и брюки цвета хаки. Стиви придерживался философии, основанной на картинке, которую давным-давно видел в доме прошлой пассии. На ней был изображен человек за молитвой с надписью: «Я не прошу много, но то, что у меня есть, должно быть очень хорошего качества».

Роман с той пассией у Стиви не сложился. В его жизни вообще мало что сложилось, будь то карьера, отношения или жилье. Уже несколько лет – вернее, как он недавно с огорчением понял, несколько десятков лет – он переезжал с места на место, присматривал за чужими домами и питомцами, делал уборку, а иногда жил у любовников.

«Я как петарда, – написал он в своем профиле в «Grindr». – Сгораю быстро и жарким пламенем. Обожгу вам пальцы, если попытаетесь меня удержать, а потом остыну». Одни считали это забавным, другие – даже сексуальным, но только близкие друзья, как, например, Холли, знали, что это правда. Он оставил за собой крошечную квартирку в Челси с фиксированной арендной платой, которую сдавал одной и той же женщине вот уже семнадцать лет. Когда ему становилось совсем плохо, она уезжала на выходные или на месяц, а Стиви приводил себя в порядок. Оставаться в своем уме – более-менее – ему помогала подработка в «Восходе Гекаты», где он составлял микродозы психоделиков для виккан и неоязычников, а также периодическая работа со звуком.

Стиви вздохнул и сделал глубокий, очищающий вдох носом, жалея, что у него нет кокаина. Вот что прочистило бы ему голову. Он неделями ждал этой поездки, но, оказавшись здесь, чувствовал не только радостное возбуждение, но и определенную взвинченность. Он не выступал уже несколько лет; последней была постановка «Рождественской песни» по «Zoom», где Стиви сыграл призрака Марли. Он хотел исполнить роль Боба Крэтчита, но не сумел убедить режиссера.

– Ты похож на призрака Марли, Стиви! – Судя по ее тону, это был комплимент, но он не понимал, как эти слова можно воспринять таким образом.

Дьявольский пес Томасин – явно роль получше. К тому же он, несомненно, радовался участию Нисы в проекте. Он ни за что не станет опять с ней спать, тем более когда рядом Холли, тем более когда они вместе работают. Те дни давно миновали, как и привычка нюхать кокаин и находить любовников по интернету.

Теперь он жаждал забвения иного рода – раствориться не в человеке или наркотике, а в темноте гримерки, которую познал в детстве, в мире, который не должен был изведать в столь юном возрасте и бежать из которого ему уже никогда не удастся. Теперь он это знал.

Впервые прочитав сценарий Холли и увидев, что она сделала с Томасином, он узнал себя в черном псе – твари, соблазненной великим злом, которая в дальнейшем обольщает других. Стиви никогда не совершал ничего, подобного ужасам, через которые прошел в детстве, но на его совести были вещи, по-прежнему не дававшие ему спать. Голоса в голове, видения, от которых он не мог избавиться, сколько бы ни пил или курил.

Когда он был совсем юным, актерство приносило ему радость. Сейчас он мог надеяться лишь на прозрение и шанс исчезнуть, пусть даже всего на несколько часов во время репетиции или работы за компьютером над созданием звука, который неизбежно привлечет других людей.

Он приехал сюда, чтобы сделать все это. Он был благодарен Холли за эту возможность; благодарен Нисе за ее присутствие, за ту искру, которую она по-прежнему в нем разжигала. Он выдохнул, досчитал до восьми, встал и встряхнул руками. Повернулся, чтобы окинуть взглядом комнату.

Симпатичная комната, подумал он. Фиолетовая. Ладно, не слишком симпатичная, но сойдет. Пышные занавески от Лоры Эшли, покрывало в тон – очень старомодное, но, судя по запаху, чистое. В комнате было прохладно, но он любил спать в холоде.

Он направился к двери и тут увидел что-то на полу под комодом. Один из его новых шерстяных носков. Он точно помнил, как сложил их все и аккуратно убрал в верхний ящик, помнил, как провел пальцем по ровным рядам, словно музыкант, проверяющий только что настроенное пианино. Ему нравилось во всем соблюдать порядок. Ниса утверждала, что у него обсессивно-компульсивное расстройство, но это помогало ему побороть тревогу, особенно в незнакомом месте. Как носок мог упасть? Стиви нагнулся, глядя на носок, свернувшийся возле стены.

– Как ты туда попал?

Он встал на колени перед комодом, но все равно не сумел достать носок. Тогда он встал и потянул на себя тяжелую мебель. Подняв носок, он начал двигать комод обратно, но остановился.

В комнате по периметру шел деревянный плинтус, частично прикрытый обрывками старых обоев с фиолетовым узором. Сдвинув комод, Стиви обнаружил участок стены, где плинтуса не было. Туда вставили небольшую панель, дюймов шесть в высоту и почти столько же в ширину.

Не панель – крошечную деревянную дверку, хвойно-зеленую, с латунной ручкой размером с головку кнопки. Стиви в ошеломлении разглядывал ее. Он вытер пыль и приставшую к дверце паутину, сжал крошечную ручку большим и указательным пальцами и потянул. Она не сдвинулась. Он снова дернул. Ничего.

Нахмурившись, он просунул ноготь в узкую щель над дверью, почувствовал, как к пальцу липнет грязь и крошки гипса. Убрать эту грязь можно ножом или каким-нибудь другим инструментом.

С минуту он сидел на месте, глядя на свое открытие. Его охватил странный восторг, возбуждение и в то же время страх, сравнимый с тем, что он испытывал, встречаясь с кем-нибудь в клубе, чтобы по-быстрому заняться сексом, или сидя за звукорежиссерским пультом на премьере, не зная, будет ли зал аплодировать.

Он никому не расскажет о своей находке. Сам не зная почему, он был совершенно уверен в необходимости сохранить это в тайне. Ради защиты дверцы. Холли захочет вставить ее в пьесу в качестве мотива или символа. Ниса использует ее в песне.

А Аманда…

Он скривился, представив, как Аманда Грир встает на корточки и царапает ногтями крошечную дверку, отрывая миниатюрную ручку, и вот уже вся конструкция разваливается на гипсовую крошку и деревянные щепки. Нет-нет-нет-нет-нет.

Он встал, сжимая в руке носок, придвинул комод обратно к стене, спрятав таким образом дверцу от посторонних глаз, выключил свет и отправился ужинать вместе с остальными.

Глава тридцать вторая

«К счастью, Холли Шервин выглядит несколько лучше, чем когда была подростком» – так думала Аманда, спускаясь вниз к ужину. Сбросила большую часть щенячьего жирка, остригла волосы, покрасилась в блондинку. На фотографии на сайте она выглядела красивее, но ведь так всегда бывает?

А вот ее девушка, Ниса – Аманда решила, что они вместе, иначе зачем им делить ту ужасную спальню? – вот она красавица: миниатюрная, смуглая, с коротко стриженными волосами и насыщенно-карими глазами, которые при свете казались золотыми. Аманда посмотрела несколько записей ее выступлений в интернете. Ниса Макари – настоящая звезда. Невероятный диапазон голоса, хотя Аманде больше всего нравились ее собственные песни.

Что до пьесы Холли, это, похоже, оболочка для музыки Нисы и потенциальный билет в звезды для той, кто сыграет ведьму. А может, и для исполнителя роли черного пса. Надо бы узнать, кто его играет. Не хватало еще делить сцену с животным, ребенком или куклой.

Впрочем, доминировать на сцене все равно будет Аманда в роли ведьмы. Сцена станет ее священным пространством. Актеры редко говорили, что одержимы персонажем во время выступления. Все дело в технике, дисциплине, практике и так далее, не говоря уж о пищевых расстройствах, пластических операциях, зависимости, нарциссизме, а иногда и социопатии. Аманда все это знала; она училась в Джульярдской школе и занималась со Стеллой Адлер^[31], принимала участие и в классике, и в чепухе.

Зрители часто даже не могли понять, кто перед ними: звезда, почти звезда или бывшая звезда. Но она знала: видела, как во время выступления великого актера на него что-то находит. Банальная реплика превращается в поэзию. Слова, на бумаге казавшиеся бессмысленными, приобретают ореол заклинания. И это логично: изначально театры были священными пространствами. Первые актеры, скорее всего, принимали участие в ритуальных жертвоприношениях. Здесь явно действовала древняя сила. Как иначе объяснить, что люди до сих пор ставят Еврипида?

Актерам не нравилось, когда Аманда говорила такие вещи, а режиссеры и вовсе это ненавидели. Когда Аманда упомянула это при режиссере «Медеи», молодом даровании, раньше работавшем с Питером Селларсом^[32] (не тем, который смешной, а другим), он уставился на нее так, словно она плюнула на пол в его кабинете.

Когда Аманда спустилась, Холли и ее девушка уже были в кухне, равно как и приехавший с ними молодой человек. Стиви как-то-там. Приятель Аманды, Джереми, рассказывал ей о нем – они знали друг друга по городской клубной сцене. В детстве он играл в «Оливере!», там произошла какая-то неприятная история.

Лидделл, вот как его звали. Как девочку, которая вдохновила «Алису в Стране чудес». Наверное, он был прелестным ребенком. Даже сейчас выглядел так, словно питался свежим воздухом и добротой. Аманда помедлила в коридоре, готовясь к встрече: пригладила волосы, расправила плечи, – и сунула голову в дверной проем.

– Ах, так вот где вечеринка?

– Аманда! Да, проходите, поможете нам вывалить все на стол.

Холли подала ей блюдо, и тут к ней подскочил Стиви, сжимая в каждой руке по нескольку серебряных столовых приборов.

– Аманда Грир, у нас с вами есть общий приятель…

И вот они уже все перезнакомились и устроились за обеденным столом. Он был огромный, за ним могло поместиться человек двадцать, но все они подтащили стулья к тому его концу, что был ближе к кухне, дверь в которую Холли оставила открытой. В столовой царил полумрак, освещение исходило лишь от старой настольной лампы, несколько зловещей и чем-то напоминающей стиль ар-нуво, как тот рисунок Обри Бирдсли^[33], который Аманда увидела в галерее «Тэйт» и тут же пожалела об этом.

Через несколько минут замигала лампочка, и Аманда воскликнула:

– Будем проводить спиритический сеанс?

Ниса рассмеялась, Холли слегка обеспокоилась, а Стиви вскочил и убежал на кухню, где нашел несколько свечей в тяжелых серебряных подсвечниках. Он зажег их и поставил на стол – отбрасываемые ими длинные тени стали расползаться по углам комнаты. Однако светлее не стало, и Аманда распахнула дверь в коридор.

– Боже мой, здесь хоть глаз выколи! – Однажды, не так давно, она упала в собственном доме. Правда, тогда она предварительно осушила бутылку пино гриджо, но такое могло произойти с каждым. – Никому не пришло в голову оставить свет включенным?

– Не уверена, что мы вообще знаем, где выключатели, – задумчиво произнесла Ниса. – Ты их видела, Холс?

Холли нахмурилась.

– Нет, но…

– Все будет хорошо, – заверил Аманду Стиви. – Я провожу вас до спальни и прослежу, чтобы ничего не случилось.

– Спасибо, – сухо сказала она. Он что, принял ее за свою бабушку? – Уверена, со мной все будет в порядке.

Ужин получился превосходным: запеканка, которую Тру приготовил заранее, а также свежеиспеченный хлеб и зеленый салат. На десерт даже был яблочный пирог. Аманда почувствовала облегчение, увидев, что Холли принесла несколько бутылок рейнского на ужин. Аманда тоже привезла в Хилл-хаус вина, а также две бутылки односолодового виски восемнадцатилетней выдержки. Все это пока оставалось у нее в комнате. Ниса сделала несколько снимков для социальных сетей. Аманда не преминула поднять подбородок и наклонить голову, показывая лучший ракурс.

– Хэштег «Хилл-хаус»? – спросила Ниса, держа палец над экраном.

– Может, «Ночь ведьмовства»? – предложила Холли.

– Да все равно.

Ниса застучала пальцами по экрану телефона. Аманда предпочла бы сначала посмотреть на фотографии, чтобы убедиться, что выглядит прилично, но, как оказалось, не стоило беспокоиться.

– Сигнала нет, – огорчилась Ниса. – Разве Эйнсли не говорила, что здесь есть связь?

– Эйнсли говорила, она работает с перебоями, – поправила Холли. – Наверху лучше, но она советовала не соваться в большую комнату в конце коридора. Там небезопасно. Видимо, как в башне. Строительные проблемы.

– Это всего лишь оправдание, – сказал Стиви. – Если не убийца с топором, то хотя бы строительные проблемы. На самом же деле это значит, что в доме водятся духи.

– Нет тут никаких духов! – Холли выглядела раздраженной. – Даже Эйнсли сказала, что их тут нет. Об этом надо предупреждать, прежде чем сдать дом в аренду.

– Прежде чем продать, – сказала Ниса. – Сейчас на рынке недвижимости такая обстановка, что можно вообще ни о чем не предупреждать.

– Всегда хотела увидеть настоящий дом с привидениями, – улыбнулась Аманда. Утром она пригласит Нису на прогулку и как бы невзначай предложит добавить к хэштегу ее собственное имя. – Неплохая получится история, когда будем рекламировать пьесу.

Холли отодвинула бокал с вином.

– С нетерпением жду этого разговора. – Она встала, пошла на кухню и вернулась со стаканом воды.

– Все хорошо, – успокаивающе сказала Ниса и потерла шею подруги. – Спасибо, Холли, за то, что мы все здесь собрались.

Аманда потянулась за бутылкой и подлила вина в бокал.

– Sláinte^[34], Холли, – сказала она.

– Sláinte, – вторили остальные.

Все, кроме Стиви, со звоном чокнулись. Ниса вздохнула.

– Ну же, Стиви!

– Что? – удивилась Аманда.

– Отказывается произнести тост, – сказала Ниса. – Он…

– Вовсе нет, – перебил Стиви. – Но чокаться не хочу.

– Почему?

– Мой дедушка поляк говорил, что это к несчастью. Разбужает злых духов.

– Разбужает? – Аманда залпом выпила вино и протянула Нисе пустой бокал. – Ты что, Робин Гуд? Ладно, так или иначе, за здоровье Холли. Чокнемся. – Она наклонила стакан к Стиви и пролила красное вино на скатерть. – О, прошу прощения! – воскликнула она, но вытирать не стала.

Холли начала вставать, но Ниса усадила ее обратно.

– Да ладно тебе, оставь!

– Будет пятно.

– Одно уже есть. Смотри.

Ниса указала на большое пятно цвета печени в центре скатерти. Аманда увидела пятнышко поменьше и потемнее около своей тарелки. Раньше она его не замечала. Это она что-то пролила? Вряд ли. Аманда коснулась пятнышка и подняла палец. На коже остался мазок, как от мякоти подгнившей сливы. Женщина поспешно вытерла руку о скатерть, надеясь, что никто не заметил.

– Какие планы на завтра, Холс? – спросила Ниса.

– Первое чтение. Давайте в десять? Ниса, может, ты представишь пару песен?

– Замечательно! – воскликнула Аманда и заметила, как Холли поджала губы.

Стиви кивнул.

– Отлично.

– Я думаю перед этим прогуляться, повторить реплики, – сказала Аманда. Пятно цвета сливы расползалось по скатерти. Она подвинула тарелку, чтобы прикрыть его, встала и пересела на другую сторону стола, где было больше света. – Кто-нибудь желает составить мне компанию?

– Я не прочь, – сказал Стиви. – Наверное.

Все замолчали, потягивая вино и ковыряя остатки десерта. Стиви как будто что-то сосредоточенно обдумывал – неужели ее замечание о Робин Гуде? «Возьми себя в руки, мальчик», – подумала она и налила себе еще вина.

– Эйнсли говорит, в Хилл-хаусе нет призраков, – сказал он. – Мне кажется, это несколько несправедливо. Зачем нужно такое место без призраков?

– Она не права. – Аманда поставила бокал и сделала медленный, всеобъемлющий жест, который использовала, играя Просперо, в конце той чикагской постановки «Бури». В рецензии «Трибьюн» написали, что она больше напоминает Норму Десмонд^[35], нежели чародея, но Аманда сочла это комплиментом. – Мы – здешние призраки, – заявила она. – Мы актеры и пропускаем духов сквозь себя. Что такое актерское мастерство, по-вашему? Мы возвращаем мертвых к жизни.

– Герои пьесы не мертвы, – сказала Холли. – Они вымышленные.

– Но они и не живые, не так ли? До тех пор, пока мы не призовем их. – Аманда уже произносила эту речь раньше – на занятиях по актерскому мастерству в колледже и на мероприятиях по сбору денег в общественных театрах. Только там ее никто не перебивал. – Мы запоминаем слова, располагаем ритуальные предметы в пространстве, рядимся в особые одежды. И после недель или месяцев подготовки преображаемся. Становимся одержимы. В нас входит нечто иное.

Последние несколько слов она прошипела, переводя взгляд с Холли на Нису и Стиви. Пламя свечи дрогнуло, и она, с радостью отметив про себя завороженное выражение на лице Стиви, продолжала:

– Если вы откроете себя этому – если слова у вас под кожей, и вы чувствуете, как они двигаются одновременно с вами, – вы становитесь сосудом. Веками мы снова и снова возвращаем к жизни персонажей: Клитемнестру и Гамлета, Дуги Хаузера и Прайора Уолтера, Александра Гамильтона и, конечно, твою Элизабет Сойер…

Она повернулась к сидевшей рядом Холли.

– Элизабет Сойер, – повторила она. – Мы возвращаем ее к жизни, мы с тобой…

Она позволила голосу раствориться в тускло освещенной комнате и скромно наклонила голову, ожидая аплодисментов, которые обычно начинались в этом месте.

– Что это? – воскликнул Стиви.

Она подняла голову и проследила за его взглядом – Стиви смотрел не на нее, а на скатерть.

И не только Стиви: все сидевшие за столом раскрыли рот от изумления. Аманда опустила взгляд. По белой ткани расплывалось пятно цвета красного вина или свекольного сока.

«Но не крови, – подумала она, отодвигая стул и вскакивая на ноги, – не крови! Разве это может быть кровь?»

Глава тридцать третья

Аманда отшатнулась от стола. Я подхватила ее, но она отчаянно пыталась оттолкнуть меня на глазах у изумленных Нисы и Стиви. Она много выпила, больше остальных, хотя очень уж пьяной не выглядела. Язык не заплетался, лицо не покраснело. Напротив, оно стало мертвенно-бледным.

Наверное, от смущения. Этот номер про актерское мастерство и одержимость, пронзительные взгляды и хорошо выверенные паузы, чтобы аудитория могла посмеяться и выразить восхищение, – некоторые актеры постоянно так делают, поскольку не в состоянии поддержать обычный разговор. Стиви называет это «смерть от монолога». Сейчас я испугалась, что у нас на глазах случится настоящая смерть.

– Аманда! Аманда, что с вами?

У нее какой-то припадок? Я видела расползавшееся по столу пятно и решила, что это вино, но его было слишком много. Мне казалось, она пролила совсем чуть-чуть. Больше похоже на кровь. Может, она разбила стакан и порезалась?

Я осмотрела ее ладони, обнаженные запястья и предплечья. Крови не заметила.

Аманда глубоко вдохнула и пробормотала:

– Все хорошо. – Она успокоилась, и я отпустила ее. – Честное слово, все в порядке, просто… перебрала вина. Не привыкла пить.

– Конечно, – сказала я и отошла от нее, проверяя, насколько твердо она держится на ногах. – Не хотите пересесть? Ну… куда-нибудь на другое место?

– Нет, благодарю. – Она сделала еще один глубокий вдох и выпрямила спину, словно балерина у станка, выдохнула и закрыла глаза. Открыв их, слабо мне улыбнулась. – Пожалуй, пойду прилягу.

– Конечно. – На часах не было и восьми, но казалось, будто уже поздний вечер. – Я вас провожу.

– Я провожу, – сказал Стиви. – Я человек слова.

С преувеличенной галантностью он протянул ей руку. Аманда помедлила, но взяла ее.

– Все нормально… правда. Но… спасибо. – Она повернулась и внимательно посмотрела на скатерть. – Что это, черт возьми, было? Я пролила всего капельку вина!

– По-моему, какая-то полироль или пятно с дерева под тканью, – сказала Ниса. – Я видела такое на старой мебели. При повышенной влажности иногда проступает старый лак. Моя мама покупает вещи на гаражных распродажах, приводит их в порядок и продает у себя в магазине, – пояснила она Аманде. – И вот, смотрите… – Она убежала на кухню, а когда вернулась, протянула Стиви большой фонарик. – Нашла в буфете. Там их целая куча. Может, нам каждому взять по фонарику?

Стиви забрал у нее фонарик и включил.

– О’кей, туристы, увидимся позже.

Он вывел Аманду из комнаты. Вскоре я услышала, как они медленно поднимаются по лестнице.

Глава тридцать четвертая

Стиви аккуратно держал Аманду за руку, сопровождая ее вверх по ступеням. Вроде с ней все хорошо. Она не пьяна, просто притихла.

Он ее не винил, будучи и сам прекрасно знаком со смущением, которое быстро преобразуется в нечто куда более пугающее: ощущение иной сущности, берущей над тобой верх, прежде чем придешь в себя и изгонишь ее. С ним такое обычно происходило из-за секса, а не из-за алкоголя или наркотиков. Похоже, в случае Аманды виновата выпивка. Он постарается присмотреть за ней, проследить, чтобы она пила побольше воды и не пыталась в одиночку ходить в темноте по этой мрачной лестнице.

– Холли говорит, у тебя есть идеи для сцены, где Томасин расправляется с врагами Элизабет, – сказала Аманда. – Превращает их в жуков и съедает.

Странная тема для ни к чему не обязывающей беседы. Впрочем, и пьеса странная. Стиви кивнул.

– Верно. В точильщиков. Они водятся в таких старых домах, издают очень узнаваемый звук за стенами и потолком. Надеюсь, удастся его записать. Ой, осторожнее! – Он подхватил ее, когда она, добравшись до лестничной площадки, оступилась. – Нам не нужен очередной несчастный случай на производстве, – улыбнулся он, но в следующий миг на лице появилось виноватое выражение. – Черт, простите, я не имел в виду…

Она холодно смотрела на него. Дойдя до ее спальни, он открыл двери и протянул руку, чтобы помочь ей, но актриса его оттолкнула.

– Благодарю. – Она включила в комнате свет и без лишних слов закрыла дверь.

Стиви стоял в коридоре, охваченный ужасом. Надо же было ляпнуть такую гадость! Да что с ним такое? Впрочем, весь вечер получился каким-то странным.

«Ее беспокоит, что мы о ней думаем», – размышлял он, идя дальше по коридору. Неудивительно, если вспомнить, что случилось с Джейсоном Прэттом. Конечно, все всё знают, но никто, кроме него, не говорил об этом вслух.

Но ведь это произошло так давно… Возможно, Аманда просто сожалела о своем монологе об актерах и одержимости. Как раз такую мистическую чепуху Стиви и его друзья-неоязычники любили обсуждать до поздней ночи.

А еще она опрокинула бокал с вином. Похоже, даже целую бутылку. Он надеялся, что скатерть не является чьей-нибудь фамильной ценностью.

Он шел по коридору, ожидая, что сейчас появятся Ниса и Холли. Спать ложиться не хотелось. Но они не спешили, и он ушел к себе. Стиви не помнил, чтобы оставлял свет включенным, но был рад, что сделал это. Не придется спотыкаться в темноте. Судя по звукам снизу, Холли и Ниса как раз врезались в мебель; раздался громкий стук, будто упал стул. В комнате было холодно. Он быстро разделся, нырнул в постель и поплотнее закутался в одеяло.

Включил телефон, чтобы проверить сообщения, и с отвращением отшвырнул его. Ужасная связь. Он глубоко вздохнул. Ну и ладно, ему все равно. Всегда можно поехать в Хиллсдейл и найти какое-нибудь место, где есть связь. Офис Эйнсли или кафе. Он слишком устал, чтобы читать, поэтому повернулся на бок и потянулся к выключателю стоявшей на тумбочке лампы. Когда взгляд упал на комод, он замер.

Маленькая зеленая дверка!

Одна лишь мысль о ней вызвала неожиданный прилив радостного ожидания, похожего на возбуждение, но, как ни странно, еще более сильного. Кто вырезал ее там? И куда она ведет? Краска была ярче, чем в других местах в Хилл-хаусе, а латунная ручка сияла, будто ее только что начистили. Может, здесь спал ребенок, и за дверкой скрывался тайник для игрушек? Она слишком мала, чтобы заползти в нее.

Хотелось снова взглянуть на нее, но для этого пришлось бы двигать комод. Это привлекло бы чье-нибудь внимание, в первую очередь Нисы.

Он чувствовал нерациональное, непреодолимое желание сохранить существование дверки в тайне. Она предназначалась ему, даже если за ней не было ничего, кроме пыли и мышиного помета. Он найдет способ при встрече осторожно расспросить о ней Мелиссу. Стиви натянул одеяло на голову и через несколько минут уснул.

Глава тридцать пятая

– Что ж, было весело, – сказала Ниса, после того как Стиви и Аманда ушли наверх. Она обняла меня за плечо и поцеловала в губы. – Ты очень хорошо справилась.

Я сунула руку ей под рубашку.

– Спать еще рано, я даже знаю, чем можно заняться.

– Принеси еще один фонарик. Я займусь скатертью.

После полумрака столовой у меня защипало в глазах от яркого потолочного света в кухне. Ниса убрала остатки ужина в холодильник. Мелисса сказала оставить посуду в раковине, но я быстро сполоснула ее и сложила стопкой. Меня успокаивала бытовая рутина, да и кухонная обстановка тоже. Печь и шиферная раковина выдавали ее возраст, но духовка, микроволновка и кофеварка придавали ей некий лоск, налет роскоши.

Я взяла фонарик и повернулась к Нисе, наливавшей воду в раковину.

– Просто оставлю на ночь, – сказала она, замачивая испачканную скатерть. – Господи, вода ледяная. Скатерть вся в пятнах. Не думаю, что их удастся вывести. – Поежившись, она вытерла мокрые руки о джинсы. – Пошли. Фонарик у тебя?

Мы вышли в коридор. Ниса выключила на кухне свет, и я замерла на месте.

Никогда не бывала в подобной темноте. Я не просто ничего не видела и не чувствовала, я словно растворялась в бездне, подобно замку из песка во время прилива. Я не чувствовала фонарика в руке, не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть. В течение нескольких секунд не могла вспомнить, где я, кто или что я. Я осознавала себя лишь песчинкой в мироздании, поглощенной всеобъемлющей тьмой.

– Дай сюда!

Что-то коснулось моих пальцев. Рука Нисы. Она забрала у меня фонарь, включила его и направила луч мне в лицо. Я заслонила глаза ладонью.

– Холли! Дорогая, что с тобой?

Казалось, я утратила дар речи. Наконец мне удалось выдавить:

– Не… не знаю, что произошло. По-моему, тут плохой воздух. Может, в подвале радон или еще что-то.

– Радон без запаха? Ты просто устала. Даже я устала, а я не сделала и половины того, что провернула ты, организовав это сборище. Столько вина выпили, – продолжала она, ведя меня к лестнице и наверх. – Да еще Норма Десмонд со своей речью про Клитемнестру и Дуги Хаузера^[36]. Дуги Хаузер!

Она расхохоталась, не в силах сдержаться, и я зажала ей рот рукой.

– Она тебя услышит!

– Она уже спит. Видишь?

Мы вышли на лестничную площадку. Ниса указала на дверь в спальню Аманды. Под ней не было полоски света. Прошло не более пяти минут с тех пор, как Стиви проводил ее наверх. Должно быть, она сразу отключилась. Мы прислушались, но ничего не услышали, и Ниса повела меня в нашу спальню.

Я включила прикроватные лампы, а Ниса тем временем разделась и ушла в ванную. Я села на кровать. Необъяснимый ужас улетучился. Ниса права: я вымоталась и немного опьянела.

Поведение Аманды за ужином обескуражило меня. Я читала то, что писали о ней в таблоидах, но это было восемнадцать лет назад. С тех пор она играла менее заметные, но все еще сильные роли, а то происшествие я воспринимала как «ужасный несчастный случай» – именно так называла его она.

– Твоя очередь, – сказала Ниса, выходя из ванной.

Я почистила зубы, умылась и постояла перед дверью в комнату Аманды, прислушиваясь: из ее спальни доносился тихий монотонный звук.

– Она точно спит. – Я закрыла за собой дверь в ванную, разделась, натянула футболку и легла в постель рядом с Нисой.

– Хорошо, что ты здесь главная, – сказала она. – Со мной, Стиви и Амандой у тебя будет немало забот.

Я рассмеялась и обняла ее. Фланелевые простыни пахли лавандой и уже впитали тепло тела Нисы. Мы поцеловались. Ее рот и руки тоже были теплыми.

– Я держала их под горячей водой целых пять минут, – сказала она. – Клянусь, от холода они у меня аж онемели. Внизу, в темноте, я так замерзла, что ничего не чувствовала.

– Я могу это исправить, – сказала я и выключила лампу.

Глава тридцать шестая

Обычно после секса я сразу засыпаю. У Нисы случается прилив энергии, она не ложится, а слушает подкасты об убийствах или записывает тексты в тетрадку, пока смотрит какой-нибудь непонятный фильм Жака Риветта^[37] на канале «Критерион».

Но сегодня Ниса почти сразу задремала. Темные кудряшки чернильными росчерками разметались по лбу. Я наклонилась, поцеловала ее, откинулась на подушку и уставилась в окно в надежде разглядеть хоть какое-то подобие звезд. Не было ничего, кроме мрака ночи, шороха веток и тихого дыхания Нисы.

Не знаю, как долго я не спала. Возможно, несколько часов, хотя я ни разу не заглянула в телефон узнать время. Когда не можешь заснуть, самое худшее – это постоянно, точно одержимый, смотреть на часы. Вернулся всеобъемлющий ужас, который накрыл меня внизу, ощущение, будто я растворяюсь, сохраняя лишь искру сознания. Я закрыла глаза и сразу открыла, чтобы понять, вижу ли я что-нибудь.

Ничего. Я не видела ничего – ни окон, ни стен, ни Нисы рядом со мной. Темнота напоминала жидкость без вкуса или запаха, до которой нельзя дотронуться, но которая каким-то образом затекла мне в глаза и впиталась в них. Я попробовала поднести руку к лицу, но это оказалось слишком трудно. Изнеможение пригвоздило меня к постели, и я пребывала между бодрствованием и отчаянным желанием забыться сном.

Не знаю, когда впервые послышались голоса. Я начала замечать их лишь постепенно, как бывает, когда просыпаешься от слишком тихого звонка будильника.

Этот звук ни с чем не перепутаешь – ни с ветром, ни с шелестом листьев, ни с дождем, ни с похрапыванием Аманды в соседней комнате. Это был очень тихий шепот. Слов я не могла разобрать. Два голоса, один более низкий. Не мужской, а скорее похожий на вкрадчивое бульканье, как когда вода сливается в засоренную трубу.

Другой голос звучал тише, но был еще более отвратительным, одновременно гортанным и шипящим. Иногда он становился таким тихим, что я едва слышала его и изо всех сил напрягала слух, чтобы уловить хоть слово. То и дело доносились звуки, похожие на кашель или хрипы при удушье, но я знала, что на самом деле это смех.

Время от времени в кошмарном бессмысленном бормотании мне удавалось уловить более понятный звук – мое имя. Бульканье стало настойчивее, будто намекая на что-то или даже в чем-то обвиняя. Я не могла пошевелиться, и вскоре страшная тяжесть начала давить мне на грудь, делаясь все тяжелее и тяжелее, пока я не начала задыхаться. Я читала о таких кошмарах – ведьмы и ночные демоны ездят верхом на спящих жертвах.

Но я не спала. Я сжала руку в кулак и вонзила ногти в ладонь, давя все сильнее, пока не почувствовала, как рвется кожа и из-под пальцев течет кровь. Но боль при этом казалась слабой, приглушенной, будто мне сделали анестезию.

На грудь давило все сильнее, а голоса продолжали журчать, как непрерывное капание грязной воды с крыши в стоки, забитые гниющими листьями и мягкой разложившейся плотью застрявших там мелких птиц. В нос ударил запах разложения. Я пыталась найти в себе силы закричать и разбудить Нису – но это привлекло бы их внимание.

Постепенно голоса стихли. Запах разложения развеялся, уступив место запаху плесени и моего собственного едкого пота. Я закуталась в одеяло. Кожа покрылась мурашками, в висках пульсировало. «Может, я заболела, – подумала я, – и все это был лихорадочный сон».

Должно быть, я заснула. А когда проснулась, Ниса стояла у окна и сквозь раздвинутые шторы в комнату лился солнечный свет.

– Доброе утро, соня! – Она посмотрела на меня и улыбнулась. – Я спала как убитая. А ты?

Я села и осмотрелась. Голова слегка кружилась. Солнце высветило все неровности желтой краски, положенной поверх обоев, каждую крошечную трещинку в стене под ней. Я вытащила руки из-под одеяла, и меня вдруг снова охватил страх, но на бледных ладонях не было ни следа от ногтей. Я посмотрела на Нису; та снова вернулась к окну.

– Да так, нормально. Странные сны… Что ты разглядываешь?

– Вон того парня… – Она ткнула пальцем в окно. – Он все время пялится на дом.

– Может, потому что ты пялишься на него. – Я вылезла из кровати и подошла к окну. – Где он?

– Вон там, на опушке… Ой, нет! Убежал… наверное, заметил нас.

– Беспокоиться стоит?

– Нет, просто какой-то мальчишка. Подросток. Может, живет у Эвадны.

Она повернулась и прижалась ко мне, многозначительно глядя на кровать.

– Мне очень нужен кофе, – сказала я. – И нам пора работать.

– Ммм…

Она уткнулась лицом мне в шею. Я снова бросила взгляд в окно. Среди качавшихся на ветру берез двигалась тень. Я попробовала разглядеть получше, но больше ничего не увидела.

Глава тридцать седьмая

Аманда проснулась рано без какого-либо намека на похмелье. Остальные, конечно, решили, что прошлой ночью она изрядно напилась, но выпила она всего полбутылки вина.

Ну, может, чуть больше, она не следила – но разве у них было не праздничное застолье? Молодые нынче такие пуритане. «Думаешь, если ты такой уж святой, так на свете больше не будет ни пирогов, ни хмельного пива?»^[38]

И она никогда не пила по утрам, разве только в постели с кем-нибудь, желательно в чужом городе. Этого так давно не случалось, что иногда ей казалось, будто такого никогда не было или же она путала реальность со сценой из фильма, в котором снималась.

Жаль, что так вышло со скатертью, но, честное слово, кто же в наше время пользуется белыми скатертями? Белый цвет просто притягивает неприятности. Красный впитывает или скрывает различные грехи. Вино, соус для спагетти, кровь.

Спала она крепко, но пару раз просыпалась и слышала, как в соседней комнате перешептываются Холли и Ниса. Было часа два или три, слишком поздно для ночной беседы между взрослыми. Тихий, насмешливый шепоток, свойственный вредным девицам, хотя один из голосов, скорее, напоминал мужской. Должно быть, к ним пробрался Стиви, и они втроем сплетничали про Аманду, пока она спала. Старая карга, ей самое оно играть Элизабет Сойер! Аманду так и подмывало постучать в дверь или отправить им сообщение: «Я ВАС СЛЫШУ», – но она заснула раньше, чем успела это сделать.

Теперь она встала с постели и, прежде чем войти в общую ванную, немного постояла, прислушиваясь, у двери. Потом умылась и нанесла макияж, который воплощал золотую середину между видимым отсутствием макияжа и заявлением, что она не сдалась, что ей не все равно, что именно с этим лицом она родилась, не считая отшелушивающих процедур каждые несколько месяцев и периодических уколов ботокса.

Закончив, она вернулась в комнату и оделась, а затем заперла дверь из ванной к себе в спальню. Не хотела, чтобы они тут шныряли. Из коридора они бы не посмели прошмыгнуть, зато из ванной – запросто. Хитрые, мелкие проныры, лишь бы воду мутить. «Страсть держит сцену, женщины – сюжет»^[39]. Она натянула ботинки для прогулки, схватила куртку и вышла из комнаты.

Прикрыв за собой дверь, Аманда остановилась и прислушалась. За стенными панелями что-то скреблось, будто крохотные коготки царапали гипс и дранку. Вообще-то не такие уж крохотные – похоже, там крыса. Неожиданно шум прекратился – видимо, существо, его издававшее, куда-то убежало. Аманда решила преподнести эту новость за ужином. Крысы! Вот все всполошатся!

Внизу никого не было; очевидно, все еще спали. Пустынная лестница и главный вестибюль словно чего-то ждали, напоминая театр в ночь перед премьерой. Она осмотрела полированное дерево, истертый, но дорогой ковер, отмеченный следами пылесоса. Сколько усилий приходилось тратить на уход за старым домом, который большей частью стоял пустым.

«Эйнсли говорит, в Хилл-хаусе нет призраков», – заметил прошлой ночью Стиви.

Но ведь призраки – всего лишь вопрос взглядов и восприятия. «Мне достаточно взять газету, чтобы заметить скрывающиеся между строк привидения». Летучие мыши слышат то, чего не слышит человек. Будь у нее слух, как у летучей мыши, она могла бы расслышать, что на самом деле творится вокруг. Женщина знала, что, по мнению остальных, она немного того – чокнутая!

Но Шекспир знал, что слова – это заклинания, созданные, чтобы очаровывать и вызывать помутнение рассудка. Долгие часы в своем уединенном доме Аманда прислушивалась к говору ночи, знакомилась с ночными тварями. Училась распознавать крики летучих мышей, якобы слишком высокие для человеческого слуха, но она их слышала. Домовые землеройки были так слепы и глухи, что она могла подкрасться к ним незамеченной. Они полагались лишь на обоняние. Аманда могла поднести лицо вплотную к их крошечным мордочкам и похожим на маковые зернышки глазам, пока не начала чувствовать запах самих землероек, напоминавший сгоревшую спичку. Запах серы. «…переселенье душ животных / В тела людей».^[40]

Возможно, саму Аманду могли сжечь на костре за колдовство.

Она заглянула в кухню, поморщившись при виде скатерти, свернутой в раковине, – будто улика с места преступления. Это пятно ни за что не вывести. Надо было выкинуть ее. Она бы сделала это сейчас, но остальные заметят и, возможно, станут возражать.

Она подошла к столу, осмотрела кофеварку, фильтры и пакет кофе, выставленные для того, кто встанет раньше всех и приготовит его. Пускай этим займется кто-нибудь другой. Например, Стиви – он похож на того, кто станет что-то делать, чтобы понравиться людям и заслужить похвалу.

Она вернулась в вестибюль. Что это, голоса? Аманда склонила голову, прислушиваясь, и ощутила легкое дуновение на шее. Кто-то еще проснулся? Она бросила взгляд наверх, но никого не увидела. Голоса стихли.

В вестибюле вдруг потемнело, стены, казалось, приблизились, потолок стал ниже, хотя наверняка это эффект игры света или его отсутствия. Какая ужасная архитектура – если тут вообще работал архитектор. Может, дом просто вырос сам по себе. Его коридоры, двери и комнаты напоминали беспорядочные тоннели, бесцельно прорытые червями в земле.

Однако еще неприятнее думать, что таким его сделали намеренно. Уродливая лепнина и мрачные деревянные панели, высота потолка, менявшаяся в коридорах – то высоко над головой, то так низко, что можно прикоснуться к нему кончиками пальцев. Один раз Аманда так и сделала. На ощупь потолок был влажным и слегка податливым, и она с отвращением отдернула руку.

Дрожа, Аманда застегнула куртку и поспешила на улицу. Холодный воздух обжег щеки, когда она, на мгновение ослепленная солнечным светом и синевой неба, сбегала вниз по ступеням.

Глава тридцать восьмая

Аманда пошла по подъездной дорожке мимо трех машин: своей, Холли и незнакомого белого пикапа. Может, он принадлежал местной экономке, Мелиссе, или ее мужу? Наверное, они вошли через черный ход.

Она решила прогуляться по лесу. На дороге велик риск встретить Мелиссу, когда та будет возвращаться в город и не ровен час остановит ее. Аманда не испытывала ни малейшего желания заниматься пустой болтовней, а судя по тому, как прислуга вела себя вчера, на единственный интересовавший Аманду вопрос: «Почему вы с мужем не задерживаетесь здесь после наступления темноты?» – она не ответит.

Помимо этого, Аманда могла столкнуться с той, другой женщиной с ножом из передвижного дома, о которой вчера рассказывали за ужином. Люди так пренебрежительно относились к передвижным домам. Аманда думала, Холли и ее друзья проявят бо́льшую терпимость. Или по крайней мере учтут, что на современном рынке трейлеры продавались за три-четыре сотни тысяч.

А Аманда не желала настраивать местных против себя. По собственному опыту жизни в маленьком городе она знала, что творческие люди вроде нее должны действовать осторожно, чтобы не утратить расположение тех, кто убирал их дома, чистил подъездные дорожки, чинил машины, доставлял дрова. Иногда Аманда нанимала жителей соседних городов, чтобы избежать неловкости, возникавшей, когда имеешь дело с людьми, с которыми у нее не было совершенно ничего общего. С чернью, мастеровыми, как писал Шекспир.

Она шла все дальше и дальше, пока не увидела просвет среди деревьев и нечто похожее на тропу. Перебравшись через груду камней, когда-то, возможно, бывших стеной, она вошла в лес. Вслед ей кричали вороны, а она ворошила ногами кучи бурых листьев, подставляя лицо солнцу. В воздухе витал винный привкус поздней осени. На ветру колыхались стебли золотарника, увенчанные пожелтевшими цветами.

Минут через десять она остановилась и оглянулась. Думала, что прошла немало, но сквозь тонкую завесу умирающих листьев и почти голых веток отчетливо виднелся Хилл-хаус. Он был так близко, что, казалось, нависал над ней. Верхние окна отражали свет, что делало фасад похожим на безумное лицо с широко открытыми глазами. Однажды Аманда работала с молодой актрисой, у которой было такое же лицо; в перерывах между репетициями та рыдала в трубку таксофона. Аманде хотелось прошептать: «Повзрослей уже!», но девушка отлично сыграла – еще одно очко в пользу Метода.

«Он – воплощение зла, – подумала Аманда, глядя на Хилл-хаус. – Но меня не обманешь, у меня колдовские глаза, и я тебя вижу. Я играла Медею и Клитемнестру – падение другого дома, дома Атридов! Вот так-то».

Она отвернулась и чуть не упала, когда на нее накатил внезапный порыв – но не холода, как бывает осенним утром, а жара, несущего гнилостную вонь разлагающихся десен и языка.

«Я тоже тебя вижу», – прошептал он.

Глава тридцать девятая

Стиви лежал, вслушиваясь в царившую вокруг тишину. Никаких шагов, звука льющейся воды, голосов. Он смотрел в потолок, разглядывая похожие на паутину трещины в гипсе, кривые линии, где отслаивались фиолетовые обои, затем опустил взгляд на стену напротив кровати. Дверца была скрыта комодом, но он знал, что она там. Его тайна.

Но видел ли он ее на самом деле? В приступе внезапной паники он подскочил, подбежал к комоду и присел, готовясь просунуть руку между ним и стеной.

Да, дверца все еще там, он ее не придумал. Стиви вспомнил, какова она на ощупь: гладкая деревянная панель и крошечная латунная ручка. Хотелось ухватиться за нее и повернуть, открыть крошечную дверку. Он мог бы сделать это сейчас, на то, чтобы отодвинуть комод и открыть дверь, уйдет лишь полминуты и…

Он зажмурился. Лучше растянуть удовольствие. Как секс: пускай предвкушение нарастает. Кроме того, если он сейчас начнет изучать дверцу, Ниса, Холли или Аманда могут в любой момент постучаться к нему и пригласить его к завтраку. Потом будет много времени. Можно дождаться, пока все лягут спать. Если он ничего не найдет, утром расскажет им забавную историю. Если же найдет…

Он выпрямился, оделся, застелил кровать и вышел из комнаты. Дверь в спальню Холли и Нисы была закрыта. В комнату Аманды тоже. Он тихо спустился по темной лестнице, мрак которой резко контрастировал с ярким светом за окнами. Вестибюль казался еще больше, чем вчера, наверное, потому что там никого не было.

И дверей было больше, чем он помнил. Старая музыкальная гостиная, бильярдная, столовая, кухня – а сейчас он заметил еще две двери между игровой и столовой. В этой части дома мужчина еще не был; насколько он знал, никто из них туда не ходил. В общем и целом он насчитал с десяток дверей – все закрытые – и три… нет, четыре коридора, ведущие бог знает куда.

Задумавшись, он немного постоял на месте. Сколько человек жили здесь с тех пор, как построили Хилл-хаус? Судя по тому, что рассказывала Холли со слов Эйнсли, не так уж много. Часто ли они проводили время в бильярдной, или оранжерее, или библиотеке?

А дети? Разве в те времена у людей не было по миллиону детей? Ниса говорила – тоже со слов Эйнсли, – что в восьмидесятые здесь жила большая семья. Стиви повернулся, пытаясь представить себе, как по лестнице бегают дети, как они играют в бильярд в той комнате дальше по коридору, прячутся в этих таинственных коридорах и тускло освещенных комнатах. Именно о таком доме – огромном, хаотичном, который так и просится, чтобы его исследовали, – он грезил в детстве.

Однако Хилл-хаус противоречил этим ожиданиям. Стоя в одиночестве в холле, Стиви чувствовал, будто рука с силой толкала его прямо в лицо, отчего он не мог дышать, видеть или позвать на помощь…

Задыхаясь, он отшатнулся и врезался в лестничные перила. Стиви огляделся, но, естественно, кроме него, здесь никого не было. Он наклонил голову. Может, остальные уже проснулись? Сверху не доносилось ни звука, однако минуту спустя из кухни послышался негромкий звон. Кто-то готовил кофе или мыл вчерашнюю посуду.

Но Стиви не чувствовал запаха кофе, поэтому остался на месте. Ноги его утопали в персидском ковре на полу. Некогда яркие цвета потемнели, став грязно-фиолетовыми и ржаво-рыжими, а моль или мыши оставили в ворсе немало дыр. Возле входной двери виднелось огромное пятно. Величиной с человеческое тело, но внешне оно напоминало лишь бесформенную кляксу. Плесень? Или что-то протекло?

Он поднял голову и увидел трещину на потолке. Трещина шла от люстры к смежной с башней стене. Налицо были следы дрянного ремонта: фанерные панели, серый уплотняющий шов, похожий на выставленную на всеобщее обозрение кишку. На двери в башню висел замок. Стиви подошел и дернул за ручку. Разумеется, заперто.

Он повернулся и пошел на кухню, на пороге которой в удивлении застыл. Возле раковины стоял, глядя куда-то вниз, незнакомый мужчина. Услышав шаги Стиви, он поднял голову и злобно посмотрел на него.

– О, привет! – Стиви поднял руку в знак приветствия и вошел в комнату. – Не знал, что кто-то еще…

– Это что, на хрен, такое? – Мужчина поднял испачканную скатерть. Он выглядел разъяренным и в то же время испуганным.

– А, да, приносим свои извинения, – выдавил Стиви. – За ужином кое-кто пролил вино на скатерть. Мы решили, что постираем утром.

Мужчина с отвращением посмотрел на него.

– Мне по…

– Тру!

Кто-то протиснулся мимо Стиви. Мелисса. Вчера глаза у нее были накрашены блестящими тенями, а голову прикрывала яркая бандана. Перебор, конечно, но Стиви решил, что она специально принарядилась к приезду новых постояльцев. Сегодня она была без макияжа.

Женщина поспешила к раковине.

– Я разберусь, Тру.

Муж сунул ей скатерть. Промокшая ткань накрыла ее руки. Мелисса попятилась, и он со злостью уставился на нее. Мужчина был почти так же высок, как Стиви, но более мускулистый. Вокруг рта залегали глубокие морщины, руки были покрыты шрамами и мозолями, на одной не хватало кончика пальца.

Стиви отвел взгляд. Прижимая мокрую ткань к груди, Мелисса побежала к открытой двери на веранду. При виде ее мгновенно промокшей одежды и лужи возле ног Стиви от стыда почувствовал дрожь в коленях. Она подняла на него взгляд и выбежала за дверь.

Стиви помедлил. Тру уже занялся кладовой и со злостью передвигал посуду. Стиви отвернулся и тихо вышел вслед за Мелиссой. Она стояла в задней части дома и осматривала скатерть.

– Привет, – тихо позвал он, боясь напугать ее. Она подняла голову. Ее лицо пошло пятнами, глаза были красными и воспаленными, как будто она не спала всю ночь. – Я Стиви.

– Помню. – Она вяло улыбнулась. Он подошел ближе. – Вы позавтракали?

– Нет еще. А вчерашний ужин был великолепный. Ваш муж отлично готовит.

– Ммм…

Она смахнула с лица прядь волос. Сегодня она была без банданы, и Стиви заметил синяк, который явно скрывался под нею. Она специально не стала надевать платок? Пыталась дать понять, что что-то не так?

Мелисса заметила его беспокойство.

– Несколько дней назад ударилась головой в кладовке, – объяснила она. – Этот дом… каждый раз, как приходится здесь работать, я обо что-нибудь бьюсь. Как-то раз поскользнулась и чуть не грохнулась с лестницы. Вовремя ухватилась за перила, иначе свернула бы себе шею. Тру ненавидит, когда мне приходится сюда ездить. Он знает, что думают люди об этом доме.

Стиви почувствовал, как вспыхнуло его лицо.

– Я не…

– Я и сама это ненавижу. – Она в гневе начала сворачивать мокрую скатерть. – Проклятый Хилл-хаус! Эйнсли не стоит сдавать его.

– Холли говорила, ей нужны деньги на поддержание дома.

– Да пусть лучше развалится! – огрызнулась Мелисса. – Тут опасно.

Он вскинул брови, ожидая продолжения, но она снова сосредоточила внимание на скатерти, прижимая ее к перилам веранды, чтобы отжать лишнюю воду. Стиви с беспокойством заметил, что вода по-прежнему розовая, хотя скатерть замочили на всю ночь.

– Господи, мне жаль, что мы развели тут бардак! – Он протянул руку к скатерти, но Мелисса оттолкнула ее.

– Оставьте, – велела она.

– Но это же, наверное, антиквариат, да? – Она кивнула, приподняв влажный уголок, на котором красовалась вышитая монограмма: «Х. К.». Стиви скривился. – Слушайте, мы могли бы заплатить или заменить ее… или…

Мелисса выпрямилась и уставилась на него. Без блестящих теней ее глубоко посаженные глаза казались пугающе проницательными и слегка презрительными – глаза человека, привыкшего иметь дело с простаками из других мест.

– Скатерть не имеет значения, Стиви. Когда высохнет, сожжем ее.

– Сожжете?

– Не впервой.

– Неудивительно, что Эйнсли вынуждена сдавать дом. – Он пошутил, но Мелисса его шутку не оценила.

– Никто ее не вынуждает, – резко возразила она. – Она делает это добровольно. Поэтому мы с Эвадной следим за домом.

– Эвадна – дама из трейлера?

– Да, моя тетя. Они давно знакомы. Постоянно спорят, как сестры. Но по поводу сдачи Хилл-хауса внаем они никогда не сойдутся во мнениях, а…

– А вы поддерживаете тетю?

– Ага. Но чеки мне выписывает Эйнсли. – Она опустила голову, может, устыдилась собственной откровенности. – Так я хотя бы могу помочь Эвадне. Она потому и живет здесь.

– Чтобы присматривать за домом?

Мелисса кивнула.

– Вы здесь на неделю?

– На две. Холли… это она все устроила, для нее это очень много значит. Ну, и тут вроде ничего… – Он оперся о перила, глядя, как с ярко-синего неба над головой сквозь голые ветви деревьев струится солнечный свет. – Вообще-то здесь очень красиво, особенно после долгого пребывания в городе.

– Все так думают. Могу сказать лишь одно: будьте осторожны. По ночам постарайтесь держаться вместе.

– И не ходите в подвал.

Стиви вновь рассчитывал развеселить ее, однако вместо улыбки в ответ получил взгляд, полный ярости, смирения и, возможно, жалости. Он смущенно опустил глаза и увидел ее серебряное кольцо. Янтарь поймал луч солнца, озарив ее руки и сколотый лак на ногтях.

– Ваше кольцо… Его сделал тот же человек, кто делал кольцо для Эйнсли?

– Да. Его сделала Эвадна.

– Эвадна? – удивленно переспросил он.

За спиной у него открылась дверь. Он повернулся и увидел, как Тру вытирает руки о полотенце для посуды.

– Мисси, не поможешь с бойлером? Надо фильтр поменять.

– Ага, сейчас подойду.

Тру ушел в дом, а Мелисса поспешно собрала скатерть.

– Помогу ему, а потом мы поедем домой. Так что, если вам что-нибудь нужно из города, сообщите. Попозже привезу еду на завтра. Обещают плохую погоду.

– Правда?

– Правда. – Она прошла мимо него, держа скатерть на расстоянии вытянутой руки, и направилась к двери. – Будьте осторожны, – добавила она, не оглядываясь.

Дверь в кухню закрылась, и Стиви уставился на оставшийся после Мелиссы мокрый след: вода на полу была уже не розовой, а темно-багровой.

Глава сороковая

Я оставила Нису в душе, где она пела одну из баллад, над которыми работала для «Ночи ведьмовства».

Оригинал, «Мэри Гамильтон», – мрачная история об изнасиловании, убийстве младенца и казни женщины через повешение. В версии Нисы Элизабет Сойер одерживала верх как над своими мучителями, так и над демоническим псом Томасином. Когда я шла по лестнице, ее голос звучал мне вслед. Если Аманда Грир еще спала, то теперь уж точно проснулась.

Стиви сидел в кухне один, держа в руке чашку кофе. Я поздоровалась, тоже налила себе кофе и прислонилась к стойке.

– Как спалось? – спросила я.

– Да так, нормально. – Стиви указал на корзинку с кексами на стойке. Казалось, он чем-то обеспокоен, но прекрасно знал, что с утра, пока я не выпила кофе, со мной не стоит связываться. – Мелисса с мужем привезли.

– Да? – Я подошла взять кекс. – Как тебе ее муж?

– У него явно определенное отношение к людям вроде нас.

– В смысле?

– В смысле, к горожанам. Чужакам, понаехавшим, перестраивающим все на свой лад – как нас ни назови. Он прямо взбесился из-за скатерти. Мелисса сказала, это какая-то семейная реликвия, показала мне монограмму.

– Я его не виню. Не лучшее первое впечатление. Никак не пойму, как мы пролили столько вина.

– По-моему, это было не вино, Холли.

Я хмыкнула.

– А что это, черт возьми, было, по-твоему, Стиви? Кровь?

Он вскочил со стула и открыл дверь на веранду.

– Смотри, – сказал он.

Я подошла к двери и выглянула. Влажный след тянулся футов на десять, к перилам веранды.

– На что мне смотреть, Стиви?

– На это! – Отчаянно жестикулируя, он повернулся. Его лицо побледнело. – Черт! Тут… тут… тут еще минуту назад все было не так.

– А как? Что это?

– Мелисса выжимала скатерть. Все было красное, ярко-красное, как…

Я встала рядом с ним и провела носком ботинка по ручейку воды.

– Просто мокрый след, Стиви, – сказала я. – Видишь? – Я нагнулась и коснулась пальцем мокрого пятна, подняла руку. – Никакой крови.

Nada^[41].

– Но…

Я торопливо вернулась в дом, ощущая не только раздражение, но и беспокойство. Что бы он ни увидел или ни вообразил, его реакция – бледное лицо и явное волнение – была настоящей. Достаточно реальной, чтобы заставить меня сделать большой глоток кофе, пока не пересохло во рту.

– А что сказала Мелисса? – небрежным тоном спросила я, наливая в чашку еще кофе. – По поводу скатерти.

– Ничего, – признал он. – Только упомянула, что такое и раньше случалось.

– Ясно. Вот почему не стоит стелить белую скатерть в домах, которые сдаешь внаем.

– Но ее, кажется, что-то очень расстроило. Ее муж… есть в нем что-то странное.

– Странное?

– Может, он ее бьет… или что-нибудь еще.

Я покачала головой. Стиви так внимательно следил за признаками насилия, что несколько лет назад позвонил в службу спасения, услышав, что его соседи смотрят «Большую маленькую ложь»^[42].

– Ты ее не знаешь… Ты здесь никого не знаешь. Никто из нас их не знает.

– Да, но…

Я вскинула руку, заставив его замолчать.

– Стиви! Прекрати!

Он смотрел на меня, готовясь возразить, но в конце концов все-таки кивнул.

– Ладно, хорошо. Но скатерть…

– Стиви! Мы все там были! Аманда пролила немного вина, вот и все.

– Я стоял тут с Мелиссой всего пятнадцать минут назад, Холли, и эта скатерть выглядела так, словно в нее завернули труп. Она вся была испорчена. Да знаю, знаю… – Теперь уже он поднял руку, чтобы не дать мне перебить его. – Аманда пролила всего полбокала. Я видел, как это произошло. И, говорю тебе, это я тоже видел – несколько минут назад вся скатерть была красной, как и веранда за кухней. По-моему, и Мелиссу, и ее мужа это напугало. – Он глотнул кофе и с тревогой уставился на чашку. – Они не остаются здесь на ночь. Мелисса и Тру.

– Знаю, она нам вчера говорила.

– Только что Мелисса сказала мне, что здесь опасно. Мы должны быть осторожны.

– В каком смысле?

– Этого она не сказала. Просто осторожны. Это предупреждение. А ты знала, что Эвадна – ее тетка? – Я моргнула, постаравшись скрыть удивление, и небрежно пожала плечами. Он продолжал: – Мелисса сказала, что они с Эвадной присматривают за Хилл-хаусом. Потому что здесь опасно.

– Ты уже это говорил, Стиви.

Он посмотрел на меня, наклонив голову.

– А тебе как спалось, Холли?

– Нормально, – ответила я. – Снились странные сны.

– В каком смысле странные?

Если бы Стиви не упомянул скатерть и жуткие видения крови, я, наверное, рассказала бы ему о голосах, которые слышала. Или о мальчишке, который, по словам Нисы, таращился на наше окно. Но заведи я сейчас об этом разговор, Стиви разразился бы какой-нибудь зловещей тирадой.

Или, что еще хуже, рассказал бы Нисе о том, что видел на веранде. «Вообразил, что видел», – подумала я, отпив еще кофе, чтобы немного успокоиться.

– Да ничего особенного, – сказала я. – Просто я всегда плохо сплю в первую ночь на новом месте.

– Но дом и правда странный, не так ли? Дело не только во мне… в этом доме что-то есть, он…

– Это старый дом, Стиви, вот и все. – Я покачала головой, пытаясь убедить себя, что верю собственным словам. – Еще до того, как я подписала договор об аренде, Эйнсли говорила, что люди проецируют собственные ожидания на такие старые дома – слышат воздух в трубах, мышей или енотов и думают, что в доме водятся призраки.

– Я не говорил, что здесь есть призраки, – сказал он. – Я сказал, скатерть напоминала улику с места жуткого преступления. Так что, может, не стоит так быстро отрицать, что здесь творится что-то неладное.

– Господи, Стиви! Мы только вчера приехали! – Я умоляюще посмотрела на него. – Я лишь хочу, чтобы мы все сосредоточились на моей пьесе, понимаешь? Мы здесь всего на две недели! Я хочу максимально использовать это время.

– Твоей пьесе? – Стиви прищурился. На мгновение он стал похож на чугунный дверной молоток на входной двери. – А как же Ниса? Не отрицай ее заслуг, Холли.

Я отодвинула чашку и оставила недоеденный кекс на тарелке.

– Пойду прогуляюсь, – сказала я. – Увидимся в десять, хорошо?

Глава сорок первая

Аманда поплотнее запахнула пальто и пошла назад к дороге, пробираясь сквозь густой кустарник мимо упавших веток и сложенных грудами камней. Она старалась избавиться от воспоминания о зловонном ветре и зловещем шепоте.

Я тоже тебя вижу.

За старыми деревьями, окружавшими подъездную дорожку, виднелся Хилл-хаус. Отсюда казалось, что окна верхних этажей косятся на нее, как на тех жутковатых портретах, где глаза словно двигаются и следят за тобой. В Хилл-хаусе худший фэншуй из всех мест, где она когда-либо жила. Неудивительно, что особняк пустовал.

«Но он не пустует, – подумала она. – Мы ведь здесь».

Она с вызовом вскинула подбородок, не желая доставлять дому удовольствие, признав, что он ее напугал. Она не даст старому, уродливому особняку свести себя с ума.

Аманда глубоко вдохнула холодный утренний воздух, успокаиваясь, и начала проговаривать вслух свои реплики. Она знала их уже так хорошо, что могла бы произнести во сне. Большую часть роли Стиви Лидделла она тоже выучила. Стиви был профессиональным актером, но жизнь его явно потрепала. Наркотики, алкоголь, беспорядочный секс – не то чтобы все это плохо, но она знала, что от такого слабеет память. Сомнительно, чтобы он смог обойтись без суфлера, поэтому нужно быть готовой при необходимости подсказать ему.

Что ты за пес, раз можешь принимать любой облик, какой пожелаешь? Можешь ли ты обратиться женщиной?

Она повысила свой хрипловатый голос, чтобы ответить от лица Томасина. Когда Стиви говорил, она слышала отголоски мальчишеского сопрано, поэтому попыталась имитировать это.

Конечно! Любое грубое обличье ослепит человеческие глаза вроде твоих – кот, пес, заяц, ласка, лягушка, жаба.

Вошь? Блоха? Клещ?

Разумеется. Вы, смертные, всегда близки ко злу – солжешь, и, уверяю, дьявол услышит. Какую партию ни разыграй, он поставит против тебя. Дом всегда в выигрыше.

Черт возьми, у пса действительно самые лучшие реплики.

Она подняла голову, услышав, как заводят машину, одну из тех, что стояли рядом с Хилл-хаусом. Наверное, белый пикап, экономка и ее муж. До дороги Аманде оставалось всего несколько ярдов, она отчетливо видела ее сквозь завесу ветвей и березовых стволов. Взревел мотор, звук усилился, когда автомобиль дал задний ход, а затем помчался по подъездной дорожке.

Под колесами зашуршал гравий. Послышался визг тормозов, машина приближалась. Аманда вздрогнула. Если водитель не справится с управлением, то собьет ее.

– Помедленнее! – закричала она.

И водитель не справился с управлением. Мотор издал пронзительный вой, и Аманда почувствовала запах жженой резины, когда машину – легковой автомобиль, она увидела его сквозь деревья – занесло на повороте. Она бросилась бежать, но споткнувшись о корень, упала и с силой ударилась о землю.

Она лежала, оглушенная внезапной тишиной, едва дыша. В голове пульсировала боль. Она осторожно высвободила ногу из-под кривого корня. Костяшки пальцев саднило, кожа была содрана, но в остальном обошлось без увечий. Она поднялась, ухватившись за дерево, и осторожно выглянула из-за ствола.

Все звуки стихли, только в лесу каркала ворона. Аманда с опаской пробралась к дороге.

Там было пусто.

И никаких свежих следов шин на земле. Только ее собственные следы – там, где она свернула в лес.

Сделав глубокий вдох, она зашагала вверх по склону холма к Хилл-хаусу, повторяя свой прежний путь, и застыла. Машина Холли была на месте, рядом с ее собственной и белым пикапом. Аманда изумленно уставилась на них.

Она вновь спустилась с холма, разглядывая землю. Машина была так близко! Не могла же она не оставить следов, должен же быть хоть какой-то признак того, что она промчалась мимо! Аманда помедлила, поравнявшись с огромным пнем, опутанным ядовитым плющом. Замечала ли она его раньше? Если на повороте не снизить скорость, можно с легкостью врезаться прямо в этот пень.

Аманда проверила время. Прошел почти час, что казалось невероятным. Но да, на часах почти десять. В последний раз настороженно глянув на дорогу, она зашагала в сторону Хилл-хауса. Предстояла первая читка пьесы.

Глава сорок вторая

Прежде чем принять душ, Ниса постучала в дверь Аманды, чтобы убедиться, что актрисы нет в комнате.

– Аманда?

Нет, заперто. Она включила воду и встала под горячую струю, надеясь таким способом смыть свою тревогу. Ночью Холли разговаривала во сне. Ниса знала, что она вся на нервах – не только от волнения по поводу пьесы, но и от тревоги.

Все равно было жутковато. Поначалу Ниса подумала, что в комнате есть кто-то еще. Но речь звучала бессмысленно, просто набор звуков, к тому же она знала, что здесь нет двух других людей. Она толкнула Холли, та перевернулась и тяжело задышала, а Ниса достала из-под подушки беруши – на случай, если Холли опять начнет бормотать. Однако вскоре Ниса заснула и больше ничего не слышала.

Воспоминание о ночном бормотании навевало ужас. Усилием воли она избавилась от него и сосредоточилась на утреннем свете, на дне, который ждал ее впереди. Впервые кто-то, кроме Холли, услышит все, над чем Ниса работала последние два года. По крайней мере, лично. Конечно, некоторые песни она исполняла на «открытых микрофонах» и в шоу талантов в «Ред Хук» и выкладывала их в интернете, в медленно, но верно набиравших популярность соцсетях. Холли запретила ей напрямую упоминать «Ночь ведьмовства», но людям, видимо, нравились ее намеки на то, что скоро произойдет нечто важное.

Ниса подозревала, что запрет Холли основан на страхе – она беспокоилась, что песни Нисы затмят ее текст. Стиви согласился с ней наедине, когда несколько недель назад она дала ему послушать записи «Черного пса» и «В земле» – ее версию старой оригинальной песни «В соснах»^[43].

– Жуть какая, – сказал он.

– Это хорошо, – рассмеялась Ниса. – Миссия выполнена.

– В какой части пьесы это звучит?

– После того, как Элизабет расправилась с врагами, но до того, как она применяет заклинание, которое помогает ей бежать.

– Это Элизабет поет? – спросил Стиви, качая головой. – Сомневаюсь, что Аманда сможет.

– Нет, но я смогу.

– Ужас. Эта может вызвать панику. О таком надо предупреждать.

Ниса радостно поцеловала его.

– Очень на это надеюсь. Но зрителям ведь понравится?

– Понравится, если они потом смогут заснуть. Бррр, – пробормотал он, поежившись.

Сейчас она стояла в душе, выполняя вокальные упражнения. Пар и горячая вода помогали горлу раскрыться. Холли показала ей видео на «YouTube», в котором Аманда неплохо исполняла песню «Дамы за обедом»^[44]. Опираясь на это, Ниса сочинила кое-какие отрывки, которые Аманда сможет исполнить в спектакле. Она также написала песню для Стиви в роли Томасина, взяв реплики из оригинальной пьесы: «Я получу ведьму, люблю ведьм…»

Но большинство песен она написала для себя. Ниса знала, что они хороши. Более чем хороши – еще одна причина, почему Холли так нервничает. Когда зрители увидят «Ночь ведьмовства», их восхитит возвращение Аманды Грир. Но Нису Макари они забыть не смогут.

Она так долго стремилась к чему-то подобному. Три года подряд каждые выходные летом потела в метро по пути на «открытый микрофон» на Кони-Айленде, постоянно таскалась на многочисленные прослушивания. Ничего значительнее роли Козетты в «Отверженных» в Уильямстауне ей не предложили.

– Ты слишком похожа на себя, – сказал ей агент по кастингу, когда она в очередной раз упустила роль – какого-то третьестепенного персонажа в снимавшемся в Бушвике фильме ужасов, который даже в кино не пошел бы. – Ты должна стать персонажем, Ниса. Думай о них как о доме, в котором ты должна жить, а не который надо снести.

Эти слова обидели Нису, хоть она и знала, что это правда. Она хотела блистать в ролях, которые играла или отчаянно мечтала сыграть; открыть их, чтобы люди увидели – услышали – не только то, что она умела, но и кем она была. Холли была старше, и даже за то относительно недолгое время, что они провели вместе, Ниса увидела, как постоянная погоня за работой и признанием оставили ей лишь острые углы и жадные амбиции, которые никак не согласовывались с реальной работой Холли – должностью преподавателя в частной школе.

Ниса не хотела так долго ждать успеха. Как Холли. Как Стиви. Как Аманда. Она хотела схватить и проглотить его целиком – прямо сейчас.

Она вышла из душа. Прежде чем прикрыться полотенцем, она задернула занавеску на окне ванной комнаты. Вряд ли за ней наблюдает подросток, любитель подглядывать, которого она видела раньше, но мало ли… Джорджио предупреждал, что Хиллс-дейл – подозрительный городишко.

Она вытерлась и надела винтажное платье с тугим лифом и свободной черно-золотой юбкой роскошной вязки. На улице сияло солнце, но эти отвратительные облезлые обои поглощали свет. Комната напоминала школьный класс в дождливый день – мрачный и унылый.

Она вернулась в ванную, расчесала мокрые волосы и нанесла на лицо увлажняющий крем с ароматом сирени. Закончив, она снова постучалась к Аманде.

– Аманда?

Никто не ответил. Дверь из ванной все еще была заперта. Выйдя в коридор, Ниса подергала другую дверь в комнату Аманды; та с легкостью отворилась. Она осторожно зашла внутрь.

Повсюду была разбросана одежда Аманды. Актриса привезла два больших чемодана, один из которых все еще был наполовину полон блузок и спортивных штанов, юбок и платьев. Симпатичная одежда, вполне в духе актрисы: бархатное платье-рубашка с фактурным рисунком, черный кашемировый свитер, громоздкие, но дорогие ботинки. Ничего из этого не подошло бы Нисе; Аманда была вдвое крупнее нее.

Однако ей понравилась помада Аманды, которую та оставила на подоконнике, и сокровищница дорогой косметики, сывороток и масок для лица, в которых становишься похожа на Джейсона Вурхиза. Ниса взяла помаду и открыла ее – красновато-черная, в длинном золотом тюбике. Название ее насмешило – «Гемоглобин».

Она нанесла совсем немножко. Женщинам в возрасте все равно не стоит пользоваться темной помадой, она их старит. Ниса улыбнулась своему отражению, аккуратно закрыла тюбик и положила его обратно на подоконник. Еще Аманда привезла дорогие духи в маленьком флаконе. Нисе нравились легкие ароматы: фрезия, груша. Это была глициния, которая, как казалось Нисе, пахла мертвечиной. Нет уж, спасибо.

Она вышла из комнаты Аманды и спустилась вниз к завтраку. Интересно, заметит ли Аманда, что она воспользовалась ее помадой?

Глава сорок третья

Я выбежала из кухни. Меня взбесил не только Стиви, но и я сама – потому что позволила ему так себя напугать. Я потратила столько времени на попытки вновь обрести уверенность в себе, избавиться от чувства вины, преследовавшего меня после смерти Мэйси-Ли. Наконец позволила себе снова взяться за перо, предложить свою работу широкой аудитории, не боясь отказа. Ничего не боясь.

Однако теперь мне казалось, что всему конец. Я полагала, что, если мои друзья уедут из города, это их вдохновит, но уединение в Хилл-хаусе, похоже, не пошло им на пользу.

Ну, во всяком случае, двоим из них: Стиви ударился в суеверную чушь в стиле нью-эйдж, из которой так и не вырос, а Аманда Грир напилась и испортила чужую скатерть. Только Ниса, как обычно, сохраняла самообладание. Дай – или пообещай – ей аудиторию, и она останется невозмутимой, словно абиссинская кошка.

Это тоже действовало мне на нервы. После истерики Стиви я не могла отделаться от тревоги, вызванной пребыванием здесь. До первой читки оставался час. Мне нужно было выйти на воздух. Я достала из гардероба внизу пальто и пошла прогуляться.

Тут же пожалела, что не взяла перчатки и шарф, не ожидала, что так похолодает. Ветер кусался, но холод помог мне прояснить сознание. Я гуляла по подъездной дорожке, сунув руки в карманы и плотно обернув воротник вокруг шеи. Высоко над головой неслись облака, постепенно затягивая синее небо, и аромат пихты перебивал запахи осенних листьев и раздавленных желудей.

Я почувствовала перемену в воздухе и задрожала. Это был не просто холод, а липкий, скрытый ужас, ощущение чего-то неправильного.

Невольно в памяти всплыло лицо Мэйси-Ли Бартон. Я не любила вспоминать об этом, но она чем-то напоминала Нису: те же темные волосы, темные глаза. Неподвижность Нисы говорила о ее самоуверенности, тогда как неподвижность Мэйси-Ли казалась едва ли не зловещим знамением.

Мэйси-Ли не пела, но говорила с тягучим аппалачским акцентом, который ассоциировался у меня со стариками вроде Ральфа Стэнли^[45]. В то время ее голос казался мне холодным, особенно для такой молодой девушки. Мрачным тоном она описывала, что, как ей казалось, с ней произошло. В ее голосе не было ноток предвкушения реакции собеседника или удовольствия, которые я привыкла слышать, когда люди рассказывали страшные истории. Она как будто оцепенела.

Я редко думала о Мэйси-Ли. Эту темную дверь не стоило открывать. Но что-то в этом отдаленном месте, среди мощных деревьев и неба, упорно скрывавшегося за ними, напомнило мне о ней. Как будто она ждала, когда я покину город; как будто ждала, когда я окажусь в одиночестве.

Почти двадцать лет назад, только окончив школу, я была подававшим надежды молодым драматургом, из числа «30 до 30»^[46] – а мне было еще далеко до тридцати. Свою первую пьесу, действие которой происходило в безымянном, уединенном городке, я написала в двадцать один год. Я была уже достаточно взрослой, чтобы знать, что делаю, но недостаточно взрослой, чтобы осознавать, каковы могут быть последствия, если рассказываешь чужую историю. Эту историю – о том, как Мэйси-Ли видела призрака, – она, напившись, рассказала мне как-то ночью.

Я работала в лагере в горах Блу-Ридж. Она там жила. После вечеринки мы провели вместе ночь, и она осталась, чтобы выпить и поболтать.

– Между прочим, я спала с фантомом, – спокойно, будто говоря о проезжающей мимо машине, заявила она. – С призраком.

Я рассмеялась, но она не отводила взгляда от догорающего костра, чье пламя отражалось в ее темных глазах, подобно светлячкам.

– Что это был за призрак? – спросила я.

– Настоящий красавчик. Я не знала, что это призрак, думала, он просто зашел в лес, как я. Ну, знаешь, в поисках места, чтобы… – Она изобразила самокрутку. – Я была под кайфом, а он такой красивый… Было темно, но не очень.

Заинтригованная, я придвинулась к ней поближе.

– Как он выглядел?

– Высокий и с лоснящимся лицом – очень гладкая кожа, как шлифованный камень. Но какой-то усталый, знаешь, бледный. Странно, потому что в другое время я не стала бы рисковать, встретив кого-то в лесу. Но он был так… убедителен. – Она вздрогнула, вспоминая полученное удовольствие. – Вот мы и сделали все прямо там, среди деревьев. Тогда я впервые испытала оргазм с мужчиной. Хотя это был не мужчина, так что, наверное, этого до сих пор не произошло.

Она засмеялась странным, звонким смехом, который заставил меня чуть отшатнуться.

– Откуда ты знаешь, что это был призрак?

Она наклонилась и положила руку мне на бедро. Я вздрогнула.

– Потому что он был сверху, а когда отстранился, то рассеялся, как туман. Шшшш… – Зашипев, она махнула другой рукой сквозь дым костра. – Вот так. Испарился. Я бы решила, что мне это приснилось, вот только девять месяцев спустя я родила в лесу ребенка. Я не набирала вес, у меня не прерывались месячные, но говорю тебе, я почувствовала себя плохо и как-то ночью, оказавшись на том самом месте, упала. Лежа на земле, я чуть не потеряла сознание.

Округлив глаза, она указала на землю между нами, припорошенную серым, холодным пеплом и золой.

– Наконец оно вышло – скользкое серое существо, холодное как лед, но… пульсирующее. А вместо пуповины были крошечные дергающиеся пальцы, обернутые вокруг какого-то подобия лица. Только у него не было ни глаз, ни носа. Как кусок желе со ртом, и к нему привязано что-то типа веревки. – Она сильнее сжала рукой мою ногу, не отводя от меня взгляда. – Это была пуповина, и та тварь ее прогрызла. – Она с такой силой щелкнула зубами, что я аж подпрыгнула. – Вот именно, – прибавила она, кивая. – А потом уползла, как змея. И исчезла, бум! Будь уверена, я бросилась бежать так, что только пятки сверкали. Опять подумала, сон. Но на следующий день я гуляла там со своим псом, Рексом. Он минут пять принюхивался к папоротникам, а потом начал копать. И знаешь, что он нашел?

Я безмолвно покачала головой.

– Зубы, – прошипела она. – Крошечные детские зубки, но достаточно острые, чтобы укусить до крови. Видишь?

Она протянула мне руку, и на ладони я увидела следы от укуса, достаточно глубокие, чтобы туда поместилось целое кленовое семечко.

– С ума сойти! – Я нервно рассмеялась и глотнула еще бурбона из бутылки, из которой мы пили по очереди.

– Это правда. – Она уставилась на меня большими темными глазами. – Это произошло на самом деле, черт возьми!

– Извини, – сказала я, допивая бурбон.

Несколько минут спустя я ушла и больше никогда ее не видела. Но использовала ее историю для сюжета в своей первой пьесе «Погребальная песнь Нелл».

Каким-то образом, после того как спектакль поставили на фестивале в Луисвилле, Мэйси-Ли прослышала о нем. Каким-то образом она нашла адрес моей электронной почты и отправила мне письмо, обвинив меня в плагиате и требуя с меня десять тысяч долларов, которых у меня, разумеется, не было. Каким-то образом Мэйси-Ли убедила журналиста из Блу-Ридж выслушать ее историю – она продолжала настаивать, что это произошло на самом деле, – и в малоизвестной местной газете появилась статья, представлявшая меня злодейкой. Я, дескать, воспользовалась девушкой с психическим расстройством, украла чужую историю и выдала за свою.

Но «Погребальная песнь Нелл» и была моей историей, моим лучшим на тот момент сочинением. Я провела с Мэйси-Ли всего одну ночь. Я не знала, что она больна. Разумеется, я не поверила в историю о призраке и не думала, что она сама в нее верит. Но я не успела ответить на обвинения, извиниться или все объяснить, потому что Мэйси-Ли Бартон покончила с собой.

От мыслей о Мэйси-Ли мне стало холоднее, чем от утренней прохлады. Я плотнее закуталась в пальто и зашагала быстрее, чтобы согреться. Я всегда чувствовала глубокую печаль, вину и стыд. Но никогда не жалела о том, что написала «Погребальную песнь Нелл». Долгое творческое затишье подпитывалось страхом, что мне никогда не удастся написать ничего равного той пьесе – а также едва сдерживаемым горем. Я горевала о Мэйси-Ли и о себе – о юном творце, таком уязвимом, готовом к полету, которого никогда не произойдет.

«Все дело в этом странном доме», – думала я. Я надеялась – рассчитывала, – что пребывание в Хилл-хаусе вернет мне уверенность в себе, переведет мою работу на новый уровень. Вместо этого меня охватила тревога, я постоянно была на нервах, представляла, как Мэйси-Ли смотрит на меня, как искрятся в отсветах костра ее темные глаза, а из тени на нас ползком надвигается нечто скулящее.

– Ох, – вслух произнесла я. – Уходи, уходи!

Я посмотрела назад. Так погрузилась в свои мысли, что не заметила, как далеко ушла. Хилл-хаус скрылся из виду. Дорога казалась такой пустынной, что трудно было вообразить, будто где-то за ней возвышается огромный особняк. По обе стороны от меня колыхались на ветру голые березы. Их ветви трещали, соприкасаясь.

Я посмотрела на телефон. Через полчаса нужно быть на месте. Пора поворачивать назад.

Я прошла всего около сотни футов, и тут мое внимание привлекла желтое пятно. Поляна, глубоко в лесу слева, почти полностью скрытая лесом вокруг. Пройдя сквозь деревья, я увидела, что земля покрыта бледно-золотыми листьями. Они производили потрясающее впечатление, как монеты, разбросанные по бесплодной земле на фоне суровых черных стволов. Я сделала несколько фотографий в надежде дома показать их Нисе. Может, выложу в своих почти не используемых соцсетях, когда буду писать про «Ночь ведьмовства».

Но свет был неподходящий. Проплывавшее над головой облако погрузило яркий ковер листьев в тень. Я зашла подальше в лес, чтобы сделать фото получше.

Когда я добралась до поляны, солнце окончательно скрылось, и листья снова приобрели тусклый, вощеный вид. Облака стали напоминать грозовой фронт, растянувшийся до самого горизонта. Я все равно сделала несколько снимков. Потом можно будет отредактировать.

Обернувшись, я посмотрела в сторону Хилл-хауса, хотя само здание сейчас видно не было. Однако на полпути к нему я заметила поднимавшуюся из земли светлую колонну. Я приняла ее за большую бело-серую березу.

Но чем дольше я смотрела на нее, тем больше она расплывалась у меня перед глазами. Может, это олень? Я сделала несколько шагов, внимательно следя за тем, куда наступаю, и остановилась.

Колонна не стояла на месте; она двигалась, мерцая, то появляясь, то исчезая, как череда кадров на пленке старого проектора. Я застыла, чтобы не спугнуть странное создание и не привлечь к себе внимания, если это хищник. Возможно, здесь водились койоты и рыси. Может, даже медведи.

Хотя очертания этой штуки были размытыми, и она казалась слишком высокой. Значит, какая-то атмосферная аномалия. Туман или дым, поднимавшийся от плохо потушенного костра? Я снова подумала о Мэйси-Ли. Так ли она чувствовала себя той ночью в лесу? Когда я начала отступать, расплывчатый силуэт сделался более четким.

Не олень, не береза, не туман – человек. Высокий, в светлой одежде.

Он кружился, кружился на месте, как ребенок, вызывая у себя головокружение. Правда, руки этот человек не вытянул, как делают дети, а прижал к телу. Скорость была размеренной, но все равно слишком быстрой, чтобы я могла разглядеть какие бы то ни было черты.

Притаившись за деревом, я продолжала наблюдать. Я ждала, что человек остановится, или замедлит скорость, или даже начнет кружиться еще быстрее, но он продолжал вращаться на месте, и чем дольше я смотрела, тем более ужасным становилось это бесконечное вращение. Что он делает? Меня мутило от полнейшего абсурда происходящего.

Прищурившись, я попыталась определить, кто или что передо мной. На долю секунды размытая форма явила мне лицо: никаких черт, кроме пары зияющих дыр. Глаза? Меня охватил болезненный страх: вдруг она – оно – повернется ко мне и коснется моей обнаженной кожи.

У меня пересохло во рту. Надо уходить. Кто бы или что бы это ни было, оно казалось зловещим. Я попятилась и у самой дороги повернулась и бросилась бежать. В ушах стучала кровь. Я не слышала звука собственных шагов.

Но кто-то услышал. Из леса донесся тихий звук, хруст сломанного сучка. Я инстинктивно оглянулась. Силуэт продолжал вертеться, как и раньше, но теперь сквозь тучи поблескивало солнце, и на него падал рассеянный свет. На секунду я отчетливо увидела лицо, обращенное ко мне.

Мэйси-Ли?

Я бросилась бежать.

Глава сорок четвертая

Все еще не придя в себя после случая с превысившей скорость машиной, Аманда поднималась на крыльцо Хилл-хауса. Стоит ли рассказать остальным? Они и так косо поглядывали на нее из-за того, что она пролила несколько капель вина, но, честное слово, кому до этого есть дело? Она заплатит за новую скатерть, будь она неладна; лишь бы Эйнсли не начала утверждать, что это какой-нибудь ценный антиквариат.

Вообще о скатерти лучше не упоминать. И о машине тоже. Аманда поднялась на веранду и уже шла к двери, как вдруг услышала позади топот. Она повернулась и увидела, как по подъездной дорожке бежит Холли. Ее лицо покраснело от напряжения, глаза дико горели.

«От кого она бежит?» – удивилась Аманда и посмотрела вдаль – на дороге было пусто. Холли подняла голову, увидела Аманду и тут же замедлила шаг. Аманда дождалась, пока она дойдет до дома.

– Все в порядке?

Холли кивнула, взойдя на веранду.

– Все хорошо, – задыхаясь, ответила она.

– Уверена? – Не сказать, что Холли выглядела хорошо… неужели машина вернулась? – Хочешь воды?

Холли вымученно улыбнулась.

– Нет, правда… все хорошо. Я просто… гуляла в лесу и испугалась.

Аманда ждала продолжения, но Холли лишь пожала плечами. Она открыла тяжелую входную дверь и придержала ее для Аманды.

– Слишком много времени наедине с собственными мыслями, – вздохнула она. – Все-таки, наверное, я городская девчонка.

– Нужно время, чтобы привыкнуть, да? Вся эта роскошь для нас в новинку.

– Не сказала бы, что это роскошь. Я надеялась на что-то вроде аббатства Даунтон^[47]. – Холли застенчиво указала на большое пятно на траченном молью ковре и кивнула в сторону запертой на замок двери в башню, где покореженная фанера выдавала кое-как сделанный ремонт. – Может, когда-то этот дом и был роскошным.

Аманда рассмеялась, но Холли заговорила еще серьезнее.

– Нет, правда, – сказала она. – Я хотела, чтобы время, проведенное здесь, было… особенным. Для всех нас, но в основном для вас. Ваше присутствие здесь так много значит для меня, Аманда. Я знаю, это ваша работа, но… спасибо. Честное слово, не могу представить эту пьесу без вас в роли Элизабет.

Ее слова тронули Аманду.

– Спасибо тебе, Холли. Это прекрасная роль – для меня, для кого угодно. Всегда хотела, чтобы про трех вещих сестер написали отдельную пьесу.

– Точно! – Холли улыбнулась. – Может, сделаем продолжение.

– Читка состоится?

– Конечно. Только захвачу из спальни компьютер и заметки. Скоро увидимся, хорошо?

Аманда подождала минуту-две, обдумывая приятные слова Холли. Интересно, появится ли снова таинственная машина? Не появилась. Она пошла наверх к себе, взяла свой экземпляр сценария, который распечатала перед приездом сюда. Некоторые молодые актеры, а может, и все, предпочитали читать с электронных устройств, но Аманда обожала прикосновение страниц к рукам.

Когда она просматривала свои реплики, выделенные желтым, ее охватило волнение. Холли упомянула публичное чтение с Имани Нельсон, когда они вернутся в город. Аманда никогда не работала с ней, но ее спектакль «Тетушка Ананси» произвел на нее впечатление. Нельсон была одним из немногих режиссеров – женщин, – которые давали важные роли актрисам в возрасте. Поначалу Аманда расстроилась, что Нельсон не смогла приехать в Хилл-хаус, но теперь почувствовала облегчение. Больше времени не только на репетиции, но и на то, чтобы как следует отшлифовать свою игру; больше возможностей для Аманды проследить, чтобы бьющимся сердцем пьесы оставалась Элизабет Сойер, а не Томасин или безымянный греческий хор Нисы в составе одного человека.

Делить сцену с этими двумя явно будет весело. Особенно со Стиви. В пьесе Эдварда Олби «Коза, или Кто такая Сильвия?» Аманда играла женщину, чей муж влюбился в козу. В «Ночи ведьмовства» персонаж Аманды испытывал чувства к собаке. Гениальный кастинг, надо отдать Холли должное: если собака выглядит, как Стиви, вполне можно задуматься о том, чтобы поцеловать ее.

– «Я сохну от безумия и злобы дурных людей, – продекламировала Аманда, подойдя к бюро. Она положила сценарий рядом с косметичкой и осмотрела себя в зеркало. – Мне нужна невинная кровь, чтобы увлажнить твои сладкие уста! Поцелуй меня, любезный Томасин, встань на задние лапы и поцелуем сотри морщины с моего чела».

Произнеся последнюю фразу, она нахмурилась. «Слишком прямолинейно», – подумала Аманда, расслабляя лицо, чтобы разгладить собственные морщины. Взяла помаду и открыла ее, повернув золотистый цилиндр. И вскрикнула.

Кто-то откусил кончик помады. Она увидела четкие следы крошечных зубов. Крыса? Мышь? Для человека маловаты, да и кому придет в голову кусать помаду? Разве что ребенку, но здесь нет детей. Содрогнувшись, она вновь спрятала помаду в тюбик, закрыла колпачок и выбросила в корзину для мусора.

Ох…

У нее была другая помада, посветлее – морозный персик. Она тщательно осмотрела ее, прежде чем нанести, убрала тюбик в карман и присела на край кровати, положив сценарий на колени.

«Сосредоточься».

Большую часть текста она знала наизусть, изучила историю настоящей Элизабет Сойер, которую сожгли на костре заживо. Но Аманде необходимо было сконцентрироваться на своей Элизабет, той, что выжила и увидела, как Томасин превратил ее обвинителей и мучителей в жуков, а потом сожрал их.

– Звучит довольно мерзко, – призналась она в первом телефонном разговоре с Холли, после того как прочла сценарий.

– На это будут только намеки звуком, – заверила ее Холли. – Стиви уже работает над этим. Он в таких делах спец.

«Уж надеюсь», – подумала Аманда, вспомнив вчерашнюю оплошность Стиви – дурацкую шутку про несчастный случай.

Она встала и начала собирать вещи, которые разбросала по стульям и на тумбочке, когда только заселилась. Аманда собиралась убрать их вчера, но потом Стиви застал ее врасплох и заставил вспомнить Джейсона Прэтта, а это последнее, о чем она хотела бы думать перед сном. «Нам не нужен очередной несчастный случай на производстве». Не хватало еще, чтобы нечто подобное произошло в Хилл-хаусе. Это место – настоящий кошмар Управления по охране труда. Представителю союза актеров хватило бы одного взгляда, чтобы забраковать его.

Оставалось еще несколько минут, прежде чем нужно будет спуститься и встретиться с остальными. Аманда свернула несколько шарфов и сунула их в ящик, встряхнула бархатное платье-рубашку и повесила в шкаф. И остановилась.

Джейсон Прэтт. Она надеялась, что никто не заговорит о нем, что все они слишком молоды, чтобы его помнить. Но вот Стиви о нем знал. Чертовы актеры, им бы только посплетничать.

Она никогда не собиралась прыгать. Начать с того, что она не боялась высоты, а разве покончить с собой не означает столкнуться лицом к лицу со страхом, или преодолеть его, или отдаться ему на милость, или что-то типа этого? Аманда не помнила. Прошло столько времени с тех пор, как она думала о таких вещах. Но подмостков она не боялась.

И она не думала о самоубийстве. Напротив! Ну, не то чтобы напротив – что противоположно самоубийству?

Она злилась. Пылала от ярости. Полезные эмоции, когда играешь Медею, а именно ее Аманда и играла в новом прочтении пьесы с Джейсоном Прэттом в роли Ясона. Газетам это понравилось: Джейсон в роли Ясона! Как будто им нужно было придумывать дополнительную приманку, чтобы написать о нем. Если бы таблоиды быстрее узнали, что они спят вместе, «Пейдж Сикс» уделила бы пьесе больше внимания.

Но вскоре Джейсон Прэтт охладел к ней, как и Ясон к Медее. Вот козел. Аманда до сих пор не могла смириться с тем, какой дурой была, как быстро он разбил ей сердце. Но потом сам разбился, ха-ха-ха.

Ладно, это не смешно. Она не бессердечна. По крайней мере, не совсем. Но он сам напросился. То, как он относился к ней… Так же, как мучители Элизабет Сойер относились к ней. «Меня избегают и ненавидят, словно болезнь, надо мною насмехаются те, кто боится моего прикосновения. Владей я силой, доброй или злой, с помощью которой могла бы отомстить этим людям…»

Она стояла на верхних подмостках, участке сцены, который служил дворцовой башней в Коринфе, где Ясон предает Медею. Шли восьмидесятые, тогда только появились вращающиеся сцены, и звук шестеренок был слышен на галерке, так что зрители покидали театр, напевая мелодию декораций.

На репетициях их преследовали неудачи. Несколько лестниц, ведущих на подмостки, должны были раскачиваться, а их развевающиеся черные драпировки обозначали ураган эмоций, захвативший Медею.

Но лестницы часто не раскачивались. Они застревали, вставали косо или дрожали, будто кто-то невидимый взбирался и спускался по ним. Были и другие проблемы. Исчезал реквизит. Гасли прожекторы, погружая сцену во тьму. Технические работники и инженеры не могли понять, в чем дело. Кто-то втайне позвонил в актерский союз, а те пригрозили остановить спектакль. Поговаривали о проклятье, как в шотландской пьесе: якобы Медея наложила злые чары. От актерского состава и работников сцены Аманда слышала как язвительные шутки, так и признаки подлинной тревоги. Актеры – народ суеверный.

– Клянусь, это полтергейст, – сказал Джейсон во время одной из репетиций.

Подождав секунду, Аманда бросила бутафорский нож, который держала в руках, отчего все подскочили. Она рассмеялась, остальные тоже.

Однажды они с Джейсоном на два часа застряли на этих проклятых подмостках. Это было до того, как она застукала его трахающим билетершу за пожарным занавесом. Просто замечательно.

Это Джейсон боялся высоты, а не Аманда. Сцена на подмостках была короткой, но режиссер отказался вырезать ее, и Джейсон постоянно ныл. Во время той поломки оборудования Аманда всерьез опасалась, что он потеряет сознание. Все два часа она пыталась отвлечь его, убедить закрыть глаза, дышать глубже, представить себя на месте Ясона – тот не боялся высоты! Достаточно вспомнить все его приключения с аргонавтами. Они же должны работать по системе Станиславского, черт побери!

Несчастный случай произошел во время очередной технической репетиции, за неделю до пресс-показов. Аманда стояла на подмостках, перегнувшись через перила – они были низкие, чтобы зрители хорошо все видели. Она не думала о том, чтобы прыгнуть, но задумалась о том, как высоко отсюда падать – двадцать футов. Внизу должны были лежать матрасы, как в цирке для страховки акробатов, но нельзя было допустить, чтобы актеры о них спотыкались, это тоже опасно.

Так что никаких матов, только твердое покрытие сцены. Отсюда она видела полоски изоленты, отмечавшие кому где стоять, карандаш, выпавший у кого-то из кармана. Наверное, у Тори, помощницы режиссера.

Аманда немного запоздала с репликами. Она глубоко погрузилась в сознание Медеи, размышляя о том, как Джейсон предал ее, а та билетерша небось была какой-нибудь студенткой из Нью-Йоркского университета, которой по закону даже пить еще нельзя. Она услышала, как Джейсон подошел к ней, достиг своей отметки и остановился. Металлическая решетка завибрировала от его тяжелой поступи. Он ждал, пока она заговорит:

Мне стоит просто убить себя – почему бы и нет? Всю свою жизнь я принесла в жертву Ясону! Я предала отца, убила родного брата, ушла в изгнание и родила Ясону двух сыновей – все ради его любви. А он покинул меня ради той глупой девчонки! Он женится на принцессе Коринфа, бросив меня и наших детей. Униженные, мы умрем в одиночестве.

Вот только Аманда будто онемела. Она не забыла текст, просто решила попробовать другой подход – пинтеровскую паузу. Она услышала, как Джейсон шепчет слова Медеи, пытается помочь ей: «Мне стоит просто убить себя», – а внизу за кулисами Тори произнесла то же самое, но более настойчиво.

– Аманда? – тихо спросил Джейсон. – Все в порядке?

Он подошел ближе. В голосе его слышался испуг, как будто он действительно думал, что Аманда спрыгнет и покончит с собой из-за такого мерзавца, как он. Он наклонился к ней, она почувствовала запах его дыхания – сигаретного дыма, пива, которое он выпил в обед, – аромат его одеколона. Он протянул руку, схватил ее и начал тянуть назад…

…этого нет в сценарии, Джейсон!..

И она попятилась, задыхаясь, с силой ударила его – люди всегда недооценивали ее силу – и выкрикнула следующую реплику Медеи:

– Почему бы и нет?

Джейсон рухнул вперед. Размахивая руками, он попытался ухватиться за перила, но она помешала ему, стоя на пути, хотя, конечно, не намеренно, она сама крепко вцепилась в перила, через которые он перелетел, задев их животом, широко раскинув руки, словно приветствуя зрителей, хотя не было ни зрителей, ни аплодисментов, лишь Тори кричала, а другие актеры высыпали на сцену, пока Аманда стояла наверху, не сводя взгляда с распластавшегося внизу человека, чья кровь окрасила пол.

Предательство превращает любовь в горячую ненависть, зло, уничтожающее даже тех невинных, которых мы любим сильнее всего.

Она моргнула и поняла, что вцепилась в подоконник у себя в спальне в Хилл-хаусе. Разве она не вешала бархатное платье в шкаф? Обернувшись, она увидела, что дверь шкафа закрыта, а страницы сценария разбросаны по кровати.

Но ведь она оставила сценарий на комоде – в этом не было ни малейших сомнений. Она могла небрежно относиться к одежде, но к сценарию – никогда! Ни разу, с тех пор как, будучи совсем юной актрисой, по пути на прослушивание забыла в метро сценарий «Сенной лихорадки»^[48].

Аманда посмотрела на экран телефона – почти десять! Собрала страницы, на ходу разложила их по порядку. Из стопки листов вывалился клочок бумаги, не часть сценария, а что-то вырванное из журнала. Нет, не вырванное, а вырезанное ножницами; она поняла это, когда остановилась получше рассмотреть листок. Мужское лицо, смутно знакомое по какой-то рекламной кампании тридцати-сорокалетней давности.

Странно. Она неуверенно осмотрелась, но нежелание опоздать победило. Она бросила листок в мусорную корзину, где уже лежала помада, и поспешила вниз.

Глава сорок пятая

Я оставила Аманду и пошла к нам в спальню, чтобы перевести дух и успокоиться. К счастью, Нисы там не было, незачем ей видеть, как я напугана. Что я, черт возьми, увидела в лесу? Не человека ведь? То, что показалось мне лицом, могло быть чем угодно: мертвыми листьями в изгибе ветвей дерева, а может, птицей или брошенной одеждой.

Но несмотря на попытки убедить себя, что мне это всего лишь померещилось, я знала, что стала свидетелем чего-то настоящего – необъяснимого. Возможно, так Мэйси-Ли мстила мне: столько лет я верила, что ее ужасный рассказ – всего лишь выдуманная история, и вот наконец слишком расслабилась и позволила ей залезть мне в голову и притащить с собой этого призрачного младенца.

Я прогнала отвратительный образ, пошла в ванную и плеснула в лицо холодной воды. Нужно взять себя в руки, прежде чем идти к остальным. Актеры как собаки, нельзя дать им почуять страх. Неуверенность – это ничего, сомнение – тоже, но я не могла позволить тому или другому взять над собой верх. Времени в Хилл-хаусе у меня совсем немного, чтобы сделать все правильно.

Пока что все получалось… не то чтобы неправильно, но как-то не так. Неприятно было признавать правоту Эйнсли, но, сознательно или нет, проецировать на дом тревогу действительно оказалось очень легко.

Узнай Ниса, как я распсиховалась, она непременно извлекла бы из этого выгоду для себя. Как и каждый из них. Так поступали актеры во время работы – пытались выторговать побольше реплик.

Или, как в случае Нисы, новых песен. Дома мне удавалось посмеяться над этим, пошутить, что Ниса вечно торчит в соцсетях, проверяет реакцию на свою очередную песню. Она твердо верила в собственный талант, что меня всегда восхищало и порой вызывало зависть.

Теперь же я вспомнила, как они со Стиви переглядывались вчера в машине и на ужине. Как она снова и снова говорила о своих песнях. Она просто не могла молчать. Каждая пауза была для Нисы бездной, которую она торопилась заполнить.

Я вытерла лицо и уставилась в окно ванной, но тревога не покидала меня. Собираясь уходить, я бросила взгляд на лужайку, испещренную засохшими дикими цветами и сорняками. В высокой траве двигалось нечто темное. Стебли раздвинулись, явив моему взору припавшего к земле черного зайца. По сравнению с кружившимся силуэтом, увиденным мною в лесу, этот был слишком мал, но чем дольше я смотрела, тем сильнее чувствовала, что узнаю его. Это чувство напоминало какой-то звук, едва различимый шелест, будто я приникла к земле рядом с ним. В нос ударил запах папоротника, длинная трава щекотала подбородок.

Но ведь я не была там, среди засохшего золотарника. Я стояла здесь, у окна, и смотрела вниз. Длинные заячьи уши дернулись, и хотя я не шевелилась, едва смея дышать, он поднялся на задние лапы, вскинул голову и уставился на меня рыжеватыми глазами. Его пасть изогнулась так, что, будь он человеком, гримаса напоминала бы насмешливую ухмылку.

Глава сорок шестая

«Это не по-настоящему, не по-настоящему», – повторяла я, когда, спотыкаясь, выходила из ванной. Я схватила ноутбук и папку с заметками, не желая выглядывать в окно спальни, чтобы проверить, остался ли черный заяц в траве, и побежала вниз по лестнице.

Мы собрались в гостиной. Я решила, там будет уютнее. Не считая кухни, эта комната более всего походила на что-то из нынешнего века. Ниса сразу же забралась в старое кресло с подголовником – точно кошка, она в любом помещении инстинктивно занимала самое удобное местечко. Мы со Стиви расположились на диване. Аманда присела на один из оставшихся стульев. Вид у нее был недовольный. Наверное, считала, что исполнительница главной роли должна занять лучшее место.

– Выглядит уютно! – Она одарила Нису яркой, фальшивой улыбкой.

Ниса улыбнулась в ответ.

– Так и есть!

Все принесли с собой распечатки сценария. Аманда сказала, что распечатала свой экземпляр несколько недель назад. С тех пор я отправила ей кое-какие изменения, убрав часть ее реплик, но она утверждала, что не получила их.

На смену ясному раннему утру пришла ненастная погода. Ветер трепал деревья. Синее небо потемнело, и зарядил дождь. На оконных стеклах появились разводы, подобные водянистым чернилам. Сквозь них проникал холод, и я чувствовала себя так, будто на мне мокрая одежда, а не теплая фланелевая рубашка и свитер. Аманда сделала несколько совместных фотографий, Ниса улыбалась, Стиви притворялся серьезным.

А я на самом деле выглядела серьезной. Мне не терпелось начать. Несмотря на мои возражения, Стиви попытался развести в камине огонь.

– Эйнсли говорила, нельзя разводить огонь.

– Эйнсли сказала, что предпочла бы, чтобы мы этого не делали, – поправила Ниса. – Вперед, Стиви, тут как в холодильнике.

На это мне нечего было возразить. Поначалу березовые поленья весело потрескивали, однако вскоре огонь погас. Дрова удрученно тлели, не желая гореть.

– Вы открыли заслонку? – Из коридора пришла Мелисса, морщась от дыма. Надев рукавицу, она сунула руку в камин и ухватилась за заслонку. – Вот, теперь открыта. Просто вытяжка плохая. Нужно…

Она не успела договорить. В дверях показался Тру, натягивавший пальто.

– Я поехал. Если не хочешь идти пешком, поторопись.

Он покосился на камин, затем на меня, не скрывая презрения. Я выдержала его взгляд, не желая позволять ему напугать меня.

– Спасибо за вкусные блюда.

– Вы за это платите.

– Послушайте, я очень сожалею, что так получилось со скатертью, – сказала я. – Я с радостью…

Не обращая на меня внимания, он властно посмотрел на Мелиссу и зашагал прочь.

– Не волнуйтесь по поводу скатерти, – сказала она, когда муж удалился.

– Вам удалось вывести пятно? – спросил Стиви.

– Нет. Это невозможно. Я же сказала, мы ее сожжем. Я постараюсь заглянуть позже, в холодильнике лазанья, ее много, и на завтра хватит, если мы не сумеем вернуться.

Аманда приподняла бровь.

– Северо-восточный ветер, – объяснила Мелисса. – Возможно, сегодня будет буря. Извините, мне пора.

Она поспешила прочь, а мы уставились друг на друга.

– Какое счастье, что здесь совсем не жутко, – рассмеялась Ниса.

– По-моему, он ее бьет, – сказал Стиви.

Он сидел рядом со мной на диване, поджав длинные ноги и руки, пытаясь втиснуться в слишком маленькое пространство.

Ниса опять засмеялась. Стиви с изумлением посмотрел на нее.

– Прости! – Она прижала ладонь ко рту. – Просто… ты всегда воображаешь худшее. Ее муж остался без работы, и ему не нравится приезжать сюда, чтобы заработать, – продолжала она. – Это же очевидно. Но это вовсе не значит, что он ее бьет.

– У нее синяк на голове, поэтому она носит бандану. Сказала, что ударилась о дверь…

– Стиви! – Ниса не дала ему договорить. – Помнишь, о чем мы говорили после твоего звонка в службу спасения в тот раз? Хватит делать поспешные выводы. Может, ей просто нравится бандана.

– У нее такое же кольцо, как у Эйнсли, – сказала я. – Вы заметили? Серебряное с янтарем.

– Его сделала Эвадна, – ответил Стиви. Похоже, он был недоволен тем, как быстро Ниса его осадила. – Она – тетка Мелиссы. Она сама мне сказала.

– Точно, – перебила Ниса. – А Эйнсли говорила, что Эвадна раньше работала с жертвами домашнего насилия. Она бы точно вмешалась, если бы заметила, что с ее родной племянницей творится что-то неладное.

– Да, но…

Аманда наклонилась вперед, держа в руках стопку листов.

– Может, порепетируем? – ровным тоном предложила она. – Чтобы снять заклятье.

– Отличная мысль. – Я поставила ноутбук на колени. Стиви сделал то же самое – я попросила его записать все читки. Я посмотрела на Нису. – Готова, детка?

Для пролога Ниса адаптировала балладу четырнадцатого века под названием «Девять вопросов дьявола», в которой некто – злой рыцарь, эльф или дьявол, в зависимости от интерпретации – предлагал череду загадок. Деву, которая не могла дать правильный ответ, он намеревался изнасиловать или убить (или и то и другое).

Ниса заменила деву старухой – Элизабет Сойер, ведьмой, которая отвечает на вопросы дьявола.

Что острее шипа?

Что громогласнее рога?

Голод острее шипа,

Страх громогласнее рога…

Ниса пела реплики дьявола тихим, вкрадчивым полушепотом. Ее чистое сопрано превращало слова в нечто неземное и зловещее, вливая в них едва сдерживаемую ярость, которая могла вот-вот прорваться. Раньше я уже слышала, как она исполняла оригинал баллады, но у меня все равно волосы встали дыбом. Ответы Аманды от лица Элизабет казались слабыми и неубедительными, больше напоминавшими речь, нежели песню. Однако это сыграло ей на руку: Элизабет была уязвима, не в своей тарелке.

Что глубже неба?

И что хуже женской лжи?

Могила глубже неба,

А ты сам – король лжи…

На последней строчке голос Аманды стал громче, сильнее – она явно работала над вокалом. Она выпрямилась на стуле. Ниса глубоко вдохнула и триумфально пропела последний куплет, хотя в этом месте победа оставалась за Элизабет, а не за дьяволом. Лишь позже он явится к ней в облике черного пса Томасина.

Когда она назвала имя злодея,

Он улетел прочь в искрах пламени…

Голос Нисы заполнил комнату, как вода наполняет хрустальный бокал. На мгновение тени на окнах рассеялись, и в комнату проник тусклый свет. Я расслабилась: все получалось. Более того, пьеса накладывала собственное заклятье, к которому каждый из нас приложил руку. «Все будет не просто хорошо, а великолепно», – подумала я и с улыбкой посмотрела на Нису, затем на Аманду в ожидании ее следующей реплики.

Одни зовут меня ведьмой, и своей ненавистью они научили меня быть ею…

Дальше становилось только лучше. На первой читке актеры часто работают вполсилы – это даже репетицией не назовешь, скорее, знакомством с текстом, сюжетом и персонажами.

Однако сейчас все почти волшебным образом погрузились в пьесу. Песни Нисы болезненно желали быть услышанными, словно она только что обнаружила их в каком-то пыльном алькове, заполненном древними нотными листами. Стиви в роли демонического пса Томасина излучал сочетание чувственности и угрозы, от которого по коже бегали мурашки. Даже без грима и костюма он каким-то образом заставил меня увидеть упругие собачьи мышцы под человеческой кожей. Его зубы будто делались длиннее, когда он улыбался и касался рукой щеки Аманды.

Не бойся меня, милая Элизабет. Я слишком сильно люблю тебя,

Чтобы желать причинить тебе боль или напугать тебя.

Если я кажусь ужасным, то лишь тем, кто ненавидит меня – и тебя.

Знаю, твоя любовь ко мне неподдельна. Я видел, как издевались над тобой

Твои мучители, и сострадание привело меня к тебе.

Я здесь из любви к тебе, дабы помочь тебе отомстить

Твоим врагам…

Что до Аманды, то она совмещала боль и страх Элизабет – женщины в годах – и первое желание и сексуальный голод молодой девушки. Я с изумлением наблюдала за ней, пока она, как завороженная, смотрела на Стиви, произносившего условия дьявольской сделки Томасина:

Повели мне уничтожить всякого, кто причинил тебе боль, любезная Элизабет:

Я совершу это быстрее, чем ты сумеешь сделать вдох, при условии,

Что ты вверишь мне тело и душу…

Стиви протянул ей руку, изогнув брови и чуть приоткрыв рот в ожидании ответа.

Но Аманда смотрела не на него. Она уставилась на камин. Из его глубин раздался грохот – отчаянный скрежет ногтей или… когтей, за которым последовал стук, как будто откуда-то с высоты сыпался гравий. Стиви вскочил, когда на решетку вырвались клубы золы. Скрежет сделался громче, более остервенелым. Стиви покачнулся, словно пьяный, и заткнул пальцами уши. Я тоже попробовала встать, но ноги меня не слушались.

«Заслонка, – подумала я, – оно не может выбраться из-за заслонки».

Но ведь Мелисса открыла заслонку…

Пронзительно подвывая, в очаг вывалилась темная масса, силуэт с множеством ног и глаз. На пол рядом с камином, кружась, упало тлеющее полено, и Стиви едва успел пнуть его обратно. Бьющаяся в судорогах тварь пронзительно завопила, развернув длинные ноги и не менее длинные уши. Посыпались искры, которые я ранее приняла за глаза. Тварь оскалилась, растянув губы, напоминавшие почерневшие лепестки. Ниса закричала, когда, выпрыгнув из очага, зверь врезался в ее кресло. Стиви схватил кочергу.

– Не навреди ему! – завизжала Ниса.

Черный заяц бросился прочь из комнаты. Я смотрела ему вслед, чувствуя себя так, как когда слушала рассказ Мэйси-Ли: охваченная ужасом, пьяная, как будто под кайфом.

– Холли!

Кто-то схватил меня за руку. Ниса. Шатаясь, я встала и побежала в главный вестибюль. Окно возле двери оставалось открытым. Без колебаний заяц выпрыгнул через него на веранду.

Я рывком распахнула дверь. Заяц притаился на верхней ступеньке, прижав длинные уши к голове. Вокруг черного меха клубился туман. Нет, поняла я, это не туман, а дым.

Он ранен? «Нельзя допустить, чтобы он пострадал», – в отчаянии подумала я. Почему он продолжает приходить сюда? Я покачала головой и закашлялась, словно это я надышалась дымом.

– Иди сюда, – прохрипела я, протянув руку к дрожащему черному тельцу.

Я стянула с себя свитер, подумав, что смогу закутать в него зверька, защитить его. За спиной послышались торопливые шаги.

– С ним все в порядке? – воскликнула Ниса.

– Господи, не знаю, – простонала я и шагнула поближе к зайцу.

Он отпрыгнул на подъездную дорожку, потом еще раз скакнул и скрылся в папоротниках, окаймлявших лужайку.

Глава сорок седьмая

– Что это было, черт подери? – Громко чертыхаясь, Стиви сбежал вниз по ступеням веранды.

Ниса устремилась в кусты вслед за ним, раздвигая мертвые папоротники и сорняки.

– Ее кролик, – задыхаясь, проговорила Ниса и наконец приостановилась. – Чокнутой дамочки из трейлера.

– Эвадны, – огрызнулась я. – Она не чокнутая, перестань ее так называть.

Ниса покачала головой.

– Это ее фамильяр. Как в пьесе, только у нее не черный пес, а черный заяц.

– Это не фамильяр. – Размахивая палкой, Стиви вернулся на дорожку. – Фамильяр держится ближе к тому, кто его вызвал. Это слуга или раб, как Калибан.

– Животное не может быть рабом, – сказала Аманда.

– Зато демон может, – резко возразил Стиви.

– Не будем путать театр с реальной жизнью, Стивен.

– Не называйте меня так! – Стиви крепче стиснул палку.

Я опять застонала и провела руками по волосам.

– Да хватит вам! Это обычный кролик. То есть заяц. Вот и все.

Ниса обескуражено уставилась на меня.

– Кролик, который вывалился из камина?

Все мы посмотрели в сторону леса. Наконец Ниса сказала:

– Может, в Хилл-хаусе и правда водятся призраки…

– Это был не призрак, – настаивала я.

– Всего лишь демон, – сказал Стиви.

– Это не демон. – Аманда выпрямилась и, повернувшись, посмотрела на дом. – Однажды я жила у друзей в Мэне, у них домик на озере Литтл-Себаго. Мы развели огонь в камине, и оттуда выпорхнула объятая пламенем утка. Селезень. Конечно, бедняжка не выжил, но… – Она пожала плечами. – Такое бывает.

Ниса нахмурилась.

– Утки умеют летать. И мы видели этого кролика раньше. Помните, я сфотографировала его перед трейлером? – возбужденно продолжала она. – Но мы не увидели черного кролика или кто он там – мы увидели ее. Эвадну.

Я хотела было возразить, но осеклась. Она была права.

– Но как, черт подери, он туда забрался? – Стиви указал на каминные трубы на крыше Хилл-хауса, и все посмотрели на меня.

– Послушайте, – начала я тоном, которым убеждала непослушных учеников занять свои места. – Никто ведь не пострадал, верно?

– Кроме зайца, – сказал Стиви.

– Он смог убежать, уверена, он жив и здоров. – Я прищурилась, глядя в сторону деревьев, надеясь, что не ошибаюсь. – Знаю, это было странно – более чем, – но Эйнсли говорила, животные постоянно лезут в дом.

Ниса и Стиви как будто собирались возразить, но Аманда их перебила.

– Давайте вернемся в дом. Я замерзла. И еще, – добавила она, топая по ступеням к двери, – может, займемся тем, ради чего мы здесь собрались?

– И закроем глаза на то, что случилось? – с вызовом спросила Ниса.

Я бросила на Аманду предупредительный взгляд: Ниса не из тех, кто легко сдается.

Но Аманда лишь выпятила подбородок и снисходительно улыбнулась.

– Не закрывай глаза, дражайшая Ниса. Используй это.

Один за другим мы вернулись в дом, беспокойно оглядываясь и посматривая друг на друга. Однако Аманда говорила дело. С этим образом мы все могли поработать. Охваченный огнем черный заяц, бегущий через гостиную…

Я сразу же задумалась, как вписать это в пьесу. Поглощенная размышлениями, я свернула не туда и очутилась в незнакомом коридоре.

– Сюда, Холли!

– Ой, прости…

Я развернулась и пошла назад к Стиви, ожидавшему меня в начале коридора. Женщины вернулись в гостиную; оттуда доносились вздорный голос Нисы и агрессивно-спокойная речь Аманды, которая, несомненно, заводила Нису еще больше. Мы со Стиви переглянулись, и он вяло улыбнулся.

– Аманда делает это специально, – сказала я. – Чтобы взбесить ее.

– Это лучше, чем страх.

– Я не боюсь, честно. Просто он застал меня врасплох. А ты напуган?

– Ага, – признался Стиви и начал нервно вышагивать по комнате. – Что за черт, Холли – из камина вывалился заяц? Как он туда попал? В этом доме три этажа. Да уж, я напуган до чертиков.

Снизошедшее на меня спокойствие тут же испарилось, внутри все похолодело. Мне стало так холодно, будто я провалилась сквозь обманчиво твердую поверхность одного мира в ледяные глубины другого. «Это всего лишь кролик… вернее, заяц».

Я сделала глубокий вдох и взяла Стиви за руку, та была холодна как лед, и я потерла ее между своими.

– Слушай, Стиви. Ты – язычник, или виккан, или типа того. Что это, по-твоему? Если это не обычный заяц… – Я помедлила. – Если он связан с ней… С Эвадной.

– Я, скорее, просто интересуюсь неоязычеством. Разбираюсь в нем, но не то чтобы верю во все это. Но я знаком с кучей народу, которые действительно верят, так что… – На мгновение он задумался, успокаиваясь. – Может, он с ней связан, – наконец сказал он. – Но это не обязательно ее фамильяр. Ну, то есть она должна быть очень сильной, чтобы иметь фамильяра, так? По крайней мере такого, как Томасин. – Он улыбнулся, пытаясь обратить это в шутку. – Но, может, это фетч. Ну… такой дух, который выглядит, как человек, но на самом деле является пустым сосудом. Обычно он принимает облик человека, но может быть и животным.

– Пустой сосуд? – Я отпустила его руку и оттолкнула его. – Господи, Стиви… это намного страшнее фамильяра.

– Знаю. Но смысла в этом столько же, не так ли? Когда-то зайцев ассоциировали с ведьмами, как сейчас кошек.

– Да, но фетч – это как будто что-то из «Реаниматора»^[49]. – Я содрогнулась, чувствуя, что коридор сжимается вокруг нас, словно кулак. – Кому понадобилось тащить что-то из этого места, да еще с помощью духа?

– В Хилл-хаусе, несомненно, есть что-то странное, – продолжал Стиви. Его глаза блестели в тусклом свете. – Не таким я его себе представлял. Он знает, что мы здесь. Ты это чувствуешь, да?

– Нет! – сердито ответила я. Потому что на самом деле чувствовала нечто болезненное, дезориентирующее, а пространство вокруг нас казалось тесным, вызывающим клаустрофобию, и одновременно безграничным, как узкая пасть, за которой скрывается бездна. – Это большой пустой дом, и мы все навоображали невесть что. Проецируем всякое, как говорила Эйнсли.

Я не верила в то, что он сказал про фетча. Не могла позволить себе в это поверить. Это намного больше, чем я готова была принять. Я жила в настоящем мире – мире мобильных телефонов, арендной платы и задиристых подростков, пусть я и написала пьесу вроде бы про ведьму. Я должна была контролировать свой проект – своих актеров, друзей, девушку. Вложенные деньги и время. Свою карьеру.

Я посмотрела на Стиви. Он сгорбился, как нередко делал после бурной ночи, выпив слишком много, и пытался спрятаться внутри ребенка, которым был давным-давно. Обычно это вызывало у меня желание обнять и защитить его. Сейчас я видела лишь человека, идущего на поводу у своих личных страхов, тогда как я не могла позволить себе признать собственные. Не хватало еще, чтобы у него случилась паническая атака.

– Стиви! Послушай! – Я с силой стукнула костяшками пальцев по деревянной настенной панели. Думала, раздастся эхо, но в ответ лишь тишина. Как будто по одеялу постучала. Стиви выпучил глаза, но я торопливо продолжила: – Попробуй воплотить все свои страхи в Томасине.

– Он демон. Он ничего не боится.

– Так опирайся на это. Ты – демон в большом страшном особняке. Значит, должен чувствовать себя как дома.

– Так и есть. – Он осмотрелся – дикий зверь, освобожденный из клетки, оценивающий угрозы и возможности нового окружения, – повернулся ко мне и кивнул. – Именно это меня и пугает.

Глава сорок восьмая

«Первая часть читки прошла на удивление хорошо, – думала Аманда, – а потом появился пылающий кролик». По крайней мере кролик – или заяц, – кажется, выжил. Уж точно бросился бежать со всех ног. Адский заяц. В этом доме небось полно вредителей.

– Всему найдется объяснение, – заверила она остальных, когда они снова собрались в гостиной.

Аманда поспешно заняла удобное кресло с подголовником, прежде чем им завладела Ниса.

– Лучше перебраться в малую гостиную. – Ниса угрюмо посмотрела на Аманду. – Она меньше и уютнее. От этой комнаты у меня мурашки по коже.

На самом деле Аманда бы с ней согласилась, но Холли настояла, чтобы они остались здесь, во всяком случае пока.

– Давайте сохраним последовательность в этой комнате. Потом опробуем малую гостиную, идет?

И они вновь вернулись к сценарию.

– Пропустим песню Нисы, – добавила Холли, заработав в свой адрес угрюмый взгляд.

– Хорошая идея. – Аманда улыбнулась. – Может, это Ниса привлекла того зверя? Разумеется, не специально, – промурлыкала она.

Дело продвигалось медленно. Аманда бережно читала каждую реплику, пытаясь определить, где лучше сделать акцент, перенося ударение с одного слова или фразу на другие.

– «Когда-то к летам относились с почтением. Теперь же старуха, нищая и утратившая красоту, зовется ведьмой».

– «Ах, я люблю ведьм! – воскликнул Стиви-Томасин. – Я люблю ведьм с тех пор, как играл с палкой в саду».

– Она похожа на Медею, правда? – спросила Аманда, переводя взгляд на Холли. Решила взять быка за рога: если Стиви думал о случае с Джейсоном Прэттом, то и у остальных он мог быть на уме. – Полагаю, об этом ты думала, когда писала Элизабет?

– Нет, – удивилась Холли. – Ну, может, неосознанно, но не в отношении вас.

– Будем честны: в отношении меня все думают о Медее. – Аманда обвела каждого из них ледяным взглядом, задержав его на Стиви. Тот покраснел. – Я очень огорчилась, что мне так и не удалось сыграть эту роль. Конечно, я понимала, почему спектакль пришлось отменить. Элизабет кажется мне своего рода второй попыткой исполнить подобную роль.

Прежде чем ответить, Холли обдумала ее слова.

– Конечно. С обеими женщинами плохо обошлись, но они победили… да, просматривается определенная аналогия.

Взгляд Аманды наполнился теплотой.

– Спасибо.

Они возобновили читку. Большинство из того, что переделала Холли, дополняли песни Нисы. Их было даже слишком много, подумала Аманда. Две у Томасина. У Аманды всего несколько коротких куплетов, но она хорошо их исполнила. Отчасти она надеялась, что с годами у Стиви испортился голос; она слышала о его проблемах с наркотиками. Думала, у него тенор, но его голос стал ниже и превратился в роскошный баритон.

Текст он тоже произносил хорошо. Если этот проект выйдет в свет, надо будет присмотреться к этому молодому человеку.

Она вздрогнула, когда Стиви зловеще рассмеялся, обратив на нее огромные, луноподобные глаза. Честное слово, это уже слишком.

– «Да не осудит мир дьяволов и ведьм – они следуют за нами, а мы за ними».

– «Я бы никогда…» – начала Аманда один из своих лучших монологов, но тут Холли перебила ее.

– Остановимся на этом. – Холли закрыла ноутбук, лучезарно улыбнувшись Стиви. – Ты великолепен! Аманда и Ниса, вы тоже.

– Умираю с голоду, – заявила Ниса. – И от холода. Пойду возьму свитер.

– Мелисса говорила, что оставила нам суп. Встретимся на кухне?

Холли встала. Ниса поспешила в коридор. Аманда услышала, как она бежит наверх, а следом за ней Стиви. Холли помедлила у двери, словно не замечая, что Аманда по-прежнему сохраняет позу Элизабет Сойер, расправив плечи и согнув пальцы, будто готовясь царапать воздух.

– Интересное прочтение, – заметила Холли. – Логично – после ваших слов о Медее. Давайте позже обсудим это с остальными.

Аманда натянуто улыбнулась, и Холли ушла.

«Да ну?» – в гневе подумала Аманда. Эта девчонка правда считает, что Аманда настолько ленива, что станет полагаться в этой роли на свою Медею, вместо того чтобы развить нового персонажа? Кто угодно мог поступить так во время первой читки, ничего страшного. Все актеры взывают к сенсорной памяти, сочетанию движений и дыхания, которые помогают сыграть роль, даже если ты болен или так пьян, что это заметила костюмерша.

Несколько минут она просидела одна в большой пустой комнате. Ждала, пока схлынет ярость. Чертова Холли! И эта позерка Ниса со своими вторичными песенками. А Стиви настолько не уверен в себе, что вот-вот впадет в настоящую панику. Актеру подобный образ не идет. Она рассчитывала работать с профессионалами, а оказалась среди неопытных детей.

Она вздохнула. По крайней мере старое кресло с подголовником действительно было невероятно удобным. Остаток оригинальной мебели. Как жаль, что от остального избавились. Она провела пальцами по ткани – истертому бархату, гладкому, как человеческая кожа. Обивка источала едва уловимый аромат – дыма, ржи и чего-то сладкого. У нее потекли слюнки. Как странно, что такие ощущения вызывает именно кресло.

Было приятно просто сидеть и дышать, чувствовать, как дышит вокруг нее комната. Будто она одна на сцене, привыкает к освещению, к расстоянию между декорациями и колосниками высоко над головой. Она думала о том, как пугающе иногда шевелился занавес, хотя рядом никого нет.

Сейчас шторы на окнах в этой комнате двигались так же. Снаружи ветер гнул деревья; неудивительно, что сквозняк колыхал шторы.

Но двигались они странно. Не развевались, когда порыв ветра сотрясал дом. По воздушной ткани скользила рябь, будто кто-то проводил под ней рукой. Аманда, как завороженная, следила за этим. Такое мягкое, почти любовное движение. Она представила, как эти руки гладят ее по спине, и закрыла глаза. Пальцы порхали по ее спине, шее, замирали у основания черепа, погружая ее все глубже, и дом уже дышал не вокруг нее, а вместо нее…

– Аманда! Аманда, вы меня слышите? Аманда!

Откинувшись назад, она стукнулась головой о кресло. Воздух наполнил легкие, и она резко вдохнула, пытаясь вспомнить, где находится. На подмостках с Джейсоном? Но нет, она была на сцене с кем-то другим, с кем-то, кто по-настоящему заботился о ней…

– Очнулась, – произнес чей-то голос.

Аманда повернула голову. Она не на сцене, а в каком-то другом месте. В Хилл-хаусе, вот где. Перед глазами стоял его фасад, безумные глаза, уставившиеся на нее, и она услышала зловещий шепот, принесенный зловонным ветром.

Я тоже тебя вижу.

Глава сорок девятая

Она моргнула, и говоривший человек четко обрисовался перед ее взором. Ниса. Все собрались вокруг нее. Холли стояла на коленях у ее ног. Стиви выглядел встревоженным, но Ниса взирала на нее как будто с подозрением.

– Вы не дышали, – сказала она.

– Что? – прохрипела Аманда.

У нее болело горло, словно она долго кричала.

– Я пришла позвать вас к обеду, а вы не дышите, – продолжала Ниса.

– Ниса закричала, мы прибежали, а вы… вы не дышите. – Стиви обхватил себя руками, бросил обеспокоенный взгляд через плечо, потом снова посмотрел на нее. – Я встряхнул вас, но вы не просыпались. Пока Холли не начала вас трясти.

Аманда дотронулась до головы. Ой!

– Простите. – Губы Холли растянулись в слабой улыбке, но глаза остались встревоженными. – Вы были как тряпичная кукла, ударились головой о кресло. Но из-за этого вы, кажется, вернулись.

– Вернулась? – Аманда скривилась. – Но я тут и сидела.

– Знаю, но вы не… – начала Ниса, но Стиви, взяв ее за плечо, не дал ей договорить.

Аманда с благодарностью посмотрела на него, встала, пошатываясь, и легонько оттолкнула Холли.

– Со мной все хорошо, – сказала она. Не хватало еще, чтобы все решила, что ее хватил удар. – Такое иногда бывает, просто задремала.

– Правда? – Ниса прищурилась. «Вот сучка». – Я думала, вы умерли. Надо вызвать скорую.

– Прекрати! – рявкнула Холли и обратилась к Аманде: – Пойдемте на кухню, обед готов. Наверное, у вас понизился уровень сахара, со мной такое постоянно бывает.

Она протянула руку. Аманда неуверенно улыбнулась, но приняла ее. Всегда приятно, когда о тебе заботятся. По пути в кухню до нее донесся возбужденный шепот говорившей со Стиви Нисы:

– Мне не померещилось – она не дышала. Может, Холли мне не верит, но ты-то веришь? Она умерла!

Глава пятидесятая

Ниса была права: Аманда не дышала бог знает сколько. Минуту? Несколько минут? В кухне они провели по меньше мере минут десять, прежде чем Ниса пошла за ней. Можно ли так долго прожить без воздуха? Очевидно, да: она ведь жива.

Один из любовников Стиви страдал от апноэ во время сна, и Стиви узнал симптомы. Лицо делалось расслабленным, не от сна, а от потери сознания, глаза становились пустыми, как у трупа, рот приоткрывался. На Стиви это наводило ужас; он кричал на любовника, пока тот не проснется, и боялся к нему прикасаться – вдруг кожа окажется твердой и холодной…

Слава богу, Ниса вовремя вернулась в гостиную.

И все-таки с Амандой вроде бы все в порядке. Она казалась даже не столько обеспокоенной, сколько раздраженной, пытаясь скрыть смущение. В кухне она быстро налила себе супа и схватила ломоть свежеиспеченного хлеба.

– Если никто не возражает, я поем у себя, – сказала она. – Хочу еще раз пройтись по сценарию, теперь, когда у меня была возможность вас послушать.

Стиви заметил встревоженное лицо Холли, но Аманда одарила ее успокаивающим взглядом.

– Со мной правда все хорошо. Такое иногда бывает, когда я медитирую. Погружаюсь в глубокий транс – дельта-волны очень полезны для концентрации внимания.

После ее ухода Ниса обернулась к остальным.

– Никакие это не дельта-волны. Я все видела. Она была без сознания. И не дышала.

– Ну, теперь-то все хорошо. Чем меньше слов, тем больше толку. – Холли попробовала суп. – Очень вкусно!

Стиви сел за стол вместе с Нисой и Холли. Гороховый суп с кусочками копченой свинины был как нельзя кстати в холодный день поздней осени. К счастью, они решили пообедать здесь, а не в гостиной; к счастью, больше не обсуждали случившееся вчера вечером. Заяц и обморок Аманды – достаточно драматизма на одно утро, особенно в актерской среде.

Но, разумеется, будто прочитав его мысли, Ниса спросила:

– А что случилось со скатертью? – Стиви притворился, что не слышит. Ему делалось жутко, когда Ниса вела себя так, словно умела заглядывать прямо ему в голову. Она толкнула его под столом. – Стиви! Ты ведь рано встал?

Он проглотил кусок хлеба.

– Ее забрала Мелисса. А ее муж… он подлец.

Холли снисходительно кивнула.

– Ты это уже говорил.

– Это правда. По-моему, он…

– Наверняка Эйнсли не стала бы нанимать его, если бы он бил жену, – торопливо вставила Холли. – Мы ничего не знаем ни про него, ни про Мелиссу. Ни про кого бы то ни было здесь.

– Да все равно. – Ниса пошла к плите налить себе еще супа. – Повар он отличный. Вряд ли кто-то еще согласится сюда ездить. – Она налила суп в тарелку и взяла еще хлеба. – Нам повезло, что он с нами.

Стиви чуть не вышел из себя. Серьезно, что ли? Повезло? Холли предупредительно посмотрела на него. Не лишай меня этого шанса, Стиви. Он нахмурился и мысленно поправил ее: Не лишай нас всех этого шанса.

Он отодвинул тарелку и встал. Аппетит пропал, но если уйти сейчас, одна из них устроит скандал. Он вытащил электронную сигарету, вышел из кухни на веранду и затянулся.

На часах почти два. Холли ничего не говорила про вторую читку. Наверное, и не скажет: лучше работать в размеренном темпе. Она сделала кучу заметок. Обычно так и бывало: автор не спал всю ночь, редактировал, пока актеры расходились по барам. Он знал, что Холли предпочитает сначала обдумать свои идеи и лишь потом поделиться ими. Может, сегодня вечером удастся выпить и расслабиться. Пока же он расслаблялся по мере того, как марихуана проникала в легкие, в кровоток, в ураган, бушевавший у него в голове.

Он разглядывал мрачный пейзаж. Голые деревья и заросшая сорняками лужайка, вдалеке черные, серые, грязно-белые холмы. Может, это снег? Он провел языком по обветрившимся губам, ощутив привкус соли от супа с примесью смолы с марихуаной. Он привез карты таро, думая, что будет весело обдолбаться и погадать. После дня и ночи в Хилл-хаусе это перестало казаться ему веселым.

Затянувшись еще раз, он убрал электронную сигарету в карман, потом встряхнул руками и ногами, словно готовился выйти на сцену. Напряжение в груди ослабло. Он ощутил прилив энергии – от травки обострялось внимание, исчезала сонливость. Так, никаких карт таро. Может, прогуляться?

Он поднял голову и увидел прямо над головой черные клинья туч. Откуда они взялись?

Ветер рвал и метал, по крыше веранды колотил дождь, и вдруг раздался внезапный грохот, словно из окна мансарды кто-то высыпал стеклянные шарики. Жаль, у него с собой не было звукозаписывающего оборудования. Грохот превратился в подобие гудения целого роя пчел. Воздух на другом конце лужайки приобрел молочный оттенок, скрыв из виду лес. Стиви перегнулся через перила, раскрыл ладонь и вздрогнул – что-то больно кольнуло кожу.

– Град пошел, – крикнул он оставшимся в кухне женщинам. – С ума сойти! Как…

Он осекся, заворожено глядя, как на ладонь падают льдинки, похожие на битое стекло. Он скинул их на землю и с опозданием заметил, что один ледяной осколок застрял у него в ладони. Стиви попытался его стряхнуть, но тот глубоко вонзился в кожу.

Жгло куда сильнее, чем он ожидал. Он схватил осколок. Лед таял от его прикосновения, но недостаточно быстро. Стиви поднес руку ко рту, ощутил вкус крови и чего-то прогнившего, словно вода, которую вовремя не вылили из вазы. Он сплюнул, и остатки льдинки растворилась в кровавой капельке. Порез пересекал линию судьбы на ладони – друзья из викканского магазина оценили бы эту подробность. Другой рукой он открыл перед собой дверь.

Холли и Ниса склонили головы друг к другу – то ли перешептывались, то ли целовались, непонятно.

– Видели? – Стиви указал на улицу. – Град.

Ниса зевнула, встала и подошла к окну.

– Да здравствует град. А ведь не так уж холодно, правда?

Он налил воды в стакан и сполоснул рот, пытаясь избавиться от гнилостного привкуса. Наверное, какой-то странный атмосферный эффект, всасывает загрязнение в облака.

– Мы высоко, здесь, видимо, холоднее, чем в Хиллсдейле. А еще Мелисса что-то говорила про бурю сегодня ночью, про северо-восточный ветер.

Ниса потерла руки.

– Я все еще мерзну. Возьму еще один свитер и пошныряю тут. Холли?

Холли сидела за столом, рассеянно глядя в тарелку.

– Хочу еще супа. Я тебя попозже найду.

– Я пойду с тобой, – предложил Стиви. – Возьму микрофон и оборудование, хочу исследовать местность.

Наверху Ниса нырнула в желтую комнату, а он остался ждать в коридоре, глянул на закрытую дверь в спальню Аманды. Не проверить ли, как она там? Он подошел и тихо постучал.

– Все хорошо! – громогласно заявила Аманда.

Он поспешно ретировался. Надо же, какая темпераментная.

Возле собственной комнаты он остановился. В сознании возник образ тайной дверцы, сопровождавшийся острым, странным возбуждением. Убедившись, что его никто не видит, он прошмыгнул внутрь.

Утром, перед тем как спуститься вниз, он застелил кровать и, как обычно, убрал одежду. Борьба с хаосом подручными инструментами. В спальне было тепло, почти жарко, хотя, может, только по сравнению с остальными помещениями в доме. Он посмотрел на окно. Закрыто.

Но он оставлял его открытым – всегда приоткрывал окна в спальне на дюйм или два. Стиви любил спать в холодном помещении, что часто вызывало недовольство у его возлюбленных. Он подошел и дернул за оконную раму. Ничего. На окне не было врезных замков, поэтому он тряхнул еще раз, сильнее. По-прежнему ни малейшего движения.

Сдавшись, он подошел к комоду. Замок Синей бороды стоял там, где он его оставил. Стиви поправил картонную сцену, подумал, не поместить ли туда фигурку одного из персонажей – Синей бороды, его супруги или ее сестры Анны. Нет, велика вероятность, что их сдует ветром, и они потеряются.

Он заглянул за комод. Блеснула крошечная ручка тайной дверцы, подманивая его. На него нахлынуло горячее желание открыть ее. Не просто открыть, но войти. Посмотреть, что скрывается за ней. Жить там, как иногда он желал жить в одном из своих игрушечных театров. От этой мысли по телу пробежала сладкая дрожь.

Он схватил комод с двух сторон и аккуратно, чтобы не уронить игрушечный театр, отодвинул от стены. Затем встал на колени перед дверцей, запретив себе думать о том, что делает.

– Стиви? – За спиной у него отворилась дверь. Ниса без стука зашла в спальню. Стиви озадаченно уставился на нее. – Стиви? Что с тобой?

– Ничего.

Нельзя допустить, чтобы она увидела тайную дверь. Он вскочил на ноги, сбросил на пол подушки с кровати, рывком открыл ящик и сунул ей в руки свитер. – Вот, можешь взять.

– Но я уже…

– Мой теплее. – Он вытолкнул ее в коридор, бросился обратно, чтобы захватить микрофон и оборудование, и снова вышел к ней. – Извини, там такой бардак.

Ниса натянула его свитер. Он был ей почти до колен.

– На мне выглядит как платье, – пожаловалась она. – Но спасибо, и правда теплее.

Стиви пристегнул к поясу звукозаписывающее устройство, включил микрофон, настроил громкость и указал согнутым пальцем в конец коридора.

– Идем изучать местность?

Ниса улыбнулась.

– О да.

Глава пятьдесят первая

В темном коридоре висел унылый запах дезинфицирующего средства и полироли для дерева. Все двери были закрыты, окон нет. Старомодные настенные светильники излучали приглушенное сияние, лишь подчеркивавшее мрак. Стиви дрожал от холода – он забыл надеть свитер. В том месте, где льдинка порезала его, ладонь онемела, словно ему вкололи лидокаин.

– Ты охотишься на призраков? – Ниса указала на микрофон у него в руке и накрыла его пальцы своими.

Стиви рассмеялся. Теперь, когда они оказались наедине и за пределами его комнаты, он ощутил то трепетное желание, которое Ниса всегда пробуждала в нем. Сегодня утром она не поленилась подвести глаза и накрасить губы – более темным оттенком, чем обычно. Ей шло и в сочетании с короткими черными кудряшками придавало вид женщины-вамп из немых фильмов. Ниса напоминала Стиви лиса из «Пиноккио» – одного из тех хитрых приятелей, за которыми лучше не идти. Обычно он и не шел.

Однако сейчас он сам чувствовал в себе нечто лисье. Нет, не лисье, скорее, что-то от Томасина, какую-то долю хитрости и провокационности, которую, вероятно, впитал от персонажа. Обычно Стиви так себя не вел, по крайней мере трезвым. Он посмотрел на Нису и медленно улыбнулся. Она выглядела так маняще, а ее губы напоминали спелую сливу, которую так и хочется сорвать. Где же Холли?

– На призраков? – Он помотал головой. Ему всегда было трудно сосредоточиться, но пребывание в этом странном доме усугубило эту черту. – Нет. Хочу записать окружающие звуки, – сказал он и наклонился к ней. – Это странное место, и в старых домах обычно шумно – даже если сознательно не обращать на звуки внимания, они постоянно двигаются. Дерево сжимается и расширяется, в стенах живут всякие твари. Точильщики – «стражи мертвецов»…

– Да ну тебя! – Ниса отпустила его руку и хлопнула его по плечу. – Хватит меня пугать.

– Это просто жуки. Питаются старым деревом и издают звук, похожий на тиканье часов. Раньше во время бдений у постели умирающего в помещении стояла такая тишина, что было слышно жуков в стенах.

– Прекрати!

– На самом деле они совсем не страшные. Я их слышал пару раз, когда жил у друзей в сельской местности. Вот такой звук.

Он остановился и постучал ногтями по стене. В отличие от того раза, когда Холли постучала по стене внизу, раздалось легкое эхо.

– Вот так. Звук негромкий, его даже не слышно, если…

Ниса опять ударила его, на сей раз сильнее.

– Ой! Господи, Ниса, больно же!

– Я же сказала, хватит!

Он собирался огрызнуться, но сдержался и снисходительно кивнул. Бессмысленно. Ниса – как маленький терьер: она быстро набрасывалась на новое увлечение, но обиду помнила долго, как правило, какую-нибудь надуманную, и не прощала, пока на нее по-настоящему не разозлишься. Она не раз выводила его из себя, о чем он потом всегда сожалел – отчасти потому, что искренне ненавидел обижать людей, отчасти потому, что попадал в ловушку Нисы. Как в тот раз, когда она подкатила к нему после вечеринки, когда Холли спала в соседней комнате, и они потрахались на диване.

Иногда Стиви жалел о той ночи, и о других ночах, и о некоторых днях. Может, Ниса и неотразима, но Холли – его ближайший друг. Он никогда не рассказывал Холли правду и не собирался этого делать, но иногда думал, что Ниса может ей рассказать. Не из чувства вины, а просто чтобы устроить переполох. Что ж, пока ей этого не захочется, Ниса, скорее всего, будет хранить все в тайне, держать при себе козырь, известный только Стиви, карту, которую может разыграть в любой момент, просто от скуки или раздражения.

Такими были многие красивые, талантливые люди. Использовали свой шарм как оружие, как правило, нацелив его на близких им людей. Но злиться на Нису так же бессмысленно, как злиться на ястреба-перепелятника, который однажды на его глазах напал на лазурную птицу и разорвал ее, устроив ураган из крови и перьев небесного цвета. Лучше всего – помнить их красоту и пытаться забыть, какой хаос они оставляют после себя.

Он перевел взгляд на Нису; та смотрела на него, склонив голову, словно ждала каких-то действий: чтобы он либо прижал ее к стене и поцеловал, либо убежал, взбешенный молниеносными переменами в ее настроении.

«Не-а, не играю», – подумал он. По крайней мере не сейчас.

Он сосредоточился на микрофоне и медленно пошел по коридору, проверяя громкость звука. Мгновение спустя Ниса молча последовала за ним. Ковер приглушал звук их шагов. Стиви был рад тишине – марихуана подействовала сильнее, чем он предполагал. Он любил тесные места, чуланы и маленькие комнаты, даже пещеры, места, где ничто не могло застать человека врасплох, но его беспокоили давящие стены в бесконечном на вид коридоре.

Еще его пугало отсутствие окон. Это напоминало ему о кратком пребывании в больнице из-за попытки самоубийства. С тех пор прошло столько времени, но он до сих пор ясно видел свою палату: без окон, стены цвета размазанного яичного желтка. Здесь было такое же нездоровое освещение, придававшее всему желтушный вид.

«Это забытое место», – подумал он и ощутил, как нарастает тревога. Отчаяние накатывало на стены и полы Хилл-хауса, как зловонный прилив: любой, кто задерживался здесь, рисковал утонуть. Возможно, остальные не замечали, как дом подпитывается их ссорами и мелочными обидами – словно заряжающаяся батарейка, – но он это чувствовал.

А может, он просто обкурился.

Стиви выдохнул, отбросив с лица длинные волосы. Оглянулся. Ниса остановилась возле какой-то двери. Она улыбнулась и погладила его по руке. Не соблазнительно, скорее, умиротворяюще. Попытка примирения.

– Как думаешь – Нарния? – Она выгнула бровь, включила фонарик на телефоне и заглянула в просторное, темное, пустое помещение, пропахшее нафталином. – Не-а.

Закрыв дверь, она подошла к следующей. За ней обнаружился бельевой шкаф с полками, выстеленными ломкой бумагой, которая, стоило Стиви ее коснуться, тотчас обратилась в пыль и печально дохнула на него ароматом лаванды. На верхних полках лежали стопки белья. Стиви отогнул уголок аккуратно сложенной ткани и увидел замысловато вышитые инициалы: «Х. К.».

Стиви нахмурился.

– Похоже, еще одна скатерть.

– На той была монограмма? – спросила Ниса. Он кивнул. – Может, отнести ее вниз?

Стиви покосился на свою ладонь. На месте пореза снова выступила капелька крови. Он смущенно вытер руку о джинсы.

– Не хочу, чтобы у меня на совести была еще одна испорченная скатерть.

Ниса рассмеялась – чересчур громко. Стиви подавил желание велеть ей заткнуться. Если он это сделает, она просто запоет. Она как художник граффити, которому всегда нужно рисовать на пустой стене.

Стиви был ее противоположностью.

– Ты мог бы сыграть Гамлета и исчезнуть, – как-то сказала ему Холли.

– Гамлет хочет исчезнуть, – возразил он.

– Будь осторожен с желаниями.

Не обращая на Нису внимания, он сложил скатерть и тут же наткнулся на какой-то предмет между слоями ткани – пластиковый зип-пакет. Он вытащил его.

– Что это? – спросила Ниса.

Он открыл пакет и скривился от мерзкого, землистого запаха. К пакету прилипла крошечная горстка сухих серых ножек. Высушенные грибы.

– Фу, – пробормотал он, быстро закрыл пакет и сунул его обратно. – Лучше тебе не знать.

Ниса поморщилась и зажала рукой нос и рот.

– Отвратительно!

Стиви порылся под стопкой скатертей и нашел кое-что еще. Не ткань, а что-то плоское и гладкое. Журнал? Осторожно, чтобы не порвать, он вытащил его.

– Смотри.

Включив подсветку телефона, она увидел экземпляр «Роллинг Стоунз» за тысяча девятьсот восемьдесят пятый год с Билли Айдолом^[50] на обложке. Но фотографию музыканта вырезали. Стиви понял, что это Билли Айдол, только потому, что его имя было написано на обложке огромными белыми буквами над заголовком «Ухмылка года».

– Жаль… – Ниса прильнула к нему, чтобы посмотреть поближе. – Можно было бы продать в интернете.

Он полистал журнал в поисках главной статьи, но и там голова оказалась вырезанной. Он принялся перебирать страницы помедленнее.

Кто-то вырезал в журнале все головы. Не только головы звезд, но даже людей в рекламе, на заднем плане в групповых фото, даже голову лабрадора в рекламе виски. Ни у хозяина, ни у собаки не было головы.

Но резали не ножницами. Если использовать ножницы, видно, где сбоку начинается разрез. Или страницу проткнули ножницами? Ведь так? Эти фото вырезали с точностью лазера, даже те, которые были настолько маленькими, что для того, чтобы их убрать, понадобилась бы лупа.

– Что за хрень! – выдохнул Стиви.

– Просто какой-то ребенок, – пожала плечами Ниса. – Кто-то, у кого куча свободного времени и кому очень не нравится… кто это такой? Парень из «Баффи»?

– Билли Айдол.

– Билли Айдол. И все остальные. Господи! – Ниса вытянула шею, глядя на испорченные страницы. – Дай посмотреть.

Она протянула руку, но Стиви поднял журнал над головой, не давая ей дотянуться.

– Нет.

– Ты что, издеваешься? – воскликнула Ниса. – Это так жутко – дай посмотреть.

– На обратном пути заберем. – Стиви говорил твердо, но от вида безголовых тел ему стало тошно. Хуже того – казалось, он упускает нечто важное, помимо вырезанных лиц. – Идем!

Он вытолкнул ее назад в коридор и, когда она отвернулась, встал на цыпочки и сунул журнал под стопку белья на верхней полке. Потом закрыл дверь в шкаф.

– Давай поищем точильщиков.

Глава пятьдесят вторая

Я доела суп и некоторое время посидела в кухне одна. При других я изо всех сил сохраняла спокойствие, но теперь, наедине с собой, не могла не вспоминать ту ужасную минуту, когда из камина вывалился заяц, овеянный дымом и вонью опаленного меха.

Всему этому, конечно же, должно быть разумное объяснение, но какое? Я выглянула на улицу, где с темного неба валил мокрый снег, и подумала о мальчике, которого Ниса якобы видела утром. Может, это его кролик? Но разве он не пришел бы в дом искать его? Мои ученики были помешаны на своих питомцах.

Я подумала об Эвадне. Я видела черного зайца на дороге, это вполне мог быть ее заяц. Если не домашний кролик, то, возможно, дикий зверек, живущий неподалеку от ее трейлера? А может, там целая стая черных зайцев? В городе иногда попадаются черные белки. Вполне вероятно, один из них залез наверх, на чердак, или в погреб, откуда имелся проход в камин.

Я могла бы сходить к Эвадне и спросить, не ее ли это кролик, рассказать ей, что произошло. Эйнсли знает ее, а Мелисса Либби – ее племянница. Пускай она эксцентрична и необщительна, но максимум, что может сделать Эвадна, это захлопнуть дверь у меня перед носом.

Я встала и поставила тарелку в раковину. Пальто я оставила на стуле, так что не придется подниматься наверх, где я могу наткнуться на остальных.

«Лучше уж, чтобы только один из нас нанес Эвадне визит без предупреждения», – подумала я и снова вышла из дома.

Глава пятьдесят третья

«Стиви – такой прекрасный псих», – думала Ниса. Понятно, почему тот парень приставал к нему, когда он был ребенком. Ужасно – она рада, что парень умер, но нельзя же быть столь уязвимым, особенно во взрослом возрасте. Как ему это удавалось? Холли однажды сказала, что, если за ним не присматривать, его имя попадет в криминальные сводки Нью-Йорка.

А теперь он играл в Скуби-Ду со своим звукозаписывающим оборудованием, как будто они снимались в «Неразгаданных тайнах»^[51] или бродили по лабиринту фавна. Ей в нем это нравилось, как и его странные светлые глаза, длинные пальцы и падающие на лицо длинные волосы, а также неуместные приступы смеха, которые сводили Холли с ума. С ним Ниса чувствовала себя так, будто они старшеклассники, тайно шныряющие где-то, и им за это ничего не будет.

Взять хоть этот журнал. Он действительно думал, что она не видела, как он положил его обратно на полку? Позже она принесет стул и заберет его. Тот, кто его изрезал, был чокнутый на всю голову. На секунду ей вспомнился увиденный утром мальчишка. Она помедлила, глядя на стену. Но в верхнем коридоре окон не было.

Кроме того, ведь это журнал восьмидесятых годов? Он не мог принадлежать мальчишке, которого она видела. Вырезанные из него лица принадлежали людям, о которых Ниса никогда не слышала. Наверное, половина из них уже на том свете.

Но что там говорила Эйнсли? Что-то про семью?

Внизу Ниса могла делать вид, что Хилл-хаус – нормальный дом: кухня, гостиная, библиотека, бильярдная, оранжерея… Ладно, нормальный, если привык жить в Бодди-мэноре из игры «Clue»^[52].

Наверху все было иначе. Желтая комната имела болезненный вид и напоминала угасающего инвалида. И эта дешевая новая мебель – зачем ее вообще туда поставили? Розовая спальня Аманды была немного симпатичнее, а вот комната Стиви с отвратительными фиолетовыми вещами – нет.

Этот коридор оказался еще хуже. Стоило Нисе войти туда, как все показалось ей не на своем месте; не только физически, в более глубоком смысле. Холли постоянно повторяла, что у Стиви особая интуиция, но не хотела признавать, что это правда и в случае Нисы. Она не просто умела сопереживать. Она обладала особой чувствительностью.

Именно поэтому она пела – чтобы коснуться людей на определенном уровне, что они замечали не сразу, а лишь по прошествии времени. Может, на следующий день, а может, гораздо позже они вдруг осознавали, что внутри у них что-то переменилось навсегда. Ее песня становилась частью их, как умеет только музыка. Словно шрам. Когда она так говорила, Холли подшучивала над ней, но это правда.

Верхний коридор Хилл-хауса казался ей полным шрамов. Ниса не понимала, где скрываются раны и насколько они глубоки, но знала, что они есть, – за дубовыми настенными панелями, украшенными роскошно вырезанными узорами листьев и винограда, лозами и лицами, или в затянутых паутиной нишах, где раньше стояли статуи. По коже у нее побежали мурашки, а в голове нарастало обманчиво легкое ощущение, какое бывает при температуре. Но лоб был холодным на ощупь, а руки еще холоднее, будто она только что вытащила их из сугроба.

Ниса натянула длиннющие рукава свитера Стиви на кончики пальцев. Она редко скучала по Западному побережью, но сейчас мечтала оказаться там, где тротуары излучали зной, а полуденное солнце своим жаром прогоняло облака. Стиви шагал рядом с ней, держа в руке микрофон, хотя кроме звука их шагов записывать было нечего. Отсюда она не слышала даже звука дождя или ветра.

Сколько лет пролежал там этот журнал? Наверняка лет сорок. А потом Стиви просто протянул руку и нашел его. Ладно, нельзя не согласиться, что он тоже чувствительный. Но ведь это может быть опасно, подумала она. Особенно здесь, наверное. Коридор казался заразным – если прикоснуться к стенам, подцепишь болезнь. Может, Стиви уже ее подхватил. Он шел так уверенно, почти как во сне.

Она отодвинулась от него, стараясь не подходить слишком близко к стене. Без окон невозможно было понять, день на дворе или ночь. Часы в телефоне показывали чуть позже полудня, но казалось, что сейчас намного позже. Иногда, уезжая, она чувствовала, что в том или ином месте время течет особым образом. Так было, например, на Ибице или в Седоне.

Здесь возникало ощущение, что всегда середина ночи, но не приятной ночи. По потолку высоко над ними крадучись пробирались тени. Но откуда они взялись, если тут нет окон? При тусклом свете с трудом удавалось что-либо разглядеть. И хотя она вся покрылась липким, холодным потом, воздух казался неприятно теплым и спертым, будто что-то дышало ей в спину.

– Тот, кто придумал это место, видимо, был пьян, – наконец нарушила она тишину.

– Или строители напились, – сказал Стиви. – Или вообще все. Неудивительно, что Эйнсли не может его продать.

– Да уж. Но кто-то потратил кучу денег. Все это…

Она указала на потертый, но от этого не менее впечатляющий персидский ковер, покрывавший пол из твердой породы дерева. Призрачные прямоугольники на стенах давали понять, что раньше там висели картины. Она остановилась возле единственного овального зеркала. Оно настолько потемнело, что ее лицо будто глядело на нее из мутного пруда, а круглые щеки казались впалыми, как у скелета.

Ниса поспешно опустили взгляд к вырезанной на деревянной панели под зеркалом сценке. Зверь бежал сквозь гнущиеся от ветра деревья. Преследователи остались за кадром. Само дерево выглядело искривленным. Может, намокло.

Приглядевшись, она поняла, что так и задумано. Резчик намеренно придал красивому куску дуба радиальной распиловки искореженный и бесформенный вид. Ее затошнило, но она не могла отвести взгляд.

Присмотревшись, Ниса поняла, что это не зверь, а женщина. Длинные волосы развевались вокруг головы, а руки словно тянулись к чему-то или кому-то. Платье выглядело порванным, хотя, может, дело в несовершенстве древесины. Босые ноги оплетали ползучие лианы. В длину все изображение не превышало двенадцати дюймов, а в высоту было вполовину меньше.

«Она похожа на меня», – подумала Ниса. Дурацкая мысль – начать с того, что у нее короткие волосы, – однако как дверной молоток чем-то напоминал Стиви, так это изображение отражало ее осанку, ее волосы, даже ее лицо. Она уже слышала в голове насмешки Холли: «Ты всегда в центре внимания!»

Но она не могла отделаться от ужасного ощущения, что этот образ ей знаком. Теперь к тошноте добавилась боль в животе, как будто болезнь прогрессировала. Ниса оторвала взгляд от изображения бегущей женщины и заметила, что в лианах вокруг скрывались звери. Сначала она подумала, олени, но слишком маленькие. Может, зайцы? Как и женщина, они от чего-то бежали или пытались бежать. Ниса встревоженно покачала головой.

– Эй, – окликнула она ушедшего вперед Стиви. – Посмотри-ка.

Он рассеянно обернулся, потом подошел и нагнулся, разглядывая панель.

– На что я должен посмотреть?

– На резное изображение. Оно не кажется тебе странным?

– Как и все остальные. Или… нет, погоди, тут ничего не вырезано, просто материал искривлен. – Он озадаченно посмотрел на нее. – Ты это имела в виду?

– Нет. – Она ткнула пальцем в панель. – Вот же!

– Ты про завитушки на древесине? – Стиви прищурился. – Ну, может, похоже на дерево.

– Это не дерево.

– Ладно, тогда на что мне смотреть?

– На женщину. За ней кто-то гонится.

– Какую женщину?

– На нее! – Она опять ткнула пальцем в панель. – На вырезанное изображение.

– Какое изображение? Это просто панель. – Он с тревогой нахмурился. – Ничего страшного, Нис… – Он дотронулся до ее лица длинными, тонкими, ледяными пальцами. Почему они такие холодные? – Я в детстве жил в такой комнате, с панелями из сосны. То и дело видел в дереве лица…

– Нет! Она же тут, я смотрю прямо на нее!

Стиви уставился на нее.

– Прости, Нис, я ничего не вижу. Это как тест Роршаха?

– Нет! Ты что, ослеп? – Она обвела кончиком пальца силуэт женщины и гневно посмотрела на Стиви. – Может, тебе и правда следует проверить зрение?

Он выпрямился, и в глазах его промелькнула тень страха.

– Сомневаюсь. Но готов поспорить, тут проводке лет сто.

Он посмотрел в сторону лестничной клетки, будто решая, не вернуться ли им на первый этаж. Но потом расправил плечи и покачал головой.

– Удивительно, что белки не перегрызли все провода и не спалили дом.

– Господи, Стиви, прекрати!

– Ну, извини. – Он протянул руку к ее плечу. Она увидела обиду в его глазах, как у собаки, привыкшей, что ее пинком отгоняют, но к этому примешивалось волнение. – Что ты видишь, Ниса?

– Ладно, забудь. – Она снова бросила взгляд на резное изображение, чтобы убедиться, что ей не померещилось. Бегущая женщина была на месте и все так же протягивала руки к чему-то, до чего не могла добраться. – Не важно.

Он вновь посмотрел на лестницу, и на мгновение она понадеялась, что он предложит уйти. Наконец он кивнул, будто приняв тяжелое решение. Покрепче обхватив микрофон, он указал на дверь в конце коридора.

– Слушай, я хочу посмотреть, что там. Мне правда нужно записать фоновые звуки для спектакля, а внизу чересчур шумно. Тебе необязательно идти со мной, если не хочешь.

Ниса промолчала, когда он начал удаляться, держа микрофон перед собой, словно факел. Она закрыла глаза, мысленно призывая его остановиться, повернуть назад, взять ее за руку и отвести вниз или, может, к себе в спальню, в постель.

Сработало. Она не слышала, как он остановился, но звук его шагов тихим эхом разносился по коридору и теперь уже не отдалялся, а медленно приближался. Она оставалась на месте с закрытыми глазами, наслаждаясь мгновением: он послушал ее, поверил ей, и каким-то образом это все исправит, сотрет воспоминание об ужасном резном изображении, обо всех необъяснимых происшествиях и чувствах, что ураганом пронеслись сквозь нее с тех пор, как вчера они вышли из машины Холли.

Шаги стали громче, сильнее, приближались уже быстрее. Ниса не открывала глаза, теперь уже играя в игру. Сердце трепетало в груди. Что ты делаешь, Стиви? Она натянуто улыбнулась, вынудила себя не шевелиться, хотя он был уже так близко, она могла бы протянуть руку и остановить его, почему он шел так быстро, что он…

С резким вдохом она открыла глаза за долю секунды до того, как он столкнулся с ней. Щеки ее обдал порыв ледяного ветра, прижав кудряшки к голове, и она увидела Стиви в конце коридора. Он стоял спиной к ней. Она перестала дышать; что-то сдавило ей грудь, будто кузнечные меха, так что она не могла вскрикнуть.

Потом ощущение пропало. Она согнулась, словно ее ударили, отдышалась и развернулась, но увидела лишь пустой коридор. Звук шагов растворился, словно вздох, в тенях вокруг нее.

Глава пятьдесят четвертая

Я, не оглядываясь, шла прочь от Хилл-хауса. Меня преследовало тягостное ощущение, что, если обернусь, захочу вернуться. Было все еще холодно, но дождь кончился, хотя сгустившиеся над головой черные тучи говорили о том, что скоро он пойдет опять. Сунув замерзшие руки в карманы, я прибавила шагу, чтобы согреться.

Когда я миновала огромный пень на повороте, тревога улетучилась. Я испытала явное облегчение, зная, что особняк скрылся из виду, и успокоила себя: это всего лишь наш первый день. Читка шла очень хорошо, пока ее не прервали. Аманда придала Элизабет Сойер объем, которого я и представить себе не могла, а песни Нисы усилили атмосферу больше, чем я думала.

«Надо сказать ей об этом», – подумала я. В напряженной атмосфере Хилл-хауса я никак не могла сосредоточиться на работе и теряла интерес к «Ночи ведьмовства». В стремлении создать совершенное творение я взвалила на себя и остальных непосильную ношу, которая теперь отвлекала меня.

«Надо позвонить Джорджио и Терезе», – подумала я. Я так закрутилась, готовясь к переезду в прошлом месяце, что даже не сказала им об аренде Хилл-хауса. Это даст мне редкую возможность выставить себя в выгодном свете с профессиональной точки зрения. Если мы как следует поработаем и никто не станет возражать, можно даже пригласить их в гости на выходные. Эта мысль меня обрадовала: все произошедшие здесь странности станут лишь частью общей истории успеха моей пьесы, и мы сможем посмеяться над ними, попивая шампанское при свечах. Колкое остроумие Терезы быстро излечит нас от боязни черных зайцев и странных фигур, кружащихся в лесу.

Связь постоянно обрывалась, но ближе к городу телефон ловил лучше. Я нажала на номер Джорджио. Он сразу ответил.

– Холли! Как дела?

Я рассказала ему о том, что произошло с тех пор, как мы виделись в последний раз: что я нашла исполнительницу главной роли в пьесе – это мы обсуждали в тот вечер, который в прошлом месяце провели вместе.

– Аманда Грир? – спросил он, после того как я объяснила все остальное. – Это не та, которая столкнула Джейсона Прэтта со сцены высотой в двадцать футов?

– Нет! То есть… да, речь о ней, но она его не толкала. Это был несчастный случай.

Я шла, не останавливаясь. Джорджио помолчал.

– Как Стиви Лидделл? – неловко спросил он. – Знаю, ему пришлось несладко.

– У него все прекрасно.

– А Ниса?

– Тоже прекрасно. Все очень хорошо. Я арендовала замечательный дом в Хиллсдейле. Точнее, не дом, а особняк, называется Хилл-хаус.

Он сделал резкий вдох.

– Хилл-хаус? Правда?

– Правда.

– Ничего себе! Удивительно, что его сдают после того, что там произошло.

Я замедлила ход.

– О чем ты?

– В восьмидесятые его купило одно семейство, и после того, как они там поселились, их сын-подросток, видимо, слетел с катушек. Подробностей не знаю, но поговаривают, что однажды к нему на выходные приехали друзья и один из них отравился.

– Отравился?

– Ага. Кажется, грибами. Это были якобы волшебные грибы, но они оказались ядовитыми. Его друг умер. Нет, погоди… это не друг умер… – В голосе Джорджио слышалось растущее волнение. Он продолжал: – Умерла сестра мальчика. Он ушел в лес, и больше его никто не видел. Один из выживших ребят считал, что он сделал это специально – парень рассказывал им всякие ужасы. Родители продали Хилл-хаус обратно владельцу и быстро оттуда убрались.

– Ничего об этом не слышала, – задумчиво произнесла я. – Эйнсли упоминала, что в восьмидесятые там жила какая-то семья, но на этом все. А Стиви видел пост на форуме, но…

– Да это, наверное, просто слухи.

– Его потом нашли?

– Парня? Если и нашли, то я об этом ничего не слышал. Может, это все неправда. Хиллсдейл – своего рода последний оплот повстанцев, сдерживающих нашествие горожан вроде нас. Местные попусту не болтают, но определенно побуждают пришлых верить в то, что в Хилл-хаусе годами творилось какое-то безумие.

– Я ни о чем таком не слышала, – веселым тоном повторила я, продолжая свой путь. – Мы только вчера приехали. Пока все нормально.

– Рад слышать.

Рядом раздался голос Терезы, и Джорджио рассмеялся.

– Точно! Слушай, Холли, мне пора, но рад был с тобой поболтать. Сообщи, если захочешь пообедать или поужинать вместе, пока ты тут. Мы могли бы встретиться в Эштоне. Передай привет Нисе и Стиви, ладно?

Он отключился, и я убрала телефон в карман. На дороге было пусто, деревья колыхались на ветру, но на ненастье, о котором предупреждала Мелисса, не было ни намека, разве что темные тучи все больше сгущались. И все же я прибавила шагу, разглядывая лес по обе стороны от себя.

На ум мне пришел подросток, которого Ниса якобы видела утром. Откуда он взялся? Это не мог быть тот парень, о котором говорил Джорджио – он бы уже вырос или умер. Скорее всего, просто парнишка, решивший сбежать от родителей или прогулять школу. «Подростки постоянно где-то болтаются», – успокаивала я себя. Став учителем, за последние несколько лет я накопила богатый опыт в делах, касающихся мальчиков-подростков и насилия. Если рассказ Джорджио – правда, это не более чем случайная трагедия, вот и все. У Эйнсли не было причин вдаваться в подробности – все это случилось так давно. За столетие в любом доме может произойти достаточно смертей и трагедий.

Я твердо решила не дать слухам испортить мне хорошее настроение.

Почти хорошее. Впереди показался трейлер Эвадны, перед ним был припаркован ее автомобиль. Я умышленно не думала о том, что скажу ей. Привет, это не вы потеряли горящего кролика?

И я не стала воображать ее реакцию. Опять начнет размахивать ножом? Или ружьем?

Я могла бы просто пройти мимо. Или сейчас же повернуть назад.

Но мне не терпелось узнать, что ей известно.

Я приближалась к передвижному дому. На подходе к хрустальному шару совсем замедлила шаг. Вдруг вспомнила странную фотографию, которую сделала Ниса.

«Это называется ведьмин шар… Их используют для ясновидения, – сказал тогда Стиви. – И для защиты… Она ведьма…»

Я писала пьесу про ведьму, но никогда не встречалась ни с кем, кто действительно верил в колдовство. Кроме Стиви, но он не в счет. Верила ли Эвадна? Логично… если тут хоть что-то могло быть логичным.

Я сошла с дороги и прошла несколько ярдов, остановившись у гадательного шара. Под ногами что-то шевельнулось, и я затаила дыхание. Но это оказалась всего лишь маленькая птичка, стрелой упорхнувшая в лес. Подойдя к пьедесталу, я неуверенно наклонилась взглянуть на покоившийся на нем шар.

Вчера его зеркальные изгибы отражали цвета осенних листьев и синего неба. Сегодня шар потемнел от туч, и узор в нем менялся, напоминая битое стекло, черное как смоль или оттенка тусклого олова. Точно завороженная, я наблюдала за тем, как эти непрерывно меняющиеся узоры, столь непохожие на небо над головой, кружились в гипнотическом танце. Подняла взгляд к небу, а когда опустила голову, миниатюрная панорама серых и черных туч исчезла, и на смену ей пришел водянистый мазок гнойно-зеленого и желтого, прорезанный неподвижными черными и белыми полосами. Что за чертовщина? У меня на глазах из движущихся линий сложился расплывчатый, но узнаваемый образ – Хилл-хаус.

– Что вы делаете?

Я отшатнулась. На ступенях трейлера стояла Эвадна Моррис.

Глава пятьдесят пятая

В мгновение ока Эвадна пересекла лужайку и схватила меня за плечо.

– Что вы здесь делаете? Кто вы такая?

– Холли, – выдавила я. – Холли Шервин… мы снимаем дом у Эйнсли Роуэн. Хилл-хаус…

– Эйнсли сдает его? – Гнев Эвадны сменился изумлением. – Она спятила?

Я попыталась вырваться, но она оказалась слишком сильна.

– Да! И нет… я подписала договор, он наш на две недели.

– Две недели? – В ее тоне смешались неверие и ярость. – Когда вы приехали?

– Вчера.

– Вчера. Верно, я видела, как вы тут проезжали. – Она отпустила мою руку, но как будто была готова повалить меня на землю, попытайся я сбежать. – Значит, прошлую ночь вы провели в доме?

Я кивнула.

– И сколько вас там?

– Со мной – четверо.

– А Мелисса?

– Она привозит еду и убирает.

– Она оставалась на ночь?

– Нет. – Тут я вспомнила слова Стиви: «Мелисса сказала, они с Эвадной приглядывают за Хилл-хаусом». – Зачем ей там оставаться?

Лицо Эвадны не утратило гневного выражения, но слегка расслабилось.

– А те, кто приехал с вами, еще там?

– Когда я уходила, были там. Всего около получаса назад.

Я опасливо опустила глаза и заметила узловатые руки Эвадны, торчавшие из рукавов свитера с капюшоном. Безымянный палец правой руки украшало широкое серебряное кольцо с янтарем. Оно ловило тусклые лучи света, и я заметила в камне пятна золотого и алого вокруг крошечной черной звездочки – возможно, паучка.

Когда я подняла голову, Эвадна наблюдала за мной.

– Красивое кольцо, – сказала я, надеясь разрядить обстановку. – Никогда такого не видела.

– Наверняка видели. У Эйнсли Роуэн есть такое. И у Мелиссы Либби тоже.

Она поймала меня на лжи. Эвадна подняла руку с кольцом, я вздрогнула, но тотчас поняла, что она протягивает ее мне, чтобы я получше рассмотрела. Я четко разглядела застывшую в янтаре точку. Это был не паук, а нечто, напоминавшее костлявый эмбрион с невероятно крошечными ребрами, обилием ног, лишним черепом. Меня затошнило.

«Она меня проверяет», – подумала я, хотя представить не могла, что и зачем тут можно проверять.

– Это… потрясающе, – пролепетала я.

Эвадна пожала плечами и, порывшись в кармане, выудила сигарету-самокрутку. Она зажгла ее, глубоко затянулась и выдохнула облако белого дыма. Не табака, не марихуаны, а, скорее, шалфея, но едкого и такого сильного, что у меня заслезились глаза. Затянувшись еще разок, она загасила кончик сигареты пальцами и убрала ее обратно в карман.

Меня начал пробирать мороз, но Эвадну в свитере он не беспокоил. Ветер приносил ароматы грядущего снега и железа. Она снова посмотрела на гадательный шар и спросила:

– Что вы, черт побери, здесь делаете, Холли Шервин?

– Репетируем пьесу, которую я написала. Я…

– Нет, что вы здесь делаете? – Она ткнула меня пальцем. – Прямо сейчас, около моего дома?

– Я… – Я попыталась придумать убедительную ложь, но женщина не сводила с меня глаз, и я поняла, что она разгадает любое вранье. – Те черные зайцы, – сказала я, – я видела их пару раз – здесь и в Хилл-хаусе. Сегодня утром, когда мы развели огонь в камине, один из них вывалился из трубы.

– Это было опасно. – Не знаю, зайца ли она имела в виду. – Разве Эйнсли не рассказывала, что произошло в детской?

– В детской? Нет. Вообще-то она нам ничего не рассказывала.

– Уезжайте, – резко сказала Эвадна. – Пока еще светло.

– Я не могу уехать. – Я покачала головой. – Мне не вернут деньги. Нам нужно репетировать – по договору я должна через месяц провести публичную читку. Простите, что побеспокоила, – сказала я и быстро зашагала назад в сторону дороги.

– Послушайте меня! – В голосе Эвадны прозвучало не столько предупреждение, сколько угроза. – Я тридцать семь лет работала с жертвами домашнего насилия. Они выбирают меньшее из двух зол, и меньшее из двух зол убивает их. Хилл-хаус как раз такой. Большинству людей хватает пары дней, чтобы это понять и убраться подобру-поздорову.

– Что бывает с теми, кто так не делает?

– Все уезжают, так или иначе.

– Откуда вы знаете?

Она облизнула губы. Между ее кривоватыми передними зубами застрял обрывок чего-то розового. Она смахнула его кончиком языка. Я отшатнулась, когда она перевела взгляд с меня на дорогу.

– Хилл-хаус… как он, по-вашему, выживает? – спросила она.

– Эйнсли говорила…

– Эйнсли почти никак его не поддерживает. Никто за ним не следит. Сейчас Хилл-хаус выглядит почти так же, как сто сорок лет назад, когда его только построили. Как думаете почему?

Я посмотрела в ее светлые глаза с маленькими, почти невидимыми зрачками.

– Наверняка она что-нибудь да делает, – выдавила я.

– Ничего. Каждый раз, пуская кого-то в дом, она играет с огнем. Думает, она сильнее.

«Сильнее кого?» – удивилась я, но вслух спросила:

– Вы поэтому живете здесь? Чтобы присматривать за Эйнсли?

– Я знаю Эйнсли всю жизнь. И Хилл-хаус тоже.

– Но если он так опасен, почему она его сдает? Разве вы с Мелиссой не можете помешать ей?

– Как думаете, что произойдет в таком случае? – Она направилась к трейлеру. – Это наименьшее из двух зол. Забудьте про деньги. Уезжайте прямо сейчас, – сказала она, оставив меня дрожать на холоде.

Глава пятьдесят шестая

«Приятный молодой человек этот Стиви», – подумала Аманда, когда он оставил ее одну в спальне. Легковозбудимый и, несомненно, требующий к себе много внимания, но весьма симпатичный. Между ним и Нисой явно что-то было, возможно, и по сей день не кончилось. Знала ли об этом Холли? Наверняка нет. Холли из тех, кто так умело обманывает себя, для нее это так же естественно, как улыбаться. Многие из театрального мира такие, особенно успешные люди.

Аманда присела на край кровати. Обычно ей нравились драмы, и она любила вносить в них свой вклад. Это оживляло обстановку.

Однако сейчас она решила, что хватит с нее Sturm und Drang^[53]. Мало ей скатерти и пылающего кролика, так теперь остальные еще беспокоились о ее здоровье. Все у нее в порядке со здоровьем!

Только этого не хватало – чтобы еще кто-то считал ее слишком старой для работы. Ради всего святого, она только-только вошла в тот возраст, который покрывала страховка «Медикэр»! Полгода назад она ухватила небольшую роль в криминальном сериале – матери жертвы убийства. Ну ладно, бабушки. Сериал еще не вышел, но она видела первый рекламный ролик. Она появлялась всего на сорок семь секунд (она засекла время), но выглядела отлично. Гримеру даже пришлось приложить усилия, чтобы сделать ее старше.

Впрочем, Аманду не спрашивали, сколько ей лет. Никто об этом не спрашивал, потому что, строго говоря, никто не хотел знать. Ни в театре, ни где бы то ни было, разве что в кабинете врача. Никто не хотел знать, потому что всем было наплевать. Почему-то она всегда считала, что станет исключением из правил и будет привлекать внимание мужчин (и женщин) в любом возрасте. Ан нет!

Паршиво, особенно в этом деле. Именно поэтому ее так взволновала пьеса Холли Шервин. Текст не то чтобы гениальный, но очень хороший. Роль Элизабет Сойер привела бы в восторг любую престарелую актрису: острая на язык, иногда по-настоящему вредная женщина. А в конце без намека на раскаяние одерживает победу, как Медея, улетающая на запряженной драконами колеснице, оставляя после себя горы трупов. Жаль, что на сцене с ней так часто появляется пес-демон и певица, но это можно изменить, если удастся поговорить с Холли наедине и поделиться своими предложениями.

Аманда встала и подошла к окну. Моросил дождь, больше похожий на туман, окутывая деревья и башню и скрывая из виду то, что простиралось за ними. По коже побежали мурашки, и она отошла. На секунду ее замутило. Она удержалась на ногах, ухватившись за край бюро, и сделала глубокий вдох.

Тошнота прошла. Все в порядке. С ней такое бывало, если слишком резко встать или начать двигаться. Ничего нового, она десятилетиями это испытывала. Аманда вынула телефон и опять проверила связь. Три столбика, но социальные сети не грузились. Она сделала много фотографий, очень атмосферных – тени на лестничном пролете, луч света, падавший на дверной молоток с лицом. Даже камин в гостиной. Она вздохнула. Жаль, но ничего не поделаешь: выложит потом, когда вернется в город.

Она открыла фотографию камина. Не очень интересно. Как жаль, что не удалось сфотографировать кролика – вот был бы отличный пост. Она пролистала другие снимки, вспоминая улыбку, с которой Стиви склонился над ноутбуком, как Ниса глядела в камин, как Холли увлеченно читала сценарий.

Аманда задержалась на одном из снимков. Тут Ниса не улыбалась. Она смотрела в камеру Аманды с презрением, даже с отвращением. Аманда моргнула и увеличила фото. Омерзение на лице Нисы стало еще более очевидным.

Позади нее с таким же выражением лица сидела Холли. Аманда помнила, что Холли тогда склонилась над заметками, но здесь она смотрела прямо в камеру с кажущимся отторжением.

А в улыбке Стиви даже просматривалась жалость. И еще веселье, как будто Аманда делала что-то оскорбительное и одновременно глупое.

Она резко выключила телефон, положила его на бюро экраном вниз и села на кровать. Ей стало дурно.

Неужели она совершила фатальную ошибку любого актера? Приняла их насмешки за искренний смех? Наверняка они и сейчас судачили о ней.

Презирали ее, как презирали Элизабет Сойер?

Она посмотрела на дверь в коридор. Дверь была закрыта, но, если прислушаться, можно было уловить тихие голоса – один довольно низкий, на Стиви не похож, но наверняка это он. Другой голос хихикал, бормотал, а потом тихо, заразительно рассмеялся. Смеются над ней, как жестокие дети, подумала она.

Аманда выдохнула и потерла глаза. Плакать она не собиралась: вместо этого она выполнила одно из успокоительных упражнений. «Используй это, – подумала она. – Вложи весь гнев и унижение в образ Элизабет». Голоса отдалились, хотя шагов она не слышала. Наверное, уползли, как мыши. Ну и пусть проваливают.

«Больнее, чем укусы змей»^[54], – подумала она, потом пригладила волосы, прикрыв лоб, старалась не смотреть на отражение в зеркале на противоположной стене. Но лучшая месть – это прекрасное выступление. Лучше умереть, чем дать им понять, что она их слышала.

Глава пятьдесят седьмая

Я тащилась назад в Хилл-хаус, тонкое пальто не защищало от пронизывающего до костей холода. Одета я была по-осеннему, а не по-зимнему. Краткая беседа с Эвадной одновременно встревожила и вывела из себя. Мой вопрос о зайцах она пропустила мимо ушей, а о зловещей кружившейся тени в лесу я даже заикнуться не успела.

Не удалось поговорить и о слухах, которые пересказал мне Джорджио, – если это действительно только слухи. Что бы тут ни происходило, отношения между Эйнсли и Эвадной – а может, и Мелиссой – явно напряженные. Невзирая на это, казалось, будто их объединяет нечто общее: уединенная жизнь, финансовые трудности, то, что они женщины.

А еще, подумала я, их объединяет Хилл-хаус. Впереди сквозь деревья показался его фасад, его лицо: окна наверху отражали свет позднего дня, будто подмигивая, а массивная входная дверь, словно пасть, готова была отвориться и принять меня. Что-то в этом доме узнавало, знало меня. Я зашагала быстрее, а потом и вовсе перешла на бег. Страх испарился.

Чем больше я думала о первой читке, тем больше убеждалась, что она прошла великолепно. Какая-то алхимия языка, музыки и таланта вынесла на поверхность нечто потаенное, почти первобытное в троих исполнителях. Даже во мне. Я вспомнила, как периодически читала за второстепенных персонажей – не так, как это делает режиссер или его помощник, когда кого-то подменяют, а как будто я действительно знала этих героев.

Меня переполнял бурный энтузиазм. Я взбежала по ступеням на веранду с тем же чувством, которое охватило меня, когда я впервые подъехала к Хилл-хаусу. Мне казалось, будто здесь мое место. Это было справедливо для всех нас, но особенно для меня. Наконец-то у меня все получалось. Получалась моя пьеса; требовалось лишь время и правильное место, чтобы вдохнуть в нее жизнь. Предупреждение Эвадны угасло у меня в памяти, и на смену ему пришли воспоминания об Аманде, Стиви и Нисе в гостиной, о том, как Стиви, наклонившись вперед, с улыбкой протягивал руку Аманде.

Твой милый Томасин с тобой, а значит, пришло время для озорства этим утром!

Я обо всем подумал, и от одного прикосновения наши тела станут повиноваться…

Я открыла тяжелую входную дверь. Конечно, нам еще рано уезжать. Мы все вернемся к работе.

Глава пятьдесят восьмая

– Стиви!

Стиви остановился, когда к нему подбежала охваченная ужасом Ниса. Он с тревогой заглянул ей за спину, но в коридоре никого не было.

– Что случилось?

– Я… я думала, ты…

Она схватила его за руку, посмотрела на нее и тут же, тихо вскрикнув, отпустила. Стиви ждал объяснения, но она лишь покачала головой.

– О боже, забудь, – наконец сказала она. – Просто… Я думала, ты рядом со мной, вот и все.

Он удивленно посмотрел на нее и пошел дальше. Впереди, в нескольких ярдах от них, в конце коридора, манила к себе слегка приоткрытая дверь. Она была больше, чем тайная дверка в его комнате, но вызывала то же ощущение предвкушения и трепетное чувство дежавю.

– Что это? – спросила Ниса. – Чердак?

– Нет, чердак там. – Он указал на потолок, а потом на верх дверного косяка. – Ух ты, только посмотри!

Стиви толкнул дверь ногой, чтобы до конца открыть ее. Из комнаты хлынул свет, озарив лица, вырезанные по обе стороны от двери, напоминавшие маски комедии и трагедии, только здесь оба лица широко улыбались безгубыми ртами. Время или игра теней исказили улыбки, превратив их в зловещие ухмылки.

– Господи, какие жуткие, – поразился Стиви, раскачиваясь на пятках. – Ты что-то подобное видела там, на панели? Если да, неудивительно, что ты психанула.

– Нет. Выглядело жутко, но как-то по-другому. – Словно в надежде избежать их взглядов, Ниса шагнула в комнату. Но сразу же остановилась и воскликнула, повернувшись к Стиви: – Чувствуешь?

Он последовал за ней, крепко сжав микрофон, после того как убедился, что запись включена.

– Обалдеть! Как будто в морозильник зашли.

– Но в самой комнате не так, правда? – Она помотала головой. – То есть тут тепло. Холодно только в дверном проеме.

Стиви согласился. В просторной комнате было не просто тепло, а даже жарко. Он закатал рукава и осмотрелся.

Комната простиралась почти по всей ширине дома, занимая большую часть этого конца второго этажа. Она была пустой, отчего казалась еще больше. Странно: кто-то ведь попытался, пусть и без особого успеха, обставить мебелью большинство остальных комнат в доме.

Взгляд Стиви зацепился за маленький предмет на полу у стены. Он подошел и присел на корточки, чтобы рассмотреть его. Мешанина из обломков черного пластика, проводов и кусочков плексигласа, обмотанных, как он вдруг понял, зажеванной пленкой из старой кассеты.

– Что это? – спросила Ниса, подходя к нему со спины.

– Старый «Уокман». Очень старый. – Он с любопытством подобрал обломки и повертел их в руках. – Чуть ли не из первого поколения плееров, которые проигрывали кассеты, а не диски.

– Правда? Можешь разобрать, что за пленка?

Стиви покачал головой.

– Нет. Просто мусор.

Он положил все обратно на пол и встал, оглядываясь. По верху стен тянулся бордюр с нарисованной на нем печальной чередой животных. Зебры, слоны, кролики, львы, тигры и крокодил. Рисунки расплылись и выцвели, а сами животные были нарисованы довольно грубо. Их вид погрузил Стиви в глубокую меланхолию, почти на грани ужаса.

Над бордюром в местах, где были вырваны балки, потолок покрывала паутина трещин.

– Здесь были другие комнаты, – проговорил Стиви. – По крайней мере еще одна. Стены снесли.

– Здесь так пусто. – В его безразмерном свитере Ниса выглядела, как огромная кукла из носка. – Казалось бы, стоило использовать это место как склад или что-то вроде того. Как думаешь, что здесь было?

Он разглядывал печальное шествие зверей.

– Комната ребенка.

– Спальня? – Ниса содрогнулась. – Больше похоже на тюрьму.

– Детская, – сказал Стиви. – В таких больших старых домах детей всегда селили отдельно, с нянями или гувернантками. Поэтому здесь так жарко – чтобы детям было тепло.

Ниса снова вздрогнула.

– Можешь себе представить, каково ребенку здесь спать? Это же невыносимо. Я бы не смогла заснуть.

– Я тоже, – признал Стиви.

– Тут, наверное, градусов девяносто… но у самой двери ужасно холодно.

Стиви оторвал взгляд от нарисованных животных и вернулся к двери. Помедлив, перешагнул через порог обратно в коридор.

Ему не почудилось. Его окружил ледяной воздух – почти твердый, словно стена льда. Но в коридоре он тут же испарился. Тяжело дыша, Стиви посмотрел на шкалу громкости на микрофоне, но не увидел ничего необычного.

– Тебе это не кажется странным? – снова обратилась к нему Ниса, оставшаяся в комнате. – Ты можешь с помощью этой штуки измерить температуру?

– Это микрофон, Нис, а не термометр. Наверное, в архитектуре дома есть какая-то аномалия. – Он напустил на себя равнодушный вид, а то Ниса, казалось, вот-вот сбежит. – Или по сравнению с детской нам просто кажется, что там прохладнее.

Но сам он в это не верил. Как-то раз, работая на старой сцене в центре города, он дотронулся до оголенной проводки устаревшей осветительной системы, и его отшвырнуло на пол. Его словно не электрический ток ударил, а кусок бетона. Рука и предплечье онемели на несколько часов.

Проходя через двери детской, он чувствовал нечто похожее: будто физический удар. Он наклонился вперед, и холод усилился. Он посмотрел на пару ухмыляющихся лиц.

– По-моему, холод исходит отсюда, – окликнул он Нису, указывая на маски.

«Не отсюда, – поправил он себя, – от них». Стиви еще раз проверил записывающее устройство. Записался только его голос.

– Пойдем отсюда, – сказала Ниса. Ее била дрожь, и она едва держала себя в руках.

– Сейчас… Обещаю. Только нужно посмотреть, что с этими масками. Минуточку…

Он медленно шагнул обратно в детскую, подняв руку над головой. На сей раз он заметил явное различие, как будто погрузился в пруд, где бил холодный ключ, отчего вода в одном месте могла быть ледяной, а всего через пару дюймов становилась намного теплее.

– Это точно от них, – сказал он, указав на резные изображения.

Когда он произнес эти слова, в груди у него все сжалось от резко нахлынувшего ужаса – столь ощутимого, что, казалось, можно просунуть руку между ребрами и схватить его. У ужаса были острые края, как у наконечника стрелы.

Кто-то дотронулся до его руки, и он вскрикнул.

– Стиви! Эй, я тебя искала! Где все остальные? – В дверях, уставившись на него, стояла Холли. – Стиви! В чем дело?

Он в смятении посмотрел на нее.

– Холли? Откуда ты взялась?

– Я ходила прогуляться, к дому Эвадны. Слушай, хотелось бы провести еще одну читку. Сейчас, пока не стемнело.

– Эвадны? – изумленно спросил Стиви. – Зачем…

– Холли! – Из детской эхом вылетел голос Нисы. – Мы нашли комнату с призраками.

– Какую комнату?

– Детскую! – ответила Ниса.

Холли побледнела, и радостное волнение на ее лице сменилось беспокойством, а потом и настоящим страхом. Оттолкнув Стиви, она вошла в детскую, и он увидел, как она тут же оцепенела.

– Пойдем отсюда, – велела Холли, схватив Нису за руку и выталкивая Стиви. – Мы должны уйти.

– Что? – Стиви раскрыл рот от удивления. – Почему?

– Просто идите!

Бум.

Стиви зажмурился и зажал уши руками. Через несколько секунд, когда он открыл глаза, увидел, как Ниса и Холли прижались друг к другу.

– Это гром? – прошептала Ниса во внезапно наступившей тишине.

Сунув микрофон за пояс, Стиви подбежал к дальней стене детской и выглянул наружу. Ветер гнул деревья под зловещим небом. Однако молнии он не увидел.

– Не знаю.

– Такое ощущение, будто раскат прозвучал внутри…

Бум.

Звук прогремел, подобно взрыву. Ниса взвизгнула, хотя Стиви не слышал ее за всем этих грохотом, только увидел ее открытый рот и испуганные глаза. На мгновение он решил, что у него повредились барабанные перепонки, но потом услышал крик Холли:

– Уходим! Мы должны уйти сейчас же!

Сбитый с толку, он схватил Холли за руку и потащил через детскую. Ниса бросилась за ними. Когда они добрались до дверного проема, он как будто дрогнул, и боковые бруски сдвинулись внутрь, сужая пространство между ними. Стало темнее, воздух будто загустел. Стиви казалось, что он борется с накатившей волной, с силой давившей ему на рот и ноздри, из-за которой он не мог дышать. На глаза ему как будто давили два больших пальца, желая ослепить его.

Каким-то образом он, шатаясь, выбрался вместе с остальными в коридор. Остановился только на полпути к лестнице. Холли и Ниса привалились к противоположной стене. Холли с трудом дышала, а Ниса уставилась на Стиви, безуспешно пытаясь что-то сказать.

Открылась и тут же захлопнулась дверь. Стиви с трудом сосредоточил взгляд на Аманде, спешившей к ним из спальни. Она остановилась перед ними.

– Что, черт возьми, здесь творится? – остановившись перед ними, грозно спросила она.

Глава пятьдесят девятая

– Вниз! Сейчас же! – Холли едва удалось выдавить эти слова, а Стиви тем временем стремительно помчался прочь, отчаянно желая покинуть коридор.

Но, поравнявшись с дверью своей спальни, он помедлил и заглянул внутрь. На лице появилось выражение острого желания, как будто на кровати он увидел невидимого любовника. Стиви быстро захлопнул дверь, заметив, что Ниса наблюдает за ним, прежде чем та отвела взгляд. Она услышала, как он спешит вниз по лестнице, преодолевая по две ступени за раз. Наконец он добежал до первого этажа.

Что там, у него в комнате? Ниса сделала шаг в том направлении, но остановилась. Лучше заняться этим, когда никого не будет. Она повернулась к Холли.

– С тобой все хорошо?

– Нормально, – ответила Холли, хотя выглядела она не совсем нормально. – Думаю, лучше вернуться вниз. – Она посмотрела на Аманду. – Вы слышали эти звуки?

Аманда окинула обеих недоверчивым взглядом и кивнула.

– Я подумала, вы балуетесь в доме хлопушками.

Ниса с негодованием рассмеялась.

– Зачем нам это делать?

– Вот и мне стало любопытно, – огрызнулась Аманда. – Думала, вы пытаетесь меня напугать.

– Что? – Ниса изумленно уставилась на нее. – Зачем?

Аманда молчала. Ее взгляд переметнулся с Нисы на Холли.

– Без доверия никакую пьесу не может ждать успех, – властно проговорила она. – Увидимся внизу.

Она развернулась на каблуках и последовала за Стиви вниз по лестнице. Ниса повернулась обратно к Холли.

– Что, черт возьми, происходит?

Холли не ответила, она не отрываясь смотрела в сторону детской, откуда лился странный красноватый свет, хотя за окнами стемнело, потом быстро подошла к двери и захлопнула ее. Вернувшись, она прошла мимо Нисы и остановилась на лестничной площадке.

– Идешь?

– Ага, секундочку.

Дождавшись, когда Холли спустится, Ниса тихо присвистнула.

Что же здесь, черт подери, творится? Стиви явно разыгрывал ее, но зачем? И почему именно тут?

Дрожа, она заставила себя сосредоточиться на настоящем и успокоиться. Убедившись, что никто ее не видит, она вытащила телефон, побежала обратно к детской и остановилась напротив потемневшего овального зеркала. Включила камеру и наклонилась сфотографировать резное изображение, чтобы потом, когда все соберутся вместе, показать Стиви.

Оно исчезло. Ниса провела пальцами по дереву, но не почувствовала ничего, кроме гладкой древесной поверхности. Борясь с подступающей к горлу тошнотой, она выпрямилась.

Других зеркал в коридоре не было. Резное изображение пропало.

Разве что, как и говорил Стиви, его там никогда не было.

Глава шестидесятая

Я с нетерпением ждала, когда Ниса спустится ко мне в главный вестибюль. Стиви и Аманда отошли, продолжая спорить о шуме наверху. Я захватила свой экземпляр сценария, который ранее оставила в гостиной, открыла на том месте, где мы остановились – перед тем, как Элизабет впервые нечаянно вызывает демона Томасина.

О дай мне сил добра или зла!

Покажи, как отомстить этим людям,

Научи, как поселить в теле моем гнев

И как позволить ему вырваться из этой разрушенной темницы костей…

«Как же здорово!» – выдыхая, подумала я. Я даже не помнила, как напечатала эти строки. Все было так же, как когда я впервые записала историю Мэйси-Ли: словно кто-то прошептал мне слова во сне, а я, проснувшись, лишь перенесла их на бумагу.

Словно из ниоткуда, мое сознание заполонили другие слова – так быстро, что я не могла их разобрать, но торжествующе заверила себя, что смогу заняться этим позже, после того как остальные лягут спать. Я представляла себе, как буду писать и переписывать текст всю ночь и отправлю новые страницы Нисе, Аманде и Стиви по электронной почте; представляла себе восторг, с которым они их прочтут.

Но пока что нужно было взять сценарий, сесть и продолжить с того места, где мы остановились. Мы создавали нечто волшебное, и все это чувствовали. Но каждый раз, когда я восстанавливала душевное равновесие и готовилась вновь погрузиться в пьесу, что-то вновь сбивало меня с ног.

Почти в прямом смысле – когда раздались те взрывы или что-то подобное, казалось, будто в дом врезалась машина. Неужели дом может вот-вот рухнуть? Это я должна была уяснить из серьезного предупреждения Эвадны?

«Эйнсли почти никак его не поддерживает… Каждый раз, как она пускает кого-то в дом, она играет с огнем… Разве Эйнсли не рассказывала, что произошло в детской?»

Я подошла к входной двери. Стекла и веранду заливал дождь, но стена казалась крепкой. Я постучала по ней и услышала умиротворяющий глухой звук. Разок топнула по полу – с силой. Он тоже с виду вполне прочный.

«Уезжайте, – без обиняков заявила Эвадна. – Пока еще светло».

Но куда нам ехать? До Джорджио и Терезы полтора часа езды, и мысль о том, что они скажут, если мы вдруг появимся у них на пороге, казалась мне невыносимой. «В Хилл-хаусе годами творилось какое-то безумие». Они станут смаковать всю эту историю, мою жалкую попытку воскресить свою карьеру и никогда не дадут мне это забыть.

Наверняка Ниса и Стиви отправились на поиски призраков, подумала я, и на смену страху наконец пришло раздражение. Стиви взял с собой микрофон и звукозаписывающее устройство. Наверное, даже сам включил эти звуки, чтобы напугать Нису. Хотя, судя по виду, весело ему не было. Он сам выглядел до смерти напуганным. И она тоже.

Мне нужно было разрушить заклятье, найти нейтральную комнату и перезагрузиться. Я вспомнила, что на первом этаже видела маленькую гостиную, идеально подходившую для очередной читки. Эйнсли пролетела мимо нее, когда в первый раз показывала нам с Нисой дом.

Разыскать эту комнату оказалось не так-то просто. Спотыкаясь, я пробиралась то по одному короткому темному проходу, то по другому, пока не выбралась в очередной узкий коридор. Пошарив рукой по стене, наконец нашла выключатель. Ожила прерывистая череда мелких, по форме напоминавших пламя лампочек, вставленных в отдельный плафон каждая. Старые лампы накаливания, не больше пятнадцати ватт, почти все выгоревшие.

Я включила телефон. Почему-то заряда осталось мало, хотя заряжала его утром. Я выругалась себе под нос, жалея, что не взяла из кухни фонарь.

Пошла дальше. В тусклом свете темнота казалась осязаемой. Я вспомнила, как вчера Стиви положил руку мне на шею, поигрывая моими волосами. Но сам Стиви это отрицал. «Может, это была Ниса? Я не прикасался к твоим волосам».

В проходе стоял пронизывающий, ни с чем не сравнимый холод. «Это оттого, что сюда никогда не доходит солнце», – подумала я. Ни солнца, ни окон, ни центрального отопления…

Может, повернуть назад? Но когда я бросила взгляд через плечо, темный тоннель позади показался мне бесконечным. Лампочки в форме пламени мерцали, как настоящий огонь. До меня донесся треск, тихий, но настойчивый – как будто в костер кто-то бросил рождественскую елку.

Потом до меня дошло, что это ветер. Буря, о которой предупреждала Мелисса, набирала силу. Я слышала ее даже в недрах Хилл-хауса.

Я подскочила, когда с громким хлопком погасла одна из последних лампочек. Оглядевшись, я поняла, что заблудилась. На правильном ли я пути? Какой путь правильный?

– Ау, – крикнула я. – Ниса? Стиви?

Тишина.

Хлоп. Погасла еще одна лампочка. Я крикнула еще раз, громче, но темнота поглотила звук.

Хлоп.

Я провела рукой по глазам, в отчаянии пытаясь отыскать очертания двери или какого-нибудь прохода. Я ничего не видела. Меня окутала тьма, мягкая и какая-то сальная. Она забивала мне нос и рот, пока я не начала задыхаться, вливалась в уши, словно теплое масло. Свет растворился. Растворялась и я, чувствуя, как распадаюсь на части, как превращаются в жидкость мое лицо, конечности и позвонки, а стены вокруг впитывают их, подобно пятнам.

– Холли? – Издалека эхом разлетелся голос Нисы. – Холли! Где ты?

Я попыталась ответить. Рот мне заткнули чьи-то мясистые пальцы, и я подавилась. Ниса снова позвала, и на сей раз мне удалось выдавить из себя:

– Здесь.

В темноте всего в нескольких дюймах от себя я разглядела дверь; навалилась на нее, повернула ручку и чуть не рухнула внутрь.

Вот она, малая гостиная. Тяжело дыша, я встала, и ужас отступил. В малой гостиной не было верхнего освещения, но на столиках стояли две старомодные лампы с вышитыми бисером абажурами, и я сразу же включила их. Света все равно оказалось недостаточно, хотя комната была такой маленькой, что всю ее можно было преодолеть в шесть шагов.

Но здесь имелся выложенный плиткой камин, рядом стояла большая корзина дров, латунное ведро с мелким хворостом, старыми газетами и коробком спичек. Нащупав внутри камина заслонку, я открыла ее, потом присела на корточки и начала разводить огонь. Мятая бумага, древесные щепки и пара березовых поленьев. Я зажгла спичку, и через несколько минут в камине уже полыхало пламя.

– Холли! – Ниса чуть ли не ворвалась в комнату. За ней бежали Стиви и Аманда. – Где ты была?

Я села на пол перед камином, чуть не падая от изнеможения.

– Заблудилась. Но я как раз сюда шла, так что…

Теперь, выбравшись из прохода, я вздохнула с облегчением. К счастью, мне удалось не растерять страницы сценария. Я стремительно подняла их.

– Готовы?

Все кивнули. Ниса заняла роскошное кожаное кресло, оставив два других Стиви и Аманде. Потертая фиолетовая обивка лоснилась от старости. Я осталась на полу, грея руки у огня. Жару было мало – теплый воздух уходил в дымоход, создавая сквозняк, – но от близости огня меня охватила приятная сонливость, как будто я только что проснулась после долгого сна.

– Давайте все подвинемся сюда, – сказала Ниса, подтягивая кресло поближе ко мне.

Стиви громко выдохнул и, вытянув длинные ноги, уперся ими в плитку. Он выглядел усталым, как и я, явно был рад обретенному убежищу. Аманда устроилась на краешке кресла с настороженным видом, и мимолетное облегчение, которое я испытала, вмиг улетучилось. С минуту мы сидели в тишине, глядя на огонь, пока Ниса наконец не развернулась в кресле.

– Мы не могли бы обсудить это сумасшедшее место? Пожалуйста! У меня такое ощущение, что мы игнорируем это и держим в себе. – Когда я попыталась перебить ее, она вскинула руку в знак предупреждения. – Нет, Холли! Это вредно. Я начну.

Я со вздохом положила сценарий на столик подле себя. Надо правильно расставить приоритеты. Дам остальным высказаться, а потом успокою их, напомню, как много мы уже сделали за столь короткий срок. Нужно вернуться к работе.

– Ага. Ты права. Давай!

Ниса описала то, что произошло наверху: необъяснимый грохот, пронизывающий холод в дверном проеме детской. Аманда слушала, нахмурив брови. Иногда появлялось ощущение, что она готова была чем-то поделиться, но в основном молчала.

– А еще было какое-то странное резное изображение в коридоре, – сказала Ниса. – Я видела его по дороге в детскую, но когда попыталась показать его Стиви, он ничего не увидел. А на обратном пути изображения уже не было.

Аманда повернулась к ней и наконец заговорила:

– Что там было изображено?

– Женщина, бегущая по лесу. Как будто за ней кто-то гонится…

Сначала мы говорили по очереди, но потом стали друг друга перебивать. Наши рассказы о том, что мы видели, слышали или узнали от кого-то другого, не совпадали друг с другом. Я добавила про голоса, которые слышала ночью, удушливую тяжесть на груди, зловоние.

Однако я не стала упоминать, как вчера что-то играло с моими волосами, мягко давя мне на шею и нашептывая слова, которые я не могла как следует расслышать. Все остальное можно было хоть как-то объяснить: дурные сны, скрипучий старый дом, чрезмерное воображение, – но мне совершенно не хотелось признавать нечто такое, чему точно не было объяснения.

Слушая остальных, я пришла к выводу, что они поступают так же. Что-то скрывают. Находят оправдания, ищут разумное объяснение тому, чем все же решили поделиться. Ответы нашлись даже у Нисы: здесь ужасное освещение, у меня устали глаза.

Я пригляделась; Аманда продолжала настороженно наблюдать за нами. Даже с подозрением.

Что до Нисы, то ее лицо и тело я знала почти так же хорошо, как свои. Свернувшись в удобном кресле с кожаной обивкой, она по-прежнему излучала кошачье самообладание, однако я заметила, как бегали ее глаза. Она внимательно слушала все, что мы – особенно я – говорили, и реагировала соответствующим образом. Ниса никогда не умела признавать собственную неправоту. Это противоречило ее положению в мире.

Стиви наклонился вперед и подтянул колени, обхватив их своими большими руками. В отличие от остальных, он говорил мало, как будто мысленно был где-то далеко. Я снова сосредоточилась на разговоре; Аманда как раз спросила:

– Вы видели наверху что-нибудь еще?

Ниса и Стиви переглянулись.

– Только нафталиновые шарики в бельевом шкафу, – наконец сказал он.

Лицо Стиви было прозрачным, как стакан с водой: одна-единственная капля сомнения, или страха, или желания, или радости, какой бы малой она ни была, придавала ему другой оттенок, и все это видели. Он лгал.

Но мне не терпелось возобновить репетицию, поэтому я не стала приставать к нему. Когда мы вернулись к обсуждению черного зайца, он высказал собственную версию.

– Этот камин огромен. Наверное, заяц прятался там, где мы бы его не заметили, и выбежал, когда разгорелся огонь.

Прозвучало вполне логично, и мы все закивали, успокоившись. Единственным, чему еще мы все стали свидетелями, были звуки в детской. Но ведь приближался ураган…

Стиви нервно теребил микрофон и звукозаписывающее устройство, по-прежнему пристегнутые к поясу. Он не выглядел так, будто что-то скрывает, но явно сильно беспокоился. Отсветы огня плясали по его нежному лицу, и он будто старел у меня на глазах, превращаясь из все еще красивого молодого человека в сгорбившегося от отчаяния старика.

– Может, нам все же стоит уехать, – сказала Ниса. На нее все наши оправдания подействовали меньше всех. – Пока не разразилась буря. Мне становится не по себе.

– Нет! – возразила я. – Мы только вчера приехали. Едва начали работать.

– Думаю, еще рано уезжать, – согласилась Аманда, и я бросила на нее полный благодарности взгляд.

– Мы могли бы репетировать в городе. – Ниса задумчиво накручивала на палец прядь волос. – Прийти в себя. Наверное, я смогла бы найти место, где можно поработать в выходные…

– Для отъезда нет причин, – сказала я, из последних сил пытаясь держать себя в руках. Даже если смириться с потерей денег за аренду, я знала, что, как только мы вернемся в город, возобновится привычный вялый ритм обычной жизни. – Вы же сами видели, как прекрасно прошла читка сегодня утром, не так ли? Когда мы читали в гостиной? У меня аж мурашки по коже побежали от всех вас… – Я указала на каждого из них. – Аманда, тот момент, когда вы прикрыли здоровый глаз и сравнили ваш взгляд с кинжалом, – у меня аж волосы дыбом встали. А то, как Стиви говорил про неутоленный голод и пожирание ночи? И, Ниса, детка, клянусь, если твоя музыка не получит номинацию на «Оби», я дам где-нибудь рекламу на всю страницу. Эта пьеса будет великолепна. Она уже великолепна. Разве вы этого не чувствуете? – Я потрясла кипой страниц. – У меня готова куча заметок на завтра, но давайте сейчас еще раз прочитаем. Мы все чувствуем себя лучше. У камина так уютно.

– Неужели? – Ниса потянулась по-кошачьи и посмотрела наверх, на почерневшие от паутины потолочные украшения.

– Мы можем читать где угодно, – ровным тоном произнесла Аманда. – В кухне. Даже у меня. Там весьма приятно.

– Подождите! – Все вздрогнули, когда Стиви вдруг вскочил с кресла. – Постойте, я сейчас…

Он выбежал из гостиной. Ниса избегала моего взгляда, но Аманда наклонилась и дотронулась до моего колена.

– Все будет хорошо, Холли. Здесь нет ничего неправильного. То есть… здесь много чего неправильного, – поправилась она. – Например, сочетания цветов и то, что никто не консультировался с дизайнером интерьеров с тысяча девятьсот первого года. Но это всего лишь старый уродливый дом. Думаю, нам стоит продолжить работу.

Ниса не пыталась сдержать недовольную гримасу. Аманда продолжала:

– Знаете, почему людям неуютно в тех или иных домах?

Ниса закатила глаза и перебила:

– Потому что там явно водятся духи?

– Нет. Потому что нельзя однозначно сказать, представляют ли они угрозу. Я слушала об этом подкаст. Если бы вы открыли дверь в Хилл-хаус и увидели труп или обвалившийся потолок, вы бы отказались входить. Но здесь нет ничего очевидно зловещего. Просто немного жутковатая обстановка. Поэтому нам труднее определить, безопасно здесь или нет. – Она с довольным видом откинулась на спинку кресла.

– А как же кролик из камина?

– Очень хороший вопрос, Ниса. Холли, что сказала Эвадна?

Я помедлила, не желая нарушать хрупкое равновесие, которое так отчаянно пыталась сохранить.

– Она видела черного зайца. Думает, это чье-то сбежавшее домашнее животное. Может, тот мальчик утром искал его, Нис?

Ниса задумалась, снова и снова дергая пальцами коротко остриженные кудряшки. Однако Аманда внимательно смотрела на меня.

«Она знает, что я вру, – подумала я. – Черт возьми, она знает».

Глава шестьдесят первая

Подняв голову, мы все уставились на Стиви, который с мрачным видом влетел в комнату с ноутбуком в руках.

– Минуточку! – Он придвинул к креслу маленький столик и поставил на него компьютер, а рядом положил телефон и звукозаписывающее оборудование, которое все это время было при нем. Несколько минут он возился с проводами и переносил. Мы ждали. Наконец он с удовлетворением выпрямился и сказал:

– О’кей, послушайте-ка!

– Что это? – спросила я раздраженно, недовольная тем, что мы никак не можем вернуться к пьесе.

– Все то время, что мы с Нисой были наверху, я записывал. Сейчас быстренько отредактировал у себя в комнате, вырезал кое-какие наши с Нисой разговоры, где ничего больше слышно не было, но в целом запись сырая. Давайте послушаем то, что мы слышали наверху, и, возможно, поймем, что это было.

– Все-таки ты охотился на призраков! – обвиняющим тоном произнесла Аманда.

– Нет, – гневно возразил Стиви. – Я записывал фоновые звуки, чтобы использовать их для оформления пьесы. Я все время так делаю. Это круто, потому что вокруг нас постоянно раздаются какие-то звуки, но мы их просто не замечаем. Например, ты лежишь ночью в постели и ни с того ни с сего не можешь заснуть, потому что слышишь стук собственного сердца. Дело ведь не в том, что сердце только что начало биться, просто ты лежишь и больше ни на что не отвлекаешься. Я делал записи и в других местах. Удивительно, чего только не услышишь: ветер, мышей и жуков в стенах…

– Прекрати! – Ниса подняла руку. – Не хочу слушать про жуков смерти.

– Хорошо, про точильщиков не будем. Как я уже говорил, я сам еще не слушал, так что, может, придется отрегулировать громкость. Ну что, начнем…

Он стукнул по ноутбуку. Глядя на экран, я увидела только графики и закорючки, те двигающиеся линии, которые показывают различные звуки и частоты. Мгновение спустя из динамиков раздался стук шагов, а потом записанные голоса Стиви и Нисы.

– Идем изучать местность?

– О да… Ты охотишься на призраков?

Аманда снова окинула его взглядом, но промолчала. Затем еще шаги, потом Стиви рассмеялся и начал объяснять про жуков-точильщиков – меня это заинтересовало, но Ниса сжалась в кресле и заткнула уши, спустя некоторое время, она странно посмотрела на него, когда звук прервался на микросекунду.

– Ты вырезал… – начала она, но поймав гневный взгляд Стиви, снова свернулась в кресле.

Запись шла дальше, в основном пустая болтовня.

– Тот, кто придумал это место, видимо, был пьян.

– Или строители напились. Или вообще все. Неудивительно, что Эйнсли не может его продать.

Стиви то и дело постукивал по экрану, настраивая частоты, заглушая их с Нисой шаги и голоса.

Да, теперь я слышала другие звуки. Ничего странного или жуткого, просто обычные шумы. Скрип двери, вой ветра снаружи. Стиви и Ниса спорили по поводу резной панели, их голоса звучали глухо и отдаленно, будто гудение насекомых. Затем еще шаги. Стиви снизил уровень фоновых звуков, и теперь шаги напоминали эхо от прикосновения его пальцев к клавишам. Потом Ниса вскрикнула.

– Чувствуешь?

Тихий стук. Я заметила, как Стиви напрягся.

– Это я, – сказал он. – Это когда мы в первый раз зашли в детскую. Вот что нам нужно послушать.

– Можешь себе представить, каково ребенку здесь спать? Это же невыносимо. Я бы не смогла заснуть.

– Я тоже.

– Тут, наверное, градусов девяносто… но у самой двери ужасно холодно.

Беседа в записи продолжалась, а потом я услышала собственный голос.

– Стиви! Эй, я тебя искала!

Еще минута болтовни.

– Холли! Мы нашли комнату с призраками.

– Какую комнату?

– Детскую!

– Уходим. Мы должны уйти.

– Что? Почему?

– Просто идите!

Стиви поднял палец в знак предупреждения, и мы прислушались в ожидании раската грома.

Вот только мы его не услышали, как не услышали и никакого грохота, вообще никакого сильного шума. Стиви уставился в компьютер, на котором проигрывалась запись. Вновь раздались наши с Нисой голоса.

– Это гром?

– Такое ощущение, будто это прозвучало внутри…

Я затаила дыхание в ожидании следующего взрыва, но опять ничего. Я повернулась и увидела, что Ниса зарылась глубоко в кресло, как ребенок, напуганный страшной сказкой на ночь. Аманда наклонила голову, вид у нее был сосредоточенный, но спокойный. Стиви придвинул ноутбук поближе, надел наушники и принялся стучать по клавиатуре. На экране в странном немом танце то вздымались, то опадали тончайшие линии. Минуту спустя он посмотрел на меня.

– Пытаюсь почистить, – объяснил он. – Тут что-то есть…

Тонкие зубчатые линии стали толще, словно их нарисовали маркером. Танец стал медленнее, неровное движение вверх-вниз сделалось более ровным, будто кто-то рисовал на старомодном планшете. Стиви поджал губы, водя пальцем по тачпаду. Выглядел он уже не озадаченным, но испуганным.

– Послушайте, – сказал он и снял наушники.

Глава шестьдесят вторая

Мы все зачарованно уставились на экран, словно он отображал ЭКГ, а не аудиоприложение.

– Я вырезал наши голоса, – прошептал Стиви, – и вот что осталось…

Затаив дыхание, я прислушалась. Помехи, затем тихий свист – ветер, с облегчением подумала я, – вслед за ним шаги. Опять помехи – и незнакомый мужской голос.

– Может, в дверном проеме сквозняк?

– Сквозняк? В Хилл-хаусе? – рассмеялась молодая женщина – явно не одна из нас. – Как будто можно заставить эти двери не закрываться.

– Что за черт… – пробормотала Ниса.

Я схватила ее за руку.

– Тихо!

– Самая суть могилы. – На секунду помехи перекрыли мужской голос. – …сердце дома.

Снова помехи, звук тяжелого дыхания и голос другого мужчины, моложе первого.

– Когда стоишь в поле их зрения, они тебя замораживают.

– Не оставляйте нас здесь одних, – сказала женщина. – То еще местечко…

Запись прервалась. Мы уставились друг на друга.

– Включи еще раз, – поторопила Стиви Аманда.

– Не надо! – воскликнула Ниса. – Хватит, Стиви…

– Тсс, – сказала я и пересела к ней в огромное кресло. – Все хорошо, милая, это всего лишь…

– Всего лишь что? – Она посмотрела на меня дикими глазами. – Это не мы.

– Просто какой-то глюк в программе, вот и все. Правда, Стиви?

Я повернулась к Стиви; он уже включил запись сначала.

– Может, в дверном проем сквозняк?

– Сквозняк? В Хилл-хаусе?

Ниса хотела было выскочить из кресла, но я ее удержала.

– Ниса, дорогая, успокойся, – сказала Аманда. – Это лишь голоса на компьютере.

– Нет, нет!

– Ну, что бы это ни было, не стоит бегать по дому одной в темноте. – Тон Аманды стал более деловитым. – Что это такое, Стиви?

– Не знаю.

Он надел наушники и, внимательно вслушиваясь, водил пальцем по тачпаду. Я всматривалась в его лицо, пытаясь прочесть его мысли, но чувствовала лишь возрастающую досаду.

Наконец он снял наушники, положил их на стол и закрыл ноутбук. Ниса плотнее прижалась ко мне, а Аманда сдвинула кресло так, что оно почти касалось моего.

– Ну? – спросила она.

– Я не знаю, что это, – признался Стиви. – Но это что-то. Я думал, может, случайно записал звук поверх существующего файла или этот каким-то образом испортился. Но все нормально. Я могу восстановить все остальное – наши голоса, то, как мы с Нисой идем по коридору и болтаем, то, как вы обе поднимаетесь наверх. Я все еще слышу все это. Но если это убрать, слышны те, другие голоса. Чего я до сих пор не слышу, так это взрывов. – Он помедлил, покусывая палец. – Взрывы… Мне кажется, они звучали в то же время, что и голоса. Точнее, голоса раздаются именно тогда, когда мы слышали взрывы. Видите? – Он открыл ноутбук и указал на застывшую звуковую волну. – Судя по нашим реакциям, именно тогда мы услышали первый взрыв. Он как будто проделал дыру, через которую прошли голоса, или…

Он беспомощно вскинул руки.

– Призраки, – испуганно прошептала Ниса. – Господи… ты действительно записал паранормальное явление.

– Это не призраки. – В отблесках камина глаза Стиви горели странным багровым светом.

– Тогда кто они? – Я смотрела на него и молилась, чтобы у него нашлось разумное объяснение – любое объяснение тому, что мы только что услышали.

– Господи, Холли, откуда мне знать? – Он провел рукой по волосам. – Мы с Нисой их не слышали и не видели, когда были наверху. И вы с Амандой тоже.

– Тем не менее все мы ощутили дикий холод на пороге в детскую. – Я почувствовала, как дрожит Ниса, и покрепче обняла ее. – Они были там, просто мы их не видели.

– Вряд ли, – подумав, сказал Стиви. – Другие голоса… по-моему, это такие же люди, как мы. Они только что вошли в детскую, почувствовали холод, заметили, что он исходит от лиц над дверью. «Когда стоишь в поле их зрения, они тебя замораживают». Я подумал то же самое.

Он как будто весь сжался – действительно сжался, и его накрыли тени, словно амеба, поглощающая крохотного микроба.

– Те голоса… Думаю, это, скорее, эхо или аудиослед. Вы когда-нибудь видели тень от листа на веранде пляжного дома? Листа уже нет, но в ярком свете виден след от него, оставленный солнцем. Думаю, эти голоса – что-то подобное.

Я покачала головой, и Стиви кисло улыбнулся.

– Что я могу сказать? Я – сокровищница бесполезных знаний. – Он указал на ноутбук. – Вряд ли это призраки. У призрака должна быть какая-то цель, верно? Они, как правило, хотят отомстить или пытаются рассказать, что с ними произошло. Они общаются с людьми каким-то образом. По-моему, эти голоса – отзвук далеких времен.

– Откуда ты знаешь? – настойчиво спросила Ниса.

Стиви умоляюще глянул на Аманду.

– Я слышала только взрывы, – призналась она. – Подумала, это хлопушки. Или автомобильная авария, но внутри дома.

Стиви сделал глубокий вдох.

– Думаю, это именно запись, – сказал он. – Я поразмыслил и пришел к выводу, что этот дом… он впитывает нашу энергию. Как батарейка, только заряжаем его мы. Может, эти люди тоже когда-то здесь бывали? Например, предыдущие жильцы?

– Это еще хуже, чем призраки. – Ниса выпрямилась, округлив глаза. Вид у нее был дикий. – Боже, неужели больше никому это не кажется жутким? Если это жильцы, они были такие же, как мы. Но вдруг они до сих пор здесь?

Она повернулась ко мне, явно надеясь, что я опровергну ее предположение.

Я избегала ее взгляда. Мне отчаянно хотелось сделать вид, что я не слышала этих голосов, отчаянно хотелось переключить всеобщее внимание на сценарий, лежавший на столике передо мной. Мне это было необходимо. Но Стиви опередил меня.

– Все дело в доме. – Он захлопнул ноутбук, как будто из него могло что-то вылезти. – Разве вы не чувствуете? Он ненавидит нас, но хочет, чтобы мы остались. Он хочет, чтобы мы остались, потому что…

– Хватит! – Аманда встала, протиснулась мимо кресла Стиви и остановилась перед камином, заслонив собой огонь. – Об этом можно весь день спорить. Вы, по крайней мере, можете. Я скоро вернусь.

Я с тревогой наблюдала за ней.

– Куда вы собрались?

– Хочу обсудить этот дом с Эвадной Моррис.

– Ей нечего сказать!

– Очевидно, ей нечего сказать тебе.

Я ощетинилась.

– Так с чего ей говорить с вами?

– Ты видела ее дом? Каменный круг и кости животных? Я скажу Эвадне, что провожу исследование для роли.

– Да она вас на порог не пустит, – сказала я. – Она необщительная.

– У меня есть кое-какие приемчики. – Аманда выпрямилась и, окинув нас властным взглядом, зашагала к двери. – Скоро вернусь.

Глава шестьдесят третья

Аманда нервно ехала по склону холма. Она ушла так быстро, чтобы остальные не заметили ее беспокойства. Как и Холли, она не хотела терять то, чего они уже достигли.

А послушав запись Стиви, она начала сомневаться в том, что насмешливый шепот, который она слышала у себя в спальне, действительно принадлежал им с Холли и Нисой. Что, если здесь и правда действовали иные силы?

Она вспомнила момент, когда десятки лет назад впервые увидела Холли среди зрителей во время своего выступления в пьесе «Кто сильнее». Холли так испугалась, когда Аманда разрушила четвертую стену. Временное убежище театра было уничтожено, нарушив невысказанное обещание актера зрителю: все это не по-настоящему, между ними существует граница, которую невозможно – и нельзя – перейти.

«Вот что происходит в Хилл-хаусе», – подумала она. Они переступили защитную границу, разрушили что-то вроде психической четвертой стены. Люди воспринимали веру Аманды в ритуальную силу театра с пренебрежением, но она знала, что в этом что-то есть.

Холли права: утренняя читка получилась великолепной. Аманда привыкла к преувеличениям со стороны режиссеров и авторов, а также к критике и куче замечаний. Чтобы пережить ночь премьеры, требовалась неограниченная, порой полубезумная вера.

Но Холли не зря радовалась. Аманда тоже это почувствовала, как и все остальные – она видела их лица за минуту до появления проклятого зайца. Нельзя уезжать сейчас. Если есть хоть малейший шанс, что Эвадна Моррис может дать рациональное объяснение тому, что творится в Хилл-хаусе, Аманда готова смириться со всем остальным.

Сойдет даже нерациональное объяснение, мрачно раздумывала Аманда по пути к трейлеру. Либо Холли солгала и на самом деле вообще не говорила с Эвадной, либо решила не рассказывать, что именно сказала ей Эвадна. Остальные тоже лгали. По крайней мере недоговаривали. Аманда была вынуждена признать, что она и сама кое-что скрывала. Ничего не сказала о тех ужасных голосах, а ведь они ей не померещились, в этом она не сомневалась. Но остальные уже считали, что у нее старческое слабоумие: то вино прольет, то заснет. Не стоило подливать масла в огонь.

Она осторожно ехала вниз по склону. Она знала, что «моррис минор» – не самая подходящая машина для северной зимы, но это был один из ее немногих капризов. Будь она проклята, если заменит его на «субару». Надо же, а ведь еще вчера над головой синело октябрьское небо, а листва отливала золотом.

Теперь как будто наступила зима. Или не зима, но ее унылая, склонная к истерии младшая сестра. Ветер сорвал с деревьев последние листья и разбросал по воздуху, отчего трудно было что-нибудь разглядеть. Огромные, серовато-белые, липкие капли разбивались о лобовое стекло. Снег? Быть не может, еще даже Хэллоуин не прошел.

Машина Эвадны стояла перед домом. Аманда припарковалась и немного посидела тихо, стараясь взять себя в руки. Заранее она не думала, что будет говорить, – иногда лучше импровизировать. Так или иначе, она подозревала, что Эвадна слишком хитра, чтобы позволить напускной вежливости или притворству обмануть себя. Аманда вышла под дождь и зашагала по промокшим листьям к входной двери.

Та открылась прежде, чем она успела постучать. На Аманду уставилась женщина примерно ее лет с длинными седеющими волосами и лицом, явно не знакомым с тональным кремом или кремом от загара. Уставилась не с подозрением, а, скорее, с покорностью, словно ожидала ее прихода.

– Прошу прощения, что приехала без предупреждения, – начала Аманда. – Я…

Взгляд Эвадны скользнул мимо нее, задержавшись на машине, вокруг которой расплывалась лужа, и вернулся к незваной гостье.

– Я знаю, кто вы. Аманда Грир.

– Ах! Что ж, благодарю. – Аманда улыбнулась. Всегда приятно, когда тебя узнают.

– Вы снимались в том ужасном фильме о говорящей ракушке. Лучше вам зайти. Давайте пальто.

Аманда вошла, стряхнула с волос капли дождя и сняла кашемировое пальто от «Прада». Из секонд-хенда, но об этом никто, кроме нее, не знал. Эвадна тем временем сдвинула старые куртки и древний желтый дождевик, чтобы повесить ее пальто в нише у двери.

Пока она этим занималась, Аманда быстро заглянула в кухню и в гостиную за ней. Вот оно, логово зверя, подумала она. В доме Эвадны царил немыслимый порядок. Плетеные коврики на полу, оригинальные картины на стенах, компактная дровяная печь, от которой исходило приятное тепло. Коротенький коридор, который, наверное, вел в спальню и ванную. На низком столике несколько свечей аккуратно окружали горку камней и статуэтку женщины с обнаженной грудью в древнем костюме: конической шляпе и юбке с замысловатым узором. В обеих руках она держала то ли крошечный полумесяц, то ли змею.

– Что вам нужно, Аманда?

Актриса повернулась лицом к Эвадне. Та скрестила руки на груди и наклонила голову, холодно разглядывая ее.

– Хилл-хаус. – Если Эвадна сразу перешла к делу, Аманда тоже не станет ходить вокруг да около. – У меня есть вопросы.

Эвадна не двигалась. На ней был свитер, похоже, ручной вязки с узором из ярких темно-синих и фиолетовых зигзагов. Такие свитера Аманда видела на молодых актрисах в «Инстаграм» с надутыми губами и щеками, из которых отсосали жир. Поскольку Эвадна молчала, Аманда проговорила:

– Какой красивый свитер. Вы сами его связали?

Долгая пауза.

– Да. Садитесь.

Она указала на диван. Аманда села. Продолжая сковывать ее взглядом Медузы, Эвадна устроилась в кресле напротив.

– Зачем вы приехали в Хилл-хаус?

– Я приехала с группой актеров, которые арендовали его. Кажется, вы встречались с одной из нас сегодня? Холли Шервин. Уверена, она вам рассказала…

Эвадна поджала губы.

– Я спрашиваю вас.

Аманда кивнула и вкратце объяснила. Потрясающе талантливый драматург, прекрасная маленькая труппа, в состав которой входит и замечательная певица, превосходный шанс для всех, кто занят в этом…

– Зачем вы приехали ко мне?

– Ну… – Теперь Аманда тщательно подбирала слова. – Пьеса основана на реальных событиях. В тысяча шестьсот двадцать первом году пожилую женщину обвинили в колдовстве и сожгли на костре. Элизабет Сойер. Это моя роль. Я подумала, вы могли бы поделиться кое-какими соображениями насчет персонажа.

– Потому что я старая, нищая и одинокая? – Губы Эвадны впервые тронула легкая улыбка.

– Нет, конечно, нет! – Аманда покачала головой в ужасе от собственной оплошности. – Но… я видела ваш сад, стоячие камни и стеклянный шар. У меня есть знакомый виккан, и я подумала, вы могли бы…

– Тогда почему вы не обратились к своему знакомому, вместо того чтобы вламываться к незнакомому человеку?

Аманда беспомощно смотрела на нее. Светло-голубые глаза Эвадны казались почти белыми: ярость лишила их первоначального цвета. Аманда сглотнула. Когда нет выбора, нужно говорить правду.

– Хилл-хаус… Я думала, вы что-нибудь о нем знаете.

– Почему?

– Вы живете поблизости.

– Нет! Почему вы хотите что-то узнать о Хилл-хаусе?

– Потому что…

Аманда опустила глаза, пытаясь придумать ответ, и заметила кольцо Эвадны. Крупное серебряное кольцо с большим куском янтаря. Как у Мелиссы Либби. Как у Эйнсли Роуэн. Она вновь подняла взгляд.

– Потому что там кое-что произошло.

– Что именно?

– Из камина вывалился кролик. Черный кролик. Холли говорила, что видела его около вашего дома, поэтому мы решили, он, наверное, ваш. – Она замолчала, подумав о том, как глупо все это, должно быть, кажется незаинтересованному слушателю. – Мы за него волновались. В смысле, если он ваш.

– Это был не кролик.

– Да, прошу прощения… ваш заяц.

– И не заяц.

Аманда облизнула губы.

– Ах! Что ж… Надеюсь, он не пострадал.

– Он придет в себя. – Не глядя на кольцо, Эвадна постучала по нему. Стук. Стук. Стук.

– Как он… как он попал в камин?

– Как бы вы попали в камин?

Аманда засмеялась, но на лице Эвадны не было ни тени улыбки. Женщина снова постучала по кольцу, на сей раз дважды. Стук. Стук.

– Просто расскажите, что еще произошло в Хилл-хаусе.

Черт! Аманда недооценила эту женщину. Эвадна дружила с Эйнсли – так сказала Холли. И Мелисса тоже. Все три носили одинаковые кольца. Если Аманда расскажет Эвадне, что они видели или слышали в Хилл-хаусе, та, несомненно, передаст это Эйнсли. А если Эйнсли обидится и выгонит их?

А уезжать Аманда не хотела.

Эвадна прищурилась, занеся палец над янтарем в кольце. Стук. Стук. Стук. Стук.

Сердце Аманды затрепетало. «Это шифр, – подумала она. – Она подает им сигнал – Эйнсли и Мелиссе. Она на самом деле ведьма».

Она подняла взгляд и увидела, что Эвадна смотрит на нее. Ее губы очень медленно растянулись в улыбке.

Глава шестьдесят четвертая

После ухода Аманды Стиви остался в малой гостиной вместе с Холли и Нисой. Он молчал, глядя, как подпрыгивает, выгорает и снова разгорается пламя. Вытяжка была слабая. Несколько раз камин изрыгал облако едкого дыма, отчего все начинали кашлять и тереть глаза. Невзирая на все усилия Холли, разговор застопорился.

– Мы могли бы порепетировать всего пять минут, – снова предложила она. – Пока не вернулась Аманда. А потом проведем очередную полноценную читку.

Стиви промолчал. Он не понимал, как Холли удавалось упорно игнорировать весь тот бардак, что здесь творился.

Нет, он все понимал: шоу должно продолжаться! Но Холли явно прилагала усилия, чтобы не дать собственным страхам вырваться наружу.

Бедная Ниса выглядела ужасно: темные круги под глазами, кудряшки беспорядочно торчали в разные стороны, поскольку она постоянно теребила их пальцами. Он знал, как можно привести ее в чувство: нежно целовать ее виски, пока она со стоном не обмякнет в его объятиях. Однако сейчас по понятным причинам он этого сделать не мог.

Так или иначе, сама Ниса, разумеется, предпочла собственную форму терапии: пение. Хотя сейчас Стиви не хотел бы подливать масла в огонь. Он знал, какое заклятье мог наложить неземной голос Нисы, особенно на тех, кто уже не раз слышал его. Он не мог избавиться от ощущения, что в этом доме она могла пробудить нечто, чего никто из них не желал признавать.

Он вздрогнул, когда Холли осторожно подтолкнула его.

– Стиви, ты же знаешь текст почти наизусть. Ниса, если хочешь, можешь читать за Элизабет Сойер.

Стиви нехотя отвлекся от огня.

– «Гав-гав-гав». Сойдет?

Удивительно, но Ниса приободрилась.

– Стиви, тебе ли не знать, что у Томасина чуть ли не лучшие реплики. Ладно, я готова. Надо как-то побороть это подавленное настроение.

Холли одарила ее благодарным взглядом.

– Спасибо, детка.

Женщины наклонились друг к другу и поцеловались, а Стиви ощутил острый укол возбуждения – желания и непривычной для него ревности. А еще голода. У него потекли слюнки. Когда они в последний раз ели? Всего несколько часов назад, но он чувствовал дикий голод и как будто дрейфовал в море без якоря.

«Возьми себя в руки. Безопасность, ты должен почувствовать себя в безопасности», – подумал он, вспоминая слова любимого учителя по актерскому мастерству: «Возможно, ты не чувствуешь себя в безопасности в реальности, но, когда играешь, ты можешь раствориться в персонаже, управлять им».

Он аккуратно выпрямил ноги, протянул длинные руки к камину. Энергично встряхнул головой, позволяя взметнувшимся вокруг лица прямым волосам упасть кое-как. Размял руки, согнул их, как лапы, провел языком по губам. У Томасина действительно были лучшие реплики в пьесе; уж точно лучшая арка персонажа. Хорошо бы в нем раствориться, сбросить эту измученную человеческую оболочку и погрузиться в иной, более сильный образ.

Он бросил взгляд на Нису. Как она красива, несмотря на изнеможение и страх. Когда роль Элизабет исполняла Аманда, ему приходилось упорно соблазнять ее, глядя на пожилую женщину прищуренными глазами, представляя, какой видит ее Томасин – сгустком энергии и потребностей, которыми можно манипулировать.

С Нисой не было нужды призывать эту энергию. Она хлестала из него, как жидкость, почти зримый золотой поток между ними. Он ощутил в глазах отсветы огня, увидел, как они ложатся на лица Холли и Нисы. Как завороженные, они смотрели на него, и он соскользнул с кресла на пол, пригнулся и вдруг выпрямился в полный рост – огромный черный силуэт в обрамлении огня.

Я – Томасин, любезная Элизабет, но зови меня Том. Собаки любят, когда любимы: лелей меня, и я сделаю для тебя что угодно. Что угодно. Не страшись ни моего присутствия, ни моего отсутствия – сегодня мне предстоит так много дел! До сих пор я служил лишь одному хозяину, но я готов служить тебе, Элизабет, милая Элизабет…

Стиви скрестил руки на груди. Поднял голову и посмотрел прямо на Нису. Улыбнулся медленной, долгой улыбкой, обнажившей зубы. Он так долго смотрел Нисе в глаза, что Холли рядом с ней неловко поежилась.

Ниса, не отрываясь, смотрела на него, и он видел, каких усилий ей стоит не отвернуться. В глубине ее глаз проснулось нечто такое, что Стиви привык видеть, глядя на себя в зеркало. То, что за все эти годы он ни разу не видел в Нисе – животный ужас.

Он почти жалел ее. Чувствовал, как внутри у него рождается иная сущность, словно нить, прошедшая сквозь все его тело – от паха через сердце до сжавшегося горла. Лицо перед ним стало размытым. Он подавил в себе мимолетное желание замолчать, смахнуть волосы с лица и позволить сущности по имени Стиви всплыть на поверхность и успокоить эту женщину, этих неизвестных людей.

– Видишь? – прошептал он.

Протянул руки, чтобы коснуться лица человека – перед ним человек, это он помнил, теплый, мягкий, податливый человек. Он потянулся к ее глазам и почувствовал, как рот наполнился слюной. Сглотнув, ощутил мерзкий, но сладковатый вкус. Ее глаза. Он открыл рот и пробормотал:

Те, кому не дана радость, должны находить восторг

В смерти и тьме – это право дьявола.

В ее глазах он увидел отражение собственного рта, зубов, языка, услышал тихое жужжание. Как будто в ухе у него застряла оса; хлопая крылышками, она стремилась добраться до мозга.

– Стиви! Остановись!

Он упал назад и с силой ударился обо что-то, обрушив на пол стул. Моргая, он поднял голову и увидел, как Ниса в ужасе смотрит на него, подняв руку, словно собираясь ударить его.

Холли с восторгом подскочила, а Стиви вяло заставил себя встать.

– Боже мой… это было потрясающе, Стиви! Откуда ты…

– Он собирался укусить меня в глаза! – Ниса в ярости повернулась от Холли к Стиви. – Что с тобой не так, мать твою?

Заткнув уши, он покачал головой. Огонь горел слишком ярко и опалял глаза. Он попытался найти разницу между двумя фигурами перед собой, не просто вспомнить, кто они, но и что они.

– Холли. – Он как будто жевал золу. – Ниса. Я…

– Ты под кайфом?

– Что? Нет…

– Точно? – Ниса не сводила с него взгляда. Ужас почти выветрился, но осталась ярость. – А выглядишь так, будто обдолбался.

– Хватит, Ниса! – Холли взяла ее за руку. – Стиви, это было невероятно… именно этого мы и хотим от Томасина. Жаль, Аманды здесь нет! Но в следующий раз можете сделать это вместе. Может, сегодня вечером.

– Конечно. – Стиви попытался вспомнить, кто такая Аманда. У него звенело в ушах, голоса звучали слишком громко. – Ага. Я… я, наверное, прогуляюсь, развеюсь. – Он посмотрел на Нису. – Прости, что напугал тебя. Просто я…

– Забудь. Все нормально. Только не кусай меня, псих. Особенно на глазах у моей девушки. – Она взяла новое поленце и с силой закинула его в огонь. – Посижу тут, погреюсь. Прежде всего я хочу узнать, что скажет Аманда про ведьму из Хиллсдейла.

Стиви слабо улыбнулся.

– Я тоже.

Глава шестьдесят пятая

– Ты это видела? – набросилась Ниса на Холли после ухода Стиви.

– Поразительно, правда? – исступленно улыбнулась Холли, обхватив себя руками и рухнув в кресло. – Он сведет зрителей с ума. Все это! Стиви невероятен, просто невероятен!

– Стиви – чертов псих! Он был вот на таком расстоянии от меня…

Ухватившись за подлокотники кресла Холли, Ниса наклонилась так, что между ними осталось лишь несколько дюймов. Глаза Холли блестели, как никогда раньше. Ниса знала, что ее девушка не пьяна, но Холли – трезвомыслящая, трудолюбивая, надежная Холли – сияла от почти маниакального удовольствия.

– Холли! – Ниса щелкнула пальцами перед ее лицом. – Послушай меня. Богом клянусь, он собирался меня укусить. В глаза.

Восторг на лице Холли застыл и уступил место выражению, которого Ниса раньше не видела даже мельком.

– Он играл роль, Нис. Ты тоже как-нибудь попробуй.

Ниса втянула ртом воздух.

– Какого хрена, Холли? – Она отошла, качая головой. – Он совсем неуправляемый, он…

– Да кто из нас ведет себя иначе? Ну, может, он немного заигрался. Это острая пьеса…

– В этой части диалога нет ничего острого!

– Знаю, поэтому ему так тяжело это сыграть. И вот наконец он воплотил настоящий страх – ты же понимаешь?

– Я понимаю, что он выглядел так, будто вот-вот слетит с катушек. И ты, честно говоря, тоже. Думаю, нам лучше уехать, Холли.

– Ты шутишь? Мы провели всего одну читку…

– И после этой одной читки произошла куча поистине жутких вещей. Детская, обморок Аманды, то резное изображение, которое я видела наверху…

Холли вздохнула.

– Детка, его больше никто не видел. Ни я, ни Стиви…

– Да мне плевать, видели вы его или нет. Я знаю, что видела я. Все мы слышали те звуки в детской, все мы видели, как у Аманды закатились глаза. Стиви ведет себя странно…

– Стиви всегда ведет себя странно…

– Сейчас все иначе. Он пытается что-то спрятать у себя в комнате – ведет себя так, будто там есть что-то, чего он не хочет никому показывать.

– Откуда ты знаешь? Ты была у него в комнате? Была ведь, так?

Ниса ждала этого вопроса с тех пор, как впервые переспала со Стиви. Холли всегда злилась, когда речь заходила о бывших любовниках Нисы, ревновала не только к голосу Нисы, но и к ее прошлому. Однако сейчас Холли говорила совершенно спокойным тоном.

Сбитая с толку, Ниса пожала плечами.

– Конечно. Он всегда хочет общаться со мной, если живет у друзей или где-то еще… – Она многозначительно замолчала, но Холли не клюнула на наживку. – Но сегодня он меня прогнал. Это ненормально.

– Он учит роль, Ниса. И работает над звуковым оформлением. Он так вовлечен в проект, и это приносит плоды. – Ее глаза сверкали, будто в них бил луч фонаря. – Потрясающе!

«Она меня не видит», – подумала Ниса, ощутив прилив острого беспокойства.

– Ты ошибаешься, Холли. Хотя бы раз признала, что не права.

– В чем я не права? Что Стиви хочет побыть один, а ты ему не даешь? Послушай себя, Ниса! – Холли протянула к ней руку, но Ниса не взяла ее. – О чем мы вообще спорим?

– Вчера ночью ты разговаривала во сне…

– Правда? – удивилась Холли. – Что я говорила?

– Точно не знаю. Уже не помню. Но звучало… жутко. Ты как будто говорила сама с собой. Вернее… да, ты говорила сама с собой, но двумя разными голосами.

Холли покачала головой.

– Ты точно не помнишь, что я говорила?

– К сожалению, нет. Или к счастью – это было ужасно. – Она уставилась на Холли, чьи глаза утратили блеск и погрузились в тень. – Холли, это было не похоже на тебя. Ни один из голосов. Мне было страшно.

Холли помолчала. Наконец она признала:

– Я тоже их слышала. Когда спала… вернее, не спала, они меня разбудили. Я лежала в кровати и слушала их смех и перешептывания. Они шептались обо мне. – Холли нервно провела пальцем по ладони.

– Что они говорили?

– Не знаю. Я не могла их понять, но знала, что это нечто ужасное. Что бы они ни говорили, звучало отвратительно и… и опасно.

– Мы должны уехать, – сказала Ниса.

Холли не сдвинулась с места. Она вперила взгляд в огонь, словно в пламени искала какое-то послание. После долгого молчания она пожала плечами.

– Но ты только что сказала, что это я разговаривала во сне.

– Мне от этого не легче. Ты говорила как… безумная.

Холли улыбнулась.

– Имей жалость, Нис, мне снился сон. Я пережила такой стресс. Но сегодня утром все прошло замечательно. Твои песни такие красивые и пугающие… просто неземные. Я всегда так думала, но здесь…

Ниса проследила за Холли, которая взглядом обвела комнату. Огонь рисовал на стенах узоры, напоминавшие лица и руки с длинными пальцами.

– Кажется, здесь им самое место. Я говорю серьезно, Нис, – продолжала она, касаясь руки Нисы. – Ты столько вложила в эту пьесу. Аманда – настоящий виртуоз…

– Виртуоз? – фыркнула Ниса. Впрочем, она сжала пальцы Холли, давая понять, что согласна пойти на мировую. – Скорее уж настоящая психопатка.

– Возможно, но именно поэтому ей так превосходно подходит роль Элизабет – не нужно притворяться. А Стиви… – Она покачала головой. – Вижу, он тебя расстроил, Ниса, мне правда жаль. Но если бы ты посмотрела на него с моего ракурса… Стиви сыграл шикарно. Он был таким зловещим и обольстительным. Я понятия не имела, что он сделает дальше.

– А я имела, – мрачно сказала Ниса. – Он собирался выгрызть мне глаза.

Холли притянула ее к себе.

– Я не позволю Стиви выгрызть тебе глаза. Я никому не позволю выгрызть тебе глаза, – пробормотала она и поцеловала Нису в шею.

Ниса со вздохом уступила.

– Обещаешь?

– Обещаю. Послушай, мы обе знали, что обстановка будет напряженная, еще до того, как приехали, а это было еще до встречи с Амандой. Но я действительно думаю, что пьеса получится потрясающей. Она уже такая. Все здешние странности… Мы могли бы их использовать.

Ниса кивнула. Она поцеловала нежные губы Холли, и воспоминание об искаженном лице Стиви рассеялось.

– Может, просто возьмем небольшой перерыв и вернемся к пьесе завтра? – отстраняясь, спросила она. – Или вечером? Давай-ка откроем одну из бутылок рейнского, которые я привезла.

– Еще рано. Я очень хотела провести вторую читку.

Ниса покосилась на телефон.

– Уже почти пять.

– Быть не может! Когда мы пришли, было два с хвостиком. – Холли вытащила телефон и уставилась на дисплей. – Что за черт?

– Время летит, когда тебе весело.

Ниса решила подождать, не передумает ли Холли насчет читки, не пожелает ли провести время вдвоем в их общей постели с бутылкой вина.

Но взгляд Холли вновь был прикован к камину, словно внутри него разворачивалась незримая сцена. Минуту спустя она встала и зашагала к двери, не интересуясь, идет ли Ниса за ней.

Глава шестьдесят шестая

Аманда выглянула в окно у себя за спиной. Небо приобрело серовато-пурпурный синюшный оттенок. Из желтеющей травы поднимались серые тени – круг камней, отсюда напоминавших надгробия. По оконным стеклам колотил дождь. Крупные капли разбивались, как врезавшиеся в лобовое стекло насекомые. «Снег, – подумала Аманда. – Дождь превращается в снег».

– В это время года у нас всегда сильные бури, – задумчиво проговорила Эвадна. – В какой-то год на следующий день после Хэллоуина выпало двенадцать дюймов осадков. На деревьях еще были листья, и многие тогда сорвало. Во всей долине неделю не было электричества. У меня восстановили еще через десять дней. Тогда я купила собственный генератор… – Она указала на металлический ящик на заднем дворе размером с клетку для собаки. – Когда у нас пропадает электричество, его неделями не чинят. Чего беспокоиться о какой-то одинокой старухе? Считают, я сама виновата, раз живу здесь.

– Почему вы здесь живете?

– Чтобы присматривать за ним.

– За Хилл-хаусом?

Аманда не рассчитывала получить ответ, но Эвадна едва заметно кивнула. Приободрившись, Аманда продолжала:

– Остальные тоже? Эйнсли и Мелисса?

– Эйнсли – одна из моих самых старых подруг. Мелисса – моя племянница.

Подождав минутку, Аманда спросила:

– Зачем вам следить за Хилл-хаусом?

– Потому что никто больше этого не делает. Эйнсли сдает его, хотя мы с Мелиссой не раз предупреждали ее, насколько опасен этот дом. Не просто опасен – смертелен. Там никогда не происходило ничего хорошего. Никогда, никогда, никогда.

Она подошла к окну, посмотрела на черный лес, на припорошенные снегом стоячие камни.

– Есть такая оса, которая откладывает яйца в личинках насекомых, – сказала Эвадна. – Когда маленькая оса вылупляется, она растет, как и насекомое вокруг нее. Со временем оса пожирает насекомое изнутри. Постепенно насекомое погибает, а взрослая оса находит другое, чтобы отложить в нем яйца.

– Хватит! – сказала Аманда. – Перестаньте, это ужасно.

Эвадна повернулась к ней.

– Это-то как раз не ужасно. Оса – часть природы. А вот Хилл-хаус – нет. Вам с друзьями следует уехать. Прямо сейчас, пока окончательно не стемнело.

Аманда выглянула наружу. Она потеряла счет времени – должно быть, скоро закат, хотя сквозь завесу облаков и мокрого снега она не видела солнца.

– Холли не захочет уезжать. Я не хочу уезжать. Мы приехали сюда работать, и мы будем работать. Да и кому захочется вести машину в такую погоду?

– Станет только хуже. Ожидается буря.

Эвадна достала телефон, постучала по экрану и показала его Аманде.

Зимнее штормовое предупреждение в округе Танарак и следующих городах: Хиллсдейл, Эштон, Милл-Ривер… Ожидается 8–12 дюймов снега. Возможно отключение электроэнергии и падение деревьев. Рекомендуется не садиться за руль и избегать дорог…

– Двенадцать дюймов? – Аманда посмотрела на женщину. – Но еще даже не Хэллоуин.

Эвадна пожала плечами.

– Угощение или розыгрыш.

Она убрала телефон в карман и пошла к двери, затем остановилась, ожидая Аманду.

– Вы пришли ко мне за ответами. И я говорю вам правду. Или вы надеялись услышать от меня, что вам не о чем беспокоиться – мол, оставайтесь и работайте над своей пьеской?

Аманда вспыхнула. Именно на это она и надеялась.

– Это не пьеска…

– Мне все равно. И Хилл-хаусу тоже. Скажите друзьям, что вам срочно нужно уехать. – В оценивающем взгляде Эвадны, направленном на нее, не было презрения – лишь нежданное уважение. – Мы с вами достаточно стары, чтобы знать, как лучше. Они не послушают голос разума, но вы послушаете. Скажите им, что вам срочно требуется медицинская помощь.

– Я абсолютно здорова, – холодно заявила Аманда.

– Вы актриса. Убедите их, что это не так.

Взгляд ее светлых глаз стал еще более пристальным, и Аманда наконец вынуждена была отвернуться. Она выпрямилась, высоко подняла голову и вышла через дверь, которую придерживала для нее Эвадна. Она ожидала, что женщина скажет ей что-нибудь на прощание или выдаст очередное предупреждение, но та лишь молча наблюдала, как Аманда садится в машину. Эвадна стояла в дверях, словно окаменев, и только ее палец вновь постукивал по янтарю на кольце. Уезжая, Аманда глянула в зеркало заднего вида и увидела в ранних сумерках черную тень. Тень остановилась перед Эвадной и поднялась на задние лапы. Эвадна опустила руки, на одной из которых поблескивало янтарное кольцо. Вскоре Аманда скрылась за поворотом, и оба силуэта растворились среди деревьев.

Глава шестьдесят седьмая

Ему нужно было проветриться. Вернее, не столько проветриться, сколько занять голову чем-то, кроме воспоминаний об ужасе на лице Нисы. Было что-то еще, что скреблось на границе его сознания, пытаясь войти. То же самое чувство, которое он испытывал на грани сна, пытаясь удержать мысль, исчезавшую, прежде чем ему удавалось ухватить ее. Только сейчас он не лежал в постели, а бодрствовал и торопливо шагал вдоль одной из стен внутри Хилл-хауса, подальше от Холли с Нисой и яркого огня в камине.

Освещение здесь было ужасным – маленькие лампочки в форме пламени, в основном выгоревшие. Небось проводка древняя, явно не соответствует никаким стандартам. Наверное, установлена еще до появления каких бы то ни было стандартов.

Стиви достал телефон и включил фонарик. Тут же почувствовал себя лучше, не потому что освещение стало намного ярче – все равно он видел не дальше, чем на несколько футов вперед, – а потому что это дало ему иллюзию контроля. Он знал, что это всего лишь иллюзия, но психотерапевты десятилетиями внушали ему, как важно чувствовать, что он что-то контролирует, даже если в действительности это не так.

Как сейчас. На самом деле он понятия не имел, где находится. Он остановился, обернулся через плечо проверить, увидит ли он характерное свечение камина из малой гостиной. Но дверь закрылась за ним и стала неотличимой от множества других дверей, едва заметных на обшитых дубовыми панелями стенах. В спертом воздухе воняло плесенью. Вытяжки нет, равно как батарей, радиаторов или какого бы то ни было домашнего оборудования. Как будто тот, кто спроектировал и построил этот дом, бросил его на произвол судьбы.

Стиви сделал еще несколько шагов, затем остановился и открыл первую попавшуюся дверь. Порыв холодного воздуха принес с собой запах загнивающей листвы и раздавленных желудей. Он заглянул в очень просторное на вид помещение. На полу виднелись очертания горок мертвых листьев. Должно быть, кто-то не закрыл окно.

Однако окон он не увидел, только размытое оранжевое пятно, как будто смотрел на солнце с закрытыми глазами. Откуда-то раздалось тихое жужжание насекомых, словно в мертвых листьях что-то копошилось.

Он вдруг вспомнил звук, который слышал, репетируя с Нисой – не звон в ушах, а гудение чего-то живого, бьющего крыльями внутри его черепа.

Те, кому не дана радость, должны находить восторг

В смерти и тьме…

Он захлопнул дверь и бросился назад по коридору. Бежал до тех пор, пока не уперся в стену. Глухая стена. Тупик.

Его обуял ужас. Он должен выбраться отсюда, должен найти Нису, Холли и Аманду. Стиви заколотил ладонями по стене, затем взгляд его скользнул ниже, и он увидел луч света, окружавший что-то. Дверную ручку. Это не тупик, а еще одна дверь. Как он сразу не заметил?

Толчком открыв ее, он ввалился в главный вестибюль со знакомым ковром с пятнами и огромной лестницей, с дверью в башню, запертой на висячий замок, и высокими окнами, через которые в дом проникал зимний свет. Ужас развеялся. Стиви сделал несколько глубоких вдохов, как учил психотерапевт, позволил автономной нервной системе взять управление на себя.

Что его так напугало в коридоре? Он любил тесные пространства, чувствовал себя в них в безопасности. Наверное, это была запоздалая реакция на гнев Нисы. Он всегда с трудом выносил ее склонность все драматизировать.

Он повернулся и прошел мимо гардеробной, где они оставили пальто и пустые чемоданы, мимо первого входа в столовую. Взглянул на часы. Половина четвертого… Для ужина слишком рано, да и есть не хотелось: суп был отличный. Тру Либби и вправду превосходный повар.

Но тут он вспомнил синяки на лице Мелиссы. Почему никого, кроме Стиви, это не волнует? Как-то бессердечно они себя повели, особенно Холли. Понятно, что она поглощена пьесой, но разве все прочее не имеет значения? Хотя там, в малой гостиной, Стиви и сам испытал нечто подобное – этот первобытный трепет, возникший, когда он превратился в кого-то другого. Во что-то другое.

Он заглянул во второй дверной проем – в столовой никого не было. Холли и Ниса, наверное, остались в малой гостиной. Интересно, Аманда действительно поехала к Эвадне Моррис? Он бросил взгляд на телефон, проверяя, не оставляла ли она – или кто-нибудь еще – ему сообщений, но связи не было. Это его не беспокоило; отчасти этого он с нетерпением ждал перед приездом сюда. Возможности скрыться от того мира. Скрыться от всего.

Похоже, получалось. Страх, одолевавший его всего несколько минут назад, улетучился, и пока он шел по коридорам, на него снизошло полное успокоение.

Судя по выражению лица Холли, его выступление превзошло все ее ожидания. Он до сих пор ощущал ту вспышку, тот мощный разряд, который поражал его, когда он играл идеально, дрожь, бежавшую по всему телу, отчего все сотрясалось, будто вот-вот распадется на части. Остальные высмеивали Аманду за ее слова об одержимости актеров, но он знал, что она права.

С тех пор как он чувствовал это, прошли годы, словно он завязал с наркотиками. Только это не вредило ему, как наркотики. Он нуждался в этом всю жизнь. Именно об этом он втайне молился – о возможности отдаться чему-то сильнее себя. Старый преподаватель по актерскому мастерству назвал это музой. Остальные студенты смеялись, но Стиви был в восторге от того, что кто-то еще – учитель! – в открытую упомянул то, на существование чего Стиви всегда надеялся. «Гораций, много в мире есть того, что вашей философии не снилось».^[55]

Он поднял глаза. Сам того не заметив, он забрел в оранжерею. Сильный дождь барабанил по стеклянной крыше, словно бесчисленные невидимые руки. Высокий потолок был слишком далеко; воздух над головой нервировал Стиви, а от водянистого зеленоватого свечения жгло глаза. Он пошел к дальней двери, обогнув пуф в форме жабы и диван, из трухлявых подушек которого торчали, подобно стрелам, плетеные прутья.

Приблизившись к двери, он услышал другой звук. Резкий щелчок, а вслед за ним – череду стуков. Он посмотрел наверх, решив, что опять пошел град. Но шум раздавался не сверху и не снаружи. Он узнал этот звук, хотя давно его не слышал.

Щелк!

Вот опять. Он последовал на звук через заброшенную гостиную, где на стенах темнели печальные тени на месте висевших когда-то картин, а из камина исходил запах холодного пепла и опаленного меха.

Щелк!

Звук был громким, как выстрел. Потом послышался грохот – словно что-то катилось по наклонной плоскости. Все эти странные звуки доносились из соседней комнаты – игровой. О ней ему рассказывала Холли, когда они только приехали. Когда-то там стоял стол для бильярда, но разве Эйнсли не продала его?

Щелк!

Дверь в игровую оказалась закрыта. Может, Аманда вернулась? Она там играет в бильярд? Или Холли с Нисой проскользнули туда, а он не заметил?

Возле двери он помедлил и прислушался в надежде различить голоса или шаги. Услышал лишь стук подскакивающих шаров из слоновой кости, тихое падение одного из них в сетку. Холли ошиблась. Эйнсли не продала стол. Может, она солгала, потому что не хотела, чтобы кучка любителей испортила дорогое бархатное покрытие.

Стиви открыл дверь.

В комнате царила пустота. На окнах висели потрепанные шторы, чей выцветший темно-зеленый бархат выглядел серым, как лишайник. В воздухе сгустился затхлый запах сигарет и алкоголя, а деревянный пол под ногами казался немного липким.

Стиви осмотрелся. Где же стол для бильярда? Комната была большой, но не настолько. Он увидел только шкафчик, привинченный к дальней стене. На открытых полках крепились подставки для киев и лежал войлочный мешочек с квадратными кусочками синего мела. Он подошел к кабинету. То, что липло к доскам пола, поглотило звук его шагов. Он взял кусочек мела, растер его пальцами и вдохнул пыльный, известковый запах. Поднял упавший на пол деревянный кий – слишком короткий для него, слишком легкий, – и водрузил обратно на полку. На полу под шкафчиком лежал длинный, свернутый рулоном ковер. Стиви нагнулся и потрогал его – от прикосновения изнанка ковра рассыпалась, оставив желтоватую пыль и химический запах очистителя.

Он выпрямился и снова огляделся. Кроме бесконечного стука мокрого снега по крыше, в комнате ничто не нарушало тишины. Может, эти звуки ему почудились? Быть не может. Однако он был уверен, что звуки шли отсюда. Он озадаченно потер глаза и заметил кое-что, чего раньше не видел. Маленький белый шарик на полу под одним из высоких окон. Бильярдный шар.

Откуда он взялся? Стиви моргнул: шар все еще был там, не совсем белый, скорее, какого-то неоднородного цвета, как скисшие сливки. Даже отсюда на поверхности шара он видел крошечные, размером с волос трещины, тонкие линии, придававшие ему сходство с глазом без зрачка. Наверное, настоящая слоновая кость, ценная. Видимо, Эйнсли проглядела его, когда продавала остальной комплект. Он вернет его ей. Или оставит себе. Так он подумал, делая шаг в направлении шара.

И тут шар начал двигаться. Невероятно медленно он покатился по прямой навстречу Стиви, не меняя траекторию даже из-за сломанной половицы. Он просто прокатился по борозде и продолжал двигаться вперед.

Застыв на месте, Стиви в ошеломлении смотрел на него. Мокрый снег на улице стал громче. По комнате пронеслась тень, но Стиви не в силах был оторваться от белого шара, который продолжал катиться к нему со скоростью угасающего пульса, и вот Стиви мог уже присесть на корточки и поднять его. При мысли об этом его охватил ужас.

«Как он двигался?»

Стиви вновь услышал жужжание в голове. Не успел он моргнуть, как шар подпрыгнул вверх и полетел прямо ему в лицо.

Стиви рухнул на пол и накрыл голову руками. Бильярдный шар врезался в стену за ним. Он лежал, тяжело дыша, пока наконец не убрал руки от головы и не огляделся по сторонам.

В комнате по-прежнему никого не было.

Стиви поднялся с пола. Ни шара, ни кого бы то ни было он не увидел. Только вмятину на стене – на уровне головы зеленая краска облупилась по краям лунки, и на пол падали крупицы гипса. Они как будто образовывали на потертых половицах какой-то нечеткий узор, но лишь наклонившись, Стиви сумел различить слово.

ВХОДИ.

Глава шестьдесят восьмая

Черта с два она после всего этого побежит за Холли. Стиви напал на нее, а Холли повела себя так, будто это актерская игра по системе Станиславского, когда с первого взгляда ясно, что Стиви сбрендил. Холли делала вид, что ценит вклад Нисы в пьесу, а на самом деле, как всегда, думала только о себе. Пока не было Аманды, они могли бы отрепетировать песни Нисы. Вместо этого человек, который уже десять лет не играл ролей в профсоюзе, использовал ее как реквизит.

Ниса бухнулась в кресло с кожаной обивкой, глядя, как догорает огонь, превращаясь в ворох черной, отсвечивающей красным золы. Она почувствовала, как по мере угасания пламени из комнаты уходит тепло, но была слишком зла, чтобы встать и подбросить на угли еще дров. Пусть гаснет, пусть все погаснет.

Она вспомнила, как Холли пожурила ее во время давнего спора: «Ты не только нос себе отрежешь назло другому, но и все лицо».

Холли права: Ниса могла надолго затаить злобу и знала это.

«Забудь, – подумала она. – Возвращайся к своей работе». По крайней мере Холли признала, что ее песни великолепны и вносят огромный вклад в спектакль. Ниса чувствовала: наконец ее ждет прорыв. А еще она вспомнила, какая здесь была потрясающая акустика, когда они впервые приехали с Эйнсли. Пока Нисе толком не удавалось ее опробовать.

Вот, например, башня. Еще бы попасть туда. Эйнсли говорила, там опасно, но в целом Хилл-хаус выглядел так, будто проживет еще век, не нуждаясь в ремонте. Наверняка все это время Эйнсли им лапшу на уши вешала насчет дома и его истории. Запугивала городских, чтобы они поскорее уехали – и ничего тут не испортили, – а Эйнсли прикарманила бы денежки Холли.

При мысли о Холли Ниса смягчилась. Все это так много значило для нее. Ниса видела, каких усилий Холли стоило, день за днем возвращаясь домой после работы с учениками, сидя на подобранном на улице диване в тесной квартирке и вставив в уши беруши, чтобы не слышать воя сирен на пожарной станции напротив, бесконечно писать и переписывать пьесу, ставшую впоследствии «Ночью ведьмовства». Не только Ниса заслуживала славы, Холли – тоже.

Однако Холли заблуждалась насчет Стиви. Он действительно вел себя на грани безумия. Ниса никогда его таким не видела – никого таким не видела. Как будто глазами Стиви на нее смотрел кто-то другой.

Дрожа, она вскочила на ноги, схватила поленце и положила на кучу пепла. Но огонь погас. Глядя на очаг, она подумала про зайца. А потом вспомнила мертвое лицо Аманды, ее пустые глаза. А потом разговаривавшую во сне Холли. И снова вернулась мыслями к Стиви…

Уверенным шагом она вышла из малой гостиной. Может, она все-таки пойдет к Холли. От всех этих мыслей можно сойти с ума. Ее друзья, дом, Аманда и остальные сумасшедшие женщины. Эйнсли, Эвадна. Втроем они как вещие сестрицы. Ниса едва не пожалела, что Холли не написала еще одну роль для кого-то ближе ей самой по возрасту. Но тогда могло бы сложиться так, что не все взгляды были устремлены на Нису, когда она выходила на сцену.

Из малой гостиной в коридор проникало достаточно света, и ей не пришлось включать фонарь на телефоне. Хорошо, потому что он опять почти разрядился. Надо будет поставить его на зарядку, когда она окажется в спальне.

В главном вестибюле никого не было.

– Холли? – позвала она.

Никто не ответил, и она отправила сообщение, с радостью обнаружив, что в кои-то веки связь работает.

Ты где?

В комнате. Решила принять душ.

Встретимся внизу с вином

люблю тебя целую

Ниса улыбнулась.

Я тебя тоже

Она решила, что не станет сразу снова затевать разговор о Стиви. Не хотелось опять ссориться с Холли, не так скоро, не здесь. Нужно сберечь энергию для пения. Ниса подошла к входной двери и выглянула в одно из боковых окон. Шел сильный снег с дождем, прибивший золотарник к земле, превративший опавшие листья в коричневое месиво. Машины Аманды не было. По крайней мере она не пошла к Эвадне пешком. Будь на месте Аманды Ниса, она бы просто поехала в город искать бар.

Но Мелисса оказалась права: погода портилась, и на дорогах, скорее всего, было небезопасно. А раз они застряли здесь, Ниса надеялась, что пойдет настоящий снег. Она всегда любила снежные дни, а их с каждым годом становилось все меньше. По правде говоря, это идеальное место, чтобы застрять. У них есть еда, море вина, куча свечей. И дрова. Когда она была помоложе, убила бы за возможность провести ночь с друзьями в жутком особняке во время такого ненастья.

Может, они могли все вместе спать сегодня внизу, у камина в гостиной? Подтащить туда диван, навалить одеял и белья. Может, Аманде эта идея придется не по вкусу, но ее можно уговорить. Вряд ли она захочет спать одна наверху. Внизу безопаснее.

Ниса тихо напевала под нос печальную мелодию с ноткой угрозы, прекрасно соответствовавшую мрачной погоде. Она повернулась и посмотрела на дверь в башню.

Тяжелый навесной замок был открыт. Не сломан, просто не заперт. Нахмурившись, Ниса подошла и осмотрела его. Она почти не сомневалась, что, когда они приехали, он был надежно заперт. Но если сейчас открыт, то… Она вытащила его из петли и положила на пол, со скрипом отворила дверь и вошла в башню.

– О! – тихо воскликнула она.

Поразительно, как ее дыхание эхом разносилось по воздуху, словно ожидая ответа. Какое красивое место. Почему же его закрыли? Круглая комната, внизу вдоль стен деревянные книжные полки, прерываемые только окнами, выходившими на подъездную дорожку и боковую лужайку. Библиотека с железной винтовой лестницей в центре, ведущей в каменную башню.

Винтовая лестница шла под небольшим наклоном, вызывавшим головокружение, как замерший на месте ярмарочный аттракцион. Но в остальном лестница казалась вполне надежной. Ниса подумала, на месте ее держала гигантская арматура, торчавшая, словно ребра, из нижней части стены. Из верхних окон наверняка открывался вид на далекие горы.

На полках по-прежнему стояли книги, в основном ветхие викторианские тома на тему духовности и ужасов половых отношений до свадьбы, а может, даже и после нее. Ниса подошла и пролистала книгу под названием «Награды добродетели, или Золотая жизнь после свадьбы». От нее пахло плесенью, а по влажным страницам бегали насекомые. Вскрикнув, Ниса выронила книгу – ударившись о пол, та с треском развалилась на части.

Идя дальше, она увидела и другие книги, мокрые тома в мягких обложках и выпуски «Старого фермерского альманаха», бестселлеры восьмидесятых в твердом переплете. Старую кассету. Она подняла ее и открыла, но коробка оказалась пуста. Ниса отлепила бумажный вкладыш от некогда прозрачного, но с годами потемневшего пластика. «The Psychedelic Furs»^[56]. На обложке была простая черно-белая фотография шестерых молодых парней.

Она задумчиво повертела вкладыш в руках, вспомнив сломанный «Уокман» в детской с колтуном магнитной пленки. «Возможно, это как раз та кассета», – подумала она, потерев пальцем пластиковую коробку. Ниса смутно припоминала, что ее матери нравилась эта группа. Они вдвоем смотрели какой-то фильм, где исполнялась их песня. А еще слушали диск, возможно, именно с этим альбомом. Песню, которую мать постоянно слушала, когда была под кайфом. «Твой отец всегда говорил, что она про меня, – снова и снова повторяла она Нисе. – Когда мы впервые встретились в Лондоне».

Как называлась эта песня? Ниса почти помнила ее. Зловещие барабаны и мужской голос, повторявший припев, словно заклинание. Тогда песня напугала Нису, особенно после слов матери. Она прищурилась, с трудом различая список песен в свете угасающего дня.

Вот она – «Sister Europe»^[57]. Слова тут же вспомнились ей, и нахлынула та жажда, которую она не могла понять в юном возрасте, когда впервые услышала песню. Жажда и угроза.

Она представила себе подростка – мальчика или девочку, – которому принадлежал плеер. Снова и снова он перематывал кассету, чтобы послушать одну и ту же песню, пока «Уокман» наконец не зажевал пленку. Это мальчик, решила она, вспомнив того, что утром смотрел на нее через окно. От этой мысли ей стало не по себе. Она сунула вкладыш в коробку от кассеты и положила ее обратно на полку, прижав сверху тяжелой книгой, словно не давая ей сбежать, затем отвернулась, осматривая башню.

Почему сюда нельзя? Здесь больше света, чем во всем остальном доме, большие окна, тут, наверное, светло даже зимой. Винтовая лестница, конечно, ненадежная, но почему бы просто не убрать ее? Тогда невозможно будет дотянуться до верхних полок, но они все равно пустые.

Хотя наверху была дверь. Поначалу она ее не заметила – темный прямоугольник в сером камне. Когда-то ее, должно быть, можно было открыть с вершины винтовой лестницы, но теперь она отклонилась от двери на добрых десять футов. Вот куда надо повесить замок, а то рухнешь в пустоту. Если, конечно, вообще доберешься до нее.

Она положила руку на закрученные перила лестницы. Вопреки ожиданиям, железо оказалось теплым. В комнате вообще было тепло. Странно. Ведь гранитные стены должны усиливать холод. Как и во всем Хилл-хаусе, в башне как будто установилась собственная погода.

Ниса обеими руками ухватилась за перила, проверяя, и скользнула под них, по-прежнему крепко держась. Затем выпрямилась. Как будто занималась на снарядах во дворе, как в детстве. Винтовая лестница была крепкой, слишком тяжелой, чтобы кто-то миниатюрный, вроде Нисы, мог ее сдвинуть. К тому же она была привинчена к каменному полу. Она манила Нису, как манили те снаряды с распорками и витками на высоте. Она шагнула вверх, еще раз, и поднялась уже футов на двенадцать над первой ступенью. С каждым шагом она чувствовала, как лестница едва заметно двигается.

Посмотрев вниз, Ниса ощутила не страх, а радостное возбуждение, как когда забиралась на самый верх конструкций для лазания, откуда видела весь район и собственный дом в квартале оттуда. Впрочем, сейчас к восторгу примешивался страх падения. Скользкими от пота руками она вцепилась в перила. Подняла ногу и с силой топнула по ступеньке.

В награду ей прозвучала звонкая нота, похожая на удар колокола. Звук эхом разнесся по круглому помещению, и она слушала, как завороженная, готовясь снова ударить ногой по ступеньке.

Но потом передумала – не ровен час кто-нибудь из их компании услышит и прибежит на звук призрачного перезвона. Холли накричит на нее за то, что она вошла в башню. И все узнают об этом. Ей нравилось иметь собственную тайну, хотя бы несколько минут. Может, потом она просто расскажет обо всем Холли. Можно будет пробраться сюда вдвоем, когда остальные заснут, и заняться любовью на теплом каменном полу. Ниса тихо запела, проверяя акустику в комнате.

Она переписала одну из своих любимых песен, и ей стоило немалого труда убедить Холли использовать ее в спектакле.

«Она слишком известна», – отмахнулась Холли.

Это правда – сначала ее записал Билл Монро, потом Лед Белли^[58] в сороковые, и это было задолго до того, как она обрела бешеную популярность после того, как Курт Кобейн исполнил ее на последнем концерте перед смертью, показанном на MTV тридцать с лишним лет назад. Ниса видела клип на «YouTube», когда была ребенком. Песня напугала ее. Не словами – на них она не обратила внимания, – тем, как Кобейн пел. Куплеты звучали, словно заклинание, до самого конца, когда он вдруг закричал, а потом начал хрипло шептать.

Ее собственный голос эхом отскакивал от каменных стен, взлетая, будто освобожденный из клетки ястреб. Страх, что остальные услышат, покинул ее, и она запрокинула голову, а голос взвился так, что все тело пробила дрожь. Она никогда не испытывала ничего настолько невероятного: и она, и ее голос будто слились с самой башней, и все вокруг – камень, лестница, даже старые книги – ожило. Она сделала глубокий вдох, прильнув к перилам и глядя в сводчатый потолок над собой, где было темно, словно внутри ведьминой шляпы, сидящей на крыше Хилл-хауса.

– Ниса?

Дыхание сбилось. Ниса опустила глаза и увидела у подножия лестницы Аманду Грир.

– Ниса! Что ты, черт возьми, делаешь?

Ниса озадаченно уставилась на нее.

– Пою. Здесь потрясающая акустика.

– Немедленно спускайся, здесь опасно!

– Все нормально! – Ниса указала на свои ноги, твердо стоявшие на ступеньке.

Аманда схватила перила и с силой потрясла их. Лестница закачалась, вызывая головокружение, и Ниса испуганно взвизгнула.

– Перестаньте! – закричала она Аманде. – Какого хрена вы это делаете?

– Спускайся!

Аманда помчалась по нижним ступеням, и от лишнего веса вся лестница заходила ходуном.

– Хватит! – завопила Ниса. – Я спускаюсь, из-за вас я упаду…

Тут она вспомнила того актера – как его звали? С которым Аманда много лет назад играла в спектакле… Ниса тогда была слишком мала, но когда Холли пригласила Аманду на роль в своей пьесе, Ниса поискала ее имя в интернете.

Аманда уставилась на нее. Волосы у нее растрепались, глаза были широко открыты, а рот зиял, как пасть горгоны.

– Спускайся! – взвыла она.

«Она сходит с ума, – подумала Ниса, охваченная внезапной паникой. – Как Стиви в малой гостиной…»

– Да иду я! Господи! – Ниса вцепилась в перила и шла так быстро, как только смела. При каждом шаге лестница вибрировала, грозя нарушить ее равновесие.

Однако Аманда продолжала лезть наверх. Что она делает, мать ее? Актриса еще не сняла промокшее от дождя пальто, на лицо налипли мокрые волосы.

– Идите вниз, черт возьми! – закричала ей Ниса.

Они встретились в восьми футах от пола. Аманда не давала ей пройти, пылая от гнева.

– О чем ты думала? Эта дверь не просто так заперта!

– Она не была заперта, – огрызнулась Ниса. – Почему вы, черт возьми, здесь? Подвиньтесь!

Аманда не шевельнулась. Напилась, что ли? Аманда не была особенно крепкой, но превосходила Нису и ростом, и силой, и сейчас она выглядела так, будто готова придушить ее.

– Я думала, ты в опасности, – наконец сказала Аманда, чеканя каждое слово. – Пожалуйста, сойди с лестницы.

Ниса стиснула зубы. Перекинула ногу через перила, затем другую, глубоко вдохнула и спрыгнула на пол. Она приземлилась на пятки, выровнялась и дождалась, пока Аманда, фыркая, спустится. Женщина казалась разъяренной, что совершенно не соответствовало ситуации. С Нисой ведь все в порядке! Она даже не на самый верх залезла – она же не чокнутая!

А вот Аманда вполне напоминала человека, способного столкнуть кого-нибудь и убить.

Они смотрели друг на друга до тех пор, пока Аманда не нарушила молчание.

– О чем ты, черт подери, думала, когда вломилась сюда? – требовательно спросила она, стягивая мокрое пальто. – Ты меня до смерти напугала.

– Я же сказала, замок был открыт. Я хотела послушать, какой здесь звук. Мне захотелось… петь.

Ее захлестнуло чувство утраты. Услышать собственный голос в этом прекрасном месте, будто вырезая новую комнату из воздуха. Здесь они все могли бы собраться в безопасности, защищенные Нисой и ее песнями, древней цепью, протянувшейся сквозь века, в которой Ниса была новейшим звеном, удерживавшим все на месте.

Но Аманда сломала цепь.

– Ты могла погибнуть, – шипела Аманда.

– Я не собиралась туда идти, – сказала Ниса, кивнув в сторону верхней двери. – Я же не дура.

– Я слышала тебя с улицы. Казалось, будто кто-то кричит!

Кричит? Правда? Ниса сжала кулаки, опасаясь, что сейчас ударит оскорбившую ее каргу.

– Где вы были?

– Ездила к Эвадне.

– И?

Аманда упрямо молчала.

Ниса протиснулась мимо нее и вышла в вестибюль. Аманда последовала за ней и наклонилась поднять навесной замок.

– Оставьте, – велела Ниса. – Может, кто-то хочет оставить ее открытой.

– Кто-то?

Аманда вставила замок на место и заперла ее, дернув засов, чтобы убедиться, что он надежно прикреплен к двери.

– Я не хотела тебя обидеть, – сказала она, успокоившись теперь, когда взяла инициативу в свои руки, – но то, что ты пела… меня испугало. Что это за песня?

– Кое-что из моих наработок. Старая мелодия, новый текст. Мой текст.

Аманда вздохнула.

– У тебя действительно великолепный голос. Наверное, всему виной акустика в башне. Или погода. Буря крепчает.

– Спасибо. – Несколько смягчившись, Ниса выглянула в окно. – Погода ужасная.

– Эвадна сказала, скоро пойдет снег, – уныло ответила Аманда. – Передали штормовое предупреждение для всей долины. Здесь может выпасть фут снега, если не больше.

Ниса перевела на нее взгляд, удивленная изменившимся тоном женщины. Аманда казалась подавленной, даже обеспокоенной. Из-за погоды? Но Аманда жила в сельской местности и, похоже, гордилась своей стойкостью. Нисе она как раз напоминала Эвадну Моррис, еще одну хитрую старую гарпию. Она склонила голову, решив забыть о ссоре в башне.

– Аманда, в чем дело? Она вам что-то сказала?

Аманда помедлила.

– Сказала, что электричество может пропасть на много дней. Похоже, она считает, что оставаться здесь – ужасная идея…

Аманда вроде собиралась продолжить, но посмотрела мимо Нисы, и та повернулась, чтобы узнать, что отвлекло ее внимание.

– Кто это сказал? Эвадна? – Холли вразвалку шла к ним от центральной лестницы. После душа волосы у нее были мокрые, на лице остались капли воды. – Привет, милая, – пробормотала она, остановившись рядом с Нисой.

– Она говорила с Эвадной, – сказала Ниса, ожидая, как отреагирует Аманда.

Холли посмотрела на Аманду.

– И?..

Аманда повторила то, что только что рассказала Нисе. Холли пожала плечами.

– Думаю, переживем, – сказала она. – У нас полно еды, дров, свечей и прочего.

– Может, нам нужен чеснок, – насмешливо произнесла Ниса. Неужели Холли не видела, что Аманда что-то скрывает? – И аконит… Или средство против собак, – прибавила она, за что Холли с укором посмотрела на нее.

– Слушайте, мы все равно сами по себе, – возразила Холли. – Просто не будем выходить. Хорошо бы после ужина устроить еще одну читку. Если пропадет электричество, почитаем при свечах. Элизабет Сойер все равно так бы и делала.

– Свечи очень льстят тем, кто в возрасте, – подколола Ниса.

Аманда демонстративно проигнорировала замечание и повернулась к Холли.

– Ты не видела Стиви?

– Наверное, он наверху, – сказала Ниса. – Зубы точит.

– Смотрите. – Аманда указала на окно. Белые хлопья размером с никель кружились на ветру, заметая подъездную дорожку. – «А ночью будет дождь», – могильным тоном произнесла она, проверяя, узнают ли остальные реплику, предвещавшую смерть Банко в шотландской пьесе.

Холли кивнула и медленно улыбнулась.

– «Уж он идет!»^[59]

Глава шестьдесят девятая

Стиви укрылся у себя в спальне. Плотно закрыв дверь, он сел на край кровати и уставился на свое отражение в зеркале напротив. Выглядел он изможденным, высокие скулы и глубоко посаженные глаза придавали ему осунувшийся вид, делая его старше. «Это все чертова пьеса». Зачем он вообще согласился играть роль демона, да еще и пса?

И тот бильярдный шар, катившийся по полу игровой комнаты… Стиви видел его так же отчетливо, как сейчас видел собственное лицо в зеркале. Если бы это был шар с восьмеркой, похожий на игрушечный шар судьбы, он бы хоть знал, что у призрака – или кто это был – есть чувство юмора. Но нет, проклятый шар попытался раскроить ему череп.

Он должен держать себя в руках, любым возможным способом погасить зарождающийся приступ паники, который выражался электрическим током под кожей, вкусом старых монет во рту.

Однако он не мог избавиться от мыслей об увиденном послании.

Входи.

Обхватив себя руками, Стиви принялся раскачиваться на кровати взад-вперед. Он не мог никому рассказать о том, чему стал свидетелем. Решат, что он спятил. Может, и правда спятил. Он сделал дыхательные упражнения, постарался очистить голову от мрачных мыслей и сосредоточиться на воспоминаниях о спокойной синей воде, зеленых деревьях, песне птиц. Всей той хрени, которой его учили.

Ничего не помогало. Его не покидало ужасное чувство, будто у него над головой нависла необъятная черная волна, готовая утопить его, если он это допустит.

«Прекрати, – думал он, раскачиваясь все быстрее в надежде опередить волну. – Прекрати, прекрати, прекрати, прекрати…»

Из последних сил он перегнулся через кровать и взял с пола сумку. Отыскал в ней пузырек с лекарством против тревоги, вытащил маленькую голубую таблетку, ногтем отколол крошечный кусочек. Проглотил всухую, затем схватил с прикроватного столика бутылку воды и попытался избавиться от горького послевкусия.

Скоро лекарство подействует. Зная это, он немного успокоился и закрыл глаза.

А что дальше? Ну да, Холли упоминала очередную читку сегодня вечером. Некоторое время назад его бы охватил ужас при мысли об этом, но сейчас он даже обрадовался. У него будет возможность извиниться перед Нисой и попробовать иначе представить свой финальный монолог – его любимые реплики в спектакле.

Я вытянусь, сделаю свое тело тонким, словно серебряная проволока,

И войду в следующую душу с табачным дымом —

Человек не узнает, что я там,

Угнездился между сердцем и ребрами, клубок тьмы,

Меньше воздуха…

Он не заметил, как вместо того, чтобы произносить слова про себя, стал проговаривать их вслух; знал лишь, что глаза его широко открыты и он смотрит на стену, где стоял комод. Подушек, которые он бросил на пол, чтобы спрятать дверцу от Нисы, там не было. Наверное, он отпихнул их ногами, когда ввалился в комнату. Он отчетливо видел дверь; ее крошечная латунная ручка сияла, словно солнце, на фоне темно-зеленой краски.

Он соскользнул с кровати и встал на колени перед ней.

Входи.

А вдруг летающий бильярдный шар таил в себе не угрозу, а приглашение и старался таким образом привлечь к себе его внимание?

Входи.

Погруженный в раздумья, он долго оставался на месте. Осталось ли сообщение там, на полу, где он мог найти его?

А если нет?

Что, если осталось, но его увидит кто-то другой? Ниса, конечно же. Что, если оно каким-то образом приведет ее сюда, к его маленькой дверце?

Он взирал на дверь с жаждой и трепетом. Как будто это был подарок в роскошной упаковке: вдруг сам подарок его разочарует? Дверца слишком маленькая, чтобы вести куда-либо, кроме крошечной каморки.

Наиболее вероятный исход: дверца ведет в детскую. Может, первый хозяин был извращенцем, хотя в таком случае глазок должен был бы находиться повыше.

Все равно в детской не было никого, кто оскорбился бы, если бы он туда заглянул. Стиви сжал пальцами крошечную ручку и потянул дверь на себя.

Глава семидесятая

Едва увидев Нису с Амандой, я сразу поняла, что они о чем-то спорили. Лицо Аманды покраснело, а золотисто-карие глаза Нисы потемнели, что ясно давало понять: она разозлилась или вот-вот выйдет из себя.

Но от новостей о грядущем урагане настроение как будто изменилось. Гнев Нисы, направленный на Стиви, обернулся сарказмом – добрый знак. А Аманда, видимо, вернулась к роли старейшины театра, приняла драматическую позу и процитировала «Макбета», перебросив через руку пальто, с которого капала вода.

Я посмотрела на Нису. Поняла ли она отсылку Аманды? Поняла: она уставилась на актрису с притворным ужасом, подняла руку и воскликнула:

– «Предательство! – Беги, мой Флинс, беги!»^[60]

– Неплохо, Банко, – похвалила Аманда. – Кто хочет выпить?

Не успели мы ответить, как с подъездной дорожки донеслось тихое гудение машины. Я выглянула в окно и увидела у крыльца пикап Мелиссы. Пассажирская дверь открылась, и она вышла в снежный вихрь, одетая в парку с капюшоном. Я удивленно распахнула входную дверь, и она поспешно вошла вместе с порывом ледяного ветра.

– Привет, Мелисса!

– Я не надолго, – заявила она, стягивая перчатки с покрасневших от холода рук. – Эйнсли говорит, вам лучше уехать. Я тоже так считаю. И Эвадна тоже. В кои-то веки мы все в чем-то согласны.

Упомянув Эвадну, она многозначительно посмотрела на Аманду. Та нахмурилась, и Мелисса повернулась ко мне.

– В Хиллсдейле погода сносная. На шоссе 9К чисто, его посыпали песком и солью. Вы без проблем доберетесь до Эштона, там есть парочка мотелей.

Я вежливо выслушала ее и покосилась на Нису. Та пристально наблюдала за мной. Она поймала мой взгляд и пожала плечами.

– Как думаешь, Холли? Выбор за тобой.

И Аманда, и Мелисса начали было спорить, но я их перебила.

– Послушайте… как я уже говорила, у нас полно еды и дров. Если пропадет электричество, зажжем свечи. Да и с чего вы взяли, что при такой скверной погоде ехать на машине менее опасно?

– Вы что, меня не слышали? – гневно повысила голос Мелисса. – Основное шоссе в норме, вы могли бы…

– Я хочу остаться. – Я натянуто улыбнулась. – Ценю вашу заботу, спасибо. Но все мы здесь взрослые люди, и у нас есть работа. А для репетиций нам свет не нужен, – продолжала я, представляя, как будут смотреться остальные в сиянии свечей, в окружении пения Нисы, похожего на трель серебристой птицы в полете. Этот опыт сблизит и свяжет нас, мы перенесем его в город, на публичное представление. Я посмотрела на Мелиссу. – Мы заплатили за то, чтобы жить здесь. Я добросовестно подписала договор об аренде, и Эйнсли без проблем обналичила мой чек. Не хочу болтаться в поисках какого-то паршивого мотеля, который открыт вне сезона. Я вообще сомневаюсь, что мы найдем такой так далеко на севере.

– Разве у вас нет богатых друзей около Эштона? – Судя по выражению лица Мелиссы, она явно думала, что я не просто дура, но и сумасшедшая. Она нетерпеливо теребила капюшон парки. – Вы могли бы остановиться у них. Здесь небезопасно, Холли. Для всех вас. В Хилл-хаусе годами творилось какое-то безумие.

Я собралась ответить, но замолчала. Она точь-в-точь повторила слова Джорджио. Я уставилась на покрасневшие руки Мелиссы, сжатые так, что янтарное кольцо улавливало свет одного из канделябров на стене, и камень пылал, словно зажженная спичка. Когда я посмотрела ей в лицо, она едва заметно кивнула.

– Спасибо, Мелисса. – Ниса встала рядом со мной и взяла меня за руку. – Мы очень ценим вашу заботу. Но с нами все будет в порядке.

Мелисса перевела взгляд с Нисы на меня, потом на Аманду. Не говоря ни слова, она промчалась мимо нас к двери на кухню. Я собралась последовать за ней, но она уже вернулась в главный вестибюль.

– У нас полно еды, – сказала я, решив, что она проверяла холодильник.

– И мы нальем воды, – вставила Аманда. – Там, где я живу, каждую зиму на день-два пропадает электричество.

– Если останетесь здесь, окажетесь в полном одиночестве. – Мелисса осмотрела вестибюль, задержав взгляд на главной лестнице. – Где ваш друг Стиви?

– Наверное, у себя, – сказала Ниса. – Ему нужно было передохнуть.

– Вы должны держаться вместе. Постарайтесь поддерживать огонь в камине.

Аманда изобразила кроличьи уши.

– Утром получилось не очень хорошо.

– Поддерживайте огонь, – повторила Мелисса, натягивая капюшон. – Если что-то произойдет, звонить в службу спасения бесполезно – если у вас вообще будет связь. У нас работает только полиция штата, а их посылают из окружного штаба. Чтобы добраться сюда, им потребуется не меньше часа. Это в лучшем случае, в хорошую погоду. Это не городская дорога, а Тру не станет здесь убирать снег, пока не минует буря. Вы можете застрять здесь на несколько дней. А то и на неделю.

– Ничего страшного. – Я улыбнулась, излучая уверенность. Все действительно было хорошо.

Ниса крепче сжала мою руку. Я посмотрела на нее; она ободряюще улыбнулась Мелиссе.

– Спасибо еще раз. Будьте осторожны на дороге.

Мелисса подняла палец, призывая нас молчать. Она запрокинула голову, будто прислушиваясь, и уставилась в потолок, слегка опустив веки, а когда широко открыла глаза, я увидела, что гнев уступил месту какому-то иному чувству, похожему на отчаяние.

– Значит, уже слишком поздно, – пробормотала она и пошла к выходу.

С удивлением и тревогой я наблюдала за ней. Думала, она будет настаивать на своем. Заметив, как она расстроена, я почти надеялась, что она станет настаивать.

Однако Мелисса открыла дверь и замешкалась совсем ненадолго, положив руку на тяжелую ручку. Свет вновь заиграл на янтарном кольце. Если притронуться к нему, обожжешься? Она тоже взглянула на кольцо, потом подняла голову и встретилась со мной взглядом. Ее губы не шевелились, но я снова отчетливо услышала ее слова, словно через наушники.

Слишком поздно.

Она поспешила вниз по ступенькам, через снежную круговерть, села в грузовичок и вскоре скрылась из виду за поворотом.

Глава семьдесят первая

Он ожидал обнаружить тесное, темное пространство. Не чулан, но, может, заколоченный дверной проем или систему вентиляции. Или же он должен был заглянуть в детскую.

Однако маленькая зеленая дверка явила ему нечто вроде длинного, узкого, прямого тоннеля, ослепительно яркого. Он даже прикрыл глаза рукой. Подождал, не исчезнет ли слепящий свет, не воцарится ли приятный, сотканный из теней полумрак.

Этого не произошло. Потоки света плыли по его векам, а сердце билось все быстрее и быстрее. Не в силах больше терпеть, он опустил руку и зажмурился от боли.

Тоннель – яркий прямоугольник в обрамлении обрывков фиолетовых обоев – никуда не исчез. Проход никак не мог превышать нескольких дюймов, самое большое фута, и наверняка выходил в детскую.

Но выглядел он больше. Тянулся на немыслимое расстояние, куда-то вдаль, где пульсировал опьяняющий водоворот света, словно черная дыра из мультфильма. Цвет выцветшей меди, прошитый зелеными и иссиня-черными прожилками, кричащий красный, напомнивший ему пролитое на скатерть вино. Игра цветов казалась на удивление яркой, словно в глубине двигались предметы, как кусочки цветного стекла или ракушек внутри калейдоскопа.

Прищурившись, он вдруг разглядел их в водовороте: крошечные человеческие силуэты – дети – и еще фигуры побольше в белом и темно-синем. Скатерть, словно красноватая рана, на изумрудно-зеленой лужайке, испещренной желтыми нарциссами и оранжевыми тигровыми лилиями. Он придвинулся ближе к дверному проему, прижал к нему лицо, желая стать ближе к ним, и ощутил тепло, как от летнего солнца.

Это не было игрой воображения. Крошечные человечки были реальными, они были живыми – он видел их как будто сквозь другой конец телескопа. Один ребенок был одет в красное. Размытые очертания второго не удавалось разглядеть. Желтая рубашка? Между ними носилась веселая точка. Еще один ребенок? Но столь маленькое дитя не смогло бы так быстро двигаться. «Собака», – подумал он. Как будто ожил один из его бумажных театров.

Стиви охватило непреодолимое желание схватить волшебную панораму, удержать ее в руках.

Он отодвинулся от проема и закатал рукав. Затем прижался к стене и просунул руку внутрь. У него были длинные руки и крупные кисти с очень длинными пальцами, однако, как ни старался, он все равно не мог дотянуться до фигурок, и, в конце концов, ему стало казаться, что он вот-вот вывихнет руку.

И вдруг, как это ни странно, его плечо проникло в тоннель сквозь маленький проем. Он думал, что поцарапает руку о деревянную раму, но ощутил лишь приятный жар, а обрывок обоев, будто поцелуем, коснулся его щеки. Но лицо оказалось прижатым к стене, и он больше не видел ярких фигур. Придется засунуть туда голову и шею.

Он вдруг почувствовал страшное изнеможение. Тело ломило, как после интенсивных занятий йогой. Он лежал на полу, ощущая боль в шее и глядя на уродливые обои с фиолетовым узором. Какая-то далекая часть его разума шептала, что все это неправильно, что у него наверняка галлюцинации; однако реальность, в которой он оказался, свидетельствовала об обратном. Зачем ему – зачем кому бы то ни было – добровольно оставаться здесь, в этом мире, почему бы не выбрать сияющий, едва доступный пейзаж, который он мельком увидел?

Стиви прислушался – из коридора не доносилось ни звука. Наверное, все сидят внизу или дремлют в своих спальнях. Он в безопасности.

Отдышавшись, Стиви двинулся дальше.

Глава семьдесят вторая

Когда за Мелиссой закрылась дверь, Аманда сказала:

– Да уж, подбодрила так подбодрила.

Ниса прерывисто рассмеялась, а я подошла к окну и выглянула. Победоносное чувство, охватившее меня, когда я выиграла спор с Мелиссой, уступило место неясной тревоге.

Слишком поздно.

Она мне угрожала? Я вспомнила, как чувствовала себя после обвинений Мэйси-Ли, когда мне казалось, что она пыталась вырвать у меня то, что по праву принадлежало мне.

В этот раз – нам, напомнила я себе. Успех моей пьесы зависел и от других. Я должна была успокоиться и успокоить их.

– Сейчас так холодно, что, если пропадет электричество, еду можно просто выставить на улицу, – сказала я, подавляя тревогу. Я подошла к входной двери и заперла ее на засов. – У нас куча фонарей. А еще свечей и спичек.

– Я видела в кладовке кувшины для воды, – вставила Ниса.

– И у нас полно вина, – прибавила Аманда. – Все основные пищевые группы.

– Так что судьбу группы Доннера^[61] не повторим, – сказала Ниса.

– Скорей уж группа бесчестья^[62], – заметила Аманда.

Я с улыбкой повернулась к ним и застыла.

В дверях в кухню стоял на задних лапах громадный черный заяц, намного больше виденных мною ранее. Изогнутыми передними лапами он напоминал богомола и скалился, выставляя напоказ длинные белые зубы и алый язык. Он не сводил с меня медно-оранжевых, цвета солнца при затмении глаз.

– Холли? – тихо спросила Ниса.

Я не успела ответить. Она тоже повернулась и закричала.

– В чем дело? – воскликнула Аманда. Круто развернувшись, она прижала руки ко рту. – О боже мой!

Ниса бросилась к лестнице, а Аманда – в противоположную сторону. Я же осталась на месте, не в силах пошевелиться от ужаса. Заяц подался чуть назад, будто задумавшись, а затем прыгнул прямо на меня.

Он ударил меня в грудь, повалил на пол, и я вскрикнула, ударившись головой. Но когда я попыталась столкнуть его с себя, то не смогла ухватиться за его мех – руки проходили сквозь него, как сквозь мокрые газетные страницы. Как бы сильно я ни боролась, чувствовала лишь влажное тепло, что-то желеобразное, размазанное по щеке. Я перевернулась на живот и накрыла голову руками, а его вес все давил на меня, становясь все сильнее, тяжелее, чем должно было весить существо такого размера, и я почувствовала, как внутри него движется что-то еще, что-то…

Меня окатил поток холодного воздуха, ошеломив не меньше, чем заяц.

– Пошел вон! – закричала Аманда. – Прочь!

Давящая тяжесть исчезла: с грохотом спрыгнув на пол, заяц помчался вон. Я села и увидела, как Аманда размахивает метлой. Видимо, она открыла и входную дверь. В дом залетал снег. В сине-белом дверном проеме заяц остановился и посмотрел на меня. Его силуэт казался четким, будто вырезанным из черной бумаги. Он повернулся и ринулся в темноту.

– Холли! Как ты?

Надо мной стояла Аманда с растрепанными волосами, по-прежнему сжимая в руках метлу.

– Вроде ничего, – дрожа, ответила я.

У меня болели локти. Я поднялась на ноги. Аманда закрыла входную дверь и взяла меня под руку. К нам подбежала Ниса.

– Холли! Холли, ты…

Спотыкаясь, я прошла мимо нее и присела на нижнюю ступеньку центральной лестницы. Вытерла руки о джинсы, с содроганием вспоминая ужасное влажное прикосновение зайца. Провела рукой по щеке, опасаясь обнаружить склизкий осадок. Но кожа оказалась сухой, прохладной из-за ворвавшегося с улицы холодного воздуха. Посмотрев на руки и на то место, где я вытерла их о джинсы, я ничего не увидела.

«Фетч, как и говорил Стиви», – борясь с тошнотой, подумала я.

Ниса рухнула на ступеньку рядом со мной и взяла мою руку обеими руками.

– Ты уверена, что все хорошо? Мать его, как он вообще сюда залез, черт бы его побрал?

– Через кухню. – Аманда указала метлой в дальний конец вестибюля. – Когда я побежала за метлой, обнаружила, что задняя дверь открыта. Это она ее открыла… Мелисса.

Ниса подняла голову.

– А я-то думала: что она, черт возьми, там делала.

– Впускала зайца. – Аманда подошла к входной двери, закрыла и заперла ее.

– Но зачем?

– Потому что она ведьма, – сказала Аманда. – Они все ведьмы. В доме Эвадны был какой-то алтарь. Она сказала, что мы должны покинуть Хилл-хаус. По правде говоря, она мне даже приказала. Они с Эйнсли и Мелиссой… они что-то задумали. Эти кольца… – Она посмотрела на меня, будто осознав что-то. – Ты к ней ходила, Холли. Говорила с ней. А что, если Хилл-хаус – дом их колдовской общины, или как это называется у ведьм? Вот почему они хотят, чтобы мы уехали. Пытаются отпугнуть нас.

– Что ж, у них получается, – сказала Ниса, гладя меня по волосам.

– Нет. – Я вынудила себя улыбнуться. Просто сидя на месте, ощущая над собой и вокруг твердые ступеньки, я почувствовала, как укрепляется моя воля. Черта с два я позволю Эвадне и ее тварям – зайцу, фетчу или кому бы то ни было еще, – испортить мою пьесу. – Со мной все в порядке, отделалась легким испугом. Но думаю, вы правы, Аманда. Эвадна, Эйнсли и, наверное, Мелисса тоже – они пытались напугать нас.

– Но какой в этом смысл? – сказала Ниса. – Эйнсли сама сдала тебе Хилл-хаус.

– Потому что ей очень нужны деньги. – Я уставилась на входную дверь, радуясь, что Аманда заперла ее на засов.

– Может, это афера, – задумчиво проговорила Ниса. – В интернете все равно нет отзывов на этот дом. Надолго здесь никто не задерживается. Так что она просто берет деньги и прикарманивает их?

Аманда стукнула метлой по полу, чтобы привлечь наше внимание. Дождавшись, когда мы с Нисой поднимем глаза, она продолжала тем властным голосом, который я помнила по пьесе «Кто сильнее»; ее глаза сверкали, словно она стояла на сцене, а не в вестибюле с растрепавшимися волосами и потекшим из-за снега и ветра макияжем.

– Вы меня не слышали? Они ведьмы – настоящие ведьмы. Я же говорю, здесь собирается их община или кто-то еще. Да, Эйнсли нужны деньги, но остальным не нравится, что она сдает дом. «Это опасно» – так сказала мне Эвадна. Вот почему Мелисса приглядывает за нами, пока мы здесь, а Эвадна пытается нас отпугнуть. Вы не можете этого отрицать, – резко заявила она, когда я собралась возразить. – Каждый из нас стал свидетелем чего-то странного, даже сверхъестественного. А вдруг все это было настоящим? Между этими тремя идет какая-то борьба, а мы всего лишь сопутствующий ущерб.

Аманда замолчала, запрокинув голову, словно в ожидании аплодисментов. Минуту спустя она посмотрела на нас.

– Ну?

– Ладно, – сказала я, – но все-таки… что нам делать? Я не собираюсь уезжать.

– Я тоже. – Меня удивил решительный тон Нисы. – Этот дом… он действительно выносит на поверхность что-то сокрытое внутри нас. Даже Стиви в малой гостиной… Это было странно, но ты права, Холли. Наконец он придумал что-то жутковатое для пьесы. Для нас. Вот увидите, Аманда, – продолжала она. – Пока вас не было, я читала за вас ту сцену Томасина и Элизабет… И Стиви прямо притянул к себе внимание. Он прошиб меня, – прибавила она. – И да, было страшно. Это одно из тех мест, о котором Стиви беседует со своими друзьями-язычниками, – тонкое пространство, в котором можно достичь того, что обычно недоступно. Думаю, именно это вдохновило Стиви. И меня. Вот почему Эвадна и другие хотят выгнать нас из Хилл-хауса – не хотят делиться им и пытаются напугать нас, заставить уехать. – Она крепче стиснула мою руку. – Но я не уеду. Здесь мой голос звучит лучше, чем когда-либо.

Лицо Нисы побледнело, но ее глаза сверкали. Она подняла голову и запела:

По шее у меня побежали мурашки. Она поменяла слова. Ее голос тоже казался иным – намного глубже, будто его пропустили через музыкальную программу Стиви.

Я еще никогда не видела такого выражения у нее на лице.

– Хватит, Ниса, – прошептала я.

– Это просто песня, – пробормотала она. Слова растворились в паривших над нами тенях. Она отняла руку.

– Больше похоже на заклинание, – сказала Аманда. – Между прочим, я только за. – С метлой в руках она сама походила на ведьму. – Клин клином вышибают. Мы здесь для того, чтобы работать над пьесой Холли – пьесой про ведьму, – продолжала она. – Все равно что репетировать «Гамлета» в настоящем замке. Реклама будет потрясающая. Скажите, что я не права.

– Я не считаю, что вы не правы. – Я тщательно подбирала слова. Пение Нисы, шок от нападения зайца, признание Аманды в том, что она верит в ведьм, – я начинала чувствовать себя так, словно приняла наркотики. Как будто больше не могла доверять собственным чувствам.

Но эта мысль быстро отступила, вытесненная другой. Громче, сильнее. Она настаивала, что нет ничего важнее, чем быть здесь, сейчас, с друзьями и этой пьесой. Во мне боролись два противоположных чувства, и от этого меня мутило.

Я сделала протяжный вдох и рывком поднялась со ступеньки, окинув взглядом вестибюль вокруг нас. Свет с улицы больше не проникал в окна. Темное пустое помещение напоминало пещеру. Из-под бессчетного множества закрытых дверей просачивалась чернота, а боковые коридоры были похожи на тоннели метро, невероятно длинные, уводящие все дальше во тьму. Снаружи завывал ветер, гремя оконными рамами, по стеклу стучали хлопья мокрого снега.

Я подошла к окну и выглянула на улицу. Веранду уже покрывало несколько дюймов снега. Наши с Амандой машины напоминали огромных белых зверей, притаившихся на подъездной дорожке. Я посмотрела в сторону леса за ними и оцепенела.

Между деревьями двигался размытый серебристый столб света, вращаясь, словно огромное веретено, которое поворачивали невидимые руки. То же вращающее привидение, которое я видела раньше.

Я хотела закричать, показать его остальным. Но стоило мне поднять руку, как столб разлетелся на мириады световых точек, растворившихся во тьме, словно искры, теперь неотличимые от бури.

Глава семьдесят третья

– Кто-нибудь видел Стиви?

Я вздрогнула, когда ко мне сзади подошла Ниса. Знала ли она, на что я смотрела?

– Нет.

Я быстро отошла от окна, отметив про себя тусклое свечение на лестничной клетке второго этажа. Наверное, Стиви оставил дверь в спальню открытой.

– Пойду найду его. – Ниса пошла за мной и наклонилась, чтобы прошептать мне на ухо: – Ты гений, милая, никогда об этом не забывай. Я так рада, что мы здесь.

Коснувшись губами моей щеки, она отодвинулась и направилась к лестнице. Я улыбнулась ей вслед. Все-таки она понимала, чего я хочу здесь добиться. Мрачное заклинание, наложенное на меня увиденным снаружи, было снято.

Аманда так и стояла посреди вестибюля с метлой в руках, поджав губы, как будто не понимая, как та оказалась у нее. Встряхнувшись, она посмотрела на меня.

– Давай-ка разогреем ужин? Пока есть электричество.

Я услышала шаги Нисы на втором этаже, скрип открывающейся двери.

– Хорошая мысль, – согласилась я, и мы вместе отправились на кухню.

Глава семьдесят четвертая

Ниса быстро поднялась по широкой лестнице, но на подходе к площадке помедлила. Вернулось воспоминание о резном изображении – женщина, на которую охотились, как на зверя, – и она плотнее сжала рукой перила. И тот ужасный грохот, напоминавший автомобильную аварию. Внизу молочный свет, отражавшийся от снега на улице, размывал очертания мебели, дверей, стен, пока все они не скрылись в сизоватой дымке. По лестнице пролетел сквозняк и скользнул в рукава слишком большого свитера Стиви. Ниса задрожала. Надо вернуть ему свитер, небось, пригодится этому тощему привидению.

Она вспомнила все те моменты, когда они лежали в постели бок о бок и Стиви наслаждался теплом ее тела, запустив руку в ее кудряшки. Этому конец, подумала она, особенно пока они все вместе и заняты делом. Она бы отказалась и от Стиви, и от чего угодно, лишь бы вновь услышать свой голос таким, каким он был в башне.

Страхи растаяли так же быстро, как появились. Этот дом так прекрасен, даже сейчас, в ночи. Особенно сейчас. Какую цитату приводил ей Стиви, когда она утверждала, что его друзья-язычники нерациональны? Что-то про то, как истинный интеллект выражается в умении держать в голове две противоречащие друг другу идеи одновременно.

Именно это она делала сейчас. Они все это делали.

Она пошла дальше и добралась до лестничной клетки. Несмотря на отсутствие окон, в коридор каким-то образом проникал тот же странный свет, но здесь он был мягче, словно лунные блики на темной поверхности пруда. Она осторожно миновала спальню Аманды и комнату, в которой жила с Холли, и приблизилась к спальне Стиви. Ковер приглушал ее шаги.

Как и у них, дверь в его комнату была закрыта. Ниса вновь помедлила, прислушиваясь. Изнутри не доносилось ни звука. Может, он надел наушники и слушал свою запись. Или задремал. Она подняла руку, чтобы постучать, но передумала, глядя на его мешковатый свитер, на поношенный край своей короткой юбки. Сначала надо переодеться во что-нибудь красивое. Напомнить ему, что он упускает, хоть она и не собиралась снова прыгать к нему в постель.

Ниса поднесла руку к лицу. От мягкой шерсти свитера все еще исходил запах едкого пота Стиви и теплые ароматы пряного лосьона после бритья и марихуаны. «Ох, Стиви», – подумала она и опустила руку. От Холли пахло слаще – мускусом, солью и жженым сахаром. На губах Холли вкус вина, а ее кожа пылает от жара самой Нисы.

Откуда-то издалека донесся звук. Щелчок, а вслед за ним тихое гудение и поющий голос. Это была та же песня, о которой она думала раньше, когда нашла в башне пустую коробку из-под кассеты. «Сестра Европа».

Ниса резко повернула голову и уставилась в конец коридора, где из-под последней двери сочилась полоска серого света. Днем она видела, как Холли закрыла дверь в детскую, с облегчением слышала щелчок щеколды.

Теперь же ее охватило острое, электризующее желание пойти туда, открыть дверь и ворваться в комнату. Иногда она чувствовала себя так на сцене, когда смотрела на устремленные вверх лица: на написанные на них жажду и экстаз, восторг или желание, которые разожгла сама Ниса, в которые она хотела бы нырнуть, и пускай ее поглотит это море томления. Конечно, она никуда не прыгала – на фолк-концертах не бывает танцполов.

А в детской некуда лететь.

Пение прекратилось. Или, может, оно ей лишь померещилось? Она испуганно попятилась прочь от двери Стиви и поспешила к себе в комнату. Войдя, включила свет. Уродливое, чересчур яркое свечение лампочек накаливания, скрытых дешевыми абажурами, запахи шампуня и духов Холли – жасмин и табак – успокоили ее. Она вспомнила, что решила принарядиться, прежде чем идти к Стиви. Ниса привезла свою любимую винтажную тунику из пурпурного бархата с серебряной вышивкой и кисточками на рукавах. Стянув свитер Стиви и бросив его на пол, она надела тунику, черные легинсы и пурпурные сапожки из искусственной кожи.

Она оглядела себя в зеркале, нанесла капельку румян и подкрасила губы нежно-розовым блеском. Она даже не помнила, зачем взяла утром помаду Аманды. Никто и не заметил, кроме, разве что, самого дома. Может, в этом все дело? Она причесалась, хотя как бы она ни приглаживала свои черные кудряшки, они все равно упруго подскакивали вверх, и прыснула на шею духи с ароматом сирени и фрезии.

Отвернувшись от зеркала, она постояла на месте, затем выглянула в окно. На стекло налипли комья снега. Сквозняк развевал занавеску, и Ниса смотрела, как ветер гнет березы, а с них сыплются на землю белые комья. Среди деревьев что-то шевелилось. Мальчишка? Заяц? Нет, всего лишь ветка болиголова, подскочившая вверх, сбросив гнет снега. Ниса прижалась лицом к окну, такому холодному, что стекло затянул слой льда. Она осмотрела землю внизу, но все вокруг замерло, лишь ее дыхание затуманивало стекло, будто рисуя призраков.

Удовлетворенная, она отошла от окна, подняла с пола свитер Стиви и, не выключив свет, вернулась к его двери.

Изнутри по-прежнему не доносилось ни звука. Как правило, Стиви не надевал наушники, прослушивая и редактируя записи. Порой казалось, будто у него за дверью настоящая вечеринка. Иногда так и было.

Но не сейчас. Наверное, с головой ушел в работу. Или спит.

– Стиви? – тихо позвала она, тот не ответил. – Ужин готов, не хочешь спуститься?

По-прежнему никакого ответа. Она постучала по дереву и повысила голос.

– Эй, Лидделл, пора бухать! Все уже внизу!

Бросив взгляд себе под ноги, она заметила, что под дверью сияет яркий свет, будто мигавший разными цветами. Фильм он, что ли, смотрит? Скачал перед отъездом?

Ниса приоткрыла дверь и заглянула внутрь. По кровати была разбросана одежда, среди мятых одеял валялась пустая сумка. Закрытый ноутбук лежал на подушке. Лампа на прикроватном столике была выключена.

Но в дальней части комнаты за кроватью колыхался калейдоскоп света и тени, похожий на лавовый светильник. Исходил он, похоже, от пола, а кровать скрывала его источник. Телефон? Какое-то приложение? Может, он действительно сидел там в наушниках.

Она опять постучала и громко позвала его, открыла дверь пошире и вошла.

– Стиви! Пойдем, мы…

Обогнув кровать, она быстро нашла его: Стиви лежал на полу около комода, который отпихнул в сторону. Голова была вывернута так, что она не могла как следует разглядеть его. Он упал? Поранился?

– Стиви? – испуганно позвала она. Свитер выскользнул из ее рук и упал на пол.

Тогда он заметил ее и выкрикнул что-то неразборчивое, выгнувшись, чтобы отодвинуться от стены.

Чем он там, черт возьми, занимается?

Она вспыхнула, потом похолодела от стыда: наверное, она его застукала, когда он мастурбировал. Ниса попятилась к двери, а он вскочил на ноги, схватил сумку и швырнул ее к стене за собой.

Сумка упала рядом с комодом, и в комнате потемнело. Однако перед этим Ниса разглядела источник ярких цветов: крошечную дыру в стене прямо над полом. Стиви пнул сумку, плотнее прижав ее к стене, и свет погас.

Подняв голову, он уставился на Нису. Она не могла как следует разглядеть его лицо, но в нем не было ни тени смущения или стыда. Скорее, Стиви выглядел злым и как будто что-то скрывал. Может, был под кайфом? Зрачки сузились, под глазами темные круги.

Она указала на то место, где еще несколько секунд назад мигал свет.

– Что… что это было?

– Ничего! – Спотыкаясь, он пересек комнату и с силой вытолкнул Нису за дверь. Она вскрикнула – его ногти впились ей в руку, когда он схватил ее. – Пошли отсюда!

Ниса попыталась вырваться, но он оказался сильнее.

– Но что это было? – настаивала она, пока он тащил ее по коридору. – Тот свет? Где-то пожар?

– Нет никакого пожара! – Его лицо исказилось, как в той сцене с Томасином и Элизабет. Это был не Стиви, а нечто не от мира сего. «Как тот заяц», – с нарастающим ужасом подумала она. – Какого черта ты просто так вломилась?

– Я стучала! Я тебе кричала, ты…

– Я занимался йогой.

– Йогой? – недоверчиво переспросила она.

– Заткнись! Пошли уже!

Они дошли до лестницы. Стиви вцепился в стойку перил, не давая ей вернуться к нему в комнату.

– Пошли уже, – более спокойным тоном повторил он.

Она ждала, что он объяснит, извинится или рассмеется. Но он, тяжело дыша, стоял на месте. Смотрел на нее, но как будто не видел. Ниса прикусила губу. Стиви отличался чрезмерной чувствительностью, что угодно могло спровоцировать такое его поведение. Может, покурил что-то посильнее травки или, бог его знает, принял психотропные, решив, что от этого его игра станет лучше. Это, мать его, вполне в духе Стиви.

Она вновь устремила взгляд в сторону его спальни. Откуда ни возьмись ее накрыло то самое электризующее желание, будто под кожей пульсировал низкий разряд. Беспокойство из-за странного поведения Стиви уступило место жадному любопытству, столь же неудержимому, как желание выпить или покурить.

– Прости, что вломилась к тебе, ладно? – Она ущипнула его за рукав. – Я принесла твой свитер, думала, ты замерз. Но я его уронила…

Она одарила его извиняющейся улыбкой, сделав вид, что смотрит на стену, на пол, куда угодно, кроме истинной цели: двери в комнату Стиви. Она слишком хорошо его знала: он что-то скрывал. Но что?

«Что он там прячет?»

– Не беспокойся, – наконец ответил Стиви. Только на него это похоже не было. Как будто кто-то притворялся им. «Как будто роль Стиви играет актер», – подумала она, хотя это казалось безумием. Актер, играющий самого себя.

– Ну, ладно. – Она перевела взгляд на него и улыбнулась. Актриса в роли Нисы. – Пойдем вниз, нас ждут за ужином. Недавно приезжала Мелисса, говорила про сильную бурю. Все считают, нам лучше уехать.

– Я не уеду.

Он говорил все тем же почти автоматическим голосом, но теперь смотрел на нее как-то угрожающе. Как будто хотел причинить ей боль, если она попытается заставить его уехать. Правда, что ли?

– Никто не уедет, Стиви, – заверила она и, протиснувшись мимо него, пошла вниз. – Мы все согласны. Наконец-то у нас прорыв. Может, сегодня в малой гостиной мы с тобой что-то нащупали.

– Хорошо, – сказал он. – Приятно так думать. – Он шел рядом с ней, держась за перила, как будто боялся потерять равновесие, сопровождая ее. Глубоко вдохнул, выдохнул. – Ух, я и впрямь проголодался.

Вдруг он снова стал похож на себя. Ниса сделала еще несколько шагов, сохраняя спокойное выражение на лице, и ровным голосом спросила:

– А что за свет был у тебя в комнате? На полу?

– Просто приложение на телефоне. Я медитировал.

– Я думала, ты занимался йогой.

– Это одно и то же.

Она кивнула, стараясь почувствовать облегчение. Когда он выпьет пару бокалов, надо будет спросить, не принял ли он чего-нибудь. Может, потом поделится с ней. У себя в комнате, где они вместе посмотрят световое шоу.

Они дошли до конца лестницы. Стиви выглядел рассеянным. Посмотрел на кухню, где веселый желтый свет прорезал темноту, и отвернулся в другую сторону.

– Сейчас вернусь, – сказал он и поспешил в другое крыло, где сквозь темные окна проникал лишь синеватый отблеск снега. – Встретимся в кухне.

Ниса проводила его взглядом.

«Врет».

В заднем кармане его джинсов она заметила телефон. Он не поднимал его с пола. Телефон все время был на месте. Свет исходил из какого-то другого источника. За стеной какой-то чулан?

Обуреваемая гневом, она вонзила ногти в ладони. Зачем он солгал? Что он от нее скрывает? Что-то особенное, нечто прекрасное. Они всем делились друг с другом, у них всегда было столько общего. Они с Холли такие разные: Холли приземленная и амбициозная, часто слишком упертая. А вот Ниса и Стиви оба такие непостоянные, их настроение склонно меняться со скоростью света.

Особенно здесь.

У них никогда не было тайн друг от друга. Так почему он сейчас что-то скрывает?

Позже она сама все узнает. Она тоже заслуживала тайну.

Глава семьдесят пятая

Он бросился в бильярдную, чуть не споткнувшись о свернутый ковер у самой двери. Света едва хватало, поэтому он включил фонарик на телефоне и ощупывал стену, пока не нашел грубую вмятину, оставленную ударом бильярдного шара. Он стряхнул гипсовую крошку с пальцев, провел лучом фонаря по полу. Вот оно, послание, белое, словно иней на темных деревянных половицах.

ВХОДИ

Настоящее. И дверь тоже настоящая, и мистические лучи, сиявшие за ней.

ВХОДИ

Это послание адресовано только ему. Не Холли, не Аманде и уж точно не Нисе.

Убедившись, что он все еще один, Стиви стер ногой слово, наклонился и протер рукавом оставшийся бледный смазанный след. Ну и сучка же эта Ниса, надо же было так ворваться в его личное пространство! Она знала, что он что-то нашел, видел это по тому, как эта паршивка осматривала его спальню.

Ну хотя бы послания больше нет. С вмятиной в стене он ничего не мог поделать, но ее наверняка никто не заметит. А если заметят, он сделает вид, что ничего не знает. Это место – как комната смеха; здесь постоянно обнаруживается что-то странное.

Однако настоящую красоту обнаружил только он. Он жаждал вернуться к себе в комнату, протянуть руку в тоннель к тем крошечным зачарованным фигурам, увидеть, как они падают ему в ладонь. Он бы никогда не причинил им вреда. Он бы защитил их – или, что еще лучше, протиснулся бы в проход и присоединился к ним, уменьшаясь до тех пор, пока сам не стал бы сверкающей искрой. Там он будет в безопасности.

Раньше он нигде не чувствовал себя настолько защищенным.

Сегодня он закроет дверь на ключ и подопрет ее прикроватным столиком, чтобы Ниса опять не ворвалась к нему. Впрочем, пока что нужно убедиться, что ни она, ни кто бы то ни было еще не подозревают о его находке.

Он повернул назад и пошел к остальным.

Глава семьдесят шестая

– Накрою стол, – объявила Аманда, оставшись в кухне вдвоем с Холли.

Мокрое пальто она повесила в гардеробную, метлу положила на место. Бросив взгляд в зеркало в столовой, на секунду задумалась, не пойти ли наверх переодеться, но решила этого не делать. Пригладила волосы, поправила свитер. Выглядела она хорошо, даже достойно, несмотря на пугающую встречу с Эвадной.

А может, благодаря этой встрече. Теперь, удачно вернувшись в Хилл-хаус, она чувствовала странную солидарность с Эвадной, чьи предупреждения показывали, что она относилась к Аманде серьезно, возможно, даже доверяла ей. Если Эвадна и ее прихвостни на самом деле ведьмы – а Аманда готова была в это поверить, – что с того? Эвадна ясно дала понять, что думает о безответственном решении Эйнсли сдавать Хилл-хаус внаем. В дальнейшем Аманда учтет это.

Но страха она не испытывала. Актриса не могла представить себе, чтобы Эвадна сплетничала о ней с Эйнсли и Мелиссой, как делали эти детишки. Стальная манера поведения Эвадны напомнила ей Элизабет Сойер, после того как ведьма признала собственную силу.

«Это я тоже могу использовать», – подумала Аманда, вспомнив, как Эвадна постукивала пальцем по янтарному кольцу. Эту деталь можно было бы добавить к ее образу.

Ее все еще беспокоило то, как остальные шептались о ней, но она заставила себя не думать об этом. Эти молодые люди ей в дети годятся. Она не собиралась прощать их за молодость – лучше бы присвоила ее себе, – но знала, что, если начать ставить палки в колеса коллегам, это запросто может плохо кончиться. Стиви перетянет все внимание на себя; возможно, Ниса тоже, но только если Аманда им это позволит. У нее на несколько десятков лет больше опыта, чем у них. Дай ей сцену, пусть даже импровизированную, в старом, шатком доме, и она знала, что делать.

Актерская игра требовала безопасного пространства внутри большого мира, где царили бы тишь и благодать: Аманда знала, что эту роль играет Хилл-хаус.

Знала она и то, что Холли с ней солидарна. Столь многое зависело от этих нескольких драгоценных дней и публичного выступления, которое последует за ними. Им обеим полезно было ненадолго заняться чем-нибудь, не требовавшим умственных усилий – разогреть ужин, зажечь свечи, – прийти в себя после шока, вызванного нападением зверя. Хотя сейчас сама Холли, похоже, уже оправилась. Могли ли кролики – зайцы – быть переносчиками бешенства?

Но он ее не кусал, просто сбил с ног.

И все же… разве можно ожидать такого от дома, арендованного на короткий срок? Аманда открыла шкаф и помедлила.

– Холли, ты в порядке? Тот заяц…

– Все хорошо, спасибо. – Холли выдавила из себя улыбку, пока снимала фольгу с лазаньи, которую оставили вчера Мелисса и Тру.

«Храбрится, – подумала Аманда. – Хорошая девочка».

Они хорошо понимали друг друга, понимали, что нужно продолжать работу над пьесой. Она улыбнулась в ответ и порылась в шкафу среди ворохов белых салфеток и скатертей. Наконец нашла яркие виниловые подставки для столовых приборов. Вытащила и осмотрела их, поморщилась от затхлого запаха.

Чистые, просто давно не использовались. Она подняла одну из них: знакомый яркий цветочный узор, популярный в восьмидесятые, – «Маримекко». Кричащие маки – красные, черные, желтые. Винил легко отмыть от пятен. Она рылась дальше, пока не нашла четыре полотняные салфетки в тон, и расстелила их на столе в столовой, затем поставила тарелки, положила столовое серебро и фонарики. На улице ветер колотил по стенам и окнам, веранду заносило снегом. Однако свет еще не начал мигать, а лазанья Тру Либби, которую Холли разогревала в духовке, пахла восхитительно.

Но за пределами ярко освещенной кухни таился во мраке весь остальной дом. Если Аманда позволяла себе выглянуть из этой комнаты, то чувствовала его, будто он был пауком, готовым к прыжку. «Свет, – подумала она, – нужно больше света».

Она прошла мимо Холли в кладовую, где нашла коробку свечей из пчелиного воска и спички. Свечи она поместила в тяжелый хрустальный подсвечник, который поставила на обеденный стол, зажгла их и вдохнула медовый аромат. Даже с включенными лампами света не хватало, хотя свечи бодро пылали. Аманда задержала на них взгляд, сожалея, что их мало.

Она мрачно подумала, что разогнать здешний мрак не в силах был бы даже ряд софитов. Но она не позволит темноте вогнать себя в уныние. Как бы поступила Элизабет Сойер? Заключила бы союз. Боролась бы.

Она вернулась в кухню – Холли как раз достала из духовки лазанью и чесночный хлеб.

– Пахнет божественно! – воскликнула Аманда, откупоривая бутылку вина. Наполнив два бокала, она протянула один Холли. – «Дайте им хороший кусок говядины да добрый меч в руки, – и они будут жрать, как волки, и драться, как дьяволы»^[63].

Холли рассмеялась, вытерла руки о джинсы и взяла бокал.

– Как насчет вегетарианской лазаньи, будем жрать, как актеры, а потом, когда закончим, сыграем дьяволов?

– Сойдет, – ответила Аманда и стукнула бокалом о бокал Холли. – Я только капельку, – заверила она, указывая на бокал. В котором, по правде говоря, было больше капельки, но день выдался очень долгий. – Я бы с радостью устроила читку после ужина.

– Великие умы мыслят одинаково. О, я, кажется, слышу Нису. – Холли наполнила третий бокал и вышла в столовую. – Ниса, вот ты где! Я уже собиралась тебя искать.

Аманда вышла следом и выставила на стол лазанью, наблюдая, как Ниса спешит к ним.

– А где Стиви? – спросила она.

– Сейчас подойдет. – Ниса помрачнела, но тут же взяла бокал с вином и улыбнулась подруге. – Пахнет замечательно, Холс.

Холли разложила еду по тарелкам, Аманда принесла чесночный хлеб. Ниса стояла у двери, потягивая вино и пристально вглядываясь в темный вестибюль. Она выглядела иначе, чем час назад, – принарядилась к ужину, – и Аманда пожалела, что не поступила так же.

Похоже, Холли вообще не заметила усилий Нисы. Может, она надела винтажную пурпурную тунику и стильные сапожки специально для Стиви? Гм… Но в Нисе изменилась не только одежда. Она как будто прикидывала, как лучше привлечь или, наоборот, отвлечь внимание, стоя на пороге между озаренной сиянием свечей столовой и густеющими тенями в холле. Не столько обворожительная, капризная юная артистка, сколько хитрая дива. «Рыбак рыбака видит издалека», – подумала Аманда и поставила пустой бокал на место Стиви.

Вскоре он объявился, бледный и растрепанный. Аманда ощутила немилосердный укол злорадства. Все говорили, как Стиви прекрасно проявил себя, репетируя одну из их крупнейших совместных сцен без Аманды. Если сейчас он выбился из сил, возможно, позже, когда они снова сядут репетировать, он выступит неважно.

– Прошу прощения, – сказал он, проводя рукой по длинным волосам, – потерял счет времени.

Он промчался мимо Нисы – если она наряжалась для него, то он, как и Холли, ничего не заметил, – сразу сел за стол и налил себе вина. Сделал большой глоток и заметил укоризненный взгляд Аманды, присевшей рядом.

– Простите, – повторил он, поставил стакан и подождал, пока Холли и Ниса тоже сядут, словно прилежные дети, которых отругали.

– За пса-дьявола, – провозгласила Аманда, подняв бокал перед его изнуренным лицом. Она будет вести себя достойно или по крайней мере делать вид.

Стиви с опаской глядел на нее. Холли и Ниса тоже выпили за него, но он не поднял собственный бокал.

– За пса-дьявола!

Аманда допила вино. Стиви продолжал молчать. Она налила себе еще и снова подняла бокал.

– «Но вот беда: взбесилась тварь и друга покусала, – произнесла она. – Наш добротворец жив-здоров, а околела псина»^[64].

Ниса рассмеялась, но Стиви холодно посмотрел на нее. Аманда пожала плечами.

– Немного легкомыслия, Стиви, чтобы развеять мрак. – Она потянулась через стол к кастрюльке. – Еще лазаньи, Стиви? – спросила актриса, хотя он еще не прикоснулся к своей порции. Однако он кивнул, и Аманда положила немного ему на тарелку. – Слышала, ты сегодня днем сыграл фантастически, – продолжала она доверительным тоном, убедившись, впрочем, что он обратил внимание на ее резкий взгляд. – По-настоящему погрузился в роль. Я так поняла, Ниса несколько удивилась? Благодаря этому я по-новому взглянула на некоторые аспекты сценария, о которых раньше не задумывалась.

Холли вскинула брови.

– Например?

– Например, опасность, которую Томасин на самом деле представляет для Элизабет. В оригинале пес иногда играет комическую роль. Но в те времена люди действительно верили и в ведьм, и в демонов. Потому-то и казнили настоящую Элизабет. Шекспир скончался всего за несколько лет до этого. Возможно, и он в это верил, когда писал шотландскую пьесу.

– Сомневаюсь. – Стиви приступил к лазанье. – Честное слово, какой идиот верит в ведьм?

– Ну, ты, например, – не без злости заметила Ниса.

– Это не значит, что Шекспир в них верил.

– Тебе лишь бы поспорить.

Аманда перебила их, пока они окончательно не поругались.

– В данном случае я готова допустить их существование. – Она заговорила низким, хриплым голосом Элизабет. – «И в сей сумеречной тьме мира, когда повсюду расцветает грех, а милосердие угасает, нас повсюду окружает зло, что творят ведьмы и их пособники».

– Это не из моей пьесы, – сказала Холли.

– Нет. Это из «Молота ведьм», – сказал Стиви и повернулся к Аманде. В глазах его светилось восхищение. – «В силу известного договора, следуя указанию бесов, ведьмы условливаются между собою, кто из них будет наводить порчу, а кто будет устранять ее, чтобы с тем большей легкостью затуманить чувства простодушных и увеличить их неверие».

– Правильно! Правильно! – Аманда подняла бокал. Теперь Стиви на ее стороне. – За союз между ведьмами и демонами!

Все выпили, настроение сразу улучшилось. Снаружи завывал ветер, и от порывов содрогались стекла. Тяжелый снегопад скрыл мир за пределами Хилл-хауса, замаскировал деревья и дорогу под слоем свинцово-серого цвета.

Но здесь они были в безопасности, и Аманда позволила себе насладиться сиянием свечей и братством, которое сама сотворила. Как Элизабет, подумала она и улыбнулась про себя. Как хозяйка на пиру, она развлекала их историями и следила, чтобы у каждого был полный бокал.

Холли открыла вторую бутылку, затем третью. Все пили много, и Аманда не волновалась, что она одна пускается во все тяжкие. Ради всего святого, им нужно было выпустить пар! Хоть на какое-то время расслабиться. Они это заслужили.

По крайней мере она заслужила. Аманда подлила себе вина.

Примерно час спустя разговор вновь вернулся к таинственным событиям дня. На сей раз они пришли к выводу, что стали участниками истории, которую в течение десятков лет будут рассказывать друг другу, – после триумфальной премьеры пьесы Холли, после личных успехов, пока она будет идти и много лет спустя. С вином в это было легче поверить.

– За «Ночь ведьмовства», – сказала Аманда, вставая, чтобы произнести тост.

– И за Холли, – добавила Ниса.

Стиви с трудом поднялся на ноги.

– За Аманду.

– За Аманду, – вторили остальные, и Аманда просияла, зная, что какое бы будущее ни ожидало пьесу Холли, сегодня она – ее звезда.

– Нужно сохранить достаточно трезвости для следующей читки, – скромно сказала она. – Верно, Холли?

– Постойте! – Ниса вскочила, выпрямилась и побежала на кухню.

Вернулась она с бутылкой виски и четырьмя стаканчиками, налила по дюйму в каждый и передала друзьям. Свой она поднесла к пламени свечей, и он засиял, как кольца Эвадны, Эйнсли и Мелиссы.

– Кому страшен черт, изображенный на картинке? – Она многозначительно посмотрела на Стиви. – Не мне.

Проглотив виски, она подняла раскрасневшееся лицо и запела:

Стиви и Аманда прищурились. Только Холли улыбалась, когда голос ее возлюбленной парил над комнатой.

Ниса уставилась в потолок. Кажется, она смотрела на клубы свечного дыма, таявшие в полумраке. Ее голос сорвался, она округлила глаза, но взяла себя в руки.

– Тихо! – Холли схватила Нису за руку. – Слышите?

Все повернулись в сторону главного вестибюля, куда она указывала. По столовой эхом разнеслась череда тихих, настойчивых ударов.

– Кто-то у входной двери, – прошептала Холли. Она отпустила Нису и с трудом поднялась на ноги, поспешила к выходу в холл и прислушалась. Стук продолжался, становясь громче и настойчивее. В ее глазах отразилось пламя свечей, отчего они зловеще засверкали из темноты. Она нервно повернулась к остальным. – Проверьте, заперта ли дверь из кухни.

Стиви не понял, в чем дело, но Аманда вскочила и бросилась на кухню.

– Заперта, – крикнула она и тоже вышла в вестибюль.

Теперь здесь царила полная темнота, снаружи не было ни намека на свет, который мог бы проникнуть сквозь занесенные снегом окна. Остальные подошли к Аманде. Все они собрались у окна, пытаясь выглянуть.

Не менее шести дюймов снега завалили веранду, и снегопад продолжался. Аманда ничего не видела – ни фар, ни следов, ничего. Она посмотрела на Холли.

– Снаружи есть фонарь?

– Я не нашла.

Стук.

Все вздрогнули. Ниса вскрикнула, когда кто-то тихо постучал с веранды в окно другой комнаты. За этим последовали более резкие удары. По стене? В окно? Никто не двигался, прислушиваясь к звукам, которые разносились уже по всей веранде, переносясь из комнаты в комнату, окружая дом все быстрее и быстрее.

Аманда увидела, как Холли раскрыла рот. На лице ее отразился собственный ужас Аманды. Обе они – все они – понимали, что человек не мог двигаться с такой скоростью.

Глава семьдесят седьмая

Стиви выругался себе под нос. Холли отчаянным жестом велела и ему, и женщинам отойти от входной двери.

– Надо спрятаться, – едва слышно прошептала Ниса.

Холли покачала головой.

– Сюда не войти, разве что разбить окно, – уверенно сказала она, но Аманда видела, каких усилий ей стоило сохранять спокойствие. – Или дверь. К тому же нас четверо.

– Может быть, – сказала Аманда. – Надо отойти от окон. Медленно. Выйти из холла. И не высовываться.

Они поступили так, как она велела. Холли проскользнула в столовую и встала у входа. Аманда метнулась мимо нее в кухню, Стиви за ней. Ниса скрылась во тьме на дальнем конце центральной лестницы.

Стук вокруг дома не прекращался. Аманде казалось, будто каждый удар разносится эхом не только по комнатам, но и внутри нее, словно она превратилась в колокол, в который звонят. Достигнув оранжереи, звук разлетелся, словно раскат грома. Аманда думала, что от этого разобьется стекло, но звук двинулся дальше. Теперь он приближался к кухне, опережая ветер и заглушая его вой. Мерзкое дребезжание подходило все ближе и ближе. Рядом с ней что-то бормотал Стиви. Его голос пронзительно взвился, словно он был ребенком во власти ночного кошмара, и она заткнула ему рот рукой.

– Замри, – прошипела Аманда.

Она закрыла глаза и затаила дыхание, а Стиви отстранился. Оно увидит его первым, оно заберет его. «Прошу, забери его, – подумала Аманда. Под опущенными веками закипели слезы. – Оно меня не видит, оно не знает, что я здесь…»

Неожиданно стук прекратился. В тишине Аманда открыла рот, боясь сделать хоть вздох. Спустя несколько секунд она увидела, как Холли выглядывает в холл. Аманда замерла, борясь с ужасом, ища утешение у Стиви.

– Думаете, они ушли? – все еще дрожа, прошептал он.

Никто не шевелился. Дом утопал в тишине. Еще через несколько минут Холли кивнула, и все трое на цыпочках подошли к длинному обеденному столу, на котором погасли все свечи, кроме одной. К ароматам воска, вина и виски примешивался прогорклый запах, будто из засорившейся канализации.

– Ушло, – сказала Холли.

Стиви уставился на нее.

– Что ушло? Что это было, черт подери?

– Не знаю. Ветер или…

– Это был не ветер.

В этот момент под крышей завыл ветер. Все вздрогнули, и Аманда схватила Стиви за руку. Холли, прищурившись, огляделась по сторонам.

– Нис? – позвала она. – Все в порядке? Ниса?

Холли вышла в темный коридор. Остальные за ней.

– Нис? – повторила Холли надломленным голосом. – Ниса? Мы все здесь, а ты где?

Но Нисы и след простыл.

Глава семьдесят восьмая

Из своего укрытия у лестницы за одним из окон Ниса увидела черный силуэт: волнистую тень, которая, скользнув по веранде, бросилась на стекло. Она с ужасом наблюдала, как появились еще две тени, и все они начали кидаться сначала на окна, затем на двери, пытаясь пробраться в дом.

«Зайцы, – дрожа от ужаса, подумала она. – Они пришли убить нас».

Но потом стук прекратился, и черные тени исчезли, погасли, как спичка, которую затушили пальцами.

Нису окутала глухая тишина и тьма. Несколько секунд она оставалась на месте; сердце колотилось так сильно, что она боялась упасть в обморок. Но потом ужас отступил. Она почувствовала, как по рукам и ногам разливается странное тепло, словно их наполнили какой-то жидкостью. Она моргнула, глядя в вестибюль, но ничего не видя. Входная дверь, окна и стены, даже пол растворились в тех же легких тенях, которые клубились теперь внутри нее.

Она ничего не боялась, наоборот, успокоилась. Чувствовала себя защищенной. В безопасности.

Как Стиви, который прятался у себя в комнате и хранил секреты.

Одно лишь воспоминание о том, что она мельком там увидела, вызвало в ней загадочное, страстное томление. Так она чувствовала себя той ночью, когда встретила Холли, когда пела «Зайцев на горе» на «открытом микрофоне». Так она чувствовала себя сегодня днем в башне. В эти минуты ее голос, и тело, и пространство вокруг были едины, словно создавали некое новое, более мощное существо, больше, чем сама Ниса. Как экстаз, как оргазм, одновременно внутри и вне ее тела. Она бы все отдала, чтобы снова это испытать. Тьма знала это, понимала ее. Ниса дождалась, пока Холли, Стиви и Аманда разбегутся кто куда, прячась от непонятных стуков, и бесшумно помчалась вверх по главной лестнице.

Там тоже было темно, но мрак казался знакомым, более мягким. Свет повсюду был выключен, только из-за открытой двери в детскую исходило размытое серое сияние, напоминавшее экран зависшего компьютера. Наверное, дверь открыло ветром.

На цыпочках она дошла до комнаты Стиви и помедлила у двери. Даже зная, что его там нет, она немного устыдилась того, что собиралась сделать. Но ведь это он ее предал. Это он что-то скрывал.

Теперь она разозлилась. Они должны были держаться вместе, объединенные общей целью – пьесой. Однако Стиви совершенно затмил ее в малой гостиной, вложил всего себя в этого чертова пса. Вся история держалась на ее голосе и ее песнях, даже Холли это признала.

Но где ее награда? Ниса придала словам Холли красоту и ореол древней тайны. Она наделила их силой и ужасом, прошедшими сквозь века и попавшими к Нисе, чтобы та могла защитить их, поделиться ими с теми, кому, как ей казалось, она могла доверить нечто настолько ценное.

Но остальные не видели и не слышали ничего, кроме собственных голосов. Мелочные. Самовлюбленные. Алчные. Они были глухи к звонкой красоте.

И тогда она поняла, что это были за черные тени: не зайцы, а Стиви, Холли и Аманда. Так проявилась их истинная сущность: мерзкие твари, жаждавшие украсть ее голос, ее силу. Уничтожить ее.

В пьесе Элизабет Сойер проклинала Томасина. Сжав пальцами дверную ручку, Ниса поступила так же, только она проклинала Стиви, Холли и Аманду.

– «Был бы со мной сейчас дьявол, дабы разорвать вас всех на куски».

Ее голос эхом отозвался в пустом коридоре. Она не заметила, что говорила вслух. Ниса нервно посмотрела на лестницу. Никого. Она открыла дверь в комнату Стиви и проскользнула внутрь, заперев за собой дверь.

Не включая свет, посветила себе фонариком с телефона, на случай если Стиви уже бежал по лестнице, чтобы остановить ее. По пути к тому месту, где он лежал на полу, она ударилась большим пальцем ноги о кровать. Его сумка так и валялась у стены. Скрывала что-то; что он пытался скрыть, проклятый проныра? Она отшвырнула сумку в сторону и нацелила луч фонарика на стену, где должен был быть плинтус.

«Ну, Стиви, – подумала она, опускаясь на колени, – что ты там нашел?»

В стену была врезана маленькая дверка с крошечной ручкой, как будто из кукольного домика. Ярко-зеленая, цвета озаренной солнечным светом летней травы. Дверь ждала ее, она это чувствовала, возможно, ждала ее с тех пор, как Ниса была ребенком, с тех пор, как она впервые открыла рот и начала подпевать радио в машине отца. С тех пор, как она впервые увидела его реакцию на ее голос: на силу, которой он обладал, даже когда она была ребенком, на силу, возраставшую с годами, пока она не приехала сюда и не нашла единственное место, где ее голос могли оценить по достоинству, пространство, которое она могла заполнить до отказа. Она бросила еще один взгляд через плечо, схватила крошечную дверную ручку, потянула ее на себя и резко вздохнула.

В комнату, едва не ослепив ее, хлынул сияющий свет, самый красивый свет, какой она когда-либо видела. Она воспринимала его даже не как свет, а как эмоцию, как любовь с первого взгляда. Но так не было ни с Холли, ни с кем-либо еще. Так бывало, лишь когда она пела. Ниса смахнула слезы и услышала ритмичное биение сердца у себя в груди.

Хотя… возможно, звук доносился из-за двери. Она легла на живот и, моргая, заглянула внутрь.

В длинном тоннеле двигались сияющие, переливчатые формы, словно пятна на крыльях пролетающей мимо бабочки. Она тихо вскрикнула от изумления и восторга. Каково было бы их коснуться, подержать в руках? Она сунула руку в тоннель, но блестящие формы оставалась недостижимыми.

Сделав глубокий вдох, она прижалась к стене и просунула в тоннель всю руку до предела. Застонав, она извернулась, прижимаясь сильнее, пока не почувствовала, что в узкое пространство погрузилось ее плечо. Наверное, тоннель был шире, чем казался; или же дверной проем увеличивался. Она не думала о том, как это странно, не просто странно, но безумно, и лишь продолжала проталкиваться, и вот уже вошло не только плечо, но и голова с шеей, а потом другая рука, другое плечо. Это казалось невозможным, но она это делала!

Ниса протиснулась в проход. Стены царапали ее бедра. Наконец, вошли и ноги, и она сумела подтолкнуть себя вперед. Погружая пальцы в теплый пол, она ползла вперед, а ослепительные фигуры мерцали и танцевали прямо перед ней, но по-прежнему были недостижимы.

Постепенно в тоннеле стало холоднее. Лицо и руки оцепенели. Наверное, проход заканчивался на чердаке или где-то снаружи – под крышей? У заброшенного мансардного окна, которые она видела с подъездной дорожки?

Но она была уверена, что подобралась ближе к танцующим фигурам. Постепенно они увеличились в размерах; теперь они нависали над ней и казались гигантскими.

Ниса неуверенно остановилась, впервые задавшись вопросом: что она делает? Огромные формы уже не напоминали кукол. И больше не сияли. Их яркость померкла, цвета потускнели, и теперь они походили не на игрушки и не на бабочек, а на что-то другое, нечто из другого сна, из сна, который снился ей давным-давно, который она позабыла и теперь отчаянно не хотела вспоминать.

Тяжело дыша, она попробовала ползти назад, но едва сумела сдвинуться с места. Тоннель стискивал со всех сторон, выдавливая воздух из легких. Она вновь попробовала пошевелиться, но не смогла. На грудь и спину что-то давило, будто ее, точно пленника, сжимали исполинские руки.

В отчаянии она подумала: зачем она здесь? Где Холли? «Люблю, когда ты поешь». Секундочку… Холли здесь? Ниса попыталась повернуться, но у нее ничего не получилось.

– Холли?

Холли любила ее, любила ее голос, ее песни. «Все, что ты создаешь, делает мою работу намного лучше. Мне так повезло. Нам так повезло».

Холли так сказала, правда? Нисе это не померещилось, она действительно так сказала и говорила искренне. Холли любила ее, всегда любила, как же она могла об этом забыть? Ниса всхлипнула. Нужно поберечь дыхание: это как готовиться к крещендо. Она ощутила напряжение в связках, почувствовала, как дрожат и вибрируют мышцы, приближаясь к переломному моменту. Но она не пела, она даже едва дышала.

«Он хочет мой голос», – осознала она.

Ниса забилась во тьме, пытаясь закричать.

«Он хочет мой голос, – вновь подумала она, обуреваемая ужасом. – До меня ему совсем нет дела… только мой голос… он хочет мой голос…»

Она снова попыталась позвать Холли – конечно же, та была рядом, у Нисы за спиной, готовая обнять Нису, ощутить ее тепло, прижаться губами к ее губам. Холли была с ней, она всегда будет с ней. «Холли Холли Холли мне так жаль Холли Холли Хол…»

Воздух вырвался из легких Нисы, когда что-то схватило ее за запястья и зарычало.

Глава семьдесят девятая

Стиви в ужасе уставился на лестницу, где во мраке всего несколько минут назад видел Нису. Ужас, который он испытал, услышав стук, уступил место куда более сильному страху: она видела, что он скрывал у себя в комнате, и пробралась туда одна, чтобы украсть это у него.

Не дожидаясь Холли и Аманды, он помчался вверх по лестнице.

– Ниса! – закричал он. – Не ходи ко мне в комнату!

Дверь была заперта.

– Черт возьми, Ниса, впусти меня! – завопил он, тщетно дергая за ручку.

Тогда он сделал шаг назад и со всех сил ударил ногой по двери. Дверь поддалась, и он рухнул на пол в комнату. Вскочив на ноги, он включил верхний свет и бросился к стене.

– Ниса!

Ее имя застряло у него в горле. Дверка исчезла. Он ошарашенно уставился на стену, затем опустился на колени и провел по ней руками. Уродливые обои с легкостью отрывались, когда он дергал за них, и вскоре вокруг него лежали завитки болезненно-фиолетовой бумаги.

Но стена не была повреждена, ее поверхность оставалась гладкой, кроме тех мест, где налипли частицы клея и бумаги. Он начал яростно царапать ногтями гипс, но почти не оставил следов. Сдвинул комод, чтобы посмотреть за ним, и увидел то же самое: никакой двери, только грязные обои и раздавленных насекомых.

– Ниса. О Ниса…

Заклинание, которое наложила на него дверца, утратило силу. Одинокий, покинутый, он стоял посреди уродливой, пустой комнаты. Глядя на неповрежденную стену, где раньше находилась дверца, он чувствовал торжествующее злорадство дома. Хилл-хаус забрал ее, прекрасную, изменчивую Нису, и оставил его в одиночестве.

Стиви рухнул на пол и зарыдал, и в таком положении несколько секунд спустя его нашли Холли и Аманда.

– Она здесь? – спросила Холли. – Стиви, где она? Что ты с ней сделал?

– Ничего! – Он поднял к ней побелевшее лицо. – Это все эта комната, этот дом… Я пытался найти ее, но уже слишком поздно…

Он уставился на Холли, затем на Аманду.

– Мы должны выбраться отсюда. – Он встал, держась за комод. Его мутило от ужаса. – Мы немедленно должны уйти.

– Где она? – Холли ударила его по руке. – Скажи мне, Стиви!

– Холли, не надо, – сказала Аманда. Она смотрела на Стиви с волнением и страхом. – Стиви, пожалуйста, послушай. Ты знаешь, где…

Все трое вздрогнули, когда по дому разнесся крик.

Ниса.

Вскрикнув, Холли выбежала в коридор. Стиви помчался за ней, но Аманда схватила его за руку.

– Стиви! Это опасно…

Он вырвался и ринулся вслед за Холли. «Хилл-хаус, – в панике подумал он. Слова кружились у него в сознании, ища способ войти, как тот дьявольский стук. – Он нас ненавидит».

Холли опять закричала.

– Ниса!..

– Холли, подожди! – крикнул он.

Он увидел, как она бежит от одной двери к другой, рывком открывая каждую и заглядывая внутрь, а потом отшатывается назад в коридор. На стене рядом с ним в потемневшем зеркале показалось серовато-белое пятно, бесформенное лицо, отражавшееся откуда-то с противоположной стороны коридора. «Ниса», – с содроганием подумал он, но вместо лица Нисы вдруг возникло лицо мальчика-подростка с зачесанными назад длинными волосами, и Стиви с легкостью перехватил враждебный взгляд глубоко посаженных глаз, отчетливо увидел истертый воротник джинсовой куртки. Рот Стиви наполнился землистым вкусом, к языку прилипла грязь и нечто вроде губки.

«Грибы», – подумал он, пытаясь сдержать рвоту. Проведя рукой по волосам, он снова посмотрел в зеркало. Там отражалось его собственное лицо. Он быстро опустил глаза на деревянную панель под зеркалом.

– О боже, нет! Ниса…

Он наклонился и обвел пальцем резное изображение. Молодая женщина бежала от незримого преследователя, вытянув руки, в ужасе округлив губы, а вокруг ее головы развевался нимб непослушных кудряшек.

Глава восьмидесятая

– Стиви! – Аманда схватила его за плечо, заставив выпрямиться. – Идем!

Стиви бессмысленно посмотрел на нее – все вокруг было как в тумане. Она указала на Холли, которая стояла напротив детской. Он никак не отреагировал. Тогда Аманда щелкнула пальцами перед его лицом. – Стиви! Очнись! Нужно забрать Холли. Мы все должны немедленно уйти отсюда.

Но и сама Аманда смотрела мимо Холли в детскую. В комнате двигались какие-то создания, сияющие очертания, постепенно вырисовывавшиеся из теней. Они катились по комнате, как туман, черные и маслянистые, под аккомпанемент тихого гудения, напоминавшего звук электрического тока в проводах; она чувствовала разряд даже на расстоянии. В коридор хлынул запах гниения, а в тумане образовались зернистые изображения, то появляясь, то исчезая. Худощавый мальчишка-подросток. Танцующая женщина в развевающемся платье. И еще более отвратительно: младенец, ползущий по полу, словно личинка.

И еще одна молодая женщина, в раздробленных очертаниях которой Аманда узнала Нису. Ее силуэт бурлил в тумане, поворачиваясь к открытой двери, молитвенно поднимая руки. В беспомощном ужасе Стиви смотрел на нее до тех пор, пока по коридору не разнесся звонкий голос Холли.

– Ниса! – закричала она и бросилась к двери.

– Холли! – воскликнула Аманда и побежала за ней. – Холли, нет!..

Холли вздрогнула, как будто услышала Аманду, но даже не обернулась. Вместо этого она перешагнула порог и вошла в детскую.

Коридор сотряс оглушительный грохот. Стиви отбросило в сторону, и он ударился о стену; Аманда повалилась рядом. Он выпрямился и помог ей встать. Оба повернулись и увидели Холли в обрамлении двери в детскую.

Еще один грохот, будто над головами у них взорвался реактивный самолет. Аманда вновь упала, но на сей раз сумела встать сама, грубо оттолкнув Стиви. Впереди очертания Холли растворялись в тенях.

Прикрыв лицо рукой, Аманда решительно зашагала к детской.

– Аманда, нет! – снова закричал Стиви и схватил ее.

Глава восемьдесят первая

Аманда попыталась вырваться, но Стиви, несмотря на худобу, был силен. Его пальцы впились ей в руку. Они боролись друг с другом, пока не очутились в дюймах от двери. В комнате пульсировал разряд, похожий на статическое электричество. Внутри Холли медленно поворачивалась по кругу, глядя на стены. Аманда с трудом различала что-либо, но по ним текли какие-то черные, вязкие ручейки, сиявшие в сверкающем свете.

«Кровь, – подумала Аманда. – Это кровь».

В нос ей ударил ржавый запах мертвечины и меди, и она едва сдержала рвоту. Темный поток подхватывал предметы в комнате, словно ручей опавшие листья. Лоскуты пурпурного бархата, обрывок серебряной нити. Часть ботинка. Сапожка? Аманда споткнулась, подалась вперед, борясь с тошнотой, и едва не упала.

– Держите меня за руку, – приказал Стиви, усилив хватку. – Не смотрите на стену, не смотрите ни на что, кроме Холли!

На сей раз он говорил нарочито небрежным тоном, как будто пытался успокоить нервную лошадь.

– Холли, иди сюда.

Его пальцы сжались еще крепче, и он подтолкнул Аманду вперед.

– Я держу вас, – прошептал он. – Хватайте ее за руку. Я вытащу вас обеих. Что бы ни случилось, не отпускайте мою руку. Нужно образовать цепочку. – Он глянул на резные лица у себя над головой, где сходились их злобные взгляды. – Я останусь снаружи, таким образом я стану вашим якорем. Я удержу нас всех.

Очередной грохот сотряс весь дом. Позади хлопали, открываясь и закрываясь, двери. Аманда сглотнула, ощутив во рту вкус желчи. Она кивнула и, не сводя взгляда с Холли, вошла в детскую.

Ее окатил поток ледяного воздуха. Она почувствовала, как волосы становятся жесткими, а кожа тугой.

– Холли, – позвала она. Слышала ли ее Холли? У самой Аманды звенело в ушах, словно ее ударили. – Холли, возьми меня за руку.

Холли уперлась взглядом в стену, и ее лицо будто окаменело в мерцающем сером свете. Аманда подняла голову и посмотрела в потолок. Там была трещина, которую она раньше не заметила; трещина быстро увеличивалась, разбрасывая по полу крупинки гипса, словно осколки зубов.

Дом разваливался на части.

У нее на глазах из трещины вылезло нечто, лоснящееся, белое, измазанное красным. «О боже, только не это, пожалуйста…» Аманда зажмурилась и потянулась вперед. Пальцы ее коснулись руки Холли. Несмотря на жуткий холод, рука, которую сжимал Стиви, взмокла от пота, и она чувствовала, как ее пальцы постепенно выскальзывают из его хватки. В нос ударил запах гниющего мяса и тухлой воды, но с нотками чего-то сладкого, душистого, как только что расцветший нарцисс, или сирень, или фрезия. Она не могла посмотреть, однако чувствовала в комнате у них над головой чье-то присутствие, ровное сердцебиение чего-то, что пробивалось через потолок, уже почти пробилось…

На секунду она замерла. Но затем ощутила, как Стиви сильнее сжал руку. Она открыла глаза, схватила Холли за руку и изо всех сил рванула ее назад.

По дому прокатился адский грохот, в воздух взвились куски гипса. Аманда закричала, падая через порог, но ей удалось удержать Холли. Стиви отпустил косяк, чтобы схватить их обеих, и все трое повалились на пол в коридоре.

– Бежим-бежим-бежим-бежим-бежим, – тараторил Стиви, пока, шатаясь, поднимался на ноги.

Аманда истерично водила руками по лицу, по волосам, но не обнаружила ни гипсовой пыли, ни крови, только собственную кожу. Слава богу. Холли рядом с ней пошатывалась, едва ли не сползая на пол, и смотрела в никуда рассеянным взглядом. Поддерживая ее с обеих сторон, Стиви и Аманда, спотыкаясь, направились к лестнице. Позади нарастало рычание, стены ходили ходуном, словно меха, словно грудная клетка во время дыхания. Дверь в чулан распахнулась, чуть не сбив Стиви с ног и выпустив потоки гнилостного воздуха. Аманда подавилась, но продолжала двигаться вперед, задержавшись только у двери в свою спальню.

– Нет! – закричал Стиви, заметив ее полный тоски взгляд. – Придется потом вернуться…

На вершине лестницы Стиви схватил Холли за подбородок.

– Холли! Ключи… Ключи от машины у тебя?

Она непонимающе смотрела на него. Он обыскал ее, сунул руку ей в карман и вынул ключи.

– Идем, – велел он Аманде.

Чуть не падая, по-прежнему поддерживая Холли с двух сторон, они помчались вниз. Аманда не оборачивалась. В этом не было необходимости. Она чувствовала, как дом нагоняет их, видела, как из стен течет кровь, как ее сгустки рвут обои на полоски и отрывают их от стены.

Когда они спустились на первый этаж, Холли запрокинула голову назад и обмякла, словно тряпичная кукла. Но пол под ногами у них был твердым, по крайней мере до самой входной двери, где Аманда поскользнулась на чем-то мокром. Она посмотрела вниз.

– Аманда, держите ее! – завопил Стиви, когда Аманда тоже начала обмякать.

Приложив титанические усилия, она выпрямилась, но не сводила взгляда с пола. Она не отпускала ставшую мертвым грузом Холли, пока Стиви дергал и поворачивал ручку двери. Дверь не поддавалась. Он попробовал снова, затем нагнулся и выглянул в окно.

– Крыльцо занесло снегом, – сказал он. – Он блокирует дверь.

Пытаясь не уронить Холли, Аманда тоже навалилась плечом на дверь. Вдвоем они толкали, пока дверь не сдвинулась, сначала на дюйм, потом еще на один. Словно крошки от белого торта, снег падал в дом. Когда дверь открылась дюймов на восемь, Стиви жестом велел Аманде идти вперед.

Она провалилась в снег по самые бедра. За ней выбралась Холли, и Аманда постаралась не дать ей рухнуть лицом в сугроб. Казалось, холод вывел Холли из ступора, и она вцепилась в Аманду.

– Вы слышали ее? – с диким видом прошептала она.

– Аманда!

Обернувшись, Аманда увидела, что Стиви протиснулся лишь наполовину. Ухмыляющееся лицо на чугунном дверном молотке насмешливо отражало ужас Стиви. На глазах у Аманды дверь начала медленно, но верно закрываться, словно желая оставить его в ловушке.

– Холли, не двигайся! – приказала Аманда.

Смахнув с глаз снег, она стала пробиваться обратно к двери. Ее накрыла ярость, та же ярость, что питала Элизабет Сойер в пьесе Холли, та же ярость, что поддерживала жизнь в Аманде. Не здесь, не так.

– Отпусти его! – закричала она, сунула руку в щель и схватила Стиви за плечо. Взяв себя в руки, она стиснула зубы и потянула.

Он с криком повалился вперед. Аманда поймала его, и челюсти двери тут же гневно захлопнулись. Весь дом завибрировал от этого звука, чье эхо напоминало рев пламени, припев у нее в голове, и хотя она не различала слов, но прекрасно понимала полный ненависти смысл.

– Ключи, – слабым голосом пробормотал побледневший Стиви и раскрыл руку.

Аманда взяла их.

– Готовы? – Она постаралась перекричать ветер.

Оцепеневшая Холли, стоявшая на том же месте, где ее оставила Аманда, медленно кивнула.

Они пробились сквозь снежные наносы, соскользнули вниз по ступенькам на подъездную дорожку, держась за руки, и устремились к занесенной снегом машине Холли. Позади из Хилл-хауса доносился оглушительный грохот, словно пленный исполин пытался с боем вырваться наружу.

Добравшись до машины, Холли повернулась и посмотрела на верхний этаж безумным от горя взглядом.

– Я слышала ее, – всхлипнула она. – Я ее слышала…

Аманда обняла Холли, пока Стиви остервенело счищал рукавами снег с лобового стекла.

– Все хорошо, – прошептала Аманда, хотя, конечно, это было неправдой. Она чувствовала, как Холли дрожит в кольце ее рук.

– Она пела, – стуча зубами, продолжала Холли. – Ту песню, ее любимую. Когда я была в детской, я слышала ее.

Аманда вздрогнула, вспомнив Нису в башне. Снаружи ее пение напоминало крик. Об этом она никогда не смогла бы рассказать Холли.

– Вряд ли, Холли. – Та тварь на потолке… – Я ничего не слышала.

Холли медленно отвела полный отчаяния взгляд от Хилл-хауса и посмотрела на Аманду.

– Потому что она пела не для вас.

Эпилог

Долгое время, больше года, мы со Стиви избегали друг друга. Исчезновение Нисы потревожило наш маленький круг, и по прошествии месяцев последствия привели нас к подкастам, форумам и сайтам, связанным с мистикой.

Я продлила свой отпуск на работе. Нису официально признали пропавшей без вести. Но расследование провели поверхностное, а ее тело так и не было найдено. Даже полиция штата не желала лезть в то, что, судя по всему, произошло в Хилл-хаусе.

Эйнсли вернула мне деньги вместе с краткой припиской к деловому письму, подписанной, кроме нее, Мелиссой и Эвадной.

«Мы вас предупреждали».

Это так, но ведь именно она пустила нас в Хилл-хаус. Зачем? Возможно, Эйнсли в некотором роде тоже была его жертвой, как и Ниса.

Джорджио съездил вместе с Эйнсли забрать наши вещи. Когда я спросила, сильно ли поврежден Хилл-хаус, он удивился.

– Нет. Выглядит нормально. Как будто там никогда никого не было.

Я отказалась от квартиры, где жила с Нисой, и переехала в двухспальные апартаменты Джорджио и Терезы в Саннисайде. Все это время я будто застыла от шока. Полиция сообщила, что Ниса просто сбежала. Стиви, Аманда и я знали, что это неправда.

Прошел год. Я предлагала вернуть грант, но художественный руководитель вежливо отказалась.

– Погодите, Холли, – сказала она по телефону. – Возможно, вам еще удастся сделать что-нибудь с вашей пьесой. Или написать новую. Сейчас вам нужно время, чтобы пережить горе. О деньгах не беспокойтесь.

Постепенно, к концу следующего года, я снова начала писать. Примерно тогда же, как-то вечером, без предупреждения, Стиви появился у меня на пороге.

– Вот, – сказал он, протиснувшись мимо меня с кейсом для ноутбука в руках. Немытые волосы болтались ниже плеч, и он не брился несколько недель. – Хочу, чтобы ты послушала.

Он принес коллекцию записей Нисы, которые сам сделал: старые выступления на «открытом микрофоне», записи ранних версий баллад для пьесы. Даже те голоса, которые он обнаружил у себя в компьютере в тот роковой день, когда исследовал детскую. Мне было невыразимо тяжело слушать их, но Стиви сидел рядом и обнимал меня, и я начала неудержимо всхлипывать, думая о Нисе, а также о Мэйси-Ли, чьи голоса смолкли навсегда. Остались лишь эти мрачные следы, которые Стиви удалось сохранить.

– Это все, что у нас есть, Холли, – сказал он, когда записи наконец кончились, и я снова смогла дышать. – Надо их использовать. Ты должна их использовать.

Так я и сделала – часами сидела за компьютером, создавая новый материал и редактируя уже написанное. В «Ночи ведьмовства» одна история наслаивалась на другую: история Элизабет Сойер, Мэйси-Ли, Нисы, моя собственная, перетасованные, словно колода карт таро. Ведьма. Муза. Певица. Дитя-призрак. Возлюбленная. Менестрель. Пес.

Смерть.

Теперь когда я плакала, я чувствовала себя так, словно у меня воспалились другие нервы.

Стиви подключился к моей лихорадочной работе над проектом. Он разыскал демозаписи Нисы, оставшиеся в клубах и у друзей, и присовокупил их к тому, что у нас уже имелось.

Аманда держалась от нас подальше, но работать не перестала. Однажды утром я позвонила ей узнать, не захочет ли она поучаствовать в переписанной пьесе. Я сообщила ей подробности и примерные даты и, затаив дыхание, ждала ответа. Она молчала.

– Вы слишком заняты, – наконец сказала я, даже не пытаясь скрыть беспокойство. – Попробую найти кого-нибудь другого.

– Если ты это сделаешь, я испорчу тебе премьеру, – рявкнула она.

Прошел еще год. Приближался октябрь, и мы наконец подготовили публичное выступление, заявленное как спектакль двух актеров с участием Стиви и Аманды Грир. Неземной голос Нисы разносился по крошечному театру. Через несколько дней мне предложили поставить спектакль в престижном экспериментальном театре в Дамбо.

Необъяснимое исчезновение красивой молодой женщины всегда помогает собрать хорошую кассу.

Ни один из нас никому не рассказывал о том, что произошло в Хилл-хаусе. Иногда – часто – мне снится этот дом – и Ниса. Не такая, какой я видела ее в последней раз в плену в детской, а поющая «Зайцев на горе» на лесной поляне. Ее окружают три бесформенные черные тени, мерцая, превращающиеся в столбы света, в силуэты, устремленные к ночному небу, чьи серебряные кольца сияют, как звезды.

Стиви как-то сказал, что ему снился такой же сон. Аманде тоже.

Только Хилл-хаус не спит и не видит снов. Притаившись в глубине заросших лужаек и раскинувшихся чащоб, под длинной тенью гор и древних дубов, Хилл-хаус наблюдает. Хилл-хаус ждет.

Благодарности

Написать этот роман – мечта, ставшая явью, для человека, с детства погруженного в атмосферу творчества Ширли Джексон. Я бесконечно благодарна Лоуренсу Джексону Хайману, сыну Джексон и ее литературному душеприказчику, который доверил мне этот проект и в течение нескольких лет, ушедших на то, чтобы воплотить его, поддерживал меня советами и предложениями.

Я искренне благодарна своему литагенту, Даниэль Буковски, за советы и поддержку, всем в «Стерлинг Лорд Литеристик», а также Мюррею Вайссу, представителю наследства Ширли Джексон. Эта книга появилась благодаря их совместным усилиям.

Хелен О’Хэйр, мой редактор в «Малхолланд Букс», как всегда, проделала великолепную работу, читая, перечитывая и многократно редактируя мою книгу. Спасибо также моему замечательному рекламному агенту Алиссе Персонс и директору по маркетингу Брайану Кристиану за помощь, а также главному редактору Бетси Ариг. Огромное спасибо Розане Форте, моему британскому редактору в «Сфере», которая разделяет мою любовь к историям о призраках, таинственных домах и, разумеется, Ширли Джексон.

Мой друг и коллега из «Стоункоуст» Том Коуш помог советами и опытом на основании своей долгой и успешной карьеры драматурга (в отличие от Холли).

Моя дочь, Кэлли Хэнд, прочитала черновик и поделилась своим мнением, особенно по поводу того, кто должен погибнуть в конце, а кто – выжить.

В ходе написания этого романа я открыла для себя музыку потрясающей певицы и автора песен Ферн Мэдди, на основании чьей версии «Зайцев на горе» возникла версия Нисы. (Мои давние читатели, возможно, узнают эту песню, поскольку я много лет назад использовала ее в эпиграфе к роману «Пробудить луну» под названием «Майская песня».) С творчеством Мэдди вы можете познакомиться на сайтах fernmaddiemusic.com и https://fernmaddie.bandcamp.com.

Наконец, с любовью к моему партнеру, Джону Клуту – моему компасу в литературе и в жизни.

Примечания

1

Аптечная компания в США. (Здесь и далее примеч. пер.).

(обратно)

2

Игра слов: ate – съел, hate – ненавижу.

(обратно)

3

«Уринтаун» – сатирический мюзикл Марка Холлмана и Грега Котиса, впервые поставленный в 2001 г. Высмеивает правовую систему, капитализм, популизм, бюрократию, корпорации и т. п., а также пародирует знаменитые бродвейские мюзиклы.

(обратно)

4

«Монти Пайтон и священный Грааль» – фильм британской комик-группы «Монти Пайтон» 1975 года, пародирующий легенды о короле Артуре.

(обратно)

5

«Великий инквизитор» – фильм ужасов Майкла Ривза 1968 года об английском охотнике на ведьм Мэттью Хопкинсе, жившем в XVII веке.

(обратно)

6

«Баллады Чайлда» – сборник из трехсот пяти знаменитых английских и шотландских баллад, составленный американским фольклористом Фрэнсисом Джеймсом Чайлдом во второй половине XIX века.

(обратно)

7

«Маленький Масгрейв и леди Барнард» – народная английская баллада, включенная в сборник «Баллады Чайлда».

(обратно)

8

Jolie laide (франц.) – «некрасивая красавица», женщина, отличающаяся нестандартной, но очаровательной внешностью.

(обратно)

9

«Эллисон Гросс» – народная шотландская баллада о ведьме, входит в сборник «Баллады Чайлда».

(обратно)

10

«Отпусти и забудь» – песня из мультфильма «Холодное сердце» (2013); «Чайлд Аулет» – народная английская баллада, входит в сборник «Баллады Чайлда»; «Тюремное танго» – песня из мюзикла «Чикаго» (1975).

(обратно)

11

Отсылка к песне из фильма «Звуки музыки», где есть строчка: «The hills are alive with the sound of music» – «Холмы оживают под звуки музыки».

(обратно)

12

165,10 см.

(обратно)

13

«Гадестаун» – мюзикл Анаис Митчелл 2006 года, версия мифа об Орфее и Эвридике; «Однажды на этом острове» – мюзикл Линн Аренс и Стивена Флаэрти 1990 года, карибский пересказ «Русалочки».

(обратно)

14

Амо Торникрофт (1850–1925) – английский скульптор, автор множества известных статуй в Лондоне, в том числе памятника Оливеру Кромвелю перед Вестминстерским дворцом.

(обратно)

15

«Горькая ива» – английская народная песня об Иисусе Христе.

(обратно)

16

«Кукловод» – песня группы Metallica 1986 года.

(обратно)

17

«Московский мул» – коктейль из водки, имбирного пива и лайма, подается в медной кружке.

(обратно)

18

Лорд Мелоди (1926–1988) – тринидадский певец в афрокарибском стиле калипсо.

(обратно)

19

«Жизнерадостный мальчик» – песня Нэта Кинг Коула 1948 года.

(обратно)

20

Растительный заменитель мяса из Восточной Азии.

(обратно)

21

Трапписты (полное название – Орден цистерцианцев строгого соблюдения) – католический монашеский орден, ответвление ордена цистерцианцев, основанный в 1664 году.

(обратно)

22

Кинетоскоп – технология для показа движущегося изображения, изобретенная в 1891 году Томасом Эдисоном. Аппарат был предназначен для индивидуального просмотра киноленты через окуляр.

(обратно)

23

Гран-Гиньоль (1897–1963) – парижский театр ужасов в квартале Пигаль, один из родоначальников жанра хоррор.

(обратно)

24

Ок. 183 см.

(обратно)

25

Фамилия Liddell созвучна со словом little – «маленький».

(обратно)

26

Социальные сети «Фейсбук» и «Инстаграм» принадлежат компании Meta, которая признана экстремистской, и ее деятельность на территории России запрещена.

(обратно)

27

«Скачите» – песня хип-хоп-группы House of Pain 1992 года.

(обратно)

28

«Гранд-отель» – американская драма Эдмунда Гулдинга 1932 года; «Быть или не быть» – американская антивоенная комедия Эрнеста Любича 1942 года.

(обратно)

29

«Кто сильнее» – одноактная пьеса Августа Стриндберга 1889 года.

(обратно)

30

«Стеклянный зверинец» – полуавтобиографическая пьеса Теннесси Уильямса 1944 года.

(обратно)

31

Джульярдская школа – престижный университет искусства и музыки в Нью-Йорке; Стелла Адлер (1901–1992) – американская актриса, известный преподаватель актерского мастерства, основатель собственной школы в Нью-Йорке в 1949 году, единственная американская актриса, обучавшаяся у Константина Станиславского.

(обратно)

32

Питер Селларс (р. 1957) – американский театральный и оперный режиссер, известный неоднозначными интерпретациями классики.

(обратно)

33

Обри Бирдсли (1872–1898) – английский художник, иллюстратор, поэт, символист периода модерна.

(обратно)

34

На здоровье (ирл., шотл.).

(обратно)

35

Героиня фильма «Бульвар Сансет» 1950 года в исполнении Глории Свенсон.

(обратно)

36

Персонаж медицинского ситкома «Доктор Дуги Хаузер» 1989–1993 годов в исполнении Нила Патрика Харриса.

(обратно)

37

Жак Риветт (1928–2016) – французский режиссер, представитель движения французской новой волны.

(обратно)

38

Уильям Шекспир «Двенадцатая ночь, или Что угодно» (пер. Э. Л. Линецкой).

(обратно)

39

Ричард Бринсли Шеридан «Соперники» (пер. Т. Щепкиной-Куперник).

(обратно)

40

Уильям Шекспир «Венецианский купец» (пер. Т. Щепкиной-Куперник).

(обратно)

41

Ничего (исп.).

(обратно)

42

«Большая маленькая ложь» – американский сериал 2017–2019 годов по мотивам романа Лианы Мориарти.

(обратно)

43

«В соснах» – американская народная песня ок. 1870 года.

(обратно)

44

«Дамы за обедом» – песня из бродвейского мюзикла Стивена Сондхайма «Компания» 1970 года.

(обратно)

45

Ральф Стэнли (1927–2016) – американский исполнитель в стиле блюграсс, кантри, фолк.

(обратно)

46

Рейтинг перспективных молодых специалистов, составляемый журналом «Forbes».

(обратно)

47

«Аббатство Даунтон» – британский исторический телесериал.

(обратно)

48

«Сенная лихорадка» – пьеса Ноэля Кауарда 1925 года.

(обратно)

49

«Реаниматор» – американский фильм ужасов Стюарта Гордона 1985 года, снятый по мотивам рассказа Г. Ф. Лавкрафта.

(обратно)

50

Билли Айдол (р. 1955) – британский панк-рокер.

(обратно)

51

«Неразгаданные тайны» – американское документальное телешоу о нераскрытых преступлениях и паранормальных явлениях, в эфире с 1987 года.

(обратно)

52

«Clue» – настольная игра, сюжет которой – расследование убийства в загородном особняке. Придумана английским музыкантом Энтони Прэттом, впервые издана в 1949 году.

(обратно)

53

Буря и натиск (нем.) – литературное движение, связанное с отказом от культа разума в пользу не стесненного правилами творчества и предельной эмоциональности.

(обратно)

54

Уильям Шекспир «Король Лир».

(обратно)

55

Уильям Шекспир «Гамлет» (пер. Б. Пастернака).

(обратно)

56

Постпанк-группа, основанная в Лондоне в 1977 году.

(обратно)

57

Песня группы «The Psychedelic Furs» с дебютного одноименного альбома 1980 года.

(обратно)

58

Билл Монро (1911–1996) – американский музыкант, основатель жанра блюграсс; Лед Белли (наст. имя Хадди Уильям Ледбеттер) (1888–1949) – легендарный американский исполнитель в жанре блюз.

(обратно)

59

Уильям Шекспир «Макбет» (пер. Б. Пастернака).

(обратно)

60

Уильям Шекспир «Макбет» (пер. Б. Пастернака).

(обратно)

61

Группа американских переселенцев, зимовавшая в 1846–1847 годах в горах Сьерра-Невада по пути в Калифорнию; чтобы выжить, некоторым членам группы пришлось прибегнуть к каннибализму.

(обратно)

62

Слово dishonor (бесчестие) созвучно с фамилией Donner.

(обратно)

63

Уильям Шекспир «Генрих V» (пер. Е. Бируковой).

(обратно)

64

Оливер Голдсмит «Элегия на смерть бешеной собаки» (пер. А. Парина).

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Глава тридцать пятая

Глава тридцать шестая

Глава тридцать седьмая

Глава тридцать восьмая

Глава тридцать девятая

Глава сороковая

Глава сорок первая

Глава сорок вторая

Глава сорок третья

Глава сорок четвертая

Глава сорок пятая

Глава сорок шестая

Глава сорок седьмая

Глава сорок восьмая

Глава сорок девятая

Глава пятидесятая

Глава пятьдесят первая

Глава пятьдесят вторая

Глава пятьдесят третья

Глава пятьдесят четвертая

Глава пятьдесят пятая

Глава пятьдесят шестая

Глава пятьдесят седьмая

Глава пятьдесят восьмая

Глава пятьдесят девятая

Глава шестидесятая

Глава шестьдесят первая

Глава шестьдесят вторая

Глава шестьдесят третья

Глава шестьдесят четвертая

Глава шестьдесят пятая

Глава шестьдесят шестая

Глава шестьдесят седьмая

Глава шестьдесят восьмая

Глава шестьдесят девятая

Глава семидесятая

Глава семьдесят первая

Глава семьдесят вторая

Глава семьдесят третья

Глава семьдесят четвертая

Глава семьдесят пятая

Глава семьдесят шестая

Глава семьдесят седьмая

Глава семьдесят восьмая

Глава семьдесят девятая

Глава восьмидесятая

Глава восемьдесят первая

Эпилог

Благодарности