Покрывало Майи, или Сказки для Невротиков (fb2)

- Покрывало Майи, или Сказки для Невротиков 715K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Авессалом Подводный

Авессалом Подводный
ПОКРЫВАЛО МАЙИ, или СКАЗКИ ДЛЯ НЕВРОТИКОВ

ISBN 5-89349-486-5

П44 Авессалом Подводный «Покрывало майи, или Сказки для невротиков». Издательство: Флинта, 2002 г. — 344 стр.

От автора

Эта книга написана на стыке философии и психологии. В ней автор продолжает тему описания фундаментальных (высших) архетипов, начатую им в «Эзотерической астрологии», где рассмотрены диалектический архетип (три фазы времени: творение, осуществление и растворение) и эзотерический архетип (предполагающий разделение объекта на связанные друг с другом тонкую и плотную части, или ипостаси), и читатель, знакомый с этими архетипами, лучше поймет идеи и концепции, развиваемые в настоящей книге, хотя она написана и независимо.

В трех частях этой книги автор подробно рассматривает три фундаментальных архетипа: диадический, триадический и эволюционный, причем они описываются вначале сами по себе, то есть как абстрактные идеи, а затем преломленными в человеческой судьбе, мировоззрении, психологии и характере.

Диадический архетип предполагает деление мира на женское и мужское начала (инь и ян, материю и дух), и автор пытается дать современную интерпретацию этих понятий и показать, как они проявляются в индивидуальной психологии человека и в его конкретном поведении.

Триадический архетип предполагает три уровня рассмотрения объекта: синтетический, когда объект рассматривается как единое нерасчленимое целое; качественный, когда он выступает как носитель различных свойств, или атрибутов; и предметный, когда объект рассматривается как состоящий из различных частей, определенным образом связанных друг с другом.

Эволюционный архетип представляет собой совокупность семи уровней бытия объекта в окружающей среде; здесь автор следует индийской традиции и обозначает эти уровни санскритскими именами чакр: муладхара, свадхистхана, манипура, анахата, вишудха, аджна, сахасрара. Оказывается, что эволюционный архетип может быть выведен из триадического, и это обстоятельство проливает дополнительный свет на широко используемые в эзотерике, но далеко не полностью изученные свойства и особенности эволюционных уровней.

И в заключение автор должен сказать, что он далеко не считает излагаемые концепции законченными и будет рад любым откликам своих читателей. Ваши отзывы можно посылать по электронной почте: podvodny@glasnet.ru

21.9.1997, Москва

Вступление
АРХЕТИПЫ И МОДАЛЬНОСТИ

Знайте, дети мои, — сказал старый еврей, умирая, — что больше всего неприятностей принесли мне те беды, которые впоследствии не произошли!

Анекдот

Должно быть, легко и приятно писать книги в начале открывающегося тысячелетия: огромное и величественное, загадочное и непознанное, окутанное густым туманом неизвестности, обольстительно-смутно предстает оно пронзительному взору мыслителя, дерзающего охватить его если не целиком, то хотя бы частично, и право на ошибку здесь подчеркивается самой огромностью задачи, так же, впрочем, как и незначительность риска: едва ли имя провидца, учитывая неизбежную в столь далекой перспективе наивность его суждений, сохранится по окончании настолько обширного периода жизни человечества.

Совсем иное переживание выпадает писателю, волей судьбы вынужденному писать и издавать свои книги в самом конце тысячелетия (а заодно и двухтысячелетней астрологической эры): вопрос о подведении итогов, причем далеко не во всем утешительного, вдохновляющего или умиротворяющего свойства, так или иначе встает перед ним, и спина и шея этого инженера человеческих душ волей-неволей выгибаются так, что самая его фигура отчасти начинает напоминать вопросительный знак, символизируя неизбежный вопрос: как же нам со всем этим, прожитым, быть, что с ним делать и с чем встречать будущее, которое настолько очевидно отличается от прошлого, что полностью игнорировать или удовлетворительно профанировать грядущие перемены уже не удается?

* * *

Не хлебом единым жив человек, но словом Божьим. Вполне разделяя эту евангельскую истину, автор должен заметить, что упомянутое «слово Божье» в разные времена понимается по-разному. Всегда есть определенные рамки, ограничивающие представления о возможной человеческой судьбе, а говоря точнее, каждое время предлагает свой язык для ее описания, и число ее вариантов, как и число основных понятий указанного языка, обычно невелико. Серьезная проблема, которую с большим основанием можно считать духовной, возникает, когда реальные людские судьбы плохо описываются имеющимся языком, и тогда его нужно как-то расширять и модифицировать.

Бытие не определяет сознания, но служит для него почвой; на этой почве засеиваются семена общесоциальных мифов, или архетипических сюжетов, которые повторяются в различных формах и на разные лады, причудливо комбинируясь в вырастающих индивидуальных растениях-судьбах. Вопрос о том, какие архетипы ведут жизнь данного человека, являются ключевым для него самого, если он вступает на путь самопознания, и весьма важен для всех серьезно сталкивающихся с ним специалистов гуманитарного профиля: священника, психолога, учителя, бизнес-партнера, косметолога и парикмахера, не говоря уже о близких знакомых и родственниках. Осознав свои (чужие) ведущие архетипы, человек обретает некоторую власть над своей (чужой) судьбой: он может пытаться или сменить действующий архетип на другой (используя хирургический принцип), или модифицировать его, например, поднимая на октаву выше или изменяя аспект и контекст его действия (терапевтический подход). Определение и описание ведущих мифов (архетипических жизненных сюжетов) своего времени есть задача философа; спецификация архетипов, определяющих жизнь конкретного человека — задача психолога-практика, и он же должен уметь помочь своему клиенту увидеть свои ведущие архетипы и научиться как-то с ними справляться: иногда окультуривать, иногда заменять один другим, подчиняться третьему и умело управлять четвертым — но в первую очередь их идентифицировать и отличать один от другого.

Проблема точной идентификации архетипов и определения моментов их включения (активизации) и выключения — это не только проблема правильного понимания человеком своей судьбы и вариантов ее реализации. Идентификация активных архетипов у себя и у других — это психологическая основа адекватной коммуникации между отдельными людьми, а также между различными коллективами, от семьи и небольшой фирмы до этнических групп, народов и даже рас. Другими словами, правильная идентификация и взаимное согласование активных архетипов — необходимое, а во многих случаях и достаточное условие налаживания взаимопонимания между людьми и коллективами. Конечно, глубокое взаимопонимание возможно не всегда и возникает, как правило, не сразу и не только как результат видения, чувствования и взаимного согласования архетипов, но последнее, во всяком случае, создает для первого подходящую среду.

* * *

Каждый архетип проявляется двояко — с одной стороны, как тончайшая, еле видимая кармическая тенденция, лишь изредка сгущающаяся до уровня конкретных событий (в ситуациях, которые в восточной традиции описываются выражением «карма созрела»), а с другой — как совершенно определенная модальность восприятия и поведения человека, которая чаще всего им не осознается, но отчетливо меняется при смене архетипа. Таким образом, каждому архетипу соответствует совершенно определенная психологическая модальность, или, другими словами, некоторый как бы сам собою подразумевающийся оттенок (общий смысл, качество, контекст), который определенным образом окрашивает (видоизменяет, озвучивает, оформляет) поведение человека и характер его восприятия. Изменение модальности ведет, следовательно, к смене активного архетипа; этот эффект, который может использоваться как сильнейший психотерапевтический (в частности, гипнотический) прием, был хорошо известен знаменитому американскому психотерапевту доктору Милтону Эриксону и успешно использовался им и его учениками, в том числе основателями нейролингвистического программирования (НЛП) Р. Бэндлером и Дж. Гриндером.

Вообще надо сказать, что взаимодействие между людьми, особенно близкими, — это в гораздо большей степени игра модальностей общих смыслов и глобальных позиций, нежели прямое и непосредственное использование значений произносимых слов. Особенно это относится к стереотипным ситуациям, когда информационного обмена по сути почти не происходит, но в полуритуальные формы взаимодействия вкладывается колоссальное энергетическое содержание, базирующееся именно на модальностях, и имеющее глубокий архетипический смысл.

Представим себе, например, следующую сцену. Муж после рабочего дня возвращается домой. Жена открывает ему дверь и между ними происходит следующий диалог:

Жена: — Я так устала сегодня!

Муж: — Ну ничего, завтра суббота.

По непосредственному смыслу это адекватный нейтральный обмен, но в зависимости от обстоятельств (контекста) он может восприниматься участниками совершенно по-разному, в диапазоне от нежного любовного признания до взаимной упорствующей воинственной непримиримости. При этом следует различать объективный событийный контекст, окружающий этот диалог, и субъективные модальности, дополнительно налагаемые его участниками. Например, объективный контекст может заключаться в том, что в доме все прибрано и ужин стоит на столе, или наоборот, и муж это знает (или не знает), а у мужа суббота посвящена выпивке с друзьями и двойной нагрузке на жену, или, наоборот, он собирается повезти ее на природу, чтобы она там загорала и купалась, а он будет жарить мясо на костре, и она это знает (или не знает). Субъективный контекст (модальность) фразы, произнесенной женой, также может быть совершенно разным, в диапазоне от кокетливого сексуально окрашенного призыва («Ну обними же меня скорее и поцелуй!») до глобального упрека («Я всегда все для тебя делаю, а ты, ничтожество, не способен даже этого оценить по достоинству!»). Модальность реплики мужа может быть чем-то вроде любовного признания («И у меня есть целых два с половиной дня, чтобы беспрерывно любить и восхищаться тобой!») или равнодушной отговоркой («Я устал ничуть не меньше, не видишь, что ли сама!»), а может оказаться скрытым гневом («Я и так взял всю работу на себя, да еще нанял в дом няньку и кухарку — чего тебе еще надо?!»)

Различия в субъективных модальностях, применяемых человеком, могут ускользнуть от поверхностного взора, но отлично чувствуются его близкими, хотя они и не всегда могут точно сказать, почему (по каким признакам) им кажется (видно, слышно) что человек находится в гневе, раздражен, угнетен, доволен, счастлив и т. д. В то же время пристальный взгляд и внимательное ухо опытного наблюдателя всегда смогут найти малозаметные, но совершенно «материальные» признаки включения той или иной субъективной модальности, а значит, и инициирующего ее архетипа.

Для нас, однако, важно другое: внутреннее, психологическое содержание разнообразных диалогов, которые ведут супруги и многие другие «сыгранные» пары, заключается именно в обмене энергетикой (и информацией) соответствующих модальностей; в данном случае внутренний смысл диалога может быть, например, таким:

— Я тебе предана.

— Я тоже тебя люблю, —

а может быть совершенно другим:

— Ты обращаешь на меня мало внимания.

— Не больно-то ты меня интересуешь, —

и именно этот, внутренний, «модальный», или архетипический, смысл и волнует партнеров; они, даже не желая и не имея того в виду, бессознательно проводят волю (и сюжеты) определенных архетипов, бдительно их отстаивая, хотя бы даже и очевидно во вред самим себе и любимым близким. При этом используемые модальности (которые суть не что иное как инструменты для материализации соответствующих архетипов) нередко не осознаются использующими их людьми, или осознаются в очень малой степени, и потому так трудна бывает работа психолога: зеркало, которое он пытается поставить клиенту, кажется последнему чрезмерно кривым: «Да, конечно, я бываю резок, но ведь далеко не до хамской степени, и пусть я ее бью иногда — так ведь любя, и всегда есть за что!»

* * *

Если говорить совсем просто, то модальность отвечает на вопрос: «Как происходит?», в отличие от непосредственного смысла действия, то есть того, «что происходит». Примечательно, что многие люди сознательно обращают основное внимание на модальность человеческих взаимодействий, считая ее главным в общении, а его прямое содержание — чем-то второстепенным:

— Ну, как вы с ним поговорили?

— Хорошо: тепло, доброжелательно, с пониманием.

— А о чем говорили?

— Да о разном… это было неважно.

С другой стороны, использование и восприятие модальностей содержит в себе немало подводных камней. Их коварство, как и их сила заключены в их неявности; вследствие этого они непосредственно, то есть почти минуя фильтры сознания, регистрируются подсознанием, но, с другой стороны, легко искажаются цензурой подсознания: как на входе, то есть при восприятии, так и на выходе, то есть при выражении их человеком. Типичный пример: будучи в злом, раздраженном состоянии человеку очень трудно адекватно воспринять чье-то доброе внимание: скорее всего оно покажется ему подозрительным, фальшивым, вызывающим, нескромным, навязчивым, неуместным или каким-нибудь еще «не таким». Нисколько не лучший результат получится, если попросить человека в минуту злости изобразить на лице доброе выражение и сказать что-нибудь нежное и ласковое. Скорее всего, на его лице появится непередаваемо жуткая гримаса, а горло перехватит спазм, и оно издаст лишь хриплое сипение.

Значительная, если не подавляющая часть, недоразумений и конфликтов между людьми связана с ошибками в определении чужих и в выражении своих модальностей; ситуацию осложняет еще и то обстоятельство, что нередко архетипы, ведущие человека по его жизни, осознаются им лишь весьма туманно (или не осознаются вовсе), и это прямо сказывается на осознании им соответствующих модальностей, которые он использует, совершенно того не замечая. Каждый человек, если он того захочет, может стать чрезвычайно противным — это не фокус; а вот быть противным только в тех ситуациях, когда ты сознательно считаешь это необходимым, удается очень немногим.

Осознать, расклассифицировать и научиться по мелким признакам определять наиболее характерные модальности — необходимая часть работы любого прикладного психолога, неважно, как официально называется его профессия: психотерапевт, коммивояжер, администратор, дипломат, президент концерна, банка или страны. В некотором смысле раскрытию этой темы посвящена вся эта книга, и автор вовсе не ставил себе целью ее (тему) исчерпать.

В последующих главах описание модальностей идет системно, в соответствии с последовательностью изложения архетипов, а здесь, в порядке иллюстрации вышесказанного и в качестве первого введения в тему автор предлагает вниманию читателя несколько наиболее широко используемых в жизни модальностей. Научившись правильно отслеживать их у себя и других, вы сделаете свои социальные взаимодействия существенно более ясными, точными и эффективными. Вопрос о том, какие архетипы стоят за рассматриваемыми модальностями, автор пока не обсуждает, втайне, однако, надеясь, что читатель попытается ответить на него сам; некоторая информация на эту тему содержится в следующих главах книги.

* * *

Модальности времени. Время, как известно, бывает настоящее, прошедшее и будущее, то есть у времени есть три основные модальности, которые в европейских языках обозначаются специальным выразительным средством, а именно формой вспомогательного глагола «быть» («я была замужем», «я буду дворянином»; в русском языке, в отличие от английского и немецкого, при употреблении настоящего времени этот глагол опускается, то есть говорится просто «я виноват» вместо «я есть виноват», но англичанин скажет именно так, полностью: «I am guilty»). Однако фактически временных модальностей гораздо больше, то есть существуют разнообразные оттенки времени, выражающиеся человеком отчасти грамматическими средствами, отчасти специальными словами, а в какой-то мере и с помощью интонаций и жестов. Интересно, что разные языки предлагают своим носителям значительно различающиеся спектры временных модальностей, так что точный перевод порой затрудняется или возникают существенные потери смысла.

Например, в английском языке имеется специальная грамматическая форма Present Continuous («Настоящее Продолжающееся»), описывающая действие, которое происходит на глазах человека, то есть действие, начавшееся некоторое время назад и заканчивающееся какое-то время спустя, в будущем. Эта форма означает гораздо большую вовлеченность в процесс, чем нейтральная Present Indefinite, то есть Неопределенное Настоящее. Например, можно неопределенно сказать: «I write letters» — «Я пишу письма» — в смысле, что вообще имею обыкновение их писать, иногда в моей жизни такое случается, и при этом вовсе не имеется в виду, что, скажем, за последний год своей жизни я написал их несколько или хотя бы одно, или планирую это сделать. Но уж если я употреблю Present Continuous, то есть на вопрос о том, что я сейчас делаю, скажу: «I am writing the letter», — то это значит, что вы оторвали меня от дела, и чернила на моей ручке еще мокрые, и лучше вам на некоторое время из моей жизни удалиться и дать мне возможность это письмо дописать. Последнюю ситуацию я определю выражением в модальности Present Perfect («Настоящее Законченное»): «I have written the letter» — «Я написал письмо», а точнее: «Я писал письмо и уже его дописал», — и это значит, что теперь я свободен и нахожусь в вашем распоряжении.

В русском языке нет прямых грамматических возможностей выражать описанные временные модальности, и носители языка употребляют вспомогательные слова (обстоятельства) и приставки к глаголам, обозначающие продолженность или законченность действия. Например, вопрос: «Ты съел кашу?» — может относится как к настоящему, так и к прошлому (вчера вечером), а «Ты уже съел кашу?» — только к настоящему, так как слово «уже» в данном случае символизирует временную модальность, которую англичанин определит как Present Perfect («Have you eaten the porridge?»), в то время как первый вариант («Ты съел кашу?») будет скорее всего воспринят англичанином, изучающим русский язык, как Past Perfect — «Had you eaten the porridge?», то есть приблизительно как «Съел ли ты кашу вчера вечером после телепередачи, в соответствии с моими указаниями на этот счет?» — хотя для носителя русского языка модальность в данном случае неочевидна: вопрос: «Ты съел кашу?» — может относиться как к прошлой (Past Perfect), так и к настоящей (Present Perfect) ситуации, и ребенок может воспользоваться этой неопределенностью в своих целях — например, его ответ: «Да», — может относиться ко вчерашней трапезе, в то время как к сегодняшней он еще и не прикасался.

Уже упоминавшаяся модальность Present Indefinite («Настоящее Неопределенное») может быть передана на русском языке с помощью таких слов и выражений, как «вообще», «мне свойственно», «иметь обыкновение», «нередко», «во многих случаях» и т. д. Например, предложение «Я имею обыкновение ходить на лыжах» звучит по-русски несколько неуклюже, но довольно точно передает смысл и модальность английской фразы «I ski».

Конечно, и русский язык обладает особыми, трудно передаваемыми на другие языки временными модальностями. Глагол «быть», теряя свою определенность, превращается в «бывать», или вовсе в «бывывать»:

«бывать» означает «быть, но нерегулярно»

«бывывать» означает «бывать, но редко».

Примеры:

— У вас есть трудности с переводом на английский?

— Бывают.

— А метровые щуки в вашем озере есть?

— Бывывало, ловились.

Модальности «бывания» и «бывывания» можно, конечно, пытаться передать на английском языке, употребляя слова типа «sometimes», «eventually», «seldom» и т. п., но специальной грамматической формы такого рода в этом языке нет. (Чем отличается культурный человек от дикого? В первую очередь используемыми модальностями. Насколько мягче звучит «я передавал», чем «я передал» — но, увы, это смягчение возможно лишь в прошедшем времени: в настоящем существует только краткая (переходная) форма: «я передаю», но никак не «передаваю».)

Вероятно, сравнительная филология могла бы составить внушительный список разнообразных временных модальностей, используемых в различных языках, и их осознание и освоение в рамках родного языка существенно продвинуло бы коммуникативную культуру человека — но эта работа еще впереди. Автор же переходит от лингвистического к психологическому аспекту рассмотрения временных модальностей.

Поговорим сначала о будущем. Каким оно бывает? С психологической точки зрения, тут возможны разнообразные варианты, и для человека весьма небезразлично, какой из них в данный момент подразумевается. Итак, представим себе человека, пытающегося вообразить и оценить будущее развитие некоторых событий. Перед его мысленным взором как результат внутренних усилий или поданное извне возникает определенное будущее. И в какой же модальности может он его воспринимать? Будущее может предстать в своей вероятностной модальности, показавшись человеку:

— абсолютно невероятным (невозможным)

— маловероятным, но возможным

— проблематичным (может быть, будет так, а может быть, и по-другому)

— весьма вероятным (скорее всего, будет именно так, но есть шансы и против)

— несомненным (будет именно так, исключая вариант крупной катастрофы).

Не менее важна модальность желательности будущего, которое может быть:

— абсолютно неприемлемым

— крайне нежелательным

— достаточно неприятным

— нейтральным (допустимым)

— умеренно желанным

— весьма желательным

— пределом мечтаний

— высшим идеалом

— главной мечтой жизни.

Кроме того, весьма актуальна энергозатратная модальность будущего, то есть оценка того, каких усилий предполагаемый вариант развития событий потребует от человека. Рассматриваемое будущее может:

— само свалиться с неба, не потребовав никаких затрат на собственное строительство;

— потребовать от человека лишь эпизодических и незначительных усилий;

— быть реализуемым в постоянном, но незначительном (фоновом) режиме энергетических затрат;

— потребовать эпизодических, но каждый раз существенных усилий;

— быть реализовано лишь при условии постоянных и достаточно больших усилий со стороны человека;

— состояться лишь если человек направит на него все имеющиеся у него ресурсы, бросив на произвол судьбы все остальные свои дела и обязательства;

— в принципе не иметь шансов состояться при тех ресурсах, которыми человек располагает в настоящее время.

Для многих людей подсознательно актуальна оценка будущего по шкале активность/пассивность, то есть модальность качества участия человека в создании будущего.

Например, будущее может:

— приходить само по себе, не предполагая от человека никакой активности, но требуя принесения определенных жертв и приспособления к новым обстоятельствам;

— наравне с приспособлением предполагать определенную инициативу и энергичное участие человека в своем создании;

— полностью определяться волей, настойчивостью, энергией и умениями человека.

Читатель может спросить: для чего нужны столь подробные шкалы (наборы субмодальностей) в пределах модальностей? Прежде всего, они необходимы для налаживания лучшего взаимопонимания, без которого невозможна не только конструктивная деятельность, но даже, во многих случаях, элементарное мирное сосуществование.

В качестве примера представим себе двух супругов, обсуждающих некоторый вариант будущего. Предположим, что этот вариант видится мужу в модальности желательности как весьма желательный, в вероятностной модальности как маловероятный, но возможный, а в энергозатратной модальности как реализуемый лишь при условии постоянных и достаточно больших усилий, в то время как жене этот вариант представляется в соответствующих модальностях как умеренно желанный, весьма вероятный, и требующий лишь эпизодических и незначительных усилий. Пойдет ли обсуждение гладко, если супруги не удосужатся сообщить свои субмодальности друг другу, считая как само собой разумеющееся, что они оценивают вариант одинаково, ибо как же еще его можно оценивать?! Фактически, пытаясь выработать свое отношение к рассматриваемому варианту, муж решает вопросы: «выдюжим ли?» и «получится ли?», так как вопрос: «стоит ли?» для него ясен с самого начала, в то время как для жены первый и второй вопросы даже не возникают, а решение третьего вовсе не очевидно. А различие в оценке вероятности реализации варианта и вовсе разводит их в стороны, уменьшая почти до нуля шансы договориться без сильного взаимного раздражения и ссоры.

Теперь поговорим немного о противоположной модальности, которая играет в психических процессах не меньшую роль, — а именно, о прошлом. Некоторые психологические школы (например, психоанализ) придают ему главенствующую роль, несравнимую с настоящим и будущим, но в каких случаях такой подход правомерен и эффективен, следует еще уточнить. Безусловно, опыт прошлого сильно влияет на человека, но как именно? Как прошлое в целом, так и его отдельные фрагменты могут существовать в психике в самых различных модальностях. Например, можно:

— полностью отрицать свое прошлое, считая, что ничего хорошего оно не содержало и лучшие всего забыть его начисто, так как его единственные итоги — это неврозы и разочарования;

— отрицая свой конкретный прошлый опыт как негативный и неудовлетворительный, считать, тем не менее, что он ценен как исходный материал для важных общих выводов;

— делить прошлый опыт на негативный и позитивный, отрицая и вытесняя первый и акцентируя второй, или же, наоборот, обесценивать положительный и подчеркивать отрицательный опыт;

— считать, что оценки прошлого опыта с течением времени меняются, и в конце концов он весь начинает восприниматься как необходимый и позитивный;

— полагать, что человек находится в полной зависимости от прошлого и его влияние никак изменить нельзя;

— думать, что прошлое постепенно вытирается из памяти (что-то быстрее, что-то медленнее), и соответственно его влияние ослабевает;

— …

(читатель, с большой пользой для себя, продолжит это перечисление самостоятельно).

И, наконец, быстротекущее настоящее, относительно которого философами и мистиками так до конца и не выяснено, существует ли оно или же представляет собой чисто символическую грань, отделяющую прошлое от будущего. Модальности, связанные с настоящим (автор будет считать, что оно все же реально как психологический атрибут), отличаются от модальностей, специфицирующих будущее и прошлое. Здесь характерна, например, модальность уровня вовлеченности, на одном полюсе которой находятся безразличие, скука, усталость, желание выйти из ситуации, а на другом — искреннее и глубокое участие, интерес, желание продолжать и развивать текущую ситуацию.

Другое характерное для настоящего качество — это актуальность, то есть уровень нужности, пригодности чего-либо для настоящего момента; в том же ряду стоит интенсивность потока событий, формирующего настоящее — в этой модальности люди говорят о яркости и серости их бытия, его значительности или ничтожности.

Что же дает нам явное описание модальностей и субмодальностей? Один из ответов таков: они играют для психолога ту же роль, что тени и оттенки для художника. Можно ли жить и работать, не осознавая модальностей? Можно, точно так же как можно радоваться природе, наслаждаясь видами белоснежных остроконечных гор, внимая монотонному шороху морских волн и обоняя ароматы лесной лужайки, но не замечая при этом голубоватого отсвета неба на белом снегу и не отличая морской чайки от баклана, а цикория от цикламена. Однако если вы хотите серьезно научиться живописи, то тени и полутона становятся основным моментом вашего внимания, ибо именно с их помощью художник пишет картину; и точно так же основной заботой практического психолога являются именно модальности, то есть неочевидное, как бы вспомогательное содержание человеческого поведения, которое, однако, сохраняется при смене внешних сюжетов и обстоятельств, указывая тем самым на глубинные силы, движущие человеческую судьбу, то есть на свойственные данному человеку архетипы. Таким образом, используемые человеком модальности имеют большое диагностическое значение: изучая то, какие из них проявляются и звучат в поведении человека, как они сочетаются и не сочетаются, можно составить довольно ясное представление о ведущих его по жизни архетипах и их взаимоотношениях друг с другом, в результате чего открываются априори неочевидные пути решения внутренних и внешних проблем.

Внимательно отслеживая используемые человеком модальности, не устаешь удивляться видимой совершенной неразумности их выбора, а также упорству, с которым человек выбирает все время одну и ту же, порой очевидно разрушительную и для себя и для своего дела модальность, но почему-то не делает из своих ошибок и провалов никаких выводов и продолжает гнуть ту же линию. Одной из причин такого упрямства является то, что человек не чувствует, насколько выбираемая им модальность неадекватна, то есть он плохо видит себя со стороны (глазами окружающих). Другой, более серьезной причиной является то, что включение данной модальности производится не человеком, а соответствующим архетипом, и связь (то есть энергетические и информационные трансляции) между архетипом и человеком возможна, лишь пока человек использует данную модальность, а точнее — совершенно определенную субмодальность в пределах данной модальности, а при ее перемене связь с данным архетипом обрывается. Это можно сравнить с волшебным горшком, который трижды в день варит своему хозяину пищу, но есть ее можно лишь определенной деревянной ложкой, выдаваемой в комплекте с этим горшком; а при попытке залезть в него вилкой или другой ложкой еда почему-то пропадает.

Таким образом, предпочтение тех или иных модальностей в определенных ситуациях не оказывается случайным — человек подсознательно выбирает модальность, инициирующую архетип, который (по мнению подсознания) наиболее адекватен в данной ситуации. Поэтому перемена привычной модальности (и даже субмодальности) в любой сколько-нибудь значимой, а тем более ответственной для человека ситуации — довольно трудная задача, требующая особого обучения, порой длительного, а иногда и героического самопреодоления. Вот характерный пример, относящийся не только к индивидуальному, но и к групповому сознанию нашего века.

Какой архетип вот уже много столетий, с тех пор как окончилась эпоха матриархата и мирного культа богини-матери мира, и в мировом пантеоне в разных видах воцарился воинственный бог явно мужской половой принадлежности, — какой архетип в нашем мире является главным носителем энергетического принципа? Или, говоря проще, какая ситуация в нашем маскулинизированно-военизированном мире вызывает наибольший интерес и привлекает всеобщее внимание? Это, безусловно, ситуация антагонистического противостояния, желательно на грани выживания. Для страны это начало войны, вражеская интервенция, для семьи — угроза распада, когда муж или жена находят себе партнера на стороне, в индивидуальной судьбе — вражда или соперничество, жесткое противостояние типа игры, в финале которой один из соперников срывает крупный куш, а другой все теряет. С философской точки зрения, антагонизм есть проявление низшей ступени архетипа, символизирующегося числом 2; более высокие октавы двойки проявляются в принципах партнерства, сотрудничества и баланса. Однако ни более высокие октавы двойки, ни любые другие архетипы не могли сравниться с антагонизмом по влиянию на психологию индивидуумов и коллективов уходящего тысячелетия (даже нескольких тысячелетий).

Действительно, где познается воин? В сражении не на живот, а на смерть с грозным супостатом. Как лучше всего утвердить своего Бога? Посрамив всех остальных богов. Мыслимо ли повествование о любви и семейной жизни без любовного треугольника? Да иначе слушатели просто умрут от скуки. На чем держится сюжет волшебной сказки? На смертном единоборстве Ивана-царевича со Змеем-горынычем и его родственниками (а также со своими собственными братьями). Даже в сугубо мирных аспектах жизни, где антагонизму, казалось бы, совершенно нет места — в вопросах секса и воспитания детей — современное сознание так или иначе пытается искать нечто вроде сражения, где каждый из участников непримиримо борется за собственные интересы. Или представим себе современного духовно продвинутого эзотерика, подробно осведомленного о всех ведущих мировых религиях, доброго христианина, имеющего к тому же благословения высших лам Тибета и лучших индийских гуру… Чего захочет он от своего духовного учителя (если, наконец, встретит его)? Разумеется, рецепт (и энергию), необходимые для истребления его эго — злейшего врага, ну никак не желающего открывать шлагбаум на последнем отрезке пути к просветлению.

С другой стороны, в жизни есть масса проблем, требующих для своего решения энергии совершенно других архетипов, или той же двойки, но более высокой октавы, и человек это в принципе понимает: иногда надо не разделять, а складывать, не соперничать, а мириться, не ломать, а строить — но все-таки, чтобы включиться всерьез, лучше всего обнаружить прямого врага, и поймать его на месте преступления, и отрезать ему хвост по самые уши! А если врага не обнаруживается, нужно очень долго учиться воспринимать и осваивать энергии, отличные от антагонизма, не сводя их к нему ни сознательно, ни подсознательно, ни бессознательно.

* * *

Связываясь с человеком, архетип не только активизирует определенную модальность — он выключает все альтернативные ей; субъективно это выражается в том, что человеку начинает (на поверхностный взгляд совершенно иррационально и нелогично) казаться, что другие возможные в подобных ситуациях варианты этой модальности в данном конкретном случае не подходят, или он не сумеет ими воспользоваться, или, что бывает чаще всего, они просто выпадают из его сознания.

Представим себе ребенка, мирно играющего на детской площадке, строя замысловатое сооружение из песочных куличей. И вдруг неизвестно откуда появляется огнедышащий Змей-горыныч в виде агрессора, который топчет любовно выстроенный замок и норовит отобрать ведерко для песка. Выбор у ребенка в данном случае невелик, и обычно реализуется один из двух вариантов. Первый из них заключается в том, что ребенок идентифицируется с Иваном-царевичем, хватает лопатку и бьет ею как добрым мечом агрессора по голове, после чего тот обычно удирает или, во всяком случае, сильно сдает позиции. Во втором варианте ребенок идентифицируется с прекрасной, но беспомощной принцессой, отдаваемой Змею на съедение, и пускается в слезы и звонкий рев, призывая на помощь свою маму и передавая ей полномочия доблестного Рыцаря-спасителя.

Повторяясь многократно, подобные ситуации выстраивают в подсознании человека устойчивые связи с архетипом (своего рода условные рефлексы по Ивану Павлову), разрушить или преодолеть которые чрезвычайно трудно, ибо они поддерживаются на всех уровнях бытия человека, в том числе на идейном и мистическом. В рассматриваемом примере ребенок, привыкающий успешно реагировать по первому типу, вырастает независимым, инициативным, самостоятельным и убежденным в том, что на агрессию нужно отвечать агрессией, а на грубость — еще большей грубостью. Во взрослом возрасте он дойдет до преступления, если не научится в критических для себя ситуациях вести «двойную игру», агрессируя по форме (чего императивно требует от него архетип), но подчиняясь по существу. Так большая и злобная собака, яростно облаивающая вошедшего гостя, неохотно подчиняется уговорам хозяев: «Это свой, Вулкан, это свой», — и, грозно рыча, медленно отходит в сторону и ложится на пол, продолжая смотреть на незнакомца недобрым взглядом и напрягаясь всем телом при каждом его движении.

Наоборот, ребенок, реагирующий преимущественно по второму типу, вырастает в убеждении, что если тебе плохо и ты беспомощен, то защита и поддержка обязательно появятся, если хорошенько их позвать и иметь терпение дождаться, а вот прямо противостоять агрессии на личных ресурсах — дело заведомо проигранное, глупое и опасное. Что же, и с такой жизненной позицией можно прожить жизнь, рискуя, правда, оказаться в тотальном рабстве у людей и обстоятельств.

Плоско-рациональный взгляд подсказывает: зачем же ограничивать себя одной из двух модальностей? Нужно использовать, в зависимости от обстоятельств, и ту, и другую, и тогда оба архетипа будут у человека в услужении. Проблема, однако, заключается в том, что, как правило, человек больше находится в подчинении архетипу, чем наоборот, и для того, чтобы научиться свободно менять модальности, нужно провести большую работу со своим подсознанием (и сознанием). А до тех пор, пока человек не осознал власти соответствующего данной модальности архетипа и пользуется его энергией бессознательно, эта модальность будет включаться у него неконтролируемым образом, как бы под давлением внешней (и внутренней) ситуации.

Обращаясь к рассматриваемому примеру, можно сказать, что есть люди, преимущественно апеллирующие к низшей октаве янского архетипа (агрессия, низшая воля), и есть люди, связанные преимущественно с низко-иньским началом (тотальное подчинение, постоянные просьбы о помощи, взывание к жалости и т. п.), и поменять один архетип на другой совсем не просто. Жизнь человека первого типа действительно складывается так, что он может рассчитывать только на себя, особенно в ответственных ситуациях, и если он формально последует этике второго типа, например, не станет отвечать на агрессию, а подчинится, а когда ему станет плохо, попросит о помощи, то он этой помощи не получит и будет раздавлен — по той простой причине, что иньский архетип его не услышал и потому не помог; а не услышал потому, что хороший канал связи с архетипом нужно строить достаточно долго и вложить в него немало душевных сил, а до того его помощь будет в лучшем случае слабой и эпизодической.

Однажды жена бога Кришны, прекрасная Радха, приготовила ему парадный обед. Голодный Кришна сел за стол, посмотрел на чудесно выглядевшие и обольстительно пахнувшие кушанья, потом вдруг о чем-то задумался, медленно поднялся и пошел к двери. Открыв ее, он уже почти вышел, но внезапно остановился. Лицо его прояснилось, он вернулся к столу и приступил к трапезе. Изумленная богиня спросила его: «О возлюбленный Кришна, что все это означает?» «О несравненная! — объяснил ей Кришна. — Уже вознамерившись вкусить восхитительные приготовленные тобою яства, я внезапно услыхал, как меня зовет один из моих почитателей, и увидел, что он окружен толпой хулиганов, которые ему угрожают. Я было отправился к нему на помощь, но потом увидел, что он наклонился и взял в руки камень; и тут я понял, что он справится сам!»

* * *

Архетип не только жестко специфицирует свою модальность и субмодальность, отчетливо выделяя последнюю из всех альтернативных (то есть в принципе возможных в данной ситуации); во многих случаях он задает жесткие согласования субмодальностей разных модальностей, иногда совершенно удивительные по своей нелогичности для постороннего наблюдателя, но сами собой разумеющиеся для данного человека; ему зачастую даже в голову не приходит, что можно думать и вести себя как-то по другому (точнее, другим, может быть, это и сойдет с рук, ему же — точно нет).

В качестве примера рассмотрим ситуацию, достаточно острую для каждого человека: ситуацию, когда возможное будущее отчетливо манифестирует себя в настоящем и требует выработки к себе определенного отношения, на основе которого чуть позже нужно будет произвести существенный выбор.

Вообще надо сказать, что принятие возможного будущего к серьезному рассмотрению — весьма непростой, а для многих людей страшноватый и малоприятный момент, и соответственно человек к нему подсознательно (а иногда и сознательно) серьезно готовится, в частности, старается как-то опереться на опыт прошлого и учесть особенности настоящего. Другими словами, приступить к серьезному и ответственному обдумыванию будущего человек может, лишь будучи настроен на прошлое и настоящее во вполне определенных модальностях — каких именно, зависит от человека, а точнее — от ведущих его по жизни архетипов. Сам человек о себе скажет, что он ведом интуицией, своим жизненным опытом, накопленной годами мудростью и т. п. — но почему-то все это работает (иногда хорошо, а иногда плохо, но средний человек редко корректирует себя в таких вопросах) именно у него, и редко применяется другими людьми, поскольку у них аналогичные схемы выглядят совсем иначе. Как же мы подходим к оценке будущего? Автор приводит ниже в качестве примера некоторые подходы; возможно, у читателя они окажутся в чем-то или во многом другими.

Рассматривая будущее, нам важно оценить, насколько оно вписывается в настоящее, то есть определить уровень перестройки, которая понадобится, чтобы его принять. Эту модальность можно назвать качеством перемен, которые несет будущее. Например, будущие перемены могут быть

— незначительными и локальными

— существенными, но локальными

— глобальными, но незначительными (изменения фона)

— существенными, но не кардинальными

— кардинальными в некоторых отношениях

— кардинальными и глобальными.

Для того, чтобы принять будущее, в настоящем следует предпринять некоторые действия подготовительного характера, и соответственно возникает модальность уровня подготовки, который может варьироваться от малозначительного до весьма серьезного и даже капитального.

Для многих людей весьма важно, как и через кого к ним приходит будущее. Эту модальность можно назвать качеством прихода будущего, которое может приходить:

— внезапно

— исподволь, постепенно

— незаметно

— ярко и отчетливо осязаемо

— откровенно и без прикрас

— прячась и выдавая себя за что-то другое

— в пышном одеянии

— нарочито бедно

— с громкими обещаниями

— с просьбой (требованием, призывом) о безвозмездной помощи

— с подарками

— императивно

— ненавязчиво

— органично

— неудобно

— как актуализация старых проблем

— как вариант решения актуальных проблем

— через психологический кризис

— без очевидных психологических изменений и напряжений

— …

(читатель может вписать продолжение по своему усмотрению)

Рассмотрим теперь модальность качества посланника, то есть агента, через которого приходит будущее. Он может быть:

— случайным стечением обстоятельств

— информационным каналом (газета, телефон, телевизор)

— человеком.

Если это человек, то для многих людей важны его определенные качества, например, он может быть:

— случайным встречным

— хорошим знакомым

— старым знакомым

— новым знакомым

— старым знакомым, случайно встреченным после многолетнего перерыва

— хроническим бездельником и болтуном

— ответственным и серьезным

— женщиной

— мужчиной

— надежным

— ненадежным

— тесно связанным с будущим сюжетом

— никак не связанным с будущим сюжетом

— случайно связанным с будущим сюжетом

— регулярно выпивающим

— …

И, конечно, весьма важным является участие в рассматриваемом варианте будущего прошлого опыта; эту модальность можно назвать качество прошлого в будущем. Например, прошлый опыт может служить для будущего:

— основой

— опорой

— препятствием, которое нужно преодолеть

— препятствием, которое нужно научиться обходить

— несущественным фактором

— объектом для приложения усилий

— двигателем

— якорем

— стабилизатором движения

— камнем, тянущим ко дну

— искусно запрятанной бомбой замедленного действия

— бурным океаном, изобилующим пиратами, рифами и акулами

— золотоносной жилой с редкими, но крупными и трудно находимыми самородками

— …

Абстрактно-рациональному уму ясно, что в жизни каждого человека, хотя бы потенциально, могут реализовываться все предлагаемые (и многие другие) варианты описанных модальностей, и, «разумеется», они могут произвольно сочетаться друг с другом в конкретной ситуации оценки будущего. Это, однако, весьма поверхностный взгляд, и поставленное выше в кавычки слово «разумеется» не соответствует действительному положению вещей, поскольку ведущие человека архетипы весьма и весьма суживают, во-первых, выбор внутри каждой модальности (эти варианты мы называем субмодальностями), оставляя обычно один-два варианта, а во-вторых, четко взаимообусловливают различные субмодальности, иногда совершенно экзотическим, но строго определенным образом. И чем жестче диктат архетипа над человеком, тем более жестким является это взаимное обусловливание субмодальностей и тем меньше у человека остается выбора в своем поведении. В качестве иллюстрации можно рассмотреть конкретный пример, в котором автор намеренно опускает описания архетипов, создающих у человека специфическую интуитивную «жизненную мудрость», которая весьма крепко впечатана в его подсознание и изменить ее человеку совсем не просто, тем более что чаще всего она осознается лишь в малой степени.

Итак, рассмотрим некоторого индивидуума, в жизни которого объявляется будущее, сулящее ему определенные перемены. Ему нужно как-то к ним подготовиться и сформировать определенное суждение по их поводу. Уже первоначально, то есть априори, он может предполагать для себя возможной не всю шкалу модальности качества перемен (см. выше), так как субмодальность кардинальные и глобальные перемены для него отпадает, ибо он не верит в таковую возможность в его жизни (почему не верит, вы от него не добьетесь, но не верит абсолютно). Остальные субмодальности он в принципе допускает… но нужно еще посмотреть на модальность качества прихода будущего. Что касается этой шкалы, то здесь в его жизни могут быть реализованы тоже далеко не все варианты субмодальностей, например, совершенно невозможно, чтобы будущее приходило откровенно и без прикрас, с подарками и как вариант решения актуальных проблем; то есть эти субмодальности отпадают сразу, хотя он опять-таки не сможет объяснить вам, почему. Ну просто, в его жизни подарки, например, всегда приходят из настоящего, они всегда честно заработаны, если вы понимаете, что он имеет в виду. Однако если говорить о переменах в будущем сколько-нибудь серьезной субмодальности, например, существенных, хотя и не кардинальных, или кардинальных в некоторых отношениях, то здесь уже отпадают многие субмодальности качества прихода, и остаются (зато с большой вероятностью) следующие: прячась и выдавая себя за что-то другое; императивно; неудобно; как актуализация старых проблем; через психологический кризис, а такие субмодальности как органично и незаметно отпадают без малейшего сомнения, хотя они возможны, если будущие перемены видятся в субмодальностях незначительные и локальные.

Яркий свет на возможные варианты будущего проливает модальность качество посланника. Например, если здесь актуализируется субмодальность хорошего знакомого, то далее речь может идти лишь о незначительных и локальных переменах (все остальные субмодальности шкалы качества перемен отпадают сразу), зато если будущее приходит в субмодальности старого знакомого, случайно встреченного после многолетнего перерыва, то будущие перемены могут оказаться существенными, но не кардинальными, а субмодальность кардинальные в некоторых отношениях отпадает.

Также весьма важно для оценки будущего его сопряжение с модальностью качества прошлого в будущем. Но и здесь наш индивидуум с порога отметет половину соответствующей шкалы, так как в его случае (и он в этом абсолютно убежден!) прошлый опыт не может служить для будущего основой, объектом для приложения усилий, двигателем и стабилизатором движения, а также искусно запрятанной бомбой замедленного действия или золотоносной жилой с редкими, но крупными и трудно находимыми самородками. С другой стороны, существенные, но не кардинальные перемены скорее всего произойдут в случае, когда прошлый опыт окажется для будущего якорем, камнем, тянущим ко дну, стабилизатором движения или препятствием, которое нужно преодолеть; варианты опоры и несущественного фактора здесь, само собой разумеется, отпадают.

Возможно (даже скорее всего), мнения читателя несколько разойдутся с приведенными выше; но что-то подобное содержится в подсознании практически каждого человека, осознаваясь им в очень малой степени, но выполняя чрезвычайно важную функцию: существенно уменьшая число ситуаций выбора, резко его суживая и направляя этот выбор весьма определенным образом. Именно так архетипы управляют жизнью и судьбой человека — до тех пор, пока он их не осознает и не научится, наоборот, управлять их энергией, в какой-то мере подчиняя ее своей сознательной воле.

Модальности в ежедневной жизни. Мы продолжаем тему использования модальностей — использования правильного и ошибочного, сознательного и подсознательного, манипулятивного и жертвенного, очевидного и скрытого, тактичного и бестактного, искусного и прямолинейно простодушного.

Взаимопонимание и его отсутствие, согласие и разлад, дружба и вражда, общность и разделение — все эти явления в большой степени обусловлены и управляемы соответствующим использованием модальностей, сознательным или неосознанным.

Представим себе, например, встречу двух хороших знакомых, Елены и Петра, не находящихся, однако, в близкой эмоциональной и тем более любовной связи. Петр видит Елену, с радостной улыбкой полуподходит-полуподбегает к ней и, глядя ей в глаза, восклицает:

— Леночка! Я так рад тебя видеть!

С точки зрения Елены, заявленный Петром уровень интимности существенно превышает сложившийся между ними ранее. Это могло бы быть в какой-то мере оправданным, если бы они не виделись месяц или больше, но с последней встречи прошла всего неделя. Значит (соображает Елена), у него есть какие-то виды на углубление отношений, что в данный момент ей совершенно не нужно. Как в данном случае можно тактично отреагировать на ситуацию?

Рассмотрим модальности, использованные Петром для несанкционированного вторжения в реальность Елены. Это прежде всего модальности невербального поведения: скорость подхода (увеличенная), дистанция в ходе коммуникации (уменьшенная), а также пристальность взгляда (большая). Если за Петром стоит достаточная сила, то он навяжет Елене все эти три модальности, то есть она напряжется, вздрогнет, не отойдет от него (может быть, даже чуть придвинется) и ответит на его взгляд, тем самым поддерживая и усугубляя возникшую интимность. Демонстрируя, наоборот, полное неприятие предлагаемых Петром модальностей, Елена может демонстративно медленно и плавно отойти от него на шаг и отвести глаза в сторону (при этом Петр ощутит чувствительный эмоциональный и энергетический удар).

Теперь обратим внимание на модальности вербального (словесного) поведения участников. Какие модальности акцентированы в приветствии Петра? Прежде всего, бросается в глаза его подчеркнуто личная модальность; если Елена подпадет под ее гипноз, то она, сама того не желая, ответит чем-то в равной мере личным, например:

— Здравствуй, мой дорогой.

Наоборот, желая разрушить этот чересчур личный оттенок, Елена может употребить подчеркнуто безличную модальность, сказав нечто вроде:

— Здравствуй, Петр! Ты хорошо выглядишь сегодня, — и эта перемена модальности скорее всего будет воспринята им как ушат холодной воды на голову и туловище. Здесь эффект усиливается еще и тем, что Петр употребляет субъективную модальность, то есть высказывается от своего имени, а Елена отвечает в объективной модальности, как бы от имени своего народа в целом. Промежуточным между этими двумя вариантами ответа будет, например, такой:

— Здравствуй, Петя. Я тоже рада нашей встрече.

Здесь подчеркнута шаблонность ответа, что существенно ослабляет личную модальность, а слово «тоже» показывает, что Елена, внешне подчиняясь воле Петра, повторяет его чересчур интимные модальности из вежливости, то есть формально, не желая грубо разрушать его состояние, но и не приветствуя его.

Управляющие модальности. Чем приказ отличается от просьбы? Тем, что приказ обязательно нужно выполнять, а просьбу не обязательно? А может быть тем, что приказывать — это грубо, в то время как просить — вежливо? В действительности разница состоит в модальности: приказ обладает качеством императивности, а просьба — желательности… но здесь есть много других оттенков, зависящих от конкретной ситуации. Читателю, вероятно, приходилось слышать переходы такого рода: «Я тебе строго-настрого приказываю: не смей этого делать! Ни в коем случае!… Ну хорошо, я не приказываю, я тебя прошу… Христом-Богом заклинаю, умоляю на коленях: не надо этого!..»

Из последнего примера ясно, что, так сказать, осуществляемость повеления неочевидным образом связана с выбором варианта повелительной модальности, которая может быть:

— проклятием

— строгим приказом

— настоятельным требованием

— категорическим запретом

— обычным запретом

— требованием

— важной просьбой

— ответственным поручением (заданием)

— распоряжением

— пожеланием

— просьбой

— униженной просьбой (мольбой).

Однако в реальной жизни в повелительной модальности скрыт еще один чрезвычайно важный информационный пласт, а именно мнение повелевающего о том, насколько трудно адресату исполнить соответствующее повеление (поручение, просьбу). Эту модальность можно назвать исполнимостью повеления, которое для адресата в данной ситуации может быть:

— невозможным

— ломающим всю жизнь

— очень трудным, но не ломающим жизни

— требующим большой работы

— требующим больших затрат разнообразных ресурсов

— умеренно трудным

— требующим существенных затрат

— невыполнимым без специальных, хотя и небольших усилий

— легко выполнимым

— ничтожным по требуемым усилиям и ресурсам (“не о чем говорить”)

— благом

— даром судьбы

— благословением Божьим.

Двойственной к исполнимости является модальность субъективной важности повеления (распоряжения, просьбы); последнее может быть для повелевающего:

— пустым капризом

— несущественной случайной прихотью

— малозначительным

— существенным

— значимым

— ответственным

— важным

— сугубо важным

— критическим в существенном аспекте

— глобально критическим (то есть неисполнение ломает всю его жизнь).

Воспитание ребенка (и самовоспитание взрослого) в очень большой степени есть создание устойчивых привычек вполне определенного согласования трех вышеописанных модальностей; эти привычки формируют основу его этики. Например, хорошее воспитание заключается, в частности, в том, что человек избегает наиболее императивных форм повелительной модальности, таких как строгий приказ, категорический запрет и т. п., и не использует даже мягких повелительных форм (например пожелание), если это ставит адресата в жесткую субмодальность исполнимости (например, требующее большой работы). Царское и министерское воспитание, наоборот, подразумевают преимущественное использование жестких повелительных субмодальностей (например, приказ), а особенно в случаях, когда у адресата при этом актуализируется жесткая субмодальность исполнимости (например, ломающая всю жизнь). При этом воспитанный человек, как правило, использует средние субмодальности субъективной важности своей просьбы (например, значимая), избегая крайностей (пустой каприз, или, наоборот, глобально критическая), в то время как царь или министр обязательно объявят свои требования и приказы на высших субмодальностях: сугубой важности, глобально критическими и т. п.

В основе большинства случаев взаимонепонимания, сознательного «тонкого» обмана и весьма даже «толстого» психологического манипулирования лежит игра модальностями, к которой человек привыкает с раннего детства, но большая часть этих игр, в которых, как и в карточных, есть свои шулера и свои жертвы, происходит бессознательно — в частности, потому, что нет точного общепринятого языка описания модальностей (они нередко обозначаются лишь интонационно или жестами), и, главное, в общественной морали нет понятия «поймать на жульничестве с модальностями», как, например, «поймать на слове», то есть обнаружить логическую противоречивость или непоследовательность в речи.

Вот типичный пример такой игры. Ваш знакомый просит вас об определенной важной, даже критической для него услуге, которая является для вас умеренно трудной, но все же требующей существенных затрат, и он во время разговора дает вам понять, что он это видит. Войдя в его критическое положение, вы совершаете определенные усилия и выполняете его просьбу, о чем сообщаете при встрече. «А, спасибо!» — легко говорит знакомый, мгновенно обесценивая все ваши усилия. «А как твое критическое положение?» — недоумеваете вы, стараясь извлечь из ситуации хоть какой-нибудь энергетический возврат. «О чем ты? — удивляется знакомый. — А, вспоминаю, кажется… Я тогда просто здорово недоспал, вот и померещилась какая-то ерунда, а на самом деле все было о’кей», — и он переводит разговор на другую тему, а вы чувствуете себя так, как будто только что с головой искупались в болоте, но придраться в то же время вроде бы не к чему.

Возможно ваш знакомый просто забыл, какими модальностями он тогда пользовался, но тем и отличается психологически культурный человек, что помнит и поддерживает модальности, употребленные ранее — как чужие, так и свои собственные.

Мы продолжаем тему модальностей, возникающих в обыденных ситуациях. Рассмотренная выше повелительная модальность является прямой каузальной, так как она прямо называет определенное действие, которое должен совершить адресат. Распространена, однако, и косвенно-каузальная модальность, когда произносятся некоторые слова, имеющие в виду определенный ответ действием адресата, но само это действие не специфицируется (не называется прямо). Типичный пример: вы звоните по телефону 01 и говорите: «По такому-то адресу начинается пожар». Давать конкретные инструкции (повеления) пожарным, сколько и каких машин присылать, было бы глупо, и потому в данном случае косвенно-каузальная модальность является совершенно уместной и адекватной. Менее драматичный пример: ребенок приходит к маме и заявляет: «Я хочу есть»; какую именно деятельность она развернет в связи с полученной информацией, он как бы оставляет на ее усмотрение.

Косвенно-каузальная модальность имеет две субмодальности: ментальную и эмоциональную, которые следует различать и употреблять в зависимости от ситуации либо одну, либо другую. Ментальная косвенно-каузальная субмодальность подразумевает некоторые действия в ответ на информацию, заключенную в сообщении; два приведенных выше примера относятся к ней. Эмоциональная косвенно-каузальная субмодальность подразумевает какой-то (не специфицируемый) ответ действием на эмоции, заключенные в сообщении; эта субмодальность нередко используется женщинами в ситуациях, когда мужчина отреагировал бы ментально косвенно-каузально. Например, девушка, рассказывающая подруге о своем сердечном разочаровании, в какой-то момент не выдерживает трагизма собственно повествования и заливается слезами — здесь очевидна эмоциональная косвенно-каузальная трансляция, и подруга тут же начинает вливать в нее бренди или утешает иным способом. Мужчины, однако, часто не воспринимают послания, заключенного в этой модальности, и не реагируют никак, очевидно испытывая терпение прекрасного пола.

— Ну сколько же я должна страдать, чтобы ты наконец утешил меня, обнял, поцеловал? — с горечью думает несчастная жена.

— Ну сколько же можно лить слезы и хныкать, не говоря членораздельно, чего ты хочешь? — молча злится в это время ее муж.

Двойственной к косвенно-каузальной является модальность реакции на события, которая имеет событийно-ментальную и событийно-эмоциональную субмодальности. Последняя используется, например, когда вы, больно ударившись об угол шкафа, восклицаете: «Черт!»

И, наконец, существуют ментальная и эмоциональная модальности в чистом виде, когда тексты, которые произносятся (эмоции, которые проживаются и демонстрируются) не связаны напрямую с какими-то определенными внешними событиями и не предполагают от присутствующих никаких специальных действий.

— Заходи, поговорим, — приглашают друг друга мужчины, имея в виду ментальную модальность.

— Заходи, посидим, поболтаем, — приглашают друг друга женщины, имея в виду эмоциональную модальность.

Искусство общения в большой мере опирается на интуитивное умение собеседников идентифицировать и различать описанные выше модальности, и не разрушать, а доброжелательно поддерживать модальность, предлагаемую партнером, или же комплементарно (соответствующим образом) продолжать ее. Например, вслед за косвенно-каузальной репликой обязательно должно следовать действие, а ответ в ментальной модальности может показаться человеку обидным и даже оскорбительным. Событийно-ментальную субмодальность можно продолжать ею же (поддержка) или ментальной косвенно-каузальной, или иногда даже прямой каузальной (повелительной). Ниже приводятся несколько реплик, и пусть читатель сам решит, какие в них действуют модальности и насколько комплементарны реакции окружающих. Ситуация: мальчик-младшеклассник приходит зимой из школы домой весь в снегу, с расстегнутой курткой и возбужденно говорит:

— Опять на обратном пути с Сережкой подрался!

Ответы родственников:

Отец: — Завтра позови меня на подмогу!

Мать: — Драться, сыночек, нехорошо, лучше договариваться мирно.

Бабушка: — Ах, ты простудишься!

Дедушка: — А обед между тем давно тебя дожидается.

Брат: — Ух!

Сестра: — А я тоже на улицу гулять хочу!

Сильное раздражение, связанное с резким разрывом энергетического потока, нередко вызывают у собеседников попытки переключить ситуацию с эмоциональной косвенно-каузальной субмодальности на ментальную косвенно-каузальную и наоборот; эмоциональная модальность видится пустой человеку с включенной ментальной модальностью, и наоборот. Примеры:

— Ну что вы все время ищете причины, чтобы его, наконец выгнать! Да мерзавец он несусветный, и вся недолга!

— А потом еще другие гости приезжали, серьезные, скучные — ужас! Весь вечер проговорили, о чем — непонятно, все съели и уехали.

— И пора, наконец, перейти от взволнованных взаимных обид и неутоленных самолюбий к серьезному, трезвому и рациональному рассмотрению действительно актуальных проблем ситуации, требующих конструктивного взаимоудовлетворительного решения на основе…

Отслеживая текущие вокруг диалоги и полилоги (то есть разговоры со многими участниками), начинающий практический психолог (которому и адресована эта книга) может научиться точно отслеживать используемые модальности и субмодальности, оценивать их комплементарность (согласованность) и ясно видеть причины оживления или, наоборот, постепенного (или резкого) угасания разговоров, обсуждений и споров, а также их внутренний, подсознательный, архетипический смысл.

Поговорим теперь о модальностях, которыми человек характеризует свое внутреннее состояние и отношение к будущему своему поведению.

Модальность желания наиболее адекватно выражается словами «мне хочется», где подчеркнут пассивный (иньский) характер состояния человека, например: «Мне хочется спать». Выражение «я хочу» может означать как модальность желания, так и модальность намерения, имеющую активный (янский) характер и подразумевающую определенные действия человека в будущем («Я хочу построить двухэтажный дом с террасой и балкончиками»). Модальность желания, наоборот, не предполагает каких-либо конкретных действий со стороны человека, но косвенно намекает на необходимость, или во всяком случае, желательность какой-то (каузальной, ментальной или эмоциональной) реакции слушателя (собеседника, партнера); таким образом, у модальности желания следует различать косвенно-каузальную, косвенно-ментальную и косвенно-эмоциональную субмодальности.

Представим, что к вам домой заваливается старый друг, повествует о постигшей его неудаче и в заключение говорит потухшим голосом: «Очень хочется выпить». Может быть, его слова нужно понимать буквально, то есть в косвенно-каузальной субмодальности модальности желания, и тогда адекватной реакцией с вашей стороны будет открыть бар, налить в хрустальный фужер джина с тоником и молча сочувственно предложить его другу. Вполне может оказаться, однако, что он давно не пьет, или знает, что спиртное ему не поможет, и говорит это, так сказать, по старой памяти, совершенно не имея в виду реальной выпивки. Тогда его желание следует понимать в косвенно-ментальной субмодальности, то есть как намек на то, что вы должны что-то сказать в связи с его заявлением, например, начать абстрактное обсуждение, в каких трудных моральных ситуациях предпочтительнее определенные марки вин и коньяков. А может быть, все еще проще, и друг использует косвенно-эмоциональную субмодальность желания как самую выразительную, и вы, чтобы адекватно поддержать коммуникацию, должны крякнуть, ударить себя кулаком по бедру и сказать после паузы, но с чувством: «Да, я вижу, крепко тебе досталось», — и таким образом исчерпать тему.

Читатель может спросить: а как же отличить использованные субмодальности, например косвенно-каузальную от косвенно-ментальной и косвенно-эмоциональной? Обычно для этого достаточно посмотреть на человека (особенно на его лицо): в случае косвенно-эмоциональной модальности на нем будут отчетливые следы волнения (частое дыхание, блеск глаз, яркий цвет щек, искаженные губы); используя косвенно-ментальную модальность, он посмотрит на вас как учитель на ученика, вызванного к доске отвечать урок, а если активизирована косвенно-каузальная модальность желания, то лицо может оставаться спокойным, но вы можете заметить некоторое напряжение в теле и неудобство расположения человека в пространстве (скажем, в кресле), которое быстро исчезнет (человек расслабится), как только вы предпримете соответствующие его ожиданиям действия.

Какие же в модальности желания возможны субмодальности (кроме уже перечисленных)? Желание может быть:

— слабым

— умеренным

— сильным

— страстным

— непреодолимым

— сводящим с ума

— случайным

— постоянным

— несущественным

— поверхностным

— глубоким

— высоким

— прекрасным

— хорошим (то есть одобряемым самим человеком)

— нехорошим (предосудительным)

— низким (подлым)

— отвратительным, гадким, безобразным

— постыдным, позорным

— непонятным по происхождению

— закономерным (то есть логически вытекающим из ситуации, в которую человек попал)

— легко контролируемым

— трудно контролируемым

— требующим немедленного исполнения

— требующим обязательного исполнения в ближайшем будущем

— не предполагающим исполнения в обозримом будущем

— не предполагающим сколько-нибудь серьезного к себе отношения

— случайным

— эпизодическим

— регулярным

— …

Если читателю до сих пор непонятно, зачем нужны такие длинные (и очевидно неполные) списки субмодальностей, то вот пример.

Представьте, что вы столкнулись на обществе со знакомым, который высказывает вам определенное желание. Он сам ощущает его как эпизодическое, сильное, поверхностное, непонятное по происхождению, постыдное и не предполагающее сколько-нибудь серьезного к себе отношения, а вы, не разобравшись, воспринимаете это желание как регулярное, глубокое, трудно контролируемое, хорошее, требующее немедленного исполнения и косвенно-каузальное, и начинаете действовать, пытаясь исполнить это желание на глазах у всех присутствующих. Какая последует реакция у вашего знакомого? И будет ли она вам понятна?

Для человека, сознательно занимающегося развитием своей индивидуальности (работой над собой), субмодальности возникающих у него желаний чрезвычайно важны. Управление своими желаниями — один из главных инструментов саморазвития, а это управление прежде всего требует умения переключать (хотя бы в каких-то пределах) субмодальности, например, превращать желание сильное в умеренное, а желание, требующее немедленного исполнения, в предполагающее исполнение в обозримом будущем, а далее в слабое и легко контролируемое. Твердая власть архетипа выражается в его способности насылать на человека желания в жестких субмодальностях (сильные, страстные, постыдные, трудно контролируемые и т. п.), справиться с которыми, равно как их удовлетворить, человеку очень трудно. «Тонкий ход», который рекомендуют многие психологи, заключается в том, чтобы попытаться изменить субмодальность желания, сделав ее более мягкой, или найдя в самом желании дополнительный смысл, в результате чего субмодальность тоже нередко смягчается. Иногда этот прием срабатывает хорошо, иногда со скрипом, иногда вовсе не действует — здесь многое зависит от архетипа, генерирующего желание, и роли этого архетипа в жизни человека в целом.

Модальность желания тесно связана с модальностью намерения, хотя это совсем разные вещи. Намерение подразумевает некоторый запас воли, энергии и целеустремленности, которые человек собрался потратить на осуществление определенного плана. Во многих случаях намерение связано с некоторым желанием и как бы им продиктовано, то есть является программой его исполнения, но это не всегда так. (Иногда намерение возникает как будто на пустом месте, не являясь реакцией на желание и не будучи результатом воздействия внешней воли, и эти ситуации представляют для психолога особый интерес.)

Каким может быть намерение? Например:

— фантастическим

— случайным

— поверхностным

— легковесным

— неуклонным

— серьезным

— впечатляющим

— незаметным

— несокрушимым

— несгибаемым

— твердым

— гибким

— легко осуществимым

— реальным, но требующим известных усилий

— принципиально неосуществимым

— краткосрочным

— длительным

— рассчитанным на легкий и быстрый успех

— рассчитанным на мощный натиск и быстрый успех

— предполагающим долгие, но не большие (фоновые) усилия

— рассчитанным на долгую изнурительную работу

— рассчитанным на существенную поддержку среды, судьбы и т. п.

— рассчитывающим на небольшую удачу

— полагающимся только на себя

— …

(читателю, как обычно, предлагается продолжить это перечисление, вписав наиболее яркие и типичные характеристики собственных намерений).

Один из самых таинственных, малоисследованных, но чрезвычайно важных психических механизмов — это формирование намерений человека (сознательных и подсознательных), и, в частности, превращение желаний в намерения (это не единственный, но, видимо, самый естественный, так сказать, «физиологичный» путь образования намерений). Влияние ведущих человека архетипов в данном случае выражается (в частности) в достаточно жестких правилах согласования субмодальностей желания и намерения — правилах, нередко весьма далеких от рациональной логики, но у человека почему-то получается именно так, а по-другому не получается, и объяснить это он не в состоянии.

Вот, например, энергичный старшеклассник. Когда его посещают слабые, возможно, гадкие, но несущественные и непонятные по своему происхождению желания, они нередко трансформируются в серьезные, впечатляющие, реальные, но требующие известных усилий и полагающиеся только на себя намерения, успешно исполняющие такие его желания. Зато если он испытывает желания сильные, глубокие и хорошие, то чаще всего они трансформируются в намерения фантастические, поверхностные, краткосрочные и рассчитанные на быстрый и легкий успех, что ведет к естественной при таком подходе неудаче, и соответствующие желания остаются неисполненными. Другой пример — мягкая, добрая в душе, очень занятая своими делами домохозяйка старше средних лет. Каковы бы ни были ее желания и их субмодальности, они претворяются в намерения, рассчитанные на долгую, изнурительную работу, полагающиеся только на себя, твердые и серьезные. А такие субмодальности намерения, как гибкое, легковесное, рассчитанное на быстрый и легкий успех для нее просто невозможны. Интересно, уважаемый читатель, вы понимаете, почему?

Следующая модальность, которую мы рассмотрим, это долженствование. «Я должен!» — это звучит серьезно. Но как я рассматриваю свой долг?

Я могу быть должен:

— «кровь из носу»

— совершенно обязательно

— непременно

— обязательно

— при определенных условиях

— с оговорками

— в небольшой степени

— в слабой степени

— морально

— материально

— каузально (услуги, время)

— эмоционально (похвалы, внимание).

С долженствованием тесно связана модальность возможности. Возможности бывают:

— полные («все»)

— широкие

— разнообразные

— существенные

— различные

— принципиальные

— некоторые

— небольшие

— малые

— слабые

— незначительные

— ускользающие

— материальные

— организационные

— энергетические

— каузальные (практические)

— психологические.

Противоположная к возможности модальность — это запрещение. Запрещать можно по-разному:

— категорически

— строжайше

— абсолютно

— строго-настрого

— строго

— полностью

— практически

— с основанием

— преимущественно

— официально

— в слабой степени

— в какой-то мере

— …

Предложенные спектры вряд ли вызовут у читателя возражения; однако сколь часто мы оставляем без дальнейших уточнений заявления наших знакомых типа: «Я должен», «Я могу», «Я не могу» (= «Мне запрещено»). Автор хочет сказать, что сами по себе (то есть не будучи уточненными) эти высказывания не несут никакой информации и служат скорее цели введения адресата в заблуждение, особенно если он склонен домысливать субмодальности сам. Типичная ситуация: клиент приходит к терапевту с проблемой, что он чего-то не может. Только очень наивный и зелено-начинающий психолог поверит этим словам. Ближайшее рассмотрение обычно показывает психологу, что клиент может, и нередко очень даже неплохо, но субмодальность, в которой он оценивает свои умения, ниже, чем это ему необходимо, или ниже, чем была раньше, но все-таки не нулевая. Однако далее нужно убедить в этом клиента, а за его спиной стоит архетип, который совсем не случайно сдвигает субмодальность, и выдержит ли психолог схватку с этим архетипом, еще неизвестно.

Модальности вины и обиды. Модальность вины столь же распространена, сколь неясна и туманна. «Я виноват перед вами», — извиняется ваш знакомый, но что, собственно, имеется в виду? Вина бывает:

— громадная

— большая

— средняя

— скромная

— маленькая

— крохотная

— ничтожная

— очевидная

— неясная (смутная)

— предполагающая компенсацию

— не предполагающая компенсации

— требующая материальной компенсации

— требующая каузальной компенсации (личным временем, услугами и т. п.)

— требующая эмоциональной компенсации

— безнадежная (никак не компенсируемая)

— давняя

— прошлая, но не давняя

— настоящая

— будущая (планируемая)

— угнетающая

— давящая

— острая

— хроническая

— резкая

— тупая

— фоновая

— всеобъемлющая

— постоянная

— непереносимая

— переносимая, но тяжелая

— легкая

— невесомая

— прямая

— косвенная

— …

Читатель мог заметить, что некоторые из перечисленных субмодальностей относятся к оценке человеком своей вины как таковой, другие же характеризуют особенности ее переживания и социальной позиции в связи с ней. Теоретически даже из имеющегося списка (а он еще далеко не полон!) можно составить громадное число комбинаций, но практически в жизни любого отдельного человека встречается очень ограниченное число типов испытываемой им вины, и об этом (разумеется) заботятся ведущие его архетипы. Эти специфические сочетания субмодальностей вины формируются обычно довольно рано, то есть в детстве, и практически не меняются в течение всей жизни, хотя, конечно, поводы и адресаты чувства вины могут со временем меняться.

Для одного человека, например, характерна вина средняя, очевидная, требующая каузальной компенсации (временем), легкая и давящая, причем объекты (адресаты) его вины меняются приблизительно раз в пять-десять лет. Для другого характерна вина громадная, смутная, всеобъемлющая, безнадежная, переносимая, но тяжелая и косвенная, и он на ней застревает надолго, но один-два раза в его жизни адресат вины все-таки меняется. Для третьего человека характерно иметь сразу две вины, так сказать, параллельно: одну — хроническую, скромную, постоянную, безнадежную, давнюю, легкую и косвенную, и другую — резкую, угнетающую, большую, кратковременную и не предполагающую компенсации, причем адресат первой вины постоянен (детское переживание), а второй — регулярно раз в год меняется. (Эти обстоятельства, как догадывается читатель, поддерживают ведущие этих людей архетипы.)

И, наконец, последняя в этой главе, но отнюдь не по ее значимости для человека, модальность обиды. Обижаются, по-своему, все люди, так как обида есть не что иное как реакция человека на повреждение его тонкого тела (астрального, ментального и далее — чем выше, тем обиднее), а люди с неповрежденными тонкими телами — это уже совершенные ангелы, и не о них речь в этой книге. Но, с другой стороны, отношение к обиде у разных людей бывает совсем не похожим. Итак, обида бывает:

— сиюминутная

— временная

— длительная

— пустяковая

— малая

— средняя (существенная)

— большая

— всеобъемлющая

— глобальная

— локальная (частная)

— острая

— хроническая (постоянная)

— абстрактная

— конкретная

— вялая

— бурная

— внутренняя

— внешняя (демонстративная)

— несерьезная

— серьезная

— поверхностная

— глубокая

— самоподдерживающаяся (незабываемая)

— медленно забывающаяся

— быстро угасающая

— болезненная

— жгучая

— малоболезненная

— требующая большой мести

— требующая умеренной мести

— не требующая мести

— …

Что бы ни говорили моралисты (исполненные, вероятно, лучших намерений) о вреде обиды, следует признать, что она во многих случаях является мощной энергетической основой для человеческих свершений. И здесь, как обычно, большую роль играют субмодальности, в которых обида переживается: некоторые из них весьма «ядовиты» и ведут в дальнейшем к деструктивным последствиям в психике и судьбе, а некоторые сравнительно «конструктивны», во всяком случае, легче переносятся психикой, и соответствующие переживания могут быть трансформированы в нормальное русло душевной жизни, так что рана на тонком теле успешно заживает или по крайней мере эффективно рубцуется, не причиняя впоследствии человеку чрезмерных страданий и неудобств. Но, конечно, как и в случае других модальностей, ведущие человека архетипы предлагают ему на выбор очень ограниченный набор вариантов переживания обиды, и расширить его иногда означает вырваться из-под власти весьма жестких ограничений, о существовании которых человек ранее даже и не подозревал. Например, большинство людей не позволяют себе ощутить и полностью прочувствовать глубокую, серьезную, острую, временную, болезненную обиду, требующую умеренной мести. А почему бы и нет?

Часть 1
Шива и Шакти, или Диадический архетип

«…и Дух Божий носился над водою».

Бытие 1:2

Самые фундаментальные для психики архетипы соответствуют самым абстрактным идеям, описывающим мир, — тем, которые в космогенезе (сотворении Вселенной) появляются первыми. Как пишет Лао-Цзы в своем основополагающем трактате «Дао Дэ Цзин»: «Одно родило два, два родило три, а три — весь мир». Ясно, что «одно» — это Первопричина, которую иначе называют Единый и Невидимый Бог, Иегова, Абсолют, Брахмо, Кришна, Нараяна, Аллах. «Два», о котором говорит Лао-Цзы, суть два основополагающих принципа, которые в Китае назывались ян (мужское начало) и инь (женское начало), а в Индии — пуруша (дух) и пракрити (материя). В индуизме считается, что вся проявленная (сотворенная) Вселенная имеет женственный характер, и она символизируется богиней Шакти, супругом которой является бог Шива, олицетворяющий дух, или мужское начало, и их взаимодействие (священный брак) символизирует жизнь и эволюцию проявленного мира.

Сила архетипов заключена, однако, не в красочной поэтичности соответствующих мифологических сюжетов, а в том, насколько глубоко они представлены в человеческой психике и, следовательно, определяют основные движущие силы и сюжеты жизни. Основная цель автора в этой главе — прокомментировать с современной точки зрения категории инь и ян, материи и духа, воздействующего и воспринимающего начал, и показать, как они преломляются в поведении, мотивациях и выборах человека — как сознательных, так и подсознательных, а также продемонстрировать, какую роль соответствующие архетипы играют в судьбе человека, проявляясь как совершенно реальные и весьма энергичные силы, потенции и акцентуации.

* * *

Традиция приписывает мужскому, янскому началу такие характеристики, как тонкое, активное, стимулирующее, созидающее (творящее), воплощающееся; наоборот, женскому, иньскому началу свойственны плотность, пассивность, инертность, реактивность (способность реагировать на воздействие), восприимчивость, способность к трансформации под внешним воздействием (то есть к его отражению в себе). Традиционное изображение символов инь и ян, вероятно, хорошо известно читателю; вместе эти символы составляют круг — символ Вселенной, — и внутри белого символа инь имеется кружочек черного яна (и наоборот), что означает взаимосвязанность этих начал, то есть в женском начале в какой-то степени всегда имеется намек на мужское, а в мужском — на женское.

Если попытаться перевести значение этих символов на современный язык, то получится примерно следующее. Весь мир делится на две категории: ян и инь, причем ян воздействует, а инь подвергается воздействию; все, что относится к характеристикам воздействия: сила, энергия, планы, инструменты, способы — суть янские атрибуты, а все, что описывает реакцию на воздействие: сам объект воздействия, его качества и аспекты реагирования — суть иньские атрибуты. Дух что-то хочет выразить — в материи воплощается его замысел.

Проиллюстрируем преломление этой темы в языке. Рассмотрим, например, фразу:

Иван Пафнутьевич рубит топором березовые дрова.

Здесь янские атрибуты — это в первую очередь глагол (рубит) и его субъект (Иван Пафнутьевич — кто рубит), а также уточняющая качество воздействия характеристика (чем рубит — топором); иньские атрибуты в данном случае — это объект глагола (что рубит — дрова) и качество этого объекта (дрова какие — березовые). Итак, своего рода синтаксический (точнее — архетипический) анализ данного предложения выглядит так: «Иван Пафнутьевич рубит топором» — янская часть, «березовые дрова» — иньская часть. «Поленья приятны на вид, сухи и упруги» — предложение целиком иньское, а «Поленница постепенно растет» — целиком янское.

Как правило, в литературных «полных» фразах встречается и иньская, и янская части, то есть «кто делает» и «что делает» (ян), а также кому или чему это делается (инь). Некоторую трудность для анализа могут представлять причастия или отглагольные прилагательные, так как в них всегда ощущается янский оттенок, но здесь вопрос решается по общему смыслу.

Разгорячившийся Иван Пафнутьевич рубит топором разлетающиеся под его ударами березовые дрова.

Здесь «разгорячившийся» отчетливо относится к яну, в то время как «разлетающиеся» — к инь, поскольку принадлежит к характеристикам, специфицирующим реакцию материи на воздействие духа.

Для устной речи, особенно в диалогах и полилогах, наоборот, характерны краткие (эллиптические) формы, и в ней совсем не редкость целиком янские и целиком иньские реплики и целые фразы.

Примеры реплик в модальности инь:

— Я совершенно с вами согласен.

— Я абсолютно с вами не согласен.

— Я очень удручен.

— Я необыкновенно внушаем, особенно по вечерам.

— Ух! Уф! — Ой! — Ах!

— Меня зовут Иван Пафнутьевич

— Я долго терзался (ждал, молчал, терпел).

— Я занят.

— Я работаю.

— Тепло.

— Досадно!

— Я вас слушаю (понимаю).

Примеры реплик в модальности ян:

— Ну, я пошел.

— Здравствуйте!

— До свидания!

— Полный вперед!

Типично иньская ситуация обозначает реакцию материи (человека, объекта, психики) на воздействие, о котором ничего не известно или, во всяком случае, не упоминается, хотя многое может косвенно подразумеваться или сквозить намеком. Например, человек, подчеркивающий иньский характер своего положения, может обозначить его фразой: «Я был уничтожен» — это уже супер-иньское описание, так как фраза целиком иньская. («Отглагольность» страдательного причастия «уничтожен» придает ему упомянутый косвенный янский оттенок, характерный для иньских ситуаций.) Фраза: «Меня уничтожили обстоятельства» по информативности эквивалентна предыдущей, но в ней имеется большой янский элемент («уничтожили обстоятельства»), а иньская часть представлена единственным словом «меня», поэтому предложение в целом грамматически нейтрально (в нем даже избыток ян по сравнению с инь), и потому производит на слушателя гораздо менее драматический эффект.

Другой пример: ваша знакомая, которая находится под особым покровительством Шакти, но состоит в напряженных отношениях с Шивой и потому избегает (по возможности) контактов с Ним. Она хочет показать вам, что вы ее обидели. Как вы думаете, она скажет прямо: «Негодяй, как ты меня обидел!»? Разумеется, нет, так как эта фраза на 4/5 янская: в ней единственное иньское слово — это «меня», так как обращение, в том числе через характеристику (такую, как «негодяй» иди «друг мой») всегда несет янскую энергию. Отзыв: «О, как ты можешь так говорить!» янский на 86 % (кроме восклицания «О!») и эффективен внешне, но не внутренне. Чисто иньская реакция (лучше, если она сопровождается побледнением лица и бессильным падением на удобное кресло) такова: «Ах, мне дурно!» Наоборот, чисто янская ситуация акцентирует деятеля и действие, оставляя в тени объект воздействия, хотя о нем можно косвенно догадываться: «Ну, тут я совсем сорвался: орал, бил, крушил и даже кусался».

В жизни разделение на иньские и янские энергии и ситуации обычно обозначается и воспринимается достаточно ясно, и в речи, как правило, есть достаточные указания на модальность позиции, в которой человек себя представляет. Читателю будет очень полезно потренироваться в переводе различных реплик из янской модальности в иньскую и наоборот, например:

Янская позиция:

— Я болею.

— Я занят ответственным делом.

— Здравствуйте!

— Приветствую вас!

— Я не могу этого сделать.

— Вы не смеете этого делать!

— Я полагаю, что…

— Я совершенно уверен в том, что…

— Причина заключается в том, что…

— Я очень страдал.

— Я не помнил себя.

— Тоска и грусть съедают меня, а иногда это радость…

Иньская позиция:

— Я болен.

— Некогда мне тут.

— Рад встрече! Очень рад!

— День добрый!

— У меня нет такой возможности.

— Ой!

— Мне кажется, что…

— Имеется авторитетное мнение, согласно которому…

— Причина видится в том, что…

— Мне пришлось очень плохо.

— Мной владела неведомая сила.

— Мне так грустно и тоскливо, а иногда радостно…

Особого внимания требуют реплики, которые потенциально имеют неопределенную модальность, но в контексте обязательно ее приобретают, по крайней мере, подразумеваются партнерами, хотя и не всегда одинаково, что нередко ведет к большим недоразумениям. Очень опасен в этом отношении простой вопрос, с которым часто обращаются друг к другу люди, выясняющие отношения:

— Чего ты хочешь?

Здесь совершенно необходимо уточнение: «Чего ты хочешь от меня?» — это один вопрос, «Чего ты хочешь для себя?» — это другой вопрос, а «Чего конкретно ты хочешь от меня для себя?» — это третий вопрос, и обсуждать его желательно отдельно. Например, если вопрос задан в смысле «Чего ты хочешь от меня?», а воспринят в смысле «для себя», то вполне возможен ответ: «Покоя», который вызовет естественное раздражение у спрашивающего, хотя партнер вовсе не имел в виду его обидеть или разозлить. Если сформулировать вопрос чуть точнее, обозначив его иньскую или янскую модальность, то недоразумений будет гораздо меньше: янский вопрос: «Чего ты от меня добиваешься?» трудно (хотя и возможно) спутать с иньским: «Чего тебе для себя хотелось бы?»

Однако в рассматриваемом вопросе есть еще одна существенная неопределенность, которая частично может устраняться логическим ударением, и заключающаяся в том, что слово «хочешь» имеет два смысла, один в иньской модальности, то есть «желаешь», а другой — в янской, то есть «имеешь намерение», и ответы здесь могут быть совершенно разными, например: «Я хочу есть и собираюсь идти на свидание». Обычно, желая акцентировать янскую модальность (вопрос о намерении), человек делает логическое ударение на слове «хочешь», а отсутствие такого ударения подразумевает вопрос о желании, то есть иньскую модальность.

Следующий важный пример разделения на иньскую и янскую модальности — это различие между состоянием (иньский архетип) и занятием (янский архетип).

«Иван Пафнутьевич гуляет», — состояние это или занятие? Обычно текстовой или жизненный контекст дает возможность точно определить иньскую или янскую модальность подобной фразы. Если она звучит как ответ на вопрос: «Чем занимается Иван Пафнутьевич?» — то модальность предполагается янская, так как возможно, например, продолжение: «Иван Пафнутьевич гуляет по парку, наблюдает цветение лип, беседует с прохожими», — где в принципе иньский глагол «гуляет» может быть заменен на янский «идет» без большого ущерба для смысла, так как передает занятие Ивана Пафнутьевича. Если же рассматриваемая фраза звучит как сокращение предложения «Иван Пафнутьевич гуляет, отдыхая от жизненных невзгод», — то она имеет безусловно иньский смысл, передавая состояние героя. В иньской фразе должен отсутствовать объект глагола «гуляет» (его предметное дополнение), который неизбежно придает ей янский элемент и вместе с ним определенную нелепость или комизм: «Иван Пафнутьевич гуляет по глубокому снегу, отдыхая от жизненных невзгод», — опытный писатель так, конечно же, не напишет: уж если описывать инь, так пусть это будет инь, и никакого яна!

«Я боюсь», — инь это или ян, состояние или занятие? «Я боюсь волков ночью», — фраза, в которой глагол «боюсь» имеет отчетливый янский оттенок: я это делаю, сижу и дрожу от страха, слушая их приближающийся вой, потом беру ружье, насыпаю порох в гильзу, посылаю патрон в ствол и дрожу дальше, потому что волков много, а я один. Наоборот, в предложении: «Ближе к позднему вечеру, когда подходит время ложиться спать и выключать свет, тоскливый ужас мягко, неслышно и уверенно подкрадывается и охватывает меня: я лежу в постели и боюсь», — ясно обозначен иньский смысл: здесь нет объекта страха, и «боюсь» означает именно состояние.

Какой отсюда следует практический вывод? Он ясен: нужно строить хорошие отношения с богами. Тогда Шакти защитит нас от плохих состояний, в частности, от беспредметных (иррациональных) фобий, а Шива сделает нас умелыми и эффективными в наших действиях, что сдвинет с мертвой точки наши комплексы неполноценности, например, зажимы в ситуациях, где нужно что-то делать, но почему-то плохо получается.

Так, одним из вариантов лечения фобии является метод ее «опредмечивания», то есть материализации пугающего объекта, и дальнейших манипуляций с ним, приводящим его к менее устрашающему виду. Если фобия не очень глубокая, такой метод может оказаться эффективным; однако в его основе лежит замена модальности страха с иньской (когда акцент стоит на том, как я боюсь: дрожу и изнемогаю всем телом, потею, волосы встают дыбом) на янскую, когда в первую очередь идентифицируется и внимательно изучается устрашающий объект, в частности, выясняется, какие именно его качества вызывают мое особенное смятение (например, грозный голос, крючковатый нос, змеиные губы, чудовищные усы или острые зубы в сочетании с отличным аппетитом и прекрасным пищеварением), после чего вырабатываются определенные приемы воздействия на монстра с учетом его повадок и слабых мест. Однако если человек в целом психологически больше настроен на инь, чем ян, но при этом отношения с Шакти у него испорчены основательно, то этот прием, скорее всего, не сработает: конструктивная янская реальность (материализация монстра и конкретная война с ним) не сможет вытеснить иррационально-фобическую иньскую, так что человек не сумеет долго удерживать внимание на искусственно сконструированном объекте страха: он покажется ему ненастоящим и быстро растает, а иньское фобическое состояние вернется. В таком случае, вероятно, более уместно улучшать отношения с женским началом в целом, а не бежать от него под защиту мужского.

Коснемся теперь деликатной темы медитации. Находится ли медитация под покровительством Шакти или же ею управляет Шива? Вопрос достаточно острый, и, видимо, существуют два совершенно разных типа медитаций, так сказать, иньские и янские. С одной стороны, серьезные мистики предостерегают новичков от неконтролируемого ухода внутрь себя, так как управление состоянием сознания быстро начинают брать на себя совершенно посторонние и непрошеные сущности, архетипы и эгрегоры, и под их влиянием легко попасть в тяжелые и негостеприимные углы тонкого мира, откуда не так легко выбраться целым и невредимым. С другой стороны, наличие жесткого контроля сознания и следование совершенно четкой и определенной программе медитации может существенно ограничить глубину самопогружения, так что мыслительный процесс толком не затормозится и никаких существенных результатов не воспоследует. Другими словами, жесткие янские медитации нередко неэффективны, а мягкие чисто иньские опасны (и, кстати говоря, обычно тоже не дают глубокого погружения).

Типично иньский феномен — это внимание. Сказать: «Я вас внимательно слушаю», — в точности означает настроиться на восприятие идущей от партнера информации/энергии, обещая не пропустить ее мимо ушей, а адекватно интериоризовать, то есть усвоить. При этом все люди, когда-либо стоявшие перед аудиторией, знают, что внимание — это совершенно реальная энергия, которая бывает разных видов и разной интенсивности, иногда очень помогающая артисту или лектору транслировать свои чувства и мысли слушателям, а иногда сильно этому мешающая. Артисты говорят, что первый номер в представлении обычно идет «на съедение», то есть не производит впечатления почти независимо от его качества. Почему так происходит? Дело, видимо, в том, что первоначально энергия внимания публики достаточно хаотична и груба, так что не соответствует энергетике показываемого номера. В течение первых минут представления энергия, идущая со сцены, входит в зрительные ряды и настраивает зрителей нужным образом (в том числе сонастраивает их друг с другом), и следующие номера идут значительно легче. Разумеется, хорошие рекламные плакаты, адекватные декорации и умелый ведущий (конферансье) могут взять удар на себя и заранее настроить внимание публики должным образом. Опытный лектор, меняя тему, заранее дает слушателям сигнал перестроить свое внимание (часто незаметно для них самих); для этого есть особые приемы, известные лишь посвященным.

Специфически янское понятие — это ответственность. Я отвечаю за ситуацию, если я могу должным образом управлять ею и обещаю держать ее в определенных границах или привести к определенному состоянию; если же непостижимым образом она все-таки выйдет из-под контроля, то я гарантирую ту или иную компенсацию, и, главное, устойчивость своей янской позиции, то есть необращение ее в иньскую. Последнее весьма типично для безответственного человека: сначала он заваривает кашу, обещая (из янской позиции), что непременно и обязательно присмотрит за ее приготовлением. Однако чуть позже, когда она основательно пригорела и начинает нехорошо дымиться, источая удушливый запах гари, он внезапно переходит в иньское состояние, беспомощно разводит руками и с расстроенным лицом произносит: «Надо же, никогда бы не подумал, что она так легко пригорает… Даже и не знаю, что теперь делать дальше», — и с мольбой и надеждой смотрит на окружающих. (При покровительстве Шакти этот взгляд может произвести известно впечатление, так что окружающие совершенно забудут, как начинается сюжет; это ли не гипноз, господа?)

* * *

Иньские и янские состояния (модальности) естественно чередуются, причем люди обычно достаточно ярко демонстрируют эти переходы, как вербально (словесно), так и невербально, то есть жестами и мимикой.

Рассмотрим, например, диалог; здесь роли распределены очевидным образом: воздействующая, янская роль отдана партнеру, который говорит, а воспринимающая, иньская — тому, кто слушает. Правила хорошего тона запрещают перебивать говорящего, ибо это означает употребление некомплементарной (противоречащей) модальности: ян партнера предполагает ваш инь, и если вы тоже включаете ян (начинаете активно спрашивать или возражать), отключая свой инь (сосредоточенное на партнере внимание), то автоматически и довольно грубо разрушаете сложившуюся структуру ситуации. По идее партнер должен выговориться, то есть в какой-то момент исчерпать свой ян и сменить его на инь, что выразится вербально, например, в фразе: «И что вы скажете по этому поводу?» — и следующей за ней паузе — тем более длинной, чем серьезней намерение вашего партнера подключиться к иньскому архетипу и узнать ваше мнение. Если же после короткой паузы, которой вы не успели воспользоваться, он продолжит свои речи: «А я вам скажу более того:…» — то это означает, что его настройка на янский архетип оказалась сильнее, чем он сам предполагал и имел в виду.

Обычное невербальное поведение в диалоге таково. При сильном янском включении человек говорит, прямо глядя на собеседника, отводя голову назад и чуть наклонив лицо вниз. Наоборот, сильное включение инь при настройке на речь собеседника нередко сопровождается выведением головы вперед, легким поднятием лица вверх и поворотом его в сторону (так что взгляд направлен не на говорящего собеседника, а несколько вбок, но периодически к нему на короткое время возвращается). Когда ян исчерпывается, говоривший отводит глаза от партнера, выводит голову вперед и слегка поворачивает ее вбок, как бы подставляя собеседнику свое ухо и держит паузу; если она затягивается, то говоривший либо снова берет на себя янскую роль, либо поворачивает голову прямо на молчащего партнера и смотрит на него пристально-выжидающе, так что молчать далее последнему становится уже весьма неудобно — и чем больше он выслушал от партнера и чем дольше молчание, тем ему неудобнее.

Искусство общения в очень большой степени определяется умением человека отслеживать включение иньского и янского архетипов у себя и у партнера и вести себя комплементарно; или, если это кажется совершенно необходимым, включать в свое поведение некомплементарные элементы, но делать это не грубо, а тонко. Чувствуя, например, что партнера в янской роли заносит и он увлекся, давно исчерпав лимиты вашего внимания и здравого смысла, вы можете, конечно, включить свой ян посильнее и, оборвав собеседника на середине фразы, заявить: «Но на самом деле все это совсем не так», — употребив убийственную объективную модальность, подразумевающую, что за вами стоит истина в последней инстанции, коллективное знание всего человечества и мудрость Мирового Разума. Менее жесткой является реплика: «Но я смотрю на эту ситуацию совсем иначе», — здесь употреблена субъективная модальность, которая гораздо мягче, ибо подразумевает возможность перемены точки зрения и потенциальную возможность ошибки, в отличие от объективной модальности, которая по своему смыслу не может меняться или содержать возможность ошибки или коррекции. Следующая по мягкости интервенция в янский поток партнера — это фраза иньской модальности: «А мне ситуация видится иначе», — здесь вы, некомплементарно выступая в янской роли (перебивая собеседника), в то же время косвенно извиняетесь за свое неуместное вторжение, употребляя пассивный залог, то есть как бы давая понять партнеру, что чувствуете вашу иньскую (по ситуации) роль и далеко из нее не выходите. Еще более мягкое сопротивление янскому потоку — невербальная демонстрация невнимательному (хотя, возможно, весьма содержательному) собеседнику того обстоятельства, что ваш иньский потенциал (воспринимающее внимание) исчерпан. Можно отвернуть от него свое ухо, отодвинуть голову назад и пристально на него взглянуть, наклонив лицо вниз, то есть бросить взгляд исподлобья — в некоторых случаях этого будет совершенно достаточно: партнер внезапно остановится, переменит свое положение в пространстве и спросит: «Вы с чем-то не согласны?» Если же партнер не заметил вашего телесного маневра, вы можете начать крутить головой из стороны в сторону, беспокойно вертеться на диване, ходить по комнате и, тихо извинившись, выйти в туалет. Если он всего этого на заметит, это значит, что вы своим иньским вниманием ввели его в гипнотический транс, вывести из которого можно лишь ведром холодной воды, внезапно вылитой собеседнику на голову.

Итак, проработка иньского архетипа в беседе — это выработка умений внимательно слушать, ассимилировать (усваивать) полученную энергию и информацию и тактично останавливать собеседника, когда это необходимо. Проработка янского архетипа — это, с одной стороны, выработка умения говорить ясно, выразительно и внятно для собеседника (в частности, используя понятные ему слова и апеллируя к знакомым ему архетипам), а с другой — способность где-то на границе сознания отслеживать поведение партнера и характер его внимания, замечая, во всяком случае, когда оно исчерпывается и партнер перестает вас воспринимать. В этот момент, не дожидаясь, когда он вас перебьет (это может случиться гораздо позже или вовсе не произойти — например, он может тихонько уснуть или иным образом уйти в себя под ваше выступление), вы должны, так сказать, наступить на горло своему янскому состоянию и сменить его на иньское, отдав инициативу партнеру. Например, вы можете внезапно остановиться и сделать длинную паузу, вопросительно глядя на него — скорее всего, это произведет на собеседника хорошее впечатление, демонстрируя ваше внимание к его личности, а не только к предмету обсуждения. Попрактиковавшись некоторое время, вы обнаружите, что в разговорах с вами люди перестали вас перебивать — у них просто-напросто не возникает такой необходимости.

Другой тонкий момент, сопровождающий смену модальностей, — это паузы. Люди подсознательно обращают на них большое внимание, хотя в письменной речи они, за редкими случаями авторских ремарок в текстах пьес, не обозначаются. Вообще резкая смена модальностей (а перемена инь и ян является очень резкой) обязательно требует паузы, то есть некоторого (иногда довольно большого) промежутка времени, когда человек обрывает свою связь с одним архетипом, а затем устанавливает ее с другим. Типичный вариант — время, проходящее между вопросом и ответом на него.

— Иван Пафнутьевич, вы идете гулять?

— М-м-м… пока не знаю… пожалуй, да.

Здесь пауза в ответе значительна, но в принципе необязательна: в другом случае ответ может прозвучать почти мгновенно:

— Нет, ни за что, — и быть вполне комплементарным, если ситуация рассматривается собеседниками как не слишком ответственная.

Совершенно иначе выглядит, например, ситуация консультирования по сложным психологическим или жизненным вопросам. Задавая психотерапевту (гадалке, колдунье) вопрос: «Так что же мне делать с моими проблемами?» — клиент отнюдь не ждет мгновенного ответа. Здесь пауза, выдержанная консультантом, означает очень многое. Сначала он (находясь в иньской модальности) собирает воедино всю полученную от клиента информацию и посылает ее в подсознание (отправляет гадательному каналу), а затем ждет определенное время, пока подсознание (канал) не перейдет в янский режим передачи информации и лишь после этого консультант начинает говорить: «А забудь ты, красавчик, про свою зазнобу, змея она подколодная, а приведет тебя, яхонтовый, дорога дальняя да в казенный дом…»

Если же ваш собеседник на ваши серьезные вопросы отвечает сразу, без паузы, то вам (подсознательно) очевидно, что у него не работает иньский канал восприятия лично вас и персонально вашей реальности, и он смотрит на вас как на крохотную фигурку в громадном темном зрительном зале, где он, освещенный прожекторами, стоит перед микрофоном и в чисто янском режиме вещает что-то столь же банальное, сколь общезначимое.

* * *

Распространенное заблуждение, касающееся женского начала, заключается в восприятии его как пассивного, то есть ареактивного. В действительности же материя всегда реагирует на воздействие духа, иногда даже очень бурно, — но она ждет этого воздействия, так сказать, терпеливо дожидается, не предпринимая никаких действий первой. Для того, чтобы лучше понять тонкости взаимодействия янского и иньского начал, полезно избрать модельный пример; с точки зрения автора, им может служить процесс обучения, где в янской роли выступает учитель как активное начало, несущее знания и навыки, а в иньской роли находится ученик как объект воздействия учителя, ассимилирующий (усваивающий) передаваемые ему энергию и информацию. Какие на этом примере видны характерные особенности взаимодействия ян и инь?

Прежде всего, это четкое распределение ролей. Учитель говорит, ученик слушает и запоминает, старается понять и приспособить новую информацию к уже имеющейся у него картине мира, а в случае необходимости корректирует и видоизменяет последнюю. Иногда роли на короткое время меняются: ученик выступает в янской роли, задавая вопрос, а учитель — в иньской, внимательно его выслушивая; читатель, конечно, помнит, что ян содержит в себе намек на инь, и наоборот.

Дух не просто воздействует на материю, он воплощается в ней. Применительно к процессу обучения это означает, что учитель не просто транслирует ученикам ту или иную информацию, мало вникая в то, как именно она будет воспринята. Наоборот, именно качество и особенности восприятия и усвоения материала находятся в центре внимания учителя; выражаясь метафорически, он сеет в учениках зерна вполне определенного сорта (допустим, ячменные), и для него важно, какие из них вырастут растения: лен, фасоль или крапива его в данном случае могут не устроить.

Другими словами, дух несет ответственность за свое проявление в материи, хотя редко может в деталях предсказать формы этого проявления. Эта неточность (плохая предсказуемость) тем выше, чем меньше первичное (априорное) согласование потенции духа с возможностями и потребностями материи. Так, преподавая своим ученикам теории и техники, до которых они еще не доросли, учитель рискует увидеть их (учеников, теории и техники) в жалком состоянии, а иногда сам становится жертвой неадекватности своего преподавания, когда непредвиденные последствия бьют его по голове. «За что боролись, на то и напоролись», — горестно комментирует он свое поражение, во многих случаях обусловленное чересчур прямолинейным представлением о взаимодействии инь и ян. В действительности соответствующая динамика сложна и многослойна. «Дух воздействует — материя воспринимает», — это, конечно, справедливо, но оба эволюционируют и порой весьма подвижны; кроме того, иньская и янская роли могут очень быстро меняться, и эти перемены следует четко отслеживать во избежание хаоса и деградации любой ситуации или процесса, а особенно такого тонкого, как обучение.

Гуру объяснял своим ученикам, что все в мире есть Нараяна. Ученики внимали. Внезапно они увидели бешеного слона, быстро приближавшегося к ним. Все отбежали в сторону, лишь один из учеников остался на его пути.

— Отойди! — крикнул ему гуру.

— Зачем, если я — Нараяна и слон — тоже Нараяна? — возразил ученик.

Слон был уже совсем близко. Гуру подбежал к ученику и сильно его толкнул, так что тот отлетел в сторону и, ударившись о землю, на время потерял сознание. Слон промчался мимо.

Придя в сознание, ученик, обращаясь к учителю, с упреком сказал:

— Зачем ты оттолкнул меня? Ведь я есть Нараяна и слон — тоже Нараяна.

— Но почему ты не послушался Нараяны в лице своего учителя? — ответил ему гуру.

Итак, следующий момент, характеризующий взаимодействие духа и материи, — это согласование плана и намерений духа с возможностями и ожиданиями материи. Это согласование выражается в двух основных аспектах: согласовании эволюционных уровней и существенных для взаимодействия модальностей, в которых в данном случае проявляются дух и материя. Подробное описание эволюционных уровней автор откладывает до третьей части этой книги; описанию различных психологических модальностей было посвящено Вступление, и читатель с пользой для себя может перечитать его снова, рассматривая изложение с иньско-янских позиций и обнаруживая неполноту авторских рассмотрений. Например, модальности вины и обиды носят отчетливо иньский характер, так же, как и модальность желания. Янский вариант желания — это намерение (или, как говорят, воля, например, в выражении «воля к жизни»).

Как же выглядит янский вариант модальности вины? Это очевидно, модальность обвинения, то есть наложения вины на партнера. (В разговорной речи иногда можно услышать глагол «виноватить», например: «Ты меня не виновать, виноватая я уже десять лет хожу!») При этом спектр субмодальностей обвинения частично повторяет спектр субмодальностей вины (см. Вступление), но во многом от него и отличается. Обвинение бывает:

— локальным (частным, каузальным)

— глобальным (буддхиальным)

— всеобъемлющим (атманическим)

— прямым (отчетливым)

— косвенным (подразумевающимся)

— серьезным

— умеренным

— слабым

— предполагающим внутреннюю реакцию партнера (раскаяние, мучения совести)

— предполагающим внешнюю реакцию партнера (сожаление, самооправдания, компенсация и т. п.)

— не предполагающим никакой определенной реакции

— предполагающим реакцию в будущем (ближайшем, отдаленном)

— предполагающим немедленную реакцию

— грубым

— острым

— резким

— мягким

— вялым

— неожиданным

— привычным

— …

Янский вариант модальности обиды — это, очевидно, «обижание». Обижать партнера можно по-разному:

— прямо

— косвенно

— грубо

— вежливо

— находясь в определенных рамках

— выходя за рамки приличий

— серьезно

— глубоко

— в лучших чувствах

— немного

— справедливо

— несправедливо

— поверхностно

— глубоко

— индивидуально

— вместе с родственниками

— вместе с родом

— вместе с тем или иным коллективом

— локально (аспектно)

— глобально (всеобъемлюще)

— имея в виду определенную реакцию (внешнюю или внутреннюю)

— не имея в виду определенной реакции

— …

Существенную информацию об отношениях данного человека с Шивой и Шакти, или, другими словами, о характере его взаимодействий с мужским и женским началами и уровне освоения того и другого может дать сравнение его любимых (наиболее часто употребляемых) субмодальностей обвинения и вины, а также обижания и обиды. Как автор уже не раз отмечал, из обширных спектров субмодальностей любой модальности каждый человек выбирает для себя очень ограниченное число вариантов, которые определяются его ведущими архетипами, и дают, в свою очередь, о них существенную информацию. Сопоставляя излюбленные субмодальности различных модальностей, психолог получает о человеке чрезвычайно важную информацию, проливающую яркий свет на глубинные душевные процессы.

Например, что можно предположить об отношениях человека с мужским и женским началами, если его обвинения, как правило, глобальны, косвенны, серьезны, привычны и не предполагают определенной реакции партнера, в то время как его вина, как он ее переживает, скромная, острая, резкая и предполагающая компенсацию? Другой пример-задача: что можно предположить об отношениях с архетипами инь и ян человека, который обижается, как правило, вяло, внутренне, длительно, поверхностно и без требования мести, в то время как обижает других прямо, грубо, справедливо, индивидуально и имея в виду определенную внешнюю реакцию?

Другой вариант косвенного отслеживания отношений человека с иньским и янским архетипами заключается в наблюдении над его использованием модальностей упрека и извинения. И те, и другие бывают прямые (янские) и косвенные (иньские), очевидные (янские) и контекстуальные (иньские); какие из них вам более свойственны? Почему некоторым людям трудно извиняться прямо, даже когда обстоятельства этого очевидно требуют? Исследования, проведенные американскими социологами, показали, что с наибольшим трудом мужчины произносят фразу: «Извините, я был не прав», — очевидно, потому, что она означает не только отречение от янского архетипа, но и выражена в той же (янской) модальности; гораздо проще молча развести руками в стороны (иньский жест, показывающий состояние беспомощности) и тем косвенно (на иньский манер) признать свою вину. Интересно, что на востоке (например, в Японии), где иньское начало уважается и тонко чувствуется во всей культуре, обычное на Западе отрицание «нет» считается грубым и невежливым: действительно, по энергетике разговора оно как правило некомплементарно, так как означает лобовое столкновение воль собеседников. Мастером комплементарных взаимодействий выставляет Н. Гоголь главного героя «Мертвых душ»; например, в деловом разговоре с помещиком Плюшкиным Чичиков так возражает против его слишком высоких цен:

«Почтеннейший!.. Не только по сорока копеек, по пятисот рублей заплатил бы! с удовольствием заплатил бы, потому что вижу — почтенный, добрый старик терпит по причине собственного добродушия… но… состоянья нет; по пяти копеек, извольте, готов прибавить…» — подчеркивая тем самым совершенно иньскую, а потому нисколько не обидную для партнера модальность своего требования.

Автор, впрочем, не призывает читателя вовсе отказаться от прямых (янских) отрицаний; он лишь хочет сказать, что они обычно являются гораздо более жесткими, чем можно предположить, ориентируясь лишь на чисто ментально-рациональный их аспект: логическое отрицание и жизненное (каузальное) отрицание — совершенно разные вещи, хотя в школе этому и не учат.

В принципе иньская модальность мягче; с другой стороны, в какой мере она способна защитить человека? Есть люди, подсознательно верящие в Шакти, и есть верящие в Шиву, и понять друг друга им трудно. Что может защитить человека от жесткого удара кулаком? «Острый нож, а лучше кобура на поясе», — ответит поклонник Шивы. «Приветливая улыбка эффектного лица, адресованная хозяину кулака», — предположит поклонница Шакти. Чей ответ кажется читателю более убедительным? И какая защита надежнее? По вашим ответам вы можете судить о том, связь с каким архетипом в данном случае у вас сильнее.

Обратимся теперь к полярности внешний мир — внутренний мир. Существует мнение, что иньскому принципу соответствует погруженность в себя, а янскому — внешняя деятельность. Это, однако, далеко не всегда так, но для того, чтобы это хорошо понять, мы должны несколько углубить свои представления о взаимодействии духа и материи в процессе эволюции.

В самом начале, то есть после сотворения мира, материя («земля», как пишется в Библии) была «безвидна и пуста», то есть не обладала ни энергией, ни какими-либо качествами. Однако постепенно, под постоянным воздействием духа, она эволюционирует, в частности, становится все более структурированной, дифференцированной и наделенной все более тонкими и сложными качествами; в частности, ей становятся свойственны различные виды энергии, и теперь она уже не выглядит пассивной, то есть неподвижной и лишенной силы; наоборот, в ней идет постоянная и активная жизнь, рождаются, видоизменяются и разрушаются формы и структуры. Воздействие духа на такую, то есть уже прошедшую определенный эволюционный путь, материю заключается в создании в ней зачатков (семян) качественно новых для нее форм, энергий и сюжетов развития. При этом в отношении одних новшеств духа материя ведет себя так, как будто она в них нуждается, радостно их приветствует и охотно ассимилирует, с другими она словно бы воюет (иногда играя, а иногда и всерьез), а третьи сначала по-видимому игнорирует, но во всех случаях в конце концов качественно изменяется сама.

Воздействие духа на человека может происходить в любых формах и обстоятельствах, как внешних, так и внутренних, громовым ударом или прорастанием крохотного растеньица: для правильной идентификации влияния духа прежде всего важны последствия, а именно — появление качественно новых черт, свойств, особенностей жизни и самосознания человека. При этом почти полное отсутствие проявлений духа может сопровождаться интенсивной, но не выходящей за привычные рамки внешней и внутренней жизнью, а сильное включение духа может происходить и через внешние события, и через чисто внутреннюю жизнь, и через внутреннее осознание и переживание внешних обстоятельств.

Например, для многих людей интенсивным толчком духа, ведущим к многообразным и глубоким изменениям, служит любовь, являющаяся вначале как энергия качественно нового, неизвестного вида — и воспринимаемая и воплощающаяся совершенно по-разному в зависимости от врожденного психотипа человека, а также приобретенных им в течение жизни взглядов и привычек.

У человека с сильным перевесом янского влияния любовь выражается в повышении его энергии, особенно в ситуациях, где он ощущает себя в роли деятеля: сеятеля, кузнеца, автоводителя. При этом его возросшая активность может быть прямо связана с объектом любви, иногда связана с ним косвенно, а в некоторых случаях вообще с ним не связана. Влюбленный мужчина может, например, соблазнять возлюбленную, красиво ее одевать или активно перевоспитывать, а также пускать ей пыль в глаза, приводя на футбольный матч или автогонки по «Формуле-1» со своим участием; или резко увеличивать производительность труда в своем конструкторском бюро, приводя в восхищение своего начальника оригинальностью инженерных решений, но никак не обсуждая последние с объектом своих чувств. При таком (янском) способе переживания любовного состояния человек нередко не обращает на объект любви сколько-нибудь серьезного внимания, независимо от того, где акцентированы его переживания — во внешнем или же внутреннем мире. В связи с этим у любовного объекта может возникнуть неприятное (хотя, в принципе, ошибочное) впечатление, что его индивидуальные качества и особенности не играют большой роли для влюбленного: хотя это справедливо на поверхностном уровне, сам факт влюбленности свидетельствует об обратном, так как сильные чувства возникают всегда при весьма точных согласованиях большого количества самых разнообразных качеств партнеров, и потому объект любви никогда не является случайным.

Наоборот, при перевесе иньского начала у влюбленного обостряются внимание и способность реагировать на воздействия, а также увеличивается тонкость реакций. Однако объект внимания совсем не обязательно совпадает с объектом любви, а иногда даже и вовсе не связан с ним. Например, многие люди заранее создают себе идеальный (воображаемый) образ возлюбленного (-ной) и, влюбляясь, больше воспринимают свой воображаемый образ и слушаются его же. При этом нередко возникают большие недоразумения, воплощающиеся, например, в диалогах такого рода:

— А в воскресенье мы поедем за город, будем гулять по лесу, загорать, купаться в реке, ведь ты так об этом мечтаешь!

— С чего ты решила?

— Я так тебя поняла.

(Реально юноша мог обмолвиться про поездку за город, но подразумевать посещение шикарного пивного бара «У трех сосен», а вовсе не загорание под их раскидистыми ветвями.)

Нередко углубление восприятия и внимания обращается целиком во внутренний мир влюбленного, доступ куда реальному объекту любви перекрыт почти полностью, хотя его физическое присутствие обычно предполагается и приветствуется, — с тем условием, чтобы не особенно лез вовнутрь и не портил впечатления. Другой, тоже внешне-иньский вариант влюбленности, заключается в том, что влюбленный пристально наблюдает за реальной жизнью своего объекта, но воспринимает лишь некоторые ее аспекты, глубоко их переживает, но не выдает никаких существенных реакций, кроме собственных чувств в вербальной или невербальной форме. Такого рода влюбленные способны часами (днями, месяцами, годами) в восхищении молча созерцать любимое существо, любуясь его волосами, лицом, фигурой, стройными ногами, пластикой движений рук или особенностями перемещения локонов, изредка прерывая свое молчание восхищенными восклицаниями («Ах, как я тебя люблю!», «Какие ножки!», «Какой ты необыкновенный» и т. п.), столь же эмоциональными, сколь привычными и уже давно не воспринимаемыми объектом любви. Последнему иногда подсознательно хочется сказать: «Если ты меня так сильно любишь и так хорошо знаешь, сделай для меня что-нибудь!» — но какая-то гипнотическая сила (вот он — иньский гипноз!) не дает этому желанию даже оформиться в словах, и оно присутствует в сознании человека в виде неясного раздражения непонятно, на что — ведь нельзя же, в самом деле, сердиться на человека за то, что он тебя искренне любит!

* * *

Читатель может спросить: «Неужели я должен в каждой конкретной ситуации сознательно и точно разграничивать иньские и янские роли? И что мне это даст?»

Прежде всего, сознательное наблюдение быстро становится полусознательным, а затем практически бессознательным — но соответствующий акцент на инь или ян выплывет в сознание, когда это окажется существенным. Может быть, пользы от постоянного контроля за инь-янским качеством ситуаций окажется вначале и не так много (дальше ее будет больше), но зато у практикующего будет много возможностей уменьшить взаимонепонимание с окружающими, связанное с ошибками в определении и использовании иньской и янской модальностей. Интересно, в какой модальности читатель понимает последнюю фразу — в иньской или янской? Что это: наблюдение, информация к размышлению, необязательный совет, настоятельная рекомендация или плохо скрытая угроза? (Нужный ответ читатель может подчеркнуть или по желанию вписать свой собственный.)

* * *

Для того, чтобы хорошо понять архетип, нужно представить себе его действие на разных уровнях, начиная от примитивного и кончая высокими; ниже условно выделены три основных уровня проявления янского и иньского архетипов: низший, средний и высокий.

Низшие, или варварские проявления янского архетипа характеризуются неадекватностью воздействия духа на материю, что часто проявляется в плохой соотнесенности этого воздействия с природой и потребностями материи. Дух, имея определенную потенцию, стремится ее реализовать на некотором материале. Однако для этого ему подходит не всякая материя, и он, подобно лермонтовскому Демону, ищет свою царицу Тамару, но находит ее не сразу, и случаи, когда он сильно ошибается в выборе, как раз и относятся к низшим проявлениям ян. Нередко при этом само воздействие является недозревшим или перезревшим уже в своем потенциальном виде, что априори исключает возможность адекватного воплощения.

Так, например, плохо для богатого туриста ехать в нищую, хотя и экзотическую страну развлекаться, точно так же как бедняку с тощим кошельком не стоит идти в шикарный универмаг; однако и то, и другое время от времени случается, и тогда, разобравшись в предпосылках происшедшего, всегда можно обнаружить неадекватность первичного янского импульса — в данном случае намерения человека отдохнуть или отовариться. Может быть, импульс отдыхать возник раньше, но не был вовремя реализован, или у человека в подсознании было совсем иное намерение, которое, однако, не было пропущено в сознание в своем первоначальном виде, и в процессе редактирования цензурой подсознания существенно исказилось. В любом случае, низший янский потенциал априори не может быть адекватно реализован, и потому он бывает привлечен материей, ему не соответствующей, которая вследствие этого даст на воздействие реакцию, весьма далекую от предполагаемой. При этом важно понимать, что в природе по идее востребованы все виды воздействий, в том числе как тонкие, так и самые грубые, и все они могут, при соответствующих обстоятельствах, быть совершенно адекватными. Волк, например, груб по своей природе, он хищник и питается животными; тем не менее функция «санитара леса» как бы морально оправдывает его поведение, чего не скажешь о человеке, питающемся лучшими, а не худшими представителями фауны. Таким образом, дефектность низшей октавы янского архетипа заключается не в том, что потенциал воздействия в принципе не годен для воплощения, а в том, что он воплощается не там, на так и не вовремя, причиной чему служит в первую очередь его неготовность к адекватному воплощению, способствующему эволюции материи.

Средние, или любительские проявления янского архетипа характеризуются меньшей энтропией, то есть хаосом, вносимым в материю; здесь можно говорить о согласовании в целом активности духа с природой материи. На низшем уровне акцент воздействия стоит скорее на энергии, которая, внедряясь в материю, что-то с ней делает — чаще всего попусту раздражает или откровенно разрушает. На среднем уровне в янском потенциале уже есть определенная мысль, относящаяся к воздействию на материю (например, это может быть его цель или план воздействия), и есть какие-то представления о необходимых качествах, которыми должен обладать объект воздействия. Соответственно и само воздействие протекает удовлетворительно, а материя оказывается в основном подготовленной к воздействию, то есть оно в целом согласуется с ее природой и отвечает ее актуальным запросам. Потенциал воздействия ощущается на этом уровне как в принципе созревший, то есть готовый для воплощения, но несколько недооформленный, и потому неточно находящий себе материю для воплощения и воплощающийся в слабо предсказуемом виде; впрочем, на низшем уровне янского архетипа результат воплощения вообще непредсказуем.

В качестве примера можно привести работу с топором. На варварском уровне проявления янского архетипа находится обуянный гневом сумасшедший, который, вооружившись топором, крушит все вокруг себя без разбора. На любительском уровне находится садовод-любитель Иван Пафнутьевич, который может несколько неуклюже срубить высохшее дерево и разрубить его на дрова, обтесать колья для ограды, поправить покосившуюся калитку, в крайнем случае — сколотить на дворе стол на врытых в землю столбах. Однако поставить сруб, не говоря уже о сооружении стропил и крыши простейшего деревянного дома — это далеко превосходит его возможности, относясь уже к профессиональному уровню проявления янского архетипа.

С точки зрения материи, средний (любительский) уровень янских воздействий в целом удовлетворителен, отвечает ее запросам и в основном соответствует ее природе, то есть не нарушает ее грубо. На такие воздействия материя отвечает согласием и попытками сотрудничества, но не восторгом и не полностью адекватным ответом. Материя пока не знает, насколько ей в данном случае пойдет на пользу воздействие духа: это покажет только будущее. Так невеста в первый раз смотрит на жениха, присланного опытной свахой: интересен на вид, строен, голубоглаз и из приличной семьи — но что будет дальше?.. Бог весть.

Высокий, или профессиональный уровень проявления янского архетипа характеризуется полным созреванием потенциала воздействия и адекватностью самого воздействия духа на материю: оно происходит вовремя, в удобной форме, с помощью хорошо подобранных инструментов и точно соответствует ее потребностям и ограничениям. Для профессионального уровня проявления янского архетипа характерно большое внимание к выбору объекта для приложения усилий, то есть для воздействия. Янский потенциал должен не только полностью созреть: он должен точно найти нуждающийся в его воздействии объект и убедиться в его желании и готовности это воздействие ассимилировать. Так опытный собаковладелец ищет для своих породистых щенков будущих хозяев, к которым, помимо общего энтузиазма и страстного желания обладать собакой данной породы, предъявляются разнообразные дополнительные требования как материального, так и морального характера: владение автомобилем и дачей, а также просторной городской квартирой, вышесредний уровень доходов, доброта, надежность, устойчивость в критических ситуациях, способность в случае необходимости принести себя в жертву собаководческим идеалам.

Для профессионального уровня весьма важны также инструменты воздействия: они должны быть удобны для духа, обладать достаточной «пропускной способностью» для идущего воздействия и адекватно восприниматься материей, не только не повреждая ее форм и структур (за исключением вполне определенных, чья карма подошла уже к концу), но и как бы являясь их продолжением и поддержкой. Так руки массажиста высокого уровня ощущаются телом клиента как нечто совершенно свое, родное, и тело охотно пускает их глубоко внутрь себя — глубже, чем даже собственные руки клиента. Таким образом, на высоком уровне ян уже отчетливо содержит в себе элемент инь как внимание к будущему объекту приложения своих усилий; в свою очередь, этот объект, обладая отчетливо проработанными иньскими качествами (см. ниже), должен обладать и некоторым янским намеком, а именно — излучать в пространство тонкое благоухание, специфический аромат, притягивающий янское начало совершенно определенного рода; другими словами, этот аромат должен отчетливо информировать дух об актуальных потребностях объекта и его готовности к принятию соответствующего воздействия.

При выполнении всех описанных условий воздействие духа происходит очень точно и в большой мере предсказуемы его последствия: из зерен ячменя вырастают его же колосья, а студенты институтов становятся квалифицированными специалистами в соответствующих областях. Неожиданные побочные эффекты здесь, конечно, бывают, но, как правило, невелики и не имеют принципиального значения.

Рассмотрим теперь уровни проявления иньского архетипа. Поскольку инь и ян суть философские, а не логические противоположности, то приведенные ниже описания не являются логическими отрицаниями вышеприведенных, в чем читатель может убедиться самолично, и первое качественное отличие заключается в том, что проявление иньского архетипа — это определенное состояние материи или объекта.

Низшее, или варварское проявление иньского архетипа — это состояние материи, заключающееся в полном хаосе и неопределенности ее ожиданий от духа: ей как бы плохо, но обнаружить, в чем тут дело, и выработать какой-то определенный запрос она не в состоянии. Иногда для ее поведения характерны бессистемные неопределенные жалобы, выразительные страдания и весьма непоследовательное отношение к собственным ожиданиям: получив только что затребованное, она может отвергнуть его под любым предлогом (не то, не нужно, не подходит, вообще ничего не нужно и т. д.).

В других случаях варварского инь-состояния материя, наоборот, абсолютно всеядна, то есть как бы приглашает и пытается ассимилировать любые воздействия духа, какие ей удается заполучить, но сколько-нибудь положительных результатов из этого не получается, так как по различным причинам все эти воздействия оказываются неадекватными и разрушительными.

Третий вариант варварского состояния материи — полное отсутствие фактического запроса к духу и блокировка любых попыток его внедрения с целью помощи — при том, что в его поддержке она катастрофически нуждается; проблема в данном случае заключается в том, что для подготовки материи к воздействию духа нужны специальные дополнительные усилия, а без них ничего конструктивного не получается.

Итак, низшее, варварское проявление иньского архетипа — это такое состояние материи, когда она сама в себе весьма неблагополучна и не в состоянии решить свои проблемы за счет собственных ресурсов, но в то же время не подготовлена к вторжению духа; а когда оно происходит, материя воспринимает его как совершенно чужеродное и стремится его проигнорировать, либо борется с ним, разрушаясь в существенных своих формах и аспектах. Типичный пример, увы, достаточно распространен: это страна, народ которой ведет кровопролитную гражданскую войну, не принимая с пользой для себя внешней помощи ни гуманитарного, ни военного порядка.

Всякая материя излучает определенные тонкие (по сравнению со свойственной ей энергией) эманации, информирующие дух о ее состоянии и потребностях. В частности, на варварском уровне от материи идут эманации интенсивного страдания или огромного неблагополучия в сочетании с достаточно откровенной угрозой по адресу всякого, кто попытается к ней приблизиться. Если попытаться выразить этот призыв-предупреждение в словах, то он мог бы прозвучать так: «Мне очень плохо, и я глубоко страдаю… но тому, кто попытается мне помочь, будет еще хуже, ибо я его заранее ненавижу и презираю!» — и это совсем не пустая угроза! Читателю понятно, что помочь кому-либо с подобной установкой трудно, и, как правило, на зов откликается янский архетип тоже варварского уровня — хотя это и не обязательно.

Среднее, или любительское проявление иньского архетипа заключается в таком состоянии материи, когда она уже не катастрофит откровенно, но вместо того достаточно отчетливо формирует свои потребности, подготавливая почву для семян, которые сможет реально прорастить и тем решить свои насущные проблемы. В отличие от реакции антагонистического отторжения, характерной для варварского проявления инь, любительский уровень отличается определенной осмысленной избирательностью по отношению к духу и в целом, так сказать, положительным отношением к его воздействию, хотя последнее происходит не всегда достаточно осторожно и порой имеет неприятные побочные последствия. Тем не менее, основной результат (символически говоря, появление мужчины в доме) материю вполне устраивает, выводя ее на качественно новый уровень и решая основные заявленные проблемы.

Для среднего уровня проявления инь характерно вполне определенное состояние материи: она уже не хочет продолжать свое прежнее бытие, но не находится в критическом состоянии, то есть на границе распада; ее проблемы и неприятности четко локализованы и обозначены, и в целом понятно, какое именно воздействие требуется, чтобы эти проблемы решить, и большую часть работы материя способна при этом взять на себя, но без определенного внешнего толчка ей все же не обойтись. Она не сможет точно сказать, какие именно перемены произойдут с ней в результате необходимого воздействия, но при этом достаточно ясно представляет себе общее направление своего развития. Примерно такой образ создает предприниматель, приходя к банкиру с целью получить кредит под определенную программу и предъявляя ему свой бизнес-план ее реализации. Несколько по-другому можно сказать, что здесь материя как бы предлагает духу контракт на приблизительных, но оговоренных по основным пунктам условиях.

Уровень проявления иньского архетипа тесно связан с особенностями аромата, который излучает материя с целью привлечь к себе дух; духом этот аромат материи воспринимается как своего рода зов, привлекающий его внимание. Запах материи в варварском инь-состоянии густ и тяжел; соответствующий зов воспринимается духом как низкий, властный, неразборчивый и угрожающий (и блажен читатель, который, прочитав последние четыре эпитета, пожмет плечами и возразит: «Но ведь такого не бывает!»). Запах материи в любительском инь-состоянии уже не так густ, он легче, специфичнее и дружелюбнее; его притягательность для духа избирательна и таит в себе наслаждения воплощения особого рода, отличающиеся от воплощений в другие виды материи, в иное время и в иных условиях.

Высокий, профессиональный уровень проявления иньского архетипа свойственен материи, прошедшей достаточно длинный эволюционный путь. Теперь ее проблемы и потребности неочевидны постороннему наблюдателю, они подчеркнуто уникальны, и таковы же методы воздействия духа, которые здесь требуются. Яркий пример — необходимость огранить большой алмаз и сделать из него ювелирное изделие, наиболее подходящее заказчику — конкретному влиятельному синьору, маркизу или даже герцогу. С точки зрения продажной цены, разница между неограненным алмазом и готовым перстнем может быть не так велика, но для ювелира это два качественно разных объекта, расстояние между которыми меряется десятилетиями его профессионального обучения.

Материя высокого инь-уровня не только нуждается в совершенно точно определенном воздействии духа — она может довольно точно предсказать, каковы будут последствия этого воздействия. Как правило, она долго готовит себя к этим воздействиям, в частности, создает духу чрезвычайно точно выверенную площадку для, так сказать, приземления и обеспечивает (уже самостоятельно) тщательную заботу о посеянных им семенах. Так женское лоно ждет мужского семени и, дождавшись, девять месяцев растит и охраняет драгоценный плод.

На этом уровне для материи совсем не так остро стоит проблема времени. Когда она совершенно готова к необходимому воздействию духа, это воздействие приходит, а пока не пришло — значит, можно спокойно жить своими ресурсами, продолжая внутреннюю эволюцию, модифицируя и уточняя свои духовные потребности и подготавливая почву для грядущего пришествия духа.

Таково положение любого учителя высокого уровня, истинного мастера, обучение у которого требует гораздо больше янского начала у учеников, и соответственно иньского у самого учителя. Он долго готовит себя к встрече с учениками, и обучение есть в основном его реакция на их запросы — но, разумеется, не всякие, а точно соответствующие его внутренним возможностям и желаниям. Другими словами, ученик должен точно угадать, чему его хочет учить мастер, и выразить свой запрос во вполне определенной форме — лишь тогда передача знания станет возможной. Однако это — большая редкость, и само появление такого ученика есть манифестация духа, которую мастер отчетливо ощущает. Перефразируя известное евангельское изречение, он может сказать: «Когда мои ученики приходят ко мне, я узнаю их».

Аромат, излучаемый в пространство материей высокого иньского уровня, тонок и очень специфичен. Для большинства потенциалов духа он еле уловим или вовсе незаметен; однако носителем желанных воздействий он воспринимается как райское благоухание, зовущее его тонко и строго, и заранее настраивающее на совершенно точно определенный тон. Так чувствует себя странствующих монах, подходящий к святым местам: все случайное и поверхностное словно отлетает от него, оставляя место для глубокого и сущностного, которое, наоборот, проявляется в его сознании удивительно ясно и отчетливо.

* * *

Слабые места и враги. Каждый архетип уместен в свое время и на своем месте; проявляясь на должном уровне, он производит впечатление силы (даже могущества) и эффективности. Однако любители дешевых обобщений могут на этом основании сделать совершенно ложные выводы, заключив, что реальные, но возникающие при вполне определенных условиях, эффекты общераспространены. Есть вполне определенная логика сменяемости иньского и янского архетипов, и устойчивые поклонники и знатоки яна попадают впросак, когда пытаются использовать эту модальность в отчетливо иньской ситуации, и наоборот. Вот несколько примеров.

Янская энергия, добрая и помогающая, прекрасна и замечательна, и в мире ее очень не хватает (по крайней мере, многие из нас в этом убеждены). Но, как ни странно, человек, имеющий эту энергию в высоком качестве и широком ассортименте, далеко не всегда счастлив и даже просто востребован. И вот он ходит по миру, много чего умея и немало чем владея, и вроде бы хочет помочь людям, но почему-то его помощь либо оказывается им ненужной, либо идет не впрок. Оказывается, что благотворительность — это тонкое искусство, и для того, чтобы его освоить, мало иметь благие намерения и свободные финансы.

С этой проблемой столкнулся знаменитый целитель доктор Микао Усуи, автор естественной системы лечения наложением рук «Рэйки». Практикуя лечение Рэйки в нищенском квартале и поэтому, естественно, бесплатно, доктор Усуи через некоторое время стал получать от излеченных претензии, смысл которых заключался в том, что они вследствие выздоровления лишались своего основного источника жизни (то есть выразительной болезни) и теперь вынуждены работать, и им это не нравится. Поэтому в заповеди Рэйки включено требование лечить человека лишь при условии отчетливой просьбы с его стороны. Вероятно, любой целитель (в том числе и не знакомый с Рэйки) сталкивался с этой ситуацией: успешно лечить можно лишь человека, имеющего отчетливый (янский) запрос на лечение; позиции же типа: «Ах, как мне плохо, но не надо меня лечить, а то будет еще хуже!» или косвенно-каузальные намеки вроде: «А я все болею, и никому теперь не интересен, никто не хочет обратить на меня внимания и как-то помочь…», имеющие отчетливо иньский характер, являются весьма плохой прелюдией, и целителю лучше не приступать к лечению такого кандидата в пациенты, пока тот не переведет свое желание лечиться в отчетливое намерение, лучше всего выраженное вербально, и не возьмет на себя половину ответственности за ход лечения. Но для того, чтобы события развернулись подобным образом, целителю нужно иметь достаточно сильное подключение к иньскому архетипу, например, в виде специфически сфокусированного врачебного внимания, выражающегося и во взгляде, и в особой иньской интонации, с которой профессиональный врач или целитель начинает разговор с больным: «Я вас слушаю», — и янский архетип мгновенно встает над пациентом, буквально заставляя его выйти из пассивно-потребительского состояния, и вместо тайной гордости своей болезнью включает пациенту активную программу сопротивления ей.

Иньская энергия, мягкая и благодарно принимающая, прекрасна и замечательна, и в мире очень ее не хватает (по крайней мере, многие из нас находятся в этом убеждении). Однако в некоторых ситуациях она совершенно неуместна, обидна и даже может быть воспринята как прямое предательство. Когда хорошо воспитанная юная особа, получая от стареющего, но видимо неравнодушного к ее чарам знакомого нежный поцелуй в щеку, отвечает в мягкой иньской модальности: «Большое спасибо», — она его обижает, а может быть и ранит прямо в сердце. Верность заветам предков — достойная иньская добродетель, но когда она оборачивается планомерной удушающей неподдержкой всего нового, общество из чистого озера превращается в топкое болото, а былые сиги и карпы уступают место паукам и пиявкам. Объяснение: «Я была не в силах справиться с искушением нажать акселератор до отказа», — вряд ли смягчит полицейского, штрафующего обаятельную блондинку за превышение скорости. И уж совсем не устроит жену, обвиняющую мужа в лени и в отсутствии должной инициативы, чисто иньская его позиция: «Видать, таким Господь меня сотворил, и тут уж ничего не поделаешь! Христос терпел и нам велел!» Мастером разнообразного лицемерия в иньской модальности выписан Иудушка Головлев — герой известного романа М. Салтыкова-Щедрина, и читатель с большой пользой для себя перечитает это сочинение, отслеживая динамику смены иньских и янских модальностей в живописных диалогах великого писателя.

Часть 2
Единый Бог, или Триадический архетип

В этой части автор поведет речь о триадическом архетипе, структурно чуть более сложном, чем диадический, но не менее важном и универсальном. Он состоит из трех архетипов: синтетического, качественного и предметного.

Так же, как и другие высшие архетипы, синтетический, качественный и предметный архетипы гораздо чаще отражаются в подсознании человека, нежели непосредственно регистрируются сознанием, и их проще всего заметить, обращая внимание на специфические для них модальности, используемые в речи и невербальном поведении.

Синтетическому, качественному и предметному архетипу соответствует трехуровневый взгляд на объект.

На синтетическом уровне объект воспринимается как единое нерасчленимое и бескачественное целое: он представлен абстрактной идеей, именем или иным символом, который воплощает его целиком, не размениваясь на аспекты и частности. На синтетическом уровне объект представлен тотально, во всей его полноте — но его конкретные качества сейчас лишь подразумеваются, они не проявлены, как бы завуалированы и могут проявиться лишь на более плотных уровнях (качественном и предметном).

На качественном уровне объект уже более конкретен — о нем можно что-то сказать, как-то его описать и охарактеризовать — но не вдаваясь в детали, которые будут видны и существенны лишь на третьем (предметном) уровне.

Что же видно на качественном уровне? Здесь объект по-прежнему мыслится (видится) целиком, но в том или ином аспекте своего бытия; в нем вычленяются и специфицируются определенные качества, не поддающиеся на данном уровне количественному описанию (последнее возможно лишь на предметном уровне). Например, на качественном уровне объект может быть коротким, длинным или длинноватым, легким или тяжелым, светло-серым, длинношеим, короткохвостым — но не может иметь определенной формы, отдельно взятой шеи или хвоста.

И, наконец, предметный уровень описания объекта означает лишение его единства и выделение в нем элементов или частей, которые сами по себе могут рассматриваться как объекты. При переходе с синтетического на предметный уровень рассмотрения объекта происходит своеобразное переворачивание перспективы: на предметном уровне сам объект (и его качества) уже не видны прямо, а лишь подразумеваются, а в центре внимания находится определенный фрагмент (элемент, часть) объекта, имеющий как бы независимое бытие.

Полноценное описание объекта предполагает сочетание всех трех уровней его видения: и синтетического, и качественного, и предметного, причем видения, достаточно разработанного как на качественном, так и на предметном уровнях. Другими словами, ясное и объемное представление об объекте можно получить, видя его как целое, обладая достаточным списком его свойств и качеств и представляя себе его устройство в смысле составляющих его элементов и связей между ними. Однако взгляд наблюдателя нередко имеет отчетливую акцентуацию на одном из трех этих уровней в ущерб остальным двум, и тогда возникает определенное искажение перспективы, которое наблюдатель интуитивно чувствует, но не всегда понимает, в чем тут дело и как можно исправить положение.

Так, человек, регулярно использующий синтетический уровень рассмотрения в ущерб качественному и предметному, рискует прослыть верхоглядом и любителем звонких лозунгов, за которыми ничего не стоит; он будет излишне доверчив к людям, которые производят на него положительное первое впечатление, долгое время прощая или как бы не замечая их откровенно отрицательных черт и поступков.

Человек, систематически предпочитающий качественный уровень рассмотрения в ущерб синтетическому и предметному, рискует совершенно потеряться в море неопределенных качеств без отчетливых границ; ему очень трудно быть конкретным и выносить окончательные суждения, не повергая их тут же ревизии — как вывод, так и его предпосылки.

И, наконец, человек, регулярно предпочитающий предметный уровень рассмотрения синтетическому и качественному, будет вечно теряться в несущественных подробностях, пытаясь найти в них значение и смысл, которые заведомо находятся не только в другом месте, но и на совершенно ином плане бытия.

Впрочем, тему систематического предпочтения человеком одного из трех уровней синтетического архетипа автор рассмотрит ниже, а пока приведет некоторые примеры ситуаций, в которых естественно возникает синтетический архетип, и все три его уровня проявляются весьма различно.

Религиозная парадигма. Синтетический взгляд на Бога заключается в том, что Он есть Высшее Существо, во всех смыслах этих слов, причем никакая конкретизация здесь не уместна, а возможны лишь различные имена (Иегова, Аллах, Брахман, Кришна, Нараяна) или универсальные эпитеты: Единый, Абсолютный. К богопознанию на синтетическом уровне стремится джнани-йога, использующая апофатический метод (путь отрицания), когда ищущий Бога в тех или иных формах или атрибутах постоянно их превосходит, говоря «не то, не то», — пока, не отвергнув самые тонкие и тончайшие слои проявленного мира, не обнаруживает Того, Который стоит за ними.

На синтетическом взгляде на Бога настаивает и иудаизм, утверждая, что Он невидим, и запрещая его изображать — хотя, с другой стороны, Он может являться избранным Им пророкам в любой удобный для Него форме — например, в виде огненного куста или в ночных видениях.

Но, конечно, представление о бесформенном и бескачественном Боге, стоящем как бы за чувственным опытом в качестве чистой непроявленной потенциальности, апеллирует к религиозному сознанию лишь истинных мудрецов, и во многих отношениях нагляднее качественный уровень богопознания.

Качественный взгляд на Бога предполагает, если угодно, феноменологическое Его видение, когда Он предстает для человека в своих различных ипостасях, обладая определенными качествами или атрибутами. При этом Он не сводится к набору своих качеств, а является по отношению к ним чем-то более тонким, но этот Его, так сказать, цельный облик, стоящий за видимыми качественными манифестациями, никак не воспринимается и не обсуждается: как бы не человеческого ума это дело.

С другой стороны, качества Бога не суть его части, а представляют собой как бы Его ипостаси, то есть весь Он целиком любит, гневается, творит, хитрит, разрушает и т. д. Кришна в Бхагавад-Гите рассказывает Арджуне о Себе так: «Да, Я поведаю тебе о своих блистательных проявлениях, о Арджуна, но не о всех, а лишь о главных, ибо Мое могущество беспредельно. Из светил Я — лучезарное солнце, и среди звезд Я — луна, из водоемов Я — океан, среди рыб Я — акула, Я — Ганг среди рек, среди логиков Я — окончательная истина; Я также — неисчерпаемое время, всепожирающая смерть и творящий все, чему быть. Среди женщин Я — слава, удача, изящная речь, память, рассудительность, верность и терпение».

Традиционные атрибуты Бога суть Любовь, Истина, Власть, Добро, Свет, Радость, Могущество; однако во многих религиях встречаются и не такие положительные Божественные качества и ипостаси (например, Шива-разрушитель мира, зловещая окровавленная Кали в ожерелье из человеческих черепов и т. д.). Разница между монотеизмом и политеизмом, или язычеством, заключается в весьма тонком моменте: интуитивном ощущении монотеистом единой (хотя и невидимой) Божественной фигуры за всевозможными явленными Его ипостасями, в отличие от язычника, поклоняющегося различным богам или идолам, которые никак друг с другом не связаны и легко могут быть заменены (в качестве объекта поклонения) один на другого.

В этом смысле монотеизм как последовательное поклонение единому, а потому неизбежно бескачественному (неатрибутивному) Богу, не имеющему к тому же определенной формы, есть факт гораздо более психологического, нежели конфессионального значения. Другими словами, монотеист всегда видит или, лучше сказать, ощущает неполноту любого явленного Божественного образа или качества и прозревает за ним Единое Начало, порождающее и все остальные Божественные образы и качества; в противоположность этому язычник сужает Божественное начало до конкретного явленного ему в данный момент образа или качества, наивно полагая, что все остальные образы и качества лишены Божественного Начала. Но кто же всерьез бросит камень в его сторону? Может быть, лишь человек, ни разу в жизни не испытавший состояния острой влюбленности, когда данный отдельно взятый индивид кажется несравнимо прекраснее всех остальных?

Не будем, однако, пока говорить о слишком конкретных вещах. Как мы помним, на качественном уровне Бог рассматривается как явленный нам в одном из своих атрибутов. Говоря о разнице между монотеизмом и политеизмом, поневоле приходится счесть политеистами, пусть в широком смысле этого слова, людей, которые объявляют Божественным лишь одно из Его качеств, игнорируя остальные. Когда человек говорит: «Бог есть Любовь», — ему трудно возражать, но в то же время Бог есть Истина, а также Бог есть Структура, а также Бог есть Форма, Бог есть Творение, Бог есть Первопричина и Бог есть Разрушение. Человек, который не признает Божественной хотя бы одну из этих характеристик и настаивает на какой-либо одной уже, тем самым, становится, в мягком смысле этого слова, язычником, или, может быть, правильнее сказать, политеистом, потому что он поневоле будет допускать в какие-то моменты своей жизни для Бога одни характеристики, а в другие моменты — совершенно иные, и не будет ощущать связи между ними, осуществляющиеся через более тонкую Единую Субстанцию или Единое Начало.

Предметный взгляд на Бога свойственен людям, которые ощущают Божественное присутствие в конкретных реалиях, предметах и обстоятельствах внешнего мира. Официальное название подобной религиозной философии — это пантеизм, то есть видение Бога в любом объекте внешнего мира, ощущение того, что Бог — это и есть мир. Однако истинный пантеизм, в том виде, как он обозначен этими словами, доступен очень малому количеству людей. Подавляющее большинство видит и ощущает Бога все-таки не в каждом явлении и части мира, а во вполне определенных вещах, явлениях и объектах, в которых Бог им себя открывает, или, говоря другими словами, в тех частях мира, которые для данного человека ближе, которые он лучше видит, лучше воспринимает, лучше постигает, больше любит. Если качественный взгляд на Божественную природу свойственен, например, ученым, которые видят Божественный промысел в законах, которые управляют этим миром, то предметный взгляд характерен для поэтов, способных воспевать маленькую росинку на листочке травы или любые подробности своей внешней и внутренней жизни.

Итак, предметный взгляд на Бога — это способность отождествлять Его с какой-нибудь частью мира, каким-то фрагментом пространства и времени. Он не исключает монотеизма, но при этом человек должен видеть за этой частицей Единого Бога, проявлениями которого и является весь остальной мир. Следует заметить, что предметный взгляд исключает взгляд качественный, потому что Божественные качества распространяются на все пространство-время, на всю Вселенную, а предметный взгляд предполагает рассмотрение данного конкретного островка, корпускулы, росинки, в которой отразилось Божественное Солнце и которая вследствие этого сама стала Солнцем, а соседние росинки в этот момент Солнца не отражают и поэтому таковыми не являются. Крайняя ступень предметного взгляда на Бога — это поклонение тому или иному предмету или объекту как Богу. Обычно это называется идолопоклонством, но психологически к подобному взгляду предрасположены очень многие люди; сами о себе они скажут, что они мыслят и чувствуют конкретно. Качественный взгляд на Бога такому человеку покажется чересчур абстрактным, для него поклонение Богу, сотворившему или поддерживающему этот мир, или Богу Любви, или Богу Истины будет чересчур абстрактным; ему нужен какой-то предмет, в котором он увидит воплощение своего Бога и тогда он сможет этому предмету поклоняться. И практика показывает, (это обстоятельство иногда называют онтологическим доказательством бытия Божьего), что в качестве представителя Бога, при предметном взгляде на него, может выступать совершенно любой предмет. Если взять камень и некоторое время должным образом ему поклоняться, то он начинает творить чудеса.

С точки зрения предметного уровня, качественный уровень религиозности беспредметен, чересчур абстрактен и неопределенен. Человек с предметной религиозностью скажет, что гораздо легче любить человечество в целом, чем данное конкретное человеческое существо в отдельности, — но это именно точка зрения предметного уровня. Человек, который прошел по пути любви достаточно длинный путь, может в ответ заметить, что бывает и наоборот: гораздо труднее любить человечество в целом, чем его отдельного представителя, и в этом тоже заключена большая доля правды. Таким образом, вопрос здесь заключается не в истине, а в позиции: если вы находитесь на предметном уровне, у вас одно мироощущение (в том числе и религиозное), а если вы находитесь на уровне синтетическом или качественном, то мироощущение у вас совершенно другое и сравнивать их не следует (по крайней мере, судить о том, какое лучше, а какое — хуже). Они разные, и лишь человек, который ощущает свою религиозность на всех трех уровнях, может считаться истинно верующим.

Говоря о религиозном пути, нельзя заранее сказать, где ему следует начинаться и где и на каком уровне он будет заканчиваться. Здесь, в зависимости от психологии и конкретных обстоятельств внутренней жизни человека, возможны все варианты, то есть совершенно дремучему в религиозном отношении человеку Бог вполне может явиться на синтетическом уровне. Это называется чудом веры. Может Он явиться ему и на качественном уровне, когда человек вдруг ощутит определенное качество как Божественное проявление. Может Он явиться ему и на предметном уровне, причем, увидев Бога в каком-нибудь предмете, человеке или явлении, индивид может не разобраться и не понять, что это было, и потом по-своему спрофанировать и объяснить все на атеистическом языке, однако его первичное переживание будет иметь совершенно четко религиозный характер, и в момент переживания это будет для человека совершенно ясно и даже если впоследствии такое переживание будет вытеснено, в случае, если оно повторится или случится похожим образом, воспоминания о происшедшем может оказать ему большую помощь.

Синтаксическая парадигма. Любой высокий архетип обязательно находит свое отражение в языке. Что касается триадического архетипа, то он проявляется, и очень отчетливо, в синтаксическом строении фразы. Простейшая фраза языка содержит подлежащее, сказуемое и прямое дополнение. В качестве подлежащего, как правило, выступает имя и местоимение, которое находится на синтетическом уровне. Далее следует сказуемое, которое относится к качественному уровню и прямое дополнение, которое относится к предметному уровню. Пример:

Иван Пафнутьевич пьет чай.

В данном случае подлежащее Иван Пафнутьевич относится к синтетическому уровню, сказуемое пьет — к качественному, а прямое дополнение чай — к предметному. Возьмем теперь фразу, синтаксически более сложную:

Утомленный дневными заботами Иван Пафнутьевич с наслаждением пьет на веранде горячий зеленый чай.

Синтаксический анализ в данном случае также совершенно ясен: все, что относится к нашему герою, а именно утомленный дневными заботами Иван Пафнутьевич, относится к синтетическому уровню; все, что относится к его действиям — с наслаждением пьет на веранде есть качественный уровень, а все, что относится к объекту воздействия — горячий зеленый чай — предметный уровень. Здесь читатель может заметить, что само по себе выражение утомленный дневными заботами Иван Пафнутьевич не является синтетическим объектом, поскольку в этом словосочетании представлены разнообразные атрибуты: человека зовут Иван, его отца звали Пафнутий, он обладает качеством, а именно он утомлен; однако для того, чтобы воспринять фразу, читатель должен объединить эти понятия в некоторый единый образ, и только тогда фраза будет ему понятна. Этот единый образ сработает в следующей фразе, в которой он будет заменен личным местоимением третьего лица:

Он радуется каждому глотку, вкушая его несравненный аромат.

Читателю предлагается провести синтаксический анализ этой фразы самостоятельно.

Такого рода синтаксический анализ в значительной степени помогает понять психологию человека в том, что касается весьма интимных частей его подсознания. Когда вы читаете стихи, слушаете чьи-то рассказы, посмотрите, на какие именно части предложений вы обращаете наибольшее внимание. Есть люди, у которых прекрасная память на имена; можно заподозрить, что у них есть сильный акцент на синтетическом уровне; есть люди, которые, читая текст, имен совершенно не запоминают, но зато у них в памяти остаются существенные глаголы, выражающие действия — это заставляет предположить акцентуацию качественного уровня; и наконец, есть люди, чье внимание в наибольшей степени привлекает предметный уровень — конкретное содержание текста, выражаемое в первую очередь существительными в роли прямых дополнений, которые, с точки зрения этих людей, представляют собой наиболее информативную часть текста. В качестве примера читателю предлагается прочитать следующую фразу и, оторвав взгляд от страницы, повторить ее на память, записав то, что запомнилось, на листке бумаги. Слова какого уровня запомнятся вам в наибольшей степени?

Иван Пафнутьевич, Федор Селиверстович, Василий Корнеевич, Федот Юсупович, Василий Никитич и Порфирий Никанорович были с детства большими друзьями и все любили делать вместе: ходить по горам, долам, рекам, озерам, болотам, перелескам, мхам и лишайникам, радоваться жизни, цвести, выпендриваться, развлекаться, шуметь, кричать, бражничать, задираться и получать от всего этого огромное удовольствие, петь и плясать на свадьбах и именинах, плакать на поминках и встречаться при каждом удобном и неудобном случае.

Если читатель восстановил фразу полностью, автор поздравляет его с незаурядной памятью; если же читатель что-то забыл, то ему следует произвести синтаксический анализ записанной фразы и обратить внимание на то, слова какого уровня оказались в ней представленными в наибольшей и, наоборот, в наименьшей степени.

Следующее психологическое упражнение заключается в том, что вы внимательно слушаете речь ваших друзей или телевизионных дикторов и обращаете внимание на то, какие слова получают в их речи наибольшее логическое ударение, то есть наиболее значимы для них, и какие — для вас. Особенно ярко акцентуация синтетического, качественного или предметного уровня в тексте проявляется при художественном чтении поэзии; попробуйте, например, трижды прочитать вслух следующий стихотворный отрывок, акцентируя в нем сначала слова синтетического уровня, затем качественного и наконец предметного.

Наступили месяцы дремоты…

То ли жизнь действительно прошла,

То ль она, закончив все работы,

Поздней гостьей села у стола.

Хочет пить — не нравятся ей вина,

Хочет есть — кусок не лезет в рот.

Слушает, как шепчется рябина,

Как щегол за окнами поет.

(Н. Заболоцкий)

Отсутствие в последнем четверостишии подлежащего придает ему особый оттенок, который можно воспринять как мистический или незавершенный, поскольку подлежащее, вокруг которого происходит синтез предложения, в данном случае отсутствует, а точнее — находится в предыдущем предложении.

Троичное строение государства. Веками испытанная схема государственного правления выглядит следующим образом: царь — министры — подданные. В данном случае ясно, что царь относится к синтетическому уровню, министры — к качественному, а подданные — к предметному. Царь традиционно представлялся в качестве верховного жреца, обладающего особой харизмой, способной удерживать царство в единении и равновесии; министры представляли качества, или, как мы говорим, у них были определенные сферы ответственности, а подданные делали царствование предметным, то есть материализовывали абстрактную идею власти, воплощенную в царе, и качества (атрибуты) царствования, представляемые министрами.

В наше время подобная схема представлена в структуре фирмы, где президент находится на синтетическом уровне, совет директоров — на качественном, а прочие сотрудники (исполнители низших и средних звеньев) — на предметном. Президент фирмы символизирует общую и достаточно абстрактную идею, воплощением которой является данная фирма, директора отвечают за различные сферы деятельности фирмы, и наконец сотрудники занимаются исполнением конкретных работ.

Говоря об устройстве человеческого тела, можно заметить нашу триаду, выраженную в цепочке: голова (синтетический уровень) — туловище (качественный уровень) — конечности (предметный уровень). Голова олицетворяет синтез всего человека, туловище содержит в себе внутренние органы, которые отвечают за различные аспекты физиологии, и, наконец, конечности, то есть руки и ноги, дают человеку возможность предметного осуществления себя в мире: например, с помощью ног он перемещается в пространстве, а с помощью рук оперирует с ним. Интересно, что анатомически наша триада распространяется и на части человеческого тела: в руке можно выделить плечо (синтетический уровень), предплечье (качественный уровень) и кисть (предметный). При движении рукой движение плечом задает основную идею, движение предплечьем уточняет эту идею, дает ей определенные качества, и наконец кистью совершается уже конкретное действие, например, захват предмета.

Аналогично, в кровеносной системе ясно выделяются на синтетическом уровне сердце, на качественном — сосудистая система, то есть артерии и вены, и на предметном уровне — капиллярная система. В нервной системе можно выделить головной и спинной мозг на синтетическом уровне, нервные стволы на качественном уровне и нервные окончания — на предметном.

Трехуровневая модель личности человека. Здесь на синтетическом уровне находится высшее, или глубинное, или истинное «я» человека, тот таинственный, смутно осознаваемый и труднопостижимый объект, поисками которого заняты все люди, которые говорят, что они ищут себя. Это глубинное «я» иногда представляется как личный Бог человека, или его высшее предназначение, жизненная миссия или тихий внутренний голос, который направляет человека по его жизненному пути.

На качественном уровне находятся различные ипостаси, или образы «я», которыми человек пользуется в разные моменты своей жизни. Эти образы «я» можно представлять себе с одной стороны, как поддерживающие внешнее поведение человека, то есть это определенные роли, в которых он выступает (например, роль Послушного Подчиненного, Строгого Родителя, Сурового, Но Справедливого Начальника и т. д.). С другой стороны, образы «я» существуют и во внутреннем мире человека — это те психологические одежды, в которые он одевается в своих внутренних путешествиях; иными словами, это внутренние роли, которые человек берет на себя и использует во внутренней работе при формировании и проживании внутренних сюжетов. Обычно этим внутренним ролям соответствуют определенного рода жизненные позиции, которые формируют соответствующие внутренние сюжеты и реализуются в них. Примеры внутренних ролей (костюмов): Угрюмый Исследователь, Радостный Потребитель, Несгибаемый Путешественник, Бесприютный Циник.

Таким образом, образы «я» проявляются двояко: с одной стороны, во внутреннем мире в виде различных жизненных позиций и умонастроений, а с другой стороны, во внешнем мире как совокупности определенного рода манер и модальностей, которые человек использует в общении с окружающим миром; сюда могут относиться также форма одежды, особенности внешнего вида, прически, походки и осанки; в целом все это может быть названо словом «стиль», который обязательно соответствует каждому внешнему «я». Этот стиль может быть разработан больше или меньше, но как правило узнаваем — как человеком, так и окружающими.

И, наконец, на предметном уровне находится конкретное поведение человека, набор событий, происходящих в его внешней и внутренней жизни, и поступков, которые он совершает.

В зависимости от того, какова акцентуация синтетического, качественного и предметного уровней в жизни данного человека, он обращает наибольшее внимание или на свое глубинное «я» (так, как он его понимает и воспринимает), или на свои образы «я», или на свое конкретное поведение во внешнем или внутреннем мире. При этом человек с акцентуацией предметного уровня будет обращать максимальное внимание на то, что он называет фактами, и на конкретные поступки (свои и других людей), в гораздо меньшей степени беспокоясь о том, что за ними стоит, например, с каким умонастроением и в какой модальности совершаются поступки. Наоборот, человек с акцентуацией качественного уровня всегда озабочен тем, что стоит за данным поступком, в каком настроении, во имя чего, в какой модальности он был совершен и насколько его устраивает или не устраивает тот образ «я», который стоит за поведением его самого или другого человека. Если же для человека наиболее важным является синтетический уровень, то он будет как правило говорить о сути, существе дела; в отношениях с другими людьми он будет принимать или не принимать их в целом, как таковых, а конкретные их проявления и качества будут волновать его гораздо меньше. Если он принимает данного человека, он принимает его целиком, не обращая внимания на отдельные (всегда незначительные и потому простительные) недостатки; если же он человека не принимает, то никакие положительные черты и поступки ему не помогут.

Для проявлений глубинного «я», образов «я» и конкретного поведения человека существует определенная терминология, традиционно принятая в гуманитарных текстах, где говорится о духовной, душевной и непосредственной жизни человека. Под духовной жизнью иногда понимается чисто религиозный аспект человеческого бытия, но, видимо, не следует отождествлять духовность и религиозность: последняя, как правило, привязана к той или иной религиозной конфессии, а духовная жизнь есть жизнь внутреннего, глубинного «я», которое представляет собой как бы человека в целом и не связано напрямую ни с душевными, ни с конкретно-жизненными обстоятельствами. Энергия духовной жизни является энергией тотальной трансформации, то есть духовные перемены — это такие перемены, которые затрагивают самую сердцевину, истинную глубинную сущность человека, и они настолько тотальны, что отражаются на всех аспектах душевной жизни и дают новое освещение и окраску всем событиям непосредственной жизни. В то же время совершенно конкретно обозначить и назвать элементы, обстоятельства, события духовной жизни человека не представляется возможным, поскольку она переживается интуитивно и тотально. Для духовных переживаний характерно ощущение полноты бытия и собственного существования, когда ничто в жизни не кажется лишним, посторонним, когда жизнь видится интегрированной вокруг некоторого центра, который определенным образом развивается, и это развитие предполагает последующие изменения на всех уровнях и во всех сферах человеческого бытия. Кроме того, синтетичность духовной жизни означает ее вневременной характер: то, что происходит, неожиданным образом связывает воедино все прошлое, настоящее и проблематичное будущее, которое конкретизируется и модифицируется — и то же происходит с прошлым: те его части, которые, казалось, доминируют, имея над человеком неодолимую власть, неожиданно ее теряют, и наоборот, получают неожиданное значение совершенно другие прошлые факты и переживания. Кроме того, для духовных переживаний характерны, с одной стороны, ощущения уникальности себя самого, своей судьбы и бытия, а с другой стороны — чувство растворенности себя в мире, в пространственной и социальной судьбе и бытии. Восточная традиция говорит о переживании волны в океане — человек ощущает себя волной, которая, с одной стороны, является уникальной частью океана, а с другой — тождественна с ним.

Сюжеты душевной жизни, в отличие от духовной, может быть, не столь тотальны и захватывающи, но для индивидуальной судьбы ничуть не менее важны; более того, можно с уверенностью сказать, что, не развернув душевную жизнь, вести духовную жизнь в чистом виде практически невозможно. Если ключевое понятие для духовной энергии — это тотальная трансформация, то для душевной энергии характерны повороты и смены акцентуации, то есть перемены акцентов на ценности того или иного образа «я», тех или иных качеств, свойственных человеку, которые он стремится в себе подавить или, наоборот, развить. Для душевной жизни характерно отсутствие заинтересованности в конкретных жизненных обстоятельствах и проявлениях; если духовный (синтетический) уровень ставит определенную, но достаточно абстрактную цель, то на уровне душевной жизни человек вырабатывает стратегию ее достижения и соответствующую тактику внутреннего и внешнего поведения, направленные на достижение этой цели. При этом абстрактная духовная цель на уровне душевной жизни начинает раскрываться, обозначая качества и аспекты, которые должен проявить и развить человек для того, чтобы этой цели достичь. Также, что очень важно, на уровне душевной жизни возникает определенное напряжение, вызванное противоречиями или несовместимостью различных сфер и направлений внутренней жизни, чего не наблюдается на синтетическом (духовном) уровне. В то же время, хотя в душевной жизни есть определенные напряжения, в ней нет объектов, которые олицетворяют эти напряжения: напомним, что мы находимся на качественном уровне, на котором нет никаких изолированных объектов, а есть лишь взаимодействие между качествами, существующими, так сказать, в чистом виде. Например, здесь есть удовольствие, но нет объектов, приносящих его; здесь, возможно, есть добро и зло, но нет их носителей; здесь есть цвета, но нет красок.

Ключевые слова для душевной жизни — поворот и переакцентировка, выработка отношения к прошлому и будущему, распределение важности различных качеств или аспектов бытия; при этом само бытие в его непосредственном понимании появляется лишь на предметном уровне конкретной жизни, а здесь этой жизни еще не существует. Находясь на качественном уровне, человек будет говорить, что его волнует то-то, или что он озабочен тем-то, но назовет то, что его волнует и чем он озабочен, лишь в общем, не опускаясь до конкретных событий и обстоятельств, которые сегодня возникают, а завтра пропадают, поскольку душевная жизнь относится к достаточно длительным процессам, переживаниям и периодам, измеряющимся годами и десятилетиями. Если для синтетического уровня характерен вопрос: «Что есть я?», то для качественного уровня типичны вопросы: «Каков я?», «Каким я могу быть?», — то есть, описывая уровень душевной жизни, человек употребляет достаточно абстрактные понятия и атрибуты и не опускается до уровня своих конкретных проявлений.

И, наконец, на предметном уровне находится конкретная жизнь человека, то, что называется словом «события» здесь осуществляются конкретные жизненные выборы, волевые акты, здесь царствует не этика, а бытовая мораль, которая может сильно отличаться от этики душевной жизни, здесь появляются несовместимые друг с другом жизненные обстоятельства, в связи с которыми перед человеком встает дилемма или-или, здесь возникают носители полярностей, например, конкретные носители добра и зла, здесь появляются конкретные желания, которые можно исполнять или не исполнять. То, что на уровне душевной жизни формируется как определенная стратегия, на уровне конкретной жизни выражается в соответствующей тактике, определяющей конкретные выборы и действия человека. Что характерно для предметного уровня — здесь нет места абстракциям, здесь нет зла как такового, но есть злодей, черт, который занимается своими проделками, здесь нет абстрактного добра, но есть конкретные поступки или обстоятельства, которые помогают человеку жить и реализовывать свои планы. В каком-то смысле здесь нет цветов — голубого, желтого, зеленого, но есть краски — масляные или гуашь, работая с которыми, можно добиваться определенных эффектов. Для предметного уровня жизни характерна чрезвычайная фрагментарность и противоречивость, часто несовместимость различных событий, что безусловно связано с рассогласованием и противоречивостью душевного уровня, но противоречия здесь носят совершенно другой характер: если в области душевной жизни отчетливой конфронтации нет и быть не может, то есть совершенно противоположные ценности и по-видимому несовместимые качества могут существовать в душевной жизни человека неопределенно долгое время, может быть, как-то его мучая, но не прекращая его бытия, то на событийном уровне события часто ставят человека перед альтернативой, то есть выбором типа исключающего «или»: или он работает на данной фирме, или он из нее увольняется и переходит на другую. Конкретная жизнь иногда представлена гораздо ярче душевной и совершенно предметна, но она всегда имеет окраску, которую ей дает душевная жизнь, и некоторый тонкий привкус, идущий от духовного уровня, то есть от внутреннего «я»; однако почувствовать последний в каждом конкретном событии может быть очень нелегко.

В каком-то смысле найти самого себя означает научиться видеть синтетичность духовного уровня в событиях непосредственной жизни, то есть видеть не только ценностную окраску событий, которую дает качественный (душевный) уровень, но и их духовный смысл, который является проявлением синтетического уровня, то есть голосом внутреннего «я» или личного Бога. Однако это очень непросто, поскольку эти уровни находятся на чрезвычайном расстоянии друг от друга; даже просто цепочка событий далеко не всегда бывает отмечена качествами, аспектами или ценностями душевной жизни: почему, в самом деле, сегодня утром такая погода, а вечером такая, и я так на это реагирую, почему у меня вымокла левая нога, а правая осталась сухой? На эти вопросы не так легко получить ответ, или толкование достаточно произвольно. Тем не менее, даже у обычных людей бывают, хотя и редко, такие состояния, когда вся без исключения практическая жизнь вдруг видится как имеющая духовный смысл.

Если говорить об освоении той или иной профессии, то к предметному уровню относятся чисто технические навыки, умение совершать определенные действия, например, держать в руках кисть или стамеску, а к качественному уровню относится способность, говоря на психологическом языке, достигать определенных состояний сознания, или, если воспользоваться языком мистики, умение призывать различных волшебных помощников — ангелов, духов, даймонов, муз, которые помогают человеку творить не на уровне ремесла, а, как говорится, со вдохновением. При этом наиболее мучительным и сложным для творческого человека является не непосредственное воплощение своего замысла в предметном мире, а предшествующая этому процессу стадия выяснения отношений со своими волшебными помощниками и укрепление одного из них — того, который должен помочь человеку осуществить его замысел. Этого волшебного помощника надо сначала усердно призывать, тратить на него свое время и душевные силы, потом вступать с ним в диалог, получать его согласие на определенную деятельность в целом, и обеспечивать ему защиту от конкурирующих с ним духов и ангелов, которые на время его деятельности остаются как бы без работы, против чего они как правило активно возражают. Когда человек говорит: «Я бы с удовольствием сделал это, но мне не хватает времени», — он выставляет аргумент предметного уровня, то есть речь идет о том, что у него нет ресурсов, относящихся к конкретной жизни, но в действительности за этим всегда стоит и отсутствие ресурсов душевного порядка, то есть в действительности этому человеку не хватает определенных качеств, которые дали бы ему возможность реализовать ту программу, на которую у него как бы не хватает времени; на самом же деле ему не хватает не времени, а определенного душевного потенциала. В свою очередь, душевный потенциал может возникнуть лишь при условии того, что данное качество, данный аспект является раскрытием и проявлением духовной сущности, которую мы называем внутренним «я», и которое именно сейчас хочет проявить данное качество; если же оно этого не хочет, точнее — не имеет соответствующего намерения, то все попытки человека сделать это искусственным и насильственным образом приводят к внутренне неудовлетворительным для него результатам — хотя внешне ситуация может выглядеть вполне благополучной.

Следующее чрезвычайно важное приложение триадического архетипа касается схемы материализации архетипа. Всегда, когда в природе наблюдается класс сходных между собой объектов, возникает отчетливое впечатление, что они порождены некоторой абстрактной идеей, единой для них для всех; эта идея может быть названа архетипом данного класса. Например, архетипом для всего человеческого рода является первочеловек Адам Кадмон (Адам Первозданный, в переводе с иврита), по образцу которого Бог сотворил всех остальных людей. Однако между абстрактной синтетической идеей, или архетипом, и ее воплощением в виде конкретного объекта находится (на качественном уровне) еще один объект: индивидуальный прототип данного объекта, который представляет собой не что иное, как набор качеств, которыми должен обладать данный объект и которые в своей совокупности отличают его от всех прочих объектов того же рода. Так, например, у каждого человека имеется архетипический образ Адама Кадмона, по образу и подобию которого он создан в общем, но, кроме того, у него еще имеется его индивидуальный прототип, то есть набор качеств, которыми должен обладать он лично и которые отличают его от всех остальных людей. В эзотерике есть представление об энергетическом двойнике человека, который (двойник) стоит как бы вверх ногами над человеком, так что они соприкасаются макушками; возможно, в этом образе отражена идея индивидуального прототипа.

Индивидуальный прототип представлен в сознании людей по-разному — у одних сильнее, у других — слабее, но с ним всегда можно работать. С точки зрения целительства, работу с самим человеком, то есть с его физическим и более тонкими телами, можно назвать симптоматическим целительством, потому что любые изменения в самом человеке контролируются его индивидуальным прототипом; но, в отличие от симптоматического целительства возможно воздействие качественно более высокого уровня, при котором целитель взаимодействует непосредственно с индивидуальным прототипом пациента и корректирует либо сам прототип, либо его отношения с пациентом, поскольку в очень большой степени болезни человека связаны не с тем, что его физическое и более тонкие тела несовершенны, сколько с тем, что они плохо связаны с индивидуальным прототипом (или же болен последний), и тогда, информация о состоянии человека недостаточно быстро и полно поступает к прототипу, а корректирующее воздействие, идущее от прототипа к человеку, также происходит с задержками и искажениями.

Индивидуальный прототип не следует представлять как некоторый физический или тонкий образец человека — это скорее набор предрасположенностей, которые на другом языке могут называться наследственностью или наработанной кармой, и эти предрасположенности, носящие именно качественный характер, воплощаясь в конкретных условиях материального и тонкого тел и среды, формируют уже конкретного человека с его тонкими и плотными телами и обстоятельствами внешней и внутренней жизни. Этот процесс можно проиллюстрировать на следующем примере.

К гончару приходит заказчик и говорит: «Мне нужен горшок. Он должен обладать такими-то качествами, быть приблизительно такой-то формы и украшенным таким-то орнаментом». После этого гончар начинает работать. Прежде всего он формирует из единого архетипического Горшка, образ которого есть у него в голове, индивидуальный прототип будущего изделия, а именно, он мысленно подбирает сорт глины, выбирает конкретную форму, краски, глазурь — и лишь после того, как у него в воображении сформировался достаточно определенный образ горшка, то есть полный набор качеств, которыми тот будет обладать, гончар приступает к его изготовлению. Результат его работы, то есть конкретный горшок, будет, естественно, несколько отличаться от того образа, который был у гончара, вследствие того, что глина обладала спецификой, которую мастер не до конца предвидел, гончарный круг крутился чуть быстрее или медленнее, где-то дрогнула рука самого гончара, что-то непредвиденное случилось во время обжига, появились непредвиденные трещины, неровно легла глазурь — но все-таки в получившемся объекте, то есть горшке, можно угадать ту мысль, которая его породила, то есть архетипический Горшок, и те конкретные особенности этой мысли, которые вызвали к жизни данный экземпляр.

Итак, в данном случае архетип — это общая идея, объединяющая в сознании гончара всю совокупность имеющихся и мыслимых горшков, а индивидуальный прототип — это та конкретная мыслеформа, которая создается гончаром для изготовления данного горшка.

* * *

Каждый из трех уровней — синтетический, качественный и предметный — в какие-то моменты привлекает человека, и осознавая это или нет, он пользуется этими уровнями, или, точнее, находится на них. Но есть люди, в чьей жизни один из этих трех уровней играет особенную роль, фигурируя постоянно или большую часть времени, и тогда мы можем говорить о человеке синтетического уровня, человеке качественного уровня или человеке предметного уровня. Научившись распознавать эти три психологических и бытийных типа, мы не только начнем лучше понимать окружающих нас людей, но и получим существенное подключение к синтетическому архетипу и его уровням как таковым, поскольку любой архетип наиболее полно выражается именно в психике, жизни и судьбе человека. Конечно, рассматриваемые ниже три типа — это определенные крайности, и каждый реальный человек представляет собой их комбинацию, но, как это всегда бывает, крайности встречаются гораздо чаще, чем можно предположить чисто логически, и автор переходит к их описанию.

Глава 1
Мистик-харизматик

Человека, для которого основным уровнем бытия является синтетический, естественно называть мистиком-харизматиком. Несмотря на несколько экзотическое название, такие люди встречаются довольно часто, но нередко вызывают недоумение и даже порицание окружающих, в большой мере связанное с совершенным их непониманием. И, действительно, понять такого человека нелегко, в том числе и ему самому.

Символом мистика-харизматика мог бы быть круг как символ замкнутой самодовлеющей Вселенной. В зависимости от степени своего развития, он ощущает себя либо центром этого круга, либо всем кругом, относя то, что ему неведомо, далеко за его пределы. На высшем уровне этот круг мог бы служить символом находящегося в нирване Будды, на низшем — полностью погруженного в заботы о своей личности эгоцентрика. Пафос жизни мистика-харизматика — это объединение всей реальности, как внешней, так и внутренней, вокруг некоторой единой идеи, которая для него абсолютно реальна, но, в то же время, весьма абстрактна, и выразить ее он может лишь некоторым символом или словом, которые для него полны смысла, а для окружающих могут звучать не более, чем пустым лозунгом. Строго говоря, цельность и синтетичность бытия для мистика-харизматика не являются целью, так как они изначально уже достигнуты. Его может не устраивать только уровень этой цельности, и в тех случаях, когда этот уровень понижается, он стремится его повысить. Идея, которая ведет его по жизни и организует вокруг него пространство, едина и синтетична по самому своему определению. Остается только сделать так, чтобы она охватила и подчинила себе весь мир, чем мистик-харизматик и занимается: в некоторых случаях он делает это во внутреннем мире, в некоторых — старается максимально распространить ее вовне. В этом и заключается пафос и смысл его жизни, хотя внешне его усилия могут выглядеть и интерпретироваться совсем по-другому. Но если вы не поймете фундаментального факта его внутренней жизни, то вы проинтерпретируете его поведение совершенно ложным образом.

Мистик-харизматик ощущает мир как происшедший из некоторой точки и вечно тянущийся к ней. Этот идейный центр бытия и представляет его основную ценность и смысл, и чем ближе вы находитесь к этому незримому, но ясно ощущаемому центру, тем лучше. Если же где-то, весьма далеко от этого центра, его притяжение и его влияние не ощущаются, то нужно сделать так, чтобы оно стало ощутимым. Центральная идея, породившая и объединяющая весь мир, настолько сильна, что ничего большего для объединения не нужно: он един именно вследствие его принадлежности этой идее, и можно лишь пожалеть тех людей, которые этого не чувствуют. Все, что не подчинено указанному принципу единства, является иллюзорным и имеет лишь условное право на существование, притом временное. Можно не знать точно, каков этот центр, объединяющий мир, но нельзя не чувствовать его притяжения и влияния.

Мировоззрение. Мистик-харизматик смотрит на мир как на управляемый единой причиной, единым законом, характер и точные действия которого он, как правило, указать не может и к этому не стремится. Однако он постоянно ощущает этот закон и видит всевозможные его проявления как управляющие миром в целом. Уклонения от единого закона возникают также только по его, закона, предписанию. Обычно для имени этого закона употребляются достаточно абстрактные слова: воля Божья, карма, эволюция, природа, природные силы, и мистик-харизматик не стремится их как-либо конкретизировать, его даже устраивает, что этот закон не может быть описан рационально чересчур точно. Однако он приветствует открытие частных законов в той мере, в которой они имеют в виду в дальнейшем вписаться в универсальность, которая предполагается имеющей совершенно мистический характер и рационально не постижимой.

Если мистик-харизматик религиозен, то его религиозность будет иметь тотальный характер, на первый взгляд она сможет даже устрашить. При ближайшем рассмотрении, однако, оказывается, что Бог в его понимании не слишком четко контролирует жизнь каждой частички Вселенной, Он пронизывает эту Вселенную, но все-таки от нее отличен, Он гораздо более тонок и те частички, которые не желают признавать Его бытие, имеют на это полное право (с Его санкции). С точки зрения мистика-харизматика, тот факт, что наука не обнаружила Бога, ни в коей мере не означает Его отсутствия. С его точки зрения, Бог показывается лишь тем, кто очень хочет Его увидеть и удостоился Его особого расположения. Нет ничего удивительного, что человек науки, который Бога видеть не хочет, Его и не видит. Атрибутам Божественного мистик-харизматик не склонен придавать большого значения, считая, что Бог тоньше любых своих проявлений, доступных человеку. Вместе с тем, он придает огромное значение любого рода объединениям людей и явлений вокруг излюбленной им абстрактной идеи, которая светится для него Божественным светом; в частности, если он выходит на уровень пророка, он стремится объединить под своими знаменами всех живущих, когда либо живших и будущих людей.

Мистик-харизматик может уподобить закон кармы (независимо от того, пользуется он этим понятием или нет) жонглеру, который держит на множестве резинок разнообразные разноцветные круглые шарики: эти шарики ударяются друг о друга, двигаются во всех возможных направлениях, но в свое время каждый из них возвращается обратно к жонглеру. Жонглер — это Единый Бог или Единая Идея, сотворившая и объединяющая мир, а шарики — это разные люди и другие объекты Вселенной. Идея кармического возврата или воздаяния также связана у мистика-харизматика с идеей полноты и целостности мира, объединенного мистическим центром. Если этот центр допускает уход в одну сторону, то для восстановления равновесия и полноты требуется уход в противоположную сторону. Здесь идея искупления скорее всего найдет свое понимание, в отличие от идеи милосердия, ибо милосердное отпускание грехов означает отсутствие должным образом найденного полноценного противостояния — а впрочем, пути Господни неисповедимы, и если должный баланс и должная полнота могут быть восстановлены какими-то экзотическими и на вид нерациональными способами, то в этом нет ничего удивительного и необыкновенного. Главное — это харизма, то есть некоторая благодать, источником которой является невидимый центр Вселенной. Она регулирует балансы и полноту мира свойственными ей способами. (Эта философия во многом похожа на древнекитайскую философию даосизма.)

Посмертные странствия души видятся мистиком-харизматиком как равноценные части ее жизни. Тот опыт, который человек не успевает получить в этом воплощении, он получает в следующих (или в промежуточных мирах), так что ожидать справедливости и воздаяния за добродетели или наказания за грехи в данном воплощении легкомысленно; интегральная справедливость существует, но лишь при глобальном рассмотрении всей Вселенной и всего пути человеческой монады от момента ее создания до момента ее растворения в Боге, и никак не меньше.

Пути эволюции не только могут, но и должны быть весьма извилистыми, поскольку мир очень широк, но в то же время некоторая невидимая нить постоянно тянет душу по направлению к центру; однако приблизиться к нему можно, лишь получив соответствующий опыт и утончившись в необходимой степени.

Отношения со средой. У мистика-харизматика есть личная сила, достаточная для того, чтобы среда, по крайней мере, в небольшой его окрестности, располагалась так, чтобы он оказывался в ее центре. Что касается более широкой среды, то он, хотя бы подсознательно, хотел бы, чтобы и она располагалась вокруг него, но достичь этого ему чаще всего не удается. У него есть дар объединения среды вокруг себя, однако его энергии обычно хватает на то, чтобы объявить свое единство со средой или единство окружающего мира в том или ином аспекте, однако увеличить уровень этого единства удается лишь достаточно развитым индивидам. Те аспекты и области, которые не удается ощутить и проинтерпретировать как объединенные единой идеей, мистиком-харизматиком, как правило, жестко игнорируются. Если он ощущает, что что-то не в порядке, он может проявлять необыкновенную активность (смысл которой окружающим не вполне ясен), но если, с его точки зрения, единство достигнуто, то он может демонстрировать поразительное равнодушие к очевидным дисбалансам и несправедливостям, которые наблюдаются в окружающей среде, поскольку факт ее объединения представляется ему бесконечно более важным по сравнению со всеми остальными обстоятельствами. Так воинственный монарх, завоевав соседнюю страну, рисует объединенную географическую карту и ежедневно любуется на нее, не обращая никакого внимания на информацию о реальной жизни как своей, так и порабощенной державы.

Если личная харизма мистика-харизматика невелика, то он легко становится жертвой манипулятора, чья идея объединения срезонирует в его внутреннем мире. Он становится его верным слугой и полностью подчиняет свою этику воле своего хозяина. Именно на этом основывается эффект движений под лжепатриотическими лозунгами.

Время. Очень своеобразную модальность приобретает у мистика-харизматика время. Для него прошлое, настоящее и будущее представляют собой неразрывное единство, которое он ощущает непосредственно, даже если ему не удается это логически обосновать; а те части прошлого, настоящего и будущего, которые не укладываются в его центральную объединяющую идею, им или игнорируются, или интерпретируются совершенно фантастическим образом. Например, на упрек друга в нарушении данного обещания, мистик-харизматик может ответить так: «Ты говоришь, что я тебе это обещал, но то был не я, ибо я сегодня это совсем не то самое, что я — вчера, а я завтрашний буду и вовсе третьим, и может быть, даже выполню свое обещание, но не рассчитываешь ли ты на то, что гармония и единство Вселенной будут предъявлены тебе уже сегодня?!»

Таким образом, мистик-харизматик не беспокоится о последовательности в своем поведении, но для него чрезвычайно важна сопряженность прошлого, настоящего и будущего, хотя эту сопряженность он может понимать совершенно мистическим способом, который диктует его харизма. Для него важную роль играет, например, законченность определенного жизненного сюжета. Понятие «я готов (не готов) к чему-то» для него более чем реально. Если он говорит в терминах кармы, он может заявить своему знакомому: «Нам пора расставаться, поскольку наша кармическая связь исчерпалась», — и эмоциональные реакции партнера в ответ на такое заявление могут показаться ему настолько неуместными, что тот, чувствуя всю их неуместность и неадекватность в его глазах, даже и не попытается их выразить.

На высоком уровне мистику-харизматику свойственно очень точное чувство времени, то есть знание, когда следует начинать и когда заканчивать то или иное действие. На низком уровне это скорее претензия на подобное знание, спекуляция идеей прошлых и будущих воплощений и идеей кармы как силы, связующей жизненные сюжеты отдельного человека и групп людей.

Социализация. Для мистика-харизматика характерна неясная сила, которая влечет к нему людей, чем бы он ни занимался, и которая организует вокруг него пространство и обстоятельства. Ему самому может казаться, что это действие объединяющей идеи, которая стоит за ним, окружающим эта сила может казаться следствием его деятельности, а в действительности она присуща ему как индивидууму, то есть не зависит от характера его занятий. Людям, подпавшим под обаяние этого человека, может казаться, что на них действуют его идеи, но в действительности это не совсем так, и выбраться из-под власти организованной им реальности может быть достаточно сложно, поскольку идущая от него объединяющая сила всегда несколько тоньше и незаметнее, а потому и могущественнее всех конкретных обстоятельств, возникающих в окружающей этого человека реальности. Ответить на вопрос о природе его власти над миром достаточно сложно, поскольку эта власть не сводится к его деятельности, а возникает как ее побочный эффект. Когда такой человек появляется в обществе, минимально доброжелательном по отношению к нему, в этом обществе начинает что-то происходить, и это что-то производит, как правило, достаточно приятное впечатление на участников круга, формирующегося вокруг этого человека, однако ответить на вопрос: «Что же это за сила?» — участникам трудно. Для описания этой силы характерен, например, такой отзыв: «Я чувствовал себя вместе с другими», «Мы стали единым коллективом», «Мы прониклись общей идеей, общей задачей», «Он нас повел и мы почувствовали, что мы идем вместе»; при этом сила, которая исходит от мистика-харизматика, достаточно неспецифична, то есть она не слишком зависит от того, какого рода деятельностью занят этот человек, важно лишь, чтобы эта деятельность не мешала метафизическому объединению, происходящему попутно с ней и являющейся в действительности подспудным внутренним смыслом его деятельности. Другими словами, мистик-харизматик может читать лекции по астрономии, водить туристические группы, руководить танцевальным коллективом или снимать фильмы, но в любом случае, люди, привлеченные обаянием его личности и деятельности, ощутят себя вместе, соединенными некоторой достаточно абстрактной идеей, силы которой, однако, хватает для того, чтобы дать им вполне реальное ощущение объединения друг с другом, а на высоком уровне и со всей Вселенной.

Логика. Логика у мистика-харизматика весьма специфична. Он не чувствует запрета ей пользоваться, но и не ощущает никаких ограничений в использовании ее. Его «и» может звучать как «или», его отрицание чаще всего дополняется некоторыми упущенными особыми возможностями, для него характерны обороты типа «да, но…», «и тем не менее», «и в то же время», «с другой стороны» и прочие средства, помогающие объединить логические аргументы в некое единое и должным образом центрированное целое. Рассмотрения типа «с одной стороны, с другой стороны» проводятся им как подготовительные к синтезу, который неизбежно последует и в большой степени заранее определен, хотя бы в общем. Спорить с ним необычайно трудно, поскольку некоторый невидимый, но тяжкий груз начинает действовать на вас, если вы отклоняетесь от того направления, которое предлагает вам мистик-харизматик. Каждому аргументу он может противопоставить контраргумент, так что синтез пройдет как раз необходимым ему образом, и деваться от него будет совершенно некуда.

Логика синтетического уровня бесконечно далека от математической; это логика авторитета. Суждение имеет тем больший вес и тем большую истинность, чем ближе оно находится к некоторому идеально правильному суждению, которое считается таковым как бы по определению и без необходимости каких бы то ни было доказательств. Это похоже на средневековый тезис о том, что истина есть то, что говорит Бог; то есть то, что говорит Бог, по определению является истиной, а все остальное истиной не является, но оно тем ближе к истине, чем оно ближе к Божественным речам. Подобные воззрения прозвучат, может быть, чересчур откровенно, но для мистика-харизматика они более, чем естественны. Он еще может заметить, что обосновать можно все, что угодно, было бы желание, а истина — это то, на что можно опираться, и она всегда многолика и многоаспектна, но в основе своей должна обладать харизмой, и не просто харизмой, а истинной харизмой, и получающийся замкнутый круг нисколько его не смущает. Он понимает, что стоит за этими словами, а если вы этого не понимаете, то тем хуже для вас, значит (считает он), вы до этого еще не доросли, но если вы последуете за ним, то со временем вы это, конечно же, обязательно поймете.

Любимые роли и герои. В сказках и историях мистик-харизматик еще в детстве идентифицирует себя с ключевыми фигурами, вокруг которых сосредоточивается действие; он ощущает себя в роли дирижера, которому окружающие должны подчиняться при малейшем указании дирижерской палочки. В сказках или мифах мистику-харизматику импонирует царь, который сам ничего не делает, а только выражает те или иные желания или же, если это отрицательный герой, то главный злодей — Кощей Бессмертный или Властелин темного замка, у которого есть множество послушных слуг, выполняющих его злые желания.

В жизни этот человек любит исполнять роли монарха, главы семьи, могущественного начальника, вокруг которого собирается любящий и дружный коллектив, неважно, семейный или служебный. Характерным для его ролей будет представление, что власть дана ему изначально и не связана напрямую с той деятельностью, которой он занимается. Он скорее царь милостью Божьей, чем демократическим образом избранный президент, завоевавший положение в народе какой-нибудь конкретной деятельностью. Выступая в темной роли, то есть в роли черного учителя, этот человек станет носителем если и разрушительной, то четко не обозначенной идеи, то есть его темная миссия будет обязательно завуалирована, у него не будет отчетливого врага. Его роль, даже разрушительная, будет носить объединяющий характер, просто объединяющая идея может быть идеей разрушения, но разрушения уже абсолютно всего, неважно, какая именно структура попадается под руку. И наоборот, черный учитель для мистика-харизматика, то есть человек, который может сбить его со своего пути, — это человек, который пленит его целиком, завладеет его харизмой и заставит его служить идее, которая впоследствии самому мистику покажется неправильной или даже ужасной. Но, попадая под чью-то власть, он оказывается под ней целиком, а не какими-то своими аспектами, и пребывание в такого рода рабстве может длиться достаточно долго, а вырваться из-под него будет чрезвычайно трудно, поскольку цена выхода — полная внутренняя трансформация, смерть старого «я» и рождение нового.

Психология и самосознание. Для мистика-харизматика характерна устойчивая положительная самооценка и самомнение. За ним стоит сила, которую он ощущает, и эта сила совершенно реальна, поэтому свою самооценку он, как правило, не демонстрирует явно, так, как это склонны делать люди с сильным комплексом неполноценности. Скорее он навяжет окружающим ощущение значимости собственной персоны значительным взглядом, уверенными манерами поведения, веской интонацией. Его уверенность в себе бросается в глаза и заразительна, причем непонятно, на чем она основана. Его идеал — это некоторое мистическое единство людей и их объединение вокруг идеи, которая представляется ему идеально истинной и возвышенной, но сформулировать ее чересчур конкретно он не в состоянии, и именно это последнее обстоятельство является для него надежной защитой, ибо невозможно опровергнуть нечто несформулированное. На низком уровне это необыкновенный эгоцентрик с совершенно круглым эго, которому, как он считает, должен служить весь мир. На высоком уровне его эго расширяется до размеров всего мира, и тогда уже он служит всему миру, но опять-таки, с позиции его объединения.

В целом можно сказать, что этот человек тотален, и это дает определенное обаяние его личности, так как обычно означает большую широту натуры, а если он диктатор или деспот, то он будет тиранить своих подчиненных во всех областях их жизни, не упуская из виду ни одну. Если он выступает в роли благодетеля, то он облагодетельствует вас со всех сторон, но в то же время вы почувствуете, что ни одна из них не является для него объектом особого внимания, а что именно для него важно, понять будет не так легко. Для того, чтобы понять, какое место во внутреннем мире этого человека вы занимаете, вам придется узнать весь его внутренний мир целиком, а это очень нелегко, ибо он богат, во всяком случае, многогранен. Мелкие страхи мистику-харизматику несвойственны, скорее им владеет некоторый глобальный страх, в тяжелых случаях переходящий в фобию, быть уничтоженным полностью. Он не боится того, что какая-то мелочь изменит его целостность, он всегда сможет приспособить ее к себе, он боится тотального изменения своей целостности, и его неуверенность в себе возникает тогда, когда его целостность дает не одну маленькую трещинку (ее как раз залатать несложно), а возникает глубинная трещина до самого его естества. Его враги, как правило, внутренние, подкрадывающиеся незаметно и лишающие его харизмы. В схватке с равным противником вопрос для мистика-харизматика стоит таким образом: или я тебя съем, переварю и ассимилирую, или ты меня.

Слабые места. Очевидный недостаток мистика-харизматика — это известная поверхностность натуры, он не любит копаться в деталях и чересчур точно разбираться в качествах. Если какое-то одно качество его не устраивает, он с легкостью переключается на другое, не замечая того, что недостаточная проработка уменьшает его харизму в целом. Он любит разнообразие во всем и не любит, когда его в чем-то ограничивают. Впрочем, если это сделать, он легко может переключиться, так что вы даже поначалу и не заметите, что стали ему поперек дороги, но он, можете не сомневаться, это заметил, хотя и не подал виду.

Свобода относится к одному из его идеалов, причем в балансе свободы и ответственности он отдаст предпочтение свободе, а что касается ответственности, то харизматический дар, ему свойственный, как бы снимает с него эту проблему. На первый взгляд его идея настолько прекрасна, что ничего плохого при следовании ей произойти не может. Более глубокое наблюдение покажет его личную роль в реализации своих идеалов и уровень личной чистоты, для этого необходимой, — но такого рода сомнения свойственны лишь развитым мистикам-харизматикам. Что касается свободы окружающих, особенно поддавшихся обаянию его харизмы, то он рассуждает приблизительно как Николай Бердяев, говоря, что свобода человека заключается в том, чтобы свободно найти себе идеал и свободно ему подчиниться. Таким образом, для тех, кто подчиняется мистику-харизматику, свобода была уже один раз реализована в акте первичного подчинения, а далее никакой свободы уже не остается, кроме как свободы подчиняться его собственным распоряжениям и волеизъявлениям. К счастью, они не бывают чересчур конкретными и определенными и нередко сводятся к абстрактным призывам и лозунгам; впрочем, непостижимым образом во многих случаях они оказываются весьма действенными.

Самоощущение мистика-харизматика обычно положительное. Другими словами, он самодостаточен; ему хорошо с самим собой; у него есть идея, которая должна вылиться благодатью в этот мир, и он старается передать ее другим людям и объединить их вокруг нее. Таким образом, сам себя он чаще всего переживает как милостивого монарха, щедро раздающего милостыню всем желающим ее взять, и удивляющегося упрямству отдельных его подданных, которые по непостижимым причинам отворачиваются от его монаршей милости. Ну что же, и для таких есть место в мире, но он ими заниматься не будет.

К числу его добродетелей относятся широта воззрений, терпимость, способность к выслушиванию критики и общая благожелательность к тем людям и ситуациям, которые не противостоят ему откровенно. Он всегда старается как-то адаптировать и ассимилировать в своей реальности все, что попадается на его пути, и делает это, как правило, с лучшими чувствами; другое дело, что потенциальные объекты ассимиляции не всегда склонны ассимилироваться, и иногда оказывают этому упорное сопротивление, и в этом случае у него может оказаться достаточно терпения и разносторонности: «Вам не нравится эта разновидность желудочного сока — что ж, я выделю другой», — как бы говорит мистик-харизматик. Его характерное преимущество заключается в том, что он не выступает ни на предметном, ни на качественном уровнях, и ему трудно противостоять на этих уровнях, поскольку он их словно бы и не касается. Так философ может интерпретировать с позиции своей философии любые жизненные обстоятельства или научные теории: их конкретное содержание ему нисколько не мешает.

Связи мистика-харизматика в пределах пространства, охваченного его персональным магнетизмом, могут быть чрезвычайно разнообразными: он может знакомиться с любыми людьми, имея в виду их последующее участие в своих программах, но никак не специфицируя их роли, поскольку его харизма сама должна прямо или косвенно указать им их места. С другой стороны, его нужно воспринимать в целом, и при таком восприятии одних людей он сильно притягивает, других — необъяснимо отталкивает, и те связи, которые у него возникают, обычно устанавливаются сами по себе, не требуя особых усилий с его стороны — его обаяние как бы естественным образом завоевывает мир, а те связи, которые у него не устанавливаются, не делают этого категорически, и он это знает.

Как этот человек смотрится со стороны? С одной стороны, он притягивает взгляд; с другой стороны, то в нем, что привлекает внимание, безусловно не сводится к его внешности, одежде, манерам: его личность как бы находится вне всего этого. Одеваться он может по-разному, но редко какая-либо деталь или оттенок его костюма бросается в глаза — скорее его облик смотрится как единое целое и прицепиться взглядом к какой-либо делали может быть затруднительно. Если он одет в лохмотья, то это будут пестрые лохмотья, может быть, живописные или безобразные, но в любом случае смотреться они будут как единый ансамбль.

Его тело кажется вырезанным из единого куска; пластика, возможно, кошачья, хотя это не обязательно — но по крайней мере видно, что тело двигается целиком, отдельные движения рук и ног не бросаются в глаза; иногда акцентируется голова; по крайней мере, короткие волосы — не его стиль. Общаясь с ним, рассмотреть его одежду и тело нелегко, поскольку максимальное внимание притягивает его взор; иногда кажется, что он может общаться вообще без слов, выражая себя взглядом и не нуждаясь в иных проявлениях.

Общение. Со стороны такой человек может выглядеть как блаженный, или как самовлюбленный дурак, проповедующий совершенно бредовые идеи, но непостижимым образом привлекающий к себе слушателей и последователей, причем разобраться в природе его привлекательности для них не представляется возможным. Впрочем, если посмотреть на то, как мистик-харизматик организует социальное пространство вокруг себя, видно, что он совершенно не дурак; другое дело, что категории и методы, которыми он пользуется, слабо поддаются логическому анализу: он не слишком рационален, но это ему и не нужно. Попадая в тупик в одном направлении, он легко переключится на другое; если же перед ним возникнет актуальная нерешаемая проблема, то его посетит вовремя посланное его харизмой гениальное озарение, с помощью которого он ее и решит.

Мистику-харизматику дана большая сила убеждения. Если он вас в чем-то убеждает и вы поддаетесь его уговорам (а это более чем вероятно), то вам будет с ним очень легко. Вы почувствуете, что за его уговорами стоит какая-то мягкая сила, которая вас обнимает, и чем больше вы с ним соглашаетесь, тем легче, мягче, приятнее вы себя чувствуете, жизнь теряет острые углы, все становится просто и понятно, а то, что было раньше непонятно, оказывается несущественным. (Впрочем, расставшись с ним, вы можете обнаружить, что этот эффект временный.) Он не будет ждать от вас согласия по каким-то конкретным аспектам или деталям, ему нужно, чтобы вы соглашались с ним в общем. Для него также очень важно, чтобы вы дружили с его друзьями. На низком уровне он может оказаться манипулятором, любимым занятием которого будет стравливание своих друзей и скрытое руководство их раздорами.

Вообще, главное для него — это взаимодействие его знакомых (и подчиненных, если они имеются) друг с другом и с его идеей, а на каких энергиях это будет происходит, зависит от уровня его развития. Он представляет некоторую абстрактную идею, которая будет с вами что-то делать, и если вам она неприятна, общаться с ним вам будет практически невозможно, даже если его конкретное поведение не вызывает у вас возражений; однако его молчаливое требование к окружающим — это именно высшее согласование с ним, и отсутствие такого согласования вы ощутите очень отчетливо. Если он захочет, он может слушать и понимать вас глубже, чем вы имеете в виду. Он не будет сводить вас к частностям, он не скажет, что вы плохи, потому что совершили плохой поступок или глупы, если вы некомпетентны в какой-то сфере, так как рассматривает вас целиком. Но вы почувствуете, что его внимание может быть слишком заинтересованным, что он понимает и видит вас глубже, чем вам самим этого хотелось бы, и это не то понимание, которое может быть выражено в словах. Вы почувствуете, что если он посмотрит еще чуть более внимательно, он увидит вашу душу; но захочет ли он с ней (а она — с ним) разговаривать — это уже другой вопрос.

Легче всего ему говорить в общем. На низком уровне за его словами не стоит ничего, кроме некоторого неопределенного чувства, которое до других не доходит; на высоком уровне его общие слова полны глубинного содержания, и он может его раскрыть в аспектах и частностях. Впрочем, если нужно, он может некоторое время поговорить и аспектно, и конкретно, но потом обязательно должен вернуться к своим общим категориям и любимой абстрактной идее. Его легко переубедить в любых конкретных аспектах или частностях, но совершенно невозможно сбить с некоторой общей точки зрения. Для каждого вашего аргумента он найдет контраргумент из другой области, так что в конце концов, чувствуя ложность его исходных посылок, вы впадете в отчаяние, так как не сможете их опровергнуть — по причине того, что они выражены на таком абстрактном уровне, до которого логика не дотягивается.

Его критика других людей может быть весьма тонка, но не следует обращать внимания на ее конкретные аспекты: здесь он может быть и не вполне точен, так как не придает значения деталям, и если их и привлекает к рассмотрению, то только в качестве примеров; они могут оказаться не вполне удачными, но всегда стоит обратить внимание на общую идею его критики, она может оказаться совершенно справедливой. Когда он ссорится, он просто исключает вас из числа людей, осененных его благодатью, и вы как бы перестаете для него существовать, что есть самое серьезное наказание с его стороны. Раньше это называлось «опала»; в этом опальном состоянии вы можете удалиться в деревню и некоторое время там провести, а когда его гнев кончится (часто через небольшое время), вы можете вернуться, и он обнимет вас, как ни в чем не бывало. Иногда, правда, к нему приходит большая обида, и тогда вы исключаетесь из его жизни надолго, пока или вы не изменитесь целиком, или не изменится он. Он не склонен обижаться по мелочам и всегда найдет оправдание своему другу или человеку, который находится в его пространстве. В свою очередь, когда люди обижаются на него по каким-то мелочам или конкретным поступкам, он очень удивляется и говорит: «Как же вы не понимаете, это же случайность, я же в целом вам предан, что же вам еще нужно?» Ему трудно понять, что его конкретные поступки, которые неприятны для его друзей, могут повлиять на их отношение к нему. Мстить он не склонен, скорее он восстанавливает некоторый баланс, но если вы доведете его до ручки, то его месть будет тотальной. Он никогда не удовольствуется правилом «око за око», он воспринимает вас тотально и негодует так же. Может быть, он вас и не убьет, но полностью расстроит вашу жизнь, а частная и локальная месть — не его стихия.

Вам будет трудно ему объяснить, что частности и аспекты могут играть в вашей жизни большую роль, и что вы не всегда откликаетесь на его влияние, если оно не выражено как-нибудь конкретно; а ему кажется, что одного его присутствия уже хватает, чтобы сделать вас послушным и счастливым (если вы кармически относитесь к его команде, так оно и будет).

Если ему нужно вам отказать, то, как правило, он предложит вам альтернативный вариант. Для него неестественно сказать вам: «Нет, и все», — он скажет: «Заходите позже» или «Может быть, я могу вам предложить что-то еще»; в целом он не склонен сужать сферу ваших взаимодействий. Он стремится всегда найти какую-то сторону или какой-то аспект взаимодействий, который может сослужить ему пользу. Вообще, мистик-харизматик искусный манипулятор, тонкое воздействие которого на других людей часто ими недооценивается. Именно харизматическая идея, стоящая за ним, важна для него, а она может оборачиваться самыми разными аспектами, атрибутами и способами взаимодействия, и каждый из них его устроит, если вы окажетесь вовлеченными в сферу действия его идеи; вы же, в свою очередь, можете думать о конкретном содержании того, что он вам предлагает, и тем самым оказываетесь обманутыми, и если не прямо, то косвенно, так как вы все-таки не вполне понимаете о чем идет речь, то есть что в самом деле ему нужно, а он это прекрасно чувствует, но не всегда считает нужным вам это объяснить или продемонстрировать.

В эмоциональном плане мистик-харизматик может быть уравновешенным, а может впадать в различные эмоциональные состояния, но редко на них застревает. У него горе легко сменяется радостью, а гнев — милостью и добродушием. Внимательное наблюдение показывает, что он не слишком привязан к своим эмоциям, что они в большой степени являются для него инструментом взаимодействия с реальностью, то есть что он в случае надобности легко в них входит и легко из них выходит, и это не оставляет большого следа на его душевном расположении. Это означает не поверхностность натуры, а, скорее, определенный уровень владения собой, который людям другого психологического склада дается с чрезвычайным трудом, ему же дан от природы.

Представления о психике. У каждого человека есть какие-то представления о том, что находится у него и у других людей в подсознании и есть любимые психологические теории (или если бы этот человек узнал о различных психологических теориях, то можно предположить, какие бы ему понравились). Мистику-харизматику, при том, что идею подсознания он безусловно примет, вряд ли понравятся аморфные фрейдовские теории, в которых высшие энергии суть сублимации биологических, в особенности сексуального инстинкта. Гораздо ближе ему покажется идея Юнга об определенном архетипе, который имеется глубоко в подсознании человека и ведет его по жизни. Он, может быть, даже сделает некоторые замечания о собственном архетипе, который проявляется у него в сновидениях, акцентах и склонностях собственной жизни, но долго распространяться на эту тему он не станет, потому что этот архетип является для него чем-то безусловно сакральным, и он будет говорить о нем каждому человеку не в большей степени, чем тот следует его харизме.

Обсуждая тему личности, мистик-харизматик никогда не скажет, следуя Марксу, что личность есть совокупность общественных отношений — для него личность — это в первую очередь глубинное «я», которое проявляется во всех внешних образах «я» и которое несравненно глубже и богаче их всех и конкретного поведения человека. Следуя Николаю Бердяеву, мистик-харизматик может сказать, что вся человеческая история — это не более чем мгновение истории его собственного «я». Это не значит, однако, что он стремится прозревать ту же глубину в окружающих — их он нередко воспринимает как откровенно служебные и подлежащие манипуляции фигуры, мало задумываясь на тему о том, что они являются не худшими микрокосмами, чем он сам; а может быть, он даже так и не думает.

Обучение мистика-харизматика может идти как легко, так и чрезвычайно тяжело, однако это зависит не столько от его талантов, сколько от внутренней для него важности постигаемой им темы. Труднее всего ему дается изучение частных вещей и предметов, которые не являются целостными сами по себе и не являются ясными ему элементами той внутренней целостности, которая свойственна ему от природы. Например, учить иностранный язык, и довольно успешно, он может, собираясь ехать в чужую страну, да и то при условии, что он знает, что переводчика у него там не будет. Особенно легко он учит иностранный язык погружением в языковую среду, когда обучение является побочным результатом его пребывания в стране. (У него вообще легко проходит адаптация в среде, в которую он погружен полностью.) В отсутствие погружения он постарается приспособить изучаемый объект к себе, и обучение пойдет сильно искаженным образом. Так, рассказывают, как преуспевающий одесский еврей отдал своего сына русскому учителю для обучения правильному русскому языку. Через месяц, зайдя к учителю и осведомившись об успехах своего сына, папа услышал в ответ: «И что ви хотите от такой пгекгасный майчик?»

Если вы хотите помочь этому человеку учиться, вам обязательно нужно встроить предмет обучения в его внутреннюю ценностную картину как один из важных для него аспектов, и, кроме того, нужно постараться сделать его обучение многогранным, так, чтобы он сам мог выбрать акцентуацию этих граней удобным для себя образом. Самое тяжелое для него занятие — это унылое зазубривание несвязного материала; если это необходимо, нужно помочь ему выстроить ассоциативные цепи, которые свяжут этот материал, причем в качестве ассоциаций должны выступать близкие ему и интересные для него объекты. Так капитан Врунгель учил своего матроса Фукса, который прежде был карточным шулером, работать на яхте. Врунгель привязал ко всем снастям яхты игральные карты и командовал так: «К повороту подготовиться! Развязать тройку пик! Подтянуть валета червей! Смотать десятку треф!» — и маневр прошел у Фукса как по маслу.

Если говорить серьезно, то для мистика-харизматика важно уловить общий дух изучаемой концепции или техники: как только он его уловит, обучение пойдет у него гораздо легче. Если же говорить ему, что дух — это то, что приходит после многих лет обучения, то оно будет для него сущей мукой. Наоборот, если он каким-то образом уловит в симфонии ключевую ноту и главную мелодию, то она выучится у него на удивление легко и быстро — если, конечно эта главная нота и мелодия лягут ему на душу и будут ею восприняты; если же этого не произойдет, то любые его усилия по выучиванию музыкального произведения окажутся напрасными или малоэффективными.

Уровни проработки

На варварском уровне мистик-харизматик воспринимается окружающими как носитель идеи тотального эгоизма. Этот человек понимает синтез как строительство собственного эго при полном игнорировании всего того, что его не интересует — это эгоцентризм в истинном смысле слова, характерный для духовных прозелитов, которые только что уверовали в сверхценность данной религиозной идеи (или идеи, которая приравнивается ими к религиозной), причем сверхценность не только для себя лично, но и для всего человечества, и, размахивая ею как флагом, начинают бесконтрольно удовлетворять собственные личные желания, прежде вытесненные в подсознание. Энергетически на этом уровне происходит стягивание пространства вокруг человека — насколько ему удается дотянуться — и подчинение его своим личным интересам. Манипулирование окружающими при этом происходит в достаточно примитивной манере, например, человек настаивает на том, что все, что он говорит — истинно, а все, что не согласуется с его мнением — ложно; то, что ему нравится — от Бога, а остальное — от дьявола, и звучать все это может достаточно убедительно, потому что на синтетическом уровне над человеком всегда стоит определенная харизма, которая делает его слова весомыми; по крайней мере, возражать ему тяжело и, главное, не хочется. В результате либо вы с ним соглашаетесь, и тогда служите его эго, либо не соглашаетесь, и тогда вынуждены от него уйти. Странным образом его варварская логика, пафос которой состоит в двух фразах: «Это необходимо потому, что это мне нужно» и «Это истинно потому, что я так считаю», — имеет сильное воздействие на окружающих его людей, и эта сила обусловлена включением синтетического уровня восприятия. Здесь отношения человека с его окружающими — это отношения господина и его послушных рабов, которые должны быть счастливы уже тем, что ему служат, и ничего более им не нужно.

На варварском уровне синтетический взгляд чаще всего проявляется в самолюбовании человека: он может бесконечно вертеться перед зеркалом, восхищаться собой в целом и любыми своими проявлениями, делая из себя ценность совершенно религиозного порядка: здесь идея единого Бога и высшей объединяющей силы Вселенной профанируется до эго в его социальном понимании. Такой человек с удовольствием произносит свои имя или фамилию, придавая им интонационно особое звучание, в котором словно собраны воедино все прошлые, настоящие и будущие достоинства и достижения этого человека. Большой любовью у него пользуется местоимение «я»: «Уж если я сказал, то…» — и подобные его фразы имеют непостижимое, почти магическое действие на окружающих — на какое-то время они верят, и слушаются, и служат ему… пока однажды их глаза не открываются и они не восклицают в ужасе: «Боже, и с кем же мы имели дело! Ведь это в сущности матерый эгоист и ничего более».

На любительском уровне мистик-харизматик уже отделяет свою харизму и ведущую идею от своего эго, и этим он отличается от мистика-харизматика варварского уровня. Другими словами, этот человек чувствует объединяющую силу, определенным образом влияющую на людей и собирающую их вокруг него, и пытается научиться с этой силой взаимодействовать. Он еще не ощущает себя в этом профессионалом и как бы играет с ней. Харизматик-любитель отчетливо чувствует мягкое облачко своей харизмы, и ему в нем уютно, и он видит, как в нем становится уютно людям, которых оно окружает, и как они после этого становятся ему послушными — но в то же время он ощущает границы своей власти над другими людьми и не стремится ее форсировать. Он чувствует себя в роли добровольного помощника той энергетической идеи, которая работает через него: если ей это нужно, она оставит данного человека при нем, а если не нужно, то она его отпустит, и тогда о нем можно больше не думать.

Харизматик-любитель уже не стремится полностью потратить всю свою энергию и объединяющую силу на себя, но еще не может ей полноценно поделиться; он как бы говорит: «Посмотрите, как мне хорошо! А если вы окажетесь рядом со мной, то вам тоже будет хорошо», — но научить людей самостоятельно приобретать подобную харизму или делиться с ними своей, когда они от него уходят, он еще пока что не умеет и не ставит это своей целью. Он умеет быть цельным наедине с самим собой и находясь в обществе единомышленников, но, в отличие от харизматика-варвара, он умеет не насиловать окружающее пространство своей цельностью; в какой-то степени он умеет приспосабливаться к нему, выделяя в нем интересующие его аспекты и поворачиваясь к нему соответствующими своими гранями; вместе с тем, он всегда чувствует, что эти грани не суть еще истинное его содержание: оно — глубже, но насколько глубже, он еще плохо понимает. Он еще не умеет распорядиться им достаточно творческим образом, то есть заставить или уговорить имеющуюся у него глубину и цельность работать по его сознательному заказу. Кроме того, он плохо понимает их природу и не склонен разговаривать на эту тему; он чувствует, что уточнение в данном случае — чересчур рискованный маневр, и его благодать может этого не одобрить, и даже отчасти увянуть.

Если говорить о религии, то харизматик-любитель представлен священнослужителем, у которого есть твердая вера и которому в этой вере хорошо, но передать ее другим непосредственно он не может, и должен пользоваться с этой целью специальными обрядами и ритуалами, которые позволяют центрировать его паству надлежащим образом — так, чтобы она ощутила благодать и исцеляющую духовную силу его религиозности. Сама по себе, однако, его вера ощутима лишь для его близких и прямых духовных учеников.

В мирской жизни харизматик-любитель может быть, например, небольшим начальником, который очень любит свою работу и полностью подчиняет ей интересы своей жизни, и его влюбленность в свое дело ощущают его непосредственные подчиненные, которые разделяют его энтузиазм. Другой вариант харизматика-любителя — это талантливый учитель, чья жизнь есть служение его любимому предмету и ученики хорошо это чувствуют и вслед за ним проникаются любовью к ботанике или географии, ощущая, что для него эти дисциплины не просто области знания, а основное содержание и фокус всей его жизни.

Харизматик-любитель способен на некоторое время тотально погружаться в чужую харизму. Например, начиная заниматься каким-либо предметом и увлекаясь им, он на некоторое время погружается в него тотально, и такие ученики, как правило, любимцы среди преподавателей. К сожалению, этот повышенный интерес может длиться недолго и оказаться поверхностным, но это не означает, что харизматик-любитель поверхностен сам по себе: просто данное погружение является одним из аспектов его обучения и так же своевременно выключается, как включается, и учителю, если он хочет сохранить у себя этого ученика для более длительного и глубокого обучения, придется потратить немало сил и личной харизмы для того, чтобы приручить харизматика-любителя, хотя на первый взгляд кажется, что никаких усилий для этого не нужно.

Вообще, известная поверхностность — это существенный недостаток харизматика-любителя. В отличие от харизматика-варвара, который не видит вообще ничего, кроме самого себя и своих примитивных инстинктов, харизматик-любитель в принципе может воспринимать многое, но он видит все чересчур в общем; его погружение в различные сферы, с одной стороны, может идти ему на пользу, но, с другой стороны, искажает его харизму: так профессиональное обучение часто губит изначальный талант художника или музыканта. Сохраняя свою харизму, свою центрированность, харизматик-любитель в момент, когда могло бы начаться его профессиональное обучение, нередко начинает от него плавно уходить, что, конечно, отрицательно сказывается на его познании мира и возможностях серьезной работы с ним.

Если харизматик-любитель в известном возрасте пытается стать духовным учителем или наставником других людей, то непрофессиональное знание подробностей и аспектов жизни служит ему плохую службу: его ученики идут за ним, но как-то неглубоко или недалеко, и если у них возникают проблемы, в которых он не в состоянии всерьез разобраться, то его образ как учителя резко снижается, ученики разочаровываются в нем, а иногда и вовсе от него уходят. И хотя восточная мудрость говорит, что у духовных учителей не следует учиться мирским наукам и искусствам, но все же какой-то уровень знания предметных областей, особенно гуманитарного толка, духовному учителю необходим — хотя харизматик-любитель в роли духовного учителя может придерживаться и противоположной точки зрения, считая, что он может предъявить своим ученикам Бога в чистом виде, и это есть самое главное и единственно важное.

Мистик-харизматик профессионального уровня, или харизматик-профессионал, хорошо разбирается в природе своей харизмы и своего объединяющего людей начала и умело их использует, адекватно подстраиваясь к самым различным ситуациям и положениям. Ему свойственна очень высокая техника манипуляции другими людьми и тонкое интуитивное знание человеческой психологии; в особенности тонко он чувствует действие своей личности на других людей, умеет оценить впечатление, которое он произвел на того или другого человека, понять, насколько сильно это впечатление, какие аспекты другого человека он задел, и придет тот к нему или же шансы на это малы.

Харизматик-профессионал не тратит своей харизмы попусту; он высоко ценит даже один-единственный свой взгляд, брошенный в том или ином направлении, и этот взгляд иногда производит впечатление, от которого трудно избавиться, и действие которого сохраняется в течение многих лет.

Сила харизматика-профессионала заключается в умении объединить людей под определенным лозунгом, планом или программой и сделать так, чтобы эта программа не только началась, но и реализовалась. Конечно, он будет заниматься не каждой программой, а только той, которая отзывается у него внутри, но спектр его занятий может быть довольно широк. Он при желании может сделать так, что человеку в его присутствии будет очень хорошо, однако он пользуется этим умением не слишком часто, стараясь передать своему ближайшему окружению не эфирно-астральную энергетическую поддержку, а организующий харизматический канал как таковой, то есть способность привлекать людей к себе и вести их за собой, и при должных усилиях такая передача может состояться. Как правило, этим качеством обладают значительные организаторы, директора крупных фирм, лидеры любых больших человеческих коллективов.

В присутствии этого человека пропадают многие сомнения, сглаживаются острые углы и становится понятным, что надо делать, чтобы обрести единство. Уже сам факт служения харизме означает определенную интеграцию личности, интеграцию, которая нейтрализует или, по крайней мере, ослабляет остроту имеющихся в душе человека противоречий. Что же с того, что в мире есть зло, оно придает ему глубину, цвет, вкус, аромат и дает возможность добру проявиться и стать объемным и материальным, а то, что добро в конце концов победит — сомнения в этом в обществе харизматика-профессионала отпадают. Другое дело, что под добром в этой ситуации понимается служение определенной идее, и если вы в ней когда-то разочаруетесь, то кризис в вашей жизни будет тотальным.

Харизматик-профессионал многосторонен, он может говорить о самых разных вещах, может разбираться в самых различных аспектах и деталях, но всегда чувствуется, что не это в нем главное. С другой стороны, проработанность предметного и качественного уровней дают ему возможность приспосабливать к себе самых разных людей и существенно корректировать и изменять самые разные жизненные обстоятельства. В социальной работе его харизма выражается в том, что обстоятельства и психология людей волшебным образом, как бы сами по себе, выстраиваются нужным для главного замысла харизматика-профессионала способом. Этот главный замысел есть основное внутреннее содержание его жизни и, может быть, плохо выражается в конкретных образах, но для него самого он представляет собой нечто вполне определенное, и окружающий его мир этому замыслу полностью подчинен.

Глава 2
Идеалист

Теперь мы рассмотрим человека, в чьей жизни главенствующую роль играет качественный архетип. Этого человека можно назвать идеалистом или романтиком в зависимости от того, ощущает он себя относящимся к сфере науки и рационального мышления или же к сфере искусств.

Пафос идеалиста относится к сфере идей, но идей достаточно конкретных, во всяком случае, являющихся какими-либо проявлениями, аспектами или качествами универсальной идеи. Если для мистика-харизматика главный вопрос: «Что?», то для идеалиста он звучит скорее: «как?», «каким образом?», «в каком аспекте?» Если синтетический уровень можно уподобить Единому Богу, а прагматический — грешной или прозаической (материальной) земле, то качественному уровню соответствуют ангелы, которые, с одной стороны, ведут свою собственную ангельскую жизнь, а с другой — являются промежуточным звеном, соединяющим Бога и человека, небо и землю. Смысл деятельности идеалиста заключается в том, что он дает первичное раскрытие единой синтетической идеи, то есть формирует и уточняет свойственные ей качества и помогает этой идее транслироваться на предметный уровень и, являясь промежуточным звеном, окрашивает ее прагматически. Другими словами, качества, занятия которыми есть основное содержание жизни идеалиста, сами по себе не присутствуют на предметном уровне, но они дают последнему определенное наполнение и акцентировку, которая имеет для него большое значение.

Религиозность. Как идеалист воспринимает Бога? Он видит Его как носителя и первопричину разнообразных качеств, развитием и конкретизацией которых становится предметный мир. Вообще, теология как наука о Боге относится к сфере интересов идеалиста. Если мистик-харизматик интересуется в своей религиозности вопросом: «Что есть Бог?», то идеалист оставляет этот вопрос за кадром и задается вопросами: «Каков Бог?», «какова природа?», «какими качествами и атрибутами они обладают?» — и не стремится ответить на них слишком конкретно, для него достаточно определить эти качества абстрактно, не специфицируя их до предметного уровня, так как на предметном уровне его религиозность вянет или вовсе исчезает.

Для идеалиста типичны высказывания типа: «Бог есть истина», «Бог есть любовь»; если попросить его как-то конкретизировать эти определения, он может сказать: «Бог есть возвышенная любовь», «Бог есть любовь самоотверженная», «Бог есть любовь-жалость» или «Бог есть объективная истина», «Бог есть субъективная истина, очищенная от наслоений эго». Эти определения совершенно его устраивают и его религиозные чувства полностью с ними резонируют, но чересчур конкретизировать такие достаточно абстрактные формулировки у него нет ни желания, ни тем более намерения. С другой стороны, чересчур абстрактное синтетическое определение Бога для идеалиста не вполне понятно и беспредметно. Он может поклоняться Богу как Первопричине Вселенной, или как ее Источнику, или как Основной Силе, которая ведет эволюцию, или Богу, который разрушает мир, но какие-то качества этого Единого и Абсолютного Существа должны быть обозначены.

Карму, то есть закон причин и следствий, идеалист также воспринимает на качественном уровне, то есть не опускаясь до установления конкретной связи между событиями. Если идеалист верит в перевоплощения, то кармическая наследственность видится им, например, как соотношение между чертами характера, выработанными в этой жизни, и видом, который человек приобретает в следующем воплощении, как это выражено в индуизме, где считается, что если человек в этой жизни жадничает и стремится к плотским удовольствиям, то он воплощается в свинью; если он склонен дразниться и пререкаться, то превращается в обезьяну; если он чрезвычайно туп и не стремится ни к какому познанию, он воплощается ослом и т. д. Однако кармические закономерности, выражающиеся в том, что события данной жизни влекут какие-либо определенные обстоятельства и события в следующей, а также аналогичные взаимосвязи в пределах данной жизни идеалист чаще всего не воспринимает. Он признает, что если он в целом был глуп и не занимался самосовершенствованием, то через некоторое время это скажется на его карьере или на его детях, которые вырастут более низкого качества, но он никогда не скажет, что какое-то определенное событие в его детстве или отрочестве могло бы вызвать к жизни другое событие во взрослом возрасте: такого рода связи и категории ему непонятны, весьма подозрительны и кажутся большими натяжками.

Характер религиозности этого человека может определить его профессию: если он слышит Бога в звуке — он станет музыкантом, и это будет музыкант по призванию; если он видит Бога в цвете — он станет художником; если он ощущает Бога в форме — он станет скульптором; если он видит Бога в тех или иных моральных и гуманитарных категориях — он займется профессией, связанной с привнесением в человеческий мир справедливости, изобилия или порядка. При этом к совсем уже конкретным особенностям своих занятий и своей жизни он может быть сравнительно равнодушен, лишь бы главные качества, которые он в ней усматривает, соответствовали его способу видения Бога, его религиозности, присущей ему от рождения.

Свою судьбу он будет характеризовать различными эпитетами. Например, он скажет: «Сейчас у меня светлый промежуток», «сейчас у меня тяжелая жизнь», «сейчас моя карма заузлена и вихрится», — но обычно он верит, что характер кармы может меняться и с интересом наблюдает свою и чужую жизнь, давая ей порой довольно тонкие и глубокие качественные оценки. Если спросить его, как он представляет себе загробную жизнь, то описание, которое даст идеалист, будет также носить качественный характер. Вряд ли он будет напирать на фруктовые изобилия рая, описывая конкретные сорта яблоневых и грушевых деревьев, растущих там; скорее его описание будет абстрактным, он скажет, что там будет хорошо, тепло, сытно, уютно, вкусно, а в аду, наоборот, серо, безблагодатно, тяжело, душно и безотрадно. На жизненный путь идеалист смотрит как на познание определенных качеств бытия и отработку соответствующих качественных умений. Сюжеты, на которых происходят это познание и отработка интересуют его гораздо меньше, так как ему кажется, что основной акцент (пафос) кармы падает именно на качественный уровень. Поэтому однократный поступок или событие, случившееся в жизни этого человека, сами по себе не представляют для него какого-либо существенного значения: они представляются ему не более, чем частными манифестациями определенного качества или нескольких качеств, и как таковые не имеющими самодовлеющей ценности.

Мировосприятие. Идеалист ощущает мир в качествах; при этом он в своем восприятии может достичь необычайной тонкости, подобно Питеру Брейгелю, на полотнах которого, как известно, существует до двадцати оттенков серого цвета. Однако сами объекты внешнего мира, соотношения между ними и конкретные события играют для него лишь вспомогательную роль — чаще всего роль толчка, или стимула, который вызывает в его внутренней жизни ощущение тех или иных качеств. Он может заниматься разработкой качественных моделей реальности, и тогда мы скажем, что у него есть склонности к теоретической науке; или он может моделировать внешний мир так, как это делает художник, который старается ощутить качественную подоплеку предметного мира и передать ее на своих полотнах.

Мировоззрение идеалиста определяется в большой мере стремлением оторвать качества от их предметных носителей и видеть и нести их (качества) в мир сами по себе (в той мере, в какой это вообще возможно). Если он ощущает, что в мире много несправедливости, он будет стараться жить так, чтобы нести в мир качество справедливости. Если он чувствует, что в мире очень много прекрасного, то, возможно, ему захочется выразить это прекрасное с помощью искусства, где оно предстанет в наиболее рельефной и выпуклой форме и станет видно тем, кому оно недоступно в своем естественном существовании. Если ему кажется, что в мире не хватает добра, он будет стремиться нести в мир добро как таковое, как правило, не очень задумываясь о том, какими именно средствами при этом лучше пользоваться, и лишь на высоком уровне развития такой человек понимает, что средства и инструменты играют при передаче качеств принципиальную роль.

Отношения со средой. По всемирному закону соответствия среда предъявляет идеалисту те качества, на которых он сознательно или бессознательно сосредоточен. Например, если человек сосредоточен на идее справедливости, то в его жизни постоянно будут, с одной стороны, попадаться случаи малой и большой несправедливости, а с другой стороны, встретятся идеалы высшей справедливости и мудрости, помогающие эту справедливость реализовать. Если человек внутренне сосредоточен на идее красоты, то окружающая среда будет представать перед ним в соответствующем аспекте, предъявляя как красивые, так и подчеркнуто безобразные свои стороны, и заставляя его ей восхищаться или решительно браться за дело и превращать безобразное в эстетическое. При этом идеалист будет с эстетических позиций рассматривать не только традиционно эстетичные или неэстетичные объекты, но и весь окружающий его мир, всю окружающую его среду без исключения. Он может сказать: «Это был красивый поступок» или «это был безобразный поступок» в ситуации, когда другому человеку не пришли бы в голову такого рода оценки. Однако, для идеалиста, акцентированного эстетически, они более, чем естественны.

На бытовом уровне такой человек скорее скажет: «Мне холодно», чем «у меня замерзла спина»; он скажет «хочется одеться», а не «дайте мне, пожалуйста, свитер». Это вовсе не означает, что он не будет капризен в одежде, но каждый предмет одежды в первую очередь ассоциируется у него с определенными качествами, по которым он этот предмет и воспринимает. Восполняя некоторую невнимательность к предметному плану, компенсируя ее, идеалист может приписывать предметам качества, которыми они обладают лишь в его воображении. Например, тело у него может «звенеть» или «петь», слова будут иметь не только звучание, но и цвет, а воспринимая другого человека, он может ощутить его запахи, которыми тот объективно не обладает: «А ваш новый знакомый, Иван Федорович, того-с, пованивает», — может сказать он по поводу человека, чей вид ему не понравился, однако он не сможет конкретно определить, что именно в его лице, фигуре, одежде или поведении Ивана Федоровича ему не понравилось, но общее качество неодобрения выразится его подсознанием в таком вот причудливом обонятельном аспекте.

Время. Говоря о времени, этот человек может употреблять гораздо большее количество разнообразных модальностей (качеств) времени, чем человек синтетического или предметного уровней — впрочем, это касается не только времени, но и любой другой области. Качества — это стихия идеалиста, и с их помощью он воспринимает и выражает мир, достигая порой необыкновенно выразительных эффектов. Каким же может быть у него время? Например: прошедшее и давно забытое. Это не значит, что это время действительно забыто, но это некий способ отношения к обстоятельствам и даже к людям, связанным с тем временем. Если к идеалисту приходит человек из того самого забытого времени, то, будучи наложенным на старого друга, эпитет «прошедшее и давно забытое» превращает его в некую бледную тень, едва ли имеющую большее существование, чем действительно давно забытое обстоятельство и переживание. Если же старый друг не сразу подпадет под магию указанной модальности и попытается как-то самовыразиться или проявиться, то он встретится с полнейшим непониманием идеалиста, и ему покажется, что тот как-то странно изменился и явно не хочет его видеть, не говоря уже о каком-то взаимодействии, общении или общих делах. Кроме «давно забытого» прошлого бывает еще прошлое, «сохранившееся на уровне приятных воспоминаний», материализованное в открытках, перечитываемых дневниках или стандартизированных рассказах. Это прошлое также не имеет никакого права на сколько-нибудь реальное существование сейчас, но к нему можно возвращаться за помощью, для заполнения досуга, с целью развлечения новых знакомых и т. п. Еще бывает прошлое «как источник мудрости», — некоторые обстоятельства или сюжеты, являющиеся своего рода притчевым запасником, то есть представляющие собой конденсированную жизненную мудрость, куда можно обращаться по мере необходимости и опираться на нее, интерпретируя каждый раз нужным для текущей жизни образом. Кроме того, прошлое у идеалиста, как и у других людей, может быть веселым, глупым, легкомысленным, поучительным или тяжелым, но за всеми этими эпитетами у него открывается гораздо более тонкое и конкретное содержание, чем можно подумать, просто слушая эти слова. Однако, попросив его уточнить, какой же смысл скрывается за глупым прошлым, вы вряд ли сможете точно его понять, потому что его ощущения — это тонкие оттенки качеств, которые поддаются передаче лишь с большим трудом. В лучшем случае, в качестве иллюстрации, он расскажет вам историю, которая передаст настроение того или иного периода своей жизни, но вы должны воспринимать именно настроение его рассказа, а не конкретные детали и подробности. Какое же это будет настроение? Ну, глупое, конечно. Но не просто глупое, а обаятельно глупое, легкомысленно обаятельно глупое, по-деревенски легкомысленно обаятельно глупое и т. д.

Отношения с прошлым и будущим у идеалиста, как правило, отмечены дополнительными качествами. Поскольку сами по себе атрибуты прошлого и будущего являются качествами, они апеллируют к его мировосприятию, но окрашиваются дополнительными оттенками, иногда многими. Будущее бывает «отдаленное», бывает «очень отдаленное», бывает «вероятное», «невероятное», «желательное при определенных условиях» и т. д. Какие-то из этих эпитетов наиболее тесно связаны у него с эпитетом «будущее», какие-то эпитеты сопутствуют в его внутреннем мире эпитету «прошлое», но какие именно, вам стоит выяснить, если вы хотите понять этого человека достаточно хорошо.

Логика. Для того, чтобы понять логику идеалиста, нужно тщательно разобраться с тем, что он считает основой для нее. По идее, основа математической логики — это факт, или утверждение. Однако само понятие факта или утверждения слишком конкретно для идеалиста, поэтому, если даже внешне речь его напоминает логическое рассуждение, качественный смысл он вкладывает не только в логические связки (и, или, не), но придает его также и логическим элементам, то есть фактам, которыми он оперирует. Обычно логика идеалиста достаточно текуча, поскольку объекты, которыми он оперирует, — это преимущественно качества или факты, их представляющие или к ним тяготеющие — каковые объекты, в принципе, плохо поддаются логической обработке, и поэтому, говоря про логику идеалиста, следует понимать, что это не более, чем логически ориентированная речь, смысл которой скорее убеждение, нежели доказательство. Например, имея целью доказать, что Днепр впадает в Черное море, идеалист не станет аргументировать это географической широтой и долготой реки вблизи устья и расположением Черного моря, а будет рассуждать в таком роде: «Вода в реке имеет склонность течь по направлению местности вниз; большая часть рек Восточно-европейской равнины течет или на север или на юг; располагаясь в южной ее части, Днепр, естественно, течет на юг, а единственный большой водоем в южной части равнины — это Черное море, а потому велика вероятность того, что Днепр впадает именно туда». Если идеалисту не нравятся чьи-то рассуждения, он не будет искать в них дыру, а даст некую общую оценку, например, он скажет: «Слабовато» или «Ваши рассуждения недостаточно стройны» или «Вы чересчур твердо стоите на своих позициях», — и возразить ему по существу будет чрезвычайно сложно. Зато если качество ваших рассуждений его устроит, например, они окажутся «достаточно изящными», «весьма стройными» или «емкими», то он примет их, даже если с точки зрения формальной логики вы допустили грубые ошибки. Этот человек совершенно спокойно может сказать собеседнику, пытающегося его в чем-то убедить: «Мне не нравятся ваши рассуждения, они убоги», — и сам он, получив подобную оценку, сочтет ее имеющей право на существование и, более того, она будет для него содержательной, хотя для прагматика в этих словах нет совершенно никакого смысла.

Энергия. Если для мистика-харизматика характерна неопределенная сила, собирающая людей вокруг абстрактной идеи, то для идеалиста характерна сила, направляющая людей к определенному аспекту или качеству. При этом сам идеалист является носителем этого качества и оно проявляется через него с чрезвычайной энергией. Однако чересчур конкретно специфицировать энергию и предопределять формы, в которых она выразится, идеалист не склонен.

Например, идеалист в роли учителя рисования ограничивается тем, что приносит в класс кисти и краски, ставит композицию и вдохновляет учеников на то, чтобы они начали рисовать, а уже конкретные цвета и формы, которые они выбирают, волнуют его гораздо менее, чем некое общее эстетическое чувство или эстетическая вибрация, которая повисает над классом и которую он старательно поддерживает. Неудачные и некрасивые линии, плохо сочетающиеся краски на листах отдельных учеников его нисколько не огорчают, если он в целом видит, что ученики вдохновляются и стараются. Он верит в силу своего эстетического потока, который рано или поздно проникнет в души его учеников. Учитель рисования предметного уровня ведет уроки совершенно по-другому, тщательно исправляет ошибки, иногда сам рисует в альбомах учеников, и это совершенно другой тип учителя.

Если говорить о социальной деятельности, этому человеку хорошо поручать какой-нибудь ее аспект, например, аспект деятельности фирмы, который соответствует его склонностям, и тогда он будет следить за тем, чтобы соответствующие энергии и качества вошли в плоть и кровь фирмы и наполнили ее целиком; при этом о других аспектах ее деятельности он может совсем не думать (эти сферы можно поручить другому человеку, также качественного уровня, но с иными склонностями).

Любимые роли и герои. Вообще, чтобы лучше понять человека, следует узнать, каковы его любимые роли и любимые сказочные и литературные герои. Любимые роли идеалиста в театре называются характерными, это роли, которые представляют какую-либо черту характера, какое-либо качество героя и содержание роли заключается в развитии и проработке этого качества, в его демонстрации в различных ситуациях и на различном материале.

Если говорить, например, о сюжете волшебной сказки, герой которой совершает путешествие в потусторонее тридевятое царство, проходит множество испытаний и получает разнообразные магические умения, то, с точки зрения идеалиста, он слишком универсален. Строго говоря, героя сказки следовало бы отнести к синтетическому типу: он должен уметь делать все, а волшебные помощники, с которыми он учится дружить и волшебные предметы, которыми он учится пользоваться, представляют собой как бы аспекты его будущей синтетической силы. Идеалист, как правило, идентифицирует себя именно с такими помощниками, символизирующими определенные качества или черты, — так например, Василиса Премудрая и Конек-горбунок представляют качество мудрости, способность найти выход из затруднительного положения, Змей-горыныч представляет качество разрушения, а второстепенные герои: Объедало, Опивало, искусные мастера любых профессий, например, фехтовальщик, который может крутить над собой меч с такой скоростью, что ни одна капля дождя на него не попадает, — все эти персонажи представляют собой различные качества, и с ними с удовольствием идентифицируется идеалист. Так начинается сказка Пушкина о царе Салтане:

Три девицы под окном

Пряли поздно вечерком.

«Кабы я была царица, —

Говорит одна девица, —

То на весь крещеный мир

Приготовила б я пир».

«Кабы я была царица, —

Говорит ее сестрица, —

То на весь бы мир одна

Наткала я полотна».

«Кабы я была царица, —

Третья молвила сестрица, —

Я б для батюшки-царя

Родила богатыря».

Далее царь выступает, как ему, царю, и положено, в синтетической роли, то есть находит место для каждой из троих сестер: на третьей женится, второй поручает стать ткачихой, а первой — поварихой. Такая синтетическая роль, свойственная царю, для идеалиста слишком сложна, он не склонен так разбрасываться. Ему естественно взять одно качество, но зато прорабатывать его глубоко. Так, например, у каждого художника, который пишет красками, есть свой любимый цвет или цветовая гамма, в которой он в основном работает, осваивая ее до тонкостей. При этом нередко колористам, то есть художникам, пишущим разными цветами, бывает сложно осваивать утонченную графику с ее точной проработкой мельчайших форм и деталей (последнее уже типично для предметного уровня).

Работа. Идеалист склонен абсолютизировать качественный уровень. В какой-то момент ему может показаться, что реальность — это и есть качества и их оттенки. Другими словами, он может полностью забыть, что предметный уровень является для качественного фундаментом, что качества сами по себе недостаточны для того, чтобы существовать, то есть, с точки зрения предметного уровня, идеалист может показаться беспредметным, и эта беспредметность для него большой соблазн. Можно сказать, что качества подобны приправам к салату, но невозможно сделать салат, имея в руках лишь соль и перец, пряности и растительное масло. В нем должна быть еще и какая-то основа (картошка, огурцы, свекла, зеленый лук). Однако неправильно искать качества на самом предметном уровне, их там нет. Они являются своего рода абстракциями и существуют в иных, более высоких вибрациях, нежели элементы и объекты предметного уровня. Таким образом, работа на качественном уровне есть вполне определенная работа, принципиально отличающаяся от работы как на синтетическом, так и на предметном уровне.

Это относится не только к оперированию абстрактными понятиями в противовес к предметному мышлению и предметной деятельности: то же самое относится и к области эмоций: существуют эмоции совершенно конкретные, связанные с теми или иными событиями жизни человека, а существуют эмоции, в известной мере неопределенные, но являющимися в текущей жизни человека фоновыми, с которыми он также может определенным образом взаимодействовать, или противясь им, или же им подчиняясь и их в себе культивируя. Совершенно нормально, например, когда в жизни этого человека по конкретным поводам возникают раздражение, негодование, даже злость, и в то же время очень плохо, если эти эмоции становятся фоновыми и сопровождают всю его жизнь от пробуждения и до засыпания. Работа с локальными эмоциональными проявлениями — это один пласт внутренней работы, который можно отнести к предметному уровню, а работа с фоновыми эмоциональными состояниями — это совершенно иной пласт внутренней работы, который можно отнести к качественному уровню.

Психология. Мир качеств можно представлять себе как мультипликационный фильм, герои которого могут произвольно менять пропорции и — в известных пределах — формы своего тела, но сохраняют неизменными его общую структуру и темперамент. Идеалист живет не событиями, а состояниями, и точно так же он воспринимает других людей. Он может сказать, в порядке комплимента: «Вы сегодня хорошо выглядите», «Вы красивы», «Ты бодр». В этих характеристиках обязательно будет указана какая-то конкретная черта, но она не будет конкретизирована до предметного уровня, например, идеалист может упомянуть про прекрасный цвет лица, но не станет говорить отдельно про нос, щеки, лоб; если его внимание привлечет вновь появившаяся морщина на лбу знакомого, он заметит: «Однако ты поморщинел», — но никогда не скажет: «Какая противная у тебя появилась морщина». Его идеалы — это в высочайшей степени проработанные качества, причем на каком именно материале будут эти качества проработаны, ему почти безразлично. Если в качестве идеала у него выступает та или иная ипостась или род божества, то идеалист никогда не станет рассматривать, например, икону с точки зрения конкретных подробностей рисунка — для него важно общее ощущение, соответствующее той черте, которую он ищет у своего Бога, например, любовь, милосердие, доброта, могущество. В своих идеалах он не будет слишком конкретен, но идеалы мистика-харизматика покажутся ему чересчур абстрактными и неясными. Попадая последнему под крыло, идеалист поинтересуется, каким именно аспектом деятельности он должен заниматься, и постарается уяснить себе этот аспект, а пока этого не произойдет, будет чувствовать себя некомфортно.

Способы защиты. Защищаясь от человека синтетического уровня (мистика-харизматика), идеалист попытается найти аспекты или ракурсы, в которых он чувствует свою силу. Критика мистика-харизматика, как правило, не только беспредметна, но и безаспектна, она тотальна. Например, он может сказать идеалисту: «Ты никуда не годишься», — в ответ на что идеалист возразит: «Как же? Ведь я так замечательно пою по утрам!» Если критика мистика-харизматика продолжается, идеалист найдет у себя другую замечательную черту, и т. д.

Защищаясь от нападения другого идеалиста, наш герой может проявить удивительную виртуозность, меняя расцветку подобно хамелеону и таким образом приспосабливаясь к своему противнику, так что тот быстро обнаруживает себя не противником, а другом; или же, сражаясь с противником на качественном уровне, идеалист ловко противопоставляет одним качествами искусные комбинации других. Такого рода спор двух идеалистов может произвести на прагматика очень неприятное впечатление: ему покажется, что два человека просто льют воду, долго и мутно спорят ни о чем, хотя для участников спор исполнен смысла и тончайших, не видимых непосвященному оттенков. Так нередко ведутся словесные баталии в кабинетах министров и парламентах: для людей, которые не посвящены в истинный смысл произносимых речей, они могут показаться избитыми истинами или демагогическими маневрами, в то время как для самих участников эти прения имеют совершенно конкретный смысл и значение.

Защищаясь от нападения человека предметного уровня (прагматика), идеалист непременно сошлется на какое-то общее положение или соображение, закон природы, который не дает ему возможности, например, предпринять адекватные ответные действия или признать критику справедливой. «Ну и что из того, что я вчера не пришла на свидание? Ведь в целом же я человек надежный! В мыслях же я тебе никогда не изменяю, и это главное, не так ли?» С точки зрения прагматика, это не так, но у него язык не повернется сказать это, когда обаяние качественного уровня уже полностью вскружило ему голову. Ведь в самом деле, что значат невымытые тарелки перед лицом великой любви?!

Слабые места у идеалиста связаны с плохой проработкой синтетического и предметного уровней. Он, с одной стороны, плохо центрирован, а с другой — недостаточно конкретен и предметен; это дает ему ощущение неуверенности своего существования в этом мире. Он может вывернуться почти из любой ситуации, но он плохо понимает, что такое он есть; кроме того, в глубине души он ощущает свою недостаточную материальность: он не знает, что он есть в целом, и он плохо понимает, что он есть конкретно, — однако ни в том, ни в другом он, как правило, себе не признается. Оперируя качествами, всегда есть соблазн делать это слишком легко, забывая про то, что за каждым качеством стоит громадный класс предметных явлений, являющихся материализацией (воплощением) этого качества; так, само качество зеленого цвета становится весомым и материальным, когда человек способен помыслить все зеленые объекты, то есть все предметы, обладающие тем или иным оттенком зеленого цвета. Если же употреблять слово «зеленый» или произвольно смешивать на холсте зеленую краску с белилами, не имея в виду ничего конкретного, то возникает иллюзия свободы, которая позволяет на место данного качества поставить любое другое, и они перестают быть сколько-нибудь реальными, и из области творческого воображения человек переходит в область пустых фантазий, например, на место обобщающей научной мысли, основанной на большом экспериментальном материале, приходят легковесные спекуляции.

Конечно, качества могут возникать не только как результат абстракции предметного мира: они могут появляться и как результат разворачивания синтетического объекта как грани, которыми манифестирует себя его целостность, но и в этом случае нужно достаточно ярко и объемно ощутить этот объект и лишь после этого пытаться помыслить или иным образом воспринять свойственные ему качества. Если этого не сделать, то попытка раскрытия целостного объекта оказывается неудовлетворительной и результат будет бледным и невыразительным. Рассказывают, как один начинающий поэт позвонил своему другу и сказал: «Ты знаешь, я написал поэму о любви». «Ну и как?» — спросил друг. «Ну что тебе сказать? Исчерпал тему!» — удовлетворенно заявил поэт.

Свобода. Для человека качественного уровня очень важно понятие свободы, в первую очередь от ограничений предметного уровня, в том числе таких, которые на самом предметном уровне кажутся совершенно необходимыми. (Например, на качественном уровне не существует понятий элемента и части и соответственно понятий связи и границы). С другой стороны, эта свобода должна сочетаться с ответственностью как перед самим предметным уровнем, так и перед синтетическим уровнем; другими словами, работая с качествами, идеалист не должен забывать, что они относятся к единому объекту, а если он упускает это из виду, то может незаметно для себя уйти далеко в сторону и оказаться в той части качественного пространства, которая соответствует совершенно другому объекту. При этом комбинировать и соединять друг с другом синтетические объекты так, как это делается с элементами предметного уровня, на синтетическом уровне невозможно. Поэтому хотя между качествами не бывает противоречий, приводящих к их несовместимости (последнее характерно для предметного мира), тем не менее возможны такие комбинации качеств, которые не соответствуют вообще никакому реальному объекту, и тогда идеалист оказывается как бы в пустом пространстве: ему кажется, что он занимается чем-то содержательным, а в действительности содержание давно его покинуло. Так художнику, пишущему абстрактную картину на холсте, дана, глазами поверхностного наблюдателя, абсолютная свобода — он в любом месте может положить любую краску — но если у художника при этом нет определенного эстетического образа, воплощением которого является данная картина, то смотреть на нее впоследствии будет совершенно неинтересно.

Сам себе идеалист может казаться весьма определенным: он скажет: «Я люблю это и не люблю того», — но в качестве объектов его любви и нелюбви выступают обычно не конкретные объекты или обстоятельства, а соответствующие качества. Он скажет: «Я люблю, чтобы мне было тепло», а не: «Я люблю свой серый пиджак (шерстяную юбку)». В определенном смысле он обладает широким характером, то есть он не станет привязываться ни к каким конкретным деталям и подробностям, но может, тем не менее, быть весьма капризным, требуя, например, совершенно определенного качества чая или кофе, который он пьет по утрам: напиток должен быть достаточно (но не слишком) крепким, весьма горячим, немного терпким и т. д. Для окружающих этот человек может быть хорошо понятен и описуем в своих качествах, но при этом бывает очень трудно определить каким-либо одним словом его сущность: на вопрос, что он такое есть, трудно ответить даже самым близким для него людям; вероятно, он и сам затруднится ответить на этот вопрос, да и, честно говоря, он его и не особенно волнует, и если когда-то он им и задается, то в качестве ответа приходит не синтетическое описание, а те или иные качества, которые не могут дать ответа и по существу являются уходом от него. Увидеть за собой единый символ или идею ему чрезвычайно сложно, и окружающим тоже; образно говоря, идеалист растекается по пространству, но понять, что именно растекается и из чего оно конкретно состоит, очень трудно.

Эмоции идеалиста не связаны напрямую с тем, что происходит с ним и вокруг него; его душа как бы резонирует на внешние события, и ее отзвук может быть весьма причудлив. Внимательное наблюдение показывает, что спектр его эмоций может быть не так велик, но для него существенны их тонкие оттенки; в то же время он склонен поддаваться настроениям и ощущать приходящую эмоцию тотально, как будто она приходит навсегда, даже если вызвавшее ее переживание было совершенно мимолетным. Так, он может бесконечно растрогаться и умилиться теплой каплей дождя, попавшей ему на нос, причем поток эмоционально окрашенных ассоциаций уведет его весьма далеко от первичного импульса. Осознает он это или нет, его эмоциональный фон для него чрезвычайно важен, и он придает качеству своих эмоций большое значение и тонко их дифференцирует; особенно это относится к основным для него эмоциям, а иных он может просто не замечать — ни у себя, ни у других. Так, если он пессимист по натуре, и основная эмоциональная гамма у него минорная, он может с необыкновенной тонкостью выделять различные сорта своих плохих настроений, а хорошие все вместе как бы сваливать в одну кучу; при этом краткие периоды своего хорошего настроения он склонен отождествлять, считая, что существует одно хорошее настроение, и оно малоинтересно.

Единство мира. Мир для идеалиста чрезвычайно связен. Для него два объекта, обладающие общим качеством, уже тем самым имеют между собой нечто принципиально общее. Для него связь по одинаковым оттенкам чрезвычайно значима. В то же время, если для человека, находящегося на предметном уровне, связь между двумя частями или элементами в первую очередь обусловлена их пространственной близостью, то есть это связь по принципу соседства, то для идеалиста связь может быть обусловлена любым признаком, и для него не существует такого понятия, как расстояние. Однако различные качества могут быть для него не связанными никак, и более того, он может считать их принципиально несвязуемыми, поскольку видения мира как синтетического целого у него нет, или во всяком случае к этому видению ему нужно пробиваться с очень большим трудом, отрекаясь от качеств, которые настолько ярко бросаются ему в глаза и различия между которыми он видит тоньше, чем кто бы ни было, — и тем труднее ему признать, что самые разнообразные качества могут быть проявлениями (манифестациями) Единого.

Общение. Общаясь с идеалистом, очень важно попасть на его волну, то есть найти такой аспект разговора или способ поведения, который ему близок и понятен. Тогда он примет вас целиком — по крайней мере, вам так покажется, и вам будет с ним легко до тех пор, пока вы поддерживаете то качество или ту модальность, которая ему знакома и близка. Но как только вы попытаетесь сменить эту модальность или перейти с качественного уровня на синтетический или предметный, ваше взаимопонимание моментально улетучится: у вас возникнет впечатление, что вы для него просто пропали. Так, с людьми, одержимыми своей профессией, можно бесконечно долго обсуждать ее тонкости, но вы моментально теряете с ними контакт, выходя за пределы соответствующей темы. Одной известной артистке сказали, что актер имярек женится. Она спросила: «На ком? Надеюсь, на актрисе?» — и когда ей ответили: «Нет», — она в негодовании воскликнула: «Неужели из публики?!»

Когда идеалист ведет разговор, он обращает внимание не на существительные, а на глаголы, прилагательные и наречия, то есть на слова, описывающие качества. Если таковых не наблюдается, он начинает скучать и предлагаемый ему текст становится ему малопонятным, или же он переспросит вас и попросит уточнить: «Ну ты скажи в общем, как там было? Хорошо, плохо, тепло, холодно, приятно, мерзко, голодно, сытно?» Подробности его утомляют. Он понимает такие детали, за которыми для него с очевидностью встают понятные ему качества, и в этом умении подняться от объекта к качеству заключены его сила и его слабость, потому что он может делать это очень точно и содержательно, но может и очень сильно ошибаться.

Если он вами недоволен, он скажет: «Ты какой-то сегодня серый (скучный)», — то есть откажет вам в определенном качественном содержании; его критика не будет ни предметной, ни тотальной, но он отметит какой-то аспект, который ему не понравился, хотя подробной и детальной аргументации, как говорится, с фактами в руках, вы от него не дождетесь. Если он с вами поссорится, вы можете услышать от него массу неприятных слов, но не в виде фактов, а в виде ваших собственных негативных и отталкивающих качеств, причем способ, которым он определил, что вы обладаете всеми этими качествами, вам будет совершенно непонятен. Вам иногда захочется спросить: «А с чего ты взял, что я такой-то?» — но ответа на этот вопрос вы не получите, в лучшем случае услышите: «Я тебя отлично знаю, и вообще это не нуждается в доказательствах».

Ему трудно объяснить, что другим людям нужны не только качества, то также и предметное содержание, что сидя на мягком диване приятного зеленого цвета, можно еще поинтересоваться, чем набиты его подушки и как называется ткань, из которой они сделаны; с его точки зрения, эти подробности абсолютно излишни — точно так же, как и высшее назначение дивана как такового и единая мысль, его породившая.

Представления о психике. Идеалист видит свое и чужое подсознание как набор модальностей, или настроений, в которые он может впадать в зависимости от обстоятельств, и которые определенным образом его настраивают, как бы подталкивая в определенном направлении. Чересчур конкретные подробности, с его точки зрения, подсознание не волнуют; например, он может сказать, что у него в подсознании есть некоторое забитое начало, есть озлобленное начало и есть начало, страстно стремящееся к прекрасному, но привязывать эти начала к конкретным фактам своей биографии или каким-то конкретным переживаниям он не станет.

С его точки зрения, личность представляет собой набор определенных тенденций, регулируя которые, человек живет; сами эти тенденции представляются ему достаточно абстрактно, как определенные качества, например: жадность, трусость, мудрость, храбрость, стремление во всем идти вдоль (поперек) логики событий и т. д., причем в этих качествах он может видеть такие оттенки, которые окажутся совершенно не замеченными окружающими. Например, просто понятие храбрости может оказаться для него слишком неопределенным, и он будет различать храбрость при защите невинно обижаемых жертв, храбрость, проявляемую в далеких путешествиях, храбрость, необходимую для выяснения отношений с родителями и многие другие ее разновидности, причем для него это будут совершенно разные качества. Однако конкретные обстоятельства, при которых происходит самовыражение личности, для него, как правило, несущественны: он считает, что главное в личности — это набор проявляемых ею психологических атрибутов, а не ее конкретное поведение.

Обучение. Идеалист хорошо учится, если сам процесс обучения идет в знакомой и приятной для него модальности, или если есть некоторое качество, которое им априорно любимо, а обучение идет под соусом дифференциации и углубления этого качества. Например, при изучении иностранного языка ему лучше всего взять близкую для него тему и в первую очередь выучить слова и обороты, прямо относящиеся к ней, а все остальные слова преподаватель может вводить, вставляя их попутно в контекст основной темы. Если же тема идеалисту совершенно незнакома, а соответствующие качества им не освоены, то обучение пойдет для него с чрезвычайным трудом, а попытки усваивать какие-то маленькие кусочки и элементы без ощущения сквозной и хотя бы немного знакомой темы окажутся весьма малоэффективными; ему будет непонятно, так сказать, к чему все это; если же он понимает, «к чему», то его восприятие материала кардинально улучшается. Он, если воспользоваться гастрономическим сравнением, поклонник соусов: если соус ему нравится, он съест с ним все, что угодно, если же не нравится, то как бы хорошо ни было основное содержание блюда, оно не пойдет ему впрок.

Уровни проработки

И в заключение рассмотрим три основных уровня, на которых может существовать идеалист.

На варварском уровне идеалист совершенно оторван в своих фантазиях как от предметного мира, так и от собственного центра. Абстракции, в которых он пребывает, с одной стороны, не наполнены для него никаким существенным смыслом, и одни легко могут быть заменены другими, а с другой стороны, их течение ничем не управляемо, и никакой скрытый смысл, соединяющий их воедино, также не просматривается. Такого рода абстрактными мечтаниями переполнена история человечества; их привлекает пестрый мусор качественного мира, в изобилии валяющийся на его задворках. В то же время этот варварский уровень, вероятно, неизбежен для любого человека, который в своем развитии поднимается вверх от предметного уровня к качественному. Первые опыты абстрагирования и поиска качеств, соответствующих определенной сфере предметного мира, всегда бывают неудачными или малоудачными: получающиеся абстракции и обобщения в лучшем случае имеют какой-то смысл для человека, который их делает, но ни для кого другого.

Идеалист-варвар, однако, ни в коей мере не склонен считать свои фантазии и свое мировосприятие убогим или хотя бы несовершенным; напротив того, они представляются ему имеющими не только личную, но и мировую ценность. Он выше бренной действительности и в глубине души уверен, что его фантазии направляемы Универсальным Высшим Началом — просто это Начало трудно указать явно (и последнее совершенно справедливо). Вероятно, наибольшим недостатком идеалиста-варвара является принципиальное отрицание как предметного, так и синтетического уровней: первый он презирает, второго попросту не замечает, или не считает его сколько-нибудь важным, по крайней мере, не считает его для себя обязательным. Если спросить его напрямую: «К чему относятся твои рассуждения, каков их объект?» — он скорее всего скажет, что объект этот существует, но пока что рано говорить про него что-либо чересчур определенное. А пока можно упиваться различными его качествами, играть, заменяя один атрибут другим, другой — третьим, и все это представляется ему совершенно безнаказанным и безопасным.

Идеалистически-варварское поведение характерно для многих людей, вступающих на духовный путь не по внутреннему зову, а по велению моды. В поисках себя можно менять различные увлечения, можно заниматься буддийской медитацией, голодать, предаваться разным йогам… — и все это на качественном, но не на предметном и синтетическом уровнях. Синтетический уровень в данном случае означает тотальное погружение прозелита в выбранную им тему, когда все в его жизни посвящено ей (одна барышня охарактеризовала соответствующий период своей жизни такими словами: «Тогда я жила духовной жизнью, не предохраняясь»), — чего, как правило, не происходит. Предметность означает конкретное и подробное погружение в тему, которой прозелит начинает заниматься, чего он также избегает. Для него важен сам по себе набор определенных идей, слов и вибраций, к которым он прикасается, но которым он не разрешает пройти внутрь себя достаточно глубоко, ибо полное вовлечение, как он чувствует, для него опасно, и во всяком случае, он не имеет его в виду. Если же оно начинает ему угрожать, он с большой легкостью меняет сферу своих увлечений и вновь оказывается талантливым новичком, столь же способным, сколь неглубоким и непоследовательным.

Идеалист-любитель по-прежнему играет качествами и атрибутами, не ощущая их обязательности и строгой детерминированности, но они уже приносят отчетливую пользу — по крайней мере могут ее приносить.

Какое свойство отличает психолога-любителя или дилетанта от обычного человека? В первую очередь это своеобразное ясновидение, которое позволяет ему войти в глубокий контакт с другим человеком, найдя точные эпитеты для его состояния. Кому мы доверяем? Конечно, людям, которые нас ощущают, но не видят при этом насквозь. Именно такое впечатление способен создать идеалист-любитель со склонностью к практической психологии. Не ждите от него точного и подробного анализа состояния вашего подсознания, но, в какой-то мере интуитивно, он может во многих случаях вам помочь понять самого себя, осознать собственные состояния и помочь решить, в каком направлении следует искать выход из вашей мучительной внешней или внутренней проблемы. Он скажет: «Мне кажется, к этой теме следует подходить так-то», — и, как ни странно, это вам поможет. Идеалист-дилетант ощущает некоторую связь с предметным планом и интуитивно старается подбирать качества так, чтобы они были отражением реальности, а не только лишь продуктом его свободной фантазии. С другой стороны, его фантазия далеко не настолько свободна, как у идеалиста-варвара. Она всегда в какой-то мере подчинена некоторому, пусть еще достаточно абстрактному, центральному замыслу или центральной идее, которая призвана собрать вместе качества и аспекты, составляющие основной предмет его внимания. Разница между идеалистом-варваром и идеалистом-любителем заключается, например, в том, что идеалист-варвар способен мечтать о дворце, в котором он будет жить, если внезапно разбогатеет, не имея не только никакого капитала, но и никаких видов на его приобретение. Идеалист-любитель, размышляя о своем жилье, прежде всего ограничит свои фантазии небольшим домиком и определенной страной, о которой он будет иметь некоторое представление и язык которой он будет знать. Кроме того, такого рода фантазии он позволит себе лишь в преддверии крупного заработка, который для него реален и который сделает приобретение такого дома возможным. Когда необходимый капитал у него скопится и выбор проекта и постройка дома станут реальностью, он с удовлетворением отметит, что его мечты и фантазии не только могут быть реализованы, но и помогают практической реализации проекта. В то же время связь с предметным планом и выработка его качественных определений для идеалиста-любителя дело непростое, и он легко может в этом ошибаться. То же относится и к осознанию единой цели, единого центра его рассмотрений. Этот центр может незаметно для него измениться, что в большой мере обесценит его усилия, но сам он может этого долгое время не замечать. Так молодой отец, глядя на малолетнего сына, может строить планы, как он будет обучать его своей профессии, не замечая того, что необходимых для этого дела склонностей и черт характера у его ребенка попросту нет, и что его интересуют совершенно другие аспекты жизни. Когда сын подрастет, он столкнется с необходимостью разрушить довольно сильный образ, созданный его отцом, и между ними со временем назреет крупный психологический конфликт.

Для уровня идеалиста-любителя характерно отсутствие ощущения ответственности за свою работу в качественном мире. Его жизнь там в чем-то подобна жизни ребенка, который, играя в песочнице, осваивает как материал и инструменты, так и формы, которые он может создать из этого материала этими инструментами. Подобным образом чувствует себя идеалист-любитель, но не в мире форм, а в мире качеств и абстрактных идей.

Для идеалиста-профессионала качества и идеи, с которыми он работает, почти так же материальны, как предметный мир. Он работает с ними, подчиняясь ни чуть не менее жестким ограничениям, чем те, которые с очевидностью представлены нам на предметном уровне. Действительно, груз в один килограмм можно уравновесить гирей, весящей один килограмм, а гиря, весящая полкило, его не перетянет. Казалось бы, в таких категориях, как добро и зло, измерение невозможно, и, следовательно, человек, работающий в качественном мире, гораздо более свободен и гораздо менее контролируем; однако у идеалиста-профессионала это не так. Прежде всего, его качества и абстракции тесно связаны с предметным миром и контролируются последним, то есть они не могут быть произвольными, а должны быть результатом обобщения или абстракции реальности предметного мира. С другой стороны, они должны быть проявлением или разверткой некоторой единой идеи, которая для идеалиста-профессионала совершенно отчетлива, хотя бы даже он о ней и не упоминал. Однако интуитивно он чувствует ее достаточно хорошо, и принимает во внимание качества или аспекты, которые ей не соответствуют. Так опытный цензор запрещает к печати не только те произведения, в которых содержится конкретная информация, запрещенная к разглашению, но и те, чей дух не соответствует духу государства, на которое он работает, и, в особенности, приносящие вред этому духу. Что такое дух господствующей идеологии, он вряд ли сможет выразить словами, но ему это и не нужно, он прекрасно его чувствует и всегда может с точностью сказать, какое художественное произведение находится в этом духе и поддерживает его, а какое — противоречит и ослабляет.

Уровень идеалиста-профессионала, — это, например, уровень писателя или художника, который сопрягает друг с другом различные абстрактные понятия, слова или краски, но при этом в его произведениях неизменно ощущается определенный стиль. Этот стиль, который и создает ощущение единства, служит проявлением определенной единой идеи, которая подчиняет себе, причем довольно жестко, различные аспекты и качества творимого объекта (романа или картины). Эти качества являются манифестациями центральной идеи, и в художественном произведении компонуются, подчиняясь совершенно определенным законам, которые хорошо ощущает идеалист-профессионал. Соблюдение этих законов, ведущее к созданию и сохранению стилевого и идейного единства, с одной стороны, и пристальное внимание к реальности предметного мира, на который как бы намекают и указывают абстракции мира качественного, с другой, являются отчетливыми признаками идеалиста-профессионала. Другой его особенностью является способность, не выходя за рамки качественного уровня, моделировать его объектами и категориями объекты предметного и синтетического уровней. Однако этот человек вряд ли будет универсалом; скорее всего, он выберет ограниченный вид деятельности и близкие ему ее аспекты и будет их разрабатывать, доводя до совершенства. Это может быть поэт-лирик, или художник-абстракционист-гений зеленого цвета, или мастер испанской гитары, но вряд ли этот человек станет архитектором или писателем-романистом, который с равным интересом и пониманием живописует все стороны человеческой жизни.

Глава 3
Прагматик

В этой главе мы рассмотрим человека, в чьей жизни главный акцент стоит на предметном архетипе. Этого человека можно условно назвать прагматиком. Символом мира для него могла бы быть куча песка, состоящая из миллиона песчинок, каждая из которых необыкновенно привлекательна и радикально отличается от всех остальных. Мироощущение этого человека конкретно и предметно, он чувствует, что мир состоит из частей и частичек, совершенно разных и чрезвычайно интересных. Каждая из них имеет непосредственные связи со своими географическими соседями и более тонкие, более сложные связи с некоторыми другими. Однако характер этих связей и та общность, которая имеется между разными, но похожими в чем-то друг на друга частями, для него категории не вполне ясные и труднопостижимые.

Прагматик ощущает мир как совокупность форм и элементов этих форм. Он видит, как формы составляются из элементов и распадаются на них же. Когда он ощущает себя формой и чувствует свою связь с большими формами, он ощущает себя в этом мире, в противном случае ему непонятно, где он находится. Войдя в комнату, он должен понять, на какой стул ему сесть, а если он сядет на другой стул, ему будет некомфортно. Темы разговоров и цвета одежды окружающих существенны для него в гораздо меньшей степени.

Религиозность. Бог для прагматика — это подробность. Его религиозность достаточно смутна, а если он попытается определить ее в словах, то получится приблизительно стихийный пантеизм, то есть он видит Бога везде, но очень редко в чем-то конкретном. В редкие минуты его жизни Бог проявляет себя очень явно и очень ярко, и всегда в какой-то совершенно определенной форме, которая вдруг наполняется ярко выраженным Божественным содержанием. Обычно это бывает недолго. Идеи Единого Бога, бескачественного Бога и Бога, воплощенного в тех или иных абстрактных качествах и атрибутах, для него чужды, все это для него чересчур абстрактно и неопределенно и никаких реальных чувств, в том числе религиозных, не вызывает.

Окружающим этот человек может казаться материальным, мелочным, приземленным, но он может видеть Бога за конкретными объектами гораздо ярче, чем иной представитель синтетического или качественного уровней; однако это его видение настолько интимно и не выразимо доступными ему средствами, что как правило он оставляет его при себе, и только очень проницательный наблюдатель может заметить, что общение с некоторыми объектами является для прагматика в сущности молитвой или религиозным ритуалом. Скорее всего, он будет равнодушен к религии в ее обычных формах, или же, тщательно исполняя ритуал, будет ощущать религиозность в нем самом, а не в тех эмоциях и переживаниях, которые должны приходить к нему во время непосредственного общения с Богом. Бог как Творец мира или как Первопричина всего сущего для него чересчур абстрактен, а Бог, творящий чашечку чая со сливками и сахаром, — это уже что-то, во что он способен поверить. А если вы в это не верите, то приходите к нему и попробуйте, вкус действительно божественный.

Очень своеобразны представления прагматика о карме как о законе причин и следствий. Он совершенно искренне убежден, что если в мире и существуют подобного рода законы, то они являются совершенно точными, и данный поступок повлечет за собой в совершенно определенное время точно определенное следствие. Свободу воли прагматик также понимает совершенно конкретно, как способность совершить тот или иной выбор в данной жизненной ситуации и получить соответствующий, тоже совершенно конкретный, возвратный удар или вознаграждение от судьбы. Например, если он верит в перевоплощения, он вполне может приписать свой плохо поддающийся лечению геморрой тому обстоятельству, что в прошлой жизни, сгоряча и не разобравшись, кого-то напрасно посадил на кол; или, дав однажды приют бездомному, он в дальнейшем будет гораздо спокойнее отправляться в путешествия, будучи уверен, что без ночлега в незнакомой местности никак не окажется (с такими-то кармическими наработками!). Посмертные миры он представляет себе совершенно конкретно и рельефно: с определенными ландшафтами и населяющими их обитателями, с посмертным одеянием души в определенную плоть и т. д. Жизненный путь для него не абстракция, а совершенно реальное путешествие, гораздо менее метафорическое, чем обычная пыльная проселочная дорога. Для него слова: «Я встречал вас на своем жизненном пути», — означают нечто совершенно конкретное и гораздо большее, чем просто утверждение о состоявшемся ранее знакомстве.

Отношения со средой у прагматика совершенно конкретны. Он выбирает в ней части и формы, которые ему нравятся, и стремится их присвоить; от частей и форм, которые ему не нравятся, он старается отгородиться, а части, которые для него безразличны, но возможно перспективны как друзья или помощники в будущем, он имеет в виду, но ничего по отношению к ним раньше времени не предпринимает. В дружественной среде он ощущает себя комфортно и стремится найти в ней более приятное для себя положение; при этом он ощущает себя одним из элементов этой среды, хотя полного мистического слияния с ней, так как это понимает мистик-харизматик, у него не происходит, и более того, он никак не соотносит качество среды с собой. Среда для него — это набор объектов, одним из которых является он сам. В случае неблагоприятной среды, он воспринимает себя как чуждый среде объект, опять-таки никак не пытаясь выразить этот факт на качественном уровне. Например, взбираясь на скалу, он решает для себя вопрос: способен он это сделать или не способен; понятие гладкости скалы существует для него не абстрактно, а совершенно конкретно, а именно: в сухую погоду он взобраться может, а сразу после дождя — нет. В этом смысле он может говорить, что гладкость скалы увеличивается после дождя, но само по себе понятие гладкости ему чуждо. Для него чрезвычайно важно ощущение пространства, и адекватность, в том числе и психологическую, он во многих случаях будет переживать как свою способность вписаться в определенное пространство и стать его объектом. Психологический дискомфорт он часто воспримет как свою неспособность стать пространственным объектом или ощутит как пространственное выталкивание.

Модальности времени. Для прагматика времени как такового не существует, если исключить циферблат. Для него существуют события, для него существуют понятия раньше и позже, прошлого и будущего, однако эти характеристики обязательно должны быть привязаны к совершенно определенным событиям. Прошлое и будущее как категории для него недоступны. Оценивая проведенное время, он скажет: «Это было хорошее время, у меня были прекрасные встречи», — если же прекрасных встреч и других событий, которые ему бы понравились, не было, он скажет: «Это было скучное время, никаких событий не происходило». Вообще, для него проблема проведения или структуризации времени чрезвычайно актуальна, ему нужно, чтобы временной поток был заполнен понятным для него содержанием, и когда у него это не получается, он чувствует себя крайне дискомфортно. Если его приглашают куда-то, то он непременно задаст вопрос: «А чем мы будем там заниматься?» — и удовлетворится, лишь если ему покажут достаточно четкое расписание занятий; если же такового не будет, он выдумает его себе сам. Это не значит, что он не способен отдыхать или медитировать, но и то, и другое в его внутреннем пространстве должно быть совершенно четко обозначено как конкретное занятие.

Логика. Логика прагматика ближе всего к формальной, или математической, логике, но это не означает, что они совпадают. Для этого человека естественно иметь некоторые посылки — то, что он назовет фактами или основаниями для рассуждений — и руководствоваться определенными правилами, нарушение которых он достаточно четко регистрирует, хотя не всегда может выразить их словами. Что дается ему с большим трудом, так это дедукция, то есть вывод из общего утверждения частного. Общее утверждение не представляется ему сколько-нибудь убедительным основанием для серьезных выводов, зато он с легкостью из одного утверждения может выводить другое, а, в случае необходимости, способен сформулировать индуктивное утверждение, то есть вывести из одного-двух частных фактов общее положение, которое ему нужно и которое его устраивает. Его логика подчинена его подсознанию и его подсознательным желаниям в гораздо большей степени, чем ему кажется, хотя у него самого есть иллюзия, что его мышление строго, ясно и точно. Тем не менее он может считать, что исключение может подтверждать правило, хотя с логической точки зрения это не так. Его девиз можно сформулировать так: «Исключение подтверждает правило, если это правило представляется мне истинным или если оно мне нравится».

В своей практической жизни он руководствуется достаточно нехитрыми правилами, полагая, что в них заключается вся необходимая ему (да и другим) мудрость жизни. В тех случаях, когда этих правил не хватает, он поступает, как ему Бог на душу положит, искренне при этом считая, что нужное логическое основание может прийти к нему чуть позже. Обычно так и оказывается, он очень крепок задним умом. Колоссальная проблема для него заключается в том, чтобы понять, что качество может влиять на количество, а порой даже и определять его — в таких ситуациях он теряется и говорит, что они непостижимы или представляют собой проявление количественных законов, пока что еще не открытых.

Работа. За прагматиком стоит большая сила; это сила реализации того, что намечается на синтетическом уровне и направляется в целом на качественном. Прагматик реализует эти программы, без него любой проект остается лишь на бумаге или в воображении своего создателя. Прагматик эту силу, конечно же, чувствует и, более того, склонен считать ее основной, слегка (а на низком уровне весьма откровенно) презирая энергии, характерные для синтетического и качественного уровней. При этом он старается не замечать регулярно возникающих собственных неудач, когда одна деталь почему-то упорно не желает соединяться с другой, а третья оказывается чересчур дорогой или ее вовсе не удается достать — он склонен считать, что ему не повезло или что он не приложил достаточных усилий на предметном уровне, хотя в действительности ему может существенно не хватать качественного согласования или некоторой высшей устремленности, которая у развитых типов прагматиков существует как нечто само собой разумеющееся, а у неразвитых полностью отсутствует и поэтому, даже обладая большой силой на предметном уровне, довести что-то до конца они органически не в состоянии. Его сила заключается в том, что он способен определить, что конкретно требуется в данной ситуации и какой конкретный объект необходим для ее успешного завершения или продолжения — но не то, какие качества в ней следует проявить. Если синтетический уровень дает общую идею, а качественный — главное направление и регулирование различных аспектов деятельности, необходимой для завершения проекта, то предметный уровень обеспечивает проект конкретными деталями, оборудованием, рабочей силой и строительным участком.

Любимые роли и герои. В романах и сказках прагматика привлечет в первую очередь технология: его интересуют не столько моральные качества и душевные переживания героев, сколько их деятельность на предметном плане. Типичный прагматик с величайшим интересом будет читать роман «Таинственный остров» Жюля Верна, пафос которого заключается в выстраивании модели цивилизации небольшим коллективом людей, волей случая занесенных на необитаемый остров. Жюль Верн подробнейшим образом рассказывает, как эти герои с поразительным мужеством и упорством строят из подручных материалов дом, высаживают растения, исследуют растительный и животный мир и осваивают географию, заставляя служить остров собственным целям. Если прагматик читает роман о полярном исследователе, то наибольшее его внимание привлекут те страницы, где описывается подготовка к путешествию, приводятся рассуждения о необходимом провианте, технических средствах, нужных для преодоления льдин, торосов и водных промежутков между ними и т. п. Любимый его герой, вероятно, тульский Левша, сумевший подковать механическую блоху, а антигерой — преподаватель философии, в словах которого конкретного смысла, как не ищи, найти невозможно.

Психология. Само слово «психология» вызывает у прагматика если не протест, то некоторое недоумение. Ему не вполне ясен предмет этой науки. Человеческую психику невозможно (по крайней мере, в настоящее время) разъять на части так, как анатомия разнимает на части человеческое тело, поэтому сам предмет психологии, оперирующий в основном качествами и чертами человеческого характера, прагматику подозрителен. Тем не менее, какие-то определенные состояния, эмоции и черты характера он сам для себя уясняет (или ему кажется, что он их уясняет), и тогда он обозначает их определенными словами (иногда не общепринятыми, а свойственными его личному словарю) и этими понятиями оперирует. Общаясь с ним, очень важно понимать, что даже самые абстрактные слова и понятия он употребляет обычно в каком-то узко определенном смысле, который он подразумевает и который следует иметь в виду, а иначе вы можете понять его совершенно превратно. Например, если он употребляет слово «доброта», то крайне маловероятно, что он имеет в виду определенное душевное расположение и эмоциональный спектр, ему соответствующий. Скорее всего, под добротой он понимает способность в определенной ситуации совершить совершенно определенный поступок, например, в холодную погоду снять с себя теплую куртку и отдать страждущему или, приходя в гости, вручить каждому ребенку по конфете. Если вы скажете прагматику фразу: «Ты нехорошо вел себя по отношению ко мне», — неплохо уточнить, что вы имеете в виду, иначе вы можете оставить его в полном недоумении, особенно если вы хотите сказать, что он разговаривал с вами недружелюбным тоном, бросал на вас враждебные взгляды или вовсе вас игнорировал. Эти категории для прагматика чересчур расплывчаты; он поймет, если вы скажете ему, например, что он отдавил вам ногу или дезынформировал вас по совершенно определенному поводу. То, что для прагматика не укладывается в понятие определенного факта, для него не существует. Ему очень сложно доверять в известной степени (известной кому?): он или доверяет, или не доверяет (последнее для него тождественно позиции: доверяет, но проверяет).

На низком уровне этот человек верит в единственный способ контроля: — это тотальный контроль всех мелочей, ибо они никак не связаны для него вместе, а идеалом для него может быть универсальный порядок, который включает в себя прямой или косвенный, многоступенчатый, иерархический контроль за каждой мелочью, за каждым объектом или элементом. К самому понятию идеала он относится достаточно скептически; это может быть что-то само собой очевидное, само собой разумеющееся и само собой присутствующее в его жизни, но определять его точными словами он не станет; он просто пожмет плечами: или вы его понимаете, и тогда говорить не о чем, или вы не понимаете, и тогда объяснять вам это бесполезно. В абстракциях он не силен, если же ему нужно объяснить вам что-то абстрактное, он приведет конкретный пример, предполагая, что дальнейшее обобщение — это уже ваше дело.

На высоком уровне этот человек может быть духовным учителем, преподносящим высшие философские и духовные истины с помощью притч, в которых фигурируют бытовые жизненные сюжеты, нехитрые домашние и дикие животные, с простой логикой и стоящей за ней глубокой мудростью.

Как прагматик объяснит своему ребенку, что нельзя красть в универсаме? Разумеется, он не будет прибегать к абстрактным и потому (как он считает) маловразумительным категориям типа честности или законов мировой справедливости и воздаяния. Может быть, он скажет своему ребенку следующее: «Вещи подобны людям. Когда ты покупаешь вещь, она приходит к тебе домой как званый гость, а когда ты ее крадешь, ты приволакиваешь ее к себе насильно, против ее воли. Неужели ты думаешь, что такая вещь может принести тебе пользу? Нет, она будет тебе мстить за твое насилие над ней».

Психологические проблемы прагматика могут быть связаны с его слабой центрированностью. Ему трудно понять что есть он, его эго рассыпается для него в набор конкретных желаний, волевых импульсов, эмоциональных реакций, которые могут быть совершенно разными и для него никак не связываться в единое целое. Ему трудно увидеть за конкретными психологическими проявлениями определенные черты собственного характера, а за ними — внутреннее «я», манифестациями которого и являются как черты его характера, так и жизненные обстоятельства. Он считает, что если захочет, то сможет сделать все, что угодно. Это, может быть, так и есть, но вопрос в другом: зачем ему это нужно и вообще, что ему на самом деле нужно?

Психическая природа содержательна там, где начинаются качества, но до этого уровня прагматику труднее всего дойти. Если он хочет стать богатым, ему непонятно, что такое богатство, с какой суммы в обороте или недвижимости оно начинается; кроме того, ему непонятно, что может обеспечить ему надежность его приобретений, и это его слабое место. Даже нажив определенный капитал, он совершенно не уверен, сможет ли он передать его дальше, поскольку его дети могут сильно отличаться от него самого, и он это чувствует. Идея родовой преемственности через качества, которые он гораздо легче может передать своим детям, ему чужда, это для него слишком зыбкая почва.

Для него трудны предметные жертвы. Идея взаимозаменяемости объектов носит качественный характер, для него же все объекты совершенно различны и каждый обладает своим уникальным достоинством, так что, лишаясь данного предмета, пусть незначительного, он понимает, что потеря не восполнима никаким способом.

Сказанное не означает, что этот человек обязательно невротик. В гармоничном варианте все сказанное для него справедливо, но огорчает его в слабой степени, то есть он может это пережить, но качественно его восприятие именно таково.

Прагматику трудно понять, что для другого человека качества могут быть важнее их материализации: сундук золотых монет для него как-то весомее счета в банке, и хотя беспокойств этот сундук приносит гораздо больше, а радости, которые он приносит, совершенно несравнимы с радостями обладания чековой книжкой или кредитной карточкой.

Свобода для прагматика есть в большой мере свобода от ненужных, надоевших ему объектов, которые тем не менее почему-то за него цепляются, и попытка избавиться от них путем выбрасывания не приводит к желаемым результатам, поскольку он тут же обрастает новыми объектами, сковывающими его свободу в ничуть не меньшей степени. Ответственность он также понимает прежде всего на предметном уровне, как ответственность за судьбу тех или иных предметов, вверенных его попечению. Если у него есть ребенок, то основным объектом внимания будут его кормление, одевание, гигиенические процедуры. Представление о том, что ребенок представляет собой нечто помимо своего физического тела и аппетита, приходит к прагматику не сразу и лишь по мере того, как психика подрастающего чада являет себя во все более конкретных и осязаемых формах.

Эмоции прагматика, как правило, достаточно конкретны; более того, чаще всего у него имеется ограниченный список эмоций, которые он может переживать или осознавать. За обертонами в данном случае он не гонится. Такая самохарактеристика как: «Я глубоко взволнован и чрезвычайно недоволен» для прагматика нетипична (если он не разыгрывает особую роль); он скажет: «я недоволен» или «я взволнован», хотя последнее слово также не из его репертуара, и скорее он скажет: «я рад» или «я огорчен». Он может сказать: «Я не нахожу себе места», — понимая это выражение гораздо более буквально, чем его собеседник, относящийся к качественному уровню.

Его добродетели — это терпение и способность долго работать на предметном уровне, не уставая и получая от него энергию; его вдохновение ведет его к предметному уровню и ему там хорошо. Это дает ему колоссальные преимущества по сравнению с людьми качественного и синтетического уровней, но, в тоже время, угрожает опасностью застрять на предметном уровне, полностью игнорируя остальные два, что ведет к тому, что все обстоятельства его жизни и его собственная психика рассыпаются на мелкие, с трудом соединимые кусочки.

Очень интересно его отношение к теме связи: мир, состоящий из кусочков, не является единым, но в тоже время прагматик интуитивно понимает, что любой объект есть целое, и определенным образом обеспечивать целостность любого творения необходимо. Для этого он использует различного рода связи, понимая их обычно совершенно механистически (что-то вроде проволочек, которыми скрепляются два объекта, которым надлежит быть связанными друг с другом). Связи более абстрактного характера, как, например, обладание общим цветом, похожей вибрацией, ароматом или иными качествами, представляются ему сомнительными и менее надежными, чем связи, реализуемые элементами того же предметного уровня, но в построении предметной связи прагматик может быть необыкновенно искусен и будет ткать их подобно тому, как паук плетет свою паутину. Для него важно понять, что этих связей недостаточно; что истинную связность дает только переход на качественный, а затем на синтетический уровень, но понять это ему тем тяжелее, чем более он искусен в образовании связей предметного уровня.

Внешний облик. Как прагматик смотрится со стороны? В его физическом облике и одежде всегда будут элементы, которые бросятся вам в глаза. Более того, если он озабочен своим внешним видом, он уделит максимальное внимание отдельным частям своей внешности или одежды. Скорее всего, его внешность будет как бы рассыпаться на части, и вам будет трудно воспринять его как единое целое, и это относится не только к внешности, но и к его характеру и поведению. Он может быть очень многолик, но выработать то, что называется словом вкус, ему будет чрезвычайно сложно. Если говорить о его моторике, то какие-то физические движения могут происходить у него весьма ловко и эффективно, но ощущение его тела как единого целого и пластично двигающегося, скорее всего, не возникнет. Весьма вероятно, что отдельные части его тела, как-то: колени, локти, ребра, грудь, подбородок или костяшки пальцев могут как-то странно выпирать наружу, как бы специально бросаясь в глаза. Если он красив, что возможно, что им очень легко восхищаться по частям: отдельные части его тела будут обращать на себя внимание своей красотой, при этом плохо монтируясь с другими.

Общение. Прагматик в общении может быть совершенно невозможным, когда на вопрос: «Как ты поживаешь?» — начнет отвечать конкретно и подробно, и его рассказ займет не один час, причем выбраться из бесконечного перечисления частных подробностей его жизни и конкретных обстоятельств, связанных с другими людьми и организациями, будет совершенно невозможно. С другой стороны, если он настроен к вам положительно и в вас заинтересован, он может долго и заинтересованно слушать аналогичные конкретные обстоятельства вашей жизни, находя в этом не вполне понятный для вас интерес — однако, им они интерпретируются и понимаются с чрезвычайной живостью и конкретностью, гораздо большей, чем вы предполагаете, и поэтому складывающаяся у него в результате картина вашей жизни и ваших затруднений может быть совершенно искаженной. Особенно это относится к модальностям, то есть качествам и тонкостям вашего отношения к происходящему, которые он может совершенно не улавливать, например, выслушав ваш рассказ о том, как вас притесняет горячо любимый вами муж, он может сделать неожиданный вывод, что вам нужно с ним разводится, хотя это последнее, что вы имеете в виду. Если вы начнете говорить более или менее абстрактно, апеллируя к тонкостям и качествам, или пытаясь создать ситуацию выразительного молчания, он, скорее всего, вас не поймет или переведет ваши слова на свой конкретный язык, например, проинтерпретирует ваше молчание как то, что вы им довольны, или не довольны, или что вам очень скучно, но в любом случае это будет совершенно конкретная интерпретация. Если же он спросит: «А что, собственно говоря, означает твое молчание?» — вы должны дать ему совершенно конкретный ответ. Если он критикует, он может прицепиться к совершенным, с вашей точки зрения, мелочам и перечислить их очень много, что, однако, вовсе не означает, что критикуемый объект ему не понравился: просто его попросили высказать свое критическое мнение, что он и делает. Ему не придет в голову в конце этой критики все сказанное обобщить и сказать, что в целом ваш новый дом и сад ему понравились. «Ясно же, что понравились, зачем это произносить вслух?» — и ему это действительно ясно, и именно с этих позиций он и критикует, иначе он не произнес бы и половины того, что сказал.

Спорить с ним чрезвычайно трудно, потому что количество его аргументов кажется бесконечным, а величина каждого из них настолько незначительна, что он с легкостью сменит один на другой. Однако предметный и конкретный разговор, являющийся его стихией, может совершенно не устроить его собеседника, находящегося на качественном или синтетическом уровне, и в таком варианте взаимопонимание находится с необычайным трудом, потому что человек качественного уровня (идеалист) будет видеть за совершенно конкретными высказываниями прагматика определенные качества, чего сам прагматик совершенно в виду не имеет. Когда прагматик говорит вам: «Чего это у тебя сегодня такой красный нос?» — он совершенно не хочет этим сказать, что вы сегодня плохо выглядите, хотя, будучи идеалистом, вы поймете его именно так. Когда он говорит, что у вас красный нос, это означает, что у вас красный нос — не больше и не меньше. Выводов он пока не сделал, не делайте их за него и вы.

Ссорясь с другим человеком, прагматик постарается сказать ему что-то конкретно обидное, это может быть очень мелочный, но очень глубокий укол, но с вашей стороны было бы неправильно воспринимать его как качественное или, тем более, глобальное отрицание. Он говорит то, что имеет в виду, но понять, что его нужно понимать буквально, чрезвычайно трудно, и к этому можно долго привыкать, но окончательно привыкнуть, например, его партнеру-идеалисту или, тем более, мистику-харизматику чрезвычайно сложно. «Что же, ты просто так заявляешь, что у меня красный нос? Без всякой задней мысли?» — «Да, абсолютно без всякой», — искренне отвечает прагматик, но мало кто ему верит. Прагматику очень трудно понять, что есть другие люди, которые смотрят не на конкретные факты, явления и объекты, а на тонкости, на настроения, на оттенки. Ему кажется, что невозможно видеть оттенки, не видя предмета, он всегда считает, что оттенок, цвет и вообще любое качество есть нечто вторичное по отношению к объекту, который этим качеством обладает. Представить себе мир, в котором главное — это качество, а объекты второстепенны, ему очень трудно. Для него это абсолютная экзотика, не имеющая никакого отношения к реальности.

Обижается и мстит прагматик также по мелочам. Ему вполне свойственна идея «око за око, зуб за зуб», и на мелкую конкретную обиду он ответит мелкой конкретной местью, чем может быть полностью удовлетворен и забудет об инциденте; если же такого рода баланса у него нет, ему очень некомфортно и нужно прикладывать специальные усилия для того, чтобы простить даже близкому другу какое-либо конкретное прегрешение; во всяком случае, он выскажет ему свое неудовольствие и не успокоится, пока не получит сожаления по данному поводу. Просто забыть, проявив тем самым широту натуры, ему чрезвычайно сложно. «Что с того, что я в целом отношусь к этому человеку хорошо, и он всей своей жизнью доказал мне свою преданность? Но вчера же он не выполнил своего обещания — значит сегодня он должен извиниться». А до этого продолжать считать его своим другом прагматик не в состоянии, и даже понимая всю мелочность такого отношения, ему очень трудно его преодолеть.

Представления о психике. Представления прагматика о внутреннем мире и подсознании, если он всерьез проникается этими предметами, причудливы и многообразны. Для него черты характера, инстинкты, вытесненные желания представляются чем-то совершенно конкретным, например, различными существами или сущностями, которые ведут в его психике автономное существование, проявляясь в виде внутренних импульсов или желаний. Если он скажет вам: «Это не я, это моя лень», — то не надо думать, что он говорит о чем-то абстрактном: для него лень существует в виде определенной сущности вроде морской коровы, живущей во вполне определенном заливе его внутреннего пространства, и эта корова физически не дает ему возможности сходить в магазин, починить автомобиль или исправить двойку.

Особенно трудно прагматику сформировать представление о личности, как своей, так и чужой: она представляется ему состоящей из бесконечного множества различных проявлений, которые с чрезвычайным трудом увязываются друг с другом, и даже не вполне понятно, что означает в данном случае слово «увязываются»: представление о том, что за различными психическими проявлениями стоит что-то единое, дается ему с большим трудом и является для него чересчур абстрактным. Если это гармоничный человек, он скажет: «Сегодня я такой, завтра — другой, послезавтра — третий, и что же в этом плохого?» И в самом деле, что?

Обучение. Прагматику очень трудно усваивать абстрактные понятия и общие идеи. Если ему нужно их освоить или хотя бы запомнить, он прибегает к внутреннему представлению (моделированию) их на более конкретном материале, состоящем из реальных для него объектов, их элементов и частей. Все, что не укладывается в предметные рамки, воспринимается им с чрезвычайным трудом и все равно так или иначе моделируется предметно-материальными представлениями. Он в состоянии запомнить большое количество разнородной информации при условии, что она представлена наглядным для него образом. Например, он может учить слова иностранного языка, находя для них предметные ассоциации. Если ему знакомы несколько элементов предметной области, то мысленно сопрягая их с другими, он может быстро расширять свои познания, присоединяя к известным ему объектам новые дотоле неизвестные и осваивая последние с изумительной скоростью. Для него важно полюбить объект и выделить в нем интересные подробности и материальные особенности — после этого он запоминает его навсегда. Так хороший зубной врач многие годы помнит расположение зубов и особенности прикуса всех своих пациентов.

Уровни проработки

Прагматик-варвар не только полностью игнорирует синтетический и качественный уровни, он еще и очень плохо владеет самим предметным уровнем, то есть он грубо обращается с объектами, плохо видит деление целого на части и не умеет сопрягать элементы друг с другом. Он похож на малыша, который вместо того, чтобы выстраивать из кубиков и параллелепипедов своего конструктора те или иные сооружения, бьет ими один о другой, расшвыривает их в разные стороны и безнадежно теряет, не умея даже сложить их обратно в коробку. Этот тот вариант материализма, когда нет никакого владения материей, и человек оказывается у нее в рабстве. Он не в состоянии прибрать в своей квартире, потому что он не знает, с какой стороны взяться за дело, и так и живет в полном хаосе. В то же время он никогда не признает качества хаотичности своего окружения и своей жизни в целом, и объяснит вам, что каждый из имеющихся у него предметов в какие-то моменты бывает ему полезным, и на первый взгляд вполне вероятно, что это так и есть; более внимательный взгляд обнаружит, сверх того, кучу хлама и мусора, расстаться с которым прагматик-варвар органически не в состоянии.

В общении с другими людьми прагматик-варвар не способен отличить подробности и обстоятельства, важные и интересные для себя и других, от частностей, не обладающих этим качеством. Как правило, он задает множество конкретных совершенно ненужных вопросов и вываливает на собеседника огромное количество конкретной малосущественной и плохо проверенной информации; при этом он может быть уверен в ее необыкновенной ценности. Он очень любит задавать конкретные вопросы, но совершенно не умеет этого делать; в результате он не только не слушает ответов, но и активно раздражает собеседника, умея быстро вывести его из себя, казалось бы, совершенно невинными уточнениями.

Прагматик-любитель лучше владеет предметным миром, лучше понимает, что объекты бывают более и менее высокого качества, более и менее ему нужные, и хотя и не способен четко сформулировать, в чем же разница, тем не менее очищает свое присутствие от заведомо ненужных ему объектов, или, другими словами, от хлама. Это относится не только к чисто материальному уровню, то есть к физической окружающей его среде, но и, например, к среде информационной. Так, в его библиотеке вы не найдете книг, которые совсем уже не имеют отношения к его интересам, а куплены просто за красоту обложки или только потому, что фамилия автора является модной.

Прагматик-любитель похож на ребенка, который научился игре в кубики и составляет из них хотя и игрушечные, но вполне симпатичные домики, разваливающиеся, правда, при легком толчке, но не причиняющие при этом никому существенного вреда. Он уже понимает, что связаны между собой не только те кубики, что находятся рядом, но и те, которые выкрашены одинаковым цветом, а также те, которые имеют одинаковые размеры, или даже разные размеры, но одинаковую форму. Таким образом, прагматик-любитель впускает в свое сознание и каким-то образом учитывает качественный уровень; однако ему очень трудно осознать синтетический уровень, то есть увидеть единство достаточно большого объекта, который предстает пред ним в виде частей и элементов.

У прагматика-любителя есть определенные навыки при работе с предметным уровнем. Он может сделать тот или иной объект своими руками, и тот окажется вполне жизнеспособным и даже может иногда стать элементом реального сооружения, но чересчур долго заниматься такого рода профессиональной деятельностью прагматик-любитель не может и не захочет, так как иначе нагрузка на него будет чересчур велика. Так подросток с удовольствием вымоет родительский автомобиль и даже проедет на нем по проселочной дороге несколько километров, но копаться в двигателе в случае поломки или ехать по напряженной трассе он пока еще не в состоянии, и такого желания у него по-настоящему нет.

Прагматик-профессионал демонстрирует виртуозное владение предметным уровнем; этот человек сущностно необходим для реализации любого серьезного проекта, поскольку без профессионализма с элементами и связями предметного уровня нельзя осуществить ни одной серьезной программы. Прагматик-профессионал не только адекватно учитывает качественный уровень, но и подсознательно ориентируется на синтетический, который подсказывает ему общее направление его деятельности. В то же время говорить о синтетическом уровне он не станет, а его связь с качественным уровнем внешне ограничится скупыми упоминаниями о последнем. Его основное внимание привлекают объекты, их элементы и связи между ними, он находит в них чрезвычайный вкус, он чувствует их энергию, и это помогает ему в его нелегкой работе. Результаты деятельности прагматика-профессионала могут приводить в восхищение ценителей как качественного, так и синтетического уровней, но он-то хорошо знает, что основная энергия принадлежит предметному уровню, и предан ему беззаветно.

Часть 3
Лестница Иакова, или Эволюционный архетип

От микрокосма до макрокосма

Описанный в предыдущей части триадический архетип проливает свет на загадочную семеричную диалектику древних индусов, доставшуюся нам в виде учения о семи эволюционных уровнях, имена которых обозначаются санскритскими словами муладхара, свадхистхана, манипура, анахата, вишудха, аджна и сахасрара. Эти уровни считаются представленными в тонком теле центрами (чакрами), идущими, как утверждает йоговская традиция, вдоль позвоночника от копчика вверх до макушки черепа.

В этой книге автор рассматривает, однако, не физиологический и не тонко-анатомический, а скорее философский аспект семеричной концепции эволюционных уровней. Их описание автор дал в девятой главе своей книги «Возвращенный оккультизм, или Повесть о тонкой семерке», однако приведенное там описание целиком феноменологично и трудно понять, откуда берется число семь и почему эти уровни именно таковы, какими они описываются. Ниже предлагается определенный подход, который может дать ответ на эти вопросы.

Эволюционные уровни ниже подробно описываются в первую очередь в их психологическом аспекте, то есть автор описывает модальности, которые сознательно или бессознательно использует человек, находящийся на данном уровне или старающийся его акцентировать.

Одна из величайших загадок, предлагаемых древней индийской философией, заключается в неоднократно постулируемом тождестве микрокосма (человека) и макрокосма (Вселенной) и, более того, в утверждении, если говорить на современном языке, голографической природы мира: мир целиком и полностью отражен в каждом своем объекте; и в то же время каждый объект имеет богатую собственную структуру, которая совершенно различна у разных объектов. Как же все это можно понимать?

Один из возможных подходов заключается в том, что вообще само по себе членение мира на объекты и выделение в мире различных качеств есть продукт человеческой психики и в конечном счете определяется его способом видения. Вот простейший пример.

Представим себе новорожденного младенца. С точки зрения его счастливых родителей, он находится в самом начале длинного и сложного пути, который они понимают как взросление и развитие человека. С точки зрения акушера-гинеколога, который наблюдал развитие беременности и принимал роды, новорожденный — это финал, итог его усилий, после которого его внимание переключается на другой многообещающий женский живот. Поэтому, говоря о развитии объекта, может быть, уместнее и более точно говорить о развитии способа видения человеком или человеческим коллективом данного объекта, и именно описание различных способов видения и восприятия различных объектов, в том числе людей, и есть главная тема предлагаемых читателю последующих глав этой книги.

Итак, основной темой дальнейшего изложения является семеричная диалектика, то есть семь уровней развития любого объекта. Как же мы можем представлять себе это развитие? Первые три уровня: муладхара, свадхистхана и манипура соответствуют развитию объекта в окружающем мире как в среде, то есть в чем-то бесконечно большом, может быть дружелюбном, или враждебном, но, во всяком случае, настолько объемлющем и громадном, что помыслить и ощутить его целиком совершенно невозможно.

Уровню муладхары соответствует первичное появление объекта в среде (синтетическое проявление), когда объект еще совершенно не проявлен, и у него нет еще никаких качеств, но он уже имеется в среде как таковой. Свадхистхана соответствует качественному проявлению объекта в среде, то есть качественному уровню синтетического архетипа, когда объект уже в какой-то мере осваивается и обнаруживает свои различные атрибуты и качества. И, наконец, уровень манипуры соответствует более подробному, предметному явлению объекта в среде, когда он имеет уже не только качества, но и элементы (части), объединенные в определенную структуру.

Уровень анахаты — это промежуточный уровень, находящийся между первыми тремя и вторыми тремя. Ему соответствует представление о безусловной любви, которую являет объект и которая является основной энергией взаимодействия между объектом и миром.

Следующие три уровня: вишудха, аджна и сахасрара соответствуют более высокому уровню развития объекта, а именно, на этих уровнях он является уже частью внешнего мира, воспринимаемого как единое целое.

На уровне вишудхи объект является одним из элементов мира, на аджне объект становится одной из граней или качеств мира, а на сахасраре объект являет собой мир целиком, а точнее, становится его фокусом.

Таким образом, трем высшим эволюционным уровням соответствуют уровни триадического архетипа: сахасраре — синтетический, аджне — качественный, а вишудхе — предметный уровень видения мира, и изучаемый нами объект как бы вписывается в мир, рассматриваемый с соответствующей точки зрения. Следующие главы посвящены более подробному рассмотрению предложенной выше схемы.

Итак, тема последующих глав — это эволюция объекта в окружающем мире, а говоря точнее, эволюция взглядов человека на объект в окружающем мире.

Глава 1
Муладхара

«Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды.

Плохо то, что он иногда внезапно смертен!»

М. Булгаков, «Мастер и Маргарита»

Муладхарный объект только-только появился в мире, он предъявлен одним лишь символом, одним лишь фактом своего существования, он еще никак не проявился в этом мире, у него нет ни качеств, ни элементов, он подобен атому, только что появившемуся в энергетическом поле, и отсюда его незащищенность, отсутствие оборонительных систем укрепления, защищающих его, и случайность факта его бытия: как он мгновенно появился, так он может и мгновенно исчезнуть, не оставив за собой никаких следов, исчезнуть вовсе или превратиться в нечто совершенно другое, обладающее другим именем. Он не проявлен, у него существует пока что только его имя, и не более того.

Таким образом, объект на муладхаре тотален, поскольку он переживает себя целиком, и субъективно он ощущает или свою абсолютную свободу, или свою полную марионеточную зависимость от окружающей среды, которая имеет над ним временами абсолютную власть, и тогда он находится в позиции раба или маленького винтика, к которому приставлена очень большая отвертка. Когда же ощущение зависимости пропадает, он ощущает свою абсолютную свободу — однако в мире, который для него абсолютно непостижим и непонятен. В этом мире он существует как единое целое, как таковой и, будучи непроявлен, к проявлению не стремится; он говорит: «Дайте мне жить!» — сам плохо понимая, что имеет в виду.

Среда воспринимается муладхарным объектом как непонятная, индифферентная, доброжелательная или враждебная, но в любом случае непостижимая и чаще всего в объекте никак не заинтересованная, и выжить в ней можно лишь напряжением всех сил, поэтому характерная для человека муладхары этика звучит так: «На войне, как на войне: или ты убьешь, или убьют тебя». Среда никак специально в данном объекте не заинтересована, она живет своей жизнью. Если он полезет куда-то не туда, он будет использован, утилизирован, может быть, уничтожен (съеден, например), и никто не несет за это ответственности, в этом случае он должен пенять сам на себя. Что-то в среде съедобно для него, для кого-то съедобен он сам, и ему нужно быстро сориентироваться в данной ситуации и принять адекватное решение. Здесь всякое выживание — это чудо, и то, что оно произошло сегодня, никак не гарантирует того, что оно произойдет завтра. Этика чрезвычайно проста: «Победить или быть побежденным», «Победителей не судят». Объект ощущает себя абсолютно обособленным в среде, он от нее отделен, у него нет устойчивых связей, а есть связи лишь кратковременные, спонтанно возникающие и тут же рвущиеся, как положительного, так и отрицательного порядка. Причем он никогда не задумывается о том, что означают его связи и он сам для среды, для него важна лишь его собственная реакция. То, что для него является отходами его жизнедеятельности, он совершенно спокойно отправляет в среду, нимало не беспокоясь о том, насколько эти отходы для нее полезны или вредны. Уровень включенности этого объекта в жизнь среды минимален, то есть он ее не понимает и даже не стремится к этому, потому что она для него принципиально непостижима. Тем самым, его жизнь течет как бы совершенно отдельно от жизни среды. Расплатой за такое отношение служит его непредсказуемое и немотивированное уничтожение в случае внезапного повышения агрессивности среды. Для него причина ее агрессивности совершенно непонятна и принципиально непостижима.

Человек муладхары

Для того, чтобы изложение было не слишком абстрактным, автор дает описание эволюционных уровней через описание человека, в чьей жизни данный уровень имеет господствующее значение. Конечно, реально в жизни каждого человека может быть активен любой из семи уровней, но все же, как правило, есть некоторый основной уровень, на котором он находится, и на который настроены его сознание, его поведение и способы взаимодействия с другими людьми. Поэтому можно различать семь психологических типов и ниже описывается психологический тип, соответствующий муладхаре. Этот тип человека можно условно назвать странником или воином.

Мироощущение и самоощущение. Как же ощущает себя этот человек? Для его самоощущения характерны такие качества как атомарность, тотальность, непроявленность, незащищенность, случайность его бытия или небытия. Непроявленность означает, что он ощущает себя как потенциальное целое, которое явлено в этот мир именем или каким-то другим единым символом, за которым скрывается его сущность, но которая никому, в том числе ему самому, еще не видна и непонятна. Чаще всего он ощущает себя атомом, то есть отдельной частичкой большого мира, в котором он появился совершенно случайно и совершенно случайным образом перемещается. Он не защищен никакими связями, он не защищен никакими качествами, которые делали бы его хоть в какой-то степени устойчивым. У него нет ни прошлого, ни будущего, у него есть только настоящее, которое он в данный момент и проживает. В какую-то минуту среда может быть к нему благосклонна, и тогда она дает ему возможность выжить, в какую-то минуту она может стать к нему враждебной и тогда он, вероятно, моментально погибнет.

Пафос его жизни можно обозначить как выживание в среде. Он обладает именем и более ничем, поэтому подробности его бытия для него не так важны, для него важен сам факт: существует он или же не существует. Символом человека этого уровня является его имя, кличка или прозвище: так он являет себя миру, и на большую глубину пока что не доступен ни миру, ни самому себе.

Опыта как такового не существует, вся предшествующая жизнь человека не более, чем последовательность случайностей, из которых никакого вывода сделать нельзя, потому что окружающая обстановка меняется непредсказуемым и непостижимым образом, и даже сама попытка сделать какие-то выводы из того, что было раньше, заведомо обречена на провал, потому что будущее будет качественно другим.

Религиозность. Бог человеку муладхары представляется тотальным деспотом, непостижимым и неуправляемым, однако Он не вездесущ и не всеведущ. В какие-то моменты Он проявляется и тогда выступает в виде Бога, беспощадно карающего и уничтожающего или, наоборот, в виде Бога, спасающего от гибели, но моменты Его проявления совершенно непредсказуемы, а вступать с Ним в какие бы то ни было отношения в остальные моменты невозможно. Кроме того, этот Бог, вероятно, смертен; для муладхары естественно идолопоклонство с разочарованием в своем идоле, его сокрушением и созданием следующего.

Одной из важных ипостасей Бога человека муладхары является Бог победы; для него существует альтернатива: или победить или быть побежденным, и если он победил, то любые издержки оказываются оправданными, здесь действует принцип «победителей не судят». Его религиозность спонтанна, то есть действует далеко не всегда, но в случае, когда она внезапно возникает, Бог должен проявляться совершенно конкретным образом. Как правило, таких богов много, но они не конкурируют друг с другом, поскольку проявляются в разные моменты времени. Однако в своей религиозности такой человек абсолютно нетерпим и признает истину только того Бога, которому он в настоящий момент поклоняется, а все остальные боги или ложные, или его прямые враги. Для этого уровня характерна поляризация, то есть разделение Бога на доброго и злого, каждый из которых могущественен, но ни один не всемогущ.

Вера. Для человека муладхары характерны примитивность отношений с внутренним миром и с Богом, фанатизм. Твердость веры сочетается в нем с ее одномерностью: существует лишь имя Бога или какое-то основное Его качество, которое он воспринимает как имя, а все остальное отметается за ненадобностью. Типичная его позиция: «Бог — машина, а я — орудие».

Карма. Человек муладхары видит себя в тотальном подчинении слепой, неуправляемой и непостижимой воле. Среда для него чаще всего индифферентна или враждебна и непонятна, и выжить в ней можно лишь напряжением всех сил. Всякое выживание рассматривается как чудо, кармически всегда немотивированное. На муладхаре нет никакой связи времен, и поступки в прошлом никак не влияют на обстоятельства жизни в настоящем, или, по крайней мере, это влияние не поддается познанию и контролю: «Если я сделал что-то плохое, возмездие меня, может быть, когда-то и настигнет, но я никак не могу на это повлиять, а также никак не могу определить момент времени и характер этого возврата, поэтому проще считать, что никакой связи между моими прежними поступками и настоящим состоянием просто не существует, так же как и мое поведение сейчас никак не повлияет на обстоятельства моей жизни в будущем. Прошлое и будущее — это химеры, есть лишь настоящее».

В потоке событий для человека муладхары нет никакой закономерности, и поэтому нет никакого опыта, ничему нельзя выучиться, точнее, некоторый опыт интуитивного порядка приходит, но приходит лишь сам по себе и как именно его следует применять, никогда не понятно. На этом уровне отсутствует понятие положительной и отрицательной кармы: сегодня на гребень успеха и славы взлетаю я, завтра мне отрубают голову и на моем месте оказывается кто-то другой.

Для человека муладхары речь идет не о карме, а скорее о судьбе в русском ее понимании, о некоторой слепой, неуправляемой и непостижимой силе или воле, которая ведет жизнь данного человека, которую нельзя постичь и с которой нельзя договориться. В тех случаях, когда она проявляется, ей можно только подчиняться, потому что ее сила заведомо превосходит силу сопротивления самого человека. В тех случаях, когда она не проявляется, можно делать все, что угодно, и конкретные выборы человека никак не повлияют на его возможную или предопределенную заранее судьбу. Никакого кармического возврата или воздаяния не существует, вся жизнь есть максимальное напряжение в попытке прожить текущий момент, и если встречается что-то хорошее, за ним может последовать все что угодно, и точно так же если человек сделает что-то плохое, то никакой логики в том, что последует в ответ на его действия, не будет. Поэтому, сделав что-либо для человека муладхары, не следует ждать от него благодарности: вы для него — часть непостижимой среды, которая может обернуться для него благом, а может — злом, но в следующий момент времени он встретится с другой частью этой среды, и предыдущее переживание будет полностью забыто или вытеснено. Здесь нет как угодно понимаемой справедливости, а есть некоторый слепой, но могущественный и непостижимый закон, который правит миром и под действие которого попадают все без исключения и малейшего снисхождения. Естественно, что о благодарности в таких условиях говорить не приходится.

Вера человека муладхары слепа и тотальна, он верит в этот закон и подчиняется ему в тех случаях, когда закон действует. Во всех остальных случаях он не подчиняется ничему, кроме собственной прихоти. На высоком уровне это можно назвать волей его творческого гения. Каждый, кто имел дело с творческими людьми, знает насколько трудно понять логику их поведения. Трудно, в том числе, и им самим.

Бог на муладхаре абсолютный деспот и тотальный тиран; спасает лишь то обстоятельство, что богов, как правило, много и они сменяют друг друга, а в некоторые моменты не ощущается ни один из них. Тогда в роли Бога выступает сам человек муладхары, полностью подчиняя своей воле и прихотям окружающую его среду, вернее, ту ее часть, до которой он может дотянуться. В принципе Бог непостижим и несопоставим с человеком, это нечто громадное и трудно вообразимое, и вообразить его сколь-нибудь ясно человек муладхары и не стремится. Бог существует где-то далеко, он отделен и от среды, и от человека муладхары, и реализует свой закон лишь там, где в данный момент находится, и лучше его, Бога, без надобности лишний раз не звать. Рамакришна приводит такую притчу:

Однажды умирающая лягушка сказала Раме: «Когда меня ловит змея, я прошу у Тебя защиты, но сейчас я умираю, пронзенная Твоей стрелой, и потому молчу».

Таким образом, на уровне муладхары никакой справедливости нет, а есть лишь принципиально непостижимая Божья воля, или как говорят индусы, лила — игра Абсолюта, случайная и неотвратимая — но пока Бог отвернул свой гневный лик от человека, можно делать все, что угодно.

На низком уровне человек муладхары считает, что кармы вообще нет, что он живет «здесь и сейчас», и включен в эту свою деятельность тотально, целиком, безраздельно. Такова же и религиозность человека муладхары. Она либо полностью отсутствует (то есть он сам себе является всемогущим Богом), либо является как рабское, тотальное поклонение могущественному Богу, полностью иррациональному и отключающему разум, и требующему полного и беспрекословного подчинения. Типичный для уровня человека муладхары образ — это «человек — раб Божий», а идеал религиозности — слепое и полное подчинение Божьей воле, какой бы она ни была, и в каком бы виде ни являлась.

Время. Человек муладхары локализован во времени и пространстве. Другими словами, он находится «здесь и сейчас», все остальное время и все остальное пространство находятся от него чрезвычайно далеко. Практически можно считать, что их не существует или, по крайней мере, он от них не зависит. Отсюда вытекает его чрезвычайная прагматичность: для него актуально то, что происходит в данный момент времени, и в том месте, где он находится, а все остальное ему представляется весьма туманной абстракцией. На психологическом языке это означает, что он не зависим от прошлого и от будущего, в частности, он не зависит от наработок своих предшествующих жизней, как положительных, так и отрицательных. Когда-то наработанная отрицательная карма, абстрактно говоря, существует, но в какой момент она проявится и проявится ли вообще, неизвестно, и поэтому в каждый момент времени можно жить так, как будто ее нет. То же относится и к положительной карме: какие-то добрые дела, совершенные в прошлом, могут, возможно, оказать какое-то влияние на будущее, но скорее всего они никак не связаны с настоящим, по крайней мере, в настоящем они не чувствуются — за исключением отдельных моментов, когда, наоборот, человек муладхары ощущает свою полную рабскую зависимость от прошлого, положительного или отрицательного, и в таком случае он уже ничего сделать не может. В целом это чаще всего дает психологию фатализма, и изменить подобные установки посредством систематической методичной работы практически невозможно. Точно так же невозможно работать в настоящем ради будущего, ибо совершенно неизвестно, каким оно окажется, да и сами условия внешнего и внутреннего мира таковы, что систематически заниматься чем-то одним практически невозможно, так как все меняется с такой скоростью и происходит с такой интенсивностью, что максимальные усилия требуются просто для того, чтобы оказаться минимально адекватным в настоящий момент. Так турист, проходящий на байдарке через мощные пороги, не думает о том, какую он вечером будет варить кашу.

На низком уровне человек муладхары игнорирует прошлое и будущее; на высоком он понимает, что, несмотря на видимую несвязность временного потока, точное и адекватное поведение в настоящем невидимым для него образом обеспечивает и формирует его будущее, но как именно это происходит и на что будет похоже его будущее, ему все равно непонятно, и он догадывается об этом в лучшем случае в общем.

Однако иногда настоящее словно бы исчезает под мощным напором прошлого, и реальная жизнь становится не более, чем площадкой для неуклонного и неуправляемого повторения прошлых сюжетов. Субъективно человеком муладхары — это состояние переживается как тотальная порабощенность прошлым и совершенная неспособность выйти из-под его власти, он может только надеяться, что в какой-то момент власть чудом закончится и наступит новая качественно другая жизнь. Следует подчеркнуть, что это состояние совершенно не похоже на состояние ленивого мечтателя, праздно обращающегося своей мыслью к излюбленным местам своей прошлой жизни или планирующего в своих фантазиях те или иные аспекты будущей жизни: у человека муладхары власть прошлого, когда оно включается, или будущего, когда оно императивно требует внимания к себе, совершенно непререкаема и абсолютна. Власть будущего, когда оно врывается в его настоящее, чаще всего реализуется в виде некоторой нависающей угрозы, напряженного положения, которое неминуемо должно возникнуть и требует подготовки и, в то же время, не дает никакой возможности подготовиться к встрече с ним реально; однако оно сильно меняет положение точки сборки, то есть характер внимания человека, полностью настраивая его на будущий сюжет и подчиняя ему всю текущую жизнь. Это будущее не обязательно угрожающее (хотя нередко оказывается таковым), оно может быть очень большим, важным и напряженным, и потому человек не может от него отвлечься для того, чтобы заняться настоящим как таковым.

В любом случае человек муладхары полностью порабощен и поглощен каким-либо фрагментом прошлого, или настоящим, или каким-либо фрагментом будущего, и он не в силах управлять этими своими состояниями. Он может их проживать так или иначе, но он полностью на них сосредоточен, и в этот момент ему не до самоконтроля.

Логика. Основное качество логики человека муладхары заключается в том, что она всегда относительна; говоря более точно, она подчинена текущему моменту его жизни и то, что он утверждал и во что он верил вчера, может не иметь для него никакой силы сегодня. Для него типичны высказывания типа: «Я хозяин своего слова: вчера дал, сегодня взял обратно». Это не означает, однако, его ненадежности, просто реальность вокруг него меняется настолько быстро и настолько быстро меняются его качества, что сколько-нибудь постоянная логика просто не в состоянии следовать за этими изменениями, и ей приходится меняться самой: то, что было аргументом вчера, перестает быть аргументом сегодня; то, что вчера казалось легковесным, сегодня приобретает силу полноценного доказательства или замечательного аргумента. Но в глубине души он не очень высоко ценит логику, так как для него существует единственный аргумент: это иррациональный закон, ведущий его по жизни и проявляющийся любыми способами. То, что засвидетельствовано этим законом, истинно, а все остальное ложно или сомнительно.

Логика человека муладхары, как правило, черно-белая, то есть «да» или «нет», «возможно» или «невозможно», «доступно» или «недоступно»; при этом полутона или промежуточные варианты им, как правило, не только не используются, но и признаются принципиально невозможными. Понятие «затруднительно» для него не существует: или «возможно», и тогда очень легко, или «невозможно», и тогда не нужно даже пробовать.

Энергия. Для муладхары характерна дикая, неоформленная, необузданная энергия, порабощающая человека и берущая у него то, что ей надо, безжалостная и хаотичная. В то же время она представляет собой творческий поток в его наиболее чистом виде, и всякий человек, который хочет создать или изобрести что-то новое, так или иначе должен опуститься на уровень муладхары и столкнуться с этой ее вулканической силой, на время стать ее рабом, а потом в нужный момент выйти из этого состояния. Это может по разным причинам оказаться трудным; в частности, переживание муладхарной энергии может оказаться настолько привлекательным, что человек будет стремиться пережить ее снова и снова. Особенность этого переживания заключается в том, что оно с необходимостью тотально, то есть его очень трудно смоделировать и воспроизвести условно, так как переживание теряет при этом свой основной смысл: так переживание зрителя фильма-триллера отличается от переживаний героев этого фильма.

Энергия муладхары переживается как непосредственная, захватывающая, опасная, порабощающая, свежая и непредсказуемая. Переживания, которые она вызывает, для человека обязательно должны быть новыми, никогда раньше он ничего подобного не чувствовал и даже не знал, что такие ощущения существуют в природе. Энергия муладхары всегда по-новому поворачивает его к самому себе. Он говорит: «О-о! Оказывается я могу и это!» или: «Я даже не знал, что я способен на такие подвиги!» «Подвиг» — одно из ключевых слов для уровня муладхары, здесь это норма жизни.

Любимые роли и герои. На муладхаре, как правило, существует весьма ограниченный набор типичных для человека ролей. Обычно они берутся из сказок, мифов или художественной литературы, причем в плоть облекаются лишь наиболее примитивные психологические черты. Типичные роли: Невинная Жертва, Грозный Бог, Лапидарный Спаситель, Чудо-юдо, Злой Волшебник. Невинная Жертва обычно имеет некоторый объект, который выступает в роли злого рока. Это может быть враг, определенным образом обозначенный или же абстрактный, такой например, как постоянно плохо складывающиеся обстоятельства или злая судьба, но в любом случае Невинная Жертва страдает от абсолютно неотвратимого рока, пресекающего любые ее попытки нормальной жизни или конструктивной деятельности. Впрочем, до последней дело, как правило, не доходит, а речь идет о элементарном выживании и сохранении минимального социального статуса. Если вы попытаетесь поговорить с Невинной Жертвой и помочь ей найти выход из ее неодолимо мрачных и разрушительных обстоятельств, то через короткое время обнаружите, что сами оказались в роли ее злейшего врага, хотя, казалось бы, стоите на ее стороне. Невинная Жертва сокрушит ваши предложения с такой силой и злобностью, что вы и не поймете, чем вызвали такую ее реакцию. В действительности ее игра абсолютно тотальна, то есть если хотя бы в какой-то ситуации человек перестает быть Невинной Жертвой, то разрушается вся его игра целиком, поэтому он играет очень жестко и до конца, незаметно для себя выступая по отношению к окружающим в роли того самого грозного и злобного врага, жертвой которого он постоянно оказывается.

Грозный Бог — это ипостась роли Невинной Жертвы, которую иногда берет на себя человек муладхары, когда окружающие обстоятельства складываются для него благополучно, и он чувствует за собой моральное право наконец навести порядок в этом жестком и неуправляемом мире. Делает он это муладхарными методами, грозно карая или лапидарно милуя, то есть вручая тому или иному несчастному субъекту милостыню или иное вспомоществование, нимало не заботясь о том, как сложится судьба благотворимого существа далее.

В устойчивой роли Лапидарного Спасителя человек муладхары оказывается лишь при условии существенной проработки этого уровня. Это, например, врач скорой помощи, работник службы спасения на водах, пожарный или психотерапевт, занимающийся потенциальными самоубийцами. Интерес Лапидарного Спасителя заключается в том, чтобы спасти жизнь или вытащить другого человека из крайне неприятного положения; но сделав это, Лапидарный Спаситель моментально теряет к нему интерес и предоставляет ему далее жить собственной жизнью, полагаясь лишь на самого себя.

Черные учителя для человека муладхары это в первую очередь агрессивная среда, в которой он находится, и различные ее персонификации — как правило, это носители абстрактного зла, которое ничем не мотивировано. В сказках это Чудо-юдо, дракон, пожирающий принцессу, злой волшебник, который ведет интриги против добрых людей, и логика которого в конечном счете совершенно непонятна. Если этот черный учитель силен, от него можно пытаться убежать, а если удается накопить достаточную силу, его лучше всего просто убить, не разбираясь в логике его поступков и не пытаясь обратить его в свою веру. В крайнем случае можно его сковать, лишив свойственной ему силы и забрав ее себе.

Психология. Для человека муладхары характерно отсутствие полутонов. Собранность у него мгновенно сменяется растерянностью, жестокость, часто немотивированная, сменяется милосердием, также не имеющим разумных границ; типичная для него неуверенность в себе внезапно сменяется гипертрофированным самомнением. Человеку муладхары свойственен крайний эгоцентризм, закрывающий от него весь окружающий мир, за исключением той небольшой его части, в которой он в данный момент заинтересован. Этот эгоцентризм особенно ярко проявляется в ситуациях, когда человек своим поведением как бы перечеркивает свое будущее, например, портит отношения с важным для него лицом, словно забывая о том, что кроме настоящего с момента есть еще и какое-то его продолжение; однако если вспомнить о том, что настоящее для него продолжения не имеет, это становится более понятным. Ему свойственны непостоянство, стремление оборвать что-то, едва начатое, с целью начать что-то другое (возможно, весьма сомнительное) или вообще безо всякой цели.

Фазы творения и растворения для него как бы слиты воедино; фазы осуществления как последовательной реализации определенной программы для него как будто и не существует вовсе. Основные инстинкты, ведущие его по жизни, — это инстинкты жизни и смерти, или самоуничтожения: либо он съедает что-то, либо выступает в качестве объекта питания для другого существа, причем во втором случае он как бы сам подставляется под съедение.

Познакомившись и подружившись с человеком муладхары, человек другого эволюционного уровня иногда с изумлением наблюдает, как тот словно нарочно портит отношения, уничтожая связь(порой весьма сильную), которая между ними установилась, и понять его поведение можно лишь как (возможно, подсознательное, но весьма последовательное) уничтожение этой связи, как будто она человеку муладхары мешает. В известной степени так оно и есть, он подсознательно не хочет привязываться ни к чему: ни к плохому, ни к хорошему; якоря его стесняют.

Символически жизнь человека муладхары можно представить как прыжки по льдинам или болотным кочкам: слишком долго ни на одной из них не простоишь, и ничего с собой не унесешь. Непроработанные типы нередко характеризуются неугомонной жаждой деятельности, оканчивающейся поражением, и это не случайно: успех подразумевает необходимость закрепления достигнутого, в то время как поражение оставляет человека свободным для следующей деятельности. Для этого человека характерна непривязанность к плодам своей деятельности: если она приносит какой-то результат, который можно продать, или съесть, или использовать иным образом, он скорее всего этот результат проигнорирует или раздаст случайным знакомым, с которых ничего взамен не спросит. На низком уровне это означает крайнюю безответственность ко всему, что он делает, на высоком уровне это реализация идеала карма-йоги — труда без привязанности к его результатам.

Дойдя до творческого уровня, человек муладхары склонен разбрасывать свои идеи во все стороны, ничуть не заботясь об их дальнейшей судьбе; начав разрабатывать свою идею, он тут же ее бросает и принимается изобретать новую, поскольку прежняя ему уже надоела. Его принципиальная установка: я не отвечаю за реализацию своих идей, это — дело остального человечества. С одной стороны, ему действительно свойственны неожиданные решения, и вообще муладхара — самый творческий из всех уровней, но, с другой стороны, большая часть его идей, как и идей любого человека, ничего не стоит, и для того, чтобы выделить те его идеи, которые представляют некоторую ценность, и проявить эту ценность, нужен порой большой и последовательный труд, к которому он совершенно не склонен.

Человек муладхары ощущает колоссальную личную свободу и низкую ответственность за окружающую среду; эта низкая ответственность оборачивается невниманием и в конечном счет ненужностью или малой ценностью его идей для мира, в котором он живет — но это чаще всего его нисколько не волнует. Субъективно в окружающем мире он ощущает себя посторонним, чужим, иным, нередко неприкаянным и отчужденным, непонятным, гениальным, своеобразным, ни на кого не похожим, и очень любит в себе свои своеобразие, творческое начало, непредсказуемость, независимость, оригинальность и непонимание себя другими, и склонен всем этим гордиться.

Память. Что касается памяти, то кажется, что у человека муладхары ее просто нет. Встретившись с ним сегодня, вы можете обнаружить, что он полностью забыл, что он говорил, думал, чувствовал вчера; с другой стороны, он способен позвонить своему знакомому спустя десять или пятнадцать лет после последней встречи и как ни в чем ни бывало продолжить разговор, нисколько не заботясь о том, что его знакомый и его обстоятельства за эти годы могли сильно измениться. Кроме исключительных и в чем-то патологических для него состояний, когда он порабощен прошлым или будущим, он живет настоящим и способен упиваться им, игнорируя то, что было с ним вчера и что будет с ним завтра. Жить произвольным, то есть выбранным им самим, прошлым или будущим, имея возможность жить настоящим, для него нетипично и в целом скучно. Его жизнь настолько ярка и так поглощает его внимание, что о прошлом и будущем он обычно не думает и о них не беспокоится. Конечно, подсознательно они на него как-то влияют, но он этого влияния как бы не замечает.

Инстинкта самосохранения на поверхностный взгляд у него нет. С другой стороны, он выживает, и иногда живет довольно долго; таким образом, можно говорить о некотором специфическом инстинкте самосохранения, не очевидном ни для окружающих, ни для него самого. Часто он выражается в том, что когда опасность оказывается слишком близко, человек муладхары изменяет свою реальность, и для этого у него есть различные искусные методы, которыми он инстинктивно пользуется. Однако его способ перемены реальности — это всегда прыжок из одного пространства в другое. Так, например, если разговор с другим человеком заходит в достаточно неприятную и опасную для него область, он может моментально переменить тон и тему разговора, так что его собеседник на какое-то время забудет, о чем они говорили, и вернуться к прежней теме ему окажется очень нелегко.

Работа. Человек муладхары — это не обязательно каскадер или путешественник-первооткрыватель новых земель, хотя это, вероятно, является его мечтой. Его привлечет взаимодействие с людьми, когда каждый день появляются новые и новые; любая работа, в которой есть творческий элемент и не нужно застревать подолгу на одном и том же; деятельность, которая требует полной самоотдачи и постоянного риска. Он очень не любит работать «на дядю» и во все, что принимается делать, погружается целиком, даже если это впоследствии принесет ему большие страдания; впрочем, он погружается целиком и в свои страдания, и в болезни.

Ответственность. Способен ли он привязываться к чему-то? Во всяком случае, он этого никогда не покажет, и признаться в этом даже самому себе ему чрезвычайно трудно. Ему кажется, что все что угодно можно чем-то заменить; это может быть признаком отсутствия ответственности. Может ли человек муладхары быть ответственным? Вопрос острый, в том числе и для него самого; во всяком случае, принимая на себя ответственность, он никогда не признается, что это для него серьезно. Легче всего ему взять ее на себя как бы играя, как нечто несущественное. «О чем тут говорить?» — легко скажет он, принимая на себя обязательства, которые другого человека погрузят в мрачно-сосредоточенное уныние, заставят согнуть голову и плечи. Ему легче принять вариантную ответственность, то есть взять на себя обязательство сделать что-то, а если это что-то не получится, то сделать что-то другое. Если таких вариантов у него три-четыре, то психологическая нагрузка на него резко падает.

Для него морально тяжела не ответственность сама по себе, а предопределенность той ситуации, которую надо поддерживать для того, чтобы исполнить взятые на себя обязательства; если же у него будет несколько вариантов развития этой ситуации, и он не будет привязан к какому-то одному из них, ему будет гораздо легче: у него всегда должно быть ощущение свободы, свободы выбора хотя бы из двух, а лучше из трех-четырех вариантов.

Добродетели и пороки. К числу его добродетелей относится умение мгновенно собраться и выложиться до конца, но при этом не привязываться ни к чему, умение реализовать свободу выбора, умение быть творческим в ситуациях, когда никакому другому человеку не придет в голову, что есть еще какие-то дополнительные варианты выбора или способы рассмотрения затруднительной ситуации. К числу отрицательных его качеств следовало бы отнести коварство, непоследовательность, неуместную и несвоевременную инициативу, неумение довести до конца начатый план, сохраняя все условия, которые были оговорены. Творчество для него ключевое понятие; может быть, иногда он вместо него употребит какое-нибудь другое выражение, например, свобода поведения, а творчество он понимает как постоянное изобретение каких-либо качественно новых идей, переживание качественно новых для себя ощущений, преодоление непривычных трудностей, которые он, не скупясь, для себя создает и с непонятно откуда берущимся энтузиазмом преодолевает. Следует, однако, иметь в виду, что качественно новые идеи в жизни любого человека, в том числе в жизни человека муладхары, возникают достаточно редко, и даже если они качественно новы для него самого, это не значит, что они будут интересны другим. Тем не менее, рядом с ним нередко интереснее, чем с другими людьми: он развлекает хотя бы своими безобразиями или бесчинствами. Неожиданность, непредсказуемость, дерзость — вот характерные черты его поведения, рядом с которыми поведение людей других уровней кажется иногда скучноватым, по крайней мере, ему самому. Ему трудно идти ровно, он предпочтет скакать; если он идет в горы, он непременно пройдет по краю скалы, да еще и заглянет вниз, полезет под водопад и попытается провести ночь в самом зловещем ущелье из всех имеющихся в данном горном районе.

Свободу он понимает, в первую очередь, как личную свободу, то есть независимость от ограничений окружающей среды; впрочем, он и не очень озабочен теми ограничениями, которые она на него пытается наложить, но будь он чуть повнимательнее к среде, это был бы уже человек не муладхары, а какого-то иного уровня.

Его связи, в том числе и с другими людьми, не видны, их как бы и нет, они случайны, так же как случайны его связи с прошлым и будущим, с тонким и плотным планами. Лишь иногда они возникают и проявляются воочию, и тогда с ними уже ничего не сделаешь и на миг они кажутся необыкновенно сильными и даже вечными, так что им приходится подчиняться, и человек муладхары на секунду оказывается в рабстве у той или иной ситуации, у того или иного своего знакомого; однако эта «секунда», которая длится день или (в редких случаях) месяц, проходит, и связь обрывается (иногда как будто сознательным усилием самого человека, хотя чем именно она ему мешает, окружающим непонятно; ему же она мешает как таковая, поскольку ограничивает для него возможность перейти в иное состояние и в иную реальность). Это не означает, что он свободен, например, от травматических воспоминаний своего детства, приходящих к нему в форме невроза, но этот невротический симптом воспоминаний о тяжелых детских переживаниях, делающих мучительными те или иные ситуации в настоящем, приходит, когда захочет, и уходит так же, то есть помимо всякого контроля со стороны человека муладхары, причем приходит с необыкновенной яркостью и живостью, так что преодолеть его совершенно невозможно; связь с прошлым кажется совершенно непреодолимой до тех пор, пока она не разрывается полностью, после чего прошлое на время уходит в абсолютное небытие.

К слабым местам человека муладхары следует отнести, в первую очередь, неуверенность в себе при взаимодействии с окружающей средой, неуверенность очень глубокого психологического уровня, создающего в крайних случаях неврозы и фобии, в том числе иррациональные. Оборотной стороной этой неуверенности в себе является творческое начало, которое идет с ней бок о бок, и назначение которого — дать возможность индивидууму выжить или найти понимание совершенно иррациональной для него окружающей Среды, а также способов взаимодействия с ней. В некоторых отношениях положительной чертой или преимуществом человека муладхары является отсутствие памяти, страх смерти у него мгновенно сменяется первичной радостью выживания — может быть, самым ярким положительным переживанием, которое свойственно этому человеку. Это переживание стирает негативные воспоминания: «Жив состою», — думает он, и ликование переполняет всю его душу. К другим его негативным чертам следует отнести инфантилизм, детский эгоцентризм, как бы даже противоестественная сосредоточенность на себе, часто во вред своим собственным программам (которых у этого человека чаще всего нет, но окружающим это не всегда понятно).

Для него жизнь есть случайное неконтролируемое стечение обстоятельств, счастливое или несчастливое, но всегда неустойчивое. Подобный взгляд может дать человеку сильное творческое начало, но крайне неудобен во многих социальных программах, в которых требуется устойчивость и стабильность. Другой негативной чертой человека муладхары является представление о том, что любого человека или ситуацию можно отложить, отвлекшись от них и занявшись другим делом; при этом ему кажется, что в то время, когда он переходит в другую реальность, все остальные реальности как бы замораживаются и течение времени в них останавливается, что, конечно, не так: вернувшись обратно, он пытается продолжить свое участие в прежней ситуации как ни в чем ни бывало, то есть как будто он только секунду назад вышел, — что, конечно, не соответствует действительности, и в таких случаях он нередко попадает впросак, оказывается в глазах окружающих откровенным негодяем или дураком. Во многих случаях он склонен думать, что если от него ничего прямо не требуется, он ничего и не должен делать: «Что же вы мне прямо-то не сказали?» — восклицает он недоуменно, когда ворох претензий вываливается на него из окружающего пространства. «А почему мы должны были говорить тебе прямо? Почему ты сам не смотрел?»— хочется сказать его обиженным партнерам, но произнести вслух эти слова у них не получается.

К слабым местам человека муладхары следует отнести иррациональность и неуправляемость внешнего и внутреннего мира, подчиненность его воли любым прихотям. «Мне не понравилось, с каким лицом этот человек подходил ко мне знакомиться, поэтому я общаться с ним не буду», — хотя этот человек ему и важен, и нужен, и несмотря на то, что сам человек муладхары знает, что своему собственному первоначальному ощущению доверять нельзя — но тем не менее он ему следует. Помочь человеку муладхары можно, лишь устрашив его и постоянно поддерживая этот страх: «Если ты не приготовишь мне ужин, я с тобой разведусь», — как ни странно, на него (нее) подобная угроза может действовать в течение многих лет, то есть он (она) будет верить в ее реальность, хотя уже рождены и воспитаны дети, и угроза носит явно формальный и ритуальный характер, но, тем не менее, модальность найдена правильно, и способ управления оказывается эффективным.

К числу его преимуществ следует отнести постоянный поток новых переживаний, которые он извлекает изнутри, если они не приходят из внешнего мира. У него во внутренней реальности идет как бы постоянное подсвечивание и оркестровка тех цветов и мелодий, которые поставляет ему внешний мир. Эти яркие краски и сочные звуки делают его бытие чрезвычайно экзистенциальным и сущностным, и к этому добавляется также легкость безответственности: солдат отвечает только за самого себя.

Символически уровень муладхары можно представить как танец только что родившегося эго на тонком льду проявленного мира. Внутренний мир и «я» человека муладхары настолько ярки и очевидны, что у него возникает иллюзия, что он и его обстоятельства, внешние и внутренние, всем хорошо известны и все окружающие разделяют его чувства. Ему всегда кажется, что он прозрачен и очевиден и сводится в данный момент к своему сиюминутному состоянию, настолько ярко и остро оно переживается. Как сказал один пылкий юноша, объяснившись в любви к своей избраннице: «Если ты мне сейчас откажешь, я погибну от горя; если согласишься — умру от радости».

Отличительные черты его поведения: недисциплинированность, нарушение любых договоренностей (хотя бы в каких-то аспектах), стремление оказаться в центре водоворота сгущенной энергии, в критической точке, пережить там кризис и идти дальше. У него есть интуиция на открытие новых энергетических каналов, как светлых, так и темных, его влечет к белым и черным духовным учителям: первых он искушает или становится на некоторое время их рабом, вторых он также искушает и на некоторое время притворяется их послушным исполнителем — но обычно ненадолго; надолго ему трудно задержаться где угодно.

Общение. В принципе для человека муладхары общение — достаточно острая проблема. Для него характерны цельность и неадаптивность. «Я — такой, какой я есть, и вы должны меня принять или отвергнуть», — как бы говорит он своим поведением, и говорит с большим нажимом. При этом он в какой-то степени ломает окружающих людей, но чаще ломаются его отношения с ними, и тогда он бывает вынужден уйти. Как провозгласила свою жизненную позицию одна барышня: «Я всегда, придя в гости, где мне хорошо, сижу до конца, пока меня не выгонят, потому что знаю: во второй раз меня уже не позовут».

Проблема этого человека заключается в том, что меняться по частям, в чем-то, постепенно строить отношения для него чрезвычайно сложно. Он считает, что изменяться по частям он не умеет и не может, и поэтому искусство общения и приспособления людей друг к другу осваивается им с чрезвычайным трудом. У него нет привычки к пристальному вниманию к окружающей среде, кроме тех случаев, когда она откровенно ему угрожает, а друзья, как правило, не прибегают к прямым угрозам, рассчитывая на то, что будут восприняты их тонкие косвенные намеки. Человек муладхары как бы говорит: «Меняться я не умею, не хочу и не буду. Изменение для меня равно смерти». Но если вы хотите построить с ним отношения, вы должны потребовать от него этой смерти и убедиться, что она пойдет ему только на пользу. Общаться с ним интересно, но неудобно: его надо держать на некотором расстоянии или приспосабливаться к нему такому, какой он есть, а для этого его нужно любить. Если же у вас этой любви нет или не хватает, вы можете потребовать, чтобы он изменился сам, и удивитесь, насколько легко это ему удается, если, конечно, он поставит это своей целью.

К числу его добродетелей относится умение не терять надежды до конца, выкладывать все свои силы и уповать на внезапное неожиданное спасение или победу в трудных обстоятельствах, когда в нее уже совершенно не верится, и это качество привлекает к нему людей. Однако любая критика человеком муладхары всегда воспринимается тотально, он не видит подтекстов, частей, подробностей. Если он слышит какую-то частную или аспектную критику, он воспринимает ее как глобальную: «Значит, ты меня не уважаешь. Значит, ты меня не ценишь. Значит, ты мне не друг!» Он ждет тотальной поддержки, а все остальное, хотя бы минимальное несогласие, воспринимается им как обвинительный приговор и жернов на шею. Никакой конструктивной критики в его понимании не существует, вопрос всегда стоит тотально: есть у меня, моей идеи, моего проекта, будущее или нет? Если есть, то какие могут быть возражения и оговорки?!

В общении он либо подчиняется, либо подчиняет, и если вы попадаете ему в рабство, оно может оказаться весьма неудобным и жестким — впрочем, оно вряд ли продлится долго: либо вы ему надоедите, либо убежите прочь. Если вы хотите иметь с ним длительные отношения, научитесь выдерживать дистанцию. Она во многих случаях оказывается спасительной для отношений, хотя и делает их более скучными.

Его речь, как правило, достаточно кратка и выразительна и тяготеет к афористичности или, по крайнем мере, к эллипсису, то есть он пользуется незаконченными конструкциями, предлагая продолжить и развить его мысли и впечатления вам самим. Кроме того, он пользуется выразительными жестами, но главное при его взаимодействии с другими людьми — это взгляд: необыкновенный, пронзающий, проникающий в глубину, многозначительный, бросающий в дрожь и плохо переносимый людьми с тонкой нервной организацией. Что же означает этот взгляд, чаще всего вам приходится только догадываться, причем ваши догадки могут быть весьма далеки от того, что имеет в виду сам человек. В конечном счете, он никогда не может себя точно определить и охарактеризовать; он непостижим.

Обучение. С точки зрения человека муладхары, лишние знания мешают; его крайняя позиция выглядит следующим образом: «Если ты не познал Бога, зачем тебе все остальное знание?» С одной стороны, трудно с этим не согласиться, но, с другой стороны, в этом есть какая-то несомненная лживость, поскольку людей, которые познали Бога, очень мало, а всем остальным тоже жить как-то нужно. Однако рассуждение такой длины не помещается в голове человека муладхары. Реально, познав что-то, он моментально это забывает, освобождая место для чего-то нового, и это есть, в принципе, идеал обучения. Однако само по себе обучение как процесс для человека муладхары чрезвычайно мучительно, нежелательно и даже невозможно в виду отсутствия у него памяти и дискретности восприятия пространства и времени. «Зачем мне нужно учиться, если я, во-первых, ничего не усвою, поскольку для глубокого усвоения нужны последовательные усилия, на которые я не способен, а, во-вторых, мне это никогда не понадобится, потому что я не знаю, что со мной будет даже завтра?» Тем не менее, каким-то непостижимым образом чему-то он учится, по большей части вспоминая то, что знал и умел раньше: в нужный момент эти знания и умения всплывают у него в голове, так что возникает ощущение, что он что-то знает и что-то умеет; самому ему так никогда не кажется. У человека муладхары всегда есть ощущение спонтанного чуда: ему кажется, например, что почему-то в его голове возникла спасительная мысль или его руки сами собой произвели должное движение, которое спасло его от гибели, например, при вытаскивании удачного билета на экзамене и случайного озарения, которое, как оказалось, устраивает экзаменатора.

Вообще, он мыслит обучение как первобытный обряд инициации: он умирает и затем возрождается с уже готовым знанием или умением. Поэтому наилучший способ изучения иностранных языков для него — это погружение в реальность, где все говорят на незнакомом для него языке и создают для него острую, почти с риском для выживания ситуацию, где он непостижимым для себя образом, сам не замечая того, начинает на этом языке объясняться, а затем и говорить свободно.

Эмоциональная жизнь. Человеку муладхары свойственны фундаментальные эмоции, которые он переживает чрезвычайно ярко. Это эмоции, связанные со страхом, чувством свободы, своей собственной цельности, гордостью, мужеством, трусостью, гневом, яростью, отчаянием, злостью и переполнением первобытной силой, которая его куда-либо ведет и полностью себе подчиняет. Его эмоции носят черно-белый характер: это или радость, или горе, или страх, или тотальная уверенность в себе, или любовь, или ненависть — полутона ему непонятны и не нужны.

Представления о психике. В подсознание человек муладхары не верит или оно представляется ему единым иррациональным и непостижимым океаном. В то же время ему свойственна некая примитивная цельность самоощущения, то есть он никогда не признает у себя существования нескольких субличностей, которые имеют относительно автономное существование; он скажет: «Я — это я, все мои проявления — это есть я; вчера я был такой, а сегодня другой, но я при этом остаюсь единым». Чаще всего он идентифицирует себя со своим нынешним состоянием, воспринимая вчерашнее и позавчерашнее как невероятные отклонения от его истинного актуального сиюминутного я: «Вчера я был злой и ругался на тебя, но это был не я, вчера со мной что-то случилось; настоящий я теперь и я тебя люблю и я тебе всегда буду служить». И нужно быть таким же человеком муладхары, чтобы искренне верить этим словам.

Личность для человека муладхары есть нечто нерасчленимое: «Я — это я». Если с ним работает психолог, преодолеть это убеждение ему будет чрезвычайно сложно, гораздо проще работать с человеком муладхары, апеллируя к его актуальному состоянию «я» и актуальным проблемам. Все разговоры о его прошлом и влиянии его прошлого на настоящее являются для него не более, чем абстрактными идеями, не имеющими никакого отношения к его актуальному бытию. Он «здесь и сейчас», а все остальное — это не то, чтобы несущественные, а прямо-таки несуществующие подробности его бытия.

Тело и пластика. По телу человека муладхары видно, что оно хорошо приспособлено к жизни на земле: он хорошо на ней стоит. При этом его движения могут быть резкими и скованными, он вынослив, что называется, жилист, в чем-то совершенен, в остальном довольно неуклюж. Иногда можно сказать, что у него медвежья грация. В глаза нередко бросаются его суставы; если он заболевает, то его проблемы также нередко начинаются с них. Если по конституции он полноват, эта полнота воспринимается как совершенно естественная, но чаще он тощ и костляв.

Уровни проработки

На варварском уровне человек муладхары дик, необуздан, непредсказуем, с ним совершенно невозможно о чем бы то ни было договориться, предварительно его не устрашив. Получив власть, он становится кровавым тираном, жестоким деспотом. На низших уровнях власти это асоциальные личности, уголовные элементы, профессиональные возмутители спокойствия. Это люди, в которых клокочет дикая неукрощенная энергия, находящая свое яркое выражение в народных смутах, временах революций и истребительных войн.

На любительском уровне человек муладхары может быть просто любителем неожиданностей, неловких для себя и для других положений, радостных сюрпризов; он может обладать оригинальным умом и нестандартным видением ситуаций. Его влекут дальние странствия и острые ситуации, но он не выходит при этом из разумных рамок, когда подвергается серьезной опасности его собственная и чужая жизнь. Естественно, что уровень остроты жизни и яркости впечатлений у него несколько ниже, чем на варварском уровне, но зато он в некоторых случаях может найти остроумное решение проблемы, не доступное другим и в то же время не выходящее за рамки гуманного отношения к людям и окружающей среде. Его критика не только остроумна, но и во многих случаях содержит в себе конструктивные элементы (в то время как на варварском уровне отношение к окружающей среде человека муладхары исключительно деструктивно, а его критика похожа на работу колуна).

Человек муладхары на профессиональном уровне — это уже творческая личность в лучшем смысле этого слова. Это человек, который ищет новые пути там, где все остальные двигаются протоптанными старыми, и чей оригинальный творческий дар таков, что он может открыть новые горизонты не только самому человеку, но и многим другим людям, которые пойдут по его стопам. Они, однако, вряд ли окажутся на муладхарном уровне, и их восприятие его идей и его творчества будет качественно отличаться от тех переживаний, которые приходили к нему, когда он пролагал свои маршруты.

Глава 2
Свадхистхана

Под голубыми небесами

Великолепными коврами,

Блестя на солнце, снег лежит;

Прозрачный лес один чернеет,

И ель сквозь иней зеленеет,

И речка подо льдом блестит.

А. Пушкин

Объект свадхистханы. Если на муладхаре объект предъявлен лишь как таковой, то есть своим именем и не более того, то на свадхистхане он представлен в окружающей среде полным набором своих качеств. Он существует как бы вместе с ними, и они создают ему, с точки зрения окружающего мира, определенную глубину, а точнее говоря, двуслойность: первый слой, внутренний, — это он сам как таковой, а второй, наружный, — это его разнообразные качества, которые в совокупности представляют собой полную систему, то есть добавить к ней новое качество уже нельзя, а можно лишь уточнять или как-то модифицировать уже имеющиеся. Эта система качеств дает объекту определенную защищенность и устойчивость его положения в среде: он может сказать: «Я такой-то, такой-то и такой-то». Эти же качества представляют собой каналы связи объекта со средой, поскольку среда также обладает аналогичными качествами. Таким образом, если муладхарный объект в принципе чужд среде, то свадхистханный объединен с нею своими качествами, или атрибутами. Типичная свадхистханная профессия — это крестьянин, который живет в своем доме, отгороженном от окружающего пространства заборчиком. У него есть поля, на которых он выращивает различные культуры, у него есть семья, о которой он заботится, и различные виды деятельности, в совокупности представляющие полную систему, то есть обеспечивающие и поддерживающие его жизнь во всех ее аспектах. Таким образом, если муладхару символизирует воин на поле боя или одинокий путешественник в неведомых и опасных краях, то символом свадхистханы является крестьянин или фермер на удаленном от цивилизации хуторе.

На свадхистхане качества объекта еще не конкретизированы, они существуют как бы сами по себе, но не опредмечены в каких-либо частях или элементах данного объекта. С другой стороны, они неуничтожаемы, они только могут быть несколько лучше или хуже, и могут меняться их оттенки. Таким образом, погибнуть или исчезнуть объект свадхистханы не может в принципе (для этого он сначала должен лишиться своих качеств, то есть перейти на муладхару), и пока он находится на свадхистхане, его положение совершенно устойчиво. Он может получить удар, но этот удар никогда не окажется для него смертельным; он может пошатнуться, но обязательно удержит равновесие. Основная его функция — это процветание, или жизнь как таковая; он может жить несколько хуже или несколько лучше, по-разному обмениваться энергией и информацией с окружающей средой, но полный набор своих атрибутов он сохраняет всегда. Если символом муладхары у животного могут служить кожа, когти и зубы, то символом свадхистханы является шерсть и особенно подшерсток, который характеризует качество шерсти: он может быть густым или тощим, но присутствует обязательно. Шерсть — это мягкая преграда, существующая между животным и окружающим миром, функция которой, с одной стороны, локализация объекта, с другой стороны — его защита от жестких воздействий окружающего мира, и, наконец, это защита, окружающего мира от самого объекта. Те же функции исполняют берлога, одежда и стены дома.

Среда для свадхистханного объекта выглядит совершенно иначе, чем для муладхарного. Здесь нет противопоставления и чужеродности, среда в принципе благожелательна, она обеспечивает существование объекта и поддерживает его атрибуты. В некоторых случаях она пользуется ими, но обычно с лихвой отдает обратно. У объекта нет ахиллесовой пяты, то есть он прикрыт своими атрибутами со всех сторон, подобно тому, как медведь покрыт со всех сторон шерстью. Если пафос муладхарного объекта — это выживание в борьбе со средой, то на свадхистхане ситуация качественно меняется, здесь пафос — это жизнь, развитие и модификация объекта, находящегося в балансе с окружающей средой и естественно поддерживаемого ею. Иногда среда может и несколько потрепать объект, так что его атрибуты отчасти похудеют, полиняют и выцветут; например, у дома может потечь крыша, на полях может отчасти засохнуть урожай, но до полного лишения атрибутов дело никогда не доходит, и максимум, что может произойти плохого, — это смена одного из атрибутов на какой-нибудь другой, но также образующий вместе с остальными полную систему, надежно защищающую объект как таковой.

Типичный пример свадхистханного объекта — это благополучная семья; ее проблемы — это правильное распределение усилий, внимания, финансов. У нее есть все необходимые атрибуты, которые могут быть более или менее пышно или бедно представленными, но проблемы выживания как такового у нее нет, а ее место занимает проблема установления того или иного типа баланса внутри семьи, а также формирование ее взаимоотношений с окружающей средой.

В принципе, отношения с окружающей средой у свадхистханного объекта положительные: там, где у муладхары враги, у свадхистханы — партнеры, например, торговые, однако отношения с ними строятся не по количественному принципу, а по качественному: я тебе дам чего-то одного, а ты мне — чего-то другого, — но точного расчета не производится, для свадхистханы характерна скорее оценка на глазок.

Этика поведения свадхистханного объекта в среде является уже, по крайней мере, понятием, которое имеет для самого объекта какой-то смысл. Для муладхарного объекта само понятие этики абсолютно абстрактно, он не понимает среды, и его этика есть этика выживания. Напротив того, свадхистханный объект склонен в определенной степени заботиться об окружающей среде: атрибуты, которыми она его снабжает, обмениваются на атрибуты, которыми он снабжает ее; таким образом, у него со средой есть некоторая общность, и он способен уловить жизнь среды по тому, какие качества она ему предъявляет. Качественный экологический баланс это первое, с чем сталкивается человек, переходящий от муладхары к свадхистхане, и взгляд муладхарного типа, то есть полное равнодушие к среде, здесь совершенно невозможен и даже, можно сказать, неприличен. Свадхистханный объект не так обособлен, он, благодаря своим атрибутам, занимает в среде определенное положение и является ее некоторой частью, он у нее не случаен, и, соответственно, она не случайна для него, однако предсказать ее поведение он сможет лишь качественно, так же, впрочем, как и свое собственное.

Человек свадхистханы

Религиозность. Как и сам человек свадхистханы, его Бог атрибутивен, то есть обладает определенными качествами или свойствами, или же это может быть целая система богов, каждый из которых отвечает за определенную часть (аспект) жизни человека свадхистханы. В принципе его Бог благожелателен, однако с Ним надо строить отношения. Для этого Его надо всячески умилостивливать, кормить, хвалить, можно ему что-то обещать (откладывая на практике обещания на неопределенный срок), приписывать Ему все свои успехи, и тогда Он будет стараться помогать человеку еще больше. Но в случае, когда отношения с Богом становятся напряженными, тоже ничего страшного не происходит. Например, если у меня испортятся отношения с богом богатства, и он меня разорит, то на некоторое время я получу вместо атрибута «богач» атрибут «нищий», и ничего, проживу некоторое время, а потом у меня отношения с этим богом наладятся, и я снова разбогатею: или мне найдут богатую невесту, или богатые родственники заплатят мои долги, и все вернется на круги своя.

Таким образом, отношение человека свадхистханы к Богу носит качественный характер: Бог может быть или милостив или, наоборот, грозен, но в любом случае Он влияет лишь на его, человека, атрибуты, а не на основы его бытия и не на его индивидуальность. Если дела в каком-нибудь аспекте складываются плохо и аспект худеет, значит, надо помолиться соответствующему богу, и Он скорее всего поможет, а если Он уже основательно прогневался, нужно подождать некоторое время, пока Он не сменит Свой гнев на милость. Ничего страшного, в любом случае, не произойдет. Религиозность человека свадхистханы носит, таким образом, мягкий характер и, как правило, он веротерпим, то есть он разрешает другим людям иметь своих богов и свои верования, понимая, что каждому атрибуту сопутствует некоторая высшая сущность, которая этот атрибут поддерживает, и это находится в природе вещей. С другой стороны, он категорически не верит, что к Богу можно обращаться по конкретным поводам, ему кажется, что Бог следит за миром и за ним лично в общем, качественно, а не конкретным, предметным образом. Например, вознося молитвы Маммоне (богу богатства), человек свадхистханы не станет указывать источник, по которому должно прийти это богатство, а оставит инициативу и свободу действий своему небесному покровителю.

Вера человека свадхистханы также носит мягкий характер, она может быть не слишком конкретна, то есть не склонна опираться на конкретные чудеса, но зато ее трудно поколебать. Она, можно сказать, диффузна и в некоторых случаях пропитывает его жизнь целиком, становясь мягким, согревающим ее фоном. Если вы попытаетесь уточнить характер его веры, а также то, на чем она зиждется, то, скорее всего, вам так ничего и не удастся понять; более того, своими вопросами вы ввергнете человека свадхистханы в недоумение, так как ему будет непонятно, чего, собственно, вы от него хотите, ведь для него его вера абсолютно естественна, и ему непонятно, как можно ее не иметь. Кто же поддерживает так устойчиво и постоянно его жизнь во всех ее атрибутах, как не Многоликий Бог или целая компания разных богов, которые неуклонно благодетельствуют его со всех необходимых сторон? Таким образом, Бог человека свадхистханы вездесущ, но как бы близорук, и видит все происходящее смутно, качественно, в виде основных тенденций, не обращая внимание на конкретные детали, которые и в самом деле не слишком существенны.

Законы кармы человек свадхистханы видит как качественные тенденции, которые определяют его жизнь в существенных для него аспектах в целом, но не слишком конкретно. Если он верит в перевоплощения в индуистском смысле этого слова, он вполне может допустить, что чересчур жадный человек, не воздержанный в еде, в следующем воплощении может стать свиньей, но он не станет думать, что карма предопределяет также конкретную породу этой свиньи и время и место ее рождения.

Таковы же его представления о воздаянии: он считает, что за определенные качества, проявленные в течение достаточно длительного времени, от судьбы приходит вознаграждение соответствующего качества, но нельзя сказать заранее, в какой именно форме оно придет. Например, если вы ведете себя по отношению к своим близким благородным и доброжелательным образом, то судьба будет регулярно посылать вам удачу и будет снисходительна по отношению к вашим мелким слабостям, но как именно это будет происходить, заранее сказать нельзя.

Модальности времени. В отличие от человека муладхары, для которого время локализовано «здесь и сейчас», для человека свадхистханы существует масса градаций времени, в том числе для него актуальны недалекое прошлое и недалекое будущее, хотя чем дальше они находятся, тем больше теряется их значимость. Таким образом, человек свадхистханы помнит, что было вчера и позавчера, и имеет в виду события, которые должны произойти завтра и послезавтра, но за давностью лет грехи отпускаются и, точно также, слишком далекое будущее принимать во внимание он не станет.

На тех же представлениях держится этика отношений человека свадхистханы с окружающей средой. Он считает, что карма определяет качественным образом его баланс с внешним миром, и если он приспосабливается и каким-то образом учитывает ее качественные требования, то и она будет обеспечивать ему на качественном уровне нормальные условия существования, поддерживая его атрибуты. Вообще, для человека свадхистханы прошлое не исчезает, оно значимо; из его памяти пропадают конкретные события, но остаются качественные оценки: «далекое, но прекрасное прошлое», «значимое прошлое», «важный период моей жизни» — эти характеристики могут относиться к весьма удаленным периодам, которые, тем не менее, значимы и для настоящего.

Точно так же и будущее рассматривается им преимущественно не с точки зрения событий, которые в нем произойдут, а с точки зрения качественной окраски определенных периодов, которые человек предполагает проживать: если он собирается летом на дачу, он думает, будет ли там жить хорошо и сытно, будет ли в его ощущениях свежесть и новизна или, наоборот, скука, холод, дороговизна, — конечно, точно предсказать трудно, но какими-то качествами будущее, безусловно, обладать будет, и мысль человека свадхистханы направлена на то, какими будут эти качества, и в гораздо меньшей степени его волнуют конкретные события и обстоятельства.

Важно понимать, что для человека свадхистханы время обладает определенной инертностью. «Почему в одну и ту же реку нельзя войти дважды? — скажет человек свадхистханы. — За короткое время и река, и я изменимся мало. Переживание, которое я испытал вчера, вполне может, в приблизительной форме, повториться сегодня, во всяком случае, качественная разница между ними будет невелика, и это главное».

В отличие от человека муладхары, для которого прошлого не существует и, поссорившись пять минут назад, он способен мириться и влюбляться как ни в чем не бывало, человек свадхистханы обладает определенной инерцией, и за фактом ссоры для него всегда скрывается качество охлаждения отношений, которое обладает определенной длительностью и окрашивает отношения холодностью на несколько дней вперед. Для оценки времени человек свадхистханы редко удовлетворится однозначной характеристикой «плохой-хороший», ему свойственна полимодальность, то есть он найдет либо оттенки хорошего, например «сытное», «теплое», «уютное», либо комбинации качеств, которые будут включать в себя как положительные, так и отрицательные: «Какое было время?» — «Голодное, интересное, опасное, очаровывающее, завлекающее» или: «Каким вы предполагаете ваше путешествие?» — «Безопасным, теплым, сытным, мокрым, песенным, плавным, беззаботным».

Для того, чтобы понять отношения человека с временем, нужно вспомнить его представления о Боге: странным образом те и другие тесно взаимосвязаны. У человека свадхистханы Бог видит все, но Он как бы близорук; Он вездесущ, но видит все происходящее как бы несколько размытым образом, так что конкретные подробности Ему не видны, а воспринимает лишь качества. При всем при том, Бог человека свадхистханы, как правило, положителен, это, например, бог плодородия, который заботится о его, человека, процветании, преуспеянии и развитии всех его аспектов при должном их балансе (это означает, что качества развиваются не в ущерб друг другу, а помогая одно другому).

Похожим образом человек свадхистханы относится ко времени: для него нет той жесткой его структурированности, которая появляется на манипуре, и он не склонен предавать слишком большое значение датам, годам, часам и минутам. Если настоящее время для него окрашено положительно, он склонен в нем расслабиться и замедлить его течение для того, чтобы оно длилось подольше; даже если его ждут какие-то сравнительно неотложные дела, он может их спокойно отложить, полагая, что ничто никуда не денется: если сейчас все хорошо, то завтра не может быть все чересчур плохо — и в его реальности это так и есть. Он совершенно спокойно дает обещания, полагая, что если он выполнит из них хотя бы половину, то это совсем даже и неплохо, а если большую часть, так и вовсе отлично. Если то, что он сделал, получилось у него не в срок, а несколько позже, он сочтет это совершенно нормальным и даже не станет извиняться. Его собственная реальность и реальность окружающей среды таковы, что особой точности они ему не обеспечивают, и ему кажется даже странным, когда ему предъявляют претензии в неточности, поскольку они идут явно из другого пространства и для него самого совершенно непостижимы. Если он приглашает к себе гостей на шесть часов вечера, они спокойно могут прийти в семь, а могут и в восемь, и он нисколько не обидится. Но и сам он ведет себя точно так же, может и вовсе не прийти на какое-то мероприятие, куда, как он чувствует, ему приходить необязательно, даже если он обещал, что он там будет. Если он сможет (ему будет удобно), он позвонит по телефону и скажет, что не придет, но и не позвонив, он не станет на эту тему переживать.

С другой стороны, систематически напрягать своих знакомых и деловых партнеров своими опозданиями он также не станет, вовремя ощутив, что отношения несколько напряглись, и если он почувствует, что действительно в чем-то виноват, то постарается искупить свою вину — часто не словами, а какими-то услугами, дарами, приношениями.

Логика. Для человека свадхистханы не характерна логика типа «да — нет», он скорее скажет «желательно — не желательно», «труднодостижимо — легкодостижимо». У него будет искушение ходить вокруг да около, не сказав ничего конкретного и чередуя самые различные качественные оценки в ситуации, когда надо принять совершенно определенное решение или сделать определенную оценку — для него это, однако, чрезвычайно сложно. Для непроработанной формы свадхистханы характерно, например, такое высказывание: «Само по себе это обстоятельство не означает ничего определенно хорошего, а также определенно плохого, но, принимая во внимание характер происходящих событий, можно встать и на качественно иную точку зрения».

На высоком уровне свадхистхана дает возможность вывода очень точных и тонких качественных оценок, которые будут гораздо более содержательны, чем конкретные цифры или определенные факты, однако оценить эту тонкость человеку муладхары будет довольно сложно, для него суждения человека свадхистханы чаще всего расплывчаты и не вполне понятны, то есть нуждаются в дальнейшей расшифровке. Фраза Евгения Онегина, обращенная к Татьяне:

«Я вас люблю любовью брата

И, может быть, еще нежней», —

для человека свадхистханы более чем понятна, в то время как для человека муладхары она звучит скорее загадкой, требующей расшифровки или уточнения.

Психология. Для человека свадхистханы характерна определенная защищенность, в первую очередь, полнотой списка атрибутов, которые представляют собой как бы защитный слой его личности, поэтому одной из черт его характера является самодовольство, но не то самодовольство искусственного компенсаторного порядка, которое иногда можно заметить у человека муладхары, а глубинная и не склонная излишне себя афишировать самодостаточность человека, чей набор атрибутов, как он искреннее считает, полон, и которым, в конечном счете, ничего не угрожает. Его атрибуты могут определенным образом модифицироваться, увеличиваться, уменьшаться, изменять свой характер, становится тоньше или плотнее, чище или грязнее, он может из богатства попасть в бедность; при этом если он богат, он может часами рассуждать о своем богатстве, но если он становится бедным, он точно так же будет часами рассуждать о своей бедности, и видно, что атрибут (богатство) всего лишь изменил свой оттенок, но остался при нем, психологически защищая его так же, как защищал раньше. Точно так же красивая женщина в молодости может часами рассуждать о достоинствах своей внешности в кругу подруг или поклонников, а состарившись, горевать о своем увядании с тем же упоением, с каким она в юности гордилась своей красотой.

В ситуации, которую человек муладхары стремится оборвать, сломав ее или уйдя из нее вовсе, поскольку она его не устраивает, человек свадхистханы постарается сохранить баланс, используя те аспекты ситуации, которыми он управляет, доходя в этом иногда до совершенства. Человек свадхистханы может быть крупным мастером различных игр, смысл которых заключается не в коренном изменении, а в качественной коррекции имеющейся ситуации, в частности, изменения расстановки сил и взаимоотношений участников.

Однако, сохраняя тотальную привязанность к имеющимся у него атрибутам, человек свадхистханы может быть удивительно равнодушен к конкретным обстоятельствам и подробностям своей жизни. Для него важен уровень представленности у него того или иного качества, а предметы, события и обстоятельства, которые порождают и поддерживают этот уровень, сами по себе имеют для него низкую ценность; чаще всего он не обращает на них сколько-нибудь существенного внимания. В гармоничном варианте это дружелюбный человек, широко смотрящий на вещи, уютный, разносторонний, непоследовательный, иногда разбросанный, внешне противоречивый. Противоречия на словах, которые представляют собой качественные оценки, дается ему удивительно легко, потому что он понимает, что в действительности различные качества не могут противоречить друг другу, а каким-то образом прекрасно уживаются, даже если внешне они выглядят несовместимыми; по крайней мере, ему в его жизни совместить их отлично удается.

В чьих-то более трезвых глазах этот человек может показаться аморфным и беспредметным; для него самого это совершенно не так: он считает, что он видит в мире главное и это главное переживает, а думать обо всем остальном, второстепенном, в общем-то не обязательно. Чего он не переносит — так это попыток начисто лишить его каких-либо атрибутов, не заменив их другими. Например, если он считает себя великим знатоком в чем-то, и вы уличите его в невежестве по какому-то конкретному поводу, это для него не аргумент. «Зато, — мысленно или вслух возразит он, — я знаю все остальное в этой области, или, по крайней мере, очень многое». Если же вы докажете ему, что все его знания в данной области ничего не стоят, — ну что ж, ему придется срочно придумать другую область, в которой его познания достойны высокой похвалы; если же такой области не найдется, он на некоторое время обеспокоится, пока не найдет определенного качества, приобретенного во время детского воспитания, а именно — склонности вытеснять все приобретенные сведения в подсознание, где они, однако, надежно хранятся и откуда в случае необходимости — действительной необходимости — успешно достаются обратно. Уверившись в таком особом качестве своей памяти, он совершенно успокоится, и во всех случаях, когда не будет чего-то знать, уверит себя и вас, что в данный момент эти знания ему просто не нужны, и именно поэтому не достаются из универсального и безграничного банка его памяти.

Психика человека свадхистханы чем-то напоминает телосложение героев мультипликационных фильмов, которые, сохраняя общую цветовую гамму, могут менять свои формы произвольным образом, вытягивая конечности в длину, всячески изгибаясь, даже завязываясь узлом, становясь плоскими под асфальтовым катком и мгновенно восстанавливая свою первоначальную форму, как только внешние обстоятельства делаются благоприятными.

Мироощущение и самоощущение человека свадхистханы косвенное; он воспринимает себя не как целое и не как совокупность конкретных проявлений, но через качества, в которых он ощущает себя и которое предъявляет среде, и воспринимает мир через те качества, которые мир, как ему кажется, проявляет по отношению к нему. Этот взгляд во многих случаях ведет к большим искажениям, потому что эти качества в большинстве случаев приписываются миру самим человеком; и точно так же его оценка собственных качеств в очень малой степени опирается на его конкретные проявления.

Например, человек свадхистханы может считать себя в принципе очень добрым, но при этом говорить много злых слов и совершать много плохих по отношению к окружающим людям поступков, но это ни в коей мере не изменит его мнения о самом себе. Или он может быть весьма религиозным и считать себя источником любви к миру, в то время как в его реальных поступках и взглядах никакой любви совершенно не заметно, а если указать ему на это, он скажет: «Ну и что, тем не менее любовь свойственна мне как качество», — и убедить его в обратном будет чрезвычайно сложно.

Тип свадхистханы отличается чрезвычайно сильным чувством эго и очень большой его устойчивостью. Этого человека нельзя отрицать целиком, сказать, например: «Ты никуда не годишься». Услышав эту фразу, которая при определенных обстоятельствах явится роковым ударом для человека муладхары, человек свадхистханы просто-напросто попросит вас уточнить, что вы, собственно, имеете в виду, о каких его качествах вы говорите, и если вы начнете разбирать его качества одно за другим, он аккуратно положит вас на лопатки: если вы с успехом начнете критиковать какое-то одно его качество, он изменит его модификацию или предложит вам перейти на какое-нибудь другое. Но даже такой простой маневр с его стороны, как добавление к списку своих качеств отрицания своего прежнего качества, также может вас опрокинуть: «Вы сказали, что он не слишком-то умен, пусть так, пусть он дурак, но он замечательный дурак, он такой дурак, что сколько ему ни объясняй то, чего он не хочет понять, он все равно этого не поймет». Что тут можно возразить? Он предъявил вам качество, которое, при всей внешней отрицательности, имеет массу достоинств, и вам трудно против этого возразить. Ведь действительно, глупость можно воспринять как маскировку очень важного положительного качества, а именно умения не воспринимать ненужную для человека информацию и вы, утверждая его глупость, утвердили его тем самым в обладании столь важным умением (один-ноль, и не в вашу пользу).

Из трех фаз времени (творения, осуществления и растворения), человек свадхистханы всерьез воспринимает только вторую, то есть осуществление. Набор качеств, которыми он наделяет мир и себя, существовал всегда и будет существовать всегда, они неуничтожимы, они будут только каким-то образом модифицироваться или изменяться, поэтому идея тотального уничтожения, как и рождения ниоткуда, ему несвойственна или, точнее сказать, он ее воспринимает локально, в отношении каких-либо аспектов или деталей, но не по отношению к его глобальной картине мира. Зато в том, что касается второй фазы, осуществления, он может быть большим экспертом, находя качественные тонкости и полутона и умея превращать одни из них в другие с виртуозностью, не доступной другим людям. У него хорошая память на модальности, интонации, общий характер обстоятельств и гораздо худшая — на конкретные обстоятельства и факты. Вспоминая о встрече с каким-то человеком, человек свадхистханы может сказать: «Он мне не понравился, он был какой-то унылый», — но чем именно не понравился, в чем выражалось это уныние и о чем шел разговор — все эти подробности покрыты для человека свадхистханы глухим туманом, он и не старался их запомнить, считая их не особенно важными. Тем не менее, удивительным образом, его памяти вполне хватает для его целей, и он умеет нагрузить конкретные, важные для него детали и подробности таким количеством качественных ассоциаций, что они становятся уникальными и легко запоминаются через свои качественные атрибуты.

Инстинкт самосохранения у человека свадхистханы, если смотреть глазами муладхары, очень силен, так как он проявляется в ситуации, где человек муладхары еще и не подумал бы о том, что ему угрожает какая-либо опасность. Человек свадхистханы заботится о своих атрибутах, он чувствует, что в них его сила и его непотопляемость, он никогда не допустит сокращения их количества и, взаимодействуя с окружающей средой, в конфликтных ситуациях предъявит ей не самого себя целиком, а один из этих атрибутов: в крайнем случае, этот атрибут несколько пострадает, но после этого его можно будет отремонтировать, изменить, подкрасить — и он снова засияет в своей может быть, не первозданной, но несомненной красе.

В качестве примера можно привести распространенную во времена социализма манеру давать колхозам имена великих деятелей революции. Для самого колхоза, безусловно, безопаснее быть колхозом имени Ленина, чем просто колхозом, потому что может ли колхоз имени Ленина обанкротиться? Ясно, что это совершенно невозможно, пока тверда Советская власть, и если распускать такой колхоз, то сначала нужно ликвидировать его титул, и лишь после этого его самого.

Энергия свадхистханы чаще всего мягкая, обволакивающая, подталкивающая, но никогда не режущая, не отрубающая, не разрезающая (последние характеристики скорее относятся к муладхаре). Свадхистхана растапливает или замораживает, напирает на одни качества в ущерб другим, давит авторитетом, но редко загоняет в угол. В конечном счете, ее цель — изменение расстановки акцентов, а не перемещение в какое-нибудь другое пространство, прекращение существования или кардинальная переделка. Таким образом, сила свадхистханы ни в коем случае не революционна; если говорить о каких-либо изменениях, которые производит эта сила, то это изменения чаще всего в балансе качеств, то есть изменения, заключающиеся в развитии одних качеств в ущерб другим. Там, где муладхара режет и разрывает, свадхистхана давит или меняет свою позицию. У человека муладхары изменение позиции практически невозможно: где он стоит, там и стоит, и изменение этого положения, равно как и изменение взглядов на мир, синонимично для него его тотальному изменению или смерти. Для человека свадхистханы это совершенно не так, он может стоять, в соответствии с числом своих атрибутов, на различных точках зрения, и если в данной ситуации ему не хватает энергии на один из его атрибутов, он может совершенно спокойно оперировать другим, оставаясь внутренне на той же самой позиции, на которой был ранее. Он всегда, если ему не удается уговорить вас путем прямого давления, попытаться вас обтечь, то есть взглянуть с другой стороны и расположить свои аргументы под совершенно иным углом зрения, разумеется, из числа имеющихся у него в распоряжении. Однако число аспектов рассмотрения, равное числу его атрибутов, у человека свадхистханы ограничено, и в этом его слабость перед человеком манипуры, который может комбинировать имеющиеся у него в наличии кирпичики, выстраивая ментальное здание произвольной формы. Человеку свадхистханы этого не дано, но тем не менее его подвижность чрезвычайно велика в сравнении с подвижностью человека муладхары. Разговаривая с другим человеком, человек свадхистханы может обнаружить у него слабое место из числа доступных для его рассмотрения качеств и нажать на это слабое место — действие, на которое человек муладхары совершенно не способен. Кроме того, человеку свадхистханы может быть свойственна настойчивость, и не только в проработке тех или иных своих качеств, но и в деятельности по их определенному балансированию. В отличие от человека манипуры, у человека свадхистханы нет представления об иерархии качеств: все его качества и качества, которые он наблюдает в окружающей среде (а это один и тот же набор), представляются ему в определенном смысле равнозначными. У него нет и не может быть четких приоритетов, в принципе ему нужны все его атрибуты, поскольку они образуют полную для него систему, то есть они прикрывают его со всех сторон, и если одно из качеств делается наиболее слабым, то оно компенсируется развитием других, либо человек свадхистханы старается вернуть себе ослабевшее качество, может быть, в несколько ином его варианте.

Очень хорошо разница между муладхарой и свадхистханой видна в отношении к диетам. Человек муладхары совершенно спокойно садится голодать, или на некоторое время подвергает себя сухой голодовке, то есть не только ничего не ест, но и не пьет. Человек свадхистханы, усаживаясь на (как он считает), строгую диету, тем не менее позаботится о том, чтобы она была полноценной с его точки зрения: то есть он каким-то образом сформулирует набор необходимых для себя качеств или атрибутов пищи, которую он должен усвоить и которая необходима его организму, и будет бдительно следить за тем, чтобы все эти атрибуты поставлялись в его организм в необходимом количестве. Раньше говорили о белках, жирах и углеводах, потом акцент переместился на витамины, но в любом случае монодиета для человека свадхистханы вещь совершенно неприемлемая, потому что она отрезает от него существенный набор качеств. Его сердцу милее использование пищевых добавок, нежели пищевых ограничителей.

Любимые роли, герои и сюжеты. У человека свадхистханы есть несколько любимых сюжетов. Первый из них — это сюжет накопления определенных качеств из окружающей среды, причем это не создание новых качеств, а именно разработка и развитие уже имеющихся и их совершенствование. В качестве хобби это может быть коллекционирование чего бы то ни было: марок, монет, наклеек на спичечные коробки, игрушечных автомобилей, детских железных дорог, анекдотов, денежных купюр с круглыми номерами. При этом развитие соответствующего качества, например, владения той или иной коллекцией, человек свадхистханы понимает именно как увеличение ее размеров, а идеи структуризации и какого-либо ее оформления приходят на следующих уровнях, соответственно манипуры и вишудхи.

Одна из любимых тем человека свадхистханы — это тема покорения природы, но не в фазе первичного освоения, когда она еще дика, непонятна и угрожает жизни первопроходца (это тема муладхары), а когда окружающая среда уже первично исследована и понятно, каким образом с ней следует выстраивать отношения, используя ее для своих нужд.

Как говорилось выше, для человека свадхистханы из трех фаз времени наиболее понятна и любима фаза осуществления, и вполне вероятно, что одним из любимых его героев будет Робинзон Крузо, но не в той части романа, где он спасается после кораблекрушения на необитаемом острове, а там, где он успешно осваивает его природу, обзаводится стадами коз, виноградниками, полями и все в большей и большей степени использует дары и возможности окружающей природы в своих личных целях.

В социальной среде, считает человек свадхистханы, нужно не столько воевать, сколько договариваться; всегда, имея многое, можно поделиться — с тем, чтобы получить от других то, чего самому не хватает. Его философия заключается в том, что жизнь — это игра не с нулевой, а с положительной суммой; другими словами, он считает, что удачным образом договорившись с окружающей средой, он может жить с пользой для себя и без ущерба для нее.

Вторая любимая тема человека свадхистханы — это определенная дипломатия, то есть поиск такой расстановки акцентов на имеющихся у него качествах, которая устроила бы его и должным образом развернула бы по отношению к нему окружающую среду, например, социальную и животную. Сама идея скотоводства заключается в том, что человек старательно ухаживает за животными, предоставляя им защиту от хищников, питание и ветеринарный уход, а животное за это расплачивается своим молоком и шерстью, или, в более жестком варианте, собственным мясом.

В отношениях с людьми человек свадхистханы не любит угроз жизни и существованию, он старается вести свои дела на принципах добровольного или почти добровольного соглашения. На высоком уровне это, например, мастер маркетинга, умеющий распределить и разрекламировать качество продукции своей фирмы так, что она получает широкое распространение, потеснив на рынке конкурентный товар, но не вытеснив его совершенно. Человеку свадхистханы гораздо удобнее жить в доброжелательной окружающей среде, чем полностью над ней владычествовать. Для него характерна такая история.

Прогрессивно мыслящего фермера одной из европейских стран спросили, почему он не использует современную технологию выращивания посевов. Он сказал: «Я понимаю, что она принесет мне существенную прибыль, но при этом у меня испортятся отношения с моими соседями, использующими менее прогрессивную, но отработанную их предками технологию. И я предпочитаю пользоваться традиционными методами, поскольку добрые отношения с соседями для меня дороже, чем полученный таким образом доход».

Типичный отрицательный герой человека свадхистханы — это мот, разматывающий родительское наследство; его положительный герой — это добродетельный юноша, с детства воспитывающий в себе усердие и впитывающий уроки и добродетели своих предков и расширяющий родительский капитал и владения.

Человек свадхистханы не особенно любит афоризмы и короткие рассказы, его любимый жанр — это роман, в котором все основные темы вводятся постепенно и разрабатываются долго и с большим вкусом; он может годами с удовольствием смотреть телесериал с хорошо уже знакомыми действующими лицами, выстроенными отношениями и медленно развивающимся сюжетом, каждый поворот которого развивается и обсуждается всеми действующими лицами много серий подряд. Он вообще любит смотреть на так называемую красивую жизнь, и не потому, что ему конкретно так уж нужны услуги, предоставляемые богатым людям, их большие красивые дома с первоклассной аппаратурой и соответствующей бытовой техникой, путешествия на самолетах и жизнь в пятизвездочных отелях — а потому, что ему приятно смотреть на хорошо разработанную атрибутику, окружающую их жизнь и, по его ощущениям, именно разработанность (богатство) этих атрибутов и делает жизнь полноценной и осмысленной.

Память человека свадхистханы устроена своеобразно: в ней сохраняются скорее эмоционально окрашенные качества происшедшего, чем сами события. Его зависимость от памяти меньшая, чем у человека муладхары, то есть он способен присовокупить к отрицательным воспоминаниям определенные положительные так, что сформируется сбалансированная картина воспоминания, которая не будет мучить его так, как способна мучить человека муладхары его память. С другой стороны, муладхарная память в некоторых отношениях гораздо более острая; в случае свадхистханы она со временем стирается, делается обезличенной, менее дифференцированной.

Если у человека свадхистханы возникает невроз, то это происходит, как правило, вследствие переживания длинной цепочки эмоционально окрашенных событий, в которых ему трудно выделить ключевой момент; он не станет любимым пациентом психоаналитика: с ним трудно работать вследствие абстрактности его проблем: к ним трудно найти ключ в виде определенного события, вспомнив и заново пережив которое, человек ощутит катарсис и возродится. К нему нужен другой подход, связанный с переосмыслением и трансформацией психологической реальности качественного уровня, что требует от психолога существенно более высокого уровня абстракции и проработки символического подхода, о котором еще пойдет речь при обсуждении человека аджны.

В работе человек свадхистханы любит, чтобы у него были заранее оговоренные и поставленные условия, чтобы он был введен в определенные рамки, а работа на муладхаре кажется ему слишком неопределенной, рискованной и безответственной; сам он на таких условиях работать бы не стал. Ему нужна определенная свобода, то есть он не любит мелочной опеки, но качественно задание должно быть определено достаточно четко, и правила взаимодействия с окружающим миром ему должны быть ясны.

Для человека свадхистханы важна качественная оценка его труда, как внутренняя, так и внешняя; балльная оценка мало что ему скажет. Принципиально новых идей от него ожидать сложно; он склонен развивать уже имеющиеся идеи вширь и иногда вглубь, но не генерировать качественно новые; поэтому для него важно, чтобы исходные качества и предпосылки, над которыми он работает, были определены для него заранее. Если они для ему подходят, если они находят резонанс и понимание в его внутреннем мире, в тех качествах, которые он способен воспринять, — тогда он может преуспеть; если же те качества, которые от него требуются, в его внутреннем мире отсутствуют, то он никогда в этом себе не признается, поскольку, с его точки зрения, набор имеющихся у него качеств полон; скорее он найдет необходимым внешним качествам плохо им соответствующие внутренние эквиваленты, в результате чего его работа окажется весьма неэффективной, но найти причины этого ему будет чрезвычайно сложно.

Например, секретарше, которой начальник дает задание быть с посетителями доброй и у которой во внутреннем мире соответствующее качество отсутствует, придется перевести его на собственный язык. Она может сделать это по-разному. Она может:

а) стать красивой, то есть положить на лицо вдвое больше косметики, чем обычно;

б) с удвоенным усердием готовить чай; или

в) старательно поддерживать с посетителями беседы на интересующие их темы.

Объяснить ей, что доброта во взгляде — это не первое, и не второе, и не третье, будет чрезвычайно сложно: она и так делает все, что может, и чего еще можете вы от нее хотеть?!

Ответственность человек свадхистханы понимает в общем, на качественном уровне. Этим он отличается от человека муладхары, для которого понятие ответственности, как правило, заменяется понятием счастливой случайности. Если последний — честный человек, он скажет: «Я ничего не обещаю, я постараюсь». Человек свадхистханы, напротив, может обещать, и даже с большим основанием, и он действительно выполнит то, что он обещал, но не конкретно, а в общих чертах, и не нужно порицать его за то, что он не сделал чего-то конкретного.

Например, муж, отправляясь на работу, просит свою свадхистханную жену к вечеру привести квартиру в порядок, поскольку он вечером заглянет с ответственными деловыми гостями. Он просит, чтобы в доме было особенно чисто, чтобы все вещи стояли на своих местах и был сервирован ужин. Хороший муж, зная характер своей жены, не станет конкретизировать, какие именно блюда она должна приготовить и каким именно образом должны быть расставлены цветы в вазе, сколько денег должно быть потрачено на сладкое и сколько на фрукты; если же он предложит жене подобные инструкции, то вряд ли они, при всем ее желании, будут в точности соблюдены.

Точность, необходимая секретарше, которой нужно в строго определенный день отправить письмо или сделать телефонный звонок, передав совершенно определенную информацию, дается человеку свадхистханы с огромным трудом. Для того, чтобы совершить точный поступок, ему нужно отождествить его с определенным качеством, что психологически ему чрезвычайно сложно, и чересчур ответственные должности, которые требуют большой точности в делах и поступках, ему лучше не занимать.

С другой стороны, он может быть очень творческим человеком в профессиях, где требуется разработка вариаций на данные темы; здесь ему может не быть равных. Точно следить за температурным режимом выпекаемого торта — не его стихия; но вот украшать его разнообразными розочками и причудливыми кремовыми бордюрами с помощью кулинарного шприца — здесь он может проявить себя истинным художником.

Хозяйка, живущая на свадхистхане, не склонна пользоваться точными рецептами и никогда не станет запоминать, как именно она готовит свои блюда, и каждый раз они будут получаться у нее немного по-другому, но, при должном навыке, всегда окажутся вкусными.

Свобода. Один из девизов свадхистханы — это разнообразие, но разнообразие не центральных идей, а способов их воплощения; здесь же человек свадхистханы усматривает свою свободу. В отсутствие фундаментальных ограничений и своей системы атрибутов он чувствует себя неустойчиво, так или иначе сооружая вокруг себя здание из этих атрибутов. Но когда это здание выстроено, он ощущает необыкновенную свободу и способен их развивать и балансировать — порой самым неожиданным и причудливым образом. Например, в социальном плане у человека свадхистханы обычно есть несколько основных направлений его интересов и деятельности, и в пределах каждого такого направления у него будет множество знакомых, которые будут его любить, и с большим удовольствием будут встречаться друг с другом у него в гостях или на работе.

Общение. Человек свадхистханы плохо переносит ревность, пытающуюся ограничить сферы его интересов и круг его общения. Впрочем, попытки сузить круг его общения, каким-то образом отделить его от социальной среды или навести в ней искусственную регуляцию, как правило, заканчиваются провалом: он может не особенно возражать против стеснения его в чем-то одном, но зато быстро расширится в чем-то другом, и уследить за этими его компенсациями практически невозможно. С другой стороны, своих знакомых и сам процесс общения человек свадхистханы воспринимает на качественном уровне, не слишком конкретно и подробно, то есть не так, как это кажется ревнующим его особам манипурного уровня. Например, положительно относящихся к нему людей человек свадхистханы воспринимает как носителей достаточно абстрактных качеств: дружелюбия, любви, красоты, расположения, — идущих к нему из социальной среды, и часто не задумывается о конкретных индивидуальных особенностях носителей этих качеств, что для последних бывает иногда несколько обидно. Со стороны это может выглядеть некоторой неразборчивостью, и действительно, для людей свадхистханы низшего и среднего уровня развития это так и есть. Какая разница, считает этот человек, кто на рынке вам продает клубнику: важно, чтобы она была сочная и сладкая.

Невнимание к подробностям может показаться со стороны щедростью; иногда человек свадхистханы обладает этим качеством, но чаще он, игнорируя подробности, весьма внимателен к качествам, стоящими за этими подробностями, и если его расходы идут в ущерб качествам, которые он для себя бережет, то он быстро их приостанавливает.

К слабым местам человека свадхистханы можно отнести его предметную непроявленность и чересчур большую зависимость от среды: он не считает, что ее можно как-то преобразовывать, а также не думает, что можно структурно преобразовать самого себя: он может лишь модифицировать доступные для него аспекты его жизни и самосознания, и так же он относится к среде. Однако такого рода установка может оказаться совершенно фатальной, если среда в целом для него неблагоприятна: тогда он погибает просто от неумения к ней достаточно глубоко адаптироваться или серьезно изменить ее самое. Если человека муладхары можно счесть чересчур активным, чересчур резко рвущим отношения со средой, то человек свадхистханы в этом отношении противоположен, то есть его слабости — это чрезмерная пассивность и склонность уступать там, где уступать не следует, например, перед лицом откровенного хищника человек свадхистханы может оказаться беззащитным. Последнее особенно относится к хищникам внутреннего мира, паразитирующим на тех его качествах, которые он не считает нужным или забывает должным образом очищать. Так в богатой благополучной семье иногда рождается сын, который не только в нее не вписывается, но и откровенно разрушает семейный уклад, и семья ничего не может этому противопоставить.

Таким образом, человек свадхистханы при внешней гибкости и способности менять позицию, оказывается негибким в чем-то большем, и когда требуется структурная перестройка, он оказывается к ней совершенно неспособным, и даже не понимает, что от него требуется. Он способен понять, что он должен определенным образом развить какие-то свои качества или черты характера, но ему очень трудно понять, что он может и должен начать думать, чувствовать и вести себя качественно по-другому. Он как бы вязнет в своих атрибутах, и когда они становятся для него неприемлемыми, отказаться от них все равно не в состоянии, и в этом заключена одна из его главных проблем.

Особенно ярко она проявляется в мышлении. Для свадхистханы типичен очень своеобразный тип мышления, когда у человека есть несколько точек зрения, каждая их которых достаточно разработана, и которые, как он считает, в совокупности исчерпывают все возможные точки зрения на мир (как для него самого, так и для других). Переубедить такого человека и уговорить его встать на точку зрения, отличную от всех тех, которыми он располагает, практически невозможно; максимум, на что он способен, — это встать на ту из своих точек зрения, которая наиболее близка к предлагаемой ему — однако расстояние может быть все же очень велико, и его восприятие окажется совершенно неадекватным.

В общении человек свадхистханы может быть дружелюбным, но склонным воспринимать людей, сильно на него непохожих, с большими искажениями — впрочем, это не сразу бросается в глаза. Во всяком случае, он считает, что мир достаточно широк, чтобы вместить любые человеческие проявления, и относится к ним априорно снисходительно — этим он отличается от человека муладхары, который считает, что мир по большей части к нему враждебен и в основном его (человека) не принимает.

Речь человека свадхистханы достаточно обтекаема, в трудных случаях он переходит на абстрактно-качественный уровень, говоря, например: «Если ты меня не понимаешь, пойми меня хотя бы в общем». Ведь вы поймете его в общем?

Точно так же достаточно терпимо и его отношение к критике. Он готов признать частные недостатком в своих занятиях, поскольку у него этих занятий много, и его общее самомнение не пострадает от того, что вы слегка пощиплете его стада или посевы. Он даже склонен воспринимать некоторые виды критики положительно и конструктивно на них реагировать, в отличие от человека муладхары, для которого любая критика абсолютно деструктивна, поскольку подвергает сомнению его в целом. Если же вы попытаетесь отрицать человека свадхистханы целиком, он скорее всего вас просто не воспримет или попросит уточнить, что вы имеете в виду, или же перестанет воспринимать вас как часть окружающей его среды, так что вы вовсе перестанете для него существовать.

Обучение. Человеку свадхистханы легко учиться, расширяя свое сознание в том, что ему уже принципиально известно, но ему с трудом даются качественно новые понятия, приемы и навыки. Здесь он на некоторое время теряется и кажется совершенно необучаемым; однако когда новые навыки хотя бы с грехом пополам освоены, дальнейшее обучение может пойти неожиданно быстро и охватить широкие области и сферы. Так свадхистханный ребенок, с трудом осваивающий буквы и сложение слогов в слова, затем неожиданно быстро начинает читать детские книжки и журналы — но лишь по интересующим его темам; приучить его читать книги, касающиеся незнакомых для него сторон жизни, очень сложно — он попросту не поймет, что там написано, или образы, складывающиеся в его сознании при чтении этой книги, окажутся совершенно фантастическими и не имеющими никакого отношения к ее содержанию. Последний тип чтения, кстати говоря, типичен и для неразвитых взрослых уровня свадхистханы: читая книгу, они ценят не ту конкретную информацию, которая в ней заложена, а те эмоциональные и другие впечатления, которые возникают у них под влиянием прочитанного; но поскольку их не волнует ни суть, ни детали, то качества и впечатления, возникающие у них во внутреннем мире, могут сильно отличаться от тех, что имел в виду писатель; самих читателей, впрочем, это нисколько не тревожит.

В обучении человек свадхистханы ценит возможность глубже постичь окружающую его среду и научиться более интенсивно обмениваться с ней качествами, которые ему доступны; в гораздо меньшей степени любит он приобретать знания о новых качествах, как среды, так и своих собственных, воспринимая их с огромным трудом, — но когда они восприняты, он быстро учится искать в них обертона и оттенки, которые могут быть недоступны даже его учителям.

Представления о психике. Человек свадхистханы понимает, что он может быть разным, но он будет говорить скорее о гранях своей личности, нежели об отдельных субличностях, которые составляют отдельные и изолированные части его психики. При этом грани своей личности — он может представлять их как отдельные черты характера — представляют для него естественную и неотъемлемую оболочку определенного центра, который стоит как бы за ними. Эти грани личности он склонен мыслить как определенные умонастроения, или эмоциональные состояния, или настройки, которыми он в определенной степени владеет и которые могут быть адекватно использованы в определенных ситуациях, а в других ситуациях, будучи включены не вовремя, могут причинить хозяину и окружающим некоторые неудобства — впрочем, все это не составляет для него большой проблемы.

Подсознание человек свадхистханы представляет себе существующим на качественном уровне, то есть не имеющим отчетливой структуры, но определенным образом настраивающим его сознание; эти настройки в какой-то мере им управляемы, а в какой-то мере живут собственной жизнью, и это также его не смущает. Существенной границы или качественной разницы между внешним и внутренним миром этот человек чаще всего не проводит: внешний мир окрашен для него теми же качествами, что и внутренний, и внутренние качества питаются внешними впечатлениями.

Тело и пластика. В противоположность человеку муладхары, человек свадхистханы склонен к полноте, но последняя для него, как правило, не болезненна и органически ему присуща. Это подчеркивается и его пластикой, которая у него есть, то есть он в движениях довольно пластичен. Если он не слишком хорошо растянут, то, поставив это своей целью, легко сделается гибким. Он легко учится танцевать, немного неуклюже, но похоже подражая всем движениям изучаемого танца, а особенно плавным; резкие движения и подскоки получаются у него хуже — не хватает точности и отточенности. Нередко свойственная ему пластика напоминает движения енота, барсука или медведя.

Худоба крайне ему не идет; обычно на его теле ощущается как бы эфирный подшерсток, от которого делается уютно. Люди, которых он любит, всегда не прочь посидеть рядом с ним или обнять его, а еще лучше быть им обнятыми — при этом их обволакивает мягкое тепло-душноватое сладковато-липкое облако, окружающее его постоянно. Чем-то неуловимым он напоминает благополучного годовалого ребенка.

Уровни проработки

На варварском уровне человек свадхистханы жадина и эгоист. Он тащит к себе в дом все, что попадется ему под руку, мало беспокоясь о том, насколько это ему нужно и что он будет с этим делать. Главное для него это иметь. При этом стены, отделяющие его владения от окружающего мира, могут быть дырявыми, и сколько-нибудь предприимчивый обитатель внешнего мира легко может проникнуть через одну из этих дыр и утащить все, что ему нужно, но это мало беспокоит свадхистханного варвара.

Количество атрибутов, которыми он обладает и которые он себе мыслит, обычно очень невелико, и они достаточно примитивны, но, тем не менее, ему удается обходиться ими во всех случаях жизни. Как правило, эти атрибуты носят полярный характер: мое — чужое, вкусное — невкусное, полезное — вредное, желаемое — нежелательное, и, описав объект с помощью того или иного атрибута, этот человек моментально принимает решение: тащить его к себе (интериоризировать) или, наоборот, от него избавляться (проецировать).

Общаться с ним можно, лишь войдя в его систему категорий и получив положительную характеристику по хотя бы одной из них; тогда он, возможно, согласится некоторое время терпеть вас около себя. И совсем уже высшим комплиментом с его стороны будет способность поделиться с вами чем-то, что он считает своей ценностью. Может быть, вас это и не обрадует, но вы должны воспринять это как комплимент высшей степени.

К окружающей среде такой человек относится исключительно потребительски и хищнически-грабительски, и очень удивляется и обижается, когда неожиданно оказывается, что она больше не в состоянии давать ему те качества, которыми он за ее счет испокон веков успешно пользовался. С другой стороны, когда окружающая среда определенным образом его грабит и лишает важных для него качеств, он не обижается, относя это на счет злой судьбы, но никогда не на свой собственный; в этом отношении он совершенный фаталист. Например, направляясь в лес, он может быть застигнуты дождем, может подстрелить или не подстрелить оленя, и в этом его судьба; но если он занимается хищническим ловом рыбы, то ее исчезновение есть не результат его хищничества, а злой рок — а впрочем, может быть, не такой уж и злой, а просто указание судьбы на то, что ему нужно сменить место рыбалки. Идея того, что можно изменить свое поведение, этому человеку в голову не приходит.

На любительском уровне проработки свадхистханы человек более сознательно относится к обмену ресурсами с окружающей средой и отделяет себя от нее, выстраивая дом, качеством которого он в некоторой степени обеспокоен. Здесь уже будет хороший забор вокруг участка, и крыша протекать не будет. Что же касается внутренней отделки, она будет производиться сообразно вкусам обитателя, но он будет придавать ей существенное значение — но, как обычно, обращая внимание не на подробности, а на общее впечатление.

Мелочи и частности учитываются этим человеком в той степени, в которой они способствуют созданию необходимых ему качеств или искоренению аспектов, которые его не устраивают.

На этом уровне взаимодействие с окружающей средой идет уже с оглядкой на ее ограничения, возможности и запросы, то есть равновесие с окружающей средой является уже одной из целей этого человека, но она представляется ему настолько большой и мало влияемой с его стороны, что он сколько-нибудь серьезного внимания ей не уделяет. Но, конечно, он не станет мусорить в ближайшей окрестности своего дома, постарается не устроить лесного пожара и, может быть, даже высадит несколько деревьев, но глубоко вникать в экологические проблемы не станет; кроме всего прочего, это, как ему кажется, совершенно для него непосильно.

Для любительского уровня характерно гораздо большее количеств качеств и атрибутов, которыми человек себя окружает, которые он учитывает в своей деятельности, и большая глубина их проработки, то есть его палитра уже не черно-белая, в ней встречаются и другие цвета, и даже их оттенки; впрочем, их еще не слишком много.

И, наконец, человек свадхистханы профессионального уровня — это тонкий дипломат или, пользуясь другой метафорой, это художник-акварелист, работающий тончайшими переливами красок, с помощью которых он может выразить любое свое ощущение и настроение. На этом уровне человек поглядывает и на частности и на детали и держит во внимании целое, но основное его внимание по-прежнему уделяется качествам которыми он работает и которые в его руках становятся тонкими и мощными инструментами. Типичный пример — это дипломатические переговоры на высоком уровне, когда вопрос государственных отношений обсуждается в общем и целом, но тем не менее, достигается такой уровень взаимопонимания, что становятся возможными не только перемирия, но и дружественные глубокие связи между государствами, а когда позже происходят переговоры на предметном уровне о конкретном сотрудничестве или взаимной торговле, они имеют под собой полноценную базу, опираясь на которую развиваются уже чисто предметные отношения: и торговые и культурные и общесоциальные программы.

Глава 3
Манипура

Славная бекеша у Ивана Ивановича! отличнейшая!

А какие смушки! Фу ты пропасть, какие смушки!

Сизые с морозом!

Н. Гоголь

Автор напоминает читателю, что рассматриваемые в этой книге категории — архетипы и модальности — исключительно субъективны, то есть описывают субъективное восприятие данным человеком того или иного объекта или ситуации. Например, говоря, что данный объект находится на определенном эволюционном уровне — муладхары, или свадхистханы, или манипуры — автор имеет в виду, что человек видит этот объект таким (в такой модальности), а не то, что этот объект «объективно» находится на соответствующем уровне: другой человек, или тот же человек, но при иных обстоятельствах может увидеть этот объект как находящийся на совершенно другом уровне, и тогда он будет воспринят им в совершенно ином освещении. Именно попытке разобраться в особенностях этого «освещения» объекта модальностями человеческого восприятия и посвящена эта книга.

Говоря другими словами, принадлежность объекта определенному эволюционному уровню означает соответствующую расстановку акцентов в восприятии человеком этого объекта (в частности, самого себя). Если акценты восприятия себя и мира у данного человека постоянны, то мы говорим, что он находится на определенном эволюционном уровне. Это, однако, ни в коей мере не означает, что, например, человек манипуры в этическом или моральном смысле выше, чем человек свадхистханы, а последний выше человека муладхары: в действительности в жизни каждого человека случаются моменты активизации каждого из семи эволюционных архетипов (уровней), и то, какие из них активизируются чаще, как правило, свидетельствует о природной предрасположенности человека, а не о добром или злом его умысле и намерении. С другой стороны, каждой ситуации присущи определенные вибрации, и рассмотрение ее под несвойственным ей углом зрения ведет к ее сильному искажению, а если человек на этом регулярно настаивает, то и на искажении его собственной судьбы. Поэтому умение распознать вибрации, уровни, архетипы, управляющие данной ситуацией, хотя и относится к числу эзотерических, то есть не поддающихся слишком конкретному и определенному определению, годному для использования компьютером, тем не менее в жизни человека играет большую роль — гораздо большую, чем это может показаться поверхностному наблюдателю. В частности, умение глубоко понимать другого человека в значительной степени связано с умением видеть, в каких модальностях или под какими архетипами он в данный момент существует, и какие архетипы ведут его по жизни в целом. Попытке описания некоторых видов такого рода ведения и посвящена эта книга.

Объект манипуры. Манипурный объект явлен на предметном уровне и находится в окружающей среде, которая представлена для него также на предметном уровне. Это означает, что если на свадхистхане предмет был явлен окружающей среде (и самому себе) на качественном уровне, то есть лишь набором своих качеств, то на манипуре объект представлен уже совершенно конкретно: элементами, из которых он состоит, и связями, которые организуют эти элементы в единое целое. Автор напоминает, что каждый эволюционный уровень косвенно включает в себя все предыдущие, так что объект на манипуре безусловно является цельным законченным объектом, поскольку в нем, пусть неявно, присутствует муладхарный уровень, и обладает набором качеств, поскольку в нем неявно представлен свадхистханный уровень — но эти качества опредмечены в нем определенными элементами, подобно тому, как, например, цвет предмета обусловлен определенной краской, а звучание музыкального инструмента достигается вибрацией струн в пустотелом корпусе. Таким образом, и единство, и разнообразие качеств в манипурном объекте присутствуют, но как бы неявно, а основным его содержанием, или основным объектом внимания в нем, служат его элементы и связи между ними, причем связи не только, как говорится, горизонтальные, но и вертикальные: для манипуры характерно появление понятий иерархии и управления.

Иерархия означает, что некоторые элементы манипурного объекта рассматриваются как обладающие качественно иной, более тонкой природой, чем другие элементы, которые обладают более грубой (плотной) природой. При этом элементы тонкой природы определенным образом управляют плотными, а обратного управления нет, то есть плотные элементы влияют на тонкие, но лишь косвенным образом, в то время как влияние тонких элементов на плотные идет прямо (непосредственно). Строго говоря, иерархия означает, что тонкими элементами управляют еще более тонкие элементы, которые можно назвать тончайшими, ими — еще более тонкие, и так далее, но общее количество этих уровней обычно не слишком велико (не превышает пяти, в редких случаях десяти).

Манипурный объект, рассматриваемый как единое целое, в технике обычно называют системой. Для того, чтобы описать качества, которыми этот объект обладает и которые служат основным моментом рассмотрения для свадхистханного объекта, в манипурном объекте (системе) пользуются понятием подсистемы, а также функции. Подсистемы и функции манипурного объекта приблизительно выражают качества этого объекта, если он рассматривается как свадхистханный (на манипуре, напомним, качеств как таковых не существует, по крайней мере, в явном виде).

Если пафос жизни муладхарного объекта — это выживание в антагонистической борьбе со средой, а пафос свадхистханного — развитие уже имеющихся качеств в балансе с окружающей средой, то пафос манипурного объекта много сложнее. Это структуризация, дифференциация, системное усложнение объекта, повышение количества уровней в его иерархии, усложнение функций и подсистем и увеличение их количества.

В жизни манипурного объекта большую роль играет среда — роль гораздо большую, чем в жизни объекта свадхистханы. Для последнего среда исчерпывается двумя функциями: она поставляет необходимые ему качества и забирает его отходы, а также в какой-то степени ему угрожает, вынуждая возводить перед ней определенную преграду. В жизни манипурного объекта роль среды гораздо сложнее. Прежде всего, она угрожает не только его качествам и целостности, но и его частям (элементам) и связям между ними, так что его дистанцирование от среды должно быть значительно большим: здесь простой границы (забора) уже не хватает, а нужна, как говорится в военном деле, эшелонированная оборона, то есть многослойная преграда, каждый из слоев которой защищает объект от определенного вредоносного воздействия среды. Среда угрожает не только элементной базе объекта, то есть составляющим его частям, которыми она при случае будет охотно питаться, но и его структурной целостности и функциональному единству, так что от среды приходится защищать не только элементы, но и связи между ними: как предметные, то есть реализуемые элементами особого рода (например, проводами), так и более тонкие качественные связи: например, связь между элементами может быть обозначена одинаковой краской, которой они выкрашены, или общностью материала, из которого они сделаны, или их близостью в пространстве, или их соподчинением в иерархии, когда один элемент непосредственно управляет другим.

Среда угрожает сохранению и поддержанию всех этих связей, и поэтому против нее приходится выстраивать целую систему защит; но, с другой стороны, она же является поставщиком как элементов манипурного объекта, так и каналов связи между ними, так что с ней приходится выстраивать очень сложные отношения и рассматривать ее не только с точки зрения качеств, которыми она обладает (как в случае свадхистханы), но и с точки зрения элементов, из которых она состоит, и связей, существующих между этими элементами, то есть принимать во внимание структуру окружающей среды, хотя ее постижение на манипурном уровне возможно лишь весьма приблизительно, и говорить о сколько-нибудь полной картине элементов и связей в окружающей среде здесь еще не приходится: пока что эти связи как-то осознаются и поддерживаются лишь в самом объекте.

Для манипуры, как и для первых двух уровней, то есть для муладхары и свадхистханы, характерно представление о том, что объект является центром окружающей среды, и все процессы обмена между ним и окружающим пространством рассматриваются с его точки зрения, а вся остальная среда располагается как бы вокруг объекта, в чем-то доброжелательная и благодетельная, в чем-то — враждебная и разрушительная.

Развитие объекта, усложнение его функций, увеличение количества подсистем и совершенствование связей между ними — все это происходит не только по воле самого объекта, но и как результат его взаимодействия со средой, так что эволюция манипурного объекта напрямую связана с необходимостью сначала выживания в среде, а затем более полной и глубокой к ней адаптации, и эта эволюция не беспредельна: в какой-то момент она кончается переходом на уровень анахаты, рассматриваемый в следующей главе. Однако пока объект находится на манипурном уровне, его отношения со средой строятся по вполне определенным правилам и законам, которые автор попытается описать ниже.

Как же выглядит среда глазами манипурного объекта? Приводимое ниже описание в чем-то перекликается с наивно-материалистическим взглядом на природу, который разрабатывался и был общепринят в XIX и XX веках в кругах ученых-позитивистов и, возможно, знаком русскому читателю по учебникам диалектического материализма (раздел «Познание мира»).

С точки зрения манипурного объекта, окружающая его среда состоит из разнообразных элементов, которые сами объединяются в различного рода объекты, причем количество элементов и объектов в окружающем пространстве не так велико, они могут быть в существенных для нашего объекта чертах поняты, познаны и так или иначе обезврежены и приспособлены к нуждам его существования. В окружающей среде есть разнообразные ресурсы, с которыми нужно уметь умело распорядиться; сама по себе она достаточно агрессивна и разрушает объекты менее ловкие, низко организованные и малоадаптивные, не умеющие создавать гибкие структуры, управляющие их поведением и взаимодействием друг с другом и с окружающим миром.

На манипурном уровне понятие экологии становится более содержательным, чем на свадхистханном (напомним, что на муладхаре его вовсе не существует). Здесь, на манипуре, экология понимается как создание облагороженной, приближенной к нуждам объекта окружающей среды в его непосредственной окрестности; чем ближе к объекту, тем более дружелюбна к нему должна быть среда; чем дальше от объекта, тем меньше усилий на нее тратится, и ее собственные обстоятельства принимаются во внимание во все меньшей степени. Таким образом, если свадхистханный способ адаптации к среде — это создание зверем логова, а птицей — гнезда, то манипурный способ в большей степени свойственен человеку: он строит ирригационные каналы, культивирует злаки, приручает собаку, охраняющую его жилище, корову, дающую молоко, и овцу, приносящую шерсть, мостит дороги, по которым легче передвигаться, — словом, создает все то, что мы называем словом цивилизация.

Человек манипуры

Религиозность. У человека манипуры Бог редко бывает один; или, если Он один, у Него есть сложная, иерархически распределенная система обязанностей. Но чаще Он берет на Себя высшие, самые важные функции, а менее важные поручает полубогам или ангелам, которых тоже может быть много разновидностей, начиная от высших, которые сидят по правую и левую руку от Него на Его престоле, и кончая низшими, которые общаются непосредственно с плотным миром и человеком.

В соответствии с тремя основными модальностями времени, Бог выступает в различных ролях, или ипостасях: как Создатель мира, как Бог, сохраняющий мир и как Бог, разрушающий мир. Как правило, Бог выступает попеременно в мужской и женской ипостасях и в них исполняет совершенно различные функции.

Манипурный Бог весьма благожелательно относится к сложным иерархическим структурам, склонен их созидать и поддерживать; когда же они отживают свое и перестают исполнять возложенные на них обязанности, Он их разрушает: либо Сам, либо активизируя враждебную для них окружающую среду. Нередко манипурный Бог выступает в виде Закона, регулирующего жизнь плотного плана во всех ее проявлениях, в том числе и на предметном уровне. На манипуре впервые появляется идея связи тонкого и плотного планов, в частности, прямого общения человека и Бога, и становится возможной эзотерическая картина мира, включающая в себя тонкий и плотный планы и их взаимодействие (например, в форме связывающих их друг с другом информационно-энергетических каналов, подробно описанных в книге автора «Эзотерическая астрология»).

Манипурная религиозность в своих крайних проявлениях доходит до полного фатализма, то есть убеждения человека, что абсолютно все, что происходит в мире, подчинено прямой Божественной воле, и никакой свободы воли у человека нет. Менее крайняя точка зрения заключается в том, что часть Своей свободы Бог отдает человеку и другим живым существам, и они, используя эту свободу, воздействуют на мир — но с учетом их воздействия, развитие мира все-таки однозначно определено с точностью до судьбы его мельчайшей частицы.

Другими словами, карма как закон причин и следствий воспринимается на манипурном уровне совершенно предметно, включая в себя состав и строение объекта. Крайняя точка зрения на карму здесь состоит в том, что конкретные события и поступки вызывают к жизни другие конкретные обстоятельства и события — в этой жизни или в следующих. Менее крайняя точка зрения состоит в том, что различаются как бы малые поступки, влияние которых на последующую карму невелико, по крайней мере, до их достаточного накопления, и большие поступки или события, которые влияют на будущую карму непосредственно, как таковые. В частности, опыт, накопленный в данном воплощении, без изъянов и искажений передается как подсознательный опыт следующего воплощения: например, то, что человек долго и с трудом осваивал тогда, он легко (словно вспоминая) учит теперь; аналогично, искушения, которые были когда-то пройдены и проработаны, уже не являются в виде больших соблазнов, и человек проходит мимо них практически равнодушно, как бы имея в виду предыдущий опыт и не нуждаясь в его повторении.

Карма на манипуре редко предстает сама по себе на уровне элементарных событий; чаще всего у человека возникает необходимость в подробно разработанной схеме (карте) тонкого мира, каждый из слоев которого имеет свою особую карму, и в зависимости от того, на каком уровне человек находится, он общается с сущностями, населяющими соответствующий план тонкого мира, и его карма реализуется при их участии. Над одним человеком, к примеру, постоянно веет крылами ангел-хранитель, защищающий его своими двумя (или шестью) крылами, а над другим беснуется демон-разрушитель, активно вмешивающийся как в его психику, так и во внешнюю жизнь, энергично разрушая все созидательные планы своего подопечного.

Умеренный вариант веры человека манипуры заключается в том, что Бог и Его ангельское воинство создают определенную структуру тонкого мира, поддерживающую плотный, но не определяющую его развития с точностью до конкретных деталей. В этом, то есть в деталях и оттенках деятельности, человек свободен, но в целом его жизнь определяется его миссией, то есть индивидуальным жизненным предназначением, которое определяется еще до его рождения, и выйти за его пределы невозможно.

В соответствии с главным структурным пафосом манипуры, ее вера с наибольшей яркостью проявляется по отношению к процессу познания мира. Находясь в центре этого мира, человек манипуры обычно не ставит никаких пределов или принципиальных ограничений своему познанию: он убежден, что он может познать как себя, так и внешний мир, разобрав их на элементы и найдя связи между ними, и после этого сможет создать такой способ адаптации, или такую искусственную среду, которая удовлетворит любую его прихоть. Это вера человека, обладающего кубиками и считающего, что из этих кубиков он может создать любое сооружение, отвечающее его вкусам; мысль о том, что в достаточно сложной системе появляются жизнь и самоорганизация, далеко выходящие за пределы тех идей, которые были в эту систему первоначально заложены, на уровне манипуры еще не появляется. Зато идея воздаяния здесь может быть представлена гораздо богаче, чем на свадхистхане и тем более на муладхаре: человек манипуры понимает, что, разрушив важный элемент структуры окружающей среды, он может вызвать к жизни несообразно большие последствия, подобно тому, как падение маленького камешка в горах может привести к большому камнепаду; и его ответственность за свое поведение в окружающей среде и потребность в ее понимании и органичной в ней адаптации по сравнению с предыдущими уровнями существенно возрастают.

На манипуре возможны сложные представления не только о тонком мире, но и о потустороннем существовании. Например, здесь вероятны идеи об иерархическом устройстве потустороннего мира: его делении на рай, чистилище и ад, причем ад может (подобно тому, так, как это описывается в тибетском буддизме, у А. Данте или у Д. Андреева), в свою очередь, подразделяться на различные слои, куда человек попадает в зависимости от качества и количества своих прегрешений.

Логика человека манипуры богата и разнообразна. Он вводит основные кирпичики — логические утверждения, относительно которых известно, справедливы они или ложны, и ловко соединяет их разнообразными логическими связками: и, или, но, не — составляя целые тексты, назначением которых является убеждение собеседника в том, во что верить ему совершенно не хочется. Характерной чертой манипурной логики является комбинирование в одной и той же логической цепочке фактов и соображений, имеющих качественно разный характер — с точки зрения вишудхи, вещь недопустимая, но для манипуры совершенно нормальная. С манипурной точки зрения, нет разницы между сильным и слабым аргументами, а есть лишь разница между истинными и ложными посылками, и, забывая о том, что логика является не более, чем грубой моделью мира и жизни, человек манипуры склонен увлекаться и, не имея должного контроля, незаметно для себя приходить к совершенно абсурдным, хотя, возможно, логически безупречным выводам.

С другой стороны, манипура дает возможность выработать определенную культуру мышления, например, умение не путать прямого утверждения с обратным или посылки со следствием, а это, особенно если смотреть с уровня свадхистханы, уже много.

Энергия манипуры — это в первую очередь энергия структуризации, например, способность разобрать кучу зерен по сортам, отделить пшеницу от плевелов и т. п. Другой вид манипурной энергии необходим для того, чтобы выстроить иерархию, подобрать структуру, в рамках которой удачно расположится данная организация или удобно упорядочится семейная жизнь. Необходимость в манипурной энергии появляется у первоклассника, который после достаточно аморфной детской жизни попадает в почти взрослый распорядок дня, характеризующийся определенными занятиями и временной сеткой для них. Отдыхать не когда отдыхается, а когда надо, заниматься, когда не хочется и чем не хочется, ложиться спать по расписанию — все эти вещи могут показаться чрезвычайно жестокими, но если вглядеться в мир природы, их можно заметить и там, поэтому было бы неправильно считать манипурные режимы исключительно человеческим изобретением. Человек не только в своих действиях, но и в своем мышлении подражает природе — точнее, следует тем высоким архетипам, по которым она организована, а иерархия и структура, безусловно, находятся в природе проявленного мира. Проблема заключается в том, чтобы использовать их разумно, в частности, не полагаться на их силу как на единственно существующую.

Следующий вид манипурной энергии — это энергия, которая выделяет элементы из множества, их маркирует и связывает друг с другом предметными или символическими связями, то есть проводами, трубами или метками (идентификаторами). Не следует думать, что такая, казалось бы, простейшая вещь, как выделение элемента в мире, есть что-то незначительное и не требующее затрат; огромное количество усилий люди тратят именно на это: чтобы другие люди выделили их из социальной среды и заметили, и сказали: «Этот человек не такой, как все остальные. Надо посмотреть на него повнимательнее». Стоимость такого выделения чрезвычайно высока; иногда на него тратится вся жизнь человека.

Любимые роли, герои и сюжеты. Человек манипуры приходит в мир для того, чтобы идентифицировать, разделять, связывать, упорядочивать, выстраивать иерархию, управлять и регулировать. Его кумирами могут быть великие государственные деятели, полководцы, создатели сложных социальных и технических систем; при этом крупного военачальника он будет воспринимать не как завоевателя, а как человека, который объединил всю страну во имя великой цели, например, защиты отечества — здесь пафос не уничтожение противника, а объединение по-новому структурированной страны. Другой идеал человека манипуры — это великий ученый, скажем, Карл Линней, который пришел на огромное поле растений, произраставших там безо всякого смысла и порядка, и сумел их научно описать, введя признаки, роды, виды и подвиды.

Одна из любимых ролей (и профессий) человека манипуры — это строитель, человек, который силой своего воображения и энергией своих рук (иногда также и инструментов) создает сложные сооружения, необыкновенные приборы и системы, дома, постройки, города и даже целые государства.

Отрицательный герой с точки зрения манипуры — это энтропия, хаос, в который обращается всякий объект без должного внимания и вложения манипурной энергии.

Психология. С человеком манипуры интересно; с ним можно говорить на любые темы, и он может обнаружить глубину и предметность в тех областях, которые для человека свадхистханы туманны и даже непонятно, как к ним приблизиться. Его мировоззрение определяется тем, что любую область мира можно воспринять, постичь, смоделировать и научиться ее управлять, если приложить к этому достаточное количество энергии. В определенных границах это так и есть, но если человек манипуры перестарается, то он создаст уродливое искусственное сооружение, которого лучше бы в мире не было, настолько оно неудачно по своему исполнению и не соответствует окружающей среде, а может быть, и вредит ей — однако человек манипуры до поры до времени может этого не замечать. Он очень опасен для окружающей среды, по крайней мере, для тех ее областей, куда доходят его интересы. Он действительно может в какой-то мере понять, смоделировать и научиться использовать ее в своих целях, но он не замечает того, насколько порой грубы его воздействия. Его сила, которая реальна, представляет огромную опасность, если он считает ее наивысшей и наитончайшей. В то же время сами понятия тонкого и плотного появляются как раз на манипуре, и поэтому человеку манипуры может быть свойственен прозелитический энтузиазм в этом отношении, то есть ему кажется, что он понимает и чувствует тонкость, как никто, — что, однако, не соответствует действительности.

Человек манипуры смотрит на любую область мира как на составленную из элементарных кирпичиков, которые можно распознать, а также понять правила, по которым они соединяются друг с другом и, воспроизводя эти правила, составить искусственный мир не хуже того, который дан ему Богом. Это мировоззрение тем опаснее, чем больше оно похоже на истину и, действительно, манипурный подход, достигая порой большой тонкости, способен постигать и моделировать мир в весьма значительных пределах — если смотреть манипурными глазами; если же смотреть глазами более тонких уровней (анахаты, вишудхи), то это совершенно не соответствует действительности, но человеку манипуры этого увидеть пока не дано, а все, что не вписывается в сферу им познанного, он относит либо к глупой романтике и сентиментам, либо признает, что его орудия познания и созидания пока что недостаточно тонки, — но дайте ему достаточное количество времени и сил и он, безусловно, достигнет любого уровня тонкости; в этом, однако, он ошибается.

Как правило, весьма смешны и наивны его модели самого себя: своей психики, своей личности, своего подсознания. С другой стороны, при попытках всерьез заняться самопознанием и обнаружить свою собственную природу, человек манипуры, как правило, не удерживает манипурного уровня, потому что манипура начинается с определения элементов и их связей, а психика и личность переживаются настолько качественно, что разделить их на элементы и описать структурно чрезвычайно сложно, и лишь немногим крупным психологам удается развить психологические теории, в которых личность получает сколько-нибудь определенное и внятное формальное описание, но и эти концепции весьма грубы. Что же касается обычного человека манипуры, то он, как правило, такие тонкие психологические вопросы оставляет за скобками, то есть считает, что у него внутри все устроено примерно так же, как и в конструкторе с блоками, винтиками и гаечками, но у него пока что просто не дошли руки, чтобы разобраться в этом устройстве.

Модальности времени. Если на свадхистхане время является чисто качественной категорией, то на манипуре мы видим уже разнообразные попытки его количественного описания. Прежде всего, появляется летоисчисление, и прошлое, описываемое числами, которые могут ничего не значить на качественном уровне, но делают время гораздо более предметным: это было пять лет назад, а то — пятнадцать. Кроме того, появляются сложные структуры, связанные с моделированием времени. Например, человек, размышляя над актуальной в прошлом проблемой, может переключиться и представить себе, как бы он отнесся к ней, если бы она встала перед ним сейчас, и как — если она возникнет в его жизни еще через десять лет. Таким образом, он умеет помещать настоящее в прошлое и будущее, и, наоборот, прошлое и будущее наслаиваются у него на настоящее и определенным образом видоизменяют его. На манипуре появляется вариантное планирование, предполагающее разработку нескольких вариантов поведения, которым человек будет следовать в зависимости от того, как развернутся события — таким образом он пытается бороться с неопределенностью будущего. Аналогично, в настоящем он пытается усматривать логику событий, начавшихся когда-то в прошлом.

На манипуре появляется представление о плотной карме, то есть о цепочках событий, которые связаны некоторой общей темой, получающей развитие в течение жизни человека, о тонкой карме, которая направляет плотную и связана во внутреннем мире человека с его фундаментальными ценностями, и о тончайшей (духовной) карме, которая является отдаленной первопричиной всех без исключения событий его жизни и направляющим фактором тонкой (ценностной) кармы.

Из трех фаз времени (творение, осуществление и растворение) человек манипуры положительно относится к первой и второй и недолюбливает третью, поскольку она, как правило, сопровождается разрушением структуры. К первой фазе он, в отличие от человека свадхистханы, относится с энтузиазмом и с интересом разглядывает разнообразные кубики и типы связей, когда они ниоткуда сваливаются ему на голову; с не меньшим энтузиазмом он принимается мастерить из них объекты и встраивать их в окружающую среду.

Есть тип манипурных исследователей, которые ориентированы на фазу творения: это исследователи нового, которые постигают новые законы природы, открывают новые природные формы, и есть люди манипурного типа, преимущественно тяготеющие к фазе осуществления: это эксплутационники, то есть люди, которые занимаются поддержанием жизни сложного манипурного объекта и его взаимодействий с окружающей средой. Вообще, любимая деятельность человека манипуры — это выстраивание и поддержание функционирования сложной системы в окружающем мире. Однако в случаях, когда нужно работать с фазой растворения, то есть разрушения объекта и его растворения в окружающей среде, человек манипуры также стремится делать это системным образом, так, чтобы разрушение шло не стихийно, а по уровням, и элементы и связи разрушались по некоторой определенной схеме, которая, с его точки зрения, является оптимальной, например, приносит наименьший ущерб окружающей среде.

Память. Независимо от того, верит ли человек манипуры в плотную карму или нет, так или иначе события его жизни для него маркированы, они соединяются у него в определенные цепочки, которые причудливым образом переплетаются друг с другом, и за которыми стоит некоторый другой, более высокий качественный смысл, который он также пытается рассмотреть и обозначить какими-то словами или понятиями. Мысль о том, что настоящее аморфно превращается в прошлое, которое постепенно гаснет, не оставляя в памяти ничего, для него непереносима, так как для него отсутствие структуры равносильно смерти, уходу в тотальное небытие. Поэтому прошлое у него выстраивается в подобного рода логические цепочки, часть которых он со временем упраздняет как чистые фантазии, а часть оказывается для него истинными. Структурированное таким образом прошлое определенным образом окрашивает и его настоящее и, таким образом, его зависимость от прошлого в целом гораздо сильнее, чем у человека свадхистханы и тем более муладхары. С другой стороны, такого рода логическое осмысление ограничивает зависимость его настоящего от любого конкретного события прошлого, позволяя ему вычленять значимые обстоятельства и организовывать их в структуру по своему усмотрению. Эта работа требует известного времени и пересмотра большой части его памяти, однако этот пересмотр, сочетающийся с наклеиванием иных этикеток, в некоторых случаях оказывается весьма эффективным. Занимаясь этим, человек манипуры склонен переоценивать эффективность такого рода маневров; иногда ему кажется, что он имеет над своим прошлым полную власть, что не соответствует действительности.

Инстинкт самосохранения. Человек муладхары жив, покуда жив; человек свадхистханы жив до тех пор, пока владеет полной системой своих атрибутов; человек манипуры жив, пока он связан как элемент с другими людьми и коллективами определенными программами и пока он связен как сложно функционирующая система в своем внутреннем пространстве. Поэтому инстинкт самосохранения выражается у него двояко: с одной стороны, при уменьшении своей жизненности он стремится включиться в большее количество связей с окружающим миром и быть ключевым звеном в этих связях; с другой стороны, обращаясь к своему внутреннему миру, он стремится навести там порядок, обозначить элементы (то есть части своего внутреннего «я»), понять, какие связи между ними существуют, эти связи укрепить и сделать эту систему возможно более тонкой, гибкой и эффективно функционирующей. Наоборот, инстинкт саморазрушения выражается у человека манипуры в том, что он, без особых на то причин, рвет связи с окружающим миром, выходит из разнообразных программ, резко сужает круг своих знакомых и степень контактов с ними, упрощает свою внутреннюю жизнь, уменьшает количество ее элементов, делает ее более примитивной и плоской.

Ответственность человек манипуры понимает в первую очередь как свое структурное участие в некоторой программе, включая подробное познание того объекта, за который он отвечает. Он не может ограничиться простейшей инструкцией, но обязательно попросит схему объекта, изучит, из каких частей он состоит, как он функционирует, по каким тонким признакам можно обнаружить нарушения в его работе. Пока он во всем этом не разберется, всерьез взять ответственность за объект для него совершенно немыслимо.

Свободу человек манипуры понимает как свободу конструирования и, в какой-то степени, свободу разборки. Более глубокая свобода для него заключается в выборе элементов и связей того объекта, который он собирается конструировать или познавать. Ему можно задавать граничные условия, в частности, он способен организовывать свою жизнь и жизнь объекта, за который он отвечает, в окружающей среде довольно агрессивного рода, и при этом у него не будет ощущения нарушения свободы, но выбирать элементы или комбинировать их друг с другом — это его священное право, ограничение в котором он переживает весьма тяжело. Ему может быть трудно, когда его ставят на достаточно низкую ступень в иерархии и полностью запрещают выход на более высокие ступени, но если ему разрешить хотя бы небольшой выход на управляющие слои и дать в подчинение более плотные элементы, которыми он будет управлять, он может быть вполне счастлив, даже если объективно все еще будет находиться на достаточно низкой ступени иерархии.

Его преимуществом и сильной стороной является способность заниматься любыми мелочами как значимыми объектами, находить им определенное место, встраивать их в сложные системы как эффективные составные части. В случае, когда это делается органично, он может достигать необыкновенных успехов, в том числе в социальной организации. Если же его система перерастает потребности объекта и окружающей среды, она может чудовищным образом уродовать сам объект и окружающую среду, и тогда из него получается нечто вроде «мелочного тирана» по Карлосу Кастанеде, то есть человек, который с помощью выстроенной им административной системы попирает или уничтожает всех ее участников (таково, например, тоталитарное государство с жестким административным аппаратом, слившимся с тайной полицией и армией). Менее драматичный внешне, но не внутренне пример — это «заорганизованный» своей мамой ребенок, которая вводит в его жизни строжайший режим и в каждый момент времени точно знает, что ему нужно сейчас делать, а чего не нужно, чего он хочет, а что для него нежелательно.

Общение. Говорить с человеком манипуры об объекте или структуре, в которой он является специалистом, может быть необыкновенно интересно, если вы сами хоть немного понимаете в этом, или необыкновенно скучно, потому что он заливается соловьем и находит интерес и вкус в таких подробностях и обстоятельствах, которые на вас навеивают исключительно скуку. Он может быть глубок и тонок в своем анализе, если вы вызываете у него достаточное уважение и доверие для того, чтобы он стал разговаривать с вами о тонкостях своего предмета. Он терпеть не может огульную критику: скажите ему совершенно конкретно, чем плоха его структура, какие детали у его объекта не соответствуют общему замыслу, и тогда он отнесется к вам с уважением и будет долго благодарить, и, может быть, действительно что-то изменит в соответствии с вашими указаниями. Однако оказываемая ему помощь должна быть совершенно конкретна, поскольку общих соображений он не терпит, или же это должны быть такие общие соображения, которые он сам сможет структурировать применительно к объекту рассмотрения.

Его собственная критика, как правило, рациональна и основана на достаточно детальном изучении рассматриваемого объекта. С другой стороны, структурный взгляд, который он предлагает, может не соответствовать внутренней структуре объекта, особенно если это естественный объект, и тогда критика и анализ с позиции ложно навязанной структуры будут не то, чтобы ложными, а прямо-таки противоестественными, но сам человек может этого совершенно не замечать.

Вообще, тема культурного моделирования для человека манипуры — это проблема номер один. У него может быть выработана хорошая интуиция на структуры сами по себе, но ему нужно пройти весьма длинный путь, изучая объект в натуральном (неструктурированном) виде, пока он не поймет, с какой стороны его следует моделировать. Особенно остро эта проблема встает при изучении таких сложных объектов, как человек (в любом аспекте его деятельности, а особенно психологическом), общество, природные и экологические системы. Они отличаются той особенностью, что наряду с громадной манипурной энергией, вложенной в их создание, в них участвуют также и энергии более высоких уровней (анахаты, вишудхи и т. д.), и понять это человеку манипуры чрезвычайно сложно, а попытки моделировать анахатную или вишудховскую энергию манипурной, как правило, проваливаются с треском.

Вообще, энергия каждого уровня — это реакция на недоработки предшествующего, так что манипурная энергия оказывается весьма полезна и актуальна там, куда было вложено слишком много свадхистханной; аналогично, энергия анахаты нередко помогает там, где длительные манипурные усилия не приводят ни к каким существенным результатам.

Обучение. У человека манипуры сколько-нибудь содержательное обучение начинается тогда, когда вновь изучаемый предмет ему, что называется, раскладывают по полочкам. Для него очень важна ясность при освоении первоначальных понятий и связей между ними: когда она достигнута, то дальнейшее конструирование может пойти у него чрезвычайно быстро, но пока он не освоит основные элементы и связи между ними, путь вперед ему заказан. Обучая человека манипуры, не следует жалеть сил на первичную фазу обучения, а обучение погружением может быть для него чрезвычайно мучительным и долговременным; наоборот, обучение в классическом стиле, когда основные понятия вводятся отдельно и изолировано, а потом студент постепенно учится их комбинировать, сочетать вместе и таким образом составлять первые фразы — будь то изучение иностранного языка или искусство айкидо — такое обучение оказывается для человека манипуры наиболее эффективным. Когда он выучивает основные правила, его дальнейший прогресс и творчество в процессе обучения могут поразить опытного преподавателя. С другой стороны, ему может не хватить определенного рода интуиции, когда ему покажется, что в изучаемом объекте все уже в основном понятно: вполне может оказаться, что логика, скрытая в объекте, сильно отличается от той логики, которую он ему навязывает с помощью структур, появляющихся у него в голове, и такого рода ошибки иногда обнаруживаются довольно поздно и стоят студенту весьма дорого, когда в результате оказывается, что он изучил и освоил совсем не тот предмет, который собственно следовало бы изучать. Так студенты, изучающие астрологию, нередко довольно быстро выучиваются интерпретировать гороскоп, употребляя фразы собственно астрологического языка, но оказываются полностью беспомощными перевести их на язык, понятный клиенту:

— Мне не нравится ваш Марс, он весь такой квадратный.

— А что это значит? — в ужасе спрашивает клиент. — Что я должен с ним делать?

— Ну, это уж ваши проблемы, — несколько неопределенно отвечает начинающий астролог, оставляя клиента в полном недоумении. (Что же ему делать с его квадратным Марсом? Что это? Родимое пятно? А может, и того хуже: родимое пятно на его астральном теле?) Впрочем, сказанное относится к изучению не только астрологии, но и других психологических наук. Гораздо легче приклеить клиенту ярлык эдипова комплекса или неассимилированного интроекта, чем сказать, как избавиться от этого самого комплекса или помочь ассимилировать указанный интроект.

Представления о психике. Если человек манипуры не занимается специально психологией или самопознанием, то его представления о подсознании и структуре личности примерно таковы же, как и у человека муладхары, а именно: подсознания нет, а я есть я, и никаких сложностей и структур за этим не стоит. Если же человек манипуры начинает специально заниматься темой психологии, структурой устройства подсознания и структурой личности, он, конечно же, не удовлетворится простыми схемами, и его модели психики и личности будут достаточно сложными и многоуровневыми. Он вполне допустит существование у себя и у других людей различных субличностей, которые существуют почти незаметно для сознания, в разные моменты берут власть над его волей и, так сказать, гнут свою линию. Аналогичные представления он будет навязывать окружающим, а будучи психологом, попытается наложить эту структуру на своих пациентов, что для последних может быть совершенно непонятным и неадекватным, особенно если они сами относятся не к манипурному уровню, а, например, к свадхистханному или анахатному. Тем не менее, такового рода давление, идущее даже от сравнительно простых структур, как, например, тех, которые были у Фрейда или у Юнга, может оказаться для пациента достаточно серьезным, если он не только сознательно, но и подсознательно примет предложенную терапевтом структуру личности и подсознания, а также расстановку противоборствующих и взаимодействующих в нем сил. Если эта структура будет сравнительно адекватна, то процесс психотерапии может пойти успешно, но если она будет находиться в сильном противоречии с реальным устройством психики клиента, то у него могут возникнуть очень тяжелые негативные эффекты, проявляющиеся и во время, и много лет спустя после психотерапии.

Тело и пластика. Тело человека манипуры как бы состоит из различных, сочетающихся друг с другом частей. Он и лечиться предпочитает по частям: сегодня желудок, завтра тонкий кишечник, послезавтра толстый, а в воскресенье — прямая кишка. Двигается он так, что бросается в глаза движение его отдельных частей, а также их стыковка друг с другом (чем-то это напоминает движение куклы на веревочках). Ему не хватает плавности, характерной для свадхистханы и анахаты, но в то же время он может освоить любой танец, любое движение по составляющим его частям, и достаточно эффектно его исполнять. Если человеку свадхистханы может быть трудно или даже практически невозможно усвоить некоторые движения, то для человека манипуры не существует движений, которых он не мог бы при некотором труде воспроизвести, но органичного сочетания этих движений друг с другом в определенном танце, а главное, в естественном движении его собственного тела, при котором оно кажется вылепленным из одного куска, у него, как правило, не получается. Можно сказать, что он несколько угловат, но не так, как на муладхаре, — в человеке манипуры как бы больше суставов. Точно так же он взаимодействует с внешней средой и с различными предметам; его легко научить техническим навыкам, но ему трудно освоить искусство.

Уровни проработки

На варварском уровне проработки человек манипуры выбирает себе простенькую структуру из двух-трех элементов и парочки связей между ними и, что называется, на ней стоит, нагружая этой структурой подходящие и неподходящие объекты и настаивая на ней во всех случаях, а особенно в тех, когда этого не стоило бы делать. Это тот случай, о котором народная мудрость говорит: «Иная простота хуже воровства». Это значит, что та простота видения и обращения с объектом, которую он себе позволяет, объект в лучшем случае уродуют, а в худшем — уничтожают, к большому удивлению самого человека манипуры: ведь он же все видел и делал правильно. Тем не менее, знание десятка объектов и двух-трех способов комбинирования позволяют этому человеку строить, пусть варварски, дома, в которых, пусть плохо, но можно жить, и социальные структуры, которые оказываются действенными, по крайней мере, в отношении функций угнетения, притеснения и доведения населения до уровня необходимого послушания. Самые жесткие тоталитарные режимы пользуются, как правило, весьма грубыми, но от этого не менее эффективными способами управления своими народами с помощью примитивных иерархических систем.

На любительском уровне человек манипуры уже понимает, что навязывать примитивную и произвольно взятую структурную модель объекту не самый лучший, да и не самый интересный способ поведения. Поэтому он некоторое время изучает объект, рассматривает и разбирает его разными способами на элементы, пытается выявить естественные связи, возникающие между этими элементами. Его модель уже носит отпечаток истинности, и на ее основе можно строить из тех же элементов новые искусственные объекты, которые будут обладать определенной живучестью в той же самой окружающей среде, особенно если на первичном уровне объект рассматривался не сам по себе, а в его природном окружении. Но основные акценты или пафос любительского уровня манипуры заключается не в качествах созданного объекта, а в самом полете фантазии человека, который на основе имеющихся у него «первичных кирпичиков» строит здания и сооружения, которых никогда не было в природе, и с восторгом предается самому процессу конструирования, а затем и эксплуатации этого сложного искусственного сооружения, ощущая себя Богом-творцом, а потом охранителем мира.

На профессиональном уровне проработки манипуры человек уже не только тщательно изучает экологию основательно изучаемого или проектируемого объекта, но и детально разрабатывает иерархию элементов и их взаимное управление и строит объект таким образом, что законы жизни разных его планов совершенно различны. При этом конструированию тонких планов он уделяет, может быть, даже больше внимания, чем конструированию плотных, несмотря на то, что последние видны лучше. Кроме того, он обращает большое внимание на связи как между разными элементами данного плана, так и между элементами разных планов. Его творения кажутся во многом совершенными, но все равно это не более, чем поделки ремесленника: настоящей жизни в них нет и не может быть. С другой стороны, как искусственные механизмы, которые помогают человеку в его жизни и деятельности, они могут быть очень полезными. Однако одной лишь манипурной энергии недостаточно для того, чтобы создать полноценный живой объект, для этого нужны энергии более высоких уровней.

Глава 4
Анахата

Блажен, кто смолоду был молод,

Блажен, кто вовремя созрел,

Кто постепенно жизни холод

С летами вытерпеть умел;

Кто странным снам не предавался,

Кто черни светской не чуждался,

Кто в двадцать лет был франт иль хват,

А в тридцать выгодно женат;

Кто в пятьдесят освободился

От частных и других долгов,

Кто славы, денег и чинов

Спокойно в очередь добился,

О ком твердили целый век:

N. N. прекрасный человек.

А. Пушкин

Конечно, не глава философского трактата, а вдохновенная поэма должна быть посвящена каждому эволюционному уровню. Автор этих строк, однако, стремится к максимальной точности и ясности своих описаний и поэтому избегает пользоваться метафорами сколько-нибудь систематически. Лишь иногда, когда они буквально просятся на язык, они появляются в тексте, вызывая, вероятно, оживление у читателя и огорчение у автора: ведь метафора — это средство косвенно передать то, что не удается выразить прямыми словами.

Велика разница между эволюционными уровнями. Переход на следующий, как правило, вызывает шок: то, что казалось важным, ценным и содержательным, внезапно оказывается если и не ничтожным, то потерявшим свое былое значение, а важным и ценным становится то, о чем на предыдущем уровне человек даже и не задумывался. Кроме того, каждый уровень является в некоторой степени попыткой оправдать крайности предыдущего, и эта попытка делается с совершенно неожиданной стороны.

Анахатный объект. Первые три эволюционных уровня (муладхара, свадхистхана и манипура) были посвящены описанию и развитию объекта как такового в окружающей среде. Окружающая среда воспринималась на этих уровнях как нечто, объемлющее данный объект и при этом совершенно необъятное, чрезвычайно сложное и с трудом постижимое. Можно еще кое-что сказать о среде, окружающей объект на небольшом расстоянии от него, в той небольшой области этой среды, где происходит процесс жизнедеятельности объекта и куда направлены его связи; что же касается более широких областей, то они представляются невидимыми, загадочными и бесконечными, как по своей протяженности, так и по непознанности.

На трех высших уровнях (вишудхе, аджне и сахасраре) объект, наоборот, выступает не как часть окружающей среды, а как часть мира, который (мир) воспринимается и ощущается как принципиально постижимое целое и объект является частью, качеством или гранью этого целого.

Анахата же представляет уровень, промежуточный между низшими тремя и высшими тремя. Здесь окружающее пространство уже не является непостижимой средой, в принципе чуждой объекту, но, с другой стороны, не является понятным, постижимым и в принципе ограниченным миром: здесь ощущается дыхание внешнего мира как упорядоченного и одухотворенного космоса, но эти упорядоченность и одухотворенность проступают еще очень смутно. С другой стороны, объект на анахате ощущает себя уже прошедшим все три низших уровня (муладхара, свадхистхана и манипура) и, обладая всеми качествами синтетического, качественного и структурного объекта в среде, уже выходит за эти рамки, приобретая качества жизненности и благодатности. Жизненность здесь воспринимается не как умение плодить себе подобных, а как способность реагировать на любое воздействие окружающей среды по принципу резонанса, то есть воспроизводить вибрацию, похожую на ту, которая приходит из внешнего мира. На человеческом языке эта способность называется состраданием или, точнее, сопереживанием. Точно так же мир, окружающий анахатный объект, отзывается на каждое его движение, на каждое его переживание и вибрацию — таким образом, мир также оказывается сострадающим и сопереживающим. Это качество, которое мягко поддерживает объект в его судьбе, называется на человеческом языке благодатью.

Природа этой благодати объекту не ясна. Вообще, на анахате, хотя этот уровень и является следующим по отношению к манипурному, нет ясности, которая приходит с разделением объекта на элементы, и нет даже ясности, которая приходит с разделением внешнего мира на элементы и выявлением связей между элементами внешнего мира и элементами объекта. Эта информация, которая на манипуре кажется исчерпывающей, при переходе на анахату кажется не только бесконечно бедной и недостаточной, но и в принципе не адекватной состоянию анахатного объекта, а также отношениям, которые устанавливаются между ним и внешним миром.

На анахате объект живет как сложное, многосоставное, но тем не менее единое целое, раскрытое к среде, и всякая вибрация внешней среды вызывает тотальную реакцию анахатного объекта; и наоборот, каждая вибрация, каждое изменение в анахатном объекте вызывает ответную вибрацию окружающего мира, всего мира целиком. Причем эта реакция является заинтересованной и благожелательной, то есть внешний мир оказывается наделенным некоторым аналогом (пусть смутного) сознания, и это сознание окружает объект любовью или благодатью. В свою очередь, объект несет любовь и благодать внешнему миру, и в основе самой возможности такого рода обмена благодатью, или анахатной энергией, является взаимная открытость. Объект, сохраняя свою целостность, сохраняя свои части, тем не менее оказывается непостижимым образом раскрыт к внешнему миру, а внешний мир оказывается открыт по отношению к объекту.

Таким образом, на анахате восприятие объектом внешнего мира одновременно и синтетично, и качественно, и предметно, то есть внешний мир воспринимается и как единое целое, и как носитель всевозможных качеств, которые также есть в объекте, и как составленный из элементов, которые похожи на элементы, из которых составлен объект. В то же время анахатное восприятие не фиксируется ни на одном из этих трех уровней; оно как бы имеет в виду эти три уровня, но все они не суть главные и воспринимаются как бы боковым зрением, а основным моментом взаимодействия объекта и внешнего мира является то, что мы называем сопереживанием, сочувствием и взаимным обменом благодатью или, на человеческом языке, любовью.

Когда объект переходит на анахату, он не теряет ни цельности, ни качеств, ни предметности, но все это перестает быть для него главным, а главным оказывается то, что перед ним открывается мир, исполненный любви, и там, где самому объекту не хватает благодати, он ее получает из мира, а там, где любви или благодати не хватает миру, там у объекта возникает стремление передать ему их. Причем нести эти любовь и благодать нужно не слишком конкретно, не инструментально, а самим своим бытием. Таким образом, любовь не есть передача на предметном уровне и она не есть передача на качественном уровне, она есть естественный продукт жизни объекта на анахате. Вокруг него, там, где он живет, имеется облако благодати, которое распространяется в окружающий мир, а окружающий мир естественно его воспринимает — так, не думая об этом, благоухает цветок.

Какова же эта таинственная энергия благодати? Описывать неописуемое — задача не из легких, и лучше всего, если читатель сам вспомнит моменты своей жизни, когда ему было хорошо, и он чувствовал, что окружающему пространству нужно именно это. Но все же, рискуя оказаться субъективным, автор попытается дать некоторое описание благодати как энергии анахаты.

Прежде всего, анахата не предполагает никакой слишком четко очерченной цели. «Надо жить!» — а как именно это следует делать, на анахате нет никаких четких правил и инструкций; в частности здесь нет ни эгоизма, ни альтруизма как четко выраженных категорий. На бытовом языке можно приблизительно сказать так: объекту хочется расположиться в мире таким образом, чтобы и ему самому, и миру было хорошо (приятно, удобно, легко — здесь годятся любые неспецифические положительные качества или определения). Йоги для этого состояния употребляют слово «ахимса» (непричинение вреда, ненасилие), и на анахате это оказывается возможным. Точнее говоря, то, что на других уровнях кажется вредом и насилием, здесь неожиданно перестает видеться таковым, и это нужно очень хорошо понять. То, что с объектом (человеком) происходит, ущемляя его каким-либо образом на качественном или предметном уровне, будучи рассмотрено в интегральной картине судьбы объекта (человека) и судьбы мира, оказывается исполненным глубоким смыслом и, в конечном счете, любовью. Однако эту любовь не так легко увидеть и воспринять, особенно находясь на иных эволюционных уровнях, в том числе и более высоких, чем анахата.

Благодать вызывает к жизни такие качества как естественность, непринужденность, обаяние — то, что, с точки зрения обычного человека, облегчает жизнь. Органичность, своевременность, уместность, чувство меры — все это анахатные качества, если они достигаются без особых усилий, в рамках жизни объекта и его естественно возникающих связей с окружающим миром. Здесь очень важно, что энергия благодати не предполагает существенных изменений ни в объекте, ни в мире ни на синтетическом, ни на качественном, ни на предметном уровнях. Это энергия, которая помогает объекту расположиться в мире удобно, комфортно, увеличив количество любви и в нем самом, и в мире, но не изменяя существенно ни того, ни другого. На уровне анахаты в этом нет необходимости: мир исполнен благодати, объект исполнен благодати, и не существует никакой конкретной цели ни развития, ни движения, ни существования объекта (и мира). Однако существуют различные виды благодати, и объект может выбирать свое поведение и взаимодействие с миром так, чтобы ощутить ее в той или иной части себя или мира, и в этом его свобода. Здесь нет возможности сделать что-либо плохое, так же как и что-либо хорошее — просто на анахате нет этих категорий.

На анахате связь объекта с миром осуществляется неспецифическим образом, через поток благодати, который может проявляться на синтетическом, качественном или предметном уровнях, давая им особое звучание, а может идти и помимо них. На анахате нет единства объекта с миром, но оно и не ставится целью. Что касается различных проблем — как своих, так и внешнего мира — они есть, но они и необходимы как объекту, так и миру, а без них были бы другие проблемы, или благодать была бы иной. Проблемы вносят в жизнь как бы определенный вкус, и анахата предполагает снятие наиболее острых противоречий и других проблем, но не путем, так сказать, хирургического вмешательства (да для этого и нет никаких инструментов), а чисто терапевтически. Если у вас бессонница, вы можете попытаться найти другое положение на кровати, если же это у вас не получается, попробуйте найти глубокий смысл в своей бессоннице. Может быть, это бегут последние сутки вашей жизни — как же много вам предстоит еще пережить в течение этой ночи!

Человек анахаты

Самое точное определение, которое существует для него в русском языке, — это блаженный. Однако это слово получило в ХХ веке не вполне правильное значение, поэтому автор не будет им пользоваться, к некоторому ущербу для стилистики этой главы.

Религиозность. Если спросить человека анахаты, в чем его символ веры, он скорее всего, скажет: «Бог есть любовь, и нет никакого Бога, кроме нее». И для него эти слова исполнены очень глубокого смысла и совершенно конкретного содержания, которое ускользает от людей других эволюционных уровней. Поток благодати, который Лао-Цзы называл дао, пронизывает весь мир и самого человека анахаты, оставаясь не ощутимым обычными органами чувств; тем не менее этот поток ощущается им очень реально, не менее реально, чем те восприятия, которые приходят к нему через зрение, осязание, слух и вкус.

Человек анахаты живет в Боге; точнее говоря, он живет в постоянном религиозном ощущении благодати, которая идет к нему и в окружающий его мир и имеет не только энергетический, но и информационный аспект, например, подсказывает ему (как правило, очень ненавязчиво), что ему следует делать и как ему следует вести себя в этом мире. Он, конечно же, может вести себя по-другому, но будет лучше, если он будет вести себя так, как подсказывает ему благодать. Если он будет вести себя по-другому, Бог не огорчится, но ощущение комфорта, благодати и для себя и для мира станет для человека анахаты несколько беднее, чуть более скудным, хотя, безусловно, никуда не денется и не исчезнет.

Основное качество Бога для человека анахаты — это то, что Бог исполнен любви и Он всеблаг, то есть все, что Он делает, есть благо для мира, хотя иногда кажется, что сейчас это не так; в действительности, по большому счету, если рассмотреть жизнь в целом, то всегда окажется, что все, что происходит с человеком, идет ему же на пользу и для него хорошо. Есть, однако, особые качества, которые представляется человеку анахаты наиболее важными и несущими возможность богосотрудничества, богосотворчества — это открытость и отзывчивость. Бог в наибольшей степени может послать поток благодати человеку или объекту, которые полностью раскрыты к окружающей среде и настроены на сопереживание ей, и то же условие дает возможность человеку в максимальной степени проявить свою благодать и дать ее миру в тех местах, где мир особенно в ней нуждается. Если человек открыт, если он постоянно прислушивается к внешнему миру и сопереживает ему, то тот же самый поток благодати приведет человека именно в то место и в то время, когда его личная, свойственная ему благодать, будет в наибольшей степени необходима миру и будет воспринята с наибольшей естественностью и возвратной любовью.

Кармы на уровне анахаты не существует, точнее говоря, не существует кармы в ее сколько-нибудь внятном понимании как закона причин и следствий. Как жизнь объекта, так и жизнь окружающего мира рассматриваются на анахате в целом, и поскольку такое рассмотрение находится вне возможностей человеческого разума, то и сколько-нибудь определенно сказать, какие причины вызывают какие следствия, здесь невозможно. Здесь, скорее, главенствует не идея справедливости и справедливого возмездия, а идея искупления верой или благодатью. Как бы ни были тяжелы обстоятельства жизни и то, что на других уровнях называется грехами человека, если он найдет свой поток благодати, то этот поток очистит его от любой скверны, от любых прегрешений и он во веки пребудет в Божественной любви. Никакого понятия «греха» на анахате не существует, там возможно лишь представление о том, что поток благодати несколько худеет и как бы понижает свое качество, но и это, с точки зрения анахаты, есть необходимый для человека опыт, который надо принять и прожить соответствующую часть жизни, воспринимая его как особый Божественный дар. Никто не говорит, что это легко, но то, что человек приобретает в результате подобного отношения, есть ни с чем не сравнимая ценность, которая приобретается только таким образом и никаким другим.

Этика. Этика анахаты — это в первую очередь ненасилие, но о нем можно говорить лишь условно, поскольку всякое явление человека или другого объекта в любую ситуацию уже является воздействием на эту ситуацию и определенным насилием над ней; таким образом, ненасилие анахаты есть ненасилие с манипурной точки зрения, что же касается энергии, которую человек анахаты вносит в мир, то она может быть очень велика и воздействует на него достаточно сильно и во многих случаях весьма определенно. Сам он воспринимает себя как сосуд Божий, то есть ощущает поток Божественной любви и благодати, идущий через него, как не имеющий к нему особенного отношения, — но это, конечно же, не так. Вся структура его личности и индивидуальности, все качества, которыми он обладает, модифицируют его любовь и делают ее вполне определенной, и то же можно сказать о потоке благодати, который идет из мира к нему.

Говоря на обычном языке, человек анахаты хочет, чтобы всем было хорошо, и у него есть большой потенциал для того, чтобы смазывать заржавевшие шестеренки кармы, для того, чтобы смягчать противоречия, делать антагонизмы не такими острыми, а сотрудничество, идущее со скрипом, превращать в гладкое. Все это происходит в его присутствии, но совсем не обязательно при его прямом посредничестве. Вообще, анахата предполагает неуловимо тонкое по сравнению с манипурой действие, и чаще всего на материальном плане этот человек не появляется слишком надолго и его действия неочевидны: на социальные ситуации воздействует его мягкая улыбка и тихий голос, который производит сильное впечатление на окружающих, но это впечатление идет не от самого человека, а лишь косвенно связано с ним. Он вызывает у окружающих определенный отзвук во внутреннем мире, и они на минуточку делаются лучше, добрее, а иногда в них может пробудиться совесть или обостриться чувство долга, дремавшее в течение многих лет.

Человек анахаты обособлен в мире, он не сливается с ним и, более того, не ставит это своей целью. Он несет в мир то, чего в мире нет, и поэтому должен быть от него отличен; с ним трудно войти в слишком плотный контакт, он его всегда избегает. Для него характерна непривязанность и к синтетическому, и к качественному, и к предметному уровням, он не настаивает на своем имени, на своих добродетелях или пороках, он не привязан к материальному плану бытия. Главное для него — это его благодать, и если она уходит из какого-либо объекта, он спокойно расстается с ним; если она частично уходит вместе с каким-либо объектом, он терпеливо ждет, пока она не появится в новом виде или ищет ее в тех местах, куда его ведет его жизненный поток.

Модальности времени. Анахата — это уровень, на котором начинают происходить чудеса. При сильном включении анахатного потока обычные пространственно-временные ограничения, свойственные первым трем эволюционным уровням, перестают действовать. Человек может оказаться в любом другом месте, или другом времени просто силой благодати, которая ведет его по миру: там, где его благодать нужна, там он и оказывается. Пространственные и временные ограничения действуют на него гораздо слабее, в каком-то смысле на анахате их нет.

Очень своеобразно анахатная энергия проявляется в отношении человека к прошлому, как своему, так и других людей. Свет любви, обращенный в прошлое, способен полностью переменить его видение, изменить перспективу таким образом, что прошедшее перестает его мучить, а вместо безобразного начинает казаться если и не прекрасным, то, во всяком случае, необходимым и органично присущим его судьбе. Вообще, уровень связности как собственной судьбы, так и мира, который может быть явлен человеку на анахате, существенно превосходит тот уровень связности, который достигается или, можно сказать по-другому, утрачивается на манипуре.

На муладхаре сам по себе объект связен, так как он представлен лишь своим именем, представлен как таковой; на свадхистхане объект облекает себя системой качеств и тем самым теряет связность, поскольку эти качества не образуют единой системы и поскольку сущность объекта отлична от набора его качеств, и тем самым сущность отделяется от качеств. Еще больше эта несвязность развивается на манипуре, где объект оказывается состоящим из большого количества частей и элементов и, несмотря на то, что между ними имеются многочисленные связи, ощущение единства в очень большой степени ослабевает. На анахате объект оказывается единым, и хотя это ощущение единства еще очень смутно, но, что оказывается важнее, единым становится и окружающий мир. При сильном анахатном включении у человека пропадает разница между собой и миром, они как бы сливаются в смутное, но единое целое.

В той же мере, в какой человек анахаты способен изменять свое прошлое, любовно вглядываясь в него, он способен и предвидеть будущее, как свое, так и чужое. Это видение, однако, не слишком конкретно. Оно, как и все на анахате, дается ему не как систематически действующий фактор, то есть не как инструмент, который никогда не дает сбоев (что характерно, например, для вишудхи), но как спонтанно возникающее откровение, приоткрывающее человеку анахаты на мгновение ту или иную часть будущего и дающее связь его с настоящим, — однако власти над подобного рода видением у человека анахаты нет. Оно дается ему спонтанно, почти независимо от его воли и в качестве одной из разновидностей благодати, которую непрерывно посылает ему мир; однако характер или качество этой благодати человек почти не регулирует. Впрочем, ему свойственна непривязанность, то есть человек анахаты не застревает на том, на чем фиксируется человек муладхары, анахаты, манипуры: он не застревает на своих взаимодействиях с окружающей средой, которая никогда не кажется ему критической и требующей полного сосредоточения для выживания, он не застревает ни на своих качествах, ни на предметном содержании своей жизни, и поэтому он непривязан; с точки зрения манипуры, он необыкновенно свободен, его трудно ухватить за бока и развернуть нужным образом. Непостижимым образом он всегда оказывается чуть поодаль, чуть в стороне от любых сетей и арканов, которыми свадхистханный и манипурный мир привязывают к себе человека.

Человек анахаты в принципе равно положительно относится ко всем трем фазам времени; однако фаза растворения привлекает наибольшее его внимание, так как во многих случаях именно уход из жизни переживается людьми и другими существами наиболее драматично, и здесь его способность к сопереживанию и смягчению своей благодатью их страданий весьма актуальна. На втором месте для его внимания находится фаза творения, где только что родившийся или нарождающийся и беспомощный объект нуждается в его благотворном внимании и любви, и на третьем месте, но также достаточно для него значимом, находится фаза осуществления, где любовная поддержка и благодать нужны для нормальной жизни и осуществления своего предназначения любому объекту, а иначе фаза осуществления быстро переходит в фазу растворения (развоплощения), причем довольно жесткого и деструктивного порядка.

Логика человека анахаты тоньше, чем строгая логика манипурного уровня. Он умеет увидеть щели и дефекты этой логики и, в целом признавая ее там, где она справедлива, умеет подняться над ней и сделать чуть-чуть другие, но несравненно более точные, чем те, что подсказывает логика манипуры, выводы. Иногда эти выводы оказываются прямо противоположными тем, что подсказывает последняя, но последующее развитие событий показывает, что его логика выше, тоньше и точнее; дефекты манипурной логики, которая есть не более, чем грубое моделирование более тонких ментальных слоев, иногда приводит ее к совершенной бессмыслице; с анахатной логикой такого не случается. Она более интуитивна, но и более чиста, более тонка, более точна. Это не значит, что она игнорирует логику манипуры, скорее она на нее опирается, но лишь в тех случаях, когда это необходимо и полезно, но она к ней не привязана.

Любимые роли, герои и сюжеты. Любимый герой человека анахаты — это добрый волшебник, появляющийся в сказке лишь изредка и воздействующий на окружающий мир непостижимо легким, но в то же время нужным способом. Другой пример — это добрая фея, которая наделяет героя определенными качествами или снабжает его талисманами, которые в нужный момент производят неочевидное, волшебное, но жизненно необходимое для него действие. Анахатного героя трудно рассмотреть: он появляется ненадолго, делает точно то, что от него требуется, и исчезает. В то же время силы, которыми он обладает, превосходят силы обычного здравого манипурного мира и часто действуют через случайность.

Вообще, случайность в глазах мира анахаты — это прямое проявление Божественной воли. Бог анахаты тонок, он стоит за очевидно видимым планом происходящего, вмешиваясь очень деликатно и ненавязчиво, всегда предоставляя человеку манипуры возможность интерпретаций и сомнений в том, действительно ли это Его прямое участие или же это случайно сложившиеся обстоятельства. Для человека анахаты, однако, сомнений нет, вся его жизнь как бы устлана соломкой, и особенно толстым ее слоем в тех местах, где он падает. Когда он волей судьбы темной ночью идет по лесу, то буря, которая ломает деревья, никогда не повалит дерево прямо ему на голову — скорее дерево упадет на его пути незадолго до того, как он по нему пройдет — и ляжет точно через глубокую пропасть, которую ему нужно преодолеть. Если человек анахаты психолог, то в ночь перед приходом особенно трудного пациента ему приснится сон, в котором основная проблема этого пациента вместе с ее решением будет представлена в символическом, но достаточно ясном для него виде. Если человек анахаты администратор, то эффективность его работы всегда будет немного выше, чем это было бы естественно для человека манипуры, поскольку обстоятельства, как правило, будут у него складываться чуть более удачным способом, чем можно было бы предполагать.

Удача, или счастье, — естественные для человека анахаты понятия, он на них твердо рассчитывает и в тех случаях, когда они ему изменяют, не пытается обойтись без них, а прислушивается к своим тонким ощущениям и размышляет на тему о том, что же он неправильно понимает или делает, и каким именно образом ему следует изменить свое понимание и деятельность так, чтобы остаться верным своему благодатному потоку. Например, если вы пожалуетесь ему, что у вас где-то болит, он вам посочувствует, может быть, погладит по больному месту; если вам этого мало, и вы от этого не утешились, а боль не прошла — ну что ж, значит, помочь вам не в его силах, и бросив вам на прощание сочувствующую улыбку, человек анахаты отправляется утешать других. Со стороны его поведение может выглядеть как скрытая жестокость, но это не так: с этого человека действительно не возьмешь больше, чем он может вам предложить, и если вы попытаетесь выжать его до последней капли, вы можете ощутить на себе, как работает защита его благодати: в вашей жизни начнут происходить немотивированные, но весьма неприятные события, которые заставят вас отвести свое потребляющее внимание от этого человека, и он получит возможность уйти восвояси без всякой борьбы с вами.

Мироощущение и мировоззрение. Человек анахаты считает, что мир, такой, какой он есть, совершенен и исполнен благодати; при этом ему не вполне понятно, что означает слово «совершенство», он ощущает это интуитивно. В действительности он чувствует сильный поток благодати, который преображает для него мир так, что понятия совершенства и несовершенства как бы перестают быть актуальными и противоположными. С его точки зрения, можно считать несовершенство низшей ступенью совершенства; можно сказать, что страдание — необходимая часть жизни, делающая ее полной и глубокой. Для кого-то эти мысли могут прозвучать как издевательство, но для человека анахаты они представляют несомненную и очевидную реальность и истину. Не то чтобы он был чужд страданиям или чувству несовершенства, но количество благодати, идущее через него, настолько велико, что его страдания и несовершенство не становятся существенными в его жизни; основным ее фактом является Божественная благодать, равно присущая миру во всех его качествах и частях.

Особенным центром благодати он считает (и чувствует) самого себя. Он ощущает себя отделенным от мира и в то же время его неотъемлемой частью; однако это его чувство достаточно туманно и, как сказал бы человек манипуры, и не основано ни на каком конкретном содержании; тем не менее, это обстоятельство для него совершенно очевидно и в доказательствах не нуждается.

Человеку анахаты свойственен особый тип эгоцентризма: он ощущает себя носителем совершенно особого вида благодати и особого типа восприятия мира, которое свойственно ему и только ему; поэтому для него отнюдь не безразлично, в какой части мира он находится, какой аспект мира он воспринимает и на какую часть мира направлены его внимание и благодать. Он ощущает особую ответственность и за первое, и за второе, и за третье, и для него очень важна свобода перемещения в мире, свобода перемещения внимания и управления им. Теряя эту свободу, привязываясь к тем или иным объектам или формам, человек анахаты чувствует, как его временно покидает его благодать и старается сделать так, чтобы она вернулась. Если он чувствует, что это не зависит от его воли, он будет смиренно ждать, подчиняясь обстоятельствам, если же поток благодати шепнет ему, что ему нужно изменить положение в пространстве или способ мышления или мировосприятия, он это безусловно сделает.

С анахатой часто связывают или даже отождествляют любовь-жалость; однако это следует правильно понимать. Жалость в обычном человеческом понимании — это не совсем та эмоция, которую испытывает человек анахаты; скорее он может чувствовать со-жаление, но и эта эмоция не воспринимается им как негативная, а скорее как указывающая на объект, нуждающийся в его внимании и благодати.

Его энергия — это милость, сочувствие, благодать, сопереживание. Со стороны может показаться, что это очень мало, но это и очень много, если иметь в виду, что эти энергии человек излучает не какой-либо своей частью, а всем своим существом, то есть он полностью переживает и проживает ситуацию внутри себя и лишь после этого способен ощутить ее благодать или, наоборот, дать ей часть своей благодати. Это тотальная открытость миру находится в противоречии с непривязанностью, которую человек анахаты демонстрирует по отношению к проявленному, предметному и к качественному мирам, однако в действительности это две грани одного и того же явления.

Инстинкт самосохранения у человека анахаты очень своеобразен. Он включается задолго до того, как жизни этого человека начинает угрожать какая-то реальная опасность. Прежде всего он чувствует утрату своего потока благодати, и эта утрата воспринимается им чрезвычайно болезненно. В поисках своего Бога, своей любви он может предпринимать отчаянные усилия, жертвуя тем, что, с его точки зрения, малосущественно, а именно, основными ценностями, представленными на первых трех эволюционных уровнях: он может жертвовать своими частями, своей структурой, своими качествами, даже рисковать своим целостным бытием и именем, лишь бы снова обрести свою благодать. Если же ее поток устойчив, то у человека анахаты нет страха и привязанности к тем защитным механизмам, которые свойственны, например, манипуре. Он может спокойно уйти из дома, не заперев за собой дверь, или отправиться в поход, не захватив с собой ни палатки, ни спального мешка, рассчитывая на помощь добрых людей и счастливых обстоятельств, и обычно эти его надежды оправдываются. Впрочем, на слишком рискованную авантюру или сверхнапряженную ситуацию он обычно не пойдет: анахата не склонна прямо включаться в ситуации, свойственные муладхаре, и если человек анахаты в этих ситуациях и появляется, то, как правило, ненадолго и включается в них не слишком глубоко.

Работа. Деятельность человека анахаты, как правило, служит как бы ширмой для его истинных целей, и в первую очередь для восприятия мировой благодати и трансляции своей благодати в мир — туда, где он в ней нуждается. При этом сама его деятельность социальными глазами, например, глазами человека свадхистханы или манипуры, может быть любой — но, как правило, это не слишком жесткие и жестокие занятия. Например, вряд ли человек анахаты будет работать на скотобойне — скорее он будет садоводом, акушером, школьным учителем или воспитателем детского сада. Такие люди редко становятся участниками манипурных форм познания и управления действительностью; для них характерно пассивно-созерцательное отношение к миру и склонность активно реагировать лишь в ситуациях, когда мир ставит их в совсем уже безвыходное положение — так, по крайней мере, может показаться внешнему наблюдателю. Дело в том, что основная работа (если можно так выразиться) человека анахаты — это максимально полное восприятие любой ситуации, в которой он оказывается, ее внутреннее переживание и ответ — но ответ не столько делом или словом, которые исправят эту ситуацию, сколько любовью и благодатью, которая начинает исходить от этого человека, и качество этой любви должно быть точно тем, которое необходимо для того, чтобы смягчить данную ситуацию и гармонизировать ее. Слово «гармония» в данном случае не означает отсутствие конфликтов и острых углов: человек анахаты понимает гармонию глобально, то есть не в рамках данной ситуации, а в пределах всей жизни объекта и мира. Периодические грозы и камнепады так же необходимы горам, как идиллические овцы и коровы — заливным равнинным лугам, поэтому благодать в горных условиях смотрится и переживается совсем иначе, чем на равнине, и человек анахаты это хорошо понимает.

Ответственность человека анахаты сильно отличается от ответственности человека манипуры. Если человек манипуры склонен отвечать по конкретным пунктам, которые заранее оговорены, то человек анахаты отвечает в первую очередь за ту благодать, которую, как он ощущает, он должен нести в данную ситуацию, и если она теряется, он считает, что своей функции не выполнил, если же она сохранилась, то несмотря на то, какие конкретные обстоятельства сопровождали жизнь объекта, он считает, что его функция выполнена. С ним может быть даже труднее договориться, чем с человеком свадхистханы, поскольку человек анахаты не привязан даже к конкретным качествам — но если он берется за некоторое дело, и его судьба, его Бог потребуют его устойчивого присутствия и исполнения определенных обязанностей, он выполнит их лучше и точнее, чем даже человек манипуры на профессиональном уровне.

Свобода. Логику человека анахаты внешними глазами понять трудно. Иногда какая-то неведомая сила удерживает его около людей или ситуаций, где ему видимым образом лучше бы не быть — по крайней мере, он теряет там очень многое и ничего не приобретает. С другой стороны, попытки искусственным образом привязать его к себе оказываются, как правило, бесплодными — на соблазны обычного рода он не покупается. Но самое главное, с ним очень трудно устанавливать постоянные связи с помощью обычно принятых в обществе приемов манипурного типа: идя на контакты внешне, он оказывается внутренне к ним непривязанным, и легко рвет такие связи, которые для других были бы крепче железа. Призывы, прямые или косвенные, к его милости, жалости, состраданию далеко не всегда оказываются действенными; дело в том, что он подчиняется лишь истинному состраданию, когда ему есть, чем сострадать и когда он ощущает в себе источник благодати, необходимой для другого человека или какой-либо внешней ситуации. Если же он чувствует, что у него этой благодати нет, он спокойно уходит, и совесть его не тревожит. У него может быть некоторое сожаление, связанное с тем, что его благодать оказалась не нужна или не воспринята; но, с другой стороны, считает, что это означает, что он нужен в другом месте, а этим людям или ситуациям нужна другая энергия, которой он в данный момент не располагает, и это развязывает ему руки. Во всяком случае, идея о том, что он может внутри себя волевым образом выработать ту энергию, которая нужна в данной ситуации, ему совершенно чужда: уж что у него есть, то и есть, а чего ему Бог не дал, того уж не дал, и он над этим не властен; скорее он должен благодарить Бога за то, что Он ему дает, не подвергая это никакому пересмотру или сомнению.

Слабые места человека анахаты связаны с его неконкретностью — не то, чтобы неумением, а скорее нежеланием говорить с миром на предметном языке, то есть на языке элементов и структур (манипура) или форм (вишудха). Он видит мир как целое, но это видение ему очень трудно передать другим; он ощущает свою благодать и потребность в ней мира совершенно реально, но миру, который находится на других уровнях, его видение несвойственно и, как правило, чуждо. Человеку анахаты очень трудно переходить даже на соседние уровни: манипура для него скучна, а вишудха слишком трудна; предпринимать систематические усилия для формообразования совершенно не его стиль и он, за очень редкими исключениями, этим не занимается, даже если это необходимо по ситуации. Он твердо надеется, что благодать все сделает сама, и это безусловно происходит, но в таком случае нередко оказывается, что человек анахаты перекладывает свою тяжесть на чужие плечи.

Другим слабым местом человека анахаты является неспецифичность всех его положительных качеств и действий. Будучи внимателен к миру в целом, он с трудом сосредоточивается на какой-либо его конкретной части или аспекте: он всегда растекается мыслью по древу; это касается и его внутреннего мира, и внешней реальности. Ему трудно найти и истребить в себе внутренних паразитов: это, как правило, требует подробно-манипурного взгляда, который ему уже неинтересен; он надеется, что благодать поставит их в такие условия, что его паразиты окончат свою жизнь просто ввиду невыносимости для них окружающей среды, но это происходит далеко не всегда, а посмотреть на что-либо или на кого-либо как на своего прямого врага для человека анахаты практически невозможно. Он так или иначе пытается выстроить с ним какого-то рода отношения, даже в тех случаях, когда человеку или обстоятельствам надо твердо указать на дверь. Впрочем, в редких случаях к нему приходит Божественный гнев, и тогда он может испепелить своего обидчика на месте — но это совершенно нетипичное для него поведение: прямое разрушение — это не его стиль.

Общение. В принципе человек анахаты не склонен афишировать свою «анахатность»; он старается вести себя так, как это делают его окружающие, то есть подстраивается под ситуацию. Но, как правило, речь его мягкая, в его словах не бывает жестких и слишком определенных эпитетов, он всегда старается встать на точку зрения собеседника и воспринять ее; сам того не замечая, он начинает употреблять обороты и особенности речи, свойственные его окружению. Его знакомым и партнерам может казаться, что он под них старательно подстраивается, но это не так, и такое его поведение не означает специфического интереса и внимания: скорее, это общий стиль его жизни.

В личном общении человек анахаты может быть удивительно тонок, но иногда, когда благодать поворачивает его внимание в другую сторону, поразительно равнодушен и невнимателен, и очень трудно понять, от чего же зависят такие скачки в его поведении. Проработанные типы, впрочем, редко бывают совсем невнимательными, но предугадать те аспекты вашего поведения, которые привлекут максимальное и любовное внимание человека анахаты, чрезвычайно сложно. Иногда он может полностью проигнорировать ваши, казалось бы, отчаянные проблемы, а иногда уделить много внимания, как вам покажется, несущественным аспектам и мелким сложностям вашей жизни. Отношение к критике у человека анахаты внешне внимательное, так как он вообще внимателен к окружающему пространству, но он редко принимает критику достаточно глубоко внутрь себя. Если он сочтет, что через вас говорит его Бог, то он, наоборот, воспримет ваши слова больше, чем на сто процентов, но так бывает редко; как правило, для того, чтобы сказать ему что-то существенное, вам нужно понять и постичь его весьма глубоко, а это требует значительного времени и усилий, да и то это чрезвычайно сложно, особенно если вы находитесь на уровне, отличном от анахаты. Критика с позиции вишудхи, касающаяся недостаточного его оформления в мире, будет им воспринята как справедливая, но для него не актуальная. Критика с позиции манипуры будет воспринята им, наоборот, как поверхностная и не относящаяся к его жизни. Единственное, что его интересует, — это его собственная благодать и благодать окружающего мира, и если вам удастся скорректировать его в этом отношении, он будет вам признателен, а может быть, даже будет смотреть на вас как на своего учителя.

Обучение. Человек анахаты будет легко учить то, что освещено для него светом любви; этому он будет учится легко, и учителям будет казаться, что он всегда знал этот предмет, настолько быстро и успешно будет он его осваивать. Наоборот, если любви, причем не просто любви, а той, которая нужна лично ему, преподаватель предмета ему не предлагает, то обучение будет для него сущей пыткой — в особенности если изучаемый предмет предполагает большую манипурную энергию для своего изучения, то есть сложен структурно. Если же за изучаемыми объектами и структурами он увидит и ощутит благодать, они будут освоены молниеносно: у него обнаружится и прекрасная память, и способность осваивать необходимые навыки. Однако он всегда будет стараться ощутить нечто, стоящее за элементами изучаемого предмета, за техническими навыками и то, что будет его интересовать, не всегда будет понятно его учителям. Вопрос: «Ты понял?» — для него означает не «запомнил» и не «усвоил» в смысле «способен точно воспроизвести», а «ощутил Божественное присутствие за осваиваемым материалом», и пока человек анахаты не ощутит этого Божественного присутствия, он будет вникать и входить в предмет все глубже и глубже, пока, наконец, свет Божественной истины не озарит ему изучаемое поле знаний или умений. Это обстоятельство для него более чем очевидно, хотя может быть совершенно неясно его учителям и преподавателям. Им может быть непонятно, чего же он, собственно говоря, ищет, когда он задает свои вопросы. Тем не менее, они для него достаточно актуальны, и если учитель не может на них ответить, то ученик анахатного уровня может в нем быстро и безнадежно разочароваться. Вообще, в учителе человек анахаты ищет не знаний, а Божественного света, который несут его знания, и если этого света в самом учителе не чувствуется, то ученик, скорее всего, к нему добровольно не пойдет или станет учиться исключительно из-под палки, но и она ему не поможет, и он останется в глазах учителя тупым и бездарным.

Представление о психике. Свойственные человеку анахаты психологические концепции радикально отличаются от тех, которые были на предыдущих эволюционных уровнях. Здесь психика и подсознание, с одной стороны, и внешний мир, с другой, видятся уже не разделенными нерушимой стеной, а, скорее, отделенными друг от друга лишь символически. Для человека анахаты характерно мнение (и это мнение находит подтверждение в его повседневной жизни), что внешний мир разворачивается к нему таким образом, чтобы наиболее точно подчеркнуть и описать ему его внутреннее психологическое состояние: «Если я добрый, то и мир ко мне добр, если я стремлюсь к познанию, то и мир повернется таким образом, чтобы мне передать необходимую информацию». При этом, поскольку уровень анахаты выше уровня манипуры, и подсознание, и мир видятся ему достаточно подробным образом, как имеющие различные качества и разветвленную многоуровневую структуру, состоящими из многих элементов, но эти качества и структуры кажутся человеку анахаты весьма подвижными и прямо зависящими от характера той благодати, которая разливается внутри него и идет к нему из внешнего мира, то есть он не отрицает существования различных программ подсознания, склонностей, инстинктов, также как и не отрицает предметности и качественности внешнего мира, но считает (и ежедневный опыт подтверждает ему это), что эти элементы, качества и структуры могут в одну секунду непостижимым образом полностью измениться, если изменится характер Божественного присутствия внутри человека и во внешнем мире. Это Божественное присутствие и есть тот фактор, который непостижимым для человека анахаты образом устанавливает тождество состояний внутреннего и внешнего миров, тождество неполное и ждущее передачи любви от человека во внешний мир и, наоборот, восприятия человеком любви, идущей к нему от внешнего мира. Эта любовь способна решать любые актуальные для него проблемы, если есть на то воля Божья, а в задачу человека входит лишь наиболее точным образом воспринять и усвоить ту Божественную любовь, которая к нему идет. Все инструментальные методы на этом уровне человеком не то, чтобы отрицаются, но воспринимаются только в том случае, если они идут в рамках потока благодати и по отношению к ней вторичны. Носителем благодати может быть все, что угодно, в том числе любой инструмент, но при других обстоятельствах можно обойтись безо всяких инструментов или воспользоваться совершенно иными методами.

Если человек анахаты является психотерапевтом, то для него основной «инструмент» для работы с пациентом — это сопереживание, сонастройка с пациентом. Это не значит, что проблема, которая ранит пациента, будет ранить и анахатного терапевта, но он ее воспримет как свою и попытается решить внутренними методами. При этом, по его глубокому убеждению, в жизни пациента должны произойти глубокие изменения; если же этого не происходит, терапевт считает, что этот пациент не его клиент, и предлагает ему найти себе во внешнем мире иную помощь.

Классическим примером анахатного психотерапевта был Карл Роджерс (признаваемый некоторыми его учениками святым), считавший, что нет ничего лучше для решения индивидуальных психологических проблем, чем обычное человеческое общение в доброжелательно настроенной группе. И действительно, в его группах была такая атмосфера, что в результате неспецифического группового разговора у людей происходили глубокие и необходимые им личностные изменения, а побочным эффектом был, говоря на нашем языке, переход на анахату, то есть осознание людьми того, что есть некоторые Божественные законы и Божественные энергии, которые освещают жизнь человека изнутри и снаружи, и к которым можно апеллировать в многих случаях, получая при этом реальную помощь.

Тело и пластика. Человек анахаты двигается легко, как бы воздушно; кажется, что он не связан земными законами тяготения и при случае может легко взлететь (на высоком уровне развития анахаты это именно так и происходит). Его тело, как правило, не приковывает к себе внимания никакими отдельными частями и существует как бы в своем собственном пространстве, и пристально разглядеть его довольно сложно; его прикосновения легкие и воздушные и, как правило, прохладные.

Если классифицировать объятия по уровням, то человек муладхары сдавит вас так, что у вас затрещат кости; человек свадхистханы будет долго обнимать и гладить, не обращая особого внимания на те места, которые попадаются ему под руку; человек манипуры, наоборот, как бы разберет ваше тело по кусочкам и удостоит внимания каждый из них по очереди; а человек анахаты слегка прикоснется к какой-либо неопределенной (вы даже не поймете, к какой) части вашего тела, но у вас будет ощущение, что его нежное внимание распространилось на все ваше тело целиком.

Уровни проработки

Как ни странно, высшие уровни в психике человека бывают представлены различным образом, в частности, возможен низший варварский уровень проработки анахаты. Казалось бы, как можно не воспринять и не оценить по достоинству Божественную любовь. Оказывается, очень даже можно и, более того, большинство людей именно так и поступают. Божественная благодать во многих случаях приходит к людям, которые совершенно того, казалось бы, не заслуживают и, находясь большую часть своей жизни на муладхаре или свадхистхане, иногда чудом бывают на некоторое время подняты на уровень анахаты. При этом естественно, что человек своим сознанием не понимает, что с ним происходит, и это приводит к тому, что благодати, которая на него опустилась, он не только не замечает, но и пытается с ней бороться. Это характерно именно для варварского уровня анахаты.

Когда человек вместо того, чтобы воспринять мудрость и энергию, которые приносит с собой анахата, пытается ее профанировать до уровня манипуры, то он забывает, что если разнять на части кота, то жизнь из него уйдет, даже если это касается не живого, а игрушечного кота. Внутри у него есть мяукающее устройство и открывающийся синхронно с ним рот, и пока этот кот существует в виде игрушки, в нем есть определенная жизнь, с которой можно взаимодействовать, а когда он разъят на части, то не остается ничего, кроме кусочков меха и непонятного значения катушек, трубочек и ниток.

Анахатный поток часто дает совершенно точную информацию, касающуюся того, как человеку следует себя вести и как устроен мир, но на варварском уровне человек анахаты относит это к немотивированным случайностям, не играющим никакой роли, а иногда к припадкам сумасшествия у самого себя, и игнорирует то, что более развитые типы охарактеризовали бы как озарение или временное просветление. Более того, человек может бояться этих состояний, они причиняют ему неудобства, вырывая его из привычного контекста жизни, если относиться к ним хоть сколько-нибудь серьезно. Если такое анахатное состояние опускается как плотный поток и вырваться из него невозможно, человек пытается профанировать этот свой дар и расточать его направо и налево, форсировать свои способности, которые даны ему как откровения, но не как метод. Подобного рода форсирование приводит к тому, что стихийное ясновидение, будучи совершенно точным, но появляющееся непредсказуемым образом, интерпретируется человеком как постоянно действующий пророческий дар, и в результате его квазипророчества заполняются не точной и достоверной информацией, а его собственным воображением, идущим на поводу у низших программ подсознания.

Такова судьба многих людей, у которых спонтанно открываются мистические способности. Чувствуя за ними большую силу, такие люди пытаются их эксплуатировать, еще не выйдя на уровень вишудхи, а оставаясь на анахате; естественно, что от этого пророческий дар загрязняется и со временем полностью исчезает. Однако локальное ясновидение — это лишь один из немногих, и не самый главный дар анахаты, а главный ее дар — это способность воспринимать мир и сопереживать ему, и эта способность травмирует человека на варварском уровне. Он не хочет сопереживать, и тем более не хочет отдавать свою благодать в мир обратно, и пытается настроиться так, чтобы, воспринимая благодать от мира, всю ее оставить внутри себя. В результате он становится совершенно неадекватным анахатной реальности, и она начинает его насильно (как ему кажется) заставлять быть адекватным той миссии, которую анахатный поток на него возлагает. Крики окружающей среды о помощи, ощущение необходимости его любви для нее становятся все более и более очевидными, но человек их упорно не замечает до тех пор, пока с ним не начинают происходить неприятности уже на уровне жизни и смерти или пока не ломается вся его привычная жизнь, и тогда ему приходится узнать, что Божественная любовь не всегда является в виде чистых благодеяний, и что у Бога любви имеется и свой гневный лик, что Он умеет и настаивать, и развеивать по ветру самые прочные заблуждения, когда тому приходит срок.

Если на варварском уровне проработки анахаты человек совсем не понимает, что с ним происходит, то на любительском уровне первые проблески этого понимания у него уже появляются. Он сознает, что является объектом особого любовного внимания со стороны окружающего мира, и он способен в некоторых случаях нести эту любовь вовне, однако он не делает это главным делом своей жизни, а играет с энергией благодати и смотрит (не слишком внимательно), что из этого получается. Ему бросается в глаза, что эта благодать несколько увеличивает его власть над миром, но она не дает ему возможности реализовать серьезные программы манипурного толка, которыми он может быть увлечен, и поэтому он не придает ей большого значения. Он замечает также, что у него бывают проблески видения и интуиции, которые почти чудесны, и склонен ими пользоваться и им доверять, но, в целом, не придает им большого значения. Вместе с тем, до него уже доходит ценность анахатной энергии и ее отличие от энергии манипуры, и это обстоятельство настраивает его внимание, особенно когда поток анахаты силен; когда же он ослабевает, то человек любительского уровня забывает о нем и сам для себя делает вид, что может прожить и так. По крайней мере, сколько-нибудь серьезных усилий для восстановления потока благодати он не прилагает и жертв для этого не приносит. Это уровень хорошего, доброго человека, снисходительного к окружающим, но поддерживающего свой уровень доброты, снисходительности и внимания лишь до тех пор, пока у него все более или менее в порядке. Если же его обстоятельства сильно ухудшаются и природное добродушие сменяется гневом, он не считает это чем-то особенным и позволяет себе поведение, выходящее за рамки анахаты. Всерьез к анахатному потоку он не привязан.

И, наконец, на третьем, профессиональном уровне проработки анахаты, человек уже не мыслит себя вне потока благодати. Это уровень святого, основной смысл и цель жизни которого заключены в Божественной благодати, которую он не только отчетливо ощущает, но и считает необходимым ей соответствовать всем образом своей жизни. На этом уровне способности к ясновидению, видению прошлого и будущего, проникновение в тайную суть явлений присутствуют постоянно, но человек не придает им слишком большого значения, понимая, что они представляют собой не более, чем косвенные следствия того общего Божественного внимания, которое он по воле Божьей имеет и которое поддерживает всеми силами своей души и тела.

Глава 5
Вишудха

Я хотел бы жить, Фортунатус, в городе, где река

высовывалась бы из-под моста, как из рукава — рука,

и чтоб она впадала в залив, растопырив пальцы,

как Шопен, никому не показывавший кулака.

И. Бродский

Три высших эволюционных уровня (вишудха, аджна и сахасрара) представляют видение объекта не в пределах бесконечной и непостижимой (или малопостижимой) среды, как на низших трех уровнях, а в пределах мира, который проходит три фазы эволюции: на сахасраре мир един, на аджне он представлен своими качествами, а на вишудхе он представлен элементами, одним из которых и является наш объект. Таким образом, при выходе на вишудху основной акцент переходит на среду, которая отныне представляет собой единый и законченный мир, обладающий полной системой качеств и разделенный на объекты — но в каждом из этих объектов мир потенциально отражен весь целиком. Однако на уровне вишудхи это обстоятельство остается как бы за кадром, оно не находится в центре внимания, хотя и ощущается. На вишудхе мир состоит их форм, и одной из этих форм является наш объект. Таким образом, если на манипуре ключевые слова — это «элементы» и «структура», то на вишудхе ключевое слово — это «форма». «Структура» подразумевает внутреннее строение объекта, «форма» подразумевает участие объекта как элемента в едином окружающем мире.

Таким образом, в случае вишудхи окружающая среда представляет собой порожденную некоторой единой мыслью совокупность форм, которые самым интимным образом переплетены друг с другом и в некотором смысле родственны. Между ними существует очень большое количество связей и, вместе с тем, они различны: каждая из них имеет свою определенную, отчетливую индивидуальность и заполняет свою уникальную нишу, которой данный объект необходим и где он нашел свое место. При этом он обладает определенной свободой, но эта свобода не индивидуалистического толка, она не идет за счет окружающей среды, а, наоборот, его устремления заключаются в том, чтобы вписаться в эту среду наиболее органичным образом.

Отличие вишудхи от анахаты заключается в том, что если на анахате «органичность» и «естественность» суть понятия совершенно интуитивные и никак не относящиеся к числу инструментальных, то на вишудхе, наоборот, они совершенно конкретны, и истинная, глубокая и тонкая адекватность и нахождение своего точного места достигаются не интуитивно, а точно найденными усилиями, которые на человеческом языке обозначаются такими словами, как «мастерство», «профессионализм», «точное знание». Эти слова относятся, таким образом, не только к самому объекту, но и к миру, в котором он располагается. Если на анахате объект получает из окружающего мира благодать в чистом, абстрактном виде, и нет принципиальной разницы, как она материализуется (если она вообще материализуется), то на уровне вишудхи то, что казалось на анахате благодатью, оказывается некоторым сырым материалом, которому для материализации и адекватного воплощения требуется особая энергия. Эта энергия и есть энергия вишудхи, энергия мастерства и точного знания. Если анахате свойственна экологичность как общее понятие, то на вишудхе «экологичность» — это одно из ключевых слов, но мыслится оно совершенно конкретно, то есть экология достигается не через абстрактное добро и благожелательность, которые неизвестно как проявятся в каждом конкретном случае, а через точное знание и искусное умение, которые позволяют расположить объект точно в том месте мира, где ему должно быть, и включить его в эволюцию мира точно на тех ролях, на которых ему следует находиться. Естественно, что такое включение, ясно видимое и точно направляемое, требует знаний не только о самом объекте и его возможностях, но также и о мире, причем о мире в целом.

Жизнь в среде. Степень обособления объекта в окружающей среде понижается с увеличением его эволюционного уровня. Хотя на анахате объект раскрыт среде, воспринимая энергию благодати, идущую к нему и, соответственно, мир раскрыт к анахатному объекту, но это раскрытие с точки зрения вишудхи чересчур абстрактно и аморфно. На вишудхе объект является частью мира как его отдельная форма, и эта форма связана со всеми другими формами. Мир, с точки зрения объекта вишудхи, чрезвычайно уязвим, то есть любое неосторожное движение, любое неточное поведение ведут не только к нарушению самого объекта, но и к нарушению мира, причем не отдельной его части или грани, а мира целиком: мир в целом становится хуже, если вишудховский объект располагается не так, как он должен располагаться, или функционирует не так, как должен функционировать. Конечно, мир от этого не разрушается, но его гармония от этого понижается, и то же относится и к связям данного объекта с другими объектами. Эти связи должны быть установлены очень четко и функционировать вполне определенным образом, а при любом отклонении уровень гармонии и связности мира уменьшается. Таким образом, на вишудхе объект ощущает свою колоссальную ответственность перед миром и требовательность мира к нему, но аналогичные требования он предъявляет и к самому миру. Здесь уровень их согласования настолько высок, что кажется удивительным, сколь точно устроены и мир, и объект, так что они могут сосуществовать: мир обеспечивает существование хрустального объекта, а объект поддерживает хрустальный мир — столь хрупким кажется их взаимное бытие. Тем не менее, ежесекундно происходит чудо, и объект продолжает свое существование.

Таким чудом является, например, чудо жизни. Она требует столь высокого уровня организации отдельного объекта, будь то растение, животное, и в особенности человек, такое количество опасностей подстерегает жизнь каждую минуту и столь узка экологическая ниша для нее, что само ее существование кажется совершенно невероятным — и тем не менее мы каждый день его наблюдаем.

Однако как чудо бытие вишудховского объекта смотрится лишь с уровня манипуры; на уровне самой вишудхи это бытие необходимо как часть бытия сотворенного мира: с одной стороны объект, действительно, необыкновенно сложен, тончайшими нитями связан со всеми объектами в мире и является проявлением разнообразнейших качеств, свойственных миру, но, с другой стороны, без него мир не может существовать, и это не метафора, а граничное условие и совершенно буквальная реальность, и поэтому мир беспокоится о существовании вишудховского объекта и обеспечивает ему для этого все необходимые условия, обеспечивает с тем более высокой точностью и тщанием, чем сложнее данный объект, чем утонченнее его структура и форма.

Человек вишудхи

Религиозность. Имя вишудховского Бога — это совершенство. Совершенен мир, порожденный этим Богом, совершенна каждая его форма, совершенны ее связи с другими формами, совершенен план, по которому развивается мир. Если бы понятие совершенства было статичным, это был бы один мир, но поскольку мир динамичен и в нем есть место развитию, то в нем есть формы низшего порядка и формы высшего порядка, и возможность трансформации низших форм в высшие, и все они совершенны с позиции процесса эволюции мира в целом. Бог глазами человека вишудхи — это гениальный мастер, сотворивший тончайшие ажурные конструкции наряду с конструкциями грубыми и примитивными, и сочетавший все это в немыслимо сложных, но преисполненных гармонией узорах: живых, подвижных, развивающихся и всегда невыразимо прекрасных. Чего на вишудхе нет, так это понятия одиночества. Каждый элемент, каждый объект, каждая форма представляют собой вариации более абстрактных форм и связаны разнообразными связями со всеми остальными формами мира, образуя таким образом единство, о котором на вишудхе прямо не говорится, но которое на ней очень отчетливо ощущается. На вишудхе мир един; первое ощущение этого единства приходило уже на анахате, но там оно было еще интуитивно-абстрактным, здесь же оно предметно и ощутимо, и поэтому одиночество, изоляция во времени или пространстве здесь невозможны.

Вера человека вишудхи — это вера в красоту, в гармонию, в проявленную форму. Человек вишудхи видит Бога в каждой проявленной форме и в каждом объекте, видит Его одного, но все время разного, и именно в этих переливах Божественного заключены его высшие экстазы, его высшая очарованность Божеством. Для него Бог всюду в мире и, в то же время, он везде разный, Бог в точности согласования форм и в универсальности связей между ними, обеспечивающих единство бытия.

Карма, с точки зрения человека вишудхи, являет собой идеально согласованную и идеально синхронизированную последовательность событий, самое ничтожное из которых несет на себе отблеск и след Божественного присутствия и ничто не является случайным — все идет на пользу человеку и его развитию. На вишудхе нет понятия греха и нет понятия возмездия, и здесь также нет понятия милосердия, поскольку милосердие предполагает страдание или нежелательность какого-либо события в жизни человека, а на вишудхе все события желанны, поскольку они согласованы и санкционированы единым универсальным и совершенным бытием.

Уровень вишудхи в сильном варианте у человека встречается довольно редко, он представляет собой большое испытание, поскольку не только ежедневно, но буквально ежечасно, ежеминутно он должен приветствовать то, что с ним происходит, и ликовать по поводу любого события, которое происходит в его жизни, ощущая и переживая его связь со всеми остальными событиями и воспринимая его абсолютную, с одной стороны, уникальность, а с другой стороны, богоданность. Поэтому вишудховское переживание жизни и мира у обычных людей и даже у людей необычных возникает не слишком часто; как правило, это моменты их высокого подъема, чаще всего связанного с интенсивным включением в профессиональную деятельность, в которой человек, достигая высокого совершенства, иногда поднимается на вишудховский уровень. Гораздо реже и у гораздо меньшего количества людей вишудха проявляется в обыденной жизни. Вишудховский уровень здесь, как ни странно, достигается с гораздо большим трудом и требует от человека гораздо больших моральных и духовных усилий.

Модальности времени. Человек вишудхи очень точно и очень тонко чувствует временной поток и различает множество модальностей времени и, кроме того, само время у него может течь несколькими параллельными потоками, то есть быть не одномерным, а многомерным. В одно и то же время он может находиться в нескольких разных состояниях, делать несколько разных дел и соответствующие модальности будут у него совершенно различны. Точно так же, прошлое и будущее для него далеко не однозначные категории, на эти характеристики накладываются еще и многие другие, и многомерность времени распространяется у него и на прошлое, и на будущее точно так же, как и на настоящее. При всем том человек вишудхи совершенно конкретен, он членит свою жизнь и жизнь мира на события и ощущает множественные связи между событиями в своей жизни и в жизни мира, и между событиями прошлого, настоящего и будущего. Количество этих связей столь огромно, что время представляет для него единый поток, в котором он видит, однако, отдельные струйки, самым причудливым образом переплетающиеся друг с другом, и объединяющие все временные потоки в единое движение. Впрочем, все это он видит как бы боковым зрением, а основное, центральное его зрение направлено на конкретные события и их особенности, как сами по себе, так и в связи с другими событиями. Для человека вишудхи история мира жива, так же, как жива и его собственная история, в ней нет ничего определенно плохого, так же, как нет и ничего изолированно и гармонично хорошего, все имеет смысл лишь во взаимном переплетении и взаимном согласовании.

Он всегда стремится быть максимально точным в любом своем поведении, в оформлении любого жизненного сюжета, и ему при этом помогают многочисленные связи, которые он видит, и которые связывают данный его сюжет с другими жизненными сюжетами. Эти связи многообразны и иногда весьма тонки. В его жизни нет ничего случайного, но, с другой стороны, нет и ничего строго предопределенного; он ощущает себя в жизни творцом, который творит в определенных рамках, но имеет большую свободу в выборе инструментов, кистей, красок и подробностей воплощения сюжетов, которые даны ему судьбой в общем и целом и которые он должен воплотить уже на конкретном материале своей жизни.

Логика. Человек вишудхи, разумеется, владеет логикой манипуры, но состоит в ней в исключительных случаях. Основная его логика апеллирует к непосредственной убедительности того, что он творит, того, что он делает. Он предъявляет миру свое творение, и его убедительность заключается в том, что это одна из форм, которая существует в мире и связана с ним множеством нитей, и нарушить что-либо в этой форме очень сложно ввиду ее органичной принадлежности миру. Здесь логика скорее мотивируется чувством единства и чувством прекрасного, нежели какими-либо формальными соображениями. Другими словами, человек вишудхи не говорит: «если…, то…», «поскольку», «следовательно»; он говорит своему слушателю скорее: «Посмотри» или «выслушай», — и, действительно, что можно противопоставить зрелищу цветущего луга на горном склоне или звуку соловьиных трелей на склоне длинного июньского дня?

Энергия вишудхи — это энергия тонкого формообразования, которая творит объект, становящийся органичной частью единого окружающего мира. Если говорить на социальном языке, энергия вишудхи — это то, за что платят деньги, то есть это энергия, которая вложена в предмет, предназначенный для продажи; этот предмет имеет определенную ценность и занимает свое место в социальном пространстве, пройдя через рынок. Таким образом, рынок как место, где происходит обмен социальной энергией, можно воспринимать как рынок вишудховских объектов, и цену имеет то, что не стыдно показать людям и предложить им для использования (а то, что такой ценности не имеет, на рынок не попадает).

Однако вишудховская энергия, при том, что она творит предназначенные для единого мира формы, еще и совершенно индивидуальна, и этим мастер отличается от ремесленника: в творениях мастера не только ощущается его личный почерк, но и каждое его изделие отличается от всех остальных его изделий. Разница в энергиях, которая ощущается в его работах, — это как раз то, что дает им право называться произведениями искусства, а на нашем языке — то, что дает объектам возможность существовать в вишудховском мире; энергия мастера связывает творимый им объект незримыми, но ощутимыми нитями со всеми прочими объектами Вселенной, а без этого вишудховский объект существовать не может.

Характерное представление, свойственное всем людям вишудхи, заключается в том, что они творят не сами, но к ним является некто из тонкого мира (может быть, муза или даймон), который своим присутствием не только вдохновляет творца, но и буквально направляет его мысли и руки. Другими словами, при выходе на вишудху мир творит объект для себя руками мастера, поэтому ощущение незримого присутствия покровителя или тонкого заказчика творимого произведения есть не что иное, как ощущение присутствия единого мира, который делает для себя объект, которому уже предназначено определенное место. Поэтому художники говорят о том, что картины сами ищут себе место в мире, а писатели утверждают, что у их произведений есть особая судьба, которая, в конечном счете, приводит их в нужный момент в руки нужного читателя.

Любимые роли, герои, сюжеты. Вишудховская энергия, или явление вишудховского архетипа, часто сопровождается такими атрибутами, как органичность и естественность, которое, однако, приходят не сами по себе, а связаны с глубоким знанием и пониманием окружающего мира, умением вписаться в его сюжеты и действовать в его рамках, умело делая то, что желательно самому человеку и что необходимо миру.

Один из любимых вишудховских персонажей — это ловкач, который отлично знает слабости окружающих его людей и преследует свои собственные цели, но как только переходит определенную границу, тут же попадает впросак или в смешное, нелепое положение, из которого, однако, быстро выворачивается. Жизнерадостный Остап Бендер, в описании которого авторы не скупятся на эпитеты типа «великолепный», «медальный профиль», также относится к числу вишудховских героев: он никогда не унывает даже в самых трудных положениях и всегда легко и без особых усилий находит выход из тупика. Но это вишудха, так сказать, не высшего образца.

Другим примером, может быть, более высоким, служат трагедии классического образца, где сюжет тяготеет к описанию мирового цикла, где в начале все герои рождаются, а в конце погибают, а в середине происходит действие, подчиняющееся строго определенным законам, которые ведут героев по их сюжетным линиям, и каждый эпизод имеет множество смыслов и разное значение для всех действующих лиц. Тем не менее, все их судьбы тесно переплетены друг с другом и образуют единое сценарное целое. С какой именно ролью будет в данном случае идентифицироваться человек вишудхи, не так важно — важно то, что он ощущает эту роль как совершенно определенную, в большой мере заданную извне и требующую от своего исполнителя лишь точности и рельефности исполнения, особенно во всех ситуациях переплетения, соединения и взаимодействия с другими героями пьесы. Именно в этих взаимодействиях проверяется качество созданного им персонажа.

Ну и, конечно, любимый герой человека вишудхи — это мастер, волшебник в своем деле, делающий изумительные вещи, в том числе волшебные, которые не только изумительны и прекрасны сами по себе, но и в нужный момент оказываются необходимы человеку: или они в трудных ситуациях спасают его жизнь, или помогают справиться с не решаемыми обычными способами задачами. Вообще, для вишудховского объекта характерно не только его совершенство и красота сами по себе, но и вполне определенная включенность в мир, который воспринимается как единый, и потому каждая функция каждого предмета в какой-то момент находит свое адекватное и уместное использование, то есть для каждого предмета, созданного настоящим вишудховским волшебником, возникает ситуация, когда этот предмет с необыкновенной эффективностью используется, принося удачу герою сказки.

Психология. Человек вишудхи может быть удивительно разнообразен. Иногда кажется, что он в каждый момент времени с удивительным совершенством играет какую-то роль и с большой непринужденностью переходит от одной роли к другой, а что он при этом думает и чувствует, остается внешнему наблюдателю непонятным. Сам для себя, он в каждый момент времени просто старается быть адекватным, но его адекватность основана не на общих ощущениях и интуитивном восприятии реальности (как это происходит в случае анахаты), а на точном знании мира и самого себя и на искусном использовании различных техник, навыков и способов поведения, которые он для себя определяет как инструменты воздействия на мир и ситуацию.

Его тип эгоцентризма связан с его ощущением уникальности своего бытия как части мира и с чрезвычайной ответственностью за свое поведение и бытие. Ему не безразлично, в какую сторону он повернется, как он наклонит голову, что и кому скажет, как посмотрит и во что оденется. Всем практическим деталям своей жизни он придает большое значение и знает им цену; в определенных ситуациях он может создавать впечатление, что он безразличен к тем или иным материальным и конкретным моментам, он может казаться и идеалистом, и романтиком, и влюбленным, для которого ничто не важно, но в другие моменты времени оказывается, что это не более, чем маски, и его поведение всегда опирается на конкретное видение и приемы, которые он использует. При этом у него совершенно нет ощущения лицемерия, скорее он ощущает себя инструментом в руках Божьих или в руках мира, который кажется ему в достаточной мере осмысленным и цельным, так что он является одним из творческих исполнителей мировой эволюционной программы, находящимся на своем месте и в нужное время; это человек, который нашел сам себя (по крайней мере, на уровне конкретного поведения), и он отвечает за свои действия. Он верит в свою интуицию и опирается на нее, но всегда старается найти ей конкретное подтверждение в своем видении мира и происходящих событий. И, как правило, такие подтверждения он находит, хотя иногда путем существенного труда. Его отличие от человека анахаты заключается в том, что он может нести благодать в те области, которые еще не настроены на ее восприятие, и вести работу в таких условиях, когда человек анахаты не только опустил бы руки, но и, скорее всего, поспешил бы из них удалиться.

Память для человека вишудхи — это всегда сокровищница: ценнейшее собрание пережитых сюжетов, найденных форм, или форм, которые могут быть завершены в настоящем, а может быть, и в далеком будущем. Во всяком случае, для него она представляет собой мощный источник энергии и информации, которым он тактично пользуется, не отрицая прошлого и не разрушая его, а как бы слегка его трансформируя, понимая и осмысливая его глубже, тоньше, точнее, и получая при этом ключи к конкретному поведению в настоящем и будущем.

Работа. У человека вишудхи есть два любимых вида деятельности: первый — это работа мастера, руками которого мир создает объекты для себя, и второй — это работа торговца, которая ничуть не менее важна, и задача которой — определить место в мире для уже созданных вишудховских объектов. Хороший торговец продает свой товар нужному человеку в нужное время, и для этого необходимо искусство — не меньшее, чем для создания объекта на вишудхе. В наш век торжества грубой социальной энергетики и стандартизации, когда объекты, производимые на продажу, похожи друг на друга, как капли воды, функция торговца, естественно, профанируется, но в принципе в вишудховской реальности нет двух одинаковых объектов и двух одинаковых покупателей, и задача торговца заключается в том, чтобы точно найти время и место для продажи данного объекта совершенно определенному потребителю, которого он должен как-то привлечь и найти, и эта задача вызывает у него величайшее вдохновение.

По идее, работа торговца, продающего свой товар покупателю, ничуть не менее ответственна, чем работа врача, назначающего лекарство больному; однако для того, чтобы выйти на должный уровень, и продавцу, и покупателю необходимо самим находиться на уровне вишудхи, то есть ощущать мир как единое целое, а объекты продажи как неотъемлемые и необходимые его части.

Привязанность и ответственность. Человек вишудхи в роли мастера чрезвычайно привязан к своему объекту — пока он им занимается. Весь мир словно сосредоточен на творении этого объекта, и ничего важнее этой задачи не существует. Однако как только объект изготовлен и занимает свое место в мире, мастер совершенно от него освобождается; у него остается привязанность к объекту лишь в виде воспоминаний, которые в свое время могут быть им использованы, и в виде возросшего мастерства, в частности, еще лучшего ощущения мира как единого целого, и владения методами, используемыми для творения его частей.

Жизнь человека вишудхи достаточно тонка; в каждый момент времени он нечто творит, но момент, когда он заканчивает свою работу, неочевиден, поскольку он всегда выполняет ее на многих планах сразу, в том числе не только на плотном, но и на тонких. Поэтому он может закончить свою работу в тот момент, когда с точки зрения плотного плана она еще далеко не доведена до конца или, наоборот, способен ходить вокруг уже по-видимому совершенно готового объекта и доводить его до такой степени совершенства, что это вызывает раздражение окружающих, хотя, с его точки зрения, работа еще не окончена.

Это же касается и его собственной жизни: некоторые ее сюжеты он проводит чрезвычайно быстро, не задерживаясь на них, хотя кажется, что стоило бы, а на других он застревает, как будто невидимая сила не выпускает его из ситуации, в которой вроде бы все уже ясно, все сказано и сделано — и тем не менее он возвращается к ней снова и снова, продолжая, казалось бы, давно закончившуюся историю. Однако его глазами этот сюжет еще не завершен и пока он сам не увидит его как законченный, он с ним не расстанется. Его ответственность есть ответственность за судьбу мира в целом и никак не меньше, и попытки каким-то образом снизить эту ответственность или ее конкретизировать, привязав к какой-то меньшей области, не приведут к желаемым результатам. Человек вишудхи принимает ответственность сам, а снимает ее с него мир, и эти ощущения (как возложения, так и снятия ответственности) даны ему в непосредственных чувствах, и он их ни с чем не спутает.

В каком-то смысле вся жизнь человека вишудхи есть творчество, но оно отличается от творчества анахаты тем, что в нем всегда уделяется пристальное внимание инструментам, техникам и восприятию объекта и мира как состоящих из сложным образом соединенных и соподчиненых частей и элементов. С этими элементами и связями и работает человек вишудхи, пользуясь инструментами, которые являются более тонкой частью мира. Его творчество никогда не бывает локальным, оно всегда какими-то гранями и формами согласуется с судьбой всего мира, и поэтому творчество на вишудхе не бывает чересчур конкретно — прагматичным и целенаправленным; у него, как правило, возникают различные побочные результаты, а у вишудховских творений есть особые качества, которые делают их применимыми к гораздо более широкой сфере, чем это могло предполагаться в начале. Как заметил еще Марк Твен, у книг есть масса разнообразных применений, например, тонкие книги можно подкладывать под ножку стола, чтобы он не качался, а толстой книгой можно, подкравшись сзади, внезапно ударить по голове своего приятеля, чтобы он, наконец, вошел в разум и признал вашу правоту.

Свобода творчества глазами человека вишудхи есть нечто несуществующее: у творчества всегда есть конкретная цель и наиболее точный путь к ее достижению, который приводит к наиболее адекватному результату, а все остальные пути приводят к менее адекватным, менее красивым и менее изящным результатам и являются лишь приблизительным достижением цели. Таким образом, свобода существует между высококачественным и низкокачественным исполнением задания, и как таковая она человека вишудхи не интересует. Все необходимые для его творчества знания и инструменты у него есть, а если ему не хватает личной энергии для того, чтобы адекватно разрешить поставленную им самим и миром задачу, он может, конечно, отнести это к своей свободе, но в таком понимании она ему не очень-то и нужна.

Слабые места человека вишудхи — это те области мира, которые он как бы выносит за скобки, на которые он не смотрит и которыми он не владеет инструментально. Ощущая единство мира, он может очень детально прорабатывать какую-то его часть и быть в ней большим специалистом. При этом остальные области мира также подчиняются его воздействию, но оно далеко не столь эффективно по сравнению с тем, что у него получилось бы при занятиях этими областями вплотную; однако, как и у любого человека, количество его внимания и сил ограничено и сферы области, о которых он не имеет представления, могут вторгаться в его жизнь, и до тех пор пока он не научится обращать на них должного внимания и в необходимой степени инструментально ими владеть, они могут создавать ему много сложностей и тормозить его деятельность в целом.

Другая его сложность — сила творческого начала, которая не дает ему создать двух одинаковых, пусть даже и прекрасных, объектов подряд. Это делает его чрезвычайно подвижным, но и столь же неуживчивым, а его судьбу непредсказуемой, как непредсказуема и судьба мира в целом. Кроме того, он целиком подчинен своему творческому потоку и, в известной степени, подчиняет ему своих менее энергетичных или находящихся на других уровнях друзей и знакомых. Это можно ставить ему в вину, а можно прощать, но в любом случае это необычный человек и находиться рядом с ним интересно, хотя и нелегко. В некоторых случаях чувствуется, что ему не хватает широты охвата, свойственной аджне, однако он гораздо более конкретен и может сделать для мира существенно больше, если речь идет о создании конкретных объектов и их адаптации к единому миру.

Общение. В отношениях с другими людьми человек вишудхи в принципе достаточно функционален, а в его жизни нет ничего случайного; она посвящена служению миру, причем это служение всегда конкретное, и если связь с другим человеком помогает этому служению, то она может стать длительной и содержательной, если же нет, то она оказывается, как правило, непродолжительной и поверхностной. Для человека вишудхи связи с другими людьми — это тоже своеобразные формы, которые постоянно видоизменяются, и для него выстраивание и разрушение отношений — это такой же материальный процесс, как и постройка и разрушение дома, и он может быть в этом очень искусен (если он этим специально занимается), а может быть к этому невнимателен и грубоват (если это не слишком его волнует) — но всегда любые связи и отношения представляют для него нечто живое и относящееся к сфере его ответственности.

В общении он может быть очень контактен или абсолютно индифферентен, все зависит от того, из какой части мира вы явились к нему и какое отношение имеете к созидаемому им объекту. Если волей судьбы вы сами становитесь таким объектом, он может проявить чудеса тактичности, внимания и адекватности, если же вы оказались вне интересующей его сферы мира, то его интерес к вам будет не более, чем косвенным, и вы можете счесть его равнодушным и погруженным полностью в свои дела и проблемы.

Он примет критику, если она идет по существу и действительно помогает ему в созидании форм мира. Если же она не конструктивна, он скорее всего не обратит на нее никакого внимания, а ваша роль в его жизни уменьшится. Но, в принципе, к критике он лоялен, поскольку он реальный практик и прекрасно понимает, что безошибочной жизни не бывает, поэтому он может простить вам ошибки в вашей критике, если вы в целом достаточно с ним сонастроены; если же этой сонастройки нет, он вас попросту не услышит — для него это будет означать, что в его мире вы не представлены, а точнее, представлены некоторой пылинкой, которая случайно обрела дар речи, но никакой мысли за ее речами все-таки нет.

Помощь человек вишудхи охотно принимает и оказывает, но это должна быть помощь в его понимании, в его программе развития мира и в приемлемой для него форме. Если вы окажетесь в этой программе, ваша помощь для него может оказаться неоценимой, и его помощь вам тоже может быть очень большой. Но как только вы выйдете из его системы видения мира, то любая помощь окажется совершенно невозможной.

Для человека манипуры слова «видение мира» могут показаться чем-то абстрактным и нереальным, однако для человека вишудхи это совершенно конкретная вещь, и он всегда может сказать по поводу другого человека, согласовано ли у них предметно — инструментальное видение мира или нет.

Обучение. Для человека вишудхи обучение есть вещь чрезвычайно серьезная. Оно для него всегда глобально: он не только учится конкретно, он учится также инструментально, и ему нужно вложить свои вновь приобретаемые знания, умения и навыки в общую картину мира. Его познание также не бывает абстрактным: общие категории ему обязательно нужно дополнить качествами и найти выражение этих качеств на предметном уровне, то есть в частях мира и отношениях между ними. Более того, на следующем этапе он должен овладеть инструментами, которые помогут ему манипулировать объектами таким образом представленного мира, создавать эти объекты и встраивать их в мир, причем встраивать не по своему разумению, а по той логике, которая создала этот мир как единый, качественный и структурный, не нарушая ни структур, ни качеств, ни единства мира, а, наоборот, помогая миру в его эволюции.

У человека вишудхи очень высока ответственность за свое обучение и познание мира, поскольку у него есть четкое ощущение (знание) того, что, познавая мир, он не только изменяется сам, но и изменяет этот мир — и это так и есть.

Представления о психике. У человека вишудхи есть, вероятно, представление о Мировой Душе, уменьшенной копией которой является его собственная душа; при этом свойственные ему структурные представления о мире он, естественно, переносит на психику. Он может представлять себе ее разделенной на различные программы подсознания, структурно перекликающиеся друг с другом и воплощенные в определенных образах, которые он воспринимает как свои внешние и внутренние роли; в то же время у него есть представление об уникальности каждого своего психического состояния и его ценности для того конструктивного творческого процесса, который он осуществляет во внешнем мире.

На вишудхе подобие внутреннего и внешнего мира более, чем реально, и, не оказавшись в соответствующем психическом состоянии, человек вишудхи не в силах выполнить никакого внешнего действия, поскольку оно требует тонкой работы и высокого уровня концентрации, что возможно лишь при соответствующей психологической настройке.

Однако выражение «психологическая настройка» относится скорее к анахатному уровню; человек вишудхи под ним понимает совершенно определенное состояние психики, которое достигается, как правило, довольно сложной внутренней работой в сочетании с внешними ритуалами. Так художник готовится писать картину, раскладывая свои краски и кисти — он не просто готовит физические материалы, но у него также идет совершенно конкретная (для него) душевная работа, и пока она не закончится, он не может начать своей работы на холсте; если же психологическая подготовка прошла успешно, то это почти гарантирует успех его будущей картины.

Таким образом, со своей психикой, то есть с объектами внутреннего мира, человек вишудхи работает столь же тщательно и столь же инструментально, как с объектами внешнего мира; о характере его инструментов имеют некоторое представление профессиональные психологи, но его личные инструменты, вероятно, гораздо более тонки, изощренны и для него лично более эффективны по сравнению с теми, о которых можно прочитать в учебниках по аутотренингу и самогипнозу. Понятие измененного состояния сознания для него осмысленно в единственном случае: это состояние, в которое он должен войти, чтобы сходить в магазин и принести себе еду (а иначе прохожие и продавцы сочтут его неадекватным).

Тело и пластика. Вишудховское тело чрезвычайно красиво; но кроме того, оно еще и функционально, по крайней мере, в тех отношениях, в которых это нужно данному человеку в его жизни. Если это крестьянин, у него будут сильные руки, способные держать плуг; если это спортсмен, то его будут прельщать виды спорта, связанные с искусным владением различными снарядами, каждый из которых он будет осваивать по-своему, и это будет для него отдельным переживанием. Если это танцовщица, то наибольшей привлекательностью для нее будут обладать танцы с различными предметами, в различных одеждах, которым она будет придавать особое значение, и освоение которых существенно увеличит выразительность ее танца.

Однако для человека вишудхи танец или движение тела не самоцель: для него важно, чтобы они были органичной частью окружающего мира. Таким образом, естественным для человека вишудхи будет танец не просто для развлечения публики, а танец ритуального или мистериального значения, которое будет распространяться на жизнь всего его народа, а в конечном счете — и на мир в целом. Для человека манипуры подобного рода заявления могут показаться странными или отдающими манией величия, но для человека вишудхи мир смотрится как единый, и поэтому, изменив какую-либо его часть, он видит мир измененным целиком, так что для него эти слова имеют другой, более разумный и более скромный оттенок, чем это может показаться на уровне манипуры и ниже. В целом от вишудховской пластики идет ощущение законченного совершенства любого жеста и его полной его адекватности окружающему пространству: со стороны кажется, что не человек танцует в мире, а мир танцует человеком.

Уровни проработки

Человек вишудхи на варварском уровне в большей степени грубо разрушает формы мира, чем их создает; а иногда может показаться, что он их создает, но ближайшее рассмотрение показывает, что при этом больше все-таки разрушает, или же он создает такие формы, которые приводят мир на более низкий уровень совершенства и гармонии, чем он был до того. Это касается не только плотно-материальных, но и социальных форм; таким образом, диктатор, создающий мощную систему подавления своего народа, основанную на угнетении и подавлении всего человеческого в людях, выступает именно на этом уровне. Сюда же относится варварское разрушение природной среды, бездумное истощение запасов природных ресурсов, уничтожение и так быстро уходящих в небытие культур малых народов, каждая из которых представляет важную часть интегральной культуры человечества.

Человек вишудхи на любительском уровне творит формы для внешнего мира, но не слишком задумывается ни о своем психологическом состоянии, ни о своей ответственности, то есть его формотворчество скорее интуитивно, нежели осознанно; при этом он субъективно обладает большой кажущейся свободой, но эта свобода обусловлена именно невысоким уровнем его труда, хотя он действительно работает с формами мира и изменяет его целиком. Таков, например, первобытный по духу бизнесмен, организующий торговлю или производство в определенной сфере и думающий больше о социальных ценностях, чем о значении своей деятельности для своего общества и мира в целом. То же относится и к культурным деятелям средней руки, чьи произведения воспроизводятся массовыми тиражами или фигурируют на экранах телевизоров и тем самым прямо воздействуют на общественное сознание, но не имеют иной задачи, кроме как просто предстать перед народом и точно соответствовать его ожиданиям. Идея, что проза должна развлекать, тоже относится к любительскому уровню, так же, как и более общая идея, что искусство существует для отдыха после тяжелой работы.

На профессиональном уровне человек вишудхи уже сознательно принимает участие в процессе формотворчества мира, у него есть четкое ощущение, что он творит по заданию Космоса или Бога или, как он сам может говорить, своей музы, чьи заботы не ограничены никакой областью мира, а касаются его всего в целом. На этом уровне человек вишудхи ощущает высочайший уровень своей ответственности за формы, которые он творит, за тот замысел, который он воплощает и за инструменты, которыми он пользуется. Последнее относится и к инструментам, находящимся в его внутренней реальности: он заботится о своем внутреннем мире и его ресурсах ничуть не в меньшей степени, чем о внешних действиях, зная, что резонанс от любой выстроенной и пристроенной им формы прозвучит по всему миру и отразится во многих и многих его местах и изменит его совершенно — хотя, может быть, и не сразу.

Глава 6
Аджна

Архитектура Осени. Расположенье в ней

Воздушного пространства, рощи, речки,

Расположение животных и людей,

Когда летят по воздуху колечки

И завитушки листьев, и особый свет —

Вот то, что выберем среди других примет.

. . . . . . . . . . .

И вся природа начинает леденеть.

Лист клена, словно медь,

Звенит, ударившись о маленький сучок.

И мы должны понять, что это есть значок,

Который посылает нам природа,

Вступившая в другое время года.

Н. Заболоцкий

Аджновский объект. Освоившись на уровне вишудхи, человеку естественно задаться вопросом: чего же еще? Разве может быть в жизни более высокая миссия, более ответственное предназначение? Однако пафос вишудхи, заключающийся в оформлении предметного мира, несколько, а порой и весьма существенно, затуманивает единую мысль, которая породила этот мир, и его качественное наполнение, то есть набор качеств, которые являются первичными по отношению к предметам и формам. Поэтому подъем на аджну — это, с одной стороны, абстрагирование, отход от предметного содержания мира, но в то же время и приближение к его глубинному смыслу и значению.

Итак, аджна представляет нам мир как набор проявленных в нем качеств, или, говоря на психологическом языке, модальностей, которые являются достаточно абстрактными для того, чтобы иметь возможность проявиться в любой области и материализоваться в любом объекте.

Качества аджны отличаются от качеств свадхистханы. В случае свадхистханы качества данного объекта будут свойственны ему и среде в целом, но не всей окружающей среде и не всем ее объектам. В случае аджны под качеством понимается универсальное, или мировое, качество, которое может быть проявлено в разных видах, но область его распространения никак не ограничена: это, фактически, весь мир.

Что же такое в этом случае аджновский объект? Во всяком случае, он не является конкретной формой мира. Если внешне он выглядит как конкретная форма, конкретный предмет, то он должен представать как символ определенного качества. Так, например, конкретный кусок бирюзы, поднятый до аджновского уровня, может выступать как символ бирюзового цвета, который, в свою очередь, представляет одну из вибраций универсального спектра, представляющего собой жизнь вибрирующей Вселенной.

Другими словами можно сказать, что аджновский объект представляет собой один из ракурсов видения мира, не исключающий при этом других возможных ракурсов; это как бы качественная точка зрения на мир, который мыслится как единый, постижимый и постигаемый с этой точки зрения. Если сравнить мир с горой, то вишудховский уровень представляет различные ее участки, камни, растения как отдельные формы, в то время как аджновский уровень преподносит нам эту гору, увиденную целиком, но с определенного направления, или в определенный сезон, или взятую в определенном плане, например, с точки зрения заключенных в ней минералов и других полезных ископаемых.

Таким образом, аджновский объект представляет собой аспект, ракурс, качество, способ видения единого мира, рассматриваемого целиком. Например, существует феномен, когда наиболее яркое и самое знаменитое произведение искусства, написанное в определенном жанре, становится не только образцом, но и символом этого жанра, и это соответствует его переходу с вишудхи на аджну. Так, «Ромео и Джульетта» В. Шекспира — не просто драма о любви двух молодых людей, но (для европейской культуры) символ любовного произведения как такового. Аналогично, автомобиль сам по себе в глазах социума является вишудховской формой, но некоторые автомобильные марки становятся символом принадлежности их хозяев к определенному социальному слою, то есть представляют собой транспортное средство, символизирующее определенное качество жизни.

Что в таком случае является средой для аджновского объекта, представляющего определенное качество? Средой для него служат не формы, в которых может быть реализовано это качество, а другие качества, родственные ему, и вместе составляющие полную систему, описывающую единый мир. Поэтому объект вишудхи объекту аджны не конкурент: первый всегда локализован во времени и пространстве, второй же, наоборот, как бы покрывает все время и все пространство, придавая им определенную окраску. Другой аджновский объект, другой символ может давать миру другую окраску, но, как правило, они несравнимы и конкуренция между ними невозможна, так как они не взаимозаменяемы. Так звук не конкурент цвету — оба они суть равно необходимые грани мира, характеризующие самые разные его объекты.

Таким образом, аджновские объекты суть идеи, для которых характерен высокий уровень абстракции и, следовательно, повсеместная их приложимость, по крайней мере, потенциальная. Не следует, с другой стороны, считать аджновский уровень абстрактным до бессодержательности. При сотворении мира сначала творились качества, а затем формы, но число этих качеств и тонкость их различий чрезвычайно велики; можно сказать, что число различных качеств мира не уступает количеству форм этого мира, а может быть, даже его превосходит. Более того, любой объект, пройдя ступени эволюции от свадхистханы до аджны, трансформирует свои личные качества, проявляющиеся на свадхистхане, в мировые качества, то есть качества, свойственные миру, но увиденные как бы через призму данного объекта и его конкретного манипурного и вишудховского бытия.

Что означает это видение? Например, поэт-мистик, устремившийся в своих дерзновенных мечтах к постижению мирового женского начала, вполне может прозревать его в земной женщине, своей подруге, отвлекаясь от ее конкретных физических и человеческих качеств, но, тем не менее, каким-то образом косвенно имея их в виду — в той мере, в какой они его вдохновляют, то есть помогают в его настройке. И его видение мирового женского начала будет отличаться от видения другого мистика, который будет идти к постижению этого начала с помощью другой женщины или совсем иными методами.

Человек аджны

Чем бы человек аджны ни занимался, это всегда человек-символ, и то, что он делает и то, чем он является, становится символом соответствующей деятельности или даже символом своей эпохи. Иногда даже его имя (а точнее, он сам как символ) выходит за пределы его эпохи и становится еще более крупным символом. Если он учитель, это не просто учитель, а учитель, у которого так или иначе учатся другие учителя; если он поэт, то это Поэт с большой буквы, с оглядкой на творчество которого пишут остальные стихотворцы; если это святой, то он не просто славится своим благочестием и чудесами, но является образцом для других людей, стремящихся к идеалу святости. В любом случае, что бы человек аджны ни делал, даже если он творит наедине с самим собой или живет в полном одиночестве, он чувствует, что на него устремлено внимание всего мира, и то, что он делает, находит во всем мире резонанс. Субъективно это переживается как колоссальная тяжесть ответственности — знать и чувствовать, что все, что ты делаешь, будет воспринято не только и не столько по его прямому значению, но и гораздо шире, и повлияет на мир, изменив и преобразив его качественно.

Говорить о религиозности человека аджны можно с большой осторожностью, потому что для него его жизнь, его Бог, его религия суть практически одно и то же. В отличие от человека муладхары, для которого атеизм — это типичное состояние (а Бог является лишь изредка), для человека аджны Бог как Первопричина, породившая мир и непосредственно им управляющая, есть очевидная данность. Он ощущает свою судьбу как служение религиозному идеалу, и чувствует полную подчиненность своей жизни во всех ее аспектах своему религиозному началу. При этом в своей религиозности он может быть весьма узок, то есть понимать Бога в свете того качества, носителем которого он является, не воспринимая других Божественных атрибутов; но его собственные религиозные ощущения настолько определенны, что в других он не нуждается, и хотя в принципе он может допускать существование иных типов религиозности и Божественных атрибутов, они его не волнуют, так как в его реальности их как бы нет. Поэтому великие пророки, несущие человечеству религии, впоследствии становящиеся мировыми, совершенно искренне говорят, что нет Бога кроме того, Которого они сами непосредственно ощущают: в их реальности это именно так и есть.

Однако Бог на уровне аджны — это именно определенное качество, идея, свойство мира, которое человеку аджны представляется наиглавнейшим и которому он поклоняется не только своим разумом, но и всей душой; этот Бог является к нему ежедневно и ежечасно. Он видит Его проявления как различные вариации того качества, той модальности, которая представляется ему сутью Божественного.

Его поклонение не носит чересчур конкретного характера. Если человек аджны поклоняется Богу любви, то он видит проявления Божественной любви как определенное качество мира, направленное к нему от всех объектов, из всех ситуаций и положений. Он видит любовь и в пейзажах, которые расстилаются перед его глазами, и в желтых яблоках, которые дарит ему яблоня, и в дожде, падающем на него из громыхающей тучи — все это для него символы различных видов Божественной любви, и всех их он принимает, и перед всеми благоговеет. При этом, однако, сами по себе предметы и формы, которые его окружают и в которых порой материализуется эта Божественная любовь, его особенно не волнуют: одни из них вполне могут быть заменены другими, а другие третьими без особого ущерба.

Отличие человека аджны от человека анахаты заключается в том, что религиозность и мировосприятие первого настроены на вполне определенный аспект или качество мира, и через это качество человек аджны видит мир и Бога, а человек анахаты смотрит гораздо шире — но и гораздо менее определенно: Божественная благодать анахаты идет через все качества и через все объекты, но она более туманна и никак не дифференцирует способы Божественного проявления, в то время как в случае аджны Бог качественно достаточно определен. Например, человек аджны, поклоняющийся Богу любви, будет рассматривать мудрость как одно из проявлений Божественной любви, но второстепенное, то есть для него мудрость будет одним из атрибутов любви, быть может, важным, но не самым главным; наоборот, человек аджны, поклоняющийся Богу мудрости (например, святой Софии), будет рассматривать любовь как одно из проявлений Божественной мудрости, не исключающее, однако, иных ее проявлений, с любовью прямо не связанных.

Количество аджновских атрибутов и форм религиозного почитания не ограничено; важно лишь понимать, что аджновским может служить лишь атрибут, универсальный для мира (в понимании данного человека), то есть принципиально применимый к любым его объектам: качество всеобщности атрибута для аджны обязательно.

Карма. Взгляды человека аджны на карму, то есть на закон причин и следствий, могут сильно варьироваться в зависимости от того, какой ипостаси Бога он поклоняется и в аспекте какого качества он видит мир. Если он поклоняется Богу мудрости, то вполне вероятно, что он будет верить в Мировой Разум, формирующий законы кармы, и целью его жизни будет постижение мира и установление прямой связи с Мировым Разумом. Тогда он, скорее всего, будет считать, что законы кармы в жизни человека носят совершенно различный характер в зависимости от того, на каком уровне этот человек находится и какова его связь с Мировым Разумом: на низком уровне карма абсолютно непостижима, на более высоком она становится более понятной, но и более хитроумной и запутанной — видимо, для того, чтобы человеку было, что постигать и тем самым реализовывать свою возросшую мудрость.

Если же человек аджны поклоняется Богу любви и видит мир в этом аспекте, то для него тяжесть кармы и запутанность кармических узлов будут напрямую связаны с уровнем любви человека к Богу, то есть он понимает карму как отягощаемую отсутствием любви и, наоборот, высветляющуюся чистой и искренней любовью человека к Богу.

Модальности времени. Время и пространство для человека аджны не разделены на части; они едины. Все время и все пространство окрашены универсальными атрибутами, и поэтому нет качественной разницы между прошлым, настоящим и будущим; есть разница в том, какими вариациями универсальных атрибутов окрашены те или иные временные промежутки. При этом важно понимать, что если человек аджны переключается на другой атрибут (это означает кардинальные изменения в его жизни и мировосприятии), то и его представления о времени и взаимообусловленности и взаимосвязи временных промежутков кардинально изменяются, поскольку раскраска времени в этом случае может быть совершенно иной. Но в любом случае каждый промежуток времени является для человека аджны символом некоторого универсального качества или атрибута, и именно с этой точки зрения он его и рассматривает.

Когда человек аджны расширяет свое видение, то любое обстоятельство или форму он старается воспринимать символически, пытаясь найти им интерпретацию в виде какого-либо универсального качества или символа. Поэтому промежутки времени, которые он не способен отнести к своим основным символам, он или игнорирует, или окрашивает второстепенными для себя символами, которые, может быть, когда-нибудь станут для него более значимыми, чем сейчас.

Логика на аджне качественно отличается от общепринятой. Вообще говоря, с универсальными символами нельзя производить логические операции, принятые в математической логике: их нельзя отрицать, нельзя комбинировать со связками и, или, не; на аджне возможно лишь утверждение или замалчивание чего-либо. Отрицание универсального качества является его использованием и, следовательно, утверждением. Между универсальными качествами нельзя выстроить иерархию, так как все они суть неотъемлемые качества мира — на аджне возможно лишь более или менее подробное их описание и поклонение им через акцентуацию (описание) мира с точки зрения данного атрибута. Если у человека аджны есть какой-то тезис, который он хочет доказать, он сформирует атрибут, соответствующий этому тезису, и рассмотрит мир с точки зрения данного атрибута, то есть как бы раскрасит им мир; это и будет доказательством истинности этого тезиса, и никакие другие на аджне не проходят, а данное, в той мере, в которой оно осуществлено, является неопровержимым.

Как можно доказать человеку или человечеству, что красота есть великая сила? Для этого можно создать объект, который будет настолько красивым, что от него нельзя будет отвести глаз — по этому пути пошел бы человек вишудхи. Человек аджны поступает по-другому: он заставляет другого человека или человечество в целом увидеть мир так, что его красота становится неопровержимым фактом восприятия, и не только фактом, но и средством воздействия на психику: увидев и прочувствовав красоту мира, невозможно жить дальше, ее игнорируя. Такое видение неизбежно влияет на психологию человека и человечества, заставляя их изменить свое отношение к миру и способы взаимодействия с ним — таков путь человека аджны.

Энергия, характерная для аджны, тоньше, но и мощнее энергии вишудхи. Основным ее качеством является то, что она изменяет мир в целом — в каком-то его аспекте, но целиком. Когда кинозвезда, символизирующая женственность для своей страны, а то и для всего мира, снимается в грязном порнофильме, она не просто теряет популярность, она портит отношения между супругами во всех тех семьях, в которых восхищались ею ранее, и восполнить эту утрату чрезвычайно сложно. Точно также в семьях с большим стажем есть особенные воспоминания, которые являются символом нерушимости и, может быть, даже благодатности данной семьи, и они окрашивают всю ее жизнь в определенный цвет; если же эти воспоминания каким-то образом испачкать, опошлить или вовсе уничтожить, то и вся жизнь семьи увидится уже совершенно в другом цвете, и ее будущее также резко исказится.

Сама возможность влиять на мир через символ кажется на уровне аджны очевидной, ввиду того, аджновский мир очень связен и порожден универсальными качествами, и они являются его основным содержанием. Если же перейти на уровень вишудхи, то аджновская энергия становится либо чудом, либо иллюзией, о которой лучше не думать (с вишудховской точки зрения, аджновская энергия эфемерна).

С этим обстоятельством постоянно сталкиваются психологи, чей основной инструмент работы — это слово, то есть, по сути, аджновский уровень. Если обсуждать с клиентом обстоятельства его повседневной жизни, то можно пытаться придавать им ту или иную окраску, однако глубокие психологические изменения предполагают изменение всей жизни клиента в целом, и для этого обсуждения конкретных эпизодов его жизни явно не достаточно: либо нужно выходить на ключевые эпизоды, которые имеют аджновское звучание, то есть бросают свет или тень на всю его жизнь целиком, либо искать такие слова, которые для клиента будут иметь аджновскую энергетику, и каждый психотерапевт знает, как сложно они находятся и с каким трудом выговариваются.

Любимые роли и герои. Один из любимых жанров человека аджны — это мифология, а любимые его герои — это те или иные боги, владычествующие над определенными атрибутами или качествами мира. Для человека аджны совершенно естественен юнговский взгляд на мир, согласно которому боги или универсальные символы несут фундаментальные аджновские энергии, проявляющиеся в конкретных вещах, предметах и жизненных обстоятельствах. Видение мира человека аджны истинно мифологическое, и особенной его любовью могут пользоваться космогонические мифы как наиболее ярко отражающие жизнь вселенной в целом, с начала и до конца, и находящие свое проявление в жизни отдельных людей, народов или коллективов.

По мироощущению человек аджны стихийный эзотерик, он никогда не видит предметы, явления и объекты сами по себе, но всегда старается усмотреть за ними высшие силы, и не просто высшие силы, а универсальные архетипы, представляя их себе, например, в виде богов, которые являются первопричиной и внутренним смыслом происходящего. Для него объект жив, а человек интересен ровно в той степени, в какой они представляют универсальные символы (которые могут быть проявлены в мире где угодно), а если таких символов обнаружить не удается, человек аджны скучает и теряет интерес; если же эти символы ему видны, то он пытается ощутить их наиболее ярко и полно. Точно так же он пытается видеть эти символы и в себе, в своей жизни, в своей судьбе, в своем сознании; нередко он с ними идентифицируется и тогда может сказать о себе: «Что есть я? Я — сплошная любовь, и больше ничего во мне нет», — и не нужно воспринимать это как гордыню или как попытку закрыть глаза на реально происходящее с ним: так он себя ощущает, и та сила, которая заставляет его говорить такие слова, превосходит силу конкретного вишудховского видения, которое ему тоже свойственно, но которое ему неинтересно и не кажется истинным.

В других, а в особенности в себе, человек аджны ценит именно такое символическое мироощущение и способность реально и конкретно работать с этими символами. При этом он способен уловить тонкие изменения в мире, происходящие в результате его работы с символами, там, где другой человек, например, человек вишудхи, анахаты или манипуры не заметит просто ничего; однако это не значит, что человек аджны тешит себя иллюзиями: на высоком уровне он видит то, чего сейчас не видят другие, но изменения, которые он замечает, через некоторое время (когда универсальные символы проявят себя в мире форм) становятся очевидными и всем остальным, но причина этих изменений останется для них закрытой, в то время как человеку аджны она видна сразу. Конечно, с универсальными символами нельзя работать так, как можно работать с формами, но их можно модифицировать, утончать, уточнять и смотреть, как ими окрашен мир — от этого они входят в силу и их влияние на него становится более ощутимым и видимым.

Инстинкт самосохранения человека аджны тесно связан с его ощущением жизни и энергии символов. Он считает, что мир жив, пока живы символы, что традиция жива, пока есть символы прошлого, которые влияют на людей, что развитие существует тогда, когда достаточно силен общий символ идеи развития, который уже сам по себе найдет воплощение в конкретных тенденциях развития.

Человек аджны тяготеет к идеологии или к мистике. Часто он пытается работать словами, поскольку слова прекрасно передают многие символические значения, если же ему не хватает слов, он берется за кисть, за перо, садится за музыкальный инструмент, но всегда в его творениях ощущается вторичность конкретного воплощения по отношению к первоначальному мистически— символическому замыслу.

Человек аджны привязан к своим универсальным символам и ощущает ответственность только перед ними, а конкретное воплощение их энергии волнует его в гораздо меньшей степени; если он чувствует, что они живы и, благодаря его усилиям, процветают, он спокоен; если же он ощутит, что они в беде, он будет трудиться во их славу, не покладая рук день и ночь. При этом, хотя его деятельность в плотном мире будет ощущаться как наполненность некоторой идеей, но сама эта идея будет постигаться окружающими с большим трудом, — при том, что сама его личность может действовать на них очень сильно. Ему как будто бы вручен высший смысл, который делает жизнь качественно иной и дает ей гораздо более содержательное наполнение, но выразить его словами чрезвычайно сложно, а если попытаться это сделать и воспринять звучание на более низких эволюционных уровнях, оно прозвучит плоско и фальшиво.

Общение с другими людьми человек аджны строит на принципе созвучия, сходства вибраций, свойственных тем символам, которые являются для него значимыми, и тем универсальным качествам мира, которым он служит. Если другой человек служит тем же качествам, он найдет с ним массу общего, и, возможно, между ними возникнет глубокий психологический контакт; если же этот человек служит другим символам или же вовсе лишен символического мировосприятия, контакт скорее всего не состоится. С другой стороны, человек аджны чаще всего понимает, что столь ясное и яркое видение символов и высших энергий большинству людей недоступно, по крайнем мере, оно ими не осознается, и он может работать с другими людьми, чувствуя их бессознательный ответ (или ответ, заключенный глубоко в их подсознании) на его тип служения, но предлагая им работу на их уровне понимания; при этом ее внутренний смысл и энергетическое наполнение все-таки будут связаны с его любимыми и обожаемыми качествами мира.

Враги человека аджны — это люди, которые смотрят на его деятельность плоскими, плотными глазами, не понимая тех энергий, которые ведут его по жизни, и пытаются эти энергии проигнорировать и представить как пустую болтовню или демагогию. Впрочем, люди работающие на более плотных энергиях, обычно локализованы в пространстве и дотянуться до человека аджны им сложно: он как бы шире, он распределен по всему миру, и причинить ему существенный вред не так легко. Это может сделать как правило, только он сам, особенно если начнет профанировать свое собственное мироощущение, мировосприятие и деятельность. Конечно, жить в мире с акцентуацией на манипуре и вишудхе ему сложно, но и мир без него, без его вибраций прожить не может — так, как мир не может прожить без поэзии, музыки и творчества в чистом виде.

В общении человек аджны производит впечатление или сильно «не от мира сего» или, наоборот, харизматического лидера, движимого своей харизмой и привлекающего к себе сотрудников с необыкновенной силой. Дружить с ним означает дружить с его символами, а для того, чтобы с ним поссориться, достаточно перестать видеть мир его глазами и ощущать его энергию: тогда вы просто выйдете из его пространства, и контакт с ним прекратится. Самый лучший контакт с ним — это совместная медитация на его любимых символах, а предмет медитации может быть любым, но вы должны помнить, что ваша основная устремленность должна выходить за конкретную тему медитации, за конкретные обстоятельства, проживаемые в данный момент, и тогда, может быть, вы (с его помощью) уловите нечто, и это нечто окрасит для вас весь мир совершенно новыми красками.

Обучение человек аджны представляет и осуществляет совсем иначе, чем другие люди. Для него главное — это общая настроенность на архетип и универсальный символ; в рамках этой настройки он может постигать весь мир как окрашенный этим архетипом, и это для него наиболее естественный способ познания мира. Если он подпадет под влияние близкого ему универсального символа, то его постижение мира пойдет необыкновенно быстро, хотя и будет весьма своеобразным, если же такого символа не будет, то обучение кончится неудачей. Так, Джеральд Даррелл в одной из своих книг описывает, как его учитель географии, быстро поняв, что единственный по-настоящему интересной для мальчика темой являются животные, учил его географии: «… у меня выходило, что основная продукция Цейлона — слоны и чай, Индии — тигры и рис, Австралии — кенгуру и овцы, а в океанах голубые плавные линии морских течений несли с собой не только ураганы, пассаты, хорошую и плохую погоду, но также китов, альбатросов, пингвинов и моржей». Все другие подходы быстро проваливались в виду отсутствия у мальчика хоть сколько-нибудь проявленного интереса.

Представления о психике. Начиная с уровня анахаты, у человека нет четкого деления на внешний и внутренний мир; для человека аджны, в частности, существуют определенные архетипы, которые являются фундаментальной действующей силой и определенным образом окрашивают как внешний, так и внутренний мир, и психика и внешняя реальность взаимно расположены таким образом, чтобы человеку было наиболее удобно жить в символическом мире, видеть эти символы и работать с ними. Для человека аджны, вообще, нет разницы между внешней и внутренней работой, его работа настолько тонка, что без постоянного внутреннего усилия его внешние действия становятся просто невозможными, и постоянный уровень напряжения, в котором он находится, связан с прямым действием тех архетипов и символов, с которыми он взаимодействует. При этом отличить действие символа, идущего из внешнего мира, от символа, идущего из внутреннего мира, он просто не в состоянии; сама попытка такого разделения кажется ему искусственной. Здесь единство мира, в том числе внешнего и внутреннего, дано в ощущении с такой силой, что обсуждать его совершенно не хочется.

Что касается структуры личности и структуры подсознания, то человек аджны склонен считать, что внутренний мир устроен по тем же законам, что и мир внешний, и что в нем есть универсальные аспекты бытия, которые имеют наибольшее значение, и которые представлены во внутреннем мире в той же мере, что и в мире внешнем, являя собой наиболее тонкие, но и наиболее важные силы, подчиняющие все остальное. Работать с ним можно так же, как можно работать с универсальными символами мира, то есть укреплять тот или иной символ можно, становясь в соответствующую позицию и рассматривая внутреннее пространство с позиций данного символа, уточняя его значение, но не профанируя его до конкретных психических проявлений. Символ — это окраска, или постоянно действующий фактор, который можно уточнять, но его нельзя ни опровергнуть, ни полностью сместить с занимаемых им позиций, ибо одни символы не конкуренты другим. Здесь можно лишь каким-либо образом менять и модифицировать оттенки, но не перекраивать конфигурацию, как это возможно в случае вишудхи, когда мир состоит из кирпичиков, которые можно различным способом друг с другом сочетать; на аджне такого рода подход невозможен.

Тело и пластика. Даже в физическом теле и его движениях у человека аджны можно уловить или угадать символическое наполнение его жизни. Как именно вы это сделаете, больше зависит от вашего собственного уровня и способности символического видения мира, но, по крайней мере, профессия и миросозерцание человека аджны обязательно отразятся на его теле и пластике, которые сделаются символическими для его занятий и его философии. Если это поэт-романтик, то у него будет буйная шевелюра, неистовый взор и пылкая жестикуляция; если это поэт-мистик, у него будет тонкое, бледное, как бы измученное, нервное, подвижное лицо и соответствующая фигура (с тонкими костями, бледной кожей и гармоничной, но слабо проработанной мускулатурой); а у философа-основоположника, занимающегося фундаментальными вопросами бытия, будет небольшой рост, мощный торс, борода лопатой, высокий лоб и короткие мускулистые кривые ноги с крепкими пальцами.

Уровни проработки

На варварском уровне проработки аджны находится фанатик своей идеи (чаще всего религиозной или приравненной к ней), который следует ей, опровергая всех «неверных», а иногда и физически их уничтожая. Его не интересует никакое конкретное воплощение этой идеи, а его образ мира крайне невелик и убог, он как бы окрашен в два цвета: один яркий и сияющий, соответствующий его идее, и второй, темный и никуда не годящийся, этой идее противоречащий или с ней не согласный. При этом дальше общих лозунгов или варварского уничтожения всего, что не соответствует его идее, от него ждать не приходится. В то же время, сила, которая за ним стоит, может быть значительна и способна привлечь к нему последователей уровня вишудхи (но чаще муладхары).

На любительском уровне проработки аджны находится человек, у которого есть любимые абстрактные идеи или символы, которые он как-то чувствует, и любимым его занятием является распределение этих символов по окружающему миру, причем чаще всего это не глубокое видение соответствующих энергий, а навешивание ярлыков, производимое достаточно произвольно, хотя иногда этот человек и способен на тонкое восприятие и видение своих идеальных символов (но это скорее исключение). Он признает существование иных символов, кроме тех, которые вошли в его мировосприятие, и склонен к чисто символическому мировоззрению, но долго удержаться на символическом уровне не в состоянии и его регулярно стягивает вниз. Тем самым, его участие в аджновском уровне заключается в том, что он постоянно о нем помнит и указывает предметному уровню соответствующее направление, или снабжает его качественной окраской. Внешне это может выглядеть как ненужная дидактика или пустословие, но иногда этот человек оказывается необходим и желанен, например, когда явно прозаическую ситуацию нужно поднять на более высокий уровень и сделать из обычного события нечто запоминающееся, праздничное, символическое и незаурядное.

Человек аджны профессионального уровня — это украшение любого человеческого коллектива, человек, который может сделать жизнь большей, чем она видится прозаическому предметному взгляду, ввести данную ситуацию в рамки мирового эволюционного процесса, дать смысл непосредственной жизни и оживить совершенно мертвую ситуацию, дав ей универсальное мировое звучание. На этом уровне находятся ведущие деятели культуры, великие поэты, писатели, религиозные проповедники, философы, мифотворцы.

Глава 7
Сахасрара

И голос Пушкина был над листвою слышен,

И птицы Хлебникова пели у воды.

И встретил камень я. Был камень неподвижен,

И проступал в нем лик Сковороды.

И все существованья, все народы

Нетленное хранили бытие,

И сам я был не детище природы,

Но мысль ее! Но зыбкий ум ее!

Н. Заболоцкий

Эволюционные уровни, начиная с анахаты, представляют способ видения мира, который можно назвать мистическим; в особенности это касается уровней аджны и сахасрары. По глубокому убеждению автора, каждый из эволюционных уровней как высший архетип в какие-то периоды активизируется в жизни любого человека и лишь наша невнимательность и ориентированность на другие, более знакомые и привычные архетипы (в данном случае — другие эволюционные уровни), не дает нам возможности этого заметить.

Сахасрарный объект. Существование объекта на уровне сахасрары означает отсутствие для него окружающей среды; он оказывается как бы основным содержанием и символом мира — всего мира, а не какого-то его качества (атрибута), как в случае аджны. Другими словами, можно сказать, что сахасрарный объект является фокусом, или средоточием мира, а все остальное — качества и формы мира — видится через данный объект, и видны притом достаточно смутно.

Если переходить от аджны к сахасраре, то можно сказать, что сахасрарный объект является ключевым символом, вариациями которого являются все остальные символы и качества, а он глубже и важнее их всех; он — самый центральный; он представляет собой глубину смысла всех остальных символов, их суть и сущность; он — их средоточие.

Таким образом, рассматривая сахасрару, мы оказываемся свидетелями определенного парадокса, который, с другой стороны, можно рассматривать как свидетельство необыкновенной демократичности мира. Оказывается, что мир связен в такой степени, что совершенно любой объект, тот, который на уровне муладхары только что появился как каковой и был от мира совершенно отделен, который на свадхистхане получил набор качеств, а на манипуре у него обнаружились части, элементы и связи между ними, который на анахате обрел благодать, на вишудхе обнаружился как одна из форм или частей единого мира, а на аджне стал символом одного из мировых качеств, — этот самый объект может стать не только одним из качеств мира, но его средоточием, центром, фокусом. При этом, естественно, мир, сфокусированный на данном объекте, или увиденный через данный объект, сильно меняется в зависимости от того, какой объект находится в его фокусе; поэтому количество способов видения мира неограниченно, и в то же время это всегда один и тот же мир, просто увиденный с разных точек зрения, из разных позиций. В роли этой позиции, точки сборки по К. Кастанеде, то есть способа видения, и выступает сахасрарный объект.

В качестве примера представим себе семью, в которой только что родился младенец. Для отца новорожденный является одной из форм семейного мира, то есть находится на вишудхе; в глазах бабушки, у которой есть другие внуки, он может находиться на аджновском уровне, то есть являться символом одной из граней семейного бытия; но для своей мамы, для которой сейчас в мире нет ничего, кроме новорожденного, он находится в фокусе мира, и именно через него, через призму его интересов она воспринимает весь остальной мир, как свою семью, так и пространство за ее пределами. Все, что происходит вокруг, мама рассматривает с точки зрения младенца и его настоящей и будущей судьбы, а все, что не касается младенца прямо или косвенно, просто-напросто ею не замечается или откладывается до момента, когда эта связь обнаружится. Все члены семьи моментально переименовываются в соответствии с их родственным отношением к новорожденному: ее муж становится отцом, мама — бабушкой, знакомые, приходящие в дом — дядями и тетями и т. д. Некоторые матери из преданности своему ребенку, как они ее понимают, абсолютно все взрослые дела, обстоятельства и отношения переводят на детский язык. Например, фраза из взрослого мира: «Он хочет ее как женщину», — в переводе на этот язык может прозвучать так: «Она понравилась ему не как девочка, а как тетенька».

Среды, окружающей сахасрарный объект, как таковой не существует. Существует мир, состоящий из одного-единственного объекта и подробностей, граней существования и аспектов жизни этого объекта. Нет ничего, отделенного от него или выходящего за его пределы: мир и есть данный объект. Он никак не дифференцируется, ни на качества, ни на формы, — последние существуют лишь потенциально: они пока что не проявлены, но если они будут проявлены, то это будут качества и формы данного объекта.

Человек сахасрары

Сильное включение сахасрары заставляет человека воскликнуть: «Я — Бог!» — и это его восклицание абсолютно искренне, потому что именно так он себя ощущает. Он действительно, реально ощущает себя Богом, который породил этот мир и следит за его существованием, хотя такие подробности, как качества и формы этого мира, для него сейчас несущественны: важен лишь момент мистического отождествления с Единым Высшим Существом: «Я есть Он».

Карма. Закон причин и следствий на уровне сахасрары видится как несуществующий, поскольку не существует отдельных моментов времени, отдельно взятых сюжетов, поскольку время, пространство и бытие слились в едином и нерасчленяемом единстве, а говорить о причинах и следствиях можно лишь тогда, когда пространство разделено на формы и элементы, когда существует время, в частности, прошлое, настоящее и будущее, а при сильном включении архетипа сахасрары ничего этого нет — точнее, все это существует потенциально, но не актуально.

Вера человека сахасрары тотальна. Это означает, что никакой альтернативы его психическому состоянию не существует; в частности, у него нет и не может быть никаких сомнений, поскольку его психическое состояние захватывает его целиком. В общем это состояние тотального харизматического лидера, который являет людям Бога в своем лице, и ничуть не менее того. Ему подчинена логика, то есть истина есть то, что он говорит, независимо от того, что именно он говорит и какими выразительными средствами он пользуется, и ему подчинены все виды энергии — они суть не что иное как аспекты или формы его проявлений, и даже излишне говорить о том, что они ему полностью подчинены; они появляются как различные способы разворачивания его сущности.

Более слабое включение сахасрары дает расположение фокуса мира не на себе, не на собственной личности, а на ком-то или чем-то еще, на определенном человеке или объекте. Любимым героем человека сахасрары в таком случае будет человек, сосредоточивающий в себе весь мир, например, полновластный король, малейшее желание которого тут же исполняется; если речь идет о богах, то это верховный бог, Вседержитель (всевластный и никому не подчиняющийся) Зевс. Но все же греческий пантеон имеет скорее аджновский, нежели сахасрарный характер; ближе к сахасраре находится невидимый еврейский Бог Иегова, самое имя Которого нельзя произносить, или индуистский Абсолют, безличное Брахмо, находящееся за пределами времени и пространства, Великая Потенциальность, частным проявлением которой является Вселенная.

Психология. Если смотреть на человека сахасрары со стороны, то зрелище это довольно тяжелое. Он, как говорится, неотвлекаем: у него есть определенный фокус его внимания, определенный объект (иногда это он сам), на который он смотрит и считает его наиважнейшим и наиглавнейшим, причем все попытки уточнить, почему же это так, оканчиваются провалом. Он может бесконечно говорить о качествах любимого объекта, поработившего фактически все его внимание, поглотившего все его силы, подчинившего себе всю его жизнь — но главное для человека сахасрары не качества этого объекта, а он сам; самым сладким словом для него будет имя этого объекта, и это имя он будет произносить так, что вы поймете, что за этим объектом для него скрыт весь мир целиком.

С человеком сахасрары труднее всего иметь дело в случае, когда этим фокусом его внимания постоянно служит он сам: тогда это либо великий мистик, вокруг которого действительно циркулируют особые энергии и, входя с ним в контакт, вы можете получить большую инициацию и радикально изменить собственную судьбу, или же это эгоцентрик примитивного свойства, восхищающийся собой как таковым в плоском, приземленном понимании своей сущности и личности, и в этом случае он настолько трудно переносим, что можно только удивляться, как ему удается все-таки находить себе друзей и знакомых и строить с ними и с начальством на работе отношения. Тем не менее, такому человеку обычно удается организовать вокруг себя пространство таким образом, чтобы оказаться в его фокусе; нередко такие люди становятся диктаторами, например, мелкими начальниками, выступающими для своих подчиненных в роли солнца местного значения.

Творческим людям в узком смысле этого слова так или иначе приходится прорабатывать уровень сахасрары. В конечном счете для того, чтобы сделать что-либо значимое, а тем более значимое не только для себя и своего ближайшего окружения, но и для большого мира, приходится на некоторое время встать в позицию, когда ты становишься центром Вселенной, и единственное, что интересно, — это то, что происходит с тобой и внутри тебя. Но здесь главное — это не уровень наивного эгоцентризма, а широта видения мира: нетрудно стать фокусом мира, состоящего из двух-трех человек — членов твоей семьи; гораздо труднее встать в энергетическом центре страны или области искусства, знаний, умений.

Серьезная работа в мире всегда связана с необходимостью самопознания, а этот процесс неизбежно выводит человека на уровень сахасрары, когда фокус мира смещается на его собственную персону. Подсознательно это происходит, даже когда человек боготворит и воспринимает как Божественное нечто внешнее по отношению к себе, например, предмет своего творчества — симфонию, картину, роман — и в этом случае его подсознание ощущает вибрации сахасрары, свойственные любому творцу, ибо когда человек занимается творчеством, то результат его творчества — это не более, чем отражение того центрального творящего начала, которым в данный момент является его личность, и которое психологически отождествляется с Богом-творцом Вселенной. Таким образом, выход на уровень сахасрары — это психологическая необходимость для человека, ответственно творящего что-либо новое, и вопрос заключается не в его самомнении как таковом, а в его ответственности перед миром за свои действия. Уж если ты встал в центре мира, то ты должен следить за тем, чтобы мир в результате оказался не обездоленным, а, наоборот, украшенным тобою, и в этом искушение и дерзновение сахасрары.

Ответственность человека сахасрары есть, таким образом, ответственность за весь мир целиком, и психологически он переживает ее именно так. Если человек аджны отвечает за какой-то аспект мира, то человек сахасрары отвечает за него как за единое целое, и как бы боковым зрением он должен видеть и все его качества, и все его формы; другое дело, что, в зависимости проработанности этого уровня, боковое зрение может быть более или менее подробным и точным, да и сам мир человек может воспринимать совершенно по-разному.

Фокус внимания человека сахасрары не обязательно постоянен; даже если он сосредоточен на своей личности, последняя может измениться, и тогда расстановка акцентов будет совершено иной; кроме того, он может с тем же пылом, с которым сегодня поклонялся одному идолу, завтра переключиться на новый. Фокус его внимания может измениться кардинально, но характер внимания (пока действует архетип сахасрары) не изменится, и в новом объекте внимания человек по-прежнему будет видеть весь мир, хотя уже и несколько по-другому. Так один шах собрал однажды своих жен и торжественно объявил им: «Я покидаю вас: я полюбил другой гарем!» Для человека, привыкшего к моногамной семье, это заявление может показаться странным и даже лживым, но для человека сахасрары оно более чем естественно: его концентрация на одном видении мира прекращается и включается концентрация на другом; его фокус внимания меняется, и он сам психологически полностью меняется вместе с ним, и перестройка психики оказывается тем глубже, чем сильнее сдвинулся фокус внимания.

Творчество человека сахасрары само по себе чересчур абстрактно и синтетично. Реально оно может служить источником вдохновения для уровней аджны или вишудхи, но его энергия, даже если она велика, не развернута. Если это поэт, то о нем впоследствии скажут, что это поэт для поэтов, а обычному читателю воспринимать его стихи будет очень сложно — таков, например, Велемир Хлебников. Сахасрара в своей синтетичности и непроявленности чем-то похожа на муладхару — но разница здесь огромна: человек сахасрары не может позволить себе той оригинальности и самобытности, которая отделяет человека муладхары от мира; наоборот, человек сахасрары полностью укоренен в мире, фокусом которого он является, и он ни на секунду не может от него отделиться: этот мир и есть он сам.

Слабое место человека сахасрары — ограниченность мира в том виде, как он его воспринимает. Автор напоминает, что все описания в этой книге принципиально субъективны, то есть они ни в какой мере не являются описаниями объективно существующих в природе явлений, а представляют собой не что иное, как модальности, или способы видения человеком себя и окружающего мира. Поэтому когда автор говорит, что человек сахасрары является фокусом мира, то имеется в виду не объективно существующий мир как Вселенная со всеми ее неизмеримыми пространствами и неисчислимыми формами, а мир в восприятии данного человека, и слабое место человека сахасрары — это слабое видение мира: он (человек сахасрары) безусловно находится в фокусе видимого им мира, но этот мир может быть чрезвычайно незначителен, и в этом случае все его творчество и все его усилия будут не более чем пародией на истинное творчество и истинную работу; но, с другой стороны, чисто психологически это нисколько ему не мешает (а в некоторых случаях даже помогает) выходить на уровень сахасрары и пребывать на нем.

Общение. Человек сахасрары производит впечатление переполненного собой и своими делами; но если вы войдете в его пространство и займете в нем определенное место, а главное — научитесь видеть мир так, как видит его он, то он может стать вашим лучшим другом и оказать вам помощь с совершенно неожиданной для вас стороны: представляя собой мир целиком, он как бы властен над ним, и то, что кажется для вас далеким и недосягаемым, у него нередко оказывается под рукой.

Если вы хотите войти с ним в контакт, почаще произносите имя объекта, которому он поклоняется, имя его фокуса мира. Если этим фокусом служит его личность, называйте его почаще по имени, и его реакция может оказаться совершенно неожиданной — например, он может включить вас в свой мир на роли символа или какой-либо формы, и это может дать вам много преимуществ, но, с другой стороны, вы можете в какой-то момент ощутить, что вы совершенно задыхаетесь в его мире — не потому, что вы не можете подчиняться его воле, а потому, что атмосфера его реальности может оказаться для вас чересчур тесной и душной. Наоборот, человек сахасрары высокого уровня через свою личность может помочь вам открыть такие горизонты и увидеть такие аспекты и области мира, которые вы без него никогда бы не увидели и даже не смогли бы их себе представить.

Обучение. Человек сахасрары будет охотно познавать мир, если не сталкивать его с тех позиций, на которых он находится. Важно лишь регулярно возвращать его внимание обратно к его обычному фокусу; если он будет уверен, что отвлечение его внимания от основного объекта к незнакомым для него аспектам или объектам мира происходит ненадолго, он может воспринять обучение спокойно и даже положительно, особенно если, вернувшись обратно, он, к своему удовлетворению, обнаружит, что сияние его любимого объекта лишь увеличилось; другими словами, он может изучать мир во славу своего фокуса — но никак не иначе.

Представления о психике. Главным и самым труднодоступным местом в подсознании человек сахасрары считает его глубинный центр, которому подчинены все программы подсознания и конкретные психические проявления. Этому центру во внешней жизни соответствует жизненная миссия, и для человека сахасрары она есть нечто совершенно реальное, то, что в каждый момент времени может реализоваться в виде того или иного символа, той или иной программы действий, но не это в ней главное.

До тех пор, пока этот центр не обнаружен и человек не поставил свою внешнюю и внутреннюю жизнь на служение ему, все его бытие есть не более, чем случайное и бессмысленное перемещение в пространстве и времени или, в лучшем случае, более или менее целенаправленные поиски этого центра; однако найти его нелегко, и это всегда требует жертвования всего конкретного, частного, несущественного и случайного, что может так или иначе развлекать, но не представляет никакого серьезного интереса, пока центр не найден. Этот психологический или, правильнее сказать, духовный центр для человека сахасрары заключает в себе всю полноту бытия, и когда он обнаружен, он окрашивает все частности и подробности жизни таким ослепительным светом, что больше человеку уже ничего и не нужно; достигнув его, человек одновременно исполняет свою миссию и интегрирует свою личность. Отныне проблем как таковых у него не остается, или, во всяком случае, они качественно меняют свой характер.

Уровни проработки

Вообще уровень проработки сахасрары определяется в первую очередь тем, насколько широко человек видит мир и насколько глубоко у него проработана собственная личность.

На варварском уровне человек сахасрары идентифицирует себя с поверхностными и, как правило, социально детерминированными чертами своей личности, а мир, в котором он ощущает себя центром, крайне невелик — обычно он не распространяется дальше его семьи и минимального социального окружения. Обычно этот человек, вследствие своего эгоцентризма, довольно неприятен, но не лишен своеобразного обаяния: чувствуется, что если он не замкнется в себе совершенно, то сможет сделать многое; если же замкнется, то это верный кандидат в психиатрическую лечебницу с диагнозом: «мания величия».

На любительском уровне человек сахасрары формирует вокруг себя определенную реальность, становится в ее центр и царит в ней подобно маленькому монарху. Он понимает, что мало говорить: «Я», или: «мой объект», — нужно еще что-то делать, нужно как-то организовывать ту реальность, которая кажется ему его миром, и он склонен заниматься ее улучшением, и качественным, и предметным, но эти занятия для него всегда вторичны, а главный момент торжества приходит, когда он забывает обо всех частностях и сосредоточивается на центре своей реальности.

В психологическом плане у этого человека есть определенная доминанта личности, которую он идентифицирует с собой, со своим «я», и, отвлекаясь на различные частные черты и проявления своей личности, он стремится вернуться обратно к этой доминанте, которую воспринимает в качестве своего синтетического образа, возникающего у него при произнесении его имени. Сам он произносит его с совершенно необыкновенным выражением, недоступным для людей других эволюционных уровней.

На профессиональном уровне человек сахасрары строит некоторое царство, в котором он царит и отвечает за все, что в нем происходит. Это царство строится им одновременно и во внешнем мире, и во внутреннем. Его психологическая работа заключается, в частности, в выработке колоссальной внутренней дисциплины, подчиняющей все черты его характера, все психические проявления и энергии единой цели, которая проникает в его психику и организует ее в соответствии с собой. Когда цель достигнута, человек сахасрары ставит себе новую цель, новый идеал, и так же полно погружается в его достижение.

В результате вокруг него во внешнем мире возникает реальность, которую можно принимать целиком или не принимать вовсе, но ее невозможно принять частично. Так строятся великие философские системы и глобальные религиозные практики, включающие в себя все проявления человека, начиная от духовных и кончая физическими.

Заключение

Ты знаешь высь с стезей по крутизнам?

Лошак бредет в тумане по снегам,

В ущельях гор отродье змей живет,

Гремит обвал и водопад ревет…

Ты был ли там?

Е. Баратынский

Протвино — Красная Поляна — Москва, 31.01–26.09.1997

Флибуста

Покрывало Майи, или Сказки для Невротиков (fb2)

Авессалом Подводный
ПОКРЫВАЛО МАЙИ, или СКАЗКИ ДЛЯ НЕВРОТИКОВ

ОГЛАВЛЕНИЕ

От автора

Вступление
АРХЕТИПЫ И МОДАЛЬНОСТИ

Часть 1
Шива и Шакти, или Диадический архетип

Часть 2
Единый Бог, или Триадический архетип

Глава 1
Мистик-харизматик

Глава 2
Идеалист

Глава 3
Прагматик

Часть 3
Лестница Иакова, или Эволюционный архетип

Глава 1
Муладхара

Глава 2
Свадхистхана

Человек свадхистханы

Глава 3
Манипура

Глава 4
Анахата

Глава 5
Вишудха

Глава 6
Аджна

Глава 7
Сахасрара

Заключение

Оглавление

Флибуста

Покрывало Майи, или Сказки для Невротиков (fb2)

Авессалом Подводный ПОКРЫВАЛО МАЙИ, или СКАЗКИ ДЛЯ НЕВРОТИКОВ

ОГЛАВЛЕНИЕ

От автора

Вступление АРХЕТИПЫ И МОДАЛЬНОСТИ

Часть 1 Шива и Шакти, или Диадический архетип

Часть 2 Единый Бог, или Триадический архетип

Глава 1 Мистик-харизматик

Глава 2 Идеалист

Глава 3 Прагматик

Часть 3 Лестница Иакова, или Эволюционный архетип

Глава 1 Муладхара

Глава 2 Свадхистхана

Человек свадхистханы

Глава 3 Манипура

Глава 4 Анахата

Глава 5 Вишудха

Глава 6 Аджна

Глава 7 Сахасрара

Заключение

Оглавление

Авессалом Подводный
ПОКРЫВАЛО МАЙИ, или СКАЗКИ ДЛЯ НЕВРОТИКОВ

Вступление
АРХЕТИПЫ И МОДАЛЬНОСТИ

Часть 1
Шива и Шакти, или Диадический архетип

Часть 2
Единый Бог, или Триадический архетип

Глава 1
Мистик-харизматик

Глава 2
Идеалист

Глава 3
Прагматик

Часть 3
Лестница Иакова, или Эволюционный архетип

Глава 1
Муладхара

Глава 2
Свадхистхана

Глава 3
Манипура

Глава 4
Анахата

Глава 5
Вишудха

Глава 6
Аджна

Глава 7
Сахасрара