| [Все] [А] [Б] [В] [Г] [Д] [Е] [Ж] [З] [И] [Й] [К] [Л] [М] [Н] [О] [П] [Р] [С] [Т] [У] [Ф] [Х] [Ц] [Ч] [Ш] [Щ] [Э] [Ю] [Я] [Прочее] | [Рекомендации сообщества] [Книжный торрент] |
Сепаратист (fb2)
- Сепаратист (Мастер проклятий - 2) 1031K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Матвей Геннадьевич Курилкин
Матвей Курилкин
Мастер проклятий 2
Сепаратист
Глава 1
Неровно оборванный газетный листок в левой руке, в правой — кисет с табаком. Скатать шарик из сыроватого табака, чтобы лишнего не просыпать. Затем распределить получившийся шарик по бумажке относительно ровным слоем, аккуратно скрутить трубочку, облизать край, тщательно примять, чтобы держалось. Размять получившуюся сигарету, окончательно выравнивая содержимое, прикурить и затянуться горьким дымом. Привычные действия всегда помогают успокоить нервы, привести мысли в порядок. Да и от контузии немного помогает, хотя уверен, приличный врач бы мне за такие слова еще и добавил по башке.
Фабричных папирос теперь не найти, приходится обходиться продукцией окружающих Памплону фермерских хозяйств. Впрочем, необходимость привыкать к самокруткам — это последняя из наших трудностей.
Смешно сказать, но расстояние в несколько миль преодолеть оказалось не так-то просто. Причина простая — у нас возникли сложности с трофеями. Как-то не рассчитывали мы на такую богатую добычу. Жандармы ехали воевать всерьез, да и чистые не рассчитывали только на силы своего бога, так что оружия и боеприпасов в поезде оказалось очень приличное количество. После боя выяснилось, что значительная часть отряда уже разбежалась. Собрать удалось всего человек восемьдесят — и такого количества оказалось совершенно недостаточно, чтобы прибрать все, что попало к нам в руки. В то же время оставлять добычу не хотелось категорически — у нас жуткая нехватка всего.
— И хочется и колется, чтоб их! — протянул Рубио, найдя меня сидящим возле поваленного взрывом вагона. Кровавая каша, в которую превратился сияющий некогда иерарх Нона меня совсем не смущала — перегорел, должно быть. — Ладно, берем сколько сможем унести, и уходим. Незачем испытывать судьбу.
— Ой, да хватит уже причитать, — отмахнулся я. — Бери Доменико, сопровождения сколько в локомобиль уместится и езжайте в Памплону. А мы здесь пока посторожим.
— Ты ж понимаешь, что войнушка, которую мы здесь устроили ни для кого тайной не осталась?
— И что? Много ли сейчас жандармов в Памплоне? Уж как-нибудь отобьемся…
Старик согласился. Дал себя уговорить, хотя на самом деле и уговаривать не пришлось — он, наверное, лучше всех понимал, насколько нам необходимы сейчас эти стволы.
Ну а нам предстоит просто продержаться до возвращения Рубио с людьми. Очень сомневаюсь, что Мануэль успеет раньше, чем жандармы. Проводы надолго не затянулись — старик, приняв решение не стал тянуть время. Перегруженный локомобиль, а туда уместилось аж восемь человек, на случай, если по дороге случится какая-нибудь нежелательная встреча, шустро покатился по дороге. Я присел буквально на пару минут — снова закружилась голова, не прошли для меня даром близкие взрывы динамита. Казалось, глаза смежил буквально на несколько секунд, когда вдруг обнаружил рядом Доменико, который тряс меня за плечо. Парень и не подумал уезжать в Памплону — услышав предложение, он только отмахнулся, и ушел куда-то к вагонам, не желая ввязываться в споры.
— Слушай, а чего ты меня вечно пытаешься куда-нибудь отправить? — с обиженным видом спросил Доменико, дождавшись осмысленного выражения у меня на лице. — Мне, право, неприятно! Как будто я лишний, и от меня надо поскорее избавиться.
Я даже подзавис на секунду от такого вопроса. Почему-то не думал, что мои, разумные, в общем-то предложения интерпретируют подобным образом.
— Ты меня удивил. — Признался я. — Ты же главный на заводе. Лидер, один из трех, нашей компании. То есть априори человек более ценный, чем рядовой солдат или, там, рабочий. Просто потому, что в твоих руках нити управления людьми, авторитет и все такое. Соответственно, если ты сгинешь, эти нити порвутся и все полетит кувырком. Мне вообще странно, что ты так легко суешься в любую опасную заварушку. И сейчас, после того, как мы едва выжили — мне казалось, тебе в самый раз возвращаться на завод, а не испытывать лишний раз судьбу.
Теперь уже Доменико посмотрел на меня удивленно.
— Все время забываю, что ты жил среди плебеев. Ты не подумай, что я это в упрек! Просто понимаешь… мы же эквиты! И ты тоже, хоть и пытаешься отрицать свою причастность. Аристократы. Мы никогда не бегали от опасности. Все, что ты говоришь, в общем, правильно, однако если я, зная, что мои люди, что мой брат идут в бой, сам останусь в безопасности — я просто перестану быть эквитом. А я так поступить не могу.
Мы помолчали еще немного — лично мне все еще трудно было шевелиться, и голова до сих пор кружилась, так что я не ругал сам себя за лишнюю трату времени. Небольшой отдых был необходим. О чем думал Доменико — не знаю, однако через минуту он спросил:
— Можно личный вопрос?
— Удиви меня.
— Каковы твои отношения с доминой Евой?
— Удивил, — признался я. Объяснять, как оно на самом деле было бы глупо, поэтому я ответил правду: — Я сочувствую ее трагедии и надеюсь, что когда-нибудь она сможет вернуться к нормальной жизни. Надеюсь ей в этом помочь…
— Да я не про то, — отмахнулся кузен. — Ты имеешь на нее какие-нибудь виды, как на даму?
— Чего? — я сдержался от того, чтобы рассмеяться. Какие виды можно иметь на богиню беды в теле изнасилованной девушки, боящейся лишний раз выглянуть в реальный мир? — С чего бы? И почему ты спрашиваешь? Хотя подожди… Хочешь сказать, что эти самые виды имеешь ты?
— Ну да, — парень даже покраснел от смущения. — Я уточняю на всякий случай, хотя вроде бы и так вижу, что у вас нет таксиса друг к другу.
— Послушай, я понимаю, что сердцу не прикажешь, и что любовь зла — тоже. Но все-таки спрошу — ты уверен? Мне казалось, у тебя уже была возможность убедиться, что Ева… кхм, не совсем обычная девушка? — тема обсуждения была настолько животрепещущая, что у меня даже шум в ушах прошел, да и в целом немного полегчало.
— Ты не понимаешь! — горячо зашептал Доменико. — В глубине души она нежная и ранимая. А все остальное — это результат несчастья! Я же вижу! Иногда ее взгляд меняется, и тогда на короткое время вновь появляется та девушка, которой она была раньше. Хотя, признаться, мне она нравится любая — даже неистовая, как Кера на поле битвы.
Ох, дружище, ты даже не представляешь, насколько ты прав! Я едва не проболтался. В самом деле, что такого, если я ему расскажу? Не станет же Доменико болтать об этом на каждом углу. Однако решил все-таки повременить, и для начала посоветоваться с предметом обсуждения. Даже любопытно, что думают по этому поводу Кера и сама Ева. Кузен, между тем, все не унимался:
— Понимаешь, после того, как она принесла тебе клятву… Такими вещами не шутят. Я осознаю, что ее судьба теперь всегда быть рядом с тобой. Но это ведь не значит, что у нее не должно быть своей жизни?
— Дружище, ты полностью прав. — Я решил, что этот разговор пора заканчивать. — Еще раз подтверждаю, что я совсем не против твоего общения с Евой, однако очень сомневаюсь, что из этого может что-то получиться. Надеюсь, разочарование, если таковое случится, не станет для тебя слишком сильным ударом. А пока давай все-таки вернемся к нашим делам?
Работы у нас действительно много. «Оборону» перед отъездом наладил старик — а именно посадил два отряда по двадцать человек следить за дорогой, на случай приезда гостей. Позиции выбрал лично. Кроме винтовок установили даже картечницы, так что с налета нас отсюда не сковырнуть. По крайней мере, имеющимися поблизости силами жандармов. Однако сидеть и ждать с моря погоды смысла нет — трофеи, ради которых мы здесь остались нужно подготовить к перевозке. А еще есть недобитые жандармы, которые так и сидят в своем разбитом вагоне под пристальным взглядом Керы. Оказалось, кто-то из пленных наблюдал бой с Нонной, и то, как Кера с ним поступила, так что теперь ее откровенно боялись. Все бы ничего, но некоторые из пленных довольно серьезно пострадали после схода поезда с рельс, и было бы неплохо им хоть какую-то помощь оказать — мы, все-таки не звери.
Впрочем, оказалось я напрасно беспокоился. Прежде, чем подойти ко мне, Доменико уже все устроил, и пока мы обсуждали сердечные дела, ребята во всю работали, так что трофеи начали понемногу складываться в аккуратные кучи и увязываться веревками — пока только так, подходящих емкостей мы не нашли. Сообразив, что помощи от моей контуженной тушки никакой, да и без ценных руководящих указаний все прекрасно обходятся, я даже растерялся. Только что было нужно что-то делать, куда-то бежать, и вдруг, стоило ненадолго выпасть из жизни, и я уже никому не нужен, все прекрасно справляются сами.
Из пучины уныния меня вывел подбежавший боец одного из отрядов.
— Доминус Диего! — чуть отдышавшись выпалил совсем молодой еще парень. Скорее мальчишка — в нашей «армии» встречаются и такие. — Там жандармы!
Мгновенно подобравшись, я зашагал в сторону поста.
— Сколько их? И почему стрельбы не слышно?
— Так они не стреляют, — слегка недоуменно объяснил боец. — Просят главного. Для переговоров.
— Неожиданно, — признался я, и еще немного ускорил шаг. Как ни крути, главный сейчас — я.
Вид у прибывших был неуверенный. Еще бы — карабинеров было всего десять человек против наших двадцати, к тому же ствол пулемета, направленный прямо на них, не добавлял оптимизма.
— Ну и чего звали? — обратился я к сержанту, и решил немного похулиганить: — Вам делать нечего? Чего вы меня от дел отрываете!
Карабинеры претензий, высказанных начальственным тоном, не ожидали, и потому даже как-то подтянулись.
— Прибыли для получения сведений о происшествии и оценки обстановки, доминус…
Интонация явно намекала на необходимость представиться, однако я ее проигнорировал.
— Ну так считайте, что уже оценили! Нахрен вы мне тут сдались на месте аварии? Скоро темнеть начнет, а здесь полная задница. Возвращайтесь в Памплону, доложите, что необходимо столько грузовых локомобилей, сколько сможете найти, бригада лекарей с запасом медикаментов, а так же тысячу фунтов нитроглицерина для расчистки завалов. Да побыстрее, гекатонхейры вас дери! Каждая минута на счету, мы зашиваемся!
Сержант дисциплинировано взял под козырек, после чего жандармы дружно погрузились в стоящий неподалеку локомобиль, шустро развернулись и упылили восвояси. Я несколько секунд очумело смотрел вслед паровику, потом пожал плечами и побрел назад к поезду, пробормотав ребятам, чтобы не расслаблялись. Кто бы мог подумать, что такие идиоты еще встречаются в этом мире?
Курьезный случай выкинул из головы сразу же, как только вернулся к поезду, потому что пленные попытались бузить, и Кера оторвала головы самым активным. И ее нужно было срочно остановить, пока она не проделала ту же процедуру со всеми остальными. После этого потребовалось убрать трупы и успокоить сначала пленных, а потом еще свидетелей происшествия из наших — некоторые только теперь осознали, какое чудовище ходит рядом. В общем скандал затянулся на час, так что когда парень с заставы снова неожиданно появился поблизости, и начал рассказывать про какие-то грузовики, я не сразу сообразил, о чем он вообще говорит.
— Доминус Диего, там машины приехали. Пускать?
— Что? Какие машины? — я почему-то сначала подумал про Рубио, и что это нереально. Грузовых локомобилей у повстанцев не было, трофеи планировали вывозить на повозках с лошадьми, только последних нужно было еще собрать по ближайшим фермам, а это дело небыстрое.
— Ну, как же… — удивился мальчишка. — Вы же велели жандармам грузовые локомобили пригнать. Вот, пригнали. Дюжина больших локомобилей! И лекари еще. Нитроглицерина, говорят, нет столько — только триста фунтов на складах нашлось.
— Так, подожди. — Я с силой потер лицо руками. — То есть я ляпнул ерунду, чтобы отвязались, просто потому что пожалел на этих идиотов патроны тратить, а они мало того, что поверили, так еще и руководство свое убедили?!
— А вы это не всерьез говорили, да? — удивился парень. — Так чего их, разворачивать?
Диего, который наш разговор слышал, начал дико хохотать, а я судорожно прикидывал, найдется ли у нас двенадцать человек, способных управлять грузовым локомобилем. По всему выходило, что не найдется.
— Парни, бросай работу, вооружайтесь, — крикнул тем временем Доменико. — Надо машины проверить, — это уже мне. — Вдруг они все-таки не настолько тупые?
Оказалось, именно что настолько — грузовики прибыли пустые, за исключением последнего, в котором обнаружилось пятеро врачей и куча медикаментов. Ну, столько для лечения пострадавших жандармов не понадобится, а вот нам очень даже не помешает — лекарств уже сейчас очень сильно не хватает, и со временем эта проблема только усилится. Лекарей споро выгрузили, проводили к пострадавшим, грузовики подогнали поближе к месту крушения и примерно за час заполнили добытыми винтовками и патронами. Загрузились почти под завязку — знали они, что ли, сколько и чего везут в поезде? Отделение жандармов, — кстати, то же, что приезжали в первый раз, — разоружили и посадили «под арест» в наименее пострадавший вагон к остальным пленным. Они были очень удивлены, а на сержанта вообще было жалко смотреть, когда он сообразил, какой курьез случился его стараниями. Водителей локомобилей оставили тех же пока — кроме меня и Доменико умельцев среди наших не нашлось.
— Теперь расскажи мне, как тебе удалось их так обдурить? — поинтересовался кузен, уютно устроившийся на водительском сидении, когда мы, наконец, отправились.
— Да ты же видел, — пожал я плечами. — Они совсем деревянные. Не знаю, кто там в верхней части Памплоны всем заправляет сейчас, но, похоже, особым умом тоже не отличается. Я и подумать не мог…
Доменико снова расхохотался, чуть не свернув локомобиль в кювет — пришлось ловить руль.
— Нет, это подумать надо… Анекдот ведь! Нужно будет отцу рассказать — ему понравится.
— Просто бардак и неразбериха. Думаю, скоро они закончатся, и тогда нам придется значительно тяжелее.
— Ничего, мы тоже не пальцем деланы, — отмахнулся Доменико. — Вернемся — займемся обороной.
— Кстати об обороне, — встрепенулся я. — Пока не забыл: вы на своем заводе можете колючую проволоку делать?
— Это что за зверь такой? — удивился кузен.
Описать на словах не получилось, поэтому оставил это до возвращения. Правда, быстро вернуться к делам не получилось — прибытие в город сопровождалось долгими хлопотами. Сначала пришлось долго переругиваться с часовыми, которые сдуру чуть не начали стрелять — и я даже не стал их за это винить. Никто не ждал появления дюжины грузовых локомобилей, которых раньше у повстанцев не было. Слава богам, удалось уговорить охрану вызвать Северина, не пороть горячку. И то, только благодаря тому, что среди прибывших нашлись знакомые лица. Центурион с минуту разглядывал колонну, и, наконец, махнул рукой, разрешая проезжать. Сам взобрался к нам с Доменико:
— А теперь, господа полевые командиры, кто-нибудь объяснит мне что за verpa[1] происходит? Сначала заявляется трибун, сообщает, что мы победили, и нужно срочно добывать транспорт для сбора трофеев. Потом начинают появляться бойцы, которые дружно твердят, что все пропало, мы разгромлены страшным иерархом и нужно срочно собирать манатки и бежать куда угодно. Не успеваю я сообразить, что с этим делать, являетесь вы во всем блеске красоты и славы с трофеями, и еще на локомобилях! Я уже откровенно теряюсь, а когда я теряюсь, я начинаю злиться. В ваших интересах объяснить, что происходит!
Мы с Доменико переглянулись, и кузен снова расхохотался. Я — сдержался, потому что Северин, наблюдая за весельем начал наливаться дурной краснотой. Пришлось объяснять, что в целом акция прошла успешно, но иерарх устроил побоище. Многие бежали, но потом иерарха все же упокоили. Рубио приехал первым, потому что ехал на локомобиле. Аферу с грузовиками тоже пересказал.
— Везучие вы… — протянул Северин, выслушав рассказ. — Трибун бы сказал, что это потому что дураки, но я промолчу. Что ж теперь делать-то?
— Трофеи распределять, — пожал плечами Доменико. — И отряды самообороны формировать. Обучать их. И решить, как будем обороняться.
— Это как раз понятно, — поморщился центурион. Мне интересно, как на все это метрополия отреагирует и церковь. Убийство этого их иерарха… Как бы не заявились сюда всей компанией. Если правда, что вы говорите их даже пули не берут, тяжело придется.
— Предлагаешь перебираться на запад? Людей-то ладно, а вот станки перевезти непросто будет, — протянул Доменико. — А без заводов мы там никому не нужны, нахлебниками.
— Нет, это не вариант, — покачал головой Северин. — Мы и людей-то не сможем перевезти.
— Ребята, вы чего? — удивился я. — У нас куча оружия, полно людей, которые сидят без дела на территории бывшей тюрьмы, а в городе нет армии и жандармов мало. Если вы не собираетесь бежать, то мне кажется просто необходимым занять его весь, разве нет?
Северин посмотрел на меня как на идиота.
— Ты хочешь с тремя тысячами необученных горожан вести наступательные действия против всей республики?
— Да при чем здесь наступательные действия? Верхняя часть осталась без прикрытия. Сколько там жандармов сейчас? Если мы займем Памплону, то, потом, когда они придут в себя, нам же обороняться будет проще! Северин, я не военный, и совсем не разбираюсь в военном деле, но если просто логику использовать? Сейчас они могут накопить в верхней части города сколько угодно войск, после чего нас отсюда непременно выдавят. А если Памплона будет наша, наступать придется уже откуда-то еще. Ну, скажем, из Туделы или из Хаки, а это еще дойти нужно.
Доменико, пожевав губами, ответил:
— Северин, я тоже не военный, но звучит правдоподобно. Или мы с Диего в самом деле чего-то не понимаем?
Центурион молчал, наверное, целую минуту, но потом все-таки признался:
— Не вижу изъянов. Просто дико думать, что мы можем наступать такими силами. Лупанарий же полный!
— Сейчас везде бардак, — пожал плечами Доменико. — Как раз наилучшие шансы на удачу — потом будет поздно. Да и людей надо в дома расселять. Зима близко, в палатках ночевать не получится. У большинства жилье в верхней части города. Да и жить такой кучей… Сколько там за сегодня новых больных в карантине добавилось?
— Боги с вами, но давайте дождемся возвращения Рубио, — махнул рукой Северин. — Утром будем решать, как дальше жить.
— Нет уж, — тут уже я вмешался. — Рубио еще сутки может слоняться по окрестным фермам, собирая лошадей и повозки. Время уходит. Нужно действовать сейчас. Решайся, центурион.
— Согласен с Диего, — поддержал меня кузен. — Сейчас очень подходящий момент. Командуй, центурион, или мы сами соберем людей.
— Canis matrem! — выматерился Северин. — Вы оба правы, дерзкие щенки, а я слишком стар для этого дерьма.
— Северин, люди за тобой идут, — не ослаблял давления Доменико. — Тебе верят. Мы с Диего сможем собрать только тех, кто был с нами возле железной дороги. Этого мало.
— Ждите перед комендатурой. — Мрачно проговорил центурион. — Людей будем там собирать. И подумайте, что кроме магистрата, жандармерии и храма нужно занять в первую очередь.
Я понимал нежелание центуриона действовать. Наверное, даже лучше, чем он сам. И не потому, что такой опытный, просто я помню историю. Ту еще историю, из прошлого мира. Империя с античности не знала гражданских войн. Но Северин чует, спинным мозгом ощущает всю ту кровь и грязь, что нависли над нами, и не хочет быть одним из тех, кто будет в этом участвовать. Только поздно. Все уже закрутилось. Остановить теперь не получится. Самое мерзкое, что для меня это даже хорошо.
Глава 2
Перед зданием комендатуры собралась внушительная толпа. Около тысячи человек — в основном мужчины всех возрастов, но порой взгляд выхватывает светлые женские юбки. Люди стоят здесь не просто так — они распределились в несколько длинных очередей, упирающихся в грузовики с которых раздают оружие. По одной винтовке Спенсера и по пачке патронов на руки. Северин бросил клич по лагерю. Позвал всех, кто способен самостоятельно зарядить и выстрелить из винтовки. Судя по лицу центуриона, зрелища, более тошного, чем сейчас, видеть ему не приходилось. Глядя, как неумело управляются с винтовками счастливчики, мне тоже становится паршиво. Это не солдаты. Это даже не ополченцы. Энтузиазм и боевой задор никак не компенсируют того факта, что наша армия состоит из рабочих, школьников и даже домохозяек. Это именно толпа. Если нам окажут хоть какое-то сопротивление, крови будет много — Кера будет довольна. Богиня стоит рядом, и как раз она явственно наслаждается происходящим. На лице хищное предвкушение, глаза горят восторгом, аккуратные губки будто налились кровью — сейчас она напоминает мне вампира из фильмов моего прошлого мира. Вообще я уже привык к особенностям моей спутницы, но вот это предвкушение…
— Презираешь меня, смертный? — шепчет девушка мне на ухо. — А ведь это не я отправляю этих людей убивать и умирать. Это делаешь ты. Вы, смертные, больше всего любите убивать всех вокруг. Не важно, кого — вам нравится сам процесс. Убивать всех, до кого руки дотянутся — это сама суть человечности. Вот он настоящий гуманизм, а не эта ваша недавняя придумка. Вам нет большей радости, чем поизобретательнее прикончить друг друга. Так почему ты отказываешь мне в праве насладиться зрелищем?
— Ты права, — шепчу я в ответ. — Мы такие. Но мне не нравится таким быть. Я себя за это не люблю и переношу свое отвращение на тебя.
— Ты же понимаешь, насколько это глупо?
Отвечать не стал, да ей этого и не требовалось. Раздача оружия закончилась, пришло время разделить людей на отряды. Действовать решили одновременно по нескольким направлением, чтобы сразу парализовать любое организованное сопротивление. Кроме перечисленных Севериным учреждений решили занять еще почтовое отделение, за неимением в этом мире телеграфа, так что делиться предстояло на четыре. Основную сложность должна представлять жандармерия с городским арсеналом — ее взял на себя центурион. Соответственно с ним пойдет самая боеспособная часть «армии» — те восемьдесят человек, с которыми мы вернулись после акции на железной дороге, плюс те полторы сотни, что успели добраться своим ходом. Остальные разбежавшиеся еще не подошли, и я очень сомневаюсь, что они вернутся в полном составе. Наверняка многие решат, что после того «разгрома», который они наблюдали, делать в Памплоне нечего, и лучше убраться западнее, пока тут все не обратили в пепел. Вполне логичное решение, и я даже не думаю их за это винить. Люди шли рвать поезд с чистыми не за идею, а для того, чтобы обезопасить себя, и решив, что попытка провалилась, будут действовать так, как подсказывает им желание выжить. Далеко не у всех на территории бывшей тюрьмы остались родственники, а впрягаться за чужих людей желание возникает далеко не у каждого. Плевать. Лишь бы грабить не начали — это сыграет против повстанцев, к которым пока, несмотря на пропаганду сената, простые обыватели относятся с сочувствием.
Называя отряд центуриона боеспособным, я даю им большой аванс. Умения быть солдатами им прошедшая заварушка не прибавила ни на грамм, однако побывав в серьезной переделке сознание меняется, а это уже что-то. Вон у них и лица отличаются от остальной массы повстанцев — спокойные и собранные. Я даже не могу сказать, на кого больше надежды в предстоящем штурме жандармерии — на тех, кто оставался с нами до конца, или тех, кто бежал. Последние, чтобы оправдать свою трусость, вероятно, будут стараться даже сильнее… Главное, чтобы не переборщили. Впрочем, Северину явно не в первый раз приходится иметь дело с новобранцами, он все эти психологические тонкости знает лучше, чем кто-либо из присутствующих.
Лица остальной части армии оптимизма не внушают совсем. Большая часть воодушевлены. Даже слишком воодушевлены. Новость о том, что разгромлен поезд с отрядом, который ехал нас убивать, уже распространилась по лагерю. Новички, пришедшие за оружием уверены, что теперь все будет легко и просто, и, по-моему, готовы не только отбивать Памплону, а идти прямиком на Рим. Очень опасное настроение. Меньшая часть откровенно трусит, и лучше уж так. Несмотря на страх они откликнулись на призыв центуриона, значит, достаточно хорошо представляют, что нам предстоит, и готовы к этому.
Доменико со своими людьми займет магистрат, и последняя часть, под руководством Драко — одного из подчиненных Северина, возьмет почту. Сам не знаю, почему именно Драко досталось наименее важное направление — должно быть, Северин учел, что авторитет Доменико уже и так высок, а после недавнего и вовсе взмыл выше облаков. Предполагается, что в данной ситуации ореол удачливого командира важнее, чем реальные навыки управления. Доменико только плечами пожал. Кажется, эта идея не слишком понравилась парню, но спорить и кочевряжиться сейчас — не лучшее время, так что он молча кивнул на предложение центуриона и отправился выбирать себе людей.
Мне же достался храм чистому, чего было непросто добиться. Северин очень не хотел оставлять это дело такому дилетанту как я, но выбирать не приходилось — сам центурион разорваться не мог, а больше никто на такое дело подписываться не захотел бы, так что пришлось сотнику соглашаться. Он даже выделил десяток парней из тех, что были с нами утром. Большего количества решили не брать. Дело деликатное — пусть уж как можно меньше народа знает подробности. Простые обыватели боятся чистых. Не так, как боятся бандитов в подворотне или, скажем, наставленного в лицо револьвера. Это иррациональный страх, страх неведомого, сверхъестественного. Так боятся ночных некрополей или оживших мертвецов. Боятся потерять не только жизнь, но душу. Нет, сгонять большую толпу к храму не стоит. И все нужно сделать быстро — даже раньше, чем начнут действовать остальные. Именно поэтому я вытребовал у Северина один из трофейных грузовиков.
— Смотрите там аккуратнее, — немного волнуясь, напутствовал меня Доменико. Глазами при этом стрелял в сторону невозмутимой Керы, так что основной предмет его беспокойства вычислить труда не составляло. До сих пор не могу привыкнуть, что парень, несмотря на то, чему был свидетелем, продолжает воспринимать ее как слабую девушку. И, может быть я ошибаюсь, но богине это не так безразлично, как она пытается показать. Самое смешное, я не могу однозначно утверждать, что Доменико не имеет шанса на успех. Ведь как-то появились в древности обладатели маннов. И не только благодаря любвеобильным богам вроде Зевса и Аида — дамы там тоже отметились. Вот будет смешно. Определенно, нужно будет поговорить с Керой и объяснить парню, с кем он имеет дело. Не хочется вводить его в заблуждение.
— Диего! — я даже вздрогнул от неожиданности — так глубоко погрузился в размышления. — Ты уверен, что тебе не стоит остаться в лагере? С чистыми и я справиться могу.
— Все в порядке со мной, — качнул я головой. — Просто задумался. Не беспокойся. Вряд ли их там много, а с несколькими монахами мы справимся. Главное, не дать им время подготовиться. Ты же знаешь, мы с Евой опаснее, чем кажемся.
— На, поешь хотя бы, — протянул мне слегка помятый бутерброд кузен, и добавил вполголоса: — я заметил, что использование твоего манна отбирает много сил, а ты еще после вчерашнего не оправился.
Я с благодарностью принялся жевать — есть не хотелось, меня до сих пор подташнивало, но подкрепиться действительно не помешает. Стало немного неловко. Заподозрил брата в эгоизме, а ведь он в самом деле переживает не только о понравившейся девушке. Всего несколько дней знакомы, а уже подружились, и моей заслуги тут нет. Я, по большей части, наоборот держусь отстраненно и настороженно.
— Ты тоже особо не высовывайся. И, главное, не давай своим разбредаться, — посоветовал я. Лучше держитесь толпой, а то раздергают. Только несколько небольших групп из тех, кто посерьезнее, и посылай впереди и по параллельным улицам — вроде разведки, ну и чтобы ситуацию контролировать.
— Не беспокойся, я о своей шкуре забочусь трепетно, — улыбнулся Доменико. — И тоже крепче, чем выгляжу.
А ведь он тоже аристократ, и очень вероятно с пробужденным манном. Интересно, какая у него способность? При мне ни разу не применял… вроде бы. Я встряхнулся, с силой потер щеки. После перекуса потянуло в сон, тем более уже и не помню толком, когда в последний раз спал, но расслабляться рано. Успокоив себя тем, что сам заварил эту кашу, отправился забирать своих бойцов, где выслушал очередное напутствие — теперь от Северина:
— Парень, не вздумай охреневать героически в атаке. Если почувствуешь, что нахрапом взять храм не получается, лучше отступите. Не угробь мне людей, и сам там не вздумай сдохнуть. Не хочешь подождать пару часов? Все отходить проще будет, если мы тоже будем в городе.
— Нет, — покачал я головой. — Обсуждали же все. Если монахи разбредутся, их потом не выловишь. А представь, если даже один начнет по толпе своими лучами садить? Скажи лучше, картечницу дашь?
— Зачем тебе? — неприятно удивился собеседник.
— Северин, не жмись, — попросил я. — Мы, между прочим тебе этот пулемет сами и притащили. Я и вон те ребята.
— Да я не зажимаю, мне в самом деле непонятно! — возмутился центурион. — Пока вы его вытащите, пока установите — о вас весь город знать будет! Только время потеряете!
— Кхм… — я как-то даже удивился. — А с чего ты взял, что мы его будем снимать? Сразу установим в кузове, и все. Стрелять тоже с кузова будем. Так же удобнее. Понимаешь, там двери тяжелые, я видел. — Мы действительно проезжали мимо храма в первое посещение верхнего города. Точнее, видели его в конце улицы — не долго, но оценить сооружение хватило. — Наверняка на ночь запирают, а то еще и на засов. Динамита у нас больше нет, все утром потратили. Есть немного нитроглицерина, но я не решусь его с собой взять — мы через город поедем, если какой патруль бдительность проявит, всей машиной на воздух взлетим. А так встанем напротив двери, очередью пройдемся и выбьем.
Северин посмотрел на меня с каким-то странным выражением:
— Ты прямо фонтанируешь новыми придумками, да?
— А это новая, да? — уточнил я. — Так удобнее же так! Я бы и вам советовал с каждым отрядом по машине с пулеметом взять. На всякий случай просто, мало ли. И вообще, будь время, я бы их с лафетов снял, а попросил бы подчиненных Доменико какую-нибудь треногу для них сделать, чтобы можно было просто поворачивать, а не ручками наводить. Так слишком долго.
— Ну ты прямо вовремя придумал! — возмутился Северин. Даже руками взмахнул. — С этим как-нибудь потом. А за совет спасибо, не помешает. Еще есть какие пожелания, или ты уже пойдешь делом заниматься?
Я мотнул головой.
— Все, езжайте тогда, Кера с тобой, — раздраженно поморщился центурион. — Мы тоже выдвигаемся, но сам понимаешь, в городе шуметь начнем не раньше, чем через час.
— Она всегда со мной, — не удержался я.
Кера, к слову, действительно была рядом, и, кажется, тоже оценила иронию — ухмыльнулась Северину так, что он вздрогнул.
Ребята, с которыми мы должны будем брать храм чистых, ждали возле машины, наблюдая за установкой пулемета. Увидев меня обрадовались, что было приятно. На Керу смотрели опасливо, но разбегаться не спешили — и то хорошо.
— Куда едем, командир? — поинтересовался один из них, и я с удивлением узнал того самого парнишку, который встречал жандармов на дороге.
— Северина вы слышали, так ведь? — уточнил я, и дождавшись кивков, продолжил. — Город надо брать, сами понимаете, или нас отсюда выдавят. А мы с вами сейчас поедем к храму чистого. Понимаю, что страшновато, но вспомните утро. Не такие они и страшные, даже иерархи. Но иерархов там не будет.
Особого восторга в глазах бойцов не увидел, кроме мальчишки, но и труса не праздновали.
— Понятно с этим, доминус Диего, — согласился кто-то из бойцов. — Дело нужное, хоть и неприятное. Хотите побыстрее с ними разобраться, чтобы они потом гражданских светом полосовать не начали?
— Так и есть, — я кивнул. — Давайте имена свои назовите что ли, а то неловко — вы меня и Еву знаете, а я вас — нет.
Представление надолго не затянулось, пулемет уже стоял на своем месте, так что бойцы погрузились в кузов, мы с Керой — в кабину.
Дорогу, которой мы будем добираться к церкви я выбрал еще на этапе подготовки. Решил ехать кратчайшим путем, по ближайшему мосту через Аргу. Конечно, мост наверняка охраняют жандармы, но много их там быть не может, они не ожидают со стороны повстанцев подобной техники, да и вступать в перестрелку мы не будем. Можно было бы поехать в объезд, но смысла в такой перестраховке я не нашел. Посты есть на всех въездах в проправительственную часть города, и пусть в других местах жандармы меньше ожидают неприятностей, выгода от такого маневра будет слишком ничтожна.
Локомобиль тронул не торопясь, привыкая к управлению, но быстро приспособился, так что на дорогу, выходящую к мосту, выехал уже на приличной скорости. Спидометры здесь еще не устанавливают, но по прикидкам миль до тридцати в час я машину разогнал. И светильники, которые здесь используются вместо фар, зажигать не стал — лунного света достаточно. В общем, жандармов на въезде в город я даже не заметил. Ни выстрелов не было, ни требований остановиться — не совсем понятно, то ли нас действительно не заметили, то ли просто не сумели вовремя отреагировать. Хорошее начало, но верный спутник усталости — апатия, в которой я до сих пор пребывал, начала постепенно отступать. Я успел осознать, что мы, вообще-то вдесятером въезжаем на враждебную территорию, и собираемся устроить налет на храм чистого, в котором неизвестно сколько боевых монахов. Испуг быстро уступил место сосредоточенности — самое лучшее настроение перед делом.
Поднявшись от берега пришлось сбросить скорость. Тесные, извилистые улочки верхней Памплоны не способствуют гонкам. Однако реакции на наше вторжение до сих пор не наблюдалось. Улицы тихие и безлюдные, фонари редкие и тусклые, так что едва удается вписываться в повороты, прохожих на улице нет. Один раз промелькнул патруль, но локомобиль, проводив взглядом, даже не подумали остановить.
Храм чистых всегда виден издалека. Здесь на освещении не экономят. Нам это на руку, не промахнемся. Подъехав, развернулся лихо, поставив машину задним бортом к дверям. Перескочить из кабины и забраться в кузов недолго — пользоваться картечницей пока умею только я.
— Выбирайтесь, парни, и разойдитесь немного по сторонам от машины, — прошу я.
Можно уже стрелять, но мне приходит в голову еще одна мысль:
— Постучите кто-нибудь в ворота, да понастойчивее.
Все, включая Керу, посмотрели на меня с удивлением. Зачем предупреждать противника? Но я решил, что чистые пока слишком уверены в собственной неприкасаемости. Объяснять ничего не пришлось. Первым успевает самый младший член отряда — Ремус, как я успел запомнить. Подскочив к двери, он яростно заколотил кулаками, потом, не удовлетворившись результатом, достал великоватый для него револьвер, и принялся стучать рукояткой.
— Ты, стучащий, хочешь бога прогневить? Прояви уважение к святому месту, — раздался из-за ворот приглушенный голос. — Говори, зачем пришел в неурочное время, и не жалуйся, если причина не покажется мне достаточно важной.
— Именем республики, вы арестованы! — крикнул я. — Вы обвиняетесь в государственной измене, оскорблении чистого бога и помощи бунтовщикам. Откройте дверь, иначе будете атакованы!
Ответом мне послужило ошеломленное молчание. Даже мои спутники дружно вытаращились на меня одинаково круглыми глазами, в которых читалось полное непонимание ситуации.
— Жандарм, ты что, разум потерял?! — собеседник явно кое-как справился с удивлением, но до сих пор не мог поверить в услышанное. — Что за бред ты несешь? Какое оскорбление чистого бога?
— Я считаю до десяти и выламываю дверь!
— Ты не имеешь права, жандарм, кто бы ни дал тебе этот приказ. Монахи чистого бога не подсудны гражданским властям! Предупреждаю, если ты начнешь штурм, будешь очищен!
— Пять! Шесть!
За дверью послышались приглушенные команды. Да, я в них не ошибся. Чтобы монахи чистых, и подчинились какому-то жандарму? Этот монах, безусловно, знает, что никто в здравом уме не мог отдать приказ на арест чистых. Значит, это какая-то ошибка. Но разбираться будут потом, а пока нужно уничтожить жандармов, дерзнувших говорить с чистыми братьями повелительным тоном. Монах уверен, что у жандармов снаружи таран, и что мы сейчас будем высаживать дверь, так что мне даже не нужно слышать команд, чтобы представлять, что происходит внутри. Монахи чистых выстраиваются перед входом, готовясь устроить очищение всем, кто окажется в проеме, как только ее высадят.
— Десять! — выкрикнул я, и закрутил ручку.
Зачем напрасно тратить патроны, если можно дать им собраться за дверью, и прикончить сразу нескольких? Грохот в ночной тишине звучит оглушительно. Свою ошибку я понял мгновенно — тент с машины надо снять. Пороховой дым заволакивает все пространство уже после первых выстрелов так, что дышать становится невозможно. Впрочем, больше стрелять не нужно — пока не заслезились глаза успеваю заметить, что от двери остались одни щепки. Прекращаю крутить ручку, выскакиваю наружу.
— Убивайте всех! — кричу я и первым врываюсь внутрь, с удовлетворением замечая тела монахов в лужах крови.
Не доводилось раньше бывать в храмах чистых. Проношусь мимо деревянно-человеческого крошева, мельком удивляясь, что Керы в этот раз не видно — только пятеро повстанцев топают по бокам. Обычно она всегда оказывается впереди. Проносимся через центральный зал, мимо ярчайшего прожектора, чей луч бьет вертикально вверх — совсем как в лагере. Взбегаем на амвон и проходим сквозь завесу. Почему-то ожидаю увидеть алтарь, как в моем мире, в христианских храмах. Однако вижу лишь пустой белостенный коридор с единственной дверью в конце, за которой нахожу вполне обычную столовую со столом и стульями. Проверяю те пять дверей, что ведут из трапезной — все необитаемы. В каждой по несколько двухъярусных кроватей, как в казарме. За пятой дверью кухня, еще хранящая приятные запахи. Ни людей, ни каких-нибудь ритуальных помещений. Ничего таинственного. Все выглядит, как банальная казарма, правда, достаточно комфортабельная — в каждой из жилых комнат даже отхожее место отгорожено. Разве что душевой не хватает.
— Чувствую твое удивление, — раздается за спиной насмешливый голос Керы. — Ожидал увидеть что-то другое?
— Ну, если честно, ожидал, — соглашаюсь я. — Ты почему отстала?
— Зачем мне за вами бегать? — пожимает плечами девушка. — Живых тут нет, я это чувствовала. А у входа парочка еще живы были. Я их добила.
Странные ощущения. Я… да все участники штурма себя накручивали, готовились к эпической битве, собирались чуть ли не помирать тут, а в результате… Несколько оборотов ручки, и все. Проблема решена. Даже какое-то разочарование возникло. Все еще хочется куда-то бежать, стрелять, даже руки подрагивают — а уже не нужно.
Вернулся в святилище, пересчитал трупы. Тридцать два. Жаль, что я не знаю, сколько их должно быть, но вообще выглядит правдоподобно. Судя по количеству коек, в местном храме постоянно проживали сорок монахов. Десяток мы постреляли несколько дней назад, когда только въехали в Памплону. Вроде все сходится, даже пара лишних обнаружилась.
— Командир, — окликнул меня один из повстанцев. Максим, я запомнил имя. — Что дальше делать будем?
— Ничего. Сейчас убедимся, что тут больше никого нет, вытащим все, что покажется ценным, и свалим отсюда. Пусть Ремус с Марком покараулят на улице. Ремус, слышал? Если что — увидишь или услышишь, сразу сообщи. И подскажите мне кто-нибудь, как выключить эту гадость? — я махнул рукой на прожектор. — Слепит, и вообще неприятно, будто давит что-то.
— Командир, может, не надо? — как-то неуверенно предложил Максим. — Все же храм. А ну как бог прогневается? Да и в целом, как-то неловко святое место грабить…
— То есть то, что расстреляли кучу служителей, включая иерарха, чистого бога никак не обидит, а из-за грабежа он расстроится? — удивился я.
— Монахов мы убивали по необходимости, — еще более неуверенно объяснил Максим.
— Не говори ерунды. Думаю, мы все слишком мелкие сошки для чистого. А если он придет к тебе с претензиями, можешь по всем вопросам отправлять ко мне.
Нет, все-таки глубоко пустила корни новая религия в неокрепших умах соотечественников. Вон уже и храмы святым местом на полном серьезе почитают, да и мысль о том, что чистый — настоящий бог, а все остальные так, ложные, уже вполне успела укрепиться в сознании масс. Как только решились на такое святотатство?
— Так все же, кто знает, как отключить эту гадость? — громко поинтересовался я. Весь отряд к этому времени уже собрался в главном зале, даже в рядок дисциплинированно выстроились. Присесть явно боятся, да и видно, не понимают, чем себя занять.
Оказалось, никто не знает, где она выключается. Вообще соратники стараются к алтарю, — а это, оказывается, алтарь, — не приближаться, почитая очищающий свет проявлением божьей воли. Однако логика подсказывает, что должен быть какой-то генератор, или хоть батареи — в общем, что-то, что дает этой гигантской лампе энергию. Не может же она светиться божьим промыслом? Нет, в этом мире я во многое могу поверить, но не в то, что чистый бог станет тратить силы на освещение пустого храма. У меня создалось впечатление, что чистый — существо крайне рациональное. Однако никаких проводов я не нашел, как ни старался. Можно было бы просто разбить стекло — правда, судя по толщине последнего, потребовалась бы как минимум кувалда, но меня уже зацепило. Стало просто любопытно, как работает эта штука. Помимо яркого света лампа испускала еще и тепло, отчего мне стало казаться, что это простая лампа накаливания. Хотя бред, конечно. Я слышал описания процедур очищения, проходящих в храме. Да кто о них не слышал? Они отличаются от того, что делают монахи, да и в лагере, где уничтожали язычников было по-другому, хоть и похоже. Жертву укладывают на эту самую лампу и оставляют на месте, после чего человек начинает медленно усыхать. Порой процедура занимает до нескольких дней, пока от несчастного не остается высохшая мумия, скелет, обтянутый кожей. И все это время, до самой смерти, жертва остается в сознании, корчась от нестерпимой боли. Монахи чистого утверждают, что божественное свечение выжигает всю грязь из того, кто не пожелал очиститься сам, добровольно. Утверждают даже, что если грязи не слишком много, человек может остаться жив. Правда, о таких случаях никто не слышал. Даже легенд не ходит. Лампа накаливания, какой бы яркой и сильной она не была, такого эффекта не даст. Значит, тут что-то другое. Тем не менее, работать сама по себе эта пакость не может. Откуда-то она должна брать энергию!
Глава 3
Время еще есть. Как ни странно, храм чистого для нас пока самое безопасное место — обыватели и так-то не стремятся лишний раз соваться к чистым, а уж теперь, после стрельбы, в непонятной ситуации… Пока повстанцы не войдут в город, о нас тут никто не вспомнит, а потом и в городе станет не до нас. Да и вообще, первый раз в жизни оказываюсь в храме чистого, может, больше не доведется. И не узнать, как он устроен? К тому же сидеть без дела в храме просто физически неприятно. Давит сама атмосфера, кажется, будто дышать тяжело. Причем на остальных это действует как бы не сильнее, чем на меня. Если чем-то заниматься, на давление можно не обращать внимания, а если сидеть сложа руки, в голову начинают проникать неприятные мысли о тщетности бытия и о собственной ничтожности и нечистоте. Мерзкое ощущение. Да и ребят определенно надо занять. Вон, физиономии бледные, зрачки расширенные, губы дрожат.
— Так, парни, кому совсем невмоготу, можете выходить к машине, только не светитесь особо. А кто держится, помогите мне. Хочу понять, как тут все работает.
— Вот зачем тебе, командир? — простонал Марк. — Светит себе и ладно.
— Угу, то-то ты такой бледный. — Хмыкнул я. — Чтобы знать. Интересно мне. Короче, кто хочет — идет на улицу, говорю же. Заодно пока тент с машины снимете, а то при стрельбе дышать невозможно. Да и обзор ограничивает.
В общем, энтузиастов не нашлось, за исключением Ремуса. Парнишку тоже ощутимо потряхивало, но он упрямо оставался внутри.
Поиски не задались. Еще раз обошел вокруг постамента с лампой — бесполезно. Постамент из белого гранита выглядел монолитнее некуда и будто вырастал из пола, упорно навевая ассоциации с могильными плитами — только каких-нибудь надписей не хватало. Я начал жалеть, что у нас нет с собой кувалды. Такое ощущение, что это единственный способ пробиться сквозь толстое стекло алтаря и посмотреть, что же там внутри. Попробовал даже подключить способности Керы. Богиня порой удивляла не только сверхчеловеческой силой и скоростью, но и другими неожиданными талантами. Но теперь только бессильно развела руками:
— Его сила забивает всю чувствительность, — недовольно поморщилась девушка. — Даже жаль, что не могу передать тебе эти чувства. До его появления со мной такое только однажды было — после того, как Гефест разгневался на Помпеи. В один миг тысячи людей и других тварей погибли, а потом еще тысячи медленно задыхались и сгорали. Ты знаешь, страдания — это моя сила… Но тогда даже мне стало тошно. Так вот, сейчас я чувствую примерно то же, только эта сила еще и проходит мимо меня, не задерживается ни капли, все уносится прочь, к этому кровососу. Будь я здесь в своем истинном обличье, уже бы корчилась от боли.
— Вот зараза, — выругался я. — Неужто так и придется уходить, не солоно хлебавши?
— Поищи какой-нибудь подвал, — пожала плечами богиня. — Вы, смертные, любите зарываться в землю. Этот храм строили смертные — значит, наверняка вырыли какую-нибудь яму.
Довольно разумно. Мог бы и сам догадаться, вообще-то — видимо тоже влияет атмосфера — начинаю тормозить. Начали методично обыскивать помещения на предмет входа в подвал. Повезло Ремусу. Мальчишка обнаружил неприметный люк в дальней части храма, в кухне. Правда, открыть оказалось сложновато — каменная дверь была подогнана очень плотно. Вообще, от гранитного покрытия пола она отличалась только наличием небольшой щели, в которую предполагалось вставлять лом, да крохотным сколом на углу — удивительно, как парнишке удалось ее заметить.
Лом нашелся в углу, возле плиты. Немного усилий, пара ругательств, и путь в недра храма открыт. Что ожидаешь от подземелья? Прежде всего темноты, затхлого воздуха, влажности. В этот раз ожидания не оправдались. Стоило крышке приподняться, из-под пола наоборот появилось слабое свечение. Да и запах… такой аромат бывает в больнице. Запах чистоты, лекарств и боли. Даже странно. А еще давить на мозги стало ощутимо сильнее. Настолько сильно, что даже мне на секунду захотелось захлопнуть плиту обратно и убраться подальше. Но я, повторюсь, уже закусил удила. Ремус сунулся было за мной, проследил задумчивым взглядом, как осыпается невесомым пеплом обтрепанный край рукава, и испуганно отскочил:
— Оставайся на стреме, — велел я парню. Заметив сомнение на лице, успокаиваю: — Будет что-то интересное — покажу.
— Вы там осторожнее, командир.
Кере ничего говорить не стал, но стоило спуститься вниз, услышал ее шаги. Вряд ли она прониклась заботой, просто богине тоже не чуждо любопытство.
— Ух, какое мерзкое место! — восхитилась богиня. — Не думала, что в тварном мире может быть так мерзко! Как будто попал в один из доменов Икела[2] и не знаешь об этом!
— Я смотрю, ты прямо много времени в Демос Онейро провела, — не то что бы мне было интересно, просто так спросил, чтобы отвлечься. Потому что ощущения были действительно как в кошмарном сне. Если в верхней части храма просто тоска давила, то здесь добавилось еще ощущение присутствия. Примерно то же чувство, как бывает во время сонного паралича. Ты точно знаешь, что кто-то рядом есть, и этот кто-то на тебя смотрит. Недобро смотрит. Двигаться трудно, как будто из тебя вдруг вынули все мышцы. Да и не хочется двигаться — хочется закрыть глаза и голову руками и просто переждать. При этом кожу понемногу начинает печь, как бывает при солнечном ожоге, но на это уже как-то не обращаешь внимания.
— А где мне еще быть? Когда я в тварном мире — старшие следили так пристально, будто я только и делаю что экпирозы[3] устраиваю! — Кера, в отличие от меня, никаких проблем с движением не испытывала, и с любопытством оглядывалась по сторонам. — Лучше бы за пришлыми так смотрели, может, теперь бы не томились в Тартаре. На Олимпе я сама не хотела. Тоска смертная, все чинно и благостно. И неизменно! Только и оставалось, что во владениях Гипноса бродить. Тем более, племянникам до меня дела не было, по большому счету. Даже хулиганить иногда разрешали. Кстати, тебе помочь?
Богиня наконец-то заметила, что я буквально парализован ужасом и с интересом уставилась в глаза. А мне неожиданно стало обидно: как это так — я, да не справлюсь без помощи с каким-то наведенным страхом? Злость помогла сосредоточиться. Первый шаг дался с усилием, дальше пошло легче, хотя ужас так и не ушел окончательно — затаился где-то на краю сознания. Стоило чуть расслабиться, и он снова начинал накатывать душной волной.
— Неплохо держишься, — с некоторым даже уважением отметила Кера. — Если даже мне не по себе.
Коридор, на самом деле совсем короткий, растянулся, казалось, на километры. Кера возле дверного проема оказалась первой, и ее удивленное восклицание помогло мне преодолеть последние пару метров. Оценить с первого взгляда содержимое крохотной комнаты не получалось. Какая-то мешанина блестящих медных трубок, маятников и стеклянных колб. Приглядевшись, заметил среди этого винегрета вкрапления темно-красного мяса, будто бы еще живого, продолжавшего вздрагивать и сжиматься.
— Это что?
— Stercusaccidit! Scrofa stercorata et pedicosa! — впервые слышу от Керы столь грязную брать. Обычно ее из себя не вывести. — Что за извращенный мозг у этих тварей!
— Если ты понимаешь, что тут, то объясни уже и мне! — не выдержал я.
— Видишь эти куски? Вон там сердце, а вон там — кусок мозга, а вон еще почки с легкими. Пока не впечатляет, да? — криво ухмыляется девушка. — А теперь представь, что этот смертный еще жив. Знаешь, что он чувствует? Я тебе объясню: боль, отчаяние, горе, страх, ужас, ярость, счастье, восторг, дикий смех и возбуждение. Все возможные чувства одновременно и десятикратно усиленные. Дикая, непрерывная мука и такое же бесконечное наслаждение.
Кера зашла в комнату и протянула руку к плоти, заключенной в медную оправу, но стоило ей прикоснуться, раздался громкий треск и девушку отбросило назад с силой впечатав в стену.
Еще одну порцию мата я пропустил мимо ушей — заметил в потолке комнаты круглое отверстие, в которое уходят трубки и проводки. Несколько шагов ближе, и я имею удовольствие наблюдать золотую полусферу — отражатель линзы. Той самой, что в верхней части храма испускает столб волшебного света.
— И это от этого тут все так светится? — уточняю я.
— Да, смертный, — кивает головой Кера. — Людские чувства. Эта мерзость не гнушается ни одним источником силы. Уничтожает бессмертную душу ради того, чтобы очищать одних смертных, а другим являть чудеса и растить в них веру. Безотходное производство.
Да, омерзительно. Но реакция Керы меня удивила:
— Разве ты сама не питаешься людскими страданиями?
— Питаюсь, — соглашается Кера, с трудом поднимаясь на ноги. — Такова моя природа. Но я не нарушаю запрет! Я не уничтожаю души! Те, кто погиб благодаря мне, просто уходят за кромку, переплывают Стикс и уходят в царство Аида. А за перенесенные здесь муки Полидегмон[4] даже облегчает им посмертие. А после такого, — она ткнула пальцем в машину, — от души ничего не остается. Совсем! Она просто медленно разрушается. Эти твари идут против замысла изначального Творца! В общем, так, смертный. Прошу — добей этого несчастного, пока он окончательно не развоплотился. Сам видишь, у меня не выходит.
Я уже и так собирался, тем более от окружающей атмосферы у меня начала в пыль рассыпаться одежда. Кожа пока держалась, но зудела все сильнее. Достал револьвер и выстрелил… попытался выстрелить, потому что курок щелкнул всухую. Взвел заново, еще раз — бесполезно.
— Напрасно стараешься, — покачала головой Кера. — Здесь эти ваши новомодные придумки не работают.
— А если так? — с этими словами я подхожу к механизму и бью прикладом винтовки по тонкостенной стеклянной колбе. Ощущение, будто в бетонную стену ударил — скорее приклад расколется.
— Нужно по-другому. — Объясняет Кера. — Попробуй манном. Я помогу.
Тот, кто когда-нибудь пытался перемножать пятизначные числа сидя под водой меня поймет. Это и так-то непросто, а уж когда не хватает воздуха… На плечо ложится узкая рука, и становится немного полегче. Медь трубок… чистая. Патине места нет. Влаге — тоже. Все это нагромождение трубок — великолепно отлаженный механизм, находящийся в стерильных условиях. Самое слабое место здесь — это части несчастного. Одна неприятность — непосредственно на организм мой дар не действует. На живой организм. А этот набор органов по словам Керы все еще живой человек. Бесполезно. Голова начинает болеть от усилий, я пытаюсь усмотреть хоть один изъян в механизме, но он идеален. Здесь, во владениях чистого я не могу ничего с этим сделать. Нужно зацепиться хоть за какую-то неправильность, хоть что-то! Вновь возвращаю внимание на пульсирующий кусок человечины. Что это — сердце? Вроде бы да. В сердце входят трубки, которые подают какую-то жидкость. Не кровь, что-то прозрачное: жидкость из сердца попадает в стеклянную колбу, так что это видно. Это ведь не чистая вода? Определенно нет. Она соленая, и довольно сильно. Трубка изнутри наверняка покрыта патиной. Дерьмо! Ничего она не покрыта. От соленой воды меди ни жарко, ни холодно. Впрочем… вот же, железная муфта соединения. Да! Я открываю глаза. Зрение плывет.
— Не получается? — напряженно спрашивает Кера.
— Видишь вон ту стальную муфту? — я указываю вверх. — Это единственное слабое место. Изнутри ее тронула ржавчина.
— Но и сила чистого это место больше не защищает. Он же не терпит грязь. С этими словами девушка забирает у меня из рук карабин, и размахнувшись как дубиной бьет по указанному месту. Результат примерно такой же, как от удара по колбе. Однако я что-то чувствую… Да, крохотные трещинки. Нужно только помочь! Сосредоточившись, хриплю сквозь зубы:
— Еще!
Кера бьет снова и снова. Металл будто сопротивляется. Мне кажется, что трещины стремятся сойтись, зарасти, я всеми силами мешаю этому процессу. После очередной попытки трубка ломается, чуть светящаяся жидкость течет внутрь механизма, появляется неясный, на грани слышимости шум. Куски мяса — по крайней мере те, что я вижу, сморщиваются и чернеют на глазах. Я инстинктивно вжимаю голову в плечи — почему-то кажется, что сейчас рванет. Но напрасно. Наоборот, с плеч будто снимают тяжеленный рюкзак, свечение гаснет, подвал погружается в темноту.
— Спасибо, смертный. Слышу голос Керы. — Ты не поймешь, но мне очень неприятно было находиться рядом с местом, где нарушаются законы Творца. Такими уж он нас создал.
— Ты же знаешь, что таких церквей тысячи по всей республике. Как же ты теперь будешь?
— Одно дело знать, другое быть рядом и ничего не сделать. Пойдем уже отсюда, не то я решу, что ты хочешь со мной совокупиться в потемках.
— Кстати об этом, — вспоминаю я, пытаясь нащупать дверной проем. — Как ты относишься к Доменико?
— Забавный смертный, — я слышу, как она пожимает плечами. Уверен, она отлично ориентируется в темноте, но почему-то, положив руку мне на плечо не торопится вести к выходу. Наоборот, даже придерживает. — А почему ты спрашиваешь?
— Он признался, что влюблен в тебя.
— В самом деле? — богиня звонко рассмеялась. — Смертные часто влюблялись в богинь, но со мной такое впервые! Это… смешно.
Смешно. А еще тебе приятно. Говорить этого вслух я не стал.
— Ну, пока он не знает, что ты богиня. Было бы честно рассказать.
— Тебе лучше знать. Это вообще была твоя идея хранить мою сущность в тайне, мне — все равно.
А ведь она мне лжет! — понял я. Это было не умозаключение, я действительно почувствовал ее ложь. Сработала наша связь — впервые за все время. Собственно, прежде всего меня поразил именно сам факт, что я что-то такое почувствовал, а уж потом то, что Кера, которой обычно было наплевать, что о ней думают окружающие смертные, вдруг начала лукавить.
— Мерзкая клятва! — собеседница тоже поняла, что прокололась. — Вот поэтому я и не хотела с ней связываться! Да, мне приятно почтение мальчишки, и я не хочу его лишаться! Это ты хотел услышать? Чем я хуже той же Портовой[5] лупы?
— Как по мне, ты намного лучше. — С трудом сдерживая улыбку успокаиваю девушку. — По крайней мере, честнее. А по поводу Доменико — мне что-то подсказывает, что твое признание не заставит его от тебя отвернуться. Судя по всему, мой кузен предпочитает составлять о людях свое мнение, а не руководствоваться сложившейся репутацией.
— Ты слишком молодой и плохо знаешь смертных, — проворчала богиня. — Но ты прав, унижаться и скрывать свою сущность от какого-то мальчишки недостойно.
— Как скажешь. Может, тогда пойдем уже? А то мы сидим как двое подростков в темном подвале, только страшилки друг другу остается рассказывать! Нас, вон уже ищут.
Впереди и правда затрепетали неверные отсветы, в их свете из люка появилась вихрастая голова Ремуса:
— Командир? Домина Ева? Вы там как?
В наземной части храма тоже темно. Ремус, как и остальные бойцы жгут спички, периодически обжигаясь и сдавленно матерясь.
— Я сижу, жду. — Возбужденно описывает свои впечатления мальчишка. — Вниз пытаюсь заглядывать, но глаза щиплет от света. Это потому что перед чистым нагрешили, да? Он нас теперь убивать будет? А потом раз — и погасло. Темно. Полегчало сразу, будто дышать легче стало. А что там было командир?
— Ничего хорошего, — морщится Ева. — Какого-то бедолагу разобрали на части, но оставили жить и мучиться. Вот его муками храм и освещался. Хочешь — слазай, глянь. Мозг еще вроде не совсем рассыпался, можешь даже извилины посчитать.
Ремус даже отшатнулся:
— Не, домина Ева. Чего я, мозгов не видел?
— Слушай, а откуда ты взялся, такой опытный? — правда ведь странный парень. Очень уж легко воспринимает происходящее. Остальным вон до сих пор не по себе, что алтарь испортили. Как же — чистые, это все же люди, а тут, считай, самому богу в душу плюнули. А этому хоть бы хны. И Керу он ничуть не боится — это после всего-то, что она устроила! — И лет тебе сколько?
— Тринадцать, доминус Диего, — с готовностью откликнулся парень. Кажется, он даже рад был поболтать. — А взялся от мамы с папой, откуда ж еще!
— И почему ты разгуливаешь с этими железяками и суешься туда, где могут отстрелить что-нибудь нужное? Насколько мне известно, такие мелкие щенки должны сидеть дома и… что там положено делать детям? Изучать науки? Или ты как Диего — мстишь за замученных родителей? — Кера есть Кера. Как всегда, никакого такта.
— Да не, родители у меня давненько уж умерли. — Беспечно махнул рукой парень. — Я их и не помню. По Памплоне тогда тиф ходил. Вот, я один из семьи и остался, самый младший. И мать с отцом, и братья с сестрами — все на Асфоделевы луга отправились. Ну а меня в храме Геры приютили. Кормили, учили, и вообще хорошо было. Хорошие были тетеньки. Вот в этом самом храме я и обретался. Только его перестроили, а жриц и послушниц всех забрали. Сначала снасильничали и языки повырезали, чтобы больше не могли обращаться к своей богине, а потом увезли. А я тогда на завод пошел, помощником. А сейчас — кому я нужный?
— А тебя почему не забрали? — подозрительно спросила Кера. — Отрекся? Чистому присягнул?
— Да ну, что вы такое говорите, домина Ева! — возмутился парень. — Жрицы со мной хорошо обращались, были ласковы и пороли только раз в месяц, для профилактики. Меня в тот день послали на рынок, а когда я вернулся, их уже того, насиловали. Ну я и бросился защищать — только много ли защитишь. Мне и лет-то тогда было… Семь, наверное, или девять. Кто-то из жандармов, которые чистых охраняли, дал по башке прикладом, я и упал. Они, наверное, думали, что помер, а я выжил.
— Понятно, — хмыкнула Кера. — То есть я не ошиблась. Не будь Аластор[6] низвергнут, он бы порадовался, глядя на вас…
В этот момент с запада послышались выстрелы.
— Заканчиваем, наши, наконец, вошли в город. Поехали посмотрим, и поможем.
* * *
Керу терзало странное чувство. Увиденное под храмом было ужасно. Вызывало почти физическое отвращение, а еще чувство бессильной злобы. Она видела — душа уничтожает сама себя, разрушается медленно, но верно, теряя слой за слоем. Силы при этом высвобождаются огромные, и лишь малая часть идет на «освещение» храма. Все остальное уходило куда-то… Да понятно, куда оно уходило. К пришлому. Если учесть, сколько построено храмов чистому, это получается каждый день он получает гекатомбу. Больше было только там, где она встретилась с наглым смертным — но то один раз, а то каждый день. Наверное, даже Юпитеру никогда не доставалось так много силы за столь короткое время. Да, чужак делится своей силой со своими монахами. Иерархам досталось и вовсе много. Почти все, что было высвобождено после окончательного решения вопроса с язычниками. И тем не менее… Кера теперь не была уверена, что вернись вдруг старшие, они смогут, даже объединив усилия, уничтожить наглого пришельца.
На Диего, она видела, новости не произвели особого впечатления. Человек вообще проявил удивительное пренебрежение к сверхъестественным проявлениям. Для начала он вообще смог спуститься в подвал. Непонятно было, что это — толстокожесть или владение собой? А может, он понемногу учится сопротивляться силе чистого? Смертному, она видела, было тяжело, очень. Он едва смог побороть ужас, которым была напоена атмосфера подземелья. Божественное присутствие здесь чувствовалось очень четко. Самый краешек внимания чистого, но какое же оно было омерзительное! Сама богиня, она с трудом сохраняла невозмутимость. Чистый подавлял волю и желание сопротивляться. Думала, ей придется вести Диего за руку, однако к удивлению, парень лишь тряхнул головой, и будто отгородился от неприятного взгляда. И потом, когда она рассказала, что именно они смогли предотвратить… Будто ничего страшного не произошло. Впрочем, что взять со смертного — для них, как бы ни были они уверены в обратном, смерть — это конец, окончательный. Все они подсознательно считают, что значение имеет только то, что происходит здесь, в тварном мире — а потом их все равно не будет. Он даже не понял, какую услугу оказал тому куску мяса, что питал своими муками храмовый алтарь. Не увидел, что сохранившийся огрызок души никуда не исчез, а так и продолжает виться вокруг спасителя. К добру это или к худу, Кера не знала, а потому не стала об этом сообщать. Тем более смертный, вместо того, чтобы проникнуться важностью совершенного принялся вспоминать о каких-то совсем незначительных вещах. Ну вот что ей с восхищения какого-то смертного? Кера сама не заметила, как улыбка наползает на ее лицо. Нет, все же приятно. Как будто чуть-чуть утерла нос всем этим высокомерным стервам, и, прежде всего пенорожденной. Жаль будет, если узнав о ее истинной природе, тот мальчик испугается. Хотя, они ведь с Диего родственники? Может, и в этом похожи?
Глава 4
Полыхнуло сразу, одновременно по всему городу. Звуки перестрелки доносились, казалось со всех сторон, и непонятно было, куда лучше сунуться, чтобы помочь.
— Командир, в двух кварталах от нас почта, — Максим махнул рукой, указывая направление. — Там, похоже, тоже стреляют, и это ближе всего.
Ну что ж, ближе, так ближе. Туда и отправимся. Парни дружно полезли в локомобиль, но я остановил:
— Подождите туда набиваться. Пусть машина едет потихоньку, а мы следом побежим. Соображаете, зачем?
Парни посмотрели с уважением, кивками подтвердив, что идея им понравилась. Только Ремус недоуменно посмотрел на меня, и тихонько признался:
— А я не понял.
— Да все просто, — на ходу объяснил я. — Тент от пуль не защищает, если что, а обзор ограничивает. Если мы туда дружно залезем, сами себе маневр ограничим. Тут недалеко, можно и пробежаться… Хотя знаешь, полезай-ка ты в кузов. Видел, как я из пулемета стрелял? Сообразишь, что делать?
Парнишка, расстроившийся было что его прогоняют, просиял и шустро влез в кузов. Нормально, справится, если что. Я подозвал одного из парней, Андреса, и велел ему тоже залазить в кузов — патроны подавать, в случае чего. Глупость на самом деле несусветная — бегун из меня теперь так себе, так что надо бы мне туда забираться, но вот не хотелось. Хотелось видеть общую обстановку, чтобы успеть среагировать в случае чего. А еще было неловко перед парнями — как это, я поеду, когда другие бегут. Не хотелось показывать слабость.
В первый момент, когда здание почтамта показалось в конце улицы, возникло ощущение, что отряд Драко уже подавил сопротивление. Так оно, в общем, и было, вот только приехали мы очень вовремя.
Возле входа в почтамт собралась небольшая, разношерстно одетая толпа повстанцев. То, что это не законопослушные граждане можно было определить только по наличию у каждого «жандармских» карабинов Спенсера. В остальном же повстанцы выглядели именно как толпа. И взгляды у всех были направлены на здание почты — господа революционеры так увлеклись зрелищем, что не заметили даже появления нашего локомобиля. Подойдя чуть ближе, я понял, что же столь сильно захватило внимание бунтовщиков. Первое, что бросалось в глаза, даже из-за спин собравшихся — потеки крови на мостовой. Натекло с престарелого почтмейстера, что лежал возле входа в почтамт. Старик до сих пор сжимал совершенно нелепый однозарядный пистолет Купера. Неудобный, маленького калибра, годный только собак пугать. Тем не менее, судя по тому, как было истерзано тело почтмейстера, оказанное сопротивление очень впечатлило повстанцев. Рядом с ним лежала девушка. Я не понял, мертвая, или просто без сознания, но юбки у нее уже не было. По бедрам стекала кровь. Однако собравшихся интересовало не это. С гоготом и улюлюканьем доблестные победители почтальонов подначивали своих удачливых товарищей, весело насиловавших побежденных письмоводительниц. Оглядев толпу, нашел взглядом Драко — командира этой группы. Мужчина, зажимая плечо, взирал на происходящее с одобрительной усмешкой и явно не собирался останавливать развлечение.
От злости свело скулы. Что они творят, мрази? Достаю револьвер и стреляю в воздух — только теперь появление новых лиц заметили.
— Замерли все! — рявкнул я.
— О, Диего, вы вовремя, — хмыкнул Драго. — Как раз успеете досмотреть представление. А то и присоединяйтесь — тебе, как командиру, вне очереди.
— Драго, объясни мне, какую задачу поставил перед тобой центурион?
— А что не так? — удивился мужчина. — Захватить почту. Как видишь, задача выполнена.
— Вижу. А где в этой задаче было про то, чтобы трахнуть почтальонов? Может, я чего пропустил?
— Не было ничего про это. Ну так, а чего с ними делать? Ты видишь, меня подстрелили. Пусть знают, как сопротивляться. Так будет со всеми этими трусами и лизоблюдами, которые радостно прогнулись под чистых и их марионеточное правительство! — Последнюю фразу он прокричал громко, в ответ нестройно, но поддерживающе загудела толпа.
— Все ясно. — Я подошел к продолжавшим держать письмоводительниц.
— Встать. И построиться.
— С чего бы? Мы не в армии, а ты не мой командир, — нагло ухмыльнулся один из насильников.
Я направил ему в лицо револьвер.
— Встать. И построиться. Построиться — значит встать в ряд, даже такому дегенерату должно быть понятно.
— Ты чего, в самом деле? — Драко подковылял поближе, заглянул мне в лицо.
— Ты низложен. Больше не командир. С тобой будет разбираться Северин. А с этими я разберусь сам.
Меня аж трясло от ненависти. Ярость, дикая и необузданная. Сам, помимо воли начал проваливаться в транс. Кажется, сейчас я мог сделать так, чтобы они умерли все, и даже сил немного потратить. Этот поскользнется на луже натекшей крови, тот выстрелит случайно, этот отшатнется прямо под подъезжающий грузовик… Нельзя. Я с усилием отказался от соблазнительной идеи. Нужно, чтобы все было прозрачно. И показательно.
— С чего бы я низложен? — удивился Драко и злобно улыбнулся: — Ты видать, переутомился, мальчик. Перевоевал. Давайте, парни, вяжите его, не бойтесь. Он не выстрелит.
Толпа качнулась в мою сторону. Идиоты. Они даже не видели, как разворачивается локомобиль. А я видел — в трансе я многое вижу.
— Ева!
Кера поняла меня правильно. Из тени кузова выметнулся яркий язык огня, по ушам ударил грохот. Люди, секунду назад полные азартного веселья пополам с праведным гневом вдруг разом растеряли кураж, половина повалилась на мостовую, остальные куда-то побежали.
— Всем встать! Вернулись все! Следующая очередь будет на два фута ниже!
Народ начал неохотно возвращаться. Не все, разумеется, некоторые наверняка ускользнули, но мне плевать. Нужна хоть какая-то массовость, а дальше слухи и так разойдутся.
— Вы, отродье. — Я снова повернулся к насильникам. Пересчитал. Хорошо, эти разбежаться не успели. — Построиться!
В этот раз ублюдки, наконец, выполнили указание.
— Слушайте все! — обернулся я к собравшимся. — И передайте другим. Мы боремся за жизнь. Свою и своих детей. Мы боремся против тех, кто закрывает фабрики и мануфактуры, против тех, кто лишает куска хлеба тысячи честных рабочих, против тех, кто отправляет их детей на паперть, а жен — в лупанарии. Мы боремся против озверелых чистых монахов, которые именем чистого бога обращают в пепел целые поселения. Против произвола жандармов и властей на местах. Мы хотим сами строить свою жизнь, не оглядываясь на распоряжения бесконечно далеких магистратов и сенаторов. Мы хотим лишь честного труда и достойной жизни. — Да уж, экспромты мне явно не удаются. Мог бы придумать что-нибудь более убедительное. Тем не менее, меня слушали внимательно, с тревогой в глазах. Некоторые кивали одобрительно. Заметил в инсулах напротив тени за шторами — значит, слушают не только свои. Это очень хорошо, просто отлично. Но надо продолжать. — Мы не воюем с мирным населением, вся вина которого в том, что им повезло чуть больше. Они терпят не меньше нас, многие так же лишаются заработка или получают жалкие семисы за свой труд. Они точно так же страдают от произвола чистых монахов и жандармов.
Я сглотнул. В горле с непривычки пересохло. Надо закругляться — если голос сорвется, весь эффект смажется.
— Мы — не бандиты! Не грабители и не убийцы! Таким среди нас не место!
Я стал говорить чуть тише:
— Эти шестеро — худшие вредители нашему делу, чем жандармы и чистые. — Нет. Не время здесь эти истины объяснять. Потом. — Поэтому! — я снова повысил голос. — За грабеж, насилие и неподчинение приказу, за утрату человеческого облика и предательство идей восстания эти шестеро приговариваются к смерти. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Будет приведен в исполнение немедленно.
Я поворачиваюсь к неровному строю провинившихся. Вижу в глазах непонимание. Только что было весело и смешно, только что было торжество победы. И что с того, что они победили немощного старика — уверен, этим идиотам казалось, что они побывали в настоящем бою. И вдруг их торжество так грубо прервали. Да. Они еще не верят, что я говорю серьезно. Дай им десять секунд — и попытаются сопротивляться.
Я поднимаю револьвер и делаю пять выстрелов. Вытаскиваю из кобуры второй, стреляю в последнего. И еще двоих — эти еще дергаются. Неудачно попал, нужно добить.
— Максим! — подчиненный явился передо мной с дивной расторопностью. Смотрит со страхом — неприятно, но терпимо. — Бумагу и чернила найдете на почте. Нужно шесть табличек с надписью «Насильник и убийца». Веревки найдете там же — чем-то же они тюки с корреспонденцией перевязывали. Повесьте тела за шею. На фонарях. С табличками. Ты понял?
Максим преданно кивает, и бросается исполнять поручения. Толпа начинает рассасываться, но рано…
— Стоять! — снова кричу я. — Я еще не закончил. За то, что потворствовали преступлению, вы лишаетесь членства в боевых отрядах. Оружие сдать — в локомобиль складывайте. Ролло, — я киваю одному из своих бойцов. — Проследи.
— Теперь с тобой, — Я повернулся к Драго. Наконец-то можно говорить тихо. Уже все связки надорвал. — Тоже оружие сдавай. Решать насчет тебя будет Северин. Считай, что ты арестован.
— Не думай, что тебе это сойдет с рук, — прошипел бывший командир отряда, передавая револьвер и винтовку. — Мы с Северином знакомы несколько лет а тебя, сопляка, он второй раз видит. Не думай, что я буду молчать. Все расскажу — и как ты меня с командиров сместил, и как расстрелял своих. Братьев, считай. Из-за каких-то дырок. Попомни мои слова — ты еще будешь у меня прощение вымаливать, на коленях. А я подумаю, прощать или нет!
— Посмотрим, — жму плечами я.
Нужно еще как-то помочь жертвам. Несчастные письмоводительницы так и сидели, прижавшись к стене отделения. Отправлять к ним парней, да и сам подходить не стал — сомнительно, что сейчас им будет приятно мужское общество. Попросил помочь Керу, благо она, против обыкновения, проявила несвойственную ей деликатность. То есть не стала объявлять их бесполезным мясом и предлагать добить. Правда, и участия особого не проявила:
— Ну и чего вы тут расселись, как курицы ощипанные? Прям, беда-огорчение случилось. И всего-то по паре раз трахнули. Меня вон чистые мрази десять дней сношали без перерывов, и ничего. Зато вон ваши обидчики, болтаются уже — а мне моих еще поискать придется.
Как ни странно, такие грубоватые утешения подействовали. Девушки, неловко прикрываясь, поднимались и уходили обратно в здание почты. Плакать продолжали, но пустоты в глазах уже не было.
— Ну чего, командир? Кому следующему поедем помогать? — подпрыгивая от нетерпения спросил Ремус. Максим, услышавший вопрос, закашлялся. Я тоже подозрительно уставился на парнишку. Физиономия абсолютно честная и наивная, но вот не верю я, что он случайно… Ну точно, глаза-то поблескивают. Шутник хренов!
— К жандармерии поехали, — решил я. На самом деле, пока разбирались с подчиненными Драго, стрельба в городе закончилась. Так что я надеялся, нашей помощи никому не потребуется. А вот Драго надо бы Северину побыстрее передать. Да и вообще рассказать центуриону о происшедшем — пусть он тоже подумает, как предотвратить повторение подобных инцидентов.
— А нам чего делать? — мрачно спросил один из бойцов Драго.
— Ничего, — я пожал плечами. — Валите куда хотите. Кого с оружием встречу — пристрелю.
Жандармерия встретила нас погнутыми створками ворот, сколами от рикошетов на стенах здания, выбитыми окнами и густым запахом крови. А еще трупами. В основном в синей форме, но у выхода лежали двое в гражданском — наши парни.
— Живые, и даже все целые, — Северин пересчитал новоприбывших глазами, и удивленно покачал головой. Любит тебя Марс, парень. А я вот двоих не уберег. Если бы не твоя придумка с пулеметами, было бы хуже. Встречали нас. Залпом. То ли стрельбу услышали, то ли просто ждали. Хорошо, слишком рано начали, нервы у синемундирников не выдержали. Если бы поближе подпустили… А так успели грузовик развернуть. Ладно. Приятель твой людей прислал, у них без потерь. Магистратские не сопротивлялись, хотя возмущались ужасно. А вот от Драго что-то ничего не слышно.
Как раз в этот момент Максим вывел помянутого из машины. Я не успел рот открыть, как разжалованный мной командир захлебываясь принялся рассказывать о моих преступлениях. Видно, за время пути он успел продумать свою версию происшедшего, так что, по его словам, я получился настоящим предателем. Они встретили ожесточенное сопротивление, Драго был ранен, и тут сзади налетели мы, пристрелили несколько бойцов, злобных почтальонов отпустили, а самого доблестного Драго пленили и готовимся оговорить. По мере приближения к финалу, Северин хмурился все сильнее. Дослушав докладчика, мрачно глянул на меня, предлагая высказать свою версию. Я стесняться не стал — объяснил, что произошло, и почему я сделал то, что сделал.
— Я бы и этого пристрелил, но у нас вроде как военная организация, а он мне по статусу равен. Так что разбирайся ты.
Северин помрачнел еще сильнее, в глазах появилась тоска. Кажется, ему было бы даже легче, если бы Драго оказался прав, вот только моя версия звучала намного убедительнее.
— Поехали к почте. Посмотрим на месте.
— Ты чего, дружище?! — возмутился Драго. — Ты чего этого сопляка слушаешь? Да мы с тобой два года знакомы!
— Разобраться надо, — брезгливо глянул на приятеля центурион. — Обвинения оба серьезные выдвинули. Так что поехали. И вот что, Диего, ты бы тоже оружие сдал пока. И своих парней пока здесь оставь. С моими поедем.
Я только хмыкнул. Возмущаться не стал. Хочет поиграть в справедливый суд — его право. Если примет сторону моего соперника… Ну уж точно терпеть не стану. Уж уйти я смогу и безоружным. К тому же Ева даже не подумала выполнять указания центуриона, молча пристроившись за моим плечом — центуриону это не понравилось, но он промолчал. В отличие от тех, кто видел ее в деле, к девушке он угрозы не видел.
— Ждите здесь, — обвел я глазами своих ребят. Почему-то не увидел Ремуса, но разбираться не стал, оставив это на потом.
Отсутствовали мы недолго, так что Северин получил возможность не только полюбоваться на висельников, но и выслушать жертв — они так и сидели в здании, кое-как забаррикадировав входную дверь. Собственно, Северину все стало ясно уже тогда, но он велел подчиненным пригласить нескольких жителей соседних инсул — опросить независимых свидетелей. Свидетели, когда поняли, что их не грабят, разливались соловьями. Их показания, конечно, здорово отличались друг от друга, да и от того, что было в реальности были далеки, но в целом соответствовали общему смыслу происходившего.
Отпустив очевидцев, Северин подошел к Драго. Мужчина, поняв, что центурион не на его стороне, вновь завел свою волынку про то, что они же давние товарищи, и что почту они взяли…
— Хватит, — велел Северин, не став дослушивать. — Вернемся на базу, решим, что с ним делать. Диего, с тебя подозрение снято, оружие заберешь сам. Жестковато ты, конечно, — сотник глянул на меня с каким-то даже удивлением, — но, наверное, правильно. Такие дела лучше пресекать в зародыше, а то мы быстро в банду превратимся. Ладно, возвращаемся в жандармерию. Да и вообще надо перебазироваться — хватит тюрьму занимать. Насиделись.
— Милицию[7] нужно организовать, — я все же решил высказаться. — Как можно быстрее. Уговорами народ не удержишь, все сейчас злые. Наши могут почувствовать себя победителями в захваченном городе, да и местные… Сколько они по домам сидели?
— Возьмешься? — с надеждой взглянул на меня центурион. — У тебя неплохо получается, — он кивнул на висельников.
— Нет уж, спасибо, — сразу открестился я. — Это не для меня. Встречу где — пресеку, а так я больше по чистым. Дождусь возвращения старика, и будем отряды формировать.
— Что за отряды?
— Мы какую территорию контролируем? — ответил я вопросом на вопрос.
— Да никакую пока, — удивился Северин. — А то сам не знаешь!
— Ну вот. А с отрядами будем контролировать. На одних фермерах жизни не построишь. Нужно заводы запускать, как тот химический, с которого мы нитроглицерин забрали. Связи налаживать с другими городами. Не на уровне «мы вам поможем, но потом». Разведка опять же. А то новости из газет узнаем! Я думаю, нужно много небольших отрядов на локомобилях.
— Хорошая мысль, но давай об этом правда с Рубио. Сначала нужно с этим всем разобраться — он неопределенно повел рукой, имея виду, видимо, Памплону.
* * *
Иерарх Прим вспоминал. Воспоминания широким, полноводным потоком заливались в сознание и не было никакой возможности остановить эту пытку. Вся грязь, весь ужас и мерзость его прошлого заполняла сущность. Все то, что его хозяин когда-то милостиво отделил прозрачной чистой стеной безмолвия теперь стремительно возвращалось. Перед глазами мелькали сцены из прошлой жизни — такие яркие, будто он прожил их только что. Это было так больно, что физическая боль, терзавшая тело, выворачивавшая суставы, гулявшая стеклянным песком по венам почти не ощущалась. Прим готов был отдать все, чтобы только остановить эту пытку. Недовольство господина никогда не было приятным, но такого, как сейчас не было еще никогда.
Иерарх Прим не мог даже сказать, как долго продолжается истязание. Он вообще слабо понимал реальность, полностью погруженный в прошлое. Однако вопрос, зазвучавший в голове он осознал сразу же.
— Я не знал! Не знал! — Иерарху казалось, что он кричит, однако для посторонних наблюдателей, будь они в состоянии видеть и слышать происходящее, он по-прежнему оставался безмолвной и неподвижной фигурой. — Я сделаю, только забери это обратно господин мой. Убери мою грязь, молю тебя! Я больше не вызову твоего недовольства!
И божество снизошло до своего ближайшего последователя. В один момент прошлая жизнь скрылась в сияющей вспышке света, в душу вновь вернулось счастье и покой. Только на самом краю сознания оставалась крохотная червоточина. Знание о том, что все может измениться.
Иерарх Прим обвел взглядом собеседников. Даже очень внимательный взгляд не мог бы обнаружить пережитой каждым из них бури. Для каждого бог подобрал свою пытку. Выбрал что-то такое, что причиняло особенно сильные страдания. На секунду стало любопытно — а что пережили они? Впрочем, это не имело значения.
— Мы должны отправиться туда вместе, — проскрипел Квинт, поймав взгляд. — Мы превратим в чистоту всех. Если понадобится, я буду выжигать саму землю, на которой это произошло, пока она не скроется под волнами. И даже тогда там никогда больше не появится ничего живого.
— И добьешься только того, что сегодняшняя епитимья превратится в бесконечную кару, — холодно ответил Прим. Все-таки не зря божество поставило его первым над всеми своими рабами. Остальные так и не смогли достичь очищения в достаточной степени. Страх не стал для них стимулом, он лишь ограничивает. — Если мы так поступим, происшедшее сегодня исключение станет правилом. Сегодня бог потерял одну из тысяч душ, предназначенных ему. Если мы поступим так, как хочется… он потеряет намного больше.
— Но что делать? — голос иерарха Септима даже сорвался, отчего остальные досадливо поморщились. Нельзя оскорблять соратников проявлением своих слабостей. Слабость — это грязь. — Сенат уже отказался отправлять туда легионы. Жандармов слишком мало. И мы не можем собрать их достаточно быстро. К тому же, паства, почувствовав свободу, начнет волноваться. Они все должны чувствовать удушающую руку на своих шеях, иначе мгновенно распоясаются. Как будто вы не знаете!
— Скажи, Септим, — едва сдерживая презрение, спросил Прим. — Что делают с ослом, если он не слушается стека?
— Убивают? — переспросил Септим.
Приму захотелось закрыть лицо руками. Стыд — это первое, от чего очистил его господин, когда он пришел к нему. И вот теперь это чувство почти вернулось. Ничего. Когда-нибудь нужда в таких помощниках уйдет.
— Если осел не слушается стека, ему показывают морковку. — Ласково пояснил Прим. И поняв, что метафора слишком сложна, пояснил: — Мы объявим награду тому, кто приведет к нам святотатца. Мы объявим прощение бунтовщикам, если они приведут к нам его.
— Этого мало, — проскрипел Децим. Самый младший из иеррархов, на чью долю выпал контроль и окормление паствы из исправительных учреждений, он редко участвовал в обсуждениях, и потому слова прозвучали веско.
— Что предлагаешь? — живо отреагировал Прим.
— Нужно сделать так, чтобы они хотели, чтобы их оставили в покое. Нужно послать туда орду.
— Где ее взять? — разочарованно процедил Септим. — Обсудили же, что нет у нас людишек.
— У меня есть.
Глава 5
Памплона была почти спокойна. Северин, при всей своей нерешительности и нежелании управлять большими массами людей, умел действовать быстро. Первые отряды милиции отправились в патруль уже через час после завершения расследования. Еще через два в город привезли партию металлических рупоров, — моя идея, — и отряды помимо собственно контроля за порядком, начали извещать жителей о том, что власть сменилась, но к жителям никаких претензий нет. Беспорядки, мародерство, грабеж и прочие безобразия будут пресекаться самым радикальным образом, так что просьба сохранять спокойствие и здравость рассудка. В городе вводится комендантский час, но только на ночь — днем можно жить в обычном режиме. По всем вопросам обращаться в магистрат. Тут-то центурион и взвыл самым натуральным образом.
К пяти пополудни возле магистрата собралась нешуточная толпа. Людей интересовал только один вопрос — когда в городе появится еда. Смешно, но верхняя Памплона, как оказалось, уже неделю голодает — подвоза провизии в город не было с тех пор, как начался бунт, все запасы из лавок и прочих складов подмели, не глядя на взвинченные цены, и теперь люди интересуются, что в этой ситуации собирается делать новая власть. Народу в основном оказалось совершенно наплевать, кто там сидит в магистрате, потому что кушать хочется независимо от политического строя. И теперь, если в ближайшее время людей не накормят, мы рискуем получить новый виток беспорядков, потому что повстанцев боятся все-таки значительно меньше, чем чистых, которых в городе теперь нет. Тогда те несколько стычек, которые произошли за день и были довольно жестко подавлены милицией, покажутся цветочками.
Пришлось Северину по завершению импровизированного митинга, на котором ему кое-как удалось отбрехаться от вопрошающих, созывать на совещание глав бунтовщиков, включая меня и Доменико. А на нас бывший сотник преторианцев демонстративно дулся — это после того, как Доменико со своими ребятами ввалился в жандармерию и чуть не устроил очередной переворот в отдельно взятом городе. Это его Ремус привел — парень, оказывается, не просто так исчез, когда меня разоружили. Мальчишка, видно, решил, что Северин меня непременно казнит за самоуправство, ну и позвал на помощь. Не знаю, что он там рассказал кузену, но настроен тот был очень серьезно, так что кровопролитие едва удалось остановить. Повезло, что я спал в нашем локомобиле, который стоял во дворе жандармерии, и проснулся, когда все только началось. Увидев, что невинно обвиненный в помощи не нуждается, накал возмущения Доменико поумерил, зато Северин, разобравшись, в чем дело, разозлился до невозможности, и устроил настоящий скандал с воплями и проклятиями, после чего отослал нас куда-нибудь подальше с пожеланием не видеть наши отвратительные рожи хотя бы сутки. Но не судьба. К шести пополудни нас разыскал вестовой — благо далеко идти не пришлось. Мы с Доменико так и оставались в магистрате — отсыпались с комфортом на стульях возле печной трубы в одном из подсобных помещений. Ни у того, ни у другого не нашлось сил даже найти что-нибудь на подстилку. Впрочем, после полутора суток на ногах такие мелочи как-то выпадают из внимания. Я не сразу понял, что от нас требуется, и зачем вообще участвовать в совете. Мне, по крайней мере — к лидерам восстания я себя не причислял, представлять мне тоже было некого. «Своими» людьми я пока мог назвать только тех ребят, с которыми брали храм чистого. Ладно Доменико — у него целый завод… Этот вопрос я и задал первым делом — очень уж хотелось вернуться в уютную теплую комнатку и доспать.
— Ты там что-то утром про мобильные отряды говорил? — ответил мне Северин. — Ну так радуйся, их создание только что вышло на передний план. В Памплоне десять тысяч жителей, если считать повстанцев. А худо-бедно снабжение налажено только в расчете на наших, жителей верхнего города мы как-то не учитывали. Конечно, протянем какое-то время, но оно будет недолгим. Так что будете налаживать связи с фермерами. Тех, кто уже и так возит к нам продукцию, отмечу на карте, с остальными будете договариваться. Ты принимаешь людей, принимаешь машины, объясняешь механикам, как ставить туда картечницы и придумываешь, как быть с теми, на кого пулеметов не хватит. Планируешь, куда нужно ехать в первую очередь, а куда лучше пока не соваться. Этот план потом предоставляешь мне на утверждение. Завтрашний день на подготовку, утром послезавтра контубернии[8] должны уже выехать. Понятная задача?
Задача была яснее некуда, непонятно только, когда спать. Но возмущаться я не стал — сомнительно, что кому-то еще из присутствующих будет легче. Ночь превратилась в сплошную череду беготни, объяснений, просьб и попыток сообразить, что делать, сна урывками во время дороги от магистрата до жандармерии, от механического завода до бывшей тюрьмы и обратно. К утру организационные моменты, связанные с подготовкой техники были завершены, и я рассчитывал выкроить пару часов сна перед тем, как мы с Доменико и Севериным начнем формировать команды и думать, куда, собственно, эти команды отправлять, но тут вернулся Рубио. Во главе колонны из сотни подвод, которые тащила всевозможная живность — начиная лошадьми и заканчивая ослами. Старик был зол, как сто циклопов.
— Canis matrem! За каким stercusом я сутки объезжал все эти subagigetовы фермы, если у нас, оказывается, полно техники? Мне что, по-вашему, в охотку покататься по округе и любоваться пасторалью? И что мне теперь делать с этой кучей четвероногих производителей навоза?
— Спокойно, трибун, не разоряйся, — вклинился, наконец, Северин. — Не было у нас никаких локомобилей, это вон молодежь расстаралась. Провели жандармов, как котят. Они тебе потом расскажут, или я расскажу, не важно. Важно, что ты, наконец, приехал, потому что у нас полная задница.
— Да уж вижу, — чуть успокоившись согласился Мануэль. — Я так понимаю, Памплона теперь едина и не подчиняется власти Рима?
— Правильно понял, — кивнул Северин. — Только нам от этого не сильно легче…
Северин лаконично, но очень образно описал проблемы, с которыми мы столкнулись после перехода власти в городе, перечислил предпринятые меры и вопросительно уставился на старика.
— Что смотришь? Вполне дельно придумано. С милицией — очень вовремя. С отрядами на локомобилях — вообще блестящая идея, сам бы лучше не придумал. Скажи Доменико, чтобы срочно налаживал на заводе выпуск пулеметов. Патроны достанем, это надо с Авилессцами контакты налаживать. У них там пороховой завод неплохой, думаю, мы тоже сможем им что-нибудь предложить. Те же пулеметы — если рассказать, как их нужно использовать, да еще показать — с руками оторвут. А патронов нужно очень много. Того, что мы взяли с поезда, хватит на неделю нормальных тренировок.
— С металлургами будешь ты договариваться, — вставил центурион. — Ни меня ни Доменико они слушать не хотят, а тебя боятся.
— Хорошо. Но прежде нужно проблему с продовольствием решать, тут ты прав, это первоочередное. Уже прикинул, насколько хватит того, что есть?
— На два дня. Люди напуганы, скупят все, что есть, как только появится. Централизованное питание, как в лагере организовать не получится.
— Карточки надо вводить. Вон на той же почте раздавать, или на предприятиях.
— Какие карточки? — уставился на меня Северин. Старик тоже глядел заинтересованно.
— Ну, как обычно, когда город в осаде. Карточки с количеством продуктов на человека. Скажем, полфунта крупы, четверть фунта мяса, фунт муки, фунт овощей — на взрослого, сколько-то там на ребенка. Тем, кто работает на заводах побольше, тем, у кого труд легкий — поменьше. Самый, значит, минимум необходимый для выживания, а излишки и деликатесы пусть по лавкам покупают, если деньги есть. Ну и если это есть в лавках.
У Северина начали шевелиться губы, взгляд стал отсутствующий.
— Две недели. Если распределять по минимуму, то хватит примерно на две недели. Это уже легче. Хотя люди будут недовольны.
— Довольны они будут, — отмахнулся старик. — Те, кто соображают. А дураки пусть кричат, у нас для этого милиция теперь есть. Так, значит, Доменико еще должен штампов наделать для карточек… Кстати, и нашим их раздавать надо. Какой ты там штат поваров держишь? Сейчас народ по домам начнет расходиться, по крайней мере часть, вот их тоже на карточки переводи. Кормить будем только армию и милицию.
— Как скажешь, — отмахнулся Северин. — Спорить не буду, тем более согласен. Но все равно нужно провиант добывать — я собираюсь нагрузить этим мобильные отряды. Диего готовится, рассчитываю завтра разослать людей.
— Спорно, — протянул Рубио. — Им бы потренироваться хоть немного. Если нарвутся на кого, потери будут… С другой стороны, голодные бунты нам тут тоже не нужны. Может, пока пусть группами побольше ездят?
Обсуждение плюсов и минусов предложенного стариком затянулось надолго, в конце концов пришли к решению отправлять пока по две машины одним маршрутом. Как по мне, получилось ни нашим, ни вашим — и отряды не особенно увеличились, и при этом их количество и охват территории резко уменьшится. Но тут я возражать не стал.
— Собственно, остался последний вопрос, — поморщился центурион. — Что делать с Драго. Прости, трибун, сам я не могу решить. Мы с ним не то, что друзья, но судить того, с кем так долго был знаком и не раз переламывал хлеб… Понимаю, что он мой подчиненный, но у нас не армия, да и… Не могу, в общем.
Пришлось еще раз пересказывать случай на почте. На меня опять смотрели с удивлением — похоже, Рубио не ожидал от меня такой жесткости.
— Забавно, — протянул старик, выслушав историю до конца. — Как быстро меняются люди. Месяц-то прошел интересно, с тех пор, когда ты отказывался стрелять в чистых первым? А теперь, смотрю, даже рука не дрогнула… Что там с совестью? Мучает? — полюбопытствовал Рубио.
Я промолчал — смысл отвечать на риторические вопросы? И нет, совесть меня не мучала. У почтамта был на взводе, едва держался на ногах от усталости, но не думаю, что поступил бы по-другому в спокойном состоянии. Не люблю бандитов и насильников.
— Да-да, все понятно, твой гастат превращается в настоящего солдата, — вклинился Северин. — Делать-то что будем?
— Да чего тут думать? Устроим трибунал, причем завтра же утром, пока все «военные» на месте. Показательный. Чтобы с защитником и обвинителем, как положено. Какой вердикт будет вынесен объяснять нужно?
— Судить ты будешь, и вердикт выносить тебе. Ты — трибун, — хмуро проворчал Северин.
— Ну и чего ты куксишься? — окрысился Мануэль. — Тебе нужно объяснить, почему все так? Мне тоже это не нравится. При других обстоятельствах из этого Драго, возможно, мог бы получиться дельный командир. Но мы его казним, и жестоко. Для того, чтобы такого было поменьше, и не пришлось эти казни устраивать каждую неделю.
— Понимаю я все, — махнул центурион. — И поддерживаю. Просто тошно. В общем, все, проехали. Нечего меня успокаивать.
— Ну слава богам, а то я уже думал, что одной сопливой девочкой в моем окружении стало больше. Вон, бери пример с мальчишки. Никаких сомнений в собственной правоте, никаких проблем с совестью. Идеальный тиран!
— Твоего мальчишку уже, между прочим, прозвали палачом, в курсе? — криво усмехнулся центрион. А подружку его — Головоотрывательница. Чудная парочка, правда?
— А вот это не очень хорошо, — нахмурился старик. — а, впрочем, пусть будет.
— Да уж, как в той истории про Джека — строителя мостов… — хмыкнул я.
— Что за Джек? — вяло заинтересовался Северин. — Не наше имя. Такие у норманнов встречаются. У тех, которые на Британике живут.
Рассказал им этот бородатый анекдот — мне не жалко. История имела успех — даже, кажется, настроение у собеседников слегка улучшилось.
В общем, поспать мне так и не удалось. Старик устроился в одном из кабинетов жандармерии, расстелил карту и целых два часа мучал меня составлением маршрутов для каждой из групп, а после этого еще три часа мы составляли команды. Адская работенка — опросить две сотни человек. Старик, такое ощущение, составлял психологический портрет на каждого — вопросы, касающиеся умений и опыта составляли едва ли половину от того, что интересовало Рубио. Его интересовало все — состав семьи, отношения с родителями, вера, наличие друзей, причины, по которым будущий рейдер оказался среди повстанцев и чуть ли не предпочтения в еде. Мне досталось составлять личные дела, и, надо сказать, как ни старался сокращать, к концу допроса, рука у меня чуть ли не отваливалась. Тем не менее, спустя семь часов адского труда команды оказались сформированы — правда, рейдеры об этом еще не знали, — маршруты для каждой группы составлены, и даже примерный список предложений по бартеру подготовлен. Есть шанс, что проблему с продовольствием решить получится в срок.
— Только имей ввиду — тебе по фермам ездить не придется. — Старик устало откинулся на кресло — мы как заняли кабинет капитана жандармерии, так до сих пор в нем и сидели. — Из всей нашей армии, ваша команда самая боеспособная и сработанная. Так что поедем договариваться с Бургасом. Дело небыстрое и опасное, но нужное. Ты помнишь, Северин говорил, что уже какие-то мосты навел… Хех, мостостроитель… Но ничего конкретного. Это нужно исправлять и срочно. Республика велика, и раскачиваться будет долго. Но когда начнет давить… В общем, мы должны быть готовы. Хотя если отправят легионы — нас ничего не спасет. Всю нашу шайку одним легионом снесут за неделю и даже устанут не сильно. Одна надежда, что легионы нужны на границах. И предупреди ребят — мы отправляемся не завтра, а послезавтра. Завтра отсыпаться и отдыхать будем, а то дедушка старенький, дедушке нагрузки противопоказаны. Да и твои красные глаза не позволяют надеяться на адекватность. Доменико, кстати, поедет с нами — он может оказаться полезным, так что найдешь его, и сообщишь. После этого можешь лечь куда-нибудь и затихнуть — смотреть без слез на твою осунувшуюся рожу становится все сложнее.
Это указание я с удовольствием выполнил. Доменико нашелся на своем заводе — парень тоже без дела не сидел. Новость о том, что послезавтра мы отправляемся в новое путешествие, кузен воспринял с небывалым энтузиазмом, тут же сообщил подчиненным, что дальше они будут справляться без него, и гостеприимно предложил свой кабинет для ночевки. Не в первый раз уже, так что я здесь чувствовал себя почти как дома.
А утром меня разбудили за час до восхода — пора присутствовать на трибунале. Северин накануне предложил место обвинителя мне. Я не горел желанием в этом участвовать, но не думаю, что мое мнение что-то бы изменило. Однако старик неожиданно меня в этом поддержал.
— Нечего мне из парня палача делать, и так вон уже прозвали! Он мне для другого нужен. Обвинителем возьми городского прокурора. Не прибили, надеюсь?
— Да кто ж его знает? — пожал тогда плечами центурион. — Ладно, поищем.
Я уже привычно подавил вспышку раздражения по отношению к Рубио. «Он мне для другого нужен». Палачом я себя не считал. Те твари получили по заслугам, моя вина только в том, что слишком поздно подоспел. Однако упорное желание старика вылепить из меня то ли народного героя, то ли лидера сопротивления неимоверно бесило. Я многим готов поступиться, ради мести чистым, но делать из меня куклу позволять не собираюсь. Сообщать об этом Мануэлю не стал — не нужно быть провидцем, чтобы угадать его реакцию. Покивает снисходительно, выдаст что-нибудь язвительное, и благополучно выкинет из головы «детский лепет юнца». Однако уже в который раз дал себе зарок — не вестись на манипуляции старика, если они будут идти в разрез с моими планами или принципами.
Позже выяснилось, что ни прокурора, ни судьи в городе нет — и вообще все руководство благополучно слиняло, еще до того, как повстанцы вошли в Памплону, так что и обвинителя, и защитника пришлось выбирать из мелких служащих магистрата. Но никто особенно не расстроился — Старику было важно соблюсти видимость законности. Собственно, после этого я уже начал надеяться, что мне не придется присутствовать на этом представлении. Напрасно. «На трибунале будут присутствовать все вставшие под ружье и любой желающий из гражданских» — такое распоряжение отдал Северин, и исключений никто делать не собирался.
Толпа собралась внушительная. О предстоящей процедуре заранее оповещали патрули милиции, с помощью так быстро прижившихся матюгальников, и, на удивление, народу подтянулось много. Отдельно стояло «военное сословие» повстанцев. Даже в каком-то подобии строя. Не сказать, что как на параде, но какая-то организация была — точно. Ну и мы с Керой поспешили было присоединиться к ребятам — я заметил знакомые физиономии. Не дали. Северин, обводя взглядом армию, наткнулся взглядом на меня, скорчил зверскую рожу и ткнул пальцем в землю рядом с собой. Пришлось тащиться на возвышение. Вообще-то трибунал должен происходить на холме, но руководство, видимо, решило слегка отойти от традиций. Суд устроили на площади возле магистрата, а для того, чтобы всем было видно, за ночь успели сколотить деревянный помост. Поднявшись наверх, я обнаружил помимо Северина всю компанию: Рубио в кресле за столом, Доменико, бородатые мастера с металлургического. Даже жертвы присутствовали — дамы явно нервничали, но выглядели значительно лучше, чем накануне. Сам виновник «торжества» тоже был здесь — стоял под охраной двух солдат с винтовками. Для них даже нашли где-то легионерскую форму, чем парни явно гордились. Драго выглядел потерянным. Ни на кого не смотрел, глядел преимущественно в пол. И вообще у меня создалось впечатление, что он будто пьян — по крайней мере, в те редкие моменты, когда он поднимал взгляд от пола, вид у него был такой, будто он не до конца осознает, где находится, а взгляд мутный.
— Он что, пьяный? — спросил я у центуриона.
— Он был моим подчиненным, — с вызовом ответил сотник. — Я дал ему выпить настойки лауданума. А что, ты хотел бы, чтобы он участвовал в этой комедии в полном сознании?! Так сказать, прочувствовал все оттенки?!
Я чуть не отшатнулся — столько злости было в голосе сотника. Но сдержался.
— Я хотел бы, чтобы он сдох еще там, вместе со своими подчиненными. В идеале — пустил себе пулю в лоб, не заставляя меня марать руки. А теперь… Мне плевать. Хорошо, что он не осознает происходящее, но менее отвратительной эта, как ты говоришь, комедия не станет.
— О да, я смотрю, ты любишь решать проблемы радикальным образом, — хмыкнул сотник. — Смотри, как бы не пришлось как-нибудь занять его место.
— Скорее всего, меня это и ждет, — пожимаю я плечами. — И уж поверь, если придется, лауданумом спасаться не стану.
— Ну-ну, — хмыкнул центурион. — Надеюсь, мне не придется напоминать тебе о твоей браваде.
Я не злился на Северина, потому что отлично понимал, как ему горько и тошно. Драго не был мне приятелем, я его вообще не знал, но мои чувства были ничуть не лучше. Трибунал готовился с размахом, все выглядело торжественно и пафосно, и оттого еще более мерзко. И особенно мерзко было сознавать, что это мои усилия привели к такому исходу.
Еще минут пятнадцать ждали опаздывающих, а потом старик поднялся и хорошо поставленным голосом объяснил зрителям, по какой причине здесь все собрались в такую рань. Дальше потянулась процедура суда. Прокурор — незнакомый мне мужчина с наметившимся брюшком зачитал по бумажке обвинения. Заслушали свидетелей. Кроме меня свою версию событий рассказал какой-то житель окрестных домов, который, как оказалось, внимательно наблюдал за происходящим еще до того, как к почтамту подъехали мы, и самих жертв. Углубляться в детали никому не потребовалось — наоборот, едва кто-то начинал делиться слишком незначительными подробностями, Рубио его останавливал. Тем не менее, исходя из показаний всех свидетелей картина вышла яснее некуда. Предоставили слово защитнику, который промямлил что-то про «оказать снисхождение и быть милосердными». Рубио благосклонно покивал и поднялся из-за стола.
— Суду все ясно. Деяния, в которых обвиняют лейтенанта Драго считаю полностью подтвердившимися. Необходимости в дополнительном расследовании не вижу и готов огласить свой вердикт. Лейтенант Драго приговаривается к лишению звания, изгнанию из рядов республиканской армии Ишпаны и лишению гражданства. Плебей Драго приговаривается к расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно. Исполнять!
Нетрудно догадаться, что к такому решению подготовились заранее. Расстрельная команда из десяти человек, — я, кажется, даже узнал пару знакомых лиц, — быстро и без суеты отвели преступника с помоста, поставили к стене магистрата. На глаза повязали повязку — Драго не сопротивлялся и вообще, видимо, не очень осознавал происходящее. Короткая команда — солдаты вскинули винтовки. Взмах рукой, слитный вздох толпы. Залп. Расстрелянный падает на брусчатку. Командир подходит к телу и проводит контроль из револьвера. Тело накрывают простыней и уносят.
Дождавшись, когда волнение среди наблюдавших поуляжется, и взгляды вновь обратятся на помост, Рубио снова заговорил:
— Лейтенант Диего, когда увидел непотребство, сказал, что мы — не бандиты. Я могу только еще раз подтвердить его слова. И если кто-то из наших солдат об этом забудет, он перестанет быть нашим соратником и превратится во врага. А враги от нас могут получить только одно — пулю. Помните об этом.
Вот так, нежданно-негаданно, я получил звание лейтенанта.
Глава 6
Копьем в живот, взад-вперед
Подожжем церковный мы приход…[9]
Припев старинной песенки удивительно хорошо подходил под создавшуюся ситуацию и к тому же совсем просто перевелся на современную латынь. Можно сказать, сам на язык прыгнул. Ну, а я сопротивляться не стал, и плевать что народ косится. Иногда нужно позволять себе расслабляться.
День начался мерзко, но я собирался получить максимум от оставшегося, и потому заставил себя не вспоминать о казни, а заняться чем-нибудь жизнеутверждающим. Возможно, доморощенный аутотренинг сработал, а может, я действительно зачерствел, но вскоре о неприятном эпизоде я и не вспоминал. Тем более, что занятие не способствовало посторонним мыслям, требовало достаточной сосредоточенности. Я решил, наконец, разобраться с картечницей, для чего полностью ее разобрал, почистил и смазал. В процессе обнаружились некоторые недоработки в смонтированной накануне на скорую руку треноге, но я счел, что могу исправить их самостоятельно и не стал напрягать подчиненных Доменико. Все-таки полтора года работы в оружейной мастерской еще не успели забыться.
Удивительно, как я успел соскучиться по простой работе руками. Так увлекся, что гостью заметил, только когда ее тень упала на руки. В первый момент подумалось, что это Кера позволила себе проявить любопытство — до этого она крутилась неподалеку, но близко не подходила. Однако спустя мгновение понял, что ошибся. Барышня была мне незнакома.
— Добрый день, квирит. — Вежливо поздоровалась девушка. — Не подскажешь, как мне найти лейтенанта Диего?
— Чем могу помочь? — поинтересовался я. — Лейтенант Диего к вашим услугам.
На лице девушки отразилось легкое удивление, но она быстро взяла себя в руки:
— Простите, лейтенант, не ожидала застать прославленного командира повстанцев за таким занятием. — Мне показалось, или в голосе проскользнула легкая насмешка? — Что ж, тем лучше, а то я уже немного устала вас искать. Мы не представлены, однако отбросим условности: Петра Алейр.
Сказано было таким тоном, что не оставалось сомнений — дама либо известна сама, либо, как минимум, ее фамилия. Вероятно, так оно и было, вот только я слышал это имя впервые в жизни. Если следовать этикету, нужно было рассыпаться в извинениях, что благородной домине пришлось приложить столько усилий, чтобы меня найти. Но я поленился, и потому просто спросил:
— Так что же вас ко мне привело, Петра?
— Я слышала, что вы завтра отправляетесь в Бургас. — Девушка, теперь уже совершенно очевидно аристократка, дернула щекой, явно недовольная таким пренебрежением политесом. — Хотела бы к вам присоединиться. Путешествовать в одиночку нынче опасно.
— Я бы вообще не рекомендовал вам это путешествие, домина. Даже в большой компании оно будет далеко не безопасным, и уж точно мы не сможем обеспечить приличествующий вашему положению комфорт.
Не то что мне было жалко, просто не хотелось брать на себя ответственность еще и за гражданскую. Которая, ко всему прочему, выглядела слишком утонченно для грубой реальности гражданской войны. В самом деле — давненько мне не встречалось столь нарядно одетых дам. Пожалуй, с тех времен, когда нас еще не выселили в неблагонадежный район.
— О, не стоит беспокоиться, я неприхотлива в быту, — лицо девушки озарилось улыбкой, будто она действительно рада, что может снять решение этой проблемы с моих плеч. И я прекрасно умею справляться с опасностями!
— Ваш отец должен гордиться талантами своей дочери, — стандартный комплимент все-таки прыгнул на язык. — Однако это не отменяет того факта, что нам предстоит проехать сто пятьдесят миль по территории, которая не контролируется ни правительством, ни повстанцами. У меня есть большие сомнения, что нам удастся добраться без потерь, и я почти уверен, что забота о вашей безопасности не увеличат наши шансы.
— Вы хотите сказать, что я буду обузой? — девушка сердито сверкнула глазами. Гнев был ей очень к лицу. Широкоскулое, с точеным подбородком и чуть раскосыми карими глазами в обрамлении темных ресниц — она была чудо как хороша, особенно теперь, когда, чуть сощурившись, возмущенно сверлила меня взглядом.
— Домина Петра, я никоим образом не хочу вас оскорбить, но и не собираюсь лгать о том, что с вами наше путешествие не осложнится. Прежде всего потому, что это может спровоцировать вас на напрасный риск. Дороги опасны вообще, и вдвойне — для молодой прекрасной девушки. Какая бы нужда не гнала вас в путешествие, уверен, она не стоит жизни.
— Ваши слова, доминус Диего, — она выделила интонацией обращение, — недостойны настоящего эквита, который не должен отступать перед опасностью, и уж тем более отказывать в просьбе женщине на основании вероятных сложностей.
— Домина Петра, вас, должно быть, кто-то ввел в заблуждение, — вежливо улыбнулся я. — Я не имею чести принадлежать к сословию эквитов, более того, я даже не квирит, ибо, будучи язычником, лишен не только титулов, но и гражданства. А плебей может не только отказывать женщинам в просьбах, но и совершать гораздо более низкие поступки без урона чести за отсутствием таковой.
— Лишиться чести человек может только самостоятельно. И я вижу, вы с удовольствием это проделали!
— Как скажете, домина, как скажете, — согласился я и вернулся к работе, ожидая что домина Петра больше не захочет общаться с таким грубияном, как я. Однако она и не думала уходить. Наоборот, подошла поближе и встала так, что для того, чтобы вернуться к опоре, с которой возился, мне пришлось бы либо отодвинуть девушку, либо передвинуть деталь.
— Если вы отказываете мне в совместном путешествии, лейтенант, я буду вынуждена отправиться одна! Что вы на это скажете?
— Я скажу, что это решение крайне далеко от того, на что может пойти здравомыслящий человек. — Меня начал утомлять и сам разговор, и, особенно, аргументы собеседницы. — Более того, если уже совсем откровенно, я бы назвал его идиотским. Однако это ваше решение, домина Петра, и отговаривать вас было бы невежливо с моей стороны. Если вы не против, я хотел бы вернуться к работе.
— Да уж, измельчали нынче эквиты, — вскинула подбородок девушка, и, наконец, ушла.
Зато прискакала Кера, и принялась нарезать вокруг меня круги.
— Что хотела эта самочка? — наконец, не выдержала богиня.
— Среди смертных не принято называть друг друга самцами и самками, — педантично поправил я. — Может, для вас, богов, мы и не отличаемся от животных, однако мы сами довольно серьезно относимся к собственной исключительности. Я-то ладно, но при других постарайся не сболтнуть что-то в этом духе.
— Учту, — растянула губы в улыбке богиня. — Так что она хотела? От нее веяло нетерпением, любопытством и немного предвкушением, а когда уходила — яростью и недоумением.
— Поехать с нами в Бургас.
— Зачем?
— Я не спросил. Нам не нужны такие попутчики, поэтому я отказал. Странно, что она вообще подошла с этим ко мне, а не к старику. — Упомянутый как раз появился рядом и услышал мою последнюю фразу.
— А, эта девица и до тебя добралась? Как тебе удалось так быстро от нее отделаться? Она с самого утра, битых два три часа насиловала мой мозг все новыми аргументами, почему я должен взять ее с собой, и отстала только после того, как я отправил ее к тебе. Даже любопытно, что такого ты сказал, что она проскочила мимо с таким видом?
— Да вроде бы был вежлив, — пожал я плечами. — Она стала угрожать, что отправится в путешествие самостоятельно, а я сказал, что это идиотское решение, но не мне ее отговаривать.
Старик оглушительно расхохотался.
— Ох, такого она явно не ожидала! Чтобы представительницу семьи Алейр назвали идиоткой, да еще проигнорировали такие угрозы…
— А что, большая шишка? — заинтересовался я.
— Ну, как тебе сказать, — протянул Рубио. — Последние пару тысяч лет место представителя рода Алейр всегда было по правую руку от императора. Они никогда не входили в сословие сенаторов, однако по влиятельности, пожалуй, превосходили большинство из них. После переворота их позиции слегка пошатнулись, но я бы не сказал, что очень сильно. Они по-прежнему сказочно богаты и при этом многочисленны. Думаю, где-то треть сената не станет голосовать ни по каким важным вопросам, не ознакомившись предварительно с мнением патриарха Алейр.
— Да, значительные господа. Как же они допустили свержение императора? Или были совсем не против?
— Нет, там сложная история. — Помрачнел старик. — Ерсуса Алейра не было в столице, когда все произошло. Уже несколько лет. Не знаю, как оно было на самом деле, но ходили слухи, что они с императором серьезно поссорились, после чего Ерсус с главной ветвью семьи убрался куда-то на окраины империи с чрезвычайно важным заданием — постройкой нового города в северной Африке. Когда все закрутилось Алейры вернулись, но поздно, слишком поздно. Что-то менять было бесполезно, и пришлось приспосабливаться. Ладно, то дела минувших дней. А вот если девчонка в самом деле закусит удила и отправится искать неприятности на свою попку, может получиться нехорошо.
— Ее никто силком туда не отправляет, — пожал я плечами. — Или надо было соглашаться поработать няньками? Тогда странно, что этого не сделал ты. Или хотя бы не предупредил.
— Да нет, ты все правильно делал. Мы тоже не развлекаться едем, и тащить с собой изнеженную девчонку — идея не из лучших. Просто я рассчитывал, что ты обаяешь ее своей смазливой физиономией и аристократическими манерами и откажешь как-нибудь помягче.
— Тогда, повторюсь, нужно было предупреждать. Или отправил бы ее к Доменико. Вот уж он бы в грязь лицом не ударил. А я, извини, в высшем обществе не вращался.
— Не заводись, я тебя ни в чем не виню. Собственно, я и отправлял ее к мальчишке, но девочка непременно хотела познакомиться с главным героем памплонского восстания. Ладно, как получилось — так получилось. Не полная же она дура, чтобы в самом деле путешествовать в одиночку. Пересидит, пока все не наладится, ничего страшного… — Подытожил старик, и перешел к тому, за чем, собственно, пришел — выяснить степень готовности к походу. А я поставил себе зарубку в памяти — поинтересоваться как-нибудь у Доменико, с каких пор я стал «главным героем памплонского восстания». Глупо делать скромный вид — у нас все получилось благодаря моим усилиям в том числе. Непонятно только, когда мое участие стало достоянием широкой общественности. Ладно среди боевой части повстанцев, но почему так считают даже те, кто к повстанцам никакого отношения не имеет?
В дорогу отправились, как водится, рано утром, по холодку. К путешествию команда в этот раз подготовилась не в пример лучше, чем обычно: кроме запасов продовольствия у нас были две палатки на случай ночевки на природе, спальные мешки, а, главное — удобная армейская форма на всю компанию. Без знаков различия, конечно. Где уж Рубио ухитрился ее раздобыть — неизвестно, должно быть, нашлось несколько комплектов в загашниках жандармерии, а может, еще где-нибудь нашли. В любом случае, это очень кстати. Гражданская одежда — это хорошо, но не слишком удобно в некоторых ситуациях. Впрочем, ее мы тоже не забыли, правда, тут нам с Керой пришлось растрясти набранные ранее трофеи, благо в Памплоне нашлась лавка готовой одежды, и владелец не слишком ломил цены в связи с последними событиями.
Локомобиль тоже был модифицирован для более комфортного путешествия десятка разумных — подчиненные Доменико расстарались для любимого начальника, установили в кузове мягкие сиденья вдоль бортов и даже о подголовниках не забыли. Кроме того, мою идею с тентом творчески доработали. Совсем отказываться от него не стали — все какая-то защита от ветра и холода. По зимней погоде совсем не лишнее. Однако теперь там были проделаны легко откидывающиеся клапаны, так что в случае опасности можно стрелять и вести наблюдение, не боясь задохнуться от пороховых газов. Вдоль бортов, где-то по грудь стоящему человеку поставили тонкие стальные листы — защита так себе, но от револьверной пули поможет. Мне понравилось, в общем — выглядит аккуратно и внушительно. Даже угрожающе, особенно сзади, откуда хорошо видно стволы картечницы. Жаль, не вышло установить пулемет так, чтобы можно было вести огонь по направлению движения. Слишком сложная работа, да и не факт, что полезная. На ходу вообще стрелять не рекомендуется — точность никакая. Если только будем от кого-то улепетывать, но там сильно целиться и не придется. Так что решили оставить все как есть.
— Командир, а расскажите, как вы до Памплоны добирались? И откуда? А то никто толком и не знает, — спросил Ремус. — Первый час дороги парень все больше смотрел по сторонам, а теперь видимо надоело, и он заскучал. Доменико, когда узнал, какого возраста бойцы встречаются в моем отряде, был шокирован. Спрашивал, не боюсь ли я за парня, и не лучше ли отправить его на обучение — благо, среди прочего, школу уже тоже начали возрождать. Однако я уже достаточно узнал мальчишку, чтобы понять — в школе он надолго не задержится. Не тот характер. При всей внешней легкомысленности, жандармов и чистых Ремус ненавидит люто, так что непременно присоединится к какой-нибудь из команд, не нытьем так катаньем. Или того хуже, отправится на «охоту» в одиночку. А в таком случае, пусть уж лучше он остается с нами. Во-первых, как ни смешно, он чуть ли не самый надежный член отряда, кроме Керы. Я оценил тот случай, когда он рванул к Доменико, надеясь меня спасти от «ареста». А то, что стрелять особо не умеет, и вообще не солдат — так у нас таких и нет. Научится еще, так что пусть уж лучше будет под присмотром. Вот он, пользуясь командирским расположением, устроился на переднем сидении, между Доменико и Керой. Я, как лучший водитель, был за рулем, а старик устроил себе лежанку в кузове и теперь отсыпался, не обращая внимания на болтовню остальных бойцов.
Рассказывать не хотелось, но стало и в самом деле скучновато, к тому же меня начало клонить в сон от монотонности дороги, так что пришлось размять язык. Описывал не слишком подробно, но и углы сглаживать не старался — парень уже и без того навидался всякого, вряд ли просто словами я смогу повредить «хрупкой детской психике».
Однако завершить рассказ так и не удалось. Я как раз вспоминал, как мы покупали одежду в похоронном агентстве, когда Кера вдруг насторожилась:
— Стреляют.
Я ничего такого не слышал, но не доверять способностям богини оснований нет, так что я, затормозив локомобиль, просто уточнил:
— Направление и как далеко?
— Там, — Кера махнула рукой куда-то вперед и вправо. — Примерно две мили.
Далеко. Не удивительно, что я не услышал. Тронул остановившуюся было машину и принялся рассуждать вслух:
— Это не на нашей дороге, если не ошибаюсь. Наша как раз… да, вон уже поворот налево, а стреляют, как ты говоришь правее…
Дело в том, что в сторону Бургаса от Памплоны есть две дороги, которые сохраняют общее направление. Иногда они сходятся, иногда отдаляются друг от друга, и окончательно сливаются уже в Васконе. Та, по которой отправились мы — новая, ее построили недавно, когда эти места стали более населенными. Она довольно сильно петляет, так чтобы пройти через как можно большее количество поселков и деревень. Старая, еще постройки первой республики дорога же идет прямиком на Васкону. Мы специально выбрали новую дорогу. И из соображений безопасности — тут гораздо больше ответвлений, в случае серьезной опасности будет легко уйти на проселочные дороги и там затеряться, и по «политическим» причинам. Нужно понемногу объяснять народу, что власть сменилась — так почему бы и не сейчас, тем более, все равно по дороге.
— Просто уедем? — спросил Ремус. Парень аж подпрыгивал от нетерпения на сиденье, ему явно было жутко интересно, кто там в кого стреляет, и наверняка хотелось всех плохих прибить, а всех хороших спасти. Разум и осторожность действительно проехать мимо, и не лезть в чужие дела, но тут загвоздка — дела-то как раз наши. Нужно наводить порядок на подконтрольных территориях. Стукнул пару раз в стенку кабины, дождался, пока в окошке появится лицо старика — он и так уже проснулся, когда мы остановились. Описал ситуацию.
— И? Ты меня спрашиваешь, что делать? — поднял бровь старый легионер. — У кого-то случилась амнезия, и он забыл, что командир отряда — он, а я только пассажир?
— Советы-то пассажирам можно давать, или ты теперь будешь загадочного сфинкса изображать? — парировал я. — понятно, что надо вмешаться, я думал, ты подскажешь, как это сделать таким образом, чтобы никого не пристрелили. Из наших, в смысле.
— Нет уж, малыш. — Ухмыльнулся Рубио. — Учись сам. А то так и будешь вечно исполнителем, как вон Северин. Золото же, а не боец, вот только так и не научился принимать решения самостоятельно. Ничего, думаю, зная, что из-за твоей ошибки может погибнуть десяток разумных, ты не станешь творить откровенных глупостей!
С этими словами старик демонстративно задвинул окошко, разделяющее кабину и кузов. Вот же зараза!
— Суровый у тебя учитель, — покачал головой Доменико. — Даже завидно! Может, будь у меня такой, я бы не натворил всех этих глупостей.
— Угу… Только сейчас от этого не легче… — согласился я. — Так, Ева, покажи еще раз направление? Там все еще стреляют?
— Уже нет, — пожала плечами богиня. — Там. — Она еще раз махнула рукой.
— Значит, надо торопиться. Ох, как же я этого не люблю… — пробормотал я. Изначально хотел остановить машину и пройтись в ту сторону, чтобы оценить обстановку, но теперь такими темпами я рискую найти пустое место со следами боя и, возможно, телами. Таким манером мы даже не определим, кто с кем воевал. А нужно найти по крайней мере «плохих». Хотя в идеале еще и «хорошим» помочь, это да. Кто бы они ни были.
— Ремус, скажи нашим, чтобы держались крепче, — попросил я парня, сворачивая с дороги в указанном направлении. — Ну и пусть будут готовы к бою.
Поле уже убранное, дождей толком еще не было — должны проехать, и не застрять, тем более, колеса у локомобиля большие. А еще очень хорошо, что паровик работает не слишком громко — кто бы там ни был, они сейчас заняты, так что сильно по сторонам смотреть не будут. Есть надежда подобраться незамеченными. Полмили, разделяющие старую и новую дорогу, проскочили быстро, но на тракт я выезжать не стал, так и ехали вдоль дороги по полю. Обочины обсажены кустами, хоть немного скроют нас от ненужных взглядов.
Противника мы увидели первыми. Через просветы кустов впереди я увидел аккуратненький небольшой локомобиль, лежащий на боку в кювете, и вокруг него полтора десятка мужиков в гражданской одежде с оружием. Картина ясна и очевидна. Насколько я помню карту — тут неподалеку городок Эчарри-Аранас. Раньше здесь добывали камень для строительства, вряд ли теперь у них много работы. Какую бы сторону не поддерживали жители этого города, сейчас они решили поправить свои финансовые дела за счет какого-то незадачливого путешественника.
Резко дергаю рычаги, локомобиль выскакивает на дорогу и разворачивается. Включаю задний ход и футов сто еду таким образом, ловя в зеркала заднего вида удивленные и растерянные взгляды грабителей.
— Поверх голов! — кричу, потому что, во-первых, не уверен, что если стрелять на поражение не заденет тех, кого мы, собственно, спасаем. Ну и честно говоря, рожи у грабителей настолько ошеломленно-недоуменные, что даже как-то стыдно таких сходу убивать. Никто даже не схватился за оружие, а когда над головами прогрохотало, так и вовсе побросали стволы на дорогу и сами повалились в пыль. Попытавшихся убежать не было — видимо, прекрасно понимают, что бежать тут особо некуда — вокруг поля.
Торопиться было уже некуда, так что спокойно заглушил локомобиль, спрыгнул с подножки. Команда порадовала — никто не расслабляется, стоят полукругом, держат под прицелом бандитов. Первым делом подошел к «жертвам». И даже не особо удивился, увидев за разбитым стеклом дорогого локомобиля домину Петру Алейр. По щеке у девушки стекала кровь из разбитой брови, а в руках она побелевшими пальцами сжимала револьвер, и судя по виду готова была дорого продать свою жизнь.
* * *
Петра была возмущена до глубины души. С этими мужланами совершенно невозможно договориться. Целый день она обхаживала это «новое правительство», и все, чего смогла добиться — это имя лейтенанта, который может согласиться ее сопровождать. Как же он ее взбесил! Петра была уверена, что без труда убедит свежеиспеченного полевого командира помочь благородной даме. Мужчины падки на лесть, а в данном случае даже придумывать комплименты не обязательно. Достаточно было послушать разговоры среди повстанцев — о лейтенанте Диего говорили. Кто-то восторгался его лихостью и презрением к опасности, другие восхищались тактическими находками и изобретением какого-то «динамита». Были и те, кто, наоборот, ругал полевого командира на чем свет стоит за излишнюю жестокость. В любом случае, подробностей жизни этого Диего она получила достаточно, в чем особенно помогла Лиза, компаньонка. Сомнений в том, что бравого командира удастся убедить даже не было. В конце концов, не зря же она проучилась целых три года у лучших риторов Рима! Уж заболтать молодого мужчину она сможет без труда. «В крайнем случае, воспользуюсь манном», — думала девушка. Вот только этот грубиян вовсе отказался с ней разговаривать! Мало того, он практически в открытую обозвал ее идиоткой! Тут уже манн бы не помог. Нет, справедливости ради, ее угроза отправиться в одиночку была изначально не более чем шантажом. Раньше (на отце или его подчиненных) подобное неизменно срабатывало. Однако после такой отповеди Петра была слишком на взводе и слишком возмущена, чтобы думать рационально. Она не могла оставаться в этом дурацком городе ни секунды лишней! Эта дурацкая ссора с отцом… наверняка его люди уже близко. А она просто не может позволить ему себя найти! Хотя после всего, вернуться домой хотелось очень сильно. Но нет, у нее только одна дорога. Петра сознавала, что делает глупость, но остановиться уже не могла. Сначала это длительное сидение взаперти в отеле — и ведь даже не кормили толком, отговаривались отсутствием припасов. Потом повстанцы, какие-то карточки, и никому до нее нет дела, и как последняя капля — этот жалкий лейтенантишка, смотревший на нее совершенно равнодушным взглядом, как на пустое место!
Лиза пыталась ее отговаривать, но девушка уже закусила удила. Петра еще одного командира повстанцев — какого-то Северина, добилась, чтобы он выдал припасов на дорогу — слава богам, хоть этот не отправил ее восвояси. Правда, пришлось заплатить так, будто она закупает готовые блюда в лучшем ресторане столицы, на не несколько фунтов сушеного мяса и сала, но это можно понять. Деньги во времена потрясений быстро теряют ценность, да и у Петры их достаточно. Не жалко.
Наутро решение ехать вдвоем с компаньонкой на своем локомобиле казалось еще более глупым, но теперь уже просто не хотелось выглядеть трусихой в глазах единственной подруги, так что Петра продолжала демонстрировать энтузиазм, которого больше не испытывала. Проснулась еще до рассвета — ночью из-за переживаний так и не удалось толком уснуть, растолкала подругу, и решительно уселась за руль новенького красного локомобиля.
Ничего удивительного, что столь бестолково начавшееся путешествие, получило такое дурацкое продолжение. Не успели отъехать от Памплоны, как машина ухитрилась застрять в какой-то луже, вытолкать ее оттуда самостоятельно не было никакой возможности. С грехом пополам выбравшись на сухое, угваздавшись в грязи чуть не по пояс, пошла искать кого-нибудь, кто сможет вытащить транспортное средство из ловушки. Откровенно говоря, Петра даже надеялась никого не найти — в таком случае можно будет со спокойной душой вернуться в город, благо отъехали недалеко, и попробовать поискать более сговорчивых попутчиков. В крайнем случае можно договориться с тем же Севериным, чтобы выделил охрану из своих людей — за сестерции не откажет. И почему ей не пришло это в голову вчера?
Однако благоразумным планам сбыться было не суждено — не успели они с Лизой отойти от машины и на полмили, как навстречу попался крестьянин на телеге, который благородно согласился помочь городским девушкам, и даже платы не взял. Лошадь споро вытащила локомобиль на дорогу, и путешествие продолжилось. Недолго. Локомобиль, на радостях разогнанный до максимальной скорости вдруг резко вильнул в сторону, несколько секунд ехал боком, грозя вот-вот перевернуться, и, наконец, остановился. Не успев понять, что произошло, Петра увидела окруживших машину людей. В первый момент подумала даже, что ей хотят помочь, однако вглядевшись в лица быстро сообразила, что ошиблась. Оборванцы грозили ей оружием и требовали выйти из машины. Петра вспомнила какие-то хлопки, которые услышала перед самой аварией. Догадалась — это стреляли по колесам.
— Давайте, вылазьте, красотки, — крикнул какой-то бородатый шибздик. — Не боись, жизни лишать не станем, да и честь ваша нам не нужная. Жрать хотим, а у вас, сразу видно, деньги есть. Вот и поделитесь с голодающими.
Петре было страшно и мерзко. Ее до сих пор ни разу не грабили. А еще она почувствовала, что невероятно зла. Все неприятности последних дней сложились с этой последней гадостью и привели к взрыву бешенства, которое смыло и страх и омерзение. Револьвер будто сам прыгнул в руку, и Петра за десять секунд выпустила все пять пуль, прямо через стекла локомобиля. Пятеро бандитов с воем попадали на дорогу — девушка ни разу не промахнулась. Не для того ее часами тренировал отец на домашнем стрельбище. И все равно, как бы строго не вдалбливали ей науку самозащиты, как бы возмущена и зла она ни была, стрелять на поражение не смогла. Самой было стыдно за мягкотелость, но не поднялась рука убивать. А вот грабители, кажется, от своих сомнений, наоборот, избавились.
Кто-то заорал матерно, по кузову застучало. Петра нырнула с сидения, и не забыла даже стащить туда же пребывавшую до сих пор ступоре Лизу. Нужно было срочно что-то делать, и Петре ничего лучшего в голову не пришло, как вдавить рычаг газа изо всех сил. Плевать, что шины пробиты, плевать, что она ничего не видит — главное, уехать из этого ужаса хоть куда-нибудь! И машина послушно поехала, вот только совсем недолго. Буквально через несколько секунд что-то дернулось, стукнуло, локомобиль накренился и повалился на бок. Стало тихо, запахло горелым.
— Эй, бешеная! — раздалось снаружи. — Бросай ствол! Не то сейчас изрешетим вас прямо там!
Петра послушно выкинула в боковое окно, которое теперь находилось над головой, свой разряженный револьвер, и тут же вытащила из сумочки Лизы, за которую компаньонка по-прежнему цеплялась мертвой хваткой такой же. Все равно Лиза вряд ли захочет им воспользоваться — в ступоре человек, бывает. «Ничего!» — думала девушка. — «Я этим гадам не дамся. И в следующий раз рука не дрогнет. Пристрелю двоих-троих, тогда задумаются, не дешевле ли оставить нас в покое!»
Однако с кровожадными планами пришлось повременить. Откуда-то, — Петра не видела откуда, — послышался шум двигателя, а потом по ушам ударил дробный грохот выстрелов. Стреляло что-то очень мощное и очень часто. Стрельба быстро закончилась, но для Петры это стало последней каплей. Почему-то показалось, что это бандитам подошла подмога, и сейчас их с Лизой действительно изрешетят. Петра инстинктивно скрючилась, пытаясь стать меньше, и до ломоты в пальцах сжала рукоять револьвера.
Глава 7
Я как-то инстинктивно применил свои способности, и даже сам не заметил как. Просто вижу, как палец домины Петры на спусковом крючке дернулся, короткое усилие, осечка. Забавно получилось, я совершенно точно не мог среагировать на такое, а вот гляди ж ты. А от следующих выстрелов просто уклонился. Дождался, когда «жертва грабителей» высадит все пять патронов, убедился что слышу сухие щелчки курка, и осторожно заглянул в салон.
— Домина Петра, отпустите уже несчастный револьвер. От того, что вы его насилуете, патронов в нем не появится. Да и стоит ли в меня стрелять? Вроде бы ничего плохого вам не сделал.
Честно говоря, абсолютно не ожидал, что она воспримет мои слова. Просто говорил успокаивающим тоном, в надежде, что это хоть немного поможет — надо же как-то вытаскивать ее, и вторую девушку из машины. А если сунуться сейчас, то можно и когтями по лицу получить! Тем удивительнее было, что взгляд у девушки сначала сфокусировался, а потом она мало того, что опустила револьвер, так еще и смутилась, кажется. Впрочем, смущение быстро прошло.
— А, явились, спасители! — рявкнула домина. — Не стыдно?
Стыдно мне не было, но сообщать об этом я не стал — не время вступать в перепалки.
— Сейчас мои ребята помогут вам и вашей спутнице вылезти из машины.
— Хам! — почему-то наградила меня эпитетом Петра, и насторожилась: — а где бандиты?
— Здесь, где им еще быть, — ответил я, и спохватился: — Не беспокойтесь, они уже безоружны и их вяжут.
Аристократка завозилась, пытаясь пробраться через разбитое стекло, так что пришлось помогать самому: до безопасных автостекол здесь еще не додумались, и девушка рисковала пораниться об острые осколки. После того, как она оказалась на свободе, совместными с Керой усилиями вытащили тело спутницы Петры. Я опасался, что она ранена или травмирована, но девушка успокоила — просто обморок. Доверять не стал — откуда бы ей успеть узнать, нет ли у подруги каких-нибудь внутренних травм? Тем не менее, поверхностный осмотр показал, что серьезных травм у девушки вроде бы действительно нет, а не поверхностный я бы и не смог сделать — доктор из меня тот еще. Вот, кстати, упущение — в команде хорошо бы иметь кого-то с медицинским образованием. Впрочем, где ж такого найдешь? Лекари нынче в цене… Вернувшись к Петре и бегло оглядев, обнаружил, что она-то как раз травмировалась сильнее. Невооруженным взглядом было заметно, как распухает левая рука чуть выше запястья, да и кровь из рассеченной брови так и не думала останавливаться.
— Почему вы не сказали, что у вас сломана рука? — спросил я, и заметив непонимающий взгляд, понял — из-за дикого стресса она просто не чувствует боли. Я понятия не имею, как лечить людей, однако откуда-то точно знаю, что из шокового состояния нужно непременно выводить. Организм не железный, работать на надрыв ему не полезно. Тут, за неимением прочих средств неплохо поможет склянка с крепким бренди, что хранится в бардачке грузовика. Для снятия стресса — самое то, хотя в качестве обеззараживающего гораздо лучше подошел бы спирт, или хоть чистый самогон. Но, чего нет — того нет, пришлось брать благородный напиток. В любом случае стресс снимать рано — сначала нужно наложить шину, и, пожалуй, парой стежков стянуть рану на лице домины Петры, не то останется шрам. И делать это придется мне, потому что как ни смешно, среди присутствующих я имею наибольшее представление о врачевании. Просто в силу опыта прошлой жизни. Вправлять кости я не рискну, но хотя бы зафиксировать перелом необходимо. Этим я и занялся в первую очередь — незачем оттягивать. А кровь пока вымоет из раны на лбу все лишнее, если туда что-то успело попасть. Страшно, конечно, но лучше уж побыстрее, пока она ничего не чувствует.
Индивидуальных перевязочных пакетов, — мой вклад в прогрессорство, — у нас заготовлено с запасом: цена бессонной ночи, зато теперь не нужно судорожно искать материалы. Домина Петра пытается что-то рассказывать, спрашивать, водя по сторонам шалыми глазами, и совсем не обращает внимания на мои манипуляции. Ровно до тех пор, пока я не начинаю накладывать бинт, после чего, наконец, замечает безобразно распухшую руку, закатывает глаза, и начинает медленно оседать. Не страшно — Кера наготове, с интересом наблюдает за моими манипуляциями, и уже достаточно обтесалась среди смертных, чтобы самостоятельно подскочить к девушке и не дать ей упасть. Даже удивительно. И хорошо, что Петра-таки потеряла сознание. С шитьем так быстро не получится. Давненько мне не приходилось таким заниматься, да и результат прошлой попытки оставлял желать лучшего… Ничего, в этот раз я учту прошлые ошибки. Тем более, речь в этот раз не идет о жизни и смерти, можно не торопиться. Очистить рану, смазать вокруг бренди, стянуть края. Стежок за стежком — всего пять штук. Совсем немного. Кера с большим интересом наблюдает за моими действиями.
— Забавно видеть, как вы печетесь над своими телами, — комментирует богиня. Они совсем недолговечны, и далеко не идеальны, и тем не менее вы так стараетесь сохранить их в нетронутом состоянии!
— Можно подумать, у богов с этим как-то иначе обстоит, — пробормотал я, не отвлекаясь от своего занятия.
— У кого как. Например, Хромому всегда было наплевать на свое увечье, хотя он мог бы от него избавиться. Для других внешность была важнее, но, согласись, одно дело беспокоиться о чем-то вечном, и совсем другое заботиться о том, что максимум через сто лет придет в окончательную негодность несмотря на все усилия.
— А мы не верим в смерть, — ухмыльнулся я, и, кажется, этим откровением поразил богиню.
— Что?
— Нет, каждый знает, что умрет. И он, и все окружающие. Это — знание. А вера… в глубине души каждый из нас уверен, что с ним и его близкими подобного не случится. Каждый день мы говорим себе — этого не произойдет сегодня. И завтра тоже. Однажды это не срабатывает, и смерть приходит к кому-то из близких. Тогда верить становится сложнее, но у нас получается.
— Творец, сколько тысячелетий хожу по этому миру, но понятия не имела, что все вот так! — Поразилась богиня. — Вы, смертные, полностью лишены разума!
Мне было что ответить, но у моей пациентки изменилось дыхание и дрогнули веки — начала приходить в себя, так что счел за лучшее промолчать. Тем более, пришло время объяснять госпоже Петре, что с ней произошло, и как она дошла до жизни такой — как оказалось, последние воспоминания, задержавшиеся у нее в голове закончились до нашего появления:
— У вас, вероятно, сотрясение мозга, — объяснил я после того, как кратко ввел ее в курс дела. — Кроме того, рана на лбу, я ее зашил, и самое неприятное — сломана левая рука. — Девушка тут же ей пошевелила, и естественно побледнела от боли.
— Вы что, лекарь? — уточнила Петра.
— Нет, и именно поэтому вам непременно нужно его посетить. Думаю, в Памплоне найдется кто-нибудь, кто вам поможет.
— Ни за что! — девушка даже попыталась вскочить, но со стоном повалилась обратно. — Я не для того столько мучилась, чтобы вернуться в эту проклятую Памплону!
— Отложим этот спор, — не стал я настаивать. — Выпейте немного бренди, это слегка уймет боль, — я всучил я ей фляжку. — а мне нужно разобраться с вашими обидчиками.
Самому вся эта история не нравилась ужасно. Из-за этой дуры мы здорово задержимся. Впрочем, плюсы тоже есть — если бы не Петра, этих бандитов мы бы точно пропустили. Вот только теперь нужно с ними что-то решать, и я догадывался, что ничего лучше, чем расстрел не придумаю.
Оставив Петру и ее подругу на попечение Керы, подошел к бандитам, которых ребята уже сбили в аккуратную кучку. Зрелище гангстеры представляли собой крайне печальное. Половина нетвердо держится на ногах — кто-то ранен, другие, по-моему, просто здорово оголодали: очень уж характерный огонек в глазах, я такое часто видел в неблагонадежных районах, да и после доводилось.
— Главный есть? — Спросил я.
— Ну, я главный, — исподлобья взглянул на меня заросший бородой мужик в поношенной спецовке. Левой рукой он изо всех сил зажимал рану на плече, с рукава на землю капало красным. — Дальше что?
— Рассказывай, главный, как вы решили душегубами стать. И скольких уже убили.
— А ты кто такой, чтобы я перед тобой отчитывался? — сплюнул мужик. В сторону, но неуважение все равно продемонстрировал. — Хочешь стрелять — стреляй, мне терять нечего. А отчитываться я перед неизвестно кем не стану.
— Я — лейтенант Ишпанской республиканской армии, — гордо ляпнул я, и чуть не расхохотался. — Сокращенно ИРА[10].
В башке назойливо крутилась мысль о том, что нам больше подошло бы название ЭТА[11]. По крайней мере территориально.
— А я не признаю никакую ишпанскую республиканскую армию, — нагло ухмыльнулся пленник. — Мне что при сенате, что при вас жрать нечего, так какая разница? Плевал я на вас всех, а будь возможность — и пристрелил бы.
— Не слушайте его! — не выдержал кто-то из прочих бандитов. — Он рехнулся! Мы никого не убивали! Да и ограбить толком никого не получилось. Второй раз всего на дорогу вышли. Полдекады назад ходили соседнюю деревню грабить, так там уже и жителей не было, кроме двух стариков. А у них и брать было нечего… чуть не последний хлеб им отдали.
— Заткнись, Лив, — рявкнул мужчина. — Что ты перед ними стелешься? Думаешь, они — закон? Такие же бандиты, как и мы, только вооружены лучше.
— Может быть, — я счел нужным ответить. — Только мы не грабим путников, а наводим порядок. Чувствуешь разницу?
— Не чувствую. Не знаю, какой порядок вы наводите. У меня и моих людей уже месяц работы нет, и не предвидится. Так что что хоть что ты со мной делай, а суда твоего я не приму. Никто ты мне.
В общем, в легитимности нашего свежеиспеченного «правительства» народ сомневается. Ну и в нас, как его представителях, соответственно. Можно действительно расстрелять, вот только если они не врут — то пока не за что. Не успели они еще всерьез пограбить.
— Никто, так никто, — отмахнулся я. — Не навязываюсь. Ты лучше скажи, откуда вы такие бесстрашные взялись? И чего делать умеете, кроме как на дорогах проезжих тормозить. Ну и где эта деревня со стариками?
В общем, худо — бедно удалось разговорить бандитов. Выяснилось, что пойманные изначально были бригадой каменотесов и работали в шахте неподалеку от городка Эчарри-Аранас, где добывали пирит, в народе еще называемый золотом дураков. Уже полгода шахтеры работали фактически за еду, последний месяц шахта не работала, а две декады назад владелец сообщил, что работать больше и не будет, а сам он уезжает в места поспокойнее. Денег за последние четыре месяца так же можно не ждать. И без того затянувшие пояса рабочие окончательно сложили зубы на полку, и ладно бы сами — так все семейные. Когда детки со слезами просят у папы кусочек хлебушка, на большую дорогу пойдешь без особых сомнений. Однако как и в любой деятельности, в деле отъема ценностей у населения тоже есть свои нюансы. Горе-грабители не учли, что движение на дороге сейчас практически отсутствует. Попытки грабить близлежащие поселки тоже оказались обречены на провал — фермерские хозяйства процветают в основном к югу от города, а на северо-западе народ все больше на добыче работал. Чем больше я их слушал, тем сильнее уверялся, что наказывать бедолаг не за что. А уж после того, как вернулись Марк с ребятами, и подтвердили, что да, есть почти вымершая деревня неподалеку, и там в самом деле живут старики, которых подкармливают похожие по описанию на наших пленников благодетели, стало ясно, что решать надо по-другому. К тому же Доменико вспомнил, для чего используется пирит, который они добывали — это, оказывается, сырье для производства серной кислоты. То есть штука крайне полезная вообще, и для нас сейчас в частности.
— Вот что, — обратился я к предводителю бандитов, который в конце концов представился именем Пио. — Расстреливать мы вас не будем. Отпустим на все четыре стороны. И вы, конечно, можете и дальше пытаться грабить, потому что возиться нам с вами некогда, и проверять, куда вы направились — тоже. Только имейте ввиду — мы не одни тут. Сейчас всю провинцию будет патрулировать милиция, и всех, кого поймают на горячем… в общем, не получится у вас ничего. А можете вернуться к привычному делу. Большой оплаты на первых порах не обещаю… и вообще ничего не обещаю, потому что это не в моей компетенции. Однако можете отправиться в Памплону и там найти Северина — он наш лидер. С ним и договоритесь предметно. Так что решение за вами.
Ожидаемо, после короткого совещания бандиты решили попытаться вернуться к мирной деятельности, и снабженные провизией, — у нас как раз на такой случай с собой были излишки, — отправились в город, благо идти недалеко. За день как раз управятся. Ну а если обманут… Впрочем, нет, я почему-то был уверен, что эти парни обманывать не станут. Не в честности дело, просто они и сами понимают, что руки у них под кайло заточены. На все про все ушло часа четыре — затягивается поездка, неизбежно. Впрочем, на хорошее дело не жалко. Единственной, кто остался недоволен финалом этой истории, оказалась домина Петра. Большую часть происходящего она пропустила, проспав в кабине грузовика, а когда проснулась, и узнала, что ее обидчики ушли безнаказанными, принялась громко и ужасно назойливо возмущаться. Положение спас Рубио, который до этого участия в происходящем не принимал:
— Домина Петра, только скажите, и мы их догоним. Только обещайте, что стрелять в них будете вы лично — в конце концов, это же ваши обидчики!
Петра, сгоряча явно готова была согласиться, но уже набрав в грудь воздуха, резко выдохнула:
— Ну, может, не расстреливать, но компенсацию за увечья и испорченную машину с них стребовать было необходимо!
— Боюсь, вам тогда пришлось бы вспоминать наши старые традиции, и брать их в рабство, потому что больше ничем компенсировать ваши потери они не смогут.
На этом скандал прекратился, потому что у Петры аргументов больше не нашлось, и мы, наконец, вернулись к тому вопросу, на котором остановились сразу после встречи.
— Мне действительно нужно в Бургос, — упрямо твердила девушка. — И как можно быстрее. По делам семьи. У меня там назначена встреча с братом, и я не собираюсь отступать от своих планов. — И даже ногой притопнула в сердцах, отчего тут же побледнела и скривилась от боли. Рубио галантно подхватил под руку пошатнувшуюся даму, не дав ей упасть.
— Мы вполне можем передать вашему брату от вас весточку. Вы даже можете написать письмо — я непременно передам. Уверен, он поспешит приехать либо сам, либо организует вашу безопасную доставку. — Увещевал Доменико, которому пришлось еще объяснять предысторию. — Вы серьезно пострадали, вам нужен покой и лечение!
Не договорились. Домина Петра упорно настаивала на своем и не собиралась менять решение, даже будучи бледна от боли и тошноты. В какой-то момент я даже пожалел, что оказал ей помощь, потому что даже это она использовала, как аргумент:
— Вы неплохо меня подлечили, Диего! Дорогу я перенесу, а там можно будет и лечиться, уже на месте. Еще раз говорю, я поеду так или иначе. Если понадобится, я пойду пешком! Я уже поняла, что вы считаете меня обузой — что ж, ваше право. Но я и не напрашиваюсь! Я вообще не понимаю, к чему мы ведем эту утомительную беседу! Позвольте поблагодарить за спасение. Будь у меня возможность, непременно оказала бы вам ответную услугу. До свиданья квириты и доминусы. Продолжайте свой путь.
Взгляд, которым ее наградила молчаливая спутница, был красноречивее слов. В нем смешалось и сомнение в умственных способностях подруги, и ужас, и возмущение, и еще куча всевозможных оттенков негативных эмоций, однако переживала компаньонка зря. Совместным решением было постановлено, что госпожа Петра дальше путешествует с нами. Паровик поставили на колеса и проверили — он оказался вполне работоспособен, пусть и помят. Осталось только заменить простреленные колеса, благо у предусмотрительной девушки нашлись аж два запасных, и можно ехать.
Мне, честно говоря, было уже все равно. Ну хочет она ехать с нами — пускай едет. Дурное дело нехитрое. Очень уж не хотелось возвращаться, не успев толком выехать. И без того ведь задержались — день клонится к вечеру, а мы едва ли на сорок миль от Памплоны отъехали. Теперь хотя бы до Васконы добраться.
Вообще, сколько-нибудь крупные города мы планировали объезжать по широкой дуге — слишком велика опасность попасть в неприятности. Нам ведь неизвестно, какая там власть, и что вообще творится. Если в каком-нибудь поселке, буде он окажется враждебным, просто не хватит населения, чтобы нас задержать, то в городах другое дело. Нас могут просто зажать в узких улочках, и никакой пулемет не поможет. Да и патроны для него не бесконечны. Тем не менее, с появлением домины Петры планы изменились. Девушке требуется лечение. Если с сотрясением мозга местные доктора ничего и не умеют делать, а рану на лбу я вроде бы зашил достаточно качественно, то с рукой было необходимо что-то делать. Осмотрев ее еще раз, я почти уверился в том, что она слегка изогнута, а, значит, кости сместились. Петра вроде бы была готова терпеть до Бургоса, но мне доводилось ломать руку — представляю, как ей сейчас больно. Вон, Кера от нее не отходит — наслаждается. К тому же Рубио отвел меня в сторонку и вполне прозрачно намекнул, что лучше бы нам не держать девушку в ежовых рукавицах, потому что ее папаша, когда узнает, может и осерчать. Вот именно поэтому мне и не хотелось иметь с ней никаких дел! Мы теперь должны вокруг нее скакать только потому, что ее батюшка столь влиятелен, что может устроить дополнительные проблемы всем повстанцам. А дочурка, соответственно, давно привыкла, что с ней все обращаются как с хрустальным цветочком, какие бы безумства она не совершала. Вот и у нас от нее проблем прибавилось, стоило только познакомиться.
Как бы там ни было, соваться без разведки в город, о котором мы ничего не знаем, я не собирался. Так что ехали не торопясь, заезжая в каждую встреченную деревню или поселок, расспрашивали о том, что творится в округе, и особенно интересовались состоянием дел в Васконы. Заодно, — тщетно! — интересовались наличием какого-нибудь лекаря. И чем ближе становился город, тем меньше мне нравились рассказы селян. Самое противное, ничего определенного люди не говорили. Сначала было стандартное — «давно туда не ездим», «нечего там делать». В поселке, в котором мы остановились несколькими милями спустя, к этим фразам добавилось «и вам не советуем». А вот еще ближе к городу стало хуже — там Васконы откровенно боялись. Стоило затронуть тему соседнего города, люди мрачнели и пытались перевести тему, будто мы говорили о кладбище или чем-то, что к ночи поминать не стоит. К слову к этому времени уже окончательно стемнело, так что мы устроились на ночевку тут же — ехать на ночь глядя неизвестно куда не хотелось, да и вряд ли будет проще найти лекаря ночью.
Глава 8
Чистка пулемета на ночь глядя, при свете масляного фонаря — так себе удовольствие. Когда увлеченному ночной чисткой пулемета человеку кто-то неожиданно кладет руку на плечо — ощущения и вовсе специфические. Ничего удивительного, что этот человек совершает головокружительный прыжок в сторону из положения сидя и мгновенно берет нарушителя спокойствия на прицел.
— Не спится, домина Петра? — спросил я, уняв адреналиновую бурю.
— Рука болит, — смущенно пожала плечами девушка. — Простите, не хотела вас напугать. И простите за мои слова днем. Я понимаю, что вам совсем некогда возиться с попутчиками. Я была на взводе и не совсем адекватно оценивала происходящее. К тому же мне и в самом деле необходимо побыстрее встретиться с братом. Вопрос жизни и смерти.
Вероятно, предполагалось, что я заинтересуюсь причинами спешки. Мне действительно было любопытно, но я удержался от вопроса — лезть в дела столь влиятельных персон чревато. В таком случае они быстро становятся твоими, а этого хотелось бы избежать.
— У меня есть еще немного лауданума, но не советую домина Петра. Знаю, что эту настойку сейчас используют очень широко, но так же знаю, что она вызывает привыкание. На вашем месте я бы потерпел — несколько часов боли не стоит того, чтобы становиться рабом этой настойки. Для экстренных случаев она хороша, но только для экстренных.
— В самом деле? — удивилась девушка. — Не слышала о таком. Но я и так не стала бы ее принимать — предпочитаю оставаться в ясном сознании. Однако это не отменяет того факта, что уснуть я не могу. Так что уж окажите мне любезность, скрасьте мое ожидание своим обществом. Этикет соблюдать не обязательно, я не восприму как оскорбление, если вы вернетесь к своей работе. Но все остальные, как видите, спят.
Пожав плечами, я вернулся к своему занятию.
— Вряд ли я покажусь вам интересным собеседником, — пробурчал я.
— Почему же… Вот только у меня создается впечатление, что общение со мной вам чем-то неприятно. Расскажете о причинах?
— Вам показалось, домина Петра, — хмыкнул я. — Я просто осторожен. Мне сказали, вы принадлежите к довольно влиятельной фамилии. Знаете, в одной северной стране говорят: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». А еще говорят, нужно держаться подальше от начальства и поближе к кухне. Это мудрый народ, у них стоит многому поучиться.
— Поразительная осторожность, — фыркнула Петра. — Вот уж не подумала бы, что столь храбрый воин может опасаться девушку только потому, что она принадлежит «влиятельной фамилии»!
— Лично мне бояться нечего, — пояснил я. — Потому что нечего терять. Просто гнев вашего отца может затронуть не только меня. Что будет, если он посчитает оскорбившими его всех бунтовщиков?
— Скорее всего тогда некоторые легионы все-таки отправятся на подавление беспорядков, — согласилась собеседница. Но мне сложно представить ситуацию, после которой отец так осерчает на повстанцев. Например, если бы вчера во время ограбления меня все-таки убили или навредили еще каким-нибудь способом, отец искал бы тех, кто это сделал. И не успокоился бы, пока не нашел. Но ни вам, ни вашим товарищам ничего бы не было, даже если бы он узнал, кто именно отказался меня сопровождать. И даже если бы подобное случилось в Памплоне от рук кого-то из восставших, он бы искал именно тех, кто это сделал, а не всех сепаратистов вообще. — Девушка немного помолчала, и не дождавшись от меня комментариев, продолжила:
— К слову я слышала разговоры ваших подчиненных. Они говорят, что с Васконой, в которой вы рассчитываете найти доктора не все в порядке. Может, не стоит туда ехать? Я вполне могу подождать до Бургоса.
— Ваше самопожертвование делает вам честь, но город посетить придется. Дело не только в вашем переломе, хотя пока мы доберемся до Бургоса, кости уже начнут срастаться неправильно, и для того, чтобы это исправить, придется их заново ломать — поверьте, удовольствие ниже среднего. Руководствуясь исключительно заботой о вас и вашей безопасности, Петра, было бы, наоборот, правильно как можно быстрее добраться до Бургоса, не делая лишних остановок. Ну, или как мы предлагали изначально — вернуть вас в Памплону. Однако, помимо основной цели у нашего отряда есть еще побочные, и одна из них, это составить мнение о том, что творится в ближайших окрестностях. Зная, что у соседей творится что-то странное будет просто безответственно не выяснить, что именно, потому, что любые непонятности — это потенциальные проблемы, о которых лучше узнать как можно раньше.
— И вы готовы везти гражданскую, да к тому же женщину, в город, о котором отказываются говорить даже жители соседних деревень? — в интонации, с которой был задан вопрос прозвучала ирония.
— А с чего вы взяли, что вы едете в Васкону? — удивился я. — Вы с компаньонкой остаетесь здесь. С вами будут двое моих подчиненных, для охраны. — И, не удержавшись, упрекнул: — Вот именно поэтому я и не хотел заниматься вашим сопровождением. Без вас не пришлось бы делить отряд.
— И все-таки кто занимался вашим воспитанием?! — возмутилась девушка. — Я понимаю справедливость ваших слов, но возмущена формой, в которой они поданы.
— Я жил в неблагонадежном районе, и даже не учился в школе, о каком воспитании вы ведете речь? — хмыкнул я.
Девушка, готовая уже уйти, остановилась и вернулась на кусок полена, на котором сидела до моей отповеди. Похоже, любопытство возобладало над гневом.
— Не знала таких подробностей! Вы просто обязаны рассказать вашу историю, Диего!
— Не сегодня, — я как раз закрутил последний винт и, удержав кряхтение, поднялся на ноги. — я еще успею немного поспать, так что простите, Петра, но на сегодня я вам больше не собеседник. Советую вам тоже попытаться вздремнуть.
Я действительно успел еще немного поспать, так что утро встретил относительно бодрым. До Васконы не так далеко, но ехать все равно решили на локомобиле — тратить время на пеший поход не захотел, да и, будем честными, я еще не наигрался с новой игрушкой. Картечница на локомобиле — это же практически тачанка, как в рассказах про гражданскую. Даже лучше! Я придумал десяток объяснений, почему нужно ехать на грузовике, а не пробираться тихо и незаметно пешком: начиная от скорости передвижения и мобильности, и заканчивая огневой мощью, которая позволит ошеломить почти любого противника… но правда в том, что мне просто было жаль оставлять полюбившуюся машину.
Город встретил нас чистенькими, словно праздничными улицами: недавно побеленные фасады домов, будто вымытая брусчатка улиц, празднично одетые жители с улыбками на лицах… Приклеенными. Ненормальное ощущение, неестественное. Будто театральную постановку смотришь. На наш локомобиль оглядывались, причем иногда на лицах на миг появлялась дикая, безумная надежда. Но тут же пропадала, и снова легкая улыбка, застывший взгляд.
Постучав в окошко, разделявшее кабину и кузов, — сегодня я сам за пулеметом, — попросил Доменико, который в это утро за водителя, остановить машину. Нужно узнать у кого-нибудь, где тут найти доктора.
— Из машины не выходите, — глянул я на ребят. — Мы с Евой пройдемся, поговорим с людьми. Узнаем, где доктор. — И только сейчас обратил внимание на Керу. С ней определенно что-то не в порядке — глаза прикрыты, лицо бледное. На лбу блестят капли пота, да и волосы влажные.
— Ева? — я осторожно тронул ее за плечо. Вспомнил, что богиня и вчера вела себя странно. Точнее, странно для Керы. Например, вечером молча отправилась спать, против обыкновения, и даже не присутствовала при моей беседе с Петрой, что для любопытной богини вовсе не характерно. Если припомнить, то и утром она как-то неохотно просыпалась, и в кузов лезла будто через силу, с трудом. Неужто заболела?
Девушка медленно приоткрыла глаза, взглянула на меня, будто с трудом сфокусировав взгляд:
— Без меня.
— Объяснишь, что с тобой? — тихо спросил я.
— Долго. Делай, что хотел. И поторопись. Тут слишком много Чистого.
А вот это мне уже не понравилось. Что значит «слишком много чистого» я не понял, но догадываюсь — речь не о банальной чистоте. Что ж, раз просят поторопиться — не стоит тянуть время. Выпрыгнув из кузова, подошел к первому попавшемуся человеку, спешившему куда-то в сторону центра.
— Простите, квирит, не подскажете, есть ли в городе лекарь? Или доктор?
— Что вы! — изумился прохожий. — Уже декаду нет. Да и не нужно, наш город хранит Чистый. — И опять эта благостная улыбочка, немного уже раздражающая. На чье лицо ни наткнись — там она. Располагающая, невинная, как у младенцев со старых фресок, и такая же пустая.
— А что вы делаете, если какая-нибудь травма случится? Мало ли что бывает по неосторожности, а неосторожных бог не хранит.
— И все же чистый милостив к рабам своим, — снова улыбнулся собеседник. — Не оставляет нас в беде, помогает, поддерживает наши тела. И все благодаря отцу Пересу. Именно он воззвал к чистому в тяжелое для города время, и был так красноречив, что бог снизошел до нас. Ты, путник, нездешний, так ведь?
— Я проездом в вашем городе, — повторить набившую оскомину улыбку было сложно, но я надеялся, что у меня получилось правдоподобно.
— В таком случае, чем слушать мои жалкие потуги описать и объяснить чудо господне, идем со мной на площадь Васкона, и друзей своих зови. Поверь, такого зрелища ты не увидишь больше нигде в мире. Бог особенно милостив к городу.
Не хотелось мне идти, совершенно. Уже понятно, что лекаря нам здесь не найти, а выяснять, что не так с впавшими в религиозный экстаз горожанами не хотелось. И даже любопытство не перевешивало — ощущение надвигающихся неприятностей было слишком сильно. Однако стоило мне начать отказываться, и настроение собеседника изменилось. На лице, наконец, появилось отличное от благостной улыбки выражение, и это была злость. Хуже того — рядом стоящие прохожие, услышавшие разговор, тоже начали недобро на меня коситься. Начни я упорствовать, боюсь, не избежать шума и драки, так что пришлось соглашаться. Тем более нужно же все-таки выяснить, о каком «чуде» говорит собеседник.
— А, впрочем, почему бы и нет, — моя улыбка уже точно выглядела донельзя натянутой, но собеседника это ничуть не смутило. — Не каждый день доводится увидеть чудо. Не стану отказываться. Веди, добрый человек, а мы поедем за тобой.
Горожанин с сомнением посмотрел на локомобиль. Кажется, хотел возразить, но я заверил, что оставлять машину без присмотра не хочу, но и показать чудеса хотелось бы всем спутникам. Такое объяснение мужчину устроило, и он даже милостиво согласился проехать в кабине. Поначалу даже собирался забраться в кузов, однако я вежливо усадил на сиденье в кабину — демонстрировать пулемет, а также карабины ребят случайному свидетелю не хотелось. Я ждал, что он начнет расспрашивать, кто мы такие и почему оказались в Васконе. Мужчина, представившийся Мартином, действительно задал пару дежурных вопросов, однако ответы его, кажется, не особенно заинтересовали. Единственное, что по-настоящему волновало Мартина, это груз, который мы везем.
— Скажи, брат мой Диего, не везете ли вы какой-нибудь провизии? — осторожно поинтересовался мужчина. — Поверь, если так окажется, я не пожалею денег, чтобы выкупить ее всю! — голос его при этом понизился до шепота, а глаза забегали из стороны в сторону, будто он спрашивал что-то неприличное, и опасался, что его услышат посторонние.
А ведь в самом деле… прохожие тоже очень интересовались содержимым локомобиля, однако завидев любопытные физиономии ребят разочарованно отворачивались. Точнее, возвращали на лицо это тошнотно-благостное выражение, но я уже понял, что оно здесь просто маскирует равнодушие. Мартин, по-видимому приняв мое озадаченное молчание за сомнение, начал объяснять:
— Понимаете, братья, как только мерзкие вероотступники подняли восстание, город оказался как бы в окружении враждебных сил. Нет, никто не собирался стрелять в нас, однако поток товаров, что шел через нас к побережью резко прекратился. Очень быстро закончились запасы, и мы начали голодать. Многие оказались слабы и уехали, бежали из города. Другие ударились в разбой, брали штурмом лавки и склады с продовольствием… во время одной из стычек бандиты уничтожили отряд жандармов! Хотя говорят, это случилось из-за того, что часть жандармов сами перешли на сторону грабителей. Три декады назад оказалось, что в городе почти не осталось еды и власти. И тогда чистый брат Перес взмолился богу, и тем спас его! Теперь нам не нужны ни жандармы, ни пища ибо на город снизошла благодать. Однако иногда все же так хочется вновь почувствовать на языке вкус хлеба или мяса, овощей, рыбы… — Мартин мечтательно зажмурился. — Знаю, это грешно. Господин наш дает нам достаточно сил, чтобы прожить еще один день, и это просто неблагодарно мечтать о большем. Но человек все же грязное, слабое существо, и я уповаю на прощение нашего милостивого господина!
Я переглянулся с Доменико, который молча слушал весь разговор, стараясь не отвлекаться от управления. Кажется, странности, увиденные в городе у обоих одновременно сложились в понятную мозаику. Голод! Это просто голод. Сразу стали заметны исхудавшие лица прохожих, темные круги под глазами. И блеск во взглядах, которые сопровождали локомобиль — люди надеялись, что мы везем что-то съестное. Непонятно только, каким образом их спасает бог. Но, думаю, мы скоро это увидим.
— У меня есть немного сала и хлеба, — я достал из сумки бутерброд. — Возьми, и не нужно платы. Только ешь осторожнее! Нельзя наедаться после долгого воздержания!
— Да, да, я понимаю, — бормотал Мартин, судорожно заталкивая в рот пищу. Он устроил это так ловко и быстро, что я и не успел помешать! Пара мгновений, и немаленький кусок соленого сала с прожилками мяса, а также внушительный шмат хлеба были перемолоты крепкими зубами нового знакомого. Что-то объяснять уже поздно. Впрочем, его дело — может, и не помрет, или чистый спасет.
По мере приближения к центральной площади города, народа становилось все больше, так что ехать на локомобиле было все труднее — люди заняли всю ширину дороги. Мартин, справившись с бутербродами, теперь боролся со стыдом от содеянного. Не нужно обладать особыми способностями, чтобы прочитать по лицу размышления кающегося грешника. Стыд и сожаление о содеянном сменились поисками виноватых, и конечно, на эту роль идеально подошли пришлые, особенно один из них, устроивший искушение. Слава богам, сообщать о своих выводах вслух он не стал. Пробормотав что-то неопределенное — то ли благодарность, то ли проклятие, выскочил из локомобиля прямо на ходу, благо скорость у нас была даже ниже, чем у пешеходов, и тут же затерялся среди таких же, спешащих на проповедь.
— Вот что, Доменико, — я даже обрадовался, что «ценный источник информации» само ликвидировался. — Давай помедленнее. И вообще, останавливайся потихоньку. Мы же не хотим оказаться в центре этого комиция[12]?
— Безусловно, — согласился друг. — Будь моя воля, я бы уже сваливал отсюда по-тихому. Что-то меня знобит от этого веселья.
Вокруг действительно становилось слишком весело. По мере приближения к площади, люди говорили громче, размахивали руками, некоторые даже приплясывали… Благостные улыбки постепенно сменялись лихорадочным весельем, за которым мне вдруг почудился плохо скрываемый страх.
— В общем, мы никуда не торопимся. Но посмотреть, что тут происходит нужно. И знаешь, если что, разворачивайся. Даже если под колесами будут люди. Сможешь?
— Ты меня совсем за нежную нимфу не принимай, — криво усмехнулся Доменико. — Понадобится — развернусь.
— Ну и отлично.
«А я к пулемету встану», — решил я. Не нравится мне этот религиозный экстаз, густо замешанный на страхе и голоде. Перебравшись в кузов, был встречен бледными от испуга лицами подчиненных, и лежащей на полу Керой.
— Она так уже минут десять, — пояснил Ремус, который держал голову девушки на коленях. — Сказала не тормошить ее, и улеглась. А из уголка рта кровь стекает. Это она свой манн применяет? — совсем уже шепотом спросил мальчишка. — А какой?
«Дьявол!» — мысленно выругался я. — «Да она без всяких маннов головы руками отрывает!»
— Ева! Ева, что с тобой? — я принялся изо всех сил трясти ее за плечи. Голова беспомощно болталась из стороны в сторону. Это продолжалось несколько секунд, но вот, девушка приоткрыла глаза, и не разжимая зубов, прошипела:
— Отстань от меня, смертный! Ты не видишь, что я занята? Хватит мне мешать!
Объяснение не слишком информативное, однако я слегка успокоился. Раз все под контролем, паниковать не стоит. Узнаю, что случилось позже.
Локомобиль, тем временем, окончательно остановился. Выглянув, я обнаружил, что Доменико ухитрился выбрать самое удачное место. До площади мы так и не доехали, но при этом явно не отбиваемся от коллектива. Впрочем, и внимания слишком сильно не привлекаем. Стоим возле стены, позади небольшой переулок, пустой, потому что из него не видно центра площади. Самое то, если понадобится разворачиваться — сдать назад и вправо, и можно двигать вперед. Мелькнула было мысль предложить Доменико заехать туда уже сейчас, и оставить машину, а самим выйти, но нет. Я буду чувствовать себя слишком уязвимо, находясь посреди толпы. Да и внимание привлекать будем еще сильнее, в одинаковой-то форме. Один человек в легионерском хаки без знаков различия — вполне нормальное зрелище, а вот десяток — уже совсем другое дело. Вот почему Рубио смотрел на нас так скептически, когда мы выезжали. Наверняка увидел ошибку, но не стал указывать. В последнее время старик решил, что я уже достаточно оперился, и теперь пришло время самостоятельного полета, так что советов давать избегает. И в разведку с нами не поехал, остался с доминой Петрой.
Васкона — город не слишком большой. Однако когда в одном месте собирается все население даже небольшого поселка, это выглядит достаточно внушительно, что уж говорить о десятитысячном сборище. Люди не молчали. Приветствовали друг друга, спрашивали о новостях, и не слушая ответа начинали восславлять очередной день, дарованный чистым богом. Обнимались и расцеловывали друг друга знакомые, раскланивались дамы, бедно одетый горожанин почтительно поклонился юной красавице с чахоточно горящими щеками, а она в ответ смущенно захихикала… Выглядело это все приторно до отвращения.
На помосте возле церкви началось какое-то шевеление. Издалека мне невидно подробностей — я различил только фигуру в белом одеянии, что-то там жестикулирующую или танцующую. Не совсем понятно. В следующий момент храм за спиной у чистого брата будто бы засветился изнутри — даже ясным днем стало хорошо видно, как из окон и дверных проемов забили световые потоки. Это событие послужило сигналом — вся площадь замолчала, даже дети. Все глаза устремились к мелкой на таком расстоянии фигуре священника. Один я, пользуясь тем, что нахожусь на возвышении, смотрю еще и на лица прихожан. Счастливые, восторженные улыбки, веселье, а в глазах нет-нет, да проглянет страх. Странно, при таком-то религиозном рвении!
Глава 9
Кера была растеряна, раздражена, возмущена, расстроена и удивлена одновременно. Слишком много событий за такой ничтожный срок, и совсем непонятно, как к относиться к каждому из них по отдельности, и тем более в совокупности. Начиналось все очень многообещающе. Еще на подъезде к городу она почуяла неладное. Сквозь густой муар сладковатой, белесой силы чистого пробивались изысканно-горькие нотки отчаяния, надежды, голода, бессилия и увядания. Очень знакомое сочетание, чем-то похожее на флер, сопровождающий осажденный город, только не хватает привычной глухой ненависти к захватчикам. Нет, злости хоть отбавляй, но это злость на окружающих — близких, соседей, и даже себя. Такое характерно для любых массовых несчастий, смертным нужно обязательно кого-нибудь обвинить в своем плачевном положении, и кто как не ближний подходит на роль виновного лучше всего?
Так или иначе, богиня чувствовала беду, и, естественно рвалась к ее средоточию изо всех сил. Пришлось даже избегать окружающих смертных, чтобы не привлекать излишнего внимания — не хотелось потом выдумывать объяснения своему странному поведению. Незачем смертным знать, что у нее на уме, даже ее смертному. Впрочем, ее смертному было не до нее, он, как всегда, взвалил на себя кучу обязанностей, пытаясь успеть везде. А потом еще развлекал разговором новую персону в их компании — в другое время Кера непременно постаралась бы изучить ее получше, потому что с самками, за исключением Евы, ей до сих пор близко общаться не доводилось. В другое, не сейчас — сейчас все мысли были направлены на облако горя впереди, пронизанное силами чистого.
Едва дождавшись утра, богиня скользнула в механическую повозку и приготовилась вскоре увидеть что-то интересное. И, не ошиблась, вот только, как всегда, сила умирающего города оказалась недоступна. Хуже того, в этом городе чистого было даже слишком много. Она видела тонкие нити — тысячи нитей! — его силы, удерживающие жизнь в каждом из жителей города. Чистый, действительно спасал жителей в обмен на жертвы. Вот только способ выбрал противоестественный. Не в жертвах дело. То, что начали с детей — это дурной тон, но тоже бывает — бог жаждет силы, а детские жертвы дают ее много. Шутка в том, что он своей помощью лишил паству даже шанса выжить. Убрав потребность в пище, почти подавив чувство голода, он обрек жителей на быструю смерть, как только они лишатся его поддержки. Смертные сами не понимали, что уже, считай, мертвы.
Именно это наблюдение и помешало богине забить тревогу, как только почувствовала ищущий взгляд чистого. Диего добился, что чистый обратил на него внимание, и теперь, когда бог почувствовал близкое присутствие раздражавшего смертного… бог очень хотел его найти. Кере едва удавалось размыть внимание врага, сделать так, чтобы он не локализовал их сразу и точно. Первым порывом богини было немедленно рассказать мальчишке, что происходит, потребовать убраться из этого гиблого места побыстрее. А потом она увидела, что именно подпитывает жителей. Точнее, кто. Чистый не направлял свою поддержку лично, он транслировал ее через своего раба. А ведь это шанс. Если этот раб умрет, жители лишатся поддержки. И, кроме того, чистый потеряет над ними власть — совсем ненадолго, но этого хватит. Ей хватит. Кера решила держаться, пока сможет, а там будь что будет. Но в то, что Диего просто так уедет из города она откровенно не верила, а значит, она в любом случае останется в плюсе. Даже если ничего не получится, будет, по крайней мере весело.
* * *
Священник начал проповедь. Бог его явно не оставил без помощи чистого брата — вкрадчивый его голос слышен так, будто он находится прямо за спиной. Судя по тому, как принялись оглядываться ребята, у них создалось точно такое же впечатление. Я даже подумал о каких-нибудь скрытых динамиках… нет, ничего подобного даже близко не наблюдается.
Проповедь, сама по себе, начиналась вполне стандартно — несмотря на свою принадлежность к «неблагонадежным», слышать подобное мне доводилось не раз. Сначала священник напоминал людям, что все мы рождены из грязи, и ею, по сути, и являемся, причем рождены усилиями таких же грязных, самозародившихся из хаоса демонов, что как бы усиливает нашу грешность. Однако на наше счастье в мир явился чистый бог, так что шансы очиститься теперь есть у всех, и надо этими шансами активно пользоваться, а то накажут. Ничего необычного, даже скучно. Но вот завершение проповеди отличалось от стандартного сценария, и сильно.
— Город наш терпит бедствие. Окружен он врагами, безбожниками, отринувшими чистоту, окружен он бандитами и грешниками всех мастей. Рим забыл о нас, и не слышит мольбы о помощи нашей, но не забыл о нас бог наш и спаситель. Денно и нощно хранит он наш город и жителей, делится с нами силой своей, дает возможность не думать о бренной пище, лишь одной питаясь силою, дарованной творцом! Но принятый дар без ответного — оскорбление дарящему. Никогда мы не оскорбим благодетеля нашего. Мы ведь не желаем, чтобы гнев и обида господа нашего пали на наши головы. Каждое утро с радостью и восторгом мы ждем, на кого падет выбор, чья жизнь восполнит потраченные на город силы нашего божества, кто смертью своей облагодетельствует каждого из горожан. Склоните же головы, стремящиеся к чистоте, и примите ЕГО выбор с благодарностью и приличествующим восторгом, не противьтесь ему, ибо это великое счастье — воссоединиться со своим господином.
Неприятное, душное давление, которое я неосознанно чувствовал с того момента, как приехал в город, усилилось многократно. На колени пали не только горожане — ребят рядом тоже будто бы пригнуло, да мне и самому стало сложно держать голову прямо. Именно в этот момент Кера вдруг открыла глаза, встряхнула головой, разбрызгивая кровь из носа, и будничным тоном сообщила:
— Все, больше я нас не прикрываю. Он видит нас. Тебя. — Кера смотрит мне в глаза. — И он хочет твою душу. Даже сильнее, чем меня.
— И что мне с этим делать? — я слегка торможу, видимо от мерзких ощущений.
— Гекатонхейры тебя дери, смертный! Убей чистого или он убьет тебя! — Кера резким взмахом бьет мне по щеке. Сил она не рассчитала, так что в голове на несколько секунд появился противный звон, однако нужный эффект это оказало. Я, наконец, могу здраво соображать, и, главное — действовать. Я выскакиваю из машины, и в два прыжка оказываюсь возле кабины. Священник далеко, до него не доберешься. Раздавят. Решившись, вскакиваю на подножку:
— Доменико! Едем отсюда, быстро, — Тоже отвешиваю другу оплеуху, с облегчением наблюдая, как из глаз уходит пьяная муть. Краем глаза вижу, как на нас начинают оглядываться. Кузен, глянув вперед, выругался и принялся судорожно поднимать пары — в центре площади священник, стоя на помосте указывал перстом прямо на нас.
— Берите этих грешников! Они будут угодны богу!
Люди не сразу определяют точное направление, те, кто в центре и вовсе нас не видят — это и спасает, да еще небольшой период растерянности. Я едва успеваю спрыгнуть с подножки водительского места, как паровик рывком уходит в переулок, трогается вперед, я на ходу запрыгиваю в кузов, избегая рук какого-то на удивление быстро соображающего горожанина. Всего несколько секунд потребовалось Доменико, чтобы развернуть машину, но этого времени хватило жителям Васконы. В борта цепляются сразу несколько рук, люди пытаются на ходу подтянуться. Ребята все еще не в себе, двигаются как заторможенные, вид ошалелый. Ясно — от них помощи можно не ждать. Кера выглядит значительно лучше, но она едва держится на ногах от слабости. Несколькими ударами приклада сбиваю самых рьяных, но пока избавляюсь от одних, другие успевают присоединиться. На помощь приходит Кера — пусть и слабая, но от ее пинков нападающие буквально подлетают вверх, падая кому-то на голову. Скорость никак не наберется, несколько раз локомобиль ощутимо подскакивает — основное население города осталось на площади и сейчас спешит нас догнать, но есть еще те, кому места не на площади не хватило. Улучив секунду, выглянул наружу, убедился — да, люди активно мешают проезду. Облепили кабину, бегут навстречу локомобилю. Слышу выстрелы — Доменико отстреливает самых активных, и, похоже, некоторые еще попали под колеса.
Это становится опасно. Достаю револьвер, и держась одной рукой за борт стреляю в тех, что пытаются забраться в кабину. Мы пока едем медленнее бегущего человека, Кере приходится следить, чтобы меня самого не сдернули. Сосредоточившись, проклинаю всех, кто мешает проезду. Сил уходит уйма, ничего конкретного придумать не удается, но помощь выходит существенная. В такой толпе возможностей споткнуться, поскользнуться или случайно подставить ножку соседу более чем достаточно. Всего несколько секунд потребовалось, чтобы толпа перед локомобилем поредела, и нам удалось набрать скорость. Перед машиной уже почти никого не было, а те единичные безумцы, что еще остались, могли только бестолково броситься под колеса. Думаю, мы бы выбрались из города. Нас, собственно, уже было некому останавливать — все остались позади. Однако в дело вмешались божественные силы — куда ж без них. Позади ослепительно сверкнуло, и в машину уперся луч чистой магии. Священнику города Васкона было далеко до иерархов — это не был тот всеразрушающий луч, мгновенно обращавший в пепел с одинаковой легкостью и плоть и металл, и камни. Мазнув мне по лицу, оставив ощущение легкого ожога, луч уперся в стену кузова, а потом переместился ниже. Колеса! Эта тварь хочет спалить нам колеса! Сияющая фигурка священника виднелась далеко позади — в тысяче футов. До ближайшего перекрестка, где мы сможем повернуть, не рискуя оказаться зажатыми на узкой улочке примерно столько же. За это время от резины колес останутся клочья — кажется, я уже слышал хлопок — видимо лопнуло одно из задних колес. Слава богам они на грузовых локомобилях двойные, так что пока это не критично. Попытка снова воспользоваться собственным манном сразу провалилась — слишком далеко. Может, будь у меня время сосредоточиться… А так пришлось становиться к пулемету.
— Ну, Кера, тебе жертва, — криво ухмыльнулся я и закрутил ручку картечницы. Было бы наивно надеяться, что пострадает только чистый. Пулемет — это ведь не снайперская винтовка, он как раз и разработан против большого скопления людей. Однако первые пули летели прямо в чистого брата — я это чувствовал. Свет вильнул и погас — чистый брат сориентировался мгновенно, перенаправив заемную силу с атаки на защиту… Не поможет, точно не поможет. Я не видел — слишком далеко, но чувствовал: скоро барьер будет продавлен. Священник, конечно, чувствовал это еще лучше. И он нашел способ защититься.
На таком расстоянии, да еще и на ходу, далеко не все пули летят именно в священника. Достается и тем, кто находится возле помоста — если бы помост не возвышался над толпой, было бы намного хуже. Барьер готов был истощиться, когда чистый брат Перес шагнул с помоста, спрыгнул, и оказался скрыт телами людей. Каюсь, рука замерла. Я перестал стрелять, дико надеясь, что теперь нам хватит времени убраться. Напрасно — уже через две секунды прямо из толпы луч ударил снова. А я опять закрутил ручку.
Тяжелая пуля.30 калибра не слишком теряет в скорости, прошивая человека. Если люди стоят плотно, она останавливается только в третьей, или даже четвертой жертве. Чистый брат Перес поневоле облегчает мне работу — он бьет своей магией прямо из центра толпы, и люди расходятся в стороны, почувствовав ожог. Недалеко, потому что луч не расширяется. А вот у пулемета разлет на таком расстоянии уже вполне внушительный. «Любопытно, скольких гражданских я сегодня прикончу», — отстраненно думаю я, вращая ручку. Стараюсь бить как можно ровнее, но это самоуспокоение — я все равно уже запятнал себя убийством невинных гражданских. Световой штырь погас, когда я уже и не надеялся, что нам удастся убраться. К этому времени до спасительного перекрестка оставалось какие-то десятки футов, задний борт локомобиля был изъеден так, будто пролежал в морской воде несколько лет, только металл и дерево в местах среза были не ржавыми и гнилыми, сверкали чистотой. Нас чуть перекосило — одно из задних колес все-таки полностью разрушилось. Саму картечницу спас только густой пороховой дым — иначе, боюсь, нас заткнули бы гораздо раньше.
Устало усевшись на пол грузовика, я принялся подсчитывать время, в течение которого работал пулемет. Сам не понимаю, зачем — это было что-то сродни ковырянию в ране. Итак, пока я стрелял, локомобиль проехал около тысячи футов. При скорости тридцать миль в час, это примерно двадцать — двадцать пять секунд… с ума сойти, мне показалось гораздо дольше. И дальше все просто. Темп стрельбы пулемета — девятьсот выстрелов в минуту. Три сотни пуль, и каждая взяла свою жертву. Да не одну. Ради одной сволочи я прикончил минимум полтысячи человек. Они защищали своего мессию, никто не разбегался — наоборот, старались прикрыть своими телами. Это знание не отозвалось в голове никакими чувствами. Я просто отметил для себя этот факт — вот, получается, я готов и на такое. Любопытно только, я уже худшее зло, чем чистые, или пока нет?
Доменико не додумался повернуть на том перекрестке — так и продолжал ехать прямо, стремясь поскорее убраться из города. Да оно и к лучшему — как только священник оказался убит, горожане, бежавшие за грузовиком, потеряли интерес к преследованию — наоборот, они поспешили на площадь. Нас от нее отделяло где-то две тысячи футов. Слишком много, чтобы можно было различить подробности, но слышать тысячеголосый вой, поднявшийся позади, это не помешало.
Медленно оглянулся назад, готовясь увидеть ненавидящие взгляды подчиненных, но первой увидел Керу. Лицо богини горело хищным предвкушением и восторгом. Резко развернувшись, она застучала в окошко, отделяющее кузов от кабины.
— Останови! Быстро!
Локомобиль резко затормозил, и только потом послышался вопрошающий голос Доменико.
— Поворачивай назад, — ничего не объясняя велела девушка.
— Объясни, зачем? — потребовал я. — Сейчас они очухаются и разорвут нас.
— Не очухаются, — мотнула головой девушка. — Быстрее… господин… пожалуйста. Я объясню потом.
Впервые за все время знакомства Кера назвала меня господином — это отрезвило похлеще пощечины. Одурь и равнодушие, накатившие после массового убийства, отступили. Я подошел к окошку и попросил: — Доменико, пожалуйста, разверни машину, и поехали на площадь.
— Да сanis matrem tuam subagiget! — выругался кузен. — Гекатонхейры с тобой, только если нас прикончат — это будет на твоей совести.
Высекая искры задним, лишившимся покрышки колесом из брусчатки, локомобиль двигался обратно к площади. Остальные члены отряда все еще не пришли в себя — медленно ворочались на досках кузова, держась за головы. Кажется, последние события они пропустили, иначе нас явно попытались бы остановить — мы ведь едем прямо смерти в пасть. И мне, в целом, по барабану. Не то чтобы я вдруг решил покончить жизнь самоубийством — просто какая-то апатия накатила после содеянного.
Занятый собственными переживаниями, я не обратил внимания, как быстро стихли вой и проклятия. Кера вдруг прекратила подпрыгивать от нетерпения и на ходу выскочила из кузова. «Нужно все же узнать, что она задумала», — вяло подумал я, и выбрался следом.
Мы уже почти подъехали к площади, поэтому машина затормозила: приходилось объезжать тела горожан. Окинув взглядом пространство, я не сразу осознал увиденное — настолько это выглядело странно и дико. Все жители города лежали вповалку. Кто-то был уже мертв, другие все еще вяло шевелились. Среди мертвых и умирающих носилась Кера. Сначала она просто плясала среди горожан, все быстрее и быстрее, а потом за спиной ее раскрылись огромные черные крылья, и богиня с яростным смехом взметнулась в воздух, принялась носиться из стороны в сторону, то и дело взмахивая почерневшими руками, закручиваясь и пикируя, чтобы в следующий момент снова взмыть в воздух.
— Я определенно догадывался, что она необычная девушка, — раздалось справа. — Но такого даже предположить не мог. Брат, ты ничего не хочешь мне объяснить?
— Спрашивай ее сам, — покосился я на кузена.
— Уж поверь мне, непременно спрошу, — криво ухмыльнулся Доменико. — Хотя твою версию как ты умудрился подчинить богиню беды я бы тоже хотел узнать. Не отпирайся, я давно заметил, что она безропотно выполняет твои приказы, хоть ты и не любишь этим злоупотреблять. Но сейчас меня больше интересует, почему все эти люди мертвы.
— Меня тоже заботит этот вопрос. Я убил многих. Но не всех. Не совсем понимаю, что с ними произошло.
— Их перестали питать силы их бога. А своих у них уже давно не осталось, — пока мы говорили, Кера прекратила свою безумную пляску и спустилась к нам. Крылья исчезли, руки тоже вернули свой нормальный цвет. Только глаза слегка бликовали алым, и то, если не приглядываться, то и не заметишь. — Их бог давал им силы в обмен на жертвы. Я сразу почувствовала, едва мы въехали.
— Почему не сказала?
Кера стрельнув глазами, быстро пробормотала:
— Не могла. Я закрывала нас от взгляда чистого. — И выругалась.
— Лжешь.
— Да, лгу! Я могла сказать. Но тогда все эти смертные умерли бы зря и достались чистому. Им уже недолго оставалось — еще несколько дней, и они все пошли бы на корм чистому. Может, взрастили бы собой еще одного иерарха. А так они дали мне столько силы! Я не забирала столько со времен битвы при Араузионе! Эти силы мне понадобятся, и тебе тоже.
— Больше никогда! — прошипел я, едва сдерживаясь от того, чтобы ударить ее. — Ты больше никогда не посмеешь подстроить что-то подобное, или я тебя изгоню, тварь! Вспомни, ты клялась подчиняться!
Кера вдруг оказалась очень близко оскалилась, вновь выросшие на руках когти впились мне в спину, до крови продавливая кожу. Боль ощущалась отстраненно, а вот злость — совсем нет. Я оскалился в ответ, и разом провалился в транс. Состояние лишь слегка отличалась от того, к чему я привык, оперируя своим даром. Я видел нить, связывающую две сущности, я хорошо понимал, как ее порвать. Знал, что это потребует серьезных усилий, но в то же время был уверен — справлюсь. Зарычав, я вцепился в эту связь, сам не знаю, каким образом — у меня просто нет органов, которые позволяют совершать действия с такими материями. Тем не менее, мне удалось — девушка повалилась на колени, изо рта и носа брызнула кровь.
— Пощади! Пощади, хозяин! — закричала богиня. — Я не стану. Больше не стану!
Замерев на секунду, я усилием выбросил себя из транса, отвернулся. Богиня выглядела жалко, униженно, и это больно резануло по нервам. Я только что, чуть не лишил жизни самое близкое на этом свете существо. Она мне не рабыня — я отношусь к ней почти как к сестре, о которой всегда мечтал. Взбалмошная, вредная, жестокая. Что ж, родственников не выбирают. И я чуть не изгнал ее только потому, что из-за нее пережил несколько неприятных минут. Массовый убийца, да. Но не благодаря Кере. Она ведь не заставляла меня в них стрелять — я сам принял решение. Она просто поставила меня в такую ситуацию, выбор был за мной. И тот факт, что я чудовище от нее никак не зависит.
— Я не стану тебя изгонять. — Бросил я за спину. — Ни сейчас, ни потом, даже если ты повторишь то, что сделала. Слишком привязался. — Не выдержал, оглянулся. — Прошу, не заставляй меня больше ненавидеть себя.
* * *
Не выдержала Кера в самый подходящий момент. Позже, вспоминая свои действия, размышляла — не специально ли она прекратила противостояние именно сейчас? Так драматично получилось! Нет, не специально. Просто в один момент чистый вдруг многократно усилил напор, сопротивляться стало решительно невозможно, и она позволила себе расслабиться. А дальше все произошло так, как она и надеялась. Раб чистого был убит, тысячи смертных расстались с жизнью, и она ненадолго потеряла разум от восторга и удовольствия. Хотела ведь провернуть все тихо, так, чтобы смертные ничего не заметили. Не сдержалась, устроила пляску. Такое количество силы одновременно — разве можно было удержаться? И потом, все еще на волне эйфории сболтнула лишнего. Смертный удивился. Смертный разозлился. А она… опьяненная силой, она не контролировала свои эмоции. Казалось — что ей этот смертный? Сейчас она может равнять с землей горы! И он еще смеет что-то указывать? Ей, богине беды? Она решила надавить. Немного боли, немного страха, и толика божественной силы — такое заставит быть покорным любого смертного. Кера забыла, что давала клятву. Забыла, что нарушив ее, потеряет все, чего смогла достичь с помощью смертного, вновь вернуться в то страшное, полубезумное состояние. Где-то на краю сознания кричала Ева. Девочка просила образумиться, просила не совершать непоправимого. Кера осталась глуха. Она — воплощенное могущество. Для нее нет ничего невозможного.
Оказалось, есть. Диего было наплевать на боль, страха он не испытывал, а попытка подчинить его божественными силами натолкнулась на ледяную стену. Он будто не замечал ее усилий. Игнорировал. А потом ударил он сам, и она — да, она-то почувствовала. Всем своим обретенным могуществом она не могла сопротивляться безжалостной силе, что вышвыривала ее обратно из тела Евы и вовсе из тварного мира. Вот тогда она снова почувствовала страх и взмолилась о прощении. Краткий миг — и все стало так, как было. Связь с телом Евы снова крепка, она чувствует себя прекрасно, вот только путы, связывающие ее, стали гораздо осязаемей. Теперь ей еще долго придется вымаливать прощение у смертного, зарабатывать его доверие. И неизвестно, удастся ли, или ей так и суждено будет оставаться покорной рабыней, вынужденной до последней буквы выполнять приказы, не имея ни капли свободной воли.
И он снова ее удивил. Только что кипевший от гнева смертный вдруг успокоился, и как-то буднично пообещал, что не станет пользоваться своей властью. Секунда — и Кера ощутила, как возвращается утраченная было свобода. Возвращается с лихвой. А еще его последняя фраза. Богиня вдруг почувствовала новое, неведомое доселе чувство. «Это стыд, сестренка», — прошептала на краю сознания Ева. — «Тебе неловко оттого, что ты заставила Диего страдать».
Глава 10
Бежать из города больше не было смысла — живых там уже не осталось. Нужно разделиться и осмотреться на предмет найти кого-то живого. Ну и чего-нибудь полезного. Да, мародерство. Однако Памплона очень нуждается во множестве вещей, кроме, собственно, провизии. Если мы найдем здесь что-то полезное, оно будет вывезено. Мертвым не нужно, а нам пригодится. Марк, когда, наконец, пришел в себя и осознал, в какой заварушке мы только что поучаствовали, заикнулся было насчет похорон, но я широким жестом обвел площадь, заваленную трупами и предложил:
— Занимайся, если хочешь. Помощников бери, если кто согласится. Можно прямо сейчас начинать. Месяца за три, может, управитесь. Хотя вряд ли, к тому времени уже все зверье растащит.
— Но нельзя же так-то вот оставлять. Все-таки люди…
— Это просто мертвые тела. Им уже все равно. Да, их нужно похоронить. Не сжечь, так хотя бы закопать. Я это осознаю, и не из-за морали, а потому, что столько трупов — это зараза, которая скоро начнет расползаться по округе. Но я просто не могу придумать, что мы можем здесь сделать! Расскажем об этом кому-нибудь, у кого достаточно свободных рук, чтобы решить эту проблему — если встретим таких. Вот только, боюсь, к тому времени будет уже поздно.
— Да, ты прав, — поморщился Марк. — Просто как-то жутко, что ли. Командир, давай тогда уберемся отсюда?
— Обязательно уберемся, только сначала нужно найти колеса для локомобиля. Хоть мало-мальски подходящие — ты же не думаешь, что мы на трех колесах сможем дальше ехать? А пока вы ищете, я навещу храм чистому. Да и вообще, посмотрите, что полезного мы можем здесь взять. Пройдитесь по округе, осмотрите лавки и прочее. Без фанатизма — так, на случай, если наткнетесь на что-то полезное.
Физиономии у членов отряда похоронные. Соответственно моменту, в общем-то. Даже неунывающий обычно Ремус старается отворачиваться от страшной картины — да только куда тут отвернешься? Трупы повсюду. Целая площадь мертвецов. А меня злость берет — вы-то чистенькими остались. Провалялись всю заварушку в ступоре, как нежные нимфы, оставили мне выкручиваться. Понимаю, что ребята ни при чем, но поделать ничего не могу. А еще бесит их трусость. Как только намекнул, что надо навестить храм, все тут же постарались сделать вид, что еле двигаются, и вообще вот-вот снова потеряют сознание. Боятся божьего гнева, не хотят связываться. Не побоялись идти только Доменико да Ремус. Еще Кера — ну, с ней понятно.
С богиней я больше не говорил, и вообще вдруг понял, что всерьез обижен. Не зол, не раздражен, а именно обижен. Причем самому смешно — обижаться на богиню беды за то, что она устроила неприятности как минимум наивно. И тем не менее, я ничего не мог с собой поделать. В общем, в голове замешался коктейль из негативных эмоций. Неудивительно, что Кера пусть и держалась на расстоянии, но далеко не отходила. Наверняка наслаждалась отголосками. А то, что вид у нее при этом виноватый — так это мне кажется, просто выдаю желаемое за действительное. И воспитательные беседы от кузена сейчас совсем не вовремя. А он почему-то не нашел лучшего времени, чтобы такую провести:
— Дружище, я все понимаю, — тихонько бормочет брат, положив мне руку на плечо и косясь на идущую неподалеку богиню. Забыл, похоже, что у нее отличный слух, и его шепот она скорее всего прекрасно слышит. — Мне ведь тоже пришлось стрелять в безоружных. Вспомни наш разговор, там, возле завода. Ты мне тогда сказал, что чистым остаться не получится и с этим нужно смириться. И потом, их никто не заставлял устраивать в городе то, что они устроили. Жертвоприношения… ты в курсе, что первыми они «очистили» детей? — Доменико действительно уже успел побывать в магистрате, и даже найти записи. Оказывается, местное начальство скрупулезно вело записи о количестве жертвоприношений — удивительная методичность, особенно она фоне общего безумия. — Каждый день по пятьдесят человек, даже записи сохранились. Твари, не могли другим способом прокормиться! В общем, я тебя понимаю, и сочувствую… Но все равно, так поступать с женщиной ты не имел права! Это слишком грубо. Боги свидетели, если бы я не знал всех обстоятельств, я бы вызвал тебя на поединок!
— Доменико, прошу тебя, не пытайся судить Керу мерками смертных. Это ошибка. — Кузен морщится, потому что я говорю в полный голос — ему хочется сохранить приватность. — Да, она принадлежит прекрасному полу, но ты ведь уже в курсе, что природа ее нечеловеческая. Если я правильно понимаю — то, что она находится в теле смертной, это противоестественно. Такого в принципе не должно быть. Сейчас у нее в какой-то степени намного больше возможностей, чем было прежде. Вот только не забывай, богиней чего она является. Мне не хочется портить тебе настроение, но напомню: она получает силу из страданий смертных. Ей это нравится. Она умеет и любит устраивать так, чтобы смертные страдали. Ее нужно сдерживать, порой жестко — боги не знают меры. Раньше были старшие, которые строго следили, чтобы она не шалила больше необходимого, а теперь волею судьбы, есть только я. И я вот уже не уверен, что у меня хватит опыта, чтобы противостоять ее коварству.
— Эй! — Кера не выдержала, подошла поближе. — Нечего из меня мировое зло делать! Да, мне приятно, когда смертным плохо. Но я не желаю вам зла! Ни людям вообще, ни особенно тебе. В самом деле, Диего, хватит чувствовать в мою сторону то, что ты чувствуешь. Мне… неприятно. И ты тоже стал меня опасаться, — она взглянула на Доменико. — Зря я все это устроила. Но там было столько силы! Такой соблазн!
— Что вы, милая Ева, — слегка печально улыбнулся Доменико. — Вы неправильно интерпретируете мои чувства. Я не вас опасаюсь. Просто теперь, зная вашу истинную природу, я боюсь, что мне будет сложнее завоевать ваше расположение. — И снова упрекнул меня: — А ты, брат, мог бы и рассказать. Я думал, у нас сложились более доверительные отношения!
И ведь не солгала. Ей действительно было неприятно, что я на нее обижаюсь. Как ни странно, мне немного полегчало. А еще забавно было наблюдать за физиономией опешившего Ремуса, который переводил взгляд с одного из собеседников на другого, и пытался сообразить, почему мы называем Еву Керой, и о чем вообще идет речь. А богиня продолжала шокировать слушателей:
— Он не стал тебе рассказывать, потому что считал, что я сама должна. А мне не хотелось, и я находила причины, почему время еще не пришло. Но теперь я расскажу. И, может даже познакомлю с той, кто тоже находится в этом теле.
Выражение лица Доменико стало очень похоже на таковое у Ремуса, однако сеанс демонстрации скелетов в шкафу прервался — мы как раз подошли к храму. Свечение, исходящее из здания во время проповеди, уже погасло, но подходить к нему все равно было неприятно — чувствовалась какая-то угроза. Как будто смотришь фильм ужасов, и на фоне вдруг заиграла тревожная музыка. Причем мои смертные спутники кажется, ничего не почувствовали. А вот Кера ощутимо насторожилась.
— Он ждет, — напряженно констатировала девушка. — Ждет, что мы войдем.
— Ловушка? — уточнил я. — Ради меня сюда спустился целый бог?
— Он очень разозлился, когда ты лишил его подпитки в прошлый раз. Он тебя запомнил, и хочет получить себе. Но нет, его здесь нет. Тут только тень его силы, тень его внимания.
— Предлагаешь просто уйти?
— Тебе решать.
— Диего, Ева, я правильно понимаю, что вы почувствовали какую-то угрозу? — уточнил Доменико, и дождавшись моего кивка, предложил: — Так может, я один схожу и сделаю… что там нужно было сделать?
А я неожиданно разозлился. Да неужели? Я побегу просто от тени силы чистого? Испугаюсь? Да плевать мне на него. Этот мерзкий пришлый ввалился в мой мир, уничтожил богов, которых почитали мои родители, а потом руками приспешников убил тысячи язычников и моих родителей в том числе, а я испугаюсь всего лишь внимания? Сам не знаю, откуда во мне взялась такое презрение — должно быть, прорвались, наконец, злость, раздражение и разочарование в себе после недавнего происшествия.
— Хрен ему по всей морде, — выругался я, причем сам не заметил, что язык, на котором говорю, совсем не латынь.
Опередив Доменико, дернул дверь храма, и решительно вошел внутрь. Раздражение поначалу приглушило неприятные предчувствия, но стоило перешагнуть порог, как ощущение чужого взгляда снова навалилось. И усилилось многократно. На этот раз ничто не мешало мне двигаться, но…
Голос. Сначала тихий и невнятный, стоило только прислушаться он становился все настойчивее. Кажется, мне довелось ощутить то, что происходит с шизофрениками. Безликий и бесполый, он требовал, чтобы я подчинился. «Я дам тебе силу и власть. Я заберу твои сомнения. Ты хочешь отомстить — я дарую тебе месть. Я приведу тебя к тем, кого ты хочешь убить. Я отдам тебе их. А когда ты заберешь их жизни во славу мою, я дам тебе все блага, которые ты можешь представить. Прими чистоту, прими мою силу, отринь грязь, и ты сможешь осуществить любую прихоть.» Перед моими глазами вставали картины — чистые братья корчатся в муках под моей рукой, тела их медленно осыпаются пеплом, при этом они все еще остаются в сознании, и чувствуют весь спектр боли. «Они будут смотреть в твои глаза, умирая. Будут умолять о пощаде. Ты сможешь насладиться каждым мгновением их мук».
Голос был очень настойчив. Помимо соблазнительных картин, он еще как-то воздействовал на мой разум, туманил и путал мысли, отчего в какой-то момент предложение действительно показалось мне достойным внимания. Да что там, это было вполне соблазнительное предложение. Что, для того, чтобы кому-то отомстить, нужно открыть свою душу, принять в себя чужую силу, а взамен отдать свой манн? Да пожалуйста, я не дорожу им. Для того, чтобы убить своих врагов нужно отдать часть души? Нет ничего проще — я своей душой не дорожу. Мне плевать на нее, и на мою жизнь. Моя жизнь — это месть. Я вспомнил лица родителей. Сердце наполнилось нежностью и тоской, следом пришла горечь и ненависть к их убийцам. Ярость была так сильна, что на секунду посторонние чужие мысли были выбиты из головы. Я вдруг увидел себя будто бы со стороны, в балахоне чистого. Легкая улыбка, равнодушие в глазах — все точно так, как на тысячах лиц монахов чистого. Сытые глаза, спокойные. Это мое будущее? Служить тому, чьи слуги убили моих родителей? Как я мог на это повестись?! Они ведь были принесены в жертву именно ему!
Ярость помогла вышвырнуть из головы туман, прочистила мозги.
— С чего ты взял, ничтожная тварь, что можешь откупиться своими слугами?! — я закричал во весь голос, очень надеясь, что он меня услышит, как я слышал его. — Я не знаю, что ты такое, но я приду за тобой. Я буду убивать твоих последователей, а когда их не останется, когда ты ослабнешь, я приду за тобой, и втопчу тебя в грязь, которую ты так боишься.
Похоже, мне удалось задеть его за живое. По крайней мере давление обрушившейся на меня истерической ненависти пережить было трудно. «УМРИ», — набатом звенело в голове. «ПЕРЕСТАНЬ БЫТЬ! ТЫ НИЧТО! ТЕБЯ НЕТ!»
Как ни странно, этот взрыв ярости пережить оказалось не так уж сложно. Зрение вернулось, я обнаружил себя лежащим на спине в храме. Алтарь — прожектор светит так ярко, что, кажется, даже воздух заражает своим ядовитым свечением. Вижу Керу, пытающуюся тащить меня и Доменико к выходу из храма. Вижу покрывающееся ожогами лицо Ремуса.
Нет уж, так дело не пойдет. Рывком поднимаюсь на ноги. Меня шатает, кости будто резиновые — кажется, стоит расслабить мышцы, и я растекусь по полу.
— Кера, лучше помоги мне, добраться до алтаря — рычу я, стараясь игнорировать требовательные завывания в голове. Промелькнувшую было мысль искать подвал, отбросил, как несостоятельную. Не доберусь. Я каким-то образом могу сопротивляться воздействию всесжигающего света, но вряд ли это надолго. И уж точно не успею до того, как сгорят друзья.
Богиня оставляет Доменико, хватает под руку, тащит в светящемуся столбу света.
— У тебя не хватит сил его разбить, — кричит богиня. — Нужно бежать.
— Я знаю, что делаю, — рычу я. Всего несколько шагов, и вот я в возле прожектора. Я с шумом собираю слюну — ее не так много в пересохшем горле, приходится постараться. Плевок вышел знатный. Большая часть не успела испариться в очищающем луче. Я рывком окунулся в транс как раз в тот момент, когда жидкость попала на толстую линзу. О да, это замечательно. Лампа — это ведь не только свет, это еще и тепло. А такая мощная лампа — это много тепла. Стекло у прожектора очень-очень горячее. А моя слюна — не очень. По сравнению с ним, так вообще холодная. Разница температур большая, и жидкость почти мгновенно испаряется, в стекле успевают появиться трещины. Совсем небольшие, но мне много и не нужно. Ярость и боль помогают, придают сил. Я почти не чувствую сопротивления. Вспышка. Перед тем, как взорваться, прожектор вспыхивает особенно ярко. Я успеваю дернуть Керу вниз, так что ливень стеклянной шрапнели проходит над нашими головами.
От облегчения чуть не потерял сознание. Ощущение, что только что находился глубоко под водой, и вдруг мгновенно оказался на воздухе. С трудом сфокусировав взгляд, уперся в шалые глаза Керы.
— Надо пойти, добить того бедолагу, которым это питалось, — прохрипел я, не поднимая головы с пола.
— Он уже мертвый, я чую, — мотнула головой богиня. Она тоже не спешила подниматься. — Еще несколько секунд, и я бы исчезла. Даже не уверена, что попала бы в Тартар. Здесь, в средоточии силы врага, у моей тени не было бы шанса ускользнуть.
— Обошлось же, — я пожал плечами, и все-таки поднялся на ноги. Тяжело было невероятно, но я вспомнил о Доменико и Ремусе. Очень хотелось надеяться, что они еще живы, и проверять было откровенно страшно, но проще было таки решить этот вопрос, чем мучиться. Видок у спутников был — краше в гроб кладут. Особенно у Ремуса — мальчишка выглядел, будто только что прошел через процедуру лазерного омоложения лица. Раз десять. Доводилось мне, еще в прошлой жизни видеть результат такой операции. Не спустя время, а сразу — дама выглядела примерно как сейчас мальчишка, только все же получше. С Доменико все было несколько проще, что еще раз косвенно подтвердило: дар у кузена есть. Я уже заметил, что манн в некоторой степени позволяет сопротивляться свету чистого. В общем, парнишку решил пока не трогать, а вот Доменико осторожно по щекам похлопал.
— Раньше меня так в храмах чистого не прессовало, — были первые его слова. — Интересно, это из-за того, что ты рядом, или по какой-то другой причине?
— Это из-за того, что хозяин храма хотел нас очистить. Совсем, — буркнула Кера. — Думаешь, он не видел, что мы сотворили с его городом?
— Это может стать проблемой, — нахмурился Доменико. — Если доведется оказаться в метрополии. Там к тем, кто избегает появляться в храмах сейчас настороженно относятся.
— Ерунда, — отмахнулась богиня. — На вас с мелким он и внимания не обратит.
Мелкого пришлось нести на руках до грузовика. Дышал он ровно, и жар еще не начался, так что я решил пока ничего с парнем не делать. Уберемся из города, тогда и станем разбираться.
Визит в храм не занял много времени, так что пришлось еще ждать наши мародерские тройки. Я не выдержал, и все-таки полюбопытствовал у Доменико, какой у него манн.
— Ничего полезного, — поморщился кузен. — Даже обидно немного. Я умею превращать воду в вино.
— Воду в вино? — переспросил я, а потом не выдержал и расхохотался. — А по воде? По воде ходить умеешь?
— Вот вообще не понимаю твоей реакции, — обиженно высказался Доменико. — Что смешного-то? Да, манн бесполезный по большей части. Но смеяться-то зачем?
— Прости, это от нервного напряжения, — чуть успокоившись отозвался я. Взглянул на их с Керой недоумевающие лица и снова засмеялся.
— На самом деле нормальный манн, полезный, — спустя пятнадцать минут я смог вернуть на лицо серьезное выражение. Это действительно странновато сидеть возле площади, густо устланной трупами, и ржать, будто умалишенный. — Если окажешься далеко от цивилизации, можно не опасаться грязной воды. И потом… Ты вот на каком расстоянии это можешь делать?
— Раньше только прикосновением, — признался парень. — Но за время студенчества натренировался, и теперь в пределах пары футов могу. И выбор вина разный. Даже игристое пару раз получалось.
— Ну вот. Ты же, наверное, не раз участвовал в сложных переговорах, так?
— Так, но я по-прежнему не понимаю, к чему ты клонишь, — сознался парень.
— Да все же просто. Можно, например, если переговоры сложные, собеседникам воду прямо в желудке в игристое превращать. Чтобы немного снизить критичность мышления. Или ты с кем-то дерешься не на жизнь, а на смерть, и превращаешь всю воду в его организме в спирт. Ну, если не можешь в спирт, то пусть даже в вино — тоже ничего хорошего.
Доменико взглянул на меня с опасливым уважением:
— Извращенность твоей фантазии меня порой пугает, — признался кузен. — Но вообще хорошая идея. Такие необычные способы применения моей способности мне в голову не приходили. И все же, почему тебе это показалось таким смешным?
— Да так, — отмахнулся я. — Слышал как-то байки об одном проповеднике, который мог воду в вино превращать. И по воде ходить. Вот и удивился.
— Любопытно, где ты мог слышать об этом проповеднике, — хмыкнула Кера. — Он жил почти девятнадцать столетий назад, и умер в полной безвестности.
— Ну, ты-то о нем знаешь! — попытался я выкрутиться.
— Я просто случайно оказалась на месте, где его собирались казнить, — ответила богиня, мечтательно зажмурившись. — Вот и запомнила историю. Он тоже славил какого-то пришлого бога, только у него, в отличие от чистых ничего не получилось. Мне интересно, кто мог рассказать тебе эту историю, и откуда он это узнал.
— Того человека нет в этом мире, — ответил я чистую правду, и поспешил съехать с темы: — Если все чувствуют себя в силах идти, предлагаю пройтись по ближайшим домам и лавкам. Да и вообще, надо бы быстрее убираться отсюда.
* * *
Кера уже привычно недоумевала. У Диего в традицию входит ее удивлять, но то, что он вытворил в последний раз просто в голове не укладывалось. Смертный, бросил вызов богу! И победил. Она слышала их разговор, хотя вмешаться не могла. Чувствовала, какие огромные силы прилагает бог, чтобы сломать Диего. И ведь не на голой силе действовал, а еще и соблазнял! В какой-то момент Кера поняла: вот сейчас все. Смертный добровольно отдаст свою душу, и ее жизнь на этом закончится. Бог обещал именно то, о чем мечтал Диего, и прямо сейчас. Она успела уже достаточно изучить своего смертного, чтобы понимать — соблазн слишком велик. Но вместо того, чтобы впустить в себя силу чистого, Диего вдруг принялся поносить бога, да что там — он начал ему угрожать! Угрожать богу… такого она не слышала уже очень давно. Слишком хорошие уроки в свое время дали смертным олимпийцы — вот уже тысячи лет не находилось таких, потому что знали: для смертного это в любом случае добром не кончится. Боги не прощают, даже побежденные, и умеют ждать. Впрочем, она уже запомнила, что Диего абсолютно наплевать. За себя он не боится. Странно было, что бог не уничтожил наглого смертного тут же, на месте. Ее саму так прижало отголосками давления, что казалось не поможет даже недавно поглощенная сила, а Диего хоть бы что! Мало того, что поднялся, так еще и алтарь смог разбить. И каким способом! Плюнуть на алтарь… При всей ненависти к чистому, Кере все равно было не по себе от такого поступка. Слишком прочно держалась в сознании мысль, что алтарь — это почти часть бога. Его можно разбить, если бог вражеский, на него можно нагадить — многие племена так и делали, когда между ними случалась война на уничтожение. Но это когда твой бог уже победил вражеского! Если алтарь — это просто холодный камень, не несущий в себе отголосков силы. Не дать богу шанса на возвращение, добить окончательно, убедиться, что он побежден полностью. То, что сотворил Диего — это даже не оскорбление. Это… Да, собственно, это плевок в лицо богу. Страшно.
Силы, которыми оперировал смертный уже откровенно пугали. Уже потом, когда все закончилось, богиня поняла, в чем дело. Диего помогли. Его защитил тот крохотный осколок души, который прицепился к нему в прошлый раз. Тот несчастный, которого он отпустил, так и не смог шагнуть за грань — там осталось слишком мало от личности, чтобы совершить даже такое, самое естественное для души действие. А вот преданность своему спасителю почему-то сохранилась. Впрочем, это неважно. Кроме преданности, там сохранилось главное — ненависть к своему мучителю, чистому богу. Всепоглощающая ненависть и отвращение. И теперь, в отсутствие личности, душа, да еще одаренная, показывает просто дикое сопротивление. Настолько, что пасует даже божественная сила. Ну, по крайней мере, Кера так для себя объяснила этот феномен, хотя полной уверенности в природе столь необычной живучести Диего у нее не было.
Глава 11
Ремусу помог по мере сил сразу, как он пришел в себя — парень очнулся, когда последние дома Васконы остались за спиной. Мальчишка мучился от боли, боялся лишний раз пошевелиться, особенно берег лицо — пытался говорить, не разжимая губ, и вообще старался сохранять идеально спокойное выражение лица. Получалось с переменным успехом, и выглядели попытки откровенно забавно, если не знать, насколько парню сейчас больно. Мази от ожогов в нашей аптечки нет, так что все, чем я смог ему помочь — промыть лицо и руки и обмазать камфорой, отчего машина наполнилась специфическим запахом. Некоторое время сомневался, не дать ли немного лауданума, но отказался от этой идеи. Во-первых, не чувствуя боли, Ремус будет меньше беречься, а во-вторых, отношение к наркотикам с прошлой жизни у меня ничуть не изменилось — брезгливое отвращение. И ведь прекрасно понимаю: лауданум — это не героин, с первого приема привыкания не будет. И все равно давать эту дрянь мальчишке не хотелось.
— Лучше потерпи немного. Кожа сгорела довольно сильно, но проблем не должно быть, если не занести грязь, — объяснил я больному.
— Командир, вы так и не рассказали, что там было, в храме. Я помню только как жгло, а потом голос требовал умереть. Страшно было… Мне казалось, я в самом деле вот-вот умру. — Парень только отмахнулся от моих утешений. Вообще, покладистый пациент. Надо терпеть — значит, будет терпеть. Его, похоже, сильнее боли мучило любопытство.
— Ну, а что ты хотел? Я здорово разозлил чистого, вот он и пытался заставить меня умереть. А поскольку ты был рядом, то и до тебя отголоски дошли.
— А я не боюсь, — вдруг высказался парень. — Хороший бог так поступать не станет, как он с тем городом поступил!
Да, некоторыми подробностями происшедшего на площади Васконы я с ребятами все же поделился, а Доменико еще добавил. В общем-то рассказали все как было, только про истинную природу Керы умолчали. Ремус, что характерно, при парнях спрашивать ничего не стал, хотя слушал нашу беседу там, возле церкви, и наверняка о чем-то догадывался. Впрочем, Ремус — не единственный, кому не терпелось пообщаться. Как только я закончил ко мне подсел Марк. Судя по лицу, разговор должен был получиться серьезный, возможно, даже тяжелый, но не сложилось. Не успел подчиненный раскрыть рот, как окошко, разделявшее кабину и кузов открылось. Кера нашла меня глазами и коротко бросила:
— Впереди умирают.
Прекрасно. Впереди у нас только поселок. Сил на волнение просто не оставалось, так что я спокойно прокомментировал:
— Приготовьтесь к бою. Попроси Доменико ускориться.
Колеса, которые мы смогли найти, были меньшего диаметра, чем штатные для нашего локомобиля. Совсем немного, но сильно с таким креном не разгонишься. Тем не менее, кузен все-таки постарался — нас ощутимо затрясло, но грузовик слегка ускорился. Вряд ли мы выдавали больше тридцати миль в час, скорее даже меньше. Высунувшись наружу из бойницы, я упорно пытался разглядеть хоть что-то впереди. Тщетно, конечно же. До поселка оставалось миль десять, на таком расстоянии невозможно даже услышать звуки боя — если, конечно, там бой.
Что могло случиться? Очередная шайка бандитов? Уверен, Рубио справится, тем более, у него двое молодых помощников. Ну и жители деревни вряд ли станут молча терпеть. С другой стороны, их могут захватить врасплох… Выстрелы стали слышны, когда до поселка оставалась где-то миля, и их количество и частота никак не ассоциировались с бандой грабителей. Больше походило на настоящий бой. Я метнулся к кабине, застучал в окошко:
— Доменико, тормози!
Впрочем, тот и сам уже сбросил скорость.
— Ты тоже слышишь? Кажется, там, впереди, довольно многолюдно.
— Да. Езжай потихоньку. Не будем врываться, как студент на вечеринку.
Деревенька, в которой мы остановились, расположилась немного в низине. Перед последним подъемом я попросил брата притормозить и выскочил из машины.
— Выбираемся, парни, — крикнул я. — Дальше пока пешком. Доменико, ты остаешься за рулем. И развернись сразу!
Стреляют совсем близко. Кажется, что стоит перевалить холм — и встретимся с воюющими.
— Мы с Керой на разведку, вы разойдитесь, не стоит светиться на дороге. Ремус, вставай к пулемету, я знаю, ты уже научился им пользоваться.
Мальчишка, хоть и выглядит — краше в гроб кладут, но присутствия духа не теряет, из грузовика выскочил вместе со всеми, и явно не намерен показывать слабость. Пусть уж лучше у пулемета постоит, тем более остальные особого желания осваивать незнакомую технику не демонстрируют.
Перед самым подъемом сошли с дороги. Места здесь безлесные, каменистые. Спрятаться особенно негде, но все же лучше, чем выйти к сражающимся прямо по дороге. Если бы не спешка, я бы и вовсе предпочел оставшиеся до перевала метров сто проползти, а так просто семенил пригнувшись.
— Мне тоже нужно скрючиться? — полюбопытствовала богиня.
— Можешь не скрючиваться, — милостиво разрешил я. — Если умеешь сделать так, что тебя не будет видно.
— Нас и так не будет видно, — подняла брови девушка. — Вы, смертные, так далеко не видите, если специально не смотрите.
— То есть ты знаешь, что поблизости врагов нет?!
— Конечно! — удивилась богиня. — Стреляют далеко, я же слышу.
Сказать хотелось многое, но я сдержался. Уже не скрываясь, взбежал на перевал, и принялся разглядывать поселок. До ближайших домов было около полутора тысяч футов — с такого расстояния мало разглядишь подробностей. Пара неподвижных тел посреди единственной улицы, облачка дыма от сгоревшего пороха. Больше всего стреляют возле противоположного от нас края, но кто и в кого, понять не удается. Стрелки в военной форме, но знаков различия отсюда не видно. Регулярная армия нагрянула? Бойцы из Бургоса? Или сюда каким-то образом занесло наших, памплонцев? Противников определить тем более невозможно — я их просто не вижу. Судя по всему, они в меньшинстве, и прячутся в зарослях, которые начинаются сразу за южной границей поселка.
— Можешь что-нибудь сказать о том, кто с кем воюет? — наученный горьким опытом, решил спросить у Керы.
— Кто-то зол и хочет убивать, другим страшно, — пожала плечами богиня. — Я плохо чувствую. Еще мертвые. Шестьдесят семь… уже шестьдесят восемь.
Пока она говорила, стрельба вроде бы затихла, но после очередного выстрела разгорелась вновь. Я вернулся на несколько шагов назад, и махнул ребятам.
— Поднимайтесь. И скажите Доменико, чтобы тоже ехал сюда, только пусть сдает задом.
— Зачем? — тихо спросила Кера. — Было бы весело пройтись пулеметом по всем без разбора, но я не верю, что это твоя идея.
— Ты права, — кивнул я. — Нужно спуститься, и поймать языка.
Через минуту весь отряд присоединился к нам.
— Нужен пленный, — согласился со мной Доменико. — Что будем делать?
— Пойдем мы с Евой, но хотелось бы, чтобы нас кто-нибудь прикрывал. Здесь удобное место, но слишком далеко — парни стреляют пока плохо, и толку от такого прикрытия не будет. Так что мы спустимся вместе с ними футов на семьсот-восемьсот, потом они залягут, а мы пойдем в поселок и захватим кого-нибудь из этих. Узнаем, кто они.
— А я?
— Ты на локомобиле здесь. Если за нами будет погоня, вы с Ремусом поддержите нас из картечницы.
Доменико недовольно поджал губы, но спорить не стал. Управлять локомобилем умеем только мы с ним, так что больше здесь оставить некого. Других комментариев не последовало, так что мы принялись осторожно спускаться. Очень неприятно, что местность с севера от поселка такая пустынная — мы сейчас у тех, прячется в домах как на ладони, взбреди им в голову смотреть в нашу сторону. Однако неизвестный противник умело удерживает их внимание. И я уже догадываюсь, кто это может быть — скорее всего, старик. Судя по манере «один выстрел — один труп». Очень вероятно, что вместе с ним — те двое парней, которых мы оставили охранять домину Петру. А, значит, стрелки в форме скорее всего нам не друзья. Но убедиться наверняка все-таки нужно.
До середины спуска пробирались очень осторожно, низко пригнувшись, как бы мне ни хотелось побыстрее выяснить, что происходит. Чем ближе мы подходили к поселку, тем больше деталей боя было заметно. Я уже видел, что неизвестные бойцы в форме заняли несколько крайних домов, и не очень-то стремятся выходить наружу. Кто-то пытается командовать, то и дело срываясь на ругань, но бойцы переходить в решительную атаку не спешат. Судя по телам на улице, те, с кем воюют «гости» спуску им не дают. Однако убитые есть не только со стороны непонятных пришельцев — я вижу на улицах тела местных жителей. Кто их убил? Солдаты? Или те, с кем они воюют?
— Парни, останьтесь здесь, — велю я ребятам, — вот эта гряда вроде удобная, можно залечь, и видно из-за нее достаточно. Если нас заметят — прикроете. Только не подстрелите нас случайно!
— Командир, может, не нужно только вдвоем-то идти? — осторожно интересуется Марк. — Мало ли?
— Ерунда, — отмахнулся я. Думаю, Ева бы и сама справилась. Вы знаете, как она сильна. Я с ней только для подстраховки, чтобы в спину не подстрелили!
Не знаю, насколько моя бравада убедила ребят, но спорить никто не стал. На самом деле такой уверенности, как демонстрировал, я не чувствовал. Коленки ощутимо подрагивали, чем ближе мы подходили к месту столкновения, тем страшнее становилось. Очень уж не хотелось поймать пулю — а вероятность такого, как ни крути, была велика. Стреляли часто и много, не экономя патроны. Да и в целом как-то бестолково. Я — тот еще вояка, но судя по отдельным доносившимся выкрикам, парни в форме не очень-то понимают, что делать.
Минут десять у нас с Керой ушло на то, чтобы подобраться непосредственно к поселку. Вблизи стало ясно, что убитых гражданских гораздо больше, чем нам казалось глядя с гребня. Во многих домах выбиты двери, разбиты окна. Живых не видно — такое впечатление, что поселок опустел. Я с тревогой вглядывался в убитых, опасаясь увидеть кого-то из своих, но пока обходилось. Хотелось бежать к тому дому, где мы остановились, но сейчас это точно не ко времени.
— Пожалуй, стоит обойти поселок, — прошептал я девушке. — Если пойдем по улице, нас точно заметят.
— Я могу попробовать притащить пленного сама, — предложила Кера, но уверенности в ее голосе я не услышал.
— Нет, пойдем вместе. Видишь тот сарай? — указал я на постройку, из которой время от времени постреливали, но не то, чтобы слишком часто. — Похоже, там кто-то есть, но едва ли их много. Скажешь точнее?
— Не скажу. Я их не чувствую, не слышу и даже не вижу, — пожала плечами девушка. — Вернее, вижу, но только глазами Евы, слышу ее ушами. Мои чувства на этих разумных отказывают.
Ничего себе новости. Спрашивать, почему раньше не сказала смысла нет — ответ я уже знаю. «Ты не спрашивал, и это бы ничего не изменило».
— Только тех, что в доме или всех, кто в поселке? — уточнил я.
— Всех этих солдат. — Кера была лаконична, и мне показалось, слегка обескуражена. Видимо раньше ее способности никогда не отказывали. — Жителей чувствую, как и раньше. Но их стало меньше.
— Понятно. Что ж, значит действуем как я и сказал. Если там больше одного… лишних убиваем. — Мысль о том, что это могут быть «хорошие» меня уже почти не посещала.
Вдоль домов пробираться оказалось гораздо проще — достаточно не поднимать голову на уровень окон, и проскакивать открытые пространства. Ну и следить, чтобы не споткнуться о низенькие заборчики, обозначающие скудные огороды.
Окно приглянувшегося мне сарая смотрит на юг. Именно из него и ведут стрельбу обитатели постройки. Вход, к сожалению, на той же стороне, что окно. Неприятность в том, что неизвестный противник солдат очень негативно относится к любителям погулять по улице, и спрятаться негде. Идти вдоль заборов — непременно увидят солдаты. С противоположной стороны буду как на ладони у снайпера. Хорошо, если там действительно Рубио с ребятами, а если нет? Да и потом, даже если это наши — мы-то с Керой тоже в военной форме, а большой плакат с надписью «МЫ — СВОИ» я почему-то с собой не взял. Забыл, наверное.
Кере сомнения неведомы, она приготовилась рвануть к входу, я едва успел ее остановить.
— Подожди. Дай мне минуту, я пошумлю и отвлеку их. Будь тут, я обойду с другой стороны. Как начну стрелять — заходи в сарай, следом сразу я. Ясно? Постарайся все же не убивать лишних, но только если это будет безопасно. Но один нам точно нужен. Сможешь оглушить, не убивая?
— Смогу, — пожимает плечами богиня. — Да, так будет лучше. Иначе могут убить, если их несколько.
Я отползаю прочь от домуса и по широкой дуге обхожу хозяйство. Точнее, обползаю, искренне надеясь, что противники гостей поселка не потешаются сейчас надо мной, выбирая, какую часть тела отстрелить первой. Особенно напрягает, что в перестрелке наступило затишье. То ли у воюющих сторон заканчиваются патроны, то ли до обороняющихся дошло, что таким макаром им не победить, и теперь они обдумывают новый план. Для меня это плохо тем, что на улицах поселка воцарилась тишина, какая бывает только в ленивый летний полдень, или после боя.
Обошлось. Позицию я занял футах в двухстах от дома, среди кустов олеандра, и не прямо напротив окон, а сбоку, под острым углом. Крайне неудобно, но другие места, подходящие для обстрела либо слишком далеко, либо посреди открытого пространства, куда я соваться не готов. Впрочем, чтобы имитировать нападение, хватит и того. Глубокий вдох, выстрел куда-то в сторону дома. Даю пару секунд обитателям, чтобы среагировать, и снова стреляю, теперь уже без пауз, раз за разом передергивая скобу винтовки. Краем глаза вижу метнувшуюся к входу Керу. Дверь, вообще-то, была заперта, но богиню это не остановило и не задержало. Она даже не притормозила, чтобы ее выбить — так, походя вынесла. В доме слышны выстрелы — я бросаюсь к проему, уже не беспокоясь о том, что меня могут подстрелить. Не знаю, что произойдет с Керой, если ее подстрелят. Вряд и она в самом деле умрет, тем не менее, велика вероятность, что богиню я потеряю. К тому же я как-то забываю, что кроме Керы, там есть еще Ева, и вот она точно не выживет, если ей прострелят голову. А ведь девочка здесь вовсе ни при чем!
Вряд ли мне удалось развить такую скорость, как Кере, хоть я и очень старался. Тем не менее, меня тоже никто не подстрелил, и я влетел в дом секунд через двадцать после того, как начались первые выстрелы. И чуть не нарвался на пулю — стоявший возле самой двери солдат как раз поднимал револьвер, готовясь выстрелить в спину Кере, и перевести ствол на меня было делом доли секунды. Револьвер я выбил ударом приклада, после чего добавил еще по челюсти. Следом винтовку пришлось уронить — слишком мало места, чтобы размахивать ей в комнате. Помещение просторное, но уж очень многолюдно: в тот момент количество народа я оценить не мог даже примерно, одно было очевидно — противников здесь значительно больше, чем один-двое. Кера шустрой лаской вертится между обступившими ее бойцами. Несколько уже лежат без движения, другие стонут, зажимая раны, но есть и те, кто мое появление заметил.
Какой-то толстяк бросается навстречу, раскинув руки. Револьвер достать не успеваю, у него неплохие шансы меня облапать. Ну нет, это слишком просто. Я даже в транс толком не проваливаюсь, так, легкое усилие, и мужик валится на пол, поскользнувшись на луже крови. Добавляю носком ботинка по лицу, шагаю к следующему, который только начал ко мне поворачиваться, бью рукоятью Вебли ему в висок, отклоняюсь в сторону от пули, выпущенной следующим, так что подарок прилетает тому, который подступал ко мне сзади, а сам стреляю в ответ. Не промахиваюсь. Внезапно оказывается, что больше никто не нападает, есть время чуть оглядеться. Кера, оказывается, тоже уже закончила — стены комнаты вокруг нее расцвечены абстрактным нагромождением красных штрихов и брызг — чем-то похоже на композиции Кандинского. Да и окружение соответствующее: полтора десятка убитых и раненых, а в центре инсталляции замерла «художница» — изящная хрупкая девушка, покрытая кровью, с бешеным восторгом в глазах и слегка безумной улыбкой на лице.
— Здравствуй, Диего, — улыбается мне девушка, а потом безумная улыбка вдруг исчезает, и на лице появляется совсем другое выражение. Нужно сказать, более привычное. Впрочем, удовлетворение никуда не исчезло.
— Решила дать девочке повеселиться, — поясняет Кера. — Она прямо рвалась поучаствовать, когда увидела.
Богиня махнула рукой, и я, наконец, заметил то, что упустил в первый момент: девушка, сжавшаяся в углу. Голая. Подойдя, убедился, что помощь ей не требуется. Уже отошла. Что-то многовато в последнее время попадается на моем пути насильников и их жертв.
— Вот уж ничего удивительного, — фыркнула Кера. Похоже, последнюю фразу я пробормотал вслух, — Мы поэтому и думали, что здесь мало людей — они были заняты, стреляли всего двое.
— Это я уже догадался. Хотя странное поведение во время боя. Ты живых-то оставила?
— Нет, Ева увлеклась, — беспечно махнула рукой богиня. — Но вон у тебя целых двое шевелятся.
Действительно. Пока мы говорили, те, кто еще оставался жив после встречи с Керой, уже благополучно отдали богам душу, а вот мои остались живы, только оглушены. И перспективнее всего оказался боров, которому я разбил рожу — я заметил у него лейтенантские лычки. Коллега, значит. Пара хлестких пощечин, и мужчина приходит в сознание.
— Ты кто такой? — надо же какой наглый, только очнулся, и сразу вопросы задает.
— Вопросы здесь задаю я. — Главное, не хихикнуть глупо, закончив фразу. — Кто вы такие и по какому праву чините разбой?
— Дерьма поешь, сученыш, — гадостно усмехнулся толстяк. — Я таких как ты десятками сношал!
Понятно. Спокойно поговорить не получится. Слишком уверен в себе — затишье снаружи прекратилось, снова началась стрельба.
— Кера, сломай ему палец, — попросил я. Неприятно, но у нас нет времени.
Богиня себя ждать не заставила. Пришлось зажать ему рот, чтобы не привлечь чье-нибудь ненужное внимание. Переждав вопль попросил:
— Я имел ввиду указательный, ты зачем с большого-то начала? И на другой руке.
— Хватит! — простонал пленный. — Больные ублюдки, что вам нужно?
— Вопрос ты слышал, — пожал я плечами, стараясь удержать на лице равнодушное выражение. Главное не показать, насколько мне самому неприятна эта ситуация. Вон он как глазами в сторону выхода зыркает — того гляди снова начнет права качать.
— Я лейтенант Керк, двадцать шестой легион Освободитель Ишпаны, — выплюнул толстяк.
Сердце екнуло на слове легион. Если регулярную армию все-таки послали нас усмирять, сопротивляться смысла нет, можно только попытаться сбежать. Против профессиональных военных все наше воинство, которого по факту пока и вовсе не существует, все равно что детсадовская группа против семиклассника. Но потом я зацепился за незнакомое название:
— Что-то я не помню такого легиона в республике. Да их и вообще только двадцать пять было.
— Нас недавно сформировали, — буркнул толстяк, пытаясь здоровой рукой стереть с лица начавшую подсыхать кровь. — Точнее, еще формируют. Но передовые части уже направили в бой.
Уже легче. Только что сформированный легион — это еще не профессионалы. Да и как-то не похож этот Керк на профессионального военного. В нормальный легион его бы и не взяли — едва ли он смог бы пройти испытания.
— Задача у вас какая? Что вы в этой деревне забыли?
— Какая может быть задача? — удивился мужик. Как-то он слишком быстро приходит в себя. Неприятно быстро. Вот только что еще ничего не соображал от страха и боли, а через секунду уже почти спокоен, только морщится, баюкая руку. — Нам сказали, что здесь бунтовщики, и что с ними можно делать все, что захочешь. Да еще за это прощение получим. Мы, правда, увлеклись слегка, далековато забрались.
— За что прощение? — зацепился я за оговорку.
— Да за что угодно, — гадко ухмыльнулся мужик. Он как-то странно повернул голову и потерся подбородком о плечо, но я не обратил внимания. — Мне на каторге двадцатка светила, а теперь буду свободен, как только мы тут всех успокоим. Еще и повеселимся! Это была моя лучшая сделка!
— Что-то ты больно веселый для будущего трупа, — удивился я.
— Это потому, что будущие трупы здесь ты, и твоя психованая подружка. Эй, Сцевола, подай голос. Я же слышу, что вы здесь.
— В какое дерьмо ты ухитрился вляпаться, Керк? — послышалось снаружи.
— Да тут какой-то сучок в дом вломился со своей подстилкой, пока мы отвлеклись. Перебили кучу хороших ребят. Ну ничего, сейчас поквитаемся.
Глава 12
— Давай, бросай свою пукалку. Может, подольше проживешь… — Улыбка на лице Керка ясно показывала — он полностью уверен в своем господствующем положении. Интересно, как вышло, что Кера не услышала приближающихся врагов? И почему молчат те стрелки, которые до сих пор вполне успешно воевали с «легионом»? Бросаю взгляд на богиню, вижу изумление у нее на лице. Понятно, она тоже не понимает, как так получилось.
— Ну, долго переглядываться будете? — Торопит меня Керк, но я его слушать не собираюсь. Еще раз переглянувшись с богиней, провожу ребром ладони по горлу. Девушка с готовностью кивает, и легионер даже не успевает осознать, что умер. Сдаваться я в любом случае не собираюсь.
Я думал, у нас есть немного времени, чтобы оценить обстановку, однако как только лейтенант отдал концы, снаружи закричали:
— Они кончили Керка! Не дайте им высунуться!
По окну и дверному проему тут же начали стрелять — в самом деле не высунешься. Мы с Керой забились в дальний угол, чтобы не попасть под случайный выстрел. Как они узнали, что он помер? Богиня сработала тихо, лейтенант даже не вскрикнул! Я судорожно оглядывался, пытаясь нащупать хоть какой-нибудь путь к спасению. Все внимание вражеских солдат сосредоточено на дверном и оконном проемах — может быть, стоит поискать другой выход? Ничего похожего на дополнительный путь отступления на глаза, как назло, не попадалось. Какие-то непредусмотрительные хозяева. И где, гекатонхейры их побери, наше прикрытие? Ребятам этот сарай отлично виден, уверен, куда именно зашли мы с Керой они видели. Сейчас самое время слегка пострелять по окружившим сарай солдатам, чтобы не чувствовали себя в полной безопасности!
Может, мысли материальны, но снаружи вдруг раздался крайне болезненный вой, и канонада затихла. Все-таки нас не бросили! Не теряя времени подполз к двери. Высунуться побоялся, но того, что увидел, оказалось достаточно: у самого входа в пыли валялся легионер «освободителей», обеими руками держась за развороченное колено. Крайне удачный выстрел! Даже если бы солдата убили, эффект был бы не столь внушительным. Еще заметил двух других легионеров. Эти, похоже, не сориентировались, и теперь оглядывались, будто надеясь увидеть, откуда прилетело товарищу. Остальные, кто по нам стрелял, разбегались по укрытиям — по крайней мере, те, которых я видел. Странно, что ребята не пользуются моментом — очень удобное время, чтобы проредить количество врагов. Что ж, тут хотя бы самому времени не терять — один из оглядывавшихся как раз увидел меня, и уже начал поднимать винтовку. Напрасно, у меня Вебли уже наготове, я лежу, и расстояние тут скромное, так что я оказался быстрее.
— Кера, беги в укрытие, я прикрою, — кричу. Еще одним выстрелом успокаиваю последнего оставшегося на виду легионера, остатки барабана расстреливаю примерно в ту сторону, куда уходили их товарищи. За это время Кера успевает выскользнуть из сарая. И действительно бежит в укрытие. Только я-то имел ввиду «повернуть за сарай и выйти из зоны видимости осадивших», а она, как всегда, поняла по-своему. Поэтому рванула к тем кустам, которые уже заняты легионерами. Впрочем, афера ей удалась — через несколько секунд послышался первый крик. Пожалуй, мне тогда тоже не стоит задерживаться. Выбегаю наружу. Находиться на открытой местности очень неуютно, зато и мне лучше видно происходящее. Жаль, приглядеться повнимательнее некогда — нужно срочно делать ноги. Правда, это мысль так и не перешла в действие, и все из-за Керы, потому что она опять слишком увлеклась — даже на расстоянии видно, как взлетают оторванные конечности и брызги крови. Уверен, ей очень весело, но это слишком заметно, а народу здесь еще много и кроме той группы бедолаг, которых она сейчас потрошит.
Сходу влететь в драку не успел, да и не очень-то стремился — Кере я там только помешаю, от пятерых солдат осталось уже только двое, и, похоже, она просто растягивает удовольствие. Так что я просто повалился снова за небольшим заборчиком, увитым диким виноградом. Защита от пуль если что никакая, но мне хотя бы с глаз скрыться. Только хотел крикнуть, чтобы заканчивала, как остальные легионеры уже начали приходить в себя. Кажется, до кого-то дошло, что это был одиночный выстрел, и никто больше их не отстреливает.
— Что все замерли? — слышу голос кого-то из легионеров. — Стреляйте в девку, пока она нас всех по одному не порешила!
Причем голос прозвучал совсем близко — я даже вздрогнул от неожиданности. Схожие задачи порождают схожие решения: видимо Сцевола со своими людьми предпочел спрятаться в том же огороде, что и я, только чуть правее, за другими кустами. И, кажется, мне повезло: моего появления они не заметили. Опять бросив винтовку, принялся судорожно перезаряжать револьвер — в сегодняшней заварушке длинный ствол почти бесполезен. Изобрести, что ли обойму? А то пока вбросишь все шесть патронов в барабан, кажется, уйма времени пройдет. И нужно все-таки завести привычку носить два револьвера. Одного, как выясняется, не достаточно. Все же успел, как раз в тот момент, когда из-за кустов показались головы троих бойцов. Видно, решили стрелять с колена. Не дожидаясь, когда они прицелятся, снял всех троих, и даже ни одного лишнего патрона не потратил, потому что расстояние было смешное. И, естественно, немедленно получил в ответ — после такого не заметить меня было невозможно. Причем, стрелял кто-то меткий, и осторожный. Голову из-за кустов не поднял, бил прямо так, вслепую, и ведь едва не попал: мне на лицо упал срезанный пулей листик. Замер на мгновение, но сориентировался и сдавленно выругался, после чего откатился на пару шагов, постаравшись не шуметь. Может, купится. Уловка сработала. Противник выпустил еще две пули в то же место, после чего в кустах напротив моего укрытия послышалось шевеление.
Теперь моя очередь — я тоже выстрелил дважды, и точно попал, вот только, похоже, слишком увлекся охотой. Чудо, что мне удалось услышать щелчок взводимого курка над головой. Ни повернуться, ни откатиться я не успеваю. Единственное, что оставалось — это провалиться в транс. После утреннего боя в Васконе это оказалось дьявольски тяжело. Даже просто прийти в необходимое состояние, не говоря уже о том, чтобы что-то сделать — слишком частое использование дара никогда не шло на ползу, но сейчас ощущение такое, будто я по живому тяну из себя силы. Подбирать не затратное воздействие времени нет, да и не вижу я, что происходит, остается только вложить все силы в проклятие, даже не попытавшись его как-то оформить. Выстрел, в спину бьет чем-то тяжелым, я успеваю подумать, что дар не сработал, однако через мгновение доходит, что я еще жив, а стрелявший кричит от боли. Впрочем, мне тоже больно, а при попытке повернуться, спина и вовсе взрывается фонтаном неприятных ощущений. Оглянувшись вижу скрючившегося легионера, баюкающего развороченную руку. Глянул на остатки револьвера, и узнал в них монструозный капсюльный слонобой седых годов выпуска. Кажется, барабан не до конца провернулся, или с порохом при заряжании переборщили. А мне в спину влетела не пуля, а деталь от револьвера. Не везет мне что-то со спиной, вечно в нее прилетает, хотя вроде от врагов особо не бегаю…
После столь серьезного усилия, да еще только что избежав смертельной опасности двигаться не хотелось, да и соображать особенно не получалось. А события, между тем, и не думали останавливаться. Сначала появилась Кера, и баюкающий руку легионер умер — богиня перерубила ему горло раздобытой где-то навахой.
— То есть мы упорно избавляемся от любых пленных, — успел пробормотать я, и в этот момент услышал многочисленные щелчки. Приподняв голову повыше, получил возможность полюбоваться на два десятка стволов в руках у легионеров, которые очень спешили взять нас в полукольцо. Да, мы слишком увлеклись.
— Чистый, всего лишь какой-то пентюх и девчонка, а столько проблем! — высказался лейтенант голосом Сцеволы. Вот и познакомились. А я-то думал, что это его пристрелил там в кустах. — Столько народу положили… Вяжите их, да понадежнее. Особенно вот эту дамочку, она, похоже, с манном на силу. А вы не дергайтесь, — пригрозил лейтенант револьвером. Оружие он держал в правой руке, так что не совсем понятно, откуда прозвище[13]. — Убивать мы вас не будем, но ноги прострелим. Так что не усложняйте себе смерть. Обещаю, если подробно на вопросы будете отвечать, умрете легко. Даже девку пробовать не станем, после того что она устроила нам на нее смотреть тошно.
Заметив, что подчиненные не очень-то стремятся приближаться к Кере, лейтенант прикрикнул:
— Ну, живее! Забыли, что тут еще какая-то сволочь шарится? Дерьмо! Какой-то занюханный поселок! За пол дня две сотни уполовинились! Не ваши дружки, кстати? — это он уже ко мне. — Впрочем, я передумал. Можешь молчать, так даже лучше, хоть на ком-то зло сорву.
Даваться в плен не хотелось, но я просто не видел, как мы сможем сейчас вырваться. Солдаты настороже, карабины не отводят. Какие бы чудеса ловкости Кера не проявила, все равно подстрелят. И мои способности не помогут — я уже успел продумать возможные способы отступления. Нет, все же интересно, почему Марк с ребятами больше не стреляют? Или это и не они? Тогда кто, Рубио? Почему тогда теперь молчит?
Пока Сцевола говорил, нас шустро связали и разоружили. Раз уж нет возможности сбежать сразу, я употребил свои способности на то, чтобы помешать навязать надежных узлов на руках — и своих и Керы. Богине, впрочем, связывают еще и ноги, оставляя только совсем короткий шаг. Даже от такого простого действия, снова открылось кровотечение из носа — благо на это не обратили внимание. У солдат, которые нас вязали, все валилось из рук — то веревка, то карабин, то кепи, которое один зачем-то зажал подмышкой, отчего они только сильнее торопились. В конце концов даже их начальник не выдержал:
— Да что вы трясетесь, как псы на морозе? Ждете, когда те стрелки снова появятся? — рявкнул Сцевола.
В результате легионеры еще ускорились, и, наконец закончили. Количество витков на моих запястьях явно превышало разумные пределы, и я отчетливо ощущал, что в случае необходимости смогу освободиться очень быстро. Насчет Керы тоже не беспокоился. Вообще не уверен, что ее эти веревки удержали бы, даже если бы я не мешал тем, кто вяжет.
— Быстро в дом, — приказал лейтенант. — Возвращаемся. Сначала разберемся с этими, и пойдем ловить стрелков. Надо уже заканчивать с этой клятой деревней.
По улице лейтенант Сцевола идти опасался, так что нас повели вдоль домов, закоулками. Я с надеждой взглянул на гряду, за которой должны прятаться остальные ребята из команды. Почему вы молчите? Мы же, гекатонхейры вас побери, у вас как на ладони! Как в тире! Вытянулись гуськом, мы с Керой почти в центре. Я, потом два легионера и богиня. У них там семь стволов, одним залпом можно ополовинить наших конвоиров! Напрасно надеюсь. Ребята молчат. Мне даже кажется, я вижу, как блеснул ствол, направленный в нашу сторону. Что это? Предательство? Нерешительность? Ну ладно, у ребят карабины Спенсера. Двенадцать сотен футов для них далековато, но у Марка и еще одного бойца, Павила, карабины Шарпса. Оружие слегка устаревшее, но дальность у него значительно выше. Для них это расстояние в самый раз. Жаль, что Доменико со своего перевала подробностей происходящего точно не видит, иначе не стал бы бездействовать. Ладно. С причинами, почему нас не спасают разбираться будем потом.
Очевидно, выкручиваться придется самостоятельно. Попытался обратиться к манну — бесполезно. Эта возможность явно на ближайшее время прикрыта. По ощущениям, будто попытался продавить кирпичную стену: упирайся — не упирайся, результата не будет, только устанешь. Даже в транс войти не удалось, зато закружилась голова, и я чуть не рухнул под ноги легионерам. А, впрочем, зачем я удержался? Легионеры растянулись, и расслабились. По крайней мере, в отношении нас — по сторонам-то смотрят внимательно, с оружия рук не убирают, но ни меня ни девушку за опасность уже не воспринимают. Оглянулся на напарницу, за что получил тычок стволом прямо в рану на спине. Больно адски, но главное я увидел: Кера смотрит на меня, она готова действовать, как только получит хоть малейший намек. Что ж, тогда самое время. Очередной раз спотыкаюсь, получаю новый тычок в спину, и, не удержавшись падаю. Естественно, это конвоирам не понравилось.
— Поднимайся, тля, — тот легионер, что шел за мной, пнул меня в живот, видимо рассчитывая, что это придаст мне бодрости. Не помогло. Наоборот, меня только вырвало ему на сапоги, и я не могу сказать, что приложил серьезные усилия, чтобы это случилось. Такая оказия привела легионера в ярость, удары посыпались один за другим, куда попадет. «Пожалуй, перестарался», — подумал я. — «Этак он меня насмерть забьет». Мне пока удается только беречь голову и печень, потому что голова — это мой самый ценный орган, а удар по печени может вырубить не хуже, чем по голове. Если удачно попадет.
Сквозь круги в глазах вижу, как Сцевола бежит к нам. Сейчас он оттащит слишком горячего легионера, суета прекратится и все мои мучения окажутся напрасны. Нет, это мне не нужно. Чуть раскрываюсь, позволяя солдату, наконец попасть ногой, куда он целился — мне в брюхо. Всем телом висну на ноге, легионер, не ожидавший сопротивления, валится на меня, я с наслаждением вколачиваю колено ему в пах, одновременно изо всех сил мысленно кричу Кере. Богиня начинает действовать в самый нужный момент — когда мимо нее пробегает Сцевола. Как и ожидал, путы ее не задержали, пинок вышел такой, что лейтенанта подбросило и сломанной куклой впечатало в стену дома. Все это отмечаю краем сознания — созерцать некогда. Выдернуть руку из веревки, нащупать револьвер у легионера в кобуре. Хорошо, он не особенно сопротивляется, занятый дивными переливами боли в животе и между ног. Рука натыкается на деревянную рукоять как раз в тот момент, когда лейтенант начинает свой полет. Выдергиваю ствол, откатываюсь в сторону от солдата, взвожу курок и стреляю в первого противника — того, который уже навел на меня винтовку. Задержаться и встать некогда, я опять кручусь и вовремя — в то место, где я находился только что, попадают две пули. Желающих меня подстрелить становится все больше. Снова взвести курок нет времени, я, мысленно воплю от злости: вот какого черта револьвер не самовзводный?!
Кера где-то там, в десяти шагах и бесконечно далеко. Краем глаза вижу, как она, будто танцуя, уклоняется от выстрелов. Наверное, это красиво, но я понимаю — от нее помощи не будет, она просто не успеет. Первый успех развить не удалось, солдаты быстро пришли в себя, в кучу не собираются, наоборот — расходятся, и почти непрерывно стреляют. У богини феноменальная реакция, и она избегает ранений, но и напасть уже не получается. Скоро у бойцов кончатся патроны, и тогда она отыграется, но у меня этого времени нет: меня тоже обступают солдаты, а я даже встать не успел — так и катаюсь по земле, как червяк на сковородке, и жив пока только потому, что стреляют солдаты откровенно хреново. Впрочем, это ненадолго. У меня уже и сил нет изворачиваться. Все. Я прекращаю ползать, и меланхолично хватаюсь за так и не выроненный револьвер. Может, прихвачу еще кого-нибудь, и довольно на этом. Вижу, как в очередной раз передергивает скобу настырный легионер, который уже дважды ухитрился промазать. Пожалуй, этот подойдет, а вот следующего уже точно не успею. Навожу ствол на приглянувшегося солдата, и наблюдаю, как у него из головы вылетает фонтан крови, затем то же происходит со следующим, да и вообще солдаты вокруг меня почему-то падают с дивной регулярностью. Некоторые начинают убегать — бесполезно, мои спасители не дают им и шанса. Всего через несколько секунд все кончено, перестрелка затихает.
Роняю трофейный револьвер на землю, и закрываю глаза — сил двигаться больше нет, и плевать, если это не союзники. Правда, долго оставаться в неведении не приходится, потому что всего через несколько секунд над головой раздается ворчливый голос Мануэля:
— Да, малыш, рановато я тебя в свободное плавание отпустил. Вот скажи, какие силы отправили тебя в деревню, полную вражеских солдат всего лишь вдвоем с этой ненормальной, без прикрытия? Бессмертным себя почувствовал?
— Пленного хотел для начала взять, — я едва ворочаю языком. — И не без прикрытия. Вон там ребят посадил, на всякий случай. — Вяло машу рукой куда-то в сторону каменной гряды.
— Ну и где они? — скептически хмыкает старик.
— А вот это мне тоже очень интересно, — я со стоном переворачиваюсь сначала на бок, а потом и на живот, после чего пытаюсь подгрести под себя колени.
— Да уж, давай пошевеливайся. Основная часть этих идиотов засела в доме старосты — мы их нехило напугали. Но на звуки стрельбы могут и высунуться. А у нас патронов почти не осталось. Если бы командир этой группы не спешил укрыть свою задницу и собрал карабины у своих бойцов, мы бы не смогли помешать им сейчас наковырять в тебе лишних дырок. И без того едва успели. Опять-таки, на что ты рассчитывал этой попыткой? Что они идиоты? Ты, конечно, прав, но проблема в том, что по идиотизму ты их переплюнул.
— Ты прав, я запаниковал, — с помощью Неро и Никса мне все-таки удалось воздвигнуться на ноги, и я получил возможность наблюдать усталую физиономию Рубио, ну и парней. Всех троих я был ужасно рад видеть, и не только потому, что они меня спасли: главное, все живы и даже не ранены.
— А где Петра?
— Нормально с ней все. Оставили с остальными местными, кому удалось сбежать. С женщинами и детьми, в смысле. Она их там организовывает, пытается помогать раненым, да еще и охраняет по мере сил. В общем, ведет себя, как положено настоящему эквиту. Давайте ребята, ведите своего командира, — это он парням, — а то он, похоже сам идти не может, вот и тянет время вопросами. Я пока этой ненормальной помогу.
Оглянулся на Керу, и обнаружил, что она зажимает руку. Похоже, все-таки не избежала ранения. Вот ведь, я был уверен, что она цела! Впрочем, особого страдания на лице напарницы я не заметил, а старик уже доставал из аптечки моток чистой материи для перевязки. Вот и ладно, остальная помощь потом, когда будем в безопасности. Я не стал сопротивляться помощи парней, и даже постарался переставлять ноги по мере сил, но вопросы задавать не перестал:
— А мужчины где? Ты сказал, что Петра с женщинами и детьми. Что, мужское население все?
— Нет, осталось немного. Я поставил их следить за домом старосты, ну и велел докладывать обо всех шевелениях.
— А тебя они как найдут?
— Отправляю какого-нибудь мальчишку, чтобы сообщил, где мы будем в ближайшее время, — жмет плечами старик, не отвлекаясь от перевязки. Дело не хитрое, у нас адъютанты всегда самые молодые были, мы же пехота, а не кавалерия.
Понятно. Ну, в принципе, логично. Стоп. Рассказ о вестовых напомнил мне, что я пока раскрыл не все странности этих легионеров:
— Неро, Никс, пустите, сам пойду. Посмотрите, пожалуйста, кто-нибудь из этих еще жив?
— Чего это ты озаботился? — полюбопытствовал старик. — Не думаю, что пленный нам нужен. Все, что нужно, мы знаем.
— Мне показалось, у них есть какой-то способ связи на расстоянии, — признался я. — Хочу выяснить, так ли это. Да и Ева их не чувствует — это странно.
— Вон тот еще живой, — указала Кера свободной рукой. — Его я не чувствую. А остальных уже чувствую.
Живым оказался тот солдат, у которого я позаимствовал револьвер. Кстати, о револьвере:
— Ребята, не в службу а в дружбу, найдите, пожалуйста, мой Вебли? Его забрал вон тот, у стены. — Я указал на тело лейтенанта Сцеволы. Ему Кера не оставила даже шанса — там даже не тело, а куча костей. А жаль, возможно он знал чуть больше, чем рядовые солдаты.
— Сдался тебе этот револьвер, командир, проворчал Никс, подходя к телу. Тут вон их сколько, любой выбирай!
— Я к своему привык, — возразил я. — к тому же у них какое-то барахло. Я даже капсюльный видел, он, правда, взорвался…
Кажется, я мог бы еще долго разглагольствовать. От облегчения, что все живы и что самому удалось спастись напала какая-то дикая болтливость, так что пришлось даже заставлять себя заткнуться — не стоит слишком расслабляться. Еще неизвестно, что там с Марком и остальными. Я принялся рассматривать гряду, за которой они прятались. Сейчас ничего не показывало, что там кто-то есть. Я махнул рукой несколько раз, но никакой реакции так и не последовало. До гряды отсюда около тысячи футов. Ну не может быть, чтобы они нас не видели!
— Мы сейчас куда? — спросил я у старика, который как раз закончил бинтовать руку Кере.
— Недалеко. Просто отойдем отсюда, чтобы врасплох не застали, если припрутся. Вы там побудете, а я схожу за остальными нашими «вояками». Доменико с машиной ведь там? — Рубио указал направление. Я кивнул, и он продолжил:
— Вполне разумно, даже не ожидал от тебя. За ним тоже схожу. И не спорьте, — это он уже Неро и Никсу, которые порывались что-то сказать. — Сам пойду, вас еще учить и учить, молокососов.
Глава 13
Укрытие нашли действительно недалеко. Детский шалаш в особенно густых зарослях акации — похоже, я знаю, кто показал его Рубио. Место действительно укромное, если не шуметь. Неро остался на стреме: детишки как специально готовились к этой ситуации, так что у них и наблюдательный пост оказался оборудован, на большом валуне. Место просто отличное — Неро оттуда будет видеть всех, а вот заметить человека в углублении на вершине камня можно только случайно. Очень приятно, что не нужно беспокоиться о внезапном появлении врага, тем более мы не отдыхать собираемся, а допрашивать пленного.
Солдат оказался почти цел. Пуля ударила его по касательной, сорвав кусок кожи с головы, но в остальном он выглядел вполне здоровым. Аптечка у меня с собой, а в ней есть немного нюхательной соли. Так что разбудил легионера гуманно, даже по щекам хлопать не пришлось.
— Ну что, дорогой. Помнишь, на чем мы остановились?
Парень не сразу понял, в каком положении оказался, а когда сообразил, струсил. А может, дело в том, что он разглядел мою рожу. Умыться мне так и не удалось — нечем было. Я попытался оттереть особо неприятные результаты общения с легионерами куском бинта, но только сильнее растер кровь.
— Имя! Звание! Как попал в легионеры! Быстро! — очень трудно изображать грозный вид, ведя допрос чуть ли не шепотом. Где-то слышал, что нужно кричать, угрожать всеми карами, и вообще всячески дезориентировать пленного, тогда он, дескать, будет значительно сговорчивее. Кричать никак нельзя, так что я попытался хотя бы грозное шипение изобразить. Вроде как я настолько зол, что даже говорить не могу. Еще улыбнулся, как можно более безумной ухмылкой. Пленный побледнел так сильно, а на лице у него нарисовался такой ужас, что я, было, восхитился своими актерскими способностями, но тут же понял — он смотрит не на меня. Оглянулся, и чуть сам не повторил за солдатом: Кера сорвала заботливо сделанную Рубио повязку, и теперь прямо пальцами ковырялась в ране, пытаясь вытащить засевшую в мышце пулю. Кровь толчками выплескивалась после каждого движения пальца, но ухватить кусок металла все никак не получалось. Никс, который оставался с нами для дополнительного контроля пленного, выбежал из шалаша. Характерные звуки не оставляли сомнений — желудок не выдержал.
— Что!? — возмущенно спросила богиня, увидев мою ошеломленную физиономию. — Пуля царапает кость при движениях. Знаешь, как неприятно!?
Даже не знаю, с чем сравнить усилия, которые мне потребовались для того, чтобы голос звучал спокойно и непринужденно:
— Ева, будь добра, замотай рану обратно, и подожди немного. В локомобиле у меня есть инструменты, как только они будут тут, обещаю, я вытащу пулю. А пока лучше помоги мне с пленным.
После этого, поняв, что более-менее владею лицом, повернулся к солдату. И только для того, чтобы увидеть, как он медленно сползает на пол по стене шалаша. Нюхательную соль далеко не убирал, так что очнулся солдат очень быстро, и оказался крайне сговорчив. Стоило ему бросить взгляд на с интересом прислушивающуюся к разговору Керу, как новый приступ энтузиазма заставлял его вспоминать еще какие-нибудь подробности. Если эта ненормальная столь наплевательски относится к своей боли, то что можно ждать другим?
Сведения, которыми так щедро поделился солдат радости не принесли. Еще до принятия присяги, каждому вступающему в легион освободителей наносят на тело знак чистого — горизонтальная белая полоса, пересекающая черный квадрат. Это не татуировка, но способ, которым знак наносится солдат описать не смог, потому что во время нанесения потерял сознание. Утверждал, что никто из товарищей тоже не помнил этого момента, но и не важно. Какая мне, собственно, разница, как им наносят этот знак? Повторить не смогу, а жаль, штука оказалась столь полезная, что аж зависть берет. Тот вариант, что наносят рядовым, позволяет им звать на помощь командира. Слава богам, никаких подробностей, что-то вроде принятого в моем прежнем мире сигнала SOS, но все-таки. К тому же знак командира имеет несколько дополнительных функций. Во-первых, позволяет непосредственному командиру определять, живы ли его подчиненные, или уже мертвы. Позволяет так же знать направление, где находится каждый член подразделения. Лейтенант может отправить просьбу о помощи как вышестоящему командиру, так и такому же лейтенанту, как он. Вероятно, у обладателей более высоких званий и возможностей больше, но даже то, что есть осложнит нам предстоящую войну многократно. Пусть не полноценная, но связь. Огромное преимущество.
В первый момент, услышав про возможность определять направление, я чуть не наломал дров. Уже достал револьвер, чтобы прикончить пленного, но тот как раз успел сказать, что подчиненных может находить только непосредственный командир. У этого солдата командир лежит в деревне, возле стены чьего-то дома, так что немедленного визита карательного отряда можно не опасаться. На будущее зарубку себе сделал — если доведется еще брать пленных, тащить их к отряду никак нельзя, допрашивать придется быстро и подальше от товарищей. И о гуманном обращении придется забыть, иначе нас быстро вычислят. Неприятно. Можно напоминать себе, что их сюда никто насильно не гнал: в легионе Освободитель Ишпаны, как выяснилось, только добровольцы. Каждому предлагался выбор — продолжать тянуть срок, или пойти очищать от бунтовщиков провинции, так что невинных овечек среди пришедших по наши души нет. Все равно утешение слабое. И без пленных не обойтись. Война у нас намечается все больше партизанская, сведения о перемещении противника нам будут необходимы может, больше, чем боеприпасы.
«Впрочем, не слишком ли ты торопишься с радикальными решениями?» — спросил я себя, глядя как напарница с интересом трогает рисунок на плече пленного. Солдат боялся пошевелиться и дрожал от ужаса как бездомный пес, которому приходится терпеть прикосновения поймавшего его человека, чем явно доставлял Кере море удовольствия.
— Что скажешь? — не удержался я от того, чтобы поторопить богиню.
— Интересная печать, — призналась Кера. — Это из-за нее я их не чувствую. Она перенаправляет все их проявления… чистому. По капле забирает жизнь, а взамен дает то, что он рассказал. Думаю… Да, думаю каждый день они тратят примерно декаду или две, в зависимости от интенсивности использования. Примерно через полгода начнут замечать, что стареют быстрее. Очень остроумно сделано, надо отдать должное.
— Можешь сделать такую же штуку? — вырвалось у меня. Цена меня, откровенно говоря, не впечатлила. Потерять несколько лет жизни ради того, чтобы иметь связь показалось вполне приемлемым обменом. А вот пленный всерьез забеспокоился, и на метку теперь смотрел почти с таким же ужасом, как на Керу. Будто на плече ядовитая змея обосновалась.
— Могу, — согласилась богиня. — Не так красиво, и не так далеко — я все же не настолько могущественна. Но не стану, потому что все равно никто кроме тебя не согласится. Ты ведь не собираешься скрывать плату за пользование этой штукой?
Увидев мой кивок, она продолжила:
— Тогда разочарую тебя: вы, смертные, слишком дорожите своим временем. А, впрочем, можешь предложить кому-нибудь, я посмеюсь. Давай прямо сейчас проверим?
— Подожди, — притормозил я энтузиазм напарницы. — Ты можешь снять с него эту печать?
Легионер теперь уставился на девушку чуть ли не с надеждой. Кера пожала плечами:
— Нет ничего проще. Сделать?
Я кивнул. Если она сможет снимать печати, моральная дилемма исчезнет. Появления навахи в руках богини я не заметил. Взмах ножом, короткий вопль, и кусочек кожи с рисунком оказывается у нее в руках.
— Я не то имел ввиду! — начал я, но тут пленного затрясло, он застонал и начал выгибаться от боли.
Богиня с интересом смотрела то на зажатый между пальцев знак, то на пленного. А его корежило все сильнее. В полумраке шалаша я не сразу заметил, как на лице молодого парня начали появляться морщины, короткий ёжик волос начал стремительно седеть. Через минуту все было кончено на земле лежало тело глубокого старика.
— А вот этого я не учла, — удивленно протянула Кера. — Защита. Если знак отделить от тела, он начинает тянуть энергию во много раз сильнее. Наверное, чтобы не пытались сбежать.
Легионера все равно пришлось бы убить. Даже не учитывая особенности знака: я не верю, что он лгал, но ведь не факт, что ему самому были известны все нюансы. Как в случае с удалением метки. Так вот, дело было даже не в знаке — мы просто не можем позволить себе пленных. Он не вызывал у меня никакого сочувствия — пусть сейчас он выглядел жалко и печально, я запомнил, с каким остервенением он пытался меня забить. Дрянь человек, и я даже так и не узнал его имени. Я бы убил его без больших терзаний. Но то была бы честная смерть, а вот такое…
На крики прибежал Никс. Пришлось объяснять, что произошло. Парень впечатлился. Предлагать, по совету Керы, подобную печать даже пытаться не стал. Богиня права — не согласятся. Но со связью нужно будет что-то придумывать. Вояки из этих легионеров ничуть не лучше, чем повстанцы, но эти печати дают им слишком серьезное преимущество.
Старик вернулся примерно через полчаса после окончания допроса. Один — Марка с ребятами он с местным подростком отправил к остальному «войску» — фермерам, что наблюдали за Освободителями. Доменико тоже пока остался за гребнем — подозреваю, старику стоило больших усилий объяснить ему необходимость такого бездействия, но я был с ним согласен. Локомобиль с пулеметом — это наш козырь, и использовать его лучше неожиданно. Ездит он почти бесшумно, но из той части деревни, где засел легион, очень хорошо видно дорогу, спускающуюся к поселку. Сомнительно, чтобы солдаты ослепли настолько, чтобы не заметить появления техники.
Рубио заглянул в шалаш всего через несколько минут после того, как к нашему временному обиталищу прибежал парнишка из деревенских, так что последние новости слушали вместе. Новостей было не густо: противники активностью не поражали. Засевшие в доме старосты высылали разведку на место нашего последнего столкновения. Разведка осмотрела тела, осторожно походила вокруг, но по нашим следам идти не решилась, и вернулась в «штаб», докладывать о результатах. Что в связи с этим решат делать их командиры мы не знали, но то, что действовать лучше быстрее очевидно и мне и старику. К тому времени я уже мог двигаться, не опасаясь, что в глазах потемнеет от слишком резкого движения. Если бы не рана в спине, так и вовсе чувствовал бы себя сносно, хотя об обращении к дару думать пока рано. Тело непонятного происхождения Рубио, естественно, тоже заинтересовало. Рассказ о наличии связи у легионеров здорово подпортил настроение.
— Я-то все думал, как они так быстро реагируют! Пару раз чуть не подловили. Только непонятно, почему сейчас вдруг затихли и не шевелятся? Преимущество все равно у них, если не знать о картечнице. Достаточно устроить классическое прочесывание, и нам останется только бежать.
— Ты рассуждаешь, как военный, — я понял, что знаю ответ на вопрос Рубио. — А они — не военные. Это же преступники! Они пришли, чтобы повеселиться. Безнаказанно грабить и насиловать. А тут такое сопротивление — половина погибла. Сейчас они сидят в доме и их главный изо всех сил шлет сигнал бедствия своему командиру. Так что скоро можно ждать появления здесь легиона.
— Это очень плохие предположения, малыш, — глянул на меня старик. — И самое отвратное, что твои рассуждения выглядят логично. Ты сегодня просто фонтанируешь дурными новостями — видимо забыл, что в старину гонца, принесшего плохие вести убивали. Но я тоже тебя не порадую, так что мы квиты. Все твои подчиненные живы и здоровы, ничего неожиданного не произошло.
— И в чем же плохая новость? — настороженно спросил я.
— В том, что я не вижу ни одной причины, почему они позволили тебе оказаться в той ситуации, в которой ты оказался. Очень надеюсь, что дело в нерешительности, свойственной новобранцам, но в целом история пахнет очень дурно, и разбираться сейчас с этим некогда. Пока я отправил их к дому старосты — там они ничего напортить по идее не смогут, тем более, что будут в меньшинстве, но после того, как мы решим эту проблему, придется что-то думать. В нормальных войсках за такое положена децимация, и разжалование командира, имей ввиду.
— С разжалованием командира заранее согласен, — буркнул я. — Вообще не понимаю, зачем ты навязал мне эту команду, мне гораздо удобнее вдвоем с Евой.
— Боги, да тебе по голове похоже прилетело! Да видимо сильно! — демонстративно удивился старик. — Иначе я не понимаю, как ты мог забыть всего лишь часовой давности события! Или хочешь сказать, что вы вдвоем с этой безумной отлично справились?
Утверждать такого я не стал, и спор затих сам собой. Тем более оказалось, что уже нужно выдвигаться. План по уничтожению оставшихся в поселке солдат слепили быстро и на коленке, но выглядел он вполне реализуемо. Главное, не тормозить и успеть начать прежде, чем легионеры что-нибудь предпримут. Для этого выдвинулись-таки к местной поселковой администрации — дому старосты. Ну, это в разговорах так называлось, а по факту под словосочетанием «дом старосты» подразумевался двухэтажный каменный особняк, конюшня, в которой сейчас расположилась лошади командиров легиона, небольшая терма, амбар и просторный сарай. Все это хозяйство было окружено каменным забором пяти футов высотой, и вообще изначально представляет собой укрепленную точку, которую нашими силами никак не взять. Остается только уповать на психологию бывших преступников, ну и без небольшой хитрости не обойтись.
Мини-поместье расположилось прямо в центре деревни, и в другое время подобраться к нему было бы не так-то просто, но сейчас, когда противник боится показать нос на улицу, Рубио с Керой вполне спокойно подобрались чуть не к самым воротам. Они расположились в доме напротив, причем даже не самовольно, а с разрешения владельца, которому удалось пережить внезапное появление налетчиков. Оттуда было прекрасно видно вражеский «лагерь», зато мы с Неро и Никсом, расположившись ближе к окраине поселка, имели удовольствие в подробностях наблюдать за нашими приготовлениями к бою. Скрываясь и хоронясь за невысокими постройками, местные жители перетаскивали стог сена поближе к месту предстоящего штурма, сбрызгивая его содержимым выгребных ям. Не очень аппетитное зрелище, но воодушевляющее. В гуще предстоящей заварушки мне находиться противопоказано — я это и сам прочувствовал. Парни остались со мной для охраны, просто на всякий случай. Я бы предпочел, конечно, Керу, но она сейчас самая мощная боевая единица и основной резерв на случай, если что-то пойдет не так.
Перестрелка началась неожиданно. Для меня, и я очень рассчитывал, что для противника тоже. Живо представилось, что сейчас происходит возле дома старосты. Расслабившиеся в ожидании подмоги легионеры слегка утратили бдительность, и за это поплатились — все наши, имевшие оружие смогли занять окружающие дома. Преимущество сомнительное, если не учитывать, что с чердаков территория хозяйства просматривается почти полностью. Полагаю, первыми выстрелами сняли тех солдат, что беспечно слонялись по двору, ну а потом принялись методично садить по окнам.
Надолго такой обстрел мы устроить не могли — патронов с учетом трофейных всего ничего, к тому же противник начал отвечать. Это было нам на руку — вояки из легионеров пока никакие, отстреливаясь, они высовывались из окна, и тут уже Рубио не зевал. Позже я узнал, что солдаты все-таки успели подстрелить пару мужиков из села — тех, которые решили последовать их примеру и не прятаться. А пока я только видел, как поджигают сено, и легкий ветерок начинает тащить дурно пахнущий дым в сторону вражеского лагеря. Дым получился на зависть — едкий, густой, и удушливый.
Обстрел с нашей стороны прекратился практически полностью. Пришло время для самого тонкого места в плане. Нам нужно было, чтобы противник уверился: это был налет. Селяне убили несколько солдат из мести, попытались что-то запалить, чтобы выкурить их из дома, но огонь так и не разгорелся, а патроны кончились. Глупые крестьяне, получив отпор, в панике бегут. Так это должно было выглядеть для легионеров. Главное — изобразить панику, и я почему-то сомневался, что у местных жителей развиты актерские способности. Ошибался — крики «бежим», «отступаем», перемежаемые забористой руганью, услышал даже я, хотя находился значительно дальше, чем те, для кого они были предназначены. При этом демонстрация испуга каким-то образом не переросла в настоящую панику — наши бежали, но бежали одной группой. Как по мне — очень соблазнительно. Выскочить и контратаковать, расплачиваясь за свой испуг, мстя за потери. Показать тупым вилланам, кто здесь хозяин. Похоже, Освободители Ишпаны подумали так же.
Перестрелка возобновилась, зазвучали азартные крики. План вступал в самую решающую фазу. Я с тревогой вглядывался в поворот улицы. Если Доменико опоздает, нам придется кисло. Машина появилась внезапно, причем локомобиль уже катился задом наперед. С учетом заднего колеса меньшего, чем нужно размера, Доменико вел машину просто мастерски — она почти не рыскала из стороны в сторону. На борт меня практически закинули Неро и Никс: сам я возился бы значительно дольше. Едва успел встать к пулемету, когда показались наши, и бежали они изо всех сил. Следом из клубов дыма, подбадривая себя руганью начали выскакивать легионеры. Время от времени то один, то другой останавливались, поднимали винтовки, стреляли, и бежали дальше. Ремус взглянул на меня с сомнением — наши и противник шли на одной линии, высоты кузова и расстояния между бегущими и догоняющими не хватало, чтобы точно не зацепить своих. Пару секунд я промедлил, но долго тянуть было нельзя. Солдаты стреляют на ходу, крестьяне — те, у кого еще остались патроны, пытаются отстреливаться, но не очень результативно. Сейчас легионеры увидят пулемет и начнут разбегаться.
— Ложись! — заорал я изо всех сил, молясь всем богам, чтобы ребята сообразили, и закрутил ручку, плавно поводя стволом от края до края улицы.
Сработало. Помогло то, что среди бегущих были наши ребята, и они знали весь план. Упали сами, и повалили тех, кто замешкался. А вот солдаты на мой крик внимания не обратили — с чего бы? Они ведь почти догнали обнаглевших колонов[14]. Еще немного, и можно было бы вдоволь поквитаться за неприятные минуты страха, за вонючий дым, за то, что посмели сопротивляться хозяевам жизни. Очередь хлестнула как кнут. Убежать смогли всего десять человек — их потом выследили по одному местные. Говорят, умерли те легионеры нелегко. Нам пока что гоняться за этим десятком времени не было: пока не опомнились, нужно быстрее зачистить дом старосты. Вряд ли они все решили отправиться в погоню — руководство наверняка осталось на месте.
— Дружище, еще не все, — я заглянул в окошко к Доменико. — Разворачивайся, и поехали дальше. Нужно закончить с оставшимися. Хорошо бы в плен взять.
— Как скажешь, брат, я уже заскучал! — оглянулся кузен, и пораженно охнул: — По тебе что, табун коней пробежался?!
— Нет, но потоптали основательно, — криво ухмыльнулся я. Как-то уже забыл, какое жалкое зрелище сейчас представляет собой моя физиономия. — Потом расскажу.
Сено так и не загорелось, но тлел теперь одновременно весь стог. Пришлось заматывать лицо мокрыми платками, потому что без них в горле першило, легкие рвал кашель. Похоже, перестарались мы — не знаю, как местные жители станут избавляться от вони, когда все закончится. Хотя что я, у них будут другие заботы. например, похоронить всех убитых. Легионеры хорошо повеселились, и если бы при их появлении Рубио не скомандовал бежать и прятаться, Освободители могли и всю деревню вырезать.
Спешили мы, как оказалось, напрасно. Пока локомобиль, преодолевая задымление пробирался к дому старосты, старик справился сам. Не без помощи Керы. В доме действительно остались только командиры — капитан и два лейтенанта, с парой рядовых для охраны. Рубио несколькими выстрелами отогнал их от окон, в дом проскользнула богиня, а дальше было совсем несложно. Кере, в отличие от солдат, дым не мешал, так что она без особых усилий оторвала головы солдатам, а командиров просто оглушила. Подъехав к дому мы с Доменико как раз застали ее за вытаскиванием на «свежий» воздух последнего из пленных. Увидев нас, девушка радостно помахала подстреленной рукой, отчего повязка, и без того державшаяся на честном слове, слетела, и по руке заструилась кровь.
Глава 14
Староста поселка тоже остался в живых. У него убили одну из двух дочек, и изнасиловали жену. Вторая дочь успела убежать. Теперь староста смотрел на связанных командиров таким взглядом, что становилось очевидно: оставлять их наедине нельзя. Он, вообще-то по другому вопросу зашел, но в присутствии квирита Юста пленные стали значительно сговорчивее. Странно — ни Кера, ни я их не напугали, а вот этот еще недавно презираемый ими колон вызывал ужас. Особенно после того, как Кера, тщательно прицелившись, воткнула капитану в печать пару иголок. Уж не знаю, что именно она этим добилась, но наглость у всех троих пленных резко поуменьшилась. Впрочем, главное нам сообщили сразу, как только пришли в себя, в надежде что мы испугаемся, сдадимся, и будем покорно ждать наказания. Наказывать нас будут оставшиеся две центурии той манипулы, к которой принадлежат те прекрасные парни, которые остались в этой безымянной деревеньке, а для того, чтобы им не было страшно их поддержит артиллерийская батарея в составе трех полевых орудий и двух картечниц. Дальнейший опрос только добавил деталей, и ни одной вдохновляющей среди них не было. Когда вопросов больше не осталось, мы с Рубио вышли, оставив старосту наедине с пленными — он очень просил, а мы не нашли причин отказывать.
— Что думаешь? — спросил старик, когда мы остались вдвоем.
— Уходить надо. И местных уводить, всех. Чем быстрее, тем лучше. Их слишком много, задавят.
Старик посмотрел на меня тяжелым взглядом, и сокрушенно покачал головой.
— Ты ведь понимаешь, что мы не уйдем с таким балластом?
— А что ты предлагаешь? — разозлился я. — Уйти без них? Соберем своих, скажем спасибо ребята, было весело, но пора и честь знать? Дальше справляйтесь сами?
— Да, ты все правильно понял, — старик был необычно серьезен, и от этого было только более тошно. — Я уже говорил тебе, только ты не запомнил. Тяжелые решения, от которых блевать хочется. Иногда без них не обойтись. Простой выбор. Стать мертвым героем, или остаться живой крысой, у которой еще есть шанс больно укусить врага. Ты можешь поступить так, как велит тебе совесть. Остаться чистым, и сдохнуть со спокойной душой. Или взять на себя этот груз. Решать тебе.
— Нет! Нет, старик, только не сейчас! Мы справимся, гекатонхейры тебя забери! — я схватил Мануэля за плечи, вгляделся в его лицо. — Заберем лошадей. Самые медленные поедут в локомобилях, у нас еще тот, домины Петры, ты не забыл? И лошади. Я видел там в сарае лошадей. Мы сможем устраивать им засады по дороге, они будут бояться за нами идти, понимаешь?
— Да, ты все хорошо придумал, — печально улыбнулся старик. — Вот только куда ты их поведешь? И куда ты поведешь тех, которых мы встретим дальше? На этой дороге поселки через каждые десять миль. Всех соберем? А потом? Приведешь их Бургос?
— На другие поселки им плевать, — отмахнулся я. Будем предупреждать, чтобы прятались и уходили. Это ведь из-за нас. Их всех убьют потому, что мы сопротивлялись. — Я устал от смертей, старик. Сегодня был длинный день. Он начался с того, что я уничтожил целый город — Доменико ведь уже рассказал?
— Делай, как знаешь, — махнул рукой Рубио. — Я только надеюсь, что у тебя еще будет шанс исправить свои ошибки.
Больше к этому вопросу мы со стариком не возвращались — времени катастрофически не хватало, не до разговоров. Дела росли как снежный ком, а действовать нужно было быстро. Допрос пленных показал, что фора у нас примерно сутки. Вроде бы много, но только не тогда, когда нужно снять с места и увести две сотни человек. За эти сутки нам нужно оказаться как можно дальше от деревни — это понимаю я, понимает Рубио, и, слава богам, отлично осознает староста. А вот большинство остальных беженцев почему-то упрямо пытаются убедить всех окружающих в том, что обойдется. Что бежать никуда не нужно, достаточно схорониться в лесу. Причем ладно бы они это друг другу говорили — нет, почему-то каждому требуется донести свои невероятно важные и гениальные соображения до тех, кто все решает. А именно до меня, Рубио, или, на худой конец, старосты. Первого такого ходока я действительно слушал, пытался говорить какие-то аргументы, но уже начиная со второго даже не трудился. Объяснял, что мне совершенно плевать, и если кто хочет остаться — пусть остается, остальным легче. Как ни странно, остаться никто не пожелал.
Вечер был наполнен суетой, от которой уже по-настоящему тошнило. Идея старика все бросить и свалить начала понемногу казаться не такой уж плохой. Все эти тупые, медлительные идиоты, которым требовалось помочь, подогнать, направить, и сказать, что делать и куда идти напоминали скорее группу учеников коррекционного детского сада, которых зачем-то привели в стриптиз-бар, чем взрослых разумных людей. Ничего удивительного, что через пару часов я ничего толком не видел и был зол, как цербер. Именно поэтому когда я услышал требовательный женский голос, вместо того, чтобы вслушаться в вопрос, я рявкнул:
— Со всеми проблемами к старосте! И передайте всем, что следующего, кто подойдет ко мне с идиотскими вопросами я пристрелю невзирая на возраст и пол!
— Простите, доминус Диего, я просто хотела попросить у вас настойки лауданума. Рука разболелась просто зверски, а мне нужно еще помочь женщинам с детьми! Лиза одна не справляется.
Только теперь я сфокусировал взгляд настолько, чтобы разглядеть домину Петру. Девушка была бледна, ее лоб покрывали крупные капли пота. Опухоль на руке и не думала спадать. Теперь узнать в этой изможденной замарашке прежнюю холеную красавицу было невозможно. И все-таки, несмотря на бедственное положение и боль, домина Петра старалась держать лицо, а глаза светились насмешкой и любопытством. Невольно подумалось, что вот она — порода. Этим и отличается настоящий эквит: в какую бы сложную ситуацию не попал, не теряет присутствия духа и достоинства. На мгновение даже стыдно стало за собственную ругань, но эта мысль прошла краем.
— Простите, домина Петра, не узнал вас.
— Вы, Диего, как всегда, образец галантности, — фыркнула девушка. — Могли бы и промолчать, я сама знаю, что превратилась в настоящее чучело! Вы тоже выглядите далеко от идеала. Уверена, в нынешнем виде в столице вас даже в ночлежку для бездомных бы не пустили!
— Хорошо, что мы не в столице, — отмахнулся я. — Вот что, Петра. Вы совершенно правы. Дайте мне пять минут, чтобы умыться, и мы займемся вашей рукой. Доктора я, как видите, не нашел, так что придется попытаться самим. Ремус! — я оглянулся, в поисках мальчишки. — Найди мне лампу, а лучше несколько.
— Вчера вы утверждали, что не собираетесь даже пытаться, — напомнила девушка.
— Однако мне известно, что если процесс будет развиваться так, как сейчас, вы рискуете потерять руку. Если не хуже. Не знаю, когда у нас появится еще свободное время, так что придется попытаться сейчас. Тянуть время дальше слишком рискованно.
— Знаете, Диего, мне вот хотелось бы слышать от вас больше уверенности. И куда делся доктор? Васкона — довольно большой город, мне трудно представить, что они обходятся без лекаря! — кажется, до собеседницы, наконец, дошла вся сложность ситуации, и она начала нервничать. Моя ошибка — нужно было попытаться ее успокоить, а я вот так честно и прямо… не подумал, в общем. Чтобы взять паузу на подумать, полез в грузовик за лауданумом. Домина Петра, впрочем, не растеряла свое выдающееся упрямство, поэтому молчания не приняла.
— Что вы молчите, Диего? Надеюсь, ничего страшного не произошло?
Пришлось рассказывать. Буквально несколько фраз, без особых подробностей — только пока не отмерил дозу обезболивающего.
— Трудно поверить, что такой ужас вообще может происходить в нашем мире! — пораженно выдохнула девушка, выслушав рассказ. — Об этом необходимо рассказать людям! Иначе мы скатимся на уровень кровавых карфагенцев, которые кормили своими первенцами кровожадного Баала[15]!
Обсуждение особенностей религиозных обрядов уничтоженного давным-давно города меня сейчас не особенно интересовало, так что я отправился к колодцу. Помыться решил тщательно — в самом деле, что-то я себя запустил. Кровавая корочка с лица частично осыпалась, но, думаю, выглядел я как несвежий покойник, только что выбравшийся из могилы. Даже странно, что люди не шарахались!
— Боги, Диего! — воскликнула домина Петра, когда я скинул рубаху. — Да на вас живого места нет! И что у вас со спиной? — Петра бесцеремонно потыкала пальцем рубец. — Такое впечатление, что вас пытались в собственном соку запечь!
Нет, положительно, эта дамочка помнит о хороших манерах только когда ей это выгодно! Между прочим, я тут полуголый перед ней, а это возмутительное нарушение всех приличий! Я рассчитывал, что такого она терпеть не станет, и оставит меня наедине с собой хотя бы на несколько минут — предстоящая операция откровенно пугала. Напрасно надеялся, как выясняется. Или это лауданум уже подействовал?
— Почти угадали, — буркнул я. — Только не запечь, а испепелить. Не видели разве, как работают чистые монахи?
— Да уж, теперь понятно, почему вы их так не любите, — протянула девушка.
— Я их, как вы выражаетесь «не люблю» за то, что они убили мою семью. И еще тысячи других язычников. Просто так, потому что жертвы дают силы их богу и им самим. А это, — я неловким движением указал себе за спину, — так, мелкие неприятности. К тому же тех, кто это сделал, я уже убил.
Петра смотрела на меня большими, полными ужаса глазами.
— Вы что, хотите сказать, что язычников не выселили, а убили?!
— Боги, домина Петра! Мне казалось во всей империи нет ни одного человека, кто бы верил в эту байку! Выселили! Они несколько дней методично очищали на своих проклятых жертвенных прожекторах толпы людей. Во славу этого проклятого бога, который только и делает, что пожирает каждого, кто попадает им в руки. Хватит об этом, я готов, да и обезболивающее на вас уже подействовало. Пойдемте к машине.
К нашему возвращению, все было уже готово. Ремус расстарался, кроме освещения организовал еще что-то вроде операционной: кроме собственно освещения вытащил из какого-то дома стол, застелил его скатертью. Домину Петру эти приготовления, по-моему, лишили последних остатков храбрости.
— Диего, вы точно уверены в том, что это необходимо? — жалобно спросила девушка. — Вы же сами говорили, что не учились на лекаря?
— Не учился, — признал я очевидное. — Но кое-какой опыт все же имеется. Однажды подобная неприятность случилась с моим отцом, и, поскольку мы были неблагонадежными, мне пришлось ассистировать матери. Так что основы я знаю.
Я размотал бинты, удерживающие шину. Отек так никуда и не делся, к тому же мне показалось, что кожа вокруг перелома начала краснеть. Искривление было хоть и не большим, но заметно невооруженным взглядом.
— Сами видите, все не очень хорошо, — кивнул я головой на пострадавшее место. — Покой мы вам обеспечить не можем, а значит любые движения травмируют внутренние ткани. Этак можно дождаться заражения крови. А даже если и обойдется, скоро кость начнет срастаться. Образуется какой-нибудь ложный сустав, или что-нибудь в этом духе — нам это нужно?
— Убедили, — кивнула Петра. — Что ж, тогда не будем оттягивать. Начинайте, полагаюсь на вас.
Уже было примерившись, отдернул руки. Нашел небольшую деревяшку, обмотал ее чистым бинтом.
— Зажмите зубами, Петра. Лауданум действует, но когда мы начнем, боль вернется.
Петра с несчастным видом прикусила деревяшку. Больше оттягивать не получится. Вертевшийся рядом Ремус оказался очень кстати — я попросил его придержать пациентку за плечи. Заставил ее вытянуть руку, взял за запястье и потянул — сильно, но не резко. Петра мучительно застонала, а результата нет. Я только сильнее продолжал тянуть. Боги, как долго это будет продолжаться? Я точно делаю все правильно? Ощущение такое, что я ей сейчас совсем руку выдерну! Резкий щелчок прозвучал музыкой — я сразу отпустил.
— Ну вот и все, кость встала на место, — ободряюще улыбнулся я.
Выплюнув палочку, девушка выдала фразу, которой мог бы позавидовать любой извозчик. Не ожидал таких познаний от благородной домины.
— Я вас не шокировала? — поинтересовалась девушка, чуть успокоившись. — Выбор был либо разрыдаться, либо выругаться. Я посчитала, что рыдать мне не пристало.
— Вы молодец, — ответил я. — Давайте все замотаем обратно. Потерпите еще чуть-чуть?
Гипс у меня был, так что лангет получился вполне удовлетворительный, на мой дилетантский взгляд.
Вроде бы совсем немного времени заняла операция, а оказалось, что к отправлению наш караван беженцев уже готов. Ждали только нас. Первая хорошая новость за весь день, потому что можно было забраться в телегу и улечься спать. Точнее, усесться — места там и без нас с доминой Петрой не хватало. Но для нас нашлось, конечно, потеснились селяне. Меня они почему-то побаивались, а девушку уважали, это было заметно. День назад ничего такого не проявлялось, значит, пока мы воевали, она успела как-то это уважение завоевать. Даже интересно стало, чем — это было моей последней мыслью перед тем, как провалиться в сон. Ни теснота, ни тряска не помешали.
Проснулся сам, чему здорово удивился, когда смог соображать. Почему-то засыпая ждал, что выспаться мне не дадут, непременно что-нибудь произойдет. Нужно будет куда-то бежать, с кем-то воевать, решать какие-то неотложные проблемы, или заниматься еще какой-нибудь невероятно важной деятельностью. И вот, несмотря на ожидания, мне таки дали основательно выспаться — даже не смог сразу разогнуться, застыв в неудобной позе.
Караван наш стоял, женщины готовили пищу, мужчины отдыхали, разместившись вокруг телег и костров. Локомобиль наш отсутствовал. Я не успел испугаться — заметил машину далеко впереди, причем она ехала навстречу. Добравшись до стоянки, Доменико чуть ли не вывалился из кабины, и радостно заковылял мне навстречу. Поглядев на меня покрасневшими от усталости глазами, кузен широко зевнул, и только после этого соизволил поприветствовать:
— Счастлив, что ты наконец-то проснулся, дружище. Даже столь прекрасное общество, — он изобразил поклон и указал на пассажирок — Керу и Петру, — не может заменить сон. Прошу прощения, дамы, но, раз уж второй водитель готов меня заменить, я вас оставлю на несколько часов. Вчерашний день выдался хлопотным, да и ночью поспать не удалось.
— Как скажешь. Только расскажи, куда вы ездили, и почему сейчас стоим. Я только проснулся.
— Дамы расскажут, — махнул рукой брат. — А я уже не могу, глаза слипаются. Ты бы только перевязался сначала, у тебя вся спина опять в крови.
Оставив брата устраиваться, занялся умыванием и обработкой ран, одновременно выслушивая от девушек, как у нас дела. Оказывается, пока я отдыхал, Рубио и Доменико решили уехать вперед так далеко, как получится и высадить где-нибудь тех, кому досталось место в локомобиле, после чего вернуться к основной группе и забрать еще партию беженцев. Так будет действительно быстрее. За остаток ночи и утро они уехали миль на семьдесят, проехав за это время еще два поселка. В обоих останавливались, предупреждали о грозящей опасности и рекомендовали на время спрятаться — это все, чем мы могли им помочь. Во второй деревне и оставили детей, после чего вернулись назад. К предупреждению жители отнеслись серьезно: оказывается, слухи о карателях уже дошли до этих мест, причем принесли их парни из Бургоса. С одной стороны, это обнадеживало. Получается, значительная часть повстанцев уже знает о нападениях и принимает меры. Кроме того, они тоже пытаются по мере сил защищать население не только своего города, но и жителей округи. Плохо только, что взялись за повстанцев серьезно; говорили о нападениях по всему югу условно контролируемой повстанцами территории.
— Те пеоны боялись, уходить, но оставаться боялись больше, — закончила рассказ Кера. — Об Освободителях они слышали многое.
— Они такие ужасы рассказывали! — вставила домина Петра. — Нужно непременно донести до людей, что здесь творится. И о том, что вы рассказали мне вчера, Диего. Люди должны знать.
— Как вы себе это представляете? — хмыкнул я. — Рассказывать всем встречным, или объявлять на площадях? Боюсь, до общественности подобным образом истину не донести, да и не так у нас много возможностей заниматься таким просветительством.
— Но есть же газеты! — возмутилась девушка.
— Которые будут немедленно закрыты, как только выйдет статья. А тиражи изъяты. Впрочем, не думаю, что найдется столь бесшабашный редактор, готовый допустить такое в номер. К тому же в наших краях, если вы не заметили, газеты сейчас не выходят.
— В таком случае это нужно немедленно исправить, — упрямо мотнула головой домина Петра. — Мне кажется, Диего, вы ужасно недооцениваете мощь печатного слова! Если люди узнают о зверствах карателей, о происшедшем в Васконе, да еще с цитатами из магистратских записей по поводу жертвоприношений, отношение к бунтовщикам станет значительно мягче. Очень многие задумаются, нужен ли нам бог, требующий таких жертв!
— А вы недооцениваете любовь людей к комфорту, — хмыкнул я. — Пока чистые братья дают людям дешевый флогистон, на котором, между прочим, работают и наши с вами локомобили никто и внимания не обратит на какие-то жертвы среди каких-то непонятных бунтовщиков. Предпочтут не поверить даже самым убедительным доказательствам, лишь бы не лишаться столь удобной игрушки. — Видя, как Петра поджимает губы, слушая мои рассуждения я начал опасаться, что спор может затянуться — мои слова ее явно не убедили.
Кера как раз закончила обрабатывать мои раны. Бесцеремонно перебив набравшую в грудь воздуха для возражений Петру, богиня напомнила:
— Ты обещал вытащить пулю. Раньше было некогда, и я не напоминала, но мне не нравится, когда кусок металла в ране. Она не может начать заживать, приходится тратить силы.
Мне стало мучительно стыдно. Забыл. Напрочь забыл о том, что подруга довольно серьезно ранена! Даже то, что Кера никак не показывала, что рана ее беспокоит, меня не оправдывает.
— Прости, — выдавил я. — Я ухитрился об этом забыть. Сейчас же займемся.
— Я знаю, что было некогда, — пожала плечами богиня. — Я не обижаюсь.
Метнулся за сумкой с лечебными принадлежностями. Хирургические инструменты удалось раздобыть еще в Памплоне — жаль, к ним не прилагалась инструкция по использованию. Будь ранен обычный человек, я бы, наверное, не решился что-то делать, но Кера другое дело. Она действительно испытывала всего лишь неудобство от наличия постороннего предмета в ране, к тому же достаточно точно знала, где именно находится кусок свинца. А самое главное, она еще и кровотечение остановила сама себе, так что крови было совсем немного. Руководствуясь ее указаниями, мне кое-как удалось подцепить гадость каким-то крючком, и с помощью пинцета вытолкнуть ее наружу.
Домина Петра смотрела на операцию круглыми от ужаса глазами, переводя взгляд с меня на пациентку и обратно — видимо не могла решить, кого боятся больше. Коновала, который без обезболивающего кромсают руку прекрасной девушке, или эту самую девушку, спокойным голосом, не меняясь в лице, раздающую указания «доктору». Надо отдать ей должное, во время операции она сохраняла молчание, однако стоило мне закончить перевязку, тут же набросилась на меня с обвинениями:
— Диего, вы что, сошли с ума? Как вы можете вот так! Мало того, что забыли о ране домины Евы! Вы могли хотя бы дать ей лауданума! Я чуть не рехнулась, представляя, как ей сейчас больно! Такое отношение к даме — это просто за гранью добра и зла. Если бы мы с доминусом Доменико знали!
— Я люблю боль, — посмотрела на нее богиня. — Просто было неприятно, что пуля цепляется за кость. И Диего тоже только сейчас перевязал свою спину. За что ты его обвиняешь?
— К слову, давайте теперь и вашу руку осмотрим, — сказал я. Домина Петра, услышав предложение, даже отскочила. Кажется, после недавнего зрелища ее доверие ко мне как к доктору окончательно пошатнулось. Пришлось объяснять, что у Евы есть определенные способности, благодаря которым пулевое ранение для нее значительно менее опасно, и что с самой Петрой не буду поступать столь бесцеремонно. Результаты вчерашней операции меня слегка успокоили. Не такой уж я дилетант — отек начал спадать, да и краснота с руки ушла.
Глава 15
Столб поднятой взрывом земли медленно вырастает прямо перед оврагом, в котором мы укрывались. Это мне кажется, что медленно — должно быть, последствия контузии. Зрелище сюрреалистическое, но мне не до любования. Я вспоминаю слова Мануэля, которые он сказал мне четыре дня назад:
— Тебе повезло, — сказал он тогда. — Фантастически повезло, как и всем нам. Уверен, что такое будет продолжаться и дальше?
Я тогда не обратил внимания на его ворчание. Без того настроение ни к черту, еще он бубнит. Да и не до того, нужно как-то решать свалившиеся на голову проблемы. Короткий период эйфории, возникшей по причине неожиданного спасения, закончился как-то слишком быстро.
Все шло наперекосяк с самого начала. Беженцы двигались слишком медленно, и никакие наши усилия этого изменить не могли. Две манипулы легиона Освободители Ишпаны догнали нас не сильно напрягаясь, мы еще и на пятьдесят миль не отошли. Мы пытались их задержать. Все, как я предлагал старику: засады, несколько выстрелов из-за кустов… В первый раз удалось подловить довольно удачно. Пара очередей из картечницы, паника, беспорядочные выстрелы в ответ. Больше такого успеха повторить не удалось ни разу. Мы даже не смогли подогнать локомобиль с картечницей достаточно близко, не рискуя получить в ответ пару выстрелов из полевых орудий. Нас догнали и окружили на хуторе с претенциозным названием Рибагуда. Всего три кирпичных домика — хутор был брошен еще до того, как мы подошли. Слава богам, детей мы с Доменико успели перевезти. Сорок остававшихся женщин затолкали в подвалы — глупо, конечно. Кто-то из селян предлагал их застрелить, чтобы не оставлять на потеху легионерам, и мне это предложение казалось разумным. Хорошо, что решили подождать. Домина Петра, конечно же, отказалась прятаться. Отобрала у кого-то из крестьян старинный мушкет, буркнув, что даже одной рукой с ним обращается лучше и быстрее.
Немного повезло в том, что легионеры слишком близко разместили артиллерию. Нет, в принципе они были правы. На такое расстояние даже залпами стрелять бессмысленно. Если и подстрелишь кого, критично на боеспособности артиллерии это не скажется. Слишком далеко — но только не для старика. Он просто выбил всех, кто умел обращаться с пушками и картечницей, так что первоначальный план у легионеров сорвался. Они хотели для начала смешать нас с землей, а потом уж повеселиться с выжившими. Не вышло. Началась перестрелка, нас постепенно зажимали, к тому же внушительный, как мне казалось, запас патронов, который мы взяли в дорогу, начал заканчиваться.
Мы могли еще уйти. Если оставить беженцев, можно было попытаться прорваться, выбраться. Воспользоваться манном, силами Керы, и помощью старика. Я так и не решился, тянул до последнего, а потом уже и поздно стало — нас слишком плотно зажали, оба локомобиля были повреждены.
Помощь пришла, когда мы все уже начали прощаться с жизнью. Ребята из Бургоса, оказалось, действительно контролируют свою территорию. Никто не ждал их появления так скоро, ни мы, ни армия метрополии. Легионеров, уже праздновавших победу, просто смели.
Потом была радость от встречи с союзниками, переговоры. Домина Петра нашла своего брата, а Рубио — парней, которые взяли на себя ответственность за Бургос. Опять-таки повезло, необходимость в дальнейшей поездке отпала, обо всем, что необходимо, договорились на месте. Жаль, от беженцев, которых мы спасали, осталась едва ли половина.
Забавно, но Петра не хотела остаться с братом. Во-первых, он не сильно обрадовался ее появлению. То есть, нет, было видно, что сестру этот серьезный и взрослый уже мужчина любит до безумия, и именно поэтому он не мог одобрять того, что она, во-первых, сбежала от отца, а во-вторых нашла такой способ укрыться. Я невольно оказался свидетелем их ссоры. Не хотел подслушивать, просто они ругались возле нашего локомобиля, а я в этот момент пытался хоть немного вздремнуть в кузове, устранившись от переговоров. Доминус Валерий Алейр экспрессивно объяснял, насколько безрассудно и опасно было поступать так, как поступила Петра, и сколько боли и горя она принесла своим родным. Особенно отцу, сам-то Валерий понятия не имел, что его любимая младшая сестренка отправилась на фактически беззаконные территории в одиночку и без охраны. И тут такой сюрприз.
— Это еще удивительно, что ты отделалась лишь переломом, сестричка! — возмущался эквит. — Надо полагать, благодарить за это следует этих парней из Памплоны. Ты хотя бы понимаешь, что могло случиться, если бы они были не столь благородны? Опустим возможность, что тебя могли просто оставить без помощи или и того хуже. Ты представляешь, что случилось бы, вздумай они потребовать помощи от отца в обмен на твою безопасность?
— Милый Валерий, неужели ты полагаешь, что твоя сестра настолько глупа, что стала бы иметь дела с бесчестными людьми?! И, между прочим, главная опасность мне стала грозить только после того, как сюда пришел доблестный имперский легион. — Тут Петра явно лукавила, хотя, скорее, последние впечатления просто перекрыли более ранние воспоминания. — Ты просто не представляешь, какие ужасы творят эти мрази!
— Представляю, и получше тебя, — отрезал Валерий. — Если ты думаешь, что когда-нибудь легионы вели себя много лучше во время подавления бунтов, ты плохо учила историю. Впрочем, согласен, в этот раз они перешли всякие границы. Но и повстанцы, поверь мне, далеко не все образцы добродетели.
— Я и не говорю, что они невинные овцы. Но их к этому принудили! Людей лишили работы и средств к существованию. Целые области. Ты знаешь, что язычников вовсе не выселили? Их уничтожили, почти полностью! Меня удивляет, что повстанцев поддерживаешь только ты, а не вся наша семья! Все семьи! Как может отец улыбаться в сенате этим тварям, зная, что они творят?
— А вот это уже не твое дело, — отрезал Валерий. — И не дай бог, ты что-то такое скажешь по возвращении. Если не хочешь, чтобы наши семьи повторили судьбу неблагонадежных.
— То есть ты знал?! И отец знал?!
— Да. Об этом знает большинство, если не все главы семей эквитов в республике, и вообще все, кто хоть что-то значит. В красивые сказки, которые рассказывают плебсу, верит только плебс.
— И ты можешь спокойно ходить в храмы чистого зная, что они творили?
— Именно так. И, надеюсь, ты будешь поступать так же, если не хочешь стать неблагонадежной. В конце концов, язычникам никто не мешал отречься. Пускай хотя бы для вида! Нет, им нужно было непременно показать свою принципиальность. И чего они добились? Да у половины республики до сих пор в подвалах домашние алтари!
— Да? А что ты скажешь о том, что в Васконе проводились кровавые жертвоприношения в честь чистого бога? У доминуса Диего остались бумаги из магистрата: там каждый день убивали детей! Якобы для поддержания жизни остальных горожан. Я даже могу их тебе показать — он отдал их мне на хранение.
— Доминус Диего? — живо заинтересовался Валерий. — Это не тот ли Диего кровавый, палач иерарха Ноны, за которого обещают тысячу сестерциев серебром и прощение грехов? А неофициально еще и перемирие с бунтовщиками заключить обещают?
Тут мне пришлось приложить некоторые усилия, чтобы не выдать своего присутствия. Не знал, что я настолько популярная личность. Странные ощущения. С одной стороны — приятно, что я их настолько достал, что за меня объявили награду, но с другой стороны, проблем это может принести множество.
Петра пораженно замолчала на пару секунд, а потом стала яростно отрицать, что я тот самый Диего. Тем самым, на мой взгляд, выдала меня с потрохами. Впрочем, не думаю, что я сам смог бы сохранить невозмутимую физиономию, узнай такое, так что винить девушку не стал. Наоборот, удивился. Кто я ей, чтобы так защищать? Неожиданно, но приятно. Валерия, естественно, нисколько не обманули жалкие попытки Петры меня выгородить:
— Мне абсолютно плевать тот это Диего, или какой-то другой, — прошипел Алейр. — откровенно говоря, туда этому Ноне и дорога, мерзкая был личность. Доводилось общаться. Даже если это тот Диего, я буду молчать — Алейры умеют быть благодарными. Но вот эти документы, девочка, ты передашь мне. И не дай боги ты кому-нибудь про них расскажешь!
Мысленно я взмолился — соглашайся! Этот товарищ явно знает, как такими бумагами лучше распорядиться. А если он захочет их уничтожить… Что ж, на такую плату за молчание я согласен. Если он сейчас объявит всем, что тот, за чью голову назначена награда в тысячу сестерциев тут, рядом, мне вряд ли удастся уйти. Не знаю, как просто деньги, а вот прощение грехов и возможность убраться в метрополию и жить там спокойной жизнью слишком большой соблазн, чтобы не попытаться. Я не мизантроп, и не думаю, что все люди сволочи, но и не блаженный, готовый в каждом видеть брата. Десять человек не захотят предать, а одиннадцатый соблазнится. В общем, ничего сильно плохого в просьбе Валерия я не увидел, а вот Петра почему-то возмутилась:
— Вот, значит, как, дорогой братик? Шантажируешь меня? Готов предать человека, который спас сестру? Не ожидала от тебя такого!
— Не нужно все так остро воспринимать! — попытался сгладить углы доминус Алейр, но куда там, Петру было уже не остановить. В ход пошли обвинения в трусости, бесчестности, и прочих грехах, так что в конце концов даже сверх терпеливый и любящий мужчина вышел из себя:
— Можешь думать, что хочешь, сестренка. Но имей ввиду — потакать взбалмошной девчонке, каковой ты являешься, я не собираюсь. Не позволю тебе испортить жизнь себе и окружающим. Я и подумать не мог, что ты настолько ребенок! Хотя мог бы догадаться! Это додуматься надо было, вместо того, чтобы поговорить с отцом и аргументировано объяснить, почему не хочешь замуж, вздумала сбежать! Я до сих пор поверить не могу, что ты настолько безответственна!
— Это здесь ни при чем, — отмахнулась Петра. — Да, возможно, я перегнула палку, но ты не слышал, как папенька нахваливал мне этого хлыща. Просто образец благочестия и светоч разума, а уж как он перспективен! При том, что вся столица знает — этот любитель молоденьких мальчиков кроме них может думать только о вине и опиуме.
— Вот и рассказала бы об этом отцу, а не сбегала, — повысил голос Валерий. — В общем, разговор закончен, я не собираюсь с тобой спорить. Ты сделаешь то, что я говорю, или я приставлю к тебе охрану, которая будет следить, чтобы ты и шагу из дома не сделала. И не пытайся воздействовать на меня своим манном! Забыла, кто учил тебя им пользоваться?
Ссора закончилась, возмущенная Петра куда-то убежала — была бы рядом дверь, непременно бы хлопнула. Мне все же удалось немного поспать, но потом меня нашел Рубио, и поволок перед светлые очи доминуса Валерия. Ничего хорошего от разговора я не ждал, потому что заметил, что старика сопровождают аж двое парней из Бургоса. И, самое неприятное, такая же парочка сопровождала меня, Керу, и вообще каждого из отряда. Вроде и на глаза не лезли, но совершенно точно контролировали. Ох, не к добру это. Валерий определенно принял к сведению рассказ Петры, и решил, что за нами нужен пригляд. Или конвой? Спрашивать напрямую было как-то невежливо, так что пришлось делать вид, что слежки я не замечаю. Рубио, кстати, тоже обратил внимание на сопровождение, и тоже пока ничего в связи с этим не предпринимал — только показал мне на них глазами. Подумалось, что вежливая слежка после беседы с доминусом Валерием вполне может перестать быть вежливой. Любопытно, что он так жаждет обсудить? Да еще и с глазу на глаз со мной?
Оказалось, Петра наотрез отказалась отдавать ему бумаги из магистрата, и брат решил зайти с другой стороны. Думаю, если бы я не подслушал их с сестрой разговор, то непременно бы спалился, когда он рассказал о листовках, которые распространяет легион. А так я изобразил удивление и непонимание: думаю, достаточно правдоподобно, потому что Валерий был удивлен. Тем не менее, когда он плавно перевел разговор на происшедшее в Васконе, я скрытничать не стал. Рассказал, как было на самом деле, исключая ту часть, что касалась Керы. И про происходящее в храмах тоже. Правда, без пояснений богини суть того, что там происходит, не объяснишь, а в таком случае ничего по-настоящему шокирующего там и нет. Ну да, трубки, жидкости, человеческие органы. Бывает. Да, немного не вяжется с безупречным образом сверх-доброго бога, но ничего шокирующего.
Валерий выслушал меня внимательно. Видно было, что гибель целого города его впечатлила, но привычка держать лицо не позволила выказать эмоции.
— Это действительно ужасно. Впрочем, вряд ли удивлю вас, если скажу, что ничего хорошего от чистого и его служителей я и не ждал. Даже в метрополии восторги по поводу чистого выказывает только плебс, да и то, далеко не все. Квириты и доминусы предпочитают молчать. Скажите, Диего, как вы смотрите на то, чтобы передать жертвенные списки из Васконы мне? Буду откровенен — мне бы не хотелось, чтобы они были утеряны, и в то же время, обнародовать их нужно аккуратно. Как ни крути, это козырь. Совсем небольшой, если уж быть непредвзятым, однако выложенный в удачный момент он может быть полезен. Но именно в удачный, иначе можно только навредить.
Забавно он поставил вопрос. Козырь, удачный момент… Вот только почему-то не говорит, для кого этот момент должен быть удачным. Вероятно, я должен думать, что для повстанцев, но почему-то не получается. Не ассоциируется у меня фигура Валерия Алейр с повстанцами. Об этом я и спросил. В самом деле, риторике меня не учили, так и незачем плести словесные кружева.
— Вы наблюдательны, — скупо улыбнулся мужчина. — Я действительно не являюсь одним из лидеров повстанцев, однако в целом разделяю ваши взгляды и ваше возмущение. У нашей семьи есть интересы в охваченных восстаниях областях, и пока все складывается так, что нам выгоднее вести дела с повстанцами, а не с официальными властями. Вы же знаете о квотах и ограничениях, которые накладывает на производства сенат под давлением чистой церкви? Здесь они сейчас не действуют. Вот только и большинство производств остановлено. Получается, как представителю семьи Алейр мне выгодно, чтобы беспорядки, по крайней мере в промышленных районах Ишпаны закончились как можно быстрее, и при этом власть метрополии не должна вернуться. И знаете, как простой человек я стремлюсь к тому же: гражданская война — это отвратительно. Так что я пытаюсь стать в некотором роде посредником между конфликтующими сторонами.
Сохранить невозмутимость после этих откровений оказалось значительно сложнее, чем когда Валерий сообщил о том, что Освободители ищут некоего Диего кровавого. Я прямо физически почувствовал, как у меня земля под ногами горит. Я — решение всех проблем вот этого товарища. И у него есть все возможности эти проблемы решить. Ему достаточно передать меня легиону, подав это под нужным соусом, и уж он точно добьется прекращения боевых действий. Прекращения, или длительной отсрочки, не важно. У меня прямо рука к револьверу потянулась. И не то, чтобы я не хотел остановить бойню. Просто не ценой своей жизни. К тому же не верю, что восставших надолго оставят в покое — в любом случае. А покупать своей жизнью всего лишь отсрочку… Нет, ребята, я на это не подписывался. У меня еще чистые не все перебиты, мне пока моя жизнь дорога. И все-таки нужно поторговаться, нельзя сдаваться быстро. Этот волчара слабость почувствует на раз, и не замедлит вцепиться в горло — просто инстинкт, ничего личного.
— Забирайте, — небрежно махнул я рукой. — Если даете слово, что эти бумаги послужат скорейшему установлению перемирия — они ваши. Как гражданин и гуманист я тоже стремлюсь как можно быстрее остановить кровопролитие. Вообще-то я уже передал их вашей сестре, и, признаться, именно с тем расчетом, что они попадут в нужные руки. Однако, как повстанец я хотел бы кое-что за них получить. Думаю, для вас не составит труда поспособствовать в решении кое-каких вопросов…
В общем, мы договорились. Авторитет доминуса Алейра среди бургоссцев оказался достаточно высок, так что вопрос о взаимодействии с Памплоной решился практически мгновенно. Я не вникал в подробности, но Доменико, да и старик были удовлетворены результатами переговоров на сто процентов. Теперь у Памплоны будет порох, будет продовольствие, уголь и металл для заводов. Взамен Памплона будет поставлять готовую продукцию этих самых заводов. Ребята из Бургоса закидывали удочки насчет динамита. Оказывается, про новую взрывчатку слухи распространились уже достаточно широко. Но здесь пока решили попридержать коней. Собственно, динамита у нас пока и так нет, так что и говорить не о чем. Наладят производство — будет видно.
Встреча высоких сторон, в результате, заняла всего сутки — это учитывая время на то, чтобы разобраться с ранеными, распределить и принять решение, что делать с беженцами и поделить трофеи. Сами переговоры вышли и вовсе короткими — уложились буквально в пару часов. А потом мы развернулись и отправились обратно в Памплону. На новом локомобиле — бургоссцы поделились, точнее, обменяли свой на наш потрепанный. У них в городе работают ремонтные мастерские, так что не пропадет. Даже патронами с нами поделились. Меньше чем через декаду в сторону Памплоны должен отправиться поезд с оговоренными грузами. Можно сказать, полный успех. Особенно если учесть, что меня все-таки отпустили — я до последнего боялся, что Валерий не удержится от соблазна.
Единственная проблема возникла с доминой Петрой. Оказывается, она обиделась на брата гораздо сильнее, а устала и напугана гораздо меньше, чем это представлялось мне, и даже ему самому. По крайней мере, когда выяснилось, что она и дальше собирается путешествовать с нами, а не остается с братом, к которому так стремилась, одинаково сильно ошарашены были все. Сцена получилась откровенно безобразная: девушка как ни в чем не бывало устраивалась в локомобиле, когда за ней явился взбешенный брат в сопровождении двоих охранников — оказывается, она и от него чуть не сбежала. И когда ее уводили, смотрела на нас с Рубио и Керой так, будто это мы, предатели, оставляем ее на поругание врагу. У меня в какой-то момент сердце дрогнуло — столь несчастный вид был у девушки. Нет, в самом деле, я не сошел с ума, чтобы возражать! Наконец-то привели домину в безопасное место, к родственникам, к тому же проблема, от которой она бежала, вроде бы благополучно решилась… Ну в самом деле, это же глупо — потакать капризам взбалмошной девчонки, правильно ее Валерий назвал! И все равно на душе скребли кошки. И обсудить не с кем. Кере это вряд ли интересно, старик — еще и посмеется. Доменико остался с бургоссцами — он вернется в Памплону вместе с составом, когда он будет собран. Да и вообще настроение как-то упало. Не в последнюю очередь после разговора с командой.
Я все-таки выбрал время, чтобы выяснить, почему меня тогда не прикрыли. Там, в деревне. Хотя что там говорить, не выкроил время, а, скорее, заставил себя поднять этот вопрос, потому что старик прав, оставлять такие вещи нельзя. Мануэль, правда, советовал другое — устроить показательное наказание. Пусть не казнь, но что-нибудь такое унизительное, чтобы надолго запомнили. И в дальнейшем с этой командой дел не иметь, вовсе изгнав их из рядов ИРА. Вообще, он очень жестко воспринял промашку, допущенную парнями, а я вот решил сначала разобраться в причинах. Наивный. Лучше бы поступил так, как советовал Рубио, потому что объяснения ни в какие рамки не лезли.
Марк, которого я начал спрашивать первым, сначала делал вид, что вообще не понимает, о чем речь. Приказ был прикрывать, если нас заметят, а что делать, если попадем в плен, я, дескать, не распоряжался. К тому же он боялся задеть своих — расстояние внушительное, мало ли. В общем, действовали строго по приказу, а тех ребят, которые рвались как-то помочь он сам остановил, потому что нечего вопреки приказу действовать. Позиция откровенно слабая, и посыпалась сразу, как только я слегка надавил. Да он, в общем, и не запирался особо. Оказывается, меня не стали прикрывать потому что я слишком жесток, пренебрежительно отношусь к мнению подчиненных, и вообще недостоин быть командиром — на эту роль гораздо лучше подходит сам Марк.
— За то время, что мы ходим под твоим командованием, мы уже изничтожили кучу народа, — язвительно пояснял подчиненный. — Косим людишек, как будто они трава сорная. Ты ни разу не попытался договориться как-то, перетянуть на свою сторону. Всегда лучше всех знаешь, что делать — и в результате у нас уже руки по локоть в крови. И своих, и чужих, хотя будем честными — в этой бойне у нас чужих нет. И от того, с какой готовностью ты этим занимаешься, меня просто выворачивает. Тебе рано становиться командиром, — увещевал меня Марк. — Ты слишком озлоблен и слишком молод. Умение стрелять, удачливость, и наличие рядом цепной псицы, готовой в любой момент убивать людей не делает тебя хорошим лейтенантом. И ты сам это прекрасно понимаешь. Да, я не позволил ребятам тебе помочь. Тебе было полезно попасть в плен и немного подумать — например о том, как правильно отдавать приказы. Вспомнить, что ты, вообще-то в отряде не один, есть и другие люди, со своими мыслями и предложениями, которые вполне могут оказаться дельными. Со своими чувствами, в конце концов. Более опытные, пожившие люди, имеющие больший опыт управления.
Тут я не выдержал и рассмеялся. Марк явно говорил о себе. Про опыт управления. Дело в том, что в прошлой жизни, до того, как стать солдатом повстанческой армии, Марк был учителем. Наставлял юные умы в тривиальной[16] школе, для детей от семи до двенадцати лет. И, похоже, был свято уверен, что его богатейший опыт подтирания детских носов ставит его значительно выше, чем все окружающие и делает более квалифицированным боевым командиром. Смех получился недобрый — проняло всех, даже Марк, кажется, спохватился, что наговорил лишнего. Уж каких усилий мне стоило не убить его на месте, я и передать не могу. Я его не тронул, и даже бить не стал, хотя соблазн был просто непреодолим. Злоба душила настолько, что даже говорить толком не получалось.
— Я, может, плохой командир, — выдавил я. — Но никогда не бросил бы ни одного из вас во время боя. Даже если бы был уверен, что он поступил неправильно. Что ж, мне все ясно, дальнейших объяснений не требуется. В Римском легионе за твои слова ты был бы казнен.
Марк вскинулся, глаза загорелись — он явно хотел указать, что только этого и ждал от такого тирана, как я. Однако не успел — я зажал ему рот и сдавил щеки пальцами, попутно еще и впечатав затылком в борт грузовика. Каюсь, не удержался.
— Да-да, в легионе ты был бы казнен, — глядя ему в глаза сказал я. — Но у нас не легион, да и вообще не регулярная армия. Поэтому ты сейчас сдаешь оружие, и больше из машины не выходишь до Памплоны. И заклинаю, не раскрывай больше рот, я боюсь, что не смогу удержаться. Ты жив только потому, что сам не понимаешь, что чуть не сотворил, прекраснодушный идиот.
— Что касается остальных, — я обвел глазами парней. — Вас, вроде бы осуждать и вовсе не за что. Только, прошу, думайте, в следующий раз, когда всяких умников слушаете. А то вас так однажды кто-нибудь на мужеложство уговорит, и вы согласитесь — потому что умные же вещи рассказывает человек.
Глава 16
Мы торопились. У меня не проходило ощущение, что мы опаздываем, и как бы сильно я не гнал локомобиль, оно только нарастало. А потом, когда Кера в своей лаконичной манере буркнула «Впереди стреляют», все резко оборвалось. Почему-то показалось, что все, не успел — и дальше можно уже не торопиться. Все уже решено, и пытаться что-то менять просто поздно. Я чувствовал себя крысой, которую запустили в лабиринт: как ни изворачивайся, как ни виляй, дорожка все равно одна, и результат в конце известен заранее для всех, кроме этой крысы. Апатия и полное отсутствие желания выяснять, кто это стреляет, и в кого — вот что я чувствовал.
Я был за рулем, но после слов Керы даже не притормозил. Какой смысл? Ее слух гораздо чувствительнее, значит до места перестрелки еще слишком далеко. Только примерно милю спустя, я тоже услышал винтовочный треск. Остановил машину, стукнул в заднюю стенку кабины, дождался, когда распахнется окошко и в кабине появится любопытная физиономия Ремуса.
— Скажи ребятам, чтобы выгружались и разошлись по сторонам. Готовьтесь к бою. Кера встает к пулемету, ты подаешь патроны. Давай, за дело.
Дальше ехал медленно, так чтобы парни не отставали. Перестреливались прямо по курсу — кто-то решил выяснить отношения, не сходя с дороги. Через несколько минут, сразу за поворотом, практически уперлись в спину одной из сторон конфликта. Солдаты с эмблемами перечеркнутого круга на плечах. Ошибиться невозможно, да и не удивительно — кого еще, такого воинственного, можно здесь встретить? Я чуть сдал назад, пока меня не заметили увлеченные боем освободители, развернул машину.
— Кера, убей их! — даже кричать не стал, был уверен, богиня услышит и так. И действительно, через несколько секунд локомобиль задрожал от отдачи пулемета. Три десятка легионеров прекратили свое существование меньше, чем за минуту. Жаль только, что радости от удачно прошедшей стычки я не почувствовал. Наоборот, дурные предчувствия только обострились. С силой потер лицо, пытаясь стряхнуть апатию, бодро выскочил из кабины.
— Вы бы не спешили высовываться, — бросил я подчиненным, которые начали выходить на дорогу. — Мало ли, в каком настроении те, с кем они воевали. Нужно посмотреть, кому мы помогли.
Долго искать не пришлось. Футах в пятистах и чуть в стороне от дороги обнаружился хутор. Мне на секунду показалось, что мы заплутали и вернулись обратно — настолько он был похож на местечко Рибагуду, в котором мы готовились встретить свой последний и решительный с беженцами. И обитатели были под стать — тоже крестьяне, с узлами и баулами, пара мертвых лошадей, запряженных в повозку, нагруженную скарбом. Мужик, осторожно выглядывающий из окна мог бы без труда сойти за брата старосты, с которым мы так недавно расстались.
А дальше — уже привычная тоскливая суета. Объяснить напуганным беженцем, что мы свои, помочь собраться, убедить выкинуть большую часть невероятно ценных вещей… Именно тогда старик и задал свой вопрос.
— Уверен, что тебе и дальше будет так вести? — спросил Рубио.
— Не уверен, совсем не уверен, — признался я. — Но бросить их здесь — оставить на смерть. Легионеров в округе слишком много, обязательно наткнутся, и побьют, просто чтобы покуражиться. Ничего, до Памплоны миль сто всего. Как-нибудь доведем.
Сотня миль. Смешное расстояние. Если бы не встретили беженцев, могли бы добраться до города уже завтра к полудню. Это если бы останавливались на ночевку, без которой я собирался обойтись. Теперь-то, конечно, без нее никак. Куда такой толпой на ночь глядя. Хотя после того, как спасенные в один голос начали твердить, что в округе таких отрядов как тот, что мы уложили десятки, я бы и без них не рискнул отправляться ночью. Наверняка устроят засаду. Так что ночь провели в тишине и комфорте — я даже вполне выспался, и мне это удалось бы еще лучше, если бы Ремус не разбудил меня посреди ночи новостью о том, что Марк пропал. Оказывается, парень посчитал своим долгом следить за изгнанным из отряда. Мальчишка собирался бодрствовать всю ночь, но ненадолго задремал, а очнувшись, не обнаружил бывшего соратника. Я постарался успокоить парнишку — ну, сбежал и сбежал. Повезет — доберется до своих, а нет — плакать не стану. Оружия у него нет, так что это его проблемы, что он решил смыться. Небось, думал, что по возвращении его казнят как предателя.
Ранним утром, как и собирались, двинулись в путь. В слегка урезанном составе — Рубио на локомобиле отправился в разведку. Старик будет проверять дорогу по ходу движения. Мы договорились, что он удалится на пару миль — расстояние, на котором Кера точно услышит выстрелы. Легионеров, в случае встречи, планировалось либо уничтожать, если удастся подобраться незамеченными, либо, если это окажется не по силам, возвращаться к основной группе. Уже тогда, вместе, будем решать, что делать дальше. На территориях, которые считает своими Бургос, легион Освободителей явно не чувствует себя так вольготно, там они предпочитают передвигаться отрядами покрупнее, зато и встретить их не так просто. Северину явно не удалось пока внушить такое же уважение к Памплонской армии, так что нам придется быть значительно осторожнее. И тут уж приходится выбирать, либо скорость и приличный шанс получить пулю в ветровое стекло, либо черепашье передвижение с разведкой, осмотром каждого подозрительного места, и прочими прелестями. Нечего и думать, чтобы вывозить самых слабых беженцев, а потом возвращаться за другими, как в прошлый раз.
Отпускать старика не хотелось, но Рубио — единственный из отряда, кто кроме меня умеет водить локомобиль. Естественно, он не один поехал — в качестве поддержки отправились Неро и Никс, а еще Ремус, который не только отлично подает патроны, но в случае необходимости и сам может встать к пулемету. Впрочем, ничего подобного не предполагалось. Старик и сам не собирался вступать в настоящий бой — слишком уж маленький у них для этого отряд. Хотел отправить с ними еще и Керу, но тут воспротивились оба — и старик и богиня. Первый резонно отмечал, что «эта психованная — единственная, кто услышит перестрелку на таком расстоянии», а вторая свое нежелание никак не объясняла. Не хочу и все. Ну а мы, оставшиеся, должны были сопровождать беженцев, и организовать оборону, если какой-нибудь отряд освободителей нас догонит.
Рассветное солнце было ярким, било лучами прямо в лицо, однако стоило светилу немного подняться, и оно скрылось в густых мрачных тучах. Скоро зима, а я ее не люблю. Ни в этом мире, ни в своем прошлом — зимой бывало мне и холодно, и тоскливо, а порой еще и голодно. Не везет мне с зимой, что там, что здесь, причем совершенно неважно, снежная она и холодная, или же слякотная и сырая. Мелко заморосивший дождь, не добавлял энтузиазма. Рубио сейчас, должно быть, клянет погоду на чем свет стоит — стекающие по ветровому стеклу капли не добавляют обзора. Промелькнула мысль: если бы не эта война — непременно «изобрел» бы дворники. А то и сам попытался бы внедрить… Смешно. Не вижу для себя мирной жизни, по крайней мере, пока не по земле ходят твари, убившие родителей, а все равно всплывают всякие мыслишки.
Это неправда, что бдительный и настороженный человек редко встречается с неожиданностями. Сюрпризы случаются как с теми, кто позволяет себе расслабиться, так и с самыми осторожными.
Сначала насторожилась Кера. Она вдруг наклонила голову, разом став похожей на гончую, услышавшую дичь. Мы как раз переходили узкий, еще древней постройки каменный мост над каким-то ручьем. Сразу за ним дорога сворачивала в распадок между двумя холмами.
— Стреляют. Много. Неро уже умер.
Это плохо, это очень плохо. Неро ужасно жаль, но не это главное. Главное — его смерть означает, что их застали врасплох. Подловили. Пока я осознавал новость, богиня поделилась новой информацией:
— Никс скоро умрет, и Ремус тоже ранен.
— Кера, ты можешь бежать очень быстро. Вытащи их. Тех, кто еще жив. Если успеешь. — Я говорил, и сам не верил, что она успеет. Да, богиня может двигаться с невероятной, нечеловеческой скоростью, я сам был свидетелем. Вот только вряд ли она сможет так еще и долго.
— Я не хочу тебя оставлять, — говорит Кера, и я вижу на ее лице нехарактерное выражение. Она будто сомневается.
— Я справлюсь. Беги. Я обещал не приказывать, но прошу. Беги и помоги им. Не увлекайся. Я знаю, ты не спасаешь, а наоборот, но если тебе не плевать на меня, сделай, как я прошу.
Кера еще секунду с сомнением смотрит на меня, а потом исчезает. Я знал, куда смотреть, и то смог разглядеть только размытый силуэт. Для тех, кто не прислушивался к нашему разговору и не смотрел на девушку, это, должно быть, выглядело именно как исчезновение. Ее скорость была значительно выше, чем скорость бегущей лошади. Да что там, такое я видел только в прошлой жизни. На взгляд, она могла бы обогнать хороший спорткар.
Так вот, ничего удивительного, что я был насторожен, и ждал неприятностей, и все равно, дальнейшее стало для меня неожиданностью. Мы уже прошли мост и колонна, растянувшаяся футов на триста, полностью втянулась в распадок между холмами. Я как раз думал о том, что как только выйдем на открытое пространство, нужно сойти с дороги, уводить людей в сторону, когда впереди что-то сверкнуло, а через пару секунд земля толкнула в стопы, и я чуть не свалился с ног. Рвануло достаточно далеко, за спинами, так что никто особо не пострадал.
Понятия не имею, что сделал бы опытный солдат в такой ситуации, а я первым делом побежал назад, к оврагу, по которому протекала речка. Да, моста уже нет, — первый снаряд развалил его, но в самом овраге можно укрыться. Должно быть, пристреливались заранее, чтобы отрезать путь к отступлению. Сзади у нас шли беженцы, мы растянулись, и больше всех пострадали как раз те, кто находился ближе к эпицентру взрыва. Впрочем, не сильно — некоторых повалило взрывной волной, и контузило. Сейчас они очумело оглядывались, пытаясь сообразить, что происходит.
— Все назад! — ору я. — В овраг, быстро! Берите детей! Да брось ты этот узел, дура! Аквил, гоните их в овраг!
Снова грохот, удар. В этот раз били на опережение, но без подготовки получилось не столь удачно — недолет. Зато те, кто все еще изображал соляной столп начали соображать. Теперь к оврагу побежали все. Триста футов — это совсем немного, максимум двадцать секунд бега, но не когда бежит толпа, среди которой женщины, старики, и дети. Некоторые падают. По нам стреляют не только из пушки, бьют еще и из карабинов. Сейчас артиллеристы прицелятся точнее, и снаряд разорвется прямо среди толпы. Сколько там прошло между первыми двумя выстрелами? Как раз секунд тридцать.
Еще один взрыв. В этот раз они действительно прицелились точнее. Все равно недолет, но уже гораздо ближе. Я как раз оглянулся, поэтому видел, как метрах в десяти от последних беглецов вспухло облачко, в воздух поднялась земля и камень. Несколько человек, бегущих последними упали, и больше не шевелились. Среди них была и женщина с ребенком. Скриплю зубами, но продолжаю бежать, подталкивая в спины, кого могу. Выхватываю у одной бабы ее грудного младенца, орущего во все горло. Она, не разобравшись в чем дело, пытается расцарапать мне лицо ногтями. Дура. Уворачиваюсь, и бегу дальше. Ничего, шустрее будет шевелиться. Наконец оказываюсь возле края оврага. Каменистый, с редкими кустами, и довольно крутой. Спуститься можно, но не в спешке. Люди падают, кто-то уже катится вниз, набирая скорость. Вряд ли дна он достигнет живым.
— Медленнее, твари! — кричу. — Поломаетесь! Дойдете до дна, перейдете вброд, и бегите. На дорогу не выходите.
— А вы что же, квирит лейтенант? — рядом оказывается староста поселка, смотрит вопросительно.
— Задержим их тут, — говорю, одновременно всучивая орущего ребенка спешащей мимо тетке. Не знаю, той ли, у которой забрал, или нет — не важно. — Так что уходите быстрее, но не торопясь, — ухмылка выходит вымученная. — А то не от пуль, так сами — я киваю на тело внизу. Придержим их сколько сможем, и будем догонять вас.
— Тогда мы тоже остаемся, — решает староста. — Может, на дольше задержать удастся. Сынок у меня взрослый, он проследит.
Я только теперь обращаю внимание, что староста не один — вокруг собрались с десяток мужиков, в руках сжимают трофейные Спенсеры.
— Расходитесь, прячьтесь за камнями, не высовывайтесь. По возможности не давайте им наступать. — И сам последовал своему же совету, выбрав удобное место.
Это засада. Локомобиль пропустили дальше, чтобы не предупредили, а на нас напали в самом удобном месте. Даже сплоховали слегка — для верности нужно было пропустить колонну еще метров на триста. Тогда никто бы не ушел точно, а так у кого-то еще будет шанс, если мы задержим их хоть немного.
Далеко впереди, футах в восьмистах показалась цепочка легионеров. Быстро идут, ничего не опасаются. Ну ладно, сейчас мы их немного притормозим. Навожу прицел, стреляю, поворачиваюсь на бок, чтобы передернуть скобу, нахожу следующего. Вместе со мной стреляют парни и крестьяне. Я не смотрю на результаты — их там столько, что всех все равно не перебьешь. Надо хотя бы сделать так, чтобы освободители не спешили.
Наш обстрел имеет успех. Легионеры, забегали, как тараканы на сковородке. Не нравится, когда отвечают. Рявкает замолчавшая было пушка. Рвануло очень близко, я отключился. И как раз, видимо, на те полминуты, что требуются для перезарядки, потому что стоило только прийти в себя, и я вижу новый столб камней и пыли, медленно вырастающий из земли, вижу, как скатываются по склону оврага Аквил и рыжий Руф, оказавшиеся слишком близко к новому разрыву. Вот теперь я и вспомнил слова Мануэля. Прав был старик, во всем прав. Если бы мы не посадили себе на шею беженцев, у нас был бы шанс, а теперь… У легионеров есть связь между собой, и они не стесняются ей пользоваться — этим все сказано.
Пушка бьет еще дважды, а потом в нашу сторону снова идут солдаты. Я стреляю, и не слышу даже своих выстрелов. Не знаю, пережил ли обстрел еще кто-то кроме меня. Не до того. Я проваливаюсь в транс, пытаюсь дотянуться до пушки. Бесполезно — слишком далеко. Я ее даже не вижу. Остается сосредоточиться на более доступных противниках. Я не экономлю силы, не пытаюсь действовать рационально. Мой дар работает в фоновом режиме — сам я механически навожу мушку на очередную фигуру, стреляю, перекатываюсь на бок, дергаю скобу и снова стреляю. Забавно, еще недавно я считал, что это невозможно — одновременно стрелять и использовать манн. Вижу, как у кого-то разрывает винтовку прямо в руках. Другой спотыкается сам, ухитряется свернуть себе шею. Интересно, сколько их дойдет до нас? Далеко легионеры не продвигаются, не выдерживают. Снова рассыпаются. Значит, сейчас опять заговорит пушка. Я сползаю вниз — так будет надежнее. Позади грохочет новый разрыв. Далеко, и слишком высоко. На голову падает несколько мелких камушков — это ерунда. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь определить, кто из наших жив. Замечаю неподалеку старосту — вот же живучий старик! Еще парочка крестьян, из памплонцев только Клавдий да Севир. Больше никого. Хорошо же нас проредило. Или не все догадались отойти перед очередным обстрелом? Интересно, насколько мы их уже задержали? Полминуты на заряжание, в прошлый раз было пять выстрелов. Или шесть? И сейчас так же. Минут десять, получается? Негусто.
Я шустро ползу обратно наверх — обстрел опять затих. Легионеры уже совсем близко — пока мы ждали очередного разрыва, успели хорошо продвинуться. Я снова включаю манн на полную, и стреляю, стреляю. Кончаются патроны в винтовке, перезарядиться некогда, и я достаю револьвер. Выстрелить из него не успеваю. Ногу прошивает будто раскаленной спицей. Острая, сверлящая боль вспыхивает так ярко, что закрывает обзор. Успеваю подумать, что легионеры не идиоты, а вот я — да. Пока мы тут героически сдерживали врага, нас просто обошли сзади.
Глава 17
Ева была в восторге. Воздух свистел в ушах и выбивал слезы из глаз. Девушка фонтанировала восторгом и ужасом — для нее этот безумный бег был как детский аттракцион. Ева очень изменилась с тех пор, как перестала быть одна. Страх возвращался все реже, она научилась получать удовольствие от битвы. Бешеная сила, которую давала богиня бодрила, кружила голову, страх и паника врагов возбуждали, а брызги крови уже не пугали, а только добавляли остроты ощущений.
Кера понимала — младшая подруга не до конца осознает, что тело остается уязвимым, и они обе могут умереть. Кера выжимала из хрупкой смертной плоти максимум, на который она было способна, и даже больше. Щедро подпитывала ткани накопленной силой, заставляла в бешеных количествах вырабатывать и впрыскивать в кровь всевозможные активные вещества, которые в свою очередь понуждали мышцы работать значительно быстрее, чем предусмотрено природой. Одновременно приходилось следить, чтобы организм не уничтожил сам себя такими дикими, неестественными нагрузками.
Привычка отдавать управление телом богине создает ложное впечатление нереальности происходящего, и, как следствие бессмертия и неуязвимости. Кера знала, что так будет — смертной трудно сохранить рассудок, столь долго оставаясь наедине с богиней, особенно с такой, которая и сама с безумием на короткой ноге. Сумасшествие спутницы совершенно не смущало богиню, более того, ей это даже нравилось, но только в отношении Евы. Схожие симптомы, демонстрируемые в последнее время партнером и владыкой, откровенно расстраивали. Кера была уверена, что дело не в ней — она уже давно усвоила, что не может прямо влиять на Диего. Божественные силы будто разбивались о его стальную волю, так что богиня знала, что она здесь ни при чем. Диего вполне справлялся сам. Все-таки он еще очень молод, даже для смертного. Пусть порой демонстрирует нехарактерные мудрость и знания, избежать досадных ошибок ему не удается. И не поможешь, не объяснишь… Он будет кивать и соглашаться, но в глубине души будет точно знать, что уж с ним-то ничего плохого случиться больше не может. Если удалось пару раз избежать серьезных опасностей, значит дальше так будет всегда. Сколько сотен тысяч раз она видела, как подобная самоуверенность приводит к печальным последствиям? Именно те, кто заражался подобной дерзостью во многом и снабжали Керу силами на протяжении тысячелетий.
Сегодня он попросил ее спасти наставника. Ее, богиню беды, записал в спасительницы смертных. Еще недавно она бы просто оскорбилась, предложи ей кто-нибудь столь возмутительную роль. В этот раз просьба не вызвала особого отторжения, если не считать страх. Неясное предчувствие говорило, что не стоит соглашаться. Самое смешное, Диего не стал приказывать, и она вполне могла отказаться. Вот только она чувствовала, что если поступит таким образом, может навсегда потерять теплые чувства, которые испытывает к ней мальчишка. Они были ей дороги, эти чувства, что было странно и непривычно. В отличие от боли, страха и отчаяния, они не насыщали, не давали сил. Они были просто приятны, и почему-то Кера теперь не представляла, как жила без этого раньше.
Богиня вкладывала все силы, стремясь к месту боя, и чувствовала, что не успевает. Уже отлетели души двух из четырех подопечных, мелкий мальчишка лежал и не двигался, а вечно раздражающий старик предчувствовал неизбежную смерть. Такие ей тоже встречались. Очень редко. От них никогда нельзя было получить ни капли сил. Ни страха, ни сожаления, ни отчаяния — они будто запрещали себе эти чувства. И когда Танатос приходил за ними, воспринимали его визит как досадную неприятность, не более.
Расстояние, разделяющее Керу с подопечными, богиня преодолела за минуты за полторы. Пришлось немного затормозить, чтобы детально рассмотреть происходящее. Железная машина стояла на дороге — Кера видела, что она больше никуда не поедет. Сквозь нее было видно — настолько много новых дыр в ней появилось. Раненый мальчишка лежал неподалеку от дороги, в канаве. На голове его зияла страшная на вид рана — пуля прошла по черепу, сорвав большой кусок кожи. Если не обладать чувствами богини, ни за что не скажешь, что этот смертный может быть жив, но на самом деле особой опасности рана не представляла. Старик был дальше, в перелеске. Когда машину расстреляли, он успел выбраться из кабины. Кера видела — это произошло благодаря Неру и Никсу. Они прикрыли старика своими телами, купили своими жизнями несколько десятков метров, позволившие старику уйти в подлесок. Но жертва оказалась недостаточна. Легионеров было слишком много, и старика обложили. Он все еще ухитрялся убивать врагов, мастерски скрываясь на крошечной площади, заросшей кустарником, виртуозно дурил целую центурию[17] врагов.
Меньше секунды хватило Кере, чтобы сориентироваться, а потом она вихрем ворвалась в битву. Ева на краю сознания визжала от восторга и ярости, но сегодня богиня не разделяла воодушевления подруги. Враги разлетались под ударами, чужая кровь начала покрывать кожу, она чувствовала отчаяние умирающих… все как обычно, когда она вступала в бой. Но, в этот раз было и кое-что еще. Кера чувствовала чью-то уверенность, предвкушение и азарт. И это было неприятно.
Она не успела. Несколько мгновений не хватило, чтобы предотвратить смерть старого. Она уже видела Рубио, и почти достала тех, кто тоже нашел, наконец, старика. Не успела. Старого пробили сразу несколько пуль — он умер мгновенно. Его убийцам Кера отомстила. А потом увидела большую группу легионеров, и поначалу обрадовалась. Удобно, бегать не нужно. Она бросилась прямо в толпу, скакала от одного солдата к другому и убивала, убивала, убивала. В нее стреляли, и даже пару раз попали, но она успевала уклониться, если пуля летела в жизненно важный орган. А потом что-то вдруг сковало ее движения. Кера даже не сразу обратила внимание. Просто движения замедлились, и еще раз, и вдруг она обнаружила, что на ней повисли аж три слоя сети, и добавляются все новые. Ерунда, ей хватило бы сил, чтобы порвать их, но они здорово замедляли движения, и пока Кера рвала одну, на нее набрасывали еще и еще.
Богиня долго пыталась вырваться, каталась по земле, разбрасывая пленителей. Ей удалось даже убить пару неосторожно подставившихся солдат, а потом ее просто забили прикладами, да так, что все силы пришлось тратить на экстренную фиксацию костей и накачку силой разорванных внутренних органов. В противном случае, слабое смертное тело точно не выдержало бы и умерло, а вместе с ним порвалась бы нить, связывающая богиню с тварным миром. Всю прочую активность волей-неволей пришлось прекратить, а когда самые тяжелые повреждения были устранены, тело уже было перевязано очень тонкой стальной проволокой. Не струна, но все равно слишком тонкая, чтобы при попытке ее порвать она не рисковала бы просто отрезать себе конечности. Тело было обездвижено качественно, и ей не оставалось ничего иного, кроме как продолжать изображать потерю сознания.
Это было невероятно унизительно. Какие-то жалкие смертные пленили её! Богиню! Она поверить не могла, что подобное произошло именно с ней! Всегда смеялась над такими историями, случавшимися и с Олимпийцами, и с представителями других пантеонов. Кера еще долго могла бы злиться, недоумевать и возмущаться, но ее отвлекла Ева. Бедняжка билась в истерике, не имея возможности даже пытаться вырваться. Для нее попадание в плен стало не меньшим ударом — разом вспомнилось заключение в лагере чистых, вспомнился тот страх и отчаяние… Кера поспешила погрузиться в Демос Онейро, чтобы успокоить девочку. И только там вспомнила, что совсем недавно умерли три ее знакомца из смертных. Двое из них ее не слишком интересовали, но старик… Как бы сильно он не раздражал богиню, участи блуждать во мраке по берегам Ахерона до тех пор, пока его не поглотит чистый этому смертному она не желала. Что ж, придется выполнить для него обязанности Меркурия, да заодно уж помочь и тем двоим. Кое-как успокоив подругу, богиня перешла в бывший Аид. Переход в мир мертвых из страны снов всегда давался легче, возможно, потому смерть во сне легка и незаметна.
Возвращение обратно было сложным раньше, а теперь, без старого Харона еще и скучным. Старый лодочник один из немногих относился к Кере неплохо, и часто делился интересными слухами и баснями, коих он знал неисчислимое множество.
Богиня отсутствовала всего несколько минут по меркам Аида, однако в Ойкумене за это время прошло больше суток. И то, что почувствовала по возвращении ей крайне не понравилось. Диего было плохо, очень плохо. Он умирал. Медленно, но неотвратимо.
Вот это действительно была катастрофа. Только их взаимные клятвы отделяют Керу от Тартара. С его смертью она снова окажется один на один с пришельцем, который уже низверг всех остальных олимпийцев. Снова окажется одна… Даже мысль об этом пугала богиню до дрожи. Его нужно удержать, это точно. Вот только она здесь, и ее тело связано, а Диего где-то далеко, и за время ее отсутствия в мире живых, расстояние между ними почти не сократилось.
Тело, внешне безмолвное и бессознательное, продолжало слушать и запоминать все происходящее вокруг. Кера умела увидеть такие воспоминания, и теперь из разговоров легионеров знала, что их будут конвоировать в Сарагосу, где станут судить, и потом казнят. Очевидно, Диего ведут туда же. Можно было бы успокоиться — они встретятся там, и вдвоем непременно сбегут. Мешала одна небольшая загвоздка: мальчишка приближался к смерти намного быстрее чем к Сарагосе.
Демос Онейро изменчив и нестабилен. За время ее отсутствия Ева значительно изменила привычную уже картину с бьющими в темное небо столбами света, лагерем, окруженным забором из деревянных жердей, и корчащимися телами на прожекторах. Неосознанно девочка добавила картине множество деталей. Редкие не вытоптанные пучки травы покрылись росой, бараки подросли и обзавелись слепыми, почему-то выкрашенными белым окнами. Из оврага, заваленного трупами высушенных жертв потянуло отчетливым сладковатым запашком разложения — в реальности его не было, слишком мало плоти оставалось на телах жертв. Но это все мелочи. Главное, чистые братья, на мучения которых так любила любоваться Ева, теперь злорадно смеялись и провожали глазами бродящую между светильниками девушку.
— Они смеются надо мной, — пожаловалась подруга. — Знают, что я не смогла им отомстить. Знают, что победили.
— Они еще не победили, — мрачно буркнула Кера. — Прекрати распускать нюни.
— Я боюсь, что над нами снова начнут издеваться. Боюсь бессилия. Мне кажется, ты хочешь меня бросить.
— Я собираюсь уйти, — кивнула богиня. — Тот, кто нам с тобой так помог скоро умрет. Если я не задержу его, вслед за ним уйдем и мы с тобой. Тебе придется побыть какое-то время одной, без меня. Ты останешься здесь, и что бы ни делали с твоим телом, ничего не почувствуешь.
По лицу у девушки промелькнуло несколько эмоций, а потом она вдруг успокоилась. Скулы заострились, глаза потемнели, она зло сжала губы:
— Я не хочу.
— Желания не имеют значения. Так будет, потому что я клялась ему. Я не могу помочь ему отсюда, и не могу быстро освободить нас. Я даже не могу войти в его сон с такого расстояния. Демос Онейро — не моя территория, я здесь только гостья. Вспомни, ты ведь и сама давала ему присягу.
— Я не держу тебя. Диего нужно помочь, он хороший. Он убил много плохих людей. Я не хочу оставаться во сне. Я хочу видеть и чувствовать все, что они будут со мной делать. И запоминать. Потом, когда ты вернешься, мы тоже будем убивать плохих людей. Всех.
* * *
Я очнулся от боли. Меня кто-то пинком перевернул на спину, за волосы задрал голову.
— Это он. Диего, тот самый, который убил иерарха. Я же говорил.
— Не врешь? С чего такое совпадение, что один из всех живой остался, и вдруг тот самый, за которого обещали тысячу серебряков. Подозрительно как-то. Да и не выглядит он, как матерый убийца. Смотри, Перга, какой-то молодой. Если кровь с рожи стереть, так и вовсе за мальчишку сойдет.
— Он это, он, — заспешил тот, что говорил первым. Знакомый голос. — И иерарха Нону убил, и еще кучу народу порешил, изверг. А еще он храмы осквернял. Совершенно асоциальная личность, почти маньяк. Вы с ним поосторожнее, если очнется, может напасть.
Пора, пожалуй, действительно просыпаться. Я открыл глаза, и встретился взглядом с Марком.
— Что, не ждал меня увидеть? — окрысился бывший подчиненный. — Ничего, теперь-то узнаешь, на что других обрекал.
Очень хотелось сделать вид, что я его в первый раз вижу, но удержался. Тут тоньше надо — то, что Марк изначально был в одном отряде с беженцами им наверняка известно, значит, не знать я его не мог.
— О чем ты вообще говоришь? — удивился я.
— Не делай вид, что не понимаешь! — взвизгнул бывший учитель. — Ты не можешь не знать, что за тебя назначена награда! За все твои убийства и преступления!
Все понятно. Значит, просветили-таки добрые союзнички моих коллег. Ну, следовало ожидать, что Валерий не станет пускать дело на самотек. Наверняка велел своим людям сболтнуть лишнего, в расчете, что слова попадут в нужные уши. А что, очень здравый подход, даже уважение где-то шевельнулось. И сам остался ни при чем, законов чести не нарушил, и при этом проблема решилась будто бы сама собой.
— Что за бред ты несешь? От страха рехнулся? Награда объявлена за Диего, — непонимающе просипел я. — Тот, который убил иерарха и командует обороной Памплоны. Я здесь при чем?
— Ты лжешь! — Марк подскочил ко мне, схватил за грудки. — Ты пытаешься выкрутиться, потому что хочешь избежать наказания! Признавайся! — он ударил меня, расквасив губы, замахнулся еще, но не успел — оттащили.
— С чего мне лгать? — я повернулся и сплюнул кровь. — По-твоему если я окажусь не Диего, меня не пристрелят? Идиот! Так даже быстрее будет.
Я повернулся к легионерам и пояснил:
— Все равно же пристрелите, так чего тянуть. Давайте прямо сейчас, а то всю душу вымотаете. Не хочу присваивать чужих заслуг.
— Глянь, какой спокойный, — переглянулись освободители. — Может, и правда не простой мужик. Ладно, давай, потащили. Надо командиру показать, пусть разбирается. Так вообще по описанию похож, если подумать. Рожа аристократическая, глаза карие, говор грамотный. Что там еще было?
Второй легионер, Перга, довольно подробно перечислил мои приметы. Действительно, хорошо описали. Интересно, откуда только взяли? Хотя, что тут удивляться, меня пол Памплоны видело.
— Эй, доноситель, идешь с нами, пока не подтвердится личность?
— А потом? Потом как?
— Потом, как и написано в листовке, денег дадут, и свободен. Хоть к бунтовщикам возвращайся, хоть в Рим езжай.
— Нет, доминусы легионеры, ну как вы могли такое предложить! Возвращаться к бунтовщикам! Разве эти безмозглые поймут, что им это на пользу! Лишь бы стрелять, никакого желания подумать головой. Ведь всегда можно договориться, правда?
— Заткни помойку, — Марк получил оплеуху, отчего даже упал и завозился в пыли. — Буду я слушать еще всякую пену.
Меня подхватили за руки, вытащили на ровную поверхность, даже рану в ноге перемотали, после чего связали, — довольно надежно, — и закинули на лошадь.
— Слышь, то ли Диего, то ли нет, не шали. Судьбу свою ты правильно определил — так и так пуля, но сам понимаешь, до нее еще по-разному дожить можно.
Я промолчал. Пока для выкрутасов не время. Один я, может и освобожусь от веревок, но далеко уйти с простреленной ногой точно не смогу. Нужно подождать возвращения Керы, узнать, что с Рубио. Надо было сказать старику, что он прав. Узнать, как там Ремус и Никс. Сама богиня жива, я откуда-то это чувствовал.
Путешествовать, будучи перекинутым через лошадиную спину, очень сомнительное удовольствие, однако день пролетел как миг. Наверное, я несколько раз терял сознание — не могу вспомнить точно, потому что бодрствование не сильно отличалось от бреда. Сказывалась потеря крови, контузия, неудобная поза и боль в ране.
В те моменты, когда приходил в себя, я спешил побыстрее заснуть, потому что Марк был просто в восторге от моего общества, и не видел себе иного развлечения, как описывать раз за разом, как он ловко меня, тупоголового тирана обхитрил. Заметно было, что бывший подчиненный действительно гордится собой, и абсолютно уверен, что совершил благое дело. Он на полном серьезе был уверен, что спасает новосозданную республику от ужасов войны, и сам остается в плюсе, да еще обеспечивает заслуженное наказание такому извергу как я. Один раз я не выдержал, переспросил:
— Слушай, ты ведь понимаешь, что это благодаря тебе убили всех наших ребят. Аквил, Неро… Руфу перед смертью оторвало руку. Видел его тело на дне оврага? А сколько крестьян погибло, видел?
— Меньшее зло, — отмахнулся Марк. — Это была необходимая жертва, для восстановления благополучия всех восставших провинций. И их кровь не на моих руках, а на тебе. Это ты во всем виноват. Я уверен, что с бунтующими городами не поступили бы так жестоко, если бы ты не организовал убийство иерарха. Что касается Аквила и остальных… Они слышали то же, что и я. Прекрасно знали, что тебя ищут, и когда я намекал на возможность закончить дело легким и простым способом, предпочли прикинуться дураками. Ну, в результате дураками и оказались. Если бы послушали меня, мы бы уже давно захватили тебя и передали в руки легионеров. Пусть тогда пришлось бы делить деньги, но мне хватило бы и половины от награды. Так что сами виноваты. Жалко их, но уж ничего не поделаешь.
Я скрипнул зубами от злости. Действительно ведь, получается я сам виноват. Если бы вовремя пристрелил эту тварь, может, все были бы живы. А вот на Марка злиться не получалось. Как можно ненавидеть покойника? Он уже мертв. И это не я буду тем, кто его убьет — он прекрасно позаботился об этом сам. Стоит ему получить деньги, и он труп. Как будто не видит, какие взгляды на него бросают легионеры. Он и сейчас жив только потому, что они до сих пор не уверены, действительно ли им попался столь тщательно разыскиваемый Диего. Правда, во сне было не сильно лучше. Приходили ребята. Аквил, Руф, Никс, и прочие из контубернии. Спрашивали, стоило ли спасение каких-то незнакомых людей, их жизней? Почему я распорядился ими так, будто они мне принадлежали? Я не знал, что ответить. Пытался оправдываться, кричал, что не знал. Не знал, что получится вот так.
— Рубио говорил тебе, — напоминал Аквил. — Он говорил, что везение закончится. Почему ты его не послушал? Мы тебе верили. Ты ведь так удачлив, ты настоящий герой. За что ты отдал наши жизни?
Ответа у меня не было. Я говорил, что тоже скоро умру.
— Что нам с того? — говорил Никс. Я не видел его смерти, поэтому он то представал с дырой на месте глаза, то с разрубленным лицом, или другими увечьями, каждый раз новыми. — Что, от того что ты умрешь, мы станем живы?
Кера появилась на третий день после пленения. Не во плоти. Мои конвоиры остановились на какой-то ферме — опустевшей, конечно. Судя по отсутствию крови и следов перестрелки, обитатели ушли сами, что не могло не радовать. Мне досталась ночевка на настоящей кровати — сначала солдаты хотели отселить меня на сеновал, вместе с Марком, но потом кому-то пришла светлая мысль, что на сеновале мне будет слишком холодно, и я оказался среди привилегированной группы. Никаким гуманизмом здесь и не пахло, просто потенциально ценного пленника хотели все-таки доставить к руководству живым. Правда, оценить свою удачу не получалось. Все, на что меня хватало — это отслеживать смену дня и ночи. В остальном было настолько паршиво, что я почти уверился — до штаба легиона не доеду. Рана на ноге воспалилась, у меня был жар, нога распухла — никто не удосужился не то что вытащить пулю, а хотя бы почистить рану, перед тем как перевязать. На повязку пошла какая-то грязная тряпка, в которой я в момент просветления с содроганием узнал чью-то несвежую портянку. Из состояния полубреда я почти не выходил, меня даже поили насильно, хотя чудовищная жажда — это то единственное чувство, которое я запомнил из того путешествия. Различать явь и бред становилось все сложнее, как и осознавать себя, но в какой-то момент я обнаружил рядом богиню, с любопытством рассматривающую парней, отчего они бледнели и становились прозрачными.
— Ты умираешь, — буднично сообщила мне Кера. — От тебя пахнет болью и безнадежностью. Если бы я осталась с тобой, такого не случилось бы.
— Что с Рубио? И с остальными?
— Старого убили. Прости, я не смогла ему помочь. Я бежала быстро, но когда пришла, его душа уже потеряла связь с телом. Жив только ребенок.
Старик мертв. Не думал, что весть о его смерти ударит по мне настолько сильно. Он вечно меня бесил — дня не помню, чтобы он не сказал какую-нибудь гадость, или не съязвил. Он не стал мне другом, а от наставничества я изо всех сил отбрыкивался. И все же мне казалось, что старик будет всегда, по крайней мере еще меня переживет. Его советы, замаскированные под издевку, стали уже настолько привычны, что мне трудно представить, как я буду без них обходиться. А еще глядя на него я вдохновлялся. Несчастный, одинокий, вечный беглец, несмотря на все невзгоды он всегда бурлил энергией, уверенностью в себе, и презрением к трудностям.
— Как же так вышло? — пробормотал я. — Как так получилось?
Риторический вопрос, и ответ мне был не интересен. Я знал, кто виноват в его смерти — старик сам мне об этом сказал. Такой вот последний урок. Нельзя брать на себя больше, чем можешь вынести. Чего я добился, бросившись опекать этих беженцев? Все они мертвы или будут мертвы в ближайшее время. Исход один, вот только если бы я вовремя ушел, Рубио был бы жив, как и остальные ребята.
— Он просил сказать: подбери сопли, улыбнись, и убей их всех. — Кера прервала мои мысли.
— Что? — удивился я, — Ты с ним говорила?
— Конечно, — кивнула богиня. — Я знаю, что тебе было бы жаль, если бы его душа досталась чистому. Я проводила его к воронке в Тартар. Сначала я отвела его к Лете, но он отказался. Сказал, что не хочет лишаться памяти, и нового рождения не хочет тоже. Тогда я спросила, знает ли он, что Аида больше не существует? Теперь есть только Тартар, где мучаются Гекатонхейры, Тифон, Ехидна, а с недавних пор и прочие боги. Он все равно отказался. Сказал, что он никогда ничего не боялся при жизни, не собирается учиться этому и после смерти. Знаешь, я его даже уважаю. Сильный смертный. Мне редко доводилось таких встречать.
— Почему… — я сглотнул. — Почему не оставила его здесь?
— Он мертв. Мертвым не место в Демос Онейро. Мертвые не видят снов, — Кера говорила с таким видом, будто объясняла очевидные вещи несмышленому ребенку. Твой мозг плохо работает, потому что ты болен.
— Знаю, — кивнул я. — Но полечиться пока не получится, извини.
Печаль по Рубио никуда не делась, но его последнее напутствие меня взбодрило. Он и в смерти остался верен себе. Не стал говорить, что я не виноват, не попытался успокоить. «Подбери сопли, улыбнись и убей их всех». Да. Я определенно так и сделаю.
Глава 18
Она нашла его в последний момент, если не сказать опоздала. Он уже уходил — пока еще медленно, но дыхание Танатоса становилось все явственнее. Вот-вот оно превратится в ветер, который унесет ее заступника туда, откуда смертные обычно не возвращаются. Кера перехватила мальчишку в самый последний момент, мягко направила его в Демос Онейро, и для начала выложила ему последние новости. Просто для того, чтобы всколыхнуть его чувства, заставить смертное тело бороться самостоятельно. Этого было мало, она чувствовала, но богиня надеялась уговорить Диего впустить ее в тело. Она надеялась, он прислушается к голосу разума, если Кера пообещает не совершать действий от его имени. Хотя это в любом случае не получится — такой прочной связи, как с Евой, ей не добиться. Тем не менее даже этого должно хватить, чтобы немного усилить собственное стремление к жизни тела. Сейчас оно умирало. Отравленное ядом от гниющего мяса, оно пыталось этот яд сжечь и вместе с ним сжигало себя, чем дальше, тем быстрее.
Кера говорила с мальчишкой, а сама тем временем начала подготовку. Осторожно прикасалась к нитям, связывающим душу с телом, пыталась полнее ощутить то, что чувствует парень. Прекратить пришлось резко — она едва успела остановиться, потому что увидела то, чего видеть никак не могла. Это тело уже было мертво однажды, пусть и совсем не долго, и этот дух уже бывал в загробном мире. Редкий, очень редкий случай, но не сказать, чтобы совсем невозможный. Если бы не одна маленькая деталь. Дух и тело не были родными. Более того, дух успел попутешествовать по иным пространствам значительно дольше, чем тело. Кера присмотрелась внимательнее. Да. Тело было мертво всего несколько секунд, а вот дух… намного дольше. В таких делах точно не определить. Одно можно сказать наверняка — этот дух бродил тропами мертвых значительно дольше, чем прожило это тело прежде, чем они встретились. И еще… Кера втянула воздух полной грудью, будто принюхиваясь. Да, знакомый запах. Безумие, и спокойствие. Такое вот странное сочетание. Охраняющая пути, Черная сука, Госпожа трупов. Хранительница Тартара[18], наконец. Геката. Это именно ее след. Это она привязала душу к телу. Интересно. Безумно интересно и любопытно. Становится понятно, откуда столько странностей у ее защитника, правда, общий счет вопросов только увеличивается. Но сейчас это не важно. Важно то, что соваться туда, где поработала Геката, Кера не может. Пожалуй, ей хватило бы сил разрушить то, что наделала старшая, но вмешаться так, чтобы ничего не испортить… Слишком сложно. Это ведь не ее область, это как раз то, в чем всегда была особенно хороша Подземная.
Кера слишком увлеклась, и спохватилась только когда увидела, что Диего уже почти ускользнул из Демос Онейро. Богиня успела схватить его на самой границе. Попыталась выдернуть обратно, и не смогла. Парень уходил. Отчаяние. Очень, очень редко ей самой доводилось испытывать то, что готовила смертным, и вот, теперь сподобилась. Кера лихорадочно соображала, что делать. Он просто не услышит ее, он уже почти в Стигийских болотах.
С тех пор, как чистый набрал власти, с тех пор, как все ее родственники были низвергнуты в Тартар, Кера еще ни разу не применяла своих сил. Слишком ярким маяком она сверкнет для врага, особенно теперь, когда больше и огней-то нет. И все-таки придется. Альтернатива только дать ему умереть, и прожить еще какое-то время, скрываясь в мире снов, задыхаясь от голода и тоски, и потом все равно оказаться в Тартаре. Кера решилась. Она явила миру свою силу, она напомнила Диего о клятвах, она запретила ему уходить дальше. И это помогло, хотя гораздо слабее, чем обычно случается со смертными. Теперь она понимала, почему. Мальчишка просто не принадлежит этому миру, он чужак, и, как и всякому чужаку, ему плевать на законы места, в котором он оказался. Что с того, что это законы мироздания? Он подчиняется только тем из них, которым привык подчиняться. Видимо там, где он был раньше, жили другие боги.
* * *
Возбуждение, вызванное появлением Керы, быстро улеглось. Апатия вновь начала накрывать меня теплым, душным одеялом. Не знаю, сколько прошло времени, но я вдруг обнаружил, что собеседница удаляется от меня. Само пространство сна, лагерь с вышками и столбы света подернулись туманной дымкой, краски потускнели, а звуки стали глохнуть. Даже боль и жар начали отступать, мне становилось легче и спокойнее. Где-то в глубине души я знал, что умираю. Как ни старался вызвать в себе хоть какие-то чувства, душу захватывало спокойствие… даже, скорее, покой. Я понимал, что нельзя этого допускать, но побороть очарование смерти, оказавшееся столь соблазнительным, не было никаких сил.
Апатия слегка отступила, когда в руку вцепились ледяные, удивительно сильные пальцы Керы.
— НЕ СМЕЙ УХОДИТЬ! — Голос богини был совсем непохож на человеческий. Невероятным образом в нем сочетались звучание трубы, призывающей на штурм, шепот лекаря, сообщающего родным страшную весть, рев волн, несущих корабль на рифы, треск пожара, вкрадчивые нотки палача, хруст ребер под камнепадом, лязг сошедшего с рельс поезда и еще тысячи звуков, интонаций и нот, предвещающих беду. Я не был напуган, но изумлен, и это удивление позволило задержаться.
— ТЫ ОБЕЩАЛ! — продолжала тем временем Кера. — Ты клялся мне, клялся Еве, давал слово отомстить Чистому, ты обязался хранить наши жизни. НЕ СМЕЙ НАРУШАТЬ СВОЕ СЛОВО!
Кера была права. Я действительно обещал им, в ответ на их клятвы. Обещал им, а еще родителям и старику. Так неужели я позволю себе расслабиться и сдохнуть, как какой-нибудь червь? Туман вокруг уже полностью скрыл очертания сна. Богиню я тоже не видел, только чувствовал ее ледяное прикосновение. Я не знал, где я, и что мне делать, смертный покой стремительно отвоевывал оставленные было позиции.
— Что мне делать?! — крикнул я. — Я ничего не вижу, и почти не слышу тебя.
— ИДИ! — велела Кера.
Она говорила что-то еще, но я не слышал. Впрочем, было достаточно и того. Я огляделся вокруг, и сделал первый шаг. Я не видел направления, и здорово сомневался, что его выбор имеет какое-то значение. Каждый шаг давался неимоверным трудом, я будто продирался сквозь патоку. Вначале мне даже казалось, что я чувствую, как мои ноги вязнут в трясине, но это ощущение быстро прошло, и любые телесные ощущения кроме неимоверной усталости исчезли. Усталость и лед пальцев Керы. Впрочем, нет, было что-то еще. Маленький, но довольно яркий огонек — он появился не сразу, я уже довольно долго шагал в пустоте. Апатия была наготове, подстерегала. В какой-то момент я снова допустил мысль об отдыхе. Поредевший было туман снова начал сгущаться и темнеть. Именно тогда этот огонек и появился. Его прикосновение, в отличие от Керы, было обжигающим. Не сильно — так, будто в жаркий день идешь босиком по песку. Во мне даже проснулся на секунду интерес — что это за сущность. Я чувствовал что-то знакомое. Нет, это не было отражением кого-то из моих друзей, однако что-то родное в этом огоньке чувствовалось. Он очень помог мне — не уверен, что без него смог бы снова заставить себя идти после того, как приостановился.
Пришлось отбросить любые мечты об отдыхе. «Зачем тебе отдых, дурак?» — говорил я себе. — «Тебе нужно разрушить целую религию, вместе со всеми ее последователями, слугами и монахами, а еще ее богом, как вишенка на торте. Тебе некогда отдыхать, потому что ты мелкий, неумелый, и до ужаса слабый». Я запрещал себе мысли об отдыхе. Я запрещал себе чувство вины. Да, это именно благодаря мне умерли ребята. Я стал причиной смерти Рубио. Они все умерли из-за моей слабости, из-за моего слюнтяйства, из-за желания быть хорошим и помочь всем нуждающимся. Черта с два я это забуду, но и жалеть себя не стану. Это моя вина, это мой груз, и когда-нибудь я за это отвечу. Но если я сдохну сейчас, на мои плечи ляжет еще и смерть Керы и Евы. А ведь они мне доверились гораздо сильнее, чем парни. Да что там, у них, в отличие от парней и выбора не было.
Я шел так долго, что сам не заметил, как вывалился из сна. Просто в какой-то момент на меня вновь навалилось ощущение жара, дергающая боль в ноге, дикая жажда. Лицо заливал липкий пот, глаза не открывались, а окружающие звуки откликались вспышками головной боли.
— Он того и гляди подохнет, — говорил кто-то над моей головой. — Об него можно греться, как об печку!
— И что? — отвечал другой. — До Сарагосы еще три дня.
— Откуда мне знать! Я не лекарь, я не знаю, что с ним делать!
— Делай, что хочешь, но если эта падаль подохнет, и окажется тем Диего, за которого обещали тысячу сестерциев, я тебя живьем зарою, ясно?
Разговор закончился, послышались удаляющиеся шаги. Я вновь начал проваливаться в беспамятство, но диким усилием заставил себя сосредоточиться.
— Эй! — прохрипел я. — Воды!
— Canismatrem, он еще и говорит! — послышался удивленный голос. Через несколько секунд мне в губы ткнулся металлический край ковша, за который я жадно уцепился зубами, и принялся проталкивать в глотку ледяную воду.
— Слушай, по-хорошему тебя прошу, продержись еще три дня. Три дня всего, мужик. Иначе бугор меня на ленты порвет!
— Штаны с меня сними, — потребовал я.
— Ты чего удумал?! — в голосе собеседника появилась настороженность.
— Слышь, делай, что говорю, а то точно сдохну. Рану надо осмотреть.
Мне все же удалось разлепить глаза, и тут же пришлось снова их зажмурить. «Помощник» действительно взялся за мои портки, причем почему-то не додумался сначала срезать присохшую повязку.
— Стой, — прошипел я, когда его энтузиазм немного поутих. — Облей повязку водой и срежь ее. Осторожно и медленно. Потом штаны. Понял?
— А, да. Сейчас.
Очень хотелось спросить, не идиот ли мой собеседник, но не было сил, а потом и вовсе стало не до того. После обливания повязка толком не отмокла, так что боль во время ее удаления была просто адская.
Пуля попала в заднюю часть бедра. На ладонь выше, и пришлось бы называть это место задницей, но все равно, чтобы увидеть входное отверстие, пришлось вывернуть шею, что в моем состоянии было ой как непросто. Я чуть сознание не потерял. И увиденное тоже не понравилось. Рана была очень грязная, от нее несло гниющим мясом.
— Лей на нее воду, пока кровь не смоется, — потребовал я.
Легионер, исполняющий обязанности моей няньки заворчал, но сделал, что от него просили. Осторожно пощупал края, — руки мне давно уже развязали, — чуть не взвыл от боли. Кожа вокруг натянулась, как на барабане. Тугая, красная, горячая… Нет, так не пойдет.
— В общем так, легионер, — прохрипел я. — Если не поможешь, я сдохну уже завтра. Скорее всего. Не знаю, началась ли уже гангрена, но, если и нет, вот-вот начнется. А, впрочем, я и без нее сдохну.
— Да чем я помогу тебе? Я что, лекарь? И чего это ты помирать не хочешь? Не от антонова огня[19], так от пули.
— Лучше честная пуля, чем сгнить и гноем изойти. И тебе не все равно? Я слышал, если сдохну, тебе от этого тоже ничего хорошего.
— Так чего сделать-то?
— Нож есть острый? А еще щипцы какие. Не те, которыми бабы белье стирают, понятно. Спирту еще, и опия или лауданума. Делай, что хочешь, но найди.
Легионер молча пожал плечами, и куда-то убежал, а я остался заниматься очень важным делом — не давал сознанию снова уплыть. Было трудно, но я справился, тем более отсутствовал солдат не так уж долго. Вернувшись, он поставил передо мной сумку, в которой оказался и хирургический инструмент, и лауданум, и приличный набор всевозможных порошков и мазей, вид которых мне ничего не говорил. Впрочем, нет, одну все же узнал, по резкому запаху. Карболка. Столь своевременное появление такого редкого богатства не укладывалось в голове, и я, опасаясь, что мне это видится, уточнил:
— Откуда это?
— Трофей. Повстречали одного в Туделе. Все орал, что не повстанец, именами старыми бросался. Асклепия поминал и Гиппократа.
Дальнейших объяснений не потребовалось, да мне и не интересно. Тому врачу уже не поможешь, а вот мне его сумка, может, жизнь спасет.
Что делает пуля после попадания в человеческое тело? Любой знает, что кусок металла далеко не всегда идет по прямой через мышцы и ткани. Гораздо чаще она начинает «гулять», порой останавливаясь в самых неожиданных местах. Можно ли ее достать? Можно, конечно, но пока даже в просвещенной Римской республике врач предпочтет просто ампутировать конечность выше раны. Так хотя бы шансы выжить есть. Один к четырем, примерно, но гораздо выше, чем если поковыряться в ране, ничего не найти, задеть по дороге какую-нибудь артерию или занести дополнительной грязи, и потом это зашить. Впрочем, нет, с шансами я погорячился. У меня же есть карболка и опий, а значит они все же чуть повыше. В любом случае, отпилить себе ногу я не смогу, так что простой путь отпадает.
Я не слишком надеялся именно достать пулю. Сделать это самому, из неудобного положения, в помраченном состоянии сознания… Надеяться было глупо, так что я решил просто вскрыть рану и почистить ее насколько смогу. И теперь, раз уж у меня появилась эта мазь, еще смазать карболкой. Слышал, она здорово спасает в таких случаях.
Лауданума выпил немного. Мне нужно было притупить боль, а не окончательно вырубиться.
— Слушай, солдат. — Пробормотал я. — Не дай мне заснуть или потерять сознание. По крайней мере, пока я с этим не закончу. Увидишь, что я замер — потри уши, по щекам побей. Если совсем не реагирую — иглу под ноготь загонишь, ясно?
Легионер посмотрел на меня как на идиота, но кивнул. Что ж, пора. Полить рану спиртом, прислушаться к ощущениям. Жжет, но не нестерпимо. Опий подействовал. Можно начинать.
Мне не удалось запомнить операцию подробно. Было больно. Было много гноя, каких-то ниток, отвратительного запаха. Флакон с лауданумом опустел где-то наполовину — я прикладывался к нему еще несколько раз. В какой-то момент я обнаружил, что меланхолично ковыряюсь в ране пинцетом, засунув его до половины, и, самое интересное, явно что-то ухватил. Только не совсем понятно — пуля это или, может, осколок кости? Соображать уже толком не получалось, но я все-таки вытащил ухваченный кусок, уронил его. В самом деле, похоже кусочек свинца. Удачно.
Я еще успел обильно обмазать рану и вокруг карболкой, но закончить самому мне не удалось. Я заснул или все-таки потерял сознание, так и не выпустив из рук пузырек с мазью. Перевязывали меня легионеры, но я этого не почувствовал.
Забытья не было, или я его не заметил. Открыв глаза, увидел перед собой Керу, знакомый пейзаж.
— Ты все еще здесь. Ева не заскучает одна?
— Еве очень страшно, — серьезно ответила богиня. — Она одна, связана, а вокруг много злых мужчин.
— Стой… Ты оставила ее в плену?
— Ты бы умер, если бы я не держала тебя. Ева знает, что ты убьешь их всех, если выживешь. Это поможет ей терпеть.
— Возвращайся к ней. Я не хочу, чтобы еще и она из-за меня…
У меня в голове не укладывалось. Ева пережила это в лагере, и вот опять… А ведь я обещал!
— Почему ты меня не остановила? Неужели не видела, что я зарвался?
— Ты был уверен. Ты был настолько уверен… Мне самой начало казаться, что ты неуязвим. Скажи, на что ты надеялся? Ты ведь знал, что за тобой охотится целая армия. За нами. Почему ты вел себя так, будто это не незначительная мелочь?
Упреки были справедливы.
— На что надеялся? — переспросил я. — Да ни на что. На удачу. Думал, изобрету колючую проволоку, тачанки с пулеметами, оптический телеграф — и мы непременно всех победим.
Кера посмотрела на меня изумленно, а потом расхохоталась.
— Я все время забываю, что тебе совсем немного лет!
— Хватит об этом. Возвращайся к Еве. Я справлюсь. Я вроде бы вытащил пулю и прочистил рану. И, по-моему, даже не задел никаких сосудов, так что если не сдох до сих пор, то теперь и не сдохну. Возвращайся к Еве, и найди способ сбежать от них.
— Хорошо, — кивнула Кера. — Твое тело правда больше не сжигает себя. Только скажи мне еще одно. Зачем ты вообще решил спасать всех этих незнакомых тебе людей? Ведь наша цель — месть, а не спасение. Я не обвиняю тебя, — богиня даже руки подняла. — С этим ты справишься сам. Мне просто любопытно.
Я задумался. В самом деле, откуда во мне это стремление защищать всех, кого ни встретим? Нет, понятно, что людей жалко. Картины, остающиеся после визита в селение легионеров ужасают, и наполняют душу желанием уничтожить эту мразь. Но почему я-то записался в спасители?
— Я не уверен, что скажу тебе правду, потому что сам не знаю точно, — осторожно начал я. — Даже себе не могу это объяснить. Наверное, сошлось несколько причин. Жалость… Тебе не понять, но мне было жаль этих людей, над которыми издеваются и убивают ни за что. И потом, я как-то привык считать, что первейшей задачей армии является защита мирного населения. Раз уж мы объявили себя республиканской армией, значит, нашей главной задачей является защита граждан новообразованной республики.
Если раньше на лице богини было просто изумление, то теперь это было невыразимое удивление.
— Скажи мне, Диего, ты откуда появился? За все века я впервые слышу такое объяснение назначения армии. Армия нужна для того, чтобы захватывать новые земли и народы, для того, чтобы защищать страну от врагов, внешних, и еще она нужна для того, чтобы хранить власть от посягательства народа. То, что ты сказал — побочная задача, и никогда никто из римских патрициев не утверждал обратного.
Отвечать не пришлось. Кера вдруг как-то сжалась, побледнела.
— Мне действительно пора уходить, — сказала богиня. — Для того, чтобы не дать тебе уйти в Аид, мне пришлось приоткрыть свою сущность, и чистый это увидел. Нужно срочно возвращаться к Еве, находиться в истинном облике мне сейчас опасно. Даже здесь, в Демос Онейро.
* * *
Ева боялась. Дрожала от ужаса и отчаяния, страдала от боли, которая проявила себя во всей красе, стоило только Кере уйти. Любое движение приводило к тому, что тонкая проволока сильнее врезалась в тело. Кожа снова была покрыта кровью, только теперь это была ее кровь. Мучительно было даже дышать. Ева боялась, что ее разум не выдержит, и она снова погрузится в мутное ничто, потеряет себя, перестанет мыслить и чувствовать. Ева твердо знала — во второй раз она не сможет вернуться. Впрочем, теперь стало немного легче. Теперь у нее была цель: запомнить каждого из них, запомнить, освободиться и сделать так, чтобы они пожалели. Те, кто сломал ее — они далеко, до них трудно добраться. Вряд ли это произойдет быстро. С этими легионерами намного проще. Каждый из них по отдельности и все они вместе слабы. Их не защищает мерзкое божество, не дает им сил. Ненависть, как и всегда, помогала справиться со страхом, загнать его вглубь и на время забыть. Ева еще вздрагивала, когда на нее обращали внимание, но не отводила глаз.
Кера ушла ночью, а наутро Еву отвязали от очередного столба, возле которого ей пришлось провести ночь, и забросили на лошадь. Руки и ноги дополнительно связали под брюхом. От одежды остались одни лохмотья, так что она сама понимала, насколько бесстыдное зрелище представляет. Не удивительно, что среди бандитов нашлись ценители.
— Слушай, старший, ну можно нам по разику? Ты посмотри какая девка! Как довезем, уже возможности не будет. Чего тебе, жалко, что ли?
— Драгош, я что-то не пойму, у тебя резко мнение появилось, что ты его высказываешь?
— Не, ну чего ты, командир? Я ж ничего такого. С нее не убудет же…
— Ну-ну, продолжай, что ж ты замолчал?
— Да чего продолжать? Я уж сказал. Который день с ней уже возимся! У меня бабы уж две декады не было! Хоть на стенку лезь! И у других так же, правильно, парни?
— Тебе бог руки дал? Ну так и поиграйся руками. Или вон, друг другу помогите.
— Да чего ты ее жалеешь, Адро? Ты на нее сам, что глаз положил?
— Драгош, у тебя и в самом деле все мозги в штаны стекли, я смотрю. Тебе повезло, что ты оставался на дороге, и не видел, как эта сучка голыми руками человека надвое рвала. Да будь моя воля, я бы к ней связанной на милю не подошел! Мне еще жизнь дорога. А уж совать в эту тварь член… Да я лучше кобру поимею, чем эту гадину.
Ева нашла в себе силы, чтобы поднять голову и посмотреть на спорщиков. Виток проволоки, перехватывающий ее между губ, и не дающий толком говорить, от этого только сильнее впился в уголки рта. По подбородку потекла кровь, но девушка не обратила внимания. Она видела сомнение в глазах Драгоша. Ева поняла — как только Адро отойдет, утратит бдительность, Драгош решится. Не один, наверняка позовет еще кого-нибудь. Будь Кера здесь, рядом с ней, Она наверняка сделала бы так, чтобы этот мерзкий червь даже взглянуть на нее боялся. Хотя… Неужели она настолько никчемна, что не справится даже с такой мелочью?
Ева улыбнулась, еще сильнее разрывая уголки губ. Кровь, смешанная со слюной, струйкой брызнула на землю, на лошадиные бока.
— Хочешь развлечься, малыш? — прошипела Ева. Слова из-за проволоки звучали невнятно, но вполне различимо. — Иди же сюда. Тебе понравится моя ласка.
Драгош отшатнулся, а Ева вдруг расхохоталась.
— Что же ты испугался, милый? Я ведь так хороша собой! Может, мы даже поженимся потом!
Ей действительно было до безумия смешно. И вот это ничтожество она боялась, пыталась ненавидеть? Да он же чуть не обмочился от одной ее улыбки! Ева продолжала хохотать даже после того, как Адро отвесил ей пощечину, а Драгошу ударом кулака выбил пару зубов. Боль ее уже давно не пугает, что ей какая-то пощечина! Она чувствовала себя победительницей. Она даже без Керы смогла до дрожи напугать этих убогих легионеров. Сама!
Глава 19
С уходом Керы, сон потерял стабильность. Жар в сочетании с лауданумом породил причудливые и непрекращающиеся кошмары — казалось, это никогда не закончится. Порой я забывал о том, что сплю, и тогда было особенно плохо. Безысходный, беспросветный ужас, боль и непонимание, что происходит и как это прекратить — вот рецепт маленького личного ада. Хорошо, что все заканчивается. Я очнулся в тюремной камере, одиночной. Было темно, но я разглядел полуподвальное помещение, некрашеные кирпичные стены, железную дверь, небольшое зарешеченное окошко под самым потолком, деревянные нары и металлическое ведро в углу. Ошибиться невозможно. Помнится, когда я присутствовал в реальности в последний раз, до Сарагосы оставалось еще три дня пути, то есть бред мой длился по крайней мере трое суток. Жаль, что самочувствие было далеко от ощущений хорошо выспавшегося человека. Болело все, и прежде всего нога, в глотке пересохло, слабость была такая, что даже голову поднять требовало серьезных усилий. Мне оставалось только ждать — ни пошевелиться толком, ни даже крикнуть, чтобы попросить у тюремщиков воды, не было сил. Даже жаль, что не удалось провалиться обратно в забытье — мешала дикая жажда. Все, что я мог — это наблюдать, как темное небо в единственном окошке медленно светлеет. Этот факт давал некоторый повод для оптимизма — возможно, утром кто-нибудь появится в камере, и мне дадут воды.
Наконец, в коридоре загрохотали шаги. Интересно, как меняется восприятие. Звук, вообще-то далек от мелодичности, но я наслаждался каждым ударом металлической подковки по бетонному полу. Мое бесконечное ожидание сейчас прекратиться — что может быть лучше? Даже если воды не дадут, плевать. Главное, хоть что-то, что отвлечет меня от боли, жажды и беспомощности. Я боялся, что неизвестный ходок пройдет мимо, и шаги начнут стихать, но нет, обошлось. В замке заскрежетал ключ, дверь со скрипом отворилась, в камеру зашли люди.
Это оказался лекарь в сопровождении жандарма. Надо же, какой сервис! Меня, оказывается, лечат! Доктор был очень удивлен, когда я поздоровался. Не моей вежливостью, понятно, а тем, что я в сознании.
— Вы удивительно живучи, молодой человек! — восхищался мужчина. — Два дня назад, когда меня вызвали, чтобы осмотреть арестованного, я сказал жандармам, что вы непременно умрете. Я видел много умирающих, и, поверьте, крайне редко ошибаюсь! Однако ваш организм так остервенело цепляется за жизнь, что все мои прогнозы оказались ложны. Тем не менее, мне совсем не стыдно за свою ошибку. Я утверждаю, что дело не в моем непрофессионализме, просто иногда случаются чудеса, и с этим ничего не поделать. Впрочем, могу с гордостью утверждать, что и мои усилия сыграли в вашем выживании не последнюю роль.
— И все-таки вы не ошиблись, доминус Капитон, — вмешался жандарм. — Он действительно скоро умрет. Суд скоро закончится, и я не думаю, что его ждет что-то, кроме расстрела. Так что можете не сомневаться, ваш прогноз все равно окажется верным, — конвоир засмеялся, довольный своей шуткой.
Доктор скривил губы, то ли недовольный плоским юмором, то ли тем фактом, что его усилия в итоге не имеют смысла. Осторожно смотал повязку, принялся осматривать рану.
— Скажите, молодой человек, кто вам извлекал пулю? Жандармы говорят, что местные легионеры пересказывали какие-то совершенно неправдоподобные байки.
— Сам вытащил, — признался я. — Случайно вышло, я не надеялся ее достать. Хотел только почистить рану.
— Поразительно! Трудно поверить, что такое вообще возможно! — Восхитился врач. Он принялся подробно расспрашивать меня о том, как проходила операция, и не успокоился, пока не вытянул все подробности. По-моему, он так до конца и не поверил, что я не придумываю, и все пытался поймать меня на лжи, пока я не потерял терпение, и не взмолился:
— Доктор, простите, можно мне воды? Кажется, я сейчас рехнусь от жажды.
Только тогда врач спохватился и прекратил расспросы.
— Сейчас мы вам обработаем рану, молодой человек, и вам принесут воды и еды, я распоряжусь. Боюсь, правда, что провизия не слишком подходит для выздоравливающих, но тут уж я ничем не могу помочь.
— Ничего страшного, доминус Капитон, я буду рад и тому, что есть, — уверил я доктора. Мне он понравился — люблю людей, увлеченных своим делом.
Мне действительно принесли воды, вдоволь, и это было настоящее счастье. Обед тоже принесли. Доктор не ошибся — он оказался крайне далек от куриного бульона, который мне показан, но значительно лучше, чем я боялся. Кусок черствого хлеба и похлебка с овощами. Овощи, похоже, не первой свежести, но плевать. Не думаю, что в том состоянии меня могли соблазнить даже какие-нибудь ресторанные изыски, так что я просто впихнул в себя пищу, надеясь, что пойдет на пользу. Такое сложное дело — напиться и поесть, истощило все мои невеликие запасы сил, так что я провалился в сон сразу после трапезы, и даже до того, как жандарм забрал миску с кружкой. Обед, если он и был, я проспал, и проснулся снова только ночью, опять. Впрочем, теперь я чувствовал себя значительно лучше — даже голод проснулся, что я счел хорошим знаком. Довольный своим состоянием, я заставил себя снова уснуть и проснулся только после появления доктора.
Доминус Капитон сегодня явился не один — ко мне пришли гости. Сонный, я не сразу сообразил, что в камере не два, а три человека, тем более посетитель вел себя тихо, стоял молча. Через пару минут я обратил внимание на третьего визитера, и с удивлением узнал Доменико. Только после его ухода сообразил — кузен просто не мог поверить своим глазам. Последние события меня здорово потрепали, и брат с ужасом рассматривал обтянутый кожей скелет с глубоко запавшими глазами, с кровяными прожилками на белках глаз, и со слипшимися от дурного пота волосами. Для меня мое состояние казалось приемлемым — это после недавнего, когда я совсем помирал, так что сразу причину замешательства друга я не распознал.
— Ох, доминус Ортес, простите, я не сразу вас заметил, — я, наконец обратил внимание на безмолвный памятник крайней степени ошеломления. Хотел улыбнуться, но вышло, кажется не очень. Вряд ли та гримаса напоминала улыбку. — Не ожидал вас здесь увидеть.
Кузен с силой потер лицо ладонями, и, наконец, подошел.
— Приветствую, квирит Диего. — Улыбка на лице парня была вымученной. — Приехал, как только узнал, что вы здесь. Совет Памплоны уполномочил меня узнать о вашей судьбе, и по возможности оказать всяческую помощь. Вас обвиняют в убийстве духовного лица, оскорблении чистой веры, осквернении церквей, сопротивлении законной власти, а также убийстве граждан республики. — Он стрельнул глазами в сторону жандарма, пристально наблюдавшего за действиями врача, и не менее тщательно прислушивавшегося к нашему разговору. Сержант даже лоб наморщил, опасаясь упустить что-нибудь значимое. Понятно, что лучше не говорить ничего важного. Я и так не собирался, но глаза согласно прикрыл.
— Рано или поздно это должно было случиться, — пожал я плечами. Напрасно — пришлось сдерживать гримасу боли. — Для меня эти обвинения не новость — уже просветили. Расскажете, как там дела у повстанцев?
— Неплохо, насколько я знаю. Сейчас боевые действия временно прекратились. У них с метрополией вроде бы перемирие. Легион со вчерашнего дня отозван. Много ферм выбито, по югу они очень тщательно прошли, так что сейчас они будут решать проблему с продовольствием. Есть некоторые наметки, но в детали я не вдавался. Заводы, вы знаете, налаживают работу, скоро пойдет первая продукция, а там и насчет поставок провизии договорятся с кем-нибудь. Если время дадут.
Из короткого объяснения брата сразу многое прояснилось. Повстанцы справляются. Вооружаются изо всех сил, и попутно решают, как избежать голода. Впрочем, я догадываюсь, как. Те же семейства Ортес, как и Алейр помогут восставшим провинциям. Еще и заработают на этом, если не деньги, то авторитет. Даже если сухопутную границу перекроют, можно организовать поставки морем. Дороговато, конечно, выйдет, но не дороже денег. Самое главное — доминус Валерий был прав. Метрополия в самом деле готова была пойти на перемирие, как только я окажусь у них в руках. Как бы не загордиться — я, оказывается, значимый человек. В качестве пешки для размена, но все же.
— В общем, пока все нормально, — закруглил он рассказ. — Только вот вы оказались за решеткой. Повстанцы считают вас одним из своих лидеров, по крайней мере Памплонцы. Они очень расстроены случившимся.
Доменико был расстроен и раздражен. Я видел, что его разрывает от вопросов, которые он боится задать, чтобы не выдать своей осведомленности при жандарме. Что ж, надо ему помочь.
— Да. Легион не церемонится с повстанцами. Мы прорывались к Памплоне, но наткнулись на беженцев, которых преследовали солдаты. Попали в засаду. Мастерски организованную, должен сказать. Кажется, выжил только я и Марк, — помните его? — у него все хорошо, к нему претензий у солдат не было.
Доменико смертельно побледнел, а я мысленно чертыхнулся. Ну не могу я знать, что Ева с Керой тоже выжили, пойми ты. Я сделал большие глаза, надеясь, что он сообразит.
— А… Вам случайно не известно, что сталось с той девушкой, с которой мы так мило болтали в Памплоне? — Ну наконец-то дошло!
— Откуда мне знать, доминус? Я относился к ней как к сестре, но мы не были вместе, когда все произошло. Я видел ее только во сне. Однако отчего-то я уверен, что она сможет справиться с любыми трудностями, и вы еще непременно встретитесь.
Облегчение, проступившие у парня на лице, не заметил бы только слепой. Хорошо, что он стоял спиной к жандарму, иначе тот бы что-то заподозрил.
— Что ж, я тоже буду надеяться на лучшее, — слабо улыбнулся Доменико. — А упомянутого вами Марка мы непременно постараемся найти, и помочь, если что.
Да. Беспокойство за Керу не лишило брата способности соображать. Он определенно понял, на что я намекаю.
— Я уверен, что о нем и так уже позаботились. Впрочем, я был бы рад, если бы вы убедились в том, что к нему уже ни у кого не будет претензий. Если представится такая возможность.
— Непременно, — кивнул Доменико. — Ну что ж, нашу беседу, я вижу, пора заканчивать. Напоследок скажу, что защитник, которого я нашел, приложит максимум усилий, чтобы вас оправдали. Среди жителей северных провинций очень многие считают, что вас обвинили незаслуженно. И преступления, которые вам приписывают случились во время боевых действий, а, значит, не могут рассматриваться как убийство. Конечно, судьи в Сарагосе довольно предвзяты, но я уверен, справедливость и закон обязательно восторжествуют, сколько бы времени ни заняли разбирательства.
Я сначала удивился такой наивности брата, но потом догадался. Он особенно выделил последнюю фразу, про время. Значит, надеется хотя бы затянуть разбирательства подольше. Дать мне больше времени. Возможно, думает о том, как подготовить побег. Взглянув ему в лицо, понял, что именно это он и имел ввиду. Хорошо, что у Доменико волосы длинные, а то он так активно пытался показать что-то мимикой, что будь у него короткая прическа, это стало бы заметно даже со спины.
Я медленно, и, надеюсь, незаметно для жандарма, качнул головой. Отрицательно. Побег мы устраивать не будем. Доменико в ответ удивленно поднял брови. Черт, что-то мы долго перемигиваемся, жандарм сейчас что-то заподозрит.
— Очень благодарен вам за заботу, доминус Ортес. Не думаю, что защитник как-то сможет помочь. Уж простите, но как бы долго не длились разбирательства, конец у них будет один. И знаете, я смирился с этим. Такова моя судьба, и я приму ее так, как подобает честному человеку.
Доменико снова недоуменно выпучил глаза. Похоже, не может понять подтекст. А между тем, никакого подтекста нет. Бежать я не собираюсь.
Скомкано попрощавшись, он вышел. Принесли тюремный завтрак, который был ничем не лучше вчерашнего. Удовольствия от поедания никакого, но в целом чувство голода притупил — уже хорошо. Сегодня я чувствовал себя достаточно прилично, чтобы попытаться вставать. Да и привести себя в порядок не помешало бы, так что я попросил у тюремщиков воды для умывания, и, о чудо, мне даже не отказали. Странно. Пугает такая отзывчивость. Так и не придумав, какой в этом может быть подвох, я с удовольствием умылся, и, насколько смог, обтерся влажной тряпкой. Полноценно постираться, жаль, не вышло. Одежда на мне была относительно чистая — по сравнению с той, в которой меня доставили в тюрьму. Тем не менее я провел в этой тюремной робе уже несколько дней. Ее удалось только намочить и вывесить для просушки. Ну, хоть что-то. Усталость после этих нехитрых действий накатила страшная. Сопротивляться ей даже не пытался — уснул, накрывшись тонким ветхим одеялом. Впрочем, спал достаточно чутко, так что теперь был точно уверен — обеда не было, как и ужина. Это было не так уж важно, потому что во сне ко мне вновь являлась Кера.
* * *
Вечером, остановившись в очередном разоренном поселке, Еву по обыкновению привязали на улице. В этот раз к столбу, на котором висело било — созывать селян на сход или предупреждать об опасности. Следить, чтобы пленница не сбежала, оставили двух легионеров. Один из них — тот, который утром интересовался у командира на предмет любовных утех. Еве было безразлично. Теперь она видела — они все ее боятся. Замечала взгляды, которые на нее бросают легионеры. Даже то, что ее привязывают на ночь на улице, подальше от домов, где ночуют солдаты, говорило о том, насколько они опасаются. Да, немного мучений и крови стоит того, чтобы увидеть этот страх. Заметив, какое впечатление оказывает на легионеров ее кровавая улыбка, девушка весь день пугала оказавшихся рядом солдат, так что к вечеру от нее действительно начали шарахаться.
Она сидела возле столба. Мелкий дождик стекал по лицу, капли быстро становились розовыми, смешиваясь с кровью, стекали по телу, приятно щекоча. Часовые устроились под навесом, возле дома напротив, пытались играть в кости, согреваясь бутылкой вина. Сосредоточиться на игре не получалось — мешал пристальный взгляд пленницы, которая не сводила взгляда с конвоиров, отчего солдаты только чаще прикладывались к бутылке — алкоголь помогал заглушить страх. Впрочем, скоро Еве это развлечение надоело, и она прикрыла глаза. Усталость давала о себе знать. Девушка решила отдохнуть хоть немного. Заснуть в таких условиях невозможно, но ей нужно беречь силы.
Прошло несколько часов, а потом она услышала слабый шепот:
— Домина Ева… Вы меня слышите?
Голос Ева узнала сразу же. Ремус. Надо же, догнал. Хотя она не очень-то надеялась, что он хотя бы выживет. Открыла глаза, всмотрелась в темноту. В поселке царила тишина. Даже часовые, утомившись игрой, теперь мирно дремали. Оба. Тусклый фонарь возле лавки освещал сгорбленные фигуры — легионеры дремали сидя. Под лавкой в свете фонаря поблескивала пустая бутылка из-под вина.
— Слышу, — шепнула девушка, и даже кивнула для верности.
— Я вам сейчас помогу. Только постарайтесь не шевелиться.
«Интересно, как ты мне поможешь, мальчик?» — думала Ева. Проволока крепкая. Ножом резать долго… И тут же почувствовала, что петля на шее, за которую она была привязана к столбу, ослабла.
— Я вам сейчас еще руки освобожу, а ноги вы сами, хорошо? А то увидят.
Ева кивнула. Несколько минут возни, и вот, руки, стянутые за спиной, расслабленно повисли. Пошевелить ими не получалось — даже пальцами. Слишком затекли.
— Вот, возьмите кусачки, — кажется, в ладонь что-то ткнулось, а может, ей только показалось. В любом случае, никакого толку он кусачек нет, она даже пальцы не чувствует. Обидно.
— Я рук не чувствую, — шепнула Ева. — Лучше отцепи меня от столба. Они все равно уже спят, не увидят.
Долгое соседство с Керой не прошло даром, Ева почувствовала, как от мальчишки пыхнуло удивлением. Ну да, непривычно видеть неуязвимую, сильную, и нечеловечески быструю девушку настолько беспомощной.
Глупых вопросов от Ремуса не последовало. Ева почувствовала, что со столбом ее больше ничего не связывает, и начала медленно отползать подальше, упираясь пятками в землю. Замерзшие мышцы, долгое время лишенные движения отзывались болью на каждое движение, но Ева удерживалась от стона. Не хотела упустить столь неожиданно появившийся шанс.
Деревня, до того, как ее разорили легионеры, процветала. По крайней мере, у жителей оказалось достаточно средств, чтобы замостить центральную улицу камнем. Теперь Ева проклинала эту их основательность — она ползла, упираясь локтями в булыжники. Очень быстро руки оказались сбиты в кровь — новая нотка боли в той непрекращающейся симфонии, которой девушке приходилось наслаждаться не первые сутки. Ремус помогал по мере сил, но Ева, даже не видя мальчишку, чувствовала, что он и сам едва держится на ногах.
Они все-таки справились. Сто футов до ближайшего дома, в полном молчании, рискуя в любой момент быть обнаруженными часовыми. На середине пути в руки, освобожденные от проволоки, пришла такая боль, что все предыдущие мучения забылись. Кровь возвращалась в перетянутые прежде кисти. Ева едва удерживалась от того, чтобы завыть в полный голос. И вот, казавшаяся такой долгой дорога закончилась. Девушка привалилась спиной к каменной стене дома. Ремус возился с ее ногами — Ева смогла разглядеть крохотные щипцы, кажется, даже маникюрные. Боги, где он это раздобыл?
— Домина Ева, нам нужно бежать. — Зашептал мальчишка, справившись с последним витком. — Они скоро обнаружат, что вас нет, и начнут искать.
Ева кивнула. Парень прав. У них есть максимум час, чтобы уйти, а потом ее начнут искать. И непременно найдут — по-другому и быть не может. Далеко ли она уйдет, наполовину калека? Ее даже не кормили эти три дня, да и поить забывали. Благо дождь шел часто, и она могла слизывать капли с лошадиного бока. Следопыты из этих легионеров никакие, но тут надо быть полным идиотом, чтобы не разыскать ее. Скрыться, запутать следы, нет ни единого шанса. Значит, нужно сделать так, чтобы преследователи и не пытались ее искать.
Ева поднялась на ноги. Боль, опять боль. К ней невозможно привыкнуть — каждый раз она расцвечивает мир новыми оттенками красок и ощущений.
— У тебя есть нож? — спросила девушка. Говорить без стягивающей губы проволоки было непривычно. И да, больно.
Ремус молча протянул ей штык от винтовки. Мальчишка выглядел паршиво. Пуля сорвала кусок кожи на голове, практически лишив парня скальпа. Видимо парень, когда очнулся, кое-как приладил лоскут на место, но ровно, естественно, не получилось. Дождь смыл кровь, а темнота скрыла детали, но выглядело это все равно страшно.
— Оставь себе, — велела девушка. — И помоги мне.
С этими словами она начала неуклюже приматывать к запястью кусок проволоки. Ухватиться за петлю не получится — пальцы едва слушаются. Остается только привязать. Ничего, она потерпит еще немного. Мальчишка был удивлен, но безропотно принялся помогать.
— Пойдем, — велела Ева, когда дело было закончено. — Нужно убить тех двоих.
Ноги она почувствовала в самый неподходящий момент. До того Ева шла как на ходулях — единственная сложность состояла в том, чтобы удерживать равновесие, да не споткнуться. И вот, когда до часового оставалась буквально пара шагов, в ступни впились сотни тысяч раскаленных игл. Ева была готова к этому, она ждала этого момента, и все равно это произошло неожиданно. Она едва не упала. Самое плохое — девушка отчетливо поняла: сделать эти два шага она не в состоянии. Стоит ей сдвинуться, и колени подломятся, а она свалится прямо под ноги к спящему солдату. То-то он обрадуется. Ева подняла глаза. Ремус уже стоял за спиной у второго солдата с занесенным штыком. Ева кивнула, одновременно наклоняясь вперед и вытягивая руки. Шагнуть действительно не получилось, но это было и не нужно. Падая, она накинула петлю на шею солдату, и повисла всем телом, запрокидывая спящего назад. Ева успела развернуться в падении, так что упала на спину, рядом с упавшим солдатом. Она изо всех сил потянула руки на себя — проволока сдавила легионеру шею. Ева молча смотрела ему в глаза, пока он царапал петлю ногтями, пытаясь подсунуть под нее пальцы. Всего несколько секунд, а потом Ремус подошел и добил врага.
Подняться на ноги все-таки получилось, но не сразу. Так что осуществлять задуманное пришлось стоя на коленях. Было очень неудобно, но Ева справилась. Ремус помог ей подняться, взвалил на плечо, и они побрели прочь. Под навесом оставались двое мертвых часовых и надпись, сделанная кровью прямо на столешнице: «Завтра я приду к вам снова».
Глава 20
Во сне ко мне вновь явилась Кера. Не ожидал ее так скоро, и потому готовился к плохим новостям. Тем более местность видения значительно отличалась от привычного уже лагеря в горах. Какие-то неоформленные куски пейзажей, сменявшие друг друга с чуть ли не калейдоскопической скоростью, отчего становилось трудно сосредоточиться. Мысли разбегались, прыгали с одного на другое, да и сам вид собеседницы не был оформлен. То я видел ее в истинном виде, то в облике Евы, а то и вовсе оставались только глаза. В общем, я приготовился к плохим новостям. Но, как выяснилось, ошибся.
— Я нашла Еву, мы воссоединились, — сказала богиня. — Мы свободны и уже пришли в Сарагосу. Мне трудно было найти тебя, и трудно держать связь, не оставляя ее. Я недостаточно сильна в Демос Онейро. Скажи, что мне делать.
— Найди Доменико, он где-то здесь, в городе, — проговорил я.
Кера кивнула и тут же исчезла, а я проснулся в своей камере, мокрый, как после душа. Похоже, наша встреча требовала усилий не только от богини. Я был рад, что она уже рядом. Не понимаю, как ей удалось так быстро добраться до города. В прошлую нашу встречу она упоминала, что отряд, пленивший Еву, движется значительно медленнее, чем те, кто захватил меня. И еще говорила, что ее держат очень надежно. Как же так получилось, что они уже здесь?
Пытаться решить загадку было бессмысленно, к тому же богиня сама все расскажет — не думаю, что это была последняя наша встреча.
Спать больше не хотелось. Лежать, тупо глядя в потолок, слишком тоскливо. Нужно было придумать себе занятие, и я решил немного размяться. Все мои упражнения за последние два дня ограничивались только путешествиями к ведру в углу камеры, и нужно сказать, эти усилия надолго лишали меня сил. Это нужно было прекращать, не то я рисковал окончательно развалиться. Остаток ночи я провел, занимаясь «зарядкой». Разминал застывшие мышцы, осторожно массировал ногу вокруг раны. Старался не слишком усердствовать, чтобы не сделать хуже, но все-таки хоть как-то двигаться было необходимо, иначе я рисковал заполучить ко всему прочему еще и какое-нибудь воспаление легких от долгого лежания в промозглом и холодном помещении. Как ни странно, усилия имели некоторый успех. Я вымотался, но, кажется, немного разогнал кровь, так что к утру уже мог встать и пройтись по камере, не рискуя потерять сознание. Выдающееся достижение!
Рассвет я встретил усталым, но готовым к новым испытаниям. Они не заставили себя ждать. Сегодняшний гость никакой радости своим появлением не вызвал, даже наоборот. Чистый явился уже после ухода лекаря. Сопровождающий жандарм остался за дверью — я слышал его, однако мешать общению он побоялся.
Удивительно, какой рефлекс у меня выработался на чистых. Стоило только увидеть белый балахон, меня буквально скрутило от ненависти. Первым порывом стало использовать свой дар, чтобы уничтожить гниду, но я сдержался. Тем более, этот священник был силен, очень силен. Мне было сложно даже войти в транс в его присутствии. Пожалуй, он не дотягивал до иерархов, но был где-то близок к ним по могуществу.
Представляться чистый брат посчитал излишним. Секунд десять он рассматривал меня со смесью удовлетворения и брезгливости на лице — так смотрят на москита, который целую ночь не давал спать, и вот, наконец, его удалось раздавить.
— Вот ты какой, убийца Ноны. — Священник, наконец, нарушил молчание. — Интересно, как тебе удалось сделать то, что ты совершил? Скажи, ты ведь обладаешь каким-то изъяном? Вы, язычники, называете его даром богов. Ложных, конечно же. Это благодаря ему тебе удалось убить святого иерарха? С помощью него ты совершил прочие мерзкие деяния?
— Чего тебе надо, чистый? — спросил я. В самом деле, он же не подвиги мои обсуждать пришел?
— Ты меня ненавидишь, язычник. И бога моего ненавидишь, — это не вопрос, это утверждение. — Почему?
— Еще спрашиваешь? Может, потому что вы с вашим богом убили моих родных? И продолжаете убивать всех, кто не готов вам кланяться?
— А что, тебе трудно было поклониться? Тебе и твоим родным? Как по-твоему мы должны поступать с врагами, прощать? Тебе ли говорить о прощении, Диего кровавый?
— Знаешь, чистый, до того, как пришел твой бог, в империи не было ненависти. Люди верили в кого хотели, и не отказывали другим в праве делать так же. Пришли вы, и стали утверждать, что нет богов кроме чистого. Вы убиваете всех несогласных. Да, не мне говорить о прощении. Я вас не прощу. И другие не простят.
— Скажи, ты не замечал, как изменилась жизнь в республике после появления чистого бога? Да, такие как ты, неблагонадежные, были уничтожены. Но большинство довольно. Мы пришли, и принесли с собой золотой век! Не все это поняли. Бедности почти нет, в городах чистота. Чистые улицы, чистый воздух. Чистые люди с улыбками на лицах, счастливо встречающие каждый новый рассвет. Они все благодарны нам. Они все искренне любят чистого бога.
— Ты ничего не перепутал? — удивленно переспросил я. — Где ты тут видишь паству, которой нужно лить в уши этот пафосный бред? Бедности у них нет… А про то, что целые провинции от голода и безработицы загибаются, это так, мелкие неприятности? Да и в метрополии все далеко не так радужно. Даже если неблагонадежных в расчет не брать.
— Это все именно мелкие неприятности, — поморщился священник. — Те, кто не смог приспособиться к новому строю неизбежно вымрут. Это нормально, и даже хорошо. Зато остальным будет дышать легче… Впрочем, с тобой действительно незачем об этом говорить. Ты непробиваемо упрям, как и все язычники, и не хочешь принимать доводов разума.
Пройдясь по камере, он снова повернулся ко мне.
— Тогда перейдем к делам нашим земным, — вздохнул священник. — Ты уже знаешь, что будешь расстрелян. К сожалению, не в моих силах это изменить, иначе ты был бы медленно очищен. Расстрел — это слишком легкая смерть для оскорбившего бога.
Чистый поднял руки, и в меня ударило лучом света. Он явно бил не в полную силу, но кожа все равно начала растворяться под действием оружия чистого.
— Это просто предупреждение, — пояснил священник, прекратив воздействие. Чистый подождал, пока я приду в себя, прежде чем начать говорить. — Чтобы ты знал, что упрямиться бесполезно. Мы с тобой будем встречаться каждый день до тех пор, пока я не узнаю то, что меня интересует.
Он снова принялся меня поджаривать — теперь несколько дольше. Я молча корчился, лежа на своей шконке. Он даже вопроса не задал. Где-то я читал, еще в прошлой жизни, что так делают специально. Чтобы заранее сломать допрашиваемого. И если жертва сама спрашивает, что ей сказать, значит, уже готова отвечать на вопросы. Поэтому я молчал. У меня совсем немного вещей, которые я считаю необходимым скрыть. С вопросами чистого пересечься не должны. Но прогибаться перед ним… Ярость. Ярость и дикая ненависть, вот что давало мне силы. Наконец священник прекратил.
— Итак, вопросы. — Зрение прояснилось, и я увидел недовольное лицо святоши. Похоже, что да, действительно, он рассчитывал на другую реакцию. — Где находится твоя напарница. Та, с которой тебя постоянно видели. Какие у нее способности. Отвечай. И помни, мой бог даровал мне способность чувствовать ложь.
Ну, это не сложно. Я постарался, чтобы на лице не проявилось облегчение.
— Ее зовут Ева. К какой семье принадлежит не знаю. Способности — быстрая и сильная. Где находится — не знаю.
— Не врешь, — удовлетворенно кивнул священник. — Расскажи, где ты видел ее в последний раз.
Я рассказал, мне не сложно. Уже понятно, почему он пришел. Кера не зря мне приснилась — она действительно сбежала. Точнее, Ева сбежала. И теперь её ищут. Даже вот ко мне пришли. Глупости, конечно. Священник даже не надеялся, что я как-то помогу в поисках, просто проверяет все возможные варианты. Однако и сдаваться раньше времени святоша не собирался.
— Когда в последний раз ты связывался с этой женщиной. — А вот с формулировками вопроса он мне прямо помогает. Не уверен, что скажи он «подруга» или «напарница», его чувства не показали бы ложь. Все же с Евой я почти не общался. А так я с чистой совестью ответил, что тогда же, когда видел в последний раз.
— Ты имеешь предположения, куда она могла пойти, после того, как поняла, что не выполнит твое задание?
— Понятия не имею, — ответил я, и тут же мысленно выругался.
— Ложь, — удовлетворенно кивнул священник, и снова приступил к пытке. В этот раз он не останавливался до тех пор, пока я не выдержал и не закричал. Вероятно, и дальше бы жег, очень уж ярко проступила на лице гримаса удовольствия, но пришлось прекратить — в камеру вошел жандарм.
— Святой брат, прошу вас, остановитесь! — попросил он. — Я понимаю вашу ненависть к этому ничтожному, но он должен быть жив и не поврежден сверх меры к моменту окончания суда. Молю! У меня приказ от иерарха Прима! Осужденные преступники должны предстать перед общественностью целыми и в сознании!
Да уж, спасает он меня не из жалости. Но я все равно был ему благодарен. Одежда давно рассыпалось, магия чистого лизала голое тело, медленно испаряя верхний слой кожи. Особенно жгло глаза — как ни зажмуривайся, свет проникал даже сквозь закрытые веки, а прикрывать лицо руками я боялся. Поняв, чего я опасаюсь больше всего, он на этом и сосредоточит усилия. Глаза мне нужны целыми, их не восстановишь.
— Ты, конечно, прав, добрый человек, — процедил священник. — Я действительно немного увлекся. Однако и этот язычник удивительно силен. Его даже святая магия берет с трудом. Тем не менее, одну ошибку ты все же совершил — это ничтожество теперь уверено, что останется живым и относительно целым. Как прикажешь его допрашивать?
Жандарм ощутимо побледнел — это нетрудно заметить даже в полумраке камеры.
— Святой брат, есть и другие способы, кроме дара господа нашего. Можно сохранить внешний вид арестованного, и даже оставить его относительно здоровым, но он все равно будет счастлив ответить на любые вопросы. Я прикажу приготовить необходимое, и завтра мы сможем их испытать.
— Очень надеюсь, что так и будет, — криво ухмыльнулся чистый. — Иначе мне придется наказать тебя. А ты, язычник, готовься. У меня к тебе будет еще много вопросов. Святые иерархи повелели выяснить, как ты смог столь долго противостоять нам. И я выясню, поверь.
Интерес ко мне у священника угас, он не прощаясь убрался из камеры, следом за ним — жандарм.
На завтрак мне принесли несколько засоленных до каменной твердости рыбин, и ни капли воды. Да уж, план простой. Наемся соленого, проснется жажда. Когда в следующий раз придут допрашивать, еще до начала допроса буду сговорчивей. Некоторое время я размышлял, что выбрать — голод или жажду. Решил все-таки жажду. Организму нужен строительный материал для восстановления повреждений, в том числе и соль. А жажду… жажду можно и потерпеть пока. Возможно, это решение было навеяно бурчанием в животе, но мне оно показалось достаточно разумным. Хотя в любом случае нужно прекращать эти издевательства. Что там Доменико говорил? Они изо всех сил затягивают судебный процесс. Мне это не на руку. Очень надеюсь, что Кера найдет брата, и мы сможем связаться еще раз.
Я аккуратно отрывал кусочки рыбы, забрасывая их себе в рот. Медитативное занятие, которое помогает размышлять, и к тому же отвлекает от вкуса соли во рту. Жажды еще нет, но кружечка пивка была бы очень кстати. Боги, как же давно я не пил пива…
Завтра на допросе нужно быть значительно внимательнее. Про Еву я ему все расскажу. Нельзя было врать, поторопился я. Что мне стоило сказать, что она непременно отправится на мои поиски? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Уверен, сегодня охрана тюрьмы усилится, и не только жандармами. Чистых в Сарагосе достаточно, чтобы набить все здание до отказа. Впрочем, охрана и так неслабая, я уверен. Все планы Доменико по моему освобождению можно спускать в унитаз. Чистые просто не могут позволить себе меня отпустить. Это, можно сказать, вопрос репутации.
Мне очень понравилась оговорка о том, что они вынуждены отдать меня светскому суду. Значит, какие-то приличия им все же приходится соблюдать, и я даже догадываюсь, почему. Чистые совсем не церемонились с повстанцами, когда восстание только началось. Людей очищали чуть ли не тысячами. А потом, после смерти иерарха это резко прекратилось. Я-то все гадал, почему так. Испугались? Глупости, скорее должны были прийти в ярость. Однако вместо этого они затихли. Вместо чистых пришел легион Освободителей, который де-юре вообще является армейской частью. Устранились. Чистые демонстративно устранились от «мирских дел». Видимо информация о том, что они тут творили, распространилась в метрополии, и люди начали волноваться. Именно поэтому меня сейчас именно судят, а не пытают непрерывно, выясняя любые интересующие подробности, и, заодно, удовлетворяя чувство мести свое и своего мерзкого божка.
Нет, меня не отпустят. Какие бы планы ни строил Доменико, все, чего он сможет добиться — это сложить головы, свою и Керы. А значит, никаких попыток освобождения. Никаких попыток сбежать. Диего Кровавый должен умереть. Если раньше я еще сомневался, то теперь утвердился в своем решении окончательно.
Заниматься «зарядкой» не было ни сил, ни желания. Ласки чистого не слишком сильно мне навредили, по ощущениям будто бы сильный солнечный ожог. Вполне можно терпеть, вот только повязка на ноге тоже рассыпалась прахом. Лишние движения грозят потревожить рану, откроется кровотечение. Приняв решение, я постарался устроиться поудобнее, и заснуть. Не такое уж простое занятие, когда любое случайное движение вызывает боль, но только так я могу скоротать время. К тому же сон — лучшее лекарство. Кроме того, у меня все же теплилась надежда, что Кера придет в мой сон. Надежда глупая, учитывая, что для этого ей тоже нужно спать, а сейчас еще утро, но все же… В любом случае, больше заняться нечем. Промучившись несколько часов, я, наконец, утомился достаточно, чтобы уснуть, не обращая внимания на боль.
Пристальный взгляд Керы в этот раз почему-то нервировал меня, если не сказать — пугал. Так смотрят на незнакомцев, или на тех, о ком узнали что-то какую-то нечаянную тайну. Богиня смотрела уже минуту, заставляя ежиться от неловкости.
— Ты ведь не Диего Ортес, — богиня, наконец, нарушила молчание. — Именно поэтому здесь, в Демос Онейро ты выглядишь совсем иначе. Ты до сих пор помнишь себя другим.
— Как догадалась? — буркнул я. Удивления не было — мы слишком тесно связаны, чтобы рано или поздно богиня не узнала. Любопытно, как она к этому отнесется?
— Я не догадалась, — покачала головой Кера. — Увидела, когда пыталась помочь тебе не умереть. Хотела покрепче привязать твою душу к телу, но оказалось, там до меня поработала Геката. Лезть в работу Прядущей паутину — только хуже делать. Скажи… — Кера замялась, будто не решаясь спросить, но все-таки осмелилась. — Скажи, она говорила с тобой? Что ты должен для нее сделать?
— Ничего она не говорила, — покачал я головой. Я даже не знал, что это сделала Геката. Просто однажды я умер в своем мире, и очнулся здесь.
Кера обошла меня по кругу. Сегодня мы не были в привычной уже части Демос Онейро. Это была пустошь — просто ровная как стол земля, покрытая пучками выгоревшей травы, и ослепительно белое небо над ней. Здесь, во сне, было очень сухо, так что у меня моментально пересохло во рту. Видимо, отражение реальности.
— Умер в своем мире… Значит, вот откуда твои странные знания. Он был так похож на наш?
— Очень похож, — кивнул я. — Но и отличий хватает.
— Кто был твоим богом там? — кажется, ей просто любопытно.
— Никто, — развел я руками. — В моей стране в основном поклонялись тому парню, про которого я недавно вспоминал. Тот, что воду в вино превращал. Но мне не слишком нравилась эта религия. Чем-то напоминает церковь чистого.
— В самом деле? Вот уж не думала, что у него что-то могло получиться. Жалеешь о прошлом?
— Нет, не жалею. У меня не было ничего, даже родителей. Я был один, и я был никому не нужен.
— Вот как, — кивнула Кера. — Тогда понятно.
Мне стало интересно, что она поняла, и я, конечно, переспросил. Вот только ответ оказался неожиданным.
— Ты привык быть свободным. Когда ты никому не нужен — это свобода. Ты не боишься умереть, потому что по тебе некому будет горевать. Но это не так. Уже не так.
— Знаю, — кивнул я. — И что мы будем делать с этим знанием о моей чуждой природе?
— Что тут сделаешь? — Кера даже поежилась. — Я еще не сошла с ума, чтобы пытаться разобраться в замыслах владычицы перекрестков. Если она призвала тебя для чего-то, значит, так тому и быть.
— Ты как будто ее боишься, — хмыкнул я.
— Ты не поймешь, смертный из другого мира, — покачала головой богиня. — Мрачную многие боялись. Даже старшие. Даже Громовержец ее опасался. Она была… непредсказуема.
Уточнять не стал. Мне действительно не понять. Поэтому предпочел перевести разговор:
— Расскажи лучше, почему ты здесь? Ты должна была найти Еву.
— Я и нашла. Встретила их с твоим мальчишкой, в сутках пути отсюда. Они ушли от тех легионеров, которые держали девочку в плену. Я довольна ей. Она привыкла к страху. Научилась получать удовольствие от своего и чужого страха, от своей и чужой боли.
— Как вы собираетесь теперь делить ее тело? Если она больше не хочет прятаться.
— Ты не понимаешь, — покачала головой Кера. — Тот ритуал, что ты провел тогда, многое изменил в ней. Она больше никогда не захочет быть одна. Нам не придется «делить тело», даже когда она будет готова к самостоятельным действиям. Но сейчас еще рано. Она была очень рада моему возвращению. Ей еще нескоро захочется повторения. Сейчас ей важнее наблюдать со стороны.
Мы немного помолчали, потом богиня сказала:
— Я нашла Доменико. Сейчас мы живем в одном доме. Он совсем рядом с тюрьмой, поэтому я смогла прийти в твой сон, не оставляя Еву. Доменико рассказал, что вы встречались. Ему показалось, что ты сдался.
— Это не так, — я покачал головой. — Я никогда не сдамся.
— Значит, он неправильно понял тебя. В таком случае, я приду послезавтра. У Доменико есть отряд. Они помогут. После этого мы уедем из Сарагосы. Тюрьму охраняют жандармы и чистые, даже сейчас я чувствую, что они рядом с тобой. Здесь есть кто-то сильный. Когда мы придем, ты постараешься помочь нам своим даром.
— Нет, Кера, — я твердо посмотрел ей в глаза. — Вы не будете ничего предпринимать. Никаких штурмов тюрьмы или подобного. Передай Доменико, что я сам разберусь.
— Я не понимаю, — помолчав, ответила Кера. — Но я передам твои слова.
— Чистые ищут тебя, — со вздохом пояснил я. — Им уже известно о побеге. Сегодня меня спрашивали, очень настойчиво спрашивали. — Во сне я не чувствовал боли, но все равно машинально потер наиболее пострадавшее утром лицо.
— Я не сказал ничего существенного, но они и сами догадаются, что ты будешь стремиться ко мне. В тюрьме вас будет ждать ловушка. Я справлюсь сам. Передай Доменико, чтобы он больше не затягивал расследование моего дела. Мне не нужен защитник. И еще — постарайся не появляться на улице, или попроси Доменико изменить тебе внешность в крайнем случае. Твое описание у них точно есть.
Кера с тревогой взглянула мне в лицо.
— Догадываюсь, что ты хочешь сделать. Ты и так очень плох. Может не получиться.
— Я справлюсь, — криво улыбнулся я. — Ты же знаешь. Но лишние дни в тюрьме мне не нужны. Это не способствует моим шансам.
Богиня не стала прекращать сон раньше времени. Я был уверен, что, если проснусь, снова заснуть уже не получится. Лежать, пялясь в потолок весь остаток ночи, в ожидании пытки не хотелось, и я упросил подругу остаться подольше.
Глава 21
Проспав до самого утра, проснулся более-менее отдохнувшим. Доктора сегодня не было, вместо него явился жандарм. Не утруждая себя объяснениями, он принялся готовить принесенное с собой устройство, в котором я с удивлением узнал вариацию динамо машины с двумя педалями и сиденьем наподобие велосипедного. Забавно. Велосипеда здесь еще не изобрели, а цепной привод — пожалуйста. Пара помощников занесли стул с зажимами, меня бесцеремонно сдернули с кровати, зафиксировали на «троне». Жандарм начал присоединять провода к соответствующим зажимам. Деловитость и сноровка, с которой работали жандармы, показывали внушительный опыт. Особого предвкушения на лицах синемундирников я не заметил, но некое мрачное удовлетворение в глазах присутствовало.
«Ну что ж, хотите развлечения — я вам его устрою. Буду корчиться, как припадочный. Вот только с электрической машиной вы ошиблись, ребята» — подумал я, с трудом сдерживая торжествующую улыбку. Чуть прикрыв глаза, провалился в транс. Мне даже сильно напрягаться не пришлось. Слишком несовершенная пока техника, слишком ломкие провода, слишком много соединений. Сложнее было удержаться и не испортить машину сразу и полностью. Управился как раз к приходу чистого.
Динамо — машина особого интереса у священника не вызвала.
— Считаешь, это может заменить очищающий свет? — хмыкнул он.
Жандарм, заверил, что очищающий свет, конечно же, ничто заменить не может, но электричество, зато следов не оставляет, а если применить его с выдумкой, боли приносит в разы больше.
— Вы же сами говорили, святой брат, что очищающий свет — это не инструмент пытки. А это вот как раз он, этот самый инструмент. Вообще-то изначально один умник пытался создать машину, которой можно было бы гуманно казнить преступников. Но оказалось, что казнить ей как раз-таки достаточно сложно. Ну да ничего, мы ее для дела приспособили. Можете не верить, святой брат, но никто еще даже часа не продержался. Все выкладывают, всех закладывают. Друзей, жен, кого угодно. А если провода вот к этим пластинам приладить, электродами называемым, — жандарм был очень горд своими глубокими техническими познаниями, электроды, на которые он указывал, были установлены возле головы, так, чтобы можно было укрепить их на висках, — то можно и вовсе лишить преступника разума. Правда, это надо долго стараться.
— Ну что ж, давайте попробуем. — распорядился священник.
Жандарм зажал провода в руке, крутнул педали, дернулся. Удовлетворившись тестом, подключил провода к наручным браслетам, махнул рукой одному из помощников. Тот уселся на «велотренажер», принялся крутить педали…
Однажды, в прошлой еще жизни, я собрался куда-то ехать на троллейбусе. Это был очень старый троллейбус, сильно проржавевший. Ступени у него были кустарно обиты блестящей жестью — должно быть, чтобы не дать им разваливаться еще сильнее. На улице шел противный холодный дождь. Ботинки мои были мокрыми насквозь — у обоих треснула подошва, и я уже месяц не мог себе позволить новые. Я оказался перед открывшейся дверью первым из ожидающих, и, поскольку терять уже было нечего, спокойно шагнул одной ногой в лужу, а вторую поставил на ступеньку. Поставил, а убрать не смог. Странное чувство — мышцы просто отказались меня слушаться. Спустя пару секунд люди позади начали волноваться, меня подтолкнули, я отступил, и контроль над мышцами вернулся. Однако стоило вновь поставить ногу на ступеньку, и все повторилось — мышцы отказались повиноваться, и я так и не смог двигать ногами. Тот троллейбус уехал без меня, а я только потом сообразил, что это было — меня слегка тряхнуло током. Понятия не имею, откуда взялось напряжение на ступени троллейбуса, насколько оно было сильным, и почему другие пассажиры ничего такого не почувствовали. Возможно, у них была более надежная обувь. Не важно.
Когда жандарм принялся крутить педали, я вспомнил этот случай. Ощущения были примерно такие же, только сильнее, гораздо сильнее. Мышцы свело судорогой, которая все никак не прекращалась. Боль нарастала постепенно, и, казалось, конца этому не будет. В голову против воли полезли дурные мысли. Что, если воздействия было недостаточно? Почему это не прекращается?
Боль прекратилась так резко и неожиданно, что я чуть не выдал себя. Мышцы вдруг отпустило, воздух, который я все никак не мог протолкнуть в грудь, грозил ворваться в легкие. От одежды после вчерашнего осталось только несколько тряпок, которые я пустил на набедренную повязку, так что любые изменения в состоянии стали бы видны палачам в тот же момент. Я все же удержался. Может, на секунду мышцы и расслабились, но я взял себя в руки, не дал себе вдохнуть. Медленно, сквозь по-прежнему стиснутые зубы, втянул немного воздуха, и так же медленно выдохнул.
Жандарм не прекращал крутить педали. Похоже, мне решили сразу показать максимум возможностей чудо-машины. Я по-прежнему сидел молча, стиснув зубы, остановившимся взглядом упершись в потолок. «Боги, да если бы ток все еще шел, я бы уже свалился без сознания!» — подумал я. А ведь действительно, скорее всего на это и есть расчет! Наконец, спустя минут пять, жандарм подал команду подчиненному. Динамо-машина замолчала, а я обмяк в кресле, свесив голову.
— Вы не перестарались? — холодно уточнил чистый. — Для допроса он должен быть жив и в сознании.
— Ничего, светлый брат, это всегда так. Сейчас водой отольем. Зато сразу будет знать, чего бояться.
Через минуту вышедший из камеры помощник выплеснул мне на голову целое ведро чистой ледяной воды. Это было восхитительно! Я успел сделать несколько глотков, да еще и горящую после вчерашнего кожу смочило. Просто праздник какой-то! Подняв голову, я обвел мутным взглядом жандармов. Священник стоял за спиной.
— Очнулся? Тогда начнем с того, на чем остановились вчера. Куда может пойти твоя подруга?
— Когда мы надолго расстаемся, она стремится меня найти, — ответил я. — Сейчас наверняка так же.
— Ну вот, так бы сразу и говорил. Ты что, думаешь, мы и сами не догадались бы об этом? Тогда вернемся немного назад. Расскажи, благодаря каким силам ты смог уничтожить Нону.
— Пулемет, — ответил я. — Мы использовали пулемет, чтобы продавить его защиту, а потом я бросил в него взрывчаткой.
— Ты не использовал нечистых сил против него?
Опасный вопрос. Мне не нужно, чтобы он знал о том, что у меня вообще есть манн, тем более никто не должен знать, какой именно. От этого зависит мой план. Так что я должен ответить правду.
— Нет, — говорю я. — Иерарх умер, потому что у него под ногами взорвалась взрывчатка. Моя подруга добила его, когда он был уже без сознания. — А то, что без моей помощи взрывчатка могла и не взорваться, это можно не говорить.
— Это правда, — удивился следователь. — Жандармы, прочь из камеры. Отойдите достаточно, чтобы не слышать нашей беседы — следующий вопрос, это дело церкви. Когда закончу я спрошу у вас, слышали вы, и тот, кто солжет должен будет умереть.
Синемундирники молча и очень поспешно убрались из камеры, по полу застучали шаги.
— Скажи, Диего, как тебе удалось противостоять нашему богу в его храме? Как так вышло, что ты осквернил целых два храма и до сих пор жив?
— Я менее чувствителен к вашей магии, чем другие. — Это тоже неприятный вопрос, но здесь я не рискну придумывать слишком сложную «правду». Дешевле сказать, как есть. Почти. — Не знаю, почему. Может, потому что удалось выжить несколько раз. Выработалась сопротивляемость.
— Может быть, может быть, — протянул чистый. — Так как ты осквернил храмы? Концентрация чистоты там так велика, что обычными действиями нельзя нанести никакого вреда средоточию божественной силы. Там даже порох не может взорваться.
— В первом храме ломала моя подруга. Она может быть очень сильна, когда захочет. А во втором ваш бог приказал мне подчиниться, я отказался. Храм после этого сломался сам.
— Ты сегодня удивительно покладист, язычник. Вчера ты не так боялся боли. — Чистый подошел к двери в камеру, махнул рукой жандармам чтобы возвращались.
— Ответы на твои вопросы моим друзьям не помешают, а меня уже ничего не спасет, — пожимаю плечами. — Зачем зря мучиться?
— Удивительное здравомыслие. Жаль, что оно не проснулось в тебе на несколько месяцев раньше. Сдох бы вместе со всеми неблагонадежными, и не доставлял нам проблем. И сам бы ушел без мучений.
Я поднял голову, посмотрел в глаза чистого.
— Почему же. Это были очень плодотворные месяцы, — усмехнулся я. — Столько чистых мразей упокоил, и даже одного иерарха. Все не зря жизнь прожил, хоть немного погань проредил.
Жандармы, которые как раз вошли в камеру, дружно ахнули, с опаской поглядели на священника. Обошлось, ожидаемого взрыва не последовало.
— На их место встанут другие, — ласково улыбнулся чистый. — Бунтовщики, ради которых ты, как считаешь, отдаешь свою жизнь, будут убиты, все. Нам не нужны здесь люди. Ты добился отсрочки, но это ничего не значит. И знаешь, мы позаботимся о том, чтобы умирая, они проклинали твое имя. К слову, пора бы продолжить. Сержант, давайте собьем спесь с нашего друга, что-то у него опять какая-то наглость проснулась.
Жандарм махнул рукой, помощник снова закрутил педали. Я принялся как мог достоверно изображать мучения, благо еще не успел забыть ощущения. Стиснул зубы, выпучил глаза, выгнулся и задержал дыхание. Утомительное занятие, но, может, когда им надоест меня снова обольют — жажда мучила по-прежнему.
«Пытка» продолжалась уже минут пять, и останавливаться мучители не собирались. Чистый встал напротив и с интересом рассматривал мое лицо, чем здорово нервировал. Я очень опасался, что он что-нибудь заподозрит. По лицу от напряжения тек пот, и, откровенно говоря, я уже не был уверен, что смогу достаточно долго изображать судорогу. Сил у меня после ранения — кот наплакал, этак я скоро не удержусь и расслаблю мышцы, и тогда все мое представление пойдет насмарку.
Спасло меня появление нового действующего лица. Сначала в дверь камеры настойчиво застучали, она открылась, и в проеме показался еще один жандарм. Вид у него был растерянный. Сержант махнул рукой, помощник оставил педали в покое, я расслабленно повис в кресле.
— Сержант они требуют, чтобы их провели, я не знаю, что делать!
— Докладывай по форме, vacca stulta! Кто позволил врываться?!
Жандарм, который явно бежал бегом, выдохнул, изобразил стойку смирно, заговорил быстро, глотая слова почти целиком, настолько торопился донести до начальства мысль:
— Явилась Петра Алейр, требует пропустить ее к обвиняемому. Она не слушает отговорок, утверждает, что является защитником подследственного, и пытается прорваться силой. С ней частная охрана, и они нас оттесняют! А у нас приказ к семейству Алейр силу не применять, если они не пытаются нарушить закон…
Синемундирник собирался сказать что-то еще, но не успел. Его оттолкнули, дверь распахнулась шире, и в камеру ворвалась домина Петра. Девушка была в ярости. Раскрасневшееся лицо, гневно поджатые губы. Того и гляди испепелит взглядом посмевшего ставить препоны. Я невольно залюбовался сквозь полуприкрытые веки. Все же она чудо как хороша. На миг у меня даже возникло острое сожаление, что наше знакомство скоро навсегда закончится. Даже удивился — вокруг форменный ад, я только и делаю, что пытаюсь выжить, и вдруг такие романтические чувства. Разум человеческий удивителен.
— Квириты, потрудитесь объяснить, что здесь происходит?! — Петра без пауз начала натиск. — Это так-то чистая церковь не участвует в расследовании? Я глазам своим не верю, это же вопиющая наглость и нарушение всех возможных норм! Я требую немедленно прекратить издевательства над моим подзащитным! И где его одежда?! Это унижение личности!
Я ожидал чего угодно. Что Петру сейчас схватят и посадят в соседнюю камеру. Что ее вышвырнут из камеры. Что, в самом крайнем случае, ее вежливо выпроводят. Вместо этого чистый процедил сквозь зубы:
— Вы все неправильно поняли, домина Петра. Чистая церковь действительно не участвует в расследовании. Меня пригласили присутствовать на допросе, чтобы установить истину или ложь говорит заключенный.
Боги, да он оправдывается! Я дернулся, чтобы вскинуть голову и посмотреть, точно ли это тот чистый, который был здесь еще несколько минут назад. Вид оправдывающегося чистого настолько не совпадал с моими представлениями, что я даже засомневался, не случилось ли со мной галлюцинаций. Все же удержался от резких движений, незачем выдавать, что нахожусь в сознании.
А Петра даже не слушала оправданий. Она уже выскочила за дверь, закричала кому-то:
— Эй, там! Срочно вызовите доктора! Быстро! Тут человек умирает!
Чистый, тихо выругавшись сквозь зубы, вышел из камеры. С ума сойти, чистый, да не последний по статусу среди своей шайки, сбежал, чтобы не связываться с доминой Петрой Алейр. Определенно, я сильно недооценил влиятельности моей знакомой. Или ее семьи, неважно.
— Святой брат Креон, куда же вы уходите? — ехидно поинтересовалась девушка, на что чистый пробормотал что-то, что у него дела, и что допрос сегодня явно продолжаться не будет, и ушел, напоследок метнув на девушку взгляд, полный бессильной ненависти.
Потянувшихся вслед за ним жандармов, Петра решительно остановила:
— Подождите минуточку, квириты, вы-то куда заторопились? — девушка грудью встала у них на пути. — Для начала мне хотелось бы знать, почему вы проводите допрос с пристрастием? Я требую показать мне постановление от суда, в противном случае я буду настаивать на том, чтобы вас немедленно заключили под стражу и начали расследование уже в отношении вас, капитан Скаевола!
— Никаких пыток не было, домина Петра, вы неправильно поняли, — нервно отмахнулся капитан. — Посмотрите, на пленнике нет никаких ран, он совершенно здоров. Он просто потерял сознание из-за раны.
— Скажите, Скаевола, вы меня в самом деле за идиотку держите? Вы что, думаете я не знаю, что такое динамо-машина? И не догадаюсь, зачем от нее провода протянуты к моему подзащитному?
— Это лечебная процедура! — залепетал капитан. — Слабые разряды электротока позволяют быстро привести в сознание упавшего в обморок.
— Все эти аргументы вы будете приводить суду, который будет проходить уже над вами. И я с превеликой радостью выступлю на нем обвинителем — это послужит для меня крайне занимательной практикой для университета. А теперь убирайтесь, пока я не наделала ошибок и не нанесла побоев госслужащему при исполнении! И не забудьте прислать одежду для моего подзащитного! — Петра действительно была в ярости. Девушка так сильно сжала кулаки на левой, здоровой руке, что я увидел капли крови — она ногтями расцарапала ладони.
Жандарм попытался было вякнуть что-то насчет того, что не может оставлять домину наедине с преступником, но Петра уже форменным образом зашипела, так что незадачливый Скаевола предпочел не вступать в споры.
Убедившись, что жандарм ушел, Петра подбежала ко мне. Я прекратил изображать обморок, поднял голову и улыбнулся:
— Добрый день, домина Петра. Невероятно рад вас видеть, и не только потому, что вы спасли меня от этих негодяев.
— Слава богам, вы живы, — девушка резко затормозила, увидев, что я в сознании.
— Вы были похожи на львицу, защищающую своих котят. — Увидев, как нахмурилась девушка, поспешил заверить: — Я сейчас совершенно серьезен. Будь я на их месте, я бы тоже испугался.
— Подскажите, как отцепить вас от этого пыточного инструмента! — Петра тем временем пыталась раскрыть зажимы на руках и на шее. С моими подсказками ей это удалось, и она принялась закидывать мою руку себе на шею.
— Петра, подождите, — я поднялся сам, и поковылял к кровати. — Мне приятна ваша забота, но я чувствую себя значительно лучше, чем выгляжу.
— Диего, если вас сравнить с покойником, вы проиграете сравнение! — сердито проинформировала меня Петра. — То, что с вами сотворили, просто непростительно.
— На войне, как на войне, — пожал я плечами, осторожно усаживаясь на нары. — Попади они мне в руки, я бы тоже не церемонился. И потом, по большей части — это последствия ранения. Видели бы вы меня несколько дней назад! Там, боюсь, моему виду не позавидовал бы даже несвежий покойник.
— И в таком состоянии они посмели еще и пытать вас!
— Я не то чтобы их защищаю, но пытают меня всего лишь второй день. И если честно, динамо-машина у них сломалась в самом начале, так что большую часть времени я просто изображаю умирающего. Не хочу, чтобы они придумали что-нибудь понадежнее.
Петра уселась рядом со мной, и бесцеремонно приложила ладонь ко лбу. Я чуть не зашипел от боли, — кожа после вчерашнего все еще горела, — но сдержался.
— У вас сильный жар. Сейчас придет лекарь, я надеюсь, он поможет хоть немного. Что они от вас хотели?
— Пытаются выяснить, где может находиться домина Ева. Я так понимаю, ей удалось сбежать.
— Да, отряд, который ее захватил, передал сигнал бедствия. Сегодня стало известно, что она бежала, убив двух солдат. Знаете, Диего, вашу подчиненную здесь боятся. Про нее ходят жуткие слухи. Из того отряда половина пыталась дезертировать, причем во главе с командиром. Они все умерли после этого, насколько я поняла, у руководства легиона есть какие-то способы пресекать попытки бегства. Если уж совсем честно, меня саму она пугает… Но я рада, что ей удалось уйти. Что бы она ни сотворила с солдатами, они это заслужили. Теперь еще вас бы вытащить. Доминус Доменико просил не затягивать суд, но я не вижу, как обойтись без этого!
— Забудьте, — отмахнулся я. — Вы же понимаете, что вытащить меня принципиально невозможно? Они готовы были заключить перемирие с бунтовщиками, лишь бы получить меня!
— И что, вы вот так сдадитесь? — Петра была удивлена. — Тогда устройте побег, пусть Доменико взорвет этот ваш динамит под стеной тюрьмы, да что угодно? Неужели вы так просто позволите им себя расстрелять?
— А мне ничего не остается, Петра, — вздохнул я. — Так уж сложились обстоятельства. Представьте, что будет, если мне каким-то чудом удастся избежать казни. Как думаете, долго ли продлится перемирие, с сепаратистами, которого с таким трудом добились в том числе и ваш брат? Как вы думаете, рады ли мне будут жители Бургоса, да и Памплоны? Я вам скажу: первый же, кто узнает во мне кровавого Диего, тут же отправится сообщить об этом властям метрополии. Война никому не нужна, так что даже если не буду согласен я, на такую жертву согласятся все остальные. Ну а больше меня нигде не ждут, так что… Впрочем, я никогда всерьез и не рассчитывал на долгую счастливую жизнь.
Петра вскочила на ноги, гневно уставилась мне в лицо.
— Я не ожидала от вас такой слабости, Диего. За то время, что мы знакомы, я привыкла видеть, что вы в принципе не способны сдаться! Я в вас разочарована. Но знайте, даже если вы опустили руки, я не успокоюсь до последнего!
Да, неприятно выглядеть слюнтяем перед девушкой, к которой испытываешь только теплые чувства. Неприятно, но я еще не забыл, кто поспособствовал моему пленению. Уверен, если ее брат узнает о любой попытке меня освободить, он приложит все усилия, чтобы она провалилась. По крайней мере, это он постарался донести информацию о вознаграждении за мою шкуру до моих парней. Любопытно, что будет, если я намекну Петре о своих подозрениях по поводу того, что мой арест совсем не расстроил Валерия. Я почему-то уверен, что она не в курсе. Так играть нельзя.
— Простите, Петра. — Прервал я ее. — Вы правы, это слабость. Однако если вы всерьез хотите помочь, вы не станете затягивать процесс. Как видите, у меня тут довольно неуютная обстановка. Я не герой, и совершенно уверен, что долго пыток не выдержу. Мне бы не хотелось в конце концов рассказать моим тюремщикам что-то, что будет использовано против моих друзей. Поэтому я прошу вас проявить милосердие и не затягивать это представление, оно на руку только нашим врагам. Всем будет лучше, если оно закончится как можно раньше. И да, последняя просьба — если уж вас тут слушаются, попросите принести воды. Лучше целое ведро. Мне уже давно не давали пить, да и хотелось бы умыться.
Девушка сверкнула на меня глазами. Несмотря на сердитый вид, было заметно, что она вот-вот расплачется. Так и не ответив, Петра махнула рукой и выскочила за дверь. Через полчаса, подошел доктор. Вместе с ним в камеру принесли воду, одежду и обед, причем такое ощущение, что он был приготовлен в одном из дорогих ресторанов. Смело могу утверждать — в этой жизни так изысканно трапезничать мне не доводилось ни разу.
Глава 22
Весь день Доменико крутился вокруг тюрьмы, пытаясь найти хоть какой-нибудь способ вытащить брата. У самого парня статус оказался низковат, чтобы его пропустили внутрь второй раз. Похоже, в прошлый раз жандармы что-то заподозрили из их разговора, а может, дело было в том, что сбежала домина Ева. Так или иначе, пробиться внутрь чтобы навестить Диего у него так и не вышло.
В Сарагосу он прибыл не один — десяток надежных парней, бывших работников завода, временно переквалифицировавшихся в боевиков. Когда в Памплоне стало известно, что Диего пленили, многие рвались его освобождать. Доменико видел, что брат не слишком заботится о собственной репутации среди повстанцев, и тем не менее, его не только уважали. Диего восхищались. Что там, после того, как вернулся в город, доминус Ортес с удивлением замечал, что многие подростки отращивают себе такую же прическу, как у кузена. Среди детишек младшего возраста стала популярной игра «Диего против чистых». Дети — не врут, и чаще всего их отношение — это отношение старших родственников, так что общее настроение в Памплоне не вызывало удивления. Доменико сорвался в Сарагосу в спешке, в тот же день, когда узнал, куда пропал брат, и успел увидеть только самое начало народных волнений, но не сомневался — при нужде для освобождения парня соберется небольшая армия. Что там говорить, почти все контубернии готовы были сорваться сразу же, вместе с ним, и только уговоры Северина позволили остудить горячие головы.
Состояние, в котором Доменико нашел кузена заставило парня пожалеть, что поддерживал Северина в его уговорах. Брат был едва жив. Им так и не удалось поговорить нормально, а намеки, Доменико надеялся, он просто неправильно понял. Возвращение домины Евы расставило все по своим местам — оказывается, Диего действительно не рассчитывает на побег. Доменико не отчаялся. Во время встречи с Алейрами подробно рассказал о том, в каком состоянии нашел Диего, и о том, какие у него перспективы. Если Валерий Алейр не проявил особого энтузиазма, то Петра была в ярости. Совершенно проигнорировав робкие попытки брата ее успокоить, Петра заявилась сначала в магистрат, где буквально поставила всех перед фактом, что будет защищать Диего, а потом, прямо оттуда рванула в тюрьму и чуть ли не взяла ее штурмом. Безусловно, сыграла роль ее фамилия. Доменико не обольщался — попробуй он провернуть нечто подобное, и его в лучшем случае выпроводили бы, а в худшем, посадили в соседнюю с Диего камеру. Тем не менее, оказией он воспользовался. Прошел на территорию тюрьмы вслед за девушкой, и пока она устраивала кавардак, под предлогом охраны знакомой успел неплохо оценить происходящее в здании.
Увиденное ввергло молодого человека в уныние. Местные власти явно учитывали, что важного пленника могут попытаться освободить, и очень хорошо к этому подготовились. Пожалуй, тут действительно потребуется целая армия, но ее нужно сначала собрать, а потом еще как-то довести до Сарагосы. Нереально. В одном из ящиков, которые Доменико привез в Сарагосу, лежали около ста сорока фунтов этой чудесной взрывчатки, динамита. Однако даже с таким козырем Доменико не видел, как они смогут освободить брата. Можно устроить переполох, можно даже взорвать стены, вот только сразу после этого налетчикам предстоит встретиться с целой манипулой легиона освободителей, ротой жандармов, и как вишенка на торте — пятью десятками монахов чистого.
В снимаемый целиком домус парень вернулся в крайне подавленном настроении, и даже как всегда безмятежно-отстраненное личико домины Евы его не успокоило.
— Ты напрасно беспокоишься, — сказала ему девушка. — Диего обещал, что справится. Не стоит ему не доверять. Нужно просто помочь ему.
Доменико искренне верил в выдающиеся способности недавно обретенного брата, но он просто не представлял, как тот сможет избежать смерти. И как ему помочь. Настроение только ухудшилось, после того, как в дом ворвалась домина Петра, и тут же принялась бросаться обвинениями.
— Пока мы с вами тут наслаждаемся жизнью, Диего там пытают, вы разве не понимаете? Он совсем один, в камере, тяжело раненый, и каждый день к нему врываются мерзкие твари, которые жгут его светом, подключают к рукам динамо-машину, и боги знают, что еще! Его лишают еды и воды! А он молчит, опасаясь выдать что-то, что может повредить его друзьям! И после всего этого вы заявляете, что не знаете, как ему помочь?
Доменико, сидевший в кресле, обхватив голову, поднял глаза на гостью.
— Он сам просил ничего не предпринимать.
— Если меня будут мучать несколько дней подряд, я тоже наверняка буду считать смерть избавлением. Но это вовсе не значит, что смерть — это то, в чем я действительно нуждаюсь! Мне казалось, вы очень дружны, так почему теперь вы с такой легкостью оставляете друга на растерзание врагам, доминус Ортес? Неужели вы думаете, что он поступил бы так же?
— Нет, — покачал головой Доменико. — Нет, Диего никогда не позволил бы себе так поступить. И вы правы, Петра. Мы тоже так делать не будем, потому что в таком случае просто потеряем право называться эквитами. Я не собираюсь оставлять его, но пока действительно не вижу, как мне справиться наличными силами. У меня двадцать человек, которые готовы пойти в огонь и воду, но этого мало! Я не вижу, как устроить тайный побег, а наглый штурм просто обречен. Мы не поможем Диего и сами сложим головы. Будь у нас хотя бы вдесятеро больше людей, и можно было бы хоть что-то придумать. Не сейчас, а прямо во время казни, когда охрана в любом случае не будет настолько мощной. Но я боюсь, мне просто не хватит времени, чтобы организовать переправку такого количества солдат в Сарагосу!
— У моего брата здесь, в Сарагосе, целых четыре центурии. — вскинулась Петра.
— Вот только ваш брат почему-то не стремится помогать, — с горечью констатировал Доменико.
Петра, разгоряченная спором, вдохнула, чтобы возразить, но осеклась.
— Он в самом деле не проявляет особого энтузиазма, — согласилась девушка. — Но это не важно. Важно то, что доминус Диего не раз спасал мне жизнь, и к тому же его стараниями я не осталась однорукой. Поэтому какие бы соображения ни двигали Валерием, он сделает все, что потребуется.
Доменико уже имел разговор с доминусом Алейр по поводу Диего. С Валерием они были знакомы задолго до того, как началась вся эта свистопляска. Даже учились в университете — недолго, когда Доменико только начинал обучение, Валерий учился последний год. Парень считал наследника Алейр хорошим приятелем. Приятный и уравновешенный, истинный аристократ. Каждый раз при попытке поднять тему освобождения друга, Валерий принимал вид отстраненный и откровенно скучающий. Он не отказывал прямо, но Доменико понял — никакой помощи с этой стороны можно не ждать. Доминус Ортес прекрасно понимал причины: Алейрам нужен спокойный север. Без войны и без власти чистых. Самый простой способ обеспечить это спокойствие — это позволить событиям идти своим чередом. И все же Петра говорила так уверенно, что даже скептицизм Доменико пошатнулся.
— Хорошо, — кивнул парень. — Если подчиненные вашего брата помогут, дело уже не кажется таким безнадежным. Казни проводятся на площади Мучеников за Чистоту, при большом скоплении зрителей. — Доменико достал бумагу, и набросал треугольник площади. — Мы не знаем, каким маршрутом Диего попытаются доставить на площадь, и у нас все равно недостаточно людей, чтобы перекрыть их все, так что действовать придется уже на месте. Я уже думал об этом, если устроить взрыв и имитацию атаки вот здесь, то большая часть охраны стянется в ту сторону.
Доменико указал на один из углов площади, дальний от здания суда. Петра внимательно следила за объяснениями, даже наклонилась пониже, будто рассчитывала разглядеть подробности на корявом рисунке.
— Зрители же, напротив, инстинктивно двинутся в противоположную сторону. Диего, конечно, не останется без охраны, но если среди этих зрителей будет достаточно верных людей, охрану можно будет просто задавить. А дальше — только бежать. Локомобиль придется поставить заранее… вот здесь, — Доменико ткнул пальцем в один из дворов. — Остальным придется разбегаться, но для них тоже можно заранее подготовить паровики. Не так близко от площади, придется пробежаться — иначе жандармы могут что-то заподозрить.
— Наконец, я слышу хоть что-то похожее на план, — проворчала Петра. — А то в последнее время у меня возникло ощущение, что меня окружают не благородные эквиты, а свора ничтожных плебеев. Простите, Доменико, я не имею ввиду вас, просто меня удручает, с какой готовностью все окружающие смирились с поимкой Диего!
Девушка вскочила со стула, и зашагала к выходу:
— Я немедленно пойду к брату. Поставлю ему ультиматум — в конце концов, если он такой трус, я сама смогу поговорить с людьми! Уверена, многие готовы будут бороться за правое дело, даже зная об опасности! Сегодня же вечером я пришлю кого-нибудь, чтобы сообщить о результатах разговора, а завтра мы с вами еще раз встретимся, чтобы обсудить все подробнее.
Доменико, стоя у окна смотрел вслед домине Петре. Даже издалека было видно, что девушка фонтанирует энергией. Может, ей в самом деле удастся переубедить Валерия.
— Брат этой девочки не станет помогать освободить Диего, — голос домины Евы раздался неожиданно. Визит Петры девушка пережидала в соседней комнате.
— Плевать, — мотнул головой Доменико. — Она напомнила мне о том, что я эквит. А эквиты не предают друзей. Если Валерий откажется помогать, мы сделаем все то же самое и без него. Иначе я просто не представляю, как буду потом смотреть себе в глаза в зеркале.
— Диего справится, — уверенно отрезала Ева. — Нужно только ему помочь.
Вечером в домус, в котором обосновался Доменико со своими людьми явился Валерий собственной персоной. Не один, в сопровождении четырех контуберний крепких парней. Доменико, сначала воспринявший появление приятеля как хороший знак быстро понял свою ошибку.
— Дружище, ко мне сегодня заявилась Петра с очередным дурацким прожектом по освобождению этого вашего лейтенанта. Она утверждает, что этот прожект — твоих рук дело. Откровенно говоря, я разочарован! Ну ладно она, девчонка, у которой до сих пор в голове ветер играет. Но ты-то! Взрослый мужчина. Ты в ответе за тысячи людей. И готов наплевать на эту ответственность в угоду своим чувствам? Неужели ты не понимаешь, что даже если вам удастся воплотить в жизнь ваш безумный план, гражданская война выйдет на новый виток? Ты готов заплатить тысячами жизней только за то, чтобы твой приятель, который рано или поздно все равно найдет свою пулю, прожил на несколько дней подольше? Я понимаю, что вы дружны. Но взгляни на него отстраненно. Диего одержим. Он не контролирует себя, его ненависть так велика, что он готов положить на алтарь своей мести любое количество людей. Невинных людей. И ты готов ему в этом потакать?
— А мне тоже плевать, — вдруг вызверился Доменико. — Где были все эти люди, когда их очищали? Они только и могли, что прятаться и умолять, чтобы их не тронули. Единицы пытались сделать хоть что-то. И то, что сейчас им предлагают перемирие, это заслуга в большей степени именно Диего. Именно благодаря ему чистым показали, что они могут получить удар в ответ на свои деяния. Ты прости, Валерий, но ты не видел, что творилось в Памплоне. — Доменико вскочил и начал ходить по комнате из угла в угол. — Я говорил с людьми в Бургосе — основная волна геноцида вас просто миновала. До вас дошли отголоски. А я видел — сам видел, лично, что чистые делали с людьми. Поверь мне, с таким мириться нельзя. И знаешь, я уверен, что если мы продадим Диего, перемирие надолго не затянется. Сейчас в Риме сидят не те люди, с которыми можно договориться, особенно имея слабые позиции. Власти метрополии, чистые, не держат слово. Это если смотреть с позиции выгоды, на которой ты так замечательно сконцентрировался. Но я тебе другое скажу: я еще не забыл, из какого я рода. И я не запятнаю себя предательством, даже если это вовсе не будет выгодно.
Валерий, молча наблюдавший за метаниями приятеля, огорченно покачал головой.
— Этот парень ухитрился даже тебе задурить голову. Ну ладно. Раз уж я остался один, кто не лишился разума, придется мне побыть тем, кто удержит нас всех от катастрофы. Мои парни сейчас заберут все стреляющее у твоих. Заодно я забираю динамит. Не вскидывайся так, я тебе только добра желаю, — поднял руку Валерий. — Обязуюсь вернуть все сразу же после казни. А чтобы ты не наделал глупостей, я оставлю небольшую охрану. Они проследят за тем, чтобы ты вел себя прилично. Прости, дружище, но я просто обязан проследить за тобой, как старший товарищ. Уверен, твой отец, когда узнает об этой ситуации, полностью одобрит мои действия.
Доминус Алейр уже вышел за дверь, когда Доменико, сжав кулаки, тихонько прошептал: одобрит, что ты помешал освобождению моего брата? Если Диего убьют, у семейства Алейр появится кровный враг. И, боги свидетели, я буду первым, кто поддержит войну.
* * *
Последние несколько дней нормальная жизнь у меня начинается ночью. День поделен между общением с тюремщиками и долгим тоскливым разглядыванием потолка. Я не даю себе впасть в уныние, пытаюсь хоть немного двигаться, чтобы тело не обессилело окончательно. Но пока сил слишком мало, чтобы заниматься восстановлением подолгу. Остается только рассматривать каменные своды тюрьмы, следить, как солнечный луч из крохотного окошка под потолком, ползет по полу, отсчитывая часы, да строить планы, воплощать которые предстоит не мне.
— Послушай, разреши мне его убить? — этой фразой поприветствовала меня Кера, когда я заснул.
Я, конечно же, поинтересовался, кого. Рассказ богини окончательно подтвердил мои подозрения по поводу благородного Валерия Алейр. Это даже хорошо, что Доменико и Петра не смогут теперь устроить какую-нибудь дичь. Идея о побеге, которая пришла им в голову мне откровенно не понравилась. Собственно, я и сам вначале размышлял о чем-то подобном, однако быстро отказался. Я более чем уверен — за Доменико, как и за Валерием следят. И за их людьми — тоже. Так что устроить внезапное нападение не получилось бы. Да даже если бы и удалось что-то, уйти нам бы не дали. Слишком сложный план. Так что Валерий со всех сторон был прав, вот только добрых чувств у меня к этому римскому денди его правота не вызвала. Не люблю политиков — им приходится быть сволочами, даже если они действуют во благо. Откровенно говоря, промелькнула в голове мысль позволить Кере сделать то, что так хочется. Мелькнула — и тут же исчезла, как не состоятельная. Каким бы неприятным человеком ни был Валерий Алейр, и как бы сильно он не напакостил мне, пусть и чужими руками, он остается одним из тех, чьими стараниями целая взбунтовавшаяся провинция сейчас получает отсрочку в войне. А, главное, благодаря ему дорогие мне люди остаются в безопасности. Нет, доминус Валерий нужен живым.
— Не трогай его, — покачал я головой, выслушав Керу. — И вообще, постарайся сделать так, чтобы кроме Доменико тебя никто не видел и не слышал. Тебя и Ремуса тоже. Все, кому это интересно, должны решить, что ты исчезла, сгинула. Если уж мне тихо исчезнуть не светит.
Мы говорили еще долго. Причем, в основном я — пытался учесть все возможные варианты развития событий, и продумать любые случайности, и как этих случайностей избежать. Собственный расстрел — дело серьезное, здесь на авось не получится.
После того знаменательного визита домины Петры, обо мне все будто бы забыли. Ни допросов, ни пыток, ни визитов лекаря. Дни шли один за другим, одинаково унылые, скрашиваемые, как и раньше, только завтраком. Разносолов я больше не получал, но и той бурды, что была в первый день, мне не приносили. Вполне приличная кормежка, в последние годы, живя с родителями в неблагонадежных кварталах, такое изобилие мы могли себе позволить очень редко. Сдается мне, за ту декаду я даже растолстел слегка. Хотя, что я говорю, просто тюремная рубаха перестала болтаться на мне как на вешалке. Страх неизвестности и предстоящей казни не мешал мне к ней готовиться. Каждый день я всеми силами стремился восстановить свое здоровье — насколько это было возможно. Рана в ноге более-менее затянулась. Я все еще хромал, но это и не удивительно. Мало того, что мышцу разворотило пулей, так я еще и поковырялся там изрядно, так что на быстрое восстановление рассчитывать было бы наивно. Тем не менее, чувствовал себя я вполне сносно, и был этим фактом крайне доволен.
Ночами я жадно выспрашивал Керу обо всем, что ей удалось узнать за день. Богиня, следуя моей просьбе, не показывалась никому, кроме Доменико на глаза, но очень много времени проводила, рыская по городу и выясняя все, что мне необходимо было знать. Ну и покупки кое-какие делала, самым постыдным образом выпросив у Доменико денег в долг. Стала моими глазами и ушами на это время, при этом ухитрялась оставаться невидимой для людей Валерия, которые строго следили за всеми телодвижениями охраняемых. Кузен, по словам богини, держался, хоть и впал в уныние. Даже не поинтересовался, для чего нужны девушке деньги, не такие уж маленькие. Выделил запрошенное без вопросов, только уверил, что никаких долгов не признает, и обратно не примет.
Моих планов парень не знал — я не хотел никаких случайностей. Доменико я верю, предавать он меня не станет, по крайней мере сознательно, однако не обольщаюсь насчет его хитрости и изворотливости. Парень умен, сообразителен, и хорошо образован. По крайней мере, значительно лучше, чем я сам. Со временем добавится еще и опыт, но пока брат слишком наивен. Тягаться с Валерием, который каждый вечер уделяет пару часов времени, чтобы поболтать с «приятелем», ему пока рано. Тот здорово поднаторел в ораторском искусстве, да и цинизмом не обделен, так что может и вытянуть из собеседника что-нибудь такое, чем я делиться не хочу. А там, потянет за ниточку, и весь мой и без того шаткий план пойдет насмарку.
Впрочем, мы не одной болтовней занимались. Еще Кера мне помогала. Для того, чтобы хоть немного повысить свои шансы выжить, я попросил богиню устроить мне расстрел. Во сне. И не один раз — каждую ночь несколько десятков раз я видел один и тот же сон. Я стою перед строем жандармов. Щербины и сколы на кирпичной стене за спиной ясно демонстрируют — я далеко не первый тут. По команде жандармы поднимают карабины, наводят. Лейтенант резко опускает руку. На конце стволов, направленных мне в лицо, расцветают желто-красные вспышки.
Глава 23
Период затишья закончился в день начала Вакханалий. Кое-где, я знаю, они до сих пор празднуются, несмотря на запрет. Чистые здесь не при чем — Вакханалии запретили больше полутора тысяч лет назад, однако традиции празднования до сих пор сохранились, особенно среди пресыщенной части общества. Впрочем, с появлением чистых Вакханалии и вовсе почти сошли на нет, ушли совсем уж в глубокое подполье, и были почти забыты. Тем не менее, мне показалось забавным, что суд надо мной начался именно в этот день. Символично получилось.
Суд, как и Вакханалии, в свое время, начался с большой помпой. Очень пафосно и торжественно. Здание суда в Сарагосе располагается на высоком берегу реки Эбро, а парадный вход смотрит на площадь, забитую народом под завязку. Толпа собралась по-настоящему огромная. Меня везли к парадному входу на грузовом локомобиле — примерно таком же, как и тот, в котором я провел последние недели. Только вместо тента этот был оборудован клеткой, в которой меня и везли. Путь для локомобиля пробивали жандармы, активно работая прикладами, машина медленно, но двигалась к зданию суда, однако в какой-то момент я почти уверился, что сопротивление оцепления будет сломлено, и аморфная человеческая масса просто погребет под собой и меня, и весь грузовик. Гул и крик стоял такой, что хотелось зажать уши и закрыть глаза.
Человек — социальная тварь. Это забито в наши инстинкты, в гены. Даже самый убежденный интроверт нуждается в человеческом обществе. Даже не так. Человек нуждается в одобрении. Может, есть где-то люди, которым на самом деле плевать на мнение окружающих, но я не сильно в это верю. Разум дал нам возможность бороться со своей природой, вот только пока ничего у нас не получается. И, уверен, никогда не получится, а тот, кому это удастся, перестанет быть человеком.
Я не мог определить, что кричат все эти люди. Я не мог даже вычленить отдельных лиц — глаза не останавливались на ком-то одном, скользя по этому бесконечному морю людских голов. После декады, проведенной в одиночной камере, такая резкая смена обстановки просто выбила меня из колеи. Наверное, это можно назвать сенситивным шоком. В тот момент мне казалось, что если они до меня доберутся — просто разорвут. И это угнетало. Как бы я ни хорохорился, как бы ни убеждал себя, что мне совершенно плевать на отношение людей, было откровенно не по себе знать, что меня ненавидит такая масса народа.
Локомобиль встал вплотную к зданию суда. Меня выдернули из клетки, практически на руках занесли внутрь. Не из грубости — меня действительно сморило, так что я еле передвигал ноги. Похоже, сказалось обилие впечатлений, свежего воздуха и солнечного света — день выдался удивительно ясный для этого времени года.
Огромный зал был тоже полон народа — правда, здесь люди вели себя поспокойнее. На меня пялились, разглядывали с жадным интересом, но хотя бы молча. Я тоже рассматривал зрителей, пока меня вели между рядами лавок. Здесь явно собрался весь цвет города. Дамы в шелках, с высокими, затейливыми прическами, сверкающими золотыми украшениями. Мужчины в строгих костюмах дорогой ткани в высоких цилиндрах теребят в руках богато украшенные трости. Красота, да и только. Мне даже стыдно стало за свой вид — тюремная роба, и даже голова непокрыта, да и сам я небрит и не причесан. Моветон!
Показывать свое смущение не стал. Наоборот, выпрямился, да еще улыбнулся, или, скорее, оскалился, обведя взглядом почтенное собрание. С удивлением обнаружил, что люди отводят глаза. Даже приятно на секунду стало. Победителем себя почувствовал. Впрочем, меня быстро остудили: торжественное шествие сквозь ряды горожан закончилось в клетке, высоты которой не хватало, чтобы стоять в полный рост. Сидения внутри тоже не было, так что мне предлагалось либо усесться на полу, либо стоять в полусогнутой позе. Последнее — точно не получилось бы, потому что я еще слабоват после ранения. Так что усаживаюсь в центре клетки. Спиной к судье, лицом к залу. Насколько мне известно, положено наоборот. Или, скорее, спиной к стене, так чтобы можно было видеть и зал и судейскую коллегию. Но мне плевать, да и хочется выразить свое отношение к этому фарсу хоть каким-нибудь способом. К тому же рассматривать первые ряды сидящих в суде интереснее, чем пустые трибуны. Судьи пока нет. Ничего, появится — оглянусь, полюбопытствую.
Ждали, кажется, только меня, так что как только я устроился, секретарь оповестил о том, что начинается суд над государственным преступником Диего, рода неизвестного, который обвиняется в многочисленных преступлениях. После чего объявил, что дело объявляется экстраординарным, и потому будет рассматриваться без участия присяжных. Обозначив, таким образом суть дела, секретарь попросил присутствующих поприветствовать претора провинции Ишпаны, доминуса Дариуса Августа. Как тут не оглянуться? Такой, оказывается, большой человек меня судить будет. Целый претор провинции! Правда, ни званию своему, ни имени претор на мой взгляд не соответствовал. Слишком толст, слишком малоросл и слишком румян. Напоминал он, скорее, какого-нибудь пекаря или лавочника, но никак не всесильного претора целой провинции. Правда, одет дяденька оказался очень богато — на судебную мантию пошло столько золотой вышивки, что не везде видно было ткань.
Долго выворачивать голову, чтобы рассмотреть большое начальство я не стал — развернулся обратно, на зрителей. И нащупал, наконец, взглядом своих знакомых. Там был и Доменико, и Петра, и даже доминус Валерий сидел возле сестры. Но больше всего меня удивила другая физиономия. Через сидение от доминуса Валерия расположился Марк. Вот кого я не ожидал увидеть! Откровенно говоря, я был уверен, что предатель уже давно кормит червей в каком-нибудь овраге или рыб на дне реки. Однако нет — вид у бывшего подчиненного вполне цветущий, одет добротно, и даже раздобрел слегка. Явно проблем с аппетитом не испытывает. Кстати, Доменико, как и Петра косились на неожиданно объявившегося «соратника» с недоумением и брезгливостью. Похоже, в самом деле не ожидали его здесь увидеть. А вот Валерий никакого удивления не демонстрировал. Значит, знал заранее. Нет, к этому великолепному политику мой счет растет все сильнее. Помню, старик отзывался о его отце очень хорошо, напирая на честь и прямоту главы семьи Алейр. Сын, очевидно, не унаследовал этих качеств, заменив их хитроумием и беспринципностью. В отличие от остальных моих знакомых, доминус Валерий смотреть на меня избегал. Видимо, какие-то остатки порядочности еще остались.
Зато Марк только что не лопался от собственной спеси и торжества. И в глаза мне смотрел без всякого стыда. Уверен, если бы не правила приличий, он бы еще раз высказал мне, какое я чудовище, и какой он молодец, что меня остановил. Небось еще похвастался бы, уделив внимание разнице в нашем положении. Дескать, где ты, а где я! По крайней мере по лицу это желание у него читалось совершенно ясно.
Домина Петра, когда мы пересеклись с ней взглядом, только кивнула. Ее больше интересовал судья, да и вообще, вид у девушки был сосредоточенный и решительный, как перед боем. А вот Доменико совсем расклеился. Мне как-то неловко стало перед братом. Я-то надеюсь выкрутиться, а вот он совершенно уверен, что ничего не выйдет, и от этого нешуточно страдает. Улыбнулся другу ободряюще, чем, кажется, вверг в еще большее уныние.
Пока мы переглядывались, начался суд. Откровенно говоря — та еще тягомотина. Лично мне финал был ясен заранее, как, думаю, и всем присутствующим. Тем не менее, домина Петра, которая в самом деле взяла на себя роль адвоката, билась как львица, заставляя старшего брата недовольно кривиться. Обвиняли меня, во-первых, в оскорблении чистого бога, неоднократном убийстве духовных лиц, убийстве жандармов, сопротивлении власти. Добавили так же расстрел мирных жителей, грабеж предприятий, и введение в заблуждение магистратов пожелавших независимости областей. Последнее, очевидно, результат договоренности с Валерием. Получается, во всем виноват я, а взбунтовавшиеся города совсем не при чем, и даже не знали, что никто с ними войну вести не собирался, как и убивать мирных жителей.
Петра пыталась возражать. Приводила данные о том, что творили представители легиона Освобождения, жандармы и чистые. Утверждала, что взбунтовавшиеся города действительно были подвергнуты нападению со стороны метрополии, так что вынуждены были защищаться. Напирала на то, что я являюсь военнослужащим новообразованной республики, и выполнял приказы вышестоящих командиров. Требовала пригласить их в качестве свидетелей. В целом, как по мне, ораторскими талантами девушка была не обделена. По крайней мере, мне показалось, что публика слушала ее вполне благосклонно. Вот только свидетелей Петре пригласить запретили. Вместо этого опросили Марка. Вот, оказывается, зачем он здесь. Предатель не стеснялся, в красках описывал мои злодеяния. По его описанию выходило, что я просто бешеный зверь в человеческом обличье. Непрерывно мечтаю искупаться в крови невинных и насладиться их страданиями. Я удивился, сначала, что инцидент в Васконе никто не упоминал — отличный ведь штрих к описаниям моих злодейств. Потом сообразил — они просто боялись, что вылезут подробности про жертвоприношения. И про то, что большая часть жителей умерли не от пуль, а от голода.
Дебаты заняли больше трех часов — очень долго, как по мне. Я весь затек от неудобной позы, и уже откровенно скучал. Наконец, судья объявил, что все обстоятельства дела ему понятны.
— Обвиняемому предоставляется последнее слово, — сонным голосом пробормотал доминус Дариус. — Жандармы, проследите, чтобы покороче, уже обед скоро!
Затягивать я и не собирался, хотя короткую речь, пока слушал прения, продумал. Правда, с выступлением ничего не получилось. Едва я открыл рот, как двери в аудиторию распахнулись, и в зал ворвалась группа подростков, почти детей. Как кучка взбесившихся тараканов, они моментально разбежались по всему залу. Из разных углов раздавалось улюлюканье и дурацкие лозунги, выкрикиваемые ломающимися подростковыми голосами. «Суд куплен!», — неслось из одного конца. «Диего — наш герой!». И даже «Долой теократию!». На одних кричалках молодежь не остановилась. Вопли судьи, требования схватить смутьянов, попытки изловить наглецов ни к чему не привели. К общей суматохе прибавился топот жандармов, которые пытались схватить детишек. Мальчишки прыгали по спинкам кресел, уворачивались. Мало того, они начали забрасывать судью тухлыми яйцами, помидорами, и другими овощами. Кто-то, притащил даже тыкву, но добросить сил не хватило, так что овощ нашел свой приют на голове одной из пожилых и ужасно чопорных матрон. Тут уже я не выдержал, расхохотался — очень уж забавно выглядела дама с таким экзотическим головным убором, со стекающими по лицу соками. Весело было не только мне — смех раздавался из разных концов зала. Впрочем, эффект неожиданности уже пошел на спад. Сориентировавшиеся жандармы таки изловили возмутителей спокойствия. Тишина более-менее восстановилась. Доминус Дариус, с тоненьким рычанием и желтком на макушке потребовал скорее заканчивать.
— Подсудимый! Ваше слово!
— Я еще вернусь! — громко крикнул я. Все заготовки после этой комедии как-то выветрились из головы, так что ляпнул первое, что пришло в голову.
Судья, очень довольный моей лаконичностью объявил, что удаляется для принятия решения и поспешно убрался из зала. Обдумывание не заняло и десяти минут. Кое-как отчищенный доминус Дариус вновь появился в аудитории, и скороговоркой зачитал вердикт:
— Итак, Persona — преступник Диего по прозвищу Кровавый, плебей и язычник. Locus — многие места, в том числе и священные. Например, поезд, перевозивший иерарха Нону, по умолчанию считается священным местом. Causa — ненависть к чистому богу, поклонение ложным богам, кровожадность и опасное для общества безумие. Tempus — преступления совершались в разное время суток, неоднократно. Qualitas — преступления совершались открыто, с особым цинизмом. Quantitas — ущерб составляет более двух миллионов сестерциев только в отношении имущества. Убийства квиритов и чистых братьев не поддаются численному выражению, однако, несомненно, значительно превышают уже названную сумму. Eventus — перечисленные обвинением преступления окончены[20]. Таким образом, преступления нанесли максимально предусмотренный законом ущерб, и не могут быть искуплены никаким образом. Преступник приговаривается к смерти, его имя будет проклято. Приговор будет приведен в исполнение на рассвете.
Вот так оно все и закончилось.
Привычного ночного разговора не было. Едва заснув и увидев богиню, я сказал: «Начинаем». Богиня медленно растворилась, и я погрузился в темноту. Сегодня снов про расстрел не было.
Я стою перед строем жандармов. В просторной белой рубахе, и серых тюремных штанах. Ко мне подходит чистый — тот самый, что проводил допрос. Сейчас у него очень благостное лицо, совсем не такое, как тогда, в камере. Подходит, и предлагает душой принять чистого бога и покаяться во всех грехах. И тогда, дескать, хотя бы после смерти я смогу очиститься и слиться с чистым богом в блаженстве. Сплевываю ему под ноги, отворачиваюсь. Толпа вокруг слитно вздыхает. Такое оскорбление чистому брату!
— Да будь ты проклят. Да будут прокляты все, кто тебе дорог и близок! Твоя душа после смерти обречена на вечные муки, мой бог об этом позаботится! — желает мне всего хорошего чистый, и отходит.
Священник не единственный сегодня посетитель. Как выяснилось, в последний путь меня должен проводить еще и представитель светских властей. Слава богам, для судьи я оказался слишком мелкой сошкой, так что увидеть перед расстрелом тошную физиономию доминуса Дариуса мне не довелось. Вместо него меня провожает какой-то жандармский чин, причем обращается вполне уважительно, что и вовсе неожиданно. Я почему-то ждал продолжения проклятий, но лейтенант меня приятно удивил. Даже последнее желание позволил загадать. Впрочем, я не стал кочевряжиться, и отступать от традиций. Попросил сигарету.
Глаза мне не завязывали — я сам отмахнулся от жандарма, который уже готовлся повязать полосу материи. Я должен видеть все. Площадь молчит — за ограждением собралась внушительная толпа. Не такая большая, как во время суда, но все же приличная. Люди молчат, жадно разглядывая сценку. Благополучная Сарагоса, да… Не насмотрелись еще на кровь. В соседней Памплоне вряд ли собралось бы столько народа — там людей уже тошнит от смертей. Жандарм вкладывает мне в губы сигарету, поджигает. Глубокий вдох. Давненько я не курил, даже голова слегка закружилась. Выдыхаю облачко дыма, улыбаюсь стоящему передо мной строю. Солдаты чувствуют себя неуютно — я не демонстрирую страха. Даже угрюмости, обычной для приговоренных не показываю. Как будто на прогулку вышел. Слегка поворачиваю голову назад. Щербины и сколы на кирпичной стене за спиной ясно демонстрируют — я далеко не первый тут. Все точно так же, как во сне — я даже не полностью уверен, что сейчас я тоже не сплю. Я столько раз участвовал в этом сюжете, что теперь мне трудно отличить реальность от грезы. Сигарета подходит к концу. По команде жандармы поднимают карабины, наводят. Я проваливаюсь в транс. Очень глубоко, гораздо глубже, чем обычно. Время для меня замедляется. Сержант резко опускает руку. Для всех остальных — резко, мне же приходится изрядно поскучать. На конце стволов, направленных мне в лицо, расцветают желто-красные вспышки.
Когда видишь такое впервые, поневоле теряешься. Страх сковывает мысли. Ты один, безоружен, беззащитен, рой пуль летит в твою сторону, а ты даже уклониться не можешь. Страшно. И во второй раз — тоже. Но не в десятый раз, и не в сотый. Да, это было во сне. Но… Откровенно говоря, я и сейчас не до конца уверен, что это не сон. Спокойствие и сосредоточенность — отличное настроение для того, кто занят ответственным делом. Сейчас мой дар работает на полную катушку. Мне кажется, я всеведущ, как какой-нибудь бог.
Напротив меня стоит десять солдат. Но вспышек меньше. У того, что в центре, случилась осечка. Второй отвлекся на блик солнца от одного из окон здания суда, чуть дернулся, ствол задрался — пуля пройдет у меня над головой и выбьет очередной кусок кирпича из стены за спиной. Третий, наоборот, слишком низко опустил ствол — острый камешек, застрявший в сапоге именно сейчас дал о себе знать. Еще две пули тоже летят куда-то не туда: один из жандармов отвлекся на неожиданный гудок прибывающего поезда, слишком поздно заметил взмах сержанта, дернулся от неожиданности и ствол увело в сторону. У второго солдата оборвался ремень, в который он упирает локоть. Материя и так держалсь на последнем издыхании, мне почти не пришлось ничего делать. Осталось четыре.
Я чуть-чуть смещаюсь в сторону — это даже не заметно для окружающих, потому что рубаха на мне просторная. Я не вижу пуль, но чувствую, как нужно встать, чтобы у жандармов ничего не получилось. Проблема только в том, что мне не нужно, чтобы у них СОВСЕМ ничего не получилось. Я замираю на месте. Время возвращается к своей обычной скорости. В самый последний момент, я слышу громкий и жалобный крик. Узнаю голос — это домина Петра. От неожиданности я слегка дергаюсь, тело взрывается болью, меня отбрасывает на стену, я медленно сползаю и валюсь на бок, оставляя на кирпичах кровавый след. Да, это определенно не сон. Во сне мне никогда не было так больно.
Все получилось почти так, как я и рассчитывал. Почти. То, что я вздрогнул, принесло свои плоды одна пуля ударила на пару сантиметров ниже, чем я рассчитывал. Пробила грудь почти возле плеча, навылет. Кость не задета. Легкое, вроде бы тоже. Это самая серьезная рана, гораздо серьезнее, чем я рассчитывал. С остальными прошло, как и задумывалось. Две чиркнули по ребрам, и одна слегка задела плечо, буквально царапина.
Падал я не просто так — завалился направо, чтобы кровь из раны залила всю грудь. Получилось живописно. Вот только больно просто адски, и сознание терять нельзя. Рано еще. Впереди самое сложное. Я лежу с открытыми глазами, смотрю на приближающегося сержанта остановившимся взглядом. Жандарм поднимает револьвер, наводит его в центр лба. Солдату очень неуютно — кажется, что покойник смотрит ему прямо в глаза, так что командир расстрельной команды ощутимо нервничает. Где-то в толпе надрывается в рыданиях женщина. Синемундирнику неуютно. Уже выбирая спуск, солдат вдруг замечает, что расстрелянный ему подмигивает. Солдат вздрагивает, и пуля, вместо того, чтобы войти прямо в лоб, проходит выше, скользит по черепу, разрывая кожу. Солдат этого не замечает. Вокруг головы преступника вспухает очень характерное розовое облачко. Он больше не смотрит в по-прежнему открытые глаза мертвеца, торопливо отворачивается, и машет рукой, чтобы унесли тело.
Двое служек неторопливо подводят к телу лошадь, запряженную в повозку. Разрезают веревки, стягивающие руки за спиной. Не спешат, твари, а ведь я того и гляди кровью истеку. Та рана на плече гораздо хуже, чем мне хотелось. Приходится проявлять чудеса выдержки, чтобы не корчиться от боли. И сознания потерять нельзя. Если сейчас труп расслабится или закроет глаза — это может показаться слишком подозрительно. Еще одного контрольного выстрела я могу и не пережить. Меня начинают заталкивать в мешок. Боль! Эти ребята совсем не стремятся к аккуратности. Мертвецу-то уже все равно! Вот только я — не мертвец, и каждое движение заставляет раны вспыхивать дикой болью. Нет, нужно было все же соглашаться на опий, когда предлагали. Побоялся, дурак, затуманить рассудок. Пару раз я не выдержал и дернулся. Но повезло — не обратили внимания. Тело погрузили, бесцеремонно бросив в телегу. Очередная вспышка боли — совершенно дикая. Одно хорошо — доски покрыты сеном. Не думаю, что дело в заботе о покойниках. Сено гораздо проще сменить, чем оттирать доски от натекшей крови.
Перед глазами плывут разноцветные круги. Пули не задели ничего важного, даже та, что попала в грудь, прошла навылет, не зацепив ни органов, ни крупных сосудов, я это знаю. Но оставлять все как есть просто нельзя — за то время, пока меня довезут до крематория, я истеку кровью. Из последних сил терплю, жду, когда служащие крематория усядутся на облучок и тронут поводья, только после этого осторожно, по миллиметру завожу руку к самой неприятной ране, изо всех сил зажимаю ее. Одновременно поплотнее вжимаюсь спиной в подстилку, чтобы зажать выходное отверстие. Телега подскакивает на какой-то неровности, и я все-таки теряю сознание.
Глава 24
Кера в последнее время пребывала в каком-то сонном состоянии. Богине пришлось примерить на себя роль обычной смертной. Надежда и вера — это не то, что свойственно богам, но ничего другого ей не оставалось. Только выполнять указания Диего и ждать, что его план удастся. Она ухаживала за свалившимся в горячке Ремусом, которого чуть не добил долгий переход. Неумело и неуклюже, но делала все, что возможно, чтобы он выжил. Откровенно говоря, ей было почти все равно, но все-таки не хотелось, чтобы он умер. Она не очень понимала, в чем там дело: может, чувствовала себя обязанной за спасение, а может, была уверена — если Диего удастся его задумка, он не обрадуется смерти этого мальчишки. По утрам выбиралась из квартиры, где ее поселил Доменико, рыскала по городу в поисках необходимых предметов. Однако все это проходило как-то фоном, не задерживаясь в сознании — все мысли были подчинены предстоящему действу. Получится или нет? Почему-то ей отказала даже интуиция — она больше не чувствовала, к добру или к худу ведет задумка ее напарника. Будущее было скрыто туманом, и от этого становилось только страшнее.
Немного оживилась девушка только после суда, когда Доменико, ненадолго забежав домой, рассказал ей о том, что объявился тот мелкий предатель, из-за которого поймали Диего. Впервые за последнее время ей стало интересно.
— Домина Ева, сегодня что-то произошло на суде? — мальчишка заметил перемены в ее состоянии.
— Сегодня Доменико видел Марка.
— Это из-за него мы попали в засаду? — тихо спросил Ремус. Парень уже пошел на поправку, но был еще слаб.
— Да, он предал Диего за награду.
— И где он сейчас?
— Откуда мне знать? — удивилась Кера, чтобы не лгать. На самом деле всех, кого достаточно хорошо запомнила, богиня могла при желании почувствовать на расстоянии. И она уже знала, что предатель никуда не делся, он по-прежнему в городе. Это было странно. Она пока не была докой в человеческих взаимоотношениях, но то, что предатели подобного рода недолго заживаются, знала прекрасно — опыта хватало. Значит, Марк сейчас должен бежать, если хочет выжить. А он оставался где-то рядом. Вообще-то Кера сама была бы не против отомстить предателю. Ее всегда раздражали подобные личности, да и Ева ее в этом желании полностью поддерживала, однако Диего никаких указаний не давал, а Кера обещала не убивать никого без разрешения компаньона.
— Домина Ева, — Ремус заговорил неожиданно серьезным тоном. — Я не задаю вопросов, потому что лезть в чужие дела некрасиво. Но в то же время, я не могу закрыть глаза и зажать уши, а вы не очень-то скрывались. Я почти уверен, что вы — не человек. Или не совсем человек. И что вы можете намного больше, чем простая смертная.
— Пусть так, — богиня пожала плечами, настороженно глянув на мальчишку. — Только что с того.
— Я ни за что не поверю, что вы не сможете найти Марка при желании.
— И опять — что с того?
— Тогда почему вы его не убьете?
— Потому что обещала Диего не убивать смертных без его дозволения.
Ремус ненадолго задумался. Таких нюансов он до сих пор не замечал.
— Домина Ева, я совершенно уверен, что доминус Диего будет очень рад, если мы прикончим этого Марка. Такие как он не должны оставаться безнаказанными.
— Думаешь? — с сомнением спросила Ева, но потом тряхнула головой. — Даже если так, я не могу нарушить свою клятву.
— Давайте его найдем, домина Ева, — попросил Ремус. — Найдем и схватим. А доминус Диего потом сам решит, что с ним делать.
Теперь пришла очередь Керы размышлять. Правда, она думала не о предложении мальчишки — с ним она согласилась сразу. Богиня решила, что Ремус может оказаться полезным. Ей начинал нравиться этот мальчишка. И воля у него сильна, и характер жесткий — так, как она любит. Да и думает этот Ремус не так, как свойственно детям. Определенно, с ним удобно. Осталась последняя проверка.
— Можешь звать меня Кера, когда рядом никого нет. При Диего тоже можно. — Если не испугается, и не сбежит, значит, можно в самом деле оставить его при себе.
Мальчишка, на удивление, почти никак не показал страха. На секунду его глаза распахнулись, он вздрогнул, но тут же взял себя в руки и, поднявшись с кровати глубоко поклонился.
— Для меня честь быть рядом с вами великая Кера.
— Что, ни воплей, ни попыток убежать, ни проклятий не будет? — довольно ухмыльнулась богиня.
— Если доминус Диего остается с вами, то зачем мне поступать иначе? Я уверен, что он знает, что делает. Ремус немного помялся, потом все же спросил: — Простите за мое любопытство, великая Кера. Доминус Диего ведет себя так, будто он главный среди вас двоих. Вас это не оскорбляет?
— Доминус Диего меня сначала спас от низвержения в Тартар, и заставил дать ему клятву верности, — хмыкнула Кера. — Пока он жив, я могу только помогать ему, но не решать сама. Он имеет на это право. А теперь хватит разговоров. Ты прав, нужно найти эту мокрицу.
Незаметно выбраться из домуса, в котором обитал Доменико было несложно. Чувствовать взгляды смертных Кера еще не разучилась, так что облапошить людей Валерия не составило труда, хотя под конец пришлось начать спешить: богиня вдруг почувствовала, что с Марком происходит что-то нехорошее. К тому же он вдруг начал перемещаться. Кера не имела ничего против того, чтобы предателю было плохо, вот только ей хотелось лично организовать неприятности мерзкому смертному, а не оставлять это дело на кого-то другого.
Они едва успели — Кере даже пришлось некоторое время тащить Ремуса на руках, чтобы не опоздать. Предателя они нашли где-то на северной окраине города, на пустыре, где он копал себе могилу под присмотром пятерых легионеров — освободителей. Чуть пригнувшись, из-за ближайших кустов богиня следила за разворачивающейся сценкой.
— Ребята, вы ведь не убьете меня? — жалобно причитал бывший бунтовщик, едва шевеля распухшими окровавленными губами. Он вообще был сильно избит. Кера даже удивилась, что он может копать. — Что за шутки! Я же вам помог, вы получили премию за поимку государственного преступника. Мы с вами такое дело сделали!
— Да кто ж спорит, — хмыкнул триарий. — Дело большое и вместе, но ты награду вон какую получил, а мы так, считай только похвалу от начальства. Устную. Несправедливо как-то, правда? И ты вон без уважения. Мы к тебе пришли, честь по чести. Предложили поделиться. А ты какие-то законы начал вспоминать, какие-то правила. Некрасиво ты себя ведешь, без уважения. Дурной ты человек. А дурного человека надо что? Дурного человека надо воспитывать! — важно поднял указательный палец триарий. — Правильно я говорю, ребята?
Ребята дружно согласились. Марк с жалкой улыбкой продолжил копать.
— Этак они его и без нас убьют, — прошептал Ремус, с интересом наблюдавший за представлением. — И деньги заберут.
Кера нахмурилась. Она не привыкла думать о деньгах, как о ценности, хотя и знала, что смертные их очень любят. Да и Диего вроде бы не проявлял раньше большой страсти к накоплению золота. Но вообще-то, имея деньги, некоторых целей достичь можно проще и быстрее, чем без них, так что теоретически в будущем они могли понадобиться. До слов Ремуса богиня была склонна оставить все как есть, и все же дать солдатам прикончить предателя. Неприятно, но, с другой стороны и делать ничего не нужно. А уж она позаботится о том, чтобы после смерти душонка этого мерзкого червя сполна познала все муки, которые только можно вообразить. Теперь другое дело. Убивать солдат легиона Освобождения Диего уже разрешил… пусть и в другой ситуации. Ева тоже рвется устроить им кровавое развлечение — пусть те, которые пленили ее уже так или иначе мертвы, солдат с некоторых пор девочка не любит особенно сильно. Решено.
Кера стремительно выскочила из-за кустов, и зашагала к группе легионеров.
— Привет, мальчики. Узнали? — она на секунду выпустила Еву, которая гораздо лучше умеет общаться со смертными. — Готовы развлекаться?
— Эй, триарий… Это ведь та… ну, из-за которой от второй центурии ничего не осталось, — успел проинформировать товарищей один из солдат, а потом оно, собственно, началось. Развлечение. Много времени оно не заняло — слишком растеряны были солдаты, не ожидали нападения. Несколько танцевальных па, неуловимые взмахи рук, и вот наземь падает вся пятерка, а Марк радостно бросает лопату.
— Ох, домина Ева, вы так вовремя появились! Эти негодяи хотели меня убить, представляете! Наверное, угадали во мне одного из верных сподвижников доминуса Диего. Вы знаете, что он схвачен и сейчас в тюрьме?
Кера даже опешила на секунду. Он что, серьезно считает ее умственно отсталой? Всерьез уверен, что она не знает, кто привел их в засаду?
— Вылезай из ямы, — бросила Кера, забирая мешок со звонким серебром из рук мертвого легионера. Это выгодно, что он ее не опасается. Послушнее будет.
— Простите, домина Ева, — Марк выбрался из ямы. — Этот мешок у меня забрали.
Кера спокойно передала довольно увесистую сумку предателю, и, не глядя на него зашагала прочь с пустыря.
— То, что они мертвы уже знает их командир. Скоро здесь будет много солдат.
Марк поспешил вслед за богиней. Увидев, что к ней присоединился Ремус, предатель было насторожился. Однако мальчишка сообразил, в чем задумка Керы, и не выдал своего отношения. Так что уже скоро, Марк, постанывая от боли, расписывал, какие негодяи эти легионеры, и как он бился и бежал после того, как они напали на отряд.
Ей вновь пришлось тащить на себе Ремуса, а потом еще и обессилевшего червя поддерживать. Нужно было торопиться, Кера это отлично понимала. Убийц легионеров будут искать. И хорошо, если еще ее не заподозрят. В этот раз она воздержалась от своей обычной манеры. Легионеры умерли даже слишком легко — по одному удару ножом, точно в сердце, каждому. Совсем непохоже на месиво из крови и кусков тел, которое обычно остается после нее. Кера надеялась, что это собьет ищеек с толку.
Возвращение в домус Доменико прошло без проблем, хотя для того, чтобы провести мимо охраны двоих неуклюжих смертных, пришлось попотеть. В комнате, выделенной для Керы, стало слишком тесно, и та, ничтоже сумняшеся вырубила смертного ударом в висок, крепко связала, запихала в рот какие-то тряпки вместо кляпа и затолкала тело под кровать.
— Очнется еще среди ночи, орать начнет, — пояснила свои действия богиня. — А нам надо тихо. Вернется Диего, и сам решит, что с ним делать.
— Скажи, великая Кера, у него получится?
— Он убил иерарха. Он разрушил храмы чистому. Он плюет на попытки бога подчинить его. Могущественного бога. У него не может не получиться, — ответила богиня.
Ближе к вечеру вернулся Доменико, который весь день провел у Валерия — тот старался не отпускать от себя «потенциальных возмутителей спокойствия», чтобы они не испортили всю задумку в самый последний момент, и нагружал обоих какими-нибудь делами. Впрочем, у Доменико и без того была масса вещей, которые нужно добыть или договориться о поставках таковых в Памплону. Несмотря на горе по поводу предстоящей казни брата, о своих обязанностях молодой эквит не забывал.
Обычно унылое в последнее время настроение парня в этот раз было нарушено.
— Домина Ева, вы дома? — тихонько постучался в смежную комнату парень. — Слышали, какой переполох начался в городе?
— Нет, не слышала, — ответила богиня. — Что-то случилось?
— Говорят, сразу после суда этот проклятый Марк зачем-то убил аж пятерых легионеров и сбежал. Теперь его ищут и жандармы и легион, и даже чистые, но он как сквозь землю провалился!
— Такое случается, — пожала плечами Кера.
— Вам совсем не интересен этот предатель, домина Ева? Это ведь из-за него Диего… Я и сам пытался навести о нем справки, узнать, где остановился, но Валерий не дает! Я готов был уже просить отца, чтобы прислал своих людей, а лучше и вовсе попытался бы как-то помешать казни, но этот недостойный конфисковал у меня средство связи! Оказалось, он знает особенности отцовского манна. Я ему этого не забуду.
Кера немного подумала, посвящать ли Доменико в подробности сегодняшней охоты, но не нашла причин не похвастаться.
— Пойдем со мной, — тихонько позвала она. — Только тихо.
А потом вытащила из-под кровати жалобно лупающего глазами Марка и целую минуту любовалась шокированной физиономией Доменико.
— А я-то думал, как он смог справиться ножом аж с пятью солдатами, — отмер, наконец, парень. — Что вы собираетесь с ним делать?
— Это решит Диего.
* * *
Очнулся от боли, когда меня сдернули с телеги и куда-то потащили. Хорошо, что боль не была резкой, иначе еще не придя в себя, я мог застонать. А так я сначала пришел в себя, когда кто-то потянул меня за ноги, и уже потом меня скрючило от боли в тот момент, когда «тело» бесцеремонно сбросили на землю. Вернее, не скрючило. Хватило силы воли не выгнуться дугой, упав на раненое плечо. Я дернулся, остаться совсем неподвижным было выше моих сил, но в мешке это было не слишком заметно.
— Ты глянь, до сих пор кровь сочится, — сквозь звон в ушах раздался чей-то голос. — Весь мешок промок. Придется вместе с ним жечь.
— Как будто впервые, — равнодушно отвечает второй. — С них с каждого второго течет. Тащи давай. Хозяин уже печь растапливает.
— Просто денег жалко. На каждого покойника мешков не напасешься!
Да, работники крематория сегодня как-то совсем неласковы. И это нехорошо, совсем нехорошо. До крематория я доехать не должен был. По крайней мере, если бы Кере удалось выполнить мои указания. Все ведь было так хорошо задумано! Нанять пару небрезгливых бродяг где-нибудь на окраинах, чтобы выкупили труп у возниц. Такое практикуется, я знаю, особенно в последнее время, после появления чистых — с тех пор, как они запретили «надругательство над трупами». Студентов, обучающихся медицине меньше не стало, так что в последнее время у похоронных дел мастеров появился новый вид заработка. Тем более труп такого известного преступника могут и для коллекции приобрести — мало ли у людей странных хобби.
В общем, я как-то не ожидал, что окажусь в крематории. Впрочем, долго гадать над загадкой моего появления здесь не пришлось — сами «переносчики» рассказали.
— Ты ноешь, потому что мы отказали тем подозрительным мужикам, — меланхоличный говорил по-прежнему спокойно и неторопливо.
— А что, нельзя?! — живо включился в полемику нервный. — Двадцать сестерциев! Считай, за полгода заработок. И всего лишь за труп!
— А тебя ничего не насторожило? С каких пор за покойников дают такие деньги? Двадцать сестерциев ему глаза застят. А мне вот, не застят. Нечистое дело. И как ты собирался передавать им тело в присутствие взвода жандармов! Попомни мои слова — нечистое это дело, и хорошо, что не пришлось в нем участвовать. Да и вообще, мутные какие-то типы. Откуда у них деньги? Обычно за телами приличные квириты приходят, а тут то ли плебеи, то ли вообще бездомные. Говорю тебе, это подстава была.
— Вот кому нужно нас подставлять? — не унимался нервный. Дальше я не слышал, потому что меня, похоже, потащили по лестнице, и все усилия были направлены на то, чтобы не заорать.
— …уж и не помню, казнили ли в Сарагосе кого-то столь прославленного. Нет уж, зарабатывать надо на обычных покойниках. А от таких, которых даже в Риме знают, лучше держаться подальше. Так что сейчас передаем бедолагу мастеру, и забываем это дело. Понял? Вон, одного синемундирника тут оставили, контролировать. Брезгует, а с мешка глаз не сводит. Небось и в печку проводит.
Еще и жандарм сопровождающий. Видимо для меня расстарались, насколько мне известно, это не стандартная практика. Этого я не учел. План сорвался. И теперь мне представляется чудесная возможность на себе прочувствовать, что испытывает полено, заброшенное в топку.
Меня ненадолго оставили в покое, что позволило слегка прийти в себя. Послышались еще шаги, зазвучал новый голос:
— Когда будет сожжено тело?
— Так в девять пополудни у нас процедура начинается, квирит сержант. — Ох, еще новый голос. Мастер? — Все как обычно. Сейчас печь загружают потом будут растапливать. Тем временем за день покойников поднаберется. Ну и, значит, всю ночь будет работать печь.
— Начинайте прямо сейчас.
— Квирит сержант, даже если мы загрузим тело прямо сейчас, оно начнет гореть только через несколько часов. Печь должна разогреться.
— Мне наплевать, — не выдержал синемундирник. — Мне приказано проследить за преступником до тех пор, пока он не сгорит. Я не собираюсь куковать здесь лишние пять часов, пялясь на ваши тупые рожи и нюхая трупы. Живее, что б вас!
— Как прикажете, квирит сержант, — недовольно пробормотал похоронных дел мастер. Я распоряжусь, чтобы затапливали печь.
Вот это уже очень нехорошо. Этак меня и спасти не успеют. Что-то меня не тянет быть заживо сожженным. Я слушал, как похоронных дел мастер велит истопнику затапливать печь, и едва удерживался от того, чтобы «воскреснуть». Нет уж. Я все-таки даже сейчас не совсем беспомощен. Мне уже довелось сегодня пользоваться даром, но не так уж сильно я и перенапрягся. А значит, нужно посильнее оттянуть кремацию. Сдаваться я не собираюсь. Устройство крематория мне незнакомо. Печь находится где-то в подвале — ее я не увидел бы, даже не будь на мне мешка. Но такие вещи уже давно не являются для меня препятствием. Я провалился в транс, и обратился к манну.
Понятия не имею, сколько прошло времени. Я не очень четко слышал то, что происходило вокруг, однако судя по отголоскам разговоров, дела у работников крематория не ладились. По ощущениям прошло не меньше часа прежде, чем я окончательно выдохся. Я в очередной раз почти потерял сознание — теперь еще и от усталости. Чувствовал, как меня снова куда-то поволокли. Подняли вверх, уложили на ровное. Короткое скольжение, металлический лязг заслонки. Я остался один.
Теперь пришел страх. Я не боялся вчера, во время суда. Я не боялся сегодня утром, стоя перед строем жандармов. Я не боялся, когда меня тащили в крематорий. Когда выяснилось, что мое освобождение сорвалось, я был озадачен и слегка встревожен. Я до последнего верил, что меня вытащат. Кера слишком привязана ко мне, чтобы вот так бросить — и не только благодаря ритуалу и клятве. Сейчас, оставшись один в тесном темном ящике, я по-настоящему запаниковал.
Задергался судорожно, наплевав на боль, заскреб ногтями по ткани. Мешок удалось порвать довольно быстро. Я сорвал мешковину, отбросил ее от себя, но лучше не стало. Полная темнота по-прежнему, и простора не добавилось — локти упираются в металлические стенки, голова — в потолок. Извиваясь, как червь, я пытаюсь выбить заслонку. И плевать на жандарма, плевать, что меня увидят и обязательно добьют. Что угодно, лишь бы не загибаться медленно от жара и отсутствия воздуха. Это был момент, когда я по-настоящему сдался. Только ничего не вышло. Заслонка плотно закрыта, как будто я не первый, кто пытается отсюда выбраться. И она отсекает звуки. Я не слышу даже отголосков разговора. Полная тишина. Значит, меня они тоже не слышат.
Возбуждение, вызванное паникой, очень быстро улеглось. Навалилась усталость, я почувствовал, что скольжу в собственной крови, и внезапно успокоился. Понял, что напрасно представляю себе смерть от огня. Я умру гораздо раньше — от потери крови. Почему-то эта перспектива пугала меня значительно меньше, а может, сил на яркие эмоции просто не осталось. Мысли успокоились, и теперь текли плавно, даже вяло. «Что там говорили жандарму? Труп начнет гореть только через несколько часов. Значит, у меня еще есть время, пока печь не разогреется». Я с трудом нащупал ногой разодранный мешок, подтянул к себе. Сорвал остатки рубахи, кое-как скомкал ее и приложил к самой дурной ране, сверху обмотал мешком потуже. Так себе повязка, но, вроде бы кровотечение остановилось. Вот только голой спиной на холодном металле лежать некомфортно — слишком холодно. Я не стесняясь захихикал. Лежу в печке, и переживаю что холодно.
Немного отдохнув после перевязки, принялся более тщательно ощупывать свое узилище. Нащупал четыре отверстия, чуть больше чем кулак размером. Похоже, отсюда пойдет горящий газ, когда печь прогреется. Сколько там нужно спалить кокса, чтобы температура поднялась до рабочей? Я слышал про два центнера. Внушительное количество, именно поэтому печь не работает постоянно, дожидается, пока наберется достаточно «клиентов». Если топить только начали, у меня действительно есть несколько часов. Хотя, дышать станет невозможно гораздо раньше, чем я начну гореть. Я в последний раз ощупал стенки, и так и не нашел ничего нового. Выбраться невозможно. Что ж, один раз я поддался слабости, повторять такое не стану. Нужно постараться дать Кере побольше времени. А если станет совсем невмоготу — просто сорву повязку, и усну без мучений. Стянуть штаны, разорвать их на несколько кусков оказалось непросто, но я справился — все равно делать нечего. Плита подомной начала слегка нагреваться, так что стимул работать у меня был. Полученными тряпками я заткнул отверстия для горючего газа.
Дышать стало чуть труднее — свежему воздуху поступать неоткуда, но я не сильно переживал. Улегся поудобнее, и постарался уснуть. Бессмысленная попытка — как бы ни уговаривал себя, мне было до безумия страшно. Правда, слабость от потери крови никуда не делась, так что тело расслабилось само собой.
Не знаю, сколько я пролежал так. Старался думать о чем-то приятном, вспоминать радостные моменты. Воздух нагревался медленно, но верно, как и металл вокруг. Дышать становилось все тяжелее, воздух уже обжигал легкие, как бывает, когда с холода заходишь в парилку. Я терпел до последнего, а когда стало совсем невмоготу, потянулся к повязке, чтобы сорвать ее и, наконец, сдохнуть.
Глава 25
План по освобождению Диего полетел в Тартар с самого начала, и Кера не могла не признать: это по ее вине. Именно из-за переполоха, устроенного накануне после убийства солдат, легион подняли в ружье, а сопровождать труповозов отправили целый взвод солдат. Бывшие уголовники землю носом рыли, в попытках найти Марка. Она бы придумала, как отвлечь одного-двух жандармов, но не целую контубернию. Нанятые для «выкупа» смертные бессмысленно таращились на проезжающую мимо удобной подворотни телегу, и убрались восвояси. Даже задаток вернули. Сделка сорвалась. Теперь богиня наблюдала, как Диего заносят в здание крематория, в сопровождении жандарма, и мысленно проклинала бдительных синемундирников, трусливых труповозов, ну и себя заодно. Вот понадобилось ей этого червя захватить, будто без него бы не обошлись. Сдох бы на день раньше, не пришлось бы сейчас возиться.
Плакаты с ее подробным описанием до сих пор висели кое-где на столбах, рядом с такими же, в которых описывался Диего — их еще не успели снять. Кера не переживала. Богиня сидела в какой-то крохотной, но недешевой едальне с вдохновляющим видом на крематорий. Несмотря на удручающий вид из окна, ресторанчик пользовался популярностью среди высшего общества Сарагосы, так что визит богатой дамы с ожидающей ее каретой не выглядел странно. Она не опасалась быть узнанной, потому что, воспользовавшись добротой Доменико давно обновила гардероб, да и внешность изменила прилично. Никаких божественных сил, только косметика — выяснилось, что Ева неплохо во всем этом разбирается. Кера смотрела на двери траурного зала, за которыми полчаса назад скрылись труповозы с их драгоценной ношей. Кера кусала от досады губы. Эту привычку она переняла от Евы, сама того не заметив. Диего так близко. И почти никакой охраны. Что такое всего лишь несколько смертных для нее? Вот только все должны быть уверены, что Диего мертв. Если его тело пропадет, могут возникнуть сомнения. Да что там, могут — они обязательно возникнут. И тогда их будут искать. Чистые очень злы на него, и даже малейшие сомнения не позволят им оставить все как есть. А как проделать все тихо, Кера даже не представляла. Напрасно она не приняла помощи Доменико, очень напрасно. Побоялась, что непонятные телодвижения в исполнении близкого друга казненного могут навести чистых на подозрения. Вот и расхлебывай теперь. Сама. Она чувствовала, что Диего очень плохо. Он слаб от потери крови, плохо соображает от сотрясения мозга, да и вообще вынужден изо всех сил изображать мертвое тело.
Устроить шум? Так в городе и без нее то и дело вспыхивают крики, иногда короткие перестрелки. Легионеры в поисках убийцы не слишком сдерживают свой нрав, и склонны находить врагов даже там, где их и в помине нет. Еще одна перестрелка или даже пожар не заставит обитателей крематория выбежать наружу даже ненадолго. Наоборот, постараются запереться покрепче. Богиня с надеждой скосила глаза на Ремуса, который стоял у нее за плечом и изображал преданного слугу.
— Что будем делать? — тихонько спросила богиня, так и не придумав ничего самостоятельно. — Я могу их всех убить, но тогда за Диего снова начнется охота.
— Их надо как-то отвлечь, — медленно протянул Ремус. — И я, кажется, знаю, как. Только, домина Ева, мне нужно пару часов. И я пойду один.
Богиня заинтересованно взглянула на парня. Хорошо, что он что-то придумал. Она чувствует его уверенность — он не сомневается в своих словах. Расспрашивать подробности нет времени, хотя ей было интересно, что он задумал.
— Иди, — кивнула девушка. — Встречаемся здесь же через два часа.
Ей тоже нужно подготовиться. Нельзя складывать все яйца в одну корзину.
Кера бросила на столик пару монет и поспешила обратно к карете.
В комнату к Доменико она ворвалась без стука, и даже не пытаясь скрываться от слуг. Сначала она не слишком торопилась. Режим работы крематория знала прекрасно, так что была уверена — у них еще целый день, чтобы вытащить компаньона. Однако уже подъезжая к дому, почувствовала, что Диего стало хуже. Нужно торопиться. Не стала, по обыкновению пробираться в свою комнату тайком, избегая внимания прочих обитателей и «охраны» навязанной доминусом Валерием. Они-то и попытались остановить неизвестную девушку. Первым порывом было отшвырнуть назойливых смертных с пути, но богиня сдержалась.
— Пошли прочь, колоны, — холодно проговорила она, и охранники действительно отошли в сторону, сами не до конца понимая, чем их так напугала эта миловидная и хрупкая девушка.
Доменико в своей комнате был не один — он беседовал с доминусом Валерием. Хотя по ощущением это была не мирная беседа, а разговор двух врагов. По крайней мере, от Доменико Кера не ощущала ничего, кроме ненависти и презрения, изрядно скрашенных горечью — отголосками страдания по погибшему другу. В другое время она бы насладилась этим изысканным сочетаниям, но сейчас нужно было торопиться. Впрочем, разговор уже заканчивался.
— …Мы уже все это обсуждали, доминус Валерий. Все ваши аргументы я слышал, а вы слышали мои. Думаю, дальнейшее обсуждение не имеет смысла. Могу только посоветовать вам лучше учить историю, она многому учит. Вспомните хотя Пунические войны. Карфаген не знал недостатка в золоте, у него были гениальные полководцы, но он был разрушен, потому что во главе стояли торговцы и политики. Уверен, та же участь ждет и новообразованные республики, и только надеюсь, что хотя бы Памплона не разделит участь старого врага Рима. Привык я уже к этим людям. А теперь прошу прощения, как видите, у меня дела.
Валерий, с интересом глянув на визитершу, вежливо поклонился и отбыл. Домину Еву он видел только один раз, да и то мельком, и, конечно, не узнал ее в гриме. Кера едва дождалась, когда за ним закроется дверь, и выпалила:
— Диего нужна помощь. И мне.
* * *
Последние несколько дней для Доменико ознаменовались непрекращающимся чувством тоскливого бессилия. Неизбежная смерть брата, которой он не мог помешать очень ударила по молодому эквиту. Поначалу он еще рвался, пытался продумывать варианты, пытался советоваться с Керой. Но девушка была удивительно пассивна и холодна, отчего у Доменико даже начали закрадываться сомнения — а так ли уж сильно она привязана к Диего? Как ни крути, она богиня — кто может угадать мысли богов? Раньше эта загадочная отстраненность только сильнее привлекала его к этой опасной женщине, но не теперь, когда Диего вот-вот расстреляют, а она не хочет сделать ничего, чтобы спасти друга. Только твердит с отстраненным видом, что Диего справится, но Доменико в это уже не верил. Доминус Ортес сам не понимал, почему так сильно привязался к брату. Смешно, они знакомы несколько декад, а он относится к Диего так, будто они с детства жили в одном доме. Да, ему всю жизнь хотелось брата — лучше старшего, и вот он чудесным образом появился. Но ведь фактически они совсем незнакомы. Порой Диего вызывает инстинктивную опаску — иногда его взгляд становится пугающе пустым, и в такие моменты от него хочется держаться подальше. Доменико видел — такое замечает не только он. Диего будто смотрит сквозь тебя, и видит нечто совсем иное, недоступное смертным. В то же время брат совсем не является тем бешеным зверем, которым его расписывают в суде и в газетах. Да, он не колеблясь убивает людей, но что бы там не говорили в Риме, и как бы не пытался очернить кузена Валерий, у них война. А на войне убивают, и редко когда это происходит в поединке.
Доменико видел — брат полон ненависти, отчаяния, злобы и желания отомстить. Однако при всем этом он оставался человеком. А еще, иногда Доменико вдруг понимал, с какой сердечной добротой относится к нему почти незнакомый кузен. Где-то в глубине души, несмотря на вынужденную жесткость и даже жестокость Диего оставался очень добрым человеком, и это подкупало и обезоруживало.
И вот теперь его расстреляют, а он ничего не сможет сделать. Он пытался, видят боги. Предательство Валерия подкосило, но не обезоружило. Воспользовавшись советом Диего, однажды он подпоил Валерия, превратив вино у того в желудке в чистый спирт, и попытался уговорить того снять охрану хотя бы на вечер. Ему бы хватило, чтобы сбежать, а там… чем боги не шутят, возможно, он смог бы что-то сделать. Не вышло. Валерий просто вырубился, напоследок успев попросить проводить гостя домой. Кажется, он еще и заподозрил что-то, по крайней мере больше в присутствие пленника не пил даже воды. Манипулировать кровью у Доменико пока не получалось.
После расстрела Доменико понял, что не успокоится. Сейчас его позиции слабы, но он отомстит обязательно. Горечь и боль были так велики, что он бы, наверное, не сдержался и объявил о своих намерениях Валерию, хоть и понимал, что делать этого не стоит. Помогло внезапное появление домины Евы. Он быстро завершил разговор и выпроводил гостя. Не успокоился, нет — гнев тлел внутри и, наверное, он и девушке наговорил бы чего-то, о чем бы потом жалел, но не успел.
— Диего нужна помощь. — сказала домина Ева. — И мне.
В первую секунду он даже не осознал услышанного. А потом до него дошло. Диего нужна помощь.
— Он жив?! — Доменико чуть не закричал. Сдержался — мало ли кто услышит.
— Да. Но это ненадолго, — кивнула богиня беды. А потом лаконично, в своей манере, рассказала где брат, что ему грозит, и почему нельзя вытащить его силой. Более того, оказывается, у домины Евы даже план есть, вот только одной справиться действительно может не получиться.
Доменико не стал выяснять, почему он узнает о таком только сейчас. Время утекает сквозь пальцы. По словам богини, брату становится хуже с каждой минутой, и скоро он и в самом деле может умереть. Доменико почувствовал себя будто Атлант, переложивший тяжесть небосвода на плечи Геракла. Парень включился мгновенно, без раскачки, и тут же развил кипучую деятельность.
* * *
Все, о чем мечтал мастер Иннуарий — чтобы этот день невероятно нервный день, наконец, закончился. А ведь время едва перевалило за полдень! Он знал, что сегодня привезут казненного, но даже представить не мог, какими это обернется проблемами. Сначала лейтенант жандармов потребовал приступить к кремации немедленно, хотя ничего еще не было готово. Потом на него будто из рога изобилия начали сыпаться неприятности. Истопник девять раз сообщал о досадных задержках. Девять раз, только вдуматься! В его-то идеально отлаженном хозяйстве. То на растопку пролилась пожарная бочка, неожиданно давшая трещину. То вдруг чем-то забило тягу, то вдруг оказалось, что новомодные спички не желают разжигаться, потом печь, почти уже растопленная вдруг погасла без видимых причин, а там и сам истопник подвернул ногу и чуть не пробил себе голову, рухнув на кусок угля. Череда мелких неприятностей сама по себе выводит из себя, а тут еще лейтенант, стоит над душой, и интересуется, не пытается ли мастер похоронных дел саботировать приказ. Отвратительно. Но вот, наконец, печь растоплена и горит ровным пламенем, скоро тело преступника будет сожжено и этот мерзкий лейтенант наконец уберется восвояси.
Мастер Иннуарий облегченно выдохнул, и вдруг окно траурного зала рассыпалось осколками, и в помещение ворвался многоголосый крик. Выглянув наружу похоронных дел мастер успел увидеть целую толпу подростков, которые скандировали имя казненного и орали какие-то лозунги. Много Иннуарий рассмотреть не успел, пришлось уклоняться от очередного кирпича, но и так было понятно — ущерба он сегодня получит столько, что неизвестно, когда вообще сможет его компенсировать. Работы в последнее время хватает, народ мрет с завидной регулярностью, вот только в основном бедняки, с которых и взять почти нечего. Приходится снижать цены и сжигать мертвых пачками, чтобы сэкономить на далеко не бесплатных дровах и угле. Молодежь как с цепи сорвалась. Где-то в глубине души мастер их понимал и даже поддерживал, но при чем здесь он и его заведение?!
Все утро копившееся раздражение, наконец, прорвалось и мастер Иннуарий, благоразумно не высовываясь, правда, из окна, закричал:
— Да что вам от меня нужно! Зачем вам, побери вас чистый, тело этого бедолаги! — И только прокричав, сообразил, что только что наговорил себе как минимум на огромный штраф. Ругаться именем бога, да еще и выказывать сочувствие казненному в присутствие жандарма точно не следовало. Тот, впрочем, не обратил внимания на оговорку, потому что малолетние бунтовщики с готовностью вступили в диалог, и их ответ жандарму не понравился гораздо больше. Один особенно чумазый подросток — даже лица было невидно, закричал:
— Нам нужен палач! Палачам — смерть! Жандарм убивает — власть покрывает!
Оглянувшись, Иннуарий увидел побледневшее от ужаса лицо лейтенанта. Тот тоже успел уже выглянуть в окно, и убедился — патронов в револьвере на всех не хватит.
— Что смотришь? — прошипел жандарм. — Давай дверь баррикадировать! Быстрее же, они же меня убьют!
Иннуарий позволил себе на секунду помечтать о том, как откроет дверь и выпихнет лейтенанта наружу. Остановило даже не человеколюбие, а уверенность — тогда первая пуля из револьвера, до побелевших костяшек сжимаемого лейтенантом, достанется ему.
Пришлось звать помощников, чтобы перетащили мебель к двери и окнам. По мере того, как количество выходов сокращалось, к жандарму возвращалась его спесь и уверенность в себе, так что он снова начал властно покрикивать на мастера. Однако Иннуарий, насмотревшись на жалкого и испуганного жандарма почему-то больше не мог воспринимать его всерьез. Поэтому, когда жандарм приказал еще и вход в зал сжигания завалить, мастер не стал спорить. Велел помощникам придвинуть очередную урну поближе к двери, а потом вместе с ними убрался в зал, закрыв за собой дверь.
— Ты что творишь, негодяй?! — донеслось из-за двери.
— Ничего, квирит лейтенант, — спокойно ответил Иннуарий. — Урну осталось подвинуть совсем немного, вы справитесь. Претензии у них к вам, вот сами и разбирайтесь. Я мирный гражданин, и не собираюсь лезть между властями и бунтовщиками.
Проклятия лейтенанта его ничуть не взволновали. В конце концов, он действительно не обязан разделять с ним все тяготы и лишения службы.
Здесь, в зале сжигания они с помощниками и решили переждать неприятности. Тихо, спокойно. Даже не голодно — обед у мастера Иннуария с собой. Супруга сегодня расстаралась, наготовила будто на целую ораву, так что можно в кои-то веки разделить его с помощниками. Вина, правда, мало, но можно поступить как предки и посильнее разбавить его водой, тогда на всех хватит. Очень жаль траурного зала. Окна уже разбиты, так как бы и мраморную отделку не побили, но с этими потерями он уже смирился. Главное, живым остаться, но тут он надеялся, подростки не станут убивать непричастного. В любом случае дверь заперта вполне надежно. Поленятся.
Только успокоив себя этими мыслями, Иннуарий вдруг услышал звон колокольчика. Кто-то стоял возле черного входа и вежливо, но настойчиво терзал дверной звонок.
— Кто там? — Настороженно спросил мастер, чувствуя за спиной поддержку помощников.
— Мастер, примите, пожалуйста тело моего брата! — из-за двери зазвучал жалобный женский голосок. — У вас через парадный вход не пройти!
— Дамочка, вы что, рехнулись? — удивился Иннуарий. — Вы что, не видите, что творится на улице? Бегите отсюда быстрее!
— Мастер, но как же мой брат? Помогите, пожалуйста! Я же вижу, у вас печь топится. Он уже и так третий день ждет. — Судя по звукам из-за двери, женщина, даже скорее девушка, начала плакать. Ситуация сложилась откровенно дикая. В городе беспорядки. С парадного входа крематорий штурмует банда экзальтированных подростков. И при этом с черного входа в дверь как ни в чем не бывало стучится юная девушка и просит принять тело своего брата. Дикая ситуация, но так жалобно причитала эта несчастная, что сердце Иннуария не выдержало. Мастер искренне считал свое занятие призванием. Вот уже несколько поколений семья мастера занимается тем, что отправляет в последний путь горожан. Он всегда с уважением относился к мертвым и их родственникам, всегда тщательно скрупулезно выполнял свои обязанности. И горожане платили ему за хорошее отношение и честную работу. Не только деньгами.
— Мастер, вы чего? — спросил один из помощников, заметив тень задумчивости на лице начальника. — А вдруг это ловушка?
— Я еще ни разу не отказал в помощи нуждающимся! — гордо провозгласил мастер. — Не бывать этому и сейчас. Если это хитрость, то позор и грех шутнику.
С этими словами Иннуарий решительно открыл дверь, мысленно готовясь к нападению. Однако обошлось. Во дворике действительно оказалась очень юная и очень красивая девушка, одетая скромно, но аккуратно и подвода с завернутым в плащаницу телом. Девушка, правда, была не одна, но сопровождающий у нее был тоже вполне приличного вида.
— Заносите быстрее, — поторопил Иннуарий. — Разве не видите, какой кошмар творится! Я вообще не понимаю, как вы решились сюда прийти. И, главное, как вам это удалось!
— Им там не до нас, они пытаются жандарма выманить, — отмахнулся парень. — А про черный вход видимо не подумали. Что взять с глупых детей?
Мастер кивнул помощникам, чтобы занесли тело, а сам посторонился, пропуская посетителей внутрь. От этого движения его слегка шатнуло. Да и вообще Иннуарий вдруг почувствовал себя так, будто недавно употребил не меньше литра крепкого вина. И с каждой секундой опьянение становилось все сильнее. Уже засыпая, Иннуарий увидел, как переглядываются и кивают друг другу посетители, но ни осознать, ни насторожиться уже не успел. За его спиной точно так же свалились помощники, только что затащившие труп.
Эпилог
Дышать становилось все тяжелее, воздух уже обжигал легкие, как бывает, когда с холода заходишь в парилку. Я терпел до последнего, а когда стало совсем невмоготу, потянулся к повязке. Именно в этот момент распахнулась дверца камеры сгорания и меня потянуло наружу, на свежий воздух и прохладу.
— Успели! — прозвучал над головой голос Доменико. — Боги, брат, ты не поверишь, как я рад тебя видеть! Давай я помогу тебе отсюда слезть, мы торопимся.
Я хотел сказать, что нужно замотать мне получше рану в груди, потому что и без того уже почти истек кровью, а если пошевелюсь, рана снова откроется. Но получилось только пробормотать что-то невнятное, да слабо пошевелить рукой. Меня, впрочем, каким-то чудом поняли. Над головой появилась Кера, принялась неумело, но аккуратно обматывать мне плечо и грудь какой-то грубоватой материей, а Доменико откуда-то притащил кувшин с разбавленным вином, и мне в глотку полилась чудесная, прохладная и невыразимо прекрасная жидкость, которая просто возвращала меня к жизни.
— Все, потерпи дружище. Сейчас мы вас с Марком поменяем местами, и мы уберемся отсюда, — попросил Доменико.
Я удивился. Что значит, поменяем местами с Марком? Потом меня сняли со стола, а на мое место потащили сверток с чьим-то телом. Очевидно, Марка. Тело внезапно шевельнулось, и Доменико вздрогнул.
— Домина Ева, он что, живой?
— Конечно, — удивилась Кера. — Диего же запретил мне убивать без разрешения.
— Добей, — прохрипел я. Ужас какой. Марк, конечно, заслуживает смерти, но только что чудом избежав сожжения заживо я не желал такой участи кому бы то ни было. Промелькнула мысль, что не стоит перекладывать убийство Марка на плечи Керы, но я сам ей удивился. Оставить в живых его мы не можем, да и не хочу я. Убивать лично? Ну, в моем нынешнем состоянии, даже если мне дадут в руки нож, я буду долго стараться. А револьвером, я так понимаю, мы не можем воспользоваться.
Пока я рефлектировал, Кера без лишних сомнений до характерного хруста крутнула голову завернутого в ткань тела и задвинула его в камеру. Мне же с каждой секундой становилось все лучше — видимо живительная влага впитывалась в кровь. Встать самостоятельно я даже и не пытался. Кера легко подняла меня на руки, и понесла к выходу. По дороге я имел удовольствие наблюдать три тела в форме работников крематория.
— Эй, вы их что… — прохрипел я, но Доменико даже не дал договорить:
— Не беспокойся, все с ними хорошо. Просто пьяны. Ты тогда мне здорово посоветовал, как пользоваться своим манном, вот, тренируюсь. Хорошо, что у них в желудках полно жидкости было. Видно, недавно обедали.
Дальнейшее общение пришлось временно прекратить. Меня уложили в крытую повозку и мы куда-то поехали.
Проснувшись, обнаружил, что повозка уже стоит, а рядом о чем-то спорят Доменико и Кера. Время от времени — приятный сюрприз! — пару реплик вставляет Ремус. Все-таки жив пацан. Рад, что хотя бы ему удалось избежать участи остальной контубернии. Меня по-прежнему клонило в сон, но больше хотелось узнать, где мы, да и поговорить с друзьями не терпелось. Повозка качнулась, на фоне открытого входа появилась физиономия Ремуса.
— Ура! Очнулся! Доминус Диего, я так рад, что вы живы!
Тут же рядом появились Доменико с Керой.
— Вытащите меня отсюда, — проворчал я. — На воздух хочу.
Я был безумно рад видеть друзей. Да и в целом блаженствовал. Свобода, наконец-то свобода. Да, мне паршиво, но я не вижу вокруг каменных стен! Мы остановились возле какого-то заброшенного хутора — таких в последнее время много появилось на севере Ишпаны.
— Диего, я на тебя изрядно зол! — улыбаясь сообщил мне брат. — Из-за тебя я пережил совершенно ужасную декаду! Почему нельзя было рассказать о своем плане?
— Прости, брат, — повинился я. — Боялся, что ты проговоришься Валерию. Очень уж это хитрый и внимательный тип, он мог по оговоркам и по поведению вычислить наши планы. Не обижайся, ладно? Сам видишь, все висело на волоске.
— Ладно, прощаю, — великодушно махнул рукой Доменико. — Этот негодяй действительно очень умен. Ну ничего, главное, ты вернулся. В Памплоне нас никто не достанет.
— Я не еду в Памплону, — покачал я головой.
— Но… как же? — кузен ошарашенно распахнул глаза, а я поспешил пояснить свое решение.
— У меня было время, чтобы подумать. Я в Памплоне не нужен. Люди устали от войны. Если я вернусь, это быстро станет известно чистым. Тогда вас в покое не оставят. Нет уж, Диего Кровавый мертв, сгорел в Сарагосском крематории, и пусть оно так и остается.
— Ты же сам понимаешь, что нас и без тебя надолго в покое не оставят, — возразил Доменико. — Они не успокоятся, пока не умиротворят весь север Ишпаны.
— Все так, — согласился я. — Но, надеюсь, вы сможете воспользоваться передышкой и сделать так, чтобы им просто невыгодно было, как ты выразился умиротворять.
— Ладно, — помолчав, признал Доменико. — Может, ты и прав. Значит, уходишь. Скажешь, куда?
— Конечно, дружище, но ты мог бы и сам догадаться. Все дороги ведут в Рим, так ведь? Мои враги никуда не делись. Глупо воевать с ними здесь, если сами они в столице.
Доменико застыл на секунду, осознавая сказанное, а потом оглушительно расхохотался.
— Одна из лучших новостей за последнее время. Эх, жаль я не смогу увидеть физиономию отца, когда он узнает об этом. Ты ведь не думаешь, что можешь заявиться в Рим и не войти при этом официально в семью?
Примечания
1
Verpa — непристойное латинское слово обозначающее член.
(обратно)
2
Бог кошмарных снов, сын Гипноса. Люди называли его Фобетор — пугающий.
(обратно)
3
По одной из версий др. Греков существование мира закончится великим пожаром — Экпирозом.
(обратно)
4
Гостеприимец — одно из прозвищ Аида.
(обратно)
5
Этим эпитетом иногда называли Афродиту. Кера играет словами, называя ее портовой шлюхой. Не будь Афродита в Тартаре — ни за что бы не осмелилась. Между тем оскорбление не так уж далеко от истины — по крайней мере, жрицы Афродиты отдавались за деньги.
(обратно)
6
Мститель. Прозвище Зевса, как бога, карающего преступников.
(обратно)
7
Вообще на латыни, на которой здесь все говорят, militio — это, собственно, «прохождение службы в войсках», но будем считать, что у них тоже язык здорово изменился, так что тут как и у нас изначально означает «народное ополчение для поддержания порядка».
(обратно)
8
Отряд из 8-10 человек.
(обратно)
9
Немецкая народная песня «Мы — черный отряд Флориана Гайера». Интересный был товарищ.
(обратно)
10
Герой вспомнил про Ирладскую Республиканскую Армию.
(обратно)
11
«Страна басков и свобода» — баскская леворадикальная, националистическая организация сепаратистов, выступавшая за независимость Страны басков (север Испании и юго-запад Франции).
(обратно)
12
Народный сбор в др. Риме. Что-то вроде митинга.
(обратно)
13
Сцевола буквально переводится как «левша».
(обратно)
14
Зависимый крестьянин в РИ. В описываемом мире само явление уже отсутствует, но презрительное прозвище осталось.
(обратно)
15
Ну, я где-то читал, что большинство жертв были уже мертвы к моменту принесения в жертву, но честно говоря, слабо верится.
(обратно)
16
Начальная школа в др. Риме.
(обратно)
17
Подразделение Римской армии. В описываемом мире — ок. 100 человек.
(обратно)
18
Прозвища Гекаты.
(обратно)
19
Легионер перепутал. Антонов огонь — это отравление спорыньей, которое может привести к гангрене, а может и нет. Не одно и то же, в общем.
(обратно)
20
В др. Риме судье при анализе преступного деяния и определении размера наказания следовало руководствоваться такими пунктами, как causa (причина совершения преступления), persona (личность преступника и потерпевшего), locus (место: священное или нет), tempus (время: ночь или день), qualitas (качество преступления: открытое или тайное), quantitas (количество похищенного или ущерб), eventus (последствие, т. е. оконченное преступление или покушение). В описываемом мире эта инструкция сохранилась.
(обратно)