Легенда о старом маяке (fb2)

- Легенда о старом маяке [litres] [Monsters in the Mist] (пер. Елена Александровна Муравьева) 1372K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джулианна Брандт

Джулианна Брандт
Легенда о старом маяке

© Муравьёва Е.А., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

1

Ветер сотрясал оконные рамы дома третьего смотрителя маяка Грейвинг, пытаясь проникнуть внутрь. Стёкла беспрерывно дребезжали. Клубы тумана за окном складывались в ухмылку, становившуюся всё шире и шире. Туман уставился на Гленнона Маккью.

Бесшумно ступая, в комнату вошла мама Гленнона с кастрюлей овощного рагу, которое он терпеть не мог. Запах брюссельской капусты и зелёной фасоли смешивался с запахом сырости с улицы. От такого аромата Гленнона замутило.

– Прекрасный вечерок… – Мама налила себе чаю, придерживая крышку чайника, чтобы она не свалилась.

Гленнон задумчиво посмотрел в окно: порывы ветра словно клацали зубами и царапали когтями стекло.

– Духи ветра, – пробормотала Лина за его спиной.

– Не говори так. Духов ветра не бывает, – сказал Гленнон.

Разницу между настоящим и выдуманным Лине всегда объяснял папа. Но сейчас он был далеко, и эта обязанность перешла к Гленнону. Гленнон не знал, какие сказки и предания имела в виду Лина, но он твёрдо понимал необходимость всё время напоминать ей, что волшебных существ не бывает.

– Я люблю говорить о них, – заявила Ли.

– Папе это не понравилось бы!

– Но его здесь нет!

Он начал было говорить, что если папы нет здесь, то это не значит, что не надо его слушаться, но тут лестница возле маленькой столовой заскрипела, и по покосившимся ступенькам спустился дядя Джоб. У него были настолько широкие плечи, что он даже не помещался в дверной проём. Ещё несколько месяцев назад он работал на маяке на побережье озера Верхнего^[1], но сильный шторм затопил маяк и сломал настилы. Правая рука дяди была вся в красных шрамах от ранений, полученных во время шторма. Гленнону было больно на них смотреть. Так дядя Джоб оказался на острове Филиппо – его перевели сюда на время ремонта маяка.

Дядя Джоб уселся во главе стола. Как обычно, он внимательно оглядел стулья и тех, кто на них сидел. Он поднял брови, словно не понимая, откуда в его доме взялись гости. Честно сказать, Гленнон и сам этому удивлялся. Его отец заключил контракт и уехал преподавать где-то «за морями», однако они вовсе не собирались жить у дяди. Обычно, когда отец уезжал, они перебирались к бабушке Гленнона. Но в прошлом году она умерла, и мама решила, что они переедут на север к её брату.

Отлучки отца становились всё длиннее. Сперва его не было неделю, в следующий раз – уже три. Месяц превращался в два. В этот раз он уехал на целый семестр занятий. Семейство Маккью прибыло на маяк Грейвинг на острове Филиппо в начале сентября и планировало уехать в конце декабря – оставалось ещё четыре дня, до того как перестанет ходить паром и глава семьи вернётся домой.

Мама поставила чашку на блюдечко и опустила руки на колени. Ли сидела в такой же позе, выпрямив спину, будто готова просидеть так вечность. Гленнона мелко потряхивало от напряжения. Все ждали. Наконец дядя тяжело вздохнул и приступил к еде.

Гленнон скучал по отцу. Тот всегда болтал за обедом. А сейчас Гленнон слышал только волчий вой, раздававшийся с улицы. Но это были не волки. Мальчик насадил фасолину на вилку. Это ветер…

В столовой раздался пронзительный вопль, проникший в комнату через щели в окнах, и волосы у Гленнона на затылке встали дыбом.

В какой-нибудь сотне метров завыл ревун маяка. Звук переполнил комнату. Гленнон закрыл уши руками, у него заболела голова.

Ли вскочила. Она словно забыла обо всех приличиях: лицо сморщилось, спина согнулась горбом, губы сжались. Ей стало тяжело дышать. Гленнон не успел проследить за сестрой, только краем глаза он уловил, как её тощенькое тельце исчезает под столом.

Мамина чашка задребезжала. Мама попыталась придержать её рукой, а Гленнон заглянул под стол. Но Ли уже сбежала из столовой, как будто её тут и не было.

Ревун снова взвыл. Когда туман с озера Верхнего застилал остров Филиппо, смотрители маяка включали ревун, чтобы корабли могли определить его местоположение.

Дядя Джоб протянул Гленнону широкую ладонь, на которой лежали две пары ярко-красных одноразовых берушей. Гленнон вставил их себе в уши, и жуткие звуки притихли. Дядя Джоб огляделся в поисках Ли.

Гленнон уставился на оставшуюся пару берушей и напрягся: когда Ли убегала в панике, никто её не разыскивал, предполагалось, что она сможет успокоиться сама. Но это был дом дяди, а не папин: здесь были совсем другие правила, так что Гленнон взял вторые беруши и отправился искать Ли в кладовке под лестницей.

Дверь была нараспашку. В глубине, среди одежды, сидела Ли, обхватив коленки. Дома она всегда пряталась между кроватью и стеной, накрывшись с головой одеялом. Но здесь не было такого укрытия, и она выбрала кладовку.

Такая Ли была совсем не похожа на обычную. В чём-то она напоминала папу: могла спорить с Гленноном до тех пор, пока у него ум не заходил за разум, и была так уверена в себе, что Гленнон не знал, что сказать. Но другая её часть – испуганная, сжавшаяся в комочек – словно поглощала ту, первую. По крайней мере, на время.

– Вот тебе беруши, чтобы заглушить звук ревуна, – сказал ей Гленнон.

Потом он снял с вешалки свой плащ и надел его, прежде чем закрыть дверь. Ему нужно было выйти наружу.

Гленнон вернулся в столовую и увидел, что дяди там нет. Мама сидела и неторопливо пила чай, как будто никто и не уходил.

– Как там Лина? – спросила она.

Гленнон едва слышал её слова сквозь затычки в ушах.

– Ли – это Ли, – ответил он, словно это всё объясняло.

Мама понимающе кивнула, и тут ревун испустил новый вопль.

Гленнон подскочил.

Мама лишь чуть вздрогнула.

– Скажи спасибо, что у тебя есть крыша над головой. – Она подняла чашку, как будто чокаясь с невидимым гостем, сидевшим перед ней.

– Говорю, – ответил Гленнон, хотя быть благодарным и быть счастливым – это совсем разные вещи. Ему-то хотелось быть счастливым. – Я выйду.

– Не разговаривай с посторонними, а если придётся, обязательно упомяни дядю, чтобы люди знали, что ты здешний, а…

– …Не посторонний. Да знаю я, мам!

Она говорила это каждый раз, когда он или Ли уходили.

Гленнон попятился из столовой, расстроенный. Он знал, что мама одиноко сидит за столом, а Ли одиноко плачет в кладовке. Мальчик не представлял, как им помочь, и это причиняло ему невыносимую боль. Поэтому, чтобы отвлечься, он решил прокатиться на велосипеде.

Гленнон толкнул дверь и вышел на улицу. Ветер подхватил его и обмотал ноги полами плаща, словно хотел утащить. За спиной мальчика виднелся берег озера Верхнего, над которым громоздились высокие утёсы со стоящим на них маяком Грейвинг. За маяком располагались три домика смотрителей. Первого, второго и третьего – третьим был дядя Джоб. Вокруг был лес из сосен и берёз, заросший кустарником. Опавшие листья, голые деревья – всё уже готовилось уснуть на зиму.

Гленнон выкатил велосипед из небольшого сарайчика у главной дороги к маяку. Дома, в Миннеаполисе, в это время уже горели бы уличные огни. А на острове Филиппо не было электросети, словно время остановилось где-то в 1909 году.

Мальчик вскочил на велосипед и включил фонарик на руле. Гравий скрипел и хрустел под колёсами, а Гленнон, напрягая мышцы, крутил педали. Холодный воздух обжигал лёгкие, и внезапное решение уехать на велосипеде подальше от тёплого дома смотрителя показалось мальчику ужасно глупым.

Лес тесно обступал Гленнона.

Что-то в этом лесу было не то. Мальчик осмотрелся. Вершины деревьев склонялись над ним. Голые ветви, словно пальцы скелетов, тянулись к его волосам. Ветер бил в лицо, хлестал по щекам и шее. С озера поднимался туман и расстилался вокруг, поглощая остров. И на небе, в тумане, среди ветвей-скелетов, стало проявляться лицо.

«Да ну, – подумал Гленнон, – лицо в тумане – что за ерунда! Домой пора!»

Он развернул велосипед и снова закрутил педали, торопясь вернуться к Грейвингу. Гравий под колёсами скользил так, будто мальчик ехал по льду.

Краем глаза он заметил зверька, вынырнувшего из леса. Крыса бросилась через дорогу, прямо ему под колёса. Гленнон закричал, стараясь увернуться, и крыса проскочила как раз между колёс.

Мальчик засмеялся, удивляясь, как он её не задавил. Оглянувшись, Гленнон увидел, что крыса сидит на обочине. Её глаза горели ярким зелёным светом неприятного оттенка, который он видел однажды в небе, перед тем как на город налетел ураган. Смешок застрял у него в горле, и Гленнон сосредоточился на дороге.

Внезапно прямо на его пути возник мальчик. Туман клубился за его спиной, а в глазах, которые были такого же цвета, что и у крысы, отражался луч велосипедного фонарика.

Гленнона охватила паника. Он вцепился в руль и резко затормозил. Гленнона швырнуло в сторону. При падении он почувствовал острую боль в рёбрах, прямо под грудиной. Леденящий холод охватил мальчика, словно он нырнул в глубины озера. Страх душил его: он сковал его руки, ноги, голову – всё, что заставляло работать его тело.

Гленнон упал на дорогу, а велосипед – ему на ногу. Гравий впился в кожу и порвал штанину. Гленнон лежал в тени деревьев, тяжело дыша и слушая торопливые удары сердца, сильно бьющие в уши из-за берушей.

Леденящий холод отступил, остался только озноб от страха, который он испытал минуту назад. Грудь болела так, будто он налетел на толстый сук и сломал рёбра.

– Я не задавил тебя? – спросил Гленнон, хотя не почувствовал удара от столкновения с мальчиком. Он поморгал. Сумерки… на дороге никого нет, кроме Гленнона и…

– Ах ты, глупый кот! – закричал он.

Их кот Симус уставился на него с большого плоского камня возле дороги. Ли любила расчёсывать его густой и длинный серый мех. Кот поднял лапу в белом носочке и принялся вылизывать её до блеска. В сумерках светились кошачьи зелёные глаза.

Гленнон сел, опустив голову на колени. Он глубоко дышал, пытаясь прийти в себя.

«Рассуждай здраво!» – говорил отец, когда Гленнон чего-то пугался.

– Рассуждай здраво! – сказал себе Гленнон. Не было на дороге никакого мальчика. Он просто кота видел.

– Дурак ты! – сказал он Симусу.

Мальчик поднял велосипед и потихоньку покатил его к дому третьего смотрителя. По дороге Гленнон несколько раз оборачивался: ему казалось, что кто-то следует за ним по пятам.

2

Гленнон, хромая, вошёл в дом дяди Джоба. Он сразу почувствовал себя в безопасности, и сердце его стало биться спокойнее. Теперь, вернувшись в Грейвинг, он готов был сам над собой посмеяться. Папа не раз говорил ему, что в тринадцать лет уже нельзя так легко пугаться.

Вслед за Гленноном в дом проскользнул растрёпанный Симус с прижатыми ушами. Гленнон хотел перенести кота через двор, где ветер дул свирепее всего, но Симус зашипел, лишь только он нагнулся. Кот никогда особо не любил мальчика, но прежде на него не шипел.

Распахнув дверь, Гленнон сразу же с силой её захлопнул, чтобы защёлкнулся замок. Ветер завыл в щелях – это было так похоже на плач Ли, что Гленнона передёрнуло.

– Что-то здесь не так, – раздался голос Ли у него за спиной. – Ты тоже это чувствуешь?

Обернувшись, он увидел, что дверь кладовки чуть приоткрыта. В щёлочке блестел глаз Ли. Слёзы прочертили дорожки на её бледных щеках. Гленнон всегда поражался, что она забывает свои страхи так же легко, как и погружается в них.

Гленнон сощурился, как кот, и не стал отвечать Ли – она, конечно, права: что-то странное творится на острове Филиппо. Но он не понимал, что именно.

– Может быть, это банши, – сказала Ли, кивнув на дверь, за которой бесновался ветер.

Симус попытался просунуть голову в приоткрытую дверь. Ли впустила его, и он исчез в тёмных глубинах кладовки.

– Это не банши, – сказал Гленнон, хотя и не знал наверняка, кто такие банши. Пускай Ли объясняет все странности острова наличием чудовищ. Гленнон был, наверное, не слишком умён – к сожалению, он не унаследовал ум от отца, – но и такой безграничной фантазией, как Ли, тоже не обладал.

– То ты утверждаешь, что снаружи разгулялся ветер, то говоришь, что это банши. Выбери уже что-то одно.

– А почему не может быть всего сразу?

– Потому что так не бывает, – Гленнон плюхнулся на ступеньки, обессиленный после падения с велосипеда. – Откуда ты знаешь про всех этих созданий?

– Кино смотрю.

– Я тоже смотрю. Но про банши первый раз слышу.

– Так ты смотришь про Индиану Джонса, а я про всякие полезные вещи!

– Ну да, фильмы про чудовищ.

– Да. – Ли с треском захлопнула дверь и добавила: – Между прочим, у тебя на штанах огромная дыра. Вид жуткий!

Гленнон взглянул вниз и убедился, что она права: левая штанина была разорвана выше щиколотки сантиметров на десять. Он чувствовал себя ужасно. И этот ужас угнездился где-то глубоко в груди. Мальчик потёр ушибленное место, пытаясь понять: это скверное ощущение от ушиба или это что-то другое. Ему казалось, что вот-вот случится нечто ужасное… или уже случилось, но он об этом пока не знает.

Ревун снова завыл, но теперь шум бури почти заглушал его.

Порывшись в кармане, Гленнон вытащил оттуда измятую открытку от папы. Его почерк с завитушками иногда было трудно разобрать. Он походил на волны озера Верхнего, налетающие одна на другую и исчезающие во тьме.

Папа был краток:

«В Брюсселе прекрасный исторический музей!»

На открытке был изображён бельгийский университет, где папа преподавал в этом семестре.

– Это скверная лужа, – сказал папа, когда узнал, что мама собирается переехать на озеро Верхнее на всю осень. Он попытался найти в атласе остров Филиппо, но острова на карте не было: слишком маленький.

– Озеро Верхнее любит топить корабли, – сказала Ли.

– Озеро не может «любить» топить корабли, Ли. Оно просто существует, и погода случается разная. На этом озере часто бывают сильнейшие шторма, и те, кто здесь плавает, это знают и умеют их предсказывать.

Гленнон потряс головой, чтобы избавиться от воспоминания, и вслух пожаловался, что подлец Симус оцарапал его (словно и правда говорил с папой).

«Страх – животный инстинкт», – ответил бы папа. Он часто так говорил, когда Гленнон просыпался от ночных кошмаров. «Мы не животные, Глен…»

– Значит, мы не должны вести себя как животные, – закончил Гленнон вслух.

Он вспомнил мальчика на дороге. Гленнон попытался забыть о своём страхе и рассуждать здраво.

– Глен, – сказал он сам себе, понизив голос, чтобы было похоже на папу, хотя он терпеть не мог своё уменьшительное имя, – ты должен понимать, что наш мозг эволюционно развивался тысячи лет, чтобы научить тебя защищаться от хищников. Сегодня свет твоего фонарика на руле отбросил гигантскую тень от Симуса. Тень была похожа на мальчика, а глаза Симуса светились в темноте. Всё так просто, мог бы сразу сообразить!

– Сам с собой разговариваешь? – спросила мама, выходя из столовой.

Гленнона прошиб пот.

– Да нет, я… Здесь был Симус, это я с ним… – хотя Симус остался с Ли. Гленнон сомневался, что разговоры с котом – хорошее оправдание, но признаться, что говорил сам с собой, было бы ещё хуже.

Мама стала подниматься по лестнице, её шаги были совсем не слышны за воем ревуна.

– Мам, зачем было переезжать? – Гленнон чувствовал, что сердится. Он считал, что лучше было бы вообще сюда не приезжать.

– Ты спрашиваешь, почему мы уехали из дома или почему мы приехали именно сюда?

Гленнон смотрел на спокойное лицо мамы. Она, казалось, никогда ничего не чувствовала, и это его озадачивало, потому что он-то чувствовал многое.

– Глен, мне не нравится жить в нашем доме, когда папы нет. – Мама потихоньку бесшумно поднималась по лестнице, даже ступеньки не скрипели. – Надо было где-то жить, а бабушки не стало. Вот и пришлось перебраться сюда.

Она исчезла наверху, а Гленнон не мог перевести дух, осознав, что им некуда было больше деться. Он вспомнил, что никогда не мог понять, почему мама не хочет оставаться дома одна.

– Не доводил бы ты маму до слёз, – перед ним возникла Ли с Симусом под мышкой. Кот зашипел на Гленнона.

– Я не доводил! – возмутился Гленнон. Он бы никогда не довёл маму до слёз. Ли возникла перед ним неожиданно, словно ниоткуда. И как только женщины в этой семье передвигаются так бесшумно? – Мама никогда не плачет!

– Если ты никогда не видел, как мама плачет, это не значит, что она никогда не плачет! – щёки Ли загорелись злым румянцем, и она тоже поднялась на второй этаж.

Гленнон двинулся прочь от лестницы, чувствуя, будто его дважды поразили прямо в сердце: сперва мама, потом сестра. Он побрёл через столовую на подгибающихся ногах. На кухне он взял ломоть хлеба и отрезал сыра. Мальчик медленно жевал, глядя на туман за кухонным окном.

…Бум! Ревун словно захлебнулся. Звук был такой, как будто часть утёса откололась и рухнула в озеро. Гленнон замер, не донеся бутерброд до рта. Он ждал нового падения или содрогания земли. Если бы утёс продолжал рушиться, мальчик бы почувствовал…

Он вгляделся в туманную мглу. Справа возник луч света и двинулся влево. Гленнон следил за ним, пока луч не исчез из поля зрения за кухонной дверью. Прижавшись к оконному стеклу, Гленнон увидел, как первый смотритель, по имени Орвелл, сгибаясь под ветром, спешит к маяку с фонарём в руке.

Гленнон понял, что дядя уже ушёл на маяк. Он исчез сразу же, как начал завывать ревун, включённый вторым смотрителем, который был на вахте. Значит, сейчас все трое смотрителей на маяке. Почему же требовалось их присутствие? Наверное, это как-то связано с раздавшимся только что грохотом…

Гленнон поспешно застегнул плащ, надвинул капюшон и открыл дверь, чтобы пойти следом за первым смотрителем. Ветер сразу же распахнул дверь, и Гленнону пришлось навалиться всем телом, чтобы её закрыть. Несмотря на ветер, маяк был окутан туманом, поглощающим луч яркого света на верхушке. Гленнон не видел света, но знал, что он должен пульсировать: зажёгся – погас, зажёгся – погас…

Маячная башня была кирпичная, снизу и сверху покрашенная белым, а посередине тёмно-синим, так что эта часть сливалась с темнотой. Добравшись до башни, Гленнон прижался к кирпичам, чтобы успокоиться, прежде чем обходить маяк. Глубоко вздохнув, он двинулся к той стороне маяка, которая выходила на озеро, на его бурные, злобные воды.

Гленнон обогнул маяк. В тумане нарисовались голова и плечи дяди Джоба, остальное поглощала дымка. Гленнон тихонько подошёл сбоку и заметил, что первый смотритель Орвелл и второй смотритель Ортес тоже стоят рядом.

Ветер пытался сорвать капюшон, но Гленнон крепче сжал его под подбородком. Холодный воздух проникал под плащ, царапая спину. Дядя Джоб протянул руку, чтобы Гленнон мог воспользоваться его мощным телом как щитом.

Гленнон взглянул на дядю. Его тёмную бороду трепал ветер, вокруг клубился туман, и на какой-то миг он показался могучим деревом, которое заливает вода и у которого ветер обрывает листья. Ветер усилился и разогнал туман… Гленнон заморгал, отгоняя странное видение, а потом взглянул правее, туда, куда указывал дядя. Густая дымка накрыла всё озеро и беснующиеся далеко внизу волны.

Ветер взвыл, оглушая даже через беруши. Гленнон ухватился за куртку дяди, чтобы его не унесло, и мгновенно весь мир словно выдохнул – подножие утёса очистилось от тумана. И тут Гленнон увидел, на что обратили внимание смотрители: маленькое судно у самого утёса. Главная палуба треснула. Удары волн всё сильнее раскачивали его.

У Гленнона перехватило дыхание.

Матросы метались по палубе, тащили верёвки, ящики, доски… Они что-то кричали, но слова уносил ветер. Огромная волна накрыла палубу. Когда она схлынула, Гленнон увидел, что одним человеком стало меньше.

Один матрос, прижимаясь к борту, взглянул наверх. Лунный свет озарил его, но глаза оставались в тени. Он помахал рукой стоящим на утёсе. И они помахали в ответ.

Снова надвинулся туман и поглотил утёс. Человек и корабль исчезли.

3

Дядя Джоб закрыл дверь маяка, и от внезапной тишины у Гленнона закружилась голова. Он стал было вытаскивать беруши, но тут снова оглушительно взвыл ревун.

Как можно было помочь матросам?

– Туман накатил быстро и такой густой, – сказал второй смотритель Ортес, примерно ровесник дяди Джоба, лет за тридцать. В его тёмных волосах проглядывали длинные шрамы, как будто медведь давным-давно деранул его когтями. – Я не ожидал этого. Надо было раньше включить ревун. Это моя вина.

– Нет, – голос дяди раздался прямо рядом с Гленноном.

Гленнон с удивлением понял, что прижимается к дяде, словно малыш в поисках защиты. Он заставил себя отойти на шаг, хотя в его тело тут же проник неприятный холод.

– Корабли терпят крушения, – сказал первый смотритель Орвелл. По его гладкому чёрному лицу невозможно было понять, о чём он думает. – «Анабет» ходила по озеру много лет. Капитан знал, как рискованно плыть в это время года.

– И что теперь делать? – выпалил Гленнон.

Все стояли, как будто ждали, что кто-то ещё придёт на помощь. Но никого не было – здесь были только они!

– Спуститься с утёса не получится, и плыть тоже слишком опасно. Пытаясь им помочь, мы только сами погибнем, – смотритель Орвелл покачал головой. Его седые волосы смутно блеснули в свете лампы. – Кто-нибудь хочет умереть?

Гленнон встретился с ним взглядом.

– Нет!

Смотритель Орвелл хмыкнул и отошёл от остальных, а потом направился вверх по лестнице к маячному фонарю. Его шаги тяжело отдавались на железных ступенях.

– Ну что же вы? – воскликнул Гленнон. – Они же все погибнут!

– Орвелл уже очень давно смотритель маяка, Гленнон. Он видел много крушений и много смертей. Он прав, – дядя Джоб повернулся к нему и печально добавил: – Пока прогнозы погоды не станут точнее и пока не появятся приборы, позволяющие судам лучше видеть, что творится вокруг, плавать будет опасно, особенно во время шторма. Этот остров нередко становится свидетелем несчастья. Мы подали сигнал опасности. Это всё, что мы можем сделать, пока шторм не уляжется.

Всё, что они могли сделать, – это ничего не делать? Какая бессмыслица!

– И что же теперь?

– Что теперь? – отозвался второй смотритель, стоя у подножия лестницы. – Теперь мы ничего не будем делать, а ты отправишься домой спать.

Гленнон взглянул на дядю Джоба, но тот лишь кивнул и подтолкнул Гленнона к заднему входу в маяк, который вёл не на утёс. Гленнон замешкался в дверях, оглянулся и увидел, что дядя исчезает на лестнице вслед за первым и вторым смотрителями.

Смотрители шли наверх, подмётки их ботинок мелькали сквозь металлическую решётку. Гленнон смотрел, как они уходят, и злился, что они так просто сдались. Они даже не пытались! Но ощущение, что что-то не так и чего-то не хватает, усиливалось. Он затих и ждал, слушая, как ветер завывает вокруг маяка Грейвинг, как волны бьются о скалы, и ему казалось, что за всем этим шумом он слышит крики погибающих моряков. Наконец он понял, в чём дело: смотрители находились прямо над ним, но он не слышал ни одного их шага.

Гленнон вернулся к двери, сказав себе, что, должно быть, их шаги по металлической лестнице не слышны из-за шторма. Должно быть, так.

Он вышел, и тут же ветер хлестнул по ушам. Ветер рвал плащ, но Гленнон не замечал его невидимых пальцев. Он был слишком погружён в размышления.

Добравшись до дома, мальчик никак не мог ухватить влажными из-за тумана пальцами дверную ручку. Только с третьего раза ему удалось её повернуть. Дверь распахнулась, ударившись о стену. Гленнон закрыл дверь и повесил мокрый плащ на крючок с внутренней стороны.

Ему было трудно дышать. В голове теснились воспоминания. Мальчик пытался прогнать их, но становилось только хуже. Он нашёл верное слово: беспомощность. Думая о кораблекрушении, он чувствовал себя беспомощным.

БАХ!

Гленнон подскочил. Что-то ударилось о дверь снаружи. Он прижал руки к груди, стараясь унять бешено колотившееся сердце и всмотрелся в окно, но снаружи ничего не было видно. «Спокойнее», – подумал он. Наверное, это что-то, принесённое ветром.

Тут прямо перед ним возникло лицо мальчика, белое, залитое водой, глаза его ярко светились в темноте. Гленнон чуть не заорал.

– Ты должен помочь! – мальчик с трудом шевелил синими от холода губами. – Они взбираются по верёвке! – Он повернулся и побежал по тропинке вниз к утёсу.

Адреналин переполнил тело Гленнона. Вот что ему нужно: нужно помочь кому-нибудь! Особенно после того, как он так позорно не смог сегодня помочь никому – ни маме, ни сестре, ни терпящим бедствие на корабле. Может быть, если Гленнон сумеет помочь мальчику, остров уже не будет казаться ему таким неприятным местом. Может быть, ему перестанет казаться, что здесь всё как-то не так.

Гленнон отправился следом. Тёмный силуэт мальчика мелькал в тумане – были видны его затылок, плечи, бегущие ноги. Гленнон нырнул в туман, стараясь удержаться на скользких камнях тропинки. Верхушка Грейвинга виднелась над густым туманом, свет ярким пятном выделялся на чёрном небе. Несколько огромных глыб окружали основание маяка, укрепляя кирпич, выкрашенный белым. Заметив что-то краем глаза, Гленнон споткнулся, озадаченный – если маяк здесь, то утёс должен был быть…

Мальчик остановился, но слишком резко, споткнулся о камень и упал, ударившись грудью и подбородком. Уже второй раз за день боль пронзила всё его тело.

Он вытянул руку, чтобы опереться и подняться. Но… нащупал только пустоту.

Гленнон вскрикнул и осмотрелся: перед ним был лишь туман… Утёс. Если бы он не споткнулся, то полетел бы через край. Он прижался лбом к земле. Его мутило. Гленнон заметил, что рядом, слева, скорчился мальчик.

– Я не хотел, чтобы ты упал! – закричал тот тонким голосом, как эльф, о которых говорила Ли.

Гленнон с трудом перевёл дыхание, хрипло втягивая воздух. На земле между ним и мальчиком лежала толстая, пропитанная водой верёвка. Одним концом она была привязана к металлическому крюку, вбитому в скалу на краю обрыва. Гленнон заглянул за край, но туман был слишком густым, в паре метров ничего не было видно.

Внезапно мгла закрутилась, обвивая тёмную фигуру, поднимающуюся снизу, словно зомби из любимых фильмов Ли, в которых мертвецы тянут мёртвые руки из земли.

Большая тёмная рука ухватилась за верёвку. Над краем утёса показался человек. Призрачный мальчик схватил его за пояс и потянул. Гленнон вцепился в его куртку. Они вдвоём помогли человеку перевалиться через край и втащили на твёрдую землю.

– Где я? – человек сел, весь дрожа. На лбу его надувалась здоровенная шишка, по виску сочилась кровь.

– Это остров Филиппо! – Гленнон старался перекричать ветер.

– Нет, нет, нет… – забормотал человек, пытаясь подняться на ноги.

Гленнон протянул ему руку, но человек отшатнулся. В его глазах блеснул ужас.

– Ещё один! – закричал призрачный мальчик. Он перегнулся через край обрыва, всматриваясь вниз.

– Остров Филиппо? – За их спинами спасённый упал на колени и начал отползать, словно спасаясь бегством. – Ост…

– Эй, помоги же! – закричал мальчик, и Гленнон отвернулся от раненого.

Ещё одна бледная рука вцепилась в верёвку. На мгновение рука стала прозрачной, словно кубик льда. Ещё один человек карабкался наверх. На руках его от напряжения выступили жилы. Гленнон вместе с незнакомым мальчиком помогли ему взобраться на утёс.

Он лежал, закрыв глаза, а на лице его застыла свирепая ухмылка.

– Как вы? – закричал Гленнон, надеясь, что этот человек в лучшем состоянии, чем первый.

– Я что, спасся? – удивился человек. Он открыл глаза, цвет которых был почти как его вылинявшая голубая рубашка. Взгляд его казался безжизненным.

Гленнон отстранился. Ему почему-то стало страшно. Но это же не одна из страшилок Ли – бояться было нечего. Надо рассуждать здраво.

Он улыбнулся, стараясь не обращать внимания на страх, опутывавший его липкими лентами.

4

Матрос с бледной рукой пил кофе в кухне дяди Джоба. Каждый раз, когда он моргал, его глаза меняли цвет. Моргнул – и они белые, как свет от фар. Моргнул – и они серебрятся, как стекло в сумраке. Моргнул – и они уже светятся, как зажжённая свеча.

Чем больше Гленнон за ним наблюдал, тем больше он чувствовал неладное. То же самое он почувствовал, когда слишком сильно отдалился от маяка. И теперь он пытался прогнать это ощущение – вычерпать ложкой, выкопать лопатой… Маяк был единственным местом на острове, где мальчик чувствовал себя в безопасности. Но теперь сюда вторгся человек, чьи глаза напоминали ему о ночных кошмарах, о которых лучше было бы не вспоминать. Безопасного места больше не было…

Гленнон старался дышать глубоко и медленно, вспоминая, как папа говорил: «Твои лёгкие прекрасно работают. Прекрати задыхаться». Он стоял, прижавшись к стене кухни.

Промокшая одежда троих спасённых висела на крючках по стене, а сухая одежда дяди Джоба теперь болталась на плечах Эверетта и Гибралтара – двух взрослых, для которых она была слишком длинна и широка. Мальчик, которого звали Кит Пайк, был одет в свитер и джинсы Гленнона.

– Три жутких незнакомца пьют мамин кофе, – прошептала Ли в ухо Гленнону, испугав его. Она подкралась к нему бесшумно и встала сзади, прямо за спиной.

– Они не жуткие, Ли, не говори про них так, – произнёс он, радуясь, что она не обозвала их вампирами или ещё как-нибудь. Он не сводил взгляда с лица Эверетта, но его глаза уже перестали менять цвет. Теперь они стали похожи на обычные человеческие глаза цвета тёмной воды.

Мама налила Эверетту ещё кофе, и их руки на мгновение соприкоснулись. Она отшатнулась, стиснула кулак и прижала его к животу.

Гленнон снова почувствовал, что его будто выворачивает наизнанку.

«Защити маму, охраняй её, помоги ей!» – всегда вспоминал мальчик, когда видел, что она испугана. Гленнон всегда должен был защищать маму: так сказал папа, когда уезжал в первый раз. Защищать. Но только вот от чего он должен был защищать её сейчас? Может быть, она просто обожглась о горячий кофейник? Мальчик пытался одолеть тревогу, загнать её поглубже, но она продолжала мучить.

Эверетт оглянулся на Гленнона и улыбнулся. Улыбка была кривая, словно высеченная изо льда. Необычная.

– Будь умницей, добавь огоньку, – сказал Эверетт.

Гленнон в нерешительности взглянул на дядю, тот кивнул. Нельзя уходить, надо оберегать маму! Он знал, что дядя Джоб не допустит, чтобы что-нибудь случилось с ней. Но всё же… Гленнон уже никому не доверял. И не понимал почему.

Он прошёл в гостиную и расшевелил огонь кочергой. В трубу полетели искры. Кожей он ощутил тепло, но до костей оно не проникало. Они ныли от холода… или от воспоминания об ухмылке Эверетта и мамином испуге? Непонятно…

– Думаю, он тоже жуткий, – сказала Ли, и он ощутил на шее её дыхание.

Мальчик даже подскочил и вскрикнул от испуга. Зачем она всё время так бесшумно подкрадывается?

– Здесь что-то не так, – заметила она. Она прижимала к груди Симуса, держа его поперёк живота, так что его лапы болтались.

– Что не так – так это то, что корабль потерпел крушение и погибли люди, – возразил он, стараясь не обращать внимания на странное предчувствие.

– Нет, дело не в этом. Да, случаются кораблекрушения, они случались здесь сотни лет. Это факт. Тут другое. Вроде как… они вампиры…

Гленнон хлопнул себя по лбу.

– …Или зомби, – продолжала Ли.

В мозгу Гленнона пронеслось видение – белая рука Эверетта и его неживые глаза.

– Зомби не бывает!

– А вдруг бывают?

– Глупости!

– Не глупости, – произнесла она спокойно. Девочка собралась что-то добавить, но тут ветер снаружи так взвыл, что у Гленнона волосы встали дыбом.

Гленнон поёжился – он знал, что Ли права: она-то глупостей не говорила.

– Наука утверждает, что существование зомби возможно. Если есть муравьи-зомби и пауки-зомби, почему бы людям не быть? Не думаю, что конец света вот-вот случится и случится именно здесь. Или что нас погубят именно зомби. Но зомби существуют. С этим не поспорить.

Ли соображала гораздо быстрее Гленнона. В споре она могла полностью заморочить ему голову.

В кухне заскрипели стулья, раздались шаги: все пошли в гостиную. Мама шла позади, неся блюдо с печеньем, которое приготовила утром.

Эверетт прошёл рядом с мальчиком и сел поближе к огню. Гленнон ощутил исходящий от него холодок. Матрос сел на диван возле огня и тут заметил Ли, стоявшую возле Гленнона. Симус зашипел, Эверетт отшатнулся.

– Какой огромный котище! Как его такого вывели?! – воскликнул он.

Ли крепче ухватила Симуса, держа как игрушечного мишку. От возмущения она покраснела.

– Ну, рассказывайте, – первый смотритель Орвелл сел за письменный стол у окна и достал большую тетрадь.

В гостиной стало тесно: трое матросов, трое смотрителей маяка, трое из семейства Маккью и кот. На такую толпу гостиная не была рассчитана. Ли не любила тесноты. Она выскользнула и ушла по лестнице с Симусом под мышкой. Никто, кроме Гленнона, этого не заметил.

– Не знаю, что ещё добавить про гибель «Анабет». – Улыбка Эверетта стала неестественной и постепенно потухла. Глаза его загорелись гневом. – Я уже рассказал, как это случилось. Десять человек погибли.

Гленнона замутило. Он видел, стоя на высоте, как озеро Верхнее поглотило десятерых.

– Если вспомните какие-нибудь подробности, скажите. – Смотритель Орвелл что-то записал. Сверху Гленнон увидел число десять.

– Вы не смогли помочь, – сказал Эверетт, пристально глядя на Орвелла.

Явно разгневанный смотритель Орвелл захлопнул тетрадь.

– Нам надо где-то спать, – заявил Эверетт.

– Кит может остаться здесь, – предложил Гленнон, желая помочь.

– Не стоит, – сказал дядя Джоб, и смотритель Орвелл согласно кивнул.

Гленнон не понял: что не так с его предложением?

– Да, прекрасная мысль. Кит может спать здесь на диванчике у огня, – сказал Эверетт. Прозвучало это как-то угрожающе, и Гленнон пожалел о своём предложении. – Кит останется здесь. А Гибралтар пойдёт со мной ещё куда-нибудь.

– Я? – спросил матрос с шишкой на лбу.

– Ну да, – отвечал Эверетт.

– Но я тебя не знаю, я не хочу идти с тобой! – воскликнул Гибралтар.

– Тихо, – Эверетт похлопал его по коленке. – Ты не в себе.

– Я тебя не знаю, – прошептал Гибралтар. На его лице застыло то самое выражение ужаса, которое появилось, когда Гленнон сказал ему, что он попал на остров Филиппо.

– Он может остаться здесь с Китом, – лицо Орвелла сморщилось, все мышцы напряглись, казалось, злоба заполнила все углы комнаты.

Сердце Гленнона заколотилось, он прижался к спинке стула, желая стать невидимым, и чтобы его мама и сестра тоже стали невидимыми.

– Ему плохо, – Эверетт понизил голос. – Ему надо быть с кем-нибудь знакомым.

Он скользнул взглядом по Гленнону и по его маме.

– Здесь в доме слишком много народу.

Все напряглись. Гленнон замер, вжимаясь в стул, уверенный, что сейчас случится что-то скверное. И всё стало как во время первого появления Эверетта: его кожа побелела ещё сильнее, лицо заблестело, глаза стали зеркальными. На Кита стало невозможно смотреть: он стал ослепительным, как солнце. Смотритель Орвелл замер. Его седые волосы завивались, словно снежные вихри…

Гленнон зажмурился, прогоняя видения: он не хотел видеть, во что его переутомлённый мозг превратит маму, дядю Джоба или Гибралтара. Он потёр глаза, понимая, что ему отчаянно хочется спать.

Открыв глаза, он увидел, что все встали и собираются уходить. Как же он пропустил конец спора? Что случилось?

В дверях Эверетт почесал лоб и обратился к маме, которая подала ему пакетик с печеньем:

– Вы живёте здесь, на острове?

– Я в гостях у брата, Джоба, – мама протянула пакетик печенья Гибралтару, который плёлся за Эвереттом, сильно обеспокоенный.

– Они здесь до тридцатого, – вмешался дядя.

– Они уедут до праздника? – спросил Эверетт, нахмурившись.

– Да, – ответил дядя Джоб.

Гленнон постарался выбросить эту фразу из головы, удивляясь, как прилипчивы эти слова, словно клей или жвачка. Никто никогда не объяснял ему прямо, что это за праздник. Насколько он мог понять, это праздник зимнего солнцестояния, 21 декабря. Самая длинная ночь в году. Но мальчик вспомнил не об этом – он вспомнил, что всё конечно: день рождения кончается на следующее утро, сладость пирога с тыквой кончается, когда он съеден, а объятия ушедшей в иной мир бабушки забываются.

Неважно. У них есть ещё четыре дня.

– Я бывал на этом острове много раз и присутствовал на праздновании. Прекрасный праздник – думаю, вам понравится! – сказал Эверетт, глядя на дядю Джоба, но обращаясь к маме.

Ещё четыре дня… Гленнон был уверен, что ему ничуть не понравится праздник. Почему никому, кроме него, не кажется таким пугающим то, что говорит Эверетт?

Эверетт открыл дверь и, выскользнув в бурную ночь, отправился за вторым смотрителем Ортесом к нему домой. Первый смотритель Орвелл сказал дяде Джобу что-то, чего Гленнон не расслышал, и вот в гостиной остался только Кит, свернувшийся под одеялом на диванчике.

Гленнон стоял в одиночестве. В голове у него был туман, как всегда после пережитого страха и потрясений. Ему всё это не нравилось, но он слишком устал, чтобы размышлять. Он направился было к себе, но заметил на столе маленькую книжечку в чёрной обложке. «Атлас острова Филиппо» – наверное, её выронил смотритель Орвелл.

Гленнон захватил книжечку с собой, решив вернуть её завтра.

Наверху из маленького холла вели три двери – в комнату Гленнона и Ли, в мамину комнату и в комнату дяди Джоба. Гленнон повернул влево, уверенный, что найдёт там Ли мирно спящей с Симусом под боком.

– Сколько событий за один вечер! – Мама появилась в дверях своей спальни, напугав его.

Он опёрся на стену, заметив про себя, что сегодня слишком часто пугался. И почему все, кроме него, двигаются бесшумно, как привидения?

Мама спокойно стояла в дверях.

«Защити маму!» – твердили ему инстинкты. Но от чего же её надо защитить?

5

Гленнон стоял в маминой спальне, холодный деревянный пол казался тёплым его промокшим ногам. Кожа на руках покрылась мурашками. Тонкая футболка не слишком защищала от промозглого холода, пронизывавшего дом третьего смотрителя в полночь. Мальчик не помнил, как сюда попал. Или он шёл во сне? В последний раз он ходил во сне, когда был совсем маленьким.

Он озадаченно смотрел на маму. Двуспальная кровать словно обрамляла её, маленькое тело едва вырисовывалось под красно-жёлтым одеялом.

Гленнон хотел вернуться к себе, но воздух перед ним словно сгустился, как клей. Сердце заколотилось так, что его удары отдавались в рёбрах. Озираясь, он остановил взгляд на лунном свете, лившемся в открытое окно. Полоса света отражалась на полу. Гленнон обратил внимание на маленький ночник у кровати и книжку, упавшую с полки и лежавшую обложкой вверх. И… протянутые лапы какого-то чудища!

Гленнона прошиб холодный пот, всё его тело заледенело. Чудище шагнуло вперёд. Тень словно расступилась, и из мрака появился… Эверетт. Он прижал палец к губам, призывая Гленнона к молчанию. Другой рукой он вытащил из кармана моток тонкой верёвки.

Гленнон, не в силах шевельнуться, наблюдал, как Эверетт бесшумно подошёл к маме. Он медленно набросил серебристую верёвку на её тело, которая обмоталась вокруг неё, так что теперь Эверетт был соединён с мамой.

– Что ты делаешь? – с трудом выговорил разъярённый Гленнон.

– Ничего, – Эверетт помахал рукой. Кончики его пальцев дымились, а глаза блеснули в темноте, словно льдинки. – Ничего я не делаю, Глен.

– Терпеть не могу это имя! – воскликнул Гленнон.

– А мне нравится, – Эверетт потянул за верёвку. – Всё ты выдумываешь!

Гленнону показалось, что ногти Эверетта скребут по его руке, а не по верёвке. Он дёрнулся, чтобы избавиться от этого жуткого ощущения, заморгал и озадаченно огляделся. Он сидел на лестнице, ведущей к двери, а его рука тёрлась о перила.

– Ой! – воскликнул Гленнон, выпутываясь из паутины сна. Мальчик собрался с мыслями. Он ходил во сне? Он спал, и ему снилось… отчего же такой странный сон?

Маленькая тёмная тень скользнула перед лестницей. Крошечные коготки скребли по дереву. Гленнон вздрогнул. Таракан пробежал по плинтусу и исчез в щели. Гленнон вскочил и скрылся в спальне – он больше не мог видеть всякие ужасы.

«Три дня, – подумал Гленнон, проснувшись. – Продержаться на острове всего три дня – и вот она, свобода!»

Он выбрался из-под одеяла, схватил свой блокнот и уселся у окна на краю пустой кровати Ли. Он написал:

«Прошлой ночью озеро Верхнее бушевало и едва не поглотило корабль. Корабль разбился о скалу у берега, люди тоже погибли».

Он наклонил голову, посмотрел на запись под другим углом, прикидывая, выглядят ли слова на бумаге так же, как у него в голове. С записями всегда было трудно: в мыслях слова обретали форму, но она терялась при чтении вслух.

Потом он записал всю историю о том, как люди вскарабкались на утёс. Закончив писать, он вырвал страницы и спрятал их под кроватью в обувной коробке.

Затем он написал снова:

«Прошлой ночью корабль потерпел крушение перед маяком Грейвинг. Он налетел на скалы. Десять человек смыло за борт. Трое спаслись, вскарабкавшись на утёс».

Мальчик фиксировал только факты, и невозможно было догадаться, что из этого выдумка. Папа будет доволен.

В холле у лестницы стояла Лина. На груди у неё был рюкзак, из него торчала голова Симуса. Кот, не мигая, смотрел на Гленнона.

Гленнон сердито взглянул на него. Он всё ещё злился на кота за то, что упал из-за него с велосипеда.

– Кита нет внизу, – сказала Ли.

– Вот как? – отозвался удивлённо Гленнон; он хотел поговорить с тем мальчиком. – А как там мама?

– Думаю, в порядке, – Ли странно на него посмотрела, и мальчик сообразил, что задал вопрос, который они обычно задавали друг другу, когда родители ссорились.

«Как там мама?» – спрашивал один, а второй отвечал: – «Думаю, в порядке…». Хотя оба они знали, что это не так.

У него было стойкое ощущение, что с мамой что-то не так. Он попытался выбросить его из головы. Лучше не доверять чувствам. Папа говорил, что они могут обманывать: он слишком чувствителен, наверное, поэтому ему так часто снятся кошмары.

– Пойду посмотреть на «Анабет», ты со мной? – спросила Ли.

Гленнон вышел за ней на улицу. Термометр у двери показывал шестнадцать градусов, не то что ночью.

Острый край утёса перед маяком выглядел совсем иначе, чем во время шторма – он казался более угловатым, как будто кто-то специально заточил края, чтобы вместо пологой кривой получился зигзаг.

«Наверное, я неправильно запомнил. У меня очень плохая память», – сказал себе Гленнон. Это было почти правдой. Он всегда чувствовал, что память у него – как швейцарский сыр, и информация часто проваливалась прямо в дырки.

– Я чуть не погиб здесь, – сказал Гленнон. – Чуть не свалился с утёса.

– Ты, что, под ноги не смотрел? – спросила Ли.

– Я смотрел. Просто слишком торопился. – Гленнон вытянул руки, словно собрался взлететь.

Ли засмеялась. Гленнон всегда был рад развеселить сестру. Он чуть-чуть прошёл вперёд на цыпочках. Мальчик стоял достаточно далеко от обрыва и смотрел на бескрайнее озеро с безопасного расстояния.

Гленнону всегда казалось, будто озеро Верхнее чего-то выжидает. Он крепко стоял на ногах, готовый встретить такой же внезапный яростный всплеск стихии, как вчера ночью. Ли говорила, что озеру нравится топить людей.

– Столько злости… – проговорил Гленнон.

– У кого? – удивилась Ли. – Мама не злилась.

– У озера… – Он махнул рукой в сторону воды. – Оно просто в ярости.

– Да нет, – возразила Ли, – если озеро – женщина, ему не позволено злиться. Если ты хочешь говорить про озеро как про живое существо, это должен быть мужчина.

– Женщины тоже бывают в ярости!

– Мама не позволяет себе злиться.

– А ты вот злишься на меня, – мальчик наморщил нос.

– Ну… иногда… но не всерьёз.

Это была правда: они иногда спорили, но между ними никогда не бывало той ненависти, которая вчера изливалась из озера.

– Ты говоришь о ненависти, которая поглощает всё вокруг. Я только раз видела, как папа…

– Не надо об этом, – прервал её Гленнон.

Ли не обратила внимания на его слова и продолжала:

– Если ты считаешь, что озеро – это женщина, то она просто чудовище.

– И чем это лучше слова «злюка»?

– Мне нравятся чудовища, – ухмыльнулась Ли.

Симус тоже ухмыльнулся, показав острые клыки.

Внезапно скала под Гленноном зашаталась. Он напряг ноги и вытянул руки, чтобы удержать равновесие. Как и вчера, у мальчика закружилась голова, как будто ветер подхватил его и готов перебросить через край обрыва.

– Ты лететь собрался? – спросила Ли, удивлённо глядя на Гленнона.

– Нет, я… – Гленнон опустил руки, увидев, что Ли стоит совершенно спокойно, – то есть ты ничего не почувствовала?

– Что не почувствовала?

– Скалы покачнулись. Я вытянул руки, чтобы не упасть.

– Не качались они. – Ли немного расстегнула молнию, и Симус спрятал голову в рюкзак. – Ничего не двигалось.

Гленнон неуверенно шагнул прочь от края утёса.

– Пойду вниз к озеру. – Ли направилась к крутой лестнице, которая вела на пляж, расположенный под маяком.

Гленнон не двинулся с места. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя, прежде чем спускаться, чтобы увидеть «Анабет» вблизи.

– Идёте на корабль смотреть? – вдруг раздался голос сзади.

Гленнон обернулся, но свет маяка ослепил его, словно он слишком долго смотрел на солнце. Мальчик протёр глаза, посмотрел наверх и увидел Кита. Тот стоял, скрестив руки и прислонившись к башне. Его развевающиеся на ветру волосы напоминали бурую пряжу, выгоревшую на солнце и отсвечивающую желтизной.

– Я думал, ты ушёл, – сказал Гленнон, снова протирая глаза.

– Нет ещё. – Кит подошёл и встал рядом.

Гленнон почувствовал себя увереннее и взглянул на озеро.

Корабль лежал на боку. Во время шторма волны прибили его к скале. Сегодня утром озеро Верхнее было таким спокойным и прозрачным, что корабль было видно целиком. Даже ту часть, что находилась под водой.

Гленнон поспешил отвернуться, так как понял, что видит под водой тела погибших.

– Ужасно. – Кит пристально смотрел на корабль.

Гленнон хотел бы знать, что тот видел, ведь вчера Кит сам был на этом корабле. Должно быть, он чувствовал себя отвратительно.

– И как только тебе удалось забраться по утёсу во время шторма? – сказал Гленнон.

– Адреналин, – ответил Кит. – В таком состоянии люди могут и автомобиль поднять.

– Как ты оказался на «Анабет»?

– Меня взяли посмотреть, где работает мой…

– Твой папа? Твой отец был на борту? Он жив?

– Да! То есть нет… ладно… – Кит потёр лоб, Гленнон увидел, что правое ухо у него распухло, порвано по краю и почернело. Гленнону стало дурно.

– Не хочу говорить об этом!

У Гленнона слова застряли в горле – с ним часто такое бывало от смущения. Он не знал, что ещё сказать. Мысли его то ли крутились в голове слишком быстро, то ли, наоборот, замедлились. Он открыл было рот, но ничего не смог вымолвить.

Кит отошёл от края и двинулся влево вдоль скалы. Поворачивая за маяк, откуда выходила Ли, он обернулся и крикнул:

– До встречи, Гленнон!

Гленнон повернулся к озеру: вдоль берега плыл чёрный корабль, направлявшийся к обломкам. На борту виднелась крупная надпись «БЕРЕГОВАЯ ОХРАНА» и название «Москит». Вокруг сверкали воды озера. Гленнону показалось, что озеро насмехается над ним, и он лишился дара речи.

Он повернулся, чтобы пойти следом за сестрой, но замер, как только озеро оказалось у него за спиной. Волосы его встали дыбом. Сзади на него смотрело нечто ужасное. Он медленно повернулся – и, конечно, увидел только озеро и его смеющиеся воды.

– Спокойнее, – сказал себе Гленнон.

Озеро не собиралось нападать на него. Оно не могло выпустить из воды щупальца и утащить его. Оно не чудовище… Может быть, Эверетт чудовище, но не целое же озеро!

Гленнон запнулся на слове «чудовище». Он смотрел фильм «Бездна»^[2] – Ли его заставила. Папа говорил, что чудовища не настоящие, но фильм был впечатляющий. Там под водой жили странные существа.

«Прекрати, – он услышал в голове сердитый голос папы. – Ты прямо как Ли, если веришь, что Эверетт – это чудовище из озера».

Постучав себе по голове, Гленнон постарался перестать думать о чудовищах. У него нет такого богатого воображения, как у Ли. Но чем больше он старался, тем навязчивее становились мысли. И тем сильнее он чувствовал пристальное внимание озёра к нему самому. Но ведь такого не может быть, что Эверетт появился прямо из озера, а не спасся с тонущего корабля?

6

Гленнон шагал вниз по ступенькам лестницы, ведущей на пляж. Она шла не по краю утёса, а спускалась по склону холма справа от домов смотрителей. Лестница была деревянная и иногда изгибалась серпантином на особенно крутых участках склона. В одном из таких мест, на полпути к озеру, Гленнон оглянулся и посмотрел вверх, на маяк Грейвинг, возвышающийся над соснами.

Маяк стоял на краю утёса как часовой, его белая верхушка и тёмная середина чётко вырисовывались на ясном небе. Гленнон подумал, что маяк сейчас спит, а его огромный глаз-прожектор закрыт, как будто Грейвинг отдыхает, чтобы набраться сил к ночи. Глядя на маяк, мальчик думал о том, сколько кораблекрушений он видел, на скольких похоронах присутствовал и сколько раз он был последним, что видели те несчастные, кто исчезал в опасных водах.

Даже спящий, маяк охранял его, а сила тяжести толкала мальчика вниз по ступенькам к месту крушения.

Лестница выходила прямо к краю озера и странным пляжам. На острове Филиппо не было пляжей с песком или мелкой галькой, к которым привык Гленнон. Здесь царствовали каменистые поверхности, похожие на застывшую лаву.

Недалеко от пляжа лежала груда искорёженного металла – «Анабет». На ярко-красном корпусе проступали разошедшиеся сварные швы. Гленнон вспомнил гибель корабля и жуткий рёв воды, врывающейся в трюмы. Он оглянулся на Ли, которая съёжилась, охватив руками коленки. Мальчик перешагнул через участки дёрна, залитые водой, и подошёл к сестре. Симус сидел рядом с ней, глядя не на море, а на трёх маленьких серых крыс, деловито поедавших жёлуди между корнями дуба.

Над водой разносились отдалённые голоса: на борту судна береговой охраны, подошедшего вплотную к разбитой штормом «Анабет», кто-то разговаривал.

Ли внимательно смотрела на судно, Гленнон же избегал этого.

– Гляди, – прошептала Ли.

Гленнон увидел, как три человека в снаряжении ныряльщиков спрыгнули с борта судна береговой охраны. Мальчик вздрогнул: он не мог вообразить, как можно добровольно погружаться в холодную воду. Гленнон согласился бы нырнуть в озеро, только если бы у него не было иного выбора.

Гленнон отвёл взгляд. Ему не хотелось видеть, как исчезнут ныряльщики. Мальчик посмотрел на воду перед Симусом. Из глубины на него смотрело лицо: глаза, лишённые век, не моргали. Щёки и губы были раздуты. Волосы шевелило озёрное течение. Эверетт…

Гленнон отскочил, ударившись ногой о камень. Симус протянул лапу и взболтал воду. Лицо исчезло. Маленькая рыбёшка шарахнулась от кошачьей лапы, и, когда Гленнон снова решился взглянуть на воду, там не было ничего, кроме камней на дне. Лицо исчезло.

– Похоже на ныряльщиков в «Челюстях»^[3], – заметила Ли.

Гленнон вытер вспотевшие ладони о джинсы. Он опустил голову на колени, пытаясь успокоиться.

– Когда ты смотрела «Челюсти»?

– И ещё «Кассандру»^[4], – добавила она.

Ли видела все фильмы ужасов, а Гленнону нравилось лишь что-то вроде «Волчонка»^[5] – это на самом деле не ужастик вовсе. Если бы папа узнал, что Ли тайком ходит в кино смотреть ужастики, он бы рассердился. Однажды он её уже подловил, найдя билет на столике в её комнате.

«Лина! Твоему богатому воображению помощь Голливуда не требуется!» – вспомнил Гленнон сердитый голос папы через стенку.

Потом Гленнон обнаружил сестру между кроватью и стенкой, закутанную в одеяло и с Симусом на руках. Он не знал, что делать. И поставил рядом с ней коробку с гранолой. Лили высунула пальцы из-под одеяла и взяла горстку.

Но потом… Ли всё равно продолжила ходить в кино. Гленнон бы не решился.

– Интересно, сохранятся ли тела в озере, – пробормотала Ли.

– Фу, – фыркнул Гленнон, думая о своём. Он, конечно, ожидал от сестры подобный комментарий, хотя каждый раз, когда она говорила что-нибудь в таком роде, ему слышалось, как папа велит ей прекратить.

Это было мучительно.

– Я пойду. – Он поднялся, ему не хотелось больше смотреть на озеро.

Справа от Гленнона тянулась дорожка, обсаженная деревьями. Пляж изгибался полумесяцем вокруг маленькой бухты, в которой было несколько крошечных островков. Мальчик ушёл далеко от Ли, на другой конец бухты, где острова заслоняли вид на маяк и «Анабет».

Там он встретил Таунсенд – она жила у маяка напротив Грейвинга. Её папа был метеорологом и изучал экосреду озера. Насколько знал Гленнон, мамы Таунсенд на острове не было, и они жили у смотрителя маяка, которого Гленнон видел лишь однажды.

Гленнон иногда общался с Таунсенд раньше и не знал, друзья они или как. Не то чтобы она была недружелюбна, но она никогда не искала поводов общаться с ним или с Ли… Да и он тоже.

Она сидела в лодке, надвинув на лоб капюшон чёрной куртки. Лицо её было в тени, что выглядело странно, потому что она сидела лицом к восходящему солнцу.

Одна её рука лежала на моторе на корме лодки. Гленнон уже видел, как она объезжает остров Филиппо, так что не удивился, увидев её здесь. Его удивило другое: Кит стоял рядом с ней, на самом краю пляжа. Ноги его были почти в воде.

– Привет, – сказал Гленнон.

Они на него даже не взглянули. Дети уставились друг на друга с таким хорошо знакомым Гленнону разгневанным видом…

Гленнон замер, словно прирос к земле. Почему-то он всегда напрягался, оказавшись свидетелем ссоры, даже если его она вовсе не касалась. Такое выражение лица всегда появлялось у папы, когда он сердился: например, когда выговаривал Ли за ужастики. Гленнону всегда хотелось, чтобы это выражение появлялось до того, как папа разгневается: тогда можно было бы подготовиться. Но с гневом так всегда: никогда не знаешь, когда произойдёт взрыв.

– Привет, Гленнон, – наконец сказала Таунсенд.

– Привет, – повторил Кит.

Гленнон облизнул внезапно пересохшие губы.

– Вы знакомы? – спросил он.

– Нет. Мы только что познакомились, – Таунсенд натянула капюшон чёрной куртки, которую она всегда носила, ещё ниже на лоб. Куртка была старая, у неё был такой вид, как будто её сшили лет сто назад и она выдержала тысячу штормов.

– Думаю, мы можем подружиться, – заметил Кит.

– У меня достаточно друзей, – отрезала Таунсенд.

– Но всегда можно завести ещё. Правда, Гленнон? – спросил Кит.

Гленнон поморщился.

– Ну-у-у, – протянул он. Он не любил присутствовать при спорах, но ещё больше не любил в них участвовать.

– Друзья нужны только для того, чтобы не чувствовать себя одиноко, а я не одинока, – заявила Таунсенд. – И, думаю, Глен тоже.

Было ли ему одиноко? Гленнон понятия не имел, но сейчас ему вовсе не хотелось об этом задумываться.

– Мне нравится иметь друзей, – сказал он наконец. – Но не слишком много. Сколько надо. Достаточно. Друзья – это хорошо. Хорошие друзья – это хорошо.

Хорошие друзья – это хорошо? Да что он такое несёт?!

Таунсенд и Кит уставились на него. Таунсенд откинула капюшон, и сердце Гленнона заколотилось: лицо её казалось пропитанным водой, сморщенным и серым, как будто лицо утопленника, которое он недавно видел, стало одним целым с лицом Таунсенд.

Мальчика замутило. Но уже через секунду кожа Таунсенд стала белой и гладкой. Длинные чёрные волосы спускались по плечам.

– Верно, Глен, – сказал Кит, отвлекая его внимание от Таунсенд, – хорошие друзья – это хорошо.

«Меня зовут не Глен», – подумал Гленнон.

– Ага, – добавила Таунсенд, – хорошие друзья – это хорошо.

Гленнон с трудом заставил ноги слушаться и отступил на шаг.

– Я… я пойду на маяк.

Он медленно повернулся лицом к озеру. К нему вернулось ощущение опасности. Озеро-чудовище словно овладело им. Мальчик заставлял себя сохранять спокойствие. Он часто дышал, совсем как Ли, когда её что-то напугает.

– Может, мы и не друзья, – сказал Кит, – но я думаю, что мы с Гленноном могли бы стать лучшими друзьями. Друзьями… навсегда.

Внезапно перед глазами Гленнона мелькнул ослепительный свет и словно ударил его в грудь. Молния рассекла небо. Мальчик прижал руку к груди, как раз к тому месту, которое ушиб вчера, упав с велосипеда.

Воздух затрещал от электричества. Блеск молнии, яростный спор и внезапно потемневшее небо наконец заставили ноги Гленнона послушаться и броситься бежать.

– До встречи, Гленнон! – прокричала Таунсенд.

Мальчик бежал, спотыкаясь о камни. На утёсе показался маяк Грейвинг. Глаз его моргал, посылая луч света и отталкивая тьму надвигающегося шторма.

«Три дня, – думал Гленнон. – Осталось потерпеть три дня!»

Он спешил к маяку, под его защиту.

7

Больше молнии сквозь облака не прорывались, но небо стало сине-чёрного цвета, который сразу напомнил Гленнону уроки рисования, акварель и банки с грязной водой. Пока он шёл к дому третьего смотрителя, грудь болела так, словно в лёгких поселилось тяжёлое воспаление, но кашля не было.

Когда мальчик подходил к дому, изнутри раздался вопль – мама!

Он влетел в гостиную и увидел маму, стоявшую на подлокотнике дивана. Дрожащим пальцем она указывала себе под ноги. Крыса вонзила в диван острые когти и драла обивку. Что-то было неправильное в том, как она двигалась, в клочковатом мехе на спинке. Гленнон бросился к камину и выхватил головешку.

Гленнон бросился к крысе и подпалил ей шкуру, согнав с дивана. Она свалилась на спину. Мальчик размахивал головешкой, готовый снова огреть ею крысу, если та приблизится к маме. Но крыса не шевелилась. Она лежала неподвижно, не дыша.

Неужели он её убил? Он же едва дотронулся до неё!

– Странно. – Мама слезла с дивана. От её ног на подушках остались вмятины.

Существо было уже почти скелетом. Тело крысы распадалось у них на глазах. Оно сложилось пополам, расплющилось и по краям превращалось в пыль. Мама и Гленнон нагнулись над ним. Мальчик зажал нос, чтобы не чувствовать трупной вони, распространявшейся от маленького тельца.

– Никогда такого не видела, – сказала мама. – Должно быть, она была больна. Не трогай! – Она схватила Гленнона за руку, хотя он и не собирался трогать крысу. – Принеси миску с кухни.

Гленнон принёс одну из тяжёлых мисок, в которых мама мешала тесто для печенья. Мама накрыла крысу и придавила её тяжёлыми вещами, словно крыса могла ожить, как животные-зомби, которых так любила Ли.

– Попросим Джоба выкинуть её. – Мама отряхнула руки.

– Миску надо будет отчистить, – заметил Гленнон.

– Ты не хочешь есть из посуды, где лежала дохлая крыса? – засмеялась мама.

Гленнона передёрнуло. Мама снова засмеялась.

– Где твоя сестра? – спросила она, и Гленнон заметил, какая мама бледная. Крыса её здорово напугала, и это напугало его. – Нам нужно ехать в город, купить билеты на паром, который отходит тридцатого. Надо ещё купить овощей и новые ботинки тебе и сестре. Знаю, что ты не любишь выполнять поручения, но мог бы папе письмо послать.

Гленнон торопливо взбежал по лестнице. У себя в комнате он вытащил из-под кровати коробку с блокнотом и вырванными листками. Он всегда держал отдельно то, что писал для себя, и то, что хранил для папы. Они всегда переписывались, когда папа был в отъезде. Хотя иногда Гленнон нескоро получал ответ: папа был очень занят работой.

– Этот атлас врёт. – В дверях появилась Ли. Под весом Симуса рюкзак низко болтался у неё на животе.

– Что? – спросил Гленнон, не поднимая глаз: он подписывал конверт.

– Атлас у тебя на полке. Там два десятка карт острова Филиппо, но они все разные. И я насчитала пятьдесят четыре маяка. Но их точно столько нет. И маяки на разных картах разные. Даже Грейвинг есть не на всех.

Подняв глаза, Гленнон увидел чёрную книжечку.

– Это смотрителя Орвелла. Положи на место.

– Ты пишешь письмо папе?

– Ну да, – он лизнул конверт, чтобы заклеить, – хочешь добавить своё письмо?

– Зачем? Он не ответит.

– Отвечает.

– Не очень-то. Ты исписываешь ему много страниц, а он присылает красивые открытки. А это не одно и то же.

– Если папа тебя не любит и ты не хочешь ему писать, это не значит, что я тоже не буду. Мне нравится получать открытки. – Гленнон сжал зубы, уже жалея о своих словах. Никто никогда не говорил, что папа не любит Ли. Все делали вид, что не замечают этого.

Ли сощурилась:

– Ты думаешь, папа тебя любит?

Гленнон молча засунул письмо в карман, зная, что лучше прекратить этот разговор, чем бесполезно препираться с сестрой.

Мама уже села в машину и завела двигатель. Её «Тойота Камри» была старая, ещё бабушкина, с пробегом больше двухсот тысяч миль, но мама не хотела покупать новую машину. Ли села впереди, а Гленнон – на заднем сиденье.

– Что с тобой? – спросила Ли, и Гленнон заметил, что мама прижимает ладонь к животу.

– Изжога. Думаю, сегодняшний завтрак плохо улёгся.

Гленнон услышал, как Ли что-то рассказывает о фильме «Чужой», и перестал прислушиваться к разговору.

Дорога проходила по краю острова, иногда так близко к обрыву, что, казалось, вот-вот уйдёт в воду. Гленнон откинулся на сиденье и разглядывал озеро. Дядя Джоб говорил, что вода очень холодная и скоро совсем замёрзнет. Человек в ней не продержится и часа.

Дорога резко поворачивала и устремлялась к бухте Каукауна, к порту. Большие корабли осторожно обходили друг друга. Когда семья впервые была в городе, Гленнон застал параллельную парковку крупных судов у разгрузочного терминала. Зрелище было впечатляющее.

Непонятно почему, но остров Филиппо и здесь не отпускал мальчика. Гленнон чувствовал его, словно голод или прикосновение льда. Почти то же самое он ощущал, стоя рядом с Эвереттом: что-то не так. Но что – он не мог объяснить.

Может быть, это потому, что здесь собралось слишком много разных кораблей? И деревянные баркасы, и пароходики, и колёсные суда, и шхуны под огромными парусами, похожие на пиратские корабли…

Они медленно въехали на главную улицу. Там, как и в порту, кипела жизнь. Люди ходили прямо по мостовой, словно не знали, что она предназначена для машин, а для пешеходов есть тротуар.

– Мама, почта! – закричал Гленнон, приподнявшись на сиденье, когда они подъезжали к почтовому отделению.

– Дойди пешком. Я встану перед овощным. – Мама направила машину на стоянку.

Ли не пошла с мамой.

– Пойду на пирс, – сказала она и направилась прямо по улице.

Симус выбрался из рюкзака и устроился у неё на плечах, разглядывая дома и людей вокруг. Гленнон обратил внимание на женщину, выходившую из магазина. Её длинное платье было совершенно таким же, как у его сестры на школьном празднике.

Когда Гленнон входил на почту, звякнул дверной колокольчик. Почтовый служащий оторвался от дел и поднял голову. Его тёмно-синяя шляпа совсем не была похожа на бейсболку, в которой ходил почтальон там, дома.

– Одну марку, пожалуйста, – сказал Гленнон, положив письмо на стойку.

– Минутку. – Служащий оторвал марку от листа и прилепил её на конверт. – Два цента, пожалуйста.

Гленнон нахмурился. Его всегда удивляло, что здесь такие дешёвые марки.

– Разве не пятнадцать?

– Почему пятнадцать-то?

– А разве не так? Марки всегда стоят пятнадцать центов. – Он много раз покупал марки в последнее время, и они никогда не были дешевле пятнадцати, особенно для международной почты. Наверное, раньше они и стоили меньше, но не теперь.

Порывшись в карманах, Гленнон достал пять центов, которые дала ему мама. Получив три цента сдачи, он зажал монетки в руке. Колокольчик у двери звякнул, и вошла женщина.

– Скажите, пришли ли мои посылки? – Она улыбнулась Гленнону.

– Конечно, мисс Лейси. Вы заказывали несколько хороших книг? – спросил служащий.

– Я постаралась. Заказала столько книг, что хватит до конца века! – Она засмеялась, и её смех был похож на звон дверного колокольчика.

– Готовитесь к празднику?

– Как обычно!

Гленнон непроизвольно напрягся, услышав это. Пытаясь справиться с собой, он прослушал часть разговора между почтальоном и мисс Лейси.

– Я раньше тебя здесь не видела. – Гленнон понял, что женщина обращается к нему.

– Я здешний, – сказал он не задумываясь, – мой дядя Джоб Джонсон. Он третий…

– …Смотритель маяка Грейвинг. Значит, ты Гленнон. Я слышала, что вы живёте около Грейвинга и скоро собираетесь уезжать. – Выражение лица мисс Лейси изменилось. Она уже не улыбалась. – Я знаю твоего дядю. Он часто приходит ко мне в библиотеку.

– Не знал, что он читает книги, – заметил Гленнон.

– Он много читает. Особенно любит фэнтези.

Гленнон был удивлён.

– Ты спросил бы его как-нибудь. Если тебе понадобится книга, заходи.

Тут появился почтовый служащий с тележкой, нагруженной коробками. Женщина протянула руку, и Гленнон увидел несколько красных шрамов на смуглой коже. Они напомнили ему молнию, сверкнувшую сегодня в небе.

Гленнон поспешил уйти с почты, прежде чем его воображение разыграется и он увидит молнию, как уже видел лицо Эверетта в воде.

– Сходи за сестрой, – окликнула его мама с тротуара. Она загружала покупки в багажник. – Пойдём искать для вас ботинки.

Гленнон не стал возражать, но поднял воротник куртки и уткнулся туда подбородком, словно старался стать невидимым. Ему казалось, что за ним наблюдают, словно кто-то подглядывает за ним через жалюзи на верхних этажах.

Добравшись до порта, Гленнон почувствовал себя словно муравей среди гигантов. Он проскользнул в ворота в железной изгороди. Цепь поперёк ворот преграждала въезд автомобилям.

Засмотревшись на суда, Гленнон уткнулся в грудь человека раза в два больше себя.

– Простите, – Гленнон остановился и одёрнул куртку.

– Это ты! – человек до боли крепко схватил Гленнона за плечи.

Теперь Гленнон его узнал: это был Гибралтар, матрос, который вскарабкался на утёс с Эвереттом и Китом.

Человек нагнулся так низко, что Гленнон мог сосчитать золотистые проблески в его тёмно-карих глазах. Дрожащим голосом он спросил:

– Скажи, пожалуйста, малец, ты уже придумал, как выбраться с этого острова?

8

– А зачем выбираться? – Гленнон постарался освободиться от хватки матроса.

– Ну… разве ты не… но… – матрос стал запинаться, его зрачки расширились.

Гленнон видел такие глаза у Ли, видел такие глаза и у мамы… и у себя тоже, когда всматривался в зеркало.

Матрос вдруг отпустил Гленнона, и тот покачнулся.

– Как ты терпишь всё это? Что этот остров заставляет тебя чувствовать? – Гибралтар схватился за голову. – Надо бежать отсюда!

– Это остров. Отсюда так просто не уедешь на машине. Нужна лодка или что-то такое. – Гленнон сразу же пожалел о своих словах: наверное, этот человек боится плавать. Он же только что чуть не погиб в море…

– Отсюда не ходят корабли, – сказал матрос.

– Их же здесь полно! – Гленнон указал на порт.

– Но они никогда не уходят, – Гибралтар даже не взглянул на корабли, на которые указывал Гленнон.

– Призрачные корабли на призрачном острове. Они не отпустят тебя, – он почти пропел эти слова.

Гленнон не знал, что ответить.

– Почему вы меня спрашиваете, как отсюда выбраться? Я не смотрел расписание паромов.

Гибралтар пригнулся и сказал:

– Придётся плыть!

– Что? Невозможно переплыть озеро Верхнее в декабре. Вы замёрзнете!

– Но это лучше, чем оставаться здесь. – Глаза матроса потемнели, и он добавил, взглянув за спину Гленнона: – Тихо! Потом поговорим!

Потом? Гленнону вовсе не хотелось говорить потом.

Гибралтар резко выпрямился.

Холодок пробежал у Гленнона по коже. В носу пересохло, словно была уже настоящая зима. Он услышал за спиной неторопливые шаги, обернулся и увидел Эверетта, который подошёл уже близко и смотрел на Гибралтара с тем же выражением, с каким Симус смотрел на жука, прежде чем броситься на него. Мужчина казался неправдоподобно высоким и огромным, словно вышел из кривого зеркала, – его фигура казалась длинной и странной.

Гленнон заморгал, пытаясь избавиться от этого видения. Когда он открыл глаза, Эверетт оказался лишь ненамного выше его, и чудовищное наваждение исчезло.

– Вы, стало быть, снова встретились. – Эверетт положил руку на плечо Гибралтара, хотя тот был намного выше Эверетта. По сравнению с Гибралтаром Эверетт выглядел бледным и нездоровым. – Похоже, бедняге пришлось туго после крушения, вид у него неважный.

Гибралтар сгорбился, словно на него давила не рука Эверетта, а мешок тяжёлых камней.

Инстинкт подсказывал Гленнону, что надо спасать Гибралтара. Но, как и с мамой, он не представлял себе, как это сделать и от чего спасать.

– Все мои друзья погибли… – пробормотал Гибралтар.

– Иногда выжить хуже, чем… нет… – Эверетт хлопнул Гибралтара по шее и отпустил. – Как твои дела, Глен?

Гленнон не сразу сообразил, кто такой Глен – его никто так не называл… только папа изредка.

– Уверен, что ты перепугался, когда мы вскарабкались на утёс, – сказал Эверетт. – Надеюсь, ты пришёл в себя быстрее, чем этот бедняга.

– Со мной всё в порядке. – Гленнон потёр лицо, стараясь избавиться от леденящего запаха в ноздрях. Этот запах заполнял мозг и струился в горло.

– Ты нашёл Лину? – раздался голос мамы откуда-то сзади.

Гленнон вздохнул облегчённо. Он повернулся к маме, которая поставила машину за воротами.

– Привет, мисс Руби, – воскликнул Эверетт, не дав Гленнону возможности ответить, что Ли он не нашёл.

– Миссис. – Мама захлопнула дверцу машины и вошла через дыру в изгороди.

Гленнона охватила паника. Он не хотел, чтобы она подходила близко к Эверетту. Он опасен, но только непонятно почему…

– Гленнон, ты нашёл сестру? – снова спросила мама, подойдя ближе. Она положила руку на плечо Гленнона. На её лице, спокойном и безмятежном, Гленнон не мог прочитать никаких эмоций.

– Миссис Руби, – сказал Эверетт, – простите, я не знал, что вы замужем. Мне казалось, что ваш муж, вероятно, умер.

– Мой папа преподаёт по контракту в Европе, – заметил Гленнон, защищая маму. Его отец не умер, он просто в отъезде. Это совсем другое дело.

– Надеюсь, вы уже оправились после вчерашнего. – Мама взяла Гленнона под руку и потянула к пирсу, за Ли.

– Да, спасибо. – Эверетт шагнул вперёд и подошёл совсем близко к маме. Он занял собой всё пространство перед Гленноном, словно стальной корабль, в трюме которого гремело нечто ужасное.

Гленнона охватил внезапный страх: он словно тонул, полностью погружаясь, и его окружали глыбы льда. Он не мог вздохнуть. Надо спасти маму, защитить её, помочь ей!

– Пора найти Ли, – сказала мама на ухо Гленнону.

Гленнон отчаянно пытался вдохнуть.

– Она с Симусом, – прошептал он.

Эверетт замер – теперь он выжидал, а не нападал.

– Кто такой Симус? Я думал, вас только трое.

– Симус – наш кот, – ответила мама.

– Он любит наблюдать за рыбами, которые плавают у пирса, – добавил Гленнон.

– Ваш кот здесь? – спросил Эверетт.

Гленнон заметил, что он отступил подальше.

– Не люблю котов. Не нравится мне их вид: они всё время о чём-то думают, и непонятно о чём.

– А мне коты нравятся, – заметил Гибралтар, который плёлся за Эвереттом. – Мой кот дома приносит мне мышей.

– Рад был видеть вас, миссис Руби, – сказал Эверетт, не обращая внимания на Гибралтара. – Надеюсь, ещё увидимся.

– Мы скоро уедем с острова, – ответила мама. – Сомневаюсь, что у нас будет возможность встретиться ещё.

– Ну, может, повезёт. Может быть, встретимся на празднике.

Но их здесь уже не будет. Праздник ещё не скоро. К тому времени они уедут.

Эверетт взял маму за руку и провёл большим пальцем по её ладони.

«Это чудовище!» – кричал внутренний голос Гленнона. Почему он никак не может защитить маму? Разве что… пока Гленнон просто стоял и пытался понять, что происходит, но не мог никак уловить, что же не так. Для любого прохожего сцена выглядела обыкновенно: четверо стоят на тротуаре и мило болтают. Двое пожимают руки на прощание.

Гленнон встретился взглядом с Эвереттом. Время словно остановилось и потянулось бесконечно. Всё внутри Гленнона замерло. Он чувствовал себя как жертва, которую преследуют, и она должна замереть, чтобы её не съели; как мышь, спасающаяся от совы, или человек, убегающий от чудовища.

Эверетт отпустил мамину руку. Он с поклоном простился с ней, подхватил под локоть Гибралтара и направился в противоположную сторону.

– Не нравится он мне, – заметил Гленнон, глядя, как мужчины удаляются.

– Нехорошо так говорить, – ответила мама.

Они направились вслед за Эвереттом и Гибралтаром, но гораздо медленнее, в направлении пирса, выдававшегося в бухту.

На конце был маленький белый домик с ярким фонарём наверху. Это был маяк, хотя гораздо меньше, чем Грейвинг.

Подходя к пирсу, Гленнон бросил последний взгляд на Эверетта. Тот всё ещё шёл рядом с Гибралтаром. Мужчины направлялись к небольшому зданию с куполом на краю порта. Ли нравилось это здание, оно казалось сделанным из чёрного мрамора, но на самом деле было из тёмного стекла, чтобы тем, кто работал внутри, хватало света. Это была единственная стеклянная поверхность на острове, которая не обмерзала, кроме окон на самом верху маяков. Зимы на острове Филиппо были очень морозные.

В стекле Гленнон увидел шатающееся отражение Гибралтара, который шёл по порту вдоль бухты.

Кроме Гибралтара в окнах отражались белые облака, большой корабль, входивший в порт, чайки над водой и полосы рассеивающегося тумана. Туман клубился рядом с Гибралтаром там, где находился Эверетт. Но отражения Эверетта в окнах не было, виднелся только туман, наполненный опасностью. Налетел ветер, и туман рассеялся полностью – в стеклянном здании отражался только Гибралтар!

В сознании Гленнона кошмар пытался как-то увязаться с реальностью. Он снова взглянул на Гибралтара и Эверетта. Эверетт был на прежнем месте, но в зеркале его не было!

Эверетт внезапно остановился и медленно повернул голову. Заметив Гленнона, он поднял руку и помахал, шевеля пальцами, как будто играл на пианино, а не прощался. Всё это происходило у Гленнона на глазах, но не в зеркальном стекле позади него.

«…привидение?» – Гленнон был в ужасе.

– Три дня, – прошептал он. Надо продержаться три дня на острове.

9

– Паром не ходит, – сказала мама за спиной Гленнона.

– Что? – подскочил он.

– Я хотела купить билеты, но мне сказали, что парома не будет. Там что-то случилось с двигателем, и его отбуксировали в Дулут на ремонт. Так что некоторое время его не будет.

– Но… как же мы уедем? Мы же должны были уехать через три дня!

– Не знаю, Гленнон.

– Может быть, на чём-нибудь другом?

– Только на пароме можно увезти машину.

– Так как же?

– Ты хочешь, чтобы бабушкина машина осталась здесь?

Всё внутри Гленнона кричало: «Да!»

Всё что угодно, чтобы убраться с острова подальше от Эверетта и приближающегося праздника, что бы он с собой ни принёс.

Гленнон с содроганием вспомнил слова Гибралтара: «Ты придумал, как выбраться с острова? Надо бежать отсюда!»

Мама отвела взгляд от Гленнона, склонила голову набок и запела, хотя никогда не пела так, когда её кто-нибудь мог услышать:

Мама повернулась к бухте и увидела, корабль, входивший в гавань. Это был большой сухогруз. С него доносилась музыка, раздававшаяся по всему порту.

– Это песня Гордона Лайтфута про «Эдмунда Фитцджеральда», который затонул в середине 70-х. Помню, я об этом много читала, – она ещё немного промурлыкала песню. – Как тебе кажется, не странно ли снова называть корабль «Эдмунд Фитцджеральд», если один с таким именем уже затонул?

Мама указала на сухогруз, на борту которого читалось «Эдмунд Фитцджеральд».

Корабль разворачивался в бухте, и на мгновение его облик исказился так же, как прежде Эверетт: будто бело-коричневый бегемот покрылся зелёным мхом, а по бортам виднелись потёки ржавчины. Глубокая трещина появилась посередине корпуса, почти как на «Анабет». Но едва Гленнон осознал, что он видит, – картинка исчезла. Снова перед ним обыкновенный исправный сухогруз.

Мама продолжала напевать:

Гленнон направился по пирсу к сестре. Мама медленно шла позади.

– Куда бежишь? – вдруг спросил кто-то справа.

Гленнон резко остановился. Внизу у пирса проходила бетонная дорожка, очень низко, словно ступенька к самой воде. Там стояли несколько рыболовов, и среди них – Кит.

У Гленнона заныл висок. Он же только что видел Кита там, на другом краю острова!

– Как ты сюда попал? Ты же только что был у Грейвинга!

– И ты там был, – отвечал Кит, хмурясь.

– Меня мама на машине довезла. А у тебя машины нет.

– Но у Таунсенд есть лодка. – В отдалении прошла маленькая моторка.

– Ох, – Гленнон не думал, что Кит и Таунсенд дружат. – Поймал что-нибудь? – спросил он из вежливости.

– Нет ещё. На самом деле я не мастер в рыбалке. Похоже, мне придётся задержаться на острове, и я решил попробовать.

– Ты тоже собирался уезжать на пароме?

– Что?

– На пароме. Мама узнала, что паром отправили в Дулут на ремонт. Нам придётся искать другой способ уехать с острова. – Кита, наверное, где-нибудь на берегах Верхнего ждали родные.

– Да… паром, – в глазах Кита появилась печаль, Гленнону тоже стало грустно.

– Прости, – Гленнон отошёл, направляясь к Ли. Ему стало жаль Кита – его родные могли бы нанять рыбака, чтобы он привёз их на остров.

– Ты сегодня снова останешься ночевать у дяди?

– А можно? – в голосе Кита появилась надежда. – Не знаю, куда мне ещё податься.

– Конечно, – заверил Гленнон.

– Спасибо, – Кит вытащил свою удочку. На ней болтались только комок водорослей и останки съеденной кем-то рыбы.

– Мне нужно пойти за сестрой. – Гленнон указал на конец пирса. На мгновение он задержался взглядом на останках рыбы, и ему стало противно. Он вспомнил о мертвецах в озере.

– Привет ей от меня! – Кит помахал рукой, и Гленнон убежал.

Ли стояла перед белым домиком маяка – он возвышался над пирсом на трёхметровых металлических опорах, и к двери вела белая железная лесенка. Симус сидел рядом, его пушистый серый мех раздувал ветер. Кот пристально глядел на воду, плескавшуюся внизу.

– Ли! – закричал Гленнон. – У меня важный вопрос.

Ли не повернулась, только Симус взглянул с таким сердитым видом, будто Гленнон им помешал.

– Ли, пожалуйста. Это важно! – Гленнон подошёл поближе, сглотнув слюну, чтобы подавить зарождавшийся в нём ужас. – Призраки отражаются в зеркале?

– Призраки нет, а вот чудовища, думаю, да, – сказала Ли. – У них есть масса и форма. Большинство предметов с массой и формой отражаются, если только они не невидимые.

– А чудовища могут быть невидимыми?

– Возможно. Это зависит о того, как они устроены. Их кожа может становиться невидимой или маскировать их, как делает кожа у хамелеона.

– А может такое быть, чтобы у видимого чудовища не было отражения? Чудовище видимое, а его отражение нет?

– Это ты о чём? Мне нужна информация, чтобы дать корректный ответ.

Гленнону не хотелось рассказывать, о чём он думает, но ещё больше ему не хотелось, чтобы что-нибудь нехорошее случилось с мамой.

– Я только что видел Эверетта перед стеклянным домом. Он стоял снаружи, но его отражение не появилось в зеркале. Я пытаюсь узнать, какие существа могут не иметь отражения.

– Вампиры, – брякнула Ли.

– Эверетт – вампир?! Не может быть! – Гленнон закрыл глаза ладонями, сердце его прыгало в груди. Его замутило.

– Вампиров не бывает! Папа же говорил!

– Папа не может знать всё!

Похоже на то… Гленнон опустил руки. Папиным познаниям может быть предел, но говорил он всегда так, как будто бы знал всё.

Ли оживилась, глаза её сверкали.

– Эверетт может быть вампиром. Мы никогда не видели его днём. Вампиры не могут выходить на солнце.

– Я видел его совсем недавно. Он не сгорел.

– Так солнца же нет. – Ли указала на сумрачное серое небо.

Она была права. С утра солнца не было. Похоже было, что собирается шторм.

– Стало быть, вампиры могут выходить в пасмурную погоду?

– Если Эверетт вампир – значит, да.

– Это не шутки! – Гленнон рассердился. – Ты не видела, как Эверетт стал три метра ростом, как не было его отражения, как он подошёл слишком близко к маме. Клянусь, это колдовство! С ним что-то не так, но, похоже, мама этого не замечает. Когда я сказал, что он мне не нравится, мама была недовольна.

Ли перестала смеяться. Она стала такой же серьёзной, как при разговоре с друзьями о своих любимых фильмах.

– Ты же не веришь в колдовство.

– Неважно, во что я верю. Я знаю, что я видел, – Гленнона переполняли эмоции. Ему хотелось затопать ногами, как маленькому.

– Ты веришь тому, что видел?

Он замер с открытым ртом. Страх, который он сдерживал в груди, словно навалился на плечи, и он согнулся под его тяжестью. Вот так папа всегда говорил Ли… про её буйное воображение и его влияние на способность рассуждать здраво.

Гленнону не хотелось вовсе лишиться здравого рассудка. Что если всё, что он видел и ощущал сегодня, – лишь выдумка? Он и так чувствовал себя глупо: ему не хотелось добавить в список ещё и потерю рассудка.

«Не надо верить всему, что подкидывает твой мозг», – сказал ему воображаемый папа.

– Я уверен, что-то тут не так, – прошептал Гленнон, ещё не веря себе.

– Похоже! – откликнулась Ли.

Ли быстро заговорила, сбив его с мыслей и не давая времени на сомнения.

Она крепче сжала Симуса. Кот негромко мяукнул, словно спрашивая, зачем она всё время таскает его с собой.

– Я ждала, пока кто-то другой признает, что на острове творится что-то странное. На мои вопросы никто не хочет отвечать прямо.

Гленнон плёлся за сестрой, стараясь одновременно управлять и ногами, и головой.

– Так с чего же мы начнём разгадывать тайну Эверетта?

– Мы начнём с вампиров, – ответила Ли и поспешила навстречу маме.

10

– Вы словно закадычные друзья, – заметила мама, когда они ехали обратно.

Гленнон и Ли сидели на заднем сиденье и перешёптывались, пока мама слушала радио. Мама была права. Гленнон и Ли прежде никогда особо не дружили и не старались проводить время вместе. Они больше напоминали знакомых, которые расхаживают по залу и время от времени интересуются, как у кого дела. Однако теперь они словно планировали какой-то заговор… ну, так оно и было.

Мама купила им обоим новые ботинки.

– Даже если они вам не нравятся, вам всё равно придётся носить их, пока они не станут малы и не понадобятся новые.

Она помассировала виски. Под глазами у неё выделились тёмные тени. Лицо казалось покрасневшим и припухшим, как будто она только что проснулась и плакала накануне.

– Тебе плохо? – спросила Ли.

– Я устала, – ответила мама, – надо бы вздремнуть.

– Но ты же никогда не спишь днём, – заметил Гленнон.

Мама встретилась с ним взглядом в зеркальце заднего вида. Мальчик отвёл глаза, пожалев о своих словах. Ему казалось, что, желая помочь, он всегда говорит не то, что надо.

– Посплю, когда приедем. И будет очень хорошо, если вы в это время начнёте делать домашнее задание на завтра.

Гленнон и Ли тяжело вздохнули, отодвинулись друг от друга и откинулись на сиденьях.

– Жалобы не принимаются. Мы с вами об этом договаривались, когда собирались сюда.

Договаривались они с мамой о том, что, пока папа в отъезде, они будут жить на острове Филиппо и учиться дома. Гленнон был старше Ли на одиннадцать месяцев и учился на класс старше. Домашнее обучение они выбрали не сами: это сделала мама.

Вернувшись в дом третьего смотрителя, мама втащила сумки по лестнице и направилась на второй этаж, прижимая ладонь ко лбу. Она сказала, что у неё кружится голова.

– Разберите покупки, пожалуйста, – бросила она через плечо.

Ли удивлённо посмотрела ей вслед.

– Вроде бы Эверетт её не кусал! Она никогда не спит днём и никогда не оставляет сумки с покупками неразобранными. Наша мама аккуратная и всегда делает замечания, если мы не кладём вещи на место.

– Не кусал, – подтвердил Гленнон и взял сумку.

Они спорили, как лучше разложить покупки, стараясь разместить на полках банки с консервированным супом, а потом вернулись к двери, где мама оставила коробки с ботинками.

– Невозможно, чтобы вампир захотел жить на острове. – Ли полезла в сумку. Она вытащила ботинки и уставилась на них. Голубые, с красными и жёлтыми полосками.

Гленнон вытащил свои – точно такие же.

– Она хочет, чтобы мы были похожи? – удивилась Ли.

– Такие уже давно не в моде… она же предупредила, чтобы мы не протестовали. – Гленнон надел ботинки. Они были тёплые и удобные, хотя казалось, что на ногах у него голубые облачка.

– Можно вытащить шнурки и носить их дома.

– Да мне вроде нравятся, – сказала Ли.

– Тебе придётся их полюбить!

Ли захихикала, Гленнон засмеялся за ней вслед. Вдруг загремела дверная ручка, и дверь распахнулась. Огромная тень заполнила весь дверной проём.

Гленнон и Ли перестали смеяться.

– Хочу огонь развести. – Дядя Джоб вошёл с дровами в руках.

Гленнон перевёл дух. Он сперва не узнал дядю, хотя не узнать его было трудно.

– Огонь в очаге всегда разгоняет тревоги, – сказал дядя Джоб. – Похоже, сегодня последний погожий день на следующие полгода. Надо его использовать!

Ли пошла с дядей на улицу, Симус по-прежнему болтался в рюкзаке у неё на груди. Выходя, она захватила фонарик.

– Возьми беруши, – сказал дядя. Его низкий голос разносился далеко, хотя говорил он негромко. Этот голос успокоил Гленнона. – Держите их в карманах, вдруг ночью накатит туман. Не стоит портить слух в таком юном возрасте. Для этого есть школа и колледж, и все эти вечеринки и концерты, на которые вы будете ходить.

Ли фыркнула, но захватила пару комплектов, лежавших на столике у двери. Гленнон тоже положил пару в карман джинсов. Вместе с дядей они вышли в вечерние сумерки.

Время было ещё не позднее, но здесь, на севере, небо уже покрылось ночной синевой, тем более что белёсые облака прикрывали заходящее солнце. Свет маяка Грейвинг озарял озеро в своём постоянном ритме: зажёгся – погас, зажёгся – погас.

Они не спеша шли за дядей от домов к утёсу. Гленнон взглянул на воду и заметил, что «Анабет» больше нет у скал. То ли её отбуксировала береговая охрана, то ли она теперь внизу, на кладбище кораблей.

Они свернули вправо, к лестнице, ведущей на пляж. Там было хорошее местечко с обложенной камнями ямой для костра и брёвнами для сидения.

Дядя Джоб бросил поленья, которые принёс. Они загремели, и Гленнон вздрогнул от неожиданности. Он не любил внезапного шума: ему всегда казалось, что это бьют кулаком по стене.

– Спокойно, спокойно, – сказал себе Гленнон. Ему незачем было бояться дяди, но он всё-таки испугался, когда загремели поленья.

– Что с тобой? – дядя вопросительно взглянул на Гленнона.

Гленнон растерялся. Всё его тело было словно один сплошной ушиб. Он всё ещё чувствовал боль после падения с велосипеда, но дело было не в этом: боль была внутри, хотя он не мог понять, от чего.

– У Гленнона был жуткий день. Он весь на нервах, – заявила Ли.

Повисло неловкое молчание.

Дядя Джоб что-то буркнул и наклонился. Он стал раскладывать поленья внутри круга из камней.

Ли наклонилась к уху Гленнона и сказала:

– Обычно я дёргаюсь от громких звуков. Что это с тобой?

– День выдался жуткий, – прошептал Гленнон в ответ, повторив её слова.

В темноте послышались лёгкие шаги. Дядя Джоб не поднял головы, а Гленнон нервно шарахнулся и направил луч фонарика на лестницу. Появилась голова в тёмном капюшоне.

– Костёр разводите? – из темноты выступила Таунсенд. Вокруг её капюшона клубились тени, даже под светом фонарика Гленнона.

Кулаки его сжались. Мальчик хотел увидеть её лицо, хотя и знал, что это глупость, – он знал, что, взглянув на неё, не увидит и намёка на утопленника.

На лестнице нарисовалась ещё одна фигура. Кит! Он почти неслышно сходил по лестнице. Наверное, Таунсенд ещё раз прокатила его по озеру и теперь он мог переночевать в доме дядя Джоба. Гленнон помахал ему, и Кит помахал в ответ, улыбаясь.

Костёр разгорался, и темнота отступала. Тепло проникало под кожу Гленнона. Тревоги, словно впитавшиеся в его кости, отступали.

– Ну, я пойду, – дядя Джоб опёрся руками о колени и встал, заслонив луну.

– Но ты же не полюбовался на костёр, – сказал Гленнон, чувствуя, что на самом деле дяде уходить не хочется.

– Ты же хотел отвлечься от проблем, – добавила Ли.

Дядя задумался. Он взглянул на Таунсенд и Кита, потом на Гленнона и Ли.

– Для этого ещё будет время.

– Но не раньше, чем кончится зима. Ты же сам говорил, что такого погожего дня, как сегодня, не будет ещё целых полгода. – Гленнон не хотел, чтобы дядя уходил. Он знал, что обидел дядю, но не понимал, как сказать ему, что вовсе не боится его. Он сам не понимал, почему так испугался.

– Пойду обед готовить. Сегодня в самый раз будут томатный суп и жареный сыр. Раз уж ты здесь, Таунсенд, расскажи о привидениях, – сказал дядя, прежде чем скрыться в ночи.

И он направился к домам смотрителей.

Гленнон смотрел, как дядя уходит в темноту. Его могучее тело двигалось на удивление бесшумно.

– Ты знаешь истории о привидениях? – Ли присела на одно из брёвен у костра. Она наклонилась, придавив Симуса. Он заворчал. Девочка расстегнула молнию, кот выбрался и исчез в траве. – Обожаю истории о привидениях!

– Ох. – Таунсенд села напротив. Куртка её была всё ещё плотно застёгнута. Пламя осветило её подбородок и заглядывало под капюшон, хотя лицо её было по-прежнему скрыто тенью.

– Я знаю много таких историй. Но… – Она побарабанила пальцами по бревну, на котором сидела, словно чтобы нарушить тишину, в которой слышалось лишь потрескивание костра. – Думаю, сейчас стоит рассказать вот эту.

Ли дрожала от нетерпения, Гленнон тоже дрожал, но совсем по другой причине. Он уже имел дело с вампирами – а теперь ещё и привидения?

Симус поджимал лапы: ему не нравилась холодная трава. Гленнон покачал головой и нагнулся за ним. Впервые за эти дни Симус не зашипел, когда Гленнон взял его на руки. Мальчик пристроил кота на коленях и зарылся пальцами в его тёплую шерсть, чтобы согреться.

– Говорят, этот маяк назвали так, потому что здесь раньше находился док для ремонта судов. А по-другому их так и называют – грейвинг. История хороша, но это неправда! – Таунсенд указала на маяк Грейвинг.

Кит устроился на бревне рядом с Гленноном. Вокруг него словно сгустилась тьма – возможно, это была лишь игра света и тени. Гленнон посмотрел на Кита в упор. Тот улыбнулся, Гленнон ответил ему улыбкой. Затем мальчик повернулся к Таунсенд – и снова всё стало нечётким.

«Это игра света и тени», – сказал себе Гленнон и перестал думать об этом, слушая Таунсенд.

Она понизила голос, он словно исходил из глубокой пещеры:

– Слушайте рассказ о маяке Грейвинг и о том, как он получил своё название.

11

Говорят, давным-давно оставшиеся в живых люди, которых преследовали призраки, сплавлялись по бездонным водам озера Верхнего…

– Мне уже не нравится эта история. – Гленнон крепче прижал к себе Симуса.

– Шшш, – Ли прижала палец к губам.

Гленнон отмахнулся и состроил гримасу Киту. Тот тоже скривился, наклонился поближе и шепнул:

– Лучше истории о приключениях, чем о привидениях. Они интереснее.

Гленнон согласился.

Ли сняла рюкзак и протянула его Гленнону. Гленнон наморщил нос, но всё-таки просунул руки в лямки. Симус тут же забрался внутрь.

Таунсенд продолжала рассказ таинственным голосом, и всё кругом словно потонуло в тумане. Гленнон забыл и о ветре, трепавшем его волосы, и о бревне, на котором сидел, и об отдалённом плеске воды.

В те времена корабли делали из дерева, а не из стали, и капитаны пользовались только секстантом, специальным навигационным инструментом, и своим чутьём. Карты озера были неточными. Их составляли в основном наугад и по рассказам путешественников, а не по наблюдениям или аэрофотосъёмке. Ходить на кораблях надо было осторожно, потому что все уже знали, что озеро Верхнее, с его нерегулярными приливами и непредсказуемой погодой, – настоящее гнездо привидений.

От привидений не так-то легко спастись, если ты на их территории. Озеро Верхнее захватили мертвецы, и живые, которые находились в его водах, тоже рисковали стать мертвецами.

Дрожь пробежала по всему телу Гленнона. Эти воды… Все его чувства были захвачены рассказом Таунсенд.

Озеро Верхнее – не океан, где солёные воды и морские животные поглощают тела, и не земля, где люди хоронят мёртвых, чтобы их тела разлагались. Озеро – это водяная могила, где мёртвые сохраняются, и отчасти поэтому сохраняются и духи-привидения.

Наша история начинается где-то у берегов Верхнего. Один из кораблей, недавно выгрузивший в порту руду, спокойно двигался в нужном направлении. Накануне пронёсся ужасный шторм, на озере бушевали волны высотой в шесть метров и завывал сильнейший ветер. Но в этот день капитан посмотрел на светлое небо с мелкими облачками и решил, что плыть вполне безопасно: вы же знаете, если шторм прошёл, то нового долго не будет.

Гленнон напрягся. Если в рассказе говорится, что «долго не будет», значит, точно будет! Он наклонился вперёд, и Кит тоже.

Стоял ноябрь, самый опасный месяц для судоходства. И команда очень хотела вернуться в родной порт по хорошей погоде. Там они собрались покинуть корабль и разойтись по домам, чтобы переждать зимние месяцы. День был ясный, озеро сверкало в лучах солнца, как хрусталь. Но ноябрь есть ноябрь, и шторм, которого они не ждали, всё-таки явился.

– Так я и знал, – пробормотал Гленнон.

Словно какой-то великан снова швырнул в озеро вчерашний шторм. Он стремительно нёсся по озеру. Шестиметровые волны сменились десятиметровыми; жуткие порывы ветра рвали паруса и снасти в клочья. Команда уже не знала, где находится. Моряки заблудились среди ревущих ледяных вод.

Костёр перед Гленоном разбушевался. Красные и синие языки пламени метались по поленьям и исчезали в золе.

Капитан отдавал приказы своим людям, направляя их сквозь бурю. Его уверенность поддерживала команду. Они надеялись, что его богатый опыт сохранит их в живых.

Но постепенно людей охватывал страх. Капитан старался поддержать их веру в себя, но один за другим они замечали, что среди шторма нечто преследует их, что этот шторм не просто непогода. Его устроили призраки, которые хотели утащить их всех под воду. Один из команды, матрос, знавший капитана уже лет десять, стоял на палубе не в силах пошевелиться. Он совершил ошибку, прислушавшись к завываниям ветра. Мужчина зарыдал и закричал:

– Я слышу мёртвых. Они хотят жить, они голодают!

Капитан приказал ему успокоиться, но остальная команда тоже поддалась голосу ветра.

Матрос натянул себе на голову тельняшку, чтобы заглушить голоса призраков.

Не слыша того, что твердили призраки, он успокоился. Он спустился в трюм. Команда была в панике, все умоляли капитана не отдавать их души на съедение мертвецам… но капитан пропал.

Гленнон прижал руки к лицу и поставил ноги на камень у костра. Ему хотелось поднять ноги повыше, ему казалось, что к ним подступает вода.

Матрос спешно выбрался на палубу – и увидел там капитана, который спокойно расхаживал по борту корабля, как будто его окружала не вода, а дым. Матрос бросился к нему, скользя по палубе среди воды и крови.

– Капитан! – закричал он, вынув затычки из ушей. – Что делать? Команда послушалась зова мертвецов!

– Мы направляемся на маяк. Его свет укажет нам путь домой, – капитан указал вдаль, словно расталкивая штормовые вихри. Там пробивался свет. Появилась надежда на спасение.

Матрос обернулся, чтобы поблагодарить капитана, но капитан исчез.

Матрос понимал, что, хотя впереди безопасное место, войти в гавань при таком шторме будет невозможно. Корабль врежется прямо в маяк… или в скалу, на которой он стоит. Матрос бросился к штурвалу, чтобы отвернуть корабль от уже видневшихся утёсов. Но в какое же отчаяние он впал, когда увидел, что к штурвалу привязано тело капитана!

Тело было растерзано. Видимо, он был мёртв уже несколько часов. Если это тело капитана, с кем же он только что разговаривал?

Гленнон уставился на Таунсенд. Огонь костра освещал только её подбородок. Глубокая тень под капюшоном скрывала глаза. Она водила пальцем по воздуху, словно рисуя картину, и Гленнон мог поклясться, что он действительно всё это видит. Он видел каждую подробность – мёртвого капитана у штурвала, разбитый корабль, ревущий шторм… и недостижимый маяк. Мальчик отвернулся к костру. Чем дольше он всматривался в огонь, тем больше появлялось образов.

Ужас охватил матроса. Он чувствовал, что, если оглянется, то увидит привидение. Он оглянулся.

– Я же говорил тебе, что голоден, – сказал призрак в облике капитана. Образ таял, призрак превращался в нечто из ветра и воды и закружился вихрем.

– Не думай, что я негостеприимный: добро пожаловать в мой дом!

Матрос увидел, что шторм притих. Маяк стоял на краю высокого утёса. У основания лежали сотни затонувших кораблей, они сплошь покрывали дно озера… и там же виднелись останки людей.

Гленнон не мог отвести взгляд от костра, от тёмных картин, роившихся в пламени. Среди них он увидел маяк Грейвинг, утёс, кладбище кораблей и людей… он замер: страх часто обращал его в статую.

– Корабль разбился прямо о скалы у подножия маяка. Над ним сверкал свет Грейвинга, обещавший тепло и безопасность… обещавший новый дом, – голос Таунсенд зазвучал оглушительно. – Призрак привёл их прямо к смерти!

Языки пламени изогнулись, слились и нарисовали череп. Кости блестели от жара. Череп оскалил зубы, улыбаясь Гленнону. Смерть смотрела прямо в душу!

Гленнон отшатнулся и свалился с бревна. С ним вместе упал и Симус в рюкзаке. Кит вскрикнул и попытался поддержать Гленнона.

Лицо в костре продолжало смотреть на него. Челюсть отпала, показав тьму внутри. Ярость сочилась из пустых глазниц… Гленнону померещился папа. Разгневанный, расстроенный…

«Как может мой сын быть таким бестолковым!»

Обычно Гленнон замирал от испуга, но сейчас мозг приказал ему: «Беги!»

И он бросился бежать.

12

Гленнон весь отдался движению: ноги топали, колени сгибались, локти двигались как поршни, лёгкие хрипели, а руки ломали ветки и кусты. Он нёсся прямо через лес, отшвыривая с дороги камни и спотыкаясь о корни.

Рюкзак мотался за плечами и бил по спине. Симус сидел тихо, но его когти через ткань рюкзака и куртку царапали кожу.

Он собирался бежать к Грейвингу, но в панике вбежал в лес и теперь не мог из него выбраться. Всё казалось незнакомым, хотя он знал, что грунтовая дорога должна быть где-то рядом. Ему необходимо посмотреть на маяк!

Он мчался через заросли, чтобы увидеть, как мигает свет Грейвинга. Луч фонарика прокладывал дорожку в зарослях. Слабеющий свет вдруг вспыхнул, как язык пламени в костре. Его отблески перемещались по деревьям, словно черви по костям. Гленнон вскрикнул и уронил фонарик.

Как же так, как же так… одни и те же слова крутились у него в голове, когда он проскочил между двумя близко растущими деревьями. Мальчик ушиб бедро об один ствол, зацепился ногой за другой и покатился вниз головой. Он перевернулся через голову и перекувырнулся, почти коснувшись головой колен.

Наконец он присел. Всё его тело ныло, стало трудно дышать. Где же Грейвинг? Почему мальчик не может найти маяк? Почему лес стал вдруг таким непролазным? Каким образом призрак из рассказа Таунсенд проник в костёр? И почему в сознании Гленнона он превратился в папу?

– Глупости, – Гленнон постучал себя кулаком по макушке. – Глупости, привидений не бывает. Сохраняй здравый смысл!

Только вот… как его сохранять, если всё время происходит что-то необъяснимое?

Неожиданно Симус замяукал, напугав Гленнона. Кот шипел и скрёбся в недрах рюкзака.

– Извини. – Гленнон расстегнул молнию, и Симус выскочил.

Он повернулся, выгнув спину. Шерсть его встала дыбом. Кот стал похож на дикобраза.

– Я не собирался бежать. – Гленнон уже почувствовал боль там, где Симус вцепился ему в спину. – Я не собирался бежать и тащить тебя с собой. Ты обычно с Ли, а не со мной. Я не очень хорошо лажу с котами.

Симус попятился, не сводя с Гленнона круглых глаз.

– Прости меня, – сказал расстроенный Гленнон.

Никогда прежде Симус от него так не шарахался.

Гленнон поднялся на ноги и с удивлением понял, что и без фонарика видит достаточно хорошо. До полнолуния оставалась пара дней, и луна светила ярко. Трава на поляне, куда он выбежал, была залита лунным светом.

На дальнем краю поляны виднелись остатки разрушенного каменного здания. Гленнон отыскал фонарик и осветил руины.

Он неуверенно двинулся вперёд, но опять споткнулся о кочку и упал на колени. Прямо перед собой он увидел небольшой плоский камень. В серебристом лунном свете на камне выделялись неровные крупные буквы:

КРИСТОФЕР ПАЙК

1802–1816

ЖИЛ ХОРОШО. УМЕР УЖАСНО

Гленнон замер, тяжело дыша. Он зажмурился, стараясь не думать о том, что приземлился прямо на чью-то могилу.

– Не беги, – шепнул он себе, хотя всё его тело отчаянно рвалось снова броситься в ужасе через лес. – Кладбище – это просто кладбище, даже на таком жутком острове. – Он медленно поднялся и поманил к себе Симуса. – Надо идти. Ты, конечно, сердишься на меня, но полезай-ка лучше в рюкзак.

– С кем это ты разговариваешь?

Гленнон подскочил от неожиданности, готовый замереть от страха. Чуть успокоившись, он повернулся и увидел Кита, стоявшего посреди развалин – наверное, это была церковь. На кладбище же должна быть церковь?

Гленнон указал на каменные останки и прошептал:

– Не стой там, там привидения.

Его вовсе не волновало, что сейчас он так похож на Ли, с её разгулявшимся воображением и верой в сверхъестественное.

Кит подбоченился и разглядывал камни вокруг. Потом в лунном свете блеснула его улыбка, и он изобразил какой-то танец посреди развалин церкви.

– Ой, не надо! – Гленнон закрыл глаза, но тут же засмеялся. Кит смотрелся забавно. – Не надо там плясать!

– Может, хватит бояться? – Кит перешагнул через обрушенную стену и направился к Гленнону.

– Наверное. – Беззаботность, охватившая Гленнона, когда он смеялся, исчезла, когда он увидел, как Кит идёт прямо по траве. – Не ходи там, там внизу мёртвые люди.

– Может быть, лучше сказать «мёртвые тела»? Называть их людьми – значит считать, что они ещё живы.

– Не смешно! – Гленнон словно кричал шёпотом. Он удерживался от искушения закричать по-настоящему: ему не хотелось будить то, что здесь, возможно, затаилось. – Как ты тут оказался? Я метался всюду, но не мог найти Грейвинг.

– Твой путь через лес было нетрудно отследить, – ответил Кит.

Гленнон был озадачен. Ведь сейчас в лесу везде полно сломанных ветром веток.

– Ли, наверное, рассердилась, что я убежал, не дослушав рассказ Таунсенд?

– Да что там рассказ Таунсенд? Просто россказни! Жаль, что ты так испугался, – он пожал плечами.

«Я не испугался», – хотел сказать Гленнон, пусть это и прозвучало бы смешно. Конечно, он был перепуган. Он смог только сказать:

– Меня не рассказ испугал.

– А что же?

Гленнон не находил слов. Он не мог осознать, что нагнало на него страху больше: лицо в костре или неожиданное видение папы. Мальчик нагнулся, чтобы взять Симуса, но кот скрылся в зарослях.

– Это кладбище. Я наткнулся на жуткий надгробный камень. Простите, – он словно обратился к неведомому Кристоферу Пайку, не желая его обидеть.

– На какой?

Гленнон показал.

– Там написано: «Жил хорошо. Умер ужасно». Зачем писать такие жуткие вещи на могильной плите?

– Чувство юмора у него было. Кладбища на острове Филиппо не то место, где покойникам можно отдохнуть, – Кит нагнулся, разглядывая надпись. – Я на острове уже не первый раз. Можешь сходить на другие кладбища и поймёшь, о чём я. Этакий чёрный юмор. Жуть!

Гленнон знал про чёрный юмор от Ли. Она говорила, что в фильмах ужасов иногда отпускают шуточки, когда происходит что-то страшное.

Отвернувшись от Кита, Гленнон рассматривал надгробный камень. Слабый свет постепенно померк, только камень был ещё виден. Всё вокруг, даже Кит, исчезло в тёмной мути, словно в чёрной дыре. Повеяло холодом. Сердце Гленнона заныло. Ему не хватало чего-то важного, чего-то необходимого, словно он стоял у могилы близкого человека. Но ведь он не знал никакого Кристофера… Почему же ему так грустно смотреть на могилу человека, которого он даже не знал?

Он понял, что эта печаль не внутри, она пришла извне. Она была в воздухе, и чем дольше мальчик находился среди неё, тем глубже она в него проникала. Что-то в этом месте было неладно…

– В чём дело? – спросил Кит.

– Ты знаешь, как вернуться к маяку? – спросил Гленнон, отступив на шаг.

Кит задумался. Он покосился на небольшие углубления повсюду в земле. Туманная мгла клубилась в траве вокруг, лунный свет придавал поляне странный цвет: не зелёный и коричневый, а голубовато-белый.

Ноющая боль проползла вверх по позвоночнику и угнездилась во лбу Гленнона.

– Я хочу домой.

– Домой на маяк? – перед ним в тумане словно плавал Кит. – Туда же, где жил призрак, о котором рассказывала Таунсенд?

– Хватит уже про призраков! – воскликнул Гленнон.

– Бояться историй про призраков – это нормально, – голос Кита словно доносился одновременно отовсюду.

– Я не боюсь, – прошептал Гленнон.

Кладбищенская тоска проникала в тело Гленнона. Она перетекала в грудь, переполняла лёгкие.

Кит вздохнул. На мгновение этот тяжёлый вздох прояснил зрение Гленнона. Кит положил руку ему на плечо и спокойно сказал:

– Ну что ж. Я знаю дорогу к твоему дому.

И потащил Гленнона через лес обратно к маяку Грейвинг, оставив кладбище позади.

13

Гленнон проснулся рано утром и сел у окна, чтобы сделать записи. Но в голове у него повторялось: два дня, два дня, два дня.

Буквы на странице сливались, а карандаш норовил выскользнуть из пальцев. Мальчик с трудом заставил себя успокоиться и написал для папы: «Мама купила нам одинаковые ботинки. Она чувствовала себя неважно и рано легла спать».

Он не знал, что написать о вчерашних событиях: о том, как Эверетт показался ему подозрительным, как он увеличился и растворился, словно туман, в зеркале; как «Эдмунд Фитцджеральд» покрылся ржавчиной; как он сам заблудился в лесу, увидев в костре страшное лицо; как он почувствовал на кладбище тоску и присутствие призраков.

Если бы он написал что-нибудь подобное папе в письме, тот бы сказал, что это всё лишь у него в голове, как он говорил, когда Гленнон просыпался из-за кошмара или кричал на кого-нибудь из домашних.

«Не переживай так. Ты преувеличиваешь», – Гленнон словно слышал голос папы.

Мальчику не хотелось услышать такое. Ему не хотелось услышать, что он слишком эмоционально себя ведёт и преувеличивает странности; ему не хотелось услышать, что пугающие события на острове Филиппо нереальны; ему не хотелось услышать, что он плохо оберегает маму. Ему не хотелось услышать, что он пытается защитить маму от того, что существует лишь в его воображении. Всё это было слишком реально, чтобы быть только его выдумкой.

Выходя из комнаты, мальчик остановился, опершись на стену и прижав руку к груди. Сердце заколотилось. Рёбра по-прежнему ныли, хотя и слабее. Казалось, кладбищенская тоска проникла ему в грудь и поселилась в сердце. Он не знал, стоит ли убеждать себя, что боль эта воображаемая.

Гленнон толкнул дверь в мамину комнату. Она со скрипом отворилась. Он заглянул и увидел, что мама сидит на стуле перед чемоданом. Она вытащила жакет, расшитый серебряными блёстками.

– Я думал, папа отправил этот жакет в «Добрые вещи» или ещё куда-то. – Гленнон шире открыл дверь.

– Да, он хотел, но я забрала назад. – Мама аккуратно сложила жакет, погладила рукой мягкую розовую подкладку.

Наверное, папа здорово рассердился бы, узнав об этом, но Гленнон ему ничего не скажет.

Отсвет серебряных блёсток падал на лицо мамы, и Гленнон увидел тёмные круги у неё под глазами.

– Вид у тебя усталый, мам. Как ты себя чувствуешь? Получше?

– Всё в порядке, милый, – она слабо улыбнулась. – Иди поиграй с сестрой. Не беспокойся обо мне. Домашнее задание проверю потом; мне хочется ещё полежать.

Гленнон не стал спорить. Закрывая дверь, он увидел, как мама накинула кофту. Он вспомнил, как папа говорил: «Не понимаю, почему ты всегда так кутаешься».

Ли сидела на лестнице. Волосы её были собраны в два хвостика. Она посмотрела на руку, которую Гленнон по-прежнему прижимал к груди.

– Я вчера беспокоилась за тебя. Ты так внезапно убежал.

– Да, мне история не понравилась. – Ему не хотелось признаться, что в костре ему померещился папа.

– Кит ещё здесь?

Кит вчера остался на диване в гостиной, с одеялом, стаканом воды и пачкой чипсов.

– Нет, – ответила Ли.

Гленнон спустился и заглянул в гостиную. Стакан воды и одеяло были на месте, а пачка чипсов, конечно, исчезла.

– Интересно, куда он ушёл?

– Какая разница, – сказала Ли, войдя за Гленноном в кухню, – есть более важные вещи. Например, Эверетт.

– Что делать будем? Найдём Эверетта – и что? Крест ему на лице нарисуем, посмотрим, не сгорит ли он? – Гленнон размешал хлопья и сел, зажав в кулаке ложку. – Остров – неподходящее место для вампира. Как ему незаметно пить кровь, если все быстро сообразят, что происходит что-то нехорошее?

– Может быть, весь остров в курсе. Что, если все согласились снабжать Эверетта кровью?

– Но мы же не соглашались! Я не желаю кормить Эверетта!

Послышались лёгкие шаги. Гленнон замер, не донеся ложку до рта. Симус просунул голову в дверь, увидел Гленнона, зашипел и удалился.

– Он меня совсем возненавидел, – пробормотал Гленнон.

– Что ты ему сделал плохого? Вчера вечером он притащил здоровенную мёртвую крысу. Похоже, он победил её в честном бою.

– Не знаю. Он был со мной… на пробежке.

– На пробежке? – Ли смотрела недоверчиво.

– Скорее, это был спринт. – Гленнон отодвинул плошку с хлопьями. Ему больше не хотелось есть эту раскисшую массу.

– Давай-давай, нам нужно заняться исследованием. – Ли схватила Гленнона за воротник его джинсовой куртки.

– Не хочу никаких исследований!

– Только если это для школы… что-нибудь о том, как законопроекты становятся законами. Такие исследования тебе нравятся?

– Что? – Гленнон вырвался. – Какие такие исследования?

– Такие, что мы пойдём на маяк Ингрэм пообщаться с лучшей рассказчицей на острове. – Ли натянула куртку и застегнула молнию до самого верха. – С Таунсенд!

14

Ни Гленнон, ни Ли не знали дороги к маяку Ингрэм, где жила Таунсенд, поэтому они открыли атлас, который Гленнон ещё не вернул Орвеллу. Гленнону было неловко из-за этого, но, увидев, какие там карты, он решил, что вряд ли атлас нужен смотрителю.

– Как будто это я рисовал, – Гленнон листал страницы. – Дороги неровные.

– Чего ты хочешь? Это же от руки нарисовано, – сказала Ли.

– Ли, они постоянно меняются! Они же совсем другие, и, как ты говорила, маяки тоже меняются. Грейвинга на карте вообще нет. – Гленнон бросил атлас на кровать. – Это больше похоже на картину в стиле а-ля модерн, но не на карту!

Так сказал Гленнон, хотя и не знал толком, что значит модерн.

– И что теперь делать?

– Может, дядю спросим? – предложила Ли.

Оказалось, что от Грейвинга до Ингрэма ведёт лишь одна дорога. Надев новые ботинки, брат и сестра отправились на велосипедах за пять миль через остров, чтобы добраться до маяка. Ночью похолодало, воздух был свежий и леденистый.

Гленнон крутил педали, и его одолевали плохие предчувствия. Пару лет назад он ходил с Ли и её друзьями в дом, где водились привидения. Они там раньше не бывали, и Ли была уверена, что ей понравится. Но едва Гленнон ступил на поле, где стоял тот дом, как почувствовал, что перед ним находится нечто ужасное, только не знал, почему ему так кажется. Привидения не могли их тронуть, не могли причинить вред. Не должно было случиться ничего плохого.

Однако плохое случилось: привидения не могли их тронуть, но могли пугать воплями. Сестра совсем растерялась, будто оцепенела. Гленнон схватил её за руку и потащил прочь из дома, надеясь, что её друзья смогут выбраться сами. Даже на улице Ли не могла прийти в себя. Они спрятались за задним крыльцом – Ли горько рыдала, а Гленнон смотрел на тёмное небо, делая вид, что не слышит этого.

Гленнон сам не знал почему, но, пока он ехал через остров, его одолели воспоминания о воплях привидений, от которых кровь стыла в жилах, о рыданиях Ли и о страхе, охватившем его самого.

Показался маяк. Он стоял не на краю утёса, как Грейвинг, а прямо на галечном пляже, окруженный валунами. Из-за красной крыши и белой башни маяк был похож на маленькую католическую церковь, как в кино. В доме лишь первый этаж был жилым.

Чем ближе Гленнон подъезжал к маяку, тем тяжелее становилось у него на душе. Словно каменная глыба лежала на сердце и давила на него. Они прислонили велосипеды к стене и постучали в заднюю дверь.

Дверь открыл высокий худой мужчина в слишком коротких джинсах и в кухонных рукавицах. Из дома веяло теплом и доносился приятный запах…

– Хлеб печёте? – Гленнон непроизвольно шагнул вперёд, к источнику аромата.

– Ну да, – сказал папа Таунсенд, мистер Трекслер. Он шагнул в сторону, приглашая Гленнона и Ли войти.

– Мы пришли к Таунсенд, – сказал Гленнон.

– А не за моим хлебом? – весело спросил мистер Трекслер.

– Я именно за ним! – ответил Гленнон, и мистер Трекслер засмеялся.

Мальчик улыбнулся, но внимательно наблюдал за мистером Трекслером. Он знал, как быстро смех может превратиться в нечто совсем иное и закончиться руганью и сломанными вещами.

Он заметил, что Ли тоже наблюдает за мистером Трекслером, и кивнул, чтобы она вошла первой, а сам постарался оказаться между ней и мистером Трекслером.

Жилое помещение в Ингрэме было гораздо меньше, чем в домах смотрителей Грейвинга. Гленнон увидел две спальни, кухню, гостиную с камином и ванную. Всё небольшого размера. Металлическая лестница, начинавшаяся посреди гостиной, вела наверх, к фонарю на втором этаже.

На кухне у стола рядом со смотрителем маяка Ингрэм Дельмонтом сидела Таунсенд и ела мягкий белый хлеб, от которого исходил пар. Она замерла, не донеся кусок до рта.

– Нам надо кое о чём тебя спросить, – обратился к ней Гленнон.

– Вы точно не будете отчитывать меня за рассказ о привидениях? – Она отложила свой хлеб.

– Я обычно никого не отчитываю, – сказал Гленнон.

– Меня отчитываешь, – шепнула Ли.

– Это не считается, – буркнул Гленнон в ответ.

Таунсенд скрестила руки на груди. Похоже, она никогда не снимала свою чёрную куртку. Повернувшись к папе, она объяснила:

– Я так напугала Гленнона историей о привидениях, что он упал с бревна, на котором сидел, и убежал в лес.

– Ты не напугала меня! – возмутился Гленнон.

– Но ты так вопил, – заметила Ли.

– Ты опять рассказывала о привидениях? – Мистер Трекслер снял рукавицы и положил их на стол.

– Да… – неохотно признала Таунсенд.

– Она уже и меня пугала пару раз своими историями, – мистер Трекслер покачал головой и грустно улыбнулся Гленнону.

Гленнон наблюдал за мистером Трекслером и Таунсенд и оценил, как деликатно папа подал ей ещё кусок хлеба и сделал замечание за пугающие рассказы. У Таунсенд тоже была богатая фантазия, но папа не заставлял её чувствовать себя виноватой. Гленнон удивился, как такое возможно.

– Пойдём наверх, там эти двое не будут уши греть, – Таунсенд поднялась из-за стола, указывая на папу и смотрителя.

Они взошли по чёрной металлической лестнице на второй этаж. Там располагалась маленькая комнатка с маячным фонарём в центре. Стеклянные панели образовывали сложную форму.

В большие окна был виден простор озера Верхнего. Воды его были тёмные, почти чёрные, небо затянуто белёсой сетью облаков.

– И о чём вы хотите спросить?

«На острове Филиппо живёт вампир?» – уже готов был спросить Гленнон, но заметил, что кто-то идёт по пляжу, удаляясь от маяка.

– Кто это? – Гленнон указал на окно.

– Наверное, Гибралтар, – Таунсенд даже не взглянула.

– Этот матрос? Я видел его вчера в порту с Эвереттом.

– Он целыми днями бродит по берегу и собирает стёкла, обточенные волнами. Вчера вечером папа застал его, когда он пытался уплыть с острова, – Таунсенд нахмурилась. – Он барахтался в холодной воде.

У Гленнона душа ушла в пятки. Он отчасти чувствовал свою вину за то, что Гибралтар пытался уплыть с острова Филиппо.

– Зачем он это делает?

– Он сказал, что лучше утонуть, чем оставаться на острове.

– Почему? Что здесь такого ужасного? – Гленнон заставил себя замолчать. В душе он знал что… – Это из-за вампира, что ли?

– Ну да… – сказала Таунсенд мрачно.

– Знаешь… – Гленнон хотел объяснить, но снова занервничал. Он чувствовал: глупо будет рассказывать, что Эверетт, возможно, вампир.

– Гленнон видел, какой Эверетт был страшный, – сказала Ли.

– Бывают страшные люди. Но они не становятся вампирами из-за этого, – заметила Таунсенд.

– Это верно. Просто у Эверетта нет отражения, мы никогда не видели его на солнце, и он, кажется, как-то действует на нашу маму. Она так странно ведёт себя при встречах с ним.

– Да, это признаки… но Эверетт не вампир! Да и зачем вампиру жить на маленьком островке, если он может отправиться куда угодно? – Таунсенд поправила капюшон.

– Мы тоже удивлялись, – сказала Ли. – Мы подумали, что все жители могли заключить с ним договор. Они снабжают его кровью, а он их защищает.

Таунсенд расхохоталась.

– Договор… Прекрасно! Но я же сказала, Эверетт не вампир. Он просто матрос.

Гленнон почувствовал, что здесь что-то не то. Он всю жизнь ходил кругами, разговаривая с папой. Он знал, как это бывает, когда на вопрос не отвечают прямо. Он вдумался в ответ Таунсенд и сказал:

– Эверетт не вампир, но… существует какой-то договор?

Глаза Таунсенд блеснули.

– Насколько я знаю, жители острова не заключали никакого договора с Эвереттом.

– Насколько ты знаешь? – спросила Ли.

– Да. Насколько я знаю, – отвечала Таунсенд.

Гленнон отвернулся к окну и опёрся о подоконник. Насколько она знает… А если Таунсенд не знает? Ему почудился в её словах какой-то намёк. Почему же она не скажет прямо?

Облака вдали поредели. С неба полился солнечный свет. Гленнон озадаченно заморгал. Ему показалось, что высокий утёс, поднимающийся вдали над озером, превратился в маяк…

– Сколько маяков на острове Филиппо? – спросил Гленнон, вспомнив странный атлас смотрителя Орвелла.

Таунсенд глядела на массивный фонарь в середине комнаты. Она стояла сбоку и могла видеть отражения Гленнона и Ли.

– По-всякому, – наконец ответила она.

– Как это? – спросила Ли.

Таунсенд смотрела холодно. Щека у неё дёрнулась.

– Это зависит от электричества и запчастей. Иногда не хватает энергии, чтобы задействовать все маяки.

– Это же опасно, – сказал Гленнон.

– Да, может быть.

От огромного окна повеяло холодом. Гленнон плотнее завернулся в куртку. Он разглядывал новый маяк – он как будто плыл!

– Его называют Призрак. Он построен на отмели, и поэтому кажется, что он плывёт. Там есть смотритель, но его не включают, потому что наш маяк находится совсем рядом, – Таунсенд снова натянула капюшон, пряча лицо. – Туда не добраться.

Гленнону послышалось в её голосе жёсткое «не спрашивай об этом», как часто слышалось у папы.

Таунсенд направилась к лестнице. Ли последовала за ней, но Гленнон задержался. Он посмотрел в окно и заметил проблеск света на башне маяка Призрак. Мальчик готов был поклясться: там кто-то стоял у окна и махал ему, словно приглашая внутрь.

Ощущение, которое Гленнон испытывал, когда ехал к Ингрэму, захватило его полностью. В памяти всплыли жуткие вопли привидения, слёзы Ли и его собственный страх.

Они пришли к Таунсенд за ответами, но она ничего им толком не сказала и уклонялась от ответов. А сейчас Гленнон смотрел в ту сторону, где эти ответы находились.

Чтобы попасть туда, надо просто проплыть по озеру. Он был в этом уверен.

15

Вдалеке среди воды виднелся маяк Призрак. Гленнон стоял на пляже, окаймлявшем Ингрэм. Справа у берега стояла лодка Таунсенд.

– Что ты хочешь сделать? – окликнула его Ли. Она стояла, поставив ногу на педаль велосипеда.

– Хочу изучить этот маяк, – ответил Гленнон.

– Зачем?

– Потому что Таунсенд не хочет, чтобы мы туда добрались.

– Да? Вряд ли Эверетт живёт там.

– Понятно, но… – Гленнона одолевали смешанные эмоции: смущение и злость, любопытство и страх.

– Гленнон, – сказала Ли.

Он не знал, как описать то, что чувствовал, он не находил слов. Мальчик не мог ничего сказать.

– Приключений ищешь?

«Язык проглотил? Нечего сказать?» – Гленнону послышался голос папы.

– Так зачем тебе туда? – снова спросила Ли.

«Да объясни же! Скажи ей, глупец! Ну же…»

– Я домой пойду. – Ли схватилась за руль велосипеда, словно заводила мотоцикл. – Позвоню по межгороду, если мама разрешит. Спрошу у подружки насчёт графа Дракулы. Она фильм видела и книжку читала. Может быть, она знает о вампирах что-нибудь, чего мы не знаем.

– Хорошая мысль, – наконец смог выговорить Гленнон.

– А ты ещё здесь останешься?

Он кивнул и повернулся к маяку.

Ли уехала. Гленнон пытался подавить панику, которая охватывала его каждый раз, когда он не знал, что сказать.

Серый бетонный маяк возвышался над водой. На нём располагались четыре квадратных окошка, а на самом верху – большие прямоугольные окна. Верх был выкрашен в красный, на макушке был шар, словно на маяк была надета шапка с помпоном.

Мальчик не знал, как добраться до маяка. Если бы здесь был Кит, он бы, наверное, помог: у него хватило бы решительности взять лодку Таунсенд… и он, должно быть, знал, как запустить мотор.

За спиной послышался хруст. Гленнон обернулся, ожидая увидеть Ли, но пляж был пуст – виднелись только маяк, груды скал и несколько чахлых деревьев.

Дул лёгкий ветерок. Позади маяка Ингрэм появилась радуга. Гленнон пригляделся: из-за камня на него уставились глазки – крыса! Она поднялась на задние лапки и что-то грызла. Этот звук заставил Гленнона вздрогнуть, как если бы он сам ел что-то и нечаянно заскрежетал зубами.

Справа хрустнул камешек, Гленнон обернулся. На него смотрела ещё одна крыса. А потом подошла и третья, стуча коготками по камням. Она была тощая, над глазами проступали проплешины. Острые зубы поблёскивали в открытой пасти.

Она была похожа на ту крысу, что карабкалась на диван, чтобы добраться до мамы, полудохлая и облезлая. Крысы приближались, и Гленнон почувствовал, что за скалами их ещё много.

Нервы его не выдержали, мальчик вскочил и бросился к лодке Таунсенд. Он стал толкать её, чуть-чуть сдвинул с места, потом сдвинул ещё сильнее и отвязал. Потом толкнул ещё раз – и лодка свободно закачалась на волнах.

Ухватившись за борт, Гленнон перевалился внутрь, а потом подтянул ноги. У лодки был мотор, но сейчас он был поднят, чтобы не задевать за камни. На дне лежали вёсла. Гленнон поднял одно, чтобы оттолкнуться от скалы.

– Что это ты делаешь?

Гленнон резко повернулся. Перед ним стояла Таунсенд в низко надвинутом капюшоне, скрестив руки на груди. Её белая кожа отсвечивала голубым в холодном свете дня. Гленнон пригляделся к тому, что было за её спиной. Но крыс не увидел.

– Ты крадёшь мою лодку, – сказала она.

– Ну-у… – Гленнон снова оттолкнулся веслом, – скорее беру на время.

– Да ты хоть знаешь, как с ней обращаться?

Мальчик взглянул на мотор – он не знал, как его опустить. Он взглянул на вёсла – грести он тоже не умел.

– Ты хочешь попасть на маяк Призрак?

Гленнон представил маяк у себя за спиной и вспомнил про свет, мелькнувший в верхнем окне. Он постучал себя по голове. Внутренний голос сказал: «Я знаю ответы на твои вопросы».

– Я же говорила, что тебе туда нельзя! – мрачно произнесла Таунсенд.

Он снова опустил весло в воду и оттолкнулся от камней.

Таунсенд натянула капюшон. Из-под куртки, словно прядь волос, виднелся кончик верёвки.

– Значит, ты собираешься украсть мою лодку и сделать то, что тебе запретили?

В голосе Таунсенд звучала настоящая злоба. Гленнон съёжился на дне лодки, обхватив коленки, и пытался угадать, что она может натворить со злости.

– Катись из моей лодки! – в голосе Таунсенд звучала такая ярость, что Гленнон должен был бы мгновенно подчиниться.

Но он из лодки не вылез. У него не было выбора. Ему необходимо было попасть на маяк Призрак: без этого он не сможет выяснить, что же происходит с мамой.

– Не вылезу, – сказал он дрожащим голосом.

– Катись! – завопила Таунсенд.

– Вампир высасывает жизнь из моей мамы! Я доберусь до этого маяка, и ты меня не остановишь! – заорал Гленнон в ответ.

Таунсенд медленно вытянула руки. Они показались из рукавов, бледные и опухшие, словно слишком сильно поднявшееся тесто. Она метнулась вперёд, ухватилась за борт и прыгнула в лодку. А потом снова спрятала руки в рукава.

Гленнон шарахнулся. Ему хотелось спрятаться под скамейку, но он знал, что туда не поместится.

– Не люблю воров, – сказала Таунсенд. Её голос звучал необычно. Низкий и угрожающий, он напомнил Гленнону тот, что он слышал с самого детства.

Он знал, как быстро может совершиться переход от агрессии в голосе к агрессивным действиям. Он знал, как быстро гнев меняет человека.

– И я не люблю людей, которые не слушают моих добрых советов! – Таунсенд наклонилась над ним.

Гленнон дрожал, вжавшись в сиденье. Он вспомнил, как однажды папа взял его в плавание на каноэ.

«Почему тебе не нравится? – спрашивал папа во время этого путешествия. Весло не слушалось Гленнона, мышцы ныли, а от жаркого солнца болела голова. Глядя на быстро бегущую воду, он думал, не лучше ли будет утопиться. – Ты должен получать удовольствие! Я взял тебя, чтобы ты получил удовольствие! Получай удовольствие!»

Гленнон уставился на большие чёрные ботинки Таунсенд, не решаясь поднять голову и встретиться с ней взглядом. В голове у него прошлое смешалось с настоящим. Он пытался загнать воспоминания обратно в глубины памяти и не думать о них. Сейчас – это не тогда! Это не то же самое!

– Прости, – прошептал Гленнон. Он не знал, что ещё сказать. Он поднял руки, словно пытаясь прикрыться от её гнева. – Прости.

Таунсенд отвернулась. Она не ответила. Гленнон наблюдал за ней, зная, что может оставаться настороже сколько понадобится.

– И ты тоже прости, – сказала Таунсенд.

Что?! Гленнон не мог осознать, что она сказала. Она просит прощения? Никто никогда не извинялся перед ним прежде… Этого не может быть!

– Я сорвалась. – Таунсенд потёрла лоб рукой, спрятанной в рукаве куртки. – Так нельзя.

– Ладно. – Гленнон не был уверен, что это действительно «ладно». Таунсенд напугала его. Но он не знал, как ещё ответить на её извинения.

– Если ты действительно хочешь попасть на маяк, я отвезу тебя. Но предупреждаю, ехать будет тяжело.

– Я хочу поехать. – У Гленнона тряслись руки, пока он поднимался и усаживался на скамейку. Он чувствовал, что его трясёт, но хотел скрыть это от Таунсенд. – Погода ясная, и тут недалеко.

– Он дальше, чем кажется, а погода может внезапно измениться. – Таунсенд что-то повернула, и он услышал, как мотор плюхнулся в воду и завёлся с хриплым рёвом. – Не говори потом, что я не предупреждала. Держись крепче.

Лодка слегка подпрыгнула. Гленнон уселся получше, чтобы не вылететь за борт. Ветер засвистел в ушах, и мальчик вспомнил, как они плыли на пароме на остров Филиппо. День тогда был ясный и тёплый, один из тех, когда зимой уже чувствуется весна. Возникнув словно из ниоткуда, на горизонте замелькал остров Филиппо – тёмная масса среди сверкающих вод озера.

Гленнон осмотрелся. Краем глаза он заметил тень – словно смутные очертания человеческой фигуры протянули к нему руки и пытались схватить. Он отшатнулся и присмотрелся. Но там, где только что была фигура, над водой ничего не было. Мальчик оглянулся, и снова краем глаза заметил тень, хватавшуюся за края его одежды. Гленнон содрогнулся – он уже не думал о ясных тёплых днях.

– Держись крепче, – голос Таунсенд снова изменился, но теперь в нём звучал не гнев. В нём звучал страх.

На небе быстро собирались тучи, заслоняя ещё недавно ярко сиявшее солнце.

Позади возвышался маяк Ингрэм. Над островом совсем не было туч. Они все собрались над головой Гленнона. Он покрепче ухватился за края сиденья. Пальцы его словно превратились в железные крючья.

16

Озеро Верхнее тяжело колыхалось. Оно раскрыло пасть с пеной и трепещущими языками, и в эту пасть устремилась лодка Таунсенд.

Гленнон завопил. Крик вырвался сам собой. Ему ещё никогда не было так страшно.

– Держись! – Таунсенд старалась перекричать ветер.

– Держусь! – попытался ответить Гленнон, но получилось только «У-у-усь!».

Лодка соскользнула с одной волны и рухнула под другую.

Озеро навалилось на них со всей силы. Борта лодки отчаянно скрежетали – мальчик даже и не подозревал, что дерево может издавать такие звуки, – когда челюсти волн впивались в них.

Когда лодка взлетела на гребень особенно высокой волны, Гленнон мог бы поклясться, что увидел вспышку света на маяке и силуэт в окне – смотрителя.

Лодка перевалилась через волну, Гленнон опять вскрикнул, потому что внизу снова увидел ту же туманную фигуру. Теперь она светилась ярким, мерцающим светом. Перед глазами Гленнона поплыли разноцветные пятна. В руках у фигуры была верёвка. Она скрутила верёвку в лассо и бросила на Гленнона.

Таунсенд прибавила газу, и лодка вылетела за пределы досягаемости тени. Они снова взлетели на волну, снова рухнули вниз – и фигура с верёвкой снова была там, затягивала петлю на плечах Гленнона.

Гленнон увидел, что петля состоит из дыма. Тонкая и прозрачная, она казалась несуществующей, но затягивалась всё крепче, до боли. Его потащило к тени.

– Держись! – завопила Таунсенд.

Гленнон упёрся ногами в дно лодки, чтобы не дать стащить себя в озеро.

– Ещё чуть-чуть, – донёсся голос Таунсенд.

– Не пойду! – закричал Гленнон. Ему необходимо добраться до маяка. Ему необходимо получить ответы на свои вопросы. Ему необходимо помочь маме! – Не заставишь! Не сейчас!

Таунсенд направила лодку поперёк волн. Они перевалили через вершину – и вдруг озеро прекратило бесноваться.

Внезапное прекращение шторма и исчезновение верёвки на груди ошеломили Гленнона. Он наклонился вперёд и свалился на дно лодки, уже шаркавшей по отмели. Она стукнулась о бетонное основание маяка.

Гленнон чувствовал себя совершенно разбитым. Его одежда промокла насквозь. Он продрог, и его всего трясло. Страх охватил его: он понял, что переохладился во время шторма.

– Хорошо, что вам удалось пробраться, – раздался голос откуда-то сверху.

Гленнон поднял глаза и увидел смотрителя маяка. Он стоял на бетонной площадке, подбоченясь.

– Здравствуйте, мисс Трекслер. Вижу, вы привезли мне гостя, – он кивнул, обратившись к Таунсенд.

Таунсенд не дрожала, как Гленнон, и совсем не промокла. Как это ей удалось?

– Я не зайду сегодня. Только Гленнон прибыл к вам в гости.

– Гленнон – это я, – мальчик выпрямился. Его мутило.

Смотритель, лицо которого затеняла широкополая шляпа, подошёл к металлической лесенке, спускавшейся к воде с края бетонной площадки. Он протянул Гленнону руку. Гленнон хотел схватиться за неё, но его пальцы словно проскользнули насквозь. Он увидел, что его онемевшая рука совершенно мокрая.

– Ах, прошу прощения, – смотритель вытер руку о грубую ткань своих штанов и снова протянул. На сей раз Гленнон схватился за неё, и смотритель втащил его на лесенку.

Маяк был таким же маленьким, каким казался издали. Маленький домик, посередине высокая цилиндрическая башня и бетонная дорожка вокруг. Глубина вокруг составляла чуть больше полуметра, и сквозь прозрачную воду виднелись каменистые отмели.

Гленнон повернулся к смотрителю и понял, что это женщина. От изумления он вскрикнул. Если бы рядом была Ли, она бы ущипнула его. Если бы рядом была мама, она бы сердито на него посмотрела… но ему и так стало неловко. Почему он заранее решил, что смотритель должен быть мужчиной?

– Ты собираешься помереть здесь от холода или внутрь пойдём?

Гленнон оглянулся на Таунсенд, удивляясь, что она не собирается присоединиться к ним. Он просто окоченел. А она нет?

Гленнон последовал за смотрительницей в домик, где она жестом предложила ему сесть у обогревателя в центре комнаты. Она дала ему сухую одежду и шерстяное одеяло и вышла, чтобы он мог переодеться.

Он натянул эту одежду, чувствуя, что провалился куда-то в начало девятнадцатого века: подтяжки, кусачие шерстяные штаны и носки ручной вязки до колен.

Смотрительница вернулась, чтобы развесить вещи мальчика сушиться. От них повалил пар.

– Очень легко умереть от переохлаждения. Нужна тёплая одежда снаружи и что-нибудь тёплое внутрь. И то и другое одинаково важно.

Гленнон накинул на плечи одеяло. Смотрительница подала ему кружку с чаем. Гленнон не очень-то любил чай, но выпил всю кружку. Тепло разлилось у него по животу. Дрожь, сковывавшая мышцы, утихла.

– Мы с мужем приехали из Испании, – сказала смотрительница, – он должен был стать смотрителем маяка в Дулуте, но умер.

– Ох, – сказал Гленнон.

– Люди смертны, – она пожала плечами, – а я вот стала смотрительницей здесь.

– Не знал, что женщины бывают смотрителями, – заметил Гленнон, чувствуя неловкость из-за своего предубеждения.

– Женщины не могут стать кем-то только потому, что кто-то сказал им, что они не могут, – смотрительница наклонилась, заглядывая в глаза Гленнону. – Ты об этом?

– Нет! – Гленнон решительно помотал головой.

– Прекрасно! Ты удивишься, когда узнаешь, сколько женщин были смотрителями маяков, – она выпрямилась. Её лёгкий акцент звучал успокаивающе. – Я смотритель Санч. А ты зачем сюда прибыл? Люди прибывают сюда лишь по двум причинам: они хотят получить ответы или чтобы я зажгла маяк. Какая у тебя причина?

– Я за ответами, – сказал Гленнон.

Смотрительница уставилась на него, и он не сразу понял, что она ждёт его вопрос.

А какие у него вопросы? Он не планировал так далеко… он думал только о том, как сюда попасть. И вот он здесь, а идей никаких…

– Почему вы не включаете свет? – спросил он наобум.

– Свет выгоден для острова, а мне это не нужно.

– Но… маяки предотвращают крушения кораблей.

– Да? – смотрительница вопросительно подняла брови.

– Да! Маяки для того и существуют. Если так нужно, чтобы маяк работал, почему бы не нанять другого смотрителя, который будет включать свет?

Смотрительница Санч улыбнулась. Гленнону показалось, что он видит блестящие клыки.

– Они пытались, но я здесь крепко держусь за место. Я здесь уже очень давно. Не так-то легко, как кажется, убрать человека, приросшего к месту, – она постучала по спинке своего стула. – Ладно. Так какой вопрос ты хотел задать на самом деле?

Гленнон покопался в памяти и понял, что знает очень мало.

– Я встретил тут одного матроса, Эверетта. Мне кажется, что он вампир. – Он решил начать с вопроса, который давно мучил и его, и Ли.

– Я знаю Эверетта, – сказала смотрительница. – Это не настоящий твой вопрос.

– Настоящий!

– Эверетт не вампир, – смотрительница склонила голову набок, что-то прикидывая в уме.

Гленнон крепко сжал кружку и наконец решился задать главный вопрос, на который ему был нужен ответ:

– Как мне помочь маме?

– Я не знакома с твоей мамой. Но я думаю, что это не твоя забота – помогать ей. Ты лишь ребёнок. Это твоя мама должна помогать тебе… – взгляд смотрительницы смягчился.

Гленнон словно услышал шёпот папы: «Не твоя задача спасать людей, Глен. Не развивай у себя комплекс спасителя. Если ты пойдёшь по этой дорожке, ты будешь заниматься неблагодарной работой: станешь учителем или волонтёром».

Но… ему нужно помочь маме, он обязан!

– Вопросы, на которые ты ищешь ответы, не такие конкретные, как твои мысли. Вот такие вопросы должны быть: как нас могут преследовать одновременно прошлое и будущее? Как мёртвый может быть живым? Как долго мы можем обманывать себя, прежде чем правда нас погубит?

Гленнон смутился.

– Вот твои вопросы, – смотрительница наклонилась над ним. Под светом лампы, свисавшей с потолка, её волосы казались шелковистой паутиной, а лицо оставалось в тени. – Гленнон, как долго ты лжёшь сам себе?

– Я не лгу себе!

– Если ты так говоришь, ты лжёшь ещё хуже, чем я думала. – Она отвернулась от Гленнона и принялась копаться в ящиках стола под окном.

Гленнон двинулся к двери. Но, прежде чем вернуться к Таунсенд, взгляд его зацепился за газетные вырезки на окнах. Он разобрал выцветшие слова: «Вестерн резерв» 1892», «Гудзон» 1901», «Баннокберн» 1902», «Лифилд» 1913», «Генри Смит» 1913», «Кэмлупс» 1927», «Эдмунд Фитцджеральд» 1975», «Москит» 4 декабря 1989».

В каждой заметке шла речь о кораблекрушении, пропавшем судне, погибшей команде.

Одно название особенно привлекло его внимание. Судя по газетной заметке, «Москит» утонул 4 декабря 1989 года. Это был корабль береговой охраны, помогавший «Анабет», а 4 декабря было ровно две недели назад.

Гленнон не мог этого понять, а непонимание всегда заставляло его спасаться бегством. Он бежал, если не знал, что делать. Мальчик схватился за дверную руку и громко спросил:

– Что же мне делать?

– Ты узнал правду о том, что преследует тебя, – сказала смотрительница Санч за его спиной.

– Но меня ничего не преследует! – Он повернулся и увидел, что она держит в руке небольшой овальной формы золотистый предмет. В другой руке у неё была сумка с его мокрой одеждой. Смотрительница протянула всё это ему, и он взял, только чтобы она больше к нему не подходила. На золотом овале была маленькая защёлка. Гленнон нажал, она отскочила, он увидел два зеркальца, и в каждом – своё отражение. Мальчик хотел повернуть зеркальца к смотрительнице, но она прикрыла их рукой.

– Зеркала прекрасно умеют показывать суть вещей. – Она закрыла крышку зеркала.

Гленнон крепко сжал вещицу. Мама раньше читала ему сказки братьев Гримм – он знал про волшебное зеркало Снежной королевы.

– Оно волшебное? – спросил он неуверенно.

– Волшебства не бывает.

– Но…

– Зеркало покажет тебе настоящий остров Филиппо. Это всё, что тебе следует знать. – Смотрительница Санч поджала губы, скрывая все известные ей тайны. Она подошла к двери и распахнула её. Гленнон вышел из помещения, оглянулся и не увидел смотрительницу на прежнем месте. Возможно, она пошла наверх, чтобы видеть, как они отплывают.

Гленнон спустился по лесенке, опершись на протянутую руку Таунсенд. Небеса потемнели, но просто потому, что солнце уже скрылось за горизонтом, а не из-за приближающегося шторма.

– Такой странный разговор… – сказал Гленнон, усаживаясь на скамейку.

– Смотрительница Санч всегда может помочь, – заметила Таунсенд, завела мотор, и они отправились в путь через озеро.

Гленнон открыл зеркальце, чтобы, не оборачиваясь, взглянуть на удаляющийся маяк.

Однако в зеркале он маяка не увидел, он увидел Таунсенд… даже не Таунсенд, а только клубящийся дымок, голубые камни вместо глаз, растрёпанную верёвку, свисающую из-под чёрного капюшона – и тёмные воды озера вместо рук…

Таунсенд посмотрела прямо на него. Её глаза прятались в глубине черепа, а голос был словно шум воды:

– Не надо было этого делать.

17

Едва не свалившись за борт, Гленнон шарахнулся на другой конец лодки, чтобы оказаться подальше от того, что находилось перед ним. Словно прилив, на него накатила глубокая тоска. Страх и тоска. И глаза его наполнились слезами. То же самое он чувствовал, когда стоял на кладбище рядом с Китом!

Наконец мальчик решился внимательнее рассмотреть то, что находилось с ним в лодке, но, оглянувшись, он не увидел создания из дыма, камешков и обломков. Он увидел… Таунсенд?!

– Что такое? – Она сидела прямо, чёрный капюшон скрывал лицо.

– Ты… – сердце у него колотилось. Он указал на неё, потом на зеркало.

– Пожалуйста, не надо, – попросила она.

«Зеркало покажет тебе настоящий остров Филиппо» – так сказала смотрительница Санч. Он повернул зеркало к Таунсенд. Отражение заколыхалось, показав деревянные обломки. В одном торчал рыболовный крючок. Обточенные водой камешки перекатывались между рёбрами. Их было хорошо видно сквозь куртку, ставшую лишь куском истрёпанной ткани. Внимание Гленнона привлекли пальцы – их сморщенная, напитанная водой кожа.

Он взглянул на её лицо – такая же кожа окружала глаза. Это была кожа утопленника, кожа мертвеца, кожа, готовая лопнуть, обнажив кости, если до неё дотронуться.

Он уже видел это лицо, но лишь на долю секунды, когда стоял на пляже у Грейвинга с Таунсенд и Китом. Тогда он решил, что это просто игра воображения.

«Ты веришь тому, что видел?» – спросила тогда Ли. Он не верил, а надо было.

– Ты кто? – спросил он.

– А как ты думаешь? – голос Таунсенд заскрипел, как лодка под ударами волн.

Ему нужна была Ли. Ему нужен был кто-то, соображающий быстрее.

– Ты похожа на то, что следовало за нами во время шторма. Я думал, мне показалось…

– Тебе не показалось.

– Что это было? Кто ты? Ты… – он не знал, как назвать её, – существо? Вещь? Чудовище? Так кто ты?!

Её глаза-камешки блеснули, страшные и красивые.

– Если ты не знаешь, так я тебе и не скажу.

Он сердито захлопнул зеркальце. Почему она не хочет ничего ему сказать?

Благодаря смотрительнице Санч он знал, что отражение Таунсенд в зеркале – её истинная форма и она не человек, сидевший перед ним. Но кто же она? Что за создание выглядит так, будто оно собрано из обломков?

Остаток дороги Гленнон сидел, не глядя на Таунсенд. Оба молчали.

– Два дня, – пробормотал Гленнон. Нужно продержаться только два дня – и они уедут. Не будет больше тайн, не будет больше колдовства, не будет больше чудовищ.

– Два дня до праздника, – сказала Таунсенд.

– Два дня до нашего отъезда. – Гленнону не хотелось смотреть на неё.

– Два дня – и все уедут.

Что это значило? Мальчик чувствовал, что она хочет, чтобы он спросил про праздник. Она знает, что ему неизвестно, что это за праздник.

– Мне без разницы, – сказал он, не клюнув на приманку.

– Это ты зря, – голос её снова стал мрачным и скрипучим.

Внутри у Гленнона что-то сжалось.

– Что это за праздник, Таунсенд? – спросил он как можно спокойнее.

– Если ты не знаешь, я тебе и не скажу. – Она сильнее натянула капюшон.

Гленнон ехал на велосипеде к маяку Грейвинг, и в голове его кружились мысли о чудовищах. Столько вопросов, воспоминаний – и никакого смысла: призрак в озере, набрасывающий лассо на его плечи, истинный вид Таунсенд в зеркале, папины слова: «Озеру не может нравиться топить корабли!»

Кто же она такая? Казалось, на все вопросы нашлись бы ответы, если бы он только узнал, что за создание Таунсенд. Она то же самое, что Эверетт? Ему нужна Ли. Ну почему он так туго соображает? Почему он так плохо запоминает и не умеет решать загадки? Папины головоломки за обедом всегда нагоняли на него ужас. Он представил себе, как сидит за столом, папа пристально на него смотрит и говорит: «Думай! Если ты подумаешь и внимательно посмотришь, ты найдёшь правильный ответ. Почему ты не думаешь? Думай!»

Погружённый в размышления, он решил наконец осмотреться и совершенно не узнал дороги. Он поехал медленнее. Места были совершенно незнакомые. Справа долина, покрытая порыжевшим мхом. Слева сосны с осыпавшейся хвоей.

– Дорога только одна, – сказал он себе, пытаясь рассуждать здраво. Он прокашлялся и заговорил, стараясь быть таким же спокойным, как дядя Джоб, когда он утром объяснял, как надо ехать: – От Грейвинга до Ингрэма только одна дорога. Если вы с неё не свернёте, точно не заблудитесь.

Позади послышался писк и треск. Гленнон сразу вспомнил о крысах. Не решаясь оглянуться, он нажал на педали.

До Грейвинга пришлось ехать в два раза дольше, чем до Ингрэма, и у Гленнона не было времени для размышлений над своими вопросами. Он добрался уже в сумерках. Свет Грейвинга сиял над озером. Гленнон поставил велосипед под навес и бросился к дому третьего смотрителя, где дядя Джоб катил по лужайке пустую тачку.

«Думай! – сказал он себе. – Думай!»

– Плохо я соображаю, дядя Джоб! – закричал Гленнон, неожиданно и для себя, и для дяди.

Дядя Джоб поставил тачку и повернулся к нему.

– Кто это тебе сказал? – спросил он, внимательно глядя на Гленнона.

От изумления Гленнон раскрыл рот. Почему дядя задал такой вопрос? Разве не очевидно, что он плохо соображает?

– Все соображают по-разному. Ты по-своему, но это не значит, что это плохо, – дядя Джоб говорил как обычно, спокойно и уверенно.

Это задело Гленнона, словно какая-то часть его внутренней конструкции чуть-чуть сдвинулась. Это было больно.

– Ох, – произнёс Гленнон.

– В жизни ты услышишь много плохого. Кое-что укоренится у тебя в душе, но это не значит, что это будет правдой. – Дядя снова взялся за ручки тачки и покатил её к сарайчику, где хранились разные маячные принадлежности.

Гленнон остался у двери.

Мальчик нерешительно вошёл в дом. Мысли его как-то успокоились. Он словно слышал голос дяди: ты соображаешь по-своему.

Что, если дядя прав?

Его усталые мышцы расслабились. Много раз за последние дни он говорил себе, что плохо соображает и запоминает. Но, может быть, он ошибался?

Он припомнил, когда последний раз говорил себе это: когда рука смотрительницы Санч выскользнула из его руки, и он решил, что это шутки его воображения. А если это не шутки? Если его мозг обращал внимание на то, что было действительно важно?

Какие же создания не отражаются в зеркале, невидимы и могут принимать различные формы?

На первой ступеньке лестницы разлёгся Симус. Он едва приоткрыл один глаз и не шевельнулся, когда Гленнон перешагнул через него и направился в комнату, которую он делил с Ли.

Распахнув дверь, он увидел Ли, погружённую в чтение.

– Где ты был? – воскликнула Ли, захлопнув книгу. – Я знаю, кто они!

Они уставились друг на друга, не зная, кому заговорить первым.

Гленнон выглянул в дверь и осмотрел холл.

– Где мама? – спросил он, не отвечая на вопрос.

– Она ещё не вставала. Она выглядит ужасно. Где ты был? Мы утром ездили к Таунсенд, а тебя не было ужасно долго. Уже почти обед. – Ли сложила руки, прижав книгу к груди.

– Домой пришлось ехать очень долго, – ответил Гленнон.

– Почему? Ты останавливался розы понюхать?

– Нет, я… – Гленнон запнулся, не зная, как рассказать о событиях этого дня. Он не находил слов.

– Рассказывай. – Ли положила книгу на пол. Её решительный голос напомнил дядю Джоба.

От облегчения у Гленнона ослабли колени. Он закрыл дверь и плюхнулся на пол, прислонившись к стене. Он не мог припомнить ни одного случая, когда Ли не поверила ему. И сейчас поверит.

«Странные вещи не случаются в реальной жизни», – голос папы звучал у него в голове, но он принялся рассказывать, заглушив этот голос. Он рассказал во всех подробностях всё, что запомнил, и даже то, что запомнил плохо: например, про шторм и создание в воде. Некоторые детали представлялись смутно и прятались где-то в закоулках памяти, как и воспоминания о папе.

– Ты перепугался, – заметила Ли, когда он пожаловался, что не всё может вспомнить. – Иногда с перепугу я ничего не помню, а другой раз помню всё.

Закончив рассказ, Гленнон почувствовал, что очень устал. Утомительно говорить правду. Он перевёл дух и понял, что рассказ о странных и пугающих событиях помог ему привести в порядок мысли. Он рассказал про историю о призраках, которую озвучила Таунсенд; о фигуре в волнах; о том, как его рука проскользнула сквозь руку смотрительницы Санч; о страшных полудохлых крысах; о том, как обратная дорога к Грейвингу была бесконечной; о том, как он ехал по совершенно незнакомым местам; и вообще обо всех странностях острова Филиппо.

– Думаю, это призраки, – закончил Гленнон.

Прежде, когда он сказал вслух, что Эверетт может быть вампиром, он в это не верил. Но когда с языка сорвалось слово «призраки», это показалось правильным и правдивым. Напряжение ушло из его тела, мышцы расслабились. Он почувствовал себя усталым, но довольным. Он разобрался во всём.

– Эверетт – призрак? – пробормотала Ли. – Может быть. Призраки обычно привязаны к чему-то. Они могут преследовать людей или постоянно быть в каком-нибудь месте.

– Они живут на острове Филиппо, но кого они преследуют? Нас? Они преследуют нас?!

– Понятия не имею. Как ты можешь понять, что тебя преследуют?

– Поэтому маме плохо? Её преследуют? – спросил Гленнон, глядя на шов на своей джинсовой куртке.

Ли смотрела на него, сжав губы. Она задала вопрос, который уже давно зрел у Гленнона:

– Если это так, как это остановить?

18

– Вы же любите макароны с сыром? – дядя Джоб мельком глянул на ребят, когда они вошли в столовую.

Гленнон и Ли встали в дверях. Им больше нечего было обсудить, и, вместо того чтобы поддерживать беседу ни о чём и чувствовать себя беспомощными, они пошли обедать. На кухне не мама, а дядя Джоб мешал деревянной ложкой в кастрюле с фасолью. В другой кастрюле ждали своего часа макароны с сыром.

– Почта пришла. Там тебе что-то от папы, Гленнон, – дядя указал на стол.

Сердце Гленнона заколотилось, но впервые за эти дни не от страха. Он поспешил в столовую. Там он нашёл конверт, адресованный Гленнону Маккью и подписанный мелким почерком папы, с росчерком от «Е» в конце, окружавшим всю подпись.

– Это не открытка, – сказал он Ли, схватив конверт дрожащей рукой, – это целое письмо!

– Он никогда ещё такого не посылал, – она заглянула Гленнону через плечо.

Гленнон разорвал конверт. Письмо пришло из Брюсселя, где папа преподавал несколько недель, до того как отправиться в Миннесоту. Значит, это ответ на одно из первых писем, посланных Гленноном с острова Филиппо. Гленнон развернул листок и увидел на нём голубые линии, точь-в-точь как в тетради, в которой писал сам. Значит, у папы такая же. Гленнон совершенно не представлял себе, какую жизнь ведёт папа там, вдалеке. Но вот наконец он хоть что-то узнал: у папы, например, такая же тетрадка!

Он подошёл поближе к свету.

«Сегодня мы ступили на остров Филиппо, и мне везде поплохело (зачёркнуто)».

Гленнон, похолодев, выронил листок. Он чуть слышно зашуршал, упав на пол. Гленнон тупо глядел на письмо. Это были его каракули на голубых линейках, а не мелкий почерк папы! И повсюду было подчёркнуто красным и красным подписано сверху…

Гленнон осторожно поднял листок двумя пальцами, он словно обжигал руку. Мальчик пробегал глазами строчки. Это неправильно. Как это возможно, чтобы он держал в руках собственное письмо?

«Сегодня мы ступили на остров Филиппо, и мне везде поплохело», – он разбирал собственный почерк и увидел длинную стрелку, указывающую от верхнего угла на длинную запись на полях:

«Не может ПОПЛОХЕТЬ ВЕЗДЕ, Гленнон! Когда пишешь, выражайся точнее. Иначе непонятно, что ты имеешь в виду. Сначала надо научиться писать простые предложения, а потом уже погружаться в образные описания. С этим у тебя совсем плохо, ты никудышный писатель».

Гленнон снова выронил листок, но не стал поднимать. Он мог читать его и сидя на полу, и даже лёжа на полу. Он мог читать его под столом, ведь именно туда он спрятался, чтобы лампа на потолке не слишком ярко освещала исписанные им страницы. Папа покрыл пометками всё письмо, словно Гленнон был одним из его студентов, проваливших экзамен.

– Я писал это для себя! – по лицу Гленнона текли слёзы. – Я писал это для себя, я не собирался посылать это папе! Я перепутал две пачки записей. Я ошибся…

В самом низу последней страницы было последнее замечание от папы:

«Когда пишешь, придерживайся фактов. Ты не великий писатель и никогда им не станешь, если будешь и дальше так писать».

– Я и не мечтал стать великим, – пробормотал он, глотая слёзы и чувствуя себя совершенно разбитым. – Я просто хотел быть собой.

Гленнон сломался. Он долго держался, но больше уже не мог. В нём словно открылась дыра, откуда текли тоска и страх, много страха, заполнившего весь дом. Недовольство папы словно заморозило его, сковало мышцы.

Гленнон почувствовал, как тёплые руки сестры обняли его, словно защищая от тоски и злости. Казалось, весь его мир стоит на краю гибели. Потому что иногда… жить с папой – это значит переживать конец света каждый день!

Ли обнимала его… а потом отпустила, и он остался лежать под столом совершенно один. Он понял, почему сестра всегда пряталась, когда боялась. Стулья по бокам и стол сверху успокаивали: как будто он мог видеть все углы ящика, в который втиснулся, чтобы чувствовать себя в безопасности. Мальчик знал, кто ещё находится рядом с ним под столом…

Карандаш заскрёб по бумаге. Гленнон затаил дыхание, перед ним появился листок. Он не решался открыть глаза: у него не было сил снова читать замечания папы, – но Ли молчала и не торопила его. И он решился взглянуть.

«Сегодня мы ступили на остров Филиппо, и мне везде поплохело. Остров что-то сделал со мной. Сердце и лёгкие болят постоянно, и ностальгия мучает».

Никаких красных линий. Никаких комментариев папы. Только слова Гленнона, написанные почерком сестры.

Гленнон плакал, прижимая листок к груди. Папа заставил его чувствовать себя ужасно, Ли с такой же силой исправила это. Он выполз из-под стола и на четвереньках двинулся к Ли. Она сидела у камина, держа над огнём его настоящие записи.

– Я их сожгу? – спросила Ли.

Гленнон кивнул, и сестра бросила листочки в огонь.

Они горели, и уже не видно было, где огонь пожирает дрова, а где папино недовольство. Всё исчезало вместе.

– А я считаю, что ты здорово пишешь, – заметила Ли. – Увлекательная история. Я люблю такие.

– Ты любишь страшные истории.

– Я люблю всякие, особенно написанные моим братом. Не знала, что ты любишь писать.

Гленнон пожал плечами. Он сел на диванчик у огня, поглаживая листы, которые дала ему Ли. Она сидела на полу, прислонившись к его ногам.

– Ты знаешь, что я хочу снимать фильмы? – спросила Ли.

– Нет.

– А я хочу. Иногда я мечтаю, как в будущем стану жить далеко от дома и снимать фильмы на самом деле. Я бы и сейчас могла, с друзьями, но папа не позволит купить камеру.

– Почему он нас так ненавидит? – прошептал Гленнон.

– Думаю, он нас любит. – Ли почесала в затылке и прикрыла волосами лицо, как делала всегда, когда ей было не по себе. – Но… когда мама говорит, что любит нас, мне кажется, что она говорит: «Я слушаю, как ты рассказываешь о том, что нравится тебе», а когда папа говорит, это – «Можешь слушать, как я рассказываю о том, что нравится мне». Не знаю, почему такая разница. Но она есть.

Гленнон не знал, что сказать. Его удивило, что думает Ли о родителях, о том, почему они любят или ненавидят их. Он всегда старался об этом не думать. Слишком больно.

Заскрипели половицы в кухне, потом в столовой и, наконец, в гостиной. На диван упала тень дяди Джоба. Он подал Гленнону и Ли по тарелке с фасолью и макаронами с сыром. Дядя встретился взглядом с Гленноном, но не сказал ничего по поводу его опухшего лица, мокрого от слёз.

Гленнон снова расплакался: он понял, что любовь дяди Джоба – это что-то вроде: «Можешь поплакать, ничего страшного». А любовь Ли говорила ему: «Я выслушаю тебя и поверю, я буду с тобой».

Ему стало немного легче.

Они поужинали, и дядя Джоб ушёл на вечернюю смену. Гленнон и Ли сидели у огня. Симус свернулся на коленях Ли и жмурился от тепла камина. Кот наслаждался, а Гленнон и Ли строили планы. Главная сложность была в том, что они не знали, чем можно остановить призраков.

– Это не то, что полтергейст, – сказала Ли.

– Фильмы не лучший источник информации, – заметил Гленнон.

– Не лучший, – согласилась Ли. Она подняла глаза, стараясь не побеспокоить Симуса. – Но знаешь, что мне нравится в ужастиках?

– То, что они страшные?

– Да нет… конечно, мне нравится, что они страшные. Но больше мне нравится другое: в них всегда показано, что зло и злодеи терпят поражение.

– Разве в таких фильмах обычно не погибает множество людей? – Гленнон смотрел много таких фильмов и знал, что они не всегда хорошо кончаются для людей.

Ли пожала плечами, думая, видимо, о том же самом: если они сейчас в ужастике, как же его остановить?

Гленнон посмотрел на лестницу, ведущую к маминой комнате. Ему не нравилось, что мама постоянно спит. Она чувствовала себя плохо, а они не знали, почему и как ей помочь.

– Нужно провести исследование, – сказал он.

– Нужна библиотека, – сказала Ли.

– Мисс Лейси! – Гленнон вспомнил, как они ездили в город.

– Кто?

– На острове есть библиотека. Я познакомился с библиотекаршей, мисс Лейси, на почте. Она получала огромную посылку с книгами. Она пригласила заходить, если мне понадобится какая-нибудь книга. Может быть, там есть что-то о призраках?

Ли оживилась. Она помолчала, а потом погладила Симуса по спинке.

– Отличная мысль!

– Спасибо. – Гленнон тоже хотел приласкать Симуса, но кот не дался. Он зашипел, спрыгнул и ушёл, держась поближе к огню и подальше от Гленнона.

– Но, думаю, не стоит прямо спрашивать её, знает ли она что-нибудь о призраках, – хихикнула Ли. – Что, если она с ними заодно?

– С Таунсенд и Эвереттом?

– И с тем, кто пытался утопить тебя.

Симус сбежал, и, чтобы занять руки, Ли комкала край своей рубашки. Симус сбежал, и Гленнону оставалось смотреть только на огонь. Пламя извивалось в разные стороны, словно в такт биению сердца. Гленнон отвернулся.

– Точно. – Он почувствовал озноб, как тогда, после шторма, до того как смотрительница Санч дала ему сухую тёплую одежду. – И с тем, кто пытался утопить меня.

– Пойдём утром в библиотеку, – сказала Ли. Она взяла с дивана подушку и свернулась, как Симус, наслаждаясь теплом.

Гленнон пошёл спать. В тишине и покое он перебирал в уме всё, что знал об острове Филиппо и его обитателях. В этот вечер он не стал писать письмо папе.

«Кто ещё знает о призраках на острове?» – вот какой была единственная запись в его блокноте.

19

Утром Гленнон зашёл проведать маму. Шторы были опущены, в комнате царил полумрак. Он вошёл осторожно, опустив глаза.

Гленнон поднял взгляд – и увидел смутную фигуру, склонившуюся над мамой, тянувшую длинные пальцы к её сердцу. Свет поблёскивал внутри фигуры, словно сквозь кусок льда.

Гленнон закричал и бросился назад. Из холла по лестнице ворвалась в комнату Ли. Мама даже не пошевелилась, хотя шума было много.

– Я видел… – Гленнон указал в сторону, где над мамой склонялась призрачная фигура. Но там никого не было, только их тени от света из холла.

– Что?

– Там что-то было. Тень, а от неё отблески.

– Может быть, такой отсвет? – Ли указала на шторы. – Ты мог увидеть солнечный свет сквозь щёлку. Пошли. – Она вытолкала его из комнаты, и он с трудом овладел собой.

– Она много спит, – заметил Гленнон.

– Ты помнишь, как она неделю не вставала с кровати, но не болела? – сказала Ли. – У неё не было температуры, ничего такого. А когда она наконец встала, она готовила на обед только томатный суп. Только томатный суп… почти месяц.

– Папа жаловался, – сказал Гленнон. Воспоминания об этом месяце всплыли и легли тяжестью на сердце.

– Папа жаловался, а мама всё готовила томатный суп. И за всё это время ни разу не улыбнулась.

– Не хочу вспоминать об этом, – сказал Гленнон. Он не смог никак помочь маме. Он не сделал ничего, чтобы улучшить положение. Он не мог спасти её от тоски.

Ли сердито фыркнула.

– Ей было очень грустно, и это было страшно, – заставил себя сказать Гленнон.

– Я рада, что ей лучше.

– А тебе не кажется… Я думаю, эта тоска всё ещё где-то у неё внутри. Иногда это видно по её лицу.

– Не знала, что ты это заметил, – Ли взглянула на него удивлённо.

– Я вижу это, когда… – отвечал Гленнон.

– Ребята, в город собираетесь? – неожиданно спросил дядя Джоб. – Ли просила отвезти.

Гленнон повернулся и увидел дядю у подножия лестницы.

– Надевайте тёплые куртки. Сегодня холодно.

Гленнон вытащил куртку из шкафа и натянул поверх джинсовки. Ли надела свой дутик, такой ярко-оранжевый, что у Гленнона глаза зачесались. Она открыла дверь, и сухой холодный воздух ворвался внутрь. Гленнон подумал, не надеть ли зимнюю куртку, но дядя уже уселся в машину, доставая головой почти до потолка.

Пока они ехали в город, в машине царило молчание. Это было не такое тяжёлое молчание, какое бывало, когда Гленнон с папой ездили на бейсбол. Сейчас Гленнону казалось, что он закутался в плед и тайком пишет истории в блокноте в дождливое воскресенье. Уютно и просто. Ему не хотелось разговаривать, чтобы не нарушить очарование момента.

Гленнон посматривал в заднее окно. Вдруг он увидел Гибралтара, который брёл в траве недалеко от дороги. Гленнон привстал и проследил за ним. Ноги Гибралтара были обмотаны фольгой и блестели при каждом шаге.

– Что это он делает? – спросил Гленнон.

– Кто? – спросил дядя.

– Гибралтар. Один из матросов, который спасся с «Анабет». Мы только что проехали мимо него, – Гленнон указал на окно, потом сел. – Ты его видел? У него фольга на ногах.

– Фольга не позволяет чудовищам прочесть ваши мысли, – Ли не подняла глаз от книги, лежавшей у неё на коленях, – атласа смотрителя Орвелла.

– А почему тогда она на ногах, а не на голове? – спросил Гленнон.

Дядя Джоб взглянул в зеркальце заднего вида и крепче сжал руль.

– Где он её только достал? В магазине вроде не продаётся.

Если бы здесь был папа, он бы, наверное, сказал, что Гибралтар сумасшедший, но Гленнон так не думал. Ему вообще не нравилось, как папа произносит это слово – он как будто заворачивал в него всю личность человека.

В городе, как всегда, было многолюдно, прохожие толпились на улицах. Заходили в магазины… А где же они все живут?

Гленнон пожалел, что Ли не сидит рядом с ним на заднем сиденье: он бы мог толкать её локтем и спрашивать, откуда взялись все эти люди. Может быть, где-то на острове были и жилые кварталы, мимо которых они не проезжали. От главного шоссе не отходили никакие дороги к посёлкам или многоквартирным домам.

Дядя Джоб остановил машину у библиотеки и сказал, что пойдёт по делам и вернётся через час.

– Наверное, он устал, он же всю ночь работал, – заметила Ли.

– Думаю, он бы сказал, если бы чувствовал себя слишком усталым, чтобы ехать в город, – возразил Гленнон, выбираясь из машины, но тут же признал: – Нет, думаю, он бы не сказал. Он ведь как бабушка. Помнишь? Когда она играла с нами в настолки, она иногда зевала. Наверное, она уставала, но не хотела делать перерыв. Она продолжала играть, пока совсем не засыпала.

– Мне её не хватает. – Ли открыла дверь библиотеки и шагнула в тёплое помещение.

– И мне. – Гленнон последовал за ней.

В библиотеке царила та же тишина, что в машине с дядей Джобом. Гленнон улыбнулся.

Мисс Лейси стояла у стола перед книжными стеллажами. Её легко было заметить из-за ярко-синего платья с белым воротничком и манжетами. Из-под правого рукава виднелся красный шрам, похожий на ветку дерева, обвивавшую руку. Она улыбнулась и сказала:

– Я была уверена, что вы придёте! Помочь вам найти книгу?

Гленнон прокашлялся, смущённый таким вниманием.

– Мы не за книгой. Нам… нужно кое-что для школьной работы.

– Вам… что? – спросила мисс Лейси, понизив голос.

– Папа говорит, что читать нужно только то, от чего ума прибавится, – заметил Гленнон.

– Как это «ума прибавится»? – улыбка исчезла с лица мисс Лейси.

Гленнон осознал, что на его лице такое же озадаченное выражение.

– Ума прибавится – значит больше информации наберётся. Больше фактов.

– Стало быть, ваш папа хочет, чтобы вы читали только энциклопедии? Словари надо учить наизусть?

Гленнон чувствовал, что мисс Лейси насмехается над папой, но не мог понять почему.

– Энциклопедия – очень ценная книга, в которую стоит заглянуть, если вам нужно узнать что-то определённое, – заметила мисс Лейси. – Но есть много других книг, которые тоже стоит прочитать.

Напрягая мозг, Гленнон старался вспомнить авторов, о которых говорил ему папа. Он не мог никого вспомнить, хотя папа много раз ему про них рассказывал.

– Он просто хочет, чтобы мы читали то, что в школе задают.

– Забавно. Читать надо то, что интересно. Если вам интересны книги, которые в школе задают, читайте эти книги. Если нет – ищите другие! Истории, в которые можно погружаться! Читайте и проживайте жизнь других людей, даже если они не такие, как вы. Иногда это самое лучшее чтение. – Мисс Лейси бережно положила книгу, которую держала в руках, и оперлась на стол так сильно, что косточки на пальцах побелели. – Одна из моих любимых книг – «Ходячий замок» Дианы Уинн Джонс^[7], но я уверена, что никто из учителей вам её не посоветует. А вы, скорее всего, её просто проглотите. Такие истории существуют для того, чтобы убежать от действительности, какая бы на то ни была причина. Есть много способов прибавить ума чтением. Вопрос только, какого ума вы хотите прибавить.

Гленнон покраснел ещё сильнее прежнего. Ну почему ему все твердят про ум?

– А я люблю ужастики, – заявила Ли.

– О, и я тоже! – мисс Лейси наклонилась от волнения. – Ты читала книги Мэри Даунинг Хаан?^[8] Она пишет книги о призраках. Такие жуткие!

– Я только фильмы смотрю. Не знала, что книги-ужастики тоже есть, – Ли покачала головой.

– Конечно, есть. Я рада, что вы пришли ко мне, – мисс Лейси вышла из-за своего стола.

– Я тоже, – ответил Гленнон, чувствуя себя совершенно счастливым.

Ли протянула брату руку и пристально взглянула на него, словно хотела сказать: «Не зевай; помни, зачем мы сюда пришли!»

– Покажите нам, пожалуйста, где у вас энциклопедии. Нам нужно провести одно исследование, и я думаю, что энциклопедия нам как раз пригодится, – сказала Ли.

Мисс Лейси слегка поникла, словно огорчилась, что им не нужны книги-ужастики. Они последовали за библиотекарем.

– О чём вы хотите узнать? – спросила она, подведя их к полкам, где стояло полное собрание томов «Британской энциклопедии».

– Пр… – начал было Гленнон.

Ли толкнула его в бок, чтобы он замолчал, и сказала:

– Правительство. Мы делаем в школе проект о разных типах правительства.

Мисс Лейси слегка улыбнулась. Гленнону уже начала нравиться её улыбка.

– Прекрасная тема. Всегда нужно знать, что у тебя за правительство. – Она вынула том на букву «П» и подала его Ли.

Усевшись в середине зала, Ли стала искать статью о призраках, а мисс Лейси отошла в сторону, где на тележке громоздилась куча книг. Она стала их разбирать.

Гленнон сел рядом с Ли, чтобы она могла читать шёпотом и никто их не подслушал.

– Слушай, – Ли вела пальцем по строчкам и читала: – «Призраки часто принимают форму того, кем были при жизни, хотя могут принимать и другие. Считается, что эта форма – душа, отделившаяся от тела после смерти. Призраки могут преследовать человека, с которым связаны, место, с которым связаны, или предмет, с которым связаны. Это происходит из-за сильной эмоциональной связи. Призраки способны двигать предметы, принимать различные формы, издавать непонятные звуки и влиять на погоду, кроме того…»

Она прервалась, Гленнон просмотрел печатный текст снова и спросил:

– Если Эверетт преследует маму, то почему? У них нет сильной эмоциональной привязанности. Они совсем недавно познакомились!

– Непонятно, – Ли захлопнула тяжёлую книгу. – Ничего не понятно! Не люблю, когда ничего не понятно!

Гленнон взял бесполезную энциклопедию и поставил обратно на полку. Он сел перед сестрой и ждал, когда кому-нибудь из них придёт в голову, что делать дальше, где ещё в библиотеке можно поискать сведения о призраках. Чтобы чем-нибудь занять руки, он порылся в кармане и достал зеркальце, которое ему дала смотрительница Санч.

– Здесь я увидел истинный облик Таунсенд, – он нажал на маленькую кнопочку, и металлическая крышка откинулась. – Смотрительница Санч сказала, что оно покажет истинный облик острова Филиппо.

– И как это делать? Ходить по острову, направляя всюду зеркальце, и смотреть, что изменится? – спросила Ли.

– И что же на острове должно измениться?

– Кот, – пошутила Ли.

– Симус, – фыркнул Гленнон. – Весь остров – это Симус?

Ли придвинулась поближе. Гленнон поднял зеркальце. Их лица соединились в отражении.

– Может быть, с его помощью мы найдём нужную книгу. – Гленнон обвёл зеркальцем книжные полки вокруг. Ни один заголовок не изменился, ничто не указало, что здесь есть «нужная» книга.

Его рука дрогнула, когда в поле зрения появилась мисс Лейси. В одной руке она несла стопку книг, другой катила тележку.

Гленнон даже задохнулся. Его рука дрожала, но он напряг запястье и крепко держал зеркальце. Появилось отражение платья с белым воротничком. Внутри его теперь находилось неясное существо.

Очертания того, что прежде было мисс Лейси, вспыхнули ярким светом.

– Ох, – вздохнула Ли. – Она такая красивая.

Зеркало не показало им истинный вид острова Филиппо – оно показало им истинный вид мисс Лейси.

Мисс Лейси замерла. Вместо тепла в библиотеке повеяло холодом. Кончик носа у Гленнона замёрз. Он закрыл зеркальце, полагая, что мисс Лейси снова приобретёт человеческий облик, как Таунсенд.

Но нет. Призрак мисс Лейси стоял перед ними, вихрь крутился вокруг неё, вихрь крутился вокруг её синего платья. А тело её состояло из крупных дождевых капель и обломков ржавого железа. Её волосы были словно из проволоки. Они шевелились и шипели, как змеи на голове Медузы.

– КТО ТЫ ТАКОЙ, ЧТО ТРЕБУЕШЬ ОТ МЕНЯ ПРИНЯТЬ ТАКОЙ ОБЛИК? – закричала мисс Лейси, и голос её звучал как скрежет металла о металл.

Ли заткнула уши.

Гленнон схватил сестру за куртку и потащил назад. Это было совсем не то, что с Таунсенд – Таунсенд выглядела, как чудовище, но не превратилась в него.

– Я НЕ ВЫБИРАЛА ЭТОТ ОБЛИК, ЭТО НЕ МОЙ ОБЛИК! – Она подступалась к Гленнону и Ли шаг за шагом и с каждым шагом становилась всё больше. – КТО ТЫ ТАКОЙ, ЧТО ПРИНЁС СЮДА ЗЕРКАЛО И ЗАСТАВИЛ МЕНЯ ПРИНЯТЬ ОБЛИК, КОТОРОГО Я НЕ ВЫБИРАЛА?

Вихрь кружился вокруг них, хватал за одежду, словно злой эльф, но в тысячу раз враждебней.

– Я НЕ ВЫБИРАЛА ТАКОЙ ОБЛИК, Я ЕГО НЕ ВЫБИРАЛА! – пронзительно кричала мисс Лейси, её слова звучали уже как раскаты грома. Звук заполнил всё пространство вокруг.

Вихрь устремился к мисс Лейси, увлекая за собой Гленнона и Ли. Они крепко упёрлись ногами в ковёр. Гленнон закричал и почувствовал во рту привкус крови.

Он выхватил с полки книгу и швырнул её в мисс Лейси. Книга пролетела насквозь через раскрывшуюся дыру посередине её тела. Она тоже схватила книгу и подбросила в воздух. Книга парила над её рукой, страницы вырывались одна за другой и летели в сторону Гленнона и Ли.

На щеке и на руке Гленнона появились порезы от бумаги. Он спрятался от вихрей за стеллажом, как за баррикадой. Ли последовала его примеру.

– Бежим! – воскликнул Гленнон.

Он не знал, услышала ли его Ли. В шуме урагана, бушевавшего в библиотеке, он сам не слышал своих слов. Он схватил Ли за руку и потащил.

Дети бежали – дверь библиотеки всё ещё была открыта, они так и не закрыли её – и вырвались в холодный зимний день, бросились к углу улицы. Прежде чем повернуть, Гленнон оглянулся на библиотеку. Мисс Лейси стояла в дверях, вытянув руки и вцепившись в косяки. Шрам на её руке ярко выделялся. Вдруг вспыхнул ослепительный свет. Молния вырвалась из тела мисс Лейси и устремилась в облака.

Гленнон и Ли понеслись ещё быстрее.

– ВЫ НЕ СМЕЕТЕ ЗАСТАВЛЯТЬ НАС ПРИНИМАТЬ ТАКОЙ ОБЛИК, ВЫ ЗА ЭТО ЗАПЛАТИТЕ! – голос мисс Лейси и собственный страх гнали их дальше по улице. – ВЫ ЗА ЭТО ЗАПЛАТИТЕ!

20

Гленнон не мог бегать так долго. Он не любил бегать. Он говорил друзьям, что побежит, только если за ним погонится медведь. Оказалось, однако, что он может бежать очень быстро, когда за ним гонится призрак. Но призрак больше за ним не гнался, и можно было остановиться. Он упёрся руками в колени, стараясь отдышаться.

– Что это… не пойму… что это было? – он задыхался, и в голове его метались обрывки мыслей.

Перепуганная Ли съёжилась рядом. Дышала она с трудом, хрипло, как будто забыла, как это вообще делать.

Мальчик сел на землю и протянул ей руку. Сестра прижалась к нему.

– Да, такого нельзя не испугаться. Это было жутко. Мисс Лейси жуткая. Мы же не знали, что она призрак.

– Очень громко. И неожиданно. Не нравятся мне такие неожиданные ужасы, – Ли закрыла уши ладонями. – Не знаю, почему я так перепугалась.

– Ну, тут бы любой испугался. – Осмотревшись, Гленнон понял, что они находятся в центре города. Лучше бы где-нибудь в другом месте!

Их окружали люди.

Гленнон наклонился к уху Ли и прошептал:

– То, что Таунсенд и Эверетт, и тот, кто пытался утопить меня, и мисс Лейси – призраки, не может быть совпадением!

Он вытащил из кармана зеркальце и сжимал его в руке, как будто оно могло его защитить, хотя пока оно принесло лишь новые неприятности.

– Если ты откроешь зеркало, неизвестно, кто ещё может превратиться. Пока мы знаем, что Эверетт, Таунсенд и мисс Лейси – призраки, и кто угодно ещё может им быть. Мы не знаем, кто тут живой, а кто нет! – Ли накрыла своей рукой руку Гленнона.

Неужели все эти люди превратятся в чудовищ, если он откроет зеркало? Или только некоторые? Будут ли они миролюбивы, как Таунсенд, или нападут, как мисс Лейси?

Они сидели у поворота дороги, ведущей в порт. Вокруг было много матросов, докеров, работавших с грузами, и людей, одетых явно не по-современному. Гленнон присмотрелся и заметил, как неловко двигались некоторые из них, словно тени; как шрамы покрывали их лица и руки; как странные порывы ветра трепали их волосы и одежду. Он заметил, что некоторые были одеты очень легко, не по погоде, но им совсем не было холодно.

Почему он этого раньше не замечал?

– Отдыхаем? – хрипло спросил у ребят прохожий. Низко надетая широкополая шляпа затеняла его глаза. – Я бы тоже не прочь отдохнуть.

Гленнон крепче сжал плечи Ли.

– Но уж и не припомню, когда я последний раз мог сделать перерыв в работе, – он потёр подбородок. – Сорок лет назад? Пятьдесят? Сто восемьдесят два? Всё смешалось…

– Тише, не пугай их, – вмешалась женщина, подошедшая сзади. Она хлопнула его по спине. – Посмотри, они уже готовы испугаться, как будто увидели призрака!

Мужчина замолчал, а женщина засмеялась. Она смеялась долго, как будто удачно пошутила и готова смеяться над своей шуткой день за днём.

– Мне не надо было пугать вас, – мужчина поклонился и приложил руку к полям шляпы. – По крайней мере, не перед праздником. Не надо было пугать вас, но… – Он поглубже нахлобучил шляпу, под ней лежала глубокая тень. На месте глаз горели красноватые огоньки.

Гленнон с трудом сдержался, чтобы не заорать. Женщина всё ещё смеялась. Человек наклонился к Гленнону, что-то тёмное и липкое проступило на его щеках. Призрак!

Но тут перед безглазым призраком появился другой человек.

– Пошли вон! – крикнул он командным голосом. В руке у него было что-то серебристое и блестящее.

Призрак-мужчина и призрак-женщина метнулись прочь. Их очертания таяли. Человеческие тела исчезли, обнажив то, что Гленнон не мог бы толком описать – что-то наподобие Таунсенд и мисс Лейси, состоящих из ветра и дождя. Они побежали по улице, теряя остатки человеческого облика, спасаясь от фольги.

Человек обернулся.

– Гибралтар! – Гленнон вскочил, желая обнять матроса.

Но Гибралтар сунул ему фольгу, обнял за плечи и сказал:

– Мы не позволим им захватить наши души!

И он исчез в толпе, с одной ногой, обёрнутой в фольгу, как будто его тут и не было.

– Надо вернуться к дяде Джобу, – сказал Гленнон дрожащим голосом.

Ли молчала. Он помог сестре встать, и они отправились на поиски дяди.

21

– Нам нужен Симус. Он поможет. Симус всегда помогает, – пролепетала Ли.

Они обходили порт, и Гленнон всё время наблюдал за странными матросами вокруг. В бухте теснились корабли. Один привлёк его внимание. Нельзя было не узнать его ярко-красный корпус и белые буквы названия: «Анабет».

Внезапно ему вспомнились слова песенки, которую напевала мама:

– Что? – не поняла Ли.

Гленнон дрожащим пальцем указал на корабль. Он стоял целый и невредимый.

– Я видел, как он разбился. Мы видели, как он утонул.

Ли взглянула на зеркальце, которое сжимала в руке. Она открыла его и повернула так, чтобы в нём отразился корабль. И сразу всё изменилось: на корпусе появилась огромная трещина, внутрь хлынула вода, стальные борта гнулись и ломались.

Ли закрыла зеркальце – и всё исчезло, «Анабет» снова стала целой.

– Это всё призрачное? – спросил Гленнон.

Они поспешили прочь из порта. Паника гнала их. Они удалялись от бухты, и на дороге становилось всё меньше и меньше людей. Наконец они остались совершенно одни.

– Почему мы никогда не видели этого раньше? – спросила Ли. – Почему мы не видели людей-призраков, кораблей-призраков, всяких других призраков? Я только чувствовала, что творится что-то неладное, но не знала, что это призраки.

Гленнон всё оглядывался. Его не покидало чувство, что их преследуют. На дороге были люди, машины и… лошадь? Откуда на острове лошадь? Он не мог объяснить почему, но чувствовал: что-то опасное следует за ними.

Они повернули на другую улицу. За углом стоял Кит, сутулясь, как будто на его плечи давило глубокое горе. Он был один, без родных. Знает ли он о призраках? Стоит ли ему сказать? Или он ответит, что Гленнон с ума сошёл?

– В гавани многолюдно. Все работают и готовятся к празднику, – сказал Кит. – Для вас это может быть небезопасно.

– Так вот почему так много народу! – сказал Гленнон. – Все готовятся к завтрашнему празднику.

К тому времени они уже должны будут уехать. А он так и не узнал, что это за праздник.

Ли оглянулась. Людей было огромное количество.

– Что это за праздник? Почему дядя Джоб о нём нам ничего не рассказывал?

– Может быть, он не знает, – заметил Гленнон. – Он никогда его не посещал. Может, он не любит праздники.

– Спросим, когда найдём его, – решила Ли.

Кит почесал лоб, оставив на нём красные следы.

– Вы осмотрели кладбище? Оно большое, прямо посреди города. Вроде бы я видел вашего дядю там недавно.

Они прошли по улице и свернули в тихий переулок. Появилась невысокая каменная стена. За ней было кладбище. В густой траве виднелись надгробные плиты и резные ангелы, а в центре был мавзолей. Издалека Гленнон узнал дядю Джоба, стоявшего перед могилой.

Кого же навещал дядя?

Гленнон обернулся, чтобы поблагодарить Кита, но тот уже уходил. Гленнон успел только помахать ему вслед.

– Что ты делаешь? – спросила Ли.

– Я хотел… – Гленнон уже не видел, куда делся Кит.

– Почему здесь так много могил? – спросила Ли, указывая на многочисленные надгробия. – Если большинство людей, которых мы видели на острове, – призраки, зачем им могилы? Не может же быть, чтобы они все умерли и были похоронены здесь? Многие погибли в водах озера. Зачем здесь могилы?

Гленнон не знал, что на это ответить. Он продолжал идти к дяде.

Когда они подошли, дядя стоял сгорбившись, прижав руки к груди. Он неотрывно смотрел на могилу с небольшой плитой в изголовье. Вид у него был печальный, совсем не такой, к какому они привыкли за месяцы жизни с ним.

На кладбище чувствовалась смерть, но не та, что была концом всего или даже продолжением чего-то. Эта смерть была… Гленнон не мог найти нужного слова. Это было похоже на стоячий лесной пруд в жаркий летний день – густые водоросли и запах гниения. Такой дух парил в воздухе и, казалось, окружал дядю Джоба словно ореол. Его тёмные волосы шевелились, хотя ветра не было.

У Ли подогнулись ноги. Она плюхнулась на траву, и Гленнон увидел, как по щекам её катятся слёзы.

– Ли, что такое?

Она указала на дядю и прошептала:

– Зачем призраку могила?

– Ты думаешь… – Гленон запнулся. Он лишился слов не потому, что испугался или почувствовал себя глупо, а потому, что им овладело отчаяние.

Дядя Джоб тоже призрак?

Он взял себя в руки и подошёл к дяде.

– Мы сегодня видели множество призраков, – сказал он.

По щекам дяди катились слёзы, исчезавшие в густой бороде.

– И ты тоже призрак, – с трудом выговорил Гленнон.

Дядя Джоб пристально посмотрел на него, вытер слёзы и медленно кивнул.

– Тут можно плакать, – заметил Гленнон.

Дядя Джоб опустил руку на плечи Гленнона. Тот придвинулся ближе, стараясь передать ему свою любовь. «Я рядом, что бы там ни было!»

Перед ним на камне было выведено имя дяди и больше ничего. Возможно, у каждого призрака на острове Филиппо был свой камень, и они сами выбирали, что на нём написать.

– Что ты напишешь? – спросил Гленнон спокойно, вспомнив надгробие Кита и надпись на нём.

Дядя Джоб ссутулился.

– Я ещё не решил.

– Кит говорил, что здешние могилы не дают мёртвым успокоения.

– Не дают.

– Он говорил, что на надгробиях много мрачных шуток.

– Это верно, – согласился дядя.

– Ты хороший, – губы Гленнона дрожали, мышцы напряглись. – Тогда напиши что-нибудь хорошее на своей могиле. «Охранял тех, кто в этом нуждался» – что-нибудь в этом роде.

Дядя, всё ещё плача, убрал тяжёлую руку с плеч Гленнона.

– Спасибо, – сказал он, и на камне, словно написанные невидимой рукой, медленно появились слова:

ДЖОБ ДЖОНСОН

1955–1989

ОХРАНЯЛ ТЕХ, КТО В ЭТОМ НУЖДАЛСЯ

22

Сперва Гленнон и Ли поняли, что Эверетт – чудовище. Потом узнали про мисс Лейси. Они видели призраков в порту. А теперь и дядя Джоб. Все на острове Филиппо были призраками. Все, кроме семейства Маккью и Гибралтара. Гленнон был уверен в этом.

Они возвращались к Грейвингу. Ли сидела впереди. Гленнон – посередине заднего сиденья, так что ему была видна дорога. Обычно он сидел сзади, погружённый в размышления, но сегодня ему этого не хотелось. Ему хотелось быть рядом с сестрой и дядей, который, однако, был мертвецом…

– Все здесь призраки, – сказал Гленнон.

Дядя Джоб слегка кивнул. Но разумом Гленнон отказывался в это верить, особенно сейчас, когда дядя вёл машину.

Призраки не могут водить машину!

Гленнон порылся в кармане и достал маленькое зеркальце, заставившее мисс Лейси превратиться в воющий вихрь. Он спросил:

– Можно посмотреть на тебя в зеркало?

Дядя отвёл взгляд от дороги, Гленнону стало не по себе.

– Лучше не надо. Не зря незамерзающие окна на Филиппо есть только на маяках.

– Тебе не нравится твой призрачный облик? – спросила Ли.

– Дело не в этом… – дядя Джоб глубоко вздохнул. – Не знаю, как объяснить…

– В облике призрака тебе плохо? – спросил Гленнон. Он понимал, что такое невозможность объяснить происходящее.

– Нет, – дядя Джоб сжал руль. – Я мёртвый. Я не чувствую боли, как прежде, когда был живым. Это вроде голода. Сильного голода.

– Но ты же ешь, – заметила Ли.

Дядя Джоб улыбнулся, но его глаза оставались печальными.

– Ну да. Те, кто уже давно умер, обычно не едят, как смотритель Орвелл. Они уже не помнят, что им нужна была еда, когда они были живыми. А я ещё не забыл.

– Так что же тогда за голод? – спросил Гленнон.

Улыбка дяди погасла. Он не ответил.

– Ничего не понятно! – неожиданно воскликнула Ли. Она стукнула кулаком по коленкам. – Непонятно! Мы получили от тебя письмо. Ты писал, что на маяке случилась авария, но с тобой всё в порядке. Ты писал, что тебя перевели на остров Филиппо. Ты получил травму, но уже всё хорошо! – она замахала руками на дядю и на весь остров. – Но стать призраком – это совсем не хорошо!

– Я не писал этого письма, – сказал дядя.

Гленнон уставился на дядю, на его лицо, огрубевшее под солнцем и штормами. И не знал, как реагировать.

– Ты… что? – спросил он.

– Я не писал того письма, – ответил дядя.

– А кто же тогда?

Дядя Джоб сжал руль.

– Мне не хочется об этом говорить.

– Это Эверетт? Эверетт написал письмо? – спросил Гленнон.

– Дядя Джоб! – воскликнула Ли. – Ну пожалуйста! Нам надо знать!

– Нет.

– Дядя Джоб!

– Нет! – в голосе дяди появилось что-то нечеловеческое, словно треск костра и крик боли от ожога.

Всё тело Гленнона напряглось. Ли затаила дыхание. Они замерли, глядя на дядю и ожидая вспышки его гнева.

– Об острове нелегко рассказывать, – в голосе дяди ещё слышались треск и скрип, напомнившие Гленнону о том, как ярость мисс Лейси переполняла библиотеку… о том, как папа бросал в своих родных слова, острые, как кинжалы.

Ли отодвинулась к дверце. Гленнон откинулся на сиденье. Мышцы его напряглись. Лёгкие отказывались дышать в полную силу.

Дядя Джоб покачал головой, не сводя глаз с дороги:

– Обо всём этом нелегко говорить. О смерти нелегко говорить, особенно если это не твоя смерть. Простите, но я не буду говорить об этом с вами!

В уме Гленнона теснились вопросы: «Что такое смерть? Что происходит после? Видел ли дядя «свет в конце туннеля»? Тянуло ли его в рай? Почему он оказался на острове Филиппо? Почему здесь все призраки?»

И два самых главных: «Если дядя Джоб не писал письма маме, то кто же это сделал? Если бы они не получили этого письма, поехали бы они на остров Филиппо?»

Гленнон съёжился на заднем сиденье, размышляя над этими вопросами и всё время ожидая вспышки гнева дяди Джоба. Он подумал, что за всё время, что он знал дядю, тот ни разу не проявлял гнева. Но Гленнон всё время этого ждал.

Гнев – такая вещь… Часто нет никаких признаков того, что сейчас будет вспышка. Поэтому Гленнону приходилось всегда быть готовым к этому. Но… он никогда не был готов. Никогда.

Он ждал и ждал, в продолжение всей поездки наблюдая за дядей, за его дыханием, за тоном голоса.

Дядя Джоб был рассержен, очень рассержен. Но его гнев не вырывался наружу и не задевал Гленнона. Это удивило Гленнона – что же такое гнев, если не ледяной тон, не яростные взмахи кулаков и больно ранящие слова?

Что же это за ярость, если она не ранит?

Когда они подъехали к Грейвингу, его свет сиял среди дня. Зажёгся – и сразу погас. Зажёгся – погас. Зажёгся-зажёгся – погас. Предсказуемый, успокаивающий ритм. Почему маяк работает до наступления темноты?

– Должно быть, ожидается ухудшение погоды, – пробормотал дядя Джоб себе под нос, остановившись и вылезая из машины. Он, казалось, мерцал, становился то бледнее, то ярче, чем прежде, словно его обвели светящимся маркером. Он направился мимо дома прямо к маяку.

Гленнон смотрел, как он идёт, напоминая себе, что дядя Джоб – мертвец.

– Надо сказать маме, что он призрак, – сказал Гленнон с заднего сиденья.

– Мама нам не поверит, – Ли уткнулась подбородком в воротник куртки. – Сомнения и отрицание всегда есть в ужастиках. Люди не хотят верить, что с ними может случиться что-то плохое. Но иногда самое страшное в том, что людей заставляют поверить, что всё в порядке и ужасы – только в их воображении. Чудовище старается убедить людей, что оно не чудовище.

– Эверетт никогда особенно не старался убедить нас в этом, – возразил Гленнон. – Мама поверит, если дядя Джоб покажется ей в облике призрака.

– Ты думаешь, он покажется кому-нибудь в виде призрака? Он даже не хочет говорить об этом.

– Мне непонятно кое-что, – Гленнон наклонился вперёд. – Почему мы здесь? Почему мы получили то письмо, если дядя не посылал его?

– Дядя Джоб был так озадачен, когда мы заявились. Может быть, он действительно не знал? – размышляла Ли, постукивая пальцем по коленке.

Гленнон стал припоминать. Мама приняла решение ехать на север внезапно. Она говорила, что хочет остаться дома после отъезда папы, но тут получила письмо от дяди Джоба. Он описывал остров Филиппо как тихое приятное место, и они быстро собрали вещи и скоро появились на пороге дома третьего смотрителя. Гленнон не мог вспомнить, говорила ли мама с дядей по телефону до отъезда. Казалось, дядя был не очень рад их прибытию на Грейвинг, но он никогда не говорил этого вслух. Гленнон решил, что это потому, что дядя привык жить один, без детей, носящихся по дому.

– Мы не должны были ехать сюда. – Ли вылезла из машины и захлопнула дверцу. – Если бы мама потратила чуть-чуть времени, чтобы связаться с дядей напрямую, он бы, наверное, попросил её, чтобы мы не приезжали. И мы остались бы дома, в безопасности.

Она пошла в сторону дома, но Гленнон остался возле машины. В голове его вертелись слова: дом, безопасность.

Кто-то из них когда-нибудь связывал эти два слова?

Он побрёл в дом и поднялся по лестнице. Ли стояла у двери в комнату мамы. Они делали так всегда в тот месяц, когда мама была особенно печальной. Они её проверяли, хотя папа кричал, что она сама должна заботиться о себе, и с грохотом захлопывал дверь.

Но здесь на них кричать было некому.

Дверь отворилась, металлические петли заскрежетали, как будто дверь не открывали уже много дней, а не несколько часов. У кровати горела лампа. От серо-белого абажура на лицо мамы падали тени, делая его ещё более бледным и болезненным, чем прежде. Дети подошли на цыпочках. Одеяло на груди мамы лишь чуть-чуть приподнималось от её дыхания.

Страх охватил Гленнона. Это был совсем не тот страх, который появлялся, когда папа кричал на него. Этот страх поселился в его груди и сжимал сердце. От этого страха было больно.

И тогда, зная, что остров Филиппо населён призраками, он громко спросил Ли:

– А вдруг она тоже призрак? Что, если она умерла, а мы не знаем об этом?

Ли не ответила.

Гленнон сел на край маминой кровати и достал своё зеркальце. Он едва дышал: ужас сковал его тело. Крышечка отскочила, он взглянул на своё отражение. Тёмные тени под глазами напомнили ему про озеро. На щеке царапины… он уже забыл, как листы книги налетали на него в библиотеке.

– Не могу, – прошептал он. Он не решался повернуть зеркальце к маме. Он слишком боялся.

Ли взяла его руку в свою. Вдвоём они повернули зеркало. В отражении мама лежала спокойно. Тёмные круги под глазами. Волосы разметались по подушке. Красно-жёлтое одеяло натянуто до подбородка.

Она была человеком, не призраком.

Страх покинул тело Гленнона, но краем глаза он заметил верёвку, обвивавшую маму. Волокна её казались прозрачными. Гленнон всмотрелся, потом повернулся к маме. Он был уверен, что никакой верёвки на одеяле не было.

Конечно, он ничего не увидел: никакой верёвки, никаких волокон вокруг её тела. Он снова посмотрел в зеркальце. В нём отражалась ледяная, почти невидимая коричневая верёвка, затянутая на груди!

– Ли… – прошептал он.

Он повернул зеркальце – если бы только оно было побольше и могло показать целиком маму и верёвку! Он так и сяк поворачивал зеркальце и в итоге разглядел, что верёвка уходит прямо в тело.

Ли выхватила зеркальце и сделала то же самое, разглядывая верёвку, которую было видно только в отражении.

– Гленнон, – от изменившегося голоса Ли Гленнона пробрала дрожь.

Он заметил, что Ли направила зеркальце на него, а не на маму. В слабом свете отразился Гленнон и… верёвка, обмотанная вокруг него!

23

Гленнон выхватил зеркальце у Ли. Верёвка была видна только в нём – толстая, серебристая. Это ему что-то напомнило… но он не мог вытянуть из туманных воспоминаний нужное.

В зеркале были две верёвки – одна мамина, другая Гленнона. Обе тянулись по полу и куда-то прочь из комнаты.

– Что это? – Гленнон похлопал себя по груди. – Почему у тебя её нет?

– Это верёвка. – Ли шарила по маминому одеялу. Она искала верёвку, но, конечно, ничего не нашла. – Не знаю, почему у меня её нет.

Гленнон закрыл зеркальце и сжал его в потной ладони.

– У меня грудь болит уже давно, с тех пор как…

– С тех пор как что? – Ли перестала шарить по одеялу.

– Я упал с велосипеда. – Он потрогал грудь там, где она болела. Казалось, даже остался шрам, хотя никакого шрама не было. – Я упал с велосипеда, когда было очень ветрено. Мне показалось, что на дороге кто-то стоит, и я пытался остановиться. Кончилось тем, что я упал. Когда я поднялся, то увидел Симуса. Я думал, что упал из-за него. Я решил, что он отбрасывал тень, похожую на человека. А если это всё-таки не был Симус? Если я видел призрака?

– Ты проехал сквозь призрака? И он набросил верёвку?

– Похоже на то. Призрак пытался набросить на меня верёвку, когда Таунсенд везла меня на маяк Призрак.

– И куда же она ведёт? – Ли взяла зеркальце и снова открыла. Она направила его на мамину верёвку и пошла вдоль неё. Верёвка спускалась с кровати, тянулась по полу и исчезала за дверью.

В дверях стоял Симус. Он царапал когтями пол и верёвку. Когда Гленнон подошёл, он зашипел, не сводя своих круглых глаз с груди Гленнона… и невидимой верёвки.

– Так ты знал! – возмущённо воскликнул Гленнон. – Ты знал о призрачной верёвке! Поэтому ты так возненавидел меня!

– Симус, котик! – Ли подняла Симуса, и он замурлыкал то тише, то громче, словно жаловался на то, как с ним обращаются. – Ты всё время знал о призраках?

Гленнон хотел погладить и поблагодарить кота, но Симус всё время отворачивался.

– Надо выяснить, куда ведут верёвки, – сказал Гленнон.

Ли держала Симуса на вытянутых руках. Он весь взъерошился.

– Симус, нам надо идти, но ты должен остаться здесь и охранять маму. Не позволяй призракам привязывать к ней ещё верёвки.

Симус замахал лапами и стал вырываться. Ли посадила его на кровать возле мамы. Его хвост выбивал пыль из одеяла. Он поднял лапу и выпустил когти. Именно в такой позе он стоял на пляже: болтал лапой в воде и пристально туда вглядывался.

К вечеру холодало, Гленнон и Ли надели тёплые куртки, ботинки и перчатки и взяли с собой фонарики. Ледяной ветер дул в лицо. Термометр у двери показывал ниже нуля.

Гленнон открыл зеркальце, пытаясь найти верёвку и отследить её конец. Верёвка вела в лес. Высокие, похожие на скелеты деревья вонзались в закатное небо. Солнце садилось в озеро.

Каждый шаг отдавался болью в груди Гленнона. Боль даже усилилась. От боли сжимались лёгкие, было трудно дышать, пока дети пробирались по лесу. Неожиданно лес кончился. Перед ними было обширное поле, усеянное небольшими кочками.

– Я знаю, где мы, – заметил Гленнон.

Холодный воздух пощипывал кожу, от дыхания шёл пар.

Ли направила фонарик на поле. Луч света выхватил из темноты осевшие могилы, покосившиеся надгробия… и крысу, которая сидела на голове каменного ангела, уставившись на Ли и Гленнона.

Гленнон чувствовал, что за ним наблюдают со всех сторон. Он включил фонарик. Его свет отразился в больших зелёных глазах крысы… ещё одной… и ещё. Их было полно на кладбище. Ослеплённые светом фонарей, они замирали.

– Они тоже призраки? – спросила Ли.

Гленнон так и сяк поворачивал зеркальце, но крысы не превращались в маленькие вихри воздуха и воды. Он направил фонарик на одну из крыс справа. Кожа обтягивала её костлявое тельце. Скелет словно проглядывал сквозь облезлый мех на шее и боках. Её покрывало что-то, похожее на плесень. Крыса неотрывно смотрела на Ли и Гленнона.

– Крысы-зомби, – прошептала Ли.

– Пошли обратно, – сказал Гленнон, но шагнул вперёд. Он всегда чувствовал себя в безопасности на маяке Грейвинг, но сейчас отступать было нельзя, хоть их и окружали мёртвые крысы. Нужно было найти конец маминой верёвки и понять, как спасти маму.

Крысы следили за движениями Гленнона, все разом поворачивая головы.

– Ли… как это называется, когда несколько существ имеют один общий мозг? – он сделал ещё шаг. Крысы следовали за ним. Их мёртвые глаза словно смотрели ему прямо в душу.

– Как колонии муравьёв? – Ли шла за ним шаг в шаг. – Роевой инстинкт.

– Вот-вот, роевой инстинкт. Ими словно управляет один мозг.

– Если ими что-то управляет, нам это и нужно, а не крысы, – Ли шла так близко, что мальчик чувствовал её дыхание у себя на затылке. – Что это за место?

– Кладбище, – сказал Гленнон. – Сюда я и попал после того, как Таунсенд рассказывала свою историю о призраках.

– Ты говорил, что Кит был здесь с тобой.

– Да. Он последовал за мной, когда я убежал. Ему тоже не понравился рассказ Таунсенд.

– Но его же там не было.

– Что? – Гленнон уже подходил к краю кладбища.

– Его не было там. Не было с нами.

– Был, он сидел справа от меня.

– Нет, не было, были только ты, я и Таунсенд, – Ли вздрогнула.

– Но…

– Я видела Кита только раз, в ночь кораблекрушения.

Гленнон остановился. Его фонарик осветил крысу – у неё не было глаз, как и у призрака, которого они видели утром.

– Не может быть! Я видел его много раз! На пляже. На пирсе. Сегодня мы шли с ним к дяде Джобу. Ты же с ним говорила!

– Нет, – упорствовала Ли.

– Но я…

– Я видела Кита один раз.

Гленнон был озадачен. Никто, кроме него, не видел Кита? Как это возможно? Если только…

– Кит тоже призрак? Он шёл за мной? Он преследовал меня?

Вдруг земля под Гленноном зашаталась и просела. Он покачнулся и упал на бок, больно стукнувшись бедром. Луч фонарика метнулся в сторону от крыс. Они запищали хором, словно прокричали в темноте какое-то слово. Гленнон шарил лучом, стараясь увидеть крыс, узнать, что заставил их делать управляющий ими мозг.

Ветер свистел над полем, взметая пожухлую траву и опавшие листья, которые уже начали гнить. Запах сырости и смерти поднялся в воздух.

Глаза Гленнона заслезились, хоть он и прикрывал их от ветра. Он ухватился за край могилы длинными пальцами. Через траву пробился мутный свет, мешавший Гленнону отчётливо видеть происходящее. Тьма словно проникала внутрь, старалась затянуть в чёрную дыру.

Мальчик вцепился в твёрдую землю, но тело его перевалилось через край дыры. По контуру дыры пробегал яркий мерцающий свет, от которого заболели глаза. Мертвец выбрался из образовавшейся ямы полностью и встал на ноги.

Это был призрак, пытавшийся утопить Гленнона.

– Не хочу, чтобы ты всё понял, по крайней мере, не до наступления праздника, – сказал призрак голосом Кита Пайка, хотя был совсем на него не похож.

24

– Сними с меня эту верёвку! – закричал Гленнон.

У него были две причины для ярости. Во-первых, конец верёвки Гленнона держал Кит. Во-вторых, Гленнону Кит нравился.

– Я не могу, – голос Кита будто проникал прямо в кости Гленнона.

– Снимай с нас верёвки! Тебе незачем преследовать меня и маму. И совсем не смешно вылезать из могилы Кристофера Пайка. Несмешная шутка! – Гленнон подошёл к Киту.

– А я и не смеюсь, – лицо Кита, прикрытое темнотой, было лишено всякого выражения. Голос его звучал невыразительно и безжизненно. Кит бросил верёвку Гленнона, и конец её исчез в яме.

– Гленнон, – раздался голос Ли позади, – я знаю одного Кита в школе. Его полное имя Кристофер. Кит – это уменьшительное от Кристофер.

– Так Кристофер Пайк – это ты? – Гленнон замер.

– Да, я, – Кит повернулся к надгробному камню. – Жил хорошо. Умер ужасно.

– 1816! Ты умер в 1816 году?!

– Ну да. – Вокруг Кита поднялся ветер и зашумел ещё сильнее. – Я же говорил. В один прекрасный день сына взяли на работу, тогда сыновей обыкновенно отправляли на работу. Не то что сейчас, когда все ходят в школу. Я работал и плавал вместе с отцом, и мы оба погибли. Мы оба закончили свои дни здесь.

Его отец? Гленнон не стал спрашивать, кто был отцом Кита, но кто же ещё мог им быть? Кто ещё был с Китом с самого начала? Эверетт!

Время словно остановилось – так уже много раз бывало в эти дни, когда Гленнону казалось, что он только воображает что-то. Когда он увидел лицо Эверетта в озере. Когда Эверетт так увеличился в росте.

И вот снова, через большой промежуток времени, появился Эверетт. Его не было – и вот он здесь. Он был в человеческом облике, но они видели, как он мерцает. Его голубые глаза источали холод. Пряди волос превратились в сосульки. Кожа его просвечивала и блестела. Он был полностью изо льда.

– Я видел тебя! – закричал Гленнон. – Ты был в маминой комнате!

Именно это создание он видел склоняющимся над мамой. А тогда подумал, что ему померещилось.

– Почему ты пытаешься навредить нам? – продолжал Гленнон.

– Я не пытаюсь навредить вам, – голос Эверетта был похож на рокот волн, такой странный и неземной. – Я пытаюсь вас убить.

Гленнон отступил на шаг, прячась за Ли.

– Остров хочет получить ваши жизни. Но это сложно – вас охраняют Джоб и Защитник. Приходится подкрадываться исподтишка, а мне это совсем не по вкусу, – сказал Эверетт. – Джоб, Защитник и ваш дурацкий кот!

Эверетт свирепо взглянул на Ли. Он стремительно вытянул руку, слишком быстро, чтобы уследить за его движением. В воздухе раздался свист. Он схватил Ли за куртку. Ли упиралась, но он тащил её к могильной яме, из которой вылез.

– Этот ваш дурацкий кот… Остров не может запустить в вас свои когти, потому что кот всё время запускает когти в остров, – сказал Эверетт. – Мы всячески выкручивались, мне пришлось подкрадываться, но время вышло!

«Прекрати», – хотелось сказать Гленнону. Все мышцы его застыли. Он видел сцену, разворачивавшуюся перед его глазами и в его разуме. На него опять нахлынули воспоминания. Ли упирается в ковёр, а папа тащит её за руки. Гленнон смотрит, не в силах что-либо сделать. Папа толкает Ли в её комнату и запирает дверь, оставляя Ли наедине с её паникой, чтобы никто в доме её не слышал.

Он увидел себя в прошлом, застывшего от страха, не способного помочь. Но та часть его, которая прежде замирала, забыв, как двигаться, теперь была не нужна. Ли в опасности!

– Сейчас – это не тогда, – сказал он громко. Мальчик бросился вперёд, замахиваясь палкой, которую подобрал, чтобы отгонять крыс. Он ударил по ледяной руке Эверетта – и палка раскололась…

Другой рукой Гленнон вцепился в Ли, но забыл, что в руке у него зеркальце. Зеркальце упало. Гленнон подхватил его, но половинка отлетела. Она ударилась о руку Эверетта. Раздалось громкое шипение, ледяная рука Эверетта стала превращаться в пар.

Пальцы Эверетта разжались. Он отпустил Ли. Девочка метнулась в сторону, и ребята помчались к лесу.

Эверетт взвыл. Он зажимал здоровой рукой рану, нанесённую зеркалом.

– Вам не уйти!

Дети спрятались за деревом, тесно прижавшись друг к другу.

Голова Эверетта клонилась набок. Казалось, она почти оторвалась от шеи.

– С острова нет пути. Он хочет заполучить вас!

– Но зачем? – прошептала Ли.

Эверетт услышал. Он захихикал. Его скрипучий смех метался эхом туда и сюда, пока внезапно не смолк.

– Вы живые, а всё мёртвое жаждет ваших жизней!

Гленнон не понимал. Зачем они острову Филиппо? Как может остров жаждать их жизней?

– Нам нужна лодка. Нам нужно найти кого-нибудь, кто поможет нам уплыть отсюда, – шепнул Гленнон Ли.

– Как вы не поймёте? – продолжал Эверетт. Среди ослепительного света и ледяного воздуха он появился перед ними. Лицо его было ужасно. – С острова нет пути!

Призраки исчезли. На кладбище воцарилась тишина. Воздух стал неподвижным. Гленнона словно придавило к земле. В тумане перед ним мелькали цвета поздней осени, засохшая бурая трава, жёлтые опадающие листья, серые надгробия… и куда бы Гленнон ни смотрел, нигде не было видно призраков.

– Куда… куда они делись? – Гленнон изумлённо озирался.

– Они же ещё вернутся, – сказала Ли, дрожа в тёплой куртке. – Они ещё вернутся. Выпрыгнут неизвестно откуда и заорут на нас. – Она закрыла уши руками в перчатках. Девочка медленно склонялась к земле, словно превращаясь во что-то, что уже не было Ли. Она опустилась на землю, прижав колени к груди.

Гленнон порылся в кармане и достал беруши, которые захватил когда-то по совету дяди. Опустившись на колени, он отнял руки Ли от ушей.

– Если они закричат, это поможет, – Гленнон дал ей беруши. – Расскажи мне о чудовищах, Ли. Кто тебе больше всех нравится?

– Мне нравятся банши, – прошептала Ли. Она натянула капюшон, а сверху прижала руками, так что её уши были защищены в три слоя. Она зажмурилась и уткнулась лицом в коленки. – Банши всегда женщины.

Гленнон прокрался на кладбище, держа фонарик и зеркало так, чтобы видеть отражение верёвки.

Нужно найти, куда ведут эти верёвки, даже если Эверетт и Кит собирались вернуться. Выбора не было: если не исправить ситуацию, мама никогда не проснётся.

– Банши много плачут, – Ли хрипло дышала. – Я тоже много плачу. У них глаза красные, как у меня.

Гленнон следил за верёвкой, используя оставшуюся половинку зеркала. Он двигался на коленях. Его верёвка вела не к могиле Кита, но к другой, рядом. Там стоял лишь камень без надписи, и Гленнон вспомнил, как на могиле дяди невидимая рука высекала надпись невидимым резцом. Конец верёвки уходил прямо в могилу.

Вторая верёвка шла в другую безымянную могилу. И тут Гленнон обо всём догадался. Остров приготовил для них две могилы. Страх охватил Гленнона: он смотрел на собственную могилу! А рядом была мамина.

– Банши причитают, – сказала Ли за спиной.

Налетел порыв ветра, который подхватил Гленнона. Мальчик хотел закричать, но у него пересохло в горле.

– Я утонул в 1816 году, Гленнон, – по кладбищу разносился голос Эверетта. – Я утонул, и моё тело превратилось в воду и лёд. Я живу на этом острове больше двухсот лет. Двухсот лет! Я буду жить здесь ещё тысячи лет. И ты, Глен, будешь тоже жить здесь с нами.

Гленнон ненавидел это имя. Его звали не Глен!

Слова Эверетта заглушил голос Ли:

– Причитания – это вроде плача. Но это не только плач. Они стенают. Плачут и стонут.

– Умершие на озере Верхнем всегда остаются здесь. – Эверетт крепче сжал Гленнона. Лёд обжигал сквозь одежду, глаза жгли слёзы. – Выбора нет, Глен.

«Глен», – злился папа в памяти Гленнона. Он не мог прекратить поток воспоминаний. «Глен!» – кричал папа. «Глен», – он обращался к кому-то другому, не к Гленнону. «Глен!» – папа словно старался вычеркнуть имя Гленнона, сделать из него кого-то другого, кто нравился ему.

«Ты должен быть умным. Глен. Ты должен быть умным и послушным, Глен. Ты должен быть хорошим сыном, Глен. Глен, почему ты плохой сын? Вот Ли умная. А ты что? Бесполезный. Невежественный».

Страх одолевал Гленнона, он старался думать; его разум словно продирался сквозь густую грязь.

Никчёмный. Глупый.

Гленнон не понимал слов, которые часто говорил папа, – он не думал, что кому-то непросто быть добрым. Он не считал себя бесполезным и невежественным – он старался быть хорошим. Он не хотел, чтобы его называли Глен!

– Банши стенают, – сказала Ли откуда-то из-под своей куртки. – Они стенают, потому что знают, что кто-то должен умереть.

– Остров Филиппо скоро исчезнет, получив всё, что ему нужно. Ему нужен ты. Твоя жизнь нужна ему, – произнёс Эверетт совсем рядом. Гленнон чувствовал его тяжёлое дыхание, от которого по шее пробегал холод, – Понятно, Глен?

– Меня зовут не так, – возразил Гленнон.

– Ты понимаешь, что, когда остров Филиппо исчезнет, он заберёт тебя с собой? – спросил Эверетт.

Гленнона охватило отчаяние. Он стал вырываться из ледяных рук Эверетта, отбиваться от ветра, тащившего его, от воспоминаний, роившихся в мозгу.

– Это значит… это значит, что банши предсказывают смерть, – продолжала Ли.

– Чтобы существовать, острову нужна чья-то жизнь, – сказал Эвереттт.

– Банши предвидят смерть, – продолжала Ли.

– Острову нужна твоя жизнь, – голос Эверетта царапал уши.

– Банши объявляют о смерти, – продолжала Ли.

– Острову Филиппо нужно, чтобы ты умер, Глен!

«Глен, Глен, Глен!» В памяти Гленнона бесновался папа.

Эверетт тащил Гленнона к могиле, которую остров приготовил для него. Яма зияла, голодная, готовая поглотить Гленнона. Поле зрения сузилось: перед ним были только края могилы. Он вырывался и кричал:

– Меня зовут не Глен!

Ли тоже закричала. Её голос заглушил вопли папы в голове Гленнона:

– Банши – предвестники беды!

Гленон, собрав последние силы, крепче ухватил зеркальце и прижал его к груди там, где его охватывала верёвка. Воздух наполнился дымом. Верёвка сгорела.

Эверетт отшатнулся от Гленнона.

Гленнон, спотыкаясь о кочки, бросился в темноту, подальше от могилы. Находившийся неподалёку маяк Грейвинг посылал яркий луч. Гленнон понёсся к нему, к сестре, которая не двигалась с места.

Она указала пальцем на Эверетта:

– Я твой предвестник беды! Тебе не забрать моего брата!

Она вытянула руку и направила луч своего фонарика на призрака.

Гленнон посмотрел назад.

Эверетт попытался уклониться, но недостаточно быстро. Его поразило в то место, где было бы сердце, будь он живым человеком. Луч света упёрся в лёд, составлявший его тело. Воздух наполнился едким чёрным дымом.

25

Гленнон нёсся по лесу, Ли следом за ним. В одной руке он сжимал фонарик, в другой – ещё дымящееся зеркальце, радуясь, что на руках перчатки. Деревья трещали и стонали. Ветви сплетались перед ним. Корни вылезали из-под земли и ползли к ребятам.

Словно нечто проснулось под лесной подстилкой и тянулось по всему острову. Это не были призраки. Это был сам остров. Это было нечто иное, какое-то напряжение, появлявшееся каждый раз вместе с мёртвыми крысами.

Что-то прошумело в воздухе. Гленнон пригнулся, существо пролетело мимо. Гленнон посмотрел на него и чуть не налетел на дерево. Птица, совершенно лишённая перьев, сидела на ветке. Одни белые кости.

– Скорее! – проскрипело что-то внутри Гленнона, больше звериное, чем человеческое. Ему не нужно было оглядываться, чтобы проверить, не гонятся ли за ними: ощущение погони словно хватало его за пятки.

Дети выбежали из леса на грунтовую дорогу, которая вела к Грейвингу. Они уже почти добрались. Почти добрались до света…

Перед ними возник Кит. Он был в человеческом облике, не в виде призрака.

Гленнон резко остановился, Ли уткнулась ему в спину – они были так близко, – и оба упали, Гленнон на колени, Ли – на его ноги.

– Зачем ты делаешь это? – спросил Гленнон. – Я думал, мы друзья.

– Мы и есть друзья! – Кит смотрел пристально. Его глаза были полны печали, которую Гленнон уже видел на кладбище. – Мы могли бы быть друзьями всегда. Лучшими друзьями, если бы ты остался.

– Я не хочу оставаться здесь. Я хочу жить!

– Я тоже! – Кит так закричал, что Гленнон пошатнулся. – Я тоже хочу жить! Я хочу быть либо живым, либо мёртвым, но не посередине. У меня нет выбора. Ни у кого из нас нет выбора. Остров не даёт выбора. Когда я умер, у меня не было выбора!

Гленнон почувствовал, словно на него навалилась огромная тяжесть, поняв, что Кит такой же пленник острова, как и они.

– Когда корабль моего отца разбился, у меня не было выбора. Когда он утонул. Когда я выбрался на этот ужасный остров и думал, что спасся. Не было выбора, когда пришло время праздника – когда остров исчез, когда он высосал всю жизнь из меня. Он тянул из меня всё, пока ничего не осталось, пока я не умер.

Вихрь закружился возле Кита и взметнул дорожную пыль. Гленнон почувствовал вкус пыли во рту. Ему показалось, что он захлёбывается, что маленькие острые коготки царапают горло и проникают в лёгкие.

– У меня не было выбора! – Ветер утих, и Гленнон перевёл дыхание.

– Что это за праздник, Кит? – спросил он, решившись.

Человеческий облик Кита стал бледнеть, перед глазами Гленнона возникал смутный призрак.

– Из-за этого праздника я выгляжу вот так. В этот праздник остров, прежде чем исчезнуть, высасывает жизнь из каждого, кто здесь ещё живой. Твоя жизнь уйдёт прямо в остров.

Так вот, значит, как умрёт семья Гленнона, если они останутся на острове Филиппо!

– Мы с тобой встретились первый раз, когда ты проехал на велосипеде прямо сквозь меня. Остров хотел, чтобы я захватил тебя, потому что дядя Джоб и смотрители отказывались. Я должен был связать тебя верёвкой, похоронить и забрать твою жизнь. Я уже приготовил верёвку, думал, что поймаю тебя. Но тут ваш кот, этот чёртов кот…

– Это мой кот, а не чёртов! – Гленнон поднялся, сжимая в руке фонарик. Нельзя было терять времени.

Губы Кита скривились, рот раскрылся, показав внутри тьму озера Верхнего.

Гленнон швырнул фонарик в Кита и бросился бежать прочь от призрака. Ли устремилась за ним. Они забежали за поворот, где поднимался маяк Грейвинг. Его белый луч рассекал небо.

Из кустов вылетела птица-скелет и села на плечо Кита. Кит вздрогнул.

– Вы можете убежать от меня, но от острова вам не убежать! Отсюда нет пути! – закричал он. Голос у него был странный, одновременно низкий и высокий. Это был не голос Кита, это говорил остров, овладевший им.

Гравий скрипел под ногами, когда дети бежали прямо к дому третьего смотрителя. Там в дверях стоял дядя Джоб. Он держал дверь широко открытой и, не мигая, смотрел за их спины, на то, что преследовало их. Они влетели в дом и побежали вверх по лестнице. Дядя Джоб захлопнул дверь.

– Мама! – Гленнон вбежал в комнату мамы. – Мама, там призраки! Они хотят нас убить! И они… мама…

Мама всё ещё спала. Симус свернулся у неё на груди, касаясь головой её подбородка. Гленнон выхватил зеркальце и, не задумываясь, прижал его к груди мамы. Заклубился чёрный зловонный дым.

– Зеркала показывают истинную суть вещей, – повторил Гленнон слова смотрительницы Санч.

Мама зашевелилась и потянулась к Симусу.

– Зачем ты жжёшь что-то в моей комнате? – спросила она, не открывая глаз.

– Ничего я не жгу, – ответил Гленнон, – это призраки, мама!

– Гленнон, прекрати, не выдумывай.

Гленнон съёжился от её слов. Как её убедить?

– Это мир призраков, Руби, – в дверях появился дядя Джоб.

– Джоб, – мама вздохнула.

– Руби, – дядя Джоб вздохнул тоже. – Твои дети бежали через весь остров, за ними гнались призраки и ещё неизвестно кто. Я знаю, что ты понимаешь, что здесь что-то не так, так вот оно и есть. Вот что не так. Этот остров – остров призраков, и я один из них. Не лучше ли было остаться дома с мужем, каким бы он ни был? Зачем было ехать сюда?

– Не осуждай меня, Джоб, – мама широко открыла глаза, словно наполненные дымом.

– А теперь ты не хочешь смотреть правде в глаза!

Ли потихоньку попятилась из комнаты, Гленнон за ней. У него неприятно зудела спина – он оказался в центре скандала взрослых.

– Джоб, я устала, – сказала мама.

– Ты же целый день проспала, – возразил дядя.

– Да вовсе нет. Я только недавно прилегла. Эверетт заходил, и мы с ним пообедали, пока никого из вас не было. Мы пообедали, а потом я почувствовала такую усталость, что легла в постель.

В комнате воцарилось молчание. От этого молчания Гленнону стало плохо. Он сказал:

– Мама, Эверетта… не было здесь. Никто не обедал.

– Я обедала. С Эвереттом. Мы сидели в гостиной перед камином, – мама озадаченно на него посмотрела и нахмурилась.

– Ты целый день спала, мама. Ты не вставала с постели, – сказала Ли. – Тебе, должно быть, приснилось.

– Её преследует призрак, – сказал дядя Джоб.

Гленнон припомнил, что у Эверетта была тонкая, прозрачная верёвка, которой он опутал маму. Выходит, это был не сон?

– Ты не знал? Ты не мог остановить его? – Гленнон резко повернулся к дяде.

– Я же только полгода назад умер. Я не такой опытный призрак, как Эверетт, – дядя виновато ссутулился.

– Хватит, прекратите! – мама подняла руки, словно пресекая их разговор. – Эверетт не призрак! И ты не призрак! И никто меня не преследует!

– Сколько раз ты видела Эверетта? – спросил Гленнон, думая о том, сколько раз он видел Кита, когда Ли его не видела.

– Он пил с нами чай позавчера, – сказала мама, – как раз после крушения.

Ли покачала головой, и Гленнон тоже.

– Вы все были с нами, мы вместе поели.

– Нет, – сказал дядя Джоб.

– Не понимаю…

– Мама, ты была нездорова. Ты целый день спала. Мы ни разу не видели здесь Эверетта, только в ночь кораблекрушения. – Гленнон потянулся было к маме, но опустил руки. Всё это было странно.

– Гленнон тоже часто видел Кита, когда его больше никто не видел. Гленнон сказал, что он был здесь вечером и слушал, как Таунсенд рассказывает про призраков. Но я его не видела. Кит преследует Гленнона. Эверетт преследует тебя.

– Ли, что за сказки! – возмутилась мама.

– Ничего подобного! – Ли сжала кулаки.

– Нет, мама, это правда, – вмешался Гленнон. – Тебя обмотали верёвкой, и она вела в могилу. От этого ты чувствовала усталость, – наверное, эта верёвка пыталась высосать твою жизнь.

– Призраки нереальны, – сказала мама. – Как я могу поверить, что ты мертвец, Джоб? Мёртвые – значит ушедшие, а ты здесь.

У Гленнона больше не было зеркальца. Обе половинки сгорели вместе с верёвками – его и маминой.

– Не знаю, как убедить тебя, – произнёс он в отчаянии. Если её не удастся убедить, её не заставить покинуть остров.

Дядя Джоб сделал Гленнону знак – стоп!

– Не твоя забота убеждать взрослых. Взрослые должны защищать тебя, а не наоборот.

И так же, как Кит и Эверетт меняли облик без зеркальца Гленнона, дядя Джоб тоже изменился. Его человеческий облик исчез – перед ними стояло мокрое полупрозрачное дерево.

26

Гленнон уже такое видел. Это был ужасно. Они с дядей стояли на краю утёса и смотрели, как «Анабет» тонет в бурных водах озера. Вокруг дяди клубился туман, на какое-то мгновение он принял облик дерева с мокрыми узловатыми ветвями.

Гленнон ничего не придумывал. Он всё время был прав. Надо было доверять себе.

Мама охнула. Она прижала ладонь к губам и замерла.

– Ох, – произнесла Ли.

– Этот остров населён призраками, Руби, – голос дяди звучал как треск ветвей в лесу. – Если мы преследуем какой-нибудь дом, мы поселяемся в его стенах и полах; а здесь мы живём на острове. Мы живём благодаря ему. Мы принимаем облик того, чем остров нас убил. Меня убило деревом во время бури.

– Что это? – спросила мама, негромко и гневно. – Что происходит? Это шутка? Скверная шутка!

– Руби, – дядя Джоб протянул к ней руки, – этот остров появляется только тогда, когда ему нужна новая жизнь. Чтобы существовать, он должен поглощать жизни, человеческие жизни. В последние месяцы он стал виден людям и кораблям, которых приманивал. Он стал виден вам. Но очень скоро он исчезнет, и вы исчезнете вместе с ним.

– Не понимаю, – прошептала мама.

– Мы умрём! – закричал Гленнон.

В дверях появилась Ли. Она ненадолго выходила и вернулась с атласом смотрителя Орвелла в руках.

– Этот остров сам призрак. Каждый раз, когда он становится видимым, он немного меняется. Поэтому здесь так много вариантов карты острова Филиппо.

Дядя Джоб взял атлас и раскрыл на середине. Он указал на мелкие цифры на самом верху страницы, которых Гленнон не заметил. 1744.

– Мисс Лейси, библиотекарь, рассказала мне об этой карте. Она скопирована с карты, нарисованной Жаком-Николя Белленом^[9]. Это первое изображение острова Филиппо, потому что это был первый случай, когда живой человек смог бежать с острова.

Мама захлопнула атлас и придавила пальцами обложку.

– Остров Филиппо существовал ещё очень задолго до 1744 года. Мне встречался очень потрёпанный призрак, который жил, думаю, в конце семнадцатого века.

Мама повернулась к окну, вглядываясь в темноту.

– Эверетт никогда не был здесь? Вы все так уверены?

– Мы не станем обманывать, – сказала Ли.

– Я знала, что с Эвереттом что-то не так, но не понимала, что, – мама прижала пальцы ко лбу. – Я всегда верю, когда внутренний голос предупреждает об опасности. Но про Эверетта не поверила. Он совсем как Харли.

Гленнон не сразу сообразил, что мама уже говорит о другом человеке. Она говорит не об Эверетте, а о папе.

– Точно как Харли. Почему я не поверила себе? – Мама подошла к дяде Джобу, явно забыв, что Гленон и Ли всё ещё здесь.

– Трудно доверять своему внутреннему голосу. А ещё труднее понять, что делать с тем, о чём он говорит тебе, – сказал дядя.

– Джоб, Харли много раз спрашивал меня, как я смогу выжить без него. Много раз. Потом он злился, если я совершала ошибки, если я ехала не туда. А знаешь, что я думаю каждый раз, когда он спрашивает меня?

Дядя Джоб ждал, опустив руки. Он больше не был в облике призрака. Гленнон взглянул на Ли и увидел, как слёзы текут по её щекам.

– Запросто. Каждый раз, когда он спрашивает, как я смогу выжить без него, я думаю: «Я запросто обойдусь без тебя!» – Маска спокойствия упала с лица мамы, обнажив печаль и боль, от которых у Гленнона всё внутри сжалось. – Но каждый раз, когда он уезжал, я нуждалась в людях, потому что не могу оставаться одна. Я получила твоё письмо и решила, что приехать сюда – единственный возможный вариант. По крайней мере, здесь, с тобой, я буду в безопасности.

Защитить маму, обеспечить её безопасность, помочь ей – этого всегда хотел, но не мог сделать Гленнон. Он не мог защитить её от острова Филиппо. Он не мог защитить её от папы.

Гленнон облизнул губы. Почувствовав солёный вкус, он вытер глаза рукавом куртки.

Дядя Джоб тоже плакал. Беззвучно, без судорожных вздохов и рыданий. Слёзы его казались тёмно-синими, словно из глаз его текли воды озера.

– Если ты настаиваешь, что мы должны уехать, я тебе поверю, – решительно произнесла мама. Её маска спокойствия снова была на своём месте, будто она не знала, как без неё жить. – Хотя все эти рассказы про призраков не вызывают доверия.

Ли словно обмякла. Гленнон тоже почувствовал облегчение.

– Вы должны уехать сегодня, – добавил дядя.

– Сегодня? – мама расстроилась.

– Праздник приближается, – сказал Гленнон.

В дверь громко постучали. Дядя удивлённо поднял бровь. Он направился вниз по лестнице. За дверью стоял смотритель Орвелл. Он держал старинный фонарь.

– Погода меняется, – сказал он.

Гленнон, который всегда внимательно прислушивался к голосам и их изменениям, услышал не смотрителя Орвелла, а тот странный двойной тон, который был в голосе Кита, когда тот стоял на дороге.

Дядя поглядел на небо, рассечённое лучом Грейвинга, и сказал:

– Остров Филиппо предпримет последнюю попытку утопить корабли.

Дядя явно что-то обдумывал. Он оглянулся на родственников, стоявших на лестнице, а потом снова посмотрел на смотрителя Орвелла. – Я должен выполнять свои обязанности.

– Джоб! – закричала мама.

– Прости, – дядя Джоб шагнул в темноту и исчез, ещё продолжая говорить: – Эту работу дал мне остров. Только так я могу сопротивляться тому, чего он от меня хочет.

И Гленнон понял, что, как бы им ни пришлось выбираться с острова Филиппо, им придётся делать это самим.

27

Дядя Джоб шагнул к двери, не взяв ни куртки, ни фонарика.

– Не ходи, – сказал Гленнон ему вслед.

Мама стояла наверху лестницы в выжидательной позе, готовая одновременно бежать, дать отпор, замереть и успокоиться. Она тоже умела слышать голоса – они все умели, – поскольку самые незначительные изменения в голосе папы сулили всем боль и страдания.

Туман скользнул с плеч дяди Джоба. Он повернулся к ним и пристально посмотрел широко раскрытыми глазами. И совершенно чёрными – как та ночь, когда Гленнон проснулся из-за кошмара, прежде чем его глаза привыкли к сумраку, сочившемуся из-под двери в его комнату.

– Не бросай нас, Джоб, – попросила мама. – Не сейчас. Нам нужна твоя помощь.

– Нам всем надо убираться с острова, – сказала Ли.

– Это вам надо. Я намертво прикован здесь, а вы нет. У вас есть выбор, – сказал дядя, – мне же придётся остаться здесь навсегда. Остров – мой хранитель. Я не могу пойти против его желаний. Не могу. Не знаю, каковы могут быть последствия. Но я должен делать свою работу, – дядя Джоб медленно закрывал за собой дверь, и глаза его были как две чёрные дыры, откуда неотрывно смотрела вселенная.

– Сегодня двадцать первое число, – сказал Гленнон, повернувшись к закрытой двери. Без дяди дом казался пустым. – Праздник. Сегодня ночью остров Филиппо исчезнет.

– Мы должны уехать, даже если дядя Джоб нам не поможет, – сказала Ли. – Надо собирать вещи.

– Я уже собрала, – сказала мама, всё ещё не сводя глаз с двери. – Я всегда… у меня всегда вещи собраны.

Ли толкнула Гленнона, и они понеслись наверх. Первым делом Гленон схватил свои записи, хранившиеся под кроватью, оставив те, что предназначались для папы. Они ему были не нужны. Потом он собрал всё блестящее, что нашёл: отражатель лампы, металлическую ложку, завалявшуюся среди пластиковых, маленькое прямоугольное зеркальце из косметички Ли, пряжку ремня, даже маленькую фотографию их семьи под стеклом. Всё, что могло показать отражение, он забросил в рюкзак.

Что бы ещё такое взять, что подействует на призраков?

– Кот! – сказал он себе и пошёл искать Симуса.

Он нашёл Симуса на страже у лестницы. Кот недобро смотрел на входную дверь, через которую вышел дядя Джоб.

Сверху послышались шаги, и Гленнон увидел маму с чемоданом, застёгивающую расшитую блёстками жилетку, которую папа хотел выбросить.

– Мои доспехи. – Мама была в джинсах и накрасила губы помадой, похожей по цвету на гранаты, которые она любила покупать по праздникам.

– Помада – это не доспехи, – заметил Гленнон.

– Красивая одежда и макияж могут быть доспехами не хуже кольчуги. Вопрос, с кем сражаешься, – мама улыбнулась, блеснув белыми зубами.

Гленнон не стал спорить – он не представлял себе, как остановить призраков, как ухитриться выбраться с острова. Если мама считает, что губная помада может помочь, – почему нет?

Мама достала зимнюю куртку, застегнула её поверх жилетки с блёстками. На улице усиливался ветер. Гленнон вспомнил, как дядя Джоб и другие смотрители стояли среди бури, сокрушившей «Анабет» несколько дней назад, как Таунсенд и Кит стояли у озера, а чёрные тучи покрывали небо, как молния вырвалась из руки мисс Лейси.

– Ой, – произнёс Гленнон вслух, понимая, чего он не учёл раньше.

А что, если призраки могут вызывать шторм?!

– Думаю, призраки могут вызывать шторм.

Ли и мама посмотрели на него во все глаза.

– Зачем? – спросила мама.

– Чтобы убивать людей, – ответила Ли. – Эверетт же говорил. Он хотел убить нас, чтобы наши жизни впитались в остров Филиппо.

– У призраков нет собственной жизни. Может быть, чтобы существовать, им нужно забирать чью-то жизнь, поэтому они вызывают штормы, чтобы разбивать корабли. Люди умирают, а они всасывают их жизни.

– Прямо как в рассказе Таунсенд. «Я слышу мертвецов. Им нужна ваша жизнь. Они голодают!» – сказала Ли, повторяя слова Таунсенд. – Выходит, это была не сказка. Это была правда.

Гленнон хлопнул себя по лбу.

– И дядя Джоб то же говорил. Он сказал, что чувствует сильный голод, но не сказал, чем ему нужно его утолить.

– Призраки голодают без жизней? – спросила мама.

Ли взяла свой рюкзак, Гленнон поднял Симуса и запихал его, пушистого и длинноногого, внутрь. Ли прихватила шерстяной шарф дяди.

Мама распахнула дверь. Снаружи всё холодало. Ветер навалился на них, толкал в плечи и отнимал тепло.

Гленнон пригнул голову и двинулся к машине.

– Джоб! – закричала мама.

Гленнон замер, держа руку на дверце.

Справа он увидел очертания мощной фигуры, стоявшей возле маяка Грейвинг. В высоко поднятом фонаре метался и мигал огонь. Он озарял растрёпанную бороду дяди Джоба.

– Я знаю, что ты не можешь покинуть это место! – мама закричала громче. – Но мы можем. Помоги нам, пожалуйста!

Гленнон не мог представить себе, что дядя услышит их с такого расстояния, да ещё против ветра, но он явно прислушивался. Гленнон открыл дверцу и скользнул в машину. Глаза его слезились от холода. Ли, как обычно, держалась возле мамы.

– Ну и куда теперь? – спросила мама хрипло, прокашлялась и завела машину.

– К Таунсенд, – ответил Гленнон.

Он понимал теперь, что Таунсенд – не чудовище. Она не пыталась напасть на него, как мисс Лейси. Она не пыталась убить его, как Эверетт. Она не пыталась уговорить его остаться, как Кит.

– Только у неё есть лодка, которой мы можем воспользоваться, чтобы покинуть остров.

Однажды девочка помогла ему, и Гленнон надеялся, что она сделает это снова.

28

– Ты уверен, что нельзя подождать, пока кончится шторм? – Мама осторожно вела машину по грунтовой дороге, и, хотя такая малая скорость заставляла Гленнона беспокоиться, он понимал, что так безопаснее, тем более что ветер всё усиливался.

– Или мы добудем лодку прямо во время шторма, или останемся и остров нас поглотит, – отвечал Гленнон.

Они добрались до Ингрэма быстрее, чем если бы ехали на велосипедах. И хотя кругом бушевал ветер, остров не выкидывал тех штучек на дороге, с какими столкнулся Гленнон, когда приезжал сюда один.

Мама припарковала машину, и они побежали к маяку. Они застучали в дверь, прося, чтобы их впустили. Через несколько секунд, показавшихся Гленнону невыносимо долгими, дверь открылась. На пороге стояла Таунсенд – руками она упиралась в бока, а чёрный капюшон скрывал лицо. Из двери лилось тепло и запах хлеба. Она сказала:

– Весь остров слышал о вашей драке с Эвереттом.

С ужасом Гленнон понял, что она может не впустить их. Она им не поможет. Для неё это тоже очень опасно. Она живёт здесь, так же как дядя Джоб. Если она поможет, как отплатит ей остров? Каковы будут последствия для неё?

– Впусти их, Таунсенд, – раздался голос с кухни.

Таунсенд опустила руки и шагнула назад, давая им войти, хотя смотрела недобро.

– Мы не хотели бороться с Эвереттом, – сказал Гленнон.

– Никто не хочет, – ответил голос. Это был смотритель Дельмонт. Он стоял у кухонной раковины и всматривался в открытое окно. – Никто не хочет бороться с Эвереттом, но многим в конце концов приходится.

– Приходится, но ничего не получается, потому что мы недостаточно сильны, чтобы бороться с островом Филиппо, вливающим жизнь и энергию в Эверетта. Так что мы сидим здесь, печём хлеб и смотрим в окно на корабли и пассажиров, которые могут присоединиться к нам, – заговорил мистер Трекслер, стоя у печки. Но тут он радостно вытащил из духовки булку: – Банановый хлеб!

Таунсенд плюхнулась на стул.

Её папа выложил хлеб на доску на столе. Отрезая ломти, он укладывал их на тарелки с золотыми листьями по краям. Он намазал на кусок хлеба сливочный сыр и подтолкнул его через стол к маме Гленнона.

– Папа! – воскликнула Таунсенд, вся подтянувшись.

– Таунсенд, – он подал тарелку Ли, потом Гленнону, – мы помогаем тем, кто в этом нуждается. Мы защищаем тех, кому требуется защита. Мы кормим тех, кто голоден.

– Мы и себя-то едва можем защитить, куда уж других, – пробормотала Таунсенд.

– Меня вы отлично защищаете, – произнёс третий голос.

Гленон оглянулся и увидел Гибралтара, сидящего на кровати в одной из комнат.

– Ты тоже призрак? – спросил Гленнон.

– Нет. Потому-то остров и пытается убить меня. – Гибралтар сжимал и разжимал кулаки.

– Ты сдался? – спросил Гленнон. – Ты больше не ищешь путей к бегству?

Глаза Гибралтара блеснули, губы скривились в усмешке:

– Ну уж нет! Я вовсе не собираюсь становиться призраком.

Таунсенд со своим стулом почти скрылась под столом. Ещё мрачнее, чем прежде, она сказала:

– Он испортил мою лодку!

– Что? – не понял Гленнон.

– Он испортил мою лодку! – она возмущённо взмахнула руками. – Обклеил битым стеклом, обточенным морем, и алюминиевой фольгой!

– Здесь нет лодок, отгоняющих призраков, так что я сделал такую, – Гибралтар уже не улыбался. – Хотя мне нужен призрак, чтобы управлять лодкой. Мне нужна помощь, чтобы пробиться сквозь шторм.

– Мы уже просили прощения, – заметил смотритель Дельмонт, продолжая вглядываться в окно. – Мы не хотим ввязываться в битву с островом. Приближается, – заметил он, отшатнувшись от окна. – Я вижу огни.

– Эверетт? – спросил Гленнон. У него перехватило дыхание. Мальчик откашлялся, но больше ничего не сказал. Он слишком волновался.

– Хуже, – сказал смотритель Дельмонт. – Корабль.

– Корабль-призрак? – спросила мама.

– Хуже, – смотритель Дельмонт повернулся, и они впервые увидели его лицо.

Мама охнула. Она отшатнулась от смотрителя Дельмонта, задев свою тарелку. Гленнон ещё никогда не видел её такой испуганной и кинулся поддержать её.

Горло смотрителя Дельмонта было перерезано прямо под подбородком, словно у него было два рта. Из раны поднимался белый дымок. Очертания его лица покрыл туман, карие глаза помутились.

– Хуже, – сказал он, – это корабль живых.

29

Смотритель Дельмонт отпер заднюю дверь. Ветер засвистал, пытаясь вырвать у него дверную ручку. Смотритель поднял руку, словно приветствуя корабль.

На тёплой кухне Гленнон позабыл, как холодно на улице. Он забыл и про шторм, и про темноту ночи.

– Они скоро будут здесь. Ещё несколько минут… – сказал смотритель Дельмонт.

– Они собираются причаливать? – спросил Гленнон.

Все повернулись к нему, включая смотрителя Дельмонта, с его дырами вместо глаз.

– Они собираются разбиться. Они налетят на мель. Корабль затонет. Если кто-нибудь выживет и доберётся до острова, он исчезнет, жизнь вытечет из него, когда настанет праздник. Люди умрут, – сказала Таунсенд.

Вдалеке на волнах тёмного озера качались огни, словно костёр на воде.

– А вы будете просто сидеть и ничего не делать? – Гленнон вспомнил, как говорил троим смотрителям на Грейвинге: «И это всё, что вы собираетесь сделать? Они же погибнут», – и ответ смотрителя Орвелла «Корабли терпят крушения», прозвучавший так, как будто это обычное дело.

– А чего ты хочешь от нас? – спросила Таунсенд. – Мы ничего не сможем сделать!

– Могли бы, – возразил Гибралтар, – вы могли бы выйти и спасти их. Вы могли бы направить корабль прочь от мелей!

Таунсенд вышла из-за стола и с трудом повернулась к двери, к кораблю. Чёрный капюшон чуть сполз, показав верёвку, намотанную на голову.

– Такая помощь навредит нам!

– Вы же призраки! – воскликнул Гленнон.

– Это не значит, что моё существование ничего не стоит!

Рассерженный Гленнон натянул капюшон поглубже и застегнул куртку до самого подбородка.

Он вышел наружу и направился на пляж.

Яркий свет лился из маяка Ингрэм. Луч устремлялся по озеру.

– Красивый корабль, правда?

Гленнон поскользнулся на мокром камне, стараясь удержать равновесие, он чуть не подскочил. Это был голос не Ли, не Таунсенд, не мамы, не Гибралтара, не мистера Трекслера, не смотрителя Дельмонта. Это был голос воды, налетающей на берег. И слышался ещё и второй голос: голос призрачного острова Филиппо.

Эверетт стоял рядом, зацепившись большими пальцами за лямки комбинезона, в резиновых шлёпанцах. Больше на нём ничего не было. Ни рубашки, ни шапки, несмотря на холод. Он выглядел почти как человек, но, когда он отвёл взгляд от корабля, Гленнон увидел в его глазах блеск льда.

– Я сегодня побывал на этом корабле. Постоял на носу, как украшение. Узнал имена членов команды.

Гленнон попытался на цыпочках отойти от призрака… и от верёвки, которую Эверетт держал в руке.

– Остров будет очень рад, если обустроит для тебя могилу в воде. – Эверетт помахивал верёвкой. Ветер подхватил её конец, и она становилась всё длиннее. – Или в земле, – можно даже устроить обе!

– Отстань от моего сына, – сказала мама из-за спины Гленнона. На ней был расшитый блёстками жакет длиной почти до колен.

– Мама, отойди! – Гленнон попытался влезть на скалу, чтобы оказаться между Эвереттом и мамой, но соскользнул с мокрой поверхности, ударился коленом о камень и упал.

– И ты получишь свою могилу, – сказал Эверетт маме.

Мама смотрела на Эверетта сверху вниз, на лице её была так хорошо знакомая Гленнону маска спокойствия. Он всегда поражался этому. Казалось, мама ничего не замечает и не чувствует. Однако он знал, что на самом деле это не так. Эту маску она носила, чтобы защитить себя, а сейчас она защищала его.

– Вот как? – заметил Эверетт. – Ты завидуешь сыну? Ты хотела бы иметь собственную могилу? Я уже пытался тебе это устроить.

– Я тебя не боюсь. Видала я чудовищ, – сказала мама, не отвечая на вопрос Эверетта.

– Меня ты ещё не видала, – возразил Эверетт.

– Видала, – мама не вздрогнула, когда вокруг поднялся ветер, кружа вокруг неё и Эверетта.

Гленнон прижался к земле, хотя от мокрых скал куртка спереди тоже промокла. Он пригнул голову от беснующегося ветра.

– Тяжко быть призраком? Трудно быть чудовищем! – Обеими руками мама вцепилась в жилетку. – Ты причиняешь боль другим, потому что тебе самому больно. Боль терпеть тяжело.

Эверетт склонил голову. Его кожа заблестела инеем. В свете маяка лёд в его облике стал принимать форму цветов или снежинок.

– Я уже говорил твоему сыну. Я не пытаюсь причинить вам зло. Я должен обеспечить вам жизнь на острове. Это моя работа, – Эверетт взглянул на верёвку, которую держал в руках.

Гленнон приподнялся. Эверетт сказал то же самое, что говорил дядя Джоб: что же за работу они выбрали?

– Но, убивая нас, ты причиняешь нам боль, – продолжала мама. – Ты не можешь избавиться от своей боли, поэтому вредишь другим. Ты мстишь живым, потому что не можешь отомстить острову. Ты не можешь бежать, поэтому заставляешь других присоединиться к тебе. Несчастному нужна компания.

– У меня нет выбора! – неожиданно завопил Эверетт, оглушив Гленнона. Эверетт разинул рот, его челюсть опустилась, как у змеи, словно этот жуткий мир хотел проглотить их всех целиком.

Мама указала на корабль в отдалении:

– Решай прямо сейчас: мы или они. Конечно, наши жизни не стоят столько же, сколько жизни тех, кто на корабле.

Эверетт задумался, оглядываясь на корабль, который прибивало всё ближе к побережью.

– Этот корабль мог бы выйти невредимым из этого шторма. Ты здесь не для того, чтобы помогать им. Представь себе, что они спасутся, останутся целы и невредимы. Представь, как разгневается остров! Я знаю, что тебе не хочется испытать на себе его гнев. – Мама протянула руку к Эверетту. – А мы всё ещё будем здесь. У нас нет возможности сбежать.

Эверетт задумался и вдруг исчез. Порывы ветра, бушевавшего вокруг, тут же улеглись. Гленнон даже закашлялся, захлебнувшись неожиданно спокойным воздухом. Он вскочил и бросился к маме. Она сгорбилась, её плечи поникли.

– Я послала Эверетта к ним, – сказала она, и Гленнон повёл её к Ингрэму.

– Нет! – воскликнул Гленнон.

– Я выторговала их жизни за наши.

– Нет, мы их спасём.

Призраки и живые – все стояли толпой у входа в Ингрэм. Гленнон обратился к ним:

– Мы же спасём их? Если мы направим свет Ингрэма, они же не утонут?

Его взгляд застыл на верхушке маяка. Он смотрел, как луч мигает во мраке: зажёгся-погас, зажёгся-погас, зажёгся-зажёгся-погас. Ему почудилось, что он стоит у Грейвинга, а не у Ингрэма. Он прекрасно знал ритм сигнала Грейвинга. Разве эти сигналы не должны различаться, чтобы можно было определить, где находится корабль?

Глядя на свет маяка, он почувствовал то же, что всегда чувствовал на Грейвинге. Свет давал безопасность, ощущение дома.

– Пение сирен, – пробормотал Гленнон. Таунсенд неподвижно стояла в дверях. – Это оно? Как в истории про призраков, что ты рассказывала. Свет – как пение сирен, корабль разбивается, и люди гибнут.

Казалось, тело Таунсенд съёжилось под чёрной курткой, совсем как у мамы после исчезновения Эверетта.

– Надо его выключить, – сказал Гленнон. – Может быть, тогда корабль не налетит на скалы.

– Наша работа – держать маяк включённым, – сказала Таунсенд. – Мы не можем его выключить.

– Вы не можете, – возразил Гленнон, – но мы можем!

30

Гленнон оставил маму в дверях и бросился к маяку. Он пронёсся мимо призраков, но, когда он пробегал мимо Таунсенд, она ухватила его за куртку и потащила назад. В комнату ворвался ветер, расшвыряв всех, в том числе и Гленнона, который налетел на буфет.

– Не трогай фонарь! – завопила Таунсенд.

– Вы помогаете тем, кто в этом нуждается. Вы защищаете тех, кто в этом нуждается! – заорал в ответ Гленнон и указал на хлеб и сыр на столе: – Вы кормите тех, кто голоден!

Таунсенд шарахнулась, и этой секунды хватило Гленнону, чтобы пронестись через кухню к металлической лестнице, ведущей на второй этаж. Он бежал от призраков, от пляжа, где бушевал шторм, в маленькую комнатку, откуда в широкие окна лился свет.

Глаз Ингрэма был открыт и мигал: зажёгся-погас, зажёгся-погас, зажёгся-зажёгся-погас. И как его отключить? Гленнон не взял с собой ничего и не представлял себе, как погасить свет. Где-нибудь есть выключатель? Как достать лампу из-за толстых стеклянных панелей в половину человеческого роста?

– Вот, – сказал кто-то сзади и подал ему большую палку.

Он взял её, не глядя, и размахнулся. Палка врезалась в фонарь, стекло разлетелось вдребезги. Гленнон прикрыл лицо руками. В комнату ворвался вихрь, но чёрная куртка защитила его от разлетающихся осколков.

Стёкла со звоном посыпались на металлический пол. Гленнон стоял, остолбенев, в тени Таунсенд. Он поглядел на палку, которую сжимал в руке, и понял, что это лодочное весло. Оно было сломано в двух местах… это была её рука! Таунсенд уже дважды пострадала, помогая ему, но всё-таки помогла.

– Таунсенд, спасибо, – Гленнон протянул ей весло.

– Ладно, – она взяла весло и прикрепила его к своему плечевому суставу, на конце появилась её пропитанная водой ладонь.

Сказать было нечего. Гленнон понял это и отвернулся. В комнате больше не было света, и не нужно было смотреть в лицо друг другу.

– Ты могла остановить меня. Ты могла не отдавать мне руку, – Гленнон ухмыльнулся, – но ты всё же буквально дала мне свою руку.

Захихикав, девочка-призрак натянула капюшон, скрыв лицо утопленницы.

– Есть некоторые плюсы в том, чтобы быть призраком.

Гленнон снова засмеялся, но быстро прекратил, и её смех затих.

– Остров Филиппо будет в ярости из-за того, что я помогла отключить свет. – Она обхватила себя руками, которые уже приняли человеческий вид. – Мы помогаем тем, кто в этом нуждается. Мы защищаем тех, кто нуждается в защите.

Гленнону хотелось обнять Таунсенд, но он был не уверен, стоит ли это делать, потому лишь сказал:

– Надо собрать стёкла, что добру пропадать! Они ведь блестящие.

Таунсенд подобрала плоский кусок стекла, не разлетевшийся на мелкие осколки. Отражение показало её в облике призрака, но, похоже, это её не смутило. Она отправилась вниз, а наверху показалась мама Гленнона с холщовым мешком, метлой и совком.

Она замела стёкла, аккуратно, чтобы не разбить крупные куски, Гленнон держал совок и ссыпал осколки в мешок.

Он не знал, как помешать мертвецам одержать победу. Остров был сильнее. Они разбили только один фонарь из многих. Все можно было уничтожить, только если все призраки согласятся помогать, но Гленнон сомневался, что такое возможно. Слишком многих из них подчинил остров Филиппо.

Они не смогут одолеть остров. Остаётся только бежать.

Гленнон увидел, что все столпились у двери. Ли и Гибралтар надели дождевики поверх тёплых курток. Смотритель Дельмонт, мистер Трекслер и Таунсенд тоже были там – в облике призраков.

Они приняли вид того, от чего погибли – как и говорил дядя Джоб. Таунсенд, судя по её серой сморщенной коже, утонула в озере. Мистер Трекслер, состоящий изо льда, как Эверетт, должно быть, замёрз до смерти. Смотритель Дельмонт с перерезанным горлом был, по-видимому, жертвой пиратов.

Призраки озера Верхнего стояли среди живых, все вместе ожидая будущего, каким бы оно ни было.

31

Гленнон разглядывал лодку Таунсенд, пока девочка отвязывала её от высокого металлического столба на пляже. Изнутри она вся была покрыта блестящими камешками, кусками стекла и фольги.

– Я подумывал наклеить их и снаружи, но решил, что они будут мешать плыть нормально, – сказал Гибралтар. – Хватит стёкол и изнутри. Если они подступятся слишком близко, они увидят свои отражения. Призракам не нравится видеть свой истинный облик.

Никто из призраков не ответил, но Гленнон заметил, что они избегают заглядывать внутрь лодки, даже Таунсенд, которой предстояло вести её. Она жестом пригласила садиться. Они устроились на скамейках, потом зашла Таунсенд. Мест было только три, так что мама и Ли устроились на маленькой скамейке спереди, а Гленнон сел рядом с Гибралтаром посередине. Все взяли для защиты по куску стекла от маячного фонаря.

– Смотрите, – указал Гибралтар.

Гленнон проследил, куда он указывает, и увидел в темноте отдалявшиеся огни корабля, который прежде подходил к острову. Маяк погас, и корабль повернул назад.

Лодка скользнула в воду, двигаясь лишь потому, что призраки подталкивали её через волны. Смотритель Дельмонт и мистер Трекслер шагали по воде рядом с лодкой, вернее… парили над водой. Волны налетали на них, но призраки проходили сквозь воду, не замечая холода и сырости. Гленнона передёрнуло, он отвёл взгляд от тёмного пространства между ногами призраков и водами озера.

Внезапно лодка остановилась, словно её схватили и удерживали чьи-то руки.

– Под нами что-то есть, – Гленнон вздрогнул, Ли убрала ноги со дна лодки, поджав их на скамейку.

– Не что-то, – мрачно сказала Таунсенд, – а кто-то.

Гленнона затрясло, страх охватил его. Он смотрел вниз, сквозь обточенные морем стёкла, приделанные к лодке, сквозь деревянный корпус, сквозь чёрную ночную воду – на то, что было похоронено внизу. Он представил себе, как лодку держат сморщенные, напитанные водой руки.

Лодка дёрнулась второй раз.

– Опасно плыть в такой шторм, – произнёс низкий спокойный голос из-за спины Гленнона.

– Дядя Джоб! – Гленнон обернулся и увидел дядю, наполовину поднявшегося из воды.

Лодка снова поплыла, ещё быстрее, ведь дядя Джоб поддерживал её снизу.

– Джоб, – сказала мама, сидевшая на передней скамейке. Гленнон ещё никогда не видел такой широкой улыбки на её лице.

– Руби. – Дядя Джоб продолжал толкать лодку по мелким волнам озера.

– А как же твоя работа? – Мама не сводила глаз с дяди Джоба. Гленнон не мог понять, слёзы или водяные брызги появились на её лице.

– Могут быть последствия, но всё будет в порядке. Иногда стоит рискнуть.

Дядя Джоб подошёл ближе и положил руку-ветку на плечи мамы. Она, всё ещё улыбаясь, глядела ему в лицо. Гленнон заметил, что к ним присоединился не только дядя Джоб. Появились ещё смотрители Орвелл и Ортес с маяка Грейвинг.

– Мы почувствовали, что вы разбили фонарь на Ингрэме… Весь остров почувствовал, что вы разбили фонарь. Мы… – Дядя Джоб указал на смотрителей рядом с ним. – Мы не могли придумать, как самим погасить Грейвинг, но знали, как уйти и добраться сюда. Мы понимали, что вам понадобится помощь и мы сможем её оказать.

– Я лет сто наблюдал, как умирают живые, – сказал смотритель Ортес, и Гленнон вспомнил, как он укорял себя, когда корабль разбился о скалы под Грейвингом. – Пора что-то делать.

– Я двести лет вёл записи, – заметил смотритель Орвелл, – но что мне оставалось? Если мы не ведём записи, кто будет это делать за нас?

– Мы хотя бы были лишь свидетелями смертей. – Смотритель Ортес скользил по волнам, почти не поднимая ног.

Смотритель Орвелл приблизился к носу лодки. Он поднял свой фонарь, осветил дорогу и сказал:

– Если мы уведём вас достаточно далеко от острова Филиппо, вы сможете вырваться из его хватки.

У Гленнона появилась надежда. Со всеми этими призраками: дядей Джобом, смотрителями Орвеллом, Ортесом и Дельмонтом, с мистером Трекслером и Таунсенд – им удастся уплыть с острова Филиппо.

Они смогут!

Порыв ветра налетел на лодку. Гленнон шлёпнулся на сиденье. Он взглянул вверх, ожидая увидеть, как озеро распахнёт свою пасть и проглотит их, но вместо этого мальчик увидел, как из волн поднялся Эверетт. Его замёрзшее тело слабо светилось.

– Ты один! – Ли подскочила от волнения. – Ты один, а нас много!

Таунсенд потянулась через плечо Гленнона, её призрачная рука удлинилась. Она схватила Ли за куртку, втащив её на место.

– Это не так! – прикрикнула она. – Ты просто не видишь…

По озеру понеслись порывы ветра. Одна за другой появлялись вспышки света, озаряя странные очертания призраков.

– …Их, – закончила Таунсенд. – Ты их не видишь.

Появилась мисс Лейси. По её телу струились молнии. Появился человек без глаз, напугавший Гленнона и Ли. Появились почтальон, продавцы, матросы… много матросов. Матросы, одетые в костюмы прошлых времён, когда ещё не было кроссовок и курток-дутиков. За ними возникли корабли: «Эдмунд Фитцджеральд» и «Анабет». Они подплывали, а их призрачные проржавевшие корпуса были ярко освещены.

И среди всего этого появился Кит. Позади него было небо, усеянное звёздами. Звёзды очерчивали его призрачную фигуру, словно гвоздики, удерживавшие его на месте.

У Гленнона сердце ушло в пятки. Он рухнул на дно лодки, цепляясь за камешки и фольгу, покрывавшие борта.

32

От призраков, стоявших на пути, по озеру неслись порывы ветра, обжигая кожу и наполняя воздух туманом. Гленнон припомнил густой туман во время кораблекрушения несколько дней назад и догадался, что туман порождают призраки и сам остров.

Призраки, находившиеся на стороне живых, образовали круг, чтобы не дать ветру и туману остановить лодку. Деревянное тело дяди Джоба гнулось под ветром, но не ломалось. Он стоял крепко.

«Я защищу вас», – как будто говорила его любовь.

Шторм усилился, ветер и волны перехлёстывали через круг призраков, бросаясь снегом, а внизу волны становились всё выше.

Гленнон увидел, что Таунсенд больше не сидит рядом, управляя лодкой. Она присоединилась к кругу призраков, пытавшихся защитить людей от шторма. Гленнон перебрался назад и стал управлять мотором: он видел, как это делала Таунсенд. Они удаляются от острова Филиппо!

– Держитесь! – закричал Гленнон и включил полную скорость. Они помчались через озеро, вырываясь из ловушки, устроенной островом.

Призраки летели рядом, поддерживая лодку, но один за другим исчезали, а противник был уже совсем рядом. Мистер Трекслер боролся с мисс Лейси, смотритель Дельмонт – со смотрителем другого маяка. Таунсенд схватилась с Китом – небо над ними рассекла молния, и призраки исчезли: больше никто не защищал лодку.

Ураганный ветер налетел, и все пригнулись, стараясь спрятаться за бортами лодки. Они преодолевали одну волну – и тут же попадали под другую. Вода лилась в лодку, плескалась на дне и мочила одежду. Прямо перед ними из озера появился призрак. Внутри его крутился маленький водоворот.

– Посмотри на себя! – закричал Гленнон и швырнул осколок стекла от фонаря маяка Ингрэм. В его блестящей поверхности отразился свет, исходящий от призрака.

Призрак закрыл глаза руками и закричал. Вопль отчаяния и тоски наполнил воздух и отразился эхом. Призрак исчез в озере.

Ли завопила. Она высоко подняла свой осколок стекла, хотя лодку отчаянно швыряло на волнах.

Гибралтар включил мощный фонарь и направил его свет на стекло, которое держала Ли. Свет преломился, образовав радугу и окружая их. Но одна ужасная фигура стала отчётливо видна – Эверетт.

Состоящий полностью изо льда, сковывающего озеро Верхнее в разгар зимы, Эверетт стоял перед ними, и волны разбивались о него.

Гленнон пытался повернуть лодку и обогнуть Эверетта, но реагировал слишком медленно. Они мчались прямо вперёд. Эверетт нагнул голову и как таран ударил прямо в нос лодки. От силы удара всех швырнуло вперёд.

Гленнон в этот момент стоял. Он ударился о борт, перевалился через него и оказался в ледяной воде.

33

Гленнон упал в воду. От холода у него перехватило дыхание, из лёгких словно вышел весь воздух. Он барахтался, глотал воду и пытался выплыть. Его голова показалась над поверхностью озера, хотя ботинки и куртка пропитались водой и тянули вниз. Его била дрожь. Мысли смешались.

Чьи-то руки подхватили его и вынесли из озера. Над ним стояла смотрительница Санч, её ужасный призрачный облик светился изнутри. Она надела на Гленнона красно-белый спасательный круг, ноги его болтались в воде.

Её лицо было совсем рядом. Её дыхание обжигало замёрзшие щёки мальчика, вода на коже превратилась в лёд.

– Помогите, – с трудом произнёс Гленнон.

– Надеюсь, ты узнал правду о том, кто тебя преследует, – сказала смотрительница Санч, – только так можно освободиться.

Осоловевшие глаза Гленнона закрывались сами собой.

– Не хочу, чтобы меня преследовали.

– Нас всех так или иначе преследуют. – Смотрительница растирала ему лицо тёплыми руками, и он вспомнил, как сидел у неё на маяке, в тепле, у обогревателя, с кружкой горячего чая. От этих воспоминаний Гленнон стал приходить в себя.

– Ты должен решить, как хочешь жить. Ты должен решить, кем будешь. Ты должен решиться оставить позади все эти преследования. Понимаешь? Ты должен решиться оставить всё это позади.

Лёд на коже Гленнона растаял, он открыл глаза.

Тогда Санч усмехнулась, рот её был словно полон острых скал.

– Но всегда, всегда нужно просить помощь, если жизнь ускользает от тебя. И я помогу!

Гленнон приподнялся, и смотрительница Санч убрала руки. Она выпрямилась перед Гленноном, оказавшись высотой с маяк Призрак, её голова закрывала луну. Она ступила на воду и легко понеслась по озеру прямо в центр потасовки.

До ушей Гленнона донеслось слабое жалобное мяуканье. Он огляделся в поисках Симуса. На волнах качался рюкзак Ли, и в нём было что-то, удерживавшее его на воде.

Гленнон выловил рюкзак, расстегнул его и свою куртку. Симус прыгнул из рюкзака прямо на грудь Гленнону, стараясь залезть ему на плечи. Гленнон спрятал кота за пазухой.

Он застегнул молнию на куртке, впервые порадовавшись, что мама всегда покупала им одежду на вырост, так что для кота хватило места.

Гленнон повернулся в своём спасательном круге и увидел лодку Таунсенд. Эверетт не разнёс её вдребезги, но с боку зияла большая трещина. Все цеплялись за лодку, а она наполнялась водой. Дядя Джоб стоял рядом, крепко держа лодку, чтобы она не утонула.

Гленнон обнял Симуса. Сердце кота под курткой билось в такт сердцу Гленнона.

Кругом шумел ветер. Звук его был похож на скрип папиной красной ручки.

– Тебе нужна помощь, Глен, – шептал ветер. – Я могу тебе помочь. Твой ум обманул тебя. Тебе не нужно убегать!

Гленнон слишком устал, чтобы снова разгадывать загадки разума. Они измучили его, так же как измучили ледяные воды озера Верхнего, высасывавшие энергию из его мышц и замораживавшие суставы.

– Только кажется, что всё плохо, – это был твой выбор. Если бы ты не пытался убежать, призраки не стали тебя останавливать. Никто бы не пострадал. Ты бы не пострадал. Твоя сестра бы не пострадала. И твоей маме не грозила бы смерть.

Гленнон с трудом соображал. Эта речь напоминала ему момент в рассказе Таунсенд, когда матросы слышали голос ветра. Он слышал призраков. Он слышал голос острова Филиппо.

Мальчик понял, почему рассказ Таунсенд был таким страшным, почему он так испугался лица, появившегося в костре: Гленнон всегда жил внутри страшной истории, за ним всегда гналось чудовище, хотевшее отнять его жизнь. Это чудовище словно жило внутри его: в словах «сын-невежда», «бесполезный!» или «смотрите, каков придурок! И это мой сын? Мой сын не может быть таким невеждой!». А Гленнон всегда был вынужден извиняться за всё: прости, прости, прости…

Ему так надоело извиняться за само своё существование…

Гленнон смотрел, как его сестра вцепилась в сиденье. Как на маме сияют блёстки – она распахнула куртку, и каждый кружочек отражал призрака, стоящего перед ней. Это был Кит. Кита было не слышно, но мама что-то ему говорила, а он слушал. Гленнон смотрел на дядю Джоба, который своим могучим телом защищал близких. Он смотрел на тех призраков, которые исчезали в борьбе с островом Филиппо, и на тех, которые находились в его власти.

– Я тебе не верю, не прекращу борьбы, – сказал он острову Филиппо. – Если я останусь здесь, я застряну на острове навсегда. У меня останутся только воспоминания.

Мальчик понимал, что воспоминания живут в нём, что они могут управлять им. Он не хотел постоянно вспоминать о своей гибели. Он не хотел жить прошлым.

– Я не хочу вспоминать вечно, – сказал он. – Я хочу жить. Если я останусь, мне придётся губить других. Если я останусь, мне никогда не станет лучше. Я хочу быть счастливым и свободным, а не жить в страхе.

Он взглянул в сторону острова Филиппо и увидел, что между ним и островом стоит Эверетт.

– Я не позволю тебе навредить мне, – сказал Гленнон.

– Я сильнее тебя, – глаза Эверетта (или что там у него было вместо глаз), казалось, заморгали на его ледяном лице.

Гленнон вспомнил папу. Он подумал о том, как выглядит истинная сила и слабость. И удивился, почему остров Филиппо решил, что Гленнон слаб, а он, остров, сильнее.

Мальчик догадался, почему призраки не любят своих отражений. Наверное, это ужасно – смотреть на себя и вспоминать, как именно ты умер. Это ужасно – смотреть на себя и думать только о том, как бы погубить кого-нибудь ещё.

Должно быть, нелегко быть тем, кто вредит другим, – он подумал, что такие люди, наверное, не любят видеть боль, которую причиняют. Сталкиваясь с горькой правдой, она осознают, что крайне слабы в действительности. И это толкает их ко злу.

– Нет его, – сказал Гленнон, – острова Филиппо нет.

– Вот же он, – Эверетт обвёл рукой вокруг.

– Его нет на картах.

– Это не значит, что его не существует.

– Он существует, потому что все здесь думают, что это так. Вот он и получает свою силу. – Гленнон крепче обнял Симуса. Он чувствовал поддержку от кота. – А я не хочу делать его сильнее. Я думаю, что его не существует.

Эверетт засмеялся, хрипло и скрипуче – с таким звуком трескается лёд во время шторма.

«Ты должен решить, как ты будешь жить. Ты должен решить, кем ты будешь. Ты должен найти силы оставить всё это позади» – так говорила смотрительница Санч.

– Я не хочу, чтобы за мной гнались, – сказал Гленнон.

– Это не тебе решать, а нам! – Эверетт указал на себя, на остров, на призраков, столпившихся за его спиной.

– И мне тоже, – возразил Гленнон. Он знал, что избавиться от призраков будет непросто. Но он хотя бы положил начало. Мальчик сделает всё, что от него зависит. Он заставит Эверетта исчезнуть вместе с островом. Он спасёт свою семью.

Облик Эверетта менялся, лёд выступал повсюду на его теле.

– Ты знаешь, почему призраки не любят свои отражения? – Гленнон пристально посмотрел на Эверетта. – Неприятно видеть горькую правду. Особенно если ты себе не нравишься или тебя преследует то или тот, кто тебя и создал!

Гленнон указал на озеро Верхнее. После того как по нему прошла смотрительница Санч, озеро успокоилось. В воде отражались лицо Гленнона и взъерошенный Симус.

– А вот я себе нравлюсь, – сказал Гленнон. – Я решил, что буду себе нравиться. Я буду считать себя умным, а не бесполезным и невежественным!

Эверетт придвинулся поближе, чтобы тоже увидеть своё отражение. Его уродливый облик покрылся рябью в тёмной воде.

– Зачем, зачем ты делаешь это? – спросил Эверетт, вглядываясь в своё отражение. – Меня втянул в это другой призрак. Меня убил кто-то другой. Зачем ты обвиняешь меня? Зачем ты заставил меня смотреть на моё отражение?

Гленнон перевёл взгляд с Эверетта на остров Филиппо. Лучи света пронизывали ночь: зажёгся – погас, зажёгся – погас, зажёгся – зажёгся – погас. На всём побережье маяки работали в едином ритме. «Останься – здесь, останься – здесь, останься – останься – здесь», – раздавалось в мозгу Гленнона.

– Я хочу жить, – обратился Гленнон к острову Филиппо.

Гленнон думал, что надо действовать именно так. Он думал, что для победы над Эвереттом надо заставить его смотреть на отражение в воде. Но Эверетт не исчез в глубинах озера – над поверхностью вод разнёсся голос:

– Значит, мне придётся всё сделать самому!

На лице Эверетта отразился ужас. Он съёжился, совсем как Гленнон, когда папа сердился.

– Прости, – жалобно произнёс Эверетт. – Прости. Я старался. Не наказывай меня. Пожалуйста, прости!

Гленнон почувствовал, как тот же самый ужас отразился и на его лице. Это был голос папы Гленнона!

34

– Мне придётся всё сделать самому. – По воде к Гленнону приближался отец…

Этого не может быть – это невозможно! Папа не может оказаться здесь!

Издалека Гленнон не мог ясно видеть папу, но он знал, как тот двигается, когда очень рассержен. Кулаки сжаты. Голова наклонена. Тяжёлые шаги. Остров подался навстречу, словно его тянули за поводок. Папа шёл, и остров Филиппо таял в дымке.

– Меня окружают невежды, – сказал папа Гленнона.

Он шёл через озеро, и каждый его шаг отдавался эхом. Призраки не шевелились. Они замерли, застыли, их сила утекала. Вода Таунсенд, лёд Кита, молнии мисс Лейси, дерево дяди Джоба. Как и Гленнон, они все были в ужасе, увидев папу.

Папа как башня возвышался над местом, где сидел Гленнон. Он слегка наклонился, глядя сыну в глаза. От страха Гленнон скорчился, став похожим на полумесяц, на знак вопроса. Он задыхался.

– Привет, Глен, – голос папы звучал знакомо и нагонял привычный ужас.

– Ты не можешь быть здесь, – прошептал Гленнон, слабея.

– А вот я здесь, – папа развёл руками. – Вот он я.

– Ты воображаемый. Я вообразил тебя, потому что испугался. Ты не настоящий.

– Не пойму, о чём ты говоришь, – возразил папа. – Конечно, я настоящий.

Страх поглотил Гленнона. Все слова испарились из его головы. Мозг его словно встал на паузу.

– Ты всегда был таким чувствительным мальчиком. Чувствительным, пугливым и глупым. Но я прощаю тебя. Я здесь, чтобы тебе помочь.

Слёзы покатились по щекам Гленнона. Он пытался их вытереть, но они превращались в лёд.

– Всё в порядке, сынок. Я прощаю тебя за то, что ты меня разочаровал.

Гленнон слышал, как голос папы понизился и зазвучал успокаивающе. Однажды, когда Гленнон был маленьким, они ехали по дороге и увидели телёнка, застрявшего в проволочной изгороди. Тогда папа разговаривал негромко и успокаивающе, освобождая перепуганное животное. И сейчас он так же обращался к Гленнону:

– Если ты не вернёшься домой со мной, что будут делать твои мама и сестра? Ты же знаешь, что они не могут жить без меня.

Гленнон чувствовал запах мыла, которым пользовался папа. Оно лежало в белой коробочке и всегда напоминало о воскресном утре, когда мама делала тосты, а папа принимал душ после пробежки.

– Нам хорошо живётся вместе. Я хороший отец. Вы все мне нужны. А вам нужен я.

Гленнон вспомнил, как его обнимали перед сном, чтобы успокоить, когда он боялся уснуть.

– Во всём этом ты виноват. Все тонут, замерзают и умирают по твоей вине. Если бы ты не бежал с острова Филиппо, ничего бы не было.

Гленнон погладил Симуса. Тот устремил светящиеся глаза на папу и взъерошился, как делал каждый раз при виде папы… каждый раз, когда сталкивался с призраками на острове.

– Ты хочешь бежать – это эгоистично! Эгоизм – это плохо. Ты можешь стать лучше. Ты можешь работать больше. Ты можешь стать совершеннее. Ты можешь вернуться.

Симус зашевелился, и от этого что-то зашуршало во внутреннем кармане куртки Гленнона. Гленнон полез в карман и достал фольгу, которую ему дал Гибралтар. Он развернул её и в её мятой поверхности увидел истинный облик того, что стояло перед ним.

С лица папы смотрели сверкающие зелёные глазки мёртвых крыс. Папа нагнулся ниже, и Гленнон услышал, как стучат одна о другую косточки крысиных скелетов. Он увидел этих покойничков с острова Филиппо – светящиеся хвостики, подвижные ушки и усики образовывали взлохмаченные волосы папы, острый нос, щетину на подбородке.

Гленнон понял, что перед ним стоит сам остров Филиппо. Он просто принял иную форму, как это делали призраки. Вот что управляло призраками, затягивало в себя жизни людей. Гленнон всматривался в остров Филиппо, одетый в облик его папы, как в костюм. Это создание состояло из мёртвых, зловонных птиц, крыс и рыб. Одно было неизменно: остров прогнил от начала до конца. Даже если на нём оставалось что-то хорошее, тем не менее остров насильно удерживал дядю Джоба, и Таунсенд, и маяк Грейвинг.

Может быть, это и не был действительно его папа, но существо было очень на него похоже. Оно одновременно обещало заботу и нагоняло страх. Почему чудовищ так сложно возненавидеть?

– У тебя нет выбора. Пора домой, Глен. – Папа поднял руки, и Гленнон неосознанно съёжился и отстранился, хотя папа никогда его прежде не бил. – Это всё твоя вина. Я всё делал правильно.

Если папа всё делал правильно, почему Гленнон всегда чувствовал, что всё неправильно? Почему всё казалось ему неправильным, когда он находился на острове… Когда он был рядом с папой?

– Вижу, ты пытаешься думать. Ну, в этом ты не силён – ты не особо сообразителен. Но ладно. Для этого есть я, – папа явно с гордостью похлопал себя по груди. – Ты выдумал, что я во всём виноват и что надо бежать.

Но Гленнон не выдумывал. Он ни в чём не был виноват. Он хорошо соображал и правильно всё запоминал. Он отлично всё помнил. Фокус был в том, что, пока с ним всё было хорошо, папе было нехорошо. Острову было нехорошо.

Нельзя было кричать на него и отчитывать. Нельзя было заставлять его чувствовать себя дураком. Нельзя было убеждать его, что он не умеет высказываться или выражать эмоции. Нельзя было заставлять его бояться в собственном доме собственного папы.

– Глен…

Собрав последние силы, мальчик попытался крикнуть, но получился только шёпот:

– Меня зовут Гленнон. Я не хочу, чтобы меня называли Глен. И оставь меня в покое.

– Пора домой.

– Оставь меня в покое. Я не обязан тебя слушать. – Он знал, что в кармане у него есть пара ярких красных берушей. Их можно достать, но они не были ему нужны. Он и так мог не слушать ужасных слов папы.

– Пора домой.

– Так это ты меня преследуешь, – произнёс Гленнон, наконец поняв, что сказала смотрительница Санч. «Ты узнаешь, что на самом деле преследует тебя».

Гленнон наклонился к Симусу и понюхал его сыроватую шёрстку. Теплота и здоровье кота придали ему сил.

– Пора домой.

Гленнон не желал ни слушать, ни отвечать. Остров Филиппо и его маскировка ничего большего и не заслуживали. Он больше ничего ему не скажет. Ни единого слова. Ни единого.

– ПОРА ДОМОЙ!

В этом вопле было столько ярости, что перед глазами Гленона завертелись чёрно-красные круги. Толпа крыс, притворявшихся папой, одновременно запищала. Этот шум заполнил уши Гленнона, и снова поднял вопрос: «Кем он должен быть теперь?»

Счастливым Гленноном или Гленноном, старающимся угодить папе, Гленноном, умеющим перестать плакать, когда на него кричат, потому что если плакать, когда на тебя кричат, кричать будут только сильнее?

Крысы шипели и скрежетали зубами. Этот шум постепенно превратился в шорох волн, набегающих на пляж, и тогда Гленнон понял: не нужно быть каким-то особенным Гленноном. Он может быть… просто Гленноном. Он может быть собой. Это может не понравиться папе – ему вообще ничего не нравилось, – но это нравится самому Гленнону!

Мальчик не откликался на призывы острова-папы возвращаться домой. Это был его собственный выбор. Именно такой он и должен был сделать.

Мимо, словно кулак, свистнул порыв ветра, и что-то тяжёлое плюхнулось в воду, свалив и Гленнона.

Он набрал воздуха в лёгкие и крепче прижал Симуса. Озеро Верхнее навалилось на него.

От ледяной воды прерывалось дыхание. Он отчаянно барахтался, стараясь вынырнуть на поверхность. Когда ему это удалось, папы уже не было.

Праздник закончился. Остров Филиппо исчез. А Гленнон не исчез вместе с ним!

35

Тёплые руки подхватили Гленнона. Дядя Джоб держал его крепко и нежно, Гленнон и Симус тут же стали обсыхать и греться.

Гленнон осмотрелся и увидел, что шторм на озере утих. Спокойное и тихое озеро с мягко плещущимися волнами совсем не походило на то, каким было всего несколько минут назад. Призраки, которые хотели погубить их, тоже исчезли. Остались только любящие Гленнона люди. Живые – мама, Ли, Гибралтар. И умершие – дядя Джоб, Таунсенд, мистер Трекслер, смотрители Дельмонт, Орвелл, Ортес и смотрительница Санч.

– Острова больше нет! – вопила Таунсенд в восторге.

– Вот как! Остров исчез, а нас с собой не забрал! – смотрительница Санч протянула руки к звёздам.

Призраки подошли к живым. Смотрительница Санч – к маме, смотритель Дельмонт – к Гибралтару, а Таунсенд – к Ли. Пробитая лодка Таунсенд, истекавшая водой, начала медленно подниматься из озера. Призраки вытягивали её.

– Что ты сделал, Гленнон? – спросила Таунсенд. – Я видела, как ты разговаривал с Эвереттом, а потом… все исчезли.

Гленнон взглянул на смотрительницу Санч, и слова замерли у него на губах. Им овладело непонятное смущение. Ему не хотелось разговаривать. Он чувствовал себя неуверенно и озадаченно. Ему не хотелось говорить о папе.

Мальчик оглядел стоявших вокруг и увидел на их лицах только любовь.

– Ты в безопасности, – словно говорили они.

Никому не хотелось вспоминать о происшедшем. Не в этом ли часть проблемы?

Глубоко вздохнув, Гленнон заговорил:

– Остров принял облик папы. Он говорил со мной. Мне это не понравилось. Он довольно грубо пытался убедить меня вернуться. – Мальчик потрепал Симуса. – Я сказал, чтобы он убирался прочь.

Прижавшись к руке дяди Джоба, чтобы согреться, мама прошептала:

– Невероятно…

– Нелегко решиться оставить всё позади, – заметила смотрительница Санч, – нелегко меняться.

– Так значит мы оставили всё позади? – спросила Таунсенд. – Поэтому мы не исчезли вместе с остальными?

– Выходит, что так, – ответила смотрительница Санч.

– Я думаю, Таунсенд, – заметил мистер Трекслер, – что наше решение погасить маяк Ингрэм и помочь живым было решением оставить всё позади и двигаться дальше.

– Остров Филиппо преследовал нас так же, как призраки преследуют людей, – сказала смотрительница Санч.

– Хорошо, когда никто не гонится за тобой, – промурлыкала Таунсенд. – Значит, мы больше не привязаны к этому месту.

– Правильно, – согласилась смотрительница Санч. Обломки её призрачного облика слетали с неё, падали в воду, и озеро поглощало их. – Можно ехать куда хочешь.

Дядя Джоб усадил Гленона в лодку рядом с Ли.

– Я прожила на этом острове очень много лет, – певуче заговорила смотрительница Санч, повернув лицо к солнцу. – Когда я была жива, Служба маяков пригласила моего мужа и меня приехать сюда. Вы знали об этом? Мой муж был очень хорошим специалистом, и нас привезли сюда издалека, чтобы мы работали на маяке в Дулуте. Муж и умер на этом маяке.

Смотрительнице хотелось успеть рассказать свою грустную и страшную историю.

– Он упал с крыши и умер. Я осталась одна. Я взяла билет на корабль, чтобы пересечь озеро и вернуться домой. Но мой корабль пошёл ко дну посреди озера, так что вместо того, чтобы провести остаток жизни дома, я провела его здесь, потеряв своего любимого. Так я самовольно стала смотрительницей из-за упрямства. Я не хотела, чтобы остров Филиппо использовал меня. Я оставалась на маяке и отказывалась его включать, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь другой занял моё место.

Смотритель Орвелл засмеялся. Его тёмная кожа отсвечивала внутренним огнём.

– Мой отец служил на маяке. Он только недавно освободился от рабства. Я унаследовал его работу.

Смотрительница Санч подала ему руку. Он сжал её, и Гленнон понял, что призрачный облик смотрителя Орвелла тоже исчезает. Он бледнел и сливался с темнотой.

Смотритель Орвелл продолжал:

– Я поехал на север, в Мичиган, вместе с женой. У нас были дети и внуки. Я никак не ожидал, что погибну на озере во время зимнего шторма. Хотя, честно сказать, никто не ожидает умереть, но вот приходится. Острову Филиппо нужен был смотритель на Грейвинг, а я хорошо знал это дело. Я вовсе не хотел, чтобы живые присоединялись к нам, но никогда не слышал, чтобы кто-нибудь покинул остров. Я мог только быть свидетелем и вести записи обо всех погибших.

– Ты подключил меня, – заметил смотритель Ортес. Он парил над озером, и его ноги словно состояли из капель воды, отражавших лунный свет, – когда я появился на острове, ты просил меня стать смотрителем. Я был матросом. Это была хорошая работа. Я много зарабатывал за весну, лето и осень, так что мог проводить всю зиму со своей семьёй в городе. Но пираты обманули моего капитана и посадили наш корабль на мель. Нас ограбили и бросили наши тела в глубинах озера. У меня остались две маленькие дочки, – лицо его озарила грустная улыбка. Он вспомнил прошлое. – Не знаю, что с ними стало.

– Узнаешь, – ответил смотритель Орвелл. Он уже расправлял плечи. Мужчина вздохнул. Пар от его дыхания скрывал очертания фигуры.

– Мы разбились на байдарке, – сказала Таунсенд спокойно. Капюшон свалился, полностью показав её лицо. На её лице было такое выражение, что Гленнону захотелось отвернуться. – Мы с папой плыли на байдарке. Мы собирались плыть вдоль берега, но поднялся ветер. Мы не справились. Это было…

– Это было ужасно, – продолжил мистер Трекслер. Он подошёл к дочери сзади и обнял её. А потом взглянул на смотрителя Дельмонта. – Но благодаря этому я обрёл верного друга.

– Даже в смерти возможна надежда. – Смотритель Дельмонт грустно ему улыбнулся, оба они словно таяли в дымке.

И тогда Гленнон взглянул на дядю Джоба. Дядя, как обычно, слегка светился. Гленнон понимал, что все исчезнут. И дядя Джоб тоже?

Мальчик, как всегда, не знал, что сказать. Он немного расстегнул куртку. Симус высунул голову и мяукнул, лизнул подбородок Гленнона шершавым языком. Мальчик порадовался, что у него есть Симус. А ещё мама и сестра.

В тишине ночи призраки открывали правду о себе, освобождаясь от печали и страхов.

– Так мы свободны? – спросила Таунсенд.

– Разве это не прекрасно? – голос смотрительницы Санч, практически шёпот, заполнил пространство, и она исчезла, взлетев к звёздам.

Один за другим все призраки уносились прочь. Обломки, из которых состояли их тела, погружались в озеро, а сияющая часть – наверное, душа? – устремлялась к небу.

– Спасибо, – сказала Таунсенд на ухо Гленнону, и в следующую секунду исчезла.

Оставался только дядя Джоб.

Дядя толкал по озеру лодку Таунсенд, и лёгкий ветерок помогал ему.

– Куда это мы? – спросил Гибралтар, наконец нарушив молчание.

– Увидишь, – отвечал дядя Джоб.

Бледный розоватый свет зари возник на горизонте, и они увидели, что приближаются к кораблю с погашенными огнями: поэтому-то они не заметили его ночью.

– Эй, вам помочь? – раздался с корабля голос, и показалось чьё-то лицо. – Добро пожаловать на борт, только… только если вы не призраки!

36

Суматоха поднялась вокруг спасённых живых… и дяди Джоба, хотя никто из команды корабля «Леди Катерина» его не замечал.

Дядя Джоб стоял у борта маленького буксира, идущего в город Тандер-Бей, находившийся на границе Миннесоты и Канады. Честно сказать, Гленнону было всё равно, куда они направляются, лишь бы подальше от места, где располагался таинственный остров Филиппо.

Их подняли на борт «Леди Катерины» и расспросили. Хотя они рассказывали правду, люди на корабле, казалось, больше хотели рассказать о своих переживаниях после пережитой бури.

– Жуткая выдалась ночка, – сказал один. – Шторм налетел так внезапно.

– Мы видели корабль-призрак, – добавил другой.

– «Летучий голландец», – продолжал первый, – он чуть не потопил нас!

Гленнон не стал рассказывать, что тут были не только корабли-призраки, но целый остров-призрак.

Наконец их снабдили сухой тёплой одеждой, налили горячего какао и оставили в покое. Гленнон прижался к плечу дяди, а тот обнял его могучей рукой. Они смотрели, как восходит солнце. Гленнон уже стоял так недавно на краю утёса Грейвинга, защищаясь от шторма могучим телом дяди. Теперь дядя был лишь тенью рядом с ним, тающей в утреннем свете и переходящей из черноты в яркий блеск, напомнивший об обклеенной стёклами лодке Таунсенд.

– Не уходи, – попросил Гленнон.

– Хм, – голос дяди Джоба отдавался в теле Гленнона. – Рассказать тебе историю о призраке?

– Я уже достаточно их наслушался.

– Так послушай ещё, – дядя Джоб набрал в призрачные лёгкие холодный зимний воздух, а когда выдохнул, вокруг него сгустился туман. – Однажды один человек превратился в призрака. По определению, призраки должны кого-нибудь преследовать, и он, чтобы никому не досаждать, стал преследовать самого себя. Это было ужасно: слышать в своей голове злобные мысли, чувствовать страх, угнездившийся в теле, видеть, как жизнь проходит мимо. Но что он мог сделать? Ведь он же был призраком.

Дядя рассказывал, а Гленнон наблюдал за ним. Сквозь его голову просвечивалось небо с белыми облаками.

– Знать, что ты призрак, и признавать это – две разные вещи. Он знал, что он призрак, но не хотел это признавать. Говорить о таком… – тут дядя Джоб умолк, явно не зная, что сказать дальше.

– Страшно? – Гленнон подсказал ему слово.

– Да, но даже больше того. Такое же чувство возникает, когда кто-то замахивается на тебя. Ты едва успеваешь понять, что тебя могут поранить.

– Ранит, вот какое слово подходит, – сказала мама с другой стороны. – Когда говоришь о сложном, чувствуешь, что тебя вот-вот могут поранить.

– Ты это чувствуешь? – Ли тихонько подошла сзади и тоже прижалась к дяде.

Дядя Джоб посмотрел на небо, а потом опустил взгляд на Ли.

– Да. Но, когда тебя ранят люди, это даже успокаивает. Понимаешь, кто тебя на самом деле любит, а кто нет.

– Что же случилось с призраком? – спросил Гленнон. Ему одновременно и хотелось, и не хотелось услышать конец этой истории.

Дядя Джоб опустил одну руку на голову Гленнона, а другой обнял маму за плечи.

– Конец истории о призраке таков, что он больше не призрак. Он больше не преследует самого себя. Он успокоился.

Гленнону очень хотелось, чтобы дядя услышал его:

«Я рад, что познакомился с тобой! Спасибо за твою доброту! Я счастлив, что тебя больше не преследуют».

И дядя Джоб словно ответил ему:

«Я тоже рад познакомиться с тобой! У тебя всё будет хорошо! Ты добрый и умный парень».

Дядя Джоб растаял вместе с ночной темнотой, а Гленнон подобрался ближе к своей семье. Гибралтар тоже стоял рядом, напоминая о том, что с ними приключилось. Эта история навеки их связала.

Гленнон не знал, что будет, когда они вернутся домой. В дом, где не будет папы. Он не знал, как спросить об этом маму. Но знал, что наступит завтра и, возможно, принесёт ответы на все вопросы. И что потерять дядю Джоба будет очень грустно.

Сейчас у него были мама, и Лина, и Симус… Симус, который не пожелал выбираться из-под куртки Гленнона, когда они тонули. Теперь коту было тепло, и он ехал домой. Он был с людьми, которые позаботятся о нём. Он хотел жить – и он будет жить.

Тёплый ветерок тревожил поверхность озера. Он уносил воспоминания Гленнона – и они улетели прочь.

Остались только мама, Ли, Симус и Гибралтар.

Гленнон наконец-то был свободен.

Примечания

1

 Озеро Верхнее существует на самом деле. Оно расположено в Северной Америке, на границе с Канадой, одно из Великих озёр. Индейцы называли его «Большая Вода». Самое большое по площади озеро в мире! (Здесь и далее примеч. ред.)

(обратно)

2

 В фильме рассказывается о том, как подводная лодка потерпела кружение на огромной глубине, и всем членам экипажа пришлось столкнуться с неведомым. (The Abyss, 1989.)

(обратно)

3

 Всемирно известный фильм (Jaws, 1975) о том, как гигантская акула нападала на людей.

(обратно)

4

 Фильм ужасов. (Cassandra, 1987.)

(обратно)

5

 Приключенческий фэнтези-фильм о том, как подросток узнаёт, что он может превращаться в оборотня (Teen Wolf, 1985).

(обратно)

6

 Это судно затонуло в озере Верхнем в 1975 г.

(обратно)

7

 По роману «Ходячий замок» в 2004 году вышел мультфильм от Хаяо Миядзаки.

(обратно)

8

 Американская писательница, бывший школьный библиотекарь, автор мистических историй для подростков. Мы рекомендуем её книги, переведённые на русский язык, – «Гость» и «Когда Хелен придёт».

(обратно)

9

 Французский гидрограф и географ.

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36