Главная

А голову мы дома не забыли! (fb2)

файл не оценен - А голову мы дома не забыли! (Антология детской литературы - 2022) 12969K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Аркадий Тимофеевич Аверченко - Виктор Юзефович Драгунский - Ирина Михайловна (Моисеевна) Пивоварова - Светлана Анатольевна Щелкунова - Наринэ Юриковна Абгарян

«А голову мы дома не забыли!»
Самые смешные истории о школе, рассказанные классными классиками и классными современниками

Дизайн обложки Юлии Межовой

В оформлении обложки использованы рисунки Светланы Соловьёвой, Татьяны Муравлёвой, Марины Рыминой


© Авторы, наследники, текст, ил., 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

Классные классики


Аркадий Аверченко
Экзаменационная задача

Художник Анна Власова



Когда учитель громко продиктовал задачу, все записали ее, и учитель, вынув часы, заявил, что дает на решение задачи двадцать минут, – Семён Панталыкин провел испещренной чернильными пятнами ладонью по круглой головенке и сказал сам себе:

– Если я не решу эту задачу – я погиб!..

У фантазера и мечтателя Семёна Панталыкина была манера – преувеличивать все события, все жизненные явления и вообще смотреть на вещи чрезвычайно мрачно.

Встречал ли он мальчика больше себя ростом, мизантропического[1] сурового мальчика обычного типа, который, выдвинув вперед плечо и правую ногу и оглядевшись – нет ли кого поблизости, – ехидно спрашивал: «Ты чего задаешься, говядина[2] несчастная?», – Семён Панталыкин бледнел и, видя уже своими духовными очами призрак витающей над ним смерти, тихо шептал:

– Я погиб.

Вызывал ли его к доске учитель, опрокидывал ли он дома на чистую скатерть стакан с чаем – он всегда говорил сам себе эту похоронную фразу:

– Я погиб.

Вся гибель кончалась парой затрещин в первом случае, двойкой – во втором и высылкой из-за чайного стола – в третьем.

Но так внушительно, так мрачно звучала эта похоронная фраза: «Я погиб», – что Семён Панталыкин всюду совал ее.



Фраза, впрочем, была украдена из какого-то романа Майн Рида, где герои, влезши на дерево по случаю наводнения и ожидая нападения индейцев – с одной стороны и острых когтей притаившегося в листве дерева ягуара – с другой, – все в один голос решили:

– Мы погибли.

Для более точной характеристики их положения необходимо указать, что в воде около дерева плавали кайманы[3], а одна сторона дерева дымилась, будучи подожженной молнией.

* * *

Приблизительно в таком же положении ощущал себя Панталыкин Семён, когда ему не только подсунули чрезвычайно трудную задачу, но еще дали на решение ее всего-навсего двадцать минут.

Задача была следующая:

«Два крестьянина вышли одновременно из пункта А в пункт Б, причем один из них делал в час четыре версты [4] , а другой пять. Спрашивается, насколько один крестьянин придет раньше другого в пункт Б, если второй вышел позже первого на четверть часа, а от пункта А до пункта Б такое-то расстояние в верстах».

Прочтя эту задачу, Панталыкин Семён сказал сам себе:

– Такую задачу в двадцать минут? Я погиб!

Потеряв минуты три на очинку карандаша и на наиболее точный перегиб листа линованной бумаги, на которой он собирался развернуть свои «математические способности», – Панталыкин Семён сделал над собой усилие и погрузился в обдумывание задачи.

Бедный Панталыкин Семён! Ему дали отвлеченную математическую задачу в то время, как он сам, целиком, весь, с головой и ногами, жил только в конкретных образах, не постигая своим майн-ридовским умом ничего абстрактного.



Первым долгом ему пришла в голову мысль:

– Что это за крестьяне такие: «первый» и «второй»? Эта сухая номенклатура ничего не говорит ни его уму, ни его сердцу. Неужели нельзя было назвать крестьян простыми человеческими именами?

Конечно, Иваном или Василием их можно и не называть (инстинктивно он чувствовал прозаичность, будничность этих имен), но почему бы их не окрестить – одного Вильямом, другого Рудольфом.

И сразу же, как только Панталыкин перекрестил «первого» и «второго» в Рудольфа и Вильяма, оба сделались ему понятными и близкими. Он уже видел умственным взором белую полоску от шляпы, выделявшуюся на лбу Вильяма, лицо которого загорело от жгучих лучей солнца… А Рудольф представлялся ему широкоплечим мужественным человеком, одетым в синие парусиновые штаны и кожаную куртку из меха речного бобра.

И вот – шагают они оба, один на четверть часа впереди другого…

Панталыкину пришел на ум такой вопрос:

– Знакомы ли они друг с другом, эти два мужественных пешехода? Вероятно, знакомы, если попали в одну и ту же задачу… Но если знакомы – почему они не сговорились идти вместе? Вместе, конечно, веселее, а что один делает в час на версту больше другого, то это вздор – более быстрый мог бы деликатно понемногу сдерживать свои широкие шаги, а медлительный мог бы и прибавить немного шагу. Кроме того, и безопаснее вдвоем идти – разбойники ли нападут или дикий зверь…

Возник еще один интересный вопрос:

– Были у них ружья или нет?

Пускаясь в дорогу, лучше всего захватить ружья, которые даже в пункте Б могли бы пригодиться в случае нападения городских бандитов – отрепья глухих кварталов.

Впрочем, может быть, пункт Б – маленький городок, где нет бандитов?…

Вот опять тоже – написали: пункт А, пункт Б… Что это за названия? Панталыкин Семён никак не может представить себе городов или сел, в которых живут, борются и страдают люди, – под сухими бездушными литерами. Почему не назвать один город Санта-Фе, а другой – Мельбурном?

И едва только пункт А получил название Санта-Фе, а пункт Б был преобразован в столицу Австралии, – как оба города сделались понятными и ясными… Улицы сразу застроились домами причудливой экзотической архитектуры, из труб пошел дым, по тротуарам задвигались люди, а по мостовым забегали лошади, неся на своих спинах всадников – диких, приехавших в город за боевыми припасами, вакеро[5] и испанцев, владельцев далеких гациенд[6]…

Вот в какой город стремились оба пешехода – Рудольф и Вильям…

Очень жаль, что в задаче не упомянута цель их путешествия. Что случилось такое, что заставило их бросить свои дома и спешить сломя голову в этот страшный, наполненный пьяницами, карточными игроками и убийцами Санта-Фе?

И еще – интересный вопрос: почему Рудольф и Вильям не воспользовались лошадьми, а пошли пешком? Хотели ли они идти по следам, оставленным кавалькадой гверильясов[7], или просто прошлой ночью у их лошадей таинственным незнакомцем были перерезаны поджилки, дабы они не могли его преследовать, – его, знавшего тайну бриллиантов Красного Носорога?..

Все это очень странно… То, что Рудольф вышел на четверть часа позже Вильяма, доказывает, что этот честный скваттер[8] не особенно доверял Вильяму и в данном случае решил просто проследить этого сорвиголову, к которому вот уже три дня подряд пробирается ночью на взмыленной лошади креол[9] в плаще.

…Подперев ручонкой, измазанной в мелу и чернилах свою буйную, мечтательную, отуманенную образами голову, – сидит Панталыкин Семён.



И постепенно вся задача, весь ее тайный смысл вырисовывается в его мозгу.

* * *

Задача:

…Солнце еще не успело позолотить верхушек тамариндовых деревьев, еще яркие тропические птицы дремали в своих гнездах, еще черные лебеди не выплывали из зарослей австралийской кувшинки и желтоцвета, – когда Вильям Блокер, головорез, наводивший панику на все побережье Симпсон-Крика, крадучись шел по еле заметной лесной тропинке…

Делал он только четыре версты в час – более быстрой ходьбе мешала больная нога, подстреленная вчера его таинственным недругом, спрятавшимся за стволом широколиственной магнолии.

– Каррамба! – бормотал Вильям. – Если бы у старого Биля была сейчас его лошаденка…

Но… пусть меня разорвет, если я не найду негодяя, подрезавшего ей поджилки. Не пройдет и трех лун!

А сзади него в это время крался, припадая к земле, скваттер Рудольф Каутерс, и его мужественные брови мрачно хмурились, когда он рассматривал, припав к земле, след сапога Вильяма, отчетливо отпечатанный на влажной траве австралийского леса.

– Я бы мог делать и пять верст в час (кстати, почему не «миль» [10] или «ярдов? [11] »), – шептал скваттер, – но я хочу выследить эту старую лисицу.

А Блокер уже услышал сзади себя шорох и, прыгнув за дерево, оказавшееся эвкалиптом, притаился…

Увидев ползшего по траве Рудольфа, он приложился и выстрелил.

И, схватившись рукой за грудь, перевернулся честный скваттер.

– Хо-хо! – захохотал Вильям. – Меткий выстрел. День не пропал даром, и старый Биль доволен собой…

* * *

– Ну, двадцать минуть прошло, – раздался как гром в ясный погожий день голос учителя арифметики. – Ну что, все решили? Ну, ты, Панталыкин Семён, покажи: какой из крестьян первый пришел в пункт Б?

И чуть не сказал бедный Панталыкин, что, конечно, в Санта-Фе первым пришел негодяй Блокер, потому что скваттер Каутерс лежит с простреленной грудью и предсмертной мукой на лице, лежит, одинокий в пустыне, в тени ядовитого австралийского «змеиного» дерева!..


Но ничего этого не сказал он. Прохрипел только: «Не решил… не успел…»

И тут же увидел, как жирная двойка ехидной гадюкой зазмеилась в журнальной клеточке против его фамилии.

– Я погиб, – прошептал Панталыкин Семён. – На второй год остаюсь в классе. Отец выдерет, ружья не получу, «Вокруг света» мама не выпишет…



И представилось Панталыкину, что сидит он на развалине «змеиного» дерева… Внизу бушует разлившаяся после дождя вода, в воде щелкают зубами кайманы, а в густой листве прячется ягуар, который скоро прыгнет на него, потому что огонь, охвативший дерево, уже подбирается к разъяренному зверю…

Я погиб!


Аркадий Аверченко
Разговор в школе

Посвящаю Ариадне Румановой

Художник Ирина Догонина



Нельзя сказать, чтобы это были два враждующих лагеря. Нет – это были просто два противоположных лагеря. Два непонимающих друг друга лагеря. Два снисходительно относящихся друг к другу лагеря.

Один лагерь заключался в высокой бледной учительнице «школы для мальчиков и девочек», другой лагерь был числом побольше. Раскинулся он двумя десятками стриженых или украшенных скудными косичками головок, склоненных над ветхими партами… Все головы, как единообразно вывихнутые, скривились на левую сторону, все языки были прикушены маленькими мышиными зубенками, а у Рюхина Андрея от излишка внимания даже тонкая нитка слюны из угла рта выползла.

Скрип грифелей, запах полувысохших чернил и вздохи, вздохи – то облегчения, то натуги и напряжения – вот чем наполнялась большая полутемная комната.

А за открытым окном, вызолоченные до половины солнцем, качаются старые акации, а какая-то задорная суетливая пичуга раскричалась в зелени так, что за нее делается страшно – вдруг разрыв сердца! А издали, с реки, доносятся крики купающихся мальчишек, а лучи солнца, ласковые, теплые, как рука матери, проводящая по головенке своего любимца, лучи солнца льются с синего неба. Хорошо, черт возьми! Завизжать бы что-нибудь, захрюкать и камнем вылететь из пыльной комнаты тихого училища – побежать по сонной от зноя улице, выделывая ногами самые неожиданные курбеты[12].

Но нельзя. Нужно учиться.

Неожиданно среди общей творческой работы Кругликову Капитону приходит в голову сокрушительный вопрос:

«А зачем, в сущности, учиться? Действительно ли это нужно?»

Кругликов Капитон – человек смелый и за словом в карман не лезет.

– А зачем мы учимся? – спрашивает он, в упор глядя на прохаживающуюся по классу учительницу.

Глаза его округлились, выпуклились, отчасти от любопытства, отчасти от ужаса, что он осмелился задать такой жуткий вопрос.

– Чудак, ей-богу, ты человек, – усмехается учительница, проводя мягкой ладонью по его голове против шерсти. – Как зачем? Чтобы быть умными, образованными, чтобы отдавать себе отчет в окружающем.

– А если не учиться?

– Тогда и культуры никакой не будет.

– Это какой еще культуры?

– Ну… так тебе трудно сказать. Я лучше всего объясню на примере. Если бы кто-нибудь из вас был в Нью-Йорке…

– Я была, – раздается тонкий писк у самой стены.

Все изумленно оборачиваются на эту отважную путешественницу. Что такое? Откуда?



Очевидно, в школах водится особый школьный бесенок, который вертится между партами, толкает под руку и выкидывает вообще всякие кренделя, которые потом сваливает на ни в чем не повинных учеников… Очевидно, это он дернул Наталью Пашкову за жиденькую косичку, подтолкнул в бок, шепнул: «Скажи, что была, скажи!»

Она и сказала.

– Стыдно врать, Наталья Пашкова. Ну когда ты была в Нью-Йорке? С кем?

Наталья рада была сквозь землю провалиться: действительно – черт ее дернул сказать это, но слово, что воробей: вылетит – не поймаешь.

– Была… ей-богу, была… Позавчера… с папой.

Ложь, сплошная ложь: и папы у нее нет, и позавчера она была, как и сегодня, в школе, и до Нью-Йорка три недели езды.

Наталья Пашкова легко, без усилий, разоблачается всем классом и, плачущая, растерянная, окруженная общим молчаливым презрением, – погружается в ничтожество.

– Так вот, дети, если бы кто-нибудь из вас был бы в Нью-Йорке, он бы увидел огромные многоэтажные дома, сотни несущихся вагонов трамвая, электричество, подъемные машины, и все это – благодаря культуре. Благодаря тому, что пришли образованные люди. А знаете, сколько лет этому городу? Лет сто – полтораста – не больше!!



– А что было раньше там? – спросил Рюхин Андрей, выгибая натруженную работой спину так, что она громко затрещала: будто орехи кто-нибудь просыпал.

– Раньше? А вот вы сравните, что было раньше: раньше был непроходимый лес, перепутанный лианами. В лесу – разное дикое зверье, пантеры, волки; лес переходил в дикие луга, по которым бродили огромные олени, бизоны, дикие лошади… А кроме того, в лесах и на лугах бродили индейцы, которые были страшнее диких зверей – убивали друг друга и белых и снимали с них скальп. Вот вы теперь и сравните, что лучше: дикие поля и леса со зверьем, индейцами, без домов и электричества или – широкие улицы, трамвай, электричество и полное отсутствие диких индейцев?!

Учительница одним духом выпалила эту тираду и победоносно оглядела всю свою команду: что, мол, съели?

– Вот видите, господа… И разберите сами: что лучше – культура или такое житье? Ну, вот ты, Кругликов Капитон… Скажи ты: когда, значит, лучше жилось – тогда или теперь?

Кругликов Капитон встал и после минутного колебания пробубнил, как майский жук:

– Тогда лучже.

– Что?! Да ты сам посуди, чудак: раньше было плохо, никаких удобств, всюду звери, индейцы, а теперь дома, трамваи, подъемные машины… Ну? Когда же лучше – тогда или теперь?

– Тогда.

– Ах ты господи… Ну вот ты, Полторацкий, – скажи ты: когда было лучше – раньше или теперь?

Полторацкий недоверчиво, исподлобья глянул на учительницу (а вдруг единицу вкатит) и уверенно сказал:

– Раньше лучше было.

– О бог мой!! Слизняков, Гавриил!

– Лучше было. Раньшее.

– Прежде всего – не раньшее, а раньше. Да что вы, господа, – затмение у вас в голове, что ли? Тут вам и дома́, и электричество…

– А на что дома́? – цинично спросил толстый Фитюков.

– Как на что? А где же спать?

– А у костра? Завернулся в одеяло и спи сколько влезет. Или в повозку залезь! Повозки такие были. А то подумаешь: дома́!

И он поглядел на учительницу не менее победоносно, чем до этого смотрела она.

– Но ведь электричества нет, темно, страшно…

Семён Заволдаев снисходительно поглядел на разгорячившуюся учительницу…

– Темно? А костер вам на что? Лесу много – жги сколько влезет. А днем и так себе светло.



– А вдруг зверь подберется.

– Часового с ружьем нужно выставлять, вот и не подберется. Дело известное.

– А индейцы подберутся сзади, схватят часового да на вас…

– С индейцами можно подружиться. Есть хорошие племена, приличные…

– Делаварское племя есть, – поддержал кто-то сзади. – Они белых любят. В крайнем случае можно на мустанге ускакать.

Стриженые головы сдвинулись ближе, будто чем-то объединенные, – и голоса затрещали, как сотня воробьев на ветках акации.

– А у городе у вашем одного швейцара на лифте раздавило… Вот вам и город.

– А у городе мальчик недавно под трамвай попал!

– Да просто у городе у вашем скучно – вот и все, – отрубил Слизняков Гавриил.

– Скверные вы мальчишки, просто вам не приходилось быть в лесу среди диких зверей – вот и все.

– А я была, – пискнула Наталья Пашкова, которую не оставлял в покое школьный бес.

– Врет она, – загудели ревнивые голоса. – Что ты все врешь да врешь. Ну если ты была – почему тебя звери не съели, ну, говори!

– Станут они всякую заваль[13] лопать, – язвительно пробормотал Кругликов Капитон.

– Кругликов!

– А чего же она… Вы же сами говорили, что врать – грех. Врет, ей-богу, все время.

– Не врать, а лгать. Однако послушайте: вы, очевидно, меня не поняли… Ну как же можно говорить, что раньше было лучше, когда теперь есть и хлеб, и масло, и сыр, и пирожное, а раньше этого ничего не было.

– Пирожное!!

Удар был очень силен и меток, но Кругликов Капитон быстро от него оправился.

– А плоды разные: финики, бананы – вы не считаете?! И покупать не нужно – ешь сколько влезет. Хлебное дерево тоже есть – сами же говорили… сахарный тростник. Убил себе бизона, навялил мяса и гуляй себе, как барин.

– Речки там тоже есть, – поддержал сбоку опытный рыболов. – Загни булавку да лови рыбу сколько твоей душеньке угодно.

Учительница прижимала обе руки к груди, бегала от одного к другому, кричала, волновалась, описывала все прелести городской безопасной жизни, но все ее слова отбрасывались упруго и ловко, как мячик. Оба лагеря совершенно не понимали друг друга. Культура явно трещала по всем швам, энергично осажденная, атакованная индейцами, кострами, пантерами и баобабами…



– Просто вы все скверные мальчишки, – пробормотала уничтоженная учительница, лишний раз щегольнув нелогичностью, столь свойственной ее слабому полу. – Просто вам нравятся дикие игры, стреляние из ружья – вот и все. Вот мы спросим девочек… Клавдия Кошкина – что ты нам скажешь? Когда лучше было – тогда или теперь?

Ответ был ударом грома при ясном небе.

– Тогда, – качнув огрызком косички, сказала веснушчатая, бледнолицая Кошкина.

– Ну почему? Ну скажи ты мне – почему, почему?..

– Травка тогда была… я люблю… Цветы были. – И обернулась к Кругликову – признанному специалисту по дикой, первобытной жизни: – Цветы-то были?

– Сколько влезет было цветов, – оживился специалист, – огромадные были – тропические. Здоровенные, пахнут тебе – рви сколько влезет.

– А в городе черта пухлого найдешь ты цветы. Паршивенькая роза рубль стоит.

Посрамленная, уничтоженная учительница заметалась в последнем предсмертном усилии:

– Ну, вот пусть нам Катя Иваненко скажет… Катя! Когда было лучше?

– Тогда.

– Почему?!!

– Бизончики были, – нежно проворковала крохотная девочка, умильно склонив светлую головенку набок.

– Какие бизончики?.. Да ты их когда-нибудь видела?

– Скажи – видела! – шепнула подталкиваемая бесом Пашкова.

– Я их не видела, – призналась простодушная Катя Иваненко. – А только они, наверное, хорошенькие… – И, совсем закрыв глаза, простонала: – Бизончики такие… Мохнатенькие, с мордочками. Я бы его на руки взяла и в мордочку поцеловала…

Кругликов – специалист по дикой жизни – дипломатически промолчал насчет не осуществимости такого буколического[14] намерения сентиментальной Иваненко, а учительница нахмурила брови и сказала срывающимся голосом:

– Ну хорошо же! Если вы такие – не желаю с вами разговаривать. Кончайте решение задачи, а кто не решит – пусть тут сидит хоть до вечера.

И снова наступила тишина.

И все решили задачу, кроме бедной, чистой сердцем Катерины Иваненко: бизон все время стоял между ее глазами и грифельной доской…

Сидела маленькая до сумерок.


Аркадий Аверченко
Синее одеяло

Художник Анна Власова



– Грачев! У тебя есть двенадцатый выпуск Ната Пинкертона[15]?

– Нет, девятый есть. Спроси у Замирайло.

– Замирайло! Дай двенадцатый выпуск Пинкертончика.

– Ишь ты какой хитрый… А что я буду читать?

– Так ведь сейчас урок арифметики будет, не будешь же ты читать на арифметике.

– Ах, господи! Сейчас арифметика… А я, что называется, – ни-ни. Всю ночь читал «Дик Викольчос – душитель миллионеров»…

– А что у нас на сегодня?

– Цепное правило и правило товарищества[16].

– Здорово. Пойдем мы сегодня как топоры ко дну. Вот тебе и Пинкертон. Красильников! Ты приготовил?

– Приготовил… Могилу я себе приготовил. Слушай, ты не знаешь случайно, что такое правило товарищества?

– По-моему, так: главное – не фискалить, поддерживать товарища в беде, кроме того…

– Дурной ты! Я тебя об арифметическом правиле спрашиваю. Ты еще на уроке ляпни такой ответ Александру Николаевичу…

– Краснокожие!.. – возгласил дежурный, заглянув в окно. – Стройся, как говорится, к расчету. Александр Николаевич идет.

Сдержанный болезненный стон пронесся по всему классу.

«Мне смертию кость угрожала»[17], – прошептал Красильников, судорожно вчитываясь в Киселёва[18], страницы которого были испещрены самыми загадочными цифрами и вычислениями.

Почти у всех в руках вместо Киселева была бог его знает какая гадость: маленькие засаленные книжонки с аляповато, грубо раскрашенными обложками, крикливо вещавшими, что содержание их не менее зазвонисто: «Тайна мистера Пэка, или Три отрезанные головы», «Берлинский палач», «Подземелье дьявола» – все это сплошь грубое, глупое, тошнотворно-безграмотное. Весь этот вздор при первых же словах дежурного, обращенных к краснокожим, моментально нырнул в ранцы и ящики парт, а взамен «берлинских палачей» выскочили спокойные, солидные Киселёвы, Киселёвы, Киселёвы – целое море глубокомысленной арифметики.

– Много будет сегодня убиенных младенцев, – пророчески провозгласил Красильников.

– Типун тебе на язык.

– Ну, типун-то – это вопрос, а единица в журнале – верная.

С первой скамьи раздался судорожный писк умиравшего от ужаса и дурных предчувствий Грачева:

– Замирайло! Золотой голубчик! Спаси нас!

– Как же я вас спасу, дурные! Надо было выучить и тройное и цепное.

– А сам-то ты учил?

– Нет, положим. Я вчера у одного мальчика достал «Фантомас[19], убийца детей»… Впрочем, постойте, господа… Надо, знаете что сделать? Занять Александра Николаевича разговором. Гм!.. Стоп. Нашел. Чем ушибся, тем и лечись!.. Есть. Только вы уж поддержите.

* * *

Учитель математики с завидной медлительностью положил на кафедру журнал, вынул платок, протер очки, аккуратно сложил и спрятал платок и только тогда уселся на свое место.

– Ну-с… Перво-наперво мы проверим, кого нет в классе.

Он медлительно развернул журнал:

– Авилов Илья?

– Здесь.

– Агабашев Степан?

– Здесь.

– Андриевич Николай?

– Нет его, – отвечал дежурный.

– И не будет, – вдруг мрачно пробормотал Замирайло.

– Что? – поднял голову учитель.

Все молчали.

– Кто сказал «и не будет»?

Замирайло с деланой неохотой поднялся с места.

– Я сказал «и не будет».

– Что ж он, серьезно болен, что ли?

– Нет, – промямлил Замирайло, – не то… Да я уж и не знаю, говорить ли вообще, Александр Николаевич…

– А что такое? В чем дело? – встревоженно поднял голову добряк математик.

– Да я боюсь, как бы и мне в эту историю не запутаться… Будут еще по судам таскать как свидетеля… – И добавил с лицемерной заботливостью: – А это может отразиться на моих учебных занятиях.

– Нет, ты мне скажи, в чем дело с Андриевичем, – совсем уже встревожился учитель. – Что такое? При чем тут суд?

Замирайло, опустив голову, молчал.

– Ну же? Говори смело, не бойся.

– Ну хорошо… – вздохнул Замирайло. – Я скажу все, что знаю, там не мое дело. Вчера, как вам известно, было воскресенье. Я решил с утра пойти на реку, половить рыбу. Ну, конечно, взял с собой и учебные книжки… Киселева «Арифметику» взял. Думаю, что хотя и знаю все, но все-таки еще подзубрить не мешает. Иду это я к реке, встречаю Андриевича, под мышкой у него синее одеяло и книжки.

Замирайло на минуту замялся, потом великодушно закончил:

– Тоже учебные книжки. Он тоже шел на реку учить Киселева. «Здравствуй, голубчик Андриевич, – говорю я ему. – Куда это ты с книжками и одеялом направляешься?» – «А к реке, – говорит. – Лягу себе, – говорит, – под кустиком и тоже буду учить арифметику». – «Ну, хорошо, – говорю я ему, – только ты садись подальше, чтобы мы не мешали друг другу учить арифметику». Так мы и сделали. Я уселся под ивой на бережку, а он улегся, так… ярдов на сто…

– Ну, ну – и что же? – поощрил заинтересованный учитель.



– Сижу я, значит, ужу рыбку, учу арифметику (хотя, конечно, я знаю, но для верности учил еще), вдруг слышу за спиной на горке голоса… Кто эти проходящие, я не видел – сидел спиной, да и кусты мешали, но разговор я услышал такой: «Так, значит, решено, Манюк?» – «Значит, решено». – «Деньги получишь, как обещано. Это тебе получше лошадей». – «А вы верно знаете, что он тут?» – «Здесь он, здесь. Взял одеяло и пошел на реку… Манюк!» – «А?» – «Только сделай же так, чтобы никаких следов не было». – «Да уж, раз река под боком, какие же следы…» Тут они прошли, и я дальше ихнего разговора не слышал… Только минут через пять до меня донесся издали какой-то разговор, потом подавленный крик, потом плеск воды!.. А потом все смолкло.

– Ну, – поощрил учитель.

– Все… – глубоко вздохнул Замирайло. – Я больше ничего не знаю.

Учитель задумался, покусывая суставы пальцев.

– Я думаю, что все это вздор. Просто случайное совпадение. Кому, спрашивается, может понадобиться жизнь Андриевича… Ну-с… А теперь приступим к правилу товарищества. Кого бы мне вызвать?..

Вдруг с места поднялся Красильников и взволнованным голосом спросил Замирайло:

– Замирайло! А какого цвета было одеяло у Андриевича?

– Синего, – с готовностью ответил Замирайло.

– Синего? Гм… Странно. Очень странно, – потирая лоб, прошептал Красильников.

– Что тебе странно, Красильников? – удивленно спросил учитель.

– Такое странное совпадение. Как вы знаете, господа, дом моего отца стоит на Проломной, ярдах в четырехстах от реки. А у нас есть собака – Тигр. И этот Тигр вечно шатается по окрестностям и всегда норовит притащить какую-нибудь дрянь: то кусок дохлой кошки, то обглоданную кость. А вчера он является домой и приносит в зубах кусок синего… одеяла. И на куске какие-то красные пятна, запачканные землей. Тигр положил обрывок на пол и стал слизывать красные пятна…

Красильников потер ладонью лоб и умолк.

– Всё? – спросил учитель.

– Всё.

– Да, все это странно. Ну, я думаю, его родители сами все выяснят. Итак: правило товарищества… Вызовем мы…

– Теперь мне многое делается ясным, – громко сказал Грачев, ни к кому определенно не обращаясь.

– Что тебе ясно? – встрепенулся учитель.

Грачев встал и начал уверенным, полным тайного значения тоном:

– Вчера я зашел к Красильникову взять у него учебник арифметики. У меня мою книгу кто-то украл (мне говорили, что в городе действует какая-то шайка), а я хотел во что бы то ни стало приготовить на сегодня урок… Захожу к Красильникову, он сидит, учит правило товарищества. Поговорили о том о сем, об арифметике… Вдруг он рассказывает: «Понимаешь, – говорит, – наш Тигр принес странный обрезок одеяла». – «Обрывок, – поправляю я, – а не обрезок»… Ведь ты, Красильников, настаивал на том, что это обрезок?

– Настаивал, – с готовностью согласился Красильников, – и сейчас настаиваю. Кусок одеяла, именно срезок от целого, и нож, очевидно, был очень острый, потому что без рваных мест.

– Все-таки что же тебе ясно? – переспросил Грачева учитель.

– Когда он показал обрывок или там отрезок, я и говорю: «Постой, да ведь это одеяло Андриевича. Я у него как-то был, сидел на кровати и как раз обратил внимание на цвет и рисунок одеяла…» Мне как-то сразу сделалось беспокойно. «Знаешь что, – говорю я. – Пойду-ка я к Андриевичу, лучше у него возьму арифметику. Кстати же и проведаю его, как он живет». Попрощался с Красильниковым, иду…

– Да, это верно, – подтвердил обстоятельный Красильников, – он со мной попрощался и пошел…

– Не мешай, Красильников, – раздался гул голосов.

– Иду… Прихожу к Андриевичу, встречает меня ихняя домоправительница… Как известно, господа, Андриевич сирота, сын очень богатых родителей, и живет он у своего холостого опекуна. «Что вам?» – спрашивает меня домоправительница и все этак подозрительно на меня поглядывает. «Андриевич дома?» – спрашиваю. «Нет его, нет, и неизвестно, когда будет». И видно, что старая ведьма старается как можно скорее спровадить меня со двора. Вдруг вижу я, из дому на крыльцо выходит цыган Манюк, про которого говорят, что он конокрад и занимается вообще всякими темными делами… И вдруг тут меня будто что в бок толкнуло. «А я, говорю, к Андриевичу пришел по делу. Мы, видите ли, устраиваем любительский спектакль, и нам нужно для занавеса синее одеяло… Андриевич говорил, что у него есть, обещал дать». Она ка-ак рассвирепеет. «Уходите, – кричит, – никаких одеял не могу вам дать! Молодого барина нет, а я без него не могу его вещей давать». А меня как будто кто-то в бок толкает. «Мадам, – говорю я. – Я этого одеяла и не собираюсь брать с собой, вы мне только покажите его, годится ли?» Тут она взвизгнула, схватила меня за плечи, вытолкала и захлопнула калитку перед самым моим носом.

– Гм!.. – промычал учитель. – Замирайло! Выскажи свое просвещенное мнение…

– Что ж я скажу, Александр Николаевич, – скромно встал Замирайло. – Я ничего не знаю, а только у Андриевича в будущем большие деньги, и опекуну выгодно отделаться от бедного Николая…

– Так ты думаешь, что это опекун говорил с Манюком за твоей спиной?

– Уверен, – бодро сказал Замирайло.

– В котором часу это было приблизительно? – спросил учитель.

– В десять часов утра или немного позже.

– Ну так поздравляю вас: я был вчера около этого времени на вокзале и видел опекуна Андриевича – я его немного знаю в лицо. Он сел в десятичасовой киевский поезд и уехал.

Это сообщение учителя произвело большое впечатление. Все притихли. Воспользовавшись паузой, учитель снова развернул журнал и сказал:

– Кого же бы нам сейчас вызвать?..

– Понял! – вдруг раздался голос Азебашева Степана. – Теперь не буду больше ломать себе голову.

– Над чем это, Азебашев? Над чем ты не будешь ломать голову?

– Да это пустяк, Александр Николаич. Но все-таки меня он удивил. У меня есть товарищ, сын начальника станции… И он вчера утром позвал меня покататься на маневрирующем паровозе. Сели мы – паровоз стоял на запасном пути, сзади десятичасового пассажирского, вдруг раздается третий звонок, пассажирский трогается, и только что он тронулся, как на площадке показался пожилой господин с чемоданом, открыл дверцу площадки да и выскочил с нашей стороны, то есть с противоположной перрону. Схватил чемодан да, сделав маленький крюк, помчался в город.

– Вздор ты говоришь, Азебашев; если, как я тебя понимаю, это был опекун Андриевича, то как он мог через полчаса попасть на реку и встретиться с Манюком, если от вокзала до реки езды на извозчике не меньше часу. Просто совпадение. Ну, мы все тут болтаем, а час уже скоро кончается. Ну-с, пусть нам расскажет о правиле товарищества… Батуричев, что ли.

Батуричев встал, помолчал немного и сказал:

– Правилом товарищества называется… Нет, не могу припомнить! Может быть, это и пустяк, может, это и не имеет отношения, но сказать я обязан.

Учитель был чрезвычайно удивлен таким продолжением «правила товарищества»:

– Что это ты там бормочешь, Батуричев? Что ты обязан сказать?

– Вчера утром, Александр Николаевич, я встал очень рано. Хотя было воскресенье, но, думаю, встану, поучу хорошенько правило цепное и товарищества, а потом пойду гулять… а около нашего дома помещается гараж, оттуда можно брать автомобили. Смотрю, стоит автомобиль, весь в пыли, а около ходит шофер и о чем-то разговаривает с механиком. Я тоже остановился около автомобиля, любуюсь машиной, слушаю. «Чего ж он так гнал тебя?» – «Бог его знает. Я стоял у вокзала, вдруг он подбегает, с чемоданом, пожилой такой, верно, чем-то озабоченный, вскакивает в мотор и говорит: «Поднимите верх и, не жалея машины, летите к реке, пятьдесят рублей на чай получите!» Я и погнал. Около реки из-за кустов вышел какой-то чернобородый, и они о чем-то заговорили… А я уехал». Не знаю, почему мне запомнился этот рассказ шофера, но я…

Резкий звонок, возвещавший окончание урока, прозвучал в коридоре. Все облегченно вздохнули. Учитель сделался задумчив.

– Да, любопытная история, любопытная. Хотел бы я знать, что случилось с Андриевичем и где он сейчас…

И вдруг встал доселе молчавший и погруженный в чтение какой-то раскрашенной книжки Авилов Антон.

– Александр Николаевич, – простодушно спросил он. – Вы, кажется, хотите знать, где сейчас Андриевич?

– Да! А ты разве знаешь?

– Я, когда шел сегодня утром в гимназию, встретил его. Он сказал, что его опекун заболел и он должен бежать в аптеку и сидеть около него.

– Чего ж ты раньше молчал, чудак? – удивился учитель. – Мы тут целый час толкуем об Андриевиче, а он…

– А я не слышал. Я читал книжку… Арифметику Киселева читал. Так увлекся, что и не слышал, о чем говорят.

– Экая досада. А вы, господа, вечно какие-нибудь глупости выдумаете. Почудится им какой-нибудь вздор, они и пойдут расписывать, только время даром отнимают…

В этот момент в комнату вошел надзиратель. Сказал:

– Александр Николаич! Батюшка сейчас запиской сообщил, что на уроке закона божьего не будет. Директор просил вас заняться с классом на один час.

Сдержанный глухой стон как ветерок пронесся по классу.

– Ну-с, пинкертоны, – обратился учитель к поникшим ученикам. – Сейчас пятиминутная перемена, а через пять минут займемся правилом товарищества… Вы все так его вызубрили, что приятно будет вас спросить…

Волосы у пинкертонов встали дыбом. Будто целый лес тоненьких единиц пророчески поднялся на голове у каждого из них.


Ирина Пивоварова
О чем думает моя голова[20]

Художник Алексей Шевченко



Если вы думаете, что я учусь хорошо, то вы ошибаетесь. Я учусь неважно. Почему-то все считают, что я способная, но ленивая. Я не знаю, способная я или неспособная. Но только я точно знаю, что я не ленивая. Я по три часа сижу над задачами. Вот, например, сейчас я сижу и изо всех сил хочу решить задачу. А она не решается. Я говорю маме:

– Мам, а у меня задачка не получается.

– Не ленись, – говорит мама. – Подумай хорошенько, и все получится. Только хорошенько подумай!

Она уходит по делам. А я беру голову обеими руками и говорю ей:

– Думай, голова. Думай хорошенько… «Из пункта А в пункт Б вышли два пешехода…» Голова, ты почему не думаешь? Ну, голова, ну, думай, пожалуйста! Ну что тебе стоит!

За окном плывет облачко. Оно легонькое, как пух. Вот оно остановилось. Нет, плывет дальше.

«Голова, о чем ты думаешь?! Как тебе не стыдно!!! Из пункта А в пункт Б вышли два пешехода…» Люська, наверное, тоже вышла. Она уже гуляет. Если бы она подошла ко мне первая, я бы ее, конечно, простила. Но разве она подойдет, такая вредина?!

«…Из пункта А в пункт Б…» Нет, она не подойдет. Наоборот, когда я выйду во двор, она возьмет под руку Лену и будет с ней шептаться. Потом она скажет: «Лен, пошли ко мне, у меня что-то есть». Они уйдут, а потом сядут на подоконник и будут смеяться и грызть семечки.

«…Из пункта А в пункт Б вышли два пешехода…» А я что сделаю?.. А я тогда позову Колю, Петьку и Павлика играть в лапту. А она что сделает?.. Ага, она поставит пластинку «Три толстяка». Да так громко, что Коля, Петька и Павлик услышат и побегут просить ее, чтобы она дала им послушать. Сто раз слушали, все им мало! И тогда Люська закроет окно, и они там все будут слушать пластинку.

«…Из пункта А в пункт… в пункт…» А я тогда возьму и запульну чем-нибудь прямо в ее окно. Стекло – дзинь! – и разлетится. Пусть знает!

Так. Я уже устала думать. Думай не думай – задача не получается. Просто ужас какая задачка трудная! Вот погуляю немножко и снова стану думать.

Я закрыла задачник и выглянула в окно. Во дворе гуляла одна Люська. Она прыгала в классики.

Я вышла во двор и села на лавочку. Люська на меня даже не посмотрела.

– Сережка! Витька! – закричала сразу Люська. – Идемте в лапту играть!

Братья Кармановы выглянули в окно.

– У нас горло, – хрипло сказали оба брата. – Нас не пустят.

– Лена! – закричала Люська. – Лен! Выходи!

Вместо Лены выглянула ее бабушка и погрозила Люське пальцем.

– Павлик! – закричала Люська.

В окне никто не появился.

– Пе-еть-ка-а! – надсаживалась Люська.

– Девочка, ну что ты орешь?! – высунулась из форточки чья-то голова. – Больному человеку отдохнуть не дают! Покоя от вас нет! – И голова всунулась обратно в форточку.

Люська украдкой посмотрела на меня и покраснела как рак. Она подергала себя за косичку. Потом сняла с рукава нитку.

Потом посмотрела на дерево и сказала:

– Люсь, давай в классики.

– Давай, – сказала я.

Мы попрыгали в классики, и я пошла домой решать свою задачу. Только я села за стол, пришла мама:

– Ну, как задачка?

– Не получается.

– Но ведь ты уже два часа над ней сидишь! Это просто ужас что такое! Задают детям какие-то головоломки!.. Ну, давай показывай свою задачу! Может, у меня получится? Я все-таки институт кончала… Так… «Из пункта А в пункт Б вышли два пешехода…» Постой-постой, что-то эта задача мне знакома!.. Послушай, да ведь вы ее в прошлый раз вместе с папой решили! Я прекрасно помню!

– Как? – удивилась я. – Неужели?.. Ой, правда, ведь это сорок пятая задача, а нам сорок шестую задали.

Тут мама страшно рассердилась.

– Это возмутительно! – сказала мама. – Это неслыханно! Это безобразие! Где твоя голова?! О чем она только думает?!


Виктор Драгунский
Смерть шпиона Гадюкина[21]

Художник Ольга Смирнова



Оказывается, пока я болел, на улице стало совсем тепло и до весенних наших каникул осталось два или три дня. Когда я пришел в школу, все закричали:

– Дениска пришел, ура!

И я очень обрадовался, что пришел и что все ребята сидят на своих местах – и Катя Точилина, и Мишка, и Валерка, – и цветы в горшках, и доска такая же блестящая, и Раиса Ивановна веселая, и все, все как всегда. И мы с ребятами ходили и смеялись на переменке, а потом Мишка вдруг сделал важный вид и сказал:

– А у нас будет весенний концерт!

Я сказал:

– Ну да?

Мишка сказал:

– Верно! Мы будем выступать на сцене. И ребята из четвертого класса нам покажут постановку. Они сами сочинили. Интересная!..

Я сказал:

– А ты, Мишка, будешь выступать?

– Подрастешь – узнаешь.

И я стал с нетерпением дожидаться концерта. Дома я все это сообщил маме, а потом сказал:

– Я тоже хочу выступать…

Мама улыбнулась и говорит:

– А что ты умеешь делать?

Я сказал:

– Как, мама, разве ты не знаешь? Я умею громко петь. Ведь я хорошо пою? Ты не смотри, что у меня тройка по пению. Все равно я пою здорово.

Мама открыла шкаф и откуда-то из-за платьев сказала:

– Ты споешь в другой раз. Ведь ты болел… Ты просто будешь на этом концерте зрителем. – Она вышла из-за шкафа. – Это так приятно – быть зрителем. Сидишь, смотришь, как артисты выступают… Хорошо! А в другой раз ты будешь артистом, а те, кто уже выступал, будут зрителями. Ладно?

Я сказал:

– Ладно. Тогда я буду зрителем.

И на другой день я пошел на концерт. Мама не могла со мной идти – она дежурила в институте, – папа как раз уехал на какой-то завод на Урал, и я пошел на концерт один. В нашем большом зале стояли стулья и была сделана сцена, и на ней висел занавес. А внизу сидел за роялем Борис Сергеевич. И мы все уселись, а по стенкам встали бабушки нашего класса. А я пока стал грызть яблоко.

Вдруг занавес открылся и появилась вожатая Люся. Она сказала громким голосом, как по радио:

– Начинаем наш весенний концерт! Сейчас ученик первого класса «В» Миша Слонов прочтет нам свои собственные стихи! По просим!

Тут все захлопали и на сцену вышел Мишка. Он довольно смело вышел, дошел до середины и остановился. Он постоял так немножко и заложил руки за спину. Опять постоял. Потом выставил вперед левую ногу. Все ребята сидели тихо-тихо и смотрели на Мишку. А он убрал левую ногу и выставил правую. Потом он вдруг стал откашливаться:

– Кхм! Кхм!.. Кхме!..



Я сказал:

– Ты что, Мишка, поперхнулся?

Он посмотрел на меня, как на незнакомого. Потом поднял глаза в потолок и сказал:

– Стих.

Пройдут года, наступит старость!
Морщины вскочут на лице!
Желаю творческих успехов!
 Чтоб хорошо учились и дальше все!

…Всё!

И Мишка поклонился и полез со сцены. И все ему здорово хлопали, потому что, во-первых, стихи были очень хорошие, а во-вторых, подумать только: Мишка сам их сочинил! Просто молодец!

И тут опять вышла Люся и объявила:

– Выступает Валерий Тагилов, первый класс «В»!

Все опять захлопали еще сильнее, а Люся поставила стул на самой середке. И тут вышел наш Валерка со своим маленьким аккордеоном и сел на стул, а чемодан от аккордеона поставил себе под ноги, чтобы они не болтались в воздухе. Он сел и заиграл вальс «Амурские волны». И все слушали, и я тоже слушал и все время думал: «Как это Валерка так быстро перебирает пальцами?» И я стал тоже так быстро перебирать пальцами по воздуху, но не мог поспеть за Валеркой. А сбоку, у стены, стояла Валеркина бабушка, она помаленьку дирижировала, когда Валерка играл. И он хорошо играл, громко, мне очень понравилось. Но вдруг он в одном месте сбился. У него остановились пальцы. Валерка немножко покраснел, но опять зашевелил пальцами, как будто дал им разбежаться; но пальцы добежали до какого-то места и опять остановились, ну просто как будто споткнулись. Валерка стал совсем красный и снова стал разбегаться, но теперь его пальцы бежали как-то боязливо, как будто знали, что они все равно опять споткнутся, и я уже готов был лопнуть от злости, но в это время на том самом месте, где Валерка два раза спотыкался, его бабушка вдруг вытянула шею, вся подалась вперед и запела:

…Серебрятся волны,
Серебрятся волны…

И Валерка сразу подхватил, и пальцы у него как будто перескочили через какую-то неудобную ступеньку и побежали дальше, дальше, быстро и ловко до самого конца. Вот уж ему хлопали так хлопали!



После этого на сцену выскочили шесть девочек из первого «А» и шесть мальчиков из первого «Б». У девочек в волосах были разноцветные ленты, а у мальчиков ничего не было. Они стали танцевать украинский гопак. Потом Борис Сергеевич сильно ударил по клавишам и кончил играть.

А мальчишки и девчонки еще топали по сцене сами, без музыки, кто как, и это было очень весело, и я уже собирался тоже слазить к ним на сцену, но они вдруг разбежались. Вышла Люся и сказала:

– Перерыв пятнадцать минут. После перерыва учащиеся четвертого класса покажут пьесу, которую они сочинили всем коллективом, под названием «Собаке – собачья смерть».

И все задвигали стульями и пошли кто куда, а я вытащил из кармана свое яблоко и начал его догрызать.

А наша октябрятская вожатая Люся стояла тут же, рядом.

Вдруг к ней подбежала довольно высокая рыженькая девочка и сказала:

– Люся, можешь себе представить – Егоров не явился!

Люся всплеснула руками:

– Не может быть! Что же делать? Кто ж будет звонить и стрелять?

Девочка сказала:

– Нужно немедленно найти какого-нибудь сообразительного паренька, мы его научим, что делать.

Тогда Люся стала глядеть по сторонам и заметила, что я стою и грызу яблоко. Она сразу обрадовалась.

– Вот, – сказала она. – Дениска! Чего же лучше! Он нам поможет! Иди сюда!

Я подошел к ним поближе. Рыжая девочка посмотрела на меня и сказала:

– А он вправду сообразительный?

Люся говорит:

– По-моему, да!

А рыжая девочка говорит:

– А так, с первого взгляда, не скажешь.

Я сказал:

– Можешь успокоиться! Я сообразительный.

Тут они с Люсей засмеялись, и рыжая девочка потащила меня на сцену.

Там стоял мальчик из четвертого класса, он был в черном костюме, и у него были засыпаны мелом волосы, как будто он седой; он держал в руках пистолет, а рядом с ним стоял другой мальчик, тоже из четвертого класса. Этот мальчик был приклеен к бороде, на носу у него сидели синие очки, и он был в клеенчатом плаще с поднятым воротником.

Тут же были еще мальчики и девочки, кто с портфелем в руках, кто с чем, а одна девочка в косынке, халатике и с веником.

Я как увидел у мальчика в черном костюме пистолет, так сразу спросил его:

– Это настоящий?

Но рыжая девочка перебила меня.

– Слушай, Дениска! – сказала она. – Ты будешь нам помогать. Встань тут сбоку и смотри на сцену. Когда вот этот мальчик скажет: «Этого вы от меня не добьетесь, гражданин Гадюкин!» – ты сразу позвони в этот звонок. Понял?

И она протянула мне велосипедный звонок. Я взял его.

Девочка сказала:

– Ты позвонишь, как будто это телефон, а этот мальчик снимет трубку, поговорит по телефону и уйдет со сцены. А ты стой и молчи. Понял?

Я сказал:

– Понял, понял… Чего тут не понять? А пистолет у него настоящий? Парабеллум или какой?

– Погоди ты со своим пистолетом… Именно что он не настоящий! Слушай: стрелять будешь ты здесь, за сценой. Когда вот этот, с бородой, останется один, он схватит со стола папку и кинется к окну, а этот мальчик, в черном костюме, в него прицелится, тогда ты возьми эту дощечку и что есть силы стукни по стулу. Вот так, только гораздо сильней!

И рыженькая девочка бахнула по стулу доской. Получилось очень здорово, как настоящий выстрел. Мне понравилось.

– Здорово! – сказал я. – А потом?

– Это все, – сказала девочка. – Если понял, повтори!

Я все повторил. Слово в слово.

Она сказала:

– Смотри же, не подведи!

– Можешь успокоиться. Я не подведу.

И тут раздался наш школьный звонок, как на уроки.

Я положил велосипедный звонок на отопление, прислонил дощечку к стулу, а сам стал смотреть в щелочку занавеса. Я увидел, как пришли Раиса Ивановна и Люся, и как садились ребята, и как бабушки опять встали у стенок, а сзади чей-то папа взгромоздился на табуретку и начал наводить на сцену фотоаппарат. Было очень интересно отсюда смотреть туда, гораздо интересней, чем оттуда сюда. Постепенно все стали затихать, и девочка, которая меня привела, побежала на другую сторону сцены и потянула за веревку. И занавес открылся, и эта девочка спрыгнула в зал. А на сцене стоял стол, и за ним сидел мальчик в черном костюме, и я знал, что в кармане у него пистолет. А напротив этого мальчика ходил мальчик с бородой. Он сначала рассказал, что долго жил за границей, а теперь вот приехал опять, и потом стал нудным голосом приставать и просить, чтобы мальчик в черном костюме показал ему план аэродрома.

Но тот сказал:

– Этого вы от меня не добьетесь, гражданин Гадюкин!

Тут я сразу вспомнил про звонок и протянул руку к отоплению. Но звонка там не было. Я подумал, что он упал на пол, и наклонился посмотреть. Но его не было и на полу. Я даже весь обомлел. Потом я взглянул на сцену. Там было тихо-тихо. Но потом мальчик в черном костюме подумал и снова сказал:

– Этого вы от меня не добьетесь, гражданин Гадюкин!

Я просто не знал, что делать. Где звонок? Он только что был здесь! Не мог же он сам ускакать, как лягушка! Может быть, он скатился за батарею? Я присел на корточки и стал шарить по пыли за батареей. Звонка не было! Нету!.. Люди добрые, что же делать?!

А на сцене бородатый мальчик стал ломать себе пальцы и кричать:

– Я вас пятый раз умоляю! Покажите план аэродрома!

А мальчик в черном костюме повернулся ко мне лицом и закричал страшным голосом:

– Этого вы от меня не добьетесь, гражданин Гадюкин!

И погрозил мне кулаком. И бородатый тоже погрозил мне кулаком. Они оба мне грозили!



Я подумал, что они меня убьют. Но ведь не было звонка! Звонка-то не было! Он же потерялся!

Тогда мальчик в черном костюме схватился за волосы и сказал, глядя на меня с умоляющим выражением лица:

– Сейчас, наверно, позвонит телефон! Вот увидите, сейчас позвонит телефон! Сейчас позвонит!

И тут меня осенило. Я высунул голову на сцену и быстро сказал:

– Динь-динь-динь!

И все в зале страшно рассмеялись. Но мальчик в черном костюме очень обрадовался и сразу схватился за трубку. Он весело сказал:

– Слушаю вас! – и вытер пот со лба.

А дальше все пошло как по маслу. Мальчик в черном встал и сказал бородатому:

– Меня вызывают. Я приеду через несколько минут.

И ушел со сцены. И встал на другой стороне. И тут мальчик с бородой пошел на цыпочках к его столу и стал там рыться и все время оглядывался. Потом он злорадно рассмеялся, схватил какую-то папку и побежал к задней стене, на которой было наклеено картонное окно. Тут выбежал другой мальчик и стал в него целиться из пистолета. Я сразу схватил доску да как трахну по стулу изо всех сил. А на стуле сидела какая-то неизвестная кошка. Она закричала диким голосом, потому что я попал ей по хвосту. Выстрела не получилось, зато кошка поскакала на сцену. А мальчик в черном костюме бросился на бородатого и стал душить. Кошка носилась между ними. Пока мальчики боролись, у бородатого отвалилась борода. Кошка решила, что это мышь, схватила ее и убежала. А мальчик как только увидел, что он остался без бороды, так сразу лег на пол – как будто умер.



Тут на сцену прибежали остальные ребята из четвертого класса, кто с портфелем, кто с веником, они все стали спрашивать:

– Кто стрелял? Что за выстрелы?

А никто не стрелял. Просто кошка подвернулась и всему помешала. Но мальчик в черном костюме сказал:

– Это я убил шпиона Гадюкина!

И тут рыженькая девочка закрыла занавес. И все, кто был в зале, хлопали так сильно, что у меня заболела голова. Я быстренько спустился в раздевалку, оделся и побежал домой. А когда я бежал, мне все время что-то мешало. Я остановился, полез в карман и вынул оттуда… велосипедный звонок!

Виктор Драгунский
Фантомас[22]

Художник Марина Федоровская



Вот это картина так картина! Это да! От этой картины можно совсем с ума сойти, точно вам говорю. Ведь, если простую картину смотришь, так никакого впечатления.

А «Фантомас» – другое дело! Во-первых, тайна! Во-вторых, маска! В-третьих, приключения и драки! И в четвертых, просто интересно, и все!

И конечно, все мальчишки, как эту картину посмотрели, все стали играть в Фантомасов. Тут главное – остроумные записки писать и подсовывать в самые неожиданные места. Получается очень здорово. Все, кто такую фантомасовскую записку получает, сразу начинают бояться и дрожать. И даже старухи, которые раньше у подъезда просиживали всю свою сознательную жизнь, сидят все больше дома. Спать ложатся просто с курами. Да оно и понятно. Сами подумайте: разве у такой старушки будет хорошее настроение, если она утром прочла у своего почтового ящика такую веселую записочку:

«Бириги сваю плету! Она ща как подзарвется!»

Тут уж у самой храброй старушки всякое настроение пропадет, и она сидит целый день на кухне, стережет свою плиту и пять раз в день Мосгаз по телефону вызывает. Это очень смешно. Тут прямо животики надорвешь, когда девчонка из Мосгаза целый день туда-сюда по двору шныряет и все кричит:

– Опять Фантомас разбушевался! У, чтоб вам пропасть!..

И тут все ребята пересмеиваются и подмигивают друг другу, и неизвестно, откуда с молниеносной быстротой появляются новые фантомасочные записочки, у каждого жильца своя. Например:

«Ни выходи ночю на двор. Убю!»

Или:

«Все про тебя знаим. Боись сваей жены!»

А то просто так:

«Закажи свой партрет! В белых тапочках».

И хотя это все часто было несмешно и даже просто глупо, все равно у нас во дворе стало как-то потише. Все стали пораньше ложиться спать, а участковый милиционер товарищ Пархомов стал почаще показываться у нас. Он объяснял нам, что наша игра – это игра без всякой цели, без смысла, просто чепуха какая-то, что, наоборот, та игра хороша, где есть людям польза, – например, волейбол или городки, потому что «они развивают глазомер и силу удара», а наши записки ничего не развивают, и никому не нужны, и показывают нашу непроходимую дурость.

– Лучше бы за одеждой своей последили, – говорил товарищ Пархомов. – Вот. Ботинки! – И он показал на Мишкины пыльные ботинки. – Школьник с вечера должен хорошо вычистить их!

И так продолжалось очень долго, и мы стали понемногу отдыхать от своего Фантомаса и подумали, что теперь уже все. Наигрались! Но не тут-то было! Вдруг у нас разбушевался еще один Фантомас, да как!

Просто ужас! А дело в том, что у нас в подъезде живет один старый учитель, он давно на пенсии, он длинный и худущий, все равно как кол из школьного журнала, и палку носит такую же – видно, себе под рост подобрал, к лицу. И мы, конечно, сейчас же его прозвали Кол Единицыч, но потом для скорости стали величать просто Колом.

И вот однажды спускаюсь я с лестницы и вижу на его почтовом ящике рваненькую, кривую записку. Читаю:

«Кол, а Кол!

фкалю ф тибя укол!»

В этом листке были красным карандашом исправлены все ошибки, и в конце стиха стояла большая красная единица. И аккуратная, четкая приписка:

«Кому бы ты ни писал, нельзя писать на таком грязном, облезлом обрывке бумаги. И еще: советую повнимательней заняться грамматикой».

Через два дня на двери нашего Кола висел чистый тетрадный листок. На листе коротко и энергично было написано:

«Плевал я на громатику!»

Ну, Фантомас проклятый, вот это разбушевался! Хоть еще одну серию начинай снимать. Просто стыд. Одно было приятно: Фантомасова записка была сплошь исчеркана красным карандашом и внизу стояла двойка. Тем же, что и в первый раз, ясным почерком было приписано:

Бумага значительно чище. Хвалю. Совет: кроме заучивания грамматических правил, развивай в себе еще и зрительную память, память глаза, тогда не будешь писать «громатика». Ведь в прошлом письме я уже употребил это слово. «Грам-мати-ка», надо запомнить.

И так началась у них длинная переписка. Долгое время Фантомас писал нашему Колу чуть не каждый день, но Кол был к нему беспощаден. Кол ставил Фантомасу за самые пустяковые ошибочки свою вечную железную двойку, и конца этому не предвиделось.

Но однажды в классе Раиса Ивановна задала нам проверочный диктант. Трудная была штука. Мы все кряхтели и пыхтели, когда писали диктант. Там были подобраны самые трудные слова со всего света. Например, там под конец было такое выраженьице: «Мы добрались до счастливого конца». Этим выражением все ребята были совсем ошарашены. Я написал: «Мы добрались до щасливого конца», а Петька Горбушкин написал «до щесливого конца», а Соколова Нюра исхитрилась и выдала в свет свежее написание. Она написала: «Мы добрались до щисливыва конца». И Раиса Ивановна сказала:

– Эх, вы, горе-писаки, один Миша Слонов написал что-то приличное, а вас всех и видеть не хочу! Идите! Гуляйте! А завтра начнем все сначала.

И мы разошлись по домам. И я чуть не треснул от зависти, когда на следующий день увидел на дверях Кола большой белоснежный лист бумаги и на нем красивую надпись:

Спасибо тебе, Кол! У меня по русскому тройка! Первый раз в жизни. Ура!

Уважающий тебя Фантомас!

Классные современники


Вера Гамаюн
Школьный *ад

Художник Юлия Межова



Мама Светы Ермолаевой очень много работала.

Тому было две причины. Во-первых, медсестры – очень занятые люди на очень важном и ответственном посту. Во-вторых, жизнь и особенно сборы в школу стоят очень много денег, и взять их, кроме как заработать на работе, неоткуда.

Мама работала так много, что за два минувших года учебы у Светы скопилась толстая пачка записок от нее в школу. Во всех говорилось примерно одно и то же: Света может сама приходить, уходить и делать все, что хочет. Как Пеппи Длинныйчулок, которая в девять лет жила одна на вилле, потому что ее папа работал капитаном дальнего плавания. Вот только у Светы, в отличие от Пеппи, не было чемодана, набитого золотыми монетами.

В последнюю неделю августа мама забрала Свету с дачи – от любимого дедушки и от единственной подруги Алины. На даче они с Алиной жили рядом, а в городе – очень далеко друг от друга, учились в разных школах и лишь иногда переписывались в мессенджерах.

Свете предстоял третий «А» класс. По опыту первых двух «А» классов она уже знала, что подготовка к школе – это непросто и расстраивает маму.

– Я столько не зарабатываю, – жаловалась мама всю неделю. И негодовала: – С каждым годом все хуже и хуже!

И вздыхала, выкручивая руль старой дедушкиной «Нивы» на парковке очередного магазина.

Мама всегда волновалась из-за денег. Это волнение передалось и Свете – она тоже волновалась из-за денег, даже тогда, когда еще не умела считать. Часто говорила, что та или иная вещь слишком дорогая, чувствуя себя при этом гораздо взрослей.

Вот и в этом году перед школой Света глубоко и по-взрослому прочувствовала свою ответственность за разорение семьи. Она росла слишком быстро и во все стороны сразу, недаром в школе ее прозвали Бегемотиной.

– Мы же только что это купили! – сетовала мама, когда выяснялось, что все купленное в прошлом году, мало́ или пришло в полную негодность.

Чтобы маме поменьше работать, Света хотела бы вложить в подготовку к школе собственные деньги. Но подаренная ей свинья-копилка оказалась очень красивой, совсем как настоящая свинья. Копилки положено разбивать. Но мысль о том, чтобы разбить ее, внушала отвращение. Поэтому свинья стояла на полке в кухне, а Света не накопила ни рубля.

Сэкономить им с мамой удалось только на двух вещах.

Первая – это жилетка в шотландскую клетку на пуговицах. Такую жилетку ежегодно шила для Светы дедушкина старшая сестра баба Лера, но за год жилетка становилась мала. Тогда баба Лера шила новую, а жилетка прошлого года переходила по наследству к Пикассо – бабушкиному английскому бульдогу, который старел, толстел и тоже вырастал из жилеток.

Вторая экономия – это букет для классной руководительницы. Дедушка вырастил для нее астры на грядке. Чтоб они не завяли раньше времени, маминому старшему брату дяде Стасу предстояло тридцать первого августа отправиться за ними на дачу.

– Я куплю букет в ларьке, – попытался съехать с темы дядя.

Он работал на заводе начальником по электрическим приводам для большегрузных карьерных самосвалов, что бы это ни значило, и зарабатывал гораздо больше мамы. Правда, на нем была помощь дедушке и бабе Лере, а Свете мама все старалась покупать сама.

– Очень дорого, – возразила мама. – Нам еще за канцелярщиной и колготками идти. И потом, тебе надо отвезти папе бензин для генератора, банки под огурцы и батарейки. И коробку с новыми детективами. И забрать коробку со старыми.

Все прочитанные дедушкой детективы в потрепанных бумажных обложках уже не помещались в шкафы у Светы дома и складывались на полу в неустойчивые, пыльные стопки-небоскребы. Света во многих из них прочитала первую главу. В первой главе детектива всегда происходит убийство – это интересно. Дальше идет расследование – это неинтересно. Света никогда не читала детективы дальше первой главы.

В общем, дядя поехал на дачу, а мама со Светой отправились за колготками и канцелярщиной. Такая у них была традиция – все закупать вместе, потому что из-за своей работы мама использовала каждый шанс, чтобы провести время со Светой.

С колготками разговор получился короткий. Света с мамой завернули в специальный магазин, к ним подошла девушка-консультант и сказала:

– У нас сейчас проходит акция «Чертова дюжина». Покупаете тринадцать пар колготок за девять тысяч девятьсот девяносто девять рублей и получаете еще две пары в подарок. Очень выгодно.

Мама молча развернулась и покинула магазин, крепко держа Свету за руку.

– А колготки? – спросила Света, с трудом поспевая.

– Походим в штанах, – ответила мама.

Тринадцать пар колготок стоили дороже сотни киндеров, так-то.

Разноцветных, расписных, усыпанных блестками пирожных «макарон» из холодильника посреди сверкающего торгового зала Свете тоже выпросить не удалось.

– Макарон я тебе дома сварю, – обещала мама, но Света подозревала, что речь совсем не о пирожных.

Оставалась канцелярщина – по списку, который в родительский чат предусмотрительно скинула Светина классная руководительница.

Канцелярские товары продавались на первом этаже торгового центра под светящейся вывеской «Школьный сад», но буква «с» погасла и не читалась. В «Школьном *аду» толклась куча народа, многие – с детьми. Где-то надрывался в микрофон аниматор. Плыли над толпой голова и передние копыта артиста в костюме коня Юлия из мультика про трех богатырей.

– Будем экономить, – напомнила мама прежде, чем они ступили в «Школьный *ад».

Как будто Света могла забыть!

Покупка канцелярских товаров – это встреча новой жизни. Правильной, насыщенной событиями и личностным ростом. Света ясно видела свой предстоящий учебный год: интереснейшие хобби, блистательная учеба, помощь маме и забота о здоровье.

А еще – огромная экономия и зарабатывание денег в семейный бюджет, благодаря чему мама сможет поменьше работать и побольше гулять со Светой, а в их квартире появится много дорогостоящих, но необходимых вещей. Например, игровая приставка.

Начиналась новая жизнь со школьного дневника. Этот дневник, в отличие от прошлого, Света будет вести тщательно, красивым почерком. В нем не будет замечаний по поведению каждую неделю. Все домашние задания будут аккуратно записаны и выполнены.

Выбрать дневник сложно, потому что, чем он красивее – тем дороже. Промучившись у стенда минут десять, Света взяла один и принялась задумчиво листать, чтобы понять, нравится ли он ей на ощупь.

В этот момент ее толкнул мальчик лет семи, наверное, будущий первоклассник. Окинув все дневники быстрым взглядом, он безошибочно определил самые красивые и без тени сомнений схватил сразу три штуки.

Следом он начал громко чихать – на дневники, на стенд и на Свету.

– Надо закрывать рот, – строго сказала ему Света.



Мальчик свирепо сдвинул брови, демонстративно вытер нос рукавом и громко втянул сопли. Тут же рядом возникла женщина с идеально круглым торсом и тонкими ногами в джинсах – его мама.

– Какой тебе нравится? – участливо спросила она.

– Все, – ответил мальчик и засунул все три дневника в корзину. – Потом выберу.

Света грустно усмехнулась, предугадывая, что сейчас скажет ему на это мама, но та лишь бросила:

– Ладно, пошли дальше.

И все. Больше ничего. Про экономию они оба, кажется, вообще не слышали. Света мрачно взглянула на дневники, на которые чихал мальчик, и про себя прозвала его Соплей.

С этого момента Сопля будто бы прилип к Свете. Стоило ей подойти к какой-нибудь полке, задуматься о своей жизни и об экономии – он оказывался тут как тут и словно в насмешку беззастенчиво хватал все подряд прямо у нее из-под носа.

Решила, например, Света, научиться вязать, чтобы помогать бабе Лере делать носки на зиму для нежных лап Пикассо. И шить, конечно. Изготовить для себя модный гардероб за бесценок, прежде всего – клетчатые штаны, которые не будут малы и прекрасно подойдут к жилеткам бабы Леры. Кучу клетчатых штанов. Столько же, сколько на этой полке толстых тетрадей с обложками в шотландскую клетку.

Стоило Свете подумать об этом, как подоспевший Сопля запустил руку в лоток и вытащил сразу пять тетрадей, хотя первокласснику такие толстые вообще без надобности.

«Третьекласснице, вообще-то, тоже», – намекнул Свете противный внутренний голос. По крайней мере в списке, который прислала классная, про них не говорилось. Света нахмурилась и двинулась дальше вдоль стеллажей, взяв всего одну толстую тетрадь – для фантастического романа-бестселлера, который она напишет в этом году. И еще десять тонких, казенного зеленого цвета, как стены школьного туалета. Сопля же сцапал тетрадки с переливающимися обложками и яркими клетками – глаз у него явно был наметан на все самое крутое.

Пестрая россыпь ручек и карандашей навела Свету на мысль, что нужно уговорить маму вложить небольшую сумму в покупку бисера. Света научится плести украшения – фенечки и ожерелья – и будет продавать их через интернет по меньшей мере по тысяче рублей за штуку. Так она сможет накопить на приставку к новогодним каникулам и помочь маме поправить семейный бюджет.

Сопля схватил по ручке и карандашу из каждого стакана. Чтобы удержать их, ему пришлось прижать это богатство к животу. Все немедленно оказалось в корзине для покупок, и его мама нисколько не возражала.

Вспомнив про небоскребы старых дедушкиных детективов, Света взяла клей-карандаш и скотч. Многие детективы порвались и нуждались в ремонте, так что Света обязательно ими займется. А иначе из них могут вывалиться важные страницы – например, страницы с убийством. И никаких новых книг, пока эти не прочитает! Хотя бы первые главы. В обществе книг она часто воображала себя библиотекарем. Точнее, директором самой передовой библиотеки, у которого журналисты с телевидения берут для передачи «Книжный доктор» интервью и спрашивают: «Как вам удалось так прекрасно организовать библиотеку?» Еще починенные детективы можно продавать тем, кто их не читал!

Рядом с клеем и скотчем зачем-то находились полки с конфетами. Сопля схватил шоколадный батончик, развернул, громко шурша оберткой, и впился зубами. Он так свирепо смотрел Свете в глаза, будто этим поступком хотел уничтожить ее.

– Сначала надо заплатить, – сказала она, но Сопля в ответ лишь энергично шевелил челюстями.

Света отошла подальше, чтобы ее не заподозрили в причастности к краже. Как назло, ей, разумеется, тут же ужасно захотелось шоколада.

Так, шаг за шагом, экономя изо всех сил и сетуя на прилипчивого Соплю, Света добралась до самого важного.

А самое важное – это вести отныне личный дневник. Не один или два дня в году, как прежде, а ежедневно, записывая все, что случилось за день, и все дела на завтра, чтобы ничего не забыть, а также все доходы и расходы.

Для этого Света взяла с полки с надписью «Организуй свое время» толстый бордовый ежедневник. Очень тяжелый, с пухлой рельефной обложкой. Чем-то вкусным пахли плотные желтоватые страницы со странными дырочками на углах и блестящими краями. Имелись аж два вида закладок на выбор – широкий шелковый шнурок с кисточкой и резинка. Необычный, слегка небрежный шрифт. Кроме страниц для записи ежедневных дел, создатели предусмотрели специальные разделы – например, «Мои цели», разбитый на блоки «Карьера и деньги», «Саморазвитие», «Здоровье» и «Отношения». Каждую цель предлагалось расписать по пунктам: «Этапы», «Почему я этого хочу?» и «Что я от этого получу?». В разделе с описанием достижений по каждому из них требовалось указать, чему ты научился, пока достигал достижение, кому за это благодарен и над чем еще нужно поработать, чтобы достижение улучшить. Также имелся специальный раздел для списка книг, обязательных к прочтению, и фильмов, обязательных к просмотру. И разворот для ежемесячной записи показаний домашних счетчиков воды и электричества. И конечно, красочная первая страница, на которой Света во всех подробностях укажет сведения о владельце – о себе. Можно даже вклеить фотку. Ежедневник был идеален, его создатели продумали буквально все.

Но самое главное – этот ежедневник точно поможет Свете разбогатеть. А мама, если у Светы будет такой ежедневник, сможет вообще больше на работу не ходить.

Тут же, как по волшебству, рядом снова очутился Сопля.

– Я хочу этот, – объявил он Свете, указав на ежедневник в ее руках.

– Сними с полки, – ответила Света. – Там такой же.

– Я хочу этот! – крикнул Сопля.

– На полке остался такой же, – упрямо повторила Света. – Возьми сам.

– Хочу этот!

Подошла мама Сопли.

– Отдай ему ежедневник, – потребовала она.

Света прижала пухлый ежедневник к груди, стиснув его.

– Не отдам.

– Стыдно быть такой жадной! – воскликнула женщина. – Он же младше тебя!

– Пусть возьмет с полки!

– Возьми сама с полки! А этот отдай ему!

Женщина угрожающе подбоченилась. Света вскипела. Мало ей, что ли, было сегодня этого Сопли?!

– Нет! – Она топнула ногой.



И добавила изречение, которое слышала от дедушки:

– Кто первый встал – того и тапки!

Она развернулась и, толкаясь локтями, стала прорываться сквозь толпу покупателей к своей маме.

– Какая наглая! – донеслось ей вслед. – Хамка! Кто вас воспитывает, таких бессовестных!

Добравшись до мамы, Света сунула ежедневник в корзину.

– Это зачем? – спросила мама.

– Мне это нужно, – ответила Света. – Чтобы организовать мое время.

Мама взяла ежедневник в руки, перевернула, и глаза ее вылезли на лоб.

– Ты издеваешься?! – воскликнула она. – Две тысячи триста рублей! Обложка из натуральной кожи! Золотой обрез! Ты что, депутат Государственной думы?!

– Но мне нужно! – взмолилась Света. – Мое время! Его нужно организовать! Как иначе я успею это все?! Экономить… и зарабатывать!

– Да никак! – всплеснула руками мама. – Что «все» ты собралась успевать? Ни фига себе, «экономия»! Две тысячи триста!

Мама быстро нашла полку «Организуй свое время» и вернула ежедневник на место. Когда к полке подбежал Сопля и жадно вцепился в ежедневник ручонками, Света чуть не заплакала. Мама стала пробивать дорогу к кассе, а Света поплелась следом, задыхаясь от несправедливости и чувствуя, что по ее планам на новый учебный год нанесен сокрушительный удар. Не пошьет она клетчатых штанов, не свяжет Пикассо носки, не напишет фантастический роман, не продаст ни одной фенечки. И директором передовой библиотеки ей не стать. Артист в костюме коня Юлия попытался втянуть ее в какой-то хоровод, но Света дернула плечами, сбрасывая его копыта:

– Уйдите…



– Жесть, – фыркнула мама, когда они покидали «Школьный *ад». – Я просто в шоке от цен.

В машине Света вынула телефон и написала длинное сообщение своей подруге Алине, в котором жаловалась на маму. Больше ей было некому пожаловаться на маму так, чтобы мама об этом не узнала. Но от жалобы нисколько не полегчало.

Вечером заехал дядя Стас, привез букет от дедушки. Мама весь вечер суетилась: красиво заворачивала и перевязывала астры, гладила Светину форму, стирала и сушила рюкзак. Света, надувшись, на продавленном диване глазела в книжку, будто ее все эти приготовления не касаются. Она очень старалась показать, что обижена на маму до глубины души, но та за делами упорно этого не замечала.

Мама так волновалась, как будто сама шла в третий класс. Даже поменялась с коллегой сменами, чтобы торжественно проводить Свету в школу. Света, наконец, немного оттаяла и подумала, что надо как-то маме помочь, но к моменту, когда ей пришла эта мысль, мама уже все сделала сама.

Незадолго до сна мама сказала:

– Я макароны сварила, ты просила. Иди поешь.

И тут Свете стало совсем стыдно, что она нажаловалось на маму Алине. Горечь от потери ежедневника и черная зависть к Сопле – а это была именно она, разрушительная черная зависть, – уже отступили. Свете стало казаться, что происшествие в магазине случилось когда-то давно и, может быть, даже не с ней.

Открыв чат, она увидела, что Алина еще не прочитала сообщение, и нажала на значок «ведро». «Вы удалили данное сообщение», – уведомил мессенджер.

Чтобы не оставлять чат с подругой в таком виде, Света написала:

«Я иду завтра в школу а ты», – хотя вопрос глупый, ведь завтра – первое сентября.

* * *

В новом учебном году Светин класс перевели в соседний кабинет, посветлей и побольше, а в их старый кабинет заселили первоклассников.

Уже на третий день учебы разразилась драма. Выглянув в коридор на крики, Света обнаружила толпу возмущенных малышей, плотным кольцом обступивших кого-то, кто при ближайшем рассмотрении оказался… Соплей. Мальчиком из магазина «Школьный *ад», которому покупали любые канцелярские товары в любых количествах. Неспроста они повстречались накануне первого сентября в единственном торговом центре рядом с домом! И со школой. Похоже, этот монстр жил где-то поблизости.

Одноклассники собирались бить его всей толпой.



Вообще-то, Света и сама была не прочь помахать кулаками. Дядя Стас всегда говорил, что, когда тебя или другого обижают, – надо драться, а не сопли размазывать.

– Протри глаза, – строго отвечала ему мама. – У меня девочка, а не Джейсон Стетхем. Тех, кто дерется, могут и в ответ побить.

– Это ты протри глаза, – отмахивался дядя. – Твоя девочка свалит Стетхема одним ударом. Да, Светка?

– Да-а-а! – ликовала Света.

Дядя верил в нее больше всех.

Так что, будь Света первоклассницей – она бы и сама с радостью вздула Соплю. Но Света училась в третьем, а бить маленьких – подло. Даже самых вредных.

– Нельзя всем на одного, – объявила первоклассникам Света. – Нечестно. За что вы его?

– Он ужасный! – крикнула девочка с двумя хвостиками. – Обзывает меня Китаезой!

Девочка действительно походила на китаянку. Света сначала не поняла, что в этом такого страшного и почему в глазах девочки стоят неподдельные слезы.

– Говорит, я ем собак! – воскликнула девочка, и слезы хлынули по щекам. – А я люблю собак! Очень!

– Есть? – дерзко уточнил Сопля, и девочка заревела пуще прежнего.

Из толпы первоклассников вылетел чей-то маленький кулачок и влетел Сопле в ухо.

– Он обзывает меня Четырехглазым! – крикнул очкарик.

– А меня Хорьком! – добавила одна девочка. – А я… я Надя Хорькова!

– Меня Наташей… – печально пробубнил самый крупный мальчик. – А я Святополк.

Что ж, теперь Свете стало понятнее, но не легче. Проще простого сделать доброе дело, когда того просит душа. Например, защитить невиновного от расправы. Особенно когда ты большая, сильная Бегемотина, а твои противники – первоклашки.

Гораздо сложнее поступить правильно, когда совсем не хочется. Например, если «невиновный» виновен по полной программе, и бить его собираются за дело.

– Все равно нельзя всем вместе, – твердо повторила Света. – Бейте по одному.

– Но мы все хотим! – крикнул кто-то.

Толпа первоклашек пришла в движение, они навалились на Соплю и прижали его к стене. Свете пришлось вклиниться и энергично поработать локтями, чтобы их всех растолкать.

– Я же сказала: нечестно! – крикнула Света. Она раскраснелась и даже рассердилась, что малявки, которые всего третий день в школе, не слушаются ее. – Хотите бить – встаньте в очередь! И бейте по одному!

Идея зашла.

– Давайте посчитаемся!

Первоклассники мигом забыли о Свете, собрались в кружок и начали считаться, чтобы установить очередь возмездий. Прижатый к стене Сопля тер ушибленное ухо и непримиримо ждал, выставив нижнюю челюсть. По крайней мере он не трусил и готов был до последнего биться за свое гадство со всем классом. Мысленно Света даже пожелала ему удачи.


А после школы, когда Света шла домой, за спиной вдруг раздалось назойливое шарканье. Обернувшись, Света увидела, что за ней по пятам следует Сопля. На вид цел и невредим – то ли одноклассники передумали его бить, то ли он всех победил.

Так они прошли четверть пути до Светиного дома. Потом Света возмутилась:

– Ты идешь за мной?!

– Я домой иду! – в тон ей ответил Сопля.

Лицо у него блестело, словно перемазанное чем-то жирным.

– И где ты живешь?

Сопля назвал адрес. Как Света и думала – это совсем рядом от нее, через один дом.

– Мама трубку не берет, – поведал Сопля. – Урок отменили. Отведи меня домой.

– Иди в школу к охраннику, – отмахнулась Света. – Пусть дозвонятся до твоей мамы. Как тебя вообще выпустили?

– Я сбежал, – признался Сопля. – Пацаны выходили, и там дядька такой, не лысый, но с усами, и другой дядька, толстый, их спрашивает: «Вы куда, пацаны?» – а они ему пока отвечали, я и сбежал.

Света не поняла, что за дядька, – школьный охранник дядя Женя лысый, без усов и худой, – но одобрительно хмыкнула. Раз Сопля сумел сбежать из школы, значит, голова на плечах есть, соображает. И чего пристал?..

– Иди сам.

– Я не умею!

– Да что тут уметь?

– Не знаю, – нахмурился Сопля. – Я только четвертый день в школу хожу. Отведи меня!

Света отвернулась от него и пошла дальше.

– Отведи! – Он топнул ногой у нее за спиной.

А потом закричал как резанный, уже издалека:

– Отведи-и-и!!!

Когда и это не сработало, он побежал за Светой, и вскоре за ее спиной снова зазвучали его шаркающие шаги. Через сто метров Свете надоело.

– Чего ты пристал? – Она резко обернулась. – И почему ко мне?

Сопля остановился в паре шагов от нее.

– Ты большая, – заявил он.

И добавил:

– Как папа.

Такого Свете слышать еще не доводилось.

– И где твой папа? – спросила она.

– В колонии, – ответил Сопля.

И добавил:

– На Марсе.

Света отлично знала из своих любимых энциклопедий, что никаких колоний на Марсе пока что нет и близко. А дядя говорил, что марсианами зовут лохов – наивных людей, которые верят в обещания отправить их колонизировать Марс в самое ближайшее время. Значит, мама Сопли его обманула. Потому что – это Света знала уже из опыта собственной жизни – если папы почему-то нет, на вопросы о нем отвечает мама.

– Хочешь беляш? – предложил вдруг Сопля.

Хочет ли Света беляш? Хочет ли Света беляш?!

– Конечно хочу!

Беляш у Сопли лежал в рюкзаке в полиэтиленовом пакете.

– Мама испекла, – заметил он, протягивая беляш Свете.

Беляш оказался холодный и жирный, но вкусный. Пока Света жевала, Сопля не сводил глаз с ее лица. Доев, Света вытерла руки и рот носовым платком, который мама регулярно клала ей в карман куртки.

Кажется, Сопля просто подкупил ее беляшом. Это была взятка.

– Ладно, – вздохнула Света. – Пошли.

Сопля охотно засунул ладошку – жирную (наверное, от беляшей) – Свете в руку, и они по шли.

Почти сразу же с порывом ветра налетела маленькая туча и излилась им на головы очень коротким, но проливным дождем. Затем Сопля споткнулся и упал в лужу на колени. Если бы Света не удержала его за руку, то и весь бы упал.

– Что с твоими шнурками? – спросила Света.

Шнурки были завязаны только на один узел и волочились по земле. Видимо, о них-то он и запнулся.

– Мама завязала, а они развязались, – ответил Сопля.

– И что? Не умеешь шнурки завязывать?

Вместо ответа Сопля просто затолкал намокшие шнурки в расхлябанные ботинки. А еще он свое странное, как у взрослого, пальто на пуговицах застегнул криво – одна пуговица оказалась лишней.

– Дай сюда, – фыркнула Света и присела перед ним на корточки. – Смотри. Делаешь узел. Потом две петельки. И вот так их. Понял?

– Не знаю…

Света вздохнула, выпрямляясь. Может, в другой раз она бы и поучила Соплю завязывать шнурки, но сегодня на улице слишком мокро и холодно, чтобы рассусоливать. Ей очень хотелось домой.

В Светином дворе им повстречался дедушка Гриша – худой бледный старик пугающего вида. Он жил на первом этаже со своей дочкой и ее семьей. Делать ему было совершенно нечего, поэтому он часто сидел на лавке и ругал прохожих на чем свет стоит. Со временем все привыкли и перестали обращать внимание.

– Че ты тут шаришься, кр-рыса?! – крикнул он им с Соплей. – Пшла!

Сопля прижался к Свете.

– Здравствуйте, дедушка Гриша, – поздоровалась Света, проходя мимо.

– Кр-рыса! – каркнул дедушка вслед. – Кр-рыса-Лариса! Шарится тут! Пшла!

Домофон на двери подъезда Сопли не работал. Ключей у Сопли не было, но им повезло – выходила какая-то бабушка. Сопля жил на третьем этаже.

Они вошли в подъезд – просторный, но темный, с широкой лестницей, деревянными перилами и пожелтевшей от времени, истертой и потрескавшейся узорной плиткой. Большие мутные окна выходили в глухой двор-колодец, погруженный в вечные сумерки.

Вместе они поднялись на один лестничный пролет. Дальше Света не пошла. Она взяла телефон Сопли и вбила туда свой номер, подписавшись «Света Е из 3А».

– Иди и позвони в свою квартиру, – распорядилась Света. – И напиши мне в Ватсап, если мама дома и пустила тебя. Если она не дома… или она тебя не пустила – тоже напиши. Я тут подожду.

Сопля уверенно кивнул.

– Ты же умеешь писать? – уточнила Света.

Сопля снова уверенно кивнул.

– Или позвони! – крикнула Света ему вслед.

Подниматься вместе с Соплей и встречаться с его мамой – скандальной круглой женщиной на тонких ногах – Свете совсем не хотелось.

Сначала мальчик долго шаркал наверх – лифта не было, – затем чуть слышно брякнул звонок в квартире, и с гулким эхом повернулся ключ в замке. Раздался встревоженный женский голос. Дверь закрылась.

Света уставилась на экран телефона, ожидая от Сопли сигнала, что все хорошо.


мамаыдомапузтиламине,

– написал Сопля через минуту и зачем-то прикрепил красный от злости смайлик.



Света уже собиралась уходить, как вдруг от него пришло еще одно сообщение:


стой ниухади.



Заинтригованная, Света остановилась. Спустя еще минуту снова ожил дверной замок на третьем этаже и зазвучали торопливые шаркающие шаги.

– Серёжа! – раздался тот же встревоженный женский голос, и шаги Сопли участились. Затем к ним добавились прыжки и следом – уверенные шаги взрослого. – Серёженька!

Света встревожилась. Сопля почему-то спускался по лестнице бегом, а мама преследовала его.

– Серёженька, ты куда?! – звала она с истерикой в голосе.

Сопля прыгал вниз по ступенькам, развивая максимальную скорость. Добежав до площадки, где ждала Света, он налетел на нее всем весом и сунул ей в руки что-то тяжелое. Затем он тут же отскочил и бросился назад, наперерез своей маме.

– Серёжа!

Краем глаза Света заметила, как мама поймала Соплю за плечи на площадке второго этажа. Он закричал во всю глотку:

– БЕГИ-И-И!

И Света побежала. Едва не навернувшись на темной лестнице, она выскочила на улицу и неслась не оглядываясь до своего двора.

– Че ты тут шаришься, кр-рыса?! – привычно каркнул дедушка Гриша.

Света сильно запыхалась – бегала она не очень хорошо. Только теперь, оказавшись далеко от мрачного подъезда, она рассмотрела то, что дал ей Сопля. Ежедневник депутата Государственной думы, тот самый, который он увел у нее в «Школьном *аду» прямо из-под носа, – с золотым срезом и пухлой бордовой обложкой, разделом «Мои цели», «Мои достижения», списком книг и фильмов, двумя закладками и местом для фотки.

Он был совсем чистый, нетронутый, если не считать нескольких страшных рож, нарисованных в уголках нетвердой рукой Сопли.


Александр Цыпкин
Честное ленинское

Художник Ганна Павлова



Случилось однажды так, что у Ленина отлетела голова. И не просто покинула привычное место на шее, но и разбилась вдребезги. Событие для 80-х годов двадцатого века, мягко говоря, неординарное. Ясно, что речь не о живой голове вождя, и даже не о той, которая лежит посреди Москвы в Мавзолее. «Неприятность» произошла с гипсовой частью тела Владимира Ильича. Тем не менее шума эта история наделала на весь Ленинград.

Итак, в одной из школ города на Неве завелся музей революции. Будем честны – музейчик. Директор школы Янина Сергеевна Сухарева решила организовать на третьем этаже подотчетного учреждения место для коммунистической молитвы под названием «Уголок Октября».

Основой экспозиции стала метровая гипсовая копия товарища Ульянова, полученная Яниной Сергеевной в качестве – вы не поверите – взятки. Цель у мзды была тривиальной. Скульптор средней руки очень хотел, чтобы его сын учился в данной школе. Он нашел дверь директрисы и предложил такой оригинальный ход, как установка памятника Ленину в школе. Янина Сергеевна, женщина практичная и с фантазией, подумала, что такое идолопоклонничество выделит ее среди других директоров и точно приведет к ремонту школы или, по крайней мере, того этажа, где будет находиться статуя.

Кстати, вопрос, в какой позе будет стоять вождь, неожиданно стал камнем преткновения. Творец предложил стандартный памятник – «Ленин куда-то показывает рукой».

– И в какую сторону должен показывать Владимир Ильич?

Янина Сергеевна в миру была учителем географии.



– В смысле в какую?

– Ну, на север, на юг или, не знаю, на восток, может быть? Надеюсь, не на запад.

Скульптор подвис:

– А это имеет значение?

– А это я вас спрашиваю. Вы же их много уже сделали. Должна же быть какая-то логика. Вон, я слышала, мечеть и церковь строят в соответствии со сторонами света. Может, с Лениным так же? Может, он должен всегда показывать на Зимний дворец. Знаете, не хотелось бы ошибиться. Могут же понимающие люди заглянуть.

– Давайте спросим у кого-нибудь, – предложил мастер.

– У кого? Вы хотите, чтобы я, директор одной из лучших школ города Ленина, кому-то дала понять, что не знаю такого общеизвестного факта?

Тучи над будущим сына скульптора начали сгущаться, но выход был найден:

– Я знаю, что делать. Можно его поставить на крутящуюся подставку и…

Янина Сергеевна скептически посмотрела на скульптора и поняла, что если генетика существует, то новый ученик за призовые места на олимпиадах бороться не будет. Стало очевидно – взяточник может только лепить. Думать ему противопоказано.

– Вы предлагаете из Ленина сделать флюгер или карусель?

– Нет, я просто подумал… А давайте…

– Давайте без «давайте».

Янина Сергеевна взяла инициативу в свои руки:

– Вы можете сделать Ленина без указывающей руки?

– Как без руки? Совсем?

Директор школы начала гордиться своими учениками, которые до этого казались ей непроходимыми тупицами.

– Нет, разумеется. Руки пусть он держит в карманах. Так мы решим вопрос выбора стороны света. Смотреть он, я надеюсь, может куда угодно. Сможете?

– Да, конечно!

Восхищению скульптора не было предела.

Пока лепили Ильича, Янина Сергеевна насобирала еще каких-то артефактов. Например, газету «Правда» от 7 ноября 1937 года, дня двадцатилетия революции, и организовала экспозицию. Газету, кстати, через некоторое время убрали. Учитель истории на торжественном приеме в школьной столовой, закусывая компот винегретом, порадовал Янину Сергеевну тем фактом, что именно в 1937 году почти все участники-организаторы революции принудительно отправились строем в мир иной. Их расстреляли как врагов народа. С революциями всегда такая неразбериха в итоге получается. Лучше не начинать. Янина Сергеевна, наслушавшись историка, газетку от греха подальше выменяла на копченую колбасу у какого-то товароведа-коллекционера. Но это все мелочи. Главное, что памятник В. И. Ленину занял свое место в просторной школьной рекреации. Справа и слева от него поставили горшки с цветами, и Янина Сергеевна вменила учителям, преподающим на этом этаже, следить за поливом. Те перепоручили школьникам старших классов, от старшеклассников задание упало к пионерам, от пионеров – к октябрятам и наконец – к школьной уборщице. В итоге цветы регулярно засыхали. Назначались новые ответственные, но ничего не менялось. Чаще всего гипсовый вождь видел вокруг себя лишь горшки с землей. Думаю, он уже начал искать крестьян, которым бы ее отдать, но в него неожиданно прилетел арабский мячик, и жизнь статуи развернулась на 180 градусов.



Кстати, всегда было интересно, почему теннисные мячи называли арабскими, и знают ли об этом арабы. Ну да бог с ней, с этимологией. Для чего нужны в школе рекреации? Правильно. Чтобы детишкам было где играть в футбол любым предметом, кроме кирпича. Обеспечить всех советских детей полями и мячами не удалось. Выкручивались, как могли. Играли всем подряд. Ластики, или, как их там, стирательные резинки, всякие баночки, коробочки, целлулоидные шарики и теннисные мячи занимали детишек часами.

Ленинская рекреация была немаленькой, и три семиклассника спокойно играли в футбол после уроков, не боясь повредить статую. Но у судьбы были иные планы. Проходивший мимо громила из десятого класса, к которому прилетел мяч, со всей дури отбил его, изобразив Роберто Карлоса. Мяч, как ракета, полетел в сторону намоленного пионерами уголка Ленина. На то он и десятиклассник, чтобы уметь испаряться, когда дело пахнет керосином. Не успел арабский снаряд влететь в Ильича, как великий футболист исчез.



Семиклассники охнули. Статуя зашаталась. Вождь мирового пролетариата стукнулся затылком о стену и потерял голову. Безо всяких булгаковских Аннушек, отмечу. За те доли секунды, пока голова летела вниз, футболисты стали верующими.

Бог услышал детские молитвы – и голова Ленина упала в горшок с землей, да так ровно, что вспомнились кадры из знаменитого фильма «Голова профессора Доуэля». Вождь рос из почвы весьма органично.

– Нам конец, – прервал молчание несуразный Коля по кличке Болт.

– Старшеклассник слился, кто он – мы не знаем. Зато много кто видел, что мы здесь играли. За голову Ленина нам наши головы оторвут. Чего делать будем?

Шесть глаз смотрели на Ильича в горшке.

– Повезло, что в горшок упала, хоть не разбилась. – Долговязый Костя Крынкин начал искать в ситуации светлую сторону.

– Офигенно повезло. Может, пойдем прямо сейчас к Янине, сдадим целую голову, пятерку получим. Костян, ну какое «повезло»!

– Болт, ты что, тупой? Ее приклеить можно.

Крынкин вынул дедушкину голову, так сказать, из клумбы, отряхнул и приставил назад. Скол был идеальным.

Петька и Болт хором выдохнули:

– Нужен клей. Побежали к трудовику!

– Какой трудовик?! Он спросит, зачем клей, или с нами пойдет. Да и вообще не факт, что он у себя. Жевка нужна. Есть у кого?

– Крынкин, ты нормальный? Ты хочешь голову Ленина на жвачку приклеить?

Болт не унимался, но Костя был до предела логичен:

– Есть идеи лучше? До перемены десять минут. Пока ты клей найдешь… На жвачке она день точно простоит, а я из дома клей завтра притащу, и приклеим. У кого жевка есть?

Болт почему-то мялся и смотрел в пол.

– Болт, ты чего? У тебя жевка есть, а ты давать не хочешь?! – Крынкин практически кричал.

Круглолицый Болт хмуро ответил:

– Это не простая жевка. Это «Дональд».

Надо отметить, что жевательная резинка «Дональд» в советское время приравнивалась к спортивной машине сегодня. За нее продавали душу и прочие человеческие активы.

– Откуда?

Двое друзей на минуту забыли про Ленина.

– Купил.

– У кого?! У Зайцева? Ты же сказал, что у этого барыги никогда ничего не купишь?

Гриша Зайцев был настоящим инфантом терриблем[23] всея школы. Хулиган, драчун и, наконец, бессовестный и беспощадный спекулянт. Папа у него был моряком и привозил Грише всякий зарубежный яркий хлам, который от бедности в СССР ценили дороже золота. Много чего продал Зайцев школьникам, но ничего не было притягательнее жевательной резинки «Дональд». Я тоже до сих пор дрожу от воспоминаний о ее запахе, а еще в ней были вкладыши, и они стоили отдельных денег. Стыдно сказать, даже у жеваной – секонд-рот – резинки, и то была цена.

– Я Зое ее купил. Хочу гулять с ней пойти. Я две недели копил…

Парни замолчали. Чувства Болта к Зое вызывали уважение, тем более все знали, что Болт из очень бедной семьи, но Крынкин набрался смелости на адекватность:

– Слушай, Болт, ты же сам сказал, если башку не прилепим, тебе не до Зои будет…

Болт огорчился еще больше, но согласился:

– Ну давайте хоть пожуем все.

Тотем разделили на троих и впали в негу. Каждое движение челюсти вызывало восторг.



Но Крынкин прервал этот кайф:

– Ладно, хорош жевать, давайте уже прилепим эту голову. Петька, у тебя у одного руки растут откуда надо. Сможешь ровно поставить?

– Давайте.

Операция прошла успешно. Голова держалась.

Крынкин нежно покачал статую:

– Дедушка, ты, главное, не кивай, пока я клей не принесу. – В голосе Крынкина слышались забота и уважение. – Валим, пацаны.

На следующее утро Янина Сергеевна привела к памятнику человека из роно. Тот хлопнул Ильича по плечу. Голова накренилась и рухнула. На этот раз мимо горшков. Товарищ из роно был атеистом. Ему никто не помог. Янина Сергеевна стала гипсовой и мысленно подготовила приказ о колесовании сына скульптора.

– Владимир Михайлович – начинающий скульптор, мог ошибиться в расчетах.

Но Владимир Михайлович не зря носил свою голову. Внимательно осмотрев место преступления, он обнаружил не только клепки из жвачки, но и обертку, которую пионеры почему-то не забрали с собой. Она валялась за горшком.

– Янина Сергеевна, скульптор ни при чем. Думаю, это ваши ученики на днях его уронили. Видимо, вчера дело было, раз фантик уборщица не подмела еще. На жевательную резинку прилепили, сорванцы, и жвачка как раз – это ключ к разгадке. Это не наша клубничная, – он рассматривал фантик, как Пуаро: – Это «Дональд». Странно, что они обертку обронили. Торопились, наверное, что тоже о многом говорит. Значит, так, ищите, Янина Сергеевна, кто Владимира Ильича обезглавил.

Последнюю фразу сыщик сказал холодно и резко.

Янина Сергеевна вспыхнула. Она не понимала, шутит чиновник или нет, поэтому решила на всякий случай найти преступника.

Проведя опрос общественного мнения, она выяснила, что кто-то видел, как ученики вроде бы какого-то из седьмых классов вчера играли в футбол, ну а «Дональд» привел сразу к Зайцеву.

Янина Сергеевна вошла в класс:

– Зайцев, встань! Ну что, доигрался? Теперь у тебя неприятности крупные. Рассказывай, как ты Владимиру Ильичу Ленину голову отбил.

Крынкин & Cо вжались в стулья.

– Янина Сергеевна, я не знаю, о чем вы говорите. Какая голова?

Зайцев был спокоен.

– Обычная голова. Вчера тебя видели после четвертого урока играющим в футбол рядом с памятником. А сегодня у него голова отвалилась. Судя по всему, ты ее вчера отломал и на жвачку свою мерзкую иностранную прилепил.

Янина Сергеевна брала Зайцева на понт. Зайцев ответил равнодушно и убийственно:

– Я не мог этого сделать, у меня алиби.

Янина Сергеевна ушла в плоский штопор. Во-первых, слово «алиби» от семиклассника она услышать не рассчитывала. Во-вторых, понт не прошел.

– Что у тебя? – со смесью раздражения, изумления и неуверенности спросила директриса.

– Алиби. Несколько уважаемых человек могут подтвердить, что вчера меня в школе не было.

– Интересно, почему тебя не было и кто эти уважаемые люди?

– Участковый, к примеру. Вчерашний день я провел в милиции, поэтому мне не до футбола было.

Янина Сергеевна вышла из пике, настроение ее ухудшилось до предела:

– Я не удивлена. Хорошо, об этом мы отдельно поговорим. Тогда расскажи, кому из одноклассников ты дал жвачку «Дональд».

Лицо Болта вытянулось. Он посмотрел на Зайцева и снова вспомнил о Боге.

– Никому.

– Врешь! И если ты мне правду не скажешь, то все равно будешь отвечать – но уже за всех. Так что лучше скажи сам, тебе и так в нашей школе не место.

– Даю честное пионерское и честное ленинское слово.

– Чтоб я от тебя честного ЛЕНИНСКОГО не слышала!!!

Дальнейшая инквизиторская работа никаких результатов не принесла. Определить виновных не удалось. Зайцева помучили по пионерской линии, но не сильно. Ленина без головы убрали. Скульптор начал лепить нового, что-то там затянул, потом переехал в другой район и сына в новую школу перевел. Затем началась перестройка и «Уголок Октября» умер.


Анна Зимова
Сочинение на заданную тему

Художник Innа Innushkina



Было что-то такое в новенькой… Семыкин сразу понял – с этой можно будет покуражиться. (Как оказалось впоследствии, на этот раз он сильно ошибся, но, как говорится, обо всем по порядку.)

А пока новенькая стоит у доски и смотрит на них приветливо. Не знает еще, что ждет ее впереди. Глаза наивно блестят за стеклами очков. Руки теребят журнал, значит, волнуется. Сразу видно – нестрогая. Такая даже на первоклашек ужаса не наведет. Трудно ей будет с Семыкиным, ох трудно.

– Так. Это Калерия Николаевна, – сказала завуч, которая привела новенькую к ним, когда прозвонили ко второму уроку. – С сегодняшнего дня она будет преподавать у вас русский язык и литературу.

Класс выжидательно молчал.

– Сразу вас предупреждаю, – сказала завуч, – то, что Калерия Николаевна не имеет продолжительного преподавательского стажа, не значит, что вас ждут поблажки. И что вы сможете пинать балду и стоять на голове. Вопросы?

– Что-то я не расслышал. Как? Как вы говорите, вас зовут? – запустил пробный шар Семыкин: – Карелия?

Класс одобрительно захихикал.

– А с Семыкиным вы построже, – нахмурилась завуч, – он у нас паясничать любит. Амплуа у него такое – Петрушка.

Семыкин встал и поклонился низко, мол, вот он я, к вашим услугам, новенькая.

– Сядь, Семыкин, – рявкнула завуч, – и будь добр, сделай так, чтобы Калерия Николаевна мне на тебя не жаловалась.

– Что вы. Я совершенно уверена, что жаловаться не придется, – вспыхнула новенькая. – Мы с Семыкиным обязательно найдем общий язык. Не правда ли, Семыкин?

Итак, он принимает вызов. Он не будет плясать под дудку самонадеянной новенькой. Да он Льва Яковлевича пару раз сумел довести, а тот работает учителем двадцать пять лет. А уж эту…



Взгляд завуча ясно дал понять – она тоже сильно сомневается, что новенькая так вот запросто найдет общий язык с Семыкиным. Завучиха обвела класс взглядом подозрительного василиска и напутствовала новенькую перед уходом:

– Будет кривляться, дайте знать. Удачи.

– Все будет хорошо, – заверила та завучиху и села на свое место. Даже не проверив, не измазан ли чем-нибудь стул. Допустим, не измазан, но такая беспечность…

Новенькой бы уже понять, с каким противником она столкнулась, но сама ведь поперла на рожон.

– Раз уж мы с тобой познакомились, Семыкин, – приветливо сказала она, – введи меня в курс дела. Что задал вам на дом Лев Яковлевич?

Семыкин изобразил глубокую задумчивость. Тогда пампушка Липкина, учительская подпевала, сообщила:

– Нам задали прочитать рассказ «Толстый и тонкий» и рассказать, как мы его поняли.

– Спасибо. Я уверена, Семыкин и сам это прекрасно помнит. Так что же, Семыкин, как ты понял этот рассказ? Понравился ли он тебе вообще?

– Да как сказать… – Семыкин поморщился.

– Ты выходи к доске и расскажи нам.

Новенькая определенно нарывается. Семыкин не спеша проследовал в авангард. Если она думает, что он потеет из-за того, что не читал рассказ, то сильно ошибается. Сейчас ее не знаниями нужно потрясти. Сейчас важно поставить себя как личность. Дать понять, что его в бараний рог не скрутить и не запугать.

– Итак! – начал Семыкин. – «Толстый и тонкий». Это рассказ.

– Да-да. Рассказ. Про что же он?

– Ну, он про проблемы ожирения. Один герой ел много – и стал толстым. А второй сидел на диете, занимался спортом – и потому не поправился.

Класс немедленно отреагировал веселым гулом.

– И какой же был финал?

– Толстый отстоял свои права. Он сказал: говорить человеку, что он жирный, это дискриминация. Надо уважать свободу выбора. Ты можешь быть жирным, но, если ты любишь себя таким, тебя все равно должны уважать.

Даже Липкина засмеялась в полный голос, а не прикрывая рот ладошкой, как обычно.

– А кто написал этот рассказ, не подскажешь? – спокойно спросила учительница, когда всеобщая радость, наконец, утихла. – Наверное, мы с тобой говорим про разные рассказы. Я про чеховский, а ты про какой-то, который я, к сожалению, не читала. Что ж. Я тоже уважаю свободу выбора. В данном случае твоего – не подготовить домашнее задание. Но и ты мой выбор уважай: я ставлю тебе двойку.

Эка невидаль.

– Не расстраивайтесь вы так. Я, вообще-то, – сказал он, протягивая ей дневник, – уже давно решил, что проживу и без литературы.

– Интересное решение. На чем основано?

– Да потому, что все, про кого вы рассказываете, все эти герои – это выдуманные люди. Или те, которые уже давно умерли. Почему они должны меня учить? С какой радости я должен брать с них пример? Они ж ничего не знают про сегодняшнюю жизнь. Сам опыта наберусь. Такого, какого мне надо.

Первый раунд он выиграл. Новенькая, если и поняла это, то никак не показала. И стала сюсюкать с Липкиной, которой, конечно, было что сказать про «Толстого и тонкого», особенно про толстого.


На следующий день завуч опять заявилась на урок литературы.

– Слушаем меня внимательно, – сказала она, предварительно постучав по учительскому столу. – Все помнят, что завтра все пятые классы пишут сочинение? Комитет по образованию спустил директиву – написать эссе на тему: «Кем я хочу быть, когда вырасту». Не подведите, а? Четверть заканчивается. И то, какие оценки вы получите по литературе, во многом зависит от этого конкурса.

Завуч требовательно посмотрела на новенькую:

– Отнеситесь серьезно к этому заданию. Нам нельзя ронять показатели. Они у нас и так не ах. Пусть напишут что-нибудь вменяемое, насколько это, конечно, в их силах. Вы объясните им, как нужно писать, и как… не нужно. Ну, вы понимаете.

– А я вот не понимаю. – Семыкин патетически нахмурился. Воздел руки. – Разве мы не можем писать то, что захотим? Это же выбор нашей профессии! Наше бу-ду-ще-е.

– Знаете, сочинения я, перед тем как отправлять их в комитет, сама почитаю, – спохватилась завуч.

Она, кажется, хотела сказать что-то еще лично Семыкину, но передумала.

– Господи, – застонал кто-то, – ну что за темы они придумывают? Скучища.

– Разговорчики! – сказала завуч.

Новенькая вышла к доске:

– Вот вам небольшая мотивация, чтобы было веселее писать. После сочинения мы проведем открытый урок. Я приглашу на него специального гостя. Кого именно – я и сама пока не знаю. Но это будет представитель той профессии, про которую вы интереснее всего напишете.

– И что, если я напишу про Анджелину Джоли, вы ее пригласите, что ли? – самым невинным голоском, на какой был способен, спросил Семыкин.

– Анджелина Джоли, Семыкин, чтоб ты знал, это не профессия, – процедила завуч, – но Калерия Николаевна дело говорит. Мы можем пригласить на встречу певца или врача. Или даже космонавта. В общем, постарайтесь. Это в ваших же интересах.

И он использует и этот шанс. Он напишет сочинение. От его опуса Калерия содрогнется.

(Но, как выяснилось позже, она не содрогнулась.)


После уроков завуч пришла в учительскую и помахала перед Калерией Николаевной сочинением Семыкина, которое, как и обещала, она прочла.

– Что будем с этим делать? – поинтересовалась она и стала читать вслух:

«Лично у меня с выбором профессии проблем не будет. Я все решил. Я стану артистом. Таланта у меня – предостаточно. На самом деле я не кривляюсь, я – играю. Я считаю, что меня ждет слава. Меня везде будут узнавать. Будут просить автограф и всюду пропускать без очереди. И напрягаться особо не придется. Артисту ведь, кроме таланта, ничего не нужно. Алгебра, геометрия, география, физика, химия – мне не пригодятся. Артисту просто надо играть. Да, забыл написать. Я заведу себе агента и буду соглашаться только на высокие гонорары».

– Значит, так, Калерия Николаевна. Это безобразие следует исправить.

– Я с ним поговорю…

Но завуч решила:

– Нет уж, позвольте мне. Вы критикуете слишком мягко. Вы скажете что-нибудь вроде: «Очень жаль, Семыкин, что ты так относишься к литературе. Тебе многое предстоит понять, и надеюсь, наша беседа поможет тебе в этом». Хватит с ним тетешкаться.

И завуч написала под сочинением красивым почерком:

«Безобразие! С таким отношением к учебе и работе ты, Семыкин, сможешь стать только бомжом!

ПЕРЕПИСАТЬ! »

Утром, как только начался урок литературы, завуч вошла в класс и многозначительно положила этот листок перед Семыкиным. Постояв над ним пару минут молча (другой бы сварился под этим взглядом), она вышла, ровно печатая шаг.

Семыкин ехидно глянул на новенькую. «Что, уже сломалась и побежала жаловаться?» – говорил его взгляд. Но она и ухом не повела:

– Нас ждет встреча с произведением Николая Васильевича Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки». Всех, кроме Семыкина, которому нужно доработать свое сочинение.

Семыкин нарочито вздохнул.

– Ну, раз вы говорите переписать, надо переписать, – сказал он покорно, потер кончик носа и принялся строчить на листке. Резво так.

В три часа дня завуч трясла перед Калерией новым сочинением Семыкина.

«Я думал, что буду артистом, но мои учителя считают, что я стану бомжом. А кто я такой, чтобы с ними спорить? Им видней. Они желают мне добра. И вообще, если разобраться, это неплохая идея. Да, я решил стать бомжом. Это круто. Я буду все время проводить на свежем воздухе. Каждый день я смогу засыпать и просыпаться на новом месте. Я буду много гулять и встречу приключения. Я не стану офисным планктоном. Буду сам себе начальник. А если кто до меня докопается – ка-ак дыхну! Я знаю, те, кто читает это, скажут: «Он сошел с ума!» Но сразу же хочу предупредить: я в здравом уме. Я все уже решил. Это моя жизнь. С завтрашнего дня я готовлю себя к жизни бомжа! Свобода – вот что ждет меня. Свобода и независимость. Требую, чтобы это сочинение оставили как есть, потому что я написал то, что думаю!»

– Ну куда это годится? – спросила завуч. – Мы не можем послать это в комитет.

– Вообще-то, мы можем… – начала Калерия, но ее слова потонули в визге звонка, который возвещал о конце шестого урока.

Свой следующий урок новенькая начала как ни в чем не бывало:

– Результаты сочинений будут известны в пятницу.

– А вы не обманете насчет открытого урока? – спросил кто-то.

– Я выполню свое обещание.

– Честно?

– Честно.

Потом она обратилась персонально к Семыкину:

– Я рада, что, несмотря на то что у тебя много дел на свежем воздухе, ты к нам присоединился. Ты прав: твое будущее – твой выбор.

– И что же? Даже переписывать не заставите? – Семыкин подозрительно прищурился.

– Нет. Ты же написал то, что думаешь. Мы с завучем посовещались и отправили твое эссе в комитет по образованию как есть.

Больше она ни слова не сказала Семыкину про его сочинение.

В ожидании результатов Семыкин активно готовил себя к жизни бомжа. На следующий день на его свитере красовались пятна травы.

«Ох, извините, – сказал он новенькой, когда она спросила его, почему он в таком виде, – ночевал в парке».

Потом он принялся нарочито кашлять и чихать.

«Ночи еще довольно прохладные, – признался он: – Апчи!»

Калерия Николаевна поинтересовалась: может, Семыкин прочитает хотя бы какую-нибудь книгу, которая в его новом положении будет ему полезна? «Приключения Гекльберри Финна», например. Там много информации для тех, кто решил попробовать себя в бродяжничестве. Но Семыкин ответил: «Благодарю покорно, жизнь сама меня всему научит». А когда Калерия спросила, где его тетрадь, Семыкин признался, что был вынужден сжечь ее, так как ему требовалось развести костер.

Во время большой перемены он обежал столовую с криками: «Люди добрые! Прошу вас – не выбрасывайте то, что не съедите! Я все заберу. Мне еще ужинать чем-то надо. Спасибо всем неравнодушным. Дай Бог здоровья вам!»

– Я, если честно, предполагала, что ему это быстро надоест, – сказала завуч Калерии. – Но вы посмотрите. Они до сих пор над этим смеются! Им это кажется забавным. Семыкин! – грозно обратилась она к виновнику всеобщего веселья, когда тот в очередной раз пробегал мимо. – Если не угомонишься, оставлю тебя сегодня после уроков.

– Пожалуйста, не надо, мне же еще бутылки нужно собирать, чтобы жить на что-то. Как я в темноте их искать-то буду?

Ответом был взрыв хохота. Ученики соседних классов тоже подтянулись – и гоготали, видя, как Семыкин обходит всех с шапкой по кругу, в которую ему нет-нет да и кинут конфету.



Калерия Николаевна допила свой кофе с непроницаемым лицом и пошла на урок.


Пока Калерия объясняла, что имел в виду Гоголь, когда написал «Уж когда молчит человек, то, верно, зашиб много умом», Семыкин яростно чесался, пугая соседку по парте, и громко шептал ей: «Надо же, я уже подцепил вшей». Но все одноклассники, кроме соседки, и это сочли забавным. На уроке пения он хрипел и жаловался, что спанье на земле его когда-нибудь доконает. На уроке физкультуры на вопрос учителя, почему он не делает упражнение, он сослался на слабость из-за плохого питания.

«Так он ведь упражняется. В остроумии!» – крикнул кто-то. И снова наступило веселье.

Так продолжалось до самой пятницы. Семыкин обзавелся последователями и поклонниками. Он говорил, что скоро у него на голове сами собой образуются дреды, потому что он уже три дня как не причесывался. Нашлись те, кто просил его познакомить их с настоящими бомжами и показать подвал, в котором он ночевал вчера, и Семыкин обещал подумать.

А в пятницу случилось невероятное. Как только начался урок литературы, в класс вошла завуч и отозвала Калерию в сторонку. Никогда еще суровая завучиха не выглядела такой растерянной. Глаза у нее были как плошки, и в них застыл страх или что-то очень на него похожее. Калерия, услышав, что сказала ей завуч, прикрыла рот ладонью.

– Не знаю, как вам сообщить… – обратилась завуч к классу.

Все притихли.

Завуч покрутила в пальцах листик традесканции. Поправила волосы. Потом, набрав побольше воздуху, сказала каким-то бесцветным голосом:

– Подведены итоги конкурса сочинений.

– И?.. – приосанилась Липкина.

– Давайте я скажу, – встряла Калерия, – все-таки я учитель литературы.

– Нет-нет, все в порядке. В общем, ребята. Сообщаю вам, что лучшим признано сочинение Семыкина. Вот так вот.

– Да кто вообще отнесется к такому всерьез? – спросила Липкина.

(Она написала обстоятельное эссе о том, как изобретет лекарство от всех вирусов, от которых, как известно, пока нет спасения.)

– Видишь ли, – печально ответила завуч, – они оценили не столько выбор профессии, сколько… посыл. Добавили баллов за искренность и парадоксальность. Умение излагать мысли и не бояться быть непонятым. Главное, сказали они, следовать своим убеждениям и принципам. К тому же они не могли не признать, что сочинение очень забавное, написано с юмором. Отметили и стиль. Артистизм.

На завуча было жалко смотреть, так тяжело далась ей эта речь.

– Вот. Как-то так, – растерянно подытожила она. Даже сутулиться, кажется, стала. Но нашла в себе силы сказать на прощание: – Мои поздравления, Семыкин.

Калерия стояла возле доски, потупившись. Мел, которым она выводила на доске «Вечера на хуторе…» – раскрошился у нее в руке, и она стала оглядываться в поисках чего-нибудь, обо что можно вытереть руки. А может, она просто тянула время, чтобы не встречаться взглядом с Семыкиным. А тот и не смотрел на нее. Он уже принимал поздравления.

Он раскланялся и прочел импровизированную речь:

– Спасибо! Спасибо! Я хочу поблагодарить всех, кто поддержал меня, кто верил в меня! Без вас бы я не справился. И приятно было узнать, что в комитете по образованию работают люди, которые относятся к своему делу с огоньком!

– Вы начните читать следующую главу самостоятельно, – сказала учительница, – а мне нужно ненадолго отлучиться. Потом мы вместе ее обсудим. – И быстро вышла из класса.

Что уж, Семыкину ее было даже немного жаль.


В понедельник Семыкин спросил Калерию:

– Раз у нас не получилось с открытым уроком, может, отпустите нас сегодня по домам? Мне еще нужно готовиться в турне с бомжами по ближайшим пригородам.

– Я никого не отпускаю, – сказала Калерия. – Кто сказал, что открытого урока не будет?

– Так ведь победил Семыкин! – загалдели со всех сторон. – Какой открытый урок? Отпустите нас!

– Нет! – хлопнула по столу Калерия Николаевна. – Сядьте все, пожалуйста, на свои места и успокойтесь. Я обещала вам встречу, значит, она будет.

В класс заглянул охранник:

– Э-э-э… Калерия… Николаевна… К вам тут пришли.

– Пришли – пусть заходят, – ответила она.

– Но это как бы…

– Просите!

В класс вошел человек высокого роста, невообразимо одетый. На голове у него, несмотря на май, красовалась облезлая ушанка, из-под которой торчали колтуны волос. Ватник был порван в стольких местах, что не сосчитать. При себе он имел рюкзак и кучу каких-то свертков и пакетов.



– Я правильно пришел? – спросил он дерзко и хрипло.

– Да-да, проходите, прошу вас, – засуетилась Калерия.

Человек вошел и плюхнулся на свободное место рядом с Семыкиным.

– Звали – задавайте ваши вопросы. Че кота за хвост-то тянуть, – неприязненно сказал он, – мое время дорого. Давайте, шпингалеты, чего вы там хотели спросить. Вот только пакеты уберу.

Он стал запихивать свертки под парту, но те рассыпались.

– Зачем вы их с собой принесли? – спросила Калерия. – Там какие-то наглядные пособия?

– Это скарб мой. Я что, должен оставлять его без присмотру? Все свое нажитое имущество должен на улице бросить?

– Сдали бы в гардероб.

– «Сдали бы в гардероб», – передразнил мужчина Калерию. – Не взяли у меня это в гардероб. Грязные, говорят.

Потом мужчина смежил веки и притих.

Класс пришел в себя:

– Господи, Калерия Николаевна! Вы что, реально пригласили – бомжа?!

– Таков был уговор. Я свое слово держу. Победитель у нас Семыкин, поэтому приз – встреча с его кумиром. Не позорьте меня. У нас открытый урок, мы должны задать вопросы. Узнать как можно больше о его жизни. Давай, Семыкин, начинай. Нам нужно предоставить в комитет по образованию фотоотчет с этой встречи. Или тебя не отправят на городскую олимпиаду, как обещали.

– Да на фиг такую олимпиаду. Беру самоотвод.

– Прекрати. Разве так себя ведут в присутствии своих кумиров? Неужели тебе не о чем спросить нашего гостя? Ну же.

– Да у меня к вам вопросы! Что скажет завуч, когда узнает, что вы устроили?

– Я скажу, – заявила завуч, входя в класс, – что это очень полезный для тебя опыт. И спасибо нашему уважаемому, как его там…

– Вениамину Ивановичу, – подсказала Калерия.

– Вениамину Ивановичу, что он нашел время зайти к нам. Я тоже поприсутствую.

Семыкин вскочил:

– Да у него руки грязные! И лицо! Можно я пересяду?

– Ты разве не к этому стремился?

А Вениамин Иванович между тем уснул. Расставив ноги в ботинках, у одного из которых отслоилась подошва, он сопел и в ус не дул. И в спутанную бороду, к которой приклеился кусок яичной скорлупы.



– Эй, уважаемый, – толкнула его завуч, – спать у нас уговора не было. У нас тут открытый урок. Мы вам триста рублей обещали не за то, что вы спать будете.

– Извини, красавица, – встрепенулся Вениамин Иванович, – тепло тут у вас, я и закемарил. Давайте, чего вы там хотели.

– Вот наш ученик Семыкин хочет, гм, стать лицом без определенного места жительства. Что бы вы ему посоветовали на этом пути?

– Да че говорить-то…

– Ну, каково это? Как жизнь вообще?

– Ну, жить можно. Нормальная жизнь. Ничего плохого не скажу. Свобода там. Романтика. С пропитанием, конечно, не очень, но если к столовой притереться или к кафе, то вообще рай. Гуляй где хочешь. В офис, опять же, не надо. Зимой тяжковато, да, но летом вполне. Я всем доволен.

– Ребята, что вы такие заторможенные? – расстроилась завуч. – Мы так поняли, что эта тема вам очень интересна. А вы как воды в рот набрали. Семыкин, что же ты?

Едва слышно, сиплым каким-то голосом, он решился спросить:

– Так вы, э… всегда хотели быть?.. Э-э-э…

– Да не. Сначала не хотел. Теперь втянулся. Ни о чем не жалею.

– А кем хотели?

– В театральный сунулся, но не взяли.

И бомж начал кашлять, как раненый кашалот, хрипя и стуча руками по парте. Потом попросил:

– Следующий вопрос. Время тикает.

– Калерия Николаевна! – взмолился Семыкин. – Я все понял. Я раскаиваюсь. Считайте, что я наказан. Если вы хотите, чтобы я переписал сочинение, – я перепишу!

– Зачем? В комитете по образованию его же одобрили.

– Да я и не собирался быть бомжом. Вы же понимаете. Буду актером. Как и хотел.

– Актером? – Вениамин Иванович посмотрел на него как-то странно: – Актером??

– Да-да. Актером!

– Кто – ты?

– Да, я.

– С чего ты взял, что сможешь стать актером?

– У меня талант!..

Страшный гость захохотал. У Семыкина волосы встали дыбом и кожа пошла пупырками.

Липкина закрыла лицо руками.

– И кого ты сыграешь?

– Не знаю. Кого режиссер попросит, того и сыграю.

– Так тебя, учителка твоя говорила, кого ни попроси сыграть – ты ж никого не знаешь. Фильмы, они ведь по книгам сняты. Ты что думаешь, тебе текст на бумажке напишут – и ты его просто заучишь? Будь ты хоть Джеймс Бонд, хоть супермен, хоть Шерлок Холмс – тебе их понять сперва надо. Изучить. Выяснить, в какое время они жили – как разговаривали, что носили, что ели, на чем перемещались. Чтоб они настоящие получились. А для этого и историю придется поучить, и географию, и физику. И еще много чего. А у режиссера, знаешь ли, времени нет ждать, пока ты школьную программу выучишь. Он роль отдаст тому, кто образованный.

Вениамин Иванович встал:

– А если тебе, не дай бог, потребуется по канату карабкаться или петь? Тогда всем ждать, пока научишься? Между прочим, даже чтобы бомжа сыграть, нужно много чего знать. Да хотя бы как гримироваться – этому годами учат.

Вениамин Иванович снял шапку. А потом и волосы. Под колтунами у него оказалась короткая стрижка. Потом он достал пачку влажных салфеток и отер лицо и руки. Они оказались вовсе не черными. И вообще, он молодой совсем. А когда скинул ватник, под ним обнаружился чистенький модный свитер в шотландскую клетку.



– Позвольте представиться. Я актер молодежного театра. И если наша встреча оказалась для кого-то полезной, я очень рад, – сказал он с поклоном.

Класс пришел в себя и зааплодировал.

Разыграли, значит! Артисты!

– Но как вы хорошо держались, Калерия Николаевна, – шепнул ей Семыкин, – я вам, блин, поверил! Я по-настоящему испугался!

– Я, знаешь ли, в театральном кружке несколько лет занималась, – хмыкнула она.

Вениамин Иванович пригласил весь класс на свой спектакль в следующую пятницу, раздав контрамарки.

– Но главный приз по праву должен получить Семыкин, – сказала Калерия Николаевна, когда актер ушел, – за смелость и за то, что все-таки определился с будущей профессией.

Она вручила Семыкину конверт:

– Откроешь после уроков.

– Что это?

– Твоя награда. Это тебе понравится, гарантирую.


Дома в конверте он обнаружил листок, на котором было написано: «Список литературы для внеклассного чтения…»

Опять провела.


Мария Якунина
Про любовь, математику и Ириску

Художник Ганна Павлова



Мишка понял, что влюбился в Алису, не сразу. Ему потребовалось 3 учебных года, летние каникулы, 2 недели первой четверти и новенькая Лера.

Алиса не сразу поняла, что Мишка в нее влюбился. Ей для этого понадобилось 3 учебных года, летние каникулы, 2 недели первой четверти и одна крыса.

Теперь обо всем по порядку.

Мишка всю жизнь, то есть с первого класса, сидит за второй партой, прямо у окна. Алиса – за второй партой в среднем ряду. Раньше с Мишкой сидел Серёжа, но недавно его отсадили назад, к двоечникам. Миша несколько дней радовался долгожданной свободе – можно было удобно разложить учебники и тетради на всю парту, а еще теперь никто исподтишка не щипался и не тыкал карандашом, если он прикрывал рукой написанное в тетради (нет, не жалко дать списать товарищу, только вот строгая Вера Алексеевна за одинаковые работы выводит одинаковые злорадные двойки). И только он привык к спокойной жизни без соседа, как вдруг на перемене…

– Мне учительница сказала с тобой сесть, – пропищал кто-то.

Мишка оторвался от таблички в учебнике (в сотый раз пытался запомнить, сколько сантиметров в дециметре, метров в сантиметре… ну или что-то подобное…) и обомлел. Новенькая была такая высоченная, что ему пришлось задрать голову, чтобы ответить:

– Это сколько же в тебе метров?! – спросил он вместо «привет».

– Дурак! – обиделась она, уселась на стул, отодвинула его тетради и книжки и демонстративно отвернулась.

И с этого дня жизнь Мишки изменилась. Серёжа был маленький, щупленький (наверное, поэтому нарывался все время на драки не только с более высокими одноклассниками, но даже с мальчиками из пятого, а ходят легенды – и из шестого класса). Через его голову Миша спокойно рассматривал класс, даже со своим другом Антоном с третьего ряда переглядывался.

Теперь обзор класса ограничивался Лериной головой, которая и так возвышалась над ним, как башня над домом, а высокая «пальма» с бантиком и вовсе отрезала Мишку от внешнего мира. Только и оставалось что смотреть вперед – на доску и Веру Алексеевну. Тоска.

Но тосковал Мишка не только поэтому. С первого же урока, на котором за парту посадили Леру, он понял, что чего-то ему в жизни не хватает. Пол-урока крутился на стуле, вытягивал шею, но как ни старался – ничего за новенькой было не видно. А чего – ничего, он и сам не знал, только все пытался хоть краем глаза увидеть соседний ряд.



– Крупинкин, если тебе нужно выйти, подними руку и иди, – не выдержала Вера Алексеевна.

Мишка покраснел и помотал головой. Никуда ему не надо! А тут еще и Алису вызвали к доске, и, пока Мишка смотрел, как она своим ровным круглым почерком выводит: «1,5 метра = 150 см», ему внезапно расхотелось вертеться.

На чтении Мишка еще размышлял, а к физкультуре его окончательно осенило.

– Эй, Антон! – громко прошептал он, когда тот скакал мимо, не слишком усердно выполняя высокое поднимание бедра. – Надо поговорить.

– Ага, – успел сказать запыхавшийся Антон, и тут же ему на смену прискакала Лера, которая, как Мишке показалось, прыгала прямо до потолка.

Пока после грозного физруковского «на первый-второй рассчитайсь!» команда «первых» перебрасывала друг другу мяч, «вторые» Мишка и Антон уселись рядом на маты.

– Ну, чего у тебя? – спросил Антон.

– Тише! – Мишка подозрительно огляделся по сторонам и отодвинулся подальше от двух неразлучных сплетниц Танечек. – Видишь?

Он выразительно повел глазами в сторону поля, где Алиса пыталась закинуть мячик в кольцо.

– Чего? – не понял Антон. – Тебе в глаз что-то попало?

– Да какой глаз! – рассердился Мишка. – Вон там, под кольцом, видишь?

– Там Круглова. А ты что, кого-то еще видишь? – заинтересовался друг, помешанный на страшных историях. – Призрак, да? Везет тебе!

– Сам ты призрак! Я тебе про нее говорю. Видишь?

– Алиску? Вижу, – ответил сбитый с толку Антон.

– Ну вот, – вздохнул Мишка, – а мне теперь ее не видно.

– А, – наконец сообразил Антон, – глаза, что ли, болят? Мама говорит, это из-за планшета. Теперь, наверное, очки придется носить, да? Как нашей Лизке.

Он хотел еще посочувствовать другу, но свисток Виктора Петровича прервал их разговор.

Последним уроком было рисование, и Миш ка окончательно убедился в своей теории: стоило Лере наклониться, как его голова тут же сама по себе поворачивалась к соседнему ряду, где Алиса, периодически сдувая со лба непослушную пушистую челку, старательно водила кисточкой в альбоме.

Дома Мишка был непривычно тихим, задумчивым и съел за ужином всего одну котлету.

– Ты не заболел? – забеспокоилась мама, убирая со стола посуду.

– Нет. – Он громко вздохнул и все-таки спросил: – Мам, а бывает так, что один человек все время на кого-то другого смотрит?

– Бывает, конечно, – улыбнулась мама, – вот ты когда появился, я только и делала, что смотрела на тебя, такой ты был хорошенький. А что, тебе на кого-то все время хочется смотреть?

– Ну, не знаю… – Мишка яростно качал ногой под столом. – Я раньше не думал, что обязательно все время смотреть, а теперь, когда нельзя все время смотреть, хочется все время смотреть.

– На кого? – поинтересовалась мама. – На новенькую, про которую ты мне рассказывал?

– Нет, – испугался Мишка. – Она нормальная, эта Лера, только выше меня на сто метров.

– Ничего, – утешила мама, – подожди немножко и обгонишь всех девочек в классе, даже свою Леру.

– Никакая она не моя! – возмутился Мишка. – И вообще. Что все-таки люди делают, когда вот так – на кого-то смотрят?

Мама задумалась:

– Стараются сделать что-то хорошее, делятся самым ценным, стихи пишут…

У себя в комнате Мишка снова уставился в табличку: дециметры все никак не шли в голову, а завтра Вера Алексеевна точно его спросит. Зато он раз за разом повторял про себя мамины слова.

Значит, нужно поделиться с Алисой чем-то самым ценным. Мишка выдвинул нижний ящик стола и тщательно его обшарил. Розовая свинья-копилка (пустая после лета), шарф любимого футбольного клуба (но девочки, кажется, футбол не очень любят), набор фокусника (он, конечно, Алисе понравится, но подарить точно не получится: набор купила бабушка Света, и теперь она каждый раз проверяет, все ли на месте, когда приходит в гости).

И тут в клетке запищала его любимица Ириска.

«Только через мой труп», – сказала мама, когда Мишка с папой хотели завести собаку. И тогда папа привез Ириску. Она была крошечная, нежно-карамельного цвета. «О господи!» – сказала мама. Но оставить Ириску разрешила, потому что «с ней хотя бы хлопот меньше».

Длиннохвостая крыса Ириска и правда вела себя примерно. Усердно выискивала зернышки в миске с кормом, с удовольствием обхватывала передними лапками черешню или кусочек яблока, а когда Мишка выпускал ее побегать по комнате, устраивала себе домик в одеяле на кровати.

Он грустно протянул Ириске палец через решетку, и та сразу же уцепилась за него лапками с острыми коготочками.

– Знаешь, Алиса добрая, она будет о тебе очень хорошо заботиться, – пообещал мальчик, а я постараюсь тебя навещать.

Ириска протестующе пискнула и юркнула в свой домик.

Утром Мишка так волновался, что надел штаны задом наперед. Он дождался, пока мама с папой обуются и шмыгнул в комнату, пробормотав: «Дневник забыл».

Открыл клетку и переправил протестующую крысу в рюкзак, где поверх учебников заранее положил свою шапку, чтобы Ириске было удобно. Мишка сунул крысе несколько орешков, застегнул рюкзак, оставив небольшое отверстие, и помчался в школу, стараясь не слишком трясти ранец.

Учительницы в классе еще не было, а потому стоял жуткий гвалт. Мишка увидел Алису, которая была сегодня дежурной и старательно протирала доску, и вдруг вспомнил: «Стихи!» Он совсем забыл, что нужно написать для Алисы какое-то стихотворение. Мишка достал из ранца ручку, маленький блокнот, погладил пальцем Ириску, убедившись, что Лера не подглядывает (она все еще дулась из-за вчерашнего и даже не смотрела в его сторону).

– Миха, Миха, – возбужденно звал Антон. – Иди сюда, тут пацаны уже три минуты на спор не дышат.

Миша мельком взглянул на красных, с надутыми щеками, Серёжу и Лёшу и выскочил в коридор. Он отошел к окну и постарался сосредоточиться. Про что обычно пишут все эти поэты, которых Вера Алексеевна заставляет учить наизусть? В прошлом году они проходили стихотворение «Учись у них – у дуба, у березы…», а Антон поднял руку и спросил, кто тогда Вера Алексеевна – дуб или береза, раз они учатся у нее. Она обиделась и влепила ему двойку за поведение.

Кстати, Вера Алексеевна вот-вот придет с совещания, а в голову ничего не лезет. Мишка еще раз представил, как на следующей перемене подойдет к Алисе и торжественно вручит ей крысу. «Алиса… крыса», – прошептал он, и тут на него снизошло настоящее вдохновение. «Здраствуй Круглова Алиса вот тебе мая крыса», – написал он на листочке торопливо, чтобы не забыть первое в жизни стихотворение.

И не успел Мишка восхититься тем, какой у него, оказывается, талант, как из класса раздался такой громкий вопль, что даже галдящий по соседству 4 «Б» притих.

Мишка помчался в кабинет и застыл на пороге.

Лера, зажмурившись и сжав кулаки, продолжала визжать, стоя между рядами, вокруг нее скакали Серёжа и Лёша с воплями: «Загоняй! Загоняй ее! Прикрой слева, вдруг сейчас прыгнет!» Одна из Танечек из-под стола пыталась подбодрить Леру, вторая, вскочив на стул, пищала, что нужно позвать учительницу… А над всем этим, прямо на Лериной голове, сбежавшая из рюкзака Ириска быстро-быстро перебирала лапками, пытаясь спрятаться в пышную «пальмочку».



– Тихо! – вдруг раздался непривычно звонкий голосок, и даже Серёжа перестал орать и приплясывать.

Алиса подошла к девочке, строго сказала:

– Наклонись.

Лера, так и не открыв глаза, послушно наклонила голову, и Алиса преспокойно сняла внезапно переставшую упираться Ириску.

– Что здесь происходит? – Вера Алексеевна бесшумно зашла в застывший от изумления класс.

– Я не буду с ним сидеть! Он это все специально! – прошептала несчастная Лера и расплакалась.

Оба урока труда Мишка провел в кабинете директора. Сначала он долго сидел в приемной в ожидании мамы, потом сбивчиво пытался объяснить и возмущенной маме, и директору, что никого не хотел пугать, а просто… хотел показать Ириску… одноклассникам. Потом мама с директором по очереди отчитывали его, он извинялся перед Лерой, мама извинялась перед красной от смущения Лерой… И, наконец, мама забрала Ириску, все это время мирно дремавшую в Мишкином свитере, домой, грозно взглянув на него напоследок.

Мишка поплелся на математику и, когда открыл дверь, первое, что увидел, – Алису, сидящую за его партой, и растрепанную Лерину «пальмочку» на бывшем Алискином месте.

– А меня к тебе пересадили, – шепнула Алиса, когда Мишка сел. И ободряюще добавила: – Я знаю, что ты не специально. Ты, наверное, просто не хотел, чтобы ей скучно было дома, да?

– Я вообще… тебе ее хотел… показать, – сбивчиво прошептал в ответ Мишка, мучительно пытаясь вспомнить стихотворение и размышляя, подойдет ли оно, если Ириска в этот момент едет домой в маминой сумочке.

– Правда? – смутилась Алиса и тут же обрадованно продолжила: – Как здорово! Я очень люблю крыс, и хомяков, и морских свинок, только мне мама не разрешает…

– Крупинкин, к доске, – безжалостно прервала объяснение Вера Алексеевна.

И пока Мишка отчаянно пытался перевести миллиметры в дециметры или метры в сантиметры, пока Вера Алексеевна выводила в его дневнике сразу две двойки – по поведению и математике, пока он шел к своему месту под торжествующим Лериным взглядом, в голове Мишкиной крутились одни и те же строки.

Как только внимание класса переключилось на новую жертву, Мишка торопливо написал на обратной стороне листочка из блокнота исправленную версию стихотворения: «Здраствуй Круглова Алиса прихади к нам в гости сматреть маю крысу».

– Ой, это что – стихи? – удивилась Алиса, но, наткнувшись на строгий взгляд Веры Алексеевны, замолчала и через несколько минут написала в ответ три самых важных слова в Мишкиной жизни: «Приду в воскресенье!» Потом она, правда, приписала: «Если мама разрешит», но это уже было неважно.


Светлана Щелкунова
Бородино

Художник Inna Innushkina



Я пришел к Серёге заниматься. Мы хотели подготовиться к контрольной по математике, и еще нам задали учить «Бородино». В дверях я столкнулся с Серёгиной мамой. Она вытаращила глаза:

– Ты куда?

– Заниматься.

Серёгина мама испуганно посмотрела на меня, потом на Серёгу.

– Не бойся, мам! Вместе позанимаемся, да и с Лизкой вдвоем сидеть веселее.

– Не волнуйтесь! Со мной все дети сидят ну просто как шелковые, – заверил ее я.

Но Серёгина мама почему-то сомневалась. Она, наверное, вспомнила тот случай, когда Лизка была совсем крохотная, в ползунках. Мы ее с Серёгой потеряли под диваном. Но тогда мы были глупые, а сейчас – ответственные.

Серёгина мама все-таки ушла, вздыхая и охая. А мы остались с Лизкой. Пока задачки решали, она в куклы играла и тихо сама с собой разговаривала. Ангел, а не ребенок. Если вообще бывают рыжие ангелы, у которых во рту двух зубов не хватает.

– Это меня и тревожит, – забеспокоился Серёга, – раз она такая тихая, обязательно скоро орать начнет!

Как в воду смотрел. То ли она его услышала, то ли просто время пришло, но Лизка начала ныть:

– Мама! Мама! Сочу к маме. Де моя мама?!

Серёга стал ей рассказывать, где мама, а она уши руками закрыла и как завоет: «У-у-у-у-у!» Как ее успокоить?! Пришлось сказку пообещать! Серёга начал про Колобка. Лизке не понравилось. На «Репку» она плеваться начала. А про теремок вообще слушать не захотела и снова завыла.

– Вот вредина! – возмутился Серёга. – Про теремок ей не хочется! Она всегда так. С мамой тихая, Лиза-подлиза. А как со мной, прям злодей какой-то. Я больше сказок, кажется, не знаю.

– Постой, – говорю я, – есть еще про Красную Шапочку.

Серёга бросился меня обнимать, я чуть не свалился. Потом он принялся рассказывать сказку про Красную Шапочку, а я – учить «Бородино». Сначала я пытался учить про себя. Но к середине сказки Серёга так увлекся, что перешел на крик, и мне тоже пришлось громче.

Серёга кричал:

– И вот прибежал Серый Волк к домику бабушки и постучал «тук-тук». Бабушка спрашивает: «Кто там?» А Волк отвечает ей тоненьким голоском…

Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром,
             Французу отдана?! —

заорал я.

Тут Лизка ныть перестала, как засмеется и давай в ладоши хлопать. Мы переглянулись, и Серёга продолжил:

– Бабушка была совсем старой, глухой.

Она решила, что это наконец-то пришла ее любимая внучка, и крикнула…

Да! Были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
        Богатыри – не вы! —

завопил я вместо бабушки.

Лизка опять засмеялась. А дальше пошло как по маслу. Правда, сказка оказалась коротковата. Скоро появилась Красная Шапочка, «готовая постоять головой за родину свою». Она устроил а Волку допрос, выпытывая, зачем ему нужны глаза, уши и зубы.

Волк обреченно произнес:

Ребята. Не Москва ль за нами?
       Умремте ж под Москвой!

Бедняга Волк, наверное, почувствовал, что его ожидает, потому что, кроме положенных дровосеков-лесорубов, в дом ворвались «уланы с пестрыми значками, драгуны с конскими хвостами» и, вместо того чтобы просто прикончить несчастного Волка, зачем-то устроили страшное побоище.

Звучал булат, картечь визжала.
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
              Гора кровавых тел!

Лизка слушала раскрыв рот. Больше всего ее потрясла «гора кровавых тел». Чуть мимо горшка не села! Лизка заставила нас прочитать стих пятнадцать раз. А потом еще вперемешку с ненавистным теремком и Колобком. Что же нам было делать?! Стоило только замолчать, как вредная девчонка принималась рыдать.



Уже не помню, кто из нас первый уснул. Помню только сквозь сон, как Серёгины родители перетаскивали нас на диван из Лизкиной кроватки.

Утром пришла мама и принесла мой портфель. Мы вместе позавтракали. Лизка молчала. Вот лиса хитрая! А может, она просто еще не проснулась. За «Бородино» мы с Серёгой получили пятерки. И неудивительно! Я это «Бородино» теперь до старости помнить буду. Представляю, как сижу это я на скамеечке, вокруг меня внуки там всякие, правнуки. А я им: «Да! Были люди в наше время…»

Удивились только Людмила Владимировна, учительница литературы, да наши родители. Но больше всех удивилась Лизкина воспитательница, потому что на следующий день целый тихий час Лизка, захлебываясь, рассказывала ей и нянечке «Бородино».


Елена Пальванова
День Святого Валентина[24]

Художник Inna Innushkina



На уроке труда Анна Михайловна велела всем достать цветную бумагу, клей и ножницы, а потом спросила:

– Ребята, кто знает, какой завтра праздник?

– День Святого Валентина! – загалдели девочки.

Витька оживился:

– Праздник? Значит, в школу не надо?

– Ура! Уроков не будет! – возликовали все мальчишки, а Димка Грибников от избытка чувств подбросил в воздух пенал.

– Нет, ребята, будут, – разочаровала их Анна Михайловна и продолжила: – Вы, конечно, знаете, что другое название этого праздника – День всех влюбленных. Поэтому сегодня мы с вами будем делать специальные открытки, валентинки, а завтра вы подарите их тому, кто вам нравится.

– Тоже мне праздник, – разочарованно пробурчал Димка.

– Угу, – уныло поддержали его остальные мальчики.

Зато девчонки от этой новости пришли в бурный восторг, начали кидать на мужскую часть класса кокетливые взгляды и перешептываться. Странные какие-то. Чему радуются? Мало того что все равно в школу топать придется, так еще сиди тут, над открыткой пыхти.

Следуя указаниям Анны Михайловны, Витька весь урок вырезал из бумаги сердечки и склеивал их друг с другом: на одном большом – много маленьких. Получалось, правда, кривовато, но все равно очень даже неплохо. Закончив работу, Витя полюбовался результатом своих стараний и задумался. Может, и правда валентинку завтра кому-нибудь подарить? Зря, что ли, он так долго над ней корпел? Жалко, если труд пропадет.

Витька незаметно скосил глаза туда, где сидела Лиля Хрусталёва. Склонившись над партой, первая красавица класса увлеченно склеивала сердечки, время от времени откидывая со лба непослушную золотистую прядку. Страшновато как-то ей открытку дарить. Это же не Восьмое марта, а День влюбленных. Вдруг Лилька подумает, что он в нее втюрился? Еще и посмеяться над ним может.

В конце концов Витька решил незаметно подкинуть ей валентинку на парту. Лилька ее увидит, начнет ахать и гадать, кто же сделал ей такой чудесный подарок, – вот тогда он и признается. А если вдруг что-то пойдет не так, Витька будет как бы не при делах. Отличный план!

На следующий день Витька немного припозднился: когда он пришел в школу, все уже собрались. Лиля тоже сидела на своем месте, и невзначай подбросить ей открытку не было никакой возможности. Значит, придется ждать перемены. Хуже всего было то, что на Лилькиной парте уже лежали две валентинки. Витька аж занервничал. Ну ладно, допустим, одна из них от Димки. Всем известно, что он к Лильке неровно дышит. А вторая-то?!



Начался урок. Всю математику Витька просидел как на иголках. Впрочем, не он один: почти все девчонки все время вертелись и перешептывались, с завистью поглядывая на Лилю и с надеждой – на мальчиков.

Как только прозвенел звонок, к Лильке сразу подскочил двоечник Антон Черных.

– Вот! Тебе. На, – отрывисто объявил он и сунул ей в руки валентинку.

Она была склеена кое-как и к тому же успела изрядно помяться, так что вид имела непрезентабельный. Витька презрительно скривился. К его изумлению, Лилька расплылась в улыбке:

– Ой, Антоша, какая прелесть! Спасибо большое! Замечательный сюрприз.

Антон покраснел и, что-то пробормотав, убежал. Лиля тоже встала и выпорхнула из класса. Казалось бы, самое время подбросить ей валентинку… Только как-то уже расхотелось. Витя с негодованием посмотрел Лильке вслед. Значит, вот это убожество с сердечками, по ее мнению, – прелесть? А Черных у нее… Антоша?! Витька сжал кулаки. Осенью он решал, в какую секцию пойти: на футбол или на бокс. В итоге все-таки выбрал футбол, о чем сейчас сожалел.

– Зря стараются, – раздался рядом спокойный голос Димки.

Витя обернулся.

– Лильке они совершенно безразличны, – откинувшись на спинку стула, с невозмутимым видом продолжил Дима. – Вот, смотри. Подарок Лильки. – И он достал из рюкзака огромную открытку.

Витька ахнул. Это была не самодельная валентинка, которую они мастерили вчера на уроке труда, а настоящая открытка, явно купленная в магазине. На обложке красовалось изображение Купидона с луком и стрелами, а под ним сверкала золотая подпись: «С Днем Святого Валентина».

– Подарок Лильке? – изумленно переспросил Витька и раскрыл валентинку. Там, внутри, затейливым шрифтом было напечатано: «Я тебя люблю!» – Ты решил ей в любви признаться?

Димка с досадой поморщился:

– Да не я ей, а она мне! Какой ты непонятливый. Говорю же: подарок Лильки. В смысле от Лильки. Гляди.

Он тыкнул пальцем куда-то в низ открытки. Там фломастером было подписано: «Лиля». Витька глазам своим не поверил!

– Мы с ней сегодня у входа в школу встретились. Там Лилька мне открытку и отдала. – Димка положил ногу на ногу и добавил нарочито небрежным тоном: – Призналась, что любит меня. Ну а я что? Я честно сказал: мол, она мне, конечно, нравится, но о любви говорить пока рановато.

– Врешь!

– Еще чего! У меня вещественное доказательство! – Димка гордо потряс открыткой и, повысив голос, чтобы все слышали, добавил: – Так что остальным даже напрягаться не стоит. Сердце Лильки уже занято.

В ответ на его заявление дзюдоист Владик Озеров смерил Димку уничижительным взглядом, подошел к Лилькиной парте и, демонстративно положив на нее валентинку, показал Диме кулак. Димка хмыкнул, но промолчал.

В этот момент послышалась трель звонка. Все ребята вернулись в класс. Увидев валентинку, Лилька ахнула и, театрально всплеснув руками, воскликнула:

– Какая красота! Кто же мне подарил такое чудо?

Владик расплылся в такой широкой улыбке, что отвечать на вопрос уже не требовалось.

Вошла Анна Михайловна, и начался урок. Учительница что-то объясняла у доски, но Витька никак не мог сосредоточиться. Ну, Лилька! Сначала вот так признаться Димке в любви… а потом спокойно принимать валентинки от всех подряд?! Как хорошо, что он не успел подарить ей открытку. Выставил бы себя на посмешище перед всем классом. Витька так переживал, что, когда его вызвали к доске, не смог сделать морфологический разбор слова и схлопотал двойку. Это было вдвойне обидно!

Урок закончился, и к Лиле тут же подошел очередной поклонник.

– И чего они вокруг Лильки крутятся? Непонятно, что ли, что им ничего не светит?! – насупившись, пробормотал Димка.

– Они, наверно, еще не знают, что Лилька тебя поздравила с Днем Валентина, – предположил Витька.

– Думаешь? Ну ничего, сейчас узнают! Пусть им Соломина все расскажет. Она сплетни обожает. Дашка! – громко позвал он. – Соломина!

– Грибников, сдурел? – подходя, неласково поинтересовалась Дашка. – Чего орешь?

– Вот! – Димка с гордостью помахал валентинкой.

– Ой! – Дашка ахнула и потянулась к ней: – Ой, Дима… Это мне?

– Еще чего! – возмутился Димка. – Это мне Лилька подарила. Прикинь, втрескалась в меня. Говорит, люблю, жить без тебя не могу. Круто, да?

Но Дашку, судя по всему, его сногсшибательное сообщение не впечатлило. Она покраснела, как помидор, и, выкрикнув «Дурак!», вихрем вылетела из класса.

Дима покрутил пальцем у виска:

– Видал?! Еще и обзывается. Чокнутая какая-то.

– Видал, – пробормотал Витька.

Он подумал, что зря Анна Михайловна рассказала им про День Святого Валентина. На самом деле никакой это не праздник. Ведь праздник – это когда весело. Когда все вместе играют, смеются, дарят друг другу подарки. Когда уроков нет, в конце концов. А тут? Все нервничают, огорчаются, двойки получают. Да кому он нужен, такой праздник?!

Надо выкинуть эту злосчастную валентинку, в сердцах решил он. От нее ничего хорошего, один вред.

Витька встал и направился в коридор, к туалетам, рядом с которыми стояла урна. Он уже вытащил из кармана открытку… и тут дверь женского туалета распахнулась, едва не съездив Витьке по лбу. Оттуда вышла Дашка Соломина. Глаза и нос у нее подозрительно покраснели.

При виде открытки в Дашке, видимо, взыграло свойственное ей любопытство, и она слегка гнусаво поинтересовалась:

– А это кому?

Прятать валентинку было бессмысленно: все равно Дашка заметила.

– Это… ну… э-э-э… – забормотал Витька и, махнув рукой, всучил открытку Соломиной: – Тебе надо? На, забирай.

Дашка растерянно захлопала ресницами.

– Ой, Витенька… это так неожиданно… Спасибо! – растроганно залепетала она.

Ну вот. Только что ревела, а теперь улыбается до ушей. И все из-за какой-то бумажки…

– А это тебе!

Порывшись в портфеле, Даша протянула Витьке валентинку, которую сделала вчера. Вот это было уж совсем неожиданно. И, пожалуй, приятно.

В приподнятом настроении Витя вернулся в класс.

– Откуда? – ревниво спросил Дима, кивая на валентинку.

– От Дашки.

– Подумаешь! – хмыкнул Димка. – А у меня зато от Лильки!

Так и продолжалось: Дима, не переставая, хвалился, что Лилька в него влюблена, а другие мальчишки как ни в чем не бывало дарили ей валентинки. Лиля с видом королевы благосклонно принимала подношения, так что в итоге на ее парте скопилась внушительная стопка открыток. В конце последнего урока даже Анна Михайловна обратила на нее внимание:

– Лиля, я вижу, у тебя целая толпа поклонников. Сколько же у тебя валентинок?

– Сейчас узнаю!



Лиля с готовностью бросилась пересчитывать подарки.

– …девять, десять, одиннадцать… Одиннадцать, – упавшим голосом подытожила она.

– Надо же! – поразилась Анна Михайловна. – Двенадцать мальчиков в классе – и одиннадцать валентинок! Да, Лиля, тебя можно поздравить. Ну что ж, урок окончен, домашнее задание на доске…

– Подождите! – закричала Лиля. Она пошарила по парте, потом заглянула под нее и начала лихорадочно рыться в портфеле: – Их должно быть двенадцать! Наверное, одна где-то затерялась. Сейчас-сейчас, я найду…

– Ну, Лиля, одиннадцать – это уже очень много, – попыталась урезонить ее Анна Михайловна. – Нельзя нравиться всем без исключения…

– Нет, можно! Можно! Я всегда всем нравлюсь! – Лилька чуть не плакала. – Наверное, кто-то просто не успел подарить валентинку. Или постеснялся. Правда же, мальчики? Ну, признайтесь! – Она обвела всех отчаянным взглядом.

По классу пронесся шепоток. Все ребята смотрели на Лильку – кто удивленно, кто злорадно. Дашка Соломина довольно улыбалась: она-то знала, куда делась двенадцатая валентинка. Витька даже неудобно себя почувствовал. Как будто он был обязан поздравить Лильку с Днем Валентина. Словно он перед ней кругом виноват.

На какое-то время в классе воцарилась тишина… И вдруг Димка вскочил со своего места и, подбежав к Лиле, протянул ей открытку – ту самую, с золотой надписью и Купидоном.



– Лилька, не кисни! Держи. Тут под партой валялась. Наверно, кто-то уронил! – решительно заявил он и раскрыл валентинку: – Смотри, тут даже подпись есть: Лиле!

Витька вытянул шею, прищурился и увидел: в имени Лиля буква «я» была старательно исправлена на «е».

Ребята изумленно зашушукались. Витя растерялся. Димка же говорил, что эту открытку Лиля сама ему подарила. Что же, он теперь ее обратно передарить собирается?

Лилька всеобщего замешательства не заметила.

– «Я тебя люблю», – прочитала она и просияла: – Ну я же говорила! Говорила, что одна валентинка просто где-то затерялась!

– Ну, Лиля, ты нас всех впечатлила, – призналась Анна Михайловна.

Тут Дашка Соломина не выдержала.

– Так нечестно! – завопила она. – Это подлог! На Лильке свет клином не сошелся. Меня, между прочим, тоже сегодня поздравили! Откуда-то взялась лишняя валентинка! – И вдруг Дашка хлопнула себя по лбу: – Я поняла! Грибников сам себе открытку подарил! А всем наврал, что она от Хрусталёвой!

– Завидуй молча! – не осталась в долгу Лилька.

Класс загудел.

– Соломина, что ты лезешь куда не просят! – возмущенно заорал Димка.

Его голос потонул в общем гвалте, к которому прибавилась раздавшаяся трель звонка. Воспользовавшись ситуацией, Димка подхватил одной рукой свой ранец, другой – Лилькин портфель и с криком «Лиль, пойдем, я тебя провожу!» выбежал из класса.

– Дима, ты куда? Отдай мой портфель! – Недоумевающая Лиля поспешила следом.

– Тише, тише! – утихомиривала ребят Анна Михайловна. – Нельзя так кричать, вы все-таки в школе, а не на стадионе. Урок окончен. Жду вас завтра. Всех с Днем Святого Валентина!

Вот так и надо, подумал Витька. «Всех с Днем Валентина» – и никому не обидно. А Димка-то хорош! Это же надо: купить открытку и говорить, что ее подарила Лиля. Главное, зачем? Все равно в итоге правда выплыла наружу.

А через неделю выяснилось, что пример Димки заразителен: двадцать второго февраля, перед Днем защитника Отечества, почти все мальчики явились с открытками от Лили. Уже перед первым уроком вспыхнула ссора: ребята начали спорить, чья открытка настоящая. Дело едва не дошло до драки. Лиля с восторгом наблюдала за происходящим, хлопала в ладоши и кричала:

– Мальчики, дуэль! Давайте дуэль!

Будущих защитников Отечества спасло только своевременное появление Анны Михайловны.


Александр Егоров
Обратный человек

Художник Ольга Кутузова



Я сразу догадался, что Тимур опять что-то странное придумал. Вид у него был слишком загадочный. Он и в школу утром прибежал самым последним, когда уже звонок звенел. Уселся за стол, порылся в рюкзаке, достал первое, что под руку попало, и сидит.

Тамара Борисовна на него смотрит и только головой качает.

– Астахов, – говорит. – Вот скажи мне, Астахов, знаешь ли ты, какой у нас сейчас урок?

– Первый, – отвечает он.

– Логично. А если ближе к теме? Окружающий мир или математика? У тебя сразу два учебника на столе.

– Ой, простите, – говорит он. – Что-то я задумался.

– Так вот, чтоб ты зря не думал: у нас русский язык. Будь любезен достать то, что нужно. И приди в себя, наконец.

– Уже прихожу, – говорит.

А сам опять лезет в рюкзак.

– Русский язык, – бормочет он себе под нос, но мне все равно слышно: – Это же самое то. То, что нужно.

Я сижу и потихоньку удивляюсь. Что это он задумал? И что ему от русского языка нужно?

Ну а там и урок начался и все пошло как обычно. Понемногу все проснулись, даже Козлоев на задней парте. А уже под конец Тамара Борисовна задала нам диктант из Пушкина. Не знаю зачем. У Пушкина много смешных слов, так что я даже увлекся. Один раз поднял голову, смотрю на Тимку, а он сидит и в тетрадке пишет как-то странно: левой рукой и очень старательно. А это на него непохоже.

Вот диктант закончился, все тетрадки сдают и Тимур тоже. Сдает, а сам на меня поглядывает очень хитрыми глазами. Ох, думаю, что-то он опять затеял. Только неизвестно что. У него каждый день идеи разные.

Вот и звонок звенит. В коридоре Тимка ко мне подходит, а сам улыбается, такой довольный, будто в Майнкрафте сто алмазов откопал.

– Ты чего опоздал-то? – я ему говорю.

– Долго рассказывать.

– Да уж расскажи.

– Ладно, слушай. Я сегодня с утра пошел в ванную мыться, зубы чистить, ну все как обычно. Взял щетку, посмотрел в зеркало… а там тот, зеркальный, зубы левой рукой чистит. То есть я никогда не замечал, что он это левой рукой делает. Да еще так уверенно.

– Ну и что в этом такого?

– Вот я вдруг и подумал…

Тут он оглядывается, будто боится, что кто-то его услышит.

– Вот я и подумал: интересно было бы тоже попробовать все наоборот делать. В школу пойти спиной вперед… писать левой рукой, говорить на обратном языке…

– На каком еще обратном языке?

– Когда все наоборот читается. Ну, например… – Тут он смотрит в потолок, будто что-то вспоминает: – Слушай. Ейнаворачо йечо! Ароп яалыну!

– Что-о? Какое йечо? Кому наворачо?

– Ей наворачо, – это он уточняет, а вид у него при этом очень, очень важный. – Ты не понял? Это из диктанта. «Унылая пора! Очей очарованье!» Пушкин. Ну или… Никшуп. По-обратному. Правда, я там вместо мягкого знака «и краткое» поставил. Думаю, это корректно…

– Значит, ты эту свою… йечу… вместо диктанта сдал? – спрашиваю.

– Это и есть диктант. Только наоборот. Если думаешь, что это легко, сам попробуй.

– Хм, – говорю. – Даже интересно стало. Давай ручку… Никшуп.

Мы встали у подоконника в конце коридора, чтоб никто не видел, взяли тетрадку и принялись экспериментировать.

– Давай всякие случайные фразы брать, – это он предлагает. – Вот, например, какой у нас сейчас урок был?

– Кызя йикссур, – это я пишу. – А следующий урок – агурко.

– Округа? Неплохо звучит. Ладно. Давай еще что-нибудь… из окружающего мира… вот, например, что у нас там в углу стоит?

– Муиравка, – читаю я. – С рыбками.

– Великолепно… теперь ты чего-нибудь у меня спроси.

– Погоди, – говорю. – Дай подумать. Что тебе на прошлый ДР подарили?

А я так спросил, потому что знаю: ему родители новый самокат купили. Электрический. Это ему повезло, конечно. Я даже позавидовал, когда узнал. У меня-то день рождения только зимой.

– Такомас илипук икадор, – он пишет, а сам улыбается: – Понял?

– Илипук, – говорю. – Или не пук.

– Еж онссалк, – это он со мной спорит.

Тут мы, конечно, немного посмеялись. Потом я говорю:

– Тим, это все весело, только ты мне скажи: зачем тебе это надо?

– Вот ты скучный какой. Йокак йынчукс. Это нужно для эксперимента. Я хочу понять: сможет этот Обратный Человек в нашем мире выжить? Или спалится сразу?

– А что это ты за него так топишь? – говорю. – За этого Обратного?

Тимка смотрит на меня очень серьезно. А когда он так смотрит, он сам на себя непохож.

– Я ведь и сам такой, – говорит он. – Я ведь тоже один против всех. Вот я и думаю: получится у меня или нет?

Не успел я придумать, что ему ответить, как уже и звонок прозвенел.

На окружайке он, смотрю, опять что-то на листочке пишет. А сам все озирается. Я догадался: это он надписи на стендах переводит на свой обратный язык.

Кидает мне записку.

«Путин нитуп» – там написано.

Тут он, конечно, в точку попал. Сказал, как отрезал. Что бы, думаю, еще похлеще придумать? Как назло, ничего в голову не лезет. Посмотрел на портреты сбоку. Там все школьные авторы висят – Чехов, Тургенев… ну я и написал:

«Тургенев венегрут».

И Грута из «Марвел» рядом нарисовал. Только записку не успел перекинуть. Вдруг понял, что все на меня смотрят.

– Белкин! – повторяет Тамара Борисовна. – Что это у тебя за бумажки?

Тут я, конечно, спохватился. Записку поскорее смял.

– Просто так, – говорю.

– А ну-ка, дай мне.

И руку протягивает. Я со страху даже сам не понял, как записка у нее оказалась. Она разворачивает, читает про себя.

– Ну-ну, – говорит она, а сама хмурится: – По первой части возражений нет. Только написано с ошибками. Про Тургенева немного не поняла… и что это за пень с глазами рядом нарисован?

– Это Грут, – говорю я упавшим голосом: – Космический герой.

– Космический, говоришь? А расскажи-ка нам тогда, Белкин, о нашей Солнечной системе. Мы как раз ее недавно проходили. Какие планеты вращаются вокруг Солнца?

– Ну, Земля, – говорю. – Юпитер. Марс…

И молчу. Остальные планеты начисто из памяти стерлись. И Уран с Уралом перепутался.

– Срам, – говорит Тамара Борисовна. – Срам – это Марс на вашем языке. Еще раз такое увижу… или услышу… будет двойка. Двойка – это пятерка наоборот. Причем сразу обоим писателям, – тут она на Тимура смотрит: – Продолжаем урок.



Записку она порвала и в корзинку выбросила. Я сижу весь красный. А Тимка на меня из-за своего стола глаза таращит. И шепчет:

– Она тоже обратный язык знает!

На перемене я ему говорю:

– Может, стопанемся? Уже чуть по двояку не огребли.

– А вот и нет. Эксперимент только начинается, – тут он смотрит на меня еще загадочнее: – Выходим на новый уровень. Ты со мной, партнер?

– Да я-то с тобой. Только мое дело предупредить. Если Тамара разозлится…

– А тебе кто важнее, – спрашивает Тимка очень заносчиво, – твой друг или… Арамат Сиробовна?

Ну вот как на такого обижаться?

Конечно, с тех пор мы Тамару Борисовну называли только так, и никак иначе. Но так, чтоб она не слышала. Хотя она, наверно, слышала.

Следующим уроком у нас была физкультура, и мы двинули в раздевалку. Потом на улицу. Собрались на площадке, построились, потом побежали на разминку, и Тимка со всеми. Тут-то, думаю, он уже ничего такого не отмочит.

Конечно, я ошибался.

Кирилл Михалыч взял да и устроил забег на сто метров. Тимка со мной в пару встает, а сам ухмыляется ужасно таинственно.

Вот Михалыч издалека дает свисток, и мы срываемся с места. Только немножко по-разному.

Я стартанул нормально, а Тимка спиной вперед. Я и не заметил, как он развернулся.

Даже с шага сбился. Бегу рядом с ним. Он задом, я передом. Очень необычно.

Вот и Кирилл Михайлович там, на финише, чуть свисток не проглотил от изумления.

– Это что еще такое? – кричит он. – Астахов? Ты здоров?

Тимка на Михалыча даже не оглядывается – на меня смотрит.

– Эксперимент продолжается, – это он на бегу говорит. – Выходим на новый у…

Только на новый уровень он не вышел. Споткнулся, не глядя, да и рухнул башкой вперед на дорожку. А она у нас на площадке не резиновая, а очень даже твердая. Гравийная. Как у взрослых.

В общем, упал он и затылком плотно ударился. Я – к нему и Кирилл Михалыч тоже.

– Сильно приложился? – спрашивает Михалыч с беспокойством. – Голова цела?

– Алец, алец, – бормочет Тимка. – Сиробовне не говорите.

– Видно, не очень-то цела твоя голова, – говорит Кирилл Михалыч, а сам Тимку с дорожки поднял и осматривает: – И на затылке шишка будет, и на локте ссадина. Ты мне скажи, ты зачем задом наперед побежал?

– Эксперимент, – Тимур отвечает. – Я испытывал алгоритм обратного поведения…

Михалыч даже не дослушал, рукой махнул.

– Двойка тебе по поведению, – говорит. – А сейчас отправим тебя в медпункт. Там тебе вколют прививку от столбняка… с задней стороны, пониже спины… да я еще позвоню, попрошу, чтобы иголку взяли потолще.

– Не надо укол, – испугался Тимка. – Я больше не буду… честно, не буду… Лирик Лиахимович.

– Что-что? – Кирилл Михалыч даже опешил: – Как ты сказал? Это на каком же языке?

– На обратном, – это я за него говорю. – У нас сегодня весь день такой… наоборот.

– Понятно, – говорит Кирилл Михалыч. – Тогда ты, Максим, своего друга в медпункт и отведешь. Как, по-вашему, будет медпункт?

– Ткнупдем, – говорит Тимка.

– Именно. Ткну и пдем. Строевым – шагом марш.

До медпункта мы добрались, можно сказать, без приключений. Если не считать того, что Тимур всю дорогу ворчал и со мной спорил.

– Эксперимент есть эксперимент, – это он так говорил. – Каждое исследование нужно довести до логического конца.

– До двояка в четверти? – уточнял я.

– Не-ет. До полной ясности.

– А по-моему, уже и так все ясно. Все бегут вперед – и ты беги вперед. Все назад – и ты назад. Иначе башку разобьешь. Такое правило жизни.

– Правила придумали слабаки, – это он мне тогда ответил. – Я не хочу бежать, куда все бегут. Я теперь вообще все наоборот делать буду. Вот увидишь.

Зашел он к нашему школьному врачу, а я за дверью остался. Сижу на стуле, жду.

Выходит через десять минут весь белый. Локоть перевязан. Рюкзак по полу тащит, и походка какая-то странная.

– Голова кружится, – говорит.

– Садись, – отвечаю я, – посидим.

– Вот уж нет.

– Да мы больше не играем. Хватит уже из себя Обратного изображать.

– Все равно не сяду.

Я на него смотрю и понимаю, почему он сесть не может. Может, тут надо было посмеяться, но я не смеялся. Мне его было жалко.

– Ладно, – говорю, – давай просто паузу сделаем. Хочешь сникерс?

– Срекинс, – это он отвечает. – Давай сюда свой срекинс.

И вот что мне с таким человеком делать?

Повел я его домой. Идти далеко, а он не может идти быстро. Зависает на каждом перекрестке, отдыхает. Но все равно свою идею забыть не хочет.

– «Наротсер», – это он вывески читает: – «Раб йонвип».

– Успокойся ты, – говорю.

– Не могу, Макс, – он отвечает упрямо, даже головой мотает, как конь. – Иначе получится, что Обратный Чел сдался. А он не хочет сдаваться. Пусть хоть целый мир будет против.

Тут мы опять на углу задержались, у пешеходного перехода, где такие белые параллельные линии на асфальте нарисованы. И светофор висит с человечками – красным и зеленым. Зеленый человечек ногами перебирает, а красный тихо стоит.

На другой стороне проспекта, за деревьями, – Тимкин дом. Пора бы уже переходить, а он не торопится. Ждет, что я отвечу.

– Мне кажется, – говорю я, – миру вообще на нас наплевать. Ему параллельно.

Тут красный человечек на светофоре загорается, и машины трогаются с места.

– А вот мне не параллельно, – говорит Тимка. – Мне пер-пен-ди-кулярно. Смотри…

И делает шаг вперед, на дорогу.

«Бух!» – Это одна машина перед ним резко затормозила, а другая со всей скорости ей в хвост въехала.

«Хрусть!» – Это, кажется, еще одна сзади добавилась.



Водители дверцы открыли, начали вылезать. Все злющие, как черти.

– Валим отсюда! – говорю. – Бегом!

Хватаю Тимку за руку и тяну прочь. Тут, конечно, он тоже шагу прибавил. И побежали мы прямо как на стометровке. Даже быстрее.

Через один двор пролетели, через другой и остановились, чтобы отдышаться.

Стоим, прислушиваемся. А с проспекта уже звук сирены доносится. То ли полиция приехала, то ли скорая помощь.

– Ого, ничего себе, – говорю. – Может, там и раненые есть?

– Надо вернуться, посмотреть, – Тимка отвечает.

И так он это серьезно говорит, что я даже спорить не стал. Я знаю: если он что-то решил, он уже не отступится.

– Только осторожно, – говорю. – Чтобы не заметили.

Мы обошли дом с другой стороны, выглянули из-за угла. Смотрим, действительно там и скорая уже приехала, и ГИБДД. Трое или четверо водителей спорят о чем-то, руками размахивают, а инспектор их слушает. И еще одна девчонка стоит чуть в сторонке, примерно нашего возраста, тоже со школьным рюкзаком. Стоит одна и плачет.

– Давай подойдем поближе, – Тимка говорит.

Мы подбежали поближе. Там, в кармане, автомобили стоят припаркованные, один за другим. Если присесть, то за ними легко спрятаться, и вся картина перед тобой, как на ладони.

Та девчонка к машине скорой помощи подошла, заглянула в открытую дверь. Видно, там, внутри ее мама, или брат, или еще кто-нибудь. Доктор в синем костюме на нее оглянулся, что-то сказал, видимо, чтоб ее успокоить. Но у него не получилось.

Мы стоим и смотрим, и на душе у нас довольно-таки тяжело. Ну, точнее, у меня тяжело, а у Тимки еще тяжелее. Я-то его знаю.

– Эксперимент окончен, – это он говорит тихо. – Результат отрицательный. Обратный Человек зашел слишком далеко.

С этими словами он поднимается и идет в сторону скорой помощи. Идет и не оглядывается. Я стою и смотрю ему вслед. И вижу, что все на него смотрят. И водители (они-то его запомнили), и девчонка эта, и даже офицер полиции.

Я на всякий случай тоже за ним пошел. Вдруг, думаю, его бить начнут или ругать слишком сильно.

Но никто не говорит ни слова.

Он к этой девочке подходит и о чем-то ее спрашивает. И она отвечает что-то сквозь слезы. Он ей еще что-то говорит, как будто прощения просит. А она даже как будто чуть-чуть, совсем немножко, улыбается.

Офицер к ним подходит, и вид у него очень суровый. И я уже слышу, как он Тимкину фамилию спрашивает.

Тут я уже совсем близко подошел.

– Вы его не трогайте, – говорю. – Это все случайно получилось. У него голова разбита. Наверно, сотрясение мозга…

Доктор в синем это услышал, тоже подошел. Тимке голову осторожно потрогал и говорит:

– Ну да, есть такое дело. Гематома после удара. По-хорошему, ему бы сейчас дома отлеживаться, а не по улицам бегать.

– Мы туда и шли, – говорю.

Тимка молчит. А сам все на эту девчонку смотрит. И она на него. Вот ведь, думаю, какой странный эксперимент получился.

Полицейский оглядел всех собравшихся и говорит:

– Так что, граждане водители, будем оформлять виновника ДТП? Или европротокол подпишем да и разъедемся?

Понятия не имею, что это значит. Но смотрю, все водители на Тимура сурово поглядели. Потом один (который самым первым тормознул) махнул рукой и говорит:

– Да что тут оформлять. Пускай домой ползет. Без него разберемся.

Другой тоже говорит:

– Согласен. Рисуем протокол без пострадавших.

Офицер поворачивается к той девчонке и говорит строго:

– Маме своей передай, пожалуйста, чтобы в другой раз пристегивалась ремнем безопасности. Это, между прочим, написано в правилах дорожного движения. А правила надо соблюдать. И нос целее будет, и другим спокойнее.

Девчонка кивает. Слезы у нее уже высохли. Тимка на нее смотрит и улыбается.

Вот так и закончилась эта история.

Девчонку эту зовут забавно – Алиса. Тимка с ней теперь переписывается в мессенджере. Хорошо, что она живет далеко, в пригороде, а то бы он точно в нее влюбился.

Ее маме разбитый нос быстро вылечили. Она на Тимку не злится, только у дочки телефон иногда отбирает, особенно когда та пишет Тимке сообщения после десяти вечера.

Про эксперимент с Обратным Человеком мы с тех пор старались не вспоминать. Я до сих пор уверен, что все это была глупость и детство, Тимур думает иначе, но мы больше про это не спорим.

Да, и еще. Тимкин диктант – тот, что на обратном языке, – Арамат Сиробовна прочитала внимательно. Он тетрадку мне показал. Там стоит вместо отметки большой красный знак вопроса, а ниже написано аккуратным почерком:

«Не надо переделывать Пушкина.

Сперва сам создай что-нибудь гениальное.

Может быть, у тебя получится».

Самое занятное, что теперь Тимка тайком что-то пишет у себя в планшете. Не по-обратному, а по-нормальному. Пишет очень медленно, серьезно и старательно. А это, как я уже говорил, на него непохоже.

Мне пока не показывает. Но, когда покажет, я обязательно расскажу вам, что это было. Думаю, что-то гениальное. Я в него верю.


Наринэ Абгарян
Первая любовь[25]

Художник Светлана Соловьёва



За долгие одиннадцать лет своей жизни моя подруга Манюня влюблялась пять раз.

Первой Маниной любовью стал мальчик, который перевелся в их группу из другого садика. Мальчика звали Гариком, у него были круглые желтые глаза и рыжие кудри. Ритуальный полуденный сон Гарик упорно игнорировал. Он тихонечко лежал в своей кроватке, выдергивал из пододеяльника нитки и долго, вдумчиво их жевал.

«Какой глупенький», – решила Манька и тотчас в него влюбилась. В знак своей любви она выдернула нитку из пододеяльника, скатала ее в комочек и принялась жевать. Нитка на вкус оказалась совсем пресной. «Фу», – поморщилась Манька.

– Она же совсем невкусная! – шепнула она Гарику.

– А мне вкусно, – ответил Гарик и выдернул новую нитку.

«Я его отучу от этой плохой привычки», – решила Манька.

К сожалению, Гарик через неделю вернулся в свой прежний садик, потому что новый ему категорически не понравился. А может, в старом нитки были вкуснее. Маня погоревала-погоревала, но потом ей это надоело, и она решила найти себе другой предмет для воздыханий. Она перебрала в уме все возможные кандидатуры и остановила свой выбор на воспитательнице Эльвире Сергеевне. Почему-то.



У Эльвиры Сергеевны была длинная пушистая коса и родинка на сгибе локтя.

– Хочу себе такую же, – потребовала Манька.

– Через десять лет у тебя на руке появится точно такая родинка, – пообещала Эльвира Сергеевна.

«Теперь я буду любить ее вечно», – решила Манюня и принялась выказывать Эльвире Сергеевне знаки внимания, как то: ходила за ней хвостиком и пери одически, как заправский рыцарь, преподносила своей даме сердца золотые украшения, которые тайком таскала из шкатулки Ба. Эльвира Сергеевна честно возвращала все украшения и просила не наказывать Маньку.



В первый раз Ба великодушно простила внучку. Во второй раз она пригрозила оставить ее навсегда и на веки вечные без конфет. В третий раз терпение Ба лопнуло, и она таки наказала Маню – оглушила подзатыльником и поставила в угол. Пока Манюня, уткнувшись лицом в стену, восстанавливала рефлексы, Ба немилосердно шинковала капусту и рассказывала истории про детей, которые родились честными, но потом стали воришками.



– И за это государство посадило детей в темную и холодную тюрьму, – заключила она.

– Их хотя бы кормили там? – обернулась к ней Манюня.

– Манной кашей, с утра и до вечера каждый день! – рявкнула Ба.

– Буэ, – поежилась моя подруга.

Потом Манька пошла в первый класс и влюбилась в мальчика из параллельного «Г». Звали мальчика Араратом, и отчаянно грассирующая Манька из кожи вон лезла, чтобы правильно произнести его имя. Впрочем, тщетно. Два «р» подряд были непосильной для Манюни задачей – она начинала булькать и тормозить уже на первом слоге. Правда, сдаваться не собиралась.

– Агхагхат, – приперла как-то к стенке своего возлюбленного Манюня, – а как тебя по отчеству зовут?

– Размикович, – побледнел Арарат.

– Издеваешься надо мной, что ли? – рассердилась Манька и ударила его по голове портфелем.



Так как за последние два дня это был третий удар портфелем по Араратовой голове, то учительнице ничего не оставалось, как вызвать в школу Ба.

Ба молча выслушала все претензии, вернулась домой, выкрутила Маньке ухо до победного хруста и повела к Арарату – извиняться. Не выпуская Манькиного уха из руки. Такого унижения Манюня Арарату не простила и мигом его разлюбила.

«Никогда больше не стану влюбляться в мальчиков!» – твердо решила она. Мужская половина начальных классов Бердской средней школы № 3 вздохнула с облегчением.

Когда Маня училась в третьем классе, по телевизору показали фильм «Приключения Электроника». И моя подруга не придумала ничего лучше, чем влюбиться в Николая Караченцова, который играл гангстера Урри.

– У него такая красивая щель между передними зубами, – закатывала глаза Манюня.

Караченцов был практически недосягаем для Маниного портфеля, так что Ба особенно не возражала против ее нового увлечения. Манька вырезала из журнала «Советский экран» портреты Караченцова и обвешивала ими стены своей комнаты. Ба ворчала, но терпела, потому что лучше портрет Караченцова в спальне, чем покалеченный одноклассник в школе.

Любовь сошла на нет внезапно – Караченцов, без всяких на то причин, приснился Мане в ночном кошмаре. Он преследовал ее по пятам, скалился и трясся в таком леденящем душу хохоте, что Маня от испуга описалась в постели. В свои десять, практически предпенсионных, лет!



Естественно, она не смогла простить Караченцову такого предательства.

А потом Манюня поехала с нами на дачу и влюбилась в Олега. И чуть не довела его своими ухаживаниями до нервного тика. Когда и эта любовь закончилась разочарованием, моя подруга поставила жирный крест на мужчинах.

– Никогда, – поклялась она, – никогда я больше не полюблю мужчин. Нарка, ты свидетель!

– Ну и правильно, – одобрила решение подруги я, – зачем они вообще тебе дались?

Я знала, что говорила. К тому моменту у меня за плечами была своя личная драма, и я, как никто другой, понимала Маню. Моей первой и пока единственной любовью стал старший брат одноклассницы Дианы. Брата звали Аликом, и он отлично играл в футбол.

– Он в кого-то влюблен? – как бы между прочим поинтересовалась я у Дианы.

– Да вроде нет.

«Будет моим», – решила я. И стала терпеливо ждать, когда Алик в меня влюбится. Ждала аж целых три дня, но ситуация не менялась – Алик с утра до ночи гонял в мяч и не обращал на меня никакого внимания.

Тогда я решила взять инициативу в свои руки и сочинила поэму о своей любви к нему. Потом выдрала из маминого блокнота голубенький листок и старательно переписала туда свое творение.

Запечатала поэму в конверт и вручила его Диане с просьбой передать Алику.

Ответ не заставил себя долго ждать. На следующий день, пряча от меня глаза, Дианка со словами: «Нашла в кого влюбляться!» – вернула мне конверт. Я вытащила помятый голубенький листок.



Это оказалась моя записка. На обратной стороне Алик написал очень лаконичную ответную поэму:

ДУРА

Я повертела в руках записку и убрала ее в кармашек школьного фартука. Кое-как досидела до конца уроков, вернулась домой и, не переодеваясь, прямо в школьной форме, со значком октябренка на груди, легла умирать.

Умирала я долго, целых двадцать минут, и практически уже была одной ногой на том свете, когда с работы вернулась мама. Она заглянула в спальню и увидела мой хладный полутруп.

– А что это ты в одежде легла в постель? – спросила она и пощупала мой лоб.

– Умирать легла, – буркнула я и, вытащив из кармана записку, отдала ей.



Мама прочла поэму. Закрыла лицо ладонями. И затряслась всем телом.

«Плачет», – удовлетворенно подумала я.

Потом мама отняла от лица ладони, и я увидела, что глаза у нее хоть и мокрые, но веселые.

– Мам, ты чего, смеялась? – обиделась я.

– Ну что ты, – ответила мама, – давай я тебе кое-что расскажу, ладно?

Она села на краешек кровати, взяла меня за руку и стала терпеливо объяснять, что мне пока рано влюбляться, что все у меня впереди, и таких Аликов у меня в жизни будет еще много.

– Сколько много? – живо поинтересовалась я.

– О-го-го сколько, – ответила мама и поцеловала меня в лоб, – вставай.

– Нет! – Я твердо решила умереть.

– Ладно, как хочешь, – дернула мама плечом, – только я купила бисквит, твой любимый, с арахисом, и козинаки взяла.

– Сколько взяла? – приоткрыла я один глаз.

– Чего?

– Того и другого.

– Три килограмма бисквита и два килограмма козинаков.

– Ладно, – вздохнула я, – пойду поем, а потом вернусь обратно умирать.

Умереть мне в тот день так и не удалось, потому что сначала я ела бисквит, потом мы с сестрой смотрели «Ну, погоди!», потом подрались, и мама выставила нас на балкон, чтобы мы подумали над своим поведением. Потом мы подрались на балконе, и мама затащила нас в квартиру и развела по разным комнатам, чтобы мы еще раз подумали над своим поведением.

Мы сразу же соскучились друг по другу и до «Спокойной ночи, малыши» перестукивались через стенку и орали друг другу песни в розетку. А потом легли спать, и тут мне уже точно было не до умирания, потому что надо было успеть заснуть до того, как сестра начнет храпеть.

На том и закончилась моя первая любовь.


Игорь Родионов
Разрушители легенд[26]

Художник Татьяна Муравлёва



21 января 2020

Утром на мой телефон пришло сообщение от Яндекса: мол, уважаемый пользователь, вы часто бываете в Гимназии № 2, так что оставьте-ка теперь отзыв об этом заведении. Ну я и написал все честно, от души: «Учусь здесь шестой год. Это АД!»

Я же не знал, что хитромудрый Яндекс решит, будто мой коммент очень важный, и начнет показывать его при каждом поиске сайта нашей гимназии! Да к тому же еще и на карте города его отобразит!

А рядом будет висеть моя кругленькая аватарка и честная подпись: «Боря Рейкин». И уж тем более, откуда я мог знать, что именно в этот день в кабинет директрисы пришла межрайонная комиссия проверять «уровень присутствия учебного заведения в Интернете».

Это все мне очень доходчиво объяснила наша завучиха, влетевшая в кабинет на уроке географии. Ох и наорали на меня… Хорошо еще, что коммент на Яндексе удалось быстренько отредактировать, убрав из него последнее предложение.

А вечером папе позвонила наша классная руководительница Галина Михайловна с требованием провести со мной профилактическую беседу.

Вот так и произошло взаимное усиление неприятностей. В качестве наказания меня лишили средств связи (хотя, между прочим, мое право на получение информации прописано в Конституции!).



23 января 2020

Главное – больше нигде не провиниться! Сегодня последний день моего наказания. Я уже порядком достал маму своими бесконечными просьбами дать позвонить Ромычу с ее телефона.

Ромыч – это мой закадычный друг. Наше с ним знакомство началось стандартно – с драки. Полтора года назад, когда я перешел в пятый класс, оказалось, что теперь мне предстоит учиться в непонятном коллективе малознакомых людей. После начальной школы нас всех перемешали, а потом разделили примерно поровну, до кучи подкинув еще новеньких из разных других школ.

Соседом по парте у меня оказался крепкого вида тип, нагло сдвинувший СВОЙ пенал на МОЮ половину парты на целых четыре сантиметра. Конечно же, пенал этот я задвинул обратно на территорию соседа, попутно замяв уголок лежавшей на пути тетради. Сосед угрожающе засопел, но тут в класс стремительно влетела математичка Варендра (она же Варвара Андреевна) и зычным голосом объявила, чтобы все взяли листочки и подготовились к контрольной.

Надо же было додуматься проводить контрольную по математике первого сентября! Как нам сказали, это типа для проверки знаний, оставшихся от начальной школы, но мы-то все знаем, что подобные контрольные проводятся исключительно для демотивации и психологического подавления школьников.

Едва начав подписывать свой листок, я ощутил резкий дискомфорт. Локоть соседа нагло сталкивался с моим, а его пенал снова пересек границу! Сосед оказался левшой! Поднажав, я всем корпусом спихнул его вправо, угрожающе буркнув, чтобы тот отодвинулся и больше не приближался. Сосед толкнул меня, да так, что мой карандаш слетел на пол. Само собой, я ему врезал в ухо, отчего он мне в ответ сразу зарядил кулаком по лбу.

– Рейкин! Волков! Быстро встали оба! – загрохотала над нашими головами сирена голосом Варендры, а по парте со звуком «хрясь!» шлепнула указка.



Мы встали и наперебой загундосили, что никогда не будем сидеть вместе на этой парте и что видеть друг друга не хотим до конца школы. Математичка на нас наорала и заявила, что теперь-то мы точно будем всегда сидеть именно на этом месте и именно вдвоем. Еще обозвала тупыми (а что, разве ей можно обзываться?!) и поменяла нас друг с другом местами.

С соседом мы помирились уже на следующей перемене. Вполне нормальный пацан оказался.

А еще выяснилось, что сидеть за одной партой с соседом-левшой очень удобно, если поменяться местами. Так мы и сдружились.


17 февраля 2020

Петька-Ужас ходит раздувшись от гордости.

Его видео набрало больше тысячи лайков и несколько тысяч просмотров. Всего за пару дней! И счетчик продолжает расти!

Все, кто раньше не обращал на Петьку никакого внимания (или в лучшем случае давал подзатыльник, проходя мимо), теперь похлопывают его по плечу и даже жмут руку. Я сам видел, что на перемене две какие-то старшеклассницы разыскали Ужаса и сделали с ним селфи.

И не просто так, а ОБНЯВШИСЬ!

В комментах кто-то посоветовал Петьке открыть свой канал и стать видеоблогером. Черная зависть заползает ко мне в душу.


20 февраля 2020

Петька реально это сделал! Он создал канал «Школьные ужасы» и уже разместил в нем первый стрим! Я лично сейчас видел, что у него уже больше сотни подписчиков.

Только представьте: на темной маленькой кухоньке за столом сидит Петька в старой растянутой майке, тощий и пучеглазый, как Кощей в детстве. За его спиной на газовой плите греется древний-предревний чайник.



И вот этот тип, отодвинув в сторону блюдце с луковицей, вещает рокочущим басом, депрессивно глядя в камеру:

– А теперь предупреждаю всех: никогда не соглашайтесь залезать по канату на физре! В соседней школе был случай – как-то раз один пацан после урока залез по канату, а в это время уборщица пришла, ведро и швабру внизу поставила. И вот он висел-висел, боялся, что если слезет, то его обругают. А потом руки от усталости разжались, он упал и воткнулся глазом прямо на ручку швабры. И мозги его прямо в ведро вытекли! А уборщица потом это все в унитаз вылила. Так что никогда не лазайте по канату, точно вам говорю.

Я долго колебался, но все-таки поставил лайк. Чтобы такую чернуху нести – это надо талант иметь.


22 февраля 2020

Мы с Ромычем решили, что надо тоже создать свой канал, только гораздо круче, чем у Петьки. Наберем миллионы просмотров, разбогатеем.

Только что снимать-то? Ничего в голову не приходит. Может, подборку самых нелепых ответов у доски? Или стримить училок во время припадка ярости? Нет, все не то…

Родители несколько раз заглядывали в мою комнату, но, увидев, что мы вовсе не на планшете играем, а что-то серьезно обсуждаем, записывая на листке бумаги, тихонько уходили, аккуратно прикрывая дверь за собой. Мама потом даже блинчиков испекла, угостила нас. Позаботилась…

Но только мы так ничего и не придумали. Всякий мутный бред только в голову приходит.

А тем временем количество подписчиков у Петьки уже приблизилось к тысяче.


23 февраля 2020

Воскресенье. Праздничный день. И завтра тоже выходной. Мне подарили отличные беспроводные наушники. Мама приготовила вкусный обед. Казалось бы – живи и радуйся! Но я не могу.

У Петьки уже полторы тысячи подписчиков! Свой канал он переименовал, и полное название теперь выглядит так: «ШОК! Вся правда о школе, которую запрещено рассказывать!»

Прямо кусок в горло не лезет.

Написал Ромычу, чтобы он активизировал мозги и придумал уже наконец какую-нибудь суперидею для нашего канала. А он в ответ прислал стикер «Я в шоке». Потом пояснил: оказывается, родители ему сегодня сказали, что в их семье снова ожидается пополнение. Еще не скоро, ближе к осени.

Но ведь его мелкая сестра Ирка и так берегов не видит. Едва научившись говорить, она сразу хозяйственно заняла половину Ромычевой комнаты и принялась за жесткое воспитание старшего брата, не признавая никаких компромиссов.

А если у них в семье еще одна такая же вредина появится, куда Ромычу деваться-то придется? Разве что ко мне переезжать.



24 февраля 2020

Домашка! Конечно же, с точки зрения учителей, нам на выходных делать больше нечего, кроме как решать задачи по математике, писать сочинение по литературе, учить новые английские слова и составлять конспект к параграфу по истории.

В общем, настроение ни к черту. Обидевшись на весь мир, я сижу и сражаюсь с этими бесконечными уроками, лишь изредка делая вылазку на кухню. Там в шкафчике обнаружилась всеми позабытая коробка с конфетами, оставшимися с Нового года. Это меня немного примиряет с действительностью. Надо будет только фантики аккуратно выбросить, чтобы не спалиться, как в прошлый раз.

О! Сейчас прилетело сообщение от Ромыча: «Го гулять! Есть идея!»

Все! Собираюсь, убегаю! Вечером напишу, что он там придумал.

(вечером) Руки до сих пор дрожат… Не могу. Все завтра…


25 февраля 2020

Идея у Ромыча оказалась простая: если ничего не придумывается, то нужно отвлечься. Но дальнейший вывод он сделал довольно дурацкий – предложил мне дойти до садоводства и насобирать черноплодной рябины. Он где-то слышал, что перезимовавшие ягоды становятся очень сладкими и вкусными. А я зачем-то с ним согласился.



Садоводство находится неподалеку. Буквально пару километров пройти по тропинке среди сугробов. Затем по мостику через широкий ручей, бурая торфяная вода в котором почти никогда не замерзает.

Ромыч шагал с довольным видом, энергично размахивая руками, и вдруг резко замер:

– Стоп! Смотри! Собаки!

В целом я ничего не имею против собак. Когда-то я даже хотел иметь щенка и изредка вяло просил родителей подарить его мне. Но встреча со стаей злых, голодных, одичавших собак посреди пустующего зимнего садоводства в мои жизненные планы точно не входит.

– Бежим скорее! – Ромыч подтолкнул меня и сам бросился по одной из тропинок в сторону.



Мы куда-то мчались. И мне очень не нравилось ощущение незащищенной спины, в которую смотрят злые глаза.

В голове мыслей мало: «Только бы не упасть! Только бы не упасть!.. А куда мы бежим-то?..»

Мы выскочили на участок, где хозяева только-только начали обустраиваться, установив пока только небольшой деревянный вагончик-бытовку. Забора со стороны улицы вообще не было.

Взобравшись на крышу бытовки, мы рухнули, жадно хватая ртом воздух. Я толком ничего не соображал. Сердце стучало, словно молоток у соседа по воскресеньям. Собаки крутились снизу и угрожающе рычали.

– Надо родителям позвонить! – отдышавшись, достал свой телефон Ромыч. – Черт, связи нет!

У меня тоже телефон не ловил.

Мы кидались в собак снегом, орали на них. Но, конечно, только еще сильнее разозлили. Самый крупный пес, с рыжей грязной шерстью и рваным ухом (наверняка вожак), смотрел на меня очень нехорошо, а из пасти у него свесилась нитка слюны. Это ВЕСЬМА неприятное зрелище.

Состояние из «очень жарко» быстро перешло в «очень холодно». Мы попытались звать на помощь. Бесполезно.



Когда стемнело, Ромыч начал фотографировать собак на свой телефон, пытаясь испугать светом вспышки, но это не помогло. Тогда он включил запись видео и стал прощаться с родными.

Внезапно мой друг начал бегать по периметру крыши, что-то прикидывать с крайне деловым видом. И выдал очередную идею:

– Так, смотри. Вон там забор, до него метров пять. Дальше склон и ручей. Забор качественный, высокий, из железных листов. Собаки такой не перепрыгнут, а на подкоп много времени потеряют. Короче, нам туда надо.

Мы долго спорили, орали друг на друга, даже чуть не подрались. Но в итоге придумали. И сделали.

Сначала мы собрали все крепкие и длинные доски, до которых смогли дотянуться, уложили их от края крыши до туалета типа «сортир» и дальше, до края забора. Затем я свесился вниз (Ромыч меня в это время за ноги держал) и дотянулся до детской пластмассовой ванночки, которая висела на стене вагончика.

Схватив ванночку, мы промчались по доскам и с разгона прыгнули в сугроб по другую сторону забора. Лодка из ванночки оказалась так себе – с трещиной. Но ручей мы все-таки преодолели.

– Бежим!



И мы побежали. Возможно, мы даже установили какой-то рекорд.

Лишь когда за мной захлопнулась железная дверь подъезда, я понял, что теперь нахожусь в безопасности.

Про то, как ругались родители, говорить бессмысленно. Это не описать словами, это надо прочувствовать. Я прочувствовал.

Мама плакала, набирая мне горячую ванну, прижимала меня к себе, целовала. Я, кажется, тоже всплакнул, чего уж там. Папа был очень мрачен. Взяв телефон, он куда-то звонил, с кем-то ругался. Дальше меня напоили чаем, затем сразу еще молоком с медом, закутали и отправили спать.

Сегодня утром из меня рекой потекли сопли, а внутри горла будто приклеилась наждачная бумага. Естественно, меня оставили дома.

С Ромычем ситуация аналогичная. Так что мы не меньше получаса обсуждали по телефону сиплыми голосами наше вчерашнее приключение, смакуя подробности.


26 февраля 2020

Болеть плохо, если действительно болеешь.

Одно дело, когда у тебя какая-нибудь пустяковая болячка. Тогда можно наслаждаться тишиной, пить чаек с бутербродами, смотреть телевизор, играть на планшете. В общем, умный современный человек всегда найдет, как интересно и приятно провести свой больничный.

Совсем другое дело болеть, если высокая температура, озноб и сопли пузырями. Тогда уже ничего не хочется и сил ни на что не хватает.

В этот раз получилось, что я заболел по первому варианту (курортному), а Ромыч – по второму (страдательному). Он даже говорить уже не может. Прислал только короткое сообщение, что совсем разболелся. А еще спустя полчаса я получил от него какой-то видеофайл без комментариев. Наверное, сил у моего друга вообще не осталось.

Открыв видео, я обалдел. Оказывается, умница Ромыч не выключил камеру на своем телефоне, после того как попрощался с родными, а так и продолжал снимать весь наш побег. Пусть картинка темновата и постоянно дрожит, но это только добавляет драйва. Получилось просто убойное видео, при просмотре которого у меня даже пятки вспотели.



27 февраля 2020

Я уже почти поправился. Насморк еще не прошел, но это дело привычное для зимнего времени. Ромыч на сообщения не отвечает. В общем, я решил, что он точно не будет против, если я закачаю его видео на Youtube.

Наш канал я решил назвать «Разрушители легенд». Была такая передача по телевизору, где два дядьки делали разные интересные глупости. Думаю, это как раз про нас.

Пока файл закачивался и обрабатывался, решил заглянуть на канал Петьки-Ужаса. Тот уже выпустил третье видео, в котором рассказывал очередную страшилку про автобус, который попал в аварию, все люди потеряли сознание, а маленькая собачонка от страха сошла с ума и перегрызла всем пассажирам артерии на шее.

И тут я подумал: а ведь мы, сами того не ожидая, сняли нечто по-настоящему крутое. Теперь, по сравнению с нашими реальными приключениями, Петькины байки просто померкнут.


28 февраля 2020

Сегодня пятница, последний день законного больничного. Мой организм уже полностью выздоровел. А вот от Ромыча вестей нет, хотя я ему уже сотню сообщений отправил.

Меньше чем за сутки наше видео набрало больше трех тысяч лайков! И вот только что его разместили в группе местных новостей в VK. Так что про нас теперь весь город говорит! Конечно, мнения разделились. Кто-то пишет, что ремня нам надо дать, чтобы не лазали где не следует. Но большинство возмущается стаями бродячих собак и хвалит нас за находчивость.

Но, конечно, нашлось несколько добрых активистов, которые во всех топиках большими буквами начали орать, что:

– СОБАЧКИ САМИ НИКОГДА НЕ НАПАДАЮТ!!

– ОНИ ИХ ПРОСТО РАЗДРАЗНИЛИ!

– СОБАКИ НЕ ВИНОВАТЫ, ЧТО ПРОГОЛОДАЛИСЬ!!!

Ну и так далее… Один самый рьяный обещал нас найти и жестоко убить. Правда, его коммент быстро удалили.

Папа вечером пришел хмурый, усталый. И попросил, чтобы я больше в подобные истории не впутывался. Сказал, что хвалит и поддерживает меня, но при этом требует, чтобы я был аккуратнее. Я ответил, что все понял, и мне самому не очень-то весело было.

Никак не пойму: куда же Ромыч-то пропал?!


Виктория Медведева
Живой реферат

Художник Марта Шретер



Не знаю у кого как, а в нашей школе все учителя очень продвинутые. Вот, например, задания прямо на электронную почту присылают. Это очень удобно. Потому что не всегда же успеваешь с доски списать. А перед каникулами – тем более. А если шлют по почте, то можно постепенно их просматривать. И вообще, когда задания где-то виртуально лежат себе, то чувствуешь себя более свободным.

Правда, длится эта свобода не слишком долго. Потому что моя мама все файлы берет и распечатывает у себя на работе. А потом приносит кучу листов, скрепляет их степлером – каждый предмет отдельно. Это, говорит, тебе для самоконтроля. На бумаге, мол, легче отмечать, что сделано, а что нет.

И пачка эта всегда у мамы такая толстая получается, что настроение сразу портится.

Вот и в этот раз она пришла с работы и положила мне на стол целую картонную папку с заданиями. Красную. Да еще сверху большими печатными буквами написала: «ВИТИНЫ ЗАДАНИЯ НА ЛЕТО». Как будто у нас дома миллион детей с домашкой.

И говорит:

– Ты не забудь ее в свой рюкзак положить.

Это потому, что на следующий день, с самого утра, мы на дачу собирались переезжать. Мы там с Ленкой обычно у бабушки живем, а родители на выходные приезжают.

Мама спрашивает:

– А что это Антонина Алексеевна вам так много задала? Такой длинный список.

Я маму успокоил:

– Да нет же! Это на выбор.

Антонина Алексеевна – наша биологичка. В четвертом классе она «Окружающий мир» вела, а в этом году мы уже настоящую биологию начали. В прошлом году она на лето задала нам гербарий собирать. А в этом сказала:

– Даю вам задания на выбор. Можете опять собрать гербарий. Только не просто листочки в тетрадку наклеить, а про каждое растение, с которого листок сорван, подробно написать. Если кого-то больше животный мир интересует, можно заняться бабочками, жуками и другими насекомыми. Но мы не будем их отлавливать и в банки сажать. Жду от вас фотоотчеты. И конечно, не просто фотки в мобильниках, а по каждому насекомому или бабочке – небольшой рассказ. По фотографии вы сможете найти в Интернете каждый экземпляр и подробно его описание изучить. А третий вариант – написать реферат. Темы я пришлю вам по электронной почте. Но также предупреждаю: реферат – это не списывание из Интернета, а самостоятельная работа, подкрепленная примерами из жизни. А потом, на уроках, каждый по своей работе сделает нам доклад.

Я тогда сразу решил, что буду писать реферат. Гербарий пусть девчонки собирают, тем более что прошлым летом я уже собирал. За бабочками с мобильником гоняться – еще не хватало. А реферат – это значит, никуда бегать не надо. Прочитал информацию в Интернете, ну переделал немного – вот и готово. И вообще, реферат – это по-взрослому.

Я так маме и объяснил. И сказал, что собираюсь реферат писать.

Мама головой покачала и говорит:

– Это хорошо. Но темы Антонина Алексеевна непростые дала.


На следующий день мы поехали на дачу. Две недели пролетели незаметно. Я к красной папке даже и не притрагивался.

А через три недели папа говорит:

– Хочу предупредить тех, кто в школе учится. Если вы хотите в августе поехать на машине на море, все задания должны быть выполнены. Мы вернемся за неделю до первого сентября. Времени только-только хватит, чтобы все повторить. А отпуск нам портить я не разрешаю. Мы на море собираемся купаться и загорать, а не задачки решать. Но у вас еще месяц впереди. Так что, надеюсь, все успеете.

Ленка как запрыгает, как захлопает в ладоши:

– А я уже все сделала, а я уже все сделала!

Еще бы. Что им там такого в первом классе задают? Из серьезного – только таблицу умножения. Ленка ее еще зимой выучила. То и дело ко мне приставала, чтоб я ее проверил.

Еще два дня я к красной папке не подходил. Но к среде уже стало не по себе. Вечером уселся за стол. Хоть посмотреть, чего там. Больше всего напугал список литературы. Но и с этим можно разобраться. Потому что мама очень любит читать нам вслух. И всегда в отпуск берет книжки. Она даже на пляже может читать вслух. И против этого папа не возражает, не говорит, что это отпуск портит. Он и сам слушать любит. Английский, кстати, тоже не считается порчей. С математикой понятно – ее нужно делать. Но начать я решил с самого легкого. С реферата. Достал листки с заголовком «Биология». И прочел:

СПИСОК ТЕМ ДЛЯ РЕФЕРАТА ПО БИОЛОГИИ

1. Грибы – паразиты растений.

2. Влияние мобильных телефонов на организм человека.

3. Вред газировки: миф или реальность?

4. Домашняя пыль и ее влияние на организм человека.

5. Отходы – источник загрязнения и место жительства живых организмов.

6. Тайное становится явным, или Яды вокруг нас.

7. Чипсы: лакомство или яд? Хрустеть или не хрустеть?

Но в этот момент бабуля позвала ужинать. Потом по телику была интересная передача. Так что к списку я вернулся, когда уже пора было ложиться спать.

Я улегся в постель, включил планшет и набрал в поисковике: «грибы-паразиты». Ну и чего тут про грибы?



«Все грибы, которые являются паразитами, разделяют на два основных вида: облигатные паразиты и факультативные паразиты.

Облигатные паразиты – это такие грибы, которые живут непосредственно в теле хозяина. Они употребляют в пищу определенный набор необходимых элементов. Жизнь их зависит от жизни их хозяина. Поэтому они приспосабливаются ко всему. У них есть все возможности для того, чтобы поселиться в теле хозяина, а затем уже забирать необходимые питательные вещества».

Я поежился. Перед глазами возникла бледная поганка на очень длинной ножке, которая извивалась, чтобы вонзиться в тело хозяина. А хозяин – не кто иной, как я.



Взяв себя в руки, я усилием воли отбросил страшное видение и продолжил чтение:

«Факультативные паразиты являются сапротрофами и ведут паразитический образ жизни не постоянно, а только иногда. Для начала они поселяются на растении, разрушая его, а после того, как растение гибнет, начинают питаться его останками. Большой минус в том, что эти паразитические организмы способны жить где угодно. Яркий пример тому: грибы поселяются в плодах картофеля, перца и других растений».

Я живо представил себе картофелину, на которую набрасываются мерзкие зубастые грибочки и начинают с хрустом ее пожирать.

«Грибы-паразиты растений и других живых организмов насчитывают почти 2000 видов и делятся на две группы: развивающиеся на поверхности покровов живого организма и поражающие внутренние органы. Последние могут попасть в организм из-за употребления продуктов, на которых имелись токсичные грибы».

Ужас!

Дальше шли картинки. Груши, усеянные противными пупырышками, листья, покрытые белым налетом, какие-то желтые наросты на стволе дерева.

Я быстро нажал на крестик в правом верхнем углу экрана и положил планшет на тумбочку. Полежав с минуту, встал и переложил планшет подальше, на стол.

Ну уж нет, Антонина Алексеевна, ни про какие грибы я писать не собираюсь. Вы еще сказали, что свой реферат нужно подкрепить примерами из жизни. Как только я подумал про это, мерзкая длинноногая поганка опять встала перед глазами и оскалила зубы.

Лампу я выключать не стал, так и заснул со светом.

Утром я с опаской осмотрел яблоки в вазе и осторожно спросил у бабушки, хорошо ли она их помыла. Она удивилась и заверила, что все помыто хорошо.

Помня о вчерашнем первом опыте, я не стал ждать вечера и уселся заниматься биологией днем на террасе.

Стараясь больше не вспоминать про страшных паразитов, которые ищут своего хозяина, чтобы поселиться в нем, а потом глодать его останки, я жирно зачеркнул ручкой первый пункт списка и перешел ко второму номеру. Влияние мобильных телефонов на организм человека.

Ой, ну тут все понятно. Что может такого сделать мобильник?

Первая же статья в Интернете привела меня в уныние. Оказывается, электромагнитные излучения негативно воздействуют на весь организм человека. Страдают нервная система и иммунитет. И хуже всего то, что из-за постоянной эксплуатации вред становится все ощутимее, поскольку физический эффект постоянно накапливается. Может возникнуть бессонница, головокружение и тошнота.

На этом месте я явственно почувствовал легкое недомогание и отодвинул свой телефон на другой конец стола.

На фразе «За этим следует повышение температуры среднего уха и барабанной перепонки, а значит, и того участка головного мозга, который к ним примыкает» я уже точно решил, что эта тема не для меня.

Тщательно ощупав оба уха, я засунул в каждое по мизинцу. Хоть это и самые тонкие пальцы, но до барабанных перепонок я не достал. Так что проверить, не разогрелись ли они, не смог.

Конечно, отказаться от мобильника – это немыслимо… Поэтому я решил пойти на компромисс. На два часа в день оставлять телефон где-нибудь в недоступном месте.

Немного успокоившись, я зачеркнул вторую строку списка и сбегал к бабуле поесть творожников, чтобы окончательно переключиться на другую тему.

Третья тема – «Вред газировки: миф или реальность?».

Статья нашлась быстро. И начиналась так хорошо! Оказывается, в газировку добавляют много сахара, а это стимулирует нервную систему и выработку гормона счастья.

Я облегченно вздохнул. Наконец-то нормальная тема для реферата. Детям очень полезен сахар. Даже перед экзаменами рекомендуют съесть кусочек, чтобы вспомнить все, что нужно. Так мама говорила. А гормоны счастья – вообще супер!

Но уже через несколько строчек все настроение было испорчено. Оказывается, в газировку добавляют фосфорную кислоту, которая при попадании в жидкую среду организма человека разрушает ее. В конце статьи предлагали пить газировку только по праздникам, особенно детям.

Ну и какой смысл тратить время на реферат про газировку, если, оказывается, ее можно пить только по праздникам?



Под четвертым номером у нас «Домашняя пыль и ее влияние на организм человека».

Что за тема? Ясно, что пыль – это плохо. Мне мама часто говорит: вытри пыль в своей комнате. И даже Ленку приучила. Но в реферате все нужно с научной точки зрения объяснять. Ладно, почитаем. Итак:

«Бытовая пыль может вызвать негативные последствия, а именно – аллергию. Аллергия – бич нашего времени».

О! Отличное название для реферата: «Бич нашего времени».

Воодушевленный тем, что придумал такое классное начало, я бодро продолжил читать:

«Хронические риниты, бронхиты и даже бронхиальная астма – результат воздействия пылевых частиц, особенно продуктов жизнедеятельности клещей».

Стоп! Каких еще клещей? Клещи в лесу, в траве. От них даже придумали специальные ошейники для собак, чтобы клещи в них не впиявливались.

«Основной причиной возникновения аллергии, которую вызывает домашняя пыль, являются пылевые клещи, или дерматофагоиды (пожиратели кожи)».

Какие еще фагоиды? Вы чего, вообще, тут пишете?

«Эти мельчайшие (200–300 микрон в длину) насекомые живут в вашей квартире и пользуются всеми удобствами. Подсчитано, что в вашей кровати их порядка двух миллионов. Излюбленным лакомством пылевого клеща являются омертвевшие клетки кожи. Тело спящего человека способно прогревать постель до 20–30 градусов – идеальные условия для жизнедеятельности клещей. Один грамм пыли из матраса может содержать от двух до пятнадцати тысяч пылевых клещей. К настоящему времени в пыли квартир их найдено свыше 150 видов».

Дальше говорилось о том, что в состав домашней пыли входит множество компонентов, и даже морская соль и вулканическая пыль. О том, что ученые всё время изучают состав домашней пыли; что микроскопические частички горной породы разносятся ветром повсюду; что важный источник пыли для всего земного шара – пустыня Сахара.

Возможно, я настоящий эгоист, но меня абсолютно не заинтересовал земной шар, задыхающийся в пыли великой пустыни. Я не мог думать ни о чем, кроме как о микроскопических клещах, пожирателях кожи, в моей собственной кровати.

Тут у калитки возник Пашка с соседнего участка и позвал меня погонять в футбол. Я облегченно выключил планшет и побежал в сарай за мячом.

За футболом я здорово отвлекся от научных статей. Но вечером мои страхи вернулись с прежней силой. Я тянул волынку, чтобы подольше не уходить из столовой. Но в конце концов бабуля отправила меня спать. В комнате я уселся в кресло, поджав ноги, не решаясь лечь в постель. Целые полчища пылевых клещей только и ждали меня, чтобы поужинать! Так я и заснул, не раздеваясь. К утру стало холодно, и я запрыгнул под одеяло, укрывшись с головой. Проснувшись рано, я вспомнил про клещей, и мне сразу же показалось, что по всему моему телу кто-то ползает.

Я вскочил и выбежал во двор. Поколебавшись, зашел в уличный душ и открыл кран. Вода в баке за ночь остыла и была прямо ледяной.

На крыльцо вышла бабушка, всплеснула руками и начала меня хвалить. Мол, обязательно расскажет папе, что я наконец его послушался и начал закаляться.

После завтрака я уселся на террасе и достал список. Первые четыре пункта были вычеркнуты. О них не хотелось даже и вспоминать.

Помедлив, я вычеркнул седьмой номер – «Чипсы: лакомство или яд? Хрустеть или не хрустеть?».

Даже смотреть не буду. И так чуть от газировки не отвадили. Если б написал реферат, уж точно и глотка бы больше в жизни не сделал. Даже, может, и в праздники. Буду теперь умнее. Про чипсы и строчки не прочту.

Ну, что там следующее?

«Отходы – источник загрязнения и место жительства живых организмов».

Просмотрев только первые абзацы нескольких статей, я нарисовал себе примерную картину загрязнения среды обитания. Всякий пластмассовый мусор, пакеты полиэтиленовые. А если все это сжигать, то получится зола, которая, оказывается, еще вреднее, чем сам мусор. Еще очень опасны отходы производства – они портят экологию.



Я почти успокоился. Вроде тема вполне мирная. Во всяком случае, ее первая часть. А вот вторая… Что это еще за живые организмы?

«Микромир глубинной части свалок». Лучше бы я эту страницу не открывал! И пересказывать не буду. Чего только там не описывалось!

Получается, все рефераты обязывают писать про кого-нибудь живого и ужасно противного!

Да, Антонина Алексеевна явно решила испортить нам каникулы. Чтобы получить поддержку в данном вопросе, я решил позвонить нашему классному ботанику Вадику. Он говорил, что обязательно будет писать реферат.

Вадька долго не подходил. Потом все же ответил.

Я спрашиваю:

– Ты какой реферат пишешь?

Он говорит:

– Еще не решил. Или про грибы буду, или про яды. Обе темы очень интересные.

Ну, про грибы я и сам знаю, что там интересного, поэтому поинтересовался про яды:

– И что в этих ядах такого? Что за яды?

Этот ботаник отвечает голосом профессора:

– Яды, Витя, вокруг нас. Ведь каждый день в учебных заведениях, в магазинах и даже дома в наш организм поступает множество чужеродных веществ, входящих в состав бытовой химии. Изучив разнообразие ядов, с которыми человек сталкивается, можно свести к минимуму попадание этих чужеродных веществ в организм.

– Ты читаешь, что ли? – спрашиваю.

– Ну да, – говорит. – Очень интересную статью нашел.

– А ты, – говорю, – не побоишься после своего реферата посуду мыть каким-нибудь «Фейри» или еще чем? Вдруг в твой организм чужеродные вещества попадут?

– Ученые и работают над тем, чтобы нас от этих ядов избавить. Изобретают, так сказать, противоядия.

– Ясно, Вадька, валяй про яды. В сентябре послушаем.

Я уже для себя к этому моменту все решил. После обеда зашел за Пашкой. Мы с ним на великах сгоняли в хозмаг. Там я купил две пары резиновых перчаток – розовые и желтые. Чтобы мама с бабушкой не путали, какие чьи, когда будут посуду мыть или стирать руками.

Потом во дворе сорвал с рябины два самых красивых листка, дома положил их в книжку Сетон-Томпсона для внеклассного чтения – «Рассказы о животных» – прижал сверху утюгом и сел писать.

«Рябина обыкновенная – плодовое дерево из семейства Розовые. Известно своими яркими плодами, остающимися на ветвях до глубокой осени и даже иногда на всю зиму…»


Примечания

1

Мизантропия – нелюдимость, человеконенавистничество. – Здесь и далее примеч. ред.

(обратно)

2

Синяя говядина, или говядина – прозвище гимназистов из-за синих форменных мундиров.

(обратно)

3

Кайманы – крокодилы, обитающие в Центральной и Южной Америке.

(обратно)

4

Верста – устаревшая мера длины, приблизительно равна километру.

(обратно)

5

Вакеро – конный пастух-скотовод. Прототип североамериканского ковбоя.

(обратно)

6

Гациенда – загородное поместье в Латинской Америке.

(обратно)

7

Гверильясы – партизаны, повстанцы.

(обратно)

8

Скваттер – колонист, поселившийся на ничейной земле.

(обратно)

9

Креолы – потомки первых колонистов в Центральной и Южной Америке, кроме Бразилии и Антильских островов. Там креолами называют потомков чернокожих рабов.

(обратно)

10

Миля – мера длины, введенная в Древнем Риме. Применяется до сих пор в некоторых странах (Англия, США). Британская миля чуть больше полутора километров.

(обратно)

11

Ярд – мера длины. Как и миля, используется в странах с английской системой мер. Чуть меньше метра.

(обратно)

12

Курбет – элемент акробатики, скачок с ног на руки или наоборот.

(обратно)

13

Заваль – залежалый, порченый товар, нечто ненужное.

(обратно)

14

Буколический – романтически сельский. Непременный атрибут – пастушки́ и пасту́шки.

(обратно)

15

Нат Пинкертон – герой популярных в начале XX века детективно-приключенческих рассказов.

(обратно)

16

Цепное правило – прием в старых учебниках арифметики для перевода из одной системы мер в другую с помощью третьей. Правило товарищества – способ деления чисел на части.

(обратно)

17

Цитата из «Песни о вещем Олеге» А. С. Пушкина.

(обратно)

18

Андрей Петрович Киселёв (1852–1940) – российский, советский педагог-математик, автор учебников по арифметике, алгебре и геометрии.

(обратно)

19

Фантомас – персонаж бульварных французских романов начала XX века (всего – 43 романа). Гениальный преступник, скрывающий лицо под масками.

(обратно)

20

Из цикла «Рассказы Люси Синициной, ученицы третьего класса».

(обратно)

21

Из цикла «Денискины рассказы».

(обратно)

22

Фантомас – гениальный преступник, скрывающий лицо под масками. У нас известен благодаря трем комедийным фильмам – «Фантомас», «Фантомас разбушевался» и «Фантомас против Скотланд Ярда». Об этих картинах речь и идет.

(обратно)

23

От фр. enfant terrible – избалованный ребенок.

(обратно)

24

Из сборника «Эники-беники».

(обратно)

25

Из книги «Манюня».

(обратно)

26

Фрагмент из повести «Дневник Батарейкина, или Рейкин, не позорься!».

(обратно)

Оглавление

  • Классные классики
  •   Аркадий Аверченко Экзаменационная задача
  •   Аркадий Аверченко Разговор в школе
  •   Аркадий Аверченко Синее одеяло
  •   Ирина Пивоварова О чем думает моя голова[20]
  •   Виктор Драгунский Смерть шпиона Гадюкина[21]
  •   Виктор Драгунский Фантомас[22]
  • Классные современники
  •   Вера Гамаюн Школьный *ад
  •   Александр Цыпкин Честное ленинское
  •   Анна Зимова Сочинение на заданную тему
  •   Мария Якунина Про любовь, математику и Ириску
  •   Светлана Щелкунова Бородино
  •   Елена Пальванова День Святого Валентина[24]
  •   Александр Егоров Обратный человек
  •   Наринэ Абгарян Первая любовь[25]
  •   Игорь Родионов Разрушители легенд[26]
  •   Виктория Медведева Живой реферат