Свидетели Чистилища (fb2)

- Свидетели Чистилища [litres] 1551K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анна Михайловна Ветлугина - Дмитрий Михайлович Максименко

Анна Ветлугина, Дмитрий Максименко
Метро 2033
Свидетели Чистилища

Пролог

Если опустить веки, на какую-то минуту и впрямь покажется, что ты в лесу. Только звуки отсутствуют – ни пения птиц, ни стука дятла, ни шипения ветра наверху, в мириадах сосновых иголок. Зато запахи какие! Тут тебе и отсыревшая, будто после затяжного ливня, древесная кора, и не избалованная сентябрьским солнцем земля, и прелая прошлогодняя трава, приподнятая липкой шляпкой масленка. Грибной дух – самый густой, самый настырный…

Но если вновь открыть глаза, окажется, что вовсе не опавшая хвоя пружинит под ногами. И не шершавых вековых стволов касаются твои плечи, а заскорузлой каменной кладки с торчащими из трещин клочьями мха. Ле́са, до сих пор стоящего перед внутренним взором, тут нет и никогда не было. Реален только древний подземный ход, влажная духота и смесь ароматов. И шепот, зовущий из темноты:

– Иди сюда-ааа, иди ко мне-еее, здесь так уютно-ооо…

Мужчина, давший себе пару минут на передышку, вновь взвалил на плечи бесчувственное тело и пробормотал в ответ:

– Я уже здесь. Я принес тебе подарок. Снова.

– Погаси све-еет, здесь так хорошо, когда нет света-ааа…

Мужчина чертыхнулся и выключил налобный фонарик. Хоть бы раз увидеть обладателя зовущего из темноты голоса! Хоть бы раз посмотреть в глаза своему мучителю и благодетелю! Тому, кто дарит невыносимое наслаждение, еще более невыносимую боль и повелевает мыслями.

Мужчину уже минут десять била крупная дрожь: не то от перенапряжения (тело назначенного на роль жертвы оказалось неожиданно увесистым, из-за чего и пришлось делать коротенький привал), не то от нервов. Он и стремился поскорее окунуться в густой, вязкий, непроглядный мрак, и безумно боялся этого. Снова боялся. Он давно уже сбился со счета, сколько «подарков» заставило его принести невидимое подземное божество, пахнущее осенним лесом, студеной водой, гнилушками и грибами.

Без фонарика – хоть глаз выколи, но стены узкого коридора не дадут сбиться с пути: здесь нет ответвлений, ниш, дверей и поворотов, не ошибешься.

Приближение самого ответственного момента он почувствовал загодя, за несколько шагов до нужного места. Еще десяток метров вперед, на одной лишь силе воли – и трепетание в груди сменилось неистовым стуком сердца. Жертва на плечах застонала, задергалась… Здесь не было никаких меток, никаких видимых или ощутимых признаков окончания пути, никто не подсказывал ему, где именно следует остановиться, но он знал, что прибыл к цели. Он каждый раз находил это место в кромешной тьме. Или, вернее, его каждый раз приводили в это место.

Пора!

Мужчина скинул на каменный пол «подарок». Что-то накатывало из темноты с противоположного конца коридора, накатывало, накатывало… Истошный крик мужчины слился с криком жертвы.

Целую вечность спустя он осознал себя бредущим обратно. Тело он волочил за собой за обе ноги – оно будто бы стало килограммов на двадцать легче, хотя мужчина знал, что, выйдя на свет, вновь не обнаружит на трупе никаких видимых повреждений. Подземное божество высасывало приносимые «подарки», но что именно высасывало, какую субстанцию, какие биотоки или что-то еще более метафизическое, он понятия не имел. Кожа не повреждена, кровь на месте (проверено неоднократно!), внутренности тоже в наличии… вроде бы… и все же вес жертвы всякий раз становился таким, что покойника уже спокойно можно было тащить волоком по щербатым булыжникам пола.

Он не сумел бы описать, что происходило с ним всякий раз, стоило явиться в подземелье. Нечто страшное, да, наверняка нечто страшное. Божество что-то делало с его телом, с его разумом, с его памятью. Это было… надругательство? Наверное, можно сказать и так. Вот только никаких доказательств обнаружить не удавалось. Лишь смутные сгустки темноты, облепившей лицо, оставались в памяти. Лишь ускользающее ощущение прохладных пальцев или тонких щупалец на разгоряченной коже…

Да и что дали бы те доказательства? Возможно, это как раз тот случай, когда подробностей лучше не знать? В ушах еще долго стоял крик – его собственный крик, потому что вопли жертвы довольно быстро переходили в хрипы, затем в едва слышный сип, затем вовсе смолкали. А сам он, по всей видимости, кричал не переставая. Захлебываясь болью и блаженством. Содрогаясь от ужаса и экстаза. До самого конца экзекуции. До самого конца унижения и наслаждения. А потом не мог вспомнить, как ни напрягался, что именно проделывало с ним беспощадное чудовище. Но уж лучше так, чем поменяться местами с жертвой – высосанной, опустошенной, окончательно и бесповоротно мертвой.

Как поступить с покойным, он уже не задумывался: это была хорошо отработанная схема. Главное – оставить тело в нужном месте, а дальше о нем позаботятся. Кто и как? Ну, увольте, это не его головная боль. Куда важнее, что после уже никто не свяжет эту жертву с ним.

Мужчина часто задумывался, что может произойти, найди он в себе силы отказаться от этой зависимости, слишком смахивавшей на наркотическую, когда и масштаб трагедии осознаёшь, и ограничить себя не в состоянии. Что будет, если в следующий раз, почуяв зов божества, он не выйдет на новую охоту, а пересилит себя, спрячется, уйдет на безопасное расстояние?

Тогда велика вероятность, что однажды кто-то другой притащит его сюда на плечах. В качестве подношения. В качестве «подарка».

Глава первая

Труп дороги медленно, но верно поедала хищная растительность. Трехметровые борщевики тут и там прокалывали остатки асфальта, будто телевизионные антенны из далекого барнаульского детства: я любил лазить с пацанами по крышам, где похожих «зонтов» на длинных дюралевых ножках имелось с избытком. Прямо передо мной один из таких мутировавших монстров пророс сквозь прогнившую крышу легковушки, навсегда припарковавшейся возле подъезда. Наверняка когда-то владелец был горд этим белоснежным продуктом известного немецкого автоконцерна. Хотя в самой Германии данную марку не особо уважали. Даже шутка ходила: дескать, если такую машину оставить ночью в лесу, будет слышно, как она ржавеет. Я прислушался: и впрямь что-то слышно. Хотя, скорее всего, это покачиваемый ветром борщевик скребет трухлявый кузов.

Метрах в ста по курсу в дорожном покрытии виднелась широкая трещина, заполненная черной жижей, над которой клубился зеленоватый туман. Хорошо, что нам туда не надо. Как бы ни убеждали сталкеры, что заражение практически сошло на нет, на поверхности все еще можно было встретить объекты и предметы, контакт с которыми гарантировал дозу. Может, там, посреди дороги, и не туман вовсе, а рой мелкой фруктовой мошкары над сгнившим яблоком – то есть ничего опасного. А может, и впрямь токсичные испарения. Так, пожалуй, вдохнешь зеленоватое марево, а к вечеру последние легкие выкашляешь. И никакой респиратор не спасет.

Слева внезапно зашевелилась стена ядовитого плюща, покрывавшего торец пятиэтажки. Мы с Жоркой замерли; брат приподнял зажатую в кулаке фомку, я посподручнее перехватил лом. Меж спутанных стеблей на уровне третьего этажа показался внушительный клюв, а потом и его обладатель, махом сиганувший сверху в густую траву возле дома. Шлепок получился такой, будто из окна выкинули мешок с картошкой. Воробышек. Размером с барашка, весом под семьдесят кэгэ, совершенно безобидный и, к сожалению, абсолютно несъедобный. Мы подождали, пока он, топорща перья, проскачет за угол, и снова двинулись вперед.

Тут и там лес вторгался на территорию города, возвращал себе некогда отвоеванные людьми позиции. В той стороне, куда ускакал воробышек, виднелся трехъярусный еловый «светофор»: вровень с крышами торчали верхушки, напоминавшие о новогодних праздниках и цветом, и своей геометрической правильностью; средний ярус занимали деревья с кривыми стволами и желтой хвоей – поколение, родившееся сразу после Катастрофы и толком не прижившееся на пропитанной токсинами почве; понизу же шли елочки с ярко-красными иголками и извивающимися змейкой, а то и закрученными в спираль ветвями – эти чувствовали себя вполне комфортно, и я бы не удивился, если бы через пару десятков лет именно они вытеснили настоящий, еще довоенный ельник.

Я в первый раз решился пойти так далеко по поверхности, хотя местные уже год как начали активно вылезать, из Могильника в Могильник в гости ходят, проповедники к нам то и дело заглядывают. Однако Жора не советовал подолгу снаружи оставаться: припекает же еще, пусть и слабенько совсем. Зачем рисковать? Правда, говорили, что возле Гуслицкого монастыря радиационный фон упал практически до нормы. Все голову ломают, почему вдруг такая лафа, что за аномальная зона такая, хотя тутошние, из староверского Могильника, наперебой причитают, что будто бы колокольня заземляет. «Колокольня, заземляющая радиацию» – звучит экстравагантно даже для гуманитария. Но эти тутошние – вообще странные по сравнению… да по сравнению с кем бы то ни было!

Не суть важно, почему подле монастыря так хорошо. Важно, что местечко это уже было захвачено язычниками, у которых с дикими животными братство образовалось. Говорили, что они гигантских волков из Волчьего леса человечиной подкармливают. Якобы похищают людей – и наших, и проповедников-староверов – как раз для ритуальных жертвоприношений. Насчет похищений врать не буду, чего не знаю – того не знаю, но люди и впрямь регулярно исчезали: и поодиночке, и группами. Ну и волки те, мутанты чертовы, действительно завывают, сволочи, да так громко, что под землей слышно. Сложить один плюс один гораздо проще, чем выдумывать менее очевидные объяснения.

На поверхность мы с Жорой намеренно выбрались из дальнего выхода каменоломни, в восточной части Куровского, чтобы никто не пронюхал об истинной цели вылазки. Далее наш путь лежал на запад, к реке, на берегу которой Гуслицкий монастырь. Но целью был не он, а бывший меланжевый комбинат неподалеку. Располагался он так неудачно, что в этой точке нам и староверы могли повстречаться, и свои же сталкеры, и язычники-волкопоклонники. К тому же мы не представляли, с чем или, вернее, с кем столкнемся на самом комбинате. Поэтому двигались с максимальной осторожностью, мелкими перебежками, прислушиваясь к каждому шороху, приглядываясь к любой тени.

Наконец жилой сектор закончился. Между нами и некогда белой бетонной стеной, огораживающей предприятие, оставалось метров тридцать пустого пространства. Левее виднелась проходная, но Жорке что-то не понравилось, и в ответ на мой вопросительный взгляд он лишь прижал палец к губам и помотал седой головой. Правее в стене виднелась брешь, сквозь которую запросто можно было протиснуться взрослому человеку. Правда, вкривь и вкось в дыре, словно акульи зубы, торчала арматура, и я переживал, не зацеплюсь ли, не порву ли костюм, собственноручно сшитый из резиновой лодки.

Четверть часа сидели на карачках, осматривались, не покажется ли кто, не пройдут ли часовые. Затем рванули к стене, протиснулись в пролом, дошкандыбали до торца бывшего производственного корпуса, снова затаились. Отдышались. Тихо и пусто кругом. На цокольном этаже, на пять ступенек ниже поверхности – вход в подвал. Замок, на наше счастье, не сменился, хотя проржавел знатно. Открыл его Жора ключом из связки; за низенькой створкой – еще одна лестница в два полноценных пролета. Спустились по ней, с трудом сдвинули с места металлическую дверь в подземный коридор, а там свет горит. Мне это очень не понравилось. С электричеством туго, генератор у нас в Могильнике только один, каждый аккумулятор на вес золота, а тут такая иллюминация. Либо Боссу вообще на все плевать, с жиру бесится, либо убрал его кто-то вместе с армией охранников. А свет погасить за собой забыл. Так не по себе вдруг стало, что я все-таки не выдержал и сказал:

– Жор, на фиг все, пошли отсюда.

А он:

– Жратву тоже на фиг? Святым духом питаться будешь?

И тут, как назло, адски запахло говяжьей тушенкой. Я уже сколько лет ее не видел, в старом бункере только свиная была, но запах-то ни с чем не спутаешь! А впереди, скрытые полумраком, еще несколько дверей, и у брата еще два ключа на связке. Я понял: если мне сейчас не дадут оприходовать содержимое целой консервной банки – убью кого угодно… ну, кроме Жорки.

Друг за дружкой, на расстоянии пяти шагов, мы двинулись по коридору. Затхлость. На стенах плесень и рыжие натеки, под ногами труха, потолок весь в трубах в облупившейся цементной термооплетке. Где-то в глубине чудился едва слышимый монотонный рокот – не то станок какой-то, не то генератор. Двери слева и справа. По некоторым сразу понятно, что с довоенных времен не открывались, но частью точно пользовались регулярно: и полукруглые следы-царапины на полу об этом говорили, и масляные пятна вокруг замочных скважин, и ручки, с которых кто-то старательно счистил ржавчину.

– Ты хоть помнишь, куда идти? – шепотом спросил я брата. – Ориентируешься тут?

Он пожал плечами:

– А сам как думаешь? Двадцать лет прошло вообще-то. По ходу дела разбираться будем.

Еще один коридор, перпендикулярный первому. Вот тут нужно быть особенно внимательным; я перехватил лом на манер копья, левой рукой нож нащупал…

Не понимаю, как им удалось появиться настолько бесшумно. Я их увидел, когда трое уже подхватили брата и потащили за угол. И в ту же секунду меня выключили ударом по голове. Успел только заметить, что уши у них острые, как у эльфов в фэнтези.

* * *

За несколько дней до…

Лязгнула дверная ручка, распахнулась дверь. Статный лысый мужчина, вошедший в небольшой кабинет без окон, раздраженно хлопнул ладонью по выключателю и нервно зашагал туда-сюда, время от времени задевая плечом угол настенной полки. Наконец он остановился, сверкнул ледяной синевы глазами в сторону коридора и недовольно буркнул:

– Ну? Чего мнешься? Зайди. Сядь.

Илья возник из полумрака, дотронулся кончиками пальцев до зеленого абажура на длинном шнуре, прекращая его нескончаемые покачивания: видимо, шеф не только полку задел, но и единственный в кабинете источник света. Под абажуром, больше похожим на перевернутую миску, стоял овальный стол и два дорогих деревянных стула. Выдвинув один из них, гость сел.

– Как это случилось, Илья?! Как мы это допустили?!

Гость, сохраняя видимое спокойствие, пожал плечами.

– Оскар, – осторожно проговорил он, – я неоднократно докладывал вам о… пристрастиях Михаила Васильевича. Ни моего, ни Лениного влияния не было достаточно, чтобы… Ну и субординацию никто не отменял, вы же сами настаивали…

– Я настаивал на создании полноценных условий для Мишиной работы! – мгновенно вскипел Оскар. – Я настаивал на том, что он не подотчетен в научных изысканиях никому, кроме меня! Разве изыскания по своему буквальному значению соответствуют деградации, а условия эквивалентны алкоголизму?

– И тем не менее. – Гость развел ладонями. – Сколько раз вы мне говорили: дескать, Илюша, отнеси ему коньячку из моих личных запасов, пусть успокоит нервишки, выпиши ему спирта побольше, в лаборатории все должно быть стерильно…

Желваки заиграли на вытянутом лице Оскара. Он терпеть не мог, когда ему перечат, но сейчас помощник был прав, триста раз прав. Некого винить, кроме себя самих. Упустили они Михаила, недоглядели. Спился мужик окончательно и бесповоротно. Вернее, допился. Оскар замер у полки, напротив старинной фарфоровой вазы, круговым движением ладони прошелся по гладкой кромке горловины. По часовой стрелке, затем против, затем снова по часовой. Краем глаза он заметил, как Илья передернул плечами – видимо, тоже вспомнил, как помирал Миша, помирал долго, мучительно, не узнавая никого, матерясь и подвывая от ужаса, проживая наяву бредовые видения… Белая горячка. Врагу не пожелаешь.

Оскар развернулся к столу.

– Ладно! – Сказал и будто припечатал сказанное ладонью к столешнице. – Не пристало нам сопли жевать. Надо думать, как выкручиваться.

– Лена? – предложил Илья самый очевидный вариант.

– Не будь идиотом! – отрезал Оскар. – Лена – фельдшер. Конечно, она понахватала за двадцать лет практических навыков, но принятие родов и удаление аппендикса – ее предел. К тому же, даже если бы я перевел ее в лабораторию и у нее получилось бы продолжить Мишину работу, – как быть с детьми? За ними-то кто присматривать станет? Нет уж, пусть Лена остается на своем месте.

– Но у нас больше нет людей с медицинским образованием.

Оскар отмахнулся:

– Медицина вторична, нам нужен исследователь-микробиолог: миколог, бактериолог или вирусолог.

– И где ж такого взять? – хмыкнул Илья. – Можно было бы поднатаскать кого-нибудь, раздобыть учебники, справочники, но на это уйма времени уйдет…

Хозяин кабинета его не слушал. Уставившись невидящим взглядом в точку за пределами окрашенных в кремовый цвет стен, он побарабанил длинными пальцами по столу, помолчал, затем, будто очнувшись, решительно выдвинул второй стул и сел.

– Надо ехать в Черноголовку!

– Ку-да?! – не поверил своим ушам Илья.

– Давай-ка вспоминай! – приказал Оскар. – Июль прошлого года. Фарид и его хлопцы приволокли из патруля доходягу…

– Караванщика? Так он сдох же!

– Сдох, – терпеливо согласился Оскар, – но до этого успел наболтать кучу полезной и не очень инфы.

– Брехал небось.

– А если нет? – Оскар поднялся на ноги и вновь прошелся по кабинету. Как же не хватало простора! То и дело в стены утыкаешься! – Где напали на его караван? Что он про это говорил?

– Ну и вопросики у вас… Позвать Фарида? Ай, нет, не позову, он с ребятами утром в Панки уехал.

Оскар взглянул на наручные часы. Зачем взглянул? Ах да, на циферблате – окошко календаря с текущей датой. Если Фарид только сегодня отправился в Панки за дизельным топливом для генераторов, ждать его раньше десятого числа не стоит.

– Вспоминай! Ну? – Оскар раздражался все больше и больше. – Караванщик точно говорил про Черноголовку и яйцеголовых, которые штаммами какого-то вируса занимались.

– Ну, может быть, – протянул Илья, не желая спорить с начальством.

– Если в наукограде действительно сохранился исследовательский центр…

– Оскар, ну это несерьезно! Даже если там выжили ученые, теперь их центр – это какой-нибудь зачуханный подвал, подземный бункер. Хренушки вы их там найдете.

– Значит, возьму с собой всех! – заорал Оскар. – Сколько есть парней в наличии – всех возьму! Прочешем эту гребаную Черноголовку вдоль и поперек, подвал за подвалом! Если туда ходят караваны, то…

Хозяин кабинета замолк, посидел тихонько и Илья. Затем оторопело вытаращил глаза.

– Погодите-ка! Что значит – «возьму»? Оскар, вы что, сами хотите поехать?!

– Разумеется. Я не хочу опростоволоситься, доверившись подчиненным, для которых слова «миколог» и «кинолог» звучат одинаково.

– Слушайте, но ведь дотуда километров двести! И это северное направление, мы туда и не ездили практически, дорога незнакомая!

– Во-первых, не преувеличивай: до Черноголовки от силы километров сто двадцать. Во-вторых, знакомая или незнакомая, но дорога точно есть, раз туда караваны ходят.

– Со слов смертельно раненного доходяги!

– Другого источника у нас все равно нет, стало быть, придется поверить этому несчастному караванщику.

Илья откинулся на спинку стула, всплеснул руками, ошалело помотал головой – мол, совсем ты, Босс, охренел.

– Останешься на хозяйстве, – меж тем деловито продолжал Оскар. – Лену и ее подопечных – под особый контроль. С остальным не заморачивайся. Все равно у тебя ресурсов не хватит, чтобы еще и общины контролировать.

– Вы действительно всех ребят заберете?!

– Через несколько дней вернется Фарид со своими головорезами. И с соляркой. Уж до десятого-то ты продержишься как-нибудь.

– А стрельба в Давыдове? Мы же собирались проверить, кто там!

Оскар глянул заинтересованно:

– А что, до сих пор стреляют? Может, уже отстрелялись, перебили друг друга?

– Да там странное что-то… Не бои идут вроде бы, а будто в тире кто-то шарашит. Может, дикари там тренировочную базу устроили?

– Запрись, окопайся, оставлю тебе пару человек, чтобы поднадзорных охранять и подвал патрулировать на всякий пожарный. Наружу не суйтесь – и все будет хорошо.

– Капец какой-то… – Илья все еще не верил, что Босс говорит всерьез. – Ну а с «гуманитарной помощью» как быть? Без нее общины долго не продержатся.

– Потерпят.

– А не боитесь, что пронюхают о вашем отсутствии и… предпримут какие-нибудь активные действия?

Оскар вернулся к вазе, потрогал кромку подушечками пальцев, усмехнулся:

– А что, на это будет занятно посмотреть. Давно уже следовало всколыхнуть это болото. Стагнация, друг мой, хороша лишь на первых порах. А сегодня этим скунсам пора уже выбираться из своих вонючих нор. «Молодые и сильные выживут» – слышал такое выражение? Поглядим, кто из них моложе и сильнее.

– Хотите их стравить?

– Я?! Ну что ты, Илюша! Я не настолько кровожаден. Пусть сами вытаптывают себе поляну для будущих свершений. Но отчего-то мне кажется, что они так и будут сидеть в Могильниках до моего возвращения. Готов заключить пари, Илюша? – Приняв решение, Оскар сделался благодушен и философичен. – Ладно, некогда болтать попусту. Распорядись подготовить транспорт и провизию на две недели. Ну и вообще – труби общий сбор. Хочу выехать сегодня в ночь.

* * *

Как же обидно, когда в перспективе появляется хоть какое-то будущее, хоть намек на него, и тут раз – и опять все рушится. Для чего мы вообще выжили в этом аду? Чтоб промучиться энное количество лет и тупо подохнуть от голода?

А ведь все уже практически вошло в колею: куры неслись, червяки перерабатывали отходы, вешенки аппетитно свисали с трухлявых досок – не жизнь, а малина, прямо натуральное первобытное общество с поправкой на подземный образ существования и остатки полуразвалившихся гаджетов. И еще для полного счастья регулярные подачки от доброго Босса. Правда, слухи шли, что доброта его – не просто так, и за все придется платить. Не знаю уж, какую выгоду получал с нас Босс, однако благотворительность закончилась внезапно и как раз когда заболели куры, а вешенки вдруг стали массово подгнивать и превращаться в вонючий порошок. Будто кто-то специально озадачится, чтобы мы побыстрее копыта отбросили!

Мы с братом, как нетрудно догадаться, хотели жить, поэтому включили мозги. Если честно, придумал все Жорка, а я поддержал, не вникая.

А смысл вникать? Брат всегда ухитрялся найти выход из ситуации быстрее, чем я успевал сформулировать, в чем, собственно, проблема. Выжили-то мы в этом аду только благодаря его чутью. А может, и не чутье это было, а просто везение. А возможно, ему просто хотелось подобия домашнего уюта. Короче говоря, когда я переехал к брату из Барнаула, обнаружилось, что Жорка с местными староверскими бабками общается, хотя вроде никогда старообрядчеством не увлекался. Скандинавия, викинги всякие – да, было дело, но это ж другое совсем. А он все ездил на чаек к тете Ане с тетей Шурой в Давыдово, ну и меня с собой брал. Вроде и местной историей он у них особо не интересовался, и теологических споров не вел. Сейчас, оглянувшись назад, я и не вспомню, о чем мы болтали за чаем. Но ощущения от поездок сохранились самые приятные, будто действительно у родственников гостевали.

Так вот, когда самый ужас начался и все побежали спасаться кто куда – именно тетя Шура показала нам неприметную дверку в одном из старых заводских корпусов. Этот ход вел этажа, наверное, на три вниз, не меньше. Внизу была толстенная металлическая дверь, как в банковском хранилище, а за ней – огромные пространства с бетонными стенами. Я страшно удивился: откуда такое в обычном подмосковном селе? Бабки рассказали, что якобы еще при Берии здесь начинали строить линию большого оборонительного кольца вокруг Москвы, а сам Давыдовский завод изначально планировался как ракетный. Потому и бункеры.

Это старухи уже потом рассказали, через несколько дней, а может, и недель – время под землей сразу же слиплось в непонятный ком. И да, в самом начале всем нам было не до исторических экскурсов.

Помимо нас, там укрывались еще шестнадцать человек – в основном, родственники тети Ани. Тетя Шура была бездетная, зато работала на заводе и знала массу полезной информации. Вплоть до того, в каком из помещений бункера хранятся рабочие инструменты – молотки, пилы, лопаты, кирки. Очень нам это пригодилось, и дальше станет ясно почему.

Родственнички поначалу хотели нас выгнать. Зачем им чужаки в тесной компании? С собой-то они взяли кой-какой еды – из того, что было под рукой, что у каждого в холодильнике и кухонном шкафу обычно хранится. В той ситуации было не до закупок впрок. Кто-то буханку хлеба схватил и пяток яиц, кто-то пачку пельменей, кто-то перловку и сгущенку. Ну и понятно, что ненадолго подобных запасов хватит на такую-то ораву, а тут еще лишние рты. А с другой стороны, чтобы выгнать чужаков, надо гермодверь открыть. Побоялись радиации. И правильно, в общем-то, сделали. Можно было еще придушить нас во сне, а затем отнести хладные трупы в самые дальние помещения, чтобы не слишком воняли. Не исключаю вероятности, что на семейном совете этот вопрос обсуждался, но до реализации дело так и не дошло. К тому же скоро стало понятно, что мы полезны в качестве землекопов. Нужно было как-то добраться до продуктового склада, который под супермаркетом «Тарелочка» напротив завода (тоже бесценная информация от тети Шуры). А во всей этой родне нормальных по возрасту мужиков всего двое оказалось: Славик, только он был поперек себя шире, а сил немного, рыхлый какой-то, и Ваня, мой ровесник. Еще трое пенсионеров, а остальные вообще женщины, дети и тинейджеры. Вот и вручили нам с Жоркой кирки да кувалды, послали бетонную стену долбить. А бетон хоть и старый уже, сыпучий, да только попробуйте одолеть эти полтора метра. Ну а потом еще и три десятка метров под землей – и это при том, что ни шахтеров, ни метростроевцев среди нас не было, опыта никакого, подпорки в лазе учились ставить по ходу дела.

Пока мы к этому складу прорывались, один мальчик умер от голода. Так на мать его налетели свои же, как вороны, чтобы отдала тело. У меня, к слову, тоже мысль мелькнула, что глупо закапывать мясо. Быстро в нас человеческое закончилось. А может, и не быстро, время же склеилось. Помню только, что тетя Шура сказала: нельзя, Бог накажет, а Жорка просто напомнил про трупные яды, интоксикацию и ее последствия. Бабку-то, может, и не послушали бы (Бог остался где-то там, наверху; Бог печально взирал на последствия Апокалипсиса с пораженных радиацией церковных икон, ежели они вообще сохранились, а под землю заглядывать не спешил), зато биологу поверили. Уж слишком красочно он описал, что может ждать трупоедов. Правда, похоронили пацана только потому, что как раз в этот день (или какой кусок времени там был) мы, наконец, продолбили вторую стену, на том конце лаза, за которой находился склад. И Жорка тогда тоже всех построил, чтобы не наедались от пуза, а то можно умереть с непривычки. Конечно, не уследили за детьми, еще одну девочку потеряли, она ночью проползла в наш рукотворный туннель. Так и нашли ее наутро всю в сгущенке и кровавой рвоте. Зато потом уже как-то договорились между собой, устроили некое подобие жизни, благо, склад оказался большой.

Вот как посчитать, сколько мы там ютились? У Мишки, которому годик был на момент нашего исхода, голос успел сломаться. Он, кстати, единственный выжил из детей, какая-то инфекция остальных выкосила то ли на третий, то ли на четвертый год. Потом другая напасть. Там, на складе, не только еда была, но и водки полно, и прочих горячительных напитков. Они долго держались, староверы же, противники алкоголя. В терапевтических целях принимали по пятьдесят граммов в сутки – кто-то сказал, что спирт то ли выводит радиацию, то ли служит профилактическим средством от лучевой болезни. А нам же нечем было себя и продукты диагностировать, так что оставалось лишь уповать, что если и облучились мы, то не слишком сильно. Короче говоря, допьяна никто не напивался. Мне-то в этом смысле выбирать не из чего, аллергия у меня на алкоголь. А эти усилием воли несколько лет держались. Зато когда вдруг у Славика что-то перемкнуло – мгновенно сломались все, просто в животных превратились, что мужчины, что женщины.

Скажи спасибо, не убили.

Короче, к концу нашего давыдовского выживания осталась одна тетя Шура девяностолетняя (если, конечно, мы со счета не сбились, ее возраст определяя). Она шутила, что у нее все искусственное – зубы, суставы, хрусталики в глазах – и ей придется жить вечно. И правда. Даже, можно сказать, не болела она. Просто однажды не проснулась, и все.

И тут я стал бояться за брата. Совсем он помрачнел. Да и я, если честно, затосковал без постоянной тети Шуриной болтовни.

В довершение ко всему склад вдруг затопило. Видимо, грунтовые воды какие-то прорвались сквозь усталый советский бетон. Консервы выжили, хоть и заржавели, но их уже совсем мало оставалось. А крупа – наше основное пропитание – превратилась в куски несъедобной плесени.

И вот тогда Жорка решил выйти наверх, разведать, что да как. Костюм себе сшил из резиновой лодки – там, в супермаркете, был рыболовно-туристический отдел.

Мне запретил наверх даже соваться. Когда я провожал его – было ощущение, будто человека в прыжок с двадцатого этажа отпускаешь. Но он вернулся. Раздобыл в местной школе, в кабинете НВП, три противогаза и счетчик Гейгера.

Потом, через некоторое время, еще раз сходил. И объявил, что мы должны переселяться. Оказывается, в соседнем Куровском, где, собственно, Жорка и обосновался до войны, есть какие-то скифские могильники, и в них живут люди, чуть ли не сто человек. А главное – что на поверхности уже не так ужасно. Хотя костюм мне тоже нужен.

До Куровского километра три всего было, тем не менее я их еле одолел, хотя Жорка меня все эти годы (скорее, по привычке) заставлял гимнастику делать, в спарринги со мной вставал регулярно. Но это не самое плохое.

В могильниках очень стремно оказалось. Я вообще поначалу не понял, как они выжили: входы были похожи на лисьи норы, как попало забитые чем придется – досками, листовым металлом, монтажным герметиком, пенопластом, оргалитом. Я реально первое время пристально всматривался в своих новых соседей, пытаясь обнаружить анатомические отклонения: лишние пальцы, перепонки какие-нибудь, вертикальные веки или даже хвосты с рогами. Ну потому что не могут не сказаться на человеческом организме годы, проведенные в месте, куда и зараженная пыль с поверхности может попасть, и талые воды, и дожди! Потом плюнул, махнул рукой. Хрен их знает, может, раньше эти лазы были более укрепленными и защищенными от радиации. Или радиоактивный след прошел стороной. А даже если и нет, даже если кто-то из жителей прячет под одеждой последствия мутации, то это еще не повод шарахаться от каждого встречного. Но близких знакомств я старался не заводить, держался по возможности в стороне. Работу, какую требовалось, выполнял, а для задушевного общения мне Жорки вполне хватало.

Выяснилось, что под Куровским имеется целая сеть подземных ходов, причем их три вида: собственно могильники эти скифские, их археологи перед войной обнаружили. Затем каменоломни очень старые. И промышленные подземелья под меланжевым комбинатом, похожие на то, что под Давыдовским заводом.

Меня напрягало, как выжившие в этих трех локациях (даже в четырех, потому что могильников два было и какое-то время они существовали абсолютно изолированно) друг друга воспринимают. Будто не в одном городе раньше совместно проживали, а на четырех разных континентах: культура, манера общения, даже, прошу прощения, личная гигиена – ну все отличалось! Но мы с Жоркой присоединились к жителям большего по размерам Могильника к тому моменту, когда в Куровском несколько группировок стали явлением незыблемым. И группировки эти были одна другой неприятнее.

Во-первых, старообрядцы из второго Могильника. Не такие тихие, к каким мы привыкли, гостюя у тети Шуры с тетей Аней, а очень пафосные, особой закваски. Образовались якобы при Иване Грозном от польских пушкарей. Типа, люди первого сорта, которых Бог лично выбрал и спас. Ходили они в льняных балахонах, а женщины еще и белые косынки носили, явно из застиранных простыней нарезанные. Смешно это выглядело в реалиях постапокалипсиса, но их уважали, хотя и не любили. Меж собой мы звали их крысоедами, потому что вот так им не повезло: если в нашем Могильнике в самом начале нашлись умные люди, которые прихваченных с собой кур не на суп пустили, а на развод, то у староверов из живности лишь крысы пережили Катастрофу – они-то и стали основным продуктом в рационе бедолаг. Благо, размножались быстро.

Во-вторых, по слухам, где-то в окрестностях Гуслицкого монастыря (а то и в нем самом) имелись язычники, которые поклонялись волкам-мутантам, но мы с Жоркой за четыре года ни разу их не встретили. Вот их-то жители Могильников просто ненавидели. А про волков ходили слухи, что они размером с лошадь и роют норы, так что и в подземелье достанут, если захотят.

В-третьих, время от времени в нашем Могильнике появлялись «охранники Босса». Эти вообще относились ко всем, как к дерьму. Могли запросто пройтись по спящим людям, просто так, ради развлечения. Но их ждали с нетерпением: они еду раздавали – консервы, крупы, тоже, видимо, с каких-то складов. Еще хлеб, похожий на настоящий, довоенный. И колбасу, производство которой наладил Босс. Из чего именно была та колбаса, лично мне знать не хотелось, хотя Жорка говорил, что она «синтетическая», даром что по вкусу копченый сервелат напоминает. Соя, жир из свиных консервов, куча ароматических добавок – и ни грамма мяса, если верить брату. Этот чертов сервелат был единственным продуктом, за который приходилось расплачиваться: охранники меняли его на свежие куриные яйца. Все остальное – от щедрот Босса, «гуманитарная помощь населению». Кур и вешенок не хватало, несмотря на все старания Харитона.

А, ну да. Харитон. Это, можно сказать, в-четвертых. Обитатель нашего Могильника, прибравший… ну, не власть, конечно, куда ему до Босса. Но персона авторитетная. Вокруг него тоже всегда кучковались мужики – не то телохранители, не то «шестерки». Сообща они поддерживали видимость порядка: графики дежурств устанавливали, работу распределяли, тунеядцу или дебоширу могли и в ухо заехать, и карцер организовать. А Харитон ими руководил. Каким-то образом он ухитрился заиметь упитанное брюшко. По сравнению со всеми остальными ходячими скелетами выглядел, будто слегонца потрепанный седой Винни-Пух.

Возвращаясь к Боссу: сам он никогда в нашем Могильнике не появлялся, однако люди говорили, что вот он-то реально «всем рулит». Возникал вопрос: зачем? Рулить, наверное, дело приятное, но, контролируя продуктовый запас, кормить сотню непутевых нахлебников, имея с них в лучшем случае три десятка яиц раз в неделю? Глупость какая! Особенно когда не знаешь, сколько еще выживать придется и, соответственно, не закончатся ли у тебя продукты значительно раньше, чем сам ты копыта откинешь. В альтруизм Босса, в милосердие и благотворительность я не верил категорически.

Вот он, видимо, и прочитал, наконец, мои мысли, ха-ха!

Двадцать лет назад планировалось, что я тоже поработаю на Босса. Ну, не лично на него, не в лаборатории, как Жорка, а так, разнорабочим. Кто бы мне после девятого класса, без специального образования, что-то серьезное поручил? Но мне «сказочно повезло»: как только я перебрался из Барнаула к брату в Подмосковье, начался весь этот ужас…

Ну, да речь не о том ужасе, а о нынешнем. Пришла беда – отворяй ворота.

Конечно, после прекращения подачек от Босса размеренная жизнь мигом разрушилась. На тетю Машу, которая на раздаче в «столовой» испокон веков стояла, напали. То ли порция кому-то показалась маловатой, то ли в принципе под себя подмять хлебное место решили – уже и не понять. Пока Харитон суд над преступниками чинил – другие успели сожрать все, что без присмотра тети Маши осталось.

Кое-как порядок все же восстановили, однако Жорка сказал мне: «Ничего хорошего уже не будет. Надо самим действовать». Ну, я встал и пошел за ним. Хотя очень мне не хотелось.

Вот что за хрень?! Возраст уже к сороковнику близится, а продолжаю слушаться брата так, как с детства привык. Дураком я никогда не был, хотя от местных не раз и не два слышал в свой адрес то «блаженный», то «убогий». Ну и пусть у Жорки опыт и интуиция; он ученый, для него наука – царь и бог. Зато в бытовом-житейском плане он беспомощен, в отличие от меня. Ему еды не приготовишь – он и не поест, одежду ему не постираешь – так и будет в грязной сидеть и в книгу пялиться. Это еще со школы повелось: родители оградили ото всех забот своего старшего, светлой голове которого педагоги прочили в будущем всевозможные достижения в области химии и биологии. Нет, совсем домашним мальчиком он не был, но за первую половину жизни, проведенную в Барнауле, он не столкнулся и с десятой долей того, что мне довелось испытать на собственной шкуре. И шкура эта ясно говорила мне: не ходи, Кир! Хотя выглядела затея более чем логичной и выполнимой: почему бы не поискать еды на складе Босса, раз он сам куда-то подевался? Это раньше было опасно на комбинат соваться – там дислоцировался вооруженный отряд его охранников, а может, даже целая армия. Но раз исчез Босс – возможно, и армия вместе с ним куда-нибудь перебазировалась? А у Жорки связка ключей еще с тех, нормальных времен осталась – от служебных помещений, от подвала. Уж если где Босс и хранил свои богатства, от которых местным жителям изредка кой-чего перепадало, так только там, под защитой бетонного фундамента. Ну и вообще Жорке виднее – он на этого чувака работал до Катастрофы.

Все же дурак я, наверное: пошел ведь и даже Жорке не рассказал про свои предчувствия.

Не рассказал, потому что он бы в очередной раз назвал это бзиком или заскоком. Нет, я не спорю, у меня, конечно, есть свои особенности. Время от времени я четко вижу рядом какой-то смутный и подозрительный параллельный мир.

Когда я был совсем маленьким, боялся некоторых компьютерных игр: мне казалось, они отомстят, если выиграть со слишком уж большим преимуществом. Потом крайне неприятными казались уличные граффити, особенно в безлюдных местах. Когда в подростковом возрасте старший брат сильно увлекся скандинавской мифологией и рунами, моим ночным кошмаром стал Локи. Мне все время казалось, что Жорка случайно откроет ему дверь в наш мир, и тот его разрушит. Когда случилась Катастрофа, мне оставалось только грустно смеяться, вспоминая этот свой детский страх. Разумеется, повзрослев, я научился с этим жить, но неприятное ощущение никуда не ушло. Самое мерзкое тут даже не в страхах – в двадцать пять и уж тем более в тридцать пять лет всерьез не станешь бояться надписей на стенах и мифических богов, если только ты не совсем поехавший. Просто когда приходит это состояние – ты словно теряешь связь с собственным телом. Будто со стороны себя наблюдаешь: Кир пошел, Кир сказал, Кир сделал. Очень некомфортно. К счастью, адекватно действовать это до сих пор ни разу не мешало.

Собственно, лежать и заниматься самоанализом в этом подозрительном коридоре было крайне неумно, но я не мог заставить себя встать: голова ужасно болела и кружилась, приложили чем-то тяжелым, скажи спасибо, что вообще очухался. Ощупал себя – вроде все цело. Нож сперли да лом в придачу – оно и понятно. С другой стороны, костюм не поврежден, резиновые краги валяются под задницей, респиратор на шее болтается и даже фонарик в кармане нащупывается – жить можно. Коридор больших надежд не внушал: осыпавшаяся большими пластами штукатурка в тусклом свете редких лампочек рисовала географическую карту какого-то мира, а отдающий тухлятиной воздух и отсутствие сквозняка говорили, что выход на поверхность если и есть, то где-то не слишком близко.

…Наконец удалось сесть, потом пересилить тошноту и встать. А идти-то теперь куда? В обе стороны тянулся низкий коридор, с потолка гроздьями свисали черные кабели, а «переулки» отходили каждые двадцать метров. Где же угол, за который уволокли Жору? Или меня тоже перетащили, пока лежал в отключке? Ну да, коридор определенно другой.

Я пошел наудачу вперед. Несколько старых дверей по бокам, все как одна – без признаков использования. В конце – тупик. Вернулся. В обратную сторону тоже ничего, хотя…

Неприметный узкий ход налево. Оттуда несло плесенью. Ткнул кнопку фонарика – он мутно посветил несколько секунд и сдох. А ведь собирался я понаделать факелов! Однако Жорка легкомысленно понадеялся на фонарики, а иллюминация в подвале окончательно заставила меня забыть о предусмотрительности. Ну что поделаешь, если сталкерского опыта у меня до сей поры не было? Да и появившийся нынче опыт – так себе.

Ну и что теперь? Разумеется, возвращаться в Могильник за помощью. Но ведь тогда придется рассказывать о нашей неудавшейся затее. Народ не одобрит, что мы тайком, никому не сказав про ключи, вдвоем отправились грабить склад Босса. Ох как не одобрит! Особенно после того, как комбинат оказался обитаем, а мы засветились по полной программе. Это сочтут нарушением субординации, посягательством на добрососедские отношения с Боссом, преступной самодеятельностью… Да и к кому же за этой помощью идти? По именам я своих соседей знал, конечно, соглашался подсобить, когда требовалось, с бабами иногда уединялся, если было чем расплатиться. Но друзей не завел. Да и вообще дипломатия с переговорами – это по Жоркиной части. Он человек для общины полезный, снадобья делал из трав да кореньев, что по его запросу сталкеры с поверхности приносили. Вот на его клич наверняка многие бы отозвались, а мне, получается, и обратиться не к кому… В конце концов, это мой брат, мне и вытаскивать его.

Я изо всех сил тряхнул чертов фонарик. Появилось какое-то тусклое подобие света. Еще непонятно, на сколько его хватит, но вариантов нет.

Пытаясь сфокусировать силой воли этот еле живой луч света в темном царстве, я сделал несколько шагов по узкому проходу и вскрикнул от боли в колене. Кто-то швырнул в меня камнем, не очень метко, но и по касательной хватило. Булыжник был увесистый. Наверное, правильнее было бы выскочить обратно в освещенный коридор и приготовиться к бою. Но я так разозлился, что, не думая, ринулся в темноту, откуда вылетел камень. И тут же в меня вцепилось что-то визжащее и отчаянно царапающееся. Я ударил наугад. Промахнулся. Инстинктивно отскочил назад, к свету. Неведомое существо бросилось за мной, и я смог разглядеть длинноволосую молодую девицу. За волосы я и схватил ее, потом резко рванул вбок и вниз, так, что она потеряла равновесие и упала.

Жора перед выходом сунул мне веревку, моток ее торчал сейчас из-за ремня, подпоясывающего мой несуразный резиновый костюм. Удалось вытащить ее и довольно расторопно обмотать руки этой сумасшедшей. Она сразу обмякла и больше не сопротивлялась. Сказала мрачно:

– Здесь не насилуй, услышат и убьют. Сразу обоих, не разбираясь.

– Что? – Я чуть не поперхнулся. – Мне больше делать нечего?

– А зачем связал тогда? – Она смотрела с недоумением и замешанным на страхе недоверием. Светлые глаза странно сочетались с темными волосами, точнее, ни хрена не сочетались, а в остальном – очень даже красивая.

– Чтобы себя от неожиданностей избавить, – честно объяснил я. – Будешь себя нормально вести – развяжу.

– Я не стану нападать, – пообещала она довольно искренне. – Меня вообще-то Марой зовут.

– Я должен воспринять эту информацию как гарантию твоей адекватности?

– Да нет… – Она шмыгнула носом. – Просто познакомиться хотела. Ты первый, кто не хочет меня изнасиловать.

Мара… Вроде бы именно так звали дочь староверского лидера из второго Могильника. Неужели она и есть? Теперь понятно, зачем сообщать свое имя, когда не просят. Запугать решила. Или хотя бы придать значения собственной персоне.

Кем бы она ни была, мне показалось глупым оставлять ее связанной. Жору-то уж точно не девицы унесли.

– Ладно. Я – Кирилл. Лучше даже просто Кир.

Узел, как назло, затянулся знатно. Я привычно сунул руку к ремню. Ах да, сперли же эти гадские эльфы мой ножик! Начал дергать, пытаясь развязать, даже краги снять пришлось. Мара наблюдала за мной с явным интересом.

– Возьми мой нож. Он в заднем кармане.

Нащупав металл, я вытащил продолговатое нечто. Ничего так планочка с кнопочкой. Нажмешь – и лезвие выбрасывается.

– Чего ж царапалась, если у тебя оружие такое качественное?

– Да я вечно забываю про него, как что случается. От неожиданности, наверное, – объяснила девчонка. – А чего ты сюда забрел-то? Тут чужие не ходят.

Я еще раз внимательно посмотрел на нее. Жора бы, наверное, на моем месте молчал, как партизан, но она вызывала у меня некоторое доверие этакой детской непосредственностью. А вдруг поможет?

– Я с дальнего Могильника, – сказал я, протягивая обратно выкидушку. – Босс куда-то делся, жратву больше не раздает, да еще куры дохнуть начали, как из пулемета. Решили с братом поискать еды на поверхности, случайно сюда забрели, а тут какие-то ушастые. Меня по башке треснули, а брата уволокли. Вот ищу его теперь.

Мара, не мигая, смотрела мне в лицо и молчала. Терпеть не могу, когда так пристально смотрят в глаза.

– Ушастые… – наконец произнесла задумчиво. – Тогда нет смысла его здесь искать.

– Почему?

– Ну как тебе сказать… боюсь, не понравится.

Я подумал, что, может, зря развязал ее. И тут она внезапно вцепилась мне в локоть и со всей дури рванула к стене. Я едва успел вывернуться. Схватил ее за руки, а она зашипела мне в ухо:

– Замри. Слышишь – идут?

Мы с ней буквально вжались в стену за полуоткрытым железным шкафчиком, из которого торчали провода. Не самое лучшее убежище, но больше прятаться было негде, одна темнота и скрывала. Зато отсюда хорошо просматривался коридор, покрашенный облезшей темно-зеленой краской. По нему неторопливо шли двое мужчин, не особо молодых. Что-то в них казалось странным. Ну да, точно: упитанные, лица гладко выбриты, стрижки аккуратные, будто только от стилиста. Откуда здесь такие могли взяться?

Их прикид меня поверг в ступор. Да нет, ничего сверхъестественного: обычная гражданская одежда, только все новое и все по размеру – в наших реалиях такое и представить трудно. Все же ободранные ходят, заштопанные сто раз, ну и вонючие, конечно. А от этих запах парфюма исходил. И еще один, более приятный – запах говяжьей тушенки, чтоб им пусто сделалось!

Они проплыли молча, будто призраки из параллельного мира. Мара напряженно молчала, потом прошептала:

– Вроде не заметили, слава богу…

– Кто это?

– Я… я не знаю…

Короткую фразу она произнесла весьма фальшиво. Но стоять тут и анализировать ее поведение и интонации – это вряд ли поможет Жорке. Я двинулся в сторону, куда ушли те двое, а спиной прямо-таки ощущал дискомфорт: кто знает, что придет в голову этой стремной девице?

Когда она бросилась догонять меня, я даже не удивился: обернувшись, напряг предплечья, чтобы блокировать возможный удар, и сразу посмотрел на ее ладони. Неприятная очень эта штука с выскакивающим лезвием, у нас такой недавно парня убили. Стояли рядом, общались, потом один за живот схватился и сполз.

Мара держала в руках черный женский рюкзачок с розочкой и нападать вроде не собиралась. Посмотрела на меня внимательно:

– Не ищи их. Они разозлятся, если обнаружат постороннего у себя под носом. А когда они злятся… Это страшные люди.

– А говорила, не знаешь.

– Я не знаю, правда… Их толком никто не знает, даже если кто у них и работает.

– А ты работаешь у них?

Она начала усиленно ковырять ногтем ремешок рюкзака.

– Это, наверное, не работа или… очень странная работа. Я просто сейчас живу тут, и они меня кормят и обследуют. Даже платят иногда.

– Платят? – Мне стало смешно. – Деньги опять в цене поднялись?

– Чего ржешь! – Похоже, она обиделась. – Не только деньгами платить можно. Мне вон то одежку подкинут, то рюкзачок прямо со склада. – Она продемонстрировала уже отмеченный мной рюкзак с розочкой: и в самом деле новенький. – Еще батарейки дают. Пачками.

– Зачем они тебе пачками? Ты что, терминатор? Кстати, дашь одну? У меня фонарик сдох.

Мара впервые улыбнулась:

– Ну, вот ты и сам уже понял, зачем нужны батарейки. Сейчас посмотрю. А кто такой терминатор?

– Неважно, забудь.

Она начала рыться в рюкзаке, а я мучительно размышлял. На кой бы черт ее непонятным работодателям похищать Жору? Чтобы обследовать? Так приди сейчас к нам в Могильник, брось клич, за еду столько научного материала набежит! Еще и конкурс за место устроят. Хватит даже одного запаха говяжьей тушенки, как мне. Или вон «синтетической» копченой колбасы… Пойти все-таки попытаться найти их и спросить? А вдруг у брата с ними какие-то дела были? Он же весь в идеях, с самыми разными людьми постоянно общается и мне всего не рассказывает.

Мара будто услышала мои мысли, сказала хмуро:

– Кир, даже не думай идти к ним. Только навредишь. И не факт, что именно они твоего брата взяли.

– А кто же тогда? Сама сказала: чужие здесь не ходят.

Она протянула батарейку:

– Держи, должна подойти. Чужих тут не бывает. По идее. Но вы же с братом как-то тут оказались. Так что иди лучше пока домой, а я подумаю, что можно сделать. Как наружу попасть, знаешь?

Я помотал головой. Она хихикнула:

– Что, вас с братцем в мешках сюда притащили, как царевича Додона?

– Какого еще Додона? Гвидона, может? И уж тогда не в мешке, а в бочке?

– Я так и поняла, что ты умный, – кивнула девица. – Пошли, покажу выход.

По моим представлениям, мы с Жорой не успели зайти далеко. Однако Мара все вела и вела меня. Коридор сузился, потом она отодвинула скособоченный щит из старого оргалита, за ним зияла пещера, такая же, как наши каменоломни у Могильника. Только плесенью почти не пахло.

Вот тут и пригодилась ее батарейка. Подошла, слава богам, фонарик наконец-то изверг из себя вразумительный свет.

Проход, по которому мы шли, был очень кривой и такой узкий, что приходилось двигаться гуськом. Под подошвой хлюпнуло, и я испуганно дернул ногой.

– Не бойся, это не дождевая вода, – предупредила вопрос Мара. – Не с поверхности. Если бы пещеру затапливало после каждого ливня или по весне, в половодье, фиг бы кто выжил. А тут всего лишь грунтовые воды. Вон там и вон там, – она ткнула пальцем в сторону и за спину, – два ключа бьют. Только ты сами родники не увидишь, потому что их, еще когда я маленькой была, зацементировали сверху, от греха подальше, а ручейки направили по трубам к резервуарам. Сам небось знаешь, откуда вы воду набираете.

Питьевую воду мы в Могильнике набирали из трубы, это верно. Кран открывался дважды в сутки на полчаса. Еще я знал, что раз в неделю дежурные ходят вдоль трубы до восполняемой естественным образом цистерны: при необходимости проводят профилактику или ремонт, меняют очистные фильтры, но в основном их посылают туда ради замены аккумулятора в счетчике Гейгера, который возле резервуара установлен. Однако сам я ни разу там не был – не доверяли мне: как привыкли чужаком считать, так до сей поры и считали. А может, причиной недоверия было то, что я казался им «болезным» – из-за бзиков и заскоков, как называл мои временные помрачения Жора. Как бы то ни было, про родники я слышал впервые. Мне вообще как-то не приходило в голову поинтересоваться, откуда в Могильнике водопровод. Думал, он тут с довоенных времен. А оно вон как – оказывается, его при Маре делали, значит, уже после Катастрофы.

– А попроще нет выхода? – не выдержал я через полчаса болтания в каменной кишке.

– Тебе наружу надо или неприятностей?

Неприятностей мне уже и так хватало, поэтому я молча шлепал за ней дальше, злясь на то, как все нескладно вышло. Наконец впереди забрезжило что-то похожее на дневной свет. Я глазам не поверил: ну ладно оргалит в качестве двери, ну ладно листы металла с пенопластом и герметиком – это все-таки хоть какая-то защита, для идиотов сойдет. Но чтобы совсем без защиты?!

Мы вылезли в заросшую кустами щель рядом с железнодорожной насыпью, это был западный край городка. Неподалеку находились Волчий лес и Гуслицкий монастырь с почти идеальным радиационным фоном. Что, видимо, объясняло наплевательское отношение к защите на входе в пещеру.

А еще где-то здесь шастали огромные волки, в две секунды разрывающие человека на мелкие кусочки.

Очень не по себе стало. Нацепил респиратор. Надвинул капюшон. Натянул краги. Спросил Мару:

– А ты что без противогаза ходишь?

Она усмехнулась, разматывая провода от наушников:

– Толку-то от этих намордников… Лучше давай пастилками угощу. Помогает от радиации.

М-да. Пастилки от радиации. Это что же в голове должно быть, чтобы до такого додуматься?

Мара деловито порылась в рюкзаке, протянула две коричневые пластинки.

– Держи.

От чего они там помогают – наплевать, я два дня ничего не ел, а пахнет вкусно и еще… смутно знакомо. Только не могу вспомнить чем.

Я заглотил сразу обе, они сладковатые оказались, но не приторные, то, что надо. И вкус тоже знакомый. Да блин, лакрица же это. Вкус прошлой жизни. Я до Катастрофы успел два раза в Германию слетать – один раз с классом, другой с Жоркой; там, помню, пирожные мне нравились со вкусом лакрицы. Но откуда она здесь, в этом гребаном Куровском?

Мара пританцовывала под музыку в наушниках, мне даже завидно стало.

– Хочешь послушать? – почувствовала, наверное, мое настроение.

Конечно, хочу. Два десятка лет никакой музыки не слушал, кроме криков, храпа и завываний. Застольные песнопения походили на музыку еще меньше, чем вышеперечисленное. Не на чем же слушать, аккумуляторы – большая ценность, разве только у Босса в них недостатка нет. Не на него ли она работает, кстати?

Интересно, что там у нее в плеере? Что было самым популярным перед тем, как все мы попали под землю?

В наушниках играла классика шестидесятилетней давности. Let it be.

– Ты что, любишь «Битлз»?! Откуда это у тебя?

Выглядела девушка года на три младше Катастрофы. Значит, это уже сейчас, в новой реальности, кто-то подсадил ее на битлов. А может, это в принципе единственная сохранившаяся у крысоедов запись…

– Я живу в них. – Мара нетерпеливо протянула руку: забрать, потом вдруг расщедрилась: – Давай одно «ухо» тебе, другое – мне.

Не то чтобы я слишком любил эту песню, но она унесла меня. Как будто не было всего этого ужаса. Я опять стал школьником со всеми нелепыми, но искренними надеждами на будущее. Я ведь и английский знал неплохо, а сейчас почему-то удивился, что понимаю текст:

Когда мне трудно,

Мама Мэри приходит —

Говорит слова шепотом: «Это должно быть».

И в мой самый темный час

Она рядом и говорит слова шепотом:

«Это должно быть».

Когда-то я неоднократно слушал эту песню, но не вдумывался в смысл. А сейчас вдруг ощутил каждое слово.

И когда люди с разбитым сердцем

Согласятся жить в мире,

Будет ответ, пусть будет.

Даже если они расстались,

Есть еще шанс, что они встретятся…

Будет ответ, это должно быть.

Над заброшенной железной дорогой плыли тяжелые тучи. Потемневшее небо выветрило все воспоминания. Собирался дождь. Надо искать, где укрыться, но Мара беспечно пританцовывала, будто ее ничего не касается. Ее покачивающаяся стройная фигурка в черной футболке на фоне бежевой коробки комбината и грозовых туч выглядела чужеродным кусочком мозаики. И тут боковым зрением я углядел серую тень в кустах у железнодорожной насыпи. Да, я слышал, что волки-мутанты большие, и как они воют, тоже слышал. Но когда вот так видишь рядом дикую собаку размером с лошадь, ну, пускай с хорошего пони, в животе очень неприятно холодеет.

– Мара! – Я тронул девушку за плечо, показав глазами.

– Не бойся, – равнодушно отозвалась она, – он сытый. Но ага, пошли отсюда. Тебе пора, да и мне тоже.

Она забрала у меня наушник, выключила допотопный кассетный плеер и сунула его в рюкзак.

Глава вторая

Мы бодро топали по улице Советской. Насколько я помнил топографию этого чудесного городка, до Новинского шоссе, выводящего к моему Могильнику, еще идти и идти. Казалось, пятиэтажки с пустыми окнами и увитыми ядовитым плющом стенами не закончатся никогда. И тут черт меня дернул задрать голову и посмотреть в зенит. Бескрайнее небо вцепилось в меня, потянуло, засосало… Когда годами живешь под землей – у кого хочешь агорафобия разовьется. Выхватывать периферическим зрением тучи – далеко не то же самое, что осознанно поднять глаза и встретить ответный взгляд неба. Голова закружилась, грудь стиснуло стальным обручем, невыносимо захотелось забиться в какую-нибудь из заброшенных «хрущевок». Полцарства, что называется, за предлог, чтобы укрыться в подъезде!

– Стой! – дернула меня за рукав Мара. – Сюда лучше не наступать.

Я даже не понял, что она имеет в виду, позволил девчонке вести себя, будто слепого, затем кое-как собрался, надвинул поплотнее резиновый капюшон и ускорил шаг. Чтобы быстрее вернуться домой. Под землю.

Кстати, не все из местных были привязаны к Могильнику так же, как я. Многие считали, что давно пора выйти наружу, выгнать из монастыря волчью секту и устроить там птицеферму, раз фон нормальный. Тем более что напротив, в окрестностях психушки, сохранилось много скотных сараев – так докладывали сталкеры. В последнее время даже сходки устраивали по этому поводу – со спорами, переходящими в драки. Парня выскакивающим лезвием зарезали как раз на таком мероприятии.

Спорили о том, почему у монастыря не фонит. Кто-то говорил, что там благодать, а кто-то – что неизвестная аномалия, которая, может, еще хуже, чем радиация, на человека действует. Нынешние куровские староверы называли себя Свидетелями Чистилища и запугивали всех, кто хотел выйти на поверхность. У них такая идея была: вся эта Катастрофа – Конец Света, который Бог наслал за наши грехи. И те, кто смог выжить, еще не имеют права лицезреть новый мир. Чтобы такое право получить, они должны отсидеть какой-то определенный срок в Чистилище. Этим Чистилищем крысоеды назначили несчастный скифский Могильник, в котором скрывались от последствий Апокалипсиса. Вот интересно было бы посмотреть на коллективный когнитивный диссонанс, когда выяснилось, что помимо первого есть и второй Могильник с выжившими, и подземелья с засевшей под комбинатом бандой Босса. Наверняка в рядах староверов возникло много разногласий относительно того, являются ли все остальные тоже избранными. Иначе получалось, что они там в своем Могильнике два десятка лет блюли заповеди и придерживались всевозможных ритуалов, платочки беленькие носили и так далее – а по соседству другие люди не молились, не постились, даже наоборот – разными непотребствами занимались, а вот поди ж ты, тоже живехоньки! Обидно, наверное.

«Свидетели» раздражали меня всем, начиная с истерических голосов навязчивых проповедников и заканчивая одеждами, в которые они упорно рядились. Первобытно-общинный строй со всеми ценностями и укладом, естественно, прилагался. Впрочем, сегодня я имел счастье убедиться, что не все крысоеды одинаковы. Оказывается, встречались и такие, не разделяющие религиозных убеждений большинства представителей общины. А ведь это, на минутку, дочь главы староверов!

…Мы с Марой уже почти рысью продвигались по Советской, временами продираясь сквозь опутавшие асфальт стальные нити мутировавшего вьюнка. Я нещадно потел в своем резиновом коконе и совершенно непоследовательно завидовал девице в одной футболке и без респиратора. Неожиданно из-за потрескавшегося угла пятиэтажки появилась женщина лет тридцати с белесыми ресницами и каким-то коровьим, что ли, выражением лица. Она испуганно озиралась, но нас явно не заметила из-за разросшихся кустов. Потопталась у обочины и перебежала на нашу сторону дороги так робко, будто ожидала, что сейчас от светофора на нее помчится поток машин, навсегда застывших на стертой временем стоп-линии. Я даже не успел удивиться. Ветер донес обрывки ругани, и вскоре сквозь ветви кустов я увидел группу людей. Этих самых «свидетелей» в длиннополых льняных тряпках.

Даже мне стало не по себе, хотя что они могли мне сделать? Заболтать до смерти? А незнакомая женщина явно перепугалась еще больше. Заметалась, привлекая к себе внимание, снова выбежала на дорогу. Стояла бы спокойно, может, и не заметили бы ее среди кустов, но это ж нужно самообладание, а его у нее явно не водилось, тем более в стрессовой ситуации. От толпы тут же отделились два парня. В несколько прыжков они оказались рядом с женщиной, схватили ее под руки и поволокли к остальным. Та громко зарыдала; один из парней, не глядя, шмякнул ей ладонью по лицу; она затихла, продолжая сосредоточенно перебирать ногами.

Наблюдая за сценой, я упустил из виду Мару, а она в это время, оказывается, отломала длинную массивную ветку с густой порослью и выскочила с ней на дорогу перед парнями.

– Лизка, беги! – завопила девица.

И со всей дури стегнула своим разлапистым орудием ближайшего к ней парня. Он выпустил Лизину руку, но та не воспользовалась замешательством, хотя вторую руку в такой ситуации тоже можно было бы освободить без труда.

– Лизка… – В голосе Мары прозвучали огорчение и разочарование.

Староверы двинулись в нашу сторону. Вперед вырвался старикашка с кудлатой сальной бороденкой – то ли этот самый, то ли похожий встречался мне в нашем Могильнике, когда такая же вот толпа приходила проповедовать. За старикашкой, не отступая ни на шаг, следовала баба в кипенно-белом платке.

Дедок без предисловий вцепился Маре в рукав:

– Мария! Тебе надо быть внизу!

– Отстань!!! – Девушка яростно отдирала от себя его руки, но старикашка, как репей, тут же ловко перехватывался.

– Божена, где мешок? – крикнул он бабе в платке. – Накинь ей на голову!

Наблюдать дальше я уже не мог. Вынырнул из кустов, подбежал, отцепил это чудо природы от Мары. Она тут же скрылась в ближайшем подъезде, а я влип основательно. Старикашка уже висел на мне и орал в ухо, брызжа слюной:

– Верни мне дочь, безбожник! Где твоя совесть?

Рядом Божена с каменным выражением лица расправляла мешок, как будто всерьез готовилась засунуть меня в него. Два амбала продолжали выворачивать руки несчастной Лизке, которая смирилась и больше не издавала никаких звуков. Мне это все порядком надоело. Я схватил дедка за плечи, встряхнул. Цепкие лапки разжались.

– Вашу дочь вернуть не могу, поскольку у меня ее нет. Вот! Видите? Ни в карманах, ни в рукаве, ни за шиворотом. Мы с ней познакомились меньше часа назад. Вопросы есть? Нет? Тогда досвидос! – И я собрался уходить, но меня стали хватать за руки еще какие-то невменяемые. Они требовали немедленно спуститься под землю и никогда оттуда не выходить, потому что небо теперь не для людей и я что-то там нарушаю. Ага. Интересно, а сами они что, не люди? Почему сами-то тут шляются? Или перед Богом все равны, но некоторые равнее?

Кроме старца с сальной бороденкой, все незнакомые, не из нашего Могильника, да и запомнил бы я эти хари, если бы в гости такие пришли. С одной стороны, жаль: взывать к совести или голосу разума легче, когда оппонент тебе знаком. С другой стороны, очень даже хорошо: дойди дело до реальной потасовки, сворачивать носы и выбивать зубы психологически проще чужакам.

– Ищите ее, она там! – Отец Мары царственным жестом указал на подъезд пятиэтажки. – А его вниз!

Крайне глупо было вступать в конфликт – мне надо спасать брата. Да и ничего плохого или обидного этот приказ бесноватого лидера не нес: мы все жили «внизу». И «внизу» действительно нужно было проводить большую часть времени, чтобы сохранить остатки здоровья. В конце концов, я же сам не так давно, поддавшись приступу паники, стремился куда-нибудь заныкаться. Но вот тон отданного приказа меня просто-таки взвел, будто курок.

– А чего это ты раскомандовался? – полюбопытствовал я, повысив голос.

– Ты на кого орешь, безбожник? – Дедок даже задохнулся от удивления.

Тут вся эта малоприятная компания окружила меня, кто-то попытался шарить у меня по карманам, получил щелбан, за него, конечно, вступились товарищи… Дрались они из рук вон плохо, не то что мужики из нашего Могильника, мне даже прорваться сквозь их строй удалось, уронив по ходу дела нескольких блаженных. Я дернулся в сторону шоссе… И едва не напоролся на вилы, выставленные старушкой – божьим одуванчиком. Перестал сопротивляться. Не съедят же, в конце концов. Подумал так, и нехорошо мне стало. Голод может быть не только у нас. Если староверов те же беды затронули – еще как съедят, фанатики проклятые, глаза-то у всех совершенно безумные! Про волкопоклонников же говорили, что они охотятся на людей, а эти чем лучше? Христианского в них точно мало осталось.

На плечах повисли сразу трое. Я упал; они, конечно, пинать начали, подняться никак не получалось, респиратор чьим-то метким сапогом свернуло на ухо, нос всмятку…

– Ну что за безобразники! – раздался с небес певучий женский голос. – Матвей, скажи им!

От меня тут же отстали, я сел, отплевываясь. Глаза после близкого общения с землей еле открылись.

– Пойдем, Матвеюшка, – продолжала женщина. Я разглядел обладательницу кипенно-белого платка со славным именем Божена. Удивительное дело: бабу эту я совершенно точно не помнил, а вот ее тембр и интонации хорошо знал, потому что многократно слышал в своем Могильнике – обладательница певучего голоса частенько отмаливала заболевших в специально отведенных для этого местах за ширмой. – Не возись с дураком, его и так Бог наказал и пуще прежнего накажет. Лучше Машеньку найди, дочку свою, спасать ее надо.

– Ма-ри-я!!! – оглушительно взвыл старикашка, тряся бородой. – Мария, домой иди, шалава гулящая!

– Не кричи, не послушается она, – все тем же певучим говорком возразила Божена, беря его под руку, – раньше надо было воспитывать. Мамка-то ее в Бога не верила и дочь не научила, испортила ребенка.

– Я научу, – пообещал Матвей, – в стену замурую, еду на палке буду просовывать, взмолится на другой день.

– Ты еще поймай ее.

– Поймаю, никуда она не денется…

Дальше стало не слышно. Вся компания уже двигалась по направлению к Вокзальной улице и нашему Могильнику. Я заметил, что Лизка, из-за которой, собственно, я и получил этот чудесный опыт, резво топает вместе со всеми, и прилежание ее выглядит вполне добровольным.

Дождавшись, пока крысоеды отойдут достаточно далеко, я пошкандыбал в том же направлении. Надо, надо звать на помощь кого-нибудь из Могильника. Один я не справляюсь, уже убедился. Ради плюсика в карму, конечно, никто из соседей не пойдет, но гипотетический продуктовый склад, существовавший, правда, лишь в виде тушеночного духа, наверняка многих заинтересует. А какие еще варианты? Даже если и найду Жорку сам – его же наверняка кто-то удерживает, разве тут справишься в одиночку? Меня вон полудохлые религиозные фанатики одолели, пусть не умением, так числом. А те, кто брата утащил, пошустрее будут. Эх, автомат бы!..

И тут мне представилось, как Жорка валяется избитый в этих подвалах, задыхается и хрипит, а я иду не к нему, а совсем в другую сторону. Все плохо, что ни делай…

– Кир… – Вот же умеет она внезапно появляться, действительно «как из-под земли»! – Ты фонарик выронил. Держи.

– Мерси. Я не ронял, у меня его твои из кармана вытащили. Поздравляю, кстати: папаша у тебя просто чудесный.

Мара поморщилась:

– Да он нормальный был раньше, это все его новая жена.

– Ух ты! Сказки про злую мачеху по-прежнему актуальны?

– Что?

– Ничего.

– У тебя нос разбит. И глаз заплыл.

– Да неужели? – раздраженно процедил я сквозь зубы, прилаживая респиратор так, чтобы не сильно давил на расквашенный нос. Болит, зараза! Но не хрустит – стало быть, без перелома.

– А куда ты идешь?

– А я уже должен отчитываться?

– Не должен. Просто… ты ведь брата ищешь, я помочь тебе собиралась.

– Уже помогла, спасибо.

– Ты же сам полез.

– Лучше было спокойно наблюдать, как тебя запихивают в мешок? Кстати, ты в курсе? Твой родитель собрался замуровать тебя в стену и подавать еду на палке.

– Пусть поймает сначала, – безмятежно отозвалась Мара и вытащила очередную пастилку. – Хочешь?

– Тебя Босс по-нормальному не кормит? Или он сам тоже лакрицей питается?

Она нахмурилась.

– Ты бы не говорил, о чем не знаешь. Тем более если брата хочешь спасти.

Пробный камешек, брошенный мною наугад, отскочил обратно: из ответа Мары невозможно было понять, правильно ли я догадался, что ее работодателем является наш Босс. Ведь если мои подозрения верны, то, получается, он жив-здоров и находится где-то неподалеку, а общину перестал подкармливать, потому как надоело, а не потому что власть сменилась или, скажем, потому что помер он от несварения желудка.

Девушка остановилась посреди дороги и снова вытащила допотопные наушники. Интересно, на каком деревенском чердаке она их нашла? Таких и в нормальные-то времена не выпускали уже лет дцать. Неужели на складе Босса не нашлось чего получше?

Все же как странно выглядят ее светлые глаза в сочетании с черными волосами…

Со стороны монастыря донесся душераздирающий вой. Мара даже не пошевелилась. Конечно, ей же не слышно за битлами. А я стою рядом с ней, как идиот, и сам не понимаю, зачем теряю время. Лучше уж снова наудачу лезть в эти стремные коридоры и искать Жорку самому, чем надеяться на какую-то психованную меломанку.

Она вдруг посмотрела на меня в упор и сдернула наушники:

– Кир, я не люблю, когда мне не доверяют.

– А с чего я должен тебе доверять?

– А кому еще? Разве у тебя выбор есть? Ты же умный, понимаешь, что, кроме Босса, никто не поможет, а я с ним хотя бы знакома.

Логично, черт возьми. Мне захотелось спросить, какая ей выгода помогать мне. Но вместо этого поинтересовался:

– Ну хорошо, предположим, ты знаешь Босса и даже вхожа в число приближенных. Когда ты собираешься с ним поговорить?

– Ты же понимаешь: Босс – это Босс, к нему запросто не придешь, момент удобный искать надо.

И не поспоришь же! Боссы – они такие. Даже если они у нас с ней разные. Я вон нашего за четыре года ни разу не увидел, так чего же могу требовать от сопливой девчонки с плеером? Как получится – так получится. Но Жорка, может, десять раз уже умрет за это время…

– Давай ты поищешь этого своего… момента, а я все-таки по коридорам пошарю. Мы с братом не ели два дня, вдруг не дождется он обещанного спасителя?

Мара вдруг как-то просела и сгорбилась, будто шарик воздушный проткнули:

– Да не найдешь ты его в коридорах… – Голос прозвучал обреченно. – Лучше дождись меня. Я в монастырь схожу.

– Это еще зачем?

– Ну… попрошу, чтоб удача была.

– Ты разве такая же, как твой папаша?

Ее светлые глаза зло сверкнули.

– А он как раз в монастырь не ходит. Ему волков страшно. Поэтому и выдумал эту свою сказочку про Чистилище.

– Это не он, это тыщи лет назад придумали. Эх, молодежь, молодежь…

– Какая разница когда? Главное, с некоторыми до сих пор срабатывает. Ты же видел, как Лизка перестала дергаться и пошла с ними? А ведь ее там бьют. У нее муж, который из нее бесов каждый вечер выколачивает.

У меня перед глазами встали жалкие коровьи глаза этой несчастной Лизки.

– Не из-за вероучения же она пошла! – Я чувствовал, что меня необъяснимым образом задели слова Мары. – Как она одна прокормится, если уйдет?

– Да есть варианты, – спокойно возразила девушка, – к Боссу можно подрядиться на опыты, в ваш Могильник, в конце концов…

Нет, все-таки Мара плохо ориентировалась в жизни… в том, что осталось от жизни… В Могильнике самим жратвы не хватает. Раньше, может, и приняли бы, может, и рады были бы. Но сейчас… Кому нужна лишняя невразумительная баба второй молодости?

Мара сосредоточенно сматывала свои старые наушники.

– Этот монастырь правда работает, – сказала она. – Как-то раз, еще, наверное, года три назад, я совсем захандрила, и мне стало все равно, умру я от радиации или нет. Я решила забить на все запреты и пойти наверх. Проследила за нашими сталкерами, запомнила, где они на поверхность выбираются. Вышла на Советскую… Ну то есть это сейчас я знаю, что улица Советской называется, а тогда для меня это был какой-то дивный новый мир. Звуки, запахи, краски… Пусть все опасное и незнакомое, но я же в таком состоянии была, что мне на страх наплевать, даже на страх смерти. Думаю, хоть напоследок насмотрюсь на город. И как назло, вокруг лишь пятиэтажки раздолбанные, одинаковые до тошноты, никакого утешения. А мне хотелось красивого. Я знала, что за железной дорогой речка и церковь с куполами, мне отец про нее рассказывал. Я и пошла поглазеть на купола. Полюбовалась, хотела идти обратно и вдруг подумала, что раньше девушке нельзя было туда проникнуть, монастырь мужской ведь был. А сейчас все по-другому, сейчас многое можно из того, что раньше запрещалось. И я прошла мимо бывшей психушки, только я не знала, что это психушка, пока название на вывеске не прочла… И, короче говоря, зашла в монастырский храм. Там я упала на колени, хотя поначалу и мыслей таких в голове не было, и попросила, чтобы жизнь стала чуточку лучше. И очень скоро после этого наши выяснили, что в монастыре фон нормальный.

Если честно, симпатии у меня ее монолог не вызвал, особенно после общения с фанатиками. Но кое-что в голове начало складываться. Вспомнилось, какими были ее первые слова после нашего «знакомства»; вспомнилось, как она позже сказала: «Ты первый, кто не хочет меня изнасиловать»; вспомнилось, что она постоянно со страху забывает про свой нож с выкидным лезвием… Господи ты боже мой, неужели с ней это происходило не раз?! Неужели какие-то мужики, будь то жители Могильника или люди Босса, регулярно насиловали ее?! И когда же, интересно, это произошло впервые – уж не в тот ли день три года назад, когда она «совсем захандрила», когда ей стало все равно, умрет она от радиации или нет? Бедная девочка! Тогда понятно, отчего она такая… странноватая. Подобные вещи не могут не сказаться на психике. Пастилки, отсутствие противорадиационной защиты, патологическое бесстрашие по отношению к волкам-мутантам и вместе с тем – паническая боязнь незнакомых мужчин… Теперь вот еще вера в некие потусторонние силы при монастыре, которые девичьи желания исполняют… Да ведь она точно двинутая!

На всякий случай я попятился и осторожно покивал:

– Ну, может, и правда, что-то там есть. Почему ж не быть-то? Ты извини, мне пора, я за брата очень переживаю. Давай ты Босса своего попробуй достать, а я пока так поищу.

Она сердито мотнула головой:

– Нет. Так не надо. Только испортишь все. Лучше сиди ровно. Я быстро сбегаю, попрошу и – сразу к Боссу. Давай, короче, опять тут часика через три. Нет, я, наверное, могу и раньше успеть.

– Предлагаешь мне погулять, последнее здоровье попортить?

– Ты ж пастилок поел.

– Тебе пора зарегистрировать секту Свидетелей Пастилок, будешь иметь успех, – криво усмехнулся я.

– Дурак ты, Кир, хоть и в отцы мне годишься, – досадливо скривилась она. – Сама не знаю, зачем взялась помогать тебе. Хрен с тобой, иди в свой Могильник или куда хочешь. Лезь в нору. Прячься. Я через два часа подойду к вашему пролому, только не близко, мне неприятностей не надо. Там домик есть с дебильной башенкой, около него встретимся.

И она шустро потопала к железнодорожной насыпи, красно-белая розочка на черном рюкзаке мелькала меж кустов.

Прикольная она, конечно. Но эта ее махра в голове… Нет, ну как же жаль ее! Это ж такой возраст, когда любви хочется, нежности, признаний-откровений. Я же помню, как это у барнаульских девчонок было двадцать лет назад. Может, реалии и стали иными, да вот только в природе женской вряд ли сильно что-то поменялось. Как раньше, так и теперь им нужен любимый, принц, муж, хозяин очага, глава семьи, человек, который подарит все звезды и луну в придачу. Мне кажется, у каждой лет с тринадцати-четырнадцати голова этим забита. А тут… Ведь не жениться на ней хотели эти самые мужики, не любовью с ней заняться, не провести вместе ночь из-за взаимной симпатии и по обоюдному согласию, чисто «для здоровья». Нет, ее собирались взять силой, причем неоднократно собирались. И, вполне вероятно, регулярно брали. Тут любой чокнется от постоянного стресса. Хотя, возможно, Мара только прикидывается чокнутой. Без мозгов сейчас не выжить, тем более в одиночку. Вдруг мои выводы ошибочны и не было никаких изнасилований, психических травм и всего прочего, что мне напридумывалось? Вдруг она мне просто мозги пудрит в расчете, что пожалею и полностью доверюсь?

Черт, никому верить нельзя. Почему она оказалась в том коридоре, сразу после того как Жору похитили? Случайно ли?

Я осмотрелся. Вокруг – пятиэтажки и какие-то совсем уж доисторические трехэтажки цвета детской неожиданности. Там, где краска облезла, торчит еще более дурацкий розово-поросячий прежний слой. На одной из стен черной краской намалевано «Локи». И рожа страшная рядом в профиль. Огромный нос, козлиная бородка. И сразу два хитрых глаза на одной половине лица, как у камбалы…

И вот тут-то оно и включилось.

Кир сразу сник и сгорбился, почувствовав присутствие посторонней реальности. Как всегда, помогла злость на себя и происходящее. «Соберись, псих, – сказал он себе, – и так-то непонятно, что делать, а тут еще твои тараканы. Давай действуй!»

Ноги понесли его к Могильнику. Дождевые тучи прошли западнее, не выпавший дождь оставил в воздухе влажную духоту. Впрочем, с востока быстро наползало толстое серое облако, и ветер снова нервно трепал деревья. Кажущийся спокойным пейзаж оставлял смутное ощущение тревоги.

Вдруг в дальних кустах что-то шевельнулось. Воробышки по кустам не скачут. А кроме них здесь шевелиться может только… Кир замер прямо посреди пустыря. Конечно, это волк. Тут могут быть только волки и жрецы-волкопоклонники, которые не то что спасать не кинутся – сами с удовольствием скормят случайного путника своим гигантским собачкам. Побежать или остаться стоять? Говорят, некоторые животные видят лишь движущиеся объекты. А если он все равно нападет? Мара утверждала, что он сытый, но вдруг это другой? На счет «три» нужно рвануть в укрытие, только бы добежать… Раз!

Кусты качнулись, два пронизывающих глаза показались и тут же скрылись в листве. Кир боязливо озирался по сторонам.

Ушел, что ли? И оцепенение накатывает. Отходняк, поди? В самое, блин, время. Сил будто совсем не осталось, дотянуть бы до лаза, пока зверюга голодных друзей не позвала.

Неприятный холодок перестал бегать по спине, только когда удалось продвинуться метров на пятьдесят в глубь извилистой каменной кишки. Под ногами наконец знакомо хлюпнуло. Как Мара ходит по этим лужам и не заболевает? Неужели ее пастилки и правда от лучевой болезни помогают? Ах да, это же неправильные лужи. То есть как раз правильные, родниковые. Так, теперь бы не заблудиться в коридорах. Интересно, лампочки сами все перегорели или кто-то, уходя, вырубил свет?.. С батарейкой гораздо веселее.

Луч света вырывал из серой темноты то кусок оштукатуренной стены, то сколотый угол кирпичной кладки, то бетонный пол. Киру казалось, будто за ним кто-то следит, за каждым поворотом могли быть люди, злобные-злобные люди…

Внезапно запахло прелыми листьями, влажной землей, лесными гнилушками и грибами. Кир остановился как вкопанный, заозирался, мазнул лучом по камням слева-справа, по мрачным полукруглым сводам, по истертым булыжникам под ногами. Когда он успел забрести в это древнее подземелье?! Ведь еще минуту назад он шлепал по осыпавшейся со стен серой штукатурке, а над головой у него болтались обрывки электрических проводов! Откуда же взялся этот коридор, больше похожий на потайной ход какого-нибудь средневекового замка? И двери! Куда делись двери?!

– Положи, он тебе вовсе не нужен! – прошелестела влажная темнота впереди, за некой границей, которую никак не мог проткнуть слабенький луч. – Здесь так уютно, когда нет света!

Действительно, Кир буквально физически ощутил, насколько комфортно ему могло бы быть, кабы не фонарик. Шустро нагнувшись, Кир положил его на пол… и не смог распрямиться – так и стоял, склонившись в три погибели, рассматривая рисунок, образованный щелями неплотно подогнанных булыжников.

– Не задерживайся! – поторапливала его темнота. – Иди сюда! Здесь так уютно! Здесь так спокойно… так сладко… так мягко…

Не странный шепот и не интонации, а что-то другое, находящееся вне разумения Кира, обещало ему всевозможные удовольствия – и он свято верил, что все так и будет, стоит ему оставить фонарик на полу и пойти туда, в блаженный мрак, во власть желанной духоты и влажной прелости… Но пол! Пол приковывал его взгляд, не давал сосредоточиться на мечте о незамедлительном обретении покоя и всеобъемлющей радости. Пол был неправильный. Неправильный! Пол шевелился, тек, двигался, как траволатор в аэропорту, как конвейерная лента на заводе! При этом Кир оставался на месте.

– Поспеши! – стонала темнота в сладостной истоме. – Иди сюда! Ведь нам так хорошо вместе!

Бр-р… Я потряс головой и изо всех сил ущипнул себя за руку. Возвращайся в реальность, придурок! У тебя брат пропал, единственный родной человек, а ты свои психованные мультики смотришь!

Мерзкая рожа Локи начала таять… Ну вот зачем было тащиться за незнакомой девицей, да еще встревать в конфликты с ее родственниками вместо того, чтобы искать Жорку? Правильно она дураком тебя назвала!

Огляделся. Дьявол вас всех возьми! Пока Локи водил меня на экскурсию по параллельному миру, в реальности какие-то потусторонние силы развернули меня и привели буквально туда же, где я был час назад. Вон там Мара дала мне послушать Let it be, а если пойти вон тем проулком, можно выйти к иномарке, крышу которой проткнул борщевик. Да что ж за невезуха такая?! Столько времени и сил потратил, двигаясь на восток, а оказался снова на западе!

Вдох-выдох, вдох-выдох. Спокойнее, Кир, спокойнее. Городок небольшой, ты уже дважды за сегодня пересек его, пересечешь и в третий раз.

Вон он, чертов комбинат. Позже ты сюда вернешься, только уже с подкреплением. Допустим, Мара ошибается, и брата не уволокли туда, где самостоятельно искать бесполезно, а тоже оглушили, обобрали и бросили; он пришел в себя и не может выбраться. Что немудрено – ты ведь и сам нашел выход только с помощью Мары.

С неба все-таки закапало. Если сделать небольшой крюк к железной дороге, окажется почти по пути, а под землей хоть голову отравой поливать не будет. Ну и что, что Мара настаивала, будто в подвале ты огребешь еще больше неприятностей? Хуже, чем сейчас, тебе не станет. Не пропустить бы только дыру, которую показала чудная девица в черной футболке. Вот в этих кустах, кажется.

Встав на колени, я залез в подземный ход. Вроде раньше он был шире. Неужели не тот? Да нет, вроде расширяется… Сказал бы еще мне кто, как ориентироваться в этой кроличьей норе, чтобы к нужному выходу попасть, а не в Австралию, например. О, супер, пошли бетонные стены, коридор с проводами. А что, если ту, первую дверь на выходе из цокольного этажа заперли? Ключ-то у Жорки…

Знакомая лестница, по которой мы с братом спускались сюда утром, никак не появлялась. Отдаленного рокота, который я несколько часов назад принял за звук работающего генератора или станка, тоже не было слышно – но это не означало, что я иду в неправильном направлении, агрегат могли попросту выключить.

Коридор сузился, луч фонарика теперь скользил по кирпичной кладке, а вовсе не по оштукатуренному бетону. Начался заметный уклон вниз, я точно такого не помнил. Попытался повернуть назад, однако бетонных стен не было и позади; наверное, сбился на каком-то из поворотов. Вот ведь гребаный лабиринт! Решил идти в прежнем направлении, хотя меня уже колотило от голода и переживаний. Неужели мои глюки повторяются наяву?! Неужели сейчас и каменные своды появятся, и неправильный движущийся пол, и говорящая темнота?!

В какой-то момент неистово запахло медикаментами, я аж остановился от изумления, покрутил головой. Под потолком – пара темных окошек в два кирпича. Отдушины? Сразу вспомнился фильм «Пестрая лента» и вопрос Холмса: «Вы видели когда-нибудь, дорогой Ватсон, чтобы вентиляционное отверстие вело не на улицу, не на чердак, а в соседнюю комнату?» Интересно, кто это догадался вывести отдушины из подвала в подвал? И что там, за стеной, так нестерпимо воняющее йодом, спиртом, антисептиком и тальком? Лазарет, что ли? Или склад лекарств? Надо взять на заметку. Но не сейчас, не сию минуту. Мне бы до дома добраться, а с запахом потом разберемся.

Через час блужданий я выдохся, сел и выключил фонарик. Тут же заметил, что впереди наверху брезжит что-то похожее на дневной свет. Еще не дойдя, стал прикидывать, как вылезти с помощью Жоркиной веревки, зацепив ее за…

Все оказалось проще. К пролому в низком потолке кто-то криво прислонил кусок строительной стремянки. С трудом вскарабкавшись по шатким ступенькам, я высунул голову из дыры, с опаской огляделся. Похоже, я оказался в каменном оголовке аварийного выхода из бомбоубежища. Его пространство наполовину было забито мусором. Прокопав себе дорожку в слежавшейся бумажной трухе, груде костей, веток и мятых пластиковых бутылок, я добрался до приоткрытого люка толщиной в мою ногу, со штурвалом поворотного запорного механизма по центру. Выглянул наружу. Что за наваждение?! Знакомые места с незнакомого ракурса! Примерно отсюда мы сегодня с Жоркой начали свой путь. Вход в наш Могильник находился метрах в ста, буквально вон за теми домами. Но как такое может быть? Что это за люк, что это за аварийный выход? Почему никто из наших им не пользуется? Неужели не знают о его существовании? Или как раз знают и пользуются (кто-то же приставил стремянку к отверстию там, в самом низу!), но держат от большинства обитателей Могильника в секрете?

Или не от большинства, а только от меня и Жоры?

Глава третья

В Могильнике самоорганизовалось очередное собрание на тему «как сдохнуть не сейчас, а по возможности позже». Обсуждали последние новости – несушки склевали новую кладку яиц и спустя короткое время почти все передохли. Не иначе как с горя.

Никто не понимал, в чем дело, но версии были разнообразные – от биологической атаки до насылаемой порчи. Два местных бузотера – Васек и Серега – собирались отстаивать свои точки зрения кулаками, но энергии, видимо, не хватало с голодухи.

– Ты че, падаль жрать? – глухо бубнил Сергей. – Знаешь, што ль, от чего они подохли? Заразу себе в потроха пустишь!

У Василия кровоточили десны, он с трудом шепелявил:

– Ты есё веганом, блин, стань, у них васе все падаль.

– У тебя детей нет, сдохнешь – никто не поплачет.

– А ты давай, устрой своим лесебное голодание! А то у них фигуры не сибко стройные.

– Ты мне еще пошути про моих детей, урод! – Серега сделал неубедительный выпад в сторону противника. Тут все присутствующие возмущенно загалдели. Драка заглохла, не начавшись.

В итоге решили дохлых кур не есть. Кто-то из стариков напомнил, что микробы вообще-то при термической обработке погибают, но брать на себя ответственность за риск никто не хотел. Потому что другой дедуля авторитетно заявил, что кипячением избавляются от вирусов, а не от микробов. Вот, дескать, когда в начале двухтысячных буйствовал в стране птичий грипп, который, как известно, вирус, народ массово кипятил посуду, одежду и прочие бытовые предметы. Правда, кипятили ли при этом птиц – разносчиков заболевания, дедуля запамятовал.

Был бы тут брат, он бы, может, и разрешил сомнения дуреющих с голоду соседей. Но брата тут не было.

Дождавшись относительной тишины, я подошел к помирившимся друганам:

– Жору похитили, слышите?

– Поси́тили и поси́тили, тозе мне новости, – хмыкнул Васек.

– Все время кто-то пропадает. И че нам теперь, искать всех, што ль? – пожал плечами Серега.

Нет, они все же долбанутые, мои замечательные соседи. Если никого не искать, то скоро и некого будет, и некому. Выродимся же, на фиг. Конечно, понять их можно, своя шкура дороже, тем более мы с Жорой люди пришлые, в «уважаемый коллектив» полноценно не влились, всегда особняком держались. Уж точно не друзья им, это правда. Придется Харитона просить. Его мне есть чем заинтересовать, ему есть чем народ стимулировать.

У Харитона было то, о чем мечтали многие: отдельное жилье. Он ловко обосновался в блиндаже времен Второй мировой, который нашли, когда пытались расширить Могильник. Натащил туда кучу одеял, подушек и куда менее внятных предметов роскоши вроде здоровенного массажного кресла с оборванными проводами. Короче говоря, пришел я к нему в это логово. Не стал дожидаться, когда Петрович (то ли «шестерка», то ли телохранитель, то ли дворецкий, то ли адъютант) доложит обо мне, отодвинул мужичка плечом и протиснулся внутрь. Хозяин валялся на одеялах и что-то насвистывал.

– Мое почтение! Тут такое дело…

Харитон флегматично досвистел фразу до конца и лишь потом откликнулся:

– Хоть бы кто без дела пришел. Привет, убогий! Что стряслось?

– Жору похитили.

– Ну-ка, ну-ка, покажи свою рожу! – с интересом приподнялся он на локте. – Ай, красава! Ну прям расписной! Это наши тебя отделали?

– Нет.

– Те же, кто брата похитил?

– Нет. Да какая разница?! – психанул я. – Считай, что я с зеркалом подрался!

– Ишь ты! Шутник… Ладно, выкладывай. Давно похитили?

– Сегодня. Несколько часов назад.

– А тебя, болезный, не захотели красть? – Местный философ сощурился и захихикал в бороду.

– Очень смешно. Мы искали продовольственный склад на меланжевом комбинате…

– На комбинате? – Харитон подался вперед, отчего его живот приобрел еще более округлые очертания. – Неплохо. И как же вас туда занесло?

– У Жорки был ключ. Точнее, несколько ключей на связке.

– Козырный аргумент!

– Мы надеялись, что один из них будет как раз от склада. Но дальше главного коридора в подвале пройти не смогли – напали на нас…

– Погоди-ка, погоди-ка! Что значит – напали? Не остановили, не задержали, не заключили под стражу, не спросили, что почем, пароли-явки?

– Да какое там! Исподтишка подобрались, обоим по башке дали – и привет! Меня в отключке валяться оставили… правда, подальше от главного коридора отволокли. А Жорку на моих глазах куда-то потащили.

– У Оскара совести и раньше-то не было, а сейчас – так совсем! А банда его и вовсе страх потеряла! Под себя яму роют.

– Там, вроде бы, не его люди были…

– Ну как это не его? Что значит – не его? Ты ж не ребенок уже, а, Кир? Все, что в подвалах под комбинатом творится, происходит исключительно с его ведома и под его контролем.

– Так ведь гостинцев от него давно не было – может, и самого его на комбинате нет?

– Угу, ты еще скажи, что его волки съели. Ладно, ближе к делу. В котором часу вы там шарились? Сколько времени прошло?

– Дык… Я же говорю – в отключке какое-то время провалялся. Потом по Куровскому попутешествовать пришлось, со староверами конфликт небольшой вышел… Короче говоря, похитили Жорку не больше восьми часов назад. Приблизительно. По дороге сюда я еще раз заглянул в подвал, прошел из конца в конец, но ни брата, ни кого-нибудь еще там уже не было.

Говорить о том, что на обратном пути я, кажется, вообще не в тот подвал попал, я посчитал нецелесообразным.

– Погоди-ка, погоди-ка, соколик! Значит, ты хочешь сказать, что пока ты после нападения выбирался, ты никого там больше не встретил? А потом залез снова, прошел весь подвал насквозь, и опять там не было никакой охраны на входах-выходах, никаких патрулей? Ни Егора со своей гвардией, ни Ильи, ни Фарида с отморозками?

Там была Мара. Это считается? Вряд ли. Она уж точно ни к патрулю, ни к гвардии отношения не имеет. Еще там было двое франтов в новенькой одежде и с Hugo Boss на щеках – убейте меня на месте, если это охранники. Егора я знал, точнее – видел несколько раз: он являлся во главе кодлы, доставлявшей нам «гуманитарную помощь». Вот они – охранники. А те двое… Нет, Харитон меня явно не про них спрашивает.

– Ни ушастых, ни гвардейцев, ни отморозков, – с чистой совестью ответил я, – никого из перечисленных.

Харитон крякнул. Кажется, заинтересовался, а он при всем своем пофигизме страшно деятельный мужик.

– Короче, это шанс. Понимаешь, да? – Харитон улыбнулся во все оставшиеся зубы. Для такой широкой улыбки они должны быть белоснежными, да вот с цивилизацией уже давно у нас перебои. – Надо туда пойти и все разведать. Может, и впрямь доступ к продуктам и прочим благам имеется. Осмотримся на месте, захватим плацдарм… А случись что – я братву с «Мишлена» позову, надежный народец.

– Э, э! Я вообще-то с другой просьбой пришел! Мне нужна помощь, чтобы брата из беды выручить, а не продуктовый склад захватить!

– Да ты что, соколик! Как ты мог подумать, будто я про это забыл? Конечно же, в первую очередь спасем из вражеского плена Белецкого-старшего, а как же! Я про него не упомянул, потому что это само собой разумеется.

Я немного успокоился.

«Мишлен»… Это ж в Давыдове! На той же заводской территории, где нас спрятали в бомбоубежище баба Аня с бабой Шурой, только корпус другой. Но, по моим сведениям, в том поселении выжили лишь мы с Жоркой. Неужели кто-то еще объявился?

– Что, «Мишлен» теперь вместо покрышек бойцов производит?

– Опять шутишь, шутник? Молодец! Юмор – всему голова!.. Да не, это наши, ты всех знаешь, болезный. Они туда типа на сборы свалили. Тренируются внизу, в подвалах под заводом, там фон нормальный.

Действительно, некоторое время назад мне на глаза перестали попадаться наши сталкеры и некоторые из «шестерок» Харитона. Я еще гадал, то ли в старообрядцы они подались, то ли в армию Босса…

– А чего это в Давыдове фон нормальный вдруг? – поинтересовался я. – Из-за нашего монастыря, что ли?

– Хе-хе… – Харитон задумчиво просвистел короткий мотивчик. – Я же сказал «внизу». Под землей, стало быть. Но тренируются «из-за монастыря», да. Скоро будем этих волков ушастых вышибать оттуда. Нечего каким-то упырям в таком сладком месте жить!

Я смотрел на Харитона со смешанным чувством. Его планы выглядели, как… Неубедительно выглядели, честно говоря. Плацдарм он, видите ли, на меланжевом комбинате захватить хочет, волкопоклонников из монастыря выбить… Послушать – прям-таки Наполеон! Но именно этот Харитон, когда все накрылось, сумел найти где-то грибницу вешенок и запретил употреблять несушек в пищу, благодаря чему люди не передохли от голода в первые же недели. Именно он наладил подобие порядка в Могильнике. Именно он организовал первую группу сталкеров. Именно он располагает средствами, чтобы найти и вернуть домой Жорку.

Он снова улегся на одеяла и пустился в пространные рассуждения о Боссе, язычниках и справедливости. Я с трудом дождался паузы:

– Ну так на комбинат-то идем?

– Че ж ты торопыжка такой? Быстро только куры несутся, да и то не в наших реалиях. Организовать все надо. А прежде подумать хорошо. Иди, найду тебя, как че будет.

Жорка… Может, там счет на часы или даже на минуты идет. А этот доморощенный философ лежит и размышляет.

Мне не терпелось сделать хоть что-нибудь, неопределенность убивала. Харитон Харитоном, но ведь у меня был и запасной вариант, верно? Я решил наплевать на вред для здоровья и пойти к дому «с дебильной башенкой» – вдруг Мара уже там?

* * *

У замшелого крыльца под выцветшей покосившейся вывеской «Шаурма» мужик неопределенного возраста сидел на корточках, обхватив себя руками, покачивался и тихо подвывал. Очень похож на пьяного. А Марой даже и не пахнет. Ну, кто бы сомневался…

С опаской подойдя поближе, я увидел кровавое пятно, медленно расползавшееся по грязной рубашке.

– Ты откуда, друг? Что-то рожа твоя мне незнакома, а?

– Знакома, знакома, – каркнул он. – Прохор я, птичник. Ты очередь всегда за мной занимаешь, когда бутылки наполняем.

– А-а… – Действительно похож на Прохора. Только лицо вспухшее, одутловатое, с шелухой отслаивающейся кожицы, с внушительным волдырем между носом и щекой. Немудрено обознаться. С другой стороны, я и сам сейчас… расписной, как Харитон выразился. – Как ты тут оказался-то?

Он прохрипел что-то неопределенное и погрозил кулаком небу. Я посмотрел внимательнее. Руки побагровели, на внешней стороне ладоней – язвы. Таких отметин встречалось немало в первые дни кошмара, но сейчас-то с чего? Фон, конечно, еще не в норме, но не так же, чтобы кожа с человека слезала!

По-любому его нужно переместить вниз. Я надел резиновую крагу и протянул ему руку:

– Идти можешь?

Он кивнул, попытался встать, и его начало выворачивать зеленой дрянью.

– Погулял, б…! – Мужика корчило не по-детски.

– Долго был наверху?

– Ну… не так чтоб долго очень, но хватило, видать.

– Куда ж ты залез? Где ж у нас в округе так припекает?

Наверное, я впечатлительный. Во всяком случае, тут же почувствовал неприятный зуд во всех местах. А вдруг это не самовнушение и я тоже уже мертвец?

Начал поднимать бедолагу, тот закричал надсадно:

– Э, что делаешь?! Больно же!

Крага на глазах темнела от крови. Его кожа распадалась от моих прикосновений. Ну как же так? Люди уже минимум года три как массово вылезать начали, а если верить разговорам, сталкеры и десять лет назад на поверхность шастали, сохранившееся добро вниз перетаскивали – вроде пока никто не умер. Да я и сам три километра преодолел, когда из Давыдове переселялся! А этот – куда же он забрел? Где тут фонит так сильно? Или он вообще не здесь облучился? А где тогда? Какие населенные пункты, кроме собственно Москвы, есть поблизости, которым настолько серьезно досталось?

Еле-еле я дотащил его до входа в Могильник. Меня уже тоже мутило вовсю. То ли от зловония рвоты, с которым даже респиратор не справлялся, то ли я успел нахватать рентген, просто находясь поблизости от мужика. Уж не лежит ли у него за пазухой какая-нибудь болванка из какого-нибудь эпицентра?

Спускать несчастного вниз я побоялся. Вдруг и впрямь чувак с «гостинцем»? Еще перезаражает всех… Есть у нас, конечно, доктор, но обычно его на месте не застать. Да и найдешь – не факт, что возьмется лечить бесплатно, а у меня ничего ценного, самого бы кто накормил.

Так что приткнул я бедолагу под кустом, сам вниз спустился. Кто-то шаркал по коридору. Серега. Ну, от этого точно помощи не дождешься, может, хоть информацией соизволит поделиться.

– Слышь, там мужик снаружи. Облученный, кажется.

– Наш?

– Наш. Птичник. Прохором звать. У него кожа слазит.

– Еще один гикнулся, – прокомментировал Сергей. – Уже пятый за неделю.

– У нас же доктор есть. Как думаешь, поможет?

– Федька-то? Даже не думай к нему лезть с этим. Смысл ему силы на трупака тратить?

Появилась дородная баба, вроде Светка, а может, и не Светка, я имена плохо запоминаю; по-хозяйски приобняла Сергея. Послушала наш разговор и пафосно провозгласила:

– Вот! Бог – он все видит! Грешили тыщу лет – получай теперь.

– В смысле? – не понял я.

– Прогрешились все насквозь, теперь очищение землей пройти надо, понятно? А кто не понял – передохнут, как куры.

– Кстати, приходи на суп, – ухмыльнулся Серега. – Сварили дохлятинку-то, с микробами еще наваристее.

Суп меня не удивил, а вот «очищение землей» – это, конечно, да.

– Проповедника, что ли, послушала? – осторожно поинтересовался я у бабы. – Уж не Матвея ли?

– А хоть бы и его!

– Матвей наверх выходит, я сам видал. Ему-то, стало быть, можно?

– Дочь у него, тварь неблагодарная, шляется снаружи, вот и приходится спасать дуру! – процедила баба и поджала губы. – Пойдем, Сереженька. Зачем ты ему про суп сказал?

Они исчезли в темноте коридора.

– Э! А с птичником-то как быть? – крикнул я им вдогонку, но ответа так и не дождался.

Я высунулся из лаза, заглянул под куст – может, сдох уже, бедолага? Но нет, хрипит чего-то. А потом его опять начало выворачивать.

По всей видимости, недолго протянет. Не оставаться же с ним? Еще неизвестно, сколько мне самому жить осталось после этих прогулок с Марой и без оной. Чертов Локи…

Я брезгливо посмотрел на кровавую пену, выступившую на губах несчастного, дошел до домика «с дебильной башенкой», покрутился там пару минут (ну нет девки, чтоб ее!) и вернулся вниз. Пошел на запах еды.

Пока я возился с Прохором и надеялся-таки встретить Мару, все лучшие куски успели съесть, осталась баланда с редкими лохмотьями вешенок и топинамбура. Я выловил куриные кости из мутного бульона. Хорошо еще, что долго варили, косточки размягчились, можно было сгрызть их почти целиком. Теперь за милую душу хавается все, что можно сожрать.

Так и не наевшись, я снова полез наружу.

Бедолага-птичник скончался. Стало грустно: не занимать мне больше за ним очередь. Может, стоило настоять, чтобы доктор его осмотрел? Вдруг бы помог как-то? А с другой стороны – мне он никто, и уж если свои о нем не шибко беспокоились, то мне и вовсе не следует винить себя в неоказании помощи. Обо мне тоже никто не поплачет, если вдруг погибну.

Надо Харитону, что ли, сообщить о покойнике. Пусть распорядится, чтобы похоронили по-человечески.

Шальной луч, пробившийся сквозь плотные тучи, окрасил остатки стекол в окнах «хрущевок» в совершенно невозможные цвета: от ослепительно-рыжего до мрачно-фиолетового.

Дворик рядом с бывшей «Шаурмой» зарос бурьяном в человеческий рост. Между гигантскими репейниками и борщевиками виднелись полуистлевшие остатки маленького, будто игрушечного заборчика. Когда-то там был палисадник, в котором чья-то бабушка выращивала цветы. Я присмотрелся. В тени одеревеневшего репейного ствола у самой земли трепетала на ветру крошечная, тощая, выродившаяся маргаритка – тень безвозвратно ушедшей тихой провинциальной жизни.

…А меж тем уже совсем смеркалось. Солнце и так нас не балует, все за облачной хмарью прячется, так что и днем теперь – вечер. Но тут прям темнеть начало. Это значило одно: прошло много больше трех часов, обозначенных Марой. Да нет, зачем я вру себе? Это значило, что она уже не придет. Собственно говоря, что в этом такого удивительного? Ты всерьез верил, что какая-то посторонняя девица решит твои проблемы?

Я достаточно свыкся со смертью за эти годы, много видел и о своей собственной научился думать спокойно. Но вот то, что Жорки может не стать, у меня в голове не укладывалось.

Уже стемнело, а я еще дважды таскался к дому с башенкой, надеялся на что-то. Только вой мутанта, донесшийся будто бы из соседнего двора, отрезвил. Какой смысл накручивать себя? Что бы там ни было, помочь брату я смогу, только если сам останусь в форме. Не покусанный волками и не подыхающий от лучевой болезни. А значит, нужно перестать метаться. Дождусь утра и уговорю Харитона ускорить поход на комбинат, с бойцами или без. Окончательно вымотавшись, я лишь усугублю свое незавидное состояние.

С этими мыслями я включил фонарик и отправился в спальную пещеру. По пути пытался успокоить себя: нужно быстро заснуть, завтра по-любому предстоит очень трудный день.

Пещеру можно было легко отыскать в полной темноте по хоровому храпу. С непривычки в такой обстановке заснуть было бы проблематично, но мы давно привыкли. Как всегда, пришлось много раз переступать через спящих, чтобы добраться до нашего с Жоркой места в нише. И – сюрприз! Оно оказалось занято.

Мы с братом спали в этой нише уже два года, никому и в голову не приходило выгонять нас, хотя вообще борьба за спальные места в пещере случалась. И вот сейчас какой-то хмырь нагло лежал на нашем месте, к тому же укрывшись нашими вещами.

Я посветил ему в лицо фонариком. Ага. Игорек. Любитель рассказывать героические истории, как он стоял у истоков заселения Могильника и всех спасал. По самым грандиозным подсчетам, ему тогда лет десять было, а скорее всего, вообще шесть-семь. Я потряс его за плечо. Он недовольно пробурчал, не открывая глаз:

– Вали отсюда!

– Что значит «вали»? – удивился я. – Это наше место вообще-то!

Рожу мне, конечно, знатно начистили, но не настолько же, чтоб не узнавали!

– Слушай, баклан, не зли меня. – «Спаситель человечества» соизволил разлепить отекшие веки. Я почувствовал, как голова начинает распухать изнутри от ярости:

– Какой я тебе баклан? Глаза продери, придурок! Я – Кир Белецкий! А это – наше место.

– Белецкого знаю, только его волки съели. А ты давай, уматывай отсюда, пока я тебе сопли в глотку не затолкал!

Нет, я понимал, что не надо сейчас конфликтов, но нога сама дернулась носком под ребра этому умнику. Он подскочил неожиданно резво, будто и не спал только что. Схватил меня за плечи, чувствительно тряхнул:

– Ну что, выйдем? Выйдем, говорю?

В юности меня звали увальнем. Движениям не хватало проворства, зато силушкой Создатель не обидел. Короче говоря, не Майк Тайсон, а, скорее, Николай Валуев, если брать параллели с боксом. Понятно, уже и возраст не тот, и голодуха сказывается, и комплекция теперь отнюдь не как у бодибилдера, и вообще мне сегодня досталось сверх меры. Однако еще несколько лет назад Жорка после очередного конфликта с местными укорял меня: дескать, ты соразмеряй свою подготовку и состояние этих несчастных! Лучше не бей, просто толкай, им хватит. Вот я и толкнул Игоря. Он потерял равновесие, но пальцы не разжал. Мы оба упали на кого-то. Дикий крик! Тут же вся пещера проснулась, понеслась ругань. Вообще, это страшно, когда толпа, пусть даже такая небольшая, как наша, живет в состоянии сухой соломы, только поднеси спичку. Игорек требовал немедленно поквитаться со мной, проучить или выгнать из Могильника на еду волкам. Ибо нефиг чужакам занимать козырные места в спальной пещере, попирая права истинных хозяев! Многие уже готовы были поддержать его – не из особой антипатии ко мне, а просто от скуки и от того, что я лишил их драгоценного сна.

– Че расшумелись? – Это Харитон выполз из своих апартаментов.

– Да вот он тут того… – В мою сторону стали тыкать пальцами.

– Я просто пришел спать. На свое место. А меня не пустили.

– Вы че, соколики, – доморощенный Диоген покрутил пальцем у виска, – это ж брат Гоши Белецкого. Кто вам мази лечебные химичил, чтобы ваши руки-ноги вонючие не отгнили? Забыли уже? Завтра он вернется – и обиженного родственничка вам не простит, уж поверьте. Короче, отвалите от блаженного и давайте все вперед, к светлым грезам и розовым сновидениям.

Игорь с кислой рожей освободил наше место, попытавшись попутно прихватить с собой одеяло. Я прикрикнул:

– А ну положил обратно!

– Дождешься еще, сука, – пообещал он негромко, но спорить не стал.

Через пять минут пещера снова наполнилась симфонией храпа.

Глава четвертая

Утренняя прохлада напоминала о приближающейся осени. Где-то очень глубоко внутри у меня едва шевелились фантомные воспоминания об улетающих на юг птицах и созревающих яблоках.

Рекогносцировку на меланжевом комбинате решили провести сразу после восхода. Не иначе как размышления Харитона спровоцировали воспоминания о таких понятиях, как стратегия и тактика.

Разведгруппа, которую собрал наш доблестный Наполеон, выглядела довольно странно. Что-то среднее между шайкой бродяг с большой дороги и горсткой каторжников на последних километрах этапа. Особенно впечатлял плюгавенький Петрович с брюзгливым выражением лица, обвязавший голову клетчатым шарфом. Но в целом настрой был у всех довольно боевой. И как только Харитону удавалось их воодушевлять?..

Показать или не показать выход, который я узнал благодаря Маре? Черт, а вдруг люди Босса закрыли Жоркину дверь? Или, еще хуже, стали ее охранять… Я чуть притормозил и поравнялся с Харитоном, который шел неестественно легко для своей комплекции.

– Харитон, слушай… Они же могли дверь запереть. Ключей-то нет, у Жорки остались. Как мы внутрь попадем?

– Ты серьезно? Да мы любые замки открываем, как иначе выжить-то.

– Ну… ладно. – Самоуверенность этого вожака удивляла и даже немного восхищала. Куда я лезу со своими дурацкими вопросами? Сталкеры, которых когда-то собрал Харитон, тоже без ключей по поверхности шастали, много разного добра приносили. – Но ведь Босс мог вчера вернуться и охрану выставить на входе.

– И что? Предлагаешь ретироваться?

– Нет, разумеется! Просто накануне ты говорил о парнях с «Мишлена», а тут…

Харитон молча поводил глазами по группе, затем предложил:

– Скажи-ка мне, соколик, кого ты тут видишь? Полтора калеки, голодные, грязные, без экипировки, без оружия. Ежели, конечно, дрыны и монтировки не считать шаолиньскими шестами и нунчаками. Вот и Оскар со своими хлопцами, коль они и впрямь под дверью сидят и нас ждут, увидят то же самое, то есть бедных-несчастных калек, которые от голода совсем соображать перестали, раз на комбинат без разрешения приперлись. Ну, дадут нам пару зуботычин и выпроводят – так ведь, может, и жратвы какой с собой дадут, смилостивятся. А парни с «Мишлена» – это уже другой коленкор, понимаешь, соколик? Это тебе не инвалиды со слипшимися от недоедания кишками, а вооруженный отряд. И реакция на их появление стопудово будет не такой терпимой. Вкуриваешь? Ты бы, кстати, не болтал про «Мишлен», когда не просят.

– Извини, я просто немного другого ожидал.

– А с другой стороны, – куда более бодрым тоном продолжил Харитон, – вон идет Мишаня. Он сейфы на раз-два-три вскрывал в прошлой жизни. Что ему какая-то подвальная дверь? А Павло службу в армии проходил в саперной роте. Ты, может, скажешь, что с тех пор триста лет прошло, и это будет правдой, но не всей: Павло и сейчас тебе из консервной банки и куриного дерьма такую мину соорудит, что мало не покажется. А вон Петрович, который на башку клетчатый шарф зачем-то накрутил. Это сейчас он… кхе-кхе… А по молодости лет, между прочим, инструктором по рукопашке был. До сих пор кой-чего помнит. И ежели случится так, что в подвале по-прежнему никого, мы там спокойненько осмотримся, найдем склады Оскара, Гошу твоего вызволим, окопаемся внутри – поди выкури нас! Гонца в Могильник пошлем, чтобы все остальные тоже потихоньку подгребали.

Ну что ж, раз он так убежден… Не могу сказать, что во мне развеялись сомнения, но появилась надежда, что план Харитона предусматривает самое разное развитие ситуации. Может, напрасно я его недооценивал?

Вопреки ожиданиям, дверь, которую сутки назад открыл Жора, оказалась незапертой. Это было мгновенно признано всеми как добрый знак, самые нетерпеливые уже решительно спускались по лестнице.

– Сильно вперед не прите и вообще не разбегайтесь, слышите? – приструнил Харитон особо прытких.

Внутри ничего нового не появилось, те же пустые коридоры. Разве что света на сей раз не было. Мы освещали проходы маленькими самодельными факелами. Продвинулись около пятидесяти метров вглубь, потом забуксовали. Впереди послышался шепот:

– Ну и где тут хавчик?

– Ща принесут, Серег, тарелочки для тебя еще не помыли!

– Искать надо. Кто сейчас жратву в открытом доступе оставит? Чай, не раньше, время другое.

И голос Харитона:

– Ну так за еду и землю носом порыть не зазорно. Давайте бодрее, соколики, бодрее!

Ворчание понемногу стихло, попилили дальше.

Как всегда, дерьмо началось внезапно и повсеместно. За спиной, из первого ответвления, которое мы успели благополучно миновать, вдруг появились люди в камуфляже и омоновских шлемах, с резиновыми дубинками в руках. Дубинки с ходу были пущены в дело. Мы бросились вперед, в темный коридор, но оттуда поперли точно такие же «блюстители порядка».

– Давай, мужики, дави их! Поднажали, соколики! – Голос нашего Наполеона сорвался от нервного напряжения, дал «петуха», однако Харитона это не смутило, да и остальных тоже. Они перестали искать пути спасения и мрачно подняли свои дрыны и монтировки. И тут из темноты до нас отчетливо донесся лязг передергиваемых затворов.

– Это засада! Валим! – завопил кто-то из наших.

Видимо, охранникам дали приказ не убивать нас, а только наказать и выпроводить наружу. Они отступили в боковой проход, пропустили группу в ту сторону, где находилась металлическая дверь, а затем позорно погнали всех по коридору, будто стадо баранов, непрерывно охаживая дубинками.

Я пытался парировать удары монтировкой, но куда там.

Нас выдавили на лестницу. Уже подле самого выхода мне все-таки жахнули дубинкой по боку так, что я некоторое время не мог вдохнуть.

Дверь в подвал комбината захлопнулась. Вроде бы никого не убили, не покалечили, только мужичок в клетчатом шарфе куда-то подевался.

Серега в сердцах треснул кулаком по наружной стене.

– Охренеть! Мне еды обещали, вместо этого по мордам получил!

– А Петрович-то где? Че-то я его и внизу не видел, и сейчас не наблюдаю.

– Зассал, гад! Заныкался где-то.

– Мне, по ходу, ребро сломали, суки…

– Харитон, что за подстава? Тебя какая скотина надоумила сюда сунуться? Кто про склады сказал?

Дальше я слушать не стал. Шкура на спине начала яростно зудеть. В принципе, особой интуиции не надо, чтобы в подобной ситуации догадаться: сейчас все захотят меня бить. Говорить, что я предупреждал Харитона, бессмысленно: он изначально был готов к тому, что при плохом раскладе народец получит «пару зуботычин», вот только признаваться в этом сейчас он точно не станет – отделали нас знатно, по любой классификации это тянет на избиение, а не на безобидно-профилактический втык. Но в чем Харитон был прав, так это в симметричности ответа хозяев подземелья: приперлись бы мы туда с автоматами – из автоматов бы и получили. А так – всего-то синяками отделались. Вот только поди объясни все это разъяренным мужикам! Не поймут же.

Я метнулся через проезжую часть в сторону жилого сектора. Запутался в крепких нитях вьюнка и едва не растянулся на остатках асфальта. Поскорее шмыгнуть в подъезд ближайшей «хрущевки», заблокировать дверь монтировкой, просунутой в дверную ручку… Воняло здесь сложно, но не мучительно. Видимо, все, кто умер, сделали это давно, а новые хозяева в квартирах не поселились. Ну и слава богу: убежать от людей, чтобы напороться на гнездо воробышков, было бы верхом невезения. Воробышки, конечно, существа безобидные, когда скачут по улице, но шут его знает, как они своих птенцов защищать стали бы.

Преследователи ринулись было за мной, однако быстро сникли. Вот что хорошо в нашем теперешнем бытии – это повсеместно работающий закон сохранения энергии. Все привыкли беречь силы, и, если развлечение энергоемко, от него сто процентов откажутся. Им проще дождаться, когда я в Могильник вернусь, чем выковыривать меня из подъезда.

Голоса затихли в отдалении, а я все сидел на пыльной лестничной площадке посреди мусора и битого стекла и думал. Вернее, морально готовился. Нужно собраться с духом и вернуться в подземные коридоры – не через запертую уже дверь, а через один из известных мне теперь ходов. Искать Жорку, покуда хватит батарейки… да нет, что за глупость, покуда хватит меня. Да и идти мне больше, если честно, некуда. Сначала Игорь в спальной пещере, теперь еще и эта неудача… Даже если меня не убьют, все равно станет хуже, чем было, хотя в нашей жизни и так ничего хорошего.

В голове засела не слишком приятная мысль. Харитона обвинили в подставе. Ну, точнее, обвинили в том, что он повелся на чьи-то (мои!) уговоры, собрал людей для разведки и привел в ловушку. А я, получается, намеренно подставил и Харитона, и всех, кто вписался. Ерунда, конечно. На хрена бы мне устраивать такую сложную многоходовку? Это ж я должен был с кем-то на пару (с Боссом, что ли?) продумать интригу с похищением Жоры, с деталями в виде тушеночного аромата и отсутствия охраны, выстроить целый заговор – и все ради того, чтобы мужики в касках отдубасили моих соседей? Но ведь охранники Босса в любое время дня и ночи могли зайти в наш Могильник и откоммуниздить всех подряд, если бы им этого захотелось. Так зачем бы мне специально подставлять своих?

Однако сама мысль про заговор была не нова, она крутилась в нашем вынужденном могильном сообществе последние несколько недель. Мне казалось, она возникла от скуки. Ну в самом-то деле, что тут делить, в этом Куровском? И жизнь дерьмо, и народу мало. Но когда люди начали пропадать – не все поверили, что их похитили волкопоклонники на корм своим подопечным. Многие начали подозревать происки не таких очевидных, как язычники, врагов. Как-то все одновременно выплыло: куриная эпидемия, массовые исчезновения, грибная труха… И эти Свидетели Чистилища активизировались… То есть одни нам твердят, что наружу выходить ни в коем случае нельзя, но и внизу мы уже не можем оставаться физически, потому что другие никакой поддержки не оказывают.

Кому все это выгодно? Боссу? Можно предположить, что продукты на складе действительно израсходовались подчистую. Не бесконечные же там запасы! В Давыдове у нас тоже целый склад был, только давным-давно уже часть провизии в негодность пришла, часть сожрали, а ведь нас там в двадцать, а то и в тридцать раз меньше проживало! То есть – верю, что лафа закончилась. Тем не менее разве это повод массово истреблять народ? Ну перестал бы просто одаривать халявной лапшой, но лишать нас последних местных источников пропитания Оскару для чего понадобилось?

Я тяжело вздохнул. Никогда не был приверженцем теории заговора, однако тут, похоже, против воли поверишь в существование злонамеренных заговорщиков.

Кстати, к вопросу о засадах – а ушли ли мои обиженные соседи на самом деле? Свободен ли путь? Или они аккурат на выходе из подъезда меня примут под белы рученьки? Я поднялся до лестничной площадки между четвертым и пятым этажами, выглянул в разбитое окно. Вроде пусто перед «хрущевкой». Но если они, например, засели вон там, за углом… нет, с этого ракурса не разглядеть. Разве что с крыши. Я с тоской посмотрел на металлические ступени, ведущие к люку на чердак. Лезть? Или ну его на фиг? Вообще, конечно, интересно было бы осмотреться с высоты. Я плохо помнил Куровское. Ну, сколько я тут прожил после переезда из Барнаула? Где успел побывать, кроме Жоркиной съемной квартиры? Так или иначе, все уже забылось. А в новых реалиях еще и изменений наверняка целая куча: что-то разрушилось без пригляда, исчезло, а что-то – вроде красных елочек и трехметровых борщевиков – наоборот, добавилось.

Я стиснул зубы, втянул носом воздух и полез наверх, убеждая себя, что не стану задирать голову и пялиться в зенит – и все будет в порядке.

Замка в проушинах не оказалось, и все же люк открылся с трудом: за двадцать лет на чердаке образовался пятисантиметровый слой пыли – не пыли, песка – не песка; в общем – того, что нанесло непогодой и эрозией. Слой этот, неоднократно подмоченный, неоднократно промороженный и неоднократно подсохший, превратился в подобие гипса – материала не шибко прочного, но достаточно твердого, так что мне пришлось повозиться, прежде чем удалось откинуть крышку люка. Хлама на чердаке не было, и все же до лесенки на крышу я двигался с максимальной осторожностью, обходя все подозрительные места. Насмерть приржавевшую к раме металлическую наружную дверцу пришлось выбивать ударом ноги.

С опаской я приблизился к краю крыши. Не исключено, что с непривычки могла закружиться голова: после двадцати лет под землей даже куда меньшая высота покажется бездонной пропастью. Но нет, вестибулярный аппарат не подвел, никакого головокружения от открывшегося простора я не ощутил.

Городок напоминал джунгли. Кое-где виднелись относительно широкие «просеки», когда-то бывшие крупными транспортными артериями: шоссе, железная дорога. Но более мелкие улочки и переулки даже не угадывались – все заросло. Кое-где из буйной зелени выглядывали плоские крыши пятиэтажек и двускатные – высоких коттеджей. Ну, еще пожарная часть и несколько торговых центров торчали поплавками над морем растительности всевозможных оттенков. Однако основная масса строений, в коих не было недостатка, пока я ходил внизу, отсюда даже не просматривалась. Особенно это касалось домиков частного сектора. К тому же частично обзор мне перекрывали другие «хрущевки», стоявшие параллельно моей. То есть так себе наблюдательный пункт получился.

Я перешел на противоположную сторону крыши. Ага, вот и Советская. А вот и меланжевый комбинат, чтоб ему пусто было. Как на ладони. Людей я не увидел ни на территории, ни за пределами.

Оставалась еще одна локация, на которую мне было любопытно посмотреть. Я снова поменял диспозицию и разглядел сперва гладь реки, а затем, вдалеке, купола монастырского храма и высокую колокольню из красного кирпича. К сожалению, с такого расстояния какие-либо детали могли быть доступны только биноклю или подзорной трубе. Хотя мне показалось, что я уловил движение подле домишек на том берегу. Еще бросились в глаза ровные разноцветные прямоугольники земли. Действительно, что ли, у язычников огороды на поверхности? Хотя какие огороды – вон, явно тот гигантский квадрат «засеян» борщевиком. Ну кто бы стал высаживать целое поле ядовитого сорняка, который и так повсеместно встречается? Нет, наверняка просто бывшие палисадники заросли́ разной растительностью: один – крапивой, другой – полынью, третий – лопухом, а отсюда кажется, будто там картофельная ботва и помидоры на вертикальных шпалерах.

Вдалеке раздался до боли знакомый и практически позабытый звук, который я давно уже не надеялся услышать в новых реалиях. Тогда в Давыдове в самый первый день Катастрофы, мы все были уверены, что вот-вот послышится рычание мощных моторов, по улице проедет колонна армейских грузовиков, один или два остановятся поблизости, оттуда попрыгают солдаты, помогут нам погрузиться и эвакуируют куда-нибудь, где не слышен чудовищный грохот взрывов, где не приходится отворачиваться и прятаться, если на горизонте внезапно начинает расти очередной «гриб»…

Сейчас, на крыше, в первозданной тишине полуживого мира, рев форсируемого движка показался таким же невероятным, как, допустим, посадка инопланетного корабля во дворе пятиэтажки. Откуда-то с севера к Куровскому приближался грузовик!

Я вновь передислоцировался к тому краю, откуда были видны комбинат и Новинское шоссе… Точнее, попытался передислоцироваться. Потому что со стены прямо в душу мне глянуло нечто.

Бетонный кубик выхода с чердака на крышу, выбитая мною с ноги дверца, а над пустым дверным проемом, на узкой шершавой поверхности – граффити. Понятно, что, когда я выбирался на крышу, изображение осталось у меня за спиной, я его не заметил. Теперь же я буквально уткнулся взглядом в витиеватую стильную надпись, смысла которой даже не понял, потому что вниманием целиком завладел какой-то гребаный покемон, вписанный в букву «О», пялящийся оловянными глазами и скалящий в ухмылке пару кривых зубов…

Кир попятился. «Это всего лишь дурацкий рисунок! – пытался он убедить себя. – Посмотри, он совсем выцветший; скоро солнце, дождь и ветер навсегда сотрут его, никакого следа не останется! Он слабый, он почти безопасный! Просто отведи взгляд! Где-то за пределами оккупированного покемоном пространства рычит движок, это важно, это важнее всего на свете!»

Невероятным усилием воли Киру удалось отступить вбок. Под таким углом оловянные глаза мультяшного существа уже не оказывали столь поглощающего, гипнотизирующего воздействия. Теперь скорее к краю крыши!

Вдалеке, в километре, а может, и дальше, по убитому шоссе, ведущему в Куровское мимо густых зарослей, которые раньше являлись садовыми товариществами, ехал «КамАЗ» с двадцатифутовым контейнером вместо кузова. Контейнер и кабина были усилены металлическими листами, к «морде» грузовика вместо бампера приварен бульдозерный нож. Следом за грузовиком двигался широкий бронированный внедорожник – может, «хаммер», может, что-то иное, не менее мощное. На крыше внедорожника стояла турель с каким-то длинноствольным орудием, то ли пушкой, то ли крупнокалиберным пулеметом, Кир слабо разбирался в военных прибамбасах. Ствол был развернут против направления движения; в какой-то момент дуло полыхнуло яростным пламенем, донесся гулкий треск.

Сначала Кир ничего не понял. Если это спасатели, то…

Да нет, какие спасатели, идиот? Кому вы нужны, чтобы спасать вас? Это беженцы! Явно пытаются унести ноги и отстреливаются от преследователей.

А может, это парни с «Мишлена», о которых обмолвился Харитон? Давыдово-то примерно в той стороне, по шоссе как раз можно добраться. Но откуда у парней машины, топливо? Таким богатством мог бы обладать разве что Босс…

Будто подтверждая эту мысль, из задних ворот меланжевого комбината навстречу машинам высыпали охранники с автоматами, замахали руками, привлекая внимание едущих. Вероятно, тоже услышали шум моторов и выстрелы, выскочили на подмогу. А может, им по рации сообщили.

Но в кого же палил стрелок «хаммера»?! Кир, как ни напрягал глаза, не мог увидеть преследователей.

Вот обе машины миновали развилку с Коммунистической…

Вот уже пошли домики частного сектора…

А потом из лесной чащи выскочили они.

Попробуйте рассмотреть в деталях с расстояния в километр существо, размером чуть крупнее человека. Однако со зрением что-то случилось, картинка будто скачком приблизилась, и в сознании Кира намертво отпечаталась внешность чудовищ. Да-да, именно чудовищ, никаких других эпитетов он подобрать не смог. Человекоподобные, с мощным торсом, с чрезмерно развитыми, бугристыми плечами, с длиннющими передними конечностями, на которые существа время от времени опирались на бегу. Задние конечности (ноги?) были перевиты мышцами, каким позавидовал бы любой чемпион по тяжелой атлетике. Шеи практически отсутствовали, волосяной покров тоже. Кожа имела серый оттенок и выглядела толстой и складчатой, как у носорога. Из-под выпирающих надбровных дуг глядели наполненные животной яростью маленькие глазки. Изо ртов торчали клыки. Когти во время особо стремительных скачков взрывали почву и отколупывали целые пласты оставшегося на шоссе асфальта.

«Мама дорогая! – ужаснулся Кир. – Они привели сюда мутантов! Эти люди в машинах, спасаясь от погони, сами показали монстрам дорогу в наш город!»

Он уже не думал о Куровском как о гребаной дыре, в подметки не годящейся Барнаулу. Он думал о том, что Куровское никак не защищено, здесь нет воинской части, крепостной стены или каких-нибудь других укреплений, где могло бы укрыться все население. Даже подземелье Оскара сложно назвать неприступным, раз тут и там находятся лазы. А уж про Могильники и вовсе говорить нечего. Что делать? Прятаться в квартирах, в коттеджах? Смешно! Эти чудища лесные с любыми дверьми расправятся в два счета!

Орудие на крыше «хаммера» вновь изрыгнуло сноп огня, но машину так мотало и подбрасывало на выбоинах, что стрелку невозможно было прицелиться, он палил наугад, в расчете на то, что хоть кого-то зацепит. Не зацепил.

Машины уже мчались по жилому кварталу. Триста метров до комбината, двести метров…

Автоматчики рассредоточились, залегли возле ворот и по обе стороны съезда с моста через Нерскую… На что они надеются?! Такую шкуру не продырявишь из «калаша»! Разве что совместными усилиями, «все на одного»…

«Сколько же их?!» – Кир попытался пересчитать серые фигуры мутантов и сбился. Десятка полтора, не меньше. Летят галопом, не сбавляя скорости…

Слева что-то мелькнуло. Кир перевел взгляд и обомлел: со стороны монастыря, вдоль реки, наперерез автомобилям неслась волчья стая. Час от часу не легче! Автоматчики с комбината располагались спинами к волчарам, вторая часть охранников находилась по ту сторону съезда с моста, в заросшем бурьяном кювете – ни те ни другие из-за возбуждения от предстоящей схватки, рева двигателей и грохота пулеметных очередей стаю не видели и не слышали. А мохнатые зверюги размерами с лошадь в состоянии растерзать автоматчиков в один миг!

Как же вышло, что серые монстры и серые псы согласовали свои действия буквально до секунды? Как вышло, что они атаковали одновременно с двух сторон, взяли в клещи и тех, кто передвигался на машинах, и тех, кто охранял комбинат? Случайность? Или нападение кто-то возглавляет, координирует?

Кир слабо представлял себе, какой станет жизнь, если городок заполонят чудовища. А жители-то, кретины, воробышков мутантами называли! И волков, которые бо́льшую часть времени не покидали свой лес и монастырь. По крайней мере, так открыто ни разу не нападали, не охотились всей стаей. Вот когда станешь ценить прошлое! Грязное, вонючее, голодное, неустроенное прошлое – но оставляющее шанс выжить. Серые пришельцы такого шанса уже не дадут. Бежать отсюда? Бежать, пока не поздно? Прямо сейчас, бросив наблюдать за вот-вот готовой разразиться смертельной битвой между людьми и нелюдьми, спуститься с крыши – и рвануть прочь из Куровского! Для начала в Давыдово, потом – еще дальше, еще севернее…

Машины въехали на мост. Человекообразные твари практически нагнали «хаммер», одна из них умудрилась полоснуть когтями по бронированной задней дверце и оставить на металле царапины. Турель не позволяла опустить ствол пулемета под таким углом – слишком уж близко подобрался монстр. Стрелок заорал что-то матерное и скрылся в люке. Что будет, когда автомобили остановятся? Ведь людям оттуда не выйти! Стоит открыть двери – полетят клочки по закоулочкам!

С противоположной стороны, из-за спин охреневших и наверняка обделавшихся с испугу автоматчиков, на мост влетела волчья стая.

Не обращая внимания на машины, гигантские псы промчались мимо них двумя свирепыми потоками и врезались в самую гущу серых преследователей. Раздалось яростное рычание, клацанье зубов и почти человеческие вопли; брызнули фонтаны крови.

Завороженный, Кир наблюдал сверху, как волки уничтожают пришельцев. Смотреть на это было невыносимо – но и не смотреть невозможно! Еще минуту назад серые чужаки казались ему несокрушимыми, их бугристые мускулы пробуждали дремучие, инстинктивные страхи, их когти любого заставили бы оцепенеть, а стремительные хищные движения, реакция и скорость вызывали неконтролируемую дрожь в коленях. Однако то, что творили с монстрами гигантские волки, вообще не поддавалось описанию.

Еще через минуту воды Нерской на сотню метров вниз по течению окрасились в красный цвет. На мосту образовался слой кишок, оторванных конечностей, содранной кожи, окровавленных клочьев шерсти, мозгов из расколотых затылков… Кир не смог обнаружить в этой массе ни одного целого трупа – волки изуродовали, растерзали, буквально расчленили всех серых подчистую.

Машины въехали на территорию комбината. Автоматчики, не сделавшие ни единого выстрела, зашли следом, закрыли ворота.

Волки… Их было десятка три. Полдюжины отчаянно зализывали глубокие раны, еще столько же пытались отдышаться, рухнув в придорожные заросли. Остальные собрались кружком подле одного-единственного мохнатого трупа, синхронно задрали морды и душераздирающе завыли…

Я просидел в подъезде еще часа два – приходил в себя и ждал, когда зверюги-спасители уберутся на исходную, в свой Волчий лес. Наконец поднялся. Надо искать брата. Где бы он ни был.

Ноги по-прежнему дрожали. А под ногами хрустело битое стекло. Я вышел из подъезда, машинально ощупал карман и обнаружил, что фонарика нет. Конечно. Фонарик использовался вчера. С его помощью я осматривал свою постель в момент обнаружения в ней Игорька. Затем стычка, падение, выход Харитона… Положить обратно в карман такой ценный предмет сил уже не хватило, а утром за суетой совсем запамятовал. К тому же нам раздали факелы – мы их и использовали.

Прикидывая, сколько рентген уже получил за сегодня, я поперся к «Шаурме». Надо же было куда-то идти?

Мне показалось, что я брежу наяву, когда среди бурьяна появилась тонкая фигурка в черной футболке и с черным рюкзачком.

– Мара! – закричал я изо всех сил, как будто этот крик мог что-то изменить в моем бытии.

Она никак не отреагировала. В ответ на повторный окрик начала пританцовывать – просто-таки сюр какой-то; впрочем, я тут же вспомнил о ее пристрастии к музыке. Подбежал, намереваясь сдернуть у нее с головы эти гребаные наушники, и тут она наконец-то соизволила заметить меня.

– Привет! Пастилку хочешь?

– Да какую пастилку! Ты куда подевалась? Я вчера, наверное, уже месячную норму этой гадости получил, все ходил тут, тебя разыскивал!

Мара невозмутимо перевернула кассету в плеере, начала перематывать пленку.

– Вчера… я люблю у битлов песню про вчера. Хочешь послушать?

Придушить ее хотелось, если честно! Интересно, понимает ли она, что речь идет о жизни человека? Или ее апатичность и фатализм распространяются вообще на всех?

– Мара, ты прости, конечно, но мне не до музыки. Я сейчас такое видел! Ты и представить себе не можешь! Но это неважно. Важно, что Жорка – мой единственный близкий человек, я не могу думать ни о чем другом, пойми! Поэтому музыка – это последнее, чего бы мне сейчас хотелось.

– Это очень плохо, когда близкий человек только один. Лучше уж вообще ни одного, как у меня. А хочешь, я стану твоим близким человеком? Даже твоим братом могу. Ну то есть сестрой. Я ловкая и сообразительная. Хочешь?

И что отвечать на такое? Обижать ее сейчас никак нельзя.

– Ну… почему бы и нет? – Кажется, я очень неуверенно это сказал, она как-то вся сразу поникла. Потом сжала руки в замочек и сказала совершенно другим, безразличным тоном:

– Да говорила я с Оскаром про твоего брата, говорила.

– С Оскаром?

– Ну да, с Боссом. У него имя есть, представляешь? – съехидничала девушка.

Представляю. Прекрасно представляю. Я его имя знал, еще даже не выехав из Барнаула.

– И что сказал твой Оскар?

Она резким жестом сунула наушники в рюкзак.

– Он не мой и вообще ничей. И от него тут многое зависит, если ты еще не понял…

– Извини.

– …а ты полез поперед батьки и сильно испортил себе все. Вот зачем ты повел туда своих могильщиков? Я как услышала про драку – сразу поняла, что это ты. Я, конечно, договорилась, чтобы он принял тебя. Но если он поймет, что именно ты провел в подвал этих идиотов, тебе несдобровать.

– Весело. А про Жору он что-нибудь сообщил?

– Босс вообще-то не информбюро. Но Оскар заинтересован в том, чтобы старший Белецкий был жив, это даже мне понятно. Иначе он не стал бы назначать тебе аудиенцию – ты для него такой же источник сведений о своем брате, как и он для тебя. Почему ты не подождал меня и начал суетиться?

Так. Я запрокинул голову и выдохнул. Надо мной висели облупившиеся буквы вывески.

– Ты не пришла вчера: ни через два часа, ни через три, ни поздно вечером! Откуда мне было знать, придешь ли ты вообще? Ты могла забыть, ты могла забить, тебя мог найти и запереть отец. Или подработка тебе какая-нибудь подвернулась, почему бы нет? Я тебя вижу второй раз в жизни, как же я могу полагаться на незнакомого человека?

Она вдруг улыбнулась, но не мне, а куда-то в сторону.

– Ну да, не пришла, правда. Извини. Я просто заснула в монастыре, в храме. Я всегда там засыпаю почему-то. Там очень спокойно, будто ты домой вернулся наконец.

– Ничего себе спокойно! Там же эти адские псины живут! Вообще не понимаю, почему тебя еще не растерзали… – Меня передернуло, едва я вспомнил поверхность моста, намазанного, словно бутерброд, толстым слоем внутренностей.

Она проигнорировала мои слова. Спросила, роясь в рюкзаке:

– Ну что, пойдешь к Боссу?

– У меня разве есть варианты?

– Варианты всегда есть. И Босс не волшебник, между прочим. Ваш разговор – еще не гарантия, что ты найдешь брата. Пошли. И съешь пастилку, а то еще в обморок свалишься.

Кажется, лакрица уже очень скоро перестанет напоминать мне Германию. Противный вкус, но да, она права, надо съесть хоть что-то.

Глава пятая

Дежавю, честное слово. Мы снова брели по Советской.

Время от времени я невольно косился на свою спутницу. Сколько ей? Семнадцать? Девятнадцать? В таком случае – откуда у нее столь непривычный лексикон? Нет, так-то она строит фразы, как и все мы, жертвы Катастрофы: чем проще и доходчивее, тем лучше. Человеческая речь упростилась до безобразия, и только «старики» типа меня, заставшие русский язык во всем его многообразии и величии, могут позволить себе ввернуть в разговоре вычурные пассажи или изобилующие специализированными терминами конструкции – ну так это, скорее, кич, выпендреж и тоска о былом. «Молодежь», воспитанная уже под землей или вовсе родившаяся в новых условиях, использует гораздо более примитивные варианты. Мара, в принципе, тоже, однако время от времени проскакивают у нее словечки типа «информбюро», «аудиенция», «гарантия». Понятия не из нашего мира. Чужеродные термины, которым нет места в обиходе кротов и червей, роющих норы под землей.

– Слушай, а ты вообще понимаешь, о чем песни «Битлз»?

Мара фыркнула.

– Конечно! Зачем бы я слушала их, если бы не понимала.

– Да хотя бы из-за мелодий или аранжировок, – пожал я плечами. – Поклонникам классической или электронной музыки никакие тексты не требовались, для них слова не имели никакого значения, зато в звучании скрипок, саксофонов или каких-нибудь синтезаторов они находили прекрасное. Между прочим, мелодии песен «Битлз» довольно часто исполняли симфонические оркестры – без вокала, без слов. А еще эти песни перепевались сотнями других исполнителей на десятках других языков. Я вот по-японски ничего не понимаю, но послушать Let It Be на японском было весьма любопытно.

– Мне бы тоже было интересно. – Мара вздохнула. – Я никогда не видела японцев и не слышала, как они разговаривают, тем более как поют.

– Ты и англичан не видела никогда, – усмехнулся я, возвращаясь к своему вопросу, – но утверждаешь, что понимаешь песни битлов. Откуда же такие познания в английском?

Мара насупилась и надолго замолкла. Я уж решил было, что обиделась, но девушка наконец проговорила, хмурясь:

– Это мама. Она хорошо знала инглиш. Хвасталась, что в молодости «свободно общалась», хотя я до сих пор не понимаю, что значит «свободно». Разве в мире до Катастрофы кто-нибудь запрещал общаться по-английски? За это же не арестовывали!

Я промолчал. Мог бы объяснить, что значит «свободно говорить на чужом языке», но это было ни к чему. Да и момент не тот – похоже, откровенность Мары имеет порционный характер, и перебивать очередной порыв не стоило.

– Мама занималась со мной и английским, и русским, и математикой. Соседи посмеивались и даже раздражались – зачем, мол, тратить время на иностранный язык? Никто, дескать, в Войне не уцелел, а если и выжили эти вражьи морды в Англии или Штатах, так вряд ли их положение сейчас лучше нашего – тоже, небось, по норам сидят, носа наружу не кажут. Короче, не с кем общаться на английском. А может, говорили они маме, ты ждешь, что когда-нибудь за твоей дочкой иностранные спасатели примчатся прямиком в Куровское? Ну так им в рожу нужно будет плюнуть, а не хау-ду-ю-ду говорить. Но мама их не слушала, продолжала меня учить.

Снова возникла пауза. Я, положа руку на сердце, не смог бы так сразу сказать, чью сторону принял бы в подобном споре. Я вообще не люблю спорить. Хотя аргументы за и против у меня имелись для обеих спорящих сторон. В нашем Могильнике жил бывший школьный учитель; я слышал, что когда-то он пытался обустроить что-то вроде класса для детей – преподавать разные предметы, грамоте обучать, счету, про окружающий мир рассказывать. Да только не прижилось его начинание. В изменившихся условиях знания оказались избыточным балластом. Точнее, сами знания, коль они уже имелись у человека, приветствовались. Но тратить время и силы на то, чтобы когда-нибудь в будущем в какой-нибудь записульке все знаки препинания были расставлены верно, никто не собирался. Арифметикой детеныши владели на уровне «два яйца сытнее, чем одно», а логарифмы вычислять им в ближайшие десятилетия точно не понадобится. Так что родители сообща решили: школа – излишество, куда полезнее научить своих чад ухаживать за вешенками и несушками и выживать в кривых холодных лазах каменоломни. И я их понимал.

– А отец? – наконец спросил я, вспомнив Матвея.

Мара с досадой махнула рукой:

– Папа тоже учил кой-чему. Немножко физики, немножко химии – но все такое, что можно применить на практике. Ну, там, как мыло сделать из подручных средств, как воду очистить, как рассчитать толщину подпорки и угол, под которым ее нужно устанавливать.

– Полезные навыки, – одобрил я, вот только девушка явно осталась этим недовольна:

– Навыки… Далеко бы ушел пещерный человек, если бы пользовался только навыками, полученными в своей пещере и пригодными лишь внутри этой пещеры?

– А ты, значит, за цивилизацию и прогресс?

– Ну не тупи, Кир! Прогресс нам пока не светит, это воробышку понятно. Но кто-то ведь должен хотя бы сохранить знания? Мама – пыталась, пока была жива, потому и учила меня английскому. Оскар тоже по-своему пытается. А кто-то сказочками про Чистилище довольствуется!

Сказано это было с таким презрением, что Матвей наверняка бы оскорбился, услышав подобное в свой адрес. Впрочем, если ему окончательно снесло башку на религиозной почве, то… Но не это было сейчас важным.

– И чем же таким занимается Оскар, что ты его уважаешь больше, чем членов нынешней своей семьи?

Мара сперва возмущенно полыхнула глазищами и явно собиралась выпалить что-то эдакое, сенсационное, но потом одумалась, помрачнела и ядовито произнесла:

– Оскар занимается всяким. Придем – сам у него и спросишь.

Я был уверен, что девушка поведет к дыре у железнодорожного полотна, однако она уверенно шла к пролому в стене, окружавшей комбинат, – точке, откуда в несчастливый день мы с братом перешли Рубикон в поисках продуктового бункера.

– Нет смысла туда соваться, – сказал я Маре, – после сегодняшнего побоища там все заперли.

– Коли заперли, в дыру полезем, – без эмоций отозвалась она, – проверить же все равно надо.

Посреди дороги, совсем недалеко от иномарки с борщевиком-антенной, темнела невнятная куча. Подойдя ближе, я разглядел окровавленные куски мяса на частично обглоданных костях. Над останками жужжали жирные мухи. Рядом валялись клочья одежды и клетчатый шарф, пропитанный кровью, но вполне узнаваемый. Вот куда подевался плюгавенький Петрович! Значит, и на него волки напали посреди бела дня, в черте города?! То есть, пока мы лезли в подвал, а Петрович, сдрейфив, притормозил, стая прямо за нашими спинами устроила трапезу? Или это волкопоклонники похитили мужичка и скормили «друзьям», а останки кинули на видное место в качестве предупреждения или акции устрашения?

– Его что, в жертву принесли? – спросил я у Мары.

– Почему в жертву? Просто сожрали.

Я тупо пялился на останки. Нет, я не видел, чтобы на мосту волки жрали серых. Там была драка, массовое убийство агрессивных чужаков, посягнувших на территорию, охраняемую стаей. Защищали ли волки тех, кто прибыл на машинах? Вряд ли. Защищали ли они город, который считали своим? Да, безусловно. Но убитыми монстрами они не питались, а труп Петровича был изрядно обглодан. Может, серые просто несъедобные, как воробышки?

– А чего тогда не доели? Мяса же полно осталось.

Она пожала плечами:

– Спроси чего попроще.

Дверь в подвал оказалась открыта, но меня это не обрадовало, скорее, наоборот, насторожило. Слишком яркими были воспоминания об утренних припарках, которые последовали аккурат после того, как мы во главе с Харитоном вот так же вошли в открытую подвальную дверку. Хотя сейчас я иду туда уже не в качестве вора или налетчика, а вроде как на официальную аудиенцию.

Коридоров в подземелье оказалось даже больше, чем я мог себе представить после вчерашних блужданий по лабиринту. Зачем их спроектировали под этим несчастным меланжевым комбинатом, который уже и не работал последние лет дцать? Перед Катастрофой его помещения арендовали у города какие-то барыги, насколько я помню.

В отличие от первых моих посещений подземелья теперь оно явно было населено. В смысле, теперь появились все признаки присутствия жильцов. Помимо явственно ощутимого рокота работающего агрегата, то тут, то там слышались голоса и прочие звуки, присущие человеческому обиталищу. Пару раз нам навстречу попались парни в камуфляжах – правда, без оружия и даже без дубинок. И все равно мне при их приближении захотелось куда-нибудь спрятаться, однако Мара не делала ни малейших попыток юркнуть в боковые проходы или хотя бы прижаться к стене. Да и парни не обращали на нас ни малейшего внимания. Еще разок прошла баба с тазиком стираного белья, подросток пробежал, коротко поприветствовав Мару… Надо же! Выходит, здесь не только армия Босса расквартирована, но и обычные некомбатанты!

Наконец мы добрались до тупика с единственной дверью. Мара уверенно дернула за ручку. Оказалось заперто. Она подергала еще. Низкий мужской голос что-то буркнул с той стороны в ответ, и опять все затихло. Мне показалось, прошло уже минут пять, правда, под землей время воспринимается иначе. Девушка спокойно стояла рядом и смотрела куда-то сквозь стену. А я чувствовал, как ладони становятся влажными от волнения. Вопреки моим сомнениям в двери со скрипом повернулся ключ, приоткрылась щель. Изнутри бил сильный свет, из-за чего лица открывшего разглядеть не удалось.

– Жди, – изрек некто конкретно осипшим баритоном, и створка снова захлопнулась.

После яркого света коридор показался темнее, Мара по-прежнему спокойно стояла.

– Почему нас не пускают? – встревожился я.

– Просто жди. Босс только сегодня вернулся из дальней поездки. Говорят, в переплет попал на въезде в город. Может, накопившиеся вопросы сейчас решает, может, у него другие посетители. А может, просто отдыхает. Хочешь еще пастилку?

Я не ответил, отошел от нее на пару шагов. Надо как-то сбросить напряжение, оно помешает при важном разговоре. Ноги были тяжелыми и плохо слушались, мысли – еще тяжелее и непослушнее. Больше всего я боялся, что это опять какая-нибудь ловушка. Мара вполне могла затащить меня сюда по просьбе Босса, чтобы… чтобы что? Подставить меня она, конечно, может – знать бы, ради чего.

Зато кое-что прояснилось: Оскар был в дальней поездке. Возможно, отсутствие «гуманитарной помощи» в последние две недели связано именно с этим. Не его ли возвращение я наблюдал сегодня с крыши «хрущевки»? Да уж, переплет так переплет. Всем переплетам переплет, я бы сказал. Меня до сих пор потряхивало от воспоминаний о драке волков с серыми. Еще больше – от кошмарного месива, оставшегося после драки на мосту.

А может, ничего этого и не было в реальности? Может, это чертовы мультики, которые были инициированы проклятым нарисованным покемоном и которые видел только я? Вероятно, стоило бы сходить и проверить, убедиться, что бойня мне не пригрезилась. Но одна мысль о том, чтобы приблизиться к мосту, вызывала рвотный рефлекс. К тому же многое будет зависеть от результатов аудиенции у Босса. Может статься, мне в ближайшее время вообще будет не до собственных глюков.

Дверь снова заскрежетала и открылась на ширину, в которую человек уже мог бы пройти.

– Давай быстрей, – сказал все тот же неприятный голос.

Я шагнул внутрь, и сразу за мной створка с грохотом захлопнулась, повернулся ключ.

– А Мара? Ее что, не пустите?

– Незачем. – К возражениям обладатель сиплого голоса явно не привык. Я наконец разглядел его и узнал. Один из тех двоих «чистеньких», от которых мы с Марой прятались недавно. Тот, про кого она говорила, что это «страшный человек», встречи с которым лучше не искать. Я присмотрелся. Плотненький, крепкий, от голода явно не страдает, лицо спокойное, движения уверенные. Он тоже поглядел оценивающе, буравчики серьезных глаз прошлись по каждому синяку, по каждой ссадине на моей расписанной под хохлому физиономии, руки характерно дернулись в мою сторону. Понятно, обыскивать будет, вдруг у гостя радиоактивная кочерга за пазухой припасена для их ненаглядного Босса. Но сперва он заставил снять резиновое облачение, и только потом довольно умело обхлопал меня всего. Брезгливо протер ладони гелем-антисептиком и небрежным кивком показал, куда идти. Я очутился в некоем коридорчике-предбаннике с шершавыми стенами. Впереди виднелась еще одна железная дверь с изящной фигурной ручкой и узорчатой ковкой по краю.

– Мне туда?

Он снова кивнул. Я постучал. Ответа не последовало. Навалился на ручку, она подалась неожиданно легко.

Внутри оказалось даже уютно. Стены не облупленные, покрашены в кремовый цвет. Вдоль стен – полки с разной мелочевкой и книгами. В дальнем углу диван. Под абажуром, больше похожим на перевернутую миску, – овальный стол и два деревянных стула. Фигуру, стоявшую в тени, я заметил не сразу.

– Присядь. – Букву «р» мужчина выговаривал не очень хорошо, зато тембром обладал приятным. Или это по контрасту со своим любезным сотрудником?

Я сел. Он медленно вошел в круг света, но стулом не воспользовался, стоял, внимательно разглядывая меня. Я почувствовал себя букашкой под микроскопом, захотелось немедленно вскочить, чтоб хоть не нависали над тобой. Еще и голова – абсолютно лысая; казалось, она светилась сама по себе, взгляд холодных голубых глаз не выражал абсолютно ничего.

– Ты наверняка знаешь, кто я, и, пожалуй, теперь это взаимно.

Произнеся такую нелепую фразу, он надолго замолчал. Я не представлял, что делать с образовавшейся дурацкой паузой. Кивнуть? Сказать «ага» или «рад знакомству»? В итоге я ринулся напролом:

– Мой брат Георгий вчера был похищен в этом самом подвале…

Голубые глаза уставились на меня в упор:

– Я не планировал учить тебя хорошим манерам. – Ровный голос даже не дрогнул. – Еще раз перебьешь – разговор закончится.

Перебьешь?! Он с дуба рухнул?! Кого это я перебил, если мы все время молчали?! Дать бы этому лысому в жбан за такие наезды, вот только от него слишком многое зависит. Я уже боялся пошевелиться, лишь искоса наблюдал за ним. А он снял с полки фарфоровую вазу и неторопливо повертел ее в руках. Потом вернул на место и снова вспомнил про меня:

– Ты у себя в Барнауле с братом работал?

– Ну… еще в школе мы как-то вместе курьерами пробовались.

– Я про работу спрашиваю, а не про занятие для пятиклассников или неудачников.

– Э-ээ… Ну, так-то я в девятом классе веб-дизайном зарабатывал. И вообще дизайном занимался – мне нравилось делать проекты всяких красивых штуковин…

– Поставим вопрос проще: ты в биологии понимаешь что-нибудь?

В биологии я понимал исключительно в рамках школьной программы… если еще вспомню хоть что-то… Говорить ли об этом Боссу? Вопрос на миллион, что называется.

Лысый улыбнулся уголком рта.

– И на старуху бывает проруха. – Он развел руками, изобразив смущение и раскаяние. – Когда-то давным-давно мои рекрутеры нашли блестящего молодого аспиранта – Георгия Белецкого. Связались с ним, предложили контракт. Он перебрался в Подмосковье, поближе к моему исследовательскому центру. Снял квартиру, вступил в должность… Помнится, он месяца еще не проработал, пришел просить за родственника: дескать, надежный ответственный парень, пригодится, и вообще вдвоем с братом ему сподручнее будет. Я не вдавался в подробности, отправил Георгия в службу персонала, чтобы подыскали для его протеже вакансию на первое время. И забыл про это. А потом грянуло… Стало не до исследований, не до сотрудников. Правда, позднее я произвел перепись выживших. Георгия Белецкого не оказалось ни среди жителей первого Могильника, ни среди крысоедов, ни среди дикарей, обосновавшихся в окрестностях монастыря. Жаль, конечно, но… Столько народу погибло – чему удивляться? Пришлось восстанавливать подобие жизни с теми, кто был под рукой. Мне трижды повезло: во-первых, аккурат перед войной я арендовал несколько помещений на комбинате – наверху и в подвале. Здесь была всего одна научная лаборатория. Но именно в ней в час икс оказался и Миша, и я сам – и это во-вторых. В-третьих, по соседству с лабораторией оптовики арендовали целое крыло под продуктовые склады, и в самый ответственный момент те оказались забиты провизией. Когда ты контролируешь еду – ты контролируешь людей. Даже оружие в твоих руках не производит такого впечатления на голодного индивидуума, как банка тушенки. Под прицелом автомата задор работников быстренько угасает, но помани их куском мяса – и они сделают для тебя все. Мне удалось создать вокруг себя подобие кондоминиума: это когда на изолированном объекте есть полный набор самостоятельных служб, предоставляющих все условия для того, чтобы община нормально функционировала и не стремилась расползтись, выбраться за пределы контролируемой территории без нужды или без приказа. Поэтапно мы перетащили сюда уцелевшее оборудование из центра. Сложнее оказалось электрифицировать подвал в должной степени – агрегатам требуется слишком много энергии. Разумеется, мы перепрофилировались: приоритеты сменились, а вместе с ними изменилось и направление исследований. Так или иначе, работа наладилась. – Он прошелся по кабинету, вернулся к столу и сел; теперь его лицо было четко напротив. – Года три или четыре назад мне доложили, что в большой Могильник пришли из Давыдове два брата – Жора и Кир. Старший себе на уме, младший – недоумок. Наверняка мне назвали вашу фамилию, но что поделаешь? За давностью лет я совсем забыл про Георгия Белецкого, не сопоставил зрелого давыдовского мужика по имени Жора с блестящим молодым ученым из прошлого. За вами присматривали первое время. Рапортовали, что Жора занимается отварами и прочими зельями, что он добился роста куриного поголовья за счет какой-то особой кормовой смеси семян и сушеных трав. Пару раз он пытался на меня выйти, предлагал свои услуги. Но мне не нужен был ботаник, понимаешь? Даже биолог широкого профиля не требовался. Мне бы не помешал узкий специалист, однако Миша убедил меня, что обойдется без помощника. И я допустил очередную ошибку, отказавшись от встречи с Жорой. Я решил, что в Могильнике, занимаясь народной медициной и улучшением пищевой базы, он будет более полезен. – Оскар снова поднялся на ноги, шагнул к полке, провел кончиками пальцев по широкому горлышку вазы – сначала по часовой стрелке, затем против часовой. – Сегодня днем я вернулся… не суть важно, откуда именно вернулся. А тут такие новости! Чуть ли не все дееспособное население большого Могильника ищет Белецкого-старшего! – Интересно, это сарказм? Или Босс склонен к преувеличениям? Семеро доходяг – это, по его мнению, все дееспособное население? – Но ищет не где-нибудь, а на моей территории. Оказывается, у Жоры из Давыдове была связка ключей от некоторых помещений, потому что до войны он здесь работал. На меня. И только тогда у меня в голове все сложилось, только тогда я вспомнил про братьев из Барнаула! Я понятия не имею, почему вы оказались в Давыдове, но вы выжили – и это большая удача! Потому что как раз сейчас, после смерти Миши, мне жизненно необходим миколог или вирусолог. Я привез сегодня специалиста, но… меня одолевают смутные сомнения. Он привык работать совсем в других условиях, по другому профилю и под неусыпным руководством более опытных коллег. Он – подмастерье, а не мастер. – Оскар оперся кулаками на столешницу, пристально посмотрел на меня. Я отвел взгляд, потому что терпеть не могу, когда глаза в глаза… – И вот теперь, когда я выложил перед тобой все карты, мне хотелось бы повторить свой вопрос: работал ли ты в Барнауле вместе с братом? Понимаешь ли ты в биологии в достаточной степени, чтобы поработать здесь и сейчас? Или знаний, полученных в глухой дыре, все-таки недостаточно?

Барнаул вовсе не был дырой, уж точно лучше этого гребаного Куровского, кишащего средневековыми фанатиками. Но это не тот ответ, которого ждет Босс. Мысли завертелись, наскакивая одна на другую. Если я честно расскажу, что окончил всего девять классов и не имею никакого профильного образования, если признаюсь, что в биологии ни в зуб ногой, – как это скажется на дальнейшей судьбе брата? А на моей судьбе? Соображай, Кир, соображай! Допустим, ты скажешь, что кой-чего смыслишь в вирусологии. Оскар решит, что одного вирусолога ему достаточно, и не станет искать Жорку. К тому же твой обман рано или поздно раскроется, а время будет упущено. Но если ты ответишь честно, тебя вот прямо сейчас отправят назад, в Могильник, куда тебе дорога вообще-то заказана, а брата, возможно, разыщут и оставят здесь, при лаборатории, и больше вы с ним, вероятно, не увидитесь. А если не разыщут? У Оскара появился специалист, которого привезли неведомо откуда и на которого возлагали определенные надежды. Ведь если бы Босс нынче не вспомнил Георгия Белецкого, этот ученый-варяг продолжил бы исследования какого-то Миши – и Оскара это, вполне возможно, устроило бы. Ну, не обнаружится Жора – и шут с ним, двадцать лет обходились без него – и еще двадцать обойдутся. И как же быть? Ведь я же без брата с ума сойду с тоски, сдохну! А как найти его самостоятельно – даже не представляю. Ясно только одно: Мара была права, когда говорила, что в подвальных коридорах Жорку искать бесполезно, его тут нет, иначе Оскар был бы в курсе. Но Оскар – единственный, кто может инициировать настоящую поисковую операцию, единственный, кого безропотно послушаются. Значит, я должен быть здесь, внутри, чтобы контролировать эту операцию, чтобы регулярно капать на мозги Боссу, чтобы тот ни на секунду не засомневался в необходимости заполучить Жорку в свой штат… или хотя бы вернуть его родным и близким, то есть мне.

– Так твой брат слукавил насчет тебя? – Какой же ровный тон у этого лысого, будто с электронным приложением говоришь! – Ну, хорошо: чем отличается N-конец от С-конца?

Черт… он что, издевается?

– N-конец? – тупо повторил я. – Чего конец-то?

Оскар снова неспешно подошел к полке.

– Так называется свободная аминокислота, находящаяся на одном из концов пептида. Школьный курс биологии.

Похоже, мне теперь действительно конец. И Жорке… А Босс как ни в чем не бывало продолжал:

– Говорят, будто фон сильно снизился вокруг монастыря?

– Ну да, говорят. Я не ходил туда с дозиметром.

– А что люди думают про монастырь, почему там такое происходит?

Неужели удастся все-таки сгладить фиаско с биологией? Из монолога Оскара я понял, что у него везде есть слухачи, осведомители, шпионы. Он и про наше четырехлетней давности появление в Могильнике знал, и про то, чем Жорка в последнее время зарабатывал на пропитание… И про связку ключей ему кто-то доложил, хотя я только с Харитоном этой информацией поделился! Значит, Боссу нужны доверенные лица, которые регулярно поставляли бы ему важные сведения об общине. Ну и что, что это откровенное стукачество? Доложить, о чем шепчутся Серега с Васьком или чем занимаются Игорек с Алиской, – это не предательство. Предательство – это если я упущу шанс вернуть единственного близкого человека. Как показаться в Могильнике и при этом остаться в живых – об этом я подумаю позже. Поэтому на фиг щепетильность! Опишу версии аборигенов по поводу монастыря – может, заработаю пару баллов?

– По-разному все думают, – начал я, стараясь говорить рассудительно. – Одни считают, что есть какой-то древний разлом в излучине Нерской, и оттуда идет исцеляющая сила земли. – Я увидел, как сморщился Оскар, и заторопился: – На самом деле, конечно, не в исцеляющей силе причина. Вы ведь наверняка знаете, отчего в небе возникает северное сияние? Магнитное поле Земли не пропускает к поверхности солнечную радиацию, и в районе полюсов при определенных условиях возникает люминесценция верхних слоев атмосферы из-за взаимодействия поля и заряженных частиц солнечного ветра. Вот и Нерский разлом может являться своеобразной магнитной аномалией и обладать свойствами, сходными со свойствами магнитосферы планеты. Ну, то есть это такая чисто природная аномалия, которая образует защитный купол над ограниченным пространством. Во время ядерного удара купол не сумел поглотить весь поток излучения, местность оказалась зараженной, но гораздо меньше, чем окрестности. Потому и в норму там фон пришел быстрее, чем в округе. Другие жители считают, будто влияет склад удобрений, который располагается там же, неподалеку, возле бывшего скотного двора. Типа, удобрения испаряются, и эти испарения нейтрализуют заряженные частички – в пылинках, в микроскопических капельках воды. Этакая химобработка получается. Ну, как сталкеры обрабатывают после выхода на поверхность свои костюмы и принесенные снаружи предметы. А потом, когда уже «обеззараженная» пыль вместе с дождем выпадает на землю, нейтрализуется и почва, и зараженные объекты… «Свидетели Чистилища» утверждают, что радиацию заземляет колокольня, но это совсем бредовая идея… Ну и еще есть версия о Чуде Божьем. Вроде кто-то из стариков говорил, что икона Николая Чудотворца в этом монастыре хранится. Типа, если иконы исцеляют людей, почему бы им не исцелить землю? Хотя бы ее небольшую часть?

– Интересная мысль, – без малейших эмоций, прежним тоном отозвался Оскар. – Только ведь иконы помогают тем, кто верит в их чудодейственную силу. Сложно представить себе верующую природу. – Он помолчал. – А напомни-ка мне, Кир, почему в общине все считают тебя недоумком? Вроде излагаешь ты складно, при этом явно понимаешь, о чем ведешь речь. Вон, про магнитные полюса знаешь, про химическую нейтрализацию заряда в частицах. И пусть эти теории не менее фантастичны, чем версия с колокольней, однако ты… Ну не производишь ты впечатления умственно отсталого. Но ведь дыма без огня не бывает? Что же с тобой не так?

Кажется, сработало. Он мною заинтересовался! Вот только как вести беседу дальше на том же уровне? Да и будет ли это «дальше»?

– Не хочешь отвечать? Понимаю. Люди странные, им свойственно навешивать подчас нелепые ярлыки на тех, кто хоть сколь-нибудь отличается от них самих. Ну что ж, раз уж у меня появилась возможность пообщаться с новым здравомыслящим собеседником, я задам тебе еще один вопрос. Куда менее конкретный и более, я бы сказал, философский. Как ты думаешь… Лично ты, а не брат и не соседи по пещере! Вот случилась беда, на долю человечества выпали кошмарные испытания – и я сейчас говорю о вполне реальных испытаниях, а не в метафизическом смысле, не с точки зрения религиозных конфессий. Каким станет человек после всего этого ужаса? Выживет ли человеческая цивилизация, социум как таковой? Или нам на смену должны прийти другие существа? Более приспособленные к текущим условиям?

В голове крутилось словосочетание «мыслящий тростник». Наверное, потому что Жорка неоднократно при мне это произносил, когда его выбешивал своей тупостью кто-нибудь из нашего Могильника. «Господь, – говорил тогда Жорка, возводя очи к каменному потолку, – жги! Эти обормоты неисправимы! В следующий раз попробуй мыслящий тростник!»

Оскар ждал. И только мне вроде бы удалось сформулировать фразу, как сквозняком принесло вытягивающий всю душу запах колбасы. И хрен с ней, что «синтетическая»! Жрать от этого знания меньше не хочется!

– Мыслящая колбаса, – непроизвольно вырвалось у меня. Я испуганно посмотрел на Босса.

Тот пару секунд таращил на меня свои зенки и вид при этом имел натурально ошалелый, а затем расхохотался. Хохотал он долго, с удовольствием, с подвываниями и брызжущими из глаз слезами.

– Как это точно подмечено, – отсмеявшись, проговорил Оскар, и голос его все еще подрагивал от мощного выплеска эмоций, – как тонко! Ладно, Кир, ступай, у меня еще куча дел. Было очень приятно с тобой пообщаться. Надеюсь, это не в последний раз.

Вот и все? «Ступай»?

– Простите, Оскар, но как же все-таки быть с Жорой?

– За это не переживай. Полагаю, он может быть лишь в одном месте. И я уверен, что с ним все в порядке. Но чтобы вернуть его, мне необходимо кое-что проверить. Я сообщу тебе… скажем, завтра утром. Нет, скорее, днем. Илья! – крикнул он в сторону закрытой двери и, едва помощник возник на пороге, распорядился: – Проводи гостя.

Когда Илья вывел меня в коридор, Мары там не оказалось. Зато в полумраке с ноги на ногу переминались два дюжих молодца. Помощник Босса молча мотнул головой, парни очень вежливо взяли меня с двух сторон под локотки и повели по проходу.

– Э, что за дела? – возмутился я. – Куда вы меня тащите?

– А тебе какая разница? – равнодушно прокомментировал один из них. – По своей вонючей яме, что ли, соскучился?

Я прикусил язык. Если он имеет в виду Могильник, то нет, совершенно не соскучился. Но означает ли это, что меня не выпроваживают наружу, а ведут куда-то еще?

– Я в плену? – хмуро предположил я.

Парни переглянулись и в унисон хмыкнули.

– Ты в раю, б…! – наконец, сформулировал второй.

Опять унылые коридоры, увитые сомнительными трубами и проводами. В какой-то момент освещение стало более ярким и количество дверей по обеим сторонам увеличилось. Мы свернули на лестницу, но не на ту, знакомую и уже трижды проклятую, а на другую, ведущую вниз. Один пролет, второй… Когда открылась дверь, я будто с разбегу ударился о запах. Йод, дезинфицирующие средства, спирт… Елки-палки, да ведь я уже вдыхал этот концентрированный аромат! Только находился я тогда в узком коридоре с кирпичными стенами. Так вот откуда шли вентиляционные отдушины!

Помещение отдаленно напоминало больницу в Барнауле, где мне довелось лежать когда-то в прошлой жизни. Практически стерильная чистота, каталки вдоль стены, столик дежурной медсестры… Медсестры ли? Или тюремщика? Вон там, в конце коридора, уж точно не девицы в беленьких халатиках маячат, а вполне себе коммандос, только без маскирующей раскраски на рожах.

Конвоиры открыли ключом одну из палат (камер?). Похоже, мне сюда.

Внутри действительно оказалось похоже на больничную палату. Посередине кровать с каркасом из металлических трубочек, рядом тумбочка. На тумбочке свечка, фитиль которой тут же подпалил кто-то из моих конвоиров. Голо, уныло, но чисто. Как же давно я не лежал в обычной кровати с нормальным постельным бельем!

– Тут переночуешь, – пояснил один из парней.

– Надеюсь, в этом прекрасном отеле кормят? – мрачно поинтересовался я. – В противном случае ваш Босс рискует получить труп куда быстрее, чем запланировал.

– Не преувеличивай, а то накаркаешь, б…! – хихикнул второй охранник.

– Да ладно! Будет еда, не истери, – успокоил первый.

…Мир еще никогда не был столь совершенен, как в тот миг, когда передо мной поставили тарелку с нарезкой сервелата. Там еще какие-то сушеные хлебцы лежали, и в кружке что-то вкусное плескалось, но КОЛБАСА! Мучившая своим запахом столько времени, мешавшая думать и жить! Я еле дождался, пока меня оставят одного.

Нарезка кончилась максимум в минуту. Остались сухари и невеселые мысли. Да нет, зачем врать, сухари тоже прожили недолго.

Итак, беседа с Оскаром привела меня в клетку. Ну и что, что дверь не заперта на ключ? Наверняка за пределами палат выставлена охрана, чтобы подопытные никуда не делись. В том, что я теперь тоже подопытный, сомневаться не приходилось. Об экспериментах Босса над людьми и в Могильнике слухи ходили, и Мара о них упоминала: «Я просто живу здесь, а они меня обследуют…»

Ну что ж, декорации и условия сменились – а воз и ныне там. Вот ты уже и до самого Босса добрался, а с Жорой так ничего и не прояснилось. Есть лишь слова Оскара, его обещание назавтра сообщить о результатах проверки какой-то версии о местонахождении брата.

Как же стать полезным Оскару без знания биологии? Пропадающие люди, куриная эпидемия и еще эти жертвы лучевой болезни – доложил ли уже об этом Боссу кто-то из местных стукачей? Может ли это быть ему интересно? И будет ли у меня хоть один шанс рассказать ему об этом?

Глава шестая

Меня словно выбросило из сна. В холодном поту я пытался понять: что не так? Запах чисто постиранных простынь. Вчера он спрятался за колбасным духом, а сейчас выплыл, окрутил совершенно ненужными воспоминаниями. Где-то там, за тысячи километров, разрушенный дом, безымянные могилы родителей, или… может, тоже им повезло, как нам… впрочем, каким «нам»? И можно ли назвать подобное существование везением?

Чтобы выпутаться из липкой паутины неприятных мыслей, пришлось встать и нащупать свечу на тумбочке. Прежде чем вырубиться ночью, я ее задул, причем совершенно автоматически: с годами выработалась привычка экономить даже в полубессознательном состоянии. Огарок-то я нащупал, а вот спичечный коробок нашарить так и не смог – мой-то остался в защитном костюме, в «предбаннике» подле кабинета Босса. Прикола ради дошаркал в полной темноте до двери, поводил ладонью по стене на той высоте, где обычно располагаются выключатели – и о чудо! Здесь был настоящий свет, хоть и крайне тусклый. Электрическая лампочка, такая крохотная, что вполне сгодилась бы для моего фонарика, болталась под потолком копеечным солнышком. В коридорах освещение было куда лучше, чем в палатах. По крайней мере лучше, чем в этой каморке. Я застелил постель, нацепил ботинки. Ждать или выйти на разведку?

За дверью уже в который раз протопали. Видимо, ночь миновала. Наконец приперся охранник с корзинкой, где лежали свежий багет, вареное яйцо и бутылка с водой. Небрежно поставил свою ношу на край тумбочки.

– Давай ешь. – Это он вместо «здрасьте», наверное. – Через пятнадцать минут обход.

– Мне бы умыться для начала. Ну, и все такое.

– А. Это тебе направо по коридору. Увидишь.

– Что, одному идти?

– А тебе пара нужна? – удивился охранник.

Ну что ж, может, я и пленник, но передвигаться мне не мешают, уже хорошо.

Когда я вернулся в палату, на краешке койки сидела женщина неопределенного возраста и что-то строчила в блокноте. Подняла голову:

– Доброе утро, Кирилл. Кир – это ведь сокращенное от Кирилла, верно? Меня зовут Елена Викторовна, я врач. Вам предстоит небольшое обследование. Но прежде я должна заполнить вашу амбулаторную карту. Хронические заболевания есть?

Смешной какой вопрос. Как будто и впрямь в поликлинику пришел. Я оглядел ее лицо – без особого выражения, бледное, в темных веснушках. И глаза потухшие и ничего не выражающие.

– Приятно, что мое здоровье кого-то еще интересует, но вряд ли могу сильно обрадовать. Сейчас как-то здоровяков… эмм… поубавилось.

– Ошибаетесь. Я бы сказала, наоборот, – возразила она, правда, довольно равнодушно. – Больные и слабые в условиях, возникших после Катастрофы, попросту не выжили, вытаскивать их было некому и не на чем – не осталось ни нормальных больниц, ни нормального оборудования, ни нормальных препаратов. При прочих равных выжили молодые и сильные. Иммунитет, конечно, ослаблен у всех, побочка разная вылезает там, где не ждали. Но я уже пару раз встречалась здесь с диагнозами, которые… В общем, двадцать лет назад я бы таких больных не вытянула, я бы сказала – не жильцы, потому что так утверждала статистика. Они бы умерли в течение месяца-двух, несмотря на современную для тех лет аппаратуру. А здесь и сейчас люди годами живут даже с подобными диагнозами, не замечая симптомов, разве что в крайне запущенных случаях. И это свойство, эта повышенная сопротивляемость – не приобретенная, а врожденная. И если раньше в ходу была поговорка «И тебя вылечат!», то теперь в тренде «И на это тоже можно наплевать».

– Вот он, здоровый врачебный цинизм! – Я почтительно покивал, пытаясь выразить свое одобрение.

Еще минут пять она с моих слов заполняла карту. Я с усердием первоклассника отвечал на каждый вопрос, тайком почесывая начавшие подживать ссадины на лице.

– От вида крови в обморок не падаем? – в завершение деловито спросила она.

Чудесный вопрос. Если учесть, сколько истекающих кровью каждому из нас пришлось повидать. Я попытался жестами выразить недоумение.

– Мне ответ нужен, а не ужимки, – холодно сказала врач. – Всяких героев повидала, стоит шприц достать – и поднимай вас потом с пола с помощью нашатыря. Ну, пойдемте в процедурную, Кирилл.

– Я еще не завтракал. Или у вас анализы натощак нужно сдавать?

– Ешьте, – пожала она плечами. – Как закончите, приходите. Налево, до конца, еще раз налево.

Она порывисто встала и вышла. Бедная. Работка-то не сахар, как я погляжу. Зашивается.

С детства терпеть не могу все эти процедуры. Очень хорошо помню, как еще совсем маленькому делали прививки в медицинском кабинете при школе. Все стоят себе смирно и ждут, когда большая медсестра со шприцем наперевес назовет фамилию и приложит ватку после болезненного укола. Мне всегда под любым предлогом необходимо было покинуть комнату, а вот втащить обратно меня можно было только силой. Что обычно и делали, несмотря на мощь детской истерики. С возрастом, конечно, я научился немного владеть собой, но приятнее все эти медицинские штучки не стали. До и после Катастрофы какой только тошниловки я не видел: и отрезанные трамваем ноги, и фонтанирующие раны, и гниющие язвы, но до сих пор, оказывается, при упоминании шприца все поджилки трясутся и в ногах какая-то слабость.

Я покопался в оставленной охранником корзинке. Действительно яйцо, не померещилось. Глаза сами собой закатились к потолку: они это серьезно?! Они приносят вареное куриное яйцо на завтрак человеку, который яйцами и курицей последние четыре года питается?! Как тут не вспомнить старое советское кино: «Утром – яичница, днем – яичница, вечером – яичница. А ночью – омлет! Скоро я буду кудахтать, как цыпленок!» Вы колбасы мне дайте, изверги! Тушенки говяжьей! Нет, я помню, что в больницах идущих на поправку пациентов всегда кормили куриным бульоном с яйцом – типа, полезно. Но речь же сейчас не о пользе! Я ж не после операции! Я ж не на специальной диете! Конечно, еще вчера я готов был жрать разваренные косточки, потому что ничего другого не осталось. Однако здесь наверняка должно быть что-то более вкусное, чем опостылевшие яйца, которые, скорее всего, наш Могильник сюда и поставил в обмен на какие-то другие продукты. Тьфу на вас!

Умяв багет, я вышел из палаты. Как она сказала? Налево, до конца, потом направо? Ну, даже если она как-то по-другому сказала, не грех и осмотреться. Я блуждал по коридорам с дебильным видом, а сам пытался найти вентиляционные отдушины.

– Потерял что-то, дружище? – остановил меня очередной охранник, когда я попытался заглянуть в закрытый кабинет, из-за дверей которого вроде бы доносился детский плач.

– Процедурную. Там уколы делают. Елена Викторовна объяснила, как пройти, да не туда, видно, свернул.

– Не туда, это точно. Пойдем, провожу.

* * *

Посреди собрания горела лучина. Шершавые холодные камни лоснились вездесущей влагой конденсата, где-то равномерно падали звонкие капли. Божена, отмаливавшая в углу больную девочку, в своих белых одеждах казалась привидением.

– Выбираться надо, мужики, – говорил Павло. – Договариваться с Харитоном, со сталкерами нашими – пусть выводят людей в безопасное место.

– На поверхность – и в безопасное? Ты сам-то веришь, что там такое может быть?

– Верю. Если в монастыре фон до нормы упал, то почему бы ему не упасть где-нибудь еще? Пока лето – успеем и более-менее крепкие дома подлатать, и переселиться, и кой-чего вырастить, урожай собрать. Опять же – может, кур зараза косит именно потому, что здесь вентиляции нет, нельзя наши пещеры нормально проветрить. Тут за двадцать лет какой только гадости не скопилось! Дышим миазмами, а не нормальным воздухом, едрить туды налево, потому и живность дохнет, и сами заболеваем.

– Грехи велики, – вплыл в беседу певучий голос Божены, – оттого и болеют люди. Успокоилась Настенька, заснула, к утру поправится, – пояснила она в ответ на настороженные взгляды. – А наружу выходить нельзя! Земля-матушка все грехи наши на себя должна взять – только тогда все отсюда выберемся, чистые, безгрешные, готовые к…

Николай Захарыч, бывший школьный учитель, вдруг гневно швырнул железную кружку. Насыпной пол поглотил звук; это, кажется, еще больше разозлило бросившего:

– И как же земля-матушка нас об этом уведомит, а?! Какой сигнал она должна подать, чтобы всем стало понятно: выходите, уже можно?! А может, она давно уже намекает – вылезайте из нор, бегите отсюда прочь, иначе все скопытитесь?! Может, и куры, и грибы, и язвы, – он мотнул головой в сторону лежанки, где спала больная девочка, – это как раз и есть намек!

– Верно говоришь, Захарыч, – кивнул Павло. – Задолбали уже с вашими грехами и очищением, фанатики чертовы! Я и так сдохну не сегодня завтра, еще и под землей сидеть!

– Вован погулял уже, вон кровью блюет, – попытался кто-то охладить его пыл, но Павло не унимался:

– Вован на пару часов поднимался, а Серега вообще весь день наверху провел! И в полном порядке! А Настена? Она же Могильник не покидала ни разу! Где же она могла облучиться в таком случае? Получается, только тут и могла!

Все зашумели, перебивая друг друга:

– Это от сопротивляемости организма зависит. Она у всех разная.

– Ага, у кого были в роду крысы и тараканы, те устойчивы к ядерной войне. Повезло, че!

– Потому что грешили все по-разному!

– Да гуляй, кто ж не дает!

– И пойду! А мужики меня поддержат! Верно, мужики? Устроим народные гулянья! День города, едрить туды налево!

– Скольких таких смелых уже волки уволокли, теперь и этот туда же – День города ему подавай!

– А ты видел тех волков?

– Конечно! Зверюги с корову, человек им на один зуб.

– Цыц! Чего раскудахтались, как бабы? Ты, Павло, лучше скажи, что выращивать собрался? Может, у тебя рассада имеется, картошка семенная, а?

Разом замолчали, обдумывая каверзный вопрос.

– Ну, положим, есть местечко, где рассадой можно разжиться, – нарушил тишину голос Харитона.

Собравшиеся вокруг лучины дружно обернулись. Харитон стоял в скрытой мраком нише, опершись плечом на полукруглый каменный свод, и внимательно слушал спор. Давно ли стоял – неведомо.

– Ты про язычников, что ли? – неуверенно предположил кто-то.

– Вот еще! – поджала губы Божена. – К безбожникам на поклон идти, к нехристям!

– Так ведь живот уже так подводит, что скоро и к сатанистам каким-нибудь вприпрыжку поскачем!

– Не хлебом единым… – пропела Божена.

– А что ж тогда молитвы свои за хлеб продаешь? – с ехидцей прищурился Харитон.

«Свидетельница» вздохнула и смиренно опустила глаза – дескать, прости, Господь, заблудшую душу раба твоего, не ведает он, что говорит.

Филипповна, пришедшая из дальнего угла на звук голосов, сердито пожевала ввалившимися губами и вдруг двинулась на Харитона:

– А ты ее не трогай, греховодник! Скольких она спасла молитвами!

– Молитвами? – Харитон с наигранным уважением поджал губы. – Эт дело! Но вот кабы она мешок крысятины сушеной догадалась вместе с молитвами принести, я сам бы ей в ножки бухнулся. Что скажешь, Боженочка? Воздух песнопениями сотрясать не так обременительно, как поделиться с ближним едой, не так расточительно, как голодного накормить, а?

– Не юродствуй! – просипел невесть как возникший посреди собрания Матвей. – Ты ничего не знаешь про то, как у нас там… Нам, может, самим не хватает!

– Что, и вас Босс с довольствия снял? – ухмыльнулся Харитон. – Ишь ты! Как же он посмел, а? Как же он не побоялся кары небесной? Самих Свидетелей Чистилища обидел!

– Не юродствуй… – повторил Матвей, мрачнея.

– А знаешь, кто никогда от подачек Босса не зависел? Знаешь, кто всегда самостоятельно справлялся? – Харитон сделал знак двум парням, те скрылись в нише, тут же вернулись, таща накрытые ветхим брезентом ящики. – Вот это я вчера обнаружил перед входом в Могильник.

Парни поставили ящики на земляной пол, сдернули брезент. Молчание длилось не меньше минуты.

– Это что, и вправду помидоры?! – заговорил наконец Николай Захарыч. – И огурцы?! Настоящие?! Свежие?! Откуда?! Неужели…

Харитон, проигнорировав эмоциональные вопросы бывшего учителя, обратился непосредственно к Божене:

– Ну, голубка сизокрылая, что скажешь? Как объяснишь такой богомерзкий поступок нехристей, а? Узнали, что у нас беда, и помогли, чем смогли. Молча. Не требуя ничего взамен. Не читая проповедей и не обращая в свою веру. Даже не оставив записки с подписью.

Божена всплеснула руками:

– И вы еще гадаете, откуда у людей язвы! Все ищете причину, отчего кровавая рвота! Да отравили они вас, вот в чем дело!

Народ зароптал.

– Э, нет, соколики! – выставил ладони Харитон. – Не слушайте ее. Язвы две недели как появляются, а ящики только вчера принесли. Да и не такой я дурак, чтобы сразу всех кормить – вдруг и впрямь яд? Я вон Сереге сперва дал, испытал, так сказать… Что раскашлялся, Серег? Поперхнулся, бедный? Ну, ничего, давай по спине постучу. Видите? Жив он, здоров, не дрищет, не блюет, кожа не покраснела. Ну, хотите, еще пару деньков подождем, чтоб уж наверняка симптомы какие-нибудь у сокола нашего проявились. Нет, не хотите? Ну, тогда становитесь в очередь. Теть Маш! Иди-ка сюда, тебе на раздаче стоять привычнее, а мы с хлопцами рядышком подежурим, чтобы никто себе лишнего не захапал. А ты ступай, Боженочка, ступай, голубка сизокрылая. За Настену тебе низкий поклон. И за прочих, кому помогла. Только знаешь, ты покамест сюда больше не приходи. И людей своих не посылай. Нам тут самим кое-что порешать нужно… без божественного вмешательства.

* * *

– Отвернитесь и не смотрите!

Вот опять: звук снимающегося со шприца колпачка, и тут же где-то внутри – противное ощущение. Хорошо хоть это быстро все делается. А ватка грибным самогоном пахнет почему-то.

– Сгибайте руку, Кирилл, и посидите так пару минут.

Интересно, что они хотят выяснить. От этих живодеров невольно ожидаешь чего угодно, могут и органы забрать. Откармливать-то уже начали, кстати, ха-ха.

Меня отвели в соседнюю комнату за толстой железной дверью. Там вообще ничего не было, кроме ростовой металлической стойки и какого-то агрегата напротив нее, на расстоянии пары шагов. Грохот, с которым закрылась за спиной дверь, показался зловещим.

– Кирилл, подойдите, пожалуйста, к стойке и прижмитесь к ней грудью, – донесся из невидимого динамика голос Елены Викторовны. – Подбородок – в выемку.

Флюорографию, что ли, мне делать будут? Или рентген?

Я послушно исполнил сказанное. Практически сразу после этого в агрегате за спиной раздался щелчок, затем низкий гул и звук ударов – будто кто-то внутри аппарата равномерно долбил молотом по наковальне. Удары эти так сильно отдавались в ребрах, что невольно захотелось отстраниться от стойки. А процедура не заканчивалась и не заканчивалась. Интересно, они наблюдают за мной? Может, отойти, на фиг, в сторонку? Сколько я должен здесь торчать, будто пришпиленная булавкой бабочка? И вообще – почему вдруг оказалось, что я должен?

Вроде бы чем-то неуловимо запахло. Будто какая-то химия, но я не специалист, чтобы понять по флюидам, да еще и по таким слабым. В голове мысли стали набегать одна на другую. Может, они пустили ядовитый газ и ждут, пока я окочурюсь? Или так пахнет озон? В прошлой жизни похожий аромат витал возле лазерного копировального аппарата в одном из барнаульских торговых центров – на нем можно было за деньги и цветные фотки распечатать с мобильника, и ксерокопию документов сделать. Лазер – это прорва энергии, потому и озон выделяется, мне кто-то говорил. А высокие энергии – это электромагнитные волны, потоки заряженных частиц. Значит, меня все же чем-то облучают? И это точно не рентген. Что за дикость – специально облучать, когда и так вокруг все фонит?! Черт, надо что-то делать… Но я покорно стоял, прижавшись голой грудью к холодной поверхности.

Аппарат теперь издавал тихое гудение, едва слышимое в полной тишине. Внезапно мне стало себя очень жалко. Неужели я больше не выйду из странного подземелья с этими чокнутыми, которые проводят опыты на людях?

В какой-то момент начало слегка подташнивать – поди разберись, от страха, слабости, несварения или облучения.

Не знаю, сколько времени я был внутри, по ощущениям – не меньше получаса. Наконец в аппарате раздался щелчок, после которого дверь открылась, и я услышал голос Лены уже не из динамика:

– Готово, можете отойти от стойки. Это, конечно, не МРТ, однако в нашей реальности даже такое исследование – настоящее чудо. Все благодаря Оскару. На расшифровку показаний уйдет несколько часов, но этим я займусь позже. А сейчас одевайтесь и идите за мной, Кирилл.

Опять потребовалась кровь на анализы. Может, просто всю хотят по капле выжать? Врачиха молчала, мне тоже разговаривать не хотелось; состояние было странным, будто внезапно не осталось сил.

– Держите, выпейте. – Она протянула мне рюмочку с прозрачной жидкостью. Опять химия какая-то. Фиг с ней, уже все равно. На вкус оказалось похоже на сироп от кашля.

За дверью ждал один из давешних конвоиров, доставивших меня накануне от кабинета Оскара до палаты. Через несколько минут я снова оказался в комнате с абажуром, похожим на миску. Господин Босс на этот раз расщедрился – на столе стоял кофейник и две чашки.

– Все хорошо? – поприветствовал он меня.

– Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. – Я решил не лицемерить. В конце концов, я действительно себя фигово чувствовал. – Бывало и лучше.

Оскар ничего уточнять не стал.

– Сейчас всем непросто, – философски изрек он.

Как же запах кофе навевает воспоминания! Кажется, будто вчера я сидел с родителями в нашем любимом кафе «Сковородовна», они провожали меня в Москву на работу, Жора не соизволил уточнить, что вообще-то имеется в виду Подмосковье… Надо бы спросить, что Боссу удалось разузнать о местонахождении и состоянии Жоры, но я с первого раза запомнил, что в этом кабинете нельзя перебивать даже тишину, потому предпочел пока молчать.

Босс разлил ароматный дымящийся напиток по чашечкам и ни с того ни с сего заявил:

– Современная микробиология очень тесно связана с генетикой. А ген, особенно ген человека, штука весьма сложная и невероятно хрупкая. На него влияет буквально все: магнитное поле Земли, любое рукотворное излучение, хронические болезни, вирусы…

Он рассказывал это таким тоном, словно общался с ребенком, и я сразу вспомнил про свой позор с N-концом. Хотя не соврал ли этот любитель биологии? Хоть убей, не помню такого в школьном курсе, а ведь учился неплохо. Может, это в десятом классе проходят? Ну, то есть проходили…

Оскар с любезной улыбкой подвинул чашечку ко мне:

– Как ты думаешь, что повлияло на флору и фауну в нашем регионе? Почему большинство растений и животных исчезло, а оставшаяся часть изменилась – как минимум в размерах?

– Мутация, – уверенно ответил я.

– Верно. Жесткое излучение и последовавшее за этим заражение почвы и воды повлияло на все живое. Но ведь гигантские борщевики и эти упитанные птички… как вы их называете? Воробышки? Так вот: нынешним борщевикам и воробышкам не по двадцать лет, они не застали Катастрофу и самые «грязные» годы. Они проросли из семян и вылупились из яиц всего-то несколько месяцев назад, когда и общий фон, и вода, и почва – практически все вернулось к норме. Почему же в этом году они снова выросли гигантами?

– Эмм… Наследственность? Ну, то есть мутация, которая передается из поколения в поколение, от родителей детям… ну, росткам и птенцам.

– Браво! Ты не открыл Америку, Кир, хотя я уверен: спроси я о том же у твоих соседей в Могильнике – семеро из десяти слыхом не слыхивали про наследственную мутацию, еще двое уверены, что гигантизм прекрасно вписывается в концепцию Чистилища, и только один, в лучшем случае, вспомнит про гены. – Он задумчиво погладил ручку кофейника тонким пальцем. Отсвет лампы ярко блеснул на лысине. – Однако наряду с такими очевидными, как у местных животных и растений, произошли изменения, которые без микроскопа не разглядеть. Некоторые виды плесени, грибки, бактерии, вирусы – они тоже подверглись воздействию радиации. Тоже мутировали. Понимаешь?

Я помедлил.

– Я помню эпидемии в Барнауле. Ну и по всей стране, наверное. То атипичная пневмония, то птичий грипп, то еще какая-нибудь хрень. Я тогда подростком был, нам море было по колено, а родители боялись заразиться. Причем, стоило закончиться весенней волне эпидемии, они тут же, заранее начинали бояться осеннюю волну, потому что говорили, что к осени вирус мутирует…

– А что говорил тогда твой брат?

– Разное говорил, – уклончиво ответил я. – В зависимости от ситуации.

– Хм… Ну, что ж, суть ты уловил. Бактерии и вирусы действительно меняются под воздействием самых разных причин. Если переносчик заразы был инфицирован где-нибудь в северных широтах, а затем переехал в тропики и передал инфекцию местным, то у тамошних жителей та же самая болезнь станет протекать совсем по-другому. Да что ж так далеко ходить? В любом постоянном коллективе, хоть в подготовительной группе детского садика, хоть в разведроте десантно-штурмового батальона, хоть у офисного планктона, манагеров в опенспейсе нефтяной корпорации – у всех вырабатывался коллективный иммунитет: со временем хвори, которыми в таком коллективе все переболели, повторно уже их не брали. Кто-то простыл, чихнул, раскашлялся – но организмы других уже готовы к борьбе с вирусами этого кого-то. Зато стоит прийти в подобную группу постороннему с ОРЗ – и последствия непредсказуемы. Потому что вирусная инфекция, принесенная посторонним, изменялась где-то в другом месте, при других обстоятельствах и в других условиях.

На меня снизошло озарение:

– Так вот почему меня в вашей больнице полдня сегодня обследовали! Я – посторонний, пришел из Давыдове и мог принести сюда вирусы, которые нас с братом уже не берут, а местных – только так! Да? Ну так вы опоздали, мне кажется. Проверять нас нужно было четыре года назад. Потому как, что бы мы там ни принесли в своих организмах, оно давно уже влилось в коллективный иммунитет Могильника.

– Ты и прав, и не прав. – Оскар поднялся со стула, дошел до полочки с любимой вазой, провел по горловине подушечками пальцев: по часовой стрелке, затем против, затем снова по часовой. – Вы с Георгием взрослели в совершенно других условиях, жили в ином климате, ели иную пищу и пили иную воду, в ваших организмах есть антитела, которых может не быть ни у кого из местных, потому что, говоря примитивно, барнаульская ветрянка отличается от ветрянки подмосковной. Но дело даже не в этом. Дело в том, что шестнадцать лет после Катастрофы вы выживали не здесь. Поблизости, да, но все-таки не здесь. Ведь там был подземный бункер? Построенный специально на случай ядерной войны? Стало быть, вы с Георгием априори «чище», чем любой из прятавшихся в могильниках и каменоломнях. Вы можете считаться настоящим генофондом… правда, при условии, что в процессе обследования не обнаружится каких-нибудь патологий.

Я поежился. Каких еще патологий? Он думает, что мы тоже мутировали, только не так заметно, как вьюнки и волки?

Оскар обернулся ко мне.

– Вернемся к микроорганизмам, Кир. Не к тем, что могут находиться в тебе. А к тем, которые гуляют там, – он вяло махнул рукой, имея в виду, похоже, пространство снаружи, – к коварным невидимым микробам и вирионам, которые до сих пор живут, меняются, обретают необъяснимые свойства и полезные качества.

– Полезные?! – поперхнулся я глотком кофе.

– Чему ты удивляешься? Первые антибиотики были созданы на основе метаболита пеницилла – плесневого гриба. Сыры с благородной плесенью считались до войны деликатесом. Дрожжи, которые используются при выпечке хлеба, это тоже вообще-то одноклеточные грибы. Я могу перечислять бесконечно: мы каждый день в быту пользовались и пользуемся целой кучей микроорганизмов, которые делали и делают нашу жизнь лучше. И все это является предметом интереса науки микробиология. В моем исследовательском центре до войны было много бактериологов, вирусологов и… микологов. Сейчас, после смерти Миши, не осталось ни одного. Кроме твоего брата.

– Но Жорка не вирусолог! Просто понимает в этом, может быть, побольше других.

– И на здоровье! – пожал плечами Босс. – В данный момент меня как раз больше интересуют не вирусы, а грибки и плесень. Радиация воздействовала не только на гены высших животных и растений, переживших Катастрофу и мутировавших в другие, по сути, виды, но и на геном микроорганизмов. Знаешь, что такое геном? Это совокупность наследственного материала, заключенного в одной-единственной клетке. Мы можем представить, что произойдет с человеком, если в его организм попадет обычная столбнячная палочка. Но каковы будут последствия, если геном столбнячной палочки двадцать лет назад подвергся мутации? И продолжал мутировать эти два десятилетия? Как отреагирует организм зараженного столбняком, будет ли болезнь протекать так же, как раньше? Или теперь симптомы и исход будут совсем другими? Или нынешний вид человеческих существ вообще не заметит изменившегося возбудителя?

– Нынешний вид? – не удержавшись, переспросил я. – Существ? Люди, по-вашему, так сильно изменились, что уже не достойны называться homo sapiens?

– Некоторые даже мыслящей колбасой называться не достойны, – улыбнулся Оскар, явно вспомнив наш вчерашний разговор.

А ведь точно! Он еще вчера подводил меня к этому, интересовался, кто, по моему мнению, придет на смену человеку. И тут меня словно ошпарило!

– Погодите-ка, Оскар! Полчаса назад мне ваша Елена дала выпить какой-то сироп… Вы же не хотите сказать, что там была столбнячная палочка или что-то типа этого? Вы же не подсадили в мой организм какие-нибудь микробы или вирусы, чтобы понаблюдать, как эти мутанты будут расправляться со мной?

Босс прошелся по комнате – от стены к двери, от двери обратно к стене, в молчании и глубокой задумчивости, и все это выглядело так подозрительно, что мне снова захотелось зарядить лысому в жбан. «Не бей, – говорил мне Жорка, – после твоих ударов люди не поднимаются. Просто толкай!» Но сейчас я, пожалуй, не стал бы размениваться, не ограничился бы полумерами. Я уже, угрожающе сопя, полез из-за стола, как вдруг Босс снова заговорил:

– Подсадили?.. – Он потер кончик носа. – Да, Кир, ты прав… – Увидел мое движение. – А ну сел быстро! – От его задумчивости и благодушия не осталось следа, глаза льдисто блеснули, и я плюхнулся обратно на стул, впечатленный его тоном, напором и уверенностью в безнаказанности. – Ты что ж думаешь, мне больше заняться нечем, кроме как сделать тебя уродом или в могилу свести? Не разочаровывай меня, разочарованный я груб. Умей делать выводы из услышанного, Кир! Я только что сказал, что при отсутствии патологий вы с братом можете считаться нашим генофондом. Такими харчами не разбрасываются! Вполне возможно, вы – наше будущее. Не ты конкретно, конечно же, но при благоприятном стечении обстоятельств твои дети и внуки заселят… Впрочем, об этом еще рано говорить. – Он шумно втянул носом воздух, медленно выдохнул. – Что касается микроорганизмов, которые были тобой употреблены вместе с «каким-то сиропом»… Скажи, тебе ведь знакомо вот это?

Босс вынул из внутреннего кармана жестяную коробочку из-под монпансье, откинул крышечку. В нос долбанул запах лакрицы – ну да, те самые пастилки.

– Меня такими Мара угощала, – нехотя, все еще злясь, ответил я.

– Знаю. Состав у пастилок и «сиропа» практически идентичен. В основе – местный плесневый грибок, который выводит радионуклиды похлеще «Ферроцина», «Индралина» и прочих протекторов вместе взятых. Мара сказала, будто ты вчера жаловался, что долго прождал ее снаружи, под открытым небом. Надо было тебя почистить и защитить от нового заражения.

– Вы так добры ко всем, о ком вам рассказывает Мара?

– Отнюдь. Только к тем, кто мне нужен.

– А! – Я презрительно скривился. – Я ж не местный! Наверное, очень интересно посмотреть, что произойдет с моим организмом, когда его накачают местным плесневым грибком, да? На тутошних вы уже свое средство испытали, но испытания будут… как это правильно называется?.. не законченными, если средство не проверить еще и на чужаках, чей иммунитет формировался совсем в других условиях – сперва в Барнауле, затем в бункере. Так?

– Не забывайся! – с угрозой в голосе прервал меня Оскар. Но меня уже понесло:

– А те серые – они сами мутировали после Катастрофы? Или это какой-нибудь мутировавший вирус постарался? Или как раз ваши плесневые грибы?

– Какие серые? – озадачился Босс.

– Которые за вашими машинами гнались!

Он вытаращился, побагровел, запыхтел и, наконец, гаркнул в сторону двери:

– Илья!!! Какая б… Кто допустил утечку информации?!

– Эй, ну чего вы так возбудились? Я сам это видел, собственными глазами. Ваш Илья тут совершенно ни при чем.

Илья, успевший появиться на пороге, тут же ретировался. Молчание в кабинете затянулось. Режим тролля как включился – так и выключился, я снова съежился, буквально физически ощущая на себе давление этого человека.

– Ты же очень любишь брата? – внезапно спросил Оскар.

Вопрос явно с подвохом. На что ему сдались мои чувства, какая разница, кого я вообще люблю? Не дождавшись ответа, Босс покивал:

– Ну, иначе и быть не может. Не любил бы – не стал бы с таким упорством искать, привлекая к поискам всех доступных и даже недоступных персонажей. Важнее другое – любит ли тебя брат.

– А вам это зачем?

– От этого зависит, сумеешь ли ты его убедить.

– В чем? – не понял я.

– Завершить работу над препаратом, разумеется, – пожал плечами Босс. – Сироп и пастилки – промежуточный этап. То есть сами по себе они – готовый продукт, но с ограниченным сроком действия. День-другой – и микроорганизмы умирают, пастилки становятся бесполезным лакомством, их в дальнюю дорогу с собой в кармане не возьмешь. Необходимо добиться устойчивости колоний.

– Вы знаете, мне кажется, занятие наукой – это единственное, в чем брата убеждать не нужно. Вам достаточно было только намекнуть – и он сам явился бы к вам, горя желанием совершить какой-нибудь прорыв в исследованиях.

Оскар помолчал, покивал раздумчиво, затем со звоном поставил чашечку на блюдце.

– Возможно, так и было неделю назад. Но теперь все изменилось.

Глава седьмая

Урсула впервые попала в Россию еще студенткой, в середине нулевых. Она собиралась сравнить древнегерманские языческие верования, которые были темой ее бакалаврской работы, с верованиями древнеславянскими. Такое исследование могло бы потянуть на полноценный магистерский проект.

В тусовке историков она познакомилась с русским байкером, который рассказал ей про гуслицкие села. По его словам, там, совсем недалеко от Москвы, сохранились настоящие древние обряды. До сих пор на Ивана Купалу наряжали березы в разноцветные тряпочки, ходили с чудными песнями, как-то по-особому молились. Приехав, Урсула обнаружила старообрядчество, причем необычное. Когда-то польские пушкари помогли Ивану Грозному со взятием Новгорода, и царь наградил их землей к западу от Москвы. Ляхи успели жениться на местных, принять православие, вот только монастырь, вокруг которого они поселились, попал в немилость, землю отняли, и они оказались везде чужими. В Польше их не ждали, а на Руси относились с подозрением, как к бывшим латинянам.

Ляхи бежали на восток, нашли болотистое место близ Шатуры. Осели там, пытались выжать урожай из хилой почвы, но не хватало. Грабили на дорогах и просили прощения у Девы Марии, рисуя иконы с Богородицей и разбойником.

Из-за обособленности и получился такой вариант старообрядчества с польскими языческими корнями. Это очень заинтересовало Урсулу, и она стала ездить по селам и собирать информацию, хотя жители неохотно входили в контакт. Зато все окрестные байкеры обожали ее: молодая симпатичная немка, помешанная на мифологии, от мотоциклов не шарахается, а даже наоборот – рассекает на чоппере только так, пиво уважает, нос от простого люда не воротит – короче говоря, своя в доску! К тому же она подобрала в лесу волчонка и приручила его. Смешной лопоухий Вольф ходил за ней, как домашняя собака. А что такое волк для байкера – объяснять не нужно.

Урсула «отстрелялась» с университетом – благо в Германии не требовалось защищать свою магистерскую работу, как дипломную в России. Принялась за диссертацию о гуслицких староверах, которую собралась писать в Куровском…

Катастрофа случилась, когда она была на пороге открытия – нашла на раскопках в могильнике таблички с неизвестными рунами и начала их расшифровывать. Вызвала даже ребят из Москвы, из университетской тусовки, вместе с которыми и спасалась потом в могильнике. За ними в едва ли не единственное доступное в Куровском (как она тогда считала) укрытие потянулись и другие, кто успел. В том числе группа ортодоксальных староверов. Тогда еще был жив Григорий (или, как он потребовал себя называть, Гжегож) Сапега, одиозная личность, совершеннейший фанатик и психопат. Он заводился на счет раз и тут же кидался в драку, если кто-то принимался рассуждать о вопросах веры в том ключе, который его не устраивал. Урсуле он все время указывал на то, что она немка и язычница, и это из его уст звучало далеко не комплиментарными эпитетами. Божена, молодая жена Сапеги, тоже невзлюбила Урсулу, но открыто антипатию не выражала, только тихонечко науськивала супруга.

Пока жители большого Могильника занимались элементарным выживанием, в северном Могильнике кипели страсти. Чем дальше, тем четче проходило деление на староверов и тех, кто либо исповедует кардинально другую религию, либо не верует вовсе. Но жилище было мало́, отгородиться двум общинам друг от друга не получалось, приходилось ютиться, мириться, терпеть. Оттого и раздражены были сверх меры те и другие, оттого и конфликты все чаще заканчивались мордобоем.

Урсула не застала начала той роковой драки; влетела в пещеру, когда уже трещали кости, хрустели выбитые зубы, вопили женщины, визжали дети… Что стало причиной – уже никого не интересовало; главное – появилась возможность выплеснуть накопившееся раздражение, что витало под сводами плотным смрадным комом и въедалось в плоть несколько последних месяцев. И каждый выплескивал от души, не упуская такого своевременного шанса! Урсула повела носом и учуяла мощное алкогольное амбре: видимо, массовой драке поспособствовала массовая попойка.

Нет, она не ринулась разнимать дерущихся, это было бессмысленно – что могла сделать тонкая хрупкая немка против толпы здоровенных пьяных мужиков, чья ярость достигла пика?

Они сами расступились – внезапно и сразу. По одну сторону – староверы, по другую – историки и байкеры, ее друзья. Между ними на насыпном полу пещеры остался лежать Гжегож. Его череп был пробит, щека разорвана. Он не дышал.

Урсула кинулась к нему, пытаясь определить, жив или нет, нельзя ли как-то помочь, успеть, не дать ему уйти туда, откуда не возвращаются… Девушка так и не смогла нащупать пульс: она была ученым-историком, а не врачом.

Урсула медленно подняла глаза. Шурик. Булыга. Лешка. Борода. Симеон. Раптор. Арсен. Ребята, с которыми довелось пройти столько страшных испытаний. И теперь один из них – убийца. Который? Кто нанес решающий удар? У одного на кулак намотана цепь, у второго блестит на костяшках кастет, у третьего в руках обрезок трубы… Любой из них мог убить Сапегу и даже не заметить.

– Немецкая б…! – донеслось до нее. – Ведьма, черт тебя дери! Развела здесь свою погань! Ребят наших задурила! Видишь, до чего ты их довела? Человека порешили! Все из-за тебя, сука фашистская!

Это было ужасно несправедливо. Особенно в отношении Урсулы. Она любила Россию и уже поплатилась за свою любовь – ведь дорога домой была отрезана Катастрофой, ей придется провести остаток жизни здесь, хочет она того или нет. Но в тот момент речь для нее уже шла не о справедливости, а о спасении, потому что в нее полетели куски глины. Уровень агрессии ничего хорошего не сулил.

Она беспомощно отвернулась, прикрывая лицо ладонями.

– А ну назад, ублюдки! – пророкотал бас Раптора. – Одного порешили – так ведь и другого можем, и третьего! Нам теперь терять нечего!

Она не хотела этого слышать. Она не могла поверить, что слышит подобное. Никто из ее прежних знакомых не мог, не должен был такое не то что произнести – даже подумать!

– Ведьма, говорите? – подхватил Симеон. – А ведь и то правда! На-ка, Урсула, держи крепче! Покажи, как твое племя предсказывает будущее… и как оно проклинает!

Молодая женщина почувствовала, как в руку ей вкладывают кинжал. Оторопело она взглянула на оружие с кривым лезвием и резной рукоятью, на Симеона, на парней…

– Режь! – скомандовал Симеон. – Выпусти гнилую кровь да погляди повнимательней, что тебе покажут в ней боги. Наши боги!

За спиной Урсулы выдохнула, шевельнулась, отпрянула толпа Свидетелей Чистилища. Симеон смотрел немке прямо в глаза. «У нас только один шанс, Урсула! – говорил его взгляд. – После того, что произошло, нас не простят, нас не оставят в покое, нас по одному придушат во сне – и меня, и тебя, и ребят. Напугай этих ублюдков! Напугай так, чтобы они еще долго не могли прийти в себя! Или они – или мы».

Урсула дернула бровями: «Ты серьезно?! Ты хочешь, чтобы я перерезала горло погибшему?!»

Байкер едва заметно кивнул.

«И нет никакого другого выхода?!»

Симеон медленно качнул головой.

– Давай, Урсула! – подбодрил ее Шурик.

– Покажи им! – вторил ему Борода. – Покажи всем нам!

В самом-то деле… Гжегож мертв. Он уже мертв, она не сделает ему хуже. Она проведет эффектный ритуал, она так много читала об этом, что может сделать все с закрытыми глазами! Да, конечно, в современном мире, вернее, в том мире, каким он был три года назад, это считалось бы кощунством, глумлением над усопшим, надругательством над телом покойника. Но ведь раньше, гораздо раньше, целые столетия назад подобные ритуалы были нормой. И кто скажет, к чему сейчас ближе их общество – к цивилизованному строю или к тому, дикому, языческому? Если то, что предлагает Симеон, поможет им избежать проблем сейчас и вероятной расправы в дальнейшем, будет огромной ошибкой не воспользоваться шансом. Потому что второго шанса судьба может и не дать.

Урсула забормотала слова на древнегерманском; в пещере воцарилась полнейшая тишина, только голос немки шелестел под черными сводами.

Гжегож не шевелился, не дышал, его лицо было белее мела, а вокруг кошмарных ран на щеке и темени кровь уже почернела и подсохла. Урсула перешла на русский, начала произносить только что придуманное пророчество:

– Ми… Ми получать освобождение. Ми стать вольными, как волки, жить наверху, быть самая сильная стая…

А затем, решившись, зажмурилась, перехватила нож посподручнее и со всей силы полоснула лежащего по горлу.

И вдруг он отчаянно задергался! Воздух заклокотал в его глотке, вспух кровавыми пузырями вдоль длинного разреза. Сапега выпучил глаза, и Урсула с ужасом увидела, как они мутнеют, как быстро из них уходит жизнь…

– Убила, уби-ииила-ааа!!! – В пещеру ворвалась Божена; ее не было здесь во время драки, не было, когда муж остался лежать на грязном, взрытом каблуками дерущихся мужиков насыпном полу; она увидела только завершающее действие Урсулы. Подбежав к мужу, женщина рухнула на колени, дотронулась до его волос, издала душераздирающий вопль и лишилась чувств.

«Что я наделала? – билось в мозгу немки. – Что же я наделала?!»

Несколько долгих секунд она смотрела на Симеона расширившимися глазами, затем поднялась и, не помня себя, побрела прочь.

Рассудок вернулся к ней позднее, и в первый момент она подумала, что лучше бы не возвращался, потому что осознала себя Урсула стоящей наверху, подле стен монастыря. Со времени Катастрофы прошло три года, всего три года – а значит, уйдя из Могильника, она обрекла себя на гибель. Возможно, смерть ее будет не столь мучительной, как у несчастного Гжегожа, но и не столь быстрой – уж это наверняка. Здесь, наверху, без средств защиты, без медикаментов, без надежного укрытия – сколько она протянет?

«Это возмездие, – смиренно констатировала Урсула. – Это кара за то, что ты убила человека».

Теперь не было пути назад, Могильник отторг инородное тело.

* * *

Монастырский двор был завален полуистлевшими трупами – и это стало для Урсулы еще одним неприятным сюрпризом и предостережением. По всей видимости, кто-то из жителей пытался укрыться за стенами монастыря, не доверяя современным постройкам или не имея возможности быстро добраться до более солидного укрытия; другие же, видимо, тянулись в освященное место за защитой и помощью иного рода.

За три года в Могильнике Урсула уже забыла, что смерти может быть так много. И она не представляла, что здесь, наверху, непогребенные тела будут так вопиюще, так бесстыдно выставлять себя напоказ. Когда друзья заговаривали о тех, кто навсегда остался снаружи, кто погиб в первые дни после Катастрофы, девушке представлялись больничные койки, лаконичные морги, аккуратные могилки… Безумие какое-то! Откуда здесь взяться тем, кто похоронил бы несчастных горожан, застигнутых смертью где угодно, только не в своей и не в больничной постели?

Ходить меж разложившихся трупов было страшно, но это был страх иного рода – совсем не такой, какой она испытала несколько часов назад, после драки и после осознания собственной роли в участи Гжегожа Сапеги. Багровое пятно в том месте, где сейчас путешествовало по небосводу закатное солнце, лишь усиливало иррациональное предчувствие надвигающегося кошмара. «Мертвецы не оживут!» – убеждала себя молодая женщина, однако уговоры помогали слабо, и когда в искореженных воротах возникло несколько мрачных фигур, Урсула, от ужаса едва не упавшая в обморок, даже не усомнилась, что это восставшие из подземного христианского ада посланники явились по ее душу.

В некотором смысле так оно и было: гости действительно пришли из-под земли, и они действительно искали именно Урсулу.

Арсен, Симеон, Борода, Шурик, Раптор, Лешка, Булыга. А еще жены тех из них, кто успел обзавестись семьей в Могильнике.

– Ви что здесь делать?! Убирайтесь, я никуда не пойду!

– А мы тебя никуда и не зовем, – пожал могучими плечами Раптор.

– Что?

– Где тут меньше всего фонит? – флегматично поинтересовался Арсен, обходя храм снаружи с потрескивающим счетчиком Гейгера.

– А?

– Показывай, где тут можно разместиться! – распорядился Симеон.

– Разместиться? – Она ничего не понимала и потому переспрашивала, выглядя наверняка нелепо и забавно, хотя самой ей было не до смеха. – Was ist los?^[1]

– Что, что… – пробурчал Борода. – Решили компанию тебе составить, вот что!

– Es ist unmöglich!^[2]

– Знаешь, Урсула, ты, конечно, умная, но дура! – сказал Симеон и беззлобно сплюнул себе под ноги. – Ну как же ты тут одна? Правильно, никак! А как мы там без тебя? Правильно, тоже никак. Житья нам после… ну, после всего… Не дадут нам там житья, короче. А значит, выхода у нас всего два было: либо перебить этих старообрядцев к чертям собачьим и занять весь Могильник, либо послать все на хрен и искать другое место. Ну, мы посовещались и пришли к выводу, что правильнее будет рискнуть. Авантюра, конечно, а может, даже смертный приговор. Но все лучше, чем на глазах у детей их родителей мочить…

– Leute, ihr seid total idioten! ^[3]– в сердцах проговорила Урсула и едва не разрыдалась от облегчения. Скорее всего, они погибнут. Скорее всего, у них нет ни единого шанса дожить до конца недели, не то что пережить надвигающуюся зиму. Но теперь она не одна! Она отвыкла, она разучилась быть одна, она не сумела бы! А теперь… теперь все будет хорошо. Какой бы абсурдной ни казалась эта мысль.

– Бинго, – тихонько проговорил Арсен, пялясь на показания счетчика. – Сейчас все дружно заходим туда, надеваем и обвешиваемся всей защитой, какая только есть. Спим. А утром, коли не испечемся за ночь, займемся похоронами и изучением феномена.

Урсула вздрогнула:

– Похоронами?!

– Ну, лично меня не шибко устраивает подобное соседство, – мотнул головой Арсен в сторону трупов.

– А что за феномен? – полюбопытствовал Шурик.

– Потом скажу. Утром.

* * *

Положа руку на сердце, Урсула не могла бы заявить, что в эту ночь не сомкнула глаз. Но и полноценным сном ее состояние назвать было нельзя. Сквозь дрему ей слышались звуки (мальчишки дежурили по очереди и сменялись каждые два часа), виделся отблеск костерка, разложенного прямо перед выходом из храма… Мельтешение теней на гладких стенах и приглушенный свет вызывали почему-то ассоциации со станцией метрополитена: будто она возвращается из гостей поздно-поздно, уже и веки слипаются, и на платформе такие же сонные пассажиры, но вот в туннеле появляется свет мощных фар, а затем долгий высокий гудок…

Урсула встрепенулась. Нет, не гудок. Вой. Снаружи лихим многоголосьем завывала волчья стая.

* * *

Страшно ли им было? Не то слово. Дни были пропитаны страхом, в который потихоньку подмешивался фатализм. «Делай, что должно, и будь что будет…» Днем они постепенно приводили в порядок свое новое жилище и монастырский двор, разгребали завалы, хоронили останки, определяли наименее опасные места для огорода и всеми возможными способами пытались укрепить и защитить эти места – от ветра и пыли, от дождей и прямых солнечных лучей. Днем, глядя на показания счетчика Гейгера, каждый из них испытывал болезненные уколы еще не до конца сформированной надежды: а вдруг получится? Раз они до сих пор не покрылись язвами и не лишились волос, раз во рту нет железистого привкуса, а желудок не выворачивается наизнанку – может быть, пронесет?

Но ночью!.. Ночью на каждого по отдельности и на всех разом накатывала волна ужаса. У ужаса пока не было зрительного образа, зато был запах и звук: сквозь щели вместе с темнотой просачивалась мускусная вонь, рычание и вой голодных хищников, окружавших монастырь после заката.

С этим требовалось что-то делать.

Из ободов велосипедных колес, пружин и капронового шнура Раптор смастерил пару блочных луков, однако их мощности хватило бы для охоты на мелкую живность, но никак не для отстрела крупных хищников. К тому же точность оставляла желать лучшего. В погребе одного их окрестных домов Булыга обнаружил крысиный яд, вот только волки каким-то образом чуяли его и обходили стороной отравленные тушки крыс, что ежевечерне разбрасывали по монастырскому двору беглецы-поселенцы.

– Нам нужно раздобыть оружие, – на пятое утро резюмировал Лешка. – Я имею в виду – настоящее оружие. Неподалеку от Давыдове была воинская часть, надо бы туда наведаться.

– Да неужели? – хмыкнул Арсен и продемонстрировал счетчик Гейгера, с которым, кажется, ни на минуту не расстался с момента выхода из-под земли. – Ты ведь знаешь: мы замерили фон в окрестностях, и чем дальше от монастыря – тем он выше. Мы рискуем всерьез облучиться, отойдя всего на двести-триста метров, а ты предлагаешь рейд дальностью в несколько километров?

– А какие еще варианты? – развел руками Лешка. – Завтра звери совсем осмелеют и попробуют напасть среди бела дня.

– С оружием, знамо дело, поспокойнее было бы, – поддержал товарища Шурик. – Да и охотиться нам как-то нужно, иначе зимой друг друга с голодухи жрать начнем.

– Они правы, – кивнул Раптор. – Я издалека видел на опушке зайца… ну или кого-то навроде. Лук туда не добьет, а если и добил бы – скорость у стрелы небольшая, полет нестабильный, ткнется в шкуру – и отскочит. Я, конечно, попытаюсь как-то усилить… Но огнестрельное-то оружие всяко надежнее было бы.

– Что ви предлагать? – спросила Урсула.

– Надо сделать вылазку, проверить все окрестные гаражи, – оживился Лешка. – Не жестяные «ракушки», конечно, а капитальные, каменные. Наверняка мы отыщем два-три мотоцикла на ходу. Выберем с наименьшим поражением. Пригоним сюда, отмоем, продиагностируем, заменим сиденья, чтобы между ног не припекало…

– Это уже тонкости, – отмахнулся Шурик, – решим проблемы по мере поступления.

– А горючка?

– Сольем! Вон сколько транспорта на улицах.

– Главное – на байках можно туда-сюда обернуться за несколько часов! Ну, пусть еще несколько часов там: на поиски, на взлом оружейки, на погрузку…

– Какую погрузку? Ты как на байки грузить что-то собрался?

Урсула отвернулась и покачала головой. Мальчишки заспорили о деталях, а это значит, что по основному вопросу у них уже полный консенсус.

– Ви не о том спорить! – вклинилась она в разговор. – Ви решать, что там пусто, как здесь, что там нет жители. – Она мотнула головой в сторону Куровского. – Но если они покинуть часть, то вместе с оружием! А если солдаты остаться в гарнизон и живы? Они стрелять в вас! Защищать себя и оружейка!

Парни переглянулись.

– Ну что ж, коли живы – попробуем с ними договориться. Дадим расписку, пообещаем свежие продукты, расплатимся как-нибудь…

– Ты для себя-то еще ничего не вырастил, чтоб другим обещать.

– Но согласись: найти союзников – тоже неплохо! Мало ли, что мы тут можем по погребам надыбать, что нам ни к чему, а им пригодится? Заключим взаимовыгодную сделку.

И вновь споры, и вновь обсуждение мелочей… Они полны оптимизма, они верят в лучшее, а Урсула думала о том, что потеря даже двоих парней может оказаться гибельна для их крохотной колонии. Но разве кто-то будет ее слушать, когда в перспективе – мотоциклы и крутые пушки?

Тем более что волки действительно были вполне реальной угрозой.

* * *

Все получилось будто в сказке, то есть так, как Урсула не смела и мечтать, – в кооперативных гаражах ребята действительно нашли мотоциклы, один из которых был с коляской! Вдобавок они приволокли из вылазки избежавший заражения мешок картошки и старенькую двустволку – правда, всего с двумя патронами. Картошка, пусть даже вялая, полувысохшая и ощетинившаяся бледными ростками, сулила целую неделю достойных обедов, а ружьишко – иллюзию безопасности.

Движки перебрали, все узлы перепроверили по десять раз. Долго спорили, кому ехать. Еще дольше – брать с собой ружье или оставить для обороны. В конце концов решили, что на мотоциклах можно попытаться удрать от любой опасности – хоть четвероногой, хоть двуногой, хоть летающей. А из храма бежать некуда и не на чем.

Спозаранок, чтобы успеть обернуться за световой день, Лешка, Шурик, Арсен и Раптор покинули монастырский двор. Обратно возвратились только двое, и произошло это лишь через трое суток, однако этому предшествовали события, которые можно было предвидеть, но невозможно предсказать.

В первую ночь поселенцы до самой темноты не запирались в храме, жгли костры, ждали ребят. Удивительно, но волки не выли – они вообще не показывались, не приближались к монастырю. Обсудив, поселенцы решили, что хищников распугало рычание мотоциклетных двигателей, вот и разбежались они, попрятались, притаились.

Возможно, так все и было, вот только притаиться и покинуть территорию навсегда – вещи разные, и об этом не стоило бы забывать.

Наутро измученные ожиданием и неведением женщины вышли на огороды. Мужчины полезли укреплять крышу храма, внизу остался только Борода, вооруженный двустволкой: он прохаживался по монастырскому двору, бдительно контролируя все уголки, все постройки. Однако это не помешало волкам вырасти будто из-под земли. Они появились бесшумно, внезапно и сразу отовсюду, словно им и не требовалось преодолевать стену. Женщины завизжали и сгрудились в центре, парни сверху что-то кричали, а Борода… Борода просто растерялся, что немудрено, когда имеешь всего два патрона на два десятка целей.

Звери были крупные, куда массивнее и страшнее тех особей, что Урсуле доводилось видеть в берлинском и московском зоопарках. Волки никуда не торопились: пристально следя за каждым жестом людей, они переходили с места на место, постепенно превращая неровную цепочку в замкнутое кольцо. Через несколько минут люди оказались окружены со всех сторон, и кольцо хищников постепенно смыкалось.

– Стреляй! – вопил сверху Симеон. – Шугани их!

Возможно, выстрел действительно напугал бы волков, заставил разбежаться, как заставил их притаиться рев моторов накануне. Но Борода был в панике: дрожащими руками он наводил двустволку то на одну цель, то на другую и никак не мог выбрать наиболее опасную, а ружье при этом ходило ходуном, и не было никакой гарантии, что хотя бы один выстрел окажется удачным. Видимо, животные чувствовали страх и неуверенность. А еще была большая вероятность, что волки молодые и непуганые: на них никогда не охотились, они ни разу не сталкивались с ружьями, и человек с какой-то металлической палкой в руках не производил на них должного впечатления.

Все случилось быстро. Еще мгновение назад зверюга ростом Урсуле по пояс находилась в трех метрах, не спеша перебирала лапами, прохаживаясь и принюхиваясь, а потом вдруг одним прыжком покрыла отделяющее ее от Бороды расстояние, сбила с ног и, оскалив пасть, придавила мужчину к земле.

Борода заорал от ужаса. Он так и не попытался что-нибудь сделать – двустволка отлетела прочь, он даже не нашел в себе сил поднять руки, чтобы заслониться, спихнуть с себя зверя, дотянуться до ножа на поясе и успеть нанести хотя бы один удар в беззащитный бок. Он лежал на спине и орал на выдохе, и крик его казался бесконечным.

Урсула невольно подалась вперед, к нему, и вышло так, что и сама она оказалась отделена от остальных женщин. Одна – лицом к лицу с клыкастой смертью. Едва она рискнула наклониться за оброненной лопаткой, как к ней тут же потрусила парочка волков.

Выхода не было. Даже если Симеон с Булыгой спустятся с крыши, даже если вооружатся топорами и молотками – что они смогут сделать вдвоем против целой стаи?

И тут – о чудо! – ее блуждающий от испуга взгляд наткнулся на старого знакомого. Да, он подрос, заматерел, его окрас немного изменился – но это точно был Вольф, ее маленький волчонок, прирученный давным-давно, в другой жизни!

– Wolf? – робко, еще толком не веря и не понимая, что с этим делать дальше, окликнула она.

Буровато-пепельный самец дернул ушами, припал на передние лапы и ощерился. Неужели не узнал?!

– Wolf, это есть я, Урсула! Das weißt du, oder?^[4]

Ярость мелькнула в зеленовато-желтых глазах хищника, ярость, готовая вот-вот выплеснуться в сокрушительном броске могучего тела. Звери позади Вольфа пришли в нервное движение.

– Wolf, du bist immer noch mein kleiner Bruder, mit dem ich in der Nacht Ball gespielt habe!^[5] Ты помнить?

Конечно же, он помнил. Понимание возникло в голове Урсулы само собой, будто кто-то вложил в ее сознание готовый ответ. Вольф помнил ее, помнил ее друзей, помнил их игры, помнил поездки у хозяйки за пазухой на гремящем вонючем железном существе и даже то, как однажды человек с именем Раптор в шутку дал ему попробовать пиво.

Обида – вот что владело сейчас волком. Не голод, не инстинкт хищника, не беспощадная ненависть к чужакам, явившимся на территорию его стаи. Хозяйка его предала. Бросила. Оставила одного, когда мир вокруг изменился. Она ушла под землю, в жилище, в которое не было доступа ему, маленькому Вольфу. Его забыли на поверхности, за ним не вернулись, его выкинули, как ненужную кость. Долго, очень долго он бегал окрест, ловя отголоски исчезающих запахов Урсулы, Раптора, Симеона. Ждал возвращения хозяйки, звал… Звал каждую ночь!

И вот теперь, когда он и думать забыл о человеческих существах, кормивших его с руки и игравших с ним в мяч, они явились снова. Как будто имели на это право!

Рыча, он двинулся к Урсуле. Стая разорвала кольцо и сгрудилась за своим вожаком – ведь он уже определил, с кого следует начать бойню. Даже сбивший с ног Бороду волк оставил свою несостоявшуюся жертву и присоединился к остальным.

Урсула отчетливо сознавала, что ее предательство будет наказано, наказано здесь и сейчас. Она выпустила из рук садовую лопатку, упала на колени, зажмурилась и приготовилась принять смерть.

– Прости меня, маленький Вольф. Я действительно виновата. Ты в своем праве. Делай то, что собираешься сделать.

Вожак замер на месте, втянул носом воздух. Запахи говорили ему больше, чем слова, от которых он успел отвыкнуть. Его хозяйка была в отчаянии, ей было больно, но она никак не могла исправить содеянное, предотвратить все беды, что обрушились на Вольфа, когда она его бросила. Ее горе сейчас было таким же большим и нестерпимым, как тогда у него. Ее тоже выкинули на поверхность, как ненужную кость. А еще она ждала ребенка. Она и сама пока не догадывалась об этом, но Вольф чуял куда лучше глупых и беспомощных людей.

Пауза затягивалась. Урсула по-прежнему слышала шумное, хриплое дыхание диких животных, однако в нем уже не было угрожающего рычания. Девушка несмело открыла глаза.

«Ты нашла меня, когда я был мал и ничего не умел, – прозвучало в ее голове. – Ты спасла. Кормила. Заботилась. Я тебе доверял. Ты предала мое доверие, но это произошло потом, когда я уже и сам мог за себя постоять. И я выжил. Теперь моя очередь спасать тебя. Кормить твоего детеныша. Заботиться. Но второго предательства я уже не прощу».

– О, Вольф… – с трудом выговорила Урсула. – Я обещать тебе! Я обещать, что больше никогда не бросить тебя!

Мышцы вожака расслабились. Следом исчезло напряжение в готовой к атаке стае, самцы и самки разбрелись по монастырскому двору, потеряв интерес к сгрудившимся в центре человеческим существам, которые отныне были под их защитой – так приказал вожак. Вольф подошел к Урсуле и неловко, позабытым уже движением ткнулся носом ей под мышку. Еще не веря в произошедшее, девушка робко подняла руку и погладила жесткую шерсть на загривке, почесала за ухом…

Чуть в стороне завозился, поднялся на ноги изможденный Борода, стер с заросшего густым курчавым волосом лица слюну зверя. Судя по запаху и пятнам на штанах, он обделался от страха. Ни на кого не глядя, он, пошатываясь, добрел до ворот, отомкнул створку и вышел наружу. Все были так потрясены нападением волков и поистине чудесной развязкой, что никому не пришло в голову его остановить. Больше в монастыре Борода не появлялся.

А еще через полтора дня вернулись Арсен и Раптор. Пустые. В воинской части кто-то успел побывать до них – вынесено было все, включая обмундирование, арсенал и провизию. В мотоциклетной коляске лежало несколько далеко не новых кирзовых сапог, пара солдатских ремней и пара походных котелков – все, чем удалось разжиться. Все, ради чего пожертвовали собой Лешка и Шурик.

По словам вернувшихся, их убило что-то. Это что-то молниеносно напало на обратном пути, попросту снесло с мотоцикла обоих парней и утащило их в заросли. Раптор и Арсен прошли по кровавому следу добрую сотню метров в глубь леса, но след оборвался, а ни останков товарищей, ни напавшего монстра обнаружить так и не удалось.

С тех пор так и жили – бок о бок с волками. Вольф понимал Урсулу, а Урсула – Вольфа. Этому не пытались найти объяснение – этим просто пользовались. Звери договаривались с людьми, а люди – со своими новыми соседями. С каждым годом щенки рождались все крупнее и крупнее, но важнее было другое: каждое следующее поколение приносило потомство, которое понимало мысли людей все отчетливее. В итоге дети и взрослые, щенки и матерые волки переплелись в единую стаю – в большую свободную стаю, живущую наверху.

Как когда-то и предсказала Урсула.

Глава восьмая

– …Ну и рацио тоже включи. Если я посылаю тебя для переговоров с братом, зачем бы мне причинять тебе вред?

Не дав мне подумать над этой мыслью, Босс покопался на одной из настенных полок и извлек из залежей «сувениров» странное черное яйцо.

– Это возьмешь с собой. Хороший ультразвуковой отпугиватель. Помогает от волков. Только сам уши заткни чем-нибудь, когда будешь включать. Вот тут кнопка. Понял?

– Понял.

Я взял «яйцо», которое оказалось неожиданно тяжелым, и нажал кнопочку. Послышался мерзейший свист, такой невыносимый, что я будто оцепенел и не сразу сообразил нажать второй раз.

– Неплохо владеешь собой, – похвалил Оскар, усаживаясь за стол и беря в руки кофейную чашечку. – Многие, когда включат, теряют всякое разумение или вообще убегают. Все, ступай.

Опять «ступай»! Хоть бы дал четкие координаты, где именно искать Жору! Может, сам ничего не знает, а слова про Жоркин отказ возвращаться – ложь, которая должна заставить меня сделать всю работу за Оскара и его банду? Они не сумели найти брата и теперь перекладывают ответственность за поиски на меня. Хотя «яйцо»-отпугиватель можно расценить как прямую подсказку идти к монастырю. Именно там кишат эти гигантские твари.

В «предбаннике» Илья молча мотнул головой на стул в углу. Ишь ты! Мой костюм! Вычищенный, подлатанный и наверняка прошедший химическую обработку. То ли у них у самих проблемы с экипировкой, то ли мой балахон, сшитый из резиновой лодки, более чем подходит, по их мнению, для путешествий по поверхности. А вот респиратор новенький, с комплектом запасных фильтров. Я облачился, как следует застегнулся и подпоясался, пристроил «яйцо» в один из внешних карманов, и Илья, придирчиво осмотрев меня от макушки до пят, снова мотнул головой – теперь уже в сторону наружной двери.

Вопреки ожиданиям, в коридоре меня никто не караулил. Отсутствие сопровождающих толсто намекало на предоставленную мне свободу действий.

Могли бы, по идее, нормальное оружие дать, коль и впрямь хотят результата. Если брата удерживают силой… Ультразвук, конечно, и на людей подействует, но автомат в этом смысле выглядел бы куда надежнее. По крайней мере не надо заморачиваться, чем заткнуть уши, прежде чем нажать на спусковую скобу. А может, «яйцо» – маячок и они проследят, куда я пойду? Проследят – и окажут огневую поддержку, если приспичит? Ну да, надейся, надейся…

Пару раз в коридоре встретились охранники, для которых я был не интереснее пролетающей мухи, потом пробежала немолодая женщина в голубом халате. Наконец я оказался у знакомого места: тот самый злополучный выход, из-за которого все случилось. Его по-прежнему никто не удосужился запереть. Вот что это: раздолбайство или умысел? А может, все проще: у них элементарно нет ключей, потому что у Жорки был единственный сохранившийся комплект? Я все никак не привыкну, что жизнь бывает очень проста, до тошноты.

С этими радостными мыслями я почесал подживающую ссадину на лбу, поднялся по лестнице и потопал по Советской улице к монастырю.

* * *

Мужик со шрамом размотал повязку на руке, недовольно посмотрел, понюхал рану. Сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Те-то знают, как жить, вот они спасутся. Никто не спасется, а они спасутся.

– Ты что, Сенька? – удивился проходивший мимо Харитон. – Кто бы говорил. Сколько тебя знаю – никогда ты в церковь не ходил.

– При чем тут церковь! – отмахнулся собеседник. – Они ж тоже не ходят и не пойдут, даже если монастырь отвоюем. Им не нужна церковь, у них Бог внутри.

– У-уу… – протянул Харитон. Хотел что-то еще сказать, но передумал.

Зато подал голос Николай Захарыч:

– А я иначе думаю. Как раз на храм-то они и нацелились, «свидетели» эти ваши. Нас внизу держат, а сами что-то замышляют. Попомните мои слова: однажды выйдем мы на поверхность, а все уже фанатиками этими треклятыми захвачено!

– Как так – захвачено? – уперла руки в бока Светка. – Ну вот что ты брешешь, Захарыч? Заняться тебе нечем? Ты поглядел бы на Матвея, на Божену – ну какие из них захватчики? Божьи люди, чисто ангелы!

– Нет, а вот я не понял! – вскинулся Игорек. – Это ты что же хочешь сказать, Захарыч? Это я типа приду в тот дом, где меня мамка родила да воспитывала двадцать лет назад, а там уже кто-то из крысоедов обосновался?

– Именно!

– Да это что за беспредел такой?!

– Ну какой же беспредел? – нехорошо оскалился бывший учитель. – Ты ведь тут сидишь и еще лет десять сидеть готов, потому что Божена тебе так посоветовала. А раз твоя законная жилплощадь стоит бесхозная, то почему бы там не обосноваться этим «чисто ангелам»? Хороший дом-то у тебя, Игореша?

– Хороший. Большой. Староверцы еще строили.

– Вот видишь? И монастырь Гуслицкий они себе заберут, и дома староверские экспроприируют.

– Не нагнетал бы ты, сокол ясный, – поморщился с досадой Харитон. – Или ты тоже за День города голосуешь?

– Голосую, еще как голосую! Я только жалею, что раньше никто этого голосования не провел!

– Боженочка!!! – послышались причитания. – Помолись за нас, грешных! Только на тебя одну вся надежда!

– Тьфу ты! – чертыхнулся Харитон. – Ну куда приперлись, черти?! Я же сказал тебе, голубка сизокрылая, не отсвечивать здесь до моего распоряжения! Вишь, как народ взбаламучен?

– А я с вами, дорогие мои! – Она, не слушая, раскрыла объятья навстречу жителям большого Могильника. – Мы с вами вместе, и мы несокрушимы в вере своей!

– Да что ты с ней будешь делать! – всплеснул руками Харитон. – Ладно. Закончишь тут свою… мессу, хе-хе, зайди ко мне. Обсудим кой-чего.

* * *

За время, пока меня изучали и всячески анализировали, погода сменилась. Поднялся дикий ветер. Он так гнул давно не стриженные ивы, будто хотел подмести ими дорогу.

Какая же хрупкая штука цивилизация! Я помню: эту несчастную Советскую улицу как раз отремонтировали ко Дню города перед самой Катастрофой. Тогда еще какой-то местный политик гордо разъяснял с плакатов, что Россия преодолела многовековую историю и стала мировым лидером в области дорожного строительства. И да, строили покрытие на Советской действительно на совесть: Жора рассказывал, клали много разноцветных слоев. Я-то уже приехал к завершению работ. Говорили – новая технология с индивидуальным подходом к подмосковному климату, когда сначала льют дожди, а потом все внезапно замерзает, и микротрещинки, наполненные водой, разрушают покрытие. И где все их научные достижения? Вон уже гигантские ползущие кусты то тут, то там перекрывают бывшую проезжую часть, а где их еще нет – другие, более мелкие растения доламывают высокотехнологичный асфальт.

Я дошел до моста железной дороги, где мы с Марой видели огромного волка. Вроде в кустах никто не прятался, ветер трепал их со страшной силой, зверюгу ростом с лошадь точно было бы видно. Поежившись, я побрел дальше.

Они появились совершенно бесшумно, одновременно с разных сторон. Их фантастические размеры создавали ощущение нереальности происходящего. Два монстра с огромными зелеными глазами. Черт, эти глаза еще и смотрели выразительно, слово человеческие!

Мысли бешено закрутились в голове. Откуда-то выплыла старинная песня: «Если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой». Нет. Смерть будет мучительна. Они станут рвать меня на части, как тех серых на мосту или плюгавенького Петровича; возможно, сперва отгрызут конечности, вспорют брюхо и вынут на всеобщее обозрение кое-что из моих внутренностей, а я все еще буду жив. Сойду с ума от болевого шока, в самом лучшем случае – потеряю сознание, но с моим-то везением я, скорее всего, увижу все до мелочей, услышу каждый звук, каждый хруст… Убегать бессмысленно, они близко и перемещаются уж точно быстрее меня. Ну почему у меня нет с собой даже ножа? Только это дурацкое «яйцо». Сейчас еще и не сработает по закону подлости…

Они посмотрели друг на друга и мягко, точно кошки, начали большими скачками приближаться ко мне.

Я нажал кнопку. Раздался звук. На улице он воспринимался не так громко, как в кабинете Оскара. Он гармонично слился с завыванием ветра в давно обесточенных проводах. И это называется отпугиватель?

Рядом валялась толстая палка. Я схватил ее и с яростным криком замахнулся на одного из волков. Тот остановился, прижал уши и ощерился. Сейчас бросится, и все. А другой-то где? Второй волк почему-то потерял ко мне интерес и торопливой трусцой двигался в сторону монастыря. Но такого и одного хватит. Этот, которому я пытался грозить палкой, отскочил на пару шагов и, подняв шерсть на загривке, принялся отвратительно поскуливать. Сжав отпугиватель, я пошел прочь. Зверь тут же двинулся за мной, соблюдая дистанцию. Интересно, а если подойти к нему? Я протянул руку с вибрирующим «яйцом» в его сторону. Хищная тварь плюхнулась на задние лапы. Я шагнул в ее сторону, и она, рыча, начала отползать.

Видимо, звук из «яйца» неприятен для волчары-мутанта, но не настолько, чтобы в панике бежать. И что мне делать? Идти дальше в их логово, надеясь, что они не решатся подойти близко? А если, простите, сядет аккумулятор? Не вечный же двигатель там внутри! Если бы надо было просто добежать из пункта А в пункт Б! Но впереди совершенная неопределенность. Где конкретно в районе монастыря и психушки искать Жору, в какой из построек он может находиться, в каком из помещений? А если и там есть катакомбы, подземелья, напоминающие лабиринт?

Волчара уселся в отдалении, временами быстро пошевеливая ушами, а я с ужасом вслушивался в звук из «яйца». Не стал ли он тише? Все равно ведь станет рано или поздно.

Со стороны Нерской речки приближалась еще одна тварь. Остановившись метрах в тридцати от меня, волк-мутант принялся сосредоточенно копать лапой землю, будто кот, желающий скрыть следы безобразий. Потом бросил и пронзительно завыл.

Я понял, что не смогу. Не смогу пойти дальше, в этот чертов монастырь, в котором, очень вероятно, куча подобных тварей, которые сожрут меня, как только выключится отпугиватель. Все же если остаться в живых – вариантов будет побольше. Держа «яйцо» в вытянутой руке и ежеминутно оглядываясь, я пошел обратно, в сторону Советской. Шерстяные монстры поднялись и, поскуливая и всхрипывая, потрусили за мной. Небось уже назначили меня на ужин и ждут, пока прекратится мерзкий звук. Хотелось заорать и пуститься бегом, но делать этого было точно нельзя. Будто во сне или в замедленной съемке, я двигался по улице, устланной стеблями вьюнка и заросшей борщевиком – его сухие зонтики неприятно шуршали от ветра. Я увидел краем глаза, как один из волков легко, будто былиночку, выдернул зубами один такой массивный куст и начал мотать головой, отряхивая от земли его корни… Я понял, что все это мне напоминает: какой-то 3D-мультик про каменноугольный период с гигантскими хвощами и стрекозами.

И тут легкое дрожание в отпугивателе стало утихать. Или это мне показалось? Нет, не показалось, звери припустили быстрее, явно осмелели.

Насыпь. Кусты. Дыра.

Я нырнул туда с разбегу, головой вперед. Зацепился резиновой штаниной, приложился лбом, но таки протиснулся внутрь. Да, волки умеют рыть норы, мне говорили. Им ничего не стоит расширить лаз и продраться следом, чтобы не упустить лакомую добычу. Но мне-то рыть ничего не нужно! А значит, у меня есть фора. Велика ли эта фора, проверять не хотелось, я просто ломанулся по узкому проходу.

* * *

Мелкий гравий хрустел под ногами и отзывался эхом в бесконечных коридорах. Фонарик вырывал из темноты неровный пол и стены из кирпича. Твою ж мать, опять из кирпича, а не из оштукатуренного бетона! Это значило, что я снова не туда свернул и попал не в подвал под меланжевым комбинатом, а в какие-то параллельные ему ходы, где можно встретить запах медикаментов и где есть выход к дальнему Могильнику через каменный оголовок бомбоубежища. Но мне сюда точно не нужно! Мне нужно к Оскару – покаяться, доложить, что выполнение его задания без отряда сопровождения и огневой поддержки невозможно. И вообще – как вдруг оказалось, что я обязан что-то выполнять? Я и раньше искал брата один, и как бы предполагалось, что Босс (с его-то возможностями!) поможет мне в поисках. Однако в итоге он, по сути, распорядился, чтобы я и дальше действовал в одиночку. Вот только если бы я мог справиться самостоятельно – разве пришел бы к нему на поклон? Бред какой-то.

С другой стороны, Оскар что-то говорил о проверке братских чувств. Стало быть, по его логике, добраться до Жорки – не самое сложное.

Тоже мне, проверяльщик нашелся!

Я вдруг сообразил, что мне напоминает эта ситуация. Ну, как в сказках, когда кто-то сватается к царевне, а царь такой: выполни, мол, Иван-дурак, три задания – тогда отдам свою дочку тебе в жены! Я-то, может, и дурак, только ни на какую царевну не претендую. Да и кто бы здесь на ее роль сгодился? Мара, что ли? Нет, она, конечно, прикольная, хоть и странноватая. Но о ней речи не шло, да и не отец ей Оскар, чтобы в качестве награды выставлять. Вот и получается, что пришел я к Боссу с просьбой отыскать брата, а он мне – о’кей, парень, сделаю, только сначала выполни мое задание: отыщи своего брата. Маразм! И как я только повелся?

Теперь вот начинай все заново.

Я развернулся и, доверившись чутью, пошел наугад, ориентируясь на плохо уловимый сквозняк. В какой-то момент воздух стал совсем неподвижным, пришлось снова сменить направление. Потом мне почудились голоса. Я погасил фонарик и решил производить как можно меньше шума – то есть попросту замер на месте. Прежде чем показываться людям, неплохо бы убедиться, что это нужные люди. А то нарвусь вновь на остроухих, получу вновь по башке… Или, того хуже, станет явью одно из моих недавних видений – уютная темнота, зовущая к себе и заставляющая двигаться каменный пол на манер ленты траволатора. А что, ведь в том видении я тоже, спасаясь от волков, укрылся в норе, которая обернулась древним потайным ходом!

А может, это вообще голоса, доносящиеся из вентиляционных отдушин? Усталая врачиха Лена берет у кого-нибудь очередную порцию крови для анализа, участливо интересуется, не собирается ли пациент упасть в обморок при виде шприца, а мне тут мерещится всякое…

Нет, не из отдушин доносились голоса. И уж точно не манили к себе, обещая всевозможные наслаждения. Были ли те двое остроухими, определить во мраке не удалось, но их определенно было двое. Мужчины. Они возились с чем-то габаритным в узкой утробе коридора, пытались примостить, матерились вполголоса и поминали детонатор.

Я аж испариной покрылся! С одной стороны – и немудрено взопреть, учитывая, что я в плотном резиновом коконе расхаживаю, с другой – в коридорах более чем прохладно, а стало быть, это реакция на страх, а не на тепло. Надо ли говорить, что все мы теперь панически боимся взрывов? Даже если они не ядерные.

То ли дыхание меня подвело, то ли еще как-то засветился, но эти двое внезапно прекратили возню, громыхнули чем-то напоследок и вдруг припустили в моем направлении. Заметили! Сейчас схватят! Или это они просто улепетывают подальше от эпицентра? Ну, так или иначе, нужно рвать когти! И я рванул.

По раздавшимся позади возгласам понял, что вот теперь-то точно заметили, и припустил пуще прежнего. На ходу выхватив фонарик (какое счастье, не обронил!), я лихорадочно прикидывал, в какую сторону лучше свернуть. Каждый из коридоров мог привести в тупик, тогда – конец. Ближайший выход на поверхность – хрен знает где. Не в том смысле, что далеко, а в том, что я понятия не имею, где сейчас относительно него нахожусь. К тому же возле лаза меня вполне могли поджидать те зверюги, благодаря которым я сюда попал. И неизвестно еще, что лучше – к волкам в пасть или дожидаться в подземелье, когда сработает какой-то детонатор.

После того как я свернул наугад в один из боковых туннелей, преследователи вроде отстали. Чуть сбавив темп, я огляделся, пошарил лучом по стенам. Убейте меня, но тут я еще ни разу не был. Сколько же здесь коридоров?! И как в них разобраться? Бежать обратно? А позади уже слышались голоса: преследователи перестали таиться, шагали уверенно и целенаправленно – видимо, сообразили, что загнали меня в ловушку, что деваться отсюда некуда. Быстро свернул в узкий боковой отросток. Стало очень трудно дышать.

Черт, впереди тупик!

Из стены вдруг показалась тощая рука, за ней голова с длинными черными волосами. Что? Мара?!

– Ты откуда?!

– Давай сюда! – Она энергично показывала на стену. Там вроде бы ничего, кроме тени. Или… все же какая-то трещина?

– Я не пролезу!

– Я же пролезаю, значит, и ты сможешь. Быстро!

Преследователи уже подходили. Заметив меня, закупорившего боковой отросток, загомонили радостно:

– Вот он!

– Думал, быстрый такой?

– Хитрее всех, ага!

Вслед за Марой я с трудом протиснулся в узкую щель между плитами. Надо же, получилось! И вовремя, они как раз дернулись следом.

– Хватай! Э, куда?!

– Давай за ним! Его нельзя упускать!

– Тут больно узко!

– Ты ж понимаешь, что тогда нам кранты? Давай, жирдяй, тискайся! Голод у нас, а он в дверь не пролазит, видите ли.

– Прикалываешься? Какая ж тут дверь?

Голоса преследователей затихали. Я на ходу огляделся. Какой-то странный, полукруглый в сечении проход. Выложенные заплесневелым кирпичом стены. Потолок низковат – приходилось все время инстинктивно наклонять голову. Возможно, он изначально планировался более высоким, но за века пол поднялся, намытый подземными водами. Хотя, может, ход вовсе не древний, просто его состарила постоянная сырость.

Под ногами располагалась вполне современная пятидюймовая труба – очень нескладно, строго посередине. Два человека помещались только по разные стороны от нее, при этом соответствующее плечо каждого постоянно касалось при ходьбе шершавой стены. С потолка свисали на проводах лампочки – правда, не горящие: то ли электричества тут в принципе не было, то ли просто свет был выключен. Неужели мы находимся на территории Босса?

Мара уверенно шагала вперед.

– Куда мы? – наконец спросил я.

– Туда, где безопасно.

– А где мы?

Мара посмотрела на меня с большим удивлением:

– Это водопровод. Трубу видишь?

– Конечно, вижу, здесь кроме нее ничего и нет. И что?

– И ничего. Просто там, – Мара махнула рукой вперед, – резервуар, из которого труба выходит.

– Погоди! – Я остановился и помотал головой. – Это наш резервуар или ваш? В смысле, труба эта куда тянется-то? В наш Могильник или в ваш?

– В ваш.

– И вы вот так запросто можете попасть сюда?!

– Кто это – мы?

– Ну, Свидетели Чистилища!

– Я не член их секты, сколько раз говорить! – возмутилась девушка.

– Да какая, на хрен, разница?! Водопровод – стратегически важный объект! Он же водой все поселение обеспечивает, мы все от него зависим. Высшая ценность! У нас его охраняют, патрули сюда ходят регулярно! А тут, оказывается, посторонние вовсю шастают?

– Да успокойся ты! Ты здесь кого-нибудь, кроме меня, видишь? А я вроде как на твоей стороне!

– Да-да, ты уже говорила!

– И в чем проблема? – недоуменно вздернула брови Мара.

– Проблема? О’кей, давай начистоту. – Я сдернул краги и вытер вспотевший лоб. – Как бы хорошо я к тебе ни относился, вопросов накопилось много. Попробуй посмотреть на ситуацию со стороны. Ты постоянно оказываешься рядом с каким-либо событием. У нас событий-то – в месяц штука, в год – пучок! У нас разминуться с событием так же просто, как в космосе с астероидом! Но когда на нас с Жоркой напали – ты тут как тут. Сейчас вон там, в коридорах, явно какая-то диверсия готовится – и снова ты будто из-под земли возникаешь! А если та бомба из коридора как раз для водопровода предназначена? Если моих соседей уже не только еды, но и воды лишить задумали?

Мара, нахмурив брови, подумала, посопела и наконец выдала:

– Ты издеваешься, да? По-твоему, я – самый главный злодей подземелья? Или мне просто заняться нечем, со скуки балуюсь этими… диверсиями?

– Мне-то откуда знать? – всплеснул я руками. – Ты мне что говорила? Что работаешь на Босса, что он на тебе какие-то препараты испытывает, а ты живешь при комбинате и обследуешься. Мара, я тебя встречал где угодно – в подвалах, наверху у домика с башенкой и в окрестностях монастыря, в каких-то тайных лазах, одной тебе известных, в этом гребаном кирпичном коридоре, везде – но только не в лаборатории! Или, по-твоему, вот это все, – я обвел руками низкие полукруглые своды, – напоминает лабораторию?!

– И какой из этого вывод? – помолчав, спросила она. – Ведь ты же уже сделал какой-то вывод, верно?

– Да это ты мне скажи, кто ты такая и что все это значит?! – завопил я.

– Тише, тише! Разбушевался, тоже мне… – Она двинулась вперед, сделав мне рукой знак не отставать. – Кир, я уже предупреждала, что терпеть не могу, когда мне не доверяют. Но ты прав: на вопросы нужно отвечать, пока их не накопилось слишком много. Иначе потом уже не разгребешься. Давай по пунктам. Когда напали на вас с братом и ты получил удар по голове – сколько ты провалялся в отключке? Десять минут? Час? Два часа? Ты и сам не знаешь, верно? И после этого ты какое-то время блуждал по коридорам, пока не наткнулся на меня. По-твоему, это означает, что я была «тут как тут»? У домика с башенкой мы с тобой договорились встретиться. Договорились, прикинь? Я там не внезапно очутилась, а шла к тебе. Монастырь? Ну да, в монастырь в тот раз я тоже из-за тебя ходила, о чем сразу и предупредила, правда же? Я вообще-то и не скрывала, что бываю в монастыре. Тайные лазы? А сам-то ты как в них оказываешься? Ты же вроде брата ищешь? Тебе уже минимум два человека сказали, что его тут нет и быть не может, но ты снова и снова лезешь то в подвалы, то в кирпичные коридоры, а теперь вот и вовсе оказался в том месте, где диверсию готовят. Кир, может, это ты – диверсант, а? Может, это ты взрывчатку собирался рядом с лабораториями заложить с друзьями, а тут я помешала, вот ты и изобразил, что они за тобой гонятся, чтобы подозрения с себя снять?

Я вдохнул, чтобы ответить, да так и остался стоять с раскрытым ртом. Действительно, коли глянуть с этой стороны, то как раз в моих действиях куда больше необъяснимых, идиотских и даже преступных телодвижений. Не то чтобы она убедила меня в своей невиновности (понимать бы еще, в чем конкретно я ее пытался обвинить), но четко дала понять, что причин не доверять мне у нее ничуть не меньше. А она как раз доверяет! Ну или делает вид.

– Тихо! – Мара схватила меня за руку. В ответ на вопросительный взгляд она только мотнула головой, сама выключила мой фонарик и потащила меня вниз, на пол. Распластавшись вдоль сырых стен по обе стороны от трубы, мы некоторое время вслушивались в шорохи подземелья. Впереди явно что-то шевелилось, какой-то слабый источник света позволял нам видеть темные одеяния. Или это были гигантские крылья? Нет, все-таки длинные полы не то плаща, не то какой-то бесформенной хламиды. Как следует рассмотреть мешал торчащий посреди полукруглого хода куб.

– Что это там, впереди? – едва слышно шепнул я.

– Источник, – откликнулась Мара. – И резервуар.

Ну да, точно: труба упиралась аккурат в бетонный бок. Девушка говорила мне, что когда-то источники забетонировали – наверняка чтобы их случайно не завалило сверху грунтом, чтобы даже в случае обвала вода шла в нужном направлении, то есть к Могильнику. Родник, видимо, слабенький, оттого и резервуар невелик, всего-то по пояс взрослому человеку – и то полдня наполняется. А в Могильнике открывают кран всего на полчаса дважды в сутки. Можно даже посчитать, как в той задачке с двумя бассейнами…

Поравнявшись с кубом, неизвестный увеличил мощность фонарика, и мы узнали Божену. Дальше оставалось только смотреть во все глаза. Нараспев читая молитву, женщина отставила в сторонку счетчик Гейгера, покоившийся на муфте у первого сочленения трубы, достала гаечный ключ и принялась ловко откручивать болты. Я было дернулся, чтобы помешать, но тут из темноты донесся многоголосый речитатив, вторящий ее молитве. Никак «свидетели» всем составом явились ради теракта? Да что ж такое-то?! Там кто-то детонаторы устанавливает, тут кто-то трубу разбирает!

Божена справилась с болтами, вынула из муфты съемный фильтр для воды, всыпала в отверстие щепоть порошка из склянки, перекрестилась и принялась устанавливать фильтр обратно. Когда счетчик Гейгера вернулся на положенное место, женщина погасила фонарик и быстро скрылась.

Мы переглянулись.

– И что это было?

– Не знаю. – Мара пожала плечами. – Освящать, что ли, вздумала…

Хоть стой, хоть падай!

– Мара, ну какое «освящать»?! У нас в Могильнике странная эпидемия. Типа лучевой болезни. Все в язвах, даже те, кто не выходил наружу. Ищут причину, а она – вот она! Воробышку понятно, откуда эпидемия взялась!

– В язвах… И умирают?

– Умирают, Мара! Умирают! А ведь там дети!

– Твои?

– Что?.. Да тьфу на тебя!

– Не вижу у тебя ни одной язвы.

– Ну прости! – вскипел я. – Знал бы, что потребуются доказательства, обязательно парочкой язв обзавелся бы!

– Не кричи. Дай подумать. – Мара покусала губу. – Нет, Божена, конечно, умеет яды делать. У нее даже книжка специальная есть – там и про травы, и про грибы ядовитые, и про всякую химию.

– Ну вот, все сходится!

– Да ничего не сходится! Они, конечно, идиоты, фанатики, любому голову задурят своими проповедями. Но они не убийцы, Кир! Я тебе голову на отсечение даю!

– Ты ведь сама все видела! – изумился я.

– Я видела только то, что видела! Она порошок щепотью доставала! Пальцами! Ну подумай сам, Кир, стала бы она касаться порошка, если бы он был ядовит?

– Ты еще скажи, что она витаминные добавки нам подсыпа́ла!

– А ты прям на глаз определил, что там сплошная отрава!

Я сжал челюсти и застонал.

– Так, все, мне некогда с тобой спорить. Вечером в Могильнике включат воду, все население придет бутылки наполнять… Мне срочно надо вернуться!

– Угу, и три часа объяснять, как ты сам оказался здесь. Похоже, ты уже и забыл, как к тебе в вашем Могильнике относятся.

– Уж точно не хуже, чем в вашем! – огрызнулся я, но все-таки призадумался.

Конечно, как бы ко мне ни относились, я обязан предупредить народ. Даже если поколотят. Даже если арестуют. Даже если выгонят из Могильника на корм волкам. Так что на обиды и последствия можно махнуть рукой – выживание всего сообщества важнее. Если причину отравлений ликвидировать, если выставить возле резервуара постоянную охрану – глядишь, и люди болеть перестанут, и куры дохнуть, и вешенки гнить. Но, сказав «А», я не смогу умолчать о «Б»: меня заставят назвать человека, которого я видел возле резервуара. А это означает только одно – войну. Божене, которая втерлась в доверие и делала вид, что помогает заболевшим, не простят содеянного. Зачем она вообще травила воду?! Неужели только для того, чтобы набить себе цену? Сама тайком устроила эпидемию, сама молитвой вылечила людей – ну да, тут прямой путь в святые. Хороший план. Сейчас ее муж и отец Мары Матвей управляет всего одной общиной, да и то, по сути, только теми, кто состоит в секте. А если Божена «спасет» еще и нашу общину, «подданных» у Матвея станет в несколько раз больше.

Или все проще и Свидетелям Чистилища недостаточно места в малом Могильнике, оттого и решили завладеть большим – путем полного уничтожения нынешних жильцов? Тоже круто.

А если кто-то из сообщников проговорится? Ведь ей же целый хор подпевал! Круговая порука? Ну-ну. Когда Харитон с нашими сталкерами придет за ответом (а он непременно придет!) и начнет пытать каленым железом, все ли удержат язык за зубами? Неужели расчет был исключительно на то, что никто не застукает Божену возле источника, никто не догадается, откуда ноги растут? «Свидетели», конечно, блаженные на всю голову, но не такие же идиоты!

– Ну и что ты предлагаешь? – пробурчал я, глядя исподлобья на Мару, терпеливо ожидающую моего решения.

В ответ она театрально развела руками – дескать, а сам не догадываешься?

– Что, опять к Боссу идти?

– Конечно!

– Нашла спасителя. Оскару наши проблемы неинтересны. Он вообще больше о себе думает, чем об окружающих.

– А мне кажется, что он за справедливость. – Мара скрестила руки на груди. – И уж по крайней мере умный мужик, поможет разобраться, что к чему.

– Конечно, мне вот уже помогает брата искать! Видишь? Сидит у меня вот тут в кармане с кучей вооруженных головорезов и только и ждет, как выпрыгнуть из засады на остроухих похитителей и их ручных собачек! – Я сделал паузу для пущего эффекта. – Твой Босс сейчас кофеек попивает и ждет, когда я ему Жорку доставлю на блюдечке с голубой каемкой. При этом сам по себе Жорка ему на фиг не нужен, кабы не его знания. Был бы мой брат не микробиологом, а, скажем, птичником, твой Босс даже не шевельнулся бы и никакой аудиенции бы мне не назначил. Так что одни бонусы мне от его помощи – чуть не сдох, пока крался по территории язычников! У меня вообще складывается впечатление, что Оскару выгоднее меня волкам скормить, чем хоть как-то помочь.

– Волкам? Тебя?

– А ты как думала? Он ведь прекрасно знал, куда меня отправляет!

– Ой, вот идиот! – Она покатилась со смеху. – Это ж надо – «волкам скормить»!

Она смеялась как безумная, мне стало не по себе.

– Ну, блин. Чего смешного? Как будто ты этих волков не видела.

Почему от этих моих слов она расхохоталась еще сильнее? Но вдруг резко посерьезнела:

– Ладно, давай об этом потом. Медлить-то нельзя. Короче говоря, я к Оскару. А ты иди, куда хочешь: к Божене на разборки, к своим с непроверенными фактами в охапке… или волкам в пасть! – Она снова прыснула. – Но те двое, что за тобой гнались, явно не возле водопровода свою бомбу устанавливали… если тебе не померещилось, конечно. Там, буквально через стену, лаборатории, медицинское оборудование и палаты с пациентами.

– Знаю! – в сердцах бросил я. Действительно, диверсия Божены так плотно завладела моим вниманием, что на пару минут я совершенно забыл о бомбе.

* * *

Оскар сидел за столом с той же чашкой, в той же позе, будто плюшевый медведь, которого ребенок оставил дожидаться своего возвращения. Маре он кивнул без особых эмоций, меня, наоборот, оглядел с любопытством.

– Ну, как прошла встреча родственников?

– Погодите, Оскар, до брата я еще не добрался. И, судя по всему, самостоятельно не доберусь. Но речь сейчас не о нем!

Я вкратце пересказал все, очевидцем чего стал за последний час.

– Вот как… – проговорил Босс, внимательно рассматривая чашечку. Поворачивал ее разными боками, хотя чашечка была абсолютно белая, без рисунка. Затем громко позвал: – Илья! Срочно ко мне Егора и Фарида!

Помощник исчез в коридорах, а Босс вновь увлекся чашкой.

– Скажи-ка мне, Кир, какое задание я тебе поручил? – абсолютно ровным тоном произнес он. – Вроде бы я четко обозначил, куда ты должен пойти и что сделать. Привел аргументы, буквально разжевал, почему это так необходимо. И где же в итоге ты оказался? Или тебе известен какой-то секретный подземный ход отсюда, из наших подвалов, прямиком до храма?

– Простите, Оскар, но вы кое-что забыли! – с вызовом ответил я и нервно сглотнул. – Я не Илья, не Егор и не Фарид. Мне не довелось поработать на вас двадцать лет назад и не факт, что доведется сейчас. Я – не ваш подчиненный, которому вы вправе приказать пойти туда-то и принести то-то. Я пришел к вам с просьбой о помощи, а ушел с невыполнимым заданием…

– Почему же оно невыполнимо? – вздернул брови Босс. – Брат наотрез отказался с тобой общаться?

– Я не могу попасть в монастырь! – с отчаянием признался я. – Там волки! Они охраняют все подступы, а я видел, на что они способны – там, на мосту, когда они…

– Не нужно сравнивать круглое с мягким! – быстро вставил Оскар, и мне почудилось, что ему не хочется, чтобы девушка знала о драке с серыми. Чудно́! Ведь я мог рассказать Маре об этом и раньше! – И объясни мне, будь так добр, почему ты считаешь, что попасть в монастырь невозможно? Я был там вчера вечером, Мария вообще регулярно наведывается.

– Извиняюсь, Босс, тут есть одна проблема, – перебила нас Мара. – Дело в том, что они уверены, что волки – дикие.

– Он ведь действительно нравится тебе? – обернувшись к девушке, вдруг спросил Оскар. – По-настоящему?

– Кто? – сверкнула та глазами.

– Этот, – он кивнул в мою сторону, – дизайнер недоделанный.

– С чего вы взяли?! – Она сделалась пунцовой, покосилась на меня, и я поспешно отвел взгляд, чтобы она не чувствовала себя еще более неловко.

– Ты так за него впрягаешься…

– А какое это имеет значение?

– Самое прямое. – Оскар встал, не спеша прошелся по кабинету. Мы молча следили за его перемещениями. – Вы оба – уникальны, – наконец сказал он. – У вас обоих, несмотря на существенную разницу в возрасте, пытливый склад ума. Вы подвижны и сообразительны. Имеете отличный иммунитет и завидную сопротивляемость организма. Да-да, Кирилл, мне уже принесли результаты твоих анализов. Помнишь, как мы беседовали о генофонде? Помнишь, какие надежды я возлагал на твое обследование? Так вот: все подтвердилось. Твои клетки не повреждены, физически ты чист – будто и не было никакой Катастрофы.

– Простите, Оскар, но даже такому дубу, как я, известно, что настолько глубокая диагностика не может быть уложена в полдня. Даже биохимический анализ крови дольше делается! На тест ДНК и в лучшие-то времена уходило две недели, что ли, а вы хотите сказать, что за пару часов проверили мои гены?

Босс поаплодировал.

– Отличное замечание! Нет, Кир, мы действительно не смогли бы провести глобальное исследование в столь короткий срок. Тут просто надо знать, что искать. Любое патологическое изменение клетки – на генном уровне или каком-либо другом – приводит к определенным процессам, следы которых организм не может скрыть. Мы искали не болезнь, а ее последствия. Это как отпечатки пальцев, оставленные грабителем: криминалисты могут не застать на месте преступления самого участника ограбления, но следы его непременно выдадут. В твоем случае никаких отпечатков не обнаружилось. И поверь: сейчас на всей планете может не быть такой аппаратуры, которая определит это точнее, чем наша. А Мария уникальна по-своему: ее организм – не без нашей помощи, разумеется, – полностью адаптировался к окружающей среде, к повышенному радиационному фону. Нет, конечно же, она не смогла бы выжить в эпицентре ядерного взрыва, но прогулки, например, по Куровскому не могут причинить ей ни малейшего вреда. Представляете, какое у вас двоих было бы потомство?

Мне показалось, что я вижу дурной сон. Девушка пребывала, видимо, в не меньшем шоке.

– Красные елочки… – пробормотал я себе под нос, но Оскар услышал.

– Что за елочки?

– Да ерунда. Там, – мотнул я головой в сторону выхода, – неподалеку от проходной комбината, есть трехъярусный лес. Верхний ярус – ели, которые выросли еще до Катастрофы и благополучно пережили ее. Средний – следующее поколение деревьев, адаптировавшееся к «горячим» условиям. У них желтая хвоя. Не сухая, не мертвая, просто желтая. Они такие же ели, только имеющие иммунитет к радиации. Третий ярус…

– Красные елочки, – догадался Оскар. – Новое поколение. Естественный гибрид растений первого и второго ярусов. Молодец! Верный вывод. Вот только природа может позволить себе ждать. Наверняка она перепробовала тысячи комбинаций зеленых и желтых елей, чтобы в итоге получить десяток жизнеспособных красных побегов. А у меня в распоряжении нет такого количества более или менее здоровых людей и уж тем более нет времени, чтобы методом проб и ошибок… Впрочем, я нечестен, простите: метод проб и ошибок реализуется сейчас там, внизу. – Для убедительности он ткнул указательным пальцем себе под ноги. – Вы оба там бывали. Внизу, помимо лабораторий и госпиталя, располагается что-то типа дома малютки. Женщины и мужчины, представители разных общин, «почищенные» всевозможными способами, принесли потомство, и сейчас у нас есть целый детский сад – от грудничков до дошколят, епархия Лены, Елены Викторовны. К сожалению, геном всех поголовно так или иначе поврежден. Не критично, но недостаточно для того, чтобы считать эксперимент успешным. Так что мы их наблюдаем, пытаемся исправить ситуацию, но мы не генетики, мы – микробиологи. И если мы не можем напрямую вмешиваться в гены, мы должны найти что-то, что будет вмешиваться вместо нас.

– Вирионы! – выдохнул я, ошеломленный откровением.

Оскар покивал:

– Ну, почти угадал. За нас поработают плесневые грибки. Теперь понятно, насколько мне необходим Георгий? И поверьте, у меня достаточно возможностей, чтобы притащить его сюда вопреки желанию. Но я против насилия в подобных случаях. Я вообще противник насилия, оно редко идет на пользу общему делу. Помнишь, я тебе говорил про разницу между автоматами и банкой тушенки? Однако если что-то идет вразрез с моими планами…

– А ваши планы – это случка двух породистых собак? Ферма по выведению потомства от племенных жеребцов и чистокровных кобылок?

– Кир, ну зачем этот ненужный цинизм? – Оскар печально скривил губы; свет лампы блестел на его лысине подобно нимбу. – Мы оба умеем утрировать, но сейчас это неуместно. Ты нравишься Марии, а она – молода, привлекательна и, самое главное, здорова! Ты понимаешь, какое это везение – найти в нашем мире подобную девушку? А она, ко всем прочим достоинствам, еще и непорочна. Могла бы стать уж если не женой тебе, то как минимум матерью твоих детей.

Лицо Мары вновь вспыхнуло.

– Эй! – крикнула она, сжав крохотные кулачки. – Я вообще-то все еще здесь и все это слышу! Меня никто не хочет спросить, собираюсь ли я стать матерью его детей?

– Так ведь я с этого и начал! – развел руками Оскар. – Пару минут назад я как раз и спросил тебя, действительно ли тебе нравится Кирилл.

– Нет! – завопила девушка. – Не нравится! Терпеть не могу этого убогого!

Оскар подошел к ней, взял за подбородок, повернул лицо к себе. Мара замерла, словно пойманная в силок лань.

– Вот дурочка-то. То докучала мне, умоляла помочь ему, а теперь что? Чего ерепенишься-то?

Ее глаза налились слезами:

– Это не ваше дело!

– Ошибаешься, Мария. На этой территории все дела – мои. К тому же ты давно и с удовольствием пользуешься нашими бонусами. Ничего в жизни не бывает бесплатно, и тебе это известно не хуже, чем прочим крысоедам. Которых ты, к слову, счастлива была покинуть, не так ли? Ты не могла не догадываться, ради чего с тобой возится Лена, к чему тебя готовят. Впрочем, ты вольна выбирать.

– То есть я могу уйти отсюда обратно в свой Могильник, к папе?

– А вот это – уже нет. – Босс покачал головой. – Мы слишком много ресурсов в тебя вложили. Материальных и нематериальных. Теперь ты себе не принадлежишь. И папе не принадлежишь. И мне, если тебя этот вопрос заботит. Ты теперь – собственность человечества. Единственный выбор, который был тебе доступен, это выбор партнера. Но раз Кирилл тебе не нравится, раз ты не можешь его терпеть, мне придется подобрать тебе другого мужчину.

– Как вам не стыдно! – не выдержал я.

– Мне?! – удивился Оскар, причем настолько искренне, будто и впрямь не понимал, что творит.

Я смотрел в лицо Боссу, пытаясь прочесть там хоть какую-то эмоцию. Напрасно. Льдистый взгляд не выражал совсем ничего; бликующий «нимб» терзал мои глаза россыпью солнечных зайчиков.

Договорить не удалось, в кабинет ввалились бойцы – по всей видимости, Егор и Фарид. Первый – в униформе чоповца, второй – в сталкерском снаряжении, оба с АКСУ.

– Так, друзья мои, – хлопнул в ладоши Оскар. – Соображаем шустро, шевелимся оперативно. Егор, отправь пару ребят к источнику, труба от которого идет в большой Могильник, и еще двоих – в сам Могильник, к Харитону. Пусть передадут ему… вот эту… записку. – Босс набросал несколько строк на листке, вырванном из посеревшей от времени тетради в клеточку. – А лучше всего сам туда наведайся. Задание такое: и непосредственно из родника, и из крана в Могильнике необходимо взять пробы воды, которые бегом-бегом доставить Виктору Смыслову – этому новенькому из Черноголовки. Пусть проведет анализ на растительные яды и самые распространенные токсины. И сравнительный анализ тоже – надо понять, чем вода на входе в трубу отличается от воды на выходе. Харитона предупредишь, что общине до моего особого распоряжения пользоваться водопроводом категорически запрещено! И пускай выставит охрану возле резервуара! Выполняй.

Егор выбежал из кабинета – действительно шустро.

– Теперь ты, Фарид. – Оскар наставил указательный палец на сталкера. – Надо, чтобы твои орлы аккуратненько доставили сюда староверскую верхушку в лице Божены и Матвея. Шума не поднимать, народ не нервировать – просто пригласить эту парочку в гости: дескать, соскучился Оскар, хочет покалякать о делах наших скорбных… А впрочем, нет! Эдак они еще напугаются и всю паству за собой потащат. Надо что-то похитрее… Да вот хотя бы – Мария заболела, отца хочет видеть. Ну и молитва Божены, дескать, не помешала бы девочке. Это раз. Второе – нужно проверить коридор на Л-3.

– Который из? – флегматично уточнил Фарид.

– Я покажу! – торопливо предложил я, догадавшись, что речь идет о том самом коридоре, из которого мне пришлось улепетывать с помощью Мары.

– Уж ты-то покажешь! – язвительно прищурилась девушка. – Потом три дня тебя ищи! Я сама отведу. Я примерно знаю, где Кир с теми двумя столкнулся.

– И что там, в коридоре? – кивнув ей, спросил Фарид у Босса.

– Возможно, взрывное устройство. Возможно, пустышка – какой-нибудь сундук с ворованным добром. Пошли туда кого-нибудь толкового и с железными нервами.

– Идем, идем! – потянула Мара рослого сталкера за рукав. – И так кучу времени потеряли!

– Не истери, Мария, не потеряли, – возразил Оскар. – Подумай сама: если бы там и впрямь была бомба – что сделали бы минеры, поняв, что их обнаружили? Правильно, подорвали бы ее незамедлительно. Это если диверсия требовалась кровь из носу и именно в этом месте, и не суть важно, на полчаса раньше ее устроить или на полчаса позже. А если в теракте не было необходимости сию секунду, бомбу унесли бы восвояси или перепрятали до поры. Ты слышала взрыв? И я не слышал. Значит, либо взрывчатку уже убрали, либо ее и вовсе там не было… И да, Фарид: после того как Мария покажет место, будь добр, отведи ее к Лене, на женскую половину.

Сталкер коротко кивнул, и теперь уже сам потащил прочь пытающуюся возмутиться Мару.

– Где же логика? – с тоской пробормотал я. – Зачем нужно мучить ни в чем не повинную девушку?

– «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать…» – процитировал Оскар и усмехнулся. – Таким я выгляжу, да? Жестоким Волком, волокущим бедного Ягненка в лес? Ты ошибаешься, Кир. Это снаружи волки. А также язычники, мракобесы-старообрядцы и обыдлевшие и опустившиеся представители некогда прекрасного Куровского. А я – тот, кто пытается вас всех спасти. И от монстров в том числе. Вот только думаю я не о дне сегодняшнем, а о временах куда более отдаленных. Вы так не умеете.

– Благие намерения… – задумчиво покивал я. – Но жрать-то людям хочется сегодня, а не в отдаленной перспективе! И умирают они сейчас, а не когда-нибудь потом. И рожать им придется уже завтра, а не после того, как вы всех спасете от монстров и наступит Золотой век гуслицких сел.

– И?

– Что – и?

– Кир, не будь дураком. Есть я или нет меня – люди все равно будут хотеть жрать, спариваться, рожать. Я просто пытаюсь этот процесс регулировать, направлять и выводить на максимально эффективный результат.

– Смертность тоже входит в число того, что вы регулируете и направляете?

Оскар тяжело задышал. М-да, совсем я распоясался. Еще пару дней назад пикнуть при нем боялся, без позволения не перебивал даже тишину в его кабинете. Что же случилось?

Может, то, что теперь даже воробышку стало ясно: я нужнее Оскару, чем он мне?

Глава девятая

Пещеру осветили резкие лучи ручных и налобных фонариков. Вошли охранники Босса, человек шесть-семь в потертой униформе чоповцев. Огляделись, обменялись жестами. Двинулись дальше, бесцеремонно толкая людей. Один из них, с самым мощным фонариком, поигрывал лучом света, наводя его на перепуганные лица. Люди прижимались к стенам, кто-то пытался укрыться в закутках за самодельными ширмами…

– Харитон где? – флегматично осведомился Егор, добравшись до середины пещеры. – В апартаментах своих, что ли?

– Да тут где-то был, – донеслось из темноты. – А вы консервы принесли, да?

– Ага, принесли. Сейчас догоним и еще принесем. Развелось дармоедов…

– Мужики, ну правда – принесли хоть что-нибудь? У нас дети с голоду пухнуть начали.

– А ты бы думал башкой, прежде чем детей заводить! А уж коли завел – неплохо бы самому покрутиться, а не ждать, что их добрый дядя накормит. Совсем обнаглели, червяки хреновы!

Повисла мертвая тишина, такая редкая здесь. Затем все тот же голос из темноты обреченно переспросил:

– Так что же – вообще ничего не принесли?

Начальник охраны, следуя за пятном света от фонарика, брезгливо обвел глазами убогий скарб, груды мусора, бледные осунувшиеся лица, зацепился взглядом за язвы на коже и кровоточащие десны, передернулся и громко, отчетливо проговорил:

– Если бы кто-то спросил меня – я бы давно уже прикрыл эту кормушку. Посмотрите на себя, уроды! Что толку на вас продукты переводить? Все равно передо́хнете, и даже паршивый клок шерсти с вас уже не сострижешь.

– Поди и от нас польза была! – возразил ему Павло, выбираясь из-за ширмы на свет. – Курятина свеженькая, яйца – ты ведь сам и приходил за ними, едрить туды налево!

– Ну, так ты мне, может, и сейчас курятинки дашь, а? – ехидно усмехнулся начальник охраны. – Что, нету? Кончилась? Ну вот и у нас подачки для вас кончились, бывает же такое!

– Суки! – прошептал кто-то.

– Но-но! Вы тут берега-то не путайте! Консервов я, может, и не принес, зато свинцом нашпиговать могу в два счета! Тоже неплохое блюдо получится.

– Совесть иметь нужно, мужики! Сколько наших на опыты к Боссу ушло! Дочка моя ушла! Никакой, тля, благодарности! Что ж это делается, а, народ?!

Зашевелилось, загудело во мраке, задвигалось со всех сторон.

– А ну назад! – рявкнул Егор, лязгая затвором. – Соблюдаем дистанцию, червячки, соблюдаем! В нарушителей стреляю без предупреждения.

– А?! – икнул кто-то, и тишина рухнула.

– Да ты совсем опух, выродок! – закричал мужик со шрамом.

– Убиваю-уут! – заголосила Светка.

– Одна фанатичка своим богом-садистом детей пугает, другой урод указывает, где ходить, где не ходить, – сквозь зубы проговорил Николай Захарыч. – Мы у себя дома, между прочим! Вас никто не звал, ублюдки! Не хотите помочь – проваливайте!

– Порефу́, гниды! – приглушенно шепелявил лишившийся последних зубов Василий. – Я ваф, фуки, вапомнил! Выберуфь наверх, по одному кавдого найду – и порефу́, блин!

Начальник охраны попятился от такого напора:

– Стоять! Всем стоять на месте!

– Валите, толстомордые, пока мы вас на шашлык не оприходовали!

– А че? Годная мысль! Каннибализм в нашей ситуевине – отличный выход! – подал голос Серега и провел чем-то металлическим по влажной стене пещеры – скрежет вышел знатный, будто тесаком по точильному камню. А в сложившихся обстоятельствах, когда из каждого темного угла поблескивают наполненные ненавистью глаза, получилось и вовсе зловеще.

Для незваных гостей это стало последней каплей: Егор поднял ствол и наискось выпустил очередь в каменные своды. Посыпалось крошево, громыхнула и покатилась глыба. Раздался отчаянный визг. Откуда-то выскочил Харитон, бесстрашно бросился в центр пещеры и схватил начальника охраны за руки:

– Егорушка, да ты что творишь, соколик?! Ты же нас сколько лет знаешь! Разве ж мы когда против тебя хоть слово сказали? Всегда привечали, всегда подкармливали – и тебя, и хлопцев твоих! Нельзя добро-то забывать, Егорушка! Не по-человечески это. Видишь, эпидемия у нас, страшно, голодно, народ не в себе. А ты сразу стрелять! Не дави на людей, авось, пригодимся еще.

Так, бормоча, Харитон кружил подле начальника охраны, словно птица, уводящая лису от гнезда с птенцами. Сработало: и жители Могильника отхлынули от центра пещеры назад, в темноту, за самодельные ширмы, и бойцы опустили стволы.

– Ладно, Харитон, – недовольно бросил Егор. – Уговорил. На первый раз прощаю. Но ежели повторится подобное – я не с них, я с тебя персонально шкуру спущу. Усек?

– Усек, Егорушка, усек! – кивал Харитон, заискивающе заглядывая в лицо начальнику охраны, затем торопливо перевел разговор на другую тему: – Вы тут по чью душу-то? Или с новостями какими?

– Пойдем-ка к тебе, – предложил Егор. – Перетереть нужно. Без лишних ушей. А как решим что-нибудь – так ты своим и объявишь.

* * *

Возможно, Оскар снова осадил бы меня со всей резкостью, на какую только способен. Однако в этот момент громыхнуло.

Звук был слабый, заглушенный десятком толстых бетонных стен, а вот вибрацию мы ощутили конкретно: подпрыгнули стулья, звякнули безделушки на полках, кое-что даже свалилось на пол; закачался в безумной пляске плафон, напоминающий перевернутую миску. А главное – посыпалась отовсюду каменная крошка.

В дверном проеме появилось окутанное клубами пыли испуганное лицо Ильи: не зная, как реагировать на происходящее, он ждал распоряжений Босса.

– Твою мать! – выругался Оскар. – Они все-таки осмелились! Бегом, Илья!

– Наружу?

– Вниз! На Л-3!

– Но Босс! А если там не одна бомба? Если снова рванет?

– Там оборудование, Илюша! Там дети!

Оскар уже выскочил в «предбанник», затем в коридор. Я невольно последовал за ним. Автомат! В «предбаннике» на столе лежал автомат – возможно, Ильи, возможно, чей-то еще. Мне было плевать. Как и на то, что пользоваться оружием я умею весьма условно. Схватил, помчался за Оскаром, даже не обратив внимания, бежит ли вместе с нами его помощник и кто-нибудь еще. От меня в тот момент вообще множество деталей ускользнуло – настолько было страшно. Взрыв, возможное обрушение… Остаться под завалами – нет ничего кошмарнее. И в любой другой ситуации я бы непременно рванул наверх, но сейчас в коридорах Л-3 была Мара. Может, они с Фаридом и не добрались еще туда, поскольку тому сперва необходимо было передать распоряжения Оскара своим сталкерам. А может, взрыв – это как раз реакция на их появление внизу. А ведь Мара оказалась на Л-3 исключительно из-за меня, то есть вместо меня! Это ведь я видел устанавливавших взрывное устройство, это я должен был повести туда сталкеров!

В подвальных лабиринтах толпился народ: напуганные мужчины и женщины выскакивали из жилых и технических помещений и растерянно обменивались репликами.

– Дорогу! – шипел Оскар, и пространство перед ним в мгновение ока расчищалось.

Кто-то присоединялся к нам, кто-то выкрикивал вдогонку какие-то вопросы, предлагал помощь. То ли Босс так вымуштровал своих людей, то ли и впрямь никто толком ничего не понял, но, несмотря на испуг, паники не было и следа. Я представил, что творилось бы сейчас в узком выходе из нашего Могильника, случись там подобное. Да подавили бы друг друга на фиг, пытаясь как можно скорее покинуть замкнутое пространство с грозящими в любой момент обвалиться или осыпаться стенами. А уж о том, чтобы отправиться к эпицентру, вообще речи бы не шло! Достаточно вспомнить, как мои соседи отреагировали на похищение Жорки или на того мужика с язвами, птичника Прохора, которого я по пути к «Шаурме» встретил. Своя шкура, знамо дело, дороже: спасай себя, а остальные – пропадите пропадом!

Мы уже спускались по очередной лестнице на самый нижний уровень, пропахший медикаментами, когда буквально нос к носу столкнулись с Фаридом, Марой и еще двумя бойцами в сталкерской снаряге. Оскар коршуном кинулся к Фариду, Мара – ко мне. Девушка ощутимо дрожала.

– Жертв нет, – повторяла она, всхлипывая. – Никто не погиб, представляешь, как здорово?

– Ты сама-то цела? Не задело, не оглушило?

– …Два ящика с патронами под АК, ящик с гранатами, – перечислял слева от меня Фарид.

Я отстранил Мару и развернулся к Боссу.

– Вы что, хранили боеприпасы рядом с этим вашим домом малютки?! – тараща глаза от изумления, осведомился я. – А если бы сдетонировало?!

– Если бы сдетонировало, – недовольно огрызнулся Оскар, – тут вообще никого и ничего не осталось бы – ни комбината, ни того, что под ним. На то и расчет был: никто не стал бы рисковать жизнью детей!

– Да в нашем Могильнике никто понятия не имеет, что там дети!

– В вашем Могильнике, Кир, – сухо ответил Босс, – половина населения побывала в моих лабораториях и лазарете. Ты уж поверь, все всё знают.

Я прикусил язык. Ну вот и еще одно доказательство: чужаками мы с братом были – чужаками и остались. Об экспериментах Босса мы слышали лишь отголоски каких-то страшилок, связанных с облучением и прочими бесчеловечными опытами над несчастным голодным народонаселением, которому больше некуда было податься. Кто знает, возможно, Жорка и не верил всей этой лабуде, а я, чего уж греха таить, принимал за чистую монету.

– Заряд устанавливал профессионал, – меж тем продолжал докладывать Фарид. – Направленный взрыв снес только часть стены – как раз там, где это требовалось похитителям. Других обрушений нет, просто чудо какое-то.

– Почему же не вынесли всё?

– Видать, мало их было, силенок не хватило…

– Значит, ты абсолютно уверен, что это не диверсия, не теракт, а целенаправленное проникновение на склад боеприпасов?

– Судя по тому, сколько стреляных гильз мы нашли в Давыдове, кто-то решил пополнить израсходованный боезапас за наш счет…

– Кир, я тут подумала, – жарко зашептала Мара мне прямо в ухо. – Оскар, конечно, сволочь еще та, и вообще – нельзя так с людьми. Но у него же все-таки благая цель. Короче, я… я могла бы.

– Могла? Что? – Я не понимал ее.

– Ну, этого… ребенка.

– Какого еще ребенка?

– Нашего ребенка, – быстро проговорила она.

– Ты о чем вообще?

Девушка отшатнулась, посмотрела на меня так, будто я влепил ей пощечину, и пробормотала куда-то в сторону:

– Так, ни о чем. Пока. – Она метнулась вверх по ступеням, в конце пролета остановилась и вновь обернулась ко мне. – В монастыре найди Мамми. Она поможет.

* * *

Поняв, что Босс взял ситуацию под контроль и толку от моего присутствия мало, я поспешил наверх. Никто не обратил внимания, что теперь я вооружен. Прекрасно! Пусть я по-прежнему один, но автомат все ж таки придавал уверенности. К тому же просить отряд сопровождения в сложившихся обстоятельствах было как минимум неумно: Босс и раньше-то не горел желанием выделить мне бойцов, отчего-то считая, что я обязан справиться самостоятельно, а теперь, после взрыва, он и вовсе всю свою банду рассредоточит по подвалам и коридорам. А может, и в погоню за преступниками пустится.

Для начала я сделал то, что уже давно подмывало сделать: обошел меланжевый комбинат с восточной стороны. Конечно, в этом не было никакой практической необходимости, мне просто требовалось найти доказательства того, что схватка волков с серыми не привиделась мне. А то глюки глюками, но неплохо бы убедиться, сколько в них реальности, а сколько дофантазировал впоследствии мой нестабильный разум.

Мост вонял – это стало понятно издалека. Куски плоти, обломки костей и груды внутренностей убрали – скорее всего, просто сгребли лопатами в реку, а вот кровавую жижу смыть не удосужились, понадеявшись, видимо, на грядущие ливни. Однако сильных дождей в последние дни не наблюдалось, и частично засохшая, частично протухшая кровь смердела на многие сотни метров окрест.

Значит, не почудилось мне, все это было взаправду: погоня, резня на мосту, свирепые шерстяные монстры, в гости к которым я скоро направлюсь… Значит, не почудился и «хаммер» с крупнокалиберным пулеметом на крыше, и пусть последний пункт никакого значения не имел, галочку в уме я все-таки поставил.

Теперь можно было и делами заняться. Я двинулся на запад.

Пока взгляд совершенно автоматически выхватывал и анализировал самые разные мелочи, я с целеустремленностью бильярдного шара пер к монастырю. Внутри черепной коробки метались обрывки каких-то мыслей, фраз… Например, что Павло проходил службу в саперном батальоне. Или в саперной роте? Не помню, как тогда сказал Харитон. Зато помню, что, по его же словам, Павло сумеет соорудить бомбу из консервной банки и куриного помета. Уж чего-чего, а помета у нас в Могильнике навалом.

Еще я вскользь подумал о том, что сказал Оскар о Маре: дескать, повезло мне, не каждому в нашей жизни может достаться здоровая и непорочная жена. Ну, может, не дословно, но что-то подобное он точно говорил. Непорочная… А я-то считал ее неоднократно изнасилованной, жалел, списывал ее странности на психологическую травму. Сколько еще всего я неправильно понял и интерпретировал? С какими выводами ошибся?

А еще, помнится, Харитон упоминал о парнях с «Мишлена», которые что-то типа тренировочного сбора устроили, а Фарид только что говорил Оскару, что в Давыдове нашли кучу стреляных гильз. Я не сомневался, что гильзы и сталкеры Харитона связаны напрямую. Но ведь Фарид предположил, что те же люди подорвали стену со стороны коридора Л-3, чтобы проникнуть в арсенал Босса! Может ли быть такое, что за взрывом стоит Харитон, который давно уже считает, что Оскар совсем совесть потерял?

– Эй, соколик! – донесся вдруг голос откуда-то из зарослей борщевика. – Притормози-ка, угорелый!

Харитон?! Здесь?!

Почему-то один, без неизменных «шестерок»-телохранителей. Зачем я ему? Неужели за неудачный поход за продуктами счет предъявит? Может, он меня специально караулил? Сейчас еще выбежит его братва и…

– Эй! Да стой ты! У-ууу, какая пушка козырная у тебя на боку висит! Ишь ты! Боюсь-боюсь!

И в самом деле, чего это я запаниковал? Как-никак, я теперь при оружии! Демонстративно сняв «ксюху» с предохранителя, мотнул головой снизу вверх: дескать, чего тебе?

– Стало быть, я лучше тут постою, подальше, чтобы ты с перепугу не шмальнул в старика. Договорились? – Харитон сощурил один глаз и просвистел незатейливый мотивчик. – Короче, я к тебе с просьбой, да. Или с деловым предложением – это уж как хочешь, так и называй. Слыхал, быть может: от Босса люди приходили, воду на анализ брали.

Я неопределенно повел плечами.

– Угу, – медленно кивнул Харитон, сделав для себя какой-то вывод. – Слыхал, значит. А коли так – ты не хуже моего складывать два и два умеешь. Лично я задумался: а вдруг язвы-то у наших – не от излучения? Раз Оскар водой заинтересовался, то, может, в ней все дело, а? Молчишь?

Я действительно молчал. И почему-то чувствовал себя виноватым. По-хорошему, я своими подозрениями должен был в первую очередь поделиться с нашим доморощенным Диогеном и Наполеоном в одной флаконе, а общение с Боссом – это уже прерогатива Харитона. Получается, я через его голову прыгнул, субординацию нарушил, посягнул на авторитет местного управленца. Хотя какая, к черту, субординация, когда людей срочно спасать надо было? Вдруг кран в нашем Могильнике на час раньше решили бы открыть?

– Слышь, болезный, она, конечно, девка интересная, фигуристая, кто-то, может, и красивой бы такую назвал. Но кормить тебя всю жизнь не будет, ты ж понимаешь, не дурак, хоть и блаженный. А коллектив – будет. Да ты все последние годы только от коллектива и зависишь! Потому что вместе мы – сила. А порознь, пусть и с бабенкой сладкой сероглазой под боком, это уже не сила никакая, а как раз наоборот.

Эмм… Кажется, я что-то пропустил, пока за авторитет Харитона переживал? О чем он только что говорил?

– Объясняю по-русски, без этих ваших заморочек, – поймав мой недоуменный взгляд, вздохнул седой Винни-Пух. – Воробышку понятно: девица твоя мутит воду. В прямом смысле слова.

– При чем тут Мара?

– А при том, что видели ее возле резервуара-то. И вообще она сквозь стены проходит, тебе ли не знать. А ты в последнее время постоянно при ней. Может, не без твоей помощи она до нашего водопровода-то добралась, а? Короче говоря, если наши об этом прослышат – на тебя вконец окрысятся. Разорвут на сотню маленьких медвежат и меня не послушают.

Ну, на покровительство Харитона я и так особо не рассчитывал. Хотя однажды он за меня все-таки вступился. Но дело не в защите. Он что, всерьез обвиняет меня и Мару в том, что мы причастны к отравлению?! Стараясь не терять хладнокровия, я заявил:

– Яд в воду подсыпала точно не Мара. Это Божена была.

Харитон хмыкнул.

– Ну, все равно одна семейка. Вот только Божену-то наши любят, и вообще она полезный в плане организации людишек персонаж. Опять же – божий человек, молитвы читает, лечит. Даже если она и виновата в чем-то, ее народ в обиду не даст – скорее уж нас с тобой в клевете обвинят и волкам скормят. А Машка – она Машка и есть. Никчемушная егоза, которая только глаза мозолит да соседей – нас то бишь – нервирует. А уж как отца родного достает! Короче, привел бы ты ее к нам – и все тебя в покое оставят и супу с потрошками нальют.

– Решили найти козла отпущения? – начал закипать я. – Невиновную назначить виновной, чтобы народ роптать перестал? Сакральную жертву принести вздумали?

– Ну-ка, ну-ка? – рассмеялся Харитон. – Ты откель слова-то такие знаешь, а? «Сакральная», ишь ты… Забудь немедленно! Человекам данное понятие нескоро еще пригодится. А когда потребуется – человеки новое слово изобретут заместо забытого. Тебя сейчас должно заботить, как бы самому не стать козлом отпущения и жертвой. А то ведь претензий к тебе у наших – вагон и маленькая тележка, а тут ты еще и пару себе подобрал… неблагонадежную. Не посмотрят, что с автоматом теперь ходишь, подкараулят.

О чем с ним говорить… Ну, убьют – значит, убьют. Мне бы Жорку вызволить, а там хоть трава не расти.

Я кивнул ему:

– Приятно было пообщаться. Пока!

– У-уу… Ну, гляди, соколик. Я хотел, как лучше. Прикрывал тебя, надеялся малой кровью обойтись. Ты ж нам тоже не родной, верно? Тебя слить даже проще, чем Машку.

Он потащился за мной, на ходу подробно объясняя, как сильно, очень сильно я не прав. Божене невыгодно травить людей, они – ее паства, пусть пока еще в большинстве своем потенциальная. Он сам на днях, дескать, на место ее поставил, а потом пожалел о своей грубости: людей-то наверх она не пускает не из злого умысла, а из-за своих религиозных заморочек. То есть из лучших побуждений. Из-за того, что искренне верит: только это и правильно. И пусть даже в чем-то заблуждается, а может, и намеренно нагнетает, но в целом понять ее можно – разбежится паства, коли свободу ей дать, потом не соберешь. А вот Мара – та по-другому.

Я резко обернулся:

– Это как – «по-другому»?

– Тю, соколик! А ты не понял еще? Она же к этим ушастым постоянно ходит! На них работает, я те точно говорю. Им как раз реально выгодно, чтобы мы сидели под землей как можно дольше и не претендовали на территорию, которой они незаконно завладели. А еще лучше для них, если бы мы вообще никогда наружу не вылезли, так и сгинули в этих гребаных катакомбах на радость их языческим богам.

– За Мару я могу поручиться головой.

– Заметано! – оскалился Харитон. – Головой – ты сам сказал. Я нашим так и передам. Ну и это, у нас тут планируется День города. – Он внезапно рассмеялся. – Короче, далеко не убегай, а то без тебя праздник жизни-то пройдет.

– Братва с «Мишлена» тоже приглашена? – не удержался я. – И гости, я так полагаю, уже прибыли?

– Ты че мелешь, дурень?! – побагровел управленец. – Какая братва? Это ж наши ребята, местные, добытчики наши! Не какие-нибудь чужаки. Они…

– Добытчики – ты сам сказал! – усмехнулся я, даже не представляя, распознаются ли язвительные интонации, когда нижняя половина лица скрыта респиратором. – О’кей, Харитон, я Оскару так и передам про добытчиков-то. Ты, короче, далеко не убегай, хе-хе!

* * *

«Иди сюда-ааа…»

Мужчина сжал виски ладонями.

Зов становился нестерпимым: подземное божество требовало очередного подношения. Оно уже не обещало уюта, не сулило блаженства, не манило и не соблазняло – оно было настолько голодно, что могло лишь грозить всевозможными карами, если верный слуга не явится с «подарком» сию минуту. Но вот беда – именно сию минуту слуга никак не мог выполнить приказание. Которые сутки подряд все вертелось и крутилось в непривычном ритме, мужчина вынужден был постоянно находиться на виду, поскольку любая, даже не слишком длительная отлучка вызвала бы малоприятные расспросы. Навлечь на себя подозрения сейчас значило вляпаться по полной программе.

Что произойдет, когда все-таки придется спуститься в подземелья, он не представлял. Божество могло оказаться мстительным и наказать его за неподчинение. Обойтись с ним так, как всякий раз обходилось с жертвами. Высосать его до дна. Оставить лишь оболочку, годящуюся исключительно на корм волкам или крысам. Но в таком случае подземный монстр вынужден будет искать себе нового прислужника! А с этим, похоже, имелись определенные сложности. Иначе почему бы чудовищу не заняться поисками прямо сейчас, почему бы не подобрать нерадивому, занятому слуге сменщика, не нанять целую команду для удовлетворения растущего аппетита? Почему бы, в конце концов, не научиться контактировать с жертвами напрямую, заманивая их в пропахшие грибным духом недра?

«Ох, нет, нет! Если монстр и впрямь научится так делать, я стану ему не нужен!» И кто тогда наградит немыслимым наслаждением?! Кто сотворит с ним такое, чего за всю прошлую жизнь не сумела сотворить ни одна женщина, ни один наркотик?!

«Иди сюда-ааа!!!»

Мужчина сильнее сдавил виски, впился ногтями в кожу под волосами, до крови прикусил губу. Еще немного – и у него не останется сил сопротивляться…

* * *

…Оскар хотел еще что-то сказать, но вдруг стал тяжело дышать, хрипеть и синеть. Коряво, будто пьяный, упал на стул. Лицо быстро отекало.

– Шпц… шпц… – Голос у него пропал. Илья не сразу распознал слово «шприц». По нервным движениям правой руки Босса он понял, что нужное средство в куртке, которая висит на спинке стула, но человеку настолько плохо, что ему не удаются даже элементарные действия. Помощник нашарил коробочку, вытащил, отщелкнул замочек и достал ампулу и одноразовый шприц. Четким движением разорвал шуршащую прозрачную упаковку, насадил иглу в пластиковом колпачке, надломил стеклянный кончик ампулы.

– Дай… сам… – сипло выдавил из себя Оскар.

Если сам – значит, не все так плохо. Помощник помнил куда более страшные приступы, когда препарат вводить в вену Оскара приходилось Илье – из-за того, что Босс попросту терял сознание. Иногда и Лену вызывали, потому что даже после инъекции положение выглядело крайне серьезным. Сейчас – ерунда, сейчас даже не приступ, а так, семечки.

Справившись с первоначальным волнением, он наблюдал, как Босс набирает препарат в шприц, а затем ставит себе укол. Поразительно, но вот так, хрипя и с полузакрытыми глазами, он ухитрился попасть в вену с первого раза. «Молодец старик! – подумал Илья. – Мастер. А ведь только что не мог в куртке пошарить!»

Оскар оживал. Хрипы стали реже. Отек тоже постепенно спадал. Наконец Босс глубоко вздохнул, аккуратно собрал мусор со стола в урну и сказал:

– В такие моменты особенно остро осознаётся, как много ты еще не сделал. И речь не о довоенных планах – они благополучно похерились двадцать лет назад. Но даже то малое, что было намечено вчера, все усилия, поиски, риски, эксперименты – все может превратиться в пшик из-за такой фигни, как смерть. Ладно, Миша меня подвел, ушел раньше времени – с этим я смирился. Но как смириться с собственной кончиной? Ведь не станет меня – ничего не станет. Вы – останетесь и даже, вероятно, будете пользоваться тем, что мне удалось сделать. По крайней мере колбасу жрать не перестанете, эт точно! Но все, к чему я стремился, уйдет вместе со мной, все надежды, все мечты…

– У вас теперь есть Смыслов, – напомнил Илья. – Я так вижу, он почти освоился. Скоро вникнет, подхватит.

– Освоился… – скривился Оскар. – Ну, может, ты и прав. Может, у него получится полноценно заменить Мишу. Обратно домой не просится – уже хорошо.

Оскар вдруг замер в задумчивости, словно наткнулся на какую-то неожиданную мысль, поднялся, дошел до полки, провел подушечками пальцев по горлышку вазы – по часовой стрелке, затем против, затем снова по часовой.

– Не просится… – повторил он едва слышно. – Домой не просится… Илья! – заторопился он, встрепенувшись. – Я идиот! Я так привык, что от меня все зависят, что разучился рассматривать ситуации с разных сторон. Его надо вернуть! Срочно!

– Кого? – не понял помощник. – Вернуть Смыслова в Черноголовку?!

– Да нет же! Вернуть Кира Белецкого! Вернуть, пока он не добрался до Георгия. С чего я взял, что он приведет сюда брата? Ну с чего?! Кирилла, как и Георгия, ничто здесь не держит, они оба не зависят от меня, они не обязаны выполнять мои распоряжения! И даже на личные мои просьбы реагировать не обязаны. У них есть опыт выживания в другом месте, они не привязаны ни к Могильнику, ни к его обитателям; им Харитон, Божена и даже я – никто! Если Кир встретится с Георгием, он попросту останется со старшим братом у волкопоклонников!

– Погодите, – опешил Илья, – но ведь у Кира здесь девка… ну то есть Мара. Она ему вроде как симпатична.

– Да она же два часа назад прямо здесь прилюдно заявила, что терпеть его не может! – разволновался Оскар, рискуя спровоцировать новый приступ. – Если до этого и был шанс, что он вернется к ней, то теперь я сам, своими руками этот шанс угробил, опрометчиво пообещав подобрать ей другого мужчину. И Кирилл это слышал! Он не вернется, Илья. А он – единственный, кто может привести сюда Белецкого-старшего! Его нужно догнать, вернуть и посулить ему что-то, от чего он не сможет отказаться. Я придумаю, что именно, но пока… Так, Илюша, срочно в погоню!

– Я?! – поразился помощник.

– У меня сил не хватит… А чем сейчас заняты Фарид и Егор, ты не хуже меня знаешь. Давай, Илюшенька, на тебя вся надежда. Бегом!

– Оскар, я… я не могу туда! Я не могу в монастырь! Вы же знаете – я не могу!!!

– Значит, успей догнать Кира еще до того, как он зайдет на волчью территорию.

Сказал – как отрезал. Выражение льдистых глаз не подразумевало ослушания. В отличие от убогого Белецкого-младшего, Илья слишком зависел от Босса. И выполнять его распоряжения был обязан.

* * *

С некоторым трепетом я миновал арку железнодорожного моста. Здесь негласно проходила граница территории волкопоклонников, я еще ни разу не заходил туда. Ни разу после Катастрофы. В прошлой жизни под мостом бойко сновали маршрутки, и всей поездки от вокзала до Гуслицкого монастыря – минут десять на малой скорости. А сейчас поход за реку превратился в далекое опасное путешествие. Словно мир стал больше, а человек, наоборот, съежился до размеров ребенка. В детстве меня возили на каникулы в деревню, там у бабушки был дом и сад вокруг, казавшийся мне-мальчику сказочным лесом. Потом уже, в последний раз перед поездкой в Москву навестив бабушку, я удивился, какое все там маленькое и худосочное. А Куровское, наоборот, было крохотное и понятное до скуки, а заросло борщевиком и многочисленными страхами – и превратилось в таинственные непролазные джунгли.

Пятиэтажки закончились. Теперь по обеим сторонам стояли древние полуразвалившиеся дома бывшего частного сектора. Многие несли на себе следы реставрации – грубой, безвкусной от отсутствия денег и идей. Эх, вот бы где мне развернуться в свое время! Уж я б такой дизайн забабахал хозяевам!

Почти все окна были выбиты, а те, что остались, выглядели еще более удручающе, особенно убогие старушечьи занавески и высохшие цветы за потемневшими пыльными стеклами.

Справа открылся вид на Гуслицкий монастырь. Величественный вид, что ни говори. Древняя кирпичная кладка казалась почти черной, черными выглядели и купола с еле заметными проблесками звезд.

После моста через разлившуюся, заболоченную Нерскую проявились забытые следы человеческого присутствия: на совесть выкошенная лужайка, несколько грядок, аккуратно сложенная свежая поленница. Просто-таки другой мир!

Чужой мир. Чужие правила.

Интересно, не появятся ли в зарослях волчьи уши?

Дорога совсем скрылась за борщевиком, превратившись в узенькую тропинку, которая неожиданно вывела на круглую полянку, поросшую пушистой травой. Посередине из серых глыб был выложен довольно ровный круг, внутри которого догорал костер. На одном из камней сидела худая старуха с седыми волосами и в странном платье из кожаных лоскутов. Она перекладывала с места на место маленькие дощечки и говорила что-то нараспев. Я подошел ближе, прислушался. Звучали нерусские слова. Мне показалось, что это немецкий, я немного знал его. Но нет, если и немецкий, то очень, очень странный…

* * *

Илья как раз подпоясывался, когда раздался настойчивый стук в дверь. Традиционно просипев «Минутку!», помощник Босса снял с предохранителя «макаров» и только потом, отодвинув тяжелый засов, приоткрыл металлическую створку. В коридоре у «предбанника» нетерпеливо переминался с ноги на ногу Фарид.

– С докладом? – недовольно спросил Илья, пропуская сталкера в помещение и убирая пистолет в кобуру.

– Угу. А ты куда намылился?

– Оскару загорелось вернуть блаженного… Короче, долгая история. У тебя случайно не освободился кто-нибудь из ребят? Надо сгонять до монастыря и обратно. С меня будет причитаться.

– Нет, ну что ты! У нас тут все только начинается. Ты иди, скажи Оскару, что я уже здесь. Он велел держать его в курсе и докладывать каждый час.

– Погоди! – Илья понизил голос до шепота. – Слушай, тут такое дело: у меня автомат увели.

– Как?!

– Да вот прямо отсюда! – Помощник указал на стол, за которым обычно сидел в ожидании распоряжений Босса. – Я его достал из сейфа, чтобы почистить, ну и заодно магазин снарядить. А тут как раз взрыв, все засуетились, забегали… Короче, в первую минуту я об оружии совсем забыл, а потом смотрю – уже нет.

Восточные глаза Фарида выражали обеспокоенность, но в целом было понятно, что мир не рухнул, и Илья воодушевился:

– Я думаю, «ксюху» как раз блаженный утащил! Больше некому.

Фарид медленно кивнул:

– Ну, тогда тебе лучше бы поскорее его догнать. Магазин-то успел снарядить?

– Ничего не успел, пустой рожок.

– Уже радует. А от меня-то ты чего хочешь?

– Во-первых, посоветоваться. Мне сказать об этом Боссу? Ты ведь знаешь, как трепетно он к оружию в чужих руках относится… Но оружие без боеприпасов – это вроде как и не оружие, просто металлическая хреновина…

– У нас сегодня два ящика патронов из арсенала сперли.

– Вот! – досадливо сморщился Илья. – Я, конечно, не думаю, что этот убогий связан с диверсантами, и вряд ли кто-нибудь с ним патронами поделится, но все-таки. Я ж потом не отмоюсь. А вы там… ну, внизу… никаких улик не нашли? Кто и куда ящики-то утащил?

– Разбираемся, – буркнул сталкер. – Стопудово кто-то из большого Могильника. Но они там не дураки, к себе в нору такой куш не потащат, так что обыскивай – не обыскивай, ничего мы в Могильнике не найдем. Взять бы парочку самых борзых червяков да допросить с пристрастием! Только у меня все заняты: контролируют туннели, коридоры патрулируют. Во избежание повторных инцидентов.

– Ясно, – обреченно вздохнул Илья. – О’кей, тогда второй вопрос: ты не мог бы мне в эту гребаную экспедицию выдать что-нибудь посерьезнее «макарова»?

– Смеешься? – фыркнул сталкер.

– Да ладно, я же знаю, что у вас запас стволов – на три такие банды!

– Угу, и все стволы промаркированы. Строгий учет. Выдаем только по письменному распоряжению Босса.

– Так никто ведь не узнает! Я сгоняю туда-обратно и уже через час сдам тебе из рук в руки!

– Илюх, ты совсем, да? – усмехнулся Фарид. – Ты уже один автомат про… прощелкал, где гарантия, что второй сохранишь? А прикинь, загрызут тебя возле монастыря, или стрелу случайную в глаз поймаешь, или просто кирпич на башку свалится по дороге – и тут выяснится, что рядом с твоим бездыханным телом лежит нелегально выданный «калаш». Ты хоть догадываешься, что со мной Оскар сделает?

– Ну, спасибо, б…! – огрызнулся Илья, живо представивший и стрелу в собственной глазнице, и кирпич, и особенно – грызущих его мутантов. – Выручил, б…!

Он потянул фигурную дверную ручку и доложил Боссу, что Фарид готов отчитаться о проделанной работе.

* * *

На замшелом валуне сидела худая старуха с седыми волосами, в странном платье из кожаных лоскутов.

Я смотрел на ее по-спортивному прямую спину. Вслушивался в нерусскую речь. Если и немецкий, то очень, очень странный…

– Trinkist du^[6]… – повторила она последнюю фразу и добавила: – …des lûteren brunnen^[7]…

Нет, все же какой-то другой язык. Интересно, а по-русски-то она говорит?

– …was filu siehêr^[8]…

Я подошел ближе, покашлял осторожно.

– Ты ко мне пришел? – спросила она, не оборачиваясь. Довольно чисто, но все же с угадываемым акцентом.

Пришлось обойти валуны, чтобы оказаться лицом к лицу. За это время она быстро собрала свои деревянные таблички. Я успел заметить на них руны. Встал напротив нее, и тут же ветер накрыл меня едкими клубами дыма от догорающего костра.

– Сомневаюсь, что к вам. Но буду признателен, если вы мне поможете.

– Я Урсула. Предсказываю будущее. Ты нуждаться?

А не такая уж она и старуха. Даже вовсе не старуха – ровесница Жорки или, может, чуток старше. Просто жиденькие седые патлы и пигментные пятна на запястьях сильно добавляют возраста. Будущее… Если честно, гораздо больше я нуждался в настоящем. В конкретных ответах на конкретные вопросы.

– Наверное, знать будущее никому бы не помешало, – осторожно сказал я. – Но свое будущее я бы предпочел творить сам. Например, сейчас у меня есть цель, и она никак не зависит от гаданий.

– Если ты пришел сюда с оружием, но твой цель не в том, чтобы застрелить меня и всех там, – она вяло качнула сухонькой кистью в сторону монастыря, – значит, ты готовиться к разным вариантам будущего и недостаточно уверен в том, что тебя ждет.

– Видите ли, уважаемая Урсула, даже если вы мне сейчас нагадаете опасность впереди и смерть в конце, я все равно не отступлюсь. Есть такие цели, ради которых можно наплевать на свое будущее. А коли так – зачем мне вообще какие-то предсказания? Лучше я просто буду верить, что все закончится благополучно. – Я с любопытством оглядывал ее. Она тоже острым взглядом пробежалась по моему лицу – ненавижу, когда так пристально смотрят!

– Вооружен – не значит спасешься. Но с вооруженным обязательно случится тот вариант, где есть война.

– Мы и так на войне.

– Оглядись вокруг, – предложила женщина. – Если тут и есть война, то она исключительно в твой голова.

Я задумался. Рядом с Жорой никакой войны не ощущалось. Меня не трогали – ну и я старался никого не трогать. «Не бей, после твоих ударов не поднимаются, просто толкай…» Но разве стычки с соседями тянут на военные действия? А теперь, когда пропал брат, кажется, будто против меня весь мир. Я пришел сюда, наплевав, что каждую секунду меня могут растерзать волки или взять в плен остроухие эльфы. Я спер в «предбаннике» автомат, чтобы при необходимости пустить его в ход. Я оттолкнул Мару и нахамил Оскару. Я поссорился с жителями большого Могильника, подрался со староверами и четверть часа назад нажил себе врага в лице Харитона.

Вот только если бы я так не поступил, я бы до сих пор топтался у дыры возле железнодорожной насыпи. А значит, все я делаю правильно. Старая ведьма называет это войной? Ну, пусть война.

– Я ищу брата. – Мне казалось, голос прозвучит решительно, но он дрожал, едва не сорвался. – Его похитили несколько дней назад, и у меня есть информация, что сейчас его удерживают в монастыре.

– Будущее многовариантно. Я не знаю, какой путь выберешь ты. Есть миры, в которых у тебя целых два брата, а есть такие, где ни одного.

– К черту эту вашу метафизическую лабуду, говорите по-человечески! Вы должны сказать… вы скажете!

– Я не служба… не Informationsdienst^[9]… – спокойно и устало ответила она.

Я щелкнул предохранителем и навел автомат на нее.

– А так?

Жора где-то здесь, я уже настолько близко, что не имею права отступать. Теперь не сошлешься на опасные подступы к территории монастыря, на ужасных мутантов и их хозяев – я уже в самом логове. И у меня нет больше сил прикидываться вежливым. Ни с этой нерусской теткой, ни с Боссом, ни с кем.

Она посмотрела долгим внимательным взглядом и мотнула головой в сторону домика на отшибе.

* * *

Илья в ОЗК быстро шел по Пролетарке в сторону Лесной. Он не слишком верил в пастилки и сиропы, которыми так гордился Оскар: помощник Босса мало что понимал в биохимической стороне вопроса, зато умел делать выводы: если уж не удалось добиться устойчивости колоний, то какие гарантии, что благотворное действие принятых препаратов не закончится раньше времени? Вот так идешь себе по Куровскому, а внутри тебя уже вовсю отмирают эти самые микроорганизмы, на которые ты продолжаешь напрасно надеяться. Нет уж, лучше по старинке, в химзе.

В последнее время ему вообще все меньше нравились странные идеи начальника, а самое главное – они шли вразрез с собственными планами Ильи. Но воздействовать на Босса, а тем более противостоять всему этому было нереально. Илья понимал, что научные исследования и разработки – процесс длительный, не всегда и в мирное-то время можно было придумать, создать и протестировать экспериментальный препарат за год-другой, что уж говорить о нынешних временах, новой эпохе, начавшейся после Катастрофы. И все же не суметь за полтора десятилетия добиться успехов? Может, потому что это в принципе нереально? Может, сама идея ошибочна?

Но разве Оскара переубедишь?

Вот и сейчас. Ну зачем, спрашивается, посылать этого блаженного на подвиг? А потом возьми и доставь его обратно. И ведь знает, сволочь, что Илья до оторопи боится волков!

Помощник Оскара огляделся. Ага. Где-то рядом находится вход в клоаку староверов-крысоедов. Передернувшись от отвращения, он вспомнил запахи, сырость, вечный полумрак и отсутствие минимально приемлемых условий. Земляные стены кое-как укреплены досками, примитивные сортиры за ширмочками-раздвигушками, повсюду мусор, вши в лохмотьях, считавшихся когда-то одеждой и постельным бельем… Быдло как оно есть. Нормальный человек предпочел бы сдохнуть, чем влачить такое существование.

Илья, брезгливо кривясь, прислушался.

Один из кустов качнулся как-то странно, не в ритме порывов ветра. Выругавшись, помощник Босса выхватил из кобуры «макаров».

Тихо. Пусто.

«Пронесло, кажется».

Илья чувствовал, что руки трясутся.

Справа, далеко за домами, вздыхал и пошевеливался Волчий лес. В середине прошлого века здесь планировалось построить большой военный город с шахтами ракет стратегического назначения. Памятник этим планам наверняка помог кое-кому выжить в момент Катастрофы. Еще бы: целая сеть добротных бункеров по всему району от Давыдове до Дрезны, выстроенная пленными немцами. Ну и бетонные дороги в лесу сохранились – по одной из них четыре года назад в Куровское добрался тот, кого Илье предстоит сейчас перехватить (если, конечно, он уже не упустил блаженного). И черт его знает, кого еще принесет из гребаных бункеров!

В 2000-х военные снова заинтересовались этими местами, и в Давыдове появилась действующая воинская часть. Именно ей Босс и его команда обязаны своим арсеналом и автопарком: если бы не безумная идея Оскара, если бы не безрассудство Фарида и Егора, еще неизвестно, стал бы Босс Боссом, а эти двое – начальником сталкеров и начальником охраны соответственно. Не каждый рискнул бы предпринять рейд в соседний населенный пункт всего через два года после Катастрофы. Но выжди Оскар еще год-другой, первыми в оружейной комнате и на складе боеприпасов при этой воинской части оказались бы совсем другие люди. М-да…

Снова шорох в кустах! Шугануть? Да ну на фиг. Лучше не привлекать лишнего внимания. Может, снова обойдется.

Не обошлось.

Только Илья начал забирать левее, держась подальше от подозрительных зарослей, как из них недвусмысленно высунулась серая башка размером с прикроватную тумбочку. Зубастый страж лишь обозначил свое присутствие – не рычал, не скалился, но помощнику Босса от этого было не легче. Ступор – самое настоящее проклятье. Благо, расстояние между волком и его потенциальной жертвой оставляло шанс на маневр. Через минуту, переведя дух, Илья заставил себя попятиться. Он только что прошел кособокие деревянные ворота, ведущие во двор постепенно уходящего в землю домишки. В воротах – калитка; если шмыгнуть в нее, можно будет проникнуть в избушку с заднего крыльца, добраться до окна и спокойно расстрелять мишень, словно в тире.

* * *

Я до последнего не верил, что обнаружу Жору здесь. Еще менее реальным казалось, что мне вот так запросто позволят увидеться с ним. Воображение – штука такая, не слишком поддающаяся уговорам: я же как представил в тот день избитого, изможденного, плененного брата, так до сих пор и считал, что остроухие хозяева монастыря и Волчьего леса удерживают его силой.

Наверное, по этой причине я не сразу узнал Жорку, войдя в избушку. Ну, сидит какой-то полуголый мужик на выцветшем домотканом ковре с кельтскими узорами – лицом к окну, спиной к двери. Ну, не видно ничего похожего на клетку для пленника, кандалы, дыбу, раскаленные щипцы и прочие тюремные атрибуты – так ведь мало ли, что там в подполе находится?

Однако человек заговорил – и сердце застучало учащенно.

– Долго ж ты добирался, Кир! – с улыбкой в голосе укорил меня мужик, не оборачиваясь. – Я уж отчаялся дождаться.

– Жора? Жор, это правда ты?

Он одним легким движением поднялся на ноги, повернулся. Седые волосы сбриты под ноль. На лице и коже головы – штрихами намеченные рисунки будущих татуировок. На запястьях кожаные браслеты, на груди – дикарское ожерелье из нанизанных на суровую нить волчьих клыков, когтей, плоских камешков и птичьих перьев. Этот новый, незнакомый Жора размашисто шагнул ко мне и крепко обнял. Я замешкался, потрясенный, но в конце концов тоже обнял его.

– Прости, что так долго! – покаянно шепнул я. – Но в итоге я тебя нашел. Теперь ты свободен. Ты в состоянии идти? Тебя не слишком мучили?

– Мучили? – изумленно переспросил Жора и внезапно рассмеялся: – Ты так ничего и не понял, Кир?

– Понял? Что?

– Елки зеленые, да я же сам свое похищение устроил!

– Как?! – вытаращился я.

– Долгая история. Ты садись! – засуетился брат. – Голодный небось? Сейчас, минутку…

Он метнулся в закуток за занавеской, загремел посудой, а я так и стоял истуканом посреди комнатушки, придерживая одной рукой висящий на плече АКСУ. Жора сам устроил свое похищение… Да как же так?! Немыслимо! Значит, все это время я напрасно сходил с ума, шарахался по Куровскому, плутал в подземельях?

– Вот! – Он вынес из закутка миску с размятой картошкой и порезанным на дольки помидором. – Правда, соли тут не водится, приходится все употреблять несоленым. Но к этому привыкаешь. Зато картошечка молодая, утром накопал на огороде! Ты уж и забыл, наверное, какова на вкус молодая картошечка, а?

– Жор, – перебил его я. – Как же так? Я чуть в петлю не полез, когда тебя потерял. А ты, оказывается, сам ушел? Добровольно?

Георгий помрачнел.

– Кирюха, я не знаю, что ты себе напридумывал сейчас… Но дело в том, что как раз самому-то мне уйти не дали бы. Если ты заметил, добровольно можно податься только в «свидетели» или к Оскару. Это они еще допускают. Вероятно, потому что от перестановки слагаемых сумма не меняется. Но заикнись я о том, что собираюсь податься в язычники, они бы попросту меня заперли на веки вечные.

– Они?

– Они. А я уже задолбался жить так, как мы жили последние четыре года. Я не хочу и не могу тонуть в отхожей яме.

– Не хочешь и не можешь… А как же я, Жор? Я, по-твоему, хотел и мог, поэтому ты меня бросил?

Брат фыркнул.

– Ну что ты глупости какие-то говоришь! Да, мое «похищение» должно было выглядеть натурально, поэтому я не предупредил тебя заранее. Мало ли, кто стал бы свидетелем нашего спектакля. Но я же для тебя миллион подсказок оставил!

– Где? – неприязненно уточнил я. – Стрелки на асфальте мелом рисовал, как в «казаках-разбойниках»?

– Ты что… Ты действительно не заметил подсказки?! Кир, в спальной нише, в курятнике, в моих книгах и тетрадях с расчетами, во фляжке, куда ты воду набираешь… Неужели не нашел?

Я чувствовал себя полным кретином, но мне точно было не до книг и фляжек, да и в спальной пещере я за эти дни… сколько раз побывал? Один? Причем такой умотанный был, что сразу вырубился. Еще и стычка с сочинителем героических историй Игорьком… Я даже фонарик наутро взять забыл, а уж спрятанные подсказки в том состоянии я бы в жизни не обнаружил!

Я опустился на колченогий стул, уронил руки на стол, а голову – на руки. Хотелось плакать. Хотелось материться. Хотелось врезать по роже брату, а заодно и самому постучаться лбом о стену.

– Я с Симеоном столкнулся еще в июне, – виновато объяснял Жорка, без особого смысла двигая туда-сюда по столешнице вилку, ножик, тарелку с картошкой и дольками помидора. – Они не дикари, Кир! Нам вдалбливали, что язычники-волкопоклонники – зло, первобытное зло! А это не так. Здесь старожилы – ученые, историки, очень классные ребята. Да, двинутые на мифологии, не стану спорить. Но иначе им было не выжить! Они семнадцать лет назад придумали гремучую смесь из древнегерманских, скандинавских и даже восточных верований, и поначалу это была игра – они таким образом привлекали и переманивали к себе людей из разных поселений. Группа невнятных язычников, живущих на поверхности, вряд ли впечатлила бы встречных-поперечных. А вот культ, в основе которого логичная и с умом поданная идеология, – это да, это работало! В конце концов, похоже, они и сами поверили в то, что придумали. Может, не все и не до буквы, но ты же знаешь, как это бывает: актер вживается в роль, а потом не может из нее выйти, даже если где-то в подсознании все еще сидит знание, что это не по-настоящему.

– Игра? Не по-настоящему? – Я поднял голову, посмотрел брату в лицо. – Жор, мне кажется, это ты двинулся. И когда только тебе так мощно мозги промыли? Или ты и впрямь забыл такие неудобные факты, как похищение людей, принесение их в жертву волкам-мутантам?

Георгий помотал головой:

– Это не они, Кир! Поверь, это не они!

– Ну да, конечно, – скривился я.

– Мы бы с тобой и раньше это поняли, если бы не находились под влиянием жителей Могильника! Нам сказали – мы приняли это как факт. К сожалению, у нас под рукой не было ни медика, ни криминалиста, ни попросту любопытного и дотошного соседа. А ведь достаточно было как следует рассмотреть любой из найденных трупов – и версия с волками-людоедами не выдержала бы никакой критики!

– Жорк, – возразил я тихонько, – я ведь своими глазами видел, на что эти монстры способны.

Он помолчал немного, затем выдал:

– Точно своими глазами? Или… – Он покрутил ладонью возле виска, намекая на мою особенность.

– Скотина! – прошептал я, отворачиваясь.

– Ну прости, прости! Кир, я уверен, даже если ты что-то такое видел, этому можно найти объяснение! Но поверь: звери Волчьего леса физически не могут причинить вред человеку, в них это заложено с рождения! Я сам охренел, когда не просто узнал, но и удостоверился в этом.

– Ладно, – я резким жестом оборвал его, меняя тему. – Ты начал рассказывать о Симеоне.

– Да, верно, – с облегчением подхватил он. – Чем больше я общался с ним, чем больше узнавал про их жизнь, тем больше мне сюда хотелось. Я же в мифологии – как рыба в воде! Да и ты тоже. Помнишь? Один, Локи, Тюр, Фенрир…

Еще бы я не помнил!

Вот только если в детстве я совершенно необоснованно боялся, что старший брат откроет Локи окно в наш мир, то теперь он близок к этому настолько, что впору обосраться от страха. Потому что он сейчас говорит именно о том, чтобы впустить в наш с ним мир этого гребаного Локи. Пусть в переносном смысле, пусть только в виде языческого идола, в виде культового персонажа – но этот хрен с асгардского бугра так плотно засядет между нами, так монументально прорастет и приживется, что, глядишь, изменятся все привычные константы.

Меж тем Жорка совал мне под нос свой старенький амулет, который носил еще в Барнауле школьником, затем пронес через ужас Катастрофы и годы нашего выживания в Давыдове. Мне не нужно было рассматривать оловянный кругляш, я и так помнил, что на одной его стороне – мерзкая рожа Локи, на другой – воющий на луну волк. Фенрир, надо полагать.

– Достаточно было показать Симеону этот амулет – и он признал во мне своего! – ликовал Жорка так, будто обнаружил склад говяжьей тушенки, которой хватит на следующие двадцать лет. Впрочем, свежие овощи-фрукты – тоже неплохо. Он перехватил мой взгляд, направленный на тарелку. – Ты ешь, ешь! Картошка, наверное, остыла… Хочешь, подогрею?

Я ничего не хотел – ни горячей картошки, ни холодной. Меня вообще начало тошнить.

– Остальное – дело техники. Вместе с Симеоном мы разработали план моего «похищения». В условленный день в подвалах нас с тобой уже дожидались. Важной деталью было реализовать все это на глазах у кого-то, кому безоговорочно поверят в Могильнике. Там ведь, благодаря тебе, сразу решили, что меня забрали язычники и уже наверняка принесли в жертву, я прав? Искать и прийти на выручку даже не пытались, верно? Я иного от них и не ждал, Кирюх. Чего я не предусмотрел, так это твоей внезапной активности. Я никак не мог предположить, что ты вместо Могильника, где тебя ждали подсказки, отправишься к Боссу и инициируешь операцию по моему вызволению. Это в мои планы никак не входило.

Я и сам этого от себя не ожидал. Это заслуга Мары – не встреть я ее сразу после нападения, не факт, что все сложилось бы так, как сложилось. Но тут уж явный просчет «похитителей»! Надо было не в соседний коридор меня отволакивать, а наружу выносить. Тогда бы я точно не начал свои поиски с подземелий и не наткнулся на девчонку.

– Босс приходил сюда вчера, хотел поговорить. Я к нему не вышел, разумеется, просто попросил братьев передать ему, чтобы проваливал на три буквы и не смел больше меня беспокоить.

– Значит, возвращаться ты не собираешься? – мрачно уточнил я.

– Да зачем?! Кир, пойми, будущее – здесь, а не под землей! Рано или поздно они вылезут из своих подвалов и каменоломен – неужели ты хотел бы, чтобы у руля вновь встали такие, как Харитон, Божена, Матвей? Чтобы народом и нами руководили или религиозные фанатики, эти Свидетели Чистилища, или зажравшийся боров, возомнивший себя наместником?

– Это ты про Оскара, что ли?

– Про него, родимого. Когда придет время и он вытащит из-под земли свою задницу, здесь его встретит самостоятельное, жизнеспособное и самодостаточное общество, существующее по своим законам. И Оскар будет вынужден не просто считаться с нашими законами, но подчиняться им!

– Он, между прочим, хочет назначить тебя кем-то типа руководителя научного центра, главным разработчиком препарата-радиопротектора на основе то ли плесени, то ли каких-то бактерий. Он привез из Черноголовки ученого, но не верит в его успех. Он верит в тебя.

Георгий осекся. Выражение его лица стремительно менялось. Поднявшись из-за стола, брат прошелся по комнате, застыл у окна. Я его понимал. Он четыре года мечтал попасть в цитадель Босса, но несколько раз получал отказ. Конечно, можно было напроситься в качестве подопытного, а уж там как-то проявить себя, продемонстрировать знания и умения, однако Жорка не хотел унижаться и хитрить. Слишком гордый. Он даже не догадывался, что Оскар совершенно забыл о Георгии Белецком и не сопоставил молодого гения из Барнаула с выжившим в соседнем Давыдове Гошей. Жора все это время думал, что бывший работодатель отказывает именно ему, и не понимал, отчего так происходит. Обижался, наверное. Переживал. Злился. Из-за обиды и злости он, скорее всего, и решился на такой рискованный шаг, как бегство из Могильника. Из-за той же обиды и гордости не вышел вчера к Оскару, чтобы выслушать его предложение.

Я не мешал брату молчать и думать. Мне и самому было о чем поразмышлять.

Я не верил в безобидность волков-мутантов. Я видел, действительно видел, как они расправились с серыми. Мне это не примерещилось, и час назад я специально ходил на противоположную сторону меланжевого комбината, чтобы убедиться в наличии доказательств той страшной бойни. Но почему Жора без тени сомнения говорит, что монстры физически не могут причинить вред человеку? Почему Мара хохотала и называла меня идиотом, когда я заявил, что Оскару проще скормить меня волкам? Почему Босс так легко отпускал меня одного и без оружия на монастырскую территорию, граничащую с Волчьим лесом, хотя был лично заинтересован в том, чтобы я добрался до пункта назначения и вернулся назад целым и невредимым? А если на секунду предположить, что эти мохнатые чудовища и в самом деле не могут убить человека, то откуда берутся те кошмарные останки, которые мы время от времени находим на улицах? Кто сожрал несчастного плюгавенького Петровича, если не волки?

Еще я думал про нелепую градацию, которую сам для себя ввел Жора: дескать, Свидетели Чистилища – это общество религиозных фанатиков, а волкопоклонники, двинувшиеся на древних обрядах и культах, – это ученые, историки и вообще отличные ребята. А по мне – и там секта, и тут секта, никакой разницы. И пусть те, кто основал эту колонию и ее уклад, сами не верят в своих языческих богов – зато в них верят те, кто присоединился к сектантам позже или уже родился здесь. А мракобесие – это всегда страшно.

Еще я не очень понимал, что противопоставят волкопоклонники Оскару, когда тот «вытащит из-под земли свою задницу». Неужели они думают, что он придет сюда наг, бос и безоружен? Ох, нет, ребята, уж коли он возжелает устроить себе из монастыря летнюю резиденцию, он для начала «хаммером» тут все проутюжит, гранатами загонит волков за Можай, а затем снисходительно поинтересуется у горстки оставшихся язычников, окруженных двумя дюжинами автоматчиков Егора и Фарида, по каким таким справедливым законам они хотят заставить его жить.

– Я не вернусь, Кир, – наконец заговорил брат, вновь подходя к столу. – Предложение Оскара уже неактуально. Наука – это простор, понимаешь? Мне два десятка лет не хватало этого простора, но все, что мне предлагали, даже глотком свежего воздуха назвать нельзя. Подумаешь – мази для заживления ран и подкормка для кур! Эти задачи – для старшеклассника, а не для первоклассного специалиста. Они еще больше, еще плотнее закупоривали меня внутри душного, вонючего, ограниченного объема. Я разуверился в том, что наука способна вывести нас на новый уровень бытия. Не сейчас, не в этом десятилетии. Может быть, лет через тридцать-сорок. Мы с тобой стопудово не доживем. Зато теперь я нашел простор в другом.

– В жизни среди дикарей? – Я не верил собственным ушам.

– Да, Кир, так бывает. Я обрел себя там, где и не предполагал.

– Жорка, одумайся!

– Кир, поверь, именно сейчас я и одумался. Меня готовят к инициации, к посвящению – к концу лета я стану жрецом. – Он провел пальцами по линиям будущих татуировок на гладко выбритой голове. – Понимаю, что со стороны это выглядит, наверное, дико. Но это мой выбор, мой путь. Если ты не поймешь и не примешь моего решения – что ж, так тоже бывает: пути людей, даже очень близких, иногда расходятся.

– А как же я?

– А что – ты?

– Жорка, мы же братья!

Это почему-то вызвало раздражение:

– Свой братский долг я считаю выполненным, и не на сто, а на все двести процентов. Я тянул тебя на себе всю жизнь, но теперь ты уже совсем большой мальчик и…

– Ты?! Ты меня тянул? Ну надо же! – Я изумленно таращил глаза. – Жор, ты когда последний раз к тете Маше на раздачу за едой ходил? А где мы одежду стираем – хотя бы приблизительно знаешь? А в котором часу по расписанию наша с тобой очередь наполнять фляжки водой? Когда подходили даты нашего дежурства в курятниках – неужели ты думаешь, что я из особой любви к птичьему дерьму драил клетки за нас обоих?

– А кто добился, чтобы нас вообще внесли во все эти расписания, графики и так далее? Неужели тоже ты? Ах да, я забыл, что ты у нас необщительный. Удобно быть социопатом и сторониться быдла, когда старший брат за тебя везде, где надо, договорится. А ты хоть когда-нибудь интересовался, о чем я думаю, чего мне все это стоит? Ты на птичьи клетки жалуешься? Ну так попробуй теперь пожить в той клоаке, в какой жил я эти четыре года! Пообщайся-ка со всеми этими Серегами, Игорьками и Харитонами! О, я уверен, массу удовольствия получишь! В кои-то веки я нашел что-то настоящее, для себя, для одного себя, а ты приходишь и со спокойной душой говоришь: бросай все это, ты же мой брат!

– Все-таки для одного себя? – оглушенный услышанным, переспросил я. – Значит, не было никаких подсказок в нише, курятнике и фляжке? Значит, ты и впрямь хотел исчезнуть…

Немецкая колдунья говорила: есть миры, где у тебя целых два брата, а есть такие, где ни одного. Мне достался именно этот, последний.

– Ох, Кир… – вновь осекся Георгий. – Прости… Прости дурака! Нет, конечно же, я ничего такого не имел в виду! Я действительно ждал, что ты сюда придешь, я действительно буду рад, если ты останешься здесь, со мной, со всеми нами! Ты прав: мы – братья, и мне нужна поддержка родного человека! Всегда была нужна, и ты всегда обеспечивал мне самый надежный тыл. Но согласись: все эти годы – и в детстве, и в Давыдове, и здесь – я был вынужден считаться с твоими потребностями. Любой мой поступок был с оглядкой: а как это отразится на тебе? Пойти с пацанами на дискотеку – а как же Кирюха, его же не пустят в клуб, по возрасту не проходит. Слетать в Германию – а как же мой младший, ему тоже на Европу посмотреть охота. Поехать в Москву по приглашению Оскара – а как же брат, он в Барнауле без меня не пристроится ни в одно приличное место. Вылезти из ядерного бункера в Давыдове – а как же Кир, что с ним будет, если я не вернусь? – Он помолчал, походил по комнате; я неотрывно следил за его перемещениями. – Тебе не двенадцать лет, не двадцать и даже не тридцать, Кир. Ты уже давным-давно можешь сам нести ответственность и за себя, и за свои поступки. Я устал оглядываться. Поэтому давай считать, что отныне мы поменялись местами: теперь уже ты каждое свое решение должен принимать с оглядкой на меня. Исходи из того, что теперь я живу здесь, в этом месте, с этими людьми – и данный факт неизменен. Хочешь заботиться обо мне, помогать, поддерживать, просто быть рядом – принимай решение и оставайся. Хочешь жить привычной жизнью в Могильнике, чистить клетки и получать за это еду – принимай решение и возвращайся туда. Но не смей больше шантажировать меня братскими чувствами! Не вынуждай меня снова считаться с твоими потребностями и поступать не так, как я считаю нужным, а так, как этого хочется тебе.

Так вот на что намекал Оскар! Вот что он имел в виду, когда задавался вопросом, любит ли меня брат.

Но разве любовь – исключительно в самоотречении? Если Жора всерьез считает, что постоянно вынужден чем-то жертвовать ради меня, то на фига мне эта его жертвенность? Разве суть не в том, чтобы просто быть семьей, без каких-либо условий? А коли так – что держит меня в Могильнике? От чего я отрекусь, если останусь здесь, с братом? От драного одеяла в спальной нише? От супчика из вешенок?

Мара? Мара, если разобраться, и вовсе не привязана к Могильникам, она и так постоянно шастает в монастырь; будем видеться с нею, может быть, даже чаще, чем в эти три дня.

– Знаешь, я не верю, что Оскар остановится. У него есть еще один способ заполучить тебя, – медленно проговорил я. – Он может забрать тебя отсюда силой, запереть в лаборатории и заставить заниматься исследованиями против воли. Но когда он придет сюда, чтобы проделать это, я буду с тобою рядом. И тогда он будет вынужден сперва иметь дело со мной.

Брат порывисто шагнул, наклонился ко мне, все еще сидящему на стуле, и неловко, но крепко обнял. По моей щеке потекло что-то теплое и соленое. Интересно, это Жоркины слезы или мои?

Глава десятая

Мара не могла найти себе места. Слишком много впечатлений, слишком много эмоций. Час назад, сразу после взрыва, она заставила себя пойти к Елене Викторовне. Даже не потому, что так распорядился Босс, а чтобы занять себя чем-то знакомым и спокойным. «Женская половина» для этих целей подходила как нельзя лучше.

Она традиционно помогла обработать поверхности дезинфицирующим средством и перепеленать младенцев – их в детском отделении было целых два! Затем поиграла в вышибалы с детьми постарше. Этот час дал ей забыть кошмар, случившийся на Л-3. Взрыв отошел на третий план, и если бы не запах гари, тянущийся из наскоро прикрытых ветошью отдушин, она бы и вовсе забыла о теракте. Но мысли при этом постоянно крутились возле Кира. Вот ведь несносный увалень! Ну как с ним общаться?

Самое отвратительное, что она явно наговорила лишнего. И сказано-то это было не для Кира, а для Оскара – чтобы поскорее отстал. Но вышло совсем фигово: теперь ее точно, точно спарят с каким-нибудь солдафоном, чьи анализы более или менее сгодятся для оплодотворения, и через какое-то время в доме малютки будут пеленать еще одного младенца. И испытывать на нем грудное молоко с добавкой каких-нибудь микроорганизмов, входящих в состав пастилок со вкусом лакрицы. Мару передернуло – ну как так?! Отстаивала свою девичью гордость, а в итоге добилась полной потери самоуважения. И симпатии со стороны Кира. И будущего малыша может потерять, потому что его заберут на опыты!

Ей не на кого было рассчитывать. «Это плохо, когда близкий человек всего один, – сказала она как-то Киру. – Лучше уж совсем ни одного, как у меня». Нет, не лучше. Она бы сейчас полжизни отдала за то, чтобы ее отец оставался вменяемым, каким был при маме, и чтобы у отца имелось влияние на Оскара. Или чтобы у нее был брат – например, такой, как Фарид. Уж он-то точно плевать хотел на авторитеты: если бы кто-то обидел его сестру, Фарид бы мокрого места от обидчика не оставил! Еще бы неплохо иметь крестную, как в сказке про Золушку. На роль феи-крестной вполне подошла бы Мамми, она умела колдовать. Взмахнула бы волшебной палочкой (ну или специальной дощечкой с древними символами) – и Оскар тут же отстал бы от бедной девушки. А еще лучше, если бы у нее был муж. Пусть даже такой, как Кир. Нелепый, туповатый, неповоротливый – и все-таки надежный-надежный! Не посмел бы Босс распоряжаться ее организмом во благо человечества, если бы она была замужем за Киром. И уж тем более не рискнул бы забрать их младенца, когда тот родится. Ну зачем, зачем она наговорила лишнего?!

Ощущая полнейшую беспомощность и беззащитность, Мара неожиданно для себя хлюпнула носом.

Ладно, вот вернется он из монастыря, приведет к Оскару брата, и тогда она попробует еще раз с ним объясниться. Про ребенка говорить не станет – похоже, разговоры о ребенке пугают Кира. Это ничего. Она и сама пока не горит желанием шарахаться по Куровскому с пузом, а потом неотрывно сидеть при крохотном человечке, требующем неизбывного внимания и ухода…

И вдруг сердце ее сжалось от тоски. А если Кир не вернется? У язычников хоть и странно, но всяко лучше, чем в большом Могильнике! Тем более что в Могильнике еда закончилась, а на монастырских огородах в этом году, судя по всему, хороший урожай намечается. И ме́ста там полно – занимай любой дом, в котором не фонит, благоустраивай и живи себе на здоровье! И брат его там поселился, а брат Киру очень дорог, это воробышку понятно. И невесты у волкопоклонников подрастают – сразу три штуки возрастом от тринадцати до пятнадцати! Ну и пусть у девиц бритые головы, уши, как у эльфов в книжке, а на лбу выколоты тупые рисунки – это же не смущает юношей-язычников, вдруг и Киру такое безобразие приглянется?

Тут Мара забеспокоилась по-настоящему.

Нет, он точно там останется, это как пить дать!

А опыт общения с Киром в эти несколько дней дал понять, что его нельзя оставлять ни на минуту – обязательно вляпается во что-нибудь. А уж если поселится на той стороне Нерской… Конечно, Мара периодически бегает в монастырь, но ведь контролировать Кира постоянно она не сможет!

Или… сможет?

Что ей мешает последовать туда за братьями Белецкими?

Мара, шедшая по коридору в направлении своей палаты, резко остановилась, вытаращила глаза и вытянулась в струнку – вот какое впечатление произвела на нее эта внезапная мысль. Действительно: она ведь уже ушла от отца, покинула северный Могильник, хотя глава староверов все еще лелеял мечту вернуть ее обратно, воззвать к дочернему долгу и пробудить ее латентную религиозность. Почему же она даже не рассматривает вариант ухода от Оскара? Потому что боится Босса сильнее, чем отца? Или потому что видит больше перспектив в жизни на меланжевом комбинате?

Мара поморщилась. Нет, батарейки, новенькая одежда и рюкзачок – крайне приятные ништяки, кто бы спорил. Опять же – пастилки от радиации. Суровые защитники в лице Егора, Фарида и их подчиненных. Колбаса и свежий хлеб. Большинство ее знакомых не задумываясь продались бы в рабство за половину, за треть перечисленного. Да она и сама разве не так же поступила? Правда, до сего момента Оскар не ограничивал ее свободу, а обязательные обследования и прием препаратов ее не слишком напрягали. Но если Босс начнет… Нет, не если. Когда Босс начнет воплощать свою угрозу в жизнь и подберет достойного, с его точки зрения, самца, от мнимой свободы Мары не останется и следа.

Ой, мамочки. Бежать. Срочно бежать отсюда! К Киру, к Мамми, к волкопоклонникам.

И она побежала.

– Вот егоза неугомонная! – недовольно пробурчал охранник на проходной комбината, но остановить не попытался. Это было хорошим знаком: либо Оскар пугал не всерьез, либо более важные дела заставили его позабыть отдать распоряжение бойцам не выпускать Мару за пределы комбината.

Она рванула в сторону Нерской и, уже подбегая к железнодорожному мосту, заметила возле арки человека… Знакомого человека, которого предпочла бы вообще не встречать.

* * *

– Где моя дочь?! Что с ней?!

Оскар хищно улыбнулся, заслышав перепалку в «предбаннике». Илья, отправившийся в погоню за Кириллом, еще не вернулся, и его место сейчас занимал молоденький солдатик – из тех, кого командиры могли бы без ущерба отрядить «в штаб» даже во время боевой операции. Солдатик, в отличие от Ильи, с напором Матвея не справлялся, но сию минуту этого и не требовалось.

Оскар сам распахнул металлическую створку, утвердившись в дверном проеме немым укором.

– Что за шум, а драки нет?

– Тут вон безобразничают… то есть дисциплину нарушают! – краснея, залопотал молоденький боец и клацнул затвором АКСУ. – Я щас, я их быстро приструню!

– Матвей? Божена? – делая вид, что удивлен появлением гостей, изогнул бровь Оскар. – Чем обязан?

– Ты-ыыы! – ткнул Матвей скрюченным пальцем в сторону Босса и затряс сальной бородкой будто в приступе эпилепсии. – Это ты подверг мою дочь искушениям! Ты показал ей запретные соблазны! Ты обучил ее порочным занятиям и греховным помыслам! Кто позволял ей разгуливать по поверхности, кто поощрял непослушание родному отцу? Вот она и заболела! Почто нас привели сюда, а не в лазарет? Где ты ее прячешь?

– Бывает так, – вставила Божена певучим голоском, едва дождавшись паузы, – что праведники ради грешников страдают, а младенцам невинным грехи родителей искупать приходится. Но в этом доме, доме греха, нет невинных и праведников, и каждый, кто входит сюда, обречен на страдание…

– Ну-ну, Матвей, Божена, поостыньте маленько. Чего вы распетушились? Жива-здорова Мария. Уж и не представляю, кто и для чего ввел вас в заблуждение. Дружище, – обратился он к бойцу, – будь так добр, спустись вниз, на женскую половину, пригласи к нам дочку глубокоуважаемого Матвея. Елене Викторовне скажешь, что я лично просил об этом, пусть освободит девочку на сегодня ото всех процедур. А заодно загляни в лабораторию и передай Смыслову, чтобы поторопился с тем заданием, которое я ему через Егора поручил. Его ответ мне нужен срочно! За пост свой не беспокойся, я запрусь изнутри. К тому же парни, которые сопроводили сюда наших дорогих гостей, могут пока подежурить снаружи. Эй, парни, подежурите? – Затем, повернувшись к гостям, он широким жестом указал на вход в свой кабинет: – Ну а мы с вами покамест пообщаемся. Отчего бы не пообщаться, раз вы все равно уже здесь, верно?

Пропустив Свидетелей Чистилища вперед, Оскар прихватил с собой из «предбанника» еще один стул, так как в кабинете их было всего два. Вернулся в «предбанник», чтобы запереть внешнюю дверь, но тут вдалеке в коридоре забухали тяжелые шаги Фарида. Сталкер жестами посигналил Боссу, чтобы тот его дождался.

– Я на минутку. Сам я закрывать вопрос не решился. Пусть лучше специалист глянет.

– Ну, зайди. У меня там посетители из малого Могильника, так что давай прямо тут пошепчемся.

Фарид снял рюкзак и выложил из него на стол Ильи пару свертков.

– Без перчаток лучше не трогать, – предупредил он Босса, – а то мало ли.

Внутри обоих свертков оказалось практически идентичное содержимое: полупрозрачные белесые стебли неизвестного Оскару растения. Или щупальца неведомого животного.

– Это что? – неприязненно скривился Оскар.

– Вот эти – с Л-3. Ребята начали разгребать завал после диверсии и в самом низу наткнулись на довольно большой фрагмент стены. Он не рассыпался от взрыва, а рухнул плашмя. Как только парни приподняли фрагмент, из-под него по полу коридора заструилась вот эта дрянь.

– Заструилась? – не понял Оскар.

– Ну, знаешь, если верить их описанию, выглядело так, будто стеной прищемило натянутые резиновые жгуты. А когда кончики жгутов освободили, те начали сокращаться. Только если бы это было что-то искусственное, траектория движения этой хренотени была бы совершенно другой.

– То есть?

– Эти штуки обтекали препятствия. Как змеи или черви. Их было очень много, парни говорят, весь пол от стены до стены как будто задвигался в одном направлении – от места взрыва в дальний конец коридора.

– Словно кто-то втягивал отдавленные под обвалом щупальца, – задумчиво проговорил Оскар.

– Вот-вот, верно! Часть щупалец так и уползла в темноту. Пока дотуда добрались и посветили кругом, их уже и след простыл. Вообще непонятно, куда делись! Ни большой норы, ни маленьких отверстий – ничего! Как будто их просто всосало в стены. Но вот эти, – снова указал он на первый сверток, – перерубило еще во время падения стены. Ты меня знаешь, я ни в какую такую муть не верю. Если встречу Ктулху – у меня попросту не хватит воображения решить, что это креатура потусторонних сил, а не банальный мутант. Мистикой пусть вон «свидетели» балуются. – Оба синхронно обернулись: из глубины кабинета, навострив уши и вытянув шеи, на них глазели Матвей и Божена. – Короче говоря, я парням не поверил. Ну что это за ерунда, когда вот такая вполне вещественная хренотень растворяется в воздухе? Тоже мне, думаю, мифотворцы! Но тут как раз прибегают Борис и Гена из генераторной. И приносят второй сноп таких же долбаных лиан. – Он указал на другой сверток. – Похоже, взрыв шибко напугал кого-то или что-то, что вывелось еще глубже, под Л-3. В генераторной булыжный пол тоже «поплыл», как выразился Геннадий. Как будто сотни бесконечных дождевых червей в панике выскочили на поверхность и тут же заторопились убраться восвояси. Борька не растерялся, полоснул по убегающим жгутам ножом. Вот весь его урожай. А остальное втянулось меж булыжников. Фактически бесследно.

Оскар помолчал, затем перевел взгляд со стеблей-щупалец на подчиненного.

– Твои соображения?

– Ну а какие тут соображения? Тут только одна идея: как будто кто-то из-под пола прощупывал весь уровень, а его застали врасплох, спугнули взрывом.

– Но там, под Л-3, больше ничего нет! – озадаченно возразил Оскар. – Никаких пустот! Ни рукотворных, ни естественных.

– Ну, значит, они или еще глубже, или в стороне от комбината поселились, и у них весьма длинные ложноножки-ложноручки. Хотя больше похоже на пальцы. Длина коридора на Л-3 от места взрыва до поворота больше сорока метров, то есть лианы – еще длиннее.

– Или могут так сильно вытягиваться, – медленно покивал Оскар. – Словно резиновый жгут, как ты сам заметил. А почему ты сказал «у них»? Ты думаешь, это несколько мутантов?

– Босс, – со значением в голосе проговорил Фарид, – если это всего один мутант, то я нам не завидую. Потому что от склада до генераторной – почти двести метров. Ты можешь представить существо или растение, которое раскидывает вот такие отростки на две сотни метров? Каких же размеров тогда оно само?

* * *

– Так что же, не переночуешь? – беспокоился Жора, и это невольно вызывало у меня умиленную улыбку.

– Думаю, до темноты управлюсь. Я примерно знаю, где ее держат, и даже представляю себе, как туда попасть в обход постов. Есть такой хитрый ход, который от железной дороги ведет прямиком на эту их Л-3. Мне его как раз Мара и показала. Главное, не заплутать в коридорах, а то я все время попадал на тот уровень, когда совсем даже не стремился к этому, и неизвестно, попаду ли с первого раза, когда целенаправленно начну его искать.

– Может, все-таки мне пойти с тобой? Или попросить кого-нибудь из братьев тебя сопроводить?

– Обойдусь. Нет, ну правда, Жор, одному мне будет проще. Тебе на комбинате и под ним светиться резону нет, а появление в коридоре остроухих вызовет столько вопросов, что… Кстати, а уши ты тоже будешь подрезать, как они?

– А как же! – рассмеялся брат. – Я, может, только ради этого в волкопоклонники и записался! – Он перехватил мой недоверчивый взгляд и торопливо вставил: – Шучу, конечно.

Ну, может, и шутит. Но я бы уже ничему не удивился.

Это был очень, очень длинный день. Утренние процедуры у Елены Викторовны, долгий разговор с Оскаром, первая попытка попасть в монастырь, затем возвращение, блуждание по коридорам, встреча с одними диверсантами, потом с другими, а между этим – спасение с помощью Мары и выяснение отношений с нею же. Подозрения. Кабинет Оскара. Взрыв. Еще одна встреча с Марой – мимолетная, но крайне важная.

Насыщенные сутки получились. Впечатлений – на месяц вперед.

Но остатка светового дня мне и впрямь должно было хватить для последнего похода на меланжевый комбинат. Незачем девушке там оставаться. Незачем рожать детей от выбранных Оскаром мужчин. Мы с ней и сами как-нибудь справимся, без науки, без сводников. Лишь бы Мара не передумала, решив, что я не просто странный, а еще и тупой, раз не сумел тогда на лестнице сообразить, о каком ребенке, о чем вообще она ведет речь. Главное – вытащить ее из медицинского центра, с этой чертовой фермы. А потом мы еще раз все обсудим.

Приободрившись, я вышел из избушки и пошагал в сторону местного Стоунхенджа. Седой провидицы Урсулы среди валунов уже не было, лишь жиденький дымок курился над горкой черных углей.

Благополучное путешествие по монастырской территории сыграло хреновую шутку: на волне успеха обратный путь представлялся легкой прогулкой (самое страшное-то уже позади, ничего сложнее этого не произойдет!), и мне пришлось несколько раз одергивать себя. Нельзя расслабляться! Нельзя улетать мыслями туда, где все проблемы решились самым замечательным образом, мы снова живем с братом, вместе, он – жрец и круглосуточно занимается своими жреческими обязанностями, а я – всем понемногу. Я так давно не копался в земле, что теперь обязательно буду наверстывать: вскапывать огород, сеять, сажать… Ах да, август же! Ну, значит, буду собирать урожай, заготавливать дрова на зиму, вкалывать за троих, потому что тело истосковалось по настоящей нагрузке, по работе на свежем воздухе. А вечерами мы с Марой будем уходить на опушку Волчьего леса и, сидя на поваленном давнишней бурей стволе (давай одно «ухо» тебе, другое – мне…), слушать мелодии исчезнувшей жизни, которые нынче стали лично для меня даже актуальнее, чем тогда:

Вчера

Все мои проблемы казались такими далекими,

А теперь чудится, что они со мной навсегда.

О, я так верю в то, что было вчера.

И вдруг

Я даже не тень того, кем был,

И как будто туча зависла надо мной.

Да уж, день стал вчерашним так внезапно…

Вернись на землю, чудак! Ты и сам можешь внезапно стать вчерашним днем, если будешь ловить ворон!

Метрах в пятидесяти от тропинки, на пологом берегу разлившейся Нерской компания из трех волков самозабвенно что-то грызла. Сперва мне показалось, что это человеческие кости. Ну а чьи ж еще, других-то крупных животных в этих местах нет! Мутанты с громким треском раскусывали трубчатое нечто и пытались длинными темными языками достать из сердцевины лакомые кусочки: костный мозг, не иначе. Меня замутило, пошатнуло. Возможно, еще вчера я разговаривал с этим несчастным, чьи останки сейчас глодают ненасытные твари! Жора-Жора, кто же так жестоко обманул тебя, кто заставил поверить, что мутанты не питаются людьми?

Однако потом, приглядевшись, я понял, что куда больше эти трубки напоминают не кости, а… Да ну, не может быть! Поверить в волков-вегетарианцев было еще сложнее, чем в добровольный уход Жорки из Могильника. Тем не менее буквально на моих глазах одна из зверюг потрусила к ближайшим зарослям борщевика, клацнула зубами, затрясла башкой и вывернула с корнем толстый, с мое предплечье, стебель мутировавшего растения. Плюхнувшись там же, монстр принялся с азартом разгрызать полую трубку. То ли этот сорт борщевиков не был ядовитым, то ли токсин на волков не действовал. Чудеса!

А может, эти твари так лечатся? В Барнауле у нас никогда не было кошек, здесь – тем более, но я слышал, что кошки (по сути, такие же хищники) время от времени едят травку, интуитивно угадывая, каких веществ недостает их организму. Хм… Нет, волков явно интересовал не сам стебель, а то, что внутри. Интереса ради я попытался, взявшись за ствол руками в резиновых крагах, переломить борщевик, росший возле тропинки, но не тут-то было. Тесак нужен. Топор с пилой. Или вон такие зубищи. Ладно, отложим пока в копилку необъяснимых странностей. Сейчас не до этого.

Шагов через двести мне почудились выстрелы. Где-то за рощицей, впереди и чуть слева. Редкие. Одиночные. Судя по звуку, из одного и того же оружия. Кто-то охотится? Или отбивается от мутантов? Или нападает?

Конечно же, это совсем не мое дело. Но я все еще находился на территории волкопоклонников, и именно здесь мне, возможно, предстояло провести остаток жизни. И Мару я сюда собирался привести. И потому любая опасность, возникшая по эту сторону «железки», теперь касалась меня напрямую. Мало ли, какой залетный ковбой-одиночка повадился сюда шастать? А если это свои, если никакой угрозы нет, если тут просто принято шмалять в воздух на закате, то лучше я узнаю об этом как можно раньше, чтобы впоследствии избежать неприятных сюрпризов.

Поплотнее натянув капюшон и поправив ремень, я сунулся в заросли. Едва не застрял в буреломе через десять метров, едва не провалился в яму через двадцать и едва не наступил во что-то подозрительное, глянцево-округлое и вздыхающее, пройдя рощу насквозь. На той стороне меня ждало свободное от деревьев пространство – поляной или лугом назвать это место язык не поворачивался, поскольку трава и ядовито-зеленые лопухи местами тут были даже не по пояс, а гораздо выше, но и не лес уже, не чащоба. Наискось пространство пересекал глубокий разлом – похожий я видел в черте Куровского, там он казался непроглядно черным, а над ним вилось зеленоватое марево. Здесь же я даже рассмотреть толком ничего не успел, поскольку внимание мое мгновенно привлекло происходящее на другом «берегу» разлома.

В полусотне шагов мужик в химзе отстреливался от преследующего его волка-переростка. Вернее, мутант не столько преследовал, сколько играл в «кошки-мышки»: напрыгнет, взрыкнет – и шасть в густую траву! Снова выскочит, теперь уже с другой стороны, рявкнет – и опять исчезнет. Мужик то замирал в ужасе, то начинал метаться в панике и изредка вспоминал, что в правой руке у него пистолет. Впрочем, наличие оружия не оказывало никакого перевеса: стрелок из него был еще хуже, чем из меня.

Я застал, по всей видимости, какой-то переломный момент: зверь, постепенно сближающийся с жертвой, наконец решил, что настало время для последней атаки. Он возник прямо перед человеком и оскалил пасть. Мужчину будто подкосило – он рухнул, где стоял. Маска свалилась, и я узнал его: Илья, адъютант или секретарь Босса, которого я впервые увидел три дня назад в подземелье, а затем регулярно встречал в «предбаннике» у кабинета Оскара. Черт возьми! Я, конечно, не собирался иметь никаких дел с Боссом и его бандой, я как раз в процессе переезда на новое место жительства, но ведь негоже оставлять живого человека на растерзание!

Припав на одно колено, я снял АКСУ с предохранителя и тщательно прицелился. Лишь бы Илья не вздумал вскочить! Сейчас положение объектов позволяло выпустить очередь под углом, поскольку чудовище значительно возвышалось над лежащим на земле телом. Я истово надеялся, что рукам хватит силы противостоять отдаче и пули полетят в цель, а не куда угодно.

Щелчок.

Осечка, что ли?

Еще одно нажатие на спуск. Щелчок. Да что я делаю не так?! Может, тут еще какие-то предохранители стоят? Может, нужно что-то переключить?

Пока я возился с «калашом», монстр дошел до Ильи и утвердился могучими передними лапами у того на груди. Наклонил башку и обнюхал голову жертвы. Из пасти потянулась ниточка желтой слюны. Почему-то это окончательно вывело меня из равновесия. Заорав, я несколько раз безрезультатно нажал на спусковой крючок, потом вспомнил о «яйце» – ведь оно все еще было со мной, во внешнем кармане! Вот только на таком расстоянии оно не окажет на зверюгу никакого воздействия.

Меж тем волчище зубами ухватил Илью за ремень, легко приподнял над землей и поволок. Я вдавил кнопку, размахнулся от души и швырнул отпугиватель в том направлении. Может, сработает? Может, заставит тварь выпустить несчастного? Если, конечно, черная скорлупа от падения не разлетится на части.

«Яйцо» не разбилось. И даже не отключилось, закатившись в высокую густую траву. Волк сердито дернул ушами, обернулся на мерзкий звук и тонко заскулил, однако с добычей не расстался. И тут я заметил, что Илья ожил. Ну, то есть пришел в себя. Наверное, это полный пипец, когда сознание возвращается – а ты в этот момент находишься буквально в зубах хищника. Не знаю, как бы я себя повел, случись со мной такое. А адъютант Босса не растерялся – согнул правую руку в локте, приставил дуло «ПМ» к нижней челюсти мутанта и спустил курок. Дикий вой разнесся окрест! Волк взвился в воздух на пару метров, рухнул, выпустив из пасти ремень Ильи, подхватился и понесся вдоль разлома в сторону Волчьего леса.

– Эй, ты как там? – крикнул я, но спасенный не откликнулся, не показался над зарослями. Только шевелящиеся лопухи указывали на то, что адъютант Босса покидает место происшествия ползком.

Я перевел взгляд туда, куда сбежал раненый мутант, и вздрогнул: меж стволов на кромке леса на секунду показалась фигура. Внимательные глаза на татуированном лице. Острые уши. Сведенные ненавистью челюсти. Язычник исчез так же внезапно, как и явился взору. Выдохнув, я повесил на плечо автомат, оказавшийся крайне бесполезной железкой, и отправился в Куровское.

* * *

Не успел ретироваться Фарид, как в «предбанник» втиснулись еще два посетителя – солдатик, посланный за Марой, и Виктор Смыслов. Черноголовский ученый держал в руках несколько листов с таблицами, заполненными убористым почерком.

– Так… – Оскар озадаченно перевел взгляд с одного на другого и обратно, затем распорядился, ткнув пальцем в бойца: – Давай сначала ты.

– Докладываю! – начал юноша почему-то вполголоса. – Девушка сбежала!

Лицо Босса осталось непроницаемым, но в интонациях появился не предвещающий ничего хорошего металлический оттенок:

– Не понял?

– Девушка. Мария. Ихняя дочка. – От усердия солдатик выпучил глаза. – Днем она пришла сама. После взрыва. Взялась помогать с детьми – так Елена Викторовна сообщила. А потом исчезла – ни в палате, ни вообще на женской половине нету.

– Вот ведь кошка, которая гуляет сама по себе! – недовольно прокомментировал Оскар и продолжил уже про себя: – «Впрочем… Она ведь могла прийти к тем же выводам, что и я, и последовать за своим избранником в волчье логово. Ведь если гора не идет к Магомету… Будем надеяться, что Илья перехватит Кира, а тогда и она снова прибежит». – И добавил вслух: – Ладно, дружок, спасибо. Возвращайся к выполнению своих обязанностей, с этим я позднее разберусь. Ну а у тебя что?

Смыслов молча протянул два листка из пачки. Оскар пробежал глазами один, затем другой, затем вернулся к первому и изучил таблицу более внимательно.

– Вот те раз! – удивился он. – Это точно?

– Точно, точно, – флегматично подтвердил Смыслов.

– А емкости не могли перепутать?

– Никак нет, – пожал плечами ученый и передал Боссу оставшиеся листы. – Воду из источника набирали в солдатскую фляжку. Ее мне доставили первой, и я сразу же приступил к анализу. Пробу из Могильника принесли в стеклянной бутылке, примерно через час после этого.

– Как любопытно… – Оскар покачал головой. – Ладно. Благодарю. Виктор, у меня к вам еще одно поручение. Взгляните, пожалуйста. Позднее у вас будет возможность изучить эти образцы детальнее. А сейчас, навскидку – сможете оценить, что это такое и с чем его едят?

Смыслов подошел к столу Ильи, заинтересовался, не глядя достал из кармана хирургическую перчатку, проворно нацепил на правую руку и вытянул двумя пальцами один из белесых стеблей. Из другого кармана появилась лупа, Виктор поводил ею вдоль «жгута», оценил прозрачность образца, посмотрев сквозь него на лампу. Помял, принюхался. По «предбаннику» поплыл аромат осеннего леса.

– С восьмидесятипроцентной вероятностью перед нами часть гигантской грибницы, так называемые гифы. Однако я не удивлюсь, если тут присутствуют животные белки.

– Что это может означать?

– Ну, либо белки попали в мицелий с пищей, то есть это может быть эдакий хищный ризоморф, употребивший не так давно и еще не успевший окончательно усвоить какое-нибудь млекопитающее, крупных червей или пернатых. Либо белки симбиотические, то есть перед нами совершенно новый гибрид: и не из царства грибов, и не из царства животных. Вот эти волокна слишком уж напоминают мышечные и…

– Вы рискнете предположить, опираясь на размеры имеющихся фрагментов, какой объем может занимать целая грибница?

Смыслов, округлив глаза, посмотрел на перебившего его рассуждения Босса и развел руками:

– Да как же это оценить? Возможно, несколько десятков метров, а возможно, все Куровское зиждется на единой сетке склероция.

* * *

Илья чертыхался всю дорогу. Он снова опозорился! И задание не выполнил, и самооценка упала до показателей семнадцатилетней давности. И сколько на этот раз пройдет времени, прежде чем уверенность в себе восстановится? Все Оскар проклятущий! Нет, надо, надо с этим что-то делать!

Мысли все время возвращали его к страшной и одновременно унизительной сцене. Ну какого черта Илья вылез из той избушки?! Нужно было выжидать до победного! Правда, сложно сказать, сколько еще пришлось бы сидеть и реально ли было вообще дождаться. Наблюдательный пост возле окна он покинул через час (ведь гребаный блаженный сам себя не поймает!), и за это время серый страж ни разу не проявил своего присутствия. Ни колебанием листвы, ни шорохом, ни звуками дыхания. Трудно расстрелять мишень в тире даже с самой убойной позиции, если мишени как таковой нет! Но стоило Илье выбраться из своего укрытия и отойти подальше от заброшенного жилья, как…

Мотая головой, он пытался отогнать воспоминания. Гадский Оскар! Все из-за его сумасбродства и самодурства!

До комбината он добрался без приключений. Усиленная после дневного инцидента охрана пропустила его беспрекословно. К счастью, на жилом уровне ему никто не встретился, иначе попал бы под горячую руку…

В личных апартаментах (роскошное по нынешним меркам отдельное помещение из двух смежных кладовок!) он скинул всю одежду, брезгливо упаковал вместе с обслюнявленной волком и залитой его же кровью химзой в пластиковый мешок (не забыть потом сжечь или еще как-нибудь уничтожить!) и тщательно вымылся. Статус помощника Босса означал определенные льготы, одной из которых было лишнее ведро воды ежедневно. Хоть дважды в сутки душ принимай! Чаще всего этого не требовалось, но сегодня Илья льготой вынужден был воспользоваться.

Переодевшись в чистое, он не отказался от маленького мстительного штриха – побрызгался дорогой туалетной водой. У Оскара запасы парфюма давным-давно закончились, а у Илья еще оставался почти полный флакон. Свежий, благородный аромат делал Илью выше Босса. По крайней мере в собственных глазах, поскольку Оскар, кажется, изощренной мести со стороны подчиненного не замечал. Однако скоро все изменится, и неочевидную, но такую существенную разницу заметят все. Надо закончить кое-какие подготовительные мероприятия, и тогда…

Воодушевленный мечтами о скорых переменах, Илья отправился на рабочее место.

Постучав во внешнюю дверь, он отпустил заменявшего его солдатика коротким «Свободен!» и, не успев задвинуть засов, вдруг застыл. «Предбанник» был пропитан несвойственным запахом – не оружейная смазка, не кофе, не свежая выпечка и не сервелат. В ужасе Илья огляделся. Нет, все было в порядке, все на месте, стол, стул, сейф… ничего такого, что могло бы источать столь мощный, дикий, лесной запах. Осторожно приоткрыв дверь в кабинет Босса, Илья сунул туда свой нос и немедленно отпрянул: нет, кабинет не был эпицентром лесного амбре, зато в нем находился кое-кто из леса.

К сожалению, ретироваться было поздно, его заметили.

– Зайди! – холодно приказал Оскар.

Илья вошел и неимоверным усилием воли заставил себя поднять глаза на сидящих за столом.

– Ну, здоро́во, Борода, – сквозь зубы процедил испещренный татуировками язычник.

– И тебе не хворать, Симеон, – расслабленно-нагловатым голосом откликнулся Илья. – Тыщу лет не виделись. Какими судьбами в наших краях?

Босс и волкопоклонник обменялись взглядами, и, по всей видимости, язычник отказался от права вести беседу самостоятельно, занял выжидательную позицию.

– Наш многоуважаемый друг, верховный жрец Симеон, обвиняет тебя в покушении на убийство, – отчетливо проговорил Оскар. – Тебе есть что сказать в свое оправдание?

Илья попытался избавиться от мышечного напряжения, нарочито пожав плечами. Мышцам это не помогло, но жест вышел достаточно равнодушным, что сейчас играло на руку помощнику Босса.

– Не помню, в каких таких уголовных кодексах есть статья за отстрел взбесившихся животных, – отозвался он, растягивая слова. – Я выполнял ваше задание, на меня напал дикий зверь, я в него выстрелил – какие проблемы?

– Фенрир не дикий зверь! – гневно прошипел Симеон. – Фенрир – прямой потомок Вольфа!

– Да хоть потомок волка из «Ну, погоди!», – вновь пожал плечами Илья. – Факт остается фактом: я шел по вашей территории, никого не трогал и уж тем более не дразнил хищника. А этот монстр вздумал гонять меня по полю, как зайца! Я сделал несколько предупредительных выстрелов в воздух, чтобы отпугнуть его. Не помогло, он лишь еще больше рассвирепел. Босс, – повернулся он к Оскару, – вы прекрасно знаете, у меня с самого детства фобия: мне настолько неприятны собаки, что я всячески избегаю общения с ними.

– Давай скажем проще – ты их безумно боишься.

– До усрачки, – тихо добавил Симеон со злобной гримасой, но Илья предпочел не расслышать этой ремарки.

– Боюсь, – легко признал он, – и это еще одно доказательство моей невиновности. Сам бы я в жизни не подошел к Фенриру или как его там. Я бы постарался спрятаться, обойти стороной и все в таком духе. Только прямое нападение могло спровоцировать меня на выстрел в упор. Прошу заметить: в упор! Он меня повалил, попытался вцепиться в горло…

– Неправда! – вскинулся жрец.

– …и я вынужден был применить оружие. Самозащита, Босс.

Оскар поднялся, прошел до настенной полочки и провел пальцами по кромке горловины любимой вазы: по часовой стрелке, затем против, затем снова по часовой.

– Что скажешь, жрец? – отбросив пафос в обращении к равному себе, спросил Босс. – Твое слово против слова моего человека.

– Есть еще Фенрир, – напомнил язычник. – Он, слава Одину, был жив, когда я уходил, и если боги будут расположены к нему, раны быстро затянутся. Тогда он сам сможет рассказать тебе, что произошло. Волки не умеют выдумывать, Фенрир скажет правду. Это будет еще один свидетель. Если ты не веришь мне – тебе придется поверить нам двоим.

Илья поморщился. Он знал о способности волков-мутантов к ментальному общению, но не верил в нее, поскольку не понимал механику этого процесса и никогда не испытывал на себе. Разговоры о разумности Фенрира и ему подобных он считал байками, а их умение мысленно делиться информацией не только с особями внутри стаи, но и с людьми, полагал такой же нелепицей, как общение ясновидящих с духами умерших. Съешь пару особенных грибочков из Волчьего леса – и ты не только голоса волков в своей голове услышишь, но и на орбиту Земли слетаешь без скафандра.

– Хорошо, жрец. – Оскар вернулся под плафон, оперся кулаками о столешницу, сверкнул лысиной. – Я искренне желаю Фенриру здоровья. Когда он оправится от раны и будет в состоянии принять меня, я приду и побеседую с ним.

Илья фыркнул: ну надо же! «Когда он будет в состоянии принять меня»! Принять! Словно речь не о вонючей зверюге, а об иностранном консуле!

– Если твои слова подтвердятся, если мой человек и в самом деле виноват – я разрешу твоему племени судить его по своим законам. Каким бы ни был ваш приговор, я не стану его обжаловать. Обещаю.

– Что?! – ошеломленно воскликнул Илья.

– Что-то не так? – вздернул бровь хозяин кабинета. – Ведь это была самооборона, верно? Ты не стал бы вводить меня в заблуждение, Илюша? Он напал, ты защищал свою жизнь – имел на это полное право. Стало быть, тебе не о чем волноваться. Никто не признает тебя виновным, никто не вынесет тебе несправедливый приговор, если преступление совершил не ты, а Фенрир. Я прав, многоуважаемый верховный жрец?

Волкопоклонник отвел взгляд и медленно кивнул. Илью трясло от негодования. Босс обязан был поставить на место этого зарвавшегося дикаря! И пусть Илья еще помнил те времена, когда они оба с Симеоном заканчивали аспирантуру, наличие образования не освобождало обвинителя от текущего статуса первобытного ушлепка! Дикарь, пещерный человек, ничтожество – а возомнил о себе невесть что! Как и все его племя! Оскару достаточно было бы один-единственный раз откомандировать в монастырь Фарида с его головорезами, чтобы те проехались на «хаммере» и пошумели крупным калибром, – и все стало бы на свои места! Но нет, развели какую-то хренову дипломатию. И мало было с язычниками считаться, так теперь еще и к мнению волков, что ли, прислушиваться?!

Но самое главное – это то, с какой легкостью Босс пообещал не обжаловать приговор, вынесенный чужаками его человеку, доверенному лицу, помощнику, соратнику. Тревожный звоночек, слишком тревожный.

Не-еет, все, пора с этим кончать. Чем скорее, тем лучше. Довольно откладывать.

Глава одиннадцатая

Стрела попала четко в ствол молоденькой березки справа от меня, и тут же, почти без паузы, другая стрела вонзилась в гигантский дуб слева. Звук, с которым они пробили кору, заставил меня поверить сразу в две вещи: во-первых, это совсем не случайные стрелы, а предупреждение; во-вторых, нечего даже рассчитывать на плотную резину, из которой сшит мой костюм, такую «броню» наконечники попросту не заметят. Я остановился и медленно поднял руки. Приплыли.

– Оружие! – потребовали за спиной.

Какое оружие? Ах, да, бесполезный автомат на плече.

– Положи его на землю. И не суетись.

Да я и не думал суетиться. Я только негодовал на самого себя – надо было как можно скорее покидать территорию волкопоклонников, а не любоваться закатом. Нет, я не боялся быть задержанным: я все объясню, назову себя и брата – и ситуация разрешится, меня непременно отпустят. Вот только произойдет это не сию минуту. Вряд ли дозорные (или кто они там?) возьмут на себя ответственность за такое решение, скорее всего, поведут к своему языческому начальству, а значит, я могу и не попасть сегодня на комбинат, не вытащу оттуда Мару. Досадно.

Будто подтверждая опасения, меня огрели по затылку чем-то твердым, стоило лишь нагнуться, чтобы положить автомат на тропинку. Сознания я не потерял, но стал… куда мягче, что ли? И коленки ватные, и ручки-тряпочки, и в глазах пелена тумана. Мигом мне заломили руку – весьма профессионально, кстати говоря, – и повели в сторону, противоположную той, в которую я направлялся.

Смеркалось.

Я все ждал, когда появится местный Стоунхендж, откуда всего два шага до Жоркиной избушки: вдруг мой брат нас увидит и заступится, внесет ясность. Ведь он как-никак будущий здешний жрец! Но меня, по всей видимости, повели совсем другим путем. Более или менее очухавшись, я попытался завести разговор с конвоирами, однако парни мало того, что передвигались бесшумно и мягко, словно индейцы, так еще и молчаливы были, как те же гордые краснокожие из стареньких то ли югославских, то ли гэдээровских фильмов. Оставалось просто исподтишка рассматривать их. Самошитая обувь, куртки и штаны из кожаных полос и лоскутов. При этом пуговицы и застежки-«молнии» явно спороты с другой одежды – куда более современной, но, вероятно, совершенно износившейся. Хотя, конечно, еще разобраться, какие шмотки теперь можно назвать более современными. Даже если где-то и хранятся запасы брендовых рубашек, платьев и трусов, они не бесконечны, да и произведены эти предметы одежды в другом мире, которого нет уже два десятилетия. Глядишь, еще через пяток-другой лет именно языческие кутюрье, специализирующиеся на пошиве простых и удобных для охоты и работы в огороде костюмов, станут законодателями моды, а вовсе не те, кто выдает со склада черные полиэстерные рюкзачки с розочками.

Сами парни были молодыми, худощавыми (если не сказать тощими), но весьма жилистыми. Не сравнить с нашими чахлыми задохликами. Как бы ни была опасна жизнь снаружи, как минимум этим двоим она явно пошла на пользу. Нет, наверное, я бы справился с ними, несмотря на заломленную руку, вот только мне же потом жить бок о бок с ними: негоже начинать знакомство с будущими соседями дракой.

В конце концов мы добрались, и я впервые увидел вблизи деревню волкопоклонников.

Первое, что поразило меня, – даже не приведенные в порядок домики, к этому я был готов после того, как побывал в избушке Жоры. А вот огороды, в которых, помимо картошки и помидоров, выращивали борщевик, ввергли меня в ступор. Значит, не почудилось, когда я рассматривал монастырскую территорию с крыши пятиэтажки!

Руку наконец отпустили, и я распрямился, потирая предплечье и плечо. Вдалеке над кронами возвышалась колокольня и луковки куполов с едва заметными звездами. В противоположной стороне виднелся железнодорожный мост. Других примет мне и не требовалось, куда интереснее было познакомиться с дикарским бытом.

Для начала я отметил наличие многочисленных брезентовых козырьков, передвижных полиэтиленовых пологов и деревянных щитов, служащих для защиты от дождя и ветра. Значит, все-таки никаких чудес: эта гуслицкая аномалия не всесильна и не может мгновенно обеззаразить дождевую воду и наносимую ветром пыль. Язычники опасаются радиации так же, как и те, кто прячется под землей, потому и защищают себя, свои дома и земельные участки, как только могут. Ну, это разумно. И по-прежнему интересно: что происходит дальше, из-за чего фон так быстро приходит в норму после каждого ливня или снегопада, после каждого ветреного дня?

Затем я обратил внимание на жителей, занимавшихся повседневными делами. Кабы не экзотическая одежда и вызывающе дикарский вид (наголо бритые головы и многочисленные татуировки), я бы и не отличил эту деревню от деревни своей бабушки. Вот кто-то колет дрова, вот кто-то понес полные ведра – может, огурцы поливать, может, баню топить собирается. Мужик приглушенно бранится с женой, та что-то повизгивает в ответ. Дети возятся в палисаднике, один, наверняка самый непослушный, упорно лезет на яблоню… Сюда бы еще мычание коров и блеяние овец добавить (да хотя бы квохтанье опостылевших кур из нашего Могильника!) – и совсем уют да благодать!

Я одернул себя. Жорка учил не рассматривать текущее положение как путь к восстановлению одной из версий прошлого. Старый мир погиб, его больше нет. Нужно строить новый, а не мечтать о том, что однажды кто-нибудь придумает, как все починить, и мы вернемся к привычным телевизорам и мягким диванам, к заказу пиццы через приложение в компьютере и к сексу по телефону. Об этом следует забыть напрочь. В блиндаже Харитона стоит крутое массажное кресло – вот только провода у него оборваны, так что наличие чего-либо не означает возвращение функционала в прежнем виде. А про изменение лексикона Харитон верно заметил: когда человеку понадобится, он придумает новые слова для обозначения утерянных и заново обретенных понятий.

С чего я взял, что лезущий на яблоню пацан – баловник и хулиган? Возможно, он забрался на верхушку, чтобы проверить показания дозиметра. Вода в ведрах уж точно не из Нерской, в речке токсинов больше, чем аш-два-о, так что водичку наверняка народ добывает с превеликим трудом, а затем еще и через фильтры какие-нибудь пропускает, прежде чем до огурцов донести. И овечки не блеют, потому что нет больше овечек, сдохли двадцать лет назад. Или мутировали в каких-нибудь саблезубых овцебыков и бродят где-то по округе, опасаясь приближаться к селению из-за еще более страшных зверюг из Волчьего леса. Нет, не может эта деревня быть похожа на ту, из моего детства!

Что мне буквально сразу же и доказали. Пока я глазел по сторонам, меня подвели к странной конструкции, назначение которой я не сразу понял.

Клетки. Это были клетки для людей. Целый ряд. Прямо посреди поселка. В одну из них меня грубовато зашвырнули и заперли снаружи на самый банальный амбарный замок.

* * *

Она встречала этого человека добрую сотню раз, и вот странность: когда рядом были другие хорошо знакомые Маре люди, от него не исходило никаких флюидов опасности. Она воспринимала его как часть целого. Иногда могла вообще не придавать никакого значения его присутствию, буквально не замечать. Но стоило ей встретить его один на один, как все внутри сжималось от беспричинного, неконтролируемого ужаса. В ее глазах или воображении он становился таким страшным, что впору было сжаться в маленький комочек, втиснуться в самую узкую щель – лишь бы он прошел мимо, лишь бы не обратил внимания.

Сегодня днем именно это и произошло – он стоял возле моста, а ей непременно нужно было пройти в неприглядную бетонную арку. Ну то есть не обязательно в арку, можно было бы и поверху, перебравшись через насыпь с проржавевшими рельсами. Вот только он ее уже заметил, и любые ее поползновения в обход основного пути выглядели бы глупо, обидно и вызывающе. Ведь он же ничего плохого ей не сделал, так?

Короче говоря, заныкаться она не успела, ретироваться не осмелилась, и теперь горько жалела об этом.

– Мария, ну надо же, какая встреча! – просипел он простуженным голосом и сдвинул с лица маску. – Куда это ты так торопишься?

Как будто под мостом можно пройти в десяток разных мест, а не только в монастырь!

– Туда, – удивленно приподняв брови, мотнула Мара головой в сторону далекой, невидимой отсюда колокольни.

– Ну разумеется, следовало догадаться. И как это ты не боишься ходить тут одна?

– А чего мне бояться? – независимо пожала плечами девушка (на самом деле – поежилась от внезапного озноба). – Вы вон тоже один.

– Ну, я-то по необходимости, а ты, похоже, развлечения ради туда-сюда бегаешь.

– А вот и нет! – возмутилась Мара. – Мне срочно нужно одного человека найти! По очень важному делу!

– Вот как? И кого же, если не секрет?

Девушка задумалась, стоит ли отвечать на этот вопрос. С одной стороны, мужчина наверняка передаст ее ответ Оскару. Хотя Оскар все равно узнает рано или поздно. Так что не беда. С другой стороны, этот человек может ей помочь. Ведь он же никогда ничего плохого ей не делал? Не делал. Как и она ему.

– А вы… – все еще сомневаясь, начала она. – Вы тоже туда или уже оттуда?

– Я-то? – Человек почему-то нервно оглянулся в сторону арки. – Оттуда, оттуда.

– А вы не встретили по дороге Кирилла Белецкого?

– Кира, брата Георгия? Ну как же! Встретил. Только не там. В другом месте.

– В каком? – опешила Мара.

Мужчина быстро облизнул пересохшие губы.

– Они с Георгием сейчас в… Слушай, так просто не объяснишь, я даже ни одного ориентира тебе не назову. – Он хохотнул. – Ну ладно, что ж с тобой поделаешь. Раз этот Кир тебе нужен по очень важному делу… Иди за мной, проведу тебя.

Сейчас-то она понимала, как подозрительно это все выглядело, каким неестественным было его поведение. Но в тот момент она так обрадовалась, что ее проводят до нужного места, что потеряла всяческую осторожность.

И пошла за ним.

И уже битый час орала, призывая на помощь хоть кого-нибудь. А может, и не час, а куда больше – под землей и в полной темноте время двигалось иначе.

Как так получилось? Вроде все было в порядке, она шла за мужчиной вдоль железнодорожной насыпи на север. Здесь она еще ни разу не бывала, но тропинка под ногами была хорошо утоптанной, так что ей даже в голову не пришло, что ее сейчас куда-нибудь заведут. В какой-то момент на пути попалась канава, через которую было перекинуто бревно. Мужчина быстро перескочил по сухому стволу на ту сторону, развернулся, ожидая ее, и протянул руку, чтобы помочь с переправой.

А потом – бац! И она уже осознала себя связанной, перекинутой через плечо этого человека, который нес ее по лесу. Во рту – кляп, в голове – муть.

А еще через десять минут – удар о землю, студеная влага, проникающая сквозь одежду, болотные запахи, темнота и исчезающий голос похитителя:

– Я вернусь. Я бы и сейчас, но… Время, время! Сейчас я не могу. Я принесу подарок позже. Потерпи еще немножко, ладно?

Было ужасно страшно.

Зачем он ее сюда приволок, зачем связал? Хотел изнасиловать? Скорее всего. «Я бы и сейчас, но…» Он хотел бы изнасиловать ее незамедлительно, вот только куда-то торопился и потому решил вернуться позже? Но как понимать его заключительные фразы? Какой подарок он хочет принести? Почему просит немножко потерпеть? Или он так незамысловато издевается? Или совсем сбрендил и ему чудится, что она должна изнемогать от желания, подпрыгивая от нетерпения?

Или он вообще не с ней разговаривал?

А с кем? Тут есть кто-то еще? Почему же не подает признаков жизни, почему молчит?

Перекатываясь по влажному холодному полу, она сумела более или менее определить размеры своей темницы. Что-то типа колодца с очень твердыми, бугристыми, шершавыми стенами. И никого, кроме нее, в колодце не было.

А ведь он ее в итоге убьет. Это очевидно. Она знает его, она видела его лицо. Этот человек не может не понимать, что она его сдаст, как только он ее отпустит.

Может, и остальных убил он – тех, которых считали похищенными для жертвоприношений? А ведь это целая уйма народу – женщины, мужчины, среди которых были даже хорошо подготовленные и физически очень сильные сталкеры. Значит ли это, что у Мары никаких шансов?

Ну уж дудки! Может, у тех людей и не было шансов спасись, а у нее из-за какого-то неотложного дела похитителя появилась отсрочка. Значит, ее жизнь все еще в ее руках, а не в руках преступника.

Мара перестала извиваться, экономя силы. Руки и ноги связаны отменно, она уже проверила свои путы на прочность. Просто так веревки не ослабнут, а значит, нечего и пытаться. Надо найти другой способ. Не будь во рту кляпа, она попыталась бы развязать узлы зубами или, в конце концов, перегрызть. Стало быть, следует сосредоточиться на кляпе.

Не менее пятнадцати минут она потратила на попытки выпихнуть плотный матерчатый комок. Мышцы языка перенапряглись настолько, что их свело судорогой, и ничего, кроме боли во рту, она некоторое время вообще не ощущала. Тогда она принялась двигать нижней челюстью, уминая тряпку в еще более плотный ком. К сожалению, та пропиталась слюной и набухла. Однако подвижки все же стали заметны. Наконец ценой ободранного нёба она сумела вытолкнуть наружу спрессованный кляп.

Дала себе немного отдохнуть и отдышаться, а потом начала звать на помощь.

Попыток докричаться до кого-нибудь она не прекратила и тогда, когда, выворачивая плечевые суставы, смогла просунуть попу в кольцо связанных за спиной рук. Дальше дело пошло быстрее. Зубами она буквально растерзала узлы на запястьях, еще не менее получаса потратила на ноги. Время от времени она запрокидывала лицо вверх и орала в темноту. Вдруг посчастливится, и как раз этим маршрутом будут возвращаться какие-нибудь добытчики из родного или дальнего Могильника? Вдруг услышат?

* * *

Несколько раз я пытался окликнуть проходящих мимо жителей деревни. Просил передать Жоре, что меня схватили, просил позвать начальство – наверняка же у них есть старшие жрецы или какой-нибудь Самый Главный Служитель Культа. Даже провидицу Урсулу хотел упомянуть в качестве своей знакомой, но не стал – все-таки эндшпиль нашей с ней партии получился крайне неоднозначным.

Ноль реакции. На меня совершенно не обращали внимания, даже головы в мою сторону не поворачивали, словно полная клетка ничем не отличалась от пустых. Даже дети, характеру которых свойственно любопытство и которым в принципе положено пялиться на все незнакомое, не замечали меня и моих выкриков.

Самое противное – я не понимал, за что и для чего меня задержали. Пусть не с первого раза, но я таки попал на территорию волкопоклонников и длительное время на ней находился. То есть схватили меня не за нарушение границы, не за нахождение на этом берегу Нерской без визы. Уж будь тут в ходу сопроводительные или удостоверяющие документы, квитанции об уплате пошлины, справки о прививках или еще какая-нибудь фигня, мне бы Оскар наверняка выдал бумажку, да и Жорка обязательно предупредил бы. Может, ведьма Урсула пожаловалась, что я целился в нее из автомата, требуя выдать местонахождение брата?

И только когда совсем стемнело, обо мне вспомнили: по утоптанной дороге в сторону клеток выдвинулась целая процессия. Может, и не все племя, но значительная часть местного населения: мужики, бабы, дети и подростки. Трепетало пламя факелов, позвякивали при каждом шаге многочисленные ожерелья, браслеты и прочие побрякушки, нашитые на одежду. В неровном свете острые уши и татуированные лица превращали шествие в парад уродов. Зловещенько получилось, надо признать.

Наконец первый ряд процессии остановился перед моим узилищем. В центре ряда возвышался немолодой мускулистый бородач в кожаной жилетке и с пивным брюшком – почему-то в голову мгновенно пришла ассоциация с байкером. Слева от него расположился тщедушный мужчина с крупным носом, длинными черными ресницами и густыми, тронутыми сединой бровями – я бы предположил, что кавказец, но изучить черты лица под татуировками не представлялось возможным. Третьей была немецкая колдунья.

Народ за их спинами почтенно замер, даже маленькие дети перестали возиться и шептаться.

– Чужак! – пророкотала центральная фигура. – Совет жрецов принял решение, и мы готовы в твоем присутствии и в присутствии наших братьев и сестер огласить свой вердикт.

– Чего? – тупо переспросил я.

– За совершенное преступление ты приговорен к смертной казни и будешь брошен связанным в яму с крысами. Казнь состоится в полночь. А поскольку на это время был назначен ритуал посвящения Зига в Сыновья Одина… Зиг, выйди сюда, к нам! – Из толпы жителей к бородачу протолкался пацан лет двенадцати; на его лице еще не красовались дикарские наколки, и уши оставались целыми, и волосы были на месте. – Зиг, мальчик мой, я знаю, что для тебя было приготовлено совсем другое испытание. Но такова, видно, воля богов: теперь твоим испытанием станет управление казнью.

– Так-так-так, – встревожился я, – погодите! Давайте вы с Зигом все свои внутренние дела обсудите потом! Мне кто-нибудь объяснит, что за приговор, что за казнь? В чем вы меня обвиняете?

– Мы не обвиняем, чужак, – недобро глянул на меня «байкер». – Совет жрецов уже признал тебя виновным.

– Ну, круто. То есть это у вас, типа, такое закрытое судебное заседание там прошло. – Я начал заводиться. – Без адвоката, без подсудимого – ну, нормально, че. Состав преступления-то имеется? Или вы просто так развлекаетесь: типа, а давайте, чтобы не скучать, назначим преступника, казним его – а то Зигу пора породниться с Одином, а ни одного мало-мальски подходящего испытания придумать не можем! – Перевел дух. – Я имею право узнать, за что меня крысам-то бросать собираются?

– Твое преступление, чужак, настолько очевидно и чудовищно, что не требует ни защитника, ни твоих собственных речей в свое оправдание.

А ведь они не шутят, черт возьми! Этот их пафосный вид и суровый тон – не игра. Ну, то есть, может быть, они и позируют на публику, отыгрывают роли, вот только в целом это вовсе не спектакль.

– Я что, по какому-то священному капищу прошелся в грязной обуви? Ну, простите, у вас там никаких табличек не было повешено! А! Или все дело в ней? – Я совершенно некультурно ткнул указательным пальцем в немецкую колдунью. – Случайно подслушал ее разговор с богами, нахамил, не заплатил за предсказание? Что еще я натворил? Я в курсе, что незнание закона не освобождает от ответственности, но вы можете мне сказать, что конкретно я нарушил?

Главы племени переглянулись.

– Что ж, раз ты даже не понимаешь, какое ужасное преступление совершил… Брат Арсен, давай ты.

Вперед шагнул «кавказец».

– Час назад от полученной раны скончался Фенрир, в которого ты стрелял. Убийство мохнатых братьев приравнивается у нас к убийству Сынов Одина.

– Чего? – снова тупо переспросил я. – Кого?

– Ты стрелял в Фенрира, – терпеливо проговорил Арсен. – Ты ведь не станешь этого отрицать?

– В волка, что ли? – наконец догадался я и с облегчением рассмеялся. – Ну вы даете! Стрелял, да. То есть пытался выстрелить, потому что он напал на Илью – это адъютант Босса, Оскара, знаете, наверное. Или ординарец. Или референт, там хрен разберешь…

Троица молча развернулась и явно намеревалась ретироваться.

– Да постойте вы! – завопил я. – Я действительно пытался стрелять, но я не убивал! Автомат оказался неисправен! Или патронов не было в нем, что ли. Скажите своим людям, пусть проверят! Если вы, конечно, понимаете, как стреляет «калаш»… Ну дуло понюхайте хотя бы! Если из оружия стреляли – из ствола разит пороховыми газами, так в фильмах всегда определяли орудие убийства. А этот «калаш» не может пахнуть порохом… ну то есть может, но это будет застарелый запах, потому что шут его знает, когда Илья стрелял из автомата в последний раз…

Я лепетал что-то совершенно невразумительное, а они уходили. Толпа расступалась, пропуская троицу, и тоже постепенно разбредалась.

Пипец. Вот влип! Старшие меня не слышат, а те, кто остался подле клетки, слишком молоды. Им ведь даже про баллистическую экспертизу не расскажешь – не поймут. Да и как такую экспертизу проведешь? В волка выстрелили из пистолета, пистолет унес Илья. В автомате совсем другие патроны, которые оставляют совсем другие раны, – но как это доказать, если я даже не знаю, был ли «калаш» заряжен?

– Эй! Брату моему хотя бы сообщите! Георгий Белецкий – он готовится к посвящению в жрецы…

Может, зря я это сказал? Подставил Жорку. Похоже, на мой счет они все равно уже не передумают, а на Жоркиной карьере подобное родство может нехорошо сказаться…

– Ладно, сволочи, – сплюнул я со злости, – скажите хотя бы, когда полночь.

Возле клетки остался единственный человек. Он протянул сквозь прутья решетки глиняный кувшинчик с водой и неожиданно ответил:

– Через час.

Вот и все, Кир. Досвидос, дружище. У тебя есть всего один час. И как бы ты хотел его провести?

* * *

Ей пришлось отломать крышку плеера: все вещи, включая фонарик, остались в рюкзачке, а где теперь тот рюкзачок – только догадываться. Ножик похититель тоже конфисковал. А ей требовалось что-то узкое и твердое. В конце концов, что такое плеер? Всего лишь вещь; она попросит – и сталкеры принесут ей еще один. А может, она и сама доберется до магазина, где в былые времена продавались такие крошечные проигрыватели. Главное – не потерять кассету с «Битлз». Почему-то Мара была уверена, что эти записи – куда бо́льшая ценность, нежели устройства воспроизведения.

Стены колодца были сложены из неотесанных камней. Была ли тут когда-то вода, сказать трудно, но из-за влажности по всей вертикальной поверхности буйно разросся мох. Его-то и требовалось выскрести из щелей между камнями, чтобы было за что хвататься и куда ставить ногу. Навыки скалолазания у Мары отсутствовали, она и слова-то такого не знала, но считала, что достаточно имела дела с разной конфигурации ходами в каменоломне и собиралась экстраполировать эти свои умения на подъем по отвесной стене.

Крышка плеера быстро переломилась пополам, но это даже к лучшему: теперь у Мары было сразу два инструмента, и заниматься выдиранием мха из ущербной кладки можно было в две руки.

Порой она так увлекалась, что забывала время от времени покрикивать наверх. Впрочем, на поверхности сейчас была ночь, глубокая ночь. Вряд ли кто-то станет в это время разгуливать по окраине Куровского. Разве что сам преступник.

Она не знала, какой глубины колодец, понимала только, что, упав с высоты трех метров, наверняка отбила бы себе все на свете, а то и сломала руки-ноги. Не стал бы похититель так сильно травмировать девушку, с которой планировал предаться утехам. Значит, сколько? Два метра? Метр восемьдесят? Мара вставала на цыпочки и пыталась нащупать края каменной ямы – бесполезно.

Наконец она отчистила нижнюю часть кладки. Получилась о-оочень своеобразная лесенка высотой ей по пояс и несколько фрагментов стены чуть выше ее роста – чтобы хвататься руками. Если это не сработает, если колодец гораздо глубже или сверху у него имеется крышка запирающегося люка, то все усилия окажутся напрасными и вряд ли она придумает что-то более действенное.

Контролируя каждый вдох, не делая никаких лишних движений, она взялась за камень на уровне лица и ступила носком ботинка в щель внизу. Плавно, без рывков потянула себя наверх. Перехватилась левой рукой за щербатый край чуть выше макушки, попыталась втиснуть мысок второго ботинка в следующую щель. Нет, узко, слишком узко!

Спрыгнула. Прикинула, в каком месте проблема. Попыталась расширить щель. Нашла рядом более удобную выпуклость. Несколько раз вслепую перемерила расстояние от одной «ступеньки» до другой.

Попробовала снова. И еще раз. И еще…

Чем сильнее она выдыхалась, тем сильнее колотилось сердце, и паника все ощутимее охватывала ее. Она знала, что иногда эмоции помогают справиться с трудной задачей. Вот бы страх превратился в злость или жажду мести! Но нет, с каждой попыткой она все больше и больше боялась не успеть выбраться до возвращения похитителя.

Она дала себе пять минут передохнуть и отдышаться. Вытащила из-за пазухи плеер, на ощупь нажала кнопку. В плеере не было динамика, а наушники остались в рюкзачке, но Мара прекрасно помнила, на какой песне остановила пленку накануне. И теперь под едва слышное шипение механизма она шептала английский текст:

Вчера

В любовь было так легко играть,

А теперь я не знаю, где спрятаться.

О, я так верю в то, что было вчера.

Я не знаю, почему же она ушла,

Она не говорила.

Может быть, я сказал что-то не то,

Я теперь так хочу вернуться во вчерашний день…

Вчера…

Вот уж дудки! Так просто ее не победить! Может, у кого-то все осталось во вчерашнем дне, а у нее все впереди! И в любовь она играть не собирается! Выберется – и обязательно спросит у этого несносного Кира, почему он ушел! И сама объяснит ему, почему сказала что-то не то…

Ломая остатки ногтей, раздирая камнями тонкую ткань футболки на груди, а вместе с ней и кожу, стучась о шершавые грани коленями и лбом, она настырно лезла вверх.

* * *

Опять мучили эти странные путаные сны. Снилось детство. Мы тогда как раз увлеклись скандинавской мифологией, точнее, Жора увлекся, а я, разумеется, поддерживал его. Он пересказывал сюжеты, и мы на их базе придумывали вместе что-то свое. Брат еще лепил персонажей из пластилина, а я рисовал карты, я всегда умел хорошо рисовать. И внезапно во сне стало ясно, что нынешние волкопоклонники – это те самые пластилиновые фигурки, которые когда-то много лет назад вылепил Жора. Мне стало страшно, какой мой брат всемогущий, и в то же время это не могло не восхищать.

Я увидел языческую деревню сверху, как будто она ненастоящая, как будто выстроена на нашем с Жоркой письменном столе в родительской квартирке в Барнауле. При этом пластилиновые жители двигались меж пластилиновых домиков, словно герои в кукольном мультике. Вот одна из фигурок с крохотными пучками белых ниток на макушке подошла к клеткам в центре поселка, постояла, помолчала, а затем тонким голоском пропищала: «А ведь я предупреждать – с вооруженным обязательно случится тот вариант, где есть война!»

Потом деревню заслонила мордочка невесть откуда наплывшего медвежонка Винни-Пуха: «Ты, болезный, не хуже моего складывать два и два умеешь! Они слышат выстрелы, они видят человека с огнестрельным оружием, они видят Фенрира с огнестрельной раной – для них все очевидно, и реакция стопудово будет не такой терпимой. Вкуриваешь?»

Его отодвинула в сторону Мара: «В монастыре найди Мамми, она поможет!»

Я вздрогнул и проснулся.

Как я вообще умудрился задремать в таком положении?! Меня же сейчас будут казнить! И почему я такой вялый, почему еле шевелюсь, почему все плывет, как после стакана грибного самогона, который я на дух не переношу? Неужели удар по голове оказался сильнее, чем я думал? Сотрясение у меня, что ли?

Ах, да, водичка из кувшина. То-то она показалась мне странной на вкус… Вероятно, подмешали в питье какое-нибудь успокоительное в лошадиной дозе, чтобы не сильно брыкался, когда поведут в последний путь.

А. Нет. Не поведут. Я уже на месте.

Проморгавшись, я разглядел то, чего не увидел в полумраке и спросонья. Я находился на дне продолговатой ямы, стенки которой были обшиты плотно подогнанными досками. Глубина – пара метров, длина аналогичная. Не ящик, не колодец – скорее, по форме на могилу похоже. Свет факелов попадал сюда через мелкую металлическую решетку, которая, словно крышка кастрюлю, накрывала сверху мое последнее прибежище. Выбраться отсюда – раз плюнуть. Если бы не слабость после транквилизаторов. И если бы не связанные за спиной руки. А связаны они были грамотно – не только в районе запястий, но и в локтях.

Итак, меня перенесли, пока я спал, стянули с меня резиновый костюм, связали и кинули сюда. К слову, обещали бросить в яму с крысами – и где же крысы? Я повозился, перекатился с одного бока на другой. Нижняя часть досок немилосердно воняла тухлятиной и была покрыта въевшимися бурыми пятнами, о происхождении которых мне ничего не хотелось знать. Впрочем, я и так догадывался. Не волкам язычники скармливали похищенных, ох, не волкам. Те страшные шерстяные монстры с бо́льшим удовольствием, вон, стеблями борщевиков питаются. А в жертвоприношениях другой серый народец участие принимает. Самое действенное.

О том, чтобы подняться на ноги, я даже не задумывался: меня мутило, решетка над головой кружилась на манер вентилятора – и это в лежачем положении. Оставалось ждать, приходить в себя и вслушиваться в то, что творится наверху. А оттуда доносились голоса: два-три мужских фоном бубнили что-то похожее на молитву на смеси, видимо, древнегерманского и древнескандинавских наречий; еще двое приглушенно беседовали в непосредственной близости от ямы.

– …вызывает мой беспокойство. – Похоже, это Урсула. Вряд ли у них есть сразу несколько женщин с акцентом. Хотя как знать. – Симеон никогда не позволял себе исчезать без предупреждения.

– Мне не хотелось бы думать о плохом, сестра, но я уже готов поверить, что этот и Симеона убил. Они же могли быть вместе с Фенриром.

– О, нет, Раптор!

– Тише, сестра, тише! Просто подождем. Если до рассвета не объявится, начнем прочесывать местность.

– Не лучше ли отложить казнь и посвящение? Мы не можем не согласовать это с верховный жрец.

– Можем! – возразил мужчина рокочущим басом и тут же вновь понизил голос до шепота. – Ты прекрасно знаешь, что верховный он лишь номинально. И если вдруг случилось страшное… если это произошло, ты и сама понимаешь, кто станет следующим верховным.

– Да, Раптор, ты прав… Но я еще беспокоиться за Зиг! Какой удар по его seelische Verfassung^[10]! – Видимо, от волнения акцент усилился, а временами немецкая колдунья и вовсе переходила на родную речь. – Пускать крыс на мертвый тело – es ist so praktisch^[11], однако тут живой тело… Симеон бы не одобрил! Verstehst du^[12]?

– Уверен, Симеон тоже проголосовал бы за казнь. Если сегодня простить быдлу убийство мохнатого брата – завтра это быдло нас сметет!

– Я не сказать «простить»! Я сказать, что Зиг слишком мал…

– Все, довольно! Пора начинать!

Все это время я с тоской пялился на решетку и даже умудрился разглядеть при недостатке освещенности, что она двойная: между первым и вторым слоем ячеек было пространство шириной в две ладони. Интересно, зачем? Хотя нет, неинтересно! Совсем!

– Эй! – хрипнул я; в горле пересохло, и голос мой был настолько слаб, что наверху меня, разумеется, не услышали.

А потом и пытаться уже стало бесполезно: помещение постепенно заполнялось людьми, люди что-то пели – тревожное, заунывное. Зарокотал бас, вещающий о юном Зигфриде и предстоящем ему испытании… На долю секунды над решеткой показалось перепуганное лицо ребенка – того самого мальчишки, которого назначили палачом.

– Крути ручку, Зиг! – повелел тот, кого Урсула назвала Раптором. – Крути ручку!

Толпа взревела, когда узкое пространство между двумя слоями решетки стало заполняться подвижными серыми тушками. О, это были не обычные пасюки! Жирные монструозные твари, раза в три крупнее тех, какими питались Свидетели Чистилища, обладали еще и торчащими наружу зубами – и это были отнюдь не резцы, а самые настоящие клыки! Розовые лапки проваливались в ячейки нижней решетки, и я видел острые коготки так близко и так крупно, будто и не было разделяющих нас двух метров.

Меня затрясло. Я принялся извиваться, надеясь ослабить веревки, но не тут-то было. Сейчас голодные твари посыплются в яму – и все… У меня нет даже клетчатого шарфика, по которому можно будет опознать мои обглоданные кости!

– Погодите! – завопил я со всей дури. – Постойте! Дайте мне поговорить с Мамми! Позовите Мамми!

Раза с шестого меня, кажется, услышали. Прекратившийся скрип возвестил о том, что Зиг перестал вращать рукоять – может, ему приказали, а может, сам процесс запуска крыс в пространство между решетками был завершен. Сквозь истеричный писк тварей, почуявших свежее мясо, то есть меня, донесся голос немки:

– Кто сказать тебе это имя? Зачем тебе Мамми?

Я приободрился:

– А вы позовите ее – тогда скажу! Можете вы исполнить последнее желание приговоренного?

Видимо, они о чем-то совещались, потому что ответила мне Урсула далеко не сразу:

– Мамми – так самые близкие здесь зовут меня. Что ты хотел говорить?

– Вы лжете! – потерянно пробормотал я. Если Урсула и есть Мамми, тогда наводка Мары мне ничем не поможет. Последняя надежда, что некий мифический персонаж спасет меня в самый критический момент, угасала и рассыпа́лась пеплом.

– Кто назвал тебе это имя? – требовательно спрашивала ненавистная ведьма.

– Мара… – шепнул я, впадая в какое-то отрешенно-полуобморочное состояние – не от ужаса, но от безысходности.

– Кто?!

– Мара! – выплюнул я туда, вверх, в невидимые лица, которые сговорились меня сгубить прямо здесь и сейчас. – Мария, дочь старообрядца Матвея.

В крохотном промежутке между мельтешащими крысиными телами мелькнули седые локоны, наполненные любопытством глаза.

– Девочка, что всегда спать в храме? Она хотела что-то передать мне, чужак?

Я молчал, отвернувшись к стенке.

– Что она сказала, чтобы ты передать мне?

Я вновь смолчал. Надеюсь, когда смотришь на вонючее бурое пятно, а не в лицо смерти, которое нынче приняло вид десятков омерзительных клыкастых мордочек, умирать не так страшно. Малодушно, не по-геройски, но не так страшно. И кто потом меня осудит?

– Довольно! – Это снова Раптор надрывается на радость толпе язычников. – Опускай, Зигфрид! Опускай, будущий Сын Одина!

Послышался лязг. Решетка надо мной пришла в движение.

* * *

Она могла только лежать и стонать, лежать и стонать.

И думать о том, что могла бы канючить внизу, на дне страшной ямы, а в итоге приходит в себя наверху, на каменном бортике.

Хотелось ликовать, торжествовать, кричать от радости во все горло! Но пока получалось только лежать и стонать.

Наконец Мара сумела поднять голову и оглядеться. С трех сторон был непроницаемый мрак. Стены? Своды пещеры? Возможно.

С четвертой стороны мерещился намек на слабый свет. Луна? Значит, там выход?

Девушка встала сначала на четвереньки, затем, пошатываясь, утвердилась на ногах, ухватилась рукой за невидимую опору. Вот так, вдоль стеночки, потихонечку. Не хватало еще упасть и сломать ногу, когда до свободы – десяток шагов.

Чем ближе к выходу – тем заметнее свет, тем полнее звуки: шелест ветра, далекий вой волка-мутанта, быстрый шепот…

Мара замерла, напрягая слух.

– …через три часа сменятся, так что мои люди будут стоять на всех ключевых постах.

– Ох, не нравится мне эта затея с переносом даты!

– Ты пойми, они сейчас деморализованы. Червячки с крысоедами, сами о том не догадываясь, шибко нам подсобили, устраивая диверсию за диверсией. Босс буквально разрывается, не знает, за что хвататься. А тут еще о Дне города слухи приползли… Так что очень удачный момент.

– Ну, тебе видней, командир.

Мара не знала, что значит «деморализованы», но понимала, что это выгодно заговорщикам. Кто же они? И что хотят предпринять? Девушка сделала несколько шажочков вперед. Вот он, выход. Уже дуновение свежего воздуха ощущается на лице. Дверь открыта нараспашку, и до двери той – всего-то семь крутых ступеней. Но снаружи, прямо перед спуском в этот злосчастный подвал – три… нет, четыре фигуры. И у одной из них – голос того самого человека. Преступника. Не проскользнуть.

Надо подождать – вдруг уйдут?

– Короче говоря, жду вас ровно в шесть. Поняли?

– Так точно. А ты тут остаешься, что ли?

– Да есть одно дельце…

– Какое тут может быть дельце, командир?

– Ну, так… Подарок готовлю. Пода-аарочек…

Собеседники заржали.

Трое развернулись и пошли прочь, а четвертый…

Мара отпрянула. Ей не прорваться. Ход узкий, двоим разминуться в самый раз, но так он ее точно заметит, наткнется. Значит, назад, во мрак. Может, по дороге попадется что-то увесистое – камень, палка. Тогда она попытается напасть и оглушить. Главное, не свалиться в колодец, который совсем потерялся в беспросветной вязкой мгле.

Вот уже от свежего воздуха не осталось и следа. Болотный запах напоминал о недавнем заточении в каменной яме. Мару передернуло. Она только-только миновала бортик, на котором приходила в себя несколько минут назад, а похититель уже зашел внутрь, включил фонарик.

– Иду-иду, потерпи еще капельку! – просипел он.

Девушка тихонечко пятилась, опасаясь запнуться. А вдруг там еще один зев колодца? Она даже не была уверена, что коридор позади нее продолжается, и жутко боялась, что вот-вот ее спина упрется в стену. Если там тупик, если там нет прохода…

Рука, которой она вела по кирпичной стене, внезапно провалилась в пустоту. Ниша? Нет, еще один ход! Ура!

Мара скользнула в перпендикулярный коридор. Через десяток шагов – новая развилка: прямо, налево и направо. Девушка, вздрогнув от раздавшегося позади душераздирающего вопля, ринулась вправо. Ох, как негодовал похититель! Ох, как проклинал Мару и собственную беспечность! И еще, кажется, оправдывался перед кем-то.

Бегом, бегом. Натыкаясь в темноте на углы, спотыкаясь и вообще не соображая, куда двигаться, она упорно удалялась от преследователя. Топографическим кретинизмом Мара не страдала и потому могла довольно уверенно предположить, в какой части Куровского находится. Но плутания в кирпичном лабиринте сбили ее с толку. Сколько раз она повернула направо, а сколько налево? Направляется она сейчас прочь от входа в подвал или возвращается к нему другим коридором?

Голос похитителя давно затерялся где-то вдалеке.

Неизменная темнота. Затхлость. Сырость. Удушливый запах грибов. И ощущение чего-то холодного и скользкого, что сопровождало ее по полу и вдоль стен. Двигалось. Шевелилось. Пыталось дотронуться.

Не выдержав, Мара закричала.

* * *

В какой-то момент внезапно исчезли все звуки. Я уж было подумал, какая замечательная, милосердная крыса попалась – убила меня абсолютно незаметно, безболезненно. Ибо где еще могут отсутствовать звуки, как не на том свете?

Но потом так же внезапно наверху загрохотало, затопотало, заголосило. Хлопнула деревянная дверь, а вместе с нею где-то вдалеке хлопнула другая – и этот звук был из прошлого: так могли жахнуть водительской дверцей большого грузовика. Топот ног, обутых явно не в мягкие самошитые мокасины язычников, а во что-то типа берцев. Испуганные крики женщин, надсадный рев малыша. Запах выхлопных газов и оружейной смазки.

– Фарид! – возопил громогласный Раптор. – Какого дьявола ты творишь?!

– Тихо-тихо-тихо! Мы никому не причиним вреда. Просто остановите этот ваш ритуал – и никто не пострадает.

– Да ты в своем уме?! Здесь вершится воля Одина! Как ты посмел вмешиваться в наши дела?! Кто тебе позволил?!

– Я.

– Симеон?! Ты жив, брат?! Что случилось, где ты был?

– Потом пообщаетесь! Сначала достаньте нам пленника из ямы. Вот это как убрать?

– Решетку?

– Крыс!

Сердце радостно забилось. Меня спасли! Спасли! Оскар прислал Фарида и наверняка других сталкеров! Они ворвались в самый разгар казни, еще чуть-чуть – и волна омерзительных тварей поглотила бы меня! Ликуя, я взвыл, заставив столпившихся на краю ямы людей умолкнуть и с тревогой наклониться, чтобы лучше разглядеть, что там происходит со мной на дне.

Спаренные решетки сдвинули вместе с крысами – словно собирались устроить барбекю, да так и не донесли до мангала. Скинули веревочную лестницу, однако тут же сообразили, что сам я по ней не поднимусь, поэтому кто-то спрыгнул вниз и разрезал шнуры, опутавшие мои руки. Но пришлось подождать еще несколько минут, пока я не размял затекшие конечности в достаточной степени, чтобы хвататься за веревочные перекладины.

Свобода!

И тут я увидел Жорку. И его глаза.

Нет, он был безумно рад, что меня успели вытащить. Подскочил, схватил в охапку, начал тискать, как в детстве, и чего-то приговаривать. Но что-то было явно не так.

– Эй! – позвал я тихонько. – Что происходит?

– Потом, – отмахнулся брат.

Меня дернули за рукав:

– Что Мария хотела передать Мамми? – вперившись глазами мне в переносицу, спросила немецкая провидица. Ненавижу, когда так пристально смотрят.

– Ничего, – покачал я головой. – Ни-че-го. Просто она считала, что я могу рассчитывать на Мамми в трудную минуту. Она ошиблась.

– Ты убил Фенрир! – возмущенно вскрикнула Урсула. – Как я могла помочь убийце?!

– Да не убивал я волка, не убивал!

Говоря по совести, я бы его все-таки убил не задумываясь, если бы автомат был исправен. Страшный зверь на моих глазах напал на знакомого мне человека, буквально свалил на землю и куда-то поволок. Да, повторись такая же ситуация, я бы снова попытался выстрелить. Наверное. Но, так или иначе, факт оставался фактом: единственный настоящий, а по совместительству смертельный для волка выстрел произвел не я.

– Фенрира убил Борода, – глухо проговорил язычник, пользующийся, по всей видимости, особым уважением, так как вокруг него, куда бы он ни шагнул, мгновенно образовывалось свободное пространство.

– Не может быть! – опешила Урсула. – Симеон, ты…

– Я не ошибся, – покачал головой Симеон, – я видел это своими глазами, сестра. Служба у Оскара не пошла ему на пользу – Борода как был трусом, так и остался. Правда, теперь он, даже обделавшись, про оружие не забывает. И этого я тоже видел, – стрельнул он глазами в мою сторону. – Он действительно не произвел ни единого выстрела. Потому я и позволил Фариду вмешаться.

Означает ли это, что мое место в яме теперь займет Илья? Было в этом что-то такое… Из-за тумана в голове я никак не мог сформулировать… И вдруг сообразил!

– Вы бы, прежде чем судилища устраивать, повыковыривали бы бревна из своих глаз! Смертную казнь они, видите ли, за убийство волков ввели. А то, что сами похищаете людей и живьем скармливаете крысам, – это нормально?

Не, ну а че? Я ж под препаратами, мне все можно.

Урсула беспомощно переглянулась с Раптором, тот хотел что-то ответить мне, но тут Фарид скомандовал:

– Все, уходим.

Сталкеры вывели нас с Жорой из дома (языческого храма?), служащего местом жертвоприношений. А снаружи посмотришь – изба избой, от прочих ничем не отличается. Возле входа стоял «КамАЗ» с двадцатифутовым контейнером и бульдозерным ножом – несколько дней назад (точно дней, а не недель?!) я видел эту машину, спасающуюся от погони. Один из бойцов подбородком указал нам на небольшую дверцу, и мы забрались внутрь контейнера. Там была самая настоящая комната, даже две: ближе к кабине отдельный запирающийся закуток – похоже, для Оскара, и что-то среднее между кают-компанией и миниатюрной казармой ближе ко входу – для охраны. Сталкеры шустро набились в этот отсек, и «КамАЗ» тронулся.

В металлических стенках были прорезаны узкие смотровые щели, вот только темнота за пределами бронированного кунга не позволяла следить за маршрутом. Тем не менее уже скоро я заподозрил неладное – Жоркина избушка была всего в паре минут езды от поселка, точнее, она попросту стояла на окраине, а ехали мы уже минут семь.

– Жор, что происходит? Мы возвращаемся на комбинат?

– Увы, – помрачнел мой брат. – У меня не оставалось иного выхода. Когда мне сообщили о предстоящей казни, а после никто из жрецов не пожелал меня слушать…

– …тебе пришлось пойти на поклон к Боссу, – догадавшись, продолжил я за Георгия. – Вот гадство!

– Он согласился помочь в обмен на наше с тобой возвращение на его ферму. Никаких язычников, никакого посвящения в жрецы, и острых ушей мне не видать, как… как своих ушей.

Брат пытался шутить, но я понимал, насколько ему хреново. Он снова, в который уже раз, был вынужден поступить с оглядкой на меня: выбрать не то, чего хотелось ему самому, а то, что требовалось мне.

– Жорка, мне так жаль!..

– Брось! Ты чего? Я вот ничуть не жалею! Ты жив и даже не покалечен – о чем тут думать вообще?!

Ну да, а что еще он мог сказать…

– Жор, я тебе обещаю, как только представится возможность, мы оттуда сбежим, – понизив голос до шепота, проговорил я, но брат лишь покачал головой:

– Я не нарушу данное Оскару слово. Он честно выполнил свою часть уговора, теперь мне нужно выполнить свою.

– А потом? Ведь когда-нибудь ты закончишь эту работу!

– Вот тогда и посмотрим, – грустно улыбнулся он и отвернулся к прорези.

Действительно, тогда и посмотрим. Не знаю, сколько времени у Жорки займут исследования плесени, влияющей на гены человека, и грибков, выводящих из организма радионуклиды. Надеюсь, к тому времени волкопоклонники уже забудут, что я открыто обвинил их в похищении и убийстве наших соседей по Могильнику, а Георгий фактически предал их, побежав с жалобой к Боссу.

* * *

– Ну что, тихо?

– Вроде тихо… Погоди-ка…

Васек завозился в лопухах. Бдительный Серега на том конце каменного оголовка тут же повернул в его сторону голову.

– Свои, свои! – тут же прошепелявил Васек. – Просли зе патрули, а, Серег?

– Они теперь вне расписания ходят, суки, – с досадой отозвался Сергей. – Расшевелили мы их на свою голову, теперь на патрули где хошь наткнуться можно.

– А как ты хотел, едрить туды налево? – донесся шепот Павло. – Бесшумных взрывов еще никто не придумал. Ну и кража боеприпасов – это тебе не колбасу стырить. – Он красноречиво постучал по ящику с военной маркировкой.

– Ладно, пост сдал.

– Пост принял. Ты не проспи там, Серег!

– Обижаешь! Ровно в шесть буду как штык!

– И гитару не забудь настроить!

– Харитон сказал – лучше аккордеон взять.

– Тоже дело. С наступающим Днем города, мужики!

* * *

На комбинате нас сразу спустили вниз, в ту часть подземелья, где располагались медицинские лаборатории и «ферма», на которой Босс пытался вывести нового человека. Теперь на этом уровне пахло не только йодом и дезинфицирующими средствами, но и гарью и оплавившимся пластиком – последствиями недавнего теракта в соседнем помещении. Если вся здешняя вентиляция состояла из виденных мною отдушин, то я очень не завидовал пациентам, живущим тут постоянно.

Впрочем, пациенты волновали меня сейчас меньше всего. Ну, разве что Мара – ведь она тоже должна быть где-то на «ферме». Но ее поиски явно могли подождать до утра. Точнее, до тех пор, пока я не высплюсь. Таким измотанным я ощущал себя в последний раз двадцать лет назад, когда нам с братом приходилось едва ли не круглосуточно махать кирками и лопатами, прокапывая лаз к продуктовому складу под магазином «Тарелочка».

Нас развели по разным «больничным» палатам; в полумраке я даже не смог сообразить, оказался ли в той же самой комнате, в которой ночевал позавчера. Да и какая разница, если Жорку поселили по соседству. Конечно, вполне может быть, что это временное наше место жительства и назавтра нас перебазируют куда-то еще, однако на сей момент меня все устраивало.

Я заставил себя раздеться, потому как спать одетым на чистых простынях – непростительно, даже если ты устал, как последняя собака.

И вот только-только я отрубился, как кто-то потряс меня за плечо. «Покусаю! – подумал я сквозь сон. – Кто бы это ни был – покусаю всех! Ну, кроме Жорки…»

– Кир! – доносилось будто бы издалека. – Кир, что ты знаешь о Дне города?

– В этот день меня убьют, – толком не продрав глаза, на автомате ответил я. – Сакральная жертва.

– Та-аак, – протянул кто-то. – Уже интересно. А поподробнее?

Я наконец разлепил веки. Огонек свечи отбрасывал блики на физиономии Оскара и Ильи.

– Вы, блин, вообще, что ли, не спите?! – удивился я.

– С каждым днем все меньше и меньше, – кивнул Босс. – Подшефные, так сказать, заботятся и обеспечивают. То воду травят, то бомбы взрывают, то в языческих ритуалах участвуют. А теперь вот праздник решили устроить для всего Куровского сразу. Так что там за День города?

– Да я и не знаю толком! – пожал я плечами, спуская ноги с кровати. – Харитон обмолвился – дескать, далеко не убегай, а то все веселье пропустишь.

– Веселье, значит. Народные, чтоб их, гулянья… Ну, собирайся, пойдем вместе думать.

– Слушайте, у вас вон какая голова, большая и гладкая. – Честно говоря, я сам прифигел, что сказал такое вслух: видимо, все еще спал сидя, но отступать было уже поздно. – Давайте вы сами подумаете. А я человек убогий, блаженный, я умотался и ничего не соображаю.

– Во-первых, не прибедняйся. Во-вторых, ты знаешь жителей Могильника. В-третьих, ты мне должен – забыл?

– Не забыл, – пробурчал я, поднимая с пола штаны. – Теперь еще год попрекать будете, что из ямы меня вытащили. Кстати, а этот-то почему до сих пор не в яме? – мотнул я подбородком в сторону молчащего возле двери Ильи.

– Ты уже стал поклонником законотворчества язычников? Ну ладно, они-то действительно ценят жизнь своих волков наравне с человеческой, а ты-то с чего вдруг щепетильничаешь? Неужто вслед за братом жрецом заделаться решил?

Я хмыкнул и смолчал. Затем поинтересовался:

– Жорку-то будить?

– Разбудили уже. Только он в последние несколько дней выпал из инфопотока вашего Могильника, так что про День города ничего не слышал. Но к нам он присоединится.

– А куда мы?

– Наверх, в мой кабинет, куда ж еще…

– И как это вы соблаговолили ноженьки свои утрудить походом к плебсу? – бормотал я, застегивая пуговицы на пропахшей потом рубахе. – Могли бы, вон, ординарца своего послать, а то и вовсе – под конвоем нас доставить.

– Да хватит тебе уже трепаться! Время дорого.

– Куда ж вы так торопитесь? Ночь на дворе. Даже если там какие-то гулянья намечаются – это же не Ночь города, а День!

– Ошибаешься, – ответил Босс, пропуская меня вперед и задувая свечу в палате. – Уже утро. Рассвет.

Вспомнить бы, во сколько светает в конце августа. Наверное, в шесть? Ну уж всяко не раньше пяти. Неужели я спал не три минуты, как мне показалось, а больше трех часов?

Глава двенадцатая

– А вы арестовали Божену? – осведомился я у спины Босса, который поднимался по лестнице прямо передо мной.

– Что значит – арестовал? Я не полиция. Да и не за что ее арестовывать.

– То есть? – Я аж остановился. – Я же сам видел, как она что-то сыпала в трубу!

– Это был не яд.

– Божена сама вам об этом сказала, да? Умничка какая!

– И сама сказала, и анализ это подтвердил. Точнее, в другой последовательности.

Помолчав, я снова стал подниматься.

– Это что же, Мара была права? Ее мачеха типа освящала воду?

– Типа спасала вас, дебилов. Антидот там был, антидот.

– Анти… как? – Я оглянулся на Жорку; брат угрюмо сопел за спиной и ничего не комментировал.

– «Свидетели» вычислили отравителя. Но сочли, что им это даже на руку, потому не стали шум поднимать.

– Секундочку! Они знали, от какой заразы мы умираем, знали, кто нас этой заразой травит, – и ничего не предприняли?! Что мы им такого сделали, что они решили от нас избавиться? Да они же, получается, сообщники убийцы! И кто в таком случае отравитель?

– Много вопросов, правда? – усмехнулся Оскар, сворачивая с лестницы в коридор. – И это только по одному инциденту. Утомительная это штука – ответственность. Никогда не иди во власть, Кир.

– А вы не уходите от ответов!

– А ты изменился, дружок. – Теперь уже Оскар остановился посреди дороги, чтобы оглядеть меня с ног до головы. Затем обратился к хмурому Жорке: – Или он стал таким, как раньше? Как до Катастрофы? Где тот зашуганный увалень, с которым я познакомился намедни? Пары слов связать не умел, без старшего братика никаких решений принять не мог. М-мм? Георгий, что скажешь? Развязало ему руки твое отсутствие, развяза-аало! А экстремальная ситуация встряхнула его психику. Так? – Босс снова посмотрел на меня. – Ты не один такой, это свойственно многим. Живет себе тихий человечек, копит в себе обиды, мусолит мысли о несчастной доле своей. Никому-то он не пригодился, никакого следа не оставил. А потом невзгоды, страх, безысходность и усталость достигают в комплексе критической массы – и человек берет в руки оружие. Косит из автомата ряды мнимых обидчиков, минирует здание какого-нибудь фонда, обманувшего вкладчиков, берет в заложники зажравшихся стяжателей… И ведь всегда у подобных персонажей благая цель! Спросишь – они вроде и не ради себя стараются, а за всеобщую справедливость.

Я потряс головой.

– Оскар, вы о чем вообще? И о ком? Стоп! – Я хлопнул себя ладонью по лбу. – Дайте-ка угадаю! Харитон, верно?

– Почему ты так решил?

– Харитон дважды в разговоре со мной спалился. Один раз сказал, что нас с Марой постоянно видят вместе, второй раз – что это Мара подсыпала в водопровод яд. Но мы с ней были вместе считаное количество раз! А возле водопровода он мог видеть нас двоих, только если сам там был! И если отравители не мы и не Божена – значит, он!

– Интересная цепочка рассуждений. Похвально. Но вывод неправильный. Харитон тут ни при чем.

– Да кто же тогда виновник?!

– Ты ведь знаком с Николаем Захаровичем?

– Эм-м… Ну, живет такой старичок в Могильнике. Бывший учитель. Он еще школу хотел открыть для детей, но не срослось.

– Не срослось… – задумчиво повторил Оскар, подходя к внешней двери «предбанника». – А еще он в последние годы отчаянно ратовал за постепенный выход наружу. Наверняка ты слышал, как он убеждал твоих соседей: пора, дескать, выбираться из нор и закрепляться на поверхности.

– Да это и так всем понятно! Под землей ловить нечего. Ну то есть это нормальным людям понятно, «свидетелей» я в расчет не беру.

– А вот он как раз их в расчет брал. «Свидетели» превратились в силу, которая мешала любым потугам освободиться от подземной жизни. Бороться с ними Николай Захарович никак не мог: не та весовая категория.

Илья остался на своем месте в «предбаннике», мы втроем прошли в кабинет Оскара.

– И что же, – все еще не понимал я, – он решил бороться с нами, коли уж они ему оказались не по зубам?

– Он мечтал о солнце, о полноценной жизни на поверхности. Как и все мы, между прочим. И раз никто не делал попыток выйти из подземного плена…

– Он решил нас выпихнуть!

– Ну да. – Оскар жестом радушного хозяина указал нам на два стула, а сам остался стоять возле полочки с кучей мелочей из прошлой жизни. – Так птица подталкивает подросшего птенца к краю гнезда: опасно, можно разбиться, но без этого риска никто не научится летать. – Босс вздохнул. – Каюсь: я сделал примерно то же самое. Мне пришлось на пару недель покинуть Куровское, и, уезжая, я распорядился прекратить поставки «гуманитарной помощи» в могильники. Конечно же, мы не сговаривались с вашим старичком-учителем, просто так совпало, что и я, и он – мы оба приняли решение в один день. Роковая случайность. Я надеялся, что самые предприимчивые из вас полезут на поверхность в поисках лучшей доли и тем самым протопчут дорожку остальным. Он же надеялся, что население Могильника сбежит наружу от страшной участи.

– Поверить не могу! Уж кто-кто, а Николай-то Захарыч…

– Неподалеку от монастыря есть склад удобрений. Да ты и сам знаешь, Кир, ты мне о нем говорил. Пару раз охрана с проходной видела старичка в тех местах, пару раз его встречали там сталкеры крысоедов. Божена оказалась сообразительной и, когда у вас началась «эпидемия», сделала правильный вывод. Изучила состав на упаковке той гадости, которую Николай Захарович уносил со склада, вычитала в своей книжке, чем можно эту химию нейтрализовать… Вот только спасать людей просто так, безвозмездно – прерогатива бога, а она была всего лишь его скромным служителем. Рассказать всем об отравителе и вылечить сразу всех – это, конечно, мгновенно превратило бы ее в героя, совершившего подвиг. Вот только подвиги со временем забываются, а ей требовалось постоянное подтверждение того, как она важна, ценна и необходима. Поэтому Божена не препятствовала учителю. Но и полностью лишиться паствы было не в ее интересах.

– Она каждый день приходила отмаливать больных!

– И каждый день получала новую порцию восхищения, благодарностей и так далее. Она реально очень многих спасла.

– Но ведь люди все равно умирали!

– Ну, если бы выздоравливали абсолютно все, ее действия обесценились бы. А так – постоянная борьба со смертью, на глазах у несчастных, напуганных жителей; на троих спасенных – один умерший, все очень серьезно и неоднозначно. Еще чуть-чуть – и ее все без исключения твои соседи носили бы на руках и умоляли совершить очередное чудо. Но она не учла того, что воду использовали не только люди – вы же и кур своих поили, и грибную плантацию орошали.

Я замолк, переваривая услышанное. Поняв, что вскоре мы вымрем не от кошмарных язв и рвоты, а тупо от отсутствия еды, она применила противоядие не точечно, не индивидуально, отмаливая заболевших, а просто высыпав порошок в общую трубу. Она и раньше могла это сделать! С самого начала, как только догадалась о причинах «эпидемии» и состряпала антидот! И не было бы этих страшных, ненужных смертей. И ведь еще неизвестно, какая побочка вылезет со временем у тех, кого она таким чудесным образом «вылечила»! Вот ведь тварь!

Оскар и Жора тем временем уже вовсю обсуждали предстоящий День города – что это и с чем его едят.

– «Мишлен», – не особо вслушиваясь в их разговор, пробормотал я. – И патроны с гранатами.

Оба уставились на меня.

– Ну? Продолжай! – потребовал Оскар.

– Нет, сперва скажите, что теперь будет с учителем?

– Кир, сейчас не это важно! – осторожно вмешался брат. – Сейчас другие жизни на кону!

Я отмахнулся:

– Не бывает такого, чтобы одна жизнь была ценнее другой. Мы ведь именно это только что обсуждали, да, Оскар?

У меня не укладывалось в голове. Жил-был старичок. Кстати говоря, не такой уж тихоня – он иногда довольно эмоционально высказывался на собраниях. Ну да все там были эмоциональны – парня, вон, выкидушкой зарезали, а я даже не запомнил, как его звали. Это я человек неконфликтный, предпочитал в сторонке посидеть, еще лучше – в одиночестве, а соседи мои только так зажигали! Так вот: живет себе бывший школьный преподаватель, наблюдает за тем, как медленно загибается… коллектив. Пытается что-то исправить, берется учить детей, да только никому это не нужно. Год за годом он видит одно и то же – вырождение. Деградацию. Обыдление. То есть то, что противно самой природе педагога и просто хорошего человека с душой, болящей за ближнего. За сограждан. За нацию. За все человечество. А потом что-то щелкает в голове этого хорошего человека – и он находит, как ему кажется, панацею от всех бед. Радикальный способ что-то изменить. И потом день за днем на его глазах болеют, страдают и умирают соседи – те, ради кого он, собственно, и старался. Каково это? Мучился ли он угрызениями совести, когда Божена отмаливала покрытых язвами детей? Стискивал ли собственные зубы, когда видел, как Васек теряет свои? Плакал ли по изошедшему зеленой рвотой птичнику Прохору и тому мужику… как его… у меня всегда была плохая память на имена. Какими словами Николай Захарыч убеждал себя, что все идет по плану? Как это вообще возможно?! Как с этим жить?!

– …на ремне, – донеслось до меня издалека.

– Что?

– Ты спишь, что ли? Я говорю, когда в Могильник пришли брать пробы воды, учитель понял, что его вот-вот вычислят, а воз и ныне там, то есть ничего он не добился своими действиями, все стало только хуже. Ну и удавился на ремне, оставив предсмертную записку. Все? Ты доволен? Теперь мы можем вернуться к Дню города?

Глава тринадцатая

На этих словах Босс вдруг посинел, широко раскрыл глаза и стал хватать ртом воздух.

– Шпц!.. – прохрипел он. – Шпц…

– Э! Э! – Мы с братом вскочили на ноги. – Илья, тут какая-то хрень с Оскаром! Врача нужно! Быстро!

Илья, будто стоял на пороге, мигом возник в кабинете.

– Приступ, с ним такое бывает, сейчас… – Ординарец суетливо придвинул стул ближе к задыхающемуся Оскару, усадил Босса и принялся бегать по комнате, переставляя с места на место все, что в ней находилось.

– Что ему нужно? Воды? Таблеток? Что искать-то?

– Коробочку со шприцем и ампулой. Должна быть тут. – Илья переводил взгляд с полки на полку, с предмета на предмет, словно пытался угадать местонахождение лекарства. – Вечно он ее куда-нибудь заныкает… Оскар, да помогите же мне! Хоть намекните, где искать!

– Так, может, послать кого-то за другой ампулой? Он же сейчас задохнется!

Оскар судорожно водил правой рукой, пытаясь то ли что-то поймать, то ли что-то отпихнуть. И по-прежнему со свистом хватал воздух раззявленным ртом.

И вдруг Жорка бросился на Илью. Честно говоря, в этот момент я совсем ничего не понял. Брат заломил руку ординарцу и повалил на стол лицом вниз.

– Ищи у него в карманах!

Я начал с карманов брюк и в левом действительно обнаружил черную коробочку. Открыл: и шприц, и ампула – все на месте. Как же так? Зачем же Илье устраивать эту беготню, если препарат все время находился при нем? Неужели забыл, перепугавшись за жизнь хозяина? Или он это намеренно? Судя по тому, как изощренно матюгается, и впрямь намеренно.

Я вскрыл полиэтиленовую упаковку со шприцем, закрепил иглу, отломил стеклянный кончик ампулы, набрал препарат. Оскар требовательно сгибал и разгибал пальцы.

– А справитесь? – с сомнением осведомился я, вкладывая шприц в его ладонь. Однако действовал Босс весьма умело, так что я снова перевел взгляд на Жорку с Ильей.

А зря. Надо было на дверь смотреть. Хотя кто ж знал?

Когда по «предбаннику» загрохотали твердые подошвы, я решил, что это охранники. В общем-то, не так уж и ошибся – рожи были знакомые, парочку бойцов я точно видел в Могильнике при очередной доставке «гуманитарной помощи». Они и раньше-то у меня антипатию вызывали, потому что вели себя, как ублюдки. Но тогда от них хотя бы польза была. А сейчас они быстренько взяли на мушку всех присутствующих. Терпеть не могу, когда в меня целятся, потому что в этот момент на меня смотрят особенно пристально.

– Не-не-не! – попытался я объяснить дюжим парням в чоповской форме. – Это из-за Ильи весь шухер, не из-за нас!

– Ох, как вы вовремя, мужики! – проскрипел Илья, все еще лежащий мордой в стол благодаря Жоркиной смекалке и хватке.

– Ну так шесть ноль-ноль! – хмыкнул один из бойцов. – Как договаривались.

– Ребята, – вкрадчиво поинтересовался Жора, – а что тут происходит?

– Военный переворот, б…! – хохотнул все тот же громила. – Вооруженное восстание! This is Sparta-aaa!!! Ты лидера-то нашего отпусти, чувак. А то как-то некрасиво стоим. Вот та-аак, потихонечку, молодец. А сам к стеночке лицом, ручки в гору. Вас двоих это тоже касается!

Я оторопело хлопал глазами. Что, вот прям так, да? Вот эта чертовщина, сейчас на наших глазах происходящая, – это же все всерьез, да? Это они типа Босса свергают? А Илью – на его место, что ли? Нет, не то чтобы я был за или против, мне в принципе стало интересно – ну когда еще подобное увидишь? А с другой стороны – как себя вести-то? Подчиниться и переметнуться? Референдума потребовать, демократических выборов? Послать всех на фиг и уйти в монастырь?

Я искал глаза брата – что он-то думает на этот счет? Жорка был крайне напряжен и явно обескуражен. Только что мы спасли одного человека и вроде как обезвредили другого – и вдруг все кувыркается с ног на голову. Ладно я, но ведь и Георгий оказался не готов к такому повороту! Вернее, к перевороту.

Наконец он посмотрел на меня. Медленно начал поднимать руки за голову, а сам негромко проговорил:

– Кир, помнишь, я просил тебя толкать? – Дождавшись моего короткого кивка, он отвернулся к стене и закончил: – Так вот: забудь!

Пятеро. Если считать с Ильей, отступающим за габаритные спины соратников, получается шестеро. Ну, ладно. Я пожал плечами и вызвал в памяти ненавистный образ Локи. Ура, мы будем смотреть мультики!

* * *

Мелодия узнавалась с трудом – в смысле, народный ор мало напоминал какую-либо мелодию, а аккордеон вроде бы играл сам по себе. Слова дополняли картину эпического несоответствия всего всему:

Вы скажите названье любо-оое,

В край любой пригласите меня,

Но любимое есть Куровско-оое,

Там мой дом, там отчизна моя-ааа.^[13]

Уже совсем рассвело.

На улицу вылезли все жители Могильника, даже с недолеченными язвами и вообще еле ходящие. Тут и там бабы принимались плясать с березовыми ветками и пестрыми лоскутками в руках. С гомоном носились друг за дружкой дети. Чуть в сторонке немым укором замерли «свидетели»-наблюдатели в бесформенных льняных балахонах, однако среди пляшущих нет-нет, да и мелькали их белые косынки – трудно устоять на месте даже староверу, когда до этого двадцать лет отказывал себе во всем.

Хороводы там водят березы,

Там любимых любимые ждут,

Там не верят в плохие прогно-оозы,

Не за страх там, за совесть живу-уут.

Угощений не было никаких – не из чего готовить. Зато самогон нашелся в изрядном количестве.

* * *

Оскар осторожно выбрался из-под стола, пересчитал глазами тела, живописно раскинувшие конечности в разных частях его небольшого кабинета, взглянул на меня с объяснимым ужасом и трижды моргнул.

– Ильи не хватает, – подсказал я ему, вручая вазу, будто ценный приз. Ее я исхитрился поймать возле самого пола, когда единственная выпущенная заговорщиками автоматная очередь расколошматила крепление настенной полки. – Сбежал паскудник. Жор, мог бы и подстраховать вообще-то!

– Ну да, тебе под руку лезть – что пути перед электричкой перебегать, – довольно хмыкнул брат, собирая автоматы и прочие полезные штуки с поверженных врагов.

– Где теперь его искать? – не разделил я беспечного Жоркиного настроения.

– В Куровском, где ж еще? Куда ему деваться-то отсюда?

– Твою мать, берсерк хренов! – истерично взвизгнул Босс, обретя дар речи. – Гоша, он у тебя мутант, что ли, скажи честно, а?

Проняло мужика.

– Оскар! – обиделся я. – Ну это несерьезно! Вы меня полдня обследовали! Между прочим, сами сказали, что я чист чуть ли не на клеточном уровне!

Жора, склонив голову, придирчиво осмотрел меня.

– Да нет, не мутант, – весело ответил он Боссу. – Просто отморозок, хе-хе. Всегда таким был, пока мы в Барнауле жили. Трудное детство, плохая компания. И при этом чемпион области по смешанным единоборствам в супертяжелом весе. Это сейчас он сдулся маленько, а в те времена – ого-го! Младший бра-аатик!

– Ему же тогда от силы лет четырнадцать-пятнадцать было!

– А он по моим документам на официальных соревнованиях регистрировался. А на неофициальных устроители смотрели на эту шайбу и вопросов о возрасте не задавали.

– А чего он тогда… – Оскар опасливо указал на почти зажившие ссадины на моем лице. – И от старообрядцев получил, и от моих получил, и от монастырских получил. Что ж он раньше-то?..

– А раньше я ему не разрешал людей калечить. Нечестно это, если ты не в октагоне. Неспортивно. А он у меня послушный.

– А ты тоже… так можешь?

– Если бы! – вздохнул брат, размещая на столе остатки трофейного арсенала.

– Вот этот скоро в себя придет, – ткнул я пальцем в прикорнувшего головой в открытый сейф бойца, которому хватило одного удара внутренней стороной ладони снизу в челюсть. Интересно, а сейф-то кто открыл? Тоже я? Или он и был открытым, когда мы тут сидели?

– Отлично, вот у него-то мы и спросим, сколько их всего и каких сюрпризов нам еще ждать, – кивнул Жора, принимая информацию к сведению.

– Ребятушки, а я теперь вообще не понимаю, кому верить, – растерянно качнул головой Оскар. – Это же бойцы Егора! Вот уж в ком у меня сомнений не было ни грамма, так это в его команде! Он же с первого дня со мной! А если и Егор теперь с этими?.. Хотя, – зыркнул он на меня все еще с опаской, – я уже нашел себе нового начальника охраны.

Тут я обиделся второй раз. Ишь ты! Нашел он! Начальника, мать его!

– Мне нельзя, я блаженный, – процедил я с такой интонацией, что Оскар метнул взгляд под стол, где ему так уютно пряталось, пока я разносил эту халабуду вдребезги пополам.

– Кир сам себе занятие найдет, – успокоил его Жора.

– Фарида надо вызывать, – озабоченно пробормотал Босс, пропустив мимо ушей тираду Георгия. – А как? И не пошлешь ведь никого! А если и Фарид предатель?

– Видать, серьезно вы накуролесили, раз ваши люди против вас поперли, а вы даже вычислить не можете, кто из них свой, а кто уже чужой, – отомстил я за «начальника охраны».

Оскар, обеими руками прижимая несчастную вазу к груди, поднял на меня взгляд, и я быстро отвернулся, потому что выглядел некогда грозный хозяин кабинета и комбината попросту жалко.

– Есть у вас какой-нибудь индивидуальный бункер? Идите туда. Запритесь, – посоветовал Жора. – А мы пока оглядимся вокруг, прикинем, как далеко все зашло.

– День города же еще! – простонал Босс. – К черту, к черту! Пусть перестреляют друг дружку, раз так чешется!

– Не порите горячку, – помрачнел Георгий. – Люди-то в чем виноваты? Не от хорошей жизни на стенку лезут.

– А ты думаешь, вот эти к Дню города отношения не имеют?

Брат пожал плечами.

– Ладно, вы мне пока другое скажите: если предположить, что Фарид все еще на вашей стороне – где мне его сейчас найти?

– Отсыпается, скорее всего, – подумав, ответил Оскар, – после ночной спасательной операции. Я набросаю схему, чтобы вы в коридорах не заблудились.

– Босс, – вспомнил я, – а ведь у вас где-то «хаммер» стоит. Одолжите покататься?

* * *

Фарид сам выкатился на нас из-за угла, когда мы уже практически добрались до жилых помещений. Волосы всклокочены, глаза шальные, в одежде полный беспорядок.

– Мужики, что за хрень?! – выпалил он, держа руки на виду, поскольку образ сразу двух ощетинившихся стволами Белецких явно не предвещал ничего хорошего.

– А ты за красных или за белых? – полюбопытствовал Жора. – За наших или за фрицев?

– За каких фрицев, вы с дуба рухнули?! – завопил сталкер. – То врываются посреди ночи, то на мушку берут!

– Тихо, тихо. Людей разбудишь. Кто к тебе врывался? Когда?

– Да ваще беспредел! Только что двое Егоркиных молокососов постучались и накинулись!

Мы с братом переглянулись – стало быть, свой.

– Ну а ты?

– Да положил их там. Связать пришлось. Что происходит?!

– А скажи-ка, друг любезный, сколько же у Егора всего в подчинении народа?

– Ну… десятка три. Обычно кто-то внизу дежурит, в медицинском блоке. Еще часть здесь на постах, часть снаружи патрулирует. А может, и сорок человек, я не пересчитывал. Да скажете вы наконец, что за фигня?!

– А у тебя сколько сталкеров? Только ты таких посчитай, которые преданы душой и телом. Которые не из гвардии Егора к тебе перешли. И которые, наоборот, не планировали от тебя к нему уйти. Хороше-еенько подумай, прежде чем ответить.

Фарид подумал. Только, похоже, не о том. Потому что напрягся и начал едва заметно приближаться к нам.

– Так ведь это… если прикинуть…

– Стой-ка на месте, Фарид, – попросил Жора. – Ты вывод-то правильный сделал, только минус с плюсом перепутал. Восстание тут. Илья при поддержке Егора решил Босса свергнуть.

– Да иди ты?!

– А мы вроде как партизаны в тылу врага, – вставил я.

– Только нам, сам понимаешь, никакого резону за Босса свои жизни класть нету, мы люди нездешние. Но и совсем уж на произвол судьбы вас бросать – не по-человечески как-то. Ты, вон, брата моего несколько часов назад буквально от смерти спас, а я умею быть благодарным. Поэтому давай-ка сообразим, как нам сейчас лучше поступить, какие действия предпринять. А для этого необходимо весь расклад иметь на руках: сколько у нас в наличии надежных парней, кто из местных гражданских может к нам примкнуть, какие ключевые точки нужно в первую очередь проверить, отбить, занять и обезопасить. Наверняка ведь переворот заранее готовился, наверняка Егор сегодня на всех важных постах своих людей разместил.

Фарид снова задумался.

– Мужики… Мы ведь сталкеры, не спецназ. Ну, наберу я человек семь, и пусть каждый двух Егоркиных сто́ит, все равно арифметика хреновая выходит.

Я фыркнул:

– Ну, тогда хватай Босса в охапку, садись со своими орлами в грузовик этот ваш бронированный и уматывай отсюда подальше. Только куда? В Панки? В Черноголовку? Где вам рады будут?

Фарид молча протянул руку, взял у Жорки лишний автомат.

– Генераторную надо проверить.

– А медицинский блок?

– Тех не тронут. Там же бабы, дети, врачиха.

– Ну да, это святое, – хмыкнул Жора. – В общем, буди парней, проверяй генераторную, оружейку сталкерскую; если получится, у продуктовых складов своих людей поставь: уж мы-то знаем, каково это – без жратвы остаться. Вода – это тоже важно.

– А ты думаешь, это надолго может затянуться? Ну, противостояние это?

– Да хотелось бы по горячим следам все зачистить, конечно. Вернуть контроль. Только мы с братом тоже не спецназ. И сколько еще предателей на комбинате – даже не представляем.

– А вы сейчас куда?

– Снаружи осмотреться нужно. Там у некомбатантов заваруха какая-то намечается, День города, чтоб его. Как бы Илья с Егором этим не воспользовались. Перестреляют гражданские друг дружку – над кем Оскар будет эксперименты свои социальные и медицинские проводить? Ну и патрули, Егором снаряженные, пощупать надо бы. Проверим и вернемся, поможем, чем сможем. Если никаких эксцессов не приключится – встретимся здесь же через час. Да, если что – «хаммер» мы с разрешения Босса забираем.

* * *

Сидеть снаружи и ничего не делать, когда у тебя за спиной комбинат в таком неоднозначном положении, оказалось тяжко. Ну хоть выстрелы оттуда не раздаются, уже хорошо. И все равно я ерзал и нес всякую чушь, как сам себя ни одергивал.

– А волки у них, Жор, растениями питаются! Борщевиком. Я сам видел! Неужели и впрямь травоядные, как думаешь?

Мимо нашего укрытия на расстоянии тридцати шагов как раз проплыла фигура «свидетеля» в балахоне – с востока на запад, в сторону Могильника староверов и монастыря. На востоке по-прежнему горланили песни, даже вроде гармошка играла. Брат выдержал паузу, нервно поглядывая на крысоеда, встряхнулся.

– Да какие травоядные, Кир, о чем ты? В лесу зайцев-кроликов полно, может, и еще какой живности. Людьми они не питаются – вот это факт. А так – хищники, какими и до Катастрофы были.

– Но я своими глазами видел, как они борщевик жрут! Выдергивают с корнем и начинают стебель грызть, как косточку. И в монастыре этот борщевик культурно и централизованно выращивают – я думаю, специально, чтобы мутантов подкармливать.

– Вот тут ты прав. Только дело не в борщевике, а в том, что внутри стебля.

Я помолчал, подумал.

– А что там может быть внутри? Сердцевина какая-то особая?

– Ящерицы, Кир. Самые обычные ящерицы. Ну то есть самые распространенные. Обычными-то они быть, скорее всего, перестали еще в первые годы.

– Не понял! – помотал я головой. – В смысле, ящерицы живут в стеблях?!

– Яйца они там откладывают. Они же раньше как? Рыли норки. А после Катастрофы где ты норку выроешь, если вся земля токсинами пропитана? Даже вокруг монастыря, надо думать, вначале «жарко» было. А размножаться как-то нужно. И тут эти пресмыкающиеся обнаружили, что в стеблях уже есть готовые норки – стебли-то полые внутри. Еще и микроклимат подходящий – темно, влажно, и сок такой сладкий по капиллярам течет. Только сок тот с секретом – ящерицы от него в наркотическую спячку впадают. Выдавят из себя пять-шесть яиц – а обратно вылезти уже не могут, засыпают в полном блаженстве, а потом так и врастают изнутри в ткани растения. Ну и борщевик, надо думать, какие-то полезные для себя вещества из их трупиков вытягивает, потому что, если посмотреть, эти ящерицы внутри ствола вяленую воблу напоминают, буквально мумифицируются. А к концу сезона, когда растение высыхает, его сок уже перестает быть опасным для вылупляющихся из кладки детенышей.

– Охренеть! – выпучил я глаза. – То есть для волков лакомство не сам борщевик, а сушеные ящерицы-паразиты!

– Типа того. А в монастыре намеренно высаживают этих трехметровых монстров, чтобы проще было собрать «урожай» и зимой подкармливать своих серых друзей.

– Ты это как узнал вообще?

– Симеона порасспрашивал. Слушай, не нравится мне все это! – завозился Жора. – За полчаса уже четвертый «свидетель» мимо нас проходит. А если и по другим улицам тоже?

– Может, с праздника возвращаются домой? Сколько ж там выплясывать можно, да еще и под такой скудный репертуар? Я бы на пятом повторе рехнулся.

Действительно, прислушавшись, можно было расслышать либо «Катюшу», либо «Калинку-малинку», либо «Подмосковные вечера», либо «Но любимое есть Куровско-оое…». И так по кругу.

– Кир, а не кажется ли тебе, что нас тупо водят за нос?

– Да как? Ты же сам слышишь – гуляют, песни распевают. Никаких тебе взрывов, никакой стрельбы. Даже если бы там какие-нибудь бесшумные ниндзя шуровали, неужели ты думаешь, что народ спокойненько наблюдал бы, как соседей вырезают, и продолжал бы орать гимн Куровского?

– Мнится мне, Кир, что это отвлекающий маневр. Настоящие «увеселительные мероприятия» не там проходят.

– А где же?!

– Ну-ка, давай прокатимся до монастыря!

– Легко, – пожал я плечами. – Заодно вернем мой резиновый костюм, который эти эльфы ушастые отобрали. И автомат, кстати, тоже. Дашь порулить?

– У тебя водительских прав нет, так что становись за пулемет, братишка, – ухмыльнулся Жорка.

– У меня и разрешения на ношение оружия нет, но тебя же это не останавливает? – проворчал я, однако послушно полез в салон «хаммера», чтобы через минуту высунуться из люка с поворотной турелью.

* * *

Урсуле второй раз в жизни пришлось выйти одной против стаи – именно стаи, потому как чувствовалось в этой группе людей в балахонах что-то дикое, хищное, звериное. И интуиция подсказывала немке, что эта стая вряд ли прочтет ее мысли и проникнется, проявит милосердие, как в свое время волк по имени Вольф. Но что делать, если здесь и сейчас, в месте, напоминающем Стоунхендж, она была одна-одинешенька?

– Что вы хотеть? – проскрипела она, от волнения снова сбиваясь с относительно чистой русской речи на дурацкий акцент.

– А чего нам хотеть? Кушать мы хотим. Огурчики-помидорчики. Да и все остальное.

– Мы выращивать больше, чем надо, – кивнула немка. – Давайте делать торговлю. Zusammenarbeit. Сотрудничать.

– Да ты никак шутишь?! – рассмеялся полноватый мужчина в центре группы и откинул капюшон.

Харитон. Главный из большого Могильника. Почему он в льняных тряпках, которые обычно носят Свидетели Чистилища? Он тоже подвергся влиянию Божены, вдовы Гжегожа, и Матвея, ее теперешнего мужа?

– Зачем нам с вами сотрудничать, ведьма ты нерусская? Вы, вон, с мутантами сотрудничайте, у вас это хорошо получается. Только подальше отсюда. Мы свое пришли забрать, нам товарообмен ни к чему.

– Свое?

– Ну а как ты хотела? Это же земля наших предков, эти домишки наши бабки-дедки строили, в этом храме наши родители молились.

– Во времена твоих родителей тут была лечебница… как это?.. психушка! – огрызнулась Урсула.

– Ну, как бы там ни было, – пожал плечами Харитон и через голову стянул балахон. То же проделали и остальные пришедшие люди, и у каждого под бесформенной одеждой оказалось оружие. – Видишь – мы тут День города празднуем, и чужие нам, исконным жителям Куровского, на празднике не нужны. И вообще не нужны. Мы не имеем ничего против тебя и твоих друзей. Если вы спокойно соберетесь и уйдете – мы никому не причиним вреда.

– Уйдем? – растерялась Урсула. – Но куда? Мы спаслись от Войны в Могильнике, но нас прогнали оттуда через три года, потому что мы были чужими. – Она заметила, как по тропинке к ним со стороны Куровского приближается новая группа в льняных одеждах, а между стволами мелькают еще несколько силуэтов. – Тогда мы спаслись здесь. Мы привели в порядок жилища и обустроили быт… Мы жили здесь семнадцать лет! И вы снова хотите нас прогнать? Но за что?

– А ты забыла? – вдруг донесся певучий голос с тропинки. – Забыла, за что вас прогнали из убежища? Забыла, что ты сделала с моим мужем?

– Божена!

– Я уж думала, не получится рассчитаться с тобой, немецкая гадина, но Бог услышал мои молитвы.

Из складок балахона Божена вытащила пистолет, неумело прицелилась и выстрелила. Отдача вырвала оружие из ее руки, но дело уже было сделано: седая колдунья оседала в центре круга из камней, держась рукой за окровавленный живот.

– Зачем?.. – морщась, простонал Харитон и сделал несколько шагов к раненой.

– Зато теперь уж некуда отступать, – ответила Божена, поправила белую косынку и перекрестилась. – С Богом, мальчики.

* * *

Мара измучилась, плутая в лабиринте.

Не было никакой возможности как-то помечать пройденный путь, не было шанса отличить один коридор от другого. Сколько раз она возвращалась в одну и ту же точку? Или, наоборот, как далеко ушла под землей от Куровского? И куда? В Давыдово? А может, она по-прежнему крутится возле того, самого первого хода, по которому бежала прочь от колодца и похитителя?

Только один раз она в кромешной тьме споткнулась о посторонний предмет. Ящик? Сундук? Она опасливо потрогала его со всех сторон, попыталась поднять крышку. Насмерть проржавевшие петли позволили приоткрыть ее на ширину ладони, а потом их капитально заклинило. Просунув внутрь руку, девушка нащупала несколько толстых досок; две-три из них были в металлических ажурных рамках. Иконы в окладах? Почему-то это первое, что пришло в голову. Но зачем кому-то хранить их здесь, в сундуке? Ведь рядом Гуслицкий монастырь, в храме которого она видела старенькие иконы разных размеров; там они всяко уместнее. Еще в сундуке, на самом дне, прощупывались высокие емкости на ножках – кубки, что ли? В одном из них лежали кругляши – монеты? В другом – бусинки: некоторые ровные и круглые, другие с гранями. К сожалению, ни фонарика, ни свечей со спичками под крышкой не оказалось. Жаль.

Мара сделала пару шагов, под подошвами захрустело. Присев на корточки, она повела ладонью по полу. Вот это очень похоже на берцовую кость. А это – ребра, наверное. А это… кожаная фуражка? Трухлявый материал расползся прямо в руках, меж пальцев застряла только небольшая металлическая звезда. Еще чуть дальше нашелся странный пистолет с длинным дулом, не менее ржавый, чем петли сундука. Кем был человек в кожаной фуражке со звездой? Охранником этого барахла? Или грабителем? Неважно. Примечательно другое: может, он погиб тут, так и не найдя выхода?

Кости, как и темнота, Мару не пугали. Страшнее было навсегда остаться здесь, рядышком с истлевшим скелетом, и самой превратиться в скелет, так и не увидев больше ни людей, ни света. А еще страшнее – снова столкнуться с теми прохладными щупальцами, ползущими по стенам и прячущимися в щелях.

Девушка передернула плечами.

Ну что, куда теперь?

А есть ли разница?

Вдруг затряслись невидимые своды. Опять взрыв?! Мара сжалась и зажмурилась. Грохот. Но не обвал. Что-то такое… как будто за стенкой молотком стучат быстро-быстро. Девушка ни разу не слышала, как стреляют из автоматов, но в ее представлении перестрелка должна была звучать именно так. Значит, где-то неподалеку люди!

Вот только сообразить бы, как к ним выбраться.

И другой вопрос: надо ли, коли там такой бой идет?

* * *

Первые стрелы посыпались на них уже на входе в поселок. К счастью, лес тут был пока еще густой, стволы – толстые. Харитон рухнул за ближайшей сосной и крикнул:

– Начали, соколики!

Из-за спины ударили очереди, брызнула сбитая листва, хвоя и труха от случайно задетой пулями коры. В тридцати метрах по ходу одна за одной жахнули три «эфки».

– За мной! – скомандовал Харитон и, поднявшись, ринулся вперед. Гранату влево, гранату вправо, длинная очередь веером, затем, пригнувшись, бросок на двадцать шагов. Чуть позади пыхтели Серега и Игорек, так же щедро и бестолково поливая автоматным огнем пространство перед собой. Главное – побольше шуму и плотности стрельбы. Пусть эти ушастые испугаются по-настоящему, залягут, попрячутся – а там их тепленькими возьмут идущие с фланга отряды, практиковавшиеся в импровизированном тире в Давыдове.

Вперед ломанулся подхлестнутый адреналином Васек.

– За родину! За Куровское! Ура-аа!!! – И тут же получил стрелу точнехонько в раззявленный беззубый рот, захлебнулся и рухнул прямо под ноги.

«Ишь ты, снайперы какие!» – думал Харитон, вжимаясь в крайнюю березу буквально на опушке. Дальше шло свободное от деревьев пространство и начинались дома.

Грохнуло справа, повалил дым.

– Дома берегите! – заорал Харитон. – Нам там жить, ребятушки!

Попробовал дернуться вперед и тут же припал на одно колено: первая стрела прошла гораздо выше, вторая вжикнула аккурат возле уха.

– Наддали, соколики, наддали!

Левый фланг уже миновал первые дома, явно нежилые, если судить по ветхой кровле и отсутствующим стеклам. Проверка помещений много времени не заняла, противника там явно не было.

– К монастырю идем! – напомнил он бойцам, давая «петуха». – Там закрепляемся!

– Твою мать! – сдавленно прогундел Игорек, с удивлением глядя на торчащую из собственного плеча стрелу. По рубахе быстро расплывалось кровавое пятно.

Совершенно случайно Харитон в этот момент смотрел именно туда, откуда стрела прилетела, потому немедленно дал короткую прицельную очередь, затем без паузы – вторую, на два пальца левее. В кустах сирени за забором – вопль боли.

– Вперед, вперед!

Со всего маху он отправил гранату вдоль по улице, меж домами. Бах! Пласты оставшегося асфальта, оплетенного вьюнком, расшвыряло на десяток метров; застонали в несколько голосов те, кто засел в проулке. Справа непрерывный треск, целое облако пороховых газов – крысоеды стараются.

– Семен, Серега – прикрывайте, остальные – перезарядка.

Пока меняли магазины, из-за домов вылетел целый рой стрел, навесом. В былые времена какая-нибудь древнеримская пехота от такого прикрывалась, кладя щиты на бошки; у жителей могильников щитов не было, как и шлемов с бронежилетами. Человек семь сразу рухнуло.

– А ну-ка, залпом! Синий справа! Давай!

Если кто-то и остался живой в деревянном синем доме, то от грохота он еще нескоро придет в себя.

– Эх, а я этот особняк себе приглядел! – с веселой злостью прокомментировал Серега. – Ну ничего, другой выберу, когда закончим.

Вдалеке на севере раздались многочисленные очереди. Шквал огня!

– А вот и серые зверюги из Волчьего леса пожаловали хозяев своих защищать. Держимся, ребятушки, держимся! С той стороны нас прикрывают покамест. Матвей! Слышишь меня? Как там у вас обстановочка, крысоеды?

– Положили Матвея, – донесся сквозь выстрелы удрученный голос. – Теперь я заместо него.

Еще один рой стрел, уже с другой стороны. «Да как же они так быстро перегруппировываются?!» Преимущество волкопоклонников в знании территории. Уж им-то каждый забор, каждый крепкий угол дома, каждая канава тут известна, и откуда прилетит очередная порция заостренной и зазубренной смерти – неизвестно. А преимущество внезапности нападавших свою роль уже отыграло. Насколько успешно – можно судить по количеству валяющихся на земле язычников.

Свистнула, сдирая кожу на щеке, очередная стрела.

– Крыши! – завопил Харитон. – Контролируйте крыши!

Вот снова из-за кирпичной печной трубы показалась татуированная рожа, короткое движение – вжик! – и теперь уже из плеча Харитона торчит длинная тонкая деревяшка с оперением. Ответная очередь – только кирпичная пыль сыплется по шиферу, а толку – ноль! Обломить стрелу, рывком кинуть тело вперед, в заросший полынью кювет. Осмотреться, огрызнуться короткими – просто чтобы постоянно держать в напряжении, не давать бить прицельно.

Взрыв! Неизвестно, что было в пятом доме слева, но граната спровоцировала выброс целого снопа гудящего пламени. Мигом кювет заволокло густым черным дымом, Харитон закашлялся. Рядом плюхнулся молоденький крысоед с чумными глазами.

– Чего разлегся?! Вперед, соколик, вперед! Дома поспишь!

До монастыря – шагов сто, не больше. Проскочить в один присест не получится, и все же нашлись герои. Человек пятнадцать ломанулось, словно земля под ними полыхала – и тут же была прорежена откуда-то с фланга такой же по численности толпой лучников.

Прямо по курсу кто-то уже махался врукопашную – пара смачных ударов, сверкнул нож, тут же топорик с кельтскими узорами на рукоятке раскроил черепушку «свидетелю». Кто-то спрыгнул с яблони прямо на знакомых сталкеров: одного еще в полете полоснул чем-то вроде изогнутой сабли, второму вмазал ногой в челюсть – и тут же скрылся за поленницей, Харитон даже ствол в его сторону направить не успел.

Пошатываясь от кровопотери, он пробежался до следующей канавки – и тут перед ним будто из-под земли выросли двое татуированных. «Вот и приплыли!» – пронеслось в голове, но парочку скосили выстрелы практически в упор: Серега, как чертик из коробочки, очень вовремя возник за спинами язычников. Харитон выдохнул и с тоской взглянул на колокольню. Рядом же, совсем рядом! А никак не добраться. И стрельба на севере утихает: то ли справились с волками, то ли наоборот – кто сейчас скажет? Вроде плевое дело – размолотить такие крупные мохнатые мишени из автоматов. Но ведь то же самое Харитон думал и о поселке дикарей – ну какая тут может быть оборона, какой бой тут может завязаться, если у сиюминутных хозяев монастыря огнестрельного оружия нету? Так что неясно, кто кого там одолел, на севере-то.

Харитон пошарил на поясе – а кончились гранаты, черт бы их побрал! И патронов не шибко много осталось, а им еще каменный храм штурмом брать. Это тебе не сквозь штакетник и рабицу шмалять в остроухих!

И тут где-то поблизости замолотило что-то большое и дико громкое. У Харитона затряслись поджилки: в арсенале его небольшой армии ничего подобного не было и быть не могло. А значит – что? Значит, вмешался Оскар? Прислал головорезов Фарида и Егора? Так скоро? Весь расчет был на то, что обитатели меланжевого комбината задержатся возле большого Могильника, отвлекутся на народные гулянья, и к их приходу сводные отряды уже закрепятся в храме, а разгром язычников с захватом монастырской территории станут неоспоримым фактом.

* * *

– Отсекай, отсекай! – орал мне Жорка, но рев двигателя был таким громким, что я никак не мог добиться от него ответа – как отсекать, кого?!

Перед глазами смешались все – «свидетели», знакомые мужики из нашего Могильника, язычники, волки… В кого тут стрелять-то?! Жахнул над головами пару раз для острастки, но видимых изменений в картину боя это не внесло.

Брат на предельной скорости маневрировал на открытом пространстве, и я наконец понял его цель. К воротам монастыря – кто бегом, кто ползком – стекалось языческое племя: бабы, дети, подростки. Все верно – там и забор каменный, и строения капитальные, хоть и покоцанные временем и непогодой. За ними припустила группа в льняных балахонах. Не эти ли амбалы меня мутузили, когда Мара попыталась отбить у них волоокую Лизку? Ну, нате вам, суки! Очередь прочертила борозду в двух метрах от бегущих, заставив кого притормозить, а кого и плюхнуться на пузо.

А капот «хаммера» смотрел уже в противоположную сторону. Оттуда, с пригорка, катилась яростная серая волна. Штук семь-восемь гигантских волков, оскалив чудовищные пасти, безмолвно мчались в гущу боя. Заорав от ужаса, нападавшие в панике понеслись к ближайшим домам. Я и в сторону волков стрельнул пару раз – не прицельно, просто шугануть, только вряд ли они вообще сообразили, что это такое взрывает землю по ходу их движения. Ой, худо дело. А еще хуже, что лента с патронами слишком быстро заканчивается. Еще и не попал ни в кого – а уже боезапас практически израсходовал!

Жорка снова подставлял бок грозной машины под огонь тех, кто стремился добраться до монастыря. Добрую дюжину раз рядышком со мной звонко вжикнуло о крышу что-то горячее, кто-то шибко меткий исхитрился расколошматить заднее пассажирское стекло. Оставив покамест пулемет, я схватился за «калаши» и какое-то время шарашил с двух рук сразу в две стороны.

Дьявол вас всех подери, я же не хочу никого убивать! Просто угомонитесь! Сядьте, не знаю, за стол переговоров, трубку мира покурите! Двадцать лет гребаный томагавк войны зарыт был – ну так похороните его снова! Не доводите до греха, не давайте мне повода похоронить вас самих!

Дикари отступали. На них давили со всех сторон, и только волки в стороне беспощадно рвали группу горе-захватчиков. На моих глазах одна зверюга махом откусила голову седому бойцу с комплекцией Винни-Пуха… Жалкий десяток волкопоклонников прорвался мимо нас к воротам, распределился на территории, выпустил из-за стены пучок стрел – все в «молоко». А ворота-то – смех один! От легкого тычка повалятся!

Брат это понял и направил «хаммер» как раз туда, словно собрался, исполняя роль пробки, заткнуть узкое горлышко. Жора, Жора, мы ж не на танке! Меня же сейчас запросто снимут, увеличив плотность огня!

Врезались в опору, сшибли одну из створок напрочь. Зато и вклинились плотно, проскочить разве что под днищем можно.

– Спускайся! – орет. – Отходи к храму!

Я юркнул в люк, дав последнюю очередь из гром-дурынды. Перекатился к нужной дверце, дернул за ручку. А в противоположный борт уже отчаянно долбят из «калашей». Эх, по ногам бы не попали!

Выскочил из «хаммера», кувырком ушел за целую створку, упал, распластался, выцеливая первого, кто осмелится сунуться под машину. Граната, ёклмн! По-лягушачьи отпрыгнул в сторону, выронил «ксюху», закрыл голову руками. Долбануло. Жив!

А через стену летели новые «эфки». Оглянулся – и не поверил глазам! Из цоколя храма, из какой-то неприметной дверцы сбоку, выбиралась совершенно ошарашенная Мара.

– Беги!!! – заорал я. – Беги в храм!!!

Она, беспрестанно моргая и щурясь, словно полжизни провела во мраке, посеменила на полусогнутых в сторону каменного крыльца, кое-как забралась по ступенькам. Жива, дуреха! Жива же!

…Один черный кругляш, второй, третий… Они скакали за ней, будто живые, будто веселые щенки за любимой хозяйкой. А потом разом взорвались.

* * *

Вход в монастырский храм когда-то строили от души. Теперь, в разрушенном виде, он представлял собой изрядную кучу кирпича, смешанного с досками и обломкам балок. Одна массивная дверь продолжала стоять вертикально, другую вынесло наружу и переломило пополам. Завал кое-как разгребли. Мара лежала на той стороне, окруженная женщинами с обрезанными ушами и татуированными лицами. Я вытер пот со лба. Уфф… Она просто спит. Она сама говорила мне, что необъяснимым образом засыпает здесь, как только приходит в храм.

– Надо же, вся семья в один день… – пробормотал кто-то справа. Я глянул искоса – кажется, это был Раптор.

– Мать-то у нее давно уже умерла, – возразил Фарид.

– Ее мать – Урсула, – покачал головой язычник. – Так уж случилось, с кем не бывает – нагуляла наша сестра от чужого мужа, Матвея, еще когда в Могильнике жили. Про беременность – это уж тут выяснилось, после изгнания. Рожала под самую зиму. А мы как поможем? Ну, тепло еще худо-бедно обеспечивали, с едой волки помогали, да все равно боялись, что до весны не протянем. Ну и попросила она Симеона младенца-то обратно в Могильник пристроить. От родного дитя отказалась ради шанса, что под землей девчонка дольше проживет. Уж не знаю, как Симеон Матвея уговорил и тем более как сам Матвей внутри своей общины это преподнес, но Мария осталась там, и жена Матвея-то воспитывала ее как собственную дочь, хотя была та плодом измены ее же мужа.

– Невероятно… Мара потому так часто сюда бегала? Узнала, что настоящая ее мать тут живет?

– Нет, не узнала. Но что-то, видать, чувствовала. Урсула говорила, мол, оттого девочка в храме такое спокойствие ощущает, оттого и засыпает тут, что где-то в подсознании с младенчества засело, что это самое надежное и безопасное место.

– Жаль девку. Прикольная была.

– Всех жалко, – согласился Раптор, и тут я не выдержал – сорвался с места и побежал куда глаза глядят.

* * *

– Так что же ты ищешь? – спросил Босс.

– Себя, видимо.

– Не там ищешь. Тебя там нет.

– Это уж, наверное, не вам решать?

Оскар двинул уголками рта, обозначая улыбку пожилого, умудренного опытом наставника.

– Почему же? Я постоянно вынужден решать что-то за других. Вот сейчас приходится наводить порядок по-крупному. Рук не хватает, мозгов не хватает, брат твой зашивается – Гоша, скажи ему! – Елена Викторовна зашивается, Симеон зашивается… Про твой Могильник вообще молчу. Один ты гуляешь черт-те где третий месяц и с волками воешь.

– Ничего не хочу, – прошептал я в пространство.

– Это понятно, – покивал Оскар; свет, причудливо отразившийся от его гладкой макушки, разбежался дюжиной солнечных зайчиков. – Но неужели ты до конца жизни страдать намерен? Зима на носу. Возвращайся. Ты нам нужен.

Я помотал головой. С волками было лучше. Проще. Они не умели врать. Они не умели придумывать. Они рассказывали только о том, что видели и знали. А знали они, увы, многое.

Благодаря им и я приобщился к тайне «жертвоприношений». Интересно, рассказал бы мне об этом Оскар, если бы я спросил? Сомневаюсь. А Симеон с Раптором? Тем более молчали бы.

Еще на заре дипломатических отношений между общинами, когда Оскар сообразил, каким лакомым кусочком станет для крысоедов и червяков монастырская территория, между ним и волкопоклонниками было заключено соглашение. Время от времени скончавшегося от болезни или травм жителя меланжевого комбината выносили в заранее условленное место. Язычники притаскивали труп на свой импровизированный «алтарь» для жертвоприношений, где сначала Урсула проводила какой-нибудь древний ритуал, гадала на крови покойника, произносила очередное предсказание, а затем труп бросали в яму и скармливали крысам, проводя посвящение юных язычников в Сыновья Одина. Изуродованные останки подбрасывали к Могильникам, чтобы у их жителей даже мысли не возникло приблизиться к монастырю. А слух о кровожадных волках-мутантах даже распускать не пришлось – выли те знатно, на много километров слыхать.

Взамен Оскар получал плесень, что густым слоем покрывала фрески внутри храма. Именно ею занимался Михаил, именно из нее изготавливали пастилки и сироп, которые потом испытывали на обитателях тех же Могильников, что согласились податься «на опыты».

Конечно же, массовые исчезновения наших соседей не были связаны с жертвоприношениями. Просто люди сбегали в поисках лучшей жизни. Кто-то подавался к Свидетелям Чистилища, кто-то – на «ферму» и в охрану, кто-то – наружу, к волкопоклонникам.

Но в последнее время трупы в условленном месте и впрямь стали обнаруживать гораздо чаще. Волки показали мне, кто их туда доставлял. И что этот человек делал с несчастными до этого. Вернее, причину смерти угадать так и не удалось – может, он их травил или душил. Но факт остается фактом: Илья на своем горбу тащил очередную жертву на северную оконечность Куровского, где имелся вход в какие-то уж совсем древние подземелья – возможно, эти запутанные ходы одним своим концом упирались в Л-3 под меланжевым комбинатом, а другим, проходящим глубоко под Нерской, выводили к Гуслицкому монастырю и храму. Не исключено, что этот подземный лабиринт построили еще первые поселенцы, православные ляхи.

Так вот: сперва ординарец или адъютант Босса спускал несчастных в эти ходы, и они, судя по всему, были еще живы. А через некоторое время он возвращался с ними из подземелий – только это уже были трупы.

Волки «рассказывали» образами, картинками. На одной из них я увидел плюгавенького Петровича в клетчатом шарфе. На другой – Мару… Почему серые братья не попытались ее спасти (ведь она, по сути, была дочерью Урсулы и, соответственно, практически членом их стаи), сказать невозможно. Видимо, потому что происходило это за железнодорожной насыпью, то есть на чужой территории. А может, потому что Илья ее так и не убил – скорее всего, она сбежала от похитителя, чтобы, на свою беду, выбраться из-под земли аккурат в кульминации боя…

Волки не умеют врать. Но они умеют не отвечать на вопросы.

Ах, да. Илья. Или Борода, как упорно называли его язычники, хотя последние полтора десятка лет он всегда был гладко выбрит.

Его никто не видел после неудавшегося переворота: как сбежал из кабинета Оскара – так и исчез. Однако я задался целью найти этого маньяка. Если бы не он!..

Ох, не знаю. Если бы не он, Мара пришла бы в монастырь. Как бы она поступила, не найдя меня там? Вернулась бы обратно на комбинат, где утром началась буча, закончившаяся массовой перестрелкой сталкеров с охранниками? Или осталась бы в поселке дикарей, который тем же утром атаковали обе общины из Могильников? Девчонка могла погибнуть так или иначе. Но ведь могла и выжить, правда? Если бы не Илья.

Когда волки рассказали мне о деятельности этого ублюдка, я направился на северную оконечность, отыскал эти древние ходы. Возле пересохшего каменного колодца я нашел черный рюкзачок с розочкой и полчаса выл, не находя себе места от горя. В этот момент я терял Мару второй раз, и это было невыносимо.

А дальше я обнаружил и самого Илью. Он лежал посреди коридора с полукруглыми сводами, которые я однажды видел в своих психованных глюках. Мертвый-мертвый. Зато с такой блаженной улыбкой на лице, что я не удержался: опустошил всю обойму, превращая его голову в месиво. Мару это не вернуло. Но неожиданно мне стало чуточку легче.

– Возвращайся! – повторил Оскар, обрывая мои воспоминания.

– Кир, нам и вправду нужна твоя помощь, – вклинился брат. – Хотелось бы верить, что эти трехмесячной давности инциденты – первые и последние. Но никаких гарантий нет, ты же понимаешь. Подружить после той бойни язычников с нашими соседями и «свидетелями» – ну это просто нереально. Силой заставить их жить в мире и согласии – значит спровоцировать на новые конфликты. Оставить все как есть? Рано или поздно верующие снова вспомнят о храме на территории монастыря. И для них этот храм – реальная ценность, символ, с которым они отождествляют традиции своих предков.

Босс кашлянул:

– Им же не объяснишь, что там обосновалось уникальное природное образование, которое, собственно, дает нам надежду на дальнейшую жизнь. Они придут туда, начнут отчищать от плесени свои фрески… Ну не держать же мне там постоянную охрану?!

Я задумался. Что ж тут поделать-то? И вообще – я-то каким боком тут? Для чего я им нужен? В качестве кого?

– Кир, – снова заговорил Жора, – помнишь, ты говорил, что где-то в Италии была церквушка двенадцатого века, над которой построили более современный собор?

Оскар кивнул:

– Я бывал в Ассизи, помню и церквушку, и собор. Но обстроить такую громадину, как наш храм, тем более с сегодняшней технической базой… Да и для чего? Как это спасет от поползновений со стороны староверов?

Мысль заработала против воли. Все-таки в душе я дизайнер, хоть и с кулаками. Попытаться поставить какой-то вариант загородки, который бы не хотелось преодолевать религиозным людям? Ну конечно!

– А что, если построить перед входом что-то вроде Царских врат? Да нет, именно Царские врата! Тогда за них сможет заходить только священник. Это вполне в традициях православия, народ не станет роптать.

– Вопрос еще, кто будет этим священником, – пробурчал Босс. – И как все это грамотно обставить с позиций старообрядчества.

– А это уже ваше дело – как обставить. Построим Царские врата, а ключ от них дадим на хранение волкопоклонникам. Как было в Иерусалиме. Там ключ от храма Гроба Господня хранила мусульманская семья. Круговая порука.

– Боюсь, там больше порядку было, – возразил мой брат.

– И здесь будет больше. – Босс сверкнул холодными глазами. – Так что скажешь, дизайнер? Возьмешься за проект?

* * *

Спать на чистых простынях после ночевок в Волчьем лесу – сплошное удовольствие. Вот только сны начали меня донимать. И я даже не мог сказать, нравятся они мне или только душу изматывают.

В этих снах она всегда сидела на огромном камне и слушала свой допотопный плеер.

– Мара!.. – шептал я и задыхался от радости и щемящей боли в груди.

– О, Кир! Хочешь пастилку?

Глупо, конечно, но пусть, хуже все равно не будет. Я брал сразу три штуки, они склеивались во рту в сладковатый вязкий шар, я жевал его, тихо шалея от вкуса и запаха лакрицы.

– Так себе была идея, – говорила она, копаясь в рюкзаке.

– Какая идея?

– Ну, это… стать тебе братом. То есть этим… кем я там хотела…

– И что же в этом плохого? – улыбался я.

– А что в этом хорошего? – возражала она, тараща светлые глаза.

– А как сделать, чтобы было хорошо?

Она пожимала плечами.

– Тогда… Хотя бы не сиди на холодном, простудишься. У тебя ведь ценный организм, сама же знаешь.

Она спрыгивала с камня, подходила ко мне вплотную:

– Давай одно «ухо» мне, другое – тебе.

И снова лишь для нас двоих звучала песня давно ушедшей эпохи.

И когда люди с разбитым сердцем

Согласятся жить в мире,

Будет ответ, пусть будет.

Даже если они расстались,

Есть еще шанс, что они встретятся…

Будет ответ, это должно быть.

Белесое пятно, заменяющее нам солнце, медленно уходило за край земли.

Эпилог

– Иди сюда-ааа… Иди ко мне-еее… Здесь так уютно!..

Георгий, заносящий в тетрадь полученные в ходе лабораторного эксперимента данные, удивленно поднял голову и прислушался.

Послесловие Анны Ветлугиной

Мы решили рассказать историю про городок Куровское, конечно же, не случайно. В окрестностях этого городка прошло мое детство: когда-то мои родители по случаю купили в качестве дачи старый дом в одной из гуслицких деревень. Гуслица – это удивительно своеобразная область, непохожая на все остальное Подмосковье. Деревень в ней около шестидесяти, и населены они, в основном, старообрядцами. Сейчас никого не удивишь разными религиозными конфессиями, а в моем, еще советском, детстве казалось, что ты попал в другую страну. Это же совершенно удивительно: кругом пионеры, съезды КПСС и газета «Правда», а в деревне наряжают березы на Троицу! Устраивают свадьбы и хоронят с какими-то особенными песнями! Да и говорят как будто не совсем по-русски, хотя это просто диалект такой.

Когда я уже училась в Московской консерватории по классу композиции, во время обязательной фольклорной экспедиции мне разрешили собрать песни самостоятельно, в моей любимой Гуслице. Я поехала в Куровское, в тот самый Гуслицкий монастырь, который описан в нашей книге. Сейчас это православный мужской монастырь, а в середине 90-х там проводилась реставрация и собирались удивительные староверские бабушки с не менее удивительными песнями. Я привезла на кафедру народного творчества целую магнитофонную кассету этих довольно странных песен. Сейчас гуслицкие старообрядцы поют уже не так странно, многое стало официальным, сильно причесалось, но в моей деревне до сих пор наряжают березы на Троицу, и еще живы дореволюционные дома с деревянным кружевом наличников. И мой дом тоже такой, его построили в 1890-х, я сохраняю его и реставрирую по мере возможности.

Когда я стала органистом в кафедральном католическом соборе и перешла в католичество, именно Гуслица – моя малая родина – стала для меня мостиком между прошлым и настоящим. От местного краеведа Михаила Васильева я узнала интересную версию о происхождении своеобразного гуслицкого старообрядчества. Еще в конце XVI века в эти земли бежал отряд польских пушкарей. Иван Грозный за участие в погроме Великого Новгорода наградил их землями на западе Подмосковья. А потом что-то не сложилось, и они оказались между небом и землей: уже перешедшие в православие и обросшие семьями, но по-прежнему чужие для обитателей русской земли. Тогда они ушли в непроходимые леса и болота Гуслицы, промышляя разбоем и рисуя иконы. И сохранили то православие, которое восприняли изначально. Гипотеза эта спорная, но недалеко от моей деревни есть Ляхово, а ляхами на Руси называли поляков.

Параллельно с этим на «Свидетелей Чистилища» повлияла рок-музыка. Мы с Дмитрием – профессиональные музыканты и работаем в Москве церковными органистами: я в католическом кафедральном соборе, а он – в англиканской церкви Св. Андрея. В музыке мы тоже не обошлись без сотрудничества и объединились в органный дуэт, который называется Artbenе. Среди множества проектов у нас есть постоянный: это рок на церковном органе, который мы играем с ударником группы «Мельница», Дмитрием Фроловым. Мы сделали органные каверы Pink Floyd, Scorpions, Led Zeppelin, Deep Purple и The Beatles. Из-за этого пристрастия нам очень хотелось привнести во Вселенную Метро элементы рок-культуры: Мара неслучайно все время слушает Yesterday и Let it be.

Послесловие Дмитрия Максименко

Так сложилось, что в этом проекте я чаще оказывался в роли зануды. Анна в нескольких фразах описала сюжет, и все показалось прекрасным, цельным и необычным. А потом начались будни – сюжет надо было «одеть», создать второстепенных персонажей, проверить, все ли стыкуется, и вообще – станут ли эти герои так поступать в той или иной ситуации. Именно в этом процессе работа в соавторстве оказалась самой плодотворной: стоило кому-то из нас предложить какой-то вариант развития событий, как другой тут же пытался выискать подводные камни, нестыковки с уже утвержденным – все-таки две головы лучше одной. Особенно если они держат во внимании разные нюансы. Анна чаще всего создавала крупные мазки – повороты сюжета, взаимодействие героев. А мне нравится создавать миры – сложные, наполненные разными деталями, накладывать перемещения героев на карту. И часто именно мир, в котором обитает персонаж, делает какие-то его поступки очевидными, а какие-то – невозможными. Вселенная Метро 2033 существует по определенным законам, но в них, тем не менее, есть некоторая степень свободы для автора. Именно благодаря нашим ожесточенным спорам в книге возникло несколько разных общин людей. Они обитают в разных условиях, живут по разным устоявшимся внутренним законам и имеют различные ценности. По негласной договоренности мне целиком достался Оскар. Не могу сказать, что отрицательные персонажи – «моё», но следить за ним по мере развития сюжета было интересно, хоть зачастую он был немногословен, а мотивы действий оказывались за кадром. Мне нравилось «становиться» одним из жителей той или иной общины и пытаться проявить «собственную» индивидуальность в рамках социальной роли героя. Ну и конечно, очень интересно было вновь и вновь возвращаться в места обитания героев, ходить с ними по одним и тем же дорогам, наблюдать, как изменяется обстановка, и раскладывать пасьянс причинно-следственных связей.

Примечания

1

Что происходит? (нем.)

(обратно)

2

Это невозможно! (нем.)

(обратно)

3

Ребята, вы полные идиоты! (нем.)

(обратно)

4

Ты это знаешь, не так ли?

(обратно)

5

Вольф, ты все еще мой маленький братик, с которым я допоздна играла в мячик! (нем.)

(обратно)

6

Испьешь ты… (др. – нем.).

(обратно)

7

…из чистого источника (др. – нем.).

(обратно)

8

…был очень болен (др. – нем.).

(обратно)

9

Справочная служба (нем.).

(обратно)

10

Психический порядок, психика (нем.).

(обратно)

11

Это так практично (нем.).

(обратно)

12

Ты понимаешь? (нем.)

(обратно)

13

Гимн города Куровское, автор текста – Владимир Утёсов.

(обратно)

Флибуста

Свидетели Чистилища (fb2)

Анна Ветлугина, Дмитрий Максименко Метро 2033 Свидетели Чистилища

Пролог

Глава первая

* * *

* * *

Глава вторая

Глава третья

* * *

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

* * *

* * *

Глава седьмая

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава восьмая

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава девятая

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава десятая

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава одиннадцатая

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Эпилог

Послесловие Анны Ветлугиной

Послесловие Дмитрия Максименко

Примечания

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

Оглавление

Анна Ветлугина, Дмитрий Максименко
Метро 2033
Свидетели Чистилища