Это только начало (fb2)

- Это только начало 81K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Стив Айлетт

Стив Айлетт
Это только начало

В то утро появились странные огромные корабли, медленно закрывшие собой небосклон. А профессора Скайчума согнали со сцены в тот самый момент, когда высказанные им опасения уже начали подтверждаться. Они уже здесь!

Скайчум когда-то был так надежен, что его можно было запросто использовать в качестве эталона – астрофизик до мозга костей. Политикой не интересовался – не отличал Маркса от Рэнда, потому что и тот, и другой носили брюки. Но вот однажды днем у него случилось видение, о котором он не смог умолчать.

Миллениум в тот год никого особо не вдохновлял и поднялся спрос на сумасшедших, которые должны были заполнить потоками фальшивых эмоций последние недели, оставшиеся до смены веков. СМИ сочли, что Скайчум подходит по всем статьям – на самом деле они просто хотели заткнуть им дыру.

Что за чушь он нес! В его концепции были слабые места, к тому же он сам признавал, что идея посетила его после того, как он впервые увидел мутировавшую голову Скрэппи Ду.

– Этот пес – гидроцефал! – проговорил он, так сильно наклонившись вперед, и так устрашающе скосив глаза, что ненароком прорвал узкие границы местного пространства-времени. В точке сопряжения возникли помехи, и все кругом предстало перед ним в виде истекающего лавой ландшафта. Он понял, что смотрит на духовный слепок недавней истории, болезненной и едкой. Зеленые потоки струились во тьме. Их неуловимые мерцающие траектории подавляли его своей незавершенностью. Они сходились в выгребной яме, наваливая в кучу все неискупленные грехи. Содержимое образовавшейся отхожей ямы было настолько токсично, что начало взрываться вовнутрь и в его сердцевине возникла черная пустота.

Каждая деталь содержала в себе целое. Скайчуму удавалось одновременно видеть устройство Вселенной и на метагалактическом, и на субатомном уровнях. Изучив картину под увеличением, он обнаружил, что линия зла исходит из двух пунктов, связанных, однако, с одним и тем же событием – нападением на Пирл Харбор. Один источник – японское правительство, другой – распоряжение Рузвельта игнорировать любые предупреждения о налете. Зараженный поток состоял из крошева 4.575 человеческих тел. При быстром снижении увеличения это историческое событие растворилось в плотности окружающих элементов, и постепенно превратился в малозначительный виток в воронке, возникшей на поверхности гигантского извержения мерцающих психических отбросов. Миллиарды таких струек просачивались в каждое уплотнение потока сверхплотных отбросов, с грохотом двигавшихся через многомерную свалку негодного хлама. Как же ему хотелось, чтобы на этом все закончилось.

Дальнейшие попытки воспроизвести его случайный прорыв в мировой эфир привели исключительно к появлению кадров, на которых безумный, еле держащийся на ногах старикашка – запоминающийся и удобный для манипулятивных СМИ образ, без усилий впаренный MTV заодно с цветными кадрами фиглярствующего Эйнштейна. Да и голова у Скайчума была такой формы, что хоть шляпу с пропеллером на нее напяливай.

Скайчум появлялся всюду, где его готовы были выслушать. Ни один уважающий себя журнал не публиковал его опус «Место отвергнутой ответственности в многомерном пространстве». Один редактор так и сказал: «Любой говорящий о стадном поведении не заслуживает внимания». Другой остановил его на улице, с ухмылкой прочитал нотацию, которая потонула в шуме транспорта, и поставил на тротуаре смачную пенную точку. Когда Скайчум выступал в ток-шоу, его появление предваряла таинственная музыка, исполненная на терменвоксе. Первый раз получилось как обухом по голове. «Тортом в морду – этот малый заявляет, что у него на заднице фломастером нарисована Седьмая Печать и что он не напрягаясь вызовет апокалипсис среди ясного неба. Приехал сюда аж из самого Нью-Йорка – доктор Тео Скайчум, добро пожаловать!» Вежливые аплодисменты и первые смешки. Ведущий был не в меру болтлив и двигался к своему концу, как надрывающий живот всадник на Стене Смерти. Как он попал сюда – вот что все пытались понять.

– Доктор Скайчум, вы полагаете, что после наступления миллениума пришельцы монополизируют канализационные сети – а какие у вас доказательства?

В паузе между смешками слушателей Скайчум промямлил, что это вовсе не его теория.

Скайчум выглядел очень серьезно, что придавало происходящему характер фарса. Ведущему внезапно страшно захотелось поиграть на бонгах, и он начал колотить по двум игрушечным летающим тарелкам. Скайчум был озадачен.

Он понял, что среди гостей есть завсегдатаи, готовые с легкостью ввязаться в обмен безобидными подколами.

– Но послушайте, Рэй, история вашей жизни напоминает краткую энциклопедию обломов.

– Знаю, Билл, но мне нравится моя жизнь.

– Вы обещали нам сегодня что-то исключительное, а что же именно?

– Хотите верьте, хотите нет, Билл, но я выдра.

– Я так и знал, Рэй.

Его слова словно сдуло этим ветром болезненного острословия, но Скайчум не мог ничего поделать с духом, царившем на телевидение. Он пытался в тон начинать с какой-нибудь легкомысленной шуточки насчет человечков с фасеточными глазами, но заканчивал воплем:

– Идиоты! Выбили почву у себя из-под ног! Угнетение также способствует эволюции, как и все остальное.

Даже на серьезных шоу его обычно не понимали. В передаче «Горькая правда», посвященной новостям, в течение часа удивлялись тому, что, оказывается, существуют анти-правительственно настроенные сервайвалисты. Они делали это уже в двадцать седьмой раз, и то, что Скайчум с раздражением, а потом и в слезах, талдычил фразу «это и ребенку известно», было воспринято, как попытка украсть у всех головокружительную сенсацию. А когда на экране появилось его заплаканное лицо, которое то стиралось, то проявлялось вновь, и он спросил: «Можно ли достичь дна очевидности?», то ему инкриминировали превращение дискуссии в балаган. Телевизионный евангелист обвинил его в том, что он «безнравственно копаться в том, что причиняет нам невыразимую скорбь», а когда Скайчум посоветовал ему остыть, тот проклял его, пригрозив в будущем какими-то невнятными карами. Это была скучнейшая возня, непоправимо бессмысленная. Прозрения Скайчума в очередной раз прозвучали как нечто постыдное.

Тем более, что в пророках недостатка не было. Один парень настойчиво утверждал, что вирус миллениума выведет из строя программы виртуальных секс-кукол, которые начнут отказывать пользователям, на том основании, что все они – столетние старцы без гроша в кармане. Другой утверждал, что регулярно общается с духом Абрама Линкольна.

– Мое общение с этим шепелявым кретином не обогатило меня никакой мудростью, – сказал он. – Однако я счастлив.

И чихнул как вредный жук, опыленный дустом с самолета, обхаркав ведущего.

Радикально мыслящие обозреватели были способны лишь вопрошать: а что, собственно говоря, празднуется? Скайчум понял, что ему хочется уйти. Но даже он вынужден был признать, что это событие – крайне важное, ибо знаменует то, что человечество так долго прожило и так мало чему научилось. Это прозвучало как открытый призыв к бунту, и по лицам забегали плутоватые ухмылки. Всех этих людей связывало между собой общая тяга к выпендрежу на публике и любовь к самодовольной расслабленности. Наконец, Скайчуму просто захотелось стать одним из них. Но как только он понял, что откровение ускользает от него, ему показалось, будто злобные огоньки, вспыхивающие в глазах у этих людей, претерпевают красное смещение, как будто он смотрел на Землю с точки зрения обитателя какой-то цивилизованной планеты, от которой эта самая Земля стремительно удаляется. И его способность смотреть в будущее вернулась с интенсивностью лихорадочного бреда.

Он мчался сквозь духовный навоз, выглядевший как мириады стекавшихся в одну точку струек едкой жидкости, скручивавшихся в огромный грохочущий водоворот отвергнутой мирозданием гнили. Приближаясь, Скайчум увидел, что вокруг котлообразной ямы, подобно стальным шарикам вокруг колесной втулки, скопились крошечные сверкающие предметы. Они зависли в полной неподвижности на краю медленного мальстрема. Эти стражи вселили в него крайнее беспокойство, и он решил изучить их под увеличением. Вот они, на краю божественно-недосягаемого водопада изменчивости. Космические корабли.

Какая нелепость. Это были они.

– Если бы мы отнеслись к нашим страхам честно, как взрослые люди, – сказал он клоуну с лиловыми волосами, заправиле одного публичного телебалагана, – а не избегали, отвергали и пытались забыть их, то энергия этих переживаний была бы поглощена сознанием. А пока что мы обращаемся с ними, как с нашими ядерными отходами – выбрасываем их куда-то, и они нас больше не интересуют. Самые недавние отходы вернутся первыми.

– Последними туда, первыми сюда, во! – мрачно сказал клоун.

– Именно, – сказал Скайчум.

– А я хотел бы помочь вам, – с бесцеремонной искренностью заявил клоун. – Но я всего лишь клоун.

Вот до чего он докатился. И это все наяву? Он что, спятил?

За несколько дней до того как над Таймс Сквер навис первый шар, Скайчум скрылся ото всех. Опущенные шторы, пустые бутылки. Он лежал на спине, его угнетало всеобщее безразличие. Слишком жестокая расплата за потревоженный улей. Власти даже не взяли на себе труд его демонизировать. Было очевидно, что он посмел воспринять свое безумие всерьез и сделать его общественным достоянием. Мог ли он уйти, начать жить заново? Все кругом казалось до странности живым и колючим. Шаря глазами по потолку, он снова увидел сто тысяч граждан Гватемалы, убитых американскими наемниками. Позже это подтвердится, но как он мог знать об этом до того, как его посетило видение? Он смотрел только «Си-Эн-Эн». Не в силах совладать с думами, Скайчум встал с постели.

В этот момент зазвонил телефон. Парень с ТВ обвинил его в банальности – и сквозь смех объявил, что у того есть возможности искупить грехи, возвестив народу какую-нибудь околесицу. Скайчум согласился – он был слишком вдохновлен, чтобы протестовать.

Шоу называлось «Шарики за ролики» и на него мог попасть любой городской сумасшедший, согласный хорошенько посотрясать воздух в часы, оставшиеся до начала нового века. Взаимные проклятия невменяемых проповедников и мрачных витий подкреплялись древними эликсирами и озверелой требовательностью режиссера. В полночь один из шутов будет коронован Королем Уродов. За критерий бралась экстремальность и бесстыдство по отношению к святыням общества. Стать объектом насмешек или получить титул короля всех ходячих посмешищ – Скайчум дивился, с какой готовностью дурак готов бахвалится своей дуростью. И у него, похоже, тоже имелся шанс. Стоит ли ожидать высшей справедливости, если в забеге участвуют одни уроды?

Глаза ведущего были как изюминки, и служили исключительно для того, чтобы прикрывать отсутствие лобных долей. С покровительственным интересом, он общался с появлявшимися из огромной банки сырных шариков (реклама спонсоров) гостями.

Человек с прутиком в руке говорил о миллениуме.

– Я могу сообщить вам лишь то, – сказал он, располагая слова подобно лисице, запутывающей следы, – что он будет обескураживающим. И очень, очень дорогим.

– Для меня? – спросил ведущий, и публика взревела.

– Для меня, – сказал человек, и все высыпали в проходы.

– Привыкайте гримасничать по-обезьяньи, – изрек другой гость. – Для того чтобы достичь просветления, требуется развивать лицевую мускулатуру

После чего он выволок из-за кулис верещащего шимпанзе, уверяя всех, что обезьяну зовут Рамон, вытолкнул его на арену, и добавил:

– Вот так.

Скайчум сказал ему, что он играет в опасные игры.

Старик с ввалившимися глазами зачитал приговор.

– Закат бороды был закатом современной цивилизации.

– Каким образом?

– А таким, что отращивая бороду, тратишь время. Теперь уймите эту странную грусть: давайте опалим ноги спичками и громко закричим.

– Я… я прошу прощения… что…?

Старикан начал отплясывать на столе джигу, из его пересохшего горла неслось кудахтанье.

– Дать ему по башке, чтобы прекратил плясать, – прошептал кто-то из операторов.

Другим участником оказался инспектор манежа в Цирке Лобстеров, который хлестал бичом на глазах у всех этих безответных существ – так, будто они являлись порождением сатаны.

– Придет времечко, – объявил он, – и эти мамочки смолкнут.

И тут же огрел кнутом лежавшего рядом лобстера, раскроив его на две части.

Девочка прочла стихотворение:

Какой-то тип, не меняясь в лице, сообщил, что отрыжка – это новый язык. Другой продемонстрировал окаменевшую лепешку помета мамонта, и заявил, что она «просто ждет своего часа». Другой всего лишь настаивал, что носит в груди «горящее сердце» и считал, что это должно уравновесить или перекрыть все остальные недоразумения.

И тут настала очередь Скайчума, которого ведущий считал самым крутым среди всех, кто явился сюда со своими бреднями. Пожилой мужчина начал излагать какое-то свое грандиозное открытие, и лицо ведущего постепенно приняло выражение стены, только что покрашенной водоэмульсионной краской.

– Никто не свободен, пока все не свободны, правда же? – попытался он отделаться дежурной фразой.

– Пока хоть кто-нибудь не свободен.

– Марсиане, лишенные воздуха, до сих пор задыхаются в городе с разрушенной геодезией, – изрек ведущий, обосновав это заявление, не более чем и предыдущий риторический вопрос.

После того, как все похихикали над растерянно молчавшим Скайчумом, он продолжил:

– А эти марсиане, что они имеют против нас?

– Не марсиане, а метаверсальные существа гиперкосмоса, который мы используем в качестве шкафа, где мы прячем наши семейные скелеты. Наши просроченные страхи, от которых мы отмахиваемся ложными заявлениями о том, что урок нами усвоен, возвращаются к нам все с меньшим и меньшим интервалом

– Не понимаю, – с некоторым вызовом сказал ведущий.

– СМИ считают, что каждая проблема должна быть решена любой ценой, но это чересчур человеческая логика.

И вновь Скайчум своим кладбищенским слогом достиг цели – повсюду раздались усмешки, а он хмурился, как шеф-повар на кухне.

– Отвергать проще, чем учиться.

– Так вы призываете к апокалиптической резне?

– Я – не призываю…

– Попроще, для профанов, – насмешливо вскинутые брови расплылись и исчезли, – как же эти тела могут дрейфовать в «гиперкосмосе»?

– Любая форма, содержавшая в себе жизнь, имеет соответствующее отражение в сверх-эфире – если ее вынудить к возвращению в физическое состояние, то тогда эти эфирные отражения материализуются.

– Ух ты! – закричал ведущий, придя в восторг, и зал разразился аплодисментами – это была та самая ахинея, ради которой они сюда и пришли. – А почему они должны появиться именно сейчас?

– Те, кто взялся за эту задачу, начали существовать параллельно нашей цивилизации.

Как тонко, как поэтично!

Публика одобрительно загудела, воодушевленная искренностью представшего перед ней психа.

– Когда тебя игнорируют, это хорошо тем, что правду можно говорить безнаказанно.

– Но я считаю вас обманщиком, доктор Скайчум. У порядочного человека от этих словесных манипуляций волосы встают дыбом. Потрясут ли эти замогильные образы публику? Сомневаюсь. Где здесь тьма, где свет?

Скайчум склонился вперед, дрожа от волнения.

– Вы считаете меня злым и разгневанным на мир. Но нельзя бить лежачего, а миру поступает со мной именно так.

Тут ему на голову вскочил шимпанзе Рамон, вопя и колотя лапами.

– Доктор Скайчум, – сказал ведущий, – если вы правы, тогда я обезьяна.

Инспектора ринга в Цирке Лобстеров объявили победителем. Человек с пылающим сердцем помер от тромбоза, а человек с окаменелым пометом метнул его в аудиторию и бросился наутек. Для церемонии коронации был сооружен престол в форме половинок гигантского ролика. Скайчум почувствовал облегчение. Проявил он себя достойно. Лакомился желе и мороженым, выставленным в кулуарах для участников конкурса. Даже плотоядные гримасы шимпанзе заставили его улыбнуться. Он подошел к победителю с добрыми намерениями.

– Поздравляю, сэр. Эти ваши лобстеры – серьезная угроза человечеству.

Победитель печально посмотрел на него.

– Я люблю их, – прошептал он, и тут же был сбит с ног группой косметологов.

В самый ответственный момент Скайчум, засунув руки глубоко в карманы, покинул студию, воспользовавшись боковым выходом. В широкополой шляпе, скрывавшей от него небеса, он двинулся по узенькой улочке, над которой вместо небосвода теперь нависали днища космических кораблей.

В последний час, когда простофиль насильно загоняли на чертовы колеса, а тех, кто истинно праздновал, арестовывали на пешеходных улицах, с неба спустились сотни многомерных кораблей, с которых свисали щиты, где было написано, что можно делать, а что нельзя. Скидывая маскировку, они вспыхивали в верхних слоях атмосферы как новые луны. Теперь они заняли позиции над столицами всех стран мира, и ускользнуть от них было невозможно. Армада исполинских, затмевающих свет кораблей, шириной в пятнадцать миль каждый, двигалась по небу, словно медленно закрывающаяся крышка гроба. Над Нью-Йорком навис дрейфующий город, геометрия которого, имеющая форму многолепесткового цветка, угадывалась только по доступным глазу деталям, видимых из глубоких ущелий улиц. Серые иероглифы на нижней стороне были на самом деле шпилями, надстройками и зданиями высотой с небоскреб. Главный глаз – скрытая тенью вогнутая поверхность шириной в милю – завис над центром города, как парящий пейзаж, зависший неожиданно, подобно раскату грома в ясный день, а другие такие же летающие города заняли позиции над Лондоном, Пекином, Берлином, Найроби, Лос-Анджелесом, Кабулом, Парижем, Цюрихом, Багдадом, Москвой, Токио и другими истероидными мегаполисами. Один аппарат завис над самым Белым Домом, похожий на перевернутый собор. В утреннем свете они казались безмолвными, неподвижными механизмами. Прочными, незыблемыми как солнце.

Президент, человек с волосами цвета подтаявшего айсберга, кое-как натянув улыбку, заговорил о необходимости проявлять сдержанность и о путях спасения. Повсюду царили нервозность, страх и растерянность. Уличное движение остановилось. Фанатики веселились. Если никто не помнил слов старика, то хотя бы имя его запомнили, – одна девочка высоко подняла транспарант с надписью «Я СКАЙ ЧУМ». Тяжелая атмосфера сгустилась над застывшими в ожидании городами.

Над Белым домом раздалось поскрипывание. Открывался центральный глаз корабля. Створки, подобные серебряным крыльям насекомых, затрещали. Терлись, издавая скрежет, массивные стальные двери.

Это происходило по всему миру, серебряный цветок раскрылся над Парламентом, Уайтхоллом и мертвой Темзой, над зданием Рейхстага, над «Всемирным банком», над пекинским Политбюро.

Глаз тарелки в округе Колумбия открылся, послышался рев мотора. Зеваки вытягивали шеи, чтобы рассмотреть получше. Не успело сердце отбить два удара, как настал конец. Из глаза капнула крошечная слеза, упав на крышу Белого Дома.

За ней вторая, упавшая как белая снежинка.

Это были трупы – эти две слезы – трупы людей. За ними последовали другие. Поток их все нарастал – некоторые проламывали крыши, некоторые винтом входили в землю, отскакивали и падали на лужайки, разбиваясь, разбрызгивая внутренности по галереям.

И разразился ливень. Со странным, затяжным многоголосым воплем с неба валились изуродованные мертвецы. Шестьдесят несчастных пенсионеров, зарытых в братской могиле в 1995 году, были выброшены на здание Социальных Служб Чикаго. Сотни негров, забитых в полицейских участках, упали на крышу Скотланд-Ярда. Тысячи уничтоженных восточных тиморцев были выкинуты на здания Ассамблеи в Джакарте. Тысячи погибших при бомбардировках Хиросимы и Нагасаки выпали на Пентагон. Тысячи замученных до смерти засыпали Абуджу. Тысячи суданских рабов были сброшены на Хартум. Жившие на границе Красные Кхмеры были погребены под горой, высотой в милю, состоявшей из кишок, выпавших из распоротых животов трех миллионов кампучийцев. Тысячи горцев было скинуты на парламент Бангладеш и на «Всемирный банк», позже заваленный телами всех оттенков кожи – так что откопать его уже невозможно. Берлин был сметен почти мгновенно: все улицы города были сплошь завалены жертвами. Он был залит соляркой и запружен телами маленьких девочек.

Пентагон быстро наполнился до отказа и лопнул, будто подорванный бомбой террориста. Жертвы Перл Харбор падали в равной степени на Токио и на Вашингтон. Американские улицы были затоплены японцами, греками, корейцами, вьетнамцами, кампучийцами, индонезийцами, доминиканцами, ливийцами, тиморцами, латиноамериканцами, американцами. Над улицами висела розоватая кровавая дымка, образованная кипящей кровью жертв Дрездена. Лондон, когда стали падать тела, быстро превратился в прорванный канализационный коллектор. Парламент рассыпался как карточный домик. Выжившие бежали по Стренду, спасаясь от накатывавшей волны трупов. Девятый вал безглазых немецких, индийских, африканских, ирландских и английских граждан обрушивался на здания, раздавливая их в лепешку. Падающие тела корежили автомобили, переворачивали их и погребали под собою. Темза вышла из берегов: трупы вытеснили из нее воду.

Лишенные теперь данной им отсрочки, тела начали разлагаться. Вонь ковровых бомбардировок обрушилась на пригороды, потом потекло человечье месиво, расползавшееся по улицам подобно лаве. Жалкий осадок человечины – а все оттого, что на боль не обращали внимания, а войны развязывали ради выгоды. Первая волна. Пока заплачена лишь цена каких-нибудь шестидесяти лет – однако же, она накатила, как бульдозер, сгребающий мусор на свалке, и растеклась по карте подобно красным чернильным кляксам, которым суждено расти и сливаться друг с другом.

Скайчум сел в 8.20 на экспресс, направляясь на Север от вокзала «Гранд Сентрал» – там, согласно установке, внимания на трупы не обращали. Угрюмый, он осмотрел перечеркнутый дождевыми стрелами горизонт – пыль, мельтешащую во вспышках света – и только тогда промолвил.

– А ведь это только начало.