Северянин (fb2)

- Северянин [litres] 1260K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Вера Ковальчук (Ярослав Коваль, Игорь Ковальчук)

Игорь Ковальчук
Северянин

Глава 1

На наковальню легла черная от копоти полоса металла с алеющим концом. Кузнец несколько раз прошелся молотком по нагретому пламенем краю, бросил инструмент на теплый земляной пол и взялся за другой молот, потяжелее. Этим, широким, на длинной и очень удобной рукояти, он бил уже с размаху, от плеча, со всей своей немалой силой, выглаживая заготовку там, где отметил предыдущим инструментом. Закончив, вернул полосу в горн.

— Эй! — окликнул он. — Качай!

Заработали меха. Кузница была маленькая, и воздуходувное приспособление для удобства расположили за тонкими плетеными стенами строения, направив длинное глиняное сопло прямо в сердце горна. Теперь помощнику, гнавшему воздух в огонь, не было нужды излишне потеть — он работал на ветерке, в стороне от печного зева, заодно оставляя простор кузнецу. Пламя, питаемое прохладным ароматным потоком, взревело, вцепилось и в дерево, и в почерневший от копоти будущий клинок.

Кузнец выглядел очень молодо, даже несмотря на короткие, недавно начавшие свою жизнь бородку и усы. Местные жители, обитатели предместий Руана, сказали бы, что ему не меньше двадцати, и он уже зрелый мужчина. А соотечественники умельца, которые хотя еще и считались здесь чужаками, однако уже сделали Руан и множество других городов в окрестностях своей вотчиной, предположили бы, что ему не больше двадцати пяти, и у него еще все впереди.

На самом деле молодому скандинаву, уроженцу Согнефьорда, недавно исполнилось девятнадцать. У него были широкие плечи и ярко-синие глаза, похожие на два осколка южного неба. Не слишком высокий по меркам соотечественников, он, однако, без труда мог коснуться рукой потолка жилого дома, и среди руанских крестьян казался рослым. Но возможно, так было еще и потому, что руанцы при виде северянина сразу горбились и прятали глаза, в глубине которых жила выработанная за много лет ненависть. Они еще не привыкли к новой власти, а также к тому, что, обосновавшись на землях Нейстрии, норманны начали вести себя как рачительные хозяева, а не как бандиты с большой дороги.

Кузнец закончил работу, осмотрел заготовку и сунул ее обратно в горн, в самую середину, — туда, где, глухо гудя и ворча, ерзал самый сильный, самый густой огонь, щедро накормленный сосновыми полешками.

— Эй, качай сильнее! — крикнул он.

Пламя загудело зло и радостно, и вскоре вся заготовка целиком приобрела странный, черно-багряный оттенок, едва заметный под окалиной. Прихватив ее клещами, северянин швырнул будущий меч на наковальню, вместо молота взял гладилку с отлично отшлифованной нижней частью и за полчаса довел заготовку до нужного состояния, в котором ее уже можно было закаливать.

— Эй! — прекратив качать мех, крикнул парнишка, помогавший кузнецу в работе. — Здесь конунг!

— Ну, что ж делать, — пробормотал парень, вынося заготовку из кузницы под навес, к большой лохани, где на поверхности воды плавал густой слой топленого масла. — Подождет.

Кузница располагалась поодаль от селения, на берегу реки, там, где ветер был особенно силен и пронзителен. Одна и та же наклонная широкая крыша прикрывала и легкую постройку из плетеных лозовых щитов с дверными проемами без дверей, где кузнец скрывался от слишком сильного ветра, дождя или снега, а также хранил те инструменты, которые нелегко было всякий раз носить с собой в дом, а также большой участок двора. Именно здесь располагались большие меха, сделанные из снятой «чулком» шкуры молодого бычка, лохань, в которой остужали заготовки, большой плоский валун, на котором мастер выполнял часть работ, требующих простора для размаха, и многое другое. Валландские кузницы нередко вообще были лишены стен, для защиты от дождя и снега ставили навес, этим и ограничивались. Но северянин любил комфорт.

От кузницы в селение, к большому господскому дому вела тропинка, широкая, будто дорога, выглаженная множеством ног. По ней, задумчиво разглядывая камушки и кочки, спускался крупный серый жеребец с длинной роскошной гривой. Остановился у навеса, и с седла спрыгнул очень высокий, широкоплечий мужчина в хорошей крашеной одежде и удобных сапогах. Подросток-подмастерье перехватил красивый шитый повод и, глядя на коня с восхищением. — великолепное, сильное и молодое животное действительно заслуживало внимания и восторгов, — потянул его за собой, туда, где под навесом лежала охапка свежего сена, приготовленная вообще-то для постели, но пока еще годная и в пищу коню.

Гость внимательно посмотрел на кузнеца, медленно опускавшего заготовку в лохань, потом подошел поближе. Тот не спешил поворачиваться к прибывшему лицом.

— Приветствую, Агнар, — сказал посетитель спине, обтянутой грязной влажной рубахой. — Вижу, ты занят.

— Я ждал тебя позже, конунг, — медленно проговорил кузнец, после чего вынул изделие из лохани и внимательно осмотрел. Было заметно, что темный от копоти металл отливает синевой.

Правитель слегка ухмыльнулся.

— Да я не тороплю. Я и сам, пожалуй, не прочь помахать ручником.

— Тогда ты приехал поздно, — Агнар повернулся к плоскому валуну и положил на него будущий клинок. — Я уже закончил.

Конунг осмотрел изделие, поднял его, еще горячее и влажное, скользкое от масла, пощелкал пальцем. В густой русой бороде, под пышными усами зазмеилась довольная улыбка, заскорузлая темная ладонь ласково поладила металл. Он знал толк в оружии, ценил и любил его, и даже в заготовке, еще пока не отшлифованной, не отглаженной, лишенной обмотки на рукояти, видел красоту нового клинка.

— Хорош, — проговорил он, возвращая будущий меч мастеру. — Для кого делаешь?

— Для Орма, сына Оспака.

— Ага…

— Твой меч ждет тебя в моем доме, конунг. Я его здесь не держу, слишком он дорогой.

— Еще бы. Но я искал не только меч, но и тебя.

— Я уже освободился, — Агнар тщательно вытер руки полосой старой мягкой холстины, а потом протянул ее гостю. — Идем, конунг. Думаю, о том, что ты здесь, уже известно, и моя рабыня готова подать нам на стол охлажденный эль и свежий хлеб. Они сегодня пекли, я знаю.

— С удовольствием.

Не сказать, чтоб Хрольва по прозвищу Пешеход, сына Рёгнвальда, и Агнара, сына Бьёрна, связывали настоящие и крепкие дружеские отношения. Хрольв, разумеется, хорошо знал того, кто теперь ковал ему оружие… А как он мог не знать одного из своих людей? Не так уж велика у него была дружина.

Так уж случилось, что конунг Харальд Прекрасноволосый изгнал Хрольва и его дружину из Норвегии — не помогло ни то, что отец Пешехода был одним из ближайших друзей Харальда, ни вмешательство достопочтенной Рагнхильд, его матери. Конунг Норвегии был человеком суровым, и больше всего на свете он не любил, когда нарушали установленный им закон.

Впрочем, Хрольв не собирался падать духом. Он всегда видел в неудаче лишь повод найти замену утраченному. И если осуществленное древнее право взять у слабого все, что понравится, лишило его родины, значит, родину надо отыскать где-нибудь еще. После недолгого колебания он выбрал Валланд, вотчину Каролингов, потомков Карла Великого. О Магнусе, как его звали викинги, в Норвегии, как и всюду, ходили легенды, но, как и всюду, северяне знали, что потомки Великого — это не он сам. В годы правления Карла мало какой викингский корабль решался сунуться в Валланд. Но не стало Магнуса — и все изменилось.

И теперь, когда для Хрольва пришло время искать новое пристанище (не будешь же вечно, будто кусок коры в ручье, мотаться от одного берега к другому), эта страна давно уже стала намного беззащитнее, чем все окрестные. Потому-то выбор Пешехода пал именно на Валланд — здесь можно было не ждать серьезного отпора.

Так и случилось. Конечно, победа не далась даром, — а что в этом мире падает в руки просто так, — но северяне успели отхватить весьма изрядный ломоть валлийской земли прежде, чем Хрольв решил, что ему достаточно, и большего ему просто «не переварить».

У Хрольва было всего три корабля, а у короля Карла с красноречивым прозванием Простоватый — целая страна. Но Карлу это не помогло. Когда предводитель войска викингов кидался в эту авантюру, он знал, что делает. Он догадывался, что правитель Валланда предпочтет договориться.

Так и произошло. У короля не осталось выхода. Недавний поклонник Тора и Фрейра согласился принять христианство, согласился считаться вассалом короля, — разумеется, чисто номинально, ибо сеньор не может силой принудить вассала подчиниться или хотя бы согнать его с земли, и повиновение остается всецело доброй волей последнего. И теперь речь уже заходила о свадьбе Хрольва, именовавшегося теперь в местных хрониках герцогом Рольфом, с Жизелью, внебрачной королевской дочерью. Этот союз представлялся выгодным обеим сторонам. Хрольв получил какие-никакие гарантии, а его величество к изумлению своему обнаружил, что наилучшим образом защитил свое северное побережье. Новоявленный союзник и будущий зять не собирался терпеть в «своих» владениях никого чужого, даже если это его соотечественники.

Как оказалось, гарантированно защитить границу от викингов мог только викинг.

Агнару, пришедшему в Валланд на одном из кораблей Хрольва, в год начала похода исполнилось всего-то четырнадцать лет. Он казался подростком, способным быть лишь на подхвате. Однако в первом же бою убил первого настоящего врага, захватил первую добычу — кожаный доспешек убитого, его шлем и копье. Этой первой добычей он гордился больше, чем похвалой своего дяди, брата своего отца, который и взял юнца в этот поход.

У Агнара не было отца Вернее, он был, но давно умер — сын плохо его помнил. Мать родственники быстро выдали замуж, и мальчик остался на попечении у семьи Бьёрна. Дядя заменил Агнару отца, он же позаботился об отпрыске брата от какой-то рабыни, и его тоже прихватил с собой в Валланд. Пусть мальчишка учится военному делу, а также ремеслу. Мужчине в Норвегии прилично было знать какое-нибудь ремесло помимо искусства отправлять врагов на свидание с предками. Дядя был хорошим кузнецом, вот кузнечному делу он и обучил племянников.

А теперь Агнар наставлял младшего брата.

В битвах юноша быстро стал мужчиной. В первый год он мало что смыслил в настоящей схватке, но сначала его хранила удача, а потом пришел опыт. На побережье Валланда он показал себя, а в Руане во время уличной битвы спас Хрольву жизнь. Случайно, но вполне серьезно. Тот не забыл.

Когда победа была одержана, и герцогство легло к ногам нового господина, настало время раздавать земли. Каждый сподвижник Хрольва, все его лучшие воины получили свои доли владений — кто деревеньку, кто город, а кто и того больше. Агнар, юноша пятнадцати лет, оказался владельцем большого села в предместьях Руана, под боком у сеньора.

Это была невиданная честь.

В столь юные годы и уже так богат — юноша мог бы гордиться собой. Нетрудно было бы потерять голову. Но он спрятал свою гордыню глубоко в сердце, и теперь, живя оседло, куда больше времени проводил в кузне, чем в доме. Дядя передал ему все свое мастерство, а чему не успел научить, растолковывал теперь. В селении он, разумеется, нашел достойное себя пристанище и всяческое уважение.

И Хрольв, отлично водивший корабли, а также знавший толк в их постройке, но не умевший ковать, оказал Агнару честь — заказал ему меч.

Камни хрустели под жесткими подошвами сапог. Дорожка вскарабкалась на холм, к селению, раскинувшемуся широко и привольно (под властью северян местные крестьяне жили всего ничего — около трех лет, но уже сообразили, что жизнь становится намного спокойнее, а потому занялись строительством), и, попетляв между домами, влилась в широкую, хорошо утоптанную дорогу, заканчивавшуюся у крыльца.

Дом был выстроен в странном стиле — нечто среднее между общими домами скандинавов и возведенными из бревен поместьями местных мелких феодалов. Вместе с Агнаром и его дядей здесь обитало множество народу — слуги, друзья обоих хозяев, которые пока не получили собственных домов или владений и надеялись отличиться в будущем, а также работники, набранные из числа местных ребят покрепче. Последние охотно покидали темные тесные домишки своих семей, приходили к Агнару в надежде на лучшую долю; в спокойные времена они трудились на полях или пастбищах, а если возникала угроза вражеского нападения, становились воинами.

Хрольва здесь, конечно, знали. Валландцы при встрече с ним торопились согнуться в три погибели, люди постарше, привыкшие к старым традициям, не без усилий валились в пыль. Герцог не обращал на них никакого внимания — к раболепию местных жителей он уже давно привык. Казалось, будто для него просто не существует валландских крестьян — по их спинам его взгляд скользнул как по пустому месту, и посветлел лишь при виде дяди Агнара — тот, конечно же, вышел поприветствовать своего хевдинга, которого уже года три упрямо именовал конунгом.

— Здравствуй, Родбар, — прогудел Хрольв. — Я вижу, ты тут заскучал. Перебирайся-ка ко мне в замок, тебе будет чем заняться.

— Нет-нет, — тот взмахнул рукой. — Я слишком стар, чтоб менять свои привычки. Жить в каменном гробу — это не для меня.

— Эк ты о моем замке! И нечего рассказывать мне о своей старости, — рассмеялся правитель. — Ты еще воин, и воин хороший. Я и сам с удовольствием размялся бы с тобой.

— Да уж лучше с моим племянником, — ответил Родбар, посторонившись в дверях. — Слишком я стар, чтоб оказать тебе достойное сопротивление. А иначе — разве имеет смысл?

— Можно попробовать и с твоим племянником, — Пешеход обернулся и посмотрел на Агнара с интересом. Молодой кузнец, еще сохранивший остатки юношеской стройности, выглядел рядом с ним, как стилет рядом с тяжелым одноручным мечом. — Ты обещал мне холодный эль, Агнар. А потом я взглянул бы и на клинок.

Напиток герцогу с поклоном поднесла молоденькая служанка, но, как она ни улыбалась, как ни пыталась изогнуться пособлазнительнее, тот не обратил на нее никакого внимания — красотки, жившие при руанском замке, были ему намного милее. Одним духом осушив большую кружку, Хрольв с удовольствием прищелкнул языком, и небрежно сделал знак, чтоб ему налили еще.

В большом зале, где Агнар и его люди ели все вместе за длинными столами, а на ночь убирали их и раскатывали постели, все уже было готово к приему дорогого гостя. Служанки торопливо расставляли на почетной стороне стола закуски — соленый овечий сыр, свежие лепешки, копченую рыбу, вареные яйца, сметану, мед и даже немного сливочного масла. У Агнара угощали самыми простыми деревенскими блюдами, но гостеприимный хозяин нисколько не опасался того, что гость станет воротить от угощения нос. Хрольв сам привык к простоте, и еще в те времена, когда ходил в походы, не однажды питался одним только мясом, кое-как поджаренным над углями. Теперь он с удовольствием попробовал сыр, лепешки и мед, а запеченную оленину встретил с оживлением.

Подождав, пока гость утолит первый голод, Агнар принес из своей спальни завернутый в кусок кожи меч и подал его своему хевдингу.

Тот поспешил развернуть сверток.

Металл в полутьме плохо освещенного зала казался серым, но стоило присмотреться, и становились заметны извивающиеся более темные полосы, которые, казалось, исполняли на великолепно отшлифованной глади клинка всегда в чем-то различные фигуры танца. Тонкие, как конский волос, полосы разных оттенков серого — от самого темного до самого светлого — затейливо сплетались в глубинах стали, делая ее неправдоподобно гибкой и стойкой. Лишь края клинка оставались равномерно-серыми — они были исполнены из обычной стали и обычного железа.

Хрольв поднял тяжелый клинок будто веточку и сильно щелкнул ногтем по краю дола. Металл отозвался сильным, наполненным звоном. Вдоль лезвия и с одной, и с другой стороны тянулись полосы кровостока, облегчавшие вес, но по ним же можно было определить толщину лезвия в центре. Мастер заточил меч, хотя это было непросто, да и не принято — клинки викингов никто и никогда не стремился доводить до остроты бритвы.

В глазах Пешехода появился огонек восхищения. Пожалуй, если бы хоть одна девушка удостоилась подобного взгляда, она смогла бы без труда уверить себя — герцог у ее ног, он влюблен и готов на все. Но ни одна женщина не могла мечтать о подобном. Женщинам Хрольв отводил строго определенное место в своей жизни, и только война и власть царствовали в ней безраздельно.

— Великолепно! — проговорил он, не решаясь коснуться клинка ладонью. — Проверял?

— Разумеется. Это мой первый меч подобного рода. Прежде я делал лишь самые простые.

— Меч с трехступенчатой закалкой ты называешь простым? — довольно рассмеялся герцог. — Прекрасно, прекрасно. Тут следует, наверное, отдать должное и брату твоего отца. Уверен, меч этот появился на свет не без его помощи.

— Повитуха мечей — не так плохо для старого воина, — проворчал Родбар, конечно, довольный похвалой. Он был дюжий, крепкий и румяный, не старше самого хевдинга, при случае мог свалить бычка ударом кулака, шалил одновременно с двумя сельскими сочными молодыми вдовами, и уж на немощного старика не тянул никак.

— Я сделал два клинка, — ответил Агнар. — Оба из слитков металла одной варки.

— Кому ты сделал второй? — ревниво поинтересовался Хрольв.

— Себе. Странно кузнецу-оружейнику не иметь хорошего оружия.

Прежде один из самых удачливых и дальновидных викингов, а теперь — вассал короля Карла Простоватого, любовно осматривал оружие, но не мог найти изъяна. Гарда и «яблоко» были покрыты узором из ямок и линий, на первый взгляд простеньким, но таящим в себе древнее заклятие удачи, претворенное в форму, которую время сделало священной. Обмотанная кожаной полосой рукоять лежала в руке как влитая.

Благодушие Хрольва бросалось в глаза не только тем, кто хорошо его знал, но и сторонним наблюдателям. Даже валландцы перестали испуганно жаться по стенам, и Агнар решился:

— У меня есть к тебе просьба, конунг.

— Слушаю. — Тот не отрывал взгляда от нового оружия.

— Отпусти меня.

— Куда?

Молодой викинг пожал плечами.

— Просто. Отпусти. Мне, откровенно говоря, невмоготу сидеть на одном месте. Я кузнец, но не только. Еще я воин.

И снова в густой бороде вспыхнула усмешка, проницательность и пронзительность которой трогала сердце даже тех, кто считал, будто чужое мнение не для них. Когда Хрольв улыбался кому-нибудь, тому казалось, будто его видят насквозь. Впрочем, почти так оно и было. С годами этот викинг стал настоящим душеведом, мысли и настроение он читал, будто звериные следы на снегу, и сила его духа была такова, что он способен был вторгнуться в сознание собеседника, продиктовать ему свою волю. Пешеходу некоторое время назад перевалило за пятьдесят, почти всю жизнь он водил в бой отряды и людей знал как облупленных.

Впрочем, Агнар под его пронизывающим взглядом смущаться не собирался, даже если хевдинг действительно видит его насквозь. Он смотрел твердо и спокойно, тем самым давая понять, что отговаривать его бесполезно.

— Невмоготу сидеть на одном месте? Повоевать хочется, мир посмотреть? Как же ты еще молод…

— Не спорю, по сравнению с тобой, конунг, я молод.

Хрольв снова занялся своим новым мечом. Он опять осмотрел его, попробовал ногтем край, покрутил в руке.

— Ни на волос не тяжелее, чем надо… Да, я тоже когда-то был таким, меня тоже тянуло из дома в походы. Я понимаю твое желание. Однако отпускать хорошего кузнеца… Здесь, в Валланде, они не делают узорчатую сталь. Хорошее оружие возят из соседних королевств. И лишиться такого мастера, как ты…

— Я еще не мастер. Мой дядя куда искуснее. Если бы не он, я не смог бы сделать все как надо.

Родбар поджал губу.

— Староват я уже молотом махать.

— К тому же, подрастает мой брат. Он хоть и моложе меня, но смышлен и кое-что уже умеет.

Хрольв задумчиво покачивал рукой с мечом и внимательно разглядывал Агнара, будто примеривался — стоит ли рубить, или пока подождать? Он как никто понимал, что юношей, рвущихся в дальние страны, к испытаниям, впечатлениям и богатой добыче, сдерживать бессмысленно. Такова уж природа человеческой натуры, что молодость тянет из дому, к какой-то новой жизни, о которой искатель приключений даже и представления не имеет, и лишь годы способны подтолкнуть его к поиску покоя и размеренной жизни.

— Хороший меч, — многозначительно произнес он, не отрывая взгляда от Агнара, который хоть и умел сохранить душевное равновесие в любой ситуации, но здесь все-таки слегка забеспокоился. Только бога могли знать, что там на уме у правителя Нейстрии. — Ты готов ответить за качество своей работы?

— Разумеется, — бестрепетно и даже с некоторым удивлением ответил Агнар.

— Я так понял, что для себя ты сделал точно такой же клинок?

— Да.

— Ну что ж… Бери свой меч, выйдем во двор, и если покажешь себя достойно, так и быть, отпущу тебя попутешествовать.

— Покажу себя… в чем?

Хрольв довольно улыбнулся.

— В поединке, конечно.

Они вышли во двор. Распуская пояс на рубашке, Агнар поглядывал краем глаза, откуда еще стоило бы прогнать любопытных валландцев, но потом забыл об этом. Крестьяне и работники хозяйского поместья липли к любой щелочке, к любой дырочке, чтоб увидеть хоть что-нибудь из поединка — в их жизни было так мало зрелищ и так много нудной, однообразной, изнуряющей работы, что за любое зрелище хватались обеими руками.

Их можно было выгонять до бесконечности, и все равно кто-нибудь умудрился бы спрятаться и подсмотреть. Да и не хотелось тратить столько времени и сил, чтоб не потешить местных крестьян. Пусть смотрят, в конце концов.

Родбар прошелся по периметру двора лишь затем, чтоб разогнать самых рьяных зевак и очистить место для поединка. Младший брат Агнара уже успел оседлать лошадь, которую ему доверили на попечение, а теперь ждал с кольчугой и подкольчужником. Хрольв бился очень хорошо, к тому же был чудовищно силен, и в поединках не слишком-то осторожничал, поэтому схватиться с ним даже в шутку, но на боевом оружии и при этом без кольчуги было слишком рискованно. Агнар, собственно, и не собирался.

Кольчугу он набирал сам — это была его первая кольчуга и пока еще единственная. После этой работы он, как это водилось, уже мог считаться мастером, но в глубине души все же был уверен, что ему до настоящего мастерства далеко.

Хрольв тоже был в доспехах, позаимствованных у Родбара, которые оказались ему немного малы, и потому в боках были зашнурованы свободнее. Не обращая внимания на глазеющих, жмущихся к стенам слуг, он прошелся, поводя плечами, — наплечники немного жали, — и махнул молодому противнику щитом в левой руке.

— Начинай, парень.

Агнар атаковал. Он не шагнул, а, казалось, скользнул вперед вместе с ветром, так плавно и гибко, как могут только юноши. Целил он в колено хевдинга. Подобное начало схватки не раз и не два давало ему основательное преимущество — как ни странно, воину куда проще поднять щит, чем опустить его, и на какой-то миг ноги, не защищенные деревянным кругом, оказываются под прицелом меча. Молодому воину уже случалось спешивать врага, еще не успев обменяться с ним хоть парой ударов, и тут главное было уцелеть самому, то есть не просто подскочить с должной резвостью, но и отскочить так же быстро.

Однако Хрольв отразил этот удар непринужденно, будто только его и ждал. Щит нырнул вниз и вперед, чуть не ударил Агнара по лбу — тот едва успел увернуться.

— Неплохо, — едва слышно проговорил герцог. — Но надо быть осторожнее. Более опытный угадает твой ход.

И ударил сам. Ударил сверху и наискось, а молодой воин ловко подставил щит и увел косо падающий меч вбок. Но даже в этой ситуации от удара у него на миг онемела рука. Пешеход бил не в шутку.

Они обменивались ударами, кружа по узкому пятачку хорошо вытоптанной земли. Рука у Агнара была тяжелой, как у любого кузнеца, на недостаток силы он никогда не жаловался, хоть ворочая веслом драккара, хоть размахивая самым увесистым из ручников в кузнице. Но, сражаясь с Хрольвом, он впервые понял, что еще слишком молод и просто не встречался прежде ни с кем сильнее себя. Хевдинг оказался именно таким человеком.

Отражать атаки нужно было осторожнее, но разок давно не тренировавшегося молодого мастера подвела левая рука, и удар клинка пришелся по краю умбона. Деревянный круг треснул, умбон погнулся, и Агнар раздраженно отшвырнул испорченный щит. Его противник сделал шаг назад и опустил меч, ожидая, пока кто-нибудь из присутствующих притащит другой щит, целый.

— Неплохо, — сказал он. слегка отдуваясь. — Полагаю, если бы ударил прямо, меч расколол бы умбон, верно?

— Скорее всего, — ответил молодой воин, в глубине души гордясь клинком своей работы. — Но все-таки не стоит проверять. Жалко и клинка, который я с таким трудом шлифовал и точил, и умбона.

— Ты двигаешься правильно и хорошо — дядя учил, не так ли? — но удары надо наносить жестче. Даже если схватка затеяна лишь в шутку, она не для того, чтоб приучать руку к слабым ударам. Бить надо так, словно ты собираешься развалить врага от плеча до пояса, и только так. Не зевай, — и Хрольв поднял меч.

Родбар швырнул племяннику щит, тот перехватил его в воздухе за скобу и тут же подставил под удар. Хевдинг, не сумевший подловить Агнара на возможном мгновении замешательства, довольно крякнул. Отразив атаку, молодой воин тут же рубанул сам, от души. Клинок ударил о деревянную часть щита герцога, расколол его и засел в дереве. Отточенным до автоматизма движением Пешеход дернул щит вбок, а потом добавил еще и удар кулака и «яблока» меча в грудь. Хозяин селения и поместья на глазах у своих работников полетел в пыль.

Усмехаясь в бороду, то есть незаметно для окружающих, Хрольв легко вышиб у противника рукоять меча, потом без особого напряжения выдернул клинок из дерева, с любопытством осмотрел, убедился, что на нем нет ни зазубрины, и подал владельцу.

— Может случиться еще и такая неприятность, — пояснил он. — Ну, вставай.

Агнар вскочил легко, не чувствуя боли в ключице, по которой и пришелся крепкий удар. Меч в его руке взмыл, будто невесомый, да и щит поднялся, казалось, быстрее, чем это возможно. Мужчины схватились всерьез и тесно, так, что наблюдателям почти ничего не удавалось разглядеть. Один из мальчишек, самый любопытный до зрелищ, взобравшийся аж на крышу сарая, примыкающего к дому, так далеко подался вперед, что скатился с нее, чудом не свернул шею, падая на своего двоюродного братца, любовавшегося схваткой снизу, но даже относительно удачно приземлившись и сильно ушибив локоть, не оторвал взгляда от схватки.

В какой-то момент молодой воин атаковал не так сильно, как следовало бы, и герцог немедленно воспользовался его ошибкой. Он придавил клинок противника к щиту своим клинком и уже шагнул было вправо, рассчитывая вывернуть рукоять из уставшей руки Агнара. Однако тот догадался о возможной опасности еще в момент удара, потому что, само собой, сразу почувствовал — что-то пошло не так; пусть даже и не мог знать, какой ход придумает его хевдинг. Он вовремя выдернул клинок, потянув его вверх, и нырнул к земле. Упал, покатился прямо под ноги Хрольву и тем самым подсек его.

Пешеход, при своем росте и могучем телосложении весивший, конечно, весьма изрядно, тяжело грохнулся на землю. При этом он придавил молодого воина, но тут же с ловкостью, подпитываемой испугом, извернулся — такое получается даже у потерявших былую гибкость зрелых мужчин, которые не сидят у очага, постепенно врастая в кресло, а ходят, ездят верхом и даже иногда берутся за оружие. Перед глазами Агнара мелькнуло бородатое лицо хевдинга и взгляд, ставший напряженным, а потом откуда-то прилетел кулак, который молодой мастер в долю мгновения успел разглядеть во всех подробностях — даже мозоли на костяшках заметил, — и мир залило равномерной темнотой.

Правда, длилось это недолго. Странное ощущение, сковавшее мозг временным небытием, отступило, и он снова увидел двор, дом и сарай, и пыль, покрывшую его руки, и грузного Хрольва, пытающегося подняться. Тот повернулся на бок, чтоб сподручнее было оттолкнуться от земли, заметил взгляд своего молодого противника и пробормотал:

— Вот наглец! — Он уже расплылся в улыбке, и грозного взгляда не получилось.

Агнар встал с земли первым, и на этот раз именно он подал хевдингу меч, который тот выпустил из пальцев, чтоб попотчевать нахального мальчишку, да еще и понадежнее обезопасить себя от какой-нибудь необычной, неожиданной атаки.

— Наглец, — повторил Хрольв, утвердившись на ногах. Проговорил он это слово с удовольствием, как бы даже смакуя. — Просто наглец. Но быстро соображаешь. Из тебя годков через пять такой воин получится, что держись… Если выживешь, конечно. Как я тебя отпущу?!

— Конунг…

— Ну ладно, ладно. Мой отец меня тоже в свое время отпустил. И правильно. Молодые сами должны набить себе все шишки. Своего ума им не вложишь, — Пешеход хлопнул молодого воина по плечу, снова взглянул на клинок, внимательно обследовав его, убедился, что никаких зазубрин нет, и еще разок довольно улыбнулся. — Хороший меч. Да… Того серебра, которое я заплачу тебе за меч, тебе, наверное, хватит и на корабль.

— Думаю, что не стану строить свой, — улыбнулся Агнар. — И товар не стану покупать. Боюсь, торговец из меня никудышный.

— Ну, торговцы тоже нужны, — немного невпопад заявил герцог. — Не меньше, чем воины.

— Нужны хорошие торговцы, — подсказал молодой мастер.

— И хорошие воины, — прогудел Родбар, подходя к ним обоим. Протянул хевдингу большую деревянную кружку. — Утоли жажду, конунг.

Хрольв осушил кружку в три длинных глотка. Утер рукавом усы и бороду от пивной пены.

— Хорошо. Хорошее у вас пиво. Пожалуй, заночую здесь. Агнар, когда в путь?

— Через несколько дней. В Руане стоит торговый корабль, на нем и отправлюсь.

— Оставишь на меня свое поместье, — проворчал его дядя. — А я уже слишком стар, чтоб присматривать за слугами.

— Тебе надо жениться, — сказал хевдинг. — Тогда твоя молодая жена будет следить за хозяйством. И, возможно, принесет тебе в приданое собственное поместье.

— Староват я жениться, — упрямо заявил тот — и задумался.

— Не говори ерунды. Я старше тебя, но беру же Гизел в жены. Хоть она, конечно, еще девчонка, и пока научится вести дела, пройдет немало времени.

— Пусть накрывают стол! — приказал Агнар, и слуги, пребывавшие в восторге от увиденного зрелища, бросились исполнять приказ. Теперь тем для разговоров им должно было хватить надолго, по крайней мере, до ближайшей ярмарки.

Владелец поместья чувствовал оживление и одновременно едва различимое сожаление. В его душе боролись два противоположных желания — все оставить как есть и сорваться с места. Да, здесь в Валланде, вблизи Руана, в собственном сравнительно обширном владении ему было хорошо.

Вот только скучно.

И, усмехнувшись прихоти своего сердца, которое вдруг на какой-то миг затосковало по покою и новообретенной родине, поспешил следом за Хрольвом.

«Кстати, что мне мешает наведаться на север, в Согнефьорд? — подумал он и повеселел. — Конунг Харальд не изгонял меня из своей страны, и я волен вернуться. Посмотреть на родные скалы». И, успокоенный, сделал знак, чтоб на столы несли мясо.

Раннее утро застало торговый корабль уже в пути, Агнар, как и все остальные молодые мужчины, сидел за веслами. Пожилым в команде был только сам хозяин старого, но еще очень крепкого кнорра, немного более узкого, а потому более быстроходного, чем обыкновенные торговые кнорры. Собственно, это судно представляло собой нечто среднее между боевым и грузовым, и потому нетрудно было догадаться — его владелец привык плавать далеко и не гнушаться грабежа, если он оказывался выгодней торговли.

Но сейчас кнорр шел в Британию с одной-единственной целью — перехватить там такого товара, с каким не стыдно будет отправиться дальше, в один из скандинавских торговых городов. Агнара владелец корабля и товара согласился взять охотно — рабочих рук ему всегда не хватало, меч тоже был не лишним, — словом, они поладили. Теперь вещи молодого воина лежали под палубой, там же, где и все, а плащ был аккуратно сложен и пристроен под свернутым шатром у мачты. Шатер ставили очень редко, тем более, что никакой необходимости в нем не было — ночи стояли по-летнему теплые и ясные.

— Я рассчитывал добраться до Лундуна^[1] к Майскому дню, но, видимо, опоздаю, — сказал торговец Агнару. — Жаль, этот праздник на Островах отмечается особенно широко, и даже не самые богатые таны в этот день тратят много серебра.

— Так, может, поднажать? — равнодушно спросил тот.

— Какое там поднажать. И так вроде идем с нужной скоростью.

Молодой мастер и раньше время от времени отмечал, что он, кажется, сильнее многих. Но лишь в этом походе убедился — это действительно так. Пять лет назад, добираясь до Валланда на кораблях Хрольва, он еще не мог грести наравне с мужчинами, быстро выбивался из сил и как бы ни злился на себя, все равно рано или поздно начинал сдавать, махал лопастью не в такт, — словом, приходилось звать сменщика и идти к мачте отдыхать.

Но тогда, даже работая в кузнице под присмотром своего дяди, он все-таки еще был подростком.

Пяти лет оказалось достаточно, чтоб превратить мальчишку в мужчину. Теперь на корабле торговца, — кстати, он тоже оказался уроженцем Согнефьорда, и это было приятно Агнару, — он уставал последним, если вообще уставал, и после дня гребли без возражений соглашался нарубить хвороста для костра, а то и рыбу почистить.

— Хорошо, если бы ты и дальше с нами ходил, — сказал один из людей купца, путешествовавший с ним уже много лет, слабосильный — на весла вообще бессмысленно сажать — и удивительно ленивый. Иной раз он поражал своим хитроумием даже давних соратников, особенно когда надо было избежать работы, или же выбрать работу полегче. Но торговец все равно таскал его с собой, ибо парень молниеносно делал в уме самые сложные расчеты, всегда мог сказать, что выгодно покупать, а что не выгодно, и по одному виду тюка ткани сразу умел определить, качественное полотно, или нет. — Гребешь, готовишь…

— Думаю, на этом корабле мне будет тесно, — рассмеялся Агнар. — Но немного попутешествовать можно.

— Куда же ты направляешься? Ну, в смысле, куда надеешься добраться в конце концов?

— А боги знают! Сперва в Согнефьорд, проведать родственников, а там… Куда-нибудь да занесет. Конец любого пути — это начало следующего. Так любит говорить брат моего отца.

— И он прав, — парень зевнул и почесал живот. — Может, и мне когда-нибудь захочется погулять… Хотя… У меня и так много работы, а если прибьюсь к какой-нибудь другой дружине…

— То уж там-то тебе бездельничать не дадут! — крикнул кто-то из гребцов. — Да просто пришибут за леность! — Остальные захохотали.

Кнорр торопился на восток. Воды реки корабль прошел за два дня, и утром третьего в лицо Агнару ударил пахнущий водорослями и рыбой холодный ветер. Он показался скандинаву сладостным, как ожидание счастья. Этим ветром он дышал все детство, все годы, когда учился ходить на веслах и под парусом, и позже, когда на корабле Хрольва Пешехода добирался до Валланда. Воюя за владения для своего хевдинга и обживаясь под Руаном, он почти забыл, как пахнет морской воздух, забыл ощущение соли на губах, палубы под ногами и ветра в лицо.

Корабль выскользнул из-за мыса, и кормчий переложил рулевое весло.

— Пойдем вдоль берега — так безопаснее, — объявил купец.

— Ну еще, вдоль берега! — возмутился его ленивец-помощник. Он мечтал о том часе, когда, войдя в какую-нибудь таверну на английском берегу, потребует кружку пива или эля и надолго забудет тяжелый труд на корабле. — Слишком долго. Надо напрямик.

— Напрямик ходят суда лишь большими группами!

— Чего нам бояться? Конунг Хрольв приструнил всех бандитов, их здесь и не бывает. А если поторопимся, успеем к Майскому дню, и тогда можно надеяться на действительно большую прибыль.

Мысль о прибыли заставила купца задуматься. Оно и верно, зачем еще пускаются за море решительные и тороватые — разумеется, затем, чтобы подешевле купить и подороже продать. Великолепные ярмарки, устраиваемые в Ландевике,^[2] были известны по всей Британии. В Майский день, — местные обыватели до сих пор называли этот праздник Бель-тайном, назло священникам и ревнителям христианства, — народ веселился вовсю, а заодно тратил деньги на нужные и не слишком-то нужные вещи.

Торговец отлично помнил, что везет в числе прочего товара еще и два десятка серебряных украшений. Заставить небогатых танов раскошелиться на драгоценности в будний день было раз в десять сложнее, чем в праздничный. Да еще вино к тому же. После праздника его удастся продать разве что монастырю. И то не вдруг.

Не успевшему в срок купцу предстояло потерять изрядную часть дохода.

— Поворачивай в открытое море! — хмуро приказал он.

Кормчий снова переложил рулевое весло. Квадратный парус затрепетал было, но, поймав ветер, упруго выпятился вперед. Его растянули между фальшбортами при помощи бона, и кнорр полетел вперед. Гребцы с облегчением сложили весла вдоль бортов.

Небо было пронзительно-синим, с редкими перышками облаков. Устроившись на скамье, Агнар довольно прищурился — приятнее всего на корабле было именно при таком вот устойчивом и сильном ветре, когда парусом занимаются от силы четверо, а грести, само собой, нет необходимости. Размякнув на солнце, которое припекало не скупясь, он без труда поверил, что все в его жизни будет хорошо — просто замечательно.

И верил он в это ровно полдня — до того момента, как дозорный на кнорре, бдительно и даже подозрительно рассматривавший синюю гладь английского пролива и серые полосы земли, не крикнул тревожно, показав рукой на парус, вынырнувший из-за гряды волн. Неприметный такой, бледноватый парус.

— Может, тоже торговцы? — с надеждой спросил ленивый помощник купца, и, покосившись на своего хозяина, бочком отодвинулся от него. Будто ждал, что тот кинется бить незадачливого советчика прямо здесь и сейчас.

Но тот лишь хмуро разглядывал парус. Видно его было плохо, да и намерения чужака с такого расстояния сложно было угадать: то ли в их сторону двигается, то ли в другую.

Агнар задумчиво тер ладонь правой руки — обычно перед боем она у него начинала зудеть. На этот раз ничего похожего, но, быть может, он просто отвык от ощущения кожаной оплетки рукояти меча, натирающей на коже мозоли. На всякий случай поднялся со скамьи, шагнул к мачте и поднырнул под аккуратно сложенное полотнище шатра. Наощупь без труда нашел свой плащ — в него он завернул котомку с кольчугой и кожаным шлемом. Подтянул сверток к себе поближе.

Глядя на него и остальные путники принялись искать свои доспехи.

— Рановато паниковать — еще неизвестно, будет ли он нападать, — хмуро сказал купец. Ему тоже очень хотелось верить в лучшее.

— А кто тут паникует? — спокойно возразил ему один из помощников, извлекая на свет свою кольчужку — короткую и довольно грубо сделанную. — Наоборот, с доспехом спокойнее. Чтоб не паниковать.

— Бери левее и в открытое море! — хмуро приказал торговец. Пальцы, стиснувшие фальшборт, выдавали его нервозность, но его руки сейчас никого не интересовали, и это осталось незамеченным.

— Не учи меня, — огрызнулся кормчий, причем довольно громко. Поучать викинга, сидящего у руля, было не принято, разве уж он совсем юный и неопытный, но в таком случае оставалось лишь удивляться, зачем такого посадили на кормовую скамью. — Сам знаю.

Но влево не повернул. Растянутый парус кнорра ловил в свои объятия упругий, плотный, будто поток воды, береговой ветер, которому вскоре предстояло иссякнуть и смениться другим, океанским, послабее и не таким уверенным. Пока же кормчий выжимал из ветра все, что только мог. Однако уже заранее снарядившиеся гребцы расселись по местам — встречаться с чужаком, тем более если у него недобрые намерения, не хотелось никому. Едва утихнет ветер, все сядут на весла и будут гнать вперед корабль, пока не удастся поймать парусом еще один поток.

— Ну, может, все-таки торговец?! — простонал ленивец, которому страсть как не хотелось влезать в доспех. Да и драться, конечно, тоже.

— Не ной, — коротко и раздраженно бросил Агнар. — Сними мой щит с борта.

— С чего это я твой щит стану снимать? Сам снимай…

— Делай, не то выкину тебя за борт — сплавай да узнай, торговцы они или нет.

Помощник купца сразу замолчал, нагнулся над бортом и принялся возиться там. Щит он снимал втрое дольше, чем это сделал бы любой другой скандинав.

— Поворачивают! — крикнул кто-то.

Теперь сомнений не оставалось — это охотники за легкой наживой. Издалека да по форме корабля сложно было угадать, откуда родом облепившие фальшборта люди, одно было ясно — это не викинги. По обводам и форме бортов Агнар, разок оглянувшись назад, определил, что судно скорее всего нейстрийское, но старое. Должно быть, на нем ходила команда, сколоченная еще в те времена, когда Нейстрия не принадлежала Хрольву. Тот хоть в свое время в Норвегии и нарушал возглашенный конунгом Харальдом закон — грабил, если нужны были припасы, — твердо считал, что закон следует соблюдать. Наверное, пример конунга Норвегии убедил его в правоте сего утверждения — от своих подданных Пешеход требовал еще более скрупулезного следования своим установлениям.

Так что искатели легкой наживы, должно быть, от греха подальше перебрались на один из скалистых прибрежных островков, которые никто никогда не проверял. Но теперь, лишенные возможности залезать в амбары к крестьянам, они оказались в еще большей зависимости от грабежа на море. И, наверное, спешили нагрести как можно больше, пока герцог все-таки не нашел время расправиться с ними. «Сомнительно, что Харольд долго будет терпеть таких „конкурентов“, — подумал молодой воин, затягивая ремень поверх кольчуги. — Отправит он их рыб кормить, ох, отправит…»

Ветер надувал парус от души, но преследователи явно шли быстрее.

— У них корабль легкий, — пояснил моряк, сидящий на соседней с Агнаром скамье. — У нас товар — у них только головорезы.

— Что там за головорезы, еще посмотрим.

— Да-да. Посмотреть, похоже, придется.

Корабль преследователей набирал ход. Было видно, как на нем суетятся, растягивая и закрепляя углы паруса. В какой-то момент появилась надежда, что удастся уйти, — разбойничий корабль вряд ли будет гнаться долго и упорно, в большинстве своем они ищут легкую добычу, — но вскоре надежда пропала, будто дымок в полутьме. И когда до преследующего кнорр корабля осталось расстояние, равное двум обоюдным выстрелам из лука, торговец зычно крикнул:

— Оружайсь!

— Спохватился, — пробормотал сосед Агнара, берясь за весло. Те, кто дежурил у паруса, готовились опустить рею целиком — это куда удобнее и быстрее, чем сворачивать полотнище, и под градом стрел намного безопаснее.

Все вокруг уже были в кольчугах или в кожаной броне, мечи лежали на скамьях рядом или на коленях, щиты тоже были под рукой. Собственно, все воины были спокойны и даже немного равнодушны — драться для них было самым привычным делом. Нервничал только купец, хотя ему вряд ли предстояло рубиться с врагом, разве что уж в самом крайнем случае. Его люди рисковали своими жизнями, и потому пребывали в состоянии полнейшей невозмутимости. Сам владелец корабля рисковал своим состоянием, и оттого медленно, но верно терял душевное равновесие.

Догоняющие их нейстрийцы или, может быть, фризы или фландрийцы, не стали церемониться — поднимать щит, направлять на преследуемых копье, словом, хоть как-то заявлять о своих намерениях хотя бы из вежливости. Зато во всю силу легких орали что-то, должно быть, весьма смачное.

— Что кричат? — деловито поинтересовался у Агнара один из викингов.

Молодой мастер, в отличие от множества своих соотечественников, поселившихся под Руаном, но до сих пор не знающих даже пары фраз на местном наречии, прекрасно понимал местную болтовню, хоть и не умел болтать так же. Правда, расстояние немного искажало часть слов, но, прислушавшись, он в общих чертах понял, в чем суть.

— Ругаются.

— А как?

— Зачем тебе знать? — полюбопытствовал второй. — Ты что, сам ругаться не умеешь?

— Тебе-то какое дело — умею или нет? Интересно и все.

— Говорят, мы отродья всевозможных демонов, посланцы тьмы, рождены на мусорных кучах женщинами не очень достойного поведения, что пьем кровь мертвецов… — стал переводить Агнар.

— А по делу что-нибудь есть?

— Да нет. Так, бессвязные вопли… Мол, мы зря приперлись на их землю, и они нас сейчас научат, что надо дома сидеть.

— Все с ними ясно, — презрительно скривился викинг. У него было обветренное лицо и седина в висках, а также руки недюжинной силы — веслом он ворочал будто коротким копьецом, без напряжения и с должной ловкостью. — Прежде сидели по избам и дрожали, боялись нож в щупальца взять, носами в землю утыкались, а теперь, когда их вдвое больше, чем нас… Или больше, чем вдвое?

— Ну, их, пожалуй, поменьше, чем вдвое, — возразил молодой парень, приблизительно одних лет с Агнаром, привставая со скамьи, чтоб посмотреть на преследующий кнорр корабль. — Но все равно больше нас.

В этот момент свистнули первые стрелы, и парня грубо дернули вниз, чтоб не высовывался.

— Сколько ни объясняю — все впустую, — проворчал все тот же опытный воин с седыми висками. — Продырявят тебе башку — будешь знать.

Агнар перехватил меч, вложенный в ножны, привычно попробовал, как вынимается, подвинул поближе щит, чтоб подхватить одним махом, и взялся за весло. Рея, отягощенная парусом, упала в тот миг, когда он, как и все, взмахнул лопастью и погрузил ее в пенящуюся сине-серую волну. Здесь главное было не замедлить движение корабля тридцатью веслами, а наоборот, по возможности придать ему ускорение. Кормчий, поднявшись со скамьи, слегка вытянулся, чтоб лучше и дальше видеть, и направил корабль в область подводных скал. Эту часть моря он знал отлично и уповал на то, что преследователи ее изучили хуже.

Однако скоро стало ясно, что их этим не напугать. Их кораблик, набитый вооруженными людьми, сидел в воде даже чуть выше, чем торговый кнорр, и почти так же резво огибал риф за рифом.

— Сделай же что-нибудь, — негромко сказал купец, подойдя к кормчему.

— Делаю, что могу. Но, похоже, они эту часть моря знают не хуже, чем я. Кстати, рифы скоро заканчиваются.

— Выводи в открытое море, — вздохнул торговец. — Будем драться.

Кормчий хотел огрызнуться, но краем глаза заметил тоску на лице владельца кнорра — и промолчал.

Корабль викингов выскользнул с опасного мелководья, и за ним устремилось суденышко нейстрийцев — не слишком крепкое, сразу было заметно, но зато довольно юркое. Там воины тоже сидели на веслах — под парусом проходить мимо рифов было слишком опасно — и у них уже не оставалось сил оскорблять преследуемых. Окрыленные собственным превосходством и деланной робостью давних кровных врагов, они с увлечением гнались за северным кораблем и впервые за много-много лет чувствовали себя самыми могучими воинами мира и властелинами морей.

Однако очень быстро все изменилось. Викинги не хотели вступать в бой — у них на данный момент имелось занятие и поинтереснее, — но тем не менее, встретившись с такой необходимостью, сочли, что куда выгоднее будет напасть первыми.

Кнорр развернулся плавно, но хищно, будто настоящий дракон, и стремительно кинулся на корабль нейстрийцев. Тридцать крепких парней, отдохнувших за время попутного ветра, поднимали и опускали весла одновременно, будто одна рука, — чувствовалась выучка. Впрочем, чему тут удивляться, в краю, где до соседнего поместья куда проще добраться по морю, чем по суше, мальчишек раньше сажают на весла, чем приставляют пасти овец!

Нейстрийцы попытались избежать столкновения, навязанного им викингами, но кормчий скандинавов лишь чуть довернул рулевое весло, и в конце концов нос кнорра с хрустом вломился в фальшборт вражеского корабля, придавив его своей тяжестью. Судно нейстрийцев осело на один борт, часть любителей легкой наживы полетела со своих мест, будто перезрелая смородина с ветки, которую задели локтем.

Миг — и викинги уже перепрыгивали на корабль чужаков. Агнар был одним из первых — так уж случилось, его скамья оказалась ближе всего к вражескому борту. Прыгая, он ненароком задел пяткой челюсть нейстрийца, медленно встававшего с палубы. Тот отправился обратно на палубные доски, мокрые от волны, которая захлестнула их, когда корабль накренился. «Эк у меня ловко получилось», — подумал молодой мастер.

Он вырос на корабле. Дядя постоянно брал его с собой в плаванье, особенно не слишком долгое и опасное. Он отлично умел держаться на мокрой палубе, а потому не отправился вслед за поверженным бойцом, переступил через него и ловко сшиб с ног второго нейстрийца, уже почти поднявшегося на ноги, — видимо, довольно опытного и сообразительного бойца, но уже немолодого, ставшего, должно быть, чересчур медлительным. Он все еще придерживался рукой за скамью, меч держал опущенным, и викинг не стал тратить время на то, чтоб занести меч и срубить голову — просто толкнул щитом. Один пинок ногой вслед — и нейстриец перестал представлять какую-либо угрозу. Его теперь намного больше занимала сломанная челюсть.

— Бей ублюдков! — очень громко, должно быть, от ужаса завопил один из любителей легкой наживы, понимающий, что сам превращается в добычу.

«Интересно, почему „ублюдки“?» — удивился Агнар, толчком щита сшибая в сторону неверно направленный меч и следом ударив своим клинком. Будь у него в руках оружие похуже, из плохой стали, он побоялся бы атаковать именно так, но теперь риск оправдался. Враг получил под кожаную, укрепленную металлом полосу доспеха пару дюймов стали, и сначала даже не понял, почему у него подкосились ноги. А потом он уже не интересовал молодого мастера.

Пыл, подогревавший желание нейстрийцев ограбить скандинавское торговое судно, стремительно начал угасать, но было поздно. Хотя викингов действительно оказалось меньше, они сражались намного увереннее и, к тому же, даже не выстраиваясь плотным строем, действовали слаженно, как один. Плечами чувствуя соседей справа и слева, они прикрывали друг друга, и любой пират, сопротивлявшийся с должным умением и упорством, был обречен рано или поздно получить удар в бок. А уж неопытные валились чуть ли не от первого же взмаха.

Викинги попытались очистить палубу «нейстрийца», и сначала у них все получилось, но потом валландцы, гонимые жаждой жизни, все-таки сумели собраться и сплотиться, а чуть позже даже потеснили противника. В схватке как-то по особенному текли мысли, странные идеи приходили в голову, и, наверное, надеясь отвлечь внимание викингов от своих соратников, а может, и расстроить их ряды, один из самых отчаянных и молодых парней разбежался, перемахнул через широкую полосу воды между кормой разбойничьего и бортом торгового корабля, и бросился к мачте.

Корабль, конечно, не остался без присмотра — у мачты ждал исхода драки сам купец, да вблизи борта стояло трое мужчин с оружием. Увидев викингов, нейстриец заметался, спасаясь от меча разгневанного торговца-скандинава, перепрыгнул через рею с кое-как свернутым парусом, перехватил топорик, который тащил с собой, и изо всех сил рубанул по мачте.

Смысла в этом действии особого не было, но взмах топора разозлил хозяина кнорра больше, чем нападение. Корабль — святое для любого скандинава. Это почти что дом, — ведь на судне купец проводил большую часть своей жизни. Он любил его и удар топором воспринял, как удар по чести.

Торговец взревел и бросился за юношей. Тот — от него, размахивая топориком. Делая круги вокруг мачты то в одну, то в другую сторону, он то и дело засаживал лезвие топора в дерево и снова выдергивал. Топая по парусине, мужчины гонялись друг за другом, будто мальчишки. Стоявшие у борта трое викингов сначала не могли понять, что происходит, а потом, разобравшись, не сумели удержаться от смеха.

Купец смешков не слышал, не видел он и того, как, поднажав, его воины смяли куцый строй нестрийцев. Он гонялся за дерзким мальчишкой, а тот, все прибавляя и прибавляя ходу, начинал понимать, как нелепо он ввязался в серьезную драку, сам себе придумал проблему. В последний раз он слишком глубоко засадил топорик в дерево, рванул, но выдернуть оружие не смог, и припустил прямо по скамьям, закладывая петлю за петлей. Торговец не отставал от него, и только природная ловкость помогала юнцу избегать меча, взмахи которого то и дело обдавали его холодком близкой смерти.

— Во дает… Акробат! — весело крикнул Агнар, разделавшийся со своим противником и получивший пару минут на то, чтоб передохнуть.

— Который — наш или их? — загоготал седоголовый викинг.

— Оба хороши.

— Вот уж точно…

— Ловите его! — завопил купец.

Нейстриец, спасаясь от преследователя, с ловкостью гимнаста пробежался по борту кнорра, перепрыгнул на свой корабль — и попал «в объятия» только что выбравшихся из боя, еще разгоряченных викингов. Церемониться с ним никто не стал — в схватке это делать некогда.

— Эй, погоди! — крикнул было Агнар, но, поняв, что бойкому юнцу уже никто не поможет, безнадежно махнул рукой. — Ну вот. Могли бы и оставить. Пригодился бы…

— Ага. Шутом бы поработал, — с облегчением, что битва почти завершена, и весьма благополучно, веселились викинги.

— Вы посмотрите, что он сделал с мачтой! — едва не рыдая, проговорил торговец.

Глава 2

До английского берега кнорр добирался торопливо и украдкой. Мачта, разумеется, стояла довольно крепко — боевым топориком бревно толщиной в мужскую ляжку невозможно срубить. Но юнец сумел-таки попортить ее, и в бурю она наверняка не выдержала бы. Значит, надо мачту менять, причем как можно скорее.

Мачта нейстрийского корабля не подошла. Да и странно было бы, если бы подошла, ведь корабли были совершенно разные. За время погони кнорр ушел далеко от валлийского побережья, к тому же, купец опасался встретиться с приятелями перебитых разбойников. Поэтому он согласился с кормчим, когда тот предложил ему держать курс прямо на Острова, куда, собственно, они и направлялись. Разумеется, выбирать место, где причалить, не приходилось. Сначала надо было поставить новую мачту, а там уже путешествовать в свое удовольствие — мало ли что может случиться.

Викингам пришлось сесть на весла, причем проработали они всю ночь, даже Агнар притомился, и, когда его сменил кто-то из отдохнувших, он с удовольствием размялся, хрустнув суставами. Под утро из тумана выплыла полоса лесистого берега и невысокие белесые скалы. Селений не было видно, рыбачьих лодок тоже, и это многих успокоило — хотелось отдохнуть, а не пугать местных жителей.

— На берегу отдохнете! — командовал торговец. — Поднажми, ребята! — даже ему этой ночью пришлось сесть на весла.

Викинги отлично понимали, что настоящего отдыха все равно не будет, но трудились на славу. Каждому из вымотавшихся гребцов на берегу по очереди дали выспаться по паре часов. Одни спали — остальные трудились: таскали хворост, носили с корабля котлы и припасы. Викинги, привыкшие к странствиям, умело и быстро устраивали лагерь. Агнар дремал, но даже сквозь сон он чувствовал приятный запах дымка, а потом и аромат каши с салом и кусочками вяленого мяса.

Стоило ему поднять голову от свернутого жгутом плаща, как ему сразу же сунули под нос полный котелок.

— Отъедай свою долю, здоровяк. Намаялся?

— А то, — молодой мастер выдернул из-за голенища сапога деревянную ложку. — Сколько тут моего?

— А сам сообрази. Нас восемь человек.

Завтракая, он оглядывался — берег выглядел гостеприимно, солнце заливало теплую землю, и из гущи зелени выглядывали скромные полевые цветы. Самое время для празднования Майского дня — есть из чего девушкам наплести венков, есть где повеселиться. Танцы под солнышком, а ближе к ночи — у жаркого костра, да пир на открытом воздухе, да пиво, — в этот день крестьяне веселятся, набираясь сил перед тяжелой летней страдой, когда не то что поразвлечься — выспаться будет некогда.

Торговец, не успевший к празднику в Ландевик, ходил хмурый, и его даже не успокаивало то, что весь товар удалось уберечь от разграбления. Конечно, праздники еще впереди, и, если поторопиться, можно успеть захватить веселье за хвост. Но обыватели наиболее щедры именно в первый день праздников, так что самая большая выгода уже упущена безвозвратно.

— Ну и чего ты ноешь? — ответил своему хозяину помощник-ленивец, который так вымотался во время гребли, что теперь лежал в лежку, и поднять его с места не могли ни угрозы, ни даже пинки. — Жив остался — и радуйся. Все продадим.

— Как?! К последнему дню праздников у них уже и серебра-то не останется.

— Обменяем на местный товар. А таны побогаче празднуют намного дольше, чем крестьяне. А чем пьяней, тем щедрей, — он заразительно зевнул и отвернулся. — К тому же, у нас есть еще целый день. Если даже не в Лундуне будем торговать, так и что? Серебро не пахнет, хоть оно лундунское, хоть оно дуврское.

— Тоже верно, — немного успокоился купец. — Ну, ребята, давайте, ищите деревцо под мачту — здесь должны быть. Лишь бы до Лундуна добраться, а там видно будет.

Агнару, который к этому моменту уже отъел свою порцию из котла, вдруг безумно захотелось пройтись. Не так уж часто ему удавалось побыть одному, даже в кузнечной мастерской рядом постоянно кто-то был — то брат, то дядя. В доме его неизменно окружало много людей, и, хотя молодой человек привык к тесноте с рождения, иногда возникало острое желание побыть наедине с самим собой. И вот отличная возможность.

Он поднялся и, оглянувшись, подхватил топорик, которым кто-то совсем недавно рубил хворост.

— Я тоже схожу поищу, — сказал он купцу.

— Иди, — согласился тот. — Но кольчугу надень и меч не забудь — тут люди бывают разные. Многие очень не любят таких, как мы.

— И лучше идти строем! — сострил кто-то из викингов, слышавших совет торговца.

Впрочем, несмотря на насмешку, Агнар посчитал разумным последовать совету владельца кнорра. Хоть солнце и припекало, он натянул кожаный подкольчужник, нырнул в кольчугу, затянул поясом с перевязью, машинально проверил, легко ли в ножнах ходит клинок. Подумав, заткнул топорик за ремень и отправился в лес.

Вокруг все зеленело и цвело, и казалось, даже лес радовался празднику, хотя, собственно, какое дело природе до людских традиций и привычек? «Впрочем, наверное, наши предки не от великого недомыслия выбрали для праздника именно этот день, — подумал он. — Наверное, в этом есть какой-то смысл». Молодой мастер молча порадовался, что через денек-другой немного отдохнет, попьет отличного местного эля или пива, и, может быть, понежится в объятиях какой-нибудь не слишком целомудренной селянки. Тем более что традиции Майского дня в деревнях еще живы, и родители снисходительно смотрят на любовные похождения дочерей именно в праздники.

Отойдя поглубже в лес, он выбрался на небольшую, серповидную полянку, покрытую густой, очень сочной травой, где так и хотелось поваляться. От полянки он взял немного влево и набрел на холм, густо поросший лесом, на который, поколебавшись, решил подняться. В Скандинавии самые лучшие, самые статные, «мачтовые» деревья росли намного выше уровня моря, а раз нужна была именно новая мачта… Присматриваясь к стволам, он вынул из-за пояса топорик и, продравшись сквозь заросли папоротника, выбрался на более или менее ровный участок.

За молодой порослью орешника вдруг мелькнуло что-то белое, Агнар сделал еще несколько шагов, поудобнее перехватывая топор — и в изумлении уставился на девушку, прижавшуюся спиной к стволу. Едва слышно выругавшись, он опустил топорик и сделал к ней шаг. Потом остановился. Девушку пугать не хотелось.

— Не бойся, я тебя не обижу, — сказал он на нейстрийском наречии, надеясь, может, она поймет если не слова, то хотя бы тон голоса.

У девушки были огромные и на удивление неподвижные глаза. Она рассматривала Агнара то ли со страхом, то ли с любопытством, и не двигалась, в какой-то момент ему даже показалось, что девушка умерла от испуга, но при этом забыла упасть.

— Я тебя не обижу, — повторил он.

На ней было что-то белое и, как ему показалось, очень тонкое, полупрозрачное. «Наверное, в одной рубашке, — мелькнуло у него. — Поэтому и боится. Мало ли, какие у них тут традиции, связанные с Майским днем. Может, принято в лес нагишом ходить».^[3]

Она шевельнулась, мягко отодвинулась от дерева, и молодой мастер поневоле отметил, насколько она гибка, стройна и хороша. Длинные распущенные волосы блестящими колечками лежали на плечах, пышным плащом скрывали спину, а отдельные прядки касались колен, которые мягко вырисовывались под тончайшим полотном рубашки. Из-за кос, черных, как вороново крыло, кожа незнакомки показалась Агнару нежной, будто облако, и тонкой, словно шелковая нить. Молодому мастеру пришло в голову, что она, наверное, прохладна и приятна наощупь. Ему захотелось коснуться ее, погладить, покрепче прижать к себе и ощутить всем собой упругое женское тело.

То, что топор выпал у него из руки, он заметил лишь тогда, когда протянул девушке правую руку. Она робко улыбнулась ему и сделала шаг, такой плавный, будто проплыла над землей. Жар родился в глубине его тела и сознания, пересохли губы, стали путаться мысли. Он он шагнул к ней, она прижалась было к нему, но тут же отпрянула и опустила глаза на его ремень. Пряжка была фигурная, массивная, он сам ее отлил и отделал, и теперь подумал, что, может быть, ей неприятно прикосновение металла сквозь такое тонкое одеяние, или же причиняет ей боль. Не выпуская ее из объятий, молодой мастер левой рукой торопливо нашарил пряжку, расстегнул ее и положил ремень вместе с перевязью и мечом рядом с собой.

В следующий миг девушка оказалась в его объятиях, и Агнар почувствовал, что теряет контроль над собой. Он потянул с нее рубашку, и та почему-то легко сползла с ее плеч. Ладони мужчины легли на нежную, теплую и одновременно приятно холодящую кожу, и только теперь он понял, как разгорячили его мысли о незнакомке. Она обвила тонкими, легкими руками его шею, потянула его в сторону, туда, где, по-видимому, им обоим должно было быть лучше всего.

И он пошел за нею, правда, прихватив с собой пояс с мечом.

А то, что происходило дальше, необъяснимо перемешалось в его сознании с посторонними образами и ощущениями. Погрузив лицо в ее пышные, шелковистые волосы, он почувствовал аромат здорового и красивого женского тела, но одновременно — запах цветущего кипрея, согретого солнцем, чуть привядшей, недавно скошенной травы, влаги, разбрасываемой вокруг скачущим по камням ручейком, и даже дубовой коры. Девушка обнимала его, ласкала страстно и с выдумкой — а ему в этот момент казалось, будто он идет на легком пихтовом корабле сквозь разыгравшееся, но еще не разбушевавшееся море, по волнам, которые не опасны, но зато приятно раскачивают суденышко.

Он опускал голову, и лицо его обдавали соленые брызги родного моря. Томный и пронзительно-сладостный аромат женской чувственности мешался в его сознании с жаром горна, откуда он вынимал длинную заготовку для своего клинка и брался за молот, заранее наслаждаясь тяжестью инструмента и легкой усталостью. Обнимая девушку, стройную, как меч, гибкую, словно узорная сталь, которую Агнар и его дядя выковывали с таким трудом, молодой мастер испытал такое же наслаждение, как тогда, когда заканчивал работу над лучшим оружием.

Время от времени он понимал, что смотрит в ее глаза — они были глубоки и ласковы, но одновременно почему-то казались бесстрастными. Их взгляд до странного противоречил ее действиям, и может быть поэтому Агнару иногда казалось, что он тонет в них без возврата и теряет самого себя.

— Как тебя зовут? — едва слышно спросила она.

Он наконец услышал ее голос. Они лежали рядом, девушка пристроила голову на его правом плече, и он рассеянно гладил ее по руке — но левой все-таки придерживал пояс с мечом — и смотрел в густую листву, пронизанную солнечным светом. Звуки леса почему-то подступили к нему намного ближе, чем раньше, но он воспринял это со странным облегчением. Мир исчез — остался только лес, его звуки и запахи, и девушка рядом с ним, прижимавшаяся к нему с ласковостью кошки.

— Агнар, — ответил он. Голос его прозвучал глуховато.

— Я рада, — она приподнялась и наклонилась над ним, уронив несколько вьющихся прядей ему на грудь. Он смотрел на ее идеальной формы грудь и хрупкое, белое, как алебастр плечо, на пальцы, такие изящные и тонкие, что сквозь них, как сквозь ушко ребенка, просвечивало солнце. Она провела ладонью по его бедру, потом поцеловала в губы. — Ты будешь моим гостем?

— Конечно, — ответил он.

Она снова приникла к нему и стала ласкаться. Он совершенно потерял голову, и какое-то время его не интересовало больше ничего, только она. Но оторвавшись от этой упоительной девушки, он машинально нашарил рядом с собой меч, и при одном прикосновении пальцев к кожаным ножнам с металлической оковкой, взгляд и сознание немного прояснились, и в глубине души он удивился, что солнце до сих пор стоит там же, где и раньше.

Девушка, — Агнар понял, что ее зовут Митиль, но откуда он это узнал, он и сам не понимал, — опять прижалась к нему, а потом потянула за собой. На ней снова была надета длинная рубашка, да и он одет, только ремень с перевязью опять тащил в руках. Прикосновение к мечу и здесь успокоило его. Впрочем, даже теперь его не интересовало ничего, кроме девушки, за которой он шел в глубину леса, словно теленок на веревке.

В какой-то момент молодой мастер обнаружил, что сидит за длинным столом, в уютном легком кресле, где они поместились вместе с Митиль. Стол был поставлен между деревьями, под кронами, пронизываемыми солнечным светом насквозь, и буквально ломился от яств, которым мужчина и названия-то не знал, и изящными кувшинами с неизвестными ему напитками. Агнар увидел, что за столом сидит множество людей в необычных, свободных одеяниях, с венками на головах, но они его совершенно не интересовали. Тут он понял, что девушка стоит перед ним с прозрачным блюдом, на котором лежит свернутая лепешка, политая медом.

— Возьми, съешь, — сказала она.

— Возьми, — повторили люди, сидевшие у стола. В какие-то моменты молодому мастеру казалось, что они ждут, когда он попробует предложенное лакомство, а через некоторое время — что они уже давно едят и пьют, и лишь приглашают его присоединиться.

— Возьми, — повторила Митиль и улыбнулась ему. Улыбку немного подпортило бесстрастное выражение ее взгляда — казалось, ей совершенно безразлично, съест ли он на самом деле лепешку, или нет.

Медленно, словно во сне, он взял кусок лепешки и положил ее в рот. Угощение показалось ему неправдоподобно вкусным.

Со вздохом облегчения девушка приникла к нему, поцеловала и, усевшись рядом, прижалась. Кто-то наполнил прозрачный хрустальный кубок и предложил его Агнару, и он, отпив из него, понял, что не может оставить ни капли напитка — настолько тот вкусен. Алое вино, — он не знал, как назвать его иначе, — приятно пощипывало язык, оно не было сладким и не было терпким, утоляло жажду и веселило кровь, и восприятие сразу же обострилось, стало глубоким, всесторонним. Отпивая из бокала, он то и дело целовал в губы Митиль, на ее губах он чувствовал вкус того же вина, и это необычайно волновало его.

Он едва ли воспринимал происходящее. Лишь тогда, когда рука его вдруг натыкалась на меч, неизменно лежащий рядом, в голове немного прояснялось, и он начинал понимать, что сидит за длинным дубовым столом, поставленным прямо в лесу, под кронами деревьев, или же танцует с Митиль какие-то странные танцы, или же лежит с нею на пышной охапке сухих листьев. Когда он сидел за столом, он замечал, что вокруг уже ночь, и зелень кое-где пронизывают слабые искорки звездного света, но притихший, окутанный мглою лес помимо того был освещен удивительными, должно быть колдовскими светильниками в виде больших хрустальных шаров, наполненных мягко переливающимся пламенем. Если же он танцевал или предавался любви, вокруг всегда царил полдень.

Но Агнар не видел в этом ничего странного. Он замечал присутствие магии, но молодого мастера это не удивляло, потому что воспринималось как должное. Чудесный лес, длинный пиршественный стол, укромные уголки в зарослях молодого орешника и Митиль стали его вселенной.

По крайней мере, на какое-то время.

Не сразу, далеко не сразу он смутно почувствовал — кажется, что-то идет не так.

Лежа на спине, он смотрел в пронизанные солнцем листья над головой и молчал. В голове медленно-медленно, будто преодолевая сопротивление, формировались мысли и образы, от которых он успел отвыкнуть. В частности, у него возник вопрос: «Что происходит?»

— Кто ты? — с трудом спросил он.

Голос, будто отвыкнув звучать, ему не повиновался. Он поспешил положить руку на меч, и стало немного легче.

Девушка гибко приподнялась и наклонилась над ним. Он ощутил ее тревогу.

— Почему ты всегда держишься за этот предмет? — спросила она, улыбаясь, и одновременно с кокетливой брезгливостью косясь на клинок. Но на этот раз он куда отчетливее заметил в ее взгляде равнодушие к его словам.

Агнар слегка потянул меч за рукоять, обнажил край клинка и положил на него ладонь. В голове совсем прояснилось, он приподнялся, сел и посмотрел на девушку. Та припала к земле, будто змейка, и настороженно следила за ним.

— Кто ты? — спросил он резко. Она молчала. — Говори.

— Разве ты не знаешь? — застенчиво улыбнулась девушка. — Меня называют Митиль.

— Ты альв, не так ли? — молодой мастер смотрел на девушку с притворным бесстрастием, но в душе у него медленно, но верно поднималось бешенство, смешанное с ужасом. — Ты — альв?

Она молчала и смотрела на него безжизненными глазами призрака.

— Ты — альв, — повторил он, все понимая. — Зачем тебе это было нужно?

— Оставь меч, — сказала она.

Митиль плавно поднялась с земли, и через мгновение уже была одета. От кокетства и милого женского лукавства не осталось ничего.

— Почему тебя так волнует меч? Ах да, — он перехватил ножны и вынул клинок. Полоса узорной стали вдоль дола блеснула матово и серебристо — так тщательно она была отшлифована. — Ведь альвы не могут коснуться железа, да?

— Могут, — презрительно бросила девушка. — Мы касаемся и при необходимости пользуемся железом. Ваш человеческий род полон предрассудков.

— Понимаю, — молодой мастер задумчиво изучал точеное лицо альвийки. — Железо препятствует наложению чар, правда ведь? Ладно. Я даже, пожалуй, не буду спрашивать тебя, зачем я тебе понадобился. Если ты сейчас выведешь меня отсюда обратно в мой мир.

Агнару показалось, что она колеблется, и он решительно направил на нее кончик клинка. Девушка поневоле бросила на металл опасливый взгляд, и личико ее на миг исказила гримаска, сделавшая ее из красотки уродливой гарпией. Это почему-то принесло ему облегчение, — теперь можно было поверить в то, что ее красота — это всего лишь альвийская магия.

— А ты думаешь, тебя порадует твой родной мир? — спросила она, выговаривая слова медленно и как бы с напряжением. — Здесь ты никогда не погибнешь, никогда не станешь жертвой болезни, и горе не коснется тебя здесь. Только веселье и радости…

— Я не желаю жить в этом вашем мире и хочу в свой, — раздельно, уже сдерживая ярость, произнес он.

— Ты мог бы остаться хотя бы ненадолго…

— Я сказал нет!

Он приподнял меч, как бы обозначая свои намерения. Неприятно было угрожать оружием женщине, но другого выхода он не видел. Лезвие блеснуло у самого горла альвийки — Агнар боялся коснуться ее металлом: мало ли что, вдруг она просто испарится, если ее потрогать мечом, кто их, нелюдей, знает — и девушка слегка улыбнулась. Улыбка показалась ему недоброй, впрочем, она быстро исчезла, и он, раздраженный, не обратил на нее внимания.

— Что ж… Идем, — певуче произнесла Митиль. — Хочешь обратно в свой мир — ты попадешь обратно.

Он быстро оделся, подтянул сапоги, машинально проверил, не выпала ли из-за голенища ложка, потом затянул на себе пояс. Все это время он не спускал глаз с альвийки — мало ли, вдруг решит исчезнуть — но та спокойно ждала его, стоя в двух шагах и даже слегка улыбаясь. Ее лицо с каждой минутой становилось все более похожим на человеческое, привлекательное лицо молоденькой девушки, но в душе Агнара клокотала такая злоба, что даже самая соблазнительная девица сейчас не вызвала бы у него ни малейшего желания. Застегнув пряжку, он угрюмо кивнул ей.

— Веди.

Она заскользила куда-то мимо него, и он едва удержался от того, чтоб не схватить ее за локоть. Шла Митиль так плавно и беззвучно, словно и вовсе не касалась земли, ей позавидовал бы даже самый умелый охотник. Молодому мастеру все казалось, что она вот-вот ускользнет от него, и прибавлял шагу. Он и так шел почти вплотную к ней.

Через пару сотен шагов она обернулась к нему.

— А теперь иди, — спокойно произнесла она.

— Это уже мой мир?

— Твой собственный мир еще не создан. Но именно в этом мире ты родился, — она помолчала. — А все же тебе стоило бы остаться здесь, у нас.

Он неожиданно для себя самого шагнул к ней, схватил ее за руку и сдернул с тонкого запястья узорный браслет. Альвийка вскрикнула, бросилась было к нему, но ее остановил блеск его меча, который Агнар пока еще не вложил в ножны. Беспокойство девушки из-за безделушки навело мужчину на мысль, что на всякий случай следует оставить у себя какой-нибудь залог ее честности.

— Когда увижу, что это действительно мой мир, вернусь и оставлю эту вещицу на пеньке, — сказал он.

— Ты никогда сюда не вернешься! — прошипела она. — Верни мне браслет.

— Как я сказал, так и будет, — и, повернувшись к ней спиной, торопливо зашагал вниз с холма.

У подножия он обернулся — девушки не было видно. Молодой мастер испытал одновременно и облегчение, и грусть. Он с усилием взял себя в руки и подумал, что в его крови еще бродит колдовство. Погруженный в свои мысли, он не обратил внимания ни на то, как буквально через десяток шагов изменился лес, и на странный, удушливый запах он тоже не обратил внимания.

Он миновал пышно разросшиеся кусты черемухи и остановился в изумлении. Дальше леса не было, и возвышенность обрывалась вниз, к черной, будто кусок пыльного обсидиана, дороге, по которой с огромной скоростью в ту и другую сторону сновали странные существа, похожие на гигантских блестящих разноцветных жуков. Неподалеку начиналось селение со строениями, в которых молодой мастер даже не сразу опознал дома. Эти конструкции были снабжены множеством больших окон и имели несколько этажей. Построены они были из камня, а может, и не из камня, лишь обмазаны глиной, но явно принадлежали не людям.

Он медленно, осторожно стал спускаться вниз по колкой и какой-то привядшей траве. Первую встретившуюся ему цветастую коробку с глянцевым блеском он опасливо обошел стороной, вторую аккуратно ткнул кончиком сапога. Ничего не произошло. Потом попалось нечто, напоминающее сумку, но из белого полупрозрачного материала, потом что-то еще, вовсе уже непонятного происхождения и назначения. Но, видимо, ненужное, потому что брошенное кое-как, грязное и неприятно попахивающее.

Агнару стало не по себе. Но, посчитав, что сначала нужно проверить, действительно ли альвийка обманула его, или же этот мир тоже принадлежит смертным, просто каким-то другим, осторожно двинулся дальше. Меч он держал наготове.

К черной дороге он приближался, стараясь следить также и затем, что происходит справа и слева. А заодно и сзади — оказавшись в этом странном, неправдоподобно-странном мире, он понимал, что может опасаться чего угодно. Подойдя к самой обочине дороги, он вынул меч и осторожно потрогал дорогу. Она оказалась твердой, будто камень.

Мимо, обдав молодого мастера удушливой вонью, пронесся один из этих гигантских жуков, с визгом и скрипом остановился совсем рядом, и скандинав разглядел, что это не насекомое, а что-то вроде короткого корабля или закрытой ритуальной повозки с окнами, которая почему-то, — наверное, благодаря колдовству, — двигалась самостоятельно. А может быть, ее тянули за собой невидимые кони? Внутри сидели люди, но как только повозка остановилась, принялись выбираться из нее через странной формы двери.

— Эй, парень! — крикнул один из них. — Железяку продаешь?

Агнар смотрел на него, пытаясь сообразить, как себя следует вести. Язык явно был ему незнаком, однако он понимал все, что говорил ему незнакомец. И тон голоса, конечно, уловил, и неприятный запах перекисшего пива — тоже. Пьяны были все четверо, и молодой мастер вдруг понял — это люди, причем куда менее достойные уважения, чем он сам. Потому что мужчины так себя не ведут — лишь подростки, которых отцы вовремя не вразумили, могут поступать так глупо. Странные люди странного мира, ведущие себя чересчур развязно и очень неосторожно, так, будто мир лежит у их ног, и ничто не может оказаться сильнее их.

Молодой мастер испытал приступ омерзения и презрения.

— Я тебя спрашиваю, чувак — железяку продаешь? Я куплю. Сколько хочешь?

— Я не отдам тебе свой клинок, — холодно ответил Агнар. — Отойди.

— Тогда чего ты тут ею размахался, а? Ищешь неприятностей? Машину чуть не задел!

Скандинав холодно следил за каждым жестом незнакомца. Мало ли, вдруг эта уверенность коренится в каком-то таинственном боевом искусстве?

— А мужик-то вырядился, — развеселился еще один.

— Ага. Глянь на его ноги! Че, мужик, на ботинки денег не хватило? Так загони железяку и купи себе обувь.

— Че выпялился, а? — в юнце явно взыграло пиво. — Че глаза выпятил, ты, недоделок? — других слов, даже несмотря на чары, молодой мастер не понял. — Че, харю почистить, да? — и, шагнув к Агнару, замахнулся.

«Видимо, здесь, в этом мире, люди тоже не любят тех, кто отличается от них», — подумал тот. Бывший воин Хрольва Пешехода был достаточно разумным человеком, чтобы понять — если на его взгляд четверо парней, ехавших в крытой повозке, запряженной невидимыми конями, одеты более чем необычно, то и он на их взгляд, наверное, странен. Может, поэтому они и ищут ссоры с ним. Возможно, здесь так принято, и людей, чем-то отличающихся от остальных, немедленно уничтожают.

Однако уничтожить себя он позволять не собирался. Впрочем, судя по жесту — незнакомец попытался толкнуть молодого мастера в плечо, — нападающий имел лишь самое приблизительное представление о бое. Агнар не стал бить его мечом, просто оттолкнул, но уже так, как положено.

Парень полетел на черную, твердую, как камень, дорогу.

Но прежде, чем он вскочил, обиделись трое его спутников.

— Ах, ты так! — вскрикнул один из них, тот, что покрепче, и решительно двинулся на скандинава, делая угрожающие жесты.

— Да он просто напрашивается!

— Хочешь — значит, получишь, — бросил самый хлипкий и, похоже, самый пьяный из них и вытащил из-за пояса какой-то черный предмет.

От этого непонятного предмета отчетливо потянуло опасностью. Скандинаву трудно было представить себе, чем же таким может угрожать эта вещица размером с его ладонь, однако чутью своему привык доверять.

Он сделал шаг вперед и без затей, но и без спешки заехал хлипкому навершием меча в зубы, чтоб, по крайней мере, на какое-то время вывести его из строя. Схватившись за лицо, тот выронил черную штуку и упал на землю вслед за ней; опасный предмет Агнар на всякий случай отшвырнул ногой. Второму противнику молодой мастер двинул кулаком под дых. Живот у местного обитателя оказался на удивление нежным, тот прерывисто икнул, сложился вдвое и мягко повалился на землю — абсолютно беззвучно, корчась, словно червяк. Скандинав аккуратно положил меч у ног, перехватил руку последнего, еще не успевшего пострадать противника, и без затей врезал левым кулаком куда получилось. Под мозолистыми костяшками глухо хрустнула челюсть.

Развернувшись, он локтем подтолкнул своего противника и без труда сшиб его с ног, а затем, вложив меч в ножны, внимательно оглядел всех четверых. По крайней мере, двое нападавших, как он предполагал, должны были иметь возможность драться, однако они лежали и корчились от боли. Лишь самый первый, тот, которого он просто отшвырнул, приподнялся, но напасть не пытался, а бросился к чернеющей в траве опасной вещице, назначения которой молодой мастер не мог отгадать. Здесь все было просто. Скандинав догнал его в пару прыжков и пинком сшиб на землю, потом ударил еще один раз и, недоумевая, отошел от распластанного без сознания тела, пытаясь понять, почему здоровый и сильный вроде бы парень предпочел проиграть схватку, стоя на карачках, вместо того, чтоб выпрямиться и схватиться, как положено мужчинам.

«Должно быть, он предпочитает помощь колдовства», — подумал Агнар и решил не подходить к черной вещице. Мало ли какие сильные чары на ней лежат.

Он обошел четверых парней и с любопытством, но не без опаски, заглянул в крытую повозку, в которой они приехали. Правда, ничего особо интересного там не оказалось — два сидения, ложе со спинкой сзади, да еще большой круг у одного из двух передних сидений. «Точно ритуальное приспособление, — решил молодой мастер. — Раз наготове знак солнца. Странный, правда…» К невидимым коням он решил не приближаться, мало ли что, только аккуратно прикоснулся к кругу, обмотанному чем-то алым, плотным, вроде хорошо выделанной кожи, и, отвернувшись, стал подниматься по склону холма, направляясь туда, откуда собственно и пришел.

Воздух этого мира душил его. Меряясь силой с местными парнями, ему пришлось напрячься, и теперь он дышал так, будто принял участие в настоящей битве. Это очень ему не нравилось. В сознание даже закралось смутное подозрение, что оттого местные ребята столь слабы перед лицом настоящего противника, что их такими делает воздух. «Ну, я покажу этой альвийке, — Агнар стиснул зубы. — Если не отправит меня обратно, я ее…»

Что именно он сделает с вероломной девушкой из народа альвов, молодой мастер не додумал. Ему не хотелось — он надеялся, что она просто отомстила ему за отобранный браслет. Безделушку, тем более, если та обладает магической силой, он готов был вернуть, лишь бы только попасть обратно в свой мир. «Вот так приключение… Интересно, что скажет дядя, — размышлял скандинав. — Его бы это, наверное, позабавило».

Лес встретил Агнара настороженным молчанием. Через пару сотен шагов дышать стало легче. Он устроился на поваленном на стволе дерева и задумался.

Отсюда нужно было выбираться, вопрос лишь в том, как снова проникнуть в цитадель альвов. А то, что это потребует усилий, было понятно. В мир альвов можно попасть лишь тогда, когда они сами готовы пригласить человека, либо же если смертный достаточно искушен в магии. О чарах молодой мастер знал немного — помнил он лишь те наговоры, которые дядя заставлял его шептать во время работы, да еще заклинания, которые проговаривались при варке металла. Но и ежу понятно, что этого недостаточно.

О том, как попадают в холмы, принадлежащие альвам, он ничего не слышал.

Но следовало придумать хоть какой-нибудь ход, хоть что-нибудь для начала. Быть может, потом происходящее подскажет, что сделать еще. Агнар попытался вспомнить, что именно он делал перед тем, как встретился с Митиль, а потом вспомнил о ее браслете, извлек его из-за пояса и повертел.

На первый взгляд это была хоть и изящная, тонкой работы, но все-таки довольно обычная поделка — полоса металла, похожего на серебро, изогнутая змеей, делающей полтора оборота вокруг предплечья. Ее покрывали кельтские символы, и именно за это он решил ухватиться. Но вещицу, наверное, надо было надеть.

Промучившись несколько минут, он все-таки сумел натянуть браслет на запястье. После чего в задумчивости отправился искать место, где повстречался с девушкой в прошлый раз. Ему как-то не пришло в голову, что найти именно то самое место он не сможет ни при каких обстоятельствах, просто потому, что здесь оно уже не существует.

Впрочем, через некоторое время он понял, что это самое место ему и не нужно. Что-то случилось со зрением, в глазах периодически стало двоиться, и на месте молодого вяза он начинал видеть какое-то старое дерево, ствол которого покрывал темно-малахитовый мох, а крона возносилась высоко-высоко, — или же, наоборот, прогалину. Теперь Агнар шел медленно-медленно, буквально принюхиваясь на каждом шагу — он понимал, что если что-нибудь и поможет ему, так только внезапно и не без помощи альвийского браслета проснувшееся у него волшебное чутье. «Должно быть, время Майского праздника еще не прошло, — с облегчением подумал он. — И проход открыт».

Уже через несколько минут он понял, что выбрал правильный способ. Концентрировать внимание он умел — иначе не постигнуть сложнейшее, почти ювелирное искусство отделки оружия и украшений, или варки железа из руды. И теперь смог, напрягшись, «переключить» зрение с обычного на колдовское, так, чтоб видеть вокруг только альвийский мир.

Этот лес был, казалось, древнее самой древности. Ни одного молодого деревца, только старые патриархи, обомшелые, с длинными бородами лишайников на нижних ветвях, но крепкие и густо зеленеющие. Под ногами шуршала листва, сохранившая свои яркие зеленые краски всех оттенков, и кое-где пробивались редкие травинки. Здесь молодой мастер чувствовал покой и умиротворение, словно оказался дома. «Не поддавайся, Агнар, — сказал он себе. — Не поддавайся, иначе останешься здесь навеки».

Он шел вперед осторожно и бдительно, готовый при малейшем звуке спрятаться за один из стволов, но лес был совершенно безлюден. Опасаясь встречи с кем-нибудь из могущественных альвов, которые смогут защититься от его меча, скандинав решил не высовываться раньше времени. Сначала нужно было все разведать и убедиться, что он не наделает ошибок по недомыслию.

Он предполагал, если идти прямо и прямо, то рано или поздно он наткнется на альвийское селение, и, видимо, найдет тот самый пиршественный стол, за которым провел так много времени. Но встречаться с большим количеством альвов сразу ему как-то не хотелось. Он предпочел бы, образно говоря, оттащить в сторонку кого-нибудь одного и разобраться с ним. Агнар был уверен, что любой альв, кого ни возьми, сможет отправить его обратно в его время.

Вскоре тесный браслет, кольцо которого почему-то никак не удавалось разомкнуть, стал давить на запястье настолько, что уже не было сил терпеть. Помучившись несколько минут, он все-таки стянул его с руки. Оглядевшись, молодой мастер убедился, что снятие браслета не выкинуло его из альвийского мира. Решив, что он уже достаточно далеко зашел, скандинав успокоился и направился дальше уже более уверенно.

Тот момент, когда стволы вдруг сменились колоннами, а вместо зеленых крон над головой вознесся купол, сложенный из пластин полудрагоценного камня и хрусталя, отшлифованных до тонкости древесного листа, он не сразу заметил. В этом куполе были прорезаны узкие отверстия, звездой сходившиеся к центру, окнами их нельзя было назвать, но зачем еще могут быть нужны подобные «бойницы», Агнар не представлял. «Наверное, чтоб дождем заливало», — ухмыльнулся он.

Дальше край свода чуть понижался и превращался в изысканную ступенчатую арку, которая вела в каменный коридор. От красоты этого архитектурного чуда у молодого мастера перехватило дух. Первые несколько мгновений он просто любовался восхитительным каменным кружевом, к тому же, таким естественным, что в его рукотворность трудно было поверить. Потом мастер в нем победил зеваку, и скандинав принялся разглядывать свод и колонны, пытаясь разгадать, как это было сделано, и как можно было бы повторить.

В переплетении узора он в конце концов отыскал знакомые руны и символы, но прочесть их значение не сумел. Поколебавшись, он вошел в коридор, при ближайшем рассмотрении оказавшийся таким огромным, что здесь без труда поместился бы самый большой норвежский дом из тех, которые Агнару доводилось видеть. Капители колонн, поддерживающие каменный свод, возносились на непостижимую высоту. «Это могли строить только великаны, — решил Агнар. — Или же чары. Сильной же магией должен обладать тот, кто все это возвел».

Коридор постепенно раздался и превратился в зал, свод ушел вверх и потерялся в полутьме.

Агнар внимательно огляделся и понял, что стоит в огромной пещере, стены которой усыпаны мягко искрящимися друзами. Подняв голову, он разглядел под потолком широкую золотую жилу — ему однажды случилось увидеть такую на севере — разумеется, не тронутую, лишь вскрытую. Похоже, альвов мало интересовало золото. Жила начиналась где-то у основания одного из стрельчатых, узких, как лезвие клинка, и очень высоких бойниц, стремительно расширялась и, загадочно извиваясь, уходила во мглу свода.

Свет, падавший из стрельчатых окон, прорезанных в толще скалы, скрещивался над плоским камнем, на котором была вырезана узорная лента из переплетающихся символов. Он был пуст, и, подойдя к нему, молодой мастер в задумчивости положил на него браслет альвийки.

Зал казался поистине бесконечным, и потому в глаза не бросались террасы, короткие нефы и альковы, которых здесь в действительности было немало. Вертя головой, скандинав шел все дальше и дальше в глубину зала, но, опасаясь выходить далеко на открытое место, старался держаться у стены. Правда, получалось это далеко не всегда, и тогда он держался колоннады, или же просто срезал получившийся угол. Ему казалось, что, ступая по каменному полу этой пещеры, он совершает путешествие по миру, и хотелось ему только одного — ничего не упустить.

Но это было так же невозможно, как за пару дней познать все тайны бытия. Рассматривать пещеру и ее убранство можно было, пожалуй, на протяжении всей жизни.

Он остановился у тончайшей, почти прозрачной кисеи, закрывающей вход в один из закутков. Сначала ему показалось, что вход загораживает полоса света, лишь чуть плотнее, чем любой лучик, сумевший пробиться в зал сквозь пластинки слюды в свинцовом переплете окна. Но потом, решившись тронуть преграду рукой, обнаружил, что касается шелковой ткани. «За такую ткань любая валландская богачка отдала бы все, что у нее есть, — ухмыльнулся Агнар. — А моим соотечественницам она ни к чему. Наверное, в ней очень холодно».

Пытаясь найти, где же полог заканчивается и где мимо него можно проскользнуть, он с увлечением размышлял о том, как выглядела бы хорошенькая девица, завернутая в платье из такой вот ткани. Не найдя конца, молодой мастер досадливо плюнул и просто поднырнул под нижний край. Ныряя, он опасался, что здесь его ждет какая-нибудь хитрость, которая может стоить ему жизни, но к счастью никаких неприятных сюрпризов не встретил.

Закуток оказался сравнительно небольшим — это была ниша, аккуратно выдолбленная в скале, достаточно высокая и широкая, чтоб двигаться в ней без опаски, но не такая огромная, чтоб почувствовать себя неуютно. Каменные, искусно отшлифованные стены, как в жилом доме, украшали тканые и вышитые гобелены, а также два кольца для факелов, — видимо, рассчитанные на ночное время, поскольку сейчас, чтоб все подробно рассмотреть, Агнару вполне хватало света, падавшего из окна. На полу стоял большой светильник, полный масла, а на массивном валуне, обтесанном в форме полукруглого «стола» — переливчатая чаша, выточенная из хрусталя, в которой что-то загадочно играло, словно горный ручеек.

Он подошел и заглянул внутрь. Сначала ему показалось, что в воде, бурлящей на дне, извивается белая змея, но потом он понял, что это не так. В чаше действительно упруго бил родничок, и происходи это где-нибудь еще, а не в альвийском святилище, как скандинав окрестил это место, чаша почти мгновенно наполнилась бы, и вода полилась бы через край. Здесь же струя родничка лишь слегка волновала поверхность, однако вода оставалась на одном и том же уровне.

Агнар наклонился над чашей, и ему в лицо дохнуло сладостной свежестью. Во рту пересохло, и, вряд ли задумываясь о том, что колдовство, пропитывающее все здесь, а в особенности странный родничок, может оказаться смертельно опасным, он погрузил заскорузлую, потемневшую от грязи ладонь в воду и поднес ее к губам.

На вкус это была самая обычная талая вода из горного ручья. Именно такая, какую он пил, когда десятилетним мальчишкой вскарабкался на утес, считавшийся почти неприступным, и отдыхал на камне над морем. Мимо этого камня, обрываясь со скалы тонкой прерывистой струйкой, тек ручей, и вода из него была напитком триумфа, угощением удачи, лакомством взрослости — раз уж удалось туда добраться.

Агнар погрузил в чашу обе ладони, и кожа на них стала белеть. Казалось, будто вода вымывает из складок и трещинок пыль и золу, от которой не защититься ни одному кузнецу. Недоумевая, он вынул ладони из чащи, посмотрел на них и осторожно потер ими лицо, пригладил волосы. Странное чувство облегчения и обновления охватило его…

— Как ты посмел?! — раздался вдруг низкий, чуть вибрирующий голос так гневно, что молодому мастеру показалось, будто на него закричали. Он обернулся — рукой отведя в сторону полог, у входа в нишу стоял невысокий черноволосый альв. Лицо его было похоже на маску, вырезанную из дерева, оно не имело примет времени, и потому Агнару показалось, будто это существо живет под луной с незапамятных времен. Фигуру альва скрывали потоки тонкой светлой материи, но даже при этом скандинав угадал, что он прекрасно сложен и широкоплеч. «А говорят, будто альвы слабы телом», — подумал он.

В руках у черноволосого был длинный посох с затейливым навершием, руки унизаны браслетами, но бывший сподвижник Хрольва Пешехода почему-то сразу подумал, что дело здесь не в желании пощеголять богатством. Браслеты наверняка были сильнейшими магическими артефактами. Как, впрочем, и сам посох.

— Как ты посмел коснуться Змеиного источника? — со сдерживаемым гневом повторил альв, и молодой мастер догадался — если он чувствует, насколько собеседник разъярен, значит, тот хочет этого.

— Если бы одна из твоих девиц не поиграла со мной, будто с дешевой безделушкой, я бы и не оказался здесь, — огрызнулся Агнар. Как бы там ни было, трепетать перед альвом-колдуном он не собирался. — Ей стоило лишь отправить меня в мой мир, и я не стал бы возвращаться.

— Митиль вернула тебя в твой мир, — холодно ответил черноволосый.

— Ложь! Что ты думаешь, я не узнаю мир, в котором родился?

— Ты увидел свой мир таким, каким он стал через тысячу лет после тебя.

— Это что, вроде как шалость одной из ваших? — взвился скандинав. — Замечательно.

— Она предлагала тебе остаться.

— Чтоб я жил здесь? В качестве кого? Ее раба?

Альв поморщился.

Но тут полог снова шевельнулся, и рядом с черноволосым появился другой альв, светлоголовый и, похоже, намного более юный. Глаза у него были юркие, как рыбки, и только явный нечеловеческий дух делал их бесстрастными до прозрачности. Он держал в руке браслет Митиль и смотрел на Агнара. Как показалось последнему — с любопытством, хотя здесь скорее виновато было его воображение.

«О, как кстати», — подумал он. Справиться с черноволосым молодой мастер не рассчитывал, но тот противник, помоложе, не казался ему опасным. То есть, конечно, если действовать с умом.

Скандинав рванулся вперед именно тогда, когда было нужно. Подбил альва под колени ногой — это оказалось не сложнее, чем драться с каким-нибудь деревенским увальнем, — схватил его за волосы и задрал ему подбородок. От прикосновения ножа к горлу светлоголовый поежился — может, лишь чуть сильнее, чем любой несдержанный смертный человек в его ситуации. Ощущение острой грани ножа у кожи холодит близостью смерти, мало кто способен отнестись к этому спокойно. А альва еще подхлестывало прикосновение металла, лишавшего его магической силы.

Впрочем, этого Агнар знать не мог. Зато он все-таки заметил тень смятения на лице черноволосого альва. Тот даже шевельнул было своим посохом, но остановил движение на полпути. На нож у горла своего молодого помощника он смотрел, как человек может смотреть на ядовитую змею, приготовившуюся к прыжку ему на грудь.

Юный альв замер под руками человека.

— Чего ты хочешь добиться этим? — процедил черноволосый, не двигаясь с места.

— Отпусти меня обратно в мой мир.

— Тебя никто не держит. Митиль отпустила тебя, ты сам вернулся.

— Издеваешься? Мне не нужен этот мир. Если говоришь, что это он, но через тысячу лет, то верни меня обратно в прошлое. Верни меня в то прошлое, которое мне привычно. — Агнар торопливо соображал, правильно ли он выразился. Но в глубине души понимал — если здешние правители не захотят отправить его обратно в его время, то ничто не сможет поколебать их.

Старый альв посмотрел на человека, потом перевел взгляд на чашу, а потом — снова на человека. Лицо его окаменело и стало совсем безжизненным.

— Отпусти моего сына и отправляйся к людям. То, о чем ты просишь, невозможно.

— Лжешь! Ты можешь. Вот и делай. Это твоя девчонка виновата в том, что я здесь оказался.

— Тебя никто не тащил к нам силком, — губы альва вытянулись в ниточку. Скандинав угадал в его взгляде презрение и озверел. — Ты сам захотел этого.

— Твоя девчонка меня околдовала.

— Лишь тот, кто хочет быть околдован, поддастся чарам.

— В самом деле? — молодой мастер подтянул подбородок светлоголового еще чуть выше и прижал нож. Прежде он не чувствовал дыхания своего пленника, словно его и не было, но теперь ощутил биение крови под тонкой кожей и прерывистый вздох. Тому явно стало не по себе. — Что ж, думаю, теперь я не захочу поддаться твоим чарам. И сделаю все по-своему.

— Отпусти моего сына. Я все равно не могу отправить тебя в прошлое.

— Правда? Тогда твоему сыну чертовски не повезло… Ну, скажи это ее раз. Точно не можешь? Так уж и быть, убью его быстро и почти безболезненно. Раз уж не можешь.

— Ты понимаешь, что тогда с тобой произойдет?

— Вряд ли. Мне привычки альвов не известны. Но могу догадаться. Однако твоему сыну это не поможет.

— Тебе — тоже.

— Ну, хоть на душе станет приятнее, — с деланной беззаботностью улыбнулся Агнар. Он не боялся пронзительного взгляда альва и того, что тот может прочесть в его душе — ему действительно было спокойно. Он знал, что рука не дрогнет.

— Зачем выбирать смерть, если можно выбрать жизнь, пусть и непривычную?

— А я не привык позволять кому-то указывать мне, где и как жить.

— Даже своему хевдингу? — сдержанно усмехнулся альв.

У молодого мастера окаменели скулы.

— Какое тебе дело до меня и моего хевдинга? Что ты понимаешь в людях?

— Я понимаю много больше, чем ты, — черноволосый звучно стукнул по камню посохом. Юноша под рукой скандинава слегка вздрогнул. — Подобных тебе я изучил хорошо. Когда я был молод, я долго следил за вами и понял, что в большинстве случаев вами движут примитивные желания. Но чтоб ради убийства забыть о собственной жизни!..

— Как я и думал, ты не много знаешь о людях. Мне надоело болтать о ерунде. Отправляешь меня в прошлое? Нет? — и он демонстративно перехватил нож, хотя мог распороть альву горло и из прежнего положения. Но ему же хотелось не убить, а выжить самому…

— Не надо! — на долю мгновения потеряв сдержанность, черноволосый подался вперед.

— Не подходи, — предупредил Агнар.

— Постой. Я сделаю, как ты просишь. Но отпусти моего сына.

— Отпущу — и никуда не попаду, да?

— Я клянусь тебе, — лицо альва дрогнуло. — Я все равно не могу проделать этого здесь. Вот там, в глубине святилища, есть круг. Мы должны подойти к нему.

— Вставай, парень. Пойдем, — скандинав поднял своего пленника и, не отрывая ножа от его горла, потащил его за собой.

— Ему еще нельзя в святая святых!

— Придется тебе с этим смириться, старик.

Они направились в темноту святилища. Теперь Агнар уже поневоле не смотрел по сторонам — он следил только за юношей, в голову которого вполне могла прийти бредовая мысль пожертвовать собой во имя святыни своего народа. Альв, которого скандинав назвал стариком, тоже держался напряженно — по нему нельзя было сказать, какие чувства обуревают его, но двигался он угловато, держался чересчур прямо, и, судя по всему, находился на той узкой грани, за которой уже не сможет совладать с собой.

Им всем было здорово не по себе.

Черноволосый остановился прямо под одним из световых колодцев, и молодой мастер разглядел на каменном полу мозаику — две затейливо сплетающиеся змеи, вписанные в круг. Альв положил посох у змеиных голов и нехотя взглянул на Агнара.

— Тебе придется отвернуться.

— Сочувствую тебе, старик, но делать этого не буду.

Тот слегка пожал плечами, отвернулся и сложил ладони над навершием посоха. Камень, вставленный в него, засветился приглушенным алым светом. Скандинав из любопытства скосил глаза на своего пленника — тот стоял зажмурившись. Должно быть, не решался нарушать традиций своего народа и смотреть на то, к чему еще не готов.

Свет озарил ладони альва, потом его локти. У змей на мозаичном круге засияли глаза, они налились сначала кроваво-красным, потом изумрудным, потом небесно-синим светом. По жестам и знакам старика молодой мастер, конечно, ничего не мог понять, да и не пытался — он просто надеялся на то, что получит желаемое, и еще в этом году сможет обнять бабушку и поприветствовать супругу своего дяди, ждущую известий о нем в Норвегии.

Альв отступал от круга медленно, будто боялся спугнуть приготовившегося к атаке зверя. Круг заволокло синеватым, прозрачным туманом, полосы которого тянулись также и к ладоням чародея. Свет, прежде тянувшийся бледной полосой от светового колодца к полу, внезапно заполонил все пространство, осветил арки и даже своды, возносящиеся на недосягаемую высоту. Арки заманчиво переливались, они были отделаны цельными друзами, может быть хрустальными, может быть состоящими из драгоценных камней.

В вершины арок были вставлены резные куски прозрачного камня, с которого свет стекал, будто капли воды. По стенам струились два ручья, один справа, другой слева, и вливались в глубокие ониксовые чаши, размеры каждой из которых были достойны бассейна в римских термах. Теперь в них заиграло то же голубоватое сияние, которое наполняло святая святых альвийской пещеры. Засияли острые тонкие зубы сталактитов, сгрудившихся над змеиным кругом, и молодому мастеру показалось, будто они изваяны из отличного, полупрозрачного алебастра, который пронизывают лучи холодного света.

Альв обернулся и посмотрел на Агнара.

— Отпусти моего сына.

— Сначала отправь меня в мой мир, — сказал тот, впервые чувствуя, как в глубине души смерзается комок страха. Прикосновение к магии слишком опасно для человеческой души, и чем все это может закончиться — неизвестно.

— Я не собираюсь отправлять туда заодно и своего сына, — сухо ответил альв. — И так это деяние будет стоить мне нескольких сотен лет.

— Ты же бессмертный, какая тебе разница, — пробормотал скандинав.

Черноволосый взглянул на него с таким презрением, какое только смог выразить.

— На свете нет ничего бесконечного, — изрек он, едва разомкнув губы. — Заклинание готово. Отпусти моего сына и вставай в круг. Я завершу его.

Опасаясь подвоха и готовый обороняться от любой напасти, Агнар оттолкнул от себя молодого альва — тот поспешно отскочил в сторону, повинуясь жесту отца — и неуверенно перешагнул грань голубоватого сияния. Ничего не произошло, только в какой-то момент стало холодновато.

Альв поднял с камня посох и направил навершие в плотную друзу сталактитов.

— Что ж, — отчетливо и внятно произнес он. — Отправляйся туда, куда ты так рвался, — тут его лицо исказила мимолетная и малоприятная гримаса, и молодого мастера укололо предчувствие беды. — И я рассчитываю, что ты испытаешь достаточно боли и ужаса, прежде чем твоя душа попадет на службу вашим жестоким богам.

Черноволосый чародей резко опустил ладони, и мир померк для молодого мастера.

Глава 3

Лицо грели нежные прикосновения солнца, постепенно его жар усиливался. Солнце, светоч жизни, торопилось вернуть к бытию молодого кузнеца, бывшего сподвижника Хрольва Пешехода. Сначала Агнару показалось, что он полез в горы за птичьими яйцами, да и заснул на мху, потом — что он гулял в лесу, улизнув от товарищей под предлогом поиска дерева под мачту, и, утомившись, прикорнул на пригорке.

Только потом он вспомнил обо всем, что с ним произошло.

Молодой мастер рывком поднялся, сел и затравленно огляделся. Вокруг него зеленела трава, над головой смыкались кроны деревьев с небольшими прогалинами, сквозь которые на мужчину смотрело солнце, а стволы деревьев были такие мощные, такие неохватные, что ему показалось, будто он вдруг сам стал волшебным существом не больше локтя в высоту. Ужас оглушил его, но мужчина не был бы мужчиной, если бы не смог взять себя в руки. Переждав несколько мгновений, он медленно встал и сделал несколько шагов.

Он нисколько не изменился, разве что испытывал странную слабость в теле, и сознание было замутненым. Одежда, обувь, пара украшений, оружие — все осталось таким же, все было при нем. Для уверенности он вынул из ножен меч и внимательно его осмотрел. Все та же узорная сталь дола, серые стальные края остро заточенного клинка, все та же его работа. Эта мысль успокоила его — с оружием всегда лучше, чем без него.

Он подошел к одному из деревьев, провел ладонью по коре, покрытой мягким мхом. Ему не сразу удалось узнать в дереве вяз, но узнав, он немного успокоился. Как-то намного легче было находиться в этом лесу, где все узнаваемо, хоть и чересчур велико. «Должно быть, здесь не бывает сильных бурь, и никто не вырубает подходящие для строительства стволы… Не вырубает?»

Агнару стало не по себе. Он не узнавал этого места, он был уверен, что никогда тут не был. Возможно, альв отправил его в какую-то другую область Островов? Молодой мастер быстро перебрал в памяти требование, выдвинутое им чародею, а также и слова, сказанные альвом напоследок. Разумеется, его очень интересовало, что тот имел в виду. О каком ужасе и о каких богах он говорил? И тут скандинав сообразил, что не сформулировал свои слова как должно.

Его посетила догадка, что, пользуясь неточностью, чародей мог зашвырнуть его куда угодно в прошлое. Даже в те времена, когда, если б все гало своим чередом, успели бы родиться и умереть его правнуки и прадеды… О разнообразии времен и эпох он имел самое приблизительное представление. В те времена, когда он долгими зимними вечерами в Согнефьорде работал у очага и слушал истории о былом, его больше всего интересовали битвы, подвиги и похождения знаменитых мужей. Что он знал о прошлом своей родины? Немного.

«Надо найти кого-нибудь из местных», — подумал он и слегка приободрился. По одежде местного жителя он сможет понять, угадал ли чародей с эпохой, или же стоит начать волноваться. Он понимал, что сумел найти и проникнуть в обиталище альвов по чистой случайности. Сделать это еще раз ему не удастся.

А тем временем голод давал о себе знать. Угощение, съеденное в гостях у альвов, уже давно отдало его телу все, что могло. Агнар мысленно обыскал себя. С мечом на зверя не пойдешь, а нож, что уж там говорить, поможет не во всех случаях. Для охоты нужны лук или копье, но ни того, ни другого у него нет, и добыть неоткуда.

«Придется все же найти местных и как-то поладить с ними, — невесело подумал скандинав. — Иначе будет тяжело».

Он шел по лесу, и ему порой казалось, будто он не в лесу, а в огромном, достойном великанов чертоге. Стволы-колонны поддерживали зеленый свод, который возносился на такую высоту и был так густ, что дуновение ветра совсем не чувствовалось, трава и папоротники сошли бы за пышный ковер, вышедший из рук самой искусной и немного сумасшедшей в своем мастерстве ткачихи. Не хватало лишь гигантской утвари и мебели.

А потом из-за одного из стволов, буквально в трех-четырех шагах от него, появился молодой парень в синей одежде. У него были длинные темные волосы, зеленая ветка в руке и отрешенный взгляд.

— Э-э… Привет, — сказал скандинав на нейстрийском наречии. Он пытался придумать, что б еще такое сказать, чем объяснить здесь свое пребывание и дать понять, что намерения у него самые благие. Но ничего не успел выдумать.

Обитатель удивительного леса, увидев чужака, негодующе вскрикнул, уронил ветку и бросился на Агнара. Он занес руку для удара довольно умело, — это молодой мастер отметил машинально, — и былой сподвижник Хрольва Пешехода едва успел уклониться. Местный житель оказался боек, так что, спасаясь от очередной атаки, скандинаву пришлось броситься на землю.

Такое общение мигом выветрило из его головы любые мысли о дипломатии. Когда его пытались бить, он дрался. Вся предыдущая жизнь научила его, что в подобной ситуации нельзя думать ни о чем, кроме как о необходимости оказать достойное сопротивление.

Они сцепились и покатились по траве, ударяясь боками о выступающие корни деревьев. Парень в синем яростно нападал на своего противника, но тому, более опытному, через несколько минут все-таки удалось перехватить мелькающие в воздухе руки, и дать местному обитателю по переносице. Удар был точен, он пришелся именно туда, куда нужно, ни на волос ниже, и нос уцелел. Но парень на какое-то время затих.

Тяжело дыша, Агнар поднялся с земли.

— Как же вы гостеприимны! — сказал он, отдуваясь.

Однако развить мысль ему не удалось.

Отвернувшись от поверженного, он огляделся по сторонам, решая, что предпринять теперь — и уткнулся взглядом в небольшую группку людей, сгрудившихся у того самого дерева, из-за которого вынырнул нападавший. Человек восемь, не больше. Часть из них была одета в синее, двое — в зеленое, один, самый старший, был облачен в белоснежную хламиду. Именно его взор выражал угрозу, именно его жест однозначно дал молодому мастеру понять — никто с ним не станет разговаривать.

А отобьется ли он от всех разом — это еще большой вопрос.

Он развернулся — и бросился бежать.

Вслед ему раздался крик на непонятном ему, довольно певучем, звучном языке — отрывистая, колкая фраза, в тоне которой Агнар угадал приказ. Даже не оборачиваясь, он понял, что кричал тот самый, в белом. Он успел мельком рассмотреть его — старик с длинными седыми волосами, схваченными в конский хвост, с жестким лицом воина и правителя. Должно быть, он из тех, кто здесь имеет право распоряжаться судьбами и жизнями. «Не стоит попадаться в руки его людей», — подумал он.

Молодой мастер несся по лесу, размеренно и глубоко дыша; время от времени он оглядывался — они бежали за ним следом, будто стая гончих за оленем, причем совершенно беззвучно. Порой ему даже казалось, что не люди гонятся за ним, а привидения, возжелавшие его крови, и от этого жуть подкатывала к горлу, и он бежал еще быстрее.

Молодой воин был весьма вынослив, он рассчитывал утомить преследователей долгим бегом и тем самым оторваться от них, однако они не отставали. Иногда кто-то из них все-таки шуршал травой, палой листвой или хрустел веточкой под ногами, и это успокаивало Агнара — хоть ребята и тренированные, но они люди, а не духи. А раз люди, то он вполне может оказаться сильнее их.

В какой-то момент он немного оторвался от них, удачно выбравшись на ровное гладкое место без густой травы и корней. Лес вокруг постепенно мельчал, становился проще и обычней — здесь появился и древесный молодняк, и небольшие буреломники, и пышные заросли травы вперемежку с крапивой на скудных прогалинах. Обогнув один из таких участков, скандинав на бегу нагнулся, подхватил с земли толстую узловатую палку и, дождавшись, когда из-за купы зелени выскочил первый преследователь, метнул палку в него, целясь по ногам.

Парень в широком синем балахоне отреагировал мгновенно — надо было отдать должное его реакции и тренированности, — легко и довольно высоко он подпрыгнул на бегу, но край крепкой льняной рубахи остался внизу. Узловатая палка запуталась в ткани, и преследователь споткнулся, со всего маху полетел на землю, заодно сшиб бежавшего следом за ним. Агнар, надеясь, что это задержит их всех, припустил еще быстрее.

Он вбежал на пригорок, едва успел остановиться в шаге от обрыва в глубокий овраг, на дне которого тек чахлый ручеек, пробежал с десяток шагов по его краю и вскочил прямо на обтесанное временем бревно, перекинутое на другую сторону. Он пробежал по нему с ловкостью акробата и, отпрыгнув в сторону, затаился в густых зарослях.

Преследователи вскочили на то же самое бревно несколькими мгновениями позже. Один из них, пробежав по нему полпути, остановился, огляделся и что-то крикнул своим товарищам. Они отозвались, один из них побежал дальше по краю оврага.

Язык был певучим и живым. Молодой мастер не знал его, конечно, однако кое-какие слова показались ему знакомыми. Живя в Нейстрии, он поневоле научился понимать тамошние диалекты, а поскольку на побережье часто появлялись торговцы из Британии, стал кое-как понимать их язык. Только понимать — не говорить на нем. Юный ум пластичен и восприимчив — Агнару хватило буквально трех-четырех месяцев плотного общения с выходцем из Валлии, — тамошний купец привез много ценного товара, заинтересовавшего людей Хрольва, и застрял при герцогском дворе по множеству приятных и неприятных причин, — чтоб приучиться разбирать и его диалект.

И теперь он уловил знакомые мотивы в речи преследователей.

«Неужели они валлийцы? — удивился скандинав. — Далеко ж меня занесло».

Преследователи перекрикивались, они искали свою жертву, это молодой мастер смог понять. Он сидел в кустах неподвижно и напряжено наблюдал за их действиями. Те, кто шарил по той стороне оврага, были ему понятны, а вот тот, который замер, стоя на бревне, прямо над ручейком, вызвал его недоумение и насторожил. Парень в зеленом выставил перед собой ладонь, поводил пальцами, а потом вынул из-за кушака что-то небольшое, коричневое, и поднял к глазам. Убрал пальцы, и коричневый обломочек застыл в воздухе, будто подвешенный на невидимой нитке.

Он мягко колебался в воздухе, а потом слегка сдвинулся. Преследователь в зеленом тоже повернул голову и посмотрел прямо на кусты, в которых сидел Агнар.

«Ну, не обессудь, парень, — подумал тот, выдергивая нож. — Раз уж ты магию пустил в ход».

Он слегка отвел мешающие ему ветки и метнул нож. Тот был не слишком удобен для метания, его сделали для другого, но расстояние оказалось не так уж велико, да и сноровка никуда не делась. Местного просто смело с бревна.

Молодой мастер вынырнул из кустов, пробежал по бревну и помчался в лес, стараясь держаться направления, откуда прибежал сюда. Возвращаться в тот лес, который больше напоминал чертоги великанов, он не собирался, и пробежав немного, свернул. Места эти он не знал, но прикидывал, что сможет выбраться куда-нибудь в другое место, более безопасное — у него уже закрадывалась мысль, что местные взбесились оттого, что застали его там, где чужакам не следовало находиться. Мало ли таких мест, может, это было святилище, или вроде того…

«А может, действительно что-то вроде священной рощи? — подумал он на бегу. — Эк я неудачно попал…»

Он несся, не сбавляя скорости, чувствуя спиной — они опять бегут следом за ним. То ли увидели, то ли услышали, то ли почувствовали, как он побежал обратно, то ли кто-то еще из них владеет магией. Как бы там ни было, но Агнар начал понимать, побег ему не удастся. Надо было придумать что-то еще, причем быстро, ибо местным не составит особого труда рано или поздно загнать его в закоулок, откуда выбраться смогут только они. Прижмут к какому-нибудь обрыву, скале или непроходимому завалу — и все.

Он выбрался из густого ельника, поднялся на очередной пригорок — и выбежал из леса. В десятке шагов от того места, где он оказался, вилась тропинка, она описывала дугу вокруг малинника и спускалась к селению. Молодого мастера поразили дома — они были довольно широкими, круглыми, похожими на шатры, с покатой тростниковой крышей. Селение располагалось в долине, в разных направлениях перегороженной густыми и довольно мощными плетнями, предназначенными для удержания скота. Должно быть, обитатели этого села в первую очередь заботились о своем скоте.

На тропинке в сотне шагов от себя скандинав увидел группку молодых женщин в длинных простых платьях и широких пестрых плащах, из верхнего края которых каждая из них соорудила капюшон от солнца на свой вкус. Они оглянулись на мужчину; Агнар ждал испуганных воплей и визгов, однако ничего подобного не последовало. Часть женщин помоложе немедленно подалась назад, остальные выхватили из-за пояса ножи, а одна громко и пронзительно закричала, впрочем, без излишней нервозности. Пожалуй, даже не закричала, а позвала, и молодой мастер даже понял, что именно: «Эй, сюда! Тут чужой!»

«Вот ведь!» — скандинав мысленно выругался и повернул, в надежде обогнуть селение.

Но было уже поздно. Из селения бежали мужчины, вооруженные чем попало — копьями, дубинками, даже просто ножами. По виду — обычные крестьяне, но их было много, и воин понял, что проиграл.

Его настигли у одного из плетней, накинулись и повалили. Он сопротивлялся яростно, одному раздробил челюсть, другому врезал в ухо и опрокинул на траву, но нападающих было слишком много. Да и драться они все, похоже, умели отлично. Один из местных, здоровенный широкоплечий мужик с огромными, будто валуны, ладонями налег на Агнара, и тот почувствовал, что еще немного — и его просто расплющит, как зерно между жерновами.

Обитатели селения скрутили викинга и поставили его на ноги. Когда у него прояснилось зрение, он обнаружил, что вокруг него стоят не только местные крестьяне, но и преследовавшие его парни в балахонах, а также старик, облаченный в белое. Тот самый, который указал своим перстом на чужака и приказал его ловить.

Скандинав удивился, когда это старикан умудрился добраться до селения одновременно с ним, а ведь из местного патриарха, — если это, конечно, действительно основатель рода, прародитель местных крестьян и скотоводов, а не какой-нибудь жрец, принесший обет безбрачия, — только что песок не сыплется.

Старик стоял, опираясь на резной посох, и смотрел на Агнара с холодным бесстрастием. Только теперь молодой мастер обратил внимание на то, насколько статен, крепок и свеж этот благородный патриарх, проживший добрых восемь десятков лет. Когда он шагнул к пленнику, перед ним расступились торопливо и почтительно. Он что-то сказал — голос был ясный и совсем не старческий. Скандинав не понял ни слова. Несколько мгновений все молчали, глядя на него, должно быть, ждали ответа. Не дождавшись, старик небрежно махнул посохом, отвернулся и неспешно пошел к лесу, а пленника поволокли в селение.

Мысленно Агнар простился со своей короткой и такой беспокойной, но позарез ему нужной жизнью. Впрочем, смотреть смерти в лицо ему приходилось и прежде, и потому молодой мастер чувствовал удивительное спокойствие. Все — так все. Такова жизнь.

Его успокоил собственный фатализм, и он стал с любопытством оглядываться по сторонам. По его мнению женщины, встречавшиеся по пути, — они поглядывали на чужака слишком откровенно, даже оценивающе, — одевались не слишком прилично. Возможно, по причине теплого времени они были в простеньких тонких рубашках, и по тому, как ткань обрисовывала разгоряченные солнцем тела, легко догадаться, что никакой другой одежды на них не имелось. Кое-кто из них накинул плащ, но многие и этого не сделали.

Возможно, ходить в одной тонкой рубахе по селению здесь считалось допустимым и даже вполне приличным.

Молодой мастер не мог удержаться от того, чтобы не полюбоваться местными красавицами. Все они были темноволосые или темно-русые, в родной же Агнару Норвегии идеалом красоты считалась женщины с густой копной светлых или солнечно-рыжих волос. Все они казались ему восхитительными — высокие, стройные, крепкие, с великолепной грудью и округлыми бедрами, с полными яркими губами и синими глазами. У скандинава мелькнула мысль, вот бы ему напоследок на ночь дали пошалить с парочкой таких, тогда и умирать было бы не страшно.

Разве что очень обидно.

Но потом, вспомнив альвийку, он поморщился и решил — нет уж. Не стоит. Вдруг эти тоже владеют какой-нибудь магией. Еще погубят его душу…

Викинга заперли в деревянной пристройке, прилепившейся к стене одного из больших круглых домов. Рук ему не развязали, однако уже через полчаса после того, как дверь изнутри подперли тяжелым поленцем, он сумел ощупать все стены и убедился, что, несмотря на внешнюю хлипкость, пристройка вполне устойчива, и самостоятельно ему отсюда не выбраться.

Там его продержали недолго — только до утра. Утром, не развязывая, отвели в один из домов.

Изнутри дом оказался еще необычнее, чем снаружи. Большую часть пространства занимал общий зал, очаг был устроен в самом центре, и дым столбом поднимался к отверстию в крыше. Пол устилали тростниковые циновки, столешницы были сложены в углу, но козел, на которые их можно было бы положить, Агнар не заметил. Зато он обратил внимание, что по периметру общего зала тянулась целая цепочка ниш, альковов, каждый из которых мог стать отдельной комнатой — достаточно было лишь поставить ширму или закрыть проем покрывалом. Кое-где в этих нишах лежали свернутые постели, аккуратно уложенная одежда, кое-какая утварь. Похоже, именно там местные жители проводили ночи.

В одном из альковов, в том, который был расположен напротив входа, скрестив ноги, сидел давешний седой старик. Перед ним стояло большое серебряное блюдо с мясом и свернутая лепешка; старик степенно завтракал. Молодого мастера подвели к нему, и, развязав руки, оставили. Выйдя, приведшие его мужчины даже прикрыли за собой дверь.

Вокруг царила тишина. Сквозь редкие и узкие окошки, а также через дымовое отверстие в крыше пробивались лучи света, играя на тростниковых циновках. Скандинав с любопытством разглядывал убранство дома. Оно показалось ему скудным, даже грубым — ни гобеленов, ни изящных светцов, даже кованая цепь, которая свисала с матицы потолка, напоминала поделку подмастерья и аккуратностью не отличалась. Или, может быть, ему просто так казалось.

— Опускайся, — медленно, с трудом произнес старик.

— Что? — не понял Агнар. Он посмотрел на старика — тот вертел в пальцах какую-то деревянную вещицу.

— Я что-то не так сказал? Верно… Садись.

— Так мой язык вам известен? — удивился молодой мастер.

— Нет. Этот язык я взял у тебя.

— У меня?

— Из твоей памяти.

Скандинав рефлекторно выставил ладонь, будто рукой пытался защитить свой разум от проникновения извне, чем вызвал лишь снисходительную усмешку патриарха.

— Так ты не сможешь защититься.

— Мне не нравится, когда неизвестно кто шарит в моей голове, — пробормотал викинг.

— Допускаю, — старик был невозмутим. — Бери мясо. И лепешку… С тем, что мое сознание какое-то время пробудет в твоем, тебе придется смириться. Тем более, что противиться ты не можешь, — он внимательно следил за лицом и жестами пленника.

— Что тебе от меня нужно? — разозлился Агнар.

— В первую очередь я хочу знать, кто ты такой. Потом — откуда ты пришел сюда. И зачем.

— В первую очередь вспомни хоть о самой малой вежливости и назови свое имя.

— Ладно. Меня называют Луитех. Я друид этой области. Теперь твоя очередь.

— Мой отец называл меня Агнаром. Остальные зовут меня Кузнецом. Я родом из Согнефьорда, что в Норвегии. Ты знаешь о такой стране?

— Я знаю о народах Северного Пути, должно быть о тех приморских скалах ты и говоришь. Что ты делаешь на нашем острове?

— Сказать по правде, я здесь не по своей воле. Больше всего на свете я хотел бы оказаться дома.

— Я слушаю тебя, — ответил друид не без интереса в голосе. Он все свободнее и свободнее управлялся с оборотами и целыми фразами родного Агнару языка.

— Даже не знаю, с чего начать… Ты знаешь, кто такие альвы?

— Альвы? — удивился Луитех. — А, ши. Сиды…

— Вот с одной из них я и столкнулся.

— У вас что-то было?

— В каком смысле?

— Отношения у вас были?

— Мужчины на подобные темы не говорят.

— Меня не интересуют твои похождения. Но то, какая магия на тебе может лежать, меня интересует. Если у тебя хватило глупости возлечь с одной из ши…

— Я не знал, что она альвийка.

— Надо было знать, — друид окинул собеседника равнодушным взглядом. — Невежество подобных тебе молодых мужчин поражает. Что еще ты делал? Брал из ее рук пищу? Питье?

— И пил, и ел.

— Все ясно. Что ж. Можно сказать, ты сам во всем виноват. Что бы с тобой ни произошло. Впрочем, продолжай. Именно благодаря женщине из народа сидов ты оказался здесь?

— Да, — злясь на весь мир, отозвался Агнар.

— Ясно. Бери мясо, не станешь же ты морить себя голодом.

— Что вы собираетесь делать со мной?

— Думаю, ты не вчера родился, — старик окунул кусок лепешки в натекший из ломтя мяса сок и с удовольствием отправил в рот. — Сам понимаешь.

— Убьете? — хладнокровно поинтересовался молодой мастер.

— Если бы собрались убить, я не стал бы с тобой разговаривать.

— Что же тогда?

— А ты никогда не обращал в рабство захваченного в плен? — полюбопытствовал старик. Скандинав почувствовал в его голосе иронию и подумал — этот человек просто издевается над ним — и обозлился.

— Вот как? — с притворным спокойствием уточнил он. — В рабство, значит. Очень интересно.

— Рад встретить такое понимание.

Их взгляды скрестились — оба отлично знали, что сказанное не более, чем ирония, колкая и неприятная. А потому обмен взглядами был подобен поединку, и действительно являлся поединком воли старика друида и молодого человека. Впрочем, победителей не оказалось — они отвели глаза одновременно.

— Меня интересует только одно — как ты или твои односельчане собираются заставить меня подчиняться? — спросил Агнар.

— Думаю, в этом нет ничего сложного, — друид поднял ладонь на уровень лба, провел ею — и у молодого мастера поплыло сознание. Совсем слегка — так чувствует себя человек, когда, перегревшись на солнце, входит в тень. Викинг попытался сосредоточиться, однако ему это не удалось. Отчетливое ощущение того, что он находится всецело в чужой власти, было омерзительно. — Ты станешь подчиняться, если желаешь сохранить свою душу. Впрочем, выбор за тобой. Ты можешь стать рабом и делать то, что тебе прикажут, либо же я отдам твой дух на службу Богу-Кузнецу. Думаю, он примет тебя с удовольствием.

Если пленник и побледнел, это осталось незаметным и незамеченным. Ему трудно было сосредоточиться, однако он вынудил себя сделать это и быстро осознал, что его собеседник отнюдь не шутит. Да и о какой шутке может идти речь в подобной ситуации! Агнар не сомневался, что местный жрец — или кто он там, чародей? — вполне способен сделать с ним что угодно, его мощь он уже испытал на себе.

— Я только не понимаю, зачем тебе такой раб, как я.

— Мы найдем тебе применение, — спокойно ответил друид. — Помимо кузнечного ремесла, как я понимаю, ты владеешь еще и воинским искусством, не так ли? Трех человек убил, пока не оказался в плену, а?

— Трех?

— Именно так.

— А для тебя так важно, что я воин?

— Конечно, — старик обстоятельно прожевал кусок и продолжил. — Такой раб, как ты, пожалуй, даже более ценен, чем простой кузнец. Иначе я и разговаривать с тобой не стал бы. С тобой, думаю, разобрались бы мои ученики… И все-таки, тебе следует поесть, иначе ты ослабеешь.

— Тебе нужен воин, и при этом он должен быть совершенно послушен тебе, так? — молодой мастер смотрел на старика в упор.

— Мне нужен хороший воин, — невозмутимо ответил друид.

— Зачем?

— Ты все узнаешь. Со временем.

— А пока чем я буду заниматься?

Старик отер пальцы о край плаща, наброшенного на плечи, и слегка развел руками.

— Чем хочешь. Советую не соваться туда, куда тебе посоветуют не соваться. Далее — не трогать чужое имущество и чужих женщин. И не советую пытаться бежать, если, конечно, ты себе не враг. Поверь, я принял должные меры предосторожности, — друид смотрел на Агнара с легкой насмешкой в глазах, и скандинав почувствовал, что в его душе все закипело. Этот чародей считал своего собеседника не более, чем заносчивым мальчишкой.

Однако ему не следовало показывать своих мыслей. Пусть думает, что убедил.

А в голове медленно формировался план. Так или иначе, прежде чем пускаться в бегство, следовало познакомиться с местными обычаями, чтоб не попасть впросак, и выучить язык. Очевидно, далеко не все местные обитатели будут разговаривать с ним вот так, как этот друид, используя его же собственную память. «Что явно к лучшему», — добавил он мысленно, едва заметно поеживаясь — его внутреннему взору представились почему-то тонкие и гибкие бледные пальцы, шарящие в его голове, а потом перебирающиеся в грудь, к сердцу.

Старик смотрел на него с равнодушным интересом, будто догадывался, о чем он думает.

Агнар протянул руку и взял с блюда большой ломоть мяса, уже успевший остыть. Нанизав его на кончик длинного и тонкого бронзового ножа, который лежал у блюда, он поднес его к углям в красивой кованой жаровне и подогрел. Когда на угли стали падать капли жира, он снял кусок с ножа и с аппетитом откусил.

Мясо было просто великолепное.

Молодой мастер вернул собеседнику высокомерный, насмешливый взгляд. Свою душевную независимость он не собирался уступать никому, даже самому лучшему чародею.

Селение, куда привели пленника, оказалось довольно большим — целых восемь домов, в каждом из которых обитало по большой семье, состоящей из главы семьи и его взрослых детей, уже самих успевших завести отпрысков, а иногда и внуков. Подобные большие семьи были знакомы Агнару, на родине которого под крышей длинных домов зачастую обитало вместе четыре или пять поколений. Правда, подобное встречалось нечасто, поскольку скудный надел земли не мог прокормить тридцать-пятьдесят человек, повзрослевшим детям приходилось отправляться на поиски своей доли и своей земли.

А здесь, где люди по большей части жили за счет своего скота, да и земля была намного щедрее, целые кланы обитали вместе. Вместе строили дом, вместе воспитывали детей, пряли и ткали на всех и вместе шили одежду. Каждый делал то, что умел делать лучше всего, и в результате всем было легче справляться с хозяйством. Известно, что большая дружная семья выживает легче, чем маленькая.

Попытавшись оценить ситуацию непредвзято, молодой мастер понял, что обитатели этой деревни ему, пожалуй, нравятся. Как ни труден был путь взаимного понимания, скандинав очень быстро сообразил, что их взгляды на жизнь очень похожи на привитые ему с детства. Продираясь сквозь трудности чужого языка, викинг пытался общаться с местными мужчинами — они отнюдь не чуждались его только потому, что он был рабом. Конечно, во время трапезы его сажали ближе всех к двери, но как раз на это Агнар не обижался. Почетное место нужно заслужить.

Молодой мастер скоро узнал, что этот народ называет себя белгами и понятия не имеет о множестве вещей, которые знает он. Например, о короле Карле Магнусе, о таких городах, как Румаборг, Миклагард, Йорсалаборг.^[4] Удивленный, Агнар перебрал те названия, которые должны были быть знакомы обитателям Британских Островов. Однако и о Лундуне, и о Йорвике, и о Дюпплине^[5] они ничего не знали.

При этом вскоре скандинав убедился, что находится именно на Британских Островах — и природа, и окрестности, и даже море, на которое он как-то взглянул краем глаза. Берег залива, как оказалось, находился не так уж далеко, и вместе с другими мужчинами селения викинг смог побывать там; правда, дальше опушки леса ею не пустили. О дальнейшем приходилось лишь догадываться. До поры да времени он решил не ломать себе над этим голову.

На берегу работали свободные мужчины селения — они выворачивали из песка огромные бревна, принесенные волнами — а викинг вместе с женщинами помогал стаскивать их в одну кучу и потом частями переносить в селение, где чуть позже вызывался нарубить дров для очага. Привычная работа ему нравилась, желания отказаться от нее во имя одного только упрямства не возникало — понятно, вовсе без работы здоровому мужику скоро станет до смерти тоскливо. Он отлично умел и любил колоть дрова, и когда ранним утром выходил из дому обнаженный по пояс, легкомысленно и задиристо помахивая топором, на него заглядывались девушки, как раз в это время выходившие доить коров.

Младшая дочь хозяина дома, высоченного крепыша с кустистыми седыми бровями, частенько устраивалась поблизости от пленника, посматривала с любопытством. Именно с ней Агнар быстрее всего нашел общий язык.

— Хороший у твоего отца скот, — сказал он ей, когда было расколото последнее полешко и хворост нарублен так, чтоб удобно было класть в очаг.

Девушка зарумянилась. Она была довольно высокая, стройная и гибкая, с длинными, до колен, русыми косами и белой кожей и легко запивалась румянцем.

— Да, хороший. Мой отец богат. — сказала она. — Как, впрочем, и весь наш род.

— Ну да, — сообразил Агнар. — Вы же все здесь родственники. В этом селении, да?

— Все белги между собой в родстве. А здесь, на Островах, мы все очень близкие родичи — не далее, чем в четвертом колене. Белгов на Островах пока живет немного. Наше племя пришло сюда с материка.

— Понимаю, понимаю, — он поднял топор и заткнул его за пояс. — И много у тебя сестер — братьев?

— Много. Пять братьев и шесть сестер. И мама снова скоро родит.

— Честь и хвала твоему отцу, — пошутил молодой мастер. — Кстати — это он теперь мой хозяин? Что-то никто мне об этом не сказал.

— Если тебе никто не сказал, чего от тебя ждут, то и мне, наверное, надо молчать, — она опять зарделась. — Но мой отец тебе не хозяин. Если не понравится жить у нас, можешь поселиться в любом другом доме, тебя с радостью примут.

— Вот как? Отчего же это? Потому что хорошо рублю дрова?

— Нет. Потому что ты принадлежишь святилищу и, значит, богам. Невольник богов поневоле будет пользоваться уважением. Тем более, если он — воин.

И девушка с удовольствием посмотрела на его обнаженный торс.

— А что ты имеешь в виду под невольником богов? — насторожился Агнар. Ему припомнилась угроза старика-друида.

— Только то. что сделанное тобой будет посвящено богам.

— То есть меня заставят ковать жертвенные предметы? Или… что?

— Я не могу тебе ответить, — она замотала головой. — Если Луитех не счел нужным объяснить тебе, то…

— Я понял, понял — то и тебе не следует этого делать.

— Только вряд ли тебя заставят ковать… А ты хорошо куешь?

— Неплохо. Для своих соотечественников — неплохо, — ответил он в задумчивости: мысли его гуляли за тридевять земель от вопросов собственного ремесла.

— Кузнечное искусство очень почетно. Как и воинское. Впрочем, что я говорю — всем мужчинам следует быть воинами, это понятно. Но кузнецами могут быть далеко не все.

— Это верно.

— Ты… Может быть, ты… — она смутилась, и это он заметил даже при том, что вполне серьезно обдумывал очередной довольно бредовый план побега. — Скоро праздник, будет угощение, а потом танцы. Не хочешь ли быть там со мной?

— Хочу, конечно, — согласился он раньше, чем успел оценить, насколько шалость с дочкой хозяина дома может стать для него опасной. Местные нравы он знал еще очень плохо, неизвестно, чем может ему грозить близкое знакомство с девицей. На его родине, к примеру, за интерес к девушке — интерес, который, скажем, сильно не понравился бы отцу красотки — легко можно было заплатить жизнью.

Она, однако, не собиралась смущаться или пугать его — приятно заалелась и чуть придвинулась к мужчине, будто танцевать предстояло прямо сейчас. Через плечо девицы Агнар заметил, что из дома вышел ее отец, и в голове мелькнула непрошеная мысль: «А готов ли я жениться на ней, если вдруг что?» Викинг окинул ее оценивающим взглядом и, хотя осмотр дал явно удовлетворительные результаты, решил сам для себя — нет, не готов. Рановато жениться, будь она хоть первой красавицей Островов, самой родовитой и самой богатой. Молодой мастер приготовился к яростному отпору.

Черноволосый крепкий мужик с кустистыми седыми бровями скользнул по парочке взглядом, чуть поморщился и ушел.

— У вас тоже справляют праздник цветения, Бель-тан? — спросила девушка, которая появления сурового отца, конечно, не заметила, ибо стояла спиной к нему. Название праздника она произнесла на свой лад, видимо, так, как было принято у ее народа.

— Справляют, — ответил он. — Только у нас этот праздник называется Майским днем.

— И у вас тоже гуляют и танцуют всю ночь напролет?

— Нихасса, у тебя еще много работы! — окликнула еще довольно молодая, но уже увядающая женщина, видимо, мать девушки, младшая из двух жен хозяина дома. Она ходила медленно и осторожно, должно быть, из-за беременности, почти не работала, и оттого двойной груз обязанностей ложился на ее взрослую дочь.

Девушка заторопилась, отвернулась и убежала. Агнар проводил ее задумчивым взглядом и подумал, что близкое знакомство с ней, — раз уж ее отец спокойно его воспринял, значит, не против, — может стать не только приятным, но и полезным. Белгская красотка способна растолковать ему все насчет традиций и обычаев, научить языку. Главное, чтоб потом не вынудили строить с нею дом.

Далеко от селения отходить ему не позволяли, но однажды, вырвавшись из-под надзора, он все-таки решился попробовать — правду ли сказал друид, или просто пугал. Слова старика звучали убедительно, но молодой мастер самого себя перестал бы уважать, если бы все-таки не проверил. Глупо сидеть, будто привязанный, только потому, что его кто-то застращал. Викинг полагал, что его будут постоянно держать под надзором, однако за ним присматривали довольно лениво. Что еще могло бы удержать его здесь, если не бдительность обитателей деревни, он не знал.

Обогнув малинник, скандинав поднялся к опушке и вошел под своды старого леса. Здесь росло множество старых деревьев, когда-то стройных, а теперь постепенно становившихся узловатыми от старости. Скандинав уже знал, что местные жители не решаются срубить ни одного деревца без позволения друидов. Каков принцип, по которому друиды выбирали неприкосновенное дерево, никто, кроме них, не знал.

В лесу было хорошо — прохладно, слегка пахло хвоей и влажной землей. Он присел на мох, попытался почувствовать, не происходит ли с ним чего-нибудь странного, не действует ли какая-нибудь таинственная магия. Ничего вроде бы не происходило. Поэтому Агнар встал и медленно пошел в глубь леса.

Позже он порадовался, что шел медленно. Горло внезапно перехватило, будто кто-то ловкий накинул ему на шею шелковый шнурок и тут же затянул, в глазах потемнело, дышать стало невозможно. Он упал на спину, пополз прямо на спине, и через пару мгновений ему уже полегчало. Перевернувшись на живот, он ждал, пока прояснится зрение, и думал, если бы он шагнул немного дальше, вернуться обратно уже не успел бы — потерял бы сознание.

Викинг ощупал шею — никаких признаков шнурка. Он попытался припомнить, как это произошло, но не смог. Ощущение возникло мгновенно, и дыхание сразу пресеклось, а в этом состоянии мало кто смог бы контролировать происходящее вокруг и вдумываться в творящуюся вокруг магию.

Немного придя в себя, он вернулся и попробовал войти в лес в другом месте, уже не по тропинке, а напролом. Ступал он еще медленнее, но ощущение затягивающейся удавки снова настигло его внезапно. К счастью, падения назад, на спину, оказалось вполне достаточно, чтоб избавиться от последствий неприятных чар. Пробовать в третий раз он не стал, понимая, что в конце концов очередной эксперимент может закончиться для него очень печально.

Присев на кочку на опушке леса — там, где никто не мог на него ненароком наткнуться — скандинав спрятал лицо в ладони и задумался. В душе нарастала волна ярости, хотелось найти друида, приковавшего его своими чарами к сельцу, и разобраться с ним по-мужски.

Но, во-первых, добраться до него он не сможет по причине все тех же чар, а во-вторых, даже добравшись — что он сможет сделать? Агнар прекрасно понимал, что с чародеем ему не тягаться. А значит, надо либо смириться, либо, не торопясь, искать выход из сложившейся нелегкой ситуации. Рано или поздно заклинание даст сбой, или он сам найдет способ обойти его. Должен же существовать выход! «Главное, чтоб на его поиск хватило жизни», — подумал молодой мастер.

Надо было держать себя в руках — настоящий мужчина никогда никому не даст заглянуть себе в душу и не позволит понять, насколько ему тяжело. Так или иначе, но в условиях новой жизни надо было устраиваться, причем с должным почтением к самому себе. Недостойно показывать всем, что его раздавили и лишили мужества. Лучше всего найти себе применение и показать все, на что ты способен. Чтоб ценили и уважали.

И викинг решил заняться своим любимым ремеслом — ковкой.

Кузница была расположена на отшибе, как и в Нейстрии, на берегу реки. Правда, кузницей этот навес над большой печью из камней, скрепленных глиной, назвать можно было лишь с натяжкой — ничего похожего на строение здесь не имелось. В первый раз скандинав не заметил там даже мехов. Походив кругами, он с удовольствием побеседовал с сельским кузнецом и, само собой, заинтересовался. Многое, конечно, было ему знакомо. Железо здесь добывали на ближайшем болоте, потом обжигали самым примитивным образом, плавили в угольных ямах, и знать не знали о тех способах подготовки кричного железа, которым Агнара учил дядя. Казалось бы, при обработке металла белги также должны были встречать уйму проблем.

Однако все оказалось иначе. Местный кузнец удивил собеседника тем, что будто бы и вовсе не знал о тех трудностях, с которыми встречается мастер, выплавляя железо из руды, а потом изготавливая годный к ковке слиток. Казалось бы, плавить руду в яме намного сложнее, чем в специально сложенной для этой цели печи-домне, однако о том, что можно упустить температуру и таким образом запросто загубить железо, мастер будто бы и не слышал.

— Ладонь подношу к кирпичу на своде — и сразу чувствую, пора, или надо еще мехами поработать, — пожав плечами, ответил кузнец. — Разве это сложно?

— Давно ты в ремесле? — поинтересовался викинг, почувствовав в собеседнике более опытного собрата — при всем своем умении он никогда не мог уверенно сказать, что при превращении руды в металл не сделает ни одной ошибки.

— Давно, уж лет семьдесят.

Агнар с недоумением посмотрел на крепкого мужика без единой седой пряди в волосах, с короткой опаленной бородой. Больше, чем на полсотни лет, этот человек никак не тянул.

— Семьдесят?

— Семьдесят.

— А сколько тебе?

Покрытое пятнами въевшейся копоти лицо кузнеца сморщилось в улыбке.

— Много.

— Но не восемьдесят же!

— Может быть, и больше.

Викинг недоверчиво рассматривал его несколько мгновений, потом хмыкнул без особой уверенности.

— Шутишь? Ты же еще совсем молодой!

— Какие тут шутки со своим возрастом.

Переспрашивать скандинав не стал, решив, что он просто чего-то не понимает в жизни обитателей этого селения.

Они перевели разговор на более понятные и близкие мастерам-ковалям темы. Агнар многое мог рассказать местному мастеру о том, как изготавливать сталь, как ковать самое лучшее оружие — а вот по части изысканных поделок белг запросто дал бы своему собеседнику огромную фору. Любуясь фибулами, пряжками, гривнами и браслетами, викинг почувствовал, будто что-то упустил в своей жизни. В нем взыграла ревность мастера, который хоть и понимает, что в своем деле не может быть лучше всех на свете, однако все-таки неосознанно стремится к лучшему.

— Покажи мне формы, в которых ты все это отливаешь, — попросил он, оглядываясь. Под навесом, хоть возле печи, хоть где-то еще, не было места для форм. Как, впрочем, и для инструментов.

— А эти вещицы я делаю не здесь, — ответил кузнец, заметив ищущий взгляд собеседника. — Есть еще одна кузня, маленькая. В селе.

— В селе?

— Да. Там я работаю только зимой, когда времени побольше. Летом только и остается, что править рабочий инструмент, что-то чинить. Да и в поле, бывает, надо помочь. Да еще руду готовить — зимой труднее, — викинг покивал в знак того, что понимает. Железо из руды вываривали только летом, потому что зимой холода зачастую мешали правильно оценить смену температур в угольной яме. — Это все работа грубая, в открытой кузне ее хорошо исполнять — и удобно, и просторно. И не жарко. Ветерком обдувает.

— А зимой, значит, работаешь в селе?

— Именно так.

— Пожара не боитесь?

— Кузня же не деревянная. Из камня сложили. Со знанием дела.

— Ты говоришь о той маленькой пристройке к дому Блаи?

— Да. Блаи — мой отец. Мне очень удобно. Зимой я тружусь у самого дома, — кузнец улыбнулся. — Тут и стол, тут и постель.

— Там тесновато… Где же в придомовой кузнице устроить меха?

— У меня нет мехов. Я знаю, они часто используются в западных землях, где много болот и мало холмов. Но здесь они мне не нужны.

— Как же ты обходишься?

— Все просто, — кузнец, казалось, был готов все показать и рассказать новому знакомцу. — Здесь, на берегу, мне помогает самая простая хитрость. Ветер всегда идет с реки, и сильный. Дует с воды вверх по холму. А я просто снимаю заслонку с печи, и ветер раздувает мне огонь лучше любого помощника с мехами. Только надо выбрать правильную погоду. Конечно, и в безветренный день здесь поддувает. Но намного слабее.

— А в селе? Как ты обходишься в закрытой кузне? — Интерес Агнара еще больше вырос. А кузнец молчал, о чем-то раздумывая. — Это тайна твоего народа? — догадался викинг. — Ты не можешь открыть ее мне — чужаку?

— Да какой же ты теперь чужак! — отмахнулся белг. — Теперь ты вполне свой. Я все могу тебе рассказать, — намек на нынешнее положение пленника был прозрачен, но, охваченный любопытством, скандинав даже не поежился. — Помнишь, совсем рядом с домом колодец?

— Ну, да.

— И он укреплен изнутри, чтоб не заплывал песком, не осыпался. Почти у самой воды — ее уровень практически неизменен — небольшой узкий ход. Его в свое время обмазали глиной. Он подходит прямо ко дну горна. Стоит развести в горне огонь, и туда сразу потоком устремляется холодный воздух. Чем жарче пламя, тем сильнее поддувает. Иной раз раскочегаривает до того, что приходится обливаться водой с головы до ног, закрывать зев горна на то время, пока заготовка находится внутри, и волосы опаляет, даже когда стоишь у наковальни. Зато раскалить даже самый лучший металл ничего не стоит.

— Тролль тебя раздери! — в изумлении воскликнул Агнар. — Неужто так?

— Именно так.

— Хотелось бы на это посмотреть.

— Отчего же нет! И поработаем, если захочешь. Сразу же после праздника, в любой день. По праздникам я не работаю.

К празднику Майского дня селяне готовились с увлечением — проветривали и чистили праздничные одеяния, до блеска полировали украшения. А викинг, наблюдая за всей этой суетой и вспоминая все, что торговцы, родившиеся и выросшие в Британии, в свое время рассказывали ему об Островах, понял — ему не встретиться с ребятами, вместе с которыми он покинул Нейстрию. Ибо это была какая-то другая Британия, не та, в которую направлялся торговый кнорр.

А потом, рассмотрев поближе узоры на богато расшитых мужских рубахах и туниках, — женщины возились с нарядами в одном из альковов, за задернутым покрывалом, а потом выносили одежду своих мужчин во двор, чтобы хорошенько высушить на солнышке, проветрить, — молодой мастер вспомнил, что ему рассказывали о подобных изделиях. Купец-валлиец показывал ему старый пояс с такой же вышивкой и болтал, будто их некогда делали женщины древнего народа, населявшего Острова, да и материк тоже. И было это в незапамятные времена.

«Куда же ты меня отправил, альвийский чародей? — Агнар сдавил голову руками. — В прошлое… Ты отправил меня в далекое прошлое… Какая изысканная шутка… Старый бессмертный мерзавец. Дай только до тебя добраться…»

Есть ли какая-то возможность еще раз в своей жизни приблизиться к альву-чародею хоть на шаг, викинг предпочитал не думать.

Вечером накануне празднования к Агнару подошла Нихасса и протянула синий сверток.

— Возьми, — сказала она, таинственно заглядывая ему в глаза. Правда, он и сам понял, что в подобном подарке есть что-то особенное.

Он развернул сверток — это оказалась богато вышитая рубашка. Конечно, узоры, покрывающие ее, взывали совсем к другим богам, нежели те, к которым привык скандинав, но это не могло обескуражить мужчину. Он давно привык, что, по сути, разные народы просто-напросто по-разному зовут одних и тех же богов, а также иной раз очень странно и превратно понимают их требования, обращенные к своим последователям. Но это никак не вина богов — только людей.

А боги белгов, если судить о них по людям племени, любому викингу окажутся по вкусу — разумные и воинственные.

Рубашка была сшита из довольно тонкого льна, окрашенного в синий цвет, плечи, рукава и подол украшал черно-желтый затейливый узор. Она выглядела очень нарядно — любому селянину не стыдно было бы появиться на празднике в таком наряде. Молодой мастер несколько минут рассматривал узор. Эту рубашку наверняка еще никто никогда не надевал. Единственное объяснение — девушка взяла обновку из своего сундука с приданым, а шила ее не иначе, как будущему мужу.

— Что тебе сказал отец? — спросил Агнар. Они стояли за домом, там, где викинг рубил хворост для очага. Их никто не видел, и, может быть, оттого Нихасса вела себя намного увереннее. Видя, как у нее блестят глаза, мужчина понимал — утащить ее на сеновал было бы не так уж трудно.

— Ничего, — улыбнулась она.

— Совсем ничего?

— Ну… Ничего такого, о чем следовало бы говорить.

Он поймал ее за локоть и слегка сжал, следя за тем, чтоб не причинить боли.

— Я хочу поговорить с тобой об этом. Он разрешил тебе встречаться со мной?

— Да, он…

— Он же не так сказал, верно? Что именно он сказал?

— Почему ты обеспокоен его словами? — недовольная и немного испуганная, она попыталась освободиться. Мужчина не позволил. — Он не возражает, чтобы ты был рядом со мной.

— Я желаю понять, чего он ожидает от меня.

— Да ничего особенного, — она попыталась его успокоить. — Поверь. Он сказал мне, что я могу быть с тобой на празднике, да и позже — тоже.

— Он разрешил тебе проводить со мной время?

— Да.

— А ребенок? Если вдруг ты принесешь в его дом ребенка от меня?

— Но что же в этом плохого? — искренне удивилась девушка. — Ребенок от воина, от кузнеца, от сильного мужчины. Почему мой отец должен этого не хотеть?

— Значит, ему нужно, чтоб ты родила от меня? Разве я — племенной бык? А может ты — стельная корова?

Сравнение с коровой Нихассу явно не задело. Она на него, кажется, даже не обратила внимания.

— Но что же плохого в том, чтобы родить? Я знаю, ты не можешь жить со мной одним домом, — в глазах у девушки появилась обида. — Ты — невольник божества, и, скорее всего, скоро погибнешь во время одного из обрядов, но разве не лучше продолжить себя в ребенке?

Он хотел ответить, но прочел в ее взгляде искреннюю приязнь и передумал. Возможно, в этом она и видела смысл его существования — дать жизнь новому человеку и с честью умереть. Говорить, что он сам предпочитает погибнуть попозже, выполнив не только это предназначение, а с десяток таких, Агнар не стал. Во-первых, не считал нужным переубеждать ее, — пусть верит во что хочет, — а во-вторых, немного жалел.

И, кстати, теперь стало понятно, что в будущем его ждет участие в каком-то местном обряде, которое может закончиться для него гибелью.

Он не стал возвращать подарок, и девушка успокоилась. Они разошлись довольные друг другом — она тем, что заполучила на праздник такого видного и красивого спутника, а он тем, что разузнал от нее кое-что и заодно обеспечил себе хоть какое-то развлечение. Почему бы не провести время с девушкой, если та не против, и подобного рода шалости не грозят бедой?

Закончив рубить хворост и потом сидя за общим столом, он все думал, думал… О том, что с ним обращаются несколько иначе, чем с другими рабами, он уже догадался. В селении оказалось всего три раба, да еще три рабыни, все они были представителями какого-то другого племени, не белги — невысокие, смуглые, черноволосые и очень молчаливые. Селяне относились к ним снисходительно, но так же, как и викинга, сажали с собой за стол, кормили той же едой, которую готовили для себя. Правда, им не предоставляли возможность выбирать работу на свой вкус, — они трудились от рассвета до заката наравне с хозяевами.

И им никто не позволял приближаться к девушкам белгов. Разве что к тем, которых не желали брать в жены сами белги, да, может, к вдовам.

Но действительно, смуглые пленники, обращенные в рабство, вряд ли могли тягаться с рослыми и белокожими хозяевами силой и ловкостью. На них смотрели свысока еще и потому, что они во всем уступали белгам. А в Агнаре хозяева поселения, должно быть, ощущали равного себе — и по телесной силе, и по духу.

Нихасса, сидевшая неподалеку от викинга, подала ему свежую, еще теплую лепешку с кусочком масла, сбитого из сливок — ценное и очень вкусное лакомство. Он с удовольствием съел хлеб. Она зарделась от смущения, будто его аппетит был лучшим комплиментом ее красоте и домовитости, и поспешила предложить ему кусок оленины только-только с углей. «Она меня обихаживает, будто законного супруга или жениха», — с неудовольствием подумал он. Но от угощения не отказался.

Надо было отыскать способ разговорить ее и узнать наверняка, что за испытание ему предстоит. Все, начиная с друида, говорили ему, что он воин — придется ли ему драться с людьми, или же с какими-то волшебными существами? Или его заставят выполнять таинственные обряды, опасные и неприятные? Или же просто принесут в жертву, сочтя его достаточно достойным для этого? Сколько у него шансов уцелеть?

И нет ли какой-нибудь хитрости, которая помогла бы ему уцелеть?

Он поднял глаза и посмотрел на девушку с ласковым взглядом, которая, может быть, еще не любила его, но уже была готова поверить, что любит. Почему-то было очень жаль селянку, ведь глядя на нее и представляя себе ее, разомлевшую от ласки, он подумал о той альвийке, с которой познакомился так несчастливо, и которая так зло над ним посмеялась.

Он думал, что по логике должен ненавидеть ее. Однако ненависти не испытывал, разве что досаду — глупо было попасть в женские сети, пусть даже эта женщина была и не простая крестьянка, а чародейка из волшебного народа. А в придачу к досаде — странную горечь, что все так стремительно закончилось и — самое главное — произошло не по его желанию и не по его воле, а по ее.

Но что женщины могут понимать в любви, в настоящей любви мужчины и женщины?

«Наверное, надо было увести ее с собой, — вдруг пришло ему в голову. Он удивился сам себе, но потом покорился собственным мыслям и странному желанию думать о той женщине, чужой и коварной. — Взять ее за руку и увести. Пусть бы это было расплатой их народа за то, что они сделали со мной». Он не думал о том, как может обычный кузнец, владеющий разве что парочкой заговоров, совладать с альвийкой, постигшей глубины магии, да что там, рожденной в окружении этой самой магией. Он не думал о том, что это она смогла бы увести его за собой, а если не сделала так, то, наверное, лишь оттого, что не очень-то и хотела. Агнар, собственно, даже не строил планов, как он вернется, отомстит старику-альву за издевательство над собой, а потом, забрав прелестную альвийку, уйдет туда, куда захочет. Он просто желал ее, девушку, подарившую ему прикосновение к неведомому, как желают обладать самой тайной.

Глава 4

Праздник Майского дня поразил Агнара своей необъяснимой красотой. Он ожидал обычного веселья, обычного застолья, танцев под какую-нибудь дудочку, а то и просто так. Больше всего он хотел просто посмотреть на этих людей, собравшихся вместе, на то, как они веселятся, может быть, как ссорятся по пустякам — чтобы понять, какого подвоха можно ожидать от старика-друида, тоже белга по рождению. К тому же он надеялся узнать какую-нибудь важную информацию о кровавых обрядах местных жрецов, если они есть.

Празднования начались совершенно неожиданно для него. Только что он махал топором, чтобы наготовить дров для очага — в праздник тоже нужно что-то готовить. Он был голый по пояс, потный, и, когда в дверях дома появилась главная, то есть самая старшая супруга хозяина дома, отца Нихассы, с большой серебряной чашей в руках, викинг решил, что не стоит мешать утренним обрядам, и отошел в сторонку.

Однако женщина направилась прямо к нему. Рядом с ней вышагивал ее рослый супруг, он тоже нес чашу, только золотую, в крупными синими камнями, вставленными в оправу. Он решительно остановил Агнара, окунул ладонь в чашу и, осторожно вынув ее, измазанную чем-то синим, мазнул сперва по лбу скандинава, а потом и по груди. Потом произнес несколько коротких фраз, которые тот не понял. Он уже научился разбирать разговорный, намного более простой местный диалект. Но существовал еще один, устаревший язык, на котором слагали слова речей, имеющих особенное значение, а также говорили с богами и произносили заклинания.

Молодой мастер немного испугался, что вот, началось испытание, о котором его никто не предупредил заранее. Он подобрался, однако ничего страшного не произошло — супруга хозяина подала ему чашу, и он отпил. Напиток со странным запахом обжег ему рот, комком жидкого огня спустился в желудок и напитал кровь чистой радостью. Взгляд прояснился, стал острым, мир заигран сотнями красок и тысячами оттенков, и стало наплевать на опасность — Агнару просто было хорошо.

Он слегка закашлялся.

— Что это? — хрипло спросил он.

— Теперь ты с нами, как один из нас, — туманно сказал белг. — А мы отправляемся разжигать костры и кормить поле. Идем же.

— Что это было?

— А, напиток… Иарнгуал. Питье угля, оно только для настоящих мужчин, — хозяин дома многозначительно похлопал скандинава по плечу. — Не тяни, ждать тебя мы не будем.

Агнар торопливо оплеснулся водой из бочки, обтерся куском полотна, который подала ему улыбающаяся Нихасса, уже разодетая и с распущенными по случаю праздника волосами, — викингу очень захотелось запустить с них пальцы, погрузить лицо, а там, глядишь, станет совсем не до праздника, — накинул новую рубашку. Они с девушкой догнали остальных уже на краю селения. Процессия направлялась куда-то вдоль реки, правее леса, и викинг не столько думал о зрелищах, которые его ждут, сколько разглядывал женщин. Принарядившись, сельские красотки стали заметнее.

Пришли на заливной, едва успевший просохнуть луг, на котором травы еще не касалась коса, и расположились полукругом. Нихасса тотчас ускользнула от Агнара, и он заметил, что женщины как-то незаметно стянулись друг к другу, группками разбрелись по лугу, принялись рвать цветы и плести из них венки. Мужчины тоже не скучали — судя по выражению их лиц, они принялись с жаром обсуждать интересные для них одних вопросы. Викинг, до сих пор не научившийся понимать беглую речь местных, улавливал лишь отдельные слова и фразы, и поэтому скучал.

Старейший из селян вместе со своими женами принес и расстелил на траве огромную скатерть. Поразительно, откуда мог взяться такой большой цельный кусок полотна, да еще шириной в три локтя, не меньше. Похоже, специально для него ставили огромный ткацкий стан, ткали всем селом, а потом еще и расшивали вместе — вышивка, украшающая края полотна, поразила молодого мастера своей яркостью и свежестью. Он уважал чужое мастерство.

Женщины поставили на этот импровизированный «стол» угощение. При виде лакомств — масла, соленого и сладкого сыра, меда, медовых лепешек, откуда-то взявшихся яблок и орехов, видимо, сохранившихся с прошлого года — у Агнара потекли слюнки. Однако никто не приступал к еде, все чего-то ждали.

Закончившие плести венки девушки надели их на голову и, взявшись за руки, запели. Сначала негромко, старательно выводя затейливую мелодию слабенькими, но довольно чистыми голосами, потом запели увереннее. Скандинав не сразу заметил, когда к голосам девушек присоединились более низкие и более сильные голоса женщин. Они — и замужние, и вдовы, и разведенные, — к его неподдельному удивлению оказалось, что среди женщин белгов есть и такие, — отделились от мужчин и пошли в сторону леса; мужчины последовали за ними.

Поколебавшись, викинг зашагал следом, хотя скатерть и угощения на ней манили его необычайно.

Он шел, невольно замечая, как мужчины разглядывают идущих впереди женщин; можно было подумать, что женщины именно затем и шли впереди, чтоб дать возможность мужчинам их разглядывать. Через некоторое время, когда Нихасса, на миг оглянувшись, одарила его задорным вызывающим взглядом, викинг сделал вывод, что был прав. «Праздник обещает быть интересным», — подумал он, невольно отвечая девушке улыбкой.

Тот момент, когда в пение женщин вмешались мужские голоса, причем не тех мужчин, рядом с которыми шагал Агнар, а каких-то других, идущих впереди, в гуще леса, скандинав тоже пропустил. Голоса были как на подбор, они звучали, будто струны хорошо настроенного инструмента. Чем дальше, тем они становились громче, и когда викинг вышел на огромную поляну на вершине холма, хор пел настолько слаженно и прекрасно, что увлек и его, не самого большого любителя песнопений. Ему случалось присутствовать при христианских богослужениях, когда, подбадриваемые гулким соборным эхом, славу Благому Богу пели целые хоры из полсотни и более голосов, однако он никогда не наслаждался музыкой так, как теперь.

Поляна была полна народу, и не только селян. Молодые и зрелые мужчины в длинных, до земли, одеяниях, — скандинав уже знал, это все были друиды: в белом — полноправные, в зеленом и синем — еще нет, — пели и играли на музыкальных инструментах. Их музыка была не просто развлечением и весельем, это была подлинная молитва и подлинное таинство. Среди них молодой мастер заметил и старика, который обрек его жить пленником в селении и кольце полей вокруг него. Его широкие одежды сияли белоснежной чистотой, покрывало на голове придерживал широкий золотой венец, на груди лежала огромная золотая гривна, литая и, должно быть, очень тяжелая. Он опирался на посох и чего-то ждал; викинг его не заинтересовал, на него друид даже не взглянул.

Хор смолк, девушки отступили за плечи мужчин, затихла и мелодия. Старик в белом передач посох стоящему рядом с ним ученику, выступил вперед, поднял сухие, тонкие в запястьях руки — белоснежные широкие рукава, будто крылья птицы, зашуршали в воздухе и упали вниз. Блеснули алым камни в золотых браслетах. Друид заговорил на том самом старом наречии, которое Агнар не мог понять. Несколько фраз, взмах руки — и мужчины в длинных зеленых и синих одеяниях расступились, открыв глазам огромную поленницу аккуратно сложенных бревен. Сложены они были со знанием дела — так, чтоб воздух свободно проходил между стволами и помогал огню вцепляться в дерево.

Старик наклонился, вынул из складок одежды кремень, короткий металлический брусок — огниво, а также кусок сухого трута, древесного гриба. Два удара — и искра перескочила на трут, а потом и на сухую хвою, уложенную в основании костра. Огонь жадно вгрызся в предложенное ему угощение. Друид обошел огромную деревянную конструкцию и при помощи того же кремня и огнива поджег ее с другой стороны.

Буквально в мгновение ока пламя разрослось и охватило основание поленницы, взметнулось к небу. Произошло это настолько быстро, что Агнар, тоже неплохо умевший разводить костер при помощи осколка камня и куска железа, и знавший в этом деле толк, заподозрил здесь волшебство. Селяне и друиды одинаковым жестом вскинули руки к небу и запели что-то: звучно, почти на одной ноте, певуче и коротко. Старик-друид поднял руку в благословляющем жесте, и девушки устремились к мужчинам, снимая с себя венки.

Нихасса подбежала к викингу с торопливостью, которая изумила его, протянула ему венок, и молодой мастер нагнул голову, чтоб девушка могла сама надеть его ему. Длинные пряди травы, вплетенной в цветочное украшение, пощекотали Агнару щеку, а вслед за тем к его груди приникло жаркое девичье тело.

— Пойдем? — прошептала она.

— Куда? Угощаться?

— И это тоже…

— А как же обряды? Все, что ли?

— Нет. Весь праздник — это один длинный обряд. А что происходит в священной роще — никому, кроме друидов, не известно. Идем, играть и петь будут до самого утра.

— Тогда мы все успеем — и потанцевать, и угоститься.

Нихасса снова прижалась к нему и настойчиво посмотрела на него. Глаза у нее были ласковые и покорные.

— Ты хочешь сначала поесть? Давай поедим. Идем, из печи уже, наверное, вынули свежие хлеба и булочки.

— Кто же пек хлеб, если все были здесь. У костра? Или не все?

— Пекли пикты, — она слегка поморщилась, чтоб показать, насколько низко положение рабов из смуглого низкорослого северного племени по сравнению с ее соотечественниками.

— Вы берете рабов в северных племенах? — удивился Агнар. — Ваши мужчины так далеко ходят в походы?

— Наши мужчины бываю всюду. Но этих рабов моему отцу отдал его троюродный брат. Он с семейством обосновался у Мышиного носа (так называется мыс далеко на севере), и выменял у отца за три отличных бычка и корову трех пиктов с женами. Они хорошо работают.

— И вы не отпускаете их повеселиться? — спросил викинг, неодобрительно качая головой. В его семье было принято, что рабы, если они заслуживали отдых своим отличным трудом, имели возможность расслабиться, как и все остальные.

— Отпускаем, когда их помощь не нужна. Да и сегодня они потанцуют — когда закончат печь последнюю порцию лакомств.

— А мясо они будут жарить?

— Нет, конечно. В этот день едят только лакомства, хлеб и фрукты. Будет каша и овощи, а еще немного рыбы. И много-много пива, меда и эля! Будет здорово.

— Надеюсь, — пробормотал скандинав.

Селяне сбросили плащи, и под солнцем засверкали разноцветные одежды. Яркость и чистота красок поражали — за подобные ткани на рынках, которые помнил Агнар, платили много серебра. Здесь же в этих тканях, весьма тонких и отлично сотканных — он, как любой скандинав, отлично разбирался в товаре; умение торговать ценилось почти так же высоко, как умение драться, — щеголяли даже дети, а уж к восхитительным, тонким и богатым вышивкам он почти привык.

Когда он с Нихассой вернулся на луг, — большинство белгов шли следом, неся факелы, зажженные от большого костра, — оказалось, что туда уже принесли горячие булки и хлебы, только и ждущие, чтоб их разрезали. Она потянула его к тому месту, где им обоим следовало сидеть, и поспешила налить меда в его деревянную кружку. Казалось, ей доставляет огромное удовольствие демонстрировать достаток и щедрость своего семейства.

«Хвастайся не праздничным столом, а каждодневным!» — вспомнил скандинав. Так любил говорить его дядя, и в его словах была скрыта истина. На праздник самый бедный селянин старается уставить свой стол как можно большим количеством яств — иначе нельзя, а то и на следующий год не будет удачи. А вот то, что он ест каждый день, правдиво говорит о его достатке, либо же отсутствии такового.

Правда, в этом селе не могли пожаловаться на недостаток — здесь и в обычные дни кормили пусть без изысков, но щедро. А уж праздничный-то стол вообще поражал воображение. «Подожди, — прошептала ему Нихасса, подсовывая кусочки медового печенья, — увидишь, как вкусно накормят на Альбан Эффине!» — и осеклась.

— Что будет на Альбан Эффине? — спросил он, жуя.

— Ну… Это праздник Дуба, — неуверенно начала она — В этот день в селении гасят все огни, и мужчины идут добывать огонь из дерева, как делали и сами боги. А потом все прыгают через костры или между двумя кострами, и поют по очереди, и собирают священные растения, и проводят обряды вдохновения… И, конечно, всех ждут танцы и угощения. Для этого дня отец обязательно режет одного бычка…

— Откуда такая неуверенность? Ты думаешь, меня не допустят до празднования?

Девушка покосилась на него с легкой опаской — и с сожалением.

— Ну почему же… Допустят, — промямлила она.

— Договаривай, я могу до этого празднования не дожить?

— На все воля богов…

— Какая ж ты лицемерная дрянь, — усмехнулся он. Намек, что испытания, для которых он предназначен местным жрецом леса, приближаются, на удивление успокоил его.

Нихасса вспыхнула до корней волос.

— Почему лицемерная дрянь? Умереть в посвященной богам схватке — это же честь! Тебе честь оказали, хоть ты и чужой — и только потому, что ты так силен. Трех наших убил…

— Именно лицемерная. Если это честь, почему же ты опускаешь глазки и не решаешься ответить прямо? «Не будем мы гулять с тобой на этом… как его… Альбан Чего-то-таме, потому как тебя в ближайшие дни пришибут во время обряда».

Она подняла на него просиявшие глаза, которые осветили изнутри ее зарумяненное от смущения лицо.

— Но ты же так силен! Быть может, ты уцелеешь? Может, это ты кого-нибудь пришибешь?!

Он потерял голову, потому что в жилах уже играло пламя, пробужденное местными напитками и телесной жаждой. Из ее глаз на него смотрела та самая тайна, которая незаметно и незримо приковала его мысли к коварной альвийке. Сейчас, в жару выпитого, хмельной от ощущения приближающейся опасности, он с удовольствием обнимал и целовал податливую Нихассу, не обращая внимания ни на майский шест и все, что с ним связано, ни на танцы, ни на загадки или куплеты, которые селяне пели по очереди и так слагали целую песню.

Она потянула его за собой в лес, а оттуда — на разрыхленное, ароматно пахнущее силой и новой жизнью поле. Он повалил ее, сминая новое зеленое платье из тонкого, приятного на ощупь льна; девушка смеялась и в шутку отбивалась. Агнар заметил, что они здесь явно не одни, но сейчас его это совершенно не смущало. Ощущение упругого, податливого и одновременно сопротивляющегося тела доводило до исступления.

Он плохо помнил, как все это было, но мог поклясться, что этим веселье не исчерпалось. Они еще танцевали с друг с другом, потом пили мед, потом викинг пил наперегонки со старшим братом своей девушки, но не запомнил, кто победил, а потом они с Нихассой снова приминали рыхлую землю на поле, и у нее в волосах запутывались целые комки, а рука утопала в пашне по запястье, а то и глубже. А потом рядом с ним оказалась какая-то другая девушка, не Нихасса, более полногрудая и страстная, но молодой мастер без труда уверил себя, что ему это просто приснилось.

Агнар проснулся на пушистой оленьей шкуре и первые пару минут просто пытался понять, где он и что с ним. Потом приподнялся на локте и огляделся.

Это был другой дом, не тот, к которому он уже успел привыкнуть, а построенный из камня и намного проще, с одним небольшим альковом, где, собственно, и положили молодого мастера. Рядом с меховой постелью на свернутом полотенце стояла деревянная миска с лепешками и несколькими ломтями медового печенья, а также огромная кружка, полная до краев. Присев на постели, он отхлебнул из кружки, — в ней оказался отличный хмельной мед, — огляделся и понял, что находится не в доме, а в маленькой сухой пещере.

Здесь были и другие постели, аккуратно свернутые и сложенные у стены, а также роскошный яркий гобелен. Жуя лепешку, викинг встал и подошел к гобелену, потрогал его ладонью. Гобелен не был соткан из ниток, его сплели из мелких цветных перьев. Свет единственного колодца, прорубленного вместо окна, падал прямо на него.

Пол был устлан свежим камышом, а вместо двери висело простое полотняное покрывало, уже слегка засаленное от частых прикосновений. Молодой мастер огляделся, но не увидел вокруг ничего необычного, вроде этого гобелена. Решив, что главное — подкрепиться, доел все, что осталось в миске, допил мед и лишь после этого направился к пологу, закрывавшему вход.

Словно кто-то дожидался этого его движения; покрывало колыхнулось, отодвинулось, и в зал заглянули два молодых мужчины в зеленом, с непроницаемыми лицами. Увидев Агнара, один из них шагнул назад, второй — ближе к викингу, и протянул ему сверток.

— Тебе следует раздеться и надеть вот это, — сказал он.

— Зачем? — полюбопытствовал скандинав.

Мужчины переглянулись.

— Луитех сказал, ты будешь повиноваться, — произнес тот, который стоял чуть дальше.

— И мне даже нельзя задать вопрос?

— Тебе не следует спрашивать о том, что ты все равно не можешь понять.

— А где я? — молодой мастер поколебался и все-таки принял сверток.

— Это тебе тоже не нужно знать.

На языке у Агнара вертелся резкий ответ, но он сдержался. Намек старого друида во время их первой и последней беседы произвел на него должное впечатление. Можно было не сомневаться, что угроза будет осуществлена. Да и эти ребята наверняка владеют какими-то чарами. Вот глупо он будет выглядеть, если взбунтуется сейчас — и получит пару крепких заклятий, которым и противопоставить-то ничего не сможет.

Он развернул сверток — внутри оказалась белая рубашка, тонкая и легкая. Без спешки викинг снял всю одежду и обувь и накинул предложенное одеяние. «Теперь я знаю, как чувствуют себя девицы, высовывающиеся из дома в одном исподнем», — подумал он. В этой одежке он сам себе казался голым.

— Пояс-то можно? — спросил он.

— Нет. Идем.

За пологом оказался другой зал, намного шире и выше, и не такой обжитой — он больше напоминал пещеру, сводов которой никогда не касалась рука мастера. Здесь оказалось аж четыре световых колодца, расположенных так продуманно, что в зале было почти так же светло, как и днем в лесу. Мужчины пересекли его, свернули, и по коридору, поразительно прямому и ровному, освещенному десятками больших масляных ламп с длинными носиками, добрались до выхода из пещеры.

Лес начинался прямо у порога. Молодые стволики жались к скалам, как дети к матерям, сквозь густые заросли травы, — она возносила свои метелки над головами взрослых мужчин, — была проложена тонкая ниточка тропинки. Агнар пошел по ней первым, один из двоих молодых жрецов леса, — викинг уже знал, что те, кто надевал зеленые одежды, считались учениками, — направлял его, нажимая пальцами чуть повыше локтя. Молодой мастер обогнул огромный необхватный дуб с узловатыми ветвями и оказался на полянке, отличающейся от сотен и тысяч других таких же лишь родником, бившим прямо посреди нее.

Родник вымыл для себя небольшое углубление, по форме напоминающее чашу, глубиной, должно быть, не более, чем по колено. На краю этой нерукотворной чаши спутники остановили Агнара, и тут из-под сводов леса выступили четыре высокие фигуры в белом — три полноправных друида и одна женщина, видимо, тоже принадлежащая к их сословию, с узким серебряным венцом, прижимающим причудливо намотанное головное покрывало, с роскошным серебряным ожерельем. Она несла большую тяжелую чашу; у мужчин в руках не было ничего.

Один из друидов заставил викинга войти в воду и стащил с него рубашку. Вода оказалась холодной, как лед, ветер пощипывал тело — май в этих краях порой бывал таким же холодным, как в родной Агнару Норвегии, — и молодой мастер мигом покрылся «гусиной кожей» с ног до головы.

Женщина с непроницаемым лицом встала прямо перед ним, по щиколотку в воде, держа на вытянутых руках чашу. Друиды ладонями черпали воду из родника и обливали скандинава, отчего тому стало еще холоднее. Они произносили фразы старого наречия белгов настолько медленно, что молодой мастер даже кое-что разобрал. Речь шла о подготовке к схватке.

Впрочем, он уже и сам догадался, что его ждет именно схватка с каким-то неведомым противником — недаром же он внимательно слушал то, что говорили вокруг, и сам усердно расспрашивал Нихассу.

Когда кожа его совершенно онемела от прикосновений ледяной воды и ветра, друиды отступили на шаг, и женщина протянула викингу чашу.

— Прими и выпей, — проговорила она медленно и старательно, словно для глухого или ребенка.

— Я перед боем не пью, — он отстранил чашу.

— Пей, Крода, — произнес один из друидов-мужчин.

— Меня зовут иначе.

— Сейчас имя, данное тебе родителями, не так уж важно. Пей, это не иарнгуал.

Викинг попытался взять чашу, но женщина не позволила ему, и молодому мастеру пришлось пить из ее рук. Питье оказалось терпким и жгучим, но пить его вполне было можно. Он осушил чашу и ощутил, как по телу разлилось приятное тепло. Кончики пальцев онемели, но лишь слегка, и уже через пару мгновений скандинав перестал ощущать это. Его вывели из маленького водоема, снова натянули на него белую рубашку, подали и штаны, и широкий пояс, украшенный вязью вышивки, с тяжелой пряжкой, а потом и его собственный меч, уже вынутый из ножен.

Затем из-под кроны дуба, бросающего густую, сумрачную тень, выступил старик — тот самый, который тогда беседовал с Агнаром. Окатил его холодным, суровым взглядом, настолько сильным, что его одного, пожалуй, хватило бы, что остановить несущегося в атаку быка. Викинг дрогнул, но устоял.

— Иди, — сказал друид, показав рукой туда, откуда вышел сам.

И Агнар, помедлив, пошел. А что ему, собственно, оставалось? Даже не имея настоящих представлений о магии, он чувствовал, как вокруг него плотными клубами собирается чародейство — странное, чужое, и оттого представляющееся недобрым. Одной только толики этих чар, он чувствовал, хватило бы с избытком, чтобы сделать с его душой все, что угодно.

Тем более что рядом был не один друид, а целых пять: молодой мастер смутно понимал, что эта женщина в белом, с чашей странного напитка, тоже на многое способна.

Он медленно шел по едва намеченной тропинке, ощущая под ступнями босых ног колкие сухие иголочки, хрусткие веточки и холодную траву. Идти босиком было очень приятно, и кожа после холодного «купания» постепенно отходила, начала «гореть», одаряя ощущением приятного живого тепла. Деревья, древние и молодые, опускали ветки так низко, что викинг не мог видеть ничего, что происходило в десяти шагах от него.

Правда, когда он вышел на небольшую осененную огромными, возносящимися на головокружительную высоту зелеными ветвями полянку, увиденное не стало для него слишком большой неожиданностью — чего-то подобного он и ожидал. По краям полянки замерли мужчины и женщины в белоснежных и ярко-синих одеждах, они жались к деревьям, оставляя пустым почти все пространство поляны. Посреди нее горел костер, и у костра молодого скандинава уже ждал противник — высокий и мускулистый парень в одних штанах, без рубахи, но с роскошным, отделанным золотом поясом, парень, показавшийся Агнару смуглым до черноты. Впрочем, он скоро понял, что ему показалось так лишь оттого, что противник стоял спиной к огню.

Шедший следом за викингом старик-друид выступил из-под сени ветвей, вскинул руки и принялся говорить что-то нараспев, непонятно, но красиво — и опять слишком быстро, чтобы викинг понял хоть слово. Стройным хором отозвались все присутствующие, а дальше у молодого мастера уже не было времени на раздумья — незнакомый воин атаковал его без предупреждения.

Даже если бы у скандинава было время подумать о том, что именно происходит, он не стал бы тратить на это силы. Однако при желании без труда догадался бы, что здесь не схватка двух рабов на забаву господ, а нечто большее — древний обряд; а что уж он там олицетворяет — вариантов может быть множество. Родная ему религия тоже знала традицию ритуальных битв. То ли это схватка благого бога со злым, то ли поединок несущей процветание силы с олицетворением неурожая и недорода, то ли еще что-нибудь столь же мифологическое. По большому счету это и неважно. А важно только то, что сегодня один из них должен умереть, чтоб поля продолжали приносить урожай, а стада — богатый приплод. Об этом Агнар догадался в один миг и без всяких подсказок.

Он парировал атаку противника и со злостью подумал, что меч-то ему принесли, а вот щит и не подумали. Правда, у противника тоже не было щита, и викингу стало любопытно, а как именно он будет отражать атаки. Не в его правилах было атаковать незнакомого врага с ходу — сначала стоило осмотреться, хоть приблизительно оценить его уровень. Однако здесь он решил изменить своим привычкам.

К его изумлению, незнакомец не стал уворачиваться, а совершенно непринужденно отразил его атаку своим мечом, будто так и надо. Вернее, это было похоже на ответную атаку, и неожиданная ловкость его действий произвела на викинга впечатление. Он ощутил опасность, но слишком поздно — меч противника скользнул по клинку с полосой узорного металла и ранил молодого мастера в плечо. «Не сильно», — отметил тот, слегка удивленный, что испытал только холодок металла, но не боль. Противника он отшвырнул ударом левого кулака, потому что привык в бою действовать щитом активно, а сейчас вместо щита, которым можно было бы от души въехать по физиономии, служила голая рука.

Незнакомец опрокинулся на спину, но тут же извернулся, вскочил на ноги — по щеке разливалось алое пятно, стремительно наливающееся сизым. Он атаковал Агнара с яростью, стремительно, и в его действиях викинг вдруг почувствовал что-то знакомое. Это мгновенно успокоило его. В конце концов, в бою случалось разное. Бывало, что щит раскалывался под чьей-нибудь палицей или ударом топора, да еще и рука на время отнималась до самого плеча. В ход приходилось пускать все, что только можно.

Орудуя мечом и стараясь подальше отогнать от себя противника, викинг случайно бросил взгляд на собственное плечо, желая оценить, сильно ли кровоточит рана. К удивлению, крови не было вообще — только неглубокий порез, бледный, как обветрившийся кусок нежирной свинины. Обращать внимание на этот странный феномен он не стал — его затягивала инерция схватки, он лишь отметил в сознании этот факт и забыл о нем, чтоб вспомнить и обдумать позднее.

Противник был стремителен и увертлив; у Агнара было преимущество: спокойствие, воспитанное жизнью на войне, и опыт. Местный боец, конечно, прекрасно владел мечом — он, похоже, привык к поединкам, и отлично осознавал свою силу. Однако викингу даже в голову не пришло уступить ему победу только по этой причине. Он и не думал теряться.

Слабость врага — он это чувствовал — крылась именно в его ловкости, стремительности и увертливости. Перехватив меч, словно молот, сразу двумя руками, он легко обрушил на подвижного чужака сокрушительный удар сверху вниз. За свой клинок ему не приходилось опасаться, и силы в молодом мастере было немеряно. Противник подставил свой меч с умом — удар должен был стать скользящим и уйти в землю. Однако атака оказалась так сильна, что оружие местного бойца лопнуло с тупым звоном, осколок отлетел и вонзился в грудь собственного хозяина.

Агнар ждал, что из раны плеснет кровь, однако казалось, будто металл вонзился в песок, — ни капли. Словно и не замечая случившегося, противник викинга попытался проткнуть его обломком меча. Скандинав оттолкнул его пинком и, когда ослабевшие руки раненого ненадолго упали, взмахом меча снес ему голову. Та откатилась почти под ноги старика-друида, и лишь тогда из шеи обезглавленного тела довольно лениво заструилась темная кровь — толчками, густым потоком.

Молодой мастер опустил меч и прижал левую ладонь к рассеченному плечу, откуда по-прежнему не вытекло еще ни капли крови. «Напиток! — вдруг догадался он. — Они же поили меня каким-то колдовским отваром. Наверное, и этого парня тоже. Может, оттого и не идет кровь», — Агнар повернулся и в упор посмотрел на старика-друида.

Тот, невозмутимо-спокойный, вскинул ладони и крикнул что-то весьма разборчиво и неторопливо. Викинг сумел расслышать большую часть сказанного, но немало удивился тому, во что сложились воспринятые им слова: «Старик-отец погиб, да живет его сын! Пусть крепнет и наливается жизнью новое, которое расправилось со старым — новое, рожденное старым и напоенное его кровью». Скандинав решил, что просто плохо понимает местный язык.

К нему подошла молодая женщина и потянулась к его ране. Казалось, она хочет прикоснуться к рассеченной до мяса коже губами. Он подумал было, что теперь станет жертвой изощренного ритуального убийства и едва удержался от того, чтоб не ударить эту женщину. Однако она не сделала ничего плохого, просто достала длинную зеленую полоску, похожую на травинку, и прилепила ее на рану. Полоска, вырезанная из большого листа какого-то растения, стянула края раны и мгновенно вросла в кожу. Кровь еще не успела показаться, видимо, напиток продолжал действовать, и диковинному целебному средству ничто не мешало лечить, как должно.

С Агнара стянули порванную рубашку и надели другую, тонкого беленого льна, а поверх — красную с синим узором, слишком роскошную на его вкус тунику, потом накинули плащ, тоже красный, увенчали лоб золотой полосой кованого венца. Со всеми почестями его повели вглубь зарослей молодого орешника, которые вдруг расступились, явив взгляду довольно широкую тропинку. Викингу что-то дурманило сознание, он с трудом удерживал внимание на том, что происходит непосредственно с ним, не давал ему уплывать, и время от времени изумлялся тому, в какие дали порой затягивает его мысли.

Лес кончился внезапно, и в гуще орешника появилась тропинка, ведущая прочь с полянки. В лицо Агнару ударил ароматный ветер, и это немного прояснило его сознание. Он спускался на поле, великолепное и в полутьме ночи казавшееся бескрайним. Земля — рыхлая, теплая, жирная — ласково облепляла ступни. Скандинав вспомнил надел семьи своего отца, а потом и поместье дяди. И там и там почва была камениста и бедна, и много поколений их предков возделывая свою землю, извлекали камни и удобряли ее всем, чем только могли. Из камней, отнятых у пашни, была сложена стена вокруг поместья — толстая, по плечо взрослому человеку.

А здесь в этом не было нужды. Земля радовалась усилиям людей, а они охотно благодарили ее своим потом и древней человеческой магией. Не только для скандинавов земля была священна, — ради своего надела отдал бы жизнь любой крестьянин в любом уголке мира.

Посреди поля стояли два величественных деревянных кресла. На одно из них усадили Агнара, на другое села женщина в пышном светлом платье. Викинг плохо воспринимал происходящее, но даже он заметил, насколько тонка ткань одеяния, насколько хороша облаченная в него женщина. Она была полногрудая и крутобедрая, — это молодой воин хорошо заметил, когда она танцевала перед ним, а также перед всеми теми друидами, которые расселись вокруг кресел прямо на земле: они лакомились лесными ягодами, лепешками, зеленью, запивали хмельным медом, и то и дело славили викинга и ухаживающую за ним женщину.

Да, она была хороша, эта красавица с густыми черными волосами и великолепным телом, но, к его удивлению, оставила его равнодушным. Он, конечно, с удовольствием смотрел на гибкие движения ее стана, принимал ее услуга — она то подливала ему мед, то протягивала лепешку, и каждый раз вглядывалась в его лицо огромными, загадочными глазами, но почему-то больше всего ему хотелось просто заснуть в покое и желательно в одиночестве. Когда их с черноволосой женщиной оставили вдвоем посреди поля, и она приникла к нему, неспешно освобождаясь от платья, он даже подосадовал на нее.

Однако не упал в грязь лицом, и прежде, чем заснул, пристроив щеку на кочке, она не раз стонала ему на ухо, страстно и маняще, каждый раз поражая его своим ненасытным темпераментом и терпкой сладостью своих губ. Это была совсем другая женщина, чем Нихасса или альвийская красавица. Она была очень земной, — пожалуй, даже слишком земной, — и это в ней привлекало чрезвычайно. Просто скандинаву хотелось думать о другой.

Он проснулся в поле утром, когда лицо охладила роса. Подняв голову, огляделся. Ночью кто-то прикрыл его толстым шерстяным плащом; казалось, будто друидов и таинственной ночной красавицы вообще не было рядом, от них только и остались, что следы на взрытой земле обработанного поля. С Агнара сняли и плащ, и венец, и даже тунику, оставив только штаны и рубашку. Он поднялся на ноги, невольно передернул плечами: все-таки весна еще не закончилась и ветер был свеж, потом закутался в плащ и зашагал к селению, расположенному совсем близко — с того места, где он стоял, были видны крыши домов.

Пока шел к селению, он пытался понять — а действительно ли то, что произошло с ним, было? Слишком уж нереальными казались ему картины, всплывавшие в памяти. Впрочем, должен был остаться один след, вполне реальный. Агнар приспустил с плеча плащ, а потом и рубашку. Шрам оказался на месте. Тончайшая полоска, похожая на пленку, которую можно было аккуратно снять с некоторых крупных листьев, все еще покрывала ее, и рана выглядела лучше, чем если бы ее зашивали шелком. «Правда, останется шрам, — подумал он, — но, впрочем, совсем небольшой». Местным жрецам и лекарям следовало отдать должное.

В селении его встретили с ликованием. В простеньких почестях, оказываемых ему селянами не только знакомой ему, но и нескольких соседних деревень, он чувствовал отвлеченное любопытство и глубокую отстраненность белгов — он интересовал их не как хороший парень и сильный воин, интересный человек, а как образ какой-то мифической удачи, снизошедшей на их народ. В чем суть этой удачи, Агнар не мог понять, а ему никто не пытался объяснить.

Но сначала его очень поразила та настойчивость, с которой отцы взрослых, еще незамужних дочерей, пытались подсунуть их ему, да и мужья бесплодных жен не отставали. Он и сам догадался. Обряд, проведенный с его участием, в своей заключительной части был вполне прозрачен — викинг сыграл роль супруга богини, Великого Мужа, дарующего плодородие всему в мире, от растений до людей. Отношения с ним в дни праздника, по представлениям селян, должны были благословить девушек и женщин на благополучное и обильное потомство. Ну, а ребенок от него мог даровать всей семье своей матери вечную удачу.

Скандинаву стало противно. Не то, чтобы он не любил женщин. Их он, конечно, обожал, как любой нормальный мужчина. Ему нравились всякие — и стройные, и полные, и рослые, и низенькие, и темноволосые, и светленькие, как одуванчик, и совсем молоденькие, и опытные. Но вот взгляд на себя, как на племенного быка, на средство от бесплодия и неудачной супружеской жизни, ему не понравился категорически. На празднестве под открытым небом, где ждали только его, чтоб вытащить котлы с хмельным медом и огромную, запеченную над углями тушу оленя, чтоб отогнать от себя других девиц, он ласково улыбнулся Нихассе, и та, млея от восторга, приникла к нему — да так и не отлипала на протяжении всего праздника, будто охраняла свое место возле него.

— Ты самый сильный, самый… самый могучий, — шептала она. — Сильней Бреса, сильнее Сренга…

— Не знаю, кто такие Брес и Сренг, — ответил Агнар, с удовольствием откусывая ломоть оленины — лучший кусок из лучшей части оленя, который ему подали первому. — Полагаю, они хорошие бойцы, раз уж о них тут все помнят.

Девушка прыснула.

— Да, очень хорошие бойцы. Вот, возьми, — и она протянула ему еще одну лепешку.

Он взял, но куда больше внимания уделял мясу, по которому успел соскучиться за время «постных» праздников. Оленина была отличная, сочная и нежная, не пережарена, и есть ее, казалось, можно было до бесконечности. Сладкий мед, сдобренный пряностями, лился рекой, сидя на траве вокруг длинной расшитой скатерти, постеленной прямо на земле, белги веселились и чествовали викинга, хотя он и не понимал до конца, за что именно.

— Растолкуй-ка мне, в чем тут суть? — спросил он Нихассу, льнувшую к нему со страстью женщины, не видевшей мужчины года два. — Что за обряд?

— Я не видела…

— Ты же знаешь!

— Да, знаю, — она смутилась. — Ты бился с воином, который побеждал уже во множестве поединков. Раз в год происходит схватка старого и молодого правителя…

— Разве я правитель?

— До короля белгов далеко, и потому в нашей островной диаспоре друидов совершается обряд, подобный тому, который происходит и с участием короля. Старый король должен доказывать, что он силен, что он может защитить нашу землю от врагов и сделать так, чтоб плодородие не оставило наших полей и стад. Каждый год к королю могут прийти двое воинов и вызвать его на поединок. Если король будет побежден, его кровь напитает землю, а королем станет победитель. Между тобой и тем воином, которого ты убил, был поединок, где старым королем был он, а ты — молодым. Молодость победила… Это прекрасно.

— Поэтому ты и намекала мне, что я, скорее всего, проиграю?

— Я всегда верила, что ты силен! — воскликнула Нихасса. — Но он побеждал уже во множестве поединков.

— Да. парень был сильный. Меч только у него плохой.

— Меч тут ни при чем. В тебе живет молодая сила, поэтому ты и одержал верх.

— Тот парень был, кажется, ненамного старше меня.

— Это неважно. Он король уже давно.

— Вот как? И насколько давно?

— Уже пять лет.

— Это разве давно? Сколько лет королю белгов?

— Королю Сенхе уже около пятидесяти.

— А сколько он правит?

— Двадцать шесть лет.

— Вот это я понимаю — давно.

— Он очень хороший воин. Намного лучше Шеан Кроды, которого ты убил.

— Кстати, и меня назвали Кродой, когда вели к месту боя. Что это означает?

— Это значит «Кровавый» — тот, кто проливает кровь, а также и тот, кому предстоит пролить ее. Вам предстоял бой, исход был неизвестен, и потому вас обоих так назвали. Но он — старый король, а ты — молодой. Потому он — Шеан, а ты — Оган.

— Ладно. Я убил его. И что теперь?

— Через полгода, а может, и раньше, найдется тот, кто захочет бросить тебе вызов. А может, друиды решат, что необходим какой-то иной обряд.

— И я снова буду биться.

— Ага…

— Можно подумать, тебя это радует.

— Я не хочу, чтоб ты погиб, но знаю, что мужчинам надо вступать в схватки. И смерть в бою почетна.

— Смерть в бою за чужую землю и чужое благополучие, — пробормотал он, вонзая зубы в следующий кусок мяса. Оленина была поистине восхитительна. — Как думаешь, честно?

— Я рожу тебе сына, и эта земля станет твоей, — радостно ответила Нихасса. — Пока еще я не жду ребенка, но обязательно понесу, не сомневайся — я молода и здорова.

— Как у тебя все просто…

Однако омрачать праздник скандалом Агнар не стал, тем более что угощение было великолепно, и отказываться от него не хотелось. На чаянья и надежды местных обитателей ему по большому счету было наплевать, да и потешать их он не собирался, поэтому вел себя так, как ему хотелось, и дарил своим вниманием только тех, кого хотел. Действовать назло — глупость, только из одной принципиальности портить окружающим жизнь и веселье — полная бессмыслица. Проще говоря, мальчишество. Принимая от почетного старейшины, рослого и крепкого, седого как лунь старика еще один кусок туши — самый лучший ломоть окорока, — викинг вызывающе улыбнулся ему.

Угощение он принимал с полным правом, и с демонстративным спокойствием первым подставлял кубок под струю меда, хотя среди селян было множество людей постарше него и, конечно, более достойных уважения — он считал, что даже этого почета слишком мало за то, что он рискует своей жизнью, помогая им справлять свои мудреные обряды.

А вечером его проводили в пустой дом, будто молодожена, и оставили наедине с Нихассой, от которой он в течение всего праздника только и принимал любезности. Предлагали парочку других девиц, но настаивать не стали. Остальные обитатели дома, судя по всему, остались ночевать снаружи.

Посредине общего зала, возле очага, где только недавно жгли ветки сирени, вереск и яблоневый цвет, отчего там теперь приятно пахло пряным дымком, разложили огромную постель на охапках душистой, слегка подвяленной солнцем травы. Траву покрывало большое полотно, расшитое по краям оберегающими знаками, расстеленное поверх одеяла, сшитого из нескольких больших шкур. Но, разглядывая это титаническое ложе, Агнар догадывался, что здесь речь идет вовсе не о свадебных обрядах, и, откровенно говоря, вздохнул с некоторым облегчением.

— Чего они от нас хотят? — поинтересовался он, устраиваясь на мягких покрывалах. — Чтоб мы заключили брак?

— Я же говорила тебе — никто не позволит мне стать твоей женой по закону, пусть даже и на один год, потому что ты отдан богам.

— А почему именно на один год? Думаешь, больше года я не проживу?

— Нет, это самый меньший срок, на который может быть заключен временный брак.

— Тогда чего же хотят твои соотечественники? Чтоб ты зачала парочку богатырей?

— Ну, мой отец рассчитывает на это. Раз уж я тебе понравилась.

— А ты мне понравилась? — улыбнулся он.

— А разве нет? — Нихасса устроилась рядом с ним и прижалась к его боку, как теплый пушистый котенок. — Я тебе нравлюсь?

Он оставил вопрос без ответа — было дело и поинтересней, чем подобные бестолковые разговоры.

А наутро жизнь пошла своим чередом. От праздника только то и осталось, что на завтрак, обед и ужин все село доедало остатки угощений, да еще женщины, распевая заунывные песни, отстирывали в реке длинное полотнище скатерти с красочными пятнами, оставшимися от пира. Нихасса была с ними, она старательно перемешивала золу, выдержанный яблочный уксус и топленый свиной жир, и получившимся в результате едким мылом полотно стирали по частям.

На Агнара занятые на полевых работах белги, — Бельтайн, он же праздник Майского дня, открывал для крестьян лето и всю летнюю работу, исключая пахоту и сев, которые к Бельтайну обычно бывали закончены, — теперь уже обращали мало внимания. Конечно, иные парни помоложе специально останавливались, чтоб завести с ним какой-нибудь разговор, а то и набраться смелости хлопнуть по плечу, но более старшие не тратили на это время. Времени, как всегда, было в обрез.

Разумеется, теперь на викинга смотрели с большим уважением, чем раньше — здесь признавали достойными мужчинами лишь воинов, никак иначе — но по большому счету воинов среди белгов было множество. Так что тут особенного? Викинга никто не заставлял работать на полях, но когда он со всеми отправился на косьбу, а потом и строить плетни вокруг пастбищ, никто не удивился. Собственно, ничего другого от нормального мужика никто и не ожидал.

А остальное время Агнар работал в кузне. Возясь с поковками и размахивая молотом, он с удовольствием чувствовал, что по-прежнему силен, и в схватке с любым местным сможет показать себя с лучшей стороны. Однако понимание того, что с давешним противником ему просто повезло, немного портило настроение. Врага подвел меч, но ведь он мог и не подвести. Поэтому стоило подумать о тренировках.

Правда, эту проблему тоже вскоре удалось решить. Когда работы стало немного меньше, молодые парни по вечерам выходили за околицу, где мерились силами — когда на оружии, когда и врукопашную. Скандинава в свой круг они впустили сразу, и в первый же вечер здорово намяли ему бока, ибо он осторожничал, отлично сознавая, чем сила кузнеца отличается от силы обычного пахаря. К тому же Агнар был не слишком-то ловок в рукопашной схватке, он привык орудовать мечом.

Его меч удостоился особого, почтительного внимания. Каждый селянин счел необходимым подержать оружие в руках или хотя бы рассмотреть поближе. Викинг был настроен благодушно, поэтому никому ничего не запрещал — правда, и глаз не спускал со своего меча. Наблюдая за реакцией белгов, он убеждался, что ничего подобного его оружию здесь изготавливать не умеют.

Впрочем, это в любой момент может измениться, к тому же, у местных наверняка еще есть какие-то секреты. А если и не у местных, то у дальних соседей белгов, которым никто не запрещает с ними торговать. То, что белги торгуют, причем товар до них добирается из необозримых далей, Агнар понял в тот момент, как увидел у одной из селянок одеяние из шелка. Шелк доставлялся с Востока, издалека, стоил дорого, но сам факт того, что кто-то здесь мог его купить, означал — торговля идет полным ходом.

Следовательно, и оружие могут привести хорошее. Получше того, которым орудовал Шеан Крода, даже лучше того, которым владел сам Агнар.

— Есть, есть оружие получше, чем эта узорная сталь, — с видом знатока сказал парень из соседней деревни, явившийся вечерком помериться силами с викингом. Он еще разок оглядел клинок и вернул его молодому мастеру. — Есть. Искусники друидов знают множество наговоров и чар, которые придают железу твердость и гибкость одновременно, и ими можно рассекать камни…

— Разве друиды владеют оружием? Я думал, они жрецы, и им запрещено проливать кровь.

— Запрещено, верно. Все верно. Даже когда преступнику, нарушившему один из самых главных законов нашего народа, — а таких судят именно друиды, — выносится смертный приговор, они казнят его, топя в болоте. Но кому же еще хранить тайны ремесел, как не друидам? И именно они куют лучшие клинки, когда считают необходимым наделить кого-то из правителей или лучших воинов чародейской силой. К тому же я слышал, есть какие-то другие металлы, из которых мечи получаются поистине волшебными.

— Например? — заинтересовался Агнар.

— Ну… Например… Небесное железо, морское серебро… Правда, я ничего не могу тебе рассказать толком… Нет-нет, не могу. Не знаю. Я только слышал, будто такое есть. Но сам не видел.

— Жалко, — протянул викинг. Когда разговор перешел на тему, интересную ему даже больше, чем схватки, близость тайны только разожгла его интерес. — Жалко…

Мысль о загадочном оружии друидов не оставляла его целый день, из-за этого он умудрился проиграть поединок на мечах одному из местных крепышей, — отвлекся и получил палкой, игравшей роль меча, прямиком по лбу, да так, что искры из глаз посыпались. Потом постепенно пришло понимание, что даже если тайны есть, ему до них не добраться. Стать для этого друидом? Ну, нет. Слишком долго. Да и удастся ли?

— Как становятся друидами? — спросил он Нихассу, когда они вечерком прогуливались по опушке леса — там, где Агнару еще было можно ходить.

Усталая после дневной работы девушка иногда зевала и пропускала мимо ушей половину того, что он ей говорил. Но на этот раз ответила немедленно и живо.

— Уж не захотел ли ты стать друидом?

— А что?

— Поздновато тебе, — она белозубо улыбнулась ему, но в ее улыбке он почувствовал снисходительность и слегка взбеленился.

— Интересно, это до какого же возраста не поздно?

— Друиды берут в ученики детей. Не старше шести-восьми лет. Это тот возраст, когда ребенок уже все понимает, но память его поистине совершенна. И он может заучить несколько десятков тысяч стихов, а это необходимо для того, чтоб стать бардом, а потом и друидом.

— А также потому, что в этом возрасте ум человека пластичен и послушен чужой воле, как кусок глины. Из него можно вылепить все, что угодно.

Нихасса пожала плечами. Было видно, ей скучно говорить об этом.

— Какая разница? Ты же не хочешь стать друидом, правда?

— Да нет, пожалуй, — ответил он задумчиво.

Они присели на огромный, выступающий из-под земли на локоть корень старого дуба, и Агнар машинально обнял девушку за плечи. Иногда она здорово раздражала его, но без нее было скучно. Как-то само собой получилось, что с ее плеча сползло платье, а его губы прижались к ее округлому, прохладному плечу. И если бы он не почувствовал рукой, прижатой к ее талии, как она напряглась, пожалуй, все пошло бы своим чередом…

— Что случилось? — пробормотал он, неохотно отрывая губы от ее кожи.

— Вот там, — прошептала она, слегка дергая подбородком.

Он покосился в ту сторону, мысленно намереваясь схватиться за меч.

В паре шагов от них над землей, будто змея, извивался еще один корень, такой же крупный, но неудобно топорщащийся, — оттого они и выбрали другой в качестве сидения. Ни на нем, ни за ним, собственно, Агнар не увидел ничего подозрительного. Только крупная жаба, бурая, будто сама покрытая корой, с огромными лапами, смотрела на них с откровенным любопытством.

Викинг взглянул на спутницу вопросительно. Она не отрывала взгляда от жабы и была очень бледна. Что страшного Нихасса могла увидеть в обыкновенной, хотя и довольно крупной жабе, молодой мастер не понял. Он слегка подтолкнул девушку, и лишь тогда она повернула к нему голову. Глаза у нее были круглые — то ли от ужаса, то ли от удивления.

— Ты чего? — спросил он.

— Это же…

— Ну?

— Это карлик, — пробормотала она, не отрывая глаз от жабы.

Скандинав с недоумением посмотрел на большое земноводное. Жабьи глаза показались ему хитрыми.

— Ты думаешь? По-моему, это обычная лягушка-переросток.

— Посмотри на его лапы.

Агнар посмотрел. Ничего необычного не заметил — лапы как лапы.

Жаба же взглянула на молодого мастера с откровенным укором.

— Лягушка-переросток, — проскрипела она. — Ты на себя посмотри… Великан-недоросток. Жалкий человечишка. Хоть и с фанабериями.

— Ого, какая болтливая лягушка, — викинг удивился собственному спокойствию, ибо тот факт, что с ним непринужденно и даже довольно нагло беседует земноводное, не вызвало в его душе никакого беспокойства. Пожалуй, он даже воспринял это как должное.

— Да и ты болтлив не меньше. Язык мелет, что попало, а голова думать не хочет. Не обучена, что ли?

— Странное поведение для маленького склизкого комочка плоти, — задумчиво произнес викинг. Он даже не обиделся. — Если я, к примеру, на тебя наступлю, от тебя лишь мокрое место останется. А ты так настойчиво напрашиваешься на неприятности.

— Еще те ноги не отросли, которые смогут меня раздавить и потом не пожалеть об этом, — заверещала жаба. — Но глупого человечишку я, пожалуй, прощу. На убогих и младенцев не обижаются. А вот девушка мне нравится, — существо томно потянулось на кривых лапках с перепонками и перестало напоминать лягушку.

Нихасса вдрогнула под рукой Агнара. Судя по всему, интерес удивительной жабы к своей особе не столько вызвал отвращение, сколько напугал ее.

— Ну и что? — искренне удивился викинг. — Она мне самому нравится.

— Тебе может нравиться все, что угодно. Но то, что пожелает себе фэйри, будет принадлежать ему.

— Ты так уверен в этом? — скандинав неторопливо поднялся. — А я вот вспомнил, как одному фэйри, столкнувшемуся со мной, стало очень даже не по себе. Так может не повезти и тебе.

— Самодовольный человечишка, — проквакало существо.

В следующий миг оно кинулось Агнару в лицо. Тот вскинул руки и вдруг обнаружил, что лежит на земле, на спине, и под левой лопаткой у него что-то колкое и твердое. Должно быть, шишка. Жаба, неловко перекосившись, смотрела на скандинава сверху вниз, а Нихасса, перепуганная до полусмерти, прижалась к стволу и ждала, чем закончится спор фэйри с человеком. Мужчина попытался подняться, но внезапно ткнулся носом в землю, припорошенную хвоей.

«Это чары», — сообразил он. В голову внезапно пришло, что волшебство лишь тогда действительно опасно, когда его не чувствуешь. Вдохновленный собственным унизительным ощущением бессилия, викинг торопливо припомнил ощущения, которые испытывал, находясь в святилище альвов, а также в тот момент, когда ступал в начертанный на каменном полу круг, швырнувший его на столетия назад, в глубину прошлого.

И теперь, вспомнив все это, он почувствовал две нити, которые, будто клейкая паутина, тянулись от жабообразного существа к нему, не давая ему подняться. Кстати, жаба больше не была жабой, это оказался длиннобородый, но при этом крохотный старичок в длинном плаще, из-под которого высовывались тонкие, будто ножки паука-сенокосца, пальчики. Помимо плаща он был окутан коконом магии, и, словно ослепленный молнией, Агнар вдруг догадался, кто перед ним.

Это ведь был младший представитель народа подземных альвов, которых некоторые еще называли гномами. Они являлись олицетворением стихии земли. Дядя многое рассказывал ему о подземных альвах, которые считались помощниками и малыми покровителями кузнецов. Передал он ему и пару-тройку заговоров, с помощью которых можно добиться от карлика помощи или совета. Заговоры эти передавались в его семье из поколенья в поколенье — ничего удивительного, ведь в его семье испокон веков были кузнецы. По легенде, предок Агнара учился у самого Вейланда, великого кузнеца, конечно, знавшего все на свете о подземных альвах.

Сложив пальцы в знак «турс», — он соответствовал руне «эр-мягкая» и имел свою силу и свое значение при гадании, — он произнес один из таких заговоров, точное значение которого, конечно, не знал. Нити, протянувшиеся от карлика к викингу, лопнули со звоном.

Альв заверещал и заслонился ладонями, удивительно крупными для такого маленького, хоть и коренастого, тельца.

— Не надо солнца!

— Вот так, значит, — викинг не собирался терять уже достигнутое, потому пальцы его окаменели в том положении, которое приняли, на губах был готов еще один заговор. — Конечно, ты же боишься солнца. Но не будем рассуждать на тему того, кто глуп, а кто умен, выбираясь на свет посреди яркого дня, только для того, чтоб на девицу попялиться.

— Отпусти!

— Отпущу. Рано или поздно отпущу обязательно.

— Чего ты хочешь? Да говори ж ты уже!

— Я позову тебя, когда мне будет что-то нужно, — ответил Агнар заученной фразой и даже, кажется, на древнем языке хёрдов.^[6]

Карлик приоткрыл один зажмуренных глаз и разомкнул стиснутые пальцы. Казалось, он даже повеселел.

— Ладно. Но поклянись, что позовешь меня только ночью.

— Клянусь.

Существо подалось к викингу и едва слышно шепнуло ему обломок, осколок, толику своего истинного имени — ровно столько, сколько нужно, чтоб дозваться его как-нибудь потом. И, немедленно после этого освобожденное, — молодой мастер расцепил затекшие пальцы сразу, как только понял, что больше ничего не услышит, — исчезло беззвучно и без следа.

Отряхивая штаны и рубашку от налипшей хвои, скандинав то и дело посматривал в ту сторону, где лишь мгновение назад еще видел карлика, и, мысленно ухмыляясь, думал, что и сам с облегчением избавился от чудесного существа. «Как и с людьми — если хочешь что-то получить от человека, добивайся от него обратного».

— Вот и все, — сказал он, оборачиваясь к девушке.

Нихасса смотрела на него с суеверным восхищением.

Глава 5

О встрече с карликом Агнар помнил несколько дней.

— У вас здесь много таких существ, как он, да? — уточнил он на очередной прогулке по опушке леса. На этот раз девушка устала не настолько, чтоб засыпать на каждом шагу, и охотно прижималась к нему. Скандинав после полудня работы в кузне чувствовал себя на удивление свежим.

— Карликов? Много. Главное, чтоб девица им не попалась. Если попадется да понравится, будут донимать.

— Как?

— Ну, своим вниманием. И если девушка ответит согласием, уволокут с собой, и ее больше никто не увидит.

— А, господа карлики любят крупных женщин…

— Может и так, — Нихасса залилась смехом. — Но откуда ты знаешь слова, которые подчиняют фэйри?

— Я не все слова знаю, а только те, которые могут помочь в разговоре с подземными альвами. Дядя, отцов брат, научил. Он кузнец, ну и я тоже… Само собой.

— И что теперь ты потребуешь от этого карлика? — заинтересовалась девушка.

— Подумаю. Наверняка потребую что-нибудь. Но тогда я думал только о том, как бы от него избавиться… Скажи, какие еще фэйри обитают в ваших краях?

— Да разные, — удивилась Нихасса. — Самые разные… Ты что, хочешь, чтоб я тебе их всех перечислила?

— Ну, желательно.

— Боюсь, что… Это будет долго.

— Словом, в этих краях можно встретить почти любых фэйри, верно?

— Конечно. Духи леса, духи лугов и полей… Духи воды, духи воздуха…

— Духи огня…

— Ты видел саламандру? Правда? — обрадовалась Нихасса. — Расскажи.

— Я не видел. А ты?

— Не довелось.

— Но фэйри ты видела?

— Конечно. Я дважды видела зеленых дам, владычиц деревьев, однажды, как и все в селении, видела лламхигин-и-дур, как они рвали сети на реке — друидам стоило большого труда их изгнать…

— Лламхигин-и-дур?

— «Водяные прыгуны». Малые водяные фэйри.

— Угу…

— Еще видела подменышей, — чтоб выгнать из поместья этих духов, даже и помощи друидов не потребовалось, сами справились, — и слышала песню корриган. Счастье, что я не мужчина. Иначе уже сейчас была бы мертва, — Нихасса рассмеялась. — Или, может быть, уступила бы, женилась бы на корриган. Но так и так не вернулась бы в селение к родственникам.

— А многие ли мужчины твоего народа подпали под чары корриган и согласились жениться на них? — полюбопытствовал Агнар.

— Одного такого знаю. Он еще потом появлялся в селении несколько раз, виделся с сыном, а около года назад пропал. Бледный какой-то, заморенный, глаза бегают. То и дело замирал, не слышал вопросов. А еще одного я знаю — он женат на водяной деве. Он с детьми постоянно бывает на праздниках, иногда приводит жену. Она очень красивая, только бледная, тоненькая, безжизненная. Больше молчит, не веселится и никогда не танцует.

— Может, ей тяжело на земле? — усмехнулся викинг, на самом деле очень заинтересованный. — Труднее, чем в воде?

— Ну, не думаю. Она столько сена берет на вилы, сколько ни одному мужику не взять. И полные сети с мужем тянет.

— Одно дело — сила рук, другое — сила ног. А третье — желание.

— Должно быть, так, — согласилась девушка, ничего не поняв.

Агнар размышлял, глядя на осколки неба, качающиеся в пышной кроне деревьев.

— Скажи мне, а альвы… в смысле, сиды здесь тоже есть?

— Сиды? Чуть западнее находится холм, принадлежащий сидам. Они выходят оттуда четырежды в год…

— Ага, дай догадаться. На Самайн, Альбан Ар-фан, Альбан Эйлер и Альбан Эффин?^[7]

— Примерно так, — улыбнулась девушка.

— А где можно повстречать их?

Глаза Нихассы стали озабоченными.

— Зачем тебе это нужно?

— Ну… так…

— Но это же очень опасно! Чары сидов таковы, что даже самый лучший воин будет бессилен перед ними. Ты и мигнуть не успеешь, как окажешься их рабом…

— У меня свой взгляд на это, — ответил викинг, вспоминая, как держал альва за волосы и примеривался к его горлу. — Как туда добраться?

— Добраться-то несложно, однако вряд ли тебя туда отпустят. Это далеко.

— Ах, да… — он вспомнил о заклинании и немного поскучнел.

Не имело смысла говорить об этом, пока не отыщется способ совладать с заклинанием. «Вот еще одна причина, по которой тебе стоило бы обучиться хоть какому-нибудь чародейству, — подумал он. — А то будешь ты, братец, сидеть в этом селении, пока очередной боец не вышибет тебе остатки мозгов. И если нельзя обучиться чарам друидов, значит, надо отыскать другой путь». Решив, что это задача не одного и даже не двух дней, Агнар решил перевести разговор. Он обнял Нихассу за плечи и привлек ее к себе. Правда, на этот раз энтузиазм она не проявляла. Последние несколько дней он чувствовал в ней какой-то холодок, хотя своей благосклонности она его пока не лишила, охотно проводила вместе свободное время.

— Что ты такая смурная? — спросил мужчина.

— Отец говорит, раз я до сих пор не понесла от тебя, значит, цена мне — обломанная ветка, — нехотя сказала девушка, глядя в сторону.

— И?

— Что «и»?

— Что следует из всего, сказанного твоим отцом?

— Я… Я не договорила. Он сказал, что, быть может, раз я еще без приплода, виноват ты, и это тебе цена…

— Да-да, я понял — сломанная ветка. Так что же?

— Он говорит, меня надо отдать за кого-нибудь другого, того, от кого я забеременею после первой же ночи. Мне ведь уже восемнадцать, годы подпирают.

Агнар, выросший в Норвегии, где подходящим брачным возрастом девицы считались двадцать пять — двадцать шесть лет, лишь дернул плечом.

— А ты что думаешь об этом?

— Мне пора замуж, пора детей, — равнодушно ответила Нихасса. Общение с этим необычным, пусть и сильным, крепким, но слишком уж чужим парнем постепенно переставало ей нравиться. Конечно, здорово, когда тебе завидуют все твои подруги, когда на твоего парня поглядывают алчно, а он принадлежит только тебе… Все так, но ведь этот чужак был всего лишь рабом, пусть и рабом богов. У него не было ни своего хозяйства, ни скота, ни иного богатства, даже сильной семьи не было. Какой с него толк? Настоящую семью с ним не построишь.

Викинг все понял по ее лицу, но его это совершенно не тронуло. В глубине души он даже испытал облегчение. Неприятно, когда тебя пытается прибрать к рукам девушка, по большому счету оставляющая тебя равнодушным, которой, к тому же, ты неосторожно дал какие-то права на себя. Он видел, что младшую дочь хозяина дома, в котором он по-прежнему жил, томит обычное для женщин желание выйти замуж.

«Ну, так пусть будет счастлива», — подумал Агнар.

— Так в чем проблема? Уже подыскала жениха?

— Отец подыскал.

— Ну, удачи тебе, — сказал он и встал.

Нихасса с удивлением и обидой смотрела на него снизу вверх.

— Ты так просто уйдешь?

— А ты хочешь, чтоб я затеял ссору или даже поколотил тебя? — улыбнулся викинг.

— Ну, это, по крайней мере, было бы понятно…

— У нас не принято бить женщин… Не знаю, как это положено у вас… Всего хорошего.

И ушел, оставив девушку сидеть на травке. В конце концов, это была опушка леса, совсем рядом с селением, здесь ей не угрожало ничего. Девушка и сама могла добраться до дома.

Работая в кузне, иногда помогая на полях и по вечерам развлекаясь борьбой и упражнениями на мечах с местными парнями, скандинав старался не думать о том, что предстоит ему в скором будущем. Друиды до поры до времени не обращали на него внимания. А он, как ни старался, не мог добраться хоть до каких-нибудь, пусть незначительных, тайн местной магии. Даже показывая ему кузнечные ухватки, местный мастер даже не думал подсказать ему заговор-другой, используемый для придания металлу большей крепости или гибкости.

О том, что магию кузнец применяет, Агнар догадался без труда — не зная приемов холодной ковки или варки булатов, белг изготавливал отличные мечи, достойные руки лучшего воина. Они, конечно, уступали оружию викинга, но ненамного. Да и не только мечи, изготавливаемые в местной кузне, стоили внимания. Кузнец отливал великолепные наконечники для копий и стрел, вырабатывал отличные топоры, да и всякий рабочий инструмент — тоже.

— Хотел бы я понять, в чем тут секрет.

— Ты подозреваешь, что я владею чарами? — улыбнулся местный мастер.

— Конечно. Даже мой дядя обязательно произносил особые слова, когда начинал работу, и еще другие слова, когда нагревал поковку, и когда обрабатывал ее…

— В чем-то ты прав. Но ты все узнаешь со временем.

— Если успею, — усмехнулся Агнар.

— Оставь, каждый из нас живет не раз и не два. Так говорят друиды. Смерть — лишь врата к новой жизни, и эта цепочка практически бесконечна. Как сама жизнь.

— И ты веришь в это? — поинтересовался викинг. Он присел на край бревна, положенного под навесом для удобства. В печи потихоньку гас огонь, заслонка, открывающая ветру путь в очаг, была задвинута, поковка остыла на наковальне. Работа не шла.

— Конечно, верю, — спокойно ответил кузнец. — Иначе не стоило бы и жить. Разве это срок — шестьдесят-восемьдесят лет? Да даже если и сто, сто двадцать… Только-только начинаешь понимать, что к чему в этой жизни, и — раз! — уже пора на костер, а потом и в землю. Боги мудро устроили, давая людям сыграть в эту игру лишних несколько раз, чтоб принимать к себе в войско не бестолковых мальчишек, а зрелых духом мужчин.

Скандинав задумчиво посмотрел на собеседника. Тот явно говорил от сердца.

— Хотелось бы и мне верить так же, как ты.

Жизнь шла своим чередом. Викинг научился хорошо понимать и неплохо объясняться на местном языке, и хотя произношение его иной раз веселило белгов, но зато было им понятно. Значение кое-каких фраз старого наречия, проскальзывавших в обиходе, также стало для него прозрачно. И он бы, пожалуй, вынужденно обжился в этих краях, если б не чувствовал себя здесь таким чужим.

А дело-то было в том, что Агнар под конец с неизбежностью должен был осознать, — и осознал, конечно, — как глубоко в прошлое его забросило волей обозлившегося альва Его соотечественники пока ничем не были знамениты, эпохе господства многовесельных драккаров с полосатыми парусами еще не пришло время. Собственно, скандинавов викинг здесь не видел и о них не слышал, хотя торговцы из далеких стран появлялись на ярмарке недалеко от селения, на таком расстоянии, что даже чары друида не мешали молодому мастеру там бывать, и много о чем рассказывали.

Кое с кем из них ему даже удалось пообщаться лично. Разговор получился трудный — оба они плохо владели языком белгов, а другого, более подходящего, наречия не сумели отыскать. Викинг, который, как и большинство детей, в нежном возрасте был очень дотошным и отличался цепкой памятью, прежде охотно слушал любые легенды и были, которые старшим было угодно рассказать малышне. Поэтому он не только помнил на память имена всех асов, ванов, йотунов и прочих персонажей мифов, но и знал кое-что из истории.

Однако, беседуя с торговцем, судя по всему, повидавшим чужие края, он обнаружил, что тот, как и местные жители, не знает ничего ни о Йорсалаборге, ни о Благом Боге христиан, ни о Криккьяре и Золотом Миклагарде,^[8] ни — более того — о Великой Империи красных воинов. Об этой империи дед — отец отца и дяди Агнара — рассказывал охотно и много. По его словам получалось, будто существовала такая империя, которая по мощи своей и славе превосходила любые иные империи, даже империю Магнуса, и правители ее, сидевшие в некогда блестящем, а позже пришедшем в упадок Румаборге,^[9] отправляли целые армии красных воинов под стягами и значками с орлом завоевывать далекие земли и покорять целые народы. Эти армии будто бы зашли туда, куда никогда не доплывали корабли викингов, а на север продвинулись чуть ли не до самой Земли данов,^[10] и Британские острова целиком принадлежали им.

Так что местные жители никак не могли не знать об этой империи.

«Но, возможно, ее расцвет еще не наступил, — подумал Агнар. — Это ж даже подумать страшно, в какие незапамятные времена меня закинуло»!

Вместе с легким шоком пришло любопытство. Как ни крути, но у него появилась возможность взглянуть на мир, который никто из его соотечественников, вернее, людей его времени, не видел. К тому же, откровенно говоря, молодой мастер с большим интересом смотрел на старые времена, чем на новые. Помимо всего прочего, он вырос в семье, преданной старым традициям и старым богам. Поселившись в Нейстрии, Агнар и его дядя приняли христианство, как и сам Хрольв Пешеход, однако шаг этот был исключительно политическим. Старший родственник Агнара, собственно говоря, принимал крещение уже в шестой раз, церемония совершенно не трогала его сердце, да и старых богов он не собирался оставлять без приношений.

Его племяннику все это было очень интересно. Он не без любопытства выслушивал наставления и проповеди священника, но становиться ревностным христианином не собирался. Менее всего на исповедание новой веры его могли подвигнуть угрозы адских мук после смерти, а патер, привыкший разговаривать с робкими крестьянами, напирал именно на это. Так что прежние боги, привычные с детства, показались ему намного более достойными, чем божество, набирающее себе паству из числа трусов.

И теперь, убеждаясь, что во времена, в которых он оказался волей судьбы и мстительного альва, Благой Бог христиан еще не родился на свет, скандинав испытал настоящее удовлетворение. Потому что божества, которым молились белги, очень напоминали скандинаву асов. И с ними, должно быть, будет привычно иметь дело.

Он стоял, рассматривая фигурку одного из местных божков, выполненную из глины, и задумался так глубоко, что не услышал, как кто-то подошел к нему сзади.

— Это Этарун, — произнес старик-друид. Агнар обернулся — на этот раз жрец леса был облачен во что-то неразличимо-серое, и смотрел гораздо теплее, чем прежде. — Великое колесо жизни. Все в жизни неизменно возвращается к тому, что уже когда-то было на свете, и в этом — суть бесконечности бытия.

Скандинав не сразу нашел, что сказать.

— Я… — он прокашлялся. — Я верю в других богов.

— Это не так, — возразил друид. — Все на свете поклоняются одним и тем же богам, просто называют их по-разному и вкладывают им в уста разные слова, говорящие о том, что они сами считают правильным. Хотя, по большому счету, так же, как между собой похожи люди, так же сходны и учения.

— Все люди похожи? — с недоверчивой улыбкой переспросил Агнар. — Ты, должно быть, никогда не видел людей с совершенно черной кожей.

Произнеся это, он очень живо припомнил ночь, проведенную с черноволосой и чернокожей девушкой, рабыней, привезенной Хрольву в подарок откуда-то с далекого юга. Пешеходу экзотический подарок не понравился, и он дал своим людям разрешение развлекаться с южанкой, коль скоро им этого захочется. Молодого мастера к девушке подтолкнуло любопытство. Она тогда поразила его своей страстностью и терпким пряным ароматом здорового и крепкого тела. А также, разумеется, тем, что кожа ее оказалась на ощупь не хуже, чем у светлокожих девиц, такая же нежная, шелковистая, и нисколько не пачкала руки.

Друид нисколько не удивился. Лишь слегка улыбнулся.

— Не имеет значения, каков цвет кожи — черный ли, красный, желтый или белый. Главное, что под этой кожей течет одинаковая у всех кровь.

— Желтый цвет кожи? Такое бывает?

— Люди с желтой кожей живут далеко на востоке, — равнодушно ответил старик. Он рассматривал скандинава сдержанно, но явно тая под складчатыми веками какую-то мысль. — Я не ожидал, что ты так легко приживешься здесь.

— Ты ожидал, конечно, что я погибну при первой же схватке.

— Отнюдь нет, — поспешил возразить Луитех. — Я ожидал от тебя многого, и не ошибся. Впрочем, можно было думать, что парень, сумевший поспорить с сидами, представляет собой нечто большее, чем просто комок мускулов.

— Я, видимо, должен быть польщен. Хотя мне и странно, откуда ты можешь знать, что я именно «поспорил» с сидами.

— Кое-что ты рассказал мне. Да и я понял, что ты родился на свет не много лет до, а много лет после настоящего времени. Сидам время подвластно точно так же, как нам подвластно пространство этого мира (кстати, после того, как народ Дану проиграл сыновьям Миля, он ушел в иной мир, где совсем иное время, и там он обитает по сей день), но они никогда не играют с ним в угоду простым смертным. Нужно нечто очень серьезное, чтоб они решились поворачивать время вспять.

— Что такое народ Дану?

— Сиды. Те, кого ты называешь альвами. Теперь, когда на земле стало тесно людям и другим народам, дети богини Дану ушли в сиды, в иное пространство. Порой они пускают к себе людей, потому что так им угодно…

— Или заманивают к себе, — пробормотал Агнар.

— Возможно, — ответил друид, — бывает и такое. Но редко. Так уж получается, что время там бежит совсем иначе, чем на земле. И чаще всего, побывав у сидов, смертный обнаруживает, что в его родном мире прошло много лет. И никогда я еще не слыхал о том, чтобы кто-то из чародеев чудесного народа отправлял человека в прошлое. Больше всего мне хотелось бы узнать, почему это произошло? Ты можешь мне рассказать?

Агнар пожал плечами. Он начинал сомневаться, что кому-то из местных стоит рассказывать о своей ссоре с альвийским магом и короткой связи с прелестной альвийкой.

— Думаю, нет.

— Жаль, — друид смотрел испытующе. — Ты, должно быть, злишься на меня, что я сделал тебя участником наших обрядов и жертвоприношений. Однако у меня был на то свой резон.

— Не сомневаюсь. Наверное, у вас маловато желающих гибнуть во славу богов.

— Странный взгляд на народ белгов, да и на самого себя тоже, — хладнокровно ответил старик. — Поверь, среди наших мужчин немало тех, кто пожелал бы послужить своему народу, сражаясь перед лицом богов. Равно как и служить им после своей, вполне достойной, гибели.

— Тогда зачем было заставлять меня?

— Потому что жертва, подобная тебе, была более угодна богам.

— Так надо было просто зарезать меня на алтаре. Или как там у вас приносят в жертву? Вешают? Ах, да, топят в болоте…

Старик взглянул на собеседника со снисходительной жалостью.

— Ты мало что понимаешь в обрядах и тем более в самой сакральной сути обряда. Не обижайся, но ты словно недалекий селянин, который твердо уверен, что лишь сам факт возложения колосьев на алтарь обещает хороший урожай, и чем больше возложить, тем лучшим окажется урожай, а сложного механизма взаимодействия жертвы, божественного промысла и закономерностей природы понимать не желает. Да ему это и ни к чему…

— Я простой воин и простой кузнец, — с раздражением ответил Агнар. — Во всем том, о чем ты говоришь, я не понимаю ничего.

— Не так ты прост. Но я действительно, пожалуй, должен объяснить понятнее. Жертва — это не какое-то количество ценностей, которое ты отрываешь от себя и своей семьи, вырываешь из своего рта и отдаешь богу. Богам твои крохи ни к чему, и твои страдания из-за недостатка пищи или ценностей — тоже. Богам нужно движение твоего сердца. Как любое душевное движение, оно отдает миру часть твоих сил. Только разве что часть себя человек может отдать миру, больше ему пожертвовать нечем. Фундамент мировых сил — это стена, каждый камень для которой приносил кто-то из смертных.

— Нельзя ли поближе к делу?

— Можно. Ты — человек необычный, твое появление здесь кое-что изменило в мире, кое-что дало тебе и отняло у нашего народа.

— И я, по-твоему, должен вернуть долг?

— Что-то вроде.

— Тогда долг следовало бы возвращать тому альву, который зашвырнул меня сюда. Я не просил меня сюда переносить.

— Во-первых, пошутивший с тобой чародей из племени богини Дану наверняка уже заплатил за свое деяние. А во-вторых, ты и сам не знаешь, что получил, и за какой дар должен платить.

— Ты считаешь даром то, что я теперь вынужден жить не просто в чужой стране, но и в чужом времени?

— Я говорил кое о чем другом.

— Тогда объясняй понятнее!

— Не думаю, что это стоит делать, — холодно отозвался друид. — Впрочем, рано или поздно ты сам все поймешь.

— Если успею, — зло бросил викинг в надежде, что все-таки добьется прямого ответа.

Но к его глубокому разочарованию старик охотно согласился с ним:

— Если успеешь, — и, помолчав, добавил: — Не успеешь в этой жизни — успеешь в следующей.

«Называется, успокоил, — мысленно фыркнул скандинав, но больше ничего не сказал. — Я не стану вытягивать из тебя ответ и показывать, насколько я слабее и неразумнее тебя. Увидишь, старик — я все сумею разузнать сам. И сам всего добьюсь».

— Ты должен понять вот что, — продолжил друид. — Если богам нужна твоя кровь, они ее получат. Твое участие в обряде уже и есть жертва, и этого достаточно.

— Но я буду продолжать участвовать в этом обряде, так?

— Разумеется, — старик взглянул на Агнара задумчиво, но и с легкой улыбкой во взгляде. — Разумеется, так.

— И это будет продолжаться до тех пор, пока я не погибну? Можешь не отвечать, старик. Я и так все понимаю.

— Ты злишься потому, что не хочешь умирать во имя чужих, как ты считаешь, богов?

— Я не злюсь.

— Можно назвать то, что ты чувствуешь, другими словами, однако истина от этого не изменится, согласись. Итак, ты просто не хочешь гибнуть здесь, в наших святилищах?

— Все мы смертны, и гибель представляется мне самым обычным концом жизненного пути. Однако я предпочитаю сам прокладывать свою дорогу, я никогда никому не позволял себе указывать, куда и как идти.

Друид вздохнул.

— Каждый человек сам прокладывает себе путь в чаще обстоятельств. Если густые заросли ежевики не дают тебе идти прямо, принуждают заложить крюк, то виновата ли в этом ежевика? Подумай.

— Ты хочешь намекнуть мне, что во всем виноваты обстоятельства? И у меня нет выбора? — друид слегка развел руками. — Однако любые колючие ветки можно развести руками. И пройти напрямик.

— Но тогда руки твои будут исколоты шипами, — легкая улыбка не сходила с губ старика. — Приготовься к этому.

К середине первого летнего месяца в селении прибавилось людей — обитатели соседних деревень стягивались на празднования. Агнар плохо понимал, почему небольшая деревенька в пять домов стала вдруг центром всеобщих празднований, и не связано ли это с его особой. Как бы там ни было, но в больших домах сразу стало тесно. В маленьком алькове, где викинг сначала спал с Нихассой, потом с одной из старших внучек хозяина, но тоже безуспешно, теперь поселилась целая семья, и молодой мастер все чаще оставался ночевать при кузне, на ворохе сена. Там было тихо и уютно.

Все чаще из чужого дома его гнали гам и теснота. Иногда хотелось побыть одному. У себя на родине он выбирался в горы или на лоб рыбы, — и удовольствие, и польза, — а здесь шел прогуляться. Еще пару раз в задумчивости он переступал границу действия заклинания, и его начинала душить невидимая петля. Хотя для него снова все закончилось благополучно, теперь он уже рефлекторно поворачивал в обратный путь на той границе, где гулять для него становилось опасно.

Он все размышлял над словами друида. «Руки твои будут исколоты шипами, приготовься к этому» — что он имел в виду? Неужто есть способ обойти заклинание, правда, настрадавшись от него? Но что можно сделать, если горло перехватывает петлей? Либо задохнуться, либо отступить. У Агнара возникла мысль попробовать проскочить это место, — может, за ним заклятье потеряет силу? Может, надо просто немного потерпеть?

Размышляя об этом, викинг хмыкнул. Может, и так, но здравый смысл никогда не позволит ему сделать такую попытку. Потому что и теперь уже ясно, какой у нее будет конец.

Умереть рабом? Ну, нет…

Тот кусок леса, где ему было дозволено гулять, надоел ему до невозможности. Он знал здесь уже каждое деревце, каждую кочку, каждую купу папоротника и каждое удобное местечко, где можно было позабавиться с девушкой. И теперь, когда возиться с местными девицами было некогда, — все они занимались приготовлениями к празднику, — да и неохота, все чаще он уходил на ближайший к селению луг, где трава уже была выкошена и сметана в копны, а то, что отрастало, каждодневно подщипывал скот, и валялся там, глядя в темнеющее небо.

Но в этот вечер, поднявшись, он обнаружил, что на поле он не один. Неподалеку от него прямо на траве сидела девушка в белоснежном одеянии, с длинными темно-русыми косами, стелющимися по траве. Она сидела и смотрела на него, и ее красота и величавое спокойствие поразили викинга. Сначала ему почудилось, будто это всего лишь видение, но, шагнув к ней, он уловил слабый аромат свежевыпеченных лепешек. Этот запах был таким земным и Домашним, что девушка сразу показалась ему вдвойне привлекательной.

Удивительно, как мало она напоминала ту самую альвийку, черты которой он упорно искал в каждой понравившейся женщине. И до чего же она понравилась ему! Он поднялся, шагнул к ней — она сделала то же самое. Аромат хлеба и здорового женского тела обдал его ноздри и разбудил желание. Девушка была чуть-чуть полновата, но подвижная и гибкая, под тонкой белой тканью виднелось ее тело. Он обнял ее, прошелся ладонями по ложбинке на спине, ощутил прикосновение ее упругой груди, мягко коснулся губами пушистого затылка.

Она охотно прижалась к нему, но через несколько мгновений отпрянула, окатила взглядом светящихся глаз, улыбнулась. Улыбка ее была заразительна, и он ответил ей, но снова прижимать к себе не стал. Даже не видя других людей, неизвестно откуда взявшихся на лугу, он чувствовал их спиной, и решил подождать — чтобы понять, начались ли гуляния, будут ли танцы, или же пригласят угощаться за длинный «стол», сооруженный из скатерти.

Но тут из-за холма выскочил, пригибаясь, незнакомый ему мужчина, кинулся к девице, схватил ее за длинные косы, дернул к себе, швырнул на землю. Это мог быть ее муж или старший брат, возмущенный неподобающим поведением своей родственницы, и вмешиваться, по идее, не стоило. Однако когда незнакомец размахнулся и ударил так понравившуюся Агнару девушку по лицу, викинг не выдержал. Обращаться подобным образом с женщиной не следовало никому.

Он рванулся к чужаку, но тот, словно только того и ждал, отскочил от девушки и схватился за нож. Скандинав мысленно похвалил себя, что без ножа не выходил из дому. Первую атаку, решительную, но явно не продуманную, не столько атаку, сколько просто демонстративный вызов на бой, он просто отвел рукой, после чего взмахом своего ножа в ответ отогнал от себя противника.

И тут он понял, что они с незнакомцем и девушкой на лугу действительно не одни. Вокруг, словно кольцо дольменов, выросли фигуры в белом, и двое из них сделали шаг к готовым сцепиться в смертной схватке мужчинам, держа в руках мечи. Противник Агнара первым бросился к мечу, тогда и скандинав отвернулся, оценивая оружие, которое ему предлагали.

Свой меч он узнал мгновенно, с раздражением вырвал его из рук облаченного в белое человека. Он и прежде никому не позволял касаться своего оружия без разрешения. Сейчас ему показалось, будто кто-то без спроса полез к нему в душу, и это вызвало вспышку бешенства.

С мечом в руке он, правда, быстро взял себя в руки, успокоился, стал невозмутим и осмотрителен. Противник все еще казался ему человеком не совсем нормальным, хотя сообразить, что дело здесь не в семейной ссоре, было нетрудно. Кольцо людей в белых одеждах, окружающих место боя, сомкнулось и снова разомкнулось, давая простор сражающимся. Агнар подумал бы, что снова принимает участие в обряде, если бы стал размышлять о чем-нибудь, кроме схватки.

Он атаковал противника первым. Немедленно стало ясно, что тот не просто ловок и подвижен, но и довольно опытен. Он напомнил викингу его дядю, способного даже в зрелые годы задать трепку неплохому, сильному, но еще слишком юному бойцу. Правда, мечом нынешний противник действовал совсем иначе, чем это делали соотечественники скандинава, однако вечера тренировок не прошли для Агнара напрасно — он познакомился с фехтовальной манерой белгов и теперь более или менее представлял, чего ему ожидать.

Однако в его руках снова не было щита. Молодой мастер действовал намного осторожнее, чем в первый раз, и, хотя был принужден парировать кое-какие выпады своим клинком, будто щитом, ставил только скользящие блоки. Глуп тот, кто учится на собственных ошибках, в особенности если эти ошибки совершаются лишь один раз. Уже теперь было понятно, что в этой схватке пощады не будет. Сражаясь с незнакомцем, викинг чувствовал себя до крайности глупо. В родном мире, в родном времени ему никогда не приходилось сражаться, не понимая, почему он сражается. Никогда это не происходило так стремительно, безмолвно, без видимых причин.

И, уж конечно, два селянина, спорящие из-за женщины, никогда не хватались за оружие. Подобный спор прилично было решать в обычной рукопашной.

Незнакомец атаковал напористо и изобретательно, скандинав вел себя сдержаннее. Отмахиваясь от выпадов, он был вынужден держаться подальше от вражеского меча, чаще уворачивался, чем парировал по-настоящему, а незнакомец торопился за ним, и потому они ходили кругами вокруг друг друга, топчась на пятачке луга, на стерне, коловшей босые ступни. Пару раз стальная полоса чужого клинка проходила буквально перед глазами Агнара, обдавая его кожу ощущением неприятного холодка, пару раз он уходил от этого оружия в самый последний момент, избегая роковой раны.

Парировать удары мечом ему даже понравилось. Меч можно было подхватить свободной рукой, отчего напор только усиливался, а время реакции — вот чудо! — нисколько не изменилось. Скандинав давно уже забыл, когда у него последний раз уставала в бою правая рука, но теперь его просто поразила легкость, с какой он действовал. Меч порхал, будто сотканный из пуха, — в конце концов, по сравнению с большим ручным молотом он весил сущую ерунду.

В какой-то момент белг рубанул с плеча, и в тот же миг Агнар нырнул влево, пропустил клинок мимо себя и попытался врезать высунувшемуся вперед противнику по челюсти. Получилось плохо, ибо это не дело для воина — толкаться как попало в мешанине локтей, оружия и мощных бицепсов, но удар кулаком, в котором была зажата рукоять меча, получился тяжелее, чем обычно. Челюсть выдержала, вот только пробежавшие вперед по инерции ноги подкосились, и парень покатился на землю.

Викинг ласточкой нырнул следом с ощущением окрыляющей радости и облегчения: наконец-то схватка за взгляды на семейную жизнь и достоинство мужчины переходили в привычную плоскость. На лету он уронил клинок, и, приземлившись рядом с противником, который успел сообразить, сгруппироваться и немного откатиться в сторону, набросился на него с кулаками.

Кулаки у кузнеца были пудовые, твердые, будто выточенные из дерева и юркие; правда, и череп его противника оказался очень крепким. Судя по всему, от первого удара в голове у белга потемнело, он откинулся на спину и вяло засучил ногами. Второй удар пришелся чуть менее удачно, не замутил сознания, а наоборот, встряхнул, парень подскочил, будто получил чувствительный пинок, попытался вывернуться, но Агнар навалился сверху, мутузя его по чему придется. Время от времени викинг натыкался на чужой кулак, но лишь вжимал голову в плечи и жмурился, чтоб ненароком не потерять глаз, и продолжал тузить барахтающегося врага.

Один из друидов торопливо шагнул вперед.

— Убей его! — выкрикнул он.

— Убей его! — поспешили повторить остальные.

Это отрезвило скандинава, и он вспомнил — здесь, на лугу вблизи селения, происходит не обычная драка парней, делящих девушку, а обряд. А кто, собственно, счел нужным хотя бы предупредить его о том, что предстоит очередная ритуальная драка? Об угрозах друида молодой мастер ненадолго позабыл, зато бешенство, захлестнувшее его сердце, едва не толкнуло его на бунт. Он приподнялся, метнув уничижающий взгляд в сторону подзуживающих его жрецов леса, но в этот же момент его противник вывернулся и попытался взмахнуть мечом, чтобы снести молодому мастеру голову.

И ему это, пожалуй, удалось бы, если бы по чистой случайности скандинав не придавил клинок ногой. Металл злобно свистнул, но толстую тройную подошву до конца не рассек — это и спасло воину ногу. Обернувшись к упрямому белгу, викинг успокоил противника хорошей затрещиной. Однако даже затрещины оказалось недостаточно. Парень продолжал ерзать, вращая совершенно ничего не выражающими глазами и дергая руками, должно быть, в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было бы попытаться вышибить дух из Агнара. Тот понял намерение противника, — все-таки они, оба деревенские парни, знающие, что почем в жизни мужчины, были похожи, — и, слегка пожав плечами, выхватил нож.

Из раны противника потоком хлынула кровь. Ударом кулака, не глядя, куда бить, скандинав отшвырнул от себя умирающего и встал. Он был грязный и липкий, весь в крови, однако, нисколько не боясь испачкать белоснежное платье, девушка, за которую он заступился, подошла и приникла к нему. Она обнимала его так, словно он только что спас ее от смерти, и викинг ждал, что увидит на ее глазах слезы, однако, она взглянула на него с улыбкой, хранящей ту самую тайну, которая делает женщин привлекательными в глазах представителей сильного пола.

Машинально он обнял ее, окончательно измазав кровью и грязью.

— Отец Мира победил! — воскликнул старик-друид, — тот самый, в роскошном белом одеянии и тяжелых золотых украшениях, — поднимая ладони великолепным жестом приветствия.

Кровь убитого медленно впитывалась в землю.

К Агнару подошли с поклоном, стянули с него испачканную одежду, обтерли ароматной, пахнущей цветами водой, облачили в новое платье, и девушка сама затянула на нем широкий узорчатый ремень. Ее тоже переодели, усадили рядом с ним, и, постелив на земле узорный платок, разложили на нем нарезанный ломтями белый хлеб, молодой сладкий сыр на глиняном блюде, свежую зелень, ломти сочного мяса, уложенные на свежие лепешки, и большой жбан какого-то напитка, а к нему — две большие кружки.

После чего друиды исчезли, будто по волшебству, оставив его наедине с девушкой.

Та деловито и без особой спешки свернула испачканную накидку и тунику, надетую поверх платья, тоже запятнанную кровью. Отложила их в сторонку и присела поближе к жбану. При помощи большой, выточенной из дерева ложки на длинной точеной ручке она разлила напиток по кубкам.

Викинг следил за ее действиями; он не представлял, что должен теперь делать. Следует ли ему провести ночь с этой девушкой, или же просто поужинать, или от него ждут еще каких-то действий? Потом Агнар не выдержал, подсел к расстеленному платку и, тщательно обтерев кинжал о траву, потыкал им мясо. Судя по всему, оно было поджарено на углях, причем в самый раз — сочное, выдержанное на огне столько, сколько надо. Колебаний больше не осталось — он подцепил ломоть на кончик кинжала и откусил от него большой кусок.

Она подала ему кружку, полную напитка с необычным терпким запахом, и он выпил ее содержимое буквально одним глотком. Угощение оказалось великолепным, правда, вкус хмельного питья был ему незнаком. Викинг задумчиво заглянул в кружку и спросил девушку:

— Что это?

— Это дубовое вино.

— Дубовое? — недоумевая, молодой мастер покачал кружку. — Как это? Из чего оно изготавливается?

— Из коры, желудей и кое-каких травяных добавок.

— Разве можно приготовить вино из коры? Она же горькая!

— Если уметь, то можно, — девушка смотрела на него с улыбкой. — Вино можно приготовить из чего угодно.

— Ладно. Поверю. Скажи-ка мне, а чем мы теперь должны заниматься? Что там по обряду положено?

— Всем, чем угодно. Всем, что тебе захочется.

— Прямо-таки всем? — заулыбался скандинав. Удивительное дело, но с этой девушкой он чувствовал себя совершенно свободно и уютно, как ни с одной другой.

— Делай все, что захочешь. На эту ночь ты — мой супруг.

— Вот как… Хоть сказала бы, как тебя зовут.

— Маха.

— Странное имя…

— Возможно, — рассмеялась девушка. — Ешь.

— Подожди, а что оно означает?

— Всего лишь «поле». Ешь!

Он охотно принялся за еду, запивая ее большими глотками дубового вина. Последнее оказалось весьма крепким, и уже к концу трапезы викинг поймал себя на мысли: «Однако, и надрался же я»… Напиток казался ему все вкуснее и вкуснее, и терпкость, которую он ощущал вначале, стала пропадать. Необычно подействовало на него это питье — он уже и забыл, как пил крепкое нейстрийское вино и хмелел от него столь же стремительно, — и конец трапезы запомнился ему лишь как серия рваных образов и картин. Вот он пытается угостить сыром Маху, вот она подливает ему напитка, скребя черпачком по дну жбана, вот он прикасается губами к ее губам, сладким от сыра, а может, и от какого-то еще лакомства, появившегося на платке чуть позднее.

Под утро он проснулся на лугу, головой на кочке, укрытый толстым шерстяным плащом и, видимо, рефлекторно завернувшийся в него ночью. Легла роса, увлажнив лицо, и потому Агнару показалось, будто Маха только что ушла, поцеловав его напоследок. Рядом не оказалось ни девушки, ни платка с яствами, ни яств. Голова побаливала, как после слишком большой дозы крепкого вина… Хотя, собственно, почему «как»? Сев, он обхватил пальцами виски и качнулся разок-другой. Самое обидное, что его никто не заставлял. Сам без принуждения выхлебал целый жбан. Маха-то почти не пила, лишь подливала ему.

Он поднялся, добрался до селения, и там его встретили не только шутками и одобрительными выкриками, но и большим жбаном эля, пусть и слабенького, но достаточно хмельного, чтоб привести викинга в порядок после попойки накануне. Судя по тому, что говорили ему селяне, на пару дней он снова стал героем. И женщины льнули к нему, а мужчины норовили подобраться поближе, хлопнуть по плечу, выпить по очереди из одного кубка.

На этот раз скандинаву все это было неприятно.

— А ты хороший боец, — уронил хозяин дома, где жил молодой мастер. — Очень даже хороший боец. О тебе уже говорят. Так мне рассказал торговец, который привез готовую вайду с юга.

— Что же говорят? — лениво поинтересовался Агнар, хотя ему было совсем неинтересно.

— Да вот. Говорят, что появился молодой воин, хороший король, что он и правителю нашему мог бы бросить вызов, и что нашей области урожай обеспечен с таким королем.

— Ты называешь королем меня? Меня? Раба?

— Ты становишься королем в те дни, когда народу белгов нужно заступничество, — строго ответил хозяин. — И в эти дни ты — истинный король.

— То есть твои соотечественники сделают то, что я прикажу? И в моих руках действительно будет власть?

— Ты думаешь, быть королем — это значит лишь приказывать да смотреть, как другие выполняют сказанное тобой? Вовсе нет. Король — это заступник и предстатель, он отвечает перед богами за свой народ и заботится о нем…

— Говоря проще, у меня есть обязанности короля, но нет прав.

— Права есть лишь у нашего правителя, ибо если есть множество тех, кто отдает приказы, то это делает подвластный народ слабым.

Агнар слегка ухмыльнулся. Он, собственно, не собирался кричать о том, насколько несправедлива подобная ситуация. Еще с детства он успел понять, что жизнь по сути своей штука несправедливая. И говорить об этом значило бы попросту поставить себя в глупое положение, но ничего не добиться. Просто иногда хотелось поставить их на место, поскольку больше всего молодой мастер не любил, когда его держали за дурака.

— Вот как? И я должен быть рад, защищая чужой народ от напастей?

— Мужчина призван защищать, — важно ответил белг.

— Мужчине надлежит защищать слабых, — ответил викинг. Его собеседник, сообразив, что означают слова скандинава, побагровел. — Я пока не готов признать всех белгов слабыми. Однако мне интересно — могу ли я, отправившись туда, где обитает этот ваш правитель, вызвать его на поединок и убить? И сам стать королем. Настоящим королем… А?

— Можешь, — проворчал разозлившийся хозяин. — Но сначала тебе следует стать свободным, жениться на женщине нашего народа и добиться того, чтоб она произвела на свет одного или нескольких детей твоей крови. И это самое меньшее. Белги вряд ли признают тебя своим слишком скоро. И если ты не будешь нравиться народу, наверняка найдется тот, кто окажется сильнее тебя, и тогда ты потеряешь голову.

— Вряд ли это сильно огорчит твоих соотечественников, — язвительно заметил Агнар.

— Нет, почему же — собеседник не понял язвительности и ответил прямолинейно. — Кровь удобряет землю…

«Какой образ…» — подумал викинг.

А еще через пару дней он остыл. Молодость быстро изгоняла из сердца дурные мысли и чувства, хотелось думать только о приятном, а никак не о той несправедливости, которая теперь заставляла скандинава жертвовать своей жизнью в бою, причем неизвестно во имя чего. Зато его радовало удивительно мягкое лето, — в Нейстрии случались и более благодатные пахотные сезоны, чем в Британии, но зато Норвегия уступала им обоим. А также приятная работа, которой было не слишком много и не слишком мало — ровно столько, сколько нужно. К тому же, местные парни были приветливы, местные девушки — ласковы, а обеды и ужины — обильны. В страду женщины чаще угощали своих мужчин зеленью и овощами, зато порции могли удовлетворить даже бездонный аппетит. Оно и понятно — работника надо кормить досыта, иначе откуда возьмутся силы?

Было видно, что здесь, в Британии, летом не голодают.

Все легче и легче управляясь с фразами дотоле чужого ему белгского языка, Агнар много общался со сверстниками. Те смотрели на него снизу вверх. Еще бы — они только и видели, что селение да окрестные земли, а он уже стал воином, и побывал в других краях, и бился в настоящих битвах.

— Много там было воинов? — спрашивали его с деланным равнодушием, а на самом деле с жадным любопытством.

— Да хватало, — спокойно отвечал викинг. — Когда стоишь в строю, даже на поле всей армии не видишь все равно. А уж если в городе…

— Расскажи о городах! — просили его те, кто даже не представлял себе, что могут найтись такие глупцы, чтоб жить не среди полей и пастбищ, а в четырех глухих стенах, отгороженных от привычных полей не одним десятком каменных стен.

Молодой мастер рассказывал. Он и сам едва ли понимал тех, кто скрывался за городскими стенами. Туда, в зловонное и тесное каменное убежище, раньше всего приходили голод и ужасные болезни, да и от врага вряд ли можно было надежно защититься. Искатели приключений и легкой наживы первым делом осаждали города и монастыри, потому что знали — за высокими стенами скрывается куда больше ценностей, чем в каком-нибудь хлипком поместье, и уж тем более намного больше, чем в хижине крестьянина. Мало какие твердыни могли устоять перед умелой и долгой осадой, или же перед таким тонким оружием, как хитрость. Собственно говоря, скандинав вообще не слышал о подобном.

Он чувствовал, что постепенно обживается в этом мире, необычном, но и не таком бестолковом и алогичном, как те времена, куда альвы отправили его сначала. Здесь, по крайней мере, все было объяснимо и понятно.

И белгская молодежь понимала его, пожалуй, даже лучше, чем старших сородичей из своей же деревни. Они очень уважали его, и теперь, когда между ними не существовало больше стены, возведенной банальным незнанием языка, викинг понял, за что именно его уважают. Не только за то, конечно, что он большой мастер махать мечом, а также биться на кулачках. Как оказалось, они уважали в нем искусного кузнеца.

— Кузнец — это всегда достойный человек, — объяснил ему сверстник-белг. — Металл и пламя не будут повиноваться плохому человеку. К тому же, всем известно, что кузнецы владеют чарами. Зачастую это очень сильные чары.

— Чары? — переспросил скандинав и слегка усмехнулся собственным мыслям. Он вспомнил карлика, с которым совладал не без помощи старого наговора, унаследованного от дяди. — Да, чары… Кое-какие чары.

— К тому же я слышал, будто ты имел дело с детьми Дану.

— С альвами… В смысле, с сидами. Да.

— Они никогда не обращают внимание на простых людей. А кузнец — это да. Это не простой человек.

Слышать это было приятно, хоть и странно. В привычном для молодого мастера обществе ковалей уважали, в особенности умелых. Конечно, подозревали, что те знают кое-какую магию, — это подозревали и сами кузнецы, оттого и заучивали доставшиеся от предков заговоры, — но особого почтения уже не было. Пожалуй, вместо него появлялся страх, как перед любым неизведанным, чужим. Особенно теперь, когда христианство начало набирать силу — а оно очень неодобрительно смотрело на любые чары, пусть даже и те, которые помогали изготавливать лучшее оружие и лучший инструмент.

Агнар никогда не испытывал расположения к Благому Богу христиан, который, судя по повадкам своих адептов, слишком часто бывал нетерпимым и жестоким, — он предпочитал богов, знакомых с детства. Здесь поклонялись пусть каким-то другим, но очень похожим богам (а может, старик-друид прав, и это действительно те же самые боги, только поменявшие имена?), они были викингу приятнее. Да и окружающие его люди стоили большего, чем подвластные Хрольву нейстрийцы — люди, успевшие уже забыть о силе и славе своих дедов, служивших Карлу Магнусу.

Молодой мастер и прежде замечал за собой умение ладить с людьми, а теперь, понимая, что от этого во многом зависит его жизнь, решил отнестись к делу серьезно. Хотя бы с местной молодежью ему следовало построить дружеские отношения, донести до них всю несправедливость происходящего — и тогда появился бы шанс что-то изменить.

План не показался Агнару таким уж безнадежным. Он вырос в обществе, где рабом мог стать любой, и от его личных достоинств или недостатков ничего не зависело. Но древний уклад жизни уже не оказывал влияния на родной викингу мир, и потому в рабах видели людей недостойных, трусливых, слабых, а в сильном, достойном уважения и по-человечески стоящем рабе видели будущего свободного. Рабами нередко делали тех, кто запятнал себя бесчестьем, сам молодой мастер помнил крестьянина, обращенного в рабство за клятвопреступление.

А крепкого, умного, стоящего человека, показавшего себя с лучшей стороны, хозяин предпочитал освободить и сделать работником, — так от него могло быть больше толку, — или же дать ему оружие в минуту опасности. Получивший оружие раб, само собой, уже не мог считаться рабом. Он обретал все обязанности и привилегии свободного, правда, не имел права голоса на тинге, но последнее для вчерашнего раба, наверное, было неважно.

Здесь царили иные традиции, но в целом они не слишком отличались от скандинавских. По крайней мере, Агнар собирался это проверить.

Он чувствовал, что его постепенно принимают в свой круг. И не только в общении, работе или потешных схватках, но и в празднествах. То, что викинг понимал пока еще с трудом, ему охотно растолковывали, а под конец стали зазывать на чествование малого полевого бога, от чего молодой мастер не стал отказываться, хотя признать себя последователем белгских богов не спешил.

— Жаль, что ты пока бываешь на наших праздниках лишь в самом начале, — сказал один из них, совсем еще молодой.

— Разве?..

— Именно так! Все самое интересное пропускаешь… Ну, конечно, тут все понятно, — парень сочувственно покивал головой. — Твои схватки — это самый важный обряд. Но жалко, что ты ни разу не веселился с нами — не пировал за общим столом, не прыгал через костры, не танцевал… Но уж на празднике Луга ты наверняка будешь с нами.

— Ты знаешь об этом больше, чем я, — насторожился викинг. — Что за празднование?

— Никаких тайных обрядов не будет. Если тебя и ждет схватка, то мы все ее увидим. Но ждет ли — неизвестно. Как бы там ни было, но на праздновании тебя примут с честью. А потом ты будешь веселиться вместе со всеми.

— Если выживу?

— Если будет бой, то… То да, конечно. Только чего ж тебе не выжить-то?

— Всякое бывает.

— Это верно, да только ты хороший боец. Такой воин, как ты, наверное, мог бы служить даже верховному королю. И был бы у него в почете.

— Ты мечтатель, Ойнех! — с насмешкой бросил ему парень из их же компании — рослый здоровяк, гордившийся крепостью своего кулака. — Тебе до почета еще расти и расти. Таким мальчишкам, как ты, лучше держаться подальше от королевского двора, как бы не дождаться насмешек.

— Я ж не о себе…

— Сам-то втайне мечтаешь… — но на Агнара парень взглянул с интересом. — А ты хотел бы служить нашему королю?

— Я пока еще слишком мало знаю о том, что именно собой представляет эта служба.

— Ну, как же… Воины короля сражаются с врагами белгов, совершают подвиги и… Словом…

— Он просто хочет объяснить тебе, что сам не знает, чем они занимаются, — усмехнулся молодой купец, который был родом из соседнего селения, но, вернувшись из торговой поездки, заглянул к родственнице в эту деревеньку и остался здесь на несколько дней. Он был старше всех тех, кто по вечерам собирался на опушке леса поразмяться, уже имел семью — жену и детей — и много что видел в жизни. С ним викингу больше всего хотелось поговорить, однако завести с торговцем разговор на интересующую его тему пока не удавалось.

— А ты-то знаешь?

— Ну, откуда мне знать? Я ж не воин.

— Ты же был при дворе!

— Я много где был…

И разговор как-то сам собой прекратился.

Лишь поздно вечером скандинаву удалось побеседовать с купцом у дверей дома, где тот нашел временное пристанище. Торговец, голый по пояс, умывался холодной водой из большой бочки, потом сдернул с пояса заткнутую за ремень белую холстину и тщательно вытерся.

— Ты пришел, чтоб поговорить о чем-то, да? — спросил он, не оборачиваясь.

— Честно говоря, да.

— Ну, задавай свои вопросы, раз уж они у тебя Появились, — белг неторопливо обернулся и перекинул холстину через плечо.

Агнар криво ухмыльнулся.

— Ты умеешь читать чужие мысли?

— Ну, почти. Почти. Хороший купец должен чувствовать чужие чувства, желания и мысли.

— Немного чар?

— Разве что самых житейских. Куда проще тех, которыми владеют кузнецы… О чем ты хотел меня спросить?

— Откровенно говоря, о многом. Я хотел узнать побольше о мире, в котором волей судьбы оказался.

— Чтобы суметь понять, как именно теперь жить?

— Вроде того, — скандинав слегка развел руками.

Купец повесил холстину на шест и натянул рубашку. С легкой и совершенно не обидной насмешкой посмотрел на собеседника.

— А ты оптимист. Хочешь верить в лучшее?

— Как любой человек, — удивился молодой мастер. — Но к чему ты это сказал?

— А ты веришь в то, что всегда будешь одерживать победу в поединках? — купец помолчал. — Вот как… Ты думал, рано или поздно друиды отпустят тебя… Это не так. Совершенно не так. Ты будешь сражаться до тех пор, пока не погибнешь.

Скандинав холодно смотрел ему в глаза Взгляд у этого белга был такой же, как у всех торговцев во все времена — абсолютно бесстрастный. Казалось, вещи, не имеющие отношения к его делам, не могут его заинтересовать, что бы это ни было. Его спокойствие лучше, чем какие-либо другие свидетельства сказали Агнару, что так оно и есть, как говорит купец. Его жизнью, жизнью пленника, пришельца из другого времени и совершенно другого мира, распоряжаются друиды, а их слово — закон для любого из селян, это молодой мастер уже понял.

Однако показывать чужому для него человеку, насколько глубоко его уязвили эти безжалостные слова, он не собирался.

— Считаешь, мне надо смириться с тем, что остаток моей жизни пройдет на куске земли в две тысячи шагов на две тысячи? Ни на что не надеяться и ничему не верить?

— Почему «не верить»… В лучшее следует верить всегда. Все может измениться, — купец развел руками. — Но как именно?! Об этом может знать только такой оптимист, как ты… Или боги…

Глава 6

— Скоро праздник Ллеу, — сказал старик-друид. — Он же праздник Луга или праздник урожая.

Сказал — и пронзительно посмотрел в лицо Агнара.

За столом сидело мало народу — женщины, как только они подали еду, были отправлены в единственную комнатушку второго этажа, что-то вроде закрытого балкона, называвшуюся грианан, то есть «светлица», где они пряли, ткали и вышивали, готовя наряды к большому летнему празднику. Большинство мужчин трудились на полях, торопясь поскорее закончить все работы, чтоб освободить себе два-три дня на веселье. Так уж получилось, что за ужином в доме присутствовало всего-то около десятка человек, считая Агнара и гостя-друида.

Стоило только старику бросить многозначительный взгляд на викинга, как хозяин дома, чье головоломное имя — Скиатарглан — скандинав выучил лишь теперь, немедленно с шумом поднялся с места. Вслед за ним встали и остальные домочадцы, °Дин из них, жадно дожевывавший кусок мяса, поспешил схватить с блюда последний кусок рыбы и запихать его в рот. Кто-то взял со стола лепешку, принялся вытирать ею руки и откусывать куски — но даже явное желание поесть еще что-нибудь не удержало никого из них за столом.

Молодой мастер вопросительно посмотрел на Скиатарглана, потом на друида и остался сидеть, аппетитно жуя кусок дичины. Вепря добыл младший сын хозяина дома, и, хотя мясо варили не меньше, чем обычно, оно осталось жестковатым. Должно быть, вепрь оказался не из самых юных.

— Надеюсь, ты позволишь мне доесть? — спросил он, когда все остальные вышли.

— Сколько угодно, — друид, отказавшийся от мяса, задумчиво ел жареную рыбу. — Именно с тобой я и хотел поговорить.

— Поэтому ты выставил всех остальных?

— Они и сами знают, что этот разговор вряд ли их касается.

Викинг взял себе еще мяса.

— Опять обряды?

— На этот раз нет.

— Тогда что тебе от меня нужно, старик?

— Ты будешь драться в поединке. В обычном поединке.

— Ты можешь мне объяснить, что происходит?

— Конечно. Только ты один смотришь на свое положение так, будто бы это лишь тяжелая, опасная и неприятная работа…

— А докажи, что моя работа легка, безопасна и приятна!

Друид усмехнулся в усы, и это разозлило Агнара еще больше.

— Не буду доказывать. Жизнь такова, как человек ее видит. Но для многих из белгов твое положение завидно. Есть тот, кто хочет занять его.

— Я с радостью уступлю свое завидное положение этому ненормальному.

— Так не делается.

— Ну, давай тогда устроим состязание: кто дальше плюнет! Победитель до своего смертного часа будет махать кулаками с кем попало во славу твоего племени, а побежденный с позором уйдет на все четыре стороны.

— Я отдаю должное твоему юмору, но уверен, ты все прекрасно понимаешь.

Викинг прищурился.

— А расскажи-ка мне, что такое произошло с этим твоим соотечественником, жаждущим занять мое место?

— В каком смысле «произошло»?

— Ты думаешь, я поверю, будто он, вместо того, чтоб спокойно жить с семьей до старости и растить детей, или же путешествовать и сражаться, выбрал такой вот удел, как у меня? Даже если он до ужаса почетный.

— Ты пока слишком мало знаешь о нашей жизни.

— Однако я прав. Верно?

Друид поневоле улыбнулся. Но тепла в его улыбке не чувствовалось.

— Верно.

— Что же должно было произойти с этим «добровольцем»?

— Думаю, тебя это ни в коей мере не касается.

— А жаль. Я был бы не прочь понять, какие еще есть угрозы в арсенале местных жрецов.

— Друидов, — поправил старик, слегка поморщившись. — Впрочем, для тебя это, наверное, не так уж важно. Тебя не должно волновать, почему твой противник решил биться с тобой. Но он будет, а потом победитель присоединится к празднованию Лугнассада. Будут и потешные схватки, на которые ты сможешь посмотреть, потому что вряд ли решишь в них участвовать. И игры тоже. Также ты сможешь взять в жены чью-нибудь женщину, и она будет твоей на год и день. До самого Альбан Арфана ты будешь жить в этом селении так, как захочешь, и почти целый год тебе не придется участвовать в схватках, в которых может уцелеть лишь один. До следующего Бельтана.

— В каком же случае меня ждет подобное райское житье?

— Если одолеешь своего противника. Или же противников — как сложатся обстоятельства.

— Так этот ненормальный будет не один?

— Желающих сразиться может оказаться много.

— Ты меня обрадовал, — проворчал Агнар. Он уже мысленно признал свое поражение и теперь злился только на себя — за то, что в свое время оказался в этой яме.

— Я очень рад, — бесстрастно ответил друид.

Он, не торопясь, доел свою рыбу, вытер руки куском лепешки, отправил хлеб в рот и вышел из дома. За стол немедленно вернулись Скиатарглан и его домочадцы; викинга немного удивило, что ни один из них даже не спросил, о чем здесь шла речь — его, раздраженного и злого, сейчас мало интересовало, о чем думают другие, но любопытство он считал объяснимой человеческой слабостью. Однако никто из белгов этой слабостью, казалось, не страдал. Разговор снова пошел о страде, да о видах на урожай, да о том, как тучнеют стада, и что нужно сделать, чтоб потерь среди молодняка не было.

Агнар отужинал, а потом, отмахнувшись от младшего сына Скиатарглана, желавшего обсудить преимущества длинных мечей перед короткими, выбрался во двор. Там тоже оказалось людно, работы летом шли до самой темноты, то есть до полуночи, а начинались на рассвете, так что на сон оставалось всего каких-нибудь три-четыре часа. И викинг понял: уединение надо искать где-нибудь за пределами деревни. Тем более, что времени у него было предостаточно, — накануне праздников у кузнецов, которые не готовили товар на продажу на праздничной ярмарке, имелось свободное время.

На опушке леса было хорошо — не жарко, не холодно, приятный ветерок холодил разгоряченное тело, вздувал рубашку, отбрасывал с лица волосы. Углубляться в лес скандинав не стал, пошел вдоль опушки, думая о своем, уверенный, что в путы заклинания не попадет, пока не войдет в лес, ведь чаща окружала селение почти ровным кругом, отчерчивая запретную для пленника границу, а с четвертой стороны протекала река.

В задумчивости он миновал луг и стал медленно подниматься на холм, где, собственно, прежде никогда не бывал.

Чужое присутствие он ощутил лишь тогда, когда взгляд поймал движение чего-то белого между деревьями.

— Привет, — сказала девушка, выходя из-за ствола.

Она была чуть полновата, в теле, но грациозна и привлекательна. Крутобедрая, полногрудая, длинноногая девушка с густыми темно-русыми волосами и очень знакомым взглядом ярко-голубых глаз. Спокойная и по-домашнему уютная.

— Маха? — удивленно спросил Агнар.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Это тогда я была Маха. На самом деле меня зовут иначе.

— Но это же ты! Точно ты… Я не сразу тебя узнал, — он помолчал, разглядывая ее круглое лицо с ласковыми глазами. — Тогда, ночью, ты была другой.

— Тогда было другое время и другие обстоятельства. И я была не я.

— Понимаю. Ты играла роль Богини. Я догадался.

— Нельзя играть роль, нужно быть тем, чью роль тебе доверили. Точно так же ты был Отцом Мира.

— Вот как? Я и не знал об этом. Меня никто не предупредил заранее.

Девушка мягко улыбнулась.

— А ты думаешь, Великий Отец с самого начала знал, кто он такой? Богами не рождаются. Богами становятся.

Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга. Потом и он не удержался от улыбки. Тоска и раздражение пропали куда-то, а он даже не заметил этого. Девушка действовала на него умиротворяющее.

— А что должно было в действительности произойти тогда?

— То, что и произошло, — удивилась она.

— Ну… тогда растолкуй мне, что именно произошло.

— Ты был Отцом Мира, я — Матерью-Богиней…

— А тот парень, который ударил тебя?

— Молодым Богом, который решил похитить супругу Отца.

— Своего отца?

— Отца Мира… Ну, и своего тоже.

— Чтоб взять в жены собственную мать?

Маха слегка развела руками.

— В былые времена родственные связи не имели значения. К тому же боги — не люди. Они часто женятся на собственных матерях или дочерях, выходят замуж за отцов и сыновей…

— Пожалуй, — ответил Агнар, припомнив, что асы тоже в большинстве своем были между собой братьями и сестрами, однако же сочетались браком. — Значит, как и положено, я убил Молодого Бога и вернул себе жену?

— Да. И потом пировал с нею.

— Да уж, — пробормотал викинг и невольно потер виски.

Они посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Ты тогда хорошо напился, — с улыбкой признала она. — Однако так и было нужно.

— А я думал, что мне, наоборот, следовало уделить внимание тебе.

— Если бы тебе захотелось — конечно. Но ты ничего не был должен. Ты, как любой победитель, взял все, что хотел.

— Откровенно говоря, я жалею, что тогда налакался и не занялся тем, что меня действительно интересовало.

Мужчина и женщина снова обменялись взглядами. Она слегка зарумянилась.

— Вот как? Я тебя действительно интересую? Поэтому ты и направился в священную рощу?

Скандинав непонимающе взглянул на нее. Потом огляделся по сторонам.

— Здесь начинается священная роща?

Девушка тоже оглянулась, будто хотела посмотреть на привычный пейзаж с какой-то новой стороны.

— Да. А что тебя удивляет? Мало похоже на врата храма?

— У друидов есть храмы?

— Нет. Но они есть у других народов, я знаю об этом.

— А как же… — Агнар напряг память. Купец-валлиец, у которого он подхватил несколько основных фраз языка, столь похожего на белгский, рассказывал о друидах, об их власти, о кровавых жертвоприношениях — и о таинственном круге камней, о «хороводе дольменов», где, судя по рассказам, они справляли свои обряды. — А как же Хоровод камней? Я слышал, будто именно там происходили самые главные церемонии друидов.

Девушка долго смотрела на викинга с недоумением, будто пыталась понять, о чем же именно он говорит. Потом неуверенно уточнила:

— Ты говоришь о Круге Стоячих камней? О самом большом Круге из тех, что есть на Эрине?

— Эрин? Что это?

— Самый большой из западных Островов.

— А-а… — молодой мастер запоздало сообразил, что речь идет об Ирландии, а потом смутно вспомнил, что купец из Валлии будто бы упоминал — один из друидских чародеев будто бы силой своих чар перенес эти камни из Ирландии в Англию. Должно быть, здесь он пока еще не родился. — Ну да…

— Стоячие камни — это память о великом народе, жившем здесь задолго до белгов. Здесь — и западнее Островов.

— Но там же море!

— Прежде там была другая земля, — она рассмеялась. — Впрочем, думаю, тебе это малоинтересно. Ты же пришел сюда за чем-то. За чем-то другим.

— Просто гулял.

— Тогда давай прогуляемся до источника. Тебе понравится его вода.

— Ты предлагаешь мне идти в эту вашу священную рощу?

— Это лишь подступы. Здесь может находится не только простой белг, но даже чужак, путешественник из другой страны — например, купец. А ты уже больше, чем чужак, нельзя не признать.

— Хоть какое-то достижение, — пробормотал Агнар.

Они углубились в лес. Шагая с ней рядом, он каждую минуту ждал, что его горло захлестнет невидимая удавка заклятия, и был готов отступить, поэтому шел медленно. С другой стороны, девушка держалась уверенно и спокойно, она явно была здесь у себя дома и разбиралась в друидских законах, и наверняка могла принять во внимание наложенные на него чары. Девушка ничего не говорила, а он ничего не спрашивал, решив, — пусть все идет своим чередом.

Лес вокруг был тщательно вычищен от буреломов и завалов, кое-где кустились папоротники, да по земле стелились листья ландышей — цветы отцвели давным-давно. Молодой поросли почти не было видно, однако даже не слишком искушенный человек скоро понял бы, что в этой части леса никогда и ничего не вырубают. Лес жил своей естественной жизнью. Лишь изредка человек помогал, почти не вмешиваясь.

Источник прятался в густых зарослях травы. Это была плоская широкая чаша, промытая водой, и узкая полоса глубокого потока. Выбиваясь из-под земли, родник морщил гладь воды, бежал по камням и превращал простые булыжники в аккуратные, расцвеченные всеми оттенками камушки, драгоценные для любого ребенка. Он нагнулся, зачерпнул воду ладонью, ожидая, что она окажется ледяной. Однако к своему изумлению обнаружил, что не чувствует ни холода, ни тепла. Там, где над поверхностью воды скакал матово-белый водяной бугорок, источник и вовсе оказался теплым.

— Попробуй, — с улыбкой предложила девушка.

Он отхлебнул с ладони. Вода оказалась странной, со своеобразным привкусом, но приятной.

— Что это?

— Целительный источник.

— В самом деле? — усмехнулся викинг. — II если пить эту воду, все болезни покинут тебя?

— Не все, и надо знать, как пить, когда пить и что делать помимо того. А вот умываться ею полезно любому человеку.

— А друиды действительно лечат все болезни?

— Все болезни лечить невозможно, — рассмеялась девушка — Все болезни могут излечить только боги… Да и могут ли… Но о средствах для излечения большей часть болезней природа позаботилась сама. Ими только надо уметь пользоваться. Мы умеем.

— Скажи, а умеете ли вы изгонять тоску по родине? — больше в шутку спросил Агнар.

Лицо девушки стало грустным.

— Ты так сильно скучаешь по своему времени?

Несмотря на простоту вопроса, скандинав неожиданно для себя самого задумался глубоко и надолго. Сначала он вспомнил свое поместье в Нейстрии, отданное на попечительство дяди («Надеюсь, — вдруг подумал молодой мастер, — старший родственник уже присмотрел себе супругу и наплодит с ней много маленьких наследников — надо же кому-то имущество передать!»), а потом — родной дом в Согнефьорде, построенный над высоким берегом, вблизи подъема на альменнинг, общинное пастбище.

Сердце слегка защемило, как, впрочем, начинало щемить всякий раз, когда скандинав думал о запомнившихся ему чем-то приятным местах, куда ему не суждено было вернуться. В памяти Агнара сохранились воспоминания о его детстве едва ли не с двухлетнего возраста. Тогда он был еще слишком мал, чтоб воспринимать дурное или хотя бы понимать его, и потому раннее детство запомнилось ему как одна непрерывная радость, наслаждение и восхищенное изумление перед окружающим миром.

Поэтому он искренне любил Согнефьорд, но одновременно, умом взрослого, уже сложившегося человека, понимал, что возврата к детству не было бы даже в том случае, если б он не попался альвам и благополучно доплыл бы до Норвегии. Его ждало бы знакомство с нелегкой жизнью мужчины на скалистых берегах и шхерах Скандинавии, труды на клочке земли, любой из которых по сравнению с нейстрийским наделом показался бы ему жалким, и, возможно, схватки с кровниками отца и людьми конунга Харальда. Мало ли кто мог пожелать его головы!

Говоря проще, молодой мастер и сам не знал, действительно ли он тоскует по родной земле, или же это просто память о детстве.

— Оно для меня было намного привычнее, — с осторожностью начал Агнар. — И я не отказался бы вернуться туда, где остались все мои родственники и друзья, где я уже что-то собой представлял, где все существует по знакомым мне законам. Но сделать этого я не могу, так ведь?

Девушка развела руками.

— Друиды не способны на такое чародейство. Если кто-то и может отправить тебя в твое время, то только альвы, если бы ты сумел договориться с ними.

— Боюсь, мне это не по плечу.

— Да уж… — она от души рассмеялась. — Вынудить альва сделать что-то вообще очень сложно, к тому же, это весьма злопамятные существа. Тебе не простят первого раза.

— Уверен…

— Ты ведь из того времени, которое только должно наступить, да? Расскажи мне о будущем.

Она ласково прикоснулась к его плечу. Жест получился на удивление интимным, словно поцелуй или пальцы, запущенные в волосы — кому попало не позволишь. Взглянув на нее снизу вверх — он сидел, а она стояла рядом, — Агнар начал рассказывать. Он рассказал о Карле Магнусе и о Харальде Прекрасноволосом, о Хрольве Пешеходе и своем дяде, о Норвегии и других странах, и о Британских Островах, конечно, в первую очередь. Напрягшись, он передал ей все те легенды, которые ему по вечерам нашептывал торговец из Валлии.

В ответ он услышал порхающий смешок.

— Какие мы, друиды, страшные существа, — развеселилась девушка. — Но ты-то понимаешь, что в этих рассказах почти нет правды?

— Откуда мне знать? — поддразнил ее викинг. — О друидах я знаю немногое.

— Я расскажу тебе, если хочешь. Хотя намного проще будет, если ты станешь задавать вопросы. Ты ведь понимаешь, мне моя жизнь мне понятнее, чем тебе.

— Конечно, — согласился мужчина. — Ладно. Скажи мне вот что — почему друиды постоянно суют нос в дела селения? Я частенько вижу их там, даже тогда, когда нет никого из больных и не нужно заклинать богов. Ведь они же просто жрецы, так почему же?..

— Не просто жрецы, — решительно возразила Маха. — Кого ты называешь жрецами? Тех, кто разговаривает с богами? Но друиды вовсе не только для этого существуют на земле.

— А для чего же еще?

— Мы — хранители памяти своего народа — знаний, законов, обычаев, легенд и сказаний…

— Мы? — переспросил он.

— Да. Я тоже из числа полноправных друидов, — она помолчала. — Что тебя удивляет?

— Я понимаю так, что женщины белгов тоже могут стать друидами?

— Конечно.

— Ясно, — Агнар с любопытством смотрел на девушку. — И ты владеешь той же магией, что и ваши мужчины… Как тот старик-друид, который время от времени беседует со мной?

— Не той же. Я владею женской магией. Те чары, которые подвластны мне, недоступны мужчинам-друидам.

— Всякая там любовная магия, — не удержался он.

Она удивилась.

— Почему ты так думаешь? Считаешь, только женщины способны настолько потерять голову от любви, чтоб прибегнуть к чарам?

— А разве нет?

— Мне сложно сказать, — девушка ласково и немного вызывающе улыбнулась. — Я не мужчина.

— Ладно, значит, о той магии, которой владеют ваши мужчины-друиды, ты не знаешь ничего.

— Кое-что знаю. Что тебя интересует? — улыбнулась она.

«Не знает, — решил он, взглянув на нее: да, женщины прекрасно умеют притворяться, это он отлично усвоил, но верить в столь блистательное лицемерие своей новой знакомой не хотелось. — Может, просто не сообразила сразу… Ну и не надо ей этого делать… Пока».

— Как любого любопытного — интересует все и сразу.

Оценив шутку, девушка рассмеялась, и дальше разговор потек сам собой — легкий, приятный им обоим и совершенно бессодержательный.

Они гуляли по лесу до темноты, пока к девушке не подбежала девочка в обтрепанном зеленом платье и не позвала ее к роженице. Спутница скандинава одарила его извиняющейся улыбкой и пропала за стволами деревьев вместе с маленькой послушницей. А он остался, сожалея, что так не вовремя принялась рожать какая-то женщина.

На следующий день он искал ее на опушке старого леса, не решаясь углубляться в него — мало ли какие кары грозят человеку, посмевшему сунуться туда, куда нет пути чужакам. Девушка не появилась. Мимо него проходили другие женщины в белых одеяниях, они с любопытством, а порой и с пониманием смотрели на мужчину, но ни одна не задала ему вопроса: что он здесь делает? Страстное желание отыскать понравившуюся ему девушку было настолько сильным, что он совершенно позабыл о предстоящем ему бое.

Лишь утром, проснувшись в отведенном ему имдэ, — так белги называли ниши в стенах дома, приспособленные под спальные места, — молодой мастер сообразил, что сегодня — первый день Лугнассада, и именно сегодня ему предстоит рубиться с неизвестным противником. «Приятное пробуждение, — ворчливо подумал он. — Хоть бы и вовсе не просыпаться…»

Он заставил себя встать, решительно отодвинул полог. Женщины, только еще начинающие собирать на стол, посмотрели на него кто с удивлением, — мол, что так рано проснулся-то? — кто с любопытством, а кто и выжидательно — не подать ли чего-нибудь? Во дворе он разделся по пояс и решительно вылил на себя бадью холодной дождевой воды из огромной бочки. Вода прогнала сон, взбодрила, сразу проснулся зверский аппетит. Злоба и раздражение, копившиеся неделями, теперь могли найти выход в схватке, поэтому он ждал возможности начистить кому-нибудь физиономию с удовольствием и готовностью.

— Прими, воин. — сказала, подходя, Нихасса и протянула ему большую миску, полную нарезанного вареного мяса с ароматными травами. Мясо варили для больших пирогов, и теперь часть досталась Агнару; остальным предстояло довольствоваться кашей с салом и овощами, оставшимися от приготовления праздничных яств.

Младшая дочь хозяина дома цвела, — ей уже подыскали богатого и влиятельного мужа из числа прежде весьма знаменитых воинов, еще крепкого бездетного вдовца, — и почти забыла о том, что у нее были какие-то отношения с этим пленником.

— А что, мне тут положено завтракать? — удивился он, принимая миску.

Нихасса смутилась.

— Нет, конечно, просто стол еще не накрыт. Я подумала, может, ты захочешь поесть прямо сейчас, если ты голоден, и вообще… Я…

— Я понял. Принеси мне хлеба, — и, усевшись на бревно, он быстро очистил миску.

К общему завтраку собрались все мужчины, а в самый последний момент подоспели и трое друидов: один из них старик, — с которым викинг чаще всего имел дело, двое остальных сравнительно молодые. Они охотно подкрепились кашей, — викинга и раньше удивляли небольшие размеры порций, которые жрецы леса брали себе, теперь же, плотно подкрепившись мясом, он снова обратил на это внимание, — после чего подошли к Агнару. Остальные присутствующие тут же разбежались по своим закуткам и принялись прихорашиваться, делая вид, будто ничего не видят и не слышат, и только дети, ничего не стесняясь, подглядывали и подслушали с увлечением.

— Ты готов, воин? — спросил скандинава старик-друид.

— Всегда готов, — проворчал тот, мечтая, чтоб однажды удалось встретиться с этим друидом в нормальном, мужском поединке.

— Тогда возьми с собой то оружие, которое желаешь, и то воинское снаряжение, которое считаешь нужным.

Викинг пожал плечами, стянул с себя обтрепанную повседневную рубаху и натянул другую, посвежее. Друиды отступили подальше, будто давая ему возможность привести себя в порядок, и он было удивился их тактичности, но очень быстро понял: тактом здесь и не пахло, ибо, вскочив со своего места, к молодому мастеру торопливо подошла хозяйка дома Ее немного опередила дочь, несущая красиво расшитый пояс.

— Прими это, воин, чтоб удача от тебя не отвернулась.

— Хм… Спасибо, — он взял пояс, расшитый бисером, и подумал о том, что эта вещь в бою малопрактична. Если удар придется по вышивке, будешь драться, как дурак, весь обсыпанный мелкими бусинками.

— Прими, воин, омой чело, чтоб смыть прочь дурные помыслы! — важно проговорила супруга хозяина дома, мимоходом окатив опередившую ее дочку уничижающим взглядом.

Агнар с трудом удержался от того, чтоб не захохотать. Ситуация показалась ему даже не комичной, а просто абсурдной. Однако, не желая никого обидеть, он все-таки обмакнул пальцы в воду и слегка смочил лицо.

— Прими, воин, оботрись, — поспешила влезть вторая дочь хозяйки, которая после шести родов располнела до невозможности и стала похожа на слегка помятый шар. «Во пузо-то наела!» — невольно подумал викинг и демонстративно повозил предложенной холстиной по лицу. Белоснежный кусок ткани слегка посерел, и женщина смерила скандинава укоряющим взглядом, но все-таки сдержалась и ничего не сказала.

Впрочем, желание дочери хозяйки немедленно взять его за ухо и отвести к бадье с водой, чтоб собственноручно умыть, сопровождая процедуру назидательными речами о чистоплотности и приличиях, изрядно развлекло молодого мастера. Он мысленно представил себе подобную сцену, и дурное настроение куда-то улетучилось.

Агнар с любопытством посмотрел на Нихассу, — мол, а ты что мне поднесешь? Но она лишь улыбалась. После женщин к викингу стали подходить мужчины, каждый из них считал своим долгом хлопнуть скандинава по плечу. Сначала молодой мастер даже не понял, зачем они тут теснятся, а потом сообразил, но не обиделся, а наоборот, развеселился. «Похоже, в этом селении на меня поставили. Интересно, принято ли у них биться об заклад?.. Да, наверняка принято. Вот любопытно, они уже поспорили, или будут спорить в ходе схватки? И какие ценности будут поставлены на кон?»

Он опоясался расшитым кушаком, взял меч и наконец-то подхватил щит. Привычная и приятная тяжесть в левой руке прибавила еще немного хорошего настроения. Для своего щита он сам отливал умбон, сам вырезал из дерева круг и даже толстую кожу на окантовку укладывал сам — его изделия были дороги ему, особенно те, которым предназначено было защищать его жизнь. Взяв в руку щит, он понял, что соскучился по нему, по схватке с его участием.

С удовольствием Агнар убедился в том, что нисколько не ослабел за время спокойной крестьянской жизни, которую разнообразили только шутливые вечерние потасовки с местной молодежью. Кузнечное ремесло он полагал самым лучшим для мужчины, желающего сохранить силу рук и сноровку воина. И вот, поработав в сельской кузне, он еще раз убедился: для того, кто привык махать тяжелым молотом, щит покажется пушинкой. По крайней мере, в начале боя.

Старик-друид жестом пригласил викинга выйти из дома; за ними потянулись и все остальные, от стариков до детишек, сидящих на руках у матерей, — все хотели поразвлечься на Празднике урожая.

Идти оказалось сравнительно недалеко — до уже знакомой молодому мастеру опушки старого леса, в глубине которого, как он понял, пряталось святилище друидов, а потом взяли немного правее. Чаща вдруг закончилась, они спустилась с обрывистого пригорка, а потом скандинав сообразил, что это просто очень большая поляна с густой сочной травой, которую, похоже, никто никогда не косил. И поляна была уже полна людей, — просто их фигуры скрывала высокая растительность. Впрочем, через сотню-другую шагов трава была полностью вытоптана, будто здесь прошло целое стадо коров, и женщины уже расставляли и раскладывали угощение все на тех же длинных столах-скатертях.

Мужчины огораживали легким плетнем изрядный квадрат вытоптанного луга. Скандинав догадался, что именно там ему придется биться с неведомым противником.

Он повернул голову и посмотрел на старика-друида.

— Может, мне хотя бы растолкуют правила поединка?

— Непременно, — с готовностью ответил тот. — И сейчас же, если желаешь.

— Желаю.

— Со своим противником ты будешь биться до смерти. Место сейчас огораживают, как видишь. Выходить за пределы огороженного пространства до окончания боя нельзя.

— Кто вышел, тот проиграл?

— Именно. Кто бы это ни был.

— Что же произойдет с проигравшим?

— Он погибнет, я же сказал.

— Ну-ну… Как я понимаю, с ним расправятся наблюдатели.

— Верно понимаешь. Словом, за плетень лучше не выходить. Все остальное дозволено. Ты можешь биться, как захочешь.

— А напитка нельзя ли хлебнуть? — вспомнил молодой мастер. — Того, от которого кровь из тела выливается лишь в случае смертельного ранения…

Друид улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Отдаю должное твоей догадливости. Однако сегодня для тебя это снадобье не готовили. Ни к чему. В тот раз кровь должен был пролить лишь один из вас двоих.

— А сегодня прольют оба, так?

— Это уж как получится, — и снова загадочно улыбнулся.

У викинга возникло острое желание кулаком припечатать эту улыбку к зубам друида, но он сдержался. Бить стариков, пока те не взяли в руки оружие, было так же недостойно, как бить женщину.

Агнара подвели к плетню — по ту его сторону он заметил высокого, жилистого парня в замшевой безрукавке с мечом и коротким копьем, и догадался, что это и есть его противник. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, а потом незнакомец приветливо улыбнулся. «Отчаянный парень, — подумал скандинав. В этот миг он чувствовал полное сродство со своим будущим противником. — А мы бы поняли друг друга. Определенно поняли бы…»

Он без спешки снял с пояса ножны, вынул меч и поднял щит. Мужчины из всех окрестных селений, собравшиеся здесь для празднования Лугнассада, стали подтягиваться к плетню, и не прошло и пары минут, как они, оттеснив женщин в дальний ряд, образовали еще одно кольцо вокруг поля боя.

«Да уж, попробуй отсюда выберись, — подумал скандинав. — Всем морду не набьешь».

Он медленно выдохнул и заставил себя сосредоточиться. Бой предстоял нелегкий, это он чувствовал.

Один из друидов — тот, что помоложе, — подошел сначала к одному из поединщиков, потом к другому. Их обоих заставили снять обувь и раздеться по пояс: «Чтоб не замазать кровью хорошую одежду, наверное», — решил молодой мастер, вылезая из расшитой зелеными узорами рубашки. Пояса с него никто снимать не стал, и, приняв из его рук одежду, друид подтолкнул воина к проходу в плетне. То же самое сделали и с его противником.

Агнар задержался у края отгороженной площадки, потом медленно двинулся вперед.

— Привет, — сказал он, когда противник оказался от него всего в каких-то пяти-шести шагах.

Тот помедлил, но все-таки ответил:

— Привет.

— Ты почему оказался здесь? Чем тебе пригрозили?

Белг помедлил, будто сомневаясь, стоит ли отвечать, а потом сказал:

— Натворил кое-что. Так получилось…

— Зовут-то тебя как?

— Сенха.

— Ага… А меня — Агнар. Ну что… Потешим публику?

— Потешим, — усмехнулся парень. — Начали?

Агнар кивнул.

И тут же закрылся щитом. Несмотря на то, что упражняться со щитом у него не было возможности с тех самых пор, как его забросило в это безумное и непривычное время, сноровки викинг не потерял. Брошенное противником копье попало точно в середину литого умбона^[11] и соскользнуло вниз. Скандинав немного опустил щит и прыгнул к противнику, но тот отшатнулся назад и успел выхватить меч. Взмахом увесистого деревянного круга молодой мастер отогнал Сенху подальше от себя, чтоб иметь время и возможность сориентироваться и дальше навязать ему свои правила боя.

Белги, столпившиеся по ту сторону плетня, разразились приветственными и ободряющими возгласами. Лица их медленно наливались кровью, а из-за спин мужчин выглядывали лица умирающих от любопытства, возбужденных женщин.

Чужак собрался и пошел вокруг Агнара по пологой дуге, явно стремясь добраться до своего копья. Он ловко и со знанием дела парировал мечом атаки клинка викинга, и тот поневоле отдал должное его искусству. Кое-какие приемы он даже машинально запомнил, вряд ли отдавая себе в этом отчет. Хоть и кузнец по призванию, он все-таки считал самым необходимым, самым естественным для мужчины ремесло воина, а потому все, что имело отношение к этому искусству, усваивалось как бы само собой.

Скандинав атаковал, белг парировал. Казалось, он пока лишь присматривается к противнику, но едва ли не после первого же выпада молодой мастер почувствовал, что человек, с которым он встретился в схватке, ловок и опытен. На вид ему было лет тридцать, может, немного меньше, и, судя по всему, большую часть жизни он провел в боях. По крайней мере, не пренебрегал тренировками.

Потом стало заметно, что Сенха внимательно следит за тем, как его противник орудует щитом, и, похоже, далеко не сразу решился атаковать сам. Он был осторожен — собственно, именно так и следовало поступать в ситуации, когда на кону стояла жизнь, — но когда атаковал первый раз, молодой мастер понял, насколько достойный воин стоит перед ним. Меч ударил в щит, косо прошелся по умбону и едва не попал викингу в ногу. Если бы Агнар не был так подвижен и внимателен, раны ему не миновать.

Он отшвырнул вражеский меч и ударил сам — довольно коварно, из-под кожаной обтяжки деревянного круга. Лезвие скользнуло по бедру Сенхи совсем слегка, однако порванная ткань окрасилась алым, — впрочем, едва заметно. Он отступил и попытался повторить прием. Однако второй раз тот же номер не прошел. Парень ловко ушел от атаки и бросился на землю. Викинг поспешил отпрыгнуть, опасаясь, что белг хочет подсечь его, но тот, перекатившись, рванулся к своему копью.

Скандинав не успел ему помешать, и, бросившись следом, почти сразу вынужден был сдать назад. Схватив с земли копье, парень сразу же метнул его в сторону скандинава, едва не рассадив ему колено. Следующий выпад молодой мастер отразил щитом. Сенха орудовал копьем, будто мечом с острым кончиком, нанося и рубящие, и колющие удары. Впрочем, двусторонняя заточка длинного наконечника вполне позволяла ему это делать. Агнар знал толк в подобных наконечниках, он сам их ковал, но сажал обычно на тяжелые длинные древки, огромные жерди, и мало кому владеющему подобным оружием приходило в голову его метать — больно уж тяжело.

А это копьецо было совсем легким, в длину меньше человеческого роста, хоть для баланса его и утяжелили полосами металла, но все-таки швырнуть такое на пару десятков шагов можно было без труда. Но и полоснуть тоже. Отмахиваясь от выпадов противника щитом, а то и мечом, если требовалось, викинг чувствовал, что на этот раз ему следует уповать лишь на свой опыт и на удачу, причем на последнее — особенно. Слишком уж силен был воин, по воле судьбы оказавшийся его врагом.

— Задай ему! — завопил один из зрителей, должно быть, самый нетерпеливый. — Задай!

«Интересно, к кому из нас двоих он обращается?» — невольно подумал Агнар. Его взгляд на миг столкнулся со взглядом Сенхи, и он прочел в нем тот же самый вопрос. Парень слегка улыбнулся и попытался ткнуть викингу копьем в лицо. Скандинав отшатнулся, словно только того и ожидал, а белг немедленно извернулся и взмахнул своим оружием. Молодой мастер почувствовал легкий холодок и нечто вроде прикосновения перышка. Но в следующий миг перед его глазами мелькнуло лезвие навершия копья, измазанное кровью, и шлейф из капель. Он отскочил, схватился за щеку — та была рассечена, однако боли он не почувствовал.

Отирая кровь с лица, он все-таки немного задержался и лишь в самый последний момент увернулся от очередного выпада копьем. Возвращая себе выброшенное на длину руки оружие, парень рывком изменил положение копья и огрел скандинава древком по боку. Да не просто огрел, а задел и нарядный, шитый узорами пояс. Тот отозвался скрипом, хрустом и щедро окатил обоих поединщиков рассыпавшимся бисером. «Так я и думал, — мелькнула мысль. Краем уха он услышал злой, полный досады, женский выкрик в толпе. Ясно, это вскрикнула девушка, не одну неделю трудившаяся над изделием. — Ага, вот кто непременно порвет его на лоскутки за испорченное изделие, если парень выживет в схватке… Да, женщин лучше не злить…»

Сенха попытался ударить более точно, но противник уклонился и отогнал его взмахом меча.

— По уху ему, по уху!

— Держись, Агмор! — крикнули викингу, и он вспомнил, что местные иногда так его называли. — Повыше целься!

— Наподдай ему, Агмор! — зло крикнула девушка. — Пусть знает, как вещи портить!

— Хватай его и по харе!

— Но-но! Это вашего… этого… Агмора надо по харе!

— По загривку его!

— Тебя бы по загривку!

«Ну, давайте, подеритесь», — зло подумал Агнар. Отбивая атаки противника и пытаясь зацепить его мечом, он не имел возможности размышлять на тему того, как здорово было бы, если бы зрители принялись тузить друг друга. В любом случае, без выкриков и советов было бы намного проще. Крики только отвлекали, а отвлекаться было нельзя.

В какой-то момент белг снова метнул в викинга копьецо, и на этот раз неудачно для его щита. Наконечник пришелся левее умбона, пробил дерево и надежно засел в нем. Щит сразу стал тяжелым, однако молодого мастера это не обескуражило. Привыкший много работать, он до сих пор не чувствовал тяжести оружия, и. собственно, нисколько не устал. Опустив щит, он схватил копейное древко, попытался было выдернуть его из щита, но Сенха налетел на него как ураган, и скандинаву пришлось отбиваться от него.

Правда, теперь щит стал далеко не таким удобным, как был раньше. Лишь часть атак Агнару удавалось отражать им, а часть тех, что сыпались справа, приходилось отбивать мечом. К счастью, делать это ему уже приходилось и раньше, так что опыт имелся.

Они кружили на небольшом пятачке вытоптанного луга, и оставалось лишь удивляться тому, зачем плетнем отделили от луга такое большое пространство — двое сражающихся мужчин использовали его едва ли на одну пятую. За спиной викинг все время чувствовал свободное пространство, куда можно было отступить при необходимости, и это немного успокаивало. Хорошо, что все советы постепенно смолкли и превратились в неясный, то нарастающий, то немного утихающий гул. Разгоряченные белги уже неспособны были кричать что-нибудь членораздельное. Зато добрая их половина, судя по всему, готова была ринуться в круг, очерченный плетнем, и тоже вступить в драку.

Вскоре скандинав почувствовал, что Сенха хуже владеет мечом, чем копьем, и слегка приободрился. Впрочем, не настолько, чтоб потерять бдительность. Время от времени, при неловком движении головы кровь заливала ему глаза, и это заставляло его помнить, что одна рана у него уже есть и другой не надо. Щеку уже начало слегка пощипывать, да и рубашка вся пропиталась кровью и прилипала к руке.

В какой-то момент, отбивая очередную атаку слева, Агнар резко опустил щит, двинул им и случайно заехал противнику по коленке. Врезал, видимо, ощутимо, ибо тот сразу слегка припал на ушибленное колено и побледнел. Как-то само получилось, что узорчатый меч викинга развернулся плашмя и ударил по гарде вражеского клинка, вышиб ее из на миг ослабевших от боли пальцев.

«Нечестно же!» — мелькнуло на лице Сенхи, однако он не произнес ни звука, и, не пытаясь поднять с земли меч, схватился за копье, засевшее в щите. Молодой мастер попытался достать до него мечом, однако не смог и от рывка едва не потерял равновесие. Взявшись за укрепленное металлом древко, белг дергал довольно сильно, щит так и вырывался из руки скандинава. «Вот ведь тролль!» — подумал викинг и дернул щит на себя.

Какое-то время они состязались, будто перетягивали канат, а развеселившиеся зрелищем селяне снова вспомнили, что можно бы и советы подавать.

— Врежь ему по челюсти!

— Да брось ты эту деревяшку! Зачем она тебе сдалась?! Меч хватай!

— Эй, Агмор, он же теперь безоружен, давай и ты свою железку брось!

— Ну, правда! — сизый от натуги, громко возмутился Сенха.

— Ага, щас! — едва слышно пропыхтел сотрясаемый рывками Агнар. — Уже бросил.

Белг фыркнул, не выдержал, загоготал в голос, однако выдирать копье не перестал.

В конце концов скандинаву это надоело, вместо того, чтоб дернуть щит к себе, он наоборот толкнул его на противника Деревянный край затрещал, лопнула обтяжка, и навершие копья выскочило из своего «плена». Однако парень, рвавший оружие на себя, не удержался на ногах и полетел на землю. Копье древком вперед порхнуло за ним, но викинг, выронив свой меч, — тот красиво воткнулся в истоптанную землю, — перехватил копье и попытался его отнять.

Буквально несколько мгновений они цеплялись за копье оба. Потом викинг ударил ногой, и рука, по внутренней стороне запястья которой пришелся короткий пинок, поневоле разжала пальцы. Агнар отшвырнул копье в сторону, за плетень, едва не зацепив им парочку зрителей. А сами виноваты, нечего пялиться. Слегка оглушенный неловким падением, Сенха гибко извернулся, вскочил на ноги…

Но удача уже отвернулась от него. Он еще не успел толком встать на ноги, а скандинав уже оказался рядом. Он не стал тратить времени и лишних сил, и просто врезал противнику щитом куда придется. Парень с трудом удержался на ногах, и в голове его явно помутилось, однако он все же устоял. Агнар толкнул его щитом еще раз, потом еще, и под конец, уже раздраженный, перехватил деревянный круг, будто тарелку, умбоном вниз, и стукнул белга по макушке. Ноги у Сенхи подломились, и он рухнул на землю.

Присутствующие взревели.

— Добей его! — орали мужчины. Им тонко, но не менее истерично вторили женщины.

— Добей!

— Дорежь его!

— Прикончи его, Агнар! — приказал старик-друид. Он произнес это не слишком громко, но почему-то без труда перекрыл шум и вой толпы.

Скандинав стиснул зубы и посмотрел на противника. Тот уже почти пришел в себя, и, хотя еще не мог встать на ноги, смотрел почти осмысленно. Друид стоял недалеко, и потому молодой мастер даже не стал повышать голоса.

— Может, сам его прирежешь?

— Не препирайся, прикончи его!

— А если я этого не сделаю, а, старик?

Он искоса бросил на него насмешливый взгляд, — мол, как ты меня заставишь?

Оказалось, тот услышал, потому что ответил немедленно:

— Сегодня здесь погибнет либо один, либо оба. Выбирай.

А еще викинг ощутил слабое прикосновение холода и вспомнил о той угрозе, которую высказал жрец леса в день их знакомства. Ничто и никто не помешает ему поступить так.

Он опустил глаза и посмотрел на Сенху. Тот уже пришел в себя, однако даже не пытался встать, тем самым как бы признавая свое поражение. Пожалуй, он был даже удивлен, — мол, почему ж ты не прикончил меня? Чего ждешь?

А еще молодой мастер, хоть и чужак в этом мире, понял одно — сами селяне не потерпят нарушения своих традиций. Если сейчас он не добьет своего противника, их просто разорвут обоих, возможно, увидев в этом проявлении товарищества настоящее святотатство. И вряд ли это будет приятнее, чем честная смерть от меча.

Он прижал кончик меча к горлу Сенхи. Тот не шелохнулся, лишь слегка усмехнулся.

— Ну… Ты уж меня извини, — проговорил Агнар и кашлянул.

— Да ладно, — широко и радушно улыбнулся белг. — Давай.

Викинг налег на меч, и клинок пронзил горло противника.

Толпа отозвалась на убийство ликующими воплями, в один миг смели плетеную загородку. Скандинава хлопали по плечу, трясли ему руку, дергали за штаны, пытаясь привлечь внимание… Он раздраженно отстранил их и пошел прочь, надеясь, что тело Сенхи не бросят в овраг, а предадут достойному погребению.

Однако выбраться из толпы оказалось непросто. Когда очередной сельский здоровяк пытался остановить его, дабы сообщить, как ему, здоровяку, понравился поединок, и каким ловким ходом было садануть противника щитом, хотя в дни его молодости то и дело применялись приемы и более удачные, Агнара наконец догнала слегка запыхавшаяся женщина с большой серебряной чашей и прерывающимся голосом предложила ему утолить жажду. При этом взгляд, которым она одарила викинга, был неласковым и даже вызывающим, — мол, раз положено, я, конечно, буду вежлива, но какая ж ты свинья, воин, что заставляешь меня, будто девочку, бегать за тобой с лоханкой!

Молодой мастер хотел было обогнуть настойчивую женщину и убраться куда-нибудь, где не так много народу, но вспомнил, что по дороге сюда не видел ни реки, ни ручейков, а до источника далеко, и найдет ли он дорогу сразу — неизвестно. Поэтому он все-таки остановился, запустил ладони в чашу и старательно умылся. Щеку сразу окатило жгучей болью, но скандинав воспринял эту боль, как нечто постороннее, не имеющее к нему прямого отношения, с полнейшим равнодушием.

Женщина, предложившая ему напиться, ошеломленно следила за его действиями, потом заглянула в чашу — ее содержимое окрасилось в грязно-красный цвет и стало явно непригодным для питья, — и только открыла рот, чтоб поставить этого наглого, не знающего приличий и традиций чужака на место, как ее мягко отодвинул в сторону старик-друид. Он же выхватил у нее из рук чашу и небрежно выплеснул ее содержимое на землю.

— И правильно, — усмехнулся жрец леса. — Нечего потчевать одержавшего победу воина толикой иарнгуала с березовым соком. Подайте ему жбан пива, и покрепче!

«Так вот почему жжет», — безразлично подумал скандинав, вспоминая, как однажды в Нейстрии, после боя. ему промывали рану крепким вином, и ощущения были похожие. Впрочем, кажется, для заживления это полезно…

Агнару кто-то притащил большую глиняную кружку с шапкой упругой пены, которая расплескивалась на окружающих, пока усердный селянин бежал от «стола». Викинг вздохнул, но кружку принял и осушил буквально за пару глотков. Отер рот тыльной стороной ладони и, прищурившись, посмотрел на старика-друида. Тот тоже слегка прищурился, так что они обменялись очень похожими взглядами.

— Иногда мне очень хочется убить тебя. Сейчас — особенно, — насколько возможно мягко сообщил ему молодой мастер.

К его удивлению Луитех добродушно усмехнулся и слегка кивнул головой.

— Это вполне объяснимо. Скажу больше — ты не представляешь, сколько раз в годы своей юности мне хотелось прикончить своего учителя.

— Ты мне не учитель.

— Ну, как знать…

Старик улыбнулся примирительно, и Агнару даже расхотелось бить его. К тому же старых людей действительно бить зазорно, — это ему доходчиво втолковал тот старик, которого он, еще тринадцатилетним мальчишкой, грубо пытался прогнать от порога дома, и от которого за это получил по ушам. Викингу даже показалось, что он понимает смысл сказанных друидом слов: пусть я не учу тебя друидическим премудростям, но для тебя я стал одним из тех препятствий, которые надо научиться обходить, а значит, стал твоим учителем.

«В этом ты прав, — подумал скандинав, улыбаясь Луитеху в ответ. — Я найду способ вырваться из-под твоей власти и стану свободным. И, конечно, припомню тебе все — в том числе и смерть этого парня»…

Он уже успел забыть, как звали убитого им противника.

А потом вдруг он увидел Маху. Она стояла в стороне, ласково наблюдая за тем, как вокруг него мельтешат мужчины и женщины, и сама подойти к нему не стремилась, но и не уходила. Агнар растолкал тех, кто мешал ему подойти к ней, остановился было на полдороге, ибо ему было стыдно подходить к ней, сначала не приведя себя в порядок, но она поняла его намерение и шагнула к нему, вынимая руки из-за широкого кушака, свободно лежащего на бедрах. В пальцах у нее оказался небольшой сверток.

— Хочешь привести тебя в порядок? — спросила она, кивая на его щеку.

— А ты можешь? — он вспомнил о ране и сообразил, что именно из-за нее не торопился одеть праздничный наряд — рубашку, плащ, украшения, которые сделал для себя сам. Хоть он никогда не вникал в женские труды, но знал, сколько времени и усилий требует изготовление любого праздничного наряда, и поэтому неосознанно следил за тем, чтобы обращаться с ним поаккуратнее, не пачкать кровью.

— Конечно, могу, — ответила она. — Отойдем?

Сейчас она обращалась с ним властно, как мать с сыном — отвела в сторонку, усадила на обрубок бревна и шлепнула по рукам, когда он попытался помешать ей брызгать на рану чем-то бесцветным, остро пахнущим и жгучим.

— Как ты себя ведешь, воин? — спросила она с необидной насмешкой. — Неужели ты боишься боли?

— При чем тут боль, — хмуро возразил он, безропотно терпя постепенно затихающее пощипывание в ране. — Что это такое?

— Это средство, которое убивает гниль — ту, что может завестись в ране и вызвать истечение гноя. Впрочем, тебе-то зачем знать об этом? Разве ты лекарь?

— Я не лекарь, но мне интересно. Наши целители изгоняют гной из раны вином или каленым железом.

— Варвары, — рассмеялась она, ловко сшивая края разошедшейся кожи. Он удивился, потому что не почувствовал, когда она начала шить — от снадобья щека совершенно онемела, и только теперь начала отходить.

— Может быть, — он помолчал, краем глаза следя за тем, как летают ее пальцы. Довольно длинный шов она закончила за несколько мгновений, наложив шесть стежков. — Знаешь, иногда мне кажется, что ваш народ — настоящие варвары.

Руки Махи замерли, но лишь на мгновение. Затем она наложила на его рану какую-то странную, пахнущую мятой мазь.

— Почему, интересно? — спросила она с любопытством. — Не расскажешь?

— Расскажу. Но не сейчас.

— Ладно. Не будем омрачать праздник, — пошутила она. — Проживу еще денек, веря в то, что принадлежу к самому прогрессивному народу мира… Ты, небось, проголодался? Может, за стол?

— Еще минутку. Скажи-ка мне, как поступят с телом того парня, с которым я бился?

— С телом Сенхи? Его унесут в глубину леса и похоронят со всеми положенными обрядами. А почему тебя это интересует? Ты хочешь присутствовать на церемонии? Но этого нельзя…

— Меня интересовало, будет ли церемония вообще. Раз будет, то хорошо. Идем? Я выпил бы немного пива. А может, даже и вина.

Девушка сама помогла ему одеться в зеленую, расшитую затейливым узором рубашку, накинула на плечи плащ, подала гривну и пошла следом за ним, на ходу сворачивая маленький сверток с иглами и шелковой ниткой в тонкий жгутик, который удобно спрятать в кушаке. Он обернулся, решив, что ей нужно еще что-то сделать, и вопросительно поднял бровь.

— Ты не идешь? — спросил он, заметив, что Маха не торопится следом за ним.

— Я буду сидеть вот там, — она махнула рукой. — С другими друидами.

— Я хочу, чтоб ты сидела со мной.

— Это нарушение традиций, — ответила она, улыбаясь.

— Однако старик сказал мне, что на этом празднике я могу выбрать себе женщину, даже если она будет чьей-то чужой женой.

— Старик?

— Луитех.

— А-а… Ты немного не так понял. Сегодня — первый день Лугнассада, Праздника урожая, когда многие белги выбирают себе временных жен на год и день — такова традиция. Причем мужчина и женщина могут заключить такой временный брак даже в том случае, если она состоит в браке с другим мужчиной, имеет от него детей, и ее муж не может возражать. Это не обязательно, но нравится богам — в Жилы своих семей надо впускать свежую кровь и приводить в мир детей, рожденных от союза молодой любви.

— Ну, так и что же мне мешает заключить с тобой подобный временный брак? На сколько там? На год и один день, так? Хотя бы…

Девушка подняла на него ласковый и немного лукавый взгляд. «Какие у нее чудные глаза, — подумал он. — Лучистые, глубокие, проникновенные»… Говорить о временном браке его заставило то яростное возбуждение, которое вызвал в его душе и его теле этот бой и эта смерть. Почему бы не завести себе женщину согласно местным законам, тем более, что это всего на один год и день, — женщину, которая нравится ему и к тому же удивительно умна?! С ней есть о чем поговорить, и, может быть, живя с нею, он легче освоится в этом мире. Она ведь не просто девчонка из деревни — она друид. Она должна знать их тайны, и если кто-то и поможет ему освободиться из-под гнета коварного заклинания, то только она.

— Я так нравлюсь тебе, что ты готов предложить мне временный брак?

— Да, я этого не отрицаю.

— Мне приятно, — вздохнула она. — Жаль, что брак с тобой я заключить не могу.

— Почему? Ты замужем? Но ты же сама сказала, что раз Лугнассад…

— Нет. Я не замужем и не могу быть замужем. Я ведь жрица.

— А что, друиды, как и служители Благого Бога, соблюдают целибат? Мужчины-друиды не знают женщин, а женщины — мужчин?

— Никто не мешает мне быть с мужчиной и заводить детей, — ответила Маха. — Я лишь не могу создавать семью. Я принадлежу Друидическому Кругу, и только ему, обычная жизнь не для меня. А чтоб жить с тобой — на это мне нужно позволение.

— И ты можешь получить его?

— Почему бы и нет, — задумчиво ответила девушка. — Пожалуй, даже без особого труда… Раз тебе этого так хочется.

— Хочется. Ладно. Отложу свои надежды на временный брак с тобой. Однако не на приятное общение. Идем. Будешь сидеть рядом… Обещаю, приставать к тебе не стану.

— Да хоть бы и стал, — развеселилась Маха. — Ладно, неистовый воитель, идем. В конце концов, ты не последний человек на этом празднике, — кстати, именно тебе предстоит следить за состязаниями, которые будут чуть позднее, и в спорных случаях решать, кто именно победил, а кому не повезло. Наверное, ты и меня имеешь право уволочь к себе в берлогу.

— Не премину, — проворчал он, прикидывая, как со своего почетного места за «столом» добраться до огромного блюда, на котором лежали пять запеченных с луком молочных поросят.

Глава 7

Для Агнара, еще совсем молодого человека, время пока не бросилось в бешеную скачку, которая не дает старикам спокойно вздохнуть: не успел оглянуться, а позади еще один месяц, не успел дух перевести, а миновал уже целый год. Викинг замечал уходящие в прошлое сезоны, но в селении белгов ничего не менялось.

Ему пришлось биться еще дважды — один раз на Самайн, праздник начала зимы, второй раз — на Альбан Арфан, праздник Возрождения солнца. Оба раза поединки были хоть и утомительные, но не слишком тяжелые, и обошлись для него незначительными ранами, сущими царапинами. Самое же главное — вести их следовало лишь до первой крови — то есть, обещая пленнику относительно спокойную жизнь на целый год, друид почти не солгал.

Однако скандинав начал понимать, что из заколдованного круга, в котором он оказался, выхода нет, и ему никто не сможет помочь, а тот, кто может — не захочет. Каждый раз, сражаясь с противником во время очередного обряда, Агнар не знал, останется ли он в живых, и отлично понимал, что при такой жизни он не долго задержится на земле.

Маха частенько оставалась ночевать в его имдэ, в доме, хозяин которого с самого начала приютил чужака. Судя по всему, разрешение на любовь она получила. Семьей их с викингом отношения нельзя было назвать, однако мужчина все больше привязывался к этой уютной, ласковой и на диво образованной девушке, а она, похоже, привязывалась к нему. Жрица проводила со скандинавом не так уж много времени, и, даже выкроив для него вечерок, могла в любой момент сорваться с места, ибо в соседнем селении приспичило раньше времени рожать какой-нибудь девчонке, или крестьянин располосовал ногу косой. Он понимал — у нее были свои обязанности, пренебрегать которыми нельзя.

На праздновании Имболка ранней весной он ее вовсе не видел, и радовался лишь тому, что его не заставили драться. Впервые он мог повеселиться, как все остальные селяне, вдоволь полакомиться яствами и легкомысленно налакаться пива. Он и повеселился бы, но почему-то не было настроения. И дело даже не в Махе — ему просто не хотелось больше торчать в этом селе. Он и раньше не мог долго находиться на одном месте, оттого и покинул Нейстрию. Он решил, что еще слишком молод, чтобы заниматься хлебопашеством и довольствоваться изготовлением хозяйственной утвари для односельчан. Он хотел большего.

Правда, попытки узнать у Махи, как выбраться из кольца, очерченного заклинанием, он давно оставил. Еще осенью девушка мягко, но непреклонно дала ему понять, что помогать ему не станет — а вот не может или не хочет, ему было безразлично. Впрочем, сказано это было достаточно жестко, так что уговаривать ее было бесполезно.

Она пропала еще перед Имболком и не появлялась почти до самого Бельтайна. Агнар даже немного затосковал и, хотя считал, что о влюбленности или даже простом увлечении говорить рано, увидев ее, почувствовал себя почти счастливым. Правда, ненадолго.

— Прости, — улыбнулась она. — Я была на Моне, а затем вынуждена была отправится на Эрин… Словом, задержалась.

— Да я понимаю. Ты у меня женщина занятая, — ответил он. — Но теперь-то задержишься хоть ненадолго?

— Задержусь, конечно. Неужели ты скучал?

— Конечно. Ранней весной нет почти никакой работы для хорошего кузнеца, а рабочий инструмент можно привести в порядок за несколько дней. Это я уже сделал. Даже драться было не с кем, последний поединок был еще зимой.

— А мне казалось, ты не в восторге от наших традиций и предпочел бы отказаться от сражений во славу белгского народа.

— Предпочел бы, верно. Вот только посидишь без дела — даже по драке затоскуешь.

Он присел на огромный валун, лежащий рядом с источником. Они снова встретились здесь, Агнар успел полюбить это место. Тут редко кто-то появлялся, а в остальных уголках того скудного круга, который очертило викингу заклинание, людей всюду было слишком много.

Перегнувшись через камень, он посмотрел в глубину источника. Он никогда не замерзал, даже в самые сильные холода, когда земля одевалась в снежные покрывала, а каждая веточка окаймлялась инеем, над молочно-белой от стужи гладью воды поднимался неуемный бугорок, и пар сворачивался колечками, особенно ранним утром, когда похолоднее.

Конечно, по-настоящему холодно здесь не бывало. Иногда, слушая причитания хозяйки дома, мол, и огурцы соленые в кадках померзнут, и дров не натаскаешься для очага, Агнар вспоминал Норвегию. Когда ему было одиннадцать лет, зимой на Норвегию навалился такой мороз, подобный которому припомнили только старики. Даже берег моря сковало коркой льда, по фьордам можно было кататься на санях, запряженных оленями или собаками — кому как нравилось, а стены большого дома к утру изнутри покрывались густой белесой коркой. Тогда он за ночь умудрился отморозить руку, которой ночью прислонился к стенке, и, если б не знахарка, так бы и остался без пальцев.

Тогда трудно было дышать, а ночью плевок замерзал на лету, и одышка мучила даже молодых. Люди сидели по домам вместе со скотом, и чтобы далеко не ходить, растаскивали на дрова второстепенные постройки. Родственники рассказывали, что дальше на север померзли все посевы, погибла половина скота и многие люди замерзали в своих домах насмерть. Вот это была зима, а здесь, на Островах… Разве это зима? Так, легкие заморозки. Викингу даже нравилось дразнить местных крестьян, рано поутру, в самый холод выбираясь во двор по пояс голым и обливаясь водой. Это бодрило.

— Как тебе наши зимы? — спросила Маха, ладонью зачерпывая из источника воду.

— Тепло.

— Всегда?

— У вас даже по реке нельзя зимой гулять. Лед тонкий, и устанавливается меньше, чем на месяц. И то постоянно подтаивает.

— А у тебя на родине по-другому?

— У нас, как это говорят, зимой собачий холод. Но это неинтересно.

— Почему же? — вежливо возразила она. — Мне всегда интересно слушать истории о других странах. Наверное, тебе здесь лучше, чем там.

— Лучше? — усмехнулся скандинав и тоже сунул руку в источник. Вода показалась ему даже теплее, чем обычно. — Хм…

— Понимаю, — Маха примирительно подняла руку.

Она хотела сказать еще что-то, но запнулась, глядя на него, задумчиво наблюдающего за водяным бугорком, пляшущим по поверхности источника. Девушка видела его лицо только в профиль, и ее поразило, как обострились его черты и какие глубокие складки пролегли от крыльев носа до уголков губ. Сейчас он больше напоминал тридцатилетнего, уже успевшего многое повидать на своем веку мужчину. Впрочем, она испытала не жалость, — Маха понимала, что такое чувство, как жалость, унижает мужчину; жалость говорит о его слабости, а он, даже зажатый обстоятельствами в угол, не был слабым, — а сочувствие и пронзительное, как ночной ураганный ветер, желание, чтоб он добился всего, чего в этой жизни хочет.

Еще мгновение она боролась с собой.

— Тебе здесь настолько плохо?

— Да не так, чтобы очень…

— Ладно, давай откровенно. Я знаю, ты не хочешь здесь оставаться. Но чего ты хочешь? Добраться до этой своей… северной страны?

— Да нет, пожалуй. Зачем мне туда… Разве что посмотреть на своих предков… Наверно, это было бы интересно.

— Но ты же думал о чем-то таком… Ну, если освободишься, то направишься ведь куда-нибудь?

— Я, честно говоря, хотел найти того альва, который меня сюда загнал…

— И отомстить?

— Да нет… Может, и отомстить — потом. Но сначала заставить его перенести меня в мое время. А там видно будет.

Маха серьезно посмотрела на него.

— Ты полагаешь, что сможешь заставить его?

— Честно говоря, хотелось бы попробовать. Но сначала нужно его найти — он ведь сейчас совсем молодой, мне его и не узнать-то будет, я ведь даже имени его не знаю. Но видишь ли, Маха, я привык решать проблемы по мере их возникновения. Мне пока до беседы с альвом как до Согнефьорда пешком.

Она колебалась еще несколько мгновений, а потом все-таки решилась.

— Я могу тебе помочь.

— Да? — он поднял голову и вынул руку из источника. На девушку он смотрел недоверчиво. — Ты все-таки можешь снять с меня заклинание?

— Нет, не могу. Это заклятье на тебя наложил чародей намного более сильный, более опытный, чем я. Тем более, что Луитех обладает совсем другой магией… Я об этом уже говорила.

— Помню. Чем же ты в таком случае можешь мне помочь?

Она развела руками.

— Очень немногим. Видишь ли, чары Луитеха заключили тебя в кольцо, центром которого является дом Скиатарглана, но на границе со священной рощей контур размылся.

— То есть…

— То есть если ты пойдешь строго в направлении святилища, то ничто тебе не помешает. Однако… Я не советовала бы тебе идти туда.

— Почему?

— Потому что тогда тебе придется пройти всю рощу насквозь, а это… Я боюсь, это будет тебе не по плечу. Это даже мне не по плечу, если я приду туда незваной.

— Почему же? Магия?

— В том числе. И чары, и силы самого леса, и знания друидов… Пойми, я не могу открыть тебе тайны, скрытые в святилище — и потому, что это грозит мне смертью, и потому, что всех их я не знаю. И не могу знать.

— И провести меня ты не сможешь, — тоном утверждения проговорил Агнар.

— Не смогу, — согласилась девушка. — К тому же это рискованно и для тебя. Мое появление в тех уголках святилища, где мне появляться запрещено, сразу привлечет внимание. Правда, я могу попробовать начертить для тебя план… Приблизительный и лишь на первую половину пути. Но, честно говоря, я не хотела тебе говорить об этой возможности, ведь это почти верная смерть. Шансов у тебя практически нет.

— «Практически» — или нет?

Они пожала плечами.

— Не знаю. Но здесь тебя действительно ничего не ждет.

— Это уже что-то, — он испытующе посмотрел на Маху. — А если я выберусь из священной рощи, заклинание перестанет душить меня?

— Конечно. Оно просто перестанет существовать.

— Ясно. Тогда мне нужна самая малость — знать, как именно обойти действие тех заклинаний, которые в святилище развешаны повсюду. Ведь развешаны же, правильно?

— Развешаны.

— Ладно. Есть ли для меня какой-то способ миновать их или… Или хотя бы уцелеть при встрече с ними?

— Есть, конечно. Ты почувствуешь близость магии. Все эти чары ориентированы на непрошенных гостей. Поэтому, если, почувствовав близость магии, ты попытаешься очистить сознание от мыслей, от желаний и пропустить волшебство через себя, как свет сквозь толщу воды, столь же беспрепятственно. Хм… Если ты сможешь понять, о чем я только что тебе говорила, у тебя появится шанс.

— Я попытаюсь, — ответил слегка ошеломленный Агнар. — Но… Неужели этого достаточно?

— Вполне.

— А почему ты считаешь, что я могу почувствовать магию?

— Ты должен почувствовать.

— Почему «должен»?

Маха пожала плечами.

— Потому что твое внешнее тело должно уже было адаптироваться к новым условиям.

— В каком смысле — внешнее тело?

— Это сложно объяснить. Если совсем просто, то… Скажем так, человек — это не только тело: кожа там, мясо, кости, волосы и требуха…

— Какие замечательные выражения!..

— …Но и мысли, чувства, надежды, мечты. А еще духовные возможности — воля, любовь, целеустремленность… Именно это мы называем внешним или эфирным телом. Именно от него зависят магические силы человека. Даже в большей мере, чем способность мыслить.

— Ага. И ты думаешь, мое внешнее тело способно почувствовать магию друидов?

— Должно. Уже пора.

— Ты имеешь в виду, что я давно общаюсь с друидами?

Девушка ответила ему долгим, очень долгим взглядом.

— Ты мне рассказывал о том, что было с тобой в альвийском святилище, если это было оно.

— Рассказывал.

— Ты хоть теперь понял, почему ты так взбесил альва?

— Ну, видимо тем, что проник в их святилище. Разве нет?

— Не совсем. Видишь ли… — она надолго замолчала. Викинг хотел задать ей вопрос, но она жестом попросила его молчать. — Видишь ли, тот родник, из которого ты зачерпнул ладонью воды и попил… Ты же пил из него?

— Пил.

— Вот. Как я понимаю, это был родник бессмертия.

Скандинав поднял на нее глаза и удивленно изогнул бровь.

— В каком смысле — родник бессмертия?

— В прямом.

— То есть… Ты хочешь сказать, что, выпив той воды, я стал бессмертным?

— Не скажу, что бессмертным. Не знаю, — грустно ответила Маха. — Полагаю, именно потому, что ты сделал это, тебе и предложили остаться. Единственное, в чем я уверена — ты, если не погибнешь, проживешь жизнь гораздо более долгую, чем тебе суждено было природой. Заодно ты получил в дар большую, чем у обычного человека, магическую силу.

— Откуда ты знаешь?

— Я вижу, — коротко отозвалась девушка. — Понимаешь, я ведь владею кое-какими чародейскими штучками. В частности и так называемым магическим взором.

— Ну, не подкалывай. Я понял… — несколько долгих минут викинг попытался осмыслить то, что услышал. Он поверил сразу и безоговорочно, ибо Махе не было никакого резона сейчас шутить с ним, однако то, что она сказала, было слишком фантастично и, если уж говорить со всей серьезностью, попросту невозможно. — Сколько же, по-твоему, я теперь могу прожить?

Она посмотрела на него очень странно — с недовольством и легкой тоской. Так смотрят на ребенка, слишком юного и бестолкового, чтобы понимать, какая страшная штука война, и оттого пришедшего в искренний восторг по этому поводу. Малыш немного раздражает взрослых своей наивностью, но одновременно его ужасно жаль, ибо все тяготы войны ему очень скоро предстоит испытать на себе.

— Тебя только это сейчас волнует? Но по мне, так куда важнее твое второе преимущество — магическая сила. Правда, она сулит тебе немалые проблемы. С частью которых ты, кстати, уже столкнулся.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как же. Ты думал, Луитех вынудил тебя участвовать в наших обрядах потому, что не нашел никого более подходящего?

— А разве нет?

— Нет, конечно. У него было из кого выбирать. В том числе из воинов, которых не пришлось бы приковывать к селению заклинаниями. Ты чужак и потому не понимаешь, насколько почетно твое положение. Для любого белга, родившегося воином, схватка во имя богов — это возможность после своей смерти подняться на ступень выше… Я не буду тебе объяснять подробно наш взгляд на жизнь и смерть, поверь мне на слово — большинство тех, с кем ты встречался в бою, шли на этот риск совершенно добровольно.

— Так почему же старику понадобился именно я?

— Ты — человек, испивший из источника Богини Дану. Ты — смертный, ставший бессмертным. Когда в обряде встречаются в схватке люди, они, даже если не гибнут, отдают богам, а значит, земле и небу и, конечно, народу, живущему на этой земле, часть своих сил. Ты, обладающий огромными ресурсами сил, отдаешь намного больше, чем может любой другой человек.

— Вот как, — Агнар начал постепенно понимать. — Ясно… Но в таком случае… Если я столь полезен твоему племени — почему же ты хочешь отпустить меня? Почему помогаешь мне?

— Я считаю, нельзя заставить служить богам насильно. Правда, Луитех это тоже понимает. У него есть и другие причины держать тебя здесь. Не буду рассказывать тебе о них… По крайней мере, сейчас. С ними я тоже не совсем согласна. Как бы там ни было, в этом мире человек должен иметь свободу выбора — идти ли указанным ему путем, или же выбирать свой.

Он вздохнул и, шагнув к девушке, привлек ее к себе. Его сердце затопила удивительная нежность. Такой он прежде не испытывал никогда в жизни. Почему-то эта сильная духом девушка, владеющая силами и знаниями, ему недоступными, вызвала у него желание защитить ее от всего на свете. Ему показалось, что ей страшно, и это ощущение оказалось на удивление приятным. Он гладил ее густые волосы, на солнце казавшиеся золотыми, касался ее нежных, будто крыло бабочки, щек, потом заставил поднять лицо и мягко прикоснулся к ее губам своими губами. Ее дыхание пахло молоком и уютным теплом.

— А ты пойдешь со мной, если я позову тебя?

— Нет.

— Ты боишься?

— Не столько боюсь, сколько не могу. Я должна остаться здесь.

Он подавил вздох и снова поцеловал ее — на этот раз в правую бровь.

— Жалко. Я к тебе привык… Если удастся выбраться, я все равно вернусь за тобой.

— Зачем? — искренне удивилась Маха.

— Заберу тебя с собой.

— Брось. Через полгода ты забудешь обо мне.

— Хочешь поспорить? Идет.

— Да куда уж там спорить, — развеселилась девушка. — Если все у тебя получится, где я тебя через полгода буду искать? Пропадешь — и все тут.

Они еще немного поболтали, прежде чем Агнар, осмыслив все сказанное ею раньше, решился задать вопрос, который беспокоил его больше всего.

— Так еще раз — как нужно проходить через все эти магические заслоны? Ты можешь меня научить, как справляться со всей этой друидической магией?

— Да я бы не против, но… Но объяснить все это понятнее, чем я уже объяснила, не могу. Ну, как тебе еще растолковать… Заклятие не должно почувствовать в тебе того, чему может нанести вред. Или что можно заметить и поднять тревогу.

— А чему заклятье может повредить?

— Сознанию. Воле, мыслям, душе. Ты должен не позволить охранной магии свести тебя с ума. Проще говоря — если чарам покажется, что тебя не с чего сводить, они тебя и не тронут.

— Вот замечательно! — проговорил ошеломленный викинг. — Придурком прикинуться? Ага, понял. Слюни там пустить, посмотреть стеклянными глазами…

— Не прикинуться. Чары посмотрят вглубь тебя, в самую душу. Я уверена, ты почувствуешь, когда тебя начнут прощупывать. К тому же, в глубине священного леса есть и то, о чем я ничего не могу тебе рассказать, просто потому, что не знаю. Я могу тебе только посоветовать — не теряй присутствия духа, за исключением тех случаев, когда это нужно, чтоб обмануть чары, держи себя в руках, не ударяйся в панику. И следуй инстинкту.

«А что, собственно, тут еще можно посоветовать?» — пришло ему в голову. Он еще обнимал ее, но мыслями уже был там, в глубинах страшного священного леса, где его ждали неведомые и ужасные испытания. «Ну и пожалуйста, — с неожиданным раздражением подумал он. — Еще посмотрим, кто окажется более удачливым. Удачей меня боги не обделили, особенно удачей на всякие приключения. Как же я буду попадать во всякие дурацкие ситуации, если погибну? Так что смотри, моя удача, стой на страже…»

Больше они на эту тему не разговаривали. Несколько дней Агнар жил привычной для себя жизнью, работал в кузнице, немного помогал в поле, которое уже перепахивали, готовя к новому сезону, ел за общим столом и, казалось, был вполне доволен своей участью. Но в последний вечер, нежно целуя Маху под буком вблизи источника и распуская узорный пояс на ее платье, он вдруг понял, что больше не может здесь находиться, а если и может, то лишь потому, что встречается с этой девушкой. Она делала уютным любой уголок дома и любой закуток леса, и даже враждебное селение в минуты, когда она рядом, казалось ему почти родным.

Но ей предстояло уехать — она предупредила Агнара об этом заранее. Ее ждали на западе английского Острова на встрече Бельтайна, а значит, если он сделает ноги накануне празднования, никто не заподозрит его девушку в том, что она ему помогает — этого викинг немного боялся. Их близкие отношения невозможно было спрятать в тесноте селения, и где уж тут даже вообразить, будто никто не замечает их встреч!

Маха ни о чем не спросила Агнара, но, казалось, почуяла его решимость, угадала каким-то третьим или десятым женским чувством, и, наверное, именно поэтому была так страстна и настойчива в любви. Потом, когда устали и тела, и души, они долго лежали друг у друга в объятиях, словно бы и не замечая раннего вечернего холодка, покусывающего кожу. Они лежали на его плаще, а укрывались ее накидкой, и оба чувствовали, что все-таки пока еще не лето.

— Оделась бы ты, — зашевелился он. — А то замерзнешь…

— За меня не беспокойся, — ответила она.

И больше они не обменялись ни единой фразой. Он подождал, пока она оденется и очистит от налипшей грязи подошву кожаного ботиночка, но мыслями уже был не здесь, а в темноте леса, куда ему предстояло углубиться уже сегодня. Перед расставанием он хотел сказать Махе что-нибудь, но она прикоснулась пальцем к его губам и глазами показала направо. Там, совсем недалеко от места, где они собирались расстаться, обнимались двое селян. Агнар, правда, не разглядел, кто именно.

Даже в тесноте большого дома скандинав умудрился собраться так аккуратно, что никто ничего не заподозрил. Правда, припасов удалось собрать немного — несколько лепешек, пару ломтей вяленого мяса, большую соленую рыбину и несколько луковиц, — зато щит и меч он вынес из дома еще днем и припрятал в копне сена, а то, что вышел вечерком прогуляться, накинув на плечи шерстяной плащ, никого, собственно, и не удивило. Под плащом он пронес небольшой узелок одежды — запасную рубашку, короткую кожаную биульфи,^[12] тщательно свернутую в плотный тючок, пару мелких собственных изделий, которые жалко было оставить на память местным белгам.

Расставшись с Махой, он добрался до селения, до дома, где прожил почти год, и, оглядевшись по сторонам, достал из сена свой скарб. Аккуратно навьючил на себя и постарался выбраться из села так, чтоб никому, случайно вышедшему во двор по какой-нибудь надобности, не попасться на глаза. Пригнувшись, проскользнул мимо окон домика, в котором жили несколько стариков, мучившихся бессонницей, за пышными кустами разогнулся наконец и припустил обратно к источнику.

Он помнил, что источник, к которому он так привык, что и в кромешной тьме нашел бы путь к нему, находится на границе со священным лесом, и, наверное, оттуда можно начать путь.

К источнику викинг не стал выходить. Спрятавшись в густой еловой поросли, старательно разложил свое имущество. Закинул за спину щит — все равно он ему не помощник в чародейских делах, передвинул меч так, чтобы его было удобнее выхватить из ножен, а потом примотал сверток с одеждой и припасами к телу широким кушаком, чтоб нигде ничего не выступало и не мешало продираться сквозь густую растительность.

Темнота в лесу становилась почти осязаемой, липкой, она цеплялась и не пускала, завораживала и слепила, угрожала чем-то неизведанным и оттого вдвойне страшным; в какой-то степени это можно было объяснить и опасностью, которую Агнар не мог не чувствовать. За каждым стволом ему чудился свирепый друид с заклинанием наперевес. Через несколько мгновений викинг догадался, что подобная отваживающая магия должна встречать каждого непрошенного гостя на границе святилища, где кому попало делать нечего.

Он стиснул зубы и попытался последовать совету Махи — очистить сознание от всех мыслей и чувств. Это оказалось не так просто, и лишь спустя какое-то время он понял, какой прием можно использовать, чтоб добиться своего. Разумеется, каждый придумывает и использует свои хитрости, но Агнару помогло воображение. Он представил себя пожелтевшим листом клена, оторвавшимся от ветки и несущимся куда-то по воле ветра. Конечной точкой его пути должно было стать море, или уж на крайний случай лужа неподалеку от пристани. Пока же он не представлял собой ничего, разве что одну мимолетную вспышку желтого на сером дождливом фоне.

Заклинание отпустило его, брезгливо, будто стесняясь собственной промашки. Зрение прояснилось, и викинг в изумлении понял, что лес здесь куда светлее, чем вне святилища. Он не сразу сообразил, что пространство между деревьями и огромными клочьями зелени наполнено каким-то чародейским сиянием, напоминающим свет солнца, пробивающийся сквозь густые кроны, однако чуть бледнее. Полюбовавшись, молодой мастер решил, что это магия. Он прислушался, но ничего подозрительного не услышал. Никто не бежал к нему, святотатцу и чужаку, чтоб выпустить ему кишки, никто не насылал проклятия.

Лес вокруг мало чем отличался от того, в котором Агнар уже не однажды гулял. Старые морщинистые стволы, окруженные зеленью травы, усыпанные старой хвоей и прочим лесным мусором широкие проплешины, на которых пробивались редкие травинки, тянущиеся к недостижимому солнцу. По земле стелились толстые, припорошенные земляной пылью корни, прижимаясь и вгрызаясь в почву, они, однако, порой по собственной прихоти возносились над землей на добрые полтора человеческих роста — так стары были деревья и так могуча их земная опора, что и человек рядом с ними казался песчинкой. Впрочем, такие древние, упрямые деревья Агнару случалось видеть и раньше. Единственное, что действительно могло бы обратить на себя внимание — полное отсутствие тропинок. Лес казался абсолютно девственным. Даже магия, наполняющая его, казалась естественной.

Он шел медленно и осторожно, выверяя каждый шаг — вдруг здесь есть и обычные ловушки, не только чародейские. Догадываясь, что приближения друидов он, скорее всего, не услышит, — плох тот друид, который ломится через лес с шумом и хрустом, как медведь сквозь малинник, — викинг предпочитал перемещаться скрытно и лишних двадцать раз оглянуться. Он прекрасно понимал, что этот шанс у него — единственный, в следующий раз, если старик-друид его поймает, он придумает какое-нибудь заклинание, чтоб не пустить пленника в священный лес.

Если сразу не убьет.

Приближение человека он, к счастью, почувствовал заранее и успел нырнуть в роскошные папоротниковые заросли, укрывшие его, скорчившегося на земле, с головой. Из-за огромного, неохватного ствола вышел молодой друид в длинном, до полу, белом одеянии. Он остановился между корнями, повернувшись к викингу спиной, потом медленно опустился то ли на колени, то ли на одно колено. «Вот ведь, счастье какое, — раздраженно подумал молодой мастер. — Если ты тут молиться задумал, то мне что, несколько часов в папоротниках сидеть»?

Но тут же сообразил — может быть, это и не молитва, а магия? Вдруг этот парень сейчас распространяет вокруг себя волны магии, и скоро почувствует его самого? Он торопливо вспомнил о листке, несущемся по ветру, но быстро перестроиться не смог, и потому не перестал ни слышать, ни видеть.

Из-за того же ствола вышел еще один друид, постарше, и встал рядом с молодым. Они заговорили негромко, и лишь часть сказанного долетала до Агнара, да и ту он понимал с пятого на десятое. Говорили о Бельтайне и о том, что божествам, желающим посетить праздник, следует открыть путь… «А может, я просто что-то не так понял? — насторожился викинг. — Что они — богов сюда решили притащить»? На него самого пока никто из двоих не обращал внимание.

— А что сказал Луитех? — спросил тот, что помоложе.

— Он сказал — будет.

— Но нужно жертвоприношение… — затем пошли какие-то непонятные фразы, из которых он уловил смысл лишь отдельных слов. — Думаешь, жизни бойца будет достаточно?

— Его жизни хватит на все.

«Это они обо мне, — догадался скандинав. — Никак, решили меня в жертву принести? Кажется, я вовремя сделал ноги».

— Луитех говорил тебе о нем? — спросил тот, что постарше.

— Что именно?

— О том, что юнец умудрился учудить в сиде?

«Юнец?» — беззвучно возмутился молодой мастер. Но остался неподвижен.

— Ты о напитке бессмертия? Да много ли он там отпил из источника…

— Настолько много, что приобрел все силы настоящего сида в придачу к силам смертного. Его внутренней мощи теперь хватит на все, и хорошо, что он сам об этом ничего не знает.

«Как удачно, что теперь я все об этом знаю», — обрадовался Агнар, но продолжил слушать очень внимательно. Вдруг скажут еще что-нибудь ценное.

— Почему в таком случае Луитех не хочет взять его в ученики? — помолчав, спросил молодой друид. — Из него получился бы сильный друид.

— Из него вообще не получится друида. Чародей — может быть. Но не друид.

— Значит, Луитех об этом думал!

— Он обсуждал это с верховным. Они так ни к чему и не пришли.

— Раз не пришли, так что же теперь — расходовать бессмертного пленника так бесплодно…

— Ты считаешь выплеск столь мощной силы бесплодным? Именно его сила может стать завершающим штрихом, и тогда, быть может, удастся вернуть Великий Остров на то место, которое он занимал прежде.

— Луитех серьезно на это рассчитывает?

— При чем тут Луитех? Он как раз против.

— Против того, чтоб поднять Великий Остров? — у Агнара появилось ощущение, что он как-то не так понимает то, что слышит.

— Против того, чтоб использовать в обряде бессмертного.

«Старик против? — удивился скандинав. — Почему»?

— Чего же он хочет?

Друиды перешли на разговор вполголоса, а молодой мастер почувствовал, что у него затекает спина. Надо было бы поменять положение, но сквозь заросли папоротников видно было из рук вон плохо. Что, если кто-то из жрецов леса как раз смотрит в эту сторону, может заметить движение, услышать шорох, — словом, лучше уж сидеть тихо и не дергаться.

Они шептались не очень долго, но неудобство положения превратило эти минуты в часы. Уж никак не меньше.

— Это немыслимо! — воскликнул молодой.

— Я тоже так думаю.

— Ему пришлось бы доверить Крест закатного солнца…

— Мне-то не нужно это объяснять.

— А Луитеху?

— Ты думаешь, он сам не понимает?

Младший поднялся с земли и поспешил прочь; старший последовал за ним. Подождав пару мгновений для верности, Агнар со стоном наслаждения разогнулся и помассировал поясницу. Поколебавшись, он двинулся в ту же сторону, куда ушли двое друидов. Конечно, ему хотелось послушать их разговор до конца, но красться за ними он не собирался, да и опасно это было, слишком опасно. Просто, не зная, куда здесь можно пойти, решил пристроиться в хвост тем, кто знает.

Выбранный им путь скоро привел его к поляне, на которой бил, похоже, еще один родник, и от центрального прудика звездой в четыре стороны разбегались ручейки. Они рисовали на почти круглой поляне правильный солнечный крест, и Агнар, хоть не мог видеть этого — смотрел он все-таки не сверху, а из-за ствола дерева, — засомневался — естественным ли образом так получилось, или нет.

Он чувствовал, что здесь, на этой полянке, людей ему может встретиться множество. Друиды наверняка околачиваются где-нибудь рядом, так что надо убираться отсюда, и быстро. Викинг отступил в глубину леса и стал медленно обходить полянку. Вскоре, как и следовало ожидать, он наткнулся на ручеек — один из четырех лучей солнечного креста. Решительно шагнул к нему, готовясь перешагнуть…

Лишь в самый последний момент успел задержать ногу. На глади воды, внезапно вставшей, будто схваченной морозом, заклубился туман, он сгустился и ринулся вверх, сплетаясь спиралями. Миг — и перед скандинавом мелькнуло призрачное лицо, вспыхнувшее гневом.

— Здравствуй, водяная альва, — проговорил молодой мастер едва слышно. — Я не хотел нарушать границ твоего царства, и оскорблять не желал. Уйти прочь не могу, мне нужно пройти. Позволь мне перешагнуть через твой ручей, и я буду тебе очень благодарен.

Колеблющееся в мареве лицо немного смягчилось, но скандинав и не думал расслабляться.

— Если слово знаешь, скажи, — произнесла она. Голос был певучий и танцующий, будто листок осины на ветру. — Если не знаешь, отдай мне каплю своей крови — и проходи.

«Ага, нашла дурака, — подумал мужчина. — Если отдам хоть каплю крови, окажусь во власти твоего мира, и мне придется лишь мечтать о том, чтоб меня отпустили на волю. Хватит, одну и ту же ошибку я не повторю дважды».

Однако слов он не знал. Его терзало смутное подозрение, что кто-то из его соотечественников, например, сыновья рыбака из местечка Алантрот должны знать «водные слова». Этот рыбак был знаменит на всю округу тем, что всегда возвращался из плаванья с богатым уловом. Впрочем, что тут удивительного, — опыта и знаний у него хватало, опыта и знаний, передававшихся из поколенья в поколенье. Этот рыбак венчал собой длинную династию рыбаков, еще его предки за салакой гонялись по морям и никогда не оставались без добычи. Они должны были знать все необходимые слова для общения с морским народом и всякими прочими водяными духами.

Но он-то не рыбак. Он — кузнец. Потомственный.

— Ладно, — ответил он, поколебавшись. — Возьми, — и протянул к водной деве руку.

Она скользнула чуть вперед, потянулась к его запястью, и тут он мгновенно выдернул из рукава загодя припрятанный там нож и сделал вид, будто пытается обхватить деву за талию и отсечь ее от ручья. Он помнил, конечно, что существа, подобные ей, боятся железа.

— Нет! — испуганно воскликнула она. — Не надо!

— Значит, не надо крови? — он сделал вид, будто не понимает. — Так пропустишь?

— Пропущу, — едва слышно прошелестела она. — Только отпусти…

— Иди, — спокойно ответил он и сам перешагнул через ручей, пока она не пришла в себя и не закрыла ему путь.

Викинг поспешил скрыться в зарослях. И сразу же взял немного левее, чтоб не появилось необходимости еще раз шагать через ручей. Скорее всего, второй раз он получит за свою «хитрость» по полной программе. Из благополучно закончившегося первого приключения он сделал правильный вывод: надо быть намного более внимательным, чем был до того. Подслушанный разговор расслабил его, но ведь все ненароком услышанное можно осмыслить и позднее. Главное — выбраться живым.

Уже то радовало и подбадривало его, что Маха не ошиблась, и горло ему не прихватывала душащая петля заклинания.

Он шагал, стараясь ступать как можно более беззвучно. Это было сложно — все-таки он не был охотником. Заросли травы, всегда растущей вблизи воды, закончились, и снова пошел старый, даже древний лес, где между стволами в любом месте без особого труда можно было бы разместить солидных размеров дом, а до самых нижних ветвей не то что допрыгнуть — даже долететь было бы не возможно.

Зеленые своды древесных крон живо напомнили Агнару тот лес, в котором он пировал с альвами и наслаждался любовью с альвийкой. В какой-то момент он даже решил, что его с помощью какой-то вкрадчивой, совершенно незаметной магии зашвырнули, как говорили друиды, в сид. Но потом понял, что это не так. И в тот момент, когда его сознания коснулось что-то незримое, но опасное, он остановился, присел и немедленно вообразил себя листком, терзаемым прихотливым ветром. Пустота жила в нем, и он сам был пустотой: ни одной мысли или чувства не осталось. Ему казалось, он ощущает, как сквозь него, будто свет сквозь листву, проходят незримые щупальца чар, ищущие и не находящие того, что ищут.

Поразительнее всего то, что в таком вот состоянии он, совершенно не осознавая, что делает, поднялся на ноги и пошел вперед. Пройдя около двадцати шагов, он уткнулся лбом в огромный выступающий корень, но действие заклинания явно ослабело; чары просто соскользнули с молодого мастера, будто слишком скользкая ткань с волос женщины. Остановившись у самого корня, викинг замотал головой, пытаясь стряхнуть с себя неприятные ощущения, а потом двинулся было в обход препятствия…

На него накатило снова. Спасаясь от магии, он отшатнулся, снова прижался к корню и принялся оценивать ситуацию. Иного пути, кроме как лезть через преграду, у него не было. Несколько раз Агнар пытался ухватиться за какой-нибудь выступ, однако всякий раз срывался, в последний раз едва не попал снова в зону действия заклинания. Поколебавшись, он выдернул нож и нагнулся над корнем.

— Прости меня, лесная дева, — пробормотал он, прижимаясь губами к дереву. — Прости и не вини меня за вред, тебе причиненный. Дозволь мне за обиду пообещать тебе свою помощь.

Сказал — и прислушался. Ветер коснулся кроны дерева, и в шелесте листьев ему почудился вздох, скорее уж звучащий как согласие, чем как отказ. Он вонзил в древесину нож и, опираясь на него, поднялся на корень. Извернувшись, выдернул нож и мимоходом провел ладонью по потревоженной части корня.

— Прости…

Перепрыгнув на другой корень, он обогнул ствол и выбрался на открытое место. Дальше лес был все тот же, что и раньше, только казался он намного безопаснее. Там было много дубов, а дубы, как известно, не теснятся друг к другу, — они стоят далеко друг от друга, словно люди, привыкшие к одиночеству. У корней одного из дубов лежал огромный валун, а на нем — деревянная чаша с зерном и несколько цветков на длинных стеблях.

Агнар прижался к стволу и задумался. Теперь, пройдя уже через два рубежа заклинаний, он начал чувствовать что-то и поверил — Маха была права. То ли напиток альвов, то ли прогулки по их миру, то ли что-то еще дало ему, простому кузнецу, особую способность. Он начал воспринимать магию, как нечто зримое. Правда, это оказалось непросто. Когда он смотрел вокруг рассеянным взглядом, ему виделось что-то… Наподобие марева или дождевой завесы. Но стоило присмотреться, сморгнуть, как соринку из глаза — и все пропадало.

«Понятно… — подумал он со злобой. — Магию, значит, понатыкали? Ну, туда мне, пожалуй, лучше не соваться…» Он понимал, что, даже если опять удастся должным образом представить себя пожелтевшим листом, то он вряд ли сможет как надо контролировать свои действия. Здесь, на узком проходе между двумя густыми магическими завесами, наверное, много друидов. В любом случае, они могут здесь появиться как раз в тот момент, когда он, будто забывший проснуться работник, бредущий на поле, будет тащиться через заклинания.

Значит, надо пройти по этому перешейку и не попасться местным жрецам леса. Но как? Взгляд викинга обежал стволы деревьев, траву, камень у корней одного из дубов и поднялся к кронам. Рассеянно он попытался определить, насколько высоко подняты границы заклинаний и касаются ли они крон. Оказалось — не касаются.

«А что мне остается?» — спросил он сам себя. Проверил, как держатся примотанные к телу вещи, плотнее затянул ремень, прикрепленный к щиту, чтоб носить его за спиной, и принялся карабкаться вверх по стволу.

На этот раз он не пользовался ножом. На маленьком, юном, будто мальчишка, деревце в складку коры едва войдет ноготь, здесь же выступы и впадины были такие, что в них без труда можно было всунуть ногу в сапоге. Карабкаясь, будто по лесенке, он надеялся лишь на то, что его никто здесь не увидит. Для того, чтоб влезть на недосягаемую высоту лесного свода, все-таки требовалось время. Хорошо, что на скандинаве не было никаких ярко раскрашенных кусков одежды, украшений или вещей.

Лишь на высоте в три хороших дома от ствола наконец отошла ветвь, которая подходила ему по размеру. Он перебрался на нее, такую широкую и удобную, что по ней можно было гулять, будто по лесной тропе или по хорошему мосту. Агнар старался быть очень осторожным, и то и дело поглядывал вниз, оценивая свое положение. Сверху священный лес друидов выглядел еще более таинственно, чем снизу, — он вдруг обнаружил, что тропы в его толще проложены, и разбегаются они явно по какому-то единому принципу. Их бег от центра к краям и от края к центру завораживал.

Сверху и магия выглядела иначе. Это не были разрозненные пятна чар, а сложная, взаимодействующая система. «Ни за что не миновал бы ее по земле, — подумал молодой мастер. — И что же мне делать теперь? Только бы с пути не сбиться»…

Он добрался до следующей ветви, отходящей от другого дерева, перебрался на нее и пошел к следующему стволу. Путь приходилось выбирать очень тщательно — далеко не с каждой ветви можно было перебраться на другую без прыжка, на который Агнар с большим щитом за спиной, конечно, не решился бы. Щитом можно ведь и зацепиться ненароком, а это верная смерть. Упав с такой высоты, он бы костей не собрал.

По ветви следующего дуба он добрался до странной поляны, странности которой, впрочем, заметил не сразу, ибо слишком был занят выбором пути. Поляна выглядела совершенно круглой, ее окружали растущие на равном расстоянии друг от друга огромные дубы. Поляна густо заросла травой, но в промежутках между островками густо-зеленого искрились яркие переливчатые белые полосы, складывающиеся в затейливый узор. «Можно себе представить, как все это великолепие сияет под лучами солнца», — подумал викинг.

Зеленый свод закрывал небо над поляной не полностью, оставляя пространство пустого неба над самым центром, там, где даже под лунным светом разбрасывал искры ровный круг, — словом, перебраться через поляну по ветвям скандинаву не удалось бы. Поэтому он повернул обратно, решив миновать ее по периметру.

На поляне двигались фигуры. Сначала он не обратил на это внимания — его вряд ли разглядели бы, не зная, что он наверху, — а потом лег животом на ветку и стал всматриваться.

Внизу по светлым полоскам к центру медленно шли шесть женщин в длинных белых одеяниях. Они не прошли и половины пути, как из тени, густой по краям поляны, выступили еще шесть женщин, на этот раз в синих платьях, а следом за ними — еще шесть, в зеленом. Движения рук сопровождали каждый шаг женщин, и получался танец. Сначала он показался Агнару совсем простым, но потом он почувствовал, что его затягивает, завораживает, и едва не свалился с ветки.

Вцепившись накрепко, он помотал головой и спрятался так, чтоб видеть лишь часть танцующих. Ему полегчало, хотя зрелище по-прежнему притягивало его взгляд. Женщины танцевали, двигаясь по сияющим полосам, кружились или просто шагали то вперед, то вбок. Белые широкие рукава взлетали, как крылья, распущенные волосы струились по спинам и плечам, роскошные, будто гривы диких лошадей, и красота зрелища, пусть и видимого частично, заставляла скандинава часто дышать.

Танцующие женщины встретились в центре и, взявшись за руки, закружились сначала одним хороводом — посолонь^[13] — потом разделились на три, один в другом, из них внешний и внутренний двигались по ходу солнца, а средний — против. «У всего этого, наверное, есть какой-то смысл. Смысла, конечно, не может не быть, однако странно…» — подумал молодой мастер, вспомнив праздники на своей родине. Девушки обязательно танцевали танцы, посвященные солнцу, но никогда не позволяли себе завернуть хоровод в сторону, обратную солнечному ходу, ибо это считалось очень плохим знаком.

Потом хороводы сошлись плотно-плотно, в шахматном порядке перемешались белые, синие и зеленые платья, и викинг почувствовал, что дальше ему смотреть не надо. Он поднялся и пошел в ту сторону, куда, собственно, и собирался.

Внизу на поляне женщины, сплотившиеся в плотное кольцо, подняли руки и застыли. Скандинав не видел, но чувствовал, как напряглась и натянулась ткань пространства, каким плотным стал воздух и разряженным — ветер. Неведомая сила наполняла собой весь лес, но там, внизу, на поляне, она, казалось, была плотна, как крутой кисель. Как только эти женщины умудрялись двигаться там! — вот о чем думал Агнар, переползая с ветки на ветку. Прижавшись к дереву, он прикрыл глаза, чувствуя, что ему становится нехорошо. Так бывает, если долго сидеть на солнце, а потом сразу сорваться на бег. Тогда в глазах темнеет, слабость переполняет тело, сознание струится сквозь пальцы, как вода из горсти.

А потом он понял, что это его собственная сила вытекает из него, и виноват в этом танец, обряд совершаемый там, внизу. Он зажмурился и тут вдруг вспомнил, что рассказывала ему бабка, мать отца и дяди, которая присматривала за домом и с удовольствием рассказывала самые разные истории, учила заклинаниям и заговорам. Хотя Агнар отбивался, утверждая, что «бабские чары» ему не нужны, властная женщина настояла на своем и заставила юношу затвердить несколько простеньких наговоров. В том числе и наговор защиты от порчи.

«А ты сейчас можешь вспомнить что-нибудь более полезное? — спросил он сам себя и, мысленно помянув бабушку добрым словом, принялся шептать. — Приди с потаенного острова, неведомая сила, приплыви, будто лосось, прискачи, будто заяц, прилети, будто птица, раскинь надо мной крыла и своей тенью сокрой, чтоб не отыскал меня вражий злой глаз. Пусть его недоброе слово к нему вернется, мечом обернется, кровь выпустит, туманом оплетет, во тьму отвернет…»

Он не вспомнил, как там дальше, но и этого оказалось достаточно. Дурнота отступила, стало легче дышать, и Агнар торопливо заработал ногами, уползая с опасного, как ему казалось, места. Он больше не видел, что происходит внизу, но звуки долетали до него, и отдельные голоса незаметно, но быстро объединились в хор и повели мелодию. Сначала это была одна мелодическая линия, потом две, а потом они размножились так. что и подсчитать с ходу стало невозможно. Викингу случалось слышать всякое пение — и на родине, и в Нейстрии; особенно его трогали за душу песнопения женщин — служительниц Благого Бога, но подобного тому, что он услышал в самом сердце священного леса друидов, ему никогда прежде не доводилось слышать.

Добравшись до ствола дуба, он прижался к нему затылком и, закрыв глаза, замер. Страх, постоянно живущий где-то рядом, — страх за свою жизнь, свободу и теперь вот возникший страх за волю своего сознания, — казалось, должен был подгонять его скорее бежать из этого леса, но в эти мгновения даже он потерял всю свою силу. Дивное пение, облекавшее его в эти минуты, как небо облекает землю, явило ему такое наслаждение, перед которым пустым звуком показались ему наслаждения любви или победы. В звуках этого пения хотелось раствориться без остатка, но в то же время именно сейчас он как никогда отчетливо осознавал силу своей личности.

Именно сейчас ему необычайно хотелось жить.

«Ладно, парень, ползи-ка дальше, пока местные певуны тебя не разглядели, — подумал скандинав. — Отсюда надо выбираться».

Не раз и не два он оказывался в ситуации, когда отыскать способ перебраться с ветки на ветку было сложно. Пару раз ему все-таки приходилось прыгать, и каждый раз, приземлившись на сук, будто птица, он прижимался к дереву и ждал — не обратил ли на себя чье-нибудь внимание этот неосторожный прыжок. А потом уже радовался, что ничем не зацепился за ветки и не рухнул вниз.

Через некоторое время, сочтя, что опасное место он уже миновал, он выбрал подходящее дерево со складчатой корой и полез вниз, цепляясь за что попало. Спускаться, как это водится, оказалось намного сложнее, чем забираться, но Агнар был упорен, он еще тщательнее следил за тем, что происходит вокруг, а когда появилась возможность, просто спрыгнул вниз. Тут же откатился в заросли какой-то зелени и затих там, слушая и выглядывая, не появился ли кто-нибудь поблизости.

Лес молчал.

Молодой мастер не сразу решился снова двинуться в путь, сначала он еще раз проверил свертки и щит, подтянул сапога, определился с направлением и лишь потом зашагал на запад. Прошел он всего-то каких-нибудь пару сотен шагов и тут обнаружил, что неподалеку от него из сдобренной мхом земли почти вертикально вверх поднимается скалистая гряда. Он прошелся сначала в одну сторону, затем в другую, но скальная стена почти не изменилась — можно было подумать, что некогда великий чародей, стремясь отрезать священный лес от мира, сложил из скальных блоков крепостную стену, да не закончил работу.

Агнар задумчиво посмотрел в небо. Оно уже начало светлеть. Его густая, темная синь давно подернулась дымкой и выцвела. Утро не сулило того величественного многоцветного зрелища, на которое порой расщедривается природа, восход ожидался даже чуть более туманный, чем обычно. Но. как бы там ни было, наступить он должен был скоро.

«А времени-то в обрез, — подумал скандинав. — Надо срочно выбираться отсюда». Он присел в купу папоротника и стал лихорадочно соображать, что можно придумать прямо сейчас и прямо здесь. В первый момент ничего не приходило в голову, а потом он вдруг вспомнил об альве из младшего подземного народца, и в тот момент, когда он только вспомнил о нем, губы уже непроизвольно проговорили начало истинного имени существа, которое альв дал ему в залог.

— Ну что такое… — устало проговорил малыш-альв, выбираясь из-под разлапистого папоротника. — Договорились же — ночью…

— А сейчас что, по-твоему? — искренне удивился скандинав. — День, что ли?

— Да ночь-то уже на исходе. Времени совсем почти не осталось. Ладно… Что нужно-то? Давай быстрее.

— Мне надо перебраться на ту сторону вот этого скального хребта. Что можешь мне посоветовать?

— На ту сторону? — альвенок, переступая короткими кривыми ножками, повернулся и смерил ровную, будто отштукатуренная глиной каменная кладка скалу оценивающим взглядом. — Это можно или по верху, или по низу, или напрямик.

— Знаешь что, — разозлился Агнар. — Если будешь так шутить, я тебя до полудня не отпущу.

— Но-но! Что сразу возмущаться-то? Вот люди — ничего не понимают в жизни и мире, который их окружает, и сами же в амбиции лезут…

— Давай ближе к делу. Я тороплюсь не меньше, чем ты.

— Объясняю. Ты меня спросил обо всех способах. Как ни крути, но перебраться на ту сторону поверху можно. Трудно — но можно. Потом еще есть наши пути. По ним ты, правда, прямо вот так пройти не сможешь, но тебя можно заколдовать…

— Так, давай без колдовства.

— Ладно.

— А напрямик — это неудачная шутка?

— Почему же! Это самый для тебя подходящий путь. Через пещеры.

— Вот как? Тут есть сквозные пещеры?

— Именно так.

— Ну, веди.

— А-а…

— Пока не проведешь — не отпущу.

Подземный альв одарил викинга весьма неласковым взглядом.

— Чтоб я еще раз…

— А кто тебя заставлял зариться на смертную? Сам виноват.

— Ты мне вот что скажи — зачем ты ее отстаивал? Все равно она уже давно не твоя. Верно же — не твоя?! Надула тебя, а ты за нее так заступался…

— А вот это совсем не твое дело. Понял?

Вход в подземелье обнаружился совсем недалеко. Его скрывали густые заросли можжевельника, и Агнар старательно отвел их в стороны, чтоб случайно не обломать. Ветер и дожди нанесли в пещеру песок, поэтому ступням было мягко, и даже глаза удивительно быстро привыкли к темноте. Конечно, здесь не обошлось без магии, но молодого мастера это уже мало занимало. Он шагал, стараясь не терять из виду ведущего его альва, потому что буквально через несколько шагов справа появилось первое ответвление, потом такое же слева, а потом они попали в настоящий лабиринт.

Скандинав держался очень напряженно, он опасался столкнуться нос к носу с каким-нибудь друидом и вдобавок боялся потерять из виду своего проводника, — сделав всего каких-то полтысячи шагов, он вполне осознал, что даже пути назад уже не найдет, потому почти не видел ошеломляющую, невыразимую, могущественную красоту пещер, через которые проходил. Магический свет, почти не ощутимый глазом, но позволяющий все вокруг видеть, четко вычерчивал и соляные столпы — сталактиты, сталагмиты и те, что сливались друг с другом, образуя затейливые колонны, и друзы хрусталя и полудрагоценных камней, золотые и серебряные жилы. Альв тут явно чувствовал себя, как дома, и в этом не было ничего странного, ведь любое подземное местечко и было его домом, потому он ковыляя вперед довольно быстро.

Потом по сторонам прохода пошли ниши, и, заглянув в одну из них, Агнар с неприятным изумлением обнаружил что-то, напоминающее человеческие нетленные мощи.

— Послушай, неужели здесь гробница! — вздохнул он.

Подземный альв недовольно обернулся.

— Конечно. Гробница, где покоятся главы круга друидов Островов со времен Золотого Венца, и святилище — оно левее, и сокровищница — она правее. Тут много чего есть. Куда тебе надо-то? Наружу, или в одно из священных мест?

— Наружу, — викинг из любопытства заглянул в одну из ниш.

Внутри, окутанное длинной белой пеленой, лежало тело человека, судя по всему, очень высокого и могучего при жизни. Даже теперь поражала ширина его плеч, крупная голова и ступни, длинные пальцы сухих рук, скрещенных на груди. В нише едва различимо пахло медом, цветочной пыльцой и пылью. Ладони, покоящиеся на белой пелене, явно постеленной на много веков позже, чем к этому друиду пришла смерть, придерживали выточенную из прозрачного камня безделушку с цепочкой белого металла.

Скандинав из любопытства потянул за цепочку, и безделушка на удивление легко выскочила из сухих мертвых ладоней. Это оказался равносторонний хрустальный крест. Неведомый мастер умудрился вставить в перекрестье крупный огненно-алый рубин, да так искусно, что возникало полное впечатление — ограненный октокаэдром камень изначально находился в толще хрусталя, из которого вырезали крест. Цепочка крепилась к кольцу, кончики которого оплетали один из лучей, будто плющ ветку.

Повертев вещицу, Агнар решительно надел ее себе на шею. Почему — он и сам не понял.

— Ну, что? — решительно спросил он альва. — Идем?

— Да идем, идем. Только тебя и жду, — и хмыкнул себе в усы.

Спрятав крест под одеждой, — вещица показалась ему теплой, будто солнцем нагретой, — викинг удивился собственному равнодушию. Казалось, теперь чувство страха и вовсе покинуло его.

— А лес ты знаешь, а? — спросил он своего проводника.

— Ну… так.

— От выхода из этого подземного лабиринта до края священного леса далеко?

— До того места, где сила больше не чувствуется? Ну… Для тебя — не так и много.

— К рассвету успею?

— Смотря как пойдешь.

— Ясно, — проворчал молодой мастер.

До самого конца череды пещер он молчал, внимательно, с подозрением следя за каждым движением волшебного существа. Правда, добравшись до самой последней — высокой, чуть влажной, с мокрыми стенами, источенными множеством промоин, но с низеньким, только ползком пролезть, выходом, — он немедленно остановился.

— Все. Дальше не пойду. Снаружи уже почти рассвело. Отсюда ты и сам выберешься.

— А что выход такой маленький?

— А ты хочешь тот, что побольше? Там сейчас людей полным-полно…

— Нет-нет, меня вполне устраивает этот. Он точно ведет в лес?

— А куда еще?

— Ну, мало ли… Сейчас посмотрю, — викинг подошел к проему и с трудом выглянул наружу.

Солнце еще не встало, небо затягивала сероватая хмарь, по земле полз липкий, влажный туман. Несмотря на канун Бельтайна, холод пробирал до костей, как это бывает ранним утром. Пахло влагой и мокрой хвоей, и лес, начинавшийся лишь в паре десятков шагов от нагромождения валунов, казался на удивление скучным. Такой же лес, что и вблизи Агнарова поместья в Нейстрии, куда бабы ходят за грибами и ягодами, а мужики — за дровами.

Викинг вздохнул и, вернувшись в пещеру, кивнул нетерпеливо переминающемуся с ноги на ногу подземному альву:

— Ладно. Ты свободен.

В тот же миг малыш с окладистой бородой и кривенькими ножками растворился в полутьме пещеры.

Глава 8

Агнар благополучно сумел выбраться из священного леса до восхода солнца, но и после того еще долго не решался остановиться и отдохнуть. Страх быть пойманным гнал его вперед, будто пламя лесного пожара. Теперь, выбравшись из священного леса с таким трудом, но вполне благополучно, он больше не хотел рисковать и погубить свою удачу по собственной глупости или неосмотрительности. Окончательно обессилев, викинг забился глубоко в зелень и уснул на удивление чутким сном.

Сон был глубокий, прервать его не удалось бы, пожалуй, даже угольку, упавшему на руку скандинава, однако мужчина не провалился в тусклую бесцветную бездну, где нет ничего, только отдохновение — он слышал шелест листьев, шепот ветра в ветвях, видел, как качаются перед лицом разлапистые папоротники.

Он и раньше удивлялся тому, насколько рано на Острова приходит весна, особенно если сравнивать с его родной Норвегией, но на этот раз приход ее показался ранним даже самим британцам. Время Бельтайна они вычисляли по фазам луны, и, хотя к этому моменту листья только-только должны были развернуться, выбравшись из почек, а трава еще и до колена не доставала, все вокруг внезапно расцвело, и за каких-то несколько дней весна превратилась в раннее лето. Молодые селяне ликовали, более старшие качали головами и приговаривали: «Ничего хорошего в этом нет, если так все цветет сейчас, то, возможно, позже будет заморозок. Останемся без яблок и ягод, а может, еще и без хлеба».

Викинг вспомнил об этом во сне. «Заморозки? Ну, пусть будут заморозки. Выкручусь как-нибудь. Все-таки, уже не зима…» Потом он увидел Маху, которая подошла к нему, присела на землю рядом и погладила его по лицу. Ее прикосновение было совсем легким, будто паутинка или пушинка одуванчика. Сначала Агнар воспринял это будто нечто совершенно нормальное, потом сообразил, что Махе здесь взяться неоткуда, подскочил, с трудом стряхивая с себя сон… Рядом не было никого, только лес смыкал над его головой шуршащие кроны, да папоротники качались перед лицом.

Несколько минут скандинав приходил в себя. Он вспомнил бессонную ночь в священном лесу друидов, потом целый день в пути, и вот теперь, поспав совсем немного, не может снова улечься, чтоб дальше отдыхать, — надо подниматься и идти. Чем дальше он уйдет от места, где его могут начать искать, тем лучше. «Интересно, ищут ли они меня в лесах, окружающих селение, задушенным и уже давно посиневшим? — весело подумал Агнар. — Пусть ищут»…

Впрочем, всерьез на это надеяться он не собирался. Жизнь давно научила его — рассчитывать можно только на себя, а никак не на человеческую дурь. Последняя все равно рано или поздно обманет, или так, или эдак.

Он ощупал свои вещи, вытащил хлеб и сушеное мясо, немного пожевал. Голодному мужскому желудку это было все равно, что росинка, но лучше, чем ничего. Потом, увязав остатки, он навьючил вещи на себя и пошел дальше, стараясь держать строго на запад. Куда именно он идет, викинг и сам не знал. В Британии он был лишь на побережье, к тому же мимоходом и совершенно в другом времени. Так что собственный опыт ему помочь не мог. Помочь могла только удача.

«Сначала нужно решить, чего же ты на самом деле хочешь, — сказал он сам себе, чтоб привести мысли в порядок. — А что ты хочешь, парень?»

Он скоро понял, чего может хотеть. Вернуться в свое время? Пожалуй. Забрать с собой Маху? Наверное. Но с чего начать? Как отыскать альвов, чем вынудить их сделать так, как он хочет? Как связаться со жрицей, как уговорить ее уйти с собой?

А может, он вовсе и не хочет вернуться в свое время?

Удивительная мысль посетила Агнара. Что он потерял в своем родном времени? Семью? Он ее не завел. Дядя и прочие родные — это его прошлое, как у каждого птенца, вылетевшего из гнезда. Так было бы и в том случае, если 6 он остался в Нейстрии, или снова отправился бы на поиски нового счастья, потому что один дядя, в конце концов, это не род. Это лишь один старший родственник. Род Агнара — в Норвегии, и с ним он мог никогда не увидеться.

Отец его мертв, мать давно принадлежит к другому семейству, к семейству своего нового мужа. А здесь… А здесь можно найти столько приключений на свою голову, что любому хватит. И, конечно, при желании добиться славы и богатства — кому что нравится. Самое же главное, окружающий его мир таил в себе столько загадок, что одно только прикосновение к ним заставляло голову кружиться.

По натуре своей молодой мастер был исследователем, причем вполне бескорыстным. Именно потому он ушел из родного Хёрдаланда с дядей и другими воинами Хрольва Пешехода, именно поэтому не усидел в Нейстрии. Любознательность и страсть к познанию нового толкала его с обжитого места, а мысли о добыче, славе, влиянии приходили ему в голову в самую последнюю очередь. Добыча?.. Слава?.. Ну да… конечно. И это тоже… Впрочем, задерживаться на этих мыслях долго викинг не привык. Как будет — так пусть и будет.

Надо было как-то устраиваться в этом мире.

А для начала — найти себе что-нибудь на ужин, причем что-нибудь более существенное, чем те крохи, которые он прихватил с собой. Для охоты нужно было оружие, и, шагая по лесу, викинг скоро отыскал подходящую жердину, а потом долго обстругивал ее конец. Твердость дерева, с трудом поддававшегося отличному закаленному и тщательно заточенному ножу, успокоила его — хоть и без наконечника, но жердина может сослужить ему службу.

Правда, теперь еще надо было набрести хоть на какого-нибудь зверя. «Лучше бы кабана, — подумал скандинав. — Они привыкли нападать сами. За оленем надо еще угнаться, а куда я гожусь — за оленями бегать по лесу? Был бы лук»… Но развивать эту мысль он счел бессмысленным. Лук, разумеется, самое лучшее оружие для охоты, но взять его неоткуда.

Изготовив импровизированное копье, Агнар засел в зарослях — не потому, что собирался выжидать появления зверья именно здесь, а потому, что нужно было сообразить, где и как искать жертву. Есть хотелось неимоверно и, хотя в животе ныло довольно глухо, желание вонзить зубы в кусок мяса постепенно становилось невыносимым.

А потом с ним что-то случилось. В голове вдруг прояснилось, муки голода отступили и стали призрачными, будто бы относящимися не к нему, а к какому-то другому существу, связанному с ним духовно. Он совершенно не испугался того, что сознание его вдруг воспарило над землей, и того, что он стал чувствовать и видеть живых существ — неясные красноватые тени — сквозь стволы, папоротники и целую сеть серых, едва мерцающих полос, оплетающих воздух. Наряду с этим он видел окружающий мир так же, как прежде, обычным зрением.

Он инстинктивно понял, что здесь все дело в какой-то магии, но откуда она взялась, не смог бы догадаться, если б даже захотел. Впрочем, викинг привык, что чародейства в этом мире много, и взяться оно может откуда угодно. В том, что происходило с ним, он не чувствовал ни малейшей угрозы — может, именно это убедило его не пытаться сразу выбраться из необычного состояния. Он с любопытством осмотрелся и обнаружил, что буквально на расстоянии выпущенной стрелы от того места, где он сидел, действительно лакомится какими-то корешками, а может, и прошлогодними желудями то ли молодой кабанчик, то ли подросший поросенок.

В голове мелькнула дикая мысль — а вдруг кабанчику что-нибудь понадобится здесь, рядом с кустиком, за которым устроился охотник? Агнар чувствовал странную слабость, и, может быть, поэтому двигаться с места не хотелось совершенно. «Если удалось увидеть, может, удастся и приманить?» — подумал он с замиранием сердца. Продолжая смотреть этим странным зрением, он заметил, что кабанчик оторвался от лакомых корешков и, поколебавшись, бросился бежать в нужную сторону.

Не сразу, далеко не сразу он почувствовал тонкую незримую ниточку, связавшую его с выбранным зверем, а когда почувствовал — первый раз испугался по-настоящему. В тот же миг эфирная ниточка порвалась, необычное пронизывающее зрение пропало, и скандинав, немного ошеломленный, поднялся и наставил копье на выскочившего из-за дерева кабанчика.

Тот оказался совсем молодым — просто диво, что пасся в одиночестве, с маленькими клыками и уже наливающимся загривком — сразу видно, что местным кабанам было где жировать. Неопытный, он, взъярившись на человека, внезапно выросшего на пути, бросился на него сразу, без оглядки — так частенько поступали и человеческие подростки, встретившись с чем-то неприятным. Викинг ждал, наставив жердь, а в самый последний момент сделал шаг в сторону, ударил немного сбоку, у лопатки, налег всем телом.

Кабанчик, испуганный и разозленный пуще прежнего, по инерции пронесся мимо. Несмотря на всю свою толщину и крепость, жердина хрупнула, будто лучинка, Агнар потерял равновесие и покатился по земле. Он тут же вскочил на ноги, отлично зная, что оказаться под копытами кабана — верная смерть. Пригнулся, сжимая нож, который выдернул из ножен еще в падении, и двинулся навстречу зверю. Тот, обезумевший от боли и злобы, как и все его собратья, и не подумал бежать. Спотыкаясь и изрядно кособочась, он заложил неровную дугу и снова кинулся на человека.

Викинг и на этот раз ловко ушел с его дороги, упал сверху, воткнул нож в толстый кабаний загривок. Конечно, у этого подростка шкура оказалась не такой крепкой, как у старого заматеревшего вепря, но тоже вполне толстая. Вцепившись правой рукой в щетину и складку, молодой мастер перехватил нож левой рукой, выдернул и еще раз вонзил, а потом снова, и напоследок, извернувшись, ударил над ухом, в одно из немногих по-настоящему уязвимых мест.

Издыхая, кабанчик протащил его еще несколько шагов и только тогда со стоном, похожим на вздох облегчения, ткнулся пятачком в напитанный влагой мох. Агнар с трудом поднялся на ноги, встряхнул мокрыми от крови ладонями и с сожалением посмотрел на штаны, разорванные то ли о корень, то ли о ветку, то ли обо что-то еще. Мысль о том, что с собой в путь следовало взять иголку, впервые пришла ему в голову.

— Ну, и зачем было тащить меня по земле? — с укором спросил кабана викинг и обтер руки о траву. — Что за месть моим штанам?

Вепрь молчал — его больше не интересовали ни вражеские штаны, ни даже сочные спелые желуди.

Выдернув из-за уха зверя кокетливо торчащий оттуда нож, скандинав с усилием перевернул тушу и принялся свежевать. Печень и сердце он выудил из требухи и отложил отдельно, потом умело ободрал кабана и отрезал все, что счел ненужным или недостаточно хорошим, чтоб возиться, — слишком жилистые куски, ножки с копытцами, хвост. Остальное завернул обратно в шкуру и выпрямился, соображая. Больше всего ему сейчас нужна была вода — с руками, по локоть измазанными в крови и жире, не слишком-то приятно ходить.

«А почему бы не воспользоваться чудесным зрением?» — подумал Агнар. Он сосредоточился и попытался понять, что в тот раз позволило ему увидеть зверей сквозь стволы и зелень. Не с первого и даже не с десятого раза ему удалось достичь все того же странного парящего состояния, в котором будто на ладони разворачиваются образы мира, затканного серой паутиной линий и росчерков. Пару раз ему приходила в голову мысль все бросить и попытаться поискать воду самым привычным способом — побродить по окрестностям.

Но молодой мастер был упорен. Если случайно удалось в самом начале, то почему же не получится теперь? Главное — найти ключик к удивительным чарам, оказавшимся ему подвластными. Со свойственной его возрасту живостью он сообразил, что вся эта магия, похоже, связана с тем глотком из волшебного источника бессмертия, о котором ему рассказала Маха, и дурак он был, что раньше не воспользовался своими возможностями.

«Может, я и сам смог бы избавиться от заклинаний друидов», — подумал он со злостью.

Раздражение придало ему уверенности в себе. В конце концов, то, что он сам для себя назвал «чудесным зрением», пришло к нему, и действительно, невдалеке обнаружился ручеек, выписывающий прихотливые петли по стремительно пробуждающемуся лесу и впадающий в небольшое озерцо.

«Озерцо! Находка!» — обрадовался мужчина. Он взялся за край шкуры и поволок кабанчика за собой. Конечно, жарить мясо — или даже есть его сырым при необходимости — можно было где угодно, хоть там, где зверь был убит, — хвороста хватало везде. Но кроме еды человеку нужно еще и питье. К тому же викинг не хотел оставлять тушу без присмотра. Кабанчика он забил вовсе не затем, чтоб кормить всех окрестных зверей.

До ручья оказалось дальше, чем он надеялся. Добравшись, Агнар долго мылся в холодной воде, потом оттирал покрасневшую кожу землей и песком, и снова мыл. Тем временем в животе урчало от голода. Вытерпеть было сложно, и поэтому, немного приведя себя в порядок, он взял еще теплую кабанью печенку и принялся есть ее сырой. Утолив первый голод, он долго собирал хворост, приволок небольшой еловый стволик, возился с кремнем и огнивом, а потом ждал, когда же наконец в костре появятся угольки. Мясо он жарил как придется: наколов на палочку и на камне, и даже бросив тонкую полоску прямо на угли и тут же выловив ее оттуда. По пальцам тек мясной сок с кровью, желудок ликовал, и на сердце стало удивительно легко — ведь он свободен, волен поступать, как ему угодно, и сражаться будет, если придется, по воле обстоятельств, а не потому, что так захотелось какому-то друиду.

Насытившись, он критически взглянул на оставшееся мясо. Его могло хватить на целое семейство, а при разумной экономии и не на одно. Бросать было жалко.

— Ну что ж… — вздохнул он. — Надо идти к людям. Пусть хоть кто-то тебя, многострадальная хрюшка, доест. Мне одному не осилить…

Шкуру он, спустившись к озерку, старательно прополоскал в воде и потому не побрезговал взвалить на спину, завернув в нее остатки туши, — теперь, если шкуре и предстояло испачкать ему одежду, то не слишком сильно. Своим чудесным зрением, вызванным с большим трудом, он обнаружил, что до ближайшего поселения ему еще идти и идти, — может, и к утру не успеет. Впрочем, идти все равно нужно было.

Он шел неутомимо и стремительно, будто за ним не было и не могло быть погони. Где-то на середине пути ему пришла в голову мысль попытаться разузнать при помощи все того же волшебного зрения — есть ли погоня, и далеко ли она — но, поколебавшись, он решил не тратить ни времени, ни сил. В желудке с довольным урчанием переваривалось мясо, этой щедрой трапезы ему должно было с избытком хватить до самой темноты, и викинг шагал спокойно, ни о чем не думая.

До темноты было совсем недолго, когда лес вдруг немного расступился, явив взгляду плетень, пасущуюся на скудной траве корову, маленький огород, обнесенный оградкой с вплетенными колючими ветками — от скота, и небольшой домик под дерновой крышей. У ограды, обтесывая колышек, стоял дюжий мужик с длинной русой бородой. Увидев Агнара, он неспешно отложил топор и посмотрел на непрошенного гостя сурово и вопросительно.

— Здравствуй, хозяин, — проговорил викинг, не очень ловко управляясь со словами белгского языка. — Не приютишь на ночь?

— А ты кто такой? — прогудел тот.

— Путник…

— Это я и сам вижу. Откуда родом, чем занимаешься?

— Я с севера, — совершенно искренне ответил скандинав. — Я кузнец.

— Кузне-ец, — протянул белг, смягчаясь. — Ну… А это что у тебя? За спиной?

— Добыча, — молодой мастер спустил с плеча шкуру. — Вот… А не приготовит ли нам с тобой твоя хозяюшка это мясо? Добрый был кабанчик…

— Само собой, приготовит. Само собой. Заходи, будь гостем. Места не жалко, — и продолжил обтесывать кол.

У дверей дома добычу из рук Агнара принял парнишка, должно быть, один из младших сыновей хозяина дома, и поволок на кухню. Выглянула женщина, видимо, хозяйская супруга — удивительно молодая по сравнению с мужем, наверно, вторая. Она спрятала ладони под полотенцем, которым подпоясалась, будто кушаком — для удобства, — и смерила викинга оценивающим взглядом. Держалась она холодно, но и с любопытством, должно быть, прикидывала — удастся ли выудить из гостя хоть какие-нибудь интересные истории.

Вздохнув с облегчением, скандинав расправил затекшие плечи и огляделся. Дворик перед домом казался до смешного маленьким, но здесь имелась и солидная охапка сена, на котором можно было отдохнуть, и большая бадья с водой. Когда молодой мастер стащил испятнанную рубашку, из дома выглянула молоденькая девчонка, лет эдак двенадцати-тринадцати, забрала у мужчины грязную одежду и утащила куда-то, должно быть, в стирку. Судя по всему, хозяйку смягчил вид груды мяса, которое принес незнакомец, поэтому она сочла необходимым о нем позаботиться — выглянула, чтоб вручить ему одну из чистых рубашек своего супруга, а может, сына: на смену.

Викинг с облегчением растянулся на сене. Теперь действительно можно было и отдохнуть. Как бы там ни было, хороший ужин и ночлег под крышей ему обеспечен, а дальше видно будет. Если понадобится, он доберется до северной части английского острова и там найдет корабль, направляющийся в Норвегию, а если такого корабля не окажется, построит свой. И там, на севере, в родных землях наверняка сможет укрыться от друидов, по крайней мере, на то время, которое потребуется, чтобы освоить новое искусство.

А может, удастся получиться у какого-нибудь северного колдуна? Это куда приятнее, чем иметь дело с чужаками.

Он задремал, лежа на сене, потом его разбудили, чтоб накормить, и хозяйка с неудовольствием поняла, что пытаться вытрясти из чужака хотя бы несколько тощих сплетен бесполезно — он слишком устал и слишком нелюбопытен.

Утром, к глубочайшему разочарованию женщины, судя по всему, не терявшей надежды его разговорить, Агнар собрался в путь. На лице хозяйки ненадолго появилось яростное выражение, отчетливо гласящее: «Больше никого, ни одного бродягу в дом не пушу!», хотя и ясно было, что решать вопрос «пускать — не пускать» станет ее супруг, а не она. Женщина забыла и про мясо, принесенное незнакомцем, — остатки его она еще накануне отнесла в коптильню, — и законы гостеприимства: помнила она только о своей обманутой надежде хоть на какое-нибудь развлечение. Только-только был отпразднован Бельтайн, а любой праздник лишь разжигает аппетит к веселью.

— То есть Бельтайн уже отпраздновали? — заинтересовался Агнар, доедая завтрак. — Я тут в лесу совсем одичал.

— Обряды провели, но во многих поместьях развлекаться будут до самого сенокоса. Еще дня три. Так им что — людей много, рабов тоже, есть кому заниматься делом. Мы себе такого позволить не можем.

Жена окатила мужа уничижающим взглядом, но на него это не подействовало.

— А где ближайшее поместье? Далеко ли?

— Хочешь наверстать? — белг улыбнулся в бороду. — Ну да, дело святое. Не так и далеко. В дне пути отсюда живет Ордех, богатый человек — у него много земли, большая семья, много работников. Там веселья на всех хватит. Дом гостеприимный, правда, только восемь раз в году, — снова усмешка — На праздники. В остальное время непременно приставят к работе, а если делать ничего не умеешь, вряд ли получишь за ужином больше, чем одну миску каши, да лепешку. Но ты — кузнец. Кузнецу в любом поместье работы найдется много. Если решишь пожить там.

«Почему бы и нет», — подумал викинг. Ему, конечно, ужасно не хотелось существовать кое-как, в лесу, питаясь недожаренным мясом — и то если повезет, а при неудаче глодать кору. Он вполне отдавал себе отчет в том, что сейчас стремится к простому удобству, но уговаривал себя, мол, не только в удобстве дело. Там, где живет много людей — хоть в селении, хоть в поместье — всегда можно узнать самые свежие новости. Скандинаву надо было понять — охотятся ли за ним, известно ли про его побег, и на что способны друиды в этих поисках.

«Почему бы и нет? Можно и подработать, подкормиться, собрать побольше вещей. Куда как удобно путешествовать, имея при себе хороший лук со стрелами, хоть какой-нибудь котелок, ложку, один или два запасных мешка… Много чего можно запасти, если есть возможность».

Доев и раскланявшись с хозяевами, он выбрался на указанную ему тропинку и зашагал на север. Может, конечно, до поместья и действительно был день пути, но явно не для его длинных ног. К полудню он миновал небольшое селение — всего три дома, и мужчин там почти не было, — а потом зашагал уже по землям, явно принадлежащим Ордеху. Хозяин был рачительный, потому позаботился поставить межевые камни, разметить края своих владений.

Не было смысла обходить поля сейчас, пока зерно, посеянное в землю, еще не дало побегов, и значит, топтать ничего не придется. Викинг пошел напрямик, по хорошо обработанной, ароматной рыхлой земле. Он мало что понимал в крестьянских делах, пахал и боронил в своей жизни намного меньше, чем сражался, но даже ему было видно, как хорошо здесь ведутся дела. Следом за засеянным полем потянулось отличное пастбище, на котором паслось большое стадо коров с наливными боками — скот здесь явно не голодал. Пастбище было отгорожено высоким крепким плетнем, и его Агнар обошел — не потому, что лень было перелезать через ограду или он опасался быков, которые ревниво охраняли свой «гарем», многозначительно поигрывая рогами, а потому, что установленные хозяином правила на его земле надо соблюдать.

Когда молодой мастер добрался до самого поместья, еще не настало время ужина. Жилой дом, возведенный на высоком речном берегу, действительно был велик — огромное круглое строение с крышей, вознесенной на солидную высоту, с гриананом, просторной светлицей, немного выдававшейся вперед над входом. Дом окружали хозяйственные постройки и мастерские, возведенные не кое-как, а из крепких крупных бревен, имелся и удобный внутренний двор, а дальше была возведена крепкая ограда, пригодная для того, чтоб за нею можно было переждать нападение врагов.

У ворот Агнара остановили, и он, прислонившись к одному из столбов, несколько минут болтал с парнишкой, чистившим и натиравшим топленым салом железные петли. Тот с восторгом рассказал путнику о праздновании Бельтайна, которое, впрочем, еще не закончилось, потому что не закончились еще наготовленные яства. И пиво тоже.

— А самое главное — желание? — подсказал, улыбаясь, викинг.

— Ну, конечно. Тем более, что ярмарок в ближайшее время не будет, а до следующего праздника еще почти два месяца.

— Праздник надо заслужить, — сказал, подходя, высокий жилистый мужчина с аккуратно подстриженными волосами и бородкой.

Уже одно это говорило о его склонности скорее искать свой путь, а не следовать привычному — белги традиционно избегали стричься и бриться, хотя имели для этого весь необходимый инструмент: ведь с волосами у них было связано множество поверий. Видимо, этот человек был из тех, про кого старики говорят: «Молодежь нынче ничего не уважает… А вот в наше время…» Взгляд у мужчины был холодный, твердый, и Агнар понял, что его вряд ли волнует мнение окружающих. Этот человек привык следовать только своему мнению, и в таком вопросе, как «стричь или не стричь волосы», старики для него — не указ.

Он внимательно оглядел викинга с ног до головы и коротко спросил:

— Путник?

— Да.

— Куда идешь?

— Хочу домой добраться. На север, — неопределенно ответил молодой мастер.

— Здесь, у меня, думаешь передохнуть? Или только на ночлег?

— Еще не знаю, — скандинав усмехнулся. — Не бойся, хозяин, зазря хлеб есть не стану. Я хороший кузнец, поработаю с удовольствием.

— Хлеба у меня достаточно, считать куски не буду, — холодно ответил мужчина. — Я рад гостю, а если ты пожелаешь поработать, то сможешь сделать это в нашей кузне. Там есть все необходимое для кузнечного дела. Посмотри, может, понравится.

— Может, и понравится.

— А пока проходи, не стой в воротах. Эй, устройте гостя! — махнул он кому-то, показавшемуся в дверях.

Во властных замашках белга Агнар давно уже прочел повадки хозяина. Он поблагодарил жестом, пересек двор и шагнул в дом.

Это строение было возведено из камня — все, кроме стропил и крыши. Даже рамы редких здесь окон вставлялись в высеченные из камня пазы. Как и в других белгских домах, самое большое пространство отводилось центральному залу, ниши-имдэ были одинаковые по размеру, и потому дом при взгляде сверху, должно быть, в точности напоминал колесо со спицами, только не доходящими до ступицы. Их стены тоже были каменными.

Однако обитатели поместья явно постарались сделать дом как можно более уютным. Кое-где стены обшили деревянными панелями, завесили умело расшитыми гобеленами, пол устлали свежим тростником, столбы, поддерживающие крышу, покрыли резьбой. Здесь все было продумано так, чтоб быть как можно более удобным. Козлы и столешницы, из которых по вечерам собирали столы, ждали своего времени в одном из имдэ, скамьи были составлены вдоль одной из стенок, постели скатаны в тугие валики.

Служанка, совсем молоденькая рабыня с густыми черными косами, принесла гостю тюфяк и даже подушку, набитую ароматными травами, а также теплое шерстяное одеяло. Она же забрала его кое-как постиранную накануне рубаху. «Как похожи разные женщины, — подумал развеселившийся викинг. — Главное — проявить заботу, а нужна она или нет, и во что выльется — дело десятое…» Впрочем, говорить он ничего не стал, безропотно стащил с себя рубаху и протянул служанке. Она мельком взглянула на его полуобнаженное тело, вспыхнула, бросила красноречивый взгляд на грудь, потом на плечи. Он сделал вид, будто не замечает, и, вспыхнув снова, девушка поспешила уйти.

Скандинав хотел пойти нарубить дровишек на вечер, однако, выглянув, обнаружил, что дров наколота целая поленница, и служанки уже чистят котел к вечерней трапезе, а еще одна на большом деревянном подносе бережно несет крупу и обрезки копченого сала для каши, и кто-то на заднем дворе — слышно по звукам — рубит мясо. «Щедро тут кормят, — подумал Агнар, довольно жмурясь. — Или это только по случаю праздника?»

Маясь от безделья, он пошел помочь парнишке, приводившему в порядок ворота, потом ставил вокруг очага столы по указаниям хозяйки — статной красивой женщины с толстыми пшеничными косами, лежащими на груди, на великолепной вышивке роскошного платья. Супруга хозяина показалась ему одетой слишком богато для деревни, но держалась она в своем праздничном одеянии так уверенно, что он догадался — она всегда так ходит. Должно быть, Ордех мог позволить себе, чтобы жена не работала, а лишь распоряжалась слугами и рабами. Похоже, он богаче, чем викинг подумал о нем сначала. Богат и влиятелен.

А значит, он многое может знать из того, что было бы полезно скандинаву.

Пожалуй, есть смысл задержаться здесь.

Поставили столы, потом скамьи, и женщины принесли из кухни угощение. Пришел хозяин дома, окинул домочадцев пронзительным взглядом, и все сразу пришло в установленный порядок, все расселись по привычным местам, а Агнара посадили совсем рядом с Ордехом, почтив его то ли как гостя, то ли как кузнеца. Викинг уже понял, что к кузнецам белги относились с большим уважением, даже почтением.

Молодой мастер от души наслаждался и видом, и ароматом, и вкусом яств — самых простых, деревенских: кашей, мясом, салом, печеными и вареными яйцами, хлебом и маслом, сыром и овощами, — но приготовленных с умением и любовью. Здесь знали толк и в удобстве, и в еде. Уже по одному только столу было видно, как хорошо ведется здесь хозяйство.

Впрочем, и постель была хороша. Скандинава уложили в одном имдэ с двумя младшими хозяйскими сыновьями, еще не успевшими обзавестись семьями. Едва коснувшись головой подушки, он рухнул в бездну сна, серую и безжизненную…

— Я очень рада, что ты смог сбежать, — сказала Маха, поправляя прядь надо лбом. — Правда, рада.

Она сидела на траве, и на ней было странное серое одеяние, которое она прежде никогда не надевала, да и Агнару не приходилось его видеть. Поднапрягшись, он вспомнил остатки мозаик в Нейстрии, в заброшенном поместье, построенном на развалинах старой римской виллы и как бы включавшем ее в себя. Женщины, танцевавшие на этих мозаиках, были одеты как раз так — очень вольно и откровенно.

Маха, одетая в римский балахон, показалась викингу удивительно красивой и таинственной. Открытые плечи и грудь притягивали его внимание, и он не сразу сообразил, в чем странность всего происходящего. Только и вертелась в голове мысль, что римскую одежду, должно быть, очень просто стягивать с женщины — развязал пояс и потянул платье вниз. Оно и соскользнет.

А потом, разумеется, сообразил.

— Ты мне снишься?

— Рада, что ты и это сообразил сам, да еще так скоро.

— Что я — дурак какой-нибудь?

— Не дурак. Словом, я рада, что тебе все удалось. Удивляюсь, как ты сумел найти путь через подземелья.

— Ну… Помогли мне немного.

— Кто-то из наших? — заинтересованно спросила Маха. Она слегка потянулась — очень томно, сладко, — сорвала травинку и покрутила в пальцах. — Ты пристроился за кем-то, а тот и не заметил?

— Нет. Я тебе потом расскажу, если захочешь.

— Надеюсь, что сможешь рассказать. Только одно объясни мне прямо сейчас — ты зачем взял реликвию?

— Какую реликвию? — удивился скандинав.

— А ты ничего не брал?

Агнар старательно сосредоточился и попытался вспомнить, брал ли он что-нибудь у друидов. Но, поскольку мысли его были заняты совершенно другим, так ничего и не вспомнил.

— Кажется, нет.

— Но куда-то же она пропала, — с недоверием отозвалась девушка. Поколебалась и сунула сорванный стебелек в зубы.

— Может, потерялась?

— О чем ты говоришь…

— Не брал я, не брал ничего… А почему ты так одета?

— Нравится? — улыбнулась Маха. Через мгновение улыбка стала прозрачной, отстраненной. — Так прежде одевались все служители пути и памяти… Правда, это было очень давно. Еще в те времена, когда Великие Острова не погрузились в морскую пучину… Но это неважно. Образ сна можно нарядить как угодно, поэтому я одеваю его по традиции.

— Значит, ваши эти… жрецы леса раньше так одевались? Как красные воины из Румаборга?

— Кто такие красные воины из Румаборга?

— Ну… Долго объяснять…

— Понятно. Для тебя это прошлое, а для нас — будущее. Рада убедиться, что традиция так живуча…

— Вроде того…

— Только я хочу тебе сказать, чтоб ты по возможности держался подальше от моих собратьев. Та реликвия, которая пропала, очень ценна для каждого из нас. И рано или поздно тебя тоже заподозрят в ее пропаже.

— То, что от твоих жрецов леса мне надо держаться подальше, это я уже понял. Но куда мне деваться, а? Маха?

— Не зови меня так, — нетерпеливо ответила девушка. — Махой я была тогда только для тебя.

— В каком смысле?

— Тогда я для тебя была богиней, Матерью-Землей, пашней… В общем, долго объяснять…

— Да я понял. Традиции разных племен очень схожи. У нас раньше, до Благого Бога, было что-то похожее… Как же тебя зовут на самом деле?

— Пора бы и познакомиться? После полугода отношений, — подмигнула она. — Да ладно. Родители в свое время назвали меня Темрой.

— Темра? Что это значит?

— «Холм». Но это неважно.

— Все равно я буду звать тебя Махой. Я так привык.

— Зови, как хочешь, — рассмеялась она. Помолчала, покусывая травинку. — Теперь-то ты что думаешь делать?

— Думаю нанести визит своим старым знакомым, альвам. Кое-что потребовать от них.

— Потребовать, чтоб вернули тебя обратно? Надеюсь, ты не сделаешь такой глупости и не отправишься к сидам вот так, сразу, без плана, без особых умений и сил? Неужели ты еще не понял, что тогда вырвался из их рук чудом? Теперь они не замедлят использовать тебя, как только могут.

— А как они могут?

— По-всякому могут. Не задавай глупых вопросов.

— Ладно, когда же, по-твоему, я буду готов навестить альвов?

Она легонько пожала плечами.

— Когда хотя бы немного обучишься чародейству. Конечно, у нас здесь, на Островах, ты не сможешь добиться этого. Здесь тебе опасно.

— Намекаешь, что нужно убраться?

— На время. У тебя же есть время. Много времени. Куда ты торопишься?

— Может, ты и права. Может, стоит получиться сначала. Но где?

— Тебе нужно найти того, кто согласится обучить тебя. В Англии магией владеют ведь не только друиды. Есть колдуны, чародеи, маги, и их много — выбирай на любой вкус. Впрочем, здесь нужно везенье. Если же нет, то, наверное, стоило бы тебе отправиться в Магриб.

— Магриб? — Агнар напрягся. Он когда-то слышал это название, и теперь где-то в глубине брезжило смутное ощущение — вот сейчас вспомнит и поймет, о чем идет речь и как туда добраться.

— Да. Это на юге. Там, кажется, по-прежнему существует школа чародейства, созданная еще во времена Великих Островов. Но если и не существует, то там все равно можно найти намного больше кудесников, согласных делиться своими знаниями. Магриб и Сааб тем и знамениты.

— Ах, да… Магриб… Я вспомнил. Большая область на севере Материка черных людей.

— На севере материка люди с черной кожей не живут. Их народ обитает в глубине материка, а также на юге его.

— Ну, положим, в ваше время, может, и не обитают, а в наше — обитают. Но главное в другом — я ведь вспомнил, где это.

— И сумеешь туда добраться. Не так ли?

Он придвинулся к девушке и вдруг обнаружил, что и сам обладает телом, что у него есть руки, которыми он может коснуться ее, губы, которые могут ее поцеловать, и глупо сидеть на расстоянии протянутой руки от женщины, которая так его влечет, и при этом даже не коснуться ее. Скандинав поспешно забрал ее тонкую кисть в свои ладони. Пальцы девушки показались Агнару слишком холодными.

— Ты хочешь, чтоб я убрался подальше от тебя? На другой конец Обитаемого мира?

— Зачем ты так говоришь? — укорила она. — При чем тут я?

— А притом. Я хотел бы тебя похитить. Как это можно сделать?

— Оставь… Похитить… Если ты похитишь меня, за тобой погонится весь Друидический Круг. Насилие над женщиной — серьезное преступление. А насилие над посвященной — втройне преступление. Как глумление над образом Богини.

— Разве ты будешь сопротивляться?

— Но ты же хочешь, чтоб все думали, будто ты увез меня силой. Или я тебя неверно поняла? А я не хочу, чтоб о тебе думали, будто ты способен на подобное преступление. За него карают смертью.

— Сжигают?

— Топят в болоте, Агнар. Ни больше, ни меньше…

— Да, невеселая перспектива. Выбор хорош… Скажи, а что за реликвия пропала? — спросил он рассеянно. Викинг уже обдумывал, как и где лучше сесть на корабль, чтоб быстрее добраться до Магриба, если уж ему не повезет с каким-нибудь английским учителем, поэтому вопрос был задан праздно — не слишком-то его и интересовал ответ.

— Ее привезли с Великих Островов. Спасли от потопа… А почему ты спрашиваешь? Действительно взял?

— Да не брал я никаких реликвий, — с раздражением отозвался молодой мастер, понимая, что старается он зря, ибо все его тщательно выстраиваемые сейчас планы наверняка пойдут псу под хвост, ведь здесь все иначе, чем в мире, к которому он привык. Лучше было бы никуда не уезжать, конечно. Но если на него действительно примутся охотиться друиды, убраться из Британии придется. — Я и в сокровищницы-то никакие не совался.

— А-а…

Сон прервался внезапно. Викинг, сонно щуря глаза, поднял голову — вокруг уже вовсю шевелились мужчины, торопясь встать и одеться, женщины варили в котле над огнем какое-то ароматное варево, служанки готовили миски — одну на троих, как обычно по утрам. Для утренней трапезы даже не ставили столов, усаживались на неубранных постелях, скрестив ноги, проглатывали завтрак побыстрее и спешили на полевые работы.

Сонно зевая, молодой мастер скатал тюфяк, подложил еще подушку и позавтракал с комфортом. Пережевывая кашу и заедая ее хлебом с ломтиками сала, он заново перебирал все, что ночью услышал от Махи, пытаясь осмыслить возможные намеки. Может, она не все могла сказать ему открыто, а может, что-то из ее слов он понял не так. Сон оставил отчетливое ощущение недосказанности — может, пробуждаясь, он забыл часть беседы?

«Судя по всему, ценная реликвия, — подумал Агнар, зевая. — Так что друиды за нее землю носом рыть будут. И неважно, брал я ее или нет — найдут и расспросят. Так что позволять себя найти нельзя». Это было понятно и раньше.

Позавтракав, он наведался и в кузницу, но там, как оказалось, делать пока было нечего — местный мастер с подмастерьем как раз снаряжали угольную яму, чтоб жечь в ней железную руду. Единственное, для чего здесь могли понадобиться лишние руки — встать к мехам, но этого скандинав не стал бы делать из чувства собственного достоинства. Мастерам-кузнецам зазорно считалось работать мехами, для этого существовали помощники и подмастерья, пока больше ни на что не годные.

Он вернулся к жилому дому, укрылся от поднимающегося ветра, привалился плечом к стене и с усилием вызвал в себе то самое чудесное зрение, которое освоил всего-то пару дней назад. У него было немного времени и, уверенный, что из обитателей дома никто ничего не заметит, он решил попытаться выяснить, не грозит ли ему какая-нибудь опасность.

Зрение пришло, как по заказу, но в первые несколько минут он видел лишь призрачные очертания зданий и красноватые тени людей, просвечивающие даже сквозь строения. Агнар сосредоточился. Он и сам толком не знал, как можно взяться за дело, поэтому доверился своей интуиции. Тени людей перестали быть красноватыми и засияли множеством оттенков. Более того, сочетание оттенков было таково, что викинг без труда смог разобрать, какие именно чувства испытывает тот или иной человек, разгуливающий по окрестностям. Равно непонятным для себя образом он смог узнать в неразборчивой тени хозяина, хозяйку, их детей, служанок, к которым присмотрелся накануне — словом, распознал тех, с кем уже успел немного познакомиться.

Но это было не то, не то. Раздраженный неудачей, скандинав заставил себя расслабиться и, запрокинув голову, вынудил сознание воспарить над землей. Поместье Ордеха, мелькнувшее внизу, выглядело как детская постройка из щепочек. Удивительно было смотреть на землю, проплывающую снизу, удивительно было наблюдать, как ее оплетает целая сложная сеть тонких и толстых полос разных оттенков серого. Так многообразны были эти оттенки, что молодому мастеру показалось, будто он смотрит на радугу, слишком изысканную для того, чтоб довольствоваться обычными цветами.

Агнар осторожно вернул сознание обратно и вовсе убрал чудесное зрение. Это оказалось не так просто — управляться с волшебным даром, — и теперь у него слегка звенело в ушах и слабость разливалась по телу, как холодное питье в жару. Отдыхая он обдумывал ситуацию.

Очевидно, чудесное зрение ему не поможет. Однако это единственный магический прием, который ему доступен. «Однако, как скоро ты сумел овладеть нежданным подарком, — подумал Агнар. — Всего день да ночь — и вот уже управляешься с этим зрением, будто всегда умёл это делать. Так может, есть еще какой-нибудь сюрприз, но пока ты не умеешь им пользоваться?» Он стал вспоминать, с чего именно началось это умение, и получилось — с желания. С огромного желания пообедать.

«А чем, интересно, желание выжить менее действенно, чем желание есть? — развеселился викинг. — Нет, конечно, голодный мужик есть хочет больше, чем жить, но это ни о чем не говорит. Сытый мужик, само собой, жить хочет больше, чем есть. Я сейчас сыт, так что самое время подумать о жизни». Поколебавшись, молодой мастер попытался выкинуть из головы все мысли и желания, как бы и вовсе перестать существовать — просто потому, что это единственный прием, который он за время пути через лес друидов освоил вполне прилично.

В этой бездне он оставил себе только одно — желание выжить в этой дикой гонке наперегонки с всесильными в белгском обществе жрецами леса, хранителями традиций и всех тайных знаний кельтского народа.

И что-то неясно забрезжило в мозгу. Он почему-то увидел себя, скачущего верхом на коне по побережью, мимо низкой кромки меловых скал — он помнил это место, потому что бывал там раньше. За ним, странно распластавшись по лошадиным гривам, неслись люди в длинных одеждах друидов. Один из них даже на скаку не выпускал из руки длинный изогнутый посох. Он протянул его вперед, странная беловатая вспышка ослепила Агнара на мгновение, и маленькая фигурка, скачущая впереди всех, полетела с седла. Не успела подняться — и на нее навалились преследователи, а все остальное заволокло неясной дымкой, впрочем, дающей явное ощущение смертельной угрозы.

Викинг вздрогнул и привстал с места. На него удивленно посмотрел кузнечный подмастерье, как раз возившийся с поленницей дров в пяти шагах, — должно быть, яму уже заканчивали закладывать, а может, заодно готовили закладку и для горна. Скандинав поспешил взять себя в руки и изобразил на лице безмятежное спокойствие. Свои проблемы, тем более чародейского порядка, он не собирался демонстрировать окружающим.

Встал, прошелся, чтоб размяться, обсудил с кузнецом лучший порядок закладки дров в яму, где из железной руды выжигалось все лишнее, рассказал о том, как это делалось у него на родине. Рассказал, конечно, не все, поскольку кое-что, считавшееся тайной его рода, счел необходимым оставить при себе. Потом они обсудили проблемы выплавки лучших сортов бронзы. Агнар все продолжал и продолжал этот разговор, ему хотелось отодвинуть тот момент, когда не останется никаких отговорок и придется все-таки решать, что означает его странное видение. А кузнец с удовольствием болтал потому, что в самом начале процесса его внимание к яме, у которой двое его помощников трудились с мехами, было почти совсем не нужно.

А когда разговор иссяк и местный мастер поспешил к своду ямы — проверять жар, — викинг направился в лес. Как-то неосознанно он привык именно там искать отдохновение от мыслей или людей, постоянно толкущихся рядом. Где еще можно отыскать свободное место и ничем не занятое время?

Привалившись к стволу дуба, он медленно опустился на землю.

Понятно, что к берегу пролива идти нельзя. Там, где в будущем поднимется приморский городок Дувр, где в его время будут причаливать целые стаи кораблей самых разных форм и размеров, его настигнет погоня. Неясно, видел ли он будущее, или же это всего лишь предостережение, но в любом случае он туда ни ногой. Незачем искушать судьбу.

В лесу было хорошо — приятный ветер пошевеливал листву, разросшаяся на прогалинах трава так и манила прилечь, аромат смолы бодрил. Агнар закрыл глаза и погрузился в странное состояние отрешенности от мира. Что-то такое происходило с его сознанием, но, как бы там ни было, оно отдыхало от всех тягот, которые духу предлагает окружающий мир. И это было сладостно.

«Что же мне делать дальше?» — подумал он.

«Смотря чего ты добиваешься», — пришел ответ.

Он был настолько ясным, что викинг в недоумении открыл глаза и огляделся. Вокруг был все тот же лес, трава оказалась немного влажной, и сидеть на ней стало неуютно. Мужчина поерзал, устраиваясь поудобнее, и снова закрыл глаза.

Сосредоточиться удалось не сразу.

«Чего я добиваюсь? Я хочу вернуться домой. А если это невозможно, то в этой жизни нужно устраиваться так, чтобы… чтобы было удобно и хорошо жить».

«Ты ведь хочешь преуспеть?»

«А кто не хочет?»

Скандинав и сам не понимал, говорит ли он с кем-то, или это его собственные мысли оформляются в ответы, такие неожиданные, что они кажутся рожденными чужим сознанием. Если это не так, то кто же это такой пронырливый сумел проникнуть в его существо, чтобы подбрасывать ему ответы? Кому это нужно?

«Ладно, — старательно подумал викинг. — Ты кто»?

«Кто бы ни был — пару советов я могу дать».

«Ну, давай».

«Если хочешь быть сильным и независимым, тебе надо поймать за хвост птицу удачи, которая уже далась тебе в руки. Тебе нужно овладеть той магией, что оказалась у тебя в руках».

— Да ведь не поспоришь, — пробормотал Агнар. Он открыл глаза, встал и после этого задумчиво посмотрел на небо, как будто ожидал увидеть там загадочного собеседника. — Это, само собой, понятно. Но как именно? Что мне делать? Куда идти? Если не на юго-восточное побережье, то на какое?

Ответа он не дождался. Да и не ждал по-настоящему, если говорить откровенно. Шестым чувством он понял, что неведомый голос беседует с ним лишь тогда, когда он сам молчит и углублен в свои мысли. По большому счету, молодой мастер в действительности совершенно не нуждался в чужих советах, тем более в таких важных вопросах, как собственная судьба.

— А за предостережение спасибо, — сказал он, глядя на этот раз себе под ноги. — К проливу я не пойду… Только… Куда же тогда?

Он вспомнил все, что слышал об Эрине, втором по размеру в числе Британских Островов. Ему никогда не приходилось бывать там, но поселений викингов там в его времена хватало, это он знал. Нет сомнений, что, пребывай он все еще в своем столетии, с Эрина ему удалось бы добрался куда угодно, однако как там обстоят дела теперь, он не мог и предполагать.

«Эрин так Эрин — какая разница. Не научились еще строить корабли, так я научу», — подумал скандинав, припоминая все, что он знал о строительстве судов. Знал он далеко не так много, как ему хотелось бы. Все-таки, это не кузнечное ремесло, в котором он так мечтал преуспеть. Однако каждый более или менее толковый норвежский, шведский или датский парнишка должен был понимать толк в кораблях, пусть небольших, на маленький парус, на одну пару весел, но построенный так же, как и большие, боевые суда. Он должен был уметь починить судно, привести в порядок после зимовки… Словом, самые основы Агнар знал. Как и все его соотечественники.

Вернувшись в поместье, скандинав помог кузнецу, потом снова ставил столы для ужина по указаниям хозяйки дома, поужинал и лег спать в имдэ рядом с младшими сыновьями хозяина. Утром все началось сначала, и супруга Ордеха уже уговаривала молодого мастера пожить немного у них, поработать и обзавестись всем, необходимым для путешествия. Поколебавшись, викинг согласился. К его удивлению, в поместье не показывались друиды. Лишь разок заглянул какой-то совсем молодой жрец леса в синем одеянии барда, но он только торопливо перекусил и отправился в дорогу, даже не переночевав.

На скандинава он не обратил ни малейшего внимания, хотя тот то ли из чувства какого-то озорства, то ли проверяя, ищут его или нет, держатся все время на виду у путешественника. Даже задал ему вопрос о дорогах на юг. Тот ответил, не оглядываясь.

Агнару еще дважды в снах являлась Маха, но она больше ничего ему не говорила, только смотрела, перебирая пряди волос, лежащие на полуобнаженных плечах и складках то серого, то белого платья. Последний сон мужчина воспринял как предостережение, хотя сначала и не понял, от чего, но решил, что из поместья пора уходить и пробираться к берегу моря.

Он собрал свои вещи и то, чем разжился всего за несколько дней. Одна из служанок, которой он сумел починить браслет, подарила ему рубашку, хозяйка уделила из запасов своего мужа старый, но еще очень крепкий и теплый шерстяной плащ, приказала набить полный мешок съестных припасов. За то, что гость три дня горбатился в кузне, помогая приводить в порядок инвентарь, а из обломков пришедших в негодность бронзовых вещей изготовил наконечники на плуги и бороны, Ордех позволил ему выбрать коня из своего табуна в двадцать пять голов.

Скандинав порадовался, что он хоть и плохо, но все-таки кое-как умеет ездить верхом.

Коня ему, в конечном счете, выбрал сам хозяин, ибо похвастаться знанием лошадей молодой мастер не мог. Сбрую и седло скандинав получил в придачу — старенькие, но вполне пригодные для того, чтоб еще некоторое время ими пользоваться.

Агнар с облегчением навьючил на коня свой скарб — то ли дело, не надо тащить на себе, — и отправился на запад, напрямик, сквозь леса. В последнем его сне Маха хоть и с долей беспокойства, но по большому счету вполне безмятежно смотрела на него, она была очень хороша в своем открытом «старо-жреческом» одеянии, и теперь, когда викинг предпринял все зависящее от него, чтоб избежать возможных неприятностей, он мог вспоминать свой сон с удовольствием. Вспоминая, он немного домысливал. Немного фантазировал.

Сны сделали Маху намного более привлекательной для него, чем была какая-либо женщина в его жизни. Теперь он реже вспоминал чародейку-прелестницу из народа альвов, но даже если вспоминал, она оставалась для него чем-то полумифическим, полуфантастическим. Так, как он думал о ней, можно было думать лишь о той идеальной женщине, с которой можно желать прожить всю жизнь и умереть в один день. Маха в его глазах была намного более земной, и ее простая, спокойная, уютная красота влекла его к себе.

К тому же, как ни удивительно, он успел привыкнуть к ней.

Он ехал через лес, время от времени рефлекторно пригибаясь, чтоб не задевать головой о ветки, и думал немного о девушке из Круга Друидов, немного о мире вокруг себя, немного о белгах и альвах и о свалившейся на него магической силе, с которой надо что-то делать. Потом притомился бить задницу о седло, слез, спутав коню ноги, пустил его пощипать травку и сам устроился на кочке — передохнуть. И в первый момент, разглядывая странное существо, вылезшее из-под корня огромного дерева в пяти шагах от себя, лениво подумал о том, какие удивительные формы принимает иной раз природа.

А потом существо, задумчиво почесав затылок совершенно человеческим жестом, заговорило.

— Я, собственно, вот о чем. Мне о тебе мой собрат рассказывал. Ты его должен помнить, он тебе задолжал услугу, — и, поднатужившись, существо воспроизвело ту мелодическую составляющую чудесного имени, которым год назад альв из числа малого подземного народа был вынужден откупиться от Агнара. К его помощи прибег молодой мастер, чтоб найти путь через подземелья друидов.

— Ну-ну, — подбодрил викинг, плохо понимая, спит он, или же видит все это наяву.

— Он сказал, будто бы ты — существо достойное.

— Неужели?

— Ну да. Обычно такие, как ты, требуют у нас бронзу, железо, серебро, золото — словом, богатство. Некоторые — бессмертие, чары… Много чего требуют. А ты попросил просто-напросто указать тебе путь. Дело пустяковое, особенно для такого, как мой собрат. Кстати, люди зовут его Ниу-Фаиртех.

— Язык сломаешь… — проворчал скандинав, задумчиво пощипывая себя за запястье.

— А ты не ломай! — запальчиво ответил карлик. — Кто тебя просит так его называть? Он только рад будет, если ты не станешь его так называть. Только не ждешь же ты, что он доверит тебе свое племенное имя? Да и я тоже!..

— Я уже понял, понял. Ты продолжай…

— А пожалуйста. Продолжаю. Ниу-Фаиртех удивился еще, что ты не пытался торговаться, мол, выведи меня на свет и еще в придачу дай заклинание какое-нибудь. Словом, сказал нам, что ты человек, с которым договориться можно…

— Ближе к делу.

— Ай-яй-яй, какой нетерпеливый. Сейчас все скажу, только ты меня не торопи.

— Извини.

— Я продолжаю. Ты — мастер железа, ведь так?

— Ну уж, мастер…

— Ты — кузнец? Все правильно? Нашему народу нужна помощь кузнеца Сами мы можем ковать любые металлы, но только не железо. Кровь Змея нам недоступна, она жжет наши ладони, искры выжигают глаза… Нам нужна помощь человека. Мы щедро вознаградим твои усилия. Поможешь, человек?

— Меня зовут Агнаром. Если вам нужна помощь, я готов, мне не трудно. Но кузня-то какая-нибудь у вас есть? Не на костре же мне плавить руду.

— Есть кузни, есть. Не сомневайся.

— А кормить будете? Есть чем прокормить такого прожорливого человека, как я?

— Само собой.

— Ладно… — викинг со вздохом признал, что ему это все, кажется, не снится. — А что обещаете взамен?

— Послушаем, что пожелаешь, и решим.

— Ага, — мужчине в. голову пришла еще одна мысль — там, у подземного народа, его никто из друидов не найдет. И пусть даже на земле пройдет не один год — времени у него теперь много. Хоть отбавляй. Только одно соображение смущало его всерьез — не шутка ли это, не ловушка ли. — Слушай, а ведь твой собрат солнечного дня боялся, как сухарь воды. А ты тут спокойно в полдень разгуливаешь.

В густой бороде малыша показалась щель рта, которая затейливо изогнулась в ироничной усмешке.

— Как у вас, людей, говорят — в стаде не без паршивой овцы. Вот и я такой… белая ворона…

Глава 9

Подземные чертоги альвов из малого народца на первый взгляд показались Агнару скудными и неуютными. Маленькая пещерка, куда его привели и предложили устраиваться, выглядела слишком обширной, чтоб человек мог чувствовать себя там удобно. В качестве постели служила большая охапка сухой травы и листьев, однако, пристроившись на ней, викинг с изумлением обнаружил, что она, во-первых, не расползается под ним, а во-вторых, довольно мягкая. Есть предполагалось, сидя на грубо обтесанном обрубке дерева возле выступа в стене наподобие стола, вещи укладывать в выемку, выдолбленную когда-то водой все в той же стене. Молодой мастер опробовал и то, и другое, вновь с недоумением убеждаясь, что неприглядная на вид обстановка вполне комфортна для человека.

В первые дни ему не позволяли выходить из той части подземелий, где находилась его пещерка. Сначала он очень удивился, узнав, что будет жить здесь один, но скоро привык. Ему разрешалось заглядывать только в небольшой зал, где постоянно толклись длиннобородые альвы, о чем-то сердито и ворчливо переговариваясь, да в парочку совершенно пустых, должно быть, подсобных помещений. К скандинаву долго присматривались, впрочем, вели себя весьма вежливо и четырежды в день подавали ему еду, всегда одну и ту же — мясо, отрезанное от туши кое-как, но зато отлично прожаренное, серые лепешки, болотный лук, ягоды и горьковатое, странное пиво.

Агнар не торопил альвов и спокойно ждал, когда же наконец ему доведется увидеть кузни подземного народца. О них среди скандинавов ходили легенды, причем самые фантастические, не один и не два кузнеца в Норвегии, с которыми молодому мастеру приходилось иметь дело, со вздохом поднимали глаза и говорили что-нибудь вроде: «Эх, взглянуть бы одним только глазком…» Викингу предстояло это счастье, причем не одним только глазком, а во все оба глаза, да еще и все попробовать, пощупать и всем инструментом помахать. За такое счастье любой его соотечественник без колебаний отдал бы один глаз, а может, и одну руку в придачу.

Только не правую.

Каждый день к нему заглядывал тот альв-малыш, с которым они говорили в лесу. Он приходил, усаживался на край скальной выемки и рассказывал Агнару, как поживает его конь, как готовят ужин гостю, и что надо совсем немного подождать.

— Твоя помощь нам очень нужна, — объяснил он. — Только надо все подготовить.

— Вы и сами живете в таких пещерах? — спросил викинг, обводя рукой скудную обстановку своего обиталища.

— Мы живем иначе, — уклончиво ответил альв. — Но тебе в наш город нет пути. Да и зачем? Если чего нужно — скажи, попробуем достать.

— Да нет… Просто непривычно. Ни тканей, ни очага… Тут, конечно, тепло, но для уюта..

— Очаг можно. И дров натаскаем, и огонь разведем. С тканями сложнее. Но тоже можно. Тебе каких?

— Да что я — баба, что ли, в тканях разбираться? Что-нибудь такое, чтоб постелить на землю и на постель. Что-нибудь толстое и теплое.

— Раздобудем. Потерпи немного.

— Что я должен буду делать?

— Наши старейшие все тебе расскажут. Я не могу — сам не знаю. Но слышал точно, что тебе позволят что-нибудь сделать и для себя — в нашей кузне. И, разумеется, плата будет щедрой.

— Надеюсь, — проворчал мужчина.

В тот же день в его пещерку внесли огромную охапку мелко наколотых дров — можно было только диву даваться, сколько всего за один раз могут утащить на своих плечах малютки-альвы, не достающие викингу даже до пояса. Вошедший следом согбенный старик ростом не больше локтя, весь оброс седыми волосами, так что видны были лишь концы кожаных штанов. Он остановился у выбранного для очага места, отогнул с запястья рукава, — он был облачен в одеяние вроде широкой рубашки, сшитое из неведомого материала, — и выпустил на ладонь существо, похожее на очень крупную ящерку. Чешуя ящерицы переливалась чистым золотом, в складках поблескивали алые искры, словно ее, искусно отлитую из драгоценного металла, освещал огонь костра.

Однако никакого костра не было. Свет в пещере давали два красивых хрустальных шара, наполненных чем-то вроде белесого тумана, странным образом позволявшего видеть в подземелье все с такой же отчетливостью, как ясным днем в лесу. Здесь очаг действительно был нужен только для уюта.

Альв пересадил ящерку с ладони под дрова, сложенные шалашиком, и они вспыхнули. Агнар торопливо нагнулся: ящерка с комфортом устроилась на одном из деревянных обломков. Теперь она была от плоской головки до кончика хвоста охвачена языками пламени, привольно скакавшими по золотой чешуе, глазки ее полыхали рубиново-красным светом, и, судя по всему, чувствовала она себя прекрасно.

«Саламандра, — догадался скандинав. — Конечно, это саламандра». Он любовался, как в очаге отдыхает огненная элементаль, время от времени переползая с места на место и поворачиваясь то одним, то другим боком. Он сам подкладывал хворост в огонь, а вечером спокойно давал ему угаснуть. Саламандру у него никто не забирал, и она всю ночь провела, пристроившись на вертикальной стенке, прикрыв морщинистыми веками круглые, как капельки, глаза, и подремывая.

А утром за ним пришли. Агнар вел себя демонстративно спокойно, но на самом деле все внутри сжалось от предчувствия. Выйдя из своей пещеры, он завертел головой, будто тайны и загадки должны были начаться сразу за ее порогом. Но какое-то время шли по обычному подземному переходу, от которого лишь изредка отходили другие переходы, или же большие залы, где копошились альвы. Потом перед викингом развернулась огромная широкая лестница с колоннами, вырезанными из толщи скалы в виде мощных стволов, а чуть выше — ветвистых крон, поднимавшихся к своду неправильной формы. По лестнице, на которой, наверное, поместилось бы в ряд два десятка человек, а может, и больше, царила полутьма, и спускаться по ней пришлось долго.

«Мне что же, каждый день туда-сюда по два раза бегать?» — с беспокойством подумал скандинав, но тут сопровождающие его альвы свернули, и он, конечно, пошел с ними. От широкой лестницы, словно ручеек от потока, отошла узенькая лесенка, которая извивалась в толще горы. На нее пришлось потратить намного меньше времени. Она закончилась на ровном, словно специально отшлифованном до гладкости зеркала полу широкого коридора. По сторонам его то и дело появлялись ажурные бронзовые складные экраны тончайшей работы, которые служили, похоже, чем-то вроде дверей, — Агнар сделал вывод, что помещения, устроенные на этом «этаже», не так уж велики по размеру. Жилые? Кладовки?

А потом перед викингом открылся огромный — в добрых пять человеческих ростов — проем, из которого потянуло свежим ветерком, и блики пламени затанцевали на полу и своде, украшенном солевыми отложениями. Альвы расступились, пропуская его вперед, и он вступил в подземную кузницу.

Это была огромных размеров пещера, дальняя часть которой терялась в полутьме, и от входа даже середину ее толком не удалось бы рассмотреть при всем желании. В огромных открытых и закрытых горнах пылал огонь, но пещера была столь огромна, что жара не чувствовалось. На гигантских каменных столешницах лежал разнообразный инструмент, а также формы для небольших изделий, и у Агнара загорелись глаза. Он кинулся ко всему этому богатству и принялся жадно рассматривать, не обращая внимания на альвов.

— Здравствуй, человек, — проговорил за его спиной низкий, басовитый голос.

Скандинав обернулся — рядом стоял старик, ростом чуть повыше остальных, с пронзительными желтыми глазами и густой косматой бородой со струйками седины. Борода была коротковата, как у большинства кузнецов, слегка опалена, густая шерсть с шеи спускалась на голую грудь. На альве были надеты только передник и замшевые штаны, перехваченные алым поясом. На плече карлика викинг вдруг заметил след ожога и почувствовал сродство с ним. Они оба были мастерами.

— Здравствуй и ты. подземный житель.

— Меня ты можешь звать Беаганом. Нам нужно, чтоб ты изготовил из железа запоры, которыми мы смогли бы запереть створки Большой двери — навсегда, чтоб никто не смог бы снять их.

— Что за дверь? — поинтересовался Агнар.

— Ты хочешь на нее посмотреть? — старик-альв бросил на него взгляд исподлобья. И, хотя он едва-едва доставал гостю до пояса, казалось, они на равных смотрят друг другу в глаза и говорят совершенно на равных.

— Как же не посмотреть, если для нее нужны запоры!

— Ладно. Следуй за мной.

Путь в глубины подземелий был долог и томителен. Порой приходилось идти через огромные, неведомо для чего освобожденные пространства, порой — по узеньким и очень низким коридорам, где и старик-то проходил лишь согнувшись, а викингу приходилось ползти. За ними шагало еще с десяток карликов, каждый из которых нес инструменты — они могли понадобиться на месте, для измерения и прикидки. Шли молча, порой в густой полутьме, где скандинава вели за руку, а иногда едва протискивались между двумя высокими стенами огня. Проходя по этому узкому проходу между двумя полосами смерти, молодой мастер чувствовал, как комок подкатывает к горлу и паника начинает кружить голову.

Ему стоило немалого труда держать себя в руках.

Стоя перед огромной дверью в круглом зале с высоченным белоснежным, искрящимся мириадами граней сводом, он сначала больше смотрел вокруг, на отделку пещеры, чем на то, ради чего пришел сюда. Кто-то в давние времена изрядно потрудился над убранством этого подземелья, превратив его в великолепный зал. Огромные, бесценные друзы хрусталя с густыми вкраплениями других полудрагоценных камней тянулись над головой на высоте не менее добрых пятидесяти локтей, а стены были отделаны оранжево-красным с золотыми прожилками агатом и дымчато-черным обсидианом. Казалось, когда-то здесь разверзся зев адского пламени, а потом по какой-то прихоти застыл, и неведомый мастер лишь немного привел это буйство в порядок.

А потом Агнар почувствовал какое-то смутное беспокойство и обратил, наконец, внимание на гигантские створки. По своим размерам они были вполне достойны зала, который завершали. Они были высечены из камня и плотно сомкнуты. Между створками, похоже, даже клинок ножа вряд ли удалось бы просунуть, однако оттуда тянуло холодком — неприятным, мертвенным.

Скандинав поежился и вопросительно взглянул на сопровождавшего его старика. Тот хмурился.

— Это Большая дверь, — пояснил он. — За ней еще наши предки много столетий назад заперли Великое Зло. Знать тебе о нем не нужно, не обязательно. Одно только я скажу — если оно вырвется на свободу, беда ожидает не только наш народ, но и людей. Правда, не сразу. Сначала, конечно, погибнут мои собратья, потом уже твои, но это и неважно. Это для вас одно-два тысячелетия — много. Для нас это совсем мало.

— Да и для меня немного, — криво усмехнулся викинг, уже успевший понять, что от своего родного времени он отстал приблизительно на полтора тысячелетия, уж никак не меньше — понять это ему помогла Маха, а также собственная прекрасная память. — Я понял. Значит, нужны железные запоры?

— Именно так. Все измерено, и тебе нужно только выковать нужные детали.

— А кто их поставит на дверь? — опытным глазом кузнеца молодой мастер прикинул, где и как ставить запор, куда вбивать огромные костыли и штыри. Как это сделать в гранитном монолите, он представлял себе слабо.

— Мы поставим. Выковать железную вещь нам не под силу. Остальное мы сделать можем.

— Ладно, — он помолчал. — Но тогда мне придется выжигать железо из руды. То есть сначала надо будет руду добывать на болотах, собирать, обрабатывать… Словом, придется поработать.

— Не придется, — коротко отозвался старик-альв, отступая от каменных дверей. — У нас есть железо. Тебе придется только выковать запоры. Идем, я покажу тебе это железо.

Вернулись в титаническую кузницу и, откровенно говоря, Агнар вздохнул с облегчением. Здесь, хоть и в чужой мастерской, но он все-таки оказался на своем месте, в привычном для него мире и привычных обстоятельствах. Еще раз полюбовавшись на разложенный для него инструмент, он повернулся к старику-альву и кивнул, мол, давай, показывай свое железо.

Тот молча двинулся вглубь мастерской, сделав ему жест — иди за мной. Викинг пошел, с любопытством оглядываясь. Печей здесь было множество, и у каждой хлопотали карлики с опаленными волосами и бородами. О назначении части горнов молодой мастер догадался — там выплавлялась медь, делались сплавы, отливались небольшие изделия. В других разогревали изделия покрупнее, а вот назначения некоторых печей, разогретых настолько, что воздух вокруг них просто гудел от жара, скандинав не сумел угадать.

Ведущий его альв остановился у огромного валуна, и Агнар примерился было его обогнуть, но старик остановил его и ткнул пальцем в ноздреватую поверхность камня.

— Вот оно. Железо.

Скандинав посмотрел удивленно, потом наклонился, присмотрелся к валуну поближе. Сначала его удивила поверхность — не как у гранита, не гладкая, а шершавая и чуть теплая на ощупь. А потом его осенило. Выпрямившись, он посмотрел на Беагана с немым вопросом. Тот молчал, замкнутый и суровый.

— Это же… Это же небесное железо.

— Рад видеть, что человек так хорошо понимает в природе вещей, — ответил старик. — Именно так. Из него ты и будешь ковать опоры.

Викинг с нарастающим восторгом касался ладонью метеорита, целиком состоящего из железа. Он лишь слышал о подобных материалах, но никогда их не видел — и ничего странного в этом не было. Даже один небольшой осколок такого вот «валуна» должен был стоить огромного количества серебра или золота. А уж целый монолит… Даже просто увидеть его своими глазами — уже сказочное счастье.

— Я понял, — ответил молодой мастер.

— Знаешь ли ты, как надо обращаться с небесным железом? С какими металлами и веществами сплавлять?

— Нет.

Альв укоряющее покачал головой.

— Люди слишком быстро все забывают. Когда-то мы учили людей, и думали, что вы запомните наши уроки навсегда.

— И запомнили бы. Если б жили подольше, — криво усмехнулся Агнар.

Беаган смерил его хмурым взглядом.

— Ну, тебе-то в ближайшие столетия смерть не грозит.

— В самом деле?

— Это заметно. Впрочем, погибнуть ты можешь, как любой смертный, так что, пожалуй, я поторопился, — он очень по-человечески хмыкнул. — Впервые вижу смертного, решившегося прикоснуться к источнику бессмертия и оставшегося в живых после этого.

— Хм… Видимо, не так часто это происходит.

— Впервые.

Потом карлик принялся рассказывать гостю о печах, показывать, что и как нужно делать. Они оба вели себя так, будто разговора о бессмертии вовсе не было, и сначала викинг делал над собой некоторое усилие — все-таки узнать побольше о той ситуации, в которой он оказался, хотелось неимоверно — но вскоре он увлекся объяснениями альва, и ему уже хотелось самому все попробовать. Старик вручил ему большое кайло, и молодой мастер подошел к метеориту. Подземный народ отступил подальше — одна только чешуйка железа, маленькая искра, поразившая чувствительную кожу альва, могла причинить много бед.

Агнар ударил первый раз с опаской, но быстро разошелся, стал махать кайлом от души. «Валун» поддался не сразу, но вскоре железные обломки, сизо-серые на изломе, усыпали весь пол. Потом он собрал их в большой ковш, который опасливо держали два карлика, затем швырнул в самое сердце горна, с интересом глядя сквозь кусок закопченного стекла, отшлифованного на диво, как в бешеном огне десятка саламандр железо плавится, будто воск. В него старик-альв, неохотно поясняя свои действия, добавил золото, несколько крупинок серебра, тонко размолотый черный порошок и еще какой-то обломок камня, похожего на обсидиан, а потом содержимое ковша влили в огромную каменную форму, откуда вскоре со всеми мерами предосторожности вынули горячий, чуть влажный от масла слиток.

Скандинав не просил ничего пояснять — он просто старался запоминать каждое действие Беагана. Он хоть и не самый опытный кузнец, уже мог на глаз определить по осколкам общий вес железа, а то, что добавляли в ковш, старик все-таки после некоторых колебаний назвал. «М-да, повторить-то я, пожалуй, смогу, — подумал обескураженный скандинав. — Но даже если мне удастся раздобыть все эти вещества, из которых золото и серебро — самые простенькие, то дело станет за небесным железом. Где его отыщешь»?..

За два дня работы они совместными усилиями перелили в слитки почти весь метеорит, и наступил черед Агнара. Теперь он оказался в центре событий — для него разводили огонь в горне, для него носили дрова и молодых саламандр, рождавших особенно жаркое пламя, ему подавали инструмент, по его указаниям работали мехами. Впервые в жизни молодой мастер имел дело с по-настоящему горячим горном, в огне которого железо плавилось, будто свинец, и впервые он чувствовал себя у наковальни так удобно.

Если его и пробивал жар, то только от работы. Бродивший по титанической кузне ветер не только раздувал пламя, но и освежал тело. Не приходилось заботиться о множестве мелких дел. Еду ему приносили прямо в кузню, и он торопливо насыщался, краем глаза следя за тем, как карлики, хлопоча у горнов, делают за него подготовительную работу. Спать его устроили в небольшой каморке рядом с мастерской — ее выдолбили, должно быть, для хранения инструментов или материалов, но теперь для его удобства освободили.

Как оказалось, другие работы здесь тоже не прекращались. Альвы продолжали лить разнообразные сплавы, изготавливать бронзу, электрон,^[14] а уже из этих материалов — всякие предметы, дивные украшения, надежное оружие. Краем глаза викингу удавалось проследить за их работой, и за эти несколько недель, проведенные в гостях у подземного народа, — он не знал точно, сколько, но ему именно так показалось, — он научился едва ли не большему, чем за всю свою жизнь.

Постепенно под его руками слитки превращались в огромные петли и полосы запора. Нетрудно было от огромной глыбы небесного железа отщипнуть для себя кусок и отковать меч. Агнар без труда получил на это разрешение и. пока в огне калились детали будущего гигантского замка, трудился над полосой клинка и гардой. Иногда над его работой склонялся Беаган, давал ему дельные советы, порой и сам соглашался что-нибудь показать и подержать. И так постепенно гарда принимала все более и более изящные очертания, при этом становясь все удобнее.

Вдоль лезвия по совету альва он провел не один, а целых два дола. В свете пламени горна металл клинка отливал благородным золотом, но под чародейскими хрустальными шарами выглядел абсолютно так же, как любое другое оружие, закаленное по традиции в воде или на сильном ветру. Старик-альв сам принял из его рук меч, и викинг понял — подземный народ может касаться железа, не может только работать с ним.

— Все верно, не можем, — жестко отозвался тот. — А лесной народ даже касаться не может. Все высшие и малые ши, живущие на поверхности земли, слабее нас.

— Ши?

— Ты их называешь альвами. А обитатели Островов — сидами и ши. Назвать можно по-разному, суть от этого не изменится. Они — слабее нас, потому и будут вынуждены уйти раньше.

— Что ты имеешь в виду?

— Прежде люди не касались железа, и мы с ними были ближе. Смертным было проще понять то, что движет нами, ибо они лучше понимали природу, а мы с природой едины. Но теперь люди начали изготавливать свои орудия из железа, и осколки Змеиной крови появились у них в душе. Эти осколки все больше будут мешать нам понять друг друга. Скажи мне, многих ли альвов ты видел за свою жизнь прежде, в своем времени и в своем мире?

— Ни одного, — признался Агнар.

— Значит, там, в твоем времени, люди уже настолько пропитались железом, что почти не слышат голоса природы.

— Но я ведь понимаю вас, — с трудом улыбнулся викинг.

— Я и не говорю, что для твоих соотечественников все давно потеряно. Однако пройдет совсем немного времени, и железо заменит в них чувство мира, и мир начнет меняться необратимо. А еще через пять-шесть столетий — мгновение по сравнению с жизнью неба, — и никто из тех людей не увидит альва, даже пройдя рядом. Не сможет его увидеть. Впрочем, к тому времени мы уже уйдем.

— Откуда ты знаешь? Ты предвидишь?

— И предвижу тоже, — спокойно ответил Беаган. — В мире все всегда повторяется. И то, что уже однажды было, случится снова. Впрочем, думаю, тебе это не слишком-то интересно.

Вечером, ворочаясь на мягком покрывале, устилающем толстую охапку сухой травы и листьев, викинг долго обдумывал то, что сказал ему старик-альв. Вряд ли он все понял. Как это — потерять чувство мира? Да сколько бы времени ни прошло, сколько бы железа ни появилось вокруг человека, если он потеряет умение слышать природу, приноравливаться к ней, он просто умрет с голоду. Как бы искусен ни был кузнец, он умрет с голоду, если кто-то другой не вырастит зерна. А чтоб вырастить это зерно, нужно знать, очень хорошо знать природу.

Однако Беаган говорил уверенно, спокойно — он будто бы нисколько не стремился в чем-то убедить своего собеседника, просто изрекал истину. Говорить так, не чувствуя уверенности, просто невозможно. К тому же, он как-то обмолвился о повторении. Неужели подобное уже случалось? Но когда? И как это выглядело?

Спрашивать, конечно, бессмысленно. Он уже пытался, но слышал от альвов краткий ответ — ему этого знать не нужно.

Не нужно — так не нужно.

Дни бежали незаметно. Сложную железную конструкцию, уже с большим трудом разогреваемую до ковкого состояния даже в огне саламандр, едва умудрялись вытаскивать из гигантского, самого большого в кузне горна. Уже дважды карлики носили щедро смазанное жиром изделие к двери, — Агнар с ними не ходил — не мог себя заставить, — и, вернувшись, весьма толково объясняли, что где нужно подправить.

Викинг правил. Он совершенно не чувствовал, как бежит время, ел и спал, когда хотел, и потому не мог следить за тем, как день сменяется днем. Он не видел ни солнца, ни луны, ни восхода, ни заката, оттого в его сознании ход времени просто остановился. Иногда вспоминая о жизни за пределами альвийского подземелья, он задумывался — лето там или уже осень, а может, зима, но через много столетий после того, когда он спустился сюда. Может, именно в том и был смысл утверждения, что во владениях альвов время течет намного медленнее, чем в человеческом мире — здесь просто по-другому воспринималась смена суток.

Пока закаливались и дорабатывались замок и петли, он с любопытством наблюдал за тем, как карлики трудятся над дивной красоты украшениями. Здесь же, в кузне, они вставляли в оправы кусочки полированных полудрагоценных и драгоценных камней, вытянув тончайшую, как паутинка, проволоку, плели цепочки, одну из которых Агнар добрые полчаса пытался порвать, но не смог. Кое-что из альвийских приемов он подхватил и попытался повторить. Получилось, конечно, грубо и по сравнению с изделиями мастеров подземного народа просто убого, но с человеческой точки зрения результаты его трудов были подлинным произведением искусства.

Правда, он теперь и сам совершенно по-другому смотрел на свою работу. Как это бывает, мастеру гораздо сильнее в глаза бросаются недостатки изделия, чем достоинства, а уж по сравнению с искусством карликов… Но, однако, скандинав не собирался падать духом лишь потому, что кто-то оставил его далеко позади — он смотрел, слушал, учился и не собирался сдаваться.

«У меня ведь впереди целая вечность», — успокоил он себя однажды и воспрял духом. Действительно — если друиды сказали правду, у него в запасе очень много времени, чтоб освоить кузнечное дело.

А также решить свои проблемы — если их вообще можно решить.

— Ты ведь знаешь кое-кого из лесных альвов, — сказал он однажды, беседуя с Беаганом. — Может, даже и того, с которым мне пришлось иметь дело.

— Нет, — ответил старик. — Его я вряд ли знаю. И твою историю — тоже. Расскажи.

Выслушав, он очень по-человечески покачал головой и посмотрел на Агнара пронзительно и испытующе. Долго молчал, а потом задал вопрос, показавшийся викингу совершенно неожиданным.

— Чего ты хотел добиться?

— Я хотел вернуться к себе, в свое время. В свою… эту… эпоху.

Карлик хмыкнул.

— Ну, действовал ты самым что ни на есть человеческим методом.

— А что мне было делать? Уговаривать, умолять?

— Это не помогло бы.

— Я и сам понимаю. Так что?

— Попытаться убедить, что это в их интересах. Впрочем, я и сам не знаю, как бы это можно было сделать. Мы вообще с лесными и старшими ши ладим плохо. Но нам это и не нужно.

— Те, с кем я имел дело — это лесные альвы?

— Нет. Старшие… Или высшие — кто как их называет. Они более могущественны, чем мы, и больше похожи на вас, людей — по тем возможностям, которые им даны. Но именно поэтому они более далеки от вас, чем мы.

— Не понимаю, — честно сказал викинг.

Но пояснений от старика не дождался.

— Не понимаешь, ну и ладно, — отмахнулся тот.

— Но как же мне быть теперь?

— Не знаю.

— А это вообще возможно для меня — вернуться в мое время?

— Почему же нет? — лицо старика, едва видимое за густой седоватой растительностью, покрылось морщинами от улыбки. — Дожить, например.

Агнар понял, что альв шутит.

«А я действительно могу дожить? — подумал он с удивлением. — И встретиться с самим собой там, в далеком будущем? С ума сойти». Он думал об этом, когда малыши-альвы в последний раз примеряли к двери гигантский, затейливый, отлитый и выкованный по их указаниям железный запор — к холодному, смазанному жиром железу они с горем пополам могли прикасаться. А перед сном он перебрал список завтрашних дел. Запор он закончил, завтра карлики, должно быть, будут его ставить на дверь, а он — присматривать, не надо ли чего подправлять. А потом он пойдет в кузню и попробует вытянуть такую же тонкую проволоку из сплава золота, меди, олова и десятка присадок, какую совершенно спокойно делают любые подземные мастера…

Скандинав проснулся от того, что его лицо защекотала травинка, которую пошевелил ветер. В первый момент он подумал лишь о том, что солнышко пригревает, и день, должно быть, будет замечательный. А потом вдруг понял, кажется, что-то не так. Открыл глаза, резко сел… он лежал на траве, на полянке, окруженной вековыми деревьями, а рядом, старательно спутанный, пасся его оседланный конь, откормившийся и раздобревший на альвовых харчах.

Подскочив от неожиданности, викинг оглянулся. Все вещи были аккуратно сложены рядом — одежда, тючок с запасом продовольствия, щит и оба меча — один из узорного, другой из небесного железа, — а также тщательно завернутые в кусок странной, очень тонкой и нежной ткани выкованные им в альвийской кузне украшения. Пораженный, молодой мастер развязал ремни на обоих тючках и внимательно осмотрел их содержимое. В свертке с продовольствием оказалось довольно много еды, которую ему явно положили гостеприимные хозяева таинственных подземелий, а среди одежды — рубашка, штаны и плащ из ткани, которую они же сами ткали из ниток, как понял скандинав, сделанных из какого-то подземного лишайника — тонкой, плотной, теплой и очень нежной.

Упаковав вещи обратно в тюки, Агнар сел и, обхватив голову руками, замер. В голове была абсолютная ясность, и, наверное, именно поэтому он не мог понять, как же это так случилось, что заснул он в подземелье альвов, а проснулся уже здесь, под солнышком, — мол, иди-ка ты, человек, на все четыре стороны. В первый момент он испытывал одну только досаду и обиду на существ, воспользовавшихся его неоценимой помощью, а потом просто вышвырнувших за дверь. А где же обещанная награда?

Но постепенно эмоции отступили, и пришло осознание — с ним поступили вполне вежливо и достойно. Альвы — не люди, бог их знает, как у них принято прощаться. Здесь находились все его вещи, в том числе и те, которые ему помогли изготовить в подземной мастерской. Есть у него и продовольствие, его хватит на то, чтобы добраться до любого человеческого поселения. Есть у него одежда про запас — мало ли что. И — самое главное — у него есть знания, которые он получил «в гостях», и эти знания у него никто не отнимет, и они такие необычные, что за них любой хороший кузнец отдаст все, что угодно. А знания лучше любой материальной награды.

Эти мысли успокоили викинга. Он встал, поймал коня, снял путы и навьючил вещи на него. Конь посмотрел на хозяина с укором, однако ему это не помогло. Скандинав не испытывал голода, поэтому сразу сел верхом. Он чувствовал себя ужасно глупо: он не понимал, где находится, в какой стороне юг, в какой — север, приходилось ехать наобум.

Конь уверенно шагал сквозь лес, то довольно густой, то редкий, но везде вполне проходимый, будто чувствовал стойло. «Ну вот, приведет меня обратно в поместье — то-то я себя дураком буду чувствовать. Ездил-ездил — и в результате обратно приехал. Кстати, судя по погоде, времени в гостях я провел немного. Все еще лето».

Жеребец вдруг остановился как вкопанный, и скандинав уже собрался ударить его пятками по бокам — но поднял голову и сам замер. На прогалине, куда они только-только въехали, стоял, задумчиво склонив голову набок, черный единорог.

Это был именно единорог, хотя в первый момент его можно было принять за великолепную красавицу-лошадь с лоснящейся шкурой и огромными выразительными глазами. И, конечно, у него был длинный, прямой, как стрела, черный рог с тонким кончиком.

— О-па! — вырвалось у Агнара. Он хотел было выругаться с досады и от неожиданности, но остановил себя — мало ли как чудесное существо отреагирует на брань?

Единорог помедлил и двинулся к викингу.

Тот торопливо спрыгнул с седла — встречать неожиданности ему было привычнее, стоя на земле.

— Слушай, я, конечно, не девица, — заторопился скандинав, припомнив что-то из легенд или сказок, — и даже вообще не баба… в смысле, не девушка, но… Это… — он лихорадочно копался в мыслях, пытаясь придумать, что именно «но».

— Ты думаешь, я сам не вижу? — сурово спросил низкий голос. Единорог остановился.

— Что — «не вижу»? — растерялся молодой мастер.

— Что ты не баба. В смысле, не девушка.

— Наверное, видишь.

— Ну, так зачем говоришь?

Агнар помотал головой и вдруг понял, что с ним разговаривает не кто-то невидимый, а сам единорог.

— Э-э… Я просто никогда раньше не разговаривал с единорогами. Не знаю, о чем и как говорить… Вот и…

— Я так и понял. Ладно, будем считать, тут виновато простое непонимание, — единорог наклонил голову набок и принялся пристально рассматривать лошадь. Потом шумно вздохнул. — Я почуял магию и решил, что здесь собратья. Как все это печально…

— Э-э… Ты надеялся встретить единорожицу… В смысле, единорожью даму?

Единорог задрал к небу кончик рога и захохотал.

— Вы, смертные, думаете только о том, как бы спариться с самкой своего вида, и другим приписываете такие же желания! Нет, я не об этом думал. Мне нужна помощь. Мне нужно немного природных чар. Я думал, собратья смогут мне помочь.

— Всем нужна помощь, — проворчал викинг, — кого ни встретишь. Ладно. Чем я могу помочь?

— А ты станешь мне помогать? — недоверчиво спросил черногривый красавец.

— По крайней мере, подумаю.

— Что пожелаешь взамен?

— А что с тебя можно получить? Верхом поездить?

— Можно и верхом, — единорог сочно фыркнул, и Агнаров конь отозвался таким же звуком. — Но ты же знаешь, на единорогах ездят только в страну чар и снов — слышал об этом?

— Теперь услышал… — развеселился скандинав. Волшебное существо нравилось ему все больше и больше. — Может, мне туда и надо. А помочь-то я чем могу?

— Мне нужно немного магии. Ты ведь чародей, да? От тебя сильно пахнет чарами. Я обычно справлялся сам, но тут вовремя не спохватился и ослабел, а в этих краях магия давно поделена между ши. А то, что осталось, захватили люди. Мне с людьми не тягаться. С ши — тем более. Ты чародей, может, сможешь помочь?

— Чем?

— Поделиться силами.

— Да я… — он шумно почесал затылок. — Я не умею.

— Ты — чародей?

— Пока еще нет.

— Ну вот, — расстроился единорог.

— И потом — я не смертный.

Волшебное существо смерило викинга подозрительным взглядом.

— А на ши не похож.

— Я не альв. Я просто перестал быть смертным. Ну, так получилось…

— Ваши человеческие штучки. Понял. То есть не понял, но это и не важно… Повезло тебе. Я знавал в прежние времена многих смертных, мечтавших стать бессмертными и поэтому пускавшимися на самые опасные, самые безрассудные эксперименты. Ты бы ухохотался, если бы послушал.

— Я с удовольствием послушаю, — заинтересовался скандинав.

— Ну, как-нибудь потом. Значит, поможешь?

— Что надо делать?

— Провести меня к одному из Мест средоточия силы. К любому.

— А что такое Место средоточия?

— Ну ты и даешь, чародей. Уж это-то надо знать. Любое место, которое ваши называют источниками магической энергии и черпают оттуда силы для своих чародейских нужд. Такие есть и на этом острове, и на другом, большом, и на малом вблизи западного пролива — особенно мощные. Но если ты не из числа служителей леса, то тебе туда пути нет.

— Ага, ты говоришь об острове Мона. Я слышал… Да, там обиталище друидов, туда мне нельзя. Понятно, значит, остается местечко где-то здесь. Или на Эрине… Сам-то ты знаешь, где оно?

— Знаю. Да если бы не знал, просто нашел бы. По ощущениям. Магия — как аромат травы медуницы, издалека чувствуется.

— Так зачем тебе я?

— Ну как же. Если меня увидят в тех краях, поймают, а дальше уж как повезет. Испытывать судьбу я, честно говоря, не решаюсь. А если я буду с тобой, ты сможешь сказать, что я — твой, и все.

Молодой мастер покатился со смеху.

— Ну, ты даешь… Рассуждаешь совсем как человек.

— Я много общался с вашим братом, человеком. Пару раз неосторожно попадался, во второй раз понял, как сильно рисковал, ну, словом… Однако люди мне интересны. За вами очень любопытно наблюдать.

Скандинав посмотрел на единорога со смесью укора и веселья.

— Как за муравьями, значит? Или за жуками?

— Я этого не говорил, обрати внимание.

— Обращаю. Ладно, веди меня туда, где есть такое вот Место средоточия. Кстати, зачем оно тебе?

— Я же объяснил — мне нужна магия. Магическая сила.

— Зачем?

Несколько мгновений единорог явно колебался, не уверенный, стоит ли говорить. В сомнении он изящно наклонил точеную головку, и Агнар смог во всех подробностях рассмотреть его рог — тонкий, витой, у основания толщиной приблизительно со средний палец на натруженной правой руке викинга, а на кончике тонкий, будто спица. Опасное оружие.

— Ну ладно, скажу, — наконец решился единорог. — Но это будет считаться платой за помощь. Вы ведь, люди, цените чужие тайны. Так вот, сила мне нужна затем, чтоб сменить облик на человеческий. Раз в году единорог может принять облик того существа, какого захочет, на несколько месяцев. Для разных целей, знаешь ли. Но для этого нужно кое-что. В частности, дополнительная сила. Магия. Ну вот, а теперь давай, помогай.

— Ну ты, братец, наглец, — восхитился викинг. — Ведешь себя совершенно по-человечески.

— Ага. Мне вот даже ваши самки больше всех нравятся.

— А, так вы облик меняете затем, чтоб завести потомство, да? — осенило скандинава. Он припомнил смутные рассказы бабушки, других старших родственниц, и в голове вдруг сложились элементы головоломки. — Вот и вся ваша тайна?

— Но-но! Нечего упрощать!

— Да мне не важно, в конце концов. Ради бога, поезжай со мной. Мне все равно, когда сворачивать к западному проливу. Наведаемся сначала в ближайшее Место средоточия, как ты говоришь, оно называется. А с собеседником все интереснее. Мой конь вот разговаривать не умеет…

— Знаю я вас, людей — вы предпочитаете все привычное, — с легкой насмешкой заметил единорог. — Думаю, если б твой конь заговорил, ты почувствовал бы себя неуютно.

— Не знаю, не проверял.

Путешествие в компании единорога оказалось весьма необычным. Однако появление черногривого красавца с длинным тонким рогом, растущим изо лба, на околице первого же селения, которое попалось им по пути, вызвало удивительно мало интереса. Чтоб поменьше походить на себя самого, — мало ли что, — Агнар при помощи ножа короче обрезал волосы, а также сильно отросшую в гостях у белгов бородку и усы. Он переоделся в зеленую праздничную рубаху, а меч из небесного железа старательно завернул в плащ и приторочил к седлу.

Его никто не узнал. Уже вполне владея местным наречием, викинг без труда выдавал себя за гойдела из северных областей, недавно приехавшего оттуда с торговым интересом. Даже его кузнечные навыки не мешали этой легенде — торговцами редко рождались, сначала становились средней руки ремесленниками, а уж потом те, кто был не слишком увлечен своим делом, начинали искать пути для приобретения богатства и сами ехали сбывать свои изделия в дальние края. А потом и не только свои. А потом и вовсе не свои…

На единорога поглядывали с любопытством и опаской, но без особого удивления. Судя по всему, кому-то из старших обитателей деревни такие существа на глаза уже попадались, а остальные знали, кто такой единорог, и чего можно от него ожидать. Волшебного зверя не пустили в деревеньку, даже в стойло, однако отвели на ближнее пастбище и предложили ему ячменя, хлеба и меловых лепешек.

Именно в этом селении Агнар к своему изумлению узнал, что на Островах лишь несколько дней назад отпраздновали Бельтайн, и, судя по дням лунного цикла, это был совсем другой Бельтайн, чем тот, после которого викинг сбежал через священный лес друидов. Осторожные расспросы показали, что молодой мастер провел у подземных альвов целый год.

«Ну, по крайней мере, всего один год, — подумал он. — Год, а не столетие. И не тысячелетие. Зато все, кто искал меня, должны были уже потерять мой след. Небось, друиды решили, будто я сквозь землю провалился или достался на ужин лесным зверям — и то, и другое хорошо».

В селении путешественники не задержались — хотя единорогу и нравилось местное гостеприимство, однако он намекнул, что сюда не пастись пришел, у него другие цели, да и Агнар все-таки опасался слишком уж лезть на глаза друиду, жившему в селении. Он без возражений сел неподалеку от него за столом, но поел торопливо и тут же ушел спать, уповая на то, что жрец леса не станет приглядываться к каждому чужаку-торговцу или там кузнецу. Мало ли кузнецов и чужаков бродит по Островам?!

Хотя выезжать ранним утром, в туман и холод, — этот май оказался намного холоднее и более промозглый, чем в прошлом году, — было малоприятно. Позевывая, викинг кутался в свой плащ и на этот раз до самого полудня, пока солнце не стало припекать, ехал верхом, хотя очень не любил это занятие и предпочитал часть пути идти рядом с конем.

— А побыстрее ты не можешь? — недовольно поинтересовался единорог, уже дважды в нетерпении исчезавший в гуще леса, но снова возвращавшийся.

— Могу. Но тогда я набью себе шишек на заду, а коню сотру спину. Тебе младшего собрата не жалко?

— Я слишком многого набрался от вас. людей. Вот и получается, что младшего собрата мне жалко, но себя — жальче.

— Как это удобно — все сваливать на людей. А в зимних холодах не люди ли виноваты, случайно? Или в том, что трава не такая вкусная, как прежде?

— Откуда ты знаешь, ты что — пробовал?

«Да уж», — отдуваясь, подумал Агнар. Среди своих неспешных, обстоятельных в жизни и в разговорах соотечественниках он слыл бойким, но в действительности мог блеснуть остроумием лишь тогда, когда собеседники никуда не спешили. И в беседах с единорогом он довольно часто не мог с ходу придумать, что бы такое сказать. Однако он не злился, скорее готов был хлопнуть себя по бедрам в деланном возмущении и восхищении, — мол, вот шельмец, навострился языком болтать!

— Да не то чтобы языком, — объяснил единорог. — Я уж скорее пользуюсь магическим способом. Язык у меня не человеческий. И горло тоже.

— Чарами, значит, владеешь, — проговорил викинг. — Меня научишь?

— А с чего вдруг?

— Как это? По дружбе, ну, и в благодарность за помощь, конечно.

— Мы же договорились, что я, открыв тебе нашу тайну, уже тебя отблагодарил.

— Это ты решил за меня, разве не так? Я ведь молчал, кажется.

— Ну а что ж ты молчал? Надо было спорить.

— Вот сейчас и спорю. А будешь возражать, навьючу на тебя все наше продовольствие — пусть мой конь отдохнет.

— Вот еще! Я тебе разве грузовой единорог?

— Не выделывайся, а то превратишься в грузового осла.

Путешествие получилось веселым. По вечерам скандинав устраивал для себя лежбище и разжигал костерок. Он уже обзавелся маленьким котелком, в котором кипятил себе воду с травами или даже варил что-нибудь, если хотелось есть. Первый раз молодой мастер старательно спутал коню ноги, а следующим вечером единорог вступился за своего «младшего собрата».

— Дай ты ему отдохнуть! Я прослежу, чтоб он не убежал.

— Точно проследишь? — недоверчиво переспросил усталый и потому особенно раздражительный Агнар.

— Точно.

— Смотри, если сбежит — я тебя оседлаю.

— А ты сначала поймай!

— Ну давай, удирай! И придется тебе без магии остаться. И без человеческих самок.

— Уел, — шумно фыркнуло волшебное существо. Лошадь викинга принялась со вкусом объедать молодую травку, пробивавшуюся сквозь толстый слой палой хвои.

В этот вечер скандинав спокойно улегся спать, в уверенности, что все будет хорошо. Единорог куда-то увел жеребца — должно быть, на ближайший луг, в поисках травы погуще и послаще. Все последующие вечера молодой мастер проводил в одиночестве, но по утрам оба скакуна оказывались на месте — сытые, довольные, отдохнувшие.

Чем дальше на юг, тем лес больше редел, правда, молодой поросли в этих краях хватало, в том числе и явно посаженной человеческими руками. Викинг знал, что белги, гойделы и представители прочих кельтских племен, хотя и рубили много деревьев для своих нужд, но обязательно засаживали вырубленные делянки саженцами тех деревьев, которые им указывали друиды. Частенько бывало так, что селяне не просто совали в землю семечко, а тратили уйму сил и времени на то, чтоб в хорошей, старательно удобренной навозом и золой земле вырастить саженец, и лишь потом пересаживали его в лесную почву и не оставляли без своего попечения.

Сначала Агнара это удивляло — у крестьян и так слишком много забот, чтоб еще тратить свое время и усилия на заботу о древесной поросли. Он принял эту сторону жизни белгов, как дань уважения к друидам и лишнее доказательство того, что жрецы леса всесильны в этом обществе.

Но потом он взглянул на это с другой стороны: на Островах было слишком мало лесов и слишком много поселений, каждому жителю которых требовалось очень много леса. Если белги сажали зерно в землю, они благодарили ее за урожай, старательно ухаживали за ней, оставляли отдохнуть под паром. Если они собирали в лесу ягоды или орехи, обязательно оставляли подсоленную лепешку или большой ломоть хлеба для тех лесных обитателей, которых они лишили пропитания. И в том, чтобы обязательно посадить дерево взамен срубленного, тоже была своя мудрость.

Укладываясь спать на пышной моховой кочке, на охапке лапника, викинг с облегчением подумал, что друиды еще не приказали посадить здесь дерево, и на таком уютном пятачке леса можно расположиться с комфортом. Поворочавшись, он обмял охапку лапника, прикрытого плащом, так, чтоб ему было удобно, и, спокойно уснул.

Однако, казалось, не успел он закрыть глаза, как его довольно грубо растолкали, причем копытом.

— Эй, человек!.. Челове-ек! Вставай давай.

— У меня имя есть, между прочим! — отмахиваясь, пробормотал Агнар, цепляясь за ускользающий сон. — Отстань.

— Твоего имени я не помню…

— Ну и иди в горы… Далеко и надолго.

— Мое имя ты, между прочим, вообще не знаешь.

— Да наплевать мне на твое имя! Я спать хочу!

— Пора идти. До пирамиды осталось всего ничего.

— До какой еще пирамиды?

— До той, которая расположена недалеко от Венты и Сорбии. Не знаю, как они точно называются.

— Не знаю я никакой Венты и Сорбии. Что за Сорбия?

— Город. Маленький. Вставай, хватит валяться. До чего ленивые эти существа, люди!

— Поговори у меня, под седлом дальше пойдешь, — Агнар сел и посмотрел на единорога с глубочайшим неудовольствием. Тот терпеливо ждал. — Ну, что тебе нужно?

— Поехали, — повторило упрямое волшебное существо. — Это совсем близко.

— Но почему ночью?

— Потому что, во-первых, ночью на восходе алой звезды напряженность выше, и я без труда возьму столько энергии, сколько мне надо. А во-вторых, вокруг пирамиды ночью меньше народу.

— Да какая пирамида? — наконец, окончательно проснувшись, спросил Агнар. — Меня не запутаешь, пирамиды есть только на юге. Мне дядя рассказывал. Его дед ходил на юг на шести кораблях Тормода Кормщика и даже два года служил владыкам Миклагарда. Он видел пирамиды и о них рассказывал.

— Пирамиды есть всюду, где есть крестьяне и жрецы, — рассеянно ответил единорог. — А если ты сейчас не встанешь, я сжую твой плащ.

— Я не знал, что ты питаешься крашеной шерстью. Я думал, единороги — травоядные.

— Не питаюсь и не люблю. Буду есть с глубочайшим отвращением, но все равно буду. А потом меня будет им долго тошнить…

— И все ради того, чтоб насолить мне! Заработаешь несварение желудка, болван, а толку… — но скандинав уже не злился. Он встал, свернул плащ и привычно взнуздал коня. — Ладно, поехали. Чтоб я еще хоть раз согласился кому-нибудь помогать…

Он взгромоздился на лошадь, и та охотно пристроилась в хвост единорогу. Эти двое явно успели найти общий язык, и молодой мастер опасливо подумал — как бы жеребец не решил уйти вслед за чудесным существом с лошадиной гривой и изысканным рогом, когда тот решит все свои волшебные проблемы. Как он тогда без скакуна? Еще ничего, если ехать будет не на ком, — он все равно до сих пор предпочитал ходить пешком, — а вот таскать на себе все вещи — это невесело.

— Уж не собрался ли ты сманить у меня моего коня? — бросил он вслед глянцево-черному крупу единорога, который буквально растворился в ночи — только хруст валежника под копытами указывал направление.

— Зачем мне твой конь? — удивилась тьма приглушенным голосом единорога.

— Ну, мало ли… Он уже, кажется, твоих мыслей слушается, не только слов.

— Я с ним говорю на своем языке. Ты его просто не слышишь.

— Какая разница?! Вот он тебя слушается, а меня, может, уже и нет…

— Так надо найти слова, чтоб послушался… Да ладно тебе. Не нужен мне твой конь. Что я с ним делать буду? Верхом ездить?

— А ты бы смотрелся! Кругом жеребец на жеребце…

— Ох, люди-люди… Какие ж вы трепачи… Ну, тише. Подходим уже.

Викинг с трудом направлял коня, слушая шорох листьев под копытами единорога. А потом лес внезапно расступился. Оставалось лишь поражаться, как это Агнар умудрился прозевать приближение к опушке, — ведь на равнинах, на берегах рек и морей, даже в снежные зимние ночи тьма никогда не бывает непроглядной. И, выходя из-под лесного свода, человек сразу начинает видеть во много раз больше, чем до того. Но главное, еще только подходя к открытому месту, он ориентируется на него почти как на пламя костра — сквозь прогалины и разрывы между ветвями видно небо, хранящее в себе память о свете, если не сам свет.

А здесь луг появился внезапно, и так же внезапно покатился с пригорка вниз, к сочному, удобному, самому лучшему пастбищу. Где-то в стороне, очевидно, протекала река, потому что такая густая трава вырастает лишь вблизи реки или озера. Но с того места, где скандинав остановил коня, он не видел глади воды. Зато он увидел добрых два десятка небольших костров, описавших два идеально ровных кольца вокруг пирамидального, ступенчатого холма, который возносился на такую высоту, что и представить было бы невозможно, если бы молодой мастер раньше не увидел альвийских чертогов и кузни рудознатцев-карликов.

Такими высокими в его краях были только горы, но посреди равнины Британии подобной горы оказаться не могло, к тому же такой правильной формы. Наверняка это было творение рук человеческих.

Изрядно попутешествовав в своей недолгой жизни, еще в своем времени, в привычном ему мире: в Скандинавии, Нейстрии, соседних областях, где ему приходилось бывать по делам, Агнар успел насмотреться на величественные, прекрасные архитектурные и скульптурные произведения искусства, сделанные человеческими руками. Раньше он решил бы, что пирамиду сложили какие-нибудь гиганты, существа, задевающие головами облака.

Но теперь он без труда поверил, что здесь потрудились люди, и даже если при возведении «ступенчатой горы» им помогали альвы, от этого почти ничего не менялось.

Однако помимо пирамиды и ощущения близости некоей силы, — похоже, единорог не солгал! — он увидел еще и костры, а также двигающиеся рядом с ними фигуры в длинных светлых одеждах. Они были не слишком далеко, но даже будь они на большем расстоянии от него, викинг все равно узнал бы друидов, причем высшей касты: он заметил, как пламя костров играет на золотых нагрудных и головных украшениях.

Еще одно скандинав почувствовал. Что-то вдруг врезалось ему в шею, налилось жаром и тяжестью. Можно было подумать, будто он по какой-то прихоти тащит на груди свинцовую болванку. Молодой мастер порывисто прижал ладонь к груди — и ощутил, как под ладонью пульсирует что-то напоминающее биение крови в теле человека, но только пульс был немного иной. Теперь, когда он уже освоил чудесное зрение, для него не составило никакого труда призвать его. Да что там — оно пришло само собой.

Его ослепило сияние, словно неустойчиво поставленный на кромку шар, балансирующий на верху самой верхней, седьмой ступени пирамиды. Это сияние, будто паук свою паутину, раскинуло во все стороны тонкие и толстые полосы света и силы, одна из которых упиралась и в грудь Агнара. Он чувствовал, как мощь переполняет его, как проясняется и становится намного детальнее волшебное зрение… Но понял он также и то, что все это видит не только он, но к окружившие пирамиду друиды.

— Ты ошалел, что ли? — воскликнул он в панике — самой настоящей панике, которая порой лишает рассудка, а порой наоборот, ведет человека сквозь волны жизни единственно верным путем. — Ты куда меня привел?..

— Но я же… — возразил единорог, впрочем, без привычной уверенности.

— Ты почему не сказал мне, что тут друидов больше, чем селедок в бочке?!

— При чем тут селедки и бочки?

— Дурак ты с лошадиными мозгами! Бежим отсюда! Скорее!

И, резко натянув повод, он повернул коня обратно в лес, безжалостно колотя его пятками в бока. Скакун, не привыкший к подобному обращению, взвился на дыбы, но твердую руку он, как каждый зверь, угадывал интуитивно, как и момент, когда можно артачиться, а когда нельзя, потому подчинился и галопом понесся в темноту.

Рядом, будто черный призрак, на удивление беззвучно скакал единорог.

Глава 10

Они неслись сквозь лес, и, наверное, только инстинкт лошади позволял ей не врезаться в деревья и пеньки. Агнар, который в любой момент мог налететь на какую-нибудь ветку, низко пригнул голову и благоразумно спрятался за лошадиными ушами. «Главное — не врезаться лбом во что-нибудь твердое», — подумал он и, поколебавшись, прижал нос к лошадиной гриве. Уж куда бы ни нес его жеребец — главное, чтоб уносил как можно дальше от луга, утыканного искрами костров и фигурами друидов. И от яркого кокона света, па который так отозвалось что-то, висящее у него на шее.

Скандинав даже не задумался, что же это у него такое на груди, — он просто почувствовал напряжение собственной и клубящейся вокруг пирамиды энергии, то, как со звоном порвалась ниточка, мгновение назад связывавшая вещицу и ком силы на вершине пирамиды. Понял он и то, что все присутствующие на лугу друиды это тоже почувствовали. А разве они упустят возможность поймать беглого пленника?

О том, что дело не только в этом, он подумал лишь через пару миль, оставшихся позади. Конь его выбрался из густого леса и несколько минут несся размашисто и ровно. А потом встал как вкопанный, и молодого мастера перебросило через луку седла. Лошадь низко нагнула голову, и он съехал по ее шее прямо на землю, уткнулся носом во влажный мох и колкую прошлогоднюю траву, едва не свернув шею.

— Чтоб тебя разорвало, седло с ушами, — простонал он глухо, ворочаясь на земле.

— А ты уверен, что действительно хочешь этого? — спросил его единорог, за миг до того остановившийся рядом. — Если его разорвет, на ком ты дальше поедешь? Верхом на палочке?

— На тебе, скотина черношкурая!

— Почему сразу скотина-то?

— А почему ты меня не предупредил?

— Но ты же не сказал мне о том, что у тебя нелады со жрецами леса.

— А о том, что мне брюнетки нравятся больше блондинок, я тоже должен был тебе сообщить?

— Меня твои вкусы на самок мало интересуют.

— А меня мало интересуют твои мысли по поводу того, что я там тебе был должен. Почему не сказал? Выходит, это Место средоточия принадлежит друидам?

— Каждое Место средоточия кому-нибудь принадлежит. Чему же ты удивляешься? Я тебе об этом говорил.

— Мог бы яснее сказать. Я как-то не ожидал встретить возле пирамиды целую толпу друидов, да еще высшего посвящения.

— Ну прости, с моей стороны, наверное, будет бесплодной попыткой научить тебя самостоятельно думать.

— Но-но!.. — одернул Агнар, хотя был вынужден признать правоту единорога. Действительно, кто еще из людей может иметь в своем распоряжении Место средоточия, источник магической энергии? Только друиды.

— Кстати, что это на тебе за вещица, которая так великолепно срезонировала прямо в самый нужный момент?

Тут Агнар вспомнил о гире, которая внезапно оказалась у него на шее, когда он приблизился к пирамиде. Он в задумчивости запустил руку за пазуху, пошарил там и в недоумении вытащил изящный прозрачный крест с лучами равной длины. Темнота медленно рассеивалась, и обломки расступающейся ночи уже достаточно размыло туманным бледным светом, чтобы без особого труда разглядеть в глубине креста, искусно вырезанного из хрусталя, крупный густо-багровый рубин, сияние которого медленно гасло. Он напоминал тлеющий уголек, подергивающийся пеплом.

Вещица оказалась теплой, и викинг чувствовал — дело здесь вовсе не в том, что он держал ее за пазухой, у тела. У молодого мастера возникло ощущение, что это рубин греет его ладонь, и никак иначе.

И силы в этой подвеске было изрядно.

— Ого! — восхитился единорог. — У тебя есть такой артефакт, а ты потащил меня к пирамиде?

— Я потащил?!

— Если бы сказал, что есть, мы бы все, что нужно, сделали на месте… Постой, а ты вообще умеешь пользоваться этой вещью? — спросил он с интересом.

— Нет. А как ею пользоваться?

— Ну дает!.. Ты, родной, таскаешь с собой серьезнейшую магическую вещь, почти что малое Место средоточия, и не знаешь, как с ним обращаться! Откуда взял?

— Нашел.

— Подобные артефакты просто так на дороге не валяются.

— Хочешь пойти и поискать еще? Там больше нет.

— Уверен, что нет. Разве люди после себя хоть что-нибудь ценное оставят? А вообще я не трогаю чужие артефакты, а то нарвешься еще, костей потом не соберешь, — волшебное существо посмотрело на викинга задумчиво и проникновенно. — А ты, похоже, нарвался. У тебя не потому ли со жрецами леса плохие отношения?

— Нет… А что, вещица действительно принадлежит друидам?

— Ну… — единорог повел чуткими ноздрями, будто принюхивался к кресту. — Не знаю. Я уверен лишь в том, что артефакт этот явно родом с Великих Островов. А магические ценности оттуда привозили только служители леса.

— Что за Великие Острова?

— Острова чародеев. Они несколько столетий назад ушли под воду… В смысле, острова, а не чародеи. Ваши человеческие маги перемудрили с чарами, и вот, пожалуйста… Вечно вы сначала делаете, а потом думаете…

— А у тебя круп лошадиный и морда мокрая…

Может, хватит переходить на личности и рассуждать о видовых особенностях наших рас? Давай к делу. Значит, вещь ценная? Тогда что она делала в друидском некрополе?

— Мало ли что она там делала? Я в ваших погребальных традициях вообще ничего не понимаю. То ли дело у нас…

— Мне сейчас не до того, как хоронят лошадей. За мной толпа друидов гонится… Я случайно прихватил какую-то ценную, важную для жрецов вещь, да? Магическую вещь?

— Ладно, скажи, с какого раза до тебя дойдет, и я повторю столько, сколько нужно. Исключительно из своей доброты и снисходительности к твоему убогому челове… убогому разуму.

Скандинав лихорадочно соображал.

— Как думаешь, если я сейчас выброшу эту штуку в кусты или повешу на веточку при дороге, они от меня отстанут?

— Не думаю, — единорог смотрел серьезно, без своего привычного ерничества. — Я уж не знаю, насколько ты действительно умеешь или не умеешь пользоваться этой вещицей, но настроиться на нее ты успел. Это чувствуется… Что такое настроиться? Ну, у каждого сложного артефакта есть ритм существования, ритм обмена энергиями, и он должен быть созвучен жизненному ритму того человека, который им пользуется. Сейчас ваши ритмы созвучны, причем в большой степени. Впрочем, я и в самый первый момент почувствовал, что ты довольно силен. Сразу принял тебя за чародея.

— Я никогда ничему такому не учился. Знаю всего лишь пару наговоров, да один трюк освоил…

— Значит, ты талантлив. Надо отдать тебе должное. В этом я всегда завидовал подобным тебе — вы умеете меньше нас, но способны научиться намного большему и большего достичь.

— Так что же делать?

— Если ты оставишь артефакт здесь, то, найдя его, друиды наверняка попытаются отыскать тебя, чтобы, остановив течение твоей жизни, естественным образом остановить вашу настроенность друг на друга. Иначе как убив, это сделать довольно трудно. А без этой вещицы у тебя и шансов-то особых не будет… Шансов уцелеть, я имел в виду.

— Значит, ты советуешь брать ноги в руки и бежать?

— Да, я полагаю, ты и сам собирался это сделать.

— Собирался. Только куда?

— Туда, где ты сможешь обучиться. Хотя бы в тех пределах, чтоб пользоваться артефактом.

— Кстати, с его-то помощью я смогу тебе помочь?

— До определенной степени. Я, конечно, рассчитывал на большее, чем помощь малого источника силы в руках мага-недоучки… Вернее, вообще неуча… Но хоть малое…

— Ладно. Что нужно делать?

Единорог красиво вздернул голову и шумно втянул воздух ноздрями. Длинный и тонкий рог отозвался на бледный туманный полусвет длинным матовым бликом.

— Ноги делать, — просто и даже немного вульгарно ответил он. — За тобой погоня, и она уже довольно близка А на твоем месте я все-таки попытался бы понять и почувствовать все возможности своего артефакта. Надо же чем-то защищаться от чар. Давай, твой конек уже помочился, а перекусит где-нибудь подальше, попозже.

Скандинав, мысленно стеная, вскарабкался в седло. Жеребец рванулся вперед и пошел неожиданно крупной, ровной рысью. Он казался неутомимым, и Агнар с облегчением уткнулся в лошадиную холку — отдохнуть. Он уже не боялся, что скакун падет прямо посреди леса, и из чащи придется выбираться на своих двоих.

Они остановились лишь тогда, когда им это позволил единорог, переставший чувствовать за собой погоню. Молодой мастер едва сумел заставить себя расседлать коня, тоже уставшего безмерно, высыпать перед ним остатки крупы, которую вез с собой, и повалился отдыхать. Усталость немедленно столкнула его в бездну сонного небытия, и, впервые в жизни чувствуя, как проваливается туда, викинг с облегчением подумал: «Хоть отдохну немного…»

— Все-таки, это ты взял крест, — гневно сказала Маха. — Зачем ты меня обманул?

— Маха! — простонал он, поняв только одно — отдохнуть не удастся. — Слушай, может, все-таки в следующий раз?

— Когда? Что — в следующий раз?

— Послушай, я не хотел тебя обманывать. И брать ничего не хотел. Я вообще не думал, что какая-то ерундовина на цепочке, положенная вместе с мертвым телом в какую-то нишу, может иметь ценность. Я и забыл о ней…

— Она что, по-твоему, на дороге лежала? Что значит «какая-то ерундовина на цепочке в нише с мертвым телом»? Ты хоть понимаешь, что ты говоришь?

— А ты почему на меня нападаешь?

— Ты понимаешь, что ты взял? Этот крест — могущественная реликвия Великих Островов. Зачем она тебе? Верни ее немедленно! Я, когда выдавала тебе тайну заклятия, даже не предполагала, что ты решишь себе сувенир на память прихватить!

— Ох уж эти женщины, — вздохнул он. — Как всегда — лишь бы поругаться, а что было на самом деле, нисколько их не интересует. Неважно — глупые, умные — все равно все они одинаковые.

— Ладно, — она явно сделала усилие над собой, взяла себя в руки. — Я слушаю. Что там было на самом деле?

— Самое главное — то, что я брал не реликвию друидов, а просто вещицу, валяющуюся как попало. По моему мнению, реликвии так не хранят…

— Только не надо мне указывать, как и где, по твоему мнению, мы должны хранить реликвии!

— Маха, я тебя прошу…

— Ладно, слушаю дальше.

— Я ничего не указываю. Я объясняю. И обидеть не хотел. Теперь-то мне что делать?

— Верни крест, и от тебя отстанут.

— Я бы вернул. Но тут мне подсказали, что это уже бессмысленно, ибо я успел на него настроиться.

У Махи округлились глаза.

— Ты успел — что?!

— Настроиться.

— Как это возможно? Ты же не чародей! Оказался в точке силы, да? Но как?

— Ты верно заметила, я не чародей, поэтому ответить на твой вопрос не могу. Однако факт остается фактом.

— Факт? Ты совершенно в этом не разбираешься. Такого просто не может быть. Отдай артефакт нашим, и они живо во всем разберутся.

— А если окажется, что я прав?

— Это невозможно.

— А если окажется?

— Ну… Если…

— Так вот — я вам эту штуку не отдам. Не отдам свою последнюю надежду на жизнь. А если ты не хочешь, чтоб я погиб, растолкуй мне, как с ней себя вести. Как пользоваться.

— Ты думаешь, я действительно обо всем тебе расскажу? — осведомилась Маха. В ее голосе не было никакой уверенности.

— А разве ты не хочешь, чтоб я выжил?

Она долго смотрела на него. В ее глубоких, влажных, выразительных глазах дрожали отсветы пламени, и ему показалось, будто за его спиной занялся пожар. Лишь усилием воли он заставил себя вспомнить, что встречается с нею не в реальности, а во сне, и потому вокруг может твориться все, что угодно — ему это не угрожает ни смертью, ни увечьем. Любое пламя, которое появлялось здесь, было лишь порождением его или ее разума.

В этот миг, в окружении полумрака, становящегося все более густым и как бы даже осязаемым, Маха показалась ему просто нечеловечески красивой. Девушки даже страшно было коснуться, — казалось, образ ее от одного неосторожного движения развеется, будто сон. Однако он преодолел себя, взял ее за руку. Ладонь показалась ему безжизненной, будто изваянной из камня. Однако пальцы шевельнулись в ответ.

— Хочу, — бесчувственно ответила она.

Несколько мгновений они молчали.

— Я понял, — сказал он со сдержанностью разъяренного мужчины. — Ты теперь на другой стороне. Да?

— Мне придется.

— По долгу службы? Ну-ну…

— Я служу равновесию между миром человеческим и животным. Я не могу отдать тебе крест.

— Но я сам его взял.

— Агнар, неужели ты веришь, что тебе пойдет во благо владение нашей реликвией?

— В первую очередь я хочу выжить, и это, думаю, вполне естественно. А потом, получив гарантии того, что ваши жрецы отстанут от меня, я верну этот крест. Когда обучусь всему необходимому в доступной мне магии.

— Откуда ты знаешь, что с помощью креста можно обучаться? — быстро спросила она — и тут же прикусила язычок. Эффект от мнимой оговорки испортил едва заметный блеск ее глаз — она смотрела на него слегка лукаво, и он все понял.

А еще викинг понял, что, даже если эта женщина желает ему удачи, прямо она ему помогать не будет. Не решится.

— Ладно. А о том, что я нацелился на Магриб, ты расскажешь друидам?

— Нет. Я расскажу лишь, что ты намеревался попасть домой, в Скандинавию.

Маха снова улыбнулась. Улыбнулась очаровательно, и в груди молодого мастера что-то едва ощутимо заныло.

— Я вернусь за тобой, — не выдержал он. — Я приду за тобой, и мне все равно, что об этом думают твои собратья.

И сон прервался. Скандинав со стоном поднял чугунную после короткого сна голову. Над ним стоял разъяренный единорог и старательно толкал его копытом.

— Осторожнее! — пробормотал мужчина, пытаясь открыть глаза. Получалось плохо. — Ребра мне переломаешь.

— Я тебе все кости переломаю, если мне еще час придется тебя будить. Сколько можно-то? Я что, нанимался вокруг тебя плясать?

— Подумаешь, помахал копытом несколько лишних минут…

— Минут? Я тебя уже раз десять поднимал. Ты постоишь-постоишь — и снова валишься мордой в траву. Один раз даже седло взял, я поверил, отвернулся перехватить пучок травы, оборачиваюсь — а ты уже дрыхнешь! Под седлом! Что это такое?! А?

— Ничего особенного, просто я хочу спать.

С большим трудом, не с первого раза попадая ремешком куда нужно, молодой мастер все-таки сумел взнуздать своего скакуна, тоже немного ошалевшего от короткого сна, и взгромоздиться верхом. Часть пути он только и делал, что тыкался носом в колкую конскую гриву, от чего просыпался и встряхивался, пытаясь отогнать сон. Потом все повторялось снова. За то время, что он отдыхал, ночь отступила, давая дорогу утру, но туман еще не успел рассеяться и клубился меж стволов и скудных стебельков молодого, еще не успевшего развернуться и разрастись папоротника.

А потом он приложил ладонь к груди и почувствовал обжигающее тепло. И сразу проснулся, будто от целого ведра холодной соленой воды из-за борта. На груди пульсировал хрустальный крест с рубином в центре, и это обязательно должно было что-то значить.

Он запустил руку под рубашку, взялся за вещицу, крепко стиснул — и провалился в видение. Вполне отчетливо чувствуя свое тело, крепко сидящее в седле, он одновременно видел сверху кусок редколесья, где было больше кустов, — все еще голых, с едва проклюнувшимися из почек листочками, — чем деревьев. Сквозь эти кусты продирались человек десять в длинном белом одеянии…

— Вот попали! — воскликнул он, подпрыгнув на седле и едва не свалившись. — Это же друиды!

Видение пропало. Вместо него рядом появилась длинная черная морда единорога с обеспокоенными глазами.

— Что такое? Ты что-то видел?

— Кажется, я видел преследователей.

— Далеко?

— Не знаю…

— Так узнай! Ну, что ты на меня смотришь, как будто я тебе предлагаю мох жевать? Делай все то же самое, что ты уже сделал, и сообразишь. Если подумаешь как следует. Ты думать-то умеешь?

— Захлопни пасть… — ругнулся мужчина почти машинально и, положив ладонь на артефакт, попытался повторить удавшееся ему только что действие. Припомнились и слова Махи о том, что вещица способна обучать. Сразу пришло понимание, что достаточно осознанно и без спешки стремиться к нужному результату, и станет понятно, как именно он достигается.

Снова стали видны фигуры друидов, спешащих через редколесье, а потом обзор стал шире, он смотрел на происходящее как бы сверху и смог разглядеть знакомые ориентиры — вот мимо того сломанного дерева он проезжал и под эту ветку подныривал. Значит, они не так далеко, но двигаются медленно… А вот встали, совещаются о чем-то… Непомерным желанием узнать, о чем они говорят, викинг потянулся туда и увидел среди прочих двух своих знакомых — Луитеха и молодого друида, с которым он ел из одной миски, когда отдыхал в последнем поместье на своем пути.

Преследователи действительно совещались.

— Куда он может направляться?

— Важно узнать, чего он хочет, и тогда станет ясно, куда он направляется.

— Чего он хочет, понятно — любой обладатель магического дара желает этот дар развивать. Однако где? Хорошо было бы, если б он захотел учиться у кого-то из наших.

— Уж не на Эрине ли он надеется отыскать учителей?

— Может, и на Эрине. Было бы куда удобнее, если б он попытался выбраться на материк — у восточного побережья у нас есть множество возможностей его перехватить.

Друиды помолчали.

— Небольшое проклятие неудачи? — без всякой уверенности предположил один из них.

— Какое там проклятие! У него же при себе наш крест закатного солнца… Такая ерунда его даже икнуть не заставит.

«Вот это да!..» — невольно подумал Агнар.

— Ты мог бы попробовать отыскать его при помощи чар, Луитех, — предложил еще один друид, обращаясь к старому знакомому скандинава.

— Это невозможно. Чары артефакта не дают возможности ни отыскать его, ни проводить прямые воздействия. А что-нибудь действительно серьезное, способное пробить естественную защиту солнечного знака, требует времени и усилий — не в пути же проводить обряд.

— Так может, вернуться к Сорбии? Пытаться найти его так, наобум, все равно, что искать иглу в стоге сена. Может, стоит воспользоваться силой?

— Может, — медленно, очень медленно произнес Луитех. Он поднял глаза, и, если бы не смотрел как бы сквозь все, что только есть в пространстве, одновременно вдаль и в себя, встретился бы взглядом с молодым мастером.

Потом поднял руку развернутой ладонью к викингу, сделал странный, очень сложный жест кистью и пальцами отдельно, и Агнара бесцеремонно, словно котенка, взятого за шкирку и выброшенного из избы на мороз, вышвырнуло из видения.

Он вздрогнул всем телом и выпал из седла. К счастью, очень мягко. Головой он ткнулся в пышную моховую кочку, и только плечом больно приложился о корягу. Пошевелился и медленно сел, потирая руку. Странное состояние, напоминающее ошеломление от резкого пробуждения, владело им. Ничего не хотелось — ни вставать, ни сидеть. Только б рухнуть обратно головой в мох и лежать, пока в голове не прояснится.

Единорог остановился перед ним и, наклонив голову, посмотрел насмешливо.

— Ну ты и наездник…

— Твое какое дело!

— А ты каждый раз будешь так тормозить — головой о кочку?

— Какое твое дело?

— Ну смотри, конечно… Если тебе так больше нравится…

— Вот привязался…

— Ты все-таки поосторожнее, — совсем другим тоном проговорило волшебное существо. — Ну согласись, со сломанной шеей от тебя вряд ли будет много толку.

— Да я понимаю, — поморщившись, отозвался скандинав, вставая. — Мне моя шея дороже даже больше, чем тебе.

Он поймал коня, — впрочем, это оказалось совсем несложно: лошадь, потеряв седока, даже и не подумала куда-то уйти — потянулась к ближайшему пучку травы и принялась закусывать, — сел верхом и кивнул единорогу.

— Ну, поехали.

— Что ты видел?

— Я не только видел — я и слышал.

— И что же ты слышал?

— Насколько я понял, жрецы леса не могут ни найти меня при помощи своего колдовства, ни наслать на меня никаких проклятий. Зато их люди ждут меня на восточном побережье Островов. А на западном, близ Эрина, их пока нет.

— Значит, на Эрин?

— Получается. Знаешь там какие-нибудь Места средоточия?

— Знаю. Много. А еще там есть королевский камень — тебя не интересует?

— Что за королевский камень?

— Волшебная вещь, которая наделяет силой того, кто, по его мнению, может стать хорошим королем, а также достоин этого. Он громким криком извещает селян, что теперь у Эрина вновь есть король…

— Ну и зачем, по-твоему, мне это надо?

— А как же?! Я знаю — все смертные мечтают стать королями.

— Я от этого желания был избавлен даже в бытность свою смертным.

Единорог покосился на него с любопытством.

— Почему же нет? Все хотят…

— Ну, положим, не все. А зачем мне это может быть нужно?

— Ну, почему все… ну ладно, не все, но почти все… почему они хотят этого? Ну, почет, слава, власть…

— Ага, и уйма обязанностей. Каждый шаг — соблюдение традиций, ничего того, что хочет сам король, а только то, что нужно. Ну, и, конечно, уйма желающих с тобой сразиться и занять твое место… Нет, я уж лучше постранствую в свое удовольствие.

— Странный ты человек. На других не похож…

— А человек не должен быть похож на других. Он должен быть похож только на самого себя. Поехали, нам надо убраться отсюда, пока вещица не дала сбой и жрецы леса не смогли при помощи своего колдовства выяснить, где я нахожусь.

И они пустились в путь. Прежде викингу никогда еще не приходилось столько времени проводить в седле. Уже к середине этого дня он почувствовал, что его зад превратился в отбивную, а в голове мутится от усталости. Одновременно, не умея ездить верхом, он измучил и коня, сбив ему спину, несмотря на продуманную конструкцию седла, его мягкую кожу, а также толстый потник.

— Если так пойдет дальше, твой скакун будет годиться только в котел, — ворчливо предупредил единорог.

— Что ты предлагаешь? Если я не умею правильно ездить верхом, что же теперь делать?

— А что ты делал раньше?

— На корабле ходил. Или ногами. Или уж, в крайнем случае, на коне, идущем шагом.

— Надо тебе сказать, что всадника, едущего верхом, на шаге трясет намного сильнее, чем на галопе.

— Но и спину коню на галопе всадник задницей сбивает намного сильнее.

— Надо уметь себя вести, — назидательно произнесло гордое волшебное существо.

Викинг пожал плечами. Подошел к коню, аккуратно расседлал, снял потник и решительно накинул его на спину единорога.

Тот слегка отшатнулся.

— Что ты делаешь?!

— Что делаю? Седлаю тебя. Раз взялся учить — учи.

— Когда это я взялся?

— Только что. Раз считаешь нужным поучать меня, то отдувайся за свои слова. Собственной спиной, — и пристроил на потник седло.

— Хам! — проворчал единорог, но возражать не стал, должно быть, признав правоту спутника.

Ехать на чудесном существе оказалось не так-то просто и довольно опасно. И не только потому, что его галоп оказался куда более тряским, а ход более непредсказуемым, чем у коня, но еще и оттого, что на бегу у него была дурная привычка запрокидывать голову, и острый черный рог мелькал у самого лица. Наклоняться вперед было просто опасно, и Агнару пришлось учиться правильно ездить, сидя прямо, будто мерную палку проглотив.

Оттого его зад отбивало еще отчаяннее, чем прежде.

— Если не будешь делать, как я сказал, стану сбрасывать на каждую встречную кочку, — обернувшись, с раздражением сказал единорог, и викинг вспомнил, что он не просто так катается.

К вечеру мужчина, наконец, понял, в чем тут хитрость, и уверился, что справится и сам. Однако единорог бежал куда быстрее и галоп с наездником выдержать мог явно дольше, чем простой скакун, поэтому, жалея жеребца, скандинав довольно долго притворялся, будто получается у него плохо.

А еще через день притворяться ему стало труднее — выработалась привычка вести себя в седле правильно, тем более, что это оказалось куда проще, чем ему думалось сначала.

— Ну что, может, хватит? — изящно оборачиваясь, спросил единорог.

— Эй, ты, осторожнее! — рыкнул скандинав, отдергивая голову. — Чуть в глаз не попал своим рогом!

— Надо быть внимательнее, — единорог резко остановился, и Агнар лишь чудом не налетел на его рог. — Слезай давай! Дальше поедешь на своем одре.

— До чего юмор у единорогов примитивный! Кстати, я бы предпочел ехать на тебе. Только на рог надо ножны надеть. Я готов пожертвовать свои.

— Только попробуй!

— Так можно попробовать? Сейчас…

Волшебное существо внезапно встало на дыбы, будто настоящий жеребец, и викинг вылетел из седла со скоростью стрелы. Но, к счастью, вверх, а не назад, иначе сломал бы себе шею. А так он взмыл над землей, описал плавную крутую дугу и, упав довольно удачно, лишь крепко приложился спиной о землю, после чего от души изрек несколько крепких по нравам его родной страны ругательств.

— Вот этого делать не надо, — единорога передернуло. — Слишком уж от этих слов черной магией веет.

— Хорошо хоть я нашел на тебя управу, — процедил молодой мастер, ощупывая лицо. — Ты совсем сдурел? Убить меня захотел? Не мог другого способа найти? Более доброго?

— Во-первых, ты жив, поэтому говорить не о чем. А во-вторых, еще раз так пошутишь — получишь гораздо крепче. И не об землю.

— Если будешь мне угрожать, я еще разок поругаюсь, как меня дядя учил. И тогда тебя вообще наизнанку вывернет… Тьфу, мне, кажется, печенку отбило…

— Не отбило, — равнодушно отозвался единорог. — Сразу видно, что ты в порядке… Ну, давай, снимай с меня эту сбрую. Быстрее, а то сам сброшу — хуже будет.

Посмеиваясь, скандинав распустил подпругу, стащил седло и потник. Волшебное существо потянулось, будто девушка, выбравшаяся из-под одеяла после сладкого сна, встряхнулось и победно посмотрело на молодого мастера.

— Ну вот, — проговорил тот, пряча улыбку. — Поздравляю с новым опытом. Теперь тебе еще с хомутом на шее походить — и полный опыт будет!..

И с улыбкой увернулся от укола рогом. Агнар и сам понимал, что при желании единорог пронзил бы его насквозь в мгновение ока, даже пикнуть бы не успел. Глаз черногривого красавца, алый от гнева, подернулся легкой дымкой.

— Я вот думаю, может, и тебе, человек, стоит расширить свой кругозор, пополнить жизненный опыт? Ты никогда еще не катал на себе единорогов?

Вот так, весело переругиваясь, они незаметно для себя прошагали до самого вечера — викинг вел своего коня под уздцы, и, чувствуя себя в привычной обстановке, легко и размеренно шел пешком до самой темноты. Уже поздним вечером они набрели на плетеную из колючих прутьев ограду поместья, где и нашли приют. Хозяйка — статная русокосая красавица с пышной грудью — принесла путнику остатки ужина, без страха и с искренним восхищением полюбовалась на единорога. Тот, играя роль прелестного, но совершенно бесполезного чудесного видения, не произнес за все время ни слова, с охотой, будто обычный конь, жевал предложенный ячмень.

А под утро, отряхиваясь от налетевших со стороны хлева мух, — ночевать единорогу пришлось в самом поместье, а не на пастбище вблизи него, — сердито сказал Агнару:

— Они что, действительно считают, будто я просто лошадь, только с рогом?

— Спроси у них сам, если хочешь, — лаконично ответил невыспавшийся викинг.

— Вот еще… И так понятно — они при мне совершенно непринужденно болтали, обсуждая, что я еще люблю, кроме ячменя и овса, и можно ли на мне ездить.

— Скотоводы, что с них возьмешь. Были бы крестьяне, решали бы, можно ли тебя в плуг запрячь.

— Ты опять?!

— Ну, не кипятись… — добродушно отмахнулся молодой мастер.

— Кстати, овес у них отличный, — помолчав, с каким-то смущением добавил холеный черногривый красавец.

Лес, плотно окруживший их всего в двухстах шагах от поместья, зеленел густо и радостно. Солнце пронизывало зелень, окрашивая ее оттенком золота, и грело как сумасшедшее. Казалось, на Островах царствует не май, а самая жаркая пора июля, когда работать в поле — сущее мучение.

К полудню с запада едва слышно потянуло морем.

Этим запахом Агнар пропитался еще дома, самую тонкую струйку его он узнал бы и почувствовал где угодно. И теперь слабый йодистый аромат придал ему сил, — так измотанный путник, казалось, едва тащивший ноги, замечает первое приметное деревцо на подходах к дому — и прибавляет шаг. Скандинава пронизало нестерпимое желание как можно скорее оказаться на борту корабля, может быть, схватиться за весло или тянуть канаты — все равно, лишь бы снова почувствовать себя в привычной стихии.

— Море близко, — произнес он. — Как думаешь, сможем отыскать корабль, который нас возьмет?

— Ты себя или меня имеешь в виду? — поинтересовался единорог.

Несколько мгновений викинг смотрел на него с недоумением. А потом понял.

— Постой, а как же ты будешь добираться до Эрина? Корабль тебя вряд ли возьмет. Разве что большой, а есть ли здесь большие корабли — не известно.

— Я полагал, об этом подумаешь ты.

— Я могу предложить только один выход…

— Какой?

— Ты хорошо плаваешь?

— При чем тут плаванье? — удивилось волшебное существо. Но недоумение его длилось недолго: — Постой, ты что же, хочешь предложить мне плыть до Эрина за лодкой?

— Ну…

— Это шутка, я надеюсь?

— Тогда предложи что-нибудь сам. Как я тебя на лодку запихну? Разве что плот строить, а нас, между прочим, вполне могут преследовать.

— Так проверь — преследуют или нет!

— Не могу. Кажется, Луитех понял, что я за ними подглядывал, сделал что-то, и теперь я не могу… Интересно, что за чары? Может, и их можно как-то обойти?

— Тебе еще столько всего предстоит узнать, — вздохнул единорог.

— Хорошо, но давай проблему моего незнания обсудим позднее. Можно что-то сделать? Или придется тебе действительно плыть всю дорогу. Наброшу на рог кольцо из ремня и буду подтягивать, чтоб не захлебнулся, — Агнар глубоко задумался. Он даже остановил лошадь, чтоб не трястись в седле и не сбиться с мысли. — Слушай, ты же говорил, что можешь принимать человеческий облик. Это бы все решило.

— Ты совершенно прав, — не без язвительности согласилось чудесное существо. — Одна только загвоздка — мы направляемся на Эрин именно затем, чтоб придать мне человеческий облик.

— Но ты сказал, что с этим может помочь и та вещица, из-за которой разгорелся весь сыр-бор.

— А ты сказал, что не умеешь пользоваться ею настолько, чтоб обойтись без Места средоточия.

— А я попробую, — теперь викинг почему-то чувствовал себя на удивление уверенно. — Всему на свете можно научиться. Давай, объясняй. Что нужно делать?

Единорог тоже остановился и скосил на спутника блестящий, словно стеклянный, глаз. Взгляд его выражал сомнение.

— Ладно, давай попробуем. Но надо где-нибудь остановиться. Ты знаешь, что такое медитация?

— Чего?!

— Вот именно это мне предстоит тебе объяснить.

Они продолжили путь. Потом лес расступился, и конь, несущий скандинава, вышел на поросшую колкой травкой полянку, длинную и узкую, тянущуюся вдоль побережья морского залива. Солнце жарило вовсю, и песок с галькой, усыпавший берег, казался пронзительно-белым, или уж по крайней мере светло-серым. Короткий и частый прибой качал у песчаной кромки зеленые длинные водоросли. Остро пахло морем.

Молодой мастер со вздохом облегчения слез с седла и потянулся. Потом расседлал коня и развернул сверток с одеждой. Разостлал на траве плащ.

— Ну, давай. Я готов слушать.

И единорог попытался объяснить Агнару, что такое медитация. Сначала он говорил спокойно, потом, немного понервничав и взяв свои чувства под контроль, принялся рассказывать размеренно и ритмично, чуть покачивая головой. Потом попытался пожестикулировать передними копытами — разумеется, безуспешно — затем несколько раз подпрыгнул и принялся бегать вокруг сидящего на плаще викинга, выбрасывая задние ноги и вертя головой. Это не помогло, тогда он немного повалялся по земле, выставляя рог так, чтоб не зацепиться им за торчащие из песка корни, и, вскочив, снова стал бегать вокруг мужчины, только в другую сторону.

— Прекрати мельтешить, — раздраженно сказал молодой мастер. — Попытайся объяснить еще раз.

— Я уже объяснял, и не один раз, а много. Ты издеваешься надо мной, что ли? Как я еще могу тебе объяснить?

— Покажи.

— Ага, отличная идея! Ты представляешь себе медитирующую лошадь?

— Слабо. Я и человека-то медитирующего плохо представляю.

— Так постарайся. Сконцентрируйся. Тебе нужно только собраться. Ну, давай.

После того, как волшебное существо заложило еще несколько кругов вокруг расстеленного плаща и попрыгало по-ослиному, скандинав, наконец, понял, что от него требуется. Правда, даже поняв, он далеко не сразу смог настолько отрешиться от мира, чтоб погрузиться в настоящую медитацию. Его тревожил запах моря, неясные образы прошлого, и поэтому, когда, наконец, удалось войти в нужное состояние, сознание мужчины восприняло его лишь как продолжение видений и воспоминаний.

Странный тугой сгусток окружал его, будто кокон. Этот кокон быт живым, и, без труда управляя видимым, Агнар заставил его обрести иной облик — как вихрь, окружающий его и будто бы играющий с ним. Страха не было, остались только любопытство.

Он почему-то безошибочно понял, что видит артефакт, похищенный из некрополя друидов, и этот магический предмет воспринимался своим новым владельцем как живой. Разумеется, не в том смысле, какой большинство людей вкладывают в это понятие — разговаривать с ним было нельзя, и настоящей свободой воли предмет не обладал. Однако вещица явно жила своей собственной псевдожизнью, и, пожалуй, даже способна была принимать самостоятельные решения в рамках собственных возможностей.

Несколько мгновений скандинав молча наблюдал за тем, как вихрь вокруг него меняет оттенки, а потом попытался почувствовать его, слиться с ним — словом, вступить в контакт. Без особого труда ему удалось почувствовать ту глубину, на которую безопасно было погружаться. Он расслабился, опустившись в пульсирующее ложе, и ощутил безмолвный вопрос: «Что ты хочешь?»

Скандинав даже не стал отвечать — и так было понятно, чего он хочет.

С изумлением молодой мастер увидел себя со стороны, но не как образ, а как совокупность энергетических потоков и точек, расписанных разными цветами — словом, весь тот комплекс энергетической системы человеческого сознания и тела, позволяющий ему чувствовать и проникать в тонкий мир. Воспринял Агнар и артефакт, который висел у него на шее — он обладал куда большей интенсивностью окраски и плотности света, чем его собственное тело. Однако даже мощнейший магический предмет, представлявший собой подлинное произведение искусства и чародейства — теперь викинг это понимал и сам — не мог одержать верх над человеком. Зато человек — мог.

Это не напоминало поединок, скорее уж происходящее можно было сравнить с путешествием по лабиринту — молодой мастер медленно проходил поворот за поворотом, а артефакт постепенно и, казалось, вполне охотно показывал ему путь и все свои тайны, скрывающиеся за каждым углом. И в самом центре этой таинственной цитадели скандинав получил возможность взять в руки бразды правления этим маленьким царством — а изделие древних волшебников покорилось ему.

Он чувствовал эйфорию, но в глубине разума сохранилось холодное трезвое осознание того, что, раз он достиг нужного результата, больше ему здесь ничего не нужно. Огромному наслаждению силой и властью трудно было противиться, но мужчину влекло море, и к тому же он помнил, что следует спешить.

— О-ох! — вырвалось у Агнара. Он пошевелился, наклонился и упал на бок. Сладостное ощущение единства с магическим предметом отпускало его неохотно.

— Ты поосторожнее, — сказал единорог. — Многие чересчур увлекаются и остаются внутри. И тогда все.

— Что — все?

— Чем дальше, тем труднее оттуда выбраться, а вскоре становится вообще невозможно. И тогда твоя душа и твоя сила становится добычей артефакта. Запомни на будущее… Ну, что? Все получилось как надо?

— Вроде бы да.

— Ну, давай.

— А что нужно делать? Объясни.

— Мне нужна энергия. Дальше я справлюсь сам. Попробуй передать мне часть сил, которые хранятся в этом артефакте.

Викинг опять не сразу сообразил, что именно от него требуется. Когда понял, то сконцентрировался и почувствовал вещицу из друидского некрополя так, будто это была кошка, ластившаяся к нему — то есть словно живое существо, способное на какие-то действия по его просьбе. Правда, он лишь через несколько минут понял, как именно перенаправить поток энергии и передать его единорогу, который в энергетическом плане больше походил на цветущее дерево, чем на лошадь с рогом. Но в конце концов ему это удалось.

Облик единорога растаял, как комок масла под лучами июльского солнца. Растаяли и оттенки — вороной превратился в синеватый, посветлел до серого, и через мгновение, расплывшись бледной охрой, приобрел цвет хорошего, тонко отшлифованного алебастра. С травы поднялся высокий и довольно субтильный молодой парень с длинными черными волосами, завязанными в хвост, — и, разумеется, совершенно обнаженный.

— Елки-сосенки! — негромко присвистнул Агнар. — Я как-то не подумал, что мне придется делиться с тобой своей одеждой. Кстати, предупреждаю, что запасных штанов у меня нет. То есть имеются, но я их тебе не отдам. И обуви для тебя тоже нет.

— Что ж ты такой жадный-то? — ухмыльнулся парень. — И недальновидный. Надо было подумать о том, что на твоем пути может оказаться единорог, которому приспичит обратиться в человека, — он в задумчивости помассировал поясницу и посмотрел себе под ноги. Сделал жест рукой, призвав на помощь какую-то магию, и на его теле появилась одежда. Самая простая: рубашка, штаны, кожаная обувь. — Вот так. Сойдет?

— Эх, хотел бы я так одеваться. Ни лен растить, ни шерсть трепать… И бабам ни прясть, ни ткать, ни шить не надо было бы… Махнул рукой — и все. А баб можно более выгодно использовать…

— Если б все было так просто… Это иллюзия. Образ того, чего нет на самом деле. Одеждой все равно надо будет обзавестись, просто теперь время не терпит.

— Жалко. Я уж понадеялся — обучусь колдовству, и никаких забот.

— Будь уверен, тогда у тебя появятся другие заботы.

— Кстати, как мне теперь тебя называть. Не говорить же: «Эй, ты, лошадь!»

— Ты и раньше так не говорил. И правильно делал. А теперь можешь звать меня Экда.

— Просто Экда?

— Ага…

Постанывая, викинг поднялся с плаща и аккуратно увязал тючок с одеждой.

— Ну что? Пойдем искать корабль? Где здесь вообще могут быть корабли?

— Здесь кораблей предостаточно, — ответил единорог. Он говорил рассеянно. — Это же побережье. На берегу моря живет множество рыбаков. К тому же здесь останавливаются торговые корабли. Намного труднее будет найти того, кому именно сейчас нужно на Эрин.

Скандинав поднял голову и глубоко вдохнул воздух. Его что-то тревожило.

— А найти надо, — медленно произнес он. — Причем быстро.

— Что такое? Ты что-то почувствовал?

— Да. Кажется, те, кто ищет нас, уже довольно близко, — он помолчал, торопливо навьючивая на коня скарб. — Но тебе-то что волноваться? Думаешь, жрецы леса причинят тебе вред?

— Я — лишь сила природы, — улыбнулся Экда. — Сила, имеющая облик. Я хочу самостоятельности, однако в их глазах я — лишь часть целого. И что они могут посчитать правильным для меня, я не знаю.

Жеребец, недовольно крутя головой, попытался увернуться от ноши, но скандинав схватил повод и, намотав его на руку, заставил коня успокоиться. Чувство опасности становилось таким сильным, что ему хотелось бежать с этого места сломя голову. Однако он заставил себя действовать продуманно. Вскочив в седло, викинг пустил скакуна легкой рысью и медленно обернулся.

На опушке леса появилась высокая белая фигура, опирающаяся на посох, потом еще одна и еще одна. Агнар задержал своего коня, краем глаза следя за тем, как снова изменился, поплыл облик его спутника, обратно становящегося единорогом, и как он ударил копытом, готовясь броситься вскачь.

Задержавшаяся на опушке фигура вскинула руку с посохом к небу, и в викинга полетело что-то упругое и мощное, хоть и невидимое. Мужчина потянул за повод, пытаясь развернуть коня грудью к неведомой силе, и тот затанцевал на месте. Артефакт, висящий на груди скандинава, нагрелся в мгновение ока. Он же развернул перед внутренним взором мужчины образ нескольких защитных систем, и молодой мастер понял — он способен защититься от магии, несущийся ему в лицо. Может быть, не слишком хорошо, но все-таки защититься.

И немедленно выставил на пути заклинания невидимый упругий щит. Столкнувшись с ним, чары вспыхнули, как огонь костра, щедро облитый маслом, и освобожденная энергия заметалась по поляне, порождая недобрый ветер. Сквозь метания силы Агнар взглянул в глаза друида, который отправил в него эти чары. Этого жреца леса он никогда прежде не видел. Рядом с ним стоял Луитех, облаченный в белый лен и золото, а с другой стороны — друид помоложе, без посоха. Он явно готовил новые чары, тоже мощные, но суть которых — викинг был уверен — ему тоже удастся разгадать и противопоставить что-нибудь эдакое.

— Я говорил, что подобные простые заклинания на него не подействуют, — сказал Луитех и сделал своим спутникам жест. — Фубан, постой. Подожди, Криденбел. Агнар, послушай меня. Отдаю должное твоему чародейскому искусству. Суметь так быстро подчинить себе крест Закатного солнца и не попасть в конце концов в подчинение к нему — все равно что пройти по лезвию ножа. Однако долго так продолжаться не может. Даже для умелого, опытного мага общение с этим артефактом — смертельная, более чем смертельная опасность. Даже мы, хранящие его много веков, не можем наверняка сказать, чем все это закончится и чем может быть опасно. Будь благоразумен, Агнар. Зачем тебе эта игра, где ставка — твоя душа и твое бессмертие?

— Что ты мне предлагаешь?

— Верни нам крест. Идем с нами, ты поможешь нам освободить его от твоего влияния. А тебя — от власти Закатного солнца.

— Я вам не верю.

— Ты видишь во всех людях своих врагов. Но зачем нам убивать тебя, если есть возможность обойтись без убийства? Для друидов убийство — это слишком серьезно.

— Однако умирают у вас многие.

— Человек умирает лишь по собственной слабости, ибо бессмертие — в руках каждого, — произнес тот друид, которого Луитех поименовал Фубаном.

Старый знакомый скандинава устало сделал ему знак молчать, но Агнару все стало понятно. По крайней мере, он был уверен, что ему все понятно.

— Ну, раз мое бессмертие зависит только от меня, я и буду его отстаивать. Как смогу. Тем более — спасибо за помощь и подсказку — с помощью этого вашего креста. Я его вам не отдам. И свои проблемы с ним как-нибудь сам решу. Идет?

— Я не сказал бы, что это разумно.

— Ты и не скажешь, что это разумно, потому что вас не устраивает.

— Довольно, — хмуро бросил Фубан и коварно, без особых жестов или демонстративной подготовки бросил в скандинава еще одно заклинание.

— Стой! — крикнул Луитех, но поздно.

Молодой мастер инстинктивно свел ладони вместе и выпустил на волю получившееся заклинание экранирующей защиты. На миг Агнар даже поверил в то, что чары благополучно полетят в обратном направлении. Этого не случилось, однако кое-какое преимущество хитрый прием дал викингу — отдача от столкновения двух сил оказалась направлена в сторону друидов.

Артефакт подсунул скандинаву еще одну идею, и, особо не рассуждая, он составил предложенное заклинание, половину усилий по его составлению взяв на себя, а половину переложив на послушную магическую вещицу. Жестом мальчишки, ловящего бабочку, молодой мастер накинул на друидов что-то вроде невидимой сети, которая, впившись в энергетическую составляющую человеческого сознания, принялась опутывать их и блокировать возможность колдовать.

И, понимая, что надолго его все равно не хватит, — конечно, богатое воображение помогало Агнару, однако на воображении далеко не уедешь, он и так уже далеко вышел за пределы своих реальных возможностей и знаний, — викинг попытался заставить коня взять с места в галоп. Правда, в растерянности забыл, как это делается, поэтому просто принялся дергать жеребца за узду.

Старшие друиды почти с презрением скинули с себя «сеть», по-настоящему в ней запутался лишь Криденбел, самый молодой из троих. Фубан швырнул в скандинава еще одно заклинание, весьма мощное. Тот даже не заметил этого, однако, пытаясь заставить коня сдвинуться с места, нагнулся и крепко укусил его в шею. Жеребец сильно взбрыкнул, мотнул головой, пытаясь скинуть с себя странного, как ему показалось, овода, — и ушел от заклинания, впустую выпущенного в пространство.

— Да скачи ты, наконец! — крикнул единорог и, закинув рог на спину, понесся вдоль берега.

Молодой мастер наконец вспомнил, что нужно делать, вонзил лошади пятки в бока, и та, обезумев от боли и раздражения, вылетела на берег и понеслась по песку быстрее, чем по деревянной мостовой. Пригнувшись к луке седла, викинг спрятал лицо в густую конскую гриву и стал смотреть вперед одним глазом, да и то не сразу. Впрочем, никакой опасности здесь не было, конь, даже на полном скаку, никогда не врезался бы в дерево или в скалу, он знал, как выбирать дорогу.

Не сразу, далеко не сразу Агнар решился немного оторваться от шеи коня и обернулся, чтоб посмотреть назад.

По мокрому песку, время от времени омываемому волнами моря, неслись друиды в развевающихся белых одеждах. В это невозможно было поверить, однако все трое на своих двоих неслись по песчано-галечному берегу со скоростью скачущей галопом лошади, причем так ровно и легко, будто плыли по воздуху.

— Это невозможно! — закричал викинг, решив, что у него случился солнечный удар, и необъяснимое, поразительное зрелище ему попросту мерещится. — Просто невозможно! Они же старики!

— Только двое из троих. Один вполне молодой, — ответил единорог, пристроившись рядом. Он скакал с намного большей легкостью, чем жеребец. — Надо знать возможности людей. Друиды и не на такое способны.

— Слушай, так что ж нам делать?

— Что делать? — единорог непринужденно наклонил голову. — Придётся тебе перебраться мне на спину, иначе твоя лошадка просто не выдержит такого темпа.

— На скаку? — взвыл скандинав, осознавая, что именно имеет в виду его черногривый спутник. — Ты с ума сошел?

— Тогда сдавайся в плен.

— Я сорвусь!

— Очень прискорбно…

— …И голову себе разобью!

— Это уж как тебе будет угодно.

— Ненавижу твои шутки! — заорал Агнар, вынимая ноги из стремян, которые в свое время приделал к седлу сам, потому что белги не пользовались ими и даже просто не знали о подобной возможности.

Он с трудом оторвался от лошадиной шеи, подался в сторону единорога, и в тот же самый момент Экда прижался боком к боку скакуна и подставил свою спину викингу. Скандинав рухнул на него, как куль с песком, и мертвой хваткой вцепился в шею. Если бы решился, он схватился бы за скачущего единорога не только руками и ногами, но и зубами, но вовремя вспомнил, чем такой вот укус закончился с его жеребцом — и смог себя удержать.

— Ну ты даешь, — пропыхтел Экда. — Как будто с разбегу прыгнул. Не мог осторожнее?

— Не мог, — пробормотал молодой мастер, выплевывая набившуюся ему в рот гриву единорога. — Скажи спасибо, что вообще смог перебраться…

— Почему это я тебе должен говорить спасибо? — искренне изумилось волшебное существо. — Кому это было нужно-то, а?

Отвечать скандинав не стал. Он и на коне-то, в седле и при уздечке, чувствовал себя неуверенно, а теперь, на покатой, подвижной, как вода, спине единорога, где не было ни стремян, ни луки, чувствовал себя так, будто стоял на плывущем по бурной реке бревнышке. Он лишь раз решился оторваться от шеи своего чудесного спутника, чтоб взглянуть на преследующих его друидов, и больше не решался на это. Ему лишь удалось заметить, что жрецы леса отстали совсем немного, и упорно держатся в хвосте.

Единорог прибавил ходу, и теперь жеребец, нагруженный только скарбом, едва успевал бежать вровень с ним. Было понятно, что долго он так не выдержит. Друиды, однако, не отступали.

— Надо что-то придумать, слышишь, Экда?! — завопил Агнар, у которого так сильно гудел в ушах несущийся навстречу ветер, что он едва услышал самого себя.

— Не ори мне на ухо, — недовольно ответил единорог. — Что ты предлагаешь?

— Я ничего не могу предлагать, я боюсь. Придумывай сам.

— Наглец ты, человече! Чья это забота?

— Теперь уже наша общая. Что ж тут поделаешь…

Не сможешь же ты так бежать вокруг всей Англии! А даже если сможешь, мой конь не сможет.

— Ну и пусть не сможет.

— Как это пусть? На нем все наши припасы. И овес, кстати, тоже! — пробубнил викинг, пытаясь выдуть изо рта снова набившийся туда жесткий конский волос из гривы.

— Правда? Тогда это серьезно…

Пряча лицо в гриве, викинг несся по берегу и опасался даже просто смотреть по сторонам — при одном виде летящих мимо деревьев с одной стороны и волн с другой его начинало мутить, голова кружилась, и земля так и рвалась навстречу. Поэтому он упорно вжимал лицо в ходящую ходуном вороную шею и старался дышать глубоко-глубоко — напоенный ароматом водорослей морской запах, как и прежде, действовал на него успокаивающе. А теперь еще и отрезвляюще.

— Ладно, — проговорил единорог, и скандинав услышал его голос на удивление отчетливо. Мужчина решился поднять голову — спутник повернул голову и смотрел прямо на него. — Есть у меня идея…

— Смотри вперед! — в панике взревел молодой мастер и, от неожиданности покачнувшись на холеной спине, еще сильнее впился в упругую кожу Экды пальцами.

— А ты не щиплись! — выкрикнул единорог. — Я тут придумываю, как вытащить твой зад из неприятностей, а ты щиплешься!

— Из неприятностей нужно не зад вытаскивать! — крикнул в ответ Агнар. — А кое-что другое. Если у тебя есть идеи, как выбраться отсюда, давай!

— Обувь у тебя застегнута как надо?

— При чем тут обувь?.. Ты что, хочешь, чтоб я снова с тебя прыгал?

— Нет. Так что насчет обуви?

— Обувь в порядке. И что?

— Держись крепче! — предупредил Экда и, повернув, на полном скаку, влетел в воду. На инерции проскочив мелководье, он рванулся на глубину и поплыл, уверенно перебирая ногами. Жеребец, несущий на себе припасы, тюк с одеждой и седло в придачу, послушно последовал за ним в море, наплевав даже на волны.

— Ты что, решил добираться до Эрина вплавь? — воскликнул викинг и расхохотался в голос. Единорог и не подумал ответить ему хоть что-нибудь.

Друиды остались на берегу.

Глава 11

Единорог плыл целеустремленно, сильно загребая ногами, как настоящий конь. Лошадь Агнара спешила за ним, хотя обычному жеребцу подобное плаванье должно было показаться опасным. Было очевидно, что в их паре конь давно признал единорога старшим товарищем, кем-то вроде предводителя табуна, и готов был прыгнуть за ним хоть в воду, хоть в пропасть.

Но долго он так, конечно, выдержать не мог.

У Агнара мгновенно промокли сапоги и обмотки, а потом и штаны, конечно. Потом сырое пятно поползло вверх, и стало неуютно, и к тому же он нервничал — волшебное существо очень уж целеустремленно плыло вперед.

— Эй, ты действительно в Эрин намылился? — не выдержав, воскликнул викинг, пытаясь поджать ноги.

— Ага, испугался! — хмыкнул единорог. — А что? Тебе не все ли равно, на чем добираться до острова?

— Вообще-то не все равно. И лошадка моя не доплывет.

— Не нервничай. Вот там впереди отмель, а потом остров. Присмотрись.

Скандинав присмотрелся и действительно заметил вдалеке бледную полосочку плоского берега. Вскоре копыта Экды коснулись дна, следом за ним на отмель выбрался и жеребец и устало затрусил по брюхо в воде следом за единорогом. Теперь, когда копыта волшебного существа уверенно уперлись в песок, спина поднялась над морскими волнами, островок стало видно намного лучше. Он действительно оказался совсем плоским, и зелень кустилась вдалеке, оставляя огромное пространство пустым. Наверное, в бури островок заливало больше, чем наполовину, а в сильные бури, должно быть, и полностью.

До острова брели очень долго, в какие-то моменты молодому мастеру казалось, что расстояние нисколько не сокращается. К счастью, все это время единорог не возражал против того, чтоб мужчина ехал на его спине. Пару раз ему даже приходилось пускаться вплавь через проливы в отмели, и конь, хоть и притомившийся, послушно следовал за ним, когда было нужно — плыл, все остальное время размеренно, словно запряженный в телегу вол, тащился сквозь волны.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда копыта наконец ступили на твердую землю, не покрытую водой, и Агнар со стоном облегчения свалился с единорога, уткнулся носом в берег — и тут же приподнялся, отплевываясь от песка, попавшего в рот.

— Тебе стоило бы поменьше есть, — заметил Экда. — Ты тяжел, как два мешка зерна.

— Можно подумать, ты когда-нибудь таскал на себе мешки с зерном!

— Нет, но я однажды слышал эту фразу от пары человек…

— Не суди с чужих слов. Я еще ничего. А вот моего конунга, Хрольва Пешехода, ни один конь не выдерживает долго…

— Нашел чем гордиться!

— …При этом — ни капли жира! Просто он высок и силен.

Викинг поднялся на ноги и, выжимая штанины, огляделся.

— Это что за островок? Ты знаешь?

— Откуда мне знать? Я ведь не водоплавающий.

— А по-моему, очень даже…

— Ладно-ладно. Я временно водоплавающий, но прежде Англии не покидал, — единорог опустил голову и сменил облик на человеческий, уже одетый в нечто, сотворенное иллюзией. — Пошли, посмотрим… Эй, это не приглашение! Залезай-ка на своего коня, хватит, на мне ты уже накатался.

Длинную и широкую полосу намытого волнами песка и мелкой гальки они миновали нескоро и к тому моменту, когда добрались до скудного леска и густой сочной травы, вполне годной для скота, в изнеможении повалились на землю, причем все трое. Правда, конь, повалявшись, поднялся первым и с удовольствием принялся за трапезу — местная трава явно пришлась ему по вкусу. Агнар встал вторым, и, оглядываясь, принялся прикидывать, как бы тут развести костерок и состряпать хоть какой-нибудь ужин, единорог же, обернувшийся человеком, вообще вставать не пожелал.

Кое-где растущие на ракушечнике и песке деревца не могли вознести свои кроны так высоко, как на большом острове, потому выглядели скромно, даже старые деревья, узловатые от времени, ростом смахивали на молодняк. Молодому мастеру пришло в голову, что высокие стволы, должно быть, не выдерживают под напором бурь, недостатка в которых быть не должно, а значит, сушины и хвороста здесь должно найтись много. А потом он вспомнил еще и о плавнике.

Словом, топлива для костра тут было предостаточно.

Вытащив из вещей маленький боевой топорик — он с горем пополам годился для рубки дровишек, — скандинав направился вглубь острова. Деревьев и дальше было немного, — все больше кусты, по весеннему времени густо усыпанные ароматными цветами. Потом уровень почвы стал повышаться, равнина перешла в пологий, кое-где каменистый холм, на котором росло несколько настоящих сосен. А под соснами оказалось несколько кустиков успевшей налиться соком земляники.

Он полакомился земляникой, а потом все-таки перевалил через с трудом различимую верхушку холма — и ощутил едва заметный запах дыма. Перехватив топорик поудобнее, он двинулся вперед мягким охотничьим шагом, стараясь держаться за купами зелени — мало ли какая опасность могла ожидать его впереди.

Однако никакой опасности впереди не оказалось. В паре сотен шагов от плоской вершины холма обнаружился костерок, на котором жарилось несколько крупных рыбин, у огня сидели трое — старик с пышными седыми усами, молодой мужчина лет тридцати, не больше, и красивая молодая женщина с удивительно безжизненными глазами.

Увидев викинга, они не шевельнулись, лишь посмотрели на него, причем без особого интереса Женщина, сидевшая дальше всех от огня, посмотрела на нежданного гостя первой, правда, совершенно равнодушно, и даже не шевельнулась. У нее были длинные, очень пышные волосы цвета старого золота и бледная, полупрозрачная кожа, в остальном же она вряд ли могла бы показаться привлекательной мужчине вроде скандинава, привыкшего к крепким женщинам. Вся какая-то хрупкая, субтильная, она казалась очень болезненной и при этом страдающей, потому что лицо ее было лишено красок жизни.

Мужчина помоложе, темноволосый и румяный, судя по широченным плечам, отлично умел грести и тащить сети, а уж по одежде любой понимающий человек сразу сделал бы вывод — перед ним рыбак. Второй мужчина, старик, выглядел столь же крепким и, наверное, еще не скоро бросит тянуть сети из моря. Он, лениво посмотрев на скандинава, из вежливости остановившегося в паре десятков шагов от костра, вынул изо рта травинку и несколько минут внимательно разглядывал чужака. Агнар терпеливо ждал.

— Присаживайся, — хрипло проговорил, наконец, старик и махнул рукой на место рядом с мужчиной помоложе, должно быть, сыном.

Викинг присел на край большого камня. Они долго молчали лишь хворост покряхтывал в огне, да молодой рыбак время от времени подбрасывал на уголья, над которыми висели рыбины, приятно пахнущую ольховую щепу. Должно быть, рыбу они хотели подкоптить.

— Какими судьбами? — поинтересовался старик еще через какое-то время.

— Мне нужно на Эрин. Не можете ли вы мне подсказать, как бы туда добраться?

— Почему ж нет, — без излишней спешки ответил молодой рыбак. — Лодка есть.

— У меня есть спутник и… и конь.

— Веди сюда, — помолчав, сказал старик. — Всем хватит места у огня и еды.

Еще через час они все кружком сидели вокруг кострища, которое изрядно расширилось, потому что прибавилось коптящихся над углями рыбин и, понятное дело, самих углей тоже, и даже жеребец не был обижен — он старательно пережевывал перевезенный на себе овес. Экда с недоверием и любопытством принюхивался к рыбе, кусок которой ему предложил младший из двоих рыбаков, скандинав же ни на что и ни на кого не оглядывался — он уплетал за обе щеки. Казалось, такой вкусной рыбы ему никогда еще не доводилось есть.

Не ела только женщина. Она бесстрастно смотрела на угощение и к костру не приближалась — даже воду в котелок наливали мужчины, даже большие серые лепешки резали на куски они же.

— Не обращай внимания на мою невестку, — сказал старик, заметив любопытный взгляд викинга, обращенный на бледнокожую молодку. — Она из морских дев, поэтому никогда не приближается к огню и почти не ест.

Взгляд молодого мастера, обращенный на странную девицу, стал еще пристальнее и еще заинтересованнее. Прежде он никогда не видел морских альвов, и представлял их себе совершенно другими. О морских девах говорили, будто они ошеломляюще красивы, крупногруды, и всегда с длинным рыбьим хвостом. Но рыбьего хвоста у женщины с равнодушными глазами не наблюдалось — вместо него имелись довольно длинные и изящные ножки. Красотой она тоже не блистала и большой грудью похвалиться не могла. Откровенно говоря, под мешковатой льняной курткой груди особо заметно и не было. У морской альвийки были узкие, как у подростка, бедра, узкие кисти с длинными пальцами и холодное прикосновение — это скандинав почувствовал, когда она передавала ему большое блюдо с овечьим сыром.

Однако муж смотрел на нее влюбленно. Как бы там ни было, супруги явно ладили, а отец, похоже, смирился со странной невесткой, от которой не дождешься ни готовки, ни работы по дому, ни даже помощи с разведением огня. Агнар подумал, что, наверное, золотоволосая альвийка, ставшая супругой смертного, и рыбное место умеет найти, и с погодой «договориться», а для рыбака это значит больше, чем обычные домашние труды. Огонь в очаге, в конце концов, может развести и мужчина.

А то что женщина молчалива и спокойна — так это ж огромное достоинство!

В неспешной беседе викинг выяснил, что эти рыбаки, как и все другие кельты, не только ловят рыбу, но и выращивают скот, а для этого перевозят коров на этот остров, богатый сочной зеленью, ласковой тенью и свежим ветром. У них был огромный устойчивый паром с парусом, на котором они вполне могли переправить на Эрин коня Агнара вместе с ним самим. И с Экдой, конечно, тоже. Правда, обитатели одинокого острова принадлежали к другому племени кельтов, не к белгам, а к гойделам, но совершенно спокойно восприняли слова скандинава, который в замешательстве причислил себя именно к белгскому народу.

Они были готовы помочь ему, причем просто так, за помощь.

— Все верно, — вдруг произнесла женщина. Она впервые открыла рот в присутствии чужаков, и викинг услышал ее голос. Он оказался низким, с приятной хрипотцой и таким, что Агнар вмиг поверил — от нее вполне можно потерять голову. — Пора переправлять скот на большой остров.

— Когда будет буря? — ее муж поспешил подняться на ноги.

— Через шесть дней, — спокойно ответила она, не глядя на супруга.

— Тогда надо спешить. Не так ли, отец?

Старик задумчиво поковырялся в зубах тонкой палочкой и кивнул.

— Раз уж твоя жена говорит, что через шесть дней, значит, так оно и будет.

— Успеем? — молодой рыбак проявлял нетерпение.

Его отец снова помолчал.

— Отчего же не успеть? Успеем, — и, сделав еще одну небольшую паузу, добавил: — Устраивайся, гость, на ночной отдых. Утром рано в путь.

Правда, улечься сразу не удалось — сперва Агнар обихаживал коня, потом помогал тушить костер, потом укладывался… Заснул уже в темноте. Ему показалось, что он только-только закрыл глаза — и вот новый знакомый, молодой рыбак, уже расталкивает его. правда, довольно добродушно. С трудом разлепив глаза, викинг поднял голову. Воздух пронизывал весенний, колкий и влажный холод, между деревьями полз густой туман, он завивался кольцами вокруг стволов покрупнее, и при одном взгляде на них больше всего хотелось уткнуться носом в шерстяной плащ и спать дальше.

Но скандинав послушно поднялся и посмотрел вопросительно.

— Нужно подоить коров, — объяснил парень. — Идем.

Для Агнара оказалось шоком, что коров у кельгов доили не только женщины, но и мужчины, причем так же часто и без смущения. Разумеется, если можно было передоверить эту тяжелую работу женщинам, и белги, и, наверное, гойделы охотно пользовались этой возможностью. Но сейчас на огромном лугу острова паслось больше двадцати голов, и одна морская дева, конечно, не справилась бы с ними.

Правда, она уже трудилась здесь и, как убедился, наблюдая краем глаза, викинг, справлялась со своим делом прекрасно. Старик-рыбак тоже уже сгибался над выменем большой и очень спокойной пятнистой буренки, а скандинаву предоставили молодую, любопытную корову с большим белым пятном на морде. К делу попытались приставить и Экду, но тот немедленно показал свою полную несостоятельность в этом деле и был отправлен разжигать костер, а на прощанье одарил своего спутника неласковым взглядом.

Приступая к делу, Агнар поневоле вспомнил, как ему приходилось в детстве доить коров дома, в Норвегии, когда жена дяди или его мать решали, что мальчишку следует сурово наказать. Тогда он считал правильным выполнить все, что от него требовали, но продолжать поступать по-своему. Теперь он уже почти забыл, как это делается, но поневоле пришлось вспоминать. В конце концов, то, что не зазорно хозяевам, прилично и гостю.

Подоив коров, они позавтракали, а затем Агнар увидел то, что гостеприимные хозяева называли паромом. Это оказался огромный неповоротливый плот, сбитый из бревен, чуть обструганных сверху, и с одной короткой мачтой, на которую большой парус и не поднимешь. Оставалось лишь удивляться, как эту конструкцию можно было использовать. Нет, викинг верил, что на нее можно было согнать все двадцать коров и, пожалуй, еще останется место для хозяев. Но в то, что она способна сдвинуться с места, он не верил категорически.

Тем не менее, поставив плот так, чтоб на него удобно было и скот загонять, и потом отталкиваться от берега, старик, его сын и невестка из волшебного народа повели скот по старательно уложенным сходням. Правда, не всех коров, а лишь половину, кроме того, часть телят, резвившихся на лугах острова, а на пароме прижавшихся к матерям и притихших. Кроме того, младший кельт завел по сходням огромную собаку — одну из трех имевшихся — крупную лохматую зверюгу в холке по пояс взрослому человеку. После чего помог скандинаву выбрать место для коня, устроиться самому, осведомился, удобно ли здесь хмурому Экде, после чего махнул рукой отцу, остающемуся на острове с остатками стада. Старательно, хоть и неумело поставил парус. И посмотрел на жену.

Та кивнула, подождала, пока супруг оттолкнет нелепый плот от берега, а потом нагнулась к краю плота и закричала что-то непонятное. Не пронзительно, а вкрадчиво и мягко, и викингу показалось, будто крик ее сразу затерялся в морской глубине. Волны немного потемнели, а потом вдруг окреп ветер, дующий в нужном направлении, и плот заскользил по глади моря со скоростью, сделавшей бы честь любому драккару.

У скандинава округлились глаза. Он неплохо смыслил в навигации и кораблестроении, так что при желании мог бы построить маленькую парусную лодку и, уж конечно, знал, от чего зависит движение судна по воде — хоть парусного, хоть весельного. Даже при самом лучшем попутном ветре подобная грубая конструкция едва ли могла бы плыть со скоростью самого нелепого болотного кораблика, где на веслах сидит какой-нибудь неумелый мальчишка. Недоумевая, мужчина опустил руку в воду.

Впрочем, и без того было понятно — если плот так мчится вперед, очевидно, его несет вода, а отнюдь не ветер; ветер лишь помогает.

Рыбак с удобством расположился на краю плота, лишь изредка приподнимаясь, чтоб взглянуть на коров и телят. Правда, они вели себя совершенно спокойно, с удовольствием жевали насыпанную грудой траву, время от времени косясь на собаку, которая, явно испытывая неудобство от такой близости соленой воды, особенно активно погавкивала и рычала на тех животных, которые, по ее мнению, норовили отбиться от стада. Жена рыбака долго молча сидела на «носу» парома, потом разулась, разделась без стеснения и скользнула в воду.

Агнар, желая по возможности избежать любых недоговоренностей и конфликтов, немедленно перебрался подальше от того места, где она купалась, поближе к ее супругу. Время от времени викинг, полулежа с удобством, все-таки поглядывал в ту сторону, где редко-редко, но все-таки выныривала ее голова, — не потому, что его привлекала чужая жена, а потому что совершенно серьезно опасался — не исчезнет ли она? Если это произойдет, а потом иссякнет ее заклинание, то они останутся посреди широкого пролива на плоту, который не способен самостоятельно плавать, совершенно беспомощными.

— Ты откуда родом? — спросил его молодой рыбак.

— С севера, — отозвался викинг, готовый, если гостеприимного хозяина заинтересуют подробности, придумать что-нибудь убедительное.

Но того подробности не заинтересовали.

Они долго молчали, а потом завели обычную, самую пустую и скучную беседу ни о чем. Обсудили сначала скот, потом ловлю рыбы, потом способы плетения сетей, и там уж перешли на плаванье по морям в целом. Агнару было о чем рассказать, да и его собеседнику, как оказалось, тоже. Между делом скандинав узнал и историю знакомства, а потом и брака простого крестьянского парня и девы из моря. Как оказалось, кельт не видел здесь ничего особенного, — мол, мало ли кто заводит себе каких женщин. Он искренне любил супругу и готов был соблюдать все те условия, которые она поставила ему, согласившись стать его женой.

— Каковы же были условия? — заинтересовался молодой мастер.

— Ничего особенного, — ответил рыбак. — Она требовала, чтоб я соблюдал ей верность, чтоб никогда не бил и не пытался удержать, если ей понадобится уйти в море хоть на несколько дней, хоть на несколько месяцев.

— А такое случается?

— Пока больше, чем на шесть дней, она не уходила.

— А насчет верности? Не тянет взглянуть на других девиц?

— Зачем другие? Мне мила жена.

— А как же с детьми?

— И дети есть. Морские девы еще тем хороши, что никогда не умирают родами. К тому же они весьма плодовиты. Ты слышал об этом?

— Значит, многие из ваших соотечественников женятся на морских альвийках? — с любопытством уточнил викинг.

— Да бывает… А почему бы и нет? Вот жена, которая знает море лучше, чем любой рыбак, которая не старится и всегда мила. Да и страшного ничего. Колдовство — это уж такое дело. Без него и жизни-то не бывает. Колдовство пропитывает мир.

Делать на плоту было совершенно нечего. В конце концов, как следует пропекшись под жарким майским солнцем, Агнар решил тоже окунуться, но, в отличие от морской девы, счел, что надо бы последовать совету молодого рыбака и привязаться. Затянув конец веревки на поясе, он прыгнул в воду… А в следующий миг его поволокло за плотом, причем с такой силой, что в первый момент викингу стало страшно. Он немного поменял положение и какое-то время скользил по воде, осыпаемый мириадами брызг, задыхаясь в них, а потом взялся за веревку и принялся подтягиваться.

Рыбак помог ему выбраться из воды.

— Ну, как искупался?

— Не то, чтоб очень. Непривычно.

— Да уж. Я когда в первый раз решил освежиться, решил, что все, мне конец. Спасибо, жена выудила…

— Повезло, — согласился викинг, представив себя за «бортом» плота в подобной ситуации. — А коровы не боятся?

— Коровы привыкли, — рыбак вынул припасы — рыбу, сушеные фрукты, сыр, лук, большой бурдюк с элем — и сделал радушный жест. — Присаживайся. И твой друг пусть присоединяется. А потом можно будет лечь отдыхать. Доберемся до Эрина только завтра к утру.

— Быстро…

— Так идем-то как хорошо!

«Да уж», — подумал скандинав, лакомясь копченой рыбой.

Он уснул, устроившись в тени спокойного, покорного стада, и вечером проснулся лишь для того, чтоб еще немного поесть и поболтать с рыбаком, супругом морской девы. Сначала опять ни о чем, а потом беседа добралась и до интересующей его темы. До торговых кораблей, посещающих Эрин.

— Торговцев у нас бывает предостаточно, — ответил гостеприимный хозяин. — Берут у нас шерсть, ткани, олово…

— А где они обычно останавливаются?

— В большом поселении на берегу реки Лиффи. Совсем недалеко от того места, где мы пристанем. Хочешь чего-то купить? Или к торговцам напроситься?

— Да, пожалуй. Попутешествовать.

Проснувшись под утро, Агнар с восторгом увидел, что полоска тумана у горизонта превратилась в прочную полосу берега, как все шире и шире разворачивается эта полоса, как из бледной дымки выступают сначала скалы, а затем и густая зелень лесов. Плот мчался с такой скоростью, что теперь он, казалось, обогнал бы даже самый лучший драккар, несущий на себе лишь тех, кто сидит у весел, да у кормила. Чары морской девы, наверное, могли бы сделать и больше, но тогда испугались бы коровы.

А ближе к полудню плот ткнулся в песок береговой полосы. Альвийка, к тому времени уже одетая в привычную ей одежду, спрыгнула в воду и запела, повернувшись к маленькому стаду, все еще мнущемуся на плоту, позвала его за собой. Агнар, подождав немного, тоже спрыгнул в воду, за ним поспешил Экда, измучившийся за время путешествия. «Все-таки я не водоплавающий!» — заявил он ворчливо, хоть и вполголоса. Коровы шли за морской девой словно привязанные — доверчиво, без спешки, плотной толпой. «И это притом, что коровы терпеть не могут соленую воду», — отметил для себя викинг.

— Ну что ж, — сказал рыбак, спускаясь с плота последним. — Отсюда путь до Лиффи прямой. Пересечете горный хребет — и вот уже она, долина у залива, где находится этот поселок. Он весьма велик и богат, вы не пропустите его.

— Спасибо.

— И тебе спасибо за помощь, путник. И за беседу. Единственное, чего действительно иной раз не хватает — приятного общества.

— Удачи тебе, рыбак.

Агнар оседлал своего коня, навьючил на него и на себя свое имущество и сделал знак Экде, мол, пошли. Перед ними разворачивалась огромная долина, похожая по форме на половину большой чаши, помещенной между пологих гор, зеленых от подошвы до вершины. Должно быть, и здесь, на дне долины, и на склонах гор, и даже вблизи вершины хорошо было пасти скот, и неудивительно, что скотом местные жители гордились больше, чем любым другим своим достоянием.

Скандинав понимал это лишь отчасти. Он вырос в стране, где скот был хоть и весьма существенной частью богатства семьи, но слишком уж ненадежной, как, впрочем, и поля. Не так уж редко случалось, что корм для скота заканчивался посреди зимы, и лучших молочных коров приходилось пускать на отбивные, чтоб не остаться и вовсе ни с чем. Довольно редко, но все-таки случалось, что на каменистых, скудных полях Норвегии вырастало лишь столько зерна, чтоб хватило на семена. И тогда пищу скандинавам давало море.

Однако здесь поля были так хороши, что молодой мастер верил — если случится неурожай, только стада позволят крестьянам продержаться до следующего года, стада, которые можно будет кормить остатками зерна, соломой, сеном, овощами, мхом — хоть чем-нибудь. В здешних щедрых краях всегда найдется чем. «Да и вряд ли на Островах действительно может случиться настоящий неурожай, — подумал Агнар. — Слишком уж здесь благоприятный климат».

Утопая по плечо в сочной луговой траве, они шагали в гору.

— Ты уже привык мною распоряжаться, будто я от тебя завишу, — сердито сказал единорог.

— Вот уж ничуть! — живо возразил викинг. — Я даже не попытался навьючить на тебя часть вещей, все несу сам или на лошадке везу.

— Но вещи-то твои.

— Вот именно. А если бы ты от меня в чем-то зависел, сам бы все волок.

— Какие вы, люди, мерзкие существа… Все вокруг вам должны!

Скандинав лишь вздохнул. Он вполне понимал, что непривычный к морским путешествиям Экда может чувствовать себя усталым и раздраженным, а в этой ситуации, если не хочешь стать кровным врагом захандрившего человека, лучше помолчи. В том, что все это в той же мере относится и к нелюдям, молодой мастер не сомневался нисколько.

Молчали они очень долго.

— Луга здесь действительно превосходные, — ближе к вечеру внезапно произнес единорог и принял привычный для себя облик с пышной черной гривой и длинным тонким рогом. И приступил к трапезе.

Агнар лишь пожал плечами, скинул с плеч скарб. Конечно, до темноты еще можно было попробовать пройти милю или полторы, но, в конце концов, особого значения это не имело. Он вынул топорик и отправился к ближайшей купе деревьев за валежником. Шагая по плечи в траве, он думал о той поразительной шутке судьбы, которая толкнула его на необычный путь и теперь просто не дает спокойно жить. «А хотел бы я жить спокойно, как все? — спросил он себя и не смог ответить однозначно. — Может, и хотел бы».

А может, захотел бы путешествовать, даже не подталкивай его к этому обстоятельства. Целой жизни не хватит, чтоб обойти все уголки его родины, а об этом мире и говорить нечего. Он ему незнаком, и, наверное, сможет предложить куда более занимательные диковинки, чем говорящие черные единороги и морские альвийки в супругах у простых смертных. «Теперь главное — не погибнуть, — криво усмехнувшись, сказал он себе. — Глупо будет, получив шанс увидать невиданное и попробовать неизведанное, погибнуть по собственной глупости. Новые знания еще никому не мешали»…

«Значит, решено? — он говорил сам с собой, но обдумывание планов превратилось у него в настоящий диалог с осторожной, недоверчивой стороной своего „я“. — Решено. Я отправляюсь в Магриб. Главное, чтобы теперь мне повезло найти тот корабль, который отсюда направится в столь далекие края».

«Маха… Маха… Где ты? Мне очень не хватает тебя, твоих советов и тех „случайных оговорок“, которые ты делаешь в моих снах. Мне ужасно нужно знать, что делают твои собратья, как и где они меня ищут».

«Однако почему бы не попробовать самому проникнуть в сон своей подруги, если уж она не спешит сделать это?» — вдруг пришло в голову викингу. Он вспомнил, что тоже кое на что способен, да к тому же несет на груди похищенную у друидов вещицу, которая наверняка способна помочь ему в этом. Отложив топор, он уселся под деревом и, расслабившись, закрыл глаза.

Первые несколько минут он даже не знал, с чего начать. Мысль его бродила по извивам сознания, перебирала совершенно посторонние образы и ощущения и никак не вырывалась на свободу из оков повседневности. Сознание прижимали к земле все те обстоятельства, которые окружали викинга в его новой необычной жизни, и сперва войти в медитацию не удавалось. Но потом все-таки удалось. Молодого мастера вытолкнуло в медитацию внезапно, посторонние мысли как отрубило, и перед его внутренним взором развернулось подпространство, пронизанное энергетическими каналами и линиями взаимосвязи.

Так же, будто бы само собой, но, естественно, не без помощи практически всемогущего артефакта Агнар быстро отыскал нужную ему линию взаимосвязи и ощутил рядом знакомое ему сознание. Образ походил на сеть, где висело необозримое количество человеческих сознаний, и среди них надо было отыскать нужное. «Вот как это выглядит, — не без интереса подумал викинг. — Воистину, я выступаю здесь, будто страшный чародей-душелов, у которого в неводе — души всего человечества, только выбирай».

Маха почувствовала присутствие не сразу. Но, даже почувствовав, первым делом попыталась вытолкнуть скандинава прочь. Ей это сначала даже почти удалось, но потом мужчине на помощь пришла все та же сила.

— Кто здесь? — бросила девушка, и в ее голосе, не слышимом простым ухом, чувствовался испуг.

— Это я, — исчерпывающе представился скандинав.

Он увидел, как она приподнимается на локте. Маха лежала на ложе, с выдумкой устроенном из нескольких охапок сена, палых листьев, шкуры волка и толстого шерстяного плаща. Она была одета во что-то полупрозрачное, странно и необычно убрана, с серебряной диадемой в волосах, широкой гривной на шее, в браслетах… Агнар с недоумением посмотрел на ювелирные украшения, унизывающие ее почти с ног до головы — в таком виде вряд ли удобно спать.

— Ты? — изумилась она, разглядывая его так пристально, словно пыталась понять — по сезону ли он одет, и свежая ли у него рубашка.

— Я, — еще раз подтвердил викинг.

— Как ты здесь оказался?.. Нет, постой — кто научил тебя хождению по снам?

— Никто не учил.

— Правда?

— Правда.

— Тогда как тебе это удалось?

— Да вот… Как-то… Как-то так…

Она улыбнулась ему и торопливо оправила на себе одеяние, не ставшее, впрочем, от этого менее соблазнительным.

— Я знала, ты весьма талантлив. Просто не ожидала, что настолько, — суховато сказала Маха. — Но ты не вовремя. Я готовлюсь к обряду, поэтому…

— Понимаю, помешал. Мне прийти позже?

Девушка с сомнением разглядывала его.

— Пожалуй, нет… Потом ты вряд ли сможешь со мной связаться. Чего тебе хочется?

— Честно? — он окинул ее алчным взглядом. — Сейчас мне хочется вполне конкретного…

Она покраснела под его взглядом.

— Прекрати. Так нельзя.

Но он уже не выдержал. Протянул к ней руки, коснулся ее плеч и мягкой груди, едва прикрытой тонкой, нежной на ощупь тканью, и его поразило необычное ощущение — казалось, будто он касается женщины, настоящей, теплой и желанной, но делает это в полусне, в полуреальности, в состоянии затуманенном и оттого не совсем адекватном. Девушка попыталась оттолкнуть его, но так вяло, что он просто не воспринял ее действия всерьез, скорее как дразнящую ласку.

Он решительно потянул с нее платье, но ахнула она лишь однажды:

— Осторожно, не порви! Это ведь шелк! — женщина победила в ней жрицу и чародейку, Маха напрочь забыла, что находится в сне, где по-настоящему порвать платье нельзя все равно.

— Ух, ты! Каковы у нас жрицы — в шелках спят!

— Осторожнее, я сказала! — она вскрикнула и торопливо выбралась из одежды сама. — Что ты делаешь?!

— А ты не догадываешься? — он прижал ее к себе и стал целовать.

Все получилось очень стремительно и как бы само собой. Ощущения были странные, но временами он забывал, что все происходит не на самом деле. Ноздри ему щекотал ее аромат, тот самый, который он запомнил, и кожа на ощупь была в точности такая же, какой он ее запомнил. Может быть, лишь чуть нежнее.

— Зачем ты это сделал? — сонно спросила она, когда они уже лежали рядом, остывая.

— Зачем все женщины задают такой глупый вопрос?

— Ах… Родной, ведь это все равно, что заниматься любовью с женщиной в своих мечтах.

— Если не на самом деле, то хотя бы в мечтах, — вздохнул он. — Но я очень рад снова тебя видеть, пусть даже и так.

Она заразительно засмеялась.

— Да, я заметила, что ты очень рад… — девушка помолчала. — До меня уже дошли слухи, что ты улизнул от троих наших друидов полного посвящения.

— Быстро у вас разносятся слухи.

— У нас есть свои средства связи и оповещения… Как ты вообще умудрился от них сбежать?

— Вплавь.

— По речке?

— По морю.

В ответ — долгое недоуменное молчание.

— Это как?

— Верхом на единороге.

— На единороге? Он согласился тебя катать? По морю? Ничего не понимаю. Единороги же не плавают…

— Так получилось.

— Ладно… И что ты теперь собираешься делать?

— Удрать отсюда. В смысле, вообще с Островов.

— Разумно, — пробормотала она, потянувшись к нему губами.

И в этот момент видение прервалось. Что могло вмешаться, Агнар не понял, однако факт оставался фактом — вот мгновение назад он держал ее в своих объятиях, а вот уже он сидит под деревом, взмыленный, будто только что пробежал милю в полных доспехах и с запасом продовольствия на месяц, встрепанный, разомлевший то ли от тепла, то ли от женской ласки в чудесном сне.

Он поднялся, задумчиво крутя топориком. «А ведь самого главного-то я у нее не спросил, — подумал он. — Что там затевают ее собратья, далеко ли они от поселения на берегу Лиффи?» И вздохнул, будто это могло ему помочь вернуться в приятный сон. Потом огляделся и вытащил из травы стволик давно упавшего дерева. Тот вполне годился для костра, а если обрубить пару сучков, то можно дотащить до места и рубить на чурки прямо там.

Единорог посмотрел на викинга, вернувшегося к месту стоянки, весьма недовольно.

— Тебя только за смертью посылать.

— А что такое? — поинтересовался Агнар, роняя на землю бревешко. — Тебе, собственно, зачем понадобился костер? Захотелось жаренной на угольях травки?

— У тебя юмор глупейший. Мне твой костер не нужен, а вот следить за твоим жеребцом я не нанимался.

— Если не нанимался. — продолжил викинг, слегка зверея, — то почему же следил?

— Знаю я эти шутки. Он убежит, а скарб на себе потащу я.

— Это отличная идея.

— Нет уж, — единорог, похоже, повеселел и принялся развлекаться. — Если у тебя убежит коняга, я уж лучше сбегаю его поищу.

— Не пойдет. Вдруг ты дашь деру?

Экда ответил спутнику долгим, мало что выражающим взглядом.

— Если я захочу удрать, как ты сможешь меня удержать?

— Но если ты до сих пор со мной, наверное, есть тому какая-то причина… Кстати, старался ты напрасно, ибо в поселении у залива я обязательно постараюсь его продать. Куда уж мне тащить коня в Магриб…

— Ты собрался в Магриб?

— Я об этом уже говорил.

— Да-да… — у единорога вспыхнули глаза. — Ты возьмешь меня с собой, не так ли?

— Если будешь хорошо себя вести.

— Еще недавно ты меня уговаривал, а теперь фасон держишь! Да, люди наглеют очень быстро.

— Люди учатся у единорогов, — слегка задыхаясь, ответил скандинав: он рубил бревешко, как мог, — готовил его для костра.

Он сложил щепки и куски бревнышка шалашиком и принялся орудовать кремнем и огнивом.

«Не надо забывать, что на Эрине не меньше друидов, а может, даже и больше», — он сосредоточился, вспоминая рассказы валлийского торговца. Прежде ему не приходило в голову, что пьяные басни об Островах будут иметь для него такое огромное значение, и потому здорово злился на себя сейчас. Сначала ему удалось припомнить лишь что-то о пяти королевствах Эрина, а также о верховном короле, который в Таре поднимался на камень, объявлявший его правителем. Потом — о кольце камней, одно из которых по легенде было перевезено в Солсбери.

«Кстати… Сорбий… Сорбиодун… Это же Солсбери! Значит, пирамида, увенчанная гривой магической энергии, располагается совсем рядом с кольцом камней… То есть с тем местом, на которое эти камни в настоящее время, должно быть, еще не перевезены. Как интересно…»

Агнару пришло в голову, что появление в Англии кольца каменных дольменов как-то связано с магической силой друидов. У него неприятно закололо в груди. Как бы там ни было, но если пирамида представляет собой Место средоточия, а в его времени об этом уже ничего не известно, то, быть может, и кольца камней тоже отмечают места земли, где чародейские энергии собираются вместе и становятся источником магии для человеческих магов. Если пирамида потеряла свое значение, друиды могли перевезти к себе кольцо камней.

«Значит, здесь чародеев-друидов может оказаться даже больше, чем в Англии».

Он торопливо достал котелок, протянул его единорогу.

— На, тащи сюда воду. Быстрее.

— Что случилось? — почувствовав изменение в тоне, насторожился Экда.

— Быстро готовим ужин и в путь.

— На ночь глядя?

— Зато утром, если повезет, успеем добраться до поселения и смыться отсюда.

— Что произошло?

— Да я сообразил — здесь же тоже друидов полно! А за свою магическую безделушку они будут рыть землю носом.

Единорог посмотрел на викинга с сомнением и сменил облик на человеческий.

— До тебя только сейчас дошло? Хорошо, что не через недельку-другую.

На этот раз скандинав решил вообще не отвечать. Он лишь посмотрел на своего спутника с красноречивым выражением: «Так когда же прибудет сюда моя вода?» Тот вздохнул и отправился куда-то, покачивая котелок в руке. Вернулся буквально через несколько минут, поставил полную посудину прямо на огонь, только-только начавший разгораться.

— Поспешим? — с улыбкой поинтересовался он.

— Поспешим. Как думаешь, успеем к утру?

— Постараемся.

Агнар поустойчивее пристроил котелок на занявшемся бревнышке и высыпал туда все, что у него еще осталось в котомке — крупу, куски вяленого мяса, пару луковиц, даже сыр. Помешал ложкой. На вид странного варева тотчас же отозвался желудок — и затребовал хоть какой-нибудь еды. Перед внутренним взором сразу же заплясали всевозможные вкусные блюда, которые ему приходилось есть. Наклонившись поближе к котелку, он вдохнул ароматный привычный запах.

— А что тебе нужно в Магрибе? — спросил он.

— Так… Свои дела.

— Как я понимаю, тебе туда очень нужно?

— Верно.

— Так почему же ты сам не устроил это для себя? Неужто так сложно договориться с торговцами, с владельцем корабля?

— Сложно, — посуровел единорог. — Я все-таки не человек. Я не могу многое из того, что можете вы, люди. Словом, мне нужна будет кое-какая твоя помощь и заступничество. Надеюсь, ты не откажешь мне? — и посмотрел свирепо.

— Ладно. Если, конечно, не будешь надоедать мне своими остротами.

— Ох уж эти люди! Сразу условия ставить…

Викинг привычно пропустил выпад мимо ушей.

Содержимое котелка загустело и поблекло. Молодой мастер торопливо снял его с огня и запустил в него ложку. Но не успел он насладиться результатами своей готовки и порадоваться, что содержимым посудины ни с кем не придется делиться, а значит, не надо следить за собой, как бы не съесть лишнее — как рядом возник Экда, вооруженный большой деревянной ложкой. Решительно подвинул скандинава и запустил ложку в котелок.

— Что, хочешь меня без ужина оставить? — ворчливо осведомился единорог — и тут же подмигнул. — Одной травой сыт не будешь!

— Так ты можешь есть обычную человеческую пищу? — недовольно спросил скандинав, которому беспардонно поломали все удовольствие.

— Конечно, могу. Поневоле приходится приспосабливаться…

— А чего тогда от рыбы нос воротил в гостях у рыбаков? А ночью — я сам видел — у коров на плоту сено воровал.

— А ты видел, какое там сено?! Сено — высший класс!

— Не разбираюсь, я сеном не питаюсь.

Раздражение скандинава улетучилось в один момент. Он довольно фыркнул и, доедая свою половину, с удовольствием представил, как на корабле, на пути в Магриб будет учить единорога грести веслами и тянуть канаты. И ведь не отвертится, если хочет научиться походить на всех окружающих людей. На торговые корабли не берут просто так. Разумеется, если путешественник может выложить из своего кармана солидную долю серебра, его возьмут просто так и даже, пожалуй, не будут нагружать работой, но станут смотреть косо. Что это за человек, который не работает, а вместо того предпочитает выложить серебро? Калека он, или просто скорбный на голову?

Даже королю прилично было заниматься каким-нибудь ремеслом вроде кузнечного или плотницкого дела, даже предводитель дружины должен был уметь приготовить пищу и попотеть за веслами, при необходимости помахать топором или даже лопатой. Любая женщина, пусть и самая родовитая, при этом не умеющая ни прясть, ни ткать, ни корову доить, могла быть уверена — ее вряд ли возьмут в жены. Женщина, не владеющая самыми обычными женскими навыками, показалась бы соотечественникам Агнара ненормальной. В любом случае, с ней побоялись бы связываться — мало ли, вдруг она серьезно больна?

Так что, по мнению любого соотечественника викинга, да и кельтов из всех существующих племен, облик единорога вряд ли мог бы считаться оправданием праздности. Раз есть руки, значит, работать можешь и должен.

Вычистив дно котелка последним куском лепешки, молодой мастер отправил его обратно в сумку, старательно упаковал весь свой скарб, затушил и разметал костерок и навьючил вещи на коня. Жеребец всем своим видом выразил ему порицание, но его усилия прошли впустую. Обращать внимание на недовольство лошади скандинав как-то не собирался.

— Ну, пошли, что ли?

— Пошли, — покорно согласился Экда. Засунул ложку за голенище своего иллюзорного сапога и тут же обратился единорогом.

Викинг поневоле покосился на его правую заднюю ногу. Никаких выступов, напоминающих спрятанную ложку, конечно не было.

— Кстати, где ты ее взял?

— Кого? — удивилось волшебное существо, повернув точеную голову.

— Ложку.

— У рыбака. Да он и не заметит. У него на плоту их было штук шесть запрятано.

— А зачем она тебе?

— Кто?

— Ложка.

— Ну, как же! Я к тому моменту уже твердо решил, что стану приспосабливаться к человеческой еде. Не руками же похлебку есть. Похлебка-то горячая.

— Решил — и жевал сено? Так, что ли?

— Ну, напоследок-то!..

— Ты даешь!..

— Вот только рыбой меня не надо кормить. Все равно в рот ее не возьму. Мы с ней из разных стихий, ты понимаешь…

— Тогда на корабле ты будешь белой вороной, ведь у моряков в основном рыбный рацион. Что тут поделаешь?! Едят то, что под рукой.

— Ты это серьезно?

— Абсолютно.

Морда у единорога так вытянулась, что он перестал походить на коня. Конские морды никогда не бывают такими выразительными. Теперь Экда больше напоминал чародея, по капризу ненадолго превратившегося в лошадь.

— Это ужасно, — пробормотал он. — А если я откажусь?

— Будешь сидеть голодным. А вообще, странно будет выглядеть, если один из путешественников станет отказываться от рыбы.

— Просто ужасно…

Вечерняя полутьма опускалась на Эрин, на его щедрые луга и поля, где трудились крестьяне, засевая вспаханную землю ячменем и пшеницей. Сверху, начиная с вершины горы, больше напоминающей высокий, крутой холм, были видны аккуратно нарезанные поля и крохотные фигурки людей, которые заканчивали труды и спешили по домам. Видно было стадо, которое два пастуха и три лохматые собаки, похожие издалека на комочки шерсти, несомые ветром, гнали к поселку неподалеку от берега моря.

«Наверное, именно там и живет гостеприимный рыбак со своей женой-альвийкой. Интересно, много ли среди кельтов счастливых мужей необычайных жен?» — подумал викинг.

Он шагал, придерживая коня за узду и выбирая пологий подъем и луг без валунов, если это было возможно. Уставший жеребец укоряюще поглядывал на хозяина, время от времени дергал его за рукав или край рубашки, но тот не реагировал. Коня, привыкшего к ночному отдыху, было жалко, конечно. Но себя было жальче.

На вершину горы ночь приходила намного позже, чем в долины, и если внизу женщины уже давно зажгли лучины, чтоб видеть, что они прядут или готовят, то Агнар еще долго видел, куда ступает его нога. Закатное солнце, а потом широкая полоса вдоль горизонта и ясное-ясное небо освещали мир вокруг него во всех подробностях. А потом, когда стало темнее, а ему и его коню пришло время спускаться с горы, в голову молодому мастеру пришла одна мысль. Действительно, почему же не прибегнуть к чарам для того, чтоб лучше видеть в темноте? Пусть темнота и не полная, однако куда приятнее, если видишь, шагаешь ли ты в яму, или же по ровному месту.

Он нашарил на груди артефакт и сжал его в ладонью. Через несколько мгновений крест нагрелся, отдал руке своего временного владельца тепло и прояснил ему взгляд. В сознании мужчины выстроилось множество способов того, как магически придать своему зрению те возможности, которые открыты лишь некоторым животным. Снова было полное впечатление, будто скандинав сам догадался обо всех этих способах, однако теперь он уже вполне отдавал себе отчет — магическая вещица друидов просто-напросто дает ему подсказку.

— Ты что — колдовать вздумал? — спросил его единорог.

Агнара вытолкнуло из состояния сосредоточенности.

— Да, колдую — а что такого?

— Только то, что твои чары друиды, если они знают, что искать, — а они знают, поверь мне, — о пропаже реликвии известно уже всем белгским и гойделским друидам, почувствуют за десять миль, а то и дальше. Тебе зачем нужно, столь блистательно улизнув от них на моем горбу, теперь залезать на гору и махать оттуда большим сверкающим стягом, мол, тут я?

— Я не подумал об этом, — викинг отдернул ладонь.

Несколько минут они шли молча сквозь сгущающуюся вокруг них темноту.

— Ну, так и что теперь делать?

— Да, собственно, ничего, — спокойно отозвался из темноты единорог, давно слившийся с воздухом и ступающий настолько бесшумно, что его рядом как бы и не было. — Если повезет, доберемся до поселения и уплывем в Магриб. Не повезет… Значит, не повезет, но нервничать сейчас в любом случае уже поздно.

— Да? Ты меня успокоил.

— Ну, и замечательно…

— Вот дрянь! — воскликнул Агнар, хватаясь за ногу. — Вот ведь…

— Что произошло?

— Да коряга!.. Ничего не видно! Я ведь просто хотел сделать себе хорошее зрение, чтоб видеть в темноте, чтоб об деревяшки и каменюки не спотыкаться — Ты не видишь, что творится у тебя под ногами? Вы, люди, все-таки примитивные существа…

— Еще одно подобное замечание, и я обзаведусь единорожьим рогом. Кажется, очень ценная магическая вещица, а?

— Примитивно, банально… Угроза в ответ на шутку. Очень банально, — рассмеялся Экда. — Ладно, залезай мне на спину. Так будет быстрее и проще.

— Спасибо! — от души поблагодарил викинг, наощупь пытаясь отыскать в темноте своего спутника, чтоб вскарабкаться ему на спину.

В конце концов ему удалось найти хвост единорога, по нему добраться до крупа и спины. Вцепиться посильнее…

— Слушай, хватит меня щекотать! Лезь давай!

— Лезу, лезу…

— Давай быстрее, мне же щекотно!

— Не погоняй, не запрягал… — с грехом пополам устроившись на спине единорога, скандинав фамильярно похлопал его по шее: — Вперед, мой скакун боевой!

— Размечтался, — фыркнул Экда.

Он каким-то образом безошибочно выбирал, куда ставить ногу, и теперь, даже на спине волшебного существа, двигающегося вперед весьма тряской легкомысленной рысью, да без седла, да без особых навыков получалось намного ровнее, чем пешком, рискуя каждую минуту провалиться ногой в яму. Агнар даже едва не задремал на спине единорога, хотя прежде и поверить бы не мог, что способен на это — верховую езду он не любил.

Впрочем, дремота продлилась недолго. Он проснулся от толчка и испуга, едва не свалился с высокой спины Экды, и поднял голову, изо всех сил вцепившись в густую черную гриву.

— Э-эй! — одернул его единорог. — Осторожнее, а то выщиплешь по волоску!

— Обратно приклею, — буркнул викинг.

Оки остановились на самом краю некрутого обрыва. Уже посветлело настолько, что были видны купы деревьев поодаль, густая трава, огибавшая огромные валуны, кусты и стволы старых осин и буков, и вся долина, лежавшая перед ними во всем своем величии. Скудный свет, оброненный бледнеющим небом, отразился в ленте реки, сбегавшей с холмов в море, расчертил долину неровной формы на две части. Внизу, в темной громаде еще сохранившейся темноты пока еще нельзя было различить, где поселок, где поля, а где просто лес. Но небо светлело стремительно, и опускавшаяся на мир тишина звучала ему в унисон. Исчезло все — и ветер, и звуки, и ощущение реальности происходящего.

Только темно-серая объемная картинка вдруг выцвела, затянулась мгновенно поднявшимся туманом. Потом туман пропитал собой воздух и пропал, и викинг почувствовал, как влажный холод пронизывает его до костей. Он передернул плечами, плотнее закутался в плащ, до того лежавший на одном плече, и тут понял, отчего ему зябко — просто легла роса, усыпав все вокруг мелкими искорками света.

А потом потянуло ветерком, и небесный свод как по волшебству окрасился в алый цвет. Буквально на глазах редкие обрывки тумана, еще оставшиеся неподалеку, запутавшиеся в ветвях и стволах, налились бледным отражением этого алого цвета, и истаяли, уступая место чистоте и кристальной прозрачности позднего весеннего утра. Рассвет в мгновение ока расписал небо всеми оттенками красок, и тогда воды реки и множества небольших озер в долине тоже окрасились в цвета радуги. А потом замерцала и листва, полная росной влаги.

— Красиво, а? — единорог ревниво косился на своего наездника, словно сам разукрасил все вокруг и теперь ждал похвалы.

— Очень, — выдохнул Агнар.

— То-то и оно-то. А ты говоришь… — и, не закончив фразу, затрусил дальше. Конь под седлом и сумками со скарбом, но все равно весёлый, последовал за ним.

Когда они добрались до поселка на берегу реки Лиффи, куда, собственно, и стремились, утро давным-давно уже уступило место дню, а день развернулся во всей своей красе. Крестьяне давно трудились на полях, скот уже выгнали на пастбище, однако в селении оказалось немало мужчин, а уж о женщинах и говорить нечего. Уже по одному этому признаку можно было отличить торговое поселение от любого другого. В дни страды крестьянские и рыбацкие поселки словно вымирали, в домах оставались лишь малые дети и дряхлые старики, да и тех немного. Всякий, кто только мог что-нибудь делать, отправлялся работать.

В селениях, где большинство занималось скотоводством, летними днями тоже было пустовато — большинство скотоводов трудились не дома, а в огромных хлевах или же на пастбищах, там было предостаточно работы и для мужчин, и для женщин. А вот там, где большинство составляли ремесленники, готовившие изделия на продажу, днем все буквально кипело. Отовсюду доносился шум инструментов и крики работников, командующих подмастерьями, торговцы яростно спорили с мастерами о цене и тут же громогласно убеждали в своей правоте покупателей.

При ремесленном поселке неизбежна ярмарка, а также, конечно, какой-нибудь странноприимный дом, где путешествующий купец может найти ночлег и поужинать с комфортом.

Неподалеку от поселка, уже у первых оград, делящих луга на небольшие удобные пастбища, скандинав сполз с единорога, и тот принял человеческий облик. Коня пришлось взять под уздцы, потому что нести двоих он не мог, а если бы верхом ехал только один из мужчин, это выглядело бы странно. Агнар с любопытством оглядывался, хотя не ожидал увидеть ничего неожиданного.

И действительно. Дома в поселке были почти такие же, как и в Англии, в том селении, где он провел год, остальные постройки выглядели приблизительно одинаково, и если бы по виду поселения викингу предложили определить, где деревенька белгов, а где — гойделов, он не взялся бы. Даже одеты представители этих двух племен были очень похоже, хотя некоторые, но на первый взгляд несущественные различия имелись — например, в форме и манере вышивки, цветах и отделке плащей.

На скандинава и его наряженного в иллюзию спутника тут тоже смотрели без большого интереса. Еще и такова была специфика ремесленно-торговых поселений, что здесь куда спокойнее и безразличнее относились к чужакам. Иначе и быть не могло, ведь многие торговцы, которые прибывали сюда, появлялись в этих краях редко или вообще впервые.

Поселок занимал оба берега Лиффи — по сути, это были два разных села, довольно крупных, и рядом с обоими имелись ярмарки, время от времени расцветавшие всеми оттенками радости и ремесленного искусства. Приплывавшие сюда корабли выгружали товар прямо на берегу, разворачивали его перед любопытствующими взорами местных жителей и, обменяв привозное на местное, торопились в обратный путь. Круглый год к устью Лиффи стягивались обитатели ближних селений, которым надо было обзавестись каким-нибудь изделием высокого ремесла или избавиться от своих излишков.

Викинг с интересом рассматривал лежащие на пологих берегах туши кораблей, похожие на тела огромных рыб, выкинутых из своей стихии волной. Он знал толк в судах, и ему, конечно, было любопытно, на что способны местные и чужеземные мастера.

Надо было отдать должное и тем и другим — сразу было видно, что в мореплавании кельты понимают. Подойдя, молодой мастер со знанием дела осмотрел темный корпус корабля — длинного, с широким дном, с высокими носом и кормой. Дерево было темное, но, присмотревшись, викинг узнал дуб и немного удивился. Он не слышал, чтобы корабли изготавливали из дуба. Еще его удивило, что доски были нашиты не внахлест, а вплотную, и все это было старательно проконопачено чем-то неразличимым, черным, а поверх обмазано смолой.

Обводы судна выглядели необычно, и эти корабли явно ходили по морю медленнее, чем драккары, но наверняка брали гораздо больше груза. Если бы скандинаву сейчас сказали, что корабли кельтов очень похожи на ладьи викингов, он очень удивился бы и прихотливости фантазии собеседника, и чужому невежеству. Для него различия были очевидны, хотя сходство между норвежскими драккарами и кельтскими судами, вне всяких сомнений, имелось: человек неискушенный запросто мог их перепутать. И у тех и у других были высоко приподняты увенчанные вырезанными из дерева фигурами корма и нос, в пазы киля ставилась одна-единственная мачта, и по морю корабль несли либо квадратный парус, либо весла.

Агнар оценивающе рассматривал суда, а Экда с любопытством смотрел на него самого, будто это выглядело очень забавно — увлеченная и немного ревнивая реакция спутника на чужие суда.

— Ну как? — не выдержал, наконец, единорог. — Годится? Согласен путешествовать на таком?

— Пожалуй, — нехотя согласился викинг. — Осталось малое.

— Что же?

— Добиться, чтоб нас взяли на этот корабль.

Глава 12

Неподалеку, голый по пояс, работал здоровенный рослый кельт с лохматыми, торчащими во все стороны, будто охапки пакли, светло-русыми, а может, просто сильно выгоревшими волосами. Он рубил дрова огромным колуном, но, заметив остановившегося совсем рядом с бортом корабля чужака, опустил топор и несколько минут терпеливо наблюдал за ним. Потом подошел.

— Нравится? — спросил он не без самодовольства. Говорил кельт неразборчиво, шепелявя, словно ему не так давно повыбили несколько передних зубов, или же просто сильно приложили по челюсти, и язык при разговоре едва отыскивает знакомые ориентиры.

— Хороший кораблик, — кивнул Агнар, храня спокойное, даже слегка равнодушное выражение лица.

— Кораблик. Ха! Самый крупный куррах на Островах! Его мой дед построил, знаменитый корабел — и вот видишь! Ходит до сих пор. Семь бурь пережил.

— Так и должно быть. Хорошие корабли строят на несколько поколений.

— Хм, — на лице здоровяка отразились одновременно и обида, и уважение. — Много ли кораблей в своей жизни ты построил?

— Я кораблей не строю. Я кузнец. Но кое-что об этом деле знаю, если понадобится, в грязь лицом не ударю…

— Одно дело знать. Другое — строить! — запальчиво бросил кельт, судя по выговору — гойдел.

— У нас корабли строят иначе, — примирительным тоном сообщил викинг.

Тут уже пошел другой разговор. В глазах местного мастера ревнивое недовольство сменилось интересом, он принялся допытываться, как именно строятся корабли на родине собеседника.

Экда быстро понял, что болтовня затягивается. Сначала он пристроился неподалеку на бревне, потом поковырял в зубах, а потом стал искательно оглядываться в поисках костра, к которому можно присоседиться и немного перекусить. Викинг даже не заметил исчезновения спутника — он был погружен в подробное обсуждение достоинств и недостатков норвежских кораблей всех видов и размеров. По его словам получалось, будто недостатков у родных ему судов нет вообще, во что здравомыслящий кельт поверить не мог.

Они поднялись на борт курраха и принялись рассматривать каждую мелочь — гребные люки, крепление мачты, устройство скамей и кормового весла. Агнар из любопытства заглянул и в трюм — там были плотно уложены тюки, и, похоже, корабль готовили к отплытию. Места в трюме было достаточно, но, пожалуй, загружать ладью под завязку не следовало, она могла слишком глубоко осесть и потерять часть ходовых качеств. Грубо говоря, стать довольно неповоротливой.

— Я вот одного не понимаю — зачем же было грузить корабль на суше, а не после того, как на воду спустишь? Тяжесть ведь лишняя!

— Какая там тяжесть! Это шерсть, ее плотно нельзя складывать, а то испортится. Да и не так ее здесь много.

— Знаю я, таскал на своем горбу.

— Это хозяин решил. Видно, больше негде было хранить.

— Ну, тоже верно.

От кораблей разговор перешел на путешествия. Как выяснилось, куррах этот принадлежал старшему родственнику мастера, чьи предки с давних пор занимались строительством судов. И рассчитывать на его помощь викинг не мог, потому что корабль с грузом шерсти эринских овец направлялся на материк, как раз туда, где в родные Агнару времена располагалась Нейстрия. Однако обожающий произведение рук своего деда гойдел был готов помочь приятному собеседнику.

— Я знаю одного купца, который отсюда окольными путями собирается в Египет. Думаю, он тебя сможет доставить в Магриб. Главное, чтобы ему понадобился еще один работник. Грести-то ты наверняка умеешь.

Скандинав хмыкнул.

— Я много чего умею.

— А пообедать можешь с нами. Да и о чем тебе беспокоиться? Не возьмет этот торговец — будет другой.

— Да уж… — пробормотал молодой мастер, соображая, сколько нужно времени друидам, чтоб вынюхать, где он находится. — А скоро ли отбывает тот корабль?

— Да я слышал, будто бы то ли сегодня к вечеру, то ли завтра утром. Правда, странно будет, если пустится в путь вечером. Кто же вечером выходит в дорогу? Правда, я слыхал, будто он чародей. В смысле, будто бы купец волшебством балуется. Может, поэтому…

— Что же может изменить чародей, пусть и самый лучший?

— Ветер подколдовать, чтоб грести не пришлось, да от мелей и рифов отвести. Не знаю. Сам я никогда с чародеями на одном корабле не ходил.

— Словом, переговорить с хозяином корабля надо прямо сейчас, — Агнар поскреб в затылке и огляделся. — Только вот найти бы моего спутника.

— Я его видел, кажется. Вон у того костра.

— Уже пристроился к котлу. Вот тебе и едино… — он запнулся и исправился. — Вот хитрец, а! Первым делом брюхо набить! Пойду…

— Ждем тебя у нашего котла. Твой друг наверняка не откажется еще разок перекусить.

У купца, собиравшегося так далеко на юго-восток, оказалась небольшая весельная курраха с широким полосатым парусом. Сам купец — смуглокожий немолодой мужчина с необычными повадками, почему-то в светлом длинном одеянии, — увидев его, викинг сперва решил, что нарвался на очередного друида, — но страх быстро прошел: он быстро сообразил, что друиды тут ни при чем. Чужеземец отлично говорил по-гойделски, и, как догадался скандинав, знал еще немало наречий и языков. Это был типичный торговец с жестким, цепким взглядом, с постоянным радушием на губах и безжалостной практичностью в душе.

Молодого мастера он оглядел оценивающе, будто раба на рынке. Так могут рассматривать предмет, решая, покупать его или нет. Впрочем, разговор он вел со всем уважением. Свободные места на корабле? Может, есть, а может, и нет. Обычно он не берет попутчиков. Путешествие долгое и тяжелое, и места у него в обрез — он везет много товара, каждый дюйм корабля у него на счету. Впрочем, здесь все зависит от того, чем незнакомец может быть ему полезен.

Агнар пожал плечами. Что он мог предложить? Помощь опытного корабела? Свои кузнечные навыки? Кому они нужны в плаванье?

Купец заинтересовался. Незнакомец владеет кузнечным ремеслом? И хорошо? Значит, мастер. Это любопытно. Есть ли у него весь походный инструмент, который может понадобиться в путешествии, где горн придется разжигать где попало? Нет? Очень прискорбно. В таком случае, пожалуй, его новый попутчик мало интересует.

— Любой мастер с простейшим ремонтом справится без всякого дополнительного инструмента, при наличии простого молотка, — с легким раздражением возразил скандинав. — К тому же я отлично умею работать на корабле, умею драться.

— В самом деле? Что ж, может, так оно и есть. Но воинов у меня достаточно. Тех же, кто не умеет драться и грести, на моем корабле не водятся. А что умеет делать твой спутник, о котором ты мне говорил?

— Ничего, — был вынужден признать скандинав.

Торговец покачал головой и прицокнул языком.

— Совсем ничего? То есть он попросту… балласт? Верно? Лишний груз для моего корабля, и так не самого большого, верно?

— Возможно, я смогу быть тебе полезен за двоих.

— За двоих? — купец любезно улыбнулся, однако отрицательно покачал головой.

— Наш хозяин не любит чужаков, — прогудел вставший рядом рослый парень — помоложе купца и эдак на полторы готовы его повыше. Он даже на Агнара, не жаловавшегося на рост, смотрел сверху вниз, впрочем, вполне добродушно. Кожа его тоже была смуглой, гойделский язык — корявый, но его, как ни странно, викинг сейчас понимал лучше, чем многих местных уроженцев. — Но это дело поправимое. Ты докажи, что стоишь чего-то.

— Как же я докажу?

— Да запросто. Давай на кулачках, — и поднес к лицу скандинава большой кулачище, обросший тонкими до прозрачности волосами. На костяшках молодой мастер заметил мозоли и несколько заживших ссадин. Похоже, предложение было довольно обыденным.

С грустью созерцая выразительное приглашение показать себя, Агнар подумал: «Здесь чаще, чем в моем родном времени, приходится все решать силой. Мог бы уже привыкнуть и сам предложить».

— Ну, давай, — нехотя согласился он и искоса взглянул на купца. Тот лишь терпеливо улыбался, будто ожидал, чем все закончится. — Где именно?

— Да прямо здесь. Чего чиниться-то?

— Именно на кулачках?

— Конечно. Мы же не убийцы какие-нибудь, чтоб резать друг друга.

Викинг еще разок взглянул на кулак смуглого противника. Таким при желании можно было сшибить с ног быка, а уж человеческий череп, который послабее, мог разлететься вдребезги.

Но согласие уже было дано.

— Ты хоть имя свое назови, — предложил он, стягивая плащ и складывая в сторонке скарб.

— Хишур. Ну а ты?

— А меня называют Агнаром.

— Ну, давай. Помутузимся…

Смысла последнего слова скандинав не понял, но приготовился. И правильно сделал. Здоровенный смуглокожий чужеземец оказался быстр, как ныряющая за добычей ласточка. Вот он стоял, а в следующий момент интуиция швырнула викинга влево, и только уже отпрыгнув с дороги, он сообразил, что на него кинулись. Он пропустил противника мимо себя и торопливо развернулся.

— Осторожнее, не расшибись! — крикнул он ему вслед без какой-либо насмешки.

Хишур заложил крутую дугу и, проносясь мимо Агнара, попытался сгрести его, будто медведь охотника. Кузнец крепко ударил по метнувшимся к нему рукам, в результате инерция унесла смуглого здоровяка чуть дальше. Высунувшиеся из-за лежащего на берегу корабля работники торговца загоготали.

— Ну, ты прям как бык! — крикнул один из них. Очень метко — повадки бойца сейчас напоминали именно бычьи атаки.

Остальные тоже кричали, но на чужом для скандинава языке, и он не понимал ни слова. Купец же продолжал улыбаться и смотрел словно бы без интереса.

Противник викинга растопырил руки и попытался ухватиться за него поудобнее. Молодой мастер, надеясь на свою силу, позволил ему вцепиться в себя, и какое-то время они старательно «обжимали» друг друга, багровея от усилий. Хишур громко скрипел зубами, одновременно умудряясь добродушно улыбаться, и жмурился. В какой-то момент Агнару тоже захотелось немного поскрипеть зубами, он с трудом удержался от этого, и лишь потому, что ему дикой показалась ситуация, при которой два мужика, тиская друг друга, столь же синхронно будут хрустеть челюстью.

В какой-то момент смуглый здоровяк поднатужился, и ноги викинга ненадолго оторвались от земли. Чувствуя, что почва уходит из-под ног в буквальном смысле, молодой мастер взбрыкнул и попал ногой по голени противника. Должно быть, весьма чувствительно, потому что земля поторопилась вернуться на место, да так сильно ударила скандинава по ступням, что он не устоял на ногах. Два противника повалились на землю.

Впрочем, как оказалось, повода для окончания схватки мужчины в этом не увидели. Едва только Агнар грохнулся на землю, Хишур тут же извернулся и вцепился в противника, казалось, с подлинной ненавистью, хотя ненависти, конечно, не было. Он попытался навалиться, и у молодого мастера возникло ощущение, что на него наползает многотонный айсберг. Агнар увернулся, но смуглый парень был настойчив и, перехватив норвежца за плечи, принялся подгребать его под себя. Слабое место противника он, конечно, не мог не почувствовать.

Викинг на долю секунды вырывался, а потом стиснул зубы на мускулистом предплечье, оказавшемся совсем рядом с. его лицом.

В ответ прозвучало несколько слов на непонятном языке, сказанных, впрочем, с должной экспрессией.

— Слушай, может, поднимемся сначала, а то что мы по земле, будто гусеницы, ползаем? — негромко предложил скандинав.

— Ну давай, — пыхтя, согласился Хишур. Слез с ног противника, поднялся — и только тут почувствовал, что его, кажется, провели. Сперва лицо у него вытянулось, потом почти тут же расплылось в улыбке. — Ну ты хитрец…

— Почему же хитрец, — возразил молодой мастер. — Просто люблю обычную схватку, а не ерзанье по земле. Мы же не кроты.

— Эй, Хишур, он любит по-настоящему потузиться! — крикнул один из работников купца, смуглый жилистый парнишка ростом едва по плечу своему другу. Судя по тому, с каким трудом он справлялся со словами гойделского языка, сказанное больше предназначалось Агнару, чем кому-то из своих. — Ну-ка, врежь ему как следует, чтоб зубы свои до завтра собирал!

— Ну что ж, можно, — смуглый чужестранец состроил свирепую рожу и без предупреждения выбросил в сторону викинга кулак.

Это уже было понятно и привычно. Уворачиваться тот не стал, принял удар в блок — первый же, какой сложился, — и непроизвольно охнул. Здоровяк действительно мог бы при желании сшибить с копыт бычка-трехлетку. Правда, скандинав-кузнец на свою стать и силу тоже не жаловался, и хоть ухал, но и валиться наподобие пресловутого бычка не собирался. «Такие здоровенные эти бычки, — пришло ему в голову. — Просто воплощенная мощь. А человек-то покрепче их будет. Вроде и похилее на вид, а в действительности — ого-го! Вот она, внешняя видимость — и внутренняя суть»!

Несколько минут они старательно награждали друг друга тумаками, но, в зависимости от того, куда приходился тот или иной удар, в ответ звучал или сочный шлепок, или стук, как по дереву, или гул, будто мальчишка пнул ногой толстостенный железный котелок. Агнар раскраснелся, а вот его противник наоборот, побледнел и лицом, и голым торсом, которым, кстати, принял больше всего ударов.

— Непрошибаемый он какой-то, — вскоре пропыхтел здоровяк, должно быть, удивленный, что противник, который уступает ему и в росте, и в комплекции, так хорошо держит прямой удар.

— Дай-ка я попробую! — подлетел другой, пониже ростом и поуже в плечах. Эффектных мускулов, облитых глянцевой кожей, у него не было, но жилист он оказался на диво.

На викинга обрушился град весьма болезненных ударов. Кулаки у этого парня были маленькие по сравнению с кулачищами Хишура, но очень крепкие, будто из камня выточенные. Скандинав получил несколько крепких ударов по чувствительным местам, попытался ответить, но словно в деревянный забор угодил. В этот момент пинок прилетел откуда-то совсем неожиданно, он молча перехватил ртом воздух и полетел на землю.

Еще в полете выставил руку, спружинил о колкую, усыпанную опилками землю, увернулся от удара ногой вдогонку, но ухватиться за эту ногу успел. Махнуть не только своей ногой, но и скандинавом, прицепившимся к ней, оказалось непросто. Вернее сказать, практически невозможно. Агнару даже не пришлось дергать противника за ногу — тот сам свалился.

«Ну вот, — наваливаясь и прижимая его к земле, подумал молодой мастер. — Все в этом мире повторяется…»

— Что, может, встанем, а? А то что ж… Как гусеницы… — пропыхтел извивающийся чужеземец, хоть и жилистый, но проигрывающий викингу в массе.

— Чтоб я на собственную удочку попался? — выдохнул скандинав. — Ни за что…

— А все-таки?

— Если представишься.

— Нетрудно. Кутир.

Поколебавшись, Агнар отпустил его. Тот мгновенно вывернулся из рук, привстал на одно колено и кинулся в бой. Схватка коленопреклоненными была викингу даже более непривычна, чем возня лежа. Может быть, дело в том, что не было возможности использовать ноги, а может, потому, что такое положение уравнивало их рост. Противник оказался юрким и умелым, но при этом молодой мастер испытал не раздражение, а наоборот, восторг. С опытным воином куда интереснее пробовать силу, чем с юнцом каким-нибудь, который только и умеет, как череп расшибать.

Они не удержались на коленях, снова повалились на землю, немного покатали друг друга, — на этот раз ни один не вспомнил про гусениц — не до того было, потом, держась друг за друга и громко пыхтя, поднялись на ноги. Кутир влепил скандинаву кулаком в переносицу, тот ему — в челюсть, правда, не со всей силы, оба удара остались без серьезных последствий, а потом пошла уже не драка, а веселье.

Смуглый парень извернулся и, сделав ложный пинок ногой, в тот же момент коварно ткнул противника костяшками пальцев под ребро. Боль пронзила тело от затылка до пяток. Если б въехал со всей силы, то закончилось бы это весьма печально для Агнара, но по манере удара было понятно — убивать иноземного купца работник не собирался. Викинг, быстро придя в себя от короткого шока, в тот же момент слегка нагнулся и двумя руками толкнул Кутира в низ груди. Всего удобнее это было делать локтем, но здесь появилась возможность сделать то, что он, помнится, в бытность свою подростком, делал только со щитниками.

Разумеется, и здесь он налег не всем телом, и не с разбега, но толчок получился достойный — противника отшвырнуло назад. Прыгнув следом, молодой мастер приземлился прямо на правую руку того и шлепком ладони по плечу у ключицы обозначил полновесный удар в горло — из этого положения удобнее всего было бить именно туда.

— У нас этот прием называют «отдохни», — слегка задыхаясь, произнес он.

Но если б даже хотел сказать что-нибудь еще, не успел бы. Кутир толкнул его коленом в спину, по позвоночнику, и, свалив с себя, вполне непринужденно «успокоил» левой рукой. Конечно, опять же не в полную силу, не от души, и лишь затем, чтоб дать себе время подняться.

— А у нас так называют вот этот прием, — сообщил он, вскакивая.

Агнар тоже уже стоял на ногах, еще слегка дурной после удара.

— Покажи ему прием «ворошила бабка сено»! — крикнул кто-то, возившийся у костра.

— Или «щекотку», — добродушно подсказал Хишур. — Ему понравится.

— Думаешь, я сам не смогу пару-тройку «щекоток» показать? — пробурчал викинг — он чувствовал, что подустал.

— Вы тут начнете друг другу показывать, как дерутся в разных странах, а работа будет стоять? — с улыбкой упрекнул дотоле молчавший купец и сузил жестокие глаза. — Так дело не пойдет. Если завтра выступаем, значит, надо многое сделать.

Скандинав машинально отметил, что хозяин корабля говорит все-таки не совсем правильно, а потом подумал и о себе. Должно быть, его речь тоже заставляет белгов и гойделов втайне улыбаться.

На него купец не смотрел.

— Так что — не берешь? — спросил молодой мастер, дыша тяжело, но ровно.

— Почему же не беру? Беру. Ты моим людям понравился. Им с тобой под одним одеялом спать, за одним костром сидеть, раз согласны, значит, и я не против.

— А мой приятель?

— Ну что ж поделать… Ты обещал, что станешь работать за двоих, а я стараюсь незнакомым людям верить, — повернув голову, торговец снова улыбнулся; в его безжалостном взгляде Агнар прочел спокойную уверенность, что пока дело не касается прибыли, незнакомые люди этому человеку интересны мало, так что «вера» здесь — не совсем подходящее слово.

Хотя прозвучало, конечно, обнадеживающе.

— Что я должен делать сейчас?

— Мы отплываем завтра на рассвете. Включайся. Что делать, ты, я думаю, и сам поймешь, — и, отвернувшись, зашагал в сторону поселка.

Викинг почесал в затылке и посмотрел на улыбающегося Хишура.

— Так что мне делать? Есть работа?

— Работа, конечно, есть. Сейчас придумаем.

— А будет время пойти продать коня? С конем, как я понимаю, вы меня на борт не возьмете.

— Еще бы, — захохотал тот. — Насчет коня ты с нашим хозяином не договаривался. И не договоришься.

— Странный он какой-то…

— Он? — Хишур обернулся и посмотрел вслед хозяину корабля, на котором ходил. — Оставь. С ним, конечно, надо держать ухо востро. Но пока ему невыгодно будет поступить с тобой нехорошо, он останется честным.

— А если будет выгодно — обманет? — у скандинава округлились глаза.

— Разумеется. Он же купец.

— То-то он мне сразу показался до крайности неприятным человеком.

— Ты ошибаешься, — глаза у Хишура стали очень грустными. — Агбаал, наш хозяин, конечно, жесток, как любой торговец, ведь его интересует только собственная выгода, но он никогда не бывает бессмысленно жесток. Он вполне может дать голодному ребенку кусок хлеба, если сочтет это полезным для себя, но никогда не пнет этого ребенка. Зачем, если это не принесет выгоды? Самое большее — просто пройдет мимо. В этом он честен, и любой его поступок всегда объясним и понятен. А значит, предсказуем.

Несколько мгновений молодой мастер молча смотрел на своего нового знакомого. А потом понял, что именно тот имеет в виду.

— Да, пожалуй, это большое преимущество для того, кто на него работает.

— Конечно… Ну, так долго ты будешь своего скакуна пристраивать?

Торговля развернулась на обоих берегах Лиффи. В этот день, должно быть, в поселение пришло много гостей из окрестных, ближних и дальних, деревень, много торговцев торопилось сбыть оставшийся товар, но, как бы там ни было, торг оказался богаче, чем обычно, будто пришло время большой ярмарки. Даже селяне как-то приоделись, почистились и смотрели вокруг самодовольно и весело — мол, чем не праздник?

Товар выкладывали прямо на траве, иногда подстилая холщовую полосу, а иногда и нет. С одного берега реки на другой без труда можно было попасть на лодке. Разумеется, отыскать здесь можно было почти все, что местные жители изготавливали для своих нужд, вот с дорогими привозными вещами было трудно, впрочем, они здесь мало кого интересовали — разве что жен богатых землевладельцев или зажиточных ремесленников. Но таким покупателям редкости и ценности чаще всего привозились на заказ.

Рассеянно разглядывая аккуратно свернутые холсты и развернутые, заманчиво разложенные плетеные и тканые браным способом тесьмы, литые в местных мастерских украшения, деревянные и кожаные предметы, кованые изделия, Агнар размышлял. Проще всего, конечно, было обменять коня на что-нибудь нужное ему в путешествии, потому что мало можно отыскать тех, кто бренчит серебром в кошельке. Еще в его родном времени расчеты на сельских ярмарках производились именно так, а уж теперь…

Откуда, собственно, крестьянину взять серебро или золото? Если оно и есть, то, конечно, в виде изделий — к примеру, украшений, которые дороги ему не как кусок металла, а как память или оберег. Крестьянин без труда сможет рассчитаться продуктами или другими результатами своего труда. И сам не откажется от взаимовыгодного обмена. Можно было рассчитывать, что красавец жеребец, хоть и замученный дорогой, приглянется многим присутствующим на этой ярмарке. А значит, надо подобрать самые лучшие вещи, и уж там можно будет поторговаться.

«А что мне может понадобиться в пути? — подумал он. — Все самое необходимое у меня есть». А потом сообразил. Разумеется, ему нужен был лук со всем, что к луку прилагается, а также подходящий для кузнечной работы молоток.

Раз так, то первым делом идти следовало к лучному мастеру.

Он быстро отыскал такого. Беседа с ним не затянулась, и ремесленник предложил молодому норвежцу на выбор несколько отличных луков, годных и для охоты, и для битвы, разумеется. В придачу, конечно, тетивы, изготовленные из скрученных полос отличной кожи, восковые брусочки в аккуратной оплетке — для обработки тетивы — и стрелы. Впрочем, викинг предпочел взять не готовые стрелы, а пригоршню наконечников. Мастер этому, впрочем, нисколько не удивился.

Конь ему приглянулся. Торговались долго и со вкусом, и поладили лишь тогда, когда гойдел пообещал скандинаву раздобыть ему и молоток, и даже кузнечные клещи — у своего соседа, разложившего поблизости десятка три первосортных инструментов.

— Уж с ним-то мы всегда поладим. Земляки! — убежденно заявил местный умелец Агнару.

— Идет. Но инструмент я сам выберу.

— Конечно.

Кузнец, принесший на продажу топоры, молотки и множество других мелких предметов, необходимых в любом хозяйстве, даже и не думал расхваливать свой товар. Он был хмур и равнодушен; чтоб не терять времени, старательно работал оселком, приводя в порядок свой старый нож, и на тех, кто останавливался перед его товаром, смотрел абсолютно безразлично. Лишь однажды встрепенулся — когда перед ним остановилась прелестная девушка с густой гривой рыжих волос и округлой, выставленной вперед, как нос корабля, грудью, и спросила иголок.

Молоток у него нашелся сразу, клещи пришлось поискать и, запихав инструменты в подаренную сумку, прихватив и лук с тетивой и колчан с наконечниками стрел, Агнар передал лучному мастеру повод коня, на прощание похлопал животное по холке и ушел, оставив двух ремесленников разбираться между собой.

Обратно, впрочем, викинг не торопился. Здесь было на что поглазеть. Откуда-то потянуло вкусным мясным ароматом — вот, крепкотелая торговка и две ее молоденькие помощницы, наверное, дочери, притащили на торг огромные горячие пироги и стопки лепешек с кусочками копченого сала. Рыбак, недавно вернувшийся с лова, выуживал из сети и большого дубового чана огромных, блистающих чешуей рыбин — их расхватывали и обитатели обеих половин поселка на реке Лиффи, и гойделы из других сел. Ведь нужно было готовить что-то на ужин.

На белых кусках полотна, расстеленных в ряд, переливались всеми красками радуги изделия из стекла, стопками были расставлены выточенные из мыльного камня чашки, деревянная посуда и тонкостенные гончарные изделия, украшенные яркими красками, вытисненным и даже сквозным узором. Поразительно, но, похоже, в этом большом селении мастера занимались почти всеми ремеслами, какие только можно вообразить. Но онемел скандинав, впрочем, не от стеклянных кубков и чаш, хотя, пожалуй, стоило бы.

Его поразили выставленные на продажу ковры. Конечно, это были сравнительно небольшие изделия — два локтя на три, редко больше. Однако это были самые настоящие шерстяные ковры с густым ворсом, яркие и, должно быть, очень дорогие. Чтоб соткать подобную красоту, умелая мастерица каждый вечер в течение полугода должна была просиживать за станком, а это в крестьянском хозяйстве, где каждая пара рук на счету, не шутка.

А уж ковер побольше размером должен был стоить столько, сколько хороший корабль или там меч из узорного железа — труда и затрат требовал не меньше.

Однако раз уж ковры выносили на торг, значит, их кто-то покупал здесь. И действительно, возле лохматого невысокого ростом гойдела, выразительно и громкоголосо расхваливающего товар, толклось несколько человек. Среди них было трое чужестранцев, — должно быть, купцы, остальные — местные, неплохо одетые; они упрямо и вкусно торговались, но явно всерьез хотели приобрести себе ковер.

Красота местных изделий завораживала Агнара — он уважал чужое мастерство в той же мере, в какой гордился своим. Он даже решил сплавать на другой берег, посмотреть, что предлагают там, и не пожалел. На другом берегу Лиффи тоже было на что посмотреть, так что к кораблю Агбаала он вернулся ближе к вечеру, помог складывать костер, готовить ужин и первым после хозяина судна снял пробу. А потом предложил порцию Экде.

— Не стоило бы тебя кормить — ты уже вроде поел. Ну да ладно.

— Не старайся, я вполне сыт, — единорог поглядывал на спутника с любопытством. — А ты пробивной.

— Без этого не выжить.

— Да уж… Надеешься, что успеешь смыться с Эрина до того, как друиды пронюхают, где ты находишься?

— Если бы не надеялся, лег бы и умер.

— По крайней мере, ты сделал все, что от тебя зависит, — с уважением проговорил Экда. — Надо признать. Тебе бы немножко везения — и все будет как надо.

Орудуя большой деревянной ложкой, викинг разливал жидкую кашу с рыбой по мискам. Рядом Хишур ловко пек лепешки на камнях, и его сноровке позавидовали бы многие женщины. Впрочем, чему тут удивляться? Купеческий корабль по морям ходил без женщин многие годы, а есть-то хотелось, и есть вкусно, так что кому-то из дружины необходимо было научиться прилично готовить.

Лепешки у смуглого здоровяка получались действительно великолепные — тонкие, будто листы рисовой бумаги, вкусные, тающие на языке.

На Эрин неспешно опускалась вечерняя мгла. Воздух стал прозрачным и чистым, будто обломок хрусталя, будто воды горного ручья. По реке поползла тонкая дымка, которой вскоре предстояло стать туманом, становилось прохладно, захотелось закутаться в плащ. Вернувшийся к своему кораблю купец приказал развернуть и пересчитать съестные припасы и разложить приблизительно по дням с учетом двух новых едоков. Получалось, что если в пути их настигнет какая-нибудь заминка, то придется или подтянуть пояса, или охотиться.

— Охотиться, конечно, предпочтительнее.

Торговец улыбнулся тонкими губами.

— Хотите много есть и притом поменьше работать? Не охотничье путешествие, чай…

— Что ж мы, не понимаем? В свободное от работы время!

— Это — другое дело.

Все веши и все товары уже вечером надо было увязать и уложить так, чтоб утром лишь покидать в трюм и отправиться в путь. Предвидя, что его, как новенького, обязательно нагрузят работой в первую очередь, он поспешил улечься, поплотнее закутавшись в плащ и, отвернувшись от негромких разговоров у затухающего костерка, постарался уснуть. «Если я не посплю хоть немного, какой из меня будет работник?» — подумал он за момент до того, как бездна сонного небытия втянула его в себя, будто огромная воронка.

А потом он ощутил опасность. Это было что-то едва различимое, на грани сознания, и даже из сна его ничто не вытолкнуло, просто появилась способность осознавать хоть что-то, и «что-то» оказалось ощущением опасности. Смертельной опасности.

Его кто-то искал. Если бы в небытии сна он мог рассуждать, то сообразил бы — это могут быть только его недруги, которым нужна похищенная им вещь и его жизнь. Одно ощущение, будто камешек, упавший с горы и подтолкнувший целую лавину, потянуло за собой и другие: испуг, настороженность, желание защититься, выбраться отсюда и спрятаться там, где безопаснее. А потом пришло осознание того, что действительно безопасного места нет ни на земле, ни в иных мирах и пространствах — а есть только его собственная сила, способная сладить с опасностью.

Он поднатужился, стремясь окружить себя непроницаемым щитом, за которым ему удастся укрыться и от чужих взглядов, и от всех опасностей мира — и проснулся. Подскочил, оперся руками о колкую траву. Рядом с ним, слегка согнувшись, стоял Хишур — было еще темно, но Агнар узнал его по комплекции. В темноте, — костер, должно быть, давно погас, — почти ничего не было видно. Однако новый знакомый был весьма настойчив.

— Вставай, вставай, — вполголоса проговорил он. — Спать хочется? Это понятно. Но надо дело делать. Что ж тут… хм… поделаешь?..

— Действительно, — пробормотал скандинав и поднялся на ноги.

— И друга своего поднимай. Он тоже тут не посторонний теперь.

— Да я не сплю уже, — отозвалась темнота голосом Экды.

Викинг и раньше поражался тому, насколько единорог мало спит. Порой молодому мастеру казалось, что его волшебный спутник вообще может не спать и при этом быть бодрым и веселым.

Именно они первыми впряглись в работу, встали у носа куррахи, когда ее нужно было поднять и перенести на воду. Именно они первыми взвалили на себя по мешку, из числа тех, которыми следовало забить трюм. Мешки были увесистые, тщательно завязанные или зашитые — в этом сразу читалась рачительная рука хозяина товара. Взваливать их на спину с непривычки Экде было трудно, и Агнар помогал ему.

— Ты с такой охотой горбатишься, — сказал он потеющему единорогу. — Может, лучше посидел бы в сторонке. Я договорюсь, чтоб тебя не дергали…

— Нет-нет, — живо, хоть и вполголоса возразил тот. — Не надо. Я хочу быть как все. Как человек.

Еще полчаса они работали молча.

— А все-таки, что тебе понадобилось в Магрибе? — спросил он, когда таскать мешки просто так стало скучно.

— Ну, как тебе объяснить, — единорог ловко подлез под тяжеленный тюк, набитый плотно уложенными тканями, и поволок его с завидной, просто лошадиной выносливостью. — Просто хочу стать человеком, если ты понимаешь, о чем я говорю.

— Признаться, не понимаю совершенно, — ответил ошеломленный викинг.

— Ну, как же, — подпрыгивая под тяжелой ношей, проговорил Экда. — Вот, к примеру, чем я отличаюсь от человека? Я выгляжу так же, как вы — ноги, руки, голова…

— Ну… — молодой мастер задумчиво поскреб затылок. — Ты можешь то, что не может ни один человек. Например, в единорога превращаться.

— Ты неверно смотришь на вещи, — ответил тот, скидывая с плеч тюк и старательно запихивая его под палубу. — Я могу менять свой облик потому, что я не человек, потому что я принадлежу к другой расе, расе нелюдской, и мои возможности, собственно, этим и ограничиваются.

— Но почему тебя так интересуют люди? Зачем тебе становиться человеком, кстати, в прямом ли смысле этого слова?

— У людей гораздо больше возможностей, чем у такой нечисти, как я, — улыбнулся единорог.

— Что-то незаметно, — молодой мастер со стоном подполз под большой ящик с провизией. — Я бы сейчас с удовольствием превратился в лошадь.

— Однако возможности есть! — живо возразило волшебное существо. — Одна возможность использовать магию уже многого стоит.

— Да ладно! Ты же тоже можешь ее использовать! Я видел!

Единорог ответил своему спутнику грустным взглядом.

— Нет. Я не могу ее использовать, я могу ее потреблять. Здесь заключена существенная разница. Попробуй ее понять. Ты вот не связан особенностями своего происхождения с магией, — если ты чего-то не можешь, то лишь потому, что не умеешь, а не потому, что никогда не получишь доступа к этим возможностям. Я могу лишь то, что мне дано с самого начала, и ни грана больше.

— Я понял, понял…

— А человек способен на все… Осторожнее, не оступись! Здесь доска отходит!

— Вижу, вижу… Так тебя интересует магия?

— Не столько она. сколько другие возможности человеческой расы… М-м… Не расы в целом, а человека как такового. Те из людей, которые этого захотят, способны добиться власти над Вселенной и ее законами — не повиноваться им, а диктовать их.

— Иди ты…

— Так и есть.

— Да ладно. Ты в иносказательном плане это заявил, да?

— Нисколько. Вспомни, сколько тебе встречалось людей, способных на нечто, кажущееся невозможным? Те же друиды, которые по песочку неслись со скорость хорошей лошади… Хотя нет, плохой пример… Ну, вспомни кого-нибудь из своих мастеров-соотечественников!

— Ну, так это другое дело. Это не магия, а всего лишь… Ну, словом…

— Магия — тоже всего лишь навыки вроде умения строить корабли или мосты. Не будешь же ты считать, будто человек — это только тот, кто имеет способности к постройке кораблей. Теоретически любой из твоей расы может научиться их строить, как все искусники-корабелы. Так же и с магией. А я — не могу. Даже теоретически. Впрочем, магия — это даже не столь важно. В магии я могу довольствоваться тем, что имею. А вот в остальном…

— В чем — в остальном?

— Я уже объяснил. Человек — такое существо, которое единственное не заключено раз и навсегда в рамки законов мира, а при должном упорстве и умении может преодолеть их. Именно потому говорят, что человек создавался природой по образу и подобию Бога. Собственно, боги и есть бывшие люди.

— Так ты хочешь стать богом? — не поверив ни единому слову, развеселился Агнар.

— А кто не хочет-то?

— И что для этого нужно?

— Для этого нужно, чтоб душа стала подобна духу божьему… Звучит слишком уж возвышенно, но по другому и не скажешь… Клади тюк сюда, здесь еще есть место.

— Помнится, нейстрийский священник говорил, что у нелюдей души нет, — улыбаясь, заметил викинг.

— Ну, почему же нет… Есть, просто слабенькая. Потенциал не тот. Но есть же способы укрепить дух… Так нормально будет?

— Нормально. Главное, чтоб во время качки груз не носился по корабельному трюму с грохотом и визгом. Поэтому и надо все запихать плотно-плотно… Так что же это за способы?

Экда поднял на спутника насмешливые глаза.

— Если бы я их знал, я уже был бы человеком.

— А может быть, сразу и богом?

— А может и так…

— Болтовни много, а работа где? — окликнул их с берега купец, кривя тонкие губы. — Работать надо, болтать будете потом! При попутном ветре!

Остатки товара загрузили быстро. Хишур похлопал Агнара по плечу и отправился готовить завтрак. На обоих берегах Лиффи всю ночь горели костры — приезжие купцы считали барыши и осматривали остатки непроданного товара, селяне из окрестных деревень жарили приобретенную рыбу, приглядывали за купленным скотом, веселились и лакомились местным пивом. Слишком уж хорош получился вечерок после дня случайного отдыха и развлечений — ярмарка всегда развлечение, возможность поглазеть на красивые вещицы, на чужую нарядную одежду, полакомиться пирогами.

Неподалеку на берегу лежала большая курраха, принадлежащая, как Агнар понял, белгскому купцу родом с материка. Его люди, несмотря на раннее утро — небо только-только начало светлеть, по реке ползла густая туманная дымка, и холод пронизывал до костей, — сидели у костров и, похоже, вообще не ложились. Глядя на тени, двигающиеся у костра и скользящие по борту корабля, постепенно бледнея и пропадая, викинг ощутил неясную тревогу. Не пытаясь осознать, в чем же заключена эта тревога, молодой мастер понял, что сходить на берег он не хочет совершенно.

Да и, пожалуй, ни к чему, ведь все свои вещи он перетащил на корабль в самом начале и аккуратно сложил у мачты. Для уверенности скандинав мысленно перебрал весь свой скарб — оружие, запасная одежда, кое-какие припасы, котелок и кружка, отдельно — увязанные в одежду из альвийской ткани украшения, сделанные в альвийской кузне, и, наконец, инструмент, обернутый промасленной холстиной. Все было на месте. Незачем гнать единорога на берег.

— Когда отплываем? — спросил он Хишура, разбиравшего канаты вдоль борта.

— Да уже вот-вот. В такелаже понимаешь? Ну вот, вставай здесь, с краю, будешь помогать тянуть конец.

А в следующий момент Агнара затянуло в видение. Без всякой подготовки, без предощущения, без подсказки со стороны артефакта — он вдруг нырнул в бездну из образов, чувств и видений, и, даже не найдя возможности или времени сопротивляться, оказался перед Луитехом.

Друид был облачен в свое белое роскошное одеяние, и золота на нем, как это водится, было столько, что по весу оно должно было соответствовать доброму доспеху со всей экипировкой. Старик стоял очень прямо, с достоинством, в его глазах жило отражение той власти, которую ему давали знания, магия и положение друида. Глядя на него в эту минуту, викинг поверил, что именно жрецы леса держат в руках бразды правления всей той необозримой землей, которая принадлежит племенам кельтов.

— Ну, здравствуй, Агнар, — произнес Луитех, перекладывая посох из руки в руку.

— Странно, что ты сейчас желаешь мне здоровья, — деланно удивился скандинав, стараясь сообразить, может ли он вырваться из тисков, в которые его сейчас заключили чары старика. — Не вернее было бы сказать мне «умри»?

— Я не желаю твоей смерти, а ты бы, прежде чем нападать, попробовал все-таки поговорить спокойно.

— Я готов. Причем, как я понимаю, выбора у меня нет?

— Пока — нет, — признал друид. — Но это только пока. Я верю — ты настолько талантлив, что и из моей грезы без особых проблем выберешься, хотя это и непросто. Даже для того, кто умеет — непросто. Но сколько-то времени у меня есть. И я хочу поговорить.

— А тем временем перетянуть меня к себе? — викинг пытался сообразить, чем же еще может ему угрожать общение со столь опасным врагом, а заодно — как же вырваться из кольца его магии?

— Если б я мог, я бы это сделал. Не особо церемонясь… Хотя нет, вру — теперь я стал бы церемониться. Ты поневоле вызываешь к себе уважение.

— Хватит заговаривать зубы, давай к делу.

— Ладно, — старик снова переложил посох из руки в руку.

Взгляд у него был напряженный. Молодой мастер поневоле обратил внимание на посох — резная деревянная вещица с навершием в виде серебряного вихря с крупными кристаллами хрусталя, которые искрились так, будто их поворачивали под лучами солнца. От посоха отчетливо потягивало магией, и напряженность друида явно брала источник все в том же — он плел какие-то чары, и скандинав был уверен, что его жизнь зависит от того, сумеет он распознать применяемое им волшебство, или нет.

Однако пока ничего не получалось.

— Я уже говорил с тобой о кресте закатного солнца, — проговорил Луитех. — Предлагал его вернуть. Теперь понимаю, что мое предложение вряд ли осуществимо. Отдаю должное твоему таланту…

— Уже отдал. Ближе к делу.

— Ты нетерпелив, — улыбнулся старик.

— Понимаю, ты хочешь, чтоб я дал тебе возможность и время опутать меня чарами. Не пойдет.

Луитех расхохотался.

— Что ж, подозрительность порой бывает преимуществом, — сказал он, отсмеявшись. — Не буду спорить, хотя здесь ты не прав. Я просто хочу тебе объяснить вот что. Долго бегать ты не сможешь. С единорогом тебе повезло, тогда, с некрополем, тоже, но согласись, это не может длиться бесконечно. Если с одной стороны поля стоит войско, а с другой — только один воин, каков, как ты думаешь, будет результат?

— Предложение, предложение! Озвучь предложение, хватит мне красочно описывать ту выгребную яму, в которой я оказался!

— Если кратко — я предлагаю тебе помощь. Если ты согласишься, я перетяну тебя к себе, а далее попытаюсь уладить все разногласия с Кругом.

— Попытаешься?

— Да.

— А если не получится?

На лицо друида на миг набежала едва различимая тень.

— Думаю, получится.

— Ты думаешь! Замечательно. Ладно, еще какие-нибудь предложения имеются?

Несколько мгновений старик молчал и смотрел на собеседника без выражения, напряжение с лица сбежало, и Агнар увидел, как магия, копившаяся на навершии посоха, стала стекать, растворяться в воздухе.

— Я предлагаю тебе стать одним из нас, — уронил Луитех. — Нам нужна реликвия Великих Островов, это ясно. Я полагаю, без тебя она нужна нам в той же степени, что и с тобой. Но бессмысленные убийства — это не то, что настоящий друид может себе позволить. Если можно обойтись без убийства, мои собратья так и сделают. А значит, Круг скорее всего прислушается ко мне, тем более, что без толку зарывать чужой талант в землю или там, скажем, кидать на погребальный костер — тоже глупость. Мои собратья практичны.

— Ты предлагаешь мне быть чем-то вроде подставки под ваш артефакт?

— Нет уж, скорее чем-то вроде ветра для нашей мельницы. И позднее — одним из нас. Положение друида я тебе не обещаю, ты им быть не можешь по объективным причинам, даже родись ты чистокровным кельтом, но бардом ты стать сможешь.

— Я не умею петь, — зло сказал скандинав.

— Это к делу не относится. Барды — это не те, кто красиво поет песенки, а те, кто хранит в памяти тысячи стихов, в которых изложена вся память нашего племени. Согласись, помнить их можно и не умея выводить рулады.

— Прекрасно придумано. А если Круг не удастся уговорить, проблемы не будет — меня просто пришибут, и артефакт снова окажется чист. Не так ли?

— Не так. Ты слишком уж мнителен.

— Довольно. Как бы там ни было, я не собираюсь плясать под чужую дудку.

— При чем тут чужая дудка?

— При том, что планировать за меня мою жизнь я не позволял даже собственному опекуну. И довольно об этом.

— Ты понять не можешь, что я хочу выручить тебя. Если б ты не сунулся в некрополь и не утащил реликвию, я и искать бы тебя не стал, порадовался бы только, что имел удовольствие познакомиться со столь остроумным и изобретательным молодым человеком. Ты не оставил мне выбора.

— Удивляюсь, насколько люди стремятся всегда и во всем оправдывать свои некрасивые поступки. Тебе-то это зачем? Трави себе спокойно чужака-норвежца, зачем искать оправдания?

Старик всплеснул руками. Для того, чтоб сделать это, ему пришлось засунуть свой посох подмышку.

— Поверь, мне еще никогда не приходилось искать оправданий своим поступкам. Вполне достаточно было причин. И сейчас — тоже.

— Шел бы ты, дедуля, к своим дружкам в балахонах, — цинично и грубо ответил викинг, потихоньку зверея. — И заткнул себе в задницу свои щедрые посулы вместе со своим костылем.

Тот слегка поморщился.

— Слишком грубо. Но, положим, я признаю, что твое поведение объяснимо, поэтому не обижаюсь. Я ведь прошу лишь, чтоб ты взвесил мое предложение и попытался понять — это единственный выход.

— У меня другое мнение.

— Ты совершенно не знаешь этого мира. Пойми, болван, что если б я хотел убить тебя, я мог бы это сделать еще на берегу, с которого ты сбежал на спине единорога! — не выдержав, все-таки вспыхнул старый друид. — Убить мог бы без труда!

Агнар слегка поднял голову. Ноздри его раздувались, но не от гнева, а от азарта.

— Таким ты мне больше нравишься, святоша. Я люблю искренность и прямоту. Положим, ты даже не хочешь меня убивать, но сделаешь это, если сочтешь, что сие будет полезно твоему длиннополому братству.

Луитех покачал головой. Минутная вспышка потухла, будто ее и не было, он снова взял себя себя в руки, держался строго и с достоинством.

— У тебя есть буквально несколько мгновений, чтоб передумать, — сказал старик, стискивая посох.

— А потом? Ты меня испепелишь?

— Нет. Но если ты думаешь, что на этот раз мои собратья будут искать тебя пару недель, ошибаешься. Они уже знают, где ты. И очень быстро настигнут тебя.

— Побегут по воде, аки посуху? — ощерился викинг. — Посмотрю, как они это будут делать. Никогда такого зрелища не видал… Кстати, хотел спросить — это у всех друидов водобоязнь, или только у некоторых?

Старик снова укоряюще качнул головой, но на хамский выпад ничего не ответил. Скандинав почувствовал, что его буквально видят насквозь, и друид отлично понимает: эта грубость — всего лишь отражение того страха, который на миг сжал Агнару сердце, как только он услышал о погоне. В самом деле, а вдруг друиды успеют нагнать его до того, как корабль отчалит от берега? Вдруг нагонят его до выхода из устья реки в залив? Вдруг у них тоже есть корабли, и они заставят купца выдать своего нового работника. Тем более, что тот не из тех, кто принципиально будет отстаивать своего человека только потому, что это его человек…

Однако и сдаваться викинг не собирался. В предложении Луитеха ему чудился какой-то неведомый, опасный для него подтекст.

— Иди ко мне сюда. Я сумею отстоять твою жизнь.

— Нет.

— Что ж… Мне жаль.

И в тот же миг контакт отпустил скандинава. Он осознал, что лежит у борта корабля, уже, кажется, отходящего от берега, и на него озабоченно смотрит Хишур.

— Ты как? Что с тобой? Поплохело, что ли?

— Ну, видать, так… — выдохнул молодой мастер, удивляясь глупости вопроса. Уж если человек падает на палубу ни с того ни с сего, понятно, что хорошо себя чувствовать он не может.

Правда, возможно, у чужеземца просто не хватало слов правильно выразить свою мысль.

— Голову, что ли напекло? — здоровяк шумно поскреб загривок. — Или ты ранен был? Ранен? Сказал бы, что так, мы бы тебя работой не загружали.

— Нет. Не ранен. Нет. Не напекло. Не знаю, что такое…

— Ты тут, у борта, ляг и отдышись.

— Я сейчас, — отмахнулся Агнар, уверенный, что вот-вот встанет на ноги — и тут ухнул обратно в уже знакомую ему бездну.

Правда, на этот раз никто перед ним не появился. Зато он ощутил мощный напор какой-то силы, и то, как его тянет в глубины неосознанного. Нет, не рука Луитеха — это он почувствовал отчетливо, хотя и не мог понять, откуда взялась эта уверенность. Ощущение было совершенно другое, и затягивало как-то иначе, и все, все воспринималось совсем по-другому. На этот раз происходящее выглядело именно как нападение.

Впрочем, сейчас его ничто не сковывало. За плечом он угадал присутствие послушной ему магии, и, даже не взяв на себя труд рассудить, что это такое, понял — этой помощью можно пользоваться. Реликвия друидов на этот раз готова была стоять за своего нового хозяина горой. Однако в действительности ее помощь выглядела совсем иначе — беззвучно летевший в бездну викинг вдруг обрел крылья.

Паря на этих невидимых чудесных крыльях, он долго смотрел в неразличимую пустоту бездны, которая вдруг наполнилась образами и смыслом. Под собой он увидел поднимающиеся из голубой бездны океана землю — леса, горы, долины и тонкую золотистую кромку берега. По волнам, с такой высоты похожим на ворс дорогого бархата, ползли кораблики необычного вида и разных размеров, а из равномерной, едва колышущейся зелени леса, расталкивая деревья, выглядывали крыши скромных домишек и титанически-огромных великолепных зданий.

Потом он увидел магию, наполнявшую этот мир, который с такой высоты он не смог бы узнать все равно, если бы даже был уверен, что бродил по вьющимся внизу дорожкам. Магии было много, и она собиралась в плотные вихри вокруг самых высоких пирамид, крепко стоящих на земле внизу — здесь было так же, как и в мире, ставшем Агнару привычным.

Потом молодой мастер увидел вершину одной из пирамид, на которой в продуманном сложном порядке стояло около двух десятков людей в длинных складчатых одеждах, и магия сгущалась у их рук. «Зачем ты мне все это показываешь?» — невольно подумал он, не зная даже, к кому обращается.

И в тот же миг великолепным видениям настал конец. Он снова вернулся к омерзительному ощущению, будто кто-то тянет его вниз, в пустоту, глубину которой ни измерить, ни увидеть нельзя. Одно лишь помогало ему удерживаться — крылья, которые, впрочем, позволяли только парить, и потому сорваться можно было в любой момент. Скандинаву показалось, что невидимый паук каждое мгновение умудряется накинуть на него новую охапку клейких нитей, и крылья тяжелеют.

Сердце билось с трудом, надрывно. Создав себе клинок, — он и сам не знал, как это удалось, правда, как мастер-кузнец, он удивился этому меньше, чем другим своим достижениям, — он принялся обрубать нити, размахивая им вслепую. Но ощущение не прекратилось, и крылья все тяжелели, потому, понимая, что его начинает душить ярость, викинг вызвал огненный вихрь.

Пламя окружило его и омыло с ног до головы. Магия, которой каприз никогда и ничему не учившегося чародея придал форму огня, испепелила и развеяла и коварные путы, и сами крылья. Первая паническая мысль была: «Что же я наделал?» Вторая: «Помоги!» И помощь пришла почти мгновенно. Рухнувшего в бездну воина подхватил крылатый конь. Он был черен, будто ворон, с множеством багряных бликов по глянцевой, холеной шкуре.

— Экда? — удивился Агнар. Правда, у этого скакуна с роскошными черными крыльями по пять футов в размахе не было рога на лбу.

Конь даже не повернул голову.

Еще через миг пришел ответ — хищно вытянувшиеся в струнку птицы с длинными острыми клювами и впечатляющими когтями стали выныривать из полутьмы, мглой окружающей викинга, и атаковать коня. Тот отмахивался гривой, хвостом и ногами, но без особого толку. Скандинав тоже отмахивался — он все еще не выпускал из рук зачарованный клинок. Он бы, наверное, до самого дна бездны с ним бы не расстался.

Клинком удавалось время от времени сшибить птичью голову с острым клювом, однако кровожадных существ становилось все больше и больше. Острые клювы выдирали у коня перья из крыльев, клевали в шею и норовили выколоть глаза. Да и наезднику доставалось не раз и не два.

— Мерзость какая! — взревел он, когда очередная птица воткнула когти ему в ногу. Он дрыгнул пяткой и машинально наколдовал что-то. И лишь через миг сообразил, что совершил ошибку.

На этот раз он составил заклинание ледяного, а не огненного вихря. Пронзительный зимний холод в одно мгновение смел прочь надоедливых, как комары, агрессивных птиц. Но он же намел целые сугробы на крылья коня, сделав их неподъемными. Свой промах Агнар понял в тот момент, когда несчастное животное безуспешно пару раз попыталось взмахнуть двумя неправильной формы айсбергами и, обессиленное, рухнуло вниз.

Викинг мысленно вцепился в артефакт, придававший ему не только магическую силу, но и уверенность в себе, и с нечеловеческим усилием поменял реальность. Падение тотчас же превратилось в полет — теперь скандинав сидел на спине существа, напоминающего гигантского змея с крыльями, с большим гребнем на хищной вытянутой голове. Вряд ли он знал, что такое василиск, вряд ли, даже зная, смог бы узнать его вот так, сидя на его спине, однако понимание того, что именно это существо везет его сквозь неизведанное, пришло само собой.

Снова появившиеся птицы напрасно пытались вцепиться в василиска — его длинное подвижное тело было покрыто мелкой плотной чешуей, а хвост, время от времени сметающий особо надоедливые стаи птичек, обладал мощью усаженной остриями палицы в руках молотобойца. Столь же бессмысленными были огонь и холод — от очередного ледяного вихря у Агнара заледенели даже мысли в голове, а волосы встопорщились, будто иглы у дикобраза, и ненадолго отключилось виденье. Без толку прошли и чары, напоминающие нити толстой паутины — они просто соскальзывали с тела василиска.

А потом существо медленно повернуло голову к наезднику и, не поднимая тяжелых морщинистых век, произнесло:

— Может, все-таки попытаешься справиться сам? Я не могу вечно нести тебя сквозь чужие миры.

И молодой мастер сообразил, что он вовсе не на земле, а где-то совсем в ином пространстве.

Он далеко не сразу смог почувствовать хотя бы то, чем такое место, в котором он застрял, отличается от привычного жизненного пространства. Но, даже почувствовав, далеко не сразу понял, как именно выбраться отсюда. В какой-то момент, безнадежно сражаясь с обилием образов и ощущений, свалившихся на него, нисколько ему не помогающих, а только мешающих, он воскликнул:

— Да помоги же ты мне! Я же не умею.

Однако получил непреклонный ответ:

— Нет. Ты должен сам.

Полет, от которого мешалось в голове… Страх и ненависть к своей судьбе, которая раз за разом подсовывает ему сложные и опасные трудности… За те минуты, что он создавал приемлемое чудо, скандинав успел в очередной раз проклясть рок, столкнувший его с альвийкой в английском лесу и себя самого, попершегося в эту дурацкую поездку. Сидел бы себе дома, в Нейстрии… Душевная слабость длилась ровно столько, сколько требуется, чтоб подумать эту мысль. Впрочем, подобные вспышки ненависти к себе случаются у каждого человека, и если он достаточно разумен, не занимают в пространстве его сознания сколько-нибудь значительное место…

Когда он наконец вырвался из тисков так долго длившегося видения, ему показалось, будто он вынырнул с самого дна океана. Будто неподъемная тяжесть свалилась в его плеч — он вздрогнул всем телом, вдруг показавшимся ему легким, как пушинка, и задышал полной грудью.

Он лежал у борта куррахи, и над его головой хлопал край паруса, натянутого так, чтоб ловить ветер с берега. Корабль уже покинул устье Лиффи и полз по розовеющему от прикосновений молодого солнца морю. Ветерок согнал с земли и воды утреннюю дымку, только у горизонта она еще жила, сопротивляясь рассвету, и выкарабкавшийся из-за кромки краешек дневного светила расписывал ее всеми оттенками алого. Туманная полоска полыхала роскошью и глубиной цвета, как самая дорогая златотканая парча, словно спешила покрасоваться перед гибелью — поднимаясь, солнце должно было испепелить ее.

Небо, еще не приобретшее своей привычной хрустальной синевы, тоже казалось розовым, будто сердцевина лепестка какого-нибудь полевого ириса. Море тоже не налилось цветами глубины и чистоты. Мир казался только что созданным, только-только вышедшим из рук Бога. «Не зря, — невольно подумал викинг, — наши предки верили, что каждый вечер солнце умирает вместе с днем и миром, чтоб возродиться наутро».

Отдышавшись, мужчина приподнялся на локте. Рядом с ним сидел Экда, он кинул на спутника участливый взгляд и вопросительно поднял бровь.

— Что это было? Надеюсь, не презренный обморок, подобающий только женщинам?

— Не обморок, — проворчал скандинав. — Тут меня похитить пытались.

— Да?! Это как же?

— Да так. Перетянуть к себе какими-то магическими способами. Что я могу об этом знать?!

— Ух, ты! — у единорога загорелись глаза. — А ты чего?

— А я отбивался.

— А они чего?

— Догадайся сам. Нападали, естественно.

— И как?

— Как видишь, — Агнар, кряхтя, поднялся на ноги и зачем-то посмотрел на море. Там потихоньку, отталкиваясь от борта, бежала прочь невысокая волна, обреченная погибнуть в схватке с настоящими морскими волнами, крепкими и упругими. Никто не сидел на веслах, корабль бежал под парусом, поэтому большинство моряков отдыхало от практически бессонной ночи.

Единорог подошел и встал рядом с викингом. Остатками сохранившегося чудесного зрения тот машинально оглядел его — и вдруг понял, что на спутнике надета уже не иллюзорная, а самая настоящая человеческая одежда: грязноватая рубашка, простые холщовые штаны, обтрепанный ремень. И пахнет от него, как от настоящего живого человека — потом и дымком.

— И что же теперь? — спросил, помолчав, Экда.

Скандинав вздохнул и, отвернувшись от медленно удаляющихся холмов Эрина, посмотрел вперед. Там едва-едва намечалась туманная полоска какого-то островка.

— А что теперь? Да ничего. Прорвемся как-нибудь…

Примечания

1

Так викинги называли Лондон.

(обратно)

2

Саксонская область Лондона.

(обратно)

3

По нравам IX века для женщины выйти из лома в одной тонкой рубашке — все равно, что выйти голой.

(обратно)

4

Рим, Константинополь (Стамбул). Иерусалим.

(обратно)

5

Лондон, Йорк, Дублин.

(обратно)

6

Хёрды — одно из древненорвежских племен. Название этого племени дало имя области Хёрдаланд — земле, где племя обитало.

(обратно)

7

Самайн — кельтский Праздник мертвых, ночь Дикой Охоты, справлялся в конце октября — начале ноября; Альбан Арфан — день зимнего солнцестояния, кельтский праздник «Возрождения Солнца»; Альбан Эйлер — кельтский «Праздник птиц», справлялся в день весеннего равноденствия, приблизительно 21 марта: Альбан Эффин — день летнего солнцестояния, кельтский «Праздник дуба».

(обратно)

8

Имеется в виду Византия и Константинополь.

(обратно)

9

Рим.

(обратно)

10

Дания.

(обратно)

11

Металлическая полусфера в середине щита, защищающая руку воина.

(обратно)

12

Кожаная походная куртка с прикрывающим шею воротом.

(обратно)

13

По часовой стрелке, то есть по ходу солнца, что у всех народов является благим знаком.

(обратно)

14

Греческий вариант сплава золота с серебром.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12