Пифия (fb2)

- Пифия [litres] (Монстры Апокалипсиса - 3) 1894K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Львович Москвин

Сергей Москвин
Метро 2033
Пифия

Серия «Вселенная Метро 2033» основана в 2009 году

Автор идеи – Дмитрий Глуховский

Главный редактор проекта – Вячеслав Бакулин

* * *

«Детства чистые глазенки…»
Объяснительная записка Вадима Чекунова

Может, со мной кто-нибудь и не согласится, но я всегда был убежден, что этот период нашей жизни, который мы называем «детством», буквально напичкан трудностями и ужасами. Конечно, случаются там и радости, и веселье, и даже вспышки ослепительного, безмятежного счастья… Но это, как правило, лишь награда за успешное преодоление тягот и лишений детской жизни.

Разве может быть детство счастливым? Сплошные беды и несчастья. Всякие страшные коклюши – мне при этом слове чудился черный скрюченный стариковский силуэт, крадущийся вдоль стены. Жуткие ангины, когда горло словно натерли наждачной бумагой, а голову сунули в печь. Коварная свинка, только и ждущая, чтобы раздуть твое лицо до невообразимых размеров… А потом выйдешь на слабых ножках, после болезни, из дома в ноябрьскую утреннюю темень, за руку с мамой, и бредешь в садик… Там все по-прежнему: суетня и толкотня в раздевалке, тошнотворный запах каши, воспиталки вечно орут на всех – которая толстая и с пучком на голове, та больше ревет по-медвежьи, а тощая верещит, точно угодивший в силки заяц. И это еще лишь в том случае, если мы ни в чем не виноваты. Представьте, как они орали, когда мы пробовали разнообразить и скрасить тягучие будни – поджечь украденными из дома спичками ковер в игровой комнате или нарезать красивую бахрому на шторах…

А еще у моего дружка Пыри был набор «индейцев с ковбойцами», ему из Югославии привез кто-то из родни, съездив в командировку. Объемные, в живых и динамичных позах, ярко-разноцветные все, вызывающе ненашенские. А у меня лишь плоские красные витязи и зеленые крестоносцы, из набора «Ледовое побоище». И Пыря, жадина-говядина, никак меняться со мной не хотел. Ну, мы с другим дружком, Дюшей, его отлупили и захваченное богатство справедливо поделили. Радость была недолгой. Дюшу его папаша выпорол ремнем, а меня мои родители на весь день поставили в угол. Там, в углу, я мучительно долго ныл и маялся, ковырял ногтем краску и завидовал давно освободившемуся Дюше. Уж лучше б и меня высекли да отпустили…

Вдобавок ко всему, под кроватью жили Красные Руки, ждали, когда наступит ночь…

Детство – трудное, тяжелое время. И тянется оно, и тянется, и уже кажется, конца края ему не видать…

Да и когда оно, наконец, закончится, легче-то не будет. «Вот вырасту, и тогда!..» Становишься старше и понимаешь, как мало отведено времени, чтобы совершить хоть что-то. Меньше, чем «духу» в армейской столовой на принятие пищи. Хватай и глотай, если вообще успеешь, а уже подают команды «встать!» и «на выход!» И душа твоя, будто выданная на складе форма – новенькая, чистая, пахнет чуждым этому миру невинным запахом. Так будет недолго. Затаскается, полиняет, пропотеет, сменит сотни подворотничков, изорвется в лоскуты, угодит в окопную жижу, завшивеет, измажется гноем, солярой, кровью, дерьмом… Тогда и начинаешь грустить по былой чистоте, да только не вернуть уже ничего.

Потому и дорожим нашим детством, хотя все мы родом из него и знаем, что почем там.

Потому и смотрим на детей наших, сопящих в кроватках, с пониманием и сочувствием. Нам, выросшим в большинстве своем в мирное время, страшно даже подумать о грядущих (а они ведь грядут, да?) катаклизмах и представить, на что будут обречены наши дети, или дети наших детей.

Остается, как всегда – надеяться на лучшее и готовиться к худшему.

Берегите детей.

Прелюдия

Сны – это картины, которые видят во сне. Я тоже вижу, даже когда не сплю. Вернее, сплю… Не знаю, как это объяснить. Просто вижу. Мои сны очень яркие и всегда цветные. Иногда радостные, чаще страшные. Но сейчас и наяву радости мало. Вот двадцать лет назад, до Страшной Войны, когда люди жили в больших красивых домах, а не под землей, в метро, наверное, все радовались жизни и веселились. Я только не могу понять, почему случилась Страшная Война? Как люди позволили ей начаться, если им было хорошо и радостно жить? Война разрушила города, отравила землю и воду и убила много, очень много людей. А те, кто выжил, спрятались от Войны под землей, в метро, и так и живут здесь.

Мы со старшей сестрой никогда не видели довоенного мира. Она родилась через год после Войны, а я еще позже. Но иногда вижу его в своих снах. Когда под рукой есть карандаш и бумага, мне удается его нарисовать. Я и рисую во сне. Не знаю, как это происходит, но когда открываю глаза, передо мной лежит готовый рисунок. Сестра говорит, что у меня талант. Ей даже удалось продать несколько моих картин заезжим торговцам. Но есть рисунки, которые я никому не показываю. Они пугают меня, хотя я не понимаю, что там нарисовано. Не понимаю, но догадываюсь.

Это порождение Страшной Войны, бушевавшей на земле двадцать лет назад. Война не только убила множество людей, еще она разрушила силы добра, которые оберегали жизнь на земле! Как только силы добра распались, зло, которое они сдерживали, вырвалось на свободу. Я не знаю, какое оно, но я его чувствую. Чувствую, как оно растет и приближается.

* * *

– Майка, ты опять?! Ночью спать надо, а не картины рисовать.

– В метро всегда темно. Не поймешь, когда день, когда ночь.

– Ночь, когда люди спят. И потом, это только у нас на Маяковской всегда темно, а на других станциях совсем не так. Вот на Белорусской, когда горят все лампы, так светло, что даже глаза слезятся.

– Наверное, это очень красиво, да? Я бы тоже хотела увидеть, хотя бы одним глазком. Ты сводишь меня туда?

– Свожу. Обязательно свожу. Только сначала подрасти немного.

– Почему ты вздыхаешь?! Не вздыхай! Если тебе трудно или тяжело, я подожду. Сколько будет нужно, столько и подожду. Ты же знаешь, мне свет не нужен.

– Знаю. Хотя никак не пойму, как ты в темноте рисуешь? Ладно, показывай, что там у тебя. Погоди, свечку зажгу. Я-то в темноте не вижу… Новый рисунок? Там вдали дома? Это поверхность?

– Наверное, раз дома.

– А это что, железная дорога и вагон на путях? Разве такие большие вагоны бывают? И почему без окон?

– Он не для людей. Для Войны. Там внутри волны огня.

– Волны огня? Не понимаю.

– Я тоже.

– Ох, Майка. Лучше бы нарисовала мамин портрет. Мы бы повесили его в палатке, смотрели на него и представляли, что мама по-прежнему с нами.

– Я очень этого хочу! Очень! Постоянно думаю о маме, вспоминаю, какая она была. А когда пытаюсь нарисовать – не получается.

– Не получается… Других же ты рисуешь. Вот кто эти люди?

– Не знаю. Я их никогда не видела, ни во сне, ни наяву. Только ее. Это она – женщина в маске.

– Та злая женщина, которая тебе приснилась?

– Злая. Но мне все равно ее жалко.

– Странная ты, Майка. Сначала испугалась ее до слез, а теперь жалеешь.

– Да, потому что ей очень тяжело! Я чувствую.

– Ох, милая, кому сейчас легко?..

Глава 1
Выгодный контракт

Гончая открыла глаза. Цепкий, внимательный взгляд мгновенно оценил обстановку.

Как всегда, пробуждение оказалось мгновенным. Первая мысль: «Опасность?!» Даже не мысль – инстинкт! Для мыслей было еще рано – мозг недостаточно проснулся, но мышцы уже напряглись, чтобы сорваться с места, уворачиваться, рвать и кусать. Но уже через мгновение включился мозг, взяв управление телом под свой контроль, и мышцы расслабились. Опасности не было. Во всяком случае, органы чувств, отточенные годами реальных схваток и тренировок, не ощутили ее.

Все верно. Значит, накануне она грамотно выбрала место для сна: с одной стороны, достаточно близко к внешнему блокпосту, чтобы иметь защиту при нападении грабителей или хищных мутантов и своевременно среагировать в случае объявления тревоги, с другой стороны, достаточно далеко от станционной платформы, чтобы местные не заметили ни ее, ни ее маленькую пленницу.

Гончая перевела взгляд на свернувшуюся калачиком малую. Отблески костра, который жгли на блокпосту охранники, почти не рассеивали темноту, но этого «почти» было достаточно, чтобы заметить, как распухшие губы малой слегка подрагивают, а веки и ресницы, на удивление длинные для такой маленькой девочки, испуганно трепещут. Накануне девчонка собственными глазами увидела гибель сестры, заменившей ей отца и мать, – единственного близкого человека, который заботился о ней. Неудивительно, что девчонке снились кошмары. Тем не менее малая спала. Гончая видела это по ее дыханию. Во сне дыхание всегда чуть более расслаблено, это и отличает спящего человека от притворяющегося. Что-что, а притворство Гончая определяла безошибочно. Это было условием выживания в ее профессии. Точнее, просто условием выживания в рухнувшем мире.

Гончая не думала, что пленница уснет после всего, что ей пришлось пережить, и была готова провести с девчонкой бессонную ночь, не спуская с нее глаз. Но та все-таки уснула. Может, так организм малой защищался от обрушившихся на нее ужасов (Гончая как-то слышала от одного книжного червя из Полиса нечто подобное – довольно странный и уж точно бессмысленный, по ее мнению, способ защиты), а может, это усталость и истощение взяли свое, и измученная девчонка попросту вырубилась.

Гончая присмотрелась к своей пленнице. Она уже не раз делала это, но сейчас взглянула по-другому, без мыслей об угрозе, которую могла бы представлять для нее девчонка. Интересно, сколько ей лет? Пять-шесть, не больше. Лицо чумазое, но довольно симпатичное, даже с опухшими и разбитыми в кровь губами. Один из шакалов ударил ее по лицу, когда малая стала слишком громко орать. В общем-то, этого можно было и не делать – никто из обитающих на Маяковской запуганных доходяг не вступился бы за них с сестрой, наоборот, жители станции только еще глубже забились в свои щели, так что малая могла надрываться криком хоть до посинения. Вот второй раз она получила по губам заслуженно, когда укусила за палец того типа, что держал ее. Вряд ли это было проявлением смелости, скорее отчаяния, но Гончая все равно оценила поступок.

Малая была ничуть не крепче и не сильнее своих сверстников с Маяковской, на вид такая же дохлая, как и все прочие обитающие там голодранцы. Но что-то в ней было. И в ней, и в ее сестре. Вон как та бросилась ее защищать. Одна против двух громил. С голыми руками на ножи. Ведь понимала, что убьют, не могла не понимать, а все равно бросилась.

Ее и убили. Хорошо, что сразу. Прежде чем зарезать девку, эти твари вполне могли попытаться ее изнасиловать, причем прямо на глазах младшей сестры. В любом случае Гончая не позволила бы им измываться над старшей – психика малой могла не выдержать такого зрелища, а ее рассудок ни в коем случае не должен был пострадать. Стратег особо подчеркнул это, когда формулировал задание. Поэтому, попытайся эти шакалы овладеть сестрой девчонки, пришлось бы валить их прямо на месте. Тогда сорвался бы весь тщательно выстроенный план, а этого Гончей совершенно не хотелось.

К счастью, импровизировать не пришлось. Старшая из сестер, налетев на ножи, умерла быстро и почти безболезненно, что бывает крайне редко. Шакалы в горячке нанесли ей множество колотых ран, но в основном уже мертвому телу. Так что ей, можно сказать, повезло. Сама малая тоже легко отделалась, получив всего пару оплеух. Не считая разбитых губ, ей практически не причинили вреда – убийство старшей сестры не в счет. Стратег останется доволен.

Выбравшись из-под так и не просохшей плащ-палатки, Гончая сделала несколько резких взмахов голыми руками, чтобы разогнать кровь по жилам и немного согреться. Застиранная рубашка, которую она для просушки развесила на торчащих из стены туннеля железных кронштейнах, конечно, еще не высохла. Тем не менее ее придется надеть, чтобы не выделяться из толпы челноков, следующих на станцию. Человек, одетый не так, как остальные, поневоле привлекает к себе внимание.

Малая беспокойно заворочалась под плащ-палаткой, но не проснулась. Гончая протянула руку, чтобы разбудить спящую девочку, но в последний момент передумала. К чему? Спешить некуда. Впереди у них долгий путь, но закончится он только тогда, когда малая станет полностью доверять своей спутнице. Или пока одна из них не умрет. По собственному опыту и по многочисленным рассказам обитателей агонизирующего подземного мира Гончая знала, что это может случиться в любой момент. Без ее защиты и помощи шестилетней сироте в Московском метро попросту не выжить.

Она снова взглянула на сжавшуюся в комок пленницу. Во взгляде не было ни любви, ни ненависти. Ни того, ни другого малая не заслужила. «Пусть спит. Чем дольше проспит, тем больше успокоится».

Последнее утверждение вызывало у Гончей серьезные сомнения. Судя по напряженной позе девочки и по тому, как она беспрестанно вздрагивала во сне, ей вряд ли снилось что-то хорошее.

* * *

Шум за стенками палатки. Шорох. Угрожающий. И голоса:

– Здесь, что ли?

– Да-да. Давай резче!

Страшные голоса.

Майка вздрагивает.

– Что ты, котенок? – Сестра удивленно смотрит на нее, еще ничего не понимая, придвигается ближе, пытается обнять, но не успевает.

Свисающий полог палатки отброшен в сторону чьей-то грубой рукой, и внутрь просовывается вытянутая, словно сплюснутая с двух сторон, голова с прилипшими к вискам сальными волосами.

– Ну?! – раздается снаружи.

– Ни черта не вижу, – отвечает заглянувший в палатку человек. – Посвети.

У него заросшее щетиной лицо, мечущийся по сторонам взгляд и кривые желтые зубы.

– Что вам надо? Сейчас же уходите! – Сестра тоже напугана, хотя и старается этого не показывать. Но на ее крик никто не обращает внимания.

Мужские руки снова вцепляются в палатку, изношенная ткань с треском рвется. Теперь Майка полностью видит этих пугающих людей. Их двое. Худые, высокие, с бледными, перекошенными злобой лицами. И они ее тоже видят, один из них указывает на девочку.

– Эта, что ли?

Второй вместо ответа дергает головой. У него длинная, худая шея, покрытая множеством мелких гноящихся прыщей.

– Поищи картинки! – приказывает он. – У той должны быть картинки.

Майка ничего не понимает. Но страшный человек, который их почему-то узнал, наклоняется и тянется к ней. Сестра отталкивает его руки и кричит:

– Майка, беги! На помощь! Люди! Помогите!

Майка хочет убежать, но не может. Ноги запутались в солдатском одеяле, которым они с сестрой укрываются от холода. И потом, она и не знает, куда бежать, не понимает, как можно оставить сестру.

– Заткнись, – рычит человек с прыщами на шее. – Закончим с мелкой, тобой займемся.

В его руке внезапно появляется нож. Огромный нож с широким и длинным лезвием! Сестра тоже видит нож. Она вскакивает на ноги и бьет того, кто хотел схватить Майку, рукой по лицу. Рука безоружна, слаба, но человек отскакивает в сторону, зажимая ладонью алые борозды от ногтей на щеке.

– Все, тварь! Тебе конец! – Человек с оцарапанным лицом тоже выхватывает нож.

– Прочь! Пошли прочь!

Сестра и страшный человек бросаются друг другу навстречу. Стальное лезвие мелькает у Майки перед глазами и… исчезает. В первый миг Майка не может понять, куда оно делось. А потом страшный человек уже выдергивает нож из груди ее сестры. Несколько капель крови срываются с него и падают Майке на лицо. Девочка вскрикивает, но страшного человека это не останавливает, и он еще раз бьет сестру своим черным и липким ножом, еще и еще… К нему присоединяется второй, и они уже вдвоем начинают остервенело кромсать ножами залитое кровью хрупкое тело.

Майка не может этого вынести и закрывает глаза.

– Мама! – раздается в темноте ее отчаянный вопль.

Мама умерла четыре года назад, когда Майке не было и двух лет. Но больше не к кому обратиться и некого сейчас позвать на помощь. Она осталась совсем одна. Сестры больше нет. Даже с зажмуренными от ужаса глазами Майка знает это совершенно точно.

– А ну, заткнись!

Кто-то из убийц бьет Майку по лицу. Из расквашенных губ брызжет кровь, а голова взрывается вспышкой боли, но Майка продолжает кричать.

– Заткнись, я сказал!

Грубая, шершавая ладонь зажимает ей рот. Майка открывает глаза, видит, как один из убийц роется в разбросанных по полу вещах, а позади него… Майка не хочет туда смотреть и все равно смотрит. Там лежит ее сестра, холодная и неподвижная – мертвая.

Майка бьется в чужих руках, но руки сильнее. Она не может вырваться и тогда в отчаянии впивается зубами в зажимающую рот ладонь. Злоба и ненависть к убийцам придают ей сил. Зубы прокусывают грубую кожу и вгрызаются в плоть.

Возмущенное ругательство. Убийца не ожидал такого поворота. Его ладонь на мгновение отлепляется от Майкиного рта, но лишь для того, чтобы снова хлестким ударом обрушиться на ее лицо. Голова гудит, а перед глазами одна за другой расплываются жирные черные кляксы.

Последнее, что успевает услышать и разглядеть Майка, прежде чем сгущающаяся чернота окончательно засасывает ее, это радостное восклицание роющегося в вещах убийцы:

– Во, нашел! – И он, повернувшись к своему напарнику, трясет в воздухе смятой пачкой рисунков.

* * *

Гончая уловила момент пробуждения пленницы незадолго до того, как та открыла глаза, заметила по тому, как дыхание малой изменилось, вздохи стали короче. Для Гончей этого оказалось достаточно, чтобы понять: девчонка сейчас проснется. И тут же повернулась к пленнице спиной, не оглядывалась, даже когда почувствовала на себе ее внимательный взгляд. Малая должна была первой заговорить: задать вопрос или попросить о чем-нибудь. Сама просьба значения не имела. Главное, чтобы девчонка с первого дня ощутила зависимость от своей спутницы. Это было важно для правильных отношений, сразу принять, кто среди них главный. Но пауза затягивалась, малая упорно молчала.

Наконец, когда у Гончей уже заканчивалось терпение и дальше изображать, что она копается в пустой торбе, стало просто глупо, вопрос все-таки прозвучал. Но совсем не тот, какой женщина ожидала услышать от пленницы.

– Зачем я тебе?

Когда они впервые встретились лицом к лицу, малая тоже повела себя неожиданно…

* * *

Убедившись, что шакалы схватили кого нужно, Гончая спрыгнула с платформы и вернулась в туннель. Она двигалась совершенно бесшумно в сгустившейся тьме, не было сейчас при себе фонаря, поэтому ее присутствие на Маяковской осталось для всех незамеченным. Даже сами шакалы не подозревали, что за ними наблюдают из темноты.

Как и рассчитывала Гончая, поиск рисунков малой занял у похитителей какое-то время, это позволило ей полностью подготовиться к встрече. Когда похитители возвратились в туннель со своей добычей, она ждала их в условленном месте со связанными руками и ногами и кляпом во рту. Узлы на веревках были фальшивыми, лишь кляп настоящим, и на избавление от пут Гончей понадобилось бы менее секунды. Жаль только, что малая, на которую все это и было рассчитано, не смогла оценить ее стараний, так как пребывала в отключке.

Первым в туннеле появился Прыщ, так про себя называла Гончая шакала с изъеденной фурункулами шеей. Другой за слипшиеся и свисающие жирными сосульками волосы получил у нее прозвище Патлатый. Прыщ нес бесчувственную девчонку, перекинув ее обвисшее тельце через плечо, как полупустой мешок. Следом шагал его напарник с торчащей из-за пазухи пачкой детских рисунков. Бумагу следовало аккуратно свернуть и убрать в заплечную торбу, которой специально снабдила шакалов Гончая. Но этот идиот поступил, как ему казалось проще!

Прыщ стряхнул свою ношу на землю и принялся связывать пленнице руки. Закончив с этим, вынул из кармана грязную тряпку, скрутил ее в плотный комок и уже собирался засунуть девчонке в рот, но перехватив взгляд Гончей, спрятал в карман. Не сразу и неохотно, но все-таки спрятал. Пока шакалы еще повиновались, потому что надеялись получить от нее щедрую плату за свою работу, опытная Гончая не питала иллюзий, что их верность продлится долго. И бунт мог вспыхнуть в любой момент.

– Чего разлеглась? П-шла! – прикрикнул на нее Прыщ и, чтобы подтвердить серьезность своих намерений, въехал ботинком под ребра.

Он бил от души, как и следовало для реалистичности спектакля. Но Гончая успела перевернуться на бок, и удар пришелся вскользь. Тем не менее она замычала якобы от боли и принялась неистово кивать на обмотанные веревками ноги. После столь интенсивной пантомимы до безмозглого идиота наконец дошло, что она не может идти со связанными ногами.

Пока Прыщ возился с веревками, распутывая узлы, малая пришла в себя. Гончая не отследила этого важного момента, но когда на миг обернулась к лежащей рядом маленькой пленнице, встретилась с ее пристальным взглядом. Они смотрели друг другу в глаза лишь несколько секунд, и этого времени Гончей оказалось достаточно, чтобы понять: эти глаза малой ей не нравятся. В них плескались страх, боль и отчаяние. Но помимо этого Гончая увидела еще и презрение! Потом шакалы рывком подняли ее с земли, и взглядом они больше не встречались, зато остался вопрос: почему малая смотрела с презрением не на похитителей и убийц сестры, а на связанную молодую женщину, которую увидела первый раз в жизни?

Вслед за Гончей малую тоже поставили на ноги, и Прыщ, окончательно взявший на себя роль предводителя, подтолкнул пленниц в сторону Белорусской.

– Шагайте вперед!

– Как думаешь, сколько мы за них получим? – поинтересовался Патлатый.

– Сколько ни дадут, все наше будет, – хихикнул Прыщ.

Такой диалог заранее не оговаривался. Это была личная импровизация Патлатого, но импровизация удачная. Его вопрос и ответ Прыща должны были лишний раз убедить похищенную девчонку, что ее спутница такая же пленница неизвестных бандитов, как и она сама.

Гончая снова искоса взглянула на малую, та шагала с отрешенным видом, уставившись под ноги.

«Почему она не кричит, не сопротивляется и не пытается убежать? – пришла неожиданная мысль. – Смирилась со своей участью? Или здесь что-то другое?» Гончая этого не знала, но необычное поведение девочки вызывало у нее беспокойство.

Какое-то время они шагали молча, чему Гончая только радовалась. Ей надо было подумать. А потом малая неожиданно спросила:

– Куда вы меня ведете?

Естественный вопрос. Рано или поздно девчонка должна была его задать. Вот только Гончей показалось, что малая обращалась не к шакалам, а к ней.

Прыщ с Патлатым проигнорировали вопрос, лишь ехидно переглянулись между собой. Гончая из-за кляпа во рту при всем желании не смогла бы ответить. А малая, безусловно, видела кляп!

«Так, выбрось все мысли относительно догадливости девчонки! – приказала себе Гончая. – Выбрось и забудь! Ничего она не подозревает и ни о чем не догадывается, потому что не с чего ей подозревать!»

«Если только она не знает, что кляп – такая же бутафория, как связанные руки», – мелькнула в мозгу предательская мысль.

«Кляп настоящий! – возразила себе Гончая, но тут же поправилась: – Только вытащить его ты можешь за секунду».

Гончую всегда отличали отменная реакция и быстрота принятия решений. Без этого она никогда не превратилась бы в лучшую охотницу за головами во всем Московском метро, а оставалась прозябать в нищете, как ее старая и больная мать, доживающая на Театральной свои последние дни. Но необъяснимое поведение маленькой пленницы поставило ее в тупик. Уже давно Гончая не оказывалась в ситуации, не имеющей однозначного решения, как поступить, а сейчас был именно такой случай. Лишь одно не вызывало сомнений. Независимо от того, догадалась о чем-либо малая или нет, но разыгрываемую перед ней постановочную комедию следовало заканчивать, уж точно первый акт этого представления. И чем скорее, тем лучше.

* * *

– Зачем я тебе?

Женщина медленно обернулась, в Майку уперся холодный и острый взгляд. Это тоже был обман, ее неторопливость, Майка до встречи с этой женщиной и не подозревала, что человек может так быстро двигаться.

Незнакомка напомнила Майке кошку, которая какое-то время жила у них на станции. Никто не знал, откуда она появилась и куда потом пропала. Много раз ее хотели поймать, но зверек оказался умным и никого к себе не подпускал. Наверное, кошка понимала, что если попадется людям в руки, ее непременно съедят. На Маяковской, где не брезговали есть даже мох, соскобленный с камней, ценили любое мясо, а уж крыса это или кошка – не важно. В отличие от своих соседей Майка никогда не пыталась поймать кошку, и та, видимо в благодарность за это, иногда позволяла Майке подолгу наблюдать за собой. Особенно интересно было смотреть, как кошка ловит крыс. Она делала это очень ловко, без труда справляясь даже с самыми большими. Запрыгивала крысе на спину, вонзала зубы в загривок, и через мгновение огромная крыса была уже мертва. Вот и эта женщина выглядела точь-в-точь как изготовившаяся к броску кошка. Все ее движения были по-кошачьи плавными, текучими и совершенно бесшумными, зубы такими же острыми и крепкими, а глаза будто принадлежали уверенной в собственной силе и ловкости безжалостной хищнице, только без вертикальных зрачков.

– Ты мне? – спросила у девочки женщина-кошка. Майка уже заметила, что когда женщина не знала ответа или не хотела говорить правду, то всегда переспрашивала. – Действительно, зачем?

Кошка прожила на Маяковской около месяца, а потом бесследно исчезла. Соседи предположили, что ее саму загрызли крысы, но Майка не верила им. И сейчас, взглянув в глаза сидящей напротив женщины, она снова подумала, что крысы не смогли управиться с кошкой. Для этого нужен более крупный и опасный зверь.

– Есть хочешь? – спросила женщина-кошка.

– Я пить хочу, – призналась Майка.

Женщина поджала губы. Майка отметила, что у нее очень подвижный рот, зато выражение глаз никогда не менялось. Что бы ни говорила эта незнакомка, ее глаза всегда оставались холодными и безразличными.

– Тогда придется потерпеть, пока не попадем на станцию. Эту воду, – она указала на лужу, в которой перед сном застирывала забрызганную кровью одежду, – лучше не пить.

В руках женщины-кошки откуда-то появился пакетик с сушеными грибами, Майка даже не заметила, когда она достала его из своей холщовой сумки. Женщина выбрала понравившийся гриб, забросила его в рот, принялась лениво жевать и протянула пакет Майке.

– На, подкрепись.

Девочка оттолкнула протянутую руку, хотя голод мучил все сильнее.

– Почему ты не уходишь? – сердито спросила она. – Твоя одежда уже высохла.

* * *

Когда спутницы добрались до Белорусской, женщина уверенно прошла мимо сторожевого костра, даже не взглянув в сторону расположившихся там дозорных, но неожиданно для Майки остановилась у самой платформы.

– Слишком яркий свет, – произнесла она загадочную фразу и, не дав девочке опомниться, потащила ее с путей куда-то в сторону.

Там из сочленения тюбингов сочилась вода, отчего на дне туннеля образовалась довольно большая лужа. Чтобы не размывало пути, жители Белорусской обложили лужу со всех сторон мешками с песком.

– Здесь переждем. Располагайся, – объявила Майке женщина-кошка и зачем-то принялась стаскивать верхнюю одежду.

– Что ты делаешь? – удивилась Майка.

– Надо привести себя в порядок, – невозмутимо ответила та. – Да и тебе не мешало бы умыться.

Она сбросила брезентовую накидку, которую носила вместо плаща, вслед за накидкой сняла рубашку, оставшись в узкой майке без рукавов, открывающей ее голые руки и мускулистые плечи, и начала умываться.

– Почему ты не пошла дальше?

Женщина не торопясь вымыла в луже руки, внимательно осмотрела со всех сторон ладони и погрузила в воду свою рубашку.

– Сейчас на станцию лучше не соваться, – наконец-то ответила она. – Видела охранников на платформе? Они проверяют документы у всех приходящих, а у меня их нет.

– На Белорусскую пускают и без документов, – возразила Майка. – Моя сестра ходила сюда на заработки.

– Пускают. Но всех беспаспортных обыскивают и досматривают, а я, если ты помнишь, недавно сильно испачкалась. А в окровавленной одежде охранникам лучше не попадаться.

Женщина вынула из лужи рубашку, отжала, потом встряхнула, критически взглянула на рукава и принялась снова полоскать ее.

– Что они сделают?

– В клетку посадят, – безразличным голосом ответила женщина-кошка. – А если лень разбираться, могут и сразу пристрелить.

Майка попыталась представить ее за решеткой и не смогла. Эта женщина скорее умрет, чем позволит запереть себя в клетке.

После третьего споласкивания женщина решила, что ее рубашка достаточно отстиралась. Она развесила ее на железных скобах, торчащих из стены туннеля, и взялась за брезентовую накидку.

– Ты поэтому сказала про свет, – вспомнила Майка ее загадочную фразу. – Поняла, что при свете ламп охранники увидят кровь.

– Соображаешь, – женщина-кошка одобрительно усмехнулась. – Но все равно лучше идти не поодиночке, а в группе. Когда много народа, охранники спешат, досматривают уже не так внимательно, да и вопросов задают меньше. Сейчас народа на платформе немного, да и челноков нет, но скоро начнут подтягиваться. Белорусская-радиальная, конечно, не такая процветающая, как ее «близняшка», принадлежащая Ганзе, но все равно станция весьма богатая, сюда со всего метро торгаши тянутся. Вот мы и пройдем вместе с ними. Подождем. Да и одежда моя как раз просохнет. Ты пока можешь подремать, если хочешь.

– Не буду, – хмуро ответила ей Майка, но все-таки уселась на землю, прижалась спиной к набитым песком мешкам и закрыла глаза.

* * *

Когда до Белорусской, по прикидкам Гончей, оставалось около семисот метров, впереди показались отблески пламени.

«Сигнальный костер? Но пламя подозрительно раскачивается из стороны в сторону. Нет, на костер не похоже».

Никто, кроме Гончей, не заметил огненных бликов, хотя непривычные к туннелям шакалы настороженно вглядывались в темноту. Они прошли еще десять шагов. Целых десять шагов! Лишь тогда ковыляющий слева от Гончей Патлатый дернул Прыща за рукав.

– Эй, глянь. Чего это там впереди?

«Факел», – мысленно ответила Гончая. Еще она могла добавить, что навстречу движутся два человека, судя по походке, немолодой мужчина и женщина или подросток, но промолчала.

Прыщ погасил фонарь, которым освещал себе путь, и несколько секунд пялился на мерцание приближающегося факела.

– Вроде бредет кто-то, – наконец неуверенно сказал он. – Зашухериться надо.

– А куда? – Патлатый растерянно оглянулся.

Совсем недавно они миновали глухой бетонный тупичок, около полутора метров глубиной, где прежде располагались силовой щит с несколькими рубильниками и ныне раскуроченная распределительная коробка. Там вполне можно было укрыться, но шакалы, видимо, уже напрочь забыли об этом тупичке или попросту не заметили его.

Прыщ недовольно пожевал губами. Гончая живо представила, как мечутся у него в мозгу ускользающие мысли. Наконец мыслительный процесс завершился, потому что шакал снова зажег свой фонарь.

– Значит, так! – объявил он. При этом правая рука бандита скользнула к поясу и выхватила висящий на нем нож. – Сейчас тихо идем вперед. И чтобы ни звука мне. Ясно? Иначе сразу прирежу.

Он угрожающе помахал клинком перед глазами пленниц. Малая ничего не ответила, а Гончая согласно кивнула.

На этот раз вперед выступил Патлатый. Гончая поняла, что Прыщ отвел себе роль замыкающего. Она выждала, когда тот окажется за спиной, и, развернувшись, ударила его коленом между ног. Прыщ сложился пополам, как перочинный нож, вытаращил глаза и захрипел. Электрический фонарь упал на землю, но не разбился, лишь откатился в сторону. А нож Гончая сама легко выхватила у него и, взмахнув связанными руками, чиркнула лезвием по прыщавому горлу. Хрип повторился, но на этот раз к нему добавился булькающий звук крови.

Прыщ еще шатался на подгибающихся ногах, а Гончая уже развернулась к Патлатому. Он тоже начал поворачиваться, привлеченный странными всхлипами напарника, но не успел и осознать, что происходит, потому что нож, который Гончая сжимала в руках, вонзился ему в основание шеи. Оба тела повалились на землю практически одновременно. Но задача не ограничивалась расправой с похитителями, нужно было еще многое сделать, а времени оставалось в обрез. Через минуту-другую приближающиеся путники с факелом обнаружат лежащие на путях трупы. Гончая перевела взгляд на малую. Та смотрела на нее выпученными глазами, часто и глубоко дышала, открывая рот, словно только что вытащенная из воды рыба.

– Подбери фонарь, – приказала она.

Спутница молча повиновалась. Уже хорошо.

– Свети сюда. Держи нож. Теперь режь мою веревку.

Гончая могла освободиться и без посторонней помощи, причем гораздо быстрее. Последнюю команду она отдала исключительно ради самой девчонки, чтобы та не попыталась сбежать. Ищи ее потом. К тому же любое соучастие сближает, а ей непременно нужно сблизиться с малой.

Девчонка, видно, никогда не держала в руках ножа. Гончая еле дождалась, когда та перепилит стягивающую ее запястья веревку, после чего сняла с шеи Патлатого одолженную шакалам холщовую торбу и принялась набивать ее содержимым их карманов.

– Зачем? – раздалось за спиной. Первый страх прошел, и малая решилась заговорить.

– Что зачем? – не прерывая своего занятия, спросила Гончая.

– Зачем ты их убила? Зачем тебе их вещи?

– Вещи, чтобы продать. А зачем убила… Сама догадайся.

Шакалы, специально нанятые ею для одноразовой грязной работы, были обречены с самого начала. Убийство похитителей должно было сделать Гончую спасительницей в глазах маленькой пленницы. Но сделало ли?

– Они хотели меня продать, а тебя убить и ограбить, – неожиданно сказала девочка.

Гончая на мгновение замешкалась. Она не исключала такого варианта и была готова к нему.

«Но откуда малая может знать истинные планы шакалов?! Над всеми странностями поведения девчонки нужно будет как следует поразмыслить. Не сейчас – позже. Сейчас на это нет времени».

Опустошив карманы похитителей, Гончая побросала все, что там нашла, в дорожную торбу, а рисунки малой, извлеченные из-за пазухи Патлатого, пристроила сверху. Кроме пары выточенных из напильников самодельных ножей да подобранного малой аккумуляторного фонаря у шакалов не оказалось при себе ничего стоящего. За остальное барахло не выручить и нескольких патронов. Нищий, голодный сброд. Неудивительно, что они с такой жадностью схватились за предложение похитить девчонку.

Гончая наняла их на Новокузнецкой, считавшейся вместе с двумя смежными станциями настоящим бандитским притоном. Там всегда было полно разного отребья, готового за плату зарезать собственную мать, но именно такие жадные и беспринципные исполнители требовались ей для предстоящего дела.

Из туннеля со стороны Белорусской уже донеслись неразборчивые голоса. Ходоки приближались. Пора было убираться, они с малой и так задержались.

– Вытяни руки, – приказала пленнице Гончая и, когда та послушно протянула ей связанные запястья, перерезала веревку одним резким движением. – Пошли. Держись рядом со мной и ничего не бойся.

Но упрямая девчонка не сдвинулась с места.

– Я хочу домой, – всхлипнула она. Гончая поняла: еще пара всхлипов, и малая разревется навзрыд.

– Домой, на Маяковку? Кто у тебя там: отец, мать?

– Никого, – промямлила девочка.

– Тогда что ты там забыла? – искренне удивилась Гончая. – Снова отловят и продадут в бордель или вообще сожрут с голодухи.

Она ничуть не кривила душой. В метро судьба любой сироты-малолетки была незавидна, особенно на нищих станциях вроде Маяковской, и малая, скорее всего, и сама догадывалась об этом.

– В общем, так, – отрезала Гончая. – Доведу тебя до Белорусской, а дальше можешь идти куда хочешь.

Малая снова всхлипнула, но, поколебавшись, все-таки последовала за ней. Теперь, когда девчонка сделала выбор, нельзя позволять ей передумать. Гончая ускорила шаг, но вынуждена была притормозить, потому что плетущаяся следом малая не поспевала за ней.

Встреча с ходоками прошла без осложнений, хотя они встретились всего в двадцати шагах от лежащих на путях трупов. Но пламя горящего факела не разгоняло мрак настолько далеко, а свой фонарь Гончая предусмотрительно забрала у малой и заранее погасила. Ходоков оказалось двое, Гончая не ошиблась, пожилой мужчина в ушанке и рваном ватнике держал в руке факел, и за ним топталась замотанная в длинную шаль женщина неопределенного возраста со связкой пустых плетеных корзин разных размеров. Завидев незнакомцев, мужчина и его спутница прижались к стене и не шевелились, пока Гончая с малой не прошли мимо. Они до смерти перепугались и не напрасно. Незнакомку, повстречавшуюся им в туннеле, следовало бояться.

Страхи ходоков полностью подтвердились, когда они набрели на свежие трупы.

– Ой, батюшки! Покойники! – огласили туннель всполошенные крики обладательницы плетеных корзин.

– Заткнись, дура! – сердито прикрикнул на нее мужчина, и женщина тут же замолчала.

Она оказалась не только трусливой, но и сообразительной.

* * *

Гончая с любопытством разглядывала маленькую пленницу. Отчего-то малая разозлилась на свою спасительницу. Но отчего?! А ее вопрос: «Зачем я тебе? Почему ты не уходишь?» Похоже, девчонка всерьез хочет, чтобы женщина, вырвавшая ее из рук похитителей, ушла.

«Не дождешься, – мысленно усмехнулась Гончая. – Я не для того искала тебя по всему метро, чтобы сейчас сдаться и уйти».

Найти девчонку оказалось сложнее, чем двух шакалов, необходимых для ее похищения. Если бы не случайная встреча в перегоне между станциями Войковская и Сокол, Гончая так бы и бродила по метро, пытаясь напасть на след автора таинственных рисунков. Но через несколько дней бесплодных поисков ей наконец повезло.

Шагая по туннелю, она нагнала торгашей-мешочников, из тех, что в одиночку или группами мотаются от станции к станции, выменивая на еду и выпивку, а если повезет, то и на патроны, свой нехитрый товар. Такие приходящие торговцы не имели насиженного места и постоянно курсировали между станциями, оттого их еще называли челноками. Купцов этих оказалось трое: невысокий, но плотный, крепко сбитый мужик лет сорока пяти и с ним двое молодых парней, по возрасту вполне годящихся ему в сыновья. Поначалу Гончая так и предположила и лишь позже поняла, что парни не сыновья и даже не торговцы, а всего лишь носильщики, нанятые хозяином за несколько патронов, чтобы таскать мешки с барахлом. Сам коммерсант тоже не отлынивал от работы и нес за плечами пухлый, туго набитый рюкзак.

Он шагал последним, держась за спинами носильщиков, очевидно, считая это место самым безопасным. И ошибался, чаще всего грабители нападали на торговые караваны именно с тыла. К тому же челноки оказались невнимательными, никто из них не заметил, что следом идет незнакомая женщина, хотя Гончая шагала, совершенно не скрываясь. Чтобы не испугать мешочников своим внезапным появлением, она сделала вид, что оступилась, да еще и вскрикнула «от боли».

Мужик с рюкзаком, замыкавший цепочку, поспешно развернулся на звук, но, увидев перед собой одинокую женскую фигуру, сразу успокоился.

– Эй! Стой на месте! – строго сказал он. – Кто такая?!

В руках торговец держал короткую двустволку с отпиленными стволами – неплохое оружие для ближнего боя, но лишь при условии быстрой перезарядки. Окинув его опытным взглядом, Гончая сразу поставила под сомнение его умение владеть обрезом. Судя по тому, что стволы ружья смотрели не на нее, а всего лишь в ее сторону, челноку редко приходилось использовать свой дробовик по прямому назначению. Скорее всего, оружие служило лишь средством устрашения его носильщиков и конкурентов. Спутники челнока и вовсе не были вооружены. Даже ножом! Поразительное безрассудство!

Все же Гончая не расслаблялась, готовая в любой момент нырнуть в темноту, исчезнув из круга света коптящей масляной лампы, которую направил на нее один из парней-носильщиков. А ее опущенная к бедру и прикрытая полой армейской плащ-накидки правая рука сжимала рукоятку взведенного «макарова» с навинченным на ствол кустарным, но эффективным глушителем. Даже из такого неказистого на первый взгляд пистолета Гончая могла за несколько секунд выпустить все восемь пуль, уложив их в круг, размером с донышко стеклянной бутылки. При желании или в случае хоть малейшей опасности для нее она могла перестрелять всех троих за те же несколько секунд, но никто из стоящих перед ней мужчин, конечно, не догадывался об этом.

Гончая хорошо знала, как выглядит в их глазах. Молодая женщина, закутанная в потертую армейскую плащ-накидку. Впрочем, растрепанные волосы, чумазое лицом и тусклое освещение должны прибавить к ее возрасту еще пяток лет. Так что челноки вряд ли сочтут повстречавшуюся им на пути незнакомку такой уж молодой.

– Гм, с Сухаревки я, – добавив в голос соответствующей образу хрипотцы, невпопад ответила Гончая.

– Далеко забрела, – усмехнулся мужик с дробовиком. – А идешь куда?!

Ружье опустилось – очевидно, предыдущий ответ вполне удовлетворил его.

– Туда, – «бродяжка» махнула левой рукой в сторону Войковской. Правая по-прежнему цепко сжимала рукоятку пистолета, хотя Гончая была почти уверена, что на сей раз оружие не понадобится.

– Можно с вами? – робко спросила она.

– Ишь ты, – челнок покачал головой и окончательно опустил ружье. – А что ты умеешь?

«Ты даже не представляешь!»

Она действительно умела такое, на что во всем Московском метро были способны лишь единицы. И даже еще кое-что сверх этого. Но торговцам ни к чему лишняя информация. Даже всемогущий Стратег, мнивший себя координатором и невидимым кукловодом обитаемой части подземного мира Московского метро, даже он не все знал о ней. Многого не знал. А уж остальные и подавно.

Но челнока интересовало другое.

Гончая оценивающе взглянула на мужика. Внутреннее чутье подсказывало, что она не заинтересовала его как женщина. Да и на Войковской, последнем прибежище идейных анархистов, куда направлялись челноки, полно разбитных веселых девиц, среди которых наверняка найдется пара-тройка таких, которые за стакан самогона и дармовую жрачку охотно скрасят одиночество усталого путника как за столом, так и в постели. Значит, вопрос задан просто для порядка и без какой-либо задней мысли. Точнее, с единственной целью – обозначить его главенствующее положение и ее зависимый статус. Поэтому отвечать надо соответствующе.

– Что велят, – Гончая неопределенно пожала плечами и снова попала в цель.

– Ладно, топай, – великодушно разрешил мужик, потом повернулся к носильщикам и грозно прикрикнул: – Ну, чего вылупились?! Пошли, пошли! Я вас дармоедов за просто так кормить не буду.

Нагруженные мешками парни молча двинулись вперед, а Гончая присоединилась к отставшему на несколько шагов торговцу. Тот не возражал.

Спутник ли оказался разговорчивым или это встреча с незнакомкой так развязала ему язык? К тому же он понятия не имел о разведдопросе. Задав лишь несколько безобидных на первый взгляд вопросов, Гончая выяснила, кто он и откуда, где успел побывать, как давно челночит и что именно несет на продажу.

– Да какая нынче торговля, – удрученно вздохнул мужик через несколько минут разговора. – Обнищал народ. Я вот на днях на Маяковской был. Так там, не поверишь, лишь одна деваха коробку цветных карандашей для младшей сестренки купила, а остальные вообще ничего.

В мозгу Гончей прозвенел тревожный сигнал: «Цветные карандаши для младшей сестренки!»

– Что за деваха? – с напускным безразличием спросила она.

– Обычная, из местных. Но видно, любит сестру. По мне так лучше бы жратвы купила себе и ей, а та, видишь, карандаши хочет! Еще рисунки на обмен предлагала. На первый взгляд вроде детские каракули, а приглядишься, ничего так нарисовано. Только на кой они мне – их же не продашь. Кому они сейчас нужны, рисунки эти?

«А Стратегу зачем-то понадобились».

Торговец много чего еще наговорил, до самой Войковской болтал не закрывая рта. Гончая умело поддерживала разговор, но слушала его в пол-уха. Мысленно она уже была на Маяковской.

* * *

Женщина-кошка сняла со стены туннеля развешанную рубашку, надела и принялась застегивать пуговицы. Майка терпеливо ждала. Заправив рубашку в свои широкие штаны, женщина-кошка набросила накидку и стянула тесемками под горлом.

«Не ответит», – решила Майка и ошиблась.

– Я уйду, – сказала женщина-кошка. – Мне есть куда идти. А вот тебе, – ее указательный палец нацелился Майке в лоб, – некуда!

На какой-то миг Майке показалось, что это не палец, а ствол пистолета и что женщина-кошка сейчас застрелит ее. Но тут губы женщины сложились в улыбку, и жуткое ощущение исчезло.

– Так что, кончай дуться, – сказала она. – Давай поднимайся, и пошли. Чая горячего выпьем, а то я пока спала, так замерзла.

От упоминания о чае у Майки заурчало в животе. Чай! Она и не помнила, когда в последний раз пила настоящий грибной чай. Последнее время они с сестрой пили только вскипяченную воду, которая почти всегда пахла гнилью. Когда вода была особенно противной, сестра улыбалась и ободряюще говорила: «Ничего, вот разбогатеем и выпьем настоящего чая».

Майка вдруг почувствовала, что по ее щекам текут слезы. Она размазала их ладошкой по лицу и недоверчиво пробормотала:

– Ты правда купишь мне чая?

И тут что-то произошло. Холодные глаза женщины-кошки сверкнули каким-то особенным образом, словно огненные искры расплавили льдинки в ее зрачках.

– Правда, – ответила она.

Майка вскочила на ноги и, больше не пытаясь запугивать саму себя словами и поступками женщины-кошки, которые непрошенно всплывали в воображении, бросилась к ней, уткнулась лицом в грудь и крепко обхватила обеими руками.

* * *

А молодая женщина в наброшенной на плечи армейской плащ-палатке с высоты своего роста смотрела на прижавшуюся к ней детскую головку со спутанными жиденькими волосенками и смешной, похожей на запятую, макушкой, смотрела и чувствовала, как что-то чужое и непривычное пробуждается у нее внутри. И одновременно с этим незнакомым чувством трещат выкованные ею невидимые доспехи. И уж совсем неожиданно откуда-то пришла безумная мысль: «А может, ну его, этого Стратега?»

Глава 2
Знакомство

– Сколько за это дашь?

– Вали со своим хламом отсюда. Ищи лохов в другом месте. Мне такое старье без надобности. – Торговец небрежно смахнул на пол барахло, которое Гончая выложила на край его самодельного прилавка. Он пока не повышал голоса, но был близок к этому.

Расположившиеся рядом лоточники одобрительно загудели. На базаре Белорусской ни расползающийся по швам пустой кисет, ни стершееся кресало, ни пара использованных пластиковых ружейных гильз для дробовиков двенадцатого калибра, найденные Гончей в карманах зарезанных шакалов, никому были не нужны. Здесь торговали добротным товаром, и цены были соответствующие. У малой просто глаза разбегались, когда они проходили мимо прилавков.

– Это что, все в метро делают? – обомлев от невиданного изобилия вокруг, шепотом спросила она.

Гончая пожала плечами.

– Что-то с поверхности притащили, а остальное, конечно, в метро. Не отвлекайся. Нам еще наши крохи на патроны как-то обменять надо, иначе мы с тобой чая так и не попробуем.

Но торговец, которому Гончая попыталась сбыть свои никчемные трофеи, оказался тертым калачом и прогнал ее. Добыть еду, одежду, патроны и даже оружие для Гончей не составляло труда, но не хотелось показывать девочке, которая доверилась ей, как она привыкла действовать. Может быть, позже, но не сейчас. Поэтому приходилось пользоваться исключительно честными способами.

– Ладно. А за это? – Гончая протянула торговцу на ладони трофейные ножи.

Кроме пары этих ножей из ценных вещей у нее остались только исправно работающий электрический фонарь и надежно спрятанный под одеждой пистолет. Но с фонарем расставаться не хотелось, а про пистолет даже заикаться не стоило. Без него Гончая чувствовала себя все равно что голой. Хотя однажды ей пришлось сражаться и в таком виде.

Торговец к ножам остался равнодушен, зато его сосед заинтересованно подался вперед.

– Ну-ка, покажь.

Выбрав один из ножей, он взвесил его в руке, колупнул ногтем лезвие.

– Острый хоть?

Гончая молча забрала нож обратно, подняла с пола деревянную щепку и коротким быстрым ударом перерубила ее пополам. Торговец только изумленно крякнул.

– Сколько просишь?

– Тридцать пулек.

– Даю двадцать за оба.

– Тридцать, – твердо повторила Гончая. Она уже поняла, что сделка выгорит, и не ошиблась. Вскоре после недолгого торга они ударили по рукам.

Местный бар оказался набит под завязку. Хозяйничающий за стойкой раздачи грузный бармен не успевал обслуживать клиентов. Ему помогали две щуплые девушки с голодными взглядами. Одна сновала между раздачей и кухней, другая протирала столы и убирала с них грязную посуду.

– Моя сестра тоже здесь работала, – заметила девочка.

Гончая рассеянно кивнула. Прежде чем войти в бар, следовало оценить обстановку, и она не могла позволить себе отвлекаться.

На станциях радиальных линий, где они пересекались с Кольцевой, традиционно собиралась самая разношерстная публика. Но Белорусская, соседствующая практически со всеми серьезными фракциями, занимала среди них особое положение. Здесь можно было встретить и представителей Ганзы, и красных, и анархистов, и жителей Полиса, и фанатиков Рейха, и, конечно, мошенников, контрабандистов и отпетых бандитов. Помимо откровенных небылиц, сплетен и слухов, люди несли с собой последние известия из разных уголков метро, среди которых порой попадалась весьма ценная информация. Средоточием всех этих баек служил местный бар, Гончая и прежде не раз наведывалась сюда.

Сейчас ее острый опытный взгляд сразу выделил в пестрой толпе двух ганзейских стражей порядка в сером камуфляже и тройку фальшиво горланящих песни фашистов. Красных, к счастью, не оказалось. Не хватало еще, чтобы между ними и фашиками в баре вспыхнула драка. Гончая обратила внимание на какого-то сектанта в ярком балахоне, оживленно спорящего с двумя немолодыми людьми, сидящими рядом с ним. Она хотела продолжить привычно оценивать обстановку, оглядывая и другие столики, но в последний момент ее что-то остановило. Компания выглядела подозрительно, причем отнюдь не из-за сектанта, а из-за его собеседников. В них было что-то нарочитое, какая-то фальшь. Через секунду Гончая поняла, что именно ее насторожило. Спутники сектанта не походили ни на торговцев, ни на бандитов. Они вообще ни на кого не походили! Хорошая и достаточно дорогая, по местным меркам одежда, но явно с чужого плеча. Ладони без ссадин, синяков и мозолей, какие бывают только у людей, не занимающихся грубой физической работой, например у чиновников станционной администрации. Но Гончая поспорила бы на что угодно, что эти двое не из местных или иных управленцев. Тогда кто они?!

Девочка, жмущаяся к ее левому боку, дернула Гончую за руку.

– А почему у тех дядей на висках нарисованы книжки?

– У каких дядей?

– На которых ты смотришь.

«Книжки? Ну, конечно! Книжки!»

Только из опасения привлечь к себе внимание Гончая не хлопнула себя ладонью по лбу. Татуировка с изображением раскрытой книги на виске являлась отличительным знаком браминов Полиса, этих хранителей бесполезных и никому, кроме них самих, не нужных знаний разрушенного мира. Но что заставило этих двоих сменить длиннополые халаты браминов на гражданскую одежду и отправиться на чужую станцию за несколько перегонов от Полиса? И кстати, как девчонка разглядела их татуировки?! Оба собеседника заметного в толпе сектанта сидели в тени, Гончая подумала, что они специально выбрали эти места, где не только татуировки на висках, но даже лица различались с трудом.

– Как ты узнала про рисунки у них на висках? – спросила у девочки Гончая.

Вопрос удивил малышку. Она изумленно вытаращила глазенки.

– Увидела. А разве их нет?

– Есть. Но как ты… Впрочем, не важно.

Гончая быстро обвела взглядом и остальных посетителей. Они могли оказаться кем угодно. Именно такие личности обычно и собирались в баре на Белорусской. Знакомых, не считая Калгана – местного бармена, не заметила. О Калгане на Белорусской, да и за ее пределами, ходила дурная слава, и Гончая знала, что вполне заслуженно. Помимо содержания бара, он не брезговал скупать краденое, приторговывал запрещенной на Кольце «дурью» и под огромные проценты одалживал деньги-патроны нуждающимся, а для выбивания долгов содержал целую свору охочих на расправу отморозков.

Гончая поразмыслила, чем ей может грозить очередная встреча с ним, и решила, что ничем. Ее имени Калган не знал, рода занятий тоже, а за те несколько раз, что она побывала в его заведении, вряд ли даже запомнил ее лицо. При таком количестве посетителей удержать в памяти каждого просто физически невозможно. Можно входить.

Ганзейские солдаты как раз освободили место, и Гончая, взяв за руку малую, решительно направилась туда. Стол стоял напротив барной стойки, а Гончая предпочла бы расположиться где-нибудь в углу, но выбора не было – угловой стол занимали брамины со своим наряженным в балахон чудаковатым собеседником. Зато она смогла, не вставая и не привлекая лишнего внимания, сделать заказ.

– Два чая и свиную отбивную с грибами! Чай сразу!

Пока заваривался чай, Гончая прислушалась к разговору за соседним столиком. Похоже, там разгорались нешуточные страсти.

– Господь вернет любимых чад на путь истинный и приведет в отчий дом! – воскликнул наряженный в балахон сектант.

– Это мы уже слышали, – устало заметил ему один из браминов. – Но нас интересуют конкретные люди. Понимаете? Конкретные! Когда они придут? Сколько нам еще ждать?

– Все в руках господа! Только он знает…

– Что значит, только он?! – оборвал сектанта другой брамин. – Мы специально приехали сюда ради этой встречи! А вместо этого вы кормите нас слухами, которые нам и так известны! Скажите прямо: вы знаете этих людей?!

Гончая слегка повернула голову, стараясь сделать это незаметно, будто разглядывала барную стойку в ожидании заказа. Перед браминами стояло несколько пустых тарелок, металлические кружки и бутыль местной сладковатой браги. Они явно питались не только слухами. Вместо ответа сектант демонстративно поднялся из-за стола, запахнул балахон и молча направился к выходу. Гончей стало любопытно, как брамины отреагируют на его демарш, но тут бармен выставил на стойку две дымящиеся кружки со свежезаваренным чаем, и пришлось отправиться за ними.

Чай оказался паршивым, может, с Печатников или еще откуда, но не с ВДНХ. Дерьмо, а не чай! Но малая прихлебывала обжигающую жидкость, смешно надувала щеки и довольно облизывалась, словно никогда в жизни не пробовала настоящего грибного чая. Гончей стало жаль девчонку, и она решила чуть позже повторить заказ, но заставить Калгана налить в кружки уже нормального чая, который он приберегал для ганзейского начальства, шишкарей из братвы, фашистских штурмовиков, короче, для тех, кто мог сурово спросить за подделку.

Малая шумно выдохнула и отодвинула пустую кружку.

– Согрелась?

– Ага, – девочка кивнула.

Гончая обернулась к раздаче, но Калган сделал вид, что не заметил ее вопросительного взгляда – видимо, мясо и грибы еще готовились.

– Я Майка! – неожиданно объявила малая. – А тебя как зовут?

Вопрос застал Гончую врасплох. Случайным встречным она представлялась вымышленными именами, которые забывались сразу, как только отпадала необходимость в самой легенде. В нескольких тайниках в разных частях метро надежно хранились документы, выписанные на подлинных бланках Ганзы, Полиса и Рейха, но на разные имена.

Одно из этих имен Гончая использовала чаще других. Оно служило пропуском на большинство московских станций, наподобие сталкерского жетона, надежно гарантировало, что ее не будут обыскивать при входе и чинить каких-либо препятствий. При одном упоминании этого имени штурмовики Рейха вытягивались в струну, кшатрии Полиса и ганзейские стражи уважительно кивали, а самые отчаянные братки втягивали головы в плечи и отводили в сторону глаза. Это имя стало своеобразной легендой, и не раз самой Гончей доводилось слышать, как его мечтательно произносят в темноте у костра или в баре за кружкой браги челноки в своих нескончаемых байках. Но называть его здесь и сейчас было нельзя, и не потому, что к имени требовалась соответствующая одежда, маска и внешний вид, а потому, что столь легендарное имя раскрыло бы девочке тайну, которую от нее во что бы то ни стало нужно было пока сохранить.

Разыскивая девчонку, Гончая представлялась всем случайно выбранным именем, которое должно было исчезнуть и забыться после выполнения задания. Так же она собиралась назваться и своей маленькой пленнице, но за время недолгого общения с ней поняла, что это стало бы ошибкой. Возможно, непоправимой ошибкой! Каким-то образом девочка удивительно тонко чувствовала ложь. А любая ложь, даже такая мелкая, могла разрушить установившееся между ними хрупкое доверие.

– По-разному, – наконец ответила она и, когда брови сидящей напротив девочки изумленно взлетели вверх, добавила: – Разве это важно?

– А как же! – продолжала удивляться малая. – У каждого человека должно быть имя.

«У некоторых и не одно», – мысленно усмехнулась Гончая.

– А как бы ты меня назвала?

Хотя вопрос был шутливым, девочка серьезно задумалась. Так же задумчиво смотрел на нее Стратег во время их первой встречи. Но в отличие от Майки он еще высокомерно улыбался.

* * *

Та знаменательная встреча тоже происходила в баре, только не на Белорусской, а на Театральной. Да и сам бар был практически пуст.

Она зашла туда, чтобы напиться. После встречи с матерью настроение было хуже некуда. Мать опять плакала, то и дело норовила обнять и беспрестанно повторяла, как она жалеет свою «маленькую девочку».

Девочке давно уже шел третий десяток, и убивать ей приходилось гораздо чаще, чем любить, но матери она об этом не сказала. Да та бы и не поверила. Мать считала ее танцовщицей из кордебалета местного варьете, где прежде сама работала уборщицей, пока стремительно слабеющее здоровье и склероз не превратили ее в морщинистую полубезумную старуху с постоянно трясущимися руками и стойким запахом собственной мочи.

Всю жизнь мать страдала от своего малодушия и бесхарактерности, хотя упрямо не признавала этого. До того, как Москву опалило атомное пламя и окончательно добили радиоактивные вихри, она подвизалась в Московском театре оперетты, но так и не продвинулась в труппе дальше второго состава. Когда город подвергся ядерному удару и по всему метро объявили тревогу, мать то ли не поняла, то ли не поверила этому. Не обращая внимания ни на бегущих навстречу людей, ни на испуганные крики собственной пятилетней дочери, она упорно пробиралась к выходу – спешила на репетицию. К счастью для обеих, несущаяся навстречу толпа подхватила их и втолкнула обратно. Так, в отличие от других спасшихся в метро детей, будущая охотница за головами выжила не благодаря, а вопреки собственной матери.

Потом была робкая попытка возродить в метро профессиональный театр, и мать с такими же, как она, непрактичными мечтателями схватилась за эту идею. Разумеется, ничего путного у них не вышло. Актерского заработка едва хватало на еду, но мать, по своему обыкновению не замечая этого, упорно пыталась вырастить из дочери театральную актрису. Даже когда ее вышвырнули из труппы – место стареющих профессиональных певиц и танцоров на сцене заняли молодые девицы с сочными ляжками, которые те щедро демонстрировали пьяной публике, мать с каким-то слепым упрямством продолжала заниматься с дочерью танцами и вокалом, отказываясь признавать бесполезность своей затеи.

В обновленном театре, постепенно выродившемся в обычный, хотя и весьма дорогой притон для похабных развлечений, матери не нашлось иной работы, как обслуживать тамошних шлюх. Она убирала их комнаты, чистила мебель и стирала белье. Наверное, если бы ей приказали, она бы и дерьмо за ними выносила с той же подобострастной улыбкой, с какой делала все остальное. Неизвестно, о какой судьбе для своего ребенка она теперь мечтала, но сама подросшая дочь, возненавидевшая Театральную, окончательно превратившую мать в жалкое, безвольное существо, к этому моменту уже точно знала, что никому не позволит вытирать об себя ноги.

В тринадцать лет она сбежала с опостылевшей станции, тогда же совершила свою первую кражу, с четырнадцати начала участвовать в грабежах, в семнадцать впервые убила человека.

А еще через шесть лет встретила Стратега.

* * *

Он подсел за столик, когда она залпом махнула стакан самогона и принялась жадно заедать его прожаренной отбивной.

– Ты позволишь? – спросил холеный мужчина с тщательно расчесанными на пробор волосами и, не дожидаясь разрешения, уселся напротив.

– Отвали, – отмахнулась она. После разговора с матерью видеть никого не хотелось, а уж таких самодовольных типов тем более.

Но он не отвалил. И даже не обиделся. Загадочно усмехнулся и сказал:

– Поверь, я могу оказаться полезен. Давай для начала ты закажешь все что хочешь, а я это оплачу.

Она и сама могла оплатить любое блюдо в местном меню – пулек хватало, но решила проверить слова странного прилизанного мужика.

– Лимон! Два!

Фрукты и овощи выращивали в метро при ярком свете электрических ламп, и оттого стоили они баснословно дорого. Но, услышав заказ, мужчина только расхохотался.

– Нет-нет, все нормально, не обращай внимания, – сквозь смех сказал он. – Просто любопытно, как ты собираешься съесть два лимона.

Наглый тип оказался прав. Давиться такой кислятиной ей еще не приходилось. Но она мужественно доела все до последней лимонной дольки и даже демонстративно слизнула с тарелки вытекший сок. Тип с пробором ответил на это шуточными аплодисментами.

– Браво, браво! Твое упорство достойно восхищения и полностью подтверждает сложившееся мнение.

– Какое мнение? – переспросила она. Самогон ударил в голову, и она с трудом разбирала, о чем говорит собеседник.

– Скорее, легенду, – поправился он. – Легенду о бесстрашной Валькирии! Да, так гораздо лучше.

Хмель мгновенно прошел, а правая рука рефлекторно метнулась к спрятанному под одеждой пистолету, с которым она почти никогда уже и не расставалась.

– Постой, постой! – испуганно вскрикнул мужчина и заслонился от грозной собеседницы ладонями. Но такой прием еще никого не защитил от выпущенной в упор пули. – Я не причиню тебе вреда! Наоборот, из нашей встречи ты можешь извлечь массу пользы!

Она опустила руку, и сидящий напротив странный во всех отношениях тип начал успокаиваться. А двое рослых громил, не сводящих с нее пристального взгляда, на которых она поначалу не обратила внимания, остались в тех же напряженных позах. Она могла поспорить с кем угодно, что под их длинными плащами припрятано оружие, возможно, даже автоматическое.

Значит, холеный мужик заявился в бар со своей охраной. Весьма предусмотрительно с его стороны. Некоторые знания могут оказаться смертельно опасными для их обладателя. А незнакомец продемонстрировал именно такое знание. Имя, которое он назвал, в метро слышали многие. А вот знать в лицо его обладательницу доводилось лишь единицам. И некоторых из них уже не было в живых. Но она не вышибла всезнающему типу мозги не потому, что испугалась громил с автоматами, а из любопытства решила дослушать его предложение и выяснить, кто он такой.

Она была абсолютно уверена лишь в том, что никогда прежде не встречалась с этим человеком.

– Тебе интересно, откуда я тебя знаю? – спросил он, прежде чем начать свой рассказ. – Отвечу, если пообещаешь не стрелять в меня.

Она кивнула. Пообещать и сделать – абсолютно разные вещи. И он полный дурак, если этого не понимает.

– Я знаю все, что происходит в этом мире, мире метро. Я держу руку на его пульсе. Я наблюдатель! Для большинства Невидимый Наблюдатель!

Ей стало смешно, и она бросила мимолетный взгляд в сторону его телохранителей. Но те стояли с абсолютно непроницаемыми, словно вырубленными из камня, лицами. Как только они выдерживают столь бредовые заявления? Это надо же, Невидимый Наблюдатель!

– Разделяю твою иронию, – заметил тип. Он действительно оказался внимательным и не упускающим деталей. – Но легенду о Невидимых Наблюдателях придумал не я. Хотя название довольно точное. Я отслеживаю все, что происходит в метро. Однако мое занятие заключается не только в этом. Порой, когда возникает необходимость, а это, поверь мне, случается довольно часто, я вмешиваюсь в течение здешней жизни и направляю ее, так сказать, в нужное русло. Я не только наблюдатель, а еще и архитектор… Хотя нет! Архитектор – это что-то строительное: цемент, раствор, спецовки, грязь. Я режиссер! Режиссер и постановщик! Может быть, поэтому мне так нравится Театральная. Этот бар, эти кресла, – он похлопал ладонью по спинке сиденья, а мебель, по слухам, доставили в метро прямо из расположенного на поверхности Большого театра, потом обвел рукой вокруг, – всю эту атмосферу.

– Атмосферу борделя? – не выдержала она.

– Да, – легко согласился тип с безупречным пробором. И она сразу вспомнила, где его видела. Здесь же и видела, за кулисами, возле гримуборных, где театральные шлюхи обслуживали своих ухажеров и покровителей. – Не надо считать мои слова циничными. Людям необходимо есть, пить и совокупляться. Это основа жизни. Но мы отвлеклись. Как я уже сказал, я режиссер. И как всякому режиссеру, мне иногда требуются ассистенты. Тогда я материализуюсь из небытия во плоти, но делаю это только перед избранными!

Он посмотрел на нее, ожидая вопросов, но их не последовало, и Наблюдатель разочарованно продолжил:

– Теперь о тебе. Тебя зовут Валькирия, остальные имена я опускаю, и ты известная охотница за головами. Несмотря на молодость, ты заслужила признание весьма авторитетных людей. Собственно, это и побудило меня навести о тебе справки, и результаты меня приятно впечатлили. Не известно ни об одном случае, когда ты не выполнила контракт.

Пока все было правильно. Почти. Пару раз ей не удалось найти заказанных людей. Но они исчезли бесследно и навсегда, а заказчиков это полностью устраивало.

– Ты умна, находчива и сообразительна. К тому же обладаешь еще одним бесспорным достоинством. Ты очень красивая женщина. Ах, эта женская красота! – Тип за столом демонстративно взмахнул руками. – Как она порой размягчает грубые мужские сердца и развязывает нам языки. Уж я-то знаю. Да ты и сама знаешь, не зря новый фюрер сделал тебя своей любовницей.

Все, кто слышал о Валькирии, знали, что она любовница фюрера, но это было лишь легендой, выгодной обоим. Последний фашистский лидер не отличался особой мужской силой, но наглядно показывал всем свою дееспособность наличием молодой, привлекательной любовницы. А для самой Валькирии звание первой фаворитки Рейха служило своеобразной охранной грамотой, избавляющей ее от домогательств большей части мужского населения метро и помогающей находить общий язык с лидерами других фракций, потому что все без исключения знали: обида, нанесенная любовнице фюрера, чревата серьезными проблемами.

– Хотя, я слышал, что как мужчина он так себе. – Собеседник хихикнул, но Валькирия не стала его разубеждать. Мысль о том, что он в чем-то ошибается, лишала его всезнающего ореола.

Тип, похоже, выговорился. Настала пора и ей подвести итог.

– Значит, я избранная и ты предлагаешь мне стать твоей ассистенткой?

– Ассистентом по особым поручениям, – расплылся в довольной улыбке собеседник. – Ты ни в чем не будешь нуждаться. Абсолютно ни в чем! Любое снаряжение, оружие, неограниченные средства. Единственное условие – полная и абсолютная преданность! Ну и, конечно, обращаться ко мне отныне будешь только на «вы».

– И как же мне вас величать: Режиссер или все-таки Наблюдатель? – улыбнулась Валькирия.

Наблюдатель отрицательно покачал головой.

– Большинство тех, с кем мне приходится общаться, люди военные. Или, по крайней мере, считающие себя таковыми, – он высокомерно усмехнулся. – Им не понять ассоциаций с театральной постановкой. Многие даже не знают значения слова «либретто». Поневоле приходится соответствовать. А кто такой режиссер на военном языке? Это стратег! Так меня и называй.

Валькирия прокрутила в голове новое имя. Нет, она никогда не слышала о Стратеге.

– Так что ты решила? – напомнил он о себе.

– Я подумаю.

Фразу оборвал грохот сдвоенного выстрела. Стратег вжался в кресло, его телохранители ничком повалились на пол. Их разговора никто не слышал – других посетителей в баре не было, а востроглазую подавальщицу-официантку Стратег повелительным жестом отправил в подсобное помещение, как только она поставила на стол тарелку с нарезанными лимонами.

Ему понадобилась пара секунд, чтобы осознать, что сидящая напротив женщина не собирается в него стрелять, и его испуг тут же прошел. Он оторвал взгляд от дымящегося пистолета в ее руке и оглянулся на лежащих за спиной громил, под простреленными головами которых уже появились маленькие лужицы крови.

Валькирия ожидала от него более эмоциональной реакции, но Стратег всего лишь причмокнул губами и понимающе кивнул. Потом перевел взгляд на собеседницу и утвердительно сказал:

– Как я понимаю, это было согласие. Иначе бы третья пуля досталась мне?

Ей оставалось только признать, что новый заказчик еще и чертовски догадлив.

* * *

– А как бы ты меня назвала? – спросила женщина-кошка.

Майка даже испугалась. «Неужели у нее нет имени? Но так не бывает!»

– Но ведь твоя мама… – робко начала девочка.

– Что, мама?!

Майка почувствовала, что женщине стало неприятно, неприятно и больно, но она все-таки задала свой вопрос:

– Мама дала тебе имя?

– Это было давно, – отрезала женщина. Майка сразу поняла, что она не хочет говорить о своей маме. Наверное, она умерла, и ей тяжело об этом вспоминать.

Рука женщины обхватила стоящую на столе жестяную кружку и сжала так, что побелели костяшки пальцев, а кружка смялась, словно это был и не металл вовсе, а тонкая бумага. Потом женщина опомнилась и начала выгибать кружку обратно. Майка глядела на ее руки и не переставала изумляться, какие у нее сильные пальцы.

– Один человек назвал меня гончей, – продолжая возиться с кружкой, внезапно сказала женщина.

– Гончей?

Женщина кивнула.

– Угу. Это такая собака, охотничья. Знаешь, кто такие собаки?

Майка знала. Несколько раз через их станцию проходили вооруженные люди с большими, лохматыми зверями. Звери рвались с цепей, крепко намотанных на руку хозяина, злобно рычали и лаяли на всех вокруг. Сестра потом объяснила Майке, что эти люди – фашисты с соседней Тверской, а неизвестные звери – собаки, которых фашисты разводят, чтобы те помогали им ловить, а потом загрызать пойманных пленников.

– Ты не похожа на собаку.

Женщина печально вздохнула.

– На кого же, по-твоему, я похожа?

– На кошку.

На ее лице появилась улыбка, но не радостная, а скорее грустная.

– На кошку, – словно пробуя слово на вкус, повторила она. – Ему такое сравнение не понравится. Нет, собака и только собака!

Майка почти ничего не поняла из ее слов, но почувствовала, что женщине хочется выговориться, раскрыть перед ней какую-то страшную тайну, которая давит и гнетет ее.

– Кому – ему?

– Есть один тип, который дрессирует и натаскивает собак, охотничьих псов! И обожает сравнения.

– Он тебя не знает.

– Да нет, – возразила женщина. Она смотрела прямо перед собой и в то же время как бы внутрь себя. – Знает. Даже слишком хорошо.

* * *

У вагона, где Стратег назначил встречу своей «ассистентке», Валькирию остановили. Двое громил, как две капли воды похожих на тех, кого она застрелила в баре на Театральной, преградили ей дорогу. Очевидно, Стратег подбирал себе телохранителей по единому стандарту. У них были такие же угрюмые лица и такие же длинные плащи из грубой свиной кожи, только оружия они не скрывали. Один сжимал в руках «калаш» со сложенным прикладом, другой – многозарядный, полуавтоматический дробовик.

Валькирии стало любопытно, знают ли они о судьбе своих предшественников. Она даже собралась задать им этот вопрос, но в последний момент передумала. Кто знает, какую это вызовет реакцию в их мозгах? Еще взорвутся от напряжения.

– Оружие! – потребовал громила с автоматом и протянул свою широкую лапищу.

При входе на Таганскую местная охрана тоже потребовала у Валькирии сдать оружие, но ушитая по ее фигуре униформа курьера Ганзы выглядела убедительно, слова пароля сделали свое дело, и после проверки оружие вернули обратно. Однако телохранители явно не собирались пропускать ее с оружием к своему боссу. Стратег сделал выводы из их первой встречи.

Валькирия послушно вынула из кобуры пистолет, сняла с пояса ножны с боевым ножом и вложила в подставленную ладонь. И то, и другое тут же исчезло в безразмерных карманах.

– Это все?

Поколебавшись секунду, она достала из курьерской сумки другой пистолет, но выщелкнула и отдала громиле только снаряженный магазин, а сам пистолет спрятала обратно.

– Трофей для хозяина.

– Теперь все?

Валькирия молча развела в стороны руки, предлагая охранникам самим убедиться в этом. Они бесцеремонно облапали ее и перетряхнули содержимое висящей на плече сумки, но не заглянули в патронник трофейного пистолета, где сидел досланный в ствол патрон, да и при личном досмотре больше внимания уделили женским прелестям, чем тем местам, где можно спрятать оружие. Когда-нибудь столь избирательный подход обернется для них и их хозяина «неожиданным» сюрпризом, но сами громилы об этом не подозревали. Закончив обыск, один из них распахнул перед посетительницей укрепленную железными листами входную дверь, и Валькирия вошла внутрь предназначенного для особо важных персон гостевого вагона.

Стратег поджидал ее, по-хозяйски развалившись на застеленном мягким ковром широком сиденье. Он всегда выбирал самое лучшее: лучшую еду и напитки, лучших девочек, лучших охотников на людей. И, конечно, лучшую гостиницу.

Здесь повсюду были ковры: на стенах, на окнах, даже на полу. Такой гостиничный номер стоил невообразимо дорого. На то количество пулек, необходимое, чтобы провести здесь ночь, где-нибудь на окраине семья из двух человек смогла бы безбедно жить целый месяц. Но Стратег патроны никогда не считал, что подтверждали и откупоренная бутылка марочного коньяка, и блюдечко с мелко нарезанным лимоном, стоявшие перед ним на низком сервировочном столике. Коньяк он, скорее всего, принес с собой, а лимон заказал в местном баре, чтобы напомнить помощнице их первую встречу и заодно посмеяться над ее невежеством и глупостью.

При виде гостьи Стратег сбросил с сиденья босые ноги и призывно махнул рукой.

– Разувайся, проходи.

Но она не стала разуваться, а сразу направилась к столу, с удовольствием наблюдая, как на ковре остаются грязные следы от ее сапог. Но Стратег не обращал внимания на такие мелочи, да и чистота чужих ковров его не интересовала. По большому счету ему было на это плевать.

– Выпьешь? – Он указал на распечатанную бутылку.

На столике стоял только один стакан, и Валькирия отхлебнула прямо из горлышка, лимон брать не стала – хватит, наелась. Потом отодвинула блюдце, стакан и бутылку в сторону и начала выкладывать из сумки добытые трофеи. Стратег молча наблюдал за ней.

– Это все? – спросил он, когда она закончила.

– Все, что было.

Стратег перебрал разложенные на столе предметы, внимательно осмотрел небольшой пистолет с дарственной монограммой и патроном в стволе, зачем-то даже взвесил его на ладони, покрутил в руках металлический жетон с выбитым на нем личным номером, наконец, заключил:

– Да, это его вещи. Где ты его достала?

– На Войковской.

– Далеко забрался, – ухмыльнулся Стратег. – А ведь я ему доверял.

«Врешь! Ты никому не доверяешь».

– Что, тоже был вашим ассистентом? – не сдержалась Валькирия. Идя на встречу, она не собиралась задавать этот вопрос. Никогда не следует выдавать заказчику свою осведомленность. И вот все-таки сорвалась.

– Увы, увы, – покачал головой Стратег. Он даже не пытался скрыть своего торжества. – Спрашивается: чего человеку не хватало? Скажи, он не мучился?

– Я не интересовалась.

– Ну да, ну да. – Стратег тряхнул головой.

«Закрыл вопрос», – перевела его жест Валькирия.

– Я удовлетворен. Ты отлично поработала. За тебя! – Он плеснул в стакан коньяка, отсалютовал им своей гостье и выпил янтарную жидкость одним глотком. – Надеюсь, твоя работа и в дальнейшем будет такой же четкой. Четкой и продолжительной.

Последнее слово прозвучало двусмысленно, но Валькирия прекрасно поняла намек.

– Теперь о приятном. – Стратег полез в карман и достал оттуда завернутую в пленку пачку документов. – Твои паспорта: Рейх, Полис, Ганза, Бауманский альянс. Все на подлинных бланках, с натуральными подписями и печатями.

Он перебросил ей документы и, пока Валькирия изучала паспорта, за которые большинство жителей метро продали бы душу, небрежно спросил:

– Скажи, а каково это идти по следу? Чувствовать запах жертвы, ее страх? Что ты при этом испытываешь? Охотничий азарт, да? Как гончая, которая неукротимо преследует жертву, гонит и гонит ее, пока та не упадет без сил или не забьется в какую-нибудь нору!.. Валькирия – это что-то эфемерное. Как раз для фашиков, которые помешались на всей этой готической символике. А Гончая – это твое предназначение, твоя суть!

* * *

Она тряхнула головой, прогоняя воспоминания.

«Все, хватит! Расчувствовалась! Еще слезу пусти перед девчонкой! Прав Стратег, ты гончая! Охотничья собака, обученная загонять добычу, а загнав, рвать на куски или хватать и тащить хозяину! Ты стала тем, кем хотела! И нечего из-за этого переживать!»

Верно, стала. Но нравится ли тебе быть собакой?

Гончая вздрогнула. В первый момент ей показалось, что вопрос задала сидящая напротив девчонка, но потом она узнала голос. Он принадлежал другой маленькой девочке, которой непрактичная мать пела перед сном колыбельные песни и пыталась обучить вокалу. Той пятилетней крохе, которая останавливалась по пути в детский сад, чтобы погладить дворовую кошку, и пугалась собачьего лая.

– Что с тобой? Ты так побледнела, – голос Майки донесся, словно сквозь вату.

«Надо же, побледнела».

Гончая несколько раз с силой сжала кулаки, восстанавливая ток крови.

– Все в порядке, – сказала она и подмигнула. – А вот и наше мясо.

Хмурый бармен, в кои-то веки выбравшийся из-за своей стойки, поставил перед ними железное блюдо с толстой отбивной и крупно нашинкованными жареными грибами. Гончая изумленно вскинула брови. На ее памяти Калган ни разу не покидал своего места, чтобы лично обслужить клиентов. А они с Майкой не те клиенты, чтобы из-за них менять устоявшиеся привычки. Вот если бы он знал, что перед ним сидит любовница самого фюрера, но тогда его лицо выглядело бы более дружелюбным.

Внезапная мысль молнией сверкнула в голове Гончей. Она резко повернулась к Майке.

– Бармен тебя знает?!

Девочка кивнула.

– Он приходил к сестре. Сказал, она ему должна. На Маяковской ему многие должны.

– Твоя сестра работала в этом баре и при этом должна бармену?!

Майка снова кивнула. Гончей сразу расхотелось есть. Нужно было уносить отсюда ноги. И как можно быстрее. Но девочка была голодна. Гончая подвинула к ней принесенное блюдо.

– Ешь, только быстро.

Прежде чем вернуться за стойку, Калган заглянул на кухню и что-то сказал. Гончей это не понравилось.

– Ешь быстрее, – поторопила она Майку. – Нам надо уходить.

Девочка принялась судорожно запихивать в рот грибы и мясо, но тут же подавилась и закашлялась. К тому же после ее слов малышка не на шутку перепугалась.

– Все в порядке, – успокоила ее Гончая. – Я с тобой.

Наконец Майка справилась с кашлем, но, проглотив несколько кусков, положила надкусанную отбивную на блюдо.

– Я больше не могу.

Гончая понимающе кивнула и первой поднялась на ноги. В тот же миг возле стола оказался вездесущий бармен.

– Сначала надо расплатиться! – грозно потребовал он.

Гончая без счета высыпала на стол горсть патронов. Их оказалось больше, чем стоил весь заказ, но Калган даже не взглянул на патроны.

– Это не все, подруга, – объявил он и, ткнув в сторону Майки узловатым пальцем, добавил: – Ее сестра должна мне четыреста пулек. Передай ей: принесет бабло, получит девчонку. А до тех пор та останется здесь.

– Ты ошибся, приятель. Это моя дочь, – нарочито спокойно ответила Гончая и взяла Майку за руку. – Идем, милая.

– Я сказал: она останется! – рявкнул Калган и шагнул вперед, перегородив проход своей массивной тушей.

В ответ на его окрик из кухни появились два плечистых молодца с засученными по локоть рукавами. Один держал в руках мясницкий топор, другой – увесистую стальную кочергу. Майка в страхе подалась назад, но Гончая осталась на месте.

Разговоры в баре мгновенно смолкли, а все посетители уставились на хозяина и спорящую с ним молодую женщину, держащую за руку маленькую девочку. В отличие от девочки женщина вовсе не выглядела испуганной. Она даже улыбнулась, чем привела бармена в некоторое замешательство.

– Сколько, говоришь, должна? Четыреста пулек? – с улыбкой спросила женщина. – Ладно, держи.

Ее рука, шарящая в кармане, вынырнула обратно. Самые внимательные посетители успели заметить, что между пальцев у женщины зажат автоматный патрон. Но лучше всего его разглядел сам хозяин заведения, потому что в следующее мгновение патрон вонзился ему в правый глаз.

Дальнейшее посетители запомнили по-разному. Большинство видели, как орет и топчется на месте бармен, а из-под его прижатых к лицу ладоней брызжет кровь. Многие увидели, как упал опрокинутый женщиной стол, а жестяное блюдо, недоеденная отбивная, жареные грибы и лежащие на столе патроны разлетелись в разные стороны. Самые внимательные и ловкие зрители тут же бросились их поднимать. Онемевшие в первый момент подручные бармена с криками ринулись к своему раненому хозяину, но их появление только добавило суеты и неразберихи в возникшую давку. И лишь немногие из очевидцев заметили, как женщина, засадившая бармену в глаз автоматный патрон, подхватила на руки онемевшую от страха и изумления девочку и вместе с ней выбежала наружу.

Глава 3
Бродячий цирк

На пороге Гончая едва не столкнулась с ганзейцами, которых ранее видела в баре. Привлеченные доносящимися оттуда истошными криками стражи порядка так спешили, что наверняка сбили бы ее с ног, но Гончая в последний момент отпрянула в сторону. Наскоро перекусив, они все же ошивались где-то поблизости, значит, это не случайные посетители, а специальный ганзейский патруль, призванный пресекать беспорядки на смежной станции. Сейчас им не было дела до женщины с девочкой на руках, никто из полицейских даже не взглянул в ее сторону, но все изменится после того, как Калган и его подручные дадут ее описание. Станцию перекроют, патрули и охрана начнут бдительно фильтровать всех выходящих, и с Белорусской будет уже не выбраться. Раз полицаи кормятся у Калгана, а Гончая заметила, что они не рассчитались за еду, нетрудно догадаться, что они примут именно его сторону, а не какой-то бездомной бродяжки.

Прежде Гончей приходилось выбираться и с более серьезно охраняемых станций. Но тогда она была одна и не ограничена в применении оружия, а сейчас с ней заморенная, изголодавшаяся девочка, которая к тому же не одобрит, если новая подруга станет палить во всех подряд.

– Иди за мной, и ни звука, – предупредила Гончая Майку, поставила ее на ноги и, взяв за руку, быстро повела за собой.

Девочка не ответила. Гончая решила, что так даже лучше. Сейчас ей было не до разговоров, она лихорадочно искала выход из сложившейся ситуации.

Калган человек богатый и злопамятный – взрывное сочетание. За свой выбитый глаз он наверняка назначит солидную награду, лишь бы только наказать обидчицу. Значит, полицаи будут стараться вовсю. К тому же у него есть и свои отморозки. Они перетряхнут всю станцию сверху донизу. Проверят каждого челнока и залезут в каждый баул. Как ни крути, а без помощи Стратега не обойтись.

Обращаться к Стратегу не хотелось. Гончая решила вообще не давать о себе знать, пока окончательно не разберется в своих отношениях с девчонкой. Но обстоятельства не оставляли выбора.

Она давно не бывала на Белорусской и сейчас опасалась, что за время ее отсутствия администрация могла провести на станции перепланировку, но этого, к счастью, не произошло. Когда Гончая пересекла станционную платформу, то вышла к покосившейся металлической изгороди, за которой стояла на путях наполовину засыпанная золой вагонетка. Раз в сутки, обычно по утрам, сюда сваливали угли от прогоревших костров. Когда вагонетка заполнялась, ее отвозили на соседнюю станцию. Смешанная с навозом зола служила отличным удобрением для грибных плантаций, и фермеры с Динамо охотно покупали ее. И стоящую на путях вагонетку, и подступы к ней, даже металлическую загородку покрывал слой пепла и сажи. Любой забредший сюда неминуемо перепачкался бы с ног до головы, поэтому, кроме уборщиков, к вагонетке никто не подходил, да и те появлялись не часто. Но так было в обычные дни, а не тогда, когда на станции объявляли тревогу!

Гончая указала Майке на вагонетку.

– Забирайся под колеса и сиди тихо, как мышь. Знаешь, кто такая мышь?

Однако отвлечь девочку безобидным вопросом, на что и рассчитывала Гончая, не получилось.

– А ты? – испуганно спросила та.

– А я разведаю, что к чему, и вернусь. Так знаешь, кто такая мышь?

И вновь вопрос прозвучал впустую.

– Ты его убила?

– Если бы, – усмехнулась Гончая. – Слышала, как он орал?

Майка вспомнила истошные крики бармена и кивнула.

– Ты вернешься?

– Обещаю. И вот еще что. – Гончая сбросила плащ-накидку, сняла походную торбу и вручила все это Майке. – Подержи пока у себя, так меня будет сложнее узнать, и постарайся не испачкать.

Девочка серьезно, по-взрослому кивнула, аккуратно сложила полученные вещи и полезла под колеса вагонетки. Когда Гончая уже повернулась, чтобы уйти, оттуда донесся ее тихий голосок:

– Я знаю, кто такая мышь. Она – как крыса, только маленькая.

* * *

Без накидки, в одной рубашке на станции было довольно прохладно. Но Гончая умела терпеть холод. К тому же по сравнению с остальными проблемами это была сущая ерунда.

Когда она вернулась на платформу, полицейских там заметно прибавилось. Кроме уже знакомой пары, Гончая насчитала еще троих. Двое из них пока бесцельно бродили по торговым рядам, третий о чем-то оживленно спорил с рослым, сутулым мужиком, стоящим на пороге бара.

Сутулый, без сомнения, принадлежал к барменской кодле, выбивающей долги из его неудачливых заемщиков. Гончая нисколько не сомневалась, что работающие на Калгана отморозки умели не только отбивать людям почки, но и пускать кровь, и не раз уже проделывали это.

Она не стала приближаться к бару, а, держась за спинами снующих по станции людей, прокралась к переходу, соединяющему Белорусскую-радиальную с одноименной ганзейской станцией. Переход охранялся парой караульных, которые всем своим видом показывали, что они выше суеты, царящей у соседей, и что эти проблемы их совершенно не касаются. Еще двое проверяли документы у желающих попасть с радиальной на Кольцо. Эти вели себя куда более заинтересованно, бдительно вглядываясь не только в протягиваемые паспорта, но и в лица их обладателей, а в случае каких-либо сомнений без лишних церемоний светили людям в глаза карманными фонариками. Особенно придирчивым проверкам подвергались одинокие женщины и женщины с маленькими детьми. Гончей это не понравилось. Значит, Калган уже сообщил на пост через прикормленных полицаев ее приметы.

Отправляясь на поиски автора заинтересовавших Стратега рисунков, Гончая не взяла с собой документов, потому что на тех станциях, где ей пришлось побывать, объяснить наличие паспорта было гораздо труднее, чем пистолета. Вернее, пистолет-то еще можно было объяснить, а, например, паспортов граждан Кольца там и не нюхивали. Потому что ганзейцы живут в тепле и уюте на своих сытых и богатых станциях, а не бродят, закутавшись в тряпье, по диким и опасным местам, не снисходят до населяющего эти места голодного и опасного сброда. Но и с документом в кармане она не рискнула бы теперь соваться на контрольный пост. Если караульные ее опознают, да хотя бы заподозрят в нападении на бармена, никакая бумажка ее не защитит. Это мог сделать только Стратег.

Под лестничным пролетом, служившим переходом на Кольцо, стоял обшарпанный, но еще довольно крепкий письменный стол, за которым скучал молодой белобрысый парень в форме ганзейского почтальона. Стол украшала синяя табличка с надписью «ПОЧТА», а на столешнице лежали три карандашных огрызка и тощая пачка писчей бумаги. Перехватив заинтересованный взгляд парня, Гончая неторопливо направилась к столу.

Увидев приближающуюся девушку, паренек хотел что-то спросить, но Гончая его опередила:

– Скучаешь?

Она остановилась возле стола и слегка наклонилась вперед, чтобы парень смог лучше рассмотреть ее обозначившуюся под рубашкой грудь. Парнишке, судя по виду, не было еще и двадцати, но опыт общения с женщинами у него, похоже, имелся. Он приосанился и, явно красуясь перед ней, объявил:

– Смена закончится, развлекусь. Могу и тебя развлечь, крошка. Не пожалеешь.

Гончая знала, что в облегающей одежде, подчеркивающей ее точеную фигуру, кажется моложе своих лет. Острый, отливающий ножевой сталью взгляд опровергал это впечатление, но она научилась тушить огонь и отводить глаза, поэтому ганзейский почтальон наверняка принял ее за свою ровесницу. Гончая благодарно улыбнулась и многообещающе провела языком по губам – пусть парнишка порадуется в предвкушении удовольствия.

– Мне бы еще письмо отправить.

– Далеко? – уже другим, официальным, голосом спросил почтальон.

– На Таганскую.

– Тринадцать пулек, – объявил паренек, прикинув в уме стоимость доставки.

Стоимость рассчитывалась исходя из протяженности маршрута. Ганзейская почта брала по два патрона за каждый перегон, еще в три патрона почтальон, очевидно, оценил свои услуги.

– Только мне его сначала написать надо.

– Еще пять пулек, – не моргнув глазом, ответил паренек.

Гончая согласно кивнула. Ровно столько патронов осталось у нее после похода в бар. Но платить она не собиралась.

– На, пиши. – Почтальон взял из пачки верхний лист и протянул ей. – Писать-то хоть умеешь?

– Ага, – ответила Гончая и потянулась за карандашом, но сделала это так неловко, что смахнула на пол два других огрызка и, пока парень лазил за ними под стол, выхватила из пачки несколько верхних листов и сунула себе за пазуху.

На полученном от почтальона листе она черкнула пару строк – тот, кто не знает о чем идет речь, ничего не поймет, но Стратег сообразит сразу – и подписалась символом V в виде двух скрещенных мечей.

– Закончила? – поторопил ее паренек.

– Еще адрес. – Гончая ловко сложила листок, заклеила по краям вонючим клеем из предоставленного почтальоном пузырька и вывела на обратной стороне имя адресата: «Таганская. Начальнику станции – для С.». Последнее уточнение подчеркнула жирной чертой. – Теперь все.

Взяв в руки заклеенный листок, паренек переменился в лице. Ему больше не хотелось шутить и улыбаться, потому что обычные простые люди членам руководящего совета Содружества станций Кольцевой линии не пишут, а с теми, кто делает это, лучше не шутить. Парень спрятал письмо в свою почтовую сумку и скорее автоматически, чем осознанно, произнес:

– Восемнадцать патронов.

– На месте заплатят, – ответила Гончая, хотя понимала, что почтальон, который вручит ее письмо начальнику Таганской, скорее всего, останется без оплаты. Но ее это уже не волновало. – Скоро у тебя смена заканчивается? Мне подождать?

– Не, – смутился парнишка. – Я это, вспомнил. У меня дела.

– Как знаешь, – пожала плечами Гончая. – Тогда пока.

– Пока, – механически повторил почтальон. От волнения он не заметил, что она не вернула назад карандашный огрызок, или лишь сделал вид, что не заметил.

* * *

Пока она улаживала дела с почтальоном, у перехода на Кольцо собралась небольшая толпа.

«Неужели караульные полностью закрыли радиальную?» – с тревогой подумала Гончая. Это было бы хуже всего. Но в шуме толпы не слышалось злости и возмущения. Больше всего гомон собравшихся у перехода людей напоминал любопытство. Гончая заинтересованно прислушалась.

– …Видно, Ганза им у себя выступать запретила, а наши завсегда рады… Я тебе говорю, новая программа. Так и написано… А ты сколько хотел? Конечно, одно представление, – доносилось с разных сторон.

Тем временем в переходе со стороны Ганзы появились двое немолодых мужчин, толкающих перед собой четырехколесную тележку, на которой среди беспорядочно наваленных мешков и каких-то коробок стоял обитый черной тканью внушительный ящик. Следом за мужчинами шагала невысокая худая женщина в облегающем черном трико. На плече она несла связку металлических обручей, а в руках свернутый в рулон красочный плакат. Караульные, видимо, были предупреждены об этих людях, потому что при их появлении сразу сдвинули в сторону переносную загородку, расширяя проход.

Гончей стало интересно, как те собираются спускать тележку по лестнице, но один из мужчин, обращающий на себя внимание неестественно пышными и густыми усами и такой же бородкой клинышком, нашел выход из положения. Отпустив ручку тележки, он подбежал к краю лестницы и хорошо поставленным голосом торжественно объявил:

– Граждане Белорусской, помогите цирковым артистам разгрузить их инвентарь! Всем помощникам фантастические скидки на билеты! Прошу! Билеты с фантастической скидкой!

Как ни странно, призыв подействовал. Сразу несколько человек из толпы бросились вверх по лестнице и в мгновение ока расхватали с тележки все тюки и коробки. Трое молодых людей подступились к обитому тканью ящику, но оттуда донеслось угрожающее рычание, и парни испуганно отпрянули. Циркачи оказались разумными людьми. Они не стали потешаться над не слишком-то отважными помощниками, сами подняли ящик и без видимых усилий отнесли его на платформу.

Гончая стояла неподалеку, и когда мужчины с ящиком проходили мимо, ее мозг пронзила внезапная идея. Одного из них она хорошо знала, причем очень давно, еще с той поры, когда не помышляла о своем нынешнем занятии, а училась петь в угоду наивной, непутевой матери. Она пела, а этот человек аккомпанировал ей на своем аккордеоне. В прошлой жизни, до ядерной Катастрофы, он зарабатывал тем, что играл в подземных переходах. При объявлении тревоги вместе с инструментом рванул в метро, какое-то время скитался по разным станциям, а поскольку ничего другого, кроме как играть, не умел, то, в конце концов, и обосновался на Театральной. Кто-то из жителей в шутку назвал его аккордеон баяном, другие подхватили. С годами тех, кто понимал разницу между этими инструментами, становилось все меньше, постепенно забылось и стерлось из памяти собственное имя «баяниста», и его самого стали называть Баяном.

Он не так уж сильно изменился, хотя и постарел за последние годы. Гончая даже удивилась, как могла не узнать его сразу. Все потому, что смотрела не на него, а на его партнера с пышными усами.

Баян был незлобивым и отзывчивым человеком и не то чтобы сильно нравился Гончей, но всегда вызывал у нее симпатию, особенно в детстве. Случайная встреча с ним всколыхнула в памяти навсегда, как она считала, забытые воспоминания о быстро пролетевшем детстве и маленькой девочке, распевающей звонким голоском только что разученные детские песенки. Песни были глупые, но той девчонке они, похоже, нравились.

Гончая вспомнила свою радость, когда ей удавалось пропеть всю песню по памяти от начала до конца, как улыбалась при этом мать и как одобрительно глядел на нее Баян, если у нее это получалось. Расчувствовавшись от ее пения, он даже пытался научить ее игре на своем аккордеоне. Для семилетней девчонки инструмент был слишком тяжел, и Баян сразу предупредил, что для того, чтобы научиться играть, ей понадобятся сильные руки.

Гончая медленно сжала правую руку в кулак и осмотрела со всех сторон. Под кожей обозначились тугие мышцы. Теперь у нее сильные руки, а играть она так и не научилась. Из всех навыков, необходимых для выживания в рухнувшем мире, умение играть на аккордеоне, наверное, стояло на последнем месте, но, вспомнив свои уроки, Гончая отчего-то почувствовала тоску.

Она поискала взглядом цирковых артистов. Те уже перетащили на край платформы свой скарб и вовсю готовились к предстоящему представлению. Усатый тип собирал со зрителей плату, а вместо билетов рисовал им химическим карандашом на тыльной стороне ладони витиеватую закорючку, Баян с женщиной расставляли цирковые декорации, над которыми уже красовался развернутый плакат: «ЦИРК. ОСТРОСЮЖЕТНАЯ ПРОГРАММА. ЕДИНСТВЕННОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ».

– Пап, пап, а что значит «остросюжетная»? – услышала Гончая.

Пацан лет десяти дергал за рукав подпоясанного армейским ремнем мужика и указывал пальцем на плакат.

– Значит, страшно будет, – ответил тот.

– Страшно?! – мальчишка испуганно попятился.

– Да не боись, – успокоил его отец. – Это только так говорится, чтоб народ привлечь.

Окончание разговора Гончая не дослушала. Она вдруг обнаружила себя направляющейся к цирковым артистам, хотя вроде бы не собиралась этого делать, а уже в следующую секунду разговаривала с Баяном.

– Ты… вы меня помните? Вы меня еще на аккордеоне играть учили.

Он долго вглядывался в застывшую напротив девушку, и когда Гончая уже решила, что он так и не узнает ее, лицо Баяна осветилось радостной улыбкой.

– Варька, ты?

– Я, дядя Баян. – Гончая энергично кивнула, борясь с неожиданным, но очень сильным желанием броситься ему в объятия, как это недавно сделала малышка Майка в туннеле.

– Тебя и не узнать, – развел руками Баян. – Совсем взрослая стала. Замуж небось выскочила? Наверное, уже и дети есть?

– Замуж не выскочила, а дети есть, – неожиданно для себя ответила Гончая. – Дочь.

Баян мечтательно закатил глаза.

– Счастливая. А чем занимаешься? Поешь еще? У тебя, помню, хорошо получалось.

– Бросила, – резко ответила Гончая. – А вы еще играете? Где ваш аккордеон? Или тоже забросили?

– Здесь! Здесь он мой родимый! – Баян указал на одну из коробок. – Я без него никуда. Как двадцать лет назад прибежал с ним в метро, так с тех пор ни разу и не расставался. Видишь, на старости лет в циркачи подался. Артистам аккомпанирую, ну и так, по мелочи. Артистов, правда, только двое от всей труппы осталось. Маэстро, – Баян кивнул в сторону типчика с усами, – да Дори.

– Глори! – тут же поправила его возившаяся рядом женщина.

– Да-да, Глори. Прости, все время путаю, – ответил Баян, даже не взглянув на нее. Гончая так и не поняла, перед кем он извинялся. – Она раньше в варьете на Театральной выступала, а сейчас обручи крутит. Всей программы на полчаса от силы. Маэстро уж по-всякому тянет время со своими фокусами, а все равно вчера на Новослободской после представления чуть не побили.

– Раньше-то еще Железный Клык с метанием ножей выступал, – перешел на доверительный шепот Баян. – Поставит девчонку к стене и мечет ножи вокруг нее. Лихо, я тебе скажу, у него получалось, зрителям нравилось. А на Проспекте Мира перед выступлением напился до трясучки в руках и всю щеку своей ассистентке ножом распахал.

При упоминании об ассистентке Гончая брезгливо поморщилась, но Баян не заметил этого.

– Клыка из труппы Маэстро, конечно, сразу турнул, хотя девчонке от этого не легче. Мы ее на Проспекте зашиваться оставили, патронами для врачей скинулись, чтоб шов ровный, перевязки опять же, а сами – дальше. А девчонка та еще у Маэстро в одном фокусе работала с Глори на пару. Номер, считай, полетел да плюс ножи. А без двух полноценных номеров какая программа? Боюсь, как бы опять не побили.

Баян озабоченно вздохнул. Он хотел что-то добавить, но Гончая перебила его.

– Новослободская, сейчас Белорусская, потом Краснопресненская?

– Точно. У нас вроде как тур по всему Кольцу.

– До какой станции? – задала Гончая самый важный для себя вопрос, но ответ Баяна разочаровал ее.

– До Октябрьской. Мы как раз оттуда начали, там и закончим.

«До Октябрьской», – мысленно повторила Гончая, прокручивая в голове варианты. Только до Октябрьской. Тем не менее там они будут гораздо ближе к Таганской, чем сейчас. И самое главное, там у них с Майкой не будут висеть на хвосте громилы из калганской кодлы. Конечно, Стратег с его связями заставит заткнуться кого угодно, но даже у него на это уйдет какое-то время. Да еще неизвестно, когда он получит письмо. Где его искать, начальник Таганской не знает, значит, будет хранить письмо у себя, пока Стратег сам не обратится к нему. А это может случиться и через день, и через два, и через три. Нет, с Белорусской надо выбираться при первой возможности.

Перехватив на себе сердитый взгляд фокусника Маэстро, недовольного тем, что его помощник за разговорами совершенно забыл о работе, Гончая доверительно взяла старого знакомого под руку.

– Дядя Баян, давай я отработаю номер Клыка с ножами, а вы за это поможете мне и моей дочери выбраться со станции.

– А ты сумеешь? Ножи метать – это ведь непросто.

Баян недоверчиво взглянул на нее. Гончая молчала. И по мере того, как он смотрел ей в глаза, его недоверие растворялось в ее твердом взгляде.

– Правда, что ли, умеешь? – уже другим тоном растерянно пробормотал он.

– Могу показать.

Но Баян торопливо замотал головой.

– Мне не надо. Вон Маэстро, он у нас главный. Раз такое дело, пойдем, отведу.

* * *

Возвращаясь за Майкой, Гончая озабоченно взглянула на электрические станционные часы, установленные над входом в туннель. Она задержалась на платформе дольше, чем планировала. Гораздо дольше. Письмо Стратегу, встреча с Баяном, проверка, устроенная ей Маэстро, – все это заняло целый час, а она не собиралась покидать девочку дольше чем на пятнадцать минут. И ей еще повезло, что глава цирковой труппы оказался таким немногословным, иначе разговор с ним отнял бы куда больше времени.

Усы и бородка Маэстро, как и подозревала Гончая, оказались накладными. Возможно, они требовались для сценического образа во время представления, однако вблизи придавали его немолодому морщинистому лицу довольно придурковатый вид, но самому Маэстро, похоже, было все равно. Он хмуро выслушал предложение Гончей, потом молча залез в какой-то мешок и, пошарив там, швырнул ей свернутый в рулон широкий кожаный пояс со множеством накладных карманов. В десяти из них были вставлены узкие метательные ножи. Гончая так же молча вынула один из ножей, взвесила на руке, проверяя балансировку. Железо оказалось мягким, заточка посредственной, но сбалансированы ножи были неплохо. Для серьезного дела они не годились, а для циркового представления – вполне. Она без замаха всплеснула рукой, и нож, мелькнув в воздухе тусклой искрой, вонзился в деревянную балку над головой Маэстро. Гончая потянулась за следующим, но фокусник жестом остановил ее.

– Довольно, – потом повернулся к акробатке, которая тоже присутствовала при разговоре. – Отработаешь с ней в паре, встанешь к щиту.

– Да вы что?! – опешила та. – А если она меня прирежет, как Клык свою…

Но Маэстро не дал ей закончить.

– Встанешь, – повторил он. – Или можешь выметаться ко всем чертям.

Он произнес это совершенно спокойным голосом, словно говорил о чем-то уже давно решенном. Собственно, так оно и было, и это поняли все, включая Глори. Но вместо ожидаемой Гончей истерики, циркачка уронила голову на грудь и разрыдалась.

– Помру я, – причитала она, – а вам и наплевать.

Баян вздохнул и отвернулся. Немногословный Маэстро не сделал даже этого, но Глори и не рассчитывала на слова сочувствия и утешения.

– Три рожка патронов, если задену, – прозвучал в тишине голос Гончей, помнившей голодный взгляд акробатки.

Это решило дело.

Теперь оставалось выполнить данные циркачам обещания и заставить тех выполнить свои. В себе Гончая не сомневалась, да и цирковая труппа не внушала опасений. Даже малообщительный Маэстро и Глори-Дори показались ей надежными людьми. Во всяком случае, подлости от них Гончая не ждала.

Маэстро от душевной рекомендации Баяна настолько проникся к ней доверием, что беспрекословно выдал один из метательных ножей, который Гончая попросила, чтобы потренироваться перед выступлением. Она не испытывала необходимости в тренировке, но с дополнительным оружием чувствовала себя более уверенно. Однако ни полученный от Маэстро нож, ни пристегнутый к щиколотке пистолет не избавили ее от беспокойства. Оно было связано с оставленной под вагонеткой маленькой девочкой, которая поверила ей и рассчитывала на ее защиту.

На платформе все разговоры крутились вокруг предстоящего выступления прибывшей цирковой труппы. Но Гончая не расслаблялась, здесь еще рыскали и ищейки Калгана, разыскивающие обидчицу своего хозяина. Спустившись на пути, ведущие к вагонетке с золой, она услышала доносящийся из тупика шум, а затем разобрала и человеческие голоса. Один из них, без сомнения, принадлежал Майке, другой, мужской и грубый, – одному из барменских подручных.

– Чё ты мне втираешь? Это разве детские шмотки? Говори, куда она пошла!

Гончая перешла на бег, мягкую и бесшумную поступь атакующей хищницы. И тут из-за загородки вновь донесся голос Майки. На удивление спокойный голос.

– Уходи и останешься жив.

Но человек не внял хорошему совету.

– Ты мне угрожаешь, тварь?! – взревел он. – Да я тебя по стенке размажу!

«Обломаешься, размазыватель хренов», – мысленно ответила Гончая.

Ее волнение бесследно исчезло, словно Майка каким-то непостижимым образом передала ей свое спокойствие. Еще два шага, и Гончая оказалась возле загородки. За изгородью спиной к ней стоял широкоплечий амбал, склонившийся над сидящей у вагонетки девочкой. Он пришел в тупик в одиночку и за спину не смотрел, тем самым совершив сразу две фатальные ошибки, но осознал их, только когда выпущенный Гончей нож вонзился ему в шею. Нож имел короткое лезвие и для убийства вроде не годился, но Гончая компенсировала этот недостаток молниеносной реакцией. Перемахнув через изгородь, она в прыжке схватила шатающегося амбала за волосы и изо всех сил приложила виском о выступающий край вагонетки. Послышался слабый хруст, и обмякшее тело мешком повалилось на шпалы.

Женщина тут же оглянулась вокруг, но другой опасности поблизости не было. Она перевела дыхание и обернулась к Майке:

– Испугалась?

Девочка отрицательно покачала головой.

– Я знала, что ты защитишь меня. Я его предупреждала, – она указала пальчиком на развалившееся на рельсах тело, – но он не послушал.

Майка грустно вздохнула.

– А если бы ушел, остался жив.

«Это вряд ли, – подумала Гончая. – Позволить обнаружившему тебя врагу безнаказанно уйти – все равно что подписать себе смертный приговор». Но вслух этого говорить не стала.

– Жалеешь его?

Девочка кивнула.

– Напрасно. Он бы тебя не пожалел.

Майка снова вздохнула.

– Я знаю. Но все равно жалко, это же был живой человек.

Гончая начала закипать. Прежде слова Майки действовали на нее успокаивающе, но сейчас сопливое девчоночье сюсюканье выводило из себя.

– Это был урод, которому нравилось калечить и избивать людей! Глупый урод! Он дожил до сегодняшнего дня только потому, что ему попадались слабаки! Но рано или поздно любое везение заканчивается!

На этот раз Майка промолчала, чему Гончая была только рада. Ей уже порядком надоел этот бессмысленный спор. Склонившись над телом амбала, она сноровисто обыскала его. За поясом обнаружился кустарный револьвер крупного калибра – громоздкое и неудобное оружие, но чрезвычайно убойное на близком расстоянии до цели. Гончая сунула револьвер в свою походную торбу, потом подхватила увесистое тело за ворот и брючный ремень и кое-как затолкала под вагонетку. Если им с Майкой повезет, труп обнаружат не раньше завтрашнего утра, когда уборщики придут сюда вываливать золу.

Прежде чем уйти, Гончая осмотрела собственные руки. Они по локоть были в золе. Одежда выглядела не лучше. Зато следов крови видно не было.

– Ты вся испачкалась, – глядя на нее, заметила Майка.

Действительно, но у циркачей наверняка есть вода, возможно, отыщется и комплект относительно чистой одежды для выступления.

Гончая взяла девочку за руку.

– Идем отсюда. Скоро мы будем в безопасности.

* * *

Таких удивительных людей Майка еще не видела.

– Баян, Глори, Маэстро, – представила их женщина-кошка и убежала за занавеску умываться.

Глори с ведром воды и ковшом в другой руке последовала за ней. Она боялась незнакомку, Майка это чувствовала, но все равно пошла за занавеску, чтобы ей помочь. После того как женщина-кошка повысила на Майку голос, она и сама ее немного опасалась, поэтому даже обрадовалась, что на какое-то время смогла остаться одна. Не совсем одна, а в компании таких необыкновенных людей.

Самым удивительным оказался Маэстро. У него были чужие невзаправдашние усы и такая же ненастоящая борода, а на голове вместо шапки какой-то скрученный из белой ткани узел, который он гордо называл чалмой.

По сравнению с ним другой дядечка, которого звали Баяном, выглядел как обычный человек, зато его большой музыкальный агрегат поражал воображение обилием продолговатых черно-белых клавиш и кнопок. Но самым удивительным в агрегате было даже не это, а то, что он растягивался в стороны, когда Баян тянул его обеими руками. При этом внутри что-то происходило, и наружу лились удивительные по красоте звуки.

– Нравится? – спросил Баян, когда Майка заслушалась музыкой из непонятного агрегата. – Ты бы знала, как твоя мама в детстве под эту мелодию пела. Может, еще споет, как думаешь?

Мама уже ничего не могла спеть, она давно умерла. Но Баян говорил не о родной маме Майки, а о женщине-кошке, которая назвала ее своей дочерью. Женщина-кошка соврала этим людям точно так же, как раньше бармену, и Майка пока не знала, как к этому относиться.

С одной стороны, женщина-кошка поступила плохо, потому что сказала неправду. И мама, и сестра учили Майку говорить только правду. Да она бы и не смогла соврать! А женщина-кошка делала это легко и свободно. Но с другой стороны, если бы она сказала бармену, как есть на самом деле, то он или его помощники сразу схватили бы девочку и продали нехорошим людям, а те причинили бы ей много-много боли. Своим обманом женщина-кошка спасла ее. Выходит, говорить правду не всегда хорошо?

В другой раз Майка непременно задумалась бы над этим вопросом, но сейчас вокруг было столько интересных вещей, что она и не знала, на чем остановиться, куда смотреть! Вот хотя бы большой черный ящик, внутри которого сидело что-то живое. Майка подошла ближе. В ответ из ящика донеслось глухое повизгивание и более громкое царапанье.

– Кто здесь? – шепотом спросила Майка.

Визг прекратился, зато царапанье стало громче.

– Цыц, шавка! – прикрикнул Маэстро, который в это время приглаживал свои накладные усы, глядя в осколок зеркала.

На какое-то время в ящике наступила тишина, а потом царапанье снова возобновилось.

– Гулять просится, – вздохнул Баян.

Хотя он даже не смотрел в сторону Маэстро, тот почему-то принял его слова на свой счет. Он убрал зеркало и, повернувшись к Баяну, сердито заговорил:

– Что ты опять начинаешь? Отработаем представление, тогда и погуляю. Можешь и сам погулять, если такой сердобольный. Или вон свою старую знакомую попроси. – Он кивнул в сторону занавески, за которой все еще лилась вода. – Можете хоть всю ночь, хоть до самого отъезда гулять.

Баян снова вздохнул, но ничего не ответил. А узнать, кто в ящике, очень хотелось. Собравшись с духом, Майка подергала его за рукав.

– Дядя Баян, кто у вас там?

– Шавка. – Он шагнул к ящику, но в последний момент остановился и оценивающе взглянул на Майку. – Не забоишься? Вижу, что не забоишься. Тогда гляди.

Майка затаила дыхание и даже приподнялась на цыпочки, чтобы лучше видеть, когда Баян отодвинул железный засов и слегка приоткрыл крышку ящика.

Внутри сидел похожий на собаку лохматый зверь. Только шерсть у него была не такая густая, как у собак с Тверской, глаза мельче, морда короче, а одно ухо почему-то гораздо крупнее другого. Увидев перед собой незнакомую девочку, зверь сразу вскочил на все четыре лапы и смешно завилял одновременно двумя хвостами.

– Кто ты? – спросила у зверя Майка.

Он издал в ответ протяжный звук – не визг и не рычание, а что-то среднее.

– Ишь ты, отвечает, – покачал головой Баян.

– Собака это, мутант, – сказал подошедший ближе Маэстро. – Я ее у егерей на Ганзе купил. Те ее на потраву охотникам вели. Есть у местных толстосумов забава разных специально отловленных тварей стрелять. Пристрелили бы шавку потехи ради. А я гляжу – глаза умные. Вот и пожалел. Потом к фокусам приспособил. Так что теперь шавка нас кормит.

– К фокусам?

Вопрос задала женщина-кошка. Никто не заметил, как она подошла, но Майку это не удивило. Она умылась, расчесала волосы и переоделась в облегающий черный костюм, расшитый серебристыми звездами. Майка изумленно выкатила глаза, да и не она одна. Все как зачарованные смотрели на женщину-кошку, которая словно помолодела сразу на несколько лет.

– Варька, ты прямо картинка! – восхищенно покачал головой Баян.

Он еще не закончил говорить, но Майка уже знала, чего ей хочется: нарисовать портрет женщины-кошки. Та, видимо, как-то поняла ее желание, хотя Майка подозревала, что женщина-кошка не умеет читать мысли. Она шагнула к Майке и протянула ей целых четыре или даже пять листов бумаги и маленький карандаш.

– Держи. Это тебе. Подарок от меня. И извини, что я на тебя накричала.

Майка хотела поблагодарить ее за бумагу и карандаш, особенно за бумагу, но женщина-кошка уже повернулась к Маэстро.

– Так что насчет фокусов?

– А? – Маэстро тряхнул головой, словно отгонял наваждение, и принялся объяснять. – Тут ставим перегородку, и получается как бы еще один отсек. Зрители шавку не видят и думают, что ящик пустой. В него на сцене Глори залезает. Потом я ящик открываю, а в нем уже не она, а шавка. Ничего особенного, но народу нравится.

– Это у нас гвоздь программы, – поддержал коллегу Баян. – Красавица и чудовище! Магическое превращение!

Воспользовавшись тем, что на нее никто не смотрит, Майка исподтишка взглянула на Глори. В отличие от женщины-кошки назвать ее красавицей можно было лишь с большой натяжкой. Маэстро, видимо, пришел к такому же выводу. Он еще раз оценивающе взглянул на новенькую в своей труппе и спросил:

– Поработаешь в номере с шавкой? Еда и проживание за наш счет. Согласна?

Та на секунду задумалась.

– Согласна, если довезете нас до Октябрьской.

Маэстро сразу повеселел и молча протянул женщине-кошке руку. Майка тоже радостно заулыбалась. Она понятия не имела, куда и зачем направляется женщина, да ее это не особенно и интересовало. Главное, они отправятся в путешествие через все метро! Октябрьская – это же почти на противоположной стороне Кольца! И все это время, пока они вместе будут туда добираться, Майка сможет разговаривать с этими удивительными людьми, наблюдать за их работой и восхищаться теми чудесами, которые они называют фокусами. А если еще удастся уговорить женщину-кошку спеть под музыку дяди Баяна, вообще будет просто замечательно.

* * *

Все получилось на редкость удачно, Гончая даже не ожидала подобного везения. Пока она прикидывала, как убедить Маэстро оставить ее в цирковой труппе до конца гастрольного тура, что позволило бы им с Майкой без проблем добраться до Октябрьской, он сам предложил ей это. Гончей даже пришлось притушить вспыхнувший радостью взгляд, чтобы не бросалось в глаза чужим. Майка оказалась единственной, кто почувствовал ее настроение, и засияла, как новенький патрон.

А уже через минуту чудесный план затрещал по швам, когда Маэстро протянул ремень с девятью ножами.

– Потренировалась? – спросил он.

– Немного, – проглотив застрявший в горле ком, быстро ответила Гончая.

И вновь, никто кроме Майки, не заметил, как дрогнул ее голос.

– А что так? – зацепился за невразумительный ответ Маэстро.

Но Гончая уже справилась с волнением и полностью овладела собой и своим голосом.

– Нож сломался. Пришлось выбросить, – спокойно ответила она.

Нож остался в шее амбала, труп которого она запихнула под вагонетку. Уже давно (да, никогда!) Гончая не совершала таких ужасных ошибок и сейчас не могла понять, как это случилось. Да, в тупике было довольно темно! Да, она ужасно разозлилась, споря с Майкой! Но не настолько, чтобы не заметить торчащий из раны нож, тем более забыть про него! И все же это произошло. И если бы Маэстро своим вопросом не напомнил о случившемся, она бы так и не вспомнила о забытом ноже.

– Как сломался? – опешил фокусник.

– Так получилось. – Гончая виновато развела руками, потом выгребла из торбы пять оставшихся патронов и протянула на ладони фокуснику. – Вот, компенсация.

Поколебавшись, он отвел ее руку.

– Оставь себе. Потом отработаешь.

«Неожиданно. И благородно». Недавно Маэстро собирался выгнать акробатку, потому что она побоялась рискнуть своей жизнью, а к незнакомой артистке вдруг проявил сочувствие. Но уточнять мотивы его поступка Гончая не стала, а молча высыпала патроны обратно. До начала заявленного представления оставались считаные минуты, а ей еще предстояло принять собственное решение.

Если шакалы Калгана обнаружат труп своего подельника, то найдут и забытый ею нож. Если они придут на цирковое выступление, а в этом Гончая практически не сомневалась, ее сразу же опознают. В лицо ее знает только Калган, а он со своим выбитым глазом вряд ли присоединится к зрителям, поэтому шакалы не смогут ее узнать. А вот нож узнают без труда! Все цирковые ножи одинаковые. Значит, все зависит от того, когда именно найдут труп. До отъезда цирковой труппы или после? Или уже нашли?! Если тело обнаружено, выходить к зрителям ни в коем случае нельзя. Что же делать? Отказаться от выступления – значит застрять на Белорусской. И неизвестно, чем все это кончится!

Неожиданно Гончая почувствовала в своей руке мягкую детскую ладошку. Опустив взгляд, она встретилась с ясными глазами Майки.

– Не волнуйся. Все будет хорошо.

От этих слов по всему телу растеклось приятное успокаивающее тепло.

– О чем ты?

– Сама знаешь.

Гончая сжала пальцы, стиснув Майкину ручку, но девочка не попыталась освободиться и не отвела взгляд, хотя ей наверняка стало больно.

Сама знаешь. О чем? О том, что во время циркового представления ничего угрожающего не случится? Но знает ли она об этом? А вот Майка, похоже, знает.

– Так мне идти? – растерянно пробормотала Гончая.

Это был глупый вопрос, но девочка, похоже, так не думала. Она утвердительно кивнула и добавила:

– Иди и ничего не бойся.

Майка как в воду глядела. Никаких проблем во время представления не возникло. Абсолютно. Даже Глори беспрекословно встала к деревянному щиту и с улыбкой развела в стороны руки, хотя Гончая думала, что акробатку перекосит от страха. Она тоже отработала блестяще: два ножа у талии, два – под мышки, два – точно напротив прижатых к стене ладоней, еще два – возле ушей. Глори даже не поморщилась. Последний девятый нож, как завершающий штрих, Гончая всадила акробатке между ног в двух сантиметрах от тела. Зрители свистели и хлопали в ладоши. Хотя восторга у них наверняка было бы больше, если бы она взяла на пару сантиметров выше.

Номер с шавкой, превращение красавицы в чудовище, тоже прошел на ура. Собравшаяся на представление толпа одобрительно загудела, и этот гул не смолкал, наверное, не меньше минуты, хотя сама Гончая ничего не видела, поскольку сидела в ящике за фанерной перегородкой.

Потом, когда ящик увезли за занавеску, отделяющую пятачок арены от цирковых кулис, и она выбралась наружу, Майка со счастливым лицом протянула ей свой новый рисунок.

– Это мне? – Гончая с улыбкой приняла подарок.

После представления ею владело какое-то странное чувство, больше всего похожее на удовольствие. Хотя никаких поводов для этого не было, все равно оказалось приятно. Да, черт возьми, ей понравилось! Понравились звучащая на арене музыка и аплодисменты зрителей. Понравились реплики Маэстро, которыми он сопровождал свои фокусы. Занимательные, надо сказать, фокусы! Даже доверчивые глаза акробатки, которые в упор смотрели на Гончую, в то время как ее губы тряслись от страха, и те понравились.

– Тебе, – подтвердила Майка. – Я для тебя нарисовала.

Гончая потрепала девочку по голове.

– Спасибо.

Майка расплылась в довольной улыбке, но не уходила.

– Можно тебя попросить?

– Смотря о чем, – слукавила Гончая. В этот момент ей так хотелось осчастливить еще кого-нибудь, что она сделала бы для девочки все что угодно.

– Спеть. Дядя Баян сказал, что ты красиво поешь.

«Вот же болтун! – беззлобно подумала Гончая. – Растрепал уже».

Она не пела с тех пор, как сбежала с Театральной. Лишь иногда мурлыкала вспомнившуюся мелодию, чтобы поднять себе настроение, когда никто ее не слышал. Но по-детски наивная просьба Майки не вызвала внутреннего протеста. Когда-то она действительно недурно пела, и даже Баян со своим музыкальным слухом это признавал.

– Представление закончится, спою.

– Здорово! – радостно завизжала Майка.

Гончая не ответила. Она наконец взглянула на подаренный рисунок. И застыла как вкопанная. Улыбка приклеилась к лицу, хотя улыбаться больше не хотелось. Совсем.

– Кто это?

– Ты. Разве ты не узнаешь себя? – удивилась Майка. – Я же тебя нарисовала.

Гончая узнала себя. Узнала сразу. И лицо, и прическу, хотя это была другая прическа, и главное – одежду!

– Когда ты меня видела? Где?!

В изображенной на рисунке одежде: косой кожаной куртке на молнии и галифе девчонка могла видеть ее только в Рейхе. Это была любимая одежда любовницы фюрера, личная униформа Валькирии, в которой та показывалась только на занятых фашистами станциях и больше нигде. Нигде и никогда! Даже Стратег не видел ее в этой куртке и в этих брюках. А штурмовики Рейха, не принадлежащие к правящей элите, не видели лица любовницы своего лидера, потому что на всех массовых мероприятиях Валькирия появлялась в маске. А какая-то шестилетняя девчонка без рода и племени видела и то и другое!

Гончая схватила девчонку за плечи и как следует встряхнула.

– Отвечай сейчас же!

– Я… я не видела, – промямлила Майка. – Просто представила и нарисовала… думала, тебе понравится.

У нее на глазах выступили слезы, одна слезинка даже скатилась по худой щеке. Но Гончая не собиралась жалеть упрямую девчонку.

– Не лги мне! – она замахнулась, чтобы влепить мелкой упрямице оплеуху и лишь в последний момент сдержала руку. – Скажи, где ты меня видела в этой одежде? Я должна знать! Это важно!

Для пущей убедительности Гончая сунула девчонке под нос ее рисунок, но та только замотала головой.

– Я не вру. Я не знаю, откуда это берется. Просто закрываю глаза и вижу.

Девчонка уже рыдала навзрыд, слезы двумя ручьями струились по щекам, а голова при каждом всхлипе дергалась на тонкой шейке. Гончая поняла, что ничего от нее не добьется, пока та хоть немного не успокоится.

– Подбери сопли и прекрати ныть, – велела она Майке, но строгий приказ не очень-то подействовал на ревущую девчонку.

Та, правда, вытерла лицо кулачком и отвернулась, уставившись на сидящую в ящике двухвостую собаку, но ее всхлипы слышались еще долго. Откуда-то появилась Глори, но после того, как Гончая сердито зыркнула на нее, поспешно ретировалась.

* * *

Слезы постепенно высохли, но легче Майке не стало. Незаслуженная обида жгла ее изнутри. Как же так? Почему?! Ведь она, наоборот, хотела сделать женщине-кошке приятное. И рисунок получился. Это был хороший рисунок! У Майки лишь изредка получалось так похоже изображать людей. И женщина-кошка на рисунке вышла такая красивая. Но взглянув на свой портрет, она не обрадовалась, а накричала на Майку, да еще и обвинила во лжи. Женщина-кошка не просто рассердилась. Она испугалась, когда увидела рисунок. Но как можно испугаться своего портрета?

Страх у женщины-кошки Майка заметила впервые. Она дралась с убийцами Майкиной сестры и с толстяком в баре, и с плохим человеком, в теле которого оставила свой нож. Майка даже думала, что женщина-кошка вообще ничего не боится, но ее почему-то испугал обыкновенный рисунок.

Она исподтишка взглянула на женщину-кошку, но та все еще злилась и прогнала заглянувшую за занавеску Глори одним своим взглядом. К счастью, цирковое представление вскоре закончилось, и с арены вернулись дядя Баян и Маэстро. При их появлении женщина-кошка тут же как будто успокоилась, скрывая свои чувства. И хотя Майка видела, что ее злость и страх на самом деле никуда не делись, ей все равно стало немного полегче. А когда дядя Баян от души обнял женщину-кошку и прижал к груди, Майка даже улыбнулась.

– Молоток, Варька, молоток! – приговаривал он, хлопая женщину-кошку по спине. – Ты где так ножи-то кидать научилась?

Та что-то неразборчиво пробормотала в ответ, и Майка поняла, что, когда женщина-кошка сильно рассержена или испугана, ей становится сложно солгать. Но Баян не обратил внимания на ее ответ. Он повернулся к Глори и спросил:

– Видала? А ты: «прирежет, помру я».

– А я, что? Я ничего, – ответила та и поспешно отошла в сторону.

– Хорошо отработала, на кураже. И публика довольна, – вмешался в разговор Маэстро. – Значит, хочешь доехать с нами до Октябрьской?

Женщина-кошка отстранилась от Баяна и выстрелила в Маэстро своим холодным острым взглядом.

– Мы, кажется, договорились?

Тетю Глори недавно от такого взгляда словно ветром сдуло, а Маэстро только усмехнулся в свои фальшивые усы.

– Я от своего слова не отказываюсь. Ты мне вот что скажи: паспорта у вас есть?

Женщина-кошка отрицательно покачала головой.

– Как же тогда, Варь? – растерялся Баян. – На Ганзу и без документов?

Майка поспешно перевела взгляд на Маэстро. Судя по невозмутимому лицу фокусника, ответ женщины-кошки не стал для него неожиданностью. Маэстро покрутил пальцами кончик уса и сказал:

– Ну, положим, тебя мы сможем через кордон провести. У меня групповой пропуск на троих: двое мужчин и женщина.

– А как же я? – испуганно вскрикнула Глори.

– А ты по своему паспорту пройдешь! – оборвал ее Маэстро. – У тебя-то паспорт в порядке… А вот что с твоей дочкой делать, это вопрос.

Майка испуганно переводила взгляд с женщины-кошки на фокусника и обратно. Неужели та бросит ее здесь, на станции?! До последнего разговора Майка была уверена, что этого никогда не случится. Но тогда женщина-кошка еще не пыталась ее ударить.

«Не оставляй меня, пожалуйста! – захотела крикнуть она. – Я больше не буду тебя рисовать! Если хочешь, я порву этот рисунок! Все порву!» Но не крикнула – слова застряли в горле. А женщина-кошка даже не взглянула на нее, она шагнула к ящику, в котором сидела шавка, и постучала согнутыми пальцами по крышке.

– Красавица и чудовище.

– О чем ты, Варька? – недоуменно пробормотал Баян.

Зато Майка поняла, что женщина-кошка имела в виду. Маэстро тоже понял, снова усмехнулся в усы и одобрительно покачал головой.

– Отчаянная. А дочка-то не испугается? – он повернулся к Майке и спросил: – Посидишь с шавкой в одном ящике, пока мы через кордон на Ганзу пойдем, не испугаешься?

Майка удивилась такому вопросу. Шавка была совсем не страшная, по-своему даже милая. Чего ее бояться? Маэстро, видимо, заметил ее удивление и сказал:

– Вижу, что не испугаешься, – потом повернулся к женщине-кошке и добавил: – И дочка такая же отчаянная. Вся в тебя.

Майка тоже обернулась к женщине-кошке: что она на это скажет? Но та ничего не ответила.

Глава 4
Кто ты такая?

В ожидании пассажирской дрезины на станционном перроне собралось около десяти человек.

«Девять, – уточнила Гончая, пробежав взглядом по лицам и фигурам отъезжающих пассажиров. – Семеро мужчин и две женщины».

Среди мужчин оказались два брамина из Полиса, которые встретились ей в баре. Остальных пассажиров она видела впервые. На первый взгляд никто не представлял опасности, и Гончая позволила себе еще немного отпустить сжатую внутри пружину.

Слегка расслабилась она, когда цирковая труппа пересекла границу, отделяющую Белорусскую-кольцевую от радиальной. На самом деле граница не просто разделяла две соседние станции – она отделяла сытую Ганзу от всего остального мира Московского метро. Попасть на Ганзу оказалось на удивление легко, хотя Гончая подготовилась к любым неожиданностям и внутренне настроилась на отчаянную схватку. Но единственной неожиданностью для нее стала формальность проверки, устроенной пограничниками.

Один из них, и то лишь для порядка, мельком взглянул в поданный Маэстро пропуск, другой сразу принялся отодвигать загораживающий проход барьер. К стоящему на телеге ящику с собакой – «чудовищем» и «красавицей» – Майкой никто из них даже не подошел. Маэстро, похоже, не сомневался в таком исходе или умел владеть собой не хуже Гончей, а вот Баян заметно нервничал, хотя ганзейские пограничники не обратили внимания на его тревогу.

На кольцевой станции, где труппа Маэстро дала представление, прежде чем перебралась на радиальную, возвращение цирковых артистов никого не заинтересовало. Возможно, после представления жители Кольца утратили к циркачам интерес, а скорее всего, считали всех пришлых и транзитников чужаками, недостойными их внимания. Никто и не заметил, где и когда к трем цирковым артистам присоединилась маленькая девочка, которую Гончая и Маэстро незаметно достали из ящика.

Запертая там двухвостая собака обиженно тявкнула, тоже просясь наружу, но Маэстро быстро захлопнул крышку, и она замолкла. Майка тоже молчала – выдерживала характер и только стреляла любопытными глазенками по сторонам.

Она впервые попала на Кольцо, и для нее все здесь было в диковинку. Но задерживаться на Белорусской, пусть и кольцевой, Гончая не собиралась. Маэстро в этом был с нею солидарен и сразу покатил телегу с реквизитом к той части платформы, которая на Ганзе, и только на Ганзе, гордо именовалась Перрон.

Из всех линий Московского метрополитена только на Кольце было организовано регулярное движение пассажирских и грузовых дрезин, и Ганза этим очень гордилась. Каждый местный житель считал своим долгом непременно сообщить всем прибывающим о существовании железнодорожного сообщения между станциями Кольцевой линии, поэтому когда чужак забредал на Ганзу, об этом ему рассказывали буквально все. Проезд стоил относительно недорого: пять патронов с человека и от трех до десяти за каждое место багажа в зависимости от его размера.

Акробатка Глори прошла пограничный контроль до цирковой труппы по своему паспорту и, следуя указанию Маэстро, ожидала остальных артистов на перроне. Рядом прогуливались, стояли или сидели на своих узлах и чемоданах остальные пассажиры. Маэстро вкатил на перрон телегу с цирковым инвентарем и, оставив ее на попечении Глори и Баяна, отправился на поиски работника станции, ответственного за пассажирские перевозки. Пока он отсутствовал, Баян попытался выяснить у дородной женщины, облапившей здоровенный тюк, скоро ли отправится следующая дрезина, но ничего от нее не добился и обратился с тем же вопросом к другим пассажирам. Однако никто ничего толком не знал.

Гончую это не удивило. Несмотря на то что Ганза громогласно объявила на все метро об открытии у себя регулярного железнодорожного сообщения, дрезины ходили не по расписанию, а по мере их заполнения. Сейчас никакой дрезины на путях не наблюдалось, и ожидающие отправки пассажиры заметно нервничали, а Баян своими расспросами только подлил масла в огонь.

Майка крутилась на перроне, глазея по сторонам, однако от своей названой «мамаши» дальше чем на десять шагов не отходила. Гончая предпочла бы, чтобы она не шныряла вокруг, а сидела рядом и молчала, чтобы не привлекать к себе и «мамаше» ненужного внимания, но не осадила девчонку. Майка и так сердилась на нее после их последнего разговора, и лучше было не усугублять возникшую размолвку.

Однако ситуация оставалась сложной и необъяснимой. Да и заданные девчонке вопросы требовали ответов. Убедившись, что пассажиры заняты своими делами и за ней никто не наблюдает, Гончая уселась на пол, отгородившись от всех остальных тюками и коробками с цирковым инвентарем, достала из кармана скомканный листок и, разгладив его на колене, вгляделась в последний Майкин рисунок.

Девчонка заявила, что просто придумала ей новую одежду. Но это была та самая одежда – одежда Валькирии, никаких сомнений! Даже наклон застежки-«молнии» на кожаной куртке был передан с поразительной точностью! Допустить, что Майка случайно угадала одежду, как она говорит, – полный абсурд! С другой стороны, как могла малолетняя девчонка с нищей Маяковской попасть на факельное шествие или парад штурмовиков Рейха? Да никак! Неужели тайно пробралась с Маяковской на Тверскую, Пушкинскую или Чеховскую и там подглядывала за Валькирией?

Гончая вспомнила реакцию Майки на ее слова.

Я не видела… просто представила и нарисовала.

«Не лги мне!»

Я не вру. Я не знаю, откуда это берется. Просто закрываю глаза и вижу.

Похоже, девчонка действительно не лгала. Во всяком случае, никаких внешних признаков лжи Гончая у нее не заметила.

Просто закрываю глаза и вижу.

Повинуясь внезапному порыву, Гончая выхватила из походной сумки остальные Майкины рисунки. Мельком она уже просматривала их, но, похоже, настала пора взглянуть на художества девчонки более внимательно.

Большинство рисунков оказались будто отражением жизни в московской подземке: темные туннели, мрачные или, наоборот, светлые станции, какие-то незнакомые Гончей люди. Но несколько рисунков, точнее три, выделялись из общего числа. На всех трех девочка изобразила поверхность. На первом – большая церковь, скорее даже собор, с расколотым куполом стояла на фоне обезлюдевших, заброшенных зданий, а над ней в воздухе кружили хищные крылатые твари. В метро их называли по-разному: птеродактили, вичухи, даже драконы. Бывалые сталкеры, которые встречали их на поверхности и сумели вернуться назад, рассказывали о крылатых монстрах, как о самом страшном кошмаре московского неба. А один из инструкторов, обучавший Гончую азам выживания на поверхности, однажды обмолвился, что семейство таких тварей устроило гнездо внутри разрушенного купола храма Христа Спасителя.

Гончая по-новому взглянула на рисунок, который держала в руках. Вдруг ветеран-инструктор, увидев рисунок, решит, что он сделан с натуры? Что-то подсказывало ей, что опытный сталкер придет именно к такому выводу.

На втором рисунке Майка изобразила множество одинаковых голых человекообразных существ. Они стояли плотной толпой с задранными в небо головами, а сверху на них неслось нечто, напоминающее комету или запущенную ракету, оставляющую за собой расходящийся дымный шлейф. Загадочный рисунок не вызвал в памяти Гончей никаких ассоциаций, и она взяла в руки следующий, третий по счету.

В отличие от двух других там было изображено здание, которое Гончая знала очень хорошо – Большой театр! Но это был довоенный театр с известной на весь мир колоннадой, состоящей из восьми колонн, и конной квадригой, венчающей портик. Когда-то другая маленькая девочка за руку с матерью не раз проходила по Театральной площади, мимо фасада Большого театра, любуясь этими колоннами и этой скульптурой. Даже бьющий фонтан, который нарисовала Майка перед Большим театром, находился на своем месте. Но то, что запомнила девчонка, превратившаяся через двадцать лет в отчаянную охотницу за головами, не могла знать сирота, родившаяся в метро через пятнадцать лет после ядерной войны и никогда не выбиравшаяся на поверхность! Следуя логике, Майка не могла нарисовать эти рисунки, потому что не видела то, что на них изображено. Или все-таки видела?

«Закрываю глаза и вижу».

Гончая повернулась к бесцельно разгуливающей по перрону девочке. Та заинтересовалась клеткой с курами, которая была у пары ожидающих отправления челноков, и, присев на корточки, с любопытством разглядывала птиц. Она вела себя точно так же, как и другие дети, ничем не отличаясь от них. Однако Стратег, похоже, так не думал.

Гончая задумчиво сдвинула брови.

«Кто же ты такая?»

* * *

Последнее задание сразу насторожило своей необычностью. Никогда прежде Стратег не вызывал ее в Полис, хотя сам бывал там неоднократно. Но больше всего Гончую удивил выбор места встречи. Не бар, не гостиничный номер, даже не кабинет одного из руководителей станционной администрации – библиотека Полиса. Причем не общедоступное место, а ее святая святых – читальный зал!

Когда Гончая вошла туда, в читальном зале не было ни одного брамина, что также выглядело подозрительно. Стратег, заложив руки за спину, в одиночестве расхаживал вдоль книжных полок, но при ее появлении сразу прошел к письменному столу, на котором лежала завязанная картонная папка. Стратег развязал тесемки, и глаза Гончей изумленно полезли на лоб.

После вызова в Полис и вида пустого читального зала она была внутренне готова к чему-то особенному. Но такого никак не ожидала. Происходящее можно было бы принять за шутку или дорогой, но бессмысленный розыгрыш, если бы не озабоченное лицо Стратега. В папке оказались карандашные рисунки, выполненные не очень умелой рукой. Три штуки! И больше ничего!

Стратег выложил рисунки в ряд. На одном была изображена часть станционной платформы, на другом – какое-то помещение, на третьем – спорящие друг с другом люди. Ничего особенного.

– Знаешь, что это?

– Рисунки.

– Знаешь, что нарисовано?! – сорвался на крик Стратег и хлопнул по столу своей холеной ладонью. Прежде он не выходил из себя по столь ничтожному поводу. Да и по серьезному поводу тоже.

Гончая пожала плечами.

– Откуда?

Как ни странно, такой ответ успокоил Стратега. Он убрал ладонь со стола и аккуратно поправил сдвинувшиеся рисунки.

– Когда-нибудь видела похожие картинки? Не спеши, подумай.

Гончая хотела ответить отрицательно, но затем все-таки задумалась и после некоторого размышления неуверенно кивнула.

– Кажется, видела.

– Где?! – вскинулся Стратег.

– Не помню где. На каком-то транзитном полустанке сидящий у костра старик показывал похожую картинку своим слушателям.

– Кто он?

– Никто. Обыкновенный старик, возможно, бродяга.

Стратег нахмурился, что-то обдумывая.

– Давно это случилось?

– Где-то с месяц назад.

– Что было на рисунке?

Гончая задумалась.

– Какая-та станция, кажется, с колоннами. Да, старик болтал, что это Новослободская! – внезапно вспомнила она. – Хотя на картинке были панно из мозаики и витражи, которых там нет.

– Значит, панно из мозаики, – повторил Стратег и задумчиво постучал согнутым пальцем по столу. – О чем был разговор?

– Я его не слышала. Люди коротали время у костра, а я проходила мимо. В этот момент один из них и достал свой рисунок.

Стратег снова задумался, на этот раз его молчание длилось гораздо дольше. Гончая терпеливо ждала, когда он перейдет к сути предстоящей задачи. Она уже поняла, что это не шутка и не розыгрыш. Чем-то эти примитивные рисунки заинтересовали ее нанимателя. Заинтересовали настолько, что он срочно вызвал ее в Полис. Наконец Стратег снова заговорил:

– Мне нужен автор этих рисунков. Я хочу, чтобы ты его нашла и доставила мне.

– Кто он?

– Это тебе и предстоит выяснить.

Все, кого прежде требовалось найти, имели немалый авторитет в метро, и их, как правило, сопровождали повсюду вооруженные до зубов головорезы. Да они и сами могли за себя постоять. В остальном же новое задание ничем не отличалось от предыдущих.

– Есть вводная информация?

– Есть. – Стратег кивнул. – Эти три рисунка были приобретены у молодой девки. По словам торговца, который их купил, девке на вид около двадцати лет, одета бедно. Но она их не рисовала!

– Сколько взяла?

– Торговец сказал: десять пулек. Возможно, соврал. Что за цена десять патронов за три рисунка? Но уже не выяснишь. Этого челнока недавно прикончили грабители. Напали в перегоне на караван и всех вырезали.

– Где он встретил ту девку?

– Сказал, что на Белорусской. А так или нет, теперь не узнать.

Гончая склонилась над рисунками. Серая неровная бумага, дешевый карандаш. И все же! Карандаш и бумага у бедно одетой девки?

– Рисунки как будто детские.

– Я тоже так думаю! – воскликнул Стратег. – Возможно, их нарисовал ее младший брат или сестра.

– Я найду его.

Гончая хотела собрать рисунки со стола, но Стратег перехватил ее руку.

– Э, нет! Эти картинки останутся здесь, – твердо заявил он. – Скорее всего, у художника имеются и другие работы. Добудь их. Все до последнего листочка. И еще, это крайне важно! Автор рисунков ни в коем случае не должен злиться на меня! Наоборот, он должен любить и обожать меня, как собственного отца. Ну, или как собственную мать!

Судя по заключительной шутке, под конец разговора Стратег пришел в благодушное настроение. Пока Гончая изучала рисунки, запоминая «руку художника», он достал из внутреннего кармана плоскую инкрустированную фляжку и жадно присосался к горлышку.

* * *

– Да вообще беда, – доверительно сказал один дядечка другому.

Майка внимательно прислушивалась к разговору их хозяев, хоть и разглядывала сидящих в клетке курочек. Она уже узнала, что там, куда дяденьки везут своих птиц, с местными курочками что-то случилось, только не поняла, на какой станции это произошло.

А дяденька тем временем продолжал:

– Сначала у них куры нестись перестали, и главное, все разом! Потом хуже. Метаться по клеткам начали, о решетки биться и перья друг у друга выдирать.

– Да ты что?! – опешил его слушатель.

– То-то и оно, – озабоченно вздохнул первый. – Птичницы уж чего только не делали. И свет в курятниках гасили, и клетки тканью накрывали, чтобы кур успокоить, даже витамины в корм подсыпали. Ничего не помогло. Так все куры и передохли. Большинство от страха, другие о собственные клетки побились, а какие вообще заклевали друг друга.

– Я вот слышал, раньше гриб такой был ядовитый. Курица или какая другая птица склюет его и сразу дохнет. Так и назывался птичий гриб.

– Да какой гриб?! – отмахнулся рассказчик. – У них птичницы опытные, какие-нибудь поганки своим курам давать не стали бы, только проверенные грибы.

– Может, не гриб, – согласился слушатель, – а какая другая болезнь.

– Сначала думали – бешенство, потому что куры как будто взбесились. Но чтобы все птицы одновременно бешенством заразились, такого вообще никогда не бывало. Да и мясо у подохших кур нормальное оказалось, не заразное. Так что, это, я тебе скажу, вообще не болезнь.

– А что же тогда?

– Один тип ученый, не по курам ученый, а так вообще. Так вот этот ученый сказал: «Внешнее воздействие!» А что это такое – черт его знает, – развел руками рассказчик. – Но пока это не выяснили, птичницы боятся сразу много кур закупать. Видишь, пока только десяток заказали.

Он перевел взгляд на птичью клетку и лишь тогда обратил внимание на Майку:

– Ты чего тут делаешь? Давай-ка гуляй отсюда.

Сказано это было беззлобно, да и человек явно не собирался вставать с насиженного места, но Майка на всякий случай отошла в сторону. Запертые в клетку курочки с тоской посмотрели на нее, словно… словно знали, что там, куда их везут, им тоже не выжить.

Взор Майки на мгновение застлала пелена, а потом она вдруг ясно увидела птичьи клетки, и в них среди вороха разлетевшихся перьев неподвижные и окровавленные куриные тушки. Услышала и шум, похожий на скрежет, он доносился из-под земли и был как-то связан с погибшими птицами. По спине Майки пробежал холодок, и она вздрогнула от неожиданности, хотя не поняла, чего больше испугалась: вида растерзанных мертвых птиц или этого подземного шума.

– Ну и история, – покачал головой слушавший рассказчика дядечка. – Мне даже не по себе стало. А девчонка вообще перепугалась. Гляди, побледнела вся.

В первый миг Майка не сообразила, что речь идет о ней, она поняла это лишь тогда, когда внезапно появившаяся женщина-кошка обняла ее за плечи и требовательно спросила:

– Кто тебя испугал?

Она строго взглянула на хозяев кур, и те сразу притихли, причем рассказчик подался назад, а его слушатель втянул голову в плечи. Майка перепугалась, что женщина-кошка сейчас сделает обоим дяденькам больно, и поспешно сказала:

– Никто. Я просто увидела…

– Что ты увидела?

По лицу женщины-кошки было видно, что это не простое любопытство и ей действительно важно это знать. Но Майка не представляла, как объяснить другому человеку свои видения. Даже сестре она не рассказывала о них. Да и зачем рассказывать, когда проще нарисовать? Но после недавней вспышки гнева у женщины-кошки, вызванной ее последним рисунком, Майка побаивалась браться за карандаш. К счастью, в этот момент вернулся Маэстро, появление которого избавило Майку от необходимости что-то объяснять.

– Мотодрезины, электрическое освещение, а на деле такой же бардак, как везде! – выругался он. К нему уже спешили дядя Баян и тетя Глори, да и остальные пассажиры проявили заинтересованность. – Короче, дрезину с Новослободской не отправляют, боятся. Вроде бы кто-то слышал какие-то толчки в туннеле с той стороны. Что за толчки, я так и не понял, хотя дежурный диспетчер при мне звонил на Новослободскую. Где-то через час местные обещают отправить свою дрезину на Краснопресненскую, но она небольшая, только на шесть пассажиров. А у нас еще и багаж. Видимо, на какое-то время придется задержаться.

Женщина-кошка недовольно взглянула на него, но Маэстро лишь виновато развел руками.

– Извини, тут я ничего не могу сделать.

Она на секунду задумалась.

– Кто занимается отправкой?

– Диспетчер и занимается. Он сейчас пошел в отстойник, где механики готовят дрезину, но скоро должен вернуться.

– Ничего, я найду, – ответила женщина-кошка и неожиданно подмигнула Майке. – Не волнуйся, я скоро. – Потом повернулась к Маэстро и добавила: – За дочерью присмотрите?

– Разумеется, – ответил он.

– Конечно, присмотрим, – присоединился к нему дядя Баян и взял Майку за руку. Девочка довольно улыбнулась. Еще никогда у нее не было столько взрослых друзей.

Как только женщина-кошка ушла, к Маэстро приблизился один из двух пожилых мужчин, которых Майка помнила еще с бара на соседней станции, где женщина-кошка выбила глаз злому человеку, который хотел забрать Майку. В баре с этими двумя был еще третий в смешном одеянии, похожем на мешок, сшитый из яркой ткани.

– Когда, вы говорите, должны пустить дополнительную дрезину? Через час? – спросил у Маэстро обеспокоенный непредвиденной задержкой незнакомец.

Но его тут же перебила какая-то настырная женщина.

– Про толчки, про толчки скажите. На Новослободской землетрясение, что ли?!

– Типун вам на язык! – осадил женщину человек с пухлым портфелем в руках. До появления Маэстро он нервно прохаживался вдоль путей по краю платформы и всякий раз, возвращаясь назад, с нетерпением смотрел на станционные часы. – Если случится землетрясение, то все туннели завалит, да и станции тоже.

– Мало что ли тех туннелей заваливает, – вставил кто-то. Майка не заметила, кто именно. – Ремонтники не успевают расчищать.

– Так то на окраинах, – возразил мужчина с портфелем. – У нас на Кольце такого никогда не бывало.

– Не бывало, так еще случится! – с непонятным злорадством объявила женщина, интересовавшаяся таинственными толчками. – Откроются адовы врата! И выйдет из них Зверь лютый! И пожрет…

Майке вдруг стало так страшно, что она захотела крикнуть женщине: «Замолчи!» Но ее опередил Баян.

– Прекратите. Вы пугаете ребенка, – строго сказал он.

На тетку тут же зашикали со всех сторон и не дали договорить, а мужчина, рассказывавший о внезапной гибели кур на одной из станций, вдруг вскочил на ноги и грубо толкнул ее в грудь.

– Заткнись, кликуша, или я тебе язык отрежу! – пригрозил он.

– А в Рейхе и отрезают, – совершенно спокойным голосом заметил второй пожилой человек из бара. – У фашистов это называется «профилактика клеветнической пропаганды» или что-то в этом роде. Между прочим, очень эффективное средство.

После его слов испугавшая Майку женщина и сама, видно, здорово струхнула, подхватила с пола свой мешок и рванула с перрона на платформу, хотя никто пока не собирался отрезать ей язык. К тому же Майка не верила, что кто-нибудь из собравшихся на перроне людей вообще на это способен. Кроме женщины-кошки, разумеется.

На какое-то время на платформе наступила тишина, нехорошая тишина. Майка почувствовала, как она буквально навалилась на людей, заставив их замолчать. А потом дядя Баян неожиданно сказал:

– Про толчки я уже слышал. Сталкер один на Театральной рассказывал. Он по Серпуховской ветке за Кольцо ходил, хотел до Севастопольской дорогу разведать. И вот за Тульской в перегоне вибрацию такую странную ощутил. Сперва слабую, он поначалу и внимания не обратил, только почувствовал, что шпалы под ногами как будто дрожат. Потом она сильнее стала, и уже не только шпалы, а и рельсы затряслись. И звук такой, словно что-то огромное по туннелю несется. Ну а когда земля начала осыпаться и вода отовсюду закапала, он про свое дело забыл, развернулся, да обратно на Кольцо и рванул.

– Врет твой сталкер! – сказал, как отрезал, мужчина с портфелем. – Чего на Серпуховской ветке разведывать, когда там все давно разведано. На Севастопольской мощная империя, с Ганзой у нее торговля налажена. Караваны регулярно на Кольцо приходят, новостями обмениваются. Ни на Серпуховской, ни на Севастопольской ни о чем таком никто и слыхом не слышал. Так что и про дрожь, и про вибрацию в туннеле – досужая, безответственная болтовня!

– Может, и болтовня, – не стал спорить Баян. – Только сталкер эту историю рассказывал не для того, чтобы покрасоваться или прихвастнуть. Со страхом рассказывал! Он сам боялся, понимаете? А как дошел до того момента, когда земля начала из всех щелей высыпаться, не только сверху, а и с боков, и снизу, его аж перекосило всего.

– Ложь и клевета! – объявил мужчина с портфелем, да еще и топнул ногой.

Дядя Баян лишь пожал плечами и замолчал, а вот пожилые мужчины из бара выразительно переглянулись. И посмотрели друг на друга так, будто уже слышали подробности этой истории раньше, может, и не один раз.

Майка изучала их лица, когда из туннеля за ее спиной донесся нарастающий гул и рельсы начали мелко-мелко дрожать. Майка с криком отпрыгнула в сторону, но никто из взрослых не последовал за ней, а мужчина с портфелем и непоседливый хозяин кур даже шагнули к краю платформы.

– Ты чего испугалась? – удивился дядя Баян, не удержавший Майкину руку. – Это же твоя мама.

После этих слов девочка заставила себя обернуться, хотя внутри все будто сжималось от страха. К перрону станции, гудя так, что от этого звука закладывало уши, подъезжала чадящая дымом самодвижущаяся платформа. Ею управлял странного вида дядечка в засаленном черном комбинезоне и здоровенных круглых очках на широкой резинке, закрывающих половину его лица. А позади него, на установленной вдоль этой повозки широкой скамье сидела женщина-кошка, смотрела на Майку настороженно и одновременно ободряюще.

* * *

Остановив дрезину, машинист отключил ревун, но не стал глушить двигатель. И так удалось завестись только с третьей попытки, и машинист не хотел рисковать.

– Четверо по очереди, давайте залазьте! Но сразу предупреждаю, везу только до Краснопресненской! Дальше сами!

Голос машиниста с трудом пробивался сквозь треск неотрегулированного движка, хотя он орал во всю глотку.

– Что значит четверо? Почему четверо? – недовольно обратился к машинисту один из браминов. – Вот человек сказал, что дрезина будет шестиместной!

Гончая сердито взглянула на Маэстро, дернуло же его распустить язык, и начала подниматься со скамьи. Портить отношения с представителями высшей власти Полиса не хотелось – кто знает, чем это может обернуться, но, похоже, брамины не оставили ей выбора. Однако машинист, содействие которого стоило Гончей трофейного револьвера, обошелся и без ее помощи.

– Четверо – значит четверо! – объявил он и прикрикнул на замешкавшихся пассажиров. – Садитесь, мать вашу, я ждать не буду!

На перроне возникла сумятица, потому что к дрезине бросились сразу все, даже продавцы кур, которые подошли позже остальных. К этому моменту Гончая была уже на платформе. Она подхватила Майку на руки, на ходу бросила Маэстро:

– Мы вас дождемся, – и запрыгнула обратно на дрезину.

Получилось не прощание, а одна видимость. С Баяном вообще не удалось перекинуться даже парой слов, но Гончая надеялась, что они расстаются ненадолго. По словам водителя, дрезина сразу вернется за остальными, доставив на Краснопресненскую первую партию пассажиров. Таким образом, если не подведет капризный двигатель, то через час, самое большее два, разделившаяся цирковая труппа вновь воссоединится.

Среди рассевшихся на дрезине счастливцев оказались ганзейский чиновник, единственная еще ожидающая транспорта на перроне женщина в длинном пальто, а вторая за время отсутствия Гончей куда-то подевалась. Сел и тщедушного вида старичок с перетянутой сыромятными ремнями тяжелой котомкой да один из браминов. Второму места не нашлось, но после того как он выразительно погремел патронами в своем кошеле, у машиниста сразу пробудилось желание ему помочь.

– Возьми дочь на колени, – велел машинист устроившейся за его спиной Гончей.

Она не стала спорить. Майка тоже.

Наконец все кое-как устроились на пассажирской скамье. Машинист собрал с каждого плату за проезд, не забыв включить в нее и стоимость провоза багажа, хотя большинство держали свою поклажу на коленях, потом дернул за рычаги, и дрезина, тарахтя двигателем и нещадно стуча разболтавшимися от времени колесами, медленно покатила вперед.

Гончая не раз путешествовала по Кольцу и пешком, и на дрезине, но впервые оказалась в этом перегоне. Впрочем, он ничем не отличался от тех, в которых ей доводилось бывать. Те же свисающие с потолка тусклые лампочки, те же голые стены, обрывки истлевших и изгрызенных крысами кабелей, рельсы да шпалы. Лампочки, которые Ганза развесила в перегонах по всей Кольцевой линии, практически ничего не освещали, а лишь немного рассеивали темноту, поэтому в туннелях стоял вечный полумрак. Но главное назначение лампочек заключалось не в этом. Пятнышки света, довольно часто выплывающие из темноты, даже у самых отъявленных скептиков и законченных пессимистов вызывали ощущение надежности и безопасности Кольцевой линии, окончательно убеждая в величии и процветании Ганзы.

Майка, для которой все было в диковинку, изумленно таращилась на каждую горящую лампочку, а потом провожала ее таким же восхищенным взглядом.

– Их здесь столько, – шепотом сказала она. – Больше, чем у нас…

«Прикуси язык», – захотелось сказать Гончей, пока девчонка не разболтала всем название своей родной станции. Выручил болтливый ганзейский чиновник, включившийся в разговор.

– Светильники развешаны через каждые сто метров, – авторитетно заявил он. – Очень удобно. Если их считать, то всегда знаешь, сколько проехали, а сколько еще осталось.

– А пешком люди здесь ходят? – тут же спросила у него неугомонная девчонка.

– Зачем пешком? – удивился чиновник. – Есть же дрезины. Вот, например…

Привести свой пример он не успел, потому что появившаяся впереди очередная лампочка неожиданно погасла. И видимо, не только она, потому что дрезину сразу со всех сторон окутала темнота. Кто-то из сидящих позади Гончей испуганно ахнул, а машинист смачно выругался и, судя по звуку, сплюнул на пути.

– Спокойствие, граждане! – громогласно объявил ганзейский чиновник. – Это временные проблемы с освещением, сейчас они будут устранены! Вот сейчас!

Он скорее пытался успокоить не остальных пассажиров, а самого себя и, похоже, искренне верил, что через секунду или две лампочки в туннеле вновь загорятся. В отличие от чиновника Гончая совершенно не видела причины для беспокойства. Оглашая туннель треском дизеля и стуком колес, дрезина по-прежнему катила вперед. Вот если бы отказал двигатель, тогда действительно имело бы смысл переживать, а так…

Неожиданно Майка дернулась у нее на коленях и изо всех своих детских силенок обхватила руками за шею. Не то внизу под ногами, не то над головой что-то ухнуло. Или сначала ухнуло, а уже потом Майка повисла у нее на шее? С потолка на пути посыпались куски бетона.

– Пригнись! – крикнула девочке Гончая, и сама наклонилась вперед, закрывая ее собой.

Здоровенный обломок врезался в землю слева от дрезины. Если бы он упал чуть правее, то раздавил их обеих в лепешку.

– Лезь под лавку! Живо! – прокричала Гончая в ухо Майке и, кое-как оторвав ее руки от себя, принялась заталкивать девочку под скамью.

А вокруг свистели, разбивались о шпалы и друг о друга отваливающиеся от потолка все новые и новые куски. Одна из отколовшихся глыб угодила в заднюю часть грузовой платформы. Дрезину перекосило, ее передние колеса взлетели вверх, какое-то время они медленно, словно нехотя, вращались в воздухе, а потом рухнули вниз, но не попали на рельсы, а запрыгали по шпалам. Гончая почувствовала, что дрезина неумолимо кренится в сторону, постепенно заваливаясь набок. Она выдернула из-под лавки забившуюся туда Майку и, когда девочка снова обхватила ее руками, отпрыгнула в сторону подальше от раскачивающейся платформы.

Ей удалось приземлиться на ноги и пробежать несколько метров вперед, гася набранную скорость, и то лишь потому, что маломощная нагруженная дрезина ехала достаточно медленно. Потом башмаки увязли в раскисшей земле, и Гончая с девочкой на руках полетела лицом в грязь. Пропитавшаяся влагой земля смягчила падение, что позволило избежать травм, а на перепачканную одежду сейчас даже и не стоило обращать внимания.

– Цела? – первым делом спросила Гончая у Майки, поставив ее перед собой и ощупывая скользкими и грязными пальцами шею, спину и руки девочки.

Майка сначала неуверенно кивнула, а потом добавила:

– Цела.

Гончая тоже не нашла у нее повреждений, но на всякий случай поинтересовалась:

– Точно? Ничего не болит?

– Точно. – На этот раз Майка ответила быстрее, и она облегченно выдохнула.

Обвал вроде бы закончился, во всяком случае, Гончая больше не слышала грохота падающих камней. Кто-то глухо стонал, кто-то ругался, но эти звуки вовсе не пугали. Гончая отыскала трофейный фонарь и включила его. Внутри сумки он даже не испачкался.

Первое, что она увидела, это перевернутая дрезина, лежащая поперек путей. Рядом с ней стоял раскачивающийся машинист и бессвязно ругался. Если судить по уцелевшему, не рваному комбинезону, он практически не пострадал. Только из рассеченной брови по щеке стекала струйка крови, да и свои защитные очки он потерял.

– Да помогите же! – раздался из темноты голос одного из браминов. Несмотря на происшествие, в голосе его по-прежнему слышались властность и требовательность. Но машинист, к которому обращался брамин, никак не реагировал на эти слова.

Гончая взяла Майку за руку и, освещая себе путь фонарем, двинулась вперед. Когда они проходили мимо перевернувшейся дрезины, девочка неожиданно остановилась.

– Там рука, – шепотом сказала она.

Действительно, из-под дрезины торчала мужская рука с растопыренными, сведенными предсмертной судорогой пальцами. Гончая сразу узнала ее. Это была рука ганзейского чиновника, который на скамье сидел рядом с ней. Где-то должен быть и его портфель! Но об этом можно подумать позже.

– Ему уже не поможешь. Идем.

Майка подчинилась. Как и прочих детей метро, часто видящих смерть, в том числе и своих близких, ее не шокировали обезображенные мертвые тела, а если немного и пугали, то она успешно справлялась со своим страхом.

Навстречу им вынырнул из темноты взывавший о помощи брамин. Он сильно хромал и одной рукой размазывал кровь по разбитому лицу, другой указывал куда-то в глубину туннеля. Увидев перед собой женщину с маленькой девочкой, на секунду замешкался, но потом, очевидно, сообразил, что больше ему никто не поможет, и повторил:

– Помогите. Моему коллеге ногу раздробило камнем.

Он попытался жестами объяснить, что произошло, но Гончая остановила его.

– Показывай!

Обойдя несколько треснувших и относительно целых каменных глыб, они вышли к телу второго брамина. Он был жив и пока в сознании, но для него, пожалуй, было бы лучше лишиться чувств. Его правая нога ниже колена представляла собой сплошное кровавое месиво, из которого торчали обломки раздробленной кости.

– Что же вы стоите? – обратился к Гончей первый брамин. – Делайте что-нибудь! Помогите!

Помочь его коллеге могла только немедленная ампутация, да и то вряд ли. Но Гончая не обладала хирургическими навыками, да и необходимых инструментов под рукой не имелось.

– Так вы будете помогать?! – сорвался на крик товарищ раненого.

«Чем?» – хотела спросить у него Гончая.

Но ее остановил голос лежащего на земле умирающего человека.

– Оставь. Бесполезно. Это конец, – прошептал он.

Его брюки, сшитые из добротной плотной ткани, даже левая штанина, насквозь пропитались кровью. Гончая не сомневалась, что кровью пропиталась и вся земля под ним. Умирающий уже не мог шевелиться, а сил хватило лишь на страдальческий взгляд в ее сторону.

– У вас есть пистолет?

Вопрос прозвучал неожиданно, и неожиданно для себя Гончая не смогла сразу ответить «нет». А потом солгать человеку, который, несмотря на чудовищную боль, так достойно встречал приближающуюся смерть, стало еще сложнее. Может, это происходило из-за девочки, цеплявшейся за руку, а может, что-то случилось с ней самой.

Не разжимая губ, она медленно кивнула.

– Сделайте это для меня. Прошу, – прошептал умирающий.

Гончая выпустила Майкину ладошку, стремительно нагнулась и, приподняв штанину, выдернула из пристегнутой к щиколотке кобуры спрятанный «макаров». Ее глаза на мгновение встретились с глазами смертельно раненного человека. Он исчерпал остаток сил и лишь благодарно прикрыл веки, но все было ясно и без слов.

Гончая спустила курок. Гулко ударил выстрел, прогоняя сковавшую тело боль. Майка, наблюдавшая всю сцену от начала до конца, даже не шелохнулась, а коллега застреленного брамина вдруг сорвался с места и, сильно припадая на поврежденную ногу, заковылял прочь. Возможно, решил, что она собирается за компанию пристрелить и его. Гончая не стала его переубеждать: пусть думает что хочет. Она спрятала пистолет обратно в потайную кобуру и снова взяла Майку за руку, но когда потянула ее за собой, девочка не двинулась с места.

– Здесь должны быть еще люди.

Гончая вздохнула. Должны. Как минимум двое. Пока они пробирались сюда между разлетевшихся по туннелю каменных глыб, она слышала еще чьи-то стоны, но после выстрела все звуки смолкли.

– Их надо найти.

Гончая снова вздохнула. Искать выживших, возможно, покалеченных и тяжело раненных людей не хотелось. Если бы не Майка, она бы ушла, предоставив выживших самим себе, не задумываясь. В метро выживает тот, кто может, а кто не может – нет. В другой формулировке это же правило гласило: «Живи и дай умереть другим». И она всегда следовала этому принципу. Но Майка, как видно, считает иначе. Или ей никто не объяснил главный принцип выживания, или малолетняя дуреха отвергла его. Но девчонка вовсе не дуреха. Тут дело в другом.

Не дождавшись ответа, Майка дернула ее за руку.

– Идем.

И хотя Гончая понимала, что девочка зовет искать раненых, а не торопится убраться с места крушения, последовала за ней.

* * *

Ехавшей на дрезине женщине тоже здорово досталось, хотя и не так, как застреленному Гончей брамину. Рухнувший обломок рассек ей руку от плеча до кисти, но сами кости остались целы. Гончая оторвала разодранный рукав, замотала рану подходящей тряпкой и перетянула предплечье женщины поясом от ее пальто. Та пребывала в шоке, негромко постанывала сквозь стиснутые зубы и сокрушенно качала головой, но, похоже, вовсе не из-за искалеченной руки, а из-за безнадежно испорченной одежды.

Седьмого пассажира, старичка с котомкой, найти так и не удалось. Или его погребли под собой рухнувшие обломки, или он остался с другой стороны завала, в который, в конце концов, уперлась Гончая, продвигаясь по туннелю в сторону Белорусской. Майка повсюду неотлучно следовала за ней и даже немного помогла перевязать женщине раненую руку.

На обратном пути они увидели в туннеле яркий свет и услышали человеческие голоса. Гончая тут же погасила свой фонарь, но уже первые фразы подтвердили, что люди не представляют опасности.

– Обвал, сразу видно.

– Хорошо бы без завала обошлось.

– Шпалы, может, и несколько рельсов заменить придется.

– Давай, Шериф, гляди. Да мы делом займемся.

– Тут как посыплется сверху! Справа, слева, на пути, потом на дрезину! За малым башку не разнесло! Вот так пролетело…

Гончая узнала машиниста. Остальные голоса, судя по всему, принадлежали ремонтникам Ганзы. Настораживало только обращение «Шериф». Держась в тени, она приблизилась к группе мужчин, собравшихся возле перевернувшейся дрезины. Чуть дальше на путях стояла еще одна дрезина, на которой, очевидно, и прибыли ремонтники.

– Больше выживших нет? – требовательно спросил один из них.

Его голос показался Гончей знакомым. Молодой голос! Вот бы взглянуть парню в лицо.

– Еще одна баба с дочкой была, – сдал ее машинист. – Туда пошли.

Гончая решила, что если будет скрываться и дальше, это может показаться ремонтникам подозрительным. Она взяла Майку за руку и вышла на свет. Мужчины тут же направили на нее лучи своих фонарей, но, разглядев перепачканное грязью лицо и одежду, отвели фонари в сторону. Все, кроме одного.

– Вы тоже с дрезины? – спросил тот же голос, что разговаривал с машинистом.

Гончая кивнула.

– Что делали в туннеле?

Человек держался как старший, хотя, судя по голосу, был моложе остальных. Кстати, и ремонтники обычно не задают таких вопросов!

– Искали других пассажиров, – честно ответила Гончая.

– Нашли?

– Да, мертвого мужчину и женщину с раненой рукой.

– Эту? – молодой человек указал лучом своего фонаря на подъехавшую дрезину. Там Гончая увидела оставшуюся без рукава, но не лишившуюся руки тетку. А кроме этого, что было гораздо важнее, она заметила автомат со сложенным прикладом, висящий на правом плече человека с фонарем. Больше оружия ни у кого не было, и это только подтвердило, что этот незнакомец вовсе не ремонтник.

– Да.

– Это вы ее перевязали? – Голос молодого человека немного потеплел.

– Я.

– Старикан еще был с баулом, – не к месту вспомнил машинист. – Он с краю, последним сидел.

– Видели его? – спросил у Гончей мужчина с автоматом.

– После обвала нет. Там дальше завал на путях.

– Мы пойдем глянем, Шериф? – обратился к молодому человеку один из ремонтников, подтвердив догадку Гончей относительно его имени.

– Позже, – не повышая голоса, ответил Шериф. Последнее означало, что бригада слушается его беспрекословно. – Забыли, что в перегоне между Парком и Октябрьской случилось?

Гончая насторожилась. О происшествии в туннеле между Парком Культуры и Октябрьской она ничего не слышала, но обстановка сейчас не располагала к расспросам.

– А чего там случилось? – выручил ее машинист.

Ремонтники молча уставились на Шерифа, и тот после недолгих раздумий сказал:

– Нападение. Два дня назад с Октябрьской шла грузовая дрезина с товаром. Вот на нее и напали. На первый взгляд – твари. Все в крови, на телах охранников раны от зубов и когтей, оружие не тронуто. Но товар пропал! А зачем тварям товар? Стали разбираться, вот в одном из трупов хирург пулю и нашел, которую нападавшие проглядели. Они остальные пули вырезали, поверх еще раны железными крючьями нанесли, чтобы на мутантов нападение списать, а одну пулю пропустили.

Упоминание о найденной в трупе пуле заставило сердце Гончей тревожно забиться в груди.

– Кто ж это сделал? – вскинулся машинист.

– Разбираемся, – коротко ответил Шериф.

– Не, – покачал головой один из ремонтников. – Здесь другое. Обвал он и есть обвал. Во, глядите.

Луч его фонаря пробежал по лежащим на путях бетонным обломкам и, скользнув вверх, уперся в расходящуюся трещину на своде туннеля. Однако убедить Шерифа в естественных причинах происшествия ему не удалось.

– А почему обвал случился? Почему туннель обрушился именно в этом месте и в тот момент, когда здесь проезжала дрезина?

Никто не нашел, что ответить. Гончая тоже промолчала, хотя в своей жизни сталкивалась и с более подозрительными совпадениями.

– А вот это уже интересно! – заметил Шериф и устремился вперед.

Он обошел перевернувшуюся дрезину, прошел мимо Гончей, царапнув по ее лицу оценивающим взглядом, и остановился возле нагромождения выпирающих из земли растрескавшихся кусков бетона с вывороченными шпалами и выгнутыми дугой рельсами. Рядом лежал застреленный Гончей брамин, но ни Шериф, ни присоединившиеся к нему ремонтники даже не взглянули в сторону трупа.

– Что скажете? – спросил Шериф.

Пожилой мужчина, который только что посчитал обвал туннеля обычным делом (Гончая решила, что он в бригаде ремонтников старший), озадаченно потер подбородок. Один из его напарников уперся ногой в торчащий из земли бетонный обломок, стараясь сдвинуть его с места, и когда это не удалось, изумленно сказал:

– Стяжку снизу как будто выдавило. Да еще вместе со шпалами! Какая же сила для этого нужна?

Свой вопрос он адресовал бригадиру, но тот не спешил отвечать.

– Я боюсь, – раздался в наступившей тишине голос Майки.

– Чего ты боишься, маленькая?

Гончая опустилась на корточки и попыталась заглянуть девочке в глаза, но Майка отвела взгляд.

– Этого, – ее дрожащая ручка указала на вал вздыбившихся бетонных обломков.

– Глупенькая, это же просто земля. Ее не надо бояться.

Гончая улыбнулась. Когда-нибудь она расскажет Майке, чего в рухнувшем мире в первую очередь следует остерегаться.

– Нет, не просто! – воскликнула девочка, но никто, кроме Гончей и, пожалуй, Шерифа, не обратил на ее выкрик внимания. Впрочем, и Шериф сразу переключился на бригадира ремонтников, стоило тому открыть рот.

– Уж не знаю, что за сила так изуродовала туннель, но только ни люди, ни звери на такое не способны, – авторитетно заявил тот.

* * *

После этих слов ремонтники повернулись к Шерифу, и тот, словно ставя точку в затянувшейся дискуссии, утвердительно кивнул головой. Закрыв для себя этот вопрос, он все-таки заинтересовался мертвым брамином и, осветив фонарем его лицо, принялся разглядывать крохотную дырочку с запекшейся кровью над переносицей. По мнению Гончей, там совершенно нечего было разглядывать. Уже с первого взгляда все становилось предельно ясно.

– Это я его застрелила, – сказала она. – Он умирал и сам попросил, чтобы не мучиться. Его спутник может подтвердить, он все видел.

Реакция Шерифа удивила. Он даже головы не повернул в ее сторону, только кивнул.

– У него были при себе какие-нибудь вещи?

– Никаких.

Новый кивок.

– Вы обыскивали тело?

– Нет.

– А ваша девочка?

– Она не обыскивает мертвецов. – Слова слетели с губ раньше, чем Гончая сообразила, что своей фразой практически выдала себя.

Шериф снова задумался, но его размышления были прерваны появлением машиниста.

– Там это… баба, которая с рукой, сознание потеряла.

Шериф повернулся к машинисту, но спросил совсем о другом:

– Вы собрали весь багаж пассажиров?

– У бабы с рукой чемодан, у двоих ничего не было, – начал перечислять машинист. – У этой с дочкой тоже. У того, которого раздавило, портфель. Ну, и баул старикана, который пропал вместе с ним.

– Пошли, – скомандовал Шериф и зашагал обратно к своей дрезине. Ремонтники, машинист и Гончая с Майкой двинулись следом.

Возле дрезины он остановился, посветил фонарем на обмякшую женщину в изодранном пальто, на наваленные кучей инструменты: ломы, кирки и лопаты и стоящие отдельно вещи: потертый чемодан еще довоенных времен и портфель ганзейского чиновника. В отличие от попавшей под обвал дрезины, которая сейчас лежала на путях вверх колесами, транспортное средство ремонтной бригады не имело мотора, скамьи и вообще каких-либо пассажирских сидений, только рычаги ручного привода торчали в середине грузовой платформы.

По команде бригадира работники живо разобрали свои инструменты, а Шериф снял с дрезины портфель и чемодан и скомандовал вопросительно глядевшему на него машинисту:

– Раненую отвезите на Краснопресненскую и возвращайтесь назад. Я остаюсь с ремонтной бригадой. Личные вещи пассажиров доставлю сам, – после чего повернулся к Гончей и добавил: – Вам с девочкой придется задержаться.

Гончую это не удивило. На его месте любой ганзейский страж порядка, а Шериф явно принадлежал к их числу, не пустил бы к себе на станцию вооруженную женщину, признавшуюся в убийстве.

– Ну, так чего, нам приступать или как? – обратился к нему бригадир ремонтников, когда их дрезина укатила в сторону Краснопресненской.

– Да, начинайте расчищать пути. Только сначала давайте поставим на рельсы этот металлолом, – указал на перевернутую дрезину Шериф. – Поможете?

Последний вопрос адресовался Гончей. Она молча кивнула. Когда все склонились над дрезиной, Шериф, надо полагать не случайно, встал рядом с ней. Наконец она смогла как следует рассмотреть его лицо.

Память не подвела. Это был он, парень из ее грез. Ее короткая, как вспышка выстрела, и опьяняющая, как стакан забористого самогона, но так и не сбывшаяся мечта.

Они встретились на Павелецкой, когда она еще не была ни Гончей, ни Валькирией и даже не задумывалась о своей судьбе. Знала только, что никогда не вернется в смердящее развратное болото Театральной, из которого недавно сбежала. А он еще никакой не Шериф, а просто обычный парень, был одним из защитников Павелецкой, оберегающих станцию от непрекращающихся нападений мутантов, и одним из ее немногих жителей, кого не изуродовала просачивающаяся с поверхности радиация.

Своей отчаянной храбростью, меткостью или везением, а может, всем вместе, он привлек к себе внимание администрации смежной кольцевой станции и увлеченно рассказывал малознакомой девчонке, что ему, может быть, скоро предложат перебраться на Ганзу. А девчонка слушала его восторженные и немного наивные рассуждения и думала о том, что если бы он предложил ей бросить все и остаться с ним, разделить его судьбу хоть на Ганзе, хоть здесь на Павелецкой, она бы без колебаний согласилась. Но он так и не предложил. А потом…

Потом ветер перемен унес ее с Павелецкой, и они больше никогда не встречались. Влюбленная девчонка постепенно забыла, что значит любить, и превратилась сначала в Валькирию, а потом и в не знающую жалости и сострадания Гончую. Преследуя свои жертвы, она несколько раз оказывалась и на Павелецкой, не встретив там своего бывшего возлюбленного, решила, что он давно погиб в очередной схватке с атаковавшими станцию хищниками. Почему-то у нее никогда не возникало желания разыскать его или хотя бы точно выяснить дальнейшую судьбу. Может быть, потому, что она еще помнила, как рухнули ее мечты, а может быть, потому, что не хотела (или боялась) услышать подробности его гибели.

И вот сейчас ее бывший парень, возмужавший и заматеревший, стоял рядом с ней в обвалившемся туннеле между Белорусской и Краснопресненской, стоял, ухватившись руками за край перевернувшейся дрезины, и отдавал указания.

– Раз, два…

В отличие от лица голос его мало изменился с той поры. Стал тверже – да, но тембр и интонация остались теми же. Когда-то давно она могла слушать этот голос бесконечно. Наивные девчоночьи мечты. А вот парень добился своего. Но что-то подсказывало Гончей, что юношеский восторг из его голоса пропал навсегда. Впрочем, это было неудивительно. В рухнувшем мире для восторга и радости не осталось места.

– Взя-яли!

Под счет Шерифа ремонтники и присоединившаяся к ним Гончая общими усилиями перевернули опрокинувшуюся дрезину и снова установили на рельсы. Ее топливный бак оказался пробит, а рычаги управления погнуты. Увидев это, старший из рабочих удрученно покачал головой, потом построил свою бригаду и увел в туннель.

– У вас сильные руки, – заметил Шериф, глядя на грязные ладони Гончей.

Он не ошибся. С тех пор, когда эти руки обнимали его, они стали сильнее. Сильнее и грубее.

– Занимаетесь физкультурой?

«А он образован», – мысленно отметила Гончая. Впрочем, он и раньше был далеко не глуп, иначе не влюбилась бы в него так безоглядно.

– В основном – бегаю.

– Бегаете? Где?

А ведь было время, когда он говорил ей «ты» и не задавал таких вопросов.

– Где придется.

Вряд ли Шерифу что-то прояснил ее ответ, но уточнять он не стал.

– Нужно убрать с путей трупы. Поможете мне?

– Разве у меня есть выбор? – усмехнулась Гончая.

Ее вопрос удивил Шерифа.

– Выбор есть всегда.

Вот как? Интересно, что бы он сказал, если бы она произнесла те слова, которые страстно желала услышать от него? Сказал бы, что еще слишком молод и не готов к совместной жизни или что они слишком мало знают друг друга? Впрочем, она никогда не поставила бы его перед выбором. Тогда она была слишком гордой!

А сейчас? – раздался голос девчонки, только что вырвавшейся из болота Театральной.

А сейчас это уже не важно, потому что она больше не та наивная девчонка с радостно колотящимся при встрече с ним сердечком! Она Гончая! Да и он теперь отзывается на другое имя. А ту дуреху, когда-то давно глядевшую на него на Павелецкой влюбленными глазами, он уже и не помнит. И пока они носили и укладывали вдоль стены туннеля тела погибшего брамина и раздавленного дрезиной чиновника, он смотрел на нее подозрительным взглядом Шерифа, а не глазами парня, встретившего после долгих лет свою прежнюю возлюбленную. Да и любил ли он ее?

– А где спутник этого? – указала Гончая на застреленного брамина, нарушив затянувшееся молчание. – Вы его видели?

Шериф кивнул.

– Это из-за него мы здесь. Прибежал на Краснопресненскую, кричит, в туннеле обвал. Вот нас и послали проверить.

– Значит, он сейчас на Краснопресненской?

– Беспокоитесь, что без него никто не сможет подтвердить ваши показания? – проницательно прищурился Шериф.

– А мне следует беспокоиться?

Шериф неопределенно пожал плечами, и в этот момент неожиданно раздался громкий и по-детски сердитый голос Майки:

– Мама говорит правду! Дяде было очень больно, он сам попросил ее.

Что-то сжалось у Гончей внутри. По ощущению было очень похоже, как сжималось в груди ее сердце, когда она глядела на своего возлюбленного много лет назад. Только сильнее.

«Мама говорит правду! Мама!»

* * *

Майка никак не могла понять, сказала она правду или солгала. Женщина-кошка не хотела убивать умирающего человека, ей было тяжело это сделать, очень тяжело – Майка это почувствовала. Но когда он попросил ее об этом, чтобы избавиться от боли, она заставила себя выстрелить. Так что Майка сказала дяде Шерифу чистую правду. Но она назвала женщину-кошку мамой и в этом солгала! Но весь ужас заключался в том, что защищая женщину-кошку, невозможно было отделить правду от лжи. Женщина-кошка назвала ее своей дочкой, чтобы уберечь от плохих людей. И Майка просто не могла предать ее.

Шериф долго смотрел ей в глаза, но Майка не отвела взгляда, хотя в этот момент ее гораздо больше интересовало, что происходит с женщиной-кошкой. А с той явно что-то происходило. Она даже дышала по-другому, и Майка испугалась, что дядя Шериф тоже это заметит. Он вовсе не был плохим человеком, но женщина-кошка почему-то остерегалась его. И пока она боролась с охватившим ее внезапным волнением, выравнивая дыхание, Майка не отрываясь смотрела на Шерифа, чтобы он случайно не взглянул в другую сторону.

Глаза Шерифа внезапно расширились. И не только глаза. Расширился окружающий Майку туннель. Темнота отступила. И она увидела перед собой стены и белый с пятнами копоти потолок незнакомой станции и молодого дядю Шерифа, обнимающего за плечи худенькую девушку в мешковатой не по росту одежде. Девушка стояла спиной, поэтому Майка не могла рассмотреть ее лица, но почему-то была уверена, что хорошо знает ее. И это было самое удивительное, потому что никогда прежде Майка не видела ни эту девушку, ни эту станцию.

Потом видение исчезло, и все вернулось на место. Майка снова оказалась в темном туннеле, рядом с женщиной-кошкой, а повзрослевший дядя Шериф уже не обнимал свою девушку, а задумчиво и даже, как показалось Майке, грустно смотрел на женщину-кошку.

– Куда направляетесь? – спросил он у нее.

– На Краснопресненскую.

– Можно взглянуть на ваши документы?

Майке показалось, что дяде Шерифу совсем не хочется этого делать. Тогда почему он задал свой вопрос?

– Наши документы находятся у старшего цирковой труппы, которая гастролирует по всему Кольцу. А он сам остался на Белорусской вместе с другими артистами, которым не хватило места на дрезине, – ответила женщина-кошка.

– Вы не похожи на циркачку, – вздохнул Шериф.

– Могу пройтись на руках, постоять на голове, сделать сальто.

– Вот я и говорю: не похожи, – снова вздохнул Шериф.

Женщина-кошка ничего не ответила, дядя Шериф тоже молчал, но тут вдалеке послышался перестук колес и скрип рычагов приближающейся дрезины, и он снова заговорил, но уже совсем другим, энергичным и напористым голосом.

– Сейчас вы пойдете на станцию. Здесь недалеко, если будете быстро идти, быстро и дойдете. Запомните: документы и все остальные вещи вы потеряли во время обвала. Вашего машиниста я задержу здесь настолько, насколько смогу, второй брамин так спешил в Полис, что, скорее всего, уже покинул Краснопресненскую, поэтому на станции никто не сможет опровергнуть ваши слова. Но я не советую вам там задерживаться. Все ясно?

– Да, – быстро кивнула женщина-кошка. – Спасибо.

Шериф отрицательно покачал головой.

– За что? Я ничего не сделал. И я виноват…

– Нет! – перебила его женщина-кошка. – Ты ни в чем не виноват! Прощай.

Она схватила Майку за руку, да так сильно, что Майка едва не вскрикнула от боли, и не повела, а скорее потащила за собой.

– Сколько лет твоей дочери? – крикнул ей в спину дядя Шериф.

– Пять, – ответила женщина-кошка.

Она ошиблась на год, но Майка не стала ее поправлять.

– А где отец?

– Мой папа умер, – обернулась к Шерифу Майка, опередив женщину-кошку с ответом.

Тот снова посмотрел на нее долгим и пристальным взглядом, словно старался запомнить или вспомнить что-то очень важное для себя. А Майка вдруг увидела его в окружении незнакомых людей. Дядя Шериф стоял в центре залитой светом тесной комнаты, за его спиной стояли двое высоких широкоплечих незнакомцев с хмурыми лицами, а третий, сидящий за столом напротив, не такой широкоплечий, но еще более хмурый и рассерженный задавал ему какие-то вопросы. Майка не слышала слов, но почему-то была уверена, что вопросы сидящего за столом сердитого человека касаются ее и женщины-кошки. А сердится человек потому, что дядя Шериф отпустил Майку и женщину-кошку, позволив им уйти.

Это было очень странно, Майка даже растерялась. А потом женщина-кошка снова потянула ее за руку, и возникшая перед глазами комната вместе с находящимися в ней людьми и бьющим в глаза ярким светом растаяла, растворилась во тьме. Через какое-то время Майка снова увидела перед собой пятно света, хотя уже не такого яркого, как в исчезнувшей комнате, где сердитый человек задавал свои вопросы. Присмотревшись, она поняла, что это просто фонарь, подвешенный впереди приближающейся дрезины.

На дрезине стоял уже знакомый Майке машинист и с натугой качал тяжелые рычаги. Увидев перед собой женщину-кошку, он бросил свое занятие, вытер рукавом вспотевший лоб и завистливо пробормотал:

– Отпустили? А меня, видишь, обратно отправили на расчистку! Будто это мое дело пути разгребать! Даже стакан засадить не дали! Это после такого-то!

Майка живо представила бар, где машинист стакан за стаканом вливает в себя мутную, дурно пахнущую жидкость, рассказывая обступившим его людям о произошедшем обвале. Но в следующее мгновение эту картину сменило другое видение, от которого у Майки мурашки поползли по коже – грязный, забрызганный кровью пол, и на нем белеют выбитые зубы.

* * *

– Дядя машинист, не пейте сегодня. Не надо.

Гончая первой повернулась к Майке, опешивший машинист опоздал на пару секунд. Девочка не отличалась болтливостью и не встревала в беседу взрослых. Пока Майка не заговорила, Гончая была уверена, что она даже не прислушивается.

– Чего? – Машинист вперился в Майку презрительным взглядом. – Мамку свою поучай, а меня не надо.

– Пожалуйста, не пейте. Я вас очень прошу, – повторила Майка.

– Да пошла ты, мелочь! – разъярился машинист. – От горшка два вершка, а туда же!

Если отбросить грубость, мужик был прав на все сто. Гончая дернула Майку за руку, чтобы та замолчала, но тут девчонка выдала такое, отчего Гончая просто окаменела.

– И главное – не показывайте никому пистолет, который получили от мамы!

Про трофейный револьвер, которым Гончая расплатилась с машинистом за поездку, она Майке не говорила. Откуда же та узнала?!

– Да ну тебя, – сердито пробурчал машинист и снова налег на рычаги. Тронувшись с места, дрезина укатила вперед.

– Он не поверил, – всхлипнула Майка, когда удаляющаяся дрезина скрылась в темноте.

Но Гончую сейчас интересовало другое. Она присела на корточки, развернула к себе девочку и заглянула ей в глаза.

– Откуда тебе известно, что я отдала пистолет машинисту?

Майка снова всхлипнула.

– Я видела, как злые люди били его в темном подвале. Там был забрызганный кровью пол, и на нем валялись выбитые зубы. А перед этим дядя машинист сильно напился в баре и хвастался там большим пистолетом, который он получил от тебя.

– Где ты это видела?

– Нигде. Просто видела.

Закрываю глаза и вижу.

– А еще что ты видела?

– Человека, который бил дядю машиниста, – неохотно призналась Майка.

– Как он выглядел?

– Высокий, сутулый, страшный.

«Высокий, сутулый, страшный… Подручный Калгана!» – вспомнила Гончая.

– Он что-нибудь спрашивал?

Майка кивнула.

– Да. Про нас.

– И машинист ему все рассказал?

Молчание. И новый кивок.

Гончая стиснула зубы. Она так и не поняла, откуда берутся странные видения, а девчонка, похоже, и сама этого не знала, но не сомневалась, что Майка говорит правду.

Она действительно видит будущее! И в этом будущем, судя по ее словам, совсем недалеком, избитый калгановским костоломом машинист выложит всем, куда он отвез женщину с маленькой девочкой. Женщину, расплатившуюся с ним крупнокалиберным револьвером – оружием, которое она забрала у зарезанного громилы!

Что произойдет потом, Гончая знала и без Майкиных пророчеств. Как только ремонтники Ганзы расчистят обрушившийся туннель, науськанные Калганом отморозки ринутся по ее следу. Да они и не будут ждать, ведь Белорусскую и Краснопресненскую связывают два туннеля! Получив наводку, эти шакалы сразу бросятся в погоню!

Единственный способ избежать преследования – это вернуться сейчас назад, разыскать в туннеле машиниста, свернуть ему шею и забрать револьвер. Все! Ни Калган, ни его громилы не узнают, куда делась с Белорусской разыскиваемая женщина с маленькой девчонкой. Во всяком случае, не узнают до тех пор, пока они с Майкой не будут уже в безопасности. Но этот вариант имеет один недостаток – благодаря своим способностям про него может узнать Майка! И тогда… Что тогда произойдет и как это повлияет на их отношения, Гончей даже думать не хотелось.

Охваченная внезапным порывом, она снова взглянула девочке в глаза.

– Что нам делать? Ты знаешь?

Майка только помотала головой. Вопрос остался без ответа, но Гончая облегченно выдохнула. Мимолетное наваждение прошло, она снова ощущала себя в привычной среде, где выживание зависело от силы и ловкости, скорости реакции и точности выстрела. Чтобы выпутываться из смертельно опасных ситуаций, мало видеть картинки будущего, для этого надо быть Гончей.

– Помнишь, что сказал Шериф? – спросила она у Майки. Еще хотела потрепать девочку по голове, но вовремя вспомнив про свои грязные руки, остановилась. – Если пойдем быстрее, быстрее доберемся до Краснопресненской.

– А как же дядя машинист? – растерялась девочка.

– Ты его предупредила. Теперь ему решать, как себя вести.

– Но он мне не поверил! – воскликнула Майка.

«Я и сама с трудом верю».

Гончая вздохнула и взяла Майку за руку.

– Тогда это будет ему уроком.

– А если эти злые люди убьют его?

– Убьют? – Гончая задумалась. – Вряд ли. Если бы он упорствовал, тогда могли бы. Но я думаю, он сдаст нас сразу, как только лишится пары зубов.

– Тогда ладно, – улыбнулась Майка. После объяснения Гончей она сразу повеселела.

Вот и пойми эту девчонку!

Глава 5
Пешком

Поначалу Майка шагала бодро, но постепенно начала уставать. Непривычные к хождению по туннелям детские ножки то и дело цеплялись за шпалы. Несколько раз она оступалась и не свалилась на рельсы только потому, что Гончая всякий раз успевала подхватить ее. Девочка не жаловалась, но Гончая слышала, как с каждым шагом дыхание ее маленькой спутницы становится все натужнее и тяжелее.

– Присядь, передохни, – предложила она, и девочка сейчас же плюхнулась на рельсы.

– Я не устала, – с трудом ворочая языком, выговорила Майка и тут же поправилась: – Не очень устала.

Гончая улыбнулась.

– И все же лучше передохнуть. Время есть.

Минуту или больше Майка просто тяжело дышала, потом решила заговорить.

– Скажи, а та станция, куда мы идем, она какая?

– Краснопресненская? – Гончая задумчиво пожала плечами. – Обыкновенная. Как и прочие станции Ганзы. Сытая и… равнодушная.

– Сытая, – повторила за ней Майка и спросила с надеждой в голосе: – А мы сможем там поесть?

– Ты хочешь есть?

Девочка робко кивнула.

Гончей стало нестерпимо стыдно перед ней. Если бы не темнота туннеля, Майка наверняка заметила бы, как она покраснела. Обещала заботиться о девочке, а сама забыла о таких элементарных вещах.

С того момента, как они перекусили в баре на Белорусской, откуда пришлось быстро уносить ноги, прошли уже сутки! Неудивительно, что девчонка проголодалась. Еще Баян угостил ее перед выступлением из своих припасов, но что это за еда? Гончая и сама не отказалась бы от свиного шашлыка или грибной похлебки, но голод не был главной ее проблемой, и она попросту выбросила это из головы, заставив себя не думать о еде. В ее жизни не раз возникали ситуации, когда приходилось по нескольку дней не есть. Но в отличие от нее пятилетняя девочка на такое была еще не способна.

Порывшись в дорожной торбе, Гончая достала кулек с сушеными грибами. Там уже почти ничего не осталось.

– На, подкрепись, – она протянула кулек Майке. Несколько раскрошившихся грибов все равно не могли утолить ее голод, разве что растравить аппетит.

Майка радостно захрустела грибами, но вскоре остановилась и подняла на Гончую вопросительный взгляд.

– А ты?

– А я не хочу.

– Врешь.

– Вру, – не стала спорить Гончая. – Но я сильнее и могу долго обходиться без еды. Я специально тренировалась. Поэтому ешь и набирайся сил. Они тебе еще понадобятся.

– Чтобы дойти до станции? – уточнила Майка.

– Чтобы выжить, – поправила ее Гончая.

Девочка о чем-то задумалась, даже грибами хрустеть перестала, и неожиданно для Гончей спросила:

– Для этого обязательно становиться такой?

– Какой?

– Хищной.

Гончая не оскорбилась и не обиделась. Она бы не обиделась, даже если бы Майка назвала ее злой, жестокой или безжалостной, потому что все это было правдой. Но девчонке давно уже пора кое-что для себя уяснить.

– Когда мне было примерно столько лет, сколько тебе сейчас, мир, который я знала, рухнул, – начала свой рассказ Гончая. – А в рухнувшем мире, чтобы тебя не унижали, не вытирали об тебя ноги и не использовали как половую тряпку, приходится драться, порой отчаянно. Это нелегко, но необходимо, если хочешь выжить. Поэтому я и взяла в руки нож, а потом пистолет.

– Когда человек берет в руки нож, он теряет что-то. Вот здесь. – Майка печально вздохнула и коснулась ладонью ее груди.

– Я ничего не потеряла! – воскликнула Гончая. Возможно, ее слова прозвучали резче, чем следовало. Она не хотела пугать Майку.

Но девочка не испугалась, лишь снова печально вздохнула.

– Но ты ведь больше не поешь.

– Зато я…

Гончая замолчала, хотя Майка ждала от нее продолжения. «Могу попасть из пистолета в подброшенную бутылку, содрать скальп или свернуть кому-нибудь шею голыми руками?» Вряд ли все вышеперечисленное можно считать полноценной заменой тому, о чем говорила Майка. И она ведь действительно больше не поет.

Гончая отвернулась.

– Доедай и пошли, – сказала она Майке.

И пока та жевала остатки грибов, постаралась выкинуть из головы растревоженные девчонкой мысли. В конце концов, ей это удалось.

Проблема в том, что у них не осталось ни патронов, ни вещей, которые можно было бы продать. Пять завалявшихся в кармане пулек не в счет – на Кольце на них ровным счетом ничего не купишь. А патроны нужны. Хотя бы чтобы вымыться, почистить одежду и привести себя в порядок.

Тем временем Майка достала из кулька последний гриб, потом высыпала в рот оставшиеся внутри крошки и подняла глаза на Гончую.

– О чем ты задумалась?

– Не бери в голову, – улыбнулась женщина. Как ни странно, улыбка получилась искренней. – Перекусила? Тогда поднимайся и пошли. Мы уже недалеко.

* * *

То ли от съеденных грибов у Майки и в самом деле прибавилось сил, то ли помогла короткая передышка, но до Краснопресненской они добрались довольно быстро. Майка даже не запыхалась.

Света здесь было больше, чем на Белорусской. Развешанные над платформой ртутные лампы горели в полную силу. Но все это Гончая отметила лишь мельком. Ее внимание сосредоточилось на установленных в туннеле железных воротах, перегораживающих пути. Их створки представляли собой прямоугольные сварные рамы, укрепленные еще и рядами натянутой колючей проволоки. Перед воротами стоял вооруженный автоматом ганзейский пограничник, а позади торчал пока что направленный кверху ствол крупнокалиберного пулемета. Обычно ганзейцы не перекрывали подъездные пути к своим станциям. Лишь особые обстоятельства могли заставить их сделать это.

– Стой! – окрикнул Гончую пограничник. – Кто такая… такие? – поправился он, разглядев, что к вышедшей из туннеля женщине жмется перепуганная девочка.

– Пассажиры с разбившейся дрезины, – не вдаваясь в разъяснения, ответила она.

Такой ответ, видимо, полностью совпал с ожиданиями пограничника. Он забросил автомат за спину, успокоился и даже подобрел.

– Идите сюда.

Гончая с Майкой приблизились. Пограничник был уже немолод и по возрасту вполне годился Майке в дедушки. Он осмотрел их и сочувствующе спросил:

– Вещи-то хоть сберегли?

Гончая, а вслед за ней и Майка отрицательно покачали головами.

– Могло быть и хуже. Недавно вон женщину привезли. Так у нее на одной руке вообще живого места нет. Ладно, идите. – Пограничник слегка приоткрыл створку ворот и, когда Гончая с Майкой проходили мимо него, добавил: – Там бочка с водой на путях стоит. Умойтесь, если хотите.

Гончая благодарно кивнула. Хотя пограничник и не сделал ничего особенного, даже такая забота в рухнувшем мире встречалась крайне редко. Да почти никогда не встречалась. Майка тоже понимала это и не удержалась от слов благодарности.

– Спасибо, дядя.

Примерно посередине между воротами и станционной платформой, слева от путей располагалась сколоченная из досок небольшая будка без крыши, возле которой стояла почти доверху наполненная водой бочка. В воде плавал привязанный к бочке длинным стальным тросом железный ковш. Своей конструкцией деревянная будка больше всего напоминала одноместный нужник из тех, что возводят поблизости от блокпоста для караульной смены. Заглянув внутрь, Гончая убедилась, что это он и есть, но стоящая рядом бочка и ковш позволяли использовать нужник и в другом качестве.

Гончая подмигнула Майке.

– Вымоемся? Вода, конечно, холодная. Зато бесплатно.

– А можно? – недоверчиво спросила Майка.

Гончая улыбнулась.

– Тебе же дядя пограничник разрешил. Раздевайся, я тебе полью.

Майка не заставила себя уговаривать. Она тут же нырнула в будку, проворно сбросила с себя одежду и подставила под струю сложенные ковшиком ладошки.

– В дырку не провались, – пошутила Гончая, поливая ее сверху водой из ковша.

Невысокие стенки сколоченной будки позволяли без труда это проделать, но потом Гончая забралась в «душ», сменив Майку, бочка с водой осталась снаружи, а девочка со своим ростом просто не могла дотянуться до верха. Пришлось передавать ковш через открытую дверь. В это время Гончая случайно повернулась, и девочка увидела покрывающие ее спину шрамы. Глаза Майки испуганно округлились, а ковш выскользнул из ее разжавшихся ручек. Гончая успела поймать ковш на лету, но вся вода из него все равно выплеснулась на пол.

– Что это? – прошептала девочка. – Тебя били?

«Били?» Гончая мысленно усмехнулась. Да, ее били. И не раз. Но то, что имела в виду Майка, не подходило под это определение. Шрамы на спине остались от ударов многожильного электрического кабеля, с которого предварительно сняли оплетку. Тот, кто ее избивал, оказался изобретателен. Он очень хотел знать, на кого она работает. А она очень хотела жить и поэтому молчала, так как прекрасно понимала, что умрет сразу же, как только признается.

Устав махать кабелем, палач отложил его и стал пытать ее раскаленным железом, пообещав, что сдерет с нее кожу, если она не заговорит. Он бы сделал это в любом случае, потому что вошел во вкус, и она бы все равно заговорила, потому что есть предел боли, которую можно вытерпеть. Но Гончая потеряла сознание, прежде чем палач превратил ее в кусок окровавленного мяса, и он долго не мог привести ее в чувство. Настолько долго, что решил передохнуть и отложить пытку до утра. Очевидно, она выглядела так плохо, что палач и мысли не допустил, что она способна сбежать. Но ее воля к жизни оказалась сильнее, чем он мог представить, и Гончая все-таки сбежала.

– Кто это сделал? – продолжала допытываться Майка.

Женщина покачала головой.

– Неважно. Его больше нет.

– Ты убила его?

– Не успела. Он умер раньше.

У меня для тебя хорошая новость: твой мучитель благополучно скончался.

Откуда вам это известно?!

Я же тебе говорил: я знаю все, что происходит в метро.

«Выходит, не все. Если бы ты знал все, тебе не потребовалась бы девочка, способная заглядывать в будущее».

Майка хотела еще что-то спросить, но Гончая прервала ее, сунув ковш в руки.

– Хватит болтать. Неси воду. Я уже замерзла.

Девочка исчезла за дверью. Затем снаружи послышалась какая-то возня, а еще через секунду раздался возмущенный Майкин голос:

– Дядя, что вы делаете?

Сердце Гончей пропустило очередной удар. Она резко распахнула дверь. Прямо перед ней стоял ганзейский пограничник, но не тот, что встретил ее и Майку у железных ворот. Этот был моложе, лет тридцати с небольшим, и без оружия. В одной руке он держал ковш, который безуспешно пыталась вырвать у него Майка, вторую опустил на ремень. На Майку он не смотрел, и, судя по тому, как взгляд опустился с груди Гончей на ее впалый живот и ниже, девочка его даже не интересовала.

– Чего надо? – грубо спросила Гончая. Она уже убедилась, что пограничник не представляет опасности. Обычный похотливый мужлан, вздумавший подглядывать за моющейся женщиной.

– Да вот, помочь хотел, спинку потереть. А твоя девчонка кидается. – Он и не думал смущаться.

Вспомнив про шрамы, Гончая непроизвольно усмехнулась. Погранец истолковал ее усмешку по-своему и оскалился во весь рот.

– Так нужна помощь-то?

Гончая одарила его обворожительной улыбкой.

– Может быть.

Он тут же ринулся к ней, но уперся в выставленную ладонь.

– Шустрый какой! Сначала накорми девушку, а уж потом… – добавила Гончая и многозначительно замолчала.

– Так пошли ко мне! – с готовностью подхватил пограничник. – У меня как раз смена закончилась.

– Тогда жди снаружи, я быстро. И подай воды.

Он понял только последнюю фразу, зачерпнул из бочки воды и полез вместе с ковшом в тесную кабинку. Гончей даже пришлось применить силу, чтобы вытолкать его оттуда.

Во время борьбы с самозваным «помощником», она перехватила осуждающий взгляд Майки. И хотя Гончая не собиралась доводить свое обещание до конца, ей все равно стало не по себе от этого взгляда.

* * *

Женщина-кошка шагала рядом, но Майка старалась не смотреть на нее. Женщина-кошка опять солгала и опять сделала это легко и непринужденно. Похоже, ложь вошла у нее в привычку. Почему же тогда Майка не сердится на нее? Может быть, дело в самом солдате, которого обманула женщина-кошка. Солдат не понравился Майке с первого взгляда. С его первого взгляда, которым он уставился на женщину-кошку, когда та раздетая распахнула перед ним дверь туалета. А его слова! Он предложил женщине-кошке помощь, даже отобрал у Майки ковш, якобы для того чтобы поливать ее водой, когда та будет мыться, но в действительности хотел совсем другого.

Майка еще не до конца разобралась в отношениях взрослых, поэтому плохо представляла, чего добивается от женщины-кошки солдат. Она только почувствовала, что ему понравилось подглядывать за женщиной-кошкой, когда она моется. Но солдат хотел не только смотреть. В своих мыслях он хватал и мял руками ее плечи, голые ноги и грудь и хотел, чтобы она мяла его в ответ. А еще он хотел, чтобы женщина-кошка целовала его! Целовала так, как целует женщина мужчину, когда любит его! При этом солдат не испытывал к женщине-кошке любви и не стремился вызвать любовь у нее. Но поцелуи без любви – это обман! Выходит, солдат сам хотел, чтобы женщина-кошка обманывала его? Майка окончательно запуталась. А вот женщина-кошка прекрасно поняла солдата и пообещала выполнить его желания. Она не сказала об этом вслух, только намекнула, но солдат поверил ей, хотя и это тоже был обман. Женщина-кошка вовсе не собиралась воплощать его замыслы. Зачем же она это сделала?

У Майки был только один ответ. Женщина-кошка хотела есть и рассчитывала, что обманутый солдат накормит ее. У Майки и самой сосало в животе от голода – остатки сушеных грибов, которые отдала ей женщина-кошка, не смогли его побороть. Но разве можно обманывать ради еды? Если бы женщина-кошка призналась солдату, что голодна, и попросила угостить ее, разве бы он отказал? Неужели не пожалел ее? Сестра учила Майку, что люди должны всегда помогать друг другу. И хотя такой бескорыстной помощи Майка и не могла припомнить, до недавнего времени она думала, что так оно и есть. Хотя после знакомства с женщиной-кошкой ее понятия о людях сильно изменились.

Майка словно взглянула на окружающий мир по-другому, глазами женщины-кошки. Это был холодный и жестокий взгляд и в то же время, как бы странно и удивительно это ни звучало, честный. Опыт двух последних дней, когда она следовала за своей взрослой спутницей, подсказывал, что, попросив у солдата еды, женщина-кошка, скорее всего, ничего бы не получила. Значит, и эта новая ложь была ложью во спасение, как в баре на Белорусской?

Майка скосила глаза на солдата, который топал справа от женщины-кошки, поглаживая ее по талии, опуская руку и пониже. Майка буквально чувствовала, как ему не терпится стащить с нее одежду, как и то, что женщина-кошка ему этого не позволит. Когда солдат поймет, что она обманула его, он очень разозлится. Но женщина-кошка совершенно не боялась его гнева. Солдат был выше ее на полголовы, шире в плечах и, наверное, сильнее. Но Майка точно знала, что женщина-кошка способна убить его в любой момент. Она могла это сделать, даже когда стояла перед ним раздетая на залитом водой дощатом полу туалета, но решила, что солдат не представляет для нее угрозы.

Зато когда Майка поделилась с женщиной-кошкой своими видениями об избитом машинисте, в ее голове промелькнули страшные мысли, от которых Майку бросило в дрожь. Женщина-кошка всерьез задумалась о том, чтобы убить дядю машиниста до того, как он попадет в руки бандитов! К счастью, это длилось недолго. Женщина-кошка выбросила из головы свои черные мысли, ее хмурое лицо разгладилось, и у Майки сразу отлегло от сердца.

Беспрестанно лапающий женщину-кошку наглый солдат не нравился Майке, но она вовсе не хотела его смерти. К счастью, женщина-кошка и не собиралась его убивать, где-то в глубине души даже посмеивалась над ним.

– Так ты с той дрезины, которая попала под обвал? – спросил у нее солдат. Он и до этого что-то говорил, но Майка не прислушивалась.

– Точно, – с грустью вздохнула женщина-кошка и опять обманула. Ей вовсе не было грустно. – Еле выбрались. А вещи пропали.

Однако разжалобить солдата, если она этого добивалась, ей не удалось.

– Тут до вас один прибежал, – как ни в чем не бывало, продолжал он. – Скорее, приковылял, весь в мыле. Орет: обвал, крушение, катастрофа. А перед этим с Новослободской по телефону звонили. У них там какие-то подземные толчки, вроде землетрясения, они даже движение на своем участке заблокировали и все дрезины остановили, спрашивали, какая на других станциях обстановка. Я как раз в карауле стоял, слышал. У нас-то все нормально, никаких толчков, но в администрации переполошились. Даже Шерифа послали разбираться. Как на Кольце что-нибудь непонятное случится, сразу его посылают. Он парень дотошный. Видели Шерифа-то?

Женщина-кошка молча кивнула. Ее интересовало все, что касалось Шерифа, и она жадно вслушивалась в слова солдата.

– Ну вот, пока решали, кого еще с Шерифом на Новослободскую отправить, из туннеля вывалился тот раненый и давай орать про обвал, про стрельбу, про погибших. Ничего толком объяснить не может, но начальство, видно, смекнуло, раз стрельба была, значит, это не обычный обвал, а диверсия с последующим нападением. Туннели сразу закрыли, а со стороны Белорусской еще и железными воротами перегородили, блокпост со станкачом живо соорудили, а всех караульных на охрану кинули. Это уж потом, когда дрезина с раненой бабой приехала и ваш машинист толком все рассказал, сообразили, что тревога ложная.

По платформе в разные стороны сновали озабоченные люди, Майка разглядела в руках у многих оружие. Если тревога ложная, чего они так беспокоятся? Женщина-кошка тоже внимательно следила за проходящими мимо, но больше всего ее заинтересовала небольшая, но шумная толпа в противоположном конце платформы.

– Что там происходит? – спросила она.

– Транзитники, – пояснил солдат. – На Киевскую рвутся, требуют их пропустить. Туннели-то еще закрыты.

Присмотревшись к шумящей у входа в туннель толпе, Майка заметила в первых рядах размахивающего руками пожилого человека, который ехал с ними на дрезине и в страхе сбежал, после того как женщина-кошка застрелила его смертельно раненного товарища. Женщина-кошка тоже смотрела на него и, судя по ее взгляду, совсем не обрадовалась этой встрече.

– А когда откроют? – спросила она.

– Туннели-то? – уточнил солдат. – Думаю, скоро. Шериф с проходчиками вернется, сразу и откроют.

Майка представила, как проходчики под руководством Шерифа разгребают образовавшийся в туннеле завал, вспомнила, как пожилой бригадир придирчиво разглядывал выпирающие из земли огромные куски растрескавшегося бетона, а потом…

Потом раздался шорох осыпающейся земли и треск раскалывающихся камней. Ее взгляд провалился в уходящую под землю бездонную расщелину. Майка в ужасе закричала, но это не остановило ее падение.

Она все глубже и глубже проваливалась в разверзшуюся под ней пропасть, пока не увидела вырывающиеся из глубины клубы густого ядовитого тумана. Сначала он показался Майке желтым, потом бледным с примесью крови, как вытекающий из раны гной, и, наконец, непроглядно-черным. И там, в глубине тумана, что-то двигалось. Что-то большое. Невообразимо огромное. И ненасытное.

* * *

Лоб Майки оставался горячим. Не таким обжигающим, как в тот момент, когда она без чувств упала на платформу, но все-таки горячим, и это не на шутку тревожило Гончую. Она понятия не имела, что случилось, единственное, что не вызывало сомнений, это внезапная болезнь девочки. И заболела она по вине своей взрослой спутницы, решившей заботиться о ребенке, но понятия не имеющей, как это делать! Организм тренированной и закаленной женщины был способен на многое, что оказалось совсем не по силам пятилетнему ребенку. А она позволила Майке спать в туннеле на голой земле, да еще заставила мыться холодной водой из бочки. Неудивительно, что девочка после этого слегла. В лучшем случае это простуда. А в худшем? Инфекция? Воспаление легких? Без квалифицированного лечения это практически стопроцентный смертный приговор.

Гончей стало страшно. Даже сама мысль о том, что она может потерять Майку, это маленькое, беззащитное и хрупкое создание, была невыносимой. А если малышка действительно умрет?!

– Ты только не умирай, – прошептала Гончая, глядя в неподвижное лицо девочки. – Если хочешь, поспи, только не умирай. А хочешь, я тебе спою, как ты просила. Веселую песенку про принцессу, хочешь?

Она взяла в руки расслабленную Майкину ладошку, улыбнулась и запела. Тихий голос постепенно набирал силу и глубину.

…Принцесса в плен его взяла,

И поцелуем обожгла…^[1]

Гончая помнила эти слова из своего довоенного детства. Мать хранила дома записи старых музыкальных фильмов и часто пересматривала их, напевая понравившиеся песни. Они помогали ей отвлечься от собственной нелегкой жизни. Наверное, в такие моменты мать воображала себя героинями любимых музыкальных комедий.

К концу второго куплета, повествующего о неосторожности принцессы, влюбившейся в оловянного солдатика, сомкнутые веки Майки мелко задрожали. Гончая склонилась к лежащей на постели девочке и нежно прикоснулась губами к ее лбу. В этот момент малышка еле слышно прошептала:

– Спой еще, мама.

Но Гончая все равно услышала каждое слово!

– Конечно, любимая.

Девчушка завозилась под одеялом и открыла глаза.

– Мама! – детские пальчики вцепились в руку Гончей, потом Майка разглядела, кто перед ней, и ее хватка ослабла. Но она не испугалась, увидев перед собой не маму, а другую женщину. Одного этого для Гончей оказалось достаточно.

– Я никогда не слышала эту песню, – призналась Майка.

Гончая улыбнулась.

– Это старая песня. Из одного доброго фильма. В детстве, когда мне было грустно, мне пела ее моя мама.

– А что там дальше?

– Дальше?

То ли от радости, что Майка наконец очнулась, то ли от воспоминаний детства в горле образовался комок, но Гончая все же проглотила его и допела последний куплет. Потом озорно подмигнула Майке в расчете на ее ответную улыбку, но вместо этого девочка нахмурилась.

– Глупая принцесса. Как можно забыть того, кого любишь?

Вопрос привел Гончую в замешательство. К счастью, Майка не потребовала от нее ответа. Она обвела взглядом скудную обстановку солдатской каморки и спросила:

– Где мы?

Это «мы» Гончей понравилось, а вот ее слабый голос – нет.

– В доме пограничника. Помнишь дядю пограничника?

– Который хотел… помять тебя?

– Помять? – переспросила Гончая и, сообразив, что Майка имеет в виду, рассмеялась. – Он самый.

Майка снова покрутила головой по сторонам.

– А где он?

– На службу вызвали. На вот, поешь. Или, может быть, пить хочешь?

Но Майка не взглянула ни на миску приправленной топленым жиром грибной каши, которую Гончая протянула ей, ни на накрытую блюдцем алюминиевую кружку со свежезаваренным чаем, стоящую на колченогом столе. Вместо этого она вопросительно уставилась на Гончую, но уже через секунду сомнения исчезли с лица девочки, словно она прочитала ответ в ее голове. Гончей невольно стало не по себе от проницательного взгляда.

– Поешь, – повторила она. – Тебе нужны силы. Помнишь, что я тебе говорила?

Майка кивнула, взяла в руки миску с кашей, вполне приличной кашей, надо признать, и начала есть, но, проглотив пару ложек, остановилась.

– А ты?

– Я уже ела, – ответила Гончая и, так как девочка недоверчиво посмотрела на нее, добавила: – Правда, ела.

После довольно продолжительной паузы Майка снова принялась за кашу и на этот раз ела, уже не отвлекаясь. Гончая сидела рядом на краю деревянного топчана, служившего пограничнику кроватью, и молча наблюдала за ней. До этого момента она и не подозревала, что можно получать удовольствие, просто наблюдая за тем, как ест другой человек. Вслед за этим открытием пришла внезапная мысль, что эта девочка, сосредоточенно уминающая грибную кашу, единственный в метро (во всем мире!) человек, который ей небезразличен. Мысль оказалась настолько неожиданной, что не ведающая жалости Гончая в первый миг даже растерялась.

Когда ложка заскребла по дну, Майка вернула ей миску и сыто отрыгнула. Гончая улыбнулась, а девочка испуганно прикрыла рот рукой.

– Ой, я нечаянно.

– Все нормально, – успокоила ее Гончая, протягивая кружку с чаем. – Попей.

Майка отпила половину и вернула кружку обратно.

– Вкусно? Это нормальный чай, а не та бурда, которую нам подали на Белорусской.

Майка кивнула, но никакого удовольствия на ее лице Гончая не заметила.

– Это все того солдата, да? – спросила она и, когда Гончая не ответила на очевидный вопрос, добавила: – Но ведь ты не собираешься с ним расплачиваться за эту еду?

В голосе девочки отчетливо слышалась надежда. Гончая подумала, что в возрасте Майки никогда не задала бы такого вопроса. Он даже не пришел бы ей в голову. Но дети в метро взрослеют быстро.

– Расплачиваться с ним? Много чести, – она усмехнулась. – Он же видел меня голой, хватит с него. Не бери в голову. Лучше расскажи, что с тобой случилось на платформе.

Майка покачала головой.

– Я не помню.

– Совсем ничего не помнишь?

Девочка долго молчала, потом осторожно, словно пробуя слова на ощупь, заговорила.

– Я снова была в туннеле, где обвалился потолок. А потом провалилась под землю. Было страшно. Я закричала.

– Помнишь, что ты кричала?

Майка снова покачала головой. Она не помнила.

– Ладно, проехали.

Гончая улыбнулась, но малышка не ответила на ее улыбку. Детские пальчики снова впились в ее руку.

– Нет, скажи!

Обратить все в шутку? Но Майке почему-то важно знать правду.

– Ты кричала: не ходите туда, там смерть! – призналась Гончая.

– А кому я это кричала?

– Не знаю. Но люди, которые тебя слышали, здорово перепугались. Мой ухажер пытался их успокоить, сказал, что у тебя жар. Ты и вправду вся горела, а потом упала в обморок.

– И ты принесла меня сюда?

– Принесла. Парень пытался возражать, но я его убедила.

– Он скоро вернется?

Гончая пожала плечами.

– Даже не знаю. Обстановка на станции довольно напряженная: туннели так и не открыли, люди напуганы. Многие из тех, кто хотел отсюда уйти, через переход отправились на Баррикадную. По-другому сейчас с Краснопресненской не выбраться. А Шерифа все нет.

– Не беспокойся о нем, он вернется.

Брови Гончей изумленно взлетели вверх.

– С чего ты взяла, что я о нем беспокоюсь?

Майка недоверчиво прищурилась.

– А разве это не так?

– Глупости! Очень надо мне о нем переживать! Я о тебе беспокоюсь. У тебя жар, хотя и не такой сильный, как в тот момент, когда ты потеряла сознание. Похоже, ты простудилась. А у меня ни лекарств, ни патронов, чтобы их купить. Да и задерживаться здесь не стоит, прав Шериф, это опасно.

– Разве мы не подождем Маэстро, тетю Глори и дядю Баяна? – воскликнула Майка. Одна мысль, что придется расстаться со своими новыми друзьями, расстроила ее до слез.

Гончая озабоченно вздохнула. Она уже много раз задавала себе этот вопрос. Конечно, проще всего добраться до Октябрьской, доехав туда по Кольцу вместе с цирковой труппой. Но, во-первых, им с Майкой нужно дальше, на Таганскую. А от Октябрьской до Таганской еще три перегона. Во-вторых, неизвестно, когда циркачи доберутся до Краснопресненской. Свой багаж им в руках не унести, значит, придется ждать восстановления железнодорожного сообщения, а на расчистку обрушившегося туннеля и восстановление путей может уйти несколько дней. Но главная проблема даже не в этом. Как везти с собой больную девочку? Вдруг ей станет хуже? Без лекарств наверняка станет, и неизвестно даже, какие нужны лекарства. Вдруг у Майки не обычная простуда? Тогда ей понадобится серьезное лечение – лазарет, врач и уход. Где все это взять в дороге?

Сколько ни думала Гончая, на ум приходило только одно место, где Майку могли гарантированно поставить на ноги. Идти туда не хотелось. Но разве у нее есть выбор?

– Мы с ними обязательно встретимся, – приняв решение, сказала Гончая. – Но сначала тебе нужно показаться доктору. А он живет на другой станции.

– На другой? – разочарованно спросила Майка.

– Увы, в рухнувшем мире доктора большая редкость.

Девочка понимающе кивнула.

– У нас на Маяковской не было доктора. А где он живет?

– На Пушкинской. Всего один переход отсюда.

– На Пушкинской?! – испуганно воскликнула Майка. – Там же живут злые люди, которые травят других собаками!

– Злых людей везде хватает. Но доктор, который там живет, хороший доктор! К тому же он мне кое-чем обязан.

Для Майки, делящей людей на плохих и хороших, такого объяснения оказалось достаточно. Гончая не стала уточнять, что имела в виду профессиональные, а отнюдь не человеческие качества доктора из Рейха. Впрочем, человек, которого он убил с ее помощью, был еще хуже.

* * *

– Идти недалеко. Сейчас по переходу на Баррикадную, а оттуда один перегон до Пушкинской. Быстро дойдем, а если устанешь, я тебя понесу, – наставляла Гончая Майку, когда они покинули каморку пограничника и выбрались на платформу.

Хозяина нигде не было видно, но Гончая не переживала из-за того, что ушла не попрощавшись с ним, куда больше ее беспокоило самочувствие Майки. Девочка старалась не показывать своей слабости, но Гончая видела, что шагает она с трудом. Майка даже не смотрела по сторонам, что для любопытной девочки было уж совсем непривычно. В отличие от нее Гончая профессионально фиксировала окружающую обстановку.

Транзитники, видимо, убедились в тщетности преодолеть пограничные посты на входе в туннели, и сейчас там было пусто. Зато довольно много людей толпилось у края платформы. Присмотревшись к ним более внимательно, Гончая заметила, что собрались они у стоящей на путях знакомой ручной дрезины. Значит, Шериф с ремонтной бригадой уже вернулись?

Сменив направление, она приблизилась к толпе. Первые же услышанные слова заставили ее насторожиться.

– Все как есть под землю провалились, – шепотом рассказывала одна женщина другой. – Еле выбрались.

– Раньше наши предки так на крупного зверя охотились. Выроют яму, а сверху ветками прикроют, да еще землей забросают. Зверь вступит и провалится, – вспомнил какой-то умник.

– Так там не только земля, а еще тюбинги, кольца бетонные, – напомнил ему собеседник, парень лет двадцати.

– Вот вместе с бетоном все в яму и ухнуло, – пояснил знаток древней охоты.

– А яму-то кто вырыл? – не унимался парень.

– Да никто! Из-за обвала сама образовалась, – оборвал его хмурый мужчина в распахнутой кожанке.

– Раненого-то куда, в лазарет? Не знаете? – обратилась к нему растрепанная женщина.

– Да какой он раненый?! – осадил ее мужчина в кожанке. – Так ободрался немного, даже не переломал ничего. Вот если бы его Шериф за руку не поймал, когда он в щель рухнул, тогда плохо дело.

– Кранты бы парню. Точно, кранты, – присоединился к разговору еще один мужчина, распространяющий вокруг себя запах перегара.

В обсуждение включались все новые и новые люди, голоса звучали с разных сторон, и Гончая уже не могла уследить за тем, кто и что говорит.

– Одного так и не достали.

– Пропасть бездонная! Они и светили, и фонарь на веревке спускали, но дна так и не увидели.

– Шериф-то сам что говорит?

– Да он сразу начальству побежал докладывать.

Услышав последнюю фразу, Гончая перевела взгляд на отгороженную металлическими барьерами часть платформы, где располагались служебные помещения станционной администрации. Проход в служебную зону охранялся вооруженными часовыми, суровый вид которых начисто отбивал у всех желание задавать им какие-либо вопросы. Но тут приоткрылась центральная дверь с надписью «НАЧАЛЬНИК СТАНЦИИ», и оттуда вышел Шериф. Его недавно чистый и опрятный комбинезон покрывали пятна глины и цементной пыли, а на одном колене зияла свежая прореха.

Они все сказали друг другу еще в туннеле, но Гончая намеренно задержалась на месте, давая возможность Шерифу заметить ее и, когда тот все же сделал приглашающий жест, подошла к перегородке.

– Вы так и не ушли? – устало спросил он, но озабоченности в голосе Гончая не услышала.

– Уже уходим.

– Правильно, – кивнул Шериф. – На Баррикадную или дальше?

– Дальше.

Он ненадолго задумался.

– Да, так будет лучше всего. Завал мы разгребли. Во всяком случае, пешком пройти можно. Ваш машинист сразу к себе на Белорусскую рванул. А вот с восстановлением путей придется повозиться.

– На платформе говорят, что случилось еще одно обрушение. Я слышала, кто-то погиб.

– Погиб, – не стал отнекиваться Шериф. – Проходчик, который осматривал выдавленные из земли бетонные блоки, помните? Как раз на этом самом месте. Мы уже назад возвращались, а он на один из этих блоков наступил. Обойти лень было. Наступил и провалился. В тот же миг. Никто глазом не успел моргнуть, как его не стало. А в том месте словно воронка образовалась, и в нее уже все посыпалось. Камни, люди. Одного я буквально за шиворот вытащил, другие сами удержались. Но ощущение было такое, будто какая-то сила в эту воронку затягивает. И еще вихрь в воздухе возник из такого густого тумана. А как кусками бетона дыру забило, сразу все кончилось. И вихрь этот жуткий исчез.

– Вы не спускались в дыру? – спросила Гончая, вспомнив подслушанный на платформе разговор.

– Какое там, – отмахнулся Шериф. – Проходчики инструменты на дрезину покидали и ходу. Да туда и не спуститься, сверху все кусками бетона забило, как пробкой. Сейчас на совещании у начальника станции решили эту пробку не разбирать, а засыпать камнями и сверху раствором залить. И это правильно! – неожиданно повысил голос Шериф. – Неизвестно, насколько глубоко уходит под землю эта щель и что там внизу.

Он замолчал, а Гончей вдруг вспомнились слова Майки, которые та прокричала, прежде чем потерять сознание: «Не ходите туда! Там смерть!». Причем девочка повторила их несколько раз.

Не ходите туда! Не ходите!

Глава 6
Смерть мутантам

Майка плохо помнила, как они с женщиной-кошкой добрались до Пушкинской. Сначала нужно было пройти по переходу. По переходу Майка шла сама. Там было много людей, и почти все шагали в одну сторону – на Баррикадную. Но на Баррикадной они задерживаться не стали. Женщина-кошка лишь купила где-то бутылку воды, кажется, отдав за нее последние оставшиеся у нее патроны, и увела Майку в туннель.

Развешанных под потолком лампочек в этом туннеле не было, и женщине-кошке приходилось светить своим фонарем. Но Майке это мало помогало. Ее ножки, прежде такие легкие и быстрые, вдруг стали тяжелыми и совершенно неуклюжими. Они то и дело спотыкались, мешая своей хозяйке идти. К тому же постоянно хотелось пить. Вода, которую купила женщина-кошка, быстро закончилась. Без воды у Майки пересохло во рту и стала кружиться голова. Через какое-то время ее вырвало. Что произошло потом, стерлось из памяти. Запомнилось только, как женщина-кошка вытирает ей лицо влажной тряпочкой и беспрестанно повторяет: «Потерпи, маленькая. Потерпи». Кажется, она даже плакала. Но это, наверное, просто показалось. Представить женщину-кошку плачущей Майка не могла при всем старании.

Потом опять провал в памяти. Видимо, Майка уснула или опять на какое-то время потеряла сознание. Когда она открыла глаза, вокруг светили огни и где-то вдалеке скулили собаки. Женщина-кошка держала ее на руках, прижимая к себе, и что-то говорила стоящему напротив человеку. Наверное, она и принесла ее сюда. Иначе как Майка оказалась среди этих огней, рядом с этим незнакомым человеком? Его лица Майка не видела и даже не могла сказать, высокий он или низкий, толстый или тонкий и во что одет. Фигура человека представлялась одним сплошным размытым пятном, откуда доносились слова, которые забывались, прежде чем успевали сложиться в осмысленные фразы.

Потом Майка долго пила из стакана солоноватую воду, а когда напилась, увидела, что оказалась в ярко освещенной белой комнате. У нее даже заболели от света глаза. Кроме Майки и женщины-кошки тут находился еще один человек, одетый в белый халат. Наверное, это и был доктор, которому женщина-кошка хотела ее показать. Доктор носил на носу круглые очки в металлической оправе без дужек, очень смешные очки. Майка никак не могла понять, как они держатся на его носу. Доктор тоже этого не знал и все время поправлял очки рукой, чтобы они не упали на пол и не разбились. От одного вида доктора Майке сразу стало лучше, она даже расслышала слова, с которыми он обратился к женщине-кошке.

– Госпожа Валькирия, это вы? В таком виде? И кто эта девочка?

Женщина-кошка не ответила ни на один вопрос, зато спросила сама:

– Эта девочка нужна мне живой и здоровой. Вам ясно, док?

Ее приказной тон не вызвал удивления. Похоже, иного и не ожидалось.

– Да, госпожа Валькирия.

– Тогда приступайте.

Женщина-кошка усадила Майку на высокую жесткую кушетку на металлических ножках и отошла в сторону. Доктор нерешительно потоптался на месте, потом перевел взгляд на Майку и сказал:

– Что ж, раздевайтесь… раздевайся, я тебя послушаю.

Майка стянула свой грязный свитер, с помощью женщины-кошки избавилась от заплатанной нательной рубашонки и вопросительно уставилась на доктора. Он снова насмешил ее. Пока она раздевалась, вставил себе в уши гибкие резиновые трубки, концы которых соединялись с третьей такой же трубкой, а та, в свою очередь, заканчивалась круглым и плоским металлическим наконечником. Однако на женщину-кошку смешной вид доктора не произвел впечатления. Она даже не улыбнулась.

Доктор со своими трубками в ушах шагнул к Майке, та слегка прикусила себе язык, чтобы не рассмеяться, и приложил железный наконечник третьей трубки к ее спине. Майка почувствовала на коже холод металла. Потом пальцы доктора коснулись ее спины. И все изменилось.

Залитая светом комната исчезла. Вместо нее Майка увидела перед собой другую комнату, похожую на предыдущую, но только похожую. Там тоже был доктор в своем белом халате и смешных очках и женщина-кошка, но какая-то другая и в другой одежде: черной куртке из хорошо выделанной мягкой кожи, темно-серых брюках и высоких кожаных сапогах до колен, плотно облегающих ее стройные икры. Руки, лицо и волосы чисто вымыты. Майка нигде не заметила ни малейшего намека на грязь. Ее кожа буквально блестела от чистоты, и вся она словно сияла. Но это было холодное сияние. Эта женщина-кошка, которую видела перед собой Майка, никогда бы не заплакала. Даже при большом желании, ее слезы сразу замерзли бы внутри.

Вместо одной голой кушетки в комнате стояли застеленные чистым бельем кровати. На одной из них лежал перевязанный бинтами спящий человек. Возможно, на других кроватях лежали другие люди, но Майка видела перед собой только этого.

– Госпожа Валькирия, – обратился доктор к женщине-кошке. – Мне необходимо отлучиться, чтобы осмотреть других раненых. А вы, пожалуйста, дайте лекарство моему пострадавшему коллеге, вон ту желтую капсулу. Это вас совершенно не затруднит. Я уже все приготовил.

Доктор указал на стол, где на маленьком стеклянном блюдце одиноко лежала продолговатая желтая таблетка. На столе были и другие лекарства, но блюдце с желтой таблеткой стояло отдельно, в стороне от них. Внутри таблетки содержался смертельный яд. Доктор знал это, сам и изготовил ее. А женщина-кошка – нет. Когда доктор вышел из комнаты, она взяла одной рукой отравленную таблетку, а другой стакан с водой и склонилась над спящим.

«Не делай этого! Там яд!» – закричала Майка, но женщина-кошка не услышала ее. Она просунула таблетку между губ спящего человека и поднесла воду ко рту. Он машинально сжал зубы – раскусил таблетку и сделал глоток. В следующее мгновение глаза человека широко открылись, лицо скривилось от боли, а на губах выступила пена. Он захрипел, потом затрясся, так что закачалась кровать, и вдруг с неожиданным проворством схватил женщину-кошку за руку.

– Ты? – прошептали дрожащие от боли губы.

– Нет, – замотала головой женщина-кошка. – Док просил дать вам лекарство.

– Отравил меня, сука, – выдохнул человек. Пена на его губах окрасилась кровью. – Испугался. Хочет быть единственным… врачом. Чтобы никто не тронул. Расскажи фюреру…

Больше человек ничего не сказал. Его тело изогнулось дугой, а вместо пены изо рта полилась пузырящаяся кровь. Потом он забился в судорогах, упал на кровать. И умер.

Женщина-кошка заглянула ему в глаза, даже оттянула пальцем веко, чтобы убедиться, что он мертв, затем поставила на стол недопитый стакан и тщательно вымыла руки. Ее не испугала смерть этого человека и даже не огорчила. Женщина-кошка уже не думала о нем. Она думала о докторе. И ее губы постепенно складывались в зловещую улыбку.

* * *

– Хрипы не прослушиваются. Это не пневмония, – услышала Майка сквозь обволакивающий ее туман голос доктора, а когда туман немного рассеялся, увидела, что сидит на той же кушетке в знакомой комнате.

– Вы убили его! – воскликнула Майка, и доктор, водивший по ее телу железным наконечником резиновой трубки, сейчас же отпрянул.

– Что это с ней? – пробормотал он, обращаясь к женщине-кошке.

– Это вы мне скажите, док.

– Бред. Явный бред, вызванный болезненным самочувствием девочки, – ответил доктор, избегая подходить к Майке. – В общем-то, ничего страшного я не вижу. Скорее всего, имеет место обычное недомогание вследствие усталости, переживаний и общего ослабления организма. Лучшее лечение – это покой, отдых и здоровое питание. Если хотите, сейчас могу поставить капельницу.

– Поставьте, – потребовала от доктора женщина-кошка. – И проведите полный осмотр.

– Слушаюсь, госпожа Валькирия.

Майка чувствовала, что доктор боится осматривать ее, да и сама не желала, чтобы он прикасался к ней. Но еще больше он боялся женщины-кошки, поэтому не посмел ей отказать.

– Пожалуйста, снимите одежду, – доктор снова обратился к Майке на «вы», но на этот раз не стал поправляться.

Женщина-кошка сноровисто расшнуровала Майке ботинки, помогла снять штанишки и старые, неоднократно заштопанные колготки. Майка вопросительно взглянула на нее, чтобы понять, нужно ли ей раздеваться дальше или можно остаться в трусиках. И не узнала женщину-кошку. Ее лицо словно окаменело, а застывший взгляд остановился на двух сросшихся пальцах: мизинце и безымянном на левой ноге Майки.

Убийца-доктор тоже уставился на ее левую ногу, но в отличие от женщины-кошки он часто моргал и раздувал щеки, силясь что-то сказать, пока все-таки не выдавил:

– Это же…

Женщина-кошка не дала ему договорить. Как только он открыл рот, она сбросила сковавшее ее оцепенение и развернулась лицом к доктору, прикрыв Майку собой.

– Вы ничего не видели! Иначе…

– Не надо. Я все понял, госпожа Валькирия, – поспешно сказал тот. – Я ничего не видел.

Хотя женщина-кошка ничего не говорила, доктор как-то съежился под ее взглядом и поспешно закивал головой. Или просто его голова непроизвольно тряслась от страха.

– Никто ничего не узнает, госпожа Валькирия. Обещаю вам. Только не рассказывайте фюреру про тот случай с моим коллегой, и я тоже никому ничего не скажу.

Доктор-убийца не зря испугался женщины-кошки, хотя она и не собиралась кому-то рассказывать о том, как он отравил человека. В этот момент она решала, можно ли оставить его в живых.

«Не убивай его!» – взмолилась Майка к женщине-кошке. Доктор был плохим, но она все равно не хотела, чтобы женщина-кошка его убила. И та услышала ее мольбу.

– Забинтуйте девочке ногу, чтобы ничего не было видно, – приказала она доктору. – И подберите вместо ее тряпья нормальную одежду: брюки, штанишки, курточку, обязательно теплые носки.

– Да, госпожа Валькирия. Конечно.

Доктор понял, что угроза миновала, и позволил себе перевести дыхание. Он открыл запертую дверь металлического шкафчика, где на полках стояли какие-то пузырьки, лежали пачки таблеток, пустые и наполненные чем-то шприцы, упаковки бинтов, и принялся зачем-то перебирать их. Майка решила, что просто хочет успокоить дрожащие руки.

В этот момент распахнулась входная дверь, и в комнату ворвался сердитый человек в черном берете и перепоясанной ремнями черной форме.

– Док! Сколько можно ждать?! – с порога взревел он. – Собаки второй день воют, друг на друга кидаются! Дайте…

Пока сердитый человек говорил, его глаза перебежали с доктора на женщину-кошку, потом на Майку и уставились на ее босые ноги. В тот же миг сердитое лицо налилось отвращением и злобой.

– А это что за мутант?! – еще громче взревел он. – Какого черта он здесь делает?! Почему не на бойне?! Что здесь вообще происходит?!

Никто, кроме Майки, не заметил, как женщина-кошка скользнула к рабочему столу доктора, схватила там что-то и тут же метнулась обратно. Она проделала все это с такой быстротой, что Майка не успела даже рассмотреть, что она взяла со стола.

В следующий миг женщина-кошка оказалась напротив разъяренного человека, и ее сжатая в кулак правая рука ударила его в глаз. Человек пошатнулся, но женщина-кошка не убрала руку от его лица, а еще и ударила сверху ладонью левой. Потом она все-таки отстранилась, и Майка увидела, что из глаза мужчины торчат рукоятки медицинских ножниц.

Девочка икнула. Стоящий у своего шкафчика доктор вытянулся столбом. Заколотый ножницами мертвый человек – Майка точно знала, что он мертв, – начал заваливаться назад и с грохотом обрушился бы на пол, если бы женщина-кошка в последний момент не схватила его за форменные ремни.

– Помогите мне, док, – сказала она. Ее голос совсем не дрожал. Вообще со стороны женщина-кошка казалась абсолютно спокойной.

– Сейчас сюда все сбегутся. Он так кричал, – пробормотал доктор, не двигаясь с места.

– Прекратите ныть! Заприте дверь и помогите мне, – требовательно повторила женщина-кошка. – Нужно спрятать тело.

После ее слов доктор отделился от шкафчика и направился к входной двери, но, оказавшись за спиной у женщины-кошки, он вдруг навалился на нее и вонзил в шею шприц, который ловко спрятал в рукаве своего халата. Женщина-кошка дернула плечами и стряхнула с себя навалившегося сверху доктора. Укол лишил ее сил, она с трудом повернулась к доктору, но не смогла устоять на ногах, зашаталась и опрокинулась навзничь, растянувшись на полу рядом с заколотым человеком. Убийца-доктор перешагнул через нее, распахнул незапертую входную дверь и выбежал наружу.

Майка взглянула на лежащую на полу женщину-кошку, такую сильную и такую беззащитную сейчас, и начала кричать. И кричала, пока в комнату не ворвались вооруженные люди.

* * *

– Ты проснулась? – услышала Гончая, словно сквозь вату, чей-то слабый голос, прежде чем открыла глаза.

Голова гудела так, будто по ней врезали палкой или кастетом. Ее что, били? Но она ничего такого не помнила. И тут же, как вспышка молнии, мозг обожгла внезапная мысль: «Док – сволочь – вколол какую-то гадость!»

– Тебе плохо? Можешь сесть?

Теперь она узнала голос – Майка! Девочка рядом, и она жива. Уже хорошо.

Веки как будто налились свинцом, но Гончая справилась с их тяжестью. Увидела перед собой грязный каменный пол и на нем согнутую голую детскую ножку. Попробовала повернуть голову, чтобы рассмотреть Майку целиком. Со второй попытки ей это удалось. Девочка сидела рядом на коленях, из всей одежды на ней были только трусики. А на бледном лице, плечах, животе, да на всем ее хрупком тельце виднелись свежие ссадины. Очевидно, штурмовики срывали свою ярость на девочке, пока ее взрослая спутница валялась без сознания.

«Больно?» – спросила у Майки Гончая, но изо рта вырвалось только какое-то невнятное мычание. Она оперлась руками на пол, и руки тоже слушались плохо. Что за отраву вколол док? В конце концов, ей все-таки удалось оторваться от пола и занять более или менее устойчивое положение.

– Сзади решетка. Обопрись на нее, – подсказала Майка.

Откинувшись назад, Гончая уперлась спиной в железные прутья. Точно решетка! Значит, они в камере. Всесильная Валькирия угодила за решетку в собственном Рейхе! Кто бы мог подумать? Впрочем, это неудивительно. Рядовые штурмовики не знают ее в лицо, а если судить по одежде, то она больше похожа на бродяжку, чем на любовницу фюрера. Док – единственный, кто знает, кто она такая. Но он, разумеется, не раскрыл штурмовикам правды. Наверное, этот подлец надеялся, что они пристрелят ее на месте за убийство офицера и за связь с мутантом, тогда совершенное им самим убийство коллеги-врача для всех в Рейхе навсегда останется тайной. Неплохо задумано. Вполне могло сработать. Им с Майкой повезло, что они обе до сих пор живы.

Гончая покрутила головой. В камере стоял полумрак, и решетки терялись в темноте. Но для нее не представляло секрета, где они с Майкой оказались – на Тверской, превращенной фашистами в настоящий концлагерь. Здесь не было ни света, ни отопления. Майка должна дрожать от холода. А все вещи… Вещи! Гончая потянулась к лодыжке, но спрятанный там пистолет исчез вместе с кобурой. Она беззвучно выругалась.

– Солдаты все забрали, – подтвердила Майка ее догадку. – И твой пистолет, и твою сумку с вещами.

Много ли было тех вещей: полудохлый фонарь да Майкины рисунки. Рисунки! Гончая снова выругалась, на этот раз вслух, и ругательство вышло вполне узнаваемым. Речь постепенно возвращалась к ней.

С координацией дело обстояло хуже. Гончая пошевелила руками, опираясь на пол, поднялась на ноги и сделала несколько шагов до противоположной решетки. Она не почувствовала ожидаемой боли, но конечности сгибались с трудом, а в таком состоянии глупо было надеяться на успех в рукопашной схватке.

– Тебе больно? – заботливо спросила Майка.

«Лучше бы было больно».

– Терпимо. – Гончая посмотрела на девочку, потом сняла свою рубашку и протянула ей. – Надень, а то вся дрожишь.

Майка послушно влезла в рубаху, которая оказалась ей до колен, и принялась подворачивать рукава.

– Давно мы здесь?

Майка пожала плечами.

– Не имеет значения, – внезапно раздался голос из темноты. – Час-полтора. Шесть тысяч ударов сердца.

– Кто вы?! – крикнула Гончая. По коже пробежал озноб, но Гончая ничем не выдала своего страха, хотя здорово испугалась. У нее даже возникло ощущение, что она разговаривает не с человеком. Уж очень необычно звучали фразы. Люди выражаются по-другому.

– Кто я? – повторил за ней невидимый собеседник. – А кто вы? Такие же представители стремительно вымирающего вида. Вида, который скоро окончательно исчезнет с лица земли.

– Вы заключенный?

Правильнее было спросить: «Вы сумасшедший?» Когда незнакомец заговорил, Гончая так и подумала, но решила не оскорблять его.

– Я обреченный! – ответил тот, выделив интонацией последнее слово. – Все прочее не имеет значения.

Он раздражал своим спокойствием.

– Вы хотите сказать, что вам все равно, за решеткой вы или снаружи? – поддела его Гончая, но ничего не добилась.

– Решетки – ничто. Ваш плен – заблуждения, – вздохнул невидимый собеседник. – Большинство людей наивно считают, что по другую сторону решетки им будет лучше. Думаете, если стражники освободят вас, вам удастся выжить? Увы, это не так. Между вами и вашими стражниками нет никакой разницы. Все обречены на мучительную гибель. Люди методично уродовали Землю, и теперь Земля избавляется от остатков человечества. Уверяю вас, для этого не понадобятся ни века, ни десятилетия. Земля избавится от людей за несколько лет, а может, и в считаные дни.

Гончая почувствовала, как Майка в темноте нашла и обхватила ручонками ее ладонь.

– Кто этот дядя? Я его боюсь.

Но у незнакомца оказался на редкость чуткий слух.

– Я могу замолчать, но это ничего не изменит, – ответил он.

«Так замолчите!» – хотела крикнуть Гончая, но почему-то сдержалась.

– Советую тебе, девочка, смириться с неизбежным, и принять его. Тебе сразу станет легче. Я уже смирился. Хотя это и нелегко, принять собственную гибель.

В голосе незнакомца было столько искренней убежденности, что Гончую невольно пробрала дрожь.

– Но почему вы так уверены, что мы обязательно умрем?!

– Не только вы или они. Вообще все люди, – поправил ее собеседник. – Почему? Это же очевидно! Вы не задавались вопросом, откуда взялись все эти жуткие хищные создания, которые нападают на людей на поверхности и здесь в метро? По всем законам эволюции, эти формы жизни просто не могли возникнуть, да еще за столь короткое время. Дело в том, что они порождения Земли! Да-да, Земля – это живой организм! И как всякое живое существо она защищается от угрожающей ей опасности. А главную угрозу для Земли всегда представляли люди. Они веками и тысячелетиями уродовали Землю: перекрывали реки, осушали болота и затапливали долины, рыли в ее теле глубокие шахты и огромные котлованы, бурили скважины и пробивали ходы сообщения. Они, как паразиты, сосали из нее кровь, которую назвали нефтью, и грызли плоть, именуя это добычей полезных ископаемых, а под конец новейшей истории обрушили на Землю ядерные бомбы и ракеты. Неудивительно, что после многочисленных страданий, причиненных этими существами, Земля стремится избавиться от докучливых паразитов. Да-да, человечество – это паразит, многочисленный и многоликий паразит на теле Земли. Вот она и порождает чистильщиков-чудовищ, которые старательно очищают ее. Выбирающиеся на поверхность сталкеры и блуждающие по туннелям челноки в один голос утверждают, что новые твари, которые им повстречались, стали опаснее и кровожаднее предыдущих. Однако восприятие реальности у человеческих существ крайне ограниченно. Люди еще не осознали своей гибели и продолжают инстинктивно сопротивляться. Однако вся их борьба за выживание – это лишь жалкие потуги обреченных.

– Неправда! – воскликнула Гончая и сама удивилась, как предательски дрогнул ее голос. – Военные гарнизоны отражают все нападения хищных тварей на станции.

– Военные гарнизоны, – повторил за ней скрывающийся в темноте собеседник. – На многих ли станциях есть те гарнизоны? Но и они, как вы сказали, отражают далеко не все нападения. Знаете, сколько прежде обитаемых станций сгинуло за последние годы? Молчите? И я не знаю, но не одна и не две. Много больше. Возможно, именно сейчас, пока мы с вами мирно беседуем, где-нибудь на Калининской, Серпуховской или Филевской линии чудовища, заполонившие одну из периферийных станций, доедают ее последних жителей.

Незнакомец замолчал. Гончая затаила дыхание, одновременно страшась услышать и пропустить новое слово, звучащее как откровение, и когда его голос вновь раздался из темноты, вся обратилась в слух.

– Ганза, Полис и Рейх пока еще держатся, – донеслось из темноты. – Но, уверяю вас, недалек тот день, когда Земля выпустит из своего чрева такого монстра, который сметет всю их оборону и окончательно покончит с остатками человечества. Помните древнегреческий миф о Тифоне? Впрочем, вы еще так молоды… – закончил собеседник и на этот раз замолчал окончательно.

Гончая и Майка тоже молчали. В камере, а может, и во всем концлагере, установилась тяжелая, гнетущая тишина. Потом откуда-то издалека донесся протяжный собачий вой. Гончая отшатнулась от этого звука, больно ударившись о прутья решетки, а Майка, все это время державшая ее за руку, еще сильнее сжала ее ладонь и прошептала:

– Тебе страшно?

Надо было как-то успокоить девочку, но Гончая не смогла перебороть себя. Она не просто испугалась. Это не был страх в привычном понимании. Ей не раз угрожала смертельная опасность, но она всегда находила выход. Даже когда палач-садист пригрозил содрать с нее кожу. А сейчас она совершенно растерялась. Потому что голос из темноты сказал правду.

Путешествуя по разным станциям и веткам метро, Гончая не раз сталкивалась с различными слухами, сплетнями и мнениями других людей, подтверждающими слова таинственного незнакомца. О том, что история человечества подходит к концу, говорили и жители ВДНХ, и плутоватые торговцы с Серпуховской, и брамины Полиса, и военные сталкеры с Арбатской, и даже некоторые офицеры Рейха. Причины назывались разные, но все рассказчики сходились в одном – дни людей сочтены. Нынешний невидимый собеседник не просто развил эту идею – он обосновал ее стройной теорией.

Свободной рукой Гончая погладила Майку по голове.

– Мы… мы что-нибудь придумаем.

Хотя совершенно не представляла, что тут можно придумать.

* * *

«Мы что-нибудь придумаем», – сказала женщина-кошка, но в этот раз у нее не получилось убедительно солгать. Все потому, что женщина-кошка не верила своим словам, она верила невидимому человеку, говорившему из темноты страшные вещи. Ее лицо приобрело такое же испуганно-изумленное выражение, как в тот момент, когда Майка показала ей ее портрет. Сама Майка испугалась не меньше. В этом темном месте все было пропитано страхом. Даже большие собаки, воющие где-то вдалеке, тоже чего-то боялись.

Невидимый человек, рассказывающий о скорой гибели всех людей, наконец-то замолчал. Но вскоре издалека послышались другие голоса, среди которых Майка узнала голос того, который бил ее в комнате у злого доктора, называя «проклятым мутантом». В темноте замелькали сполохи пламени, а потом Майка увидела шагающих по платформе солдат в черной униформе. Их было пятеро. Двое вели или, скорее, тащили за собой четырех лохматых собак, сцепленных ремнями попарно. Трое других освещали им путь горящими факелами. Собаки не хотели идти, упирались лапами в пол, и людям, которые их вели, приходилось прилагать усилия, чтобы заставить животных сдвинуться с места. Один из солдат даже ударил свою собаку толстым ремнем, и та злобно залаяла на него. Собак завели внутрь огороженного деревянными барьерами круга и сняли с них пристегнутые к ошейникам ремни.

Круглый загон Майка заметила, когда злые люди притащили ее и женщину-кошку в это темное место, хотя и не успела толком его рассмотреть. Здесь все было не так, как на других станциях, где Майка успела побывать. Вместо жилых палаток в арках стояли железные клетки. В одну из таких клеток и бросили Майку с женщиной-кошкой. Здесь было холодно и страшно, но еще больше Майка боялась за женщину-кошку, которая так и не очнулась после укола доктора. Вдруг злой доктор вколол ей такой же смертельный яд, каким он отравил другого врача? Эта мысль не давала Майке покоя. К счастью, через какое-то время женщина-кошка пришла в себя и сейчас вместе с Майкой внимательно наблюдала за действиями появившихся на станции солдат.

Те зажгли факелы, расставленные вокруг загона, осветив его со всех сторон, после чего один из них – тот, что поколотил Майку, направился к их клетке. Он еще хотел отстричь Майке сросшиеся пальцы ножницами, которыми женщина-кошка убила другого солдата, но когда выдернул ножницы из глаза погибшего, оттуда брызнула густая бледно-коричневая жижа, забрызгав ему лицо и руки, он брезгливо отбросил их в сторону.

– Очнулись, мутантские отродья?! – спросил солдат, остановившись напротив решетки. – Мы тут с парнями посоветовались и решили вас не убивать. – Он довольно хихикнул и подмигнул женщине-кошке. – Радуйтесь, твари. Не просто так сдохнете, а пользу принесете. Собачки у нас волнуются и воют второй день, вот вы им и поднимите настроение, когда они будут вас на кусочки рвать.

– Акст, Хольц, у вас все готово?! – обернулся он к своим подручным.

– Так точно, герр шарфюрер! – донеслось в ответ.

Невысокий, грузный и широкоплечий, с выпирающим животом солдат действительно походил на шар, но оставалась загадкой вторая часть его имени.

– Тогда забирайте бабу, а мелкую на закуску оставим.

Двое солдат, видимо, те самые Акст и Хольц, подбежали к клетке и принялись отпирать дверь. Когда дверь распахнулась и солдаты ворвались внутрь, женщина-кошка ударила одного из них коленом между ног, а другого ткнула в глаза расставленными пальцами. Но на этот раз ее движения вышли какими-то вялыми, и цели достиг только первый удар. Второй солдат без особого труда отбил ее руку, да еще сам хлестко ударил ладонью по лицу. Майка бросилась на ее обидчика с кулачками, но тот с такой силой оттолкнул ее, что она не удержалась на ногах и растянулась на полу, больно ударившись затылком о каменные плиты.

– Не смей прикасаться к девочке, ублюдок! – закричала женщина-кошка, на которую навалились шарфюрер и второй ворвавшийся в клетку солдат.

Вдвоем они закрутили руки женщины-кошки за спину, и шарфюрер стянул ее запястья припасенным куском толстой проволоки. Третий солдат в этот момент судорожно втягивал ртом воздух, зажав между ног ладони. Видимо, ему сильно досталось, но Майка его ни капельки не пожалела.

– Любишь своего мутантского выродка? – прошипел шарфюрер в ухо женщине-кошке. – А знаешь, я передумал. Сначала бросим твою девку-мутантину псам на потраву, а ты на это посмотришь. А потом и тобой займемся. Эй, Хольц, хватай мелкую!

Солдат, которого назвали Хольцем, схватил Майку за шиворот и поставил на ноги. В этот момент раздался грозный голос женщины-кошки.

– Отпустите ребенка! Это мой трофей. Я Валькирия и выполняю секретное задание фюрера.

Солдаты, даже тот, который ловил ртом воздух, изумленно выкатили глаза. Несколько мгновений они ничего не говорили и лишь молча таращились на женщину-кошку. Потом Хольц взорвался.

– Чё ты несешь?! Какая ты на хрен Валькирия?!

– Не веришь – спроси у фюрера. Он подтвердит, если захочет, – отрезала женщина-кошка. Она уже успокоилась, почти. Даже изобразила на лице надменную улыбку.

Непонятно, что произвело на Хольца большее впечатление: ее слова, голос или эта улыбка, но он отпустил Майку, вытянул руки по швам и попятился назад. Но тут заговорил шарфюрер:

– Складно поешь, тварь. Да только док знает Валькирию в лицо, а тебя он увидел впервые.

– Док лжет, – обернувшись к нему, ответила женщина-кошка. – Среди моих вещей был портрет Валькирии, можете сравнить внешность.

Акст и Хольц вопросительно уставились на шарфюрера, Майка поняла, что он у них главный, но тот молчал: видимо, слова женщины-кошки заставили его задуматься.

– Значит, так, девку-мутантку – псам, – объявил он свое решение. – Мы должны повсюду уничтожать мутантов, к этому и фюрер призывает. Бабу обратно в камеру до выяснения.

– Эта девочка нужна Рейху! Она особенная! – закричала женщина-кошка, но ее больше никто не слушал.

Хольц и Акст выволокли из клетки Майку, а шарфюрер втолкнул туда женщину-кошку. Как только он отпустил ее, она упала на спину, с невообразимой ловкостью просунула ноги между связанных проволокой запястий, так что ее руки вновь оказались впереди, и бросилась к Майке, но захлопнувшаяся дверь преградила ей путь.

Все трое солдат с явным удовольствием наблюдали за стараниями женщины-кошки вырваться из клетки. Потом один из них сорвал с Майки рубашку и со словами:

– Ей больше не понадобится, – швырнул через прутья решетки.

– Отпустите ее, уроды! – Женщина-кошка вцепилась в прутья решетки и в бессильной ярости принялась трясти их. – Если хотя бы волос упадет с ее головы, вас всех повесят!

– Отпустим, обязательно отпустим. Собачкам на забаву, – усмехнулся шарфюрер.

Хольц и Акст подхватили Майку под руки и понесли к загону, где бегали спущенные с поводков собаки. Там они раскачали ее и под свист и улюлюканье остальных солдат перебросили через барьер.

Каменный пол в загоне оказался присыпан землей, но Майка все равно больно ударилась руками и ободрала до крови колено. Посаженные в загон собаки оскалили пасти и зарычали. Одна из них подбежала к Майке, ткнулась в плечо сухим горячим носом и отбежала обратно.

– Ату! Взять ее! Фас! Жрите мутантину, твари! – неслось с разных сторон.

Первая собака присела на задние лапы, подняла голову к потолку и протяжно завыла, две другие неожиданно вцепились в горло друг другу зубами, а четвертая, самая крупная, разинула пасть, из которой летели клочья пены и бросилась на Майку. Но та видела перед собой не открытую пасть и не оскаленные зубы, а слезящиеся глаза собаки, в которых плескался страх. Почему-то вдруг вспомнился разговор двух птичников, подслушанный ею на Белорусской, и слова одного из них, которыми он закончил свой рассказ о гибели кур на неизвестной станции: «Внешнее воздействие!»

– Что тебя напугало? Чего ты боишься? – спросила Майка у собаки.

И собака услышала ее. Внезапно уперлась передними лапами, проехалась когтями по земле и остановилась.

– Я могу помочь тебе? Что надо сделать? – задала Майка следующий вопрос.

Собака посмотрела на нее и наклонила голову, словно кивнула. Майка встала на ноги, подошла к ней и провела ладонью по вздыбленной шерсти. Поначалу шерсть была колючей, но когда Майка погладила собаку, шерсть улеглась и стала мягкой. А потом ее пальцев коснулся влажный и липкий собачий язык, и Майка подумала, что собака ее поцеловала.

Обступившие загон солдаты что-то кричали, но Майка больше не слушала их. Вместе с собакой, которая держалась рядом, не отходя от нее ни на шаг, она подошла к сцепившимся собакам и ласково погладила их.

– Не надо злиться. Вы ни в чем не виноваты. Вы просто напуганы. Это все Внешнее воздействие. Злое Внешнее воздействие.

Подружившаяся с Майкой собака негромко тявкнула, соглашаясь с ней или подтверждая ее слова. А может быть, она советовала своим сородичам прислушаться – и те прислушались. Их челюсти разжались, обе собаки повернулись к Майке, а одна даже вильнула хвостом. Тут Майка заметила, что и четвертая собака больше не воет, а стоит рядом и с надеждой смотрит на нее. Даже обступившие загон солдаты перестали кричать, и один из них, кажется, это был Акст, сказал другому:

– Девчонка-то и вправду особенная. Меньше чем за минуту всех псов успокоила.

– Мутантка, вот и успокоила, – ответил другой.

– А хоть бы и так! – возразил первый. – Собак-то жалко. Некоторые уже лапы до костей содрали, пытаясь из вольеров выбраться. Если она и остальных успокоить сумеет…

Майка так и не узнала, что он хотел сказать, потому что вдруг со стороны лестницы, соединяющей эту темную станцию с Пушкинской, ударил ослепительно яркий луч электрического прожектора, а одновременно с ним пронзительно взвыла сирена, разом оборвав все голоса.

* * *

Из своей клетки Гончая не могла видеть, что происходит внутри загона. Но она видела это раньше, когда в статусе любовницы-фаворитки сопровождала фюрера во время инспекции концлагеря. Видела, как специально натасканные псы загрызают обреченных людей. Видела, как разлетаются клочья одежды и брызжет кровь, когда собаки терзают свою жертву. Видела, как стонут несчастные, и слышала их наполненные болью и отчаянием вопли.

Особенно сильного впечатления это на нее не произвело – она и так видела немало крови и смертей. Но сейчас все было по-другому. Сейчас в загоне с псами-людоедами оказалась Майка! Ее Майка! Майку, а не каких-то неизвестных несчастных, собаки должны были разорвать на куски!

Будь это возможно, она бы выломала прутья своей клетки и передушила всех собак голыми руками. Но прутья оказались слишком толстыми, а решетки сварены надежно. Она ничего не могла сделать. Не могла спасти Майку. Привела девочку в Рейх, чтобы помочь ей, а в итоге обрекла на гибель. Если бы знать заранее, что у Майки на ноге сросшиеся пальцы! Если бы только знать!

Обступившие загон штурмовики размахивали руками и что-то кричали. Гончая закрыла глаза, чтобы не видеть их, и заткнула пальцами уши, чтобы не слышать Майкиных предсмертных криков. Она не смогла спасти девочку. Зато могла отомстить за нее! Месть – единственное, что у нее осталось. И единственное, ради чего стоило еще жить.

В бессмысленном существовании снова появилась цель. Пусть прав невидимый собеседник, и Майкины палачи рано или поздно сдохнут в когтях истребляющих людей чудовищ, она не успокоится, пока собственными глазами не увидит их мертвые тела или то, что от них останется. Если для этого понадобится выжить самой – она выживет. Приложит все силы и все свое умение, но выживет. Если потребуется, переживет всех жителей метро, но увидит смерть Майкиных убийц. А если монстры запоздают с возмездием, сделает это сама.

Внезапно в лицо Гончей ударил яркий свет. Он бы неминуемо ослепил ее, если бы не плотно сомкнутые веки. Следом за вспышкой света взвыла сирена. Она завывала недолго, но и этого времени оказалось достаточно, чтобы во всем концлагере наступила полная тишина.

Гончая убрала руки от ушей и приоткрыла глаза. Свет больше не слепил ее, теперь прожектор был направлен на загон с собаками… и Майкой.

– Всем стоять! Никому не двигаться! Смирно! – прогремел над платформой усиленный громкоговорителем голос. Он принадлежал человеку, который привык отдавать приказания, но сейчас в голосе отчетливо слышались растерянность и страх. Гончей стало любопытно.

Через несколько секунд в луч света, разрезавший пополам темную платформу, стремительно ворвались пять, шесть, семь человек! В первом из них Гончая, к своему изумлению, узнала Стратега. Как всегда, его сопровождали два вооруженных телохранителя, но на этот раз к ним добавились комендант концлагеря со своим адъютантом и два высокопоставленных офицера Рейха. Однако!

Поначалу державшийся немного позади комендант обогнал Стратега и первым подбежал к ограждающему загон барьеру.

– Где она?! Где девчонка?! Что вы с ней сделали?! – заорал он на вытянувшегося в струну шарфюрера.

Гончая узнала голос. Именно он отдавал приказы через громкоговоритель. Сейчас комендант концлагеря обошелся без усилителя, но от этого его рыкающий бас почти не изменился. И страх из голоса тоже никуда не исчез. Кого же он так испугался?

– Согласно приказу… – залепетал шарфюрер.

Но комендант, не дослушав, оттолкнул его и сам заглянул за барьер.

– Жива! – через секунду раздался его радостный вопль.

«Жива», – как заклинание повторила Гончая.

– Здесь она. Жива и здорова. Вот, пожалуйста. Можете убедиться, – залебезил комендант перед Стратегом, как незадолго до этого лебезил шарфюрер перед самим комендантом.

Сообразив, что Стратег не слушает его, комендант отстал от него на полшага и, обернувшись к шарфюреру, распорядился:

– Достаньте девчонку, живо!

Шарфюрер и следом за ним еще двое штурмовиков залезли в загон и вскоре вынесли оттуда на руках живую и практически не пострадавшую Майку.

Стратег с жадным любопытством взглянул на нее, но ничего не сказал и повернулся к коменданту.

– С девочкой была женщина.

– Женщина где?! – набросился на шарфюрера комендант.

– Здесь, – пробормотал тот.

– Так приведите!

Шарфюрер с теми же штурмовиками бросился выполнять приказание.

– И поаккуратней с ней! – крикнул им в спину Стратег. – Если не хотите остаться без глаз!

Он опасался напрасно. Гончая не собиралась выцарапывать штурмовикам глаза. Пока не собиралась.

Следуя полученным указаниям, шарфюрер исключительно бережно размотал проволоку на ее запястьях. В лицо пленницы он старался не смотреть, Гончая тоже не удостоила его взглядом. Ситуация вновь резко изменилась, и она еще не знала, к чему это приведет.

Переполнявшую Гончую радость от чудесного и совершенно невероятного спасения Майки омрачала встреча со Стратегом, которая в данный момент совершенно не входила в планы. Но деваться было некуда, и пришлось подойти к нему.

– Выглядишь неважно, но как всегда прекрасна, – демонстративно всплеснул руками Стратег. – Хочешь выпить?

Он полез во внутренний карман за своей любимой фляжкой, но Гончая отрицательно мотнула головой.

– Хочу, чтобы вот этих троих, – она указала на шарфюрера, Акста и Хольца, – повесили.

Стратег все-таки достал свою серебряную фляжку, сделал долгий глоток и, больше никому не предлагая, спрятал обратно в карман.

– Зачем так кровожадно? Все же закончилось благополучно.

– Я им обещала.

– Обещания, конечно, надо выполнять, – согласился Стратег.

И тут раздался голос Майки, о которой на какое-то время все забыли.

– Не вешайте их. Не надо.

– Раз девочка против, не будем, – кивнул головой Стратег. – Просто пристрелите.

Коротко огрызнулись автоматы его телохранителей, и шарфюрер с двумя своими подручными словно мешки с тряпьем повалились на пол. Гончая бросила быстрый взгляд на коменданта, но ни он, ни сопровождающие его офицеры никак не выразили свое несогласие со столь молниеносной расправой. А ведь комендант, скорее всего, видит Стратега в первый раз в жизни. Неужели у него здесь столь широкие полномочия? Сам Стратег мельком взглянул на раскинувшиеся у его ног трупы, удовлетворенно щелкнул пальцами и указал на застывших в ужасе и изумлении проводников служебных собак.

– И этих двоих тоже.

Автоматы телохранителей снова плюнули свинцом, и к трупам на полу добавились тела еще двух штурмовиков.

Стратег как ни в чем не бывало повернулся к Майке и присел возле нее на корточки.

– Ну вот, все плохие дяди наказаны. Ты довольна?

Майка ничего не ответила. Возможно, она даже не услышала обращенного к ней вопроса. Ее широко распахнутые глаза смотрели мимо Стратега, на залитый кровью пол, и, судя по этому взгляду, она вовсе не была довольна. Но Стратег этого не заметил. Не дождавшись от Майки ответа, он поднялся на ноги и, обернувшись к сопровождающим коменданта офицерам, сказал:

– Я закончил. Передайте фюреру мою благодарность за оказанное содействие и подготовьте дрезину. Мы уезжаем.

Объявив свое решение, он уверенно направился к переходу на Пушкинскую, свита двинулась следом. Один из телохранителей потянул Гончую за руку, но она вывернулась из его лап и, повинуясь внезапно пришедшей в голову мысли, остановила Стратега.

– Где мой сосед по камере?

Тот перевел вопросительный взгляд на коменданта.

– Мужчина из соседней камеры, – уточнила Гончая.

Но комендант только таращился на нее и растерянно хлопал глазами. Гончая начала терять терпение.

– Он недавно разговаривал со мной!

На лице коменданта ничего не изменилось. Лишь когда подскочивший адъютант что-то зашептал ему в ухо, тот наконец заговорил:

– Так нет никого. Только вчера санобработку проводили, всех заключенных вычистили. Все камеры пустые. Вот, сами убедитесь.

Он обвел рукой вокруг, и Гончая увидела ряды совершенно пустых клеток по обе стороны станционной платформы. В тех из них, которые захватывал луч станционного прожектора, если приглядеться, можно было разглядеть на полу даже кучки разбросанной извести. Но если соседние камеры с самого начала были пусты, с кем она тогда разговаривала? И не только она! Майка тоже слышала голос таинственного незнакомца!

Гончая обернулась к девочке, ища у нее поддержки, но Майка по-прежнему глядела на залитый кровью пол и лежащие там тела.

Стратег тоже посмотрел на девочку, потом перевел взгляд на Гончую и нетерпеливо спросил:

– Ты идешь или решила остаться?

Он не слышал откровений таинственного незнакомца, не мог оценить их значение и понять ее состояние. Вообще-то ему всегда было наплевать, что она чувствует, а Гончая не собиралась раскрывать перед ним свою душу. Подойдя к Майке, она взяла девочку за руку.

– Идем, милая. Нам надо идти.

А Стратег пусть думает что хочет.

Позже, когда в сопровождении офицеров они шли по переходу на Пушкинскую (комендант со своим адъютантом остался в концлагере), Гончая взяла Майку на руки, а та обняла ее за шею. Стратег это заметил, хотя шагал впереди. Когда он обернулся, его и без того тонкие губы сжались в едва заметную линию, что являлось у него признаком крайнего недовольства, а на лице промелькнула тень озабоченности. Свои мысли он на этот раз оставил при себе, но это не обмануло Гончую.

Впереди ее ждало серьезное объяснение со Стратегом, которое, судя по молниеносной расправе над штурмовиками, вполне могло закончиться пулей в затылок, а она до сих пор не решила, как себя вести.

Глава 7
Снова одна

– Давай знакомиться, – сказал Стратег, когда предоставленная руководством Рейха мотодрезина постепенно набрала ход.

Дрезиной управлял специально выделенный водитель, который должен был отогнать ее обратно в Рейх, после того как доставит Стратега со свитой к месту назначения. Сейчас он старательно делал вид, что всецело занят своими прямыми обязанностями и совершенно не прислушивается к разговорам пассажиров. Место машиниста находилось возле двигателя, из-за шума которого он в самом деле мог ничего не слышать. А вот Гончая, держащая Майку на коленях, слышала все очень хорошо. На этой дрезине было достаточно места, но Майка, проигнорировав свободное сиденье, забралась к ней на колени.

– Я Стратег. А как зовут тебя?

Он наклонился к девочке, и Гончая почувствовала идущий от него сильный запах спиртного. Похоже, прежде чем предложить ей выпить, Стратег неоднократно прикладывался к своей фляжке.

Майка тоже почувствовала запах. Вряд ли она понимала, что он означает, но насупилась и опустила взгляд на свои ноги. На ней был детский комбинезон на лямках, штанишки оказались немного длинноваты – Гончей пришлось их подвернуть, и меховые полуботинки. И то, и другое было добыто сталкерами на поверхности, а не сшито и склепано в метро умельцами-кустарями. Скорее всего, эту одежду и обувь носил какой-нибудь замученный фашистами ребенок, прежде чем вещи попали на склад Рейха. Майка, похоже, догадалась об этом, потому что долго не решалась надеть их, но после утвердительного кивка Гончей все-таки надела.

– Не хочешь говорить со мной? – улыбнулся Стратег, продолжая буравить Майку пристальным взглядом. С такой же улыбкой менее часа назад он приказал расстрелять пятерых человек. – Зря. Я могу рассказать тебе много интересного.

Майка никак не отреагировала на его слова, и это вывело Стратега из себя.

– Как ее зовут? – требовательно спросил он у Гончей.

– Майка.

– Майка? Что за глупое прозвище?

– Это имя, – поправила его Гончая.

Стратег поморщился. Имя девочки явно пришлось ему не по вкусу.

– Какое-то оно несовременное. Я бы даже сказал, доисторическое. Лучше я буду называть тебя Кассандрой или Пифией. Так звали некогда знаменитую прорицательницу, получившую свое имя от змея Пифона.

Гончая вздрогнула.

Помните древнегреческий миф о Тифоне?

Или невидимый собеседник сказал: Пифон?

При последних словах Стратега Майка тоже пошевелилась и вскинула голову. Но Стратег по-своему истолковал ее взгляд.

– Нравится имя? – спросил он. – Мне тоже. А как звучит: Пифия нового мира!

Расстегнув куртку, он полез за пазуху, Гончая решила, что за своей фляжкой. Но Стратег достал оттуда обернутую фольгой и бумагой плоскую прямоугольную плитку.

– За свои услуги Пифия брала немалую плату. Не будем нарушать традицию. Держи, это тебе.

Он протянул плитку Майке, но та не притронулась к ней. Тогда Стратег сорвал с нее обертку, и Гончая наконец поняла, что он держит в руках. Это было чудесное лакомство, которое она не пробовала с детства – шоколад! Настоящий шоколад довоенной поры! Рот наполнился густой, тягучей слюной, и она вдруг подумала, что Стратег, дававший ей пробовать редчайший в рухнувшем мире довоенный алкоголь, который и до Катастрофы, по его словам, пришлось бы поискать, ни разу не угостил ее шоколадом. Скорее всего, эта мысль просто не пришла ему в голову. А ведь она не пробовала шоколада с тех пор, как за руку с матерью последний раз спустилась в метро.

– Это надо делать вот так, – подсказал Майке Стратег, потом отломил от шоколадки целых четыре дольки, запихнул себе в рот и принялся смачно жевать.

Вряд ли он наслаждался вкусом. Скорее всего, это была рассчитанная на Майку игра. Но Гончей все равно захотелось врезать по его довольной роже.

– Попробуй, это вкусно, – сказала она Майке, которая никак не решалась притронуться к угощению.

– Бери, бери, – добавил Стратег, насильно впихнув шоколадку девочке в руки.

Майка вопросительно взглянула на Гончую, потом отломила от плитки единственную дольку и осторожно положила в рот. Гончая ожидала от нее бурного восторга или блаженной улыбки, но прошло несколько секунд, а лицо девочки ничуть не изменилось. Даже трухлявые сушеные грибы она ела с большим аппетитом. Смотреть, как она равнодушно не ест, а сосет шоколад, было невыносимо обидно.

– Не нравится? – спросила у Майки Гончая. – А мне нравится!

На глазах у изумленной девочки она отломила от шоколадки полоску из четырех долек и демонстративно забросила в рот.

Она не ошиблась – шоколад оказался настоящим. Но что-то с ним было не так. Наверное, чтобы почувствовать незабываемый вкус детства, надо было туда вернуться. Заполненный тающим шоколадом рот вдруг свело судорогой, а на глазах, Гончая не могла в это поверить, выступили слезы. Она поспешно укусила себя за язык, но было уже поздно – Майка заметила влажный блеск ее глаз. Заметила, но не испугалась. Наоборот, лицо девочки осветилось радостной улыбкой.

– Хочешь еще? – она разломила шоколадку пополам и протянула одну из половинок Гончей.

Та молча кивнула, чтобы не выдать Стратегу своего состояния. Тот и так подозрительно пялился на них с Майкой. И Гончая внезапно поняла, чем он недоволен. Ему не нравится, что Майка сидит не на его коленях, не с ним делит полученное угощение и не ему улыбается.

Автор рисунков ни в коем случае не должен злиться на меня! Наоборот, он должен любить и обожать меня, как собственного отца. Ну, или как собственную мать!

«А что ты сделал для этого?! – с внезапно накатившей злостью подумала Гончая. – Это ведь ты прикончил двух подонков, зарезавших ее сестру и собиравшихся выгодно продать девочку! Ты защитил от жадного бармена и его громил! Ты вывез ее с Белорусской, спрятав в ящике фокусника! Ты спас во время обвала! Ты отдал ей последний кусок, чтобы поддержать ее силы, когда самому невыносимо хотелось есть! Ты сидел возле ее постели, меняя компрессы на пылающем лбу, когда она была без сознания! Нет, не ты?! Так какого черта ты тогда жмуришь недовольно свои поросячьи глазки?!»

Стратег, видимо, прочитал часть мыслей на ее лице, Гончая и не пыталась их скрывать. Во всяком случае, он понял, о чем она думает, но не успел ничего сказать. Его опередил управляющий дрезиной машинист:

– Кузнецкий мост. Подъезжаем.

* * *

Кузнецкий мост и следующий за ним Китай-город проехали без проблем. На Кузнецком мосту никому даже не пришлось сходить с дрезины. После того как Стратег коротко переговорил с начальником блокпоста, тот немедленно позвонил куда-то по телефону, и уже через минуту охрана освободила проезд, растащив в стороны установленные на пути сварные ежи.

В Китай-городе пришлось задержаться немного дольше. Блокпостов здесь не было и в помине, а трое вооруженных парней из числа хозяйничающей на станции братвы, встретивших подъехавшую дрезину, скорее являлись сборщиками дани, чем охранниками. Телохранители Стратега перебили бы всех троих за считаные секунды, а потом с той же легкостью прорвались через станцию с боем. Но Стратег выбрал бескровный вариант. Отправленный им телохранитель просто отсыпал браткам названное количество патронов, и дрезина беспрепятственно проехала дальше.

Задержка возникла уже на выезде со станции. Там стояла ручная дрезина, и четверо усталых, а потому неповоротливых челноков сгружали с нее какие-то ящики. За их работой с ехидными усмешками наблюдали местные жители, но никто не вызвался помочь. Гончая подумала, что Стратег потребует немедленно освободить пути, но тот вопреки ее предположению держался на удивление сдержанно: не кричал на братву, не понукал челноков, а молча сидел на своем месте и терпеливо ждал, когда закончится разгрузка. После Кузнецкого моста он вообще стал малоразговорчив. Или его «безграничное влияние», которым он так гордился, на китайгородцев не распространялось?

Наконец разгрузка закончилась. Навалившиеся на рычаги челноки отогнали свою таратайку в тупик – очевидно у них еще остались дела в Китай-городе, и мотодрезина покатила дальше. Перегон между Китай-городом и Таганской пользовался дурной славой, собственно, как и все прочие туннели, ведущие к Китай-городу. Причем своей репутацией туннели были обязаны не проникающим с поверхности хищникам, а вооруженным бандам, грабящим торговые караваны и безжалостно убивающим челноков. Однако на бронированную дрезину, украшенную со всех сторон трехконечной свастикой, никто не решился напасть, или в этот день у грабителей был выходной.

Вскоре в свете фар замелькали пограничные столбы Таганской, а затем дрезина подъехала к сооруженному из бетонных блоков и укрепленному пулеметной точкой блокпосту. Он выглядел совершенно неприступным. Неудивительно, что хозяйничающие в перегоне банды все последние годы ни разу не нападали на Таганскую и даже не помышляли об этом. Но!

Недалек тот день, когда Земля выпустит из своего чрева такого монстра, который сметет всю их оборону…

При виде блокпоста Стратег сразу оживился. Не дожидаясь полной остановки, он спрыгнул с притормаживающей дрезины и поспешил навстречу вскинувшим автоматы пограничникам.

«Сейчас они его пристрелят, и все закончится», – с затаенной надеждой подумала Гончая, но этого, конечно, не произошло. Стратег что-то сказал пограничникам и скрылся за железобетонными укреплениями блокпоста.

Через минуту он вышел оттуда в сопровождении начальника караула и двух автоматчиков. Очевидно, дежурная смена вместе с начальником состояла из пяти человек. Начкар остался возле поста, четверо его подчиненных расположились по краям подъехавшей дрезины. Хотя все они опустили автоматы, Гончей это не понравилось. Совсем не понравилось. Она взглянула на Стратега, но не заметила на его лице и тени беспокойства.

– Обычная проверка документов, – как ни в чем не бывало объявил он. – Давайте на пост по одному. Сначала дама.

Никаких документов при себе у Гончей не было, и Стратег не мог этого не знать, но продолжал выразительно смотреть на нее. Внезапно на ее руке сомкнулись Майкины пальчики.

– Не ходи туда. Он тебя обманывает.

Гончая не успела ответить девочке, как Стратег оказался рядом.

– Не волнуйся, – немного раздраженно сказал он. – Просто нам с Валькирией нужно поговорить наедине. Потом она тебе все объяснит.

Когда-то за это имя, названное Стратегом, заплатили своими жизнями два человека. Сейчас его услышали семеро, и у Гончей не было при себе пистолета.

– Ее зовут не так! – воскликнула Майка, но на Стратега ее протест не произвел никакого впечатления.

– У нее много имен, – ответил он. – Позже я тебе расскажу.

«Что ты можешь обо мне рассказать?» – подумала Гончая, но он уже тащил ее за собой. Майка мертвой хваткой вцепилась в другую руку, чем окончательно вывела Стратега из себя.

– Успокой ее!

– Все хорошо. Я сейчас вернусь, – сказала Гончая.

В конце концов, Стратег же не полный идиот, чтобы убить ее на глазах у девочки. И потом, кто будет убивать? Ему самому с ней не справиться, все пограничники снаружи. Или внутри блокпоста ожидает сюрприз?

– Только возвращайся быстрее, – попросила Майка. – Мне без тебя страшно.

«Да и мне не весело», – подумала Гончая и все же заставила себя улыбнуться.

– Обязательно.

На блокпосту оказалось пусто. Никаких неожиданностей. Даже оставленный пограничниками пулемет сиротливо уставился через бойницу в темноту туннеля. Стратег по-хозяйски уселся за стол начальника караула и указал Гончей на стоящую напротив грубо сколоченную лавку, но она осталась стоять.

– Браво. Ты отлично сработала. Я доволен. Плату за свою работу получишь обычным порядком.

Он отнюдь не выглядел довольным, но Гончая предпочла ему не возражать.

– И что теперь?

– Теперь мы с тобой расстанемся, – объявил Стратег. – Девочку я забираю. А ты возвращайся в Рейх, кстати, фюрер уже должен быть там, или на Театральную. В общем, куда хочешь. Но на Таганскую отныне тебе путь закрыт.

– Из-за нее?

Вместо ответа Стратег достал свою любимую фляжку, встряхнул – судя по звукам, спиртного там осталось на самом донышке, скоро ему наверняка понадобится фляжка побольше, и высосал остатки содержимого. Потом не спеша и с явной неохотой закрутил винтовую пробку и спрятал пустую фляжку обратно. Гончая молча наблюдала за ним, ожидая продолжения. И оно последовало.

– Знаешь, кто был на том рисунке, который я показывал тебе в библиотеке Полиса? – спросил Стратег и сам же ответил на свой вопрос. – Там был я. Остальные – руководители Ганзы и вождь красных товарищ Москвин со своей свитой. А все вместе – договаривающиеся стороны при подписании мирного договора между Ганзой и Красной Линией. Того самого договора, по которому Ганза полностью замкнула Кольцо, к Полису отошла Библиотека, а к красным – Площадь Революции. Когда он был подписан, девчонки еще не было на свете. Но она знает не только состав участников переговоров, а даже обстановку в зале во время подписания договора! В Рейхе я изучил и другие ее рисунки и теперь могу уверенно сказать: она провидец, способный заглянуть в прошлое и, главное, в будущее. Брамины, как дети, уже который год повсюду ищут легендарную Книгу Пророчеств, а я нашел живого свидетеля будущего.

«Ты нашел?»

– Не знаю, как она это делает, но я это выясню. Забавно, потребовалась мировая ядерная война и годы жизни в подземелье, чтобы появился такой человек.

«Мир рухнул», – уточнила Гончая, а Стратег тем временем самодовольно продолжал:

– Эта девчонка – настоящий клад! Но только я оценил ее дар по достоинству!

– И поэтому хочешь забрать ее у меня?!

Впервые с того момента, как она стала работать на Стратега (прислуживать ему, как собачка!), Гончая обратилась к нему на «ты». Но в ответ на это оскорбление он не ударил кулаком по столу, не накричал на нее, даже не повысил голос – он высокомерно рассмеялся.

– А что можешь дать ей ты? Какое ее ждет будущее, если она останется с тобой? Скитания по станциям, полуголодное, нищенское существование? Вспомни, чего она натерпелась за несколько дней с тобой. Ты этого для нее хочешь? Или рассчитываешь пристроить ее под опеку своей впавшей в маразм мамаши? Так не выйдет. Старушка умерла.

Гончая пошатнулась.

– Как умерла?

– Так. Как умирают выжившие из ума старухи?

– Когда это случилось?

– Да уже две недели как, – ответил Стратег. – Но тебе же некогда заглянуть к родной матери. У тебя теперь новая игрушка.

Гончая закрыла глаза. Две недели! Это значит, через несколько дней после ее последнего визита на Театральную. А ведь она даже толком и не поговорила с матерью. Привет, пока, как дела? Впрочем, она никогда не баловала мать разговорами. Да и на Театральную приходила не ради этих коротких встреч, а чтобы внести очередную месячную плату за ее содержание. И вот матери нет. Ей больше незачем приходить на ненавистную станцию. Она свободна от этого бремени! Только вместо радости внутри пустота.

Почувствовав, что теряет равновесие, Гончая опустилась на стоящую сзади скамью. Слова Стратега будто выбили из нее поддерживающий тело стержень. Тот стержень, что позволял уверенно стоять на ногах, глядя ему в глаза. Потому что это были правильные слова. Поднаторевший в манипуляции людьми с помощью интриг и обмана Стратег сейчас сказал правду, и эта правда оказалась ужаснее самой изощренной лжи.

Что станет с девочкой, когда тебя убьют? Долго после этого она сможет выжить?

Раздавшийся в голове голос не принадлежал Стратегу. Это спросила молодая женщина, которую он называл Гончей.

– Если она действительно дорога тебе, по-настоящему дорога, отпусти ее, – присоединился к женскому голосу Стратег. – И тогда она ни в чем не будет нуждаться. Зефир, конфеты, шоколад, консервированные фрукты, любое лакомство! Детские книги и видеофильмы на любой вкус! Игрушки, наконец! Настоящие игрушки, а не то заплесневелое и изъеденное червями и крысами барахло, которым перебиваются дети на станциях! Не жизнь, а сказка! Ты еще будешь гордиться собой, что обеспечила ей такую жизнь! Ты согласна со мной? Отвечай, не молчи.

– Как вы нашли нас? – спросила Гончая, чтобы хоть что-то сказать.

Стратег небрежно махнул рукой.

– Это было легко. Ты же сама отправила письмо с Белорусской. Я как получил его, сразу бросился тебе на выручку, правда, застрял на Новослободской из-за каких-то подземных толчков. Когда добрался, оказалось, что ты с девчонкой уже на Краснопресненской. Я туда, а вас опять нет. Всю станцию на уши поднял, пока Шериф на допросе не признался, что вы пешком ушли на Баррикадную. А оттуда у тебя был уже только один путь – через Рейх. И вот я там! Хорошо, вовремя успел, иначе эти ненавистники мутантов скормили бы девчонку своим собакам.

«Никуда ты не успел, – мысленно возразила ему Гончая. – Когда ты появился, собаки уже должны были догладывать Майкины кости. Она сама своими силами или своим даром как-то защитилась от них».

– Вы поэтому приказали убить штурмовиков?

– Вот еще, – усмехнулся Стратег. – За кого ты меня принимаешь, за безжалостного мстителя? Они же видели рисунки девчонки, значит, могли догадаться о ее способностях. А в столь серьезном деле лишние свидетели не нужны… Но мы отвлеклись, да и юная Пифия, наверное, уже заждалась. Так что ты решила?

Гончая подняла на него глаза. В горле застрял колючий шипастый ком, но ей и не пришлось ничего говорить. Стратег прочитал ответ по ее исказившемуся от боли, побледневшему лицу.

* * *

Майка не верила своим ушам.

– Здесь мы с тобой расстанемся, – сказала женщина-кошка. – Дальше я не пойду.

– А я? – всхлипнула Майка.

– А ты пойдешь с дядей Стратегом и его друзьями.

– Они не друзья! – закричала Майка в лицо женщине-кошке, потому что у человека, которого та называла Стратегом, не было друзей.

– Ты станешь моим другом, а я твоим, – сказал он.

Но Майка не хотела становиться ему другом, и он тоже этого не хотел.

– Не оставляй меня!

Женщина-кошка долго не отвечала, потому что кусала себе губы, чтобы не заплакать. Когда она снова заговорила, на ее губах выступила кровь.

– Стратег позаботится о тебе. У него много вкусной еды и… кукол. Тебе будет там хорошо.

Женщина-кошка странным образом верила своим словам, но они все равно были ложью. Даже в свои шесть лет Майка уже знала, что много еды не бывает, и если съесть сразу все, то нечего будет есть завтра. Кукла у нее была всего одна, сшитая мамой из кусочков тряпок. Но если бы таких кукол было две, три или даже пять, разве стало бы ей от этого веселее?

– Не оставляй меня, – повторила Майка.

Женщина-кошка снова укусила себя за губу, и на этот раз гораздо сильнее. Струйка крови побежала из уголка ее рта и стекла на подбородок.

– Я… я буду тебя навещать.

Женщина-кошка отвела взгляд, и Майка поняла, что она не собирается этого делать, хотя ей очень хочется. Она ничего не могла понять. Может быть, это из-за человека с непонятным именем? Может быть, он запретил женщине-кошке приходить к ней? Но почему она его слушается? Женщина-кошка такая сильная. Она никого не боится. Как кто-то может ей что-то запретить?

– Ты врешь! Не будешь! Не будешь! Ты знаешь, что не придешь! – отчаянно закричала Майка.

И женщина-кошка сдалась. Слезы, которые она держала в себе, кусая губы, выплеснулись из глаз и покатились по ее щекам. Она обняла Майку и прижала к себе. Крепко-крепко, как во время обвала, когда треснул потолок туннеля и оттуда полетели тяжелые камни.

«Она не позволит человеку с непонятным именем забрать меня. Не отдаст меня ему», – мысль была такая ясная и четкая, словно женщина-кошка сказала Майке об этом вслух. Но тут пугающий Майку человек заговорил вновь, и его слова, страшные слова, посыпались на нее, словно камни из того обвала. Но в отличие от камней они не пролетели мимо, а обрушились на Майку.

И раздавили ее.

* * *

Гончая со стуком поставила на забрызганную брагой и самогоном стойку пустой стакан. Это был уже второй стакан, но желанное опьянение никак не наступало. Надо было брать бутылку. Хотя это и сейчас не поздно сделать.

– Еще!

Она подвинула стакан к бармену. Даже не подвинула, а толкнула. Стакан опрокинулся и покатился по стойке, но не упал, а Гончей так хотелось, чтобы он разбился. Стакану повезло, а вот то, что связывало ее с Майкой (дружба? любовь?), разбилось. Вдребезги разбилось, когда Стратег расчетливо врезал по ней.

Думаешь, ты на самом деле нужна ей? Ей никто не нужен, даже собственная мать, которую она бросила много лет назад.

Бармен остановил подкатившийся к краю стойки стакан, но ничего не сказал, молча наполнил его самогоном и поставил перед Гончей. Правильно, что промолчал, иначе бы ему тоже досталось. Но бармены во всех питейных заведениях Китай-города были сообразительными, а этот, судя по лиловому синяку под левым глазом, еще и ученым.

Думаешь, она заменит тебе погибшую сестру, которую сама и убила?

Самогон был мутным и горьким, а своим запахом напоминал помои, он не шел ни в какое сравнение с чистейшей водкой и отборными коньяками Стратега, но именно такого мерзкого пойла Гончей сейчас и хотелось.

Конечно, не своими руками. Ей же нужно было, чтобы ты доверяла ей. Но именно она все это организовала – и убийство сестры, и твое похищение, и якобы случайную встречу, и последовавшее за ней счастливое освобождение. Она умеет разыгрывать и не такие спектакли.

Уж здесь-то Стратег ее точно перехвалил. В плане постановок ей до него далеко. Наверное, поэтому и финал у спектакля вышел говенным.

Майка сморщила личико. Ее глазенки заблестели, но не от слез, а от гнева.

Ты видела, как они убивали мою сестру?! Видела и ничего не сделала?! У тебя же был пистолет!

И чем сильнее гневалась Майка, тем довольнее становилось лицо Стратега.

Конечно, видела. Ей же нужно было проконтролировать, как похитители выполнят порученную им работу.

Майку затрясло, и Гончая испугалась, что ее хватит удар и она опять потеряет сознание, как это случилось на Краснопресненской.

Зачем?!

Это ее исполненное болью и отчаянием «зачем» резануло Гончую по ушам. Горло парализовало, и она ничего не смогла сказать. Зато у Стратега немедленно нашелся ответ.

Чтобы заручиться твоим доверием. Чтобы ты слушалась ее и делала все, что она прикажет или попросит.

И окончательный Майкин приговор.

Уходи.

Девочка не заплакала. Ее глаза остались сухими. Она просто опустила их, чтобы не видеть ту, которая позволила двум подонкам зарезать ее сестру, а при этом называла себя ее матерью. Что-то лопнуло у Майки внутри. Гончая отчетливо услышала звук, с каким обрывается перетянутая струна. Ей нестерпимо захотелось обнять девочку и прижать к себе, но она этого не сделала, потому что почувствовала, стоит ей прикоснуться к Майке, и та потеряет сознание. Или упадет замертво.

Уходи.

Она ничего не сделала. Молча повернулась к Майке спиной и, отступив от нее, от Стратега, от его телохранителей и таганских пограничников, от блокпоста и той невидимой стены, выросшей между ней и девочкой, которую она несколько дней представляла своей дочерью, зашагала в темноту.

У нее не было цели, не было оружия и даже фонаря. Не было ничего. Она просто брела по туннелю, не задумываясь и не представляя, куда направляется. Через какое-то время ее нагнала возвращающаяся в Рейх дрезина, и Гончая запрыгнула на нее.

Она не собиралась ехать с машинистом на Пушкинскую. Что ей там было делать? Но дрезина двигалась в одном с ней направлении, и Гончая подчинилась внезапному порыву. Когда проезжали Китай-город, на пути перед дрезиной с платформы свалился крепко поддавший человек. Машинист едва успел затормозить. Бедолаге несказанно повезло, что дрезина ехала медленно, иначе бы его размазало по рельсам. Гончая взглянула, как избежавший верной смерти пьяный, пошатываясь, поднимается на ноги, и поняла, что ей сейчас нужно. Так она оказалась в местном баре.

Других посетителей в баре не было, хотя на всех четырех самодельных столиках стояла грязная посуда. Видимо, совсем недавно здесь гуляла большая компания. Между столиками бродила густо накрашенная белобрысая девица и фальшиво бубнила себе под нос приглянувшуюся местной братве песню.

– Танго, танго-кокаин… – долетал до Гончей прокуренный хрипящий голос, когда девица поворачивалась в ее сторону. – Любимец дьявола один танцует танго-кокаин.

Было совершенно непонятно, что здесь делает эта белобрысая, потому что использованную посуду она не собирала и к барной стойке не подходила, но Гончей все равно хотелось, чтобы она свалила из бара со своим хриплым голосом и со своей нудной песней, а когда та наконец ушла, захотелось, чтобы вернулась.

Знаю я, что без тебя мне будет плохо,

И ничто не облегчит мои страданья…

Гончая изумленно обернулась. Эту песню она знала. Песня была из репертуара ее матери. Мать даже пыталась исполнять ее со сцены в подземном театре Московского метро. Но в отличие от популярного в Китай-городе «Танго-кокаин» эта песня не пришлась по вкусу зрителям подземного театра.

Нет, белобрысая девица не вернулась. Кроме самой Гончей и бармена, здесь вообще никого не было. И голос исполнительницы звучал по-другому, чище и глубже. Кто же это поет? И почему так подозрительно смотрит на нее бармен с подбитым глазом? Но прошло еще несколько бесконечно долгих секунд, прежде чем Гончая узнала голос. Свой собственный голос.

Но, поверь мне, никогда дитя порока

Не полюбит непорочное созданье.^[2]

Механически допела она последние слова припева. В оригинале припев звучал немного по-другому, Гончая переставила местами несколько строчек. Зато в таком виде можно было представить, что песня не о порочной любви, а об ополчившейся на весь мир одинокой женщине и маленькой девочке, которая на миг, всего на несколько дней, позволила женщине почувствовать себя матерью, избавив от постоянного кошмара одиночества, пока не возненавидела и не прогнала от себя прочь.

«Все правильно. Так этой порочной суке и надо!»

Гончая заглянула в свой стакан, там уже ничего не осталось – все-таки надо было брать бутылку, и поставила его на место. Лицо было мокрым. Кажется, по нему текли слезы, или это только казалось.

– Еще? – как-то неуверенно спросил бармен, указав на ее пустой стакан.

– Наливай! – рявкнула ему Гончая. – Буду пить, пока не сдохну!

– Для этого существует масса других, более быстрых способов. – Бармен оскалил в улыбке щербатые зубы, видимо, он уже не раз получал в табло, но стакан все-таки наполнил. – Я тебя раньше не видел? Вроде лицо знакомое.

Гончая промолчала, но разговорчивого бармена это не остановило.

– А ты клево поешь. Не то что Снежок, от ее скрипа уже уши вянут. Спой еще.

– Я любовь свою оставлю у порога и небрежно улыбнусь в момент прощанья, – с фальшивой улыбкой выдала Гончая.

Но дальше улыбаться было невозможно, потому…

Потому что никогда дитя порока

Не полюбит непорочное созданье.

– Чё, мужик бросил? – предположил «догадливый» бармен.

Он так и напрашивался на оплеуху, но Гончая почему-то не врезала ему, хотя сама не поняла почему.

* * *

Чем закончилась ее попойка, Гончая помнила плохо. Видимо, она все-таки надралась. Кажется, бармен ее куда-то тащил. Но не вышвырнул за порог и не трахнул, воспользовавшись ее беспомощным состоянием, так как проснулась она на застеленном дырявым половиком топчане и в одежде. Может быть, бармена оттолкнула ее зареванная пьяная рожа, но Гончей было на это плевать.

Встав с топчана, она тут же зацепила ногой стоящий на полу железный таз, из которого жутко воняло, надо полагать, ее собственной блевотиной. Хорошо, хоть не перевернула его. Угол с топчаном загораживала болтающаяся на проволоке занавеска. Гончая отодвинула ее и снова оказалась в баре, только на этот раз по другую сторону стойки. Столики опять пустовали. Интересно, сюда вообще кто-нибудь заходит?

Несмотря на отсутствие посетителей, давешний бармен с подбитым глазом что-то жарил на огромной сковороде, установленной поверх железной бочки, в которой горели дрова. От самодельной печи и сковороды исходил такой запах, что Гончую снова едва не вывернуло наизнанку. В отличие от нее бармен оказался более стойким к тошнотворным ароматам, и когда его «гостья» закашлялась, повернулся к ней и одарил почти приветливой улыбкой. Синяк под глазом поблек и стал едва заметен. Без синяка и с закрытым ртом парня даже можно было назвать симпатичным. Гончая подумала, что со своей опухшей рожей и гудящей головой выглядит не в пример хуже.

– Болит? – Бармен выразительно постучал себя указательным пальцем по лбу. – А ведь я предупреждал.

«Надо же, какой предупреждальщик выискался».

– Не твое дело, – огрызнулась Гончая, хотя голова трещала, как заброшенные в бочку-печь горящие поленья.

– Умывальник там, – бармен махнул куда-то вглубь своей подсобки. – Толчок, извини, общий и только на станции. Если хочешь, могу проводить.

– Сама найду, – пробурчала Гончая, но сначала отправилась на поиски умывальника.

Сполоснувшись холодной водой из железного рукомойника, она почувствовала себя чуть лучше. Совсем чуть-чуть, но все-таки лучше. Головная боль не прошла, мешки под глазами не разгладились, но тошнить ее перестало. Что ни говори, а бармен ее здорово выручил и вчера, и сегодня. А ведь ей даже нечем было заплатить за выпивку! С чего вдруг незнакомый парень стал о ней заботиться? Уж, наверное, не потому, что наслушался ее пьяных песен.

С мокрыми руками и лицом – вытереться оказалось нечем, Гончая вернулась в бар. За время ее отсутствия там прибавилось народу. Столик в дальнем углу оккупировали трое, четвертый, крупный, широкоплечий мужик с наполовину обритой, наполовину коротко стриженной головой, о чем-то шептался с барменом. Гончая хотела пройти мимо, но мужик впился в нее пристальным взглядом и после непродолжительной паузы воскликнул:

– Катана, ты, что ли?

Под этим именем ее знали бригадиры третьяковских, и один из них сейчас стоял перед ней.

– Я Коленвал! Не узнаешь, что ли?

Он самый. Приглядевшись к бригадиру, Гончая медленно кивнула.

– Это все из-за прикида, – Коленвал провел ладонью по своей странной прическе. – Решил вот имидж сменить, – выделил он интонацией звучное слово.

Насколько Гончая помнила, Коленвал всегда испытывал тягу к редким или забытым словам, хотя и сам, как правило, не понимал их значения.

– Давай, Катана, дернем за встречу. Ну-ка, кривой, плесни нам, что покрепче, – обратился он к бармену.

Гончей совсем не хотелось пить – ее лишь недавно перестало мутить, но, перехватив осуждающий взгляд бармена, она решила не отказываться наперекор ему.

– Я ведь теперь здесь обретаюсь, – опрокинув в себя стакан самогона, сообщил Гончей бригадир третьяковских. – Уже почти год как с Третьяковки перебрался. Бригада у меня своя, перед пацанами в уважухе. Ну, да ты знаешь.

Около года назад между братвой с Китай-города и их соседями с Третьяковской вспыхнула жестокая и кровавая грызня. Выходит, Коленвал один из участников этой грызни. И не просто участник, а победитель, раз сумел отвоевать место на соседней станции. Хотя все могло сложиться и с точностью до наоборот. Например, он мог элементарно сбежать с Третьяковской, опасаясь мести подельников. Вообще-то Коленвал был человеком незлобным и крови старался избегать, что отличало его от совершенно безбашенных отморозков. Так что, по мнению Гончей, оба варианта были равновероятны.

– С похмелья? – безошибочно определил бригадир, присмотревшись к своей старой знакомой. Он и сам был большим любителем выпить и в таком состоянии начинал почти каждый день, однако сегодня, как ни странно, выглядел трезвым. – А ты чего накидалась-то? Ты вроде это дело не очень.

– Захотелось! – резко ответила Гончая.

– Ладно-ладно, не заводись. Дело твое, – подозрительно быстро пошел на попятную Коленвал. – Лучше скажи: ты здесь по делу или так, случайно заскочила?

«А по мне не видно?» – подумала Гончая. Но в отличие от Майки Коленвал не умел читать по лицу чужие мысли.

– Я чего спрашиваю, – продолжал он. – Работа есть, как раз для тебя. По твоему профилю. Оплата приличная. Так что, если ты не занята…

– Чего надо? – оборвала его Гончая.

Коленвал стрельнул глазами в сторону оккупировавших дальний столик мужчин и, когда Гончая проследила за его взглядом, шепотом спросил:

– Видишь тех двоих?

Из трех человек, сидящих за одним столом, двое разительно отличались от третьего. Они выглядели старше, опрятнее и главное – чище. На лицах и руках и даже под ногтями не наблюдалось никаких следов грязи, что уже само по себе в метро являлось редкостью. Говорил только один из них, второй внимательно слушал, но оба держались так, будто были заодно. Гончая знала это наверняка, потому что тем, кто молчал, был тот самый брамин, умирающего коллегу которого она застрелила в перегоне между Белорусской и Краснопресненской.

– Они ищут трех человек, – сообщил Коленвал. – Каких-то сталкеров. Давно уже, да все без толку. Вот они и обратились ко мне за помощью. А я как тебя увидел, сразу вспомнил: ты же в розыске сбежавших и пропавших лучший спец.

Последние слова бригадир произнес с льстивой улыбкой. Но Коленвал не знал о Гончей того, что знал Стратег, да и тот вовсе не льстил.

Если бы не эта улыбочка, которая так и сочилась иронией, Гончая, скорее всего, послала Коленвала с его заказом подальше. Но он позволил себе сомневаться в ней. А после потери Майки без этой веры у нее бы вообще ничего не осталось.

Гончая присмотрелась к браминам и их собеседнику.

– Кто это с ними?

– Хмырь один, погоняло Сиплый, – Коленвал презрительно скривился. – Подвязался на работу, только, чую, кинуть хочет. Задаток возьмет, а ничего не сделает. Завалить какого-нибудь лоха, это запросто. А найти – не его уровень.

– Ну, кинет и кинет. Тебе что за печаль?

– Понимаешь, Катана, я тоже в доле, – откровенно признался бригадир. – И хочу долю за полный расчет получить. К тому же эти двое на лохов не похожи, а мне подставлять серьезных людей резона нет.

Гончая продолжала разглядывать браминов, и Коленвал истолковал ее молчание как согласие. В общем-то, правильно истолковал.

– Так чё, берешься? – обрадованно спросил он.

Гончая кивнула. Может, привычное дело – работа, как его назвал Коленвал, поможет… нет, не забыть Майку (она будет помнить свою названую дочь, пока жива!), а хотя бы на какое-то время отвлечься от мрачных мыслей и заглушить разрывающую сердце тоску.

– Пошли поговорим.

* * *

Утерев ладонью все еще мокрый лоб, Гончая вышла из-за стойки. Коленвал подобрал стоящую у его ног увесистую дубину, выструганную из какой-то коряги, и, опираясь на нее, неуклюже заковылял к компании за дальним столиком. При каждом шаге его неумолимо клонило в сторону, и Гончая подумала, что оскорбительная кличка «кривой», которой Коленвал наградил бармена, к нему самому подходит гораздо больше.

Скорее всего, его хромота тоже была следствием конфликта годичной давности. Когда Гончая видела бригадира третьяковских в последний раз, он резво расхаживал на двух ногах и обходился без палки, а сейчас едва ли добрался бы пешком даже до соседней станции.

Гончая подозрительно прищурилась. А не пускает ли Коленвал ей пыль в глаза, пришла неожиданная мысль. В рухнувшем мире, где положение любого человека определялось его способностью постоять за себя, бригадира-калеку живо сместили бы. Глазом бы не успел моргнуть, как потерял и престиж, и почет, и уважение. Так, может, нет у Коленвала никакой бригады, вот он и пытается поднять себе авторитет стараниями давней знакомой?

Тем временем тот доковылял до расположившейся за столиком компании и бесцеремонно хлопнул по плечу собеседника браминов.

– Сдристни отсюда.

Тот обиженно вскочил на ноги, опрокинув стул.

– А чё такое? У нас уже все на мази!

Гончая окинула его цепким внимательным взглядом. Этого типа она видела впервые. На вид около тридцати, возможно, чуть старше. Одет в широкое не по размеру пальто, под которым удобно прятать оружие. Но судя по тому, как обвисли полы пальто, когда он поднимался из-за стола, серьезного оружия при себе парень не имел, разве что пистолет в кобуре или нож в пристегнутых к поясу ножнах.

В отличие от Гончей Коленвал даже не взглянул на типа в пальто.

– Сдристни, я сказал, – повторил он.

Однако парень оказался строптивым.

– А искать кто будет?! Она, что ли?! – спросил он сиплым голосом, за который получил свое прозвище, и указал пальцем на Гончую.

Она продолжала молча наблюдать за ним. Что бы ни говорил о своем знакомом Коленвал, серьезной опасности для Гончей он не представлял, во всяком случае, пока. Вот пусть сам с ним и разбирается. И Коленвал блестяще справился с этой задачей.

– Ты чё, оглох или краев не видишь? Тебе показать?!

Дубина, на которую он опирался, взметнулась вверх, и строптивого парня как ветром сдуло. В ответ на вопросительные взгляды оставшихся за столом мужчин Коленвал небрежно махнул рукой – мол, личные разборки, не берите в голову. Те переглянулись между собой и повернулись к Гончей.

– Это Катана, – с гордостью представил свою спутницу Коленвал. – Все сделает в лучшем виде.

Гончая хотела поправить его, сообщив заказчикам, что согласилась лишь выслушать их предложение, но ее опередил брамин, которого они с Майкой встретили на Белорусской.

– Только не она! – сорвавшись на визг, закричал он. – Это она застрелила старейшину! Она…

Он хотел еще что-то добавить, но, увидев приближающегося бармена, замолчал. В наступившей тишине бармен поставил в центр стола плоскую керамическую тарелку, на которой лежали куски зажаренного мяса и четыре двузубые вилки.

– А спиртяга где? – подозрительно вскинулся Коленвал, которого выпивка всегда интересовала больше, чем закуска, но после заверений бармена, что сейчас все будет, успокоился.

– Значит, вас зовут Катана? – спросил у Гончей второй брамин, когда бармен отошел от стола.

Это «вас» приятно удивило ее. Еще она поняла, что этот второй в их паре главный.

– Ножик такой был японский, – принялся объяснять заказчикам происхождение ее прозвища Коленвал. – Острый и красивый до ужаса.

Сравнение оказалось не самым удачным. Непричесанная, с опухшим похмельным лицом и мешками под глазами Гончая отнюдь не выглядела красивой, но ни оправдываться, ни поправлять Коленвала не стала.

Старший брамин сделал это сам.

– Меч, – сказал он. – Катана – длинный японский меч, традиционное оружие самурая.

Смотрел он при этом на Гончую и закончил свое пояснение вопросом:

– Чем же вы заслужили столь грозное прозвище?

Гончая взглянула в глаза брамину, чтобы понять, насколько важно ему это знать. Судя по ответному взгляду, вопрос был не праздным. Подавшись вперед, она схватила с тарелки одну из вилок и молниеносным движением вонзила ее в стол, между пальцев брамина. Тот импульсивно отдернул руку и принялся ощупывать пальцы, с опаской поглядывая на торчащую из стола вилку.

– Впечатляюще. Очень впечатляюще.

– А то! – поддержал брамина Коленвал. – Вы бы видели, как Катана ножом работает.

То ли оттого, что трюк с вилкой произвел на заказчиков впечатление, то ли от появления бармена, принесшего четыре граненых стакана и полную бутыль самогона, у него резко поднялось настроение.

– Представляю, – сказал старший брамин. Он с преувеличенной осторожностью выдернул вилку из стола и отложил в сторону. Гончая решила, что больше он к ней не притронется. – Но для дела, которое мы хотим поручить, обращение с оружием не главное. Куда важнее умение искать и находить нужную информацию.

Гончей надоели пустые разговоры, она подняла стул, который опрокинул парень в пальто, и уселась напротив заказчиков.

– Вы упорно, но безуспешно кого-то разыскиваете. Двое ваших коллег, – Гончая кивнула на знакомого брамина, – специально приехали на Белорусскую, чтобы встретиться с этими людьми, однако встреча не состоялась, к тому же один из посланников впоследствии погиб. Вы поняли, что в одиночку вам их не найти, и решили обратиться за помощью к специалисту.

Заказчики снова переглянулись, и тот, кто вел диалог и принимал решения, с усмешкой сказал:

– Все верно, но мы и не делаем из этого секрета. Через посещающих Полис челноков мы сообщили на другие станции, что каста браминов разыскивает трех сталкеров, которые побывали на Полежаевской вскоре после того, как она погибла, и щедро заплатит им за предоставленные сведения.

– Зря, – покачала головой Гончая. – Так вы в первую очередь привлечете мошенников, которые перескажут вам ходящие в метро слухи и собственные выдумки. Я и сама могу рассказать байку про хозяина туннелей, который приказал жителям Полежаевской перерезать друг друга. Причем совершенно бесплатно.

– Вы верите в хозяина туннелей?

– Я ни во что не верю! – отрезала Гончая.

Старший брамин печально вздохнул.

– Увы, ни во что не верить – счастливый удел молодых.

«Угу, меня просто распирает от счастья!»

Гончая метнула в его сторону острый взгляд: не издевается ли? Но тот выглядел совершенно серьезным.

– Я, например, не могу себе этого позволить, – продолжал мужчина. – Но вы правы, объявлять во всеуслышание, что мы готовы платить за информацию, было ошибкой. Хотя и не такой большой. О трагедии на Полежаевской нам известно достаточно, чтобы отличить правду от лжи.

– Нет, это большая ошибка! – возразила Гончая. – Потому что теперь придется разыскивать нужных людей среди массы разных проходимцев. А это гораздо сложнее.

– Но вы можете это сделать? – прямо спросил у нее старший брамин.

– Если они живы, я их найду.

– Мало найти этих людей, – включился в разговор старый знакомый. – Надо убедить их явиться к нам, в Полис.

– По ряду обстоятельств это может оказаться невозможным, – возразила Гончая.

– Тогда… – старший брамин сначала остановился на полуслове, но затем все-таки решился. – Тогда разузнайте, что они увидели на Полежаевской.

– Вот и договорились! Выпьем за это дело. Иначе не срастется, – с жаром воскликнул Коленвал, которому невыносимо было смотреть на полную бутылку и пустые стаканы.

Он живо разлил всем мутную жидкость, и хотя никто из сидящих за столом к ней и не прикоснулся, Коленвала это не смутило. Он одним глотком прикончил свою порцию и тут же налил еще.

– С вашим предшественником мы обговорили сумму и способ оплаты… – брамин озвучил цену, выторгованную Сиплым за свои услуги. Наглец запросил с них даже больше, чем Гончая обычно брала за подобную работу. – Возможно, у вас есть личные пожелания?

Она неопределенно кивнула. В данном случае оплата интересовала ее меньше всего.

– Сначала скажите, почему именно Полежаевская? Отдаленная станция за пределами Кольца, с чего вдруг она заинтересовала вашу касту?

Брамины снова переглянулись, и старший из них сказал:

– Пусть это пока останется тайной. Возможно, справившись с поручением, вы и узнаете ответ.

Старый знакомый Гончей возмущенно встрепенулся и предостерегающе дернул коллегу за рукав, но тот продолжал смотреть в лицо собеседницы печальными, много повидавшими глазами. Пауза затягивалась.

– Вас еще что-то интересует? – догадался он.

И Гончая решилась.

– Несколько дней назад со мной разговаривал человек. Вокруг было темно, я не видела его, слышала только голос. И не только я, моя спутница тоже его слышала. А потом оказалось, что никакого человека нет. Кроме нас двоих, там вообще никого не было.

После таких признаний брамины должны были счесть ее допившейся до галлюцинаций пропойцей или сумасшедшей, что в общем-то одно и то же. Но, судя по выражению их лиц, этого не произошло.

– Катана, вы слышали про станцию Судьбы? – спросил старший из них.

– Полянка, – Гончая кивнула.

Брамин как будто не слышал ее.

– Бытует мнение, что на этой станции можно узнать свое прошлое, будущее и даже свое предназначение, – спокойным размеренным голосом продолжал он. – Конечно, это всего лишь красивая легенда, но время от времени она подкрепляется рассказами очевидцев, которые, по их словам, действительно разговаривали с Судьбой. Наша каста бережно собирает и хранит такие рассказы, хотя у кшатриев есть более тривиальное объяснение: проникающие на Полянку психотропные газы, которые вызывают различные галлюцинации и помутнение сознания.

– Мы вдвоем слышали одно и то же! Разве у двух человек могут возникнуть одинаковые галлюцинации?

– Катана, вы напрасно сердитесь, – вздохнул брамин. – Я ведь не сказал, что поддерживаю гипотезу кшатриев.

– А вы сами как это объясняете?

– Знаете, в чем ваша ошибка, Катана? Вы пытаетесь для всего найти объяснение и при этом упускаете главное. Не так уж важно, откуда возник голос или кому он принадлежал. Что для вас это изменит? Главное – то, что вы услышали. Где все это произошло?

Гончая заколебалась, но лишь на несколько секунд.

– На Тверской.

– Вы что-то путаете, Тверская вовсе не пустая станция, – поморщился другой брамин.

– Да, Катан, чё за ерунда? – присоединился к нему Коленвал.

И только главный заказчик все так же внимательно смотрел ей в глаза.

– Вы говорите о фашистском концлагере?

Гончая промолчала. Если она не преувеличила его проницательность, он и так все поймет. Не ошиблась.

– Никогда не слышал, что в метро есть еще одно подобное место, – признался старший брамин. – Но если даже и так, те, кто там общался с Судьбой, из концлагеря уже не выбирались. А вам, стало быть, удалось?

– Ты чё, правда сидела в концлагере? – растерялся Коленвал и, не дождавшись ответа, засадил очередной стакан. – Держись, Катан. За тебя!

– Вы полны сюрпризов, – заметил старший брамин и уважительно покачал головой. – Выбраться из фашистского плена, на такое способны немногие. Скажите, спутница, о которой вы упомянули, она тоже спаслась?

– Тоже.

– Благодаря вам?

– Скорее, я благодаря ей.

– И вы считаете, что спаслись, потому что невидимый собеседник предсказал вам освобождение?

На этот раз брамин попал пальцем в небо. Или куда теперь попадают, когда несут чушь?

– Нет! Он сказал, что мы умрем. Не мы двое, а вообще все люди метро.

– И вы поверили ему?

Все обречены на мучительную гибель… Земля избавляется от остатков человечества.

– Если бы вы слышали этот голос, тоже поверили.

– Не стану спорить, – как-то уж слишком легко согласился брамин. – Тем не менее мы все еще живы.

«Надолго ли?»

– Скажите, Катана, вы уверены, что ваш невидимый собеседник разговаривал именно с вами? Вдруг он обращался к вашей спутнице?

Гончая помотала головой.

– Она маленькая девочка. Ей всего шесть лет.

Но ее ответ, похоже, не убедил брамина.

– Чувственное восприятие у детей острее, чем у взрослых. Порой они видят и слышат то, на что мы не способны. Что вам рассказала девочка об услышанном?

– Я не спрашивала, – призналась Гончая.

– Обязательно спросите. Возможно, она знает больше, чем вы думаете.

«Это точно, – мысленно согласилась Гончая. – Причем даже такое, о чем совсем не хочется спрашивать».

* * *

Майка с тоской взглянула на свою клетку. Ее стены были обклеены цветной бумагой, пол покрыт незнакомым гладким и скользким материалом, который человек по имени Стратег назвал линолеумом. Кроме линолеума на полу лежал широченный кусок очень толстой и пушистой ткани, который назывался ковром. Когда Майка наступала на ковер босыми ногами, они мягко погружались в его толстый ворс и совершенно не мерзли. Новое ощущение забавляло ее. Поначалу.

Несмотря на обклеенные бумагой стены, ковер, настоящую кровать с настоящим матрасом, стол и стул, соответствующие Майкиному росту, и отсутствие решеток, это все равно была клетка! Красивая клетка с запертой железной дверью!

Когда дверь открывалась, в клетку заходил Стратег – ее новый «друг», которого Майка меньше всего хотела видеть. Он заходил часто, но к Майкиному облегчению никогда не задерживался долго. В первый раз он принес картонную коробку, в которой оказались большой яркий мяч, цветные кубики, резиновый шнурок с пластмассовыми ручками на концах, через который, по словам Стратега, можно было прыгать, тощая длинноногая кукла с распущенными волосами и забавная штука, показывающая цветные картинки, под названием калейдоскоп. Во второй раз подарил альбом для рисования, кисточки и краски, которые нужно было разводить водой, и три упаковки цветных карандашей. Он хотел, чтобы Майка ему что-нибудь нарисовала, потом начал требовать, в конце концов, рассердился и ушел.

Она честно пыталась рисовать, не для того, чтобы порадовать Стратега, а чтобы чем-то себя занять и хотя бы немного успокоиться. Но из этой затеи ничего не вышло, и, кроме каких-то бесформенных клякс и пятен, у Майки ничего не получилось.

Несколько раз вместо Стратега в клетку заходила женщина в белом халате – приносила еду. Но она даже не разговаривала с Майкой, молча ставила на стол тарелки и так же молча уходила. Еда была вкусной. Наверное, вкусной, потому что выглядела красиво. Но Майка чувствовала только горечь во рту, когда ела ее. Да и когда не ела – тоже.

Горечь проникала из ее мыслей. Они отравляли вкус еды, они же сделали Майку злой и неуклюжей. Все, к чему она прикасалась, валилось из рук. Карандаши ломались, краски проливались, кубики рассыпались, мяч норовил закатиться под стол или под кровать, шнурок для прыганья и даже калейдоскоп валялись на полу без дела, лишь тощая кукла таращила на Майку свои бессмысленные глаза. Она так уже надоела своим взглядом, что порой Майке хотелось проткнуть куклу карандашом или оторвать ей голову. Майка не делала этого только потому, что знала, если она сломает куклу, станет еще хуже. Как случилось, когда она прогнала женщину-кошку.

Но разве можно было поступить иначе?! Ведь женщина-кошка украла ее! Женщина-кошка убила ее сестру! Пусть не сама, но она позволила убийцам это сделать, хотя могла их остановить! Она лгала, убивала людей! Она… плохая. И Майка правильно поступила, прогнав ее!

Тогда почему ей так больно?

Боль мучила Майку с той поры, как женщина-кошка ушла, а она осталась со Стратегом. Майка надеялась, что со временем боль пройдет, но та не проходила. Наоборот, с каждым днем становилась только сильнее.

Майка сползла с кровати, шлепая ногами по ковру, дошла до противоположной стены и повернула обратно. За два дня она исходила свою клетку вдоль и поперек – девять шагов в одном направлении, десять и еще два в другом. Зато не нужно ни от кого прятаться и никуда бежать, как она бегала и пряталась вместе с женщиной-кошкой! Не надо опасаться, что ее будут травить собаками или запрут в железную клетку!

Конечно, не надо, потому что она уже там. Стратег посадил ее в клетку и кормит и поит, как прирученную домашнюю крысу. Вот кто она такая! А женщина-кошка никому не позволила бы посадить себя в клетку. Потому что она не крыса! Даже когда злые солдаты силой засунули ее туда, женщина-кошка стала драться с ними.

Мысли в голове проделали неожиданный поворот, окончательно запутав Майку. Она вдруг вспомнила, хотя вроде бы и не забывала, что и в кабинете у злого доктора, и в железной клетке, где ее заперли злые солдаты, женщина-кошка дралась не за себя. Она дралась за Майку, защищая не свою, а ее жизнь.

И в баре на Белорусской, и позже в тупике, у вагонетки с золой, она тоже защищала Майку. И во время обвала. Если бы не женщина-кошка Майку вполне могло завалить камнями или раздавить перевернувшейся дрезиной.

– Она позволила бандитам убить сестру, – упрямо возразила Майка самой себе.

Но та, другая Майка, с которой она спорила, тоже нашла, что возразить.

– А сколько раз потом спасала тебе жизнь?

Майка принялась считать, но той другой это было не интересно.

– И чем ты ей отплатила? Прогнала.

Об этом можно было не напоминать. Майка помнила свой последний разговор с женщиной-кошкой до мельчайших деталей. Помнила, как опустила глаза и как сказала ей «уходи». Помнила, как пошатнулась женщина-кошка, словно ее ударили ножом или выстрелили в упор, у нее даже остановилось дыхание, как она повернулась и, нетвердо переступая ногами, словно раненая, побрела прочь.

– Я… я… – Майка почувствовала, что заикается. – Я не могла иначе. Мне было тяжело.

– А сейчас легко?

Майка всхлипнула, а та, другая, безжалостно продолжала:

– Оглянись вокруг. Посмотри на то, что ты получила взамен. Клетку с обклеенными бумагой стенами и глупую куклу с равнодушным взглядом. Почему же ты не радуешься? Ты же этого хотела.

Майка дернула головой и снова всхлипнула.

– Я не хотела.

– А чего ты хотела, когда прогнала ту, которую называла мамой?

– Я не называла.

– А как же «мама говорит правду» и «спой еще, мама»? Или забыла?

Майка ничего не забыла. Размазывая по лицу слезы, она бросилась к столу, на котором сидела принесенная Стратегом кукла, схватила ее за волосы и рывком оторвала голову, а потом швырнула и голову, и обезглавленное туловище через всю комнату.

Нет, она не ошиблась. Стало только хуже.

Глава 8
Контрабанда

Сведения, которые сообщили брамины о сталкерах, побывавших на Полежаевской, оказались весьма расплывчатыми. Неудивительно, что брамины не смогли разыскать этих людей. Но Гончая точно знала, с чего начинать поиски.

Ответ подсказал заигрывающий с ней пограничник Краснопресненской. Этот ответ был связан с ее старым знакомым по имени Шериф. Суть службы Шерифа состояла в расследовании именно таких происшествий, выяснении всех их обстоятельств. Правда, его служебный интерес ограничивался станциями Кольцевой линии и перегонами между ними, но Гончая представить не могла, чтобы трагедия Полежаевской, о которой говорило все метро, не привлекла его внимание. Даже если это не так, разговор с Шерифом мог помочь выйти на след очевидцев трагедии. Но тот обретался на Краснопресненской, а туда еще нужно было как-то попасть.

Гончая понадеялась на помощь браминов, но с ними ей оказалось не по пути. Выбрав исполнителя для своего заказа, они не стали задерживаться в Китай-городе, что, по мнению Гончей, было весьма разумно, а в сопровождении нанятых для охраны молодчиков сразу отправились на Таганскую, планируя доехать оттуда по Кольцу до Киевской, где до Полиса уже рукой подать. По сравнению с любым другим маршрутом этот путь был наименее опасным, хотя и не самым близким.

В отличие от браминов вход на Таганскую для Гончей был закрыт. Уж в этом обещании Стратега можно не сомневаться. Единственный доступный маршрут пролегал через наводненный красными шпиками Кузнецкий мост и обитель их непримиримых врагов – фашистский Рейх. Гончая отнюдь не была уверена, что после недавних событий на Тверской и Пушкинской, особенно после гибели пяти штурмовиков в концлагере, пограничники Рейха отнесутся к ней благосклонно. Вдвоем с Майкой она ни за что не решилась бы на такую авантюру, но без девочки можно и рискнуть.

Свою помощь неожиданно предложил Коленвал, когда узнал, куда направляется его старая знакомая. По его словам, к Баррикадной шли двое его ходоков, он так и сказал «мои ходоки» и вызвался познакомить с ними Гончую.

Ходоки оказались челноками, но на обычных торговцев походили мало. Оба выглядели опытными и тертыми бродягами. Гончая с первого взгляда определила, что на их счету немало рискованных и опасных путешествий. Практичная одежда, добротная, а главное крепкая, неизношенная обувь: у одного – кирзачи, у другого – армейские берцы, наконец, оружие: укороченный автомат со складным прикладом и ухоженная охотничья двустволка – все указывало, что эти двое серьезно подготовились к предстоящему походу.

Старшего, который был обут в берцы и вооружен укороченным «калашниковым», звали Башка, его спутника в кирзовых сапогах – Самокат. При виде незнакомой женщины он выпятил грудь и расплылся в добродушной улыбке. Гончую это не удивило. Перед знакомством с ходоками она привела в порядок одежду, вымыла голову и расчесала волосы.

– Катана, – компанейски хлопнул ее по плечу Коленвал. – Ей тоже на Баррикадную надо. Возьмешь за компанию?

Вопрос адресовался Башке. И по тому, что это был не приказ, а вопрос, Гончая поняла, что челноки Коленвалу не подчиняются. В отличие от Самоката Башка посмотрел на нее хмуро и неприязненно, Гончая насторожилась (с чего бы?), но отказываться от нежданной женской компании не стал.

– Пусть идет. Но если вдруг чего, я тебя на себе не потащу, – предупредил он будущую спутницу. – Брошу в туннеле.

Гончая слегка улыбнулась в ответ и кивнула, зато Коленвал заржал в полный голос:

– Ты лучше переживай, чтобы она тебя не бросила, если чего.

Этого говорить не следовало, чтобы не настраивать спутников против друг друга, но необдуманность Коленвала в словах равнялась его невоздержанности в выпивке.

– Он шутит, – улыбнулась Гончая, однако сгладить возникшее напряжение не удалось.

Башка царапнул ее хмурым, подозрительным взглядом, Самокат продолжал рассматривать с прежней приветливой улыбкой, хотя это ничего не значило. Гончая не сомневалась, что он будет так же улыбаться, перерезая ей горло. Но и она вполне могла сделать то же самое, ничем не отличаясь в этом от Самоката и его напарника.

Ей не терпелось отправиться в путь, но пришлось ждать, пока челноки, по их словам, «заберут и упакуют товар». Теперь Гончая ожидала увидеть у них увесистые баулы, однако у выхода со станции они появились с единственным не очень-то большим рюкзаком, который нес за спиной Башка.

Даже сомневаться не приходилось, что в этом рюкзаке повсеместно запрещенная на Кольце контрабанда, а именно – галлюциногенная дурь, массово изготавливаемая на Китай-городе и конкурирующей с ним Третьяковской – основными поставщиками наркотического зелья в метро. Теперь необходимо было выяснить, собираются ли челноки сбывать свой товар на Баррикадной или планируют пронести на Кольцо.

Гончей необходимо было в перспективе как-то попасть на Краснопресненскую, и знание надежных путей, используемых контрабандистами, могло оказаться весьма полезным. Но время для откровенного разговора с поставщиками дури еще не пришло.

Поначалу их маленькая группа шагала молча. Но женщина знала по своему богатому опыту, что даже самые суровые и угрюмые мужчины не могут молчать вечно, а напарник Башки к тому же к молчунам явно не относился. Он и заговорил первым.

– Давно с Коленвалом? – спросил Самокат, когда огни Китай-города остались за спиной.

Он шагал впереди, освещая путь налобным фонарем. Охотничья двустволка висела за спиной, но пальцы постоянно поглаживали ремень с готовностью в любой момент сдернуть ружье с плеча. Гончая пристроилась рядом. Неприязненный взгляд Башки буравил ей спину, но ради хоть какого-то начала отношений можно и потерпеть.

– Сплю? – уточнила она у Самоката.

Он добродушно рассмеялся. Значит, вопрос достиг своей цели.

– Хотя бы.

– Уже завязала.

Он снова хохотнул.

– А чего так? Хромая нога мешает? Или ему не только ногу перебило?

– Тебе все в подробностях перечислить?

Самокат одобрительно кивнул.

– А ты смелая девка, не меньжуешься.

Но сей бодро начавшийся разговор оборвал Башка.

– Хватит языком чесать! Лучше по сторонам гляди! – прикрикнул он на своего напарника. – А ты, Катана, или как тебя, рот заткни! Иначе я тебе его сам чем-нибудь заткну.

«Это вряд ли», – подумала Гончая, но провоцировать контрабандиста не стала.

– Да чё ты, Башка? Нормальная ведь девка, – вступился за нее Самокат.

– Все они нормальные, пока язык за зубами держат, – отрезал Башка.

Под этим утверждением Гончая готова была подписаться, уточнив лишь, что оно в той же мере справедливо и для мужчин.

Самокат обиженно замолчал, хотя время от времени бросал выразительные взгляды на шагающую рядом женщину. Гончая была уверена, что его терпения надолго не хватит. Но нарушил молчание не он, а Башка.

– Катана, – осторожно, словно пробуя звучное прозвище на вкус, сказал контрабандист. – Слышал я про одну Катану. Случайно не про тебя?

– Смотря что слышал, – обернулась к нему Гончая.

– Что та еще стерва, – сквозь зубы процедил Башка, но развивать свою мысль не стал.

Впереди показались фонари Кузнецкого моста.

* * *

Первую станцию проскочили быстро.

«Откуда? Куда направляетесь? С какой целью?» – сыпались обычные вопросы. Башка отвечал на них бодро и уверенно. Самокат и Гончая тоже добавили пару слов к месту.

Когда пришел черед досмотра личных вещей, Самокат сделал небрежный, но заранее просчитанный шаг в сторону, заслонив командира погранпоста от подчиненных своей широкой фигурой. В тот же миг заполненный патронами автоматный рожок перекочевал из руки Башки в карман шинели командира пограничного наряда. После челнок предупредительно раскрыл рюкзак, но заглянувший туда пограничник «не заметил» внутри ничего запретного, как ранее «не заметил», что его шинель внезапно потяжелела.

Несмотря на формальность проверки, задерживаться на Кузнецком мосту контрабандисты не стали и поспешили убраться со станции. Снова оказавшись в туннеле, Башка вытащил из бокового кармана своего рюкзака увесистую металлическую фляжку, с удовольствием сделал из нее несколько глотков и передал Самокату. Тот тоже приложился к горлышку и после недолгого колебания протянул ее Гончей. Контрабандисты ее удивили: внутри оказался не самогон и не брага, а крепкий чай. Хороший чай! Гончая с трудом себя остановила, чтобы не допить все до конца.

– Хороший чаек. Спасибо, – она благодарно кивнула и возвратила фляжку Башке. – С ВДНХ?

– Оттуда.

Гончая рассчитывала на более развернутый ответ, и все-таки это уже был разговор. План сработал.

– В Печатниках вон тоже чай варганят, – сказала она. – Даже на Полежаевской пытались, да только им же и потравились. А представляете, если бы они свою отраву по всему метро продавать начали?

– Не мели, чего не знаешь! – огрызнулся Башка. – Не от чая там все передохли! Да и не делали на Полежаевской никакого чая.

– А от чего? – насела на него Гончая. Самокату тоже стало любопытно, и он уставился на напарника с не меньшим интересом.

– Никто не знает, – уступил их настойчивым взглядам Башка. – Те, кто побывал на Полежаевской, разное говорят. И что бандиты на станцию напали, и что мутанты с поверхности пробрались, и что жители сами друг друга перебили.

Все это Гончая уже слышала, но ее интересовало другое.

– А кто мог там побывать? Станция-то на отшибе.

– Ну так что с того? – возразил Башка. – Люди-то заходят. Челноки с Беговой или у кого родня на соседних станциях.

– Я слышал, туда сталкеры с поверхности спустились, – присоединился к разговору Самокат. – Когда уходили, на Полежаевской все нормально было, а вернулись – ни одной живой души. А у них там семьи: жены, дети. Как с ума не сошли, не знаю.

– Брехня! – отрезал Башка. – Никто там не выжил. Все сдохли, разом.

– И про сталкеров брехня? – не унималась Гончая, но во второй раз вызвать на откровенность неразговорчивого контрабандиста уже не удалось.

– Брехня – не брехня, вяжем базар! – сурово сказал он. – В туннелях о таких вещах лучше не говорить. Беду накличешь. Да и вообще лучше не болтать, если жить охота.

Сказано это было таким тоном, что Гончая сразу поняла: о сталкерах, побывавших на Полежаевской, от контрабандистов она больше ничего не услышит.

Какое-то время челноки шагали молча, пока на пути не стали попадаться расклеенные по стенам печатные листовки, призывающие всех полноценных людей беспощадно бороться с заселяющими метро мутантами. Самокат сорвал одну из них, бегло пробежал глазами напечатанный текст, но не смял и не выбросил, а дважды сложил пополам и спрятал в нагрудный карман своего армейского бушлата.

– Во, делать фашикам нечего! – усмехнулся он.

– Пускай, лишь бы к нам не лезли, – хмуро ответил Башка.

Гончая ничего не сказала. Судя по расклеенным листовкам, до внешнего блокпоста осталось не более двухсот метров, и нужно было срочно решить, как действовать в случае осложнения ситуации.

Первое, что бросалось в глаза на подходе к Пушкинской, это висящий над путями и подсвеченный снизу прожектором широкий фанерный щит. На листе светлой фанеры черной краской было выведено крупными буквами «СМЕРТЬ ВЫРОДКАМ».

Гончая хорошо помнила, что, когда они с Майкой, Стратегом и его телохранителями на дрезине покидали Пушкинскую, этого щита здесь не было. Значит, он появился позже. После того как в Рейхе разлетелась новость о пяти застреленных в концлагере штурмовиках! Теперь понятно, кого фюрер объявил виновниками их гибели – мутантов-выродков!

Башка и Самокат не обратили внимания на транспарант с грозным призывом. И совершенно напрасно. Его появление однозначно указывало, что в пропускном режиме блокпоста произошли изменения. Гончая даже знала их причину – охраняющие границы Рейха бойцы, взбешенные гибелью своих соратников, жаждали крови.

Ускорив шаг, она обогнала Самоката и вся обратилась в слух. Лучше обнаружить опасность прежде, чем опасность обнаружит тебя. За пару десятков метров от поста Гончая услышала доносящиеся оттуда возбужденные голоса. Самый громкий голос принадлежал женщине.

– Придет, придет тьма! И падет на ваши головы!

Затем последовал хлесткий удар, и женский крик оборвался.

Стремительно преодолев последние метры до границы, Гончая увидела возведенный на путях полукруглый барьер, сложенный из мешков, набитых каменистой землей, а за ним – пограничников в форме штурмовиков Рейха.

Двое из них держали под руки потерявшую сознание немолодую женщину в разорванной одежде. Рядом стоял разъяренный офицер, руки его дрожали от злости. Еще трое пограничников расположились возле установленной на краю платформы большой армейской палатки и внимательно следили оттуда за своим командиром. Обычная смена на пограничном посту состояла из трех человек, сейчас их оказалось в два раза больше.

По знаку офицера держащие женщину штурмовики швырнули ее обмякшее тело на противоположную стену туннеля и вскинули автоматы. От тряски или удара женщина пришла в себя, открыла глаза и подняла голову.

– Зверь уже здесь! – прошептали ее разбитые губы. – Я слышу его дыхание! Слышу, как он выбирается из-под земли!

Голос женщины становился все громче, словно эти слова придавали ей сил. Гончая почувствовала, как по телу пробежал озноб. Нечто подобное происходило и со штурмовиками. Направленные на жертву автоматы задрожали, а сами солдаты попятились назад.

– Молчать! Заткнись, ведьма! – во все горло заорал офицер, но заглушить голос женщины ему не удалось.

– Восстанет Зверь из вечного мрака, из адских глубин! И великая тьма окутает землю!

Что-то прикоснулось сзади к руке Гончей, но это оказался всего лишь подошедший поближе Самокат, за спиной которого маячил Башка.

– Огонь! Огонь! Пристрелите ее! – продолжал кричать офицер.

Но пограничники не стреляли. Их сведенные судорогой пальцы плясали на спусковых крючках, не в силах нажать на спуск. А по туннелю катился набравший нечеловеческую силу голос.

– И бледные черви будут грызть разлагающиеся трупы!

Женщина отделилась от стены, расправила плечи и двинулась на пограничников, и те, подавшись назад, сами отпрянули от нее. Гончая тоже почувствовала непреодолимое желание бежать прочь, неважно куда, главное – отсюда, от этого голоса. Но тут офицер выдернул из кобуры пистолет и открыл огонь.

Бах! Бах! Бах!

Когда он сделал первый выстрел, их разделяло не более четырех метров. Всего четыре метра! Промахнуться на таком расстоянии просто невозможно. Но женщина продолжала двигаться. Она даже не пошатнулась!

– Зверь уже здесь!

В какой-то момент Гончей показалось, что голос не принадлежит женщине. Она лишь открывает рот в такт словам.

Бах! Бах!

– Я слышу его дыхание!

Бах! Бах!

Гончая мысленно считала выстрелы, с ужасом думая, что произойдет, когда в пистолете офицера закончатся патроны, и приближающаяся к нему женщина (ведьма!) коснется его своей рукой.

– Слышу…

Бах!

Магазин опустел, затвор застыл в заднем положении, но последняя выпущенная офицером пуля, скорее всего, случайно угодила женщине в шею, перебив гортань.

Вместо слов из простреленного горла вырвалось облачко кровавого пара, она пошатнулась, но не упала, а мягко, словно бы нехотя, опустилась на рельсы. Вот тогда пограничников отпустило странное оцепенение, и они принялись в ярости поливать свинцом уже неподвижное тело. Прикончивший женщину офицер машинально снял пистолет с затворной задержки и тоже несколько раз яростно нажал на спуск, но еще ни одно оружие не выстрелило, не будучи заряженным. Зато пограничники продолжили пальбу, пока их автоматы не захлебнулись. Тогда они принялись менять пустые рожки, а офицер наконец оторвал взгляд от изрешеченного женского тела и изумленно уставился на подошедших к посту людей.

* * *

Теперь Гончая могла как следует рассмотреть командира пограничного наряда. Нет, лицом к лицу она с ним прежде не встречалась. И с остальными бойцами тоже. Значит, ни офицер, ни его подчиненные не смогут ее опознать. Убедившись в этом, Гончая перевела взгляд на своих спутников.

Разыгравшаяся на блокпосту жуткая сцена привела контрабандистов в смятение. Причем Гончая была абсолютно уверена, что их испугало не столько убийство женщины, сколько ее мрачные пророчества. Им надо было переждать в туннеле, пока пограничники придут в себя, а не соваться на блокпост в гущу событий. Но Гончая слишком поздно осознала допущенную ошибку, когда изменить что-либо стало невозможно.

– Стоять на месте! Кто такие?! – грозно спросил офицер. И пять автоматных стволов, одновременно нацелившихся на путников, лишь подтвердили реальную угрозу в его голосе.

– Челноки с Китай-города… на Баррикадную, вот, идем, – залепетал Самокат.

– Полноценные люди, – с достоинством ответил Башка.

Гончая решила, что из всех вариантов ответа опытный контрабандист выбрал лучший. В обычных обстоятельствах такой ответ подействовал бы на пограничников отрезвляюще. Но пережитый ими страх и опьянение от недавно пролитой крови были еще слишком сильны.

– Проверим, какие вы полноценные, – тяжело дыша, произнес офицер и внезапно сорвался на крик. – Личный досмотр! Раздевайтесь! Живо!

– Да зачем же? Вот, у нас и документ есть, с печатью, как положено. Все проверки пройдены, – попытался урезонить командира Башка.

В его руках действительно появилась какая-то бумага с печатью Рейха, но прежде чем офицер открыл рот, Гончая уже поняла, что никакие бумаги с печатями тут не подействуют. Он отмахнулся от протянутой бумажки и снова схватился за пистолет.

– Молчать, тварь! Снимай одежду! И вы тоже!

Ствол пистолета по очереди нацелился в грудь Самоката и Гончей. Магазин восьмизарядного «макарова» был пуст – офицер так и не перезарядил его. А вот его подчиненные не забыли это сделать и сейчас разглядывали трех чужаков сквозь прицелы снаряженных автоматов, взяв их на изготовку.

– Эй-эй, чего вы? Ладно, раз так, – испуганно пробормотал Самокат и принялся расстегивать свой армейский бушлат.

Через секунду к нему присоединился Башка, но Гончая заметила его секундную задержку. Отчего-то вспомнился медицинский кабинет дока и его остановившийся взгляд на сросшихся пальцах Майки. Где-то в самом низу живота возникло сосущее чувство неотвратимой беды. Гончая сделала незаметный шаг в сторону. Миг, и она исчезнет в туннельной темноте. Правда, на посту имеется мощный прожектор, который и освещал недавно установленный фанерный щит, и если пограничники направят его в туннель, то без труда обнаружат удирающую женскую фигурку. Дальше уж как повезет. Но пять автоматов! Это настоящий шквал огня и почти верная смерть.

Гончая снова перевела взгляд на Башку. Тот уже снял ватник и, опустившись на одно колено, не спеша, без суеты расшнуровывал берцы. Может, все еще обойдется.

– Ну, чё встала? Боишься сиськи показать? – прикрикнул на нее офицер.

Гончая решила, что это хороший знак, раз к командиру пограничников вернулась способность шутить. Она сбросила свою брезентовую робу и взялась за пуговицы рубашки.

Самокат разделся первым: видимо, очень спешил доказать свою полноценность. Переступая по шпалам босыми ногами, он приблизился к командиру пограничников, заискивающе улыбнулся, после чего спустил до колен свои широкие мужские трусы и замер в такой скрюченной позе.

– Можешь одеваться, – высокомерно разрешил офицер, взглянув на его вяло обвисшее хозяйство.

Гончая решила последовать примеру Самоката. Вид обнаженного женского тела наверняка поднял бы настроение пограничной страже. Но тут внимание командира пограничников внезапно переключилось на Башку.

– А это что? – воскликнул офицер и, подскочив к Башке, сорвал майку с его правого плеча.

Под мышкой у Башки под кожей выпирала шишка размером со свиной пятак. Увидев ее, офицер брезгливо отдернул руку. Гончая не поняла, как он заметил сей дефект под одеждой, но сейчас это уже не имело значения.

– Мутантский нарост! – заверещал офицер, и опустившие было стволы пограничники снова вскинули оружие.

– Да какой нарост? Мозоль это. От лямки рюкзака мозоль! – пробовал оправдаться Башка, но его не слушали.

– Врешь, тварь. Нарост! – со злорадным удовлетворением повторил офицер. – Значит, ты мутант, выродок! А что делают с выродками?

Пограничники довольно оскалились, осмелели. Офицер победно обернулся и уперся взглядом в Самоката.

– А ты, скотина, с мутантом связался?! Покрываешь его?!

– Не-е, – отчаянно замотал головой тот. – Не покрываю.

– Не покрываешь? – хмыкнул офицер, потом подобрал охотничье ружье, которое контрабандист прислонил к стенке пассажирской платформы, и сунул его Самокату в руки. – Тогда кончи мутанта.

Самокат еще сильнее замотал головой, но старший блокпоста имел большой опыт подавления таких протестов. Его пистолет уперся Самокату в висок.

– Кончай его или сначала сам сдохнешь!

Офицер не мог выстрелить, потому что в его пистолете не было патронов, но это ничего не меняло. Самокат «поплыл». Ствол его ружья постепенно начал клониться в сторону Башки. С такими темпами на это могло уйти несколько секунд. А потом непременно грянет выстрел.

Гончая прикинула, что она может сделать. Можно вырвать ружье у Самоката из рук – он так напуган, что физически не сможет сопротивляться, и оглушить прикладом командира пограннаряда. Возможно, ей даже удастся застрелить и пару штурмовиков. А потом? Потом трое оставшихся нашпигуют ее, Самоката и Башку свинцом. Можно вообще ничего не делать: посмотреть, как напарник прихлопнет Башку, и продолжить путь. Или объявить во всеуслышание, что она Валькирия, и потребовать отменить казнь. Не факт, что пограничники ей поверят. В концлагере ведь не поверили. Да и Башку ее признание не спасет, а вот свое лицо она раскроет. Ввязываться из-за какого-то челнока в огневую или словесную схватку в равной мере не хотелось. Вот если бы на месте Башки оказалась Майка, Гончая не колебалась бы ни секунды. Но тут ее блуждающий взгляд зацепился за бодро шагающего по платформе человека.

– Меня смотреть разве не будете? – спросила Гончая у командира погранпоста, чтобы выиграть время. – Я что, зря раздевалась?

Она успела снять только многострадальную робу и расстегнуть рубашку, но пограничники все равно повелись. Даже Самокат на время забыл о своем обреченном напарнике и повернулся к ней. А замеченный объект тем временем неумолимо приближался. Гончая решила, что пора.

– Без меня не начинайте. Я быстро.

Действительно быстро, никто не успел даже рта раскрыть, Гончая вскочила на барьер из мешков с землей, оттуда перепрыгнула на платформу и уже через секунду оказалась возле объекта.

– Привет, док.

Доктор изумленно вытаращил глаза и уставился на нее, Гончая развернула его спиной к пограничникам, заслонившись от них его дряблым телом.

– Тебя не пристрелили? Я рада.

– Я-я… – залепетал он.

– Знаю: ты тоже рад. Сейчас обернись.

Она развернула его лицом к блокпосту. Момент был опасным, но пограничники не стреляли.

– Эти двое со мной. У того, что в разорванной майке, под мышкой мозоль или не знаю что, тебе виднее. Но он не мутант! Ты понял? Твоя задача объяснить это остальным. Сделаешь так, и я забуду, что ты пытался меня убить. Все ясно?

– Д-да.

Ответ прозвучал еле слышно, зато энергичный кивок выглядел более убедительно.

– Тогда вперед, – Гончая хлопнула доктора по спине, подтолкнув к блокпосту.

– Увидела старого знакомого, не смогла удержаться, – объяснила она свою выходку командиру пограничного наряда.

Тот гневно сверкнул глазами и открыл рот, собираясь что-то сказать, но доктор опередил его.

– Что здесь происходит? Доложите.

Док был гражданским, что, по мнению офицера, почти приравнивалось к недочеловеку, но он лечил фюрера, его любовницу и раненых героев Рейха, поэтому его вопросы оказалось невозможно полностью игнорировать.

– Мутанта поймали, – доложил офицер.

– Мутанта? – переспросил доктор. – Что-то не похож.

– У него какой-то нарост на правом боку, – вставила Гончая. – Сами посмотрите.

Док понял подсказку, спустился на пути и подошел к подозреваемому. На женский труп в растекшейся луже крови он старался не смотреть. Брезгливостью или осуждением здешних порядков доктор не отличался, просто полностью сосредоточился на предстоящей задаче.

Приказав Башке поднять руку, док заглянул ему под мышку, даже ковырнул пальцем злосчастную шишку.

– Какой же это нарост? Это зарубцевавшийся келоидный шрам, – объявил он свой вердикт.

– Да разве такие шрамы бывают?! – возмутился командир пограничников.

Но Гончая не зря с недавних пор считала дока хитрой сволочью. В словесной перепалке у штурмовика не было против него никаких шансов.

– Вы много видели шрамов, герр офицер? Или, может быть, у вас их много?

– Да, нет… Я просто… – залепетал командир пограничников. Со стороны это было уже похоже на капитуляцию.

– В таком случае медицинскую диагностику предоставьте мне, а вы возвращайтесь к своим прямым обязанностям – охране рубежей Рейха, – виртуозно закрепил успех доктор.

– Так точно! – вытянулся по стойке «смирно» офицер. На какой-то момент он даже забыл, что разговаривает с гражданским специалистом, а не с непосредственным начальником. – А с этими что делать?

– Вышвырните со станции, да и дело с концом, – поморщился доктор.

На этот раз, пожалуй, переиграл, но такие выражения оказались понятнее командиру пограннаряда, и он не заметил в словах доктора фальши.

– Валите отсюда и больше мне на глаза не попадайтесь! – офицер пнул в сторону контрабандистов ворох снятой ими одежды и, утратив к ним интерес, повернулся к своим подчиненным.

Самокат и Башка не заставили себя ждать, подхватили разлетевшиеся по шпалам шмотки и рванули к черному зеву западного туннеля. Через несколько минут Пушкинская, а вместе с ней и граница Рейха остались позади. Лишь тогда Самокат решился остановиться, чтобы натянуть кирзачи, которые все это время держал в руках.

* * *

Двое обреченных неумолимо приближались к ожидающей впереди кровавой развязке. Одному из них вскоре предстояло умереть, но пока об этом знала только Гончая, шагающая рядом. Невозможно доверять друг другу и невозможно оставаться партнерами после того, как один целился в другого, готовясь спустить курок.

От того, кто первый – Башка или Самокат – это поймет, зависело, который из них останется жив. Все разговоры между бывшими напарниками смолкли, хотя поначалу Самокат не закрывал рта, снова и снова вспоминая побег с Пушкинской. Гончая тоже молчала, оставив контрабандистов наедине с жестоким, но неизбежным выбором, а на случай, если кому-то из них придет в голову заодно избавиться и от свидетеля своих дел, держала на виду обоих.

Через три-четыре минуты молчания раздалась короткая автоматная очередь. Самокат дернул головой и завалился вперед лицом вниз. Вот и все – Башка наконец решился. Или просто соображал быстрее. Гончая повернула голову и, больше не таясь, посмотрела контрабандисту в лицо.

– Чего уставилась? – сердито спросил он. – Он бы прикончил меня, если бы я этого не сделал! Он собирался выстрелить, когда тот офицер приставил пистолет к его виску!

– Я знаю, – Гончая кивнула.

– Знаешь? – переспросил Башка. На его лице по очереди отразились растерянность и изумление. – А тогда, на станции, тоже знала? Почему же бросилась спасать меня?

– Потому что я та еще стерва.

Челнок виновато опустил голову.

– Ты прости меня за все. Я понимаю: если бы не ты, я бы сейчас здесь не стоял.

– Только не пытайся и со мной, как с напарником. Не выйдет, – предупредила его Гончая.

– Да ты что? – вскинулся Башка. – И в мыслях не держал!

Обида в его голосе звучала искренне. Похоже, он действительно не собирался ее убивать. Впрочем, временная спутница для контрабандиста не представляла угрозы. Дошли до конечной станции и разбежались.

Пока Гончая просчитывала намерения Башки, он сноровисто и умело обыскал труп, забрал у него налобный фонарь и двустволку, после чего протянул и то и другое ей.

– Тебе за помощь. Ну и вообще, в знак благодарности.

Гончая не стала отказываться, хотя в одном из швов ее широких брюк хранился полученный от Стратега ганзейский вексель, скрученный в плотную трубочку, по которому на любой станции Ганзы можно было получить столько патронов, что их хватило бы на десяток фонарей, ружей и таких, как у Башки, автоматов. Но отказываться от заслуженной платы как-то глупо, а до Ганзы еще предстояло добраться.

Об этом и заговорил челнок, когда Гончая нацепила фонарь на лоб и повесила на плечо ружье.

– Тут такое дело. Товар, что у меня в рюкзаке, мы на Краснопресненскую несли. У Самоката ксива ганзейская есть… была. Он и проносил. А сейчас, сама понимаешь.

Контрабандист выразительно посмотрел в глаза Гончей, словно это она была виновата в гибели его напарника. Она не ответила на его взгляд, молча ожидая продолжения.

– В общем, помоги рюкзак на Кольцо переправить. Барыш пополам. Я бы и сам пошел, да мою рожу погранцы знают, спалят сразу, – признался Башка. – Другое дело ты. А паспорт ганзейский на Баррикадной выправим, я человечка знаю. Он и Самокату ксиву рисовал.

Гончая предпочла бы пересечь ганзейскую границу с надежным проводником, а не с рюкзаком дури и фальшивым паспортом в кармане. За то и другое пограничная стража расстреляла бы ее на месте. Но Гончей далеко не впервые случалось подвергать свою жизнь опасности. Фактически вся ее жизнь и состояла из смертельного риска. Она утвердительно кивнула, и Башка сразу повеселел. Радость показалась преждевременной, для себя Гончая еще ничего не решила, но упрекать контрабандиста в самообмане не стала.

На Баррикадной местная администрация по мере сил старалась поддерживать спокойствие и порядок. В частности, чужакам запрещалось проносить с собой огнестрельное оружие. Формально этот запрет касался всех, но офицеры Рейха не таясь расхаживали по станции с пистолетами в кобурах. Однако рядовые челноки не пользовались такими привилегиями, поэтому еще на подходе к пограничному посту Башка отсоединил автоматный рожок и вместе с автоматом затолкал в свой рюкзак. Охотничье ружье даже в разобранном виде туда не помещалось, и Гончей пришлось сдать его в камеру хранения. Плату за хранение в размере пяти патронов Башка внес беспрекословно. Еще десяток он выделил своей спутнице, когда послал ее в местный бар, велел дожидаться там его возвращения, а сам отправился на поиски спеца по ксивам.

Среди людей, которым она снова была абсолютно безразлична, на Гончую снова накатила тоска одиночества. Оставался единственный способ избавиться от нее – напиться до беспамятства. Но полученного от Башки аванса хватало только на пару стаканов самогона, которого явно мало для лечения накатившей хандры, либо на кусок не очень сочной недожаренной отбивной. Гончая выбрала второе. Повар настоятельно рекомендовал взять свиные котлеты, на все лады расхваливая их достоинства, но Гончая отлично знала, что все без исключения котлеты в метро изготавливаются из крысиного фарша, смешанного со всякими отбросами, и отказалась.

Она меланхолично разжевала и проглотила мясо, на сдачу купила большую кружку чая, такого же паршивого, как им с Майкой подали на Белорусской, и теперь медленно цедила его сквозь зубы.

Башка все не появлялся. Гончая подождала еще, но когда в баре дважды сменились посетители, встала из-за столика и вышла наружу. За время ее затянувшегося обеда можно было уже раз десять обойти всю станцию и давно найти нужного человека или убедиться в его отсутствии. В любом случае Башка рассказал бы ей о своих поисках независимо от результата, если… Если бы смог вернуться.

Гончая присмотрелась к прохожим на платформе. Все куда-то спешили по своим делам. Озабоченные, хмурые, иногда встревоженные, но ни один человек не был напуган или настроен враждебно. Несмотря на последнее обстоятельство, не стоило обольщаться безопасностью Баррикадной. Гончая уже много лет нигде не чувствовала себя в полной безопасности.

Она хорошо помнила планировку станции, знала, куда ведут запертые двери и охраняемые коридоры, где руководители станции проводят секретные совещания и где нечистые на руку торговцы прячут товар, который не рискуют выставлять на прилавок. Потому поиски Башки не заняли у нее много времени.

Он лежал под лестницей, ведущей с платформы в подвал, где располагались каптерки и склады не слишком ценного хозяйственного инвентаря. На правом виске запеклась кровь, а на шее обозначился багрово-лиловый след от затянутой удавки. Для Гончей не представляли никакой тайны детали произошедшего: контрабандиста ударили по голове, но не убили сразу. Возможно, он даже успел отклониться или удар оказался недостаточно сильным, чтобы пробить височную кость. Как бы там ни было, завязалась борьба, убийце или убийцам пришлось завершать начатое удавкой.

Рюкзак с автоматом и дурью, как и все личные вещи, исчезли. Гончая печально вздохнула. Она не испытывала к Башке жалости, скорее, почувствовала разочарование. Теперь стало ясно, что она переоценила контрабандистов, когда впервые увидела их в Китай-городе. Купилась на их внешний вид, поддавшись первому впечатлению, а оно оказалось неверным. Башка, напротив, недооценил коварство знакомого изготовителя фальшивых ксив, когда отправился на встречу с ним в одиночку. Возьми он с собой помощницу, сейчас бы здесь не лежал. Гончая поймала себя на том, что рассуждает уже излишне самоуверенно, и поправилась: или они лежали бы здесь рядом.

Прежде чем подняться на платформу, Гончая включила полученный от Башки фонарь и еще раз внимательно осмотрела труп и закуток под лестницей, но неизвестный убийца контрабандиста забрал его вещи и не оставил следов. Хотя… В окоченевшем кулаке что-то блеснуло. Присев на корточки, Гончая разжала пальцы мертвеца. Ее взору открылась узкая металлическая пластинка с двумя зазубринами и свежим сколом с одной стороны. Хорошо знакомая была вещица. Гончая едва заметно улыбнулась. Она не собиралась разыскивать убийцу Башки – пусть этим занимаются местные стражи порядка. Но находка являлась прекрасным поводом для официального обращения к Шерифу, а это в корне меняло дело.

* * *

Обстановка на границе Ганзы на первый взгляд выглядела вполне обычной. Двое пограничников неторопливо и довольно небрежно просматривали документы у стоящих в небольшой очереди людей. Еще двое, очевидно из другой смены, так же неторопливо играли в домино. Еще один взимал с торговцев и транзитников плату за проход. И пограничники, и люди в очереди вели себя удивительно вежливо. Те, кого пропускали беспрепятственно, благодарили погранцов и проходили мимо, челноки послушно оплачивали входную пошлину, и даже мужчина, которого после проверки документов завернули обратно, не стал возмущаться.

Гончая бесцеремонно нарушила эту идиллию. Она обошла выстроившуюся очередь и, безошибочно определив среди пограничников старшего, свистнула, привлекая к себе его внимание.

– Чего надо? – недружелюбно спросил он.

Ганзейцу пришлось отвлечься от игры, поэтому его недовольство было понятно.

– Шерифа знаешь? – не унималась Гончая.

– Ну?

– Позови. Разговор к нему есть.

– А ты кто такая, чтобы Шериф с тобой разговаривал?

Гончая сделала два вывода: первый – старший смены действительно знает Шерифа, второй – личный авторитет Шерифа или его должности не позволяет солдату отмахнуться от странной просьбы беспаспортной незнакомки.

– Спроси у него, если интересно.

Несколько секунд пограничник молча разглядывал настырную женщину, прикидывая возможные последствия своего решения, наконец, спросил:

– Чего ему сказать-то? Хоть имя назови.

Имя? Помнит ли Шериф ее имя? Вряд ли.

– Скажи, старая знакомая, по служебному делу.

– Ты вроде еще не старая, – пробурчал пограничник, поднимаясь на ноги. – Ладно, жди здесь.

Он хотел послать за Шерифом одного из своих подчиненных, но затем передумал и отправился сам. С его стороны это оказалось верным решением. Всех участников предстоящего дела в случае успеха ожидала награда, и пограничник не желал оставаться в стороне.

Гончая отошла подальше и, устроившись на брошенной на пол плащ-палатке, приготовилась к долгому ожиданию. Однако на этот раз не прошло и получаса, как на пост вернулся начальник смены в сопровождении Шерифа. Последний выглядел взволнованным, но, увидев поднявшуюся ему навстречу Гончую, расслабился и улыбнулся.

– Ты? Рад тебя видеть, – его слова прозвучали как оправдание. – А где твоя дочь?

Словно жесткая мокрая губка стерла с лица Гончей ответную улыбку.

– С ней все в порядке.

«В порядке? Ты в этом уверена?»

Нет, Гончая так не думала. Но это была ее боль. Только ее! Боль, которую она не хотела и не собиралась ни с кем делить. Даже с Шерифом.

Он кивнул: понял, что о девочке она ничего не скажет, как бы ни расспрашивал, и сменил тему.

– У тебя ко мне какое-то дело?

Гончая оглянулась. Очередь на посту рассосалась. Пограничники заканчивали проверку двух последних челноков. Ни те, ни другие не могли слышать ее разговора с Шерифом. И все же она понизила голос.

– Пять, шесть, семь, может быть, десять килограммов дури.

Шериф снова кивнул. Ее осведомленность его не удивила.

– Рассказывай. Хотя дурь – не моя тема.

Гончая усмехнулась: если бы в рухнувшем мире можно было отделить одно от другого. И начала рассказывать. Про контрабандистов, про их планы переправить дурь на Краснопресненскую и про убийство Башки.

– Считаешь, убийца понесет наркотики на Краснопресненскую? – спросил Шериф, когда она закончила.

– Десять килограммов дури понадобились ему не для личного употребления. А на Ганзе она стоит втридорога.

Шериф задумчиво вздохнул. Эмоций никаких не проявил, но по загоревшимся азартом глазам Гончая поняла, что он принял решение.

– Что ты хочешь за свою информацию?

– Попасть на Краснопресненскую.

Ответ удивил Шерифа.

– И только?!

– Вообще-то я пришла сюда, чтобы поговорить с тобой, – призналась Гончая.

– Я тоже должен тебе многое рассказать! – внезапно затараторил Шериф, словно ее последние слова прорвали плотину его молчания. – Во-первых, тебя с дочерью искал какой-то человек. Не знаю, кто он такой, я никогда его прежде не видел, но все наше начальство ходило перед ним на цырлах. Он допрашивал меня, и…

– Ты рассказал ему о нас, – перебила собеседника Гончая. – Я знаю.

– Знаешь? – Шериф растерялся, а потом на его лице проступило прозрение. – Он нашел вас? Он забрал твою дочь, да? Он забрал ее?!

Гончая зажмурилась, не в силах вынести его осуждающего взгляда. А Шериф продолжал добивать ее.

– Почему ты позволила ему забрать дочь? Она же страдает.

«Да что ты знаешь о страдании?!»

– Как ты могла? Как вообще можно отдать кому-то своего ребенка?

– Заткнись! – во весь голос закричала Гончая. Пограничники и идущие по переходу люди обернулись в ее сторону, но она плевать хотела на них и на все остальное. – Заткнись или я перегрызу тебе глотку!

Но Шериф не заткнулся, хотя Гончая действительно была близка к тому, чтобы вцепиться ему в горло зубами.

– Забери дочь. Ведь ты любишь ее. Я видел.

– Она мне не дочь! У меня вообще нет детей! Эту девочку я похитила по приказу человека, который тебя допрашивал! Все ясно?!

– Но ты же любишь ее, – как заведенный повторил Шериф. – А она тебя. Помнишь, как она вступилась за тебя на месте обвала?

Тех Майкиных слов, которые девочка выкрикнула в лицо Шерифу, Гончая не забыла бы до конца жизни: «Мама говорит правду!».

– Да на кой черт ей такая мать?!

– Тебе решать, – сдался Шериф.

– Вот именно! – отрезала Гончая. – И я для себя уже все решила!

Но он смотрел и смотрел на нее. Смотрел так, словно хотел напомнить о чем-то очень важном, возможно, самом главном, о чем она забыла. Или не заметила второпях.

* * *

Следом за пожилой женщиной, с трудом переставлявшей отекшие ноги, из выстроившейся у пограничного поста очереди вышел парень помоложе. Гончая скользнула по нему оценивающим взглядом и отвернулась. Все, что требовалось, она запомнила. Двадцать пять – тридцать лет, одет в кожаную куртку, спортивные штаны и разношенные кеды, в руках потертый, но довольно крепкий чемоданчик. Обычный парень, ничего особенного, если бы не его куртка и чемодан. Особенно куртка!

За то время, что Гончая провела на пограничном посту, прикованная наручниками к ножке стола, на который челноки по требованию пограничников выкладывали свой товар, мимо прошли десятки мужчин и женщин. Десятки людей с чемоданами, рюкзаками, сумками и пустыми руками, одетых в ватники, плащи, униформу, армейские бушлаты, драповые пальто, кожаные и болоньевые куртки и вовсе без верхней одежды. Были ли среди них воры, контрабандисты, грабители и убийцы? Возможно. Даже наверняка. Не было лишь того, кто ей нужен, кого она ждет уже пятый час, закованная в стальной браслет. Отсидела себе всю задницу на жестком ящике, от напряжения ломило спину, а рука на привязи, которую приходилось держать неподвижной, почти онемела. Но сейчас опыт и интуиция подсказывали Гончей, что все это было не зря.

Присутствие на погранпосту посторонней девушки поначалу насторожило парня. Но потом он увидел на ней наручники и успокоился. Он держался очень уверенно. Если бы не его куртка, Гончая, скорее всего, даже не обратила на парня внимания. Он небрежно протянул пограничникам паспорт жителя Краснопресненской и с готовностью поставил на досмотровый стол свой чемоданчик.

Ганзейские пограничники не обыскивали и не досматривали вещи своих сограждан, если те не вызывали у них подозрений, а ни во внешности, ни в поведении парня и не было ничего подозрительного. Его паспорт, похоже, тоже оказался в полном порядке, потому что пограничник пробежал взглядом по строчкам, мазнул пальцем по подписям и оттиску печати и вернул документ владельцу.

– Проходи.

Парень подхватил чемодан, в который пограничники так и не заглянули, и бодро зашагал к переходу, но покинуть пограничный пост не сумел. Стоило ему поравняться с Гончей, как та выставила в проход ногу, зацепив парня за лодыжку, и тот, потеряв равновесие, грохнулся на пол, а сверху на него навалился Шериф, переодевшийся для конспирации в форму одного из пограничников. Парень попытался вырваться, но сильный удар по почкам сразу успокоил его.

– Вы чё творите? За что? – плаксивым голосом заныл парень, решив сменить тактику. Гончая не помнила случая, чтобы такое нытье хоть раз подействовало на стражей порядка, но задержанному ничего другого не оставалось.

– Что в чемодане? – не вступая с ним в пререкания, грубым голосом спросил Шериф.

– Инструменты да барахло всякое. Электрик я.

– На Баррикадной что делал?

– За инструментами на базар ходил, – нашелся паренек.

Выпростав из-под себя руку, он открыл замки и откинул крышку чемодана. Внутри действительно оказались кусачки, клещи, несколько отверток и скрученные мотки разноцветных проводов. Шериф и Гончая переглянулись. Он понял ее без слов. Выбрав отвертку с плоским жалом, Шериф подцепил и выдрал из чемодана фальшивое дно, под которым оказалось не менее дюжины одинаковых свертков с бурым зельем.

– Это не мое! – тут же завопил парень. – Мужик знакомый попросил чемодан приятелю на Краснопресненской передать! Я понятия не имел, что в нем!

– Значит, знакомый попросил чемодан передать, а ты его за это грохнул? – усмехнулся Шериф.

– Да вы чё?! – глаза неудавшегося контрабандиста наполнились неподдельным ужасом. – Никого я не…

Не дослушав, Шериф рывком поставил парня на ноги и ткнул пальцем в его правый боковой карман, на котором вместо застежки висела скрученная проволока.

– «Молнию» где порвал?

– Не помню. Давно было.

– А я думаю, недавно.

Шериф вынул переданную Гончей находку и сунул под нос парня раскрытую ладонь, на которой лежала оторванная «собачка» от застежки– «молнии», такая же, как и остальные на его одежде.

Парень принялся оправдываться. Оказалось, он действительно не помнил, при каких обстоятельствах сломал замок и потерял «собачку», которую позже обнаружила Гончая в зажатом кулаке Башки. Но для Шерифа, как и для нее, это уже не имело значения. Разоблаченного убийцу пограничники заковали в наручники, которые Шериф снял с руки Гончей, и куда-то увели. И его дальнейшая судьба Гончую не интересовала в отличие от сведений, которые она надеялась получить от Шерифа.

Тот проводил взглядом обмякшего и вяло переставляющего ноги парня, которого держали под руки двое пограничников, и спросил:

– Знаешь, что его ждет?

– Мне все равно, – Гончая дернула головой. – Я искала тебя не для того, чтобы сообщить о контрабанде и убийстве одного из контрабандистов.

Шериф печально вздохнул, или ей это только показалось.

– Понимаю. Так зачем я тебе понадобился?

– Поговорим по дороге.

Гончая взяла его под руку и потянула за собой в глубину перехода. Какое-то время, совсем недолго, он послушно шагал бок о бок с ней, после чего высвободил руку. Гончая не стала навязываться. Он искренне обрадовался, увидев ее, но после разговора о Майке ее общество стало его тяготить.

Ничего, сказала себе Гончая. Много времени она у него не займет. Как-нибудь потерпит ее несколько минут. А потом она уйдет, и, если повезет, они больше никогда не увидятся.

Миленький ты мой, возьми меня с собой,

Там, в краю далеком, буду тебе чужой, —

пропела Гончая.

Шериф непонимающе уставился на нее. Гончую это повеселило.

– Не волнуйся, – сказала она. – Я не собираюсь навязываться тебе ни в друзья, ни в любовницы. Мне лишь нужны ответы на несколько вопросов.

– О чем?

– О Полежаевской. Знаешь, что там произошло?

Такого вопроса Шериф не ожидал. Он остановился и долго смотрел Гончей в лицо, потом ответил:

– Этого никто не знает. Могу только сказать, что на станцию никто не нападал.

– Это всем известно, – усмехнулась Гончая, и ее небрежный тон неожиданно вывел Шерифа из себя.

– Все только говорят об этом! – повысив голос, сказал он. – А я знаю точно, потому что разговаривал с теми, кто побывал на Полежаевской сразу после гибели ее жителей!

– И что они тебе сказали?

– Что жители станции сами перебили друг друга.

– Вот так просто? Поголовно сошли с ума и перебили?

– Нет, не просто! У людей, которые там побывали, руки тряслись, когда они об этом рассказывали!

– Кто они?

– Сталкеры. Точнее, бывшие сталкеры. Они егерями на Ганзу нанялись, после того как их станция погибла.

– Егерями?!

Гончая остро глянула на Шерифа. Если где-то в метро существовала более опасная профессия, она о ней не знала.

Егеря отлавливали в туннелях и на поверхности хищных тварей, которых потом расстреливали на специально оборудованном охотничьем полигоне любители пощекотать себе нервы из числа проживающих в метро толстосумов. Пару раз на полигон наведывался Стратег, но такая забава не пришлась ему по вкусу, а вот фюрер не пропускал практически ни одной «охоты». Ради развлечения его и прочих извращенцев егеря ежедневно рисковали жизнями, сходясь с монстрами не в бутафорских декорациях охотничьего стрельбища, а в реальных местах обитания чудовищ и не в показушной, а смертельной схватке. За каждого отловленного зверя егеря платили кровью, а порой и собственными жизнями. Бывали случаи, когда команды звероловов погибали в полном составе. Несмотря на это, Ганза никогда не испытывала недостатка в егерях. Стоило какому-нибудь зверолову погибнуть от когтей или зубов хищников, всегда находился измученный голодом, нищетой или отчаянием смельчак, желающий занять его место.

– Они жить не хотели после увиденного. Вот и нанялись в егеря, – пояснил Шериф в ответ на вопросительный взгляд Гончей.

– Как их звали?

– Одного Рубец, другого, кажется, Штык, третьего не помню.

Не густо, но хоть что-то. Рубец, Штык и безымянный третий – егеря Ганзы. Скорее всего, все трое – уже трупы. Или горстка обглоданных, разбросанных костей.

– Это все, что тебе было нужно? – вернул Гончую к реальности Шериф.

Она молча кивнула.

– Ты куда сейчас?

– Получать долги.

– Помощь нужна?

Гончая заглянула в глаза Шерифу. Нет, это не рисовка, он действительно хотел ей помочь. Она улыбнулась.

– Справлюсь.

Шериф тоже улыбнулся, но как-то вяло и невесело, потом дотронулся до ее руки. Гончая подумала, что он сожмет ее пальцы, но тот ограничился лишь этим неуверенным прикосновением.

* * *

Изучив предъявленный вексель, казначей в замешательстве уставился на Гончую. Ее это не удивило.

Денежные расписки ввели в обращение ганзейские купцы, опасающиеся возить с собой большое количество наличных. К тому же кошели на пять-шесть цинков патронов становились просто неподъемными. В отличие от мешков с патронами, сейфов и железных сундуков, бумажный вексель ничего не весил, занимал гораздо меньше места и его всегда можно было носить с собой.

Пользовались векселями исключительно богатые купцы и крупные ганзейские чиновники, а для рядовых жителей метро эти ценные бумаги были такой же редкостью, как сейф или мешок с громадным количеством патронов. Наверняка еще не было случая, чтобы вексель на круглую сумму предъявила молодая, невзрачно одетая женщина. Но все необходимые подписи и печати на расписке имелись – Стратег не стал бы связываться с фальшивками, поэтому казначею просто некуда было отступать.

– Какие-нибудь проблемы? – спросила у него Гончая.

– Э-э, нет, – замялся казначей. – Я просто хотел уточнить: вы желаете получить всю сумму целиком?

Гончая усмехнулась. Она, конечно, не надорвется, но зачем ей столько? И, прикинув, сколько ей потребуется наличных, озвучила ответ. Казначей сразу просветлел лицом и превратился в саму любезность.

– Тогда на остальную часть суммы я выпишу новую расписку.

– Валяй, – великодушно разрешила Гончая.

Через несколько минут она покинула казначея с увесистым холщовым мешком в руках, в котором позвякивали новенькие автоматные патроны, и новой денежной распиской в кармане.

На мгновение промелькнула мысль пригласить в бар Шерифа и напиться там с ним вдвоем, но Гончая ее тут же прогнала. Все равно это будет самообманом – никому она не нужна. Да и Шериф наверняка откажется. А если согласится, будет только хуже – снова станет болтать про Майку, доказывая ей, какая она безжалостная тварь. Так что к черту Шерифа! И бар туда же! Закупить стволов и прочь отсюда!

Оружейные рынки Кольца не зря считались самыми дорогими в метро. На любой из радиальных станций оружие можно купить гораздо дешевле, но Гончая решила не мелочиться. Да и выбор здесь традиционно был самый роскошный. Однако стволов, по-настоящему достойных внимания, оказалось немного. Поколебавшись между многозарядным «Перначем», имеющим режим автоматического огня, и легким, но мощным ГШ-18, Гончая выбрала последний, а в качестве компактного оружия для скрытого ношения приобрела малокалиберный «вальтер» с глушителем. Точно такой же пистолет, только без глушителя, имелся в коллекции фюрера – большого любителя немецкого оружия. Последней покупкой стал обоюдоострый универсальный нож с хорошей балансировкой клинка, который можно было использовать не только в ближнем бою, но и метнуть при необходимости. Нож, два пистолета и оставленная на Баррикадной в камере хранения двустволка представляли собой грозный арсенал, но после недолгих размышлений Гончая решила не брать с собой тяжелое и громоздкое ружье. Ее тактикой всегда были быстрота и скрытность, а столь серьезный огнестрел не годился ни для того, ни для другого.

Вооружившись, Гончая направилась в бар, чтобы подкрепиться перед дорогой. Ей предстоял неблизкий путь. Поиски сталкеров, о которых рассказал Шериф, следовало начинать с базы егерей – охотничьего полигона, а он располагался в противоположной части метро, на Пролетарской. Однако в баре ее ждал сюрприз.

За центральным столом, прямо напротив входа, сидел Стратег собственной персоной. Увидев его, Гончая подалась назад, но было уже поздно. Стратег тоже заметил ее и призывно замахал рукой, а чтобы она не проигнорировала его жест, выход из бара загородили своими бочкообразными фигурами его дюжие телохранители. Пришлось принять столь настойчивое предложение.

Стратег скучал за столиком в одиночестве. Гончая уселась напротив. Телохранители остались у входа. От Стратега, как обычно, пахло спиртным, но выглядел он не совсем так, как прежде. Помятым, растерянным, нерешительным? Гончая не смогла подобрать слова, чтобы описать произошедшие с ним перемены, но они явно присутствовали. Даже надкусанные куски свиного шашлыка на его тарелке подтверждали это. Тот Стратег, которого помнила Гончая, не бросался с куска на кусок и не размазывал еду по тарелке. Сытый или голодный, он всегда ел с аппетитом и исключительно аккуратно. Если это связано с Майкой! Сердце Гончей сжалось от ужасного предчувствия.

– Что с девочкой? – прямо спросила она.

Вопрос не удивил Стратега. Значит, он здесь из-за Майки.

– Ест, пьет, читает книжки…

«Не пори чушь! Майка не умеет читать».

– Только не рисует, – закончил Стратег свою мысль.

Все стало ясно. Сердце застучало как прежде, и Гончая облегченно выдохнула.

– Вы нашли меня, чтобы я заставила ее рисовать?

– Я сам ее заставлю, если понадобится! – сорвался на крик Стратег. – Я покарал негодяев, травивших ее собаками, обеспечил жильем и настоящей постелью, даже игрушками! Я кормлю и пою ее! Казалось бы, что еще девчонке надо? Но эта маленькая упрямица хочет видеть тебя!

Сердце Гончей радостно забилось. Майка. Хочет. Ее. Видеть!

– Обычный детский каприз, но пока мысли девчонки заняты тобой, она не может погрузиться в необходимое для пророчеств состояние.

«Так вот почему ты не в себе! – сообразила Гончая. – Ты наконец-то столкнулся с человеком, шестилетней девчонкой, которой не можешь манипулировать. И тебя это бесит!»

– И она просила вас разыскать меня?

Ответ был очевиден. Иначе Стратег не стал бы разыскивать ее. Но Гончей хотелось, чтобы он сам объявил ей об этом.

– Она даже сообщила, где тебя ждать, – усмехнулся Стратег. – И вот я здесь, и ты тоже. Кстати, за каким бесом ты отправилась на Краснопресненскую?

Гончая пропустила его вопрос мимо ушей. Майка сообщила Стратегу, где ее ждать. Девочка думала о ней!

– Она здесь?!

– Еще чего! – Стратег не на шутку рассердился. – Принцессы и прорицательницы должны сидеть в своих замках.

«Под охраной дракона».

– Тогда едем к ней!

Гончая вскочила со стула, но Стратег не двигался с места, продолжая смотреть на нее с ироничной улыбкой.

– Ты же, кажется, собиралась перекусить?

Она схватила с его тарелки нетронутый кусок мяса и забросила в рот.

– Едем!

И потом еще несколько секунд с нетерпением наблюдала, как Стратег поднимается из-за стола и нетвердой походкой направляется к выходу. Он вовсе не тянул время, но Гончей все равно хотелось пнуть его под зад, чтобы он поспешил, или схватить за руку и потащить за собой.

Глава 9
До последнего вздоха

Сначала Гончая пыталась считать шаги и повороты, но вскоре сбилась со счета, а мешок с ее головы не снимали, казалось, еще целую вечность. Когда это наконец произошло, она увидела перед собой железную дверь с глазком, закрытым металлической заслонкой.

– Она здесь?

Голос дрогнул от волнения. Не верилось, что уже через несколько секунд она увидит Майку.

– Здесь-здесь, – успокоил ее Стратег. – В своих апартаментах.

Он стоял рядом, комкая в руках мешок, который собственноручно надел Гончей на голову, как только они прибыли на Таганскую. Даже не позволил ей самостоятельно сойти с пассажирской дрезины. Потом ее куда-то повели, сначала по платформе, потом по какому-то коридору, потом по лестнице и снова по коридору. Лестницы и переходы сменяли друг друга. Шум станции, звук работающих механизмов и человеческие голоса то затихали вдали, то возникали рядом, буквально за спиной. Иногда сквозь плотную ткань мешка удавалось разглядеть ярко горящие фонари или прожектора, но большая часть пути пролегала в полумраке.

– Что это за место? – спросила Гончая, разглядывая железную дверь.

– Бункер, – улыбнулся Стратег. Похоже, ее вопрос удивил его. – Не мог же я поселить прорицательницу прямо на станции.

– Она здесь совсем одна?! – опешила Гончая.

На этот вопрос он даже не стал отвечать.

– Так ты будешь входить или нет?

Гончая поспешно кивнула. Лязгнул отпираемый замок, и она увидела Майку.

Девочка сидела на краешке детского стульчика, стоящего напротив двери. Когда дверь открылась, она вскочила на ноги, но не двинулась с места. Несколько секунд взрослая женщина и шестилетняя девчушка смотрели друг на друга, борясь с подступающими слезами. Потом Гончая стряхнула оцепенение и переступила высокий металлический порог. Стратег шагнул следом, но ее это не остановило.

– Я виновата перед тобой. Прости, если сможешь, – сказала женщина, глядя в расплывающееся перед глазами лицо девочки. – Но больше я никогда не сделаю тебе больно.

– И я! – воскликнула девочка, бросаясь ей навстречу.

Вдоволь насмотревшись на их объятия, Стратег наконец вышел в коридор и даже закрыл за собой дверь. Это совсем не походило на него. Гончая даже удивилась. Она была уверена, что Стратег ни на секунду не оставит ее с Майкой наедине.

– Ты скучала по мне? – спросила девочка и сама же ответила на свой вопрос: – Знаю, скучала.

Гончая кивнула. Наверное, скучала, раз чуть не сдохла от отчаяния.

– А ты?

Вместо ответа Майка протянула ей пластмассовую куклу с оторванной головой.

– Сможешь починить?

– Попробую.

Она кое-как насадила голову на пластмассовый штырь, но та плохо держалась, и стоило наклонить или встряхнуть куклу, как ее голова заваливалась набок. Гончая виновато развела руками.

– Прости. Лучше не получается.

– Пусть, – отмахнулась Майка. – Я все равно с ней не играю.

– А во что ты играешь? – с улыбкой спросила Гончая и опять невпопад.

Майка повернула к ней свое личико и уставилась в глаза умоляющим взглядом.

– Забери меня отсюда!

У Гончей перехватило дыхание, но девочка и без слов все поняла.

– Я знаю, не заберешь, – уставившись в пол, сказала она. – Ты ищешь одного дядю.

«Троих», – мысленно поправила Гончая, но перебивать Майку не стала.

– Ты его найдешь. Здесь.

Девочка вскочила с кровати, на которой они сидели, подбежала к столу, заваленному рассыпанными цветными карандашами, и принялась что-то лихорадочно рисовать на листе бумаги. Потом она вернулась и протянула Гончей готовый рисунок, на котором изобразила ряды железных клеток, как в фашистском концлагере, только вместо пленников в клетках сидели хищные звери, а в проходе между клетками стоял вооруженный человек в камуфляже.

Хотя Гончая никогда не бывала в зверинце охотничьего полигона, где егеря держали отловленных хищников, она сразу поняла, что Майка изобразила именно его.

– Это тот человек, которого я ищу? – спросила она, указав на единственного мужчину на рисунке.

Майка кивнула.

– Да. Только…

Глаза девочки внезапно закатились, и она бы наверняка упала на пол, если бы Гончая не поймала ее. К счастью, ее обморок в этот раз длился недолго. Через несколько секунд Майка открыла глаза и испуганно забормотала:

– Он… он… Его задерут звери, когда он будет ловить их в следующий раз. Я видела! Тебе надо спешить! Скажи ему, чтобы он туда не ходил! Иначе погибнет! Пожалуйста, скажи!

– Конечно, скажу, – заверила ее Гончая. – Ты только не волнуйся.

Майка всхлипнула и отвернулась.

– Пока я сидела здесь одна и ждала тебя, мне стало очень страшно.

Одна, взаперти за железной дверью! Любой ребенок на ее месте перепугался бы. Гончая погладила Майку по голове и обняла ее.

– Чего ты испугалась, маленькая?

Девочка долго не отвечала, а когда высвободилась из объятий и направилась к столу, Гончая поняла, что ее преследовали совсем не воображаемые детские страхи.

– Вот этого, – Майка вытащила из-под лежащей на столе стопки бумаги нижний лист, сплошь покрытый беспорядочными черными каракулями.

– Что это? – удивилась Гончая.

То, что она видела перед собой, совсем не походило на все прочие Майкины рисунки. Там можно было различить людей, животных, дома или интерьеры станций, а здесь только бессмысленное нагромождение закручивающихся и пересекающихся черных линий.

– Я не знаю! – призналась Майка. – Я даже не помню, как взялась за карандаш. Но когда открыла глаза, увидела вот это.

– Можно мне? – Гончая протянула руку к рисунку. Ей вдруг показалось, что клубок каракулей начал распутываться и на листе на миг проступило то, что скрывалось за ними.

– На! – Майка поспешно сунула ей рисунок. Но наваждение, если оно и было, уже исчезло. – Порви его! Я боюсь на него смотреть.

В изображении действительно было что-то пугающее. За всеми этими наползающими друг на друга закручивающимися в спирали черными линиями скрывалась какая-то угроза. И чем дольше Гончая смотрела на рисунок, тем ощутимее (реальнее!) она становилась.

Пальцы словно сами собой сомкнулись на краю листа, но едва раздался треск разрываемой бумаги, как распахнулась входная дверь, и в комнату ворвался Стратег.

– Не сметь! – с порога закричал он и, подбежав к Гончей, выхватил у нее оба рисунка: тот, который она хотела порвать, и тот, на котором Майка изобразила егеря и клетки с отловленными зверями.

– Значит, начала рисовать. Молодец. – Стратег одобрительно взглянул на Майку, затем повернулся к Гончей и строго сказал: – Я пустил тебя сюда не для того, чтобы ты портила рисунки провидицы! Хорошенько запомни это, если хочешь снова ее увидеть.

– Пожалуйста, не наказывайте ее! Это я попросила ее порвать рисунок, – вступилась за Гончую Майка.

Стратег не обратил внимания на слова девочки. Небрежно взглянув на каракули, он заинтересовался последней Майкиной работой.

– Кто это, егерь Ганзы? – спросил он, изучая рисунок. – И ты ищешь этого человека? По собственной инициативе или новый контракт?

«Тебе-то что?» – мысленно огрызнулась Гончая, но решила не накалять обстановку еще больше.

– Контракт.

– А кто заказал?

– Брамины.

– Брамины? – удивился Стратег. – Придумали себе новую игру? Платят-то хоть хорошо?

Гончая промолчала, но он и не ожидал от нее ответа.

– Ладно, отправляйся на Пролетарскую, раз подписалась.

– Уже? – опешила Гончая. Она надеялась, что Стратег позволит ей общаться с Майкой хотя бы несколько часов.

– А чего тянуть? – усмехнулся тот. – Тем более девочка советует тебе поспешить.

«Оставил нас наедине, а сам подслушивал за дверью и подсматривал в глазок», – сообразила Гончая. Открытие не удивило ее. Такое поведение было как раз в духе Стратега.

Она взглянула на Майку.

– Я вернусь. Предупрежу зверолова и вернусь.

– Обязательно вернешься, – ответил ей Стратег, хотя тоже смотрел на Майку. – Если Пифия соизволит заглянуть в будущее.

Майка затравленно посмотрела на него, потом перевела взгляд на Гончую и неуверенно пробормотала:

– Я постараюсь.

– Только ты уж как следует постарайся, если хочешь снова увидеть свою подругу, – объявил Стратег, оставив за собой последнее слово.

* * *

Обратный путь занял меньше времени, но и вывели Гончую теперь не на станцию, а в туннель, связывающий Таганскую с соседней Пролетарской, где располагался охотничий полигон. По всей видимости, в бункер можно было попасть прямо из туннеля, минуя ближайшие станции, но Гончей так и не удалось узнать, где находится вход, потому что, прежде чем с ее головы сняли мешок, пришлось еще какое-то время идти по шпалам.

Стратег не пошел ее провожать, поручив это дело паре своих подручных, а сам остался с Майкой в бункере. За все время пути сопровождавшие Гончую громилы не произнесли ни слова. Она тоже хранила молчание, стараясь запомнить вынужденные остановки и повороты и хотя бы примерно понять, где находится бункер. По ее представлениям, он располагался с внешней стороны Кольца, но только это и удалось определить. Уж слишком запутанным оказался путь к этому таинственному объекту. Хотя, возможно, по указанию Стратега сопровождающие специально водили ее кругами.

В туннеле метро громилы вернули Гончей купленный на Краснопресненской фонарь и оружие, но не ушли, а остались на месте, пока она не скрылась из вида. Гончая беспрекословно приняла навязанную игру и зашагала к Пролетарской, но, отойдя от громил на пару десятков шагов, повернула назад.

Какие бы указания ни дал Стратег своим телохранителям, сколько бы ни призывал их к вниманию и осторожности, им все равно не сравниться с лучшей в метро ищейкой. Даже если ей не удастся проследить за ними до самого бункера, вход в ведущий к нему секретный туннель она найдет наверняка. План был прост и надежен, и только глупая случайность помешала его осуществлению.

Гончая бесшумно кралась вдоль спаек тюбингов, постепенно приближаясь к месту, где рассталась с телохранителями Стратега, когда ее растворившуюся в темноте фигуру высветили и пригвоздили к стене фары выкатившейся навстречу моторизованной дрезины. Вместо того чтобы проехать мимо, дрезина затормозила, и оттуда раздался зычный, до боли знакомый голос:

– Ба! Кого я вижу?! Валькирия! Одна и без охраны!

«Фюрер! Принесла нелегкая!»

Теперь, когда ее обнаружили, ни о какой слежке не могло быть и речи. Гончая выругалась сквозь зубы, после чего изобразила на лице приветливую улыбку и помахала рукой в ответ.

– Не ожидал тебя здесь увидеть, – продолжал вещать невидимый за светом фар вождь Рейха. – Опять инкогнито путешествуешь? Все острых ощущений ищешь?

«Ага. После того как твои прихвостни чуть было не скормили меня своим собакам, мне как раз их не хватало».

– Тоже на охоту собралась? Забирайся. Вместе прокатимся.

На охоту? Ну, конечно! Неожиданное появление фюрера за несколько перегонов от границ Рейха объяснялось логично и просто. Будучи заядлым любителем пощекотать себе нервы стрельбой по живым мишеням, он просто не мог пропустить предстоящую охоту на отловленных ганзейскими егерями мутантов.

Гончая быстро сообразила, какую выгоду можно извлечь из этой встречи. Очевидно, что слежка за телохранителями Стратега безнадежно сорвана, зато фюреру по силам доставить ее на охотничий полигон. Остается лишь принять его предложение, которое, в общем-то, и не является предложением, скорее, приказом.

– С удовольствием, – звонко ответила она и, мысленно нацепив маску Валькирии, запрыгнула на дрезину.

Вождя Рейха сопровождали четверо вооруженных автоматами телохранителей. Пятый охранник сидел за рычагами управления. Несмотря на солидную охрану, фюрер был не в своем парадном мундире и даже не в офицерской форме, а в гражданском костюме, который делал его похожим на надменного ганзейского чиновника. Собираясь на охоту, он всегда надевал гражданскую одежду, объясняя это тем, что хочет почувствовать себя не единоличным хозяином трех смежных станций и вождем своих многочисленных последователей, а азартным охотником. Но Гончая знала, что дело в другом. Бесстрашный фюрер просто опасался покушения на свою жизнь. На охотничий полигон приезжали самые разные люди, среди которых вполне могли оказаться и наемные убийцы. Однажды Гончая сама выкрала с охоты подозреваемого в растрате и воровстве казначея анархистов. Его потом зарезали свои же. Очевидно, их подозрения подтвердились.

– Гляди, что мне наши сталкеры на поверхности добыли, – похвастался фюрер, когда дрезина снова тронулась с места, и расстегнул молнию на камуфлированном ружейном чехле. – Настоящий немецкий «Зауэр»!

Он бережно достал из чехла увесистый охотничий карабин с длинным деревянным ложем, протянувшимся до дульного среза вороненого ствола.

– Это же мечта любого охотника! – продолжал восторгаться оружием фюрер. – Ты только посмотри, какие линии, какие обводы! А приклад! Это же орех! Благородное дерево! А не какая-нибудь отливка из пластика. Патронов только маловато. Сталкеры всего шесть штук нашли. Зато каждый выстрел – как поцелуй любимой.

Возбудившись от собственного рассказа, он привлек Гончую к себе и чмокнул в губы. Его охранники сейчас же отвернулись, чтобы не смущать хозяина, но никакого продолжения за поцелуем не последовало. Фюрер спрятал карабин обратно в чехол и вернулся к излюбленной теме.

– На прошлой охоте начальник Добрынинской или Павелецкой, не помню откуда, толстый такой, своим «штуцером» хвастался. Спору нет, инструмент, конечно, вещь! Но только если в умелых руках! А этот болван и стрелять-то толком не умеет. Мало того, что ни в одного зверя не попал, так еще отдачей чуть себе ключицу не раздробил. Вот такой охотник!

Валькирия ответила заинтересованной улыбкой. Об оружии и охоте на мутантов, которая не имела ничего общего с реальностью, ее «любовник» мог говорить часами. Но на этот раз его рассказ длился недолго. Вскоре мощные фары дрезины высветили развешанные по стенам туннеля мишени и цветные плакаты, изображающие хищных зверей. Некоторые из них были подписаны, другие пока оставались безымянными. Гончая поняла, что они подъезжают к охотничьему полигону. Заметив плакаты, фюрер на какое-то время замолчал, а потом внезапно вытянул руку, указав на рисунок очередного клыкастого монстра, мимо которого проезжала дрезина, и заголосил:

– Вот! Этого зверя я прошлый раз завалил! Не рассчитал немного, полбашки снес. А так можно было чучело сделать и на стену в нашей рейхсканцелярии повесить.

– Не переживайте, мой фюрер. Сегодня новое чудище подстрелите, – промурлыкала Валькирия.

– Конечно, подстрелю! С таким инструментом и не подстрелить, – он любовно погладил чехол с охотничьим карабином и, внезапно вспомнив о чем-то, сказал: – Кстати, егеря обещают сегодня что-то особенное, какой-то сюрприз!

– А что именно? – насторожилась Валькирия. Она, как и Гончая, не любила сюрпризы.

– Сейчас выясним, – усмехнулся фюрер, заметив выстроившихся на путях егерей.

Гончая предположила, что четверо встретивших их звероловов – это нечто вроде почетного караула для особо важных гостей. Но ее догадка оказалась верной лишь наполовину. Основная задача «почетного караула» состояла в том, чтобы успокаивать, при необходимости с применением силы, особо наглых и вконец зарвавшихся толстосумов, в чем Гончая немедленно убедилась.

По правилам полигона все охотники, приезжающие на дрезинах, должны были отгонять свои транспортные средства на запасной путь в специальный отстойник. С этим требованием фюрер неохотно, но все-таки согласился. А вот когда егеря объявили, что не могут пропустить с ним телохранителей без оплаты охотничьей лицензии, которая для четырех человек стоила целую тысячу патронов, рассвирепел не на шутку. Но закаленные в схватках с чудовищами егеря оказались тертыми парнями неробкого десятка. Они стянули с плеч многозарядные дробовики, ясно давая понять гостям, что не уступят их капризам. Оценив ситуацию, Гончая незаметно отступила за остановившуюся на путях дрезину и положила руку на пистолет. К счастью для нее и для всех остальных, здравый смысл фюрера возобладал над его уязвленным самолюбием.

– Ладно, – миролюбиво объявил вождь Рейха, и пальцы на спусковых крючках расслабились, а оружейные стволы опустились. – Я здесь, чтобы охотиться, а не для того, чтобы вправлять или вышибать мозги разным недоумкам.

Заплатив начальнику егерской команды за двух человек, он вернулся к Валькирии и шепотом сказал:

– Будь рядом и гляди в оба.

– Конечно, мой фюрер, – лучезарно улыбнулась та и, кивнув в сторону совещающихся о чем-то егерей, шепотом поинтересовалась: – У них недавно такие порядки?

Задание не удивило Валькирию. При каждом публичном появлении с вождем Рейха помимо эскорта она тайно выполняла и обязанности его личного телохранителя.

– Если бы! – В отличие от нее вождь Рейха не счел нужным понижать голос. – Каждый раз одно и то же. В позапрошлый раз, когда до стрельбы дошло, эти черти пятнистые одного моего парня насмерть завалили, но и мои им тоже дали просраться.

Гончая изумленно вытаращила на него глаза.

«Так если ты знал о действующих правилах, какого черта провоцировал звероловов?! Зачем было ломать комедию, которая вполне могла закончиться стрельбой и новыми трупами?!»

Фюрер по-своему истолковал ее взгляд и снисходительно улыбнулся.

– За меня не переживай. Егеря здесь ученые, в тех, кто им платит, не стреляют.

«До поры до времени», – подумала Гончая, которая знала немало примеров, опровергающих это правило.

Пока они разговаривали, старший четверки егерей сунул полученный от фюрера чек на пятьсот патронов в прорезь запертого на замок железного ящика и отомкнул калитку в стене, огораживающей выстроенный на станционной платформе охотничий полигон.

– Прошу за мной, – сказал он и первым нырнул в калитку.

Прежде чем последовать за ним, фюрер расчехлил и взял в руки свой карабин. Он наверняка уже представлял себя заправским охотником. У его молодой спутницы, помимо ножа и пистолетов, не было оружия, да и убивать отловленных мутантов она не собиралась, поэтому вошла в калитку, не готовясь к стрельбе по мишеням.

* * *

Чтобы предлагаемое развлечение со временем не приелось толстосумам, организаторы перед каждой «охотой» что-то меняли на полигоне. Подправляли и перестраивали укрытия для хищников, переставляли ловушки, в некоторых местах натягивали маскировочные сети или снимали их вовсе. Площадка, куда выпускали хищников, кроме прожекторов освещалась горящими факелами, расположение которых всякий раз менялось. Неизменными оставались только галереи для стрелков по периметру полигона. Их поддерживали многочисленные опоры из рельсов и железных труб – организаторы заботились о жизни своих богатых гостей.

Сопровождающий отвел новоприбывшего «охотника» и его спутницу к лестнице, ведущей на стрелковую галерею, и хотел вернуться к своим егерям, но Гончая остановила его вопросом.

– Я слышала, вы сегодня приготовили нам какой-то сюрприз? – спросила она с обворожительной улыбкой.

Но даже такая улыбка не подействовала на угрюмого зверолова.

– Увидите, – буркнул он.

– Но-но! – повысил голос фюрер. – Не забывайся, с кем разговариваешь!

Егерь выдвинул вперед нижнюю челюсть, хотя Гончая допускала, что это у него могло случиться непроизвольно, и вызывающе уставился на фюрера. Назревал новый конфликт, и, чтобы погасить его, Гончая взяла егеря под руку.

– Скажите, вы давно здесь работаете?

– Среди нас старожилов нет. Зверье не дает задержаться, – мрачно пошутил зверолов.

– А можно посмотреть зверей, которых вы поймали?

Как и рассчитывала Гончая, эта идея заинтересовала фюрера.

– Да, приятель, устрой-ка нам экскурсию, – требовательно сказал он.

– Не положено, – ответил упрямый егерь.

Гончая развернула его лицом к себе и заглянула в глаза.

– Пожалуйста. Мы вас очень просим.

Если бы на месте твердолобого зверолова оказалась Майка, то давно бы уже все поняла. Но откуда егерю, привыкшему смотреть на мир через перекрестье прицела, уметь читать по глазам? Однако что-то он все-таки разглядел. Хмурый взгляд потеплел, глаза наполнились участием, и через мгновение Гончая услышала:

– Я должен вернуться на пост. Вас проводит мой помощник. – Егерь обернулся в сторону стрельбища и громко крикнул: – Рубец, подойди!

«Рубец! Майка была права!»

Сердце Гончей взволнованно забилось в груди. Сейчас она увидит того, кого искала.

Мужчина, откликнувшийся на окрик старшего зверолова, не отличался ни ростом, ни телосложением. Обычный человек средних лет с потухшими, печальными глазами, видевшими очень много горя и очень мало радости. Он был одет в такой же камуфляжный комбинезон, как и начальник егерской команды, а вместо оружия у него на поясе висела массивная ракетница в открытой кобуре.

– Звал? – спросил мужчина у своего начальника. На фюрера с Гончей он даже не взглянул, словно их здесь и не было.

– Проводи этих двоих в зверинец. Покажешь им наших питомцев.

Мужчина равнодушно кивнул, будто полученное указание его не удивило или ему действительно было все равно, и добавил:

– Пойдемте.

Он оказался еще менее разговорчивым, чем главный егерь. Гончая решила взять на себя инициативу.

– Валькирия, – представилась она и протянула егерю руку.

Немного помедлив, тот осторожно пожал протянутую ладонь.

– Рубец.

При необходимости его рукопожатие могло быть гораздо крепче и сильнее. Гончая это почувствовала.

– Давно в егерях?

Рубец неопределенно пожал плечами. Разговорить его оказалось непросто.

– А до этого чем занимался?

– Таскал с товарищами всякую дрянь с поверхности, – нехотя ответил зверолов.

– Как сталкер?

– Как мародер. Теперь вот здесь.

Они дошли до конца стрельбища и по наклонному пандусу спустились в туннель, вдоль стен которого располагались железные клетки, сваренные из толстых арматурных прутьев. Все как на Майкином рисунке.

– Ого! Вот это урод! – воскликнул фюрер, разглядывая первого попавшегося ему на глаза обитателя зверинца.

Но Гончую интересовало другое.

– А ваш товарищ, Штык, он тоже здесь?

Рубец резко развернулся к ней.

– Откуда ты знаешь Штыка?

Кровь отлила от его лица, глаза лихорадочно блестели. Что это – испуг или причинившие боль воспоминания?

– Мне рассказал о нем один человек с Краснопресненской, Шериф.

– Да, – Рубец понимающе кивнул. – Славный парень. Выслушал, переночевать к себе пустил всех троих, в егеря вот помог устроиться.

– А как зовут вашего третьего?

– Звали, – поправил Гончую Рубец. – Малыш его звали. Молодой парень, но здоровый. Под два метра ростом. Его первого задрали. Сначала его, потом Штыка. Один я остался.

Его задерут звери, когда он будет ловить их в следующий раз… Скажи ему, чтобы он туда не ходил! Иначе погибнет! Пожалуйста, скажи!

– Глянь, глянь, как скалится! А клыки, клыки-то какие! – прервал воспоминания Гончей восторженный крик фюрера. Он перебежал к следующей клетке и из-за решетки корчил рожи бросающемуся на прутья мутанту.

Гончая ответила ему гневной ухмылкой, но за своим занятием фюрер не заметил ее презрительного взгляда.

– Когда вы идете за зверями в следующий раз?

Рубец указал на заполненные хищниками клетки.

– Да вот если этих сегодня перебьют, значит, завтра и пойдем.

– Ты не должен идти на поверхность, иначе погибнешь! Моя… – Гончая с опаской взглянула на фюрера, но тот с таким увлечением дразнил запертого в клетке монстра, что совершенно не прислушивался к разговору за спиной. – Моя дочь – она особенная. Она способна видеть то, что скрыто от других людей. Она видела твою смерть и просила меня предупредить тебя.

К удивлению Гончей, ее слова совершенно не тронули зверолова.

– Не буду я от смерти прятаться, – покачал головой Рубец. – Ее не перехитришь. А погибну, значит, так тому и быть. Я и так дольше положенного на свете задержался. Всех наших пережил. Зачем мне это? Устал. Как засну, все нашу Полежаевскую вижу, как мы втроем туда спустились.

– И что же вы увидели?

Егерь долго не отвечал. Гончая решила, что и не ответит, но он все же заговорил.

– Кровь и людей мертвых: мужчин, женщин, стариков, ребятишек, младенцев, которых собственные матери придушили или головы им разбили. Тела и кровь.

– Они все убили друг друга? Вся станция? – опешила Гончая.

– Не друг друга – себя. Не специально, и это самое страшное, а когда бежали со станции. Некоторые головы себе разбили, пытаясь сквозь стены и заблокированную «герму» на поверхность выбраться. Другие тюбинги и рельсы в туннеле грызли, сломанные зубы выплевывали и дальше грызли, пока собственной кровью не захлебнулись. Кого-то в давке затоптали, этим еще повезло.

– Все жители внезапно обезумели? Но почему?!

Егерь печально вздохнул.

– Карает нас мать-земля за то, что мы ее…

– Эй, как там тебя, Рубец! – крикнул зверолову фюрер. – А это еще что за урод на меня пялится?

В клетке, перед которой остановился вождь Рейха, сидел… человек или же существо, очень похожее на человека. Гончая прежде никогда таких не видела. На голове и на лице существа не было ни одного волоска, даже ресниц и бровей. Когда человек опускал веки, его глаза попросту исчезали, а потом появлялись вновь. Когда он моргал, смотреть на его лицо было просто жутко. Его кожа была не просто бледной, она отливала какой-то неестественной для человека молочной белизной, и на этом молочно-белом лбу контрастно выделялась жирная и извилистая темная линия с утолщением на конце. Шрам, рисунок, татуировка? Гончая присмотрелась к неведомому созданию. Скорее всего, татуировка. Значит, все-таки человек. Из всей одежды на нем был лишь кусок шкуры, обернутый вокруг бедер.

«Дикарь», – подумала Гончая, хотя ей не было известно ни одного уголка метро, где жители полностью отказались бы от одежды в пользу звериных шкур.

– Эй, урод, ты говорить-то умеешь? – обратился к посаженному за решетку человеку фюрер.

– Люди машин умрут, – неожиданно четко произнес дикарь. – Скоро. Все. Червь убьет всех.

И бледные черви будут грызть разлагающиеся трупы!

Из глубины теряющегося во мраке нежилого туннеля на Гончую повеяло могильным холодом. И этот холод почувствовали все. Фюрер отпрянул от клетки. Егерь с опаской посмотрел в темноту, а запертый в клетке дикарь вскинул голову и объявил:

– Червь голоден. Грызет землю. Близко. Будет убивать. Убивать и есть. Убивать и есть. Всех. Никого.

«Съест всех. Не останется никого», – перевела его невнятицу Гончая.

Дикарь забормотал что-то совершенно неразборчивое, потом взвыл и, не прекращая выть, горько заплакал.

– Заткнись, лысое отродье! – прикрикнул на него фюрер. – Я сказал: заткнись!

Но никакие окрики не подействовали на дикаря. Возможно, он их даже не слышал. Егерь взял Гончую под руку и потянул к выходу.

– Идемте. Скоро начало. А этот все равно не прекратит.

– Где вы нашли такого урода? – сердито спросил фюрер у зверолова. От его восторга и предвкушения не осталось и следа.

– В тупике возле Маяковской, – ответил Рубец. – Как туда попал и что делал, неизвестно. Он только с виду такой тщедушный. Пока его ловили, он одного охотника голыми руками убил, а другому глаз вырвал.

– Так надо было на месте пристрелить, а не тащить сюда! – возмутился фюрер.

Рубец помолчал, но потом решил признаться.

– Этот мутант – главное действующее лицо сегодняшней охоты, тот самый сюрприз, который всем обещали.

– Это я главное действующее лицо сегодняшней охоты! – объявил шагающий за ним вождь Рейха. – Я лично пристрелю вашего выродка, а его голову повешу на стену в качестве трофея.

* * *

Стратег велел ей рисовать, и Майка добросовестно попыталась это сделать. Она села за стол, положила перед собой лист бумаги и уже хотела взять в руку карандаш, но задумалась. Карандашей было столько, что Майка даже растерялась, твердые и мягкие, с широким грифелем и узким. Одни оставляли на бумаге жирный и яркий след, от других оставалась лишь еле заметная узенькая линия толщиной с волосок. А их цвета! Мало того что Майка не знала, как большинство из них называется, некоторых цветов она прежде даже и не видела.

В конце концов, она выбрала карандаш, который Стратег называл простым. Он рисовал на бумаге линии такого же цвета, как и тот маленький карандашик, что подарила Майке женщина-кошка. К незаточенному концу этого карандаша кто-то прикрепил маленький кусочек резины, которым эти линии можно было стирать, что показалось Майке очень удобным. Теперь у нее было все что нужно. Но что нарисовать? Стратег ясно дал понять, что его интересуют картинки будущего. Если бы еще Майка умела отличать будущее от прошлого. Она закрыла глаза и попробовала разглядеть, что произойдет завтра, но ничего не увидела. Наверное, у нее просто нет настроения? Может быть, если думать о чем-нибудь приятном, у нее все получится?

Майка представила, как они с женщиной-кошкой сидят на кровати рядом друг с другом и разговаривают. Возможно, уже сегодня или завтра, когда женщина-кошка найдет человека, которого ищет, она вернется сюда, и они вдвоем усядутся на кровать и снова будут разговаривать. Но это было неправдой!

Майка вдруг ясно поняла, что ни сегодня, ни завтра, вообще никогда женщина-кошка не сядет с ней на эту кровать, потому что…

Ее рука с зажатым между пальцами карандашом вдруг сама собой начала двигаться по бумаге, рисуя закручивающиеся линии. С каждым движением линий становилось все больше, они притягивали взгляд, не позволяя Майке отвести глаза, а рука с карандашом двигалась все быстрее и быстрее.

Карандаш уже не рисовал – он царапал бумагу, пока его грифель не проткнул дыру в центре бумажного листа. Из дыры пахнуло смрадом паленой шерсти и тухлого мяса. Майка попыталась отшатнуться, но не смогла даже пошевелиться. А дыра на листе все росла и росла. В мгновение ока поглотила весь лист, потом стол, окружила Майку со всех сторон и быстро заполнила собою всю комнату. Темнота вокруг наполнилась жуткими звуками: рычанием, лязганьем зубов, треском горящего пламени, грохотом железа, выстрелами, а затем криками и стонами людей. Потом темнота расступилась, и Майка увидела женщину-кошку, лежащую на спине. В руках у женщины-кошки была какая-то палка, нет, не палка – ружье! А прямо на нее мчался здоровенный и очень страшный зверь с выпученными глазами и оскаленной пастью.

– Стреляй! Что же ты?! Стреляй! – изо всех сил закричала Майка женщине-кошке.

И та услышала ее, направила ружье на разъяренного зверя и… Ружье дало осечку.

– Нет! – в ужасе вскрикнула Майка и закрыла глаза ладошками.

А когда отняла их от лица, женщина-кошка лежала не на спине, а на боку. Ружья или хотя бы палки у нее в руках уже не было, руки больше не двигались, и сама она не шевелилась. А на разорванной одежде, словно кляксы на бумаге, расползались багровые пятна крови.

Увидев их, Майка снова начала кричать и не могла остановиться.

* * *

Когда фюрер и Гончая в сопровождении егеря вернулись из зверинца на полигон, стрелков на галерее заметно прибавилось. Фюрер тут же закрутил головой по сторонам – то ли искал знакомых, то ли выбирал для себя наиболее удобное место для стрельбы с широким обзором. Воспользовавшись моментом, Гончая снова заговорила со звероловом.

– Браминов Полиса очень интересует история Полежаевской. Они готовы щедро заплатить за информацию. А ты, как я поняла, единственный очевидец трагедии.

– Их плата мне не нужна, – покачал головой Рубец. – Зачем деньги человеку, которому завтра умирать? Можешь сама рассказать им и забрать все себе, я не обижусь.

– Зачем же умирать, если можно избежать смерти? А на полученные деньги ты сможешь устроиться на любой станции.

Егерь снова мотнул головой.

– Нет для меня места в метро. Ни в Полисе, ни здесь. Нигде нет. Да и жена заждалась.

Гончая хотела возразить, но Рубец опередил ее:

– Прощай.

Даже не обернувшись в ее сторону, он быстро зашагал прочь.

– Куда это он? – удивился фюрер, проводив взглядом удаляющуюся фигуру зверолова.

Гончая не ответила. Она вдруг задумалась, каково это – знать, что не сегодня-завтра умрешь. Вот Рубец узнал, и что? Он принял это известие, отказавшись от борьбы. Смирился с неизбежным. Хотя какая тут к черту неизбежность?! Дело даже не в том, что Рубец собрался на поверхность вопреки предупреждению. Он сдался! Он идет туда умирать, идет за собственной гибелью. Тогда уж честнее приставить ствол к виску и спустить курок. Бывший сталкер, потерявший на Полежаевской всех своих родных и близких, вызывал жалость, но не уважение. Гончая решительно тряхнула головой. Она никогда не станет такой. Никогда не сдастся. Будет сражаться, будет бороться за жизнь, пока не иссякнут силы. До самого последнего вздоха.

– Ну, чего ты?

Гончая обернулась на голос. Фюрер нетерпеливо смотрел на нее.

– Чего застыла? Идем, вот-вот начнется. Или увидела кого?

– Нет, мой фюрер. Все в порядке, – промурлыкала Гончая, снова натянув маску Валькирии, которую сняла, разговаривая с бывшим сталкером.

– Не зевай, а то пропустишь самое интересное.

Несмотря на кажущуюся заботу, тон фюрера оказался совсем не дружелюбным. Да и истинный смысл его предупреждения переводился несколько иначе: «Следи за обстановкой и не отвлекайся».

– Да, мой фюрер, – Валькирия почтительно кивнула и в знак того, что она все поняла, положила руку на пристегнутую к поясу пистолетную кобуру.

– Тогда за мной.

Фюрер взмахнул рукой, Гончая вспомнила, что точно таким же жестом он подзывал к ноге сторожевых собак, и начал подниматься по лестнице на стрелковую галерею, где в предвкушении крови азартно шумели собравшиеся на стрельбище «охотники».

Большинство из них не знали вождя Рейха в лицо, однако диковинный карабин с ложем и прикладом из натурального дерева и особенно то, что его сопровождает вооруженная женщина – любовница или телохранитель, выделяли его из толпы прочих стрелков. При приближении фюрера голоса затихали, стрелки сами отступали в сторону, освобождая путь, и ему это нравилось. Наконец фюрер остановился в центре галереи, откуда стрельбище было видно как на ладони. Впрочем, то же самое относилось и к самому фюреру. Его фигура представляла собой отличную мишень, особенно когда он встал у края галереи и оперся руками на барьер, как на край трибуны во время публичных выступлений.

– Мой фюрер, пока охота не началась, вам лучше присесть, – обратилась к своему кумиру Валькирия. – Так будет безопаснее.

Но тот в ответ вызывающе вскинул голову.

– Никогда вождь Рейха не прятался и не будет прятаться от своих врагов!

Гончая не стала спорить, хотя могла напомнить несколько эпизодов из прошлого, опровергающих это утверждение.

– Как вам угодно, мой фюрер.

«Дело твое. А пристрелят – невелика беда. Никто горевать не будет».

Несмотря на вызывающе крамольные мысли, Валькирия переместилась за левое плечо фюрера и пробежала взглядом по лицам собравшихся на галерее стрелков, но тех, похоже, занимала только предстоящая охота.

Наконец лучи прожекторов сошлись в одной точке, и в центр освещенного круга вышел главный распорядитель охоты, которым оказался уже знакомый Гончей старший четверки егерей, остановивших дрезину фюрера на подъезде к охотничьему полигону. При появлении распорядителя стрелки на галерее одобрительно загудели. Фюрер тоже присоединился к ним. За общим гомоном десятков глоток Гончая не расслышала, что сказал распорядитель, да ее это и не интересовало. Она нашла интересующего браминов человека, выяснила у него все, что следовало, и теперь все ее мысли были только о предстоящей встрече с Майкой. Гончая решила, что сначала повидается с девочкой, а уж потом отправится к браминам в Полис. Ничего с ними не случится – подождут.

Тем временем шум на галерее усилился. Орущие стрелки затопали ногами, а самые нетерпеливые и возбужденные еще зачем-то принялись стучать прикладами по ограничительному барьеру. Они и сами напоминали сейчас стаю беснующихся зверей. Выпусти их на полигон, и последние различия с хищниками окончательно исчезнут.

Гончая посмотрела вниз. Распорядитель, объясняющий правила охоты, уже исчез. Теперь лучи прожекторов беспорядочно метались по полигону, еще более раззадоривая стрелков. Гончая подумала, что самые одуревшие и нетерпеливые из них когда-нибудь свалятся с галереи прямо на головы мутантов и из охотников превратятся в добычу. В этот момент со стороны нежилого туннеля, где располагались клетки с отловленными монстрами, взлетела красная ракета, являющаяся сигналом к началу охоты.

Вокруг защелкали затворы, стрелки вскидывали оружие, приникая к прицелам. Фюрер не составил исключения, слившись в одно целое со своим роскошным карабином. И никто, кроме Гончей, не обратил внимания, как что-то пошло не так.

Ракета, которая должна была взлететь вертикально вверх и там разбиться о потолок станции, прочертила косую дугу и врезалась в решетчатое ограждение галереи, забрызгав искрами ближайших стрелков. Вслед за ракетой на стрельбище хлынули выпущенные из клеток хищники – два, пять, шесть… Потом Гончая перестала считать, почувствовав, что настил галереи дрожит у нее под ногами.

Вокруг гремели выстрелы. Фюрер тоже выпалил из своего замечательного карабина, но судя по отсутствию радостных воплей, ни в кого не попал. А галерея раскачивалась все сильнее. Теперь Гончая с трудом держалась на ногах, балансируя, чтобы не упасть. Охотникам это удавалось хуже. Несколько человек попадали на настил. Кто-то от тряски всадил заряд картечи в бок соседу, крупная дробь зацепила и другого стрелка. Тот пронзительно завизжал, первый, с развороченным боком и прошитыми картечью внутренностями, не успел даже вскрикнуть.

Гончая бросилась к фюреру.

– Надо уходить!

Но охваченный азартом «любовник» не внял ее словам, да еще и оттолкнул фаворитку плечом. По стрельбищу от укрытия к укрытию металась бледная человеческая фигура с куском шкуры на бедрах – пойманный егерями дикарь! Именно его фюрер безуспешно пытался поймать на прицел.

– Сейчас здесь все рухнет! – попыталась докричаться до фюрера Гончая. Но ее голос заглушил грохот падающих опор, на которых держалась галерея.

– Отвали! Я должен достать этого урода!

Фюрер навалился всем телом на выгнувшееся под его весом ограждение, только так он мог сохранить равновесие, и снова выстрелил. Гончая почти не услышала выстрела – вокруг трещало и гремело падающее железо разваливающейся галереи, лишь заметила вспышку вырвавшегося из ствола пламени. Однако скачущий по стрельбищу дикарь вдруг споткнулся на бегу, неуклюже подпрыгнул на одной ноге и упал.

– Есть! Готов! – во весь голос заорал фюрер.

Но его радость оказалась преждевременной. Уже через секунду дикарь снова вскочил на ноги, по-звериному хищно оглянулся и выбросил пустую руку в сторону фюрера. Нет, не пустую! В луче прожектора перед глазами Гончей что-то мелькнуло, а в следующее мгновение брошенный дикарем камень ударил фюрера в лоб. Последнему повезло, что их разделяло не менее двадцати метров, иначе дикарь почти наверняка проломил бы вождю Рейха голову. Фюрер взвизгнул от боли и отшатнулся от ограждения. Воспользовавшись моментом, Гончая схватила его сзади за ремень с патронташем и изо всех сил потянула на себя.

– Бежим! Да шевелись же ты!

Наконец-то он обратил на нее внимание и оглянулся! И в этот момент настил содрогнулся от мощного толчка и исчез у них из-под ног.

«Как во время обвала», – успела подумать Гончая.

Она поняла, что оказалась в воздухе и вместе с фюрером куда-то летит. Потолок станции и часть обрушившейся галереи промелькнули перед глазами, потом все заслонила стремительно надвигающаяся бетонная стена, изрытая глубокими трещинами. Гончая врезалась в эту стену, так что в груди затрещали ребра, и покатилась в сторону, судорожно пытаясь сгруппироваться и уберечь от ударов лицо и голову.

Через какое-то время ей удалось остановиться. Стена оказалась не стеной, а полом платформы, превращенной в стрельбище. И сейчас здесь властвовали выпущенные на свободу хищники! Кого-то из них охотникам удалось подстрелить – в нескольких метрах от себя Гончая увидела сраженного выстрелами монстра, лежащего в луже крови, кажется, это был мутировавший волк. Гончая редко выбиралась из метро на поверхность, только при крайней нужде, и плохо разбиралась в тварях, заселивших обезлюдевшую Москву. Но большинство отловленных егерями чудовищ были еще живы и, как и охотившиеся на них люди, жаждали крови.

Внезапно Гончая поняла, что почти не слышит стрельбы. Начавшаяся в первые секунды охоты беспорядочная канонада сократилась до нескольких одиночных выстрелов. Она не строила иллюзий. Те из «охотников», кто успел удрать до обрушения галереи, давно покинули полигон. О том, что случилось с так же сорвавшимися вниз, не хотелось даже думать. Выжить здесь можно было единственным способом – как можно скорее выбраться с захваченного монстрами стрельбища.

Гончая вскочила на ноги и тут же с криком опрокинулась на спину. Правая нога взорвалась такой болью, что глаза едва не вылезли из орбит.

«Неужели перелом?!» – пронзила сознание ужасная мысль. Ни крови, ни вздутия от разошедшихся костей она не видела, но боль в ноге не проходила, наоборот, только усиливалась. Справа раздался стон. Обернувшись, Гончая увидела фюрера. Он сидел на полу и очумело тряс головой. Половина лица у него была в крови, но фюрер, похоже, не замечал этого. Рядом лежал его роскошный охотничий карабин, который можно было использовать не только как оружие, но и в качестве костыля. Гончая решила, что карабин – это ее реальный шанс остаться в живых и выбраться с полигона, и, перевернувшись на бок, чтобы не травмировать поврежденную ногу, быстро поползла в сторону фюрера.

Она почти добралась до цели, до карабина оставалось не более метра, когда за спиной раздался протяжный звериный рык. Гончая изо всех сил рванулась вперед, схватила карабин и, перевернувшись на спину, оказалась прямо перед этим обладателем грозного голоса.

Чудовище, которое она увидела перед собой, походило на застреленного волка, но оно было больше, много больше убитого хищника. На вздыбленном загривке мутанта торчали не то иглы, не то костяные пластины, как у древних ящеров, а вытянутая и немного сплюснутая с боков голова оказалась размером с чемодан. С раскрытый чемодан! Потому что монстр оскалил пасть, полную кривых, но явно очень острых зубов. И он больше не рычал! Чудище царапнуло когтями бетон, оставив на нем еще несколько длинных борозд, и ринулось на свою жертву. Гончая привычно задержала дыхание, поймала на мушку приоткрытую пасть зверя и нажала на спуск.

Ничего не произошло. Вообще ничего. Боек даже не щелкнул, а перезаряжать карабин она уже не успевала. Гончая отшвырнула никчемное оружие и рванула из кобуры купленный на Краснопресненской пистолет.

«Надо было проверить», – мелькнула запоздалая мысль. Она так торопилась к Майке, что не только ни пристреляла приобретенный пистолет, но даже не убедилась в его исправности.

Пока мозг анализировал допущенные ошибки, руки механически делали свое дело. Левая ладонь превратилась в упор, правая обхватила пистолетную рукоятку, указательный палец лег на спуск. Досланный в ствол патрон и автоматически отключаемые предохранители позволяли открыть огонь практически мгновенно. В теории! Гончая потянула на себя спусковой крючок.

Бах! Бах! Бах! Бах! Бах!

Следующие друг за другом выстрелы заглушили топот звериных лап, но не остановили чудовище! Одновременно с грохотом пятого выстрела Гончая почувствовала удар закованной в мышечную броню огромной туши, широкие зазубренные когти вонзились в ее плоть, а мир сжался до размеров оскаленной пасти.

Сжался и исчез.

* * *

Первым, что она увидела, оказался ослепительно-яркий, режущий глаза свет. Потом все заполнила не менее яркая белизна, в которой через несколько секунд стали проступать очертания предметов. Гончая увидела решетчатую спинку железной кровати, вздымающуюся горбом белую простыню и собственную голую руку, лежащую поверх этой простыни. От локтевого сгиба куда-то вверх тянулась прозрачная гибкая трубка, похоже, от медицинской капельницы. Из этого следовало сразу несколько выводов.

Первый, она жива. Второй, она в каком-то госпитале. Иначе откуда капельница? Но где и в каком? Немного поразмыслив, Гончая решила, что сейчас это не самые важные вопросы. Гораздо важнее – насколько сильно она пострадала и как тяжело ранена? Да! Она же сломала ногу, когда свалилась с галереи!

Гончая пошевелила правой ногой, но не почувствовала боли. Просто чудеса! Она попробовала приподняться на кровати. Это удалось, но при этом у нее жутко закружилась голова и сильно сдавило в груди.

– Очнулись? – раздался поблизости, как показалось Гончей, несколько разочарованный голос. – Что ж, поздравляю.

Она повернула голову на звук, и сразу все стало ясно. Ну, почти все.

За изголовьем кровати стоял лучший и единственный доктор Рейха. Он же личный врач фюрера, его семьи и любовницы.

– Привет, док, – приветствовала его Гончая. – Здорово мне досталось?

– Здорово, – не стал отнекиваться доктор. – Но и повезло не меньше.

«Тебе бы такое везение», – подумала она и собралась задать следующий вопрос, но док неожиданно резво вышел за дверь.

Оставшись в одиночестве, Гончая осмотрела свою палату. Небольшая комната с единственной койкой, заправленной чистым бельем, рядом стойка для капельницы. Ни один больной или раненый в Рейхе не мог рассчитывать на такие условия без личного указания фюрера.

Стоило Гончей вспомнить о фюрере, как дверь палаты распахнулась, и в нее в сопровождении доктора вошел сам вождь подземного Рейха. Его голова оказалась забинтована, одна щека заклеена пластырем, но выглядел фюрер бодрым, к тому же широко и, похоже, искренне улыбался.

– Моя спасительница! – воскликнул он, картинно разведя в стороны руки.

Других женщин в палате не было. Значит, он обращался к ней.

– Никогда не забуду, как ты заслонила меня собой от этого чудища, – продолжал фюрер.

Гончая промолчала. В отличие от него, она ничего такого не помнила.

– Как подползла ко мне, как схватила карабин, потом пистолет и начала стрелять.

«Вот в чем оказывается дело», – сообразила Гончая. Вообразил, что это его она защищала.

– В общем, если бы не ты, это чудище порвало бы меня, как грелку. Но об этом мы никому говорить не будем. – Фюрер заговорщически подмигнул и снова погрузился в воспоминания. – Хорошо, ты догадалась в пасть стрелять. Мне потом егеря объяснили, что у этой твари такой толстый череп, что из пистолета его нипочем не пробить. А ты ему через пасть прямо в мозг засадила. Несколькими выстрелами наповал. Он по тебе промчался и сдох. Егеря сказали: мог насмерть затоптать, как их парня, который нас в зверинец водил, да обошлось. Только кожу когтями содрал, но это ерунда. Док говорит: царапины быстро заживут.

– Значит, Рубец погиб?

– Кто? – недоуменно сдвинул брови фюрер.

– Егерь, который показывал нам отловленных зверей.

– А-а, этот. Ну, да. Он как раз ракету пускал, когда трясти начало. Из-за этого землетрясения выбраться не сумел, его твари первым и разорвали.

– Землетрясения? – повторила за фюрером Гончая.

– А ты думаешь, с чего все рухнуло? Натуральное землетрясение. И не первый раз уже. На днях на Кольце вот так же туннель обрушился. Причем, прямо на проезжающую дрезину. Машиниста и всех пассажиров в лепешку раздавило.

«Еще одно землетрясение. Случайность или…»

– Кстати! – прервал размышления Гончей фюрер. – Дикаря, которого я подстрелил, так и не нашли. Два дня искали, все трупы пересмотрели – нету! Как сквозь землю провалился!

Гончей показалось, что она ослышалась.

– Два дня?

– Именно! – фюрер довольно хохотнул. – Уже третий день пошел, а ты все в сознание не приходишь. Мои охранники тебя с Пролетарской сюда на дрезине так бесчувственную и везли. Думали, вот-вот очнешься, а ты – ни в какую. Док даже капельницу соорудил, чтобы тебя подкормить.

– Мне нужно идти.

Гончая попыталась встать, но фюрер силой удержал ее на постели.

– Еще чего! Никаких хождений, пока бинты не снимут! Ты на себя посмотри. На тебе же живого места нет! Лежи, сил набирайся. Док проследит, а я позже еще зайду.

Потрепав по щеке спасшую его «любовницу», чего Гончая терпеть не могла, фюрер вышел за дверь. Несколько секунд она лежала молча, переваривая услышанное, потом осторожно заглянула под простыню. Туловище от пупка до подмышек покрывал плотный слой бинтов, под которыми просвечивали темные пятна засохшей крови. В этих окровавленных бинтах она выглядела беспомощной и жалкой. Гончая скорее опустила простыню и повернулась к доктору, который все время разговора тихо и незаметно простоял в углу.

– Долго мне здесь лежать?

Вместо ответа док поправил капельницу, хотя с ней все было в порядке. Он просто тянул время.

– Я спросила: долго мне здесь лежать?! – повысила голос Гончая.

– Думаю, с этим вопросом вам лучше обратиться к своему покровителю. А я свое дело сделал: раны зашил, препараты и внутривенное питание обеспечил. Остальное уже зависит от вас, госпожа Валькирия, от вашего организма.

– Сколько? – прямо спросила Гончая. Она не терпела расплывчатых ответов.

– Ну, прежде вы довольно быстро выздоравливали, – замялся доктор и, чтобы скрыть свою неуверенность, попытался улыбнуться. Улыбка придавала его лицу хитрый и коварный вид. Если бы он знал об этом, то наверняка не стал бы улыбаться. – Думаю, с такими темпами восстановления поврежденных тканей ваши нынешние раны затянутся через пару дней.

– А моя правая нога? Вы осмотрели ее?

Док кивнул.

– Сильный ушиб и растяжение связок. Ничего страшного. Отек уже проходит.

«Ушиб и растяжение. Не перелом. Действительно повезло», – Гончая облегченно выдохнула. Пару дней она как-нибудь выдержит. А потом сразу к Майке.

* * *

Дыхание постепенно приходило в норму. Сердце еще отчаянно колотилось в груди, но Майка по своему опыту знала, что со временем и оно успокоится. Вот и руки уже почти не дрожат, разве только чуть-чуть.

Она убрала ладони со стола и зажала между коленями, осмотрела разбросанные по столу сломанные карандаши. Успокоиться не получилось. Майка сгребла карандаши на край стола и только после этого с опаской взглянула на рисунок. Могла и не смотреть, и так знала, что там нарисовано. На всех ее последних рисунках, а она нарисовала их уже с десяток, было одно и то же – клубящийся черный дым. Иногда дым расползался в стороны по всему листу, иногда его клубы закручивались в воронку, как вода, убегающая в сливное отверстие раковины.

Майка ненавидела эти рисунки. Очень сильно ненавидела. И так же сильно боялась. Потому что они были плохими! Не сами рисунки, а то, что на них изображено. Плохое и страшное. Вот только Майка не знала, что это такое, потому что оно пряталось за клубами дыма, которым окружало себя. Будь ее воля, Майка изорвала бы все эти страшные рисунки, но Стратег велел отдавать их ему, а до этого хранить в специальной папке, что Майка и делала. Стратег обещал ей разыскать женщину-кошку, и уже только за это Майка готова была во всем подчиняться ему.

От него она узнала, что женщина-кошка не погибла во время обвала на станции Пролетарская. Те, кто разгребал завал и хоронил погибших, не нашли ее мертвого тела, значит, тот страшный зверь, которого Майка видела в своем воображении, не убил, а только ранил женщину-кошку. Это известие вернуло Майку к жизни. Она знала, теперь уже точно знала, насколько дорога женщине-кошке, что та любит ее и как только оправится от ран и достаточно окрепнет, сразу вернется к своей названой дочери. И Майка изо всех сил желала ей скорейшего выздоровления.

Пугало одно. При всем старании Майка почему-то никак не могла нащупать женщину-кошку взглядом своего воображения. Все попытки представить ее неизменно погружали Майку в близкое к обмороку состояние, из которого она выныривала с бешено колотящимся сердцем и трясущимися от страха руками. А перед глазами всякий раз оказывались разбросанные по столу карандаши со стертыми или вовсе обломанными грифелями и рисунки клубящегося черного дыма – немые свидетели ее кошмаров.

Майка взяла в руки последний рисунок и хотела убрать его в полученную от Стратега прозрачную папку (там уже лежали три таких рисунка), но неожиданная деталь внезапно привлекла ее внимание. Пересилив страх и отвращение, она внимательно вгляделась в рисунок.

Так и есть! То, что она приняла за незакрашенное пятно среди скопления наползающих друг на друга черных линий, оказалось штрихом бледно-желтого цвета (вон и светло-желтый карандаш со стертым грифелем валяется на столе). Штрихом, похожим на… рог? Коготь? Клык? Майка повернула листок, чтобы лучше рассмотреть загадочный фрагмент своего рисунка. Прежде она ничего подобного не рисовала, в чем в чем, а в этом Майка была совершенно уверена. Нет, это не рог и не клык. Похоже на короткую суставчатую лапу с единственным когтем на конце. Если бы не жуткий страх, который внушало скрывающееся в клубах дыма существо (существо ли?!), Майка так бы и подумала.

Она вспомнила многоножку, которая однажды впилась ей в ногу, когда они с сестрой спали в своей палатке. У той кусачей твари, конечно, были не такие лапы, но довольно похожие. Соседи, которым сестра показала раздавленную многоножку, сказали, что она ядовитая и от ее укуса даже можно умереть. Поначалу Майка действительно чувствовала себя плохо – кружилась голова, пересохло во рту, а укушенная нога распухла и почти не шевелилась. Но все прошло уже на следующий день, а от укуса ядовитой твари и следа не осталось.

Но за дымовой завесой скрывалась не она. Обычной многоножки, пусть даже и ядовитой, Майка бы не испугалась. К тому же воображение, внутренний голос или что-то, чему Майка не знала названия, подсказывало ей, что Зверь на рисунке намного, намного, намного больше.

Глава 10
Не может быть

– Охраняете оружие и дрезину! Валькирия и вы двое, за мной! – нетерпеливо пролаял фюрер. Полыхающий внутри огонь азарта и неутоленная жажда мщения гнали его на поиски обидчика.

Гончая дано уже не видела своего «любовника» в таком взволнованном состоянии. С того момента, как он ворвался к ней в палату, фюрер не мог усидеть на месте.

Это случилось на четвертый день ее пребывания в госпитале Рейха. Док как раз заканчивал перевязку – большинство царапин, оставленных когтями панцирного волка, как про себя называла Гончая напавшего на нее мутанта, уже затянулись, но парочка время от времени еще кровоточила. Из-за этих ран, будь они неладны, ей пришлось задержаться в Рейхе дольше, чем она планировала.

Пребывание в госпитале под опекой доктора было связано с определенным риском. Тот наверняка не оставил намерений избавиться от единственного свидетеля своих преступлений. Но Гончая приняла защитные меры – при первом же удобном случае рассказала доку, что если вдруг внезапно умрет от полученных ран или приема «не того» лекарства, то к фюреру попадет ее письмо, из которого ему станет известно о некоторых «любопытных проделках» своего лечащего врача.

Хотя никакого письма не существовало – это был чистый блеф, доктор поверил ее словам, так как не раз убеждался в реальности предупреждений и угроз Валькирии, и стал максимально заботлив и предупредителен. Он ежедневно менял повязки, смазывал синяки какой-то остро пахнущей мазью, собственноручно массировал ушибленную ногу и искренне радовался процессу выздоровления.

Если бы не растущее день ото дня беспокойство за Майку, Гончая осталась в госпитале до полного восстановления. Но Майке было страшно и одиноко без своей защитницы. Гончая не представляла и даже не рискнула предполагать, чего боялась запертая в подземном бункере девочка, но порой, особенно по ночам, когда закрывала глаза, физически ощущала ее страх, словно они с Майкой были одним целым.

Гончая решила, что отправится к Майке, как только почувствует в себе достаточно сил, чтобы самостоятельно преодолеть три перегона, отделяющие Рейх от Таганской. В противном случае такое путешествие грозило неминуемой гибелью. Но прежде всего требовалось заручиться одобрением фюрера. Статус фаворитки не позволял Валькирии покинуть Рейх без личного разрешения вождя, а тот после схватки с монстрами на Пролетарской как назло проникся заботой о ее здоровье!

Наблюдая за суетящимся вокруг нее доктором, Гончая размышляла о том, как убедить фюрера в том, что она уже достаточно окрепла. Ее собственным словам фюрер может и не поверить. А вот если док подыграет ей…

Закончить мысль Гончая не успела. С грохотом распахнулась входная дверь, и в палату вбежал взволнованный фюрер.

– Этот урод жив! Его видели! – объявил он, уставившись на «любовницу» лихорадочно горящими глазами.

– Кого? – не удержался от вопроса доктор.

Гончая промолчала. Она знала только одно существо, которое могло привести фюрера в такое возбужденное состояние. И не ошиблась.

– Дикаря, который оставил мне эту отметину! – фюрер указал на свой забинтованный лоб. Накануне в присутствии Гончей доктор проговорился, что повязку уже можно снять, и предложил заклеить ссадину пластырем, но фюрер запретил ему это делать. Видимо, решил, что с забинтованной головой выглядит более мужественным. – Разведка только что сообщила: егеря заметили его в туннеле между Пролетарской и Таганской, пытались поймать, но этот прыткий выродок сбежал от них.

– Куда? – быстро спросила Гончая.

Из названного туннеля можно было попасть в секретный ход, ведущий к бункеру, где Стратег держал Майку, поэтому ответ на этот вопрос крайне интересовал ее.

– Куда-то! Егеря не заметили. Там полно всяких ответвлений. Но я обыщу каждое из них! Никуда этот мутант от меня не денется!

Большей глупости Гончей слышать еще не приходилось. Только в безумном бреду можно решиться лазить по необжитым туннелям, в которых запросто нарвешься на неведомых чудовищ, метановые или другие смертельно опасные ловушки, ради того, чтобы найти и пристрелить какого-то дикаря, засветившего камнем в лоб. Но это был полезный бред, потому что открывал путь к бункеру, где Стратег спрятал Майку, а Гончая никогда не упускала подобные шансы.

– Я с вами, мой фюрер! – воскликнула она, вскакивая на ноги. Правая стопа отозвалась резкой болью, но Гончая была к этому готова и даже не поморщилась. Фюрер должен видеть, что она полностью здорова.

Вождь Рейха на какое-то время задумался. Он увидел не только стремительность движений и бравую улыбку на лице «любовницы», которые продемонстрировала ему Гончая, но и ее забинтованную грудь и живот, а бинты никак не соответствовали представлению о безупречном здоровье. Однако он помнил, что именно благодаря этой женщине остался жив, и желание иметь во время рискованного предприятия надежного, проверенного телохранителя рядом с собой, в конце концов, победило.

– Тогда собирайся. Через пару часов выезжаем.

В путь отправились на той же моторизованной дрезине, на которой фюрер выезжал на охоту, и в том же составе: он сам, четверо его охранников, управляющий дрезиной машинист и Валькирия. На этот раз все вооружились автоматами, включая Гончую и самого фюрера, сменившего свой роскошный карабин на простой и грубый, но практически безотказный многозарядный «калаш». Он вновь переоделся в гражданское, как делал почти всегда, выезжая за пределы Рейха. Гончей тоже пришлось сменить гардероб, так как после знакомства с когтями панцирного волка ее прежняя одежда превратилась в лохмотья.

Распугивая боязливо разбегающихся с путей и вскидывающих руки челноков, ощетинившаяся автоматами дрезина промчалась по туннелю через три станции и въехала на Пролетарскую. На охотничьем полигоне бригада строителей восстанавливала обрушившуюся галерею, но о скрывающемся в туннелях дикаре строители ничего не знали. Охранники фюрера отыскали одного из контролирующих строительные работы егерей, но и разговор с ним тоже ничего не дал.

– Нет, это не мы, – заявил зверолов, узнав, чем интересуются прибывшие гости. – Парни, которые Меченого видели, сейчас на Таганской. У них и спрашивайте.

– Почему Меченого? – уточнила Гончая.

– Так у него метка на лбу, – пояснил зверолов. Он хотел ткнуть женщину пальцем в лоб, но, перехватив ее взгляд, сообразил, что этого лучше не делать, и показал на себе. – Вот здесь. Натуральный меченый.

Если бы не нетерпение «любовника», Гончая расспросила егеря более подробно. Например, о том, куда ведут боковые ответвления из туннеля метро. Но фюрер так спешил встретиться с теми, кто видел сбежавшего с полигона дикаря, что ей пришлось поневоле закончить разговор.

На Таганской все говорили только о недавнем землетрясении на Пролетарской и разбежавшихся с охотничьего полигона мутантах. Известные немногим очевидцам реальные факты после пересказа дополнялись собственными выдумками очередного рассказчика и, будучи многократно повторенными, обрастали совершенно невероятными подробностями.

– Народу набилось видимо-невидимо, вот трибуны и не выдержали, – услышала Гончая, когда вместе с фюрером и двумя его телохранителями поднялась на платформу.

– В этот раз егеря здоровенного зверя поймали, да еще в панцире. Про объявленный сюрприз-то слышали? Он решетку выломал, из клетки вырвался, потом на полигон выбежал, да все опоры своим панцирем и посшибал, – неслось из-за запертой двери какой-то каморки.

– Народу порвали тьму! Вся платформа была в крови. А зверье по туннелям разбежалось. Так на Ганзе теперь все караваны солдаты с оружием охраняют, – шептала одна из двух проходящих навстречу женщин.

– А те, кого на стройку набрали, без всякой охраны ходят, – вторила ей другая.

Но фюрера не интересовали ни реальные, ни выдуманные подробности недавней трагедии. Не задерживаясь на платформе, он сразу направился к переходу, соединяющему радиальную и кольцевую станции. На Таганской-кольцевой располагалась главная егерская контора, однако это вовсе не означало, что видевшие дикаря звероловы сейчас находятся там.

– Мой фюрер, – остановила его Гончая. – Если позволите, я осмотрюсь пока.

– Здесь? – Вождь Рейха недоуменно уставился на свою «любовницу», но, вспомнив основной род ее занятий, утвердительно кивнул: – Хорошо, осмотрись, а я загляну к главному егерю. Встречаемся у перехода.

Валькирия смиренно улыбнулась и исчезла в толпе.

* * *

Ночью Майка почти не спала, зато нарисовала не два, не три, а целых восемь рисунков! Такого с ней еще не бывало. Она немного отдышалась, но едва взглянула на свои творения, с криком вскочила из-за стола и отчаянно заколотила в запертую дверь.

Она просто не могла находиться в своей комнате в одиночестве. После того, что увидела, не могла. Страх душил ее, и чтобы вырваться из его когтей, нужно было рассказать о своих видениях, кому угодно рассказать. Лучше всего женщине-кошке, она одна понимала Майку. Но женщина-кошка была далеко, и Майка принялась выкрикивать имя Стратега.

Она в кровь разбила свои кулачки, когда в двери наконец щелкнул замок, и на пороге возникла монументальная фигура Стратега.

– Что за шум? – недовольно спросил он. – Опять кошмар приснился? С кем на этот раз?

Вместо ответа Майка сгребла со стола рисунки и торопливо, чтобы не надышаться веющим от них ужасом, сунула в руки Стратега.

Он небрежно перебрал их, нахмурился, попытался расположиться за Майкиным столом, но там ему показалось тесно – колени уперлись в столешницу, а спинка низкого стульчика врезалась в поясницу, и он пересел на кровать, а рисунки разложил перед собой на полу. Майка молча наблюдала за ним – ждала.

Стратег тоже молчал, потом выбрал из восьми разложенных перед ним листов тот, на котором Майка изобразила беседу двух людей, и щелкнул ногтем по портрету молодого мужчины слева.

– Это ведь тот тип, который проводил вас с Краснопресненской на Баррикадную?

Майка кивнула.

– Его зовут Шериф. Вы потом ругали его за то, что он нас отпустил.

– Запомни, девочка, – поморщился Стратег. – Я никого не ругаю. Мне это не нужно. Но те, кто меня огорчает, потом очень сильно жалеют об этом. Поэтому постарайся меня не огорчать.

Майка не поняла, как он может говорить о какой-то ерунде после того, что только что увидел, но на всякий случай снова кивнула.

– Кто второй? – отполированный ноготь Стратега переместился на портрет другого мужчины.

– Я не знаю, как его зовут, но у него вот здесь нарисована раскрытая книга, – ответила Майка, дотронувшись пальцем до своего виска.

– Понятно, брамин из Полиса. И о чем они говорят?

– Об этом. – Майка указала взглядом на лежащие на полу рисунки, которые заставили ее в ужасе сорваться с места и изо всех сил колотить в дверь.

Хотя они отличались в деталях, на всех было изображено одно и то же – рушащиеся станции и гибнущие люди. Десятки, сотни людей, падающих в пропасть, на дне которой их заглатывала гигантская воронка, образовавшаяся из клубов черного дыма.

– И об этом. – Майка протянула Стратегу папку с предыдущими набросками и рисунком, где сквозь дым проглядывало что-то, похожее на суставчатую лапу.

– Что это? Что ты здесь нарисовала? – недоуменно спросил он, заглянув в папку.

– Я не знаю, – призналась Майка. – Но вот он, – она показала на портрет человека, которого Стратег назвал брамином, – знает.

* * *

Несмотря на ганзейскую прописку, бригады звероловов кочевали по всему метро, совершая вылазки на поверхность с разных станций. Поэтому на Таганской-радиальной их могли интересовать только три вещи: во-первых, оружие, патроны и охотничье снаряжение; во-вторых, еда и выпивка; в-третьих, шлюхи. И Гончая прекрасно знала, где все это можно найти.

Свои поиски она начала с оружейки, но скудость оружейных развалов удивила. В продаже имелось лишь несколько моделей пистолетов, включая примитивную самоделку, у которой нужно было через специальную прорезь поджигать засыпанный в ствол порох, чтобы произвести выстрел. Автоматы были представлены единственным ржавым «калашом», возможно, вовсе не пригодным для стрельбы. Дробовиков не оказалось совсем. Либо жители станции, напуганные слухами о разбежавшихся с охотничьего полигона монстрах, раскупили самое убойное оружие, либо торговцы-оружейники по той же причине опасались везти на Таганскую свой товар. На всякий случай, Гончая поинтересовалась у продавца, не заходили ли к нему недавно ганзейские егеря, и, получив отрицательный ответ, отправилась дальше.

Следующим пунктом в ее воображаемом списке значился местный бар. Чтобы попасть туда, Гончей пришлось пробираться сквозь небольшую, но довольно шумную толпу молодых людей, обступивших солидного мужчину начальственного вида.

– Еще раз повторяю: ни грузчики, ни разнорабочие больше не нужны! – слегка охрипшим голосом громко объявил он. – Нужны плотники, перекрытия делать!

– А каменщики?! – раздался в ответ звонкий голос из толпы.

Вопрос задал щуплый паренек отнюдь не богатырского телосложения, одетый в старый, протертый на локтях свитер и широкие, безразмерные штаны с заплатами. Скорее всего, он врал насчет своей профессии, но его самоуверенное заявление и то, как он держался, заинтересовали Гончую. Она даже остановилась.

– А ты что, каменщик? – недоверчиво спросил чиновник, разглядывая задавшего вопрос паренька.

– Каменщик, – не моргнув глазом ответил тот.

– Где работал?

– Да везде! – выпятил грудь паренек. – В Китай-городе, здесь. Даже на Ганзе! Я и кладку могу ложить, и раствор…

– Ложить, – передразнил самозванца чиновник. – Ладно, топай сюда.

Назвавшийся каменщиком парень принялся выбираться из толпы, расталкивая локтями менее удачливых соседей, а чиновник подошел к большой, явно служебной палатке и, приоткрыв полог, распорядился:

– Запиши еще одного. Каменщик.

Гончая усмехнулась настойчивости самозванца и хотела продолжить путь, когда почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. В девяти случаях из десяти чужое внимание означало опасность. Мышцы мгновенно напряглись, а правая рука коснулась рукоятки пистолета. Но в этот момент в палатку пригласили назвавшегося каменщиком парня, и когда он откинул полог, Гончая увидела внутри пожилого брамина, по заданию которого разыскивала свидетелей гибели Полежаевской. У брамина оказалась хорошая память, он сразу узнал женщину, с которой разговаривал в Китай-городе, хотя она и сменила одежду, извинился перед своим собеседником и вышел наружу.

– Здравствуйте, Катана. Рад вас видеть.

– А я вас – нет! – огрызнулась Гончая. – Продолжаете самостоятельные поиски? Не доверяете мне?

– Нет… то есть да. В общем, мой приезд никак не связан с нашим поручением. Хотя, как сказать… – брамин окончательно запутался в оправданиях и неожиданно выдал: – Вам удалось найти тех людей?

– Удалось.

– Правда? Где же они?

– Мертвы.

– Мертвы? – в отчаянии повторил брамин, и его вспыхнувший надеждой взгляд сразу потух.

– Последний погиб вскоре после нашего разговора. Он был на Пролетарской, когда там случился обвал, и его растерзали вырвавшиеся из клеток монстры.

– Еще одна трагедия. – Брамин печально покачал головой, но быстро сообразил, о чем умолчала собеседница, и поднял на нее глаза. – Вы тоже там были?!

– Мне повезло больше.

– Значит, вы все видели?! – обрадовался брамин. – Прошу вас, расскажите! Это крайне важно!

Гончая задумалась. Почему-то этот пожилой человек вызывал у нее симпатию. Через секунду она поняла почему – он не лгал! Ему действительно важно было это знать.

– Я мало что помню, – призналась она. – Когда обрушилась стрелковая галерея, я сорвалась вниз и потеряла сознание.

Вряд ли брамина интересовала ее схватка с панцирным волком. Так и оказалось.

– Но почему обрушилась галерея? Из-за чего это произошло, вы помните?

– Я помню, как настил под ногами начал раскачиваться. Сначала слабо, почти незаметно, потом сильнее. Помню, как падали люди. Потом последовал сильный толчок, и все рухнуло.

– Толчок? По-вашему, это было землетрясение? – уточнил брамин, и, когда Гончая кивнула, по его лицу пробежала тень. – Неужели?

Его руки затряслись, но это была не старческая немощь. Волнение, страх, но только не слабость. Брамин судорожно зашарил по карманам, потом поднял на собеседницу виноватый взгляд.

– Простите, Катана, вы не курите? Я вот бросил, но никак не могу отделаться от этой привычки. Иногда становится просто невыносимо.

– Что вас напугало?

Он надолго замолчал, но хотя бы перестал хлопать себя по карманам.

– Знаете, в двух словах это не объяснить. Да я никогда и не был силен в изложении. Я ведь больше практик, чем теоретик. К тому же могу ошибаться. Как бы я хотел ошибаться!

– Рассказывайте, – прервала Гончая его словесный поток.

– Да-да, конечно, – покачал головой брамин. – Наша каста не верит мне. Даже коллега, который был со мной в Китай-городе, ну, вы помните, отказался ехать сюда. И теперь мне не с кем поделиться своими подозрениями. Давайте присядем.

Гончая оглянулась в сторону заполненного бара, все места там оказались заняты. И вообще на станции было подозрительно много народа.

– Ганза набирает рабочих для восстановления разрушенного полигона, вот сюда и тянется народ с соседних станций, – сказал проследивший за ее взглядом брамин. – Укромного места нам все равно не найти. Давайте уж поговорим здесь.

Гончая пожала плечами. Здесь так здесь.

Собеседник провел ее в служебную палатку и по-хозяйски уселся за свободный стол. Гончую удивило, что никто не выставил его вон. Видимо, брамин успел заручиться поддержкой местной администрации.

* * *

– Остальные брамины, во всяком случае, те, от кого зависит принятие решений, больше не разделяют моих подозрений, – начал он свой рассказ, когда Гончая уселась напротив. – Это значит, что каста не станет оплачивать информацию о гибели Полежаевской. Я готов заплатить вам из своих личных средств, хотя это не так уж много. Решать вам, но мне было бы легче объяснить, что меня тревожит, если бы я знал, что случилось с жителями Полежаевской.

– Я поняла, – сказала Гончая. – Оставьте себе свои сбережения. Я расскажу, что мне удалось узнать. Но не бесплатно. Если мне понадобится ответная услуга, вы мне ее окажете.

– Все, что в моих силах.

Гончая усмехнулась.

– Знаете, сколько раз мне приходилось слышать подобные обещания? Их легко раздают, когда ничто не угрожает, а в случае опасности, как правило, тут же о них забывают.

– Поверьте мне, Катана, сейчас именно такой случай. – Брамин печально вздохнул. – Рассказывайте.

И она рассказала. Про затоптанных в давке детей и стариков, про разбитые головы, про выкрошившиеся зубы – все, что узнала от бывшего сталкера. Рассказала и то, с какой болью он говорил и как при этом выглядел.

Выслушав ее рассказ, брамин закрыл глаза и довольно долго сидел в таком состоянии. Гончая даже собралась напомнить о себе, когда он снова заговорил.

– Что-то подобное я и ожидал услышать, – признался он. – Как на «Марии Целесте».

Гончая поняла, что в окончании фразы брамин использовал слова из своего далекого прошлого, слова, которые утратили смысл и значение в рухнувшем мире. Но на этот раз ей не пришлось требовать от собеседника объяснений. Он сделал это сам.

– Так называлось торговое судно, которое обнаружили в конце девятнадцатого века в Атлантике. Оно оказалось неповрежденным, но на борту не было ни одного человека.

– И какое отношение эта история имеет к гибели жителей Полежаевской?

– Инфразвук, – ответил брамин, хотя яснее от этого не стало. – Мы, люди, слышим лишь небольшую часть всех звуков. Те, что ниже порога нашего восприятия, называются инфразвуком. Мы их не слышим, но они оказывают разрушительное воздействие на наш организм. Инфразвук определенного диапазона вызывает поистине безумную панику. В таком состоянии люди не способны контролировать свои действия. Охваченные ужасом, они прыгают за борт, бросаются в пропасть или, как это случилось на Полежаевской, разбивают головы об стены и грызут зубами железные решетки.

То, что Гончая сейчас услышала, на первый взгляд выглядело совершенно невероятным. Еще бы, неслышимые звуки, сводящие людей с ума! Но брамин ссылался на знания из Прошлого, когда мир еще не рухнул, а этим знаниям следовало доверять.

– Отчего же, по-вашему, обезумели жители Полежаевской? Что они услышали? – спросила Гончая.

Вышло коряво, ведь собеседник только что объяснил ей, что слишком низкий звук услышать невозможно. Но он отлично ее понял.

– Незадолго до трагедии, на Полежаевской ощущались подземные толчки. А землетрясения, даже слабые, могут вызвать разрушительные инфразвуковые волны.

– А могут и не вызвать? – ухватилась за последнюю фразу Гончая.

– Нет, – покачал головой брамин. – Инфразвуковые колебания в земной коре возникают при каждом землетрясении. Но разрушительное воздействие на психику людей оказывает не всякая волна.

Гончая недоверчиво взглянула на брамина.

– Откуда вы все это знаете?

– Как же иначе? – он даже удивился. – Я все-таки геофизик по образованию, младший научный сотрудник Института физики Земли. И потом, что я вам сейчас рассказал, проходят еще в средней школе… Вернее, проходили.

«Геофизик, младший научный сотрудник, Институт физики Земли», – мысленно повторила за собеседником Гончая. Наверное, она никогда не научится понимать людей из Прошлого. И не узнает их мира. Зато за двадцать лет она неплохо изучила обитателей метро.

– Только не говорите мне, что браминов Полиса озаботила судьба жителей Полежаевской.

– Не скажу, – ответил ученый, в очередной раз подтвердив свою искренность. – Дело в другом. За последний месяц по всему метро произошла целая серия локальных землетрясений, в том числе сопровождавшихся инфразвуковыми волнами, вызывающими панику у людей и домашних животных.

– И вы боитесь, что когда-нибудь эти землетрясения докатятся до Полиса?

– Я боюсь за людей, живущих в метро, – признался брамин. – Не только в Полисе, но и на других станциях. Я не понимаю, что происходит, но чувствую, нам всем угрожает смертельная опасность. Взгляните сюда…

С этими словами он достал из-за пазухи сложенный лист с большой схемой метро и развернул его на столе перед Гончей.

– Я здесь в хронологическом порядке отметил места, где произошли землетрясения. Причем только те, о которых мне известно. Возможно, их было больше. Если судить по датам, все началось с Киевской. Там внезапно взбесились и погибли все куры. Потом то же самое произошло на Полежаевской, но уже с людьми. Затем, следите, Новослободская, там наблюдались подземные толчки. Перегон между Белорусской и Краснопресненской, где в результате обвала погиб мой коллега. И, наконец, землетрясение на охотничьем полигоне на Пролетарской.

– Про Новослободскую ничего не скажу – меня там не было. Но ни в перегоне, ни на Пролетарской эти толчки не вызвали безумной паники. Во всяком случае, я ничего подобного не почувствовала, – уточнила Гончая.

– Не каждое землетрясение генерирует разрушительные инфразвуковые колебания. Но в последнем случае вы ошибаетесь. Люди и животные по-разному реагируют на инфразвук. Частоты, безвредные для человека, могут вызвать панику или ярость и неконтролируемую агрессию у животных, как это случилось с курами на Киевской. Думаю, что на Пролетарской мутанты атаковали людей под действием инфразвука. Иначе, оказавшись на свободе, они попросту разбежались бы с охотничьего полигона.

«Пожалуй», – согласилась с брамином Гончая. На стрельбище, после падения с галереи, у нее не было времени раздумывать над поведением вырвавшихся на свободу монстров. Однако сейчас, после объяснений ученого, их нападения на людей действительно выглядели странно.

– Добавьте к своему списку Тверскую и Пушкинскую. Там сторожевые собаки едва не перегрызли друг друга.

– Значит, еще и Рейх. – Брамин тут же начал рисовать на своей карте новую отметку. – Когда это произошло?

– Около десяти дней назад.

Он записал на карте рядом со станциями Рейха названную дату и смотрел на Гончую в задумчивости. Она внезапно поняла, что сейчас услышит от него самое важное, что он приберег на конец разговора или, возможно, до последнего момента вообще не собирался ей говорить. И не ошиблась.

– Вы умеете слушать, Катана. Поэтому сейчас я скажу вам то, чего не говорил ни одному человеку. Все, кого я знаю, посчитали бы, что я сошел с ума. Но вы, я надеюсь, сможете меня понять. Вот этого, – он постучал указательным пальцем по карте с собственными пометками, – ни теоретически, ни практически не может быть. Землетрясения не происходят столь локально. Если бы в какой-то части Москвы случилось землетрясение, то толчки ощущались бы по всему метро. Однако мы имеем совершенно иную картину. Короткие, неповторяющиеся подземные толчки, генерирующие инфразвуковые волны разной степени интенсивности и порой приводящие к разрушениям на отдельной станции или на небольшом отрезке туннеля при полном отсутствии аналогичных проявлений в других местах. У меня нет ни одной гипотезы, которая бы хоть как-то объясняла это несоответствие. Вернее, есть одна, но даже мне она кажется безумной.

– И что же это?

Прежде чем ответить, брамин склонился над столом и воровато оглянулся. Все, кто находился в палатке: и ганзейские строители, и сотрудники станционной администрации, и только что нанятые рабочие, которых записывали бригадиры, были заняты своими делами. На расположившихся за отдельным столом пожилого мужчину и молодую женщину никто из них не обращал внимания. Тем не менее брамин понизил голос до шепота и еще ближе придвинулся к Гончей.

– Там внизу, под нами, но не в толще земной коры, а ближе к поверхности, движется огромный механизм, и его перемещения вызывают на станциях и в туннелях метро мелкоочаговые землетрясения.

– Вы серьезно? – не удержалась от вопроса Гончая, хотя прекрасно видела, что ее собеседник не шутит.

Он испуганно отшатнулся от нее.

– Нет, конечно. Забудьте. Это полный бред.

Гончая подумала о Майке. Вот кто смог бы сказать, бред это или нет.

– Но ведь вы так не думаете? – она попыталась заглянуть в глаза брамину.

– Знаете, после Войны мир очень сильно изменился. Но я все равно не могу представить, что где-то под землей работает гигантский механизм. А чтобы сотрясать земную кору, он должен быть просто невероятных размеров, – признался он.

Гончая посмотрела на него и покачала головой.

– Мир не просто изменился. Он рухнул.

Брамин задумчиво покачал головой.

– Вы очень верно сказали, Катана. Мир действительно рухнул. И я не знаю, что с этим делать.

– С этим уже ничего не сделать. Поздно. Осталось только выживать.

– Наверное, вы правы. Да, конечно, правы. Но жить без цели, да еще зная, что ты ничего не можешь изменить, что от тебя ничего не зависит…

– По-вашему, выжить и спасти от гибели близких – недостойная цель? – перебила его Гончая.

Брамин снова вздохнул.

– Завидую вам, Катана. Вам есть о ком заботиться, есть, для кого жить. Кто это: муж, ребенок?

– Дочь. – Ответ прозвучал с такой искренностью, что Гончая на миг и сама в это поверила.

– Берегите ее. Уверен, у вас получится. И вот, возьмите эту карту, – собеседник подвинул к Гончей схему метро. – Вдруг пригодится. Моим подозрениям все равно никто не поверит, даже если я представлю десяток этих карт.

– Знаете, – Гончая задумалась. – Возможно, найдется такой человек. Он полицейский, живет на Краснопресненской и отвечает за безопасность движения по Кольцу. Его зовут Шериф. Поговорите с ним, думаю, он вам поверит. Особенно, если покажете ему свои записи.

– Вы правда так думаете? – с надеждой спросил брамин. Его безразличие и апатия таяли на глазах.

Гончая улыбнулась.

– Правда. Я давно его знаю. Не обещаю, что он сможет вам помочь, но выслушает обязательно. А теперь дайте мне бумагу и карандаш.

– Оставьте себе на память. – Брамин с готовностью протянул собеседнице карандаш с небольшим отрывным блокнотом и, когда та, написав что-то на верхнем листе, спрятала блокнот и карандаш к себе в карман, удивленно спросил: – Разве вы не напишете записку для своего знакомого?

– Нет, – улыбнулась Гончая. – Просто сошлитесь на меня. Да, не нужно называть Шерифу мое имя, он его все равно не знает. Скажите, что вас направила к нему женщина с маленькой девочкой, которую он встретил в туннеле после обвала.

– Красивая женщина с маленькой девочкой. Я запомню.

Она поднялась из-за стола.

– Удачи.

– Вам тоже, Катана. И будьте осторожны.

Гончая уже хотела отойти, но замешкалась.

– Вообще-то меня зовут по-другому.

– Не важно, как нас называют. Важно, кто мы на самом деле.

Поднявшаяся на ноги женщина взглянула в глаза своему собеседнику, но ничего не сказала. Молча кивнула и так же молча вышла из палатки.

* * *

Записка предназначалась не Шерифу, а человеку, которого Гончая меньше всего хотела бы видеть, но было невозможно понять это из ее содержания.

«Вернулась с подарками. С нетерпением жду встречи».

«Подарки» в переписке со Стратегом означали любые заслуживающие внимания сведения. Гончая специально упомянула о новостях, чтобы заинтересовать своего нанимателя и ускорить встречу. Вряд ли информация о череде мелких землетрясений, равно как и рассуждения брамина об огромном подземном механизме, заинтересуют Стратега, но это не ее дело. Главное, чтобы позволил увидеться с Майкой, а до того она ему все равно ничего не расскажет.

Теперь оставалось передать сообщение Стратегу. На Таганской-радиальной для этой цели служила доска объявлений, установленная напротив перехода, соединяющего две одноименные станции. На ней всегда было полно разных записок, и рядом постоянно толпился народ. Сегодня людей оказалось особенно много. Гончая присоединилась к ним, сделав вид, что читает вывешенные там бумажки, и, улучив момент, приколола к ним и свою записку.

Кроме схематичного рисунка человеческого глаза в правом верхнем углу, ее послание ничем не отличалось от полутора десятков других на этой доске. По рисунку Стратег или тот, кого он пошлет, поймет, кому оно адресовано. Но имея дело со Стратегом, ни в чем нельзя быть уверенной. Он мог устроить встречу уже сегодня, а мог и через несколько дней. Оставалось лишь надеяться, что упоминание о «подарках» заставит его поторопиться.

– Чего там разглядываешь?

Гончая резко обернулась. Позади изучающей объявления толпы стоял фюрер, рядом монументально застыли двое его телохранителей, а возле них переминался с ноги на ногу какой-то небритый долговязый тип с притороченным к поясу обрезом охотничьей двустволки.

– Клещ, – представил его фюрер, когда Гончая выбралась из толпы. – Это он дикаря видел. Проводит нас.

Гончая смерила незнакомца настороженным взглядом. Где-то она его уже встречала. Где?

Гончая имела все основания гордиться собственной памятью. При ее роде занятий память, особенно зрительная, являлась одним из важнейших навыков. Однако сейчас при всем старании не могла вспомнить, где встречала долговязого. Прозвища Клещ среди известных Гончей имен тоже не попадалось. Единственное не вызывало сомнений: это точно не зверолов.

– Он такой же егерь, как я – жена Москвина.

– Да это разведка напутала, – поморщился фюрер. – Мутанта встретили не егеря, а охранники, которые на Пролетарской и в туннелях за нанятыми работягами присматривают. Клещ как раз один из них.

Гончая пожала плечами. Егерь или охранник, ей было все равно. А вот то, как Клещ зыркнул на нее, заслуживало внимания. Нехороший у него взгляд – гнилой. Такой может и горло перерезать, и при случае выстрелить в спину. Что это – обычная злоба или проснувшееся желание отомстить? Но тогда он сам должен помнить ее.

– Выходим прямо сейчас, – объявил фюрер. – Осмотрим место, где Клещ видел дикаря. Наверняка там остались его следы, а если нет… Короче, на месте решим.

– Сначала башли, – заявил Клещ. У него оказался сиплый неприятный голос. Сиплый!

Теперь Гончая его узнала. Перед ней стоял кидала с Китай-города, пытавшийся облапошить браминов своими обещаниями разыскать полежаевских сталкеров. И если он перебрался на соседнюю станцию, сменил погоняло, это еще не означало, что он поменял привычки. Скорее всего, он снова попытается кинуть заказчиков. Но в этот раз не на тех напал. Гончей даже стало жалко беднягу. Правда, совсем чуть-чуть.

– Вы башляете, я показываю место. Такой был уго…

Не закончив фразы, Клещ захрипел и согнулся пополам, потому что один из телохранителей фюрера саданул его кулаком в живот. Фюрер дождался, когда проводник перестанет пускать слюни и хрипеть, и спокойно сказал:

– Я-то помню. Главное, ты не забывай, с кем разговариваешь. Плохая память – это и больно, и неприятно. Уяснил?

– Уяснил, – прохрипел Клещ, глядя не на фюрера, а на Гончую. Его глаза выдавали жгучее желание вцепиться ей в горло. Очевидно, этот глупец вообразил, что именно женщина виновата во всех его бедах.

– Вот и хорошо, – усмехнулся фюрер и слегка похлопал согнувшегося проводника по шее. – Сейчас забираем моих людей, оружие – и на охоту.

* * *

Между шпал образовались глубокие лужи. Когда проезжали по туннелю на дрезине, никто, включая Гончую, не обратил на это внимания. Зато сейчас хлюпающая под ногами холодная вода стала для всех неприятным открытием. Небольшие лужи Гончая попросту перепрыгивала, а через широкие перебиралась, шагая по шпалам. Фюрер попытался последовать ее примеру, но с непривычки оступился и с шумом плюхнулся в воду, промочив свои охотничьи штаны, и теперь из-за этого злился.

Хотя он упрямо шагал вперед, ни намеком не обмолвившись о желании бросить охоту и вернуться в Рейх, Гончая не сомневалась, что эти мысли крутятся в его голове. Одно дело – расстреливать мечущуюся по полигону дичь, комфортно расположившись на специально выстроенной для этой цели стрелковой галерее, и совсем другое – выслеживать добычу в сырых и темных туннелях.

Терпения фюрера хватило на несколько минут. По опыту Гончей это было уже много.

– Долго еще? – крикнул он в спину шагающего впереди Клеща.

После полученного болезненного урока проводник вообще помалкивал, стараясь лишний раз не раскрывать рта. Он, наверное, уже тысячу раз пожалел, что согласился отвезти заезжих охотников к месту, где видел сбежавшего дикаря, и теперь гадал, как выпутаться из опасного положения.

– Я спросил: долго еще идти?! – повысил голос фюрер.

– Почти пришли, – отозвался Клещ. Ответ прозвучал не очень уверенно, хотя никто, кроме Гончей, этого не заметил.

После вопроса фюрера проводник, поначалу резво шагавший вперед, стал подолгу ощупывать лучом фонаря стены и дно туннеля, а когда со стороны Пролетарской послышался стук инструментов рабочих, вовсе остановился.

– Здесь это случилось, – сказал он.

– Где именно? Ты толком покажи! – рассердился фюрер.

Клещ принялся водить лучом по стенам, уперся в темную нишу, прикрытую ржавой решеткой, и обрадованно воскликнул:

– Вот! Сюда он нырнул!

– Осмотрите все! – приказал фюрер, устремившись к нише.

Двое телохранителей опередили своего хозяина. Один направил на решетку фонарь, а другой ухватился руками за прутья и потянул ее на себя. За решеткой что-то лопнуло, трос или туго натянутый провод. Гончая давно взяла себе за правило, что любой посторонний, особенно резкий, звук в туннеле – это сигнал опасности, и, услышав треск оборвавшегося троса, отпрянула в сторону. Вторым это осознал взявшийся за решетку штурмовик. Он выпустил прутья и неуклюже попятился назад, но слишком поздно. На третьем шаге он споткнулся и опрокинулся навзничь, разбросав в стороны руки. И остался лежать в таком положении.

– Что это еще за цирк? – выругался фюрер.

И только когда другой телохранитель направил на неподвижно лежащее тело свой фонарь, все увидели, что у того из живота торчит наполовину вонзившийся в плоть заточенный электрод.

– Что… – начал возмущаться фюрер, но его слова потонули в грохоте автоматных очередей, когда трое оставшихся телохранителей принялись поливать свинцом темную нишу.

Гончая дождалась, когда они прекратят огонь, и, осторожно приблизившись к проему, откуда вылетел электрод, заглянула внутрь. Несколько секунд она с фонарем в руках изучала пространство за решеткой, потом повернулась к фюреру:

– Самострел однократного использования.

– Черт! – выругался тот и тут же набросился на своих охранников. – Что застыли?! Помогите Тору подняться!

Один из них склонился над пронзенным электродом штурмовиком и изумленно пробормотал:

– Так он, это… готов.

Он протянул руку к электроду, видимо, собирался вытащить, но Гончая остановила его.

– Нет! Не трогай, отравлено. Видишь, у него пена на губах и лицо посинело.

– Мерзкий выродок! Он нам за это ответит! – взревел фюрер. – Смерть мутанту!

– Смерть!!! – дружно поддержали призыв вождя его телохранители и «любовница».

Только искренности в голосе «любовницы» явно не хватало, Гончая достаточно хорошо знала фюрера, чтобы понять – он вовсе не кипит праведным гневом. Иначе он сказал бы не нам, а мне. Условия охоты: грязь, промокшая одежда и особенно страшная смерть одного из телохранителей отрезвили его.

Как только на кону оказывалась собственная жизнь, а именно это сейчас и произошло, вождь Рейха проявлял трезвый расчет и завидную дальновидность. Сейчас он прекрасно понял, что вполне мог оказаться на месте погибшего Тора и вместо него лежать в грязной луже с отравленным электродом, торчащим из груди или из живота. Но вождь Рейха не может объявить во всеуслышание, что он боится за собственную жизнь. А вот его преданная любовница – вполне. Особенно когда это благоприятствует ее планам.

– Мой фюрер, на нашем пути могут встретиться и другие ловушки. Вы не должны подвергать себя опасности. Ваша жизнь принадлежит Рейху! – торжественным голосом объявила Гончая. – Поэтому вам необходимо вернуться. Позвольте мне самой найти и уничтожить дикаря.

Фюрер оглянулся на свою фаворитку, их взгляды встретились, и он едва заметно кивнул. Гончая знала, что слова благодарности последуют позже, когда они останутся наедине, а сейчас следовало доиграть спектакль до конца. И невольно сравнила фюрера со Стратегом. Они были во многом схожи. Наверное, потому что фюрер, не сознавая того, копировал манеру поведения Стратега. Даже в его демонстративной ненависти к мутантам угадывалось презрительное отношение Стратега к прочим жителям метро.

– Благодарю за подсказку, Валькирия, – объявил фюрер после намеренно выдержанной продолжительной паузы. – Жажда мести не должна отвлекать от выполнения главной цели, а моя главная цель – оградить всех полноценных людей от посягательств грязного мутантского отродья. Я возвращаюсь в Рейх. Тевтон и ты, Клещ, остаетесь с Валькирией. Добудьте мне голову этого выродка.

Названный телохранитель вытянулся по стойке «смирно», проводник повесил голову, Гончая понимающе улыбнулась.

– Я не подведу вас, мой фюрер.

Голова сбежавшего дикаря ее совершенно не интересовала, другое дело – бункер, где Стратег спрятал Майку. Ради этой цели она готова была залезть в любую щель и преодолеть любые ловушки.

* * *

– Не спешить, глядеть в оба, при обнаружении любых ответвлений от основного туннеля: ниш, коридоров, ям, нор, промоин сразу докладывать мне, – поставила задачу Гончая. – Вперед.

Фюрер с парой телохранителей около четверти часа назад отправился на Таганскую. Последние несли на руках тело погибшего Тора. Возможно, они уже погрузились на оставленную дрезину и сейчас неслись к Рейху или только подходили к станции. В метро ни о чем нельзя знать наверняка.

Первым делом Гончая с помощниками тщательно обследовала тупик с установленным там самострелом. Поначалу она решила, что это какой-то коридор, у нее даже мелькнула мысль, что он ведет к бункеру. Но уже через десяток шагов перед глазами возникла обросшая мхом бетонная стена, возведенная задолго до Последней войны. Никакого иного пути отсюда не было – только назад. Гончая самым внимательным образом осмотрела пол, стены и потолок, но ни прохода, ни лаза не обнаружила. Не совсем понятно, зачем дикарю вздумалось устанавливать в тупике свой самострел, но факт оставался фактом.

– Зря мы вообще сюда полезли, – мрачно заметил Тевтон, мускулистый детина под два метра ростом.

Клещ по-прежнему хранил молчание, но Гончая обратила внимание, что после ухода фюрера настроение проводника заметно улучшилось. Он расправил плечи, поднял голову, даже двигаться стал быстрее. Перемены явно произошли неспроста. У Клеща появился какой-то план, а поскольку проводник не поделился им со своими спутниками, с ним следовало быть настороже.

Беглый дикарь тоже заслуживал к себе самого серьезного отношения, так как всего за несколько дней научился изготавливать из подручных материалов хитроумные ловушки и как-то обзавелся ядом, вызывающим мгновенную смерть. Несмотря на данное фюреру обещание, Гончая не собиралась искать дикаря, однако их пути все же могли пересечься и самым неожиданным образом. Чтобы такая встреча не застала врасплох, требовались максимальная собранность, внимание и осторожность.

Поэтому, вернувшись в туннель, Гончая первым делом выключила свой фонарь, чтобы свет не выдал ее местоположение. Хрен пойми этого дикаря. Может, засел где-нибудь в укромном месте с камнем в руке и наблюдает за поисками из темноты. Впрочем, он наверняка уже нашел себе более серьезное оружие, чем какой-то камень.

– Не слышал, в последние дни люди в этом туннеле пропадали? – спросила у проводника Гончая.

– Чего я только не слышал, – нехотя отозвался тот.

– Рассказывай.

– Разное болтают. Всему же верить не будешь.

– Рассказывай! – потребовала Гончая.

Но выслушать рассказ проводника не пришлось.

– Вроде бы нора. Не пойму, – подал голос шагающий впереди Тевтон.

В боковой стене туннеля чернело отверстие неправильной формы, действительно напоминающее звериную нору. Гончая подошла ближе.

– Нет, это не нора, – она указала на деревянные подпорки, удерживающие земляной свод. – Подземный ход, человеческий.

– Надо проверить, – неожиданно подал голос Клещ. Гончая никак не ожидала от него подобной самоотверженности.

– Двигай вперед, – приказала она. – Мы за тобой.

Проводник вновь удивил. Пару раз глубоко вздохнул и беспрекословно полез в обнаруженный проход. Тевтону и Гончей оставалось только последовать за ним. Двигаться по проходу можно было только приседая к самому полу, а рослому Тевтону к тому же пришлось еще и согнуться. Клещ пробирался вперед довольно резво и вскоре оторвался от своих спутников настолько, что Гончей пришлось окликнуть его.

– Стой! Жди нас!

Луч его фонаря заплясал по стенам и остановился. Но когда Гончая и штурмовик подобрались ближе, то увидели только висящий на распорке фонарь. Самого Клеща рядом не было.

– Не понял, – изумленно пробормотал Тевтон и зачем-то потрогал подвешенный фонарь. – Это как?

Гончая промолчала. Ясно, что Клещ исчез. Оставалось выяснить – по собственному желанию или с чьей-то посторонней помощью. Через мгновение она получила ответ на свой вопрос.

Рядом оглушительно громыхнул ружейный обрез, и вылетевший неизвестно откуда заряд картечи швырнул Тевтона на распорку с болтающимся фонарем. Он еще сползал по подломившейся опоре, а Гончая уже распласталась на земле. Это и спасло ей жизнь. Темнота взорвалась новым грохотом и вспышкой пламени, но смертоносный свинец пронесся над головой, нашпиговав земляную стену, а полыхнувшее пламя на мгновение высветило скрывающуюся в темноте фигуру с зажатым в руках обрезом.

Гончей все стало окончательно ясно. Воспользовавшись ситуацией, Клещ решил убить и ограбить своих спутников, а их смерть списать на сбежавшего дикаря. Патроны, два автомата, экипировка штурмовика, армейский камуфляж и гражданская одежда – жирная добыча. Вот только поживиться всем этим убийце не удастся.

Гончей не требовалось зажигать фонарь, чтобы понять, где укрылся противник. Из темноты доносилось его сопение и щелчки судорожно перезаряжаемого обреза. Автомат тут же развернулся к невидимой цели, палец уже выбирал свободный ход спускового крючка, когда за спиной что-то хрустнуло и голова будто треснула от мощного удара. Откуда-то из небытия на нее обрушилась волна невыносимого жара.

«Все-таки камень», – подумала Гончая, прежде чем накрывшая волна утащила ее за собой.

Глава 11
Адская бездна

Лежащие на столе карандаши и листы бумаги притягивали взгляд, но Майка не поддавалась. Больше она не будет рисовать. Хватит! Последний раз это закончилось разбитыми в кровь кулаками, когда она колотила в дверь, пытаясь вырваться из своей клетки. Но руки – это ерунда по сравнению с тем, что она увидела и как сильно испугалась. До смерти испугалась, когда взглянула на свои рисунки. Они все были пропитаны ужасом, хорошо, что Стратег забрал их с собой, сам испугался, когда понял, что здесь нарисовано. Он быстро справился с волнением, но был, был момент, когда в его глазах заметался страх, и Майка это запомнила.

И снова подумала о женщине-кошке. Очнувшись от последнего обморока и увидев на своих рисунках рушащиеся станции метро и гибнущих людей, проваливающихся в разверзшуюся пропасть, Майка думала о ней постоянно. Что с ней, где она, почему не приходит, когда ее названой дочери так страшно и одиноко?

Майка всхлипнула и сквозь слезы с надеждой посмотрела на запертую дверь. Вот сейчас она откроется и… Но дверь не открылась. Более того, начала расплываться, словно размазывалась по стене.

«Это слезы, – подумала Майка. – Из-за них так кажется».

Но, видимо, дело было не в слезах. Или не только в них. Потому что железная дверь, запирающая Майкину клетку, совершенно сравнялась со стеной, словно ее и не было. Даже следа не осталось. Да и сама стена изменилась до неузнаваемости. Стала неровной и каменистой, покрылась трещинами, через которые кое-где просачивались капли мутной и грязной воды. Часть стены закрывала чья-то сгорбленная тень, а вокруг плясали отблески горящего пламени.

Майка опустила глаза и действительно увидела разведенный костер, а перед ним сидящего на корточках очень странного человека. Он был совершенно лыс, но поразило Майку не это. На вытянутом скуластом лице незнакомца не было ни усов, ни бровей, вообще ни одного волоска! Только глаза, которые из-за отсутствия ресниц казались выпученными, и большой широкий рот с бледными губами. Кожа лысого человека тоже казалась очень бледной, почти белой.

В первый миг Майка даже решила, что его лицо и руки покрыты мелом или какой-то краской, потому что заметила у него на лбу выведенный чем-то темным зигзаг, напоминающий извивающуюся пиявку. Из одежды на человеке был только солдатский жилет со множеством карманов, надетый прямо на голое худое тело, и широкие пятнистые штаны, подвернутые до колен, а больше ничего – даже ботинок!

Как можно в метро без обуви? В туннелях полно торчащих железок и острых камней, один неверный шаг, и порежешь ногу, а в напоминающем звериную нору бесхозном тупике, где сидел босой человек, их, наверное, еще больше. Но отсутствие обуви ему, похоже, совершенно не мешало. Он поднес ко рту что-то темное и продолговатое, Майке почему-то снова вспомнилась членистая многоножка, откусил и принялся смачно обсасывать. Майка поморщилась. Она не разглядела, что ест лысый незнакомец, но ей почему-то стало нехорошо. В том, как он это делал, было что-то мерзкое. Высосав мясо, или что он там высасывал, безволосый человек выплюнул в костер мелкие обглоданные кости.

«Это крыса, крысиная лапа», – сказала себе Майка, но не убедила. А незнакомец тем временем снял с огня длинный кусок мяса, насаженный на железный прут, отломил от него кусочек поменьше, небольшой вытянутый отросток, там еще осталось два таких же, а остальное снова повесил над костром. И тут Майка наконец разглядела, что он ест! Вернее, разглядела раньше, а поняла только сейчас. Пальцы! Человеческие пальцы!

Она вскрикнула от ужаса, и хотя тут же зажала рот рукой, людоед услышал ее крик, схватил с земли и выставил перед собой огромный нож с темным от крови лезвием и настороженно закрутил головой по сторонам. Майка проследила за его взглядом, сначала увидела сваленную у стены груду сочащегося кровью мяса (ее чуть не стошнило, когда она сообразила, что это за мясо), а потом… женщину-кошку!

Та лежала на боку, брошенная на землю, как какой-то мешок. Ее руки и ноги были стянуты электрическими проводами, но эти путы, наоборот, обрадовали Майку. Если бы людоед убил женщину-кошку, то не стал бы связывать ее. На волосах женщины-кошки запеклась кровь, но она была жива, хоть и валялась на полу без сознания. Майка хотела окликнуть ее, но вовремя сообразила, что людоед тоже услышит ее голос.

Тогда она представила, как наклоняется к женщине-кошке. Ближе, ближе. Вот губы коснулись ее виска и испачканных кровью волос, а через мгновение Майка уже шептала ей в ухо:

– Очнись. Пожалуйста, очнись…

* * *

Гончая открыла глаза. Ее будто кто-то позвал. Тонкий детский голосок. Майка? Нет, не может быть. Откуда ей здесь взяться?

Перед глазами горел костер, на огне что-то жарилось. Видно было плохо, а встать и осмотреться мешали связанные проводами ноги и руки. Гончая решила пока не шевелиться, и так увидела достаточно, чтобы понять: она явно не в бункере. Земляной пол, каменистые стены, низкий неровный потолок… Все это больше походило на пещеру, чем на туннель метро или другой рукотворный ход. Схватка с Клещом, закончившаяся ударом по голове, после которого она потеряла сознание, происходила в другом месте. Вот только кто принес ее сюда? Клещу незачем. Да и не стал бы он ее связывать и куда-то нести. Убил бы сразу, как этого и хотел. Значит, другой, тот, кого они искали. Где он? Судя по горящему костру, должен быть неподалеку.

Тот не заставил себя ждать. На лицо Гончей упала тень, и костер заслонила фигура разыскиваемого ими дикаря. Вместо набедренной повязки на нем был разгрузочный жилет Тевтона и его камуфляжные штаны. В руках дикарь держал армейский нож, надо полагать, тоже принадлежавший Тевтону, который, судя по окровавленному лезвию, он только что использовал по прямому назначению.

– Смотришь. Жива. Я радуюсь, – произнес дикарь непонятные слова, заглянув в лицо Гончей, и действительно улыбнулся.

Улыбка странным образом омолодила его безволосое лицо, сделав его почти детским. Щуплая фигура тоже не отличалась атлетизмом, разгрузочный жилет и армейские штаны болтались на нем, как на вешалке.

«Да он совсем мальчишка!» – с изумлением сообразила Гончая. Она перевернулась на спину и села, чтобы лучше рассмотреть дикаря, чем снова вызвала у него улыбку.

– Я хороший охотник, – объявил он и постучал себя в грудь рукой с ножом, оставив на жилете кровавый отпечаток лезвия. – Ты плохой.

Удивительно, но вторую фразу он произнес с той же довольной улыбкой, что и первую.

– Почему я плохой? – спросила Гончая, чтобы хоть что-то спросить. Непонятная радость дикаря настораживала даже больше, чем окровавленный нож в его руке.

– Люди машин плохие. Забыли червя. Стреляют, убивают друг друга. – Вещая о своем, дикарь так размахивал ножом, что несколько капель крови сорвались с клинка и упали Гончей на связанные руки. – Ты дочь машин. Плохая. Мясо вкусное.

– Мясо?

– Мясо. – Дикарь снял с огня свой самодельный вертел и помахал им перед лицом пленницы.

Гончая невольно отшатнулась. На вертел оказалась насажена человеческая рука. Только вместо кожи ее покрывала спекшаяся, местами обуглившаяся корка. Мизинец, безымянный и средний пальцы отсутствовали, большой и указательный превратились в безобразные сморщенные стручки.

– Вкусное мясо, – повторил дикарь, потом впился зубами в большой палец прожаренной на огне руки и откусил его.

Гончую передернуло. Она не была наивна и прекрасно знала о существовании в метро каннибализма. Знала, что на обнищавших станциях голодные, доведенные до безумия люди ели своих умерших родственников, даже собственных детей. Но они всегда делали это втайне от остальных, понимали, несмотря на свое безумие, что совершают нечто ужасное. Однако дикарь так не считал и, как показалось Гончей, даже гордился собой, своей ловкостью, умением добывать дичь и готовить пищу. Обглодав откушенный палец, он выплюнул в костер кости и погладил себя по животу.

– Сытый. Больше не хочу. Ешь. Мясо много.

Кусок обугленной плоти неожиданно ткнулся Гончей в лицо, заставив ее опрокинуться на спину.

– Не хочешь, – не то спросил, не то объявил дикарь. – Хорошо. Есть потом. Я и ты. Когда голодный.

Вертел шлепнулся в пыль возле костра.

– Меня тоже съешь? – спросила Гончая.

– Есть, есть, – обрадованно закивал дикарь. – Дочь машин вкусная. Потом. Мясо много.

Он указал в сторону, где возле стены были сложены друг на друга куски разделанного трупа. Клеща? Тевтона? Или обоих?

– Родитель любит меня, – продолжал вещать дикарь. После еды ему захотелось поговорить.

– Какой еще родитель?

– Великий червь! Любит, спасает, дает еду. Дома нет мясо, мало. Не пойду домой. Буду здесь. Сытый. Мясо есть, ты любить.

С этими словами дикарь опустился на корточки возле Гончей и крепко ухватил ее за грудь. Однако! Так вот что означала последняя фраза.

– А любилка не отвалится? – ответила она, пытаясь сбросить его руки.

Избавиться от чужих рук не удалось – мальчишка оказался проворным. Гончая решила сменить тактику. Перестала вырываться и замерла, а когда дикарь запустил руки ей под одежду, ударила его сцепленными ладонями в висок. Самозваный любовник обмяк и кулем повалился на нее. Гончая обхватила его локтевым сгибом за горло, чтобы свернуть шею, но в последний момент ее что-то остановило.

Откуда ни возьмись, возникло ощущение, что Майка сейчас наблюдает за ней, да еще в голове зудела неотвязная мысль о том, что она собирается убить ребенка. Хотя этот ребенок-людоед сам не собирался ее щадить.

«Позже сочтемся», – решила Гончая и принялась распутывать стягивающие запястья провода.

Тот, кто связал ее, не имел в этом деле опыта и необходимых навыков, Гончая сразу это поняла. Тем не менее избавиться от пут оказалось непросто, лишь после того, как Гончая ослабила зубами узлы, дело пошло быстрее. Она успела освободить руки и взяться за провода на лодыжках, когда в мозгу раздался пронзительный Майкин окрик: Берегись!

Гончая не стала анализировать, как и почему она слышит запертую в бункере девочку, а вместо этого упала на бок и откатилась в сторону. Воздух над тем местом, где она только что сидела, рассек клинок, направляемый юношеской, но уже твердой рукой, рукой убийцы.

Следующий выпад дикаря Гончая блокировала вскинутыми ногами – лезвие скользнуло по подошве, рассекло рант ботинка, лишь чудом не распоров ей ногу. Но и Гончей не удалось ни выбить у противника нож, ни сломать ему руку.

Дикарь не владел приемами ножевого боя, но компенсировал их незнание поразительной быстротой и ловкостью. Клинок мелькал перед глазами, Гончая вертелась на земле, уклоняясь от его ударов. Несколько раз он вскользь все же достал ее. Раны оказались поверхностными, Гончая это чувствовала, но порезы сразу стали обильно кровоточить. Если бы у нее тоже был нож или палка, да хотя бы камень. Но ничего полезного под руку не попадалось.

Не подпускай его! – кричала у нее в мозгу Майка и еще что-то непонятное. – Огонь, костер, полено!

О чем это она? Улучив момент, Гончая обернулась к костру и сразу поняла, что девчонка имела в виду. Когда противник снова бросился на нее, она выхватила из костра горящую головню и ударила его по вооруженной руке. Дикарь не выронил нож, это было бы уж слишком большой удачей, но он рефлекторно отдернул обожженную руку и на мгновение отвел оружие в сторону. Но именно мгновение чаще всего решает исход схватки. Гончая опрокинула противника наземь ударом под колени и для острастки еще ткнула пылающей головней в лицо. Потом вырвала из руки нож, когда он катался по земле и корчился от боли, и прижала лезвие к горлу.

– Одно движение – и тебе конец.

Парнишка оказался сообразительным, понял, что она не шутит, и затих.

– Три дня здесь шаришься, – продолжала Гончая. – Рассказывай, что видел, кого встречал.

Молчание. Дикарь лишь недоуменно хлопал своими выпученными глазами.

– Ну! – она слегка шевельнула рукой. Из-под прижатого к горлу лезвия одна за другой выкатились две капли крови.

– Люди машин. Много. Ходят туда-сюда. Громко стучат, – зачастил распластанный на земле дикарь.

– Строители, – сообразила Гончая. – Еще кого видел?

– Плохой человек, один, большой, сапоги, штаны, куртка, много мяса. Хотел убить, есть – не успел. Плохой за дверь. Крепко, не открыть.

– Человек, которого ты хотел убить, скрылся за дверью? – перевела его лепет Гончая. – Что за дверь? Отвечай.

– Дверь – железо, толстое, не открыть. Стена – камень, не разбить.

«Бетонная стена и бронированная дверь – бункер!»

– Где ты это видел? Как туда попасть?

Молчание.

– Знаешь, как пройти к этой двери?! – сорвалась на крик Гончая. – Если проведешь меня туда, отпущу!

– Знаю. Проведу, – последовал ответ.

«Вот и молодец, – Гончая облегченно выдохнула. – Только нужно тебя стреножить, чтобы не сбежал». За годы охоты за скрывающимися людьми она научилась связывать пленников множеством разных способов. Во всем метро, наверное, никто не умел проделать это лучше.

Гончая улыбнулась поверженному противнику, убрала с его горла нож и расчетливо ударила рукояткой в висок. Сильный удар разбивал височную кость, вызывая мгновенную смерть, более слабый гарантировал потерю сознания. Гончая владела техникой обоих ударов.

* * *

Шли друг за другом, людоед впереди, Гончая за ним. Медленно шли, потому что ноги дикаря были стреножены на уровне щиколоток, из-за этого он мог делать только короткие шажки. Другой отрезок провода связывал ему запястья. Хорошо связывал, надежно, Гончая об этом позаботилась. Руки за спиной, а от них тянется петля, накинутая пленнику на шею. Взмахнет руками, сделает резкое движение или попробует освободиться, и сам себя задушит. Парнишка об этом знает – он уже проверил, один раз попробовал, чуть не задохнулся и больше не глупит. Это не означает, что ему можно доверять. Гончая и не доверяла, поэтому конец второй петли на шее людоеда крепко держала в руке. Второй рукой освещала путь самодельным факелом. Без него ничего вокруг не видно, хотя дикарь как-то ориентировался и в темноте: уверенно прет вперед, вовремя замечает все повороты и выступы и еще ни разу не споткнулся.

Гончая тоже не спотыкалась, шла осторожно. Ей ни в коем случае нельзя было падать, потому что можно и не подняться. Она ослабела от потери крови, хотя и перевязала полученные в схватке раны распоротыми на полосы штанинами своего пленника. Хорошо, что удалось остановить кровотечение. Плохо, что нет оружия, только ножи: трофейный Тевтона и собственный Гончей. Лишь ножи и забрал людоед, обыскав труп штурмовика и оглушенную пленницу, а фонари, пистолеты и автоматы выбросил. Идиот!

Его ненависть к жителям метро, которых он называл «люди машин», относилась заодно и ко всем механизмам, включая электрические фонари и огнестрельное оружие. Кто только его надоумил? Не сам же он до такого додумался. И судя по его рассказам, он не единственный. Где-то в метро находилось место, которое он называл домом, где обитают другие такие же людоеды, ненавидящие остальных жителей метро и считающие своим родителем какого-то Великого червя.

«А если он как раз и ведет меня в свое логово?!» – полыхнула в мозгу внезапная мысль, бросившая Гончую в жар. Что мешает дикарю привести ее к своим сородичам, ведь она понятия не имеет, куда он направляется?!

Она в растерянности остановилась. Не заметивший этого пленник сделал следующий шаг и захрипел, когда скрученная из провода петля врезалась ему в горло.

– Далеко еще? – спросила Гончая, ослабив натяжение петли.

– Пришли… дверь… там, там… – залепетал задыхающийся пленник и закивал головой в глубину напоминающего бетонную кишку узкого коридора.

Гончая вгляделась в темноту перед собой, никакой двери, естественно, не заметила, но в коридоре стало будто бы светлее. Она опустила факел, потом воткнула его в трещину на полу и прошла несколько шагов вперед. Так и есть! В глубине коридора мерцал очень слабый, едва различимый свет, и глазастый парнишка разглядел его.

– Шагай вперед, и без глупостей, – приказала пленнику Гончая.

Вряд ли он понял ее предупреждение, но послушно двинулся вперед. Гончая последовала за ним, а вместо оставленного факела взяла в руку собственный нож. Он казался надежнее трофейного клинка Тевтона, все-таки сама выбирала.

Примерно через двадцать шагов Гончая поняла, что свет электрический, а еще через десяток разглядела впереди и тускло горящую лампу, защищенную круглым стеклянным колпаком. Фонарь был установлен не на потолке, а на стене, под ним располагалась массивная железная дверь, такая же непробиваемая и прочная, как гермозатворы.

* * *

Снова вышло так, как когда Майка впервые потеряла сознание. Только что она наблюдала, как женщина-кошка и ее пленник друг за другом идут по какому-то коридору, и вдруг взгляд провалился под землю.

Перед глазами все быстрее и быстрее замелькали каменные пласты. Они крошились, раскалывались на части, потом на отдельные глыбы и, обрушившись вниз, исчезали в… колодце? Дымящемся жерле? Или чьей-то бездонной глотке?!

Огромные камни стремительно летели в пропасть, но Майка падала быстрее, обгоняя их, пока не оказалась в самой глубине, за бурлящей пеленой ядовитых испарений, взбиваемых в пену движениями десятков, сотен, тысяч суставчатых лап.

Нет! Их было намного больше. Майка даже не знала такого числа. Но повсюду, насколько хватало глаз, она видела одно и то же – жуткие лапы без шерсти, мяса и кожи. Лапы, состоящие из одних голых костей и заканчивающиеся единственным когтем. И все эти тысячи тысяч лап безостановочно двигались. Они вонзались в стены уходящего в бездну круглого жерла, вгрызались в камень и выталкивали наружу что-то необъятное, невообразимо огромное. Что и было одной бездонной глоткой.

* * *

– Это та дверь, о которой ты говорил? – на всякий случай спросила Гончая.

Проводник энергично закивал, но она и сама уже поняла – дверь та самая! Над дверью заброшенного бункера не горел бы свет, а если он горит, значит, бункер используется, и за дверью кто-то есть. Кто? Стратег с охраной или только Майка? Или это вообще не тот бункер, а Майкин находится в другом месте? Пока не попадешь внутрь, не узнаешь. А как попасть, если на двери ни запирающего штурвала, ни ручки, ни замочной скважины? Ничего, кроме панорамного глазка, да и тот, скорее всего, бронирован.

Гончая прикоснулась ладонью к стальной плите. Холодная. Как же она открывается? Надо полагать, изнутри. Там-то наверняка есть и ручки, и запоры, и все что положено. Что ж, придется подождать. Рано или поздно кто-нибудь да откроет.

Дикарь, который все то время, пока она осматривала дверь, смирно стоял рядом, теперь нетерпеливо топтался на месте и закрутил головой. Валить собрался, сообразила Гончая. Помнит о ее обещании. Может, и правда отпустить? Что с ним еще делать?

– Уйти хочешь? Снова на людей охотиться, мясо жрать?

Она издевалась, но молодой людоед этого не понял. Очевидно, ирония была ему недоступна.

– Идет! Близко! Здесь скоро, – понизив голос, испуганно зашептал он.

– Кто идет? – спросила Гончая.

Но прежде чем дикарь успел ответить, бетонный пол у нее под ногами содрогнулся. Запертая дверь затряслась и угрожающе загудела. А может, и не дверь! Воздух наполнился цементной пылью. А горящий сверху фонарь мигнул и погас.

* * *

Рисунки подготовили ее к ужасу, который сейчас воочию предстал перед глазами. Только поэтому Майка не потеряла сознание.

К реальности ее вернула женщина, которая принесла еду, она вошла в комнату-клетку с подносом, хотела поставить его на стол, и в этот момент погас свет. Он выключился не только в комнате, но и в коридоре – повсюду. Лампы вскоре снова зажглись, но уже не так ярко. И одновременно где-то снаружи протяжно завыла сирена.

Услышав тревожный сигнал, женщина испугалась, выронила поднос и бросилась к двери, но как-то неуклюже и очень медленно. Майка тоже перетрусила, потому что увидела, что стол с карандашами, за который она решила больше не садиться, ползет к ней, словно живой. И не только стол! Кровать отъехала в угол, и даже ковер сдвинулся в ее сторону. Пол вдруг ушел из-под ног. Майка даже не поняла, отчего теперь лежит на мягком ворсе. Мебель отлетела к стене, со стулом ничего не случилось, а у стола треснула столешница.

Майка повернулась к женщине, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Но это было не так. Женщина не двигалась, она лежала на полу, ноги в коридоре, а туловище, руки и голова в комнате. Ее глаза были широко открыты, а на той половине лица, которая оказалась повернута к Майке, пузырилась кровь. Стальной косяк железной двери тоже был измазан кровью.

Майка перевела взгляд с пятна крови на дверном косяке на неподвижное лицо женщины и икнула. Услышала, как в коридоре что-то с грохотом упало, и икнула еще раз.

Снаружи загремело сильнее. Видимо, что-то тяжелое посыпалось на пол. Стол снова врезался в стену, расколов и несчастный стул. Майка почувствовала, что дрожит. Но дрожала не только она, дрожали стены ее комнаты, дрожали пол и потолок, кровать ходила ходуном, а за стеной кто-то надрывно кричал от боли, Майка даже не могла понять, мужчина это или женщина.

– Мама, – сказала она. А когда комната содрогнулась от нового толчка и вместе со всей мебелью и телом мертвой женщины ухнула вниз, закричала во весь голос: – Мама!!!

* * *

Через несколько секунд фонарь над дверью снова загорелся, и Гончая не узнала подземный ход. Пол, стены и потолок покрылись сетью широких трещин. Под ногами валялись куски отвалившейся штукатурки и выкрошившиеся куски бетона. Стена бункера отошла назад, а внешняя дверь, наоборот, накренилась в сторону коридора. Дикарь-проводник упал на колени и жалобно выл по-звериному. Да и черт с ним!

Гончая метнулась к двери. Из-за нее тоже доносился вой, но не человеческий. Похоже, в бункере включилась сирена. Затем последовал новый толчок, еще сильнее первого. Гончую подбросило к потолку, а когда она упала на пол, чуть не придавило дверью бункера, вывалившейся из стены вместе с дверной коробкой. Гончая едва успела увернуться от падающей на нее бронированной плиты. Зато рухнувшая дверь открыла ей путь в бункер!

За дверью начинался внутренний коридор. Там мигали лампы аварийного освещения, и звучала сирена, но судя по механическим щелчкам и неравномерным паузам, выть ей оставалось недолго. Чтобы попасть в бункер, пришлось спрыгнуть внутрь, почему-то пол за стеной оказался на метр ниже, чем снаружи, и к тому же ходил ходуном под ногами. Но Гончая даже не обратила на это внимания, потому что в паузах между щелчками и воем сирены отчетливо услышала Майкин крик:

– Мама!!!

Она ринулась на этот крик, промчалась по заваленному какими-то обломками коридору, перепрыгнула через тело женщины в черном платье и белом переднике и оказалась в комнате Майки. С прошлого раза комната изменилась до неузнаваемости. Стол треснул, детский стульчик вообще превратился в груду обломков, ковер сдвинут в сторону, опрокинутая кровать лежит на боку. Но все эти детали Гончая отметила лишь мельком, главное, что Майка была здесь! Она нашла ее!

Девочка сидела на полу, вцепившись в ножку опрокинутой кровати, и безостановочно кричала:

– Мама!!! – набирала в грудь воздуха и повторяла снова: – Мама!!!

– Я здесь, – ответила Гончая.

Голос прозвучал на удивление ровно, хотя глаза наполнились слезами. Потом сгребла девочку в охапку и бросилась к выходу.

Женское тело на пороге. Заваленный обломками коридор. Череда погасших светильников. Сирена окончательно захлебнулась, вместо ее воя слышны только щелчки: щ-ц… щ-ц… щ-ц… Словно последний отсчет. А дрожащий пол и расползающиеся повсюду трещины лишь усиливали это впечатление.

Где же выход? Где выход?!

На какой-то миг Гончей показалось, что она потеряла его или пробежала мимо. Потому что огромная дыра в стене на месте рухнувшей двери превратилась в узкую щель под потолком. Пока она искала Майку, весь бункер просел еще на полметра.

И продолжает проваливаться глубже!

Гончая кое-как оторвала девочку от себя. Оказавшись на руках, Майка тут же обхватила ее за шею, да так крепко, что Гончей с трудом удалось расцепить ее ручонки.

– Лезь туда! Живо!

На объяснения не оставалось времени, Гончая просто вытолкнула девочку наружу и тут же ввинтилась в щель следом за ней.

Ползком по каменному крошеву. Саднили ладони, кажется, она их ободрала. Плевать! Еще несколько судорожных движений локтями и коленями, и вот уже Майка снова бросается ей на шею. Значит, выбралась. Обе выбрались!

– Я тебя ждала!

– Я искала!

Они говорили, перебивая друг друга. Майка целовала женщину в щеки, Гончая ее – в лоб. Невозможно, казалось, разглядеть что-либо вокруг из-за клубящейся в воздухе пыли. За спиной с грохотом рушился раскалывающийся бункер. Надо было бежать, но непонятно куда. А потом вдруг внезапно наступила тишина.

* * *

Майка и Гончая одновременно замолчали. Девочка еще теснее прижалась к ней и что-то прошептала, но Гончая не поняла слов. Шепот заглушил чужой голос:

– Люди машин. Плохие. Забыли. Их, их…

«Дикарь! – вспомнила Гончая. – Не убежал, остался. Да и куда ему со связанными ногами».

Она повернулась на звук. Гуляющий по туннелям сквозняк разогнал висящую в воздухе цементную пыль, но дело было не только в этом. Вокруг определенно стало светлее. Теперь Гончая прекрасно видела своего проводника, хотя тот находился в двадцати шагах от нее. Дикарь стоял на коленях, раскачиваясь вперед и назад (молился, что ли?), и бубнил:

– Есть их. Меня нет. Я хороший.

«Да он плачет!» – с изумлением сообразила Гончая. Это казалось невероятным. Отчего-то не верилось, что дикарь может рыдать, как другие люди. Оставив Майку на земле, она поднялась на ноги и застыла как вкопанная.

Подземного бункера, пешеходного туннеля, который вел к нему, и даже толщи земли, в которой он был построен, более не существовало. Дикарь стоял на коленях перед бездонным провалом не менее ста метров в диаметре! Огромной воронкой, поглотившей бункер вместе со всеми его обитателями.

– Не губи! – взвыл дикарь, качнувшись вперед, и протянувшаяся от него горбатая тень повторила это движение.

Тень возникла, оттого что согбенная фигурка на краю провала освещалась поднимающимся со дна мерцающим светом. Такие же тени тянулись и от Гончей, и от жмущейся к ее ногам девочки, и от груд камней, усеивающих пространство вокруг бездны.

«Что за свет, откуда?» – только и успела подумать Гончая, а потом все мысли в ее голове вытеснил донесшийся снизу протяжный гул, чем-то похожий на вздох огромного исполина.

В тот же миг все пришло в движение. Висящая в воздухе цементная пыль и разбросанные вокруг камни устремились в провал. Порыв внезапно налетевшего ветра подхватил одинокую фигурку на краю воронки и столкнул в бездну. Гончая тоже не устояла на ногах и вместе с намертво вцепившейся в нее Майкой полетела к пропасти.

По отдельности их бы неминуемо засосало в воронку, но общий вес оказался великоват даже для шквального ветра, и они упали на землю на самом краю обрыва. Рядом обнаружилась достаточно широкая трещина, и Гончая немедленно нырнула туда, накрыла Майку своим телом, прижала к земле и уперлась в края трещины расставленными руками и ногами. Какое-то время, показавшееся ей вечностью, над головой свистели и сталкивались пролетающие камни, выл ветер, а потом… Потом Гончую охватил страх. Он когтями вонзился в тело, пронзил сердце и швырнул к пропасти.

Бездна дохнула ей в лицо. Она была живой. Отвесные каменные стены заканчивались разинутой пастью, огромной, как сама пропасть. Пасть удерживали сотни, а может, и тысячи когтей, вонзающихся в стены. В глотке что-то бурлило и клокотало – дым, пар или туман, подсвечиваемый сполохами горящего в глубине невидимого огня. Силе этой пасти, ужасу, который она внушала, невозможно было противостоять. Но прежде чем Гончая сделала последний шаг с края обрыва, чтобы исчезнуть в затягивающей бездне, ее ноги обхватили цепкие детские ручки.

– Не бросай меня! – прорвался сквозь шум в ее голове пронзительный Майкин голос.

Конечно, нет! Как девочка могла такое подумать?! Но почему тогда она стоит на краю пропасти, на дне которой разевает пасть, изрыгая огонь и дым, безглазое, членистоногое чудовище? Скорее прочь отсюда!

– Бежим! – скомандовала Майке Гончая и, подхватив девочку на руки, бросилась прочь от бездны. Осталось лишь надеяться, что среди многочисленных расщелин и трещин, расползающихся по стенам провала, она правильно выбрала единственный рукотворный проход, где оставила свой горящий факел.

Глава 12
В бегах

Страх преследовал по пятам и гнал прочь от разверзшейся на месте сгинувшего бункера адской бездны. Благодаря страху Гончая пробежала лишние двести метров, после чего силы окончательно оставили ее. Почувствовав, что может потерять сознание, если не сбавит темп, она перешла на шаг и опустила Майку на пол.

Трещины, завалы и прочие разрушения остались за спиной. Хотя до железнодорожного туннеля они так и не добрались, в этой части служебного коридора можно было шагать без опасений свернуть себе шею или переломать ноги.

– Мы убежали? – спросила Майка, как только почувствовала под ногами твердую опору.

– Убежали, – тяжело ворочая языком, ответила Гончая.

«Только от кого? Или от чего?»

Сейчас она уже не была уверена в том, что видела. Да и видела ли на самом деле? Распахнутая на всю ширину провала огромная пасть, вытекающий из глотки светящийся дым и множество когтей, вонзившихся в отвесные каменные стены – разве это не бред?!

«Этого не может быть», – вспомнила Гончая слова брамина, произнесенные им во время их последней встречи. Не может быть, и точка! Это просто морок, видение, галлюцинация!

«А как же шквальный ветер, засасывающий камни и пыль и сбросивший в пропасть молившегося на краю дикаря?» – возразила она самой себе. Что он бормотал перед смертью? «Не губи. Я хороший». А еще раньше, до того как бункер провалился в бездну, перед землетрясением: «Идет! Скоро здесь». Он как будто знал, что сейчас случится. Или что-то услышал?! А когда пропасть (пасть!) раскрылась, обращался к ней как к живой!

«Он дикарь! Что с него взять», – попыталась успокоить Гончая мечущиеся в голове мысли, но те упорно не желали прислушиваться к голосу разума.

– Я тоже его видела, – неожиданно сказала Майка.

– Что? Кого ты видела?

– Чудовище. Оно похоже на ядовитую многоножку. У него лапы-когти и огромная, бездонная глотка.

– Бездонная глотка, – повторила за Майкой Гончая.

Лапы-когти… похоже на ядовитую многоножку… Великий червь!

Когда дикарь рассказывал о своем воображаемом родителе, он назвал его Великим червем. А ведь чудовище, если оно реально существует, действительно похоже на членистоногого червя! Жуткого и мерзкого, невероятно огромного червя-исполина!

Люди машин умрут. Скоро. Все. Червь убьет всех.

Гончая резко повернулась к Майке:

– Ты видела чудовище в своем воображении?

– Видела, – кивнула девочка. – И нарисовала, как… как оно разрушает станции и глотает падающих в пасть людей. Мне кажется, оно было глубоко, а теперь близко.

Червь голоден. Грызет землю. Близко. Будет убивать. Убивать и есть.

– Раньше я видела только дым, который оно изрыгает, а сейчас вижу лапы-когти и его пасть, куда проваливаются станции и люди.

Майку затрясло, и Гончая, чтобы унять ее дрожь, обняла девочку за плечи и прижала к себе.

– Не бойся, милая. Все хорошо. Мы убежали. Мы выберемся. Оно нас не достанет, – зашептала она на ухо девочке, хотя после жутких пророчеств дикаря-людоеда и особенно после того, что сама увидела, отнюдь не чувствовала себя в безопасности.

Но Майка не слушала ее.

– Я все время вижу одно и то же, – продолжала она. – Разваливающиеся станции и падающих в пропасть людей, где чудовище заглатывает их. Я нарисовала много таких рисунков, но Стратег их забрал.

Стратег! Гончая изумленно застыла на месте. Как она могла забыть о Стратеге?!

– Стратег был в бункере, когда это все случилось?!

Майка помотала головой.

– Он ушел, чтобы поговорить с человеком, который носит на виске рисунок раскрытой книги.

– Зачем тот понадобился Стратегу?

– Человек с нарисованной книгой знает, что происходит.

– Брамин из Полиса?! – поразилась Гончая. – Что он может знать?

– Знает, – уверенно повторила Майка. – Хотя и боится себе признаться.

Гончая ничего на это не ответила. Какое-то время она молча шагала рядом с девочкой, пытаясь привести в порядок окончательно запутавшиеся мысли.

Если гигантский червь действительно существует (Майка вот нисколько не сомневается в его реальности), то единственный способ спастись и не стать его добычей – это держаться как можно дальше от чудовища. Разрушив и проглотив обломки бункера, червь может поползти куда угодно, но Майка, похоже, способна чувствовать его приближение. Это их шанс. Крохотный, но все-таки шанс.

* * *

– В чем дело? Это ганзейский паспорт! – сказала женщина-кошка.

Возникшее на ее лице удивление оказалось совершенно искренним – ложь Майка распознала бы сразу. Она действительно удивилась.

Вместе с паспортом женщина-кошка взяла из тайника большой черный пистолет, который сейчас лежал у нее в правом кармане. Вспомнив о пистолете, Майка напряглась, но, почувствовав, что женщина-кошка не собирается использовать оружие, облегченно перевела дыхание.

– Да-да, – кивнул головой пограничник и в третий раз исподтишка взглянул на женщину-кошку.

Он ничего не знал о пистолете. Да и не в оружии было дело. Только что на глазах Майки этот пограничник пропустил двух вооруженных людей и даже не попытался их остановить. Что же сейчас его насторожило?

Перед постом бурлила неумолкающая толпа, но пограничники пускали только по паспортам, а всех, у кого их не было, заворачивали назад. Однако толпа на границе не убывала.

Из скупых объяснений женщины-кошки Майка поняла, что на Таганскую пришло много людей с соседних станций, в основном с Китай-города и Третьяковской, в надежде получить работу на стройке недавно разрушенного охотничьего полигона. После того как подземный монстр, которого женщина-кошка назвала гигантским червем, устроил новое землетрясение, все эти люди: и строители полигона, и те, кто так и не нашел работу, страшно перепугались и бросились прочь из опасного места. Причем многие из них, видимо, в расчете на поднявшуюся суету и неразбериху, пытались прорваться на Кольцевую линию и сейчас осаждали ганзейские кордоны.

– Сейчас. Обождите, – добавил пограничник и поспешил к командиру, который что-то сердито объяснял подчиненным, сдерживающим толпу без документов.

– Эй, паспорт верни! – крикнула ему женщина-кошка, но тот даже не обернулся.

Зато слова пограничника вызвали бурный интерес у его командира. Он сразу забыл об осаждающей границу шумной толпе и во все глаза уставился на женщину-кошку, потом поманил за собой двух вооруженных автоматами солдат и направился к ней. Такая реакция пограничников совсем не понравилась Майке. Ее спутнице тоже.

– Уходим. Быстро, – шепотом скомандовала женщина-кошка и, крепко взяв Майку за руку, отступила назад.

– Ты, с девчонкой! А ну, вернись! – крикнул командир пограничников, но женщина-кошка вместе с Майкой уже скрылись в толпе.

– Плохо дело, – призналась женщина-кошка, когда они, лавируя между людьми, выбрались на платформу.

– Солдаты? Они идут за нами, да? – испуганно спросила Майка. Из-за снующих вокруг людей ей ничего не было видно.

– Куда им? – женщина-кошка усмехнулась. – Они с поста ни ногой. Им бы нелегалов сдержать. Плохо, что на Ганзу нам не попасть. А так было бы здорово: три перегона на дрезине или даже пешком – и мы на Октябрьской. Нашли бы там Маэстро и Баяна. Помнишь цирковых артистов? Устроились бы у них на первое время. Дальше – как-нибудь.

Майка вспомнила забавного фокусника Маэстро с накладными усами и бородой, доброго музыканта Баяна, часто сердящуюся, но совсем не злую тетю Глори и, конечно, дрессированную Шавку. Вспомнила и грустно вздохнула:

– Это из-за твоего паспорта, да?

– Из-за Стратега! – сердито ответила женщина-кошка. – Он узнал, что я на Таганской, я сама оставила ему записку, и приказал пограничникам меня задержать.

– Разве они тебя знают?

– Не меня – имя. Все мои паспорта сделал Стратег, не сам, конечно, а по его приказу, но ему известны записанные туда имена.

– И… – Майка растерялась. – Как теперь быть?

Женщина-кошка на какое-то время задумалась, после чего ободряюще подмигнула:

– Не переживай, дочь. Прорвемся. В метро не только Стратег паспорта рисует.

* * *

На Таганской задерживаться не стали, чему Майка была только рада. Мысль о том, что проглотившее бункер подземное чудовище где-то поблизости, сводила ее с ума. Она даже боялась представить, что могло начаться на станции, если бы и другие люди узнали о гигантском членистоногом монстре. Видимо, женщина-кошка тоже подумала об этом, потому что крепко взяла Майку за руку и решительно направилась к туннелю, ведущему к Китай-городу.

У входа в туннель тоже собралась небольшая толпа, хотя здесь никто не спрашивал у людей паспорта, да и пограничников Майка не заметила. Если они когда-то и охраняли выход со станции, то уже давно сбежали на Ганзу или Китай-город. Больше всего собралось мужчин разного возраста, но встречались и женщины. Последние держали в руках какие-нибудь узлы или котомки, мужчины чаще всего были с пустыми руками. Наверное, наемные строители и те, кто искал работу, догадалась Майка.

– Почему все стоят? Почему не идут дальше? – шепотом спросила она у женщины-кошки.

– Да опять какая-нибудь свиноматка на лестнице раскорячилась! – опередив ответ, воскликнул топчущийся впереди худой жилистый парень, потом поднял голову и громко крикнул: – Эй, у выхода! Чего застыли?! А ну, поднажмите!

– Это Ганза все, – присоединилась к разговору седая женщина с холщовой котомкой через плечо. – Только своих на Кольцо пускает, а нам-то бедным куда деваться?

– Да тебе, старая, уже давно на тот свет пора, – огрызнулся на нее парень.

Старушка заохала, хотела отступить в сторону, но отовсюду напирали люди, и она осталась на месте.

Женщина-кошка не стала ни осаживать парня, ни поддерживать старушку, хотя Майка видела, что та внимательно прислушивается ко всем разговорам. Вместо этого она выпустила Майкину ладошку, которую крепко сжимала в руке, и неожиданно высоко подпрыгнула. Снова оказавшись на ногах, женщина сгребла Майку в охапку и, бесцеремонно работая локтями, принялась пробираться сквозь толпу.

– Там действительно давка на лестнице, – объяснила она свой поступок. – Не будем терять время.

Выбравшись на край платформы, она по-кошачьи мягко спрыгнула на пути, потом помогла спуститься Майке. Откуда-то вынырнул нагрубивший старушке вертлявый парень, видимо, спрыгнул следом, подмигнул женщине-кошке и скрылся в туннеле.

– Давай за ним, – сказала женщина-кошка, подталкивая Майку в спину.

Майка резво запрыгала по шпалам, но с непривычки быстро выбилась из сил. Из-за нее женщина-кошка тоже сбавила шаг, и идущие позади люди их уже обгоняли. Поначалу попутчиков было много, но все спешили на Китай-город, и постепенно Майка с женщиной-кошкой остались в туннеле совершенно одни. На этот раз у Майкиной спутницы не было фонаря, и когда последний человек с фонарем скрылся в глубине туннеля, их обеих окутала непроглядная темнота.

– Ничего, что темно. Я не боюсь, – сказала Майка, хотя это было и не так. – Здесь безопасно, я чувствую.

– Ну, тогда я спокойна, – улыбнулась женщина-кошка.

Хотя в темноте Майка не видела ее лица, но отчего-то сразу поняла, что та улыбается.

Потом женщина-кошка взяла ее за руку, и все Майкины страхи действительно исчезли. Хорошо было идти рядом с ней. Просто шагать, держась за руки, и ни о чем не думать. Майке даже захотелось, чтобы этот перегон никогда не кончался, а они бы все шли и шли по нему.

– Знаешь, есть туннели, которые называют легкими, – неожиданно сказала женщина-кошка. – По ним действительно легко идти. В таких туннелях путники не чувствуют усталости, и даже встречный ветер кажется им освежающим. Но эта легкость зачастую бывает обманчивой. И если одни люди благополучно проходят по таким туннелям, то другие остаются там навсегда.

– Это такой туннель? – спросила Майка, крепче сжимая ее руку.

– А ты чувствуешь что-нибудь необычное? – вместо ответа спросила женщина-кошка.

– Только то, что мне хорошо рядом с тобой.

– Будем считать, что наши чувства взаимны, и туннель тут ни при чем. – Женщина-кошка рассмеялась, но вскоре вновь стала серьезной и уже другим голосом продолжила: – Вообще-то перегон между Таганской и Китай-городом всегда считался безопасным. В отличие от того, который ведет со смежной с ней Марксистской на Третьяковскую. Вот тот туннель действительно гиблое место. Челноки и другие путники стараются в него не заходить, но мне однажды пришлось. За мной гнались пятеро вооруженных автоматами отморозков, а у меня был только пистолет с одним патроном. Пришлось убегать. Я бежала быстро и, когда увидела впереди заполнившую туннель мглу наподобие тумана, бросилась туда не раздумывая. В этой туманной мгле что-то было, что-то живое. Когда я вбежала в туман, оно только просыпалось или это я его разбудила. Но спросонья оно не успело меня схватить, а моим преследователям повезло меньше. Четверым вообще не повезло – они так и сгинули в тумане. Один вырвался, но лишился кожи на руках и на половине лица и больше уже не совался ни в какие туннели. Прожил калекой еще несколько месяцев на Третьяковской, а потом все-таки умер от заражения крови.

Женщина-кошка замолчала. Майка долго ждала продолжения, потом не выдержала.

– А что напало на людей, ты видела?

– Я ничего не видела. Туман был очень густой. Только слышала.

– Что слышала? – затаив дыхание, спросила Майка.

– Крики. Жуткие, нечеловеческие крики. Так кричат только от невыносимой боли. А в паузах между криками доносились глухие, негромкие хлопки, словно какой-то невидимый великан лениво хлопает в ладоши. Эти хлопки напугали меня больше всего. Никогда их не забуду.

Женщина-кошка замолчала, и снова Майке пришлось нарушить тишину.

– Ты так и не узнала, что сидело в том тумане?

– Нет и, честно говоря, не испытываю ни малейшего желания это узнать.

– Тогда зачем ты мне все это рассказала?

– Затем, что самоуспокоенность и беспечность – это первый шаг к гибели. В метро по определению не бывает безопасных мест. Поэтому в туннелях никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя расслабляться. Даже если тебе кажется, что вокруг все в порядке и никакой опасности нет.

«Урок выживания – вот что это такое!» – сообразила Майка, заново вспоминая рассказ женщины-кошки. Ни мама, ни старшая сестра не учили ее, как выживать в туннелях. Наверное, потому, что она была еще слишком маленькой. Или потому, что сами этого не знали.

– Я поняла, – сказала Майка и благодарно кивнула.

– Значит, когда-нибудь тебе это поможет, – усмехнулась женщина-кошка. – И кстати, мы уже пришли.

Майка взглянула в глубину туннеля. Там весело горел костер, возле которого полукругом расположились люди – сторожевой дозор Китай-города.

* * *

Бар и на этот раз оказался пуст. Хорошо. Посторонние глаза и уши Гончей были не нужны. Но за стойкой хозяйничал другой человек. А вот это плохо. Гончая предпочла бы иметь дело со знакомым парнем, выручившим ее во время прошлого визита в Китай-город. Но с чего-то надо было начинать, значит, придется иметь дело с этим.

Гончая вошла внутрь и облокотилась на стойку, проинструктированная ей Майка держалась рядом. Бармен вопросительно уставился на нее.

– Кружку чая и что-нибудь пожрать, – потребовала она и, получив заказ, доверительно добавила: – Коленвала где найти?

Бармен смерил любопытную посетительницу оценивающим взглядом и, видимо, решил, что она не заслуживает его внимания, потому что равнодушно пожал плечами и принялся протирать заляпанную жиром стойку такой же жирной тряпкой. Зря. С его стороны это было ошибкой. Те, кто знал Гончую, с ней так себя не вели. Через мгновение тряпка валялась на полу, а сам бармен скалился от боли, упираясь лбом в стойку, потому что Гончая до предела вывернула его большой палец.

– Ты, наверное, не расслышал, – не повышая голоса, сказала она. – Мне нужен Коленвал. Где его найти?

– Заходит каждый день, – прохрипел бармен. – Когда будет, не знаю. Он мне не докладывает.

– Так я подожду?

– Жди… Отпусти только…

Гончая разжала кулак, и освобожденный бармен поспешно отпрянул от стойки.

– Ошалела?! – жалобно воскликнул он. – Ты же могла мне палец сломать!

– И не только палец, – улыбнулась Гончая, потом усадила Майку за угловой столик, поставив перед ней кружку грибного чая и тарелку с разваливающимися фрикадельками, и вернулась к стойке. – Плесни мне чего-нибудь.

– Чая или чего покрепче?

Теперь в голосе бармена чувствовалось искреннее желание угодить. Гончую это не удивило. В рухнувшем мире самым действенным способом добиться уважения человека являлась демонстрация способности причинить ему боль.

– Того и другого, – ответила она.

На стойке тут же появилась еще одна кружка чая и стакан мутного самогона – бармен оказался расторопным. Теперь оставалось дождаться появления Коленвала.

Долго ждать не пришлось. Неспешно орудующая ложкой Майка только успела расправиться с фрикадельками и принялась за чай, когда снаружи донесся приближающийся ритмичный стук, и в бар ввалился опирающийся на свою деревянную дубину Коленвал.

– Эй! – еще с порога сердито крикнул он бармену, но заметив обернувшуюся к нему Гончую, расплылся в довольной улыбке. – Катана, твою медь! Каким ветром?!

«Именно, ветром», – мрачно подумала Гончая, вспомнив сбивающий с ног шквал, едва не засосавший их с Майкой в пасть гигантского червя.

Пока она вспоминала пережитый кошмар, Коленвал доковылял до стойки бара. Он вполне освоился с деревянной подпоркой и довольно шустро перемещался на своих троих.

– По делу здесь или так, соскучилась?

– Соскучилась, – улыбнулась Гончая, подвинув старому знакомому стакан самогона, который специально для него и заказала.

– О! Это я понимаю, – довольно крякнул тот и залпом проглотил мутную жидкость.

Гончая исподтишка взглянула на Майку. Ей совсем не хотелось, чтобы девочка привлекла внимание Коленвала. Но Майка неподвижно сидела на своем месте и даже не глядела в их сторону. Какой-нибудь посторонний наверняка подумал бы, что, кроме своей кружки с чаем, ее сейчас вообще ничего не интересует. Вот и отлично.

После первого стакана Коленвала потянуло на разговоры, поэтому от барной стойки он и Гончая переместились за столик, на который сообразительный бармен, знающий вкусы своего завсегдатая, тут же выставил бутыль самогона и тарелку с грубо наструганными ломтями свиной колбасы.

– Ты молоток, Катана! – принялся рассказывать Коленвал. Он глотал самогон, словно это была обычная вода, и, несмотря на внушительный вес, быстро пьянел. – Заказчик твой… ну, ты помнишь! Остаток занес. Полностью рас…считался. Еще про какого-то Шерифа спрашивал. Ну, да это его дело.

– Потом куда отправился? – лениво поинтересовалась Гончая. Она расположилась за столиком так, чтобы держать Майку в поле зрения, а своего собеседника, наоборот, усадила спиной к девочке.

– Потом? – переспросил Коленвал. – А! На Кузнецкий пошел, а оттуда вроде на Баррикадную. Да и шут с ним! Ты-то как? Чем промышляешь?

Гончая усмехнулась.

– Бегаю. С людьми встречаюсь. Вот недавно Сиплого встретила. Не рассказывал?

– Сиплый, Сиплый? – Коленвал нахмурился, долго тер ладонью переносицу, после чего выдал: – Ты про того хмыря, который тот твой заказ перехватить хотел? Так я его после того раза и не видел. Слышал, он вроде на Таганскую подался или еще куда.

– Ну, не видел и не видел. Не бери в голову, – успокоила его Гончая.

Она с удовольствием продолжила бы беседу. Коленвал был общителен и наблюдателен, от него можно было получить немало полезных сведений. Но опьяневший собеседник начал терять нить разговора. Следовало переходить к сути, пока он окончательно не вырубился. Иначе можно было вообще остаться ни с чем.

– Ганзейская ксива нужна. Надежная, – поймав уже осоловелый взгляд Коленвала, сказала Гончая. – Поможешь?

– Ксива? Ган…зейская? – вновь переспросил Коленвал и рыгнул. Его довольное лицо менялось на глазах. Под конец он сморщился, словно у него внезапно разболелся зуб, и помотал головой. – Здесь толковых мазил нет. С тем, что они малюют, сразу спалишься.

По-видимому, он посчитал вопрос закрытым, но Гончая не отвела взгляд.

– Поможешь или нет?

И Коленвал сдался.

– Знаю я одного спеца. Берет дорого, но ксивы варганит – не подкопаешься.

– Сведи.

– Не здесь он. На Новокузнецкой обретается. Я тебе записку черкну, что ты от меня. А дальше сама.

Гончая кивнула.

– Как зовут твоего спеца?

– Очко.

– Что, жопа больная или срет часто? – ухмыльнулась Гончая, но Коленвал не поддержал ее шутку.

– Картами шуршит, катала, оттуда и прозвище. И по ксивам мастак.

Гончая на секунду задумалась. В рухнувшем мире каждый зарабатывает и выживает, как может. Да и ей без разницы, кто будет делать фальшивый паспорт – гравер, художник или карточный шулер. Лишь бы по этому паспорту попасть на Кольцо. Она снова кивнула.

– Пиши записку.

Теперь можно было уходить. Чтобы Коленвал не заметил ее маленькой спутницы, Гончая собиралась вывести его из бара и там распрощаться, но делать этого не пришлось. Допив в одиночку литровую бутыль самогона (Гончая лишь для вида пригубливала свой стакан), Коленвал уронил голову на грудь и захрапел.

Убедившись, что это не притворство и опьяневший собеседник действительно заснул, Гончая подмигнула Майке и кивнула в сторону выхода. Но девочка никак не отреагировала на поданные знаки. Она все так же сидела на своем месте, уставившись неподвижным взглядом в полупустую чашку.

* * *

Луч мощного аккумуляторного фонаря, способного освещать туннель на несколько десятков метров, попросту утонул в темноте. Стратег до предела повернул кольцо рефлектора, регулирующее яркость света и ширину луча, но ничего не изменилось. Только световой конус стал у́же, а тьма по краям – гуще и чернее. Когда он покидал это место несколько дней назад, здесь все было по-другому, не так, как сейчас.

Там, где прежде стояла бронированная входная дверь, начинался непроглядный мрак. Дверь из многослойной броневой стали, почти в полторы тонны весом, просто исчезла! Вместе со входом исчезла железобетонная стена в полметра толщиной и все, что находилось за ней! Исчез весь бункер! Жилые комнаты, коридоры, кухня, уборная, душевая, лазарет, исследовательская и медицинская лаборатории, склады и прочие служебные помещения с охраной и всем персоналом провалились под землю!

Стратег уже понял, что произошло нечто ужасное, когда в туннеле, ведущем к его личному бункеру, где он поселил провидицу, стали попадаться кучи осыпавшейся земли и обломки выкрошившегося бетона, но окончательно осознал это только сейчас. Рука невольно дрогнула, и световой луч отклонился вниз, к краю пропасти.

Он поводил фонарем из стороны в сторону, но везде видел одно и то же – обрыв, напоминающий скошенный край огромной воронки, а за ним – непроницаемая для слабого электрического луча пустота. До обрыва было метров пятнадцать, около двадцати шагов, и необъяснимое, но очень сильное желание подталкивало Стратега к тому, чтобы пройти эти двадцать шагов, подойти к краю воронки и заглянуть в пропасть. Лишь естественный страх и доводы рассудка удерживали его от этого самоубийственного поступка.

Наверное, те же противоречивые чувства одолевали и тех людей, которые неподвижными фигурами застыли за спиной Стратега и кого Майка не смогла распознать. Но в отличие от Стратега и его спутников она видела и слышала и кое-что другое. Из провала доносился шум. Словно там, на недоступной фонарям глубине, в вечном мраке бурлит и клокочет вода. Но бурлила не вода. Это шипел пар, вырывающийся из глотки членистоногого чудовища. Когда клубы пара касались каменных стен, камень становился мягким, как топленый жир, что позволяло монстру с легкостью прогрызать себе ходы в толще земных недр.

– Нож, – не оборачиваясь, произнес Стратег, и одна из темных фигур за спиной тут же вложила клинок в его протянутую руку.

С ножом в руках Стратег опустился на корточки, расчистил что-то у себя под ногами, после чего несколькими ударами ножа отбил со дна туннеля небольшой камень, похожий на расплавленную, а потом застывшую каплю. Таких камней-капель было много, а ближе к краю пропасти их становилось еще больше. И сами края воронки представляли собой сплошную окаменевшую заново массу.

Стратег долго рассматривал под фонарем отколотый камень, потом нахмурился и спрятал находку в нагрудный карман.

– Дьявол! – выругался он. – Она была права.

Сунув руку за пазуху, он вытащил оттуда вогнутую металлическую фляжку. Но обычно безотказная емкость оказалась пустой, и Стратег, разозлившись, швырнул ее в пропасть. Звука падения никто не услышал – фляжка просто исчезла во тьме…

Потом что-то цапнуло и дернуло Майку за ухо. А когда она подняла глаза, то увидела перед собой женщину-кошку.

– Снова видение? – спросила та.

Майка моргнула, но вокруг был только залитый светом бар, за столиком напротив спал, уронив голову на грудь, хромой собеседник женщины-кошки. Стратег, его спутники, обрушившийся секретный туннель и пропасть, уходящая в логово гигантского членистоногого червя, бесследно исчезли.

– Я видела Стратега, – призналась Майка и на всякий случай заглянула в свою кружку, но увидела там только остывший чай.

– Где?

– Там, возле…

– Возле пропасти? – догадалась женщина-кошка, и Майка поспешно кивнула.

– Теперь он все знает, – задумчиво сказала женщина-кошка. – Надо спешить. Я выяснила, кто нам поможет. Идем.

– Может быть, этого еще не было. Может быть, Стратег только собирается туда, – сказала Майка, выбираясь из-за стола.

Женщина-кошка пожала плечами.

– В любом случае задерживаться не стоит. Чем скорее мы доберемся до Октябрьской и найдем Маэстро с Баяном, тем лучше для нас.

– Мы идем на Октябрьскую? – обрадовалась Майка.

Но ее радость длилась недолго, потому что женщина-кошка внезапно помрачнела и медленно, словно нехотя, ответила:

– Идем, но не сразу. Сначала придется заглянуть на Новокузнецкую.

– Тебе не хочется туда идти? – сообразила Майка.

Женщина-кошка долго не отвечала. Потом попыталась улыбнуться.

– Все будет в порядке. Я уже бывала там.

На этот раз убедительно искренней улыбки не получилось. Хотя она очень старалась.

Глава 13
Легкий туннель

Все свои патроны Гончая потратила еще в баре, а чтобы обналичить банковский вексель, нужно было сначала попасть на Ганзу, поэтому необходимый в походе электрический фонарь она попросту украла у какого-то разини. Майка этого не заметила, но, увидев фонарь, тут же догадалась, как она его добыла. Девчушка сразу нахмурилась и осуждающе спросила:

– Зачем ты это сделала?

Врать не имело смысла, со своими способностями Майка распознавала любую ложь. К тому же Гончая и не хотела этого делать.

– Он нам нужен. В этот туннель без фонаря лучше не входить.

– А как же тот человек, у которого ты его украла?

– Купит себе другой или тоже украдет, если сумеет. Для него фонарь – просто полезная вещь, а для нас – средство выживания.

Майка замолчала, но ненадолго. Они и на полсотни метров не успели отойти от станции, как та выдала следующий аргумент.

– Мы же дошли до Китай-города без фонаря.

Гончая почувствовала, что начинает заводиться. Иногда из-за своего упрямства девчонка становилась просто несносной.

– А чтобы дойти до Третьяковской, нам нужен фонарь! Это очень опасное место. Здесь бандиты-одиночки и целые банды головорезов регулярно грабят и убивают прохожих. В темноте даже с моим чутьем и твоей интуицией запросто можно угодить в бандитскую ловушку.

– Но у нас же нечего взять, – удивилась Майка. – Зачем мы бандитам?

– Ошибаешься. У любого путника найдется что взять. Оружие, снаряжение, одежду, наконец. А молодая женщина с ребенком и сами по себе представляют немалую цену. Ребенка, особенно девочку, можно выгодно продать. Да и женщину, кстати, тоже. А перед этим… В общем, к бандитам нам лучше не попадаться. А чтобы этого избежать, нам… мне нужен фонарь.

– Но мы могли бы присоединиться к другим людям. Как на Белорусской, помнишь?

Гончая усмехнулась. А у малышки хорошая память. Впрочем, она уже не раз это демонстрировала.

– Все правильно. Только здесь это правило не работает, потому что челноки, которые передвигаются по этому туннелю, ничем не отличаются от бандитов, и при первой же возможности убьют или ограбят своего спутника. В этом перегоне лучше не искать компанию, целее будешь. И кстати! – Гончая выразительно взглянула на свою маленькую спутницу. – Если мы кого-то встретим, четко и быстро выполняй все мои команды. И следи за руками. Если я не смогу сказать вслух, то подам тебе знак. Запоминай сигналы. Внимание. Враг. Один, два, три, по числу пальцев. Вперед. Назад. В сторону. И еще – меня не обгонять, все время держать в поле зрения. Если только я не скомандую: беги!

Майка оказалась прилежной ученицей. Ей понадобилась всего пара минут, чтобы выучить все сигнальные жесты и запомнить, как на них реагировать. Все же Гончая не очень надеялась, что девочка, запомнив условные сигналы и свои действия, поступит правильно. Поэтому рассчитывала только на себя, что сумеет обнаружить засаду бандитов прежде, чем те заметят ее, или, по крайней мере, прежде, чем решатся напасть.

Но именно Майка, а не она забила тревогу.

– Там что-то есть, – прошептала девочка, сжав спутнице руку.

– Где?

– Впереди.

– Уверена?

Гончая невольно тоже перешла на шепот. По ее расчетам, они с Майкой прошли примерно половину расстояния до Третьяковской, может быть, чуть меньше, и на всем пути не встретили ни одного человека. Туннель оказался пуст. Это вовсе не означало, что он будет таковым на всем протяжении. Затаившиеся грабители могли подстерегать путников в любом месте, в том числе и за ближайшим поворотом. Но чуткий слух Гончей не улавливал никаких посторонних шумов, кроме звуков капающей воды. Да и звон падающих капель в туннелях метро давно уже перестал быть посторонним.

Что еще может выдать присутствие людей? Запах дыма, пота или оружейной смазки. Запах присутствовал и довольно сильный – в туннелях всегда чем-нибудь пахнет. В этом пахло застоявшейся тухлой водой и какой-то гнилью. Но к людям эти запахи не имели отношения! Тем не менее Майка утвердительно кивнула.

Гончая погасила фонарь и, отступив в сторону, чтобы сбить с толку тех, кто, возможно, следил за ней, долго вглядывалась в темноту. Ничего. Ни проблеска чужого фонаря, ни красноватого огонька самокрутки, никакого движения.

– Я ничего не вижу, – призналась она.

– Я тоже, – не задумываясь, ответила девочка. – Но там что-то есть. Точно.

– Люди? Звери?

Гончая извлекла из-за пояса пистолет и взвела курок. Вместо короткого щелчка послышался тягучий скрежет, но она списала это на собственное волнение.

– Звери, люди, – задумчиво повторила Майка. – Не знаю. Не могу понять. Но оно убивает.

«Надо же, убивает». Гончая вздохнула. Если бы не Майка со своим «ви́дением» и ощущениями, она уже давно ушла вперед и… Что «и»? Этого даже Майка не знает. Собственно, у них всего два варианта: стоять на месте и ждать неизвестно чего или идти дальше. Но просто стоять и ждать – глупо, им нужно спешить на Третьяковскую. Значит, и вариантов нет.

– Ладно, взглянем поближе, – объявила свое решение Гончая. – Сигналы не забыла? Тогда давай за мной. Только осторожно.

Она привычно перешла на бесшумный шаг. Майка тоже. Для первого раза у нее удивительно хорошо получалось. Если бы малышка при этом не сопела ей в спину, Гончая вообще не услышала бы, что она следует за ней. А собственно, почему? Как и от кого шестилетняя девочка, обычно не отличающаяся ловкостью, смогла научиться способу бесшумной ходьбы?!

Осознав полную нелепость такого предположения, Гончая даже остановилась от неожиданности, а когда Майка в темноте налетела на нее, снова зажгла фонарь и посветила себе под ноги. Девочка испуганно ахнула и прижалась к ней. Гончей и самой захотелось закричать, и только приобретенное за годы скитаний и жестоких схваток самообладание удержало ее от этого поступка.

* * *

По дну туннеля, выше щиколоток, как раз на уровне Майкиных колен, стлался густой белесый туман, гасящий звуки шагов. И не только шагов! Гончая вспомнила, как глухо щелкнул взведенный курок ее пистолета. А голоса?! Ведь она не понижала голос, но слышался тот будто шепот! Возможно, и Майка тоже…

Девочка не дала ей закончить мысль. Она показала рукой на окутавший ноги туман и спросила:

– Это как в том туннеле, про который ты рассказывала?

– Нет! Что ты. – Гончая специально заговорила твердым и громким голосом, но он все равно превратился в тихий и неуверенный. – Там тумана было много, почти до самого потолка, а здесь, смотри, только до колена.

Верно. Она ни в чем не солгала. Лишь умолчала о том, что во всем остальном туман был точно таким же.

Но самым жутким сейчас казалось то, что по мере продвижения вперед его уровень неумолимо поднимался. Через полсотни шагов уже добрался Гончей до колен, а Майке до пояса. Еще через двадцать шагов, когда Майка скрылась в тумане по горло, Гончая посадила девочку себе за спину и велела крепко держаться руками за плечи. Она с ужасом думала, что делать, если туман поднимется еще выше и накроет ее с головой, но белесая мгла добралась только до пояса и остановилась на этом уровне. Гончая облегченно перевела дыхание, хотела приободрить Майку, но прежде чем успела что-то сказать, Майка увидела его.

– Мама! – испуганно вскрикнула девочка у нее за спиной.

Хотя мгла снова превратила ее голос в слабый шепот, Гончая безошибочно распознала исполненный ужаса крик. Она мгновенно оторвала взгляд от стелющейся поверхности тумана и вскинула голову, но все равно увидела напугавшую Майку жуткую картину лишь после того, как девочка указала на нее рукой.

Впереди, в нескольких метрах от них, под сводом туннеля висел человек. Хотя в первый момент Гончей показалось, что он лежит. Он действительно лежал на спине, ноги слегка расставлены, одна рука заложена под голову, другая небрежно откинута в сторону. Его поза выглядела так, словно путник просто прилег отдохнуть. На свод туннеля! На потолок!

– Это же тот, с Таганской, – неожиданно прошептала Майка. – Который старушке нагрубил. Он еще перед нами крутился, а потом тоже с платформы на пути спрыгнул. Помнишь?

Гончая направила фонарь в лицо человека на потолке и сразу узнала нетерпеливого искателя приключений с Таганской. Несмотря на непринужденность позы, парень, вне всякого сомнения, был мертв и уже давно. Его глаза, брови и волосы на голове покрывала какая-то застывшая корка, очень похожая на лед. Внешне это выглядело так, словно парень примерз к потолку. Но, судя по туману и капающей воде, в туннеле явно было тепло. Да и как он там оказался? Почему не падает вниз?

Гончая осветила фонарем руки и ноги паренька. Если как следует приглядеться, на них тоже можно было разглядеть потеки или наросты такой же «ледяной» корки.

«Как капли смолы, – сказала себе Гончая. – Или брызги». Она внезапно поняла, почему тело не падает вниз. Покрывающая труп масса, словно застывший клей, удерживает его под сводом туннеля. И все же, как труп попал на потолок? Кто или что его туда закинуло?

– Там впереди еще люди, – внезапно выдала Майка.

Гончая опешила: «Еще?!»

Там, куда указала девочка, на потолке висел другой человек, а за ним виднелись еще две плохо различимые в темноте фигуры. И что-то подсказывало Гончей, что они с Майкой могут повторить судьбу этих несчастных, если немедленно, прямо сейчас не выяснят, что происходит.

– Знаешь, что случилось со всеми этими людьми? – напрямую спросила она у Майки. Но та только хлюпнула носом и промолчала.

– Или хотя бы как они туда попали?

Опять молчание.

– Милая, а если представить, вообразить. Я не знаю, как ты это делаешь, но ты уж постарайся, – взмолилась Гончая. – Потому что иначе, мы можем тоже… оказаться там.

– И умереть? – отбросила Майка словесную шелуху.

Гончая не стала отвечать. Сейчас молчание было красноречивее любого ответа.

– Может, все дело в нитях?

– В нитях?

Поначалу Гончая решила, что малышка заговаривается, но когда Майка дотронулась до ее руки, в которой был зажат фонарь, и слегка повернула запястье, Гончая тоже увидела их. Движущийся в тумане световой луч отчетливо выхватил из тьмы прозрачные «нити», которые протянулись от висящих под потолком тел и уходили в глубину заполнившего туннель тумана. Благодаря прозрачности «нитей» их можно было заметить лишь перемещая фонарь, и стоило лучу остановиться, они тут же «растворялись» в темноте или в освещенном пространстве.

Подражая Майке, Гончая снова покачала фонарем, чтобы как следует разглядеть паутину, опутавшую мертвые тела. Нет, это не «нити». Скорее, тончайшие полые трубки, через которые скрывающееся в тумане нечто высасывает плоть своих жертв. К горлу подступила тошнота, но Гончая усилием воли подавила рвотный позыв. Хорошо, что Майка не поняла назначение «нитей». Где же то жуткое существо, которое их здесь протянуло?

Она опустила фонарь, направив его туда, где жилы-сосуды неведомой твари исчезали в тумане. Поначалу ничего не увидела, но спустя какое-то время глаза привыкли к мглистой пелене, и сквозь нее проступило бугристое образование, похожее на узловатый древесный корень, торчащий из сочленения тюбингов на дне туннеля. «Корень» оказался совсем невелик – не более полуметра в высоту и где-то с кулак толщиной. Его скромные размеры разочаровали Гончую. Ориентируясь по сплетению сосудов хищной «паутины», она вообразила себе чудовище величиной с вагон. Но когда за первым пробившимся из земли «корнем» разглядела второй, а затем и третий, ее мнение переменилось.

– Их здесь много, – подтвердила Майка промелькнувшую в голове страшную догадку. – Они как грибы.

Гончая кивнула. Возможно, девочка права, и в тумане скрывается множество смертельно опасных «грибов» (скорее всего, это даже не грибы, а еще никому не ведомые паразиты), возможно, она ошибается, и монстр только один, а из земли торчат его ловчие отростки. Но все это не имеет значения. Чтобы выбраться из смертельной ловушки, нужно пройти сквозь туман, не задев «корни» и тянущиеся от них «нити».

– Держись крепче, – предупредила Майку Гончая. – Я обойду эту паутину.

Сидящая за спиной девочка цепко обхватила ее руками и ногами, но стоило Гончей сделать шаг, Майкины ручки разжались, и она камнем рухнула в заполнившую туннель туманную мглу.

* * *

У них на троих были старая, но убойная охотничья двустволка, пистолет с неполной обоймой, самодельный нож, увесистый слесарный молоток и еще собственные руки и ноги. Не такой уж грозный арсенал, хотя вполне достаточный, чтобы обобрать пару-тройку проходящих по туннелю лохов или грохнуть их, если те вздумают сопротивляться. Решив действовать по обстановке, они затаились в примыкающей к туннелю пустой камере и стали ждать. Сколько на это уйдет времени, никто не знал. Размышляли лишь о том, как распорядиться добычей, и гадали, какая она будет.

Появление стелющегося по дну тумана никого не обеспокоило. Однако когда туман постепенно затопил шпалы и рельсы, заволновались. После недолгого совещания место засады решили все же не менять. По-настоящему укромных мест в туннеле между Китай-городом и Третьяковской было немного, и другое уже могло оказаться занятым. Если бы туман поднялся выше, пришлось бы уходить, но он остановился в метре от земли и только густел.

Никто не задался вопросом, откуда он берется. Но даже если бы это кого-то заинтересовало, он бы не смог этого увидеть. А вот Майка смогла. Подобно дыму, струящемуся из печных труб, туманная мгла просачивалась из крохотных пор-отверстий на концах бугристых ростков, показавшихся из многочисленных трещин на дне туннеля. Эти ростки явно были живыми, и когда скрывающий их туман стал достаточно плотным, на каждом из них надулись заполненные газом и клейкой студенистой массой шарообразные пузыри, заключенные в тончайшую полупрозрачную оболочку.

Кто-то не к месту вспомнил байку про хищных тварей, которые прячутся во мгле и нападают на не подозревающих об опасности прохожих, но на него шикнули, и он заткнулся. Помолчали. Потом кто-то обмолвился про еду, и всем сразу захотелось жрать. А так как жрать было нечего – еды с собой никто не захватил, нарастающий голод вскоре вытеснил все прочие мысли, включая беспокойство из-за какого-то тумана.

Когда животы начало скручивать с голодухи, в глубине туннеля наконец показался свет. Через какое-то время со стороны Китай-города из темноты выплыла одинокая долговязая фигура с фонарем в руке. Лоху оставалось пройти десяток метров, после чего его можно было брать голыми руками. Но у кого-то от нетерпения сорвало крышу, и он выскочил навстречу терпиле. Тот оказался шустрым малым и пулей рванул назад. Пришлось догонять. Тут громыхнуло так, словно выпалили дуплетом из ружья. Вверх полетели какие-то полупрозрачные ошметки и беспорядочно размахивающее руками и ногами человеческое тело.

В отличие от Майки, бегущие по туннелю разбойники не видели плавающих в густом тумане шаров-пузырей. Но стоило одному из них задеть шар, как тот взорвался с оглушительным хлопком. Взрыв подбросил облепленного липким «студнем» человека вверх, и он повис, приклеившись к своду туннеля. Помимо клейкой массы из лопнувшего пузыря вылетело множество усеянных крючками тончайших нитевидных щупалец, которые опутали несчастного с ног до головы. Зацепившиеся за одежду щупальца не причинили ему вреда, в отличие от тех, что попали на открытые участки тела – лицо и руки. Бандит вскрикнул от страха и неожиданности, но его крик тут же оборвался, потому что впившиеся в кожу щупальца впрыснули смертельный яд, и на потолке повисло уже мертвое тело.

Услышав похожий на взрыв хлопок, остальные в ужасе шарахнулись в стороны, но это только ускорило жуткую развязку. Сначала один, а затем и другой налетели на притаившиеся в тумане пузыри, причем второй зацепил сразу два из них. Взрывы прогремели один за другим, и еще два мертвых тела приклеились к своду.

Парень, на которого напали разбойники, пережил их всего на несколько секунд. Он тоже задел начиненный смертью шар и погиб в точности как его преследователи.

* * *

Обстановка не располагала к поцелуям и прочему сюсюканью, и Гончая без зазрения совести влепила Майке пару хлестких пощечин, после которых та зашевелилась и открыла глаза.

– Опять видение? О том, что тут произошло? – с надеждой спросила Гончая.

Майка кивнула, взглянула на прилипшие к потолку тела и добавила:

– Здесь очень опасно.

Кто бы сомневался!

– Но ты поняла, что случилось? Как погибли эти люди?

Девочка снова кивнула.

– Они задели пузыри.

– Пузыри? – насторожилась Гончая. – Какие пузыри?

– В тумане. Они взрываются, когда их кто-нибудь коснется, выбрасывают жидкий клей и ядовитые щупальца. Нити – это щупальца, только они очень тонкие. Если вопьются в кожу, сразу убьют.

Гончая понимающе кивнула.

– Я думаю: те щупальца, что уже выстрелили, больше не опасны, – продолжала Майка. – Бояться надо тех, которые в пузырях.

– Но я не вижу никаких пузырей!

– Они есть. Дальше их много. – Майка вздохнула и покачала головой. – Они похожи на грибы, сидят на таких же ножках, прячутся в тумане. Я их вижу. Ты тоже увидишь, только смотри внимательнее.

– А пройти между ними можно? Мы сможем это сделать?

Ответа на самый главный вопрос Майка не знала, но, признавшись в этом Гончей, добавила:

– Ведь нам нужно на Третьяковскую, а это единственный путь.

Гончая ободряюще улыбнулась.

– Верно. Забирайся на спину и пошли.

Девочка не заставила себя ждать и проворно вскарабкалась к ней на закорки.

Первый из «прячущихся в тумане пузырей», как назвала их Майка, повстречался Гончей уже через десять шагов. Если бы не фонарь, которым она освещала туман перед собой, и Майкино предупреждение, Гончая точно так же угодила бы в смертельную ловушку и повисла мертвая под потолком, а похожая на древесный корень неведомая тварь высасывала из нее кровь своими нитевидными отростками. Возникшая в воображении картина оказалась настолько четкой и омерзительной, что Гончая невольно поморщилась. Где-то в глубине сознания проскочила мысль, что это не фантазии и страхи, а ее реальное будущее, но Гончая отогнала эту мысль от себя.

Для их маленькой компании и одной провидицы более чем достаточно. Пусть Майка погружается в свои видения и делает пророчества. А ей своих забот хватает. И первая из них – обойти ловушки неведомых тварей. Кстати, о ловушках.

Гончая направила фонарь на плывущий в тумане пузырь. Он слегка покачивался из стороны в сторону на своей уродливой бугристой ножке, из-за чего возникало ложное ощущение, что пузырь движется. Он весь был наполнен таким же туманом, может быть, более густым, поэтому заглянуть внутрь пузыря оказалось невозможно, но Гончей на миг показалось, что она различает скрученные в клубок ядовитые щупальца, только и ждущие момента, чтобы впиться в тело своей жертвы.

– Не надо на них долго смотреть, – сказала Майка у нее за спиной. – Это как с пропастью. Там смерть. Она затягивает.

– Ты права. – Гончая не без усилия оторвала взгляд от смертоносного пузыря и двинулась дальше. Обошла второй, третий.

Эти накачанные взрывающимся газом твари ей что-то напомнили. Майка сравнила смертельно опасные шары с грибами. Они действительно были похожи, но только внешне. Для описания убийственной сущности взрывающихся пузырей требовалось другое сравнение, и Гончая не могла отделаться от мысли, что знает его. В своих многочисленных походах по туннелям Московского метро она никогда не встречала подобных существ. И даже никогда не слышала о них, хотя внимательно прислушивалась к разговорам сталкеров, челноков и обычных бродяг, жадно впитывая сведения о различных опасностях рухнувшего мира. Но о взрывающихся шарах или пузырях не упоминал никто. Тогда откуда же она о них помнит? Возможно, раньше, еще до войны…

Гончая мысленно перенеслась на двадцать лет назад, открыв книгу памяти своего детства, и почти сразу наткнулась на нужную страницу.

– Ты что-то вспомнила? – сейчас же спросила Майка, как-то почувствовав ее состояние.

Гончая кивнула. Да, она вспомнила. Детский журнал с цветными картинками, который однажды получила от матери. Та постоянно пичкала дочь разными журнальчиками с песенками, детскими стишками, загадками и смешными картинками.

Давно уже забылось название того журнала и напечатанные в нем стихи и песни (если они там были), но не иллюстрация, сопровождающая адаптированную для детей научно-популярную статью. И сейчас Гончая отчетливо вспомнила ее, вспомнила даже название существ, изображенных на рисунке. Медузы – хищные обитатели морей, студенистое тело которых состоит из шарообразного колокола или купола и пучка ядовитых щупалец!

Хотя медузы, упомянутые в детском журнале, жили в морях и океанах, охотясь на проплывающих мимо мелких рыбешек, спустя двадцать лет появились поразительно похожие на них сухопутные твари, взявшие на вооружение те же приемы охоты. Гончую это не удивило. Какие только кошмарные создания не расплодились в рухнувшем мире, постепенно вытесняя оттуда людей…

– До того, как мир рухнул, в воде жили похожие на этих тварей существа. Только они были гораздо меньше и не такие ядовитые, – сказала она в ответ на Майкин вопрос.

– Эти живут в тумане, – уверенно заявила Майка. – Только это не обычный туман. Пузыри сами выпускают его, а потом прячутся там, чтобы их не заметили.

Как бы странно ни прозвучало на первый взгляд Майкино объяснение, девочка оказалась права. Скопление взрывающихся шаров ограничивалось пределами стоящего в туннеле тумана, и когда Гончая с Майкой выбрались из туманной мглы, закончились и смертельно опасные пузыри.

А еще через десять минут, в течение которых им не повстречалось ни одного человека, Гончая разглядела впереди пламя сигнального костра. Они приближались к Третьяковской.

Глава 14
Паспорт

Первыми живыми людьми, которых они встретили, выбравшись из зарослей хищных пузырей, оказались двое парней, вооруженных короткими автоматами, охраняющих вход на станцию. Увидев приближающуюся к костру женщину-кошку, охранники тут же вскочили на ноги и направили на нее оружие.

– Чего всполошились? Бабу никогда не видели? – спросила она.

Майка испугалась, что те могут рассердиться и начать стрелять, но этого не произошло. Удивительно, но грубость женщины-кошки, наоборот, успокоила парней. Автоматы сразу опустились.

– Как там, нормально? – поинтересовался один из автоматчиков, опасливо покосившись в темноту туннеля за спиной женщины-кошки. – А то давно уж никого не было с той стороны.

– Три дня, как никто не появлялся, – уточнил другой.

Женщина-кошка пожала плечами.

– Сходи, глянь.

– Не, – сразу замотали головами парни. – Нам и здесь ништяк.

– Тогда чего интересуетесь?

Майка вдруг поняла, что своими вопросами ее спутница заставила парней оправдываться. Всего несколько фраз, и они почувствовали себя виноватыми, а в таком положении уже не могли помешать пройти на станцию, даже если поначалу этого хотели. Так и получилось: вскоре Майка за руку с женщиной-кошкой бодро шагали по перрону, а автоматчики с растерянным видом смотрели им вслед.

Здесь было довольно много народу, но все, даже дети, косились на чужаков подозрительными, настороженными глазами.

– Почему они так смотрят? – шепотом спросила Майка у женщины-кошки.

– Как? – спросила та.

– Недоверчиво.

– Доверие вообще редкая штука, здесь в особенности, – загадочно ответила женщина-кошка. – А смотрят так, потому что прикидывают, можно ли с нас что-то поиметь и не выйдет ли это себе дороже.

Из ее слов Майка ровным счетом ничего не поняла. Пришлось задать следующий вопрос:

– Ты кого-то ищешь?

– Человека, который поможет нам с документами. Мне сказали, что он живет на соседней Новокузнецкой, но, возможно, это и не так. – Женщина-кошка неожиданно остановилась. – Слушай, посмотри вокруг, как ты это умеешь. Здесь где-нибудь играют в карты?

Потом она заглянула Майке в глаза и недоверчиво прищурилась.

– Не знаешь, что такое карты?

Конечно, Майка знала и про карты метро, и про схемы туннелей, но даже не предполагала, что с ними можно как-то играть. Да и женщина-кошка, когда спросила про карты, явно имела в виду что-то другое.

– Ладно, проехали, – она вздохнула, потрепала Майку по голове и добавила: – Идем на Новокузнецкую. Начнем оттуда.

Но попасть на соседнюю станцию оказалось не так-то просто. Переход перегораживал металлический барьер, за которым курили сразу четверо вооруженных людей.

– Куда? – окрикнул один из них женщину-кошку. – Пошлина – две пульки.

Что такое «пошлина», Майка не знала, однако сообразила, что охранник потребовал за проход на Новокузнецкую два патрона. Женщина-кошка не стала перечить. Она молча достала свой пистолет, вынула магазин, а из него два патрона и протянула их на ладони охраннику.

– За каждую, – усмехнулся охранник, не притронувшись к ее руке. – Или оставь мелкую. А через час, когда мы ей все правила объясним, заберешь.

– Часа мало, если все. Через два, – добавил другой, и четверо охранников отчего-то заулыбались.

Из их слов Майка поняла лишь, что охранники готовы пропустить женщину-кошку на соседнюю станцию в том случае, если сама Майка на какое-то время останется с ними, но это предложение ей совсем не понравилось. Эти четверо пугали ее. Женщине-кошке их слова тоже не пришлись по душе. Она добавила еще пару патронов к первым двум и снова протянула охранникам. Но тот, кто вел разговор, наверное, он был у них главным, отрицательно покачал головой.

– Ты откуда такая взялась?! Не знаешь, что за деньги в метро? К «калашу» пульки, а не это дерьмо!

Он попытался ударить женщину-кошку по раскрытой ладони, но та вовремя отдернула руку, не потеряв ни одного патрона.

Несколько секунд она и охранник молча смотрели друг на друга.

«Сейчас она его убьет! – с ужасом подумала Майка. – А потом всех остальных».

Она ни разу не видела, как стреляет женщина-кошка, но почему-то не сомневалась, что для нее не составляет труда убить всех этих мужчин. И ошиблась – женщина-кошка поступила иначе.

– Меня ждет Очко, – сказала она, глядя в лицо охраннику. – И вы заставляете его ждать.

Последние слова прозвучали с угрозой, но не ее тон, а упоминание таинственного Очко заставило охранников измениться в лице. Они снова переглянулись, но уже без улыбок, и главный из них спросил:

– Чем докажешь?

Вместо ответа женщина-кошка достала мелко исписанную бумажку, которую Майка у нее никогда не видела, прикрыла часть текста и показала ему. Видимо, он нашел там ответ на свой вопрос, потому что утвердительно кивнул и даже сдвинул в сторону перегораживающий проход железный барьер.

– Только это, четыре пульки за проход, как положено.

– Три, за задержку.

Женщина-кошка разжала пальцы, и три пистолетных патрона упали в просительно выставленную ладонь охранника.

* * *

В рухнувшем мире Новокузнецкая всегда считалась бандитской станцией, тем не менее Гончая любила ее. Не людей, которые здесь проживали, а саму станцию. Это была ее станция. Сюда она сбежала с опостылевшей Театральной. Здесь постигала жестокие уроки выживания – училась изворачиваться, лгать и драться, накачивала мышцы, развивала гибкость и скорость реакции, осваивала приемы обращения с ножом и пистолетом. Так постепенно и превратилась в Катану, потом в Валькирию и, наконец, в Гончую.

Статус любовницы фюрера избавил ее от необходимости возвращаться на Новокузнецкую после своих походов по метро. Все же в Рейхе с вышколенной охраной из отборных штурмовиков было безопаснее. Связавшись со Стратегом, она практически перестала бывать на Новокузнецкой, появляясь здесь, лишь когда этого требовал очередной контракт.

Тем не менее Гончая помнила каждый уголок станции и то, как он используется ее жителями. Население Новокузнецкой постоянно менялось: кто-то умирал, чаще не своей смертью, кто-то перебирался на другие станции, кто-то просто исчезал неизвестно куда, но на его место приходили другие. Одни ставили разборные палатки, другие возводили на месте бывших палаток дощатые или фанерные хибары, третьи пристраивали к этим хибарам чуланы и подсобки или сносили их вовсе. Но на свои базары, сходки, терки и стрелки обитатели Новокузнецкой неизменно собирались в одних и тех же местах. И Катана знала каждое из них.

Вон там за навечно застывшими эскалаторами делили добычу шайки карманников в случае удачи, поголовно состоящие из неприметных, вертких парней и девчонок с быстрыми глазами и насквозь фальшивыми улыбками. Вон в той неказистой с вида фанерной халупе, имеющей потайной выход прямо в туннель, расположился местный барыга, скупающий «горячие» шмотки, снятые с ограбленных и убитых в перегонах людей. А в этом баре любили собираться его основные «поставщики», обмывая очередное удачное дело или строя планы следующего налета. На лотках в конце торговых рядов в открытую торговали дурью, а из-под полы – разнообразными ядами. В палатках, украшенных красными бантами, принимали клиентов местные проститутки, предлагая посетителям себя, а желающим – собственных и отнятых или украденных у родителей детей вроде Майки.

На Новокузнецкой имелся товар на любой, даже самый извращенный вкус, здесь можно было найти практически все, если знать места, куда обратиться. Только появляться там было небезопасно. Особенно чужаку. Особенно если этот чужак маленькая шестилетняя девочка.

– Помнишь особые слова и жесты, которые я тебе показывала?

– Сигналы? – живо отреагировала Майка. – Помню. А куда мы идем?

– Ищем одного человека.

– Которого зовут… – начала было Майка, но Гончая вовремя приложила палец к губам, и девчушка благоразумно замолчала.

– Никогда не произноси имя человека, если не уверена, что он не причинит тебе вреда. Чужое имя – это чужое знание. Если ты заметила, сейчас многие скрывают свои имена. Некоторые могут и убить, чтобы избежать огласки.

– Ты тоже скрываешь свое имя. Ты одна из них?

Гончая растерялась.

– Наверное.

Но Майка не согласилась с ее ответом.

– Нет, – уверенно заявила девочка. – Ты не говоришь мне свое имя, потому что не знаешь, какое из них выбрать. Но ты не волнуйся, я не буду тебя торопить.

У Гончей на миг перехватило дыхание, а глаза повлажнели от слез. Ответ вертелся на языке, одно короткое слово. Но та, что привыкла рисковать собственной жизнью, кому не раз приходилось сражаться с превосходящими по силе противниками, сражаться и побеждать, не решалась его произнести.

«Не будет она торопить, – мысленно усмехнулась Гончая. – А может, я этого хочу».

За размышлениями она не забывала внимательно смотреть по сторонам и, проходя мимо местного бара, остановилась.

– Есть хочешь?

Майка недоуменно вскинула голову.

– У нас же нечем платить. Ты сама говорила.

– Я не об этом спрашиваю.

– Не хочу, – ответила Майка, но потом поправилась. – Не очень.

– Ясно, – Гончая понимающе кивнула.

В этот момент из бара выскочил молодой парнишка – посудомой или подсобный рабочий с ведром помоев в руках. Долго не мудрствуя, он выплеснул ведро на железнодорожные пути и поспешил назад, но Гончая цепко ухватила его за рукав.

– Пульки нужны. Где можно поднять по-быстрому?

Паренек оказался ниже ее на полголовы, но ничуть не испугался, словно женщины каждый день ловили его за руку и приставали с подобными вопросами.

– А кому они не нужны? – вызывающе спросил он.

– Так подскажи, где разжиться можно. Глядишь, и тебе перепадет за наводочку.

– Если б знать!

Парнишка сморщил рожицу и демонстративно почесал затылок грязной пятерней, но такими детскими уловками Гончую было не провести.

– А в картишки? Бура, очко?

Парень невольно растерялся от такого напора и впервые посмотрел на свою собеседницу искренним взглядом.

– А ты чё, умеешь?

– А ты за меня не гадай. – Свободной рукой Гончая схватила парнишку за отворот его рубахи и притянула к себе. Да еще по-особому заглянула в глаза для большего эффекта, как она это умела. – Очко где?!

– Да где всегда, – промямлил парнишка и судорожно сглотнул. – В шатре своем, в третьей арке отсюда. Вон, где его бугай курит.

В указанном месте действительно переминался с ноги на ногу дюжий молодец с зажатой между зубов самокруткой. За его спиной виднелась установленная в арке большая и яркая матерчатая палатка.

– Только ты это, поосторожней с ним. Очко, он… – добавил парнишка и, так и не найдя для картежника подходящего определения или не решившись признаться незнакомке, закончил: – такой.

– О чем ты? – изобразила изумление Гончая. – Я сама осторожность. – И оставив собеседника в полном недоумении, зашагала прочь.

Майка, получившая незаметный знак не отставать, трусила следом.

* * *

Парень с помойным ведром и женщина-кошка говорили на каком-то странном языке. Вроде бы знакомыми словами, но непонятно, о чем идет речь. Вот где можно поднять пульки? Можно подумать, они под ногами валяются. И почему по-быстрому? Но парень, видимо, понимал женщину-кошку, а она – его, если осталась довольна. А она осталась довольна разговором – Майка это заметила.

Они вдвоем молча прошли мимо курящего мужчины, на которого указал парень с помойным ведром. Он даже не взглянул на них. Майка тоже старательно смотрела в сторону. А вот женщина-кошка прощупала мужчину быстрым, но внимательным взглядом. Отойдя от него подальше, она присела на корточки и принялась завязывать Майке шнурок, хотя тот и так был завязан.

– Видела громилу с косяком… дядю с папиросой? – продолжая возиться со шнурком, спросила женщина-кошка.

«Это она про курящего мужчину», – сообразила Майка и кивнула.

– Это охранник человека, которого я ищу. Думаю, тот, кто нам нужен, находится в палатке, внутри. Я сейчас пойду к нему, но без тебя.

– Без меня? – Такое предложение Майке совсем не понравилось.

– Это опасные люди, – объяснила женщина-кошка. – Маленьким девочкам лучше не попадаться им на глаза.

– А как же ты?

– Я сумею за себя постоять, но защитить тебя мне будет труднее.

– Если тебе придется драться?

Прежде чем ответить, женщина-кошка обдумала вопрос и лишь после этого покачала головой.

– Думаю, до этого не дойдет, но все же лучше не рисковать. Поэтому сделаем так: я пойду в палатку, а ты спрячешься и подождешь меня.

– Под вагонеткой? – уточнила Майка.

– Что? – женщина-кошка недоуменно сдвинула брови, потом вспомнила нагруженную золой вагонетку на Белорусской и улыбнулась. – Нет, это вовсе не обязательно. Чтобы не бросаться в глаза, достаточно смешаться с толпой. Вон, видишь, дети играют. Поиграй пока с ними, только не уходи никуда. Я быстро.

Майка посмотрела на играющих детей. Их было трое: двое мальчишек и девочка постарше. Она и вела игру. По ее счету все показывали на пальцах разные фигуры, после чего девочка определяла победителя и раздавала щелбаны проигравшим. Мальчишки почему-то постоянно проигрывали и, морщась от боли, раз за разом подставляли девочке свои покрасневшие лбы. Майке совсем не понравилась эта игра, о чем она хотела сказать женщине-кошке, но та уже ушла.

Майка проводила ее взглядом, заметила, как женщина-кошка сказала что-то охраннику у входа и, не дожидаясь его ответа, нырнула в палатку. Пришлось плестись к играющим детям. Может быть, удастся постоять в стороне. Но просто понаблюдать за игрой не получилось. Незнакомая девочка тут же обратила на Майку внимание.

– Чего тебе? – грубо спросила она.

– Чё зыришь?! – одновременно закричали оба мальчишки.

Они были примерно одного возраста с Майкой, но из-за злых, сердитых лиц казались старше.

– Просто смотрю, – ответила Майка.

– Нечего тут смотреть! – перебила ее старшая девочка. – Ты кто такая? Откуда?

– Пришла.

– С кем?

– С мамой, – неожиданно для себя выдала Майка. И сама удивилась такому ответу. А вдруг девочка начнет расспрашивать ее о маме, что тогда говорить?

Но незнакомка сменила тему.

– Пули есть?

Майка отрицательно помотала головой.

– А гильзы? – встрял один из мальчишек.

Майка обратила внимание, что от угла рта к подбородку у него тянется широкая царапина.

– Нету.

Мальчишка хотел еще что-то сказать, но девчонка жестом остановила его.

– Ладно, на щелбаны сыграем, – сказала она. – Играть-то умеешь?

– Нет, – ответила Майка и хотела добавить, что не хочет играть в их жестокие игры, но не успела.

– Тогда слушай. Повторять не буду, – объявила ей незнакомая девчонка и принялась объяснять правила своей игры.

Они оказались довольно просты. На счет «три» игрокам нужно было показать одну из трех фигур: «камень», «ножницы» или «бумагу». Кулак-камень побеждал разведенные пальцы-ножницы, но проигрывал ладони-бумаге, а та, в свою очередь, уступала ножницам. Вот и все.

– Ясно? – спросила у Майки ведущая игры, объяснив все это.

– Ясно.

– Тогда играем! – объявила девчонка и принялась считать. – Раз, два…

Но прежде чем она произнесла «три», Майка увидела своим особенным зрением сжатые в кулак руки мальчишек и раскрытую ладонь водящей – камни против бумаги, и, чтобы не проиграть самой, по счету «три» тоже показала раскрытую ладонь. Мальчишки обиженно насупились, но еще больше отчего-то нахмурилась старшая девчонка, поэтому и щелбаны проигравшим отвесила без прежнего азарта. Майка же лишь сделала вид, что щелкает мальчишек по лбу. Так что этот кон для них закончился вполне благополучно.

В следующий раз один из мальчишек выбросил бумагу, а другой, девчонка-ведущая и Майка, разглядевшая результат за несколько мгновений до остальных игроков, ножницы. И вновь старшая девчонка разозлилась больше проигравшего мальчишки, но даже не подумала прекратить игру.

Чем больше она злилась, тем чаще ошибалась. За десять следующих попыток она четырежды проиграла Майке и по разу каждому из мальчишек. А в последний раз, когда Майка против ее кулака-камня показала раскрытую ладонь-бумагу, девчонка, не говоря ни слова, этим же кулаком ударила Майку по лицу.

Похоже, она любила и умела драться – удар оказался очень сильным, а Майка от неожиданности не успела ни заслониться руками, ни отвернуться. Из глаз брызнули слезы, а нос вспыхнул так, будто она сунула его в кипяток. В следующее мгновение Майка обнаружила себя лежащей на заплеванном грязном полу. Лицо горело, и когда она провела по нему рукой, то обнаружила на ладони кроме слез еще и размазанные капли крови. Мальчишки куда-то подевались, во всяком случае, Майка их не заметила, лишь девчонка-задира возвышалась над ней, сжав кулаки. Ее лицо – плотно сжатые губы и горящие ненавистью глаза – не предвещало ничего хорошего.

– За что? – всхлипнула Майка. – Я тебе ничего не сделала.

– А чтобы не воображала! – выдала девчонка и ткнула Майку ногой в бок. Хорошо, что у нее на ногах были легкие резиновые тапки без пяток и носков, а не тяжелые ботинки на толстой подошве, иначе еще одна ссадина Майке была бы гарантирована. – Проваливай отсюда! – приказала девчонка. – Еще раз увижу, всю рожу тебе разобью. Поняла?

От обиды у Майки в груди перехватило дыхание, поэтому она смогла только кивнуть. Обидчица хотела еще что-то добавить, но ограничилась тем, что брезгливо плюнула Майке на грудь, а потом молча наблюдала за тем, как она поднимается с пола, неловко отряхивается и бредет прочь. Когда Майка решилась обернуться, девчонка все так же стояла на прежнем месте и смотрела ей вслед мстительным взглядом. А немного в стороне от нее, как ни в чем не бывало, стояла женщина-кошка и наблюдала за ними обеими.

Майка хотела броситься к ней, но сдержалась, лишь, когда женщина-кошка не спеша приблизилась к ней, обхватила ее руками, собираясь расплакаться. Но не успела.

– Покажи, – сказала женщина-кошка, заглянула Майке в лицо, потом достала мятый, но чистый платок и принялась вытирать разбитый нос. – И не хнычь, раз не больно.

– Больно! – возразила Майка. – Еще как больно!

Хотя, по правде сказать, нос почти не болел. Но женщина-кошка не обратила внимания на ее слова.

– За что она тебе приложила?

– Ни за что! Я ей ничего не сделала, – принялась рассказывать Майка. – Мы просто играли, а она разозлилась, что проиграла, и ударила.

– Вот видишь! А говоришь: ни за что. Ты у нее выиграла, значит, показала, что ты лучше: умнее, сообразительнее, быстрее, сильнее или просто удачливее, и этим вызвала зависть! А зависть толкает людей и на более отвратительные поступки. Разбитый нос, в сущности, ерунда. Так что ты еще легко отделалась.

– Но я не хочу, чтобы меня били по носу, – всхлипнула Майка. – И вообще били. Научи меня драться, как ты умеешь.

Что-то произошло. На несколько мгновений женщина-кошка даже перестала дышать. Ее взгляд изменился. Она уже смотрела не на Майку, а словно сквозь нее. Потом сказала:

– Тебе это не нужно. Ты другая, особенная. И я не хочу, чтобы ты превратилась в… Стала такой, как я.

– Почему? – удивилась Майка.

– Потому что я чудовище.

– Не говори так! – испугалась Майка. – Ты вовсе не чудовище!

Женщина-кошка упрямо покачала головой.

– Ты меня не знаешь. Я делала ужасные вещи. Но самое страшное то, что я и дальше готова их делать.

Майка заставила себя прекратить всхлипывать и рыдать. Было бы из-за чего? Подумаешь, разбитый нос.

– Нет, – твердо сказала она. – Никакое ты не чудовище, потому что ты меня защищаешь и всегда защищала. И потому что я люблю тебя.

Женщина-кошка растерянно захлопала глазами. Глядя на нее, Майка вдруг поняла, что если прямо сейчас, немедленно что-нибудь не скажет, не отвлечет ее, то женщина-кошка сама разрыдается, и спросила:

– Ты нашла человека, которого искала?

По лицу женщины-кошки пробежала тень, но рыдать ей сразу расхотелось. Невозможно было даже представить, что всего мгновение назад она едва не залилась слезами.

– Нашла, – сказала она и опустила глаза в пол. – Он берется сделать паспорт, но дороже, чем я рассчитывала. Кроме банковской расписки нужно еще почти триста патронов.

Триста патронов! У Майки даже дух перехватило от такой суммы.

– Я могу их добыть, но потребуется время, – продолжала женщина-кошка. – Возможно, не один день. Дело даже не в этом. Если мне придется уйти, как тебя оставить? И пяти минут не прошло, а тебе уже нос расквасили. Во что хоть играли?

– В камень, ножницы, бумага, – призналась Майка.

– А на что, на желания?

– На щелбаны.

– Знакомо, – женщина-кошка загадочно улыбнулась. – Сильно били, когда проигрывала?

– Я не проигрывала.

Женщина-кошка сразу насторожилась. Внешне это никак не проявилось, но Майка почувствовала, как напряглись ее мышцы.

– Сколько раз сыграли?

– Двенадцать.

– Вы сыграли двенадцать раз и ты ни разу не проиграла?!

Теперь у женщины-кошки затвердел и голос. Отчего-то результат детской игры внезапно заинтересовал ее.

– Я подглядела, какие фигуры остальные собираются показать, и выбирала такие, чтобы не проиграть, – призналась Майка.

– Ты всякий раз видела результаты в своей голове?!

– Ну, да, – Майка виновато опустила голову. – Это нечестно, я знаю.

Но ее признание женщина-кошка пропустила мимо ушей. Ее интересовало другое.

– Можешь сказать, сколько пальцев я сейчас покажу? Нет! Давай так, покажи столько же пальцев, сколько я! Поехали…

Это оказалось не сложнее, чем в игре, только сейчас Майка видела не камень, бумагу или ножницы, а количество пальцев, которое покажет ей женщина-кошка. После пяти удачных попыток женщина-кошка сказала:

– Теперь на двух руках.

И убедившись, что количество показанных пальцев никак не влияет на результат, сгребла Майку в объятья.

– К вечеру у нас будут триста патронов! Только мне понадобится твоя помощь.

* * *

Охранник у входа в игровую палатку поначалу насторожился, но затем узнал недавнюю гостью своего хозяина и расслабился. А возможно, это Майка, в компании с которой Гончая имела совсем не боевой вид, заставила его проявить беспечность.

– Играть пришла или опять базарить? – вяло поинтересовался он.

– Играть.

– А девчонка?

– Дочка со мной. Она немая, – пояснила Гончая. – Оставила ненадолго одну, так сразу побили.

При этих словах Майка шмыгнула разбитым носом и весьма натурально пустила слюну. Охранник брезгливо сморщился и отодвинулся. Во всяком случае, новых вопросов не последовало. То что надо.

Зато в палатке Гончую поджидал сюрприз в лице еще одного охранника, которого не было во время ее предыдущего визита. Он не стал задавать вопросов, но сноровисто и ловко ощупал обеих посетительниц, сразу обнаружив у Гончей пистолет, и потребовал сдать его, что она безропотно и сделала.

Игра уже началась, хотя самих игроков за игровым столом пока собралось не много: смуглый, черноусый тип кавказских кровей и высохший, морщинистый любитель дури. Они расположились на расставленных вокруг игрового стола деревянных скамьях и горящими от азарта глазами следили за двумя игральными костями, которые выбрасывал на стол Очко.

Когда Гончая в сопровождении Майки приблизилась к столу, он как раз сделал очередной бросок. Судя по помрачневшему лицу черноусого кавказца, тот проиграл, а курильщик дури, наоборот, радостно взвизгнул. Очко невозмутимо отсчитал ему выигрыш, после чего повернул к Гончей свою наголо обритую голову и, растянув в стороны губы, что, очевидно, должно было обозначать улыбку, спросил:

– Решила сыграть? – Он, похоже, совершенно не удивился, словно и не сомневался в ее возвращении. – Ставка десять пулек или больше. У меня заведение серьезное. Здесь по мелочи не играют.

Подтверждая слова хозяина притона, черноусый выразительно кивнул, хотя его никто не спрашивал.

– Займи пятьдесят. В залог.

Предложение Гончей не вызвало у Очко удивления. Значит, она на его счет не ошиблась.

– Пятьдесят пулек за девчонку? – Очко указал на Майку. – Идет.

Ничего другого от содержателя игрового притона Гончая и не ожидала, но рисковать жизнью и свободой девочки не входило в ее планы.

– За ствол, – она обернулась к охраннику, которому сдала оружие. – Покажи.

Тот послушно выложил перед хозяином ее пистолет. Исправный, хорошо смазанный «ТТ» в отличном состоянии у торговцев стоил не менее ста патронов. Предложение было выгодным, но Очко лишь презрительно скривился.

– Десять пулек, – объявил он и уставился на Гончую с видом победителя.

Но тут подал голос молчавший до этого черноусый игрок:

– Двадцать даю! Хороший цена. Продавай.

– Я не продаю. Это залог, – уточнила Гончая, но выложенные черноусым патроны, двадцать штук, ссыпала к себе в карман.

Охранник снова забрал пистолет, так что черноусый даже не успел к нему прикоснуться, и Гончая с молчаливого разрешения Очко заняла место за игровым столом. Майка примостилась рядом, крепко обхватив под столом руку своей спутницы.

– Делайте ставки, – объявил Очко и, придвинув к себе выкрашенный черной краской лист фанеры, на котором вел записи мелом, вопросительно уставился на игроков.

– Двадцать на чет! – тут же объявил черноусый, но через мгновение поправился: – Нэт, на нэчет!

Выигравший в предыдущий раз курильщик тоже поставил на нечет, но лишь десять патронов. Еще можно было ставить на конкретное число, выигрыш при этом был в десять раз больше, но Гончая, которой Майка четыре раза сжала ладонь, в первый раз решила не рисковать.

– Десять на чет.

Очко молча собрал ставки, записал результаты и принялся трясти деревянный стаканчик, в котором гулко перестукивали игральные кубики, на самом деле вовсе не костяные, а пластмассовые.

– Быстрее давай! Сколько можно, а?! – нетерпеливо воскликнул черноусый, но Очко еще три или четыре раза встряхнул стаканчик и лишь затем перевернул его.

Кубики-кости бойко запрыгали по столу. Они были разных цветов и разного размера: большой черный с белыми точками и маленький белый с черными. Но остановились кости практически одновременно. На обеих выпало одно и то же: два и два – чет.

Гончая облегченно перевела дыхание. Она верила Майке, но все же не исключала того, что девочка могла ошибиться. Очко молча отсчитал ей ее выигрыш. Сам он тоже не остался внакладе, а выиграл даже больше – получил сорок патронов, отдал двадцать. За четыре следующих кона Гончая, выбирая чет или нечет по подсказкам Майки, выиграла еще восемьдесят патронов и, чтобы не насторожить Очко беспрерывными выигрышами, проиграла тридцать.

Поклонник дури постепенно проиграл весь свой выигрыш, собственные патроны и убрался восвояси. Зато черноусый явно не собирался вставать из-за стола, хотя, по оценке Гончей, потерял уже не менее ста восьмидесяти, а то и двухсот пулек. В отличие от него Гончая не собиралась засесть здесь навечно. Она как раз прикидывала, как, правдоподобно сорвав крупный выигрыш, завершить игру, когда полог палатки распахнулся и внутрь ввалились сразу трое.

Двоих из них Гончая, возможно, встречала раньше, а возможно, и нет. Зато третьего, именно он раздвинул полог и первым вошел в палатку, узнала безошибочно. Майка тоже узнала его, и в ужасе стиснула своими ручонками руку Гончей. Стиснула так, что та едва не вздрогнула от боли. Девочку нельзя было за это винить. Перед ней стоял сутулый громила, возглавляющий банду отморозков с Белорусской. Тех самых, что увлеченно и с удовольствием выбивали долги, а также зубы и внутренности у должников Калгана. Тех, кому он поручил разыскать и прикончить женщину с маленькой девочкой, выбившую ему глаз!

Вот только откуда Майка знает Сутулого?! Когда они сбегали из бара, его там не было. Но Майка его узнала! Значит, она его уже видела!

– Здоров, – по-свойски обратился к Очко Сутулый, из чего можно было сделать вывод, что они давно знакомы.

Не спрашивая разрешения, он плюхнулся на скамью, которую занимал любитель дури, подручные расположились по бокам.

«Это хорошо, – подумала Гончая. – В случае драки будут мешать друг другу».

Она погладила под столом Майкины руки, чтобы успокоить девочку, и удивилась, какие они холодные.

– Четверть на чет для разбега, – объявил Сутулый, высыпав на стол перед местным крупье горсть патронов.

Его спутники поставили по десятке на чет и нечет. Гончая поставила десять на число пять, хотя Майка просигналила ей под столом, что будет девять. Черноусый на этот раз решил воздержаться. Очко с демонстративным безразличием записал все заявленные результаты, зато Сутулый после всех объявленных ставок пристально уставился на единственную за столом женщину. Возможно, им руководило простое любопытство, а возможно, дело было в другом.

Гончая неохотно отвела взгляд от громилы. Надо было до конца отыгрывать роль и следить за выброшенными костями. Выпало девять, как и предсказала Майка, шестерка на черном кубике и тройка на белом. Пора было заканчивать представление, тем более что Сутулый не отводил от нее глаз, и в следующем кону Гончая снова поставила на число десять патронов, но на этот раз выбрала его по подсказке Майки.

– Ты откуда такая отчаянная? Местная? – неожиданно обратился к ней Сутулый.

В отличие от своих спутников он не стал делать ставок и, похоже, вообще потерял интерес к игре. Столь внезапная перемена с его стороны Гончей совсем не понравилась.

– Местная, – быстро ответила она и отвернулась, чтобы не встречаться с ним взглядом.

Но такой ответ Сутулого не удовлетворил.

– А ты, мелкая, тоже местная? – спросил он у Майки.

– Это моя дочь. Она немая, – ответила за Майку Гончая.

– Гм, – недоверчиво усмехнулся Сутулый. – А раньше вроде говорила.

Гончая напряглась, но ни спросить, ни ответить Сутулому не успела. Выброшенные на стол кости остановились, и в тот же миг палатка огласилась криком черноусого.

– Выиграла! Все-таки выиграла!

Очко что-то недовольно проворчал себе под нос, Гончая не разобрала слов, и принялся отсчитывать ее выигрыш. Спутники Сутулого тоже не удержались от комментариев, и только он сам по-прежнему хранил многозначительное молчание.

«Последний раз и уходим», – пообещала себе Гончая. Им с Майкой нужен новый паспорт, а чтобы приобрести его, нужны еще почти двести патронов.

– Ставки? – Очко уже забрал со стола разлетевшиеся кости и держал перед собой измазанную мелом доску, и хотя он обращался ко всем игрокам, смотрел исключительно на Гончую. Все прочие за столом тоже глазели на нее.

– Играешь, отчаянная? – спросил Сутулый.

Гончая под столом слегка подтолкнула Майку коленом, потом ущипнула ее за руку, но все оказалось тщетно. Девочка ни на что не реагировала.

* * *

Майка сразу узнала злого и грубого человека, который приходил на Маяковскую вместе с толстым барменом, разыскивающим ее сестру. Майка хорошо помнила, как он дважды ударил сестру, требуя вернуть долг. Но рядом с женщиной-кошкой она никого не боялась.

Лицо злого человека недолго стояло у Майки перед глазами. Как только он вошел в палатку, вокруг него начала сгущаться темнота. В одно мгновение тьма заполнила все вокруг, а когда Майкины глаза пробились сквозь мрак, она увидела гигантского подземного червя, ворочающегося в своей каменной пещере. Все тело сжалось от ужаса, и Майка, как когда-то в раннем детстве, изо всех сил обхватила мамину руку.

Из пасти червя вырывались клубы густого едкого дыма. Дым был таким горячим, что все живое, соприкоснувшись с ним, мгновенно превращалось в пепел. Даже каменные стены пещеры начинали плавиться, как плавится свечной воск, когда червь изрыгал на них свое раскаленное дыхание, что позволяло чудовищу проделывать новые ходы в толще земли.

Но сейчас монстр не просто полз вперед. Вот гигантская голова-пасть повернулась в сторону, но едва ощетинившееся тысячами лап-когтей кольчатое тело устремилось за ней, червь снова изменил направление движения. Чудовище как будто что-то искало под землей. Или кого-то…

Следующее изображение. Живые картинки или образы, как их называл Стратег, сменяли друг друга с головокружительной быстротой, как в той чудесной игрушке – калейдоскопе, которая была у Майки в проглоченном червем подземном бункере.

Только что она видела окутанного раскаленным дымом гигантского кольчатого монстра, прогрызающего себе путь в толще земли, и вот уже перед глазами пожилой человек с изображением книги, нарисованной на выбритом виске – брамин, как назвала его женщина-кошка. На нем необычная одежда – длинный, до самого пола, серый халат, подпоясанный широким поясом. Брамин смотрит на большую карту метро с какими-то пометками (Майка знает, что все эти пометки он сделал сам) и что-то говорит внимательно слушающему его Стратегу. Тот тоже смотрит на карту метро, молчит и хмурится. И чем дольше говорит брамин, тем больше хмурится Стратег.

Новый поворот калейдоскопа, только вместо красивого узора из цветных стеклышек перед глазами Майки залитая светом комната. В ней трое: Стратег, его охранник и Шериф. Второго охранника Стратега Майка не видит, но знает, что он рядом – стоит за запертой дверью. На этот раз говорит Стратег. Слов не слышно, но Майка знает, что ему нужно. Он хочет и не просто хочет, а требует, чтобы Шериф куда-то пошел, туда, где опасно, и принес что-то оттуда.

Опять Стратег, но комната уже другая, темная. Он там один. Нет, не один. В темноте скрываются другие люди. Ни лиц, ни фигур не разобрать. Опасные люди. Они тоже работают на Стратега, служат ему – ищут людей по его приказу. И убивают, если он этого потребует. На этот раз речь о… Майкиной маме! Тот, к кому обращается Стратег, хочет ее убить, но Стратег не разрешает, потом добавляет что-то еще, и рот скрывающегося в темноте человека растягивается в зловещей улыбке. Майка щурится, стараясь рассмотреть его, но видит только белеющие во тьме оскаленные зубы.

Милая, родная, тебе плохо?!

Майка все-таки слышит чей-то голос. Он похож на мамин. Или нет? Ни Стратег, ни скрывающиеся в темноте люди не знают о ее незримом присутствии. И никто из них не назвал бы ее родной и милой.

Очнись, милая, очнись!

Мама целует ее в лоб, потом в щеки. Майка открывает глаза и видит перед собой женщину-кошку. Но та смотрит на нее точь-в-точь, как мама.

– Тебе лучше? – спрашивает женщина-кошка и, когда Майка с благодарностью пожимает ей руку, объясняет собравшимся за столом мужчинам: – Дочь плохо переносит духоту. Мы, пожалуй, пойдем.

В палатке действительно душно, но не так, чтобы от этого падать в обморок. Женщина-кошка врет игрокам, чтобы обезопасить Майку, чтобы те не узнали о ее способностях.

– Куда?! – внезапно восклицает лысый ведущий. Он не нравится Майке так же, как не нравится сутулый человек, избивший ее сестру. – Раз выиграла – играй еще!

Женщина-кошка обхватывает под столом Майкину руку. Ей нужно знать результат, чтобы правильно сделать ставку, но Майка не может ей помочь. Она так напугана калейдоскопом последних видений, что просто не в состоянии разглядеть положение выброшенных игральных костей. Сказать об этом нельзя – по условиям игры Майка немая, и она виновато жмет руку женщине-кошке.

Но что это?! Женщина-кошка приняла этот жест за подсказку и поставила половину всех своих патронов на цифру два. Она ошиблась! Все за столом замирают. Майка тоже. Она дергает женщину-кошку за руку, чтобы привлечь внимание. Они смотрят друг другу в глаза, и к женщине-кошке приходит понимание. Она меняется в лице, хочет отменить ставку, но уже поздно. Ведущий останавливает ее повелительным жестом и выбрасывает кости.

«Пожалуйста, пусть будет один-один!» – шепчет про себя Майка, глядя на катящиеся по столу игральные кубики. Первым останавливается черный. Один! Белый продолжает катиться. Майка слышит, как рядом тяжело дышит женщина-кошка. Она тоже следит за кубиком и все сильнее и сильнее сжимает под столом Майкину руку. Потом все звуки исчезают, как и боль в руке. Остается только переворачивающийся кубик. Еще переворот, еще…

«Стой!» – кричит ему Майка. И кубик замирает, открыв взорам всех присутствующих грань с единственной черной точкой. Один-один!

Установившаяся в палатке тишина взрывается криками и злобными ругательствами, но Майка их почти не слышит. У нее кружится голова, и очень трудно дышать. Надо бы выйти на воздух, там ей наверняка станет лучше. Но голова кружится все сильнее, и слабость такая, что она даже не может пошевелиться.

* * *

Встать из-за стола Майка не смогла, и Гончей снова пришлось взять ее на руки. На этот раз малышка не потеряла сознание, но «угадывание» результатов игры вымотало ее так, словно она целый день без еды и отдыха ворочала неподъемные камни. Хотя, кто знает, какие нагрузки ей приходится выдерживать в своем особенном состоянии. Может, это еще тяжелее.

Выбравшись из палатки, Гончая отнесла девочку к краю платформы и осторожно положила на пол. Мешок с выигрышем, где позвякивали почти три с половиной сотни патронов, пристроила рядом. Местная публика не обратила на них внимания, тем более никто не предложил свою помощь, чему Гончая была только рада. В рухнувшем мире лишнее внимание почти всегда означало лишние хлопоты, а им обеим сейчас особенно следовало избегать лишнего внимания.

Из туннеля, как обычно, тянуло сквозняком, и Майке на этом освежающем ветру сразу стало лучше. Лицо порозовело, затуманившийся взгляд приобрел осмысленное выражение. Девочка покрутила головой по сторонам и, убедившись, что они уже не в игровом притоне, спросила:

– Мы выиграли?

– Благодаря тебе, – Гончая похлопала набитый патронами мешок. Очко хоть и негодовал из-за своего проигрыша: рычал и брызгал слюной, но расплатился сполна.

– Теперь ты сможешь купить паспорт?

– Теперь… – Гончая не договорила. Из палатки Очко друг за другом вышли Сутулый и остальные игроки. Даже черноусый решил наконец прекратить игру или спустил все до последнего патрона, включая те, что вернула ему Гончая. – А ну-ка, пойдем.

Майка легко поднялась на ноги, хотя только что лежала без сил (для ребенка, да и для взрослого, она поразительно быстро восстанавливалась), и последовала за своей спутницей.

Нельзя было упускать момент, пока Очко оставался в своей палатке один. Разговор с ним не предназначался для чужих ушей, а в любую минуту в притон могли заявиться новые игроки. Гончая не стала тратить время и еще с порога объявила:

– Я по делу.

Очко хмуро взглянул на нее, но все понял правильно и махнул рукой заступившему дорогу охраннику.

– Обожди снаружи. Ко мне никого не впускать, кроме… Ну, сам знаешь.

Едва охранник скрылся за пологом палатки, Гончая выложила на игровой стол перед хозяином притона расписку ганзейского банка.

– Это аванс, остальное при получении паспорта.

– Э-э, нет, – злобно ощерился Очко. – Никаких авансов. Хочешь чистую ксиву, плати сразу.

По непримиримой позе и вытаращенным глазам, было ясно, что спорить с ним бесполезно. Из-за своего недавнего проигрыша Очко уперся рогом и от своих слов не откажется. Гончая неохотно развязала мешок с выигрышем и отсыпала недостающую сумму.

– Давно бы так, – взгляд шулера и изготовителя фальшивок сразу потеплел. В глазах даже промелькнуло что-то человеческое. – Завтра к вечеру сделаю.

Что ж, надежный паспорт за час на коленке не нарисуешь.

– Не вздумай меня кинуть.

– Я таким делами не занимаюсь, – изобразил «натуральную» обиду Очко. Словно обыгрывал простаков в карты и кости исключительно честным путем.

Патроны, оставшиеся у нее после визите к Очко, Гончая распихала по разным карманам. Она не чувствовала явной опасности, но всегда лучше иметь свободные руки. Особенно, когда находишься на станции, живущей по бандитским понятиям. Впрочем, в рухнувшем мире такими понятиями руководствовалось большинство его обитателей.

Шагая по станционной платформе, Гончая привычно ощупывала взглядом разношерстную местную публику. Как на всех бандитских станциях, на Новокузнецкой хватало воров и мошенников. Наверняка встречались и убийцы. Но никто не пялился в их с Майкой сторону, хотя черноусый посетитель притона давно уже должен был разнести среди местных жителей весть о ее невероятном выигрыше. Да и о сутулом громиле с Белорусской тоже не следовало забывать. Кстати, о нем!

– Майка, помнишь того высокого мужчину, который обращался к тебе? – спросила она у шагающей рядом девочки и, когда та кивнула, добавила: – Откуда ты его знаешь?

– Он приходил к нам на Маяковскую, побил мою сестру, требовал, чтобы та отдала долг хозяину бара, которому ты выбила глаз.

Что-то такое Гончая и ожидала услышать.

– А тебе он что-нибудь сделал? – Она старалась говорить спокойно, но затвердевший голос выдал волнение. К тому же, несмотря на любые уловки, Майка всегда чувствовала перемену ее настроения.

– Хотел. Но сестра сказала, что все отдаст, и он меня не тронул.

– И не тронет. Даже если захочет, – заверила девочку Гончая и, чтобы поднять ей настроение, предложила: – Может, перекусим? Теперь есть на что.

Майка просияла.

– Давай. И еще можно чая, горячего? А то мне что-то холодно.

– Чая обязательно.

Гончая взяла девочку за руку и решительно направилась к бару, который украшала крупная вывеска «ВОДКА – ШАШЛЫК». Майка тоже взглянула на вывеску и неожиданно спросила:

– Что там написано?

– Что чай у них тоже есть, – вышла из положения Гончая.

Несмотря на броскую вывеску, бар не представлял собой ничего особенного. Грязный, давно не мытый пол, на котором в шахматном порядке стояли пять круглых обеденных столиков. За двумя из них, беспрестанно размахивая руками и громко разговаривая, обедали пять человек. На месте раздачи стоял железный мангал, где жарились сомнительного вида мясные тушки. За ходом этого процесса наблюдал смуглый коренастый шашлычник в измазанном жиром и сажей фартуке. Рядом с мангалом Гончая заметила накрытый листом фанеры деревянный ящик, очевидно, используемый шашлычником в качестве стола раздачи, а за его спиной грубо сколоченный стеллаж, заполненный разнокалиберными пустыми бутылками.

– Выпить, закусить? – поинтересовался шашлычник, глядя на вошедших.

Гончая подумала, что ему нечасто доводилось видеть в своем заведении женщину с ребенком. Возможно, что и никогда.

– Показывай, что есть, – потребовала она.

При ближайшем рассмотрении заявленная на вывеске водка оказалась обыкновенным мутным самогоном, а шашлык – запеченными на решетке крысами. Правда, сам шашлычник, не моргнув глазом, заявил, что это морские свинки. Гончей приходилось есть и то и другое, и большой разницы между мясом крыс и морских свинок она не заметила. Разве что крысятина была пожестче и грубее, а вкус так вообще не отличался. Она повернулась к разглядывающей мангал Майке:

– Будешь?

Девочка втянула носом вьющийся над углями легкий дымок, насыщенный запахами жарящегося мяса, и кивнула. Гончую это не удивило. У жителей вечно голодной Маяковской любое мясо почиталось за деликатес, а Майка как-никак прожила там шесть лет, и ей не привыкать.

– Два шашлыка, два чая, только нормального с ВДНХ, и пакет сушеных грибов с собой, – сделала заказ Гончая. – Есть нормальный чай-то?

– Обижаешь! – гортанно воскликнул шашлычник. Чем-то он напоминал черноусого любителя азартных игр. – Все есть. Чай, водка. Хороший водка, сам делал. Надо?

– Обойдусь, – отрезала Гончая. – Остальное давай.

– Сейчас все будет, – заверил ее шашлычник, но не бросился выполнять заказ, а защелкал костяшками на счетах.

Сколько помнила Гончая, на Новокузнецкой и смежной с ней станциях продавцы всегда брали плату вперед, иначе можно было вообще не увидеть своих денег. Таковы уж особенности местных нравов.

Приняв плату, шашлычник расплылся в подобострастной улыбке, ловко снял с мангала две запеченные крысиные тушки и протянул покупательнице:

– Кушай, дорогая. Отличный шашлык, пальчики оближешь. А чай и грибы сейчас принесу, – добавил он и исчез на кухне или в подсобке, вход в которую был занавешен куском брезента.

На мгновение, когда шторка сдвинулась в сторону, Гончая что-то заметила в глубине подсобки. Неподвижно застывшие человеческие фигуры, висящая на крюках одежда или просто фикция, мираж? Если бы можно было рассмотреть получше. Но откинутая брезентовая занавеска тут же вернулась на место, отрезав от ее взора все, что находилось внутри.

– Что там? Что ты увидела? – подала голос Майка, заметив ее волнение.

– Ничего, все в порядке, – успокоила девочку Гончая. – Просто показалось. Давай уже есть, садись за стол.

Скорее всего, ей действительно показалось. Переволновалась за Майку, вот и мерещится невесть что. Если рассудить здраво, что делать Сутулому в подсобке новокузнецкого бара, расположенного в четырех перегонах от его родной Белорусской? Какие у него могут быть общие дела с местным шашлычником? И все-таки лучше принять меры предосторожности. Только мертвецам нечего опасаться, а для живых осторожность никогда не бывает лишней.

– Помнишь, как мы ночевали в туннеле?

Пока Гончая размышляла об увиденном, Майка, оказывается, уже разломила на части крысиную тушку и сейчас с удовольствием обгладывала мелкие косточки. Ответить с полным ртом она не смогла и ограничилась простым кивком, после чего быстро прожевала находящееся во рту мясо и спросила:

– Мы будем снова спать в туннеле?

– Возможно, – уклончиво ответила Гончая. – Если не найдем укромного места. Ты как, выдержишь?

Прежде чем ответить, Майка обдумала перспективы ночевки в туннеле (при этом у нее сделалось такое не по-детски серьезное лицо, что Гончая не смогла сдержать улыбку) и кивнула:

– Если ты будешь со мной, выдержу.

– Договорились, – еще шире улыбнулась Гончая. – Но я все же надеюсь, что нам этого делать не придется.

Сейчас, когда она смотрела в перемазанное жиром лицо Майки, видела перед собой ее сияющие от удовольствия глаза, совсем не хотелось думать об опасности. Тем более что в обеденный зал вернулся шашлычник с пакетом сушеных грибов и принялся разливать в металлические кружки свежезаваренный чай.

* * *

Шум в ушах и чей-то голос неразборчиво, как эхо, а перед глазами собственные ноги… Гончая пошевелилась, поняла, что стоит, но не смогла сдвинуться с места.

– Стой. Не рыпайся, – раздалось за спиной. И тут же кому-то другому: – Эта очухалась!

Понятно: сзади ее держат за руки. Связывать не стали, но все тело как будто ватное. Кружится голова и немного тошнит. Похоже на отравление. Где же она прокололась?

Сделав усилие, Гончей все же удалось приподнять голову и осмотреться. Из станционного бара она попала в какой-то темный подвал с низким потолком, где единственным источником света была чадящая масляная лампа, стоящая на полу в двух шагах от нее. Причем Гончая совершенно не представляла, как здесь оказалась. Последнее, что осталось в памяти, как они с Майкой сидят за столом, едят жареных крыс и пьют грибной чай. Чай! Не иначе шашлычник, прежде чем подать его, сыпанул в кружки какой-то отравы!

– Уже? Я думал, дольше проспит, – подтвердил ее предположение знакомый голос, и вступившая в круг света темная фигура окончательно превратилась в сутулого подручного Калгана.

– Видно, зелье протухло. Мелкая-то вообще не отрубилась, – заявил в ответ тот, кто держал Гончую за локти.

– Милая, с тобой все в порядке? – быстро спросила она.

– Да, мама, – тут же раздался из темноты звонкий голос Майки.

Значит, их держат вместе! Вглядевшись во мрак, Гончая смогла рассмотреть лишь хрупкую детскую фигурку, но голос, без сомнения, принадлежал Майке. Рядом с девочкой маячила размытая тень третьего похитителя. Похоже, в подвале больше никого не было.

– Хватит болтать, – рявкнул Сутулый. Он приблизился к Гончей вплотную и ткнул ей в лицо узел с остатками выигрыша. – Здесь нет и пятидесяти пулек! Где остальные?

– А тебе-то что?

Ее наглость отчего-то пришлась Сутулому по душе. Он даже довольно улыбнулся.

– Она это. Вон какая борзая, – заявил громила, обращаясь к своим подельникам. – Я сразу понял, что это она хозяину глаз вынесла, а вы сомневались.

– Мне все равно, что ты себе вообразил. – Гончая пожала плечами. Держали ее крепко, но вырваться, пожалуй, можно. Но что дальше? Она одна – их трое. Все вооружены. И у них Майка, а девочке без ее помощи не освободиться.

– Ошибаешься, – рассмеялся Сутулый в ответ на ее слова. – Это тебе только кажется, что все равно. А на самом деле разница между тем, как умирать: быстро или медленно, просто огромная. Я могу сделать так, что ты будешь мечтать о скорой смерти.

С этими словами Сутулый вытянул из-за голенища длинный и узкий клинок и прижал лезвие к щеке Гончей. Подобные ножи продавались в метро практически на каждой станции, их популярность объяснялась тем, что этими ножами было очень удобно резать свиней. Ну и людей, конечно.

– Не трогай маму! – вступилась за Гончую Майка.

Та не ожидала такого от своей маленькой спутницы и, чтобы успокоить девочку, поспешно сказала:

– Не волнуйся, милая. Он меня не убьет, потому что тогда ему придется нести на Белорусскую мое тело. Иначе хозяин не поверит.

– Умная, да? – усмехнулся Сутулый. То, как он это произнес, не понравилось Гончей. Еще больше ей не понравилось, что он не убрал нож от ее лица. – Только мне не нужно тащить тебя целиком. Хозяину для опознания и одной твоей башки будет довольно. Вот ее я тебе и отрежу.

Похоже, он не врал. Дело принимало скверный оборот.

– А с мелкой что делать? – обратился к Сутулому третий похититель, который держал за шиворот Майку.

– В бордель на Цветном продадим. Там малолетки в цене, – не задумываясь ответил тот и вновь повернулся к Гончей: – Мы отвлеклись. Говори, где спрятала остальное бабло, и обещаю, что умрешь быстро, а иначе…

– Отпусти маму и уходи! Все уходите и останетесь живы!

В первый миг Гончей показалось, что она ослышалась. Но нет, говорила Майка! Это был ее голос. И он звучал так, что ему нельзя не поверить.

Сутулый даже подскочил на месте, а его глаза буквально вылезли из орбит от удивления.

– Чего?! – взревел он. – Чё ты несешь, сопля мелкая?!

– Уходите или вы все умрете! – твердым голосом повторила Майка. Она совершенно не боялась Сутулого и его людей, ее спокойствию можно было только позавидовать.

Зато самого Сутулого буквально затрясло от злости.

– Ты… ты думаешь, испугала меня?! – он резко повернулся к Майке. При этом полы его утепленной кожаной куртки широко распахнулись, и Гончая увидела у него за поясом свой «ТТ». Собственный ствол он носил в закрытой кобуре, а отобранный у нее засунул себе под ремень. – Меня многие пугали, но я никого не боюсь! Ни тебя, ни твою гребаную мать!

Сутулый рванулся к Майке, но Гончая остановила его:

– Тогда ты умрешь бесстрашным.

Он прошипел что-то нечленораздельное и бросился обратно. В схватке никогда нельзя терять над собой контроль, нельзя, чтобы ярость застилала тебе глаза. Сутулый не мог об этом не знать, иначе не выжил бы в рухнувшем мире, но сейчас он себя не контролировал. А вынудила его к этому маленькая, но бесстрашная шестилетняя девочка.

Он налетел на Гончую всей своей тушей так, что едва не сбил ее с ног, а заодно и своего подручного, который держал пленницу за локти. Тот непроизвольно подался назад и ослабил хватку. Только и ожидавшая этого момента Гончая не растерялась. Резкий рывок, и вот уже ничто не сковывает ее движений. Освобожденные из захвата руки скользнули по животу Сутулого, прошлись по бокам, и через мгновение левая нащупала ребристую рукоятку «ТТ».

Несмотря на упорные тренировки, Гончая так и не научилась одинаково метко стрелять с обеих рук. Когда пистолет находился в правой руке, пули неизменно ложились кучнее, а когда перекладывала оружие в левую, то порой допускала и промахи. Но при стрельбе в упор промахнуться невозможно.

Выпущенная прямо в бок пуля разорвала Сутулому почку. Он умер практически мгновенно, даже не успев понять, что умирает. Следующим две пули получил его не вовремя разжавший лапы подручный. Все решала скорость, так как Майке по-прежнему угрожала опасность. Поэтому Гончая, не целясь, дважды выстрелила ему в грудь. Он мог и выжить – в метро всякое случалось, но оказать какое-либо сопротивление теперь точно не мог. Реальную угрозу представлял третий похититель, которого Гончая наконец смогла как следует рассмотреть. Он верно оценил свои шансы в перестрелке и не стал стаскивать с плеча помповое ружье, а вместо этого выхватил нож и приставил лезвие Майке к горлу.

– Брось пушку! – визгливо закричал он, безуспешно пытаясь спрятаться за девочкой. – Бросай или ей капец!

Гончая встретилась взглядом с Майкой, но не заметила в ее глазах ни капли страха или волнения. Такой выдержке можно было только позавидовать.

– Все хорошо, милая.

Девочка не ответила, с ножом около подбородка это было невозможно, но прикрыла веки в знак того, что полностью доверяет своей названой матери.

– Ствол бросай! – снова завизжал угрожающий Майке подонок.

Гончая не стала ему отвечать – много чести. Вместо этого она ударила ногой по горящей лампе, отбросив ее в сторону.

Любой свет в темноте приковывает внимание, а когда источник света только один, от него практически невозможно оторвать глаз. Подонок не стал исключением и повернулся вслед за улетевшей в темноту лампой, вооруженная рука отклонилась в сторону, и нож слегка удалился от Майкиного горла. В тот же миг Гончая нажала на спуск. Стрелять пришлось вслепую. Едва отброшенная ею лампа разбилась об стену, Майку и бандита за ее спиной накрыла темнота. Но Гончая запомнила расположение врага и не промахнулась. Надеялась, что не промахнулась!

Оттуда, где он стоял, донесся глухой удар упавшего тела.

– Майка! – крикнула Гончая в темноту.

– Я цела, – донеслось в ответ.

– Он ничего тебе… не сделал? – Только сейчас Гончая почувствовала, как дрожит ее голос.

– Щеку порезал, – неожиданно призналась Майка. – Но это ерунда. Мне уже не больно.

Что?! Гончая подбежала к девочке, обняла ее и принялась целовать. Левая щека Майки оказалась мокрой и соленой на вкус, а когда Гончая провела по щеке языком, то обнаружила на ней короткий горизонтальный порез. Жизни девочки это не угрожало (если только подонок не занес ей в кровь своим ножом какую-нибудь инфекцию!), но Гончая с негодованием представила, каково будет Майке в дальнейшем с обезображенным лицом.

– Надо зажечь свет, чтобы осмотреть рану, – сказала она.

Долго искать не пришлось. Фонарь нашелся в карманах у угрожавшего Майке бандита. Гончая тут же включила его, но сначала осмотрела не названую дочь, а напавших на них похитителей. Все трое оказались мертвы, причем последнему она попала точно в лоб. Гончая отметила это мимоходом, как констатацию фактов, и повернулась к девочке.

В свете электрического фонаря ее рана выглядела не такой уж страшной – Гончая ожидала худшего, а когда она, подобно собаке, слизнула со щеки Майки натекшую кровь, то увидела там лишь неглубокую царапину, которую даже не требовалось зашивать.

– У тебя тоже, – сказала Майка, когда они встретились взглядами.

– Что, тоже?

– Кровь. Вот здесь. – Девочка дотронулась пальчиком до ее лица. – Теперь мы с тобой похожи.

Гончая улыбнулась:

– Ерунда. Все равно мы с тобой красивые.

Она забыла, что Майка очень серьезно относится к словам, к любым словам, даже к шуткам. Вот и сейчас девочка на несколько секунд задумалась, после чего спросила:

– Ты, правда, считаешь меня красивой?

Вопрос, между прочим, совершенно серьезный, еще больше рассмешил Гончую или это была просто нервная реакция на пережитое волнение и страх за девочку.

– Вот увидишь, пройдет еще несколько лет, и молодые люди будут сворачивать себе шеи, оглядываясь тебе вслед, – с трудом сдерживая смех, сказала она.

Майка, напротив, печально вздохнула.

– Ты думаешь, мы доживем?

– Ну, этих-то пережили. – Гончая осветила фонарем распластанные на полу тела.

– Я не о них, – покачала головой Майка. – Не о людях.

– А о ком?

Но Гончая уже и сама поняла, кого девочка имеет в виду. Ей сразу расхотелось шутить и смеяться. Потому что где-то под землей ворочалось и ползало, постепенно пожирая рухнувший мир, невообразимо огромное членистоногое чудовище, от которого не было спасения.

– Ты опять видела червя? – осторожно спросила она у Майки.

Та нахмурила свое бледное личико (гончая тут же пожалела, что задала свой вопрос, настолько страдальческий у Майки сделался вид) и ответила:

– Сейчас нет, но я его чувствую. Он что-то ищет, и когда найдет…

– Мы выберемся! – заверила девочку Гончая. – Обязательно выберемся. Сбежим от него, спрячемся где-нибудь. Обманем, наконец. Это же просто безмозглый червяк, пусть даже очень большой.

– Нет, – тихо возразила Майка. – Не просто. Он не такой, как прочие монстры.

«А ведь она права, – с ужасом подумала Гончая. – Червь не обычный монстр – он пожиратель! Пожиратель рухнувшего мира».

* * *

Майке снова пришлось изображать из себя немую и немного глуповатую дочь женщины-кошки, когда они вдвоем пошли за паспортом. В первый раз ей было ужасно страшно. А ну как все поймут, что она не такая? Потом стало даже интересно. И еще в голове постоянно вертелся вопрос: полюбила бы ее женщина-кошка, если бы она на самом деле не могла говорить, а только мычала и пускала изо рта слюни? Но спросить об этом Майка не решалась, да и не могла, ведь нужно было изображать повредившуюся умом немую.

Женщина-кошка считала, что для них обеих так будет безопаснее. Она даже не стала выходить на платформу, чтобы не показываться на глаза жителям станции, поэтому всю прошлую ночь и остаток дня они провели в подвале, где были застрелены похитившие их бандиты.

Майке совсем не хотелось ночевать там, хотя в подвале было сухо и довольно тепло. Гораздо теплее, чем в продуваемом сквозняками туннеле, где они с женщиной-кошкой заночевали в первый раз. Но сейчас ее не покидала мысль, что в любой момент пол подвала, а вместе с ним и сама Майка с женщиной-кошкой могут провалиться в пасть огромного подземного монстра, и чувство страха не позволило уснуть.

На следующий день Майка чувствовала себя так плохо, что с трудом смогла подняться на ноги, но вовсе не из-за того, что всю ночь не сомкнула глаз. Ночь тут была совсем ни при чем. Поселившийся в душе страх лишил ее сил. Он, как тот гигантский червь, грыз ее изнутри, высасывая все соки и отравляя своим ядом.

Перед тем как отправиться за паспортом, женщина-кошка досыта накормила Майку копченой свиной колбасой, которую нашла у бандитов, и напоила водой из фляжки. Обильная еда придала сил, но не избавила от страха и не подняла настроение. К тому же откуда-то появилось ощущение надвигающейся неотвратимой беды. Оно не было вызвано очередным видением – после того как Майка покинула палатку Очко, она больше ничего не видела. Но и без новых видений Майка чувствовала, что новая беда связана с ужасным подземным чудовищем.

И вот она шагала по платформе (выбраться из подвала оказалось совсем не сложно, женщина-кошка запросто нашла ведущую наверх железную лестницу) и так же, как ее спутница, настороженно глазела по сторонам.

Женщина-кошка подготовилась к любым неожиданностям. У нее под одеждой спрятаны два пистолета: свой и тот, который она забрала у главаря похитителей, и два бандитских ножа. Большое и тяжелое ружье она брать не стала, но не выбросила и не оставила в подвале, а аккуратно спрятала под лестницей, когда выбиралась на платформу. Она, как всегда, держалась настороже, хотя никто из замеченных Майкой людей не собирался на нее нападать. Они будто чувствовали силу женщины-кошки и сами уступали ей дорогу.

Возле палатки, где вчера шла игра, никого не было. Женщину-кошку это насторожило, но она все-таки заглянула внутрь. Майка протиснулась следом. В палатке оказалось пусто. Так в первый момент решила Майка, но потом заметила за игровым столом неподвижную фигуру лысого человека и поняла свою ошибку. Он был взволнован и напуган не меньше Майки, хотя и пытался это скрыть. Отчего бы ему бояться? Он же не знал про червя.

– Пришла? – обратился лысый к женщине-кошке, жестом приглашая зайти.

Но женщина-кошка не спешила внутрь.

– Ты один? – спросила она.

– Один. – Сидящий за столом человек энергично кивнул. – Кому здесь еще быть? – Словно желая убедиться, что в палатке больше никого нет, он демонстративно огляделся.

– Сделал? – задала новый вопрос женщина-кошка.

Она не уточнила, что ее интересует, но и лысый человек, и Майка поняли, что речь идет о паспорте.

– Как договаривались. – Лысый достал откуда-то плоскую книжечку и кинул на середину стола.

Майка никогда не держала в руках ганзейский паспорт, да и никакой другой не держала. Но документ, который отобрали у женщины-кошки пограничники, и тот, который бросил им лысый, выглядели очень похоже. Во всяком случае, издалека.

Видимо, женщина-кошка ожидала от лысого подвоха, иначе она бы не удивилась, увидев готовый паспорт. Наверное, поэтому и не спешила забирать. Прежде чем приблизиться, она опустила руку в карман, где спрятала один из пистолетов, и лишь после этого вошла. Ее взгляд был прикован к человеку за столом, но тот не двигался.

Майка заметила каплю пота на его щеке. В палатке, конечно, не холодно, но и не настолько жарко, чтобы вспотеть. Женщине-кошке это тоже показалось странным.

– Ты заболел? – поинтересовалась она.

– Нет. С чего ты взяла?

– Пот на щеке.

Лысый на мгновение застыл, после чего вытер щеку.

– Знобит что-то.

Может, это действительно так. Даже, скорее всего, так, но почему тогда его лицо побледнело от страха, а руки на столе мелко дрожат.

– А сказал, что… – начинает женщина-кошка.

Больше она ничего не успела сказать. Стены палатки будто взлетели вверх, и внутрь ворвались серые люди. Майке они казались серыми, потому что одеты в одинаковые серые комбинезоны. И все трое набросились на женщину-кошку. Двое заламывали ей руки, она пыталась вырваться, но не смогла – слишком неравны силы. Женщина-кошка одна, а тех, кто на нее напал, трое. Ей все-таки удалось вытащить из кармана пистолет. Майка с надеждой смотрела на нее. Вот! Сейчас…

Но чужие грубые руки накрепко вцепились в женщину-кошку, не давая ей поднять оружие, и выпущенная ею пуля вонзилась в пол. А потом третий мужчина вырвал у нее пистолет, схватил за волосы и ударил лицом об стол. Так сильно, что по столу разлетелись брызги крови.

Майка оцепенела от страха. Все произошло настолько быстро – только что, кроме лысого, женщины-кошки и ее самой, в палатке никого не было, и вот уже здесь орудуют ворвавшиеся снаружи люди в серых комбинезонах, – что она даже не успела осознать случившееся. Лишь когда заметила кровь на лице женщины-кошки, до Майки наконец дошло – серые избивают ее названую мать!

– Не трогайте маму! – крикнула она, забыв, что изображала немую, и вообще – обо всем, даже о гигантском черве.

Со сжатыми кулачками Майка набросилась на предводителя серых – именно он ударил маму лицом об стол. Он крупнее остальных, такого же роста, но гораздо шире в плечах, с большой шишковатой головой и мускулистой шеей, такой короткой, что кажется, голова торчит сразу из плеч. Зато у него длинные и сильные руки, и он, отмахнувшись словно от назойливого комара или мухи, опрокинул Майку на пол.

В падении она ударилась затылком о край стола. Это очень больно, гораздо больнее тех жалких толчков, которые она успела отвесить главарю серых. Он их, наверное, даже не почувствовал. Зато у Майки перед глазами вспыхнули искры, не красные или желтые, какие взлетают над пламенем костра, совсем черные. Они застилали глаза, а Майка очень хотела понять и разобраться, что же происходит! И главное ей все же удалось увидеть.

Вот предводитель серых поднял за волосы женщину-кошку и прошептал ей в ухо:

– Ну, здравствуй, красавица. Наверное, уже забыла меня. А я все помню. Каждую родинку, каждый волосок на твоей нежной коже. И каждый рубец на спине.

Он старался говорить с нежностью. Но от этой «нежности» Майку пробирал озноб. А потом кружащие перед глазами черные искры погасли окончательно, и она увидела разбитое лицо своей названой матери. Таких лиц ей еще видеть не приходилось. На нем отразились ужас, изумление и жгучая ненависть.

Глава 15
За светлое будущее

Стратег проигнорировал стул и уселся прямо на стол. Видимо, решил, что таким образом общение будет более доверительным. Одной ногой он упирался в пол, а другой покачивал в воздухе. Эта его болтающаяся нога раздражала Гончую даже больше его слов.

Стратег был трезв. Во всяком случае, спиртным от него не пахло. А вот Гончая бы с удовольствием надралась. Но выпить ей никто не предлагал. Приходилось терпеть. Терпеть и слушать.

– За кого ты меня принимаешь? Я, наоборот, велел обойтись без лишнего рукоприкладства. Вот если бы ты стала сопротивляться… А ты, кстати, стала: вытащила пистолет, начала стрелять! Так что разбитое лицо – это его личная инициатива.

Пока Стратег говорил все это, его нога успела качнуться двенадцать раз: шесть раз в сторону сидящей напротив Гончей и столько же в противоположную.

Она сидела на табурете, который привинчен к полу, потому что находилась в допросной. Стол предназначался для следователя, только самого следователя нет, да и Стратег расположился не за столом, а на нем, и на допрос это вовсе не похоже. Но ведь не для того, чтобы потравить свои байки, он приказал схватить ее и притащить сюда.

Стратег заметил, куда направлен взгляд его слушательницы, замолчал и перестал болтать ногой. Однако стоило ему снова заговорить, и его нога, обутая в утепленный ботинок довоенной поры, вновь начала раскачиваться туда-сюда.

У Стратега была хорошая обувь, как и все вещи, которые он носил, но Гончую в первую очередь интересовали ботинки. За два десятилетия их кожа должна была высохнуть и растрескаться, но этого не произошло. Стратег следил за своей обувью: чистил, смазывал (сам или нет – не имеет значения) и регулярно менял. А если у него есть возможность менять обувь и переодеваться, значит, разрушенный червем бункер – не единственное его убежище. Где-то в метро имеется другой или другие подобные объекты.

Стратегу было наплевать, о чем она думает. Он торопился высказаться.

– Не так уж сильно тебе и досталось. Нос не сломан, все зубы на месте, да и разбитые губы уже подживают.

Это верно – зубы и все лицевые кости целы. Но не потому, что тот, кто ударил ее лицом об стол, пощадил свою пленницу. Он-то как раз собирался раздробить ей нос. Просто она успела в последний момент повернуть голову, поэтому пострадали только щека и губы.

– Ударив тебя, он, конечно, перестарался, и будет за это наказан. Но его вполне можно понять. Он ведь зол на тебя не меньше, чем ты на него. А может, и больше. Ты ведь оставила его с носом, когда сбежала.

«А он меня – с отбитыми внутренностями, гноящимися ожогами и исполосованной спиной!» Гончая с трудом сдержалась, чтобы не выкрикнуть это вслух. Наверняка именно этого Стратег и добивался. Он специально тянул паузу, чтобы дать ей возможность ответить, а когда реакции не последовало, продолжил:

– Другой вопрос, почему я скрыл от тебя, что он жив. Только не говори мне, что тебя это не интересует.

Гончей это было действительно не интересно. Как только она поняла, что мучивший ее палач работает на Стратега, ей сразу стало все ясно. Но она терпеливо выслушала ложь, которую он озвучил.

– Я сделал это ради тебя. Да-да, ради тебя! Как бы странно это ни звучало. Вот что произошло, если бы ты узнала правду? Ты бы полезла на Лубянку, чтобы прикончить своего мучителя. Это и прежде было форменным самоубийством, а после того, как на тебя объявили охоту по всей Красной Линии, тем более. Никому бы ты не отомстила, а сама попалась. Если бы тебя не застрелили при аресте, то снова отдали тому же следователю. И на этот раз он бы не позволил тебе сбежать. Мне такая перспектива совсем не понравилась, поэтому я и солгал тебе насчет его смерти.

– Пожалел? – Гончая все-таки заговорила. Сколько уже можно молчать?

Стратег этого не оценил или сделал вид, что не заметил.

– Да, пожалел. Хотя ты мне и не веришь.

«Не меня ты пожалел, а хорошую ищейку, приносящую тебе лакомые куски. И еще прикормленного зверя, загрызающего по твоей указке неугодных людей».

– Ладно, хватит воспоминаний. Чего тебе от меня на этот раз надо?

В первую очередь Стратег охотился за Майкой, но сбежавшая от хозяина Гончая ему зачем-то тоже понадобилась. Иначе палач выпотрошил бы ее в палатке Очко прямо на игровом столе.

– Доверия и взаимопонимания! – Стратег даже всплеснул руками, чтобы продемонстрировать собеседнице бестактность ее вопроса. – За все время нашего знакомства ты видела от меня только хорошее!

«Не считая множества раз, когда меня могли убить, и нескольких случаев, когда активно пытались это сделать».

– А что видел я? Череду совершенно незаслуженных обид. Последний случай – это вообще из ряда вон. Ты похитила ребенка, о котором я заботился, сбежала с ним, заставила меня искать вас.

– И как же твои псы меня нашли?

– Не они, а я! – заявил Стратег. Его прямо-таки переполняло самодовольство. – Их задачей было только доставить тебя и девочку ко мне. А найти, в общем-то, было не сложно. Ты же сама оставила пограничникам свой паспорт, а те, в свою очередь, запомнили, что ты была с девчонкой лет пяти-шести. Я сразу сообразил, что тебе понадобится новый паспорт, использовать полученные от меня документы ты по понятным причинам не станешь, значит, обратишься к своим старым связям. Мои люди проверили изготовителей фальшивых документов и выяснили, что у одного из таких дельцов с Новокузнецкой молодая женщина с маленькой девочкой недавно заказала ганзейский паспорт. Дальнейшее, полагаю, ясно.

– Очко жив?

– Это тот изготовитель фальшивок, который тебя сдал? – уточнил Стратег. – Честно говоря, понятия не имею, но думаю, жив. Какой смысл убивать того, с кем всегда можно договориться?

Гончую, как и Стратега, Очко совершенно не интересовал. Даже злости за предательство она к нему не испытывала. Ведь работающий на Стратега палач и не оставил ему выбора. Вернее, выбор был только такой – помочь палачу схватить явившуюся за паспортом женщину или сдохнуть.

– Как видишь, я абсолютно честен перед тобой и, по-моему, заслуживаю доверия.

– Тогда ради доверия, может быть, снимешь с меня браслеты? – с этими словами Гончая протянула к Стратегу скованные наручниками запястья.

К такому повороту он не был готов, даже ногой перестал болтать – настолько задумался. Но, в конце концов, решил не рисковать.

– Я оставлю ключ на столе. Освободишься, когда я уйду. Не хотелось бы, чтобы ты набросилась на меня.

Гончая пожала плечами. Она не надеялась, что Стратег снимет с нее наручники, но попытаться все равно стоило. Да и не собственное положение волновало ее сейчас.

– Майка где?

– В безопасности. – Стратег явно подготовился к этому вопросу, иначе бы он так быстро не ответил. – Я пущу тебя к ней, если ты докажешь, что тебе можно доверять. Говорю об этом прямо, чтобы между нами не было непонимания.

– Сейчас никто и нигде не может чувствовать себя в безопасности, – ответила Гончая. – Если бы ты видел чудовище, которое вылезло из-под земли, ты бы так не говорил.

Стратег подался вперед.

– Ты о том монстре, которого нарисовала девчонка?! Ты его видела?!

Гончая кивнула.

– Он огромен. И настолько же ужасен. Похож на отвратительную многоножку или кольчатого членистоногого червя. Если можно вообразить червя, пасть которого была бы размером со стадион.

– И что, этот, как ты его называешь, червь реально может разрушить все Московское метро?

– И метро, и все, что осталось от Москвы на поверхности. Он за несколько секунд проглотил бункер, проглотил вместе с тысячами тонн породы, в которой тот был построен. Все эти камни, глыбы гранита и бетона рухнули ему в пасть, как в бездну.

– И ты все это видела?! – Стратег вскочил со стола и беспокойно ходил из стороны в сторону. – Тогда, не считая девчонки, ты единственный человек, который видел монстра, который знает, как он выглядит! Твой опыт просто бесценен, он обязательно пригодится!

– Пригодится? – переспросила Гончая. Внезапно охватившее Стратега возбуждение противоречило его обычному прагматизму и здравомыслию. – Для чего?

– Для того чтобы убить червя, – последовал незамедлительный ответ.

Стратег определенно выжил из ума, но Гончая не собиралась ему это доказывать. Она просто покачала головой.

– Червя невозможно убить. Он слишком огромен.

Пожиратель рухнувшего мира.

Гончая не стала озвучивать Стратегу свои мысли. Он бы их все равно не понял. Даже если бы понял, это ничего бы не изменило.

* * *

Ключ от наручников Стратег, как и обещал, оставил на столе. Не солгал. Расстегнуть их оказалось не просто – за сутки руки в стальных браслетах отекли, и пальцы потеряли чувствительность, но, в конце концов, Гончая справилась. Ключ тут же спрятала за щеку, чтобы иметь возможность освободиться, когда ее закуют снова. Никаких иллюзий по поводу обретенной свободы она не питала. Сейчас явятся конвоиры, снова наденут на нее наручники и вернут обратно в камеру.

Однако явились не конвоиры.

Не прошло пяти минут, как ее оставил Стратег, и в дверь допросной постучали. Это было смешнее всего. Таких вежливых конвоиров Гончая еще не встречала. Но когда дверь отворилась, она увидела не конвоиров.

Перед ней стоял знакомый брамин, геофизик в прошлом, он держал под мышкой целый ворох бумаг, свой длиннополый халат хранителя знаний сменил на заношенную стеганую телогрейку, но Гончая все равно сразу узнала его. На Таганскую, где они встречались последний раз, он привез лишь схему метро с собственноручными пометками, но бумаг у него с той поры заметно прибавилось.

– Здравствуйте, Катана. Очень рад вас видеть.

Гончая улыбнулась в ответ. Чувство оказалось взаимным. Она тоже обрадовалась, увидев перед собой старого знакомого. Он ничего не сделал для нее. Наоборот, это она выполнила для него работу, за которую так и не получила плату. И все же видеть этого человека было приятно. Наверное, потому что большинство людей, с которыми ее сводила судьба, несли с собой опасность и угрозу. А этот человек был другим, он не умел обращаться с оружием, не умел убивать, как не умел делать множество других вещей, столь же необходимых для выживания в рухнувшем мире, но простое общение с ним снимало напряжение, как это делает хорошая порция выпивки, только без последующего похмелья.

Пока Гончая изумленно смотрела на человека, которого никак не ожидала здесь увидеть, добродушие на его лице сменилось испугом. Он осторожно коснулся левой рукой своего рта.

– Простите, вас что, били?

Гончая потерла ободранные наручниками запястья, потом попыталась вспомнить, сколько раз за то время, что они не виделись, ее пытались убить, но не смогла. И тут ее разобрал смех. Брамин изумленно смотрел на нее, а она смеялась, давясь слезами, и не могла остановиться.

Кое-как справившись с собой, она подняла на гостя все еще мокрые глаза.

– Не обращайте внимания. Лучше скажите, как вы здесь оказались?

– Меня пригласили, как консультанта. Вообще-то, это вряд ли можно назвать приглашением, потому что моего согласия никто не спрашивал, – смутившись, уточнил брамин.

Яснее от этого не стало, но терпения Гончей было не занимать.

– Кто пригласил?

– Один весьма своеобразный человек. Он представился Стратегом. Уж не знаю, это образ мышления, занимаемая должность или прозвище.

– Все вместе, – ответила Гончая. – Что ему нужно от вас?

Прежде чем ответить, брамин выложил на стол свои бумаги. Гончая решила, что он подыскивает слова для объяснений. Ей стало еще любопытнее.

– Не знаю, с чего начать, чтобы вам стало понятно. Помните, в прошлый раз я поделился с вами своей теорией о существовании в недрах земли огромного работающего механизма? – спросил он и, когда Гончая кивнула, продолжил: – Так вот, этот человек, Стратег, убежден, что никакого механизма не существует, а все микроочаговые землетрясения вызывает монстр, который живет под землей. Такой огромный, как… Я даже не знаю, с чем можно сравнить его размеры.

– И не нужно. Я видела монстра.

– Видели? Он реально существует?!

Это был вопрос человека, который верит и не верит в то, о чем говорит. Гончая чувствовала то же самое, когда заглянула в адскую бездну. Она мрачно усмехнулась.

– Не целиком. Только несколько сегментов тела и разинутую пасть. Она шире самой длинной из известных вам станций.

– Но… это же невозможно.

– Мир, в котором это было невозможно, рухнул двадцать лет назад, – ответила Гончая.

Брамин застыл на месте, пытаясь переварить ее слова или примирить с изменившейся действительностью свои рациональные теории.

– И на что похож этот монстр?

– На членистоногого червя. На гигантскую сколопендру, у которой лапы растут не по бокам, а со всех сторон ее суставчатого тела, как шипы или иглы. Чтобы представлять себе эту тварь, вам лучше взглянуть на рисунки моей дочери.

– Стратег показывал мне рисунки монстра. Их нарисовала ваша дочь?

– Да, Майка! Вы ее видели?! Знаете, где она?!

По лицу брамина пробежала тень. Он виновато опустил глаза.

– Нет, не видел. И где она, я не знаю. Но здесь ее точно нет. Стратег опасается находиться рядом с ней.

– Опасается? – переспросила Гончая. – Стратег боится шестилетней девочки?

– Дело не в ее возрасте. Я вам сейчас объясню. Собственно, поэтому я здесь. Но это непросто. Вам придется запастись терпением.

Гончая закрыла глаза, потом сделала несколько медленных вдохов и выдохов. Он хочет, чтобы она запаслась терпением. Хорошо, она будет терпелива. Хотя руки так и чесались схватить брамина за ворот его телогрейки или прямо за горло и немедленно вытрясти все, что ему известно о Майке.

– Я проанализировал последовательность землетрясений, сопоставил их хронологию с передвижением вашей дочери и обнаружил любопытный факт.

Гончая настороженно прищурилась. О чем это он?

– Они связаны между собой. – Брамин зашелестел своими бумагами и развернул на столе уже знакомую Гончей большую схему Московского метро. – Первое микроочаговое землетрясение произошло в районе Киевской. Оно было очень слабым, никто даже не заметил подземных толчков. Но станцию накрыла инфразвуковая волна, от которой погибли куры. Следующее – на Полежаевской! Там тоже обошлось без разрушений, но инфразвуковой удар оказался куда сильнее. В результате погибли не только домашние животные, а вообще все, кто в тот момент находился на станции. Потом три станции Рейха. Разрушений по-прежнему нет, источник колебаний все еще далеко, и инфразвук воздействует только на сторожевых собак. Видите даты этих событий? Я их отметил на схеме.

Гончая взглянула на схему метро, но ничего нового там для себя не заметила.

– Вижу, и…

– Где в это время была ваша дочь?

– На Маяковской.

В это время Гончая даже не подозревала о существовании девочки, которую позже назвала своей дочерью, но не стала рассказывать об этом брамину.

– На Маяковской, – повторил он за ней. – А это, между прочим, ближайшая станция к Рейху. Но вернемся к схеме. Следующее землетрясение случилось в районе Новослободской, и здесь уже ощущались подземные толчки, из чего можно предположить, что источник колебаний приблизился к станции. Потом обвалился туннель между Белорусской и Краснопресненской! Где в этот момент была ваша дочь?

– В том самом туннеле.

Гончей стало страшно. Каким бы бредом ни казались слова брамина до того, как он развернул перед ней схему с пометками волны землетрясений, сейчас она уже так не думала.

– С этого момента толчки происходят только в тех местах, где оказывается ваша дочь, или в непосредственной близости от ее местонахождения. Это охотничий полигон на Пролетарской и подземный бункер, расположенный в окрестностях этого полигона, – добил ее брамин.

– Ну и что? Что это доказывает? – с вызовом спросила Гончая, с трудом сохраняя выдержку. Какая к черту выдержка? Она чувствовала, что может сорваться в любой момент.

– Вы еще не поняли? – спросил брамин, хотя Гончей было плевать на его сочувствие. – Если допустить, что подземные толчки и инфразвуковые волны вызывает гигантский червь, а вы сами знаете, что это так, он следует за вашей дочерью.

– За Майкой? – Гончая закусила губу, чтобы не зареветь, но глаза все равно наполнились слезами.

Брамин на некоторое время замолчал. Чувствовалось, что ему не хочется продолжать, но он все-таки сказал то, что собирался:

– Судя по тому, что мне рассказал Стратег о вашей дочери… Кстати, вы знаете, что это она отправила его ко мне?

Гончей показалось, что она ослышалась.

– Майка отправила Стратега к вам?!

– Да, он разыскал меня по ее совету. Показал рисунки, рассказал о подземном монстре. Ваша дочь – уникальный ребенок, думаю, единственный в своем роде. Стратег не зря называет ее провидицей. Она не только видит червя в своем воображении, но и ощущает его присутствие. К сожалению, из-за этих уникальных способностей червь тоже чувствует ее и целенаправленно охотится за ней.

– Червь охотится за моей Майкой?! – в ужасе воскликнула Гончая.

– Я понимаю, как вам тяжело и больно это слышать, но это так.

– Почему?! Почему именно она?!

Гончая даже не заметила, как ее руки вцепились в полы телогрейки брамина и принялись трясти его.

– Я не знаю. – Он даже не пытался освободиться, хотя она вполне могла сломать ему шею. – Этому нет, да и не может быть никакого научного объяснения. Но червь не прекратит охоту за вашей дочерью, пока не проглотит ее или мы не убьем его.

– Его невозможно убить! – выкрикнула Гончая. Слезы катились по ее щекам, но она больше не пыталась их остановить.

Ни слезы, ни надрывный крик не подействовали на брамина. Он упрямо покачал головой.

– Стратег придерживается иного мнения, и я склонен согласиться с ним.

– Он не видел червя и не представляет, что это за чудовище!

– Я и сам не представляю, как такой монстр мог появиться в недрах земли, – признался брамин. – Но людьми создано такое количество самого разнообразного оружия, включая бомбы и ракеты, что ими можно уничтожить все живое на нашей планете. Собственно, двадцать лет назад мы это доказали.

– И вы собираетесь сбросить на червя атомную бомбу?

Брамин потупился и принялся складывать разложенные на столе бумаги. Гончая обратила внимание, что помимо знакомой ей схемы метро, там еще была выцветшая карта Москвы, схема московского железнодорожного узла и листы с какими-то расчетами.

– Не я – Стратег, – сказал он, не поднимая глаз. – Вообще-то он не сообщил мне, как собирается убить червя, но дал понять, что у него есть средство.

– Поверьте мне, я знаю Стратега гораздо дольше, чем вы! – из последних сил воскликнула Гончая. – Ему нельзя доверять!

Все усилия оказались напрасны. Брамин ее не слышал. Сложив все свои бумаги в стопку, он наконец поднял на нее глаза и сказал:

– Думаю, Катана, вы несправедливы к Стратегу. Собираясь убить червя, он защищает вашу дочь и в первую очередь помогает вам.

Спорить с ним было бесполезно, и Гончая это поняла. Она вернулась на табурет и обхватила голову руками. Стратег в роли защитника и спасителя Майки! Немыслимо! Мир не просто рухнул – он перевернулся.

* * *

Больше она не произнесла ни слова и даже не ответила на прощание, когда гость собрался уходить. Даже головы не повернула, лишь молча кивнула в ответ. Пожалела уже потом, когда дверь за ним захлопнулась и в замке несколько раз повернулся ключ.

В наручниках или без, выпускать ее на свободу никто не собирался. А она даже не выяснила, где находится! Достаточно было спросить у старого знакомого, что это за станция, и она бы получила ответ. Гончая была в этом абсолютно уверена. Брамин не стал бы от нее ничего скрывать, даже если бы Стратег попросил его об этом. Но потрясенная его рассказом о преследующем Майку черве она какое-то время не могла думать ни о чем другом. Лишь об угрожающей девочке опасности. Теперь стало понятно, почему Стратег отослал ее подальше от себя. Чтобы не оказаться рядом в тот момент, когда червь до нее доберется!

Гончая сжала кулаки, с удовлетворением отметив, как заиграли под кожей напрягшиеся мышцы. Несмотря на содранную кожу на руках и разбитые губы, у нее достаточно сил, а чтобы вырвать Майку из лап Стратега, пока он окончательно не погубил ее, сил понадобится много. Но сначала нужно выяснить, где он прячет девочку и как туда попасть.

Путь от палатки Очко до станции, где ее поджидал Стратег, Гончая проделала с мешком на голове, связанными руками и стреноженными ногами. Станционной платформы и рельсовых путей она не видела – мешок сняли, только когда ее запихнули в камеру, но Гончая была уверена, что это именно станция, а не очередной бункер Стратега. А вот, что за станция, оставалось неясно. Камеры для заключенных и комнаты для допросов имелись практически на всех крупных станциях, но Гончая подозревала, что оказалась на Красной Линии, возможно, что и на знаменитой своими застенками Лубянке. Уж слишком прочными и основательными выглядели окружающие ее каменные стены.

Гончая встала с табурета, прошлась по допросной из конца в конец, потом улеглась спиной на стол и уставилась в потолок. Там горела забранная проволочной сеткой электрическая лампочка, достаточно яркая для такой небольшой комнаты. Почему ее не выключают, чтобы экономить электричество, когда в допросной, кроме заключенной, никого нет, оставалось загадкой.

В двери снова заскрежетал замок, Гончая не шевельнулась. Лишь когда с порога раздалось:

– Отдыхаешь? – приподняла голову.

Перед ней снова стоял Стратег. Он где-то успел переодеться в армейские брюки со множеством карманов и перепоясался широким офицерским ремнем.

– Позволишь войти? – продолжил придуриваться Стратег.

Гончая пожала плечами.

– Хочу быть уверен, что ты не набросишься на меня, когда я войду.

– Не наброшусь, входи. – Она опустила ноги на пол и уселась на столе по примеру самого Стратега.

Он поколебался несколько секунд, потом все-таки вошел, взглянул на привинченный к полу табурет.

«Неужели сядет?» – мелькнула у Гончей шальная мысль.

Но Стратег поступил по-другому: переставил в центр комнаты стоявший за столом стул, развернул его спинкой к собеседнице и уселся сверху, скрестив на спинке руки.

Гончая его усилий не оценила.

– И что дальше? – спросила она.

– А дальше мы выманим червя из его подземной норы и убьем.

Стратег сообщил это таким тоном, словно собирался заколоть свинью или зарезать курицу, хотя ему вряд ли приходилось делать то и другое. Представить Стратега гоняющимся за курицей или поросенком с ножом в руке было совершенно невозможно. Но еще больше ей хотелось посмотреть на то, что он будет делать, когда увидит червя.

– Мы?

Несмотря на откровенно недоверчивый тон, вопрос не смутил Стратега.

– Ты, я, твоя дочь, ведь ты так ее называешь, и мои помощники.

Спокойная поза, мимика, даже интонация и тембр голоса – все указывало на то, что он не солгал. Но Гончая все равно не верила ему. Стратег был настоящим профессионалом лжи и почти никогда не говорил правду. Во всяком случае, до конца.

– Ты собираешься сразиться с червем?

На этот раз Стратег задумался.

– Гм, никогда не примерял на себя роль рыцаря, но можно сказать и так. Почему нет? – Идея настолько пришлась ему по вкусу, что он даже вскочил со стула. – Если представить червя свирепым драконом, а метро – подземным королевством, то я, несомненно, король-рыцарь, защищающий свое королевство, свой народ и принцессу от ужасного чудовища. Мои помощники – оруженосцы. А тебе, как названой матери принцессы, отлично подойдет роль моей королевы.

Гончая брезгливо поморщилась. Не потому что Стратег отвел ей роль «своей королевы», а потому, что все его сопровождающееся кривлянием заявление походило на жалкий фарс.

Однако сам Стратег так не считал.

– Напрасно морщишься, – сказал он. – Не важно, что я ношу: камуфляж или рыцарские доспехи. И не важно, как называть метро: подземным королевством или последним оплотом человечества. Это наш мир: мой и твой. И мы должны его защищать.

– Ради светлого будущего? – усмехнулась Гончая.

– Именно ради будущего! А за светлое будущее приходится бороться. Именно этим я и занимаюсь.

«И когда ты только успеваешь? У тебя же столько дел: сладко спать, вкусно есть, наливаться коньяком и виски, трахать молоденьких девок и точить лясы с такими же бездельниками».

– Нет, я, конечно, не бегаю по туннелям обвешанный гранатами и с автоматом наперевес, – как ни в чем не бывало продолжал Стратег. – Для этого есть другие люди. Я пишу сценарий, по которому живет этот мир, и зорко слежу за его исполнением. Но, несмотря на все усилия, иногда случаются досадные сбои: то актер заболеет, а то и умрет, или декорации рухнут, или заползет на сцену какая-нибудь ядовитая тварь и начнет кусать всех без разбору. Вот тогда и приходится переодеваться в рабочую одежду, брать в руки необходимые инструменты и устранять возникшую помеху. Сейчас такая помеха – гигантский червь. Серьезная помеха. Но я знаю, как ее устранить, и у меня есть для этого необходимые инструменты.

– Парочка припрятанных на такой случай атомных бомб?

– Это пока секрет, – уклончиво ответил Стратег. – Но скоро ты его узнаешь. На месте я тебе все покажу.

– У-у, – покачала головой Гончая. – Значит, мне вновь предстоит путешествие?

– Нам, – поправил ее Стратег. – Тебе, мне, твоей девочке и моим оруженосцам.

Черт с ним и его прихвостнями, главное – она увидит Майку! Стоило Гончей подумать о Майке, как сердце наполнилось тревогой. Даже не тревогой, а ощущением грозящей беды.

– Для нее это не опасно? – На этот раз Гончей хотелось, чтобы Стратег соврал. Сейчас эта ложь была ей просто необходима.

Но тот сказал правду.

– Пока червь жив, никто и нигде не может чувствовать себя в безопасности. Это же твои слова. Но ты сможешь разделить с ней опасность. – А потом Стратег ее удивил: – Ты уже доказала, что можешь заботиться о девочке. Надеюсь, так же успешно ты будешь делать это и впредь. Ради нее я и беру тебя в экспедицию. А ты думала, сражаться с червем? Этим займутся другие. Но без Пифии нам не обойтись. А она всего лишь ребенок и спокойно чувствует себя только с тобой. Видишь, я открыл перед тобой все карты.

Ему нельзя доверять!

Гончая не забыла свою последнюю фразу из разговора с брамином. Она изо всех сил старалась уберечь старика от излишнего доверия Стратегу. Но сейчас, глядя в глаза этому человеку и слушая его слова, она не видела никаких признаков лжи. Наверное, перед лицом смертельной опасности, а Стратег подвергался ей не меньше любого другого жителя метро, правду говорят даже закоренелые лгуны.

– Когда отправляемся?

– Прямо сейчас. Я и так потратил кучу времени на разговоры с тобой. Не хватало еще, чтобы червь добрался до Пифии прежде, чем мы будем к этому готовы.

Стратег нахмурился. Но нарочитая угрюмость не скрыла от Гончей его чувства облегчения. Значит, несмотря на свое красноречие, он не исключал ее отказа или готовился к более длительному словесному поединку.

* * *

Комната совсем не походила на ту, где жила Майка в подземном бункере. Она меньше и гораздо темнее. Никакой мебели здесь не имелось. Кровать заменяло невиданное прежде Майкой приспособление – подвешенная на растяжках свиная шкура, называющаяся гамак, а стол и стулья – два пустых деревянных ящика.

Стратег, видимо, рассчитывал, что она будет на одном из них сидеть, а на другом рисовать, даже передал через злого доктора, которому поручил следить за Майкой, толстую тетрадь и три карандаша: черный, синий и красный. Но Майка только ела за ящиком-столом и вообще не рисовала – тетрадь так и валялась нетронутой. Не рисовала, потому что боялась увидеть на бумаге то, что все последние дни постоянно преследовало ее в кошмарных видениях.

«Есть предел боли, которую можно вытерпеть», – сказала однажды женщина-кошка. Она сказала это много дней назад про себя, а Майка услышала только теперь, потому что тогда считала женщину-кошку чужой и не умела читать ее мысли.

Женщине-кошке было очень больно, когда ее пытали. Но не только раны причиняют боль, слова и видения тоже. Майка чувствовала, что если изобразит свои кошмары на бумаге, они станут еще реальнее, и тогда ее сердце может просто разорваться от ужаса.

Если бы мама сейчас была рядом! Мама бы поняла ее, пожалела, и ей сразу бы стало легче. Но мамы нет! Злые люди заперли ее в каком-то подвале, а Майку доктор увез на дрезине далеко-далеко от нее, на незнакомую станцию, и там посадил под замок в комнату с гамаком.

Первое время Майка жутко боялась злого доктора, она хорошо помнила, как он хотел убить ее и маму, но вскоре сообразила, что тот ничего ей не сделает, потому что Стратег ему это запретил. Хотя доктор впервые увидел Стратега – он сам признался в этом Майке, – но боялся нарушить его приказ. По правде говоря, его положение мало отличалось от Майкиного, разница состояла в том, что доктор мог выходить на станцию. Тем не менее почти все время он проводил в комнате с Майкой, а наружу выходил лишь по необходимости, так как опасался местных жителей. А когда она спросила его, почему он их боится, ответил, что местные ненавидят подданных Рейха, и велел Майке ни в коем случае никому не говорить, что он оттуда.

Главный начальник Рейха отправил доктора на Театральную, где его встретили люди Стратега и отвели к своему хозяину. Доктор долго объяснял Майке, что Стратег поручил ему присматривать за ней, кормить и лечить, если это потребуется. За все это, по его словам, вождь Рейха получил или должен был получить какую-то большую награду.

Слушая его, Майка в очередной раз убедилась, насколько многословны порой бывают взрослые. Вместо своего длинного, путаного рассказа доктор мог просто сказать, что начальник Рейха продал его Стратегу.

Вообще-то, ни доктор, ни его начальник, ни Стратег Майку не интересовали – только мама.

– Ты правда думаешь, что с мамой все хорошо? – в очередной раз спросила она.

Доктор улыбнулся. У него оказалась печальная улыбка и грустные глаза. С таким лицом он был не похож на того расчетливого человека, который отравил другого врача и желал смерти Майке и ее маме.

– Я в этом уверен, я же ее осматривал, – говорит доктор, и за эти слова Майка готова простить даже то, что при первой встрече он хотел ее убить. – А ты сама разве этого не чувствуешь?

Майка задумалась. Кое-что она действительно чувствовала, но кроме собственных ощущений и догадок ей важно услышать мнение того, кто разбирается в ранах и болезнях и умеет их лечить.

– Значит, сейчас мама здорова?

Но доктор ушел от прямого ответа.

– Я не обнаружил у нее переломов. Думаю, что снимок полностью подтвердил бы клиническую картину, если бы существовала техническая возможность сделать рентген головы.

Майка еще не до конца разобралась в значениях некоторых слов, которыми пользуется доктор, но общий смысл поняла и без этого – злой человек не разбил маме голову, хотя очень старался.

– Когда она меня заберет?

Доктор печально вздохнул и, как показалось Майке, виновато посмотрел на нее.

– Не уверен, что она сможет тебя забрать. Но думаю, вы скоро увидитесь. Кстати, давно хотел спросить, почему ты называешь ее мамой?

– Потому что она любит меня как мама, а я – ее.

Ответ был очень простым, но доктор почему-то все равно его не понял.

– Никогда бы не подумал, что Валькирия способна кого-то полюбить. Что в ком-то из нас еще осталось это чувство… Но если даже она…

– Мама не такая! Она изменилась, – перебила его Майка. Она не сердилась на доктора, ведь он не знает ее маму, но ей не нравилось, как он о ней говорил.

– Да, по-видимому, изменилась. И очень сильно, – согласился доктор и замолчал.

Надолго замолчал, но Майка терпеливо ждала. Рано или поздно в жизни каждого человека приходит момент, когда ему нужно о многом подумать: о том, что он сделал хорошего и плохого и что ему еще предстоит. Именно такой момент сейчас для доктора и наступил.

– А вот меня… – Он зачем-то взял в руки пустую тетрадь с деревянного ящика и начал перелистывать страницы. – Смогла бы ты, нет, не полюбить меня, а хотя бы простить?

– За что простить? – спрашивает у него Майка.

Доктор опять надолго замолкает, но говорит совсем не о том, что она ждет от него услышать.

– Давай выпьем чая, – предложил он.

– Давай. – Майка кивнула.

Чай она любит.

* * *

За дверью комнаты для допросов ждали двое.

– Заочно вы уже знакомы, но я все же представлю вас друг другу. – Стратег указал на зверя в человеческом обличье и объявил: – Зоркий. А это…

– Мне наплевать, как ее зовут, – растягивая слова, ответил тот. Так же лениво он говорил, когда грозил содрать с нее кожу или вонзал в тело раскаленное на огне шило. Гончая до сих пор помнила бордовое расплющенное жало, испачканное запекшейся кровью. Ее кровью.

– Мне тоже, – взглянув в глаза зверю, ответила она. Потому что всегда называла его одинаково – Палач.

Для него это было не просто имя. Это была его профессия, его занятие и его страсть. До встречи с ним в лубянском подземелье Гончая и не подозревала, что чужая боль может кому-то доставлять удовольствие. Палач не просто получал удовольствие от ее мучений – они приводили его в экстаз. В те редкие мгновения, когда тиски боли отпускали ее сознание, Гончая видела перед собой лицо Палача и его горящие от возбуждения глаза. Похожие глаза она встречала только у законченных наркоманов. Палач и был таким наркоманом, но наркотиком для него служила не ханка и не косяк дури, а пытки обезумевших от страданий людей, на которые он был большой мастер.

– А это однопартиец и отчасти коллега Зоркого. Его зовут Левша, – представил Стратег спутника Палача.

Гончая перевела на него взгляд. Она не успела толком рассмотреть тех, кто напал на нее в палатке Очко, но могла поспорить, что Левши среди них не было. Человека с такой внешностью сложно было с кем-нибудь перепутать. Он не выделялся ни ростом, ни телосложением, а на фоне широкоплечего, коренастого Палача вообще казался дохляком. Но натруженные руки говорили о недюжинной силе, а обожженное с левой стороны лицо, покрытое сеткой мелких, но глубоких шрамов, и особенно черная повязка на левом глазу свидетельствовали о том, что ему приходилось бывать в переделках. Скорее всего, он был уже не молод, хотя Гончая допускала, что такое впечатление создают ожог и шрамы на лице.

Погруженный в свои мысли Левша ничего не ответил и даже не взглянул на Гончую. Что и говорить, колоритная подобралась компания – палач-изувер, одноглазый молчун, самопровозглашенный режиссер и побитая Гончая сука.

В конце концов, Стратегу надоело дурачиться, и он сменил тон на более серьезный.

– Приведи брамина. Мы будем ждать наверху.

Однако Палач, к которому относились эти слова, не сдвинулся с места.

– Без наручников эта отсюда не выйдет.

На Гончую он не смотрел, но она и так поняла, кого он имеет в виду.

– Надень, – приказал Гончей Стратег, подтвердив, что его обещание избавить ее от оков всего лишь пустые слова.

Гончая молча вернулась в допросную, защелкнула на руках оставленные на столе наручники и, выйдя оттуда, продемонстрировала Палачу скованные запястья. Но он этим не удовлетворился и затянул браслеты так, что наручники врезались в кожу.

– Теперь не разойдешься.

Гончая с трудом сдержалась, чтобы не застонать от боли. Вместо этого она, глядя в глаза Палачу, пропела строчку из старинного романса, подслушанного у своей матери.

– Мы странно встретились и странно разойдемся^[3].

Наверное, если бы она врезала ему наручниками по роже, эффект был бы меньший. Самодовольное выражение мгновенно исчезло с лица Палача, сменившись гневом и раздражением.

– Я посмотрю, как ты потом запоешь, – выплюнул он ей в лицо.

Гончая лишь улыбнулась в ответ. Ради такого момента можно и боль потерпеть. Да и не так уж сильно давили наручники. К тому же теперь у нее был ключ.

Стратег решил, что ему пора вмешаться.

– Возьми брамина и отведи на платформу, – повторил он, и на этот раз Палач отправился выполнять приказание.

Словно деревянный чурбак с приделанными к нему человеческими руками и ногами катился по узкому коридору. Но, отдавая Палачу должное, Гончая вынуждена была признать, что он двигается проворно и совершенно бесшумно.

– На твоем месте я бы не злил его, если не хочешь вообще остаться без рук, – заметил Стратег, когда Палач отошел на достаточное расстояние.

– А на твоем месте я бы вообще не связывалась с ним! Он же маньяк! – В отличие от Стратега Гончая не пыталась скрыть от Палача свои слова и не понижала голос.

Она не рассчитывала, что Стратег согласится с ней – тот не сделал бы этого, даже если бы был на сто процентов уверен в ее правоте, но и такой реакции тоже не ожидала. Стратег лишь усмехнулся в ответ.

– Что с того? Самые лучшие исполнители получаются именно из маньяков. Нужно лишь правильно подбирать для них роли. Зоркий один из лучших бойцов Красной Линии, а в том месте, куда мы направляемся, нам понадобятся именно такие.

Гончая тоже усмехнулась. Он сказал «нам», словно в этот раз они были заодно и ее запястья не сковывали наручники.

* * *

Коридор закончился крутой двухпролетной лестницей, которая вывела в перегон, похожий на обводной туннель или межлинейник. Здесь даже имелось электрическое освещение, но толку от него было немного, так как металлические сетки-намордники, закрывающие лампы, настолько забились пылью, что практически не пропускали света. Напротив выхода из подвала на рельсах стояла бронированная дрезина на дизельном ходу – этакий угловатый стальной монстр с прорезанными в железных листах бойницами.

Возле дрезины топтались двое вооруженных часовых в таких же, как у брамина, стеганых телогрейках и одинаковых армейских кепках с нашитыми на них красными матерчатыми звездами. Может, часовые охраняли не дрезину, а вход и выход из подвала, но Гончей было на это плевать. Стратег и одноглазый Левша едва ли обратили на часовых больше внимания.

Стратег уверенно зашагал по туннелю – очевидно, он уже бывал здесь прежде и запомнил дорогу. Гончая двинулась следом. Одноглазый пристроился сзади. Однако не похоже, что он ее конвоировал. Когда Гончая специально притормозила, он отступил в сторону, чтобы не столкнуться с ней, и пошел рядом. Гончая внимательнее присмотрелась к своему новому спутнику, но так и не смогла определить род его занятий.

Военный? Вполне возможно. Но его не назовешь «лучшим бойцом Красной Линии». За какие же способности Стратег выбрал его себе в «оруженосцы»? Спрашивать об этом самого Стратега было бесполезно – все равно не скажет. Гончая решила начать с Левши.

– Давно здесь?

Чем непонятней вопрос, тем проще бывает завязать разговор. Но с одноглазым это правило не сработало. Он даже рта не раскрыл.

– А чем занимаешься? – задала новый вопрос Гончая, результат остался тем же.

Шагающий впереди Стратег усмехнулся себе под нос.

– Левша у нас неразговорчив, но ты продолжай. Может, чего и добьешься.

Судя по интонации, он был уверен в обратном. Но Гончая не привыкла так легко сдаваться.

– Семья-то хоть есть или тебе хозяйство вместе с глазом оторвало? – Она сделала обманное движение, имитируя попытку ухватить одноглазого за мужские причиндалы.

Надо было хватать по-настоящему, Левша и глазом не повел. Любой на его месте оскорбился бы. Стратег даже прыснул от смеха, а одноглазый вообще никак не прореагировал.

Гончая это оценила. Следовало признать, что такие люди ей еще не попадались. Но ведь не за выдержку выбрал Стратег одноглазого себе в команду. Да и надолго ли хватит ему выдержки, если, например, загнать под ноготь раскаленное шило?

Пока Гончая строила предположения относительно нового спутника, впереди показалось заграждение, состоящее из рогатин, между которыми протянулось несколько рядов колючей проволоки. Эту внутреннюю границу охраняли трое вооруженных часовых, но Стратег показал им какой-то металлический жетон и вместе с остальными был беспрепятственно пропущен дальше.

За ограждением начинался обитаемый туннель. Здесь ходили люди – Гончая разглядела на размокшей земле между шпал несколько смазанных отпечатков подошв, а вдали слышались человеческие голоса. И хотя электрические лампочки со стен исчезли, в этой части туннеля стало заметно светлее. Свет шел с той же стороны, откуда доносились голоса. Очевидно, там и располагалась станция.

Вскоре Стратег подвел своих спутников к опутанным колючей проволокой воротам, за которыми уже можно было разглядеть станционную платформу и свисающие с потолка кумачовые стяги. Как же без них?

У ворот располагался еще один пограничный пост, состоящий на этот раз из пятерки часовых, но жетон Стратега вновь сделал свое дело, и всех трех нежданных гостей тут же пропустили внутрь. Когда Гончая проходила через ворота, самый молодой из пограничников изумленно уставился на ее закованные руки, но после того, как она озорно подмигнула ему, сейчас же отвернулся.

– Мне бы чем-нибудь руки прикрыть, чтобы не смущать людей, – сказала Гончая Стратегу, когда они поднялись на платформу.

– Здесь люди привычные, – ответил он, но потом все же достал из глубокого кармана своих армейских брюк белую прямоугольную тряпицу, похожую на чистую портянку или полотенце, и протянул Гончей.

Глаза ее не подвели. Это оказалось самое настоящее вафельное полотенце! Очевидно чистюля Стратег, наслушавшись слухов о грязи и запустении на Красной Линии и неряшливости ее жителей, запасся средствами гигиены.

Гончая тут же вытерла этим полотенцем потное лицо. Не для того, чтобы досадить Стратегу, хотя это тоже оказалось приятно, а чтобы незаметно достать изо рта ключ от наручников. Прикрыв расправленным полотенцем скованные руки, она расстегнула замки наручников и зафиксировала браслеты в более свободном положении, после чего незаметно опустила ключ в карман брюк.

Можно было и вовсе избавиться от наручников, но что делать дальше? Вырубить Левшу и Стратега, забрать у последнего жетон, служащий универсальным пропуском, и бежать? Попробовать, конечно, можно – однажды ей это удалось, причем без всякого пропуска. Но тогда она просто бежала от смерти, а сейчас нужно спасти Майку. Где девочка – неизвестно, но Стратег обещал отвести к ней. Значит, с побегом придется повременить.

Приняв решение, Гончая сосредоточилась на станции и ее жителях. Людей на платформе было довольно много, но едва завидев приближающихся незнакомцев, они поспешно отводили взгляды, а то и вовсе старались укрыться в нишах станционных арок. Одноглазого, который и сам был с Красной ветки, такое поведение местных обитателей не удивляло, а Стратегу, похоже, было все равно.

– Что это за станция? – не выдержала Гончая.

– Эта… Как ее? Маркса. Ну, та, которая рядом с Театральной, – после продолжительной паузы ответил Стратег. Похоже, он до сих пор путался в новых названиях, закрепившихся за станциями после прокатившейся по Красной Линии волны переименований. Или режиссуры на все метро не хватило.

Проспект Маркса? Гончая недоверчиво осмотрелась. До переименования станции, когда та называлась Охотный Ряд, она часто здесь бывала. Но это было еще до того, как рухнул прежний мир. В обновленном облике тот Охотный Ряд, который помнила Гончая, уже невозможно было узнать. Прямоугольные опоры, поддерживающие арочный свод, облепили яркие транспаранты, все как один обещающие процветание Красной Линии и ее граждан. В некогда широких арках разместились какие-то конторы с совершенно бессмысленными и сложно выговариваемыми названиями. Гончая прочла только ОТКОМПРОС и больше читать не стала.

– Что за глупые сокращения?

– Ты про МАРКТВ? – усмехнулся Стратег. Оказывается, он тоже разглядывал вывески, только смотрел в другую сторону. – К телевидению, как можно было подумать, не имеет никакого отношения, а переводится как Марксистская теория видов.

– Теория видов? Наподобие провозглашенной фюрером теории генетической чистоты?

– Нет-нет, – замотал головой Стратег. – Никакой ксенофобии. Еще один взгляд на послевоенный животный мир, на этот раз через призму марксизма. Ученых умников хлебом, ну или грибами не корми, дай только разобраться, откуда взялись нынешние хищные звери и птицы. Красные не исключение, даже вон кружок из энтузиастов организовали.

Гончая мельком взглянула на Левшу: как тот отреагирует на обидные слова Стратега? Но одноглазый не изменил себе – остался равнодушен. Складывалось впечатление, что ему абсолютно все равно, о чем говорят его спутники.

Тем временем вьющаяся по застроенной платформе пешеходная дорожка привела к расположенному в центре зала переходу на смежную станцию, возможно, на ту же Театральную. Назвать его переходом можно было лишь условно. Эскалаторную лестницу, с которой начинался переход, перекрывали сварные железные двери, запертые на огромный навесной замок. А для пущей надежности командование станции еще и поставило возле дверей пару часовых. То, что красные не любят чужаков, было общеизвестно. Однако мало кто знал, что партийное руководство Красной Линии больше опасается не внешних угроз, а собственных перебежчиков, поэтому и возводит повсюду мощные пограничные укрепления, охраняемые вооруженными караулами.

С дальнего края платформы внезапно раздался ритмичный металлический стук, похожий на однообразный колокольный звон, и почти все, кто находился на платформе, немедленно устремились туда.

– Куда это они? – удивился Стратег.

Ему никто не ответил. Гончая, потому что не знала, а Левша в силу своей неизменной привычки. Стратег пожал плечами и двинулся дальше. Для него это было лишь очередное любопытное событие, а Гончей отчего-то стало не по себе. Спустя несколько тревожных мгновений она поняла причину своего беспокойства. А потом и похолодела от ужаса, когда представила, что червь под землей тоже может услышать этот стук.

«Он такой огромный! Вдруг он слышит все звуки, которые производят жители метро?!»

Внезапная мысль привела Гончую в такое смятение, что она даже не заметила, как Стратег внезапно свернул, и поняла это, только когда он схватил ее за руку.

– Эй, нам сюда.

Вслед за ним Гончая прошла в решетчатую дверь под кумачовым навесом и оказалась на краю платформы, где уже стояли брамин все в той же полученной от красных телогрейке и маячивший за его спиной Палач.

– Что происходит? – озабоченно спросил у него Стратег, указав на спешащих по платформе жителей станции: мужчин, женщин, детей.

– Обед, – последовал ленивый ответ Палача.

Стратег облегченно выдохнул, а Гончей, наоборот, стало дурно. Если она права насчет червя, то когда-нибудь звон станционного колокола станет сигналом к такому обеду, где едят не жители Проспекта Маркса, а нечто из-под земли – их самих.

* * *

Недалек тот день, когда Земля выпустит из своего чрева такого монстра, который сметет всю их оборону и окончательно покончит с остатками человечества.

Эти слова Гончая услышала, когда вместе с Майкой сидела в клетке в фашистском концлагере. Хотя она так и не поняла, кто разговаривал с ней, эти слова врезались в память.

«Надо выбираться отсюда, – подумала она. – И как можно скорее».

– Я собрал, что вы велели, – обратился к Стратегу брамин и выставил перед собой потертый портфель, который держал в руках. – Даже попытался сделать кое-какие расчеты.

Но Стратег, не дослушав фразу до конца, отмахнулся от брамина – не до тебя, подошел к краю платформы и уставился в темноту туннеля. Гончая поняла, что она не единственная, кому не терпится убраться с Проспекта Маркса.

Прошло несколько томительных минут, в течение которых никто не произнес ни слова. Смущенный брамин больше не пытался заговорить, даже не поздоровался со старой знакомой, ограничившись приветственным кивком. Наручников на ее запястьях он, похоже, не заметил. Зато Палач так и впился взглядом в руки пленницы. Как только не прожег глазами полотенце?

Потом из туннеля донесся скрип рычагов, и оттуда медленно, словно нехотя выкатилась механическая дрезина, которой управляли двое механиков или машинистов, перемазанных смазкой с ног до головы. Глядя на них, Гончая подумала, что Стратег, пожалуй, верно поступил, запасшись чистым полотенцем. Еще она подумала, как они все разместятся на дрезине, если придется куда-то ехать? На узкой платформе было всего два пассажирских сиденья.

Вопрос разрешился самым неожиданным образом. Затормозив у перрона, водители дрезины – так Гончая обозвала мужичков в заляпанных комбинезонах – о чем-то пошептались с Палачом, после чего тут же убрались восвояси. Стало ясно, что дальше они не поедут. Вместо них к рычагам стали Палач с Левшой, Стратег с брамином расположились на сиденьях, Гончая – рядом с ними на полу. Как и положено собаке – у ног хозяина. Брамин, правда, попытался уступить ей свое место, но Стратег ему запретил. Тот начал возражать, даже попытался напомнить Стратегу о вежливости и порядочности, но тут заметил на спутнице наручники и замолчал.

– Ничего, я привычная, – сказала ему Гончая.

Брамин уставился на нее с изумленным видом, а наблюдающий эту сцену Палач плотоядно оскалился. Наверное, представил ее распятую на дыбе или себя, срезающего с нее кожу специальным ножом, похожим на серп жнеца. Этот нож он не раз демонстрировал ей во время пыток, водил им по лицу, по шее, по голой груди. Гончая запомнила каждое прикосновение заточенного изогнутого лезвия.

Какое-то время брамин осмысливал увиденное, но, когда въехали в туннель и дрезину со всех сторон окружила темнота, не выдержал:

– Послушайте, я согласился помогать вам, потому что считаю это необходимым. Но я не давал своего согласия издеваться над женщиной! – заявил он Стратегу и, так как тот никак на это не отреагировал, воскликнул: – Вы что, не слышите?! Я требую объяснений!

– Объяснений? – Стратег повернулся к нему. – Извольте. Вы не дали своего согласия, потому что я об этом не спрашивал.

– Вы что, издеваетесь?! – Что бы ни вообразил себе бывший геофизик, такого ответа он не ожидал. – Немедленно снимите с нее наручники!

– Послушайте, никто ни над кем не издевается. Вы, как представитель точной науки, должны знать: чтобы на чем-то настаивать, нужно разбираться в вопросе. Вот вам, например, известно, что эта женщина с удовольствием прикончила бы больше половины присутствующих, а точнее – всех! Может быть, за исключением вас?

– Как прикончила? – опешил брамин.

Стратег пожал плечами.

– Застрелила или зарезала. Она проделывала и то и другое. И не хлопайте глазами. Не спрашивали у нее, сколько человек она убила? Самое время спросить, пока есть такая возможность. Молчите? Ну, дело ваше. Эта женщина – убийца, нравится вам это или нет. Первоклассная убийца. Но она нужна мне, поэтому она здесь. И вы мне нужны. Нужны для дела, от которого зависит будущее всего метро. В кои-то годы вам представилась возможность вместо пустых и бессмысленных разговоров в Полисе с такими же великовозрастными бездельниками сделать что-то реально нужное и полезное, так используйте ее. Выбросьте из головы все обиды, рассуждения о вежливости и порядочности, если они вам мешают думать, и займитесь тем, ради чего я вас пригласил.

Короткая эмоциональная речь Стратега зацепила брамина. Она даже Гончую зацепила! Но что-то внутри него оказалось сильнее железных доводов холодного разума.

– Как же без порядочности? Мы же люди, а не монстры, – с сомнением в голосе сказал бывший геофизик.

Но Стратег не стал возражать. Может, решил, что с оппонента достаточно, а может, просто устал.

– Верно. Монстр под землей. Но куда он там ползет и где в следующий раз вылезет из своей норы – мы не знаем. А это необходимо знать, чтобы выманить монстра из его подземного логова.

Деловой тон сразу отрезвил брамина. Гончая даже подумала, что Стратег прибег к нему намеренно. Как бы там ни было, бывший геофизик больше не хотел спорить или что-то доказывать, и эмоционально начавшийся разговор плавно перетек в обсуждение технических деталей.

– Я пробовал рассчитать траекторию движения червя, но без аппаратуры сделать это проблематично. Очень мало данных. Даже если…

– Будет вам аппаратура. Потерпите, – перебил брамина Стратег. – Лучше скажите, что этот червь жрал, что вырос до таких размеров? Чем он вообще питается?

Бывший геофизик задумался, но лишь на мгновение. Гончая поспорила бы с кем угодно, что этот вопрос уже не раз приходил ему в голову.

– Белок, целлюлозу, любую органику. Можно сказать, что он питается самой жизнью.

У Гончей в груди сначала на миг остановилось, а потом отчаянно забилось сердце. Ужас сковал все члены, а темный туннель, по которому катила дрезина, показался дорогой в преисподнюю. Потому что последние слова брамина поразительным образом совпали с догадкой или страшным пророчеством Майки и ее собственными мыслями. И не только совпали, но и дополнили их!

Пожиратель рухнувшего мира… питается самой жизнью.

* * *

Рассуждения брамина о подземном чудовище, назвавшего гигантского червя пожирателем жизни, подействовали на всех угнетающе. Стратег нахмурился и отвернулся, сам брамин угрюмо молчал, даже Палач со своим одноглазым напарником, качающие приводные рычаги, заметно сникли. Хотя, возможно, причиной тому стала обычная усталость – толкать вперед тяжелую дрезину, да еще нагруженную сверх меры, оказалось нелегким делом даже для бугрящегося мышцами Палача. Его мясистое лицо покрылось потом, но он продолжал усердно налегать на рычаги, пока дрезина не доехала до Лубянки-Дзержинской.

В прошлый раз Гончая попала сюда на допрос, а точнее на растерзание, к Палачу. Ее приволокли на станцию избитую и оглушенную, и не многое она смогла здесь рассмотреть. Запомнился только глубокий подвал и как ее спускали туда сначала по бетонной, а потом по железной лестнице.

По архитектуре Дзержинская мало чем отличалась от Проспекта Маркса. Разве что облицованные мрамором опоры, поддерживающие потолочный свод, здесь были шире и массивнее, а проходы между ними у́же. Вместо кумачовых полотнищ Проспекта на стенах висели лаконичные плакаты, призывающие к бдительности и непримиримости к врагам. Но первое, что бросалось в глаза, это отсутствие на станции гражданских. Все, кого заметила Гончая на платформе, включая пограничные караулы на въезде и выезде со станции, были одеты в форму. Палача на Дзержинской хорошо знали и, похоже, боялись. Пограничники, с которыми он разговаривал, неизменно отдавали ему честь, а в глазах некоторых Гончая заметила настоящий страх.

А вот Стратег, как выяснилось, не пользовался у них авторитетом. Стоило Палачу отлучиться на несколько минут, как караул немедленно окружил дрезину. Хотя пограничники не держали пассажиров на прицеле, Гончая поняла по их настороженным лицам, что при малейшем подозрении они откроют огонь на поражение. И если Палач прикажет им пристрелить Стратега, брамина, или ее, или всех вместе, они сделают это без колебания. Однако такой команды не последовало, и когда Палач снова встал за рычаги, дрезина продолжила путь.

Вскоре Дзержинская с ее забрызганными кровью подвалами осталась позади. А потом произошло странное. Гончей показалось, что туннельный мрак вокруг катящейся по путям дрезины внезапно сгустился, сделался плотнее, что ли. Наверняка в старой лампе прогорел фитиль, и она стала хуже светить, но создавалось полное ощущение, будто дрезина с трудом пробирается сквозь вязкую тьму. Даже приводные рычаги стали как будто глуше скрипеть.

Неожиданно Гончая поймала себя на мысли, что не слышит стука колес. Она прислушалась. Нет, колеса не стучали. Вообще. А ведь это уже было: и гасящая звуки вязкая мгла, и скрывающиеся в ней смертельные ловушки.

«Взрывающиеся пузыри! – пронзила сознание внезапная мысль. – Сухопутные медузы-убийцы!»

– Стойте! – вскочив на ноги, закричала Гончая. – Свет!

Палач бросил рычаги и злобно уставился на возмутительницу спокойствия, брамин тоже обернулся к ней, лишь один Стратег отреагировал должным образом – зажег небольшой, но мощный ручной фонарь и осветил туннель.

Ни лопающихся пузырей, выбрасывающих при взрыве смертельно ядовитые нити-щупальца, ни стелющегося по дну тумана впереди не оказалось. Совершенно чистый туннель.

Стратег поводил фонарем из стороны в сторону. Гончая проследила за перемещением луча, но не заметила ничего подозрительного. Если прежде что-то и было вокруг: туман, подозрительное марево или гасящая звуки вязкая мгла, электрический свет рассеял ее без остатка. Гончая облегченно выдохнула.

– Это Дзержинская-Лубянка тебя не отпускает, – усмехнулся за ее спиной Палач. – С Лубянки путь только в один конец, а ты сбежала. Вот она и злится.

– Да пусть хоть перебесится, – огрызнулась Гончая.

Палач угрожающе выдвинул вперед нижнюю челюсть и заиграл желваками. Гончая ответила на эту пантомиму вызывающим взглядом. Ссадины от наручников затянулись коркой подсохшей крови, усталость прошла, и она чувствовала себя, в общем, неплохо. Со скованными руками и без оружия Палача ей, конечно, не одолеть, но если он попытается снова избить ее до полусмерти, то дорого за это заплатит.

Назревающую схватку остановил Стратег.

– Хватит разговоров, – сказал он. – Едем дальше.

Палач удивил Гончую – послушался, взялся за приводные рычаги, и дрезина снова поехала вперед. Только теперь мрак впереди разрезал луч фонаря Стратега.

Может, он и не отнесся всерьез к предупреждению своей беглой ищейки, может, вообще решил, что у нее поехала крыша, но не выключал фонарь до следующей станции.

Прибытие туда прошло по тому же сценарию, что и на Дзержинской: Палач выслушал короткий доклад пограничников и снова куда-то ушел.

– Куда он все время ходит? – спросила у Стратега Гончая, когда ее мучитель скрылся на платформе.

– Связывается по телефону со следующей станцией, чтобы сообщить о нашем движении и узнать обстановку.

– Чтобы доблестные красные пограничники ненароком не перестреляли нас, приняв за диверсантов? – усмехнулась Гончая.

Забыла, что разговаривает не с Палачом, на Стратега ее сарказм не действовал.

– И это тоже, – невозмутимо ответил тот. – Но главное, убедиться, что станция по-прежнему существует, и туда можно доехать.

Гончая хотела съязвить и по этому поводу, но передумала. В метро никакая предосторожность не бывает лишней.

В этот раз Палач отсутствовал дольше и вернулся чем-то озабоченный.

– Можем ехать, но надо поторопиться, – объявил он, запрыгнув на дрезину, и сразу взялся за рычаги.

– В чем дело? – насторожился Стратег.

– На Красных Воротах тревога. Сталкеры с поверхности не вернулись.

Стратег сразу расслабился, да и брамин не придал словам Палача особого значения, и совершенно напрасно. Смельчаки, собирающие на поверхности разный полезный хлам и гордо именующие себя сталкерами, пропадали часто – этим в метро никого не удивишь. Обычно их исчезновение станции не угрожало. Но случалось и по-другому.

В отличие от Стратега и брамина, одноглазый напарник Палача отнесся к его предупреждению серьезно. Настолько серьезно, что впервые решился заговорить.

– Плохо дело.

Это прозвучало, как «п…охо де…о». Мало того, что одноглазый пропустил букву «л», он и говорил скрипучим, нечеловеческим голосом. Похожим образом изъяснялся раненый штурмовик, которого Гончая однажды встретила в госпитале Рейха. Бедолага напоролся на растяжку, при этом избежал серьезных осколочных ранений, но получил тяжелейшую контузию и практически оглох.

Стоило вспомнить оглохшего штурмовика, и странное поведение одноглазого мгновенно объяснилось.

«Он же глухой!» – сообразила Гончая. Обожженное лицо и потерянный глаз – наверняка, последствия взрыва. Не реагирует на слова и не отвечает на вопросы, потому что не слышит их, отсюда и измененная речь. Что-то читает по губам, раз Палача все-таки понял.

«Левша у нас неразговорчив, но ты продолжай», – вспомнила Гончая ироничное замечание Стратега. По всей видимости, он давно знал о глухоте одноглазого. Но зачем Стратегу понадобился лишенный слуха одноглазый калека? Что он умеет такого, чего не умеют другие?

Пока Гончая размышляла об одноглазом спутнике и строила на его счет различные догадки, тот вместе с Палачом вновь разогнали дрезину, и вскоре впереди замелькали отблески сигнального костра у Красных Ворот.

Палач тоже заметил свет и еще сильнее налег на рычаги, но за полсотни шагов до блокпоста внезапно бросил их и потянул на себя ручной тормоз. Гончей понадобилось чуть больше времени, чтобы понять причину такой перемены. И на Дзержинской, и на Кировской пограничники направляли на приближающуюся дрезину яркий луч электрического света. Однако сейчас этого не произошло.

Вблизи Гончая разглядела железную треногу прожектора, но никто не спешил зажигать его. Похоже, у костра вообще никого не было! Зато со станции доносились разгневанные крики, которые внезапно оборвала автоматная очередь.

Дрезина уже миновала костер и теперь медленно, со скоростью лениво бредущего человека, подъезжала к платформе. Палач сунул руку в карман, где должно было находиться оружие, но вынул оттуда не пистолет, а складную телескопическую дубинку с металлическим набалдашником на конце, пожалуй, самое эффективное оружие в рукопашной схватке.

– Эй, что происходит? – насторожился Стратег. Поздно же он забеспокоился.

Ему никто не ответил. Как только дрезина достигла края перрона, Палач шагнул с нее и оказался на платформе. Гончая прыгнула следом.

– Куда? – крикнул в спину Стратег.

Она даже не обернулась. Обернулся Палач. Увидел, что она последовала за ним, заиграл желваками, но промолчал. Как бы ему не терпелось ее прикончить, сейчас его волновало другое.

На станции горело только дежурное освещение, и большая часть платформы терялась в темноте. Что там происходит, понять было нельзя, судя по тишине, ничего серьезного. Зато у ведущих наверх эскалаторов волновалась небольшая, но шумная толпа. Около десяти человек, привычно определила Гончая. Двое или трое из них были в гражданском, столько же в форме пограничников, остальные в непонятной длиннополой одежде с болтающимися противогазами или респираторами. Именно так одевались сталкеры красных, когда выходили на поверхность.

Гончая отметила все это лишь мельком, как несущественные, второстепенные детали. Главным было оружие. Оно имелось у всех, за исключением гражданских: автоматы у пограничников, такие же автоматы и дробовики у сталкеров.

– …со своей проверкой! Он же умирает! Срочно в госпиталь надо! – услышала Гончая, подойдя ближе.

На полу между сталкерами и пограничниками лежал еще один человек в брезентовом балахоне, которого Гончая ранее не заметила. Странное одеяние на боку было разорвано, сквозь прорехи сочилась кровь. Но самая страшная рана оказалась на шее. Она напоминала приоткрытый рот, откуда постоянно доносился приглушенный свист, очевидно, повреждена трахея, и кровь выплескивалась толчками.

Гончую удивило, почему товарищи раненого, вместо того чтобы попытаться остановить кровотечение, продолжают препираться с пограничниками. Ни те, ни другие явно не хотели уступать, а парню на полу с каждой секундой становилось все хуже. Неизвестно сколько бы продолжалось их противостояние, если бы не Палач.

– Все два шага назад! – скомандовал он.

Вряд ли пограничники Красных Ворот, тем более сталкеры, знали Палача в лицо, но и те, и другие беспрекословно выполнили приказ. Возле раненого сразу стало свободно. Палач решительно шагнул к нему, склонился над телом, но вместо того, чтобы заткнуть плюющуюся кровью рану, как предположила Гончая, обхватил несчастного двумя руками за затылок и подбородок и резким движением свернул ему шею. Послышался едва различимый хруст позвонков, за которым наступила немая сцена.

– Этот был не жилец, – объявил Палач, распрямившись в полный рост.

Металлическая дубинка, которую он положил на пол, чтобы добить раненого, вновь оказалась в его руке. Но не дубинка, а взгляд, которым Палач обвел обступивших его людей, заставил их забыть про свое оружие.

– Возвращайтесь на пост, – приказал Палач пограничникам. – А вы, – повернулся он к онемевшим сталкерам, – пройдите дезактивацию, доложите обстоятельства вылазки и уберите тело.

Никто из тех, к кому он обратился, не решился возразить – на этот раз Гончая не ошиблась.

А еще через четверть часа дрезина двинулась дальше.

Глава 16
Вместе

Чай здесь оказался невкусным, но Майка пила и похуже, а доктору он не нравился. И еда не нравилась. Он старался не подавать вида, но иногда Майка замечала, как он морщится. Доктор сам ходил за едой, но приносил всегда одно и то же – похлебку из грибов, перемешанных с натертыми или мелко наструганными корешками. Сначала он ел только грибы, а корешки выплевывал, но быстро понял, что тогда в миске почти ничего не останется, теперь съедал и их.

– Это Красная Линия? – обратилась к нему Майка, допив принесенный чай.

– А? – вскинулся доктор.

Он сделал лишь пару глотков из своей кружки, а потом про нее, похоже, забыл. После их недавнего разговора он часто и подолгу задумывался.

– Мы на Красной Линии? – повторила свой вопрос Майка.

Доктор рассеянно кивнул.

– На Комсомольской.

Про Комсомольскую Майка слышала. Одна из самых больших станций в метро, а на Красной Линии, наверное, вообще самая большая. Вдруг нестерпимо захотелось увидеть это, посмотреть, как там все устроено. Когда доктор ее сюда привез, солдаты с красными звездами не пустили их на платформу, а сразу отвели в эту комнату с гамаком и ящиками вместо стульев. Поэтому Майка завидовала доктору и порой даже злилась, что он мог выходить отсюда, когда захочет, а она сидела в комнате безвылазно.

– Я хочу посмотреть на станцию, – призналась она. – Можно?

Майка была практически уверена, что доктор не выпустит ее из комнаты, но тот удивил ее.

– На станцию, – повторил он. – Что ж, давай прогуляемся.

Больше всего Майка боялась, что военные вернут ее обратно, но вскоре убедилась, что волновалась напрасно. По пути она встретила трех человек с красными звездами, но никто даже не поинтересовался, куда она направляется. Двое прошли мимо, даже не взглянув в ее сторону, а третий хотя и смотрел подозрительно, но больше на доктора, чем на идущую рядом с ним шестилетнюю девочку.

Коридор долго петлял. Майка прошла и по бетонным плитам, и по сырой, раскисшей земле, и по сваренным из толстых металлических прутьев решеткам, но потом доктор распахнул обитую железом дверь, и перед Майкой открылся поразительный вид.

Комсомольская стоила того, чтобы ее увидеть. Станция оказалась совершенно не похожа на те, где Майка уже успела побывать. Платформа здесь имела не один, а целых два этажа! Над путями располагался еще один ярус или галерея, из-за чего потолок поднимался на совершенно невообразимую высоту. Самого потолка Майка даже не увидела, лишь свисающие оттуда электрические лампочки, провода которых терялись в темноте. Если добавить немного воображения, можно даже представить, что потолка нет вовсе, а тянущиеся вверх провода уходят прямо в безбрежное темное небо.

«Как людям живется под этим небом? – подумала Майка. – Какие сны им здесь снятся?»

– Граница поста. Не стойте, проходите.

Майка обернулась на голос. Двое вооруженных солдат с уже знакомыми ей красными звездами оттеснили доктора от двери.

– Да-да, ухожу, – торопливо ответил он, взял Майку за руку и повел за собой. – Пожалуйста, осторожней, – сказал он, когда отдалились от военных. – Не надо так пристально смотреть, красные этого не любят. А я – не твоя мачеха и не смогу тебя защитить.

Майка оставила его слова без ответа, продолжая разглядывать убранство станции. На платформе от пола и, видимо, до потолка поднимались квадратные колонны, украшенные узорчатой каменной плиткой. Похожие колонны имелись и на верхней галерее, только не квадратные, а округлые, и плитка на них была уже обычная кафельная и без узоров.

Пока Майка разглядывала колонны верхнего яруса, откуда-то появились женщины с ведрами и тряпками и принялись мыть колонны и ограждение галереи. Еще одна такая же группа натирала швабрами ступени каменных лестниц. Наверное, жители Комсомольской очень любили свою станцию, если так бережно ухаживали за ней.

– Ишь, как стараются, – заметил доктор, глядя на уборщиц. – Не иначе, сам товарищ Москвин должен с визитом пожаловать.

Так звали начальника всей Красной Линии – «товарищ Москвин», без имени. Майка его никогда не видела и ничего, кроме фамилии, о нем не знала.

– А когда он приедет? Мы тоже его увидим? – спросила она у доктора.

Вообще-то взглянуть на легендарного товарища Москвина хотя бы одним глазком было любопытно. Но доктор развеял ее надежды.

– Когда он приедет, на платформу столько военных нагонят, что ты его и не разглядишь.

– А когда это случится? – не унималась Майка.

– Это только сам товарищ Москвин…

Договорить доктор не успел. На станции возникло непонятное волнение. Люди, которые только что спокойно шли по своим делам, вдруг начали останавливаться и оборачиваться в сторону одного из туннелей. Через какое-то время оттуда донеслись голоса:

– Едут! Едут!

Те, кто смотрел в сторону туннеля, мгновенно сорвались с места, к ним тут же присоединились остальные. Эта толпа подхватила Майку, оторвала от замешкавшегося доктора и потащила за собой.

«Только бы не упасть», – подумала Майка, вспомнив мамины наставления. Не упала, хотя какая-то женщина рядом оступилась и громко вскрикнула, ударившись коленом о каменный пол.

Толпа вынесла Майку на край платформы. Ближе никого не пускали вооруженные солдаты, но она как-то протиснулась между ног собравшихся людей и оказалась в первом ряду. Какой он, товарищ Москвин? На чем приедет? На Маяковской рассказывали, что начальник Красной Линии ездит на личном бронированном паровозе, но Майка не очень-то верила этим слухам. Неужели она сейчас его увидит?

– Девочка! – раздалось за спиной.

Майка вспомнила, что так и не назвала доктору своего имени. Да он его и не спрашивал. Она нашла доктора глазами и помахала ему рукой. А когда снова обернулась к туннелю, увидела выезжающую оттуда дрезину.

Она очень походила на ту, на какой ездили строители, разбирающие завалы и восстанавливающие поврежденные пути, с точно такими же рычагами, которые попеременно качали два человека. Никакого товарища Москвина на дрезине, разумеется, не было. По рядам людей, собравшихся приветствовать своего главного начальника, а если очень повезет, то и попросить его о чем-нибудь для себя, прокатился вздох разочарования, а Майкино сердце, наоборот, радостно забилось. Потому что среди находящихся на дрезине людей она увидела женщину-кошку – свою маму.

* * *

– Мама!

Этот голос Гончая узнала бы из тысячи. В тот же миг она оказалась на ногах, нисколько не заботясь о том, что может упасть. Впрочем, дрезина ехала медленно, и падение на пути ей не грозило. Да и падать она умела, даже со скованными руками.

– Мама! Я здесь!

Майка стояла за спинами выстроившихся в ряд пограничников и отчаянно махала ручками, еще и подпрыгивала от нетерпения.

– Давно ты стала мамой? – ехидно заметил со своего места Стратег.

Гончая не ответила. К горлу подступил комок, а глаза наполнились слезами. Она смахнула их рукой и тут же пожалела об этом. Майка наверняка заметила наручники.

«Плевать! Майка умная девочка и уже, конечно, догадалась, что я оказалась в компании Палача и Стратега не по своей воле».

Не дожидаясь, когда дрезина окончательно остановится, Гончая перепрыгнула на платформу. Собравшаяся там зачем-то толпа уже начала расходиться, пограничники попытались прогнать и Майку, но та не слушала их и упрямо лезла вперед. Разозлившись, один из них схватил Майку за шкирку.

– Живо отпустил ее! – приказала ему Гончая. Она уже была рядом и вполне могла подкрепить слова действием.

Пограничник взглянул на ее закованные руки, потом в глаза и сделал правильный вывод.

Освободившись, Майка тут же бросилась ей на шею.

– Я ждала тебя, – прошептала девочка, уткнувшись лицом в грудь Гончей. – Каждый день ждала и каждую ночь. Доктор сказал, что ты обязательно приедешь, и ты приехала.

Только сейчас Гончая заметила Дока, который переминался с ноги на ногу возле пограничников. Со своей врожденной осторожностью доктор старался вообще не покидать пределов Рейха, а уж на Красную Линию, родину заклятых врагов, он точно попал не по своей воле. Гончая даже не сомневалась, кто его сюда отправил.

– Какого черта вы оба делаете на платформе? – обратился к доктору Стратег. Он уже сошел с дрезины и притопывал, разминая затекшие ноги. – Я же не велел выпускать ее.

«Ее», разумеется, относилось к Майке. Гончая поморщилась.

– Девочка хотела увидеть станцию.

– И вы решили устроить ей экскурсию, – усмехнулся Стратег. У него явно испортилось настроение, и вряд ли поездка на дрезине послужила этому виной. Скорее всего, это произошло из-за неповиновения дока и внеплановой встречи Майки со своей… заступницей.

Повторить слова девочки Гончая пока боялась даже мысленно. Хотя она не раз называла Майку своей дочерью, они обе прекрасно понимали, что это ложь. Необходимая, но все-таки ложь.

Истинным виртуозом лжи являлся Стратег. Когда он заговорил с Майкой, его голос звучал настолько участливо, что Гончая готова была ему поверить.

– Я привез твою маму, как и обещал, – сказал он. – Теперь ты нам поможешь?

Майка посмотрела на Стратега, перевела взгляд на Палача, молчаливой глыбой маячившего у Гончей за спиной, и спросила:

– В чем?

– Убить червя, разумеется. Сейчас нет ничего важнее.

«Оставь мою дочь в покое!» – хотела сказать Гончая, но Майка ее опередила.

– Ты, правда, думаешь, что червя можно победить?

– С твоей помощью нам это удастся.

Майка по-взрослому задумалась, как, наверное, умела только она, ее лицо становилось не по-детски серьезным, и кивнула.

– Хорошо, я помогу.

Стратег тоже кивнул.

– Спасибо. Без тебя нам никак не обойтись. – Потом присел на корточки возле Майки и, понизив голос до шепота, спросил: – А ты знаешь, можешь сказать, где червь сейчас находится? Хотя бы далеко отсюда?

– Я не знаю, – призналась Майка. – Я боюсь думать о нем, боюсь представлять. Хотя, мне кажется, он этого хочет.

Стратег еще несколько секунд смотрел девочке в глаза, выжидая, не добавит ли еще чего-нибудь. «Глупец, – подумала Гончая. – Он так и не понял, что Майка всегда говорит правду». Не дождавшись продолжения, он выпрямился и сказал:

– Всем, кто еще не знаком, представляю нашего доктора. Сейчас пройдите с ним, он покажет дорогу, и до ужина можете отдохнуть. А мне нужно решить еще несколько вопросов, позже я к вам присоединюсь.

– В подвал? – нахмурился Док. – Но там очень тесно и даже некуда присесть. Только пара ящиков и подвесной гамак.

– Как-нибудь разместитесь, это ненадолго, – отмахнулся от него Стратег.

Кивнув Палачу, чтобы тот следовал за ним, он собрался уйти, но Гончая преградила ему дорогу, подняв на уровень лица закованные руки. Однако смутить Стратега, на что она втайне надеялась, не удалось.

– Можешь снять, мы же в одной команде, – как ни в чем не бывало заявил он.

«Мы никогда не будем в одной команде!» – подумала Гончая, но вслух этого не сказала.

* * *

Часы Гончая никогда не носила – в бою и драках они были бесполезны, и на бегу с препятствиями (по-другому в метро не бегали) только мешали, однако могла поспорить на что угодно, что прошло не менее двух часов, как они дожидаются Стратега, сидя в подвале. На Стратега Гончей было плевать, с удовольствием не видела бы его еще лет двадцать. Удивляло другое – что она сама два часа здесь делает? Почему до сих пор не сбежала?

Сейчас, когда она нашла Майку, самое время было это сделать. Тем более что Стратег с Палачом куда-то исчезли по своим делам, а ни Левша, одноглазый напарник Палача, ни тем более Док с брамином-геофизиком не смогут ее остановить. Но что делать дальше? Из этой подвальной каморки они с Майкой выберутся. Предположим, даже сбегут со станции – это нелегко (с Красной Линии сбежать непросто), но возможно. А потом?

На этот вопрос у Гончей не было ответа. Нет, ответ был, даже несколько, но ни один из них ее не устраивал. Снова скитаться? Сделать фальшивый паспорт или воспользоваться одним из имеющихся? Но сколько это продлится? Рано или поздно их с Майкой выследят ищейки Стратега, как это уже сделал Палач. Или сбудется предсказание брамина, и до Майки доберется гигантский червь. И неизвестно, что произойдет раньше. Им придется жить в постоянном страхе. Это будет уже не жизнь, а пытка. Майка ее не выдержит. Вообще сбежать из метро на поверхность, где их не достанут люди Стратега? Что они при этом выиграют? Если не станут добычей червя или наземных хищников, то сдохнут в какой-нибудь радиоактивной пустыне.

Советую тебе, девочка, смириться с неизбежным и принять его… Хотя это и нелегко, принять собственную гибель.

Эти слова неведомого собеседника Гончая услышала в концлагере Рейха, когда вместе с Майкой дожидалась своей участи. Голос произнес их, обращаясь к Майке, но Гончая подумала, что в нынешней ситуации ей, возможно, стоит принять их на свой счет. Наверное, поэтому и вспомнилось ей.

Она так и не узнала, кто был тем невидимым собеседником: живой человек или призрак одного из замученных людей. Он назвал себя Обреченным и еще добавил, что все ныне живущие обречены на мучительную гибель.

И бледные черви будут грызть разлагающиеся трупы!

А это еще откуда? Ах, да. Так кричала сумасшедшая на Пушкинской, прежде чем штурмовики застрелили ее. Но не только это, женщина кричала что-то еще…

Зверь уже здесь! Я слышу его дыхание! Слышу, как он выбирается из-под земли!

Гончей стало нехорошо. Даже тошнота подступила к горлу, и свет перед глазами померк.

Придет тьма! И падет на ваши головы!

Нет, надо бежать отсюда. Бежать и поскорее! Никаких сомнений! Но как это сделать без Майкиного согласия, а согласится ли она удрать после того, как пообещала Стратегу свою помощь?

Гончая взглянула на прикорнувшую рядом девочку, но не решилась ее разбудить. Во-первых, Майка только что уснула. А во-вторых (и это было самое главное!), она боялась разочаровать только что обретенную дочь своим предложением, потому что догадывалась, как та на него отреагирует. Бегство – не всегда способ выжить, иногда это просто трусость.

Внутренняя борьба с самой собой никак не отражалась на лице Гончей. Даже сверхпроницательный Стратег не догадался бы, какие вихри бушуют в ее голове.

А вот док не умел скрывать свои эмоции.

– Скоро ужин, – заметил он, ни к кому не обращаясь, хотя и так было ясно, что имелось в виду.

Ему и не ответили. Брамин-геофизик с головой погрузился в собственные записи, одноглазый дремал, привалившись к стене, Майка по-прежнему сладко спала, свернувшись в гамаке у Гончей под боком.

«У мамы под боком», – поправилась она. Ощущать себя мамой было непривычно и чертовски приятно. Гончая даже улыбнулась.

Док по-своему истолковал ее улыбку.

– Здесь вам не Рейх, госпожа Валькирия! – сердито сказал он. – У красных все по расписанию. Опоздал на ужин – ходи голодным.

– А они уже поставили вас на довольствие? – лениво спросила Гончая.

Зря спросила. Дока словно прорвало.

– Довольствие?! – с визгом воскликнул он, словно она его в чем-то обвинила. – Да вы хоть знаете, что за дрянь нам здесь приходилось есть?! У нас в Рейхе собак лучше кормят! Я нисколько не преувеличиваю! Красные и сами жрут, как скоты, и других…

– Скоты, говоришь? – оборвал дока скрипучий голос.

Одноглазый как раз сидел лицом к доку, а Гончая и не заметила, когда он успел проснуться. Хотя, может, он и не спал, а лишь притворялся, прищурив свой единственный глаз. Как бы там ни было, он разобрал последние слова дока.

– А ты, значит, не скот? – одноглазый легко поднялся на ноги и двинулся на доктора. Контузия и ранение не лишили его сил, в чем убедилась Гончая, наблюдая, как он качает приводные рычаги дрезины наравне с Палачом. – Конечно, не скот. Ты же из Рейха, сука!

С этими словами одноглазый выбросил вперед кулак (правый, вопреки своему прозвищу) и впечатал его в физиономию дока. Тот не потерял сознание, хотя выбери одноглазый точкой удара подбородок, это бы наверняка случилось, но все его лицо залило кровью, которая брызнула и из разбитого носа, и из расквашенных губ. Каким-то образом кровь попала доку даже на лоб и на волосы.

Док не заголосил лишь потому, что от боли потерял дар речи. Гончую не раз били по лицу, и она догадывалась, что доктор сейчас чувствует. Он лишь моргал и очумело пялился на своего обидчика.

– Моя бы воля, я бы вас всех, суки, спалил вместе с вашим поганым Рейхом, – признался одноглазый и замахнулся снова.

Док в ужасе отшатнулся, но лишь споткнулся об ящик, на котором сидел, и упал на него. В последний момент одноглазый передумал и смазал барахтающегося на ящике доктора раскрытой ладонью по уху. Хорошо смазал. От такого удара вполне могла лопнуть барабанная перепонка.

У дока, видимо, наступил шок. Только поэтому он не заголосил на весь подвал, а лишь клацал зубами. Наблюдатели тоже молчали: брамин изумленно, Гончая заинтересованно.

– Мама, он же его убьет, – пискнула проснувшаяся Майка.

– Не убьет. – Гончая оценивающе прищурилась. Судя по расчетливости ударов, одноглазый не ставил такой задачи.

– Все равно! Останови его!

«А стоит ли?» – подумала Гончая. Док так старательно создавал для себя комфортные условия существования. Даже убил для этого человека ее руками. Теперь для разнообразия узнает, каково жить в метро вне зоны комфорта.

Но Гончая заметила, как доктор смотрел на Майку на платформе. Если бы она не знала дока раньше, то решила, что тот смотрит на девочку с уважением. И он привел ее туда вопреки запрету Стратега. Выходит, вмешаться все-таки стоило.

Чтобы не терять времени, Гончая выхватила из кармана собственные наручники.

Когда-то давно она училась сбивать камнями консервные банки. Это был первый навык девчонки, со временем превратившейся в Гончую. Она поставила в неосвещенном туннеле три жестяных банки за пять, десять и пятнадцать шпал от себя. Первую было видно хорошо, вторую плохо, третью не видно совсем. Первую банку она сбила почти сразу, со второй провозилась немногим дольше, третья загремела по шпалам лишь к вечеру. На второй день она сбивала первые две банки первым броском, а в третью попадала с четвертого на пятый раз. Зато на пятый день непрерывных тренировок (кожа на ладонях почернела от грязи и покрылась царапинами от острых камней) банки слетали с места после каждого броска.

Сейчас Гончую отделяли от затылка одноглазого каких-то шесть шагов. Она просто не могла промахнуться. А прикончить Левшу нетрудно, увесистые стальные наручники вполне годились для того, чтобы проломить ему череп, но пока это не входило в ее планы.

Гончая коротко свистнула, но тут же вспомнила, что это бесполезно – человек все равно ее не слышит, и метнула наручники. Они треснули его по макушке – этакий хороший подзатыльник, отвешенный железной рукой. От сильного удара одноглазый повалился вперед и остался лежать неподвижно.

– Вы убили его, – объявил доктор. Он забился в угол и оттуда взирал на тело своего обидчика.

«Только этого не хватало!» – испугалась Гончая. Выпрыгнув из гамака, она подбежала к Левше. Кровь выступила на затылке, но не так уж много – наручники содрали кожу. Зато голова цела.

Гончая прикоснулась к шее поверженного противника. Под кожей бился устойчивый пульс. Она облегченно выдохнула. Всего лишь нокаут, может, еще сотрясение мозга. Док явно поторопился с выводами.

Гончая подобрала с пола наручники, подвинула ближе деревянный ящик и приковала запястье одноглазого к его ручке.

– Так он жив? – догадался док.

Гончая пожала плечами.

– Вынуждена вас огорчить.

– Но этот человек опасен. Вы же видели, что он со мной сделал. Лучше…

– Прикончить его? – перебила доктора Гончая. – Тогда сделайте это сами. И советую поспешить, он скоро очнется.

Док замотал головой, сначала медленно, потом быстрее.

– Нет-нет, я не убийца. – Он взглянул на Майку и повторил: – Не убийца.

Гончая пожала плечами: каждый сам делает свой выбор, и принялась обыскивать одежду Левши. Только последний разиня или не дорожащий жизнью неудачник оставляет противнику оружие, а оружием в рухнувшем мире может послужить что угодно.

* * *

Первое, что сделал одноглазый, когда очнулся, это обвел мутным взглядом присутствующих и уже затем ощупал разбитую голову. Гончая подумала, что поступила бы точно так же.

Отложивший свою писанину брамин протянул ему относительно чистый носовой платок.

– Возьмите, можете порвать на бинты, если нужно.

Одноглазый молча отвел в сторону протянутую руку, скорее всего он даже не разобрал слов, так как в это время смотрел в другую сторону, и уставился на Гончую. Она молча выдержала его хмурый взгляд, решив дождаться, что он скажет.

Одноглазый ничего не сказал. Молча ощупал карман, из которого она вытащила его многофункциональный складной нож, имеющий, помимо лезвия, пилу, шило, кусачки и даже маленькие пассатижи, и снова взглянул на Гончую. Если бы взглядом можно было сжигать, она бы уже превратилась в пепел. Но одноглазый не обладал такой способностью.

– Не злись на маму. Это я попросила ее остановить тебя, – призналась Майка.

Одноглазый зыркнул на Майку таким же исполненным ненависти взглядом и отвернулся. С его стороны это оказалось разумно. Если бы он попытался оскорбить или обидеть девочку, Гончая заставила бы его пожалеть об этом. Чтобы у Левши не сложилось ошибочного впечатления, что это может легко сойти с рук, она решила не освобождать его. Но одноглазый справился и без ее помощи. Несколькими ударами ноги он разбил деревянную ручку ящика, освободил кольцо наручников, после чего привалился спиной к стене и закрыл свой единственный глаз.

Его смиренное поведение не обмануло Гончую. Майку тоже.

– Прости меня, мама, – сказала она. – Из-за меня этот страшный дядя разозлился на тебя.

«На нас обеих», – поправила ее Гончая. За себя она не боялась. Если пересчитать по пальцам всех, кто желал ей смерти, и двух рук не хватит. Но сейчас Гончая была не одна, а с дочерью. Может, док прав, и одноглазого действительно следовало прикончить?

– Не надо его убивать, – прошептала Майка, словно прочла ее мысли. – Он такой злой потому что несчастный: покалеченный и одинокий.

«Ага, одни мы с тобой счастливые».

– Да, – сказала Майка. – Потому что мы вместе.

Гончая не нашлась, что ей ответить. Вместо этого она крепко прижала девочку к себе и поцеловала в растрепанную макушку.

Ночью Гончая не спала, а лишь дремала, ловя каждый доносившийся звук. Несмотря на расслабленные мышцы, она была полностью готова к схватке, и если бы Левша попытался отомстить, то получил бы достойный отпор. Скорее всего, после этого он бы уже никогда не смог поднять ни на кого руку.

Гончая решила, что не станет его убивать, потому что Майка этого не хотела. Чтобы обезвредить противника, убивать и не требовалось. Если раздробить человеку коленную чашечку, он не сможет ходить. А с одноглазым и того проще. Достаточно выбить ему последний глаз, и он станет практически беспомощным. Но ночь прошла относительно спокойно, не считая того, что оголодавший док постоянно кряхтел и изредка постанывал, когда щупал свою разбитую рожу.

А утром в камеру, как про себя Гончая называла их убежище, неожиданно ввалился Стратег.

– Собирайтесь. Выдвигаемся! – объявил он с порога, потом заметил разбитую физиономию доктора, вопросительно взглянул на Гончую с Майкой, перевел взгляд на брамина, потом на одноглазого и добавил: – А вы весело проводите время, как я погляжу.

Из всех присутствующих веселым выглядел только он, но Гончая решила воздержаться от комментариев. Доктор оказался самым нетерпеливым.

– Послушайте, мы ничего не ели со вчерашнего дня. Нам наконец дадут поесть?

– А вам еще мало дали? – рассмеялся Стратег, указав на его опухшее лицо. – Все будет: и еда, и остальное. Идите за мной.

Судя по всему, ему не удалось провести на Красную Линию своих телохранителей, но одно присутствие Палача, который присоединился к Стратегу за дверью, заменило многочисленную охрану.

Воспользовавшись возникшей в дверях толчеей, Гончая протянула Левше его складной нож. Он молча забрал его и, не раскрывая, сунул себе в карман. На это она и рассчитывала и, чтобы закрепить успех, продемонстрировала одноглазому ключ от наручников. Он все понял без слов, для вида немного поломался и протянул ей закованную руку. Гончая не заставила себя ждать. Через секунду наручники оказались у нее. Оставлять кому-то такую полезную по нынешним временам вещь она не собиралась.

Вслед за Стратегом Гончая выбралась на платформу и вместе со всей компанией ненавидящих друг друга единомышленников направилась к лестничному переходу, соединяющему коммунистическую Комсомольскую с Комсомольской-Ганзой.

Пространство между принадлежащим красным лестничным маршем и ганзейскими эскалаторами, видимо, считалось ничейной полосой. Здесь было полно тех и других пограничников. От обилия красных звезд и круглых нашивок, символизирующих единство Кольцевой линии, у Гончей даже зарябило в глазах. А потом она увидела того, кого никак не ожидала здесь увидеть. Под охраной или под конвоем пары личных телохранителей Стратега стоял Шериф и тоже смотрел в ее сторону.

– Не утерпел вас порадовать, – заявил Стратег. Гончая не заметила, к кому он обращался, а тот уже повернулся к Шерифу: – Показывай!

Шериф послушно развязал вещмешок, который стоял у его ног, и когда открыл его, Гончая увидела там внушительный прибор в металлическом корпусе, отдаленно похожий на переносную армейскую рацию. В рухнувшем мире осталось не так уж много действующей техники, так что сравнивать ей было не с чем.

Зато брамин при виде этого железного ящика, извлеченного из вещмешка, радостно изменился в лице.

– Молекулярно-электронный сейсмограф! – воскликнул он. – Где вы его нашли?

– В лаборатории на первом этаже, где вы и указали, – ответил Шериф.

Брамин несколько раз кивнул.

– Значит, институт не разграбили.

– Да кто его тронет? Там же зоопарк рядом, – усмехнулся Стратег.

Шериф резко обернулся к нему. Жаль, что Стратег в этот момент не смотрел на него, иначе бы понял, что вполне может получить по своей самодовольной роже. Но Шериф сдержался.

– Два сталкера погибли в этой вылазке, – сказал он и отвернулся.

Стратег невозмутимо развел руками.

– Им отдельно доплатили за риск. Они знали, на что шли.

– Никто бы не пошел ни за какие деньги, если бы я их об этом не попросил, – глядя в пол, ответил Шериф.

Но на Стратега слова не действовали. Гончая это хорошо знала. Скорее всего, его вообще невозможно было разжалобить.

– И я благодарен вам за это, – сказал он. – Вы сделали полезное и нужно дело – добыли необходимый прибор. – Решив, что с Шерифа достаточно, Стратег повернулся к брамину: – Я велел заменить батареи. Проверьте, все работает?

– Да-да, все в порядке, – закивал бывший геофизик, который все это время щелкал тумблерами и переключателями, словно ребенок, наконец-то получивший долгожданную игрушку.

– Теперь сможете сказать, где находится червь?

– Только направление. Ведь сейсмограф определяет лишь силу землетрясения и направление на эпицентр, – пробормотал брамин, не отрываясь от своего прибора. – Еще, может быть, скорость движения. Но сначала нужно настроить и установить сейсмограф.

– Установите, – пообещал ему Стратег. – Сейчас обедаете. На этот раз без ограничений, доктор. Ешьте сколько влезет, и начинаем экипироваться.

Гончая не ела уже несколько дней, с тех пор, как оказалась в плену. Погруженный в грандиозные планы Стратег не вникал в детали или просто забыл, что пленницу нужно хотя бы изредка кормить, а Палач ему, разумеется, не напомнил. Поэтому первое предложение Стратега ее обрадовало, второе – насторожило. Когда кто-то говорит об экипировке, он имеет в виду отнюдь не прогулку по туннелям метро до ближайшей станции.

* * *

Наваленные вперемешку рабочие комбинезоны, засаленные ватники и десяток противогазов, сложенных отдельно (особенно противогазы!), подтвердили самые худшие опасения.

Гончая взглянула на лица своих спутников. При виде средств защиты все испытали если не шок, то как минимум растерянность и изумление, разумеется, кроме тех, кто заранее знал, куда они направляются. Таких оказалось трое: сам Стратег, Палач и одноглазый. Причем в отношении последнего Гончая не была уверена. По его искалеченному, малоподвижному лицу сложно было что-либо понять.

Гончая возлагала надежды на Шерифа, но когда за обедом спросила его о предстоящем маршруте, тот помотал головой.

– Мне поручили лишь найти сейсмограф в заброшенном здании института.

– Для чего?

– Чтобы победить мифического подземного монстра.

– Я его видела. Монстра. И спросила не о нем. Стратег сообщил тебе, куда он собирается?

Шериф с любопытством уставился на нее.

– Так это ты убедила его в реальности чудовища?

– Моя дочь, – ответила Гончая и отвернулась, сообразив, что напрасно теряет с ним время.

После обеда, состоявшего из свиных отбивных и тушеных грибов, сдобренных какими-то бледными ростками, Палач приказал всем следовать за ним. То, что он сам и остальные находятся на территории Кольца, куда не распространяется власть красных, его совершенно не смутило.

Все происходило на ганзейском пограничном посту. Стратег как-то договорился с руководством Ганзы и получил караулку в свое полное распоряжение. Пока изгнанные оттуда пограничники сиротливо толклись снаружи, комната со столом превратилась в общую столовую, а смежный закуток для отдыха свободных от службы солдат – в склад снаряжения.

Палач, судя по всему, ответственный перед Стратегом за экипировку группы, сразу прошел к сложенным горой противогазам.

– Кто знает свой размер, подходите.

Как ни странно, размеры противогазов, за исключением Майки, знали все, даже брамин. Не доверяя Палачу, Гончая перебрала все противогазы, но подходящий, с панорамным стеклом и закрепленным на маске фильтром, нашла только для себя. Майкиного размера не оказалось.

– Если девочка пойдет прямо так, с ней ничего не случится, – заметил на это доктор.

– Не пори чушь! – отрезала Гончая. – Без противогаза моя дочь на поверхность не выйдет.

– Полагаю, респиратор вполне подойдет, – вмешался Стратег и вручил Майке заранее приготовленный респиратор, причем в отличие от побывавших в употреблении противогазов совершенно новый. Благодаря регулируемым эластичным ремням маску можно было подогнать как для взрослого, так и для ребенка, что Гончая и сделала.

Пока она возилась с респиратором, в руках Стратега появился пухлый полиэтиленовый пакет – в довоенное время такие использовались для мусора, из которого он вытряхнул утепленную спортивную куртку на молнии из тех, что когда-то продавались в дорогих спортивных магазинах. Женскую, ярко-розового цвета.

– Не для тебя, для девочки, – сказал Стратег, перехватив вопросительный взгляд Гончей, но она догадалась и без его подсказки. Действительно, не в ватник же Майку одевать. Она бы в нем просто утонула.

Но и специально разысканная куртка оказалась ей велика. Гончей пришлось почти вдвое подвернуть рукава, а саму куртку перетянуть солдатским ремнем, чтобы она не соскальзывала с худеньких Майкиных плеч.

В неуклюже сидящей куртке, полы которой доходили ей до колен, девочка стала совсем неповоротливой, но теперь можно было не опасаться, что ее продует налетевший ветер или промочит дождь. Однако для самой Гончей подвижность и свобода движений значили несравнимо больше тепла и комфорта, поэтому она ограничилась лишь одним комбинезоном со множеством карманов, проигнорировав кучу ватных телогреек.

Пока остальные выбирали и примеряли одежду, Стратег со своими охранниками вышел за дверь, а когда вернулся, на нем была удлиненная меховая куртка довоенной поры, а телохранители оделись в офицерские бушлаты камуфляжной расцветки. Один из них держал в руках небольшой чемоданчик с красным крестом на боку, другой – обитый металлическими полосами пластмассовый ящик непонятного назначения. Походная аптечка, очевидно, предназначалась для доктора, с ящиком были возможны варианты. Через секунду Гончая получила ответ на свой незаданный вопрос.

– Левша, твой заказ, – сказал Стратег, указав на странную ношу в руках своего телохранителя, и поскольку одноглазый никак не отреагировал, добавил: – Зоркий, переведи ему.

Палач не стал утруждать себя словами. Он просто развернул одноглазого лицом к Стратегу и указал рукой на обитый железом ящик.

Этого оказалось достаточно. Единственный глаз на лице калеки вспыхнул алчным огнем. Так же блестели глаза у игроков в притоне Очко. Левша выхватил ящик у охранника, поставил его на пол и с нетерпением открыл.

Внутри оказалась целая бухта тонкого электрического провода, мотки проволоки, кусачки, еще одна увесистая связка проводов, напоминающая елочную электрогирлянду из детства… и игрушечный радиоуправляемый автомобиль без колес, но с дистанционным пультом. Больше всего такой набор походил на чей-то идиотский розыгрыш, но одноглазый, похоже, остался доволен.

– Здесь все, что необходимо? – спросил Стратег, похлопав его по плечу.

– Аккуму…яторы, – проскрипел одноглазый. Короткие слова ему вполне удавались, а произношение длинных просто резало слух.

– Уже загрузили, – ответил Стратегу Палач.

Тот несколько секунд молчал, потом ткнул пальцем в раскрытый ящик и сказал:

– Здесь все по списку. Если окажется, что чего-то не хватает, пусть пеняет на себя.

Палач кивнул, но передавать одноглазому угрозу Стратега не стал.

Пока тот перебирал содержимое ящика, доктор заглянул в полученную аптечку.

– Жгут, бинты, вата, йод, аммиак, афин, промедол, цистамин, этаперазин, – доносилось из угла его невнятное бормотание. – Даже антидот с антирадом! Откуда такое богатство?

– От верблюда, – «остроумно» ответил Стратег и повернулся к Палачу: – Раздай оружие.

Тот хмуро покосился на Гончую, но все же выдвинул из-под топчана, на котором спали местные пограничники, заполненный стволами деревянный ящик. Заглянув под топчан, она увидела там стоящий на сошках ручной пулемет с заправленной лентой, но его Палач, очевидно, приберег для себя.

Телохранители и Шериф тоже имели свое оружие: люди Стратега – автоматы Калашникова последней сотой серии, ганзеец – автоматическую «Сайгу» 12-го калибра. Сам Стратег вооружился двумя крупнокалиберными револьверами, словно собрался поиграть в американских ковбоев.

Одноглазый, после того как закончил копаться в ящике с проводами, получил укороченный «калаш» с кургузым стволом и складным прикладом, а брамину с доктором Палач выдал по пистолету Макарова, причем док от оружия отказался, а брамин, поколебавшись, все-таки взял.

Ни то, ни другое, по мнению Гончей, для поверхности не годилось. Из-за короткого, практически отсутствующего ствола автомат не обладал необходимой точностью стрельбы, а из-за малого калибра и веса пули потребовалось бы всадить полмагазина в крупного монстра, чтобы остановить его. Те же недостатки имелись и у пистолета, плюс и магазин всего лишь на восемь патронов. Обладателя такого оружия в схватке с хищником могло спасти разве что чудо, вроде попадания зверю в глаз. Но свои замечания Гончая оставила при себе. Она ждала продолжения.

– Выдай ей, – приказал Палачу Стратег, встретившись с женщиной взглядом.

Тот хмыкнул и протянул Гончей точно такой же ПМ, что перед этим вручил брамину. Левой рукой. Правая в этот момент находилась у него в кармане. Гончая буквально ощутила направленный ей в грудь ствол. Что у него там? Что-нибудь компактное, но крупнокалиберное. Палач всегда любил большие калибры.

Она не притронулась к пистолету.

– Мне нужен дробовик или автомат. Если на мою дочь нападут, я должна ее защитить.

– Мы здесь все, чтобы ее защитить, – сказал Стратег.

– Дробовик или автомат, – повторила Гончая. Если Стратег надеется, что ей не хватит упорства и выдержки, его ждет разочарование.

И Стратег сдался. Он больше не стал ничего говорить Палачу, лишь махнул рукой. Тот с явной неохотой убрал ПМ обратно в ящик и достал оттуда ружейный обрез-двустволку и горсть патронов. В его широкой лапе уместилось не менее десятка начиненных смертью бумажных цилиндров.

Хоть что-то. Гончая забрала обрез, тут же зарядила его, а остальные патроны рассовала по карманам.

– Довольна? – усмехнулся Стратег.

– Последний вопрос. Куда направляемся?

– Увидишь, – ответил он и, поманив за собой телохранителей, развернулся к выходу.

Гончая наблюдала за ними, пока кто-то сзади не дотронулся до ее плеча. Обернувшись, она увидела перед собой брамина.

– Простите, Катана, вы думаете, нам придется стрелять? – помявшись, спросил он.

Гончей стало смешно.

– Вам в последнюю очередь, – ответила она и, заметив, что брамин не понял иронии, уточнила: – Когда остальные станут не в состоянии, придет и ваш черед.

До геофизика стало понемногу доходить, в какое дерьмо он вляпался.

– Что, и такое может случиться?

«Спроси у того, кто втравил тебя во все это!» – чуть не сказала Гончая. Так хотелось услышать, что ответит брамину Стратег. Но через мгновение она вспомнила, что Стратег только что ответил на этот и другие подобные вопросы.

Увидишь, сказал он.

* * *

Майка поняла, что боится за мамину жизнь. Прежде не боялась, но тогда она и не называла женщину-кошку мамой! Больше всего она боялась страшного человека по прозвищу Зоркий или Палач, как его мысленно называла мама. Это он разбил ей лицо об стол, но ему показалось мало. Он хотел не просто убить маму, а сделать с ней такое, чему Майка даже не знала названия, но у нее сердце замирало в груди и волосы шевелились от ужаса, когда она это представляла. Передавая маме пистолет, Палач надеялся, что она попытается застрелить его. Тогда он выстрелил бы ей в грудь и потом смотрел, как она умирает, захлебываясь кровью. Но мама оказалась умнее – она не стала стрелять и даже не взяла пистолет в руки, чем еще сильнее разозлила его.

Потом Палач повел всех за собой, но не на Красную Линию, как поначалу предположила Майка. От ряда перекрытых пограничниками турникетов он свернул в другую сторону. За руку с мамой (в другой руке та несла короткое ружье с отпиленными стволами) Майка прошла через массивные железные двери и попала в широкий и темный каменный коридор. Вместо этих наспех сваренных из железных листов дверей ей представились другие – стеклянные, свободно открывающиеся в обе стороны, чтобы не мешать проходящим через них людям.

Шагающий впереди Палач, Стратег и дядя Шериф зажгли электрические фонари, и Майка увидела, что коридор такой же широкий, как туннель метро, только без рельсов, с низким потолком и вертикальными стенами. Видимо, когда-то здесь ходили целые толпы людей, раз им понадобился такой широкий проход.

– Это вокзал? – спросила мама, оглядываясь по сторонам. – Мы на Казанском вокзале?

– Так вот он какой теперь, – присоединился к маме брамин. – Голые стены, пустота и тьма… А я все гадал, как выглядят центральные вокзалы, после того как их разграбили. – Он с опаской взглянул на Палача и неприятного одноглазого человека по прозвищу Левша и поправился: – Простите, разобрали.

Брамину никто не ответил, только Стратег что-то пробурчал себе под нос, но Майка не разобрала слов.

Пошли дальше. Палач несколько раз свернул. После очередного поворота Майке показалось, что он ведет всех в обратную сторону, но это оказалось не так, и вскоре пришлось подниматься по ступеням широкой каменной лестницы. С лестницы все попали в невообразимо огромный зал. Он оказался больше любой станции, где Майке довелось побывать. Если бы не дыры в потолке, через которые сверху просачивался незнакомый переливающийся свет, Майка не смогла бы даже обозреть открывшееся ей пространство.

– Сколько же людей здесь жило? – шепотом спросила она у мамы.

– Здесь не жили, – ответила та. – Люди ждали здесь свои поезда. Это зал ожидания.

Свои поезда? Как это? Майка растерялась. Здесь собиралось столько людей, и у каждого был свой поезд?

Она хотела расспросить маму про «зал ожидания», но заметила, что та пристально рассматривает нагромождение ржавых металлических конструкций, и не стала. На некоторых из них еще сохранились привинченные пластмассовые сиденья. Но мама смотрела не на сиденья, а на покрывающий их белый налет. Она даже подошла к одному из них и зачерпнула рукой белую массу.

– Это что, снег? Сейчас зима?!

– Строго говоря, весна, конец марта, – ответил Стратег. – Но снега еще полно.

– Точно, – подтвердил Шериф.

Ах да, он же выбирался на поверхность, когда искал прибор для дяди брамина.

Мама осуждающе взглянула на него.

– Ты знал, что придется выйти на мороз, и ничего не сказал?

– Не замерзнешь, – ответил за Шерифа Стратег. – Хватит болтать, мы и так задержались. Надевайте противогазы, выход уже близко.

Прежде чем все надели противогазы, доктор раздал каждому по большой таблетке, которые он достал из красного флакона, и заставил их разжевать.

– Радиопротектор – не отрава, – пояснил Стратег в ответ на подозрительный мамин взгляд.

Он демонстративно разжевал таблетку и первым натянул противогаз. Остальные последовали его примеру, и Майка наконец смогла надеть свою дыхательную маску. Честно говоря, ей уже давно хотелось это сделать. Не потому, что она боялась отравиться радиацией (хотя Майка не призналась маме, но в душе была согласна с доктором, утверждавшим, что воздух на поверхности не причинит ей вреда), а потому что, подражая взрослым, и ощущала себя взрослее.

Мама проверила, как сидит на ней маска (респиратор, вспомнила Майка новое слово), потом надвинула на голову капюшон куртки, но он оказался таким большим и широким, что закрыл Майке лицо до самого подбородка.

– Я ничего не вижу, – призналась она.

Мама молча сняла с нее капюшон, вынула из-за пазухи (Майка не поверила своим глазам) настоящее полотенце и повязала ей на голову наподобие платка.

– Чтобы не замерзнуть, – пояснила она.

Майка только вздохнула. В толстой длиннополой куртке она страдала больше от жары, чем от холода, и втайне завидовала маме, надевшей лишь легкий тканевый комбинезон.

Вопреки утверждению Стратега, что выход близко, пришлось довольно долго идти сначала по одному залу ожидания, потом по другому, пробираясь между рядами разобранных сидений и обломками обрушившихся потолочных перекрытий. Иногда на глаза попадались и вовсе непонятные конструкции загадочного назначения, но Майка не обращала на них внимания. Ей не терпелось увидеть поверхность, о которой в метро ходило столько рассказов и слухов, что трудно было понять, какие из них правда, а какие вымысел.

Тропинка, а Майка не сомневалась, что это именно тропинка, по которой не раз и не два ходили люди, привела к высоким деревянным дверям, забаррикадированным изнутри.

– От тварей защищаетесь? – спросил у Палача Стратег, указав на укрепление.

Тот не ответил. Может быть, просто не услышал – из-под маски противогаза голос Стратега звучал глухо и невнятно.

– На Павелецкой такие твари с поверхности прут. Для них эта баррикада – тьфу, – сказал Шериф.

Но и это замечание Палач оставил без ответа. Опустившись на корточки, он сосредоточенно копался в подпирающем двери строительном хламе. Без видимых усилий Палач сдвинул в сторону железный лист, освободив замаскированный проход, ведущий к укрепленной двери.

– Осторожно, не заденьте растяжки, – сказал он и исчез в открывшейся дыре.

Майка с опаской взглянула на маму.

– Ничего, милая. Прорвемся, – с улыбкой ответила та.

Хотя под маской противогаза Майка не видела лица, но поняла, что мама ей улыбнулась.

Вслед за Палачом в лаз забрался одноглазый страшила, за ним Шериф, а после и брамин. Стратег нетерпеливо взглянул на маму.

– Ваша очередь.

Майка почувствовала кожей, как напряглась мамина ладонь. Но это длилось лишь мгновение. Потом мама отпустила ее руку, сказала:

– Делай, как я.

И нырнула в дыру.

* * *

– Ваша очередь, – сказал Стратег.

Он остался лишь с парой своих телохранителей. Остальные находились в похожем на звериную нору узком проходе, где можно было передвигаться лишь на четвереньках, или уже по ту сторону забаррикадированной двери, на перроне.

Гончая не ожидала, что такое когда-нибудь случится. Более удобного момента для побега невозможно было вообразить. Первым делом уложить обоих телохранителей, в обрезе как раз два патрона. Потом самого Стратега. Оглушить ударом по голове и добить из его же собственного револьвера. Или из автомата любого охранника, автомат мощнее и эффективнее. Потом обрушить лаз, и они свободны. Пока Палач с остальными разгребут завал и выберутся наружу, они с Майкой будут уже далеко. С обрезом, автоматом с запасным рожком и парой крупнокалиберных револьверов (в противогазах!) они доберутся куда угодно. До любой станции метро!

«Куда ты собираешься бежать? – пришла через мгновение отрезвляющая мысль. – И захочет ли Майка пойти с тобой после того, как ты на ее глазах застрелишь трех человек?»

«Я и раньше делала это», – возразила Гончая самой себе, вспомнив, как расправилась с похитившими девочку наемниками, как расстреляла Сутулого и его бандитов в подвале на Новокузнецкой.

«Те мерзавцы угрожали девочке, – напомнила сопротивляющаяся часть рассудка. – Они угрожали твоей дочери!»

«Любовь сделала меня слабой», – призналась себе Гончая. Она уже поняла, что не станет бить Стратега обрезом по лицу и стрелять в его телохранителей. Просто не сможет этого сделать.

«Она сделала тебя добрее», – ответил упрямый рассудок.

Гончая не стала спорить – все равно это было бесполезно. Она отпустила Майкину руку, сказала ей:

– Делай, как я.

И полезла в дыру.

Через несколько метров лаз уперся в наружную, еще довоенную дверь. В ее нижней части оказалось пропилено квадратное отверстие, закрывавшееся наподобие печной заслонки относительно новой железной задвижкой. Даже крупный человек мог выбраться через это отверстие наружу или заползти внутрь. Гончая сделала это без труда. А Майка – и того легче. Наблюдая за ней, Гончая с удивлением заметила, что девочка копирует ее движения. Оказывается, за время скитаний по метро Майка многому от нее научилась.

«А как же иначе, – напомнил о себе притихший рассудок. – Дети и должны учиться у своих родителей».

Она поспешно отвернулась, чтобы Майка ненароком не заметила ее повлажневших глаз. Слезы – всегда слабость, даже если это слезы радости. А Гончая вовсе не хотела, чтобы дочь считала ее слабой.

В этот раз она опасалась напрасно. Выбравшись из лаза наружу, Майка во все глаза уставилась на перрон Казанского вокзала. Хотя там было не на что смотреть. Перрон напоминал свалку или, скорее, разграбленное и оскверненное кладбище.

Если бы какой-нибудь художник (да та же Майка!) вздумал изобразить кладбище железнодорожных составов, оно выглядело бы именно так. От навечно застрявших на путях вагонов и локомотивов остались одни неразборные остовы. Все, что только можно было снять и разобрать – пассажирские полки и сиденья, стекла, пластиковые перегородки, листы внутренней и внешней обшивки, даже оконные резиновые уплотнители, не говоря о дизельных и электрических моторах, давно сняли. Наверное, жители метро растащили бы даже железнодорожные колеса и оси, если бы нашли им применение.

Проржавевшие останки разграбленных составов засыпали куски и рухнувшие фермы постепенно обваливающейся крыши, некогда защищавшей посадочные платформы от дождя и снега. На неприкрытом перроне поднялись снежные сугробы, а с тянущихся к небу уцелевших ферм и сохранившихся перекрытий свисали устрашающего вида ледяные сосульки.

Несколько таких сосулек нацелились как раз в то место, где стояли выбравшиеся наружу люди.

– Не обвалятся? – спросил у Палача Стратег, разглядывая ледяные наросты над головой.

Гончая презрительно дернула головой. Сосульки – мелочь. Они всего лишь часть окружающей обстановки. В первую очередь на поверхности нужно опасаться иного. Шериф, очевидно, знал, откуда может исходить угроза, и не сводил глаз с ближайших сугробов, за которыми вполне могли прятаться хищники.

Палач тоже поводил по сторонам стволом своего пулемета, прежде чем продолжить путь. В отличие от Стратега он знал о первом правиле сталкеров – не раскрывать на поверхности рта без крайней необходимости, поэтому ничего не сказал, а лишь поманил остальных за собой.

Вдоль стены тянулась протоптанная тропинка по направлению к первому пути. Под слоем свежевыпавшего снега ее невозможно было рассмотреть, но под ногами ощущался утоптанный наст, в чем и убедилась Гончая, специально сделав шаг в сторону. Здесь регулярно ходили люди, причем именно красные, раз Палач знал об их маршруте. Он ни разу не сбился с тропы, хотя они прошли уже достаточно большое расстояние. Пустующее здание Казанского вокзала осталось позади, и теперь все шагали по платформе, расположенной между первым и коротким запасным путями.

Много лет назад, когда мир еще не рухнул, она вот так же шагала здесь со своей матерью. Та была родом из Ижевска, там жила ее родня, а поезд в Ижевск отправлялся как раз с первого пути Казанского вокзала. Гончая почти не помнила той единственной поездки на родину матери. Все подробности стерлись из детской памяти. Но сейчас она внезапно вспомнила, как мать держала ее за руку, чтобы она случайно не упала на пустой запасной путь. А любопытство так и толкало ее подойти к самому краю платформы и заглянуть вниз.

Шагающий впереди Палач наконец свернул и как раз к запасному пути. Там возвышался… Сначала Гончая решила, что это снежный сугроб, только очень большой. Но приглядевшись более внимательно, поняла, что снежная шапка покрывает небольшой ангар, вернее сложенный из мусора просторный шалаш, возведенный на путях уже в послевоенное время.

Палач самым внимательным образом осмотрел это присыпанное снегом сооружение, после чего спрыгнул с платформы на пути и велел остальным следовать за собой.

Изнутри шалаш-ангар напоминал ремонтный бокс, каким собственно и являлся. На путях стояла железнодорожная дрезина, которую укрывали здесь от снега и посторонних глаз и при необходимости чинили. Эта дрезина совсем не походила на те, что можно было встретить в метро. Во-первых, она оказалась больше: длиннее и шире. Во-вторых, у нее была кабина, хотя на ней отсутствовали крыша и задняя стенка, зато впереди имелся ветрозащитный щиток и разделенное на две части лобовое стекло, а по бокам – даже запирающиеся двери. Нижнюю часть дрезины и переднюю колесную пару защищал клиновидный отвал, сваренный из толстого железа или листовой брони, который подобно бульдозерному ножу должен был расчищать пути от снега, завалов и прочего мусора.

С транспортом из метро этого бронированного монстра роднили разве что колеса да торчащая вверх выхлопная труба. Причем покрывающая трубу сажа однозначно указывала на то, что дрезина на ходу и ею регулярно пользуются.

Гончая никогда не верила слухам, представляющим жителей Красной Линии голодными, полуграмотными дебилами, не умеющими работать и лишь тупо повторяющими лозунги своего руководства. Но то, что красные восстановили железнодорожную дрезину и разъезжают на ней по поверхности, она никак не могла предположить.

Видимо, последняя мысль отразилась у нее на лице, потому что Стратег понял, о чем она думает, и спросил:

– Не ожидала? Забирайся внутрь, сейчас поедем.

– Далеко?

– К рассвету, надеюсь, доберемся.

К рассвету?! Гончая выглянула из шалаша и подняла голову к простирающемуся над мертвым городом темному небу. Сначала ничего не увидела, но потом, когда заметила, что по небу лениво скользят облака, разглядела и сияющие за облаками звезды.

«Ночь. Конечно, ночь, иначе у всех бы уже слезились глаза от солнечного света!»

Странно, что эта очевидная мысль не пришла ей в голову раньше, ведь она и сама выбиралась на поверхность и неоднократно слышала о том, что особенно яркий солнечный свет может даже ослепить человека, привыкшего к полумраку подземелий.

Возвратившись в шалаш-бокс, Гончая обнаружила, что большинство ее спутников уже забрались в кабину дрезины, внизу остались только Палач и Майка.

Она подхватила девочку (не хватало еще, чтобы та стояла рядом с изувером!) и подсадила в кабину. Шериф протянул Майке руку, и та тут же ухватилась за нее, хотя вполне могла справиться без посторонней помощи. Гончей почему-то стало обидно. Да кто он такой, чтобы предлагать Майке свою помощь?! Пусть своих детей подсаживает, а чужих не трогает.

«Это ревность. Ты просто ревнуешь», – усмехнулась в ответ сохранившая хладнокровие часть рассудка.

«Пусть, – отрезала Гончая. – Она моя дочь, а не его!»

Вскарабкавшись на дрезину следом за Майкой, Гончая уселась на пол спиной к стене, чтобы держать всех спутников перед глазами, и усадила девочку себе на колени.

По-другому здесь было и не разместиться. Внутри кабина оказалась гораздо меньше, чем казалась снаружи. На девятерых взрослых с одним ребенком она точно не была рассчитана. Да еще кто-то засунул сюда пару автомобильных аккумуляторов, а брамин-геофизик и одноглазый притащили с собой сейсмограф и здоровенный ящик с проводами.

Глава 17
Здравствуй, город

– Ну, здравствуй, мой город, сердцу дорогой, – прошептала мама, когда заведенная дрезина выкатилась на пути.

«Это слова из довоенной песни», – сообразила Майка, хотя никогда прежде не слышала ее. Наверное, это была веселая и радостная песня, во всяком случае, Майке очень этого хотелось. Однако сейчас мамино лицо было совсем не радостным. Она смотрела вокруг так, словно каждую секунду, каждый миг ожидала нападения. Да и остальные мрачно взирали на удаляющийся вокзал, занесенные снегом пути и превратившиеся в огромные сугробы заброшенные конструкции.

– Хорошо, что много снега, – сказал подсевший к маме Шериф. – Следы видно. Незаметно ни один зверь не подкрадется. И бежать по снегу тяжело.

– Насчет зверей, не знаю, а нам будет тяжело, – ответила Шерифу мама.

Она почему-то злилась на дядю Шерифа, хотя Майка не поняла причину, а спросить у мамы напрямую не решалась.

Сама Майка не видела никаких следов: ни звериных, ни человеческих, хотя изо всех сил всматривалась в проплывающие мимо сугробы.

Дрезина постепенно набрала скорость, сугробы, покосившиеся бетонные столбы и засыпанные снегом ржавые вагоны на соседних путях замелькали быстрее. Следить за ними стало невозможно, и Майка подняла голову. Как раз вовремя, чтобы заметить, что между двумя столбами что-то висит. Сначала она подумала, что это просто клубок спутанных проводов, но когда дрезина подъехала ближе, разглядела торчащую из клубка обледеневшую когтистую лапу и покрытое перьями (Майке очень хотелось, чтобы это были именно перья, а не длинные острые иглы, как ей на самом деле показалось) сломанное крыло.

Остальные тоже заметили запутавшегося в проводах монстра. Мама настороженно взглянула на него и подтянула к себе ружье. Видела, что чудовище мертво, тем не менее какая-то ее часть не исключала того, что монстр способен вырваться из проводов и спикировать на проезжающую мимо дрезину, и была к этому готова.

«Мама всегда настороже, – сказала себе Майка. – И всегда готова отразить нападение».

В отличие от нее Стратег, взглянув на застрявшего в проводах монстра, сразу отвернулся и брезгливо поморщился.

– Что за мерзость! Давно здесь висит?

– С начала зимы, – ответил ему Палач. – Уже морозы ударили, но снега еще не было. Пулеметчик снял. Хорошо вовремя заметили, а то бы эта тварь кого-нибудь из дозорных утащила, а могла и дрезину разбить. Она еще долго в проводах билась, пока не сдохла.

– Гарпия? – уточнил Стратег.

Дрезина уехала вперед, и застреленный монстр постепенно превратился в темный мазок на фоне натянутых проводов и снега, но перед глазами у Майки все еще висело его покрытое перьями (иглами!) крыло.

– Кто ее знает, – нехотя ответил Палач. – Какая-то тварь, из летучих. Их на вокзале часто видят. Гнездо у них поблизости, что ли. В последнее время, правда, реже стали.

Он замолчал и снова уставился на проносящиеся мимо сугробы.

Поначалу по сторонам смотрели все без исключения, но потом врывающийся в кабину встречный ветер заставил доктора и брамина спрятаться от холода. Вскоре к ним присоединились Стратег и его охранники. Наблюдать за тем, что происходит снаружи, остались только Левша, Палач, дядя Шериф, мама и, конечно, Майка. Причем управляющий дрезиной одноглазый смотрел только на рельсы и не обращал внимания на остальное. А Майка обращала, и не зря.

Вдоль железной дороги давно уже тянулась невысокая бетонная стена, где-то в полтора-два человеческих роста. Майка до нее камнем не докинула бы, а мама, наверное, смогла. Чем-то это стена заинтересовала Майку. Она стала смотреть на нее и увидела.

По стене скакал почти неразличимый на фоне снежных сугробов белый зверь. Он передвигался короткими и быстрыми прыжками. Когда замирал, готовясь к следующему прыжку, то сразу пропадал из виду, настолько хорошо сливался со снегом. Майка не заметила, когда он появился. Может быть, он уже давно преследовал дрезину.

Зверь был невысок, даже ниже Майки, но если бы встал на задние лапы, то смог бы положить передние на плечи любому мужчине, едущему на дрезине.

Его гибкое тело, голову и лапы покрывала густая белая шерсть. Зверя можно было принять за крупную кошку, очень крупную кошку, но голый крысиный хвост перечеркивал это впечатление. Мало того, на хвосте Майка не заметила ни одного волоска, он был черного цвета! Казалось, что мохнатое белое тело и голый черный хвост принадлежат разным животным. Но они, безусловно, были одним целым, одним существом.

– Мама, – шепотом сказала Майка, указав на скачущего по стене зверя, но та уже и сама заметила черно-белого преследователя.

– Он не собирается нападать, не бойся.

Майка и не боялась, хотя не испытывала никакого желания встретиться с таким существом в туннеле или где-нибудь на поверхности.

Шериф взглянул на зверя через прицел и опустил оружие.

– Быстрая тварь, – сказал он. – Хорошо, что одна. В стае могут и напасть.

– Разве кошки охотятся стаями? – спросила у него мама.

– А кто тебе сказал, что это кошка? Сейчас каких только монстров не развелось! И все норовят к нам под землю залезть!

«А некоторые – выбраться оттуда», – мысленно возразила Шерифу Майка, вспомнив всепожирающее чудовище, которое мама назвала гигантским червем.

Она запретила себе думать о подземном монстре, но это оказалось выше ее сил. Стоило в мыслях помянуть, даже не помянуть, а лишь представить его, как Майку окутал непроглядный мрак, наполненный грохотом осыпающихся камней, ударами и скрежетом бесчисленных лап-когтей и свистом вырывающегося из глотки чудовища раскаленного дыма. Эти жуткие звуки, с которыми червь пробивал себе путь в толще земли, оглушили Майку, заставив зажать руками уши, хотя он и был далеко. Пока еще далеко!

Но в тот момент, когда Майка подумала (вспомнила!) о нем, что-то произошло. Червь «услышал» ее голос! Услышал, хотя она молчала. Его лапы-когти застучали чаще. Даже с заткнутыми ушами Майка это услышала. Как и то, что расплавляющее камни ядовитое дыхание чудовища стало громче. И натужнее. Так мог дышать только хищник, который почуял добычу. Но червь не просто учуял добычу. Майка была в этом уверена. Он преследовал ее.

Та-та-та-та!

Частый механический звук прорвался сквозь свистящую отрыжку чудовища и стук дробящих камни когтей.

Звук подхватил Майку и вынес из шипящей и грохочущей бездны на поверхность, в руки мамы. Кроме мамы здесь были и Шериф, и дядя брамин, и остальные. Уложив ствол на борт дрезины, Палач целился в скачущего рядом зверя.

«Та-та-та-та!» – Прогрохотал его пулемет, заставив Майку вздрогнуть. Так вот какой звук вытащил ее из подземелья! У лап зверя взметнулись осколки льда и каменной крошки, но ему самому пули, кажется, не причинили вреда. Зверь взмахнул своим тонким хвостом, словно погрозил едущим на дрезине людям, и исчез со стены.

Майка облегченно выдохнула. Ей совсем не хотелось, чтобы Палач убил или ранил белого зверя, ведь тот не сделал ничего плохого. К тому же, несмотря на голый черный хвост, он выглядел таким красивым.

* * *

– И часто зверье за дрезиной гоняется? – спросил Стратег.

– Случается, – неохотно ответил ему опечаленный промахом Палач.

Ни тот, ни другой не заметили короткого Майкиного обморока. Да и все остальные следили за белой «кошкой» с черным хвостом, чему Гончая была только рада.

– Опять видение? – шепотом спросила она у дочери, чтобы больше никто не услышал вопроса.

Майка незаметно кивнула.

– Червь?

Последовал новый кивок, при этом у Майки побледнело лицо, и Гончая готова была поклясться, что под маской респиратора у нее задрожали губы. Она обняла девочку.

– Все в порядке. Я с тобой.

Майка не расплакалась, хотя ей этого и хотелось, только всхлипнула один раз и прошептала:

– Он охотится.

– Охотится? За кем?

Гончая задала вопрос, не подумав. Она совсем не хотела знать ответ.

Пожиратель рухнувшего мира… питается самой жизнью.

Но было уже поздно, и она его услышала.

– За мной, – прошептала Майка, уткнувшись лицом ей в грудь.

И бледные черви будут грызть разлагающиеся трупы!

Гончая еще крепче прижала девочку к себе и подняла голову, чтобы удержать выступившие на глазах слезы. Стоящий напротив Стратег продолжал что-то обсуждать с Палачом, но она не слышала слов. В голове звучал только Майкин голос.

Он охотится за мной.

Глядя на Стратега, Гончая вдруг подумала, что если он действительно уничтожит червя, если поможет избавить Майку от преследующего ее чудовища, она простит ему все. Не только простит, а сделает для него все, что прикажет. Для спасения дочери все что угодно.

– Мы что, останавливаемся? – неожиданно спросила Майка, зашевелившись в ее объятиях.

Гончая огляделась. Дрезина действительно замедляла ход. Вокруг стало заметно светлее. Похоже, приближался рассвет, а Стратег сказал, что они приедут на место к рассвету. Однако ничего примечательного снаружи Гончая не заметила. Она поднялась на ноги.

Со всех сторон тянулся засыпанный снегом довольно мрачный, однообразный пейзаж: покосившиеся бетонные столбы со свисающими оборвавшимися проводами, брошенные товарные вагоны на соседнем пути, дальше какие-то приземистые постройки, склады или гаражные боксы – не разобрать, над которыми возвышалось одинокое здание постепенно разрушающейся недостроенной высотки.

Стратег с телохранителями и Палач сгрудились у лобового стекла кабины, окружив управляющего дрезиной Левшу. На что они там уставились?

– Почему баррикаду не разобрали? – спросил Стратег. Противогаз искажал интонацию, но голос определенно был недовольным.

– Их всего трое. И им запрещено покидать позицию. Приказ товарища Москвина, – ответил Палач.

Стратег покачал головой:

– Ну, раз самого Москвина.

Гончая давно подозревала, что он ни в грош не ставит руководителя Красной Линии. Впрочем, Стратег презирал всех жителей метро, некоторых терпел, а других нет. Последние, как правило, вскоре умирали.

Воспоминания не помешали Гончей протиснуться к лобовому стеклу и взглянуть на то, что заинтересовало Стратега и компанию.

Сбросившая ход дрезина медленно подъезжала к небольшой, но прочной баррикаде, возведенной чьей-то опытной рукой, вернее, под контролем специалиста. Несколько железнодорожных шпал, специально врытых под наклоном между рельсами, не позволили бы даже мощному локомотиву преодолеть эту преграду. Левша понимал это не хуже Гончей и остановил дрезину в пяти метрах от торчащих шпал.

– Что застыли? – прикрикнул на озадаченных пассажиров Стратег. – Расчищайте пути да дальше поедем. Инструменты есть?

Последний вопрос адресовался Палачу, но ответил на него одноглазый Левша. Вернее, не ответил, а молча распахнул железный ящик, на котором, как на скамье, устроились брамин с доктором. Внутри оказалась пара лопат, кирка, топор и два железных лома.

Мужчины неохотно, но все же разобрали инструменты (Палач выбрал не топор, а лом, топор достался доктору, что Гончая тоже посчитала символичным) и полезли наружу.

В кабине остались только одноглазый машинист, Стратег, который, разумеется, не стал обременять себя физической работой, и Гончая с Майкой. Не успели мужчины подойти к баррикаде, как в борт кабины что-то ударило – палка или брошенный камень, или… Но тут вскрикнула Майка, обхватив руками правую ногу. Она тут же отдернула руки и вскрикнула снова, а Гончая увидела на ее штанишках рваную дыру, а на ладошках – кровь!

Гончей все стало ясно. Удар по кабине, порванные штанишки и кровь – не могло быть никаких сомнений, что по дрезине ведется огонь. Причем с большого расстояния, если она не слышала выстрел.

Никто ничего не понял, а глухой Левша и не услышал. Он все так же смотрел на вооружившихся инструментами мужчин, замешкавшийся Стратег только начал поворачивать голову. Но Гончая не могла позволить себе медлить, когда какой-то негодяй стрелял в ее дочь!

Сорвавшись с места, она сгребла Майку в охапку, едва не вышибла дверь кабины и вместе с девочкой вывалилась на снег.

– Вагонетку с золой помнишь? Лезь под днище, заляг у колеса и не высовывайся.

Плохо, что она не заметила, откуда стреляли. Зато Майке не пришлось ничего объяснять. Девочка проворно забралась под дрезину и спряталась между колес.

Гончая упала рядом.

– Покажи ногу.

Майка показала, и у Гончей отлегло от сердца. Рана оказалась поверхностной. Пуля лишь чиркнула по ноге и содрала кожу, не задев мышцы. Можно сказать, что Майке вдвойне повезло. Тем не менее рану все равно следовало забинтовать, но аптечка дока как назло осталась в кабине, а туда еще нужно было как-то добраться.

По дрезине снова ударила пуля, и вновь Гончая не поняла, откуда стреляют. Стратег и его команда наконец сообразили, что находятся под обстрелом. Правда, не все. Брамин замешкался у баррикады, когда остальные бросились врассыпную, и вместо того, чтобы последовать за ними, лишь недоуменно крутил головой.

– Прячьтесь! Убьют! – крикнула ему Гончая, но поздно.

Так и не сдвинувшийся с места брамин вдруг выронил лопату, которую держал в руках, и опрокинулся на спину с залитым кровью лицом. Майка ахнула, взглянув на него, но ничего не сказала. А что тут скажешь?

– Не высовывайся, – предупредила ее Гончая и для верности вдавила рукой в снег.

За неимением бинтов пришлось замотать Майкину ногу скрученным полотенцем, а ей на голову снова набросить капюшон. Пока Гончая перевязывала дочь, кто-то плюхнулся на шпалы рядом с ней. Обернувшись, она увидела Стратега. Из окуляров противогаза на нее смотрели совершенно дикие глаза. Судя по такой реакции, Стратег впервые попал под обстрел. Гончей стало даже немного жаль этого самоуверенного самозваного режиссера.

– С высотки стреляют, с тринадцатого этажа, – раздался за насыпью голос Палача. – У них там огневая позиция.

– Какого черта они это делают? – зашипел на него Стратег. – Ты же доложил, что дозор предупрежден.

– Лично с комиссаром по рации разговаривал! – заверил его Палач. – Не должны они стрелять. Никак не должны.

– Так скажи им об этом! Как с ними связаться?

Вопрос явно озадачил Палача.

– Только по рации, но она в штабе.

– Отлично! – съязвил Стратег. – И что, нам теперь ждать смены вашего дозора?

– У них смена только через три дня. И потом, дрезина-то вот. А без дрезины новых дозорных не привезти.

Стратег уставился на Палача, но ничего не сказал. Наверное, у него закончились вопросы. Гончей стало смешно. Если бы не раненая Майкина нога и холод, медленно, но верно проникающий под легкий комбинезон, ситуацию можно было назвать забавной. В действительности ничего забавного в сложившемся положении не было. Снайпер, а стрелять с тринадцатого этажа высотки мог только снайпер, положит их одного за другим, как только они выберутся из-под прикрытия дрезины. И сдать назад не получится, так как любой, кто поднимется в кабину, сразу превратится в мишень.

– Объясните, наконец, что здесь происходит! – нарушил затянувшееся молчание Шериф. Он залег в сугробе за насыпью, рядом с Палачом, но, похоже, не оставил надежды перебраться под дрезину.

Стратег с Палачом не ответили ему, а Гончая не стерпела.

– Красные дорогу забаррикадировали и снайперов рядом посадили, чтобы дезертиров отстреливать.

– Каких дезертиров? – не понял Шериф.

– Тех, что с Красной Линии бегут.

– Не слушай ее, – вмешался Стратег. – Они наш груз охраняют, чтобы чужие до него не добрались.

– Видно, мы для них тоже чужие, – ответил Шериф. Оказывается, он еще был способен шутить, чего Гончая от него никак не ожидала.

– Может, измена, – предположил Палач. – Или там уже не наши.

– А кто? – рассвирепел Стратег.

Палач пожал плечами.

– Диверсанты вражеские.

Было видно, что он и сам не верит в это предположение. Стратег придерживался того же мнения, но спорить с Палачом не стал.

– Кто бы это ни был, их необходимо обезвредить, чтобы мы могли продолжить движение, – сказал он.

– Пристрелить? – напрямую спросила Гончая. Никакой жалости к людям, посмевшим стрелять в ребенка, она не испытывала.

– Мне все равно, как это будет сделано. Мы спасаем все метро, все человечество! – в запале воскликнул Стратег.

…питается самой жизнью.

– Поэтому любое препятствие должно быть устранено.

«Ну, так пойди и устрани», – хотела сказать Гончая, но промолчала. И так было ясно, что сам Стратег не полезет под пули, чтобы перестрелять засаду красных. Да он этого и не сумеет. А кто тогда?

Гончая молча оглядела зарывшихся в снег спутников. Палач и его приятель одноглазый? Вряд ли, тут нужна не столько физическая сила и огневая мощь, сколько скрытность и быстрота. Телохранители Стратега? Тоже сомнительно, по той же причине. Доктор? Даже не смешно. Шериф? Он больше охотник, чем боец, а сражаться с людьми и животными – это не одно и то же, даже если те и другие – монстры.

Стратег озаботился тем же вопросом и после недолго размышления обернулся к своим охранникам.

– Ставлю задачу: обезвредить стрелков в здании. За работу каждому по три сотни патронов.

«По три сотни? Щедро», – подумала Гончая. Но телохранители не рвались за вознаграждением.

– А как к ним подобраться? Мы и дороги не знаем, – сказал один из них.

– Местным сподручнее. Им тут все укрытия и тропы известны, – поддержал напарника второй, метнув острый как бритва взгляд в сторону Палача.

– Здесь я решаю, кому и что делать! – вскипел Стратег. – В этой экспедиции у каждого свои задачи!

Но телохранитель оказался строптивым. И находчивым.

– Мы вас охраняем. А она что делает? Зачем ее взяли? Сопли девчонке подтирать?

Все, кто находился рядом, уставились на Гончую. И тут неожиданно раздался голос Шерифа.

– Я пойду. Сколько там стрелков, трое? Чем они вооружены?

– СВД, два автомата и личный пистолет у комиссара, – перечислил Палач.

Гончая взглянула на Шерифа с его «Сайгой». Дробовик, конечно, мощное оружие, но лишь на ближней дистанции, а от высотки, где засел снайпер с двумя автоматчиками, Шерифа отделяли около трехсот метров покрытого глубоким снегом простреливаемого пространства. И потом, даже если он туда доберется, ему еще нужно будет найти стрелков в многоэтажной башне. Впрочем, она практически не сомневалась, что парня подстрелят раньше. Как и любого другого, кто отправится следом за ним.

– Не спеши, я с тобой, – сказала Шерифу Гончая, хотя еще секунду назад не собиралась этого делать. Потом повернулась к Майке: – Все в порядке, милая. Я вернусь.

Два автомата, пистолет, СВД! Конечно, как тут можно не вернуться?

Майка посмотрела на башню, где, по словам Палача, засели стрелки, потом обхватила двумя ладошками руку названой матери и прошептала:

– Мама, там только двое.

* * *

Майка знала, о чем говорит. Она чувствовала присутствие людей, разглядывающих остановившуюся дрезину с последнего уцелевшего этажа высотного здания. Эти люди были очень напуганы, Майка даже знала чем. Но при этом они твердо намеревались убить всякого, кого увидят, как убили дядю брамина (он так и лежал на рельсах, раскинув в стороны руки, и кровь, вытекшая из раны на лбу, уже застыла у него на лице), который не сделал им ничего плохого.

Еще вчера людей в здании было трое. Они грелись у разведенного на лестничной клетке костра, растапливали в подвешенном над огнем котелке набранный снег и, ненадолго сняв противогазы, пили из железных кружек жидкий грибной чай, залитый кипятком.

Потом тот, что носил на ремне пистолетную кобуру, заметил внутри открытого ящика, который он и остальные называли рацией, мигающий красный огонек. Человек с пистолетом тут же поставил свою кружку на пол, схватил подсоединенную к рации телефонную трубку и закричал в нее:

– Застава слушает!

Очень громко закричал, а в ответ услышал лишь шипение и треск. Он повторил свои слова еще несколько раз и вновь не услышал ничего, кроме неразборчивого шума. Тогда человек с пистолетом взял рацию в руки и вместе с ней вышел на площадку за внешней стеной недостроенного здания, которая представляла собой широкую железобетонную плиту без каких-либо ограждений.

Снаружи связь оказалась лучше. Человека с пистолетом сразу услышали и стали ему что-то объяснять, а он внимательно слушал. Он настолько сосредоточился на этих указаниях, что вообще перестал обращать внимание на происходящее вокруг, хотя сам постоянно призывал товарищей к вниманию и бдительности.

Зато холодные нечеловеческие глаза, разглядывающие с высоты простирающийся внизу заснеженный город, заметили вышедшую на открытую площадку одинокую фигурку.

Человек с рацией закончил разговор со своим невидимым собеседником и очень довольный тем, что все понял правильно, облегченно перевел дыхание. Неверное или хотя бы неточное выполнение полученного приказа для него лично и его подчиненных грозило самыми неприятными последствиями, вплоть до трибунала. Майка не знала, что означает последнее слово, зато человек с пистолетом знал и очень не хотел там оказаться. Но лично для него «неприятные последствия» уже наступили.

С рацией под мышкой человек направился обратно в здание, и не успел он подойти к дверному проему, как из-под облаков бесшумно спикировало крылатое чудовище.

Все произошло настолько быстро, что Майка не успела толком разглядеть монстра, заметила лишь расправленные крылья и широкий оперенный хвост. Человек с рацией вообще ничего не увидел. Острые когти внезапно вспороли одежду и вонзились в его тело, а загибающийся вниз костяной клюв ударил сзади в шею, разрубив позвоночник и едва не оторвав голову. Через мгновение крылатый хищник с жертвой в когтистых лапах взмыл в темнеющее небо. Рация вывалилась из рук мертвеца, ударилась о бетонную площадку, на которой тот только что стоял, отскочила от нее и улетела вниз на обледеневшие камни, разбившись там окончательно.

Этот удар услышали греющиеся у костра товарищи погибшего. Один из них схватил автомат и выбежал на площадку, но успел увидеть лишь темный силуэт крылатого монстра, уносившего в когтях обмякшее тело, прежде чем чудовище окончательно скрылось во тьме.

– Комиссара убили, – сообщил он заплетающимся языком своему напарнику и, когда тот спросил у него, кто это сделал, лишь молча помахал в воздухе руками.

Переговорив с товарищем, он спустился за рацией, но нашел внизу лишь разбитые обломки.

И вот теперь эти двое лежали на той же бетонной площадке, где крылатый хищник убил их начальника, которого они называли комиссаром. Они не имели связи с людьми, отправившими их на задание, не знали о сути полученного погибшим комиссаром последнего приказа, но не сомневались, что по возвращении назад их не ждет ничего хорошего. По общему мнению обоих, от сурового наказания их могло спасти только четкое выполнение основного приказа, требующего безжалостно уничтожать врагов и диверсантов. К ним относились все, кто попытается проникнуть за возведенное на железной дороге укрепление или разобрать его.

На этом видение закончилось. Что произойдет дальше, Майка не знала. Но мама обещала вернуться, и она верила ей. Мама не хотела оставлять ее, не хотела уходить. Потому что могла погибнуть! Но если кто и мог помешать тем двоим перестрелять всех остальных, то только она, быстрая и ловкая женщина-кошка.

* * *

Значит, двое.

Сжав в ответ Майкины ручонки, Гончая понимающе кивнула. Не то чтобы пробежка по снегу до одинокой высотки стала безопасной, но шансы остаться в живых все же возросли.

Еще один неожиданный «подарок» ей сделал Стратег.

– Отдай ей свой автомат, – приказал он своему охраннику, которого хотел отправить на ликвидацию засады, и, когда тот замешкался, спросил: – Или сам хочешь пойти?

Вместо ответа телохранитель поспешно стащил с плеча автомат и протянул его Гончей. Жаль, что лишь с одним магазином, но и тридцать патронов лучше, чем ничего.

Гончая тут же отщелкнула предохранитель и загнала патрон в ствол. Для надежности. Оставалось решить, что делать с обрезом, и после недолгих раздумий Гончая протянула его Майке. Больше она здесь никому не доверяла. Конечно, оружие детям не игрушки, но дети метро взрослеют быстро. Особенно Майка. Девочка даже не удивилась и приняла обрез так, будто и не ожидала от мамы иного.

Гончая обернулась к Шерифу:

– Готов?

– Как пойдем? Я имею в виду путь.

Он безоговорочно уступал ей роль лидера. Она не возражала.

– Сначала ползком вдоль насыпи. – Гончая прикинула, что ползущего за насыпью человека даже с крыши высотки не должно быть видно, и показала рукой направление. Однако на остальном отрезке пути они с Шерифом будут у стрелков как на ладони. – Оттуда бегом между сугробов. Только нужно держаться на расстоянии друг от друга, чтобы тем было сложнее прицелиться.

Напарник ненадолго задумался, словно взвешивал ее слова.

– Правее снег обледенел, там наст тверже. Расстояние больше, но бежать будет легче. Опять же солнце.

Охотник на монстров привел разумные доводы, с ними следовало согласиться. Только последнюю фразу Гончая не поняла.

– Что, солнце?

Шериф указал на освещенную верхушку многоэтажной башни.

– Рассвет. Солнце всходит. – Гончая готова была убить его за медлительность, но сдержалась. – Если двигаться к башне с востока, солнце будет светить стрелкам в глаза.

– И ослепит их! – подхватила Гончая.

Да сегодня просто день подарков! Если бы снайпер еще взглянул на солнышко через оптический прицел! Конечно, глупо с ее стороны об этом мечтать, но иногда сбываются даже глупые мечты.

* * *

Ползти по снегу оказалось гораздо тяжелее, чем по земле. Локти и колени проваливались вглубь, не находя твердой опоры, а снежная масса при этом постоянно лезла в лицо, норовя залепить стекло противогаза. Гончая сначала согрелась, потом вспотела, а когда надетая под одежду майка пропиталась потом и прилипла к телу, снова начала замерзать. Хуже всего пришлось голым ладоням, которыми она загребала снег. Пальцы настолько онемели от холода, что почти не сгибались. Гончая даже не была уверена, что сумеет нажать на спусковой крючок. Еще ее очень беспокоил автомат. Хотя она и поставила оружие на предохранитель, это вовсе не исключало того, что снег набьется в ствол или патронник, что, в свою очередь, приведет к осечке оружия, а то и разрыву ствола.

«Надо было выпросить у Стратега хотя бы один из его револьверов. Вот уж действительно безотказная штука», – в который раз подумала Гончая, преодолевая очередной сугроб. Но сейчас оставалось только корить себя за эту оплошность и надеяться, что полученный автомат не подведет в самый неподходящий момент.

– Довольно. Отсюда и рванем, – пропыхтел ползущий впереди Шериф. Ему приходилось чуть легче, так как он полз по еще не разрытому снегу. Не намного, но все-таки легче.

– Погоди… дай отдышаться, – ответила Гончая.

Она немного слукавила. С дыханием все было в порядке, в отличие от опухших и красных, словно обваренных, ладоней.

Шериф перевернулся на спину и, лежа в снегу, принялся растирать руки. Они у него выглядели не лучше. Удивительно, но готовясь к вылазке на поверхность и прекрасно зная про лежащий там снег, никто, даже Стратег, не догадался захватить с собой перчатки или какие-нибудь рукавицы. Гончей оставалось только последовать примеру Шерифа.

После упорной разминки и растирания ладоней окоченевшие пальцы постепенно начали сгибаться. Гончая даже смогла отщелкнуть предохранитель, чтобы заглянуть в патронник. К счастью, снега там не оказалось.

– Готов? – спросила она у Шерифа. Голос звучал ровно. В отличие от своего спутника никакой одышкой Гончая не страдала, да и усталости практически не чувствовала.

Он с любопытством посмотрел на нее и не очень уверенно кивнул.

– Тогда делаем так: ты бежишь первый, я в десяти метрах за тобой. Будут стрелять – прикрою, замешкаешься – обгоню.

Гончая не сомневалась, что сделает это с легкостью. Даже на вид Шериф казался куда более уставшим. Он и по ровной земле не сможет быстро бежать, а уж по снегу… Гончая закусила губу. Если его убьют, она никогда себе этого не простит. Может, оставить его здесь? Сказать, чтобы не высовывался, и все сделать самой?

Но потом она вспомнила о Майке, о которой некому будет позаботиться, если ее приемная мать погибнет, и выбросила из головы глупые мысли.

– Пошел! – скомандовала Гончая Шерифу, выждала, когда он отбежит на безопасные десять метров, и бросилась следом.

Сначала пришлось бежать по колено в снегу. Это был даже не бег, а ускоренная ходьба, хотя Гончая чувствовала, что может двигаться быстрее. С башни не стреляли. Видимо, стрелки еще не заметили направляющихся в их сторону людей. Хотя медленно передвигающиеся по снегу фигурки представляли собой отличные мишени.

Первый выстрел раздался, когда Шериф выбрался на отвердевший наст. Куда попала пуля, Гончая не увидела, услышала только глухо прозвучавший в морозном воздухе слабый хлопок. Она вскинула автомат и, не целясь, выпустила по верхушке башни короткую очередь. Попасть не рассчитывала, но даже пролетевшие мимо пули заставят стрелков нервничать. Неожиданно еще одна и гораздо более длинная очередь прогрохотала со стороны застрявшей на путях дрезины – кто-то из оставшихся там догадался прикрыть их огнем.

Гончая решила больше не отвлекаться на стрельбу и экономить патроны – они ей еще наверняка пригодятся. Она взглянула на Шерифа. Он несся во весь опор, пытаясь лавировать между обледеневших сугробов, тем не менее расстояние между ними быстро сокращалось. Ей следовало отпустить его метров на двадцать, а то и на все пятьдесят.

Внезапно Шериф неуклюже дернулся на бегу, словно налетел на невидимое препятствие, хотя Гончая не слышала выстрела. Его повело в сторону, он пробежал еще несколько шагов, нелепо размахивая руками, после чего грохнулся на лед.

– Ранен? Сильно? Куда попали? – прокричала Гончая, бросаясь к нему.

– Поскользнулся, – огрызнулся он и махнул рукой в сторону здания, до которого осталось еще около полусотни метров. – Не останавливайся, подстрелят.

Но Гончая все-таки остановилась.

– Правда? Ты меня не обманываешь?

– Беги, дура! Спасай свою дочь!

Гончая сорвалась с места. «Сам дурак», – беззлобно подумала она на бегу.

Сзади трижды прогрохотала «Сайга» Шерифа. Уж он точно не мог ни в кого попасть из своего дробовика, но нервы стрелкам на верхушке башни наверняка попортил.

Подножие высотки оказалось завалено обледеневшими бетонными обломками. Гончая дважды поскользнулась, прежде чем вскарабкалась на них, но поднявшись, увидела даже не следы, а целую тропинку, ведущую к входу в здание, которую протоптали в снегу стрелки. Очень гостеприимно с их стороны!

Перепрыгивая с камня на камень, она рванула к напоминающему темную пасть дверному проему. Задерживаться снаружи не входило в ее планы – в любой момент сверху могли ударить не только снайперская винтовка, но и автоматы.

Осторожней!

Раздавшийся в голове Майкин голос заставил Гончую замереть у входа. Возможно, с ней заговорила и не Майка, а собственный рассудок или обостренная опасностью интуиция – Гончая в этом не разобралась, но она никогда не игнорировала подобные предупреждения.

Не двигаясь с места, она вгляделась в темноту дверного проема и почти сразу заметила предмет, который почти наверняка таил в себе ее смерть. От входа к виднеющейся внутри здания железобетонной лестнице примерно в полуметре над полом протянулась тонкая стальная проволока. Один ее конец крепился к железной скобе у входа, второй соединялся с чекой осколочной гранаты, примотанной той же проволокой к лестничным перилам.

У Гончей скрутило живот, когда она все это увидела. Стоило ей по неосторожности или невниманию задеть натянутую проволоку, и через мгновение ее кишки повисли бы на решетке лестничного ограждения.

Она глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы погасить волнение, аккуратно переступила через проволочную растяжку и начала подниматься вверх. Ступени покрывал толстый слой пыли, ледяной крошки и мелких камней, которые хрустели под ногами. Но Гончая умела ходить бесшумно даже по битому стеклу. Не зря дочь сравнила ее с кошкой.

* * *

Шериф сначала полз по льду, потом, опираясь на свое похожее на автомат черное ружье, кое-как поднялся на ноги. Майка видела это, словно была рядом. Она даже протянула Шерифу руку, чтобы ему помочь, но тот не заметил ее руки.

Мама зря за него переживала. Пуля пролетела мимо, хотя и очень близко от него, а ногу Шериф повредил, когда упал. Майка отчетливо видела, как он хромает. Тем не менее Шериф даже пытался бежать, но догнать маму, конечно же, не сумел. Она была уже внутри и теперь быстро поднималась по лестнице.

Через гору наваленных вокруг башни булыжников Шериф не полез. Он обошел ее тем же путем, каким ходили все приезжающие сюда стрелки, и прямо по тропинке направился к входу.

Стой!

Закричала ему Майка.

Там…

Она понятия не имела, как называется натянутая проволока и почему к ней ни в коем случае нельзя прикасаться. Она только знала, что это смертельно опасно.

Но Шериф не услышал ее предупреждения. Точно так же как не увидел раньше протянутую руку.

От входа он сразу свернул вправо, не задев проволоку, и Майка решила, что все обойдется. Но убедившись, что на первом этаже никого нет, Шериф развернулся в противоположную сторону. К лестнице!

* * *

Эхо взрыва накрыло Гончую на девятом этаже. Она машинально взглянула вниз – у подножия лестницы, между лестничных маршей, клубилось облако поднявшейся пыли, и лишь затем осознала, что произошло.

Шериф! Только он мог вломиться в дом следом за ней. И напороться на растяжку! Взрыв, прогремевший девятью этажами ниже, не причинил, да и не мог причинить ей вреда, и все же Гончая стиснула зубы, чтобы не застонать от боли. Это была не физическая боль. Болело что-то другое, чему не было названия, или она просто его не знала.

Одновременно с болью пришла злость. Гончая представила, с каким наслаждением, не стесняясь в выражениях, она отчитала бы сейчас Шерифа за его невнимательность и неосторожность, если бы в этом имелся хоть какой-то смысл. Если бы не было поздно.

Вернуться к нему? Вернуться, чтобы… Гончая не раз видела тела людей, подорвавшихся на растяжках и других самодельных минах, и знала, что ничего нового сейчас не увидит. А вот те, кто установил растяжку, наверняка захотят взглянуть на результаты своего труда. И постараются сделать это быстрее.

Вместо того чтобы бежать вниз, она устремилась вверх. Десятый этаж, одиннадцатый, двенадцатый…

На следующем лестничном пролете стрелки вылетели прямо на нее. Двое. В одинаковых ушанках и ватниках, лица закрыты противогазными масками старого образца, где фильтрующая коробка соединяется с маской гофрированным шлангом, наподобие слоновьего хобота. Только автоматы в руках были разные – у одного с пластиковым, у другого со сложенным металлическим прикладом. На этом отличия и заканчивались. Даже роста стрелки были примерно одинакового.

Тот, что бежал впереди, оказался невнимательнее или нетерпеливее своего напарника. Он так спешил, что мог столкнуться с Гончей, если бы она не отпрянула в сторону, выставив на пути стрелка свою ногу. Автоматчик споткнулся на бегу и потерял равновесие, а Гончая еще помогла ему в этом, врезав прикладом между лопаток. После этого уже ничто не могло остановить его падение. Стрелок врезался грудью в покосившееся металлическое ограждение, проломил его и с пронзительным криком исчез между лестничных маршей.

Гончая не следила за падением, лишь отметила, что крик оборвался в тот момент, когда снизу донесся удар врезавшегося в камни тела. В это время она и напарник сорвавшегося с лестницы стрелка разворачивали оружие в сторону друг друга. Гончая оказалась быстрее, опередив противника на какое-то мгновение. Для нее этот миг так и остался мгновением, а для него растянулся на всю оставшуюся жизнь. Хотя он умер не сразу, как пули вспороли ему грудь.

Гончая сорвала с его головы резиновую маску, ткнула дымящимся стволом в щеку и даже успела задать вопрос:

– Сколько вас?

В ответ донесся слабый свист, но не изо рта, а из простреленной груди. Гончая поняла, что умудрилась продырявить стрелку оба легких.

– На пальцах покажи или кивни. Двое? Трое?

Распростертый на ступенях человек шевельнул головой, словно действительно собирался кивнуть, но так и застыл в таком положении. Его простреленная грудь больше не свистела. И не шевелилась.

Гончая поняла, что напрасно потеряла с ним время. Не снимая пальца со спускового крючка, она взбежала на последний этаж, но нашла там только погасший костер, черный от копоти котелок и несколько пустых ящиков, на одном из которых лежала оставленная хозяином снайперская винтовка. На всякий случай, Гончая выглянула на недостроенную лоджию – судя по истоптанному полу, стрелки часто туда выходили. Там ее встретили голые бетонные плиты да завывающий холодный ветер. После Майкиного предупреждения она и не ожидала другого, а бесхозная снайперская винтовка только подтвердила слова дочери.

Гончая никогда не стреляла из таких винтовок, ее инструментами были пистолет и нож, реже другое холодное оружие, поэтому без долгих раздумий швырнула винтовку с тринадцатого этажа на скопившиеся вокруг башни бетонные обломки, чтобы та не досталась никому. Ей совсем не хотелось, чтобы это оружие снова попало в руки тому, кто умеет с ним обращаться.

В последний раз окинув взглядом пустую лестничную клетку, Гончая поспешила вниз. У подножия лестницы скорчилось безжизненное тело стрелка, автомат валялся неподалеку. Она лишь мельком взглянула на него и сразу переключилась на другую фигуру.

Шериф лежал на боку посредине вестибюля, чуть ближе к выходу. Его лицо и прижатые к животу ладони покрывал слой пыли, но что-то подсказало Гончей, что он жив. Она бросилась к нему, упала рядом на колени и, не решаясь дотрагиваться до рук, испачканных в пыли и в крови, провела пальцами по щеке.

Он открыл глаза и застонал. Или сначала застонал, а потом открыл глаза. Гончая тут же наклонилась, чтобы он мог смотреть на нее, не поворачивая головы.

– Закончила?

У Шерифа оказался очень слабый голос, но она все равно его услышала, хотя и не поняла вопроса.

– Что? – спросила она.

– Закончила там?

Гончей показалось, что Шериф пытается кивнуть в сторону лестницы.

– Ага. – Она тоже кивнула.

– А я вот не сумел, – выдал Шериф более длинную фразу и скорчился от боли.

– Все будет хорошо. Док тебя вытащит. Я помогу, – затараторила Гончая, но Шериф оборвал ее.

– Не ври!

– Дай посмотрю.

Гончая все-таки решилась взглянуть на его рану, но он не дал ей этого сделать, даже попытался отодвинуться.

– Нечего там смотреть. Кишки наружу… Со мной все… – Ему приходилось говорить, превозмогая боль, но он все равно это делал, а Гончая не решалась остановить его. – Давай, беги к дочери… жаль, что она не моя.

«И мне», – подумала Гончая, потом вспомнила, что ничего не знает о Майкином отце, и печально улыбнулась.

– Кто знает?

– Не моя, – прохрипел Шериф. – Я бы понял.

Гончая на миг задумалась, потом забрала его «Сайгу» и повесила себе на шею.

– Еще патроны, – прошептал он.

– Само собой, – ответила она. – Но не надейся, я тебя здесь не оставлю.

– Хочешь увидеть, как я сдохну?.. Зачем это тебе?

– Чтобы убедиться, что переживу тебя, – огрызнулась Гончая, раздумывая, как тащить его до железной дороги через заснеженный пустырь.

То, что с осколочным ранением в живот в метро невозможно выжить, она знала не хуже Шерифа. А они даже не в метро, а на поверхности, среди холода и снега!

Но Шериф, сколько бы ему ни оставалось, не заслуживал того, чтобы подобно дикому зверю околеть в одиночестве среди промерзших руин заброшенного дома.

* * *

Все, включая Майку, напряженно вглядывались в пробирающуюся по снегу маленькую неуклюжую фигурку.

– У них все-таки получилось, – заметил Стратег.

Он единственный, кто наблюдал за происходящим в специальное увеличивающее приспособление бинокль. Майка не утерпела и спросила у Стратега, как оно называется. Но ей самой никакой бинокль был не нужен. Она и так знала, что это мама тащит на себе раненого дядю Шерифа, потому что увидела их еще в тот момент, когда они выходили из башни.

Майка решила, что Стратег собирается послать кого-нибудь маме навстречу, и когда этого не произошло, толкнула его в бок.

– Помогите маме. Вы же видите, как ей тяжело.

Стратег изумленно уставился на Майку, видимо, не ожидал, что она отважится у него чего-то требовать, после чего кивнул в сторону башни.

– Там больше никого не осталось?

– Нет! – заявила ему Майка. – Иначе бы мама не вернулась!

– Пожалуй. – Стратег кивнул, снова поднял к глазам бинокль и, не оборачиваясь, крикнул: – Помогите нашим партнерам добраться до дрезины!

Он не уточнил, к кому обращается, но оба его охранника встали из сугробов, где они прятались, и зашагали по снегу навстречу маме.

Майка вся извелась в ожидании, когда они вернутся, но этот момент все-таки наступил, и она наконец смогла обнять маму.

– Видишь, я вернулась, как и обещала, – сказала та.

Вместо ответа Майка еще теснее прижалась к ней. Но объятия длились недолго. Мама сама оторвала Майку от себя и подошла к Шерифу, которого за неимением ничего более подходящего уложили в кабине дрезины на ящик с инструментами. Дядя Шериф лежал с закрытыми глазами и тяжело и неровно дышал. Майке показалось, что он без сознания. Доктор разрезал его одежду, так что стало видно пробитый в нескольких местах бледный живот, но больше ничего не делал, только молча разглядывал раны.

– Его можно спасти? – спросила мама у доктора.

Тот покачал головой.

– Немедленная операция в стационаре, и то вряд ли.

– Ну, хоть что-нибудь можно сделать?!

Доктор помолчал, потом открыл свой чемоданчик с лекарствами и принялся звенеть пузырьками и ампулами. Мама терпеливо наблюдала за ним, хотя ей очень хотелось, чтобы доктор поспешил. Наконец тот наполнил два шприца, один побольше, другой поменьше, и поочередно сделал каждым укол в руку дяде Шерифу.

– Что вы ему ввели? – требовательно спросила у него мама.

– Обезболивающее и снотворное. Все, что мог.

Мама на мгновение прикрыла глаза.

– Он… сколько ему осталось?

Доктор не ответил, и его молчанием немедленно воспользовался заглянувший в кабину Стратег.

– Давайте, док, не стойте столбом! Если не можете помочь раненому, берите в руки лопату или кайло и расчищайте пути!

Остальные мужчины уже стучали инструментами, выкорчевывая из земли мешающие проезду шпалы. Рядом на насыпи лежало тело застреленного дяди брамина. Никто не потрудился его похоронить или хотя бы убрать. Тело только оттащили в сторону, чтобы не спотыкаться об него во время работы.

* * *

Выглянувшее из-за горизонта солнце залило все вокруг отвратительным багровым светом.

«Не все, – поправила себя Гончая. – Только снег».

Покосившиеся столбы, полуразрушенные здания, мимо которых проезжала вновь набравшая ход дрезина, бесхозные железнодорожные вагоны и ржавые скелеты утонувших в сугробах автомобилей остались такими же темными, что и до рассвета. Но сами сугробы в лучах восходящего солнца приобрели цвет пролившейся крови.

Гончую передернуло. Разве по утрам снег становится кровавым? Разве рассвет всегда выглядит так отвратительно и мерзко? Из своего полузабытого детства она не помнила ничего подобного. Вместо простирающейся во всех направлениях «окровавленной» жути, напоминающей выпущенные, дымящиеся потроха, память подсовывала совсем другие картины: бодрый солнечный луч, пробивающийся сквозь умытую весенним дождем листву, или пляшущие в солнечном свете искрящиеся снежинки.

Гончая даже вспомнила, как однажды на какой-то новогодний утренник мать и ее нарядила в костюм снежинки. Глупо конечно, но, несмотря на бессмысленность представления и непрактичность идиотского костюма, ей тогда было весело, а сейчас… А сейчас хочется выть от боли, а еще закрыть глаза и вновь оказаться на том детском празднике. Но все праздники закончились вместе с рухнувшим миром. Давно и навсегда.

Гончая опустила глаза на Майку, которая, пристроившись на краю инструментального ящика рядом с Шерифом, держала в своих маленьких ручонках его широкую ладонь. Шериф потерял сознание, пока Гончая тащила его к ожидающей на путях дрезине, возможно, это произошло, как только она взвалила его себе на плечи, и с тех пор не приходил в себя.

Но благодаря препаратам доктора, Майкиному участию или еще чему-то, он был еще жив! Хотя с двумя осколками в животе (не считая прошедшего навылет третьего!) давно уже должен был умереть. Док поначалу даже не хотел его перевязывать и сделал это только после того, как Майка его об этом попросила. Ну, и выразительный взгляд Гончей тоже сыграл не последнюю роль.

Заткнув марлевыми тампонами раны и наложив бинты, доктор устроился в самом теплом месте кабины, возле двигателя, и оттуда с любопытством наблюдал за Шерифом. Прежде здесь сидел Стратег, который сейчас маячил за спиной одноглазого машиниста и периодически нервно поглядывал вперед сквозь лобовое стекло.

– Что вы там разглядываете, очередную засаду красных? – Гончая запоздало отметила, что вновь обратилась к Стратегу на «вы», но сейчас ей было все равно.

– Нет больше никаких засад, – ответил тот и обернулся к Палачу за подтверждением.

Так и не получив от того ответа, Стратег снова уставился в стекло, на котором после недавнего обстрела дрезины появились две пулевые пробоины. Хорошо, что только две. Еще пары попаданий стекло бы наверняка не выдержало и раскололось вдребезги. В открытой кабине было так же холодно, как и снаружи, а врывающийся внутрь встречный ветер превратил бы езду в настоящую пытку.

– Долго еще добираться? – спросил у одноглазого Стратег и, сообразив, что тот его не слышит, переадресовал свой вопрос Палачу.

Тот неопределенно пожал плечами.

– Час или два. В зависимости от того, насколько сильно завалены снегом пути. Прошлый раз разведчики почти шесть часов добирались. В одном месте таких сугробов намело, что им пришлось вручную лопатами путь расчищать. Вот и провозились.

– Когда это было?

– Недели три… девятнадцать дней назад, – поправился Палач.

– И больше туда никто не ездил?

– Контрольные проверки по графику раз в месяц. При осмотре ничего подозрительного не обнаружили, так что…

– Груз тоже осматривали? – не дослушав ответ, перебил Стратег.

Палач энергично кивнул.

– А как же! Левша лично осматривал. Он какой-то хитрый «сюрприз» установил, теперь никому другому замок не открыть.

Новых вопросов не последовало, а по хмурому лицу Стратега Гончая так и не поняла, доволен он последним ответом или нет.

Гуляющий по кабине морозный ветер проникал даже под его застегнутую до подбородка меховую куртку. Стратег зябко поежился, а может, он таким образом выразил Палачу свое неодобрение. В этот момент дрезину ощутимо тряхнуло на стыке железнодорожных рельсов, и отшатнувшийся в сторону Стратег больно ударился ногой об оказавшийся у него на пути вещмешок. Это был вещмешок брамина с каким-то научным прибором, Гончая забыла его название, единственное, что осталось от застреленного снайпером геофизика.

Стратег выругался и пнул вещмешок. За то, чтобы отыскать на поверхности и доставить этот прибор в метро, двое сталкеров заплатили своими жизнями, но Стратег уже давно об этом забыл. Ушибленная нога для него, несомненно, была важнее.

– Зачем мы везем с собой сейсмограф? – спросил он, потирая место ушиба. – Все равно никто, кроме брамина, не умеет им пользоваться.

Гончая кивнула:

– Ага. Надо было подсказать снайперу, чтобы застрелил кого-нибудь другого.

Стратег бросил на нее сердитый взгляд и продолжил растирать ушибленную ногу.

– Если бы знать, что ученый погибнет еще в пути, мы могли не тратить время на поиски бесполезного сейсмографа и выехать намного раньше.

– Даже пристрелить брамина заранее, а не везти с собой, – подсказала ему Гончая. – Вот только тогда снайпер с башни действительно мог хлопнуть кого-то другого. Например…

– Не каркай! – оборвал ее Стратег.

Гончая замолчала. Но не окрик Стратега заставил ее это сделать, а умоляющий взгляд Майки.

Какое-то время все ехали молча, а потом внезапно налетевший ветер и вовсе сделал невозможными дальнейшие разговоры. Сидящая рядом с Шерифом Майка стала все чаще поглядывать на небо, где как-то уж подозрительно быстро скопились густые низкие тучи. Вскоре они заполнили все небо, засосав в трясину облаков ослабевшее за долгую зиму солнце. Вокруг стало даже темнее, чем на рассвете, зато снег потерял свой кровавый оттенок, от которого Гончую выворачивало наизнанку. Ее комбинезон, который она натянула перед выходом на поверхность, покрылся инеем, но не побелел, а приобрел какой-то грязный, пепельный цвет.

По-видимому, они отъехали уже достаточно далеко от мертвого города. Руины уничтоженной ядерной войной цивилизации попадались на глаза все реже, а в основном вдоль железнодорожного полотна тянулся совершенно дикий пейзаж, состоящий из заснеженных невысоких холмов, напоминающих шрамы оврагов, топких болот с полыньями открытой воды, над которыми даже зимой клубился густой туман или ядовитые испарения, и замерзших речушек.

Вряд ли это было так, но Гончей показалось, что снега здесь больше, чем в покинутой Москве и пригороде. Все чаще дрезине приходилось преодолевать снежные заносы, но специально сооруженный для этой цели клиновидный отвал пока еще разбивал выросшие на путях сугробы, позволяя двигаться дальше. Всякий раз, когда это происходило, разлетающийся снег облеплял лобовое стекло кабины, и одноглазому машинисту приходилось высовываться наружу и счищать снег специальной щеткой на длинной деревянной ручке. Палачу, с его по-обезьяньи длинными руками, делать это было бы намного проще, но он неотрывно следил за окружающей обстановкой, не выпуская из рук своего пулемета.

Гончая тоже не забывала смотреть по сторонам, но с тех пор, как они выехали из Москвы, не заметила ни следов хищников, ни иных признаков каких-либо живых существ. Жизнь вдоль железной дороги будто вымерла. Возможно, причина была в глубоком снеге и ненастной погоде, но Гончей в это не верилось.

Пожиратель рухнувшего мира… питается самой жизнью.

Гончая вздрогнула, словно от удара. Да это и был удар, потому что по всему телу разлилась боль. Она не хотела вспоминать о преследующем Майку подземном монстре. Старалась не думать о нем. Но это оказалось невозможно. Где бы ни находилось сейчас чудовище, оно охотилось за Майкой. И Гончая знала, что его охота не прекратится, пока монстр не доберется до ее дочери.

– Под…ез…аем, – прорвался сквозь завывание ветра скрипучий голос одноглазого.

«Подъезжаем», – перевела его невнятное бормотание Гончая. Она мгновенно вскочила на ноги. С обеих сторон железнодорожной колеи возвышались занесенные снегом пассажирские платформы, над которыми нависала решетчатая металлическая конструкция, напоминающая дочиста обглоданный скелет неведомого исполина. Место выглядело зловеще, а затянутое низкими тучами небо и пронизывающий до костей ветер еще и усиливали это впечатление.

Приглядевшись, Гончая узнала в переплетении железных балок над головой переходной мост, соединяющий между собой параллельные платформы. На одной из них среди сугробов и обломков обвалившегося навеса для пассажиров торчали покосившиеся столбы с запорошенной снегом, стершейся от времени металлической табличкой.

«…берцы-1», – разобрала Гончая под слоем ржавчины.

Она невольно перевела взгляд на свои шнурованные ботинки. Кажется, так называлась одна из подмосковных железнодорожных станций. Но какое она имела отношение к армейским берцам, так и не смогла вспомнить, как ни старалась.

Глава 18
Волны огня

Несмотря на сделанное объявление, одноглазый не затормозил, а, напротив, прибавил газу. Разогнавшаяся дрезина нырнула под переходной мост и свернула по стрелке на уходящий в сторону путь. Для одноглазого машиниста, Палача и Стратега это, похоже, не стало неожиданностью.

Оставшиеся позади пассажирские платформы вскоре скрылись за поворотом железной дороги. Дрезина преодолела еще несколько стрелок, но одноглазый все так же уверенно гнал ее вперед, нисколько не заботясь, что может свернуть не туда. По-видимому, он уже не раз ездил этим маршрутом и знал, что все стрелки выставлены в правильном положении.

Гончая изрядно продрогла, наблюдая за тем, куда они едут, когда впереди показалось какое-то подобие отгороженного бетонными плитами железнодорожного тупика или запасного пути на узловой станции, где стоял почти полностью занесенный снегом одинокий товарный вагон. Гончая затруднилась определить его цвет, зато хорошо рассмотрела, что в вагоне нет окон. Входных дверей она тоже не заметила. Больше всего вагон напоминал запечатанную со всех сторон стальную коробку. Но именно этот поставленный на колеса железный ящик, судя по всему, и был конечной точкой затянувшегося пути. Стратег с Палачом переглянулись, а одноглазый сбросил скорость, а затем и вовсе остановил дрезину.

– Все в порядке? – непонятно у кого спросил Стратег, потом вытащил свой бинокль и принялся осматривать подступы к вагону. – Похоже, никто не подходил. Давай! – Он хлопнул по плечу одноглазого, и тот подогнал дрезину почти вплотную к заснеженному вагону.

Странно, вблизи он выглядел совсем не так, как должен. Краска выгорела на солнце и облупилась, но Гончая почти не заметила на вагоне следов ржавчины, хотя за двадцать послевоенных лет он должен был проржаветь насквозь. Похоже, его изготовили из какой-то сверхпрочной стали.

«А может, это броня?» – озадачила ее неожиданная мысль.

То, что этот вагон особенный, можно было не сомневаться. Ради обыкновенного вагона Стратег бы не полез на поверхность, тем более не отправился бы на дрезине в многочасовой путь. Но если так, как этот вагон или его содержимое связано с гигантским червем?

– Не будем терять времени, – сказал Стратег. – Приступайте.

Последний приказ понял только Палач. Он развернул к себе одноглазого и принялся знаками ему что-то объяснять, периодически показывая на таинственный вагон и набитый проводами ящик в кабине дрезины. Потом они оба выбрались наружу, причем одноглазый прихватил с собой ящик, а Палач, помимо пулемета, еще и железный лом.

Они остановились напротив того места, где в вагоне располагалась входная дверь. Самой двери Гончая не видела, но как-то же можно было попасть внутрь. Одноглазый повозился с кусачками и уступил свое место Палачу.

– Снял растяжку, сейчас откроют, – прокомментировал его действия Стратег.

– Растяжку? – повторила за ним Гончая. – Что там внутри?

* * *

– Что там внутри? – спросила мама.

Но Майке не нужно было спрашивать, она и так знала. Давно знала. Это был вагон из ее видений. Тот самый, который она однажды нарисовала, а потом разглядывала вместе с сестрой, когда та еще была жива. И люди в черных масках на том рисунке. Все они были здесь: Палач, Левша, Стратег с двумя своими охранниками, доктор, раненый дядя Шериф и прежде пугавшая Майку женщина, ставшая для нее родной матерью.

«Не открывайте!» – хотела крикнуть Майка, но было уже поздно.

Палач несколько раз ударил ломом в стену вагона, сбивая намерзший лед. Майке представилось, что он будит спящего хищного зверя. Разбуженному вагону это не понравилось, и он ответил на удары глухим металлическим лязгом. Но Палач с Левшой не вняли прозвучавшему предупреждению. Вместе ухватились за какую-то скобу и откатили часть стены, а вернее, сдвижную дверь, в сторону.

Майка зажмурилась, в ужасе представив, как заключенный в вагоне огненный вихрь вырывается наружу, мгновенно сжигает Левшу, Палача, а затем и всех приехавших на дрезине людей вместе с ней и мамой. Но ничего этого не произошло. Когда она, набравшись смелости, вновь открыла глаза, Палач с Левшой по-прежнему стояли возле вагона, разглядывая то, что открылось им внутри.

– Все на месте, – донесся оттуда через мгновение голос Палача.

Стратег удовлетворенно хлопнул в ладоши.

– Выходим! Надо прикрыть Левшу.

Мама последовала за ним, но, сделав шаг, остановилась.

– А как же раненый?

Майка поняла, что ей не терпится узнать, что находится в вагоне, но не хочется оставлять дядю Шерифа.

– О нем позаботится доктор, – нашелся Стратег. – В схватке от него все равно не будет толка.

– В схватке? – уточнила мама.

– Если на нас вдруг нападут хищные звери, птицы или… В общем, ты поняла.

Мама кивнула и посмотрела на Майку.

– Останешься…

Та не дала ей договорить. Она выпустила руку Шерифа, соскочила с железного ящика, на котором сидела, подбежала к маме и прижалась к ней. Дядя Шериф крепко спал, во сне ему было совсем не больно. Майка знала это совершенно точно, как и то, что он не поправится, и ни доктор, ни мама, ни она сама не смогут ему помочь. Если бы мама спросила ее о Шерифе, Майка бы все честно рассказала ей. Но та не спросила, только обняла ее и шепнула:

– Будь рядом.

Когда они с мамой подошли к вагону, снаружи остался только Палач, а Левша забрался внутрь и шуршал там своими проводами. Вагонные двери (их оказалось две, а не одна) представляли собой скользящие по направляющим железные плиты, такие толстые, что их было не прострелить из автомата и, наверное, даже из такого пулемета, с каким не расставался Палач.

Майка с опаской заглянула в дверной проем, но вместо ревущего пламени увидела там аккуратно составленные друг на друга решетчатые деревянные ящики, в которых лежали продолговатые предметы, больше всего похожие на широкие и длинные железные бочки, по одному в каждом ящике. Майка никогда таких не видела, но сразу догадалась, что это не бочки. С одной стороны они были круглые и гладкие, а с другой – имели короткое металлическое оперение, заключенное в такую же металлическую рамку.

– Авиационные бомбы?! – удивилась мама. – Откуда они здесь?

– Черт его знает, – ответил Стратег. – Может, в Жуковский на военный аэродром везли или с аэродрома, а может, еще куда… Кстати, именно этот груз ты для меня искала, когда тебя сцапали красные и отправили на Лубянку. Из-за него они и пути поддерживают в исправном состоянии, ремонтируют при необходимости, от снега расчищают, чтобы всегда проехать можно было. Контрольные проверки каждый месяц устраивают. А ведь еще год назад никто в метро про этот вагон не знал, даже я. Сталкеры красных случайно его обнаружили. Они в Люберцы на разведку отправились, вот и наткнулись. Сами-то не сообразили, что к чему, но по возвращении доложили о находке, как положено. И завертелось! Москвин даже приказал какой-то древний паровоз восстановить, чтобы найденный вагон в Москву транспортировать. Рассчитывал с этими бомбами все метро под себя подмять. Ты даже не представляешь, каких усилий мне стоило все это остановить. Но Москвин – человек адекватный, логику чтит и к аргументам прислушивается. В отличие от некоторых из своего окружения. Хорошо, что в массовом сознании красных его авторитет непререкаем, иначе бы такая каша могла завариться. Устаканилось. А бомбы я приберег на черный день, под охраной красных, конечно. Знаешь, почему они их так стерегут, даже снайперов вдоль железной дороги посадили? Потому что это не просто бомбы, а БОВ! Боеприпасы объемного взрыва! Их еще называли вакуумными бомбами, уже не помню почему. По своей разрушительной силе они сопоставимы с тактическим ядерным оружием. При взрыве каждая такая малышка создает настоящее огненное облако с совершенно невероятной температурой пламени, в котором не может выжить ничто живое. Даже гигантский червь.

Мама с сомнением покачала головой.

– Вы не представляете, насколько он огромен.

– А я не собираюсь сбрасывать на него бомбы, – засмеялся Стратег. – Я сделаю так, что он проглотит их!

Мама обернулась к нему. Впервые, за все время разговора.

– Каким образом?

Но Стратег не стал ей ничего объяснять.

– Увидишь, – пробурчал он, потом подошел к дверному проему и крикнул расхаживающему между ящиков Левше: – Получается? – Не дождавшись ответа, Стратег хлопнул себя рукой по лбу и повернулся к Палачу. – Долго он будет возиться?

Палач неопределенно пожал плечами. Майка поняла, что он тоже этого не знает.

– Левша наш лучший минер-подрывник еще с довоенным стажем. Быстрее него все равно никто не сделает… да и не сможет.

Тем временем Левша снял с одной из бомб переднюю крышку (вскрыл ей голову!) и теперь копался в мозгах бомбы, тыкая туда проводами и своими инструментами.

– Что он делает? – спросила у Стратега мама, наблюдая за Левшой.

– Соединяет взрыватели в цепь, чтобы взорвать все бомбы одновременно.

Прошло довольно много времени, Майка даже успела замерзнуть, а Левша все возился с первой бомбой. Стратег то и дело бросал на него нетерпеливые взгляды. Ему тоже было холодно, но Майка чувствовала, что он волнуется по другой причине. В конце концов, Стратег не выдержал.

– Специально привезли сейсмограф, чтобы отслеживать перемещение червя, только без геофизика этот ящик бесполезен! Девочка, ты чувствуешь монстра? Можешь сказать, где он сейчас находится?

Майка не сразу поняла, что Стратег обращается к ней. Так вот зачем она ему понадобилась – узнать, где червь!

– Я боюсь смотреть на него, – призналась она. – Мне страшно.

– Оставь мою дочь в покое! – выступила вперед мама, заслонив от Стратега Майку.

Но тот не отступил и даже не сдвинулся с места.

– Нет, уж пусть постарается! Я не хочу оказаться в пасти червя, если эта тварь внезапно вылезет из земли! Думаю, что и твоя дочь не хочет!

– Нет, – покачала головой Майка. Она чувствовала, что вот-вот расплачется, и обрадовалась тому, что мама заслонила ее от Стратега. – Червь еще далеко. Но он… – она всхлипнула, – ползет сюда.

– И долго будет ползти?! – не унимался Стратег.

Майка снова всхлипнула.

– Я не знаю.

Стало тяжело дышать. Она широко открыла рот, чтобы вдохнуть поглубже, и чуть не обожгла себе горло. Воздух внезапно сделался горячим. Не теплым, а именно горячим, как пламя костра! Лицо и все тело Майки покрылись потом. Снежные сугробы вокруг стали стремительно таять, а от обнажившейся в проталинах земли повалил густой черный дым. Его клубы обволокли Майку, и она вдруг увидела в дыму отражение своего лица, с которого пластами отваливалась сгоревшая кожа.

* * *

Окутанное ядовитыми испарениями кольчатое тело двигалось в толще земли, неумолимо приближаясь к своей цели. Раскаленный пар вырывался из разинутой пасти чудовища и из каждой поры, каждой трещины на его нескончаемом теле. От жара плавились даже самые твердые горные породы, а содержащаяся в выдыхаемом паре концентрированная кислота довершала их разрушение. Все, с чем соприкасалось тело подземного монстра, мгновенно превращалось в пышущую жаром и насыщенную кислотой жидкую грязь, которая всасывалась пастью чудовища, проходила через его глотку и нескончаемым потоком выбрасывалась наружу.

Сегментированное тело подземного монстра со всех сторон покрывали бесчисленные ряды подвижных когтей. Выпуская одни когти и втягивая другие, монстр без труда менял направление движения, а когда отталкивался всеми когтями одновременно, получал дополнительное ускорение.

Не имеющее мозга тело не ощущало боли, не знало страха и не строило планов на будущее. Оно росло, даже не замечая этого. Но чудовище, лишенное чувств в человеческом понимании, тем не менее обладало одним из них. Это был вкус! Вкус съеденной и еще живущей, но уже намеченной добычи. Вкус добычи ощущался им на любом расстоянии и притягивал к себе подобно магниту. Среди десятков тысяч будущих жертв чудовище выбрало одну – самую вкусную, самую желанную.

Исторгнутая из глотки чудовища кипящая кислота разъедала и плавила камни. Тысячи когтей вонзались в размягченную породу и отбрасывали назад вязкую массу, когда исполинский монстр вгрызался в недра земли. С каждым движением когтей, с каждым рывком кольчатого тела вкус добычи становился сильнее.

Желанная цель приближалась.

* * *

Вряд ли обморок длился по-настоящему долго, но Гончей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Майка открыла глаза.

– Все хорошо, милая. Мама с тобой. Мама рядом.

Майка не отвечала. Гончей показалось, что дочь не замечает ее.

– Это было видение?! – влез Стратег. – Спроси, что она видела!

Гончей захотелось врезать ему по губам. Она бы и врезала, если бы руки не были заняты Майкой. Полотенце, которое она снова повязала Майке вместо платка, после того как док забинтовал ей раненую ногу, свалилось с головы, когда девочка упала, но Гончая не решалась его поднять, пока Майка не сможет твердо стоять на ногах, а до этого, похоже, еще было далеко.

– Мама, я… – прошептала Майка и замолчала.

Гончая кивнула.

– Ты что-то увидела, когда потеряла сознание.

– Да? – спросила у нее девочка. Такое с ней случилось впервые. Прежде Майка сама начинала рассказывать о своих видениях. – Я не помню. Но мне страшно.

– Все будет хорошо, милая. Я не дам тебя в обиду, – заверила ее Гончая.

– Мне…

– Холодно? – подсказала Гончая. – Ты замерзла?

Майка помотала головой.

– Жарко. – Она потерла рукой грудь.

Гончая решила, что девочка хочет распахнуть молнию на куртке, и хотела остановить ее, но Майка не стала этого делать.

– Я отнесу ее в кабину, – сказала она Стратегу.

– Нет! – неожиданно резко ответил он. – У нас нет времени!

Что он имеет в виду, Стратег объяснять не стал. Вместо этого он взглянул на одноглазого подрывника, который только что закончил возиться с первой бомбой и приступил ко второй. Неудивительно, что с такой профессией тот потерял глаз и полностью оглох. Гончая даже не сомневалась, что все свои увечья одноглазый получил, подорвавшись на собственной мине. Видимо, он сделал вывод из той роковой ошибки и сейчас работал исключительно аккуратно. Но Стратег все равно остался недоволен.

– Пусть заканчивает. Объясни ему, – приказал он Палачу. – Когда рванем даже одну бомбу, тут будет такое пекло, что все остальные тоже взорвутся. И без всяких электрических цепей.

Палач забрался в вагон к одноглазому и довольно долго ему что-то говорил, сопровождая свои слова непонятными жестами, потом выглянул наружу и сказал:

– Левша спрашивает – почему?

– Потому что мне не нравится состояние девчонки! – заорал на него Стратег. На памяти Гончей это был первый случай, когда Стратег по-настоящему вышел из себя. – Она каким-то образом связана с червем и чувствует его приближение. Слышал, что она сказала? А если упала в обморок, значит, монстр уже близко и может появиться здесь в любой момент. Надо убираться отсюда, пока не поздно.

Гончая и сама ощущала нарастающую тревогу – верный признак надвигающейся беды, но прошло еще нескольких бесконечно долгих минут, прежде чем Палач выбрался из вагона и объявил, у одноглазого подрывника все готово. Сам подрывник отчего-то не спешил выходить. Гончей стало любопытно, где он застрял. Она взглянула на ряды деревянных клетей, где ждали своего часа вакуумные бомбы, пытаясь отыскать среди них одноглазого.

За спиной возникло какое-то движение. Опасность!

– Мама! Ос… – закричала Майка у нее на руках.

Возможно, если бы руки были в этот момент свободны, Гончая и успела бы дотянуться до оружия – «Сайга» Шерифа висела на плече стволом вниз. Но она обнимала дочь! Поэтому единственное, что смогла сделать, это податься вперед и закрыть Майку своим телом.

В следующий миг ей на голову обрушился удар, отчего все перед глазами потеряло очертания, а затем провалилось в темноту.

* * *

Мама, мама…

Гончая никак не могла понять, откуда доносится Майкин голос, потому что кто-то усердно колотил ее головой о каменную или железную плиту. Чуть позже она сообразила, что это собственная кровь пульсирует у нее в голове, отзываясь разрывающей болью в затылке, куда пришелся удар. Судя по ощущениям, он должен был стать смертельным. Ее собирались убить, а она выжила только потому, что в момент удара наклонилась вперед, закрывая Майку.

Кто это сделал? Одноглазый оставался в вагоне, Палач и Стратег стояли впереди, а вот его телохранители сзади. Значит, один из них по приказу Стратега. Никто из них сам бы на это не решился. Бил прикладом, чтобы наверняка. Тогда почему она еще жива? Что изменилось? В последний момент Стратег передумал и решил пощадить ее? Чушь! Его никак нельзя заподозрить в сострадании. Он руководствуется только расчетом и собственной выгодой.

Гончая решила отложить этот вопрос на потом – не так уж сильно он ее в данный момент волновал. Она осторожно приоткрыла глаза и тут же зажмурилась от ослепившего ее яркого света. Никто не светил ей в лицо фонарем, но затемненное стекло противогазной маски исчезло вместе с противогазом. Кто бы ни сохранил ей жизнь, он не планировал делать это надолго.

Гончая прислушалась к своим ощущениям. Кроме затылка, ничего не болело, не считая того, что запястья за спиной стягивали туго намотанные провода. Опять провода! Гончая вспомнила, как попала в плен к дикарю-людоеду. Тот тоже воспользовался проводами, чтобы связать ее.

Мама! Опять раздалось в голове. Дочь звала ее.

Собравшись с духом, Гончая снова открыла глаза и на этот раз не зажмурилась, несмотря на боль.

Они все были здесь: Палач, одноглазый подрывник, Стратег с обоими своими телохранителями, Шериф и доктор. Шериф по-прежнему лежал на инструментальном ящике в кабине дрезины, Гончая поняла, что он так и не пришел в себя, док пристроился рядом с ним на полу, остальные пялились в лобовое стекло. Не хватало только Майки!

Палач почувствовал или услышал, что пленница пошевелилась, и обернулся к ней.

– Очухалась, – это был скорее не вопрос, а утверждение. – Скоро ты об этом пожалеешь.

Гончей все стало ясно. Стратег сохранил ей жизнь по просьбе Палача или в качестве платы за его услуги, чтобы тот смог собственноручно прикончить ее, как давно об этом мечтал. Но собственная судьба волновала ее куда меньше, важно лишь, что Стратег и его подручные сделали с ее дочерью.

– Где Майка? Что вы с ней сделали? – спросила она.

Все, кроме глухого подрывника, повернулись к ней, тот просто не услышал вопроса. В руках у Стратега Гончая увидела пульт от знакомой радиоуправляемой игрушки с выдвинутой антенной. Почему-то этот пульт испугал ее больше, чем автоматы, которые держали в руках его телохранители.

– Еще не догадалась? – удивился Стратег. Похоже, он не притворялся. – Я был о тебе лучшего мнения. В вагоне, разумеется! Она же приманка. Наживка для червя.

Он охотится за мной.

Наживка? У Гончей словно пелена с глаз упала. И погибший брамин, и Стратег (и сама Майка!) говорили ей об одном и том же. А она так и не поняла, что ее дочь понадобилась Стратегу для того, чтобы выманить червя из-под земли и заставить проглотить вагон с бомбами, как он проглотил подземный бункер, где жила в заточении Майка.

Гончая вскочила на ноги, но больше ничего не успела сделать. В следующую секунду телохранители Стратега повисли у нее на плечах.

– Вы не можете так с ней поступить. Она же провидица!

Взывать к человеческим чувствам Стратега было бесполезно, но ничего другого не оставалось.

– Это было нелегкое решение. Но опасность слишком серьезна, поэтому мне пришлось отказаться от предыдущих планов в отношении девочки.

– Отказаться от планов? – повторила за Стратегом Гончая. – Вы хоть понимаете, что убиваете ни в чем не повинного ребенка?!

– Я спасаю метро и всех его жителей! И хватит об этом! А что касается твоей так называемой дочери, то она ничего не почувствует. Когда я нажму эту кнопку, – Стратег продемонстрировал пульт с нажимным рычагом, похожим на спусковой крючок, – она просто превратится в пар.

– Ты этого не сделаешь, иначе я вырву тебе сердце.

Это не было пустой угрозой. Гончая и сама поверила в свои слова. А Стратег нет. Он просто отмахнулся от нее.

– Обойдемся без мелодраматизма. Тем более у нас есть настоящий специалист по части удаления внутренностей, у которого на тебя большие планы.

– Это точно, – подтвердил Палач, из-под его противогазной маски донесся довольный смешок, и схватил своей широкой лапищей Гончую за подбородок.

Она вырвалась и попыталась цапнуть его зубами, но он успел отдернуть руку. Зато от удара в пах защититься не сумел. Никто не потрудился связать Гончей ноги, и она этим воспользовалась.

Палач хрюкнул, точь-в-точь как недовольный боров, и на время позабыл о ней. Его старания глубоко дышать, чтобы уменьшить пронзившую тело боль, ни к чему не привели – в противогазе это оказалось невозможно, и Палач сорвал резиновую маску. Мясистое лицо покраснело от боли и гнева, а короткие жесткие волосы, которые помнила Гончая, слиплись от пота.

– Сейчас я тебя буду резать, – захрипел Палач и схватился за нож.

Гончую бросило в жар, но не от страха. Вернее, не от страха за себя.

«Прости меня, Майка», – мысленно прошептала она, готовясь к последней в своей жизни схватке. Почувствовав неладное, телохранители Стратега подались в стороны, хотя и не отпустили ее связанные руки. В этот момент из угла кабины донесся чей-то взволнованный, но решительный голос:

– Отпустите ее и освободите девочку!

Доктор? Гончая не поверила своим глазам. Док, отказавшийся от предложенного ему пистолета, сейчас держал в руках двуствольный обрез, который Гончая отдала Майке, а та оставила на инструментальном ящике, возле Шерифа. Хотя у дока дрожали руки, отчего ружейные стволы выписывали в воздухе замысловатые зигзаги, нацеливаясь то на одного, то на другого из обернувшихся к нему людей, включая Гончую, она поняла, что он готов нажать на спуск.

Через секунду это поняли и остальные.

Телохранители Стратега попятились назад, увлекая за собой Гончую. Палач спрятал нож за спину и начал обходить доктора сбоку. Глухой одноглазый подрывник вообще застыл на месте. И только один Стратег бесстрашно вышел вперед.

– Что за глупости? – спросил он. – Вы же недолюбливаете Валькирию. Или после общения с ее приемной дочерью у вас поехала крыша?

– Освободите девочку или я выстрелю, – повторил доктор. Он уже успокоился, и руки сразу перестали дрожать.

– Да вы настоящий герой, док. Браво! – заметил Стратег. Он почему-то совершенно не боялся, хотя обрез был направлен ему в грудь, а с полутора метров, разделяющих Стратега и доктора, невозможно было промахнуться. – Я обязательно скажу об этом фюреру, когда его увижу.

– Я не шучу.

– Какие же могут быть шутки при такой самоотверженности? – усмехнулся Стратег.

Он откровенно издевался над доктором, но Гончей было не до анализа его поведения. Когда телохранители Стратега отвлеклись на нового противника, у нее появился, возможно, последний шанс освободиться, и Гончая не собиралась упускать его. Нужно было только ослабить намотанные на запястья провода. Когда ее связывали, проводов не пожалели (неудивительно, у одноглазого их целый ящик), однако узлы на проводах затягиваются хуже, чем на веревках, а те, кто их вязал, про это, похоже, забыли.

Гончая пошевелила запястьями, сдвигая вверх рукава комбинезона. Путы сразу стали свободнее. Только бы успеть. Вместе со Стратегом и его подручными она продолжала следить за доктором, а руки за спиной делали свое дело. Гончая даже вспотела от напряжения, от выступившего на лице пота защипало глаза, но такие мелочи не могли ее остановить.

Противостояние доктора и Стратега тем временем неумолимо приближалось к развязке. Незаметно подкравшийся к доктору Палач выбросил перед собой руку и схватился за обрез. В тот же миг Гончая услышала щелчок ружейного бойка. Только щелчок! Без выстрела. Док сейчас же спустил и второй курок, но боек вновь щелкнул вхолостую.

Гончая вспомнила, как удивилась щедрости Стратега, когда он приказал одному из телохранителей отдать ей свой автомат, кстати, автомат отобрали, когда она вернулась из башни, но у нее остался дробовик Шерифа. А ничего удивительного в поступке Стратега на самом деле не было. Он с самого начала знал, что обрез не выстрелит, потому что это по его приказу Палач выдал ей испорченное оружие или разряженные патроны.

В отличие от нее док еще ничего не понял и продолжал жать на спусковые крючки. Палачу это надоело, и он дернул обрез на себя, чтобы вырвать его из рук доктора. Но не вырвал. Так и не выпустивший оружие док повалился вперед и напоролся грудью на нож в руке Палача.

– Зачем? А если потребуется медицинская помощь? – воскликнул Стратег и бросился к соскользнувшему на пол доктору. – Эй, док, как вы?

Но смертельно раненный человек смотрел только на Гончую. Он что-то прошептал. Женщина разобрала только слово «сама». Стратег понял и того меньше.

– Что он сказал? – спросил он и не к месту добавил: – Уф, как же здесь жарко.

Гончая не стала дожидаться, когда ему ответят. Тем более что Палач с одноглазым подрывником, Стратег и оба его телохранителя уставились на умирающего. Резким движением она выдернула правую руку из проволочной петли. В следующее мгновение охранник слева вскрикнул от боли и выпустил ее руки. Второй оказался не столь расторопен и поплатился за это.

Пока Гончая валялась без сознания, подручные Стратега отняли у нее дробовик и выгребли все патроны из карманов. Но она предполагала подобное, поэтому не стала прятать в кармане шило, которое выломала из перочинного ножа одноглазого, а засунула в манжету своей рубашки. На то, чтобы выхватить припрятанное в рукаве шило, Гончей потребовалось меньше секунды. Первым делом она проткнула шилом ладонь охранника, а когда тот с криком отшатнулся от нее, вогнала стальной стержень в горло следующего.

Не тратя времени на то, чтобы вытащить шило из раны, Гончая развернулась к ближайшей двери. Но Палач уже летел к ней. Он начал двигаться еще до того, как она вырвалась из рук охранников. Чтобы распахнуть дверь кабины и вывалиться наружу, требовались не секунды – мгновения. Но в распоряжении Гончей не было даже их. Сейчас бросившийся наперерез Палач собьет ее с ног, а потом навалятся и все остальные.

И тут произошло невозможное, чего она, тем более предвкушающий скорую расправу Палач, никак не могли ожидать. Лежащая на инструментальном ящике нога Шерифа соскользнула вниз и оказалась на пути Палача. Гончей даже показалось, что Шериф сделал это осознанно, чего, конечно, не могло быть. Но что бы ни произошло на самом деле, Палач споткнулся о выставленную Шерифом ногу и плашмя грохнулся на пол, попутно приложившись лбом об стенку кабины.

Это произошло ровно в тот момент, когда Гончая нажимала на дверную ручку. Дверь распахнулась без всякого усилия с ее стороны, и в кабину с шипением ворвался густой спертый воздух. У Гончей перехватило дыхание, настолько непривычной оказалась атмосфера снаружи, и она, оступившись на обледеневшем пороге, вывалилась из кабины.

Сугроб, в который она упала, смягчил падение, а холод облепившего лицо снега подействовал отрезвляюще. Через мгновение Гончая уже вновь стояла на ногах.

– Остановите ее! – надрывался в кабине Стратег, но она плевать хотела на его крик.

«Я бегу, милая!» – мысленно крикнула Гончая, надеясь услышать в ответ голос дочери. И она его услышала.

Мама! Спаси меня! Червь совсем близко!

* * *

Приближения гигантского червя Гончая не заметила – на это была способна только Майка, зато обнаружила, что вагон с авиационными бомбами, где Стратег запер девочку, находится чертовски далеко. Видимо, пока она валялась без сознания, дрезину отогнали от вагона.

Гончая на глаз прикинула расстояние. Видно было плохо. Окружающие предметы расплывались перед глазами, хотя на ней не было противогаза. Может, это из-за налипшего на лицо снега? Гончая промокнула рукавом глаза и мокрый лоб, но лучше от этого не стало. Если она не ошиблась, до вагона было почти в два раза дальше, чем до недостроенной высотки, где находилась огневая позиция снайпера. В два раза дальше! Да еще по глубокому снегу!

Однако снег на путях оказался не таким глубоким, как можно было предположить. Ноги на бегу проваливались в него лишь по щиколотку, а кое-где из-под снега даже проглядывали железнодорожные шпалы. Очень странно, когда они ехали на дрезине, Гончая не заметила никаких шпал. Зато она хорошо помнила, что почти на всем протяжении пути дрезина разгребала снег своим носовым плугом.

«Значит, его стало меньше», – пришла неожиданная мысль.

Гончая решила, что подумает об исчезающем снеге позже, когда вытащит Майку. Кроме спасения дочери, все остальное сейчас не имело значения.

Сзади раздалась пулеметная очередь. Не оборачиваясь, Гончая прыгнула вправо, снежные сугробы с правой стороны казались выше, перелетела через них и… покатилась по голой земле. Однако!

Пулемет стучал еще, наверное, минуту, пока не заткнулся. Гончей показалось, что прошла целая вечность. Не иначе Палач, или кто там стоял за пулеметом, решил расстрелять сразу целую ленту. Но все пули пролетели мимо, причем довольно далеко, Гончая даже не услышала их свиста. Когда пулемет наконец замолчал, она приподнялась на руках (земля под ладонями оказалась сухой и неожиданно теплой, почти горячей!) и выглянула из-за насыпи. Нужно было понять, что замыслил Стратег с остальными. Больше всего Гончая опасалась преследования. Как бы быстро она ни бегала, от дрезины ей не уйти. Но дрезины на месте не оказалось. Во всяком случае, Гончая ее не заметила.

На месте, где стояла дрезина (где она должна была стоять!), клубилась какая-то сероватая дымка, вроде тумана. Возможно, это и был туман, но не молочно-белого, а какого-то пепельного цвета. Гончая посмотрела в другую сторону, где остался вагон с бомбами, но и его поглотил тот же грязно-серый туман. Он был повсюду! Клубился над железнодорожными путями, над обнажившейся землей и над тающими прямо на глазах сугробами внезапно почерневшего снега.

Мама, скорее! Мама!

Гончая вскочила на ноги и, рассекая клубы наползающего со всех сторон тумана, бросилась к дочери. Никогда в жизни она еще так не бегала, даже когда бандиты с Третьяковской стреляли ей в спину. При каждом вдохе саднило в горле, словно она подавилась куском наждачки. А когда Гончая взглянула на свои руки и увидела на них вздувшиеся пузыри, то поняла, что обожгла ладони. Значит, пока она осматривалась по сторонам, земля раскалилась настолько, что к ней стало невозможно прикоснуться!

Но Гончую пугало не это.

Она больше не сомневалась, что расползающийся повсюду пепельно-серый туман – это не испарения и не дымка, а просачивающееся сквозь трещины в земле дыхание червя. Те клубы раскаленного и наверняка смертельно-ядовитого дыма, вырывающиеся из пасти чудовища, которые она увидела, единственный раз заглянув в его нору. Тогда еще завывал ветер и дрожала земля…

Первый подземный толчок Гончая почувствовала, когда по ее грубым расчетам уже должна была добежать до вагона с бомбами. Но вагона не было! А был только туман – дыхание червя и несколько метров железной дороги, которые Гончая еще различала перед собой. А потом рельсы и шпалы вздыбились под ногами и подбросили ее вверх.

Оказавшись в воздухе, Гончая успела сгруппироваться, но падение все равно оказалось болезненным. Да и катиться пришлось по раскаленной земле. У Гончей даже промелькнула мысль, что если она не сможет подняться, то за несколько минут изжарится заживо. К счастью, обошлось без переломов, а ссадины, ушибы, как и ожоги, можно было не принимать в расчет.

Гончая пружинисто поднялась на ноги и рванула обратно к железнодорожному полотну. Пробежала пять, десять шагов – железной дороги не было! Только ядовитый «туман» клубился вокруг и вибрировала под ногами земля. Гончая бросилась обратно, потом закружила на месте – ничего! Она потеряла железную дорогу.

Ноги подогнулись от ужаса, а по спине пробежал холодок, несмотря на то, что все тело обливалось потом.

– Майка, – прошептала Гончая, а через мгновение закричала во весь голос: – Майка! Где ты?!

Сюда, мама! Сюда! Скорее!

Хотя слова Майки прозвучали у нее в голове, Гончая сразу поняла, с какой стороны донесся ответ, и уже не раздумывая, верно ли поступает, рванула в том направлении.

Через несколько секунд она выбежала к железной дороге, а затем увидела и стоящий на путях вагон. Тот самый, с бомбами.

От прежде возвышающихся на крыше и вдоль бортов снежных сугробов и следа не осталось, отчего бронированный вагон приобрел по-настоящему устрашающий вид, превратившись в транспортный контейнер для перевозки оружия огромной разрушительной силы, чем он в действительности и являлся.

– Майка, ты здесь?! – крикнула Гончая, подбегая ближе.

– Да, мама! Да! – раздалось из-за закрытой двери.

Гончая вцепилась двумя руками в дверную скобу и изо всех толкнула дверь в сторону, но ничего не произошло. Дверь не сдвинулась даже на сантиметр.

– Скорее, мама!

– Сейчас, милая.

Вместо слов из горла вырвался какой-то бессвязный хрип. Дышать стало еще тяжелее. Гончая облизала потрескавшиеся губы. Лицо нестерпимо горело, и что-то подсказывало Гончей, что бег тут совсем ни при чем. Это раскалившийся воздух обжигает ей кожу. Может, у нее просто не осталось сил? Но она ту же отбросила эту мысль и снова схватилась за скобу запорного механизма. Рывок!.. Гончая стиснула зубы и даже застонала от натуги. Все впустую.

«Как же открыть эту чертову дверь?!»

– Мама! – снова раздалось из вагона.

– Потерпи, милая.

Гончая оглянулась вокруг. Земля под ногами дрожала уже непрерывно, но стоять она еще могла. Пока еще могла! Вагон тоже пока стоял, хотя и раскачивался из стороны в сторону.

«А если он опрокинется набок? – с ужасом подумала Гончая. – На ту сторону, где находятся двери?» Тогда она никогда не сможет вытащить Майку. Не сумеет спасти дочь!

Стук металла о металл, даже не стук, а дребезжание, привлекло внимание Гончей. Звук доносился откуда-то снизу. Она заглянула под вагон. Там валялся забытый Палачом железный лом и при каждом подземном толчке бился о железнодорожный рельс. Чтобы открыть вагонную дверь, Палач тоже воспользовался ломом!

Гончая схватила лом. Ладони обожгло так, будто она сунула их в огонь. К черту! Не обращая внимания на боль в руках, Гончая ударила ломом в выступающую скобу раз, другой, третий, а когда дверь после третьего удара немного приоткрылась, вставила лом в образовавшуюся щель и, орудуя им как рычагом, откатила створку в сторону.

– Майка!

– Мама! – донеслось из темноты.

Гончая не стала выбрасывать сослуживший свою службу лом, он мог еще пригодиться, а вместе с ним забралась в вагон и бросилась на голос дочери.

Она нашла Майку возле ящика с бомбой, которую распотрошил одноглазый. Девочка сидела на снятом с бомбы обтекателе, притом что обе ее руки были привязаны проводами к деревянной обрешетке.

– Ты пришла, – улыбнулась Майка.

– Конечно, – ответила Гончая, проглотив готовое сорваться с языка матерное слово.

Возле Майки на полу стоял автомобильный аккумулятор, от которого к вскрытой боеголовке или взрывателю (гончая решила, что это все-таки взрыватель) тянулся пучок разноцветных проводов. Еще один оголенный провод уходил куда-то вверх и терялся в темноте (скорее всего он исполнял роль радиоантенны), а на нем болталась электронная плата с угрожающе мигающей красной лампочкой.

– Это такое устройство, чтобы… – начала объяснять Майка, но Гончая остановила ее. Не требовалось разбираться в электронике, чтобы понять, для чего все это предназначено.

– Помолчи, милая.

Гончая решила не прикасаться к подсоединенным к бомбе проводам, чтобы ненароком не спровоцировать взрыв. На развязывание Майкиных пут тоже не было времени. Что-то подсказывало ей, что времени уже ни на что не осталось.

– Закрой глаза и пригнись, – сказала Майке Гончая, а когда та сделала это, принялась крушить ломом решетчатый контейнер.

Деревянная поперечина, к которой привязали Майку, раскололась после первого удара. Еще несколько ударов потребовалось Гончей, чтобы выломать ее и освободить дочь. Майка тут же протянула к ней опутанные проводами ручки.

– Скорее, мама!

– Бежим!

Но скорее не получилось.

* * *

Они даже не успели добежать до дверей, как под вагоном что-то заскрежетало, Гончая решила, что это скребут по рельсам провернувшиеся колеса, а потом… Потом вагон начал крениться в сторону, словно вставал на дыбы. Все ящики с бомбами сдвинулись с места и заскользили вниз, натянув до предела удерживающие их стальные стропы. Но Гончая не сомневалась, что надолго стропы не удержат смертоносный груз. Тогда сорвавшиеся бомбы раздавят их с Майкой в лепешку.

Она подхватила девочку на руки, вытолкнула в дверной проем и прыгнула следом. Упала на что-то твердое, сильно ударившись грудью. Этим твердым оказалась деревянная шпала, болтающаяся на одном железнодорожном рельсе. Другой конец шпалы раскачивался над… пустотой. Под железнодорожным полотном не было земли! А внизу, насколько хватало глаз, клубился уже знакомый Гончей густой дым, пар или туман – дыхание подземного чудовища, расцвечиваемый вспышками пламени, вырывающегося из его пасти.

«Майка», – с ужасом подумала Гончая, уставившись в затянутую дымом пустоту. Мысль о том, что она сама, своими собственными руками бросила дочь в пасть чудовища, едва не лишила ее рассудка.

– Мама! – внезапно прорвался сквозь шорох осыпающейся в пропасть земли тонкий Майкин голосок, и в тот же миг сковавшая Гончую скорлупа оцепенения рассыпалась в прах.

Она вскинула голову. Девочка стояла на рельсах на самом краю обрыва, где железная дорога еще проходила по земле, а не висела над бездной.

– Беги оттуда! Отойди от края!

Слова утонули в вое ветра. Стены провала затряслись, и из бурлящей пелены дыма, огня и раскаленного пара выросла невообразимо огромная морда Зверя.

«Не морда – пасть», – поправила себя Гончая. У нее даже возникло подозрение, что у чудовища вообще нет головы. Она видела под собой только распахнутую пасть, в которой мог поместиться целый железнодорожный состав, а то и не один. Опорой пасти служили сотни, если не тысячи, когтей или коротких суставчатых лап, упирающихся в стены провала, а на всем теле червя их наверняка было во много раз больше. Любое живое существо, заглянувшее в эту живую бездну, неминуемо должно было ощутить свою ничтожность, и Гончая не стала исключением. Она помнила, как в прошлый раз, стоя на краю обрыва, едва не бросилась в пасть чудовища.

Но сейчас ее звала дочь!

Быстро перебирая руками и ногами, она поползла по рельсам в сторону Майки. Чудовищу это не понравилось. До последнего момента Гончая была уверена, что червь не способен на осмысленные действия, но внезапно налетевший вихрь, едва не засосавший ее в пасть монстра, убедил Гончую в обратном.

Железнодорожное полотно, по которому она ползла, затряслось, потом изогнулось и стало закручиваться в спираль. Загруженный авиационными бомбами вагон со скрежетом заскользил по этой спирали, но уже через секунду сошел с рельсов и сорвался вниз.

«Вот и весь хваленый план Стратега», – подумала Гончая, заметив, как рухнувший в пропасть вагон исчез в клубах пара, бурлящего в глотке чудовища. Она произнесла это без злорадства или сожаления, просто констатировала факт.

А ведь она предупреждала Стратега, что червя невозможно убить. Теперь Гончая знала почему. Потому что…

Он не такой, как прочие монстры…

Он пожиратель! Пожиратель рухнувшего мира.

Но Стратег не послушал ее. Он вообще никого не слушал – только себя. Вот и понадеялся на свои хваленые вакуумные бомбы.

Провал и земля вокруг содрогнулись от еще более мощного толчка. Кусок железнодорожного полотна, по которому карабкалась Гончая, подбросило вверх, словно обрывок бумажной ленты. Гончая машинально посмотрела вниз и увидела, что всепожирающая пасть чудовища теперь гораздо ближе. Монстр вылезал из недр земли, вылезал на поверхность! Гончая даже знала, куда он ползет – за Майкой.

Она нашла девочку взглядом. Та отбежала от края обрыва, но, по мнению Гончей, недостаточно далеко. На месте Майки она бы неслась прочь без оглядки. Гончая хотела подать ей знак, не успела – железнодорожное полотно рухнуло вниз, и она вновь потеряла дочь из вида.

Раскачивающиеся над пропастью старые рельсы уже давно должны были оборваться, но каким-то непостижимым образом пока держались, хотя половина шпал с них уже отлетела. Это вселяло в Гончую надежду, что она сумеет выбраться из бездны до того, как останки железной дороги обрушатся в пасть чудовища. До края провала оставалось всего несколько метров. Еще немного усилий.

«Дочь, я иду к тебе».

И она успела. Дотянувшись до лежащей на земле шпалы (предыдущая болталась над пустотой), Гончая вытянула себя из пропасти и вывалилась на поверхность.

– Майка!

Но Майки здесь не было. Вместо нее Гончая увидела несущуюся навстречу дрезину, в которой что-то кричали и беспорядочно размахивали руками темные фигуры. Она узнала только Палача, вернее его широкоплечий силуэт, хорошо различимый на фоне летящих из-под колес огненных искр. Дрезина двигалась по путям с заблокированными колесами! Одна из фигур спрыгнула с дрезины и покатилась по земле. Тоже в сторону бездны.

Гончая почувствовала, как какая-то сила тянет ее назад, и, наконец, поняла, что происходит. Пока она ползла по шпалам, выбиралась на поверхность, провал увеличился на сотни метров (червь расширил свою нору!) и превратился в воронку с наклонными стенами. Все, что оказалось на краю воронки (даже дрезина, на которой их с Майкой сюда привезли), покатилось вниз, в пропасть. К червю в пасть!

«Мама!»

Майка! Гончая закрутила головой. Показалось? Или она действительно услышала Майкин голос? Вокруг стоял невообразимый шум. Скребли по рельсам колеса сползающей в пропасть дрезины, свистел ветер, бились друг об друга катящиеся по склону обломки, и гудела проваливающаяся в бездну земля. Среди всего этого грохота просто невозможно было услышать слабый Майкин голосок, и все же…

– Мама!!!

Это был даже не крик – пронзительный вопль, полный боли, отчаяния и последней надежды.

Гончая опустила глаза к земле как раз в тот момент, когда мимо нее по склону прокатился перепачканный грязью клубок, в котором она даже не узнала Майку. Не узнала бы, если бы девочка не закричала! Майку спасла лишь скорость ее реакции.

Держась одной рукой за шпалу, которая стала ее спасением на пути к поверхности, Гончая выбросила другую руку в сторону и схватила уже соскользнувшую в пропасть девочку за болтающийся капюшон ее спортивной куртки. Майка беспомощно затрепыхалась на весу, и Гончая испугалась, что капюшон сейчас оторвется, и ее дочь рухнет в кипящую бездну, но та быстро сообразила, что от нее требуется, и проворно обхватила руку названой матери своими пальчиками.

– Мама!

В глазах Майки появился испуг, хотя все самое страшное было уже позади.

– Все хорошо, милая. Я тебя… «держу», – хотела сказать Гончая. Не сказала.

Что-то оглушительно ухнуло в глубине пропасти. У Гончей заложило уши, но она увидела, как из распахнутой пасти чудовища вырвалось пламя и, разгоняя пар и дым, устремилось вверх. Земля снова затряслась, а может, это трясся и корчился сам подземный монстр, но набирающему силу пламени не было дела до происходящего внизу. Оно рвалось вверх все выше и выше. Гончая потянула Майку на себя. Она не строила иллюзий и не надеялась опередить настигающий их огонь, а просто хотела быть ближе к дочери, когда это случится.

«А у нее нежно-зеленые глаза, как свежая трава или молодые листья весной», – подумала Гончая, встретившись с Майкой взглядом. Это была ее последняя мысль.

В следующее мгновение несущаяся из глубин пропасти огненная волна смела их обеих, и Гончая перестала что-либо ощущать.

Эпилог

Обрушившийся на город проливной дождь не прекращался двое суток. Снежные сугробы вокруг выходов из метро превратились в потоки жидкой грязи, а земля под ними – в чавкающее при каждом шаге гнилое болото. Заселившие город мутанты попрятались в своих гнездах и норах, пережидая непогоду.

Люди оказались не настолько терпеливы. Призрачная надежда отыскать среди городских руин то, что прежде не нашли другие и что удастся выгодно продать, обменять на что-то полезное или приспособить для собственных нужд, гнала жителей метро на поверхность. И самые отчаянные вновь потянулись к выходам из подземелий.

– А это еще что за уродище?

Тощий человек, закутанный в длиннополый брезентовый плащ с капюшоном, толкнул в бок своего более упитанного и мускулистого напарника.

– Где? – Мускулистый пошарил взглядом по сторонам и повторил свой вопрос. – Где? Чё ты гонишь? Опять глюки словил?

– Да вон, гляди. – Плащ указал рукой на медленно движущуюся среди осевших и почерневших сугробов такую же черную фигуру.

Какое-то время оба молча рассматривали бредущее по снегу существо, но к единому мнению не пришли.

– Не пойму: человек? – сказал мускулистый, который считал себя главным и постоянно это демонстрировал.

Плащ недоверчиво скривился:

– Черный?

– Али зверь?

– Надо было бинокль покупать. Сейчас бы не гадали, – заметил Плащ.

Он продрог до костей, под плащом у него был только заношенный свитер и два слоя нижнего белья, которые совсем не грели, поэтому голос прозвучал несколько раздраженно. Мускулистому это не понравилось, и он, не раздумывая, отвесил напарнику увесистую затрещину.

– Бинокль! Знаешь, сколько он стоит?

Плащ этого не знал, но решил не признаваться в своей неосведомленности.

– Так чё делать? – спросил он. – Может шмальнем?

– Я тебе шмальну! – пригрозил ему мускулистый. – Нечего зря патроны тратить. Пошли глянем.

Он первым выбрался из полуразрушенной будки железнодорожных касс пригородных электричек, служившей им временным укрытием, и, выставив перед собой нарезной карабин, зашагал по направлению к медленно ковыляющей темной фигуре. Получивший затрещину напарник озабоченно вздохнул и, прихватив свою охотничью двустволку, склепанную умельцами Кузнецкого моста, двинулся следом.

Когда расстояние между ними и черной фигурой немного сократилось, оба поняли, что она представляет собой человека. Тот где-то обгорел или долго лазил по пепелищу, отчего и перемазался с ног до головы в саже и копоти. Немного удивило отсутствие у бродяги противогаза, но от погорельца и не такого можно было ожидать.

– Это ж баба! – воскликнул мускулистый, внимательнее приглядевшись к раскачивающейся из стороны в сторону тощей фигуре бродяги.

– Да ладно? – не поверил ему дрожащий от холода Плащ, но зашагал быстрее.

Вскоре оба в упор разглядывали перепачканную сажей женщину. Та по-прежнему не замечала их и остановилась, только когда мускулистый ткнул ее в грудь стволом своего карабина.

– Кто такая? Откуда? – спросил он.

Женщина подняла голову и уставилась на него неподвижным взглядом из-под превратившихся в коросту опаленных бровей. Глаза оказались под стать ее лицу, такие же тусклые и безжизненные, словно присыпанные пеплом.

– Метро… в какой… стороне? – с паузами после каждого слова спросила она. Плащ решил, что ей больно говорить.

– А с чего нам тебя в метро пускать? Чё у тебя есть? Ну-ка выворачивай карманы! – приказал женщине мускулистый. Не дождавшись ее реакции, он сам запустил руку в карман ее обгоревшего комбинезона.

Все последовавшее за этим произошло настолько быстро, что Плащ и не успел всего разглядеть.

Женщина встряхнула правой рукой, и вот она уже держит в этой руке раздвижную пружинную дубинку. Плащ видел похожую штуку у торговцев на Кузнецком мосту. Дорогущая! Дороже бинокля. В следующий миг он увидел, что его задиристый напарник, на счету которого было немало затеянных и победно завершенных драк, валяется на снегу, а вокруг его головы растекается кровяная лужа. Внезапно Плащ понял, что и сам лежит на снегу, а ему в горло упирается стальной набалдашник на пружинном конце дубинки, которую направила на него измазанная сажей женщина.

– Где… метро?

Более скрипучего голоса Плащу еще слышать не приходилось. Железом по стеклу и то приятнее! Но говорить женщине об этом Плащ не стал. Он вообще ничего не сказал, только показал рукой в нужную сторону.

– Какая… станция?

После этих слов женщина закашлялась (но дубинку с его горла не убрала!) и харкнула кровью. Плащ заметил, что крови довольно много.

– Волгоградский проспект.

– Врешь, – сказала женщина.

– Не вру! – затараторил Плащ. – Мы там не живем, – он покосился на напарника и поправился, – я там не живу. На Волгоградке вообще никто не живет. Но сталкеры с других станций иногда собираются, чтобы пошарить по округе. Там на поверхность можно прямо через туннель выйти.

– Знаю, – перебила его женщина. – Проведешь… меня.

– Провожу, то есть проведу. Конечно, проведу. – Плащ энергично закивал.

Женщина убрала дубинку, подняла из снега и привычным движением забросила за спину охотничий карабин, после чего жестом велела Плащу подняться. Плащ не возражал. Не возразил он, и когда женщина приказала ему шагать вперед. Отныне Плащ решил никогда не грубить и не перечить незнакомцам, как бы те жалко ни выглядели, чтобы не повторить ошибку своего напарника, ставшую для него роковой. На его коченеющее тело Плащ старался не смотреть.

Несколько часов спустя две фигуры спустились в туннель метро, ведущий к станции Волгоградский проспект. Первым шел тощий человек в брезентовом плаще с капюшоном. За ним шагала худая изможденная женщина в измазанном сажей и прожженном в нескольких местах комбинезоне, с охотничьим карабином за спиной и без противогаза.

Здесь ее боялись и ненавидели, восхищались ею, завидовали и презирали. Но никто не любил, кроме маленькой девочки, называвшей мамой.

Яркий, необычный и во многом абсолютно уникальный роман «Метро 2033», написанный много лет назад (помните, когда это было?), положил начало целой воображаемой вселенной – «Вселенной Метро 2033». С тех пор повзрослели и читатели, и создатели Вселенной – ее авторы, к тем и другим добавились новые, а это значит, что постъядерный мир 2033 года по-прежнему интересен и все так же заставляет волноваться сердца старых и новых поклонников серии. В том числе и мое.

Признаюсь откровенно, книга, которую вы держите в руках, – исполнение моей давней мечты. С того момента, как впервые прочел «Метро 2033», я мечтал не просто привести в постъядерный мир своих героев, как это происходило в «Увидеть солнце» и «Голоде», а погрузить их в жестокие и безжалостные реалии Московского метро, прописанные Дмитрием Глуховским. В этой книге вы не встретите ни новых станций, ни неизведанных мест. Это все та же постъядерная подземная Москва, где мы с вами уже не раз бывали. Но не думайте, что она вам знакома. В мире «Метро 2033» ничего не известно наверняка. Особенно если компанию читателям составляет молодая женщина, с детских лет впитавшая жестокость этого мира, и ее маленькая необычная спутница с уникальным даром. Вместе с ними или вслед за ними вы пройдете по обжитым местам, где выжить ничуть не легче, чем на отравленной радиацией и захваченной мутантами-монстрами поверхности. Где зло принимает самые разнообразные, в том числе и совершенно ужасные, формы. Где сила не только и не столько в правде, но и в любви.

Если после прочтения романа у вас возникнут вопросы, как они возникли у бессменного редактора серии Вячеслава Бакулина, я буду только рад. Вопросы заставляют нас думать. А поиск ответов иногда позволяет найти кроме них и нечто большее. Я специально оставил в тексте парочку замаскированных «пасхалок». Внимательный читатель найдет их без труда – не так уж тщательно они замаскированы. Например, вы узнали, что означают прозвища фашистских штурмовиков или чем сказочная принцесса заслужила недовольство Майки? Почему девочка назвала ее глупой? Советую всем, кто не знает или не слышал спетую Гончей для Майки песенку, не полениться, найти аудио– или видеозапись и послушать. А заодно и посмотреть фильм, в котором она звучит. Это хороший фильм. Вы получите удовольствие. Обещаю.

Не спрашивайте меня, о чем эта книга. Решайте сами. Тем более что одним словом и даже одним предложением на этот вопрос не ответишь. Обычно я говорю: все, что я хотел сказать как автор, я сказал в тексте. Но не в этот раз. Многое осталось недосказанным. Да и финал изложенной истории мне видится размытым, как после прошедшего двухдневного дождя. Но, несмотря на все тяготы, невзгоды и смертельные опасности, жизнь в метро продолжается, а это значит…

Впрочем, довольно! В постъядерном мире никто не знает, что произойдет завтра. Даже Пифия. И в этом прелесть «Вселенной Метро 2033». Со своей стороны, я старался, чтобы всем, кто откроет новый роман «Вселенной», было интересно, порою страшно. А иногда и больно на душе, пусть даже до слез.

Сергей Москвин

Примечания

1

Дуэт принцессы и оловянного солдатика из к/ф «Небесные ласточки», 1976 г. Стихи Владимира Уфлянда, музыка Виктора Лебедева.

(обратно)

2

«Дитя порока». Музыка и стихи Виктора Чайки.

(обратно)

3

«Караван». Слова Бориса Тимофеева, музыка Бориса Прозоровского.

(обратно)

Флибуста

Пифия (fb2)

Сергей Москвин Метро 2033 Пифия

* * *

«Детства чистые глазенки…» Объяснительная записка Вадима Чекунова

Прелюдия

* * *

Глава 1 Выгодный контракт

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 2 Знакомство

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 3 Бродячий цирк

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 4 Кто ты такая?

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 5 Пешком

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 6 Смерть мутантам

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 7 Снова одна

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 8 Контрабанда

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 9 До последнего вздоха

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 10 Не может быть

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Глава 11 Адская бездна

* * *

* * *

* * *

Сергей Москвин
Метро 2033
Пифия

«Детства чистые глазенки…»
Объяснительная записка Вадима Чекунова

Глава 1
Выгодный контракт

Глава 2
Знакомство

Глава 3
Бродячий цирк

Глава 4
Кто ты такая?

Глава 5
Пешком

Глава 6
Смерть мутантам

Глава 7
Снова одна

Глава 8
Контрабанда

Глава 9
До последнего вздоха

Глава 10
Не может быть

Глава 11
Адская бездна

Глава 12
В бегах

Глава 13
Легкий туннель

Глава 14
Паспорт

Глава 15
За светлое будущее

Глава 16
Вместе

Глава 17
Здравствуй, город

Глава 18
Волны огня