| [Все] [А] [Б] [В] [Г] [Д] [Е] [Ж] [З] [И] [Й] [К] [Л] [М] [Н] [О] [П] [Р] [С] [Т] [У] [Ф] [Х] [Ц] [Ч] [Ш] [Щ] [Э] [Ю] [Я] [Прочее] | [Рекомендации сообщества] [Книжный торрент] |
Мусорщики времени (fb2)
- Мусорщики времени 249K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дмитрий Станиславович Федотов - Леонид Викторович Кудрявцев
Леонид Кудрявцев, Дмитрий Федотов
Мусорщики времени
Иллюстрация Виктора БАЗАНОВА
1.
Зажигалка. Я прищурился и взглянул на ее ауру. Неправильная она все еще, слегка недозрелая.
— Может, поищем другую? — участливо спросил Бородавочник. — А, Крэг?
Он искренне переживал. Как-никак мы компаньоны, независимое товарищество на равных паях по сбору во времени ненужных, чаще всего забытых или потерянных вещей. Нам все подойдет. Еда, оружие, предметы обихода и многое другое. Лишнее можно обменять в поселке. Впрочем, эта вот зажигалка пригодится самим.
— Не все так просто, — сказал я приятелю. — Мы в двадцать втором веке. Это тебе не сквозь джунгли юры или мела ломиться.
— Кто мешает нам вернуться в прошлое?
— А не ты ли сказал, что разжигать очаг обычными спичками — не круто?
— Я, конечно.
На физиономии волосатого, шириной со шкаф Бородавочника не было ни тени смущения. Неандерталец, не имеющий ни малейшего понятия о совести.
— Надо подождать, — сказал я. — С полчаса, ну, час. Вдруг зажигалка все-таки дозреет? Заодно посмотрим, как здесь живут люди.
— А что тут смотреть?! Лес как лес.
— Парк, вон даже скамейка есть. А что людей пока не видно, так это даже неплохо — никто не помешает.
— Хорошо, давай подождем, — согласился неандерталец. — Пойду прогуляюсь, полюбуюсь на этот парк будущего.
— Только осторожнее, ладно? — попросил я.
— Да я само благоразумие.
Бородавочник улыбнулся. Ну и видок: здоровенные зубы, массивные надбровные дуги, глубоко посаженные глаза, поблескивающие, словно у кошки. А улыбка при этом вполне человеческая.
— Неприятности случаются и с самыми благоразумными, — заметил я.
Зажигалка, «слегка недозрелая», отличалась теперь от «необходимой» лишь на волосок. Минут пять — и дело в шляпе.
Я огляделся. Бородавочник довольно быстро удалялся, он был уже шагах в десяти от скамейки.
И что мне мешает подобрать зажигалку? Интересно, каково в этом времени? Здесь мы, кажется, еще не были. А так хочется побольше увидеть и везде побывать. Впрочем, для этого надо жить вечно. Или хотя бы иметь возможность удлинять жизнь, увеличивая собственное время. На деле, получается, их два. То, в котором каждый вольный собиратель может путешествовать, и личное, так называемое невремя, никому не подвластное.
Аура зажигалки снова изменила цвет. Самое время ее поднять. И лучше поторопиться, пока о безделушке никто не вспомнил.
Я схватил с земли вожделенный приз и самодовольно улыбнулся.
Ну вот, теперь нам не придется разжигать костер с помощью увеличительного стекла, а то ночью и в дождливую погоду для этого даже приходилось переноситься во времени. Теперь все будет значительно проще.
И вокруг как будто ничего не изменилось. Хотя… где обормот?
Я выругался.
Моего спутника нигде не было видно. Исчез, словно его корова языком слизнула.
2.
Клетка была очень тесная, но Бородавочник каким-то чудом умудрился сесть в ней. Встать он, кажется, уже не в силах. Так и сидел в этом решетчатом пенале с несчастным видом, растерянно лупая глазами.
— Как это случилось? — спросил я.
— Прыгни на двенадцать часов назад и посмотри. Увидишь во всех подробностях.
— Выкладывай, как тебя сцапали, — велел я. — Все, без утайки. Быстрее спасу.
— А если не получится?
— Пошинкуют в научных целях. Когда они догадались, что ты неандерталец?
— С этого все и началось, — сказал Бородавочник. — Первое время они думали, что я неразумен, и говорили не таясь. Потом пришел какой-то начальник, прикрикнул на них, и рядом с клеткой болтать перестали.
— Когда они догадались? Скажешь ты мне наконец?
Институт, в котором содержали моего друга, был полон людей, и я то и дело смотрел на дверь, ведущую в коридор. Судя по ее ауре, у нас было по крайней мере полчаса, в течение которых сюда никто не войдет, но осторожностью пренебрегать не следовало. Если меня обнаружат здесь, избежать неприятностей не удастся. Обязательно последуют вопросы: «А как вы сюда попали?», «Отчего вас не увидела ни одна камера слежения?», «Почему у вас нет никаких документов?», и конечно, сразу после этого, словно опускающаяся крышка гроба, приговор: «Мы не можем вас идентифицировать. Кто вы вообще такой?».
— Все произошло очень неожиданно для меня, — начал рассказ мой доисторический товарищ. — У них… то есть здесь проходил семинар по живой природе. А для этого они…
— У кого это «у них» и кто это «они»? Давай поточнее, — перебил я его. — Сам понимаешь, важны все мелочи.
— Дети, блин, — почти прорычал Бородавочник. — Детишки великовозрастные. И их учитель, культурист хренов. Качок, понимаешь ли. Как он скрутил меня, до сих пор понять не могу. Быстро и легко, даже, можно сказать, изящно.
— Тебя? — удивился я.
Это Бородавочника-то? С его-то немереной силушкой?..
— Точно, точно, — подтвердил компаньон. — Упаковал в какую-то силовую сеть и прямиком сюда.
Я вздохнул.
— А перед этим? С чего он на тебя нацелился? Ты сказал, у них вроде семинар был. По отлову питекантропов, что ли?
— У них есть какой-то портативный анализатор, — сообщил Бородавочник. — Учитель прихватил его с собой на всякий случай. Вдруг попадется редкая птичка или зверушка. Он запустил его в автоматическом режиме и, как только я оказался в пределах досягаемости, узнал об этом.
— А ты что, увидев их, не смог убежать?
— Они были в каких-то мимирк… мимикрирующих костюмах.
Узник научного любопытства издал жалобный стон.
Я сделал шаг к клетке, в которой сидел мой незадачливый компаньон. И тотчас передо мной в воздухе возникло едва заметное розоватое свечение. Я застыл на месте, а потом осторожно отступил назад.
— О-па! — мрачно сказал Бородавочник. — Аура нехорошая? Догадливый.
— Она самая, — подтвердил я.
— С чего бы?
— Да какая разница? Может, сделав еще шаг, я попаду в поле зрения скрытых камер?
— Понятно, — ответил мой догадливый товарищ. — Слушай, а как ты меня отсюда вытащишь?
Я вздохнул.
Вот умеет. Что называется, зрит в корень.
— Как? — снова спросил Бородавочник.
Я пожал плечами:
— Придумаю что-нибудь.
— Думаешь, удастся?
— Уверен, — ответил я и, повернувшись к нему спиной, открыл дверь в иное время.
3.
— Еще информация?
Я взглянул на человека, задавшего этот вопрос, и покачал головой.
Помощник библиотекаря выглядел почти классически. Узкое бледное лицо, острая бородка, большие очки, крохотная круглая шапочка, черная мантия. Непривычными были только весьма малый рост да руки, способные растягиваться, словно гармошка. Не так давно, когда помощнику понадобилось снять с верхней полки хранилища кристалл памяти, руки его удлинились метра на три, не меньше.
— Хотите еще что-то узнать?
— Спасибо, я узнал все необходимое, — поблагодарил я. — Ухожу.
— Мы с нетерпением будем ждать вашего следующего визита.
Я неспешно вышел на улицу и тут же, прямо на ступенях хранилища информации, остановился. Утреннее солнце нещадно слепило глаза, дышалось, как после дождя, а мимо почти бесшумно тек по небу нескончаемый поток машин. Похоже, держались они в воздухе благодаря каким-то антигравитационным силам.
А что, неплохо. Может, стоит хоть изредка наведываться сюда?
Я взглянул на завитые спиралью купола ближайших домов, на их отливающие зеленью колонны, окинул взглядом сновавшую почти под ногами стайку голенастых, толстых робоптиц — они напомнили мне вездесущих и неистребимых голубей из моего времени. Робоптицы двигались рывками, словно герои плохо смонтированного мультика, жадно хватали крохотными манипуляторами рассыпанные перед ними металлические и керамические детали, дрались за них, издавая непонятные звуки, как из испорченного динамика.
Или не надо? В любом времени есть как плохое, так и хорошее. В идеальном мне пока бывать не довелось. Если, конечно, не считать начало времен. Не зря мы с Бородавочником разбили там лагерь, ох, не зря.
Я не сдержался и едва слышно чертыхнулся.
— Не следует понапрасну бросаться такими словами, — сказал вдруг один из псевдоголубей.
Сказал и тут же вцепился отливающим сталью клювом в крыло соплеменника, когда тот неосторожно повернулся к нему боком. Трепыхаясь и пытаясь высвободиться, птица рванулась и поволокла за собой нападавшего, который, похоже, уже пожалел о содеянном.
Нехорошая судьба выпала Бородавочнику. Судя по записям, после поимки прожил он недолго, все время находясь под строжайшей охраной. Даже толком не похоронен — стал экспонатом в музее. Еще бы, научная сенсация! Неандерталец, каким-то чудом уцелевший с древнейших времен и теперь пойманный учеными.
Я оглянулся на здание, из которого только что вышел. Маленькое, почти неприметное. В наше время под архивы требовалось гораздо больше места, поскольку все записи велись на бумаге. Хотя какое это сейчас имеет значение? Суть осталась та же.
Нет, пожалуй, это время не для меня. Здесь я понял, что потерял друга, так и не сумев ему помочь.
4.
— Не отчаивайся, все образуется.
Это сказал хозяин кабака Мироныч.
— Каким образом? — не очень дружелюбно отозвался я.
— Есть вариант, — раздался слева от меня голос.
Я повернулся. Это был Баламут собственной персоной. Интересно, когда это он успел подсесть за мой столик?
— В общем, мы решили, что тебе следует помочь, — сказал Баламут. — Хотя бы советом.
Мне хотелось послать их куда подальше, сказав, что они ничего не смыслят и не понимают ситуации, но я промолчал. Они понимали. Из вольных собирателей редко кто не терял друзей во времени.
— Думаешь, возможно вытащить Бородавочника? — спросил я у Баламута.
— Остается надеяться на чудо, — ответил он. Я пожал плечами.
Бред! О каких чудесах он говорит? Какие могут быть чудеса во времени! Даже малейшее влияние на его ткань недопустимо. Иначе окажешься во временной петле. Это в лучшем случае. Из нее хоть есть шанс выбраться. А то просто сгинешь, как после встречи с буджумом. А Бородавочник оказался в такой ситуации, когда вытащить его, не нарушив ткань времени, уже невозможно. И на какое чудо тут можно рассчитывать?
— И то верно, — прогудел Мироныч. — Сидеть и тосковать, конечно, проще.
И этот туда же, со своими поросшими мхом поучениями.
— Поступок, нужен геройский поступок, — сказал Баламут. — Мы решили, что тебе следует поговорить с основателем нашего поселка.
— С тем самым? — нахмурился я.
— Да, с тем самым. А еще он разработал кодекс вольных собирателей, — с азартом произнес Баламут. — Он знает о времени и обо всем, что с ним связано, лучше любого из нас.
— Разве не он давным-давно исчез в неизвестном направлении? — спросил я. — Куда он исчез и почему так получилось, никто не знает до сих пор.
— Что правда, то правда — исчез, не оспоришь, — согласился Мироныч. — Но ведь его можно попытаться найти.
Я окинул таверну взглядом. В дальнем углу за круглым столом, который был принесен сюда, кажется, из каюты «Титаника», сидел Вицли-Пуцли. Он отсалютовал мне братиной и ободряюще улыбнулся. Чуть в стороне от него в плетеном из лозы кресле-качалке полулежал Марек по прозвищу Тарабарщина. И хотя он был неподвижен, а из трубки, которую он держал во рту, не шел дым, меня не покидало ощущение, что из-под полуприкрытых век он внимательно следит за мной. И кто это там пристроился у камина? Не старина ли Панург? Сидит себе на расшатанном стуле викторианской эпохи, закинув по-пижонски ногу на ногу и подперев щеку ладонью, и пристально рассматривает меня с кривой ухмылкой на губах. Мне ли не знать его знаменитой ироничной ухмылки!
Заговор — иначе и не назовешь. Посовещались тут в задней комнате и надумали подсунуть мне безумную идею. А теперь вот явились и любуются. Надеются, что я клюну на их наживку? И неведомо куда отправлюсь выручать друга? Кретины.
— Ну что решил? — подал голос Баламут. — Не таись, детинушка, молви слово.
В ответ я только мрачно хмыкнул. Хотя стоило попробовать. Чем черт не шутит, когда Бог дремлет!
— Итак, вы предлагаете мне пойти туда, не знаю куда, и найти то, не знаю что?
— Не совсем так, — поправил меня Баламут. — Кого найти, ты знаешь. Аристотеля. Чтобы спасти друга, тебе надо найти его.
5.
Я сидел в проеме чердачного окна и смотрел на лоскутное одеяло парижских крыш начала двадцатого века. Внизу, под этими крышами, мирно соседствовали крохотные забегаловки и ресторанчики, квартиры и доходные дома, нищета и достаток, истинная и поддельная роскошь. Там, внизу, обыватели умирали от голода, влюблялись, жестоко мстили, но чаще прозябали — чтобы потом кануть в Лету, не оставив после себя ни следа. А еще там бродили художники и писатели, доселе никому не известные. Много ли им было нужно, чтобы спорить до хрипоты о вечном, писать книги и рисовать картины, которые после их смерти станут шедеврами? Рюмки абсента да пачки папирос, набитые турецким табаком. Эти след оставят, но все равно накроются могильными плитами, как только придет срок.
Я вздохнул.
Спуститься вниз? Нет, сейчас мне нужны только крыши Парижа. Они помогают думать. Как отыскать человека, затерявшегося в дебрях времени? Пойти туда, не зная куда, истоптать десять железных сапог, съесть десять железных хлебов?
Представив, как грызу железный каравай, я невольно содрогнулся.
Страсти какие. Избавь меня, Боже, избавь.
Я снова вздохнул.
Итак, я опробовал самое простое: я посетил время, в которое жил Аристотель. Оказалось, он действительно существовал и даже оставил след в истории. Мыслитель, открывший основной закон гидростатики и совершивший множество дел. Вот только мне нужен был другой Аристотель — тот, кто основал наш поселок. Откуда он взялся? И зачем назвался таким громким именем? Или оно настоящее? Но главное — как его найти?
На соседней крыше промелькнуло что-то темное, размером с шапку. Порыскав по сторонам, существо замерло, а потом стало подкрадываться к лежавшему возле печной трубы сломанному зонтику.
Обыкновенный попрыгунчик-мусорщик. Если есть вольные собиратели, почему бы не появиться существам, которые научились прыгать во времени и приспособились питаться потерянными вещами?
Возле зонтика попрыгунчик снова замер, словно принюхиваясь, но наконец решился: прыгнул, растянулся, накрыл всем телом добычу. Если сейчас его не спугнуть, через полчаса от зонтика не останется мокрого места.
Старясь не делать резких движений, я осторожно продвигался поближе к мусорщику и устроился в пяти шагах от него.
Попрыгунчик все еще был при деле. От удовольствия он едва слышно повизгивал, а тело его пульсировало и время от времени окрашивалось в самые разные цвета. Вот оно стало малиновым, но уже через мгновение его затопила тусклая зелень. Впрочем, и этот цвет быстро сменился другим. Потом, словно вспомнив об осторожности, мусорщик времени поменял свой окрас под цвет черепицы, став, подобно хамелеону, почти незаметным.
Интересно, что подумал бы тот, кто не посвящен в тайны времени, увидев такое создание? Может, благодаря подобным встречам и возникли мифы о домовых, леших и другой нечисти?
Впрочем, сейчас это было не столь важно. Вот как найти того, незнамо кого, — большой вопрос? Что вообще мне известно об Аристотеле?
Склад ума. Судя по его делам, он принадлежит к породе пытливых исследователей. Никаких тайн и загадочных исчезновений. Просто некий ученый, изучая законы перемещения во времени, попутно основал наш поселок и разработал принципы, по которым можно заниматься вольным собирательством. А после двинулся по своим делам дальше.
Только знать бы куда? Конечно же, в поисках новых загадок времени, того, над чем стоит подумать.
Я покачал головой и снова взглянул на попрыгунчика.
Вот еще одна из загадок времени. Кто они и откуда? Как научились тому, что умеют? А ведь они должны где-то жить, вить гнезда или рыть норы, чтобы вывести детенышей. Забавное должно быть местечко.
Думаю, Аристотель не мог не заинтересоваться ими и наверняка там побывал. Найти бы этот момент. Впрочем, кто мне мешает? По правде говоря, это плевое дело. Главное — узнать, где находится дом мусорщиков времени.
Насытившись, попрыгунчик медленно отодвинулся к печной трубе. От сломанного зонтика не осталось и следа. Странно, но так быстро он его съесть не мог. Значит, решил забрать с собой, оставить про запас или накормить детеныша. Выходит, сейчас он отправится домой. Удобный момент, чтобы выследить его.
Рядом с попрыгунчиком я заметил крохотное жемчужного оттенка пятнышко. Это была дверь. Он скользнул в нее. Еще мгновение — и дверь закроется. Мне хватило одного взгляда, чтобы придержать ее и даже раздвинуть. Теперь в нее мог пройти и человек.
Направляясь к двери, я вспомнил про маленькую девочку, которая последовала за волшебным существом в его норку. Кажется, в той истории все закончилось благополучно. Вдруг и мне, взрослому дяде, повезет и моя волшебная страна окажется не столь опасной?
6.
Шторм, ураган, семь казней египетских, двадцать два татаро-монгольских нашествия и один одесский привоз…
Вокруг было как-то подозрительно тихо и мирно. Это не могло не настораживать. Особенно после того, что я видел последние шесть часов. И куда я в итоге угодил? Глаз бури, островок спокойствия посреди сотрясающего полотно времени шторма? Как вообще этой дорогой проходят попрыгунчики? Хотя у них инстинкт, который в подобных ситуациях здорово выручает. А вот мне пришлось туго.
Я открыл глаза.
— Пациент пришел в себя.
Это сказала девушка, молодая и красивая. Она смотрела на меня с неподдельным участием.
Я подумал, что в реальном мире такие хорошенькие сиделки редкость. Значит, расслабляться пока рано. За спиной у девушки виднелась белая стена, на вид самая обычная — не шевелилась, не обрастала иглами или зеленой травкой, никакие звериные морды со злобно оскаленными клыками из нее не выглядывали.
— Или мне это только показалось? — пробормотала сиделка.
— А ты проверь.
Тот, кто сказал это, находился вне поля моего зрения.
Кто он — врач, доктор?.. Я болен? И чем, позвольте спросить?
— Пациент, скажите что-нибудь. Как вы себя чувствуете?
— Где я?
— Вы у нас, и вы в полной безопасности.
— А точнее?
— Точнее я вам скажу, как только узнаю, кто у меня на попечении.
Знакомые игры. К счастью, любой вольный собиратель способен легко выяснить, где он находится и в каком времени застрял, подобно тому, как птица определяет направление полета. Стоит лишь задуматься, и ответ придет сам собой.
Я ухмыльнулся.
— Будем торговаться?
На пухлых губах сиделки появилась ироничная усмешка.
— Спорим, твоя жажда узнать, где ты, сильнее моего желания выведать, с кем я имею дело?
И куда только делось все очарование? От сочувствия не осталось и следа. Словно кто-то повернул выключатель.
— В самом деле?
— Угу. И у меня есть еще одно преимущество.
Я поморщился:
— И какое?
— Оно рядом с тобой. — Это сказал тот, кого я принял за лечащего врача.
Я приподнялся, чтобы взглянуть, на него, и сразу понял, что ошибся. Нет, это кто угодно, только не врач. Лицо, как у тюремного надзирателя, халат грязный, а в руке ржавая пила-ножовка.
— Лечить откажетесь? — как ни в чем не бывало поинтересовался я.
— Отчего же, возьмусь, — сказал мнимый доктор. — Мой метод разом восстанавливает способность к речи.
Я взглянул на сиделку.
— Соглашайся, соглашайся, — кивнула она.
Не пора ли свалить отсюда подобру-поздорову? И как можно скорее. Только бы встать…
— Лежите, больной, лежите, — стальным голосом приказала сиделка, уловив мое движение. — Доктор прописал вам постельный режим.
Человек в синем халате шагнул ко мне…
И тут по другую сторону кровати я заметил слабый жемчужный отсвет. Я знал: этот мерцающий прямоугольник — открывшаяся дверь в иное время. Мне оставалось лишь приподняться и нырнуть в нее рыбкой.
Именно так я и сделал. Падая, я видел протянутые ко мне руки, но понимал, что меня им уже не ухватить — слишком руки коротки. Еще раз прикинул в уме, куда меня занесло. Выходило, что это кусочек, некогда выпавший из общего полотна времени и обособившийся. Скорее всего, это двадцатый век, из которого я родом, а безумцев в нем было предостаточно.
Понимают ли доктор с сиделкой, что со временем у них не все в порядке? Интересно, сколько стихийных собирателей они успели обработать? Ведь не каждый из тех, кто к ним попадал, осознавал, каким даром он обладает, а потому не мог вовремя унести ноги.
Хочешь не хочешь, а придется ими заняться, но сначала надо найти Аристотеля и спасти Бородавочника.
Сразу после меня дверь закрылась, оставив на стене едва заметное пятнышко. Через несколько мгновений оно исчезнет.
Я летел в пустоту, падал все ниже и ниже. Что там, на дне? Знать бы…
7.
Где затерялся след любителя старых зонтиков? Да нет же, вот он, летит к своему неведомому гнездовью, перепрыгивая из одного времени в другое. Колоритные картинки, словно в калейдоскопе, мелькали у меня перед глазами одна за другой. Я видел метеоритный дождь в Сибири и заросли лотоса на Ниле, мимо них величественно проплывала золоченая, похожая на сбывшийся сон нувориша, ладья фараона. Забрызганные кровью боевые колесницы сменялись мирно пасущимися стадами мамонтов. И куда-то скакали на своих коротконогих лошадках узкоглазые кочевники. Лошадок почему-то было жалко. Казалось, они выполняют непосильную для них миссию и вот-вот рухнут под тяжестью здоровенного амбала, облаченного в кожаные доспехи с железными бляхами.
Ничего в этом не было удивительного, но все в высшей степени странно, как и положено в настоящей, всамделишной жизни. И память, поскольку я начал к этим прыжкам привыкать, теперь фиксировала лишь отдельные, яркие моменты. Путешествие стало чем-то вроде мозаики, в которой были опять всадники, в огромном количестве, а также жители древних Афин, сидящие вечерами с чашами в руках. И еще там нашлось место зулусам, их военным танцам, сопровождаемым гортанными выкриками и воздетыми вверх ассагаями. Меня преследовали сладкий запах квартала красных фонарей Амстердама двадцатого века и мерзкая вонь придорожных канав Европы времен Крестовых походов. Я слышал крики убегающих от свирепых ирокезов мирных поселенцев и радостный вой трибы питекантропов, завалившей шерстистого носорога.
Фрагменты становились все короче, накладывались один на другой, перехлестывались, сливались. И вот уже в зулусские рты льется густое греческое вино, а сами они обнимают вакханок. Десант эскимосов, перерезав ножами с рукояткой из моржового клыка всю стражу, грабит дворец Людовика XVI. Танки «Шерман» катят навстречу татаро-монгольской орде, и сидящие на броне бравые пехотинцы готовы сразиться хоть с самим чертом, лишь бы это было оплачено золотом. У подножия недавно построенной пирамиды Хеопса начинается бейсбольный матч, а в лабиринт венецианских каналов занесло парочку пирог с ирокезами, и сидящие в них воины пытаются обменять на бобровые шкурки несколько блестящих сувениров в первой же попавшейся лавке.
Картинки замелькали чаще, полотно времени изогнулось под прямым углом, и, хотя это было невозможно, я на мгновение увидел его с торца. Потом все вернулось к обычному порядку, а хоровод цветных пятен оборвался росчерком силуэта улетающего попрыгунчика.
8.
Жара. По аллеям парка прогуливаются люди. Вот девушка с тележкой. Крышка стоящего на тележке контейнера откинута, и оттуда видны брикеты льда.
— Осталось только ванильное.
После этих слов нужно тотчас повернуть и сделать три шага в сторону киоска «Союзпечати».
Так, сделал. Очень хорошо. Теперь пауза, во время которой ни в коем случае нельзя смотреть вправо. Ну как не умилиться малышу в коляске, которую везет очень даже симпатичная мамаша, как не задержать на них взгляд? Нет, туда смотреть не следует, иначе придется делать еще один оборот.
Пауза.
Я стою, упершись взглядом в точку чуть ниже вывески «Продукты». Из кирпичной стены над витриной торчит что-то, смахивающее на крысиный хвост. Кусок старой проводки? Сразу не разберешь. Пялиться на эту торчащую из стены штуку не возбраняется.
Смотрю ровно минуту. Теперь следует отмерить вправо десять с половиной шагов. Глазеть при этом можно на что угодно и сколько угодно. Главное — двигаться в нужном направлении и остановиться в надлежащей точке. Я словно танцую сложный танец, ни одно па которого нельзя перепутать. Иначе придется начинать все сначала. Впрочем, в запасе у меня вечность, а значит, время для этого есть. Уйма времени.
Вот такой «день сурка». Петлей времени называется. Никаких поцелуев и ухаживаний. Страшная скука и механические движения, чтобы чуть-чуть расширить ловушку. Рано или поздно она разомкнется, выпустит на свободу.
Впрочем, есть и радости. Можно побаловаться пломбиром. А ванильного мороженого нет. И это почти трагедия. Так хочется ванильного… Оно на другой стороне парковой аллеи, но туда сейчас нельзя, а потом его не будет.
Шаг, еще один шаг.
Улыбнуться девушке в синем платье в белый горошек. Кстати, ей можно даже помахать рукой. Правда, это отнимет еще полчаса от цикла, но в это время, проверено, никакой обязаловки. Девушка — оазис, место отдыха. Иногда это необходимо, для того чтобы просто перевести дух, но не сейчас. В этот раз я дойду до конца без передышек, на одном дыхании. И если догадка верна, то расширить петлю еще на полминуты удастся. Даже если меня ждет провал, то это лишь в одном обороте. Рано или поздно выход найдется.
Это я уяснил, разорвав вторую петлю времени. Как давно это было? Неважно. Какая эта по счету? Кажется, восьмая. А если точно? Неважно. Главное, мое путешествие неизвестно куда в поисках Аристотеля уже принесло хоть какой-то результат. Я научился разрывать петли времени.
Теперь следует присесть на скамейку и полюбоваться лебедями в пруду. Как только вон тот черный подплывет к мосту за куском булки, надо посмотреть в сторону статуи девушки с веслом, будь она неладна.
Сколько раз я видел это топорное творение? Десять тысяч, двадцать, сто? И еще увижу, по крайней мере сейчас. Правда, есть надежда, что в последний раз. Если удастся расширить петлю хоть на полминуты, есть вероятность, что она лопнет. Небольшая, но все же.
Скрестить бы на счастье пальцы…
9.
Птенец попрыгунчика блаженно прищурил глазки, открыл крохотный, похожий на черную кляксу рот и осторожно засунул в него спицу от зонтика. Та закрутилась вокруг оси и стала укорачиваться, сначала медленно, а потом все быстрее. Сохранившийся на конце кусок материи распрямился и затрепыхался, словно флаг на сильном ветру.
— Время обманывать опасно, — пробормотал Аристотель. — Это написано даже в детских книжках.
Он не был величественным старцем в белом хитоне. Обычный толстый, бородатый дядька в старых джинсах и не очень свежей рубашке.
Мы сидели на носу наполовину вросшей в землю статуи длинноухого, неведомо как попавшей сюда с острова Пасхи, и смотрели на гнезда попрыгунчиков. Они были из сухих сучьев, переложенных кусками полиэтиленовых пакетов и хлопьями стекловаты. В них копошились маленькие разноцветные детеныши, которые с возрастом, очевидно, потемнеют.
— Способ должен быть, — сказал я.
Аристотель пожал плечами.
— Как я уже сказал, я его не знаю.
Гнезда были окружены завалами из каменных блоков, обломков колонн, пустых бутылок, съеденных автомобильных шин и просто мусора, определить происхождение которого не представлялось возможным.
Свалка, она и есть свалка.
— А кто знает? — спросил я.
— Мусорщики времени, — ответил Аристотель.
Я вновь принялся рассматривать обиталище попрыгунчиков. В нем кипела жизнь. Взрослые особи более всего смахивали на ожившие пятна Роршаха, а молодняк, который был практически в каждом гнезде, походил на разноцветные мазки с картин абстракционистов. Каждый был при деле. Кормежка, игры, выяснение отношений, драка за территорию, ухаживания, вылизывание тела и многое, многое другое.
Если их колония увеличится, а это очевидно, то через некоторое время забытые, сломанные зонтики станут дефицитом. А также старые карандаши, тряпки, зачитанные до дыр журналы, грязные, потерянные кем-то носки и прочий мусор. Чем будут питаться попрыгунчики, когда кончится и это?
Понятно, что весь этот мусор притащили сюда они. Но вот вопрос: откуда здесь крупные вещи? Какого размера должен быть попрыгунчик, чтобы утащить статую с острова Пасхи, на которой мы сейчас сидим?
— Мусорщики времени. Они знают ответы на все вопросы, — сказал Аристотель. — Правда, я еще не придумал, как их получить.
— Эти? — Я ткнул пальцем в сторону ближайшего гнезда.
— Я и переселился сюда именно для того, чтобы наблюдать за ними. Думаю, они знают ответы на многие вопросы. И если их правильно спросить…
— Попрыгунчики разумны? — поинтересовался я.
— Разумны? — Аристотель медленно провел рукой по бороде. — Не думаю… Скорее, нет, неразумны. Вот только я еще не решил — уже или еще?
— Может, стоит прыгнуть во времени и посмотреть?
— Они такие же, как ты или я, жители невременья. Мы с тобой можем двигаться только в одну сторону. Ну, сам понимаешь…
— Как в таком случае у них можно узнать ответы на вопросы? — спросил я.
— А как их узнают у воды, огня, ветра? А ведь узнают. И делают интересные изобретения, — сказал Аристотель. — С помощью наблюдений и умозаключений.
— Значит, для того чтобы спасти своего друга, я должен поселиться здесь и в течение лет эдак двадцати наблюдать за пожирателями мусора?
— Не такое уж это недостойное занятие. Особенно во имя спасения кого бы то ни было.
И не возразишь.
— К счастью, можно пойти и быстрым путем, — после некоторой паузы добавил мой собеседник.
— Это как? — встрепенулся я.
— Спросить у меня, к каким предположениям я пришел. Выводы, как я уже говорил, будут лет через двадцать, а вот предположения есть уже сейчас. Хотя, как ты понимаешь, они могут быть и ошибочными.
Если ничего не удастся узнать сейчас, то лет через двадцать невременья мне придется повторить это путешествие, вновь пробиваясь сквозь ловушки, которыми буквально напичкана временная ткань. Веселенькая перспектива.
— Ну так как? Тебя интересуют мои выкладки? Осознаешь ли ты, что утратишь удовольствие от начала нового, необычного дела?
— Да.
— И готов меня внимательно выслушать, даже если сказанное поначалу покажется тебе бредом?
Я согласно кивнул.
Вновь улыбнувшись, на этот раз лукаво, основатель поселка сказал:
— Они, попрыгунчики, являются чем-то вроде термометров времени. Именно за счет этого и живут, путешествуя во времени. Могут проскользнуть без последствий сюда.
— Термометры? — Я взглянул на старика с недоумением. Одиночество и возраст, похоже, на нем все-таки сказались.
— Угу, — подтвердил Аристотель. — Знаешь, что любой термометр не только измеряет температуру, к примеру, воды? Он ее еще при этом изменяет. С попрыгунчиками происходит то же самое.
— Но ведь и они открывают двери?
— Ты видишь их перемещение таким, поскольку не можешь представить иного, — объяснил Аристотель.
— А есть другой способ?
— Конечно. Чему учат попрыгунчики? Они изменяются сами, и время на это реагирует, как реагирует вода на температуру опущенного в нее предмета.
— Каким образом?
— Лет через двадцать я буду это знать, — сообщил мудрец. — Приходи тогда или догадайся сам. Дойти до этого самому гораздо интереснее. Думаю, чтобы повторить действия попрыгунчиков, тебе придется самому стать другим. Понимаешь?
Пусть старик слегка и тронулся, но в его безумии была некая логика.
Попрыгунчики. Я внимательнее посмотрел на их гнездовье. Ничем необычным они не занимались. Ели, спали, играли, спаривались, дрались. Правда, при этом им еще удавалось, изменяясь, управлять тканью времени. Может, поэтому все ловушки на дороге сюда оказались моему провожатому нипочем?
— Красавцы, — вполголоса промолвил основатель поселка собирателей.
В голосе его послышалась гордость, как у рачительной хозяйки при виде заполонивших ее двор кур, гусей, уток, получающей удовольствие от мысли, что вся эта живность принадлежит ей.
— Не желаешь вернуться в поселок? — спросил я. — Уверен, тебя примут там с почетом и уважением.
— Лет через двадцать, не раньше. А может, и позже. Помни о термометре. В нем ключ к решению задачи. И еще…
— Да?
— Подумай о том, что вы, собиратели, отличаетесь от мусорщиков лишь тем, что берете целые, не сломанные вещи.
— Мы, в отличие от них, разумны.
— Разум — вещь необязательная для выживания вида. Как видишь, и для путешествий во времени тоже. Если через двадцать лет выход не будет найден, приходи. Думаю, дорогу ко мне ты найдешь.
Сказав это, он вдруг вскочил и бросился к обиталищу попрыгунчиков. Подбежав к ближайшему гнезду, Аристотель бесцеремонно раздвинул сидевших в нем птенцов и, вытащив на свет божий штуковину, смахивающую на большого морского ежа, стал внимательно ее рассматривать.
Очевидно, это означало, что разговор окончен. Исследователь вернулся к своему любимому занятию, и отвлекать его будет черной неблагодарностью. А я разжился любопытной мыслью. Так ли это мало?
10.
Ночь.
Я затушил окурок, поставил пепельницу на журнальный столик и под возмущенный скрип пружин лег на кровать.
Ни о чем не думать, закрыть глаза, заснуть. Вот сейчас… сейчас… Нет, дружок, если бессонница к тебе прицепилась, то легко от нее не отделаешься.
Я перевернулся на спину, тяжело вздохнул и смиренно сложил руки на груди.
Ладно, сдаюсь. Придется еще раз попытаться решить задачу, которая мучает меня уже год. Именно столько прошло после встречи с Аристотелем. Вполне достаточно, чтобы испытать, и не раз, отчаяние, осознать собственную никчемность, потом взрастить надежду и, наконец, опять рухнуть в бездну самоуничижения.
А может, задача не имеет решения вовсе? Увидеть мир по-другому, изнутри. На словах легко, но как это сделать на практике?
Все видимое не более чем образы, созданные на основании полученной нашим мозгом информации. Вполне возможно, мир совсем не такой, каким мы его видим. Значит, для того чтобы его изменить, достаточно просто что-то переключить в мозгу.
Вопрос: что для этого нужно? Скорее всего, осознать свою жизнь как работу большого термометра. И тогда я смогу изменить невременье, то есть свое собственное время, причем направить его в нужную мне сторону.
Хорошо, пусть так. Но что конкретно я должен сделать, чтобы все эти чудеса со мной произошли? Броситься на капот проезжающего мимо автомобиля? Не есть и не пить неделю, все время медитируя? Спуститься в могилу и восстать из нее на седьмой день? Придумать новое религиозное течение? Устроить турне по публичным домам Древней Греции? Наглотаться самых разных таблеток и отрастить третью ногу? Сменить имя и купить новый паспорт, перекрасить волосы, сделать пластическую операцию, похудеть на пару десятков килограммов? Что именно?
Рука сама потянулась к тумбочке, нашла пачку. Зажигалка выдала порцию голубоватого огня. Легкие наполнились приятным горьковатым дымом.
Еще немного, и я стану завсегдатаем захолустных гостиниц, навеки вмерзших в безопасные и никчемные времена. Буду пить, есть, спать и думать, пытаясь разгрызть орех, который мне не по зубам. Прежде времени состарюсь, а потом умру, не дотянув до свидания с Аристотелем.
Я вздохнул.
Дело было не только в спасении Бородавочника. Существовала тайна, дающая новое, необычное знание.
Мне вдруг вспомнилась виденная в детстве, прилепившаяся к капустному листу куколка. Кто я сейчас? Все еще гусеница или уже куколка? А если куколка, то как скоро мне удастся разорвать оболочку и расправить крылья?
Я усмехнулся.
А вдруг путь к открытию тайны начинается с осознания себя самого, кем ты являешься и куда идешь?
Пришел страх, постоял, дожидаясь, пока я его замечу, и только после этого подсунул мысль. Не очень хорошую, правда.
А стоит ли делать этот следующий шаг? Каких новых жертв и усилий он потребует? Не будут ли они чрезмерными? Может, стоит вернуться в поселок? Я долго искал. Никто меня ни в чем не упрекнет. Да и вообще, стоит ли играть с невременьем? Воздействовать на него опасно.
Довольно! Прочь, страх, прочь! Пора забыть о нем и вернуться к загадке о термометре. Итак, прибор, который одним своим присутствием способен изменить окружающий мир. Чтобы его воздействие стало иным, в первую очередь он должен измениться сам.
Окурки в пепельнице напоминали тела солдат, застигнутых газовой атакой, а сама пепельница — братскую могилу. Простыня, показавшаяся жесткой, липла к телу и обдирала, словно наждачная бумага. Во рту после табака было горько, но рука снова тянулась к помятой, полупустой пачке.
Страх понял, что у него ничего не выгорело, пожал плечами и ушел. Но на смену ему пришла усталость. Она убьет бессонницу, укажет путь ко сну, но отнимет возможность найти решение. Обмен, который я производил уже сотни раз и который стал вполне привычным. И как утешительный приз — мысль о том, что завтра, после того как я отдохну, найти решение будет легче. Остается лишь опустить голову на подушку и закрыть глаза.
Завтра будет новый день и найдется решение. А если не найдется завтра, оно придет послезавтра. Или послепослезавтра. И никогда не будет поздно. Таково свойство времени. Любое отложенное дело дождется своей очереди.
Уже проваливаясь в сон, я вдруг зацепился за образ, сработавший, запустивший реакцию. Куколка, из которой вскоре вылупится бабочка.
Лежа на кровати и разглядывая потолок, давно нуждавшийся в побелке, я вдруг явственно ощутил, как моя кожа превращается в плотную, твердую кожуру, что само по себе могло быть симптомом. Страха не было, но и удовольствия мне это не приносило, просто любой другой порядок вещей показался бы неправильным.
Медленно, одно за другим, текли мгновения, подобно сходящим со стапелей судам. Время, мое личное время стало веществом, хоть и подвижным, но густым, как мед, в нем вязли звуки, а лучик лунного света, прорвавшийся в зазор между занавесками, стал твердым и острым. Достаточно было неосторожного взгляда, чтобы порезаться об него. Но делать этого я не собирался и посему закрыл глаза. И тут же осознал, что это последнее условие начинающейся метаморфозы.
Кем я стану после? Бабочкой? Смогу ли по-новому увидеть время? Кто может это знать?!
11.
Чернота виднелась в промежутках, там, где ее не заслоняли еловые пни, сладострастно тянувшие острые корни к девственно белым цветкам, сотканным из лучистых взглядов, некогда брошенных в реальном мире, причем совершенно напрасно, и оттого потерявшихся, канувших в безвременье. Красные восходы отчаянно воевали с откатами, грозили им преследованием, которое было от этого совсем не в восторге. Десятки копий Луны строили планы завоевания Земли, причем строили их прямо на своей поверхности, из бетонных плит, ворованных у безумных чугунных прорабов. А еще там было…
Хватит!
Я перестал пялиться по сторонам, сконцентрировался на нити времени и представил, что та развернулась в полосу. Она выполнила мое приказание, и держаться за нее стало удобнее.
Теперь можно было передохнуть, даже сменить руку, не опасаясь, что тебя рванет назад и ты начнешь пятиться, словно рак. Так я и сделал. Схватился за полосу левой рукой, разжал правую ладонь и помахал ею, стараясь восстановить кровообращение. Теперь можно было на несколько минут закрыть глаза и дать им отдохнуть. Свистопляска за пределами нити утомляла неимоверно.
Откуда взялись эти образы? Собственной судьбой, своим временем обладают не только люди, но и животные, рыбы, растения… Впрочем, любые неживые предметы тоже. Может, их линии выглядят именно так?
Минут через пять мне стало легче, но я все медлил, висел, цепляясь за полосу невременья, ощущая под рукой ее шероховатость.
Если захочу, то нырну в него, стану его частью, а потом при желании могу увидеть его со стороны и двинуться дальше. Это вовсе не трудно. Схватился за нить правой рукой — попал в прошлое, схватился левой — в будущее. На хорошей скорости, между прочим.
Может, отдохнуть перед дорогой?
Я открыл глаза и взглянул на полосу.
Нет, не пойдет, можно повредить «скакуна», по нити судьбы которого я путешествую.
Я оторвал взгляд от полосы и посмотрел в сторону. Огромный слон из белой кости тонкой резьбы неумолимо надвигался на отряд мышей. Те в страхе побросали коврики и сбились в плотную кучу, их провода окончательно перепутались.
Нет, торопиться не годится. Необходимо найти кусочек подходящего цвета и лишь тогда отдохнуть, но задерживаться больше положенного там не следует. Дорогу осилит идущий.
Я вздохнул, превратил полосу опять в нить и, взявшись за нее правой рукой, устремился дальше.
12.
Девушка с длинной русой косой улыбнулась склонному к полноте молодому человеку в очках, и это стало отправной точкой ее будущей судьбы, различных ее вариантов, началом целого пучка линий. Каждый из них порождал новые варианты, те — следующие. Все вместе называются лабиринтом времени. Каждый человек, даже не подозревая об этом, двигается по нему всю жизнь.
Пора было менять «скакуна», и я, перепрыгнув на юного толстяка, рванул на пару лет в его прошлое. Они промелькнули передо мной, словно кино в ускоренной перемотке. Поступки, разговоры, отношения с другими людьми меня не интересовали. Я следил за линией судьбы. Как и положено, она все время делала два-три ответвления, но обращать внимание на них не стоило. Я караулил точки, из которых они выскакивали десятками. Практика показала, что удобнее всего менять направление, отталкиваясь от них.
Интересно, пользуются ли попрыгунчики такими линиями? Почти наверняка. Готов поспорить, именно этим объясняется их вездесущность и неуловимость. Благодаря своей изменчивой природе, эти создания способны жить в мире, в котором непостоянны даже те, кто может определить, насколько он преобразовался. Интересно, какими они видят нас? Застывшими навеки островками враждебности? Понимают ли они, что мы разумны? И насколько способны мыслить сами?
Я улыбнулся своим мыслям.
При желании я мог увидеть их прямо сейчас. Найти нужную линию времени и пойти по ней. Но стоит ли? Пусть тайнами попрыгунчиков занимается Аристотель, у меня другая задача. Я путешествую по лабиринтам невременья. Я первый вольный собиратель, сумевший подчинить его своим желаниям.
«В уютной норе стандартного времени жил обычный вольный собиратель…»
Красивое начало для истории о волшебном приключении. Вот только в реальной жизни волшебству нет места. Поэтому надо все рассчитать и учесть. К примеру, и еще не думал о том, как буду возвращаться. Было бы здорово просто открыть дверь и шагнуть в нужное мне время, но здесь этот фокус почему-то не получался. Возможно, если я не сумею вернуться в нормальное состояние, ему придется учиться заново. Пока же я чувствовал себя человеком, привыкшим ездить на автомобиле, но которому вдруг пришлось ходить пешком.
Я перепрыгнул на другого «скакуна» — он показался мне более перспективным — и рванул по его линии жизни в прошлое. Это был негр, который родился в Англии в 1980 году и умер в пригороде Бангкока в собственном особняке, почти дотянув до середины следующего столетия. Более всего меня в нем устраивала его тяга к путешествиям. Учитывая, что в старости у моего подопечного она сильно ослабела, для маневра имелось лет тридцать — сорок.
Я внимательно утюжил их, минуя год за годом.
Удовольствие и любопытство? Да нет, ничего подобного я почти не чувствовал. Жизнь вольного собирателя меня от них отучила. Мне просто надо было попасть из одной точки времени и пространства в другую. А для того чтобы не заблудиться, я использовал его судьбу, словно нить Ариадны.
Я перенесся на своем «скакуне» в Испанию. Юная соседка по отелю так улыбнулась ему, невинно и в то же время соблазнительно, что он задержался в этой стране на целую неделю. Потом на большой скорости мы отмотали пять лет в прошлое, где нас ждали жуткий гололед, крутой поворот на ночной дороге и развилка, которая вела либо к смерти, либо к инвалидности. Я предпочел выбрать ту, которая без последствий, и опять углубился в прошлое. До его детства оставалось еще три узла. Следовало понять, в каком из них я пересяду на новую «лошадку».
Это было непростое решение, но, как и в каждом лабиринте, у меня была возможность в случае неверного шага вернуться на несколько поворотов назад. Главное было не заблудиться. Идти до самого конца, до тех пор пока я не перескочу на линию невременья Бородавочника. Вот тогда придется поработать.
13.
Берег вонзал в серо-зеленое тело океана начала времен слабые, но неистребимые песчаные пальцы. Причем делал он это весьма хитро. Любой посторонний наблюдатель мог бы присягнуть, что все как раз наоборот и именно океан ведет военные действия. Правда была открыта лишь знающему истинную природу времени.
Я тряхнул головой.
Все закончилось, никакие игры с невременьем я больше себе не позволю. Слишком велик соблазн попасть в собственное будущее. Особенно, если имеешь возможность не только посмотреть, что к чему, но и внести некоторые коррективы, сделать первый шаг на пути превращения в тупого полировщика собственной судьбы.
Бородавочник бродил по песку, то и дело забегал по колено в воду и тут же выскакивал, искал на отмелях замечательные камушки и просто носился с гиканьем по берегу. Устав, он присел рядом со мной на песок, а потом спросил:
— Так ты видел самого себя со стороны?
— Именно так, со стороны, — ответил я. — Что вполне логично, поскольку в тот момент я был другим человеком.
— Складно врешь, — сказал он и сладко зевнул. — Если бы я хоть что-то помнил…
— А ты и не должен помнить. Ты находишься сейчас в одном из вариантов собственного будущего.
— И поэтому мы по-прежнему разжигаем костер увеличительным стеклом? — усмехнулся Бородавочник. — Значит, вариант, в котором я не дождался помощи, существует?
— Ну да, — подтвердил я. — И не один. Много вариантов, в которых ты так и остался трофеем ученых маньяков. Это плохо?
Бородавочник снова усмехнулся, обнажив свои огромные зубы. Я пожал плечами.
Ну чем он еще недоволен? Я буквально из кожи вылез, чтобы спасти его.
— А смысл? — промолвил любитель гигантских бифштексов. — Зло так и осталось. Ты просто перетащил себя любимого и меня заодно в лучший вариант будущего.
— Неблагодарный, — с чувством сказал я.
— Еще какой! — подтвердил Бородавочник. — Подумай, ради чего ты старался? Не для личных целей?
— К чему ты клонишь? Фактически, мне пришлось создать одно из ответвлений. Одним больше, одним меньше.
— Твое умение воздействовать на невременье сохранилось, и, значит, можно попытаться исполнить мечту каждого честолюбивого человека.
— Получить власть над миром?
— Почему бы и нет? Ко всеобщему благу, конечно.
Я не удержался и процитировал строчку, где-то мной вычитанную:
— «И тогда все станут веселы, счастливы, свободны, и у каждого будет не менее трех рабов»?
— Ну почему ты так? — обиделся Бородавочник. — Я имел в виду совершенно другое.
— Что бы ты не имел в виду, кончится все именно так, — сказал я. — Согласно человеческой природе.
— А если попробовать? Кто нам запретит? — встрепенулся мой товарищ.
— Не буду даже и пытаться.
— Но добро…
Я покачал головой.
— Кто сможет определить границу между добром и злом?
— Ты, конечно, поскольку точно видишь последствия поступков, можешь просчитать их.
— И это дает право карать и миловать? Не думаю.
— Ты уверен?
— Иди поплавай! — буркнул я. — Учти, у нас есть по крайней мере одно важное дело, но для начала необходимо сходить на охоту, пополнить запасы еды.
Потребовалось время, чтобы эта мысль полностью завладела Бородавочником. А когда он переключился на нее, как я и ожидал, глаза его вспыхнули, а рот плотоядно приоткрылся.
— Большая охота… — пробормотал он. — Дичь… много свежего мяса… игуанодонт или трицератопс?
— Учитывая твой аппетит, — согласился я, — дичь должна быть большой.
— А какое важное дело?
— Надо привести в порядок один закуклившийся участок времени.
— Каким образом?
— Мы что-нибудь придумаем. Но сделать это надо, поскольку там небезопасно.
— А когда мы отправимся на охоту? Сейчас?
— Начинай собираться.
— О, я принесу тебе универсальное ружье! Очень умная штука. Выменял в прошлый раз у Мироныча.
Бородавочник помчался по направлению к дому, а я лег на спину, закинул руки за голову и посмотрел на солнце. Находись наше логовище в самом начале сотворения мира, жить в нем было бы не очень-то комфортно. Когда я выбирал место для своего дома, мне понравилось именно это время. Свежий воздух, чистый пляж, вкусная вода. Здесь, кстати, уже стала появляться кое-какая живность, но крупных хищников пока нет. Начало мира живых существ. Истинное начало времен.
Чем я займусь после того, как мы разберемся с тем фрагментом, в котором неосторожных путешественников поджидают, словно пауки, «умелая сиделка» и «добрый доктор»? Придется снова заняться собирательством, сделав его смыслом жизни?
Небо раскинулось гигантским шатром, отделив мой уютный и теплый мир от холода и пустоты космоса. Не было в нем ни единой крылатой тени. Лишь облака, словно чьи-то потерянные, утратившие форму воспоминания, теперь уже и не пытающиеся найти своих хозяев, медленно дрейфовали в высоте. Счастливы ли те, кто породил их? Кто они? Уж конечно, не люди, поскольку нас здесь всего двое. Кто тогда? Холмы и море, горы и реки? Так ли не правы были древние, одушевлявшие их?
Я рывком сел, несколько раз провел ладонью по голове, стряхивая с волос песчинки.
Нет, по невременью я больше путешествовать не стану. И значит, незачем погружаться в состояние, при котором это возможно. Постепенно все войдет в свою колею, а пока следует контролировать себя. И пора заняться делом. Мясом запастись, например. Благо, в роли холодильника можно использовать ледники Антарктиды. Понадобился кусок свежатины — шагнул в дверь и отрезал. Захотел пива — пожалуйста, там же гора ящиков, взятых с брошенного командой корабля со стандартным, незапоминающимся названием минут за десять до того, как он ушел под воду.
Все прелести жизни вольного собирателя. Мы пользуемся ими, не задумываясь. Однако за все в этой жизни надо платить. Как возникли попрыгунчики — создания, живущие по тем же принципам, что и мы? Эволюционировали? А что, если все было по-другому? Жила-была некая раса, а потом деградировала, сохранив лишь навыки, необходимые для поиска пищи? Откуда родом попрыгунчики? Из прошлого или из будущего?
Да нет, не могут они быть нашими потомками. Хотя подобное с собирателями мусора может случиться.
— Держи, это тебе.
Штука, оказавшаяся у меня в руках, выглядела внушительно. Ложе его усеивали всякие там кнопочки и панельки, а экран на прикладе указывал на наличие кибермозга. Подтверждая это, ружье тут же заявило:
— В песок? Меня? Вы что, мухоморов объелись? Я не для этого. Начинается…
— Так, приказываю молчать! — велел я.
— Повинуюсь, но должно отметить, чести вам это не делает.
Тут ружье заткнулось. Это меня несколько удивило. Подобные говорливые штуки остановить бывает трудно.
— Что, не нравится? — удивился Бородавочник.
Его улыбка на мгновение стала ехидной. Или мне это почудилось?
— Нет, — ответил я. — Можешь оставить его себе, а мне верни мой старый добрый мушкет. Он хоть и заряжается со ствола, зато у него нет дурной привычки заводить разговор о погоде в самый неподходящий момент, когда ты только прицелился и осталось лишь спустить курок.
— Консерватор, — буркнул Бородавочник.
— В бунгало! — приказал я. — Где стоит мушкет, ты знаешь.
Бородавочник отправился выполнять приказание. Я же продолжил свои размышления.
Получается, что мы, вольные собиратели, должны приложить все усилия, дабы не повторить судьбу попрыгунчиков. Для этого надо приносить пользу другим. Уничтожать ловушки и разрушать петли времени? Что еще? Было бы желание, а работа найдется.
Вернулся Бородавочник и, сунув мне в руки мушкет, деловито спросил:
— А что мы будем делать потом, после того как покончим с твоим важным делом?
— Потом… потом, думаю, надо будет вернуться в поселок и поговорить с его жителями, — сказал я. — С Баламутом, например, и с тем же Миронычем. У меня есть, что им сказать об их будущем… и о некоторых возможных перспективах. И есть, что предложить.
— Пугаешь ты меня, — пробормотал Бородавочник.
— Мне и самому иногда страшно, — признался я. — Но надо двигаться дальше, иначе…